(*) Сей отрывокъ и слѣдующіе за нимъ два разговора суть произведеніе покойнаго Михайлы Никитича Муравьева, одного изъ лучшихъ и просвѣщеннѣйшихъ людей нашего времяни. Его прозаическія сочиненія -- мало извѣстныя, но достойныя быть извѣстными всѣмъ любителямъ изящной, и особенно Руской словесности -- будутъ напечатаны въ непродолжительномъ времяни. Университетъ, издавая ихъ на свой счетъ, желаетъ тѣмъ почтить любезную для него память Муравьева. Изд.
Яростно дыханіе вѣтровъ, страненъ видъ твой,Русское море, и черныя волны со злобою умираютъ между сими острыми скалами, которыми усѣянъ заливъ отчаянія. Какого воителя, Варяга или Готѳа, приготовляется поглотить гордое ополченіе? Какіе корабли гонятъ сюда дѣвы мстительницы, неутомимыя Валки? Тщетно куренія возсылаются къ небесамъ подъ спокойнымъ кровомъ. Ахъ, дщеръ Князей! безъ пользы приходишь ты каждое утро ко стану, гдѣ точётся брачное одѣяніе твое. Зри запекшіяся уста его; потемнены ланиты дыханіемъ Гелы, безжалостной богини. Духъ бранный витязя восходитъ въ чертоги Одина, гдѣ друзья его раздѣляютъ съ нимъ вѣчное пированіе. Пусть сладостныя пѣсни восторженнаго Скальда принесутъ утѣшеніе во грудь отчаянной дѣвы. Взоръ Скальдовъ проницаетъ столѣтія, и въ столѣтіяхъ гласъ ихъ не умираетъ. Духъ, обитающій хладныя пещеры и возвѣвающійся надъ стремнинами, Духъ творенія и пѣсни! для кого велишь ты златымъ струнамъ арфы моей наполнятъ воздухъ сладостнымъ стенаніемъ? Великъ Артусъ, отецъ витязей на холмахъ Албіона, и знаменитъ бѣлокурый Варягъ, который похитилъ оружіемъ плодоносныя поля Нейстріи. Но духу моему болѣе благопріятствуетъ дерзостный подвигъ Оскольда. Изъ дому Сѣвера заманилъ онъ за собою сонмы ратниковъ кровожаждущихъ? убійственныхъ. Какъ орелъ, низвёргся онъ съ высоты небесъ на добычу, на величественный градъ Царей, процвѣтавшій тысящи лѣтъ въ непроницаемой оградѣ, въ нѣдрахъ вѣчной весны, у подножія котораго два моря усмиряютъ свои ярящіяся волны. Несчетныя сокровища, непостижимыя художества, достойныя чертоговъ Одина, горящее злато поражаютъ блескомъ очи непріученныхъ Варяговъ, когда они потрясаютъ страшное копіе, окружая престолъ священнаго властителя Грековъ. Игры, удивительныя ристалища, занимаютъ ежедневно праздность безчисленнаго народа. Приходятъ на зрѣлище, достойнѣе зрѣнія любви достойныя Грекини, которыхъ голубыя отверзстыя очи, которыхъ черныя кудри, развѣвающіяся по высокому лону, ліютъ сладость въ окружающій воздухъ. Щастливъ видѣвшій все сіе единожды въ жизни! Сладостное воспоминаніе разпространяется на остальное теченіе дней его и облегчаетъ ему бремя ненавистной старости. Но безсмертнымъ подобенъ неустрашимый Варягъ; который по стопамъ Одиновымъ не убоялся подвергнуться трудамъ, опасностямъ, смерти, чтобы присвоить столько сокровищъ, столько наслажденій самому себѣ и племени своему. Пусть завистливый рокъ преторжетъ шествіе его среди прекраснаго подвига! Когда для всякаго смерть неизбѣжна, то для чего же оставаться въ презрительномъ мракѣ и ждать старости, безславной не оживляемой никакою хвалою?
Солнце погружалося въ синюю тучу передъ закатомъ своимъ; утомленное долгимъ шествіемъ воинство Оскольдово спускалося съ холмовъ медлительно въ пространную долину; чистый источникъ украшалъ ее, негордый въ началъ своемъ, но разширяющійся теченіемъ и становящійся порывистою, бурною рѣкою. Борисѳенъ, имя сей рѣки славной,коей надлежало принять въ нѣдро свое ладіи Оскольдовы. Удивленные Кривичи, обитатели исходищъ Борисѳена,стекаются видѣть вождя и ратниковъ, которые отъ озеръ и скалъ Финскихъ и отъ Великаго Новаграда предупреждены повсюду слухомъ прихода своего. Удивляются сіянію оружія и доблести мужей. Но никто не привлекаетъ столько вниманія, какъ русовласый Оскольдъ. На бодромъ конѣ, бѣломъ какъ снѣга Скандинавскіе, далеко опредилъ онъ первые ряды являющагося воинства. Княжеская дружина, младые щитоносцы и Княжичи, тѣснятся съ почтеніемъ кругомъ Варяжскаго Героя. Ульфонъ, котораго сѣдые власы покрываются желѣзнымъ шлемомъ, Ульфонъ, пріявшій повелѣніе Оскольдово, устремляется по долинѣ обширной, и копья вонзенныя въ землю на необъятномъ пространствѣ, уже означаютъ становище, въ которомъ воинство насладится отдохновеніемъ нощи. Высокій шатеръ, раскинутый на возвышеніи, ожидаетъ Оскольда. Старѣйшины Кривичей, предводимые Сигурдомъ, котораго Рюрикъ далъ имъ, да управляетъ землею и защищаетъ ихъ отъ сопостатовъ, приносятъ витязю дары и поздравленія народа своего. Величественно нисходитъ онъ съ коня, котораго вѣрный Олай пріемлетъ за бразды звенящія. Со взоромъ, исполненнымъ дружества, простираетъ онъ руку свою Сигурду и возвращаетъ привѣтствія старѣйшинамъ. Между тѣмъ звукъ бубновъ явственнѣе повторяется въ слухъ,облако праха разсыпается, и блистающее воинство открывается изумленнымъ очамъ. Первый Ульфонъ открываетъ шествіе. Нѣтъ вождя болѣе испытаннаго въ опасностяхъ бранныхъ, ни болѣе искуснаго въ исправленіи внезапностей брани хитростью и размышленіемъ, какъ терпѣливый Ульфонъ. Низкой породы, не уваженный въ отечествѣ своемъ, онъ раздѣляетъ общество Князей. Имя его далеко славится на Сѣверѣ и на брегахъ Британніи. Ему послѣдуютъ отборные юноши, которые ищутъ случая ознаменовать руку свою отважными ударами: Сельмаръ, который вырвался изъ объятій нѣжной Сельмы, между тѣмъ какъ еще не увяли цвѣточныя цѣпи, коими златая Лада соединила ихъ; Извѣтъ, который, оставивъ сокровища отца своего испокойную торговлю Новагорода, пустился во слѣдъ за славою по стезямъ Оскольда; Добрыня, которому отвѣты боговъ предсказываютъ сіяющее потомство; иты, обреченный року юноша, неукротимый Дулеба! и ты оставляешь священный холмъ, гдѣ юность твоя воспитана была подъ кровомъ безсмертныхъ! не умягчаютъ тебя слезы родителя дряхлаго, сираго, который предсказываетъ неминуемый рокъ твой подъ стѣнами Цареградскими. Множество другихъ устремляется съ сими на коняхъ рѣзвыхъ и безстрашныхъ, какъ простые всадники; они развозятъ мгновенно приказы полководцевъ, и сами въ состоянія замѣнить ихъ и повелѣвать полками. Двѣ тысящи пращниковъ въ легкомъ одѣяніи, изъ приморской Чуди, послѣдуютъ сонму витязей. Крѣпки, какъ дикій камень ихъ родины, презираютъ они непогоды. Зимою на легкихъ докахъ, прикрѣпленныхъ къ подошвѣ ногъ, перелетаютъ моря и пустыни, и внезапно нападаютъ на непріятеля. Ихъ Князь, угрюмый Гіарнъ, оставилъ убѣжище Біорна, откуда воздымалъ онъ волхвованіями море и обуздывалъ вѣтры. За сими послѣдуетъ священный сонмъ Скальдовъ со златыми арфами. Они возжигаютъ вдохновенными пѣснями мужество воиновъ въ часъ брани, описывая чертоги Одина, отверзстые храбрымъ, умирающимъ прекрасною смертію за отечество. Нетерпѣливый, бодрый, отличается между ими юный Славянинъ, который на влажныхъ берегахъ моря и на краю земли почувствовалъ вдохновеніе Скальда, оставилъ сѣти и парусы, способы скуднаго пропитанія, оставилъ хижину отца своего, и воспѣлъ соотчичамъ своимъ неслыханныя пѣсни о браняхъ и Герояхъ. Десять тысячь Варяговъ устремляются радостно на знакомый подвигъ! Прекрасный Гаральдъ, наслѣдникъ Свериги, ими предводительствуетъ. Предпріимчивъ во брани и въ любви, обладаетъ онъ всѣми дарованіями; долго служилъ славѣ и заснулъ въ объятіяхъ роскоши. Щастлива красота, которой пѣсни его придавали новыя прелести! Плѣненный взорами дѣвъ Новаграда, онъ позабылъ славное опредѣленіе свое въ самовольномъ изгнаніи доколѣ блестящее предпріятіе Оскодьдово не поразило сердца его стыдомъ и соревнованіемъ. Подъ нимъ повелѣваютъ мудрый Варемундъ, дерзской Рулафъ, Стемидъ и кичливый Гернандъ. За Варягами является сильное поколѣніе, воспріявшее имя свое отъ славы. "Великій Новградъ испустилъ изъ вратъ своихъ седмь тысящь ратниковъ, крѣпость воинства. Оскорбленный Вадимъ, который не можетъ забыть отчужденія своего отъ престола Новаградскаго, угрюмый, безмолвный, снѣдаемый оскорбленною гордостію, предводительствуетъ частію тѣхъ, коихъ считалъ нѣкогда своими подданными. Одѣяніе простое и щитъ безъ знамени не могутъ сокрыть въ немъ витязя, повелителя мужей. Онъ надѣется безсмертными дѣяніями замѣнить вѣнецъ Княжескій, или, съ оружіемъ въ рукахъ, найти конецъ своихъ печалей въ гробѣ, строгими очами взираетъ онъ на гордыхъ Новогородцевъ, проходя и уклоняяся предъ Оскольдомъ, и взоры его изображаютъ, кажется, столько же упрековъ, столько суровости воинской. Но Оскольдъ умѣетъ уважать нещастіе въ Героѣ. Ему поручилъ онъ особое начальство надъ всѣми Славянскими полками. Пришедшіе отъ береговъ Невы, отъ жилища возлюбленнаго Рюрику, отъ возвышающихся стѣнъ Ладоги, повинуются Освяту, котораго мужественная юность воспитана при дворѣ Великаго Князя. Непреклонный Свидъ выводитъ пять сотъ ратниковъ изъ области древней Русы, которой источники производятъ питательную соль. Любимецъ Синеусовъ, мягкосердый Озаръ, воспламененный звукомъ славы, испрашиваетъ себѣ, какъ милость, начальствованіе надъ юношами, исходящими отъ Бѣлаго озера, отъ береговъ Шексны и Мологи, полей, усѣянныхъ желѣзомъ. Онъ надѣется еще увидѣть Князя своего и разсказать, свои гордые подвиги. Возвратяся, найдетъ онъ высокій холмъ, насыпанный надъ хладными остатками Синеуса. Труворъ былъ уже исхищенъ во цвѣтѣ лѣтъ, и граждане Изборска принудили вѣрнаго друга юности его, любви достойнаго Вадамира, оставишь дикіе берега Чудскаго озера, гдѣ питалъ онъ глубокую свою задумчивость, и искать разсѣянія и славы въ подвигахъ бранныхъ, предводительствуя воинствомъ отъ потоковъ рѣки Великой. Свирѣпый Рогдай -- неизвѣстно,Славянинъ или Болгаръ -- долго ужасный для гостей богатыхъ, плавателей Волжскихъ,нынѣ товарищъ Героевъ, ведетъ за собою немногочисленный полкъ воиновъ, испытанныхъ въ опасностяхъ и искусныхъ въ плаваніи. Челубей, исполинскаго вида, заключаетъ шествіе съ подвластнымъ ему племенемъ Мери. Не послужила ему чрезвычайная сила, которая доставила ему начальство въ дремучихъ лѣсахъ отчизны его, иГреческая стрѣла остановила въ одно мгновеніе и гнѣвъ и біеніе безстрашнаго его сердца... Но кто можетъ назвать имена безчисленнаго множества воиновъ, которые послѣдуютъ симъ храбрымъ полководцамъ! Таковы тучи пернатыхъ, наполняющихъ воздухъ крикомъ, когда, почувствовавъ приходъ зимы, оставляютъ крутые берега Русскаго моря, не памятуя любви и прекрасныхъ дней, коими тамъ насладились они лѣтомъ; удивленный путешественникъ забываетъ дорогу свою, на нихъ взирая, и унываетъ въ сердцѣ,видя себя оставляемаго свирѣпости мразовъ и буйнымъ вѣтрамъ. Уже по данному Оскольдомъ знаку воины входили въ назначенные имъ для отдохновенія шатры, и при легкихъ ударахъ грома изъ приближающейся тучи, Славяне покланялись богу, мещущему громовыя стрѣлы. Оскольдъ не можетъ найти спокойствія, убѣгающаго отъ очей его. Возстаетъ, и одинъ во мракѣ бурной нощи идетъ безъ намѣренія. Неизвѣстное предчувствіе влечетъ стопы его ко древнему, сѣкирой неоскорбленному лѣсу. Священные страхи живутъ подъ тѣнію онаго безъисходно, и Кривичи славятъ въ немъ присутственное божество. Погруженный въ глубокую задумчивость, Оскольдъ вступилъ въ первыя отверстія лѣса. Вздохи, стенанія, какъ бы человѣка умирающаго насильственною смертію, поражаютъ безстрашное его вниманіе. Витязь устремляется съ сострадательнымъ любопытствомъ на помощь нещастному. Уже признакъ изнемогающаго воина мечтается ему въ пустотѣ сплетшихся вѣтвей древесныхъ. Съ великодушною нетерпѣливостію Оскольдъ простираетъ руку свою для его возстановленія. Коварный воинъ устремляется на Освальда, величественъ и болѣе смертнаго, но чертами и взорами таковъ, какъ яростный Рингвольдъ, когда при струяхъ Роцелайны для пагубы своей вызывалъ на единоборство Оскольда, котораго предпочла ему прекрасная Этелвинда. Гнѣвъ заступилъ мѣсто удивленія въ Оскольдѣ: уже блестящій мечь его разсѣкалъ воина; но тѣло воздушнаго обитателя, легко раздѣляемое ударами меча, столь же легко составлялося паки, и признакъ язвы не оставался. Багровый пламень проницалъ эѳирное существо его; и съ гордымъ посмѣяніемъ сей витязь такъ вѣщаетъ: "Слабый смертный, Оскольдъ, Оскольдъ ненавистный! не мечтай удостоишься моихъ ударовъ. Скоро, изнемогая подъ ударами смертнаго, простертый на поляхъ Втзантійскихъ, извергнешь ты гордую душу, и отчаяніе, видѣть надменные замыслы твои разрушенными, огорчитъ послѣднее твое дыханіе. Тогда возьму тебя на судъ Одиновъ, въ вѣчную обитель Валкаллы, и воздамъ тысящекратно удары, которыми пронзилъ ты меня при струяхъ Роцелайны". Онъ рекъ, и видѣніе разлилося въ окружающую мрачность воздуха. Великодушный Оскольдъ отвѣтствуетъ хладнокровно: "Нещастной! или ласкался ты угрозой восколебать постоянство мужа? Смерть, къ которой поспѣшаютъ безвоспятно человѣки, можетъ ли извѣстностію своею удержать насъ отъ сіяющаго поиска славы? Бѣдственна ли смерть умирающаго съ оружіемъ въ рукахъ, въ первыхъ рядахъ воинства? Нѣтъ, Рингвальдъ! тщетное знаніе твое будущаго не нарушаетъ спокойствія души моей. Оно придаетъ болѣе величества подвигу моему, и безсильная вражда твоя возлагаетъ на меня новое обязательство, не терять ни единаго мгновенія для снисканія славы." Онъ рекъ; особенное спокойствіе сіяетъ на челѣ его. Разступилися ужасы лѣса, умолкли громы и тихія молніи едва мелькали въ рѣдѣющихъ тучахъ. Никѣмъ невидимъ, Оскольдъ входитъ въ шатеръ свой, и сладостный легкій сонъ смыкаетъ удрученныя вѣжди его. Между тѣмъ сердце Одиново услаждается твердостію Героя,которому онъ благопріятствуетъ съ высоты небесъ. Еще не было Готѳа, въ которомъ бы безсмертный Одинъ находилъ болѣе сходства съ пламенною душею, вознесшею его на степень боговъ, какъ въ великодушномъ Оскольдѣ. Одинъ хотѣлъ симъ ужаснымъ привидѣніемъ испытать Героя; Одинъ посылаетъ вѣждамъ его сладостное успокоеніе; собираетъ предъ одромъ его златыя мечтанія, которыя служатъ вмѣсто бытія воображенію. Тайныя предвкушенія небеснаго блаженства, дружество минувшихъ Героевъ, неописанныя радости Валкаллы, глубоко впечатлѣваются въ душѣ его. Изглаждены въ ней надеждою страшныя предвѣстія нощи, и солнце, озлативъ горы, нашло Оскольда мужественнѣе прежняго, раздающаго повелѣнія вождямъ и совѣтующагося съ мудрымъ Сигурдомъ.
Уже большая часть кораблей были пріуготовлены для воинства Оскольдова. Подобны лебедямъ величественнымъ, спустились они у стѣнъ Смоленска на струи Борисѳена. Радегастъ,которому отъ юности жить на водахъ было роскошію, и который на легкой единодревкѣ, теряясь въ разверзающихся волнахъ Варяжскихъ, преносился толь часто отъ утесистыхъ Чудскихъ бреговъ къ пологимъ Скандивавскимъ, Радегастъ, управлявшій кормиломъ корабля, на коемъ Рюрикъ, отецъ народовъ, присталъ ко брегу Ладоги,Радегастъ проводилъ цѣлую зиму въ дубравахъ Кривичей, испытуя сѣкирою древніе дубы и повергая на землю безжалостно ихъ гордыя вершины. Раззорилось священно убѣжище лѣсовъ, пристанище сильныхъ звѣрей и птицъ воздушныхъ, и оскорбленный Борисѳенъ съ негодованіемъ видѣлъ изходище свое откровенно; возмутилися воды его, и страшную вѣсть брани пронесли онъ до Чернаго моря, отца потоковъ и бурныхъ рѣкъ. Во влажныхъ чертогахъ сидитъ древній богъ, окруженъ тьмою сыновъ и дщерей своихъ. Сошлися къ нему Борисѳенъ и гордый Тирасъ, составляющій владычество Сарматовъ,и двурогій Истръ, питатель народовъ. Ихъ яростные совѣты, подобные вѣчному шуму пороговъ? призываютъ вѣтры и черныя бури на дерзское предпріятіе Оскольда. Болѣе всѣхъ стремительный Босфоръ подгнетаетъ негодованіе влажныхъ боговъ. "3абыли ли вы, говоритъ онъ, чѣмъ угрожаютъ намъ чада неукротимаго Сѣвера? Вашимъ стыдомъ покупаютъ они себѣ сіяющую славу, и возносятся къ богамъ безсмертнымъ. Имъ суждено, думаютъ они, наложишь нѣкогда узы на ваши священныя волны, страны, напояемыя вами, любовь природы, отечество боговъ, сушь добычею тѣхъ, которые не находятъ ничего труднаго для своего мужества, и могутъ мѣнять тлѣнную жизнь на неувядающую славу. Отъ нее хотятъ они производишь гордое свое имя и, называя себя Славянами, напоминаютъ другъ другу гордое свое опредѣленіе. Вспомните трепетъ, вспомните волненіе, которое вы чувствовали въ хладныхъ пещерахъ вашихъ, когда одинъ прародитель сихъ Варяговъ, сихъ Русовъ, соединившихся нынѣ съ Славянами, выступая изъ предѣловъ смертнаго, пустился со мною въ неравный, позорный дляменя бой. И рокъ до того унизилъ безсмертнаго! Сколько разъ желалъ я сокрыть главу мою въ нѣдрахъ земли, или уйти въ которое-либо море! Противились мнѣ неодолимыя преграды. Съ одной страны ударяли въ меня кипящія волны Евксинскаго Понта, съ другой огромное море отъ столповъ Гадитанскихъ. Далеко ли было тогда паденіе Еллинскаго имени? Готѳы, прешедшіе оплотъ сей, указали народамъ погибельный путь, коимъ найдутъ они роковый день священнаго града. Не престаетъ еще дѣйствовать Одинъ, врагъ Греческихъ боговъ. Не видите ли, что онъ воспаляетъ своимъ неистовствомъ душу Оскольда? А между тѣмъ священный повелитель Грековъ, отсутственный отъ угрожаемой столицы, ведетъ безславныя брани съ мягкосердыми племенами востока. Спѣшите, спѣшите, возбудите отъ нерадиваго сна Великій Градъ, надъ которымъ багровое облако готово извергнуть пламень!" Онъ рекъ, и влажный царь простираетъ повелительную руку. Глубокая тишина окрестъ царствуетъ. Тонкіи туманъ восходитъ съ поверхности водъ, и на крылахъ Зефира прикасается слуху Епсарха. Уже скорый гонецъ отряженъ ко властителю Грековъ съ ужасною вѣстію Оскольдова похода. Грозный властитель сѣдыхъ валовъ воспрещаетъ взоромъ буйному негодованію рѣкъ. "Оставимъ, гласитъ онъ, бреннымъ человѣкамъ быть игралищами страстей. Ихъ замыслы высоки и непостоянны; единое дуновеніе разсѣваетъ ихъ. Поверженнымъ среди вѣчныхъ силъ природы,довольно имъ бороться съ волнами щастія въ безпокойныхъ подвигахъ или въ презрительной нѣгѣ. Златая цѣпь судебъ соединяетъ небо и землю, и не можетъ быть отторжено ни единое звено ея. Довольно препятствій добродѣтели. Неоспорима слава смертному, который гибнетъ въ бореніи съ гнѣвными стихіями и враждебнымъ щастіемъ. Опасности бранныя не суть единыя, ни самыя страшныя. Прежде нежели устрашимся рабства, коимъ сей витязь намъ угрожаетъ, увидимъ еще, не подверженъ ли онъ самъ позорному рабству страстей. Онъ рекъ, иподвластные боги ощутили болѣе покорности, нежели успокоенія. Между тѣмъ граждане Смоленска тщетно стараются удержать ещенѣсколько времени въ стѣнахъ своихъ нетерпѣливаго Оскольда, изъявляя гостепріимство великолѣпными торжествами. Таковъ потокъ, низвергающійся съ высокой горы послѣ зимнихъ снѣговъ. Устрашенный Алянинъ безполезно воспящяетъ бурное его стремленіе, повергая огромные дубы. Онъ превозмогаетъ преграды и далеко опустошаетъ богатыя жатвы.
Но Сигурдъ желаетъ видѣть сына своего, нѣжнаго Радмира, препоясаннаго мечемъ отъ руки Оскольдовои, да вступитъ въсословіе мужей. Радмиру едва исполнилось, шестнадесять лѣтъ, но сердце его упредило возрастъ. Оно билося съ нетерпѣніемъ, когда златая арфа Скальда оживляла предъ воображеніемъ его тѣни древнихъ Варяговъ и битвы, славныя въ теченіи вѣковъ. Оно билося также сильно, но сладостнѣе, при тихомъ воззрѣніи или отрадной улыбкѣ опасной подруги его младенчества,высокой Искерды. Колеблемый порывами славолюбія и другаго нѣжнѣйшаго чувствованія,юноша обнажалъ смертоносное желѣзо, или полагалъ его къ ногамъ прекрасной подруги. Веселость незлобія составляла игры ихъ,и сладостная задумчивость отягощала вѣжды Искерды, когда ей должно было наказывать дерзость юноши.
Какъ затрепетало въ ней сердце, когда нескромныя подруги упомянули въ присутствіи ея, можетъ быть безъ намѣренія, о назначенномъ вооруженіи друга ея! Тогда узнаетъ она тайну своей нѣжности и свойство подозрительной дружбы, узнаетъ, что не можетъ существовать безъ Радмира; въмечтаніяхъ или бѣжитъ къ ненавистному Оскольду и требуетъ отъ него юноши,или сама покрываетъ нѣжное чело его тяжелымъ шлемомъ и съ восторгомъ бросается между любовникомъ и Греческою стрѣлою. Умереть за Радмира, или жить съ Радмиромъ; сливается для нее въ единое чувствованіе; безполезныя намѣренія! Строгая честь, дѣвическій стыдъ удаляютъ, какъ легкій паръ угара, сіи златыя мечтанія. Должно, не смотря на поблѣднѣвшія лилеи лица, на утомленныя очи, должно заключить тоску въ сердцѣ и быть свидѣтельницею ужасныхъ обрядовъ, которыми Радмиръ обречется свирѣпому богу браней. Сколь желала бы теперь юная дѣвица, чтобъ никогда Варяжская сѣкира не оскорбляла древнихъ дубовъ Днѣпровскихъ, и чтобы величественный градъ Кесарей наслаждался ненарушимою тишиною! уже отверзаются огромныя врата священнаго храма и толпа наполняетъ его пространные притворы. Со страхомъ взираютъ Кривичи на древнее изображеніе бога, наполняющее величествомъ нѣдра святилища. Согбенные старцы, въ одѣяніяхъ бѣлѣйшихъ снѣга, одни дерзаютъ войти во внутреннюю ограду, и отметая земныя различія, отверзаютъ всѣмъ человѣкамъ равное прибѣжище къ жертвенникамъ. Приближается сіяющій сонмъ Вельможъ, еще болѣе возвышенный важнымъ присутствіемъ Оскольда. Прекрасенъ, какъ юный богъ, послѣдуетъ ему Радмиръ, съ потупленными очами, съ откровенною главою и распущенными власами юношества. Гибкій станъ его объемлется простою и легкою одеждою, истканною сестрами изъ мягкой волны агнцевъ;украдкою взираетъ онъ по временамъ на ту сторону храма, гдѣ знаменитыя матери семействъ, гордящіяся красотою послѣдующихъ имъ дщерей, привлекаютъ къ себѣ почтительное вниманіе народа. Онъ ласкается увидѣть обожаемую Искерду, сокрывающуюся въ срединѣ прекраснаго сонма и опершуюся на руку искренней Алвиды, дабы невольный трепетъ ея былъ менѣе примѣченъ. Уже священные обряды, болѣе и болѣе ужасая нещастное сердце любовницы, производятъ въ душѣ народа восторгъ благоговѣнія. Воскипаютъ сердца мужей любовію отечества, изступленіемъ храбрости при пѣснословіяхъ, возглашаемыхъ богу браней. Взоры Радмировы оживляются не однимъ пламенемъ любви: одна любовь владычествуетъ въ сердцѣ Искерды. Съ трепетомъ видитъ она желѣзо въ рукахъ Оскольдовыхъ, коимъ надлежало обрѣзать юношескіе длинные власы Радмировы, и между тѣмъ какъ одинъ изъ жрецовъ возлагаетъ ихъ на жертвенникъ бога браней, а другій приноситъ сіяющій мечь для препоясанія Радмира, юноша остается на колѣняхъ въ боязливомъ молчаніи, главу преклонивъ на сложенныя. длани: тогда Оскольдъ, исполненъ духа Одинова, пріемлетъ Радмира въ числа мужей и прерываетъ молчаніе величественнымъ наставленіемъ Геройства: "Благородный,любви достойный юноша! возстани мужемъ. Се изъемлю тебя изъ нѣдръ спокойнаго семейства и посвящаю отечеству. Сіи власы, отдѣленные мною отъ главы твоей, возвѣщаютъ тебѣ отреченіе отъ домашней нѣги и любви спокойствія; оставь попеченіе о красотѣ цвѣтущимъ дѣвамъ и женамъ. Твое убранство да будетъ прахъ военный,и воздержаніе, и твердость. Мечемъ сіяющимъ препоясываю чресла твои. Ты вступилъ въ возрастъ защитниковъ своего народа, и пребудешь имъ доколѣ сѣдины иопытности приведутъ тебя нѣкогда къ соучастію въ совѣтахъ, ежели не разсудитъ иначе неизвѣстный рокъ сраженій. Тѣ живутъ для отца и матери, которые ожидаютъ безславнаго рока подъ домашнимъ кровомъ; но для отечества живутъ тѣ, которые дерзаютъ умереть за него безтрепетно. Сладостна смерть за отечество!" -- Онъ хотѣлъ продолжатьвопль дѣвицы, рыданія, имя Радмира, громко ею произнесенное, движеніе цѣлаго народа,влекутъ Оскольда къ сонму женъ, призывающихъ къ жизни Искерду. Омракъ смерти отягощаетъ очи ея. "Искерда! Искерда! вопіетъ Радмиръ, твой другъ съ тобою; воззри, или мгновеніе смерти твоей будетъ послѣднимъ для Радмира!" О чудо любви! по гласу ея смерть отпускаетъ добычу свою. Голубые глаза Искерды отверзаются медленно и спокойно; прежде ничего не видятъ,кромѣ тусклаго свѣта, но скоро обращаются на лице Радмира.... О зрѣніе! о радость неизобразимая! Жестокія сердца, никогда не любившія! осудите, ежели можете, преступленіе дѣвицы. Опасность смерти примирила стыдливость съ любовію, и взоры Искерды покоятся безъ гнѣва на пламенныхъ очахъ юноши; рука ея, согласная съ сердцемъ, упала на длани Радмировы. Свидѣтель сего мгновенія, Оскольдъ воздохнулъ отъ глубины сердца своего и воспомнилъ прекрасную Этельвинду, которую немилосердая Гела похитила рѣзвящуюся на краю бездны, оставя вѣчное сожалѣніе Оскольду. Какъ молнія, сверкнувшая во тьмѣ ночной, мелькнуло въ душѣ его воспоминаніе о той блаженной минутѣ, въ которую нарекла она его властелиномъ сердца своего. Ему показалось, что душа Этельвинды оживляетъ черты Искерды. Но овладевъ смущеніемъ своимъ и схвативъ десницу Сигурда, Варяжскій Витязь приближается къ востревоженной матери Искерды. "Почтенная Людмила (такъ называлась она) и ты, благоразумный Сигурдъ! (вѣщаешъ Оскольдъ) не оскорбите гостя вашего отказомъ и примите меня ходатаемъ за двухъ любовниковъ. Не раздѣляйте тѣхъ, которыхъ сочетаетъ любовь и красота и благосклонное Небо. Союзъ красоты и мужества подъ покровительствомъ Природы: какое зрѣлище святѣе и сладостнѣе! Супругъ и отецъ, Радмиръ будетъ достойнѣйшимъ защитникомъ племени своего. Подлый и боязливый не заслуживаетъ сожалѣнія красоты; но любовь не терпитъ, чтобы гласъ ея былъ пренебрегаемъ. Родители любовниковъ! бойтесь отмщенія любви. Я не увлеку юноши, призываемаго къ олтарямъ ея. Довольно будущихъ походовъ, коими Радмиръ напомнитъ согражданамъ, что Оскольдъ препоясалъ его мечемъ Витязя." Сказалъ, и Людмила не уклоняется принять отъ руки Оскольдовой Сигурдова сына. Въ народѣ все благопріятствуетъ Герою. Тѣснятся вокругъ Оскольда и покровительствуемыхъ имъ любовниковъ. Дивятся красотѣ невѣсты, дивятся величественной бодрости жениха; но всѣ еще болѣе восхищаются Оскольдомъ; съ любовію видятъ нѣжное умиленіе того, кто привыкъ разить ужасомъ толпы свирѣпыхъ сопостатовъ. Такъ думаютъ человѣки. Но Одинъ оскорбляется во исполинскихъ чертогахъ своихъ, видя сердце любимца своего толь скоро волнуемое любовію и сожалѣніемъ уже раскаивается онъ, что ввѣрилъ Оскольду предпріятіе, толико ему драгоцѣнное, униженіе Греціи. Но попутные вѣтры зовутъ Варяжскаго Витязя на знаменитый подвигъ, и Оскольдъ, не менѣе Герой отъ участія въ нѣжныхъ движеніяхъ человѣческаго сердца, вступаетъ въ ладію, послѣдуемый ополченіемъ Славянъ...