Михайловский Виктор Михайлович - К вопросу о падении Польши

Къ вопросу о паденіи Польши.

(Н. Карѣевъ: "Паденіе Польши въ исторической литературѣ". Спб., 1888 г).

Вопросъ о паденіи Польши, составляющій предметъ покой книги проф. Карѣева, породилъ богатую литературу на разныхъ языкахъ, начало которой было положено еще въ послѣднихъ годамъ прошлаго столѣтія и которая съ тѣхъ поръ не перестаетъ рости и развиваться до нашего времени. Собственно русскіе историки начали заниматься исторіей паденія Польши не особенно давно: лишь съ шестидесятыхъ годовъ нашего вѣка стали появляться на русскомъ языкѣ сочиненія, посвященныя этому вопросу, но за то разъ пробужденный къ нему интересъ болѣе уже не прекращался и въ настоящее время въ нашей исторической литературѣ существуетъ уже нѣсколько серьезныхъ и обширныхъ трудовъ, авторы которыхъ поставили себѣ задачей изученіе причинъ паденія Рѣчи Посполитой и обстоятельствъ, его сопровождавшихъ. Мало того, интересъ къ этому вопросу не ограничивается тѣснымъ кругомъ ученыхъ, но проникаетъ и въ болѣе широкую массу публики, какъ это показываютъ повторяющіяся изданія нѣкоторыхъ изъ упомянутыхъ книгъ (такъ, трудъ Костомарова Послѣдніе годы Рѣчи Посполитой выдержалъ три изданія, сочиненіе М. Де-Пуле Станиславъ-Августъ Понятовскій въ Гроднѣ и Литва въ 1794--1797 гг.-- два). Оно и понятно. Не говоря уже о томъ, что гибель нѣкогда сильнаго и могущественнаго государства всегда вызываетъ особый интересъ, такъ какъ этимъ фактомъ какъ бы подводится итогъ вѣковымъ счетамъ исторіи, для насъ, русскихъ, паденіе Польши имѣетъ еще болѣе значенія, какъ по связи, существовавшей между Россіей и Польшей, такъ и по той роли, какую играла первая въ паденіи послѣдней. Выясненію этой роли и связанныхъ съ нею внутреннихъ отношеній въ самой Рѣчи Посполитой и были посвящены по преимуществу труды русскихъ историковъ. Но для полнаго и яснаго пониманія причинъ гибели Польши этого еще недостаточно: нѣкоторыя, и довольно важныя, стороны общественной и государственной жизни Рѣчи Посполитой въ послѣдніе годы ея независимаго существованія ускользнули отъ вниманія русскихъ ученыхъ, и поэтому, желая составить вѣрный взглядъ на эту эпоху польской исторіи, нельзя ограничиться знакомствомъ съ одною русскою литературой по этому вопросу. Это не значитъ еще, чтобы вопросъ о паденіи Польши находилъ во всѣхъ своихъ частностяхъ полное рѣшеніе въ польской и, тѣмъ менѣе, въ западно-европейской литературѣ, но въ той и другой были высказаны взгляды, много способствующіе къ уясненію отдѣльныхъ сторонъ вопроса. Книга, заглавіе которой приведено выше, и имѣетъ своею, цѣлью ознакомить русскую читающую публику и тѣхъ изъ ученыхъ, которые не занимаются сами спеціально исторіей послѣднихъ лѣтъ Польскаго государства, съ взглядами и выводами, какіе установились относительно этой эпохи въ наукѣ. Но авторъ не ограничился одною этою задачей и поставилъ себѣ еще другую, или, вѣрнѣе, расширилъ первую, рѣшаясь дать въ своей книгѣ полный историческій обзоръ литературы по вопросу о паденіи Польши. Въ виду того, однако, что историки XIX вѣка въ своихъ выводахъ относительно причинъ паденія Польши часто находились подъ сильнымъ вліяніемъ мнѣній, высказанныхъ публицистами конца прошлаго столѣтія, авторъ начинаетъ свой обзоръ главой, посвященной польской публицистикѣ второй половины XVIII вѣка. Далѣе слѣдуетъ глава, занимающаяся выясненіемъ взглядовъ главныхъ историческихъ школъ Польши на паденіе Рѣчи Посполитой, которое, по вѣрному замѣчанію автора, составило исходный пунктъ для всѣхъ историко-философскихъ теорій польскихъ ученыхъ. Затѣмъ авторъ, разсмотрѣвъ въ двухъ отдѣльныхъ главахъ взгляды западно-европейскихъ публицистовъ конца XVIII в. на паденіе Польши и западно-европейскую историческую литературу по этому же вопросу, переходить къ литературѣ русской, дѣлая здѣсь нѣкоторое отступленіе отъ своего общаго плана. Дѣло въ томъ, что, говоря о польскихъ и западно-европейскихъ публицистахъ, онъ бралъ только произведенія XVIII вѣка, исключая изъ своего обзора всю публицистику нашего столѣтія, которая не имѣетъ такой важности по степени своего вліянія на взгляды историковъ и, въ то же время, по своему объему значительно расширила бы предѣлы труда. Но въ Россіи въ XVIII вѣкѣ не существовало никакой не только исторической, но и публицистической литературы но вопросу о паденіи Польши. Русскіе публицисты начали заниматься этимъ вопросомъ лишь въ весьма недавнее время, но ихъ взгляды имѣютъ весьма большое значеніе для освѣщенія такъ называемаго польскаго вопроса. Поэтому авторъ рѣшается включить въ свой трудъ обозрѣніе этихъ взглядовъ, несмотря на то, что они были высказаны уже въ нашемъ столѣтіи, и посвящаетъ имъ отдѣльную главу, равно какъ и разбору русскихъ историческихъ сочиненій, занимающихся эпохой паденія Польши. Въ слѣдующей главѣ разбираются новѣйшіе польскіе историческіе труды объ этой эпохѣ и, наконецъ, въ послѣдней (восьмой) авторъ собираетъ всѣ самые общіе выводы, извлеченные имъ изъ изученія литературы по, исторіи паденія Польши.

Таково внѣшнее построеніе этого замѣчательнаго труда, цѣль котораго, какъ мы уже сказали, познакомить русскую читающую публику съ ходомъ развитія исторической науки въ вопросѣ о паденіи Польши и результатами, добытыми ею въ настоящее время. Въ настоящей короткой замѣтки мы не имѣемъ возможности, конечно, передать подробно содержаніе книги и потому остановимся только на тѣхъ выводахъ, которые сдѣланы авторомъ какъ по поводу литературы, посвященной вопросу о паденіи Польши, такъ и по поводу самаго этого вопроса.

"Польша еще существовала,-- говоритъ авторъ,-- а будущая литература о ея паденіи уже зародилась". Литературу эту составляли произведенія тѣхъ польскихъ людей второй половины прошлаго столѣтія, которые, видя безнадежное положеніе своего отечества, усматривали источникъ его въ неправильномъ теченіи народной, жизни и пытались указать истинный путь для Рѣчи Посполитой. При этомъ они естественно должны были становиться на историческую почву, что и дѣлаетъ ихъ предшественниками историковъ нашего вѣка. Эти польскіе публицисты распались на два главные лагеря: республиканскій и монархическій, и каждый изъ нихъ освѣщалъ прошлое своей родины съ той исключительной точки зрѣнія, которая была принята ими для настоящаго и будущаго ея. Монархисты видѣли главный источникъ бѣдствій Польши въ ослабленіи королевской власти и отсутствіи твердыхъ законовъ, которые бы не нарушались своеволіемъ шляхты. Сообразно этой точкѣ зрѣнія они изображали и исторію Полыни, находя въ далекомъ прошломъ сильную королевскую власть и усматривая въ началѣ ея паденія и перехода въ руки вельможъ и шляхты, вмѣстѣ съ тѣмъ, и начало паденія Польши. Къ числу людей, смотрѣвшихъ такимъ образомъ, принадлежали Сезаръ де-Варилль, авторъ Политическаго компендіума, давшій впервые общій взглядъ на исторію Польши, извѣстный родоначальникъ польской исторіи Адамъ Нарушевичъ и двое изъ наиболѣе плодовитыхъ публицистовъ времени четырехлѣтняго сейма, каноникъ Езерскій и Гуго Коллонтай. Другая партія, видѣвшая спасеніе Польши въ республиканскомъ правленіи, изображала и первую эпоху польской исторіи, какъ эпоху "гминовладства" или общиннаго правленія, отклоненіе отъ котораго и составляло роковую ошибку Рѣчи Посполитой, ведшую ее къ гибели. Наиболѣе крупнымъ представителемъ этой партіи являлся въ публицистикѣ гр. Віельгорскій. Взгляды либеральной польской партіи на самый фактъ паденія Рѣчи Посполитой нашли себѣ выраженіе въ извѣстной книгѣ Объ установленіи и паденіи конституціи 3 мая, авторами которой были Коллонтай, Игнатій Потоцкій и Дмоховскій. По мнѣнію ихъ, главная вина въ паденіи Польши падаетъ на русское правительство: во время четырехлѣтнаго сейма Польша начала уже возрождаться изъ упадка, но ее погубили коварство и насиліе петербургскаго и берлинскаго дворовъ. Подробнымъ разборомъ этого памфлета проф. Карѣевъ заканчиваетъ главу о польской публицистикѣ XVIII вѣка.

Взгляды, выразившіеся въ этой публицистикѣ, получили дальнѣйшую разработку въ трудахъ трехъ главныхъ польскихъ историческихъ школъ: школы Нарушевича, Лелевеля и краковской. Всѣ польскіе ученые, писавшіе общую исторію своей родины, искали въ ея прошломъ причинъ паденія и гибели ея, но причины эти они понимали различно. Школа Нарушевича продолжала развивать мысль своего основателя о существованіи въ древней Польшѣ сильной власти королей и послѣдовавшемъ затѣмъ ея ослабленіи, повлекшемъ за собою гибель самого государства. Тенденція эта господствовала въ польской исторіографіи до тридцатыхъ годовъ нашего столѣтія, когда на смѣну ей явилось новое построеніе польской исторіи, принадлежавшее Лелевелю и бывшее въ свою очередь ничѣмъ инымъ, какъ переработкой теоріи польскихъ республиканцевъ конца XVIII в. о "гминовладствѣ", существовавшемъ въ Польшѣ въ отдаленные вѣка ея исторіи. Существенно новою чертой въ Лелевелевскомъ представленіи польской исторіи является его отношеніе къ крестьянамъ: тогда какъ предшествовавшіе ему польскіе историки и публицисты, въ большинствѣ случаевъ, очень мало обращали вниманія на взаимныя отношенія общественныхъ классовъ въ Рѣчи Песполитой, занимаясь преимущественно политическою исторіей, Лелевель первый выставилъ на видъ крестьянскій вопросъ и причислилъ угнетеніе крестьянъ къ причинамъ паденія Польши. Въ своихъ сочиненіяхъ онъ настойчиво проводилъ мысль о первоначальной свободѣ польскихъ крестьянъ. Руководясь своею основною точкой зрѣнія, Лелевель полагалъ, что въ самомъ духѣ польскаго народа заложены основы всеобщаго равенства и свободы, которыя и нашли себѣ осуществленіе въ первоначальномъ устройствѣ Польши. Позднѣйшія уклоненія отъ этихъ началъ и повлекли за собой наказаніе въ видѣ гибели государства. Что касается взгляда Лелевеля на самый фактъ паденія Рѣчи Носполитой, то онъ считаетъ его результатомъ внутренняго замѣшательства и внѣшней силы, помѣшавшей начавшемуся въ Польшѣ прогрессу, который, однако, въ изображеніи историка является черезъ-чуръ блестящимъ. Идеалистическое пониманіе Лелевелемъ сущности польской исторіи, доведенное до крайности его послѣдователями, и особенно Врублевскимъ (польской), вызвало, наконецъ, реакцію и въ послѣднее двадцатипятилѣтіе создалась новая школа въ польской исторіографіи, извѣстная подъ именемъ краковской, по мѣсту пребыванія главнѣйшихъ ея дѣятелей. Главные представители этой школы, проф. Бобжинскій и Шуйскій, воротились опять къ идеямъ Нарушевича, доказывая, что Польшу погубило отсутствіе сильной правительственной власти.: Школа эта, однако, отличается отъ Нарушевичевской тѣмъ, что она уже не выставляетъ на видъ исключительно политическихъ отношеній и посвящаетъ много вниманія положенію мѣщанъ и крестьянъ въ старой Польшѣ. Таково въ общихъ чертахъ направленіе польской исторіографіи по вопросу о паденіи Польши въ изложеніи проф. Карѣева; само собою разумѣется, что, передавая его лишь въ главныхъ чертахъ, мы должны были опустить массу характерныхъ подробностей.

Раздѣлы Польши привлекли къ ней вниманіе и западно-европейскихъ писателей конца XVIII в. Всѣхъ ихъ нашъ авторъ Дѣлитъ на три категоріи; высказывавшихъ свое мнѣніе о польскихъ дѣдахъ лишь мимоходомъ, писавшихъ по приглашенію самихъ поляковъ политическіе трактаты о Рѣчи Посполитой, подобные упомянутымъ уже польскимъ трактатамъ, и составлявшихъ историческія описанія паденія Рѣчи Посполитой. Что касается первыхъ, то въ книгѣ проф. Карѣева собрано достаточное количество фактовъ, доказывающихъ, что общепринятое мнѣніе о нравственномъ соучастіи западно-европейскихъ философовъ въ раздѣлахъ Польши невѣрно: они признавали, что Польша заслужила свою судьбу, но, тѣмъ не менѣе, порицали политику трехъ державъ, дѣлившихъ ее, и сочувствовали начинавшемуся въ Польшѣ возрожденію, особенно въ эпоху четырехлѣтняго сейма. Съ той же точки зрѣнія смотрѣли на дѣло и, тѣ писатели, которые давали полякамъ совѣты относительно внутренняго устройства ихъ государства: главные представители ихъ, аббатъ Мабли и Ж.-Ж. Руссо, ставили необходимымъ условіемъ возрожденія Польши реформу, которая касалась бы преимущественно распредѣленія власти въ государствѣ и положенія крестьянъ. Такіе взгляды западно-европейскихъ философовъ предопредѣлили и ту точку зрѣнія, на которую должны были встать первые западные историки паденія Рѣчи Посполитой. И дѣйствительно, историки эти, среди которыхъ наиболѣе видное мѣсто занимаетъ Рюльеръ и Ферранъ, признавая точно также полное почти разложеніе Рѣчи Посполитой ко времени раздѣловъ, въ то же время, строго порицали политику участвовавшихъ въ раздѣлѣ державъ, и въ особенности Россіи, вмѣшивавшейся въ польскія дѣла, по ихъ мнѣнію, лишь вслѣдствіе ненасытнаго честолюбія Екатерины, и горячо сочувствовали дѣлу польскихъ реформаторовъ, выставляя тарговичанъ, въ противуположность имъ, отверженцами націи, Но по мѣрѣ того, какъ постепенно выходили на свѣтъ новые матеріалы и открывался доступъ въ архивы, взгляды историковъ получали большую опредѣленность и въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ подверглись существеннымъ измѣненіямъ. Указывая на то обстоятельство, что національность ученыхъ играла большую роль въ опредѣленіи ими причинъ паденія Польши, нашъ авторъ разбираетъ ихъ по группамъ. Отмѣтимъ здѣсь тѣ общіе выводы, которые получаются у него изъ этого разсмотрѣнія. Прусскіе историки, среди которыхъ особенно выдаются Зибель и Смитъ, указывая, какъ на главную причину паденія Польши, на ея внутреннее разложеніе, посвящаютъ затѣмъ очень много вниманія выясненію роли Пруссіи въ этомъ событіи, объясняя ее, съ одной стороны, религіознымъ антагонизмомъ между Пруссіей и Польшей, съ другой -- тою зависимостью, которая существовала между судьбой обоихъ этихъ государствъ, благодаря черезполосности владѣній Пруссіи: рядомъ съ могущественною Полыней не могла бы существовать Пруссія, и наоборотъ; поэтому Фридрихъ II вынуждался къ раздѣламъ Польши заботой о спасеніи собственнаго государства. Австрійскіе истерики въ свою очередь стараются оправдать Австрію, доказывая, что иниціатива раздѣла принадлежала не ей,-- она должна была слѣдовать за Пруссіей и Россіей, чтобы не позволить имъ слишкомъ усилиться. Въ трудахъ прусскихъ и австрійскихъ историковъ нашего вѣка находить уже лучшее освѣщеніе и русская политика. Прежнія взглядъ на нее, какъ на политику исключительно жадности и стремленія къ земельнымъ пріобрѣтеніямъ, уступилъ мѣсто другому, болѣе обоснованному. Если не всѣ, то, во всякомъ случаѣ, многіе изъ этихъ историковъ признаютъ, что Екатерина, стремясь подчинить Польшу своему протекторату, не желала, въ сущности, ея раздѣловъ и предоставляла даже полякамъ возможность внутреннихъ реформъ подъ условіемъ своего покровительства, которое должно было помѣшать Рѣчи Посполитой сдѣлаться опасной для Россіи. По если, такимъ образомъ, нѣмецкіе исторію проявили болѣе вѣрное пониманіе политики Екатерины по отношенію къ Польшѣ, чѣмъ ихъ предшественники, французскіе ученые конца XVIII и начала XIX вѣковъ, то другія стороны вопроса, національная и связанная съ нею религіозная, остались, попрежнему, недоступными имъ. Диссидентскій вопросъ представлялся имъ простымъ политическимъ орудіемъ въ рукахъ Екатерины II, а пріобрѣтенія, сдѣланныя Россіей по раздѣламъ, исключительно территоріальными. Этой ошибки не избѣжали и тѣ французскіе ученые, которыя въ болѣе близкое къ намъ время продолжали заниматься исторіей паденія Польши. Они заняты преимущественно или выясненіемъ французской политики по отношенію къ Польшѣ, какъ де-Брольи, или обвиненіемъ державъ, участвовававшихъ въ раздѣлѣ, съ исключительно государственной точки зрѣнія, какъ Лоранъ, или, наконецъ, изученіемъ внутренняго состоянія Польши, которую они сравниваютъ съ Франціей въ эпоху великой французской революціи, какъ Сорель.

Возстановленіе истинной роли Россіи въ паденіи Рѣчи Посполитой выпало, такимъ образомъ, на долю самихъ русскихъ историковъ. Но еще ранѣе -- хотя, все-таки, довольно поздно, лишь съ шестидесятыхъ годовъ нашего вѣка -- этимъ занялась публицистика, оказавшая у насъ, какъ и на Западѣ, сильное вліяніе и на чисто-историческіе труды. Наиболѣе видное мѣсто въ, этой публицистикѣ заняла славянофильская школа въ лицѣ Самарина, Гильфердинга и К. С. Аксакова. Основнымъ положеніемъ этой школы было то, что Польша сама себя погубила, проникшись анти-славянскимъ духомъ латинства и начавъ угнетать русскую народность и православную вѣру въ своихъ областяхъ, Россія же при раздѣлахъ Польши взяла только назадъ свое достояніе -- принадлежавшія ей нѣкогда и соединенныя съ ней единствомъ населенія земли. Не говоря о другихъ русскихъ публицистахъ, мнѣнія которыхъ приводятся авторомъ и которые всѣ согласны съ славянофилами по второму пункту, отмѣтимъ только, въ видѣ поправки къ этому воззрѣнію, указанное тамъ же замѣчаніе А. П. Пыпина, по которому сознаніе этого этнографическаго единства было очень слабо въ русскомъ обществѣ конца XVIII в. и, во всякомъ случаѣ, не служило главнымъ двигателемъ русской политики. Наши публицисты признаютъ, однако, и вину Россіи, заключающуюся именно въ томъ, что она отдала остальную Польшу на жертву нѣмцамъ, но думаютъ, что этого нельзя была избѣжать. Эти взгляды продолжали развивать и ученые русскіе. Не останавливаясь подробно на изложеніи ихъ взглядовъ проф. Карѣевымъ, отмѣтимъ здѣсь только тотъ главный его выводъ, что поприщемъ для ихъ изслѣдованій являлись преимущественно историческія отношенія Россіи и Польши и роль первой въ гибели послѣдней они освѣтили, по выраженію" нашего автора, "съ точки зрѣнія всей исторіи двухъ главныхъ славянскихъ народовъ съ древнѣйшихъ временъ до послѣднихъ дней, а не съ точки зрѣнія одной международной политики XVIII вѣка"; само собою разумѣется, что при этомъ русскимъ историкамъ пришлось разрѣшать и такіе вопросы, какъ религіозный или вопросъ объ отношеніи различныхъ классовъ народа въ Польшѣ. Выводы, сдѣланные ими относительно внутренняго строя самой Рѣчи Посполитой, отличаются большою безнадежностью, но здѣсь въ ихъ распоряженіи не находилось такого количества матеріаловъ, какъ въ рукахъ самихъ польскихъ историковъ, которые въ этомъ вопросѣ и сдѣлали дѣйствительно болѣе всѣхъ другихъ.

Предпослѣдняя глава книги проф. Карѣева посвящена обозрѣнію новѣйшихъ историческихъ трудовъ на польскомъ языкѣ по вопросу о паденіи Польши. Главный успѣхъ, замѣчаемый во взглядахъ на этотъ вопросъ новѣйшихъ польскихъ историковъ,-- изъ которыхъ авторомъ подробно разобраны сочиненія Крашевскаго, Калинки и Корзона,-- заключается въ устраненіи стараго воззрѣнія, будто бы Польша пала лишь жертвой политики иностранныхъ дворовъ, и въ возникновеніи новаго взгляда, по которому главная вина въ паденіи государства принадлежитъ самимъ полякамъ. Полнаго соглашенія по всѣмъ вопросамъ, относящимся къ паденію Рѣчи Посполитой, не достигли, однако, и польскіе ученые. Не говоря уже о томъ, что они прямо игнорируютъ нѣкоторые вопросы, поднятые нѣмецкими и русскими учеными, какъ, напримѣръ, вопросъ національный, они не выработали еще и общаго вполнѣ опредѣленнаго взгляда на всѣ причины паденія и сопровождавшія его обстоятельства. Главные представители ихъ, Калинка и Корзонъ, различаясь по своимъ убѣжденіямъ, какъ различались прежде Нарушевичъ и Лелевель, различно смотрятъ и на самый фактъ гибели Рѣчи Посполитой: одинъ изъ нихъ, именно Калинка, положивъ главный свой трудъ на изученіе внѣшней политики Польши того времени, становился по своимъ симпатіямъ на сторонѣ короля Станислава-Августа и, упрекая партію реформы въ излишней поспѣшности и необдуманности, очень мрачно смотритъ на тогдашнее польское общество; другой, Корзонъ, занявшись преимущественно изученіемъ административнаго и экономическаго быта Польши временъ Станислава-Августа, по многимъ пунктамъ приходитъ къ выводамъ какъ разъ противуположнымъ взглядамъ Калинки и, оправдывая реформаторовъ отъ дѣлаемыхъ имъ послѣднимъ упрековъ, считаетъ возможнымъ гораздо болѣе оптимистическій взглядъ на дѣятельность этой партіи въ Польшѣ и на ея результаты. Оба труда, чрезвычайно богатые матеріалами, страдаютъ, однако, односторонностью въ ихъ освѣщенія, и такъ какъ этотъ недостатокъ въ большей или меньшей степени свойственъ всѣмъ почти трудамъ по исторіи паденія Польши, какой бы литературѣ они ни принадлежали, то конечнымъ выводомъ у нашего автора является необходимость новаго пересмотра всего собраннаго матеріала по вопросу о паденіи Польши,-- пересмотра, при которомъ должны быть приняты во вниманіе всѣ выясненныя до сихъ поръ стороны вопроса и необходимымъ условіемъ котораго является полное научное безпристрастіе. Этимъ безпристрастіемъ въ высокой степени отличается сама разбираемая нами книга, что составляетъ далеко не послѣднее ея достоинство въ виду тѣхъ отношеній къ полякамъ, которыя, къ сожалѣнію, установились въ значительной части нашей литературы. Для тѣхъ изъ нашихъ писателей-публицистовъ, которые занимаются польскимъ вопросомъ, было бы весьма не лишнее послѣдовать высказанному проф. Карѣевымъ желанію и прочесть èro новую книгу: не говоря уже о томъ, что они найдтъ въ ней много интереснаго для, себя матеріала, самый способъ изложенія его авторомъ представляетъ не послѣдній образецъ спокойнаго и безпристрастнаго отношенія къ горячимъ вопросамъ. Мы говорили уже выше о томъ, какое значеніе эта книга можетъ имѣть для нашей читающей публики, здѣсь же позволимъ себѣ, еще прибавить, что для людей, занимающихся этимъ вопросомъ спеціально, она также имѣетъ большое значеніе, расчищая, такъ сказать, передъ ними поле, загроможденное мнѣніями различныхъ школъ и партій. Само собою разумѣется, что она не избавляетъ и не можетъ избавить ихъ отъ обязанности самимъ познакомиться съ литературой по вопросу о паденіи Польши, но, во-первыхъ, значительно облегчаетъ это знакомство, составляя нѣчто вродѣ справочнаго пособія, а, во-вторыхъ, указываетъ тотъ путь, по которому должно пойти изученіе вопроса, не затемняемое никакими національными или религіозными симпатіями и антипатіями. Въ виду всего этого, необходимо признать, что новая книга проф. Карѣева составляетъ цѣнный вкладъ въ нашу историческую литературу.

В. М.

"Русская Мысль", кн.V, 1889