Майков Аполлон Александрович - О Славяноведении в России

О СЛАВЯНОВѢДѢНІИ ВЪ РОССІИ.

Мк. Гг.

Наше Общество, слѣдя неоступно, шагъ за шагомъ, за успѣхами науки роднаго языка и творческой мысли въ изящномъ словѣ, и само, какъ дѣятель, участвуя въ этихъ успѣхахъ, еще съ самаго обновленія своего постоянно выражало въ своихъ трудахъ и дѣйствіяхъ потребность историко-сравнительнаго способа изученія, господствующаго теперь во всей современной наукѣ. Уже неразъ обращалось оно съ сочувственнымъ призывомъ къ своимъ и къ заграничнымъ Славянистамъ" уже не разъ изъ среды его звучало восторженное слово къ братьямъ Славянамъ.... Но то, что мы усвоивали себѣ далекимъ разсудочнымъ познаваніемъ -- единство Славянскаго представленія, оно-то казалось намъ лишь вожделѣнною мечтою, какъ скоро наши взоры обращались къ самой жизни. Но вдругъ, почти нежданно, мечта наша осуществилась.... что прежде представлялось намъ какъ бы зерцаломъ въ гаданіи, теперь мы видимъ лицомъ къ лицу -- и въ этой живой дѣйствительности, въ кругу представителей всего возрожденнаго Славянства, въ нашей теперешней общей бесѣдѣ, закрѣпляемъ изъ устъ въ уста, изъ сердца въ сердце связи нашего многообразнаго, многоименнаго и вмѣстѣ единороднаго и, какъ видимъ теперь, единодушнаго племени Славянскаго.

Болѣе, чѣмъ когда либо удобнымъ считаю я въ настоящую минуту окинуть бѣглымъ взглядомъ водвореніе въ нашемъ отечествѣ новаго образовательнаго начала, которое въ такое короткое время уже такъ глубоко пустило свои корни, что народъ нашъ самъ собою дошелъ до могучаго жизненнаго творчества, когда съ свободно-привѣтнымъ кликомъ и съ хлѣбомъ-солью, по своему стародавнему коренному обычаю, встрѣчаетъ онъ своихъ гостей и провожаетъ ихъ въ самое сердце своей родной земли.

Я хочу сказать нѣсколько словъ о водвореніи у насъ Славяновѣдѣнія.

Мы Русскіе -- вѣтвь Славянскаго племени. Будучи частью общаго цѣлаго, мы носимъ въ себѣ лишь частное, видовое выраженіе общаго духа, который проявляется въ совокупности Славянскихъ народностей. Частное выраженіе, существуя цѣлые вѣка, должно было самостоятельно видоизмѣняться подъ вліяніемъ мѣстныхъ условій: отсюда разнообразіе общаго, самородные наплывы на частяхъ, ослабленіе крупныхъ родовыхъ очертаній, утрата единства и мѣстами забвеніе его. Но то что утрачено у однихъ, могло сберечься у другихъ; то, что у однихъ сохранилось съ корнями и послѣдовательно, у другихъ осталось лишь отрывочно. Оттого для насъ, Русскихъ, изученіе общаго должно было послужить дополненіемъ и объясненіемъ нашего частнаго, туземнаго; а это ближайшее къ намъ общее -- есть Славянство. Отъ изученія и познанія роднаго мы должны перейти къ изученію и познанію родственнаго. Славянство представляетъ еще ту особенность, что народы Славянскіе стоятъ на разныхъ ступеняхъ своеобразнаго развитія: что у однихъ уже отошло въ историческую давность, то у другихъ является еще свѣжею современностію. Изъ сравнительнаго изученія раскроются тѣ общія свойства духа и нравственнаго облика, которыя освѣтятъ и опредѣлятъ сущность отдѣльной народности. Несмотря на различіе судебъ, постигшихъ Славянское племя, разнообразіе мѣстностей, гдѣ оно живетъ, безчисленное множество ступеней, на которыхъ является Славянинъ въ Европейской жизни -- до сихъ поръ въ Славянской семьѣ поразительно высказывается общеродовое единство; глубоко проникаетъ оно всю природу Славянъ. Вступая въ эту семью, мы невольно чувствуемъ себя въ родственной средѣ, и это чувство отрадно Славянину. Его утѣшаетъ мысль, что труды его значительно облегчатся, плоды удесятерятся; достовѣрность выводовъ подтвердится, какъ скоро онъ, покинувъ тѣсный домашній очагъ, выйдетъ на широкое раздолье Славянскаго міра; и куда бы ни направилъ онъ свои шаги -- всюду придетъ къ своимъ соплеменникамъ, съ увѣренностію, что пришелъ не чужимъ гостемъ и не въ чужой домъ, а родичемъ къ радушному хозяину, неся сочувствіе и вызывая взаимное пониманіе.

Вотъ та начальная мысль, которая руководила при отправленіи за границу въ концѣ 30-хъ годовъ молодыхъ ученыхъ, предназначенныхъ для занятія вновь открываемыхъ въ Русскихъ университетахъ Славянскихъ каѳедръ.

Теперь, когда весь Славянскій міръ, съ его чистыми и высокими помыслами и стремленіями, составляетъ предметъ нашего общественнаго сочувствія и входитъ уже въ существо вашего народа,-- теперь учрежденіе славянскихъ каѳедръ представляется событіемъ первостепенной важности. Оно замкнуло узелъ, связующій одну изъ основныхъ нитей нашей внѣшней, обще-европейской, жизни со всѣми главнѣйшими нитями внутренней жизни. Узнавши своихъ собратій Славянъ, нашъ народъ съ восторженнымъ единодушіемъ, съ полною горячности любовью долженъ былъ отозваться на призывъ Славянскаго знанія. Открыто и смѣло могла заговорить Россія въ сонмѣ державъ и вести впередъ новую и міровую идею -- идею славянства, потому что она знала, что сзади нея стоитъ весь семидесяти-милліонный Русскій народъ, готовый поддержать ея родное слово всѣми силами своего бытія, уже вмѣстившаго въ себѣ полноту славянскаго духа.

Задача Славянскихъ каѳедръ состояла въ распространеніи славяновѣдѣнія, какъ новой образовательной стихіи въ народѣ.

Но какова была общественная подготовка къ тому времени? До открытія Славянскихъ каѳедръ, славяновѣдѣніе проявлялось у насъ только отрывками и не имѣло своей самостоятельной разработки.

Уже Петръ Великій своею геніальною дальнозоркостію предвидѣлъ, что славянство нужно и необходимо для Россіи, какъ для самаго положенія ея въ Европѣ, такъ и для нравственнаго развитія. Начиная съ него, и до нынѣшняго времени, наше Правительство постоянно заявляло южнымъ Славянамъ о единоплеменности и единовѣріи и оказывало имъ содѣйствіе нравственною и вещественною поддержкою. Въ Саксоніи Лужичанинъ Бранцель подноситъ Петру свой переводъ Библіи и прилагаетъ записку, въ которой указываетъ на родство Славянъ съ Русскими и на потребность тѣснѣйшаго ихъ сближенія. Между вызванными изъ за границы опытными моряками переселяются въ Россію и моряки-Славяне. Наши гардемарины въ водахъ Адріатическаго моря знакомятся съ прибрежными Славянами, изъ которыхъ состояла большая часть экипажей Венеціанскаго Флота. Петръ указываетъ на Чеховъ, какъ лучшихъ знатоковъ печатнаго дѣла. При немъ Ѳеоеанъ Прокоповичъ переводитъ книгу Мавро Орбини о Славянахъ. Савва Рагузинскій хлопочетъ о закрѣпленіи связей съ Славянами и взаимной поддержкѣ. Съ этого же времени въ Россіи все болѣе и бѣлѣе показывается именъ Хорватовъ и Сербовъ; за ними совершаются цѣлыя переселенія Сербовъ, Болгаръ и Моравскихъ братьевъ. Для распространенія народнаго образованія Екатерина Великая входитъ въ сношеніе съ Императоромъ Іосифомъ о присылкѣ изъ Славянскихъ земель учителей въ народныя училища. Въ ученыхъ трудахъ самой Екатерины, именно въ сравнительномъ словарѣ, встрѣчаемъ большую часть нарѣчій Славянскихъ: Чешское, Словацкое, Польское, Кашубское, Сербское, Лужицкое, даже Полабское. Наши войска въ Далмаціи, Сербіи, Болгаріи и Австрійскихъ владѣніяхъ, наши ратники въ предѣлахъ Россіи знакомятся и братаются съ Славянами. Въ 92-мъ году Добровскій посѣтилъ Петербургъ и Москву и много поработалъ въ библіотекахъ Московскихъ.

Взятый въ плѣнъ казаками въ 12-мъ году и потомъ отпущенный на волю, небогатый помѣщикъ Холмскаго повѣта, Долуга Ходаковскій, "полюбопытствовалъ, какъ выражается онъ въ своемъ жизнеописаніи, узнать начало того государства, которое такъ сильно начинало дѣйствовать въ его глазахъ. Къ тому же онъ надѣялся, что Славянскіе народы отнынѣ могутъ болѣе и болѣе возвращаться въ первобытное свое единство. И съ этою надеждою онъ обходитъ Славянскія земли отъ Лабы до Камы, отъ поморья Балтійскаго до подножія Балкановъ. Онъ составляетъ общую карту Славянскихъ городищъ и сравнительный словарь 7000 урочищъ. Его изслѣдованія печатаются въ лучшихъ повременныхъ изданіяхъ и своимъ обще-славянскимъ значеніемъ подтверждаютъ, что дѣйствительно мыслію его было славянское единство. Потомъ извѣстный своими изданіями старинныхъ памятниковъ -- Калайдовичъ слѣдилъ за вновь выходящими заграницею славянскими сочиненіями. По поводу изданнаго имъ Екзарха Болгарскаго ему присылаютъ свои отзывы Добровскій, Копитаръ, Бандтке; Букъ Караджичъ гоститъ у него въ Москвѣ и на память оставляетъ ему три сербскія пѣсни. Другой ученый, Кенпенъ, ѣдетъ заграницу въ югозападныя Славянскія земли и привозитъ оттуда нѣсколько памятниковъ. Нашъ общій учитель Востоковъ, сравнивая польскія слова съ церковно-славянскими, открываетъ въ особыхъ начертаніяхъ кирилицы присутствіе носовыхъ звуковъ и опредѣляетъ природу полугласныхъ. Статья его, получившая такую извѣстность, послужила блестящимъ доказательствомъ въ пользу сравнительнаго изученія Славянскихъ языковъ. Она напечатана въ "Трудахъ" нашего Общества за 1820 годъ. Шишковъ спѣшитъ познакомить Русскихъ съ только что изданною Краледворскою рукописью и переводитъ ее не такъ, какъ всѣ прочіе переводчики; у него замѣнены только нѣкоторыя слова и окончанія болѣе удобнопонятными для Русскихъ. И я думаю, что въ этомъ случаѣ онъ, по своему обыкновенію, дѣйствовалъ на славянскій ладъ, потому что никакой переводъ не можетъ сравниться съ тысячелѣтнимъ подлинникомъ такого чуднаго народнаго творчества, каково въ рукописи Краледворской; а Славяне и безъ переводчиковъ понимаютъ и поймутъ другъ друга. Шишковъ, авторъ статьи "о новомъ и старомъ слогѣ", писавшій замѣчательные манифесты и воззванія въ отечественную войну, потомъ Президентъ Россійской Академіи, былъ славянистъ въ душѣ. Онъ переписывался съ Ганкою, и есть нѣкоторыя частныя свѣдѣнія о томъ, что подъ вліяніемъ Ганки онъ указывалъ правительству на значеніе для Россіи Славянъ и важность ближайшаго съ ними знакомства. Его мнѣніе высоко цѣнилъ Пушкинъ, и нѣтъ сомнѣнія, что воспріимчивая, пылкая душа поэта, открытая для всякаго честнаго убѣжденія, глубоко таила слѣды вліянія Шишкова. Извѣстно съ какимъ стараніемъ добивался Пушкинъ славянскихъ пѣсень, какъ сильно увлекался онъ Славянскою народною поэзіею, и, судя по той вѣрности, съ какою онъ воспроизводилъ ее въ своихъ поэтическихъ отголоскахъ, -- нельзя отказать ему въ глубокомъ пониманіи и сочувствіи къ славянству. Такимъ образомъ славянская стихія вошла и въ нашу поэзію. Но это былъ еще только первый начинъ. Прибавлю, что другъ и современникъ Пушкина, Грибоѣдовъ, считавшій себя также ученикомъ Шишкова, быть можетъ, еще болѣе, чѣмъ Пушкинъ, былъ проникнутъ славянскимъ чувствомъ и, какъ видно изъ его переписки, онъ создавалъ уже славянскій вопросъ.

Такъ мало по малу отдѣльными образованными личностями подготовлялась у насъ почва для Славяновѣдѣнія. Недоставало сѣятелей.

Сомнительно относившійся во всему положительному и самодовольному, всегда искавшій и ожидавшій чего-то большаго и лучшаго, переходившій съ одной каѳедры на другую, что обнаруживало отчасти и обширность познаній и вмѣстѣ неудовлетворенность ими, Каченовскій, всегда добродушный и всегда угрюмо-сосредоточенный, первый не удовольствовался русскими предѣлами для русской науки. Не дѣлая еще славяновѣдѣнія предметомъ особаго преподаванія, онъ уже для самого себя знакомился съ плодами дѣятельности славянскихъ ученыхъ, и когда въ послѣдній день 35-го года вышелъ новый Университетскій Уставъ, тогда каѳедра исторіи и литературъ Славянскихъ сама собою должна была достаться ему. Еще въ 1816 году онъ писалъ въ "Вѣстникѣ Европы": "У насъ до силъ поръ еще мало думали о томъ, сколь близкое имѣютъ сходство съ нашимъ россійскимъ языкомъ многіе другіе, употребляемые какъ внутри отечества, такъ внѣ предѣловъ онаго, и сколь великую пользу пріобрѣло бы отечественное наше слово, когда бы обратили вниманіе свое на составъ разныхъ славянскихъ нарѣчій, на образованіе ихъ и взаимныя отношенія между ними." Въ "Трудахъ" же нашего Общества за 1817 годъ онъ помѣстилъ замѣчательную по своей тогдашней новизнѣ статью о гранатикахъ Славянскихъ нарѣчій, въ которой между прочимъ указалъ на великое значеніе Чеховъ въ Римской Имперіи при Карлѣ IV, а въ слѣдующемъ году, объявляя объ изданіи "Вѣстника Европы" и направленіи его, онъ выставлялъ какъ главнѣйшій предметъ: старину отечественную, исторію россійскаго и родственныхъ ему языковъ, дѣянія и обычаи народовъ славянскихъ. Такія объявленія повторялись имъ во всеуслышаніе, и онъ постоянно твердилъ, что Славяне -- наши соплеменники, что знаніе ихъ исторіи, литературы, языковъ, обычаевъ для насъ не только полезно, но и необходимо.

Въ то время, какъ ученая дѣятельность Каченовскаго уже приближалась къ концу, въ Москвѣ, еще полный свѣжихъ силъ, Хомяковъ обращалъ свои задушевныя, поэтическія думы къ брать ямъ-Славянамъ; ихъ возрожденный духъ, ихъ борьба, ихъ чаянія, ихъ грядущее одушевляли его вмѣстѣ съ ними, и что-то вѣщее, что-то ободряющее чуялось въ его словѣ. Еще въ началѣ 30-хъ годовъ написано имъ было столь извѣстное стихотвореніе "Славянскіе Орлы"... И какъ бы возрадовался онъ вмѣстѣ съ нами, еслибы дожилъ до этой минуты!...

Мнѣ кажется, я не ошибусь, если Каченовскаго и Хомякова назову первыми сѣятелями у насъ славянской мысли. Они не похожи были другъ на друга; но самое несходство ихъ было полезно, потому что сѣмяна, ими брошенныя, падали по равнымъ направленіямъ. И надо сознаться, что, съ ихъ легкой руки, сѣмяна пали на благодатную почву.

30-е года замѣчательны тѣмъ, что въ это время окончательно совершилась у насъ подготовка въ дѣлѣ Славяновѣдѣнія. Народный духъ раскрывался къ воспринятою въ себя славянской стихіи, которая уже давала себя предчувствовать и полнотою содержанія и новымъ запасомъ силъ. Мы уже имѣли порядочное количество свѣдѣній о Сербахъ: Венелинъ и Априловъ, равно новые какъ для насъ, токъ и для Болгаръ, принесли къ намъ первыя вѣсти о Болгарахъ. Ковалевскій и Поповъ уже побывали въ Черногоріи и познакомили насъ подробно съ исторіею, пѣснями, нравами и самою мѣстностію, столь дорогою для Черногорцевъ. Предисловіе послѣдняго отличается глубокимъ и вѣрнымъ взглядомъ на славянство и его отношеніе къ Россіи. Западныхъ Славянъ мы уже умѣли различать по ихъ развѣтвленіямъ, и подъ искаженными нѣмецкими названіями уже безпрепятственно видѣли ихъ славянское происхожденіе. Уже переведена была граматика Добровскаго и начатъ переводъ "Славянскихъ древностей" Шафарика. Магистерская диссертація Бодянскаго "О народной поэзіи Славянъ" дала живое содержаніе въ тѣ общія понятія, которыя рождались при имени той или другой славянской народности. Она въ свою пору произвела сильное впечатлѣніе новизною предмета. А за границей, въ то же время, молодые ученые, предназначенные для славянскихъ каѳедръ, закрѣпляли свои связи съ представителями возрожденнаго славянства. Тамъ доступною стала для нихъ вся славянская литература; тамъ вели они бесѣды и съ учеными и съ поэтами; тамъ странствовали они изъ селенія въ селеніе, изъ города въ городъ, изучая старинные памятники и присматриваясь къ народу, свыкаясь съ его говоромъ. Одновременно съ ними путешествовали и два профессора: Шевыревъ пріобрѣталъ "поучительныя", по его собственному признанію, знакомства съ Ганкою, Шафарикомъ, Челаковскимъ, Палацкимъ; Погодинъ поперемѣнно бывалъ то въ кабинетѣ ученаго, для важнѣйшихъ вопросовъ науки, то въ средѣ народа, для непосредственнаго изученія жизни, и со свойственными ему прямизною взгляда и зрѣлостію наблюденія вникалъ въ смыслъ славянскаго движенія, въ его положеніе къ инородному племени, его стремленія, его политическое значеніе, его слабыя и сильныя стороны, его отношеніе къ Россіи и связь съ ея будущимъ назначеніемъ. Многія его замѣчанія оправдались; многое, что онъ предсказывалъ, уже сбылось или сбывается.

Наконецъ наступили 40-е года. Славянисты возвратились изъ за границы, воодушевленные любовью къ своему предмету, воодушевляя ею и другихъ -- и это потому, что они прямо соприкасались славянству на самомъ мѣстѣ его возрожденія, -- тамъ, гдѣ вскорѣ пробудился славянскій духъ, гдѣ онъ вѣялъ живою силою во всемъ: и въ словѣ и въ дѣлѣ; тамъ вкругъ нихъ ужъ все кипѣло обновленною жизнію? все быстро двигалось впередъ... Съ каѳедръ славянскихъ раздались славянскіе звуки... Десятки, потомъ сотни учащихся изъ разныхъ сословій узнали, что въ Европѣ живетъ цѣлая семья родственныхъ намъ народностей, которыя имѣютъ свою исторію, свою литературу? свои преданія. Наука указала имъ тѣ широкіе предѣлы, въ которыхъ разселилось нѣкогда славянское племя; она возстановила настоящее значеніе Славянъ въ судьбахъ средневѣковой и новой Европы; она напомнила давно забытыя славныя имена и указала пути, по которымъ шествовалъ славянскій духъ, то проявляя себя во всемъ блескѣ и могуществѣ, то изнемогая подъ тяжкими невзгодами -- и, какъ небывалая новость, раскрылся передъ нами весь славянскій міръ въ полнотѣ его народностей, съ его дѣяніями, пѣснями, литературой и говоромъ, съ его священными преданіями, съ его дорогими воспоминаніями, съ его завѣтными помыслами и желаніями.

Въ 1845 году, на публичномъ чтеніи о Славянахъ, профессоръ Срезневскій выразился такъ: "Давно ли ученые труженики, въ своихъ скромныхъ углахъ, стали работать надъ изысканіями о Славянахъ, скрываясь какъ отшельники, не думая ни о вниманіи въ себѣ, ни о славѣ? Давно ли въ Европѣ заговорили о Славянахъ, какъ будто о какой ногайской Ордѣ? Тридцать лѣтъ тому -- о Славянахъ никто почти не думалъ; двадцать лѣтъ -- мало кто о нихъ писалъ; десять -- мало кто хотѣлъ разсуждать о нихъ. А теперь! чуть не въ девяти городахъ Европы растворились авдиторіи для слушанія чтеній о Славянахъ. Время пришло. Оно само даетъ знать о себѣ; само обращаетъ дѣятельность къ тому, что ему нужно. Не каждый разгадаетъ къ чему оно ведетъ, но каждый идетъ за нимъ"... И точно, прибавлю я, неудержимое теченіе духа времени обуяло все мыслящее, все говорящее, все читающее общество: волей-неволей каждый спѣшитъ стать въ передовую линію славянскихъ дѣятелей. Стало стыдомъ не знать о Славянахъ, или отставать отъ знающихъ. Уже слушатели историко-филологическихъ Факультетовъ ежегодно, одни за другими, оставляя университетскія авдиторіи, вносили въ народное образованіе и въ общественную жизнь зрѣлыя понятія о славянствѣ, а нѣкоторые изъ нихъ, уже какъ второе поколѣніе, вступили на славянскія каѳедры и успѣли лично познакомиться съ Славянами въ ихъ собственныхъ жилищахъ; другіе, на другихъ служебныхъ поприщахъ, не оставляютъ славяновѣдѣнія, какъ спеціальнаго предмета своихъ занятій; а третьи въ кругу представителей Европы достойно поддерживаютъ славяно-русское воззрѣніе на ходъ событій. Я не стану называть поименно нашихъ славянистовъ: они извѣстны и слишкомъ близки намъ. Равно не стану утомлять ваше вниманіе исчисленіемъ всего того, что сдѣлано по части славяновѣдѣнія со времени его водворенія у насъ: все это также болѣе или менѣе извѣстно. Упомяну только о ближайшихъ къ наукѣ проявленіяхъ самостоятельной мысли и изящнаго слова. Здѣсь, въ области чистаго мышленія, встрѣчаемъ мы имя Кирѣевскаго, котораго справедливо можно назвать исповѣдникомъ славянской мысли въ ея собственномъ развитіи: такъ глубока, такъ ясно выработана имъ мысль; такъ сильно прочувствовано имъ сознаніе при осязательномъ пониманіи Славянства. Здѣсь, въ области художественнаго слова, мы съ гордостію можемъ сказать, что мы богаты, хотя сравнительно и немногими, однако прекрасными переводами славянской музы и превосходными стихотвореніями -- истиннымъ украшеніемъ нашей поэзіи, каковы стихотворенія Хомякова, Тютчева, Вяземскаго, Аксаковыхъ, Борга, гр. Толстаго и другихъ. Въ журналистикѣ нашей 40-хъ годовъ пока еще одинъ только "Москвитянинъ" съ честью поддерживалъ право славянства на первое мѣсто въ нашихъ отечественныхъ интересахъ. Къ нему присоединялись порою и нѣкоторые издаваемые въ Москвѣ сборники. За то другія повременныя изданія, имѣющія чисто ученую и образовательную цѣль, уже отводили видное мѣсто для изысканій славянскихъ. Въ 50-хъ годахъ къ нимъ присоединились еще нѣкоторыя; а въ журналистикѣ начало, положенное "Москвитяниномъ", широкимъ образомъ повела "Русская Бесѣда."

Въ заключеніе замѣчу, что каждый занимается тѣмъ предметомъ, который любитъ. Любятъ исторію, любятъ даже математику и химію: но тотъ, кто знакомъ у насъ съ ходомъ славяновѣдѣнія, не обинуясь скажетъ, что наши славянисты, и не только исключительно къ тому призванные, но и всѣ поборники славянства одушевлены не такою любовью, какою даже историкъ любитъ избранный имъ народъ во всеобщей исторіи. Та любовь объективная, а любовь Славяниста -- любовь жи вая, теплая, усердная.-- И это понятно, потому что куда бы ни палъ мысленный взоръ Русскаго Славяниста -- онъ всюду видитъ родное; до какой бы струны жизни ни коснулась его рука -- она вызываетъ знакомый отзвукъ. Быть можетъ, самая нераздѣльность предмета изученія и преподаванія способствуетъ этой любви; каждый Славянистъ изучаетъ Славянство всецѣльно, не разсѣкая по частямъ состава его бытія. И оттого передъ нимъ возстаетъ полный образъ Славянина, какъ живое историческое лицо.... Много свѣтлыхъ дней пережилъ историческій Славянинъ; а еще болѣе того перенесъ тяжелыхъ испытаній, горькихъ разочарованій. Его древніе уставы исполнены правды и человѣчности. Онъ уже готовилъ освобожденіе Византіи отъ пришлыхъ Турокъ; онъ двигалъ основами Священной Римской Имперіи и завѣщалъ Европѣ вмѣстѣ съ пепломъ Гусса начатокъ духовной свободы. Ему ли послѣ жестокихъ погромовъ не вкусить было плодовъ своей первоначальной нивы? И снова воскресшій духъ воздвигъ его высоко передъ изумленною Европой, и взоръ его, исполненный любви и упованія, обратился къ Востоку... Такъ неужели, передъ этимъ живымъ существомъ, самъ не оживетъ каждый Русскій Славянинъ, почуя въ себѣ родное съ нимъ, и не отзовется тревожною думою на его горе и радость, на его дивную судьбу?... Вотъ почему такъ легко и быстро принялась у насъ славянская наука; вотъ почему она такъ плодотворно развивается. Передъ нею смолкаютъ всѣ наши домашнія распри; и если литература отражаетъ въ себѣ умственное движеніе народа, то нельзя не признать, что глубокій смыслъ таится въ томъ, что теперь всѣ безъ исключенія изданія наши наперерывъ стараются помѣщать на своихъ страницахъ, и на почетномъ мѣстѣ, славянскія статьи, даже щеголять жми. Славянство, какъ видно, предназначено внести къ намъ примиреніе и единодушіе.

Наше общественное слово, теперь посвятившее себя преимущественно практическому рѣшенію насущныхъ потребностей жизни, рядомъ съ этими задачами съ особенною любовію говоритъ о славянствѣ. Не есть ли это признакъ того, что отвлеченное сознаніе и творческая мысль подали уже руку житейской мудрости, и дѣятельная воля вступила въ обладаніе идеей? Всѣ силы духа сосредоточились на разрѣшеніи жизненныхъ вопросовъ, и въ нихъ участвуетъ теперь вся Россія, обновленная по слову Царя-Освободителя. Державное слово дало и ей свободу разумнаго слова -- и она громко, во всеуслышаніе заявляетъ о своемъ сочувствіи къ братъямъ-Славянамъ! Здѣсь видимо дѣйствуетъ народное творчество, творчество разумно-сознательное, которое, какъ скоро завладѣетъ идеею, не покинетъ ея доколѣ не доведетъ до конечнаго оправданія въ своихъ судьбахъ. Передъ такимъ творчествомъ падаютъ предѣлы пространства и глубь вѣковъ становится говорящею, потому что идея уже въ рукахъ цѣлаго народа. Не здѣсь ли и лучшая награда Славянисту, который убѣждается, что слово его не прозвучало напрасно?

Но намъ ли однимъ современникамъ величаться своими успѣхами? Мы ли первые вспахали славянскую ниву?

Такъ почтимъ же здѣсь всѣмъ нашимъ братскимъ соборомъ, съ душою, исполненною благоговѣйной признательности, священную память тѣхъ первыхъ народолюбцевъ, тѣхъ тружениковъ науки, которые первые положили краеугольный камень возрожденному Славянству, его же и "врата адова не одолѣютъ!" Почтимъ же, братья, память Обридовича, Добровскаго, Ганки, Караджича, Шафарика, Юнгмана, Коллара, Чедаковскаго!... Они первые провидѣли и указали намъ путеводную звѣзду на Славянскомъ небѣ. Ихъ духъ, сбросившій земныя путы, уже не знаетъ земныхъ раздѣловъ и рубежей. Онъ любовно взираетъ безъ различія на все Славянское потомство, которое они, сходя въ могилу, благословили на доброе дѣло. Ихъ наслѣдіе -- наше общее наслѣдіе. И вотъ, какъ бы исполняя завѣтъ всей ихъ жизни, сюда стеклись со всѣхъ концовъ Славянскаго міра ихъ доблестные сподвижники, ихъ друзья и ученики, чтобы вкупѣ съ нами здѣсь, на свободной Русской землѣ, отпраздновать свободное единеніе Славянскаго духа. Слава нашимъ гостямъ!

А. А. Майковъ.

"Бесѣды въ обществѣ любителей Россійской словесности". Выпускъ второй. Москва, 1868