ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ МОЛЬЕРА
РЕДАКЦІЯ П. И. ВЕЙНБЕРГА и П. В. БЫКОВА
СЪ КРИТИКО-БІОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ Е. В. АНИЧКОВА. ПРЕИСЛОВІЯМИ ВЪ ПЕРЕВОДѢ Ю. А. ВЕСЕЛОВСКАГО. ПРИМѢЧАНІЯМИ П. И. ВЕЙНБЕРГА И П. В. БЫКОВА И ПОРТРЕТОМЪ МОЛЬЕРА
ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ, ВЪ С.-ПЕТЕРБУРГѢ. 1913.
Приложеніе къ журналу "Нива" на 1913 г.
СИЦИЛІЕЦЪ, ИЛИ ЛЮБОВЬ-ЖИВОПИСЕЦЪ
(Le Sicilien, ou l'Amour peintre).
Комедія-балеть въ одномъ дѣйствіи.
Переводъ В. Ѳ. Устрялова.
"Балетъ Музъ", представленный въ Сенъ-Жерменѣ 2-го декабря 1666 года, былъ данъ еще разъ въ этой королевской резиденціи 5-го января 1667 года. Отсутствіе молодого Барона заставило Мольера взять назадъ свою "Мелицерту", которою онъ, къ тому же, былъ не особенно доволенъ; онъ замѣнилъ этотъ отрывокъ изъ пьесы комедіей "Сициліецъ, или любовь-живописецъ". Эта прелестная комедія была затѣмъ разыграна въ Парижѣ 10-го іюня того же года; Мольеръ опять участвовалъ въ этомъ спектаклѣ, въ качествѣ актера; между тѣмъ, какъ это видно изъ письма Робине, онъ на нѣкоторое время долженъ былъ удалиться отъ сцены вслѣдствіе грудной болѣзни, которая и свела его потомъ въ могилу:
Со дня вчерашняго какъ разъ
Дивертисментъ есть вновь у насъ.
То -- "Сициліецъ", что Мольеръ,
Создавъ чудесно, всѣмъ въ примѣръ,
Въ балетъ нашъ королевскій ввелъ
И всѣхъ, клянусь, въ восторгъ привелъ.
А самъ, прибывъ издалека,
Помолодѣвъ отъ молока,
Быть-можетъ, нѣкой Іо 1) новой,--
Что стала съ шерстію коровой,--
Онъ былъ забавенъ, какъ актеръ,
На рѣдкость радуя нашъ взоръ *).
*) Переводъ этихъ и прочихъ стиховъ, заключающихся въ пьесѣ "Сициліецъ" принадлежитъ П. В. Быкову.
Либретто "Балета Музъ" указываетъ на то, что "Сициліецъ" написавъ былъ исключительно для того, чтобы показать королю турокъ и мавровъ... Ташеро, передавая этотъ фактъ, основательно замѣчаетъ, что далеко отъ насъ то время, когда подобныя прихоти служили поводомъ для подобныхъ произведеній... "Дѣйствительно "Сициліецъ" -- прелестная пьеса; притомъ въ нашемъ репертуарѣ она является первою маленькою одноактною пьесою, въ которой, по мнѣнію Вольтера, есть изящество и легкость". "До этого времени,-- говорить Петито (Petitot):-- не думали, чтобы изящество и утонченность манеръ могли встрѣчаться въ комедіяхъ, на которыя смотрѣли только какъ на фарсы, имѣющіе цѣлью давать отдыхъ вниманію зрителей послѣ того, какъ оно долгое время было занято трагедіей или же комедіей характеровъ. "Сициліецъ" доказалъ, что можно было достигнуть успѣха и въ совершенно другомъ жанрѣ. Этотъ прелестный образецъ много разъ вызывалъ подражанія; по, желая избѣгнуть фарса, многіе впадали въ противоположную крайность; деликатность превращалась въ аффектацію, изящество -- въ манерность, тонкость -- въ ложное остроуміе... Такъ произошли всѣ будуарныя комедіи, послѣдовательно смѣнявшія одна другую на сценѣ "Французской Комедіи", несмотря на возраженія людей съ хорошимъ вкусомъ, которымъ тяжело было видѣть искаженіе прекраснаго жанра, первый образецъ котораго далъ Мольеръ, причемъ отъ этого образца не нужно было отступать".
Всѣ комментаторы согласились съ Вольтеромъ и Петито. Чтобы дополнить исторію критики "Сицилійца", мы лучше всего приведемъ мнѣніе Оже: "Трудно было бы придумать сюжетъ, который давалъ бы болѣе матеріала для развлеченій, и такъ расположить дѣйствія, чтобы они могли быть хорошо размѣщены. Своеобразность сицилійскихъ нравовъ, смѣшеніе народовъ, разнообразіе костюмовъ, сумрачная и титаническая любовь благороднаго уроженца Мессины или Палермо, на ряду съ почтительною и нѣжною любовью французскаго дворянина, ночныя сцены, любовныя серенады, вуали -- это изобрѣтеніе кокетства или ревности, которыя могутъ имъ пользоваться одно противъ другой, -- все это создавало оживленное и картинное зрѣлище, которое, конечно, еще болѣе украшали музыка и танцы.
"Невольно приходитъ въ голову, что комедія-балетъ "Сициліецъ" могла быть родоначальницею комической оперы. Въ самомъ дѣлѣ, развѣ мы не находимъ въ пьесѣ Мольера дуэтовъ и небольшихъ арій, какъ въ нашихъ лирическихъ комедіяхъ,-- даже дивертисментовъ, которые поэтъ обыкновенно помѣщаетъ въ концѣ актовъ, какъ готовую канву для музыки и хореографія? Къ тому же "Сициліецъ" разбить на части, точно комическая опера; картины, ситуаціи, аріи тамъ подготовляются и вводятся такимъ же образомъ. Это сходство показалось настолько близкимъ, что въ 1780 году эту пьесу дали въ "Итальянскомъ театрѣ" безъ всякихъ перемѣнъ, за исключеніемъ только того, что мѣстами проза Мольера была превращена въ риѳмованныя строки, съ цѣлью увеличить число отдѣльныхъ номеровъ для пѣнія".
ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА КОМЕДІИ:
Донъ Педро, сицилійскій дворянинъ.
Адрастъ, французскій дворянинъ, влюбленный въ Исидору.
Исидора, гречанка, рабыня дона Педро.
Заида, молодая рабыня.
Сенаторъ.
Али, турокъ, рабъ Адраста.
Два прислужника.
Музыканты.
Рабъ поющій.
Рабы, танцующіе.
Мавры и мавританки, танцующіе.
Али (музыкантамъ). Тише. Но выступайте болѣе впередъ и оставайтесь на этомъ мѣстѣ, пока я васъ не позову.
Али (одинъ). Темно, какъ въ печи; въ этотъ вечеръ небо одѣлось, какъ Скарамушъ 2): я не вижу ни одной звѣзды, которая бы высунула носъ. Что за глупое холопское положеніе -- никогда не жить для себя, зависѣть всецѣло отъ причудъ хозяина, приноравливаться къ его расположенію духа; на всѣ затѣи, какія онъ можетъ выдумать, смотрѣть, какъ на свои собственныя заботы! Вотъ и мой хозяинъ заставляетъ меня жить его тревогами: изъ-за того, что онъ влюбленъ, нужно, чтобы ни днемъ ни ночью и у меня не было покоя. Вотъ однако факелы -- навѣрное, это онъ идетъ.
Адрастъ, прислужники (каждый несетъ по факелу), Али.
Адрастъ. Это ты, Али?
Али. А кто же бы могъ быть, какъ не я? Въ эти ночные часы, я думаю, сударь, кромѣ васъ да меня никому не придетъ въ голову бѣгать по улицамъ.
Адрастъ. Я думаю, что нельзя также найти другого человѣку испытывающаго въ сердцѣ такую муку, какую я чувствую. Вѣдь въ самомъ дѣлѣ это еще ничего, когда можно бороться съ равнодушіемъ или суровостью любимой красавицы; по крайней мѣрѣ всегда найдешь утѣшеніе въ жалобахъ, можешь свободно вздыхать; но не имѣть возможности найти случай говорить съ той, кого обожаешь, не быть въ состояніи узнать у красавицы, пріятна или непріятна ей та любовь, которую зажигаютъ ея глаза,-- это, на мой взглядъ, самая досадная изъ всѣхъ тревогъ, и именно въ такомъ состояніи держитъ меня несносный ревнивецъ: до того заботливо онъ сторожитъ мою очаровательную гречанку; ни шагу онъ не дѣлаетъ безъ того, чтобы не потащить ее вмѣстѣ съ собою.
Али. Но вѣдь въ любви есть разные способы для выраженія взаимныхъ чувствъ; что до меня, то мнѣ кажется, что ваши глаза и ея, за два почти мѣсяца, уже много наговорили другъ другу.
Адрастъ. Это правда, что мы часто разговаривали глазами; но какъ узнать, что каждый изъ насъ какъ слѣдуетъ объяснялся на этомъ языкѣ? И, при всемъ томъ, могу ли я быть увѣренъ, что она хорошо внимаетъ тому, что говорить ей мой взгляды, и что ея глаза говорятъ мнѣ именно то, что я иногдавоспринимаю?
Али. Надо поискать какое-нибудь средство бесѣдовать иначе. Адрастъ. Съ тобою музыканты?
Али. Да.
Адрастъ. Пускай подойдутъ. (Въ сторону) Я велю имъ играть здѣсь до утра; посмотримъ, не заставитъ ли красавицу ихъ музыка показаться у какого-нибудь окна.
Адрастъ, Али и музыканты.
Али. Они здѣсь. Что имъ спѣть?
Адрастъ. То, что они сочтутъ наилучшимъ.
Али. Нужно, чтобы они спѣли тріо, которое я уже слышалъ одинъ разъ.
Адрастъ. Нѣтъ. Это не то, что мнѣ нужно.
Али. Ахъ! Сударь, тамъ такой прекрасный бекаръ 3)!
Адрастъ. Что ты хочешь сказать, чортъ побери, твоимъ прекраснымъ бекаромъ?
Али. Сударь, я стою за бекаръ. Вамъ извѣстно, что я въ этомъ знаю толкъ. Бекаръ меня восхищаетъ; помимо бекара нѣтъ спасенія въ гармоніи. Послушайте немножко тріо.
Адрастъ. Нѣтъ. Я хочу чего-нибудь нѣжнаго и страстнаго, что погрузило бы меня въ сладкія грезы.
Али. Я вижу отличію, что вы стоите за бемоль; но есть возможность удовлетворить насъ обоихъ. Они споютъ вамъ извѣстную сцену изъ маленькой пьесы, которую они уже при мнѣ исполнили. Въ ней изображены двое возлюбленныхъ пастушковъ, полныхъ томленія; они, при бемолѣ, уединяются въ лѣсъ изливать свои жалобы, потомъ разсказываютъ другъ другу о жестокости своихъ возлюбленныхъ; наконецъ приходить веселый пастухъ съ великолѣпнымъ бекаромъ и смѣется надъ ихъ слабостью.
Адрастъ. Я согласенъ. Посмотримъ, что это за вещь.
Али. Вотъ какъ разъ мѣсто, подходящее для сцены; вотъ и два факела, чтобы освѣтить представленіе.
Адрастъ. Стань противъ этого дома, чтобы при малѣйшемъ шумѣ, который ты услышишь внутри его, я могъ убрать свѣтъ.
ОТРЫВОКЪ ИЗЪ КОМЕДІИ
съ музыкой и пѣніемъ, исполняемый музыкантами, которыхъ привелъ Али.
Первый музыкантъ (изображающій Филона).
Коль повѣстью скорбной моихъ всѣхъ тревогъ
Смутить я вашъ миръ одиночества могъ,
Не гнѣвайтесь, скалы... Разбитый, усталый
Отъ мукъ безконечныхъ, тоски не таю;
Вы только измѣрьте кручину мою --
И тронетесь ею, хотя вы и скалы.
Второй музыкантъ (представляющій Тирсиса).
Птички съ проблескомъ дня встрепенулись въ лѣсу,
Запѣваютъ свои пѣсни скромныя;
Снова жалобы я старцу-лѣсу несу,
Чутко слушаетъ онъ вздохи томные.
А! Другъ милый, Филенъ!
Филенъ. А! Тирсисъ, милый другъ!
Тирсисъ. Ахъ, любви тяжекъ плѣнъ,
Такъ изнылъ я отъ мукъ!
Филенъ. На мои всѣ мольбы, ахъ, Климена гладка!
Тирсисъ. И Хлориса строга, ласкъ боясь, какъ грѣха.
Оба вмѣстѣ. Ты, Амуръ, не сумѣлъ ихъ подвинуть на страсть, --
Такъ зачѣмъ чаровать сохранилъ ты имъ власть?
Филенъ, Тирсисъ и пастухъ.
Третій музыкантъ (изображающій пастуха).
Бѣдняжекъ влюбленныхъ ошибка большая
Красавицъ бездушныхъ, жестокихъ любить;
Разумныхъ холодность не можетъ прельстить,
Имъ нѣжнаго чувства ничуть не внушая.
Однѣ только ласки -- вотъ цѣпь или нить,
Что сердцу влюбленныхъ мила, ихъ скрѣпляя.
Здѣсь цѣлая сотня красавицъ прекрасныхъ --
И, сладкаго полонъ средь нихъ забытья,
Я имъ расточаю любовь, не тая
Ни пламенныхъ ласкъ ни восторговъ столь страстныхъ.
Но если примѣчу тигрицъ я опасныхъ,
То тигромъ жестокимъ и я долженъ быть!
Филенъ и Тирсисъ (вмѣстѣ).
Какъ счастливы тѣ, кто такъ можетъ любить!
Али. Сударь, я только-что слышалъ какой-то шорохъ въ домѣ.
Адрастъ. Скорѣе надо уходить и тушить факелы.
Донъ Педро, Адрастъ и Али.
Донъ Педро (выходя изъ дому въ ночвомъ колпакѣ и въ домашнемъ костюмѣ, держитъ въ рукѣ шпагу). Уже нѣсколько времени я слышу пѣніе у моихъ дверей; несомнѣнно, это дѣлается неспроста. Надо постараться въ темнотѣ разобрать, что это могутъ быть за люди.
Адрастъ. Али!
Али. Что?
Адрастъ. Ты больше ничего не слышишь?
Али. Нѣтъ.
(Донъ Педро притаился сзади и слушаетъ).
Адрастъ. Какъ! Всѣ наши старанія не помогутъ мнѣ познакомиться съ этой милой гречанкой! И этотъ проклятый ревнивецъ, этотъ сицилійскій негодяй навсегда закроетъ мнѣ всякій уступъ къ ней!
Али. Я хотѣлъ бы отъ всей души, чтобы онъ провалился въ преисподнюю за то утомленіе, которое онъ намъ причиняетъ, этотъ несносный человѣкъ, палачъ этакій. Эхъ, кабы его тутъ захватить, съ какимъ удовольствіемъ я выместилъ бы на его спинѣ мою злобу за всѣ тѣ безполезныя прогулки, которыя мы дѣлаемъ изъ-за его ревности!
Адрастъ. А все-таки необходимо найти какое-нибудь средство, пустить въ ходъ какую-нибудь выдумку, какую-нибудь хитрость, чтобы провести этого скота. Я принимаю это дѣло слишкомъ близко къ сердцу, чтобы помириться съ неудачей; если бы даже мнѣ пришлось для этого прибѣгнуть къ...
Али. Сударь, не знаю, что это значитъ, но дверь открыта; если вы хотите, я тихонько войду и посмотрю, чтобы открыть причину.
(Донъ Педро отступаетъ къ двери).
Адрастъ. Да, попробуй; по только безъ шума. Я не отойду отъ тебя. Дай Богъ, чтобы это была очаровательная Исидора!
Донъ Педро (даетъ пощечину Али). Кто идетъ?
Али (возвращая пощечину дону Педро). Другъ.
Донъ Педро. Эй! Францискъ, Доминикъ, Симонъ, Мартинъ, Пьеръ, Тома, Жоржъ, Шарль, Бартелеми! Скорѣй сюда мою шпагу, щитъ, алебарду, мои пистолеты, мои мушкеты, мои ружья! Живо, бѣгите. Руби, убивай, безъ пощады!
Адрастъ. Я не слышу никого. Али, Али!
Али (спрятавшись въ углу). Я.
Адрастъ. Гдѣ ты наконецъ?
Али. Пришли эти люди?
Адрастъ. Нѣтъ. Никто даже не шевелится.
Али (выходя изъ своего убѣжища). Если они придутъ, имъ достанется.
Адрастъ. Какъ! Развѣ всѣ наши усилія останутся тщетны? И вѣчно этотъ ненавистный ревнивецъ будетъ издѣваться надъ нашими замыслами!?
Али. Нѣтъ! Долгъ чести вызываетъ во мнѣ гнѣвъ; я не допущу, чтобы сказали, что меня можно перехитрить; мое достоинство, какъ плута, негодуетъ на всѣ эти препятствія, я я намѣренъ блеснуть талантами, данными мнѣ небомъ.
Адрастъ. Я бы только хотѣлъ, чтобы какимъ-нибудь способомъ, письменно или устно, освѣдомить ее о чувствахъ, какія я къ ней питаю, и чтобы я зналъ о взглядѣ ея на это дѣло. А потомъ можно легко найти и средства...
Али. Предоставьте только дѣйствовать мнѣ. Я испробую столько всевозможныхъ подходовъ, что который-нибудь наконецъ и удастся. Однако свѣтаетъ; пойду за моими молодцами и возвращусь сюда же ждать выхода нашего ревнивца.
Исидора. Не знаю, что вамъ за удовольствіе будить меня такъ рано. Это довольно плохо вяжется, на мой взглядъ, съ вашимъ намѣреніемъ писать съ меня сегодня портретъ. Если подниматься въ такую рань, то не будетъ свѣжаго цвѣта лица и блеска въ глазахъ.
Донъ Педро. У меня есть дѣло, которое заставляетъ меня выйти именно въ этотъ часъ.
Исидора. Но это дѣло, я думаю, могло прекрасно обойтись безъ моего присутствія, и вы могли бы безъ всякаго неудобства для себя оставить меня понѣжиться въ утреннемъ снѣ.
Донъ Педро. Да. Ноя люблю, чтобы вы были всегда вмѣстѣ со мною. Полезно нѣсколько обезпечить себя отъ ухаживаній вашихъ вздыхателей; не далѣе, какъ сегодня ночью, являлись давать серенаду подъ нашими окнами.
Исидора. Да, правда. Ея музыка была восхитительна.
Донъ Педро. Это дѣлалось въ честь вашу?
Исидора. Хочу думать, что такъ, разъ вы мнѣ это говорите.
Донъ Педро. Вы знаете, кто давалъ серенаду?
Исидора. Совсѣмъ нѣтъ; но, кто бы онъ ни былъ, я ему благодарна.
Донъ Педро. Благодарны?
Исидора. Разумѣется, потому что онъ старается меня развлечь.
Донъ Педро. Вамъ нравится, что онъ васъ любитъ?
Исидора. Очень нравится. Вѣдь это всегда только выраженіе вниманія.
Донъ Педро. И вы благоволите ко всѣмъ тѣмъ, кто беретъ на себя эту любезность?
Исидора. Конечно.
Донъ Педро. Вотъ что называется очень откровенно высказывать свои мысли!
Ислдора. А для чего же ихъ скрывать? Какую бы личину ни принять, а всегда чувствуешь себя хорошо, когда любима. Это поклоненіе нашей красотѣ ламъ никогда не надоѣдаетъ. Что бы тамъ ни говорили по этому поводу, самое большое честолюбіе для женщины, повѣрьте мнѣ, заключается въ томъ, чтобы внушать любовь. Всѣ ея старанія направлены къ этому, и не найдется ни одной такой гордячки, которая бы не ликовала въ душѣ при побѣдахъ, доставляемыхъ ей ея взорами.
Донъ Педро. Но если вы чувствуете удовольствіе, видя себя любимой, то извѣстно ли вамъ, что я, который васъ любитъ, я, видящій то же самое, не чувствую ни малѣйшаго удовольствія?
Исидора. Я не понимаю, почему это такъ; если бъ я была, на вашемъ мѣстѣ, для меня по было бы большей радости, какъ видѣть любовь всего міра къ любимому мною человѣку. Развѣ въ этомъ пѣть чего-то, что еще болѣе доказываетъ удачу сдѣланнаго выбора? И развѣ нельзя быть довольнымъ, что предметъ нашей любви признанъ вполнѣ достойнымъ любви?
Донъ Педро. Каждый любить на свой ладъ, а такая любовь не въ моемъ духѣ. Я буду въ восторгѣ, если васъ вовсе не будутъ находить столь прекрасною, и вы меня обяжете, если не будете такъ стремиться къ тому, чтобы являться прекрасною для чужихъ глазъ.
Исидора. Какъ! Вы ревнуете до такой степени?
Донъ Педро. Да, ревную до такой степени, ревную какъ тигръ и даже, если вамъ угодно, какъ сатана. Моя любовь требуетъ, чтобы вы всецѣло принадлежали мнѣ. Ея чуткость оскорбляется каждой улыбкой, каждымъ взглядомъ, который могутъ у васъ похитить; всѣ. мои заботы, какъ видите, ведутъ къ тому, чтобы преградить всякій доступъ ухаживателямъ и быть увѣреннымъ въ обладаніи сердцемъ, изъ котораго я не могу уступить ни крошечной частицы.
Исидора. Знаете, что я вамъ скажу? Вы приняли плохое рѣшеніе; обладаніе сердцемъ очень мало обезпечено, когда стремятся удержать его насильно. Что касается до меня, то, если бы я ухаживала за женщиной; принадлежащей другому, увѣряю васъ, я приложила бы все стараніе, чтобы возбудить въ немъ ревность и заставить его сторожить день и ночь ту, которую я бы хотѣла покорить. Это великолѣпный способъ имѣть успѣхъ, и обыкновенно при этомъ но забываютъ извлечь пользу изъ скуки и гнѣва, овладѣвающихъ женщиной, когда она въ зависимости и въ стѣсненіи.
Донъ Педро. Такъ что, если бы кто-нибудь за вами ухаживалъ, то онъ нашелъ бы васъ расположенной благосклонно принимать его любезности?
Исидора. Я вамъ ничего объ этомъ не сказала. Какъ бы то ни было, женщины не любятъ, чтобы ихъ стѣсняли, и очень рискованно выказывать имъ свои подозрѣнія и держать ихъ взаперти.
Донъ Педро. Мало же вы благодарны за то,чѣмъ мнѣ обязаны; мнѣ кажется, что рабыня, которую отпустили на волю и которую хотятъ сдѣлать своею женою...
Исидора. Чѣмъ я вамъ обязана, если вы мѣняете для меня одно рабство на другое, еще болѣе тяжелое, если вы мнѣ не даете пользоваться никакой свободой и видимо угнетаете меня вѣчнымъ надзоромъ.
Донъ Педро. Но все это происходитъ только отъ чрезмѣрной любви.
Исидора. Если въ этомъ заключается вата любовь, то я васъ прошу меня ненавидѣть.
Донъ Педро. Вы сегодня очень нелюбезно настроены, и я мирюсь съ этими словами изъ снисхожденія къ вашей досадѣ, которая у васъ можетъ быть отъ того, что вы рано встали.
Донъ Педро, Исидора и Али (одѣтый туркомъ, дѣлающій множество поклоновъ дону Педро).
Донъ Педро. Довольно церемоній. Что вамъ нужно?
Али (становится между дономъ Педро и Исидорою. При каждомъ словѣ дону Педро онъ поворачивается къ Исидорѣ и дѣлаетъ ей знаки, чтобы посвятить ее въ замыселъ своего господина). Синьоръ (съ позволенія синьоры), позвольте вамъ сказать (съ позволенія синьоры), что я явился къ вамъ (съ позволенія синьоры), чтобы просить васъ (съ позволенія синьоры) согласиться (съ позволенія синьоры)...
Донъ Педро. Съ позволенія синьоры, подвиньтесь немного въ эту сторону.
(Донъ Педро становится между Али и Исидорою).
Али. Синьоръ, я виртуозъ.
Донъ Педро. Я ничего не могу вамъ дать.
Али. Дѣло не въ этомъ. Такъ какъ я немного смыслю въ музыкѣ и въ танцахъ, то я обучилъ нѣсколькихъ рабовъ, очень желающихъ найти господина, которому можно было бы угодить этимъ искусствомъ, и такъ какъ я знаю, что вы -- значительное лицо, я смѣю просить васъ посмотрѣть на нихъ и прослушать: можетъ-быть, вы ихъ купите, если они вамъ понравятся, или укажете имъ кого-либо изъ вашихъ друзей, кто бы пожелалъ ихъ пріобрѣсти.
Исидора. Это стоить посмотрѣть, это насъ позабавитъ. Приведите ихъ къ намъ.
Али. Шала бала... Вотъ новая пѣсенка, она въ модѣ. Слушайте внимательно. Шала бала.
Донъ Педро, Исидора, Али, турецкіе рабы.
Рабъ (поетъ Исидорѣ).
Кто любитъ, съ пылкимъ сердцемъ всюду
Вослѣдъ за милой тотъ бѣжитъ;
Но мужъ-ревнивецъ -- быть тутъ худу --
Жену такъ зорко сторожитъ...
Глазами только и возможно
Съ ней разговоръ вести нѣмой...
О, какъ влюбленнаго тревожно
Трепещетъ сердце той порой 4)!
Ширибирида ушъ алла,
Я -- турокъ, добрая душа.
Судьба мнѣ денегъ не дала,--
И у меня нѣтъ ни гроша.
Хотите вы меня купить?
Я буду честно вамъ служить.
Прошу, купите вы меня --
Отлично стряпать буду вамъ,
Вставать съ разсвѣтомъ первымъ дня,
Носить вамъ воду по утрамъ.
Хотите вы купить меня?
Рабъ (Исидорѣ). Отъ мукъ день каждый съ давнихъ поръ
Влюбленный этотъ изнываетъ,
Но коль красотки нѣжный взоръ
Чуть-чуть страдальца приласкаетъ,
И разрѣшитъ она ему
Открыто ею любоваться, --
Онъ скоро можетъ посмѣяться,
Презрѣвъ преградъ ревнивца тьму.
Ширибирида ушъ алла,
Я -- турокъ, добрая душа.
Судьба мнѣ денегъ не дала, --
А у меня нѣтъ ни гроша.
Хотите вы меня купить?
Я буду честно вамъ служить.
Прошу, купите вы меня --
Отлично стряпать буду вамъ,
Вставать съ разсвѣтомъ первымъ дня,
Носить вамъ воду по утрамъ.
Хотите вы купить меня?
Рабы возобновляютъ свой танецъ.
Донъ Педро (поетъ). Вы это знаете ли, плуты,
Что не пройдетъ вамъ пѣсня даромъ,
Что спины ваши будутъ вздуты,--
Готовьтесь къ палочнымъ ударамъ.
Ширибирида ушъ алла,
Меня бъ ты принялъ за осла,
Когда бъ охота мнѣ пришла
Тебя купить. Уйди отъ зла,
Прочь! Чтобъ удары безъ числа
Твоя спина не обрѣла 5)!
Донъ Педро. Ишь какіе прыткіе! (Исидорѣ) Войдемъ въ комнаты: я передумалъ итти; къ тому же погода хмурится. (Али, который еще не ушелъ) А, мошенникъ, ты опять здѣсь!
Али. Ну да, мой господинъ ее обожаетъ. У него нѣтъ другого желанія, какъ выказать ей свою любовь, и, если она согласится, онъ возьметъ ее въ жены.
Донъ Педро. Да, да. Вотъ я доберусь до него.
Али. Она будетъ наша помимо вашей воли.
Донъ Педро. Какъ! Мерзавецъ...
Али. Говорю вамъ, мы овладѣемъ ею на зло вамъ.
Донъ Педро. А я приму...
Али. Какъ вы ни караульте, она будетъ наша, я въ этомъ поклялся.
Донъ Педро. Дай срокъ, ужъ ты мнѣ попадешься!
Али. Это вы намъ попадетесь. Она будетъ наша, это дѣло рѣшенное. (Въ сторону) Тутъ надо или прописть, или добиться своего.
Адрастъ, Али, два прислужника.
Адрастъ. Ну что, Али, наши дѣла подвигаются впередъ?
Али. Сударь, я уже сдѣлалъ одну маленькую попытку; но я...
Адрастъ. Можешь не утруждать себя; благодаря случайности я нашелъ нее, что мнѣ нужно, и мнѣ предстоитъ счастіе посѣтить красавицу въ ея домѣ. Я былъ у художника Дамона, который сказалъ мнѣ, что онъ сегодня долженъ былъ писать портрета съ этой восхитительной особы, и такъ какъ мы съ нимъ уже давно въ самой тѣсной дружбѣ, онъ пожелалъ содѣйствовать моей страсти и пускаетъ меня, вмѣсто себя, съ рекомендательной запиской. Ты знаешь, я всегда находилъ удовольствіе въ живописи и но временамъ работаю кистью, противъ Французскаго обычая, не допускающаго, чтобы дворянинъ умѣлъ чѣмъ-либо заниматься; такимъ образомъ я буду имѣть возможность вволю наглядѣться на красавицу. По я не сомнѣваюсь, что скверный ревнивецъ постоянно будетъ при этомъ присутствовать и мѣшать всѣмъ разговорамъ, которые могутъ быть у насъ съ нею; и, сказать тебѣ правду, у меня готовъ планъ -- при помощи одной рабыни вырвать эту прекрасную гречанку изъ рукъ ея ревнивца, если только я добьюсь ея согласія на это.
Али. Предоставьте мнѣ дѣйствовать, я хочу облегчить вамъ возможность поговорить съ нею. (Шепчетъ на ухо Адрасту). Не скажутъ, что я ничѣмъ не помогъ въ этомъ дѣлѣ. Когда вы идете?
Адрастъ. Сію же минуту, у меня уже приготовлены всѣ вещи.
Али. И я съ своей стороны приготовлюсь.
Адрастъ. Я не хочу терять ни одной минуты! О! Жду не дождусь насладиться радостью ее увидѣть.
Донъ Педро, Адрастъ, два прислужника.
Донъ Педро. Кого вы ищете, кавалеръ, въ этомъ домѣ?
Адрастъ. Я ищу здѣсь синьора дона Педро.
Донъ Педро. Онъ передъ вами.
Адрастъ. Въ такомъ случаѣ потрудитесь, пожалуйста, прочесть это письмо.
Донъ Педро. "Посылаю вамъ, вмѣсто себя, чтобы написать извѣстный вамъ портрета, французскаго дворянина, который, стремясь оказывать услуги достойнымъ людямъ, пожелалъ взять на себя этотъ трудъ по предложенію, которое я ему на этотъ счетъ сдѣлалъ. Онъ, безъ сомнѣнія, самый лучшій мастеръ на свѣтѣ для подобныхъ работъ, и я былъ увѣренъ, что не могу сдѣлать вамъ болѣе пріятнаго одолженія, зная ваше намѣреніе имѣть художественное изображеніе любимой вами особы, какъ послать вамъ именно этого человѣка. Но избѣгайте говорить ему о какомъ бы то ни было вознагражденіи, потому что онъ такой человѣкъ, для котораго это было бы обидой: онъ работаетъ единственно ради похвалы и извѣстности".
Господинъ французъ, это большая любезность, которую вы мнѣ хотите оказать, и я вамъ очень обязанъ.
Адрастъ. Все мое честолюбіе въ томъ, чтобы быть полезнымъ для людей именитыхъ и заслуженныхъ.
Донъ Педро. Я приглашу особу, о которой идетъ рѣчь.
Исидора, донъ Педро, Адрастъ и два прислужника.
Донъ Педро (Исидорѣ). Вотъ дворянинъ, котораго послалъ къ намъ Дамонъ и который хочетъ взять на себя трудъ срисовать васъ. (Адрасту, который, здороваясь съ Исидорой, цѣлуетъ ее) Эге! господинъ французъ, такой способъ привѣтствія не въ обычаяхъ нашей страны.
Адрастъ, Но онъ въ обычаяхъ Франціи.
Донъ Педро. Обычай Франціи хорошъ для вашихъ женщинъ, а для нашихъ онъ отзывается нѣкоторой вольностью.
Исидора. Я принимаю эту любезность съ большой радостью. Этотъ случай меня сильно занимаетъ; сказать по правдѣ, я не ожидала имѣть такого замѣчательнаго художника.
Адрастъ. Безъ сомнѣнія, нѣтъ человѣка, который бы не счелъ за большую честь приняться за подобную работу. Я не обладаю особеннымъ искусствомъ, но оригиналъ, въ данномъ случаѣ, самъ по себѣ только помогаетъ дѣлу, и есть возможность создать нѣчто прекрасное при такомъ подлинникѣ.