Мюссе Альфред Де - Стихотворения

C. А. АНДРЕЕВСКІЙ

СТИХОТВОРЕНІЯ
1878--1885

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 11--2
1886

АЛЬФРЕДЪ МЮССЕ.

Друзья мои! Когда умру я...

Декабрьская ночь

Октябрьская ночь

Майская ночь

Августовская ночь

* * *

Друзья мои! Когда умру я,

Взростите иву надо мной;

Печальный видъ ея люблю я

Съ поникшей, блѣдною листвой;

И надъ могилой тихо дремля,

Своею тѣнью негустой

Не отягчитъ она ту землю,

Гдѣ вѣчный ждетъ меня покой.

Декабрьская ночь,

ПОЭТЪ.

Однажды, полночью, тайкомъ

Читалъ я въ дѣтствѣ. Все кругомъ

Поверглось въ сонное молчанье --

И вдругъ за столъ присѣлъ со мной,

Подобный мнѣ, какъ братъ родной,

Ребенокъ въ черномъ одѣяньѣ.

Лицомъ онъ грустенъ былъ, но милъ,

Онъ лобъ на руку мнѣ склонилъ

И въ книгѣ сталъ читать со мною:

Всю ночь за книгой, при огнѣ,

Онъ былъ со мной наединѣ

И тихо скрылся предъ зарею.

Ужъ было мнѣ пятнадцать лѣтъ,

Когда въ лѣсу, теряя слѣдъ,

На глушь наткнулся я въ мечтаньи,--

Вдругъ отрокъ встрѣтился со мной,

Подобный мнѣ, какъ братъ родной,

Въ знакомомъ черномъ одѣяньи.

Онъ лютню несъ въ рукѣ одной,

Цвѣты шиповника -- въ другой

И мнѣ кивнулъ, какъ другъ старинный;

Я у него спросилъ мой путь,

Онъ указалъ мнѣ -- повернуть

Въ холму надъ смежною долиной.

Когда узналъ я жаръ любви

И слезы первыя мои

Я лилъ при первомъ испытаньи,--

Внезапно рядомъ сѣлъ со мной,

Подобный мнѣ, какъ братъ родной,

Мой сверстникъ въ черномъ одѣяньи.

Въ нѣмой печали и тоскѣ,

Сжимая мечъ въ одной рукѣ,

Другую -- къ небу онъ направилъ...

Онъ будто самъ со мной страдалъ,

Но только вздохъ одинъ издалъ

И въ мигъ, какъ сонъ, меня оставилъ.

Въ разгульной юности моей,

Когда на пиршествѣ друзей

Я взялъ бокалъ для возліянья,--

Внезапно сѣлъ передо мной,

Подобный мнѣ, какъ братъ родной,

Товарищъ въ черномъ одѣяньѣ.

На немъ былъ миртовый вѣнокъ,

И ветхій пурпура кусокъ

Онъ трясъ подъ мантіею черной;

Онъ исхудалою рукой

Своимъ бокаломъ тронулъ мой,

И мой -- упалъ, въ рукѣ покорной...

Я помню, въ тотъ ужасный мигъ,

Какъ умеръ мой отецъ-старикъ,

Приникъ я къ мертвому съ рыданьемъ,--

И сирота поникъ со мной,

Подобный мнѣ, какъ братъ родной,

Покрытый чернымъ одѣяньемъ.

Слезами взоръ его блестѣлъ,

Вѣнокъ терновый онъ имѣлъ

Въ тѣни кудрей... Какъ скорби жало,

Вонзенъ былъ мечъ въ его груди,

И пурпуръ былъ его въ крови,

И лютня на землѣ лежала.

Запомнилъ живо я его,

И въ дни страданья моего

Всегда, вездѣ онъ мнѣ являлся.

То демонъ или ангелъ былъ,

Не зналъ я,-- но его любилъ:

Онъ другомъ нѣжнымъ мнѣ казался.

Когда, усталый зло терпѣть,

Чтобы ожить иль умереть,

Покинулъ берегъ я отчизны;

Когда поспѣшно я бѣжалъ

И всюду новыхъ силъ искалъ,

Просилъ надеждъ у новой жизни,--

Подъ небомъ странъ, гдѣ я бродилъ,

Гдѣ взоръ и сердце утомилъ

Въ безостановочномъ побѣгѣ;

Гдѣ хромоногая тоска,

Какъ отжилаго старика,

Меня влекла въ своей телѣгѣ;

Гдѣ тайну жизни я ловилъ

И всюду только находилъ

Лишь давнихъ призраковъ туманы;

Гдѣ вновь, не живши, я встрѣчалъ,

Опять все то-же, что видалъ:

Людей, ихъ злобу и обманы...

Вездѣ, гдѣ вдоль большихъ дорогъ

Слезою я смочилъ платокъ,

Гдѣ раздались мои рыданья;

Гдѣ, какъ ягненокъ, здѣсь и тамъ,

Свой пухъ роняетъ по кустамъ,--

Я тратилъ сердца дарованья;

Вездѣ, гдѣ грустно я мечталъ,

Вездѣ, гдѣ смерти я желалъ,

Вездѣ, гдѣ я земли касался,--

Вездѣ несчастный предо мной,

Подобный мнѣ, какъ братъ родной,

Въ одеждѣ черной появлялся.

О, кто же ты, кого вездѣ и неизбѣжно

На жизненномъ пути мнѣ суждено встрѣчать?

Твой взоръ задумчивый исполненъ грусти нѣжной

И злобнымъ геніемъ нельзя тебя назвать.

Улыбка мнѣ твоя преподаетъ терпѣнье,

О сожалѣніи -- слеза мнѣ говоритъ;

Встрѣчался съ тобой, я вѣрю въ Провидѣнье,

Твои страданія близки Поимъ мученьямъ

И дружба тихая въ тѣни твоей сквозитъ.

Кто-жъ ты? Не знаю я, но ты не ангелъ свѣта:

Ни разу не пришелъ ты зло предупредить,

Ни разу въ бѣдствіи не подалъ мнѣ совѣта

И молча дозволялъ судьбѣ меня губить;

Въ улыбкѣ сдержанной со мной не веселился,

Утѣшить не умѣлъ участіемъ своимъ,

За цѣлыхъ двадцать лѣтъ, что ты за мной влачился,

Себя ты не назвалъ и мнѣ ты не открылся --

Зачѣмъ-бы такъ робѣлъ небесный серафимъ?

И вотъ, почти сейчасъ, въ сегодняшній же вечеръ

Ты былъ со мной опять.-- Какъ ночь была темна!

Какъ грозно бушевалъ и рвался въ окна вѣтеръ!..

Я былъ такъ одинокъ на ложѣ, гдѣ она

Недавно ласкою своей меня дарила,

Еще на ложѣ томъ все молвило о ней,

Осиротѣлое,-- оно не вдругъ остыло...

Я думалъ, какъ легко она меня забыла,

Какъ съ ней оборвалась и часть души моей!

Я перечитывалъ послѣднія посланья

И любовался я обрѣзками кудрей,--

И вотъ вы, вѣчныя, я думалъ, обѣщанья,

Мнѣ подарившія такъ мало ясныхъ дней!

Въ остаткахъ милыхъ тѣхъ какъ будто-бы витаетъ

Еще недавняя счастливая пора:

Вотъ слезы сердца какъ безслѣдно исчезаютъ,--

Глаза тѣ самые ихъ завтра не узнаютъ,

Которые съ мольбой ихъ пролили вчера!

Я въ связку уложилъ, хранимые въ завѣтѣ,

Слѣды летучіе блаженства моего,

И я сказалъ себѣ, что здѣсь, на этомъ свѣтѣ,

Едва-ль не прядь волосъ живучѣе всего!

И какъ теряется въ волнахъ кипучихъ моря

Покинутый пловецъ, не видя береговъ,

Такъ, потерявшійся въ забвеніи и горѣ,

Теперь оплакивалъ одинъ я, на просторѣ,

Свою безвременно-погибшую любовь.

Ужъ я надъ лентою занесъ сургучъ кипящій,

Чтобъ связку цѣнную невѣрной отослать --

Меня остановилъ вдругъ сердца стонъ молящій:

Я горя своего не могъ еще понять...

О, безразсудное и гордое созданье,

Ты не хотѣла знать, но вспомнишь ты меня!

Что значили твои недавнія рыданья

И слезы, и тоска, и спертое дыханье?

Ужель -- притворный пылъ, безъ тайнаго огня?

Ты плакала, и знай -- еще ты плакать будешь!

Межъ нами тѣнь твоя невидимо живетъ

И, оттолкнувъ меня,-- меня ты не забудешь:

Разлука на тебя всѣмъ бременемъ падетъ!

Уйди, оставь меня и унеси съ собою

Довольство гордое на сердцѣ ледяномъ!

Еще въ груди моей есть сердце молодое,

Оно не замолчитъ, пронзенное тобою,

И много новыхъ ранъ помѣстится на немъ.

Увы! не всѣмъ тебя природа одарила,

Хоть образъ ласковый волшебно убрала,

Всегда своей красой ты тѣшиться любила,

Жалѣть же и прощать вовѣкъ ты не могла.

Уйди... оставь меня... или своей дорогой

И пепелъ прошлаго по вѣтру ты разсѣй!

Я счастіе найду и въ жизни одинокой...

Иль нѣтъ! Скажи, зачѣмъ ты стала мнѣ далекой?

Зачѣмъ тебя здѣсь нѣтъ въ безмолвіи ночей?

Но вновь по воздуху мелькнуло тѣни нѣжной

Дрожанье слабое -- и вновь передо мной

Явился ты, мой гость, мой спутникъ неизбѣжный,

Портретъ задумчивый, печальный призракъ мой!

Кто-жъ ты?-- Летучій сонъ? Мое-ли отраженье?

Чего ты требуешь, что хочешь отъ меня?

Зачѣмъ слѣдишь за мной, не зная утомленья?

Мой братъ таинственный, безмолвное видѣнье,

Откройся-жъ, наконецъ, и назови себя.

ВИДѢНЬЕ.

Я разрѣшу твои сомнѣнья:

Мы дѣти матери одной,

Не ангелъ я хранитель твой,

Но также и не ангелъ мщенья.

На краткомъ жизненномъ пути

Не знаю самъ, куда пойти

Придется тѣмъ, кого люблю я.

Не богъ, но и не демонъ я,

И вѣрно назвалъ ты меня,

Безмолвнымъ братомъ именуя:

Тебя всю жизнь я прослѣжу.

Къ порогу смерти провожу

И сяду надъ твоей могилой.

Я другъ въ дни скорби и тоски,

Но не подамъ тебѣ руки:

Я -- одиночество, мой милый!

Октябрьская ночь.

ПОЭТЪ.

Прошла моя печаль подобно сновидѣнью,

И ныньче слѣдъ ея, летучій и пустой,

Готовъ я приравнять ночному испаренью,

Упавшему въ траву невидимой росой.

МУЗА.

О, мой поэтъ! Какое зло

Тебя такъ долго стерегло?

Давно, давно ужъ я гадаю,

За что, безмолвіе храня,

Ты отшатнулся отъ меня,

За что напрасно я страдаю?

ПОЭТЪ.

О, то была печаль изъ самыхъ обыденныхъ

И сердцу каждаго грозитъ она равно;

Но вѣчно думаетъ любой изъ огорченныхъ,

Что горе высшее познать ему дано.

МУЗА.

Довѣрься мнѣ въ ночной тиши,--

У обыденной лишь души

Печаль быть можетъ обыденной.

Раскрой свою больную грудь,

Чтобъ могъ свободно ты вздохнуть,

Отъ горькой тайны облегченный.

Вѣдь знаешь ты,-- молчанья богъ

Печаленъ, сумраченъ и строгъ,

И братомъ смерти онъ зовется.

И грусть въ безмолвіи растетъ,

Но бремя съ сердца упадетъ,

Когда въ словахъ она прольется.

ПОЭТЪ.

Меня, повѣришь-ли, беретъ уже раздумье,

Какъ долженъ я тебѣ печаль свою назвать?

Была-ли то любовь, иль опытъ, иль безумье,

И можетъ-ли она другого поучать?

Но все-же я легко могу передъ тобою

Ту повѣсть мрачную излить наединѣ.

Присядь тутъ съ лирою: волшебною струною

Буди прошедшее, уснувшее во мнѣ.

МУЗА.

Поэтъ! Еще одинъ вопросъ:

Судьбой ниспосланное горе

Вѣдь ты безъ злобы перенесъ?

Ты больше съ прошлымъ не въ раздорѣ?--

Чтобъ отвѣчать душѣ твоей

Словами кроткаго участья,

Я не должна дѣлить страстей,

Тебя доведшихъ до несчастья.

ПОЭТЪ.

О, да! Я исцѣленъ безслѣдно отъ недуга

И какъ страдалъ -- забылъ. Надъ пропастью крутой,

Гдѣ прежде я висѣлъ, я стану безъ испуга

И тамъ, гдѣ я блуждалъ, мнѣ видится другой.

Ты можешь быть смѣла: въ родномъ уединеньи

Польется намъ напѣвъ согласною рѣкой.

Какъ сладко вспоминать, въ спокойномъ отдаленьи,

Печаль минувшую съ улыбкой и слезой!

МУЗА.

Какъ мать съ любовью, осторожно

Качаетъ сонное дитя,

Такъ я съ заботою тревожной

Готова выслушать тебя.

Начни разсказъ,-- отвѣтомъ нѣжнымъ

У лиры струны зазвучатъ,

И вотъ, въ сіяньи безмятежномъ,

Ужъ тѣни прошлаго летятъ.

ПОЭТЪ.

О, ты, мой милый трудъ,-- отрада лучшихъ дней,

Уединенье золотое!

Опять, мой кабинетъ, сижу въ тиши твоей,

Мое убѣжище святое!

Знакомцы старые, давно ужъ не видалъ

Я васъ, забытые, родные:

Вотъ лампа вѣрная, съ которой я мечталъ

Въ часы безмолвные, ночные;

Вотъ кресло пыльное... О, чудный мой дворецъ,

Пріютъ спокойствія и мира!

Да, муза юная, вернулся твой пѣвецъ,

Воскресла дремлющая лира!

Хочу я вамъ теперь страданья разсказать

Любви исполненной отравы:

Увы, мои друзья, то женщина опять...

(Ужъ вы предвидѣли?-- И правы!)

У этой женщины я вѣчно былъ въ рукахъ,

Какъ рабъ, покорный господину;

Въ ея безжалостныхъ, губительныхъ когтяхъ

Порвалъ я сердца половину!

И все-же я скажу: нерѣдко близъ нея

Вдали я видѣлъ счастья грёзы,

Когда мы подъ руку бродили у ручья

Подъ тѣнью трепетной берёзы,

И въ мѣсячныхъ лучахъ на тихомъ берегу

Песокъ волшебно серебрился,

А я ее ласкалъ... Довольно... Не могу!

Къ чему, безумный, я стремился?

Навѣрное, судьбѣ въ тѣ дни была нужна

Зачѣмъ-то жертва искупленья,

И злобно за любовь отмстила мнѣ она,

Какъ будто счастье -- преступленье!

МУЗА.

Минута сладкая игриво

Мелькнула въ памяти твоей,--

Скажи, зачѣмъ-же ты пугливо

Сдержался слѣдовать за ней?

Зачѣмъ въ бесѣдѣ откровенной

Былыя радости таить?

Не лучше-ль, въ тонъ судьбѣ надменной,

Объ ихъ заманчивости бренной

Теперь съ улыбкой говорить.

ПОЭТЪ.

Нѣтъ! Лучше я взгляну съ презрѣніемъ на горе;

Теперь, уже остывъ отъ времени къ нему,

Тебѣ я разскажу, съ улыбкою во взорѣ,

О томъ, какъ я страдалъ, когда и почему...

Я помню, ночь была осенняя дождлива,

Почти такая-же, какъ видишь ты сейчасъ,

И вѣтеръ жалобный въ душѣ моей тоскливо

По струнамъ горестнымъ наигрывалъ не разъ.

Сидѣлъ я у окна, въ тревожномъ ожиданьи

Прислушивался я, идетъ-ли кто нибудь...

Я ждалъ ее... Все нѣтъ!.. Въ невольномъ содроганьи

Поникъ я головой, и въ любящую грудь

Вонзилось черное, больное подозрѣнье:

Измѣна, можетъ быть?.. Какъ прежде, за окномъ

Молчала улица и, точно привидѣнья,

Подчасъ прохожіе мелькали съ фонаремъ.

То вдругъ ненастный вихрь мнѣ слышался за дверью,

И въ немъ чудился мнѣ живой, знакомый вздохъ:

Чего-чего тогда, отдавшись суевѣрью,

Въ душѣ своей больной придумать я не могъ!

Напрасно я взывалъ къ своей послѣдней силѣ,

Напрасно отъ нея поддержки ожидалъ,

Часы урочные безжалостно пробили,

А милой нѣтъ и нѣтъ... Я плакалъ, я дрожалъ,

И все еще искалъ съ безпомощной тоскою

Я тѣнь желанную на брошенномъ пути...

О, Муза, вѣришь-ли, той женщиной пустою

Безумный былъ огонь зажжонъ въ моей груди!

Все въ мірѣ для нея готовъ я былъ оставить,

Труднѣй, чѣмъ съ жизнію, разстаться было съ ней,

И даже въ эту ночь я долженъ былъ лукавить

И лгать передъ собой, стремясь порвать скорѣй

Всѣ цѣпи прошлаго... Я звалъ ее презрѣнной,

Я укорялъ ее въ жестокости и лжи,

Но образъ красоты небесной, несравненной

Властительно смирялъ проклятія мои!..

Ужъ брежжилъ полусвѣтъ и я въ изнеможеньи,

Разбитый, на окнѣ, тревожно задремалъ;

Но вновь очнулся я, при звукахъ пробужденья,

И утро яркое на небѣ увидалъ.

И вдругъ -- мнѣ кажется, какъ будто за стѣною

На смежной улицѣ послышались шаги...

Я слушаю, гляжу, и -- кто-жъ передо мною?

Она! Я узнаю... О, Боже, помоги...

Она ко мнѣ идетъ!..-- Вошла... ей горя мало!

Откуда ты? Зачѣмъ? Гдѣ ночью ты была?..

Гдѣ тѣло чудное въ часы любви лежало?..

Смѣяться надо мной поутру ты пришла?

Ты знаешь,-- я всю ночь проплакалъ на-сторожѣ,

А ты,-- любовь свою дѣлила ты съ другимъ?

Скажи, безстыдная, на чьемъ была ты ложѣ?

Какъ смѣешь думать ты, что буду я твоимъ,

Что я къ объятіямъ усталымъ, ненасытнымъ,

Со страстью нѣжною и ласкою прильну?

Иди, вернись опять къ дѣламъ своимъ постыднымъ,

А я навѣкъ любовь и молодость кляну!..

МУЗА.

Смирись, смирись, я умоляю.

Отъ словъ несдержанныхъ твоихъ,

И я тревожусь и страдаю.

Едва-ли твой недугъ затихъ!

Должно быть, раною глубокой

Ты былъ когда-то пораженъ:

Тяжелъ ударъ судьбы жестокой,--

Не такъ легко проходитъ онъ.

Забудь ее, дитя родное!

Ты имя, прежде дорогое,

Скорѣй изъ сердца изгони,

Иль, какъ чужое, вспомяни.

ПОЭТЪ.

О, стыдъ тебѣ: ты мнѣ впервые

Дала измѣну испытать,

Извѣдать гнѣвъ, порывы злые

И вѣру въ счастье потерять.

Тебѣ, тебѣ я, черноокой,

Тебѣ я шлю проклятье вновь:

Ты погребла во тьмѣ глубокой

Мои надежды и любовь!

Твоя улыбка, взоръ лукавый,

Твоя губительная рѣчь

Мнѣ стали горькою отравой,

И былъ бы я готовъ обречь

Теперь на гибель все земное,

Въ чемъ есть на радости намекъ:

Зато -- тебѣ, созданье злое,

Зато -- красѣ твоей упрекъ!

Любви восторженныя грезы

Съ тобой навѣкъ я потерялъ;

Слезамъ не вѣрю,-- тѣ же слезы

Не у тебя-ли я видалъ?

О, стыдъ тебѣ! Тебѣ довѣрилъ

Я жизнь и сердце въ первый мигъ,

Я былъ дитя -- не лицемѣрилъ

И лжи ни въ комъ бы не постигъ.

Конечно, не было защиты

У сердца дѣтскаго тогда,--

Могли быть каждою разбиты

Мои надежды безъ труда...

Но было легче молодыя

Мечты совсѣмъ не нарушать.

О, стыдъ тебѣ: ты мнѣ впервые

Дала страданье испытать!

Не ты-ль безжалостнымъ ударомъ

Слезу заставила бѣжать?

Повѣрь, источникъ тотъ недаромъ

Открытъ тобою... Изсякать

Ему судьба не дозволяетъ...

Онъ все бѣжитъ, не умолкаетъ,

Онъ всѣ печали омываетъ,

И будетъ день, увѣренъ я,

Я въ немъ умоюсь отъ тебя!

МУЗА.

Довольно, мой поэтъ! Послушай: какъ бы мало

Невѣрной женщиной ты ни былъ увлечёнъ,

Хотя бы день одинъ отраду сердце знало,

За этотъ день одинъ ужъ долженъ быть прощенъ

Ударъ, полученный тобою отъ коварной.

Ты хочешь быть любимъ, умѣй-же уважать

Любовь минувшую душою благодарной.

Я знаю: для людей такъ тягостно прощать

Обиды ближнему,-- но если уничтожишь

Въ себѣ ты ненависть,-- вѣдь мукъ избѣгнешь ты.

Предай забвенію, чего простить не можешь.

Какъ мертвыхъ берегутъ могильные кресты,

Такъ точно у любви есть бренные остатки,

Мечты уснувшія,-- и нуженъ имъ покой.

Зачѣмъ душѣ твоей томительны и гадки

Воспоминанія любви твоей былой?

А можетъ, крылась тутъ забота Провидѣнья

И опытъ бѣдствія созрѣть тебѣ помогъ?

Мы всѣ находимся у горя въ обученьи

И съ трезвой мудростью выходимъ изъ тревогъ.

Да, мраченъ тотъ законъ, но вѣченъ, непреложенъ,

Что каждаго должно несчастье окрестить:

Налогомъ горести счастливый мигъ обложенъ --

Страданьемъ за него мы призваны платить.

Взгляни -- подъ тучами, грозою и вѣтрами

Выравниваетъ хлѣбъ свой колосъ золотой,

И радость я сравню съ душистыми цвѣтами,

Вспоенными дождемъ, омытыми росой.

Не самъ-ли ты сказалъ, что больше не страдаешь?

Ты счастливъ, ты любимъ, всѣ сладости земли

Теперь безпечно ты и весело вкушаешь,

Припомни-жъ слезы тѣ, что нѣкогда текли:

Не ихъ-ли горечью, не старымъ-ли недугомъ

Цѣнить все лучшее ты мудро наученъ?

И какъ теперь легко тебѣ въ бесѣдѣ съ другомъ!

Бокаловъ на пиру какъ веселъ ныньче звонъ!

Ты могъ-ли-бъ такъ любить красу земного міра,

Соннеты, пѣнье птицъ, нарядные цвѣты,

Искусства древнія, творенія Шекспира,

Когда-бъ въ ихъ прелести подчасъ не слышалъ ты

Отвѣта нѣжнаго на прежнія страданья?--

А неба яснаго прозрачная лазурь?

А вѣчный ропотъ волнъ? А полночи молчанье?

Кто-бъ могъ ихъ понимать, не знавъ душевныхъ бурь

Иль мукъ безсонницы и думъ о снѣ загробномъ?

Вѣдь ныньче счастливъ ты съ подругою иной,

И въ сердцѣ, нѣкогда обиженномъ и злобномъ,

Какой приливъ любви ты чувствуешь порой!

Теперь, когда вдвоемъ вамъ вечеромъ случится

Бродить съ ней подъ руку надъ дремлющимъ ручьемъ --

На тихомъ берегу не также-ль серебрится

Песокъ заманчиво подъ мѣсячнымъ лучомъ?

Слетаются опять надъ вами счастья грезы,

Опять дано тебѣ красавицу ласкать

Подъ тѣнью трепетной, по-прежнему, береги

И ты ужъ предъ судьбой не станешь унывать.

Зачѣмъ-же ты клянешь старинныя печали,

Невѣрные шаги минувшихъ юныхъ лѣтъ?

Все то, чѣмъ ты богатъ, они тебѣ послали!

Дитя мое! Въ тебѣ, я знаю, злобы нѣтъ:

Прости и пожалѣй ту женщину, которой

Обязанъ первой ты мучительной слезой,

И да послужитъ въ томъ самъ Богъ тебѣ опорой,

Создавшій вамъ союзъ для радости земной,

Увы, немыслимой безъ горькихъ испытаній.

Какъ знать? Она тебя любила, можетъ быть,

И ей не обошлась разлука безъ страданій,

Но случай ей велѣлъ мечту твою разбить.

Легко-ли было ей въ тебѣ оставить рану,

Отдать тебя другой, проливши море слезъ?

Не всѣ-же слезы тѣ приписывать обману!

Прости ее, дитя,-- мечту невинныхъ грезъ!

ПОЭТЪ.

И правда! Злоба нечестива,

Какъ змѣй подземный холодна,

И содрагаюсь я брюзгливо,

Когда ползетъ по мнѣ она.

Внимай-же, милая богиня,

Молю -- свидѣтельницей будь:

Проникла мирная святыня

Въ мою измученную грудь.

Клянусь глазами голубыми

Моей подруги молодой,

Клянусь я благами земными,

Клянусь небесной синевой,

Клянусь божественной вселенной

И вѣчной благостью Творца,

Звѣздою утра несравненной,

Надеждой тихаго конца;

Клянусь я жизненною силой,

Роскошной зеленью полей

И всѣмъ, что жду я за могилой,

Клянусь -- изъ памяти своей

Теперь на вѣкъ я изгоняю

Ту повѣсть черную свою!

На мирный сонъ я обрекаю

И тѣнь печальную твою,

О, ты, какъ райское видѣнье,

Меня привлекшая къ себѣ!

Уже готовой дать забвенье,

Даю пощаду я тебѣ.

Простимъ другъ другу. Я снимаю

Предъ Богомъ цѣпь твоей любви,

Съ слезой послѣдней посылаю

Тебѣ послѣднее: прости!

Теперь-же, муза молодая,

Ты, златокудрая моя,

Скорѣй, рѣзвясь и напѣвая,

Гони раздумье отъ меня.

Поемъ любовь, поемъ свободу!

Безслѣдно, ненависть, умри!..

Гляди -- воскресшую природу

Уже ласкаетъ лучъ зари.

Скорѣй идемъ гулять по лугу,

Цвѣты по-прежнему срывать,

Идемъ будить мою подругу,

Ее лелѣять и ласкать.

Какъ солнце землю пробуждаетъ,

Такъ, Муза, ты бодришь меня,

И возрожденье -- сердце знаетъ --

Ее мнѣ придетъ съ лучами дня!

Майская ночь.

МУЗА.

Спой пѣсню, мой поэтъ, коснись меня устами!

Сегодня, въ эту ночь, рождается весна:

Шиповникъ ужъ цвѣтетъ; душистыми вѣтрами

Отъ юга вѣетъ къ намъ; поляна зелена

И птички вешнія гнѣздятся подъ кустами.

Спой пѣсню, мой поэтъ, коснись меня устами!

ПОЭТЪ.

Какая тамъ, въ долинѣ, тьма!

Я видѣлъ тѣнь: изъ-за холма

Она таинственно предстала,

Неслась по зелени луговъ,

Въ лѣсу мелькала межъ деревъ,

И вдругъ -- опять ея не стало...

МУЗА

Спой пѣсню, мой поэтъ. Вотъ ночь, благоухая,

Колеблетъ свой покровъ надъ сонною землей

И роза, надъ жучкомъ листочки замыкая,

Съ заботой нѣжною поитъ его росой.

Послушай, что за тишь! Припомни образъ милой,

Лети въ объятья въ ней мечтою легкокрылой!

Сегодня на рѣкѣ вечерній лучъ потухъ

Такъ нѣжно, будто онъ томился отъ разлуки,

И въ воздухѣ ночномъ лобзаній таютъ звуки,

Какъ будто въ немъ любви паритъ незримый духъ.

ПОЭТЪ.

Зачѣмъ печаль меня, томитъ

И сердце бьется и щемитъ,

И грудь такъ тягостно вздыхаетъ?

Кто тамъ за дверью у меня?

И лампа тусклая моя

Зачѣмъ тревожно такъ пылаетъ?

Вотъ мѣрно, глухо въ тишинѣ

Часы пробили на стѣнѣ...

Вотъ будто голосъ недалекій

Коснулся слуха моего...

Кто тамъ? Молчанье. Никого...

О, я несчастный, одинокій!

МУЗА.

Спой пѣсню, мой поэтъ! Броженье молодое

Природу въ эту ночь волнуетъ и томитъ,

Желаньями любви сгараетъ все земное,

И страстью бурною вся кровь моя кипитъ.

Когда-То для тебя прекрасною была я,

Прекрасна и теперь,-- взгляни ты на меня...

Иль, милый, ты забылъ, какъ нѣкогда, рыдая,

Ты палъ ко мнѣ на грудь, и тихо, осѣня

Тебя своимъ крыломъ, я тучи разогнала,

Когда, еще дитя, ты началъ горевать?

О, дай мнѣ поцѣлуй... Мнѣ жить осталось мало,

Молитвы я прошу, чтобъ утро увидать.

ПОЭТЪ.

Не твой-ли голосъ музыкальный

Я слышу, Муза? Мой цвѣтокъ!

Моя богиня! Твой печальный

Питомецъ ныньче одинокъ.

О, неизмѣнная, родная,

Одна мнѣ близкая теперь,

Войди, ласкаясь и блистая,

И душу свѣтомъ наполняя,

Въ мою покинутую дверь!

МУЗА.

Спой пѣсню, мой поэтъ! То -- я, твоя подруга.

Я видѣла съ небесъ, какъ былъ печаленъ ты,

Снѣдаемый тоской сердечнаго недуга,

И я въ тебѣ сошла съ лазурной высоты.

Страдалецъ мой, я здѣсь! Я знаю, тайной боли

Душа твоя полна. Не снова-ль, милый мой,

Манитъ тебя любовь, какъ призракъ лучшей доли,

Какъ отблескъ радости мелькая предъ тобой?

Иди, мы воспоемъ минувшія тревоги

И счастья свѣтлаго утраченные дни;

Волшебной силою, могучіе, какъ боги,

Въ туманѣ прошлаго засвѣтимъ мы огни.

Чего желаешь ты? Веселья, славы звуки

Мы тотчасъ вызовемъ на лирѣ? Хочешь: въ даль

Умчимся въ уголокъ, гдѣ нѣтъ терзаній скуки

И гдѣ забвеніемъ врачуется печаль?

Куда мы полетимъ? Весь міръ открытъ предъ нами:

Вонъ тамъ -- Италія въ полуденномъ огнѣ,

Вдали -- Шотландія съ зелеными холмами,

Тамъ -- горы Греціи, синѣя въ тишинѣ,

Глядятся съ высоты въ кристальные заливы...

О, чудная страна! О, мой родимый край!

Откуда-жъ мы возьмемъ волшебные мотивы

Для пѣсенъ и молитвъ? Рѣшайся, выбирай:

О томъ-ли будемъ пѣть, что ангелъ безмятежный

Тебѣ нашептывалъ сегодня въ полуснѣ,

Когда въ окно сирень вливала запахъ нѣжный,

И ранніе лучи играли на стѣнѣ?

Блестящіе полки пошлемъ-ли въ бой горячій?

Надежду-ль окрылимъ? Упьемся-ли слезой?

Любовника-ль взведемъ по лѣстницѣ висячей?

Замылимъ-ли коня подъ вихремъ и грозой?

Поднявъ-ли къ небесамъ задумчивые взгляды,

Мы будемъ пѣть Того, кто въ благости своей,

Въ лазури засвѣтилъ несчетныя лампады,

Кто жизни и любви вливаетъ въ нихъ елей?

Въ морскую-ль глубину проникнемъ, гдѣ кораллы

И жемчугъ мы сорвемъ съ таинственнаго дна?

За смѣлымъ-ли стрѣлкомъ взберемся мы на скалы?

Предъ нимъ трепещетъ лань; испуганно она

Со взоромъ жалобнымъ взываетъ о пощадѣ;

Оврагъ ее манитъ, дѣтеныши зовутъ...

Стрѣлокъ ее сразилъ, а жадныя къ наградѣ

Собаки, собрались надъ жертвою и ждутъ,

И сердце теплое охотникъ имъ бросаетъ.

Воспѣть-ли дѣву намъ? Стыдлива и стройна,

Она еще едва для счастья разцвѣтаетъ;

Вотъ съ нѣжной матерью въ соборъ идетъ она;

За ними юный пажъ. Съ тревогою во взглядѣ,

Красавица, забывъ молитву и соборъ,

Внимаетъ, какъ звучитъ въ церковной колоннадѣ

Поспѣшный бѣгъ коня и эxо звонкихъ шпоръ...

Призвать-ли, съ копьями и въ блескѣ арматуры,

Героевъ Франціи на башни старыхъ стѣнъ?

Иль пусть поютъ романсъ родные трубадуры,

Слагая гимнъ любви, оплакивая плѣнъ?

Элегіи въ тебѣ призвать-ли образъ блѣдный?

Иль Ватерлооскаго героя оживить,

Который тьмы людей рукой своей побѣдной

По прихоти своей рѣшился погубить?

Но въ славному вождю явился вѣстникъ ночи,

Онъ гордаго низвергъ однимъ ударомъ врылъ,

Сомкнулъ ему навѣкъ воинственныя очи

И руки на стальной груди его сложилъ.

Иль имя низкое зоила-памфлетиста

Къ позорному столбу мы грозно пригвоздимъ,

Чтобъ онъ отравою ругательства и свиста,

Въ безвѣстности своей забытъ и невредимъ,

Не смѣлъ у генія тревожить вдохновеній

И лавры обгрызать на избранномъ челѣ!..

Спой пѣсню, мой поэтъ! Смотри -- отъ дуновеній

Весеннихъ я лечу... Остаться на землѣ

Мнѣ трудно... Часъ насталъ, часъ думъ и пѣснопѣній,

О! дай мнѣ хоть слезу!.. Теряюсь я во мглѣ...

ПОЭТЪ.

О, если ты однихъ лобзаній

Иль слезъ желаешь отъ меня,--

Подруга, вѣрь, безъ колебаній

Ихъ дамъ тебѣ отъ сердца я.

Когда утонешь ты въ эфирѣ,

Когда на небѣ будешь ты,

Припомни, какъ тебѣ на лирѣ

Ввѣрялъ я сладкія мечты!

Ужъ я, увы, не воспѣваю

Ни грезъ, ни славы, ни любви;

Не слышу жизни я въ крови

И даже зло не проклинаю;

Не льется рѣчь, и я въ тиши

Внимаю лепету души.

МУЗА.

Но что-жъ ты думаешь? Что я, какъ вихрь осенній

Съ могилъ сбираю скорбь и жадно слезы пью,

Блуждая по стопамъ печальныхъ привидѣній?

А нѣжный поцѣлуй,-- не я-ль тебѣ даю?

Нѣтъ! Сорная трава, которую хотѣла

Я съ корнемъ истребить, то -- лѣнь твоя, мой другъ.

И если въ старину душа твоя болѣла,

Раскрой и обнажи мучительный недугъ.

Чѣмъ выше человѣкъ, тѣмъ путь его опаснѣй;

Поэтъ, свою печаль безслѣдно ты не прячь!

Отчаянія пѣснь едва-ль не всѣхъ прекраснѣй,

Есть пѣсни дивныя, похожія на плачъ.

Ты знаешь -- пеликанъ, когда онъ прилетаетъ

Въ вечернемъ сумракѣ къ оставленнымъ птенцамъ,

Вся жадная семья на берегъ выбѣгаетъ,

Отца издалека зоветъ знакомый гамъ

Измученныхъ дѣтей. Избравъ утесъ высокій,

Питомцевъ осѣнивъ повиснувшимъ крыломъ,

Онъ въ небо темное вонзаетъ взоръ глубокій,

И льетъ густая кровь дымящимся ручьемъ

Изъ груди жалкаго кормильца-рыболова!

Нѣтъ корма у него, напрасно онъ искалъ

Добычи въ камышахъ, вдоль берега морскаго

И въ черной глубинѣ за цѣпью синихъ скалъ.

Онъ сердце лишь свое принесъ для насыщенья

Любимыхъ имъ дѣтей, и молча дѣлитъ онъ

Свою всю внутренность. Не чуя истощенья,

Голодною толпой задавленъ, окруженъ,

Онъ нѣжностью своей печаль свою смягчаетъ!

Такъ жертва чистая, пируя свой конецъ,

Свою живую грудь для близкихъ онъ терзаетъ;

Бываетъ иногда, что любящій отецъ,

Усталый умирать отъ пытки непосильной,

Рѣшительный ударъ себѣ наноситъ самъ.

Тогда несется крикъ въ ночной тиши могильной --

Его послѣдній вопль по темнымъ берегамъ.

Онъ страшно такъ звучитъ, что путникъ запоздалый

Невольно крестится, и въ разные концы

Всѣ птицы прячутся отъ пѣсни небывалой:

Такъ плачутъ, мой поэтъ, великіе пѣвцы!

Они даютъ шумѣть толпѣ самодовольной,

Пока не призовутъ ее къ себѣ на пиръ,

Но полонъ горечи звукъ пѣсни ихъ застольной,

Они, какъ пеликанъ, собой питаютъ міръ.

Не тѣшится толпа ихъ скорбными рѣпами:

Отъ нихъ, какъ отъ меча, сверкаетъ полоса,

Змѣясь по воздуху волшебными огнями,

Но каплетъ изъ нея кровавая роса.

ПОЭТЪ.

О, ненасытная! Не въ силѣ

Я пѣть больной, горя отъ ранъ.

Зачѣмъ чертить слова на пыли,

Когда несется ураганъ?

Исчезла юность, золотая,

Когда, безпечно разцвѣтая,

Я пѣсни чудныя слагалъ.

Съ тѣхъ поръ-же столько я страдалъ,

Что еслибъ вызвалъ вдохновеньемъ

На лирѣ горечь этихъ дней,

То, возгорясь ожесточеньемъ,

Порвалъ бы струны я на ней!

Августовская ночь.

МУЗА.

Лишь солнце перешло въ лазури безпредѣльной

Черту созвѣздія, дающаго весну,

Какъ стала жизнь моя угрюмой и безцѣльной,

А счастье унеслось въ далекую страну.

Забыта я съ тѣхъ поръ своимъ поэтомъ милымъ,

Я жду, когда мой другъ стоскуется по мнѣ...

Увы! Его жилье пустыннымъ и унылымъ

Стоитъ уже давно въ безлюдной тишинѣ.

Одна лишь я иду, какъ изгнанная Пери,

Склонять свое чело къ его забытой двери

И плакать на его покинутой стѣнѣ...

ПОЭТЪ.

Привѣтъ тебѣ, мой другъ любимый,

Моя надежда и мечта!

Опять я здѣсь, опять одни мы,

И всѣхъ милѣй подруга та,

Что насъ встрѣчаетъ въ день возврата.

Людской хвалой и блескомъ злата

Я былъ на время увлеченъ.

О, мать моя! моя родная!

Твой сынъ вернулся, неземная,

И снова пѣсенъ жаждетъ онъ.

МУЗА.

Зачѣмъ, о, вѣтренникъ!-- понять тебя мнѣ трудно --

Отъ мирныхъ этихъ мѣстъ бѣжать ты вѣчно радъ?

Кого, какъ не судьбу, ты ловишь безразсудно,

И съ чѣмъ, какъ не съ тоской, приходишь ты назадъ?

Чѣмъ занятъ ты вдали, когда я здѣсь тоскую?

Напрасно ищешь ты зарницы въ темнотѣ.

Среди земныхъ утѣхъ любовь мою святую

Едва-ль ты сохранишь въ небесной чистотѣ;

Всегда твое жилье пустымъ я находила

И въ часъ, когда вездѣ стихалъ движенья гулъ,

А я въ твоемъ саду подъ окнами бродила,

Ты ночи расточалъ на пагубный разгулъ.

Иль снова любишь ты и вырваться изъ плѣна

Нѣтъ силъ въ тебѣ опять, питомецъ бѣдный мой?

А здѣсь, гляди, кругомъ осыпалась вервена

И ты не проводилъ отцвѣтъ ея слезой...

Та зелень грустная пророчитъ увяданье

И мнѣ, когда меня твой духъ не оживитъ:

Взовьется къ небесамъ ея благоуханье,--

И память обо мнѣ на небо улетитъ!

ПОЭТЪ.

Идя сегодня по равнинѣ,

Я кустъ шиповника нашелъ;

Цвѣточекъ блѣдный въ серединѣ

Дрожалъ: бѣдняжка! онъ отцвѣлъ...

А тутъ же рядомъ, зеленѣя,

Бутонъ качался на стеблѣ:

Онъ молодъ былъ, онъ былъ милѣе,--

Такъ мать-природа, будто фея,

Людей смѣняетъ на землѣ.

МУЗА.

О, жалкій человѣкъ! Все тотъ же ты, несчастный!

Ногами топчешь прахъ и къ свѣту льнешь челомъ.

Вездѣ кровавый бой, повсюду путь опасный,

И сердце какъ ни лжетъ, все рана есть на немъ.

Одинъ надѣется, тотъ сѣтуетъ на Бога,

Комедію одну играетъ цѣлый свѣтъ;

Подъ лоскомъ мишуры скрываютъ люди много,

Но вѣрно въ нихъ одно: ихъ спрятанный скелетъ.

Увы! любимецъ мой, твой даръ тебя покинулъ,

И лира ни на что привѣтомъ не звучитъ,

А геній твой въ чаду пустыхъ желаній сгинулъ,

Любовью въ женщинѣ до срока онъ убитъ;

Растратилъ душу ты на слезы и страданья,--

Не взыщетъ Богъ за кровь, какъ взыщетъ за рыданья!

ПОЭТЪ.

Сегодня въ рощѣ голосъ сладкій

Я птички рѣзвой услыхалъ,

У ней же въ гнѣздышкѣ украдкой

Птенцовъ погибшихъ увидалъ.

Я пѣньемъ птички любовался...

Кто въ здѣшней жизни изнемогъ,

Тому, вѣдь, Богъ еще остался:

Надежда -- здѣсь, на небѣ -- Богъ.

МУЗА.

Но что же ты найдешь, когда въ изнеможеньи

Вернешься ты одинъ въ очагъ забытый свой?

Ты всюду встрѣтишь пыль,-- слѣды пренебреженья,

Оттуда улетятъ отрада и покой,

Тамъ духъ невидимый на-вѣки поселится,

Чтобъ спрашивать тебя: что сдѣлалъ ты съ собой?

Иль ты надѣешься, что совѣсть усыпится

Подъ звуки мирные поэзіи былой?

А гдѣ убѣжище поэзіи?-- Сознайся,

Что въ сердцѣ лишь твоемъ; но сердце замолчитъ,

Его разспрашивать тогда ты не пытайся,

Тлетворный ядъ страстей его испепелитъ.

Лишь изрѣдка его живучіе остатки,

Какъ змѣи обовьютъ всю грудь твою кольцомъ,--

И кто же облегчитъ тѣ жгучіе припадки?

Кто сѣтовать придетъ надъ горестнымъ пѣвцомъ,

Когда Создатель самъ, быть можетъ, мнѣ прикажетъ,

Чтобъ, недостойнаго, я кинула тебя,

Въ небесную страну мнѣ грозно путь укажетъ

И, крыльями блеснувъ, какъ сонъ, исчезну я?..

А прежде, помнишь-ли, ничто не угрожало

Свиданью нашему въ таинственныхъ лѣсахъ,

Гдѣ въ тихія мечты тебя я погружала,

А сильфы прятались въ каштановыхъ вѣтвяхъ,

Желая подсмотрѣть красу мою нагую...

Тамъ слезы нѣжныя жемчужною росой

Припомни, какъ ронялъ ты въ воду ключевую!

Что сдѣлалъ ты, поэтъ, съ той радужной весной?

И кто сорвалъ плоды, что я заколдовала?

Щека твоя цвѣла здоровьемъ молодымъ,

Которымъ я тебя отъ неба надѣляла:

Теперь же смотришь ты безсильнымъ и худымъ.

Безумный! Ты съ красой погубишь вдохновенье --

И я умру отъ стрѣлъ разгнѣванныхъ боговъ;

Когда-жъ, безкрылая, паду я съ облаковъ

Что, жалкій, мнѣ тогда ты скажешь въ утѣшенье?!

ПОЭТЪ.

Вѣдь птичка не груститъ, извѣдавши утрату,

В свищетъ надъ своимъ разрушеннымъ гнѣздомъ,

И утренній цвѣтовъ, подкошенный въ закату,

Даря просторъ полей цвѣтущему собрату,

Склоняется въ землѣ покорнымъ стебелькомъ. 4

Вѣдь вѣчно мы въ лѣсу ногами попираемъ

Подъ зеленью живой опавшіе сучки,

И сколько міръ земной, трудясь, ни изучаемъ,

Мы знаемъ лишь одно, что взгляды измѣняемъ

И дальше насъ несутъ невѣрные шаги.

Вѣдь все до самыхъ скалъ -- добыча разрушенья

И все погибшее рождается опять,

И самая война готовитъ удобренье

Для нивъ, гдѣ пронеслась рука опустошенья

И пищу мы съ могилъ приходимъ собирать.

И такъ, что стоитъ жизнь? Зачѣмъ-же воздержанье?

Люблю, хоть блѣденъ я; люблю -- хоть буду хилъ;

Люблю -- и я отдамъ свой геній за лобзанье,

Люблю -- и я хочу, чтобъ вѣчный ключъ страданья

Мнѣ впалую щеку слезою оросилъ!..

Да, муза, я люблю, и смѣло я рѣшился

Разгулу и страстямъ хваленіе воспѣть,

И буду повторять, чтобъ каждый веселился,--

Что былъ я цѣломудръ, но ныньче измѣнился

И въ радостяхъ любви готовъ я умереть.

О, сердце гордое! Помѣху колебаній

Отбрось безъ горечи: раскрой свою любовь!

Красуйся, какъ цвѣтокъ, среди благоуханій!

Страдавшимъ нужно жить для новыхъ испытаній,

И тѣмъ, кто ужъ любилъ -- любить еще и вновь!..