Мопассан Ги_Де - Родина Коломбы

Ги де Мопассан.
Родина Коломбы

Перевод М. Столярова

Аяччо, 24 сентября 1880 г.

Марсельский порт шумит, волнуется, трепещет под дождем солнечных лучей; гавань Ла-Жольетт, где сотни пакетботов выбрасывают в небо черный дым и белый пар, полна криков и суетни вокруг отплывающих пароходов.

Город Марсель поистине необходим на этом бесплодном берегу, будто изглоданном проказой.

Арабы, негры, турки, греки, итальянцы и прочий люд, все полуголые, укутанные в причудливые отрепья, едят неописуемую пищу, сидят на корточках, лежат, валяются врастяжку под зноем палящего неба; это отбросы всех рас, отмеченные всеми пороками, бродяги, не знающие семейных уз, связей с миром, законов, живущие чем бог пошлет в этом огромном порту, готовые на всякую работу, согласные на любое вознаграждение, кишащие на земле так же, как на них самих кишат вши. Они превращают этот город в кучу человеческого навоза, где осела и бродит вся гниль Востока.

Но вот большой пакетбот Трансатлантической компании медленно покидает место стоянки, издавая продолжительные гудки: свистка уже не существует, его заменяет нечто вроде звериного рева -- оглушительно грозный рык, исторгающийся из дымного брюха чудовища. Пароход тихонько проплывает среди своих собратьев, также готовых к отплытию, -- их утробы полны гула. Он покидает порт и вдруг, словно разгорячившись, устремляется вперед и рассекает море, оставляя за собой огромную борозду; берега убегают, и Марсель скрывается на горизонте.

Наступает ночь; люди страдают, растянувшись на узких койках; их мучительные вздохи смешиваются со стремительным гудением винта, сотрясающего перегородки, с ударами пенистых волн, рассекаемых и отбрасываемых грудью пакетбота, горящие глаза которого, один зеленый, другой красный, глядят вдаль, во мрак. Потом на востоке горизонт начинает бледнеть, и при неверном свете занявшегося утра вдали над водой появляется серое пятно. Оно увеличивается, как бы вырастая из волн, вырисовывается, вычерчивается причудливыми контурами на зарождающейся синеве неба; наконец глаз различает цепь гор, крутых, диких, бесплодных, с резкими очертаниями, с острыми ребрами, с высокими пиками: это Корсика, земля вендетты, родина Бонапартов.

Затем показывается несколько маленьких островков с горящими на них маяками; они называются Кровожадными и указывают вход в залив Аяччо. Этот глубокий залив окружен очаровательными холмами, по склонам которых тянутся оливковые рощи; порою эти рощи прорезываются огромными, выше деревьев, серыми скалами, подобными каким-то гранитным костям. Дальше, за изгибом залива, у подножия горы, лежит город; весь белый, по-южному изящный, он отражается в яркой синеве Средиземного моря своими, по-итальянски плоскими, кровлями. Пакетбот бросает якорь в двухстах метрах от набережной, и г-н Ланци, представитель Трансатлантической компании, предупреждает путешественников об алчности лодочников, перевозящих пассажиров.

Город красив и чист; несмотря на утренний час, он, кажется, уже изнемогает от зноя южного солнца. Улицы обсажены живописными деревьями; в воздухе как бы разлита приветливая улыбка и реют неизведанные, могучие благовония -- тот дикий запах Корсики, который вспоминал с умилением великий Наполеон, умирая на далекой скале св. Елены.

Сразу видишь, что находишься на родине Бонапартов. Статуи первого консула и императора, бюсты, картины, названия улиц всюду напоминают об их роде.

В общественных местах улавливаешь слова, которые заставляют настораживаться. Как, здесь еще разговаривают о политике! Здесь все еще разгораются страсти! Здесь все еще считают священными вещи, которые нас интересуют уже не более, чем ловкий карточный фокус! Поистине Корсика сильно отстала. Однако можно подумать, что назревают какие-то события. Здесь встречаешь больше людей с орденской ленточкой, чем на Итальянском бульваре. Посетители кафе Сольферино бросают воинственные взгляды на посетителей кафе Короля Жерома. Те тоже, кажется, готовы ринуться в бой, но вот подходит какой-то господин, -- и все они, встав, как один, почтительно ему кланяются. Он оборачивается... как будто... это граф Бенедетти! А вот гг. Пиетри, Галонни д'Истриа, граф Мультедо и многие другие лица, чьи имена пользуются среди бонапартистов не меньшей известностью.

Что здесь происходит? Или Корсика готовится высадить десант в Марселе?

Но вот встают и завсегдатаи кафе Сольферино: махая шляпами, они приветствуют двух проходящих мимо господ и выкрикивают, как один человек: "Да здравствует республика!" Кто это? Я подхожу и узнаю графа Ораса де Шуазеля (по титулу и почести!) и герцога де Шуазель-Пралена. Каким образом меленский депутат оказался в этом краю? Я возвращаюсь в кафе Короля Жерома и спрашиваю об этом одного из посетителей; он лукаво отвечает мне, что "за неимением меленского угря можно удовольствоваться и корсиканским дроздом". Граф Орас де Шуазель -- член Общекорсиканского совета, сессия которого открывается сегодня.

Итак, на этой корсиканской земле, где еще так свежа и жива память о Наполеоне, суждено возгореться борьбе, быть может, решающей, между идеей республики и идеей монархии. Защитники империи -- старые, всем известные бойцы: это гг. Бенедетти, Пиетри, Гавини, Франкини. Имена защитников республики столь же прославлены в стране; во глазе их стоит мэр города Аяччо г-н Перальди, всеми любимый и, как говорят, очень даровитый.

Хотя политика мне совершенно чужда, эта битва обещает быть настолько интересной, что нельзя на ней не присутствовать. Я вхожу в здание префектуры среди прибывающих членов совета.

Благодаря любезности г-на Фолаччи, представителя Бастеликского кантона, одного из самых красивых кантонов Корсики, двери святилища раскрываются передо мной.

Пятьдесят восемь представителей сидят за двумя длинными столами, покрытыми зеленым сукном. Лысины блестят, точно в Палате, когда там смотришь на депутатов сверху. Двадцать восемь сидят направо, тридцать -- налево. Победа остается за республиканцами.

По правую руку от г-на доктора Годена, председательствующего по старшинству лет, восседает высокомерный господин, весь в галунах, -- представитель правительства.

-- Впустите публику!

Публика входит через особую потайную дверь. Как таинственно!

Г-н де Питти-Ферранди, адъюнкт-профессор права, встает и просит слова: он требует исключения г-на Эмманюэля Арена. Кому не пришлось видеть хотя бы одного из тех бурных заседаний Палаты, когда депутаты жестикулируют, как сумасшедшие, и ругаются, как извозчики, -- одного из тех заседаний, которые вызывают в вас гнев и отвращение к политике и ко всем тем, кто ею занимается?

Ну, так первое заседание Общекорсиканского совета едва не приняло такого же оборота; однако корсиканские представители, видимо, принадлежат к лучшему обществу: они сумели остановиться вовремя.

Все встали, все говорили зараз; раздавались тонкие, визгливые голоса, басистые, бычьи голоса что-то мычали, но ни единого слова из их речей нельзя было разобрать. Кто был прав? Кто заблуждался? Представители власти объявили категорически, что всякое обсуждение данного вопроса было бы незаконным и что, если обсуждение все же состоится, они будут вынуждены покинуть зал. Однако совет, по предложению левых, решил поставить на голосование вопрос о том, открывать обсуждение или нет; тогда упомянутые представители власти, по-видимому, надеясь на победу своих сторонников, остались в зале при голосовании -- хоть это голосование, в сущности, было столь же незаконно, как и то обсуждение, которое должно было за ним последовать; а когда победили правые, представители власти, увидев свое поражение, удалились в сопровождении всех левых...

Когда же наконец политика станет политикой честных убеждений, а не исключительно политикой партий? Видимо, никогда, ибо самое слово "политика", как кажется, сделалось синонимом недобросовестного произвола, вероломства, лукавства и предательства.

А между тем город Аяччо, окруженный оливковыми, эвкалиптовыми, фиговыми и апельсиновыми деревьями, так красив на берегу своего синего залива. Он нуждается лишь в принятии некоторых мер по благоустройству, чтобы стать самым очаровательным местом зимнего отдыха на всем побережье Средиземного моря.

Надо организовать там увеселения, чтобы привлечь обитателей материка, надо изучить соответствующие проекты, утвердить отпуск средств, а между тем обеспокоенные горожане вот уже неделю поглядывают, согласилась ли вторая половина совета вновь подняться в зал, где ожидает ее первая половина, слишком малочисленная для вынесения решения...

А за холмами выступают вершины высоких гор с их зубцами из розового и серого гранита; по вечерам ветер доносит запах горных чащ; там -- ущелья, потоки, утесы, более приятные для глаза, чем лысые черепа политиков... И вдруг мне вспоминается один любезный проповедник, отец Дидон, которого я встретил в прошлом году в доме бедного Флобера.

Не навестить ли мне отца Дидона?

Примечания

Напечатано в "Голуа" 27 сентября 1880 года.

--------------------------------------------------------------

Источник текста: Ги де Мопассан. Полное собрание сочинений в 12 т. -- Москва: "Правда", 1958 (библиотека "Огонек"). Том 11, с. 42--46.

OCR; sad369 (6.12.2007)