Марков Евгений Львович - Марко Росс, он же Марка Толмач

МАРКО РОСС, ОН ЖЕ МАРКА ТОЛМАЧ [1]

(Историческая заметка)

("Исторический Вестник". 1902. Июль. Т. LXXXIX. С. 207 -- 218).

В старинном путешествии 1473 года Амвросия Контарини, посла Венецианской республики к персидскому шаху Узун-Гассану, озаглавленном "Il Viaggio del magnifico M. Ambrosio Contarini", переведенном на русский язык еще в первой половине XIX века, я прочел между прочим о некоем "Марке Россе, посланнике великого князя Московского, государя Белой Росси" (del Duca di Moscovia Signor della Rossia Bianca).

Этот посол Ивана III выехал вместе с Контарини из Тавриза через Тифлис и Кутаис в город Фазис, теперешний Поти, терпя по пути всякого рода притеснения и грабежи; в Фазисе они узнали роковую для них весть, что страшные для всех турки-оттоманы овладели богатою Генуэзской колонией Кафою, теперешнею Феодосиею, через которую каждый из них надеялся безопасно вернуться на свою родину. Приходилось выбирать другой путь, и Марко Росс, по-видимому, более знакомый с местностью и условиями дальних путешествий, повернул назад, чтобы через владения Горгоры, государя Халцихана и Вати (Signore di Calcican et delle terre Vati), городов, пограничных с оттоманами и платящих им дань, -- ехать в Шемаху (Samachi) и оттуда пробраться берегом Каспийского моря на Дербент и Астрахань, в Татарию и Россию.

Контарини же, не решаясь ехать этим путем, предпочел остаться в Фазисе, хотя и дорожил спутничеством русского посла.

Однако, очутившись с своими четырьмя спутниками без всяких средств и помощи среди чужого, враждебно настроенного населения и страдая жестокою кавказскою лихорадкою, -- Контарини не придумал ничего лучшего, как последовать примеру опытного Марка Росса и направить свой путь в ту же Шемаху дней через 40 после отъезда туда русского посла.

Это было 17 сентября 1475 года.

В Шемахе, принадлежавшей тогда "Сивансе, государю Медии" и вассалу персидского шаха, Контарини снова встретился с Марком Россом. Обрадованный итальянец упросил русского посла взять его с собою, и Марко, по русскому добродушию, охотно согласился провезти его в своей свите в Московию. 6-го ноября выехали они все вместе в г. Дербент, лежавший тогда "на границе Татарии и принадлежавший также Сивансе". По совету опытных людей в это время года было невозможно пускаться ни в далекое путешествие через степи кочующих татар, ни по бурному Каспийскому, или, как называл его Контарини, Бакинскому морю; и Марко решился зазимовать в Дербенте с тем, чтобы в апреле переправиться на судах "через Бакинское море (Mare di Bachau) в Цитрахань (Citracan)", т.е. Астрахань.

Хотя Контарини и хвалит добродушие мусульманских обитателей Дербента, но из его же рассказа видно, что ему приходилось скрывать от них и свое настоящее звание, и свою национальность.

"Иногда прохожие, глядя на меня, останавливались и говорили между собою: этот человек, по-видимому, не рожден для того, чтобы самому таскать припасы", -- передает между прочим Контарини, описывая свои странствования за провизией по улицам и рынкам Дербента в изорванном овчинном полушубке, старом тулупе и бараньей шапке, то есть, подлинной русской одежде, вероятно, данной ему русским послом с целью выдать его за одного из своей свиты.

"Марко Росс передавал мне слова их, -- продолжает далее Контарини, -- убеждая всякий раз не делать этого вперед и помнить, что мы не во франкской земле; но я отвечал ему, что не могу поступать иначе и даже удивляюсь, каким образом можно открыть звание мое под такою одеждою".

Из этих слов видно, что русский посол, открыто зимовавший с своими людьми во владении азиатского царька, пользовался там полной безопасностью и авторитетом, в то время как посол итальянской республики должен был скрываться и трепетать за свою судьбу.

Видно также, что Марко владел татарским или персидским языком, если свободно понимал разговоры уличной толпы. С другой стороны, все заставляет думать, что Марко беседовал без переводчика и с самим Контарини, чем, быть может, и объясняется постоянное стремление итальянца под покровительство Марка Росса, помимо очевидной авторитетности русского посла в этих полудиких странах и его практической опытности, столь необходимой в подобных опасных и трудных путешествях.

Вообще Контарини смотрел на Марка Росса, как на своего надежного защитника и покровителя. В книге своей он наивно признается, что перед выездом их в Астрахань, когда Марко Росс, наскучив в продолжение 8-ми дней ждать со всею поклажею на берегу, возвратился в город и остался там до самого отплытия, бедные итальянцы, "оставшись совершенно одни, натерпелись довольно страха".

Марк заранее нанял судно для переезда в Астрахань, и 6-го апреля 1476 года они наконец благополучно вышли в море.

Всего народу было 35 человек вместе с хозяином судна, матросами и персидскими купцами, отправлявшимися в Астрахань с своими товарами.

Спутники эти тоже подозрительно относились к Контарини, и их успокоивали только уверения Марко Росса, будто это врач, сын придворного медика Московской великой княгини, дочери деспота Фомы, Софии Фоминичны, и что он едет в Москву искать счастия при тамошнем дворе.

После бурного многодневного плавания по Каспию, где судно едва не погибло, а пассажиры его терпели жестокий голод и холод, Марк с Контарини только на 24-й день добрались до Астрахани. Даже день Светлого праздника пришлось провести в глухих камышах, где они разговелись девятью утиными яйцами, разысканными между камней людьми Марка, и которыми русский посол великодушно поделился с чужестранцами.

В Астрахани татары не хотели было пускать путешественников на берег, пока не осмотрят их на следующий день. "Но Марк с помощью некоторых приятелей, бывших у него в городе, исходатайствовал для себя это позволение, а к вечеру и меня со свитою моею выпустили также из лодки, и отвели в маленький домик, где находился уже Марк", -- рассказывает Контарини. Марк, очевидно, везде являлся его хранителем и покровителем. Очевидно также, что Марк не впервые входил в сношения с восточными народами, соседними с Московией, если у него были дружественные связи даже в далекой Астрахани.

Книга Контарини вполне подтверждает эти предположения.

"На утро пришли к нам трое татар с лицами узкими и плоскими, как доски, -- повествует он дальше, -- и, потребовав меня к себе, объявили, что Марку опасаться нечего, ибо он друг их государю; но что я, как франк и враг хана, должен непременно сделаться рабом его. Таковой прием крайне поразил нас. Но Марк взялся отвечать за меня, советуя мне молчать и предаться совершенно их покровительству. 1-го мая 1476 года возвратился я назад в свою каморку, почти полумертвый от страха и не зная сам, чем все это кончится; а между тем опасность с каждым днем увеличивалась".

"Мне объявили через посредство Марка, что я буду продан на рынок. Несмотря, однако, на таковое решение, я успел кое-как, с помощью Марка и нескольких купцов, отправлявшихся в Московию, уладить это дело за 2.000 алермов, которые должен был заплатить за выкуп свой хану, не считая в то число разных подарков другим лицам; а как у меня не оставалось ни одной копейки, то деньги эти я принужден был занять у русских и у татарских купцов, отправлявшихся в Московию, за большие проценты и не иначе как за поручительством означенного Марка. Таким образом удовлетворили мы хана; но этим дело еще не кончилось. Поверенный его всякий раз, когда Марк выходил со двора, являлся к нашему жилищу и, стуча изо всей силы в дверь, страшным голосом грозил посадить меня на кол, если я не выдам ему всех моих драгоценностей".

Все это несомненно указывает, что Марк Росс был весьма влиятельным и значительным лицом, если за его поручительством чужие люди доверяли большие суммы неизвестному иностранцу, если в его присутствии даже варвары-татары не смели тревожить его спутника, а дожидались для этого ухода его из дома, если он имел в татарской столице влиятельных друзей среди власть имущих и даже громко признавался татарами другом самого хана их.

Из Астрахани Марк с Контарини могли выехать только 10-го августа. Вещи свои и путевые запасы они отправили с служителями на барке на ту сторону Волги. Сами же приехали к месту перевоза миль за 12 от города с тем, чтобы переправиться на противоположный берег, когда стемнеет.

"Вдруг Марк позвал меня к себе таким странным голосом, что я подумал, не настал ли последний час жизни моей, и велел мне сесть немедленно на коня и ... отправиться в путь в сопровождении одного татарина, с самою отвратительною рожею. Более не объяснил он мне ничего и только промолвил: "Скачи! Скачи скорее!". Не смея противоречить, я молча повиновался и тотчас же поскакал вслед за означенным татарином. Мы ехали без отдыха всю ночь и остановились не ранее, как на другой день, около полудня. Несколько раз спрашивал я проводника нашего, куда он везет меня, но никак не мог добиться ответа. Наконец он объяснил мне, что хан приказал осмотреть все лодки, для каравана приготовленные, и если бы меня нашли там, то я бы наверно был задержан. Вот причина, по которой Марк с такою поспешностью отправил меня". Татарин скрыл Контарини на маленьком острове Волги, где жили с своими стадами и другие татары, крайне удивившиеся при виде христианина. Но проводник не выдал тайны итальянца, "страшась, как я полагаю, посла, который считается у них весьма важным человеком", прибавляет Контарини.

Дня через три Марк прислал за ним одного из своих русских служителей с татарином, приказав им перевезти Контарини на лодке к тому месту, где пристал караван.

"Не довольствуясь сим, Марк снабдил еще нас для дороги потребным количеством лошадей", -- с благодарностью вспоминает итальянец.

Путешественники двинулись в Московию вдоль берега Волги. Посол Марк начальствовал над всем караваном, состоявшим, по словам Контарини, из 300 человек русских и татар, имевших при себе более 200 заводных лошадей, как для прокормления своего в пути, так равно и для продажи в России.

Через 15 дней Марк переправил свой караван на другой берег Волги, приказав своим людям рубить деревья в лесу и вязать из них плоты, по 40 бревен в каждом. К плотам были привязаны веревками за хвосты по 6 и 7 лошадей, которыми правили татары, и которые тащили за собою эти скородельные поромы.

Проехав неохватные пространства "дикого поля", где не было ни дорог, ни жилья, караван Марка добрался наконец через 33 дня после выезда из Астрахани до рубежей Рязанской области, и, только очутившись в земле Русской, мог наконец подкрепить чем-нибудь свои силы. Люди едва держались на лошадях от голода и утомления. На 48-й день через Рязань и Коломну пришли в стольную Москву.

Марк Росс приказал отвести помещение Контарини и его людям, и в самый вечер своего приезда посетил венецейского посла, одарил его всякими съестными припасами "и именем Государя своего убеждал быть спокойным и почитать себя, как бы в собственном доме".

Контарини горячо благодарил его "за все его одолжения", а на другой день "отправился к Марку и, желая поскорее пуститься в обратный путь, просил его о доставлении ему случая представиться Государю".

"Он охотно исполнил мою просьбу, -- рассказывает Контарини, -- и в скором времени после того получил я приказание явиться во дворец. После обычных приветствий я отблагодарил Великого князя за внимание, оказанное мне послом его Марком, который поистине неоднократно спасал меня от великих опасностей".

Хотя венецейскому послу и объявлено было от Великого князя, что в его воле ехать из Москвы или оставаться в ней, но необходимость расплатиться с русскими и татарскими купцами за деньги, занятые у них под поручительство Марка, вынудила Контарини послать одного из своих спутников за деньгами на родину, а самому остаться на несколько месяцев в Москве. Однако впоследствии Великий князь захотел оказать особенное внимание светлейшей республике и приказал уплатить долг ее посла из своей великокняжеской казны, так что Контарини мог уехать, не дождавшись возвращения своего посланца. Прибыв во дворец к последнему прощальному обеду, Контарини "был введен в особенную комнату, где находился Государь с Марком и другим своим секретарем".

Это показывает, что Марк был весьма близок к Великому князю, и этим же объясняется, почему он мог так скоро устроить представление Иоанну венецейского посла, а впоследствии упросить Великого князя, по сильному ходатайству Контарини, отпустить из Москвы задержанного Иоанном антиохийского католического патриарха Людовика. Марк с своей стороны пригласил спутника своих дальних странствий вместе с его свитою к себе в дом на прощальный обед "и угостил нас весьма хорошо", прибавляет Контарини.

Вот все, что сохранил нам в своей крайне любопытной книге старый итальянский путешественник, относительно мало известного у нас, старого московского дипломата Марка Росса, личность которого даже в кратком рассказе Контарини обрисовывается чрезвычайно симпатичными и чисто русскими чертами великодушного, смелого и практически сметливого человека.

Путешествие Контарини и самая личность Марка Росса небезызвестны русским историкам. Карамзин в VI томе своей истории вкратце рассказывает о посольстве Марка к персидскому шаху Узун-Гассану и возвращении его в Москву через Татарию вместе с венецейским послом. Но, к сожалению, как это видно из примечания 136 к 11 главе VI тома его истории, Карамзин не имел в руках подлинной книги Контарини, а познакомился с ним из французского сочинения Бержерона, который ошибочно перевел слово Rosso не "Руссом", как разумел Контарини, а "русым", или "рыжим", и заменил его соответствующим латинским словом "rufus" (рыжий, русый), так что и у Карамзина, вместо Марка Русса, появился какой-то не существовавший Марк Руф. Но еще удивительнее, что Соловьев в V томе своей русской истории, упомянув мимоходом в конце III главы о посольстве в Персию того же Марка, тоже называет его не Руссом, а Руфом, хотя ссылается при этом на русский перевод сочинения Контарини в той самой "Библиотеке иностранных писателей о России" [2], где на десятках страниц поминается Марко Русс, а не Руф, где приложен итальянский текст сочинения Контарини, также везде именующий Марка -- Rosso, а не Ruffo, и где наконец в предисловии переводчика прямо объясняется причина ошибки Карамзина, назвавшего Марка Руфом по ошибочному тексту Бержерона.

Карамзин титулует этого Марка так же, как и Контарини, послом московским и считает его почему-то "итальянским или греческим уроженцем".

Не знаю, откуда почерпнул наш знаменитый историк это сведение, о котором ничего не говорится в книге Контарини, по-видимому, единственном литературном документе, сохранившем нам имя Марка Росса, но во всяком случае предположение Карамзина имеет за собою большую вероятность.

Имя Марка, можно сказать, специально итальянское и преимущественно венецианское; итальянские торговые колонии Венецианской и Генуэзской республик до завоевания Византии оттоманами процветали не только на берегах Крыма и Кавказа, но даже и у низовьев Дона, как, например, Тана, и только в последующие десятилетия после разгрома Византии были покорены турками. Выходцам из этих колоний, соседних с татарами и Русью, было особенно удобно вступать в службу к русскому правительству и приносить ему большую пользу знанием татарского и итальянского языков, из которых последний был тогда языком торговли и мореходства в Средиземном и Черном морях, а языком победоносных татар говорила тогда не только вся Азия, но и значительная часть теперешней восточной, южной и юго-восточной России. Весьма правдоподобно, что Марк Росс получил важное дипломатическое поручение к могущественному восточному государю именно вследствие своего близкого знакомства с языками, необходимыми для тогдашних сношений с иноземными правителями.

По крайней мере, книга Контарини несомненно убеждает, что Марк объяснялся без переводчика и с итальянцами, и с татарами.

Чтобы еще более полно уяснить себе занимающую нас личность Марка Росса, обратимся к другим, не затронутым еще историею данным, к некоторым юридическим актам, сохранившимся в Московском архиве министерства юстиции, нигде не опубликованным, но официально удостоверенная копия с которых находится в моих руках.

Среди актов этих обращает на себя внимание исковая тяжба 1737 года игумена Николаевского Угрешского монастыря Варлаама с братиею, подавшего прошение в коллегию экономии "о завладении крепостной монастырской крестьянской земли от смежных помещиков артиллерии цехватера Алексея Гаврилова Маркова да поручика Антипа Наумова Маркова".

В прошении игумена между прочим говорится: "А в духовной Марки Толмача Волошенина Дмитриева сына написано, что де его князь Великий Иоанн Васильевич пожаловал селом Хонятинским, да селом Хлябовским, да деревнею Бердебековскою, да деревнею Гребенинскою, и Бердебековскую отдал он в приданое за дочерью своею Лукерьею зятю своему Ивану Никифорову Басенкову".

"Та духовная которого году, месяца и числа писана, того не написано, токмо на той духовной подписано: "смиренный Геронт митрополит".

"7051 году (т.е. 1543 г.) июня 14 дня Давыд, Авдулла, Меньшик да Кондиар Ивановы дети Марковы продали они игумену Зиновию с братиею по духовной деда своего Марки Дмитриева и отца своего Ивана Марковича вотчину в Коломенском уезде в Маковском стану, село Хонятино да деревню Бердебековую".

Еще подробнее рассказано это обстоятельство в прошении "выборного крестьянина с. Хонятина Коломенского уезда, вотчины Николаевского Угрешского монастыря", Никифора Игнатьева, который в 1738 году ноября 29-го "бил челом" о нижеследующем:

"В прошлых де годах Марк Толмач Волошенин Дмитриев сын в недвижимом своем имении, а именно в Коломенском уезде с. Хонятино, да село Глебовское, да деревню Бердебековскую, да деревню Гребенинскую и с пустошами, и с селищи, и со всем, что к тем селам и к деревням изстари принадлежит, отдал по духовной своей сыну своему родному Ивану Маркову в вечное владение, а в прошлом 7051 г. (1543. г.) июня в 14 день вышеупомянутого Маркины внучата, а Ивановы дети Давыд, да Овдул, да Киндиар Ивановы дети Марковы по вышеупомянутой деда своего Марки Дмитриева сына и отца Ивана Маркова духовной с. Хонятино с деревнями и с пустошами, и с селищи да поле Глебовская земля, что к тому селу изстари принадлежит, продали в монастырь Николо-Угрешский и дали купчую на имя того монастыря игумена Зиновья с братиею, а во 135 и во 136 годех (т.е. 1627 и 1628 г.) писец Семен Усов в тех своих писцовых книгах написал и отмежевал за оным Николо-Угрешским монастырем только одно село Хонятино да пустошь Бердебековскую, а что к тому с. Хонятину надлежит по вышепомянутой духовной и по купчей, другие деревни и пустоши и селищи в тех писцовых своих книгах за оным монастырем не написал и не отмежевал, понеже та духовная и купчая за многими прежде бывшими того монастыря властями в том Угрешском монастыре была не в ведении, не отыскана, а ныне оная духовная и купчая в оном монастыре отыскана, с которых и копии к межевому делу приняты".

Из летописи по Воскресенскому списку, изданному Археографическою комиссиею, в "оглавлениях и статьях, помещенных перед летописью", в отделе: "Начало главам и о повести временных лет" и т.д., под ст. 49:

"Представление Геронтия митрополита" показано "в лето 6995", т.е. в 1487 году.

Следовательно духовная Марки Толмача, под которою подписался свидетелем митрополит Геронтий, во всяком случае была составлена ранее 1487 года, следовательно при великом князе Иване III-м, и притом задолго до кончины его (в 1505 году).

Пожалование же Марку Толмачу Великим князем различных вотчин, о чем говорится в духовной Марка Толмача, произошло, конечно, еще ранее и, стало быть, совпадает с тем временем (1476 г.), когда вернулся в Москву вместе с венецианским послом из своего дипломатического путешествия в далекую Персию посол Ивана III-го Марко Росс. Пожалование таким расчетливым и строгим государем, как Иван III-й, одному лицу многих вотчин в столь близкой к столице и поэтому сравнительно дорогой местности, как Коломенский уезд, могло быть вызвано только какими-нибудь важными государственными заслугами, и несомненно, что исполнение Марком Россом крайне трудного и секретного политического поручения поднять против ненавистной русскому народу Золотой Орды грозного владыку Персии Узун-Гассана, покорившего уже под свою державу чуть не половину Азии, -- не могло быть не поставлено ему в великую заслугу перед Государем и землею Русскою, тем более, что в те времена уже одно путешествие через далекие чужие страны, населенные полуварварскими разбойничьими народами, почти всегда кончалось мучительною смертью или многолетним рабством.

Кроме того, и венецианский посол, которого Марко Росс с риском для самого себя так искусно сумел провезти в Москву и спасти от бесчисленных опасностей, -- горячо ходатайствовал о нем перед Великим князем, в глазах которого этот высоко дружественный акт по отношению к могущественной еще Венецианской республике тоже, конечно, имел весьма выгодное для Московского княжества политическое значение.

А так как Марк Дмитрич, столь щедро одаренный Великим князем в то самое время, как вернулся в Москву блестяще исполнивший свое поручение Марк Росс, называется во всех актах "Толмачем", и так как Толмач значил в старину то же, что значит теперь драгоман посольства при восточных дворах, то несомненно, что Марк Дмитрич принадлежал к дипломатической профессии, владел во всяком случае восточными языками и получал награды от Великого князя за какие-нибудь дипломатические поручения. Прозвание же его Волошенином указывает на его иноземное происхождение из какой-нибудь южной страны романского племени, так как этим именем предки наши называли не только теперешних румын, но нередко и итальянцев, точно так же, как и немцы звали этих последних вельшами. Следовательно Марк Дмитрич Толмач был приблизительно того же происхождения, которое Карамзин на основании каких-то бывших у него источников приписывал Марку Россу (Руфу, по его ошибочному писанию).

Марк Дмитрич был, несомненно, именитый и близкий ко двору человек, ибо иначе не получил бы по близости Москвы богатых вотчин, не мог бы отдать свою дочь Лукерью за такого знатного человека, каков был Иван Федорович Басенков, представитель одной из самых первых боярских фамилий Московской Руси, игравших очень важную роль в делах государства, и не мог бы иметь близким другом, подписавшим его духовное завещание, митрополита Московского, бывшего первым духовным лицом на Руси до времени избрания патриархов.

Но из рассказа Контарини мы видели, что Марко Росс имел свободный доступ к Великому князю и оказывал большое влияние на решения его.

Все вышеизложенные обстоятельства, мне кажется, устанавливают несомненное тождество московского посла в Персии Марка Росса, родом итальянца или грека, с Марком Дмитричем Толмачем Волошениным, которому были пожалованы Великим князем богатые вотчины близ Москвы в то самое время, когда Марко Росс возвратился из Персии, удачно исполнив свое дипломатическое поручение.

Марк же Дмитрич был родоначальником того древнего рода дворян Марковых, к которому принадлежу я с братьями и мои дети. Он был предком нашим по прямой линии, так как наша ветвь произошла, как видно из родословной нашей и из многих сохранившихся юридических актов, от родного внука Марка Кондиара, сына его сына Ивана; сын Кондиара Матвей родил Василия, Василий Ивана, Иван Никифора, Никифор Федора, Федор Андрея, моего прадеда, Андрей Александра, деда моего, Александр Льва, моего родного отца.

В "Российской родословной книге", изданной князем Петром Долгоруковым (СПб., 1856 г., ч. III, стр. 199-201), в главе о графах и дворянах Морковых сказано, что "имя этой древней фамилии пишется двояко: Морковы и Марковы". Действительно, одни и те же лица из этой фамилии даже в официальных документах пишутся безразлично то Морковым, то Марковым. Так, например, в имеющихся у меня подлинных Высочайших рескриптах Императрицы Екатерины II и Императора Александра I на имя знаменитого героя Измаила и Отечественной войны генерал-лейтенанта Евгения Ивановича Маркова, кавалера орденов Георгия 4, 3 и 2 степени, и главного виновника пленения на Дунае армии великого визиря в 1811 г., что дало возможность войскам Кутузова двинуться против вторгнувшихся французов, -- Евгений Иванович именуется то Марковым, то Морковым.

Родословная князя Долгорукова приурочивает первого известного ей Маркова приблизительно к тому же времени, в какое жили Марко Росс и Марко Толмач; именно, он упоминает Ивана Ивановича Маркова, "который был новгородским посланником в Москве в 1477 году". Марка Толмача эта родословная не упоминает, но говорит, что "Давыд, Петр, Киньдеяр и Меньшик Ивановы Морковы (хотя в юридических актах, на которые я ссылался выше, эти внуки Марка Толмача именуются Марковыми), боярские дети, получили от царя Иоанна IV поместья в уезде Московском 2 октября 1550 года". Родословная называет еще Серапиона Маркова, подписавшего грамоту избрания на царство Бориса Годунова в 1598 г., Данилу Павловича, бывшего стольником при Петре Великом, и других, но из актов, которыми я располагаю, нет возможности судить, принадлежали ли они к потомству Марка Толмача, нашего родоначальника. В II части "Общего гербовника дворянских родов", в статье о дворянах Морковых, имеющих титул Римской империи графов ( 60), в доказательство древности рода Аркадия, Николая и Ираклия Морковых, Римской империи графов, приводится тот же указ царя Ивана IV от 2-го октября 1550 г., коим он испоместил 3-х сыновей Ивана Маркова, следовательно, ветвь Марковых, считающаяся теперь графами, ведет свой род от общих с нами предков, хотя ни из их, ни из нашей родословной не видно в точности, действительно ли они происходят от кого-либо из сыновей Ивана Марковича, внуков Марка Толмача, и от кого из них именно. В то время как наша ветвь имеет вполне ясную и непрерывную преемственность от Марка Толмача до моих внуков, в родословной графов Морковых или Марковых первым в точности известным предком их показан, сколько мне известно, упоминаемый в писцовой книге 7145-7155 года (т.е. 1637-1647 г.) по Владимирскому уезду Иван Андреевич Марков, но в какой связи находился он с родом Марка Толмача, ни из чего не видно.

Об указе 2-го октября 1550 г. "Общий гербовник" сообщает любопытные исторические подробности и отчасти объясняет причину пожалования поместий внукам Марка Толмача: "Царь Иван Васильевич указом 2 октября 1550 г. тысячу человек молодых людей из лучших боярских фамилий в Москву созвал для поселения их в окрестностях сего города; в сем числе находились и три сына Ивана Моркова, получившие по близости Российской столицы поместья и потом посвятившие себя воинской службе с таким отличием, что за верные свои услуги особенно от Государей жалованы были в разных областях вотчинами, как то подтверждают в сей фамилии доныне еще сохраненные жалованные грамоты от царей Михаила Феодоровича, Алексея Михайловича, Феодора Алексеевича, Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича".

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Статья эта составит начало небольшого исследования по сохранившимся актам истории древнего рода дворян Марковых.

2. Библиотека иностранных писателей о России, под редакцией Семенова, т. I, СПб., 1836 г.

Евгений Марков