Мензбир Михаил Александрович - Современные задачи биологии

НАУЧНЫЙ ОБЗОРЪ.

Современныя задачи біологіи.

III.
Вопросъ о параллельныхъ формахъ и ихъ значеніи.-- Скрещиваніе и его роль въ вымираніи формъ.-- Общее заключеніе.

Вопросъ о параллельности формъ въ настоящее время совершенно оставленъ въ сторонѣ и біологи почти не упоминаютъ объ этомъ явленіи, а, между тѣмъ, оно стоитъ въ самой тѣсной связи съ коренною проблемой эволюціи животныхъ. Чтобы читателю яснѣе было, что я разумѣю подъ параллельностью формъ, я прямо укажу нѣсколько примѣровъ, и уже потомъ перейду къ обсужденію самаго явленія.

Первую категорію указанной параллельности формъ мы беремъ, обращаясь къ сравнительному изученію нѣсколькихъ фаунъ. Такъ, фауна, населяющая Европу, сѣверную Африку, сѣверную и среднюю Азію, до крайности близка къ фаунѣ Сѣверной Америки (къ югу до Мексики). И въ той, и въ другой области мы встрѣчаемъ близкіе, но не тождественные виды, каковы, напримѣръ, европейскій зубръ и американскій бизонъ. Точно также въ фаунѣ Африки, къ югу отъ Сахары и до мыса Доброй Надежды, и въ фаунѣ южной Азіи мы встрѣчаемъ множество животныхъ формъ, замѣщающихъ другъ друга. Такъ, шимпанзе лѣсовъ внутренней Африки представлены орангъ-утаномъ Малайскаго архипелага; африканскій слонъ представленъ въ Азіи индійскимъ и т. д. Въ приведенныхъ примѣрахъ трехъ большихъ фаунъ мы имѣемъ параллельность или замѣстимость одной формы другою, представленную такимъ огромнымъ количествомъ частныхъ случаевъ, что это даетъ намъ право говорить о параллельности цѣлыхъ фаунъ между собою. По отдѣльные случаи параллельности формъ встрѣчаются и въ предѣлахъ одной и той же фауны, и при сравненіи весьма различныхъ фаунъ. Такъ, въ предѣлахъ первой изъ названныхъ нами фаунъ, палеарктической, мы встрѣчаемъ параллельныя формы среди птицъ Западной Европы, съ одной стороны, и Японіи съ сѣвернымъ Китаемъ -- съ другой. Въ фаунахъ Африки, южной Азіи и южной Америки мы встрѣчаемъ замѣчательную параллельность формъ, представляемую неполнозубыми млекопитающими (земляная свинья въ южной Африкѣ, панголинъ -- въ южной Азіи, муравьѣдъ -- въ Южной Америкѣ); въ фаунахъ Африки, южной Азіи и Австраліи не менѣе замѣчательная параллельность представлена птицами (африканскій двухпалый страусъ, американскій трехпалый страусъ, австралійскіе казуары и эму, новозеландскій безкрылъ). Классифицируя эти примѣры, мы безъ всякаго затрудненія располагаемъ ихъ въ одинъ рядъ, руководствуясь общею близостью фаунъ:

а) параллельныя, часто почти тождественныя, формы одной и той же зоологической области (птицы Западной Европы, Японіи и сѣв. Китая);

б) параллельныя, близкія формы (разные виды однихъ и тѣхъ же родовъ) двухъ разныхъ фаунъ (палеарктической и сѣверо-американской);

в) параллельныя, болѣе удаленныя формы (сходные виды различныхъ родовъ) двухъ разныхъ фаунъ (африканская и южно-азіатская), и, наконецъ,

г) параллельныя формы (сходные виды родовъ, принадлежащихъ даже разнымъ семействамъ) весьма удаленныхъ другъ отъ друга фаунъ.

Проглядывая этотъ рядъ, не трудно видѣть, что расположеніе въ немъ различныхъ формъ по степени ихъ родства между собою вполнѣ соотвѣтствуетъ и ихъ географическому распредѣленію: формы послѣдней категоріи (г) наиболѣе удалены другъ отъ друга, находясь на материкахъ и ихъ частяхъ, раздѣленныхъ огромными океаническими пространствами; формы третьей группы (в) географически ближе другъ къ другу, чѣмъ предъидущія; во второй группѣ (б) мы хотя и имѣемъ примѣръ разъединенія параллельныхъ фаунъ океаномъ, во палеонтологія учитъ насъ, что это разъединеніе совершилось въ относительно недавнюю геологическую эпоху, до которой нынѣ разъединенныя фауны занимали одну сплошную область; наконецъ, формы первой группы (а) принадлежатъ одной материковой области. Этотъ обзоръ близости формъ по ихъ систематическому положенію и ихъ географическому распространенію невольно наталкиваетъ на нѣкоторое объясненіе явленія, а именно: заставляетъ видѣть въ параллельности формъ общность ихъ происхожденія, стоящую въ связи съ промежуткомъ времени, протекшимъ отъ начала ихъ появленія. Такъ, земляная свинья, панголинъ и муравьѣдъ являются въ нашихъ глазахъ происшедшими отъ общаго предка, который вымеръ еще въ чрезвычайно удаленную отъ насъ эпоху, наприм., въ концѣ вторичной эры; человѣкообразныя обезьяны Африки Азіи могутъ происходить отъ общихъ предковъ, вымершихъ въ серединѣ третичной эры; бизонъ и зубръ несомнѣнные потомки широколобаго быка, жившаго въ доледниковую эпоху; наконецъ, почти тождественные представители нѣкоторыхъ птицъ въ Западной Европѣ и восточной Азіи -- потомки ледниковыхъ формъ. Отсюда совершенно естественно, что чѣмъ короче время, протекшее отъ вымиранія предка какихъ-нибудь формъ, тѣмъ меньше между ними разница, и, съ другой стороны, чѣмъ короче время, протекшее отъ раздѣленія двухъ фаунъ, тѣмъ болѣе въ нихъ сходныхъ или, говоря вообще, параллельныхъ формъ. Но это объясненіе односторонне и неполно: оно оставляетъ для насъ совершенно открытымъ вопросъ о томъ, почему нѣкоторыя животныя формы, находясь на разный материкахъ и являясь различными по однѣмъ особенностямъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, обладаютъ тождественными особенностями другаго рода. Если бы эти особенности были особенностями, присущими семействамъ, отрядамъ и т. д., даже родамъ, то мы могли бы видѣть въ нихъ черты унаслѣдованныя; но относительно видовыхъ признаковъ это объясненіе неприложимо. Нужно искать другое и естественно попробовать найти его среди уже извѣстныхъ намъ факторовъ. Въ отдѣльномъ случаѣ мнѣ удалось выяснить, что нѣкоторыя общія черты параллельныхъ видовъ могутъ быть объяснены происхожденіемъ видовъ отъ общаго прародича путемъ естественнаго подбора, который, такимъ образомъ, у разныхъ видовъ, при приспособленія ихъ къ сходнымъ условіямъ жизни, вырабатываетъ сходныя особенности организаціи. Примѣръ опять-таки лучше пояснитъ дѣло и, вмѣстѣ съ тѣлъ, позволитъ намъ перейти къ другой категоріи явленій параллельное" формъ.!

Среди хищныхъ птицъ есть группа сарычей, представляющихъ по организаціи нѣчто среднее между орлами и коршунами. Систематики соединяютъ ихъ въ одинъ родъ, въ которомъ насчитываютъ около тридцати видовъ. Разные виды сарычей населяютъ материки Стараго и Новаго Свѣта и нѣкоторые изъ большихъ острововъ, какъ Мадагаскаръ и Сандвичевы о-ва Представляя громадныя колебанія въ ростѣ, начиная отъ таи" формъ, которыя немного больше галки и кончая такими, которыя веля"ной съ подорлика, эти птицы поражаютъ и безконечными измѣненія"" окраскѣ. Одни виды населяютъ лѣсныя мѣстности, другіе живутъ исключительно въ пустыняхъ и степяхъ, третьи -- въ скалистыхъ областяхъ, но всѣ питаются самою разнообразною пищей, состоящею изъ гадовъ, птицъ и мелкихъ млекопитающихъ, къ чему нѣкоторые прибавляютъ еще падаль. У этихъ птицъ все измѣнчиво: въ предѣлахъ каждаго вида варьируетъ безъ конца не только окраска, но и абсолютные размѣры. Такимъ образомъ, установить виды и схватить отличія между ними было дѣломъ далеко не легкимъ и лишь послѣ продолжительныхъ и тщательныхъ изученій сарычей всего земнаго шара мнѣ удалось отчасти достигнуть желаемыхъ результатовъ. Изъ нихъ въ данномъ случаѣ для насъ интересно то, что всѣ сарычи могутъ быть безъ всякаго труда распредѣлены по группамъ, характеризующимся опредѣленными пластическими признаками: центральную группу составляютъ скалистые сарычи; сравнительно съ ними всѣ сарыча пустынь и степей имѣютъ относительно длинныя ноги, короткіе пальцы; напротивъ, лѣсные сарычи -- съ относительно короткими ногами и длинными пальцами. Во всѣхъ этихъ случаяхъ едва ли можно сомнѣваться, что образованіе этихъ группъ совершилось благодаря появленію нѣкоторыхъ личныхъ особенностей, связанныхъ съ большимъ или меньшимъ употребленіемъ органа, и закрѣпленію ихъ помощью естественнаго подбора. Такъ, лѣсные сарычи, садящіеся для отдыха и вьющіе гнѣзда исключительно на деревьяхъ, болѣе развиваютъ пальцы, и этимъ естественный подборъ могъ воспользоваться для выработки коротконогой формы. Напротивъ, сарычи пустынь и степей -- птицы наземныя; они не только ловятъ добычу, преслѣдуя ее лётомъ, но и гоняются за ней по землѣ, иногда помогая себѣ при этомъ взмахами крыльевъ. У нихъ особи съ короткими пальцами есте ственно должны были получить преобладаніе надъ длиннопалыми, потому что у всѣхъ бѣгающихъ и скачущихъ животныхъ укорачиваніе пальцевъ явленіе нормальное, способствующее болѣе энергичнымъ и свободнымъ на земнымъ движеніямъ. Наконецъ, скалистые сарычи, употребляющіе свои лапы и пальцы для обхватыванія шероховатыхъ каменистыхъ поверхностей съ большими или меньшими неровностями, имѣютъ средней длины плюсну и пальцы, какъ того и можно было ожидать, сравнивая ихъ съ лѣсными и степными. Затѣмъ, остается еще четвертая группа островныхъ сарычей, у которыхъ, какъ общій признакъ, является укорачиваніе крыльевъ. Въ этомъ случаѣ, началомъ развитія этой особенности, конечно, могли служить особи съ болѣе короткими крыльями, чѣмъ естественный подборъ могъ воспользоваться для выработки короткокрылой формы съ сильнымъ, но непродолжительнымъ полетомъ, что, конечно, являлось полезнымъ для жизни на островахъ тропическаго и подтропическаго пояса, гдѣ сильные, порывистые вѣтры уносятъ слабыхъ летуновъ въ открытый океанъ. Такимъ образомъ, мы думаемъ, что существованіе параллельныхъ формъ сарычей въ Африкѣ, Европѣ, Азіи и Америкѣ объясняется тѣмъ, что потомки одной древней формы подчинились вліянію подбора, который, прежде всего, сказался на строго опредѣленной для каждой группы совокупности пластическихъ признаковъ; затѣмъ, какъ вторая стадія подбора, явилось закрѣпленіе особенностей роста и окраски отдѣльныхъ видовъ каждой группы. Имѣя передъ собой малаго сарыча алжирской Сахары, большаго сарыча Киргизскихъ степей и рыжехвостаго сарыча калифорнійской пустыни, мы объясняемъ сходство въ ихъ пластическихъ признакахъ тѣмъ, что они приспособлены къ жизни наземной; но затѣмъ каждый изъ нихъ имѣетъ и свои видовые признаки: алжирскій малъ ростомъ и очень яркой оранжево-желтой окраски; киргизскій -- большой и гораздо темнѣе; американскій -- большой и нѣсколько пестрѣе своихъ собратьевъ.

Мнѣ кажется, что общность происхожденія и подборъ, приспособляющій разныхъ потомковъ коренной формы къ разнымъ условіямъ существованія, могутъ и въ другихъ случаяхъ объяснить существованіе параллельныхъ формъ. Возьмемъ теперь такой примѣръ, въ которомъ близкія параллельныя формы приспособились къ весьма различнымъ условіямъ существованія, и пускай этимъ примѣромъ будетъ житель лѣсовъ -- зубръ и житель степей -- американскій бизонъ. Всѣ сходятся на слѣдующей гипотезѣ происхожденія этихъ двухъ животныхъ. Въ доледниковую эпоху, когда материкъ сѣверной Азіи былъ еще соединенъ съ материкомъ Сѣверной Америки, по всему этому огромному пространству жилъ широколобый быкъ, съ такими громадными рогами, что разстояніе между ихъ концами достигало 10--12 футовъ. Послѣ раздѣленія двухъ материковъ, иными словами -- послѣ осѣданія суши въ сѣверной части Тихаго океана и образованіи группы Алеутскихъ острововъ, совершилось раздѣленіе фауны на двѣ части и началось обособленіе каждой изъ нихъ. Начали измѣняться и потомки широколобаго быка, но измѣненіе это шло неравномѣрно,-- въ Америкѣ болѣе, чѣмъ въ Старомъ Свѣтѣ. Затѣмъ наступленіе ледниковаго періода въ сѣверныхъ частяхъ Стараго а Новаго Свѣта заставило разсматриваемыхъ нами быковъ отступать къ югу, и это переселеніе сопровождалось мѣстнымъ вымираніемъ ихъ, именно въ Сибири потомки широколобаго быка вымерли. Въ Европѣ они дошли до Пиренеевъ, Альповъ и Кавказа и во время этого движенія въ болѣе южный широты измѣнились постепенно въ лѣсное же животное, современнаго зубра. Позднѣе, въ послѣледниковый періодъ, зубры снова подались на сѣверъ и заняли центральную и отчасти восточную Европу, гдѣ постепенно, подъ вліяніемъ преслѣдованія со стороны человѣка, и начали вымирать, уменьшаясь въ числѣ и величинъ и не обладая способностью измѣнить свой образъ жизни. Только кавказская колонія зубровъ уцѣлѣла до нашихъ дней, но и она выбивается. Не такова исторія американскаго бизона. Американскіе потомки широколобаго быка, животнаго, какъ показываетъ изученіе его остатковъ, лѣснаго, измѣнились рядомъ постепенныхъ переходовъ въ бизона, почти исключительно степнаго. Измѣненіе выразилось, главнымъ образомъ, въ уменьшеніи въ ростѣ даже сравнительно съ настоящимъ зубромъ, но за то плодовитость бизона увеличилась. Вмѣстѣ съ тѣмъ, избытокъ пищеваго матеріала въ американскихъ преріяхъ повлекъ за собой то, что малыя по числу головъ стада предковъ бизона постепенно возрастали въ численности, пока не достигли огромнаго числа 4--5 тысячъ головъ. Появилось преобладаніе въ числѣ самокъ надъ самцами, условіе очень выгодное для животныхъ, живущихъ въ многоженствѣ, и, коротко говоря, бизонъ вышелъ побѣдителемъ изъ борьбы за существованіе въ естественныхъ условіяхъ и долженъ былъ уступить только культурѣ. И въ этомъ примѣрѣ мы видимъ, что параллельныя формы обязаны своимъ существованіемъ общности происхожденія, что разница между ними объясняется ихъ приспособляемостью къ разнымъ условіямъ существованія, т.-е. вліяніемъ подбора, и, увеличивъ число примѣровъ, мы безъ труда можемъ обобщитъ этотъ выводъ. Здѣсь не безполезно указать на его значеніе для геологовъ и палеонтологовъ. Хорошо извѣстно увлеченіе, съ которымъ они чертитъ пути разселенія животныхъ изъ одной области въ другую въ различные геологическіе періоды. Если, наприм., въ Америкѣ найдены предки современныхъ лошадей и указаны переходы отъ этихъ многопалыхъ животныхъ къ современнымъ однопалымъ на американскомъ материкѣ, палеонтологамъ этого достаточно, чтобы дать гипотезу о разселеніи лошадей изъ Америки въ Старый Свѣтъ, тогда какъ простое разсужденіе должно бы удержать отъ подобныхъ фантастическихъ соображеній. Въ самомъ дѣлѣ, прежде всего, въ этомъ случаѣ надо убѣдиться, что подобныхъ американскимъ переходныхъ формъ дѣйствительно нѣтъ среди ископаемыхъ Стараго Свѣта. Если мы, наприм., знаемъ, что въ эоценовыхъ слояхъ Америки есть многопалыя лошади, и знаемъ, что онѣ есть въ міоценѣ Стараго Свѣта, но отсутствуютъ въ его эоценѣ, мы тогда, конечно, вправѣ утверждать, что центръ разселенія лошадей лежитъ въ Америкѣ, но до производства потребныхъ взысканій у насъ нѣтъ на это никакого права. А, можетъ быть, современныя лошади произошли рядомъ измѣненій эоценовой европейской лошади, которая не отличалась отъ эоценовой американской, имѣвшей кругополярное распространеніе? Вѣдь, тогда исторія группы лошадей явится въ совершенно иномъ видѣ, чѣмъ та, которую породила слишкомъ большая поспѣшность въ выводахъ изъ теперь извѣстныхъ отрывочныхъ фактовъ. Придавая слишкомъ большое значеніе отрывочнымъ фактамъ, можно, пожалуй, заставить лошадей прогуляться изъ Америки въ Азію, изъ Азіи въ Африку и уже изъ Африки въ Европу, и это все въ теченіе геологически-короткаго промежутка времени; но какое же для того есть Прочное основаніе? Параллельныя формы говорятъ намъ противъ этого. Тамъ, гдѣ добыты болѣе прочныя данныя, мы видимъ, что коренная форма, не измѣняясь или почти не измѣняясь, успѣваетъ распространиться по обширной площади и уже затѣмъ начинаетъ измѣняться въ разныхъ мѣстахъ своей области въ разныхъ направленіяхъ. Не должно думать, что животныя измѣняются сейчасъ же, какъ только распространятся въ ту или другую область. Такого порывистаго, галопирующаго измѣненія нельзя допустить или, по крайней мѣрѣ, нельзя допустить какъ правило. Всюду, гдѣ есть борьба, для борьбы нужно время, а подчасъ кажется, что палеонтологи, имѣющіе дѣло съ громадными промежутками времени, не задумываясь, готовы кхъ замѣстить, при случаѣ, и минимальными періодами, едва ли достаточными для жизни немногихъ поколѣній. Есть и другая отрицательная сторона въ вопросѣ о разселеніи животныхъ и опредѣленіи центровъ разселенія. Почерпнувъ у Ляйэлля идею о колебаніяхъ материковъ и морей, и палеонтологи, и зоологи проявили необычайную свободу мысли въ распоряженіи земною поверхностью. Собравъ отрывочный палеонтологическій матеріалъ и построивъ на немъ пути странствованія той или другой группы, многіе почтенные ученые не задумывались поднять материкъ изъ нѣдръ океана, если имъ для ихъ гипотезы нужна была суша, хотя бы на существованіе послѣдней и не было ни малѣйшаго указанія. Даже трудно себѣ представить то подобіе корабельной качки, въ которой долженъ былъ пребывать земной шаръ, чтобы животныя могли переселяться изъ одной области въ другую, это постоянное поднятіе однихъ областей, опусканіе и заливаніе другихъ. Палеонтологи вздохнули съ необычайнымъ облегченіемъ, когда болѣе трезвые изъ нихъ заговорили о предѣльныхъ колебаніяхъ и измѣненіяхъ въ очертаніяхъ суши и моря и рѣшительно высказались противъ постоянныхъ безпредѣльныхъ колебаній. По такова сила привычки -- отказались отъ одного, не могутъ отказаться отъ другаго; материки уже не поднимаются и не опускаются, подобно волнамъ, а животныя почему-то все еще должны спѣшить въ возможно короткое время пройти возможно большее пространство и измѣниться возможно разносторонне и многообразно. Но послѣдняя работа о географическомъ и геологическомъ распространеніи животныхъ, принадлежащая Хейльприну, указываетъ уже на возможность исправленія и въ послѣднемъ отношеніи. Я не знаю исторія какой-либо отрасли естествознанія, которая была бы такъ богата величайшими открытіями, какъ богата ими исторія геологіи и палеонтологи, и, съ другой стороны, не знаю исторіи какой бы то ни было отрасли знанія, гдѣ легкомысліе такъ часто брало бы верхъ надъ спокойнымъ обсужденіемъ фактовъ. Но именно это должно дѣйствовать успокоительно. Поспѣшность въ выводахъ легко можетъ быть устранена, если ученые спеціалистъ перестанутъ довольствоваться изученіемъ своей спеціальности и обратятся къ изученію близкихъ ей наукъ. Чѣмъ шире и разносторонне образованіе любаго человѣка, независимо отъ того, ученый онъ или неученый, тѣлъ труднѣе удовлетворить его поверхностнымъ объясненіемъ явленія. Геолога могутъ дать много, потому съ нихъ много и спрашивается. Но, прежде всего, пускай они не забываютъ, что безъ знанія біологіи они никогда не поднимутся до надлежащей научной высоты.

Мы разобрали до сихъ поръ лишь одинъ случай явленія параллельности формъ, который можно назвать морфологическою параллельностью. Мы брали разныя формы одной и той же группы, независимо отъ ихъ біологическихъ особенностей. Разсмотримъ теперь случай біологическоі параллельности, когда животныя чрезвычайно удаленныхъ другъ отъ друга группъ живутъ однимъ и тѣмъ же образомъ жизни и играютъ одну и ту же роль въ природѣ. При этомъ въ высшей степени интересно прослѣдить, какъ и насколько одинъ и тотъ же образъ жизни отражается на различныхъ организаціяхъ.

Въ высшей степени поучительнымъ примѣромъ въ этомъ отношенія является сравненіе обыкновенныхъ млекопитающихъ съ двуутробками. Послѣднія занимаютъ совершенно обособленную область -- Австралійскій материкъ, и только одно семейство двуутробокъ, опоссумы, живутъ въ Америкѣ. Въ Австраліи двуутробки составляютъ почти единственныхъ представителей млекопитающихъ, за исключеніемъ одичалой собаки и мышей, по всей вѣроятности, завезенныхъ сюда въ незапамятныя времена человѣкомъ, домашнихъ млекопитающихъ, несомнѣнно ввезеныхъ европейскими колонистами, и немногихъ летучихъ мышей, которыя, благодаря способности летанія, должны считаться космополитами. Число видовъ австралійскихъ двуутробокъ превышаетъ сотню и всѣ онѣ подраздѣляются самымъ замѣчательнымъ образомъ на группы, соотвѣтствующія обыкновеннымъ млекопитающимъ. Однѣ по устройству конечностей съ противуполагающимси пальцемъ соотвѣтствуютъ обезьянамъ; другія, по зубамъ,-- насѣкомояднымъ; третьи, по зубамъ и конечностямъ,-- хищнымъ; четвертыя, по тѣмъ же признакамъ и сложному желудку,-- жвачнымъ; вомбатъ, по зубамъ,-- совершеннѣйшій грызунъ. При этомъ надо замѣтить, что зубы двуутробокъ обладаютъ двумя чрезвычайно характерными особенностями, но эти особенности, какъ общій фонъ, распространяются на всѣхъ двуутробокъ, подробности же въ расположеніи и формѣ зубовъ какъ разъ таковы, какъ у простыхъ млекопитающихъ. Слѣдовательно, мы можемъ говорить о двуутробныхъ бѣлкахъ, волкахъ, копытныхъ и не можемъ не видѣть, что біологическое сходство стоитъ въ связи и съ сходствомъ органическимъ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что у простыхъ млекопитающихъ и двуутробныхъ зубная формула, опредѣляющаяся особенностями добыванія корма и родомъ пищи, есть только черта приспособленія организма къ извѣстнымъ условіямъ. Непосредственную связь между современными двуутробками и простыми млекопитающими установить нельзя, слѣдовательно, роль наслѣдственности въ этомъ случаѣ менѣе чѣмъ второстепенна, и потому нельзя не видѣть, что біологическое сходство можетъ вызвать и аналогичныя измѣненія организма. Въ этомъ отношеніи будущимъ біологамъ открывается обширное поле для изслѣдованій какъ надъ развитыми, такъ и надъ развивающимися организмами. Сравнивая, наприм., конечности кенгуру съ конечностями лошади, мы видимъ, что и въ томъ, и въ другомъ случаѣ измѣненіе конечности подчинялось одному и тому же принципу -- недоразвивались всѣ пальцы, кромѣ средняго у лошади на всѣхъ ногахъ, и у кенгуру всѣ, кронѣ четвертаго, на заднихъ. Благодаря этому, уменьшалась поверхность соприкосновенія конечности съ почвой, и у лошади выработалась превосходная конечность для бѣга, у кенгуру не менѣе совершенная конечность для прыганья. Это могло бы дать поводъ къ заключенію, что природа не обладаетъ особымъ разнообразіемъ для измѣненія организаціи, но наше заключеніе было бы слишкомъ поспѣшно: у кенгуру вмѣстѣ съ сокращеніемъ переднихъ конечностей и преобладающимъ развитіемъ заднихъ выработалась и совершенно оригинальная особенность -- мощный хвостъ, играющій роль подставки въ спокойномъ положеніи животнаго, роль пружины при движеніи. Наконецъ, весьма возможно, что превращеніе бѣга въ скаканье или лучше прыганье у кенгуру, носящаго дѣтенышей въ сумкѣ подъ брюхомъ, обусловливалось именно послѣднимъ обстоятельствомъ. Только, какъ бы то ни было, измѣненіе конечностей у лошади и кенгуру можетъ быть названо параллельнымъ и представляетъ собою далеко не единичный случай въ животномъ царствѣ. Это позволяетъ намъ перейти къ одному изъ очень важныхъ вопросовъ -- вопросу о зародышевыхъ стадіяхъ у животныхъ.

Эмбріологія идя исторія развитія животныхъ показала намъ, что животныя "самыхъ разныхъ отдѣловъ проходятъ во время своего развитія нѣкоторыя общія всѣмъ имъ формы или стадіи, число которыхъ довольно ограниченно. Иногда сходство, повидимому, соотвѣтствующихъ стадій у равныхъ животныхъ весьма велико, иногда, напротивъ, его надо старательно искать, чтобы найти и, въ такомъ случаѣ, самъ собою является вопросъ, не потому ли и находятъ сходство, что очень хотятъ найти. Талантливый, но черезъ мѣру увлекающійся Геккель высказалъ въ свое время красивую мысль, что развитіе особи какой-либо группы повторяетъ въ краткихъ и общихъ чертахъ весь ходъ развитія самой группы во времени. Само собою разумѣется, это не было объясненіемъ или разъясненіемъ законовъ развитія. Развитіе особи, какъ-никакъ, представляетъ собою то, что можно наблюдать, рядъ явленій въ одномъ случаѣ болѣе простыхъ, въ другомъ -- болѣе сложныхъ. Странно объяснять факты, ссылаясь на загадочное и, главное, ничѣмъ не доказанное сходство въ развитіи типа и особи. Само собою разумѣется, признавая наслѣдственность и постепенность развитія, можно ожидать, что зародышъ на нѣкоторыхъ стадіяхъ имѣетъ большее или меньшее сходство съ какимъ-либо или съ нѣсколькими изъ его предковъ. Но дальше этого идти нельзя. Объяснять весь ходъ развитія животныхъ исключительно наслѣдственностью ненаучно, погожу что индивидуальной жизни зародыша отрицать невозможно, зародышъ зависитъ отъ окружающей среды гораздо болѣе, чѣмъ взрослое животное. Простое обсужденіе значенія питанія взрослаго животнаго и зародыша должно подтвердить это. Взрослый организмъ, не получая достаточнаго количества пищи, страдаетъ, и можетъ даже болѣть, если питается слишкомъ мало, но происходящія отъ этого измѣненія въ благопріятныхъ условіяхъ очень быстро сглаживаются. Напротивъ, неразвитый, а еще развивающійся организмъ существенно измѣняется отъ того или другаго количества пищи. Личинка пчелы, получая избытокъ пищи, развивается въ способную къ размноженію самку; не получая этого избытка пищи, личинка хирѣетъ и развивается въ уродливую особь, не способную къ половымъ отправленіямъ, т.-е. къ дѣторожденію, вслѣдствіе недоразвитія нѣкоторыхъ частей организма. Всѣмъ, наконецъ, изъ общежитія извѣстно, что плохое питаніе особи во время развитія ея влечетъ за собою часто непоправимые изъяны организма. А питаніе, хотя и главное, но не единственное условіе, отъ котораго зависитъ развивающійся организмъ. По этому, признавая въ развитіи нѣкоторое значеніе наслѣдственности, мы должны признать, что большую роль играетъ въ немъ сумма условій, непосредственно вліяющихъ на зародышъ. Ни мы видимъ изъ наблюденій надъ взрослыми животными, что сходство условій стоитъ въ непосредственной связи и съ сходствомъ организаціи. Не даетъ ли это повода заключить, что сходство условій развитія зародышей различныхъ животныхъ влечетъ за собою и сходство въ проходимыхъ ими зародышевыхъ стадіяхъ? И, наблюдая, по крайней мѣрѣ" первыя стадіи развитія животныхъ, видя передъ собою образованіе впячиваній, складокъ, валиковъ и т. п., не естественно ли думать, что къ развитію зародыша примѣнимы нѣкоторые законы механики? А тогда весь нашъ взглядъ на развитіе животныхъ измѣнился бы радикально. Такъ сказать, общій фонъ развитія составляла бы не наслѣдственность, а вліяніе окружающей среды. Роль наслѣдственности сократилась бы въ значительной мѣрѣ, и не понадобилось бы для объясненія явленій исторіи развитія прибѣгать къ такому туманному объясненію, какъ "память пластидуль". Несомнѣнное существованіе наслѣдственности не должно насъ увлекать до такой степени, что за этимъ фактомъ мы уже перестаемъ видѣть что-либо другое. Въ этой односторонности, въ сущности, сказывается стремленіе къ возможно простымъ объясненіямъ явленій, но еще не было примѣра, чтобы простота объясненія могла быть приложима къ сложному явленію. Поэтому-то и нужна совокупная работа ученыхъ, что только лишь этимъ путемъ можетъ быть устранена односторонность каждаго изъ нихъ. Взаимная критика и взаимная помощь должны идти рука объ руку, и тогда есть надежда, что многое до сихъ поръ темное станетъ понятнымъ и разъясненнымъ. Я не ошибусь, сказавши, что вопросъ о томъ, представляютъ ли собою зародышевыя стадіи только выраженіе наслѣдственности или же и зависимость зародыша отъ окружающихъ условій,-- вопросъ первостепенной важности, вѣроятное рѣшеніе котораго составило бы гордость цѣлаго поколѣнія натуралистовъ. Но въ настоящее время эмбріологи, повидимому, уклонились отъ этого вопроса. Массу появляющихся эмбріологическихъ работъ составляютъ фактическія работы, не содержащія ничего, кромѣ описанія наблюденій; немногіе авторы присоединяютъ къ этому объясненіе наблюденій, придерживаясь старыхъ взглядовъ; только въ видѣ исключенія проскользнетъ одна-другая работа, авторъ которой работалъ, продумывая наблюдаемыя имъ явленія и стремясь подыскать имъ объясненіе. Громадное число этихъ работъ не вноситъ въ науку ничего новаго, и зачастую въ основу ожесточеннѣйшихъ споровъ и, повидимому, непримиримыхъ противорѣчій кладется не сущность дѣла, а упрямое несогласіе изъ-за словъ. Что положитъ конецъ этому состоянію эмбріологіи, сказать трудно. Въ свое время, когда эмбріологія начала сбиваться съ послѣдовательнаго пути своего развитія, и масса работъ производилась безъ опредѣленнаго плана, ее вывелъ на дорогу Бальфуръ, подведшій итоги сдѣланнаго и тѣмъ самымъ намѣтившій ближайшія задачи будущаго. Очень можетъ быть, что рано или поздно появится опять эбріологъ, который съумѣетъ стать выше частностей, свяжетъ въ одно разрозненные факты и тѣмъ самымъ отброситъ массу ненужнаго балласта. Но до тѣхъ поръ нечего возлагать на эмбріологію несбыточныя надежды и ожидать рѣшенія такихъ вопросовъ, къ которымъ она даже не думаетъ подходить, довольствуясь рѣшеніемъ сравнительно очень мелкихъ задачъ.

Нѣкоторые ученые не хотятъ признавать заслугъ за молодыми натуралистами, пока послѣдніе не представятъ одну или двѣ работы по эмбріологіи. Умѣнье сдѣлать такую работу считается дипломомъ на званіе патентованнаго ученаго, а, между тѣмъ, нигдѣ шаблонность не проявляется съ такою силой, какъ въ эмбріологіи. Программа каждой работы такъ проста, выполненіе ея связано съ преодолѣніемъ столь небольшихъ трудностей, что, при нѣкоторой усидчивости, человѣкъ, не отличающійся никакими особенными способностями, можетъ наводнить (и часто наполняетъ) міръ своими работами по развитію животныхъ. Прибавьте къ этому, что недосмотра со стороны одного достаточно, чтобы работа съ нѣкоторыми измѣненіями была дана въ "исправленномъ и дополненномъ" видѣ другимъ, и вы безъ труда уясните себѣ значеніе тяжелой необходимости разбираться въ подобной массѣ изслѣдованій съ цѣлью выяснить, что дѣйствительно новаго и цѣннаго внесено ими въ науку. Вотъ почему можно желать, чтобы господствующее теперь въ біологіи эмбріологическое направленіе смѣнялось другимъ или стало болѣе осмысленнымъ. Вообще нельзя не отмѣтить слѣдующаго въ высшей степени замѣчательнаго факта: прямое мученіе и вой природы и давало, и даетъ біологіи прочные успѣй въ ея развитіи; лабораторныя работы въ самыхъ лучшихъ случаяхъ лишь подготовляя то, что должно имъ дать изученіе живой природы.

Не буду болѣе останавливаться на вопросѣ о параллельныхъ форматъ. Думаю, что сказаннаго достаточно для выясненія важнаго значенія этого явленія, и будемъ надѣяться, что рано или поздно оно будетъ изучено съ тѣмъ вниманіемъ, котораго заслуживаетъ. Перехожу теперь къ послѣднему общему вопросу, намѣченному современною біологіей,-- вопросу о выгораніи формъ и о значеніи скрещиванія въ процессѣ вымиранія.

Какимъ образомъ происходитъ вымираніе видовъ? Есть ли это явленіе простое или сложное? Насколько велико участіе однихъ видовъ животныхъ въ вымираніи другихъ? Вотъ рядъ вопросовъ, на которое слѣдуетъ дать отвѣтъ; но такъ какъ всестороннее обсужденіе ихъ здѣсь не можетъ имѣть мѣста, а, съ другой стороны, отвѣты на первые изъ этихъ вопросовъ отчасти уже даны во второй главѣ, мы сосредоточимъ свое вниманіе лишь на послѣднемъ мъ нихъ. Онъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, и самый важный, такъ какъ неразрывно связанъ съ обсужденіемъ того, насколько поглощеніе одного вида другимъ, частичное или полное, задерживаетъ новообразованіе видовъ.

Въ высшей степени странно, что въ продолженіе очень долгаго времени вопросъ о вымираніи видовъ рѣшался просто, какъ будто исчезновеніе какой-либо группы организмовъ можетъ произойти незамѣтно. Прежде всего, не должно забывать, что вымиранію всякой группы должна быть причина. Во-вторыхъ, не менѣе очевидно, что мѣсто, освобождающееся въ природѣ вслѣдствіе вымиранія большей или меньшей группы особей, естественно, должно быть занято особями другой группы. Но такая постановка вопроса все еще чрезвычайно проста, потому что мы не можемъ представить себѣ животныхъ или растеній, которыя въ теченіе своего существованія стони бы внѣ зависимости отъ окружающихъ ихъ условій и въ томъ числѣ другихъ животныхъ и растеній. И чѣмъ ближе виды, входящіе въ соприкосновеніе другъ съ другомъ, тѣмъ сложнѣе устанавливающіяся между яки отношенія. Но между этими отношеніями всегда можетъ проявиться такое, при которомъ особи одного вида всегда могутъ скрещиваться съ особями другаго. И если количественное отношеніе особей двухъ скрещивающій видовъ весьма различно, то можетъ случиться, что помѣсь, происходящая отъ скрещиванія двухъ видовъ, чаще будетъ скрещиваться въ свою очередь съ однимъ кореннымъ видомъ (болѣе многочисленнымъ), чѣмъ съ другимъ. Въ такомъ случаѣ несомнѣнно, что болѣе малочисленный видъ рано или поздно будетъ поглощенъ другимъ, болѣе многочисленнымъ, и что скрещиваніе играетъ роль очень важнаго фактора въ процессѣ исчезновенія видовъ.

Въ началѣ нынѣшняго столѣтія на помѣси смотрѣли какъ на явленіе чрезвычайно рѣдкое. Способность животныхъ образовать другъ съ другомъ помѣси бралась даже какъ критерій при опредѣленіи видовъ, такъ какъ въ науку внесено было такое положеніе, что животныя разныхъ видовъ при скрещиваніи или совсѣмъ не даютъ между собою потомства, или же даютъ потомство, но не плодное. Это положеніе, очевидно, было не началомъ, а концомъ; хотя оно было введено для опредѣленія понятія о видѣ и разновидности, само собою ясно, что оно не могло бы быть принято, если бы біологи ранѣе не рѣшили, что между видами нѣтъ переходовъ, что одинъ видъ не можетъ измѣниться въ другіе. Опредѣленіе было совершенно условно и, понятно, съ измѣненіемъ взгляда на постоянство видовъ измѣнился и взглядъ на образованіе помѣсей между отдѣльными видами. До, помимо этого, въ настоящее время добыты многочисленные факты о существованіи помѣсей между такими формами, которыя во всякое время считались рѣзко обособленными видами. Слѣдовательно, въ этомъ случаѣ дѣло уже не въ условности видоваго опредѣленія, а въ томъ, что образованіе помѣсей въ природѣ между отдѣльными видами вообще возможно.

Какъ весьма поучительный примѣръ, возьмемъ отношеніе соболя и куницы: въ настоящее время количество соболей, благодаря преслѣдованію звѣрька не только ловушками, но и огнестрѣльнымъ оружіемъ, значительно уменьшилось во всей Западной Сибири, тогда какъ куница становится здѣсь все болѣе и болѣе многочисленной. Сходство въ образѣ жизни и мѣстонахожденіяхъ и уменьшеніе соболя въ числѣ, очевидно, было причиной, почему соболь началъ скрещиваться съ куницей, образуя хорошо извѣстную промышленникамъ помѣсь такъ называемаго кидаса. Сначала, т.-е. пока количество соболей не уменьшилось замѣтно, кидасовъ совсѣмъ не было, но по мѣрѣ того, какъ соболь уменьшался въ числѣ, кидасы становились обыкновеннѣе и, наконецъ, въ настоящее время совсѣмъ перестали быть рѣдкостью. Такимъ образомъ, мы наблюдаемъ въ настоящее время въ Западной Сибири поглощеніе соболя куницей, чему промышленникъ далъ только толчокъ, потому что теперь оба звѣрька преслѣдуются здѣсь одинаково. Если бы соболь уменьшился въ числѣ отъ какой-либо другой причины, результатъ былъ бы тотъ же самый, недостатокъ въ самкахъ заставилъ бы звѣрька спариваться съ самками куницами, образовать кидасовъ, которые въ свою очередь спариваются съ куницами, и, слѣдовательно, совершался бы, какъ совершается и теперь, не простой процессъ вымиранія, а поглощеніе одного вида другимъ.

Къ сожалѣнію, наблюденій надъ млекопитающими не такъ много, чтобы мы могли значительно увеличить количество относящихся сюда примѣровъ, но, если не ошибаюсь, подобнымъ же образомъ, какъ вымираетъ соболь, вымеръ въ свое время тарпанъ или дикая лошадь нашихъ южныхъ степей. Гмелинъ, который сообщилъ намъ свѣдѣнія о тарпанахъ изъ воронежскихъ степей, упоминаетъ о томъ, что въ степяхъ водились и длинноухія лошади, т.-е. куланы, и тарпаны, и прибавляетъ, что послѣдніе скрещивались съ домашними лошадьми, которыхъ угоняли отъ жилыхъ мѣстъ въ степь. Тарпанъ былъ животное дикое, почти не поддававшееся прирученію; такъ какъ тарпаны уничтожали сѣно, сложенное въ стога, ихъ били безъ сожалѣнія какъ животныхъ вредныхъ и въ дѣло негодныхъ; но, обладая быстрынъ бѣгомъ и смѣтливостью, тарпаны не особенно легко поддавались преслѣдованію. Что касается помѣсей тарпановъ съ домашними лошадьми, то онѣ были гораздо смирнѣе, годились на различныя работы и сравнительно легко ловились. Повидимому, уже во времена Гмелина жеребцы тарпаны были болѣе извѣстны, чѣмъ кобылы, которыя легче и ловились, к уничтожались, и были рѣдки. Поэтому болѣе чѣмъ вѣроятно, что тарпаны не просто вымерли, а исчезли вслѣдствіе скрещиванія съ домашними лошадьми.

Желательны были бы другія наблюденія надъ скрещиваніемъ млекопитающихъ, потому что немногіе примѣры, въ которыхъ соотношеніе видовъ является болѣе или менѣе выясненнымъ, только усиливаютъ нашъ интересъ къ относящимся сюда вопросамъ. Къ тому же, наблюденія надъ птицами,-- наблюденія и многочисленныя, и обстоятельныя,-- рѣшительно говорятъ за то что роль скрещиванія въ процессѣ исчезновенія видовъ весьма существенна.

Г. Сюшетэ, занимающійся въ настоящее время вопросомъ объ образованіи помѣсей въ животномъ царствѣ, приводитъ длинный рядъ помѣсей, происшедшихъ отъ скрещиванія другъ съ другомъ различныхъ видовъ. И въ то время, какъ для млекопитающихъ подобныя помѣси извѣстны лишь въ ограниченномъ числѣ экземпляровъ, для птицъ въ очень многихъ случаяхъ онѣ почти также обыкновенны, какъ и особи коренныхъ видовъ. Нѣкоторая разница въ наблюденіяхъ надъ животными двухъ близкихъ классовъ легко объяснима: число видовъ млекопитающихъ нѣсколько болѣе 2,000, число видовъ птицъ выше 12,000; громадное большинство видовъ млекопитающихъ бѣдны особями,-- напротивъ, у птицъ число особей вида вообще велико, а въ нѣкоторыхъ случаяхъ поразительно велико. Такимъ образомъ, съ одной стороны, птицъ легче наблюдать, съ другой -- нѣтъ ничего удивительнаго, что численность особей видовъ птицъ устанавливаетъ нѣсколько болѣе рѣзкія отношенія между ихъ видами, чѣмъ у млекопитающихъ. Такъ или иначе, только мы знаемъ нѣсколько примѣровъ, повидимому, на нашихъ глазахъ происходящаго поглощенія одного вида другимъ. Вотъ кое-какіе изъ нихъ.

Въ западной и центральной Европѣ, въ Малой Азіи и на Кавказѣ живетъ горихвостка-черногрудка, похожая на нашу обыкновенную, но предпочитающая для своего жительства мѣста гористыя. Какъ я у нашей, самецъ черногрудки рѣзко отличается отъ самочки по окраскѣ, и тѣмъ неожиданнѣе было найти въ глухихъ горныхъ ущельяхъ Западной Европы самцовъ черногрудки по окраскѣ не отличающихся отъ самокъ. Сначала думали, что это явленіе исключительное, но позднѣе оказалось, что такіе самцы существуютъ и въ горахъ центральной Европы и на Кавказѣ, только вездѣ рѣдки сравнительно съ другою формой самцовъ и, повидимому, рѣже избираются самками. Если же это такъ, то не составляетъ труда возстановить исторію птички: незамѣтно окрашенные самцы, безъ сомнѣнія, коренная форма, которая замѣняется другою, съ яркою окраской самцовъ, образовавшейся подъ вліяніемъ естественнаго подбора той категоріи, которую Дарвинъ назвалъ половымъ подборомъ. Блѣдные самцы даютъ потомство, похожее на нихъ, но самки этого потомства, чаще спариваясь съ темными самцами, даютъ постепенное преобладаніе темныхъ же самцовъ. Такимъ образомъ, блѣдные самцы, будучи и болѣе рѣдкими, и менѣе замѣтными, въ послѣдовательномъ рядѣ своихъ поколѣній поглощаются темною формой. Хотя горихвостка съ одинаково окрашенными самцами и самками была описана какъ видъ отличный отъ черногрудки, для насъ это не имѣетъ значенія: для насъ важно поглощеніе одной формы другою, при той несомнѣнной разницѣ, которая существуетъ между этими двумя формами.

Другой примѣръ -- поглощеніе голубой лазоревки бѣлою, которая изъ Сибири постепенно распространяется на западъ и, скрещиваясь съ голубою, образуетъ съ ней безчисленныя помѣси, рядомъ незамѣтныхъ переходовъ приводящихъ голубую въ нѣсколькихъ поколѣніяхъ къ полному слитію съ бѣлой.

Затѣмъ, группа воронъ и гадокъ представляетъ весьма большой интересъ съ разбираемой нами стороны. Обыкновенная сѣрая ворона распространена въ восточной части Австріи, въ Россіи и Западной Сибири; на западъ и на востокъ отъ ея области лежитъ область распространенія черной вороны, которая и въ западной Австріи, и въ центральной Сибири образуетъ безконечныя помѣси съ сѣрою вороной, вытѣсняя ее, повидимому, въ Австріи. Наша обыкновенная гадка распространена на востокъ до Кульджинскаго района и здѣсь сталкивается съ даурскою гадкой, съ которой образуетъ многочисленныя помѣси. Имѣя въ виду численное соотношеніе двухъ гадокъ въ Кульджинскомъ районѣ, г. Алфераки, наблюдавшій здѣсь названныхъ птицъ, высказываетъ, какъ самое вѣроятное предположеніе, то, что даурская галка постепенно поглощается обыкновенною.

Этотъ рядъ примѣровъ можно бы увеличить весьма значительно, но мы считаемъ, что приведенныхъ совершенно достаточно для нашей цѣди.

Обратимъ теперь вниманіе на то, что во всѣхъ приведенныхъ и аналогичныхъ имъ случаяхъ мы имѣемъ дѣло съ видами, судя по всѣму находящимися въ одинаковыхъ условіяхъ существованія. Безъ этого численное преобладаніе одного вида надъ другимъ еще не могло бы дать ему рѣшительнаго перевѣса надъ видомъ болѣе малочисленнымъ. Поэтому неудивительно, что существуетъ довольно большое количество и такихъ примѣровъ, въ которыхъ виды при скрещиваніи, будучи, повидимому, одинаково богаты особями, даютъ среднюю породу, помѣсь съ смѣшанными признаками двухъ коренныхъ видовъ. Сибирскіе дрозды и водяные воробьи, изъ которыхъ послѣдніе во множествѣ населяютъ горныя рѣчки и ручьи возвышенной Азіи, служатъ тому превосходнымъ примѣромъ. Очень можетъ быть, что постоянная помѣсь въ силу какихъ-нибудь условій никогда не получитъ такого численнаго преобладанія, чтобы замѣститъ оба коренные вида. Но возможно и то, что во время образованія постоянной помѣси численность одного изъ коренныхъ видовъ почему-либо уменьшится, и тогда прямымъ слѣдствіемъ явится поглощеніе одного вида другимъ. У безпозвоночныхъ пряныя наблюденія доказали образованіе и существованіе многочисленныхъ помѣсей, и потому отрицать самый фактъ невозможно. Но другое дѣло, если насъ спросятъ, насколько всесторонне мы понимаемъ значеніе описываемаго явленія. Въ этомъ случаѣ мы долины откровенно сознаться, что не особенно далеко ушли впередъ. Присматриваясь къ образованію помѣсей въ животномъ царствѣ, мы встрѣчаемся съ безчисленнымъ разнообразіемъ отдѣльныхъ случаевъ. Степень родства скрещивающихся видовъ, существенность признаковъ, которыми они отличаются, численное сходство или разница, географическая обособленность ш присутствіе въ одной области и множество другихъ обстоятельствъ,-- все это должно быть взвѣшено при выясненіи значенія результатовъ скрещиванія.

Простой вопросъ: два вида, при скрещиваніи образующіе опредѣленную помѣсь, выражаютъ ли тѣмъ самымъ наклонность возвратиться къ прародительской формѣ, т.-е., напримѣръ, похожъ ли кидасъ на куницу, отъ которой произошла и обыкновенная куница и соболь, можетъ повести въ выводамъ величайшаго значенія, если отвѣтъ на него будетъ данъ положительный. Съ другой стороны, если указанная помѣсь есть своеобразная средняя форма, то не менѣе существенно объяснить ея несходство съ коренною формой. Означаетъ ли это, что признаки приспособленія легче передаются наслѣдственно, чѣмъ признаки болѣе общіе? Конечно, между признаками унаслѣдованными и признаками приспособляемости существенной разницы нѣтъ, одни лишь болѣе дальняго происхожденія и болѣе общи, чѣмъ другіе, которые ближе по времени и имѣютъ болѣе частное значеніе. Но, тѣмъ не менѣе, эта количественная разница существуетъ, съ ней надо считаться и безъ выясненія значенія общихъ и частныхъ признаковъ множество явленій скрещиванія для насъ останется непонятнымъ.

Часто повторяютъ, что скрещиваніе между особями одного и того хе вида влечетъ за собою ослабленіе того или другаго признака, полезнаго въ борьбѣ за существованіе, а нѣкоторые доказываютъ даже, будто такіе признаки должны совершенно исчезать. О послѣднемъ говорить нечего: извѣстная особенность можетъ ослабнуть, но отъ ослабленія до полнаго исчезновенія еще очень далеко. Кромѣ того, полезная особенность, ослабляясь вслѣдствіе того, что путемъ скрещиванія нѣсколькихъ особей передается отъ такихъ, у которыхъ была, такимъ, у которыхъ ея не было, вмѣстѣ съ тѣмъ становится достояніемъ большаго числа особей. Слѣдовательно, она не исчезаетъ, а распредѣляется на большее число особей,-- результатъ чрезвычайно важный для дѣятельности подбора, который пользуется даже минимальнымъ полезнымъ признакомъ, усиливая его въ рядѣ поколѣній. Чтобы окончательно оцѣнить значеніе скрещиванія между собою особей одного и того же вида, нужно сравнить виды немногочисленные и виды богатые особями. Такъ, примѣромъ перваго рода можно взять хищныхъ млекопитающихъ, хищныхъ птицъ, примѣромъ втораго рода -- грызуновъ, вьюрковъ, гусей. Хищники не только малочисленны, но еще и держатся по преимуществу отдѣльными семьями, и у нихъ мы видимъ чрезвычайно рѣзко выраженныя личныя особенности, но слабо развитыя породы или разновидности. Если возьмемъ вьюрковъ или гусей, на первый взглядъ можетъ показаться, что это группы гораздо болѣе однообразныя, чѣмъ хищники, такъ какъ переходы между крайностями личныхъ признаковъ у нихъ полнѣе и типы личныхъ особенностей менѣе разнообразны, болѣе уравнены; но это только при первомъ взглядѣ: и у вьюрковъ, и у гусей мы найдемъ великое множество такихъ типовъ личныхъ особенностей, которые, будучи пріурочены къ географическимъ областямъ, должны быть названы мѣстными породами или географическими разновидностями.

Такимъ образомъ, свободное скрещиваніе особей вида между собою въ очень широкихъ предѣлахъ не только не тормазитъ дѣла подбора, но даже способствуетъ ему, обильнѣе распредѣляя мелкія особенности по различнымъ особямъ вида. Съ этой стороны можно бы утверждать, что чѣмъ богаче видъ особями, тѣмъ онъ пластичнѣе, но существуютъ примѣры, которые, повидимому, противорѣчатъ этому. Разбирая, однако, тъ внимательно, мнѣ кажется, мы можемъ справиться съ этимъ затрудненіемъ. Дѣло въ томъ, что не во всякій періодъ своего развитія видъ обладаетъ одинаковою пластичностью. Съ другой стороны, нѣкоторые виды обладаютъ вообще замѣчательнымъ постоянствомъ признаковъ. Плеченогія, которыя въ теченіе безчисленныхъ геологическихъ періодовъ сохранились, не мѣняя своихъ признаковъ, нѣкоторыя египетскія и индійскія животныя, сохранившіяся безъ измѣненія въ теченіе многихъ тысячелѣтій, достаточно иллюстрируютъ это отсутствіе пластичности. Но дѣйствительно ли эти формы утратили способность измѣняться, или же онѣ только не измѣняются потому, что наилучше приспособились къ извѣстнымъ условіямъ? Мы должны дать послѣдній отвѣть. Изучая условія существованія плеченогихъ, мы видимъ замѣчательное однообразіе условій, сопровождающихъ этихъ животныхъ съ древнѣйшихъ геологическихъ періодовъ до нашихъ дней. Египетъ, Индія, да и вообще тропическія страны представляютъ такое постоянство условій, что, опять-таки, нѣтъ основанія предполагать, что живущія здѣсь животныя не измѣняются вслѣдствіе своей неспособности измѣняться. Можно даже путемъ аналогіи признать, что такое положеніе абсурдно: если бы измѣняемость организаціи исчезла, и условія были бы неблагопріятны, животныя вымерли бы, какъ вымираютъ они всегда при такомъ положеніи дѣлъ. Такъ, вымерли, напримѣръ, полипы съ пониженіемъ температуры морей среднихъ широтъ и т. п. Слѣдовательно, видя неизмѣняемость вида и его однообразіе, мы не должны торопиться зачислять его въ стаціонарные виды,-- быть можетъ, видъ не измѣняется только вслѣдствіе отсутствія причинъ измѣняемости. Какъ бы ни былъ богатъ такой видъ особями, онъ, все-таки, остается обладателемъ извѣстныхъ признаковъ, которые ему наиболѣе полезны въ извѣстныхъ условіяхъ. Но помимо этого, конечно, не исключена возможность временнаго существованія вида, неспособнаго измѣниться, только мы думаемъ, что при измѣненіи условій существованія въ неблагопріятную сторону такой видъ или въ короткое время приблизился бы къ вымиранію, или же неподвижность его признаковъ смѣнилась бы подвижностью. Послѣдній исходъ совершенно возможенъ, если принять во вниманіе, что ни одна система органовъ не подвержена такимъ измѣненіямъ въ зависимости отъ измѣненія условій, какъ половая.

Нѣтъ никакого сомнѣнія, что изученіе явленій скрещиванія въ животномъ царствѣ весьма затруднительно. Имѣя дѣло съ растеніями, возможно производить не только наблюденія, но и опыты. Съ животными какіе опыты возможны въ указанномъ направленіи? Всѣ они, прежде всего, связаны съ потерей свободы для животнаго, а это отражается на всемъ организмѣ не только гибельно, но и различно для разныхъ организмовъ. Одни животныя въ неволѣ становятся гораздо плодовитѣе, чѣмъ на волѣ, таковы, напримѣръ, морскія свинки; другія,-- и такихъ большинство,-- напротивъ, утрачиваютъ болѣе или менѣе полно способность дѣторожденія; у третьихъ, какъ у слона, неволя оказываетъ различное дѣйствіе на самцовъ и самокъ. Такимъ образомъ, даже въ томъ случаѣ, если бы опыты были обставлены самымъ научнымъ образомъ, выводы изъ нихъ не дали бы очень многаго относительно дикихъ животныхъ. Но въ громадномъ большинствѣ случаевъ опыты производятся не достаточно тщательно и потому добываемые изъ нихъ результаты имѣютъ еще меньшее значеніе. Наибольшую услугу для науки могли бы оказать въ данномъ случаѣ даже не зоологическіе сады, а парки, въ которыхъ, по крайней мѣрѣ, травоядныя млекопитающія и куриныя птицы находятся въ естественныхъ условіяхъ существованія, только обильнѣе снабжены кормомъ, чѣмъ если бы были предоставлены сами себѣ. Вотъ въ такихъ-то паркахъ и можно подмѣтить, что скрещиваніе свободно совершается между различными видами, но, къ сожалѣнію, мы не знаемъ такихъ опытовъ, гдѣ помѣси разныхъ поколѣній были бы скрещиваемы между собою и съ коренными формами, а, слѣдовательно, не знаемъ и того, насколько помѣси вообще устойчивы. Ботаники добыли болѣе цѣнныя данныя, нежели зоологи. Руководясь иногда чистопрактическими соображеніями, они внесли въ науку и тотъ фактъ, что опыленіе одного растенія другимъ, взятымъ изъ другихъ условій, даетъ наилучшіе результаты, и то, что разновидности одного и того же вида при перекрестномъ опыленіи бываютъ неплодны, и то, что различные виды при такомъ же условіи даютъ здоровое потомство. Повидимому, въ растительномъ царствѣ, какъ и въ животномъ, въ связи съ вопросомъ объ оплодотвореніи, стоятъ величайшія проблемы, которыхъ разрѣшенія придется ждать лишь въ очень далекомъ будущемъ. Какъ бы то ни было, этого достаточно, чтобы мы не отказывались отъ правильной постановки вопроса, потому что пока не намѣчены задачи изслѣдованія, не можетъ быть произведено и само изслѣдованіе.

-----

Я могу считать свою статью конченной. Конечно, я не разобралъ всѣхъ задачъ современной біологіи, но это и не было моимъ намѣреніемъ. Я хотѣлъ только показать и думаю, что мнѣ удалось это хоть отчасти, что біологія все время движется впередъ, что, пользуясь извѣстнымъ методомъ изслѣдованія, она группируетъ новые факты и такимъ путемъ даетъ начало новымъ обобщеніямъ. Мы видѣли, что послѣдніе выводы біологіи отнюдь не противорѣчатъ выводамъ, сдѣланнымъ ранѣе. Мы могли убѣдиться, что нашъ взглядъ на явленія природы расширяется, наше пониманіе взаимной связи разнообразныхъ явленій увеличивается. Такимъ образомъ, послѣдніе успѣхи біологіи наглядно свидѣтельствуютъ собою, что эта отрасль знанія поставлена правильно и что до тѣхъ поръ, пока въ основѣ біологическихъ работъ будутъ лежать факты и наблюденія, намъ нечего бояться за ходъ развитія біологіи.

Очень можетъ быть, что меня упрекнуть за нѣкоторую сухость изложенія, но я началъ статью съ указанія на то, что ставлю своею задачей обсужденіе предмета безъ полемики съ нашими противниками, безъ апологіи дарвинизма. Повторяю, по моему мнѣнію, и то, и другое несвоевременно. Если читатель, прочтя эти страницы, пришелъ къ убѣжденію, что біологія сдѣлала новыя пріобрѣтенія, моя цѣль достигнута. Мы часто слышимъ кругомъ о "свободной наукѣ", но очень часто не совсѣмъ понимаемъ, что разумѣютъ подъ этимъ выраженіемъ. Наука свободна по сущеи остановить ея развитіе едва ли что можетъ. Но наукѣ не чужды догматы, и вотъ эти-то догматы оказываютъ чрезвычайно вредное вліяніе на научное развитіе. Обыкновенно, трудно даже найти, когда и въ какой формѣ тотъ или другой догматъ проникъ въ науку. Бываетъ и такъ, что какое-нибудь положеніе вносится въ науку либо какъ допущеніе, либо лишь съ частнымъ значеніемъ, а потомъ разростается до значенія догмата и начинаетъ прикрывать собою разныя малопонятныя явленія. Такъ, дарвинисты ввели термины "приспособляемость" и "наслѣдственность, и то, что первоначально разумѣлось подъ этимъ или, лучше сказать, тѣ рамки, въ которыхъ эти термины употреблялись, было, безъ сомнѣнія, научнымъ пріобрѣтеніемъ. Но вскорѣ въ Германіи этими терминами начали злоупотреблять, ихъ ставили вездѣ, гдѣ не хватало объясненія; ихъ не обсуждали, а брали какъ неоспориваемые догматы, и трудно сказать, сколько вреда принесло такое отношеніе къ дѣлу. Точно также положеніе Фрица Мюллера, что личинки нѣкоторыхъ животныхъ походятъ на ихъ предковъ, представляло очень счастливую идею, но Геккель началъ говорить объ укорачиваніи хода развитія и о его фальсификаціи, укорачиваніемъ и фальсификаціей вздумалъ объяснять всѣ эмбріологическія явленія и, вмѣсто вѣроятнаго объясненія нѣкоторыхъ явленій, далъ догматическое объяснены всѣхъ. Повторяю, отъ этихъ догматовъ должна освобождаться наука. Пока мы будемъ ихъ повторять или переписывать съ одного изданія нашихъ учебниковъ въ другое, едва ли наука сдѣлаетъ замѣтные шаги впередъ. Безъ критики научное развитіе немыслимо, а тамъ, гдѣ есть критика, немыслимы догматы. Конечно, не трудно съ практической стороны объяснить успѣхи научныхъ догматовъ. Не надо забывать, что очень многіе труженики науки только провѣряютъ работы другихъ, подмѣчаютъ новые наличные факты, исправляютъ старые. Для нихъ какія-нибудь общепринятыя положенія нужны,-- безъ таковыхъ они не сдѣлаютъ ни одной даже мелкой работы. То же надо сказать и о работахъ начинающихъ ученыхъ. Только очень немногіе изъ нихъ имѣютъ достаточно мужества, чтобы издать работу фактическаго содержанія, не пускаясь ни въ какія общія соображенія. Большинство именно въ своихъ первыхъ работахъ и хочетъ удивить міръ своими общими соображеніями, и въ такомъ случаѣ ходячіе догматы оказываютъ драгоцѣнную услугу. но какъ только у ученаго накопляется большій запасъ фактическихъ знаній, какъ только критика и своего, и чужаго вступаетъ въ свои права, такъ поклоненіе догматамъ постепенно ослабѣваетъ, и, въ лучшемъ случаѣ, даже исчезаетъ совершенно.

Если дарвинисты въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ въ разной формѣ излагали одно и то же, то это происходило оттого, что для нихъ дарвинизмъ сталъ догматомъ. Мало ли они читали труды самого Дарвина, предавались ли слѣпому поклоненію его авторитету,-- только въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ не дѣлалось ни одной попытки пойти далѣе того, что сдѣлалъ Дарвинъ, и если бы традиціи Дарвина не привились къ нѣкоторымъ ученымъ, если бы послѣдніе не съумѣли оторваться отъ книги и приняться за наблюденіе живой природы, мы, безъ сомнѣнія, и понынѣ не съужи бы пойти впередъ и безнадежно вертѣлись бы въ кругу "наслѣдственности" и "приспособляемости". Примѣръ Уоллзса, съумѣвшаго, не переставая быть дарвинистомъ, внести нѣкоторыя поправки въ теорію Дарвина (самая существенная изъ нихъ касается теоріи половаго подбора) и пойти въ объясненіи явленій организованнаго міра далѣе, чѣмъ это было во времена Дарвина, для насъ наиболѣе поучителенъ. Въ теченіе всей своей жизни этотъ ученый, опираясь на принципы Дарвина, не переставалъ всесторонне обсуждать явленія организованнаго міра и критиковать выводы какъ свои, такъ и другихъ. Этимъ объясняется и значеніе его личныхъ трудовъ, и его все возростаюшее вліяніе на натуралистовъ.

Чтобы покончить, я укажу еще только на одну несообразность, тормазящую развитіе біологіи: трудно найти другую отрасль знанія, гдѣ номенклатура играла бы такую выдающуюся роль, какъ въ біологіи. Менѣе всего отъ номенклатуры пострадали тѣ отдѣлы біологіи, которые разрабатывались англичанами; болѣе всего тѣ, къ которымъ приложили свои руки нѣмцы, и въ этомъ отношеніи особенно завалена хламомъ эмбріологія. Сказывается ли въ этомъ вліяніе натурфилософіи, отъ которой не можетъ отдѣлаться нѣмецкій ученый, или стремленіе тевтонской расы все облекать въ опредѣленную форму,-- только нѣмцы-эмбріологи дали такое безчисленное количество ни на что ненужныхъ и ничего не выражающихъ терминовъ, что въ скоромъ времени, вѣроятно, явится надобность въ особомъ отдѣлѣ энциклопедическаго словаря, который былъ бы посвященъ эмбріологическимъ терминамъ. Бываютъ даже такіе курьезы, что ученые, умѣющіе и наблюдать, и критиковать наблюденія, обрушиваются съ страшною силой на безполезность и даже вредъ существующей сложной номенклатуры и кончаютъ тѣмъ, что даютъ свою еще болѣе сложную и еще менѣе нужную. Карлъ Фогтъ съ свойственнымъ ему остроуміемъ весьма справедливо замѣчаетъ, что если бы не было приличныхъ и даже красивыхъ греческихъ и латинскихъ словъ, наука была бы свободна отъ весьма большаго количества хлама, которымъ ее усиленно заваливаютъ, то пользуясь красивымъ словомъ, то вводя терминъ, который будто бы чрезвычайно просто выражаетъ болѣе или менѣе сложное явленіе. Не будь этихъ словъ, дѣло было бы гораздо лучше, такъ какъ пока нѣтъ термина, на то или другое явленіе смотрятъ какъ на не вполнѣ изученное, разбираютъ его съ разныхъ сторонъ и, наконецъ, достигаютъ того, что понимаютъ его, болѣе или менѣе полно. Напротивъ, введеніе опредѣленной номенклатуры даже примѣнительно къ такимъ явленіямъ, которыя совершенно не изучены, приводитъ позднѣйшихъ изслѣдователей къ ложному заключенію, что въ этомъ направленіи уже нечего дѣлать. А пройдетъ нѣсколько лѣтъ, вновь введенный терминъ окрѣпнетъ, и попробуйте тогда докопаться до его происхожденія и даже его первоначальнаго значенія.

Казалось бы, что задача ученыхъ проста и практически легко осуществима: опредѣленно говорить о томъ, что извѣстно, безбоязненно указывать то, что неизвѣстно, и стремиться къ познанію истины путемъ наблюденія, опыта и всесторонней критики уже добытаго матеріала. Но эта задача оказывается и не простою, и на практикѣ трудно осуществимою: только истинные ученые кладутъ рѣзкую грань между изученнымъ и понятымъ, съ одной стороны, и неизученнымъ и непонятымъ -- съ другой. Громадное большинство скрываетъ и отъ себя, и отъ другихъ истинные размѣры нашего знанія, забывая, что ничто такъ не вредитъ научному развитію, какъ неясность и неточность. Если бы научныя задачи формулировались всегда строго-опредѣленно, если бы научные вопросы задавались всегда въ формѣ ясной и простой, наука не была бы завалена массой ни на что ненужныхъ, случайно народившихся и случайно сдѣланныхъ работъ. Вотъ почему, видя, что развитіе біологіи не останавливается, видя, что новыя задачи и намѣчаются, и разрѣшаются, натуралисты могутъ спокойно ожидать въ будущемъ выясненія и другихъ, болѣе сложныхъ и болѣе запутанныхъ явленій. Очевидно, что въ развитіи біологіи мы имѣемъ двѣ стороны: одну -- положительную, которую составляютъ крупныя работы, преемственно разрѣшающія одну за другой постепенно назрѣвающія задачи, другую -- отрицательную, которую составляетъ масса работъ, не связанныхъ между собою идеей, исполненныхъ иногда почти на-заказъ, ради какихъ-либо практическихъ цѣлей. Было бы наивно думать, что настанетъ время, когда послѣднихъ работъ не будетъ. Излишне и придавать имъ большое отрицательное значеніе. Ихъ появленіе -- роковая необходимость при тѣхъ условіяхъ, при которыхъ живетъ человѣкъ. Но, мѣшая быстрому развитію, такія работы не могутъ задержать его, а будучи слабы по существу, онѣ и не могутъ имѣть большаго значенія. Оставимъ же ихъ въ сторонѣ, опредѣли ихъ мѣсто, но не разбирая ихъ подробно и не боясь ихъ вліянія. Будемъ помнить, что каждый изъ насъ въ теченіе своей жизни успѣваетъ подмѣтить то или другое положительное пріобрѣтеніе науки, и въ этомъ найдемъ себѣ и успокоеніе, и вознагражденіе.

М. Мензбиръ.

"Русская Мысль", кн.XII, 1891