Монтолье Изабель Де - Возвращение Генриха на родину

Возвращеніе Генриха на родину (*)"

(*) Другая повѣсть изъ соч. гжи Монтольѣ.

Послѣ семилѣтняго отсутствія молодой столяръ Генрихъ съ нетерпѣніемъ въ душѣ возвращался на свою родину, въ одинъ Нѣмецкій городъ. Уже близокъ былъ часъ полудня; но ему оставалось еще идти восемь миль. Онъ отобѣдалъ въ небольшой деревнѣ, и отдыхалъ при дорогѣ, чтобы подкрѣпивъ силы идти далѣе и ввечеру обрадовать семейство своимъ прибытіемъ. Онъ представлялъ себѣ то удовольствіе, которымъ насладится при свиданіи съ родителями своими и друзьями. Душа его наполнена была сладостными воспоминаніями, самое время года располагало ее къ меланхоліи. Была осень; влажный и холодный вѣтеръ дулъ съ запада, и паръ дыханія становился видимымъ. При облачномъ небѣ и мрачности дня картина разрѵшенія, представлявшаяся его взорамъ, казалась еще печальнѣе: на обнаженныхъ нивахъ видны были только остатки соломы отъ сжатаго хлѣба; зеленые луга завяли и пожелтѣли; роща становилась прозрачною; смуглые и красноватые листья падали съ деревъ плодовитыхъ, самая ива, подъ которою сидѣлъ Генрихъ, теряла желтыя листья свои, отрываемые вѣтромъ и уносимые на другую сторону рѣчки.

Всѣ предметы питали задумчивость Генриха, и возбуждали въ душѣ его воспоминанія о протекшемъ времени. Обыкновенно воспоминаютъ съ печалію о минувшихъ лѣтахъ жизни, однакожъ не всегда потому, что онъ проведены безполезно, или что мысль о нихъ производитъ раскаяніе; по крайней мѣрѣ нашему Генриху вовсе не о чемъ было раскаеваться. Онъ въ точности слѣдовалъ всѣмъ правиламъ добродѣтели, преподаннымъ ему еще въ младенчествѣ простодушными и добрыми его родителями; сердце его не заразилась никакими пороками; ни одинъ мастеръ, у которыхъ онъ работалъ, не отпускалъ его безъ сожалѣнія; Генрихъ вездѣ отличался вѣрностію, прилежаніемъ, догадливостію, благонравіемъ, усердіемъ и услужливостію; вездѣ любили его какъ своего роднаго. Не всегда также и страхъ будущихъ печалей заставляетъ насъ жалѣть о прошедшемъ; минувшее время для насъ драгоцѣнно; мы жили въ продолженіе онаго; оно было свидѣтелемъ всѣхъ нашихъ мыслей и ощущеній; мы привыкли почитать его частію самихъ себя и не можемъ разлучиться съ тѣмъ безъ прискорбія, сердце наше стѣсняется, когда обращаемъ мысленные взоры свои на прошедшее, точно какъ при воспоминаніи о любезномъ человѣкѣ; съ которымъ разлучились мы навѣки. Иногда хотимъ возвратить прошедшія минуты; и жалѣемъ даже о тѣхъ; кои были для насъ не весьма благоприятны; иногда кажется намъ; будто стоимъ на краю пропасти, въ которую упала вещь для насъ драгоцѣннѣйшая -- хотимъ броситься за нею, но сила невидимая удерживаетъ насъ, устремляемъ взоры свои ко дну пропасти, ничего не видимъ во мракѣ и противъ воли своей удаляемся; часто оглядываясь въ безднѣ, поглотившей вещь нами любимую. Почти таково было состояніе души молодаго нашего путника; размышлявшаго о протекшихъ дняхъ своей жизни. Ему живо представлялась та минута, въ которую онъ оставилъ домъ родительской; ему казалось; будто видитъ передъ собою нѣжную мать, снаряжающую его въ путь дальній, и всѣ ея заботливыя приготовленія, и слезы изъ очей ея текущія при укладываніи чемодана, и важной видъ отца, которой однакожъ не могъ скрывать внутренней печали, и даже ласки рѣзвой собачки, непредвидѣвшей разлуки съ своимъ хозяиномъ; Генрихъ помнилъ даже трескъ огня, когда приготовлялъ ужинъ въ день его отшествія изъ родительскаго дома, помнилъ, какія за ужиномъ подавали кушанья, которыхъ почти совсѣмъ не ѣли; болѣе же всего помнилъ наставленія добродѣтельнаго отца и совѣты нѣжной матери, которая страшилась предстоящихъ сыну своему опасностей.

При такомъ расположеніи духа онъ воспоминалъ и о тѣхъ странахъ которыя видѣлъ, о городахъ въ которыхъ жилъ, о людяхъ съ которыми познакомился, о веселыхъ прогулкахъ, о забавахъ съ товарищами, о работѣ; приводилъ себѣ на память, сколько сдѣлалъ въ жизнь свою кроватей для новобрачныхъ, колыбелей для новорожденныхъ и гробовъ для людей всякаго возраста.

Занимавшись мыслями сими около получаса, Генрихъ вынулъ изъ кармана письмо, передъ тѣмъ за шесть недѣль полученное отъ матери, которая приказывала въ немъ Генриху возвратиться на свою родину. Уже нѣсколько разъ было оно читано; въ теперешнемъ расположеніи захотѣлъ онъ прочитать его еще однажды. Вотъ письмо отъ слова до слова:

"Любезный сынъ! начинаю благодареніемъ Богу, даровавшему тебѣ силу и здоровье; ты можешь теперь отправиться въ путь и обрадовать родительской домъ своимъ возвращеніемъ, нетерпѣливо нами ожидаемымъ. Отецъ твой желаетъ, чтобы ты по крайней мѣрѣ черезъ два мѣсяца былъ съ нами; ты для васъ теперь необходимо надобенъ: я такъ состарѣлась, что едва ли меня узнаешь; начинаю ходить сгорбившись, такъ что всѣ платья мои стали уже для меня длинны; ихъ перешиваетъ Елисавета, старая мастерица, которую ты вѣрно еще помнишь и которая тебѣ кланяется. Я отложила наряднѣйшія платья для будущей своей невѣстки; ибо мы для того и призываемъ тебя, чтобы ты женился, и чѣмъ скорѣе тѣмъ лучше. Отецъ твой становится часъ отъ часу старѣе и слабѣе; руки его не могутъ уже управляться со скобелемъ и съ пилою; онъ часто страдаетъ отъ лому въ костяхъ, и во время болѣзненныхъ припадковъ худо слышитъ. Тебѣ извѣстно, что завистливые люди всегда ищутъ случая отнять работу у своей братьи ремесленниковъ; пожалуй возвратись поскорѣе. Отецъ отдаетъ тебѣ свою рабочую; ты женишься и упокоишь нашу старость. Въ работѣ недостатка не будетъ; надѣйся на Бога. Подлѣ насъ поселился одинъ старой господинъ, знавшій отца твоего еще въ молодости; вчера былъ онъ въ нашей рабочей и долго съ нимъ разговаривалъ; онъ такой доброй, такой привѣтливой, что и подумать бы мудрено о его достаткѣ; однакожъ онъ очень богатъ и насъ жалуетъ. Будущею весною выдастъ онъ внучку свою за мужъ; онъ хочетъ заказать намъ, то есть тебѣ, дѣлать кровать къ свадьбѣ и прочіе домашніе приборы для новаго хозяйства. Старой отецъ твой не могъ слышать всѣхъ словъ барина, и потому при исчисленіи подѣлокъ, я должна была повторить ему разъ двадцать, что ты все нужное для него сдѣлаешь прекрасно. Баринъ каждой разъ улыбался, и сказалъ напослѣдокъ: я хочу также убрать домъ свой, которой имѣю въ городъ; вашъ сынъ, а не кто другой, будетъ работать для моего дома, и даже сдѣлаетъ гробъ для меня самого. Я заплакала при сихъ словахъ честнаго, барина, хотя и думала, что ни я, ни отецъ твой не переживемъ его. Смотри, какое доброе начало! Что же касается до жены твоей, то знай, что мы уже выбрали, для тебя честную и пригожую дѣвушку; у нее есть небольшое имущество, a къ томужъ еще она великая охотница хозяйничать. Ты на ней женишься, ежели только она тебѣ будетъ по сердцу; но я увѣрена, что ты ее полюбишь. A она, скажу правду, она и со свѣчкой не найдетъ себѣ мужа, которой бы во всемъ походилъ на умнаго и пригожаго нашего Генриха. У нее нѣтъ матери; за то она меня будетъ любить какъ родную мать свою; отецъ ея, у котораго она и живетъ, старикъ пречестной, мы уже съ нимъ говорили о семъ дѣлѣ, и онъ согласенъ. Ты не знаешь будущаго своего тестя; только за четыре года передъ симъ онъ поселился въ ближней деревнѣ отъ насъ въ двухъ миляхъ.. Когда придешь домой, то всѣ вмѣстѣ посѣтимъ его въ первое воскресенье. Мы съ нимъ очень дружны; къ тому жъ еще онъ намъ и не чужой: сестра его бабки была за шуриномъ покойнаго моего дѣда. Я увѣрена, что ты полюбишь свою родственницу, будущую жонушку. Видя ее, не подумаешь, чтобы она выросла въ деревнѣ; щеки у нее какъ цвѣтъ розовый, глаза какъ ясныя звѣзды; словомъ сказать, она красавица, и я заранѣе любуюсь; представляя себѣ, какъ будетъ она стоять подъ вѣнцемъ въ свадебномъ нарядномъ платьѣ. Женись только на ней, любезной сынъ мой; увѣряю тебя что ты будешь счастливъ. Я въ молодости была не красавица; однакожъ отецъ твой женился на мнѣ съ охотою, и мы прожили вѣкъ свой благополучно. Все будетъ такъ, какъ Богу угодно; только и день и ночь думаю объ етой свадьбѣ.

"Отецъ, твой ожидаетъ тебя съ нетерпѣніемъ. Ахъ еслибъ скорѣе возвратился нашъ Генрихъ! повторяетъ онъ ежедневно. Чадо наше милое! посмѣши на родину. Ты будешь утѣхою и жезломъ нашей старости. Всевышній былъ до сихъ поръ для насъ милостивъ; надѣюсь на Него, и увѣрена, что буду любоваться твоими малютками. Да возвратитъ Онъ тебя въ наши объятія! о семъ возсылаемъ, къ Нему всегдашнія наши молитвы. Остаюсь любящая тебя мать твоя Марія Золданова."

Генрихъ сложилъ письмо, спряталъ его въ карманъ, покачалъ головою, всталъ и пошелъ своею дорогою. Идучи, разсуждалъ онъ о намѣреніи родителей. Нѣтъ сомнѣнія, что мысль о пригожей дѣвушкѣ не должна пугать молодаго человѣка, которой хочетъ жениться; но при всей увѣренности своей доброй матери, Генрихъ не могъ совершенно положиться не разборчивость ея вразсужденіи пригожства; онъ думалъ, что женщина, и самая даже нѣжная мать, не всегда можетъ угадать, какая именно дѣвушка понравится мущинѣ. Путешествуя по разнымъ городамъ, онъ видѣлъ многіе примѣры супружествъ, несчастныхъ единственно отъ того что молодыхъ людей женили не спросившись объ ихъ согласіи и не посовѣтовавшись съ ихъ склонностями. Онъ рѣшился поступить въ семъ дѣлѣ со всевозможною осторожностію, и заранѣе предусматривалъ, что сіе намѣреніе его можетъ быть въ противуположности съ желаніемъ родительскимъ.

Будучи занятъ сими мыслями, онъ почти не замѣтилъ, что наступилъ вечеръ и собирались тучи на горизонтѣ. Опомнившись, онъ увидѣлъ себя въ окруженной лѣсомъ долинѣ, на которой жилья совсѣмъ, было непримѣтно. Быстрое движеніе птицъ, ищущихъ убѣжища, шумъ листьевъ при деревахъ стоящихъ у дороги, падающія крупныя капли дождя, часъ отъ часу болѣе усиливающагося, заставили Генриха обратитъ вниманіе на другіе предметы. Судя по всѣмъ признакамъ, онъ догадывался, что сбился съ дороги; смотрѣлъ на всѣ стороны, и ничего не видѣлъ кромѣ густой мглы и сѣрыхъ облаковъ. Дождь полился, какъ изъ ведра; платье на Генрихѣ промокло до послѣдней нитки, и вода струями текла съ его шляпы; негдѣ было искать убѣжища: деревья стояли безъ листьевъ, a наступающая ночь заставляла Генриха опасаться совсѣмъ потерять дорогу. Онъ остановился, думалъ и не зналъ что дѣлать; напослѣдокъ рѣшился пробираться лѣсомъ и шелъ еще цѣлой часъ; безпрестанный шумъ, отъ паденія дождя на листья, крики хищныхъ птицъ, холодъ, усталость, тяжесть намокшей одежды, страхъ проходить всю ночь по густому лѣсу -- все сіе дѣлало положеніе Генриха весьма затруднительнымъ. Очень приятно, окончивши трудное путешествіе, сидѣть передъ каминомъ и въ кругу своего семейства съ чашкою чаю, или за горячею похлебкою; пускай на дворѣ шумитъ вѣтеръ и стучитъ дождь въ окна; тѣмъ лучше для того, кто претерпѣвши всѣ трудности непогоды и вспоминая о нихъ, наслаждается вожделѣннымъ отдыхомъ: но каково бѣдному пѣшеходцу осенью, въ густомъ лѣсу, подъ ливнемъ. Къ счастію, небо начинало проясняться, шумъ дождя; становился тише, и Генрихъ увидѣлъ конецъ лѣса. Надобно быть въ его положеніи, чтобы представить себѣ радостное чувство, когда услышалъ онъ сперва лай одной собаки, потомъ отзывы другихъ собакъ, и наконецъ голосъ пѣтуха; при сихъ несомнительныхъ признакахъ обиталища людей, онъ удвоилъ шаги и скоро примѣтилъ свѣтящійся огонь въ разсѣянныхъ хижинахъ; подошедши къ ближней, онъ увидѣлъ сквозь маленькое окно горящую на столѣ лампаду, и за отворенною дверью въ другой комнатъ дѣвушку, которая стояла передъ очагомъ и готовила кушанье. Комната, огонекъ, похлебка, дѣвушка -- какая находка для путника измокшаго и утомленнаго! Генрихъ постучался; дѣвушка, взявши лампаду, отперла сѣни; она была одѣта просто, но опрятно; пригожее лицо ея и ласковой голосъ ободрили нашего пѣшеходца. Онъ забылъ все свое горе, объявилъ себя заблудившимся путешественникомъ, спрашивалъ далеко ли до города и нѣтъ ли корчмы въ деревнѣ. "До города еще три мили," сказала дѣвушка: "корчма отсюда не близко, тамъ за рѣкою, a дождикъ не перестаетъ; войди къ намъ, доброй человѣкъ, отдохни и обогрѣйся."

Чѣмъ болѣе Генрихъ смотрѣлъ на гостепріимную незнакомку, чѣмъ болѣе вслушивался въ приятной голосъ ея; тѣмъ болѣе чувствовалъ движеніе въ своемъ сердцѣ. Дѣвушка съ своей стороны не могла незамѣтить пригожства въ молодомъ путешественникъ, хотя платье его, было въ безпорядкѣ и вода текла съ длинныхъ черныхъ волосовъ его. "Милости просимъ!" сказалъ отворяя дверь комнаты отецъ дѣвушки, которой слышалъ разговоръ Генриха съ своею дочерью: "милости просимъ! Я знаю, каково путешествуя терпѣть не погоду; я самъ довольно шатался по свѣту въ молодости своей, и только еще недавно отдыхать началъ." Генрихъ вошелъ, поклонился, сѣлъ и разсказалъ, какъ застигла его дождливая ночь и какъ сбился онъ съ дороги. Рѣчь зашла объ удовольствіяхъ и невыгодахъ путешествій. Старикъ слушалъ съ любопытствомъ, и спрашивалъ Генриха, откуда идетъ, и какіе видѣлъ города во время своего путешествія. Когда Генрихъ упомянулъ о Бременъ, въ которомъ долго жилъ и работалъ, то старикъ обрадовавшись, подалъ ему руку свою въ знакъ дружбы и воскликнулъ: "Бременъ городъ прекрасной, безподобный!" И пошли вопросы за вопросами. Къ счастію Генрихъ долго жилъ въ Бременѣ у одного столяра, стариннаго приятеля гостепріимному хозяину. Кто напоминаетъ намъ дни молодости нашей, кто говоритъ намъ о минувшемъ, любезномъ для насъ времени, о старинныхъ друзьяхъ, о товарищахъ юношескихъ удовольствій -- тотъ самъ бываетъ для насъ любезенъ и въ ту жъ минуту становится почти другомъ намъ самимъ. "Подложи сухихъ дровъ на огонь, Леонора!" сказалъ старикъ своей дочери: "да накрой на столъ, и дай намъ похлебки, свѣжаго масла, сыру; гость отужинаетъ вмѣстѣ съ нами; онъ былъ въ Бременѣ и знаетъ моего друга; онъ отужинаетъ съ нами". Послѣ того совѣтовалъ онъ Генриху высушить передъ огнемъ свое платье, a Леонорѣ велѣлъ принести что-нибудь надѣть на путешественника, но Генрихъ догадался, что платье стариково не будетъ ему къ лицу, вынулъ изъ чемодана свою пару, и нарядился какъ прилично опрятному молодому человѣку. На всѣ вопросы старика онъ давалъ удовлетворительные и любопытные отвѣты касательно своего путешествія, и сверхъ того вмѣшиваетъ въ нихъ разсужденія, которыя показывала основательной умъ и доброе сердце. Леонора, заботясь объ ужинѣ, входила и выходила; но слушала внимательно все, и приятно посматривала на путешественника. Генрихъ, встрѣчаясь съ ея взорами, забывалъ свою повѣсть, a особливо когда Леонора съ тарѣлкою въ рукѣ или со стаканомъ останавливалась y порога и внутренно удивлялась краснорѣчію молодаго гостя. Ужинъ кончился; но разговоръ продолжался. Генрихъ никогда еще въ жизни своей не чувствовалъ подобнаго удовольствія; не смотря на то, каждой взглядъ Леоноры, каждое слово ея поражало печалію сердце его; онъ вздыхалъ, не зная самъ отъ чего; неизъяснимое чувство удовольствія; смѣшаннаго съ печалію, придавало еще болѣе выразительности словамъ его; но печаль превозмогала въ немъ чувство удовольствія.

Есть ли такой человѣкъ въ свѣтѣ, которой послѣ приятной бесѣды съ умнымъ и добрымъ старикомъ, познакомившись и бывши вмѣстѣ съ прекрасною и любезною дѣвушкою, не ощутилъ бы въ себѣ мучительнаго прискорбія при мысли, что должно разстаться съ ними и можетъ быть навсегда разстаться? Сердце въ такомъ случаѣ невольно стѣсняется. Въ такомъ же расположеніи духа былъ и Генрихъ:

"Ни одинъ монархъ въ свѣтѣ не насыщался такими вкусными яствами," сказалъ Генрихъ съ видомъ удовольствія и благодарности, "какими вы потчивали меня въ нынѣшній вечеръ." Старикъ дружески потрепалъ по плечу Генриха; Леонора улыбнулась. Въ самомъ дѣлѣ простой ужинъ сей былъ очень вкусенъ; Генрихъ ѣлъ кушанье, приготовленное Леонорою и сидя подлѣ Леоноры. Никогда невидавши и даже не зная именъ другъ друга, старикъ и молодой путешественникъ провели за столомъ время какъ давнишніе приятели. Можно ли не любить гостя, которой изъ благодарности за простой ужинъ разсказываетъ о такихъ любопытныхъ вещахъ и происшествіяхъ? такъ думала Леонора. Генрихъ не былъ говорливъ отъ природы, но въ нынѣшній вечеръ разсказывалъ съ удивительною неутомимостію. Любовь не всегда одинакова: иногда она дѣлаетъ нѣмымъ человѣка, a иногда заставляетъ его быть слишкомъ болтливымъ. Генрихъ, совсѣмъ безъ намѣренія, старался нравиться Леонорѣ. Онъ видѣлъ ея внимательности, замѣчалъ ея улыбки и говорилъ очень охотно; ибо ничто столько непоселяетъ бодрости въ человѣкъ, какъ желаніе нравиться и надежда, успѣть въ семъ желаніи. Леонора сидѣла уже за самопрялкою; но колесо часто останавливалось и пальцы ея разучились на ту пору вытягивать нитку; взоры ея поминутно останавливались на Генрихѣ. Она старалась узнать причину сей новой привязанности, и замѣтила, что прелестной разскащикъ былъ уменъ и добродѣтеленъ. Какое уваженіе къ женскому полу! какое отвращеніе отъ порока и лживыхъ поступковъ! Генрихъ разсказывалъ старику, какъ одинъ молодой ремесленникъ обманулъ въ Бременѣ бѣдную дѣвушку; какъ она бросилась въ колодязь, и какія муки терпѣлъ соблазнитель въ душъ своей! Краснорѣчіе повѣствователя извлекло слезы изъ очей Леоноры. И я точно также рѣшилась бы умереть, думала Леонора; и сердце ея сильнѣе привязывалось къ Генриху.

На деревянныхъ стѣнныхъ часахъ ударило девять. Генрихъ вышелъ навѣдаться о погодѣ: небо прояснилось, но въ душѣ его собирались мрачныя тучи; онъ чувствовалъ, что вечеръ сей будетъ ему стоить жизни. Боже мой! думалъ онъ: какъ могли родители мои рѣшиться безъ моего согласія! Нѣтъ, я не могу любить назначенной ими невѣсты; пойду теперь же и объявлю имъ, что происходитъ въ моемъ сердцѣ; a завтра возвращусь сюда, и... Генрихъ самъ не понималъ, что хотѣлъ дѣлать.

Между тѣмъ старикъ, оставшись въ комнатѣ, печально разсуждалъ о сей нечаянной встрѣчѣ; онъ видѣлъ сверкающія слезы въ глазахъ своей дочери; замѣтилъ выразительные взгляды ея; a особливо послѣдній, когда Генрихъ выходилъ изъ комнаты. "Леонора!" сказалъ онъ: "дорогой нашъ гость кажется мнѣ весьма честнымъ и достойнымъ человѣкомъ; но вспомни, что ты назначена другому...." Генрихъ входитъ и слышитъ, печальной вздохъ Леоноры, которая уже несмѣла свести глазъ съ пряслицы. "Погода хороша, и ночь не совсѣмъ темна," сказалъ Генрихъ: "пора мнѣ идти въ городъ; хотя севодни же увидѣться съ родителями; но я опять приду къ вамъ, если позволите." -- Какъ съ родителями? развѣ ты здѣшній? Я думалъ, что ты путешественникъ издалека; кто отецъ твой? "Старой столяръ Волдановъ." -- Волдановъ? какъ! возможно ли? Не Ангелъ ли Божій направилъ тебя въ домъ мой! ты мой родственникъ, и будешь скоро, скоро... Обнимемся, сердечной другъ мой! -- A Леонора? Леонора, оставивши свою самопрялку, робко и медленно подошла къ Генриху и едва могла сказать дрожащимъ голосомъ; милой братецъ! -- Не уже ли отецъ твой никогда не писалъ къ тебѣ о нашемъ дѣлѣ? спросилъ старикъ: онъ мой старинной доброй приятель; онъ любитъ мою Леонорушку, какъ родную дочь свою; мы съ нимъ часто... о васъ говаривали. Леонора! мягкую постелю для милаго гостя! Онъ y насъ ночуетъ, a завтра всѣ вмѣстѣ ѣдемъ въ городъ. Какъ же удивится старой мой приятель! Онъ ожидаетъ тебя не преждѣ какъ черезъ двѣ недѣли.

Леонора съ быстротою стрѣлы побѣжала въ чуланъ, приготовила постелю, и въ тужъ минуту опять очутилась подлѣ гостя, котораго называла то любезнымъ братцомъ, то милымъ Генрихомъ. Ей было очень весело! Генрихъ долго не могъ говорить отъ радости; ибо и ему также было очень весело, и онъ.... Но пора окончить повѣсть.

Въ сіе самое время какъ я пишу, счастливое семейство пиршествуетъ въ сельской хижинѣ на другой день брака. Предоставляю молодымъ людямъ, сочетавшимся по взаимному согласію, и родителямъ, которые сопрягли дѣтей своихъ также по своему намѣренію, отгадываютъ, кто болѣе счастливъ, старики или новобрачные. Р. С.

(Изъ Merc. de France.)

"Вѣстникъ Европы". Часть LXII, No 6, 1812