Морозов Николай Александрович - Морозов Н. А.: биографическая справка

МОРОЗОВ Николай Александрович (25.6(7.7).1854, с. Борок Молог. у. Ярослав. губ. -- 30.7.1946, Борок. похоронен там же], народоволец, ученый, поэт, мыслитель, мемуарист. Незаконный сын крупного помещика Петра Ал-др. Щепочкнна и его крепостной крестьянки Анны Вас. Морозовой, к-рую, вступив с ней в гражд. брак, он записал в мещан. сословие. Отчество М. получил по крестному отцу. До 14 лет учился дома, увлекался в осн. естеств. науками; в 1868 поступит во 2-й класс 2-й моск. классич. г-зии, где образовал "Тайное об-во естествоиспытателей-гимназистов", в 1926 вспоминал, что гл. обр. враждебность системы классич. образования духу естеств. наук восстановила его "как против церковных, так и против монархич. доктрин" (автобиография -- Гранат, т. 40, стб. 306). В 1874 притяжение начавшегося "хождения в народ" с его "романтич. обстановкой, полной таинственного", знакомство с нек-рыми из "чайковцев" (особенно близкое с С. М. Кравчинскнм), сопровождавшееся влюбленностью в хозяйку конспиратив. квартиры, поставили М. перед выбором между наукой м стремлением разделить участь революционеров, к-рая представлялась ему "трагической", ибо он "не верил в их победу" (там же, стб. 306, 307).

Не окончив 5-го кл. г-зии, втайне от семьи М. в мае 1874 отправляется как пропагандист в ряд губерний Центр. России; в нояб. командируется руководящим ядром "чайковцев" в Швейцарию в качестве их представителя в редакции газ. "Работник". В Женеве сближается с П. Н. Ткачевым, чье полит, "якобинство" отвечает его собств. темпераменту, вступает в Интернационал, пишет неск. фактографич. заметок для "Работника", но т. к. не разделяет иллюзий догматич. народничества, присущих большинству членов редакции, решает вернуться в Россию.

Задержанный при переходе рус. границы в марте 1875, М. остается под арестом в Петербурге до янв. 1878. когда на "процессе 193-х" ему засчитывают в срок годы предварит, заключения и выпускают на свободу. В июле М. участвует в неудавшейся вооруж. попытке землевольцев освободить в Харькове осужденного П. И. Войнаральского; в авг. формально вступает в орг-цию "Земля и воля". С окт. в Петербурге М. -- секр. редакции газ. "Земля и воля", ведет в ней хронику событий, однако товарищи по подполью тактично пресекают его попытки определять идеологию движения [Д. А. Клеменц пишет Кравчннскому об одной из "теоретич." статей Воробья (кличка М.): "... к работе он относится слишком легко; мало у него сомнений, мало он сам себе возражений делает ..." (цит. по: Твардовская, с. 84)]. Как вспоминал Л. А. Тихомиров, М. в то время "оставался ... мальчишкой ... бредил террором" и "всегда готов был поставить жизнь на карту" (в его кн.: Восп.. М.--Л., 1927, с. 128). Даже с образованием "Нар. волн" в авг. 1879 М., вошедший в ее Исполнит. к-т. отстаивал полит. террор как некий перманент. регулятор рус. полит. жизни (см. его брошюру "Террористическая борьба", Лондон, 1880), хотя программа партии видела в терроре лишь средство завоевания власти с последующим созывом Зем. собора. М. считал, что из-за темноты крестьянства Собор неизбежно санкционирует монархию. Это разногласие превратило работу М. в редакции газ. "Нар. воля" в череду более или менее явных стычек с Исполнит. к-том, закончившуюся в янв. 1880 предоставлением ему бессрочного отпуска (фактически -- "отставки"). Вскоре М. со своей гражд. женой, народоволкой Ольгой Спир. Любатович, выехал за границу.

За год жизни в Европе М. общается с П. А. Кропоткиным, посещает в Лондоне К. Маркса (см. его восп. "Карл Маркс и "Нар. воля" в нач. 80-х годов" -- КнС, 1933. No 3). становится, по сути, связным между "Нар. волей" и рев. эмиграцией, -- роль, смягчающая остроту его конфликта с партией, что осознают обе стороны. Д. Н. Овсянико-Куликовскому, встретившему М. в Париже накануне его возвращения в Россию, запомнился жизнелюбивый обаятельный человек ""лучистого" типа высоко-моральных натур", чуждый "кружковой заносчивости и рев. генеральства" (в его кн.: Восп., П., 1923, с. 115).

В февр. 1881 М. опять был арестован на рус. границе и на "процессе 20-ти" в февр. 1882 приговорен к пожизн. заключению, к-рое до авг. 1884 отбывал в Алексеевском равелине Петропавлов. крепости, а затем -- в Шлиссельбурге.

Зрелое мировоззрение М. стожилось лишь в шлиссельбургском заточении под сильным воздействием пснхологии "заживо погребенного". В опыте психол. характеристики Шлиссельбургской крепости" "Тени минувшего" (в кн.: "Народовольцы", стр. 3. M., 1931), лишенном обычной е рев. мемуаристике героизации, М. воспроизвел атмосферу психич. аффектов на грани безумия, бывшую повседневностью для шлиссельбуржцев, сопротивление к-рой требовало мобилизации всех сил. Полагая, что сели он "не жалел своих врагов на свободе, то и они имеют право не жалеть" его в тюрьме (с. 58), М. постарался установить режим взаимной терпимости с тюремной администрацией (разумеется, в рамках этики заключенного) и продолжил науч. занятия, начатые еще под следствием в 1875--77 (работы тех лет не сохр.). Получая на первых порах только религ. книги, М. штудировал Библию и отцов Церкви, затем появилась возможность заниматься химией, физизич. астрономией, математикой и др. Позднее в "Письмах из Шлиссельбургской крепости" к родным (ВЕ, 1909, No 1--3, 5--7; отд. изд. -- СПб., 1910) М. опишет свои науч. исследования.

В рец. на них В. Я. Брюсов заметил, что в лице М. "повторилась история графа Монте-Кристо, но его таинств. аббатом Фариа был он сам" (РМ, 1910, кн. 9, отд. 2, с. 284). В 1924 г. Н. М. Штауде, сотрудница М., отметит "общий дух", предопределяющий конкретику его книги... -- "везде он ищет и находит бесконеч. ряд аналогич. явлений" (цит. по кн.: H. A. Moрозов -- ученый-энциклопедист. M., 1982, с. 25: здесь дается подробный обзор вклада М. в развитие точных наук и приводится библ. его трудов.

Лучше всего этот способ мышления проявляется в написанных для товарищей по заключению "науч. полуфантазиях" М. (изд. под назв. "На границе неведомого", М., 1910; рец.: СМ, 1910, No 11), где исходный психол. импульс протеста против жизни в тюремной одиночке побуждает его к созданию собств. космогонии.

М. понимает бытие как цепочку трансформаций "атомов-душ", он упраздняет линейное время и принципиальное различие между людьми, животными и мертвой природой: "Вся Вселенная состоит из бесчисл. элементарных душ, и в лице созидающих ее атомов первичного эфира, есть не что иное, как одно живое "я", повторенное бесчисл. число раз в бесконеч. мировом пространстве" (с. 182). Ощущение "психич. единства с окружающей природой", писал М., стало для него "чем-то вроде новой религии" (с. 187). В состав этой религии в причудливых сочетаниях входят догадки о будущих открытиях релятивист. физики, элементы филос. солипсизма, из-за слабой методологич. проработки получающего характер психологизирующего своеволия, a также свойственный социалистич. сознанию социальный оптимизм, возводимый М. в ранг закона эволюции.

"Науч. пантеизму", призванному сменить "авторитет теологии" как основы общечеловеч. культуры. М. (см. его ответы на анкету в сб. "Куда мы идем?", М., 1910, с. 108) останется верен навсегда, а укоренившееся в нем чувство сопричастности бытию космоса определит его отчасти отрешенный взгляд на события текущей истории. "Я не в крепости сидел, я сидел во Вселенной" (см.: Золотарев) -- эта афористич. реплика М. характеризует его мировосприятие и после освобождения.

По амнистии 1905 в нояб. М. вышел из Шлиссельбурга с 26 томами разл. рукописей, к-рые с 1906 печатаются в ж. "Былое", "Рус. богатство", "Обр.", "Вест. Европы", "Совр. мир", "Рус. мысль", "Сев. зап.", газ. "Рус. вед.", "Речь", "Русь" и др. Чествуемый обществом как "мученик", сохранив душевную и телесную бодрость, М. вскоре включается в активную жизнь: в круг его общения входят М. В. Ватсон, Овсянико-Куликовский. И. Е. Репин, Е. В. Тарле; в 1907 он женится официально на 28-летней дочери генерала, "смолянке" и "консерваторке" Кс. Ал. Борнставской; по представлению Д. И. Менделеева получает (honoris causa) степень д-ра наук за иссл. "Периодич. системы строения вещества. Теория образования химич. элементов" (М., 1907) и тогда же принимает приглашение П. Ф. Лесгафта преподавать химию и астрономию в петерб. Вольной высшей школе и Психоневрологич. ин-те; в 1908--16 объезжает с публич. лекциями 54 города России.

Мемуары М. "В начале жизни" (РБ, 1906, No 5--6; отд. изд. -- М., 1907) -- 1-я часть "Повестей моей жизни" -- обратили на себя внимание Л. Н. Толстого, заметившего, что они позволяют "взглянуть в душу революционера" (ЛН. т. 90, кн. 2, с. 358); тем не менее общее мнение Толстого о М.: "Он удивительно, должно быть, даровитый человек, вероятно, из тех человеков, на все способных и во всем недалеких" (там же, с. 406), видимо, подтвердилось во время их беседы в Ясной Поляне 28 сент. 1908, и знакомство не получало дальнейшего развития (ср. "письмо в редакцию" М. "Свидание с Л. Н. Толстым" -- РВед, 1908, 3 окт.).

Беллетризов. мемуары о своей рев. эпопее М. полностью издал позднее, в 1916--18, под назв. "Повести моей жизни" (т. 1--4, M.; рец.: "характерно русский "роман приключении"" -- А. С. И-в <Ланде>, "Речь", 1917, 24 янв.; И. Н. Игнатов -- РВед, 1917. 18 янв.). Обилие красочных деталей и портретов разнообр. лиц. характеризующих оттенки народнич. умонастроений, не искупает в них многочисл. ошибок памяти, обусловленных не только естеств. забывчивостью, но и эволюцией его мировоззрения, и снижающих ценность "Повестей..." как ист. источника. (Подробно об этих "ошибках" и вообще о рев. деятельности М. см.: Твардовская.)

Он также составил кн. "Под сводами. Сб. повестей, стих, и восп., написанных заключенными в старой Шлнссельбургской крепости" (М., 1909).

Огромный резонанс вызвало иссл. М. "Откровение в грозе и буре. История возникновения Апокалипсиса" [СПб., 1907; репринт -- М., 1991; в 3-м, испр. и доп. изд. (М., 1910), приведен перечень откликов], утверждающее на основании астрономич. выкладок, что расположение светил, зашифрованное в образах Апокалипсиса, могло быть наблюдаемо с о. Патмос лишь 30 сент. 395, а, т. о., его автором был не Иоанн Богослов (1 в.), а св. Иоанн Златоуст (4 в.), к-рого М. представил революционером своего времени, борцом против гнета Рим. империи.

Несмотря на газетный ажиотаж. "Откровение..." подверглось уничтожающей критике: говорилось о бездоказательности допущения, будто Апокалипсис содержит метафорич. картину звездного неба, и неточностях в толковании греч. слов (Эрн, с. 291, 296--97), о "грубой методологич. ошибке" М., сделавшего ист. выводы из астрономич. доказательств, и непонимании им символич. природы разбираемого текста (Астров, с. 12, 14--15), о "невежеств." пренебрежении ист. свидетельствами и филол. разработкой вопроса (Аксаков Н. П.). Отмечались, впрочем, и незаурядность книги как "чисто психол. явления" (Эрн, с. 286), и поэтич. сила "непосредств. чувства", проявленная М., олицетворившим себя "в идеальном Златоусте" (Никольский, 1908, с. 32). Как правило, критики старались подчеркнуть диссонанс безупреч. гражд. репутации М. и его науч. квалификации ("Никто не осудит письма Морозова из Шлисссльбурга"..., но его "Гроза в буре" нелепа и претенциозна" -- Розанов В.В., Соч., М., 1990, с. 43).

Позднее на основе того же "астрономич. метода" М. опубл. иссл. "Пророки. История возникновения библ. пророчеств, их лит. изложение и характеристика" (М., 1914), сводившееся к столь же произвольной передатировке книг пророков Иеремии, Иезекииля, Захарии и др. и прошедшее почти незамеченным (резкая рец.: Д. Святский -- ЕЖЛ, 1914, No 6).

Сочинения М.-поэта тоже оценивались в общем с оглядкой на его гражд. облик. Стихи М. писал с детства; первые сохр. тексты опубл. в 1877 в Женеве в сб. "Из-за решетки", а также в его первом поэтич. сб. "Стихотворения. 1875--1880" (Женева. 1880; на обложке -- 1881), ничем не отличались от "народолюбивой" риторики поэтов рев. подполья 70-х п. В Шлиссельбурге его стихи, по-прежнему не достигая проф. уровня, осложняются эмоционально (за счет трагически пережитой гибели товарищей: "Трудно жить и бороться за волю, / Но легко за нее умирать") и тематически -- в силу его растущей уверенности в том, что поэзия "скоро захватит себе не только космогонию. но и физику, и химию, и др. естеств. науки" (ст. "Наука в поэзии и поэзия в науке" -- РВед, 1912, 1 янв.); показат. пример такого "захвата" у М.: "Все мы -- микробов конгрессу Временной плазмы сплетения. / Кто мы? Мы только процессу Жизни стихийной явления!".

А. А. Блок, слушавший чтение М. на одном из "вечеров искусств" (1908). выделял в его поэзии созвучие далеким от поэзии чаяниям широкой публики: "стихи... плохие... еще гораздо хуже плещеевских", однако "я слышал, что он хотел передать ими слушателям, видел по приему и по лицам аудитории, что ему удалось это" (V. 308).

Брюсов, признавший в сб-ке М. "Из стен неволи. Шлиссельбургские и др. стих." (СПб., 1906) лишь "психол. документ" [Брюсов (2), с. 203], впоследствии, в личном общении с М., приветствовал в нем "отца науч. поэзии" (цит. по: Маргарян, с. 177) и даже изредка печатал его стихи в "Рус. мысли", хотя, правда, никогда больше публично не высказывался о них, в частности, не выполнил обещания откликнуться на сб. "Звездные песни" (М., 1910; В. Львов<-Рогачевский>: стихи скорее "астронома", чем "поэта", "чистое пламя науки и любви к человеку" -- СМ, 1910, No 8, отд. 2, с. 102; "закрbсталлизированные переживания", "полное непонимание задач стиха" -- Гумилев, с. 107).

За неск. антиклерикальных стих. в "Звездных песнях" М. в нояб. 1911 приговаривается Моск. судебной палатой к году тюрьмы (отчет о суде -- УР, 1911, 25 нояб.). Сенат отклоняет его кассацию, с нюня 1912 он отбывает срок в Двинской крепости, где завершает "Повести моей жизни". Новое заключение прервало захватившие М. с 1910 занятия аэронавтикой -- в ней он видел предвестие "крылатой эры человеческой жизни" (цит. по: Внучков, с. 92), стал чл. Всерос. аэроклуба, сам не раз поднимался в воздух на самолете и воздушном шаре, увлекся идеями К. Э. Циолковского, к-рому уже при сов. власти помог в бытовом устройстве, и т. д. (сб-к стихов и прозы М., посв. воздухоплаванию, "Среди облаков", Л., 1924; на обложке -- 1925).

Взгляд М. на действительность с дистанции "планетарного сознания" ярко проявился в 1915--16, когда в качестве уполномоченного Зем. союза он провел неск. недель на Зап. фронте. Отсюда он посылал в "Речь" и "Рус. вед." статьи (собраны в кн. "На войне. Рассказы и размышления", П., 1916), в к-рых использовал реалистич. зарисовки окопной жизни для иллюстрации своих социологич. умозаключений.

В них М. приходил к странному выводу, что. в отличие от пропитых войн истории, побуждаемых "личным эгоизмом", данная воина вдохновляется либо "освободит, великодушными идеями" (союзники), либо, на худой конец, "нац. эгоизмом" (Германия), к-рый, однако, тоже "уже наполовину альтруизм, т. е. переходная ступень к дальнейшей стадии развития человеческого рода, единого во всех своих племенах и народах", и т. о. -- ст. зр. эволюции, -- считал войну потенциально прогрессивной (с. 148--19).

С тех же позиции эволюц. оптимизма М. принял Февр. революцию 1917 (брошюра "Эволюционная социология", П., 1917), нарастающий хаос социального бунта объяснял исключительно непросвещенностью народа (ср. в стихах: "Народ -- дикарь, народ -- дикарь, / Но он не дикий зверь"), в авг. участвовал в Гос. совещании в Москве, в сент. -- чл. Совета республики (т. н. Предпарламента) от партии кадетов (неприязн. портрет "новоиспеченного кадета" М., заявляющего накануне Октября: "Годика через два мы с удовольствием будем... об этом времени вспоминать", см. в мемуарах И. В. Гессена -- "Архив рус. революции", т. 22, Б., 1937; репринт -- т. 21/22. М., 1993, с. 378). Не одобрив большевист. переворота, М. тем не менее пришел к выводу, что нужно "дать урагану пронестись" (Гранат, т. 40, прил., стб. 317), и полностью устранился от к.-л. полит. активности -- редкие поэтич. отклики М. на рев. современность выдержаны в добродушно-шутливой тональности: "Записалася / Русь марксистскою, / А осталася / Монархистскою" (1918) и др.

Совершенно лояльный к новой власти, М. более, чем мн. др. старые народовольцы, рассматривается ею в качестве живой реликвии рев. движения: в кон, 1918 назначается дир. Естественнонауч. ин-та им. П. Ф. Лесгафта в Петрограде и остается в этой должности до конца дней; в 1921 по распоряжению В. И. Ленина за ним закрепляется в пожизн. пользование родовое имение Борок; в 1932 избирается почетным акад. АН СССР; не раз награждается высшими орденами гос-ва; в 1934 его имя присваивается открытой в Пулков. обсерватории планете-астероиду.

Последним фундамент. соч. М. стала задуманная еще в Шлиссельбурге, писавшаяся с 1918 грандиозная "история человеческой культуры в естественнонауч. освещении" "Христос" (кн. 1--7, М.--Л., 1924--1932; назв., подразумевающее не столько евангельского Иисуса, сколько букв, значение этого греч. слова -- "посвященный в тайное знание") -- труд, поражающий разнообразием эрудиции автора и специфич. смелостью его выводов. Продолжая линию "Откровения..." и "Пророков" на радикальный пересмотр хронологии культуры, М. привлекает теперь данные не только астрономии, но и геофизики, истории развития орудий производства, этнопсихологии, "статистики" (под к-рой понимает математич. обработку повторяемости ист. явлений с т. з. теории вероятности), лингвистики и т. д., чтобы прийти к заключениям, полностью перечеркивающим устоявшуюся картину ист. процесса.

Важнейшие из них: отрицание существования античности, все лит. памятники к-рой объявляются подделками эпохи Возрождения, и евр. народа (Ветхий Завет -- мистификация позднейших хрнст. теологов); утверждения, что в 1 в. н. э. в Средиземноморье царил каменный век: история как таковая начинается лишь с 3 в. -- с некоей единой латино-эллино-сирийско-египетской империи, а рим. императоры, египет. фараоны, "цари Израилевы" и пр. суть один и тот же ряд лиц, различение между к-рыми -- плод недоразумения: письменность возникает в 4 в., как и христианство, причем Иисусом Христом был на самом деле св. Василий Великий, распятый 20 марта 368 (соответственно Евангелия датируются 5 и позднейшими веками).

Акад. Н. М. Никольский, подробно разобравший бесчисл. ошибки, натяжки, фантастич. интерпретации в 1-й кн. "Христа", намекал, что труд М. интересен "скорее для психиатра", чем для историка (Никольский, 1923, с. 175). Вскоре, однако, идеологич. контроль над печатью сделал возможным обсуждение лишь тех или иных частностей в "Христе" [см., напр., полемику в "Правде", 1928: 9 мая (М. в защиту своих теорий). 13 мая (возражения П. Преображенского). 27 мая (политически "взвешенное" резюме Н. Суханова): см. также: Ю. Стеклов -- "Известия", 1924, 21 окт.: М. Дацан -- ЛГ, 1929, 10 июня): осн. идейно-психол. "замысел" М., определяемый им самим как "уничтожение суеверий" (Гранат, т. 40. прил., стб. 317). оставался за рамками дискуссии. Как целое в своей уникальной феноменальности "Христос" М. не получки адекватной оценки. Взгляды М. на историю были развиты математиком А. Т. Фоменко [см. его реферат: "Критика традиц. хронологии античности и средневековья (какой сейчас век?)". М., 1993]. Однако небезосновательна и остроумная интерпретация Ю. К. Олеши: "М. был посажен в крепость ... лишен общения с миром... -- Ах, вы меня лишили мира? Хорошо же! Вашего мира не было!" ("Ни дня без строчки". М., 1965, с. 174).

Др. произв.: "В поисках филос. камня" (СПб., 1909), "Что может принести нам встреча с кометой?" (М., 1910), "Лингвистические спектры. Средство для отличения плагиатов от истинных произв. того или другого изв. автора" (П., 1916), "Принцип относительности и абсолютное. Этюд из области проявлений волнообразного движения" (П., 1920), "Поезд Сознания. Грезы о времени и пространстве" ("Человек и природа", 1924, No 7/8), "Христос или Рамзес? Попытка применения математич. теории вероятностей к ист. предмету" (М.--П., [1924]).

Изд.: Звездные песни. Первое полн. изд. всех стих, до 1919 г., кн. 1--2. М., 1920--21; [Стихи]. -- В кн.: Поэты рев. народничества: Звездные песни. Стихи и поэмы. Я., 1974; Повести моей жизни, т. 1--3. М.--Л., 1928; то же. [М.|, 1947; то же. 3-е изд., т. 1--2. М., 1961 (переизд. -- М., 1962, 1965).

Лит.: Толстой (ук.); Блок (ук.); Любатович О., Далекое и недавнее. -- "Былое", 1906, No 5--6; Попов М. Р., Из моего рев. прошлого. -- "Былое", 1907, N" 7; Эрн В., Откровение в грозе и буре. -- БВ, 1907, No 10; Астров П. По поводу книги М. "Откровение в грозе и буре". М., 1908; Аксаков Н. П., Беспредельность невежества и Апокалипсис. СПб., 1908; Никольский Н., Спор ист. критики с астрономией. По поводу книги М. "Откровение в грозе и буре". М., 1908; его же. Астрономич. переворот в ист. науке. -- НМ, 1925, No 1; Плещеев А., Что вспомнилось. Актеры и писатели, т. 3. СПб., 1914, с. 250--56; Круковская Л. Я., Н. А. Морозов. [2-е изд., П.], 1919 (библ.); Фигнер В. Н., Н. А. Морозов. -- В кн.; Шлиссельбургские узники. 1884--1905 гг. Биогр. очерки. М., 1920; Румянцев А. А., Методы ист. анализа в работал М. -- "Изв. Ленинградского Науч. ин-та им. П. Ф. Лесгафта", 1924, т. 10; Теодорович И. А., Роль М. в рев. прошлом. -- КиС, 1932, No 7; Новорусский М. В., Записки шлиссельбуржца. М., 1933 (ук.); Морозова К., Н. А. Морозов. М.--Л., 1944; Золотарев А. А., Н. А. Морозов. [Восп.]. -- "Сев. рабочий", 1964, 7 июля; Маргарян А., В. Брюсов и шлиссельбуржец М. -- РЛ, 1965, No 1; Судеб. преследование "Звездных песен". Из переписки М. и В. Брюсова. -- ВЛ, 1976, No 7; Троицкий Н. А., Безумство храбрых. Рус. революционеры и карательная политика царизма. 1866--1882 гг., М., 1978 (ук.); Твардовская В. А., М. в рус. освободит. движении. М., 1983; Внучков Б. С., Узник Шлиссельбурга. О жизни и деятельности М., [2-е изд.], Я., 1988; Соловьев О. Ф., Масонство в России. -- "Вопросы истории", 1988, No 10. * Н. А. Морозов. Библ., М., 1981; Фидлер; НЭС; Писатели совр. эпохи (1); ДРДР; ИДРДВ; БСЭ (три изд.); ЛЭ; КЛЭ; СИЭ; Масанов.

Архивы: Архив РАН, ф. 543; РГАЛИ, ф. 1836; ИМЛИ, ф. 70.

Д. А. Чанцев.

Русские писатели. 1800--1917. Биографический словарь. Том 4. М., "Большая Российская энциклопедия", 1999