Муравьев-Апостол Сергей Иванович - Рассказ о возмущении Черниговского полка

Разсказъ С. И. Муравьева о возмущеніи Черниговскаго полка 1).

1) Извлекаемъ изъ отвѣтовъ, данныхъ С. И. Муравьевымъ-Апостоломъ слѣдственной комиссіи, этотъ разсказъ о возмущеніи Черниговскаго полка.

Произведенное мной возмущеніе Черниговскаго полка послѣдовало отъ предшествовавшихъ ему обстоятельствъ, какъ можетъ сіе комитетъ усмотрѣть изъ изложенія всего хода сего возмущенія; я же съ самаго дня опало не имѣлъ на то рѣшительнаго намѣренія...

Бестужевъ {Бестужевъ-Рюминъ, ближайшій другъ и помощникъ С. И. Муравьева, былъ вмѣстѣ съ нимъ повѣшенъ 13 іюля 1826 года.}, получивъ въ Бобруйскѣ извѣстіе о кончинѣ матери, былъ отпущенъ полк. Тизенгаузеномъ въ г. Васильковъ для скорѣйшаго полученія, буде возможно, отпуска. Онъ пріѣхалъ ко мнѣ 21-го декабря; 22-го я подалъ просьбу по командѣ генералу Тихановскому, командующему дивизіей, и рѣшился, зная, сколь затруднительны отпуска семеновскимъ {Т. е. офицерамъ, служившимъ ранѣе въ Семеоновскомъ полку и раскассированнымъ послѣ извѣстной Семеоновской исторіи.}, ѣхать въ Житоміръ просить корпуснаго командира объ исходатайствованіи сего позволенія Бестужеву и вмѣстѣ предложилъ брату {Матвѣю Ивановичу Муравьеву-Апостолу.} со мною воспользоваться симъ случаемъ, дабы посѣтить на праздники Александра и Артамона Муравьевыхъ по данному мною имъ еще въ Лещинѣ обѣщанію. Пробывъ сутки въ Житомірѣ, гдѣ впервые услыхали мы о происшествіи 14-го декабря въ Петербургѣ, но глухо и безъ всякихъ подробностей, поѣхали въ Трояновъ къ Александру Муравьеву и у него узнали всѣ обстоятельства сказаннаго происшествія изъ письма, полученнаго гр. Шуазелемъ изъ Петербурга, но дабы не дать при тревогѣ никакого подозрѣнія Александру Муравьеву, и вмѣстѣ желая увѣдомить и Артамона Муравьева о положеніи дѣлъ, мы объявили Александру Муравьеву, что заѣдемъ къ брату его въ Любаръ; и сейчасъ послѣ обѣда туда отправились (предлогъ же поспѣшности нашей, сказанный нами Ал. Муравьеву, былъ тотъ, что полкъ Черниговскій долженъ сбираться для присяги, и что мнѣ должно торопиться возвращеніемъ). Черезъ часъ же послѣ прибытія нашего къ Ар. Муравьеву пріѣхалъ туда же Бестужевъ съ извѣстіемъ, что пріѣзжали въ Васильковъ забрать насъ. Вслѣдствіе сего и болѣе, чтобы избавить А. Муравьева отъ всякой отвѣтственности, мы рѣшились сейчасъ ѣхать отъ него, ее безъ всякаго положительнаго намѣренія начинать дѣйствіе, что и самъ А. Муравьевъ долженъ припомнить. Поѣхали же мы на Бердичевъ, Наволочи, въ полкъ, дабы, скрывшись тамъ, узнать всѣ обстоятельства изысканія нашего и по симъ извѣстіямъ рѣшиться уже на что-нибудь. Вотъ истинная повѣсть поѣздки моей съ братомъ къ Ал. и Ар. Муравьевымъ. Что же касается до содѣйствія полковъ (о семъ я дѣйствительно говорилъ для ободренія солдатъ), то въ разсужденіи Ахтырскаго могъ я имѣть какую надежду по Ар. Муравьеву {Артамонъ Муравьевъ командовалъ Ахтырскимъ полкомъ, Александръ Муравьевъ -- Александрійскимъ.}, въ разсужденіи же Александровскаго, я никакой имѣть не мотъ, ибо Ал. Муравьевъ не только никогда не принадлежалъ обществу, но и не зналъ существованія онаго, и осегда былъ совершенно противныхъ убѣжденій нашимъ, что не я одинъ, но и всѣ члены, бывшіе въ Лещинѣ, должны засвидѣтельствовать...

Пріѣхавъ въ с. Трилѣсы, имѣлъ я намѣреніе скрыться въ ономъ нѣсколько дней отъ всѣхъ поисковъ тѣмъ паче, что въ Паволочахъ нанялъ я фурмана до Фастова, а въ самый день пріѣзда моего въ Трилѣсы Бестужевъ на немъ же поѣхалъ до Брусилова для полученія тамъ свѣдѣній, и чтобы проѣхать, буде возможно, въ Новгородъ-Волынскъ къ славянамъ для извѣщенія оныхъ. Передъ отъѣздомъ Бестужева взялъ я съ него обѣщаніе, что, буде онъ въ Брусиловѣ увидитъ, что проѣздъ до Новгорода-Волынска затруднителенъ, то онъ возвратится къ намъ, а я обѣщалъ ему ждать его въ Трилѣсахъ, не предпринимая ничего до возвращенія его.-- Вечеромъ я написалъ записку въ Васильковъ къ поручику Кузьмину, прося его пріѣхать ко мнѣ и не говорить о прибытіи моемъ никому совершенно, какъ развѣ Соловьеву и Щипиллѣ, которые могутъ съ нимъ пріѣхать ко мнѣ, если они въ Васильковѣ. Въ ночь пріѣхалъ въ Трилѣсы подполковникъ Гебель съ жандармскимъ офицеромъ и объявилъ мнѣ и брату арестъ. Въ семъ положеніи пробыли мы до свѣта, когда вдругъ наѣхалъ, поручикъ Кузьминъ съ поручикомъ Сухановымъ и вслѣдъ за ними шт.-капитанъ Соловьевъ и поручикъ Щипилла. Кузьминъ подошелъ, къ брату и опросилъ его, что дѣлать; на что братъ отвѣчалъ ему: "ничего". А я на таковой же вопросъ Кузьмина отвѣчалъ: "избавить насъ".-- Вскорѣ послѣ краткаго сего разговора, услышалъ я шумъ въ передней комнатѣ, и первое мое движеніе было выбить окно и выскочить на улицу, чтобы скрыться: часовой, стоявшій у окна сего, преклонивъ на меня штыкъ, хотѣлъ было воспрепятствовать въ томъ, но я закричалъ на него и вырвалъ у него ружье изъ рукъ. Въ это время налѣво отъ квартиры увидѣлъ я Гебеля, борящагося съ Кузьминымъ іи Щипиллой, и, подъѣхавъ туда, послѣ первой минуты изумленія, произведеннаго симъ зрѣлищемъ, вскричалъ я: "полно же, господа", но тутъ подполковникъ Гебель, освободившись и нашедъ на дорогѣ сани, сѣлъ въ оныя, чтобы уѣхать, и Мы побѣжали было, чтобы воротить его, дабы онъ заблаговременно не далъ знать о семъ происшествіи, что Сухиновъ, сѣвъ верхомъ, и исполнилъ. Происшествіе сіе рѣшило всѣ мои сомнѣнія. Видѣвъ отвѣтственность, къ коей подвергли себя за меня четыре сіи офицера, я положилъ, не отлагая времени, начать возмущеніе; и, отдавъ поручику Кузьмину приказаніе собрать 5-ую роту и итти на Ковалевку, самъ поѣхалъ туда впередъ для сбора 2-ой гренадерской роты. Соловьеву же и Щипиллѣ приказалъ изъ Ковалевки ѣхать въ свои роты и привести ихъ въ Васильковъ. Къ вечеру 5-ая рота пришла въ Ковалевку, и я рѣшился переночевать въ оной по причинѣ дурной погоды и мятелицы и дабы дать время собраться и 2-ой гренадерской рогѣ. Изъ Ковалевки посылалъ я записку 17-го егерскаго полка подпоручику Вадковскому черезъ унтеръофицера. Какоурова. На другой день рано по утру выступилъ я съ ротами 2-ой гренадерской и 5-й мушкатерской; пришелъ съ оными къ Мытпицѣ на большой дорогѣ, въ 8-мга верстахъ отъ Василькова, велѣлъ людямъ зарядить ружья и подвинуться къ городу. (Въ Мытницѣ нашелъ я Бестужева, возвратившагося изъ Брусилова и ожидающаго насъ). Вступилъ въ Васильковъ часу въ 5-мъ пополудни, безъ всякаго сопротивленія; велѣлъ взять на свою квартиру знамена и полковой ящикъ, уговаривалъ солдатъ 3-й и 4-й мушкатерской роты быть съ нами заодно; выпустилъ изъ подъ ареста и поставилъ въ ряды двухъ арестантовъ (Алексѣева -- за побѣгъ изъ 11-ой дивизіи, и Переметьева -- за неумышленное смертоубійство, имъ самимъ объявленное) и приказалъ занять въѣздъ караулами; распустилъ остальныхъ людей на квартиры (въ это время пріѣзжалъ ко мнѣ Банковскій изъ Бѣлой Церкви). Въ теченіе ночи приводили ко мнѣ Ушакова (чина не знаю), гусарскаго принца Оранскаго полка, проѣзжающаго въ полкъ, коего я велѣлъ, не задерживая, пропустить, и прапорщикъ Мозалевскій, стоявшій въ караулѣ у бѣлоцерковскаго въѣзда, принесъ мнѣ бумаги и 300 р. денегъ, найденныхъ имъ у двухъ арестованныхъ жандармскихъ офицеровъ. Бумаги я сжегъ, а деньги отдалъ для раздачи въ роты. Изъ Василькова я іюнь дѣйствовать троякимъ образомъ: 1-е -- итти на Кіевъ, 2-е -- итти на Бѣлую Церковь и 3-е -- двинуться поспѣшнѣе къ Житоміру и стараться соединиться съ славянами. Изъ сихъ трехъ плановъ я склонялся болѣе на послѣдній и на первый; по сей причинѣ, когда посылалъ я Мозалевскаго съ письмомъ къ маіору Крупеникову, назначилъ ему пріѣхать въ Брусиловъ, ибо изъ Брусилова я могъ однимъ переходомъ притти въ Кіевъ, еслибъ получилъ отъ Крупеникова удовлетворительный отвѣтъ; въ противномъ же случаѣ я находился также въ разстояніи одного перехода отъ Житоміра. На другой день 31-го декабря, выждавъ до полудня, чтобы далъ приблизиться 2-й мушк. ротѣ, я собралъ роты, въ городѣ находящіяся; полковой священникъ послѣ молебствія прочелъ катехизисъ, сочиненный мною, и я двинулся съ ротами на Мотовиловку по дорогѣ къ Брусилову, гдѣ были роты: 1-ая гренадерская и 1-ая мушкатерская. Примѣтивъ же, что прочтеніе катехизиса произвело дурное впечатлѣніе на солдатъ, я рѣшился снова дѣйствовать во имя великаго князя Константина Павловича. Приблизясь въ сумерки къ с. Мотовилоўкъ, нашелъ тамъ собранныя обѣ упомянутыя роты, безъ ротныхъ командировъ, уговаривалъ ихъ пристать къ намъ. Часть 1-й мушкатерской роты согласилась, 1-ая гренадерская отказалась и пошла ночью въ Бѣлую Церковь. Перекочевка въ Мотовиловкѣ съ оставленными ротами (2-ая мушкатерская прибыла на другой день по-утру), я рѣшился здѣсь передневать по случаю новаго года, дабы не возбудить ропота въ солдатахъ. На другой же день, т. е. 2-го января, не имѣя никакихъ извѣстій о Мозалевскомъ и заключивъ изъ сего, что онъ взять или въ Кіевѣ, куда слѣдственно мнѣ итти не надобно, или въ Брусиловѣ, гдѣ стало быть уже предварены о моемъ движеніи, и зная, сколько первая встрѣча подѣйствуетъ на солдатъ, я рѣшился двинуться на Бѣлую Церковь, гдѣ предполагалъ, что меня не ожидаютъ и гдѣ надѣялся не встрѣтить артиллеріи. Въ томъ, предположеніи дошелъ я до с. Пологи, въ 15-ти верстахъ отъ Бѣлой Церкви,-- ночевалъ, ибо на томъ переходѣ узналъ отъ мужиковъ, что вся пѣхота, бывшая въ мѣстечкѣ, выстудила въ г. Сквиру, и что тамъ осталась одна рота для караула. Для большаго удостовѣренія ночью посылалъ я верхомъ поручика Сухинова съ тремя солдатами, но они возвратились безъ всякаго свѣдѣнія, а поутру поручикъ Щепилла подтвердилъ мнѣ сіе извѣстіе, узнанное имъ посланнымъ нарочнымъ. Не имѣвъ уже никакой цѣли итти на Бѣлую Церковь, я рѣшился поворотить на Трилѣсы и стараться приближаться къ славянамъ по первому моему предположенію. На семъ переходѣ между деревнями Устимовкою и Королевкою, бывъ встрѣченъ отрядомъ генерала Гейсмара, я привелъ роты, мною водимыя, въ порядокъ, приказалъ солдатамъ не стрѣлять, а итти прямо на пушки, и двинулся впередъ со всѣми оставшимися офицерами. Солдаты слѣдовали вашему движенію, пока попавшая мнѣ въ голову картечь не повергла меня безъ чувствъ на землю. Когда же я пришелъ въ себя, нашелъ батальонъ совершенно разстроеннымъ и былъ захваченъ самими солдатами въ то время, когда хотѣлъ сѣсть верхомъ, чтобы стараться собрать ихъ. Захватившіе меня солдаты привели меня и Бестужева къ Маріупольскому эскадрону, куда вскорѣ привели и брата и остальныхъ офицеровъ.-- На все возмущеніе Черниговскаго полка самое большое вліяніе,-- и могу прибавить, единственное вліяніе,-- имѣлъ я. Брать, будучи во фракѣ и не знавъ почти никого не только изъ солдатъ, но даже изъ офицеровъ, не могъ мнѣ много содѣйствовать, равно и Бестужевъ, будучи только подпоручикомъ и чужого полка. Изъ черниговскихъ же офицеровъ самое большое участіе находилъ я въ четырехъ вышеназванныхъ мною; прочіе же всѣ, хотя и большая часть оныхъ послѣдовала сначала (но не зная, что имъ дѣлать) за ротами, но вскорѣ всѣ разъѣхались, иные изъ Мотовиловіки, другіе изъ Полотъ, такъ что при ротѣ остался одинъ только подпоручикъ Быстрицкій...

Л. Пантелѣевъ.

"Современникъ", кн. IV, 1913