Милюков Павел Николаевич - Государственное хозяйство России в первой половине XVIII века и реформа Петра Великого

Государственное хозяйство Россіи въ первой половинѣ XVIII вѣка и реформа Петра Великаго *).

*) Рѣчь передъ диспутомъ въ Московскомъ університетѣ 17 мая 1892 г.

Милостивыя государыни и милостивые государи!

Мнѣ кажется, что я всего полезнѣе употреблю предоставленное мнѣ время и всего лучше введу васъ въ предстоящую намъ бесѣду, если по знакомлю васъ въ самыхъ короткихъ чертахъ съ исторіей происхожденія моей книги. Когда я приступалъ къ предварительнымъ работамъ для моего изслѣдованія, я не зналъ еще, какъ я поставлю свою тему; я зналъ только, что буду работать въ области матеріальной исторіи Россіи, до сихъ поръ такъ мало разработанной, и что постараюсь употребить въ дѣло архивный матеріалъ, столь обильный именно у насъ въ Москвѣ и до сихъ поръ едва початый изслѣдователями. Мнѣ хотѣлось, затѣмъ, попробовать, въ какой степени этотъ матеріалъ допускаетъ примѣненіе статистическаго метода; съ этою цѣлью я выбралъ для изслѣдованія два явленія, требующія историко-статистической обработки: одно изъ области народнаго, другое изъ области государственнаго хозяйства: движеніе населенія и исторію бюджета. Исходнымъ хронологическимъ пунктомъ изслѣдованія я рѣшилъ выбрать время, когда соотвѣтствующій матеріалъ впервые начинаетъ становиться настолько обильнымъ, чтобы дать возможность сколько-нибудь надежныхъ общихъ выводовъ.

По статистикѣ населенія это время опредѣлилось, какъ промежутокъ между двумя переписями, наиболѣе сохранившимися въ архивѣ министерства юстиціи,-- 1678 и 1710 гг. Сравненіе данныхъ этихъ переписей привело меня къ результатамъ въ высшей степени важнымъ и неожиданнымъ. Оказалось, что за эти 32 года населеніе Россіи не только не возросло, но весьма значительно уменьшилось: по всей Россіи на 20%, а по мѣстностямъ: на сѣверѣ на 40%, въ средней полосѣ на 21--25%, на югѣ на 2--14%; только на востокѣ обнаружился небольшой приростъ въ Поволжьѣ (17%) и въ 2 1/2 раза увеличилось населеніе азіатской Сибири. Конечно, эти цифры непосредственно свидѣтельствовали только о движеніи одного податнаго, а не всего дѣйствительнаго населенія Россіи; но, помимо того, что и въ этомъ качествѣ онѣ имѣли безспорную важность для исторіи государственнаго хозяйства, онѣ, казалось мнѣ, должны бы я свидѣтельствовать и о положеніи народнаго хозяйства, о серьезномъ экономическомъ кризисѣ, пережитомъ населеніемъ. Въ этомъ ихъ значеніи я окончательно убѣждался, когда тѣ же переписныя книги указывали мнѣ точное время убыли, именно начало сѣверной войны, особенно съ 1705 г.; когда онѣ же открывали и ближайшія причины убыли: преимущественно усиленные наборы населенія въ солдаты и работники, новые налоги и повинности и вызванные тяжелымъ временемъ побѣги. Тѣ же причины и въ то же время, кстати сказать, повели къ подобной же убыли населенія въ Швеціи, какъ показалъ недавно одинъ шведскій ученый.

Поиски за древнѣйшимъ матеріаломъ по исторіи бюджета приводили меня къ тому же самому промежутку времени. Еще Соловьевъ считалъ табель 1710 г., напечатанную въ П. С. З., за первый случай сводки государственнаго прихода и расхода. Обратившись по одному глухому указанію въ петербургскій государственный архивъ, я нашелъ тамъ цѣлое дѣлопроизводство перваго нашего учрежденія по государственному контролю -- Ближней канцеляріи. Оказалось, что бумаги ея содержатъ самыя полныя и точныя свѣдѣнія о хозяйствѣ всѣхъ приказовъ за 1701--1710 гг., сведенныя въ огромные годичные отчеты. Впослѣдствіи мнѣ посчастливилось найти (въ московскомъ архивѣ министерства иностранныхъ дѣлъ) еще болѣе древнюю государственную роспись 1680 г. При сравненіи ея съ бюджетомъ Ближней канцеляріи оказывалось, что уже къ началу сѣверной войны государство удвоило свои доходы, доведя окладъ поступленій съ 1 1/2 до 3 милліоновъ. Изученіе самихъ росписей Ближней канцеляріи открывало не менѣе любопытные факты. Во-первыхъ, я могъ слѣдить здѣсь за дальнѣйшими финансовыми усиліями правительства, особенно за главнымъ изъ нихъ, за порчей монетъ, давшей до 4 1/2 милліоновъ добавочнаго дохода въ первое десятилѣтіе. Во-вторыхъ, я могъ оцѣнить послѣдствія этихъ усилій для приказной системы, доживавшей въ это время свои послѣдніе годы; оказывалось, что финансовыя мѣропріятія правительства самымъ существеннымъ образомъ содѣйствовали ея разрушенію: посредствомъ отвлеченія старыхъ поступленій на новое назначеніе, посредствомъ сосредоточенія главнѣйшихъ сборовъ въ одномъ учрежденіи (ратушѣ) и вызваннаго этимъ паденія старыхъ областныхъ приказовъ; наконецъ, посредствомъ введенія новыхъ военныхъ и финансовыхъ учрежденій съ новыми спеціальными сборами. Наконецъ, я могъ видѣть, въ-третьихъ, изъ тѣхъ же росписей Ближней канцеляріи и общіе итоги государственнаго хозяйства за первое десятилѣтіе: оказывалось, что, несмотря на всѣ усилія, доходъ постепенно, но непрерывно падалъ, и что, въ то же время, постоянно росли расходы. Я не зналъ еще тогда, что во вторую половину десятилѣтія правительство, кромѣ этого, доступнаго моему наблюденію, бюджета Ближней канцеляріи, создало особый милліонный фондъ въ непосредственномъ распоряженіи фельдмаршала и военнаго министра: сюда вошелъ доходъ съ переоброчки казенныхъ статей въ новоучрежденной Ижорской канцеляріи, съ соляной монополіи и другихъ, частью вновь, теперь только обращенныхъ въ казну товаровъ. Огромный добавочный доходъ со всѣхъ этихъ статей (включая порчу монетъ) далъ возможность покрыть чрезвычайные военные расходы перваго десятилѣтія. Но, все равно, и съ только что упомянутымъ дополнительнымъ милліономъ правительство пришло къ тому же результату, который естественно вытекалъ изъ уменьшившихся итоговъ росписей Ближней канцеляріи: при сводкѣ къ 1710 году обнаружился полумилліонный дефицитъ. Что этотъ дефицитъ былъ пока только счетнымъ, а не кассовымъ, я тоже узналъ лишь впослѣдствіи; но въ 1710 году не гнало этого и само правительство.

И такъ, и убыль податнаго населенія, и финансовый кривись, -- оба наблюденные мною крупные факты,-- относились къ одному и тому же моменту, къ 1710 году. И, въ то же время, возбудивъ мой интересъ къ значенію этого момента, прекращалась статистика ближней канцеляріи, оставляя меня въ полной неизвѣстности, какъ же вышло правительство изъ этого, повидимому, отчаяннаго положенія?

Этотъ выходъ, однако, изъ другихъ данныхъ былъ совершенно извѣстенъ; онъ найденъ былъ даже нѣсколько раньше, чѣмъ обозначились признаки наблюденнаго кризиса. Это была реформа 1708--1712 гг., первая общая государственная реформа Петра, хотя и считаемая обыкновенно простымъ введеніемъ губернской областной единицы. Но теперь, съ высоты сдѣланныхъ мною наблюденій, это введеніе губерній получало для меня смыслъ крупнаго и глубокаго переворота. Въ предъидущей литературѣ никто не останавливался на этомъ малоизвѣстномъ моментѣ; онъ отодвигался на задній планъ и совсѣмъ стушевывался передъ болѣе грандіозною реформой 1718--1722 гг. Болѣе освѣщенная источниками, болѣе систематичная и широкая, эта реформа привлекала преимущественное вниманіе изслѣдователей; она полагалась обыкновенно въ основаніе при общемъ изображеніи государственной реформы Петра, которое, такимъ образомъ, поневолѣ выходило статическимъ, а не генетическимъ: въ результатѣ само собой получалось представленіе объ этой реформѣ, какъ о чемъ-то сразу создавшемся, какъ о вполнѣ преднамѣренномъ и обдуманномъ дѣйствія законодателя, замѣнившаго старыя учрежденія новыми въ виду ихъ теоретическихъ недостатковъ. Теперь всѣ факты для меня устанавливались иначе: настоящая реформа началась за десять лѣтъ до этой -- классической; она была вызвана не законодательною предусмотрительностью, а настоятельною нуждой времени,-- этими замѣченными мной кризисами; она не ограничивалась простою замѣной одной системы областнаго управленія другою. Нѣтъ, новое областное устройство имѣло значеніе полнаго переворота въ государственномъ строѣ; оно замѣнило собой старое центральное управленіе, приказное, почти совершенно разрушенное естественнымъ ходомъ финансовой жмени. Мало-по-малу Петръ вытянулъ изъ этой приказной системы всѣ жизненные соки; я говорилъ, какъ онъ создалъ спеціальный милліонный фондъ въ своемъ непосредственномъ распоряженіи; теперь, когда все труднѣе становилось покрывать его нужнѣйшіе расходы, было послѣдовательнымъ захватить и всѣ остальные государствев* пые доходы въ непосредственное завѣдываніе довѣренныхъ лицъ и обратить ихъ прямо на эти нужнѣйшіе расходы. Именно таковъ былъ смыслъ введенія губерній: правительство обратило всѣ поступленія государства на нужнѣйшіе расходы (армію, флотъ, дипломатію и дворъ), поручило взиманіе доходовъ на мѣстѣ довѣреннымъ лицамъ и обязало каждую областную кассу непосредственно содержать опредѣленную часть арміи и платить въ опредѣленныя учрежденія.

И такъ, первая государственная реформа Петра объяснялась сама собою, какъ результатъ потребностей государственнаго хозяйства, истощавшихъ всѣ старые и новые финансовые рессурсы казны и приведшихъ въ разрушенію старой приказной системы хозяйства. Перспектива, открывавшаяся теперь, послѣ полученія этого вывода, была чрезвычайно заманчива. Подготовленное паденіемъ приказнаго строя, образованіе губернской системы повело, прежде всего, къ окончательной ликвидаціи стараго приказнаго управленія: сохранившіеся приказы частью получили теперь значеніе московскихъ губернскихъ учрежденій, частью превратились въ московскія конторы другихъ губерній (коммиссарства),-- словомъ, вошли окончательно въ рамки губернскаго устройства. Ликвидація приказнаго управленія въ свою очередь оставила пробѣлъ въ административной системѣ и на первый разъ сдѣлала необходимымъ учрежденіе сената, какъ нѣкоторой замѣны отсутствующихъ центральныхъ учрежденій. Замѣна эта не могла не быть недостаточною и, въ такомъ случаѣ, должна была оказаться временною; такимъ образомъ, въ концѣ этой перспективы и коллежская реформа 1718--1722 гг. получила свой смыслъ и объясненіе, какъ необходимая рано или поздно реставрація центральныхъ учрежденій. Такимъ образомъ, мнѣ казалось, что я держу въ рукахъ ключъ къ объясненію всего послѣдующаго хода реформы и тема моя окончательно установилась.

Первый шагъ дальнѣйшаго изслѣдованія долженъ былъ заключаться въ томъ, чтобы прослѣдить послѣдующую судьбу губернсквго порядка, введеннаго реформой 1708--1712 гг. Я говорилъ уже, что матеріалъ Ближней канцеляріи здѣсь прекратился: скоро я убѣдился, что вмѣстѣ съ нимъ превратилась и вообще правильная дѣятельность государственнаго контроля и что паденіе отчетности было и послѣдствіемъ, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, доказательствомъ неудачи этой реформы. За отсутствіемъ цѣльнаго статистическаго матеріала, картину губернскаго хозяйства пришлось клеить изъ мелкихъ кусочковъ, изъ отрывочныхъ и мелочныхъ фактовъ, въ изобиліи сохранившихся въ перепискѣ губерній съ сенатомъ (въ архивѣ министерства юстиціи). Изображеніе получилось, правда, недостаточно цѣльное, но за то, можетъ быть, болѣе жизненное. Оказалось, что практика губернской организаціи очень скоро обнаружила ея недостаточность, происходившую частью отъ формальныхъ, частью отъ реальныхъ причинъ. Фор шальныя причины заключались въ недостаткѣ единства и невозможности своевременнаго контроля; реальныя затрудненія состояли въ невозможности при возростающихъ потребностяхъ остаться въ рамкахъ губернской табели 1711 г. Въ результатѣ тѣхъ и другихъ табель не исполнялась и важнѣйшіе пункты оставались не удовлетворенными своевременно. Такимъ образомъ, само по себѣ это положеніе вещей дѣлало необходимой новую реформу.

Я долженъ, однако, оговориться: здѣсь я нарушилъ изложеніе хронологическаго хода моихъ занятій въ пользу логическаго. Прежде чѣмъ я возвратился въ московскій архивъ юстиціи изучать сенатское дѣлопроизводство, въ петербургскомъ государственномъ архивѣ мнѣ удалось найти другого рода данныя, тоже свидѣтельствовавшія о подготовкѣ новой реформы 1718--1722 гг. Въ кабинетныхъ дѣлахъ Петра я встрѣтился съ цѣлою неизвѣстною до сихъ поръ литературой "доношеній", "предложеній", "проектовъ", "меморіаловъ" и т. д., подававшихся Петру разными лицами. Оказывалось, такимъ образомъ, что только что изображенное положеніе дѣлъ сдѣлалось предметомъ отвлеченнаго совмѣстнаго обсужденія правительства и общества. Реформа вступила вмѣстѣ съ. этимъ въ новый, болѣе сознательный фазисъ. Сопоставленіе всѣхъ этихъ доношеній съ законодательствомъ того же времени приводило къ новому неожиданному выводу: въ составѣ правительственныхъ мѣропріятій не оставалось, кажется, послѣ этого сопоставленія ни одной сколько-нибудь значительной мѣры, которая не была бы подсказана и развита однимъ или нѣсколькими доносителями. Въ первые годы, 1711--1713 гг., "доношенія" ограничиваются совѣтами примѣнить для пополненія казны мѣры фискальной полита, уже испробованныя и истощенныя въ первомъ десятилѣтіи. Совѣты эти осуществляются: дѣлаются новыя усилія для увеличенія монетной прибыли, солянаго дохода, прибыли съ казенныхъ товаровъ. Но всѣ эти мѣры постигаетъ неудача, которая приводитъ и совѣтчиковъ, и правительство къ убѣжденію если не во вредѣ, то, по крайней мѣрѣ, въ безплодности узкой фискальной политики, къ отказу отъ нея и къ усвоенію меркантилистической программы государственнаго покровительства національной промышленности и торговлѣ. Извѣрившись въ пользѣ фискальныхъ мѣръ, доносители и правительство начинаютъ искать другаго исхода изъ труднаго положенія; начиная съ 1714 г. они все болѣе проникаются сознаніемъ необходимости устранить формальные недостатки губернской организаціи съ помощью административной реформы и реальныя затрудненія съ помощью податной реформы. По существу дѣла, главною цѣлью административной реформы становится реставрація центральныхъ учрежденій, главною цѣлью податной -- измѣненіе формы обложенія.

И такъ, мы нашли уже два ряда мотивовъ для второй реформы Петра: въ дѣйствительномъ положеніи вещей и въ вытекавшихъ изъ этого положенія совѣтахъ доносителей. Теперь мнѣ оставалось прослѣдить по документамъ самое осуществленіе намѣченной доносителями реформы.

Перейдя къ этой послѣдней части работы, я вынесъ изъ нея новую неожиданность. Реформа, столь, казалось мнѣ, своевременная и хорошо обсужденная, при осуществленіи оказывалась несогласованною ни съ предъидущею реформой, ни сама съ собой, ни съ дѣйствительнымъ положеніемъ и потребностями Россіи.

Она не была согласована съ предъидущею реформой, такъ какъ, вводя новый слой учрежденій: коллегіи и провинціи, разсчитанныя на полную самостоятельность, правительство не думало отмѣнять старый: сенатъ и губерніи; пришлось, такимъ образомъ, приноровлять первыя ко вторымъ уже послѣ ихъ введенія (тез. 14). Эта реформа не была, далѣе, согласована и сама съ собой, такъ какъ порядокъ взиманія подушной подати не посредственно военнымъ начальствомъ существенно покрывалъ новую финансовую организацію (тез. 16). Наконецъ,-- и что самое важное, -- эта реформа не была согласована съ дѣйствительными потребностями и средствами Россіи. По формѣ она была довольно точною, а иногда и буквальною копіей шведскаго образца; но при перенесеніи регламентовъ шведскихъ коллегій не удалось перенести ихъ внутренней организаціи, ихъ бюрократической рутины; при перенесеніи шведскихъ областныхъ единицъ разница между образцомъ и подражаніемъ вышла еще значительнѣе, такъ какъ низшую изъ этихъ единицъ, особенно важную,-- шведскій "приходъ",-- нельзя было перенести по тѣсной связи его съ соціальнымъ строемъ Швеціи; высшія же единицы, уѣздъ и провинцію, пришлось ввести въ увеличенныхъ размѣрахъ, такъ какъ покрыть Россію сѣтью мелкихъ административныхъ единицъ стоило бы слишкомъ дорого сравнительно съ тогдашнею степенью экономическаго развитія Россіи. Далѣе, начальство уѣзда, какъ я уже замѣтилъ, было перетянуто изъ вѣдомства каммеръ-коллегіи въ военное вѣдомство; оставалась, слѣдовательно, въ области камерная администрація одной "провинціи", въ полномъ шведскомъ составѣ, но оторванная отъ своихъ низшихъ инстанцій и въ этомъ своемъ видѣ ни къ чему не нужная.

Совсѣмъ иной характеръ носило осуществленіе податной реформы. Толчокъ и здѣсь, какъ я предполагаю, данъ совѣтомъ одного иностранца, но разработка идеи сдѣлана русскими доносителями въ тѣсной связи съ фактами русской податной практики. Эта практика обнаружила невыгодность подворной формы прямаго обложенія; подворныя переписи 1710 и 1717 гг., рядомъ съ уменьшеніемъ податнаго населенія, показали тенденцію населенія скрываться отъ подворнаго налога, скучиваясь по многу въ одномъ дворѣ. Та же податная практика обнаружила недостаточность размѣровъ прямаго обложенія: послѣ того, какъ мѣропріятія 1711--1713 гг. показали, что регальные доходы исчерпаны, правительству пришлось снова обратиться къ увеличенію прямыхъ налоговъ; но новые экстренные налоги не платились или платились плохо, при существованіи постоянныхъ старыхъ: сама собою выяснилась необходимость слить тѣ и другіе въ одинъ прямой военный налогъ и увеличить его размѣры. Такимъ образомъ, введеніе подушной подати соотвѣтствовало вполнѣ осязательной потребности времени; но и въ этой своей части реформа была осложнена вліяніемъ шведскаго образца. Петръ Великій хотѣлъ соединить взиманіе новаго военнаго налога съ непосредственнымъ содержаніемъ арміи страной, по шведскому образцу. Но шведская армія, дѣйствительно, непосредственно содержалась населеніемъ, не платившимъ за то военнаго налога; послѣ того же, какъ обязанности страны были выражены въ формѣ военнаго налога, собиравшагося и расходовавшагося военнымъ вѣдомствомъ, не было никакого основанія подвергать страну, кромѣ этого налога, всѣмъ непріятностямъ и убыткамъ военнаго постоя.

И такъ, и въ области податной реформы, какъ въ области административной, осуществленіе реформы обнаруживало слабыя стороны ея, требовавшія серьезнаго пересмотра. Какъ скоро выяснились эти слабыя стороны, началось и ихъ исправленіе, но Петръ умеръ, не успѣвъ приспособить реформы къ русскимъ потребностямъ. Чтобы прослѣдить, какъ далеко пошла послѣ него націонализація реформы, необходимо было, слѣдовательно, перешагнуть хронологическую грань его царствованія. Какъ разъ въ ближайшіе годы дальнѣйшая законодательная работа правительства вскрывается дѣлопроизводствомъ верховнаго тайнаго совѣта: какъ видно изъ этого дѣлопроизводства, работа идетъ въ томъ же духѣ націонализаціи введенныхъ учрежденій, съ цѣлью, главнымъ образомъ, ихъ удешевленія; она кончается для административной реформы почти полною отмѣной ея въ области и значительнымъ упрощеніемъ въ центрѣ. Подвергалась вопросу и податная реформа, но, въ виду потребностей бюджета, правительство не могло отказаться ни отъ тяжелой для населенія подушной подати, ни отъ экономически-вредной регальной политики. Оно рѣшилось отказаться только отъ отягощенія населенія поуѣзднымъ распредѣленіемъ арміи и вывело армію изъ уѣздныхъ квартиръ, какъ кажется, раньше, чѣмъ она успѣла тамъ устроиться.

Такова связь основныхъ выводовъ, дающая, я надѣюсь, моему изслѣдованію нѣкоторое внутреннее единство. Если не ошибаюсь, рядъ этихъ выводовъ устанавливаетъ какъ генезисъ и общій ходъ государственной реформы Петра, такъ и зависимость ея отъ современныхъ потребностей государственнаго хозяйства.

Когда опредѣлилось, такимъ образомъ, все содержаніе моей работы, я рѣшился расширить ее еще въ одномъ направленіи. Исходною точкой реформы служило для меня до сихъ поръ разрушеніе старой приказной системы: систему эту я считалъ наслѣдіемъ XVII вѣка, а ея разрушеніе -- специфическою особенностью петровскаго времени. Эту-то сторону дѣла, отношеніе петровской реформы къ государственному хозяйству предыдущаго времени, я рѣшился теперь выяснить. Счастливымъ образомъ, нашелся и матеріалъ, обильный и мало затронутый. Дѣлопроизводство нѣсколькихъ спеціально-финансовыхъ приказовъ XVII столѣтія сохранилось въ бумагахъ Посольскаго приказа (теперь московскій архивъ министерства иностранныхъ дѣлъ). Занявшись этими бумагами и расширивъ изученіе на вторую половину XVI вѣка, я съ изумленіемъ замѣтилъ, что говорить о наслѣдіи XVII столѣтія въ XVIII слѣдуетъ весьма осторожно; что тамъ, гдѣ мнѣ, и не мнѣ одному, представлялся цѣльный, неподвижно-установившійся государственный строй, на самомъ дѣлѣ шла огромная и изумительно-быстрая работа роста государственныхъ учрежденій. Съ средины XVI в. до конца XVII в. успѣли возникнуть и разрушиться цѣлыхъ три финансовыхъ системы, и послѣдняя изъ нихъ подготовила и въ значительной степени совершила то разрушеніе старыхъ областныхъ финансовыхъ приказовъ, которое я готовъ былъ считать спеціальною чертой петровскаго времени. Еще неожиданнѣе былъ для меня другой результатъ моей работы надъ матеріаломъ XVII вѣка, на этотъ разъ надъ документами Разряднаго приказа. Оказывалось, что не только разрушеніе приказнаго строя, но и устройство губернскаго имѣетъ свои прецеденты въ XVII столѣтіи. Оказывалось именно, что одновременно съ паденіемъ старыхъ финансовыхъ округовъ военныя нужды XVII вѣка вызвали организацію округовъ военныхъ сперва на окраинахъ, а затѣмъ, по крайней мѣрѣ, въ видѣ попытки, и во всей Россіи, что эти военные округи получили, и нѣкоторые довольно прочно, областную финансовую компетенцію и что, наконецъ, самыя территоріи этихъ округовъ въ значительной степени подготовили очертанія петровскихъ губерній, въ которыя они и превратились вслѣдствіе одиночныхъ и безсистемныхъ распоряженій первыхъ годовъ сѣверной войны, еще до формальнаго учрежденія губерній. Этотъ выводъ довершалъ мои представленія о стихійности губернской реформы 1708--1712 гг.: оказывалось теперь, что тотъ способъ, какимъ вышло правительство изъ извѣстнаго намъ финансоваго кризиса, не пришлось даже придумывать,-- правительство взяло этотъ исходъ готовымъ изъ окружающей дѣйствительности.

Мнѣ остается коснуться еще одного вопроса, на обстоятельное обсужденіе котораго у меня, впрочемъ, уже не хватитъ времени. Ходъ моей работы привелъ меня къ выводу, въ значительной степени противорѣчащему тѣмъ представленіямъ, которыя распространены въ публикѣ относительно личнаго участія Петра въ изслѣдованной мною части его реформы. Я нашелъ именно, что Петръ Великій не внесъ въ реформу государственныхъ учрежденій ни того знанія, съ которымъ онъ проводилъ военную реформу, ни того увлеченія, съ которымъ онъ проводилъ реформу культурную. За отсутствіемъ того и другаго, эта часть реформы осуществлялась безъ всякаго заранѣе обдуманнаго плана, подъ давленіемъ текущихъ обстоятельствъ и подъ сильнымъ вліяніемъ доносителей. Эти обстоятельства объясняютъ полное отсутствіе въ ней послѣдовательности и единства.

Весьма вѣроятно, что такой выводъ вызоветъ возраженія и противорѣчія со стороны популярнаго взгляда на петровскую реформу. Вопросъ о роди личности Петра одинъ изъ очень деликатныхъ вопросовъ нашей исторіи. Идея Петра еще живетъ и мы еще боремся за и противъ нея. Естественно, что до сихъ поръ мы склонны или идеализировать, или развѣнчивать эту личность, и до сихъ поръ мало способны сохранять при этой оцѣнкѣ необходимое спокойствіе. Довольно легко предвидѣть, что и мое изображеніе будетъ подведено подъ категорію развѣнчиванія. Въ виду этой, весьма возможной, судьбы моего взгляда, я нахожу не лишнимъ сдѣлать нѣсколько замѣчаній.

Прежде всего, я повторю ту просьбу, которая сдѣлана въ концѣ моей книги: не смотрѣть на мое изображеніе какъ на суммарную характеристику реформы и не придавать моимъ выводамъ болѣе широкаго значенія, чѣмъ та сфера явленій, изъ которой они выведены. Затѣмъ, я не думаю, чтобы на основаніи моего взгляда меня стали серьезно обвинять въ отрицательномъ отношеніи къ идеѣ петровской реформы. Но я долженъ ждать возраженій еще и съ другой стороны. Ной взглядъ на реформу можетъ быть объясненъ какъ приложеніе общей философско-исторической теорія. Окинъ изъ моихъ рецензентовъ уже сдѣлалъ мнѣ честь предположить за коимъ историческимъ изображеніемъ цѣльное историческое міросозерцаніе, результатомъ теоретической односторонности котораго явилось отрицаніе или умаленіе роли личнаго творчества реформатора. Насколько я могу контролировать себя, мое объясненіе реформы явилось не какъ слѣдствіе того или другаго теоретическаго взгляда, а какъ результатъ фактическаго изученія, главные моменты котораго я старался вамъ изобразить. Какъ таковое, оно могло бы, мнѣ кажется, быть принято людьми самыхъ разнообразныхъ воззрѣній. Однако же, я не могу и не хочу отрицать, что мои общіе историческіе взгляды могли и должны были оказать вліяніе на выборъ темы, подборъ матеріала, можетъ быть, на нѣкоторыя увлеченія въ передачѣ выводовъ, надѣюсь, чисто-словесныя. Что касается спеціально моего отношенія къ роли сознательнаго творчества въ историческомъ процессѣ, я полагаю, что требованія научнаго изученія налагаютъ на меня только одну методологическую обязанность въ этомъ отношеніи: именно, какъ источникъ, я не могу оцѣнивать это сознательное творчество съ точки зрѣнія идеала или искусства. Для меня несомнѣнно, что задачи науки и искусства различны, такъ какъ одна имѣетъ дѣло съ міромъ причинности, а другая -- съ міромъ цѣлесообразности. Такъ какъ все, что существуетъ, подлежитъ закону причинности {Разумѣется, здѣсь идетъ рѣчь о "существованіи" и "причинности" феноменологической.}, то подлежатъ этому закону и явленія цѣлесообразности. Отрицать существованіе послѣднихъ можно было бы только на основаніи обратнаго умозаключенія: если явленія цѣлесообразности не подлежатъ или признаются не подлежащими закону причинности, то они въ этомъ смыслѣ и не существуютъ. Всякое же другое отрицаніе ихъ было бы измѣной принципу научнаго объясненія и произвольнымъ съуженіемъ сферы научнаго вѣдѣнія: слѣдовательно, такое отрицаніи было бы не научно. Когда объективная или генетическая соціологія отрицаетъ существованіе сознательнаго творчества или ставятъ законы эволюція на мѣсто сознательныхъ идеаловъ человѣчества, она, несомнѣнно, превышаетъ свои полномочія и выходитъ изъ своей естественной сферы. Когда, съ другой стороны, субъективная или динамическая соціологія пытается представить свои идеалы, какъ совпадающіе съ естественною тенденціей историческаго процесса, или когда она хочетъ построить теорію прогресса на субъективной нравственной оцѣнкѣ отрывочныхъ явленій историческаго прошлаго, она, можетъ быть, дѣлаетъ очень полезное дѣло въ воспитательномъ смыслѣ, но это дѣло, какъ мнѣ кажется, ничего не имѣетъ общаго съ наукой. Оба эти вида смѣшенія науки съ этикой и этики съ наукой не рѣдко встрѣчались и встрѣчаются; оба взгляда взаимно критикуютъ другъ друга, что не мѣшаетъ намъ признавать оба одинаково незаконными. Слѣдовало бы, мнѣ кажется, точнѣе разграничивать обѣ области знанія и творчества: помнить, что "древо знанія не есть древо жизни", и предоставить представителямъ науки искать научнаго объясненія исторической дѣятельности "героевъ", а людямъ жизни -- примѣнять этическую точку зрѣнія не для мало полезной реабилитаціи прошедшаго, а для подготовки лучшаго будущаго.

П. Милюковъ.

"Русская Мысль", кн.VII, 1892