Милюков Павел Николаевич - Русская историческая география и атлас проф. Замысловского

Русская историческая географія и атласъ проф. Замысловскаго.

Научно-реалистическое направленіе перестало быть новостью въ русской исторической наукѣ. Оно до такой степени перестало быть новостью, что уже имѣетъ своихъ антагонистовъ, и за послѣднее время все настойчивѣе слышатся по адресу представителей этого направленія упреки въ односторонности. Устами поколѣнія, сошедшаго въ могилу (Кудрявцева), обвиняютъ это направленіе въ томъ, что оно только считаетъ, мѣритъ и вѣшаетъ, что оно игнорируетъ душу въ исторіи и превращаетъ исторію въ механику.

Если подъ этимъ разумѣютъ, что реалистическое направленіе не смотритъ на исторію съ точки зрѣнія идеала и искусства, отказывается оцѣнивать историческія явленія нравственною или эстетическою мѣркой, не хочетъ превращать исторіи въ мораль или романъ, -- все это совершенно вѣрно. Но если хотятъ сказать этимъ, что реалистическое направленіе игнорируетъ факты психической жизни въ исторіи и занимается одними явленіями жизни матеріальной, то нельзя не видѣть въ упрекѣ крупнаго недоразумѣнія.

Что реалистическое {Мы употребляемъ терминъ "научно-реалитическое" направленіе за неимѣніемъ лучшаго въ общемъ употребленіи.} направленіе преимущественное вниманіе обратило въ послѣднее время на изученіе фактовъ матеріальной жизни, это правда; явленіе это объясняется отчасти тѣмъ, что реалистическое направленіе явилось въ нашей наукѣ протестомъ противъ страшныхъ злоупотребленій спиритуализаціей историческихъ явленій въ славянофильской школѣ; отчасти оно оправдывается взглядомъ большинства послѣдователей этого направленія на матеріальныя явленія, какъ на болѣе простыя, первичныя, допускающія, именно въ силу этой простоты, большую точность и строгость историческихъ пріемовъ при ихъ изученіи. Но, конечно, первое обстоятельство есть историческая случайность; противъ втораго можно спорить; то и другое не исключаетъ необходимости изучать явленія духовнаго порядка и не слѣдуетъ думать, что реалистическое направленіе, со всею своею предилекціей къ матеріальнымъ явленіямъ, отрицаетъ или когда-нибудь отрицало эту необходимость. Принципъ научнаго реализма, конечно, шире теперешней сферы ученой разработки у отдѣльныхъ изслѣдователей, примыкающихъ къ этому направленію, и утверждать необходимость изученія "культурной" исторіи вовсе не значитъ сходить съ почвы научнаго реализма или оспаривать цѣлое направленіе. Только тогда возражающіе становятся противниками цѣлаго направленія, а, вмѣстѣ, и противниками научной постановки изученія, когда "механику" исторіи они стараются противупоставитъ "душѣ" исторіи, точно будто эту "душу" можно сдѣлать предметомъ научнаго изученія, не ожидая и даже не желая найти въ ней свойственную ей "механику".

Опасны не эти временныя увлеченія и односторонности. Опасно то, если и съ этимъ направленіемъ повторится то, что не разъ случалось съ предъидущими. Выступить съ пропагандой новаго направленія еще не значитъ создать эпоху въ исторіи науки. Переворотъ въ наукѣ создается только тогда, когда новая мысль проникаетъ собою и оживотворяетъ матеріалъ; какъ бы ни было несовершенно направленіе, оно не останется безплоднымъ, если съ его помощью переработаны новые факты или представлены съ новой точки зрѣнія старые. Но у насъ новая мысль далеко не всегда вводитъ и новый запасъ свѣдѣній въ научный оборотъ; подъ новыми ярлыками нерѣдко приходится встрѣчаться съ результатами старой работы, и новое направленіе ограничивается переводомъ на новый терминологическій языкъ стараго научнаго багажа. Направленіе и его терминологія выходятъ изъ моды, и новому поколѣнію приходится возвращаться мимо него къ настоящимъ работникамъ науки.

Съ этой точки зрѣнія споръ сторонниковъ культурной исторіи съ ихъ дѣйствительными или мнимыми противниками кажется намъ мало полезнымъ для общаго движенія науки. Онъ понятенъ только какъ реакція противъ господствующаго стремленія въ изученію матеріальныхъ явленій. Но слѣдуетъ ли желать успѣха этой реакціи? Едва ли. Едва ли направленіе можетъ считаться изношеннымъ, когда оно только что начинаетъ давать первые плоды. И едва ли слѣдуетъ сочувствовать борьбѣ мнѣній, которыя при добросовѣстной и компетентной взаимной оцѣнкѣ должны бы были подать другъ другу руку и дѣйствовать сообща въ интересахъ научнаго реализма. Только противники научнаго реализма должны бы были считаться настоящими врагами современной науки.

Эти предварительныя замѣчанія мы сочли не лишнимъ сдѣлать, собираясь познакомить читателей съ состояніемъ вспомогательной науки, современное положеніе которой лучше всего показываетъ, какъ много остается сдѣлать господствующему направленію въ самыхъ существенныхъ частяхъ науки. Мы говоримъ о русской исторической географіи. Для нашего обозрѣнія мы воспользуемся выходомъ въ концѣ прошлаго года 3-го изданія атласа по русской исторіи проф. Е. Замысловскаго. Разбирая содержаніе этого атласа, мы, вмѣстѣ съ тѣмъ, ознакомимся съ пробѣлами и пріобрѣтеніями русской исторической географіи. Этотъ атласъ носитъ названіе "учебнаго", но всякій учебный историческій атласъ въ наше время поневолѣ долженъ быть и ученымъ; какъ "ученый", мы будемъ разсматривать и атласъ проф. Замысловскаго.

Атласъ проф. Замысловскаго -- не первое явленіе этого рода въ русской литературѣ. Еще въ 1829 г. изданъ былъ Атласъ историческій, хронологическій и географическій Россійскаго государства, составленный на основаніи Карамзина Иваномъ Ахматовымъ (частъ первая) {Второе изданіе этого атласа, "тщательно пересмотрѣнное", появилось въ 1845 г. и сдѣлано Эйнерлингомъ.}. Атласъ Ахматова не только по заглавію, но и по выполненію тѣсно примыкаетъ къ Карамзину. Государство Россійское въ атласѣ Ахматова какъ бы волшебствомъ мѣняетъ очертанія своихъ отдѣльныхъ частей чуть не при каждой перемѣнѣ князя; ничего прочнаго и устойчиваго: по Ахматову, наша древняя русская исторія представляется такимъ же хаосомъ именъ и удѣловъ, исчезающихъ и появляющихся съ именами, такимъ же дѣломъ личнаго произвола князей, какъ по Карамзину. Понятно, что примѣнять къ картѣ, въ землѣ, всю эту путаницу событій, наплывающихъ безобразною, безформенною массой и уносимыхъ безслѣдно, было дѣломъ довольно труднымъ. Ахматовъ употребилъ цѣлыхъ 71 карту, чтобы дойти только до Ивана III (включительно): не только каждое княженіе потребовало отдѣльной карты, но нѣкоторыя приходилось изображать на нѣсколькихъ. Только на 18-й картѣ находимъ разселеніе славянъ по лѣтописи въ IX в.; предъидущія 17 посвящены амазонкамъ, таврамъ, ниммеріанамъ, готамъ, аварамъ и прочимъ до-историческимъ народностямъ, которыми такъ любила заниматься старинная исторіографія. За неимѣніемъ внутренней связи событій, приходилось прибѣгать къ мнемоническимъ средствамъ и атласъ являлся лучшимъ проводникомъ ихъ:, на краяхъ карты и у Ахматова находимъ конспектъ событій; иногда на самой картѣ помѣщены выдержки изъ Карамзина, а при имени князя, время котораго изображаетъ карта, сочинитель не забываетъ прибавить, какимъ назвала этого князя исторія: мудрымъ, малодушнымъ, слабымъ, великимъ etc.

Для двадцатыхъ годовъ атласъ Ахматова еще годился; но въ 1845 г., когда онъ былъ изданъ вторично, онъ могъ имѣть только одинъ смыслъ: самой точной иллюстраціи къ исторіи Карамзина и, преимущественно, иллюстраціи ея недостатковъ; потому что въ этомъ самомъ году сдѣланъ былъ второй опытъ: напечатанъ Историческій атласъ Россіи Николая Павлищева {Изд. въ Варшавѣ. Въ 1873 г. сдѣлано въ Петербургѣ второе дополненное изданіе, въ которомъ добавлено нѣсколько картъ, а текстъ, заключающій обзоръ картъ, и лѣтопись (конспектъ) событій, особенно подробная за 1843--73 годы, изданы отдѣльною книгой въ Вильнѣ. Несмотря на добавленія, второе изданіе менѣе тщательно, чѣмъ первое, сдѣлавшееся теперь библіографическою рѣдкостью.}. Трудъ Павлищева очень замѣчателенъ и не потерялъ еще значенія и въ настоящее время. Составитель продолжаетъ смотрѣть на атласъ, какъ на "наглядный способъ изученія исторіи". Лесажъ остается его идеаломъ и поэтому онъ продолжаетъ прибавлять конспекты событій на поляхъ, прилагаетъ особую хронологическую карту (въ видѣ рѣки временъ),-- словомъ, большое вниманіе обращаетъ на приспособленіе мнемоническихъ средствъ. Но, въ то же время, онъ заботится и о научныхъ достоинствахъ своего атласа. Чѣмъ болѣе справляешься съ его -атласомъ, тѣмъ болѣе встрѣчаешь слѣдовъ живой мысли и добросовѣстнаго изученія, тѣмъ болѣе начинаешь цѣнить эту тоненькую книжку, богатую содержаніемъ. Мы не будемъ разбирать здѣсь отдѣльныхъ картъ "того атласа, потому что намъ придется не разъ возвратиться къ нему при разборѣ атласа проф. Замысловскаго.

Въ новомъ изданіи (2-е было въ 1869 г.) атласъ проф. Замысловскаго распадается также на двѣ части: объяснительный текстъ выдѣленъ въ особую книгу и значительно дополненъ; авторъ смотритъ на него какъ на "первый опытъ руководства по русской исторической географіи". При нашемъ обзорѣ мы будемъ слѣдовать порядку картъ, постоянно имѣя въ виду и объяснительный текстъ.

Древней исторіи (до 1689 г.) въ атласѣ проф. Замысловскаго посвящены 5 картъ; въ атласѣ Павлищева -- ровно вдвое. Конечно, количество картъ не предрѣшаетъ ихъ достоинства; обратимся къ самому содержанію картъ.

Карта (No 1) восточной и средней Европы (862--1054) съ означеніемъ этнографическихъ границъ славянскаго племени соотвѣтствуетъ у Павлищева тремъ картамъ: 1) восточная Европа въ половинѣ IX вѣка; 2) географическое развитіе Руси съ 862 по 1054 г. и 3) Русь въ 1054 г. при Ярославѣ Великомъ. Съ перваго взгляда бросается въ глаза слѣдующая разница. Проф. Замысловскій наноситъ границы только между большими группами племенъ: литовской, славянской, финской, тюркской. Павлищевъ дѣлаетъ попытку опредѣлить границу поселеній и отдѣльныхъ народцевъ каждой группы. Гдѣ взять матеріалъ для такого опредѣленія? Павлищевъ пускаетъ въ дѣло топографическую номенклатуру: въ названіяхъ различныхъ мѣстностей сохранилась масса слѣдовъ давнишняго этнографическаго состава ихъ и чтеніе подробной современной карты можетъ дать множество неожиданныхъ и весьма цѣнныхъ указаній историческихъ и историко-географическихъ. Мысль о необходимости изученія русской топографической номенклатуры высказана и приложена еще Надеждинымъ въ его статьѣ: Опытъ исторической географіи русскаго міра {Библіотека для Чтенія 1837 г., т. XXII.}. Съ тѣхъ поръ эта мысль не разъ примѣнялась и съ большимъ успѣхомъ. Такъ, гр. Уваровъ на основаніи топографической номенклатуры опредѣлилъ мѣста поселенія мери {См. рисунки, прилож. къ изслѣд.: Меряне и ихъ быть etc.}; Н. П. Барсовъ примѣнилъ тотъ же пріемъ для всего населенія въ Россіи въ эпоху начальной лѣтописи {Географія начальной лѣтописи. 2-е изд. Варшава, 1886 г.; 1-е ibid. 1875 г., въ Варшавск. Унив. Изд. и отдѣльно.}. Опытъ Павлищева могъ бы быть повторенъ и значительно исправленъ на основаніи новыхъ данныхъ проф. Барсова. Но и работа Барсова нуждается въ дальнѣйшихъ дополненіяхъ и исправленіяхъ. Во-первыхъ, проф. Барсовъ пользовался для своего труда картами Оппермана и Шуберта. Въ настоящее врека карта Стрѣльбицкаго значительно дополняетъ показанія названныхъ картъ; но вполнѣ исчерпывающей была бы только работа по топографическимъ и межевымъ картамъ, по возможности стараго времени (какъ работалъ Ходаковскій, къ сожалѣнію, для другихъ, черезъ-чуръ предвзятыхъ цѣлей). Во-вторыхъ, собравши матеріалъ, необходимо разсортировать его. Среди названій, сходныхъ съ-названіями древнихъ племенъ, есть много случайно созвучныхъ, ничего не доказывающихъ. Какое-нибудь мѣстечко съ назв. Кривичи трудно не отнести къ племени кривичей, но какъ быть съ кривыми могилами, селами, луками и проч., гдѣ прил. кривой, очевидно, употребляется въ нарицательномъ смыслѣ? Какой-нибудь можетъ свидѣтельствовать о радимичахъ, или Дреговичъ -- о дреговичахъ безъ дальнихъ справокъ; но что дѣлать съ Радогощемъ и Радонежемъ, съ Дрогобужемъ и Дрогичиномъ? Въ этомъ отношеніи и проф. Барсовъ не совсѣмъ осторожно пользуется матеріаломъ. Съ другой стороны, надо различать хронологическіе слои въ топографической номенклатурѣ. Какіе-нибудь Русаки, Русиновы могутъ служить показателемъ древняго русскаго населенія среди чужеземнаго; но что, если тутъ же рядомъ встрѣчаются москали, москалишки и москаленки? Однако, если мы даже откинемъ всѣ эти сомнительные случаи,-- несомнѣнныхъ останется еще достаточно для важныхъ и любопытныхъ выводовъ. Но проф. Замысловскій принимаетъ за общее правило "не наносить на карту изображенія тѣхъ явленій, о которыхъ наука можетъ говорить не съ полною точностью". Что было бы съ наукой, если бы она молчала обо всемъ, о чемъ она не можетъ говорить съ полною точностью? И сколько наукъ должны были бы на вѣки прекратить свое существованіе? Такимъ образомъ, ригоризмъ проф. Завидовскаго освобождаетъ его отъ обязанности провѣрять и продолжать начатыя изслѣдованія, а атласъ его, какъ увидимъ далѣе, часто превращаетъ въ рядъ пустыхъ листовъ, изображающихъ состояніе исторической географіи въ 1888 г. хуже, чѣмъ атласъ Павлищева въ 1845 г.

Справедливость требуетъ прибавить,-- хотя это плохое оправданіе,-- что первая карта въ 3-мъ изданіи та же, что во 2-мъ, безъ всякихъ перемѣнъ; слѣдовательно, составлена еще въ 1868 г.

Указавъ на необходимость воспользоваться топографическою номенклатурой, мы отмѣтили только одно desideratum русской исторической географіи; другой важный пробѣлъ ея для древнѣйшаго періода заключается въ отсутствіи археологической карты: карты кладовъ, городищъ, кургановъ и валовъ. На этотъ разъ оба атласа одинаково молчатъ объ археологическихъ данныхъ (только Павлищевъ пользуется номенклатурой городищъ). Между тѣмъ, помѣщеніе ихъ въ историческихъ атласахъ и важно, и въ нѣкоторой степени возможно, и даже не очень затруднительно. Конечно, полную и подробную археологическую карту предстоитъ еще составить и для этого силъ отдѣльнаго лица недостаточно. Въ настоящее время московское археологическое общество взялось за составленіе подробныхъ археологическихъ картъ губерній, и только по окончаніи этого въ высшей степени полезнаго предпріятія можно будетъ думать о вполнѣ удовлетворительной археологической картѣ Россіи. Но и на основаній. того, что имѣется подъ руками, можно дать очень обстоятельную карту кладовъ и очень неудовлетворительную, но все же не безполезную карту городищъ. Карту кладовъ мы имѣемъ еще въ сочиненіи Савельева нумизматика {Спб., 1846 г.}, дополненная по Ледебуру; она помѣщена въ атласѣ, составляющемъ 3-й томъ древней русской исторіи Погодина, и тутъ же помѣщена дополненная позднѣйшими находками карта Тизенгаузена (листы 70--72). Для городищъ мы имѣемъ по мѣстностямъ: для кіевскихъ -- описаніе Фундуклея (гдѣ помѣщены и валы), для черниговскихъ -- карту Самоквасова {Древніе города Россіи.}, для казанскихъ -- описаніе и карту Невоструева {Въ Трудахъ 1-го археологического съѣзда.}, не говоря уже о болѣе мелкихъ работахъ. Есть даже попытки свести эти и другія свѣдѣнія въ одну общую археологическую карту -- въ интересномъ, недавно вышедшемъ сочиненіи чешскаго ученаго Пича {Zur rumänitch-ungaritchtn Streitfrage.}. На картѣ Пича различены виды находимыхъ монетъ: древне-греческія, римскія, арабскія, англо-саксонскія, нѣмецкія, византійскія и русскія. Археологическія данныя о городищахъ онъ дополнилъ данными топографической номенклатуры (назв. городищъ, городковъ), собранными Ходаковскимъ для сѣверной Россіи (карту Ходаковскаго см. въ атласѣ Погодина),-- источникъ не вполнѣ надежный. Номенклатурныя данныя о городищахъ имѣютъ одинъ крупный недостатокъ: свѣдѣнія о городищахъ, полученныя съ ихъ помощью, нельзя разсортировать хронологически, потому что въ большей части случаевъ матеріальныхъ остатковъ въ мѣстностяхъ, сохранившихъ названіе городищъ, не имѣется. Между тѣмъ, и въ данномъ случаѣ за собираніемъ матеріала необходима его сортировка: среди древнѣйшихъ остатковъ городовъ постоянно встрѣчаются земляныя насыпи отъ. укрѣпленій новаго періода и, вмѣсто арабскихъ и византійскихъ монетъ, часто попадаются въ городищахъ пули и порохъ. Въ данномъ случаѣ можетъ помочь только археологическое изслѣдованіе матеріальныхъ остатковъ; за отсутствіемъ его и археологическія карты городищъ останутся только предварительнымъ матеріаломъ для дальнѣйшихъ изслѣдованій.

Такимъ образомъ, обо всемъ этомъ тоже "наука не можетъ говорить съ полною точностью", а проф. Замысловскій, на этомъ основаніи, и вовсе молчитъ. Гораздо труднѣе оправдать тѣ неудобства, которыя произошли отъ изображенія на одной картѣ событій за цѣлыхъ два столѣтія. Особенно это неудобство чувствуется въ изображеніи юга Россіи. Павлищевъ на своихъ трехъ картахъ нанесъ очень раздѣльно и хазарскія владѣнія, и миграціи венгровъ въ концѣ II в. и печенѣговъ (срав. изображеніе этихъ миграцій на картѣ Пича), и разселеніе печенѣговъ въ 1 в. по указаніямъ Константина Багрянороднаго (ср. тѣ же данныя, самостоятельно нанесенныя у Шпрунера: Bistor. Atlas. Europa, No IV); какъ видимъ, наука -- и русская, и западная -- не молчитъ объ этихъ событіяхъ первой важности въ исторіи степей; у пр. Замысловскаго всѣ эти подробности исчезаютъ на розовомъ полѣ "Хазарскаго царства", вырисовывающагося на картѣ IX--XI в. съ большою наглядностью, противъ которой такъ ратуетъ авторъ (стр. VI предисловія) и которая оказывается здѣсь дѣйствительно "мнимополезной", и совершенно идетъ въ разрѣзъ съ "научною точностью", которую онъ такъ похвально оберегаетъ. Отмѣтимъ на этой картѣ еще огромный коричневый оазисъ голяди, "устъ Поротвы", т.-е. между Протвы и Оки. Очень странно помѣщеніе этой детали при опущеніи многихъ важнѣйшихъ. Почему именно въ этомъ случаѣ авторъ счелъ нужнымъ быть точнымъ? И почему, въ такомъ случаѣ, не изображены также финскіе инородцы Новгородской и Тверской губерній, на которыхъ имѣются не менѣе ясныя указанія въ источникахъ? Если бы авторъ воспользовался топографическою номенклатурой, въ которой голяди идутъ полосой на встрѣчу своимъ литовскимъ родственникамъ, онъ, вѣроятно, не изобразилъ бы этого оазиса и мѣсто голяди опредѣлилъ бы иначе; впрочемъ, если бы онъ воспользовался топографическою номенклатурой, то и разбираемая карта приняла бы гораздо болѣе пестрый, не столь безцвѣтный видъ.

Карта (No 2) Русской земли съ половины XI до половины XIII в. въ изданіи 1869 г. имѣла положительный интересъ и научное значеніе. Послѣ того, какъ Погодинъ {Изсл., зам. и лекціи, т. IV.} разработалъ историко-географическій матеріалъ лѣтописи до монгольскаго ига, выяснилось, что за безконечною путаницей княжескихъ переходовъ, захватовъ и завоеваній стоятъ очень опредѣленно очерченныя "земли", границы которыхъ весьма мало измѣнились за время XI--XIII столѣтія. Въ атласѣ пр. Замысловскаго этотъ выводъ впервые получилъ наглядное выраженіе. Но съ тѣхъ поръ прошло не мало времени; въ спеціальной литературѣ отдѣльныя земли сдѣлались предметомъ особыхъ изслѣдованій; вышло капитальное сочиненіе проф. Барсова, между тѣмъ, въ новомъ изданіи карта земель оставлена прежняя {Чтобы быть точными, оговоримся, что въ новомъ изданіи нанесены два лишнихъ города: Дѣдославль (Дѣдиловъ) и Острогъ.}. Очень жаль, что проф. Барсовъ не приложилъ картъ къ своему изслѣдованію; въ такомъ случаѣ оказалось бы наглядно, что почти ни одна линія опредѣляемыхъ проф. Барсовымъ границъ не сходится съ границами земель въ атласѣ проф. Замысловскаго. Особенное различіе оказывается въ разграниченіи земель на западъ отъ Днѣпра: въ земляхъ Полоцкой, Кіевской и Волынской. Одна изъ главныхъ причинъ различія заключается въ разномъ опредѣленіи территоріи дреговичей. У г. Барсова очень обстоятельно развиты доказательства, на основаніи которыхъ границей между дреговичами и кривичами слѣдуетъ считать водораздѣлъ Березины и Прилети (между ихъ притоками -- Свислочью и Птичемъ {2-е изд., стр. 124--6.}. Здѣсь должна идти и граница Кіевской и Полоцкой земли. Проф. Замысловскій оставляетъ ее на старомъ мѣстѣ, не объясняя, почему онъ не принимаетъ доказательствъ г. Барсова. Между тѣмъ, это обстоятельство не такъ незначительно, какъ кажется. До сихъ поръ остается нерѣшеннымъ вопросъ, подъ какимъ вліяніемъ сложились земли и княжества древней Руси: опредѣлились ли онѣ разселеніемъ этнографическихъ группъ, или вліяніемъ географическихъ условій (теченіемъ рѣкъ и водораздѣлами), или пріобрѣтеніями и завоеваніями усилившихся по сосѣдству политическо-административныхъ центровъ -- городовъ? Для уясненія роли этихъ элементовъ въ образованіи княжествъ, весьма важно то обстоятельство, что, какъ оказывается, дреговичи (и радимичи) не дробились между сосѣдними волостями, а цѣликомъ примыкали къ одной изъ нихъ (дреговичи къ Кіевской, радимичи къ Черниговской), и что это сохраненіе этнографической цѣлости племенъ стоить въ связи съ географическимъ разселеніемъ ихъ въ полости одного воднаго бассейна. Земля дреговичей, въ противуположность рано ассимилировавшимся съ сѣверянами радимичамъ, сохраняетъ особность и въ послѣдующее время -- въ системѣ припетскихъ княжествъ. Эта особность и на картѣ должна быть выражена выдѣленіемъ припетскихъ земель въ особую группу; проф. Замысловскій раздробилъ ихъ между Волынскимъ и Кіевскимъ княжествами; мало того, мѣстности, занятыя дреговичами, онъ считаетъ справедливымъ именно на основаніи этого состава выдѣлить изъ припетской пинско-туровской системы (стр. 47, прим. 2). Между тѣмъ, уже Павлищевъ помѣстилъ дреговичей на Прилети,-- правда, не высказывая своихъ основаній. На картѣ, составленной по Барсову, особность дреговичской области, вмѣстѣ съ областью вѣроятной дреговичской колонизаціи, выяснилась бы сама собою. Затѣмъ, невѣрно проведена граница Волынскаго и Кіевскаго княжествъ. Проф. Замысловскій присоединяетъ Погорину къ Волыни, глухо сославшись на лѣтопись подъ 1150 г. Кажется, онъ хочетъ доказать этою ссылкой, что Погорина не принадлежала Турову, но отсюда еще не слѣдуетъ, чтобъ она принадлежала Волыни; Погорина оставалась спорною областью, а безспорная граница Волынскаго княжества шла между Стыренъ и Горынью, западнѣе. Наконецъ, еще одна ошибка, понятная въ 1869, но не извинительная въ 1885 г. Южную границу (своей) Волынской земли проф. Замысловскій опредѣляетъ гор. Ладыжиномъ на Бугѣ (какъ Арцыбашевъ и Павлищевъ); но уже Надеждинъ и Неволинъ указывали, какъ на болѣе соотвѣтствующее лѣтописному Колодяжну 1240 года, селеніе Болодяжно на Случи {Погодинъ: "Изслѣд." т. IV, стр. 207.}; а проф. Барсовъ {Геогр. нач. лѣтоп. 2-е изд., стр. 289.} настолько убѣдительно доказалъ невозможность похода Батыя черезъ Ладыжинъ на Бугѣ, что послѣднее пріуроченіе сдѣлалось общепринятымъ и повторялось не разъ изслѣдователями, касавшимися того же предмета. Не будемъ останавливаться на другихъ невѣрностяхъ {Между прочимъ, Ижеславецъ нанесенъ по опредѣленію Иловайскаго (Ист. Рязан. княжества); но см. Барановича: Ряз. губернія, стр. 8, прим. 4 (въ Матер. для геогр. и стат. Росс. имперіи).} этой карты; упомянемъ только объ одной, повторявшейся до сихъ поръ во всѣхъ историческихъ атласахъ, но теперь подлежащей исправленію. На всѣхъ картахъ XII в. (не исключая Шпрунера) до сихъ поръ изображается вятская земля съ своими городами: Никулицынымъ, Хлыновымъ, Котельничемъ, основанными новгородцами въ 1174 году. Послѣ прекрасныхъ рефератовъ г. Верещагина на послѣднемъ археологическомъ съѣздѣ можно считать доказаннымъ, что вся повѣсть объ основаніи Вятки въ XII в. не имѣетъ никакой исторической достовѣрности, и что развѣ два вѣка спустя (съ 1374) могло начаться существованіе этой новгородской колоніи {Два реферата, читанные въ засѣданіи VI археологическаго съѣзда въ Ярославлѣ, 17 августа 1887 года, дѣйств. членомъ вятскаго статистическаго комитета А. В--нымъ (въ концѣ полная подпись). Изд. губ. стат. комитета. Вятка. 1887.}. Разобранной картѣ у Павлищева соотвѣтствуютъ двѣ карты: Русь въ 1224 г. и Русь въ 1264 г. Первая вполнѣ, вторая значительно устарѣла; но при сравненіи съ картой проф. Замырловскаго нельзя не замѣтить большей полноты обѣихъ. Проф. Замысловскій оставляетъ бѣлымъ все, что выходитъ за предѣлы русскихъ княжествъ; даже Черная Русь, колонизованная кривичами, остается внѣ нанесенныхъ на карту мѣстностей, не говоря уже о Литвѣ, южной степи или Поволжьѣ. На сѣверѣ Павлищеву стоило большихъ трудовъ нанести на карту новгородскія пятины, тогда еще не изслѣдованныя Неволинымъ, и волости; но проф. Замысловскій знаетъ, что еще "не рѣшенъ окончательно вопросъ о существованіи этого дѣленія въ удѣльно-вѣчевой періодъ", и потому оставляетъ пустое мѣсто; хотя отчего бы не наполнить его интересными топографическими указаніями церковнаго устава Святослава 1137 (около дюжины мѣстностей, названныхъ здѣсь, можно пріурочить) и не нанести названій волостей, упоминаемыхъ въ древнѣйшихъ договорныхъ грамотахъ (1265), хотя бы и не опредѣляя ихъ границъ?

Прежде чѣмъ перейти къ слѣдующей картѣ, отмѣтимъ еще одинъ пробѣлъ, зависящій не отъ одного проф. Замысловскаго. Съ XIII вѣкомъ исчезаютъ старыя лѣтописныя народности -- эти вятичи, поляне, древляне и проч., и на мѣстѣ ихъ съ XIV в. начинаютъ появляться новыя, при различеніи жоторыхъ становится возможнымъ употреблять въ дѣло данныя языка, потому что вмѣстѣ съ ихъ появленіемъ формируются мѣстные говоры. Карта современныхъ нарѣчій русскаго языка необходима при изученіи взаимныхъ отношеній этихъ народностей. Заграничные изслѣдователи нашей исторіи опять раньше насъ даютъ выраженіе этой потребности: Рамбо приложилъ опытъ подобной карты къ своей Histoire de Russie. И опять-таки полной точности отъ подобной попытки ожидать мы не можемъ, но возобновить эту попытку сами обязаны, тѣмъ болѣе, что въ русской литературѣ имѣются гораздо болѣе надежные матеріалы, чѣмъ тѣ, которыми пользовался Рамбо. Область южно-русскихъ говоровъ съ большою детальностью нанесена на карту въ послѣднемъ томѣ Трудовъ этнографическо-статистической экспедиціи Чубинскаго въ край (т. VII, вып. 2 {Надо замѣтить, что эта карта нуждается въ провѣркѣ по тѣмъ матеріаламъ, на основанія которыхъ составлена.}); область бѣлорусскаго говора для карты небольшаго размѣра достаточно точно опредѣляется топографическими указаніями г. Карскаго {Обзоръ звуковъ и формъ бѣлорусской рѣчи. Москва, 1886 г., стр. 12.}, а болѣе точныя указанія можно выбрать изъ періодическихъ изданій. Неточнымъ остается опредѣленіе границъ южно-великорусскаго и сѣверно-великорусскаго говора, также какъ и промежуточной между ними разновидности -- восточнаго говора, по терминологіи Даля; вообще, эти говоры, ихъ взаимное отношеніе и мѣсто ихъ въ русской діалектологической классификаціи особенно нуждаются въ дальнѣйшемъ изученіи и опредѣленіи спеціалистовъ; но всѣ эти границы -- опять для карты малаго размѣна -- возможно нанести теперь же по даннымъ Даля и Потебни.

Карта (No 3) Русской земли въ XIV и первой половинѣ XV в. соотвѣтствуетъ двумъ картамъ Павлищева: Русь въ 1328 и въ 1389 годахъ. Всего естественнѣе ожидать на этой картѣ изображенія роста двухъ государствъ, Московскаго и Литовскаго. Павлищевъ и старается нанести постепенное присоединеніе областей московскими князьями; постепенныя пріобрѣтенія литовскихъ у него отнесены на особую карту (No 16). У проф. Замысловскаго "постепенное распространеніе границъ Московскаго княжества не обозначено на картѣ потому, что границы многихъ волостей и княжествъ, купленныхъ или завоеванныхъ московскими князьями, не опредѣлены въ дошедшихъ до насъ памятникахъ и при обозначеніи ихъ на картѣ были бы неизбѣжны болѣе или менѣе произвольныя догадки". И Павлищевъ, конечно, долженъ былъ прибѣгнуть къ догадкамъ,-- именно относительно сѣверныхъ областей онъ принялъ позднѣйшія очертанія, предположивъ, что они сохранились отъ болѣе ранняго времени; нѣкоторыя изъ этихъ очертаній могутъ быть теперь исправлены съ помощью памятниковъ, и изслѣдованій. Много ли мы выигрываемъ, получая, вмѣсто такого свода дальнѣйшей работы, одни общія очертанія, литвы, новгородскихъ, тверскихъ (исправлены въ 3 изданіи), рязанскихъ и московскихъ владѣній? И свободны ли эти даже очертанія отъ такихъ же "болѣе или менѣе произвольныхъ догадокъ"? Врядъ ли. На сѣверѣ почему Вологда введена, а Каргополь выведенъ изъ московскихъ предѣловъ? Послѣдній изстари тянулъ, къ Бѣлоозеру, а первая закрѣплена за Москвой только при Василіи Темномъ. На югѣ почему большая часть мещеры на Мокшѣ, по крайней мѣрѣ" частью принадлежавшая Москвѣ уже въ концѣ XIV в., и мѣстность "по Великую Ворону" выведены изъ русскихъ границъ? У Павлищева всѣ эта границы нанесены съ ошибками, но ближе къ истинѣ. Внѣ русскихъ границъ нанесено очень мало. Положимъ, слободы Ахназа и кочевья различныхъ ордъ, нанесенныя Павлищевымъ, не могутъ бытъ опредѣлены съ полною точностью; но отчего нѣтъ Наровчата; отчего въ Болгарскомъ царствѣ не нанесенъ Бюларъ? Невѣрно нанесеніе Дедякова возлѣ Дербента {Миллеръ: "Осетин. этюды", III.}.

Географія XIV и XV вв. вообще представляетъ одинъ изъ наименѣе изученныхъ отдѣловъ. Образованіе новыхъ народностей, раздѣленіе удѣловъ на мелкія княжескія вотчины и соединеніе послѣднихъ въ болѣе крупныя группы, уменьшеніе густоты населенія по мѣрѣ приближенія къ южной степи и линіи полнаго запустѣнія, колонизація и обрусѣніе сѣверовостока,-- всѣ эти первостепенныя по важности явленія остаются совершенно неизученными, а безъ ихъ изученія карта XIV и XV вв. представляетъ мало интереса.

Переходимъ къ картѣ (No 4) Россіи со второй половины XV вѣка до начала XVII в. У Павлищева этотъ промежутокъ времени изображенъ на. трехъ картахъ: Русь въ 1462 году, Русь въ 1535 и Русь въ 1600 г. На этихъ картахъ Павлищевъ продолжаетъ изображать ходъ московскихъ, пріобрѣтеній; но что дѣлаетъ особенно интересными 2-ю и 3-ю изъ нихъ" это -- попытки нанести на нихъ данныя Большаго Чертежа: шляхи и названія урочищъ, очевидно, опредѣленные предварительно по подробнымъ картамъ Россіи. Затѣмъ, на 3-й Павлищевъ наноситъ административныя дѣленія Россіи по старинной (нач. XVIII в.) картѣ Данкертса, данныя которой онъ. относитъ къ началу XVII в. Дѣйствительно, граница съ литовско-польскими владѣніями, если только и она нанесена по Данкертсу, вполнѣ соотвѣтствуетъ границѣ, установленной перемиріемъ у Запольскаго яма (1582 {См. Посол. книга лит. метрики II, стр. 250 и сл.}). Но административныя дѣленія XVII в. на картѣ Сансона не совсѣмъ сходны съ дѣленіями Данкертса, и, очевидно, не только вслѣдствіе невѣрности карты. Какъ бы то ни было, весьма важный вопросъ объ административныхъ границахъ XVII в. поставленъ въ атласѣ Павлищева. Разрѣшить его вполнѣ возможно, конечно, не съ помощью иностранныхъ картъ XVII в., а съ помощью самаго тщательнаго изученія рукописныхъ писцовыхъ, переписныхъ и межевыхъ книгъ. Образецъ такого изученія далъ уже Неволинъ въ своемъ изслѣдованіи о пятинахъ и погостахъ. Но для карты малаго размѣра и указанія иностранныхъ картъ могутъ быть весьма полезны; а главное -- эти указанія могутъ дать нить будущему изслѣдованію и облегчить детальную работу.

Карта проф. Замысловскаго представляетъ собою бѣлый листъ съ проведенною на немъ зеленою полосой: полоса означаетъ юго-западную границу Руси. Граница эта совершенно соотвѣтствуетъ границѣ послѣдней карты Павлищева и, слѣдовательно, условіямъ Запольскаго перемирія. Такимъ образомъ, пріобрѣтенія отъ Литвы Ивана III и Василія III у проф. Замысловскаго обойдены,-- пробѣлъ, неудобный даже въ учебномъ атласѣ. Административныя дѣленія и данныя Большаго Чертежа отсутствуютъ; взамѣнъ послѣднихъ встрѣчаемъ розовыя черточки, означающія сторожевыя линіи и сторожи, нанесенныя по извѣстному сочиненію Бѣляева О сторожевой и станичной службѣ. Это давно пора было сдѣлать; но при ближайшемъ разсмотрѣніи находимъ, что матеріалъ Бѣляева эксплуатированъ крайне случайно и неполно: наприм., изъ девяти сторожъ, которыя поддаются пріуроченію, на Быстрой Соснѣ нанесены только три; изъ пяти находящихся на Зушѣ -- только одна, изъ трехъ на Любовшѣ -- тоже одна и т. д. Затѣмъ розовыя черточки могутъ произвести невѣрное впечатлѣніе: всего естественнѣе думать, что эти черточки означаютъ укрѣпленныя линіи; между тѣмъ, онѣ означаютъ только мѣста, по которымъ каждое лѣто разъѣзжали станицы, сторожившія степь {Притомъ, эти линія разъѣздовъ нанесены очень неточно. Рыльскія станицы ѣздятъ къ верховьямъ Орели, а не къ Борисову; Путивльскихъ линій, во-первыхъ, двѣ, тогда какъ у автора нанесена одна; во-вторыхъ, онѣ ѣздятъ по обѣ стороны Донца, затѣмъ одна -- въ верховьямъ Самары, другая -- къ верховьямъ Міуса.}. Болѣе постоянныхъ мѣръ обороны на картѣ не указано: не указаны мѣста стоялыхъ головъ, съ систематическими разъѣздами между ними (отъ Оскола по Тихой Соснѣ и Дону внизъ до Тулучѣевой; отсюда вверхъ по Елани и съ Елани на Ворону); а главное -- не указано засѣчныхъ укрѣпленій, столь важныхъ, что они нанесены даже на современную карту, составленную Герардомъ Гесселемъ съ помощью карты Ѳедора Борисовича {См. снимокъ въ сказаніяхъ современниковъ о Димитріи самозванцѣ, т. II Saiséc constans, nemoribus desetis et vallis, a czar Teodor Iwanovitzm aggesta contra irruptiones Tartarorum Crimeneium.}. Положимъ, послѣднія пока не могутъ быть нанесены съ полною точностью; но неточность будетъ меньше указанныхъ неточностей въ линіяхъ станичныхъ разъѣздовъ. Еще разъ пожалѣемъ, что исчезли шляхи и урочища Большаго Чертежа, большею частью вѣрно нанесенные уже Павлищевымъ {Для русскихъ шляховъ см. карту, приложенную къ изслѣд. Багалѣя: Очерки колонизаціни быта степной окраины. Впрочемъ, здѣсь есть неточности. Для чернаго шляха см. карту Бошана, гдѣ онъ изображенъ очень отчетливо. На снимкѣ, приложенномъ къ исторіи Малой Россія Бантыша-Каменскаго, къ сожалѣнію, черный шляхъ не воспроизведенъ. Еще отчетливѣе нанесены шляхи въ бывшихъ польскихъ областяхъ въ превосходномъ атласѣ Польши Bizzi-Zannoni (изд. 1772).}.

Карта (No 5) Россіи съ 1613 по 1689 г. и у Павлищева Россія въ 1689 г.-- обѣ безъ внутреннихъ дѣленій. Павлищевъ постоянно наносятъ походы и военныя дѣйствія, которые проф. Замысловскій постоянно опускаетъ. За то у проф. Замысловскаго нанесены на этотъ разъ южныя укрѣпленія: Бѣлгородская и Симбирская черта (первая есть и у Павлищева) и Закамская линія (вновь по Перетятковичу). Бѣлгородская черта почему-то неполна, хотя относительно ея имѣемъ подробнѣйшія свѣдѣнія {См. Бахалѣя, о. с.}. Павлищева очерчена особо Малороссія и выдѣлены полковые города. Ходъ малорусской колонизаціи, составляющей главный интересъ карты этого времени, не выясняется ни у того, ни у другаго.

Карта Россіи (No 6) съ 1689 по 1762 г. соотвѣтствуетъ двумъ картамъ Павлищева: Россія въ 1725 и въ 1761 году. Опять появляются у Павлищева административныя дѣленія, на этотъ разъ на еще болѣе законномъ основаніи. Во времени Елизаветы относится изданіе перваго русскаго атласа {Атласъ россійскій, сост. изъ 19 спец. картъ. Спб., 1746 г.}, матеріалы для котораго начали собираться еще по приказанію Петра {См. Зап. Геогр. Общ., т. IX. Обозрѣніе геодезическихъ работъ въ Россіи со времени имп. Петра Великаго до сочиненія генеральной ландкарты Росс. имп. въ 1746 г. П. И. Иванова. Часть атласа издана Кирилловымъ еще въ 1731 г.}: на этомъ атласѣ, составленномъ съ большими ошибками, имѣются границы губернскія и провинціальныя. Перенести эти границы на современную правильную карту представляетъ нѣкоторый трудъ; Павлищевъ не остановился передъ этимъ и нанесъ границы на свою карту,-- правда, очень невѣрно и неудовлетворительно. Можетъ быть, чувствуя это, онъ во 2-мъ изданіи оставилъ однѣ губернскія границы. Слѣдовало теперь повторить работу и добиться лучшихъ результантовъ,-- проф. Замысловскій предпочелъ опять обойти задачу и далъ карту безъ внутреннихъ границъ. Изъ другихъ упущеній замѣтимъ: во-первыхъ, не нанесена украинская укрѣпленная линія, изображеніе которой можно найти на любой старой картѣ, наприм., Оппермана. Во-вторыхъ, не эксплуатирована карта Дебоксета (1751 {См. Скальковскій: "Хронол. обозрѣніе Новороссійскаго края".}) и не нанесена граница Новой Сербіи.

На послѣдующей картѣ Россіи въ царствованіе Екатерины (No 7) и у Павлищева (Россія въ 1796 г.) въ обоихъ атласахъ не находимъ внутреннихъ границъ. Между тѣмъ, нанести на карту намѣстничества Екатерины еще легче, чѣмъ нанести губерніи и провинціи Петра и Елизаветы. Для исторіи русской области и для постоянныхъ справокъ очень важно было бы имѣть карты послѣдовательныхъ административныхъ дѣленій. Еще полезнѣе было бы совмѣстить на одной нартѣ нѣсколько большаго размѣра различными красками петровскія провинціи, екатерининскія намѣстничества и современныя губерніи; мы не мечтаемъ пока о присоединеніи сюда же уѣздовъ XVII в.; но даже начиная съ петровскаго времени, съ котораго, какъ мы видѣли уже, имѣются и достаточно надежныя свѣдѣнія, подобная карта чрезвычайно облегчила бы будущія изслѣдованія. Не нанося границъ, Павлищевъ, тѣмъ не менѣе, съумѣлъ сдѣлать и эту карту полезной для справокъ, присоединивъ въ надписямъ губернскихъ городовъ годъ открытія губерніи, намѣстничества или провинціи. Затѣмъ, у него опять нанесены походы и мѣста пугачевскихъ волненій; то и другое отсутствуетъ у проф. Замысловскаго (впрочемъ, роспись намѣстничествъ см. въ "объясненіяхъ").

Карта Россіи (No 8) въ XIX столѣтіи совершенно законно отсутствуетъ у Павлищева. Проф. Замысловскій для послѣдовательности и ее представилъ безъ дѣленія на губерніи и мы недоумѣваемъ, къ чему бы она могла пригодиться. Гораздо было бы лучше, если бы онъ замѣнилъ ее этнографическою картой Россіи, которая постоянно нужна и постоянно отсутствуетъ въ историческихъ атласахъ.

Слѣдующія карты (No 9 -- карта Сибири 1581--1886 и No 10 -- карта русскихъ владѣній въ средней Азіи 1700--1886 гг.) очень полезны и были бы еще полезнѣе, если бы были богаче историческими данными. Павлищевъ и здѣсь наноситъ различными красками постепенныя пріобрѣтенія въ Сибири съ Ивана Грознаго до Александра I. Замѣтимъ, что съ старыхъ атласовъ, елизаветинскаго и екатерининскаго, слѣдовало бы и на карту Сибири нанести измѣнявшіяся административныя дѣленія.

Мы остановились на 10-й картѣ; въ атласѣ ихъ всѣхъ 22, но послѣднія двѣнадцать производятъ странное впечатлѣніе. Какъ будто проф. Замысловскому показалось, что его атласъ недостаточно объемистъ и недостаточно дорогъ, и онъ рѣшилъ во что бы то ни стало увеличить его вдвое. Съ этою цѣлью онъ, прежде всего, прибавилъ (на двухъ листахъ) четыре карты военныхъ дѣйствій 1756--63, 1813--14 и 1877--78 гг. на Дунаѣ и за Кавказомъ. Военныя дѣйствія нанесены, какъ мы видѣли, и у Павлищева; кромѣ общихъ картъ, онъ удѣляетъ имъ еще одинъ листъ своего атласа, на которомъ ему удается помѣстить одиннадцать картъ (походъ Суворова, коалиціи и наполеоновскія войны, въ томъ числѣ и 12 годъ, турецкіе походы, Закавказье); движеніе различныхъ частей войскъ изображено здѣсь очень отчетливомъ указаніемъ ихъ предводителей. Профессоръ Замысловскій понимаетъ подъ картой театра военныхъ дѣйствій нѣчто иное: онъ предлагаетъ читателю простую географическую карту, такого размѣра, чтобъ она могла занять поллиста, и не наносить на нее ровно ничего (даже мѣста, помѣщенныя у Павлищева, нанесены далеко не всѣ, не говоря уже о томъ, что при чтеніи сколько-нибудь подробнаго разсказа о военныхъ дѣйствіяхъ эти карты совсѣмъ не могутъ служить). Затѣмъ, проф. Замысловскій "счелъ небезполезнымъ" приложить карту Московіи Герберштейна, которую онъ печатаетъ тутъ уже во 2-й разъ {См. въ прилож. къ его изслѣдованію: Герберштейнъ и географическія извѣстія о Россіи.}. Быть можетъ, обратиться къ новому матеріалу и напечатать, наприм., рѣдкую карту Исаака Массы или Сансона было бы еще полезнѣе; впрочемъ, мы не въ правѣ входить въ издательскія соображенія. Далѣе слѣдуетъ "карта окрестностей г. Москвы" съ полями, на которыхъ помѣстилась бы еще такая же карта; Кіевъ (988--1240 гг.) по Закревскому; видъ Новгорода съ иконы Знаменія (XVIII в.) на цѣломъ листѣ; невольно вспоминается тотъ же рисунокъ у Шиманна {Russland, Polen und Liefiand, въ коллекціи Онкена.} и Пича, гдѣ онъ ничего не потерялъ оттого, что изображенъ на скромной восьмушкѣ; такой же огромный планъ (на листѣ) Москвы по Мейербергу; планъ г. Петербурга (1733--38 гг.), наконецъ, планы сраженій при Полтавѣ (полулистъ) и Бородинѣ (на листѣ), одиноко выглядывающіе среди огромныхъ пустыхъ полей; опять невольно вспоминаются планы сраженій, приложенные къ старой исторіи Устрялова: тамъ ихъ на пяти полулистахъ меньшаго размѣра умѣщается по девяти на каждомъ. Не говоримъ, что все это безполезно, иное и нужно; можетъ быть, и все нужно, но только мѣстомъ можно было распорядиться лучше и экономнѣе.

Мы сравнивали атласы Павлищева и проф. Замысловскаго съ одною главною цѣлью: показать, какъ отражается въ нихъ современное состояніе русской исторической географіи. Къ чему же приводить это сравненіе? Въ атласѣ Павлищева мы видѣли живое отношеніе къ современнымъ задачамъ науки, постоянныя попытки поднять вопросъ, поставить его, воспользоваться новыми матеріалами, дать хотя бы приблизительное рѣшеніе; въ этомъ атласѣ чувствуется, такъ сказать, живое біеніе пульса науки. Вотъ почему атласъ Павлищева былъ несомнѣннымъ шагомъ впередъ въ изученіи исторической географіи. Другое дѣло -- атласъ проф. Замысловскаго. Начатую работу этотъ атласъ отказывается продолжать, онъ все оставляетъ въ такомъ положеніи, въ какомъ нашелъ, даже болѣе: онъ не резюмируетъ сдѣланной раньше работы и не только не двигаетъ впередъ науку, но даже не выражаетъ достигнутаго ею уровня. Атласъ Павлищева при всѣхъ своихъ недостаткахъ, при всей своей устарѣлости лучше выражаетъ это современное состояніе науки; третье изданіе его съ необходимыми измѣненіями, съ новою картой княжествъ, было бы гораздо полезнѣе третьяго изданія атласа проф. Замысловскаго.

Мы были бы несправедливы къ автору, если бы, разобравши его атласъ, ничего не сказали о его "объясненіяхъ", изданныхъ отдѣльно. Первыя сто страницъ этихъ объясненій составляютъ текстъ къ первымъ десяти картамъ атласа; на слѣдующихъ пятидесяти помѣщены объясненія къ послѣднимъ двѣнадцати картамъ: историческія описанія городовъ: Кіева, Новгорода, Москвы і Петербурга, и сраженій при Полтавѣ и Бородинѣ. Остальныя 50 стр. составлены изъ приложеній, долженствующихъ нѣсколько замѣнить недостатокъ внутреннихъ дѣленій: здѣсь помѣщены росписи губерній 1708, 1719, 1766 гг., роспись намѣстничествъ и губерній 1863 г., затѣмъ населеніе Россіи по уѣздамъ въ 1870 г. Къ сожалѣнію, здѣсь помѣщены только абсолютныя цифры, безъ цифръ плотности, вѣроисповѣданій, этнографическаго и сословнаго состава etc. Все это съ соотвѣтственными картами было бы гораздо интереснѣе найти въ историческомъ атласѣ, чѣмъ, напримѣръ, карту окрестностей Москвы или мнимыя карты "военныхъ дѣйствій".

Профессоръ Замысловскій придаетъ этой книжкѣ объясненій значеніе перваго опыта руководства по русской исторической географіи. Формально онъ совершенно правъ и намъ остается только признать совершившимся фактъ появленія въ ученой литературѣ перваго общаго обзора этой вспомогательной науки. Первые опыты всегда несовершенны и мы, можетъ быть, не имѣемъ права требовать отъ новорожденнаго того, что можно требовать только отъ взрослаго. Но въ данномъ случаѣ эта параллель не совсѣмъ подходить: русская историческая географія врядъ ли можетъ считаться новорожденною наукой; она существовала давно, существовала въ умахъ занимавшихся ею и въ спеціальныхъ изслѣдованіяхъ ранѣе, чѣмъ появились "объясненія" проф. Замысловскаго. И вотъ эта идеально-существующая наука признаетъ ли свое тождество съ наукою, реализированною профессоромъ Замысловскимъ?

Общее изложеніе науки должно, во-первыхъ, опредѣлить задачи науки; во-вторыхъ, выяснить ея средства, ея матеріалы и источники; въ-третьихъ, представить современное состояніе разработки этихъ источниковъ; въ-четвертыхъ, на основаніи этой разработки датъ связные отвѣты на вопросы науки.

Опредѣленіе задачъ русской исторической географіи не такъ неважно, какъ можетъ показаться съ перваго взгляда. Можно считать историческую географію пособіемъ къ чтенію историческаго сочиненія или къ запоминанію историческихъ фактовъ. Можно считать ее могучимъ орудіемъ реальнаго изученія исторіи. Болѣе чѣмъ гдѣ-нибудь историческая географія необходима при изученіи русской исторіи: русскій народъ -- это такая огромная абстракція, оперировать съ которой безъ изученія составныхъ ея частей немыслимо; обращеніе въ "мѣстному колориту" должно быть общимъ мѣстомъ русской исторіи. Историко-географическіе вопросы преслѣдуютъ русскаго историка на всякомъ шагу, и задачи русской исторической географіи еще шире, чѣмъ задачи западной. Но если шире задачи, то обильнѣе и средства, и матеріалъ для ихъ разрѣшенія. Тѣ процессы, которые подлежатъ изученію исторической географіи, въ восточной половинѣ Европы совершались гораздо позже и обставлены гораздо документальнѣе, чѣмъ въ западной. Въ современныхъ антропологическихъ и лингвистическихъ типахъ Западной Европы мы имѣемъ одинъ результатъ, одну равнодѣйствующую того аггломерата народностей, который открывается намъ только въ историческихъ документахъ. Современная Россія представляетъ настоящій историко-этнографическій музей, необходимый и незамѣнимый для изученія отдѣльныхъ, создавшихъ ее этнографическихъ элементовъ. Процессъ колонизаціи западной (на западъ отъ Эльбы) завершился въ существенныхъ чертахъ къ тому времени, когда начался доступный нашему наблюденію, продолжавшійся въ теченіе всей нашей исторической жизни и еще далеко незаконченный, процессъ колонизаціи русской.

Исторія колонизаціи, историческая этнографія инородцевъ и построенная на томъ и другомъ исторія русской области должны быть существеннымъ содержаніемъ всякаго сколько-нибудь удовлетворительнаго опыта русской исторической географіи. Обзоръ источниковъ, современныхъ и историческихъ, и исторія географическихъ свѣдѣній о Россіи должны быть существенно необходимымъ введеніемъ къ подобному опыту. У проф. Замысловскаго но исторіи колонизаціи имѣются отрывочные факты, которые не трудно найти въ несравненно большемъ количествѣ и безъ его "объясненій"; по исторической этнографіи дается еще того меньше, а исторія области сведена къ перечню измѣненій во внѣшнихъ границахъ и къ сырымъ росписямъ губерній. Исторіографическое и библіографическое введеніе отсутствуетъ вовсе, а ссылки въ примѣчаніяхъ не только не исчерпываютъ литературы, но даже не указываютъ всего существеннаго. Полноты библіографическихъ указаній мы, можетъ быть, не можемъ ожидать и отъ болѣе широко-задуманнаго опыта, но въ этомъ и нѣтъ надобности: мы настаиваемъ только на цѣльности и связности изображенія,-- свойства, которыя не пріобрѣтаются однимъ усвоеніемъ наличной литературы, а даются только самостоятельною работой. И вотъ что въ высшей степени непріятно поражаетъ въ "объясненіяхъ" проф. Замысловскаго. Проф. Замысловскій до сихъ поръ единственный у насъ спеціалистъ по русской исторической географіи; это третье изданіе есть плодъ "двухлѣтнихъ трудовъ", по его собственному заявленію. Между тѣмъ, новой, свѣжей работы, восполненія какихъ-нибудь пробѣловъ, какихъ-нибудь оригинальныхъ взглядовъ и выводовъ мы тщетно искали въ изданной имъ книжкѣ. Вмѣсто всего этого, мы то и дѣло встрѣчать жертвоприношенія фетишу автора: идеалу "научной точности". Не такъ давно еще, возражая г. Карѣеву, мы отстаивали точку зрѣнія науки отъ точки зрѣнія идеала, отъ "законнаго субъективизма" автора Основныхъ вопросовъ философіи исторіи. Профессоръ Замысловскій стоитъ на противуположномъ полюсѣ и впадаетъ въ противуположную крайность. Если г. Барѣевъ находить, что система знанія есть выраженіе не одной только познавательной стороны человѣческаго духа, а и аффективной, что область знанія шире области науки, и что знаніе выше науки, потому что оно включаетъ еще и область идеальныхъ схемъ, то у проф. Замысловскаго выходитъ наоборотъ, что наука есть нѣчто высшее и достойнѣйшее, чѣмъ человѣческое знаніе, что наши познанія слишкомъ субъективны и неточны, чтобъ составлять собой науку. Этой науки, отдѣльной отъ знанія, мы такъ же не можемъ понять, какъ не могли понять знанія, отдѣльнаго отъ науки, у г. Карѣева. Можно знать точно, приблизительно, неточно и вовсе не знать; но что же такое наука, какъ не система современнаго намъ знанія, точнаго въ однѣхъ частяхъ, не точнаго въ другихъ, кончающагося тамъ, гдѣ начинается незнаніе?

Но возвратимся къ нашему предмету. Объясненія къ учебному атласу по русской исторіи проф. Замысловскаго, какъ и самый атласъ, не выражаютъ ни современныхъ задачъ, ни современнаго состоянія русской исторической географіи. Между тѣмъ, важность русской исторической географіи становится все яснѣе по мѣрѣ того, какъ усиливается научно-реалистическое направленіе. И вотъ оказывается, что это направленіе еще не проникло въ важнѣйшую для него вспомогательную область разработки, что послѣднее произведеніе въ этой области есть скорѣе шагъ назадъ, чѣмъ шагъ впередъ. Намъ говорятъ, что новое направленіе черезъ-чуръ увлеклось въ ору сторону; пожалѣемъ, что оно еще слишкомъ мало увлеклось или увлекло за собою работниковъ въ эту сторону; будемъ радоваться, а не сожалѣть, что это направленіе, вопреки крикамъ его противниковъ, не слабѣетъ, а, напротивъ, все болѣе привлекаетъ рабочія силы и интересъ публики. Въ этомъ продолжающемся увлеченіи, если угодно, односторонности, мы видимъ единственное основаніе надѣяться, что направленіе не сойдетъ со сцены, не исчерпавъ само себя, что идеи его не износятся, не успѣвши одухотворить новаго матеріала и объяснить новаго ряда капитальнѣйшихъ явленій русской исторической жизни.

П. Милюковъ.

"Русская Мысль", кн.VIII, 1888