Мак-Гахан Варвара Николаевна - Юбилейные колумбийские торжества

ПИСЬМА ИЗЪ АМЕРИКИ.

XXXII.
Юбилейныя колумбійскія торжества.

Предшествовавшее письмо было посвящено замѣткамъ о характерѣ американской публики, которую наблюдали мы въ такомъ небываломъ стеченіи въ дни юбилейныхъ колумбійскихъ торжествъ. Въ этомъ письмѣ мы намѣрены подѣлиться съ читателями своеобразными и поучительными впечатлѣніями, вынесенными нами отъ этой оригинальной націи, по скольку она проявилась въ самомъ ходѣ и организаціи празднествъ, со всѣми ихъ курьезными процессіями, парадами и прочими актами этого національнаго торжества.

Въ Америкѣ до того мощно воздѣйствіе преобладающей, болѣе сильной американской расы, что вліянію ея воззрѣній инстинктивно поддаются тѣ самые пришлецы, непомѣрная численность которыхъ возбуждаетъ теперь серьезные толки о необходимости затрудненія доступа въ штаты вообще. Казалось-бы, этому пришлому, чуждому, невѣжественному населенію должно быть рѣшительно все равно, кто такой Христофоръ Колумбъ и что такое празднуется американцами, которыхъ они и языка не понимаютъ. Между тѣмъ бѣднѣйшіе кварталы города, гдѣ ютится весь этотъ пришлый людъ, были обильнѣе всего изукрашены дешевыми американскими и иноземными флагами и драпировками; не было тамъ дома, въ окнахъ котораго не было бы выставлено, такъ называемаго, портрета Колумба: нужды нѣтъ, что портреты эти въ итальянскихъ кварталахъ обнаруживали подозрительное сходство съ Гарибальди, въ еврейскомъ поразительно напоминали Монтефіоре, а въ иныхъ частяхъ, нижняго города казались портретами родныхъ братьевъ мѣстныхъ нью-іоркскихъ политиканъ. Одинъ репортеръ обѣщалъ мнѣ даже показать портретъ Бебеля, выставленнаго какими-то его нѣмецкими почитателями, подъ видомъ изображенія Колумба.

Во всякомъ: случаѣ, это проявленіе -- солидарность иностранцевъ съ американцами въ стремленіи къ возможно болѣе пышному справленію торжества -- было съ удовольствіемъ отмѣчено американскимъ обществомъ и печатью. Клубы, различныя атлетическія и иныя ассоціаціи итальянскихъ, венгерскихъ, польскихъ, нѣмецкихъ, русско-еврейскихъ и испанскихъ обществъ приняли дѣятельное участіе въ торжествахъ и примкнули къ большой уличной процессіи 12 октября, придавая ей добавочный блескъ своими фантастичными мундирами. Вся эта разнокалиберная толпа съ увлеченіемъ маршировала по улицамъ подъ звуки "Янки-Дуддль", "Колумбія" и другихъ національныхъ гимновъ, держа въ рукахъ американскіе флаги и развѣваи по вѣтру знамена и хоругви съ изображеніями инцидентовъ изъ жизни Колумба, Итальянскія общества Нью-Іорка, къ тому-же, ознаменовали торжество открытіемъ великолѣпнаго памятника Колумба, исполненнаго въ Италіи скульпторомъ Gaetano Russo и принесеннаго въ даръ Нью-Іорку здѣшними гражданами итальянскаго происхожденія.

Говорятъ, что одинъ городъ Нью-Іоркъ потратилъ на юбилейныя торжества памяти Колумба около двухъ милліоновъ долларовъ. Но Kali ихъ-бы денегъ эти празднованія ни стоили, они окупятся десятерицею тѣмъ здоровымъ воздѣйствіемъ, которое они произвели на народныя массы, и на дѣтей, тѣмъ временнымъ хотя-бы подъемомъ духа, который они возбудили даже въ наиболѣе неразвитыхъ или же эгоистичныхъ классахъ гражданъ, тѣми* доказательствами солидарности разноименнаго населенія. Нью-Іорка и Чикаго, которыя проявились за эти дни.

Что же касается до подростающаго поколѣнія, то оно не только запаслось за эти дни неистощимымъ кладеземъ патріотическихъ чувствъ, но прониклось также сознаніемъ важности тѣхъ упованіи, которыя возлагаются на него его взрослыми согражданами, впервые почувствовали въ себѣ пробужденіе сознательнаго самоуваженія. Мы не станемъ останавливаться надъ описаніемъ тѣхъ публичныхъ спичей и упражненіи, которыми ознаменовались колумбійскія торжества въ американскихъ школахъ всего Союза: достаточно сказать, что всѣ они были доступны дѣтскому пониманію, увлекательны и всегда и вездѣ разсчитаны на развитіе въ дѣтяхъ сознательной любви къ общему отечеству. Въ Нью-Іоркѣ заключительнымъ актомъ этой искусной патріотической демонстраціи была школьная процессія-монстръ, въ которой приняло участіе до 40,000 учениковъ публичныхъ и частныхъ школъ и студентовъ. Такъ какъ процессіи предстояло быть на ходу въ теченіе трехъ или четырехъ часовъ, то къ участію въ ней не допущены были дѣти моложе 12 лѣтъ. Всѣ добровольцы изъ учениковъ публичныхъ школъ города разбиты были на двадцать полковъ, которые маршировали каждый за своимъ полковымъ командиромъ, директоромъ школы.

И нужно было видѣть, какою гордостью, какимъ сознаніемъ важности справляемаго юбилея дышали эти. лица мальчиковъ, разукрашенныхъ миніатюрными національными флагами въ петличкахъ куртокъ. Вездѣ, гдѣ только школьникамъ попадался вывѣшенный красный анархистскій флагъ, они немедленно его срывали, мѣстами даже при содѣйствіи полиціи и взрослыхъ гражданъ.

Такъ, напр., во время школьной процессіи въ Іонкерсѣ, смежномъ съ Нью-Іоркомъ городѣ, на берегу Гудсона, собравшіеся передъ высшею мѣстною школою ученики замѣтили, что въ противоположной сторонѣ улицы вывѣшено три анархистскихъ флага; они немедленно обратили на нихъ вниманіе собравшейся публики. И тотчасъ-же къ этому дому подошло множество людей -- ветераны арміи, мѣстные альдермены; флаги они тотчасъ-же сорвали и яростными криками вызвали постояльцевъ дома на улицу для отвѣта. Жильцы въ домѣ -- семья русскаго еврея Bethrap Frumenberg -- ужасно перепугались: и дѣйствительно, они едва избѣжали трепки, увѣривъ толпу, что вывѣсили флаги эти по ошибкѣ, обѣщая тотчасъ вывѣсить флагъ американскій.

Дѣвочки почти вовсе не участвовали въ уличной процессіи, такъ какъ предполагалось, что имъ не по силамъ будетъ оставаться такое долгое время на ногахъ. Ученицамъ публичныхъ школъ была отведена огромная платформа съ сидѣніями амфитеатромъ на Бродуэйѣ при 42-й улицѣ, а дѣвочкамъ католическихъ приходскихъ школъ на Union Square. На первомъ пунктѣ помѣщено было 2,000 ученицъ, а на второмъ 1,600 дѣвочекъ. И на обѣихъ платформахъ дѣвочки, одѣтыя въ пелеринки или платья бѣлаго, краснаго и синяго цвѣтовъ, расположены были секціями такъ, что образовали изъ себя полосы цвѣтовъ національнаго флага, причемъ 44 звѣзды его изображались тутъ группою дѣвочекъ въ синей одеждѣ и синихъ вязаныхъ шапочкахъ съ бѣлою звѣздою, наколотою поверхъ лба. Платформа-амфитеатръ, такимъ образомъ, представлялась съ улицы серіею одушевленныхъ флаговъ. На Юніонъ Сквэрѣ прекрасный эффектъ этой патріотической картины усугублялся еще тѣмъ, что ученицы католическихъ школъ пѣли хоромъ разныя народныя американскія пѣсни и національные гимны. Этотъ огромный хоръ 1,600 дѣвическихъ голосовъ, хотя и не могъ быть особенно хорошъ за недостаткомъ въ немъ низкихъ нотъ, но возбуждалъ чрезвычайный энтузіазмъ въ публикѣ, а больше всего въ рядахъ мальчиковъ и студентовъ, проходящихъ по Юніонъ-Сквэру процессіей.

Для этихъ послѣднихъ маршировка была чистымъ праздникомъ; въ особенности для студентовъ многочисленныхъ высшихъ училищъ, которые фигурировали въ процессіи въ числѣ болѣе 6,000 человѣкъ.

Студенты каждой коллегіи на ходу неистово выкрикивали свои особые училищные дикіе кличи, паясничали на всѣ лады, мало заботясь о чистотѣ маршировки (надъ которой въ потѣ лица своего трудились мальчики низшихъ школъ) и повсемѣстно "флёртировали" и, перекидывались шутками и любезностями съ хорошенькими дѣвушками въ рядахъ зрителей, которыя, въ свою очередь, не только дарили ихъ благосклонными улыбками, но сыпали въ ряды студентовъ жестянки сухарей -- crackers, сандвичи, фрукты, конфекты, чтобъ поддержать ихъ въ ихъ похвальныхъ дѣяніяхъ. Отдѣльные отряды выступали въ сопровожденіи разныхъ забавныхъ транспарантовъ и девизовъ. Такъ, во главѣ медиковъ несутъ флагъ съ изображеніемъ на немъ черепа на перекрещенныхъ костяхъ; въ другомъ отрядѣ студенты подвигаются впередъ, танцуя и продѣлывая "антраша" балетныхъ корифеекъ; дальше раздавался кадансомъ крикъ хоромъ изъ сотни глотокъ разомъ: Who are we? Who are we? New-York U-ni-ver-si-tee!"...

Ихъ смѣняетъ оркестръ духовой музыки и отрядъ какого-то другого высшаго учебнаго заведенія, причемъ дикій крикъ этого послѣдняго покрываетъ собою даже и шумъ мѣдныхъ трубъ и тромбоновъ:

"What-are-we? What-are-we? Hully-Gee!

We're-the-class-of-93".

Студенты-медики Колумбіи выступаютъ съ миніатюрными скелетами, приколотыми къ шляпамъ. Поровнявшись съ губернаторомъ Флоуэромъ, они выстраиваются и издаютъ въ честь его популярный крикъ:

"What is the matter with Flower?"...

"He is all right!..

Who is all right?"

Why -- governor Flower!

Такимъ же манеромъ воздавали они громогласную дань уваженія Колумбу, замѣняя имя Фдоуэра именемъ Колумба... Другіе же, опьяненные неудержимымъ школьничествомъ, кричали уже вульгарный, но освященный политическою этикою крикъ: There is по fleis on us!.. что въ свободномъ переводѣ значитъ: "Мы, дескать, не простофили!"

Далѣе идутъ еще студенты, которые дудятъ въ ужасныя жестяныя дудки; другіе распѣваютъ Bingo или Old Glory, тогда какъ иныя партіи молодежи, продѣлавъ всѣ свои штуки, возвращаются въ освященному давностью и преданіемъ методу проявленія своей животной энергіи и'во всю глотку, сотнями громогласно восклицаютъ: "What is the matter with -- Columbus? He is all right!" и проч.

Въ самомъ концѣ студенческаго отдѣла, заставивъ себя порядкомъ подождать, шли излюбленные баловни публики, студенты старѣйшаго и важнѣйшаго нью-іоркскаго университета, Columbia College. Во главѣ ихъ выступали врядъ семнадцать атлетовъ-студентовъ въ бѣлыхъ вязаныхъ фуфайкахъ sweaters и высокихъ сѣрыхъ шляпахъ-цилиндрахъ. На груди у каждаго атлета красовалось по буквѣ въ футъ величиною, а у одного -- колоссальная точка. Выстроился, же этотъ авангардъ Колумбіи такимъ образомъ, что буквы у нихъ на груди изображали собою слова Columbia College, причемъ въ самой серединѣ ряда шелъ совершеннѣйшій колоссъ-студентъ Chisholm, на широкой груди котораго не было ни знака, ни буквы: онъ изображалъ собою промежутокъ между двумя словами, но по пути его шествія зрители то и дѣло замѣчали, что-такой дюжій молодецъ сошелъ бы и за "красную строку". Семнадцать атлетовъ во главѣ университетскаго отряда то и дѣло производятъ разныя эволюціи, смѣша публику, такъ что приближеніе студентовъ Колумбіи издалека еще предвѣщается глухимъ гуломъ, стоящимъ въ воздухѣ отъ хохота и единодушныхъ восклицаній удивленія, исходящихъ изъ устъ многотысячной толпы. Они перемѣняютъ мѣста и выстраиваются въ новомъ порядкѣ, причемъ получаются все новыя и новыя сочетанія буквъ, образуются заявленія, возбуждающія неудержимые взрывы хохота, какъ напримѣръ непереводимая шутка:

"Gumboil! Come Ella!"

Затѣмъ, тѣ же семнадцать студентовъ авангарда снимаютъ, будто кланяясь. олпѣ, высокіе сѣрые цилиндры съ головы, прижимаютъ ихъ къ груди, и изъ буквъ на тульѣ шляпъ составляется изрѣченіе: "We are the People" ("Мы -- народъ").

Цѣлыми часами длятся эти забавы. Но длительное наблюденіе процессій -- работа утомительная. Пока студенты попирали бросаемыя имъ изъ толпы въ пакетахъ закуски, расположились закусывать и зрители: въ особенности общества, занимавшія плоскодонныя телѣги, которыми заставлены были всѣ выходы съ Бродуэйя и Пятой Авеню въ побочныя улицы. Собственники этихъ телѣгъ, на которыхъ въ будничные дни развозятся покупателямъ на домъ покупки изъ магазиновъ, приспособили ихъ теперь для той же цѣли, которой въ день морского парада служили частныя яхты своимъ владѣльцамъ. Каждый изъ нихъ пригласилъ общество хорошихъ знакомыхъ и тутъ-же въ телѣгѣ сервировалъ имъ обильный завтракъ.

Такова была оживленная, пестрая увлекательная картина школьныхъ юбилейныхъ процессій. Врядъ-ли что-нибудь подобное могло совершиться на улицахъ городовъ стараго свѣта.

Но еще своеобразнѣе, еще характернѣе для Америки была картина, такъ называемаго, "флотскаго парада", которою мнѣ случилось любоваться въ Нью-Іоркѣ 11 октября; говорю такъ называемаго потому, что къ нему невольно хотѣлось примѣнить историческое замѣчаніе француза подъ Балаклавой -- c'est magnifique -- mais ce n'est pas la guerre....

Американскій флотъ въ парадѣ этомъ имѣлъ только одного крупнаго представителя,-- огромный крейсеръ новѣйшаго типа, "Филадельфія", да два деревянныхъ корабля большого калибра. Изъ иностранцевъ въ немъ фигурировалъ большой первоклассный итальянскій броненосный крейсеръ, два второстепенныхъ деревянныхъ корабля, присланные сюда по этому случаю Франціей, да одинъ испанскій, корабликъ. Само собою разумѣется, что парада нельзя было составить изъ этихъ пяти суденъ, не смотря на всѣ блистательныя провозглашенія оффиціальныхъ программъ. Между тѣмъ рѣчная демонстрація была по-истинѣ внушительна, благодаря участію многихъ сотенъ судовъ всевозможныхъ видовъ и подраздѣленіи, начиная съ громадныхъ левіафановъ, пароходовъ, совершающихъ побережные рейсы, высланныхъ въ огромномъ числѣ, и кончая легкою, паровою шлюпкою, частными яхтами и легкими, подвижными катерами рѣчной полиціи. Среди этой пестрой, разнообразной флотиліи неуклюжія суда рѣчной пожарной команды, словно какія-нибудь морскія чудовища, выпускали высоко на воздухъ струи воды, ниспадавшей внизъ граціознымъ дождемъ брызгъ, относимыхъ по вѣтру на сосѣднія суда, гдѣ онѣ вызывали немалую сумятицу среди нарядной публики частныхъ яхтъ: не было вѣдь такой яхты, собственникъ которой не воспользовался бы этимъ случаемъ, чтобы собрать у себя веселое общество знакомыхъ и угостить ихъ завтракомъ въ продолженіе рѣчной процессіи. Огромное количество публики, не имѣя приглашеній на частныя яхты, бросилось покупать билеты на пароходы и паромы пароходныхъ обществъ, которые нагружены были вдвое противъ установленнаго закономъ числа пассажировъ и глубоко сидѣли въ водѣ, плывя вверхъ по Гудсону во время флотскаго парада.

Но никакого понятія объ общемъ эффектѣ картины невозможно было получить, находясь на палубѣ судна.

Но за то со скалистыхъ высотъ Риверсайдъ-парка дѣйствительно открывался безподобный видъ. Внизу разстилалась широкая пелена темнаго Гудсона, сливавшагося на противоположномъ берегу съ отвѣсными, грифельнаго цвѣта, скалами, за которыми, залитые блескомъ еще горячаго солнца, виднѣлись зардѣвшіеся въ своемъ великолѣпномъ осеннемъ нарядѣ лѣса, слегка подернутые туманной дымкой дали, налагавшей на весь ландшафтъ мягкій, нѣсколько торжественный отпечатокъ. Вдали, налѣво, виднѣлись неясныя очертанія зарѣчнаго городка. На этомъ величественномъ спокойномъ фонѣ граціозно скользила вверхъ по рѣкѣ процессія. судовъ: процессія безпорядочная, въ которой каждое судно, казалось, старалось обогнать товарищей, гдѣ мелкіе катеры, будто дерзкіе уличные мальчишки, то и лѣто срѣзали носъ почтеннымъ болѣе медлительнымъ судамъ, юркая на перерѣзъ ихъ пути, свистя, когда вздумается, и не стѣсняясь никакими правилами рѣчного этикета, лишь бы не попасться въ лапы полицейскихъ агентовъ, появлявшихся то тутъ, то тамъ на быстроходномъ "Патрулѣ" и другихъ судахъ.

Но какъ ни безпорядочно было во многихъ его деталяхъ это рѣчное движеніе судовъ, въ общемъ картина представлялась по-истинѣ величественная, хотя совершенно иного характера, чѣмъ можно было ожидать.

Среди всего этого неисчислимаго множества судовъ, во всей ихъ живописной пестротѣ, совершенно скрадывался суровый видъ гигантовъ морского флота, ничто не напоминало, о грозной войнѣ, и сами крейсеры утрачивали свой суровый характеръ въ этомъ близкомъ общеніи съ десятками сотенъ изукрашенныхъ флагами судовъ, свидѣтельствовавшихъ о торжествѣ торговли надъ войною, демократіи надъ кастовыми разграниченіями, торжества свободы надъ всѣми ограниченіями старосвѣтской дисциплины... Если бы въ этой численности и этомъ разнообразіи не чувствовалось своеобразной силы и величія, флотскій парадъ былъ бы смѣшонъ; на самомъ же дѣлѣ эта свободная демонстрація явилась яркимъ свидѣтельствомъ скрытой мощи, неисчерпаемаго богатства и патріотизма, глубоко залегшаго въ сердцахъ народа, который въ заботахъ своихъ о подчиненіи волѣ человѣка несмѣтныхъ естественныхъ богатствъ своего континента позабылъ о тѣхъ немногихъ войнахъ, которыя нарушали всю его мирную исторію.

Какъ однако-же ни внушителенъ былъ видъ этой своеобразной рѣчной процессіи, картина заключительнаго акта торжествъ, въ ночномъ парадѣ 12 октября, при вечернемъ освѣщеніи, пріобрѣтала характеръ совершенно фантастичный. Въ этотъ вечеръ свыше милліона людей запружало улицы и покрывало балконы, крыши и окна, въ ожиданіи видѣть процессію, про которую газеты прокричали несказанныя чудеса. Чудо впрочемъ и явилось, но только не въ блескѣ процессій: чудо это -- была сама толпа, та поразительная американская толпа, передъ которой европеецъ готовъ остановиться въ нѣмомъ оцѣпенѣніи.

Всѣ отличительныя черты американской публики проявились при этомъ случаѣ въ интенсивномъ видѣ. Во всей этой милліонной массѣ, послѣ трехъ дней торжествъ, безалаберщины, неудобствъ и возбужденія, не появлялось ни одного пьянаго, который-бы шумѣлъ или скандалить; она проявляла такую юношескую беззаботность и веселость, что, при всѣхъ досадныхъ проволочкахъ, каждому казалось, что онъ снова вернулъ себѣ молодость въ эту чудную, теплую ночь.

Въ сущности эта ночь была какимъ-то карнаваломъ вопіющихъ безпорядковъ. Полагаясь на предсказанія, которыми полны были газеты, и на обѣщанія комитета ста гражданъ, завѣдующаго юбилейными торжествами, судя по огромнымъ суммамъ, затраченнымъ на устройство костюмированной процессіи и пятнадцати живыхъ картинъ на огромныхъ дрогахъ, которыя въ нее входили, публика ожидала видѣть зрѣлище, великолѣпіе котораго затмитъ собою все, что могло подсказать воображеніе.

Цѣлыхъ пять-шесть часовъ длилось ожиданіе этой обѣтованной процессіи. Но чѣмъ тошнѣе были часы ожиданія и чѣмъ нелѣпѣе положеніе, тѣмъ блистательнѣе проявлялись черты характера этого собирательнаго Марка Таплей {Одно изъ главныхъ дѣйствующихъ лицъ въ произведеніи Диккенса.} американской уличной публики.

Съ мѣста, отведеннаго прессѣ на Вашингтонъ-Скверѣ, при входѣ въ Пятую Авеню, на пунктѣ соединенія нѣсколькихъ улицъ, по всѣмъ направленіямъ открывался широкій видъ на разливанное море человѣческихъ головъ. Ночь стояла тихая, звѣздная. Бѣломраморныя очертанія тріумфальной арки Вашингтона переливались всѣми цвѣтами радуги подъ направленными на нее лучами мощнаго свѣтового рефлектора, и на широкомъ пространствѣ сквера сливался гулъ голосовъ стекавшагося народа. По мѣрѣ того, какъ проходили часы терпѣливаго ожиданія, общій гулъ голосовъ умѣрялся и все чаще и явственнѣе стали доноситься отдѣльные шутки и возгласы изъ толпы на улицѣ и на громадныхъ платформахъ.

Мало-по-малу, за долгіе часы ожиданія, толпа обращается въ ребенка, готоваго радоваться и смѣяться всему, что бы его глазамъ ни представилось: вотъ издали слышится стукъ лошадиныхъ копытъ, и по улицѣ, закрытой для всякихъ экипажей, проносится легкая крытая повозка съ надписью: U. S. Mail -- почта Соединенныхъ Штатовъ -- и толпа внезапно принимается кричать ура, махать платками, издавать дикое гиканье и крики восторга, будто случилось нивѣсть какое замѣчательное событіе. Кучеръ не понимаетъ производимаго имъ эффекта, оглядывается назадъ, лошадь пугается и несется, а толпа хохочетъ, радуется, шутитъ и поетъ.

Попавъ на путь паясничества и шутокъ, толпа уже не хочетъ угомониться. Съ каменныхъ ступеней подъѣзда одного изъ аристократическихъ домовъ, сплошь занятаго уличными зрителями, раздаются сначала робкіе, отрывочные полутоны популярной пѣсни Marching through Georgia. Пѣвцы встрѣчаютъ себѣ поддержку въ сосѣдяхъ, пѣніе раздается болѣе увѣренное, а со вторымъ куплетомъ къ хору пристаютъ и посторонніе; въ концѣ припѣва сотни голосовъ подхватываютъ воодушевляющія слова: "Hurrah, hurrah -- the flag that makes us free!..

Вслѣдъ затѣмъ кто-то запѣваетъ гимнѣ:

Му country it's of the --

Sweet land of liberty --

Лишь только раздаются хорошо знакомые, возбуждающіе звуки національныхъ пѣсенъ, какъ въ американцѣ живо просыпается яркое сознаніе солидарности его со своимъ народомъ, съ родиной. И стоитъ ему услышать эти звуки на чужбинѣ, онъ сразу умиляется сердцемъ и поддается неодолимой тоскѣ по родинѣ; мало-того, здѣсь на мѣстѣ, величественные, поднимающіе духъ звуки многихъ изъ этихъ пѣсенъ признаются наилучшимъ средствомъ къ укрощенію страстей, къ напоминанію согражданамъ о томъ, чѣмъ они обязаны родинѣ и націи, геній которой выработалъ эти напѣвы, при звукѣ которыхъ даже невѣжественный переселенецъ изъ Европы склоняетъ голову, будто охваченный благоговѣніемъ, а не то, быть можетъ, впервые въ своей жизни окидываетъ свѣтъ Божій смѣлымъ окомъ, чувствуя и въ своей груди пробужденіе той вѣры въ себя и свою силу, которая неодолимо сообщается мелодіями нѣкоторыхъ американскихъ народныхъ пѣсенъ...

Въ двѣнадцатомъ часу ночи пѣсни прерываются: въ толпѣ мигомъ проносится вѣсть, что вдали показывается процессія. Но это -- опять фальшивая тревога: проносится лишь другая почтовая фура; какой-то острякъ возбуждаетъ общій смѣхъ громкимъ замѣчаніемъ: "Н-да, когда домой вернемся съ этой процессіи, такъ, пожалуй, почту получимъ за цѣлую недѣлю!..."

Недѣля -- не недѣля, а часы быстро летятъ въ толпѣ, гдѣ какой-то сладкій чадъ опьяненія постепенно овладѣваетъ человѣкомъ, по мѣрѣ того, какъ онъ начинаетъ чувствовать свою неразрывную связь съ этою движущеюся массою; его такъ и подмываетъ чѣмъ-нибудь заявить свою солидарность съ ней. Въ возбужденіи этомъ забываются всѣ расовыя и соціальныя различія: собравшіеся здѣсь представители различныхъ націй, расъ и общественныхъ положеніи придаютъ лишь особенный колоритъ и безъ, того фантастичной картинѣ,-- сдается, что въ первый разъ въ жизни видишь во-очію картину всеобщаго равенства и братства, впервые полною грудью вдыхаешь въ себя атмосферу всеобщаго товарищества и довольства...

Незамѣтно подкрадывается, наконецъ, давно ожидаемая процессія: появляются велосипедисты парами, дюжинами, группами, клубами, цѣлыми, наконецъ, отрядами, съ трудомъ сдерживая колеса согласно приказу распорядителей. Велосипедисты выкрикиваютъ свои "клубные крики", вышучиваютъ шуточки, вызывая тѣмъ изъ толпы острыя реплики; среди велосипедистовъ попадаются и молоденькія женщины, которыхъ по всему пути шествія, точно сговорясь, всѣ мужчины привѣтствуютъ громкими возгласами: а! а! и воздушными поцѣлуями.

Но это уже не та простодушная, жизнерадостная толпа, что смотрѣла за день передъ тѣмъ, вся объятая патріотизмомъ, на внушительную школьную процессію: эта ночная толпа возбуждена долгими часами ожиданія, проведенными въ разномъ школьничествѣ: угаръ всеобщаго товарищества, которому какъ-то нечаянно. поддалась она передъ тѣмъ, разсѣялся, оставивъ въ публикѣ какую-то нервность. Сотня -- другая велосипедистовъ, точно изъ земли выросшихъ въ темнотѣ и затѣмъ пропавшихъ со своими фонариками, точно какія-то волшебныя тѣни, блуждающіе огоньки, заняли было толпу: они и на самомъ дѣлѣ представляли собою граціозное зрѣлище. Но когда за первыми сотнями послѣдовали другія, а за тѣми тысячи и тысячѣ велосипедистовъ, зрѣлище становилось монотоннымъ -- добродушная, обыкновенно, толпа не вынесла тяжести этого неожиданнаго разочарованія. Неужели-же цѣлый милліонъ людей топчется на мѣстѣ съ шести часовъ вечера до часу утра, только для того, чтобъ видѣть вереницу медленно проѣзжающихъ передъ нею велосипедистовъ, отъ великаго множества которыхъ только рябитъ въ глазахъ?.. И вотъ баснословное терпѣніе толпы лопается, прорывается разомъ, какъ плотина подъ напоромъ воды, и на бѣдныхъ велосипедистовъ сыплется цѣлый градъ насмѣшекъ, остротъ, непочтительныхъ вопросовъ, хотя до грубости опять-таки дѣло не доходитъ, водворяется какой-то бурный водоворотъ шутокъ и смѣха, который не изсякаетъ во все продолженіе смѣшной въ своей вычурности процессіи.

Простые велосипедисты въ мундирахъ или со значками различныхъ клубовъ смѣняютъ одинъ другого опостылѣвшею вереницею: изъ толпы ихъ понукаютъ, кричатъ:-- "Да поспѣшайте-же -- будетъ тянуть"!..

-- Да вы уже никакъ здѣсь были?

-- Конечно это все одни и тѣ-же кружатся кругомъ квартала -- людей морочатъ!..

-- Вы хоть-бы вспять -- по рачьи покатались: все какъ-то занятнѣе, совѣтуетъ велосипедистамъ маленькій уличный оборвышъ, стоя на краю тротуара, разставивъ ноги, засунувъ въ карманы дырявыхъ штанишекъ руки и неустанно попыхивая папиросой.

Болѣе любезный пріемъ оказывается велосипедистамъ, наряженнымъ индѣйцами, да и то не надолго: клубные ихъ выкрики прерываются восклицаніями изъ толпы: "Перестаньте, намъ ничуть неинтересно знать, кто вы такіе!" -- "Сладко-ли дремать на колесѣ?.."

Дремота, впрочемъ, начинаетъ клонить и публику на подмосткахъ. Кто-то замѣчаетъ: "Хоть-бы мѣсяцъ, что-ли, показался -- посвѣтилъ-бы намъ смотрѣть иллюминацію". И дѣйствительно, велосипедисты, привидѣніями скользящіе по мостовой на, своихъ резиной обтянутыхъ колесахъ, прошли; тянутся мимо какіе-то всадники, а кто -- невозможно за темнотою распознать... Но вотъ показались красные огни: это идутъ индѣйцы съ факелами, и томагауками. Не смотря на ихъ напускной свирѣпый видъ, вымазанныя краскою лица и безпрестанныя размахиванія томагаукомъ, зрителямъ они не мало не импонируютъ. "Это вы когда съ велосипедовъ-то соскочили"? кричатъ имъ вслѣдъ... Но индѣйцы настойчивы въ своей рѣшимости снискать благоволенія публики; они останавливаются на ходу, разводятъ костры изъ валяющихся по улицѣ обломковъ коробковъ и боченковъ и, сцѣпясь руками, водятъ вокругъ костровъ стремительные хороводы, перепрыгиваютъ черезъ огонь, доставляя тѣмъ несказанное удовольствіе gavrochie'амъ, тогда какъ изъ публики имъ кричатъ: "Эй, Майкъ, плясать ты пляши, да воротничка въ грязь не урони!" -- "Небось, воротники у нихъ патентованные -- изъ воды новые выходятъ.!" И дѣйствительно, "патентованные" воротники и яркіе галстуки, выглядывавшіе изъ-подъ ожерельевъ, равно какъ и усы на многихъ "Майкахъ" изъ бѣднѣйшихъ кварталовъ нижняго города, разыгрывавшихъ свирѣпыхъ индѣйцевъ, были такъ несообразны съ ихъ костюмомъ, что возбуждали хохотъ, гдѣ-бы они ни появлялись.

Во многихъ мѣстахъ и ихъ встрѣчали уже упреками: "Вамъ-бы здѣсь часа два-три назадъ слѣдовало проходить!.." -- "Гдѣ вы пропадали?.." Возможно-ли было краснокожимъ при такихъ обстоятельствахъ поддержать требуемую расовую невозмутимость?

Вотъ. красный отсвѣтъ факеловъ, убѣгавшихъ въ припрыжку индѣйцевъ, лизнулъ по лицамъ запоздалой кавалькады испанскихъ грандовъ, и выдалъ ихъ съ поличнымъ: изъ рукъ въ руки передавалась плоская бутылка съ виски, любовно прикладываемая грандами къ аристократическимъ губамъ.

Хохотъ, свистъ, крики, блеянье изъ рядовъ публики поднялись такіе, что гранды чуть съ коней не попадали, быстро спрятали бутылку и; давъ конямъ шпоры, помчались быстро впередъ, пока ихъ не остановила полиція: процессія и безъ того гдѣ-то "застряла". "Гдѣ-жъ бутылка?.." "Бутылку куда спрятали?" приставали къ нимъ изъ толпы; хохотъ и свистъ все не унимались.

Наконецъ, при такой-же борьбѣ мрака со свѣтомъ, потянулись и дроги съ живыми картинами. Тутъ были корабли Колумба, доисторическіе обитатели Америки, разныя аллегорическія изображенія: Телеграфнаго кабеля, Электричества, Прессы, Новаго Свѣта, Науки, Искусствъ, Побѣды любви, Верховенства женщины и проч. Впереди первыхъ дрогъ ѣхала повозка съ большими рефлекторами, а дроги "электричества", конечно, также сіяли свѣтомъ всѣхъ цвѣтовъ радуги, остальныя-же живыя картины, въ большинствѣ случаевъ проѣзжали въ такомъ густомъ мракѣ, что видны были только ихъ очертанія; когда-же онѣ освѣщались случайно со стороны, то такъ поражали своимъ безобразіемъ, лубочными эффектами и нелѣпо расположенными женскими фигурами -- въ трико, на открытой улицѣ осенней ночью, -- что хотѣлось одного,-- какъ-бы поскорѣе снова скрылось въ полумракѣ все это безобразіе, поскорѣе-бы закончилась эта нелѣпая процессія, много уступающая ежегоднымъ уличнымъ процессіями, знаменитаго цирка Барнума и не выдерживающая сравненія съ ежегодной-же блестящей процессіей "Завѣщаннаго пророка" въ Санъ-Луи и Mardi Gras въ Ново-Орлеанѣ.

Такъ разрѣшилась томительная ночная процессія, которою мы, ньюіоркцы, стремились удивить міръ...

Газеты на другой день процессію эту описывали такою, какою она должна была выйти, "если-бы" и прочее, а не такою, какою она была на дѣлѣ. Не выдавать-же, и въ правду, себя головой пересмѣшникамъ завистливаго и заносчиваго Чикаго?.. Публика же тѣмъ быстрѣе запамятовала прискорбное фіаско ночного парада, что было о чемъ съ гордостью припоминать изъ дневныхъ процессій, а затѣмъ весь Союзъ окунулся въ разгаръ возбужденія послѣднихъ"недѣль президентской кампаніи. Тутъ-же -- въ разгаръ избирательной агитаціи -- the great American public вступила во всѣ свои естественныя права, еще съ пущимъ блескомъ проявляя присущій ей'духъ всеобщаго товарищества, остроумія, добродушія и покладливости. Такою-же является эта американская публика и теперь въ настоящіе, слѣдующіе послѣ выборовъ дни, Послѣ того какъ она однимъ мощнымъ заявленіемъ воли своей въ одинъ день мирно и тихо произвела полную революцію, имѣющую въ близкомъ будущемъ отозваться на экономической жизни двухъ континентовъ.

В. Макъ-Гаханъ.

"Сѣверный Вѣстникъ", No 1, 1893