Манн Генрих - Прогулка за ворота

Книгоизд-во "ЗАРЯ"

Москва -- 1913 г.

Сатанизмъ

М. Арцыбашевъ, Н. Абрамовичъ, Пшибышевскій, Брюсовъ, Сологубъ, д'Оревильи и др.

Т. МАННЪ.

ПРОГУЛКА ЗА ВОРОТА.

Лука уже былъ на порогѣ, уже оттолкнулъ растрескавшуюся дверь, но еще разъ остановился; глухой голосъ старика, который, казалось, уже давно поглощенъ временемъ, еще разъ овладѣлъ имъ.

-- Ступай и пройди міръ, воюя! Когда онъ будетъ лежать позади тебя на колѣняхъ, и ты вернешься къ намъ, какъ каждый къ намъ возвращается, что совершилъ ты тогда иного, какъ не прогулку за ворота?

Три старухи выбрасывали, визжа, свое холодное дыханіе въ холодный воздухъ сырого зала. Трещины въ его стѣнахъ ежедневно прибывали, гнили дубовые тесы, покрывавшіе ихъ, и безпомощно и молчаливо слѣпли стекла.

У одной изъ старухъ былъ вздутый съ гору животъ, у другой -- невѣроятно распухшая шея, у третьей -- горбъ. Чѣмъ питали онѣ свои чудовищные наросты? Лукѣ казалось, что его юностью, словно голубь поворачивавшей голову и дрожавшей въ ихъ старыхъ когтяхъ; его свѣжею кровью, высасываемою изъ его груди ихъ изжитыми, разочарованными поученіями.

Старикъ былъ слѣпымъ. Чѣмъ наполнялъ онъ свой засорившійся мозгъ? Яркими юными грезами Луки: грезами о цвѣтущихъ лужайкахъ, гдѣ молодыя женщины съ черными волосами вѣнчаютъ розами свѣтлокудрыхъ рыцарей; о бѣлыхъ городахъ, тоскующихъ на берегу лиловыхъ морей о своихъ завоевателяхъ. Старикъ бралъ у него эти грезы и говорилъ, что онѣ ничего не стоятъ. Жалобно донеслись изъ глубины:

-- Пойди и освободи Бога изъ плѣна его враговъ. Заставь сатану молить о пощадѣ! Ступай и завоюй царства! Ступай и женщину сдѣлай своею царицей. У цѣли отрезвленный и лишенный гордости, ты узнаешь, что все было величественнѣе и прекраснѣе, пока ты еще грезилъ. Самое лучшее совершилось, прежде чѣмъ ты открылъ глаза; твой сонъ предвосхитилъ все. Онъ спѣшитъ впереди тебя, неся мечъ, который ты не въ силахъ поднять. Ты крадешься вослѣдъ съ пустыми руками.

Летучая мышь прорѣзала темный залъ, коснувшись лица Луки. Онъ принялъ ее за слово старика, долетѣвшее къ нему. Встрепенувшись, онъ выбѣжалъ чрезъ дворъ за ворота. Онъ уже спустился наполовину съ холма; отъ мрачнаго замка виднѣлись еще только косыя, изодранныя крыши.

Внизу въ сѣромъ сумракѣ вечера простиралось обширное поле. Что-то похожее на тѣни невидимыхъ предметовъ скользило надъ нимъ. Вверху тяжело двигались нависшія тучи. Въ одной точкѣ громаднаго пространства испуганно и одиноко тѣснилось стадо маленькихъ овецъ. Глубоко закутавшись въ складки своего плаща, сидѣлъ пастухъ и не шевелился. Нигдѣ не залаяла собака, но Лука все-же ясно замѣтилъ, какъ какой-то мужчина въ шляпѣ съ перомъ схватилъ ягненка и убѣжалъ съ нимъ.

Лука тотчасъ же бросился за нимъ. Прижимая мечъ къ бедру, онъ дѣлалъ большіе прыжки. "Пусть украдетъ онъ все стадо,-- думалъ онъ,-- только не этого ягненка". Догонитъ ли онъ похитителя прежде, чѣмъ тотъ скроется въ лѣсу? Спотыкаясь на незнакомой почвѣ, онъ кричалъ безпрерывно: "Только не этого ягненкаі Слышишь, только не этого!" Но тотъ уже достигъ деревьевъ, а Лука былъ еще въ тридцати шагахъ отъ него. Онъ уже хотѣлъ вынуть свой мечъ изъ ноженъ: тогда кто-то закованный въ черныя латы выскочилъ изъ куста и ударилъ похитителя клинкомъ по рукѣ такъ, что тотъ выронилъ ягненка. Съ пронзительнымъ крикомъ убѣжалъ похититель, конь съ закованнымъ въ въ латы скрылся въ чащѣ, и Лука остался одинъ, запыхавшись стоя надъ ягненкомъ.

Поднявъ его, онъ медленно и бережно понесъ его въ лѣсъ, къ часовнѣ, виднѣвшейся при свѣтѣ звѣздъ на прогалинѣ. Онъ опустилъ его на алтарь предъ образомъ Богоматери, и тотчасъ же изъ ягненка сталъ маленькій мальчикъ, который, улыбаясь, схватилъ руку Дѣвы своей лѣвой рукой. Правую же онъ, благословляя, поднялъ надъ Лукою, упавшимъ на колѣни. "Что это?-- думалъ Лука, опустивъ голову.-- Что я сдѣлалъ? Кто совершилъ это, я или закованный въ латы?"

Онъ не могъ болѣе смотрѣть на мальчика и, согнувшись, выскользнулъ наружу. Тамъ благоухающая ночь вновь выпрямила его, и онъ шелъ въ теченіе двухъ часовъ, пока уже стали рѣдѣть деревья. Вдругъ онъ услышалъ рѣзкій крикъ и увидѣлъ закованнаго въ черныя латы, который, грозя длиннымъ мечомъ, гонялъ вокругъ сосны сѣраго монаха. Монахъ обхватывалъ стволъ обѣими руками и съ быстротою молніи обѣгалъ его кругомъ, увертываясь отъ ударовъ. "Милости! милости! господинъ, спасите меня отъ убійцы!" -- кричалъ онъ пронзительно. "Развѣ вы не видите, что это самъ дьяволъ?" Въ бѣшенствѣ бросился Лука на закованнаго въ латы, который угрожалъ набожному человѣку. "Ахъ, это ты, кто отнялъ у меня вора!" -- кричалъ онъ. "Ты помѣшалъ мнѣ спасти ягненка собственными руками!" И онъ вонзилъ ему въ лицо оружіе.

Гремя упалъ тотъ на темныя иглы; монахъ захохоталъ по-козлиному. Лука обернулся къ нему: его уже не было; острый запахъ остался послѣ него.

Полный стыда, Лука забормоталъ: "Встань, я прошу тебя!" Закованный въ латы оперся на колѣно и поднялъ свой крючковатый носъ къ лунѣ; изъ его лѣвой глазной впадины, зіявшей своей пустотою, широкой струей текла кровь по бѣлой щекѣ.

-- Ты усталъ,-- сказалъ Лука и подвелъ ему его коня.

Но тотъ отвѣтилъ:

-- Онъ для тебя. Ты побѣдилъ, и я принадлежу тебѣ.

И онъ принудилъ Луку встать на его желѣзную руку, чтобы взобраться на высокую спину коня.

Они проѣхали большое разстояніе, и Лука не слышалъ ничего, кромѣ громыханія закованнаго въ желѣзо, идущаго передъ своимъ конемъ; не видѣлъ ничего, кромѣ темнокрасной полосы -- каждый разъ, когда тотъ оборачивалъ голову.

Затѣмъ по сторонамъ улицы появилась кайма цвѣтущихъ кустовъ, колеблемыхъ ночнымъ вѣтромъ. Надежды -- еще заспанныя птицы -- выпархивали изъ темноты. За полуоткрытыми калитками садовъ бѣлая каменная грудь просила: "Останься!" Но вверху, гдѣ въ невѣрномъ свѣтѣ луны исчезла за горами тропинка, что-то проносилось встревоженно: рой приключеній, которыя еще нужно было испытать, красота, ждущая освобожденія, величіе, жаждущее быть завоеваннымъ.

Росистымъ утромъ, когда день бросилъ на сѣрую дорогу свои первыя розы, они находились высоко надъ апельсиновыми рощами, изъ глубины которыхъ вонзались въ небо острыя башни какого-то замка. По террасамъ скалъ спускались къ морю сонные дома города. За стѣной кипарисовъ въ пустынной синевѣ тумана лежало море. Далеко позади нихъ надъ прибрежнымъ мысомъ проплывало что-то, словно сѣрая стая перелетныхъ птицъ; это одинокій парусъ, удаляясь отъ берега, былъ захваченъ другими, и всѣ вмѣстѣ тѣснились они вокругъ скалистаго мыса.

Лука не понималъ, отчего шаги его стали внезапно легче, отчего грудь подымалась при дыханіи выше. Что-то загремѣло возлѣ него: единственный глазъ закованнаго въ латы былъ обращенъ къ нему.

-- Діанора, дочь графа Мельфи, похищена сегодняшней ночью султаномъ Берберіи; еще никто не знаетъ объ этомъ. Слава ея красоты не давала ему до тѣхъ поръ покоя, пока не захватилъ онъ ее на свой корабль. Теперь она уже далеко.

-- Я возвращу ее!-- воскликнулъ Лука и сталъ спускаться по дорогѣ къ Мельфи. Но его спутникъ былъ уже далеко впереди.

Всѣ уступы скалъ внизу были полны пестрымъ народомъ; съ громкими воплями протягивались безсильныя руки къ опустѣвшему морю: "Ея нѣтъ, какъ можемъ мы еще жить?" Всѣ лица были блѣдны отъ скорби, горе вошло во всѣ дома.

-- Я возвращу ее!-- воскликнулъ Лука, и тотчасъ же потянулись за нимъ ликующія толпы, ожидая его подвига. Ворота замка отворились, и оттуда вышелъ закованный въ латы, а рядомъ съ нимъ графъ Мельфи, который поцѣловалъ Лукѣ руку: "Вы вернете ее, господинъ! Вы вернете ее себѣ самому, она ваша!"

Небольшое судно было спущено для нихъ въ воду. Закованный въ латы всталъ къ мачтѣ, Лука сѣлъ къ рулю. Голоса съ берега уже не достигали ихъ: быстрѣе мыслей неслись они вслѣдъ за берберійскими парусами. И уже вынырнули эти паруса изъ синевы тумана и казались имъ величиною съ крыло цапли. Лука думалъ: "Похититель еще не у себя дома и на невѣрной почвѣ онъ держитъ свою добычу; она еще можетъ ускользнуть отъ него".

Вдругъ загремѣлъ панцырь закованнаго въ латы. Они были уже совсѣмъ близко и смотрѣли, какъ разбивались корабли язычниковъ. Съ трескомъ падали въ воду доски: мачты опрокидывались.

Лука повернулся туда: Діанора плыла подъ его руками, но онѣ дрожали. Закованный въ латы былъ тѣмъ, кто поднялъ на корабль женщину. Отъ стыда и чтобы хоть что-нибудь сдѣлать, Лука отсѣкъ голову султану и двумъ маврамъ, подплывшимъ къ нему по водѣ. Одну изъ головъ онъ наткнулъ на грудь, другую на носъ корабля, э голову султана на вершину мачты; подъ нею на подушкахъ лежала Діанора. Лука посмотрѣлъ на нее и внезапно почувствовалъ страданіе и былъ готовъ разразиться слезами: такъ хороша была она.

Матово-бѣло и тихо мерцало ея лицо, словно прикрытое тѣнью сокровище. Каждый разъ, когда она. его повертывала, розовый или голубой отблескъ загорался на немъ. Изъ глазъ струилось фіолетовое сіяніе: это были два аметиста, заключенные въ опалъ; а вокругъ блѣднаго овала камня лежали ея волосы, словно тяжелый отъ грусти и мыслей вѣнокъ изъ чернаго дерева.

Для возвратнаго пути не было вѣтра. Они причалили къ какому-то скалистому острову, гдѣ старые грифы сторожили сѣрый, обнесенный рѣшетками замокъ. Діанора прислонилась къ одной изъ ступеней растрескавшейся лѣстницы, совсѣмъ внизу, и ея бѣлое платье развѣвалось надъ синею бездной. Но закованный въ латы стоялъ рядомъ съ нею, положивъ возлѣ слабаго плеча ея свою желѣзную руку. Изъ жуткаго отдаленія обратился къ ней Лука:

-- Я извлекъ тебя изъ моря и изъ рукъ язычниковъ: хочешь ли ты быть моею?

Она отвѣтила:

-- Море взяло меня и султанъ меня взялъ: я не благодарю тебя.

Онъ въ ужасѣ посмотрѣлъ на окровавленную голову съ развѣвающимся тюрбаномъ. И Діанора взглянула на нее.

-- Любила ли ты его?-- прошепталъ онъ.

-- Нѣтъ. Онъ былъ недостаточно могучъ, разъ его корабли погибли.

-- А я, который его побѣдилъ? Достаточно ли могучъ я?

-- Ты спрашиваешь? Значитъ, ты недостаточно могучъ.

Закованный въ латы долженъ былъ опять отнести ее на корабль. Лука думалъ, молча: "Я стану могучѣе", а въ это время они оставляли за собою моря. Они вышли на какомъ-то берегу, гдѣ бѣлыя улицы между каменистыми полями вели въ страну, полную неизвѣстности.

Четверо слугъ несли носилки Діаноры; впереди шелъ закованный въ латы, а сзади Лука. Двое идущихъ тою же дорогой присоединились къ нимъ; одинъ -- загорѣлый въ красномъ плащѣ, другой -- блѣдный съ жидкой бородкой, одѣтый въ черную куртку со шнурами. "Я имѣлъ уже жерновъ вокругъ шеи",-- сказалъ онъ. Другой замѣтилъ; "Я лежалъ въ колодкахъ съ огнемъ у ногъ".

Они пошли далѣе, и все болѣе становилось идущихъ съ ними: мужчинъ съ еще кровоточащими ранами и другихъ съ чумными нарывами наверху открытыхъ, изсохшихъ бедръ. Изъ жгучихъ странъ они принесли съ собою болѣзни, похоти и презрѣніе къ смерти. Глаза ихъ сверкали, чувства были воспламенены жадностью.

По пути они грабили деревни, провозглашая владычество новаго повелителя и похищая женщинъ и скотъ. Однажды всѣ остановились. Вдали, въ вышинѣ, властно вздымался надъ бѣлыми скалами городъ: сверкающая столица страны, главный городъ царства Трапезунтъ. Со стѣнъ его свисали золотыя знамена, и гирлянды розъ оплетали ихъ.

Искатели приключеній застонали съ проклятьями.

Они спустились въ ущелье межъ черныхъ скалъ, столь узкое и глубокое, что въ полдень надъ нимъ видны были звѣзды. На гребняхъ горъ стояли защитники; они отламывали отъ скалъ глыбы и сбрасывали ихъ внизъ. Но скалы притягивали ихъ: глыбы застревали, ни одна не скатилась внизъ, и въ ужасѣ и въ отчаяніи воины сами бросились въ глубину.

Покинувъ тѣсное ущелье, они снова увидѣли городъ, но вѣнковъ и знаменъ уже не было въ немъ. Дикая тревога была на стѣнахъ; дрожь тысячи испуганныхъ вздоховъ возносилась къ небу. Путешественники съ усмѣшкой кивнули другъ другу.

Далѣе потянулся лѣсъ, передъ которымъ выстроилось войско царства. Посмотрѣвъ въ единственный глазъ закованнаго въ латы, оно опустило оружіе, чтобы медленно сопровождать побѣдителя на предначертанномъ ему судьбою пути.

Въ третій разъ открылся передъ ними городъ. Онъ былъ безмолвенъ, и со всѣхъ крышъ его развѣвались черныя ткани. Отчаяніе простирало къ побѣдителю изможденныя руки, пытаясь ухватиться за его мечъ. Путешественники задыхались отъ смѣха.

Когда они разломали стѣны, Лука открылъ носилки, воскликнувъ:

-- Вотъ ваша повелительница!

Нѣсколько голосовъ отвѣчало:

-- У насъ есть царь. Онъ ребенокъ, и у него нѣтъ родителей, но мы любимъ его.

Лука кивнулъ и путешественники начали рѣзню. Когда она, прекратилась, новая повелительница уже многимъ вселила любовь и уваженіе. Но женщины, неистово крича, выливали изъ домовъ угловатыхъ переулковъ кипящее масло на головы разбойниковъ. У нихъ отняли ихъ дѣтей; тамъ же былъ вырванъ изъ рукъ своихъ защитниковъ юный царь, и всѣ они умерли по приказанію Луки.

Діанора, которой было принесено столько жертвъ, стала послѣ этого для народа святою. Истязая себя, народъ повергался ницъ на ея пути и цѣловалъ грязь съ ея носилокъ.

Передъ дворцомъ, на украшенной колоннами площади Лука воздвигъ для нея тронъ изъ желтаго, какъ воскъ, мрамора. Въ пурпурныхъ туфляхъ и золотомъ облаченіи прислонялась она къ нему, и громадный рубинъ обливалъ кровавымъ свѣтомъ ея неподвижное лицо. А вокругъ сверкали металлическимъ блескомъ расшитыя одежды и серебряные доспѣхи, дрожало нѣжное мерцаніе роскошныхъ уборовъ и сверканіе усыпанныхъ камнями коронъ; лился блескъ металлическихъ чашъ, золотыхъ троновъ и пурпурныхъ ковровъ, испещренныхъ драгоцѣнностями.

Съ шумомъ, словно отъ крыла гигантской птицы, упала толпа на колѣни. Десятки тысячъ лепетали и кричали о своемъ обожаніи. Безпрерывно плясавшіе одержимые вдругъ отбрасывали назадъ голову съ бѣлыми глазами и возвѣщали свое исцѣленіе. Гулко гремѣли трубы и мѣдныя литавры.

Путь къ трону былъ усѣянъ лаврами; Дука вступалъ на него одинъ. Войдя на ступени, онъ остановился, потому что почувствовалъ на своемъ вискѣ дыханіе Діаноры.

-- Теперь ты царица!-- сказалъ онъ и замолкъ въ ожиданіи.

Она взглянула на него: на его щекахъ оставалась блѣдность всѣхъ совершенныхъ имъ преступленій, изъ губъ сочилась кровь. И она сказала:

-- Ты недостаточно могучъ!

Онъ повернулся обратно и заперся въ своемъ дворѣ. День за днемъ бродилъ онъ безъ устали вдоль позолоченныхъ залъ, устланныхъ расшитыми коврами, среди голубыхъ колоннъ съ золотыми жилками; гирлянды изъ серебряныхъ листьевъ тянулись отъ одной колонны къ другой. Серебряные колодцы благоухали какъ раны святыхъ мученицъ. Но смертный страхъ охватывалъ его каждый разъ, когда на дорожкахъ сада скрипѣлъ золотой песокъ подъ шагами рабовъ, несущихъ носилки Діаноры.

Она пѣла подъ лютню; нѣжно и тоскливо трепеталъ ея голосъ надъ дрожаніемъ струнъ -- словно бабочка надъ волнистымъ лугомъ съ цвѣтами; а вверху, въ остроугольной рамѣ своего окна, лежалъ Лука, сжимая лобъ рукою.

Онъ крался за нею, когда въ вечерней свѣжести купалась она около жарко дышащаго алоэ подъ кедрами и вызолоченными пальмами. Надъ багрянымъ колодцемъ бился лебедь серебряными крыльями. Нагая стояла она на краю, опустивъ усталыя руки, съ широкимъ вытканнымъ золотомъ поясомъ вокругъ чреслъ. Съ ея грудей капала вода; тѣло дрожало подъ лаской вечерняго воздуха. Розовая солнечная пыль играла вокругъ нея; иногда съ рѣзкимъ, страннымъ крикомъ тяжело проносилось надъ него большое золотисто- или серебряно-синее, мерцающее насѣкомое.

Сжатые пальцы Луки разрывали кусты, за которыми онъ скрывался.

-- Я достаточно могучъ,-- стоналъ онъ,-- я возьму ее!

Вечеромъ онъ пошелъ въ ея комнату. Раздвинувъ занавѣсъ, онъ увидѣлъ ее: ея бѣлое тѣло висѣло на черной груди закованнаго въ латы.

Послѣ этого Лука наполнилъ свои залы женщинами, а душу свою и всѣ свои мысли -- колыханіемъ пышныхъ грудей, змѣистыми извивами мясистыхъ бедръ, комкомъ могучихъ членовъ, озаренныхъ изнуряющей улыбкой широкихъ блѣдныхъ лицъ.

Онъ измышлялъ мученія, распредѣляя ихъ между рабами; его нижняя губа, вдвинутая впередъ,,-- дрожала, руки судорожно обхватывали рѣзьбу трона. Затѣмъ онъ пробирался въ темницы, умоляя несчастныхъ простить и быть его друзьями.

Со своихъ бѣлыхъ террасъ, надъ которыми безпощадно и торжественно нависало синее небо, разражался онъ криками о помощи: "Милости! Перестань!" Никто не слышалъ его кромѣ безмолвныхъ черныхъ евнуховъ. Ничто не двигалось кромѣ ихъ бѣгающихъ эмалевыхъ глазъ; и Лука упалъ на землю, широко раскинувъ руки, и повязка изъ драгоцѣнныхъ камней на его головѣ разбилась о мраморныя плиты.

Однажды ночью пробирался онъ черезъ темные корридоры. Мысли объ убійствѣ, лелѣямыя имъ, пылали передъ нимъ, указывали ему дорогу. Онъ поцарапался въ дверь Діаноры; съ жалобнымъ стономъ открылась дверь, и онъ увидѣлъ, что все совершилось. Голова ея съ тяжелыми волосами свисла черезъ край ея ложа; на шеѣ виднѣлся затекшій кровью отпечатокъ желѣзной руки.

Онъ убѣжалъ и жилъ съ тѣхъ поръ блуждающимъ звѣремъ. Съ ревомъ выкрикалъ онъ навстрѣчу вѣтру ея имя, съ проклятіемъ бросалъ его въ небо, повторялъ его чудовищамъ въ подземныхъ пещерахъ. Онъ безумствовалъ до тѣхъ поръ, пока тѣло его не сдѣлалось какъ бы изъ стали и въ конецъ измождена была душа. Мало-по-малу она стала для него лишь блѣдною грезой, проплывающей на поверхности его сна. И, наконецъ, думая о ней, онъ чувствовалъ только два глаза въ туманной дали за собою -- словно глаза тихой мученицы въ молчаливой часовнѣ, неизмѣнно глядящей со своей затѣненной стѣны вслѣдъ нашимъ блужданіямъ по шумнымъ путямъ жизни.

Ни надежды, ни раскаянія не обнаруживало его лицо; но никогда не спалъ онъ иначе, какъ за запертыми дверями, боясь выдать что-нибудь во снѣ. Онъ былъ искателемъ приключеній, которому ничто не казалось новымъ, побѣдителемъ безъ надменности, сластолюбцемъ съ холодными губами.

Однажды въ сѣромъ сумракѣ вечера шелъ онъ черезъ обширное поле. Онъ скользилъ надъ нимъ подобно тѣнямъ предметовъ, которыхъ не видно. Въ вышинѣ тяжело двигались нависшія тучи. Онъ взобрался на холмъ: кривыя, разодранныя крыши предстали передъ нимъ. Онъ былъ уже въ тѣни мрачнаго замка, стоялъ уже у его воротъ. Три старухи въ сыромъ залѣ выбрасывали, визжа, свое холодное дыханіе въ холодный воздухъ. "Лука вернулся",-- сказали онѣ, и тотчасъ же зазвучалъ глухой голосъ старика, который, казалось, уже поглощенъ временемъ.

-- Ты прошелъ міръ, воюя, онъ лежалъ позади тебя на колѣняхъ, и ты вернулся къ намъ, какъ каждый къ намъ возвращается. Что же совершилъ ты иного, какъ не прогулку за ворота?

Такъ какъ Лука молчалъ, старикъ заговорилъ снова:

-- Ты освободилъ Бога изъ плѣна его враговъ, ты заставилъ сатану молить о пощадѣ! Ты завоевалъ царства и женщину сдѣлалъ своею повелительницей! У цѣли, отрезвленный и лишенный гордости, узналъ ты, что все было величественнѣе и прекраснѣе, когда ты еще грезилъ. Самое лучшее совершилось, прежде чѣмъ ты открылъ глаза; твой сонъ предвосхитилъ все. Онъ спѣшилъ впереди тебя, неся мечъ, который ты не могъ удержать. Ты крался вослѣдъ съ пустыми руками.

Лука опустилъ голову и снова поднялъ ее.

-- Все это правда,-- сказалъ онъ.-- Такова была моя жизнь. Но если и не сдѣлалъ я ничего иного, кромѣ прогулки за ворота, то все-же я не хочу оставаться здѣсь у васъ, старыхъ, которые такъ мудры. Лучше я совершу другую прогулку за ворота и начну сначала все уже испытанное мною, не раскаиваясь, если смерть застигнетъ меня на дорогѣ, И съ нею помѣряюсь я: можетъ быть, она почувствуетъ мои удары, можетъ, я -- ея. Или я закрою ее своимъ краснымъ знаменемъ, или она меня -- своимъ, чернымъ.

И, повернувшись, онъ пошелъ внизъ съ холма черезъ поля и тропинки. Склоняясь въ придорожныхъ садахъ надъ осенними клумбами, молодыя дѣвушки забрасывали проходящаго астрами. Одинъ большой красный цвѣтокъ повисъ въ его сѣдыхъ волосахъ, которые далеко развѣвались по вѣтру.