Книговод

Беатриса

Бальзак Оноре


   

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
БАЛЬЗАКА

Томъ пятый

БЕАТРИСА

РОМАНЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія бр. Пантелеевыхъ. Верейская, 16
1896.

Переводъ А. В. Погожевой.

Сарѣ.

   У береговъ Средиземнаго моря, тамъ, гдѣ нѣкогда находилось государство, носившее ваше имя, въ ясную погоду просвѣчиваетъ сквозь прозрачную глубь моря цвѣтокъ рѣдкой красоты; но вся его прелесть -- свѣжесть красокъ, причудливая форма и бархатистость узорчатой ткани, испещренной пурпуровыми, розовыми и лиловыми жилками,-- все блѣднѣетъ и пропадаетъ, какъ только цвѣтокъ попадаетъ на берегъ. Такъ яркій свѣтъ гласности оскорбилъ бы вашу скромность. Поэтому, посвящая вамъ свое произведеніе, я вынужденъ утаить имя, которое составило бы гордость этой книги.
   Но, благодаря моему остроумному умалчиванію, быть можетъ, ваши дивныя ручки пошлютъ ей напутственное благословеніе, ваше лучезарное чело склонится надъ ея страницами въ тихой задумчивости, ваши глаза, полные материнской любви, привѣтливо улыбнутся ей, и вашъ духъ будетъ парить надъ моимъ трудомъ, а сами вы останетесь скрытой отъ всѣхъ. Подобно тому чудному цвѣтку, вы будете покоиться на морскомъ днѣ, прозрачномъ и безмятежномъ, какъ ваша жизнь, и, какъ и онъ, будете защищены волнами отъ нескромныхъ взоровъ и видимы только немногимъ преданнымъ друзьямъ. Я хотѣлъ бы повергнуть къ вашимъ стопамъ произведеніе, которое гармонировало бы съ вашимъ совершенствомъ; но если это окажется несбыточнымъ, то у меня останется то утѣшеніе, что я, отвѣчая вашимъ душевнымъ склонностямъ, доставляю вамъ лишній случай быть добрымъ геніемъ моей книги.

Де-Бальзакъ.

Часть первая.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

   Во Франціи, а въ Бретани въ особенности, уцѣлѣло еще до нашихъ дней нѣсколько городковъ, которыхъ, совершенно не коснулось соціальное движеніе, характеризующее XIX вѣкъ. Не имѣя постоянныхъ и оживленныхъ сношеній съ Парижемъ, и благодаря плохимъ дорогамъ, только изрѣдка сообщаясь даже съ субъ-префектурой и съ своимъ губернскимъ городомъ, эти мѣстечки только въ качествѣ зрителей принимаютъ участіе въ ходѣ цивилизаціи и, невольно удивляясь ея быстрому распространенію, не выражаютъ при этомъ никакихъ знаковъ одобренія: они остаются вѣрны вкоренившимся въ нихъ обычаямъ старины и не то подсмѣиваются надъ прогрессомъ, не то робѣютъ передъ нимъ. Если бы какой-нибудь археологъ вздумалъ отправиться путешествовать съ цѣлью произвести научныя изысканія не въ области минералогіи, а надъ людьми, то въ одной изъ деревушекъ Прованса онъ увидалъ бы точное воспроизведеніе временъ Людовика XV, въ дальнемъ уголкѣ Пуату онъ нашелъ бы во всей ея неприкосновенности жизнь вѣка Людовика XIV, а въ глухихъ мѣстностяхъ Бретани -- нравы еще болѣе отдаленныхъ вѣковъ. Большинство такихъ городковъ имѣетъ свое славное прошлое, но о причинахъ ихъ упадка намъ ничего не говорятъ историки, которые вообще интересуются гораздо болѣе фактами и хронологіей, чѣмъ нравами и обычаями; но тѣмъ не менѣе воспоминаніе о быломъ величіи живетъ въ памяти Бретонцевъ, которые, въ качествѣ горячихъ патріотовъ, свято хранятъ преданія о прошломъ своей страны. Многіе изъ этихъ городковъ были когда-то столицами маленькихъ феодальныхъ государствъ, разныхъ графствъ, герцогствъ, завоеванныхъ впослѣдствіи королемъ или раздѣленныхъ между наслѣдниками за прекращеніемъ мужской линіи потомства.
   Оставшись съ тѣхъ поръ не у дѣлъ, города эти, бывшіе когда-то властелинами надъ другими, стали теперь простыми рабочими силами, которыя прозябаютъ и сохнутъ за неимѣніемъ никакой поддержки. Впрочемъ, за послѣднія тридцать лѣтъ такіе остатки старины стали попадаться все рѣже. Промышленность, работающая теперь для толпы, безпощадно истребляетъ созданія средневѣкового искусства, гдѣ на первомъ планѣ стояла индивидуальность какъ художника, такъ и потребителя. Теперь у насъ много ремесленныхъ издѣлій, но нѣтъ почти геніальныхъ твореній. Всѣ древніе памятники считаются въ наши дни своего рода археологическими рѣдкостями; съ точки зрѣнія промышленности важны только каменоломни, копи селитры, да склады хлопка. Пройдетъ еще нѣсколько лѣтъ, и послѣдніе своеобразные городки утратятъ свою оригинальную физіономію, и развѣ только на страницахъ этого очерка сохранится точное описаніе этихъ памятниковъ старины.
   Геранда -- одинъ изъ городковъ, гдѣ наиболѣе вѣрно сохранился духъ феодализма. Самое его имя должно пробудить тысячу воспоминаній у художниковъ, артистовъ и мыслителей и вообще у всѣхъ туристовъ, когда-либо посѣтившихъ этотъ городокъ, этотъ перлъ феодальныхъ временъ, властвовавшій надъ моремъ и заливомъ съ вершины холма, по склонамъ котораго расположены не менѣе интересные для наблюдателя -- Круазигъ и мѣстечко Батцъ. Послѣ Геранды развѣ только Витре, находящійся въ центрѣ Бретани, и Авиньонъ на югѣ сохранили въ полной неприкосновенности свой средневѣковый видъ. Геранда и до нашихъ дней окружена крѣпкими стѣнами: ея рвы полны водою, зубцы стѣнъ всѣ цѣлы, бойницы не закрыты деревьями, квадратныя и круглыя башни не перевиты плющемъ. Сохранились и трое воротъ съ кольцами отъ опускныхъ рѣшетокъ; войти въ городъ нельзя иначе, какъ черезъ подъемный мостъ изъ дерева, скрѣпленнаго желѣзомъ: мостъ больше не поднимается, но его можно было бы поднять. Городская мэрія получила выговоръ за то, что въ 1820 г. насадила тополей вдоль водоотводныхъ каналовъ, чтобы гуляющіе могли пользоваться тѣнью. Мэрія возразила на это, что вотъ уже цѣлое столѣтіе, какъ длинная, красивая площадь около дюнъ, гдѣ находятся укрѣпленія, усаженная рядомъ тѣнистыхъ вязей, обращена въ мѣсто прогулки, излюбленное всѣми городскими жителями. Дома въ этой части города ни на іоту не измѣнили своего стариннаго первоначальнаго вида: они и не увеличились и не уменьшились. Ни одинъ домъ не ощутилъ на своемъ фасадѣ молотка архитектора или кисти маляра, ни одинъ не почувствовалъ тяжести надстроеннаго этажа. Всѣ они сохранили свой первобытный видъ. Нѣкоторые дома подперты деревянными столбами, образующими галлерею, по которымъ проходятъ жители и доски которыхъ гнутся, но не ломаются. Дома купцовъ всѣ очень низки и малы, съ черепичными фасадами. На окнахъ уцѣлѣли рельефныя украшенія изъ перегнившаго дерева, и мѣстами еще видны какія-то уродливыя фигуры людей и фантастическихъ животныхъ, которыя когда-то волшебной силой искусства дышали полной жизненностью. Эти уцѣлѣвшіе остатки старины особенно должны нравиться художникамъ своими темными красками и полуизгладившимися очертаніями. Улицы остались такими же, какъ и четыреста лѣтъ тому назадъ. Но такъ какъ число жителей не велико и общественная жизнь мало замѣтна, то, если бы какой-нибудь туристъ полюбопытствовалъ осмотрѣть этотъ городъ, прекрасный, какъ старинное вооруженіе, то ему пришлось бы въ грустномъ одиночествѣ ходить по пустынной улицѣ, гдѣ часто въ домахъ попадаются окна, замазанныя глиной во избѣжаніе лишняго налога. Эта улица ведетъ къ выходу изъ города, гдѣ теперь возвышается стѣна и гдѣ живописно раскинулась группа деревьевъ, насаженныхъ рукой богатой бретонской флоры: рѣдко гдѣ можно встрѣтить во Франціи подобную разнообразную и роскошную растительность, какъ въ Бретани. Поэтъ или художникъ, случайно занесенный судьбой въ эти мѣста, навѣрное долго просидѣлъ бы здѣсь, наслаждаясь безмятежнымъ покоемъ, царящимъ подъ этими сводами, куда не долетаетъ никакого шума изъ тихаго городка; бойницы, гдѣ въ былыя времена помѣщались стрѣлки, теперь имѣютъ видъ окошечекъ-бельведеровъ, съ чуднымъ видомъ на окрестности. Гуляя по городу, нельзя не перенестись мысленно къ обычаямъ и нравамъ старины: сами камни говорятъ вамъ о ней и много старинныхъ воззрѣній уцѣлѣли и до нашихъ дней. Появленіе здѣсь жандарма въ обшитой галуномъ шапкѣ покажется вамъ своего рода анахронизмомъ, непріятно поражающимъ вашъ взглядъ; но здѣсь рѣдко можно встрѣтить лица и вещи современнаго намъ міра. Жители избѣгаютъ даже современной одежды и выбираютъ изъ нея только то, что гармонируетъ, съ ихъ застывшимъ бытомъ и неподвижностью. На рынкахъ можно встрѣтить бретонцевъ въ оригинальныхъ мѣстныхъ одеждахъ, ради которыхъ сюда нарочно пріѣзжаютъ художники. Бѣлая холщевая одежда рабочихъ, добывающихъ соль изъ солончаковыхъ болотъ, представляетъ рѣзкій контрастъ съ синими и коричневыми куртками крестьянъ и съ оригинальными старинными головными уборами женщинъ. Тутъ же толкаются и моряки въ матросскихъ и круглыхъ лакированныхъ шляпахъ: всѣ эти слои общества здѣсь такъ же строго разграничены между собой, какъ индійскія касты, такъ что здѣсь еще уцѣлѣло раздѣленіе жителей на три класса: на горожанъ, дворянъ и духовенство. Революція не могла осилить эти старинныя, плотно вкоренившіяся традиціи, быть можетъ, потому, что здѣшніе жители точно окаменѣли въ своемъ развитіи; здѣсь природа одѣлила людей такой же неспособностью къ видоизмѣняемости, какую мы видимъ въ царствѣ животныхъ. Даже послѣ революціи 1830 г., Геранда продолжала представлять совершенно особенный городъ, съ яркимъ отпечаткомъ національныхъ, бретонскихъ чертъ, городъ крайне благочестивый, молчаливый, сосредоточенный, точно застывшій въ своей неподвижности и мало знакомый съ новыми вѣяніями.
   Географическое положеніе Геранды объясняетъ причину этого явленія. Красивый городокъ этотъ расположенъ среди обширныхъ солончаковыхъ болотъ, такъ что добываемая здѣсь соль называется въ Бретани солью Геранды. Бретонцы гордятся ея высокимъ качествомъ и увѣряютъ, что только благодаря ея достоинству ихъ масло и сардины пользуются такой извѣстностью. Геранда соединяется съ Франціей только двумя дорогами -- одна ведетъ въ уѣздный городъ Савене и проходитъ мимо С.-Вазера; другая ведетъ въ Каннъ и соединяетъ Геранду съ Морбиганомъ. Первый способъ сообщенія -- сухопутный -- ведетъ въ Нантъ, но пользуется имъ только администрація; самый же скорый и общеупотребительный способъ передвиженія отъ С.-Вазера до Нанта -- моремъ. Но между С.-Вазеромъ и Герандой, по крайней мѣрѣ, шесть лье и не ходятъ почтовые дилижансы, потому что едва-ли наберется три пассажира въ годъ. С.-Вазеръ отдѣленъ отъ Пембёфа устьемъ Луары, имѣющей здѣсь четыре лье въ ширину. Песчаная мель очень затрудняетъ движеніе пароходовъ, и къ тому же въ 1829 г. у С.-Вазера не было пристани, такъ что, благодаря острымъ утесамъ, гранитнымъ рифамъ и огромнымъ камнямъ, которые представляютъ естественныя укрѣпленія для находящейся здѣсь живописной церкви, путешественники принуждены были подплывать къ берегу въ бурную погоду на лодкахъ, а въ хорошую -- пробираться между скалами до мола, который тогда еще только строился. Быть можетъ, всѣ эти препятствія, конечно, вовсе не располагавшія случайныхъ туристовъ къ подобнымъ экскурсіямъ, существуютъ и до сихъ поръ. Во-первыхъ, администрація очень медлительна въ своихъ дѣйствіяхъ, а во-вторыхъ, жители этого клочка земли, выступающаго мысомъ на картѣ Франціи и простирающагося отъ С.-Вазера до городковъ Батца и Круазига, даже довольны этими неудобствами, потому что, благодаря имъ, страна ихъ защищена отъ вторженія иностранцевъ. Геранда -- крайній пунктъ этой территоріи, и такъ какъ изъ нея ѣхать дальше некуда, то въ нее никто и не ѣздитъ, такъ что этотъ городокъ, счастливый своей неизвѣстностью, поглощенъ исключительно своими интересами. Центръ соляного промысла, однѣ пошлины съ котораго даютъ казнѣ не менѣе милліона франковъ дохода, находится въ Круазигѣ, лежащемъ на полуостровѣ. Отсюда можно поѣхать въ Геранду или по сыпучимъ пескамъ, которые ночью заносятъ слѣды, оставленные днемъ, или на лодкахъ по морскому заливу, который служитъ портомъ для Круазига и нерѣдко затопляетъ пески. Этотъ живописный городокъ представляетъ изъ себя своего рода Геркуланумъ феодальныхъ временъ съ тою только разницей, что онъ не былъ погребенъ подъ лавой. Онъ продолжаетъ стоять, хотя жизни въ немъ нѣтъ и если онъ еще существуетъ, то только потому, что никто его не разрушилъ. Проѣзжая въ Геранду черезъ Круазигъ, мимо солончаковыхъ болотъ, невольно поражаешься видомъ грандіозныхъ каменныхъ построекъ, еще совершенно не тронутыхъ временемъ. Красота мѣстоположенія и наивная прелесть окрестностей со стороны С.-Вазера очаровываютъ взглядъ. Кругомъ разстилаются чудныя, красивыя мѣста, изгороди пестрѣютъ цвѣтами, жимолостью, буксомъ, шиповникомъ и другими красивыми растеніями -- настоящій англійскій садъ, распланированный геніальнымъ художникомъ. Эта богатая дѣвственная природа вдругъ открывается передъ вами и радуетъ взоръ, точно букетъ цвѣтущихъ ландышей или фіалокъ, неожиданно открытый вами въ глухой лѣсной чащѣ. Красота вида особенно выигрываетъ отъ того, что кругомъ разстилается Африканская пустыня, а за ней -- океанъ; кругомъ -- голая, безъ всякаго признака растительности, безконечная пустыня, гдѣ не слышно пѣнія птицъ, гдѣ въ солнечные дни рабочіе, добывающіе соль, похожи въ своихъ бѣлыхъ одеждахъ на арабовъ, закутанныхъ въ бурнусы. Вообще Геранда представляетъ изъ себя нѣчто невиданное туристами во Франціи по контрасту своего живописнаго мѣстоположенія съ разстилающейся рядомъ мертвой пустыней, отъ Круазига до Батца. Такая рѣзкая перемѣна въ природѣ поражаетъ зрителя. Самъ городъ производитъ крайне мирное, пріятное впечатлѣніе: онъ молчаливъ, какъ Венеція. Здѣсь вы не встрѣтите другихъ экипажей, кромѣ телѣжки почтальона, который перевозитъ пассажировъ и доставляетъ покупки и корреспонденцію изъ С.-Вазера въ Геранду и обратно. Почтальонъ Бернусъ былъ въ 1829 г. довѣреннымъ лицомъ всего округа: всѣ его знали и давали ему всевозможныя порученія. Здѣсь считалось цѣлымъ событіемъ, если мимо проѣдетъ экипажъ: какая-нибудь женщина проѣздомъ черезъ Геранду въ Круазигъ, или больные, ѣдущіе на морскія купанья, которыя своими цѣлебными свойствами значительно превосходятъ морскія купанья въ Болоньѣ, Діеипѣ и Сабли.
   Крестьяне ѣздятъ исключительно верхомъ и въ дорогу запасаются ѣдой въ мѣшкѣ. Они, какъ и рабочіе, пріѣзжаютъ въ городъ за покупкой разныхъ украшеній, которыя получаетъ въ подарокъ каждая бретонская невѣста, или за холстомъ и сукномъ. На десять лье въ окружности Геранда все та же нѣкогда славная Геранда, гдѣ былъ заключенъ извѣстный въ исторіи договоръ, она -- береговой центръ, гдѣ, какъ и въ Батцѣ, доселѣ сохранились нѣкоторые остатки былого величія. Украшенія, сукно, холстъ, ленты, шляпы -- работаются вовсе не здѣсь, но обыватели продолжаютъ думать, что все это идетъ изъ Геранды. Проѣзжая по городу, всякій художникъ и даже простой смертный невольно принимается мечтать, подобно тѣмъ, кому удалось повидать Венецію, мечтать о томъ, какъ бы хорошо было мирно докончить здѣсь свое существованіе среди полнаго покоя, довольствуясь прогулкой по городской площади отъ однихъ воротъ до другихъ. Временами древній образъ Геранды снова встаетъ въ вашемъ воображеніи: увѣнчанная башнями, опоясанная стѣнами, она красуется въ своемъ роскошномъ одѣяніи, усыпанномъ чудными цвѣтами, потрясая золотой мантіей дюнъ; она вся точно дышеть опьяняющимъ ароматомъ лѣсныхъ, цвѣтущихъ тропинокъ, она овладѣваетъ вашимъ воображеніемъ и манитъ къ себѣ, точно какая-нибудь таинственная красавица, которую вы встрѣтили въ далекой странѣ и чей образъ съ тѣхъ поръ царитъ въ вашемъ сердцѣ.
   Около церкви въ Герандѣ есть домъ, который составляетъ для города то же, что городъ для всей страны, то есть онъ представляетъ точное воспроизведеніе минувшей эпохи, онъ есть символъ утеряннаго величія, онъ -- поэзія старины. Домъ этотъ принадлежитъ одной знатнѣйшей мѣстной фамиліи де-Гуэзникъ, которая нѣкогда богатствомъ и древностью рода настолько же была выше дю-Гекленовъ, насколько троянцы превосходили въ этомъ отношеніи римлянъ. Фамилія дю-Гекленовъ произошла отъ де-Гуэзникъ черезъ послѣдовательное измѣненіе орѳографіи этого имени. Гуэзники, древніе какъ бретонскій гранитъ, не были ни франками, ни галлами, они бретонцы или, еще вѣрнѣе, кельты. Нѣкогда они навѣрно были друидами; сбирали омелу въ священныхъ рощахъ и совершали на древнихъ жертвенникахъ человѣческія жертвы. Но безполезно перечислять, чѣмъ они были раньше. Эта фамилія, пренебрегшая княжескимъ титуломъ, по знатности равняется Роганамъ и встрѣчается въ исторіи гораздо раньше предковъ Гуго Капета; потомки этого никогда не вступавшаго въ брачные союзы съ другими не родственными домами владѣютъ теперь приблизительно двумя тысячами ливровъ годового дохода, домомъ въ Герандѣ и небольшимъ родовымъ замкомъ. Всѣ земли, принадлежащія этому первому бретонскому роду, заложены фермерамъ и приносятъ, несмотря на далеко не образцовую обработку, приблизительно до шестидесяти тысячъ ливровъ. Гуэзники номинально считаются владѣльцами этихъ земель, но, не будучи въ состояніи возвратить капитала, переданнаго двѣсти лѣтъ тому назадъ въ ихъ руки арендаторами земель, они не пользуются доходами. Они находятся въ положеніи французскаго королевскаго дома съ его кредиторами до 1789 года. Гдѣ и когда бароны де-Гуэзники найдутъ данный имъ когда-то милліонъ? До 1789 года замокъ Гуэзниковъ получалъ отъ своихъ ленниковъ до пятидесяти тысячъ ливровъ, но Національное собраніе декретомъ уничтожило право владѣльцевъ взимать подати съ своихъ крестьянъ.
   При такомъ положеніи дѣлъ, представители этого доблестнаго рода, утратившаго теперь всякое значеніе, стали бы въ Парижѣ мишенью для насмѣшекъ, здѣсь же они служатъ представителями всей Бретани и напоминаютъ бретонцамъ славное прошлое ихъ страны. Баронъ де-Гуэзникъ по прежнему считается однимъ изъ главнѣйшихъ бароновъ Франціи, выше котораго нѣтъ никого, кромѣ короля. Теперь фамилія Гуэзниковъ, имѣвшая огромное значеніе въ исторіи, извѣстна только бретонцамъ: свѣдѣнія о ней можно получить въ Шуанахъ или Бретань въ 1799 г., правописаніе этой фамиліи подвергалось разнымъ измѣненіямъ, исказившимъ ее, какъ и фамилію Гуэкленовъ. Теперь сборщикъ податей пишетъ ее, какъ и всѣ: Геникъ.
   Въ глубинѣ темнаго и сырого переулка, между заборами сосѣднихъ домовъ, виднѣется арка воротъ, какъ разъ настолько широкихъ и высокихъ, чтобы въ нихъ могъ свободно въѣхать всадникъ: обстоятельство, указывающее на то, что постройка эта относится еще къ той эпохѣ, когда экипажей не существовало. Арка, поддерживаемая двумя столбами, вся гранитная. Ворота изъ потрескавшагося дуба усѣяны огромными гвоздями, составляющими разныя геометрическія фигуры. На гранитной аркѣ изображенъ гербъ де-Гуэзниковъ, настолько хорошо сохранившійся, что можно подумать, что онъ только что вышелъ изъ рукъ скульптора. Щитъ этого герба привелъ бы въ восторгъ знатока геральдики своей простотой, въ которой сказалась древность и фамильная гордость этого рода. Гербъ остался все въ томъ же видѣ, какъ и во время крестовыхъ походовъ, когда христіане придумали себѣ разные аллегорическіе рисунки для того, чтобы легче отличать своихъ. Гуэзники ничего не измѣнили и ничего не выкинули изъ своего герба, онъ остался такъ же неизмѣненъ, какъ и гербъ французскаго королевскаго дома, который въ искаженномъ и сокращенномъ видѣ можно еще встрѣтитъ на гербахъ старинныхъ дворянскихъ фамилій. Вотъ гербъ Гуэзниковъ въ томъ видѣ, какъ его можно видѣть въ Герандѣ: на красномъ фонѣ рука, въ горностаѣ, держитъ острую, длинную серебряную шпагу, а надъ этимъ грозный девизъ: "Дѣйствуй!" Развѣ такой гербъ не чудо красоты? Надъ щитомъ изображена баронская корона, усыпанная жемчугомъ; блестящія украшенія герба почти полностью сохранились до сихъ поръ. Художникъ придалъ рукѣ необыкновенно горделивый и энергичный взмахъ. Какъ смѣло и мужественно держитъ она шпагу, съ которой такъ часто приходилось имѣть дѣло де-Гуэзникамъ! Если вамъ случится быть въ Герандѣ послѣ того, какъ вы прочтете этотъ разсказъ, то вы, навѣрное, не будете въ состояніи смотрѣть на этотъ гербъ безъ нѣкотораго душевнаго волненія. Да и самый ярый республиканецъ былъ бы тронутъ той вѣрностью, тѣмъ величіемъ и благородствомъ, какими отличались всѣ члены этой фамиліи. Де-Гуэзники много совершили великихъ дѣлъ въ прошедшемъ и всегда готовы совершать ихъ и въ будущемъ. Дѣйствовать -- вотъ славный девизъ рыцарства. "Ты хорошо дѣйствовалъ на войнѣ", -- говаривалъ, бывало, верховный коннетабль, знаменитый дю-Гекленъ, изгнавшій англичанъ изъ Франціи. Подобно тому, какъ въ полной цѣлости сохранился гербъ, благодаря предохранившему его выступу арки, такъ и самый девизъ герба свято и ненарушимо сохраняется членами этой фамиліи. Въ открытыя ворота виденъ довольно большой дворъ, направо находятся конюшни, налѣво -- кухня. Весь домъ сложенъ изъ каменныхъ плитъ отъ подваловъ до чердака. Фасадъ со стороны двора имѣетъ каменное крыльцо съ двойнымъ рядомъ перилъ; на площадкѣ еще виднѣются полустертыя скульптурныя украшенія, въ которыхъ опытный глазъ увидалъ бы изображеніе той же руки со шпагой. Подъ этимъ красивымъ крыльцомъ, украшеннымъ поломанной кое-гдѣ рѣзьбой, была ниша, гдѣ помѣщалась цѣпная собака; перила, растрескавшіяся отъ времени, покрылись мхомъ и цвѣточками, точно такъ же, какъ, и покривившіяся, но не утратившія своей прочности ступеньки. Входная дверь очень красива и, насколько можно теперь судить, произведеніе художника венеціанской школы XIII вѣка. Въ ней замѣчается какое-то странное смѣшеніе византійскаго и мавританскаго стилей. Надъ ней находится выпуклый выступъ, покрытый розовыми, желтыми, голубыми или темными цвѣтами, смотря по сезону. Дубовая дверь ведетъ въ большую залу, въ глубинѣ которой находится дверь съ такимъ же крыльцомъ, по спускающимся уже въ садъ. Зала эта удивительно сохранилась. Панели ея -- каштановаго дерева; стѣны покрыты великолѣпной испанской кожей съ рельефными фигурами, позолота кое-гдѣ потрескалась и покраснѣла отъ времени. Потолокъ сложенъ изъ красиво вызолоченныхъ и раскрашенныхъ досокъ. Позолота на нихъ едва замѣтна, но краски еще уцѣлѣли. Очень возможно, что если бы тщательно смыть накопившуюся грязь, то на потолкѣ оказалась бы чудная живопись, подновленная, по всѣмъ вѣроятіямъ, въ царствованіе Людовика XI, какъ въ Турѣ, въ домѣ Тристана. Каминъ -- огромныхъ размѣровъ съ такимъ вмѣстительнымъ очагомъ, что въ него сразу можно было положить чуть не сажень дровъ. Зальная мебель вся дубовая съ фамильнымъ гербомъ на спинкахъ. По стѣнамъ развѣшаны три англійскихъ ружья, одинаково пригодныхъ и для охоты и для войны, три сабли и рыболовныя и охотничьи принадлежности.
   Рядомъ находится столовая, сообщающаяся съ кухней посредствомъ дверки, продѣланной въ угловой башенкѣ: въ фасадѣ дома, выходящемъ на дворъ, этой башенкѣ соотвѣтствуетъ такая же башенка съ винтовой лѣстницей, ведущей въ верхніе этажи. Столовая обита ткаными шпалерами XIV вѣка, о чемъ свидѣтельствуетъ стиль и орѳографія надписей подъ изображенными фигурами: надписи же не переводимы, благодаря ихъ старинному слогу. Обои хорошо сохранились въ тѣхъ мѣстахъ, куда свѣтъ мало проникаетъ; они окружены панелью изъ дуба съ инкрустаціями; дубъ отъ времени совершенно потемнѣлъ. Потолокъ сложенъ изъ выпуклыхъ бревенъ съ различными украшеніями; пространство между бревнами занято окрашенными въ голубой цвѣтъ досками съ золотыми гирляндами. Въ столовой стоять два буфета для посуды. На полкахъ, за образцовой чистотой которыхъ особенно слѣдитъ кухарка Маріотта, стоятъ, какъ и въ тѣ времена, когда короли въ 1200 г. были такъ же бѣдны, какъ де-Гуэзники въ 1830 г., четыре старыхъ серебряныхъ бокала, такая же погнутая суповая чашка и двѣ солонки; затѣмъ масса оловянныхъ тарелокъ, множество каменныхъ голубовато-сѣрыхъ горшковъ съ украшеніями ввидѣ арабесокъ и съ гербомъ де-Гуэзниковъ: все это прикрыто оловянной крышкой. Каминъ, повидимому, подновленъ, и вообще по всему видно, что, начиная съ предыдущаго вѣка, въ этой комнатѣ всего чаще сидятъ члены семейства. Каминъ, въ стилѣ Людовика XV, выдѣланъ изъ камня съ скульптурными украшеніями и по срединѣ его помѣщается зеркало въ золоченой рамкѣ: послѣднее обстоятельство навѣрное покоробило бы художника. Подзеркальникъ обитъ краснымъ бархатомъ и на немъ стоятъ два оригинальныхъ серебряныхъ канделябра и черепаховые часы съ мѣдными инкрустаціями. По серединѣ комнаты находится большой квадратный столъ съ витыми ножками. Стулья деревянные, обитые матеріей. На кругломъ столикѣ на одной ножкѣ, имѣющемъ форму виноградной кисти и стоящемъ у окна, помѣщается оригинальная лампа. Она состоитъ изъ стекляннаго шара, размѣромъ немного меньше страусоваго яйца; острый, длинный конецъ его входитъ въ подставку. Изъ верхняго отверстія между двумя мѣдными желобками выходитъ плоскій фитиль, нижній конецъ котораго, согнутый подобно стеблю въ бокалѣ, плаваетъ въ орѣховомъ маслѣ, наполняющемъ резервуаръ. Къ комнатѣ два окна: одно выходитъ въ садъ, а другое, напротивъ него, на дворъ, и оба обложены каменными плитами; въ окна вставлены шестигранныя стекла, крѣпко соединенныя свинцомъ; надъ ними висятъ занавѣси изъ старинной красной шелковой матеріи съ желтымъ отливомъ, называвшейся нѣкогда брокателью.
   Въ каждомъ изъ двухъ этажей всего по двѣ комнаты. Первый этажъ занималъ глава семьи, а второй предназначался для дѣтей. Гости помѣщались въ антресоляхъ. Слуги ютились въ чердакахъ надъ кухнями и конюшнями. По серединѣ остроконечной крыши находилось большое окно съ скульптурными украшеніями, а надъ нимъ до сихъ поръ скрипитъ еще флюгеръ.
   Нельзя опустить еще одной подробности, которая имѣетъ большое значеніе для археологовъ. По винтовой лѣстницѣ, которая находится въ угловой стрѣльчатой башенкѣ, можно черезъ небольшую дверцу выдти къ тому мѣсту, гдѣ домъ прикасается къ каменной оградѣ со стороны конюшенъ. Такая же башенка есть и у сада, но для разнообразія она имѣетъ пяти-угольную форму и заканчивается маленькой колоколенкой. Вотъ какъ искусно варьировали тогдашніе архитекторы форму построекъ. Въ первомъ этажѣ эти двѣ башенки соединены каменной галлереей, украшенной разными фигурами съ человѣческими лицами. Эта галлерея украшена удивительно изящно сдѣланной балюстрадой, а на фасадѣ дома сдѣланъ изъ камня навѣсъ, вродѣ тѣхъ балдахиновъ, какіе встрѣчаются въ церквахъ надъ статуями святыхъ. Въ обѣихъ башенкахъ прорублены двери съ стрѣльчатымъ кружаломъ, вы ходящими на галлерею. Вотъ какъ украшали архитекторы XIII вѣка фасады домовъ, которые у насъ теперь имѣютъ всегда такой холодный, бѣдный видъ. Не представляете-ли вы себѣ мысленно красавицу, которая выходила бывало по утрамъ на балконъ и любовалась, какъ солнце золотило морской песокъ и играло въ водахъ Океана? Развѣ не восхитителенъ этотъ фасадъ дома, весь покрытый скульптурой, съ двумя угловыми башенками, изъ которыхъ одна закруглена наверху, точно гнѣздо ласточки, а другая заканчивается стрѣльчатой дверкой, надъ которой изображена рука, вооруженная шпагой? Симметрія, которой тщательно придерживались архитекторы того времени, здѣсь соблюдена въ томъ, что со стороны сада есть тоже башенка, вполнѣ похожая на башенку фасада, гдѣ помѣщается лѣстница, соединяющая столовую и кухню. Въ первомъ этажѣ, тамъ, гдѣ кончается лѣстница, сдѣланъ небольшой куполъ, подъ которымъ помѣщается статуя св. Калиста.
   Садъ, раскинутый на полдесятинѣ, очень хорошо содержится. У ограды растутъ шпалерныя деревья и разбиты гряды для овощей, за которыми ухаживаетъ слуга, по имени Гасселенъ: онъ же и конюхъ. Въ концѣ сада уцѣлѣла бесѣдка съ скамейкой. Дорожки посыпаны пескомъ; въ серединѣ сада находятся солнечные часы. Со стороны сада домъ имѣетъ только одну башенку, тогда какъ съ фасада ихъ двѣ, но за то здѣсь есть витая колонка, надъ которой, по всей вѣроятности, въ былыя времена развѣвалось фамильное знамя, потому что на верхушкѣ колонки сохранилась заржавленная, желѣзная петля, вокругъ которой теперь ростетъ какая-то жалкая травка. Судя по всей скульптурѣ и по стилю колонки, можно утверждать, что архитекторъ принадлежалъ къ венеціанской школѣ: какъ изящна эта колонка, какъ ярко отразилась на ней тонкость вкуса и рыцарство Венеціи XIII вѣка. Но особенно рѣзко видно это изъ общаго стиля украшеній на замкѣ де-Гуэзниковъ: изображенные на стѣнахъ трилистники всюду имѣютъ не три листа, а четыре. Произошла эта ересь оттого, что венеціанцы, ведя постоянныя сношенія съ востокомъ, стали примѣняться въ принятому тамъ мавританскими архитекторами изображенію трилистника съ четырьмя листиками, тогда какъ христіанскіе архитекторы оставались вѣрны символическому изображенію Троицы. Глядя на такіе замки, невольно спрашиваешь себя, почему бы нашимъ современникамъ не подновить всѣ эти рѣдкіе памятники искусства? Вѣроятно потому, что въ наше время такіе замки чаще всего поступаютъ въ продажу, ихъ срываютъ до основанія и вмѣсто нихъ пролагаютъ новыя улицы. Теперь члены какой-нибудь фамиліи не увѣрены, что ихъ поколѣніе сохранитъ за собой родовое наслѣдіе, и сами они живутъ въ немъ точно въ гостинницѣ, какъ временные постояльцы. Между тѣмъ въ былыя времена замки воздвигались для нѣсколькихъ поколѣній, на вѣчныя времена. Оттого-то такъ много обращали вниманія на красоту архитектуры. Что касается внутренняго убранства и расположенія жилыхъ ко мнатъ, то на нихъ всецѣло отражались привычки и духъ обитателей.
   Въ продолженіи полувѣка де-Гуэзники принимали только въ двухъ комнатахъ верхняго этажа, гдѣ все, такъ же какъ во дворѣ и въ наружныхъ украшеніяхъ фасада, все дышало умомъ, граціей и простотой старой и благородной Бретани. Характеръ владѣтелей этого замка никогда не обрисовался бы передъ вами такъ живо, если бы вы не ознакомились подробно съ топографіей города и съ наружностью самого замка; поэтому-то, прежде чѣмъ приступить къ описанію портретовъ, надо было описать ихъ рамки. Зданія оказываютъ иногда сильное вліяніе на людей. Трудно не проникнуться благоговѣніемъ, вступивъ подъ своды Бургскаго собора: душа невольно проникается тѣми образами, которые окружаютъ насъ и которые напоминаютъ ей объ ея высокомъ назначеніи. Такъ думали наши предки, но теперь насталъ иной вѣкъ, когда не придаютъ значенія такимъ вещамъ, когда каждое десятилѣтіе нравы совершенно мѣняются. Но если мѣняются люди, то окружающіе ихъ предметы остаются неизмѣнны и, глядя на этотъ замокъ, можете-ли вы себѣ представить барона де-Гуэзника иначе какъ не съ обнаженной шпагой въ рукѣ?
   Въ 1836 г. въ первыхъ числахъ августа -- въ то время, какъ начинается дѣйствіе нашей повѣсти, семейство Гениковъ состояло изъ г-на и г-жи дю-Геникъ, дѣвицы дю-Геникъ, старшей сестры барона и единственнаго сына, юноши двадцати едного года Годеберта-Калиста-Луи, названнаго такъ согласно фамильному обычаю. Отца звали Годебертъ-Калистъ-Шарль: обыкновенно мѣняли только послѣднее имя, а св. Годебертъ и Калистъ неизмѣнно оставались хранителями Гениковъ. Баронъ дю-Геникъ покинулъ Геранду, когда Вандея и Бретань взялись за оружіе и воевалъ вмѣстѣ съ Шаретзомъ, Кателино, ля-Рошжакеленомъ, д'Ельбеемъ, Боншаномъ и принцемъ де-Лудономъ. Передъ отъѣздомъ онъ продалъ свои помѣстья старшей сестрѣ, дѣвицѣ Зефиринѣ дю-Геникъ: подобная предусмотрительность только и встрѣчается единственный разъ въ лѣтописяхъ той эпохи. Переживъ всѣхъ героевъ войны, баронъ, спасшись какимъ-то чудомъ, не захотѣлъ подчиниться Наполеону. Онъ продолжалъ воевать до 1802 г., когда едва не былъ захваченъ, но пробрался въ Геранду, оттуда въ Круазигъ и, наконецъ, въ Ирландію, оставаясь вѣрнымъ вѣковой ненависти бретонцевъ къ англичанамъ. Жители Геранды дѣлали видъ, что имъ неизвѣстно мѣстопребываніе барона и никто не нарушилъ тайны въ продолженіи двадцати одного года. Дѣвица дю-Геникъ получала доходы и пересылала ихъ брату черезъ рыбаковъ. Въ 1813 году г-нъ дю-Геникъ возвратился въ Геранду совершенно безшумно, какъ будто онъ только и отлучался, что на сезонъ въ Нантъ. Во время своего пребыванія въ Дублинѣ, старый бретонецъ, несмотря на свои пятьдесятъ лѣтъ, влюбился въ прелестную ирландку, дочь благороднаго, но бѣднаго рода этого несчастнаго королевства. Миссъ Фанни О'Бріенъ было тогда двадцать одинъ годъ. Баронъ дю-Геникъ вернулся на родину за нужными для брака документами, снова уѣхалъ, обвѣнчался и возвратился только десять мѣсяцевъ спустя въ началѣ 1814 года уже съ женой, которая подарила его сыномъ Калистомъ въ самый день вступленія Людовика XVIII въ Калэ, благодаря чему онъ получилъ еще имя Луи. Старому доблестному бретонцу было тогда семьдесятъ три года; но партизанская война съ республикой, трудности морской переправы, испытанныя имъ пять разъ, наконецъ, жизнь въ Дублинѣ, все это сильно повліяло на него: на видъ ему казалось лѣтъ сто. Никогда представитель рода дю-Гениковъ не былъ поэтому въ такой полной гармоніи съ стариннымъ замкомъ, помнившимъ еще ту отдаленную эпоху, когда Геранда имѣла своего повелителя и приближенный къ нему дворъ.
   Г-нъ дю-Геникъ былъ старикъ высокаго роста, прямой, худощавый и нервный. Его овальное лицо было все изрыто безчисленными складками морщинъ, особенно часто собиравшихся вокругъ глазъ и надъ бровями и придававшихъ ему сходство съ стариками кисти Ванъ-Остада, Рембрандта, де-Шериса и Жерарда Доу, любоваться которыми надо въ увеличительное стекло. Все лицо его точно скрывалось за безчисленными бороздами, проведенными жизнью подъ открытымъ небомъ, привычкой быть на воздухѣ и при восходѣ, и при закатѣ солнца. Но тѣмъ не менѣе на лицѣ его уцѣлѣли нѣкоторыя характерныя черты, которыя много говорятъ наблюдателю, даже если онъ видитъ передъ собой мертвую голову. Рѣзкія очертанія лица, форма лба, прямолинейность всѣхъ чертъ, прямой носъ,-- все въ немъ говорило о неустрашимой отвагѣ, о безграничной вѣрѣ, о безпрекословномъ повиновеніи, о неизмѣнной преданности и постоянствѣ въ любви. Онъ былъ твердъ и непреклоненъ, какъ бретонскій гранитъ. Зубовъ у барона не было вовсе. Его нѣкогда красивыя губы были теперь лиловатаго цвѣта и прикрывали однѣ только крѣпкія десны, которыми онъ жевалъ хлѣбъ, размоченный въ мокрой салфеткѣ его женой; но все же ротъ его сохранилъ гордое и угрожающее выраженіе. Подбородокъ почти касался горбатаго носа, въ которомъ особенно выразилась его энергія и національное бретонское упорство. Кожа на лицѣ была покрыта красными пятнами, признакъ сангвиническаго пылкаго темперамента, не знавшаго усталости въ трудахъ, благодаря которымъ баронъ избѣгъ апоплексіи. Его сѣдые, серебристые волосы локонами разсыпались по плечамъ. Все лицо оживлялось огнемъ черныхъ глазъ, блестѣвшихъ въ глубинѣ темныхъ орбитъ; въ нихъ, казалось, сосредоточилась вся жизнь, весь огонь его благородной, прямой души. Брови и рѣсницы всѣ выпали; кожа сморщилась и огрубѣла. Старику трудно было бриться и онъ отпустилъ себѣ бороду вѣеромъ. Но что особенно привлекло бы вниманіе художника въ этомъ могучемъ львѣ Бретани -- это его руки, руки браваго воина, широкія, мускулистыя, обросшія волосами, такія же руки были, навѣрное, у дю-Геклена; руки эти нѣкогда были вооружены саблей; какъ Жанна д'Аркъ, онъ готовъ былъ разстаться съ оружіемъ только тогда, когда увидѣлъ бы королевское знамя развѣвающимся надъ Реймскимъ соборомъ; эти руки не разъ были оцарапаны до крови лѣсными кустарниками, не разъ брались за весла, когда была погоня за Синими, или когда нужно было плыть моремъ на встрѣчу Георгу; это были руки то партизана, то артиллериста, то рядового, то начальника; теперь руки барона стали болѣе бѣлы и нѣжны, хотя старшая линія дома Бурбоновъ все еще оставалась въ изгнаніи. Впрочемъ, если вглядѣться, то по нѣкоторымъ еще не зажившимъ шрамамъ можно было заключить, что баронъ былъ съ королевой въ Вандеѣ -- теперь уже нѣтъ смысла держать этотъ фактъ въ секретѣ. Однимъ словомъ, руки барона служили блестящей иллюстраціей къ прекрасному девизу, хранимому всѣми Гениками: "fac!" Лобъ его, съ золотистымъ слоемъ загара на вискахъ, былъ очень невеликъ, но казался больше отъ лысины, которая придавала ему еще болѣе величественности. Вообще лицо его носило -- и вполнѣ естественно -- отпечатокъ его грубой натуры и, какъ всѣ бретонскія лица, носило выраженіе дикости, какого-то животнаго покоя, даже нѣкоторой тупости, вѣроятно, явившейся результатомъ полнаго покоя послѣ чрезмѣрныхъ трудовъ. Мысли рѣдко зарождались въ его мозгу; онѣ исходили чаще изъ его сердца, которое и диктовало ему его поступки. Хорошо узнавши характеръ этого типичнаго старца, не трудно понять причину этого явленія. Ему не было надобности соображать, какъ поступать, потому что извѣстныя чувства и религіозныя воззрѣнія были у него врожденныя, а жизнь научила его распознавать, въ чемъ состоитъ его долгъ. За него думали законы, религія. Онъ и подобные ему люди, не останавливаясь мыслями на безполезныхъ вещахъ, о которыхъ думали за нихъ другіе, исключительно заняты были своими дѣйствіями, а не мыслями. Если же и зарождалась у нихъ какая-нибудь мысль, то она рождалась въ сердцѣ и сохраняла назапятнанную бѣлизну, какъ рука на фамильномъ гербѣ; потому-то и принятыя имъ рѣшенія были всегда глубоки и здравы, благодаря прямымъ, опредѣленнымъ и чистымъ его помысламъ. При такомъ объясненіи становилась понятна продажа всей собственности сестрѣ передъ отъѣздомъ барона на войну: этой мѣрой онъ предусмотрѣлъ и свою смерть, и конфискацію земель, и изгнаніе. Все величіе характеровъ брата и сестры, жившей и дышавшей только братомъ, трудно даже понять теперь при нашихъ эгоистичныхъ нравахъ, причина которыхъ кроется въ неопредѣленности и непрочности современнаго намъ общественнаго строя. Если бы даже ангелъ заглянулъ въ сердце барона и его сестры, то не прочелъ бы въ нихъ ни одной эгоистичной мысли. Когда въ 1814 г. священникъ Геранды посовѣтовалъ барону дю-Геникъ поѣхать въ Парижъ и требовать себѣ награды, то старушка-сестра, отличавшаяся большой скупостью въ хозяйствѣ, воскликнула:
   -- Вотъ еще! развѣ мой братъ пойдетъ просить себѣ милостыни, какъ нищій?
   -- Еще подумаютъ, что я служилъ королю изъ корыстныхъ цѣлей,-- сказалъ старикъ.-- Вѣдь это его дѣло вспомнить обо мнѣ. Да ему бѣдному и безъ того приходится трудно отъ всѣхъ осаждающихъ его просителей. Кажется, раздай онъ всю Францію по кусочкамъ, все-таки будутъ его осаждать просьбами.
   Черезъ нѣсколько времени онъ, этотъ вѣрный слуга Людовика XVIII, получилъ чинъ полковника, крестъ Св. Людовика и пенсію въ двѣ тысячи франковъ.
   -- Король вспомнилъ!-- сказалъ онъ, получая рескриптъ.
   Никто не вывелъ его изъ заблужденія. Всѣмъ этимъ онъ былъ обязанъ герцогу де-Фельтру, просматривавшему списки вандейской арміи и нашедшаго тамъ имя барона дю-Геника вмѣстѣ съ нѣсколькими другими бретонскими фамиліями на икъ. Желая отблагодарить короля, баронъ въ 1815 году храбро выдерживалъ въ Герандѣ осаду генерала Траво и ни за что не хотѣлъ сдаться; когда же ему пришлось очистить крѣпость, то онъ убѣжалъ въ лѣса съ отрядомъ королевскихъ приверженцевъ и не покидалъ оружія до вторичнаго возвращенія Бурбоновъ. Геранда помнитъ еще объ этой послѣдней осадѣ.
   Если бы на помощь имъ пришли бретонскіе отряды, то встала бывея Вандея, одушевившись такимъ геройскимъ сопротивленіемъ. Мы должны добавить, что баронъ дю-Геникъ былъ совершенно необразованъ, не лучше простого крестьянина: онъ умѣлъ читать, писать и немного считать, зналъ военное искусство и геральдику, но кромѣ своего молитвенника онъ врядъ-ли прочелъ три книги за всю жизнь. Одѣтъ онъ былъ всегда очень тщательно, но всегда въ одномъ и томъ же платьѣ: на немъ были толстые башмаки, валяные чулки, панталоны изъ зеленаго бархата, суконный жилетъ и сюртукъ съ большимъ воротникомъ, къ которому пристегивался крестъ Св. Людовика. Лицо его дышало мирнымъ покоемъ: смерть, казалось, наложила уже на него свою печать, часто насылая на него своего младшаго брата-сонъ.
   Уже болѣе года баронъ все больше и больше впадалъ въ сонливость, что, впрочемъ, нисколько не безпокоило ни его жену, ни слѣпую сестру, ни друзей: всѣ они почти ничего не смыслили въ медицинѣ. Они очень просто объясняли себѣ его сонливость, которой отдавался теперь его утомленный, но безупречный духъ: баронъ исполнилъ свой долгъ. Этимъ все было сказано.
   Вообще господствующимъ интересомъ въ замкѣ была судьба развѣнчанныхъ монарховъ. Судьбы изгнанныхъ Бурбоновъ и католической церкви, а также вліяніе политическихъ событій на Бретань всецѣло поглощали вниманіе семьи барона. Помимо этого всѣ интересы ихъ были сосредоточены на единственномъ сынѣ Калистѣ, наслѣдникѣ и единственной надеждѣ славнаго дома дю-Гениковъ.
   Старый вандеецъ, вѣрный слуга короля, самъ вспомнилъ свою молодость нѣсколько лѣтъ тому назадъ, желая пріучить сына къ занятіямъ, необходимымъ для дворянина, если онъ хочетъ быть хорошимъ солдатомъ. Какъ только Калисту минуло шестнадцать лѣтъ, отецъ сталъ сопровождать его по болотамъ и лѣсамъ, знакомя его на охотѣ со всѣми трудностями войны, во всемъ показывая ему самъ примѣръ, неутомимо и твердо сидя въ сѣдлѣ и никогда не давая промаху: баронъ не останавливался ни передъ какими препятствіями и самъ наводилъ сына на опасность, какъ будто у него было еще человѣкъ десять дѣтей, а не единственный сынъ. Когда герцогиня Беррійская пріѣхала во Францію, чтобы завладѣть короной, отецъ взялъ съ собой сына, чтобы пріучить его къ дѣлу, какъ требовалъ ихъ девизъ. Баронъ уѣхалъ ночью, ничего не сказавъ женѣ, которая, пожалуй, заставила бы его измѣнить своему рѣшенію, и какъ на праздникъ повезъ подъ огонь своего единственнаго сына, а за нимъ радостно мчался Гасселенъ, его единственный вассалъ. Шесть мѣсяцевъ не давали они о себѣ никакой вѣсти ни баронессѣ, со страхомъ приступавшей къ чтенію "Ежедневника", ни сестрѣ, геройски скрывавшей свое волненіе подъ маской равнодушія. Три ружья, висѣвшія въ большой залѣ, сослужили поэтому свою службу относительно недавно. Баронъ, увидавши, что изъ этого дѣла ничего не выйдетъ, удалился до сраженія при Пениссьерѣ; не поступи онъ такъ, очень можетъ быть, что родъ дю-Гениковъ прекратился бы въ настоящее время.
   Когда бурною ночью отецъ съ сыномъ и слугой вернулись къ себѣ домой неожиданно для баронессы и старой дѣвицы дю-Геникъ, которая своимъ тонкимъ, какъ у всѣхъ слѣпыхъ, слухомъ первая различила ихъ шаги по улицѣ, то баронъ, окинувъ взглядомъ своихъ домашнихъ, которые, еще не оправившись отъ тревоги, собрались около маленькаго столика, освѣщеннаго старинной лампой, произнесъ дрожащимъ голосомъ слѣдующія слова, въ которыхъ сказалась вся наивность феодала: "Не всѣ бароны исполнили свой долгъ". Гасселенъ въ это время вѣшалъ на мѣсто три ружья и сабли. Когда это было исполнено, баронъ поцѣловалъ свою жену и сестру, сѣлъ въ свое истертое кресло и велѣлъ подать ужинъ себѣ, сыну и Гасселену. Гасселенъ, закрывъ своимъ тѣломъ Калиста, получилъ рану въ плечо: поступокъ этотъ казался всѣмъ настолько естественнымъ, что дамы почти и не благодарили вѣрнаго слугу. Ни баронъ, ни всѣ его домашніе не произнесли ни одного проклятія, никакой брани по адресу побѣдителей. Эта сдержанность составляетъ отличительную черту бретонскаго характера. За всѣ сорокъ лѣтъ, ни разу никто не услыхалъ изъ устъ барона какого-нибудь презрительнаго слова объ его противникахъ. Они служили своему дѣлу, какъ онъ своему долгу. Такое глубокое молчаніе служить всегда признакомъ непреклонной воли. Но это послѣднее напряженіе силъ, этотъ послѣдній проблескъ энергіи окончательно отнялъ всѣ силы у барона, и онъ впалъ въ разслабленное состояніе. Въ душѣ его тяжело и больно отозвалось вторичное изгнаніе Бурбоновъ, столь же неожиданное, какъ и ихъ реставрація.
   Въ тотъ день, какъ начинается нашъ разсказъ, баронъ, пообѣдавъ въ четыре часа, къ шести часамъ заснулъ, слушая чтеніе "Ежедневника". Голова его была откинута на спинку кресла, стоявшаго въ углу у камина и повернутаго въ сторону сада.
   Рядомъ съ нимъ, этимъ старымъ вѣковымъ дубомъ, сидѣла баронесса -- типъ тѣхъ чудныхъ женщинъ, какихъ только и можно увидать въ Англіи, Шотландіи и Ирландіи. Только тамъ родятся такія красавицы, бѣлыя, розовыя, съ золотистыми вьющимися волосами, надъ которыми точно сіяетъ лучезарный вѣнецъ. Фанни О'Бріенъ имѣла видъ совершенной сильфиды и хотя умѣла быть твердой въ минуту горести, но была полна нѣжности и гармоніи, чиста, какъ лазурь ея глазъ и вся дышала той изящной и обаятельной прелестью, которую нельзя передать ни словами, ни кистью. Въ сорокъ два года она еще настолько сохранила красоту, что многіе почли бы за счастье жениться на ней -- такъ походила она на зрѣлый, сочный плодъ, налившійся подъ жаркимъ августовскимъ солнцемъ. Баронесса держала газету въ своей пухлой ручкѣ съ тонкими пальцами, кончавшимися продолговатыми ногтями той формы, которая встрѣчается на античныхъ статуяхъ. Полуразвалясь въ креслѣ съ непринужденной граціей, баронесса грѣла передъ каминомъ ножки; одѣта она была въ черное бархатное платье, потому что уже нѣсколько дней было довольно свѣжо. Высокій корсажъ позволялъ угадать роскошныя очертанія плечъ и бюста, который сохранилъ всю свою красоту, несмотря на то, что она сама кормила сына. Причесана она была по англійской модѣ съ локонами по обѣ стороны лица. На затылкѣ волоса были скручены въ большой узелъ съ черепаховымъ гребнемъ посерединѣ. Цвѣтъ ея волосъ отливалъ на солнцѣ золотомъ. Баронесса заплетала въ косу развѣвающіеся завитки волосъ на затылкѣ, которые всегда служатъ признакомъ хорошей расы. Эта маленькая коса, терявшаяся въ общей массѣ высоко зачесанныхъ волосъ, позволяла любоваться красивой волнообразной линіей ея шеи. Эта маленькая подробность показываетъ, что она тщательно заботилась о своемъ туалетѣ, желая этимъ доставить удовольствіе старику.
   Какое милое, нѣжное вниманіе! Если вы видите женщину, которая кокетлива въ домашней жизни, знайте, что передъ вами достойная уваженія мать и супруга: она составляетъ свѣтъ и радость дома и семьи, она поняла истинную прелесть женственности и, окруженная изяществомъ, она и въ душѣ, и въ чувствахъ таитъ то же изящество; она живетъ и творитъ добро въ тайнѣ, она отдается, не разсчитывая, она любитъ своихъ ближнихъ также безкорыстно, какъ и Бога. За все это, за всю свою чистую молодость, за ту святую жизнь, которую она вела около благороднаго старца, казалось, св. Дѣва, подъ чьимъ покровомъ протекали ея дни, надѣлила ее какой-то лучезарной красой, передъ которой была безсильна рука времени. Платонъ назвалъ бы нѣкоторое измѣненіе въ ея красотѣ только новымъ видомъ красоты. Цвѣтъ лица ея, бѣлоснѣжный въ молодости, теперь принялъ перламутровые тоны, болѣе теплые, болѣе густые, такіе, которые особенно цѣнятъ художники. На широкомъ, красивомъ лбу нѣжно играли солнечные лучи. Глаза ея были бирюзоваго цвѣта и сіяли мягкимъ, меланхоличнымъ свѣтомъ изъ подъ рѣсницъ и красивыхъ бархатныхъ бровей. Подъ глазами лежала легкая тѣнь отъ синеватыхъ жилокъ. Носъ ея, орлиный, тоненькій, своей царственной формой говорилъ объ ея благородномъ происхожденіи. На ея прекрасныхъ, чистыхъ устахъ играла пріятная улыбка, выражавшая ея безграничную доброту и открывавшая маленькіе, бѣленькіе зубки. Хотя баронесса была довольно полна, но отъ этого нисколько не пострадала тонкость ея таліи и стройныя очертанія бедръ. Въ ней, казалось, соединился полный расцвѣтъ осенней красоты съ богатствомъ, лѣта и прелестью весны. Контуры ея рукъ были красиво закруглены; кожа была необыкновенно гладкая и упругая. Все лицо ея, съ открытымъ безмятежнымъ выраженіемъ, съ ясными, синими глазами, которые не могли бы выдержать нескромнаго взгляда -- все въ ней говорило объ ея безконечной кротости и почти ангельской добротѣ.
   По другую сторону камина сидѣла въ креслѣ восьмидесятилѣтняя сестра барона, вылитый его портретъ, и слушала чтенье газеты, не переставая вязать чулки, единственную работу, какую ей дозволяла дѣлать слѣпота. На глазахъ у нея были бѣльма, но, несмотря на упорныя настоянія невѣстки, она ни за что не хотѣла согласиться на операцію. Никто, кромѣ нея самой, не зналъ истинной причины ея упорства: она сваливала всю вину на недостатокъ мужества, но въ дѣйствительности ей очень не хотѣлось тратить на себя двадцать пять луидоровъ: это значило бы ввести новый расходъ въ бюджетъ. Но все же ей очень бы хотѣлось видѣть брата. Рядомъ съ этими двумя стариками, красота баронессы выступала особенно рельефно. Да и какая женщина не казалась бы красивой и молодой между г-немъ дю-Геникомъ и его сестрой? Мадемуазель Зефирина, благодаря своей слѣпотѣ, не могла судить объ измѣненіяхъ, которымъ подверглась ея наружность къ восьмидесяти годамъ. Ея блѣдное, морщинистое лицо походило на мертвое; такое же страшное впечатлѣніе производили ея неподвижные бѣлые глаза, оставшіеся три, четыре зуба выдались впередъ, придавая ей какой-то зловѣщій видъ; глаза глубоко запали и были обведены красными кругами, на подбородкѣ и около губъ пробивались сѣдые волоски.
   На головѣ ея красовался стеганый ситцевый чепчикъ съ рюшью, завязанный подъ подбородкомъ какимъ-то порыжѣвшимъ шнурочкомъ. Подъ платьемъ она носила толстую суконную юбку, въ которой, какъ въ матрасѣ, покоились двойные луидоры, а къ поясу были пришиты внутренніе карманы; поясъ этотъ она снимала каждый вечеръ, чтобы на утро снова подвязать его. Поверхъ юбки былъ надѣтъ суконный казакинъ, національный бретонскій корсажъ, который заканчивается у шеи воротникомъ, сложеннымъ въ мелкія складочки. Изъ-за стирки этого воротника у нея были вѣчныя ссоры съ невѣсткой: ей казалось, что его довольно мѣнять только разъ въ недѣлю. Изъ подъ широкихъ ватныхъ рукавовъ казакина виднѣлись сухія, но мускулистыя бѣлыя руки съ красноватыми оконечностями. Отъ постояннаго вязанья пальцы ея скрючились и были вѣчно въ движеніи, точно чулочно-вязальная машина, такъ что было бы даже странно видѣть ихъ въ покоѣ. Отъ времени до времени мадемуазель дю-Геникъ брала длинную вязальную спицу, воткнутую на груди и проводила ею по своимъ сѣдымъ волосамъ. Со стороны было странно видѣть, какъ увѣренно, не боясь уколоться, втыкала она спицу на свое мѣсто, пряма она была, какъ колокольня. Въ этой манерѣ держаться сказывалось старческое кокетство, доказывавшее лишній разъ, что тщеславіе тоже необходимо въ жизни. Улыбка у нея была веселая: она тоже исполнила свой долгъ въ жизни.
   Фанни, увидавъ, что баронъ заснулъ, прекратила чтеніе. Въ комнату ударилъ солнечный лучъ и, золотымъ снопомъ раздѣливъ пополамъ эту старинную залу, заигралъ на темной мебели. Солнце проникло даже въ уголки, позолотило скульптурныя украшенія комнаты; на старинныхъ шкафахъ замелькали зайчики, дубовый столъ казался покрытымъ золотой скатертью; вся комната, темноватая, однотонная вдругъ точно повеселѣла отъ солнца, такъ же какъ веселѣла душа восьмидесятилѣтней старушки при звукахъ голоса Фанни. Между тѣмъ лучи стали изъ золотыхъ красновато-огненными и, постепенно темнѣя, возвѣщали наступленіе сумерекъ. Баронесса впала въ глубокую задумчивость и погрузилась въ молчанье, что за послѣднія двѣ недѣли случалось съ ней не разъ, къ удивленію золовки; хотя она и не стала допрашивать баронессу о причинѣ этой озабоченности, но тѣмъ не менѣе ей очень хотѣлось самой узнать, въ чемъ дѣло, руководствуясь развитымъ въ ней, какъ у всѣхъ слѣпыхъ, чутьемъ, благодаря которому они различаютъ бѣлыя буквы на черныхъ страницахъ книги и въ прозорливой душѣ которыхъ всякій звукъ отдается правильнымъ эхомъ. Старушка, для которой темнота не была помѣхой, продолжала вязать, и среди глубокаго молчанья раздавался стукъ ея спицъ.
   -- Вы уронили газету, сестра, хотя, кажется, не спите,-- замѣтила старушка съ нѣкоторымъ лукавствомъ въ голосѣ.
   Стало совсѣмъ темно, Маріотта зажгла лампу и поставила ее на квадратный столъ у камина; затѣмъ она принесла прялку, мотокъ нитокъ и маленькую табуретку; сѣвъ около окна, выходившаго на дворъ, принялась прясть, какъ всегда по вечерамъ.
   Гасселенъ возился еще во дворѣ, заглянулъ къ лошадямъ барона и Калиста -- все-ли въ порядкѣ въ конюшнѣ, покормилъ двухъ великолѣпныхъ охотничьихъ собакъ. Радостный лай ихъ былъ послѣднимъ звукомъ, который эхомъ раскатился по старому темному дому. Собаки и лошади были послѣдними остатками великолѣпія рыцарскихъ временъ. Лай собакъ, сопровождаемый лошадинымъ ржаньемъ и топотомъ, удивилъ бы мечтателя, который, сидя на ступенькахъ крыльца, погрузился бы въ созерцаніе поэтическихъ образовъ, которыми, казалось, еще былъ полонъ этотъ замокъ.
   Гасселенъ представлялъ изъ себя типъ маленькаго, толстенькаго, приземистаго бретонца, черноволосаго, съ лицомъ темнобураго цвѣта, онъ былъ очень молчаливъ, медлителенъ, упрямъ, какъ мулъ, но неуклонно шелъ по разъ начертанному пути. Ему было сорокъ два года, а въ замкѣ онъ жилъ уже двадцать пять лѣтъ. Барышня взяла въ услуженіе пятнадцатилѣтняго Гасселена, когда сдѣлалась извѣстна женитьба барона и явилось предположеніе, что онъ, можетъ быть, вернется на родину. Этотъ слуга считалъ себя членомъ семьи: онъ игралъ прежде съ Калистомъ, любилъ лошадей и собакъ, говорилъ съ ними и ласкалъ ихъ, точно онѣ принадлежали ему. Одѣтъ онъ былъ въ синюю полотняную куртку съ маленькими карманами, болтавшимися около бедръ; жилетъ и панталоны были изъ той же матеріи, на ногахъ были синіе чулки и толстые, подкованные гвоздями башмаки. Когда было холодно или шелъ дождь, то онъ надѣвалъ на себя, по обычаю страны, козью шкуру. Маріотта, которой было тоже за сорокъ, представляла изъ себя такой же типъ, но женскій. Трудно было найти лучшую пару для запряжки: тотъ же ростъ, тотъ же цвѣтъ лица, тѣ же быстрые черные глазки. Для всѣхъ казалось непонятнымъ, какъ это они не поженились; но, быть можетъ, это было бы преступленіемъ, до того они походили на брата съ сестрой. Маріоттѣ платили тридцать экю, а Гасселену сто ливровъ; но предложи ему кто-нибудь тысячу ливровъ, онъ ни за что не разстался бы съ семействомъ дю-Гениковъ. Оба они были подъ командой старой барышни, которая съ начала войны въ Вандеѣ и до возвращенія брата правила всѣмъ домомъ. Узнавъ, что баронъ привезетъ съ собой молодую хозяйку, она очень взволновалась, думая, что ей придется сложить съ себя бразды правленія и передать ихъ баронессѣ дю-Геникъ, а самой стать ея вѣрноподданной.
   Мадемуазель Зефирина поэтому была пріятно удивлена, увидѣвъ, что миссъ Фанни О'Бріенъ, какъ дочь высокопоставленныхъ родителей, не терпѣла никакихъ домашнихъ хлопотъ и, какъ всѣ возвышенныя души, предпочитала черствый хлѣбъ роскошному обѣду, если бы ей пришлось самой приготовить его; она готова была на всѣ трудныя обязанности материнства, на всякое лишеніе, но у нея не хватало мужества заниматься такимъ прозаичнымъ дѣломъ, какъ хозяйство. Такъ что, когда баронъ отъ имени своей робкой супруги попросилъ сестру взять на себя весь домъ, то старая дѣвица поцѣловала баронессу съ нѣжностью матери: она стала обращаться съ ней, какъ съ дочерью, боготворила ее и была вполнѣ счастлива, что можетъ не оставлять своихъ хлопотъ по хозяйству, которое она вела съ необыкновенной строгостью и удивительной экономіей, отъ которой отступала только въ важныхъ случаяхъ, напримѣръ, во время родовъ невѣстки, когда обращалось особенное вниманіе на ея питанье. Ничего не жалѣла она и для Калиста, котораго боготворилъ весь домъ. Хотя прислуга была пріучена къ строгому порядку и ни въ чемъ нельзя ее было упрекнуть, такъ какъ оба, и Маріотта и Гасселенъ, больше заботились объ интересахъ хозяевъ, чѣмъ о своихъ собственныхъ, но мадемуазель Зефирина продолжала неутомимо смотрѣть за всѣмъ.
   Такъ какъ все вниманіе ея было посвящено исключительно хозяйству, то она могла безошибочно опредѣлить однимъ взглядомъ, какой запасъ орѣховъ былъ на чердакѣ и сколько осталось овса въ закромахъ конюшни. У пояса ея казакина висѣлъ на синемъ шнуркѣ свистокъ: однимъ свисткомъ она звала Маріотту, двумя -- Гасселена. Высшимъ наслажденіемъ для Гасселена было ходить за садомъ и разводить хорошіе овощи и плоды. Ему такъ мало было дѣла, что, не будь этой работы, ему было бы скучно. Почистивъ утромъ лошадей, онъ натиралъ полы и убиралъ двѣ комнаты перваго этажа: около своихъ хозяевъ ему мало было дѣла. Но за то въ саду нельзя было увидать ни одной сорной травки, ни одного вреднаго насѣкомаго или звѣрка. Иногда онъ долго стоялъ подъ солнцемъ съ открытой головой, подкарауливая полевую мышь или отыскивая личинку майскаго жука, и съ какой дѣтской радостью бѣжалъ онъ затѣмъ показать своимъ господамъ свѣрка, котораго онъ подстерегалъ цѣлую недѣлю. Для него было также большое удовольствіе ходить въ постные дни за рыбой въ Круазигъ, гдѣ она была дешевле, чѣмъ въ Герандѣ. Вообще едва-ли можно было еще гдѣ встрѣтить такую единодушно-сплоченную семью, какъ это святое достойное семейство. Господа и слуги были точно созданы другъ для друга. Въ продолженіи двадцати пяти лѣтъ въ домѣ не было ни ссоры, ни сильнаго волненія. Безпокойство вызывали только болѣзни ребенка, а ужасъ -- только событія 1814 и 1830 годовъ. Все здѣсь совершалось всегда въ опредѣленные часы и кушанья за столомъ только зависѣли отъ смѣны временъ года, но сама эта монотонность, похожая на монотонность въ природѣ, гдѣ поперемѣнно чередуются то дождь, то солнце, то тьма, дышала той любовью, которой были полны сердца, и тѣмъ сильнѣе и плодотворнѣе была эта любовь, что она опиралась на законы природы.
   Когда совсѣмъ стемнѣло, въ залу вошелъ Гасселенъ и почтительно освѣдомился, не будетъ-ли онъ нуженъ на что-нибудь.
   -- Ты можешь идти со двора или, если хочешь, ложись спать послѣ молитвы,-- сказалъ проснувшись баронъ,-- если только моя супруга или сестра...
   Обѣ дамы въ знакъ согласія кивнули головой. Гасселенъ всталъ на колѣни, видя, что господа привстали съ своихъ мѣстъ для колѣнопреклоненія. Маріотта, съ своей стороны, также опустилась на колѣни. Старая дѣвица дю-Геникъ произнесла громкимъ голосомъ вечернюю молитву. Когда она была окончена, раздался стукъ у наружной двери; Гасселенъ пошелъ открыть ее.
   -- Это, вѣроятно, священникъ, онъ почти всегда приходить первымъ,-- сказала Маріотта.
   И дѣйствительно, по звуку шаговъ по гулкимъ ступенямъ крыльца всѣ узнали священника. Войдя въ комнату, онъ почтительно поклонился тремъ находившимся въ ней лицамъ, обратившись затѣмъ къ барону и къ обѣимъ дамамъ съ елейно-любовными словами, какія умѣютъ говорить только священники. Хозяйка дома разсѣянно поздоровалась съ нимъ, и онъ посмотрѣлъ на нее инквизиторскимъ окомъ.
   -- Вы чѣмъ-то озабочены, баронесса, или, быть можетъ, нездоровы?-- спросилъ онъ.
   -- Благодарю васъ, ничего,-- отвѣчала она.
   Г. Гримонъ средняго роста, ему пятьдесятъ лѣтъ. Одѣтъ онъ въ черную рясу, изъ подъ которой видны его ноги, обутыя въ толстые башмаки съ серебряными пряжками. Изъ-за брыжжей воротника выглядываетъ полное лицо, обыкновенно бѣлое, а теперь слегка загорѣвшее. Руки у него пухлыя. Онъ похожъ отчасти на голландскаго бургомистра, благодаря бѣлому цвѣту лица и кожи, а отчасти напоминаетъ бретонскаго крестьянина, благодаря плоскимъ чернымъ волосамъ и живымъ чернымъ глазамъ, блескъ которыхъ онъ старался смягчить изъ уваженія къ своему духовному сану. Характера онъ былъ веселаго и, какъ всѣ люди съ спокойною совѣстью, любилъ пошутить. Вообще въ немъ ничто не напоминало бѣдныхъ, вѣчно безпокойныхъ и угрюмыхъ священниковъ, авторитетъ которыхъ обыкновенно очень слабъ среди прихожанъ. Вмѣсто того, чтобы быть, какъ говорилъ Наполеонъ, нравственными руководителями своей паствы и миротворцами, такіе священники находятся съ приходомъ въ вѣчно враждебныхъ отношеніяхъ. Но довольно было увидать г. Гримона шествующимъ по Герандѣ, чтобы даже самый недовѣрчивый туристъ понялъ, что передъ нимъ полновластный господинъ этого католическаго городка. Но онъ покорно уступалъ первое мѣсто феодальному верхоенству дю-Геникъ и въ этой залѣ держалъ себя, какъ капелланъ впередъ своимъ господиномъ. Въ церкви, благословляя народъ, онъ прежде всего простиралъ руки по направленію часовни дю-Гениковъ, гдѣ надъ фронтономъ изображена была вооруженная рука.
   -- Я думалъ, что мадемуазель де-Пен-Холь уже здѣсь,-- сказалъ священникъ, поцѣловавъ у баронессы руку и усаживаясь на мѣсто,-- Она стала неаккуратна. Ужь не заразилась-ли и она легкомысліемъ? Вотъ и молодой шевалье до сихъ поръ не вернулся отъ Тушъ.
   -- Не говорите ничего объ его визитахъ къ нимъ при мадемуазель де-Пен-Холь,-- тихо сказала старая дѣвица.
   -- Ахъ, барышня,-- возразила Маріотта,-- развѣ можно всему городу запретить болтать объ этомъ?
   -- А что же болтаютъ?-- спросила баронесса.
   -- Всѣ -- и молодыя дѣвушки, и кумушки, однимъ словомъ, всѣ думаютъ, что онъ влюбленъ въ барышню изъ Тушъ.
   -- Такой молодой человѣкъ, какъ Калистъ, долженъ влюблять въ себя,-- сказалъ баронъ.
   -- А вотъ и мадемуазель де-Пен-Холь,-- сказала Маріотта.
   Дѣйствительно, по песку слышались осторожные шаги этой дѣвицы, впереди которой шелъ съ фонаремъ маленькій слуга. Увидавъ его, Маріотта перенесла свою резиденцію въ большую залу, чтобы поболтать съ нимъ при свѣтѣ осмоленной свѣчи, которую она нарочно не потушила, чтобы съэкономить хозяйское освѣщеніе и попользоваться отъ богатой и скупой гостьи.
   Это была худая и высохшая старая дѣва, желтая, какъ старый пергаментъ, вся въ морщинахъ, точно озеро, покрытое рябью. У нея были сѣрые глаза, длинные выдавшіеся впередъ зубы, руки совершенно мужскія; роста она была небольшого, немного крива и даже горбата. Но никто никогда не интересовался вообще ея достоинствами и недостатками. Одѣта она была похоже на старуху дю-Геникъ, и всякій разъ, какъ ей надо было попасть въ карманъ, она долго шарила рукой, не будучи въ состояніи скоро разобраться въ безчисленныхъ своихъ юбкахъ, причемъ все время раздавалось звяканье ключей и звонъ мелкихъ денегъ. Съ одного бока у нея висѣли всѣ ключи по дому, а съ другой -- серебряная табакерка, наперстокъ, вязанье и тому подобные предметы, которые и производили этотъ шумъ. Вмѣсто чепчика, какъ у дѣвицы дю-Геникъ, на головѣ ея красовалась зеленая шляпа, служившая ей и на огородѣ. Цвѣтъ ея изъ зеленаго сталъ рыжимъ, а формой она напоминала шляпы биби, какія спустя двадцать лѣтъ снова вошли въ моду въ Парижѣ. Шляпу эту дѣлали ея племянницы подъ ея наблюденіемъ: сдѣлана она была изъ зеленой тафты, купленной въ Герандѣ; что касается каркаса, то она покупала его въ Нантѣ разъ въ пять лѣтъ, такъ что онъ возобновлялся при каждомъ законодательномъ собраніи. Платья, всегда одного неизмѣннаго фасона, ей шили также племянницы. Въ рукахъ у нея была тросточка съ маленькимъ наконечникомъ, какъ носили дамы въ началѣ царствованія Маріи-Антуанеты. Дѣвица происходила изъ одного изъ самыхъ благородныхъ семействъ Бретани. На ея гербѣ была герцогская корона. Она съ сестрой были послѣдніе отпрыски славной бретонской фамиліи Пен-Холь.
   Младшая сестра вышла замужъ за Кергаруэта, который, не обращая вниманія на общее неодобреніе, прибавлялъ къ своей фамиліи и имя Пен-Холь и велѣлъ себя именовать виконтомъ де-Кергаруэтъ-Пен-Холь.
   -- Небо наказало его,-- говорила старая дѣвица,-- у него только дочери, такъ что имя Кергаруэтовъ-Пен-Холь должно прекратиться.
   У мадемуазель де-Пен-Холь были помѣстья, приносившія до семи тысячъ ливровъ годового дохода. Съ тридцати шести лѣтъ она сама управляла своимъ имѣньемъ, верхомъ объѣзжала поля и проявляла въ своихъ дѣлахъ большую энергію, которой отличаются обыкновенно горбатые. Ея скупость была извѣстна въ окружности на десять лье и нигдѣ не возбуждала порицанія. Весь ея домашній штатъ состоялъ изъ одной женщины и маленькаго лакея. Тратила она, если не считать налоговъ, не болѣе тысячи франковъ въ годъ. Благодаря всему этому, за ней сильно ухаживали Кергаруэты-Пен-Холь, проводившіе зиму въ Нантѣ, а лѣто въ своемъ имѣньи на берегу Луары, немного ниже Индра. Они знали, что тетка откажетъ свой капиталъ и всѣ свои сбереженія той племянницѣ, которая ей больше придется по сердцу. И вотъ разъ въ три мѣсяца, одна изъ четырехъ дѣвицъ де-Кергаруэтъ -- изъ которыхъ младшей было десять, а старшей двадцать лѣтъ -- пріѣзжала на нѣсколько дней въ старушкѣ. Жакелина де-Пен-Холь, старинная подруга Вефирины дю-Геникъ, была воспитана въ благоговѣйномъ преклоненіи передъ величіемъ дю-Гениковъ и съ самаго рожденія Калиста строила планы о томъ, чтобы завѣщать все свое имущество молодому шевалье, женивъ его на будущей дочери виконтессы де-Кергаруэтъ. Она подумывала также выкупить нѣкоторыя лучшія владѣнія дю-Гениковъ, выплативъ ихъ стоимость арендаторамъ. Разъ скупость имѣетъ какую-нибудь опредѣленную цѣль, она перестаетъ уже быть порокомъ и ее можно считать почти добродѣтелью: всѣ лишенія превращаются въ добровольныя пожертвованія и подъ ничтожными мелочами скрывается одна главная цѣль. Можетъ быть, Зефирина была посвящена въ тайныя мечты Жакелины. И баронесса съ своей стороны въ своей безпредѣльной любви къ сыну и нѣжности къ его отцу тоже отдала кое-что, видя, съ какой коварной настойчивостью мадемуазель де-Пен-Холь приводила къ нимъ каждый день свою любимицу пятнадцатилѣтнюю Шарлотту де-Кергаруэтъ. Священникъ Гримонъ былъ тоже въ заговорѣ: не даромъ онъ давалъ старой дѣвицѣ совѣты, какъ выгоднѣе помѣщать деньги. Но если бы у мадемуазель де-Пен-Холь было не только триста тысячъ франковъ золотомъ -- цифра ея сбереженій, а имѣй она помѣстій въ десять разъ больше, все-таки дю-Геники ни за что не стали бы ей оказывать особаго вниманія, чтобы она не могла подумать, что на ея деньги имѣютъ виды. Напротивъ, Жакелина де-Пен-Холь, какъ истая бретонка, была счастлива благоволеніемъ, которое ей выказывали дю-Геники и ея старая пріятельница Зефирина, и ощущала большую гордость послѣ в сякаго посѣщенія, которымъ удостоивали ее дочь Ирландскихъ королей и Зефирина. Она не показывала вида, что для нея немалая жертва каждый вечеръ позволять своему лакею жечь у дю-Гениковъ свѣчку, цвѣтомъ напоминавшую пряникъ: такія свѣчи употребляются въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ на западѣ. Итакъ, эта старая богатая дѣвица представляла олицетвореніе родовитости, гордости и величія души. Для дополненія ея характеристики можетъ послужить болтливость аббата Гримона, благодаря которой мы узнаемъ, что въ тотъ самый вечеръ, когда старикъ баронъ съ молодымъ шевалье и Гасселеномъ, вооружившись саблями и охотничьими ружьями, собирались уѣхать въ Вандею къ великому ужасу Фанни и къ радости бретонцевъ и присоединиться тамъ къ королевѣ, въ тотъ самый вечеръ мадемуазель де-Пен-Холь вручила барону десять тысячъ ливровъ золотомъ; къ этой суммѣ, отдать которую стоило ей не мало мужества, она прибавила еще десять тысячъ ливровъ, собранныхъ священникомъ: старый партизанъ долженъ былъ вручить эту послѣднюю сумму матери Генриха V отъ имени Пен-Холь и отъ прихожанъ Геранды.
   Старая дѣвица считала, что имѣетъ права надъ Калистомъ, сообразно съ этимъ и вела себя по отношенію къ нему и зорко слѣдила за нимъ. Хотя она, какъ всѣ старые люди монархическаго правленія, смотрѣла снисходительно на сердечныя похожденія, но за то не выносила революціоннаго духа. Такъ что Калистъ могъ своими романами съ бретонками только выиграть въ ея мнѣніи, но вдайся онъ въ новшества, онъ сразу упалъ бы въ ея глазахъ. Мадемуазель де-Пен-Холь наскребла бы откуда-нибудь денегъ, чтобы задобрить обезчещенную имъ дѣвушку, но, увидѣвъ его въ тильбюри или услыхавъ, что онъ поговариваетъ о поѣздкѣ въ Парижъ, она сочла бы Калиста мотомъ. Застань она его за чтеніемъ безбожныхъ книгъ или журналовъ -- кто знаетъ, на что она была способна. По ея мнѣнію, новыя идеи -- это конецъ земельной собственности, это раззореніе подъ фирмой какихъ-то улучшеній и системъ, которыя въ результатѣ приведутъ владѣльцевъ къ залогу имѣній. Только путемъ благоразумія, говорила она, можно себѣ составить состояніе. А для этого надо хорошо управлять своимъ имѣніемъ, т. е. складывать въ амбары гречиху, рожь и коноплю, а затѣмъ ждать хорошихъ цѣнъ и, не боясь прослыть алчной, сидѣть на своихъ мѣшкахъ. До сихъ поръ ея теорія всегда приводила къ блестящимъ результатамъ; вѣроятно, потому общественное мнѣніе признало ее очень ловкой и хитрой; въ дѣйствительности она была просто глупа, но такого лестнаго отзыва удостоилась, благодаря своей чисто голландской аккуратности, своей кошачьей осторожности и, наконецъ, благодаря настойчивости, достойной духовнаго лица: это послѣднее качество особенно упрочило за ней репутацію ума.
   -- Увидимъ-ли мы сегодня г-на дю-Хальга?-- спросила старая дѣвица, снимая свои вязаныя шерстяныя митенки, послѣ обмѣна привѣтствій.
   -- Какъ же, мадемуазель, я видѣлъ его: онъ водилъ свою собачку погулять,-- отвѣчалъ священникъ.
   -- Ага! значитъ, наша мушка будетъ сегодня въ полномъ составѣ. Вчера насъ было только четверо.
   Услышавъ слово мушка, священникъ всталъ съ своего мѣста и направился къ шкапчику; изъ ящика онъ вынулъ маленькую соломенную корзинку съ костяными кружками, которые отъ двадцатилѣтняго употребленія стали желтыми, какъ турецкій табакъ, и карты, до того засаленныя, что, вѣроятно, такими же играютъ таможенные служащіе въ С.-Вазерѣ. Аббатъ самъ разложилъ на столѣ кружки для каждаго игрока, поставилъ корзину около лампы и продѣлывалъ все это съ дѣтской поспѣшностью, и видно было, что ему это случалось дѣлать не впервые. Сильный, по военному, стукъ въ дверь вдругъ нарушилъ безмолвіе стариннаго замка. Маленькій лакей мадемуазель де-Пен-Холь съ важнымъ видомъ пошелъ отворять дверь. Вслѣдъ затѣмъ на полутемномъ фонѣ двери показалась высокая, худая фигура шевалье дю-Хальга, отставного капитана судна, которымъ командовалъ адмиралъ Кергаруэтъ.
   -- Скорѣе, шевалье,-- закричала мадемуазель Пен-Холь.
   -- Жертвенникъ уже готовъ,-- сказалъ священникъ.
   Шевалье отличался очень слабымъ здоровьемъ и потому постоянно носилъ отъ своихъ ревматизмовъ фланель, на головѣ черную шелковую шапочку и, кромѣ того, спенсеръ, который предохранялъ его драгоцѣнную грудь отъ вѣтровъ, которые сразу иногда охлаждаютъ атмосферу въ Герандѣ. Въ его рукахъ всегда была трость съ золотымъ яблокомъ въ видѣ набалдашника: онъ ей отгонялъ собакъ, которыя имѣли дерзость ухаживать за его собачкой. Этотъ господинъ, теперь мелочный, какъ женщина, старавшійся обойти всякое встрѣчающееся ему на пути препятствіе, говорившій постоянно тихимъ голосомъ, чтобы сохранить уцѣлѣвшіе остатки его, считался въ свое время однимъ изъ самыхъ ученыхъ и храбрыхъ морскихъ офицеровъ. Онъ пользовался большимъ уваженіемъ судьи Суфферена и былъ удостоенъ дружбы графа де-Портандюэръ. Впрочемъ, лицо его, все покрытое шрамами отъ ранъ, достаточно ясно говорило о подвигахъ капитана. А теперь, увидѣвъ его, нельзя было бы повѣрить, что его зоркое око видѣло все далеко вокругъ, что этотъ бретонскій морякъ не имѣлъ себѣ соперниковъ въ храбрости. Онъ не курилъ, не употреблялъ въ разговорѣ бранныхъ словъ и своею кротостью и спокойствіемъ походилъ на молодую дѣвушку; за своей любимицей, собачкой Тизбе, онъ ухаживалъ такъ умѣло и заботливо, какъ истая старая барыня. Здѣсь сказывалась его прежняя галантность къ женщинамъ. Самъ онъ никогда ничего не разсказывалъ о своихъ славныхъ дѣяніяхъ, которыя вызвали восхищеніе графа д'Эстенга. Хотя онъ теперь выглядывалъ совершеннымъ инвалидомъ, двигался такъ осторожно, какъ будто съ каждымъ сдѣланнымъ шагомъ ему угрожала опасность раздавить подъ своими ногами яйца, хотя онъ постоянно жаловался то на холодный вѣтеръ, то на палящій зной солнца, то, наконецъ, на сырой туманъ, тѣмъ не менѣе его бѣлые зубы съ красными деснами краснорѣчиво протестовали противъ его болѣзни, стоившей ему къ тому же очень дорого, такъ какъ, благодаря ей, онъ долженъ былъ ѣсть непремѣнно четыре раза въ день и не какъ-нибудь, а очень сытно. Фигура его была крѣпкая, хотя худая; какъ и фигура барона, она состояла изъ однѣхъ костей, обтянутыхъ кожей, желтой, какъ пергаментъ и крѣпко обтягивающей кости, точно кожа арабскаго скакуна, блестящая на солнцѣ. Цвѣтъ лица у него былъ темнобурый и сталъ такимъ послѣ его путешествій въ Индію, откуда онъ не привезъ никакихъ впечатлѣній, никакихъ новыхъ воззрѣній. Въ свое время онъ эмигрировалъ, потерялъ состояніе, потомъ получилъ крестъ Св. Людовика и пенсіонъ въ двѣ тысячи франковъ, вполнѣ заслуживъ его своей службой и получая его изъ кассы моряковъ-инвалидовъ. Когда-то онъ служилъ въ морскомъ флотѣ въ Россіи, до тѣхъ поръ, пока императоръ Александръ не вознамѣрился заставить его воевать съ Франціей; тогда онъ подалъ въ отставку и поселился въ Одессѣ съ герцогомъ Ришелье, съ которымъ и вернулся на родину; герцогъ выхлопоталъ ему пенсіонъ, какъ славному представителю стариннаго бретонскаго флота. Послѣ смерти Людовика XVIII, т. е. приблизительно вскорѣ послѣ того, какъ шевалье дю-Хальга вернулся въ Геранду, его назначили городскимъ мэромъ. Священникъ, шевалье и мадемуазель де-Пен-Холь пятнадцать лѣтъ подрядъ проводили вечера въ отелѣ дю-Гениковъ, куда нерѣдко собирались и другіе дворяне изъ города и окрестностей. Дю-Геники были во главѣ С.-Жерменскаго предмѣстья этого городка и къ нимъ не имѣло доступа ни одно должностное лицо, посланное новой администраціей государства. Уже шесть лѣтъ, какъ священникъ начинаетъ усиленно кашлять за обѣдней при щекотливыхъ словахъ: Боже, спаси короля! Вотъ въ какомъ положеніи была въ Герандѣ политика.
   Мушка -- это игра, въ которой играющимъ сдаютъ по пяти картъ, а шестую открываютъ. Открытая карта опредѣляетъ козыри. При всякой сдачѣ играющій можетъ по желанію пассовать или принять участіе въ игрѣ. Въ первомъ случаѣ онъ проигрываетъ только свою ставку, такъ какъ пока въ корзинѣ нѣтъ ремизовъ, каждый играющій вноситъ небольшую сумму. Если играющій принимаетъ участіе въ игрѣ, то онъ долженъ взять взятку, стоимость которой является сообразно съ ставкой: если въ корзинѣ набралось пять су, то взятка оцѣнивается въ одно су. Если онъ взятки не возьметъ, то онъ попадаетъ въ мушку, т. е. онъ долженъ заплатить всю ставку, такъ что при слѣдующей сдачѣ содержимое корзины значительно увеличивается. Всѣ мушки записываются, и жетоны, которыми производится временная расплата, складываются въ корзину, причемъ жетоны, означающіе болѣе крупную стоимость, кладутся раньше. Тѣ играющіе, которые спассовали, тоже сбрасываютъ карты, но это не идетъ въ разсчетъ. Карты, оставшіяся послѣ сдачи, раздаются играющими, какъ и въ экартэ, но въ мушкѣ соблюдается очередь. Всѣ берутъ по стольку картъ, по скольку хотятъ, такъ что можетъ случиться, что картъ хватитъ только на двухъ играющихъ. Открытая карта принадлежитъ сдававшему, т.е. послѣднему въ очереди: онъ имѣетъ право обмѣнить на нее какую-нибудь свою карту. Особенно важное значеніе имѣетъ одна карта, подъ названіемъ Мистигри: валетъ трефъ. Игра эта, очень въ сущности простая, не лишена занимательности. Въ ней можетъ проявиться у игроковъ свойственная людямъ алчность, и тонкая дипломатія, и выразительная игра лица. Въ замкѣ дю-Гениковъ играющіе брали по двадцати жетоновъ всего на сумму пять су, что составляло ставку въ пять ліардовъ, сумму крупную въ глазахъ игроковъ. При очень большомъ счастьѣ можно было выиграть пятьдесятъ су, т. е. столько, сколько никто не тратилъ въ Герандѣ въ день. Поэтому не удивительно, что мадемуазель де-Пен-Холь относилась къ этой игрѣ, которая по своимъ невиннымъ свойствамъ можетъ быть приравнена, если вѣрить словамъ Академіи, только къ игрѣ въ пьяницы, со всей страстью, которую можетъ проявить охотникъ по какой-нибудь очень интересной охотѣ. Мадемуазель Зефирина, участвовавшая въ половинѣ ставки баронессы, относилась къ мушкѣ съ такимъ же интересомъ. Поставить одинъ ліардъ съ шансами выиграть сразу пять, это для старой скопидомки была цѣлая сложная финансовая операція и она рѣшалась на нее съ такимъ же душевнымъ трепетомъ, какое можетъ развѣ испытать жадный биржевой спекуляторъ на биржѣ при игрѣ на пониженіе и повышеніе. По дипломатическому договору, состоявшемуся въ сентябрѣ 1825 г., послѣ одного вечера, когда мадемуазель де-Пен-Холь проиграла тридцать семь су, было постановлено, что игра прекращается, какъ только проигравшій десять су изъявитъ на то желаніе. Вѣжливость не позволяла причинять другому игроку непріятность видѣть, что игра въ мушку продолжается безъ его участія. Но всякая страсть ведетъ къ обходу закона. Шевалье и баронъ, эти два престарѣлые политикана, нашли способъ обойти постановленіе. Если у игроковъ будетъ сильное желаніе продолжать интересную партію, то отважный шевалье дю-Хальга, очень расточительный и щедрый на то, что не касалось лично его издержекъ, всегда предлагалъ впередъ десять жетоновъ мадемуазель де-Пен-Холь или Зефиринѣ, если только одна изъ нихъ или обѣ вмѣстѣ успѣвали проиграть по пяти су: при первомъ выигрышѣ онѣ должны ему уплатить долгъ. Старый холостякъ можетъ позволить такую любезность по отношенію къ барышнямъ. Баронъ съ своей стороны также предлагалъ жетоны старымъ дѣвамъ, чтобы продолжать партію. Обѣ скупыя старухи всегда соглашались на это, но предварительно, по обычаю барышень, долго заставляли себя упрашивать. Особенно была оживленна мушка, когда у тетки гостила одна изъ дѣвицъ Кергаруэтъ -- просто Кергаруэтъ: здѣсь никто изъ нихъ не могъ добиться, чтобы ихъ называли Кергаруэтъ де-Пен-Холь, даже слуги получили на этотъ счетъ такое приказаніе разъ навсегда. Тетка брала ее съ собой на мушку къ дю-Геникамъ, какъ на какое-нибудь величайшее веселье. Молодой дѣвушкѣ при этомъ внушалось, чтобы она была какъ можно любезнѣе, что, впрочемъ, ей не было трудно, если тутъ находился красавецъ Калистъ, обожаемый всѣми четырьми барышнями де-Кергаруэтъ. Молодыя дѣвицы эти, воспитанныя по новому, нисколько не дорожили пятью су и за ними записывались мушка за мушкой: иногда за ними числилось до ста су, суммами отъ двухъ съ половиной су до десяти. Эти вечера очень волновали старую слѣпую. Взятки именовались въ Геранцѣ руками. Баронесса пожимала ногу своей золовки столько разъ, сколько по ея картамъ можно было разсчитывать взять вѣрныхъ взятокъ. Играть или не играть, особенно когда корзина была полна, было вопросомъ очень важнымъ и въ душѣ играющихъ жадность наживы и боязнь рискнуть производили мучительную тревогу. Каждый спрашивалъ остальныхъ: "будете-ли вы ходить?" и при этомъ съ завистью смотрѣлъ на тѣхъ, у кого карты были достаточно хороши, чтобы попытать счастья, и чувствовалъ отчаяніе, если самому приходилось пассовать. Если Шарлотта де-Кергаруэтъ, слывшая у нихъ за отчаянную, благодаря смѣлой игрѣ, рисковала счастливо, то на возвратномъ пути ея тетка, въ случаѣ, если сама не была въ выигрышѣ, обращалась съ ней холодно и читала ей наставленіе: у нея характеръ слишкомъ рѣшительный, молодая особа не должна такъ идти на проломъ, играя съ почтенными и уважаемыми особами; и манера схватывать корзину, и бросать карты у нея слишкомъ рѣзка; для молодой дѣвушки нужно побольше сдержанности и скромности; надъ чужимъ несчастьемъ нельзя смѣяться и т. д. Тысячу разъ въ годъ повторялись въ ихъ кружкѣ однѣ и тѣ же, но всякій разъ казавшіяся новыми шуточки о томъ, кого надо запречь въ корзинку, если она слишкомъ была полна: одинъ предлагалъ запречь быковъ, другой -- слоновъ, лошадей или ословъ, собакъ. И за двадцать лѣтъ никому не пришло въ голову, что эти шутки повторяются изо дня въ день. Такія предложенія всегда встрѣчались улыбкой. Повторялись каждый разъ и слова сожалѣнія, вырывавшіяся у тѣхъ, кто оставался постороннимъ зрителемъ, когда полная корзина доставалась одному изъ игроковъ. Карты сдавались очень медленно размѣренными движеніями. Разговаривали играющіе между собой не иначе, какъ прижавъ карты къ груди. Эти благородные и уважаемые люди имѣли очаровательную слабость -- не довѣрять другъ другу въ игрѣ. Мадемуазель деПен-Холь почти всегда укоряла священника въ плутовствѣ, если онъ бралъ себѣ корзину.
   -- Странно, однако,-- возражалъ священникъ,-- что меня никогда не обвиняютъ въ плутовствѣ, если я проигрываю.
   Каждая карта сбрасывалась на столъ только послѣ зрѣлаго обсужденія, причемъ играющіе обмѣнивались тонкими и слегка ядовитыми замѣчаніями и обнаруживали необыкновенную проницательность. Между двумя сдачами, само собой, велись разговоры о городскихъ происшествіяхъ и споры о политикѣ. Зачастую играющіе, крѣпко прижавъ карты къ груди, тратили цѣлую четверть часа, увлекшись разговоромъ. Вслѣдъ за такимъ перерывомъ, если вдругъ оказывалось, что въ корзинѣ не хватало одного жетона, то каждый принимался увѣрять, что твердо помнитъ, что положилъ свою ставку. Почти всегда эти прерыванья кончались тѣмъ, что шевалье пополнялъ недостающую сумму, причемъ на него сыпались обвиненія, что онъ, вѣроятно, задумался о своемъ шумѣ въ ушахъ, о головной боли, обо всѣхъ этихъ грозныхъ болѣзненныхъ призракахъ и совершенно забылъ положить свою долю. Но какъ только онъ клалъ свой жетонъ, такъ тотчасъ же являлись угрызенія совѣсти у старой Зефирины и у хитрой горбуньи: онѣ принимались съ своей стороны увѣрять, что, можетъ быть, это ихъ недосмотръ, что, какъ будто, онѣ забыли положить, что утверждать это онѣ не берутся, но, что имъ сдается, что онѣ, какъ будто, не клали жетона: хотя, конечно, шевалье достаточно богатъ, чтобы исправить это маленькое несчастье. Особенно часто случались промахи со стороны барона, если рѣчь заходила о несчастьяхъ королевскаго дома. Нерѣдко также игра кончалась ничѣмъ, къ удивленію игравшихъ, которые всѣ разсчитывали на выигрышъ: черезъ извѣстное число партій жетоны пересчитывались и всѣ расходились по домамъ въ виду поздняго часа, не получивъ въ результатѣ ни выигрыша, ни проигрыша. Тогда на мушку воздвигалось общее гоненіе: она не была вовсе оживлена и интересна въ такіе вечера; они сердились на нее, точно негры, которые бьютъ отраженіе луны въ водѣ, когда стоитъ неблагопріятная погода. Всѣ находили, что вечеръ прошелъ вяло и не стоило хлопотать изъ-за такого пустяшнаго результата. Однажды виконтъ и виконтесса Кергаруэтъ въ одно изъ своихъ посѣщеній заговорили о вистѣ и бостонѣ, какъ объ играхъ болѣе интересныхъ, чѣмъ мушка; баронесса, которой мушка порядочно наскучила, попросила ихъ объяснить сущность этихъ игръ; все общество примкнуло къ ея просьбѣ, хотя не безъ нѣкотораго протеста противъ нововведеній. Но заставить ихъ уразумѣть новыя игры оказалось невозможно; какъ только Кергаруэты уѣхали, то общимъ голосомъ было рѣшено, что игры эти слишкомъ головоломны, страшно замысловаты, точно алгебраическія исчисленія. Всѣ стояли за милую, маленькую и пріятную мушку, и такимъ образомъ она восторжествовала надъ новыми играми, какъ и всѣ старые порядки торжествовали въ Бретани надъ новыми.
   Пока священникъ сдавалъ карты, баронесса предлагала шевалье дю-Хальга каждый день повторявшіеся вопросы относительно его здоровья. Тотъ очень гордился тѣмъ, что у него всегда объявлялись новыя болѣзни. Хотя вопросы ему предлагались всегда одни и тѣ же, но отвѣты свои онъ непремѣнно варьировалъ. Сегодня, напримѣръ, у него была боль въ боку. Любопытнѣе всего было, что шевалье никогда не жаловался на свои раны; все, что у него болѣло дѣйствительно, нисколько не тревожило и не удивляло его -- онъ былъ готовъ къ этому, его пугали неожиданныя боли: то у него болѣла голова, то ему казалось, что ему собаки грызутъ желудокъ, то въ ушахъ звенѣли колокола и тому подобные ужасы. Онъ очень основательно считалъ себя неизлечимымъ, потому что доктора не придумали еще средства отъ несуществующихъ болѣзней.
   -- Вчера, мнѣ помнится, у васъ были боли въ ногахъ?-- серьезно говорилъ священникъ.
   -- Она идетъ все выше,-- отвѣчалъ шевалье.
   -- Отъ ногъ къ бокамъ?-- спросила мадемуазель Зефирина.
   -- А по дорогѣ не останавливается?-- съ улыбкой спросила мадемуазель де-Пен-Холь.
   Шевалье въ отвѣтъ отрицательно покачалъ головой, сдѣлавъ при этомъ комическій жестъ, изъ котораго всякій посторонній наблюдатель могъ бы заключить, что морякъ въ своей молодости былъ уменъ, любилъ и былъ любимъ. Можетъ быть, его скромная жизнь въ Герандѣ была богата воспоминаніями. И когда онъ, крѣпко опираясь на обѣ ноги, точно цапля, стоялъ на набережной, любуясь на свою рѣзвую собачку, или задумчиво устремлялъ глаза на море, можетъ быть, онъ уносился воспоминаніями въ прошлое, которое было для него, быть можетъ, своего рода земнымъ раемъ.
   -- Вотъ и умеръ старый герцогъ де-Ленонкуръ,-- сказалъ баронъ, возвращаясь къ извѣстію изъ "Ежедневника", на которомъ остановилась его супруга.-- Да, первое лицо при дворѣ не на много пережило своего государя. Скоро и я отправлюсь за ними.
   -- Другъ мой, другъ мой!-- сказала ему жена, слегка похлопавъ рукой по худой и огрубѣлой рукѣ мужа.
   -- Пускай себѣ говоритъ, сестра,-- сказала Зефирина,-- пока я буду на землѣ, онъ не будетъ лежать подъ землей: вѣдь онъ моложе меня.
   Веселая улыбка мелькнула на губахъ старой дѣвицы. Обыкновенно въ такихъ случаяхъ всѣ играющіе и случавшіеся здѣсь гости, услыхавъ такія печальныя рѣчи барона, начинали съ выраженіемъ испуга переглядываться, чувствуя себя неспокойными при видѣ грустнаго настроенія короля Геранды. При разставаньи, расходясь по домамъ, они говорили обыкновенно въ такихъ случаяхъ: "Г. дю-Геникъ былъ сегодня очень грустный. Вы обратили вниманіе, что онъ все спитъ?" А на завтра объ этомъ говорила вся Геранда. "Баронъ дю-Геникъ все слабѣетъ!" этой фразой начинался разговоръ въ каждомъ домѣ.
   -- А Тизбе здорова?-- спросила мадемуазель де-Пен-Холь у шевалье, когда карты были, сданы.
   -- Эта бѣдняжка, какъ и я, страдаетъ нервами; она, когда бѣжитъ, постоянно поднимаетъ то одну, то другую лапку. Вотъ такъ, смотрите!
   Желая представить свою собачку и, согнувъ одну руку, шевалье показалъ всѣ свои карты своей горбатой сосѣдкѣ, которой только и нужно было знать, есть-ли у него козыри и Мистигри. Онъ попался въ ея ловушку.
   -- О!-- сказала баронесса,-- кончикъ носа у г-на аббата побѣлѣлъ; у него навѣрное Мистигри.
   Священникъ всегда приходилъ въ такой восторгъ, когда ему попадался Мистигри, что не могъ скрыть этого. На лицѣ у всякаго человѣка есть черта, которая выдаетъ самые сокровенные сердечные помыслы. Опытные и зоркіе глаза его партнеровъ, по прошествіи нѣсколькихъ лѣтъ, нашли слабую сторону священника: всякій разъ, какъ къ нему приходилъ Мистигри, кончикъ его носа бѣлѣлъ, и тогда никто не рисковалъ играть.
   -- У васъ сегодня были гости?-- спросилъ шевалье у мадемуазель де-Пен-Холь.
   -- Да, пріѣзжалъ одинъ изъ кузеновъ моего зятя. Онъ очень удивилъ меня, сообщивъ о свадьбѣ графини де-Кергаруэтъ, рожденной де-Фонтенъ...
   -- Дочери Большого-Жака!-- воскликнулъ шевалье,-- который во время пребыванія въ Парижѣ неотлучно находился при своемъ адмиралѣ.
   -- Графиня его единственная наслѣдница, она вышла за бывшаго посланника. Кромѣ того, онъ мнѣ разсказалъ много страннаго о нашей сосѣдкѣ, мадемуазель де-Тушъ, но такого страннаго, что я отказываюсь этому вѣрить. Калистъ не сталъ бы такъ часто сидѣть у нея, у него достаточно здраваго смысла, чтобы замѣтить такіе ужасы.
   -- Ужасы?-- спросилъ баронъ, проснувшись при этомъ словѣ.
   Баронесса и священникъ обмѣнялись многозначительнымъ взглядомъ. Карты были уже сданы и такъ какъ Мистигри былъ у нея, то старая дѣвица прекратила разговоръ, вполнѣ довольная тѣмъ, что, возбудивъ общее недоумѣніе этимъ словомъ, можетъ скрыть свою радость.
   -- Кладите карту, баронъ,-- сказала она, крѣпко прижавъ къ себѣ свои карты.
   -- Мой племянникъ не изъ тѣхъ молодыхъ людей, которые восхищаются разными ужасами,-- сказала Зефирина, въ раздумьи перебирая свои волосы.
   -- Мистигри!-- закричала мадемуазель де-Пен-Холь, не отвѣчая своей пріятельницѣ.
   Священникъ, который, повидимому, хорошо былъ освѣдомленъ о положеніи дѣлъ между Калистомъ и мадемуазель де-Тушъ, не вступалъ въ споръ.
   -- А что же она дѣлаетъ такого необыкновеннаго, эта барышня?-- спросилъ баронъ.
   -- Она курить,-- отвѣчала мадемуазель де-Пен-Холь.
   -- Это очень здорово,-- возразилъ шевалье.
   -- Ну, а ея земли?..-- спросилъ баронъ.
   -- Свои земли она проѣдаетъ,-- отвѣчала старая дѣвица.
   -- Всѣ играли и на всѣхъ записывается мушка. У меня король, дама, валетъ козырный, Мистигри и еще король, -- сказала баронесса.-- Корзина наша, сестра!
   Эта партія, выигрынная безъ всякой игры, поразила мадемуазель де-Пен-Холь, изъ головы которой моментально вылетѣлъ и Калистъ и мадемуазель де-Тушъ. Въ девять часовъ въ залѣ остались только баронесса и священникъ. Всѣ старички разошлись спать. Шевалье, по своему обыкновенію, отправился провожать мадемуазель де-Пен-Холь до ея дома на городской площади; дорогой они обмѣнивались замѣчаніями о томъ, какъ ловко была ведена послѣдняя партія, везло имъ или нѣтъ въ этотъ вечеръ, съ какою радостью прятала въ карманъ свой выигрышъ старая слѣпая, не стараясь скрыть своего восторга. У двери, когда маленькій лакей оставилъ ихъ однихъ, старая дѣвица въ отвѣть на выраженное шевалье предположеніе, что могло бы быть причиной озабоченности баронессы, отвѣчала: -- Я знаю, въ чемъ тутъ дѣло. Калистъ погибъ, если мы его не женимъ, какъ можно скорѣе. Онъ любитъ мадемуазель де-Тушъ, комедіантку.
   -- Въ такомъ случаѣ вызовите Шарлотту.
   -- Завтра же моя сестра получитъ отъ меня письмо,-- сказала мадемуазель де-Пен-Холь, прощаясь съ шевалье.
   Вы можете судить, прочтя описаніе этого вечера, о томъ, какой переполохъ, какое смятеніе возбуждало въ Герандѣ проѣздъ какого-нибудь новаго лица или его пребываніе въ городѣ.
   Когда все стихло въ комнатахъ барона и его сестры, г-жа дю-Геникъ посмотрѣла на священника, задумчиво перебиравшаго жетоны.
   -- Я угадала, что и вы также тревожитесь за Калиста,-- сказала она.
   -- Замѣтили-ли вы недовольный видъ мадемуазель де-Пен-Холь?-- спросилъ священникъ.
   -- Да, -- отвѣчала баронесса.
   -- Она, я знаю, очень расположена къ нашему милому Калисту и любитъ его, какъ сына: его поведеніе въ Вандеѣ, похвалы, которыя высказала ему королева за его преданность, еще болѣе укрѣпили ея чувство къ нему. Она при своей жизни передастъ все свое состояніе той племянницѣ, на которой женится Калистъ. Я знаю, что у васъ въ Ирландіи есть еще болѣе выгодная партія для нашего дорогого Калиста, но всегда лучше имѣть двѣ тетивы на лукѣ. Если бы ваши родные не взяли бы на себя отвѣтственности женить Калиста, то у насъ все-таки останется состояніе мадемуазель де-Пен-Холь: онъ можетъ всегда получить за женой семь тысячъ ливровъ годового дохода, но гдѣ вы найдете сбереженія за сорокъ лѣтъ, и земли, которыя были бы въ такомъ блестящемъ положеніи, какъ въ рукахъ мадемуазель де-Пен-Холь. Эта нечестивая женщина, мадемуазель де-Тушъ, все испортила. Теперь ее всѣ узнали хорошо.
   -- Ну и что же?-- спросила мать.
   -- Э, что! она просто неприличная женщина,-- воскликнулъ священникъ,-- особа сомнительной нравственности, вся преданная театру; она въ большой дружбѣ съ актерами и актерками и проѣдаетъ свое состояніе съ какими-то газетными писаками, съ художниками, музыкантами, однимъ словомъ, въ дьявольскомъ обществѣ. Она пишетъ свои книги подъ псевдонимомъ, который пользуется гораздо большей извѣстностью, чѣмъ имя Фелиситэ де-Тушъ. Она просто какая-то комедіантка, которая съ самаго перваго причастія входитъ въ церкви только затѣмъ, чтобы разсматривать тамъ статуи и картины. Она истратила чуть не цѣлое состояніе на то, чтобы совершенно неприличнымъ образомъ разукрасить свое имѣнье и обратить его въ такой рай Магомета, гдѣ гуріи не женщины. Тамъ, во время ея пребыванія, выпивается столько разныхъ тонкихъ винъ, сколько во всей Герандѣ не выпьютъ за годъ. Дѣвицы Буньоли въ прошломъ году отдавали у себя помѣщеніе какимъ-то людямъ съ козлиными бородами, которыхъ нѣкоторые считали за синихъ. Всѣ они приходили къ ней въ гости и у себя распѣвали такія неприличныя пѣсни, что скромныя барышни, ихъ хозяйки, краснѣли и плакали отъ стыда. Вотъ что такое та женщина, которую боготворитъ молодой шевалье. Пожелай эта тварь имѣть сегодня вечеромъ одну изъ этихъ безбожныхъ книгъ, въ которыхъ атеисты смѣются надъ всѣмъ, и онъ осѣдлаетъ свою лошадь и галопомъ поскачетъ за ней въ Нантъ. Не думаю, чтобы Калистъ былъ бы способенъ сдѣлать это, если бы это потребовала отъ него Церковь. Наконецъ, эта бретонка даже не роялистка. Если бы нужно было идти воевать за благое дѣло, и еслибы мадемуазель де-Тушь или, вѣрнѣе, Камиль-Moпенъ -- я теперь вспомнилъ ея прозвище -- пожелала бы его удержать около себя,-- то старику-отцу пришлось бы отправиться одному.
   -- Нѣтъ,-- сказала баронесса.
   -- Я не хочу подвергать его такому испытанію, вы слишкомъ терзались бы,-- сказалъ священникъ.-- Вся Геранда встревожена страстью шевалье къ этой амфибіи -- не мужчинѣ и не женщинѣ,-- которая куритъ, какъ гусаръ, пишетъ, какъ журналистъ, и въ данную минуту приняла къ себѣ самаго опаснаго изъ всѣхъ сочинителей, если вѣрить почтъ-директору, который знакомъ со всѣми журналами. Въ Нантѣ много идетъ разговоровъ объ этомъ. Сегодня утромъ этотъ кузенъ Кергаруэтъ, который желалъ бы выдать Шарлотту за человѣка съ шестьюдесятью тысячами ливровъ годового дохода, пріѣзжалъ къ мадемуазель де-Пен-Холь и взвинтилъ ее своими разсказами о мадемуазель де-Тушъ, которые длились семь часовъ кряду. Однако, вотъ уже безъ четверти десять, а Калиста все нѣтъ. Онъ, конечно, въ Тушѣ и вернется, можетъ быть, только утромъ.
   Баронесса молча слушала священника, который незамѣтно перешелъ съ діалога на монологъ; его духовная дочь не могла скрыть своего безпокойства при его словахъ и то краснѣла, то принималась дрожать. Когда аббатъ Гримонъ увидалъ, что изъ чудныхъ глазъ взволнованной матери потекли слезы, онъ смягчился.
   -- Я завтра повидаю мадемуазель де-Пен-Холь, успокойтесь,-- сказалъ онъ, стараясь ее утѣшить.-- Можетъ быть, бѣда еще не такъ велика, я все узнаю. Къ тому же мадемуазель Жакелина вполнѣ довѣряетъ мнѣ. Да, наконецъ, вѣдь Калистъ нашъ воспитанникъ и не поддастся искушенію дьявола. Онъ не захочетъ лишать свою семью мира и спокойствія и не разстроитъ плановъ, которые мы всѣ строимъ относительно его будущности. Итакъ, не плачьте, не все еще погибло: ошибка не есть неисправимый порокъ.
   -- Вы мнѣ сообщили только подробнѣе то, что я и раньше знала,-- сказала баронесса.-- Развѣ не я первая замѣтила въ Калистѣ перемѣну? Всякая мать сейчасъ чувствуетъ, если она отступаетъ на второй планъ въ сердцѣ сына, или если она не одна царитъ въ немъ. Этотъ фазисъ жизни очень тяжелъ для матери, и хотя я всегда ждала этого момента, но не думала, что онъ настанетъ такъ скоро. Наконецъ, я желала бы, чтобы онъ, по крайней мѣрѣ, отдалъ свое сердце особѣ достойной, а не какой-то фигляркѣ, комедіанткѣ, женщинѣ, живущей почти въ театрѣ, какой-то писательницѣ, которая привыкла быть неискренней въ своихъ чувствахъ, однимъ словомъ, дурной женщинѣ, которая будетъ его обманывать и сдѣлаетъ несчастнымъ. У нея уже были романы?..
   -- Нѣсколько даже,-- отвѣчалъ аббатъ Гримонъ.-- А между тѣмъ эта нечестивая женщина родилась въ Бретани! Она портитъ нашу страну. Я скажу въ воскресенье проповѣдь на эту тему.
   -- Ради Бога не дѣлайте этого,-- воскликнула баронесса.-- Рабочіе и крестьяне, пожалуй, бросятся на Тушъ. Калистъ истый бретонецъ и достойный представитель своего рода; случись онъ тутъ, быть несчастью, потому что онъ будетъ защищать ее, какъ будто дѣло идетъ о Пр. Дѣвѣ.
   -- Вотъ и десять часовъ, желаю вамъ спокойной ночи,-- сказалъ аббатъ Гримонъ, зажигая свой фонарь, который весь блестѣлъ чистотой, свидѣтельствуя, какъ заботливо смотрѣла за его хозяйствомъ его экономка.-- Кто могъ бы подумать,-- продолжалъ онъ,-- что молодой человѣкъ, вами выкормленный, мною воспитайный въ христіанскихъ воззрѣніяхъ, горячій католикъ, ребенокъ, жившій, какъ невинный младенецъ, вдругъ погрязнетъ въ такой тинѣ?
   -- Да вѣрно-ли все это?-- сказала мать.-- Какая же женщина можетъ устоять передъ Калистомъ?
   -- Лучшимъ доказательствомъ этого служитъ долгое пребываніе этой чаровницы въ Тушѣ. За всѣ двадцать четыре года, прошедшіе съ ея совершеннолѣтія, она никогда такъ долго не засиживалась здѣсь. Къ счастью для насъ, ея появленіе было всегда недолговременно.
   -- И сороколѣтняя женщина, -- продолжала баронесса.-- Я слышала въ Ирландіи, что такія женщины особенно опасны для молодыхъ людей.
   -- Въ этомъ я совершенный профанъ, -- сказалъ священникъ.-- И умру въ такомъ же невѣдѣніи.
   -- Ахъ, и я также,-- наивно возразила баронесса.-- Какъ бы хотѣлось знать, что такое любовь, чтобы слѣдить за Калистомъ, чтобы дать ему совѣть и утѣшить его.
   Священникъ вышелъ на чистенькій дворикъ не одинъ: за нимъ послѣдовала и баронесса въ надеждѣ, не услышитъ-ли шаги Калиста по Герандѣ: но до нея только доносился стукъ медленныхъ, тяжелыхъ шаговъ священника, которые постепенно замолкли вдали и прекратились, когда передъ нимъ открылись церковныя ворота. Бѣдная мать вернулась въ домъ съ отчаяніемъ, думая о томъ, что весь городъ уже знаетъ про то, что она считала тайной отъ всѣхъ. Она сѣла, подрѣзала фитиль въ старинной лампѣ и взяла въ руки вышиванье въ ожиданіи Калиста. Баронесса льстила себя надеждой, что такимъ путемъ она заставитъ сына возвращаться домой раньше и проводить меньше времени у мадемуазель де-Тушъ. Но разсчеты ея материнской ревности оказались невѣрны. Изо дня въ день, визиты Калиста въ Тушъ дѣлались все продолжительнѣе и возвращался онъ домой каждый вечеръ все позднѣе: наканунѣ онъ вернулся только въ полночь. Баронесса, поглощенная своими тревожными материнскими думами, быстро дѣлала крестики по привычкѣ думать и работать одновременно. Если бы кто увидалъ ее, склоненную надъ работой при свѣтѣ лампы, среди стѣнныхъ панелей, которымъ было, по крайней мѣрѣ, лѣтъ четыреста, всякій восхитился бы этой чудной картиной. Цвѣтъ лица Фанни былъ настолько прозраченъ и кожа такъ нѣжна, что, казалось, всѣ ея мысли можно было прочесть на ея свѣтломъ челѣ. Она спрашивала себя, вдругъ охваченная любопытствомъ, которое иногда овладѣваетъ невинною душой нравственной женщины, какими демонскими тайнами владѣютъ эти жрицы Ваала, что такъ чаруютъ мужчинъ и заставляютъ ихъ забыть и мать, и всю семью, и родину и свои интересы. То ей вдругъ сильно хотѣлось увидать эту женщину, чтобы самой судить о ней. Въ ея ушахъ еще звучали слова священника о вредномъ вліяніи нынѣшняго вѣка на молодые умы, и она со страхомъ представляла себѣ, какъ испортится нравственность ея сына, бывшаго до сихъ поръ невиннымъ, какъ молодая дѣвушка, съ которой онъ могъ поспорить своей чистой красотой.
   Калистъ, въ жилахъ котораго текла кровь бретанская и ирландская, этотъ благородный отпрыскъ двухъ знатныхъ родовъ, былъ очень заботливо воспитанъ матерью. До той самой минуты, какъ баронесса передала его на руки священника Геранды, онъ, она твердо была увѣрена въ этомъ, не слышалъ ни одного безнравственнаго слова, не имѣлъ понятія ни о чемъ дурномъ. Мать его, вскормивъ его своимъ молокомъ и такимъ образомъ дважды подѣлившись съ нимъ своей плотью и кровью, передала его священнику совершенно чистымъ душой, и онъ изъ уваженія къ ихъ семьѣ обѣщалъ дать ему вполнѣ законченное образованіе на христіанскихъ началахъ. Калистъ прошелъ полный курсъ той семинаріи, гдѣ учился самъ аббатъ Гримонъ. Баронесса съ своей стороны научила его англійскому языку. Не безъ труда удалось имъ найти учителя математики среди служащихъ въ С.-Назерѣ. Само собой понятно, что Калистъ совершенно былъ незнакомъ съ новой литературой и съ тѣми новыми открытіями, которыми обогатилась наука за послѣднее время. Въ курсъ его ученья вошла географія, общая исторія, въ томъ размѣрѣ, какъ ее проходятъ въ женскихъ пансіонахъ, затѣмъ латинскій и греческій языкъ, въ объемѣ курса семинарій, древніе классики и французскіе авторы въ очень ограниченномъ числѣ. Когда, шестнадцати лѣтъ, онъ приступилъ къ изученію философіи, которую ему преподавалъ также аббатъ Гримонъ, то онъ оставался не менѣе чистымъ, какъ и когда Фанни передала его кюрэ. Церковь была съ нимъ такъ же осторожна и такъ же берегла его, какъ и мать. Не будучи очень набожнымъ, боготворимый всѣми, юноша былъ тѣмъ не менѣе ревностнымъ католикомъ. Баронесса мечтала устроить спокойную, незамѣтную и тихую жизнь своему красивому и неиспорченному нравственно сыну. Она ждала отъ одной старой тетки наслѣдство въ двѣ или три тысячи ливровъ стерлинговъ. Эта сумма, плюсъ теперешнее состояніе дю-Гениковъ, давала Калисту возможность выбирать себѣ невѣсту съ двѣнадцатью или пятнадцатью тысячами ливровъ дохода. Будь то Шарлотта де-Кергаруэтъ, съ богатымъ наслѣдствомъ отъ тетки, или какая-нибудь богатая ирландка, для баронессы это было безразлично; любви она сама не знала и въ бракѣ видѣла, какъ и всѣ окружавшіе ее, только выгодную аферу. Страсти были чужды этимъ старикамъ, исключительно занятымъ спасеніемъ своей души, Богомъ, королемъ и своимъ состояніемъ.. Не удивительно поэтому, что грустныя мысли наполняли умъ баронессы и что ея материнскія чувства были жестоко оскорблены поведеніемъ сына, любовью и интересами котораго только и жила она. Если бы молодая чета стала жить экономно и благоразумно, то ихъ дѣти, въ свою очередь живя разсчетливо, могли бы выкупить земли и снова вернуть себѣ богатство. Баронесса хотѣла бы дожить до глубокой старости, чтобы увидать свое потомство въ полномъ денежномъ довольствѣ. Мадемуазель дю-Геникъ также одобряла этотъ планъ и вдругъ все гибло черезъ мадемуазель де-Тушъ. Баронесса съ ужасомъ услыхала, что уже била полночь. Еще цѣлый часъ пришлось ей томиться, а Калиста все не было.
   -- Неужели онъ останется тамъ?-- сказала она себѣ.-- Это было бы еще впервые. Мое бѣдное дитя!
   Въ эту минуту раздались по переулку шаги Калиста. Бѣдная мать, въ сердцѣ которой радость смѣнила собой безпокойство, порхнула къ двери залы и открыла ее сыну.
   -- Ахъ!-- съ огорченіемъ воскликнулъ Калистъ, -- дорогая матушка, зачѣмъ было меня ждать? Вѣдь у меня есть ключъ и огниво.
   -- Ты вѣдь знаешь, дитя мое, что я не въ состояніи заснуть, пока тебя нѣтъ дома,-- сказала она, цѣлуя его.
   Вернувшись въ залу, баронесса внимательно посмотрѣла на сына, надѣясь по выраженію лица угадать, какъ онъ провелъ этотъ вечеръ; но глаза ея тотчасъ затуманились отъ радостнаго смущенія и гордости, которыя невольно испытываетъ любящая мать, любуясь на свое дѣтище.
   Калистъ наслѣдовалъ отъ отца большіе, энергичные, огненные глаза, а отъ матери -- чудные бѣлокурые волосы, орлиный носъ, очаровательный ротъ, красивыя руки, нѣжный цвѣтъ лица и удивительно бѣлую и тонкую кожу. Хотя своей наружностью онъ скорѣе походилъ на молодую дѣвушку, но былъ одаренъ силой Геркулеса. Его мускулы были упруги и крѣпки, какъ сталь, и нѣсколько странный взглядъ его глазъ имѣлъ въ себѣ какую-то притягательную силу. Растительности на лицѣ у него не было никакой. Говорятъ, что это знакъ долгой жизни. На немъ была черная бархатная, какъ платье его матери, курточка съ серебряными пуговицами, сѣрыя тиковыя панталоны и на шеѣ синій фуляръ. На его бѣлоснѣжномъ лбу лежалъ отпечатокъ сильнаго утомленія, но незамѣтно было, чтобы Калиста мучили тяжелыя думы. Мать его, не догадываясь о томъ, какъ болѣло его сердце, приписала его утомленный видъ избытку счастья. Калистъ былъ красивъ, какъ греческій богъ, но не былъ влюбленъ въ себя: во-первыхъ, онъ привыкъ видѣть красоту своей матери, а во-вторыхъ, онъ мало интересовался своей красотой, которую считалъ для себя совершенно лишней.
   -- Неужели эти свѣжія, чистыя щеки, подъ наружнымъ покровомъ которыхъ играетъ молодая, кипучая кровь, неужели этотъ лобъ, безмятежный, какъ чело молодой дѣвушки, принадлежитъ чужой женщинѣ? Страсть изсушитъ ихъ свѣжесть и заставитъ померкнуть эти глаза, влажные, какъ у ребенка.
   Эти горькія мысли сжали сердце баронессы и радостное чувство смѣнилось грустью. Пожалуй, покажется страннымъ, что, имѣя всего три тысячи ливровъ дохода на семью изъ шести человѣкъ, баронесса и сынъ ея были одѣты въ бархатъ, но дѣло въ томъ, что у Фанни д'Обріенъ было много богатыхъ тетокъ и родственниковъ въ Лондонѣ и они напоминали о себѣ бретонкѣ разными подарками. Нѣкоторыя изъ ея сестеръ, сдѣлавшія богатыя партіи, интересовались Калистомъ и искали ему богатую невѣсту, зная, что онъ такъ же красивъ и благороденъ, какъ и ихъ дорогая изгнанница.
   -- Вы, дорогое дитя мое, сегодня дольше оставались въ Тушъ, чѣмъ вчера,-- взволнованнымъ голосомъ замѣтила она.
   -- Да, матушка,-- отвѣтилъ онъ, не вдаваясь въ поясненія.
   Сухость отвѣта отуманила чело баронессы, которая рѣшила отложить объясненіе до завтра. Обыкновенно матери, безпокоясь за своихъ сыновей, какъ баронесса въ данное время, начинаютъ точно бояться ихъ; онѣ инстинктивно чувствуютъ, какъ они эмансипируются подъ вліяніемъ чувства любви и понимаютъ, что сыновья отнимаютъ отъ матерей часть своего сердца; но вмѣстѣ съ тѣмъ онѣ счастливы счастьемъ сыновей и въ сердцѣ ихъ вѣчно сталкиваются самыя разнородныя чувства. Матери рѣдко охотно отрекаются отъ своихъ обязанностей: имъ пріятнѣе видѣть сына маленькимъ, нуждающимся въ защитѣ, нежели большимъ и вполнѣ сложившимся мужчиной. Можетъ быть, въ этомъ и есть разгадка, почему матери особенно любятъ слабыхъ, несчастныхъ дѣтей, съ какимъ-нибудь физическимъ недостаткомъ.
   -- Ты усталъ, дорогое дитя мое, ложись,-- сказала она, съ трудомъ удерживая слезы.
   Если мать, любящая своего сына, какъ Фанни, и также любимая имъ, не знаетъ чего-нибудь изъ того, что онъ дѣлаетъ, то для нея кажется, что все погибло. Да, пожалуй, и не такая мать, какъ г-жа дю-Геникъ, испугалась бы. Труды, положенные на сына въ теченіе двадцати лѣтъ, могли оказаться совершенно безъ результата. Все, что было благороднаго, религіознаго и благоразумнаго въКалистѣ, все подвергалось сильной опасности и женщина могла разрушить все счастье его жизни.
   На другой день Калистъ проспалъ до полудня, потому что мать запретила его будить; Маріотта снесла балованному дѣтищу завтракъ въ постель. Передъ его капризами ничего не значили разъ на всегда установленные часы для ѣды.
   И когда у мадемуазель дю-Геникъ надо было вытащить ключи, чтобы достать что-нибудь не въ урочные часы, то, чтобы избѣгнуть долгихъ переговоровъ, всегда выставляли предлогомъ желаніе молодого шевалье. Около часу дня, баронъ, его женаи мадемуазель дю-Геникъ собрались въ залѣ: обѣдъ всегда подавался въ три часа. Баронесса взяла "Ежедневникъ" и стала читать вслухъ мужу, который почти всегда бодрствовалъ въ это время. Кончая чтеніе, г-жа дю-Геникъ услышала шаги своего сына надъ ними и уронила на полъ газету со словами:
   -- Калистъ одѣвается, онъ навѣрное идетъ обѣдать въ Тушъ.
   -- Пускай себѣ веселится, наше милое дитя,-- сказала старушка и свистнула въ свой серебряный свистокъ.
   Маріотта прошла черезъ башенку и показалась въ дверяхъ ея, скрытыхъ за портьерой, изъ такой же шелковой матеріи, какъ и гардины.
   -- Что прикажете,-- спросила она,-- вамъ нужно что-нибудь?
   -- Шевалье обѣдаетъ въ Тушѣ, отмѣните одно блюдо.
   -- Но вѣдь мы еще неувѣрены въ этомъ,-- сказала ирландка.
   -- Вы недовольны этимъ, сестра, я слышу это по вашему голосу,-- сказала слѣпая.
   -- Г-нъ Гримонъ собралъ много важныхъ свѣдѣній о мадемуазель де-Тушъ, которая за этотъ годъ очень перемѣнила намъ нашего дорогого Калиста.
   -- Въ чемъ это?-- спросилъ баронъ.
   -- Но онъ сталъ читать разныя книги.
   -- А! а!-- сказалъ баронъ,-- вотъ почему онъ сталъ пренебрегать охотой и верховой ѣздой.
   -- Нравственность ея на очень низкомъ уровнѣ и вдобавокъ она носитъ мужское имя,-- продолжала г-жа дю-Геникъ.
   -- Какъ всѣ на войнѣ,-- сказалъ старикъ.-- Меня звали Отвѣтчикомъ, графа де-Фонтена -- Большимъ Жакомъ, а маркиза де-Монторана -- Мальчикомъ. Я былъ другомъ Фердинанда, который такъ же, какъ и я, не хотѣлъ сдаваться. Хорошее было время. Порой обмѣнивались ружейными выстрѣлами, а порой и веселились.
   Эти воспоминанія, которыми отецъ интересовался больше, чѣмъ сыномъ, были не совсѣмъ пріятны Фанни. Что касается до нея, то разговоръ съ священникомъ и недостатокъ довѣрія со стороны сына не дали ей уснуть всю ночь.
   -- Да, если г-нъ шевалье и любитъ мадемуазель де-Тушъ, что за бѣда?-- спросила Маріотта.-- У негодяйки тридцать тысячъ экю дохода и она къ тому же красива.
   -- Что ты говоришь, Маріотта?-- воскликнулъ старикъ.-- Чтобы одинъ изъ дю-Гениковъ женился на де-Тушъ! Да они были нашими конюхами, когда дю-Гекленъ считалъ за великую честь породниться съ нами.
   -- Женщина, носящая мужское имя -- Камиль Мопенъ,-- сказала баронесса.
   -- Мопенъ -- древняя фамилія, -- сказалъ старикъ,-- они изъ Нормандіи, у нихъ гербъ съ тремя... (онъ остановился).-- Но она никакъ не можетъ быть и Мопенъ и де-Тушъ въ одно время.
   -- Она извѣстна въ театрѣ подъ именемъ Мопенъ.
   -- Де-Тушъ не можетъ быть комедіанткой,-- сказалъ баронъ.-- Если бы я не зналъ васъ, Фанни, подумалъ бы, что вы сошли съума.
   -- Она пишетъ пьесы,-- продолжала баронесса.
   -- Книги?-- переспросилъ онъ, посмотрѣвъ на жену съ такимъ изумленнымъ видомъ, точно она ему сообщила о какомъ-нибудь чудѣ.-- Я слыхалъ, что мадемуазель Скюдери и г-жа де-Севинье писали что-то, но не хвалю ихъ за это. Для этого нуженъ былъ дворъ Людовика XIV.
   -- Вѣдь вы обѣдаете въ Тушѣ, не правда-ли, сударь?-- спросила Маріотта появившагося въ это время Калиста.
   -- По всему вѣроятію,-- отвѣтилъ молодой человѣкъ.
   Маріотта была не любопытна и ушла, не дослушавъ, что говорила баронесса сыну.
   -- Вы опять идете въ Тушъ, мой Калистъ (она сдѣлала удареніе на словѣ "мой" Калистъ). А вѣдь это вовсе не приличный и не порядочный домъ. Хозяйка его ведетъ бѣшеный образъ жизни, она испортитъ нашего Калиста. Камиль Мопенъ даетъ ему читать разныя книги; у нея было много приключеній въ жизни. И вы все знали это, злое дитя, и ничего не сказали объ этомъ своимъ старымъ друзьямъ.
   -- Шевалье отличается скромностью,-- сказалъ отецъ, -- это считалось искони очень достойнымъ качествомъ.
   -- Онъ уже слишкомъ скрытенъ, -- сказала ирландка, видя, что краска покрыла лобъ ея сына.
   -- Дорогая матушка, -- сказалъ Калистъ, становясь передъ матерью на колѣни, -- мнѣ кажется, не къ чему кричать повсюду о моей неудачѣ. Мадемуазель де-Тушъ, или, если хотите, Камиль Мопенъ отвергла мою любовь полтора года тому назадъ, въ послѣдній пріѣздъ сюда. Она очень ласково посмѣялась надо мной: она годится мнѣ въ матери,-- увѣряла она меня, -- сорокалѣтняя женщина, полюбившая несовершеннолѣтняго юношу, но ея мнѣнію, виновна въ тяжкомъ грѣхѣ, и на такой безнравственный поступокъ она ни за что не рѣшится. Она всячески подшучивала надо мной, а такъ какъ она умна, какъ ангелъ, то шутки ея очень задѣвали и обижали меня. Наконецъ, когда она увидала, что я плачу горькими слезами, она предложила въ очень благородныхъ выраженіяхъ свою дружбу. У нея сердца еще больше, чѣмъ таланта, и она не менѣе великодушна, чѣмъ вы. Я теперь точно ея сынъ. Когда она пріѣхала сюда вторично, и я узналъ, что она любитъ другого, то я покорился своей участи. Не повторяйте же тѣ клеветы, которыя другіе распускаютъ про нее: Камиль -- артистка, она необыкновенно талантлива и вся жизнь ея сложилась такъ, что ее нельзя подвести подъ уровень другихъ.
   -- Дитя мое,-- сказала религіозная Фанни,-- женщинѣ непростительно вести себя не такъ, какъ насъ учитъ Церковь. Она не исполняетъ своего долга передъ Богомъ и передъ обществомъ, пренебрегая религіей, которой должна дорожить всякая, женщина. Женщина уже грѣшитъ тѣмъ, что посѣщаетъ театры, но писать нечестивыя вещи, которыя потомъ играютъ актеры, странствовать по свѣту то съ ненавистникомъ папской власти, то съ музыкантомъ -- ахъ! Калистъ, вамъ много будетъ стоить труда убѣдить меня въ томъ, что такіе поступки достойны человѣка порядочнаго, надѣющагося на загробную жизнь, человѣка, дѣлающаго кому-нибудь добро. Богъ далъ ей состояніе, чтобы она имѣла возможность помогать ближнимъ, а она на что тратитъ его?
   Калистъ быстро поднялся, взглянулъ на свою мать и сказалъ:
   -- Матушка, Камиль -- мой другъ и я не могу позволить говорить о ней такимъ образомъ, я за нее готовъ отдать жизнь.
   -- Твою жизнь?-- съ ужасомъ переспросила баронесса.-- Твоя жизнь принадлежитъ намъ.
   -- Мой племянникъ сказалъ много такихъ словъ, которыхъ я даже совсѣмъ не понимаю, -- тихо промолвила, оборачиваясь къ нему, слѣпая старушка.
   -- А гдѣ онъ имъ научился?-- сказала мать.-- Въ Тушѣ.
   -- Но, дорогая матушка, вѣдь до нея я былъ совершеннымъ невѣждой.
   -- Ты зналъ все самое нужное, если зналъ твои обязанности, налагаемыя на тебя религіей,-- возразила баронесса.-- Ахъ! эта женщина отниметъ у тебя святую, благородную вѣру.
   Старая дѣвица вдругъ встала и торжественно указала рукой на своего дремавшаго брата.
   -- Калистъ, -- сказала она прочувствованнымъ голосомъ,-- твой отецъ никогда не открывалъ ни одной книги, онъ говоритъ только по бретонски, но сражался за короля и за Бога. А люди ученые только умѣли дѣлать дурное и всѣ начитанные дворяне измѣнили своей родинѣ. Итакъ, учись, если хочешь!
   Она усѣлась затѣмъ и снова принялась вязать, быстро, съ волненіемъ, перебирая спицами. Калистъ былъ невольно пораженъ ея рѣчью, сказанной по образцу Фокіона.
   -- Однимъ словомъ, ангелъ мой, у меня есть предчувствіе, что тебѣ грозитъ несчастье въ томъ домѣ,-- сказала мать, еле сдерживая рыданія въ голосѣ.
   -- Кто заставляетъ Фанни плакать?-- спросилъ баронъ, проснувшись сразу при звукахъ голоса жены.-- Что случилось?
   -- Ничего, другъ мой,-- отвѣчала, баронесса.
   -- Матушка,-- сказалъ на ухо своей матери Калистъ,-- намъ неудобно продолжать теперь разговоръ, а если вамъ угодно, мы поговоримъ сегодня вечеромъ. Когда вы узнаете все, вы будете благословлять мадемуазель де-Тушъ.
   -- Матери не охотно проклинаютъ кого бы то ни было,-- сказала баронесса,-- и я не стану проклинать ту женщину, которая полюбитъ моего Калиста.
   Молодой человѣкъ простился съ отцомъ и вышелъ. Баронъ и жена его приподнялись съ мѣста и смотрѣли ему вслѣдъ, пока онъ проходилъ по двору, отперъ дверь и скрылся. Баронесса была слишкомъ взволнована и не стала продолжать читать газету. Въ ихъ тихой, мирной жизни подобный споръ казался большимъ событіемъ и произвелъ такое же тяжелое впечатлѣніе, какъ настоящая ссора. Мать далеко не успокоилась. Куда приведетъ Калиста эта дружба, ради которой онъ готовъ на всякую опасность, готовъ отдать жизнь? И изъ-за чего ей придется благословлять мадемуазель де-Тушъ? Эти два вопроса были такъ же важны для ея простой души, какъ какая-нибудь ярая революція для дипломатовъ. Камиль Мопенъ была такой революціей въ ихъ спокойной и мирной жизни.
   -- Я очень боюсь, что эта женщина испортитъ его намъ,-- сказала она, взявши газету.
   -- Дорогая Фанни,-- сказалъ веселымъ голосомъ баронъ,-- вы такой ангелъ, что вамъ такихъ вещей не понять. Мадемуазель деТушъ, говорятъ, черна, какъ галка, толста, какъ турокъ, ей сорокъ лѣтъ и поэтому нѣтъ ничего удивительнаго, что Калистъ влюбился въ нее. Онъ будетъ скрывать свое счастье подъ разными благовидными, лживыми увѣреніями. Пускай себѣ тѣшится этой любовной исторіей.
   -- Если бы это была другая женщина...
   -- Но, дорогая Фанни, будь эта женщина святая, она отвергла бы нашего сына.
   Баронесса снова взяла газету.
   -- Я поѣду къ ней,-- продолжалъ старикъ,-- и разскажу вамъ, что она такое.
   Прошу запомнить его слова. Послѣ біографіи Камиль Мопенъ вамъ очень любопытно будетъ представить себѣ барона, бесѣдующаго съ этой замѣчательной женщиной.
   Городъ Геранда, уже два мѣсяца видѣвшій, какъ Калистъ, лучшій цвѣтъ его и высшая гордость, ежедневно и утромъ и вечеромъ отправляется въ Тушъ, былъ увѣренъ, что мадемуазель Фелиситэ де-Тушъ страстно была влюблена въ этого красиваго юношу и всевозможными чарами приворожила его къ себѣ. Не одна молодая дѣвушка и не одна молодая женщина спрашивала себя, что такое есть въ этихъ старыхъ женщинахъ, что онѣ могутъ такъ завладѣть такимъ невиннымъ ангеломъ? Когда Калистъ проходилъ по главной улицѣ, по направленію къ воротамъ, ведущимъ въ Круазигъ, на него устремились взгляды горожанъ.
   Необходимо теперь объяснить, откуда шли всѣ росказни о той особѣ, къ которой шелъ Калистъ. Эти сплетни, все разроставшіяся, переходя изъ устъ въ уста, благодаря невѣжеству общества, готоваго вѣрить всему, дошли до слуха священника. Сборщикъ податей, мировой судья, начальникъ С.-Нантской таможни и другіе образованные люди этого округа своими разсказами о необыкновенной жизни женщины-артистки, скрывавшейся подъ именемъ Камиль Мопенъ, немало поразили его. Она еще не ѣстъ, правда, маленькихъ дѣтей, не убиваетъ рабовъ, какъ Клеопатра, не бросаетъ людей въ рѣку, какъ ложная молва разсказывала про героиню "Башни Несль"; но, по мнѣнію аббата Гримона, это ужасное существо, что-то среднее между сиреной и атеисткой, это безнравственное воплощеніе женщины и философа нарушало всѣ соціальные законы, которыми были предусмотрѣны всѣ слабости и всѣ достоинства женщины.
   Подобно тому, какъ Клара Газюль есть женскій псевдонимъ умнаго мужчины, а Жоржъ Зандъ мужской псевдонимъ геніальной женщины, Камиль Мопенъ служилъ маской, за которой скрывалась очаровательная дѣвушка, хорошаго происхожденія, бретонка, по имени Фелиситэ де-Тушъ, та женщина, которая причиняла такое безпокойство баронессѣ дю-Геникъ и доброму священнику. Эта фамилія не имѣетъ ничего общаго съ Тушами изъ Турени, къ которымъ принадлежитъ посланникъ Регента, и до сихъ поръ болѣе извѣстна своими литературными заслугами, чѣмъ дипломатическими способностями. Камиль Мопенъ, одна изъ знаменитыхъ, женщинъ XIX столѣтія, долго считалась мужчиной по своему дебюту на литературномъ поприщѣ. Всѣмъ знакомы два тома театральныхъ пьесъ, которыя были неудобны для сцены, написанныхъ по образцу Шекспира и Лопе де-Вега и изданныхъ въ 1822 г. Это сочиненіе произвело въ литературѣ цѣлый переворотъ: въ это время, повсюду и въ академіи, и въ кружкахъ, и въ газетахъ только и говорилось, что о романтикахъ и классикахъ. Послѣ этого, Камиль Мопенъ еще написала нѣсколько пьесъ и одинъ романъ, которые имѣли не меньшій успѣхъ, чѣмъ первое ея произведеніе, почти всѣми теперь забытое. Какъ объяснить, вслѣдствіе какого сплетенія обстоятельствъ молодая дѣвушка приняла мужской складъ ума, какъ изъ Фелиситэ де-Тушъ образовался мужчина и авторъ; какъ она, болѣе счастливая въ этомъ отношеніи, чѣмъ г-жа де-Сталь, осталась свободной, благодаря чему ей болѣе прощали ея извѣстность. Отвѣтивъ на эти вопросы, можно было бы удовлетворить общему любопытству и тогда понятнѣе былъ бы одинъ изъ этихъ рѣдкихъ феноменовъ природы, которые тѣмъ болѣе славны, что они очень рѣдки, такъ что точно столпы возвышаются надъ остальнымъ человѣчествомъ. За двадцать столѣтій можно едва насчитать двадцать знаменитыхъ женщинъ. Итакъ, хотя оно не главное дѣйствующее лицо этого романа, но такъ какъ она имѣла большое вліяніе на Калиста и, кромѣ того, играла видную роль въ современной намъ литературѣ, то, навѣрное, никто не пожалѣетъ, если бы мы остановились на ней нѣсколько долѣе, чѣмъ велитъ намъ современная піитика.
   Мадемуазель Фелиситэ де-Тушъ осталась сиротой въ 1793 г. Поэтому ея земли избѣгли конфискаціи, которой непремѣнно подпали бы ея отецъ или братъ. Первый умеръ 10 августа; онъ былъ убитъ на порогѣ дворца, защищая короля, на своемъ посту маіора королевской охраны. Ея братъ, молодой гвардеецъ, былъ убитъ при Кармѣ. Мадемуазель де-Тушъ было два года, когда умерла ея мать, убитая горемъ, послѣ вторично обрушившагося на нее несчастья. Умирая, г-жа де-Тушъ поручила дочь своей сестрѣ, монахинѣ въ Шеллѣ. Г-жа де-Фокомбъ, монахиня, изъ предосторожности увезла сиротку въ Фокомбъ, довольно значительное имѣніе около Нанта, которое принадлежало г-жѣ де-Тушъ, и гдѣ монахиня поселилась съ тремя сестрами изъ монастыря. Жители Нанта въ послѣдніе дни террора разрушили замокъ, схватили монахинь и мадемуазель де-Тушъ и посадили ихъ въ тюрьму на основаніи взведеннаго на нихъ обвиненія, что онѣ принимали у себя шпіоновъ Питта и Кобурга. 9-е Термидора спасло ихъ. Тетка Фелиситэ умерла отъ страха. Двѣ монахини совсѣмъ покинули Францію, а третья препоручила маленькую де-Тушъ ея родственнику, теперь самому близкому ей, дѣдушкѣ по матери, г-ну де-Фокомбу, жившему въ Нантѣ; исполнивъ это, она послѣдовала за своими подругами. Г-нъ де-Фокомбъ, шестидесятилѣтній старикъ, женился на молодой женщинѣ, которая вела всѣ его дѣла. Онъ самъ былъ всецѣло поглощенъ археологіей, одной изъ тѣхъ страстей, или, вѣрнѣе сказать, маній, которыя помогаютъ старцамъ считать себя живымъ членомъ общества. Воспитаніе ввѣренной ему внучки было совершенно заброшено. Фелиситэ сама воспитала себя на мальчишечій ладъ, оставаясь почти безъ призора около молодой женщины, всецѣло предававшейся веселью въ періодъ императорской власти. Она сидѣла часто съ г-немъ де-Фокомбъ въ его библіотекѣ и читала все, что ей было угодно. Такимъ образомъ, она въ теоріи хорошо узнала, что такое жизнь и, оставаясь невинной плотью, совершенно была развита умственно и ничто не было тайной для нея. Умъ ея былъ насыщенъ всѣмъ отвратительнымъ реализмомъ науки, а сердце осталось чисто. Знанія ея были необыкновенно обширны, потому что она до безумія любила чтеніе и надѣлена была замѣчательной памятью.
   Въ восемнадцать лѣтъ она была такъ начитана, какъ желательно было бы видѣть нынѣшнихъ молодыхъ авторовъ. Чтеніе всевозможныхъ книгъ помогло ей гораздо лучше обуздать свои страсти, чѣмъ монастырская жизнь, гдѣ только хуже разгорячается воображеніе молодыхъ дѣвушекъ. Ея умъ, наполненный массой не переработанныхъ и не классифицированныхъ свѣдѣній, руководилъ ея дѣтскимъ сердцемъ. Ея воображеніе было загрязнено, но не повліяло на чистоту ея плоти, это обстоятельство, конечно, крайне удивило бы философа и наблюдательнаго человѣка, если бы кто-нибудь въ Нантѣ могъ заподозрить, что за личность была мадемуазелй де-Тушъ. Результатъ былъ совершенно неожиданный: Фелиситэ не имѣла никакого влеченія къ чему-нибудь дурному, она довольствовалась тѣмъ, что знала объ его существованіи. Старика Фокомба она приводила въ восхищеніе тѣмъ, что помогала ему: она написала подъ его именемъ три сочиненія, которыя онъ всецѣло приписывалъ себѣ, въ своемъ ослѣпленіи. Такой усиленный трудъ, несоразмѣрный съ ея физическимъ развитіемъ, привелъ къ тому, что Фелиситэ заболѣла; кровь слишкомъ сильно закипѣла въ ней и съ ней чуть не сдѣлалось воспаленіе въ груди. Доктора предписали ей ѣздить верхомъ и разныя другія развлеченія. Мадемуазель де-Тушъ вскорѣ стала очень искусной наѣздницей и совершенно поправилась нѣсколько мѣсяцевъ спустя. Восемнадцати лѣтъ она стала выѣзжать и произвела такой фуроръ, что въ Нантѣ ее иначе не называли, какъ красавицей; но восторгъ, который она возбуждала, нисколько не радовалъ ее и оставлялъ совершенно равнодушной. Она стала ѣздить въ свѣтъ подъ минутнымъ вліяніемъ совершенно женскаго чувства, отъ котораго, какъ ни будь умна женщина, ей почти невозможно избавиться. Чувствуя себя обиженной насмѣшками тетки и ея кузины надъ ея занятіями и ихъ увѣреніями, что она ведетъ такой уединенный образъ жизни потому только, что не имѣетъ надежды нравиться, Фелиситэ рѣшила сдѣлаться кокетливой и вѣтренной, т. е. стать вполнѣ женщиной. Она ожидала встрѣтить обмѣнъ мыслей, ожидала увлечь всѣхъ своимъ умственнымъ развитіемъ и обширными познаніями и съ отвращеніемъ увидала, что въ свѣтѣ ведутся только самые обыкновенные разговоры и говорятъ самые пошлые комплименты; особенно ее поражало царство военныхъ, передъ которыми все преклонялось. Понятно, что она вовсе не занималась никакими искусствами. Видя, что ей приходится стушевываться передъ разными куклами, которыя играли на роялѣ и кокетничали своимъ платьемъ, она также захотѣла быть музыкантшей. Она снова уединилась и усердно принялась учиться подъ руководствомъ лучшаго учителя въ городѣ. Будучи богата, она, къ великому удивленію всѣхъ, выписала для полнаго усовершенствованія Штейбелта. До сихъ поръ этого не можетъ никто забыть. Учитель этотъ обошелся ей въ двѣнадцать тысячъ франковъ, но за то она стала прекрасной музыкантшей. Позднѣе, въ Парижѣ, она стала брать уроки гармоніи и контрапункта и написала двѣ оперы, которыя имѣли большой успѣхъ, хотя авторъ ихъ остался для публики неизвѣстенъ. Всѣ считали авторомъ ихъ нѣкоего Конти, одного изъ самыхъ извѣстныхъ артистовъ нашихъ временъ; но тутъ замѣшанъ романъ, и мы остановимся на этомъ обстоятельствѣ позднѣе. Ничтожество интересовъ въ провинціи до того опротивѣло Фелиситэ, а сама она мечтала о такихъ грандіозныхъ вещахъ, что вскорѣ она перестала появляться въ свѣтѣ; добившись своего -- затмивъ всѣхъ своей красотой, своей игрой, доказавъ своимъ кузинамъ, на что она способна, и отвергнувъ двухъ влюбленныхъ, она снова вернулась къ своимъ книгамъ, къ роялю, къ твореніямъ Бетховена и къ своему старику Фокомбу.
   Въ 1812 г. ей исполнилось двадцать одинъ годъ, и археологъ отдалъ ей отчетъ по опекѣ. Съ этого времени она сама стала завѣдывать своимъ состояніемъ, которое составляли: пятнадцать тысячъ ливровъ дохода съ Туша, отцовскаго имѣнія; двѣнадцать тысячъ франковъ съ земель Фокомба; доходъ этотъ увеличился на одну треть при возобновленіи аренды, и, наконецъ, капиталъ въ триста тысячъ франковъ, накопленный опекуномъ. Изъ своего пребыванія въ провинціи Фелиситэ вынесла только умѣнье разумно обращаться съ деньгами, составлявшее противовѣсъ стремленію помѣщать свои капиталы непремѣнно въ Парижъ. Она вынула свои триста тысячъ франковъ изъ конторы, куда помѣстилъ ихъ археологъ, и помѣстила ихъ на текущій счетъ, выбравъ минуту, когда царила паника послѣ неудачнаго похода въ Москву. Она сразу получила на тридцать тысячъ франковъ въ годъ больше. За вычетомъ всѣхъ расходовъ, у нея оставалось свободныхъ пятьдесятъ тысячъ франковъ въ годъ. Дѣвушка двадцати одного года съ такой энергіей можетъ считать себя равноправной съ мужчиной тридцати лѣтъ. Развитіе ея ума достигло между тѣмъ еще большихъ размѣровъ, а вслѣдствіе ея склонности къ анализу она очень здраво могла судить о людяхъ, объ искусствѣ, о политикѣ, однимъ словомъ, обо всемъ. Ей очень хотѣлось уѣхать изъ Нанта, но старикъ Фокомбъ заболѣлъ и болѣе не выздоравливалъ. Она въ продолженіи полутора года замѣняла жену у изголовья больного и ходила за нимъ, какъ ангелъ-хранитель. Онъ умеръ у нея на рукахъ въ то время, какъ Наполеонъ сражался со всей Европой, стоя на растерзанномъ трупѣ Франціи. Она отложила свой отъѣзлъ въ Парижъ до конца войны. Какъ только Бурбоны вернулись въ Парижъ, она, роялистка въ душѣ, поѣхала туда привѣтствовать ихъ. Тамъ ее пріютили Гранлье, дальніе ея родственники; затѣмъ наступили событія 20 Марта, сильно взволновавшія ее. Она была свидѣтельницей послѣднихъ минутъ существованія Имперіи, она видѣла, какъ великая армія выстроилась на Марсовомъ полѣ, точно нѣкогда въ циркѣ гладіаторы, и привѣтствовали въ послѣдній разъ своего Цезаря, отправляясь на смерть подъ Ватерлоо. Благородная, высокая душа Фелиситэ была глубоко потрясена этимъ драматическимъ эпизодомъ. Политическія волненія, феерія, длившаяся три мѣсяца и извѣстная въ исторіи подъ названіемъ "Ста Дней", все это такъ занимало ее, что ей было не до сердечныхъ увлеченій: вся партія роялистовъ, къ которой она принадлежала, распалась. Гранлье послѣдовали за Бурбонами въ Гентъ и оставили свой отель мадемуазель де-Тушъ. Но Фелиситэ, не желавшая ни отъ кого зависѣть, купила за сто тридцать тысячъ франковъ одинъ изъ лучшихъ отелей въ улицѣ Монъ-Бланъ и поселилась въ немъ въ 1815 г., когда была реставрація Бурбоновъ. Теперь одинъ садъ этого отеля цѣнится въ два милліона. Съ дѣтства привыкнувъ къ самостоятельности, Фелиситэ любила быть вѣчно занятой чѣмъ-нибудь, какъ мужчины. Въ 1816 г. ей минуло двадцать пять лѣтъ. Она оставалась дѣвушкой и смотрѣла на бракъ, какъ на большое неудобство, теоретически обсуждая его въ своемъ умѣ. Фелиситэ, благодаря своему феноменальному умственному развитію, никакъ не могла примириться съ тѣмъ, что замужняя женщина отрекается отъ личной жизни: сама она слишкомъ высоко цѣнила свою независимость и къ материнскимъ обязанностямъ чувствовала отвращеніе. Необходимо объяснить, почему въ Камиль Мопенъ было столько аномалій. Въ дѣтствѣ она была лишена и отца, и матери и рано стала зависѣть отъ себя одной. Такъ какъ опекунъ ея былъ археологомъ, то судьба натолкнула ее на путь научныхъ и литературныхъ занятій, вмѣсто того, чтобы ограничить ея образованіе общимъ женскимъ узкимъ кругозоромъ, вмѣсто того, чтобы научить ее тому, чему учитъ мать дочерей, т. е. заботамъ о туалетѣ, умѣнью лицемѣрить и искусству плѣнять сердца. Въ виду такого воспитанія, еще за долго до того, какъ она стала извѣстностью, всякій, увидавъ ее, сразу могъ понять, что она въ дѣтствѣ скоро забросила свои куклы.
   Къ концу 1817 года Фелиситэ де-Тушъ замѣтила, что красота ея, хотя и не пропала еще, но начинаетъ какъ будто увядать. Она поняла, что скоро подурнѣетъ, если не выйдетъ замужъ, а красотой своей она тогда еще очень дорожила. Наука говорила ей, что природа одинаково безпощадно относится къ людямъ, незнакомымъ съ ея законами, и къ людямъ, которые чрезмѣрно злоупотребляютъ ими -- въ результатѣ получается быстрое увяданье. Передъ ней ясно встало изможденное, старческое лицо ея тетки, и она вся вздрогнула отъ ужаса. Ей пришлось выбирать между бракомъ и свободной любовью -- она предпочла остаться независимой и не съ прежнимъ равнодушіемъ принимала ухаживаніе своихъ поклонниковъ. Въ описываемую нами эпоху она очень мало измѣнилась въ сравненіи съ 1817 годомъ: восемнадцать лѣтъ пролетѣли, почти не коснувшись ея наружности. Хотя теперь ей было не мало лѣтъ, ей было уже сорокъ лѣтъ, но ей свободно можно было дать двадцать пять. Если бы кто захотѣлъ описать ее, какова она была въ 1836 г., тотъ могъ спокойно изобразить ее такой, какова она была въ 1817 г. Тѣ женщины, которыя знаютъ, какова должна быть красота и какой надо имѣть темпераментъ, чтобы время оказалось безсильно наложить на женщину свою роковую печать, изъ описанія ея наружности, на которое мы не пощадимъ красокъ, чтобы сдѣлать его вполнѣ блестящимъ, поймутъ, что Фелиситэ де-Тушъ обладала всѣми тѣми свойствами, которыя нужны для того, чтобы не бояться губительнаго времени.
   Въ Бретани сразу бросается въ глаза, что почти всѣ женщины темноволосы, черноглазы и имѣютъ темный цвѣтъ лица. Это особенно странно, потому что ничего подобнаго нельзя встрѣтить въ сосѣдней съ нею Англіей, которая между тѣмъ находится въ одинаковыхъ съ нею климатическихъ условіяхъ. Отчего это происходитъ: благодаря какимъ-нибудь физическимъ причинамъ или вслѣдствіе расоваго различія? Быть можетъ, ученые обратятъ когда-нибудь вниманіе на эту странность, тѣмъ болѣе, что въ Нормандіи она исчезаетъ. А пока фактъ на лицо: между бретонками очень рѣдки блондинки; глаза у нихъ отличаются такою же живостью, какъ у южанокъ, но онѣ вовсе не высоки и не такъ тонки, какъ итальянки и испанки: въ большинствѣ случаевъ онѣ роста небольшого, плотнаго сложенія, мускулисты; исключеніе представляетъ высшій классъ, благодаря бракамъ съ аристократическими фамиліям и. Мадемуазель де-Тушъ, какъ истая родовитая бретонка, средняго роста, хотя кажется выше, благодаря своей фигурѣ. Цвѣтъ лица ея немного оливковый днемъ и совершенно бѣлый при вечернемъ освѣщеніи дѣлаетъ ее похожей на итальянку, у которыхъ цвѣтъ лица всегда напоминаетъ темный цвѣтъ слоновой кости. Свѣтъ скользитъ по ея гладкой кожѣ и придаетъ ей какой-то особенный тонъ. Нужно очень сильное волненіе, чтобы вызвать на ея щеки слабую краску, которая быстро пропадаетъ. Благодаря этому, лицо ея всегда безстрастно. Окладомъ лица, скорѣе продолговатымъ, чѣлъ овальнымъ, она напоминаетъ Изиду на египетскихъ барельефахъ. Глядя на ея черты, вамъ вспоминаются головы сфинксовъ, которыхъ ласкаетъ египетское солнце и полируетъ знойная пустыня. Цвѣтъ лица вполнѣ гармонируетъ у нея съ классическими чертами. Черные, густые волосы она носитъ заплетенными въ косы, и вся прическа напоминаетъ Мемфисскихъ статуй съ ихъ двойной охватывающей голову повязкой. Лобъ у нея широкій, выпуклый на вискахъ; линія его идетъ не прямо, а съ небольшими извилинами и напоминаетъ лобъ Діаны-охотницы. Такой лобъ означаетъ характеръ могучій и самовластный, молчаливый и спокойный. Брови рѣзко очерчены; глаза вдругъ загораются, какъ двѣ звѣзды. Глазное яблоко не отливаетъ синевой, на немъ нѣтъ никакихъ красныхъ жилокъ, хотя оно и не имѣетъ молочнобѣлаго оттѣнка: оно все сплошное, какъ изъ цѣльнаго рога, и имѣетъ какую-то темную окраску. Зрачекъ обведенъ оранжевой полоской: точно бронза въ золотой оправѣ, если бы можно было себѣ представить живую бронзу. На зрачкѣ нѣтъ амальгамы, какъ бываетъ въ нѣкоторыхъ глазахъ, которые отражаютъ свѣтъ и пріобрѣтаютъ поэтому сходство съ глазами тигра или кошки; въ немъ нѣтъ также этой страшной неподвижности, которая невольно заставляетъ нервнаго человѣка вздрогнуть; но въ немъ есть какая-то безконечная глубина, хотя нѣтъ блеска. Опытному глазу наблюдателя легко читать всѣ ея мысли въ ея взглядѣ, хотя выраженіе ея бархатныхъ глазъ постоянно мѣняется, сообразно съ тѣмъ, какъ мѣняются ея душевныя ощущенія. Особенно красивы глаза Камиль Мопенъ, когда они зажигаются страстью: тогда золотой зрачекъ какъ будто золотитъ и желтоватое яблоко и въ нихъ появляются золотыя искорки. Но въ спокойномъ состояніи взглядъ ея тусклъ и благодаря тому, что она часто бываетъ погружена въ различныя серьезныя соображенія, даже кажется иногда безсмысленнымъ. Въ связи съ этимъ тускнѣетъ и все лицо. Рѣсницы у нея коротки, но очень густы и часто посажены, точно хвостъ горностая. Вѣки нѣсколько темноваты и усѣяны красноватыми жилочками, что придаетъ лицу выраженіе какой-то внутренней силы и вмѣстѣ прелести; два качества эти очень рѣдко встрѣтишь у женщины.
   Вокругъ глазъ кожа совершенно гладкая, безъ всякаго признака морщинъ, точно на египетской статуѣ, которая отъ времени точно стала казаться живой. Скулы у нея нѣсколько болѣе выдаются, чѣмъ у всѣхъ женщинъ и еще болѣе подчеркиваютъ выраженіе энергіи, которой дышетъ все ея лицо. Носъ очень тонкій и прямой съ раздувающимися розовыми нѣжными ноздрями. Очень изящной линіей онъ соединенъ со лбомъ и замѣчательно бѣлъ; ноздри очень легко начинаютъ раздуваться, какъ только Камиль взволнуется или разсердится. Этимъ свойствомъ, по словамъ Тальмы, отличаются всѣ великіе люди въ минуты гнѣва или ироніи. Неподвижность ноздрей всегда говоритъ о нѣкоторой душевной сухости. Носъ скупого человѣка всегда неподвиженъ -- онъ вѣчно сжатъ, какъ и его губы и все лицо его точно замкнуто, какъ и его душа. Ротъ, съ красивымъ изгибомъ въ уголкахъ и ярко красными губами, необыкновенно красивъ и своими мягкими очертаніями представляетъ полный контрастъ съ величественнымъ и серьезнымъ складомъ лица. Верхняя губа ея очень тонка и линія, соединяющая носъ со ртомъ, очень выгнута и близко подходитъ къ верхней губѣ, такъ что легкое вздергиванье губы сразу придаетъ лицу Камиль необыкновенно презрительное выраженіе. Нижняя губа толще и ослѣпительно краснаго цвѣта. Выраженіе губъ замѣчательно мягкое и пріятное и ротъ ея, точно изваянный рѣзцомъ Фидія, производитъ впечатлѣніе полуоткрытой гранаты. Подбородокъ довольно полный, но его твердыя линіи доказываютъ ея рѣшимость и вполнѣ гармонируютъ со всѣмъ ея профилемъ, достойнымъ богини. Надъ верхней губой ростетъ легкій пушокъ; природа сдѣлала бы большую ошибку, если бы лишила ее этихъ легкихъ, какъ дымка, усиковъ. Уши, очень красивой формы, доказываютъ все изящество ея натуры. Бюстъ довольно полонъ, талія тонкая. Бедра не пышны, но граціозно округлены и своими контурами напоминаютъ скорѣе Вакха, чѣмъ Венеру Каллипигійскую. Здѣсь особенно замѣтны нюансы, отличающіе женщину знаменитую отъ всѣхъ обыкновенныхъ женщинъ: первая всегда имѣетъ нѣсколько мужской складъ тѣла, не имѣетъ той гибкости и тѣхъ широкихъ контуровъ, которыми отличаются женщины, предназначенныя судьбой къ обязанностямъ материнства. Въ свою очередь, мужчины хитрые, лживые, трусливые, очень часто бываютъ надѣлены почти женскими бедрами. Шея Камиль одной покатой линіей соединяется съ плечами, и на затылкѣ не имѣетъ ни впадины, ни изгиба: опять доказательство силы. Плечи ея очень красивы, но настолько широки, что можно подумать, что они принадлежатъ женщинѣ-колоссу. Форма рукъ очень красива и оконечности ихъ своимъ изяществомъ напоминаютъ руки англичанокъ: онѣ всѣ усѣяны ямочками, довольно полны и оканчиваются розовыми, миндалевидными ногтями. Цвѣтъ кожи на рукахъ замѣчательно бѣлъ, изъ чего можно заключить, что все ея тѣло, крупное, полное, имѣетъ кожу совершенно другого оттѣнка, чѣмъ на лицѣ. Вся голова ея придаетъ ей нѣсколько холодный и очень рѣшительный видъ, который смягчается подвижностью рта, очень часто мѣняющаго свое выраженіе, точно такъ же, какъ и подвижныя ноздри носа. Не всякому сразу бросится въ глаза, сколько обѣщаетъ эта живая игра лица, сколько въ этомъ заманчивой прелести, и на первый взглядъ лицо ея кажется вызывающе холоднымъ. На немъ точно лежитъ отпечатокъ какой-то печали, ему болѣе присуще меланхоличное сосредоточенное выраженіе, нежели кокетливое. Мадемуазель де-Тушъ больше слушаетъ, чѣмъ говоритъ сама. Своимъ молчаніемъ и пристальнымъ, глубокимъ взглядомъ глазъ она можетъ смутить собесѣдника. Всякій образованный человѣкъ, видя ее, невольно сравнивалъ ее съ Клеопатрой, которая едва не произвела большого переворота въ исторіи народовъ. Но Камиль представляетъ собой женщину львицу, полную силъ и замѣчательно совершенную въ умственномъ и физическомъ отношеніи.
   Мужчина, съ нѣсколько восточными воззрѣніями на женщинъ, навѣрное пожалѣлъ бы, что она такъ умна и хотѣлъ бы увидать ее болѣе женственной. Непріятно подумать, что вдругъ имѣешь дѣло съ женщиной-демономъ, испорченной до мозга костей. Способна-ли она испытать страсть, будучи вѣчно занята холоднымъ анализомъ и положительными науками? Разумъ не убилъ-ли въ ней сердце или, можетъ быть, какъ это ни странно, она чувствуетъ и анализируетъ свои чувства одновременно? Существуютъ-ли для нея преграды, или такъ какъ ея уму все доступно, то, въ противоположность другимъ женщинамъ, она не остановится ни передъ чѣмъ? Будучи такъ умна, можетъ-ли она открыть свое сердце, способной желать нравиться? Снизойдеть-ли до разныхъ трогательныхъ мелочей, которыми женщины стараются занять и заинтересовать любимаго человѣка? Если, по ея мнѣнію, чувство не достигаетъ того идеала, къ которому она стремится, не покончитъ-ли она съ нимъ сразу? Какъ угадать, что таится въ глубинѣ ея глазъ? Невольно ждешь отъ нея какой-то неукротимости, чего-то невѣдомаго. Вообще женщина съ большой душевной силой хороша только какъ аллегорія, но не въ дѣйствительности.
   Камиль Мопенъ немного напоминала собой Изиду Шиллера, стоявшую въ полумракѣ храмовъ и у ногъ которой жрецы находили трупы отважныхъ людей, приходившихъ вопрошать о своей судьбѣ. О Камиль ходило много разсказовъ, которыхъ она не опровергала, и поэтому есть вѣроятіе, что въ нихъ была доза правды. Или ей нравились такіе слухи? Типъ ея красоты игралъ не малую роль въ ея славѣ: она послужила ея цѣлямъ, такъ же какъ ея богатство и хорошее происхожденіе помогли ей удержать положеніе въ свѣтѣ. Если бы ваятель задумалъ изваять статую Бретани, то онъ не могъ бы найти лучшей модели, чѣмъ мадемуазель де-Тушъ. Только такіе характеры, сангвиническіе и самовластные, могутъ не бояться губительнаго времени. Ея крѣпкое сложеніе, упругая здоровая кожа и безстрастное лицо, точно кнрасса, предохраняютъ ее отъ морщинъ и дѣлаютъ ее въ этомъ отношеніи счастливѣе другихъ женщинъ. Въ 1817 г. эта интересная дѣвушка открыла двери своего дома для артистовъ, извѣстныхъ авторовъ, ученыхъ и публицистовъ, къ которымъ она чувствовала инстинктивное влеченіе. Салонъ ея сталъ извѣстенъ не менѣе салона барона Жерарда; у нея аристократія сталкивалась съ знаменитостями, и можно было встрѣтить самое лучшее парижское общество. Вліятельная родня мадемуазель де-Тушъ и большое состояніе, еще увеличившееся послѣ наслѣдства отъ тетки-монахини, много содѣйствовали ей въ этой трудной задачѣ: создать себѣ кругъ знакомыхъ. Успѣху ея въ этомъ много помогла и ея независимость. Многія честолюбивыя матери стали лелѣять надежду женить на ней своихъ сыновей, состояніе которыхъ нѣсколько уступало красотѣ ихъ гербовъ. Нѣкоторые пэры Франціи, которыхъ приманилъ ея годовой доходъ въ восемьдесятъ тысячъ ливровъ и роскошный домъ, пріѣзжали къ ней съ своими родственницами, которыя считались очень разборчивыми и неприступными. Дипломатическій міръ, которому нужна пища для ума, находилъ въ ея обществѣ большое удовольствіе. Окруженная всѣми этими типами, мадемуазель де-Тушъ могла наблюдать, какія комедіи могутъ разыгрывать люди подъ давленіемъ страсти, алчности и честолюбія. Она рано поняла людей и обстоятельства сложились для нея такъ удачно, что она на первыхъ порахъ не имѣла случая испытать силу любви, которая завладѣваетъ умомъ и всѣмъ существомъ женщины и лишаетъ ее возможности здраво судить объ окружающемъ. Обыкновенно женщина живетъ сначала чувствомъ, потомъ наслажденіями и, наконецъ, разсудкомъ: отсюда три возраста, изъ которыхъ послѣдній, самый печальный -- старость. Въ жизни мадемуазель де-Тушъ порядокъ былъ совершенно другой: молодость ея была окружена снѣгами наукъ и холодомъ размышленій. Этой ненормальностью отчасти объясняется оригинальность ея образа жизни и свойство ея таланта. Она уже изучала всѣхъ мужчинъ въ томъ возрастѣ, когда женщины всецѣло бываютъ поглощены однимъ героемъ; она презирала то, чѣмъ онѣ восхищались, она видѣла лживость той лести, которую женщины принимаютъ за правду и смѣялась надъ тѣмъ, что имъ казалось очень важнымъ. Эта неестественная жизнь длилась очень долго и имѣла роковую развязку: она только тогда ощутила въ себѣ первую, молодую, свѣжую любовь, когда женщины по законамъ природы почти перестаютъ думать о любви. Первая ея связь была сохранена въ такой тайнѣ, что никто не зналъ о ней. Фелиситэ, уступивъ, какъ всѣ женщины, приговору сердца, думала, что красота физическая должна, навѣрное, соотвѣтствовать и душевной красотѣ человѣка; влюбившись въ одну внѣшность, она вскорѣ увидала глупость своего возлюбленнаго: онъ видѣлъ въ ней только женщину. Нескоро оправилась она отъ чувства отвращенія, которое оставила въ ней эта нелѣпая связь. Другой замѣтилъ ея горе, принялся утѣшать ее безъ всякой затаенной мысли, или, по крайней мѣрѣ, хорошо скрывъ свои тайныя цѣли. Фелиситэ показалось, что въ немъ она найдетъ, наконецъ, то благородное сердце и умъ, котораго не хватало первому франту. Онъ былъ однимъ изъ самыхъ оригинальныхъ и умныхъ людей своего времени, онъ писалъ подъ псевдонимомъ и первое его сочиненіе было полно восторженныхъ отзывовъ объ Италіи. Фелиситэ пришлось путешествовать, чтобы не остаться невѣждой въ этомъ отношеніи. Онъ относился во всему скептически и насмѣшливо, но тѣмъ не менѣе повезъ Фелиситэ познакомиться съ страной искусствъ. Можно по справедливости сказать, что этотъ знаменитый человѣкъ создалъ Камиль Мопенъ. Онъ упорядочилъ всѣ ея безчисленныя познанія, увеличилъ ихъ знакомствомъ съ памятниками искусства Италіи и передалъ ей свой слогъ, остроумный и мѣткій, насмѣшливый и глубокій, который составляетъ отличіе его причудливаго таланта. Камиль Мопенъ отъ себя измѣнила его по своему, прибавила женскую остроту ума и способность воспринимать самыя нѣжныя ощущенія. Кромѣ того, онъ познакомилъ ее съ произведеніями англійской и нѣмецкой литературы и во время путешествія научилъ ее этимъ двумъ языкамъ. Въ Римѣ въ 1820 г. онъ покинулъ ее для итальянки; это горе помогло ей стать знаменитой женщиной. Наполеонъ называлъ Несчастье воспріемникомъ Генія. Послѣ этого тяжелаго для нея событія мадемуазель де-Тушъ разъ навсегда почувствовала презрѣніе къ всему человѣчеству, вслѣдствіе чего и пріобрѣла такую силу духа. Фелиситэ умерла, и родился Камиль. Она вернулась въ Парижъ съ Конти, извѣстнымъ музыкантомъ, для котораго она написала два оперныхъ либретто. Но сама она навсегда утратила прежнія иллюзіи и тайно отъ всѣхъ обратилась въ своего рода Донъ-Жуана женщину, но только безъ долговъ и безъ побѣдъ. Ободренная первымъ успѣхомъ, она издала два тома драматическихъ произведеній, которыя сразу поставили Камиль Мопенъ на ряду съ самыми знаменитыми анонимами. Въ замѣчательномъ, небольшомъ романѣ, который считается однимъ изъ геніальныхъ произведеній этой эпохи, она описала свою обманутую любовь. Книга эта, которую помѣстили въ разрядъ опасныхъ, попала въ категорію съ Адольфомъ, гдѣ излиты очень неудачно жалобы на ту же тему, но отъ лица обвиняемыхъ ею мужчинъ. До сихъ поръ многимъ осталось непонятно, зачѣмъ она прибѣгла къ такой метаморфозѣ въ литературѣ. Только нѣкоторые проницательные люди поняли, что сдѣлано это было изъ чувства великодушія: съ одной стороны, критика всегда менѣе щадитъ мужчину, а съ другой -- оставаясь въ неизвѣстности, она, какъ женщина, добровольно отказывалась отъ славы. Но, несмотря на ея желаніе оставаться въ тѣни, извѣстность ея росла съ каждымъ днемъ, отчасти благодаря ея салону, отчасти благодаря ея остроумію, вѣрному взгляду на вещи и основательнымъ знаніямъ. Она имѣла извѣстный авторитетъ, ея слова передавались отъ одного къ другому и волей неволей ей пришлось нести обязательства, которыя наложило на нее парижское общество. Она была существомъ исключительнымъ, однако, всѣми признаннымъ. Свѣтъ преклонился передъ талантомъ и богатствомъ этой оригинальной дѣвушки; онъ призналъ и освятилъ ея любовь къ независимости: женщины восхищались ея умомъ, мужчины -- красотой. Впрочемъ, поведеніе ея было вполнѣ согласно съ общепринятыми приличіями, и привязанности ея имѣли по наружности видъ совершенно платоническихъ. Она ничѣмъ не напоминала женщинъ-писательницъ. Мадемуазель де-Тушъ была очаровательная свѣтская особа, умѣвшая кстати выказать себя то слабенькой, любящей праздную жизнь, то кокетливой, занятой туалетами женщиной, приходящей въ восторгъ отъ тѣхъ глупостей, какими восхищаются женщины и поэты. Она очень хорошо поняла, что послѣ г-жи де-Сталь, въ этомъ столѣтіи не хватитъ мѣста для другой Сафо, и что Нинонъ не можетъ существовать въ Парижѣ безъ вельможъ и безъ двора. Она рѣшила стать второй Нинонъ по уму, по своему преклоненію передъ искусствомъ и художниками: она поэта мѣняла на музыканта, ваятеля на писателя. Ея великодушіе и благородство доходило до наивности, и она не замѣчала обмаг новъ, такъ велико было ея состраданіе къ несчастью и презрѣніе къ счастливымъ людямъ. Съ 1830 г. она составила себѣ избранный кругъ испытанныхъ друзей, любящимъ и уважающихъ другъ друга, и замкнулась въ этомъ кружкѣ. Будучи такъ же далека отъ громкой извѣстности г-жи де-Сталь, какъ и отъ политической борьбы, она частенько поднимаетъ на-смѣхъ Камиль Мононъ, младшаго брата Жоржъ Зандъ, которую она называетъ своимъ Каиномъ, потому что ея молодая слава предала забвенію ея собственную извѣстность. Мадемуазель де-Тушъ съ ангельской кротостью восхищается своей соперницей, не чувствуя къ ней никакой зависти.
   До той минуты, съ которой начинается эта повѣсть, она вела самый счастливый образъ жизни, какой только можетъ желать женщина, если она въ силахъ постоять за себя. Съ 1817 по 1839 годъ она пріѣзжала въ Тушъ разъ пять, шесть. Въ первый разъ это было въ 1818 году, послѣ испытаннаго ею разочарованія. Жить въ главномъ домѣ оказалось невозможнымъ; тогда она отправила своего управляющаго въ Геранду, а сама заняла въ Тушѣ его помѣщеніе. Не предчувствуя будущей своей славы, она была очень грустна, никого не принимала и хотѣла сосредоточиться въ своихъ мысляхъ и чувствахъ послѣ постигшаго ее несчастья. Затѣмъ она написала о своемъ желаніи уединиться своей пріятельницѣ въ Парижъ, прося ее купить необходимую мебель для обстановки дома. Мебель была привезена водой до Нанта, затѣмъ была доставлена въ Круазигъ и оттуда съ большими затрудненіями ее привезли по пескамъ въ Тушъ. Она выписала изъ Парижа рабочихъ и поселилась въ Тушѣ, который ей очень нравился общимъ своимъ видомъ. Здѣсь, какъ бы въ привилегированномъ монастырскомъ заключеніи, ей хотѣлось мысленно пережить событія, которыя пришлось испытать въ жизни. Въ началѣ зимы она вернулась въ Парижъ. Маленькая Геранда была тогда охвачена ужаснымъ любопытствомъ: вездѣ только и было разговора, что о восточной роскоши обстановки мадемуазель де-Тушъ. Нотаріусъ, довѣренное ея лицо, позволилъ осматривать домъ. И вотъ туда потянулись любопытные изъ мѣстечка Батца, изъ Круазига, изъ Савене. Благодаря этому наплыву посѣтителей, привратникъ и садовникъ собрали за два года огромную сумму, цѣлыхъ семнадцать франковъ. Фелиситэ вернулась въ Тушъ только два года спустя, возвратившись изъ Италіи, черезъ Круазигъ. Въ Герандѣ нѣкоторое время не знали, что она здѣсь и съ композиторомъ Конти. Ея появленіе прошло почти незамѣтно для нелюбопытныхъ жителей Геранды. Одинъ только управляющій ея, да нотаріусъ были посвящены въ тайну существованія знаменитаго Камиль Мопенъ. Впрочемъ, въ Герандѣ въ это время уже стали бродить новыя вѣянія и нѣкоторыя лица знали о раздвоеніи личности мадемуазель де-Тушъ. Почтъ-директоръ получалъ письма, адресованныя Камиль Мопенъ, въ Тушь. Наконецъ, завѣса разодралась. Въ такой ярой католической и отсталой странѣ, полной предразсудковъ, странная жизнь этой знаменитой женщины неминуемо должна была вызвать разные толки, испугавшіе аббата Гримона; ее никто не могъ здѣсь понять, въ ихъ умахъ составилось о ней самое ужасное представленіе. Фелиситэ, была не одна въ Тушѣ: у нея былъ гость. Это былъ Клодъ Виньонъ, писатель, отличавшійся очень гордымъ и презрительнымъ умомъ; хотя онъ не писалъ ничего, кромѣ критическихъ статей, но съумѣлъ облагородить вкусы публики и способствовалъ возвышенію уровня литературныхъ произведеній. Фелиситэ принимала его у себя за послѣднія семь лѣтъ на ряду съ сотнями другихъ писателей, журналистовъ, артистовъ и свѣтскихъ людей и хорошо изучила его безхарактерность, лѣнь его, ужасную бѣдность и его полное равнодушіе и презрѣніе во всему; она вела себя по отношенію къ нему такъ, что, казалось, хотѣла сдѣлать его своимъ мужемъ. Свое непонятное для ея друзей поведеніе она объясняла честолюбіемъ и страхомъ передъ наступающей старостью; по ея словамъ, ей хотѣлось провести остатокъ своей жизни съ талантливымъ человѣкомъ, для котораго ея состояніе было бы средствомъ выдвинуться и упрочить ея значеніе въ литературномъ мірѣ. Она увезла Клода Виньона изъ Парижа въ Тушъ, какъ орелъ уноситъ въ когтяхъ козленка, увезла, чтобы хорошенько узнать его и придти къ какому-нибудь окончательному рѣшенію. Но она одновременно обманывала и Клода и Калиста и вовсе не помышляла о бракѣ: въ данное время она находилась въ періодѣ страшнаго внутренняго разлада, какой только можетъ испытать женщина съ такимъ сильнымъ духомъ, видя, что надежды, возложенныя ею на умственную жизнь, обманули ее и видя, что жизнь ея слишкомъ поздно, къ несчастью, озарилась свѣтомъ любви, такимъ ослѣпительнымъ свѣтомъ, какой горитъ только въ сердцахъ двадцатилѣтнихъ юныхъ существъ. Опишемъ теперь мѣсто уединенія Камила.
   Въ нѣсколькихъ сотняхъ шаговъ отъ Геранды прекращается бретонская почва и начинаются соляныя болота и дюны. Здѣсь начинается песчаная пустыня, которую море положило преградой между собой и землей; дорога, ведущая къ пескамъ, вся изрытая и неровная, никогда не видѣла ни одного экипажа. Пустыня эта покрыта безплодными песками и болотами, съ тинистыми кочками, изъ которыхъ добывается соль; маленькій рукавъ моря отдѣляетъ отъ материка полуостровъ Круазигъ. Хотя географически онъ считается полуостровомъ, но въ виду того, что онъ соприкасается съ Бретанью песчаною полосою со стороны Батца, а пески эти очень сыцучіе и раскаленные крайне затрудняютъ сношеніе, то Круазигъ легко можетъ сойти за островъ. Въ томъ мѣстѣ, гдѣ дорога изъ Круазига на Геранду опять идетъ по ровной землѣ, находится дача, окруженная садомъ, въ которомъ сразу бросаются въ глаза изогнутыя, искривленныя сосны, то широко раскинувшія вѣтви, то почти обнаженныя, съ красноватыми стволами, съ которыхъ слѣзла мѣстами кора. Деревья эти -- жертвы урагановъ, но стоятъ невредимо, несмотря на бури и морскіе приливы. Они приготовляютъ зрителя къ грустному и странному зрѣлищу соляныхъ болотъ и дюнъ, которыя имѣютъ видъ окаменѣлаго моря. Домъ, довольно хорошо построенный изъ сланцевыхъ камней съ известью, украшенный гранитными столбами, не имѣетъ никакого стиля, а представляетъ голую стѣну, съ равномѣрно пробитыми оконными отверстіями. Окна въ первомъ этажѣ имѣютъ цѣльныя, большія стекла, а въ нижнемъ -- маленькія, узкія. Надъ первымъ этажемъ находятся чердаки, тянущіеся по всему протяженію высокой, остроконечной крыши съ двумя щипцами и двумя большими слуховыми окнами по фасаду. Внутри треугольника, образуемаго щипцомъ, находится большое окно, выходящее на западъ къ морю, а на востокъ -- къ Герандѣ. Одной стороной домъ выходитъ на дорогу, ведущую въ Герандѣ, а другой -- въ пустыню, въ концѣ которой находится Круазигъ, а за нимъ открытое море. Ручеекъ вытекаетъ изъ отверстія въ стѣнѣ парка, течетъ вдоль дороги въ Круазигъ, затѣмъ пересѣваетъ ее и теряется среди песковъ въ маленькомъ соленомъ озерѣ, опоясанномъ дюнами и болотами и возникшемъ послѣ наводненія. Дорога въ нѣсколько саженъ ведетъ къ дому. Черезъ большія ворота входятъ во дворъ; вокругъ него расположены довольно скромныя деревенскія постройки: конюшня, каретный сарай и домикъ садовника, возлѣ котораго находится птичій дворъ со всѣми относящимися къ нему службами; всѣмъ этимъ гораздо больше пользуется привратникъ, чѣмъ господа. Сѣроватая окраска дома прекрасно гармонируетъ съ окружающимъ ее пейзажемъ. Паркъ представляетъ изъ себя оазисъ въ пустынѣ; у входа въ него путешественникъ видитъ прежде всего глиняную хижинку, гдѣ живутъ сторожа изъ таможни. Этотъ домъ безъ земли, или вѣрнѣе, съ землями, которыя расположены въ территоріи Геранды, имѣетъ съ болотъ до десяти тысячъ ливровъ дохода и сверхъ того, доходныя мызы, разбросанныя вокругъ. Таково было помѣстье Тушей, послѣ того, какъ революція лишила ихъ феодальныхъ налоговъ. Въ настоящее время это обыкновенное имѣніе; но рабочіе продолжаютъ называть домъ замкомъ и, пожалуй, стали бы говорить государь, еслибы это слово не утратило теперь смыслъ. Когда Фелиситэ принялась за поправку Туша, то, какъ истая артистка въ душѣ, она ничего не измѣнила въ наружномъ видѣ меланхоличнаго дома, дѣлающемъ его похожимъ на тюрьму. Только ворота были украшены двумя кирпичными колонками, образующими арку, подъ которой можетъ проѣхать экипажъ. Дворъ она велѣла усадить деревьями.
   Распредѣленіе комнатъ нижняго этажа такое же, какъ и въ большинствѣ домовъ, выстроенныхъ въ прошломъ столѣтіи. По всѣмъ признакамъ, домъ этотъ былъ выстроенъ на развалинахъ какого-нибудь маленькаго замка, служившаго соединительнымъ звеномъ между Круазигомъ и мѣстечкомъ Батцомъ, съ одной стороны и Герандой съ другой, и отсюда можно было распоряжаться всѣми окрестными болотами. Внизу лѣстницы былъ вестибюль. Затѣмъ шла большая комната съ досчатымъ поломъ: здѣсь Фелиситэ поставила билліардъ; затѣмъ дальше огромная зала съ шестью окнами; два изъ нихъ, пробитыя до низу стѣны, образуютъ двери; лѣстница изъ двѣнадцати ступеней ведетъ въ садъ; этимъ дверямъ въ залѣ соотвѣтствуютъ другія двери, ведущія въ билліардную и въ столовую. Кухня находится въ другомъ концѣ и сообщается съ столовой посредствомъ буфетной комнаты. Лѣстница отдѣляетъ билліардную отъ кухни, изъ которой была еще дверь въ вестибюль; но мадемуазель де-Тушъ забраковала ее и велѣла прорубить дверь съ выходомъ во дворъ. Благодаря высокимъ большимъ комнатамъ, Камиль могла убрать весь этотъ этажъ въ очень простомъ, но благородномъ стилѣ. Въ убранствѣ не было никакой роскоши. Зала, съ окрашенными въ сѣрый цвѣтъ стѣнами, обставлена старинной мебелью изъ краснаго дерева съ зеленой шелковой обивкой, на окнахъ висѣли бѣлыя каленкоровыя занавѣси съ зеленой каймой, затѣмъ были двѣ консоли и круглый столъ; посрединѣ лежалъ коверъ съ большими шашками; на большомъ каминѣ съ громаднымъ зеркаломъ стояли часы, изображавшіе солнечный дискъ, а по бокамъ два канделябра въ стилѣ имперіи. Билліардъ накрытъ сѣрымъ, съ зеленой каймой, чехломъ; въ этой же комнатѣ стоятъ еще два дивана. Мебель столовой состоитъ изъ четырехъ буфетовъ краснаго дерева, изъ стола, дюжины красныхъ стульевъ, съ волосяными сидѣньями; по стѣнамъ въ рамкахъ изъ краснаго дерева висятъ чудныя гравюры Одрана. Съ потолка спускается изящный фонарь, какой бываетъ на лѣстницахъ богатыхъ отелей; въ немъ помѣщаются двѣ лампы. Потолки, съ выдающимися балками, вездѣ окрашены подъ натуральный цвѣтъ дерева. Старинная лѣстница, деревянная съ толстыми перилами, сверху до низу, покрыта ковромъ.
   Въ верхнемъ этажѣ было двѣ половины, раздѣленныя лѣстницей. Камиль взяла для себя то помѣщеніе, которое выходитъ окнами къ болотамъ, въ морю и къ дюнамъ; она устроила себѣ маленькую гостиную, большую спальню, два кабинета: одинъ служитъ ей уборной, другой рабочей комнатой. На другой половинѣ она устроила два отдѣльныхъ помѣщенія, которыя каждое заключались въ передней и одной комнатѣ. Для прислуги были комнаты подъ крышей. Помѣщенія для гостей сначала имѣли только самую необходимую мебель. Вся же роскошная художественная обстановка, выписанная изъ Парижа, предназначалась для ея личной половины. Ей захотѣлось обставить самой причудливой художественной меблировкой этотъ мрачный и меланхоличный домъ съ его мрачнымъ и меланхоличнымъ мѣстоположеніемъ. Гостиная ея была вся обтянута чудными гобеленами въ восхитительныхъ панеляхъ съ скульптурными украшеніями. На окнахъ висѣли тяжелыя старинныя занавѣси изъ великолѣпнаго брокара съ отливомъ, отдающимъ то золотомъ, то краснымъ цвѣтомъ, то желтымъ, то зеленымъ; занавѣси же падали тяжелыми складками, съ богатымъ аграмантомъ на концахъ и съ кистями, которыя были такъ роскошны, что могли бы служить церковнымъ украшеніемъ. Въ гостиной стоялъ шкафъ, розысканный для нея повѣреннымъ, стоющій въ настоящее время семь, восемь тысячъ франковъ; затѣмъ столъ изъ чернаго дерева съ вырѣзными украшеніями, секретеръ съ тысячью ящичковъ, съ арабесками изъ слоновой кости, изъ Венеціи, и разная чудная мебель въ готическомъ стилѣ. Въ гостиной была масса картинъ и статуэтокъ и всякія рѣдкости, которыя собралъ для нея одинъ изъ ея друзей, художникъ. Продавцы этихъ цѣнныхъ рѣдкостей въ 1815 году не подозрѣвали еще о той высокой цѣнѣ, которой стали современемъ оцѣниваться такія сокровища. На столахъ стояли чудныя японскія вазы съ причудливыми узорами. На полу лежалъ персидскій коверъ, контрабандой провезенный черезъ дюны. Спальня ея во вкусѣ Людовика XV и стиль соблюденъ до мелочей. Кровать деревянная, съ рѣзными украшеніями, окрашена въ бѣлый цвѣтъ; оба заголовка дугообразной формы и заканчиваются амурами, перебрасывающимися цвѣтами; они обиты шелковой матеріей, затканной цвѣтами; балдахинъ надъ кроватью украшенъ четырьмя султанами изъ перьевъ; стѣны комнаты обиты персидской матеріей, подхваченной шелковыми бантами и шнурами. Каминъ выложенъ раковинами; на немъ стоятъ часы изъ толченаго золота между двумя большими севрскими вазами небесно-голубого цвѣта съ украшеніями изъ позолоченной бронзы; зеркало заключено въ рамку того же стиля, какъ и вся комната, здѣсь же стоить и туалетъ Помпадуръ, весь въ кружевахъ, съ зеркаломъ; остальная мебель состоитъ изъ всевозможныхъ изогнутыхъ креселъ, изъ качалокъ, изъ маленькаго жесткаго диванчика; тутъ же грѣлка съ обитой спинкой, лакированныя ширмы, шелковыя портьеры изъ той же матеріи, что и мебельная обивка, съ розовой атласной подкладкой, задрапированныя шнурами; повсюду разбросаны ковры и разныя элегантныя, богатыя и изящныя вещицы, которыя служили декораціей для красавицъ XVIII вѣка, занимавшихся любовными дѣлами. Въ рабочемъ кабинетѣ обстановка современная, совершенно не похожая на прихотливую мебель вѣка Людовика XV. Комната обставлена мебелью краснаго дерева; библіотека заставлена книгами; кабинетъ похожъ скорѣе на будуаръ, потому что въ немъ стоитъ диванъ. Повсюду разбросаны изящные пустячки, которые такъ любятъ женщины и всѣ они современнаго издѣлья: тутъ и книги съ секретными замками, и ящички для платковъ и перчатокъ, и фарфоровые абажуры съ рисунками, и статуэтки, тутъ и китайскія бездѣлушки, и письменные приборы, нѣсколько альбомовъ, разныя прессъ-папье и тому подобныя модныя вещицы. Съ невольнымъ удивленіемъ замѣчаешь здѣсь пистолеты, кальянъ, хлыстикъ, гамакъ, трубку, охотничье ружье, блузу, табакъ и солдатскій мѣшокъ -- весь этотъ причудливый сборъ вещей даетъ представленіе о томъ, какова была Фелиситэ.
   Изъ окна открывается своеобразно-красивый видъ на безконечныя саванны, начинающіяся за паркомъ, которымъ оканчивается растительность этого кусочка материка. Дальше идутъ печальныя водяныя солоноватыя лужицы, а между ними маленькія, бѣлыя тропинки, по которымъ двигаются рабочіе, одѣтые всѣ въ бѣлое; они сравниваютъ и собираютъ соль въ кучки; мѣсто это совершенно лишено растительности и, благодаря солянымъ испареніямъ, даже птицы избѣгаютъ пролетать вблизи него; а на пескахъ кое-гдѣ растетъ жесткая, маленькая травка съ розоватыми цвѣточками и дикая гвоздика; далѣе озеро морской воды, съ песками дюнъ, а вдалекѣ Круазигъ, который представляетъ изъ себя въ миніатюрѣ городъ, окруженный, какъ Венеція, отовсюду открытымъ моремъ; а еще дальше -- безбрежный океанъ, волны котораго разбиваются о гранитные рифы и, оставляя послѣ себя пѣнистый слѣдъ, дѣлаютъ еще болѣе рельефными причудливыя формы скалъ. Общій видъ этой картины дѣйствуетъ на душу облагораживающимъ образомъ, но вызываетъ чувство грусти, какъ и все прекрасное, онъ пробуждаетъ сожалѣніе о чемъ-то невѣдомомъ, о чемъ-то безгранично-высокомъ, доступномъ только избраннымъ душамъ. Поэтому дикая прелесть этого мѣста могла нравиться только людямъ, обладающимъ высокимъ умомъ или испытавшимъ большое несчастье. Эта пустыня, гдѣ солнце отражается въ водѣ и въ пескахъ и бѣлымъ свѣтомъ заливаетъ мѣстечко Батцъ и наводняетъ снопомъ лучей Круазигъ, поглощала цѣлыми днями вниманіе Камиль. Она рѣдко оборачивалась въ сторону очаровательно-зеленаго пейзажа, въ сторону рощъ и цвѣтущихъ изгородей Геранды, которая стоитъ, точно невѣста, вся въ цвѣтахъ, въ лентахъ, въ вуалѣ и полномъ нарядѣ. Всякій разъ при этомъ Фелиситэ испытывала чувство щемящей, невѣдомой ей раньше боли.
   Калистъ, едва завидѣвъ флюгеры ея дома изъ-за терновника и изогнутыхъ верхушекъ сосенъ, почувствовалъ сразу, что ему точно стало легче дышать. Геранда была для него тюрьмой, вся жизнь его сосредоточилась въ Тушѣ. Кто не пойметъ, какой магнитъ привлекалъ сюда этого молодого, чистаго юношу? Любовь, похожая на любовь херувима, заставлявшая его пасть къ ногамъ той, которая была для него недосягаемо-высокимъ существомъ еще раньше, чѣмъ стала для него женщиной, любовь эта была настолько сильна въ немъ, что не слабѣла, несмотря на непонятный отказъ Фелиситэ. Чувство это, скорѣе потребность любить, чѣмъ любовь, вѣроятно, не избѣгло безпощаднаго анализа Камиль Мопенъ, и въ этомъ крылась причина ея упорства. Калистъ, конечно, не подозрѣвалъ этого благороднаго движенія ея души. Кромѣ того, здѣсь повсюду блестѣли чудеса современной цивилизаціи тѣмъ болѣе ярко, что они представляли полный контрастъ съ Герандой, гдѣ казалась роскошью даже бѣдность дю-Гениковъ. Здѣсь передъ восхищенными взорами молодого невѣжды, знакомаго только съ бретонскими лошадьми да съ вересками Вандеи, открылась вся парижская утонченность новаго для него міра; здѣсь онъ впервые услыхалъ невѣдомый, звучный языкъ. Калистъ услыхалъ здѣсь поэтическіе аккорды чудной, удивительной музыки XIX столѣтія, гдѣ мелодія и гармонія одинаково хороши, гдѣ пѣніе и инструментовка достигли необыкновеннаго совершенства. Онъ познакомился съ произведеніями богатѣйшей живописи французской школы, замѣстительницы итальянскихъ, испанскихъ и фландрскихъ школъ: талантливыя произведенія стали встрѣчаться такъ часто, что всѣ глаза, всѣ сердца, утомленные лицезрѣніемъ только талантовъ, громко требуютъ геніальнаго творенія. Онъ прочелъ богатыя содержаніемъ, глубокія сочиненія современной литературы и они произвели большое впечатлѣніе на его юное сердце. Весь великій XIX вѣкъ открылся передъ нимъ во всемъ своемъ блескѣ, съ своими богатыми вкладами въ критику, съ своими новыми идеями, съ геніальными начинаніями, достойными гиганта, который, спеленавъ юный вѣкъ въ знамена, укачивалъ его подъ звуки военнаго гимна, подъ пушечный аккомпаниментъ. Калистъ, посвященный Фелиситэ въ значеніе этихъ великихъ событій, которыя нерѣдко проходятъ незамѣтно для самихъ дѣйствующихъ въ нихъ герояхъ, нашелъ въ Тушѣ полное удовлетвореніе непреодолимому влеченію ко всему чудесному, которымъ всегда отличается его возрастъ; здѣсь испыталъ онъ впервые преклоненіе передъ прекраснымъ, испыталъ первую юношескую любовь, которая не переноситъ никакой критики. Вѣдь такъ естественно, что легкій огонекъ быстро разростается въ сильное пламя! Онъ здѣсь прислушивался къ легкой парижской ироніи, къ изящному, насмѣшливому разговору, который составляетъ особенность французской націи; въ немъ здѣсь стали пробуждаться тысячи мыслей, дремавшихъ въ немъ раньше, благодаря полусонной домашней ббстановкѣ. Для его ума мадемуазель де-Тушъ была настоящей матерью, которую онъ могъ любить, не совершая преступленія. Она была такъ добра къ нему: вѣдь женщина, которую любитъ мужчина, всегда кажется ему очаровательной, хотя бы она и не платила ему взаимностью. Въ данное время Фелиситэ давала ему уроки музыки. Ему казалось, что и эти большія комнаты нижняго этажа, казавшіяся еще больше отъ сосѣдства съ разстилавшимися вокругъ лугами и деревьями парка, и эта лѣстница, заставленная разными произведеніями кропотливыхъ итальянскихъ мастеровъ, съ своими рѣзными, деревянными украшеніями, съ венеціанской и флорентицской мозаикой, съ барельефами изъ слоновой кости, мрамора, со всѣми рѣдкостями, точно созданными по заказу волшебницъ среднихъ вѣковъ,-- что все это уютное, кокетливое, утонченно-художественное помѣщеніе было одухотворено какимъ-то страннымъ сверхъестественнымъ, неуловимымъ свѣтомъ и дышало разлитымъ здѣсь особеннымъ воздухомъ, атмосферой ума. Новый, современный міръ со всей своей поэзіей составлялъ рѣзкій контрастъ съ скучнымъ патріархальнымъ міромъ Геранды. Калистъ мысленно сопоставилъ ихъ: съ одной стороны, тысячи произведеній искусства; съ другой -- однообразіе невѣжественной Бретани.
   Всякому понятно теперь, почему этотъ бѣдный ребенокъ, которому, какъ и его матери, надоѣли тонкости игры въ мушку, почему онъ съ радостнымъ трепетомъ входилъ въ этотъ домъ, радостно звонилъ, радостно шелъ по двору. Надо замѣтить, что такой сердечный трепетъ и разныя предчувствія совершенно перестаютъ волновать людей уже сложившихся, закаленныхъ жизненными неудачами, людей, которые ничему уже болѣе не удивляются и ничего не ждутъ. Отворивъ дверь, Калистъ услыхалъ звуки фортепіано и подумалъ, что Камиль Мопенъ въ гостиной; но когда онъ вошелъ въ билліардную, звуки рояля перестали доноситься до него. Вѣроятно, Камиль играла на маленькомъ прямомъ роялѣ, который ей привезъ изъ Англіи Конти и который стоялъ въ гостиной наверху. Поднимаясь по лѣстницѣ неслышными шагами, благодаря мягкому ковру, Калисгъ шелъ все тише и тише. Ему почудилось въ этой музыкѣ что-то особенное. Фелиситэ играла сама для себя, бесѣдовала сама съ собой. Не желая входить, молодой человѣкъ сѣлъ на готическую скамью, обитую зеленымъ бархатомъ, стоявшую на площадкѣ подъ окномъ, артистически украшенномъ рѣзными работами, лакированномъ подъ орѣхъ. Импровизація Камиль дышала какой-то таинственной меланхоліей: точно будто изъ глубины могилы чья-нибудь душа взывала къ Богу съ пѣснью Dе profundis. Молодой влюбленный услыхалъ въ этихъ звукахъ мольбу безнадежной любви, нѣжную, покорную жалобу и стенанія сдерживаемаго горя. Камиль разработала, измѣнила и варіировала вступленіе къ каватинѣ "Сжалься надъ тобой, сжалься надо мной", которая проходитъ почти во всемъ четвертомъ актѣ "Роберта-Дьявола". Она вдругъ запѣла это мѣсто съ выраженіемъ глубокаго отчаянія -- и сразу замолкла. Калистъ вошелъ и понялъ причину внезапно наступившаго молчанія. Бѣдная Камиль Мопенъ, красавица Фелиситэ, безъ всякаго кокетства показала Калисту свое мокрое отъ слезъ лицо, взяла платокъ, отерла слезы и сказала совершенно простымъ тономъ:
   -- Здравствуйте!
   Она была очаровательна въ утреннемъ туалетѣ. На головѣ у нея была надѣта сѣточка изъ краснаго бархата, бывшая тогда въ большой модѣ; изъ подъ нея выбивались блестящія пряди ея черныхъ волосъ. Короткій сюртукъ нѣсколько походилъ на греческую тунику и изъ подъ него виднѣлись батистовыя панталоны съ вышитой оборкой на концѣ; на ногахъ были прелестныя турецкія туфли, красныя съ золотомъ.
   -- Что съ вами?-- спросилъ Калистъ.
   -- Онъ не возвратился еще, -- сказала она, ставъ у окна и устремивъ взглядъ на пески, болота и морской рукавъ.
   Эти слова объясняли ея туалетъ. Камиль, повидимому, ждала Клода Виньона и безпокоилась, что его нѣтъ, точно женщина, видящая, что старанія ея пропали даромъ. Калистъ только замѣтилъ, что Камиль страдаетъ.
   -- Вы безпокоитесь?-- спросилъ онъ.
   -- Да,-- отвѣчала она съ меланхоліей, въ которой трудно было разобраться этому ребенку.
   Калистъ быстро поднялся.
   -- Куда вы?
   -- За нимъ,-- отвѣчалъ онъ.
   -- Дорогое дитя мое!-- сказала она, взявъ его за руку, и, удерживая ее въ своей рукѣ, она подарила его влажнымъ взглядомъ, лучшей наградой для юнаго сердца.-- Вы съ ума сошли? Гдѣ вы его найдете на этомъ берегу?
   -- Я найду его.
   -- Ваша мать будетъ страшно безпокоиться. Оставайтесь, ну же, я хочу, чтобы вы остались,-- сказала она, усаживая его на диванъ.-- Не проникайтесь такимъ сожалѣніемъ ко мнѣ. Эти слезы нравятся намъ, женщинамъ. Мы имѣемъ особенную способность, которой нѣтъ у мужчинъ, способность отдаваться нашей нервности и всячески раздувать наши чувства. Воображая себѣ разныя случайности и рисуя ихъ себѣ, мы часто доводимъ себя до слезъ, а иногда и до болѣе серьезныхъ послѣдствій, до ненормальности. Для насъ фантазія игра не ума, а сердца. Вы пришли очень кстати, мнѣ вредно оставаться въ одиночествѣ. Я не поддалась на ловушку, разставленную имъ подъ предлогомъ посѣщенія Круазига, Батца и соляныхъ болотъ. Я знала, что онъ употребитъ на это не одинъ день, а нѣсколько. Ему хотѣлось насъ оставить вдвоемъ: онъ ревнуетъ, или, скорѣе, играетъ въ ревность. Вы молоды, красивы.
   -- Такъ что же вы мнѣ не говорили этого? Мнѣ не надо больше бывать у васъ?-- спросилъ Калистъ, не въ силахъ сдержать слезъ, которыя растрогали Фелиситэ.
   -- Вы ангелъ!-- воскликнула она.
   Затѣмъ она весело запѣла "Останься" Матильды изъ "Вильгельма Теля", чтобы отнять отъ отвѣта принцессы ея подданному всякій оттѣнокъ серьезности.
   -- Онъ хотѣлъ такимъ поведеніемъ,-- продолжала она,-- заставить меня повѣрить, что онъ чувствуетъ ко мнѣ болѣе сильное чувство, чѣмъ оно есть въ дѣйствительности. Онъ знаетъ, что я ему желаю только добра,-- сказала она,-- пристально смотря на Калиста.-- Но его гордость страдаетъ отъ сознанія, что въ этомъ отношеніи онъ уступаетъ мнѣ. А можетъ быть, у него зародились подозрѣнія на вашъ счетъ и онъ хочетъ насъ застать врасплохъ. Но если бы даже вся вина его была въ томъ, что онъ пожелалъ насладиться прелестью этой прогулки безъ меня, что онъ не принялъ меня себѣ въ спутники въ этой экскурсіи, не раздѣлялъ со мной мыслей, которыя зародились у него при видѣ этихъ красотъ, что онъ заставляетъ меня смертельно безпокоиться,-- развѣ всего этого мало? Меня такъ же мало любитъ этотъ мыслитель, какъ и музыкантъ, какъ и великій остроумецъ, какъ и офицеръ. Стернъ правъ: имена имѣютъ свое значеніе, а мое -- это грубая насмѣшка. Я умру, не найдя ни въ одномъ мужчинѣ отвѣта на любовь, которой полно мое сердце, на ту поэзію, которой дышетъ моя душа.
   Она замолкла, безсильно опустивъ руки, голова ея откинулась на подушку, глаза сдѣлались безсмысленными; погрузясь въ задумчивость, она пристально смотрѣла на цвѣтокъ ковра. Горе великихъ людей имѣетъ въ себѣ что-то грандіозное, внушающее уваженіе: передъ зрителемъ точно открываются тайники ихъ души, великой и безгранично могучей. Горе великихъ людей похоже на горе царственныхъ особъ, которое отражается въ сердцахъ всѣхъ и заставляетъ страдать цѣлый народъ.
   -- Зачѣмъ вы меня?...-- сказалъ Калистъ и не докончилъ.
   Красивая горячая рука Камиль Мопенъ коснулась его руки и прервала его.
   -- Природа измѣнила для меня свои законы и дала мнѣ еще пять, шесть лѣтъ молодости. Я отвергла васъ изъ эгоизма. Рано-ли, поздно-ли, разница въ возрастѣ принудила бы насъ разстаться. Мнѣ и такъ на тринадцать лѣтъ больше, чѣмъ ему: и этого довольно.
   -- Вы и въ шестьдесятъ лѣтъ будете прекрасны!-- геройски воскликнулъ Калистъ.
   -- Дай Богъ!-- съ улыбкой отвѣчала она,-- къ тому же, дорогое дитя мое, я хочу любить его. Несмотря на его холодность, на отсутствіе всякой творческой фантазіи, на его трусливую беззаботность и зависть, мучащую его, я убѣждена, что подъ этими лохмотьями скрывается величіе духа, я надѣюсь, что смогу наэлектризовать его, спасти его отъ самого себя и привязать ко мнѣ. Увы! у меня очень здравый умъ, но слѣпое сердце.
   Она до ужаса ясно видѣла свой внутренній міръ. Она страдала и анализировала свое страданіе, вродѣ того, какъ Кювье и Дюпюитренъ объясняли своимъ друзьямъ роковой ходъ своихъ болѣзней и постепенное приближеніе смерти. Камиль Мопенъ такъ же хорошо знала чувство любви, какъ двое ученыхъ -- анатомію.
   -- Я пріѣхала сюда, чтобы хорошенько изучить его: онъ уже сталъ скучать. Ему не хватаетъ Парижа, я говорила ему это: у него болѣзненная потребность критиковать кого-нибудь; а тутъ нельзя ни отдѣлать автора, ни осудить какую-нибудь систему, ни повергнуть въ отчаянье поэта; къ тому же здѣсь онъ не смѣетъ предаться разгулу, который освободилъ бы его отъ тяжелаго наплыва мыслей. Увы! можетъ-быть, и моя любовь къ нему недостаточно искренна, чтобы заставить его отрѣшиться отъ умственной жизни. Я недостаточно заставляю его терять голову! Напейтесь оба съ нимъ сегодня вечеромъ, а я скажусь больной и не выйду изъ своей комнаты: тогда я и узнаю, права я, или нѣтъ.
   Калистъ покраснѣлъ, какъ вишня, отъ подбородка до волосъ, даже уши его загорѣлись.-- Боже мой!-- воскликнула она,-- вѣдь я нисколько не подумала о томъ, что развращаю тебя, вѣдь ты невиненъ, какъ молодая дѣвушка. Прости меня, Калисгь! Когда ты полюбишь, то узнаешь, что можно даже взяться зажечь Сену, только бы доставить хотя небольшое удовольствіе своему предмету, какъ любятъ выражаться ворожеи на картахъ.
   Она на минуту замолчала.
   -- Бываютъ на свѣтѣ люди съ гордымъ и строго послѣдовательнымъ характеромъ, которые въ извѣстномъ возрастѣ говорятъ: "Если бы мнѣ пришлось начать жизнь съизнова, то я поступилъ бы точно также!" А я хотя и не считаю себя малодушной, говорю: "Я хотѣла бы быть такой женщиной, какъ ваша мать, Калистъ!" Имѣть такого Калиста, какое это счастье! Будь мой мужъ величайшимъ глупцомъ, я все-таки была бы ему покорной и смиренной женой. А между тѣмъ я не знаю за собой никакой вины по отношенію къ обществу: въ жизни я вредила только сама себѣ. Увы! дорогое дитя мое, женщина не можетъ прожить одна въ обществѣ.
   "Привязанности, которыя не находятся въ полной гармоніи съ соціальными и естественными законами, привязанности необязательныя -- не прочны. Страдать, чтобы страдать -- нѣтъ, лучше хоть кому-нибудь быть полезной. Что мнѣ за дѣло до моихъ кузинъ Фокомбъ, которыя уже перестали быть Фокомбами, которыхъ я не видѣла въ теченіе двадцати лѣтъ и которыя вдобавокъ вышли замужъ за негоціантовъ! Вы для меня сынъ, не доставившій мнѣ непріятныхъ обязанностей материнства, я оставлю вамъ свое состояніе, и вы будете счастливы, по крайней мѣрѣ, въ этомъ отношеніи благодаря мнѣ, вы, дорогое воплощеніе красоты и прелести, котораго не должна коснуться никакая перемѣна, никакая порча."
   Сказавъ это прочувствованнымъ тономъ, она опустила свои длинныя рѣсницы, чтобы онъ не могъ ничего прочесть въ ея глазахъ.
   -- Вы ничего не захотѣли отъ меня,-- сказалъ Калистъ, -- и я отдамъ ваше состояніе вашимъ наслѣдникамъ.
   -- Дитя!-- сказала Камиль низкимъ голосомъ и по щекамъ ея потекли слезы.-- Неужели ничто не спасетъ меня отъ меня самой!
   -- Вы хотѣли мнѣ разсказать одну исторію и письмо...-- сказалъ великодушный юноша, желая отвлечь ее отъ охватившей ее грусти.
   Но онъ не докончилъ, она прервала его рѣчь.
   -- Вы правы, прежде всего надо быть честной женщиной. Вчера уже было слишкомъ поздно, ну, а сегодня, повидимому, много есть свободнаго времени впереди,-- съ горькой ироніей замѣтила она.-- Чтобы исполнить мое обѣщаніе, я сяду такимъ образомъ, чтобы видѣть далеко вдаль по берегу.
   Калистъ повернулъ ей большое готическое кресло и открылъ окно. Камиль Мопенъ, раздѣлявшая восточные вкусы знаменитой писательницы-женщины, взяла великолѣпный персидскій кальянъ, подаренный ей посланникомъ, она положила пачули въ жаровню, вычистила мундштукъ, надушила перышко, которое она употребляла только одинъ разъ, подожгла желтые листья, поставила сосудъ съ длиннымъ, покрытымъ синей эмалью и золотомъ, горлышкомъ, составлявшій главную часть этого красиваго, созданнаго для наслажденія изобрѣтенія и, позвонивъ, велѣла подать чаю.
   -- Можетъ быть, вы выкурите папиросу? Ахъ! Я все забываю, что вы не курите. Вѣдь такъ можно рѣдко встрѣчать такого чистаго юношу! Чтобы коснуться атласнаго пушка, покрывающаго ваши щеки, по моему, нужно руку Евы, только что вышедшей изъ рукъ Бога.
   Калистъ покраснѣлъ и сѣлъ на табуретъ, не замѣтивъ глубокаго смущенія, отъ котораго Камиль вся покраснѣла.
   -- Особа, отъ которой я получила вчера это письмо, и которая, можетъ быть, завтра пріѣдетъ, маркиза де-Рошефильдъ, -- начала Фелиситэ.-- Выдавъ свою старшую дочь за знатнаго-португальскаго вельможу, навсегда поселившагося во Франціи, старый Рошефильдъ, который уступаетъ вамъ въ древности рода, пожелалъ черезъ сына породниться съ стариннымъ дворянствомъ, чтобы доставить сыну пэрство, которое не удалось ему получить самому. Графиня де-Монткорне указала ему въ департаментѣ Орна на мадемуазель Беатрису-Максимиліенну-Розу де-Кастеранъ, младшую дочь маркиза де-Кастеранъ, который не хотѣлъ давать приданаго за своими двумя дочерьми, чтобы оставить все состояніе своему сыну, графу де-Кастеранъ. Кастераны, повидимому, доводятъ свою родословную до Адама. Беатрисѣ, которая родилась и выросла въ замкѣ Кастерановъ, было тогда -- бракъ этотъ состоялся въ 1828 году -- лѣтъ двадцать. Она отличалась тѣмъ свойствомъ, которое вы, провинціалы, называете оригинальностью, но которое только доказываетъ возвышенность воззрѣній, нѣкоторую восторженность, любовь ко всему изящному и художественному. Повѣрьте опытности женщины, которая сама была на этомъ скользкомъ пути -- для женщины нѣтъ ничего опаснѣе такихъ вкусовъ: удовлетворяя имъ, можно дойти до того состоянія, въ какомъ нахожусь теперь я и до чего дошла маркиза... до паденія въ пропасть. Одни мужчины всегда имѣютъ при себѣ палку, съ помощью которой они удерживаются на краю пропасти, у нихъ есть сила, которой у насъ нѣтъ, и которая дѣлаетъ изъ насъ чудовищъ, если она у насъ только есть. Старая бабушка ея, вдовствующая де-Кастеранъ, была очень довольна, что она вышла за человѣка, котораго она превосходила по благородству и по своимъ воззрѣніямъ. Рошефильды повели себя прекрасно по отношенію казней, и Беатриса могла только хвалить ихъ; точно также и Рошефильды были вполнѣ довольны Кастеранами, такъ какъ тѣ, благодаря своему родству съ Вернелями, съ д'Эгриньонами и Труавилями, доставили пэрство своему зятю во время щедрой раздачи пэрства Карломъ X, которая была признана недѣйствительной во время іюльской революціи. Рошефильдъ довольно глупъ, но тѣмъ не менѣе онъ началъ съ того, что заполучилъ себѣ сына и такъ какъ онъ слишкомъ скоро успѣлъ надоѣсть своей женѣ, то она скоро отдалилась отъ него. Первые дни брачной жизни часто составляютъ камень преткновенія, какъ для неумныхъ людей, такъ и сильной любви. Будучи очень недалекъ, Рошефильдъ неопытность жены въ сердечныхъ дѣлахъ принялъ за холодность и поставилъ Беатрису въ разрядъ лимфатическихъ и холодныхъ; она блондинка -- на этомъ основаніи онъ счелъ себя вполнѣ въ безопасности и сталъ вести холостую жизнь, вполнѣ полагаясь на воображаемую холодность маркизы, на ея гордость и на открытую жизнь, которая создаетъ тысячу преградъ для парижанки. Вы поймете, о чемъ я говорю, когда побываете въ этомъ городѣ. Тѣ, кто хотѣлъ извлечь выгоду изъ его беззаботнаго спокойствія, говорили ему: "Какъ вы счастливы, у васъ такая холодная жена, что она неспособна влюбиться, она вполнѣ довольствуется тѣмъ, что блистаетъ въ свѣтѣ, всѣ ея прихоти чисто артистическія, всѣ ея желанія и ревность удовлетворены будутъ, если она себѣ создастъ салонъ, гдѣ будутъ собираться остроумные люди, она готова устроить шабашъ музыки, цѣлую оргію литературы". А мужъ былъ въ восторгѣ отъ этихъ шуточекъ, которыми въ Парижѣ одурачиваютъ глупцовъ.
   "Впрочемъ, Рошефильдъ не совсѣмъ обыкновенный глупецъ: у него тщеславія и гордости столько же, сколько у умнаго человѣка, съ тою только разницей, что умные люди надѣваютъ на себя личину скромности и обращаются въ кошекъ, которыя ласкаются къ вамъ, чтобы и вы ихъ приласкали; а самолюбіе Рошефильда очень откровенно и грубо, и очень любитъ восторгаться само собой. Тщеславіе его было низменнаго свойства и, помѣсти его въ конюшню, онъ и тутъ нашелъ бы пищу для самохвальства. Бываютъ у людей такіе недостатки, о которыхъ знаютъ только. близкіе люди и которые появляются только въ скрытой отъ всѣхъ интимной жизни; въ свѣтѣ же, по отзыву общества, такіе люди слывутъ за пріятныхъ людей. Рошефильдъ по всѣмъ даннымъ долженъ былъ стать нестерпимымъ, едва только въ немъ явилось бы подозрѣніе, что его семейному очагу грозитъ опасность: его ревность мелочна и труслива; будучи застигнутъ врасплохъ, онъ способенъ стать звѣремъ; онъ будетъ трусливо таить свою ревность въ теченіе шести мѣсяцевъ и совершитъ убійство на седьмой мѣсяцъ. Онъ думалъ, что очень ловко обманываетъ жену, и вмѣстѣ съ тѣмъ боялся ея: два повода къ деспотизму, разъ онъ замѣтитъ, что маркиза изъ милости дѣлаетъ видъ, что совершенно равнодушно смотритъ на его невѣрность. Я нарочно разбираю его характеръ, чтобы объяснить вамъ поведеніе Беатрисы. Маркиза искренно восхищалась мной; но отъ восхищенія до зависти -- одинъ шагъ. Моя гостиная считается одной изъ самыхъ интересныхъ въ Парижѣ: ей захотѣлось устроить у себя такой же салонъ и она всячески переманивала отъ меня моихъ знакомыхъ. Я никогда не умѣю удерживать тѣхъ, кто имѣетъ намѣреніе отойти отъ меня. У нея стали собираться разные поверхностные люди, которые отъ скуки сходятся со всѣми; входя въ гостиную, они уже думаютъ, какъ бы уйти; но кружка ей не удалось создать. Въ этотъ періодъ она, по моему, жаждала стать извѣстной. Она всегда отличалась величіемъ души, царственной горделивостью; въ ея умѣ постоянно зарождались новыя мысли; она удивительно легко схватывала и понимала всевозможныя свѣдѣнія: сейчасъ она будетъ говорить съ вами о метафизикѣ и музыкѣ, сейчасъ о богословіи и живописи. Вы увидите ее теперь вполнѣ сложившейся женщиной, но въ ней произошло мало перемѣны съ тѣхъ поръ, какъ мы ее видѣли молодой новобрачной. Въ ней замѣтна нѣкоторая аффектація: она слишкомъ старается показать, что знаетъ разныя трудныя вещи -- китайскій и еврейскій языки, что она имѣетъ понятіе объ іероглифахъ и можетъ прочесть содержаніе папирусовъ, которыми обернуты муміи. Беатриса -- свѣтлая блондинка, передъ которой покажется негритянкой свѣтлокудрая Ева. Она очень тонка и пряма, какъ свѣчка, бѣла, какъ хлѣбъ для причастія; овалъ ея лица довольно длинный и острый; цвѣтъ лица очень измѣнчивъ: сегодня она бѣла, какъ полотно, а завтра лицо ея вдругъ дѣлается смуглымъ и все точно покрывается подкожными точечками, какъ будто въ одну ночь кровеносные шарики покрылись пылью; у нея чудный, но нѣсколько вызывающій лобъ; зрачки глазъ блѣдно-зеленые, глазное яблоко совершенно бѣлаго цвѣта; брови мало замѣтны; вѣки точно отяжелѣли. Подъ глазами часто бываютъ круги. Носъ ея, изогнутый, съ узкими ноздрями, говоритъ объ ея хитрости и придаетъ ей суровое выраженіе. Ротъ у нея австрійскій, верхняя губа толще нижней, которую она часто презрительно отставляетъ. Она всегда блѣдна и дѣлается розовой только отъ сильнаго волненія. Подбородокъ ея довольно толстъ; мой также не тонокъ и, можетъ быть, мнѣ не слѣдовало бы поэтому говорить вамъ, что женщины съ жирнымъ подбородкомъ очень требовательны въ любви. Я рѣдко встрѣчала такую красивую талію, какъ у нея; спина ея ослѣпительно бѣла; прежде она была слишкомъ плоска, а теперь, говорятъ, она округлилась, пополнѣла, но бюстъ и руки остались худощавы, не пополнѣли, какъ плечи. Вообще у нея такая фигура и такія непринужденныя манеры, что онѣ заставляютъ забыть объ ея недостаткахъ и рельефно выдвигаютъ ея красоту. Природа надѣлила ее той царственной осанкой, которую пріобрѣсти нельзя и которая такъ идетъ къ ней, выставляя на видъ благородство ея происхожденія; все въ ней гармонично, и нѣсколько худыя, но красивой формы бедра, и чудная ножка, и роскошные, ангельскіе, точно залитые сіяніемъ, волосы, которые особенно любилъ рисовать Жироде. Не будучи безупречной красавицей, она, если захочетъ, можетъ произвести сильное, неизгладимое впечатлѣніе. Ей стоитъ только одѣться въ бархатъ вишневаго цвѣта, съ кружевами, вколоть въ голову красныя розы, и она становится божественно красивой. Если бы какимъ-нибудь чудомъ она могла бы одѣться въ костюмъ тѣхъ временъ, когда женщины носили лифа съ массой лентъ, кончающіеся узкимъ мысомъ и переходящіе въ широкія, торчащія складки парчевыхъ юбокъ; когда женщины окутывались въ сложенныя крупными складками фрезы, прятали руки въ рукава съ прорѣзами и кружевными буфами, такъ что видны были только концы пальцевъ, точно пестикъ въ чашечкѣ цвѣтка; когда онѣ сверхъ завитыхъ въ букли волосъ надѣвали перевитый драгоцѣнными каменьями шиньонъ -- вотъ тогда Беатриса могла бы съ успѣхомъ соперничать съ такими идеальными красавицами, какихъ вы здѣсь видите.
   Фелиситэ указала Калисту на прекрасную копію съ картины Міериса, гдѣ изображена женщина въ бѣломъ атласномъ платьѣ, которая стояла съ нотами въ рукахъ и пѣла брабантскому знатному вельможѣ; негръ наливаетъ въ стаканъ на ножкѣ старое испанское вино, а старая экономка укладываетъ печенье.
   -- Блондинки,-- продолжала она, -- имѣютъ надъ нами, брюнетками, то преимущество, что онѣ болѣе разнообразны: есть блондинки ста разныхъ оттѣнковъ, а брюнетки всѣ похожи другъ на друга. Блондинки женственнѣе насъ; мы, француженки-брюнетки, больше похожи на мужчинъ. Неужели,-- сказала она,-- вы не влюбитесь въ Беатрису послѣ нарисованнаго мною портрета, какъ это сдѣлалъ какой-то принцъ въ Тысячѣ одномъ днѣ? Но и тутъ ты опять опоздалъ, бѣдное дитя мое. Но утѣшься. Вѣдь всегда первому достаются кости!
   Это было сказано ею съ извѣстной цѣлью. Восторгъ, написанный на лицѣ юноши, больше относился въ портрету, чѣмъ къ художнику, труды котораго, такимъ образомъ, не достигали цѣди.
   -- Хотя Беатриса и блондинка,-- продолжала она,-- но она не такъ воздушна, какъ ей бы слѣдовало быть; черты лица очень строги, она изящна, но въ ней есть что-то жесткое; окладъ лица ея нѣсколько суховатъ; можно подумать, что она способна запылать тропическимъ знойнымъ огнемъ. Она похожа на ангела, который пылаетъ и сохнетъ. Глаза ея точно вѣчно томятся жаждой. Когда она смотритъ прямо, она всего лучше; а въ профиль ея лицо кажется точно сплюснутымъ между двумя дверями. Вы сами увидите, права-ли я. Вотъ изъ-за чего мы стали близкими подругами. Беатриса въ теченіе трехъ лѣтъ, съ 1828 года до 1881-го, веселилась на послѣднихъ пирахъ Реставраціи, бывала въ свѣтѣ, при дворѣ, служила украшеніемъ костюмированныхъ баловъ Елисейскаго дворца Бурбоновъ и судила о людяхъ, о вещахъ и о событіяхъ очень осмысленно и умно. Умъ ея былъ занятъ. Нѣсколько ошеломленная бурнымъ потокомъ свѣтской жизни, она не жила сердцемъ, оно молчало, такъ какъ ей пришлось познакомиться съ прелестями брака: явился ребенокъ, роды, однимъ словомъ, всѣ эти материнскія обязанности, которыя я такъ не люблю. Я не выношу дѣтей: они доставляютъ только одно огорченіе и вѣчное безпокойство. Я всегда находила, что для насъ имѣетъ неоцѣненное значеніе свобода, предоставленная намъ въ наше время и утраченная нами благодаря этому лицемѣру Жанъ-Жаку, свобода дѣлаться матерью или нѣтъ, смотря по желанію. Не я одна такъ думаю, но высказываю это я одна. Беатриса провела бурный годъ отъ 1880--1831 года въ имѣніи мужа и скучала тамъ, какъ праведники въ раю. Вернувшись въ Парижъ, маркиза не безъ основанія рѣшила, что революція, которая, по мнѣнію нѣкоторыхъ, имѣла только политическое значеніе, произведетъ и нравственный переворотъ. Тотъ міръ, къ которому она принадлежала, не смогъ возродиться за время неожиданнаго пятнадцатилѣтняго торжества Реставраціи и поэтому онъ долженъ неминуемо искрошиться въ мелкіе куски подъ ударами тарана, который быль въ рукахъ буржуазіи. Она слышала великія слова г-на Лене: "Короли сходятъ со сцены!" Мнѣ кажется, этотъ переворотъ сильно отразился на ея послѣдующей жизни. Она принялась изучать новыя доктрины, которыя возникали цѣлыми массами въ трехлѣтій промежутокъ, слѣдовавшій за іюльской революціей: всѣ эти новыя ученія роились одно за другимъ, точно мушкара на солнечномъ лугу, и увлекли многихъ женщинъ. Но, какъ и всѣ дворяне, она, хотя находила всѣ эти новыя идеи превосходными, но все же хотѣла спасти дворянство. Видя, что личныя качества не ставятся ни во что, видя, что знатнѣйшія фамиліи держатся того же молчаливаго протеста, который они оказывали Наполеону, и этимъ ограничивается вся ихъ роль въ эпоху великихъ событій и дѣяній, а подобная роль во время нравственнаго переворота равносильна подачѣ въ отставку; сознавая все это, Беатриса предпочла счастье этому молчаливому недовольству. Когда мы вздохнули свободнѣе, маркиза встрѣтила у меня человѣка, съ которымъ я надѣялась провести всю остальную жизнь -- Женнаро Конти, талантливаго композитора, неаполитанца по происхожденію, по родившагося въ Марсели. Конти очень уменъ, талантливый композиторъ, хотя онъ никогда не могъ бы составить себѣ первоклассную извѣстность. Не будь Мейербера и Россини, онъ, можетъ быть, и прослылъ бы геніемъ. Но онъ имѣетъ надъ ними большое преимущество: онъ въ вокальной музыкѣ занимаетъ то же мѣсто, что Паганини на скрипкѣ, Листъ на роялѣ, Тальони въ танцахъ, и мѣсто знаменитаго Тара, котораго онъ напоминаетъ.. Это не голосъ, другъ мой, это сама душа! Когда пѣніе можетъ затронуть нѣкоторыя душевныя струны и отвѣчаетъ тому необъяснимому настроенію, которое въ данную минуту охватываетъ женщину, то она погибла. Услыхавъ пѣніе Женнаро, маркиза безумно влюбилась въ него и похитила его у меня. Хотя это пахнетъ провинціей, но вполнѣ свойственно натурѣ человѣка. Она снискала мое уваженіе и дружбу своимъ дальнѣйшимъ поведеніемъ относительно меня. Она считала меня за женщину, которая будетъ защищать свою собственность, а не знала того, что для меня смѣшнымъ становится человѣкъ, изъ-за котораго ведется борьба. Она пріѣхала ко мнѣ. Эта гордая женщина была такъ влюблена, что повѣдала мнѣ свою тайну и отдала свою судьбу въ мои руки. Она была очаровательна и осталась одновременно женщиной и маркизой въ моихъ глазахъ. Я должна вамъ сказать, другъ мой, что женщины часто поступаютъ дурно, но у нихъ есть скрытое величіе души, которое никогда не оцѣнятъ мужчины. Итакъ, теперь, когда въ виду близящейся старости я могу уже писать свое завѣщаніе, я скажу вамъ, что была вѣрна Конги и осталась бы таковой до смерти, но все-таки я хорошо узнала его. Онъ принадлежитъ къ числу людей, которые очаровательны на видъ, но въ дѣйствительности отвратительны. Онъ большой шарлатанъ въ сердечныхъ дѣлахъ. Бываютъ мужчины, какъ, напримѣръ, Натанъ, о которомъ я вамъ говорила, они обманываютъ женщинъ вполнѣ искренне: они лгутъ сами себѣ. Поднявшись на ходули, они воображаютъ, что стоятъ на собственныхъ ногахъ и вполнѣ простосердечно продѣлываютъ разные фокусы. Тщеславіе у нихъ въ крови; они такъ и родились комедіантами, хвастунами, съ разными вычурами, точно китайская ваза; они готовы смѣяться сами надъ собой. Но они очень великодушны и, благодаря этому, притягиваютъ къ себѣ опасность, точно блестящее царственное одѣяніе Мюрата. Но мошенничество Конти узнаетъ только его любовница. Въ немъ скрывается знаменитая итальянская ревность, заставившая Карлоне убить Піолу и нанесшая Паэзіелло ударъ кинжаломъ. Это ужасное чувство онъ скрываетъ подъ видомъ самаго любезнаго дружелюбія. Конти не отваживается смѣло признаться въ своемъ порокѣ: онъ улыбается Мейерберу и говоритъ ему комплименты, когда въ душѣ разорвалъ бы его на клочки. Сознавая свою слабость, онъ притворяется сильнымъ; его тщеславіе такъ велико, что онъ изображаетъ разныя напускныя чувства, которыхъ вовсе нѣтъ въ его сердцѣ. Онъ выдаетъ себя за артиста, вдохновляемаго небомъ. Для него искусство, говорить онъ, святая и священная вещь. Онъ дѣлается фанатикомъ въ разговорѣ съ свѣтскими людьми, хотя въ душѣ издѣвается надъ ними; онъ говоритъ такъ краснорѣчиво, что можно подумать, что онъ глубоко убѣжденъ въ этомъ. Это какой-то ясновидящій, какой-то демонъ, богъ, ангелъ. И все-таки, Калисть, хотя бы вы и были предупреждены, вы подпадете подъ его очарованіе. Этотъ южанинъ, этотъ пламенный артистъ въ дѣйствительности холоденъ, какъ ледъ. Послушайте его: артистъ -- это миссіонеръ, искусство -- это религія, которая имѣетъ своихъ жрецовъ и должна имѣть своихъ мучениковъ. Вступивши на эту почву, Женнаро доходитъ до самаго безпорядочнаго паѳоса, на который только способенъ въ своей аудиторіи какой-нибудь профессоръ нѣмецкой философіи. Вы восхищаетесь его убѣжденностью, а онъ не вѣритъ ни во что. Возвышая васъ до небесъ своимъ пѣніемъ, которое вливаетъ вамъ въ душу сладостный нектаръ любви, онъ бросаетъ на васъ восторженные взгляды, но въ то же время взвѣшиваетъ силу вашего восторга, и спрашиваетъ себя: "Кажусь-ли я имъ богомъ?" Въ то же время онъ мысленно добавляетъ: "Я поѣлъ слишкомъ много макаронъ". Вы думаете, что онъ васъ любитъ, а онъ васъ ненавидитъ, а вы не знаете почему. Но я-то это знала: онъ вчера увидалъ какую-нибудь женщину, въ которой почувствовалъ влеченіе и издѣвался надо мной, расточая лицемѣрныя ласки, фальшивыя увѣренія въ любви, дорого заставлялъ платить меня за вынужденную вѣрность. Онъ ненасытенъ въ своей жаждѣ рукоплесканій, онъ смѣется надъ всѣмъ, все копируетъ, одинаково хорошо можетъ изобразить и горе и радость, но достигаетъ при этомъ блестящаго результата: онъ, если захочетъ, можетъ понравиться, можетъ заставить восхищаться собой, любить себя. Когда я разсталась съ нимъ, онъ ненавидѣлъ свой голосъ, а между тѣмъ своимъ успѣхомъ онъ обязанъ гораздо больше ему, чѣмъ своему композиторскому таланту, а ему хотѣлось бы больше быть геніальнымъ творцомъ вродѣ Россини, чѣмъ такимъ исполнителемъ, какъ Рубини. Я сдѣлала большую ошибку, привязавшись къ нему, но разъ это случилось, я рѣшилась вѣнчать лаврами своего кумира до конца. Конти, какъ и многіе артисты, большая лакомка, онъ любитъ комфортъ, удовольствія, онъ очень кокетливъ, вылощенъ, франтовато одѣтъ, и я поощряла въ немъ всѣ эти вкусы, я любила эту слабую, лживую натуру. Мнѣ завидовали, а я иногда съ сожалѣніемъ улыбалась. Я уважала въ немъ его мужество, онъ храбръ, а храбрость, говорятъ, единственная чуждая лицемѣрія добродѣтель. Въ путешествіяхъ я разъ подвергла его храбрость испытанію, онъ дѣйствительно рисковалъ жизнью, которую такъ любитъ, но, странное дѣло, въ Парижѣ онъ часто совершалъ поступки, которые я называю трусостью ума. Другъ мой, я все это знала и потому сказала бѣдной маркизѣ: "Вы не знаете, въ какую пропасть вы готовы броситься. Вы, какъ Персей бѣдной Андромеды, освобождаете меня отъ утеса. Если онъ васъ любитъ, тѣмъ лучше; но я сомнѣваюсь въ этомъ, онъ любитъ только себя одного". Женнаро былъ на седьмомъ небѣ отъ гордости. Я не была маркизой, рожденной Кастеранъ, и онъ меня забылъ въ одинъ день. Я доставила себѣ жгучее наслажденіе изслѣдовать до мелочей этого человѣка. Зная заранѣе развязку, мнѣ любопытно было видѣть, какъ будетъ Конти изворачиваться. Бѣдное дитя мое, мнѣ пришлось за недѣлю быть свидѣтельницей разныхъ дикихъ чувствъ, разныхъ безобразныхъ комедій. Я ничего не скажу вамъ объ этомъ, вы увидите этого человѣка здѣсь. Но теперь, так ъ какъ онъ знаетъ, что я его хорошо поняла, онъ ненавидитъ меня. Если бы онъ могъ меня зарѣзать безъ опасности для себя, то я не прожила бы и двухъ секундъ. Беатрисѣ я не говорила ни слова. Послѣднее оскорбленіе, которое Женнаро до сихъ поръ наноситъ мнѣ, это-думать, что я способна подѣлиться своими грустными наблюденіями съ маркизой. Онъ сталъ теперь вѣчно озабоченнымъ, задумчивымъ, потому что не вѣритъ ни въ чью порядочность. До сихъ поръ по отношенію ко мнѣ онъ разыгрываетъ роль человѣка, который не можетъ утѣшиться, что покинулъ меня. Онъ обращается со мной самымъ нѣжнымъ, вкрадчивымъ образомъ; онъ ласковъ, относится ко мнѣ по рыцарски. Для него всякая женщина-мадонна. Надо долго прожить съ нимъ, чтобы разгадать его фальшивое простодушіе и понять невидимую причину этой мистификаціи. Самъ Богъ повѣрилъ бы ему, такой у него искренній видъ. Онъ обойдетъ васъ своими кошачьими манерами, такъ что вы ни за что не повѣрите, что въ его умѣ происходитъ самая тщательная математическая выкладка. Оставимъ его. Я простерла свое равнодушіе до того, что принимала ихъ у себя. Благодаря этому, самое проницательное въ свѣтѣ парижское общество ничего не узнало объ этой интригѣ. Женнаро, хотя и опьяненный гордостью, считалъ, вѣроятно, необходимымъ играть передъ Беатрисой роль: онъ ни чѣмъ не выдалъ себя. Я очень удивилась его поведенію, мнѣ все казалось, что онъ пожелаетъ скандала. Сама маркиза компрометировала себя черезъ годъ счастья, подвергавшагося всякимъ превратностямъ и случайностямъ парижской жизни. Она нѣсколько дней сряду не видала Женнаро. Я его пригласила къ себѣ обѣдать, а она должна была пріѣхать вечеромъ. Рошефильдъ ничего не подозрѣвалъ; но Беатриса такъ хорошо знала своего мужа, что, по ея словамъ, она предпочла бы испытать всякія несчастія скорѣе, чѣмъ выносить ту жизнь, которая ждала ее, если онъ будетъ имѣть право презирать или мучить ее. Я выбрала тотъ день, когда по вечерамъ собирались гости у нашей близкой пріятельницы графини де-Монкорне. Видя, что мужу подали кофе, Беатриса вышла изъ столовой, чтобы идти переодѣваться, хотя обыкновенно она не принималась такъ рано за свой туалетъ.
   "-- Вѣдь вашъ куаферъ еще не пришелъ,-- замѣтилъ Рошефильдъ, узнавъ, почему она собирается уходить.
   "-- Меня причешетъ Тереза,-- отвѣчала она.
   "-- Да куда же вы ѣдете? Вѣдь не къ г-жѣ де-Монкорне вы собираетесь забраться съ восьми часовъ.
   "-- Нѣтъ, -- отвѣчала она, -- но я хочу прослушать первый актъ у итальянцевъ.
   "Болтливый судья въ "Грубіянѣ" Вольтера сойдетъ за нѣмого по сравненію съ праздными мужьями. Беатриса убѣжала, чтобы избѣжать дальнѣйшихъ вопросовъ и не слыхала словъ мужа:
   "-- Въ такомъ случаѣ мы поѣдемъ вмѣстѣ.
   "Онъ сказалъ это спроста, не имѣя никакого подозрѣнія на счетъ своей жены, вѣдь она пользовалась такой свободой! Онъ старался ни въ чемъ не стѣснять ее, онъ считалъ это согласнымъ съ чувствомъ собственнаго достоинства. Къ тому же поведеніе Беатрисы не давало никакой пищи для самой строгой критики. Маркизъ собирался поѣхать въ другое мѣсто, можетъ быть, въ своей любовницѣ. Онъ одѣлся еще до обѣда, и ему оставалось надѣть шляпу и перчатки, когда онъ услыхалъ стукъ кареты, поданной въ подъѣзду. Онъ прошелъ къ ней и нашелъ ее совсѣмъ готовой; она крайне удивилась при видѣ его.
   "-- Куда вы?-- спросила она.
   "-- Развѣ я не сказалъ вамъ, что поѣду съ вами въ итальянцамъ?
   "Маркизѣ удалось побороть въ себѣ чувство неудовольствія, но щеки ея такъ покраснѣли сразу, точно она нарумянила ихъ.
   "-- Такъ поѣдемъ,-- сказала она.
   "Рошефильдъ пошелъ за ней, не замѣтивъ, что голосъ ея дрогнулъ отъ волненія и отъ охватившаго ее гнѣва.
   "-- Въ Итальянскую оперу!-- сказалъ мужъ.
   "-- Нѣтъ!-- воскликнула Беатриса,-- къ мадемуазель де-Тушъ. Мнѣ надо ей сказать нѣсколько словъ,-- добавила она, когда дверцы захлопнулись.
   "Карета покатилась.
   "-- Если хотите,-- продолжала Беатриса,-- я завезу васъ сначала къ итальянцамъ, а потомъ уже поѣду къ ней.
   "-- Нѣтъ, зачѣмъ же,-- возразилъ маркизъ,-- если вамъ надо только сказать ей нѣсколько словъ, то я подожду въ каретѣ; теперь только половина восьмого.
   "Если бы Беатриса сказала мужу: "Поѣзжайте къ итальянцамъ и оставьте меня въ покоѣ!", то онъ спокойно повиновался бы. Какъ умная женщина, она побоялась возбудить въ немъ подозрѣніе, чувствуя за собой вину, и покорилась участи. Когда она уѣхала изъ оперы ко мнѣ, мужъ поѣхалъ съ ней. Она вошла, вся красная отъ гнѣва и нетерпѣнія. Подойдя ко мнѣ, она съ самымъ спокойнымъ видомъ сказала мнѣ на ухо:
   "-- Милая Фелиситэ, завтра вечеромъ я ѣду съ Конти въ Италію. Попросите его сдѣлать всѣ нужныя приготовленія и быть здѣсь съ каретой и паспортомъ.
   "Затѣмъ она уѣхала въ сопровожденіи мужа. Всякая сильная страсть жаждетъ свободы. Беатриса цѣлый годъ терзалась тѣмъ, что такъ рѣдко и съ такими затрудненіями видалась съ Женнаро, съ которымъ считала себя связанной навсегда. Поэтому я ничему не удивлялась. Будь на ея мѣстѣ я съ моимъ характеромъ, я поступила бы точно также. Она рѣшилась на огласку, не будучи въ состояніи вынести, что мужъ совершенно невольно пошелъ на перекоръ ея планамъ. Она предотвратила несчастье еще большимъ несчастьемъ. Конти былъ такъ счастливъ, что привелъ меня въ отчаянье: его тщеславіе было польщено.
   "-- Вотъ это называется быть любимымъ!-- восклицалъ онъ среди взрывовъ восторга.-- Много-ли найдется женщинъ, готовыхъ пожертвовать своей жизнью, состояніемъ, уваженіемъ общества!
   "-- Да, она васъ любитъ,-- сказала я ему,-- а вы ее не любите.
   "Онъ пришелъ въ бѣшенство и сдѣлалъ мнѣ сцену: принялся ораторствовать, ссориться со мной; описывалъ свое чувство къ ней и увѣрялъ, что онъ никогда не считалъ себя способнымъ на такую сильную любовь. Я стояла на своемъ, но ссудила его деньгами на путешествіе, застигнувшее его врасплохъ. Беатриса оставила Рошефильду письмо и на другой день вечеромъ уѣхала въ Италію. Тамъ она оставалась два года, нѣсколько разъ писала мнѣ самыя очаровательныя дружескія письма: бѣдное дитя привязалось ко мнѣ, единственной женщинѣ, которая поняла ее. Она увѣряла, что обожаетъ меня. Нуждаясь въ деньгахъ, Женнаро написалъ оперу, не находя въ Италіи той матеріальной поддержки, какую видятъ композиторы въ Парижѣ. Вотъ письмо Беатрисы, вы съумѣете понять его теперь, если только въ ваши года можно браться судить о серьезныхъ дѣлахъ,-- сказала она, протягивая ему письмо.
   Въ эту минуту вошелъ Клодъ Виньонъ. И Калистъ, и Фелиситэ, пораженные его неожиданнымъ появленіемъ, на минуту замолкли: она отъ удивленія, онъ -- отъ смутной тревоги. Огромный, высокій лобъ этого молодого человѣка, уже лысаго въ тридцать семь лѣтъ, казалось, заволокли грозныя тучи. Рѣшительный, умный ротъ выражалъ холодную иронію. У Клода Виньона былъ очень внушительный видъ, несмотря на рано увядшее лицо съ багровымъ цвѣтомъ кожи: прежде оно было рѣдкой красоты. Въ возрастѣ отъ восемнадцати до двадцати пяти лѣтъ онъ нѣсколько напоминалъ божественнаго Рафаэля, но съ годами носъ его, черта, которая всего легче мѣняется, заострился, лицо, благодаря невѣдомому внутреннему процессу, огрубѣло, контуры сдѣлались слишкомъ аляповаты, кожа приняла свинцовый оттѣнокъ, все лицо казалось сильно утомленнымъ; причина этого утомленія была неизвѣстна -- можетъ бытъ, оно было плодомъ горькаго одиночества или злоупотребленія умственнымъ трудомъ. Онъ ежеминутно анализируетъ чужія мысли, безъ всякой цѣли и системы, и остріе его критики все разрушаетъ, никогда ничего не создавая. Поэтому и утомленіе его не усталость архитектора, а просто рабочаго. Глаза, блѣдно-голубые, были когда-то очень блестящими, а теперь померкли отъ скрытаго горя, потускнѣли отъ мрачной печали. Кутежи провели подъ глазами черные круги; виски потеряли свѣжесть; подбородокъ, очень изящной формы, сталъ двойнымъ и потерялъ свое благородное очертаніе. Голосъ, довольно глухой отъ природы, сталъ еще слабѣе; хотя онъ и не пропалъ совсѣмъ и не сталъ хриплымъ, но представляетъ нѣчто среднее между однимъ и другимъ. Подъ безстрастнымъ выраженіемъ этого красиваго лица, подъ пристальнымъ взоромъ скрывается его полная нерѣшительность и слабость характера, которую выдаетъ умная и насмѣшливая улыбка. Слабость эта касается дѣйствій, а не ума; лобъ его говоритъ объ его энциклопедическомъ умѣ; о томъ же говоритъ все его лицо, дѣтское и мужественное въ одно и то же время. Странность его характера проявляется еще въ одной подробности: онъ высокаго роста, но уже немного согнулся, какъ всѣ люди, живущіе въ области мышленія. Такіе большіе, длинные люди никогда не отличаются ни энергіей, ни творческой дѣятельностью. Карлъ Великій, Нарзесъ, Велизарій и Константинъ представляютъ рѣзкія исключенія изъ этого правила. Клодъ Виньонъ вообще очень загадочная личность. Во-первыхъ, онъ и простъ, и хитеръ одновременно. Хотя онъ, точно куртизанка, способенъ предаваться всякимъ излишествамъ, по способность мыслить никогда не покидаетъ его. Люди съ такимъ направленіемъ умственнаго развитія, при всемъ своемъ талантѣ критически разбирать искусство, науку, литературу, политику, не способны заботиться объ условіяхъ своей жизни. Клодъ вѣчно погруженъ въ царство мысли и относится къ своей внѣшности съ безпечностью Діогена. Довольствуясь тѣмъ, что онъ все постигаетъ, онъ презрительно относится въ матеріальнымъ вещамъ; но едва только онъ собирается создать что-нибудь, какъ его начинаетъ обуревать сомнѣніе, онъ, не замѣчая красотъ, видитъ одни препятствія и только раздумываетъ, какъ бы приступить къ дѣлу, такъ что въ результатѣ не двинетъ пальцемъ. Онъ своего рода турокъ; его умъ находится въ полу-дремотѣ отъ вѣчныхъ мечтаній; критика -- его опіумъ; гаремъ уже написанныхъ другими книгъ внушилъ ему отвращеніе къ собственному творчеству. Будучи совершенно равнодушенъ какъ къ важнымъ, такъ и къ ничтожнымъ вещамъ, онъ, благодаря вѣсу мозга, неминуемо долженъ предаться разгулу, чтобы хотя на нѣсколько мгновеній отрѣшиться отъ рокового тяготѣнія своего всемогущаго анализа. Онъ слишкомъ поглощенъ внутреннимъ, умственнымъ міромъ, поэтому понятно, что Камиль Мопенъ такъ стремилась вернуть его на прямую дорогу. Эта задача имѣла свою прелесть. Клодъ Виньонъ считалъ себя политикомъ, такимъ же великимъ, какимъ онъ былъ, какъ писатель. Но этотъ маленькій Маккіавели въ душѣ смѣялся надъ честолюбцами: зная свои силы, онъ инстинктивно строилъ свое будущее, соображаясь съ своими способностями; онъ сознаетъ свою мощь, замѣчаетъ препятствія, видитъ глупость выскочекъ, иногда пугается, иногда испытываетъ чувство отвращенія, и, ни за что не принимаясь, спокойно слѣдитъ за теченіемъ времени. Какъ и Степанъ Лусто, фельетонистъ, какъ и Натанъ, знаменитый драматическій писатель, какъ и Блонде, тоже журналистъ, онъ вышелъ изъ буржуазной среды, подобно большинству нашихъ великихъ писателей.
   -- Какъ вы прошли?-- спросила мадемуазель де-Тушъ, краснѣя отъ удовольствія и неожиданности.
   -- Черезъ дверь,-- сухо отвѣчалъ Клодъ Виньонъ.
   -- Но,-- воскликнула она, пожимая плечами, -- я отлично знаю, что вы не изъ тѣхъ людей, которые входятъ черезъ окно.
   -- Такой способъ вхожденія своего рода почетный орденъ для любимой женщины.
   -- Довольно,-- сказала Фелиситэ.
   -- Я вамъ мѣшаю?-- спросилъ Клодъ Виньонъ.
   -- Мосье,-- наивно замѣтилъ Калистъ,-- это письмо...
   -- Оставайтесь съ нимъ, я ни о чемъ не спрашиваю; въ нашъ возрастъ пора понимать такія вещи,-- насмѣшливо прервалъ онъ Калиста.
   -- Но, мосье...-- негодующе воскликнулъ Калистъ.
   -- Успокойтесь, молодой человѣкъ, я очень снисходителенъ къ чувствамъ другихъ.
   -- Милый Калистъ,-- начала Камиль.
   -- Милый?-- прервалъ ее Виньонъ.
   -- Клодъ шутитъ,-- сказала Камиль Калисту, продолжая начатую фразу;-- это неумѣстно по отношенію къ вамъ, такъ какъ вы совершенно не посвящены въ шутливый парижскій тонъразговора.
   -- Я и не думалъ шутить,-- серьезно возразилъ Виньонъ.
   -- По какой дорогѣ пришли вы? Вотъ уже два часа, какъ я, не отводя глазъ, смотрю въ сторону Круазига.
   -- Вы не все время смотрѣли туда.
   -- Вы невыносимы съ вашими шутками.
   -- Я шучу?
   Калистъ всталъ.
   -- Вамъ здѣсь не такъ плохо, чтобы надо было уходить,-- сказалъ Виньонъ.
   -- Наоборотъ,-- сказалъ горячій юноша; Камиль Мопенъ протянула ему руку и онъ, вмѣсто пожатія, поцѣловалъ ее, оставивъ на ней жгучую слезу.
   -- Я желалъ бы быть на мѣстѣ этого маленькаго юноши,-- сказалъ критикъ, усаживаясь и принимаясь за кальянъ.-- Какъ онъ будетъ любить!
   -- Слишкомъ, и значитъ его не будутъ любить,-- сказала мадемуазель де-Тушъ.-- Сюда ѣдетъ г-жа де-Рошефидьдъ.
   -- Ну,-- сказалъ Клодъ.-- Вмѣстѣ съ Конти?
   -- Останется она у меня одна, онъ только довезетъ ее.
   -- Произошла ссора?
   -- Нѣтъ.
   -- Сыграйте мнѣ сонату Бетховена, я ничего не знаю изъ его фортепіанныхъ вещей.
   Клодъ принялся накладывать турецкій табакъ въ жаровню дымившагося кальяна и гораздо пристальнѣе наблюдая за Камиль, чѣмъ она думала; его занимала одна ужасная мысль: ему казалось, что эта женщина вполнѣ убѣждена, что провела его. Для него такое положеніе вещей было ново.
   Калистъ, уходя, совершенно забылъ и о Беатрисѣ Рошэфильдъ, и объ ея письмѣ, онъ былъ взбѣшенъ на Клода Виньонъ, возмущался его -- какъ ему казалось -- неделикатностью и жалѣлъ о бѣдной Фелиситэ. Какъ можно, будучи любимымъ этой несравненной женщиной, не молиться на нее, стоя на колѣняхъ, какъ не повѣрить одному ея взгляду, улыбкѣ? Будучи свидѣтелемъ горя, которымъ терзалась Фелиситэ, ожидая его возвращенія, видя, какъ она постоянно оборачивалась въ сторону Круазига, Калисту захотѣлось разорвать этотъ блѣдный, холодный скелетъ, какъ выразилась про него Фелиситэ; онъ дѣйствительно совершенно былъ незнакомъ съ изворотливостью ума, которымъ отличаются остряки прессы. Но его мнѣнію, любовь должна быть своего рода религіей для человѣка. Увидавъ Калиста, мать не могла сдержать радостнаго крика, а мадемуазель де-Генигъ немедленно свиснула Маріотту.
   -- Маріотта, наше дитя дома, можешь добавить еще блюдо.
   -- Я его видѣла, мадемуазель,-- отвѣчала кухарка.
   Мать, немного встревоженная при видѣ облака печали на челѣ Калиста, не подозрѣвая, что оно вызвано воображаемымъ дурнымъ обхожденіемъ Виньонасъ Фелиситэ, принялась за вышиваніе. Старая тетка взялась за вязанье. Баронъ уступилъ свое кресло сыну, а самъ принялся ходить по залѣ, разминая ноги передъ прогулкой по саду. Ни на одной фламандской или голландской картинѣ не найдете вы домашней обстановки съ такими темными тонами, съ такими гармоничными, подходящими къ общему фону человѣческими фигурами. Этотъ красивый юноша въ черномъ бархатѣ, эта еще красивая мать, эти два старца въ этой старинной обстановкѣ представляли умилительную, вполнѣ гармонирующую съ общей картиной, семейную группу. Фанни очень хотѣлось разспросить Калиста, но онъ вынулъ изъ кармана письмо Беатрисы, которой, быть можетъ, суждено было разрушить счастье этого достойнаго семейства. Пока онъ развертывалъ его, въ живомъ воображеніи Калиста отчетливо представилась маркиза, въ той фантастической одеждѣ, въ какой ее описывала Камиль Мопенъ.
   

Письмо Беатрисы къ Фелстьэ.

Генуя, 2 іюня.

   "Я не писала вамъ, дорогой другъ мой, съ тѣхъ поръ, какъ мы были во Флоренціи. Но Венеція и гицъ всецѣло поглощали мое время, и къ тому же, какъ вы знаете, счастье попало занимаетъ мѣста въ жизни. Мы не будемъ считаться письмами. Я немного устала. Мнѣ хотѣлось все видѣть, а когда душа наша не слишкомъ легко испытываетъ чувство пресыщенія, то частая смѣна наслажденій, наконецъ, вызываетъ утомленіе. Другъ нашъ имѣлъ большой тріумфъ въ театрѣ Скала, въ Ренисѣ и недавно въ Санто-Карло. Три италіянскія оперы за два года, вы не можете сказать, что любовь располагаетъ его къ лѣни. Насъ вездѣ великолѣпно принимали, но я предпочла бы уединеніе и молчаніе. Это, по моему, единственныя условія жизни, возможныя для женщины, которая разорвала со свѣтомъ? Я думала, что все такъ и будетъ. Любовь, дорогая моя, властелинъ еще болѣе требовательный, чѣмъ бракъ: но повиноваться ему такъ сладко! Отдавши всю свою жизнь любви, я не думала, что мнѣ придется хотя бы мелькомъ бывать въ свѣтѣ и любезный пріемъ, оказанный мнѣ, только растравилъ мои раны. Я не могла, какъ прежде, стоять на равной ногѣ съ высокопоставленными дамами. Чѣмъ больше вниманія мнѣ оказывали, тѣмъ болѣе подчеркивали мое ничтожество. Женнаро не понялъ этихъ тонкостей; но онъ былъ такъ счастливъ, что мнѣ было бы стыдно не пожертвовать своимъ мелкимъ самолюбіемъ для такого важнаго дѣла, какъ жизнь артиста. Мы, женщины, живемъ одной любовью, а мужчины живутъ и любовью и своей дѣятельностью; иначе они не были бы мужчинами. Тѣмъ не менѣе, для насъ, женщинъ, есть много непріятнаго въ томъ положеніи, въ которое я себя поставила и котораго вы избѣгли: вы остались на высотѣ своего положенія передъ судомъ общества, которое не имѣло никакихъ правъ на васъ; вы сохранили свободу воли, а я ее утратила. Я говорю это исключительно о сердечныхъ дѣлахъ, а не объ общественныхъ вопросахъ, отъ которыхъ я совершенно отказалась. Вы можете быть кокетливой, капризной, вы сохранили всю привлекательность женщины, которая свободна и можетъ по желанію все дать или во всемъ отказать; вы сохранили за собой привилегію капризничать, въ интересахъ самой вашей любви и любви того человѣка, который вамъ нравится. Однимъ словомъ, до сихъ поръ сохранили полную независимость; а я утратила свободу сердца, что, по моему, составляетъ одно изъ очарованій во всякой любви, даже когда страсть сильна до безконечности. Я не имѣю больше возможности ссориться полушутя: мы не даромъ такъ дорожимъ этимъ пріемомъ. Развѣ это не лучшее средство вывѣдать тайну сердца? Я не могу грозить, я должна заковать всю мою привлекательность въ броню безграничной кротости и покорности, я должна заслужить уваженіе силой своей любви. Я предпочту скорѣе умереть, чѣмъ покинуть Женнаро, потому что все мое искупленіе состоитъ въ святости моей любви. Я не колебалась ни минуты между общественнымъ уваженіемъ и моимъ уваженіемъ къ самой себѣ, которая составляетъ тайну моей совѣсти. Хотя у меня и бываютъ минуты меланхоліи, которыя пробѣгаютъ тучками по ясному небу и которыми мы, женщины, любимъ отдаваться, но я прогоняю ихъ, я не хочу, чтобы это походило на сожалѣнія. Боже мой, я такъ хорошо поняла обширность моихъ обязанностей, что вооружилась полной снисходительностью, но до сихъ поръ Женнаро не возбуждалъ моей ревности, которая вѣчно на-сторожѣ. Я не вижу, въ чемъ можетъ провиниться мой чудный геній. Я, ангелъ мой, немного напоминаю тѣхъ набожныхъ людей, которые ведутъ бесѣду съ Богомъ; вѣдь, развѣ не вамъ я обязана своимъ счастьемъ? Поэтому будьте увѣрена, что я часто думаю о васъ. Я увидѣла Италію, наконецъ-то узрѣла такъ, какъ и вы ее видѣли и какъ надо ее видѣть, съ душой, освѣщенной любовью, какъ и Италія освѣщена чуднымъ солнцемъ и произведеніями искусства. Мнѣ жаль того, кто долженъ одинъ восхищаться ея красотами, кто не имѣетъ никого, кому бы онъ могъ въ минуту восторга пожать руку, съ кѣмъ могъ бы выдѣлиться избыткомъ волнующихъ васъ чувствъ, которыя, нисколько не слабѣя отъ этого, дѣлаются нѣсколько спокойнѣе. Эти два года составляютъ всю мою жизнь и дадутъ обильную жатву для моихъ воспоминаній. Не строили-ли вы, какъ и я, планы останься въ Кіавари, купить дворецъ въ Венеціи, домикъ въ Сорренто, виллу во Флоренціи? Развѣ всѣ любящія женщины не боятся людей? А я, выброшенная за бортъ, могу-ли пожелать на вѣкъ погребсти себя въ этомъ чудномъ пейзажѣ, среди цвѣтовъ, у этого красиваго моря или въ долинѣ, которая равняется красотѣ моря, какъ, напримѣръ, долина, видимая изъ Физоля? Но увы! мы бѣдные артисты, и деньги призываютъ въ Парижъ двухъ цыганъ. Женнаро не хочетъ, чтобы я пожалѣла объ утраченной мной роскоши и ѣдетъ въ Парижъ репетировать свое новое произведеніе, большую оперу. Вы, ангелъ мой, такъ же, какъ и я, понимаете, что я не могу показаться въ Парижѣ. Несмотря на всю мою любовь, я не могла бы перенести презрительнаго взгляда мужчины или женщины -- я скорѣе готова совершить убійство. Да, я разрубила бы на куски того, кто удостоилъ бы меня сожалѣнія и милостиво обошелся бы со мной: восхитительная Шатонёфъ нѣкогда, кажется, при Генрихѣ III, растоптала лошадью парижскаго городского голову за подобное преступленіе. Я вамъ пишу съ тѣмъ, чтобы извѣстить васъ, что не замедлю присоединиться къ вамъ въ Тушѣ и въ вашемъ монастырѣ буду ожидать нашего Женнаро. Вы видите, какъ я смѣло обращаюсь съ моей благодѣтельницей и сестрой! Но тягость благодѣянія не приведетъ меня, какъ нѣкоторыхъ, къ неблагодарности. Вы мнѣ такъ много говорили о трудности сообщенія, что я постараюсь пріѣхать въ Круазигъ моремъ. Эта мысль мнѣ пришла, когда я узнала здѣсь, что маленькое датское судно, нагруженное мраморомъ, ѣдетъ къ вамъ за солью, возвращаясь къ себѣ, на Балтійское море. Такимъ образомъ я избѣгала утомленія и издержекъ переѣзда на почтовыхъ лошадяхъ. Я знаю, что вы не одна и очень довольна этимъ: посреди моего счастья у меня иногда являлись угрызенія совѣсти. Вы единственный человѣкъ, съ которымъ я могу остаться одна, безъ Конти. Можетъ быть, и для васъ будетъ пріятно видѣть около себя женщину, которая пойметъ ваше счастье и не будетъ завидовать ему? Итакъ, до скораго свиданія. Вѣтеръ попутный, я отправляюсь, мысленно пославъ вамъ поцѣлуй".
   -- И она тоже любитъ,-- сказалъ себѣ Калистъ, съ грустнымъ видомъ складывая письма.
   Эта печаль отозвалась въ сердцѣ матери, точно внезапный свѣтъ озарилъ для нея черную пропасть. Баронъ только что вышелъ.
   Фанни заперла на засовъ дверь башенки и облокотилась на спинку кресла, гдѣ сидѣлъ ея сынъ, точно сестра Дидоны на картинѣ Герена; она поцѣловала его въ лобъ со словами:
   -- Что огорчаетъ тебя, мой Калистъ? Ты мнѣ обѣщалъ объяснить твои частые визиты въ Тушъ; я должна, говоришь ты, благословлять владѣлицу его?
   -- Да, конечно, -- отвѣчалъ онъ;-- она доказала мнѣ, дорогая матушка, всю неполноту моего образованія въ нашъ вѣкъ, когда дворянство должно себѣ пріобрѣсти личныя заслуги, чтобы воскресить свое имя. Я такъ же былъ далеко отъ вѣка, какъ Геранда отъ Парижа. Она была матерью моего ума.
   -- За это я не буду благословлять ее,-- сказала баронесса, съ глазами, полными слезъ.
   -- Матушка!-- воскликнулъ Калистъ, на голову котораго, какъ жемчужины, скатились двѣ жгучія слезинки огорченной матери,-- матушка, не плачьте, я сегодня собирался, чтобы услужить ей, обойти весь нашъ берегъ отъ таможенной будки до мѣстечка Батца, а она мнѣ сказала: "Какъ стала бы безпокоиться ваша мать! "
   -- Она сказала это? За одни эти слова я многое могу простить ей,-- сказала Фанни.
   -- Фелиситэ желаетъ только моего блага, -- продолжалъ Калистъ;-- она часто удерживаетъ рѣзкія и двусмысленныя выраженія, которыя въ ходу у артистовъ, чтобы ничѣмъ не поколебать во мнѣ вѣры: она не знаетъ, что моихъ вѣрованій поколебать нельзя. Она разсказывала мнѣ, какъ живутъ въ Парижѣ молодые дворяне, такіе же провинціалы, какъ и я, какъ они оставляютъ семью, не располагая никакими средствами въ жизни и понемногу составляютъ себѣ большое состояніе, благодаря, своей твердой волѣ и уму. Я могу сдѣлать то же, что баронъ де-Растиньякъ, служащій теперь въ министерствѣ. Она даетъ мнѣ уроки музыки, итальянскаго языка, она знакомитъ меня съ разными соціальными вопросами, о которыхъ никто и не думаетъ въ Герандѣ. Она не надѣлила меня главнымъ сокровищемъ -- своей любовью, но за то дѣлится со мною своими обширными знаніями, богатствомъ своего таланта и ума. Она хочетъ быть для меня не утѣхой, а свѣточемъ; она не оспариваетъ ни одной изъ чтимыхъ мной святынь: она вѣрить въ благородство дворянства, она любитъ Бретань, она...
   -- Она перемѣнила намъ нашего Калиста, -- прервала его старая слѣпая,-- потому что я не могу понять его словъ! У тебя есть хорошій домъ, мой прекрасный племянникъ, есть старые родные, которые боготворятъ тебя, есть добрые старые слуги; ты можешь жениться на славной молодой бретонкѣ, на религіозной, вполнѣ хорошей дѣвушкѣ, которая сдѣлаетъ тебя счастливымъ, а твои честолюбивые планы прибереги для твоего старшаго сына, который будетъ втрое богаче, чѣмъ ты теперь, если только ты съумѣешь прожить спокойно и экономно, подъ Божьимъ благословеніемъ, и если ты выкупишь заложенныя родовыя земли. Все это такъ же безхитростно, какъ и сердце бретонца. Ты не такъ скоро, но за то вѣрно, сдѣлаешься богатымъ дворяниномъ.
   -- Тетка твоя права, ангелъ мой, она такъ же горячо заботится о твоемъ счастьѣ, какъ и я. Если мнѣ не удастся женить тебя на миссъ Маргаритѣ, дочери твоего дяди, лорда Фитцъ-Вилльяма, то мы почти увѣрены, что мадемуазель де-Пен-Холь отдастъ все свое состояніе той племянницѣ, которую ты выберешь себѣ въ супруги.
   -- Да и дома наберется нѣсколько экю,-- сказала таинственнымъ, тихимъ голосомъ старая тетка.
   -- Мнѣ, жениться въ мои года?-- сказалъ онъ, бросая на мать взглядъ, передъ которымъ не можетъ устоять холодная практичность матери.-- Неужели я буду лишенъ чудныхъ, безумныхъ увлеченій? Не буду трепетать, волноваться, дышать, ложиться спать, думая лишь о томъ, какъ бы смягчить ея неумолимый взоръ? Неужели я не узнаю прелесть свободы, прихоти души, облачка, пробѣгающаго по лазури счастья и развевающагося отъ дуновенія радости? Я значитъ не буду блуждать по окольнымъ тропинкамъ, мокрымъ отъ росы? Не буду стоять подъ дождемъ, не замѣчая его, какъ влюбленные у Дидро? Не буду брать, какъ герцогъ де-Лорьенъ, горячіе угли въ руку? Не буду взбираться по шелковымъ лѣстницамъ? висѣть на старой, перегнившей рѣшеткѣ, не ломая ея? не буду прятаться въ шкафу или подъ постелью? Неужели я въ женщинѣ узнаю только супружескую покорность, въ любви -- ровный свѣтъ лампы? Неужели любопытство мое будетъ пресыщено раньше, чѣмъ оно родилось? Значитъ, я проживу, не узнавъ сердечныхъ бурь, которыя укрѣпляютъ силы мужчины? Буду супругомъ-затворникомъ? Нѣтъ! я уже вкусилъ отъ плода парижской цивилизаціи. Неужели вы не видите, что вы сами, съ своими чистыми, чуждыми всѣхъ вопросовъ, семейными нравами подготовили пожирающій меня огонь, и я погибну, не узнавъ, гдѣ мой кумиръ, который я вижу повсюду -- и въ зеленой листвѣ, и въ облитыхъ солнцемъ пескахъ, и въ каждой красивой, благородной и изящной женщинѣ, описываемыхъ въ книгахъ и поэмахъ, которыя я поглотилъ у Камиль! Увы! въ Герандѣесть только одна такая женщина -- вы, матушка! Всѣ мои волшебныя мечты навѣяны Парижемъ, или дышатъ страницами лорда Байрона, Скотта: это Паризина, Эффи, Минна! Это та герцогиня королевской крови, которую я видѣлъ въ ландахъ, черезъ верескъ и терновникъ, сидя на конѣ, при видѣ которой вся кровь приливала мнѣ къ сердцу!
   Баронесса гораздо яснѣе, поэтичнѣе и рельефнѣе представила себѣ мысленно все то, что здѣсь читаетъ читатель, и во взглядѣ сына прочла всѣ его мысли, сыпавшіяся, какъ стрѣлы изъ опрокинутаго колчана помышленія. Хотя она никогда не читала Бомарше, но сейчасъ же поняла женскимъ чутьемъ, что женить этого херувима было бы преступленіемъ.
   -- Ахъ! дорогое дитя мое, -- сказала она, прижимая его къ себѣ и цѣлуя его чудные волосы, еще всецѣло принадлежавшіе ей,-- женись, когда хочешь, только будь счастливъ! Цѣль моей жизни не въ томъ, чтобы мучить тебя.
   Маріотта стала накрывать на столъ. Гасселенъ отправился выводить лошадь Калиста, который уже два мѣсяца, какъ пересталъ ѣздить верхомъ. Всѣ три женщины: мать, тетка и Маріотга съ обычной женщинамъ хитростью старались ублажать Калиста, когда онъ обѣдалъ дома. Бретонская скудная обстановка, съ помощью дѣтскихъ привычекъ и воспоминаній, всячески старалась соперничать съ парижской цивилизаціей, которую можно было видѣть въ Тушѣ, въ двухъ шагахъ отъ Геранды. Маріотта старалась сдѣлать своего молодого господина равнодушнымъ къ искусной кухнѣ Камиль Мопенъ, а мать и тетка другъ передъ другомъ старались окружать его заботами, чтобы опутать его сѣтями нѣжности и сдѣлать всякое сравненіе немыслимымъ.
   -- У васъ сегодня будетъ рыба, господинъ Калистъ, бекассы и блинчики, какихъ вы нигдѣ никогда не найдете,-- сказала Маріотта съ торжествующимъ, лукавымъ видомъ, любуясь убранствомъ стола.
   Послѣ обѣда, когда старая тетка снова принялась за вязанье, когда пришли священникъ и шевалье дю-Хальга на обычную партію въ карты, Калистъ отправился въ Тушъ, подъ предлогомъ возвратить письмо Беатрисы.
   Клодъ Виньонъ и мадемуазель де-Тушъ еще не обѣдали. Великій критикъ имѣлъ нѣкоторую склонность къ гастрономіи и недостатокъ этотъ усердно поощряла Фелиситэ, знавшая, что ничѣмъ такъ женщина не можетъ къ себѣ привязать мужчину, какъ угодливостью. Столовая, въ которой за послѣдній мѣсяцъ она сдѣлала еще нѣсколько важныхъ приспособленій, ясно говорила о томъ, какъ быстро можетъ женщина постичь характеръ, вкусы и наклонности того человѣка, котораго она любитъ или хочетъ любить. Столъ былъ убранъ съ необыкновенно утонченной роскошью и со всѣми новѣйшими изобрѣтеніями этой отрасли.
   Бѣдные, благородные Гениги не знали, съ какимъ противникомъ имъ приходилось соперничать, они и не подозрѣвали, какое надо было имѣть состояніе, чтобы тягаться съ подновленнымъ въ Парижѣ серебромъ, привезеннымъ мадемуазель де-Тушъ, съ фарфоромъ, который она считала еще годнымъ для деревни, съ этимъ чуднымъ столовымъ бѣльемъ, съ позолоченными украшеніями, красовавшимися на столѣ и, наконецъ, съ искусствомъ повара.
   Калистъ отказался отъ предложеннаго ему ликера, налитаго въ великолѣпные графинчики изъ цѣннаго дерева, похожіе на дарохранительницы.
   -- Вотъ ваше письмо,-- сказалъ онъ съ наивной настойчивостью, взглянувъ на Клода, который медленно отхлебывалъ изъ рюмки привозный ликеръ.
   -- Ну, что же вы скажете о немъ?-- спросила мадемуазель де-Тушъ, перебрасывая черезъ столъ письмо Виньону, который принялся его читать, прихлебывая ликеръ.
   -- Но... я скажу, что женщины въ Парижѣ очень счастливы, у всякой есть какой-нибудь геніальный человѣкъ, котораго онѣ боготворятъ и который ихъ любитъ.
   -- Ну, такъ вы совершенно деревенскій простакъ, -- смѣясь возразила Фелиситэ.-Какъ! вы не замѣтили, что она его уже меньше любитъ и что...
   -- Это несомнѣнно,-- сказалъ Клодъ Виньонъ, который успѣлъ пробѣжать только первую страницу.-- Развѣ, когда любишь, можно анализировать свое положеніе? развѣ можно вдаваться въ такія тонкости, какъ маркиза? можно развѣ взвѣшивать, различать что-нибудь? Только гордость привязываетъ Беатрису къ Конти, она осуждена любить его во что бы то ни стало.
   -- Бѣдная женщина!-- сказала Камиль.
   Калистъ пристально, ничего не видя, смотрѣлъ на столъ. Красавица въ фантастической одеждѣ, какъ ее сегодня утромъ описывала ему Фелиситэ, предстала передъ нимъ въ своей лучезарной красѣ; она улыбалась ему, обмахивалась вѣеромъ, а другая бѣлая ручка выглядывала изъ подъ кружевной фрезы, вишневаго бархата и терялась въ буфахъ роскошнаго платья.
   -- Вотъ вамъ занятіе,-- сказалъ Калисту, сардонически улыбаясь, Клодъ Виньонъ. Калиста покоробило отъ слова занятіе.
   -- Не вбивайте въ голову этому милому ребенку мысли о такой интригѣ, вы не знаете, какъ опасны такія шутки. Я знаю Беатрису, у нея слишкомъ много благородства, чтобы мѣняться, къ тому же, Конти будетъ здѣсь.
   -- А!-- насмѣшливо замѣтилъ Клодъ Виньонъ,-- это что-то похоже на ревность?..
   -- Вы можете такъ думать?-- гордо спросила Камиль.
   -- Вы болѣе прозорливы, чѣмъ иная мать,-- отвѣчалъ Клодъ.
   -- Развѣ это можетъ быть?-- сказала Камиль, показывая на Калиста.
   -- Однако,-- возразилъ Виньонъ,-- они очень подходили бы другъ къ другу. Ей на десять лѣтъ больше, чѣмъ ему, и онъ въ данномъ случаѣ будетъ играть роль молодой дѣвушки.
   -- Молодая дѣвушка, мосье, уже два раза была подъ выстрѣлами въ Вандеѣ. Если бы нашлось еще двадцать тысячъ такихъ дѣвушекъ...
   -- Я сказалъ вамъ это въ похвалу, -- сказалъ Виньонъ,-- и мнѣ это было гораздо легче сдѣлать, чѣмъ вамъ побрить бороду.
   -- У меня есть шпага, которой я могу побрить бороду тому, у кого она слишкомъ длинна,-- отвѣчалъ Калистъ,
   -- А я прекрасно могу писать эпиграммы,-- улыбаясь замѣтилъ Виньонъ,-- мы оба французы, дѣло можно сладить.
   Мадемуазель де-Тушъ бросила на Кадиста умоляющій взглядъ, который сразу охладилъ его пылъ.
   -- Почему, -- спросила Фелиситэ, -- молодые люди, какъ мой Калистъ, любятъ всегда женщинъ извѣстнаго возраста?
   -- Нѣтъ ни одного чувства, которое было бы такъ наивно и вмѣстѣ благородно,-- отвѣтилъ Виньонъ,-- оно вытекаетъ изъ отличительныхъ свойствъ очаровательной юности. Кромѣ того, чѣмъ, какъ не такой любовью могутъ кончить старыя женщины? Вы молоды, красивы и останетесь такой еще лѣтъ двадцать, поэтому я могу говорить объ этомъ при васъ,-- сказалъ онъ, бросивъ хитрый взглядъ на мадемуазель де-Тушъ.-- Во-первыхъ, полупожилыя женщины, на которыхъ обращаютъ свое вниманіе молодые люди, умѣютъ гораздо лучше любить, чѣмъ молодыя женщины. Юноша слишкомъ имѣетъ много общаго съ молодой женщиной, чтобы она могла ему нравиться. Такое увлеченіе напоминаетъ миѳъ о Нарциссѣ. Кромѣ того, мнѣ кажется, ихъ раздѣляетъ обоюдная неопытность. Поэтому-то сердце молодой женщины легче понимаютъ тѣ мужчины, у которыхъ за искренней или притворною страстью скрывается извѣстная опытность; по этой же причинѣ, если не принимать во вниманіе различіе умственнаго развитія, женщина среднихъ лѣтъ легче можетъ увлечь юношу: онъ прекрасно сознаетъ, что будетъ у нея имѣть успѣхъ, а женское тщеславіе съ другой стороны бываетъ очень польщено его преслѣдованіемъ. Юношество любитъ набрасываться на плоды, а женщина въ осенній расцвѣтъ свой представляетъ чудный, сочный плодъ. Какъ много значатъ взгляды смѣлые и сдержанные, а когда нужно, томные, взгляды сладостные, горячіе, озаренные послѣдними лучами любви! А искусство говорить, а роскошныя, золотистыя плечи, красивыя, полныя формы, руки съ ямочками, свѣжая, упругая кожа, а лучезарное чело съ печатью глубокихъ думъ и чувствъ, а волосы, такъ искусно положенные, такъ заботливо охраняемые, волосы, съ тонкой линіей пробора, гдѣ бѣлѣется нѣжная кожа; а эти воротники, сложенные въ красивыя складки, а разныя ухищренія, благодаря которымъ особенно рельефно и вызывающе оттѣняется бѣлизна кожи на затылкѣ, тамъ, гдѣ кончается прическа, точно этимъ контрастомъ женщины хотятъ подчеркнуть плѣнительную силу жизни и любви? Въ эти года и брюнетки чаще всего принимаютъ болѣе свѣтлый оттѣнокъ, цвѣтъ янтаря. Женщины и улыбкой, и словами показываютъ свое умѣнье жить въ свѣтѣ: онѣ отлично умѣютъ разговаривать, чтобы заставить васъ улыбнуться, онѣ готовы вамъ разсказать, что угодно; онѣ умѣютъ напустить на себя необыкновенное достоинство и гордость, могутъ притворно испускать крики отчаянія, отъ которыхъ, кажется, душа рвется на части; онѣ посылаютъ послѣднее прости любви, но только пользуются имъ, чтобы разжечь страсть. Онѣ молодѣютъ, усердно играя роль наивныхъ простушекъ; онѣ заставляютъ говорить себѣ самыя горячія увѣренія въ уваженіи, кокетливо распространяясь о своемъ паденіи; опьяненіе, которое доставляетъ имъ ихъ торжество, дѣйствуетъ заразительно; преданы онѣ безконечно: онѣ будутъ васъ слушать, любить, онѣ цѣпляются за любовь, какъ приговоренный къ смерти цѣпляется за жизнь, онѣ похожи на адвокатовъ, которые умѣютъ, не надоѣдая суду, горячо отстаивать свое дѣло; онѣ пользуются всевозможными средствами и только у нихъ можно узнать, что такое безграничная любовь. Я не думаю, чтобы ихъ можно было бы забыть когда-нибудь, какъ не забывается ничто великое, недосягаемое. У молодыхъ женщинъ есть тысяча развлеченій, а у этихъ женщинъ нѣтъ ихъ вовсе; у нихъ нѣтъ болѣе ни самолюбія, ни суетности, ни мелочности; ихъ любовь -- это Луара у своего истока: она безконечно велика, она разрослась изъ всѣхъ разочарованій, изъ всѣхъ жизненныхъ притоковъ, и вотъ почему... моя дочь нѣма,-- докончилъ онъ, видя экстазъ мадемуазель де-Тушъ, которая съ силой сжимала руку Калиста, вѣроятно, желая поблагодарить его за то, что онъ былъ невольной причиной этого лестнаго панегирика, за которымъ она не видѣла никакой западни.
   Весь вечеръ Клодъ Виньонъ и Фелиситэ блистали необычайнымъ остроуміемъ, разсказывали анекдоты и описывали парижское общество Калисту, который былъ теперь совершенно очарованъ Клодомъ: на людей съ нѣжнымъ сердцемъ всегда неотразимо дѣйствуютъ умные люди.
   -- Я нисколько не удивлюсь, если завтра пріѣдутъ маркиза де-Рошефильдъ и Конти, который, по всѣмъ вѣроятіямъ, сопровождаетъ ее,-- сказалъ Клодъ уже поздно вечеромъ,-- когда я уходилъ изъ Круазига, моряки замѣтили маленькое судно, датское, шведское или норвежское.
   Его слова вызвали краску на лицѣ спокойной Камиль. Въ этотъ вечеръ г-жѣ дю-Геникъ пришлось своего сына прождать опять до часу утра; она никакъ не могла понять, что онъ дѣлаетъ въ замкѣ Тушъ, когда онъ самъ сказалъ ей, что Камиль не любитъ его.
   -- Онъ имъ только мѣшаетъ, -- говорила себѣ эта чудная мать.-- О чемъ вы тамъ говорили?-- спросила она его, когда онъ вошелъ.
   -- Ахъ, матушка! Я никогда еще такъ восхитительно не проводилъ вечера. Великая, чудная вещь -- талантъ. Отчего ты меня не надѣлила имъ? Люди талантливые могутъ выбрать себѣ любимую женщину, никто не устоитъ передъ ними.
   -- Но ты красивъ, мой Калистъ.
   -- Красота только въ вашихъ глазахъ имѣетъ значеніе. Клодъ Виньонъ къ тому же красивъ. У геніальныхъ людей всегда лучезарное чело, глаза блестятъ и метаютъ молніи, а я, несчастный, только и умѣю, что любить.
   -- Говорятъ, что этого довольно, ангелъ мой, -- сказала она, цѣлуя его въ лобъ.
   -- Правда?
   -- Мнѣ говорили такъ, сама я этого никогда не испытала.
   Калистъ съ благоговѣніемъ поцѣловалъ у матери руку.
   -- Я буду тебя любить и замѣню всѣхъ тѣхъ, которые могли бы преклоняться передъ тобой,-- сказалъ онъ ей.
   -- Дорогое дитя! Это отчасти твой долгъ, я отдала тебѣ все мое сердце. Не будь же неостороженъ, постарайся любить только достойныхъ женщинъ, если ужь тебѣ суждено любить.
   Какой молодой человѣкъ, полный любви и рвущійся къ жизни, не возымѣлъ бы побѣдную мысль пойти въ Круазигъ, чтобы видѣть, какъ пріѣдетъ г-жа де-Рошефильдъ и разсмотрѣть ее инкогнито? Калистъ непріятно поразилъ отца и мать, ничего не знавшихъ о прибытіи красавицы маркизы, тѣмъ, что вышелъ изъ дому съ утра и не захотѣлъ завтракать. Ноги молодого бретонца едва касались земли; Его точно влекла какая-то невѣдомая сила, онъ чувствовалъ себя замѣчательно легкимъ и проскользнулъ мимо стѣнъ Туша, чтобы не быть замѣченнымъ. Очаровательный ребенокъ стыдился своего пыла, а, можетъ быть, всего больше боялся вышучиванья: Фелиситэ и Клодъ Виньонъ были такъ проницательны! Обыкновенно, молодые люди въ подобныхъ случаяхъ думаютъ, что ихъ лобъ дѣлается прозрачнымъ, что мысли ихъ могутъ прочесть всѣ. Онъ шелъ по дорогѣ, между лабиринтомъ соляныхъ болотъ, дошелъ до песковъ и, несмотря на палящій солнечный зной, миновалъ ихъ въ одно мгновенье. Затѣмъ онъ дошелъ до края откоса, который выложенъ камнями для прочности; внизу находится домъ, гдѣ путешественники находятъ пріютъ отъ бури, сильнаго морского вѣтра, дождя и урагана. Не всегда бываетъ возможно переправиться черезъ узкій морской рукавъ, не всегда здѣсь бываютъ лодки, а пока онѣ пріѣдутъ изъ гавани, иногда бываетъ необходимо поставить въ крытое мѣсто лошадей, ословъ, товаръ или багажъ пассажировъ. Отсюда видно открытое море и городъ Круазигъ; отсюда Калистъ вскорѣ увидалъ приближающіяся двѣ лодки, нагруженныя вещами, пакетами, сундуками, несессерами и ящиками, всѣмъ своимъ видомъ говорившими мѣстнымъ обитателямъ, что въ нихъ находятся разныя необыкновенныя вещи, которыя могутъ принадлежать только привиллегированнымъ путешественникамъ. Въ одной изъ лодокъ сидѣла молодая женщина, въ соломенной шляпѣ съ зеленымъ вуалемъ, и съ ней мужчина. Ихъ лодка пристала первая. Калистъ вздрогнулъ; но, увидавъ ихъ, онъ разглядѣлъ, что это лакей и горничная и не осмѣлился обратиться къ нимъ съ разспросами.
   -- Вы въ Круазигъ, господинъ Калистъ?-- спросили матросы, знавшіе его, но онъ отрицательно покачалъ головой, сконфуженный тѣмъ, что его имя было произнесено.
   Калистъ пришелъ въ восторгъ при видѣ большого ящика, затянутаго засмоленнымъ полотномъ, на которомъ было написано: "Г-жа маркиза де-Рошефильдъ". Эта фамилія блеснула передъ нимъ, какъ талисманъ, въ ней ему почудилось что-то роковое; онъ ни минуты не сомнѣвался, что полюбитъ эту женщину: малѣйшія подробности, касавшіяся ея, уже интересовали его, занимали и возбуждали его любопытство. Почему? Молодость, полная безпричинныхъ и безграничныхъ кипучихъ желаній, со всей силой отдается власти чувства, вызваннаго въ ней первой встрѣтившейся на пути женщиной. Беатриса получила по наслѣдству любовь, которую отвергла Фелиситэ. Калистъ смотрѣлъ за разгрузкой, не покидая надежды увидать лодку, выходящую изъ гавани, увидѣть, какъ она подойдетъ къ маленькому мысу, около котораго ревутъ морскія волны, и покажетъ ему Беатрису ставшей для него тѣмъ же, чѣмъ была Беатриче для Данте -- безсмертной, мраморной статуей, которую онъ хотѣлъ бы увѣнчать цвѣтами и гирляндами. Скрестивъ руки, онъ погрузился въ мечтательное ожиданіе.
   Мы мало обращаемъ вниманія на одинъ фактъ, который стоитъ того, чтобы его замѣтили: мы часто заставляемъ наши чувства подчиняться одному желанію и точно иногда заключаемъ сами съ собой договоръ, который рѣшаетъ нашу судьбу; случай играетъ здѣсь гораздо меньшую роль, чѣмъ мы думаемъ.
   -- Я не вижу лошадей,-- сказала горничная, усаживаясь на чемоданъ.
   -- А я не вижу проложенной дороги,-- сказалъ лакей.
   -- А между тѣмъ сюда подъѣзжали лошади,-- сказала горничная, указывая на ихъ слѣды.-- Сударь, сказала она, обращаясь къ Калисту,-- будьте добры сказать мнѣ, та-ли это самая дорога, которая ведетъ въ Геранду?
   -- Да,-- отвѣчалъ онъ.-- Кого вы ждете?
   -- Намъ сказали, что за нами пріѣдутъ изъ Туша. Если они промедлятъ, то я не знаю, какъ будетъ одѣваться маркиза,-- сказала она лакею.-- Вамъ слѣдовало бы пойти къ мадемуазель де-Тушъ. Какая дикая страна!
   У Калиста явилось смутное предчувствіе, что онъ попалъ въ фальшивое положеніе.
   -- Ваша госпожа ѣдетъ въ Тушъ?-- спросилъ онъ.
   -- Барышня увезла ее сегодня утромъ въ семь часовъ,-- отвѣчала она.-- А! вотъ и лошади...
   Калистъ бросился къ Герандѣ съ быстротой и легкостью серны, сдѣлавъ большой крюкъ, чтобы не быть узнаннымъ прислугой изъ Туша; но на узкой дорогѣ, между болотъ, онъ все-таки столкнулся съ двумя слугами.
   -- Войти? или нѣтъ?-- думалъ онъ, завидѣвши вдали сосны Туша.
   Но онъ не рѣшился войти и весь сконфуженный и растерянный вернулся въ Геранду и, прогуливаясь по главной аллеѣ, продолжалъ раздумывать. Увидавъ Тушъ, онъ весь вздрогнулъ и принялся разглядывать флюгера на домѣ.
   -- Она не подозрѣваетъ о моемъ волненіи, говорилъ онъ себѣ.
   Эти мысли точно остріемъ кололи его прямо въ сердце, и въ немъ все глубже внѣдрялся образъ маркизы. Калистъ не испыталъ по отношенію къ Камиль ни этихъ преждевременныхъ страховъ, ни радостей: онъ встрѣтилъ ее, когда она ѣхала верхомъ, и въ немъ сразу разгорѣлось влеченіе къ ней, какъ при видѣ красиваго цвѣтка, который ему захотѣлось бы сорвать.
   Чувство нерѣшительности, охватившее его теперь, составляетъ своего рода поэму робкихъ людей. Они раздуваютъ въ сердцѣ искру, заброшенную туда ихъ собственнымъ воображеніемъ, начинаютъ волноваться, то раздражаются, то успокоиваются и на единѣ сами съ собой доходятъ до апогея любви, еще ни разу не видавъ объекта своихъ треволненій. Калистъ замѣтилъ издали шевалье дю-Хальга, гулявшаго съ мадемуазель де-Пен-Холь; услыхавъ свое имя, онъ спрятался. Шевалье и старая барышня, думая, что они одни, говорили громко.
   -- Такъ какъ Шарлотта де-Каргаруэтъ пріѣзжаетъ,-- говорилъ шевалье,-- удержите ее здѣсь три-четыре мѣсяца. Какъ ей пококетничать съ Калистомъ? она никогда не остается здѣсь достаточно долгое время, чтобы приняться за это; если же они будутъ видаться каждый день, то наши милыя дѣти въ концѣ концовъ почувствуютъ другъ къ другу сильную страсть и вы ихъ пожените будущей зимой. Если вы скажете Шарлоттѣ два словечка о вашихъ планахъ, то она не замедлитъ сказать Калисту четыре, и шестнадцатилѣтняя дѣвушка, конечно, безъ труда одержитъ побѣду надъ женщиной сорока слишкомъ лѣтъ.
   Оба старика повернули назадъ; Калистъ не слыхалъ больше ничего, но онъ проникъ въ планы мадемуазель де-Пен-Холь. Это имѣло роковыя послѣдствія при его настоящемъ душевномъ состояніи. Молодой человѣкъ, влюбленный, полный надеждъ, можетъ-ли согласиться взять въ жены навязываемую молодую дѣвушку? Калистъ, до сихъ поръ относившійся къ Шарлоттѣ де-Кергаруэтъ совершенно равнодушно, чувствовалъ, что теперь въ немъ поднимается къ ней непріязненное чувство. Его не интересовали денежныя соображенія, такъ какъ онъ съ дѣтства привыкъ къ скромной жизни въ родительскомъ домѣ, да къ тому же онъ и не подозрѣвалъ, какое большое состояніе у мадемуазель де-Пен-Холь, видя, что она ведетъ такую же бѣдную жизнь, какъ и дю-Геники. Вообще молодой человѣкъ такого воспитанія, какъ Калистъ, главнымъ образомъ обращаетъ вниманіе на чувство, а онъ всѣми своими помышленіями стремился къ маркизѣ. Что такое ничтожная Шарлотта въ сравненіи съ тѣмъ образомъ, который нарисовала ему Камиль? Она была для него подругой дѣтства, съ которой онъ обращался, какъ съ сестрой. Домой онъ вернулся только къ пяти часамъ. Когда онъ вошелъ въ залу, мать съ грустной улыбкой протянула ему письмо отъ мадемуазель де-Тушъ.
   "Дорогой Калистъ, красавица маркиза Рошефильдъ пріѣхала, и мы разсчитываемъ на васъ, чтобы отпраздновать ея пріѣздъ. Клодъ, вѣчный насмѣшникъ, увѣряетъ, что вы будете Беатриче, а она Данте. Честь Бретани и дю-Гениковъ требуетъ, чтобы урожденная Кастеранъ была хорошо встрѣчена. Итакъ, до скораго свиданія.

Вашъ другъ Камиль Мопенъ".

   "Приходите безъ церемоніи, въ чемъ сидите; а то мы покажемся смѣшными".
   Калистъ показалъ письмо матери и ушелъ.
   -- Кто такіе Кастераны?-- спросила она барона.
   -- Это древняя нормандская фамилія въ родствѣ съ Вильгельмомъ Завоевателемъ,-- отвѣчалъ онъ.-- Ихъ гербъ-лазурное поле съ красными и желтыми пятнами и на немъ серебряная лошадь съ золотыми подковами. Красавица, изъ-за которой былъ убитъ мой другъ въ 1800 году, въ Фужерѣ, была дочь одной изъ Кастеранъ, которая послѣ того, какъ ее покинулъ герцогъ Вернель, постриглась въ монахини въ Сеецѣ и стала тамъ настоятельницей.
   -- А Рошефильды?
   -- Я не знаю этой фамиліи, надо бы посмотрѣть ихъ гербъ,-- сказалъ онъ.
   Баронесса нѣсколько успокоилась, узнавъ, что маркиза Беатриса де-Рошефильдъ принадлежитъ къ старинному роду; но все же ей было странно, что сынъ подвергается новому искушенію.
   Калистъ по дорогѣ испытывалъ сладостное и вмѣстѣ жгучее чувство, горло его сжималось, сердце билось; голова отказывалась работать, его била лихорадка. Ему хотѣлось идти медленнѣе, но неотразимая сила увлекала его впередъ.
   Этотъ подъемъ всѣхъ чувствъ, вызванный мелькающей вдали смутной надеждой, испытываютъ всѣ юноши: въ такія минуты въ душѣ яркимъ пламенемъ горитъ огонь и распространяетъ вокругъ нихъ сіяніе; вся природа кажется лучезарной, а вдали въ сіяніи лучей, точно священное изображеніе, рисуется свѣтлый образъ женщины. О сами юноши, какъ и прежніе святые, развѣ не полны вѣры, надежды, горячаго пыла, душевной чистоты? Молодой бретонецъ нашелъ все общество въ сборѣ въ маленькой гостиной на половинѣ Камиль. Было около шести часовъ; солнце озаряло окна красноватымъ свѣтомъ, ослабляемымъ деревьями; въ воздухѣ стояла тишина; въ гостиной царилъ полумракъ, который такъ любятъ женщины.
   -- Вотъ представитель Бретани,-- съ улыбкой сказала своей пріятельницѣ Камиль Мопенъ, указывая на Калиста, когда тотъ приподнялъ портьеру на двери;-- онъ аккуратенъ, какъ король.
   -- Вы узнали его шаги?-- спросилъ Клодъ Виньонъ у мадемуазель де-Тушъ.
   Калистъ низко поклонился маркизѣ, отвѣтившей ему намо немъ головы; онъ не взглянулъ на нее. Затѣмъ онъ взялъ протянутую руку Клода Виньона и пожалъ ее.
   -- Вотъ тотъ великій человѣкъ, о которомъ мы только что такъ много говорили, Женнаро Конти,-- сказала ему Камиль, не отвѣчая Клоду.
   Она указала Калисту на человѣка средняго роста, тонкаго и худощаваго, "хь каштановыми волосами, красноватыми глазами, съ бѣлымъ, покрытымъ веснушками лицомъ. Вообще онъ необыкновенно напоминалъ Байрона, только съ болѣе горделивой посадкой головы. Конти очень гордился этимъ сходствомъ.
   -- Я очень счастливъ, что мнѣ удалось увидѣть васъ въ мое кратковременное, однодневное пребываніе въ Тушѣ, -- сказанъ Женнаро.
   -- Я долженъ былъ бы сказать это вамъ,-- довольно развязно возразилъ Калистъ.
   -- Онъ красивъ, какъ ангелъ,-- сказала маркиза Фелиситэ.
   Калистъ, очутившійся между диваномъ съ одной стороны и двумя дамами съ другой, смутно разслышалъ эти слова, хотя они были сказаны шепотомъ и на ухо. Онъ сѣлъ въ кресло и бросилъ украдкой взглядъ на маркизу. Въ пріятномъ свѣтѣ вечерняго солнца онъ увидалъ бѣлую, гибкую фигуру, точно рукой ваятеля брошенную въ граціозной позѣ на диванъ; у него потемнѣло въ глазахъ. Сама того не подозрѣвая, Фелиситэ оказала хорошую услугу пріятельницѣ своимъ описаніемъ. Беатриса въ дѣйствительности была лучше, чѣмъ тотъ неприкрашенный портретъ, который нарисовала ему вчера Камиль. Не для гостя-ли отчасти вотъ кнула Беатриса въ свою прическу букетъ васильковъ, отъ котораго много выигрывалъ свѣтлый цвѣтъ ея вьющихся волосъ, буклями спускавшихся по щекамъ. Подъ глазами отъ усталости были темные круги, кожа была бѣла и прозрачна, точно самый чистый перламутръ; цвѣтъ лица былъ такъ же ослѣпителенъ, какъ и блескъ ея глазъ. Сквозь бѣлую кожу, тонкую, какъ кожица яйца, сквозили синеватыя жилки. Черты лица были удивительно тонки. Лобъ казался прозрачнымъ. Вся головка, чудно изящная и воздушная, красиво сидѣла на длинной красивой формы шеѣ; выраг женіе лица было необыкновенно измѣнчиво. Талія была такъ тонка, что ее можно было охватить десятью пальцами, и отличаг лась очаровательной гибкостью. Открытыя плечи блестѣли въ тѣни, какъ бѣлая камелія въ темныхъ волосахъ. Бюстъ былъ полуоткрытъ и изящныя очертанія груди сквозили сквозь легкую косынку. На маркизѣ было надѣто бѣлое муслиновое платье съ голубыми цвѣтами, съ большими рукавами, съ корсажемъ, оканчивавшимся мысомъ и безъ пояска; на ногахъ были туфли, формой похожія на древнія котурны, перекрещивавшіяся на фильдекосовомъ чулкѣ: все обличало большое умѣнье одѣваться. Серебряныя филиграновыя серьги, чудо генуэзскаго ювелирнаго искусства, которыя теперь, навѣрное, будутъ въ модѣ, вполнѣ гармонировали съ воздушной прической ея бѣлокурыхъ волосъ, украшенныхъ васильками. Калистъ однимъ жаднымъ взглядомъ оцѣнилъ всѣ эти прелести и запечатлѣлъ ихъ въ своемъ сердцѣ. Бѣлокурая Беатриса и брюнетка Фелиситэ представляли контрастъ, столь цѣнимый въ кипсэкахъ англійскими художниками. Съ* одной стороны сила, съ другой слабость -- настоящая антитеза. Эти двѣ женщины никогда не могли быть соперницами, каждая имѣла свою область: очаровательная барвинка, лилія, около роскошнаго, блестящаго и красиваго мака, бирюза около рубина. Въ одну минуту Калистъ былъ охваченъ жгучей любовью, явившейся результатомъ его тайныхъ надеждъ, его страховъ и колебаній. Мадемуазель де-Тушъ разбудила его чувственность, а Беатриса зажгла его сердце и умъ. Молодой бретонецъ вмѣстѣ съ тѣмъ ощутилъ въ себѣ силу все побѣдить, ничего не пощадить. Поэтому онъ бросилъ на Конти взглядъ, полный зависти, ненависти, мрачный и боязливый взглядъ соперника, какимъ онъ никогда не глядѣлъ на Кло да Виньона. Калистъ долженъ былъ употребить всю свою энергію, чтобы сдержаться, но онъ невольно подумалъ, что турки правы, запирая своихъ женщинъ, что надо было бы запретить этимъ красивымъ созданіямъ показываться во всеоружіи раздражающаго кокетства передъ взглядами юношей, пылающихъ любовью. Но сердечная буря мгновенно стихала въ немъ, какъ только устремлялись на него глаза Беатрисы и раздавалась ея тихая рѣчь; бѣдное дитя уже благоговѣло передъ ней, какъ передъ Богомъ. Раздался звонокъ къ обѣду.
   -- Калистъ, предложите руку маркизѣ,-- сказала мадемуазель де-Тушъ, взявъ подъ руку Конти съ правой стороны и Виньона съ лѣвой и пропуская впередъ молодую парочку.
   Сходить по старинной лѣстницѣ подъ руку съ маркизой стоило не мало труда Калисту: сердце у него замерло, языкъ отказывался слушаться, холодный потъ выступилъ на лбу и морозъ пробѣжалъ по спинѣ; рука его такъ сильно дрожала, что на послѣдней ступени маркиза спросила его:
   -- Что съ вами?
   -- Я, -- отвѣчалъ онъ сдавленнымъ голосомъ, -- никогда во всю мою жизнь не видалъ женщины красивѣе васъ, за исключеніемъ моей матери, и я не могу совладать съ своимъ волненіемъ.
   -- Развѣ у васъ нѣтъ здѣсь Камиль Мопенъ?
   -- Ахъ! какая разница!-- сказалъ наивно Калистъ.
   -- Хорошо, Калистъ, -- шепнула ему на ухо Фелиситэ, -- я вамъ говорила, что вы меня сейчасъ же забудете, какъ будто бы я никогда не существовала. Садитесь здѣсь, направо отъ нея, а Виньонъ сядетъ налѣво. А что касается до тебя, Женнаро, ты останешься со мной, -- добавила она со смѣхомъ, -- мы будемъ смотрѣть, какъ онъ кокетничаетъ.
   Особенное удареніе, съ которымъ Камиль произнесла это, поразило Клода, который бросилъ на нее подозрительный, но притворно разсѣянный взглядъ, которымъ онъ всегда прикрывался, когда желалъ наблюдать за кѣмъ-нибудь. Онъ продолжалъ слѣдить за мадемуазель де-Тушъ во все время обѣда.
   -- Кокетничать,-- отвѣчала маркиза, снимая перчатки и показывая свои красивыя руки,-- есть, по крайней мѣрѣ, съ кѣмъ. У меня съ одной стороны,-- сказала она, показывая на Клода,-- поэтъ, а съ другой -- сама поэзія.
   Женнаро Конти бросилъ на Калиста взглядъ, полный одобренія.
   При освѣщеніи Беатриса казалась еще красивѣе. Бѣлый свѣтъ свѣчей игралъ на ея лбу, зажигалъ огоньки въ ея глазахъ газели и игралъ на ея шелковистыхъ, отливавшихъ золотомъ локонахъ. Она граціознымъ жестомъ отбросила газовый шарфъ и открыла свою чудную шею. Калистъ увидалъ бѣлый, какъ молоко, изящный затылокъ, красивой мягкой линіей сливавшійся съ плечами замѣчательной красоты. Эта легкая перемѣна въ костюмѣ проходитъ почти незамѣтно въ глазахъ свѣтскаго человѣка, всѣмъ пресыщеннаго, но на новичка, подобно Калисту, производитъ огромное впечатлѣніе. Шея Беатрисы, совершенно другой формы, чѣмъ у Камиль, говорила о совсѣмъ другомъ характерѣ. Въ этихъ очертаніяхъ сказалась горделивость расы, нѣкоторое упорство, свойственное родовитымъ людямъ; въ посадкѣ шеи было что-то жесткое, точно въ этомъ сказалось послѣднее проявленіе наслѣдственности отъ предковъ-завоевателей.
   Калистъ употреблялъ много усилій, чтобы дѣлать видъ, что ѣсть; онъ былъ въ такомъ нервномъ состояніи, что ѣсть ему вовсе не хотѣлось. Какъ у всѣхъ молодыхъ людей, каждый фибръ его души былъ затронутъ и объятъ трепетомъ, который всегда предшествуетъ первой любви и благодаря которому она такъ глубоко запечатлѣвается въ душѣ. Въ его годы сердечный пылъ вступаетъ въ споръ съ нравственнымъ чувствомъ и этимъ объясняется долгая почтительная нерѣшительность, глубокая нѣжность и отсутствіе всякаго разсчета, особенно привлекательное въ молодыхъ людяхъ, жизнь и сердце которыхъ вполнѣ чисты. Украдкой, чтобы не возбуждать подозрѣній ревниваго Женнаро, онъ подробно, до мелочей, разглядывалъ благородную красоту маркизы де-Рошефильдъ. Калистъ былъ совершенно подавленъ величественной красотой любимой женщины; онъ чувствовалъ себя такимъ маленькимъ передъ этой женщиной съ гордымъ взглядомъ глазъ, съ величавымъ выраженіемъ тонкаго, аристократическаго лица, съ необычайно граціозными движеніями и жестами: все это было вовсе не такъ заучено-пластично, какъ можно было бы подумать. Всѣ эти мельчайшія измѣненія женской физіономіи всегда соотвѣтствуютъ душевнымъ движеніямъ и тончайшимъ внутреннимъ ощущеніямъ. Ложное положеніе, въ которомъ находилась Беатриса, заставляло ее зорко слѣдить за собой и, стараясь не казаться смѣшной, принимать важный видъ: великосвѣтскія женщины всегда умѣютъ достигнуть своей цѣли, что никогда не удается зауряднымъ женщинамъ.
   Во взглядѣ Фелиситэ Беатриса прочла восхищеніе, которое чувствовалъ къ ней ея сосѣдъ; ей показалось недостойнымъ себя поощрять это чувство и, улучивъ удобную минуту, она бросила на него одинъ-два холодныхъ взгляда, которые обрушились на него, какъ снѣжный обвалъ. Несчастный юноша пожаловался мадемуазель де-Тушъ, бросивъ на нее взглядъ, краснорѣчиво говорившій, сколько усилій стоило ему сдержать слезы. Фелиситэ ласковымъ голосомъ спросила его, почему онъ ничего не ѣстъ; Калистъ принялся насильно за ѣду и сдѣлалъ видъ, что принимаетъ участіе въ разговорѣ. Его мучила невыносимая мысль, что онъ навязчивъ и не нравится ей. Ему сдѣлалось еще болѣе не по себѣ, когда за стуломъ маркизы онъ увидалъ лакея, котораго онъ утромъ видѣлъ на морскомъ берегу и который навѣрное разскажетъ объ его любопытствѣ. Но г-жа де-Рошефильдъ не обращала никакого вниманія на своего сосѣда, на его радости и печаль. Мадемуазель де-Тушъ навела разговоръ на ея путешествіе по Италіи и она съумѣла очень остроумно разсказать о моментальной страсти, которую она удостоилась внушить одному русскому дипломату во Флоренціи и зло подсмѣялась надъ юношами, бросающимися на женщинъ, какъ кузнечики на зелень. Она разсмѣшила Клода Виньона, Женнаро и самое Фелиситэ; по ея насмѣшки уязвили до глубины души Калиста, такъ что въ головѣ и въ ушахъ у него поднялся такой шумъ, что до него доносились только отдѣльныя слова. Бѣдный юноша не давалъ себѣ клятвы, какъ нѣкоторые упрямцы, что онъ будетъ обладать этой женщиной во что бы то ни стало; нѣтъ, онъ не сердился, онъ страдалъ.
   Увидавъ, что Беатриса хотѣла унизить его передъ Женнаро, онъ подумалъ: "хоть чѣмъ-нибудь ей быть полезнымъ!" и съ кротостью агнца позволялъ ей дурно обращаться съ собой.
   -- Вы такая поклонница поэзіи, -- сказалъ маркизѣ Клодъ Виньонъ,-- почему же вы такъ плохо встрѣчаете ее? Это наивное восхищеніе, такъ мило проявляющееся, чуждое всякаго разсчета, полное преданности, развѣ это не поэзія сердца? Сознайтесь, что оно производитъ на васъ пріятное, умиротворяющее впечатлѣніе.
   -- Правда,-- сказала она,-- но мы считали бы себя очень несчастными и, главное, очень низко падшими, если бы всегда отвѣчали на чувство, которое мы вызываемъ.
   -- Если бы вы не выбирали, -- сказалъ Конти,-- то мы перестали бы гордиться вашей любовью.
   -- Когда же меня изберетъ и отличитъ какая-нибудь женщина?-- спросилъ себя Калистъ, едва сдерживая сильное волненіе.
   Онъ покраснѣлъ, точно больной, до раны котораго нечаянно коснулась чья-нибудь рука. Мадемуазель де-Тушъ была поражена выраженіемъ его лица и постаралась утѣшить его ласковымъ взглядомъ. Клодъ Виньонъ подмѣтилъ этотъ взглядъ. Съ этой минуты писатель сталъ необыкновенно веселъ и не скупился на сарказмы: онъ увѣрялъ Беатрису, что любовь есть минутная прихоть, что большинство женщинъ ошибаются въ своемъ чувствѣ, что иногда онѣ любятъ кого-нибудь вслѣдствіе невѣдомой ни другимъ, ни имъ самимъ причины, что онѣ нарочно обманываютъ сами себя, что самыя достойныя изъ нихъ бываютъ самыми отчаянными притворщицами.
   -- Довольствуйтесь книгами, не критикуйте нашихъ чувствъ,-- съ повелительнымъ взглядомъ сказала ему Камиль.
   Обѣдающіе вдругъ утратили веселое настроеніе. Насмѣшки Клода Виньона заставили обѣихъ женщинъ задуматься. Калистъ испытывалъ ужасное терзаніе, хотя лицезрѣніе Беатрисы въ то же время наполняло его душу счастьемъ. Конти старался прочесть въ глазахъ маркизы ея мысли. Когда обѣдъ кончился, мадемуазель де-Тушъ взяла подъ руку Калиста; двое другихъ мужчинъ пошли впереди съ Беатрисой. Она пропустила ихъ нарочно впередъ и сказала молодому человѣку:
   -- Дорогое дитя мое, если маркиза полюбитъ васъ, то она выброситъ Конти за окно; но въ данную минуту вы ведете себя такъ, что только тѣснѣе сближаете ихъ. Даже если бы она была въ восторгѣ отъ вашего поклоненія ей, развѣ она можетъ обратить на него вниманіе? Сдержите свои чувства.
   -- Она была очень жестока со мной, она никогда не полюбитъ меня,-- сказалъ Калистъ;-- а если она меня не полюбитъ, то я умру.
   -- Умереть! вамъ, дорогой Калистъ?-- сказала Камиль.-- Вы совершенное дитя. А изъ-за меня вы не умерли бы?
   -- Вы сами захотѣли быть только моимъ другомъ, -- отвѣчалъ онъ.
   Послѣ легкой бесѣды за кофеемъ, Виньонъ попросилъ Конти спѣть что-нибудь. Мадемуазель де-Тушъ сѣла за рояль; они спѣли вмѣстѣ: "Наконецъ, моя дорогая, ты будешь моей", послѣдній дуэтъ изъ "Ромео и Джульеты", Цингарелли, чудный патетическій образецъ новѣйшей музыки. То мѣсто, гдѣ они поютъ: "Такой сердечный трепетъ", представляетъ настоящій апоѳезъ любви. Калистъ, сидя въ томъ креслѣ, съ котораго Фелиситэ ему разсказывала исторію маркизы, съ благоговѣніемъ слушалъ. Беатриса и Виньонъ стояли по обѣимъ сторонамъ рояля. Чудный голосъ Конти умѣло сливался съ голосомъ Фелиситэ. Оба часто пѣли раньше эту вещь и хорошо изучили ее, такъ что въ ихъ исполненіи еще ярче выступала красота музыки. Они именно исполнили ее такъ, какъ хотѣлъ композиторъ: это была музыкальная поэма, полная неземной грусти, это была лебединая пѣснь двухъ влюбленныхъ, прощавшихся съ жизнью. Когда дуэтъ окончился, никто не хлопалъ, такъ сильно было впечатлѣніе, охватившее всѣхъ слушателей.
   -- Ахъ, музыка выше всѣхъ другихъ искусствъ!-- сказала маркиза.
   -- А Камиль выше всего цѣнитъ молодость и красоту, которая составляетъ въ ея глазахъ высшую поэзію,-- сказалъ Клодъ Виньонъ.
   Мадемуазель де-Тушъ съ плохо скрываемой тревогой взглянула на Клода. Беатриса, не видя Калиста, повернула голову, чтобы посмотрѣть, какое впечатлѣніе произвела на него музыка, не столько интересуясь этимъ ради него самого, сколько ради Конти; она увидѣла въ амбразурѣ окна его блѣдное лицо, по которому текли крупныя слезы. Она тотчасъ же отвернула голову, точно вдругъ ее что-нибудь кольнуло, и посмотрѣла на Женнаро. Калистъ не только проникся музыкой, которая коснулась его своимъ магическимъ жезломъ и открыла ему глаза на окружающій его міръ, онъ, кромѣ того, былъ подавленъ талантомъ Конти. Несмотря на то, что ему разсказывала Камиль Мопенъ объ его характерѣ, онъ готовъ былъ думать, что у него чудная душа и что сердце его полно любви. Какъ ему соперничать съ такимъ артистомъ? Какъ женщинѣ не испытывать къ нему вѣчнаго чувства преклоненія? Бѣдное дитя было одинаково потрясено и поэзіей и отчаяніемъ: онъ сознавалъ себя такимъ ничтожнымъ! Это наивное сознаніе своего ничтожества было ясно написано у него на лицѣ, вмѣстѣ съ вожделѣніемъ. Онъ не замѣтилъ жеста Беатрисы, которая, вновь обернувшись къ Калисту, движимая симпатіей къ его искреннему чувству, знакомъ указала на него мадемуазель де-Тушъ.
   -- Ахъ, какое золотое сердце!-- сказала Фелиситэ.-- Конти, всѣ апплодисменты, которые когда-либо еще выпадутъ на вашу долю, не сравнятся, съ поклоненіемъ, которое чувствуетъ къ вамъ этотъ ребенокъ. Споемъ тріо. Беатриса, милая, идите сюда!
   Когда маркиза, Камиль и Конти подошли къ роялю, Калистъ всталъ незамѣтно для нихъ, бросился на софу въ ея спальнѣ, дверь которой была отворена и остался тамъ наединѣ съ охватившимъ его чувствомъ безграничнаго отчаянія.
   

Часть вторая.

ДРАМА.

   -- Что съ вами, дитя мое?-- спросилъ его Клодъ, который молча подошелъ къ нему и сѣлъ рядомъ, взявъ его за руку.-- Вы любите и считаете себя отвергнутымъ? Но этого вовсе нѣтъ. Черезъ нѣсколько дней вамъ будетъ предоставлено поле сраженія, вы будете одинъ царить здѣсь, васъ полюбятъ, и не одна женщина; вообще, если съумѣете повести себя, какъ слѣдуетъ, то заживете здѣсь, какъ султанъ.
   -- Что вы мнѣ говорите?-- воскликнулъ Калистъ, вскакивая съ мѣста и жестомъ увлекая за собой Клода въ библіотеку.-- Кто меня здѣсь любитъ?
   -- Камиль,-- отвѣчалъ Клодъ.
   -- Камиль любитъ меня!-- вскричалъ Калистъ.-- А вы-то?
   -- Я,-- возразилъ Клодъ,-- я...
   Онъ не кончилъ, сѣлъ и въ глубокой меланхоліи положилъ голову на подушку.
   -- Мнѣ надоѣла жизнь и вмѣстѣ съ тѣмъ не хватаетъ мужества покончить съ ней,-- сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія.-- Я очень бы хотѣлъ ошибиться относительно того, что я только что сказалъ вамъ; но вотъ уже нѣсколько дней, какъ это стало для меня почти несомнѣннымъ. Не ради собственнаго удовольствія я прогуливался среди скалъ Круазига, клянусь своей душой! Горькая иронія словъ, сказанныхъ мною, когда я, вернувшись, засталъ васъ въ бесѣдѣ съ Камиль, была вызвана оскорбленнымъ самолюбіемъ. Я вскорѣ переговорю съ Камиль. Два такихъ проницательныхъ человѣка, какъ она и я, не могутъ обманывать другъ друга. Между двумя профессіональными дуэлистами поединокъ будетъ короткій. Поэтому я могу заранѣе сообщить вамъ, что уѣзжаю. Да, я оставлю Тушъ, даже завтра, можетъ быть, вмѣстѣ съ Конти. Конечно, безъ насъ здѣсь произойдутъ странныя, даж е страшныя, событія, и мнѣ жаль, что не буду присутствовать при борьбѣ страстей, столь драматичной и столь рѣдкой во Франціи. Вы слишкомъ молоды для такой опасной борьбы: вы внушаете мнѣ симпатію. Если бы я не чувствовалъ такого глубокаго отвращенія къ женщинамъ, я остался бы, чтобы помочь вамъ выиграть игру: она очень трудна, вы можете проиграть ее, вамъ придется имѣть дѣло не съ заурядными женщинами, а вы уже слишкомъ влюбились въ одну, чтобы умѣть воспользоваться другой. У Беатрисы, повидимому, много упрямства въ характерѣ, у Камиль есть благородство. Можетъ быть, какъ хрупкое и деликатное существо, вы будете раздавлены двумя скалами, васъ увлечетъ могучая волна страсти. Берегитесь!
   Калистъ былъ такъ ошеломленъ этими словами, что Клодъ Виньонъ успѣлъ сказать ихъ и оставить молодого бретонца, а тотъ все стоялъ неподвижно, точно туристъ въ Альпахъ, которому гидъ далъ бы понятіе о глубинѣ пропасти, бросивъ въ нее камень. Узнать изъ устъ самого Клода, что его, Калиста, любитъ Камиль и это въ ту минуту, когда онъ почувствовалъ себя влюбленнымъ въ Беатрису на всю жизнь! Это стеченіе обстоятельствъ было слишкомъ тяжело для наивной молодой души. Его терзало сожалѣніе за прошлое, убивало затруднительное положеніе настоящей минуты между Беатрисой, которую онъ любить, и Камиль, которую онъ больше не любилъ, но которая, по увѣреніямъ Клода, любила его; бѣдный ребенокъ былъ въ отчаяніи, въ нерѣшимости и весь предался своимъ мыслямъ. Напрасно искалъ онъ причину, которой руководствовалась Федиситэ, когда отвергла его любовь и помчалась въ Парижъ за Клодомъ Виньономъ. Временами до его ушей долеталъ чистый, свѣжій голосъ Беатрисы и его охватывало сильное волненіе, отъ котораго онъ убѣжалъ изъ маленькой гостиной. Не разъ уже онъ чувствовалъ, что не можетъ совладать съ бѣшенымъ желаніемъ схватить ее и унести. Что съ нимъ теперь будетъ? Вернется-ли онъ въ Тушъ? Зная, что Камиль любитъ его, какъ можетъ онъ преклоняться здѣсь передъ Беатрисой? Изъ этого затрудненія, казалось ему, нѣтъ выхода. Мало по малу, въ домѣ наступила тишина. Онъ, не отдавая себѣ отчета, слышалъ, какъ запирались двери. Вдругъ онъ разслышалъ, что часы въ сосѣдней комнатѣ пробили полночь; голоса Камиль и Клодъ вывели его изъ полубезсознательнаго состоянія, въ которое онъ погрузился, думая о своемъ будущемъ, гдѣ среди мрака мерцалъ огонекъ. Раньше чѣмъ онъ успѣлъ выйти къ нимъ, ему пришлось выслушать ужасныя слова, произнесенныя Виньономъ.
   -- Вы пріѣхали въ Парижъ, безумно влюбленная въ Калиста,-- говорилъ онъ Фелиситэ,-- но васъ ужасали послѣдствія такой страсти въ ваши годы, она вела васъ къ пропасти, къ аду, можетъ быть, къ самоубійству! Любовь можетъ существовать только, когда мнитъ себя вѣчной, а вы въ нѣсколькихъ шагахъ отъ себя уже видѣли ужасную разлуку: отвращеніе и старость скоро должны были положить конецъ чудной поэмѣ. Вы вспомнили объ Адольфѣ, ужасномъ концѣ любви г-жи де-Сталь и Бенжамена Констана, которые, тѣмъ не менѣе, ближе подходили другъ къ другу по годамъ, чѣмъ вы съ Калистомъ. Тогда вы взяли меня, какъ берутъ на войнѣ фашины, чтобы сдѣлать окопъ между собой и непріятелемъ. Но если вамъ такъ хотѣлось, чтобы я полюбилъ Тушъ, то не съ той-ли цѣлью, чтобы вы могли проводить здѣсь свои дни, тайно поклоняясь своему кумиру? Чтобы привести въ исполненіе этотъ планъ, и постыдный и высокій, вамъ надо было поискать человѣка зауряднаго или человѣка, настолько погруженнаго въ выспренныя мечтанія, что его легко было бы обмануть. Вы сочли меня простякомъ, котораго легко обмануть, какъ всякаго геніальнаго человѣка. Но, повидимому, я только умный человѣкъ: я понялъ васъ. Когда вчера я прославлялъ женщинъ вашего возраста, объясняя вамъ, почему васъ любитъ Калистъ, неужели вы думали, что я приму на свой счетъ ваши восхищенные, блестящіе, довольные взгляды? Развѣ я не читалъ уже тогда въ вашей душѣ? Глаза ваши были обращены на меня, но сердце билось для Калиста. Васъ никогда не любили, моя бѣдная Мопенъ, и никогда никто не полюбитъ болѣе, если вы откажетесь отъ чуднаго плода, который судьба посылаетъ вамъ у вратъ женскаго чистилища, двери котораго готовы закрыться, подъ напоромъ цифры 50!
   -- Почему же любовь бѣжала меня?-- спросила она измѣнившимся голосомъ.-- Скажите мнѣ, вы вѣдь все знаете!..
   -- Но васъ трудно любить,-- возразилъ онъ,-- вы не сгибаете головы передъ любовью, а она должна примѣняться къ вамъ. Вы, можетъ быть, еще способны на проказы и на мальчишеское веселье, но ваше сердце утратило свою юность, вашъ умъ слишкомъ глубокъ, вы никогда не были наивны и не можете стать наивной теперь. Ваша прелесть въ вашей таинственности, она имѣетъ въ себѣ что-то отвлеченное, не существующее въ дѣйствительности. Наконецъ, ваша сила отдаляетъ отъ васъ сильныхъ людей, которые предвидятъ стычку. Ваше могущество можетъ нравиться молодымъ существамъ, которыя, какъ Калистъ, любятъ, чтобы имъ покровительствовали; но съ теченіемъ времени оно утомляетъ. Вы велики и недосягаемы: несите же неудобства этихъ двухъ достоинствъ,-- они надоѣдаютъ.
   -- Какой приговоръ!-- воскликнула Камиль.-- Развѣ я не могу быть женщиной? развѣ я чудовище?
   -- Можетъ быть.
   -- Мы увидимъ это!-- воскликнула женщина, задѣтая за живое.
   -- Прощайте, дорогая, завтра я уѣзжаю. Я не сержусь на васъ, Камиль, и считаю васъ величайшей изъ женщинъ; но, если бы я сталъ служить для васъ ширмой или экраномъ,-- продолжалъ Клодъ, умѣло придавъ своему голосу двѣ совершенно разныхъ интонаціи,-- то вы бы стали презирать меня. Мы разстанемся безъ сожалѣній и безъ упрековъ: намъ нечего сожалѣть ни о потерянномъ счастьѣ, ни объ обманутыхъ надеждахъ. Для васъ, какъ для нѣсколькихъ, очень рѣдкихъ, геніальныхъ людей, любовь не есть то, чѣмъ ее сдѣлала природа: могучая потребность, въ удовлетвореніи которой есть жгучее, но скоро преходящее удовольствіе, и не имѣетъ вѣчности; вы смотрите на любовь съ точки зрѣнія христіанской религіи: это идеальное царство, полное благородныхъ чувствъ, большихъ мелочей, поэзіи, умственныхъ наслажденій, самоотверженія, цвѣтовъ нравственности, очаровательныхъ гармоній и лежащее выше земной грубости; къ нему поднимаются два существа, руководимыя ангеломъ, и возносятся на крыльяхъ блаженства. Вотъ на что и я надѣялся, я мечталъ завладѣть ключемъ, который открылъ бы намъ двери, запертыя для многихъ людей, двери, черезъ которыя можно проникнуть въ вѣчность. Вы уже опередили меня! Вы обманули меня. Я возвращаюсь къ своей нищетѣ, къ своей огромной парижской тюрьмѣ. Этого обмана, случись онъ въ началѣ моего пути, было бы достаточно, чтобы заставить меня избѣгать женщинъ; а теперь онъ только внушилъ мнѣ такое разочарованіе, что я навсегда осужденъ на ужасное одиночество, и я даже лишенъ той вѣры, которая помогала св. отцамъ населять свое одиночество священными образами. Вотъ, дорогая Камиль, къ чему насъ приводитъ превосходство ума, мы можемъ вдвоемъ пропѣть тотъ ужасный гимнъ, который поэтъ вложилъ въ уста Моисея, бесѣдующаго съ Богомъ:

Господь, Ты сдѣлалъ себя могучимъ и одинокимъ!

   Въ эту минуту показался Калистъ.
   -- Я не хочу оставлять васъ въ невѣдѣніи, что я здѣсь,-- сказалъ онъ.
   Мадемуазель де-Тушъ сильно испугалась и краска огненнымъ заревомъ залила ея спокойное лицо. Въ продолженіи всей этой сцены она была такъ хороша, какъ никогда.
   -- Мы думали, что вы ушли, Калистъ,-- сказалъ Клодъ,-- но эта невольная обоюдная нескромность не можетъ имѣть вредныхъ послѣдствій; можетъ быть, вы даже лучше будете себя чувствовать въ Тушѣ, узнавъ вполнѣ хорошо Фелиситэ. Ея молчаніе доказываетъ, что я не ошибся насчетъ той роли, которую она мнѣ назначила. Она любитъ васъ, какъ я уже говорилъ вамъ, но любитъ въ вашемъ лицѣ васъ самихъ, а не себя, мало женщинъ могутъ понять и испытать это чувство: немногія изъ нихъ понимаютъ сладость мученій, которыя даетъ намъ страсть, это высокое чувство обыкновенно предоставляется мужчинамъ; но вѣдь она немного мужчина,-- насмѣшливо добавилъ онъ.-- Ваше увлеченіе Беатрисой заставитъ ее страдать и сдѣлаетъ ее въ то же время счастливой.
   Слезы показались на глазахъ мадемуазель де-Тушъ, которая не смѣла посмотрѣть ни на жестокаго Клода Виньона, ни на невиннаго Калиста. Она ужасалась того, что ее поняли; она не вѣрила, чтобы человѣкъ, хотя бы и стоящій выше другихъ по развитію, могъ отгадать такую жестокую деликатность, такое возвышенное геройство, какъ у нея. Видя, что она подавлена тѣмъ, что ея величіе развѣнчано, Калистъ самъ проникся волненіемъ этой женщины, которую онъ вознесъ такъ высоко и которую онъ теперь видѣлъ низверженной. Калистъ съ неудержимымъ порывомъ бросился къ ногамъ Камиль и сталъ цѣловать ея руки, пряча свое лицо, омоченное слезами.
   -- Клодъ,-- сказала она,-- не покидайте меня, что будетъ со мной?
   -- Чего вамъ бояться?-- отвѣчалъ критикъ.-- Калистъ уже влюбленъ въ маркизу, какъ безумный. Вамъ, безъ всякаго сомнѣнія, никогда бы не найти болѣе вѣрной преграды между вами и имъ, какъ эта любовь, вызванная вами самой. Эта страсть можетъ вамъ замѣнить меня. Вчера еще была опасность для васъ и для него, а сегодня вы можете наслаждаться материнскимъ счастьемъ,-- сказалъ онъ съ насмѣшливымъ взглядомъ -- Вы будете гордиться его успѣхами.
   Мадемуазель де-Тушъ взглянула на Калиста, который при этихъ словахъ быстрымъ движеніемъ поднялъ голову. Клодъ Виньонъ мстилъ за себя и наслаждался смущеніемъ Фелиситэ и Калиста.
   -- Вы сами его толкнули къ г-жѣ де-Рошефильдъ,-- продолжалъ Клодъ Виньонъ,-- онъ теперь находится подъ ея обаяніемъ. Вы сами вырыли себѣ могилу. Если бы вы довѣрились мнѣ, то избѣгли бы всѣхъ ожидающихъ васъ несчастій.
   -- Несчастій!-- воскликнула Камиль Мопенъ; взявъ Калиста за голову, она осыпала его волосы поцѣлуями и смачивала ихъ слезами.-- Нѣтъ, Калистъ, забудьте все, что вы только что слышали, не придавайте этому никакого значенія!
   Она встала, выпрямилась во весь ростъ передъ двумя мужчинами; оба они были поражены, такимъ огнемъ заблистали ея глаза, въ которыхъ сказалась вся ея душа.
   -- Пока Клодъ говорилъ,-- продолжала она,-- я поняла всю красоту, все величіе безнадежной любви; это единственное чувство, которое можетъ приблизить насъ къ Богу! Не люби меня, Калистъ; а я, я буду любить тебя такъ, какъ никакая другая женщина никогда не будетъ любить.
   Этотъ яростный крикъ вырвался у нея, какъ у раненаго орла. Клодъ склонилъ колѣно, взялъ руку Фелиситэ и поцѣловалъ.
   -- Оставьте насъ, другъ мой,-- сказала мадемуазель де-Тушъ молодому человѣку,-- ваша мать, пожалуй, будетъ безпокоиться.
   Калистъ вернулся въ Геранду медленнымъ шагомъ, обертываясь назадъ, чтобы еще разъ увидать огонь въ окнахъ Беатрисы. Онъ самъ удивлялся, какъ мало сочувствія было у него въ душѣ къ Камиль, онъ былъ почти сердитъ на нее за то, что она лишила его пятнадцатимѣсячнаго счастья. Потомъ вдругъ онъ снова ощущалъ въ себѣ волненіе, которое только что возбудила въ немъ Камиль, онъ чувствовалъ на своихъ волосахъ пролитыя ею слезы, онъ страдалъ ея страданіями, ему казалось, что онъ слышитъ стоны, которые испускаетъ эта великая женщина, еще нѣсколько дней тому назадъ бывшая для него такой желанной. Отворяя дверь родительскаго дома, гдѣ царило глубокое молчаніе, онъ увидалъ въ окнѣ, при свѣтѣ лампы такого наивнаго устройства, свою мать, работавшую въ ожиданіи его. При видѣ ея слезы показались въ глазахъ Калиста.
   -- Что случилось съ тобой?-- спросила Фанни, лицо которой выражало ужасное безпокойство.
   Вмѣсто отвѣта Калистъ заключилъ ее въ свои объятія и сталъ осыпать поцѣлуями ея щеки, лобъ, волосы съ страстнымъ порывомъ, который такъ любятъ матери и который точно зажигаетъ въ нихъ пламя той жизни, которую они дали.
   -- Тебя одну я люблю,-- сказалъ Калистъ своей матери, которая вся покраснѣла и казалась немного смущенной,-- тебя, которая только и живетъ мной, тебя, которую мнѣ хотѣлось бы видѣть счастливой.
   -- Но ты не совсѣмъ въ своей тарелкѣ, дитя мое,-- сказала баронесса, посмотрѣвъ на сына.-- Что съ тобой случилось?
   -- Камиль любитъ меня, а я ея больше не люблю, -- сказалъ онъ.
   Баронесса, притянувъ къ себѣ Калиста, поцѣловала его въ лобъ и Калистъ, среди полной тишины этой темной залы, услыхалъ быстрое біеніе материнскаго сердца. Ирландка ревновала его къ Камиль и предчувствовала истину. Дожидаясь сына каждую ночь, она угадала страстное чувство этой женщины, благодаря постояннымъ размышленіямъ, она проникла въ сердце Камиль и, не давая себѣ отчета почему, ей представилось, что у этой особы явится фантазія разыграть роль его матери. Разсказъ Калиста привелъ въ ужасъ его простую, наивную мать.
   -- Ну, что же,-- сказала она послѣ нѣкоторой паузы, -- люби г-жу де-Рошефильдъ, она не причинитъ мнѣ огорченій.
   Беатриса не была свободна, она не разстраивала плановъ, касавшихся счастья Калиста, такъ, по крайней мѣрѣ, думала Фанни; ей казалось, что Беатрису она можетъ полюбить, какъ будто та была ея невѣсткой и что ей не придется отстаивать свои материнскія права передъ другой матерью.
   -- Но Беатриса не любитъ меня!-- воскликнулъ Калистъ.
   -- А можетъ быть,-- замѣтила баронесса хитрымъ тономъ.-- Ты вѣдь, кажется, сказалъ мнѣ, что она завтра будетъ одна?
   -- Да.
   -- Ну, дитя мое!-- прибавила мать, краснѣя.-- Ревность тагится въ глубинѣ каждаго сердца; я никогда не предполагала, что для нея найдется мѣсто и въ моемъ сердцѣ, такъ какъ не ожидала, что кто-нибудь будетъ оспаривать у меня любовь моего Калиста! (Она вздохпула.) Я думала,-- продолжала она,-- что бракъ будетъ для тебя тѣмъ же, чѣмъ былъ для меня. Но какой свѣтъ пролилъ ты въ мою душу за эти два мѣсяца! Какими яркими красками играетъ твоя, столь естественная любовь, бѣдный ангелъ мой! Притворись, что все еще любишь твою мадемуазель де-Тушъ, маркиза станетъ ревновать и будетъ твоей.
   -- О! добрая матушка, Камиль не сказала бы мнѣ этого!-- воскликнулъ Калистъ, взявъ мать за талію и цѣлуя ее въ шею.
   -- Ты совсѣмъ портишь меня, негодный ребенокъ, -- сказала она, счастливая тѣмъ, что лицо сына просіяло надеждой; онъ весело взбѣжалъ на лѣстницу башенки.
   На другое утро Калистъ приказалъ Гасселену сторожить дорогу изъ Геранды въ С.- Назеръ, ждать, пока не проѣдетъ карета мадемуазель де-Тушъ и сосчитать, сколько лицъ будетъ въ ней сидѣть.
   Гасселенъ вернулся въ ту минуту, когда вся семья была въ сборѣ и завтракала.
   -- Что случилось?-- спросила мадемуазель дю-Геникъ,-- Гасселенъ бѣжитъ, какъ будто Геранда горитъ.
   -- Онъ навѣрное поймалъ полевую мышь,-- сказала Маріотта, принесшая кофе, молоко и поджаренный хлѣбъ.
   -- Онъ идетъ изъ города, а не изъ сада,-- отвѣчала мадемуазель дю-Геникъ.
   -- Но вѣдь у мыши есть норка за стѣной, со стороны площади,-- сказала Маріотта.
   -- Господинъ шевалье, ихъ было пятеро, четверо внутри и кучеръ.
   -- Въ глубинѣ сидѣли двѣ дамы?-- спросилъ Калистъ.
   -- А два господина впереди -- отвѣчалъ Гасселенъ.
   -- Осѣдлай лошадь моего отца, поѣзжай за ними, постарайся поспѣть въ С.-Назеръ, когда судно будетъ отплывать въ Пембефъ и если оба мужчины уѣдутъ, то мигомъ скачи ко мнѣ съ этимъ извѣстіемъ.
   Гасселенъ вышелъ.
   -- Племянничекъ, у васъ сегодня точно огонь въ жилахъ!-- сказала старая Зефирина.
   -- Пускай себѣ тѣшится, сестра,-- воскликнулъ баронъ,-- онъ былъ мраченъ, какъ сова, а теперь веселъ, какъ зябликъ.
   -- Вы, можетъ быть, сообщили ему, что пріѣзжаетъ наша милая Шарлотта?-- спросила старая дѣвица, оборачиваясь въ сторону невѣстки.
   -- Нѣтъ, не говорила,-- отвѣчала баронесса.
   -- Я думала, что онъ собирается ѣхать къ ней на встрѣчу,-- лукаво замѣтила мадемуазель дю-Геникъ.
   -- Если Шарлотта останется у тетки три мѣсяца, то у него будетъ еще время увидать ее,-- возразила баронесса.
   -- О, сестра! что же случилось съ вчерашняго дня?-- спросила старая дѣвица.-- Вы были такъ счастливы, когда узнали, что мадемуазель де-Пен-Холь ѣдетъ сегодня утромъ за своей племянницей!
   -- Жакелина хочетъ меня женить на Шарлоттѣ, чтобы спасти меня отъ погибели, тетушка, сказалъ со смѣхомъ Калистъ, бросая многозначительный взглядъ на мать.-- Я былъ на городской прогулкѣ, когда мадемуазель де-Ней-Холь говорила объ этомъ съ г-номъ дю-Хальга; а она не подумала о томъ, что для меня будетъ еще болѣе ужасной погибелью жениться въ моемъ возрастѣ.
   -- Вѣрно, написано на небѣ, -- воскликнула старая дѣвица, прерывая Калиста,-- что я такъ и умру, не видавъ ни покоя, ни счастья. Я хотѣла бы, чтобы нашъ родъ продолжился, хотѣла бы видѣть нѣкоторыя земли выкупленными, ничего этого не будетъ. Можешь-ли ты, мой прекрасный племянникъ, что-нибудь противопоставить такимъ обязательствамъ?
   -- Но,-- сказалъ баронъ,-- развѣ мадемуазель де-Тушъ помѣшаетъ Калисту жениться, когда будетъ нужно? Я долженъ повидаться съ ней.
   -- Я могу увѣрить васъ, отецъ, что Фелиситэ никогда не будетъ помѣхой моему браку.
   -- Я ничего тутъ не понимаю, -- сказала старая слѣпая, ничего не знавшая о внезапной страсти своего племянника къ маркизѣ де-Рошефильдъ.
   Мать сохранила тайну сына; въ такихъ случаяхъ всякая женщина умѣетъ инстинктивно молчать. Старая барышня впала въ глубокую задумчивость, стараясь въ то же время слушать изъ всѣхъ силъ, вслушиваясь въ разговоръ и ловя всякій шумъ, чтобы разгадать тайну, которую скрывали отъ нея. Гасселенъ вернулся вскорѣ и доложилъ своему молодому господину, что ему не зачѣмъ было ѣхать въ С.-Назеръ, чтобы узнать, вдвоемъ-ли вернутся назадъ мадемуазель де-Тушъ съ пріятельницей: ему это сообщилъ въ городѣ Берну съ, который везъ вещи обоихъ мужчинъ.
   -- Онѣ будутъ однѣ на возвратномъ пути!-- воскликнулъ Калистъ.-- Сѣдлай мнѣ лошадь.
   По тону молодого хозяина Гасселенъ подумалъ, что дѣло идетъ о чемъ-нибудь важномъ; онъ отправился сѣдлать обѣихъ лошадей, зарядилъ пистолеты, ничего не сказавъ никому, и одѣлся, чтобы сопровождать Калиста. Калистъ былъ такъ доволенъ, узнавъ, что Клодъ и Женнаро уѣхали, что не думалъ о встрѣчѣ, которая ему предстояла въ С.-- Лазерѣ, онъ только и думалъ о счастьи сопровождать маркизу; онъ взялъ руки старика отца и нѣжно жалъ ихъ, цѣловалъ мать, обнималъ за талію старую тетку.
   -- Все-таки онъ мнѣ больше нравится такимъ, чѣмъ грустнымъ,-- сказала старая Зефирина.
   -- Куда ты, шевалье?-- спросилъ его отецъ.
   -- Въ С.-Назеръ.
   -- Чортъ возьми! А когда же свадьба?-- спросилъ баронъ, думавшій, то сынъ торопится увидать Шарлотту де-Кергаруэтъ.-- Мнѣ давно хочется быть дѣдушкой, давно пора.
   Когда Гасселенъ показался съ явнымъ намѣреніемъ сопровождать Калиста, молодой человѣкъ подумалъ, что онъ можетъ вернуться въ экипажѣ Камиль съ Беатрисой и оставить лошадь Гасселену; онъ хлопнулъ его по плечу, со словами:
   -- Молодецъ, что сообразилъ,
   -- Я полагаю,-- отвѣчалъ Гасселенъ.
   -- Сынокъ,-- сказалъ отецъ, выходя съ Фанни на крыльцо, побереги лошадей, вѣдь имъ придется сдѣлать двѣнадцать лье.
   Калистъ уѣхалъ, обмѣнявшись глубокимъ, значительнымъ взглядомъ съ матерью.
   -- Дорогое сокровище,-- сказала она, когда онъ выѣзжалъ изъ арки воротъ, нагнувъ голову
   -- Да сохранитъ его Богъ!-- отвѣчалъ баронъ,-- намъ такого уже не сдѣлать больше.
   Баронессу передернуло отъ этихъ словъ, вполнѣ соотвѣтствовавшихъ гривуазному тону провинціальныхъ дворянъ.
   -- Племянникъ мой вовсе не настолько любитъ Шарлотту, чтобы ѣхать къ ней навстрѣчу,-- сказала старая барышня Маріоттѣ, убиравшей со стола.
   -- Въ Тушъ пріѣхала знатная дама, маркиза, вотъ онъ и бѣгаетъ за ней. Что же! это ему по годамъ,-- сказала Маріотта.
   -- Онѣ намъ его убьютъ,-- сказала мадемуазель дю-Геникъ.
   -- Это не убьетъ его, барышня; напротивъ,-- возразила Маріотта, повидимому, счастливая счастьемъ Калиста.
   Калистъ скакалъ такъ, точно собирался зарѣзать лошадь; Гасселенъ очень кстати спросилъ у него, собирается-ли онъ пріѣхать до отхода судна, но это вовсе не входило въ его разсчеты, ему не хотѣлось ни видѣть Клода и Конти, ни чтобы они увидали его. Тогда молодой человѣкъ замедлилъ шагъ лошади и съ нѣжностью устремилъ взглядъ на слѣды отъ колесъ кареты, оставшіеся на песчаной дорогѣ: Его охватывала безумная радость при одной мысли: "Она проѣзжала здѣсь, она опять будетъ здѣсь возвращаться, ея взоръ останавливался на этихъ лѣсахъ, на этихъ деревьяхъ!"
   -- Прекрасная дорога,-- сказалъ онъ Гасселену.
   -- Ахъ, сударь, Бретань самая красивая страна въ мірѣ, -- отвѣчалъ слуга.-- Развѣ есть еще гдѣ-нибудь такіе цвѣты на изгородяхъ, такія извилистыя свѣжія тропинки?
   -- Ни въ какой другой странѣ, Гасселенъ.
   -- Вотъ экипажъ Бернуса,-- сказалъ Гасселенъ.
   -- Мадемуазель де-Пен-Холь и ея племянница навѣрное ѣдутъ, спрячемся,-- сказалъ Калистъ.
   -- Здѣсь, сударь? Въ умѣ-ли вы? Вѣдь мы окружены песками.
   Экипажъ, поднимавшійся на песчаный холмъ, лежавшій выше С.-Назера, предсталъ глазамъ Калиста во всей наивной простотѣ своего бретонскаго устройства.
   -- Мы оставили въ большомъ безпокойствѣ мадемуазель де-Пен-Холь, ея сестру и племянницу; всѣ мѣста были заказаны таможней,-- сказалъ Гасселену кондукторъ.
   -- Я погибъ!-- воскликнулъ Калистъ.
   Дѣйствительно, весь экипажъ былъ наполненъ служащими, которые, безъ сомнѣнія, должны были смѣнить своихъ товарищей у соляныхъ болотъ. Когда Калистъ пріѣхалъ на небольшую площадь, которая идетъ кругомъ церкви С.-Назера и съ которой открывается видъ на Пембефъ и на величественное устье Луары, выдерживающей натискъ моря, онъ нашелъ здѣсь Камиль и маркизу; онѣ махали платками въ знакъ послѣдняго прости двумъ отъѣзжавшимъ на пароходѣ. Беатриса была очаровательна въ этой позѣ: на лицо ея падала слабая тѣнь отъ соломенной шляпы съ раковинами и лептой пунцоваго цвѣта; на ней было муслиновое платье съ цвѣтами, выставленная впередъ узенькая ножка была обута въ зеленыя ботинки; она опиралась на тонкій зонтикъ и показывала свою изящную ручку въ прекрасной перчаткѣ. Женщина на скалѣ -- точно статуя на пьедесталѣ -- представляетъ необыкновенно грандіозную картину. Конти могъ видѣть, какъ Калистъ подошелъ къ Камиль.
   -- Я подумалъ,-- сказалъ молодой человѣкъ мадемуазель де-Тушъ,-- что вамъ придется возвращаться однѣмъ.
   -- Вы хорошо сдѣлали, Калистъ, -- отвѣчала она, пожимая ему руку.
   Беатриса обернулась, посмотрѣла на своего юнаго влюбленнаго и метнула на него одинъ изъ самыхъ повелительныхъ взглядовъ своего репертуара. Улыбка, подмѣченная маркизой на краснорѣчивыхъ губахъ Камиль, заставила ее понятъ всю вульгарность этого пріема, достойнагодѣщанки. Тогда г-жа де-Рошефильдъ, улыбаясь сказала Калисту:
   -- Развѣ это не дерзость, думать, что я дорогой могу надоѣсть Камиль?
   -- Милая моя, одинъ мужчина для двухъ вдовъ не лишній,-- сказала мадемуазель де-Тушъ, беря подъ руку Калиста и предоставляя Беатрисѣ смотрѣть въ слѣдъ пароходу.
   Въ эту минуту Калистъ услыхалъ по наклонной улицѣ, ведшей къ такъ называемой С.-Назерской пристани, голоса мадемуагзель де-Пен-Холь, Шарлотты и Гасселена, болтавшихъ точно сороки. Старая дѣвица разспрашивала Гасселена, зачѣмъ онъ съ своимъ господиномъ очутились въ С.-- Назсрѣ; экипажъ мадемуазель де-Тушъ надѣлалъ много шума. Молодой человѣкъ не успѣлъ отойти, его замѣтила Шарлотта.
   -- Вотъ Калистъ!-- воскликнула маленькая бретонка.
   -- Предложите имъ мѣсто въ моемъ экипажѣ, ихъ горничная можетъ сѣсть рядомъ съ кучеромъ,-- сказала Камиль, знавшая, что г-жа де-Кергаруэтъ, ея дочь и мадемуазель де-Пен-Холь остались безъ мѣстъ.
   Калистъ, который не могъ не повиноваться Камиль, отправился исполнить ея порученіе. Узнавъ, что ей предстоитъ ѣхать съ маркизой де-Рошефильдъ и съ знаменитой КамильМопенъ, г-жа де-Кергаруэтъ не захотѣла обращать вниманія на отнѣкиванія своей старшей сестры, которая ни за что не хотѣла пользоваться экипажемъ діавола. Въ Нантѣ они были подъ большей широтой цивилизаціи, чѣмъ въ Герандѣ: тамъ восхищались Камиль, она была въ* ихъ глазахъ музой Бретани, гордостью страны, и возбуждала одновременно общее любопытство и зависть. Отпущеніе, данное ей въ Парижѣ великосвѣтскимъ обществомъ и модой, было еще болѣе освящено огромнымъ состояніемъ мадемуазель де-Тушъ и, можетъ быть, ея прежними успѣхами въ Нантѣ, гордившемся, что онъ былъ колыбелью Камиль Мопенъ. Поэтому старая виконтесса, сходя съ ума отъ любопытства, потащила свою старую сестру, не обращая вниманія на ея іереміады.
   -- Здравствуй, Калистъ!-- сказала молодая бретонка.
   -- Здравствуй, Шарлотта!-- отвѣтилъ Калисгц, не предлагая ей руки.
   Оба, немного оторопѣвшіе,-- она отъ такой холодности, онъ отъ своей жестокости, поднялись по прорытому оврагу, который носилъ названіе улицы въ С.-Назерѣ и молча пошли за двумя сестрами. Въ одну минуту рухнули всѣ воздушные замки, воздвигнутые романическими надеждами молодой дѣвушки. Она съ Калистомъ такъ часто играла въ дѣтствѣ, она такъ всегда была близка съ нимъ, что думала, что будущая судьба ея упрочена. Она прилетѣла сюда, полная легкомысленнаго счастья, какъ птичка на ржаное поле: ее остановили на лету, когда она не предвидѣла никакого препятствія.
   -- Что съ тобой, Калистъ?-- спросила она, взявъ его за руку.
   -- Ничего,-- отвѣчалъ молодой человѣкъ и быстро отдернулъ руку, вспомнивъ о планахъ тетки и мадемуазель де-Пен-Холь.
   На глазахъ Шарлотты показались слезы. Она безъ всякой злобы взглянула на красавца Калиста; но ей вскорѣ пришлось впервые познакомиться съ ревностью и почувствовать ужасную ярость, увидавъ соперницъ въ лицѣ этихъ двухъ красивыхъ парижанокъ и заподозрѣвъ причину холодности Калиста.
   Средняго роста, Шарлотта де-Кергаруэгь отличалась заурядной свѣжестью; у нея было маленькое, круглое лицо, оживленное двумя умными черными глазами, хорошіе каштановые волосы, кругленькая фигурка, плоская спина, худыя руки. Манера разговаривать у нея была рѣзкая и отрывистая, какъ у всѣхъ провинціалокъ, которыя не хотятъ прослыть дурочками. Она была любимицей въ семьѣ, благодаря предпочтенію, оказываемому ей теткой. На ней было надѣто манто изъ шотландскаго мериноса съ большими клѣтками, подбитое зеленымъ шелкомъ, въ которомъ она была и на пароходѣ, и дорожное платье, изъ довольно простой англійской матеріи, съ корсажемъ, скромно украшеннымъ нагрудникомъ и воротникомъ, сложеннымъ въ маленькія складки; все это ей должно было показаться жалкимъ при видѣ свѣжихъ туалетовъ Беатрисы и Камиль. Ей приходилось страдать за свои бѣлые чулки, загрязнившіеся среди скалъ и въ лодкахъ, куда она прыгала, за грубыя козловыя ботинки, которыя были надѣты нарочно затѣмъ, чтобы не портить въ дорогѣ хорошей обуви, согласно обычаямъ и нравамъ провинціи. Что касается виконтессы де-Кергаруэтъ, она представляла изъ себя типичную провинціалку. Большого роста, сухая, увядшая, полная скрытыхъ претензій, которыя проявлялись на свѣтъ только, когда кто-нибудь задѣвалъ ихъ, болтливая, схватывающая среди болтовни кое-какія мысли, какъ на билліардѣ карамболемъ, и благодаря этому получившая репутацію умной женщины, старавшаяся унизить парижанокъ притворнымъ добродушіемъ своей провинціальной разсудительности и вѣчно выставляемымъ на видъ несуществующимъ счастьемъ; унижавшая себя, чтобы ее возвышали, и злившаяся, если ее оставляли на землѣ; ловившая, по англійскому выраженію, на свою удочку комплименты, которые не всегда попадались; одѣтая и преувеличенно-изысканно и вмѣстѣ неряшливо; принимавшая недостатокъ любезности за дерзость и воображавшая, что, не обращая никакого вниманія на кого-нибудь, она этимъ ужасно поразить его; вѣчно отказывается отъ того, чего ей хотѣлось, для того, чтобы ей предложили это ещё разъ и чтобы казалось, что ее настойчиво упрашиваютъ согласиться; очень занятая тѣмъ, о чемъ уже давно всѣ перестали говорить и поэтому къ своему крайнему удивленію узнающая, что она отстала отъ моды; наконецъ, не бывшая въ состояніи прожить и часа безъ того, чтобы не заговорить о Нантѣ, о тиграхъ Нанта, о дѣлахъ высшаго Нантскаго свѣта, жалуясь на Нантъ, критикуя Нантъ, принимая на свой счетъ фразы, вырывавшіяся изъ любезности у слушателей, которые по разсѣянности готовы были многое сказать въ томъ же духѣ. Ея манеры, разговоръ и воззрѣнія болѣе или менѣе передались и ея четыремъ дочерямъ. Познакомиться съ Камиль Мопенъ и; съ г-жей де-Рошефильдъ -- да вѣдь это въ будущемъ тема для безчисленныхъ разговоровъ!.. Поэтому она шла къ церкви съ такимъ видомъ, точно собиралась брать ее приступомъ и махала платкомъ, нарочно развернувъ его, чтобы видны были углы съ домашней вышивкой, обшитые старенькимъ кружевомъ. Походка ея была у довольно развязна, что, впрочемъ, было безразлично ввиду ея сорока семи лѣтъ.
   -- Г-нъ шевалье,-- сказала она Камиль и Беатрисѣ, указывая на Калиста, плачевно выступавшаго рядомъ съ Шарлоттой,-- передалъ намъ ваше любезное предложеніе; но мы, моя сестра, дочь и я, боимся стѣснить васъ.
   -- Я-то во всякомъ случаѣ не стѣсню этихъ дамъ, сестра,-- кислымъ тономъ возразила старая дѣвица,-- потому что могу найти въ С.-Назерѣ для себя лошадь.
   Камиль и Беатриса обмѣнялись украдкой взглядомъ, который Калистъ перехватилъ; этого взгляда было достаточно, чтобы изгладить всѣ воспоминанія дѣтства, всю его вѣру въ Кергаруэтъ-Пен-Холь и навсегда разрушить планы, воздвигнутые обѣими семьями.
   -- Мы прекрасно можемъ помѣститься впятеромъ въ экипажѣ,-- отвѣчала мадемуазель де-Тушъ, къ которой Жакелина обернулась спиной,-- Даже если бы мы были ужасно стѣснены, что совершенно невозможно, въ виду тонкости вашего сложенія, я все таки была бы вознаграждена удовольствіемъ оказать услугу друзьямъ Калиста. Ваша горничная, сударыня, найдетъ себѣ мѣсто, а вашъ багажъ, если онъ имѣется, можно прикрѣпить за коляской -- я не привезла съ собой лакея.
   Виконтесса разсыпалась въ любезностяхъ и стала бранить свою сестру Жакелину, что та такъ скоро захотѣла видѣть у себя племянницу, что не позволила ей ѣхать на лошадяхъ; правда, что почтовая дорога не только очень длинна, но и дорога; ей скоро придется возвращаться въ Нантъ, гдѣ она оставила еще трехъ кошечекъ, ожидающихъ ее съ нетерпѣніемъ,-- сказала она, ласково гладя шею дочери. Шарлотта, поднявъ глаза на мать, имѣла въ эту минуту немножко видъ жертвы, можно было заподозрить, что виконтесса ужасно надоѣла своимъ четыремъ дочерямъ и такъ же часто заводила о нихъ рѣчь, какъ капралъ Тримъ о своемъ колпакѣ въ "Тристрамѣ Шенди".
   -- Вы счастливая мать и вы должны...-- начала Камиль и тотчасъ остановилась, вспомнивъ, что маркиза должна была разлучиться съ сыномъ, чтобы послѣдовать за Конти.
   -- О!-- продолжала виконтесса, -- если я имѣю несчастье жить всю мою жизнь въ деревнѣ и въ Нантѣ, за то мое утѣшеніе въ томъ, что меня боготворятъ мои дѣти. У васъ есть дѣти?-- спросила она у Камиль.
   -- Моя фамилія мадемуазель де-Тушъ,-- отвѣчала Камиль.-- Эта дама -- маркиза де-Рошефильдъ.
   -- Такъ надо васъ пожалѣть, что вы не знаете величайшаго счастья, которое есть у насъ, простыхъ женщинъ, не правда-ли, сударыня?-- сказала виконтесса маркизѣ, желая исправить свой промахъ.-- Но для васъ есть столько утѣшеній!
   Она увидала слезу на глазахъ Беатрисы, которая, быстро повернувшись, отошла къ грубо сдѣланнымъ периламъ у скалы. Калистъ послѣдовалъ за ней.
   -- Сударыня,-- сказала Камиль на ухо виконтессѣ,-- развѣ вы не знаете, что маркиза разошлась съ мужемъ, что она уже два года не видѣла своего сына и не знаетъ, когда увидитъ его?
   -- А!-- сказала г-жа де-Кергаруэтъ,-- бѣдная дама! Судебнымъ порядкомъ?
   -- Нѣтъ, во собственному желанію,-- сказала Камиль.
   -- Ну, я понимаю это,-- храбро замѣтила виконтесса.
   Старая Пен-Холь, въ отчаяніи, что попала въ непріятельскій лагерь, отстала шага на четыре съ своей милой Шарлоттой. Калистъ, осмотрѣвшись, не видитъ-ли ихъ кто, схватилъ руку маркизы и поцѣловалъ ее, оставивъ на ней слезу. Беатриса обернулась: гнѣвъ осушилъ ея глаза, она собиралась сказать что-нибудь очень рѣзкое и ничего не могла вымолвить, увидавъ отвѣтъ на свои слезы въ слезахъ этого красиваго ангельскаго лица, онъ, казалось, былъ взволнованъ не менѣе ея.
   -- Богъ мой, Калистъ,-- сказала ему на ухо Камиль, когда онъ вернулся съ г-жей де-Рошефильдъ,-- вотъ эта будетъ вашей тещей, а эта маленькая дурочка -- вашей женой!
   -- Потому что ея тетка богата,-- иронически отвѣчалъ Калистъ.
   Все общество направилось къ постоялому двору; виконтесса сочла своей обязанностью сдѣлать Камиль нѣсколько сатирическихъ замѣчаній относительно дикарей С.-Назера.
   -- Я люблю Бретань, сударыня, -- серьезно] отвѣчала Фелиситэ,-- я родилась въ Герандѣ.
   Калистъ невольно восхищался мадемуазель де-Тушъ, которая звукомъ своего голоса, спокойствіемъ во взглядѣ и въ манерахъ точно хотѣла успокоить его послѣ ужасныхъ признаній ночной сцены. Она тѣмъ не менѣе казалась немного утомленной: черты лица, точно отяжелѣвшія, говорили о безсонной ночи, но безстрастное, безжалостно спокойное чело не давало внутренней бурѣ прорваться наружу.
   -- Настоящія королевы!-- сказалъ онъ Шарлоттѣ, указывая на маркизу и Камиль и предлагая ей руку, къ большому удовольствію мадемуазель де-Пен-Холь.
   -- Что за фантазія у твоей матери, -- сказала старая дѣвица, также ведя свою племянницу подъ руку,-- заводить знакомство съ этой отчаянной?
   -- О! тетя, эта женщина -- слава Бретани.
   -- Стыдъ, дитя мое. Ужь и ты не собираешься-ли ласкаться въ ней?
   -- Мадемуазель Шарлотта права, вы несправедливы, -- сказалъ Калистъ.
   -- Ну, вы,-- возразила мадемуазель де-Пен-Холь,-- вы очарованы ею.
   -- Я чувствую къ ней.-- сказалъ Калистъ,-- такую же дружбу, какъ и къ вамъ.
   -- Съ какихъ это поръ дю-Геники начали лгать?-- спросила старая дѣвица.
   -- Съ тѣхъ поръ какъ Пен-Холь оглохли,-- отвѣчалъ Калистъ.
   -- Ты не влюбленъ въ нее?-- въ восторгѣ воскликнула старая дѣвица.
   -- Былъ, а теперь не влюбленъ больше,-- отвѣчалъ онъ.
   -- Злое дитя! Зачѣмъ же ты намъ причинилъ столько заботъ? Я знала, что любовь глупость; только бракъ проченъ,-- сказала она, глядя на Шарлотту.
   Шарлотта, немного ободрившись, снова стала надѣяться вернуть всѣ свои права, опираясь на воспоминанія дѣтства, она прижала къ себѣ руку Калиста, который мысленно рѣшилъ окончательно объясниться съ маленькой наслѣдницей.
   -- Ахъ! какую славную мушку мы устроимъ, Калистъ,-- сказала она;-- какъ мы будемъ смѣяться.
   Лошади были готовы; Камиль посадила на заднюю скамейку виконтессу и Шарлотту, такъ какъ Жакелина исчезла; а сама съ маркизой сѣла на переднюю. Калистъ, принужденный отказаться отъ обѣщаннаго себѣ удовольствія, сопровождалъ экипажъ верхомъ; утомленныя лошади ѣхали довольно медленно, такъ что онъ могъ смотрѣть на Беатрису. Исторія не сохранила странныхъ разговоровъ четырехъ личностей, соединенныхъ игрой страннаго случая въ одномъ экипажѣ: невозможно представить себѣ всѣ тѣ сотни версій, которыя ходятъ по Нанту о разсказахъ, отвѣтахъ и словахъ, которые виконтесса слышала отъ самой знаменитой Камиль Мопенъ. Она, конечно, тщательно оставила для себя, даже не понявъ хорошенько, отвѣты мадемуазель де-Тушъ на тѣ нелѣпые вопросы, которые такъ часто приходится слышать авторамъ и которые заставляютъ ихъ жестоко искупать рѣдкія счастливыя минуты.
   -- Какъ вы написали ваши книги?-- спрашивала виконтесса.
   -- Также, какъ вы дѣлаете ваши женскія работы, ваше филе или вышиванье,-- отвѣчала Камиль.
   -- А гдѣ вы взяли эти глубокія замѣчанія, эти чудныя картины?
   -- Тамъ, гдѣ вы берете тѣ умныя вещи, которыя вы говорите, сударыня. Нѣтъ ничего легче, какъ писать, и если бы вы только захотѣли...
   -- А! все дѣло въ желаніи? Я никакъ не думала. А какое самое любимое ваше произведеніе?
   -- Трудно оказать предпочтеніе одному изъ этихъ пустячковъ передъ другими.
   -- Вы такъ избалованы комплиментами, что трудно вамъ сказать что-нибудь новое.
   -- Повѣрьте, сударыня, что я очень цѣню вашу манеру говорить ихъ.
   Виконтесса; чтобы не казалось, что она пренебрегаетъ маркизой, сказала ей, хитро взглянувъ на нее:
   -- Я никогда не забуду этого путешествія между умомъ и красотой.
   -- Вы льстите мнѣ, сударыня,-- смѣясь отвѣчала маркиза;-- это не въ порядкѣ вещей замѣчать умъподлѣ генія, а я еще ничего почти не сказала.
   Шарлотта, чувствовавшая, что мать ея смѣшна, посмотрѣла на нее, чтобы остановить ее, но виконтесса продолжала храбро состязаться съ насмѣшливыми парижанками. Молодой человѣкъ, медленнымъ шагомъ ѣхавшій около коляски, могъ видѣть только двухъ женщинъ, сидящихъ впереди, и взглядъ его, полный грустныхъ мыслей, скользилъ отъ одной къ другой. Беатриса, которая не могла скрыться отъ его взоровъ, все время избѣгала смотрѣть на него; съ уловкой, особенно невыносимой для влюбленныхъ, она закуталась въ шаль, скрестила подъ ней руки и, повидимому, погрузилась въ глубокую задумчивость. Въ одномъ мѣстечкѣ, гдѣ дорога была тѣниста, свѣжа и зелена, точно очароваг тельная лѣсная тропинка, гдѣ едва слышенъ былъ стукъ коляски и листья касались шляпъ, Камиль обратила общее вниманіе на этотъ уголокъ, дышавшій гармоніей и, положивъ руку на колѣно Беатрисы, сказала ей, указывая на Калиста:
   -- Какъ онъ хорошо ѣзртъ верхомъ!
   Калистъ!-- воскликнула виконтесса.-- Это очаровательный кавалеръ.
   -- О! Калистъ очень милъ,-- сказала Шарлотта.
   -- Столько англичанъ, похожихъ на него!, -- отвѣчала небрежно маркиза, не докончивши фразы.
   -- Его мать ирландка, рожденная О'Бріенъ,-- возразила Шарлотта, точно ее лично задѣли.
   Камиль и маркиза въѣхали въ Геранду вмѣстѣ съ виконтессой де-Кергаруэтъ и ея дочерью къ великому удивленію озадаченнаго города; онѣ оставили своихъ дорожныхъ спутницъ у входа въ переулокъ дю-Геникъ, гдѣ чуть не собралась толпа. Калистъ пришпорилъ лошадь, чтобы предупредить тетку и мати о прибытіи гостей, которыхъ ожидали къ обѣду. По условію обѣдъ отсрочили до четырехъ часовъ. Шевалье вернулся предложить руку двумъ дамамъ; затѣмъ онъ поцѣловалъ руку Камиль, надѣясь, что и маркиза дастъ ему свою, но она упорно сидѣла, скрестивъ руки; онъ бросилъ на нее влажный взглядъ, полный самой горячей мольбы.
   -- Глупый, -- сказала ему Камиль, скользнувъ по его уху скромнымъ дружескимъ поцѣлуемъ.
   -- Правда,-- мысленно сказалъ себѣ Калистъ, пока коляска поворачивала назадъ,-- я все забываю совѣты моей матери и вѣрно вѣчно буду ихъ забывать.
   Мадемуазель де-Пен-Холь, храбро пріѣхавшая въ наемномъ экипажѣ, виконтесса де-Кергаруэтъ и Шарлотта нашли столъ уже накрытымъ и были приняты дю-Гениками очень радушно, если не роскошно. Старая Зефирина указала, какія тонкія вина надо взять въ погребѣ, а Маріотта превзошла себя въ своихъ бретонскихъ кушаньяхъ. Виконтесса, въ восторгѣ отъ того, что совершила путешествіе съ знаменитой Камиль Мопенъ, попробовала объяснить имъ современную литературу и положеніе, занимаемое въ ней Камиль; но съ литературой случилось тоже, что и съ вистомъ: ни дю-Геники, ни подошедшіе священникъ и шевалье дю-Хальга ничего въ ней не поняли. Аббатъ Гримонъ и старый морякъ попробовали за дессертомъ ликеры. Какъ только Маріотта, съ помощью Гасселена и горничной виконтессы, убрала со стола, раздалось восторженное требованіе мушки. Радость царила во всемъ домѣ. Всѣ считали Калиста свободнымъ и уже видѣли его женатымъ вскорѣ на маленькой Шарлоттѣ. Калистъ былъ молчаливъ. Въ первый разъ въ жизни онъ сравнивалъ Кергаруэтовъ съ тѣми двумя элегантными, умными, обладавшими такимъ вкусомъ, дамами, смѣявшимися теперь, по всѣму вѣроятію, если судить по первому взгляду, которымъ онѣ обмѣнялись, надъ обѣими провинціалками. Фанни, знавшая тайну Калиста, видѣла грусть сына, на котораго мало дѣйствовали кокетничанья Шарлотты и нападки виконтессы. Видно было, что ея дорогой ребенокъ скучалъ; тѣло его было здѣсь въ залѣ, гдѣ прежде и онъ принялъ бы участіе въ шуточкахъ за мушкой, но душа его была въ Тушѣ. Какъ бы его послать къ Камиль? спрашивала себя мать, которая, сочувствуя сыну всѣмъ сердцемъ, любила и скучала вмѣстѣ съ нимъ. Ея нѣжность придала ей ума.-- Ты сгораешь отъ желанія пойти въ Тушъ увидать ее?-- спросила Фанни Калиста на ухо.
   Онъ отвѣчалъ улыбкой, съ краской на лицѣ, и очаровательная мать затрепетала всѣми фибрами сердца.
   -- Сударыня,-- сказала она виконтессѣ,-- вамъ завтра будетъ очень неудобно въ почтовой телѣжкѣ, особенно же потому, что придется выѣхать рано утромъ; не лучше-ли вамъ взять экипажъ мадемуазель де-Тушъ? Поди, Калистъ,-- сказала она, посмотрѣвъ на сына,-- устрой это, но возвращайся къ намъ поскорѣе.
   -- Мнѣ потребуется на это не болѣе десяти минутъ -- воскликнулъ Калистъ, съ бѣшеннымъ порывомъ цѣлуя мать на крыльцѣ, куда она вышла съ нимъ.
   Калистъ побѣжалъ съ быстротой оленя и очутился въ вестибюлѣ Туша, когда Камиль и Беатриса выходили послѣ обѣда изъ большой залы. Онъ догадался предложить руку Фелиситэ.
   -- Вы для насъ покинули виконтессу и ея дочку, -- сказала она, пожимая его руку,-- мы можемъ оцѣнить принесенную вами жертву.
   -- Эти Кергаруэты не родственники-ли Портендуэрамъ и старому адмиралу Кергаруэту, вдова котораго вышла замужъ за Шарля де-Ванденесъ?-- спросила Камиль маркиза де-Рошефильдъ.
   -- Мадемуазель Шарлотта внучка адмирала, -- отвѣчала Камиль.
   -- Она очень милая особа,-- сказала Беатриса, усаживаясь въ готическое кресло,-- она совсѣмъ подходить г-ну дю-Геникъ.
   -- Этого брака никогда не будетъ,-- быстро промолвила Камиль.
   Ошеломленный холоднымъ и спокойнымъ тономъ маркизы, указавшей на маленькую бретонку, какъ будто она была единственное существо ему подъ пару, Калистъ стоялъ безъ словъ и безъ мысли.
   -- А почему, Камиль?-- спросила маркиза.
   -- Милая моя,-- продолжала Камиль, видя отчаяніе Калиста,-- я не совѣтовала Конти жениться и считаю, что была права; вы не великодушны.
   Беатриса взглянула на пріятельницу съ изумленіемъ; смѣшаннымъ съ смутнымъ подозрѣніемъ. Калистъ понялъ самоотверженіе Камиль, видя, что на ея лицѣ выступила слабая краска, вѣрный признакъ сильнѣйшаго внутренняго волненія; онъ довольно неловко подошелъ къ ней, взялъ ея руку и поцѣловать. Камиль съ небрежнымъ видомъ сѣла за рояль, какъ женщина, вполнѣ увѣренная въ своей пріятельницѣ и въ поклонникѣ, котораго она приписывала себѣ, повернувшись къ нимъ спиной и оставивъ ихъ почти наединѣ. Она принялась импровизировать варіаціи на темы, безсознательно приходившія ей на умъ, потому что всѣ онѣ были очень меланхоличны. Маркиза дѣлала видъ, что слушаетъ, но сама наблюдала за Калистомъ, который, будучи слишкомъ юнъ и наивенъ для роли, предоставленной ему Камиль, въ экстазѣ любовался своимъ настоящимъ кумиромъ. По прошествіи часа, въ теченіе котораго мадемуазель де-Тушъ испытывала мученіе вполнѣ естественной ревности, Беатриса удалилась къ себѣ. Камиль тотчасъ увела Калиста въ свою комнату, такъ какъ всѣ женщины обладаютъ инстинктомъ недовѣрія,
   -- Дитя мое,-* сказала она ему,-- притворяйтесь, что любите меня, или ваше дѣло проиграно. Вы настоящій ребенокъ, вы совсѣмъ не знаете женщинъ, а умѣете только любить. Любить и заставить полюбить себя -- это двѣ совершенно разныя вещи. Вамъ предстоятъ ужасныя терзанія, а я хочу васъ видѣть счастливымъ. Если вы неосторожно задѣнете Беатрису, не только гордость, даже упрямство Беатрисы, то она способна умчаться въ окрестности Парижа, къ Конти. Что будетъ съ вами тогда?
   -- Я буду любить ее,-- отвѣчалъ Калистъ.
   -- Вы не увидите ее болѣе.
   -- Увижу,-- отвѣчалъ онъ.
   -- Какимъ образомъ?
   -- Я послѣдую за ней.
   -- Но вѣдь ты будешь, какъ Іовъ, дитя мое.
   -- Мой отецъ, Гасселенъ и я, мы пробыли три мѣсяца въ Вандеѣ со ста пятьюдесятью франками, въ походѣ днемъ и ночью.
   -- Калистъ, -- сказала мадемуазель де-Тунѣ, -- выслушайте меня хорошенько. Я вижу, что вы слишкомъ чисты сердцемъ, чтобы играть роль, я Hé хочу развращать такую хорошую натуру, какъ ваша, я беру все на себя. Вы будете любимы Беатрисой.
   -- Возможно-ли?-- спросилъ онъ, всплеснувъ руками.
   -- Да,-- отвѣчала Камиль,-- но придется побѣдить тотъ договоръ, который она заключила сама съ собой. Я буду лгать за васъ. Только не портите мнѣ ничего въ этомъ довольно трудномъ дѣлѣ, предпринимаемомъ мной. Маркиза обладаетъ тонкостью аристократки, она умна и недовѣрчива; никогда охотнику не приходилось имѣть дѣло съ добычей, такъ трудно дающейся въ руки: здѣсь, бѣдный мой мальчикъ, охотникъ долженъ слушаться своей собаки. Обѣщаете-ли вы мнѣ слѣпое послушаніе? Я буду вашимъ Фоксомъ,-- сказала она, взявъ имя лучшей борзой Калиста.
   -- Что надо мнѣ дѣлать?-- спросилъ юноша.
   -- Самые пустяки,-- отвѣчала Камиль.-- Вы будете приходить сюда ежедневно въ полдень. Точно нетерпѣливая любовница, я буду стоять у окна въ корридорѣ, откуда видна дорога въ Геранду, и сгорожить вашъ приходъ. Затѣмъ я буду скрываться въ свою комнату, чтобы не быть замѣченной и не показывать вамъ всю силу моей страсти, которая вамъ въ тягость; но вы все-таки изрѣдка можете увидать меня и махать мнѣ платкомъ. Входя во дворъ и поднимаясь по лѣстницѣ, сохраняйте на лицѣ скучающее выраженіе. Вѣдь это притворство не будетъ тебѣ очень тяжело, дитя мое, неправдагли?-- сказала она, прнясимаясь головой къ его груди.-- Иди не скоро, смотри въ окно лѣстницы, которое выходитъ въ садъ, точно ищешь Беатрису. Если она будетъ тамъ
   (а она будетъ гулять, будь спокоенъ) и замѣтитъ тебя, входи медленными шагами въ маленькую гостиную и оттуда въ мою комнату. Если ты увидишь меня у окна, подсматривающей за твоей измѣной мнѣ, скорѣе отскочи назадъ, чтобы я не увидала, какъ ты молишь взгляды Беатрисы. Разъ ты попадешь въ мою комнату, я дѣлаю тебя своимъ плѣнникомъ. Мы будемъ оставаться вмѣстѣ до четырехъ часовъ. Въ это время вы можете читать, я буду курить; хотя вамъ и скучно будетъ не видать ея, но я найду вамъ интересное чтеніе. Вы еще ничего не читали изъ сочиненій Жоржъ Зандъ; я сегодня ночью пошлю человѣка въ Нантъ за ними и за книгами другихъ авторовъ, незнакомыхъ вамъ. Я буду выходить первая, а вы оставляйте книгу и приходите въ маленькую гостиную только тогда, когда услышите, что я разговариваю съ Беатрисой. Всякій разъ, какъ вы увидите на роялѣ раскрытую тетрадь нотъ, просите меня не уходить. Я позволяю вамъ быть грубымъ со мной, если можете; все пойдетъ хорошо.
   -- Я знаю, Камиль, что вы питаете ко. мнѣ рѣдкую привязанность, такъ что я даже готовъ пожалѣть, что увидалъ Беатрису,-- искреннимъ тономъ сказалъ онъ,-- но чего вы ждёте отъ этого?
   -- Черезъ недѣлю Беатриса будетъ безъ ума отъ васъ.
   -- Боже! возможно-ли?-- сказалъ онъ, сложивъ руки и падая на колѣни передъ растроганной Камиль, которая была счастлива, что можетъ дать ему радость хотя бы и на счетъ своего сердца.
   -- Слушайте меня хорошенько,-- сказала она.-- Если вы съ маркизой будете имѣть даже не продолжительный разговоръ, а только обмѣняетесь съ ней нѣсколькими словами, если позволите ей разспрашивать васъ, если отступите отъ данной вамъ роли безъ рѣчей, которую сыграть очень легко, то знайте,-- серьезнымъ тономъ сказала она,-- вы потеряете ее навсегда.
   -- Я ничего не понимаю изъ того, что вы мнѣ говорите, Kar миль,-- воскликнулъ Калистъ съ очаровательной наивностью.
   -- Если бы ты понималъ, ты не былъ бы идеальнымъ ребенкомъ, благороднымъ и красивымъ Калистомъ, -- отвѣчала она, взявъ его за руку и цѣлуя ее.
   Калистъ сдѣлалъ тогда то, чего никогда ере не дѣлалъ: онъ взялъ Камиль за талію и поцѣловалъ ее въ шею, хотя не съ любовью, но съ. нѣжностью, какъ онъ цѣловалъ мать. Мадемуазель де-Тушъ не могла удержать потока слезъ.
   -- Идите прочь, дитя мое, и скажите вашей виконтессѣ, что мой экипажъ къ ея услугамъ.
   Калисту хотѣлось остаться, но онъ былъ вынужденъ повиноваться повелительному и властному жесту Камиль; домой онъ вернулся, исполненный радости, что черезъ недѣлю его полюбитъ красавица Рошефильдъ. Игроки въ мушку снова увидали его тѣмъ Калистомъ, какимъ онъ былъ два мѣсяца тому назадъ, Шарлотта приписывала это измѣненіе себѣ. Мадемуазель де-Пен-Холь очень мило дразнила Калиста. Аббатъ Гримонъ старался прочесть въ глазахъ баронессы причину ея спокойствія. Шевалье дю-Хальга потиралъ руки. Обѣ старыя барышни были оживлены, точно двѣ ящерицы. Виконтесса должна была въ мушку двѣсти су. Алчность Зефирины такъ разожглась, что она жалѣла, что не видитъ каргъ и сказала нѣсколько рѣзкихъ словъ невѣсткѣ, которая была разсѣяна, видя счастье Калиста, и принималась нѣсколько разъ его разспрашивать, хотя ничего не могла понять изъ его отвѣтовъ. Игра продолжалась до одиннадцати часовъ. Двое сдались раньше: баронъ и шевалье заснули, сидя въ креслахъ другъ противъ друга. Маріотта спекла черныя ржаныя лепешки, баронесса пошла за чаемъ. Знаменитый домъ дю-Гениковъ, передъ тѣмъ какъ Кергаруэты и мадемуазель де-Пен-Холь собрались уходить, предложилъ имъ закуску изъ свѣжаго масла, фруктовъ^ливокъ, для чего изъ буфета достали серебряный чайникъ и англійскій фарфоръ, присланный баронессѣ одной изъ ея тетокъ. Было что-то чарующее въ этомъ намекѣ на современную роскошь въ старинной залѣ; баронесса была очаровательна: она, какъ истая ирландка, была воспитана на умѣніи готовить и разливать чай,-- это занятіе играетъ важную роль въ жизни англичанокъ. Самая безумная роскошь не произвела бы того простого, скромнаго и благороднаго эффекта, какъ это радостное гостепріимство. Когда въ залѣ осталась только баронесса съ сыномъ, она съ любопытствомъ взглянула на Калиста.
   -- Что произошло съ тобой въ Тушѣ?-- спросила она.
   Калистъ разсказалъ о внушенной ему Камиль надеждѣ и о странной полученной имъ инструкціи.,
   -- Бѣдная женщина!-- воскликнула ирландка, всплеснувъ руками и въ первый разъ пожалѣвъ мадемуазель де-Тушъ.
   Нѣсколько минутъ спустя послѣ ухода Калиста, Беатриса, слышавшая, что онъ ушелъ, вернулась къ своей пріятельницѣ и нашла ее, съ глазами, полными слезъ, полулежавшей на софѣ.
   -- Что съ тобой, Фелиситэ?-- спросила маркиза.
   -- Мнѣ сорокъ лѣтъ и я люблю, дорогая моя!-- сказала съ яростью мадемуазель де-Тушъ и глаза ея сразу сдѣлались сухими и блестящими.-- Если бы ты знала, Беатриса, сколько слезъ проливаю я о погибшихъ дняхъ моей молодости! Быть любимой изъ жалости, знать, что твое счастье -- результатъ долгихъ трудовъ, кошачьихъ хитростей, западни, разставленной невинному и добродѣтельному ребенку, развѣ это не позорно? Къ счастью, можно найти себѣ нѣкоторое искупленіе въ безграничности той страсти, въ силѣ счастья, въ увѣренности, что ты всегда будешь выше другихъ женщинъ и что воспоминаніе о тебѣ запечатлѣется въ молодомъ сердцѣ, благодаря неизгладимымъ наслажденіямъ и безконечному самопожертвованію. Да, попроси онъ, и я по одному его знаку брошусь въ море. Бываютъ минуты, когда я ловлю себя на желаніи, чтобы онъ захотѣлъ этого, это было бы жертвой, а не самоубійствомъ. Ахъ! Беатриса, ты заставила меня нести тяжкій крестъ, пріѣхавъ сюда. Я знаю, что мнѣ трудно соперничать съ тобой, но ты любишь Конти, ты великодушна и благородна и не обманешь меня; ты, напротивъ, поможешь мнѣ сохранить моего Калиста. Я предчувствовала впечатлѣніе, которое ты произведешь на него, но я остереглась выказать ревность, это только ухудшило бы зло. Напротивъ, я приготовила его къ знакомству съ тобой, описавъ тебя такими яркими красками, чтобы ты не могла затмить свой портретъ, а ты, къ несчастью, еще похорошѣла.
   Эта страстная элегія, гдѣ правда перемѣшалась съ обманомъ, совершенно убѣдила г-жу де-Рошефильдъ. Клодъ Виньонъ сообщилъ Конти мотивы своего отъѣзда, Беатриса, конечно, узнала ихъ и изъ великодушія выказывала Калисту холодность, но въ эту минуту въ ея душѣ поднялось радостное чувство, которое заставляетъ трепетать сердце женщины, когда она узнаетъ, что ее любятъ. Любовь, внушаемая женщиной мужчинѣ, всегда бываетъ неразлучна съ нелицемѣрнымъ восхваленіемъ, которымъ нельзя не упиваться; но, когда этотъ мужнина собственность пріятельницы, тогда его поклоненіе возбуждаетъ не только радость, но небесное блаженство. Беатриса, сѣвъ рядомъ съ подругой, принялась ласкать ее.
   -- У тебя нѣтъ ни одного сѣдого волоса, -- сказала она,-- ни одной морщины, виски совершенно, какъ у молодой женщины, между тѣмъ, какъ я знаю женщинъ тридцати лѣтъ, которымъ приходится закрывать ихъ. Смотри, милая моя, -- сказала она, приподнимая свои букли,-- вотъ что стоило мнѣ мое путешествіе!
   Маркиза показала ей едва замѣтное увяданіе своей нѣжной кожи; подняла рукавъ и показала такіе же слѣды на запястьѣ руки, гдѣ подъ прозрачной, немного сморщившейся кожей, виднѣлись вздувшіяся жилки и три глубокія линіи образовали вокругъ руки браслетъ изъ морщинъ.
   -- Неправда-ли, какъ вѣрно замѣтилъ писатель, знакомый съ нашими несчастьями, вотъ два мѣста, которыя никогда не лгутъ!-- сказала она.-- Надо много перестрадать, чтобы увидать правдивость его безжалостнаго замѣчанія; но, на наше счастье, большинство мужчинъ не знаютъ про это и не читаютъ этого безбожнаго автора.
   -- Твое письмо все сказало мнѣ,-- отвѣчала Камиль,-- счастье чуждо похвальбы, а ты въ немъ слишкомъ хвалилась своимъ счастьемъ. Въ любви, не правда-ли, правда бываетъ всегда глуха, нѣма и слѣпа? Поэтому, зная, что у тебя есть много причинъ покинуть Конти, я и боялась твоего пребыванія у меня. Дорогая моя, Калистъ это ангелъ, онъ такъ же добръ, какъ и красивъ, бѣдный простякъ не будетъ въ состояніи выдержать одного твоего взгляда, онъ слишкомъ восхищается тобой, чтобы по первому ободренію не полюбить тебя; твое пренебреженіе сохранитъ мнѣ его. Я признаюсь тебѣ со всей слабостью истинной страсти: взять его отъ меня, значитъ убить меня. Адольфъ, эта отвратительная книга Бенжамена Констана, говоритъ намъ только о страданіяхъ Адольфа, а женское страданье? да что! онъ недостаточно изучилъ ихъ, чтобы описывать; а какая женщина осмѣлится сознаться въ нихъ? они опозорили бы нашъ полъ, унизили бы наши добродѣтели, раздули бы наши пороки. Ахъ! если судить о нихъ по страху, который я испытываю, страданія эти напоминаютъ адскія муки. Но въ случаѣ измѣны, моя роль готова.
   -- А на что ты рѣшилась?-- спросила Беатриса съ живостью, отъ которой Камиль вся вздрогнула.
   Обѣ пріятельницы смотрѣли другъ на друга съ вниманіемъ двухъ венеціанскихъ инквизиторовъ и обмѣнялись быстрымъ взглядомъ, въ которомъ ихъ души скрестились, и какъ два кремня блеснули искрами, маркиза опустила глаза.
   -- Послѣ человѣка остается только Богъ,-- серьезно отвѣчала знаменитая женщина.-- Богъ, это -- неизвѣстность. Я брошусь къ нему, какъ въ пропасть. Калистъ только что клялся мнѣ, что будетъ восхищаться тобой, какъ картиной; но ты въ свои двадцать восемь лѣтъ блистаешь полнымъ расцвѣтомъ красоты. Между нимъ и мной уже съ этой лжи началась борьба. Къ счастью, я знаю, что надо дѣлать, чтобы одержать верхъ.
   -- Какъ ты будешь дѣйствовать?
   -- Это моя тайна, милая моя. Предоставь мнѣ преимущества моего возраста. Если Клодъ Виньонъ грубо бросилъ меня въ бездну, меня, которая считала себя почти недосягаемо высокой, то я, по крайней мѣрѣ, буду срывать блѣдные, запахнувшіе, но очаровательные цвѣты, ростущіе на днѣ пропасти.
   Маркиза была точно воскъ въ искусныхъ рукахъ мадемуазель де-Тушъ, которой доставляло жгучее удовольствіе оплетать ее своими сѣтями. Камиль простилась съ пріятельницей, которая вся горѣла любопытствомъ и была полна не то зависти, не то великодушія и несомнѣнно занята Калистомъ.
   -- Она будетъ въ восторгѣ провести меня, -- сказала себѣ Камиль, цѣлуя ее на прощанье.
   Когда она осталась одна, авторъ уступилъ мѣсто женщинѣ; она разразилась слезами, наложила табаку съ опіумомъ на жаровню своего курительнаго прибора и провела за куреньемъ почти всю ночь, стараясь отогнать свою скорбь и видя въ клубахъ дыма очаровательную голову Калиста.
   -- Какую прекрасную книгу можно было бы написать, если разсказать мои страданія!-- говорила она себѣ,-- но она уже написана. Сафо жила до меня, Сафо была молода. Какая красивая и трогательная героиня, женщина сорока лѣтъ, не правда-ли? Кури свой кальянъ, бѣдная Камиль, у тебя даже нѣтъ надежды опоэтизировать твое несчастье, оно дошло до своего зенита!
   Она легла спать на зарѣ, то предаваясь слезамъ, припадку бѣшенства и принимая внезапныя рѣшенія, то погружаясь въ глубокія размышленія о тайнахъ католической религіи, о которой она никогда не думала, ведя жизнь безпечной артистки и невѣрующей писательницы.
   На другой день, Калистъ, которому мать велѣла въ точности слѣдовать совѣтамъ Камиль, пришелъ въ полдень и таинственно пробрался въ комнату мадемуазель де-Тушъ, гдѣ нашелъ книги. Фелиситэ осталась, какъ была, въ креслѣ у окна и продолжала курить, любуясь то дикой картиной болотъ, то моремъ, то Калистомъ, съ которымъ она обмѣнялась нѣсколькими словами о Беатрисѣ. Когда она увидѣла, что маркиза гуляетъ въ саду, она, нарочно на глазахъ у пріятельницы, задернула занавѣси, оставивъ только узкую полосу свѣта, направленнаго на книгу Калиста.
   -- Сегодня, дитя мое, я попрошу тебя остаться обѣдать,-- сказала она, растрепавъ ему волосы,-- а ты откажись и смотри при этомъ на маркизу, такимъ образомъ, ей легко будетъ понять, какъ ты сожалѣешь, что не можешь остаться.
   Въ четыре часа Камиль пошла разыгрывать передъ маркизой жестокую комедію ложнаго счастья. Калистъ вышелъ изъ комнаты и понялъ въ эту минуту весь стыдъ своего положенія. Взглядъ, брошенный имъ на Беатрису, котораго ожидала Фелиситэ, былъ еще болѣе выразителенъ, чѣмъ она ожидала. Беатриса была въ очаровательномъ туалетѣ.
   -- Какъ вы кокетливо одѣты сегодня, милочка,-- сказала Камиль, когда Калистъ ушелъ.
   Эта игра продолжалась шесть дней; дополнялась она безъ вѣдома Калиста, искусными разговорами Камиль съ подругой. Между двумя женщинами шла безпрерывная дуэль, гдѣ онѣ пускали въ ходъ хитрости, притворство, фиктивное великодушіе, лживую откровенность, хитрыя признанія, въ которыхъ одна скрывала, а другая выставляла на видъ свою любовь къ Калисту, въ которыхъ остріе стрѣлы, разожженной предательскими рѣчами Камиль, пронзало сердце ея пріятельницы и зарождало въ немъ дурныя чувства, съ которыми очень трудно совладать честнымъ женщинамъ. Беатриса стала, наконецъ, обижаться на недовѣріе Камиль, она считала его недостойнымъ и себя, и ея, она была въ восторгѣ, что и у великой писательницы есть слабости ея пола и ей захотѣлось сдѣлать себѣ удовольствіе, показать ей, что здѣсь кончается ея превосходство и что можно ее унизить.
   -- Милая моя, что ты скажешь ему сегодня?-- спросила она, съ злостью взглянувъ на свою пріятельницу въ ту минуту, какъ фиктивный любовникъ просилъ позволенія остаться.-- Въ понедѣльникъ, намъ надо было поговорить; во вторникъ, обѣдъ никуда не годился; въ среду, ты не хотѣла навлекать на себя гнѣвъ баронессы; въ четвергъ, собирались гулять со мной; вчера, ты простилась съ нимъ раньше, чѣмъ онъ успѣлъ открыть ротъ, ну, а сегодня я хочу, чтобы онъ остался, бѣдный мальчикъ.
   -- Уже, милая моя!-- съ ядовитой ироніей замѣтила Беатрисѣ Камиль.
   Маркиза покраснѣла.
   -- Останьтесь, г-нъ дю-Геникъ, -- сказала мадемуазель де-Тушъ Калисту, принявъ видъ королевы и оскорбленной женщины; Беатриса стала вдругъ холодна и сурова, рѣзка, насмѣшлива и дурно обращалась съ Калистомъ, котораго его мнимая любовница услала играть въ мушку съ мадемуазель Кергаруэтъ.
   -- Она не опасна,-- съ улыбкой сказала Беатриса.
   Молодые влюбленные похожи на голодныхъ; ихъ не удовлетворяютъ предварительныя приготовленія повара, они слишкомъ много думаютъ о развязкѣ, чтобы понимать употребляемыя средства. Возвращаясь въ Геранду, Калистъ былъ полонъ Беатрисы: ему было неизвѣстно, какую тонкую женскую хитрость проявляла Фелиситэ, чтобы, по общепринятому выраженію, подвинуть его дѣла. Во всю эту недѣлю маркиза написала Конти только одно письмо и этотъ симптомъ равнодушія не ускользнулъ отъ Камиль. Вся жизнь Калиста сосредоточивалась на тѣхъ короткихъ минутахъ, когда онъ видѣлъ Беатрису. Эта капля воды, далеко не утоляя его жажды, только усиливала ее. Магическое слово: "Ты будешь любимъ!", сказанное Камиль и подтвержденное матерью, было талисманомъ, которое помогало ему сдерживать силу своей стратеги. Онъ пожиралъ время, не спалъ, заглушая безсонницу чтеніемъ, каждый вечеръ привозилъ съ собой возы книгъ, по выраженію Маріотты. Его тетка проклинала мадемуазель де-Тушъ, но баронесса, нѣсколько разъ ходившая къ сыну, видя у него свѣтъ, знала причину его безсонницъ. Хотя она была такъ же робка, какъ невинная молодая дѣвушка и для нея любовь была невѣдомой книгой, тѣмъ не менѣе Фанни въ своей материнской нѣжности дошла до многихъ новыхъ мыслей; но вся глубина этого чувства была непонятна ей, и она ужасалась, видя состояніе сына, и трепетала передъ этимъ единственнымъ, непонятнымъ ей желаніемъ, пожиравшимъ его. У Калиста была теперь только одна мысль: ему все казалось, что передъ нимъ Беатриса. Вечеромъ, за игрой, его разсѣянность походила на сонливость отца. Видя его совсѣмъ не такимъ, каковъ онъ былъ, когда думалъ, что любитъ Камиль, баронесса съ нѣкоторымъ ужасомъ слѣдила за всѣми этими признаками настоящей любви, чувства совершенно неизвѣстнаго въ старомъ замкѣ. Лихорадочная раздражительность, постоянная сосредоточенность дѣлали Калиста какимъ-то растеряннымъ. Зачастую онъ цѣлыми часами сидѣлъ, уставившись глазами на какую-нибудь фигуру обоевъ. Утромъ она ему посовѣтовала не ходить больше въ Тушъ и оставить этихъ двухъ женщинъ.
   -- Не ходить больше въ Тушъ!-- воскликнулъ Калистъ.
   -- Иди, иди, не сердись, дорогой мой,-- отвѣчала она, цѣлуя его глаза, сверкнувшіе огнемъ.
   Но Калистъ едва не лишился плода искусныхъ маневровъ Камиль, благодаря бретонскому пылу своей любви, съ которой не могъ болѣе совладать. Онъ поклялся, не взирая на свои обѣщанія Фелиситэ, увидать Беатрису и говорить съ ней. Ему хотѣлось читать въ ея глазахъ, пожирать въ нихъ свой взглядъ, разглядѣть мельчайшія подробности ея туалета, вдохнуть ея духи, услышать музыку ея голоса, слѣдить за элегантными ея движеніями, однимъ взглядомъ окинуть ея талію, однимъ словомъ, разсмотрѣть ее такъ, какъ славный генералъ разсматриваетъ поле, гдѣ произойдетъ рѣшительное сраженіе; ему хотѣлось этого, какъ и всѣмъ влюбленнымъ; имъ овладѣло такое желаніе, что онъ ничего не слышалъ, разсудокъ его ослабѣлъ; онъ весь былъ въ болѣзненномъ состояніи, не замѣчалъ ни препятствій, ни разстоянія, не чувствовалъ, есть-ли у него даже тѣло. Онъ придумалъ пойти въ Тушъ раньше условленнаго часа, надѣясь въ саду найти Беатрису. Онъ зналъ, что она прогуливается по утрамъ до завтрака. Мадемуазель де-Тушъ и маркиза утромъ ходили къ солянымъ болотамъ и къ бассейну, окруженному пескомъ, куда достигаетъ море; бассейнъ этотъ похожъ на озеро среди дюнъ. Онѣ вернулись домой и разговаривали, блуждая по маленькимъ аллеямъ по лужку.
   -- Если васъ интересуютъ эти виды,-- сказала Камиль,-- то вамъ надо обойти съ Калистомъ вокругъ Круазига. Тамъ есть чудныя скалы, гранитные каскады, маленькія бухты съ естественными водоемами; тамъ можно видѣть самыя причудливая вещи, и, наконецъ, море съ тысячами мраморныхъ обломковъ, съ массой интереснаго. Вы увидите, какъ женщины дѣлаютъ дрова: онѣ прилѣпляютъ коровій навозъ по стѣнамъ, сушатъ его и кладутъ глыбами, какъ въ Парижѣ; а зимой здѣсь грѣются этими дровами.
   -- Вы рискуете Калистомъ?-- смѣясь спросила маркиза, намекая тономъ на то, что вчера Камиль, сердясь на Беатрису, заставила ее занимать Калиста.
   -- Ахъ, милая моя, когда вы узнаете ангельскую душу этого ребенка, вы поймете меня. Въ немъ красота это не главное, надо узнать это чистое сердце, эту наивность, это удивленіе при каждомъ новомъ шагѣ, сдѣланномъ въ области любви. Какая вѣра! какая чистота! какая прелесть! Древніе были правы, окружая культомъ святую красоту. Не помню, кто изъ путешественниковъ говорилъ намъ, что лошади на свободѣ выбираютъ себѣ въ глазами самую красивую. Красота, милая моя, это геній; она вѣрная примѣта, данная природой самымъ совершеннымъ ея твореніямъ, она самый вѣрный символъ точно также, какъ и величайшая случайность. Можно-ли вообразить себѣ ангела съ уродливой фигурой? развѣ у нихъ красота не соединяется всегда съ силой? Что насъ заставляетъ цѣлыми часами простаивать въ Италіи передъ иными картинами, гдѣ геній въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ старался изобразить одну изъ случайностей природы? Положа руку на сердце, развѣ къ нравственному величію мы не хотѣли бы всегда добавить идеальную красоту? Калистъ -- это осуществившаяся мечта, онъ храбръ, какъ левъ, который спокоенъ, не подозрѣвая, что онъ царь. Когда Калистъ не стѣсняется, онъ уменъ; мнѣ нравится въ немъ эта застѣнчивость молодой дѣвушки. Душа отдыхаетъ на этомъ сердцѣ отъ всей испорченности, отъ научныхъ мыслей, отъ литературы, отъ свѣта, отъ политики, отъ всѣхъ этихъ безполезныхъ вещей, которыя губятъ наше счастье. Я сдѣлалась теперь тѣмъ, чѣмъ никогда не была, ребенкомъ! Я увѣрена въ немъ, но я нарочно притворяюсь ревнивой; онъ бываетъ всегда такъ доволенъ этимъ. Впрочемъ, это тоже мой секретъ.
   Беатриса прогуливалась, задумчивая и молчаливая, а Камиль выносила невыносимую муку и бросала на нее украдкой огненные взгляды. dd>   -- Ахъ, милая, ты счастлива,-- сказала Беатриса, опираясь на руку Камиль, точно истомившись отъ какой-то внутренней борьбы.
   -- Да, очень счастлива!-- отвѣчала съ горечью бѣдная Фелиситэ.
   Обѣ женщины въ полномъ изнеможеніи упали на скамейку.
   Ни одна женщина не была никогда подвержена такому искушенію, такому тонкому маккіавелизму, какъ маркиза за эту недѣлю.
   -- А я! видѣть невѣрности Конти, переносить ихъ!..
   -- А почему тебѣ не бросить его?-- сказала Камиль, видя, что настала благопріятная минута нанести рѣшительный ударъ.
   -- Да развѣ я могу?
   -- О! бѣдное дитя...
   Обѣ машинально смотрѣли на группу деревьевъ.
   -- Я пойду потороплю завтракъ,-- сказала Камиль,-- наша прогулка придала мнѣ аппетитъ.
   -- А нашъ разговоръ лишилъ меня его,-- сказала Беатриса.
   Беатриса въ утреннемъ туалетѣ вырисовывалась своей бѣлой фигурой очень отчетливо на золотомъ фонѣ листвы. Калистъ, прокравшійся черезъ гостиную въ садъ, шелъ медленно по аллеѣ, чтобы какъ будто нечаянно встрѣтиться съ маркизой; Беатриса, увидавъ его, слегка вздрогнула.
   -- Чѣмъ я не понравился вамъ вчера?-- спросилъ Калистъ, обмѣнявшись нѣсколькими банальными фразами.
   -- Вы мнѣ такъ же мало нравитесь, какъ и не нравитесь,-- сказала она кроткимъ голосомъ.
   Тонъ, весь видъ и чарующее обаяніе маркизы придали Калисту бодрости.
   -- Я ничего не составляю для васъ,-- сказалъ онъ взволновашимъ голосомъ, съ глазами, затуманившимися отъ слезъ.
   Развѣ мы не должны быть чужими другъ другу?-- отвѣчала маркиза.-- У каждаго изъ насъ есть своя искренняя привязанность...
   -- Ахъ!-- быстро возразилъ Калистъ,-- я любилъ Камиль, но не люблю ужь больше.
   -- А что же вы дѣлаете каждый день, цѣлое утро?-- спросила она съ ядовитой улыбкой,-- Я не могу повѣрить, чтобы, несмотря на свою страсть къ табаку, Камиль предпочитала сигару вамъ, и, что вы, несмотря на ваше поклоненіе женщинамъ-авторамъ, проводили бы четыре часа за чтеніемъ женскихъ романовъ.
   -- Вы знаете?..-- воскликнулъ наивный бретонецъ, все лицо котораго сіяло отъ счастья, что онъ видитъ свой кумиръ.
   -- Калистъ,-- порывисто воскликнула Камиль, внезапно показываясь передъ ними; она прервала его слова, схватила за руку и увлекла на нѣсколько шаговъ дальше;-- Калистъ, это-ли вы мнѣ обѣщали?
   Маркиза могла разслышать упрекъ мадемуазель де-Тушъ, которая увела Калиста, продолжая бранить его; она была поражена признаньемъ Калиста и ничего не понимала изъ того, что дѣлалось вокругъ нея. Г-жа де-Рошефильдъ не была такъ умна, какъ Клодъ Виньонъ. Ужасная и вмѣстѣ высокая роль, которую играла здѣсь Камиль, относится къ разряду тѣхъ постыдныхъ, хотя и великихъ дѣяній, которыя женщина допускаетъ только въ самомъ крайнемъ случаѣ.
   Это предѣлъ, гдѣ разбиваются ихъ сердца, гдѣ замолкаютъ женскія чувства; здѣсь начинается для нихъ самоотреченіе, которое низводитъ ихъ въ преисподнюю или возноситъ на небо.
   Во время завтрака, къ которому былъ приглашенъ Калистъ, маркиза, чувства которой отличались горделивостью и благородствомъ, уже справилась съ собой и постаралась вырвать изъ своего сердца зачатки любви. Она съ Калистомъ обращалась уже не холодно и не жестко, а безразлично-ласково, что повергло его въ отчаяніе. Фелиситэ завела разговоръ о томъ, чтобы устроить послѣзавтра экскурсію въ оригинальную мѣстность, лежащую между Тушемъ, Круазигомъ и мѣстечкомъ Батцъ. Она просила Калиста употребить завтрашній день на то, чтобы достать лодку и матросовъ, на случай прогулки по морю. Она беретъ на себя провизію, лошадей, однимъ словомъ, все, что нужно было имѣть подъ рукой, чтобы не испытывать усталости. Беатриса отказалась на отрѣзъ, сказавъ, что она не можетъ разъѣзжать такимъ образомъ по окрестностямъ. Лицо Калиста, выражавшее живую радость, сразу точно подернулось облакомъ.
   -- А чего вы боитесь, милая моя?-- спросила Камиль.
   -- Мое положеніе слишкомъ щекотливо, чтобы мнѣ рисковать не репутаціей, а своимъ счастьемъ,-- съ паѳосомъ сказала она, глядя на молодого бретонца.-- Вы знаете, какъ ревнивъ Конти; если онъ узнаетъ...
   -- А кто ему скажетъ объ этомъ?
   -- Развѣ онъ не долженъ пріѣхать за мной?
   Калистъ поблѣднѣлъ при этихъ словахъ. Несмотря на настояніе Фелиситэ и молодого бретонца, г-жа де-Рошефильдъ осталась неумолима и выказала, по словамъ Камиль, свое упрямство. Калистъ, не взирая на надежду, внушавшуюся ему мадемуазель де-Тушъ, покинулъ Тушъ, полный огорченій, любви, которая наполняла его душу своей силой, доходящей до безумія. Вернувшись въ замокъ, онъ вышелъ изъ комнаты только къ обѣду и вскорѣ опять ушелъ къ себѣ. Въ десять часовъ встревоженная мать пришла провѣдать его и увидала, что онъ пишетъ что-то; вокругъ валялись перечеркнутые и изорванные листы бумаги; онъ писалъ Беатрисѣ, такъ какъ не довѣрялъ больше Камиль; выраженіе лица маркизы во время ихъ свиданія въ саду очень ободрило его. Первое любовное письмо никогда не выливается сразу, какъ пламенный крикъ души, хотя казалось бы, оно должно бы быть такимъ. Письмо молодого, не испорченнаго существа бываетъ всегда полно слишкомъ большого огня, слишкомъ много въ немъ кипучаго матеріала, такъ что приходится написать, разорвать и снова сочинять нѣсколько писемъ, пока, наконецъ, одно письмо явится резюме всего этого. Вотъ на чемъ остановился Калисть и вотъ письмо, которое онъ прочелъ своей бѣдной удивленной матери. Ей казалось, что весь старый домъ занялся огнемъ, любовь сына горѣла точно зарево пожара.
   

Калистъ Беатрисѣ.

   "Я любилъ васъ, когда вы для меня еще были мечтой, судите же, какъ сильна стала моя любовь, когда я увидѣлъ васъ. Дѣйствительность превзошла мечту мою. Къ моему огорченію, я не скажу вамъ ничего новаго, сказавъ вамъ, что вы чудно хороши; но наврядъ-ли въ комъ-нибудь красота ваша вызывала такое чувство, какъ у меня. Вы красивы и не только однимъ видомъ красоты; я изучилъ васъ, думая о васъ и днемъ и ночью, я проникъ во всѣ тайны вашей наружности, во всѣ скрытые изгибы вашего сердца, узналъ всю вашу неоцѣненную другими деликатность. Развѣ васъ кто-нибудь понялъ, боготворилъ, какъ вы того заслуживаете? Знайте же, каждая ваша черта нашла отголосокъ въ моемъ сердцѣ: ваша гордость равняется моей; благородство вашего взгляда, обаяніе вашихъ манеръ, изящество движеній -- все въ васъ находится въ гармоніи съ мыслями и желаніями, таящимися въ глубинѣ вашей души и, угадавъ ихъ, я счелъ себя достойнымъ васъ. Если бы за эти нѣсколько дней я не сталъ вашимъ двойникомъ, сталъ-ли бы я говорить о себѣ? Читать въ себѣ, было бы эгоизмомъ; здѣсь дѣло идетъ гораздо больше о васъ, чѣмъ о Калистѣ. Чтобы писать вамъ, Беатриса, я заставилъ замолкнуть свои двадцать лѣтъ, я постарался состариться умомъ или, можетъ быть, вы сами его состарили во мнѣ этой недѣлей ужасныхъ мученій, которыя вы невольно причинили мнѣ. Не принимайте меня за зауряднаго влюбленнаго, надъ которыми вы вполнѣ основательно смѣялись. Хороша заслуга любить молодую, красивую, умную и благородную женщину! Увы! я даже не думаю о томъ, чтобы заслужить васъ. Что такое я для васъ? ребенокъ, привлеченный блескомъ вашей красоты и нравственнымъ величіемъ, какъ бабочка огнемъ. Вы только и можете, что наступить ногой на цвѣты моей души, но я счастливъ уже тѣмъ, что вы растопчете ихъ. Полная преданность, безграничная преданность, безумная любовь, всѣ богатства любящаго, правдиваго сердца -- ничто; они только помогаютъ любить, изъ-за нихъ нельзя заставить себя полюбить. Временами я не могу понять, какъ такой пламенный фанатизмъ не согрѣетъ моего кумира; но когда я вижу ваши суровые и холодные глаза -- я весь леденѣю. Ваше презрѣніе, а не мое поклоненіе, одерживаетъ верхъ.
   Почему? Вы не можете такъ ненавидѣть меня, какъ я люблю васъ, такъ почему же болѣе слабое чувство должно осиливать болѣе глубокое? Я любилъ Фелиситэ всей силой сердца; но я забылъ ее въ одинъ день, въ одну минуту, увидавъ васъ. Она была ошибкой, а истина -- вы; вы сами, не зная, разрушили мое счастье, но ничего не должны мнѣ за это. Я любилъ Камиль безнадежно, и вы также не даете мнѣ никакой надежды: ничего не измѣнилось, кромѣ самого божества. Я былъ идолопоклонникомъ, а теперь сталъ христіаниномъ, вотъ и все. Вы научили меня тому, что любить -- это величайшее счастье; быть любимымъ -- слѣдуетъ за нимъ. По мнѣнію Камиль, любовь на нѣсколько дней не значитъ любить; любовь, которая не разростается все больше въ каждымъ днемъ, жалкая страсть; чтобы все рости, любовь не должна видѣть своего предѣла, а Камиль видѣла закатъ нашей любви. Увидавъ васъ, я понялъ ея слова, которыя я оспаривалъ со всей юностью, со всей силой своего желанія, съ деспотичнымъ самомнѣніемъ своихъ двадцати лѣтъ. Великая, несравненная Камиль смѣшала свои слезы съ моими. Итакъ, я могу васъ любить на землѣ и на небѣ, какъ любятъ Бога. Если бы вы полюбили меня, вамъ не пришлось бы приводить мнѣ тѣ доводы, которыми Камиль сковывала всѣ мои старанія. Мы оба молоды, мы можемъ подняться на однихъ крыльяхъ, летать подъ однимъ небомъ, не боясь грозы, которой страшилась эта орлица. Но что я говорю? Я слишкомъ далеко унесся отъ моихъ скромныхъ желаній! Вы, пожалуй, не будете больше вѣрить моей покорности, моему терпѣнію и молчаливому поклоненію, которое я усердно молю васъ не терзать понапрасну. Я знаю, Беатриса, что вы не можете полюбить меня иначе, какъ утративъ отчасти уваженіе къ себѣ. Поэтому я не прошу отвѣта. Камиль говорила какъ-то по поводу своего имени, что имена имѣютъ свой фатумъ. Этотъ фатумъ я предчувствовалъ для себя въ вашемъ, когда въ Герандѣ на взморьѣ оно впервые бросилось мнѣ въ глаза на берегу океана. Вы пройдете въ моей жизни, какъ Беатриче въ жизни Данте. Мое сердце будетъ служить пьедесталомъ для блѣдной, мстительной, гнетущей статуи. Вамъ запрещено меня любить; вы будете испытывать смертельныя муки, вамъ будутъ измѣнять, унижать васъ, дѣлать несчастной: въ васъ есть демоническая гордость, которая приковываетъ васъ къ столбу, избранному вами; вы погибнете около него, разрушивъ храмъ, какъ сдѣлалъ Сампсонъ. Я не самъ угадалъ это, любовь моя слишкомъ слѣпа для этого; мнѣ сказала объ этомъ Камиль. Здѣсь говоритъ ея умъ, а не мой; у меня же нѣтъ болѣе ума, когда дѣло идетъ о васъ, сердце мое наполняется кровью и отъ нея темнѣетъ разсудокъ, слабѣютъ силы, костенѣетъ языкъ, подгибаются колѣна. Что бы вы ни дѣлали, я только могу боготворить васъ. Камиль называетъ вашу рѣшительность упрямствомъ; я защищаю васъ и считаю ее добродѣтелью. Отъ этого вы дѣлаетесь еще красивѣе въ моихъ глазахъ. Я знаю мою судьбу: гордость Бретани стоитъ на одномъ уровнѣ съ женщиной, сдѣлавшей себѣ добродѣтель изъ своей гордости. Милая Беатриса, будьте же добры и утѣшьте меня. Когда жертвы были уже намѣчены, ихъ увѣнчивали цвѣтами: вы должны меня осыпать цвѣтами сожалѣнія, усладить меня гармоніей самопожертвованія. Развѣ не служу я доказательствомъ вашего величія, развѣ вы не будете еще болѣе велики отъ моей любви, презрѣнной вами, не взирая на ея искренность, на ея безсмертный огонь? Спросите Камиль, какъ я велъ себя съ того дня, какъ она мнѣ сказала, что любитъ Клода Виньонъ. Я замолкъ, я страдалъ молча. Для васъ я найду въ себѣ еще больше силъ, если только вы не повергнете меня въ отчаяніе, если вы оцѣните мое геройство. Одна ваша похвала дастъ мнѣ силы, подобно мученику, вынести всѣ терзанія. Если вы будете упорствовать въ этомъ холодномъ молчаніи, въ этомъ убійственномъ пренебреженіи, я могу подумать, что я опасенъ. Ахъ! будьте со мной такой, какая вы есть, любящей, веселой, умной, очаровательной. Говорите мнѣ про Женнаро, какъ Камиль говорила мнѣ про Клода. У меня нѣтъ другого таланта, кромѣ любви, меня нечего опасаться; я буду вести себя съ вами, какъ будто не люблю васъ. Неужели вы отвергнете мольбу смиренной любви бѣднаго ребенка, который какъ милости проситъ, чтобы его огонь свѣтилъ ему, чтобы солнце согрѣвало его? Человѣкъ, котораго вы любите, всегда будетъ видѣть васъ; а у бѣднаго Калиста мало времени впереди, вы скоро покончите съ нимъ всякіе разсчеты. Итакъ, я завтра приду въ Тушъ, неправда-ли? вы не откажете опереться на мою руку и осмотрѣть Круазигъ и Батцъ? Если вы не пойдете, то это будетъ отвѣтъ, понятный для Калиста".
   Затѣмъ слѣдовали еще четыре мелко исписанныхъ страницы, гдѣ Калистъ пояснялъ угрозу, заключавшуюся въ этихъ послѣднихъ словахъ и разсказывалъ про свою жизнь, про дѣтство; онъ чаще всего прибѣгалъ къ восклицаніямъ и щедро разсыпалъ многоточіе, принятое современной литературой въ неудобныхъ пассажахъ; благодаря этимъ мостикамъ, воображеніе читателя легко шагаетъ черезъ пропасть. Было бы излишнимъ повторять его наивное повѣствованіе; если оно не тронуло г-жу де-Рошефильдъ, то едва-ли заинтересуетъ любителей сильныхъ ощущеній. Но мать разразилась слезами и спросила сына:
   -- Значитъ, ты не былъ счастливъ?
   Эта печальная поэма чувства, какъ ураганъ, ворвавшагося въ сердце Калиста и увлекающаго за собой душу другого существа, ошеломили баронессу: она въ первый разъ въ жизни прочла любовное письмо. Калистъ былъ, въ полномъ недоумѣніи, какъ переслать письмо. Въ залѣ еще сидѣлъ шевалье дю-Хальга и еще шла послѣдняя оживленная партія въ мушку. Шарлотта де-Кергаруэтъ, въ отчаяніи отъ равнодушія Калиста, старалась понравиться старикамъ и черезъ нихъ упрочить надежду на бракъ. Калистъ послѣдовалъ за матерью и явился въ залу съ письмомъ, жегшимъ его сердце, онъ волновался, ходилъ взадъ и впередъ, точно нечаянно влетѣвшая въ комнату бабочка. Наконецъ, мать съ сыномъ увлекли шевалье дю-Хальга въ большую залу и отослали оттуда маленькаго слугу мадемуазель де-Пен-Хольр Маріотту.
   -- Что имъ нужно отъ шевалье?-- спросила старая Зефирина у старой Пен-Холь.
   -- Калистъ имѣетъ видъ сумасшедшаго,-- отвѣчала она.-- Онъ также мало оказываетъ вниманія Шарлоттѣ, какъ работницѣ.
   Баронесса сообразила, что въ 1780 г. шевалье дю-Хальга плавалъ въ водахъ сердечныхъ дѣлъ и сказала Калисту спросить его совѣта.
   -- Какъ лучше всего тайно передать любимой женщинѣ письмо?-- спросилъ Калистъ шевалье на ухо.
   -- Надо письмо вложить въ руку горничной и прибавить къ нему нѣсколько золотыхъ, потому что рано или поздно горничная будетъ посвящена въ тайну, такъ лучше заручиться ею сейчасъ же,-- отвѣчалъ шевалье, на лицѣ котораго показалась улыбка,-- но лучше всего передать письмо самому.
   -- Золотыхъ!-- воскликнула баронесса.
   Калистъ вернулся, взялъ шляпу и побѣжалъ въ Тушъ, гдѣ явился, точно призракъ, въ маленькую гостиную, откуда слышались голоса Беатрисы и Камиль. Обѣ сидѣли на диванѣ провидимому, въ совершенно мирномъ настроеніи. Калистъ съ сообразительностью, которую иногда даетъ любовь, очень развязно бросился на диванъ подлѣ маркизы, взялъ руку ея и вложилъ въ нее письмо, такъ что Фелиситэ, внимательно слѣдившая за нимъ, не успѣла ничего замѣтить. Сердце Калиста затрепетало отъ остраго и сладкаго чувства, когда руку его пожала рука Беатрисы, спокойно продолжавшей разговоръ и ни мало не смущенной: письмо она засунула за перчатку.
   -- Вы бросаетесь на женщинъ такъ же, какъ и на диваны,-- смѣясь сказала она.
   -- А между тѣмъ, онъ не магометанской вѣры,-- сказала Фелиситэ, не упустивъ случая сказать эпиграмму.
   Калистъ всталъ, взялъ руку Камиль и поцѣловалъ ее; затѣмъ подошелъ къ роялю и провелъ пальцемъ по всѣмъ клавишамъ. Эта внезапная веселость очень заинтересовала Камиль, она подошла къ нему.
   -- Что съ вами?-- спросила она его на ухо.
   -- Ничего,-- отвѣчалъ онъ.
   "Между ними что-то есть", сказала себѣ мадемуазель де-Тушь.
   Маркиза оставалась непроницаемой. Камиль старалась разговорить Калиста, въ надеждѣ, что онъ выдастъ себя, но онъ, подъ предлогомъ безпокойства матери, ушелъ изъ Туша къ одиннадцати часамъ, сопровождаемый проницательнымъ взглядомъ огненныхъ глазъ Камиль, которая впервые слышала отъ него эту фразу.
   Калистъ провелъ безпокойную ночь, занятый одной Беатрисой и на другое утро разъ двадцать бѣгалъ въ Геранду за отвѣтомъ; наконецъ, горничная маркизы пришла въ замокъ дю-Геникъ и нередала Калисту отвѣтъ, который онъ отправился читать въ глубь сада, въ бесѣдку.
   

Беатриса Калисту.

   "Вы -- благородное дитя, но вы дитя. Вы принадлежите Камиль, которая боготворить васъ. Во мнѣ вы не найдете ни совершенствъ, которыми она обладаетъ, ни того счастья, которымъ она осыпаетъ васъ. Думайте, что хотите, но она молода, а я стара; ея сердце полно богатствъ, а мое -- пусто, она относится къ вамъ съ преданностью, которую вы недостаточно цѣните, она отрѣшилась отъ всякаго эгоизма и живетъ вами однимъ; а меня вѣчно будутъ мучить сомнѣнія, я заставлю васъ раздѣлять со мной скучную, лишенную всякаго благородства, по моей винѣ испорченную жизнь. Камиль ничѣмъ не связана, она свободна въ своихъ поступкахъ, а я -- раба. Наконецъ, вы забываете, что я люблю и любима. Положеніе мое должно бы охранить меня отъ всѣхъ ухаживаній. Любить, или сказать мнѣ, что меня любятъ, это со стороны мужчины оскорбленіе. Новое паденіе развѣ не низведетъ меня на уровень самыхъ низкихъ существъ моего пола. Вы, такой юный и тактичный, какъ можете вы заставлять меня говорить вамъ эти вещи, которыя раздираютъ мое сердце? Я предпочла огласку и непоправимое зло позору постояннаго обмана, предпочла погибнуть сама, но остаться честной; въ глазахъ многихъ лицъ, уваженіемъ которыхъ я дорожу, я еще стою высоко: измѣнившись, я упаду на нѣсколько ступеней ниже. Свѣтъ бываетъ снисходителенъ къ тѣмъ, которые хотя и наслаждаются незаконнымъ счастьемъ, но не измѣняютъ ему; но онъ неумолимъ къ пороку. Я не чувствую къ вамъ ни пренебреженія, ни гнѣва, я отвѣчаю вамъ просто и искренно. Вы молоды, не знаете свѣта, вы охвачены мечтой и неспособны, какъ и всѣ люди съ незапятнанной жизнью, предаваться такимъ размышленіямъ, которыя подсказываютъ намъ горе. Пойду еще дальше. Даже если мнѣ суждено быть самой униженной женщиной, я старалась бы скрыть мои ужасныя несчастія; будь я брошена, обманута, на что, слава Богу, мало вѣроятія; но даже если бы небо въ своемъ возмездіи послало это на мою долю, то никто не увидалъ бы меня больше. Да, я почувствовала бы тогда въ себѣ силу убить того человѣка, который сталъ бы мнѣ говорить о любви, если бы при моихъ тогдашнихъ обстоятельствахъ до меня могъ проникнуть какой-нибудь мужчина. Вотъ каковы мои убѣжденія. Мнѣ, пожалуй, надо скорѣе поблагодарить васъ, что вы написали мнѣ. Послѣ вашего письма, а послѣ моего отвѣта въ особенности, я буду себя чувствовать въ Тушѣ болѣе по себѣ, могу не скрывать своего характера, какъ вы просите меня. Я не говорю вамъ о томъ смѣшномъ положеніи, въ которомъ я очутилась бы, если бы мои глаза перестали выражать тѣ чувства, на которыя вы жалуетесь. Совершить у Камиль вторичную кражу, значило бы признать свое полное безсиліе, на что женщина никогда не рѣшится два раза. Люби я васъ безумно, слѣпо, до забвенія всего, все передо мной будетъ стоять Камиль! Ея любовь къ вамъ слишкомъ высокое препятствіе, никакая сила не совладаетъ съ нимъ, черезъ него не перелетитъ даже ангелъ на своихъ крыльяхъ: только демонъ не отступитъ передъ позорнымъ предательствомъ. Здѣсь, дитя мое, существуетъ масса причинъ, которыя имѣютъ значеніе для благородной, чуткой женщины и въ которыхъ вы, мужчины, ничего не смыслите, даже если бы всѣ походили на насъ такъ, какъ вы въ данное время. У васъ есть мать, показавшая вамъ, какой должна быть женщина въ своей жизни; она чиста, незапятнана и свято выполнила свой долгъ; то, что я знаю о ней, вызвало слезы на мои глаза и въ глубинѣ сердца я почувствовала къ ней зависть. И я могла бы быть такой! Калистъ, такова должна быть ваша жена, такова должна быть ея жизнь. Я не отошлю васъ со злостью, какъ раньше, къ маленькой Шарлоттѣ, которая скоро прискучила бы вамъ, но пожелаю вамъ какую-нибудь чудную молодую дѣвушку, достойную васъ. Если бы я согласилась принадлежать вамъ, я испортила бы всю вашу жизнь. Вамъ пришлось бы или выказать мало довѣрія и постоянства, или вознамѣриться посвятить мнѣ всю жизнь: я буду искренна, я взяла бы ее и увезла бы съ собой куда-нибудь далеко отъ всѣхъ; я сдѣлала бы васъ несчастнымъ, ревновала бы, видѣла бы разные ужасы въ каплѣ воды; я не могу примириться съ нѣкоторыми непріятностями, съ которыми справляются другія женщины; во мнѣ поднимались бы разныя невыносимыя мысли, которыя, исходя отъ меня, а не отъ васъ, все-таки смертельно оскорбляли бы меня. Когда человѣкъ на десятомъ году счастья не такъ же почтителенъ и деликатенъ, какъ наканунѣ того дня, когда онъ молилъ о ласкѣ, онъ подлъ и презрѣненъ въ моихъ глазахъ! Такой любовникъ не вѣритъ болѣе Амадисамъ и Кирамъ моихъ мечтаній. Въ наше время чистая любовь -- легенда, и я вижу съ вашей стороны только тщеславный капризъ, конецъ котораго вамъ не извѣстенъ. Мнѣ нѣтъ сорока лѣтъ, я еще не могу подчинить мою гордость авторитету своей опытности; у меня нѣтъ той любви, которая дѣлаетъ смиренной, однимъ словомъ -- я женщина съ характеромъ слишкомъ еще юнымъ, чтобы не быть отвратительнымъ. Я не могу поручиться за свое настроеніе, вся моя представительность -- чисто внѣшняя. Быть можетъ, я еще недостаточно выстрадала, чтобы получить то снисходительное обращеніе и безграничную нѣжность, которымъ научаютъ насъ безжалостные обманы и измѣны; счастье всегда заносчиво и я очень заносчива. Камиль будетъ для васъ всегда преданной рабой, а я -- безразсуднымъ тираномъ. Къ тому же, Камиль точно послана вамъ вашимъ ангеломъ-хранителемъ, чтобы довести васъ до того момента, съ котораго вы можете вступить въ предназначенную для васъ жизнь, отъ которой вы не должны отклоняться? Я знаю Фелиситэ! ея нѣжность неистощима; ей, пожалуй, нѣсколько чужда грація нашего пола, но у нея за то избытокъ плодотворной силы, постоянства и благородныхъ порывовъ, за которые можно все простить. Она женитъ васъ, хотя будетъ испытывать ужасныя терзанія; она сумѣетъ найти для васъ свободную Беатрису, если Беатриса соотвѣтствуетъ вашему идеалу женщины и вашимъ грезамъ; она устранитъ всѣ трудности съ вашего пути; отъ продажи одной десятины ея земли въ Парижѣ можно выкупить ваши владѣнія въ Бретани; она сдѣлаетъ васъ своимъ наслѣдникомъ; развѣ не сдѣлала она васъ своимъ пріемнымъ сыномъ? Увы! а что могу я сдѣлать для вашего счастья? Ничего. Не измѣняйте же этой безграничной любви, которая довольствуется материнскими обязанностями. Я нахожу, что она такъ счастлива, Камиль!.. Влеченіе, которое вы чувствуете къ Беатрисѣ,-- одна изъ тѣхъ шалостей, къ которымъ очень снисходительны женщины въ возрастѣ Камиль. Когда онѣ увѣрены въ томъ, что ихъ любятъ, онѣ за постоянство могутъ простить и невѣрность; для нихъ даже составляетъ большое удовольствіе восторжествовать надъ молодостью своихъ соперницъ. Камиль стоитъ выше всѣхъ другихъ женщинъ: я говорю это не для нея, а только для того, чтобы успокоить вашу совѣсть. Я хорошо изучила Камиль; въ моихъ глазахъ она одинъ изъ величайшихъ людей нашего времени. Она умна и добра -- два качества, почти непримиримыя въ одной женщинѣ, великодушна и проста -- еще двѣ добродѣтели, очень рѣдко встрѣчающіяся вмѣстѣ. Я заглянула въ ея сердце: оно полно рѣдкихъ сокровищъ. Мнѣ кажется, что это для нея написалъ Данте въ своемъ Раю чудную строфу о вѣчномъ блаженствѣ, которую она вамъ объясняла какъ-то вечеромъ и которая кончается словами: Senza brama sicura rich ezza. Она разсказывала мнѣ о своей судьбѣ, о своей жизни и доказывала мнѣ, что любовь, этотъ предметъ нашихъ желаній, нашей мечты, всегда бѣжала отъ нея; а я ей отвѣчала, что она только можетъ доказать мнѣ этимъ, какъ трудно встрѣтиться двумъ идеальнымъ личностямъ и какъ часто отъ этого происходятъ несчастья. Вы одна изъ тѣхъ ангельскихъ душъ, которой почти невозможно найти себѣ родственную душу. Отъ этого несчастья, дорогое дитя мое, васъ спасетъ Камиль; она найдетъ вамъ, хотя бы ей пришлось умереть, существо, съ которымъ вы могли бы быть счастливымъ въ бракѣ.
   Я протягиваю вамъ дружески руку и разсчитываю, что не ваше сердце, но вашъ умъ, поможетъ намъ теперь чувствовать себя вмѣстѣ, какъ братъ и сестра, и покончимъ на этомъ нашу переписку, между Тушемъ и Герандой, которая представляетъ довольно оригинальное явленіе.

Беатриса де-Кастеранъ".

   Баронесса, до крайности взволнованная всѣми мелочами и ходомъ любви сына къ красавицѣ де-Рошефильдъ, не могла спокойно сидѣть въ залѣ за вышиваньемъ и поминутно взглядывала на него. Наконецъ, она встала съ кресла и подошла къ нему, съ смѣлымъ и вмѣстѣ нерѣшительнымъ видомъ. Она была въ эту минуту похожа на куртизанку, которая хочетъ добиться какой-нибудь уступки.
   -- Ну, что?-- спросила она, вся дрожа, не упоминая прямо о письмѣ. Калистъ показалъ ей бумагу и прочелъ письмо. Оба эти чудныя существа въ своей наивной простотѣ не увидали въ этомъ рѣшительномъ, но коварномъ отвѣтѣ лукавства и западни, разставленной ему маркизой.
   -- Она благородная, чудная женщина!-- сказала баронесса, глаза которой стали влажными.-- Я буду за нее молить Бога. Я не думала, что женщина, покинувшая мужа и ребенка, можетъ остаться такой добродѣтельной! Она достойна прощенія.
   -- Развѣ я не правъ, боготворя ее?-- сказалъ Калистъ.
   -- Но къ чему приведетъ тебя эта любовь?-- воскликнула баронесса.-- Ахъ! дитя мое, какъ опасны женщины съ такими благородными чувствами! Дурныхъ можно меньше опасаться. Женись на Шарлоттѣ де-Кергаруэтъ, выкупи двѣ трети нашихъ фамильныхъ земель. Продавъ нѣсколько фермъ, мадемуазель де-Пен-Холь можетъ сдѣлать это великое дѣло и будетъ заботиться о твоихъ владѣніяхъ. Ты можешь оставить твоимъ дѣтямъ хорошее имя, хорошее состояніе...
   -- Забыть Беатрису?-- сказалъ Калисть глухимъ голосомъ, устремивъ глаза внизъ.
   Онъ оставилъ баронессу и пошелъ къ себѣ, чтобы отвѣтить маркизѣ. Г-жа дю-Геникъ запечатлѣла въ своемъ сердцѣ письмо г-жи де-Рошефильдъ; ей хотѣлось знать, на что можетъ надѣяться Калисть. Въ эти часы, шевалье дю-Хальга гулялъ обыкновенно съ своей собачкой; баронесса, увѣренная, что встрѣтитъ его на прогулкѣ, надѣла шляпу, шаль и вышла. Видѣть баронессу дю-Геникъ въ Герандѣ въ другомъ мѣстѣ, кромѣ церкви или на двухъ аллеяхъ, излюбленномъ мѣстѣ праздничныхъ прогулокъ, въ сопровожденіи мужа и мадемуазель де-Пен-Холь, было такимъ необычайнымъ явленіемъ, что по всему городу черезъ два часа только и было разговору при встрѣчѣ:
   -- Г-жа дю-Геникъ выходила сегодня, вы знаете?
   Вскорѣ эта новость достигла ушей мадемуазель де-Пен-Холь, которая сказала племянницѣ:
   -- У дю-Гениковъ происходитъ что-то особенное.
   -- Калисть безумно влюбленъ въ красавицу маркизу де-Рошефильдъ,-- сказала Шарлотта,-- мнѣ нужно бы уѣхать изъ Геранды и возвратиться въ Нантъ.
   Въ эту минуту, шевалье дю-Хальга, удивленный тѣмъ, что его искала баронесса, отвязалъ свою Тизбе, видя, что ему невозможно дѣлить свое вниманіе.
   -- Шевалье, занимались-ли вы когда-нибудь романами?-- спросила баронесса.
   Капитанъ дю-Хальга самодовольно выпрямился. Г-жа дю-Геникъ, не упоминая ни про сына, ни про маркизу, повторила ему любовное письмо и спросила, какъ надо понимать такой отвѣтъ. Шевалье насторожился и гладилъ подбородокъ, слушая и изрѣдка дѣлая маленькія гримасы. Наконецъ, онъ съ хитрымъ видомъ посмотрѣлъ пристально на баронессу.
   -- Когда кровные скакуны должны брать барьеры, они сначала подходятъ и обнюхиваютъ ихъ,-- сказалъ онъ.-- Калисть будетъ счастливѣйшимъ малымъ на свѣтѣ.
   -- Тише,-- сказала баронесса.
   -- Я нѣмъ. Прежде, это было моимъ единственнымъ преимуществомъ,-- сказалъ старый шевалье.-- Погода хорошая,-- продолжалъ онъ, помолчавъ,-- вѣтеръ сѣверо-восточный. Чортъ возьми!
   какъ шла хорошо по этому вѣтру "Красавица-Курица" въ тотъ день, когда... Но,-- вдругъ сказалъ онъ, -- у меня звенитъ въ ушахъ и боль въ бокахъ, погода перемѣнится. Вы знаете, что битва, которую выдержала "Красавица-Курица", стала такъ извѣстна, что женщины даже носили уборы ея имени. Г-жа де-Кергаруэтъ первая явилась въ оперу въ такомъ уборѣ. "Вы причесаны, какъ побѣдительница", сказалъ я ей. Эти слова стали повторять во всѣхъ ложахъ.
   Баронесса снисходительно слушала старика, который, вѣрный законамъ галантности, проводилъ ее до переулка, оставивъ Тизбе. У шевалье вырвалась тайна рожденія Тизбе, Тизбе была внучка очаровательной Тизбе, собачки адмиральши де-Кергаруэтъ, первой жены графа де-Кергаруэтъ. Этой послѣдней Тизбе было восемнадцать лѣтъ. Баронесса быстро вбѣжала къ Калисту, ^чувствуя себя такъ легко и радостно, точно сама любила. Калиста не было; Фанни увидала на столѣ сложенное, но не запечатанное письмо, адресованное г-жѣ де-Рошефильдъ. Непреодолимое любопытство толкнуло встревоженную! мать прочесть отвѣтъ сына. Ея нескромность была жестоко наказана. Она почувствовала ужасную боль, увидавъ, въ какую пропасть толкаетъ Калиста его любовь.
   

Калистъ Беатрисѣ.

   "Что значитъ для меня родъ дю-Геникъ и особенно въ наше время, дорогая Беатриса! Имя "Беатриса" -- все для меня: ея радость -- моя радость; ея жизнь -- моя жизнь; ея счастье -- мое счастье. Земли наши заложены уже два столѣтія и могутъ оставаться въ такомъ положеніи еще два вѣка; онѣ отданы фермерамъ и отнять ихъ не можетъ никто. Религія моя -- видѣть васъ, любить васъ. Мысль о женитьбѣ сводитъ меня съ ума. Двухъ Беатрисъ не существуетъ, я женюсь только на васъ, хотя бы пришлось ждать для этого двадцать лѣтъ; я молодъ, а вы останетесь всегда такой же прекрасной, какъ теперь. Мать моя святая женщина, и я не смѣю осуждать ее, но она никогда не любила. Я понимаю теперь, какъ много она потеряла и какую жертву пришлось ей принести. Вы, Беатриса, научили меня еще больше любить мою мать; въ моемъ сердцѣ она живетъ вмѣстѣ съ вами, эта единственная ваша соперница, и надо-ли говорить, что вы царите въ немъ безраздѣльно. Доводы ваши оказались безсильны для моего ума. Скажите мнѣ слово, я попрошу Камиль, и она сама увѣритъ васъ, что я не люблю ее. Она расширила мой умственный кругозоръ,-- и только. Съ тѣхъ поръ, какъ я увидѣлъ васъ, она сдѣлалась для меня сестрой, другомъ; и кромѣ дружбы у насъ нѣтъ никакихъ другихъ правъ другъ на друга.
   Я видѣлъ въ ней женщину до момента встрѣчи съ вами. Вы мнѣ доказали обратное. Камиль плаваетъ, охотится, ѣздитъ верхомъ, куритъ, пьетъ, пишетъ, анализируетъ сердца и книги; въ ней нѣтъ никакой женственности, -- она сильна и крѣпка, какъ мужчина. Въ ней нѣтъ ни вашихъ легкихъ движеній, ни вашей походки, напоминающей полетъ птицъ, нѣтъ вашего нѣжнаго голоса, вашего чистаго взгляда, вашихъ граціозныхъ манеръ. Она просто Камиль Мопенъ -- и только. Въ васъ же соединено все, что я люблю. При первой моей встрѣчѣ съ вами, мнѣ показалось, что вы созданы для меня. Вы смѣетесь, конечно, надъ этимъ чувствомъ, но оно роетесь все больше и мнѣ кажется невозможнымъ теперь быть разъединеннымъ съ вами. Вы моя душа, и жизнь безъ васъ не мыслима для меня. Дайте же мнѣ любить васъ. Убѣжимъ въ страну, гдѣ мы будемъ одни, и въ сердцѣ вашемъ останется только Богъ и я. Мать моя, которая любитъ васъ уже теперь, пріѣдетъ провести съ нами нѣсколько дней. Въ Ирландіи столько замковъ, и семья, моей матери предложитъ намъ одинъ изъ нихъ. Боже мой! уѣдемте! Корабль съ матросами умчитъ насъ раньше, чѣмъ узнаютъ, куда скроемся мы отъ свѣта, котораго вы такъ боитесь. Васъ не любили, я чувствую это, читая ваши письма, и если бы не существовали причины, о которыхъ вы говорили, вы отдались бы моей любви. Святая любовь, Беатриса, стираетъ прошлое. При видѣ васъ возможно-ли думать о чемъ-нибудь другомъ? Любовь моя такъ сильна, что если бы вы были даже въ тысячу разъ хуже, я обожалъ бы васъ, какъ самое святое существо.
   Чувство мое къ вамъ вы называете оскорбленіемъ? Ахъ, Беатриса! Любовь такого благороднаго ребенка (вѣдь такъ называете вы меня) осчастливила бы королеву. Итакъ, влюбленные мы уйдемъ завтра въ скалы, къ морю. Подарите мнѣ день счастья, и эта ничтожная милость, не оставляя воспоминанія въ васъ, составитъ для Калиста цѣлое богатство..."
   Баронесса выронила письмо, не докончивъ его. Опустясь на колѣни, она мысленно произнесла молитву, прося Бога спасти сына отъ безумія, удалить его съ ложнаго пути, на которомъ онъ стоялъ.
   -- Что ты дѣлаешь?-- спросилъ Калистъ.
   -- Молюсь за тебя,-- отвѣтила мать, смотря на сына глазами, полными слезъ.-- Я сдѣлала большую ошибку, прочитавъ это письмо: мой Калистъ сошелъ съ ума.
   -- Это самое пріятное безуміе,-- сказалъ юноша, цѣлуя мать.
   -- Мнѣ очень бы хотѣлось видѣть эту женщину.
   -- Отлично, мама. Завтра мы ѣдемъ въ Круази,-- выйди на плотину.-- Онъ запечаталъ письмо и уѣхалъ въ Тушъ. Баронесса была сильно взволнована. Инстинктомъ сознавала она, что чувство сына какъ бы поддерживалъ другой, вполнѣ опытный человѣкъ. Казалось, Калистъ писалъ къ Беатрисѣ по совѣту шевалье дю-Хальга.
   Глупымъ и недалекимъ существамъ доставляетъ, вѣроятно, удовольствіе играть чужой душой, разставляя ей сѣти. Беатриса знала, что стоитъ ниже Камиль. Это сказывалось не только въ умственныхъ способностяхъ, доходящихъ до геніальности, но также и въ умѣньѣ чувствовать, въ силѣ любви, переходящей въ страсть.
   Когда Калистъ пріѣзжалъ въ Тушъ, летя съ пылкостью первой любви на крыльяхъ надежды, маркиза ощущала живой восторгъ быть любимой этимъ прелестнымъ юношей.,
   Она не хотѣла поддаваться этому чувству, всѣми силами старалась побороть этотъ капризъ (càpriccio, какъ говорятъ итальянцы), думая такимъ образомъ подняться на одинъ уровень съ подругой. Она была счастлива сознаніемъ, что приноситъ жертву для Камиль. Однѣ француженки обладаютъ тѣмъ особеннымъ, неуловимымъ кокетствомъ, которое даетъ имъ превосходство надъ другими женщинами. Въ маркизѣ это кокетство доходило до совершенства. Сопротивляясь такой массѣ искушеній, она въ душѣ прислушивалась къ чуднымъ, полнымъ похвалъ напѣвамъ добродѣтели.
   Обѣ женщины, безстрастныя на видъ, полулежали теперь на диванѣ, въ маленькой уютной гостиной,-среди массы цвѣтовъ. Окно было открыто. Южный палящій вѣтеръ подергивалъ серебристою зыбью соленое озеро, разстилавшееся передъ ихъ глазами. Солнце ярко золотило песокъ.
   Въ душѣ онѣ были настолько взволнованы, насколько природа казалась покойной, отдыхая подъ вліяніемъ свѣта и тепла, подъ безоблачнымъ кровомъ лазурнаго неба. Запутанная какъ бы въ колесахъ машины, которую сама она привела въ движеніе, Камиль зорко слѣдила за собой около своего проницательнаго дружественнаго врага, котораго она сама засадила въ одну клѣтку съ собой.
   Чтобы не выдать своей тайны, Камиль погрузилась въ созерцаніе таинственной природы. Заглушая страданія, она старалась отыскать смыслъ въ природѣ и успокоивалась, находя Бога въ чудномъ безпредѣльномъ небѣ. Когда невѣрующій познаетъ Бога, онъ весь предается вѣрѣ, которая одна только даетъ полное удовлетвореніе. Утромъ Камиль вышла къ маркизѣ взволнованная безсонною ночью. Калистъ казался ей небеснымъ видѣніемъ и, преданная ему безгранично, она представляла его себѣ ангеломъ-хранителемъ.
   Развѣ не онъ довелъ ее до такой высоты религіи, гдѣ страданія смолкаютъ и тонутъ въ непонятной безконечности.
   Торжествующій видъ Беатрисы положительно безпокоилъ Камиль. Женщина не можетъ скрыть отъ соперницы своего торжества, даже если она отрицаетъ свою побѣду. Удивительна была эта нравственная глухая борьба двухъ подругъ. Каждая изъ нихъ старалась скрыть свою тайну, каждая считала себя жертвой.
   Калистъ вошелъ, держа письмо въ перчаткѣ, ожидая удобной минуты, чтобы передать его Беатрисѣ. Перемѣна въ подругѣ не ускользнула отъ наблюдательной Камиль, и она, дѣлая видъ, что не обращаетъ на нее вниманіе, зорко стала наблюдать за ней въ зеркалѣ, какъ только вошелъ Калистъ. Минута встрѣчи самая предательская для всѣхъ женщинъ. И умныя, и глупыя, правдивыя и лживыя не въ состояніи скрыть своей тайны. То слишкомъ много осторожности, то лишнее пренебреженіе, взглядъ слишкомъ простой, или полный огня, опущенныя рѣсницы -- все выдаетъ чувство, при всемъ стараніи скрыть его, и только одно равнодушіе никогда не требуетъ вуали. Женщины геніальны въ своихъ оттѣнкахъ; прибѣгая такъ часто къ нимъ, онѣ постигаютъ ихъ въ совершенствѣ. Въ этихъ случаяхъ она взглядомъ окидываетъ соперницу съ ногъ до головы; ей понятно все. Она отгадываетъ чуть-чуть замѣтное движеніе ноги, непримѣтное волненіе, находя значеніе въ томъ, что не имѣетъ смысла для мужчины. Трудно себѣ представить лучшую комедію, какъ двѣ наблюдающія другъ за другомъ женщины.
   -- Калистъ сдѣлалъ опятъ глупость,-- думала Камиль, наблюдая ихъ неуловимые взгляды, понятные имъ однимъ.
   Маркиза смотрѣла на Калиста, какъ на вещь, принадлежащую ей; въ ней не было ни холодности, ни притворнаго равнодушія. Калистъ былъ понять. Онъ покраснѣлъ, какъ виноватый, но счастливый человѣкъ. Въ Тушъ онъ пришелъ узнать о распоряженіяхъ на слѣдующій день.
   -- Такъ вы навѣрное идете, моя милая?-- спросила Камиль.
   -- Иду,-- отвѣчала Беатриса.
   -- А какъ вы узнали объ этомъ?-- обратилась мадемуазель де-Тущъ къ Калисту.
   -- Я только что слышалъ ваши предположенія,-- поспѣшилъ отвѣтить онъ, замѣтя взглядъ, брошенный на него m-me Рошефильдъ. Она не хотѣла, чтобы Камиль знала объ ихъ перепискѣ.
   -- Какъ они понимаютъ другъ друга,-- подумала Камиль, отъ которой не ускользнули ихъ взгляды...-- Все кончено. Мнѣ остаемся только исчезнутъ.
   Мысль эта давила ее, а измѣнившееся лицо заставило вздрогнуть Беатрису.
   -- Что съ тобой, душечка?
   -- Ничего,-- отвѣчала Камиль.-- Итакъ, Калистъ, вы пришлете моихъ и вашихъ лошадей въ Круази, чтобы намъ вернуться от
   туда на лошадяхъ черезъ городъ Батцъ. Мы позавтракаемъ въ Круази, обѣдать же будемъ въ Тушѣ. Позаботьтесь также и о перевозчикахъ. Выѣдемъ мы утромъ, около восьми часовъ. Какая чудная панорама откроется передъ вами,-- говорила она Беатрисѣ.-- Вы увидите Камбремера, добровольно наложившаго на себя покаяніе на этой скалѣ за то, что убилъ сына. О, теперь вы въ первобытной странѣ, гдѣ чувства у людей необыкновенны. Калистъ разскажетъ вамъ эту исторію,-- говорила Камиль, уходя въ свою комнату. Она задыхалась.
   Калистъ отдалъ письмо Беатрисѣ.и послѣдовалъ за мадемуазель де-Тушъ.
   -- Калистъ, васъ любятъ, это вѣрно, но вы скрываете отъ меня что-то, не слѣдуете моимъ совѣтамъ.
   -- Любимъ, я!-- воскликнулъ Калистъ, падая въ кресло.
   Камиль подошла къ двери. Беатриса исчезла; это было болѣе чѣмъ странно. Женщина уходитъ изъ комнаты, гдѣ находится предметъ ея любви, только тогда, когда ей предстоитъ что-нибудь лучшее.
   -- Можетъ быть, она получила письмо отъ Калиста, -- промелькнуло у ней въ умѣ. Но на такую смѣлость, ей казалось, невинный бретонецъ не былъ способенъ.
   -- Если ты не послушаешь меня, все будетъ потеряно изъ-за твоей ошибки,-- строго говорила Камиль.-- Теперь оставь меня, иди, готовься къ радостямъ завтрашняго дня.
   Она сдѣлала знакъ и Калистъ повиновался ей. Иногда и нѣмыя страданія говорятъ съ деспотическимъ краснорѣчіемъ.
   Отправляясь съ лодочниками въ Круази, проходя песками и болотами, Калисту дѣлалось страшно: что-то фатальное звучало въ послѣдней фразѣ Камиль.
   Черезъ четыре часа онъ возвратился усталый, думая отобѣдать въ Тушѣ. Его встрѣтила у дверей горничная Камиль и сказала, что этотъ вечеръ его принять не могутъ. Удивленный Kar листъ хотѣлъ поразспросить горничную, но она заперла дверь и убѣжала.
   Пробило шесть часовъ на колокольнѣ Геранды. Калистъ возвратился домой, велѣлъ подать обѣдъ и въ самомъ мрачномъ настроеніи сѣлъ играть въ мушку. Эти переходы отъ счастья къ несчастью, отъ безнадежности къ увѣренности быть любимымъ убивали молодую душу, которая уносилась къ небесамъ такъ высоко, что паденіе должно было быть болѣе чѣмъ ужасно.
   -- Что съ тобой, мой Калистъ?-- шепнула ему на ухо мать.
   -- Ничего,-- отвѣтилъ юноша, смотря на нее потухнувшимъ взглядомъ.
   Не надежда, а безнадежность служитъ мѣриломъ нашего честолюбія. Каждый отдается чуднымъ грезамъ надежды въ тайнѣ, страданія же не прикрываются флеромъ.
   -- Какой вы нелюбезный,-- говорила Шарлотта, когда истощился весь запасъ ея мелкаго, провинціальнаго кокетства, переходящаго въ придирчивость.
   -- Я усталъ,-- проговорилъ Калистъ, вставая и прощаясь со всѣми.
   -- Калистъ очень измѣнился,-- сказала мадемуазель Пен-Холь.
   -- Еще бы, у насъ нѣтъ красивыхъ платьевъ, отдѣланныхъ кружевами, мы не подымаемъ такъ рукава, мы не позируемъ, не умѣемъ смотрѣть въ сторону, поворачивать голову, -- говорила Шарлотта, передразнивая и утрируя позы и взгляды маркизы.-- У насъ нѣтъ голоса, исходящаго какъ бы изъ головы, ни этого маленькаго, интереснаго кашля -- кхе! кхе! напоминающаго вздохъ тѣни. Несчастіе наше заключается въ нашемъ крѣпкомъ здоровьѣ. Мы любимъ друзей нашихъ просто и безъ кокетства; смотря на нихъ, мы не хотимъ ужалить ихъ и не бросаемъ на нихъ лицемѣрныхъ взглядовъ. Мы не умѣемъ опускать голову на подобіе плакучей ивы и казаться любезными, поднимая ее такимъ образомъ.
   Мадемуазель Пен-Холь не могла удержаться отъ смѣха, смотря на гримасы племянницы, но ни шевалье, ни баронъ не поняли этой сатиры провинціи на Парижъ.
   -- А все же маркиза очень красивая женщина, -- сказала старая дѣва.
   -- Завтра она поѣдетъ въ Круази. Пойдемъ туда, другъ мой,-- обратилась баронесса къ мужу,-- мнѣ такъ хочется видѣть ее.
   Въ то время, какъ Калистъ ломалъ себѣ голову, думая, отчего его не приняли, въ Тушѣ между двумя подругами разыгралась сцена, отразившаяся на событіяхъ слѣдующаго дня. Письмо Калиста вызвало въ m-me Рошефильдъ особенное, ей совсѣмъ незнакомое, волненіе. На долю очень не многихъ женщинъ выпадаетъ такая молодая, чистая и искренняя любовь. До сихъ поръ Беатриса больше любила сама, чѣмъ была любима. Послѣ рабства она испытывала невыразимое удовольствіе изобразить въ свою очередь тирана. Когда она перечитывала письмо Калиста, радость ея была отравлена одною мыслью: если Калистъ и Камиль не любили другъ друга, зачѣмъ проводили они цѣлые дни вмѣстѣ послѣ отъѣзда Клодъ Виньона. Быстро припомнились ей и всѣ разговоры Камиль. И, какъ бы вызванный силой нечистаго духа, раздражая ее, предсталъ передъ ней, какъ въ зеркалѣ, весь образъ этой героини дѣвушки со всѣми ея жестами и манерами. Беатриса чувствовала, что не только не сравнялась съ Камиль, но уничтожена, раздавлена ею; не она вела игру, какъ хотѣлось ей, а ею играли. Въ рукахъ Камиль она была просто игрушкой, которую та хотѣла дать ребенку, любимому особенною любовью.
   Открытіе это для такой женщины, какъ Беатриса, было цѣлымъ взрывомъ. До тонкости припомнилась ей вся недѣля. Ясно понимала она обѣ роли и чувствовала себя положительно уничтоженной. Въ порывѣ ревности, она заподозрила въ Камиль намѣреніе отомстить Конти.
   Возможно, что все прошлое этихъ двухъ лѣтъ отразилось въ двухъ послѣднихъ недѣляхъ. Подстрекаемая сомнѣніями, недовѣріемъ и злобой, Беатриса была внѣ себя. Взволнованная она ходила по комнатѣ, присаживаясь на минутку, чтобы придти къ какому-нибудь рѣшенію, и не останавливалась ни на чемъ. Къ обѣду она вышла въ дезабилье. При одномъ взглядѣ на соперницу, Камиль угадала все. Холодный молчаливый видъ, нежеланіе одѣться, все показывало Камиль, до какой степени была раздражена Беатриса. Мадемуазель де-Тушъ вышла и отдала распоряженіе, такъ удивившее Калиста. Она боялась, что онъ явится во время ссоры и, безумно влюбленный и наивный, натворитъ неловкостей, и тогда Беатриса исчезнетъ для него навсегда. Ей хотѣлось остаться одной съ Беатрисой. Она знала черствую душу подруги, знала, сколько мелочности скрывалось за ея кажущейся гордостью, которую она такъ удачно называла упрямствомъ.
   Обѣдъ прошелъ скучно. Тактичныя обѣ, онѣ не хотѣли объясняться при служащихъ или давать имъ возможность слушать ихъ разговоръ у дверей. Камиль была добра и мягка; она сознавала свое превосходство; маркиза, на оборотъ, рѣзка и придирчива, такъ какъ была увѣрена, что ею играютъ, какъ ребенкомъ.
   Эта борьба взглядовъ, жестовъ, недосказанныхъ словъ, непонятныхъ для прислуги, предвѣщала сильную грозу. Послѣ обѣда, поднимаясь наверхъ, Камиль предложила шутливо руку маркизѣ, но Беатриса сдѣлала видъ, что не замѣтила этой любезности, и убѣжала одна. Когда слуга подалъ кофе, мадемуазель де-Тушъ сказала ему: "Оставьте насъ", и это былъ знакъ къ сраженію.
   -- Вы ведете романы гораздо опаснѣе тѣхъ, которые пишете, моя милочка,-- проговорила маркиза.
   -- И они обладаютъ большимъ преимуществомъ, -- отвѣтила Камиль, закуривая папироску.
   -- Какимъ же, именно?
   -- Они не изданы, мой ангелъ.
   -- Будетъ-ли, по крайней мѣрѣ, напечатанъ тотъ, въ которомъ вы изобразите меня?-- говорила Беатриса.
   -- Я не обладаю призваніемъ Эдипа, и хотя признаю въ васъ умъ и красоту сфинкса, но прошу не задавать мнѣ загадокъ, милая Беатриса.
   -- Мы не гнушаемся ничѣмъ для того, чтобы дать счастье мужчинамъ; чтобы ихъ позабавить, разсѣять, мы готовы на все...
   -- И получаемъ взамѣнъ только упреки за наши усилія и старанія; все это приписываютъ испорченности, -- перебила ее Камиль, бросая папироску.
   -- Они забываютъ всегда, что любовь, увлекающая насъ, оправдываетъ нашу несдержанность, такъ какъ чего только не творимъ мы, если любимъ. И тогда мужчины вполнѣ показываютъ себя, они всегда неблагодарны и несправедливы, -- продолжала Беатриса.-- Всѣ женщины хорошо знаютъ, насколько онѣ лучше, благороднѣе и даже добродѣтельнѣе мужчинъ. Но теперь я только узнала, какъ справедливо мнѣніе о васъ, на которое вы когда-то жаловались. Въ васъ, милочка, есть, дѣйствительно, что-то мужское; вы ведете себя, какъ они, ни передъ чѣмъ не останавливаетесь, у васъ ихъ умъ и ихъ взгляды на насъ. Я слишкомъ откровенна и не скрываю моего неудовольствія на васъ; никто еще не наносилъ мнѣ такой раны, отъ которой я страдаю теперь. Если вы не можете любитъ, какъ женщина, вы все же женщина по мстительности. Надо быть геніальной, чтобы выбрать такъ удачно самую больную струнку. Я говорю о Калистѣ и о всѣхъ вашихъ хитростяхъ, придуманныхъ вами для меня. До чего вы дошли, Камиль Мопенъ, и что у васъ за намѣренія!
   -- Все больше и больше я вижу сфинкса.-- вставила, смѣясь, Камиль.
   -- Вы вообразили, что я наброшусь на Калиста?-- продолжала Беатриса,-- слишкомъ я молода для этого. Мнѣ еще понятна любовь съ ея ужасною ревностью, съ ея неодолимыми прихотями. Я не авторъ. Я не умѣю искать въ чувствахъ смыслъ и идею,-- горячилась Беатриса.
   -- Успокойтесь, мой другъ, на глупую любовь вы не способны, для этого вы слишкомъ умны, -- говорила Камиль, -- и слишкомъ холодны для того, чтобы ваша голова не принимала участія въ дѣлахъ вашего сердца.
   Маркиза вспыхнула отъ этой насмѣшки. Она бросила на Камиль взглядъ, полный ненависти и злобы, и самыя острыя стрѣлы изъ ея колчана полетѣли въ отвѣтъ.
   Куря папироску, холодно слушала Камиль эту раздраженную тираду, полную ужасныхъ несправедливостей. Выведенная изъ себя спокойствіемъ соперницы, Беатриса дошла до того, что уколола ее годами.
   -- Вы кончили?-- спросила Камиль, выпуская облачко дыма.-- Вы любите Калиста?
   -- Конечно, нѣтъ.
   -- Тѣмъ лучше. Я люблю его и даже слишкомъ, мой покой нарушенъ. Можетъ быть, онъ и увлекается вами,-- говорила Камиль.-- Вы вѣдь самая обворожительная блондинка въ мірѣ, я же черна, какъ кротъ. Вы стройны и гибки, у меня же слишкомъ много величія въ фигурѣ, а главное, вы молоды, и тутъ вы не хотѣли пощадить меня. Перечисляю ваши превосходства надо мной, какъ женщиной, вы сильно напоминаете журналъ, который злоупотребляетъ шутками. Я сдѣлала все, чтобы помѣшать тому, что происходитъ,-- продолжала Камиль, поднимая глаза къ небу,-- и если во мнѣ и мало женственности, то все же я достаточно еще женщина для того, чтобы соперница могла побѣдить меня только при моемъ же содѣйствіи. (Послѣднее замѣчаніе, сказанное очень просто, особенно задѣло маркизу). Вы должны считать меня очень недалекой, если думаете, что я такая, какой вамъ рисуетъ меня Калистъ. Я не такъ возвышенна и не такъ низка, я просто женщина, я слишкомъ женщина. Бросьте же этотъ тонъ и лучше дайте мнѣ вашу руку,-- сказала Камиль, овладѣвая рукой Беатрисы.-- Суть вѣдь въ томъ, что вы не любите Калиста, не горячитесь же, будьте съ нимъ завтра холодны и строги. Въ концѣ концовъ онъ покорится; я же сначала устрою съ нимъ ссору, а потомъ примиреніе. Еще не все потрачено изъ нашего арсенала. Калистъ, впрочемъ, бретонецъ; если онъ станетъ продолжать свое настойчивое ухаживаніе, скажите мнѣ откровенно и уѣзжайте тогда ко мнѣ на дачу близь Парижа. Вы будете пользоваться тамъ всѣми удобствами, а Конти можетъ пріѣхать туда. Пускай Калистъ бранитъ меня! Боже мой, самая чистая любовь и та лжетъ не менѣе шести разъ въ день. Лишній обманъ только доказываетъ силу любви.
   Лицо Камиль, полное холоднаго самообладанія, пугало и волновало маркизу. Она не находила отвѣта. Камиль нанесла ей послѣдній ударъ.
   -- Я слишкомъ довѣрчива и не такъ язвительна, какъ вы,-- продолжала Камиль,-- я не подозрѣваю въ васъ намѣренія скрыть подъ видомъ обвиненія цѣлую аттаку, которая испортила бы мою жизнь. Я не переживу потери Калиста, а рано или поздно я должна его потерять. Калистъ любитъ меня, въ этомъ я больше чѣмъ увѣрена.
   -- Вотъ его отвѣтъ на мое письмо, гдѣ я говорила только о васъ,-- сказала Беатриса, протягивая письмо Калиста.
   -- Камиль взяла его и стала читать. Глаза ея наполнились слезами. Она плакала, какъ плачутъ женщины въ самой глубокой печали.
   -- Боже мой!-- сказала она,-- онъ любитъ ее. Мнѣ суждено, значитъ, умереть непонятой, нелюбимой. Нѣсколько минутъ она молчала, опустивъ голову на плечо Беатрисы. Горе ея было искренно. Она была убита также, какъ баронесса дю-Геникъ при этомъ же письмѣ.
   -- Любишь-ли ты его?-- спросила она, выпрямляясь и смотря на Беатрису.-- Есть-ли въ тебѣ то безпредѣльное обожаніе, которое торжествуетъ надъ всякимъ горемъ, переживаетъ пренебреженіе, измѣну и даже сознаніе, что тебя не любятъ? Любишь-ли ты его ради него самого, и доставляетъ-ли тебѣ радость твоя любовь къ нему?
   -- Милый другъ,-- сказала растроганная маркиза,-- успокойся; я уѣду завтра.
   -- Нѣтъ, не уѣзжай, онъ любитъ тебя; а моя любовь къ нему такъ сильна, что я буду удручена его горемъ, его несчастіемъ. Ахъ, сколько предположеній было у меня, и вотъ всему конецъ. Онъ любитъ тебя.
   -- И я люблю его,-- проговорила тогда, краснѣя, маркиза съ обворожительною невинностью.
   -- Любишь и сопротивляешься!-- воскликнула Камиль.-- Нѣтъ, это не любовь.
   -- Онъ пробудилъ во мнѣ что-то новое, я стыжусь самой себя,-- говорила Беатриса.-- Теперь мнѣ хочется быть добродѣтельной, хочется дать ему что-нибудь больше обломковъ моего сердца и этихъ позорныхъ цѣпей. Я не хочу неполнаго счастья ни для него, ни для себя.
   -- Ты ледъ. Любить и разсуждать!-- почти съ ужасомъ воскликнула Камиль.
   -- Я не хочу губить его жизни, висѣть камнемъ на его шеѣ, вызвать въ немъ вѣчныя сожалѣнія. Если я не могу сдѣлаться его женой, я не буду его любовницей. Вы посмѣетесь, конечно, надо мной, но любовь его облагораживаетъ меня.
   Камиль посмотрѣла на Беатрису взглядомъ, полнымъ ненависти, какимъ только можетъ смотрѣть ревнивая женщина на свою соперницу.
   -- Здѣсь, въ этомъ мѣстечкѣ, по крайней мѣрѣ, я думала, что буду одна. Разстанемся, теперь мы больше не друзья, Беатриса. Ужасная борьба начнется между нами; прибавлю одно: или ты сдашься, или исчезнешь навсегда. Съ лицомъ разъяренной львицы Фелиситэ бросилась въ свою комнату. Черезъ нѣсколько времени Камиль спросила, приподнимая портьеру:
   -- Завтра вы пойдете въ Круазигъ?..
   -- Непремѣнно,-- гордо отвѣтила маркиза.-- Я не убѣгу и не сдамся.
   -- Я играю съ открытыми картами; я напишу Конти,-- говорила Камиль.
   Беатриса поблѣднѣла, какъ ея бѣлый газовый шарфъ.
   -- Каждая изъ насъ ставитъ на карту свою жизнь,-- проговорила она,-- не зная, какое рѣшеніе принять.
   Буря, поднятая этой сценой въ душѣ двухъ женщинъ, утихла за ночь; обѣ рѣшили отдаться теченію времени, къ чему прибѣгаетъ большая часть женщинъ. Система восхитительная между женщиной и мужчиной, и очень плохая между двумя женщинами. Фелиситэ де-Тушъ слушала только свой внутренній голосъ, полный отваги, Беатриса же помнила строгій судъ свѣта, пугалась презрѣнія общества. Итакъ, послѣдняя уловка Фелиситэ, вызванная самою ужасною ревностью, увѣнчалась полнымъ успѣхомъ. Ошибка Калиста на этотъ разъ была исправлена, но еще одна неосторожность, и всѣ ея надежды могли рушиться.
   Наступалъ конецъ августа. Небо было прозрачной синевы. Безконечный океанъ, сливаясь съ горизонтомъ, серебрился на подобіе южныхъ морей. У береговъ играли чуть замѣтныя волны. Золотистыя пылинки сверкали въ солнечныхъ, перпендикулярныхъ лучахъ; воздухъ становился тропическимъ. Въ ямахъ для стока воды соль покрывалась маленькими, бѣленькими пузырьками. Храбрые соловары, одѣтые преимущественно въ бѣлое, для противодѣйствія солнцу, съ утра стояли на мѣстахъ, вооруженные длинными лопатками. Одни, прислонясь къ землянымъ валамъ, отдѣляющимъ одно владѣніе отъ другого, созерцали эту химическую работу природы, знакомую имъ съ дѣтства; другіе весело играли съ дѣтьми и женами. Надсмотрщики покойно курили длинныя трубки. Чѣмъ-то восточнымъ вѣяло отъ всей этой картины, и парижанинъ, неожиданно перенесенный сюда, не могъ бы представить себя во Франціи. Баронъ и баронесса пришли, подъ предлогомъ посмотрѣть сборъ соли. Они стояли на плотинѣ, восхищаясь молчаливой картиной. Слышался только ровный прибой морскихъ волнъ, виднѣлись лодки, а зеленыя полосы обработанной земли были полны особенной прелестью, такъ какъ ихъ рѣдко можно было видѣть на всегда пустынныхъ берегахъ океана.
   -- Какъ я радъ, что увидѣлъ болота Геранды еще разъ, прежде чѣмъ умереть, друзья мои, -- говорилъ баронъ соловарамъ, толпившимся вокругъ него.
   -- Развѣ дю-Геникъ умираетъ!-- сказалъ одинъ изъ соловаровъ.
   Въ это время компанія изъ Туша подошла къ маленькой дорожкѣ. Маркиза одна впереди, за нею подъ руку Калистъ и Камиль. Шагахъ въ двадцати сзади Гасселенъ.
   -- Мой отецъ и моя мать,-- сказалъ Калистъ, указывая на барона и баронессу.
   Маркиза остановилась. Баронесса дю-Геникъ почувствовала сильное волненіе при видѣ Беатрисы, одѣтой очень къ лицу. На ней была итальянская шляпа съ большими полями, украшенными незабудками и свѣтло-сѣрое платье съ длиннымъ голубымъ кушакомъ. Вся она имѣла видъ принцессы, переодѣтой въ пастушку.
   "Женщина безъ сердца", мелькнуло въ умѣ баронессы.
   -- Баронесса дю-Геникъ и мой отецъ,-- сказалъ Калистъ Камиль.
   Потомъ, обращаясь къ отцу и къ матери:
   -- Мадемуазель де-Тушъ и маркиза де-Рошефильдъ, рожденная Кастеранъ.
   Баронъ поклонился мадемуазель де-Тушъ. Она отвѣтила баронессѣ скромнымъ, полнымъ признательности, поклономъ.
   -- Эта любитъ моего сына, -- подумала Фанни, -- она какъ будто благодаритъ меня за то, что я произвела на свѣтъ Калиста.
   -- Вы, вѣроятно, пришли сюда, такъ же, какъ и я, посмотрѣть на сборъ соли? У васъ, впрочемъ, больше основанія интересоваться этимъ,-- говорилъ баронъ Камиль,-- такъ какъ это отчасти ваши владѣнія.
   -- Барышня самая богатая изъ владѣтелей,-- сказалъ одинъ изъ соловаровъ,-- и да хранитъ ея Богъ за доброту.
   Обѣ компаніи раскланялись и разошлись.
   -- Мадемуазель де-Тушъ нельзя дать больше тридцати лѣтъ -- говорилъ баронъ.-- Она еще очень красива. Удивляюсь, какъ Калистъ предпочитаетъ эту клячу, парижскую маркизу, восхитительной дѣвушкѣ Бретани.
   -- Къ сожалѣнію, это такъ,-- отвѣтила баронесса.
   Лодка ждала у плотины, и компанія отчалила въ далеко не радостномъ настроеніи. Маркиза сидѣла гордая и холодная. Камиль побранила Калиста за непослушаніе, и сказала ему, въ какомъ состояніи находились его сердечныя дѣла. Онъ, удрученный глубокой безнадежностью, бросалъ на Беатрису взгляды, полные любви и ненависти. Молча проѣхала компанія отъ Геранды до Круази, мѣста нагрузки соли. Женщины носятъ соль въ большихъ чашахъ, держа ихъ на головѣ, и имѣютъ видъ каріатидъ. Женщины ходятъ босикомъ и носятъ только коротенькую юбочку, у многихъ свободно развѣваются платки, прикрывающіе ихъ бюстъ. Многія одѣты только въ однѣ рубашки; онѣ гордятся этимъ, такъ какъ, чѣмъ меньше одежды на женщинѣ, тѣмъ больше выказываетъ она благороднаго цѣломудрія.
   Нагрузка маленькаго датскаго судна уже кончалась. Пріѣздъ двухъ красивыхъ особъ вызвалъ любопытство носильщицъ соли. Чтобы избавиться отъ нихъ, а также изъ желанія услужить Калисту, Камиль быстро скрылась въ скалахъ, оставивъ его Беатрисѣ. Гасселенъ шелъ въ ста шагахъ отъ нихъ. Со стороны моря полуостровъ Круази окруженъ гранитными скалами самыхъ причудливыхъ формъ, оцѣнить которыя могутъ только путешественники, изучающіе величіе этой дикой природы.
   Возможно, что скалы Круази и даютъ ту красоту дороги La grande Chartreuse, которая отличаетъ ее отъ другихъ узкихъ долинъ. Ни берега Корсики, гдѣ гранитъ образуетъ самые разнообразные рифы, ни природа Сардиніи, полная грандіозныхъ ужасающихъ эффектовъ, ни базальтовыя скалы сѣверныхъ морей, не могутъ дать такой законченной характеристики. Фантазія представляетъ здѣсь безконечныя арабески, самыхъ причудливыхъ фигуръ. Тутъ можно встрѣтить всевозможныя формы. Воображеніе удовлетворяется вполнѣ въ этой безконечной чудовищной галлереѣ, куда во время бурь яростно врывается море, сглаживая всѣ неровности. Подъ природнымъ сводомъ, только отчасти напоминающимъ Брунелески, потому что самое высшее искусство остается всегда скромнымъ подражаніемъ природѣ, вы видите отшлифованный бассейнъ, въ видѣ мраморной купальни, усыпанной ровнымъ, тонкимъ и бѣлымъ пескомъ; купаться здѣсь можно безопасно на глубинѣ четырехъ футовъ тепловатой воды. Дальше, вы любуетесь небольшими бухтами, крытыми портиками, высѣченными изъ камня, хотя грубо, но величественно, на подобіе дворца Питти, еще одно изъ подражаній капризамъ природы. Вы встрѣчаете здѣсь массу неожиданностей, и самой требовательной фантазіи не остается желать ничего большаго. Здѣсь встрѣчается растеніе въ видѣ кустарника, родъ бука, который составляетъ особенную рѣдкость въ Круази, гдѣ не растутъ деревья, кустарникъ этотъ растетъ въ одной милѣ отъ гавани, на самой высокой точкѣ берега. На одномъ изъ южныхъ мысовъ, образованномъ гранитомъ, на высотѣ, до которой даже во время сильныхъ бурь не достигаютъ волны, благодаря дождевымъ прихотямъ, образовалась впадина фута въ четыре глубиной. Въ этой разсѣлинѣ случаемъ, а, можетъ быть, и человѣкомъ, нанесена плодородная земля, достаточная для роста невысокаго, густого бука, посѣяннаго, вѣроятно, птицами. Форма корней показываетъ, что они существуютъ, по крайней мѣрѣ, лѣтъ триста. Внизу скала неожиданно и круто обрывается. Землетрясеніе, слѣды котораго оставили здѣсь неизгладимый, характерный отпечатокъ, унесло неизвѣстно куда обломки гранита. Не встрѣчая подводныхъ рифовъ, море свободно подходитъ къ подножію этой обрѣзанной скалы, гдѣ глубина равняется пятистамъ футамъ. Скалы, идущія кругомъ, лежатъ на уровнѣ моря, что ясно показываетъ клокотаніе пѣны, представляющей грандіозное зрѣлище. Много надо имѣть мужества и рѣшительности, чтобы взобраться на этотъ маленькій Гибралтаръ, съ совершенно круглой вершиной. Нѣсколько порывовъ вѣтра свободно сносятъ любопытнаго въ море, или, еще хуже, сбрасываютъ его въ скалы. Этотъ гигантскій стражъ напоминаетъ собою башню стараго замка, откуда слѣдили за нападеніями, окидывая взоромъ всю страну. Оттуда виднѣются колокольни, безплодныя земли Круази, пески и дюны, угрожающіе воздѣланнымъ полямъ и завладѣвшіе почти всѣми окрестностями города Батцъ. Многіе старцы увѣряютъ, что въ далекомъ прошломъ здѣсь стоялъ укрѣпленный замокъ. Этой далеко виднѣющейся въ морѣ скалѣ рыбаки дали какое-то названіе. Въ настоящее время это трудное бретонское имя совершенно забыто.
   Калистъ поднялся съ Беатрисой на эту скалу, откуда открывался дивный видъ, гдѣ гранитныя декораціи превосходили всѣ ожиданія. Надо-ли объяснять, почему Камиль скрылась такъ быстро. Какъ дикое раненое животное, стремилась она къ уединенію. Своимъ неожиданнымъ появленіемъ она спугивала изъ норокъ крабовъ, занятыхъ своеобразной жизнью, застигая ихъ врасплохъ. Чтобы не быть связанной женскимъ платьемъ, она надѣла вышитыя панталоны, короткую блузу, касторовую шляпу, палку ей замѣнилъ хлыстикъ. Камиль всегда гордилась силой и ловкостью. Въ этомъ костюмѣ она выглядѣла гораздо красивѣе Беатрисы. Небольшая красная шелковая косынка по дѣтски перекрещивалась у нея на груди. Блуждающимъ огонькомъ мелькала Камиль передъ Беатрисой и Калистомъ по возвышенностямъ и надъ пропастями, пренебрегая опасностями, стараясь заглушить страданія. Она первая достигла скалы, поросшей букомъ, сѣла подъ тѣнью и глубоко задумалась.
   Чего могла ждать женщина отъ жизни въ ея годы? Она испила чашу своей славы, какъ всѣ великіе таланты, которые слишкомъ жадны для того, чтобъ вкушать по частицамъ пустыя радости честолюбія, и осушаютъ ихъ однимъ глоткомъ.
   Тамъ подъ вліяніемъ одного ничтожнаго обстоятельства, которое людямъ зауряднымъ кажется всегда пустымъ вздоромъ, а въ людяхъ глубокихъ вызываетъ часто бездну идей, она приняла рѣшеніе покончить съ общественной жизнью. Она вынула коробочку съ земляничными пастилками и съѣла нѣсколько изъ нихъ.
   Глотая ихъ, она не могла не замѣтить, что хотя самой земляники и не было, но весь ароматъ ея сохранился. Такъ, думала она, можетъ быть и съ людьми. Безконечность раскинутаго передъ ней моря наводила ее на мысль о безсмертіи души. Она вынула флаконъ съ португальской водой и стала вдыхать ея ароматъ. Но разъ возникшая мысль не оставляла ее. Ея старанія бросить Беатрису въ объятія Калиста казались ей теперь такими ничтожными. Она чувствовала, какъ умирала въ ней женщина. Освобождаясь отъ тѣлеснаго одѣянія, какъ бы выдѣлялось другое чистое, ангельское существо. Къ чему привели ее знанія, умъ и ложное чувство? Что дали они? Одна только всепрощающая мать и утѣшительница скорбящихъ, римская церковь, поэтичная для поэтовъ, ласковая для дѣтей, полная глубины и таинственности для безпокойныхъ, неразвитыхъ умовъ, одна она даетъ удовлетвореніе безконечнымъ сомнѣніямъ. Припомнились ей всѣ уловки, которыя заставлялъ ее продѣлывать Калистъ, и Камиль невольно сравнила ихъ съ извилинами дороги въ этихъ скалахъ. Калистъ представлялся ей все же вѣстникомъ неба, божественнымъ указателемъ пути. Она заглушала любовь земную ради небесной.
   Молча шли Калистъ и Беатриса. Красота океана, такъ отличающаяся отъ Средиземнаго моря, вызвала восторженныя восклицанія и Беатрисы, и Калистъ не могъ не сравнить свою любовь по глубинѣ и вѣчности съ этимъ безпредѣльнымъ океаномъ.
   -- И она окружена скалами,-- сказала смѣясь Беатриса.
   -- Не говорите такъ со мною,-- сказалъ онъ, бросая на нее божественный взглядъ,-- у меня ангельское терпѣніе, когда я съ вами, когда я вижу васъ, слушаю васъ, но вы бы сжалились надъ мной, если бы могли видѣть меня, когда я остаюсь одинъ. Моя мать не можетъ удержать слезъ при видѣ моихъ страданій.
   -- Послушайте, Калистъ, надо покончить съ этимъ,-- сказала маркиза, ступая на песчаную дорожку.-- Можетъ быть, для нашихъ разговоровъ это самое подходящее мѣсто, по крайней мѣрѣ, въ моей жизни никогда такъ природа не гармонировала съ моими мыслями. Я видѣла Италію, гдѣ все говоритъ о любви, Швейцарію, полную счастія, счастья труда, гдѣ зелень и воды, и чудныя очертанія, все окружено снѣговыми Альпами, и ничто не рисовало мнѣ такъ рельефно пустоту моей жизни, какъ эта маленькая равнина, высохшая отъ морского вѣтра, изрытая морскими приливами, съ ея песчаной растительностью, такой ничтожной въ сравненіи съ цвѣтущей Бретанью, откуда подымаются башни вашей Геранды. Я вся здѣсь передъ вами, Калистъ. Не привязывайтесь ко мнѣ. Я люблю васъ, но я никогда не буду принадлежать вамъ. Слишкомъ сильно во мнѣ сознаніе моей внутренней пустоты. Если бы знали, какъ жестоко я поступаю съ собой, говоря вамъ все это. Нѣтъ, вы не увидите вашего идола, если только я идолъ для васъ, обезславленнымъ; онъ не падетъ съ той высоты, на которую вы возвели его. Я страшусь теперь страсти, порицаемой свѣтомъ и религіей. Я не хочу униженій, и я не могу прятать свое счастье, Я останусь тѣмъ, чѣмъ я есть, этой песчаной пустыней, лишенной растительности, безъ единаго цвѣтка, безъ зелени.
   -- А если васъ бросятъ?-- спросилъ Калистъ.
   -- Я буду молить о милости, я унижусь передъ человѣкомъ, котораго оскорбила, но никогда не рискну отдаться счастью, близкій конецъ котораго я предвижу.
   -- Конецъ?!.-- воскликнулъ Калистъ.
   -- Да, конецъ,-- сказала маркиза, перебивая его тономъ, не допускающимъ возраженія.
   Эти слова вызвали въ Калистѣ внутреннее раздраженіе, такъ хорошо знакомое безнадежно влюбленнымъ. Молча прошли они еще триста шаговъ, не замѣчая ни моря, ни скалъ, ни полей Круази.
   -- Я сдѣлалъ бы васъ такой счастливой,-- заговорилъ опять Калистъ.
   -- Каждый изъ васъ обѣщаетъ намъ счастье, а вмѣсто него насъ ожидаетъ обманъ, пренебреженіе и измѣна. Я не хочу упрекать того , кому должна остаться вѣрной. Онъ ничего не сулилъ мнѣ; я сама добровольно ушла съ нимъ. Я остаюсь вѣрна первой сдѣланной мною ошибкѣ. Къ чему вторая? Только одной, единственною, вѣчною привязанностью могу я искупить, хотя до нѣкоторой степени, свою вину.
   -- Скажите лучше, что просто не любите меня,-- заговорилъ Калистъ.-- Полюбивъ васъ, я узналъ, что чувство не разсуждаетъ. Нѣтъ жертвы, на которую я не былъ бы способенъ. Приказывайте, я сдѣлаю все невозможное. Тотъ не любилъ, кто возненавидѣлъ любимую женщину за то, что, бросивъ перчатку львамъ, она требовала возвратить ей ее обратно. Онъ не признавалъ вашего права испытывать наше чувство, не понималъ, что вы сдаетесь только тому, кто заставляетъ васъ сложить оружіе нечеловѣческими усиліями. Я жертвую для васъ всѣмъ: семьей, именемъ, моимъ будущимъ.
   -- Жертва, жертва! Это слово уже оскорбленіе, -- сказала Беатриса съ упрекомъ.
   Только однѣ женщины, дѣйствительно любящія или просто кокетки, могутъ такимъ образомъ воспользоваться неудачнымъ словомъ, чтобы показать величіе своей души. Умъ и чувство тутъ выражаются одинаково, разница только въ томъ, что любящая женщина огорчается, кокетка же чувствуетъ презрѣніе.
   -- Вы правы, -- отвѣчалъ тоскливо Калистъ, -- и слово это вырвалось у меня невольно, какъ самое сильное доказательство моего чувства.
   -- Молчите,-- проговорила Беатриса, тронутая искреннимъ чувствомъ Калиста,-- довольно ошибокъ, не искушайте меня!
   Они подошли къ подножію скалы. Калистъ испытывалъ несказанный восторгъ, поддерживая маркизу и взбираясь вмѣстѣ съ нею; она хотѣла непремѣнно дойти до самой вершины. Онъ держалъ ее за талію, чувствовалъ ея волненіе: онъ былъ нуженъ для нея. Все это кружило ему голову и, не помня себя, онъ обхватилъ талію Беатрисы.
   -- Это еще что?-- проговорила она строго.
   -- Неужели вы никогда не будете моей?-- спрашивалъ Калистъ, задыхаясь.
   -- Никогда, мой другъ,-- отвѣчала она,-- Беатриса останется для васъ навсегда мечтой. И, вѣрьте, такъ лучше: не будетъ ни горя, ни раскаянія.
   -- Значитъ, вы опять возвратитесь къ Конти?
   -- Конечно!
   -- Такъ никому же ты не достанешься!-- крикнулъ Калистъ, бѣшено толкнувъ маркизу. Онъ хотѣлъ услыхать шумъ ея паденія, прежде чѣмъ броситься за ней, но онъ услыхалъ только глухой стонъ, рѣзкій звукъ рвущейся матеріи и, наконецъ, тяжелый шумъ упавшаго на землю тѣла. Беатриса должна была бы полетѣть въ море, но она, пошатнувшись, упала въ чащу бука; она все равно покатилась бы въ бездну, если бы разорванное платье не зацѣпилось за выступъ скалы и не удержало бы тѣло въ кустарникѣ.
   Мадемуазель де-Тушъ видѣла эту сцену; отъ ужаса она не могла кричать и сдѣлала только знакъ Гасселену, призывая его на помощь. Калистъ наклонился изъ чисто животнаго любопытства и содрогнулся, увидѣвъ опасное положеніе Беатрисы. Казалось, она молилась въ ожиданіи смерти, чувствуя, что букъ не сдержитъ ея. Съ внезапной ловкостью и легкостью, которыя придаютъ любовь и молодость при видѣ опасности, Калистъ соскользнулъ съ девяти футовой высоты до выступа скалы, цѣпляясь за ея неровности. Поднявъ во время маркизу, онъ взялъ ее на руки, рискуя упасть съ ней вмѣстѣ въ море. Беатриса была безъ сознанія. Въ этомъ воздушномъ пространствѣ онъ чувствовалъ ее своей, и радость охватила его,-- Простите меня,-- говорилъ Калистъ.-- Откройте глаза, или я умру вмѣстѣ съ вами.
   -- Умереть!-- открывая глаза, прошептала маркиза блѣдными губами.
   Слово это Калистъ встрѣтилъ поцѣлуемъ. Дрожь же, пробѣжавшая по маркизѣ, еще болѣе восхитила его.
   Наверху послышались желѣзные сапоги Гасселена; за нимъ слѣдовала Камиль. Они придумывали средство спасти влюбленныхъ.
   -- Остается только одно, барышня,-- говорилъ Гасселенъ,-- я брошусь туда, они встанутъ мнѣ на плечи, а вы протяните имъ руки.
   -- А ты-то какъ же?-- спросила Камиль.
   Слуга былъ пораженъ, что могли думать о немъ, когда господинъ его находился въ опасности.
   -- Иди за лѣстницей въ Круазигъ,-- проговорила Камиль въ полномъ изнеможеніи.
   -- Трудновато это, однако,-- говорилъ Гасселенъ, спускаясь внизъ.
   Беатриса слабымъ голосомъ попросила положить ее, она совершенно обезсилѣла. Калистъ тотчасъ положилъ ее между гранитомъ и букомъ на свѣжую землю.
   -- Я все видѣла,-- обратилась Камиль къ Калисту.-- Умретъ-ли Беатриса, или нѣтъ, происшествіе это останется простою случайностью.
   -- Она возненавидитъ меня,-- тоскливо сказалъ Калистъ съ влажными отъ слезъ глазами.
   -- Напротивъ, она станетъ обожать тебя, -- отвѣтила дѣвушка.-- Прогулка наша кончена. Надо перенести Беатрису въ Тушъ.
   -- А что было бы съ тобой, если бы она умерла?-- спросила Камиль.
   -- Я послѣдовалъ бы за ней.
   -- А мать твоя?-- потомъ помолчавъ немного:-- А я?-- тихо сказала она.
   Прислонясь къ граниту, Калистъ стяолъ весь блѣдный и недвижимый.
   Быстро возвратился Гасселенъ съ лѣстницей, добытой имъ на одной изъ маленькихъ фермъ, разбросанныхъ въ полѣ. Беатриса немного пришла въ себя. Гасселенъ спустилъ лѣстницу, попросивъ Калиста продѣть красную шаль Камиль подъ руки Беатрисы и перебросить ему конецъ; онъ помогъ маркизѣ приподняться на круглую площадку. Тогда Гасселенъ взялъ ее на руки, какъ ребенка, и снесъ на берегъ.
   -- Отъ смерти я не отказалась бы, но страданія!-- слабымъ голосомъ сказала Беатриса Камиль. Маркиза была такъ слаба и разбита, что рѣшили отнести ее на ферму, гдѣ Гасселенъ взялъ лѣстницу. Всѣ трое сняли съ себя лишнюю одежду, устроили изъ нея на лѣстницѣ родъ матраца и, положивъ Беатрису, понесли ее какъ на носилкахъ. На фермѣ ее положили на кровать. Гасселенъ отыскалъ лошадей, которыя поджидали гуляющихъ, и уѣхалъ за хирургомъ въ Круазигъ, приказавъ лодочникамъ ждать въ самой ближайшей бухтѣ отъ фермы. Калистъ сѣлъ на скамейку и только движеніемъ головы и односложными словами отвѣчалъ на вопросы Камиль, сильно взволнованной состояніемъ Беатрисы и Калиста. Больной стало легче, какъ только ей пустили кровь. Она заговорила, согласилась ѣхать. И въ пять часовъ вечера была въ Тушѣ, гдѣ и ждалъ докторъ. Съ невыразимой быстротой слухъ о происшествій распространился между изрѣдка показывающимися обитателями этой пустынной стороны.
   Калистъ вмѣстѣ съ Камиль провелъ ночь въ Тушѣ у кровати Беатрисы. Докторъ увѣрялъ, что на завтра у маркизы останется одна только слабость. У Калиста отчаяніе смѣшивалось съ радостью. Онъ сидѣлъ у кровати Беатрисы; смотрѣлъ, какъ она спала или пробуждалась; видѣлъ ея блѣдное лицо, слѣдилъ за ея каждымъ движеніемъ. Камиль грустно улыбалась, отгадывая, что Калистъ полонъ страсти, которая кладетъ неизгладимый отпечатокъ на душу и способности человѣка, если охватываетъ его въ эпоху юности, когда никакая работа, никакія заботы не могутъ помѣшать ея развитію. Никогда Калистъ не узнаетъ настоящей Беатрисы. Какъ старается онъ отгадать ея малѣйшее, желаніе! Находясь въ ея комнатѣ, у ея кровати, онъ думалъ, что она уже его. Съ какимъ вниманіемъ слѣдилъ онъ за каждымъ ея движеніемъ. Его нѣжная внимательность и его счастіе проявлялись такъ наивно, что одну минуту обѣ женщины, улыбаясь, перекинулись взглядами. Когда Калистъ замѣтилъ въ красивыхъ зеленоватыхъ глазахъ больной выраженіе любви и смущенія, смѣшаннаго съ насмѣшкой, онъ покраснѣлъ и отвернулся.
   -- Не говорила-ли я вамъ, Калистъ, что вы, мужчины, сулите намъ счастіе, а кончаете тѣмъ, что бросаете насъ въ пропасть,-- сказала Беатриса.
   -- Услышавъ эту шутку, сказанную ласковымъ голосомъ, обозначающимъ какъ бы перемѣну въ сердцѣ маркизы, Калистъ, опустясь на колѣни, поцѣловалъ ея влажную руку съ полной покорностью.
   -- Вы въ правѣ оттолкнуть мою любовь навсегда, и я не скажу ни слова,-- проговорилъ онъ.
   -- Ахъ!-- воскликнула Камиль, замѣтивъ выраженіе лица Беатрисы и вспомнивъ жалкіе результаты своей дипломатіи,--любовь умнѣе всего на свѣтѣ.
   -- Примите успокоительное и старайтесь уснуть, мой другъ,-- сказала она Беатрисѣ. Ночь эту Калистъ проводилъ у мадемуазель де-Тушъ. Она просматривала книги по мистической теологіи, Калистъ читалъ Индіану, первое произведеніе знаменитой соперницы Камиль, гдѣ изображался молодой человѣкъ, любившій преданно, раболѣпно, скрытно и настойчиво женщину въ такомъ же ложномъ положеніи, какъ и Беатриса. Эта книга послужила роковымъ примѣромъ для Калиста.
   Ночь эта оставила неизгладимые слѣды въ сердцѣ бѣднаго юноши, которому Фелиситэ постаралась дать понять, что всякая женщина, если только она не чудовище, должна быть польщена и счастлива, что послужила поводомъ для преступленія.
   -- Меня вы, навѣрно, не бросили бы въ воду,-- прибавила бѣдная Камиль сквозь слезы.
   Только къ утру заснулъ усталый Калистъ въ креслѣ. Теперь была очередь маркизы любоваться этимъ прелестнымъ ребенкомъ, поблѣднѣвшимъ отъ впечатлѣній и волненій первой любви; она услышала, какъ онъ прошепталъ ея имя во снѣ.
   -- Онъ любитъ меня, даже когда спитъ,-- сказала маркиза Kar миль.
   -- Надо отправить его спать домой,-- сказала Фелиситэ и разбудила его.
   Въ замкѣ дю-Геникъ никто не безпокоился: Фелиситэ написала раньше нѣсколько словъ баронессѣ. Къ обѣду Калистъ вернулся въ Тушъ.
   Беатриса встала блѣдная, слабая, изнеможенная, но въ ея взглядѣ и въ голосѣ не было ни малѣйшей жесткости. Въ этотъ вечеръ все было мирно въ Тушѣ. Камиль сѣла за рояль, давая возможность Калисту остаться съ Беатрисой. Калистъ молча жалъ руку маркизы. Фелиситэ какъ бы больше не существовало. Женщины холодныя, гордыя, хрупкія, слабыя, какъ маркиза Решефильдъ, женщины, которыми оскорбительно увлекаются ради ихъ красивой шеи, напоминаютъ собою кошачью породу, съ душою, вполнѣ подходящей къ цвѣту ихъ свѣтлыхъ, зеленыхъ и сѣрыхъ глазъ. И чтобы пробить такіе камни, необходимъ взрывъ.
   Бѣшеная любовь Калиста, его покушеніе на ея жизнь были для Беатрисы тѣмъ ударомъ грома, которому повинуется все и покоряются натуры самыя мятежныя и упорныя. Беатриса чувствовала себя перерожденной: искренняя, чистая любовь наполняла ея сердце чистой радостью. Она наслаждалась незнакомыми ощущеніями, чувствуя себя и лучше и возвышеннѣе, какъ бы достигая того пьедестала, на которомъ стоятъ женщины Бретани. Она восхищалась обожаніемъ этого ребенка, счастье котораго удовлетворялось ея жестомъ, взглядомъ и словомъ. За ничто она получала цѣлое-сердце; и это особенно умиляло ее. Перчатка ея была для него дороже, чѣмъ вся она для того, кто долженъ былъ бы боготворить ее. Какая женщина устоитъ противъ подобнаго обожанія! Ее поняли, ей поклоняются! Скажи она Калисту пожертвовать жизнью ради ея минутной прихоти, онъ, не задумываясь, исполнилъ бы ея желаніе.
   Въ Беатрисѣ проглядывало теперь что-то благородное и возвышенное. Узнавъ такую глубокую любовь, она старалась казаться лучшей женщиной въ глазахъ Калиста, желая властвовать надъ нимъ безгранично. Чѣмъ слабѣе чувствовала она себя, тѣмъ болѣе ухищрялась въ своемъ кокетствѣ. Съ обворожительной ловкостью представлялась она больной цѣлую недѣлю. Подъ руку съ Калистомъ ходила она по саду и заставляла Камиль снова переживать тѣ страданія, которыя она испытала первую недѣлю ея пребыванія въ Тушъ.
   -- Ахъ, моя милая, ты заставляешь его дѣлать слишкомъ большой обходъ,-- сказала Камиль маркизѣ.
   Какъ-то вечеромъ, еще до прогулки въ Круази, обѣ женщины болтали о любви, смѣялись надъ разными способами мужчинъ дѣлать объясненія, соглашаясь, что самые ловкіе, и менѣе любящіе, не долго блуждаютъ въ лабиринтѣ чувствительности, и, конечно, правы, а что съ любящими искренно женщины всегда сначала очень дурно обращаются.
   -- Они приступаютъ къ женщинамъ, какъ Лафонтенъ въ Академіи,-- сказала тогда Камиль.
   Замѣчаніе это заставило маркизу вспомнить весь разговоръ, и она не могла не упрекнуть себя въ фальшѣ. Маркиза Рошефильдъ имѣла неограниченную власть надъ Калистомъ: однимъ жестомъ или взглядомъ она напоминала ему его необузданность на берегу моря. Онъ умолкалъ, заглушая въ себѣ желанія и страданія съ такимъ геройствомъ, которое тронуло бы всякую другую женщину. Своимъ кокетствомъ она довела его до такого отчаянія, что онъ какъ-то бросился на шею Камиль, умоляя ее дать ему совѣтъ.
   Изъ письма Калиста Беатриса сдѣлала выписку, гдѣ говорилось, что любить -- это первое счастье, быть любимымъ -- второе. И этой аксіомой она удерживала его страсть въ границахъ почтительнаго обожанія, что нравилось ей. Она упивалась восторженными словами любви и благоговѣнія, которыя сама природа подсказываетъ юношамъ. Сколько неподдѣльнаго искусства, невиннаго соблазна въ голосѣ, мольбы въ восклицаніяхъ, сколько надежды на будущее! Но Беатриса ничего не обѣщала. Она уже сказала, что боится.
   Ребенокъ этотъ, не думая о своемъ счастьѣ, молилъ только о позволеніи любить ее, стремясь овладѣть ея нравственнымъ міромъ". Женщина, сильная на словахъ, на дѣлѣ часто оказывается очень слабой. Столкнувъ Беатрису въ море и этимъ какъ бы достигнувъ нѣкотораго успѣха въ любви, Калистъ не сталъ добиваться счастія подобнымъ путемъ. Восторженная святая любовь юноши стремится всегда достигнуть всего духовной силой, въ чемъ и заключается ея возвышенность. Наконецъ, выведенный изъ терпѣнія, горя желаніемъ, Калистъ сталъ горячо жаловаться Камиль на поведеніе Беатрисы.
   -- Я думала, что излечу тебя, если помогу тебѣ поскорѣе сойтись съ ней, но ты самъ все испортилъ своимъ нетерпѣніемъ. Десять дней назадъ ты господствовалъ надъ ней, теперь же ты опять рабъ, мой бѣдный мальчикъ. Вѣрно у тебя не хватитъ никогда силъ исполнять мои приказанія,-- говорила Камиль.
   -- Что же я могу сдѣлать?-- спрашивалъ Калистъ.
   -- Попробуй затѣять съ ней ссору изъ-за ея холодности: женщины вспыльчивы въ разговорѣ, пусть она обидитъ тебя, а ты не приходи въ Тушъ, пока она не позоветъ тебя,-- сказала Камиль.
   Сильная болѣзнь заставляетъ больного принимать противное лекарство и рѣшаться на самыя опасныя операціи. Въ такомъ состояніи былъ теперь Калистъ. Онъ выслушалъ совѣтъ Камиль и пробылъ два дня дома, но на третій уже стучался въ дверь комнаты маркизы, говоря, что Камиль и онъ ждутъ ее завтракать.
   "Опять промахъ", думала Фелиситэ, видя несдержанность Калиста.
   Во время этихъ двухъ дней Беатриса часто подходила къ окну, откуда виднѣлась дорога въ Геранду. Когда же Камиль заставала ее, Беатриса дѣлала видъ, что любуется эффектными золотистыми цвѣтами, ярко освѣщенными сентябрьскимъ солнцемъ. Камиль открыла секретъ маркизы, и однимъ словомъ могла бы осчастливить Калиста, но она молчала. Слишкомъ еще она была женщина, чтобы толкнуть его на поступокъ, котораго такъ боятся юныя сердца, какъ бы предчувствуя, что этимъ они могутъ погубить свой идеалъ.
   Беатриса не выходила долго. Другому это было бы понятно, потому что въ туалетѣ маркизы проглядывало желаніе обворожить Калиста, сдѣлать его отсутствіе невозможнымъ. Послѣ завтрака Беатриса ушла въ садъ, выражая желаніе побывать на скалѣ, гдѣ чуть не погибла. Влюбленный юноша былъ внѣ себя отъ радости.
   -- Пойдемте туда одни,-- просилъ онъ умоляющимъ голосомъ.
   -- Если я не соглашусь, вы, пожалуй, подумаете, что я боюсь васъ,-- сказала Беатриса,-- я говорила вамъ тысячу разъ и повторяю, что принадлежу другому и останусь вѣрна, хотя, отдаваясь ему, я не имѣла понятія о любви. Двойная ошибка вызываетъ двойное наказаніе.
   Когда она говорила такъ съ чуть замѣтными слезами на глазахъ, къ чему такъ часто прибѣгаютъ подобныя женщины, Калистъ чувствовалъ къ ней состраданіе, и раздраженіе его смягчалось. Въ эти минуты онъ боготворилъ ее, какъ Мадонну. Отъ различныхъ характеровъ также нельзя требовать одинаковаго выраженія чувствъ, какъ нельзя требовать одинаковые плоды съ разныхъ деревьевъ.
   Въ эту минуту въ Беатрисѣ происходила сильная борьба: она выбирала между собой и Калистомъ, между свѣтомъ, въ который надѣялась еще вернуться, и полнымъ счастьемъ; между надеждой на общественное прощеніе за свою первую вину и между второй страстью, которая должна была погубить ее навсегда.
   Она слушала безъ всякаго раздраженія, хотя бы напускного, слова слѣпой любви; она отдавалась нѣжнымъ рукамъ состраданія. Уже не разъ она была растрогана до слезъ обѣщаніями Калиста вознаградить ее своей любовью за все, что теряла она въ свѣтѣ. Онъ упрекалъ ее за привязанность къ такому фальшивому человѣку, какъ Конти. Беатриса давала ему высказаться. Сама она разсказывала ему о горѣ и страданіяхъ своихъ въ Италіи, когда она узнала, что не одна царитъ въ сердцѣ Конти. Уроки Камиль не пропали даромъ. Калистъ умѣлъ воспользоваться ими.
   -- Я буду любить васъ самоотверженно,-- сказалъ онъ,-- вы не найдете во мнѣ генія, я не доставлю вамъ радостей, какія даетъ растроганная толпа высокому таланту. Моя любовь къ вамъ, вотъ мой единственный талантъ; ваши радости будутъ моими радостями, другія женщины не будутъ существовать для меня, бояться соперницъ вамъ будетъ нечего; бывать я буду только тамъ, гдѣ будете приняты вы,-- говорилъ Калистъ, цѣлуя руки маркизы.
   Она слушала его, опустивъ голову, молча соглашаясь, что она въ самомъ дѣлѣ была непризнаннымъ ангеломъ.
   -- Прошлое не даетъ мнѣ покоя, оно отравитъ мнѣ будущее.
   Утро, когда Калистъ, придя въ Тушъ въ семь часовъ, замѣтилъ у окна Беатрису въ той же шляпѣ, въ которой она была въ день прогулки, было для него полно прелести. У него кружилась голова: всѣ мелочи туалета усиливаютъ страсть. Однѣ француженки обладаютъ особеннымъ умѣньемъ поражать тонкостями кокетства, благодаря своему уму, который у нихъ никогда не мѣшаетъ силѣ чувства. Идя подъ руку съ Калистомъ, маркиза почти не опиралась на нее. Изъ сада они вышли прямо на дюны; Беатриса любовалась песками. Замѣтивъ небольшое жесткое растеніе съ розовыми цвѣтами, она сорвала нѣсколько цвѣтковъ, прибавила къ нимъ гвоздики Шартрёзъ, встрѣчающейся тоже въ этихъ сухихъ пескахъ, и съ особеннымъ значеніемъ отдала половину Калисту, для котораго эти цвѣты и эта зелень должны были обратиться въ вѣчный образъ всего мрачнаго и зловѣщаго.
   -- Мы прибавимъ туда еще немного буку, -- шутила Беатриса. Они остановились на плотинѣ; Калистъ въ ожиданіи лодки разсказывалъ о своихъ ребяческихъ выходкахъ въ день ея пріѣзда.
   -- Я знала объ этомъ, оттого и была такъ холодна съ вами, -- сказала она.
   Во все время прогулки, маркиза говорила шутливымъ тономъ любящей женщины, ласково и непринужденно. Калистъ могъ думать, что любимъ ею. Проходя песками вдоль скалъ, они спустились въ прелестную бухточку, куда волны набросали необыкновенные разноцвѣтные обломки самаго поразительнаго мрамора. Они шалили и забавлялись, какъ дѣти, отыскивая лучшіе изъ нихъ. Но когда, не помня себя отъ восторга, Калистъ предложилъ Беатрисѣ бѣжать въ Ирландію -- она вдругъ преобразилась, и приняла опять гордый видъ. Взявъ подъ руку Калиста, она направилась съ нимъ къ скалѣ, которую называла своей Тарпейской скалой.
   -- Другъ мой, -- сказала Беатриса, медленно поднимаясь по чудной гранитной скалѣ, которая должна была сдѣлаться ея пьедесталомъ.-- Я не могу больше сдерживаться, я скажу вамъ все
   Въ продолженіи десяти лѣтъ не испытывала я подобнаго счастія, какимъ была полна сейчасъ, собирая раковины и камешки; я закажу изъ нихъ ожерелье и буду цѣнить его дороже брилліантовъ; я чувствовала себя ребенкомъ, дѣвочкой четырнадцати -- пятнадцати лѣтъ, когда только я собственно и была достойна васъ; любовь ваша возвысила меня въ моихъ собственныхъ глазахъ; со мной произошло что-то магическое; вы сдѣлали меня самой гордой, самой счастливой женщиной. Воспоминанія о васъ будутъ жить во мнѣ долго, и скорѣе вы забудете меня, чѣмъ я васъ.
   Они достигли вершины скалы, откуда съ одной стороны про стирался безконечный океанъ, съ другой разстилалась Бретань съ ея золотыми островами, феодальными башнями, цвѣтущими растеніями. Лучшей декораціи не могло быть для признанія.
   -- Я не принадлежу себѣ,-- продолжала она,-- связала я сама себя сильнѣе всякаго закона. Поймите же мое несчастье и довольствуйтесь тѣмъ, что мы страдаемъ оба. Вѣдь Данте не удалось увидѣть еще разъ Беатриче, Петрарка никогда не обладалъ Лаурой. Такія невзгоды постигаютъ только великія души! Ахъ, если меня бросятъ, если я опущусь еще ниже, если отъ твоей Беатрисы отречется свѣтъ, что будетъ болѣе, чѣмъ ужасно, тогда, милое дитя мое, ты одинъ будешь знать, что она лучше всѣхъ, а, опираясь на тебя, она станетъ выше всѣхъ. Когда же, мой другъ, ты захочешь бросить ее, не удерживай удара: конецъ твоей любви -- конецъ моей жизни.
   Калистъ обнялъ ее и прижалъ къ сердцу. Маркиза Рошефильдъ закончила свои слова, поцѣловавъ Калиста въ лобъ самымъ чистымъ, самымъ робкимъ поцѣлуемъ. Они сошли съ вершины, мирно разговаривая между собою, какъ люди, хорошо понимающіе другъ друга. Она была увѣрена, что успокоила Калиста, онъ же не сомнѣвался въ своемъ счастьѣ -- и оба ошибались. Основываясь на замѣчаніяхъ Камиль, Калистъ надѣялся, что Конти будетъ радъ оставить Беатрису. Маркиза же отдавалась теченію обстоятельствъ, ожидая удобнаго случая. Но Калистъ былъ слишкомъ невиненъ и любилъ слишкомъ сильно для того, чтобы устроить этотъ случай. Они вернулись въ садъ Туша въ самомъ радостномъ настроеніи. Было шесть часовъ вечера. Опьяняющее благоуханіе, теплый воздухъ, золотистые отблески вечерней зари -- все гармонировало съ ихъ настроеніемъ, съ ихъ нѣжными рѣчами. И походка, и всѣ движенія ихъ выражали любовь и полное согласіе мыслей. Въ Тушѣ царила глубокая тишина. Стукъ, произведенный. калиткой, раздался по всему саду. Калистъ и Беатриса сказали все другъ другу; волненія утомили ихъ, и теперь они шли тихо, не произнося ни слова. На новоротѣ аллеи Беатриса вдругъ вздрогнула, какъ бы отъ прикосновенія гада. Страхъ этотъ сообщился и Калисту раньше, чѣмъ онъ узналъ причину. На скамьѣ, подъ развѣсистыми вѣтвями ясеня, сидѣли Конти и Камиль. Дрожь, пробѣжавшая по Беатрисѣ, доказала Калисту, насколько онъ былъ дорогъ этой женщинѣ, которая подняла уже завѣсу между нимъ и ею и черезъ нѣсколько дней должна была быть его. Въ одну минуту цѣлая трагическая драма разыгралась въ ихъ сердцахъ.
   -- Вы не ждали меня такъ скоро,-- говорилъ артистъ, здороваясь къ Беатрисой.
   Маркиза освободила руку изъ руки Калиста и подала ее Конти. Это движеніе и безпрекословное повиновеніе, оскорблявшее ихъ чувство новой любви, удручало Калиста. Онъ бросился на скамью возлѣ Камиль, холодно кланяясь своему сопернику. Масса ощущеній боролись у него въ душѣ. Увѣренный въ любви Беатрисы, Калистъ хотѣлъ крикнуть, что она его, и вырвать ее у артиста. Но внутреннее содроганіе этой несчастной женщины, выдававшее ея страданія, которыми теперь она расплачивалась за свои ошибки, такъ растрогало Калиста, что онъ остался недвижимъ, покоряясь, какъ и она, неизбѣжной дѣйствительности. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ любилъ Беатрису, онъ ни разу не испытывалъ такого сильнаго волненія, какое произвела въ немъ теперь борьба двухъ противоположныхъ ощущеній. Калистъ лежалъ на скалѣ возлѣ Камиль. Маркиза, проходя съ Конти мимо нихъ, бросила на свою соперницу одинъ ихъ тѣхъ ужасныхъ взглядовъ, которыми женщины говорятъ все. Беатриса избѣгала взгляда Калиста, дѣлая видъ, что слушаетъ Конти, который, казалось, подшучивалъ надъ нею.
   -- Что могутъ говорить они?-- спросилъ Калистъ Камиль.
   -- Ахъ, -- отвѣчала Камиль,-- сколько ужасныхъ правъ еще остается у мужчинъ надъ женщиной, если даже у нея нѣтъ больше любви къ нему. Беатриса должна была подать ему руку. Теперь онъ, навѣрно, вышучиваетъ ея чувство, которое онъ не могъ не угадать по вашему отношенію къ нему.
   -- Какъ онъ смѣетъ глумиться надъ нею!-- крикнулъ гнѣвно юноша.
   -- Не волнуйся, пожалуйста, -- уговаривала его Камиль,-- иначе ты потеряешь и послѣднюю надежду на счастіе. Если онъ будетъ слишкомъ колоть ея самолюбіе, она, не задумываясь, сама растопчетъ его; но онъ слишкомъ уменъ и хитеръ, чтобы обходиться съ ней такимъ образомъ. Ему въ голову не придетъ, что гордая маркиза Рошефильдъ можетъ измѣнить ему. Было бы слишкомъ, конечно, любить человѣка только за его красоту. Беатрисѣ онъ изобразитъ тебя тщеславнымъ ребенкомъ, желающимъ увлечь маркизу и держать въ рукахъ судьбу двухъ женщинъ. Конти придумаетъ самыя обидныя подозрѣнія, чтобы оправдать себя. Беатриса должна будетъ все отрицать, а онъ потомъ воспользуется ея словами, чтобы снова овладѣть ею.
   -- Онъ не любитъ ее,-- говорилъ Калистъ.-- Я бы предоставилъ ей свободу; когда любишь, можно все терпѣть: жертвы укрѣпляютъ чувства, слѣдующій день оправдываетъ предъидущій, увеличивая цѣну нашихъ радостей. Чрезъ нѣсколько дней онъ уже не засталъ бы насъ здѣсь. И что привело его сюда?
   -- Шутливое замѣчаніе одного журналиста, -- отвѣчала Камиль.-- Опера, на успѣхъ которой онъ разсчитывалъ, провалилась окончательно. "Тяжело терять за разъ и славу и любовницу!" -- сказалъ въ фойе Клодъ Виньонъ, -- и эти слова оскорбили тщеславіе Конти. Любовь, основанная на мелочахъ, безжалостна. Я говорила съ нимъ, но какъ вѣрить такой лживой натурѣ? Онъ, кажется, удрученъ своимъ несчастіемъ, своей любовью, жизнь прискучила ему. Онъ жалѣетъ, что такъ открыто сошелся съ маркизой и, разсказывая о своемъ минувшемъ счастіи, онъ создалъ мнѣ цѣлую грустную поэму, черезчуръ, впрочемъ, умную, для того, чтобы быть правдивой. Осыпая меня любезностями, онъ, вѣроятно, разсчитывалъ узнать отъ меня про вашу любовь.
   -- Ну, и что же дальше?-- спрашивалъ Калистъ, слѣдя за Конти и Беатрисой, и не слушая больше.
   Камиль изъ осторожности приняла оборонительное положеніе, она не выдала секрета Беатрисы и Калиста. Конти могъ обойти всѣхъ. Она совѣтовала Калисту остерегаться его.
   -- Для тебя насѣдаетъ теперь критическое время,-- говорила Камиль,-- вооружись ловкостью и осторожностью, если не хочешь быть игрушкой въ рукахъ этого человѣка. Теперь я ничѣмъ не могу уже помочь тебѣ.
   Колоколъ зазвонилъ къ обѣду. Конти предложилъ руку Камиль. Беатриса пошла съ Калистомъ. Камиль пропустила впередъ маркизу и, приложивъ палецъ къ губамъ, дѣлала знаки Калисту, совѣтуя быть сдержаннымъ. Конти былъ особенно веселъ за обѣдомъ. Можетъ быть, это была просто уловка для того, чтобы наблюдать за маркизой, которая плохо выдерживала свою роль. Если бы она кокетничала, она могла бы обмануть Конти, но она любила, и онъ отгадалъ это. Хитрый музыкантъ, казалось, не видѣлъ ея замѣшательства. За дессертомъ онъ завелъ разговоръ о женщинахъ, восхваляя благородство ихъ чувствъ.
   -- Женщины,-- говорилъ онъ,-- часто готовы бросить насъ въ счастіи, но жертвуютъ всѣмъ для насъ, если мы несчастны. Въ постоянствѣ женщины стоятъ неизмѣримо выше мужчины; надо сильно оскорбить ее, чтобы оторвать отъ перваго любовника, она дорожитъ имъ, какъ счастьемъ; вторую любовь женщины уже считаютъ постыдной и т. д. и т. д.
   Конти казался въ высшей степени благороднымъ. Онъ курилъ ѳиміамъ передъ жертвенникомъ, гдѣ обливалось кровью сердце, пронженное тысячью стрѣлъ. Только Камиль и Беатриса понимали всю жестокость его похвалъ, прикрывавшихъ самыя злыя эпиграммы. Минутами обѣ вспыхивали, но сдерживались по мѣрѣ возможности. Послѣ обѣда Беатриса и Камиль поднялись подъ руку наверхъ и, какъ бы по взаимному соглашенію, прошли по темной залѣ, гдѣ нѣсколько минутъ могли остаться однѣ.
   -- Я не могу позволить Конти такъ обращаться со мной,-- говорила тихо Беатриса.-- Каторжникъ всегда вѣдь въ зависимости отъ своего товарища по цѣпи. Опять должна я нести иго любви, возврата мнѣ нѣтъ. И ты довели меня до этого, вы нарочно выписали его; я узнаю вашъ адскій авторскій талантъ. Месть ваша удалась: развязка близка.
   -- Я могла сказать, что напишу, но сдѣлать это... я не способна!-- воскликнула Камиль.-- Ты страдаешь и я прощаю тебѣ.
   -- Что будетъ съ Калистомъ?-- продолжала маркиза съ наивнымъ самолюбіемъ.
   -- Развѣ Конти увозитъ васъ?-- спросила Камиль.
   -- А вы уже думаете торжествовать?-- воскликнула Беатриса. И ненависть исказила ея прекрасныя черты. Камиль, подъ напускной грустью, старалась скрыть свое счастье, но блескъ глазъ выдавалъ ее. Беатриса не могла ошибаться, сама хорошо изучивъ искусство притворяться. Когда зажгли огонь и онѣ сѣли на диванъ, гдѣ въ продолженіи трехъ недѣль разыгрывалось столько комедій и началась, наконецъ, трагедія; обѣ женщины въ послѣдній разъ окинули другъ друга взглядомъ. Глубокая ненависть раздѣляла ихъ.
   -- Калистъ остается съ тобою, -- говорила маркиза, слѣдя за Камиль,-- но въ сердцѣ его буду жить только я; ни одной женщинѣ не удастся замѣнить меня.
   Отвѣтъ Камиль, полный неподражаемой ироніи, задѣлъ Беатрису: она привела ей извѣстныя слова, сказанныя племянницей Мазарини Людовику XIV:
   "Ты царствуешь, ты любишь и ты уѣзжаешь".
   Въ продолженіи этой горячей сцены ни та, ни другая не замѣтили отсутствія Конти и Калиста. Артистъ остался за столомъ, прося юношу составить ему компанію и допить оставшуюся бутылку шампанскаго.
   -- Намъ есть о чемъ поговорить,-- сказалъ Конти, предупреждая отказъ Калиста.
   При ихъ отношеніяхъ молодому бретонцу было неудобно уйти.
   -- Другъ мой,-- сказалъ музыкантъ ласковымъ голосомъ, когда юноша выпилъ два стакана вина,-- мы оба славные малые и можемъ поговорить откровенно. Меня привело сюда вовсе не подозрѣніе: я знаю, что Беатриса любитъ меня,-- прибавилъ онъ самодовольно,-- но я не люблю ея. Не увезти ее пріѣхалъ я, а покончить съ ней, предоставляя ей всю честь этого разрыва. Вы слишкомъ молоды, чтобы понять, какъ выгодно казаться жертвою, когда чувствуешь себя палачемъ. Молодые люди мечутъ громъ и молнію, порывая съ женщиной и, презирая ее, они часто вызываютъ въ ней ненависть. Люди опытные заставляютъ женщину отказаться отъ нихъ, принимаютъ огорченный видъ, вызывая такимъ образомъ въ женщинѣ и сожалѣніе къ нимъ, и сознаніе ея превосходства. Немилость божества еще можно смягчить, отреченіе же отъ него кладетъ конецъ всему. Къ счастью, вы незнакомы съ тѣми безумными обѣщаніями, которыхъ по глупости женщины требуютъ отъ насъ. Мы же плетемъ эту паутину только для того, чтобы пополнить счастьемъ свободное время. Клянутся, вѣдь, даже вѣчно принадлежать другъ другу. Когда ухаживаешь за женщиной, увѣряешь ее, что отдаешь ей всю жизнь, съ нетерпѣніемъ какъ будто ждешь смерти мужа, желая въ душѣ ему полнаго здравія. Встрѣчаются провинціалки, забавныя дурочки, которыя послѣ смерти мужа прибѣгаютъ къ вамъ, говоря:-- Я ваша, я свободна!-- Никто изъ насъ не свободенъ. Это умершая любовь является къ вамъ обыкновенно совершенно неожиданно, но въ полный разгаръ новыхъ тріумфовъ и новаго счастья. Я замѣтилъ ваши чувства къ Беатрисѣ и, не сводя ея съ пьедестала, оставилъ кокетничать съ вами, чтобы подразнить этого ангела Камиль Мопенъ. Итакъ, мой другъ, любя ее, вы мнѣ оказываете большое одолженіе. Ея гордость и добродѣтель совсѣмъ не по мнѣ. Но возможно все же, что, несмотря на мое согласіе, для такого chassé-croisé потребуется не мало времени. Гуляя съ ней сейчасъ, я думалъ сказать ей все и поздравить съ новымъ счастьемъ, но она разсердилась. Самъ я безумно влюбленъ теперь въ молодую красавицу m-elle Фальконъ и хочу жениться на ней. Да, я дошелъ до этого. Если когдат-нибудь вамъ удастся быть въ Парижѣ, вы увидите, что маркизу замѣнила королева.
   На лицѣ Калиста выражалось счастье: онъ признался въ своей любви, а Конти только этого и хотѣлъ.
   Какъ бы человѣкъ ни былъ пресыщенъ и испорченъ, но въ моментъ, когда грозитъ опасное соперничество, чувство вспыхиваетъ въ немъ опять; желая бросить женщину, никто не хочетъ быть брошеннымъ ею. Въ этомъ положеніи и мужчина, и женщина стараются оставить первенство за собою; ]рана, нанесенная самолюбію, всегда слишкомъ глубока. Возможно, что здѣсь играетъ роль больше общественное мнѣніе, чѣмъ личное самолюбіе, кажется будто лишаешься всего капитала, а не одного только дохода. На вопросы артиста Калистъ разсказалъ все, что произошло за эти недѣли, и остался въ восторгѣ отъ Конти, который скрылъ свой гнѣвъ подъ видомъ чарующаго добродушія.
   -- Поднимемтесь,-- проговорилъ музыкантъ,-- женщины недовѣрчивы, онѣ вѣрно вообразятъ, что мы передрались и, пожалуй, еще подслушаютъ наши разговоры. Я же стану помогать вамъ насколько возможно. Съ маркизой буду невыносимъ, грубъ, ревнивъ, стану упрекать ее въ измѣнѣ, и это лучшее средство заставить женщину измѣнить на самомъ дѣлѣ. Вы получите счастье, я -- свободу. Возьмите сегодня на себя роль неотступнаго влюбленнаго, я же изображу подозрительнаго и ревниваго. Умоляйте маркизу отдаться вамъ, плачьте, наконецъ, вы молоды, вы можете плакать, я же не могу, а потому и успѣхъ останется на вашей сторонѣ.
   По просьбѣ своего соперника Конти спѣлъ лучшія музыкальныя произведенія, возможныя для исполненія любителей, изъ извѣстной Pria che spunti Гогога, которую и самъ Рубини не начиналъ безъ волненія и которая такъ часто доставляла полный тріумфъ Конти. Въ этотъ вечеръ самъ онъ былъ какой-то особенный; масса ощущеній волновала его грудь. Калистъ былъ на седьмомъ небѣ. Съ первыхъ словъ каватины, Конти бросилъ взглядъ на маркизу, придавая особое значеніе словамъ, и все было понято. Камиль, аккомпанируя, замѣтила этотъ приказъ, заставившій Беатрису опустить голову. Ей казалось, будто Калистъ опять попался, несмотря на всѣ ея совѣты. Еще больше увѣрилась она въ этомъ, когда Калистъ, прощаясь съ Беатрисой, поцѣловалъ ей руку, пожимая ее съ самонадѣяннымъ, лукавымъ видомъ.
   Въ то время, какъ Калистъ возвращался въ Геранду, люди укладывали вещи въ карету Конти, которая съ восходомъ солнца, какъ онъ сказалъ, должна была увезти Беатрису на лошадяхъ Камиль до первой станціи. Темнота давала возможность маркизѣ Рошефильдъ бросить послѣдній взглядъ на Геранду съ ея башнями, освѣщаемыми утренней зарей.
   Глубокая грусть охватила Беатрису; здѣсь оставляла она лучшій цвѣтъ своей жизни: такую любовь, о которой могутъ мечтать только самыя юныя дѣвушки. Страхъ передъ обществомъ разбивалъ первую искреннюю любовь этой женщины, оставляя въ ней слѣды на всю жизнь. Какъ свѣтская женщина, маркиза подчинялась законамъ свѣта, она приносила любовь въ жертву приличіямъ, какъ многія женщины приносятъ его въ жертву религіи и долга. Гордость заставляетъ часто женщину быть добродѣтельной. Какъ много женщинъ подвергаются подобной участи.
   На слѣдующій день Калистъ пришелъ въ Тушь въ полдень. У окна, гдѣ вчера онъ видѣлъ Беатрису, теперь стояла Камиль. Она бросилась къ нему на встрѣчу и внизу лѣстницы бросила ему жестокое слово: "уѣхала!"
   -- Беатриса?-- спросилъ пораженный Калистъ.
   -- Конти обманулъ васъ и я... ничего не могла подѣлать, такъ какъ вы ничего не сказали мнѣ.
   Она привела Калиста въ маленькую гостиную; онъ упалъ на диванъ, гдѣ такъ часто сидѣла Беатриса, и зарыдалъ. Фелиситэ молча курила, понимая невозможность облегчить первый взрывъ такого глубокаго, жгучаго горя. Не зная на что рѣшиться, Калистъ цѣлый день былъ въ какомъ-то оцѣпенѣніи. Послѣ обѣда Камиль удалось заставить Калиста выслушать ее.
   -- Страданія, которыя ты причиняешь мнѣ, болѣе, чѣмъ ужасны, мой другъ,-- говорила она,-- а впереди у меня нѣтъ тѣхъ радостей, какія испытаешь еще ты. И весна, и любовь, исчезли навсегда для меня, утѣшеніе свое найду я только въ Богѣ. Наканунѣ пріѣзда Беатрисы я говорила тебѣ много о ней, показывала ея карточку, обрисовывая ее, я не хотѣла бранить ее, думая, что ты припишешь все это моей ревности. Сегодня я выскажусь откровенно. Пойми, наконецъ, что Беатриса недостойна тебя; паденіе ея не требовало вовсе огласки; она съ умысломъ надѣлала шуму, чтобы обратить на себя вниманіе; это одна изъ тѣхъ женщинъ, которыя предпочитаютъ блестящій скандалъ покойному счастью; бросая вызовъ обществу, онѣ взамѣнъ получаютъ заслуженное злословіе; во что бы то ни стало, онѣ стремятся заставить говорить о себѣ. Тщеславіе не даетъ ей покоя. Богатствомъ и умомъ она не достигла того пьедестала, къ которому она стремилась. Она хотѣла добиться извѣстности графини де-Ланге и виконтессы Босеанъ, но свѣтъ справедливъ: онъ признаетъ только истинное чувство. Итакъ, играя комедію, Беатриса и была признана актрисой второго разряда. Къ побѣгу ея не было препятствій, Дамокловъ мечъ вовсе не угрожалъ ея любви. Въ Парижѣ можно быть счастливой, если любить искренно и держаться въ сторонѣ. Во всякомъ случаѣ, если бы она любила тебя, она не могла бы уѣхать съ Конти.
   Долго и краснорѣчиво говорила Камиль, но всѣ ея старанія оказались тщетными. Калистъ движеніемъ выражалъ свою полную вѣру въ Беатрису. Фелиситэ принудила его сидѣть во время обѣда, ѣсть онъ не могъ; только въ молодости испытываются подобныя волненія; позднѣе человѣческая натура грубѣетъ и привыкаетъ ко всему. Нравственныя потрясенія только тогда могутъ взять верхъ надъ физической системой и привести къ смертельной болѣзни, когда организмъ сохраняетъ еще свою первоначальную хрупкость. Горе, убивающее юношу, переживается въ зрѣломъ возрастѣ не только однѣми нравственными, но и окрѣпшими физическими силами. Мадемуазель де-Тушъ была испугана покойнымъ состояніемъ Калиста, послѣ перваго взрыва отчаянія. Раньше, чѣмъ покинуть Тушь, онъ вошелъ въ комнату маркизы и легъ на подушку, гдѣ такъ часто покоилась голова Беатрисы.
   -- Я безумствую, -- говорилъ онъ, прощаясь съ глубокой грустью съ Камиль.
   Возвратясь домой, онъ засталъ тамъ, какъ всегда, все общество за пулькой и просидѣлъ цѣлый вечеръ возлѣ матери. Священникъ, шевалье дю-Хальга, мадемуазель Пен-Холь, всѣ знали объ отъѣздѣ маркизы Рошефильдъ и всѣ радовались, что Калистъ снова вернулся къ нимъ. Молчаливость его ни отъ кого не укрылась, но никто въ старомъ замкѣ но могъ себѣ представить, чѣмъ кончится эта первая искренняя, чистая любовь Калиста.
   Первые дни Калистъ аккуратно посѣщалъ Тушъ, онъ каждый день бродилъ по лугамъ, гдѣ столько разъ гулялъ подъ руку съ Беатрисой; часто доходилъ до Круази, поднимался на скалу, откуда бросилъ ее. Цѣлыми часами лежалъ въ тѣни бука и, изучивъ всѣ точки опоры этого откоса, онъ свободно спускался и подымался по немъ.
   Эти одинокія, прогулки, молчаливость и мрачное настроеніе духа пугали мать Калиста. Черезъ двѣ недѣли, въ продолженіи которыхъ Калистъ напоминалъ собою звѣря, запертаго въ клѣтку; мѣткой же этого безнадежно-влюбленнаго, по выраженію Лафоитэна, были мѣста, освященныя слѣдами ногъ и освѣщенныя глазами Беатрисы. Онъ превратилъ свои прогулки къ морю. У него едва хватило силъ, чтобы дойти до дороги Геранды, откуда виднѣлось окно, въ которомъ онъ видѣлъ Беатрису. Семья его, счастливая отъѣздомъ "Парижанъ", какъ называли ихъ провинціалы, не замѣчала въ Калистѣ ничего болѣзненнаго и опаснаго. Обѣ старыя дѣвы и священникъ, преслѣдуя цѣль, удерживали Шарлотту Кергаруэтъ, которая вечерами -кокетничала съ Калистомъ, получая отъ него въ отвѣть только совѣтъ, какъ играть въ мушку. Калистъ сидѣлъ обыкновенно Между матерью и своей бретонской невѣстой. Священникъ, тетка и Шарлотта наблюдали за нимъ, а возвращаясь домой, говорили объ его удрученномъ состояніи духа; равнодушіе его приписывали его согласію на ихъ планы. Какъ-то разъ Калистъ рано простился и ушелъ спать; всѣ оставили карты и тоскливо переглянулись, смотря вслѣдъ юношѣ.
   -- Съ Калистомъ что-то происходить,-- сказала баронесса, вытирая слезы.
   -- Ровно ничего, просто надо его женить,-- отвѣчала мадемуазель Пен-Холь.
   -- И вы думаете, что это разсѣетъ его?-- проговорилъ шевалье.
   Шарлотта сердито посмотрѣла на дю-Хальга. Въ этотъ вечеръ онъ былъ ей особенно непріятенъ. Она находила его испорченнымъ, безнравственнымъ и смѣшнымъ съ его собакой, несмотря на замѣчанія тетки, которая защищала стараго моряка.
   -- Завтра я побраню Калиста,-- проговорилъ баронъ, котораго считали уснувшимъ.-- Передъ смертью мнѣ такъ хотѣлось бы видѣть внука, бѣленькаго, розовенькаго дю-Геника, въ бретонскомъ чепчикѣ, въ колыбелькѣ.
   -- Онъ такъ молчаливъ и почти ничего не ѣстъ,-- продолжала старая Зефирина,-- и если онъ питается въ Тушѣ, то эта дьявольская кухня не приноситъ ему пользы.
   -- Просто онъ влюбленъ,-- застѣнчиво рискнулъ высказать свое мнѣніе шевалье.
   -- Ай-да старый угадчикъ,-- шутила мадемуазель Пен-Холь,-- вы ничего не положили въ корзину. Онъ забываетъ все, когда начинаетъ вспоминать свою молодость.
   -- Приходите къ намъ завтра завтракать,-- предложила Зефирина Шарлоттѣ и Жозефинѣ.-- Братъ мой вразумитъ сына, мы покончимъ вопросъ. Клинъ клиномъ вышибаютъ.
   -- Только не у бретонцевъ,-- вставилъ шевалье.
   На другой день Шарлотта одѣлась съ особеннымъ стараніемъ. Калисгъ, слушая рѣчь отца о бракѣ, не находилъ отвѣта.
   Знакомый съ невѣжествомъ отца, матери, тетки и ихъ друзей, занимаясь и пріобрѣтая знанія, онъ чувствовалъ себя одинокимъ, и семья ему была чужда. Онъ просилъ отца подождать нѣсколько дней, что очень обрадовало старика и онъ не замедлилъ передать эту пріятную новость баронессѣ Завтракъ прошелъ весело; Шарлотта, которой баронъ сдѣлалъ знакъ, была оживлена. Черезъ Гасселена новость эта разнеслась по всему городу; всѣ говорили о союзѣ семьи дю-Геникъ съ Кергаруэтъ. Послѣ завтрака Шарлотта и Калистъ ушли въ садъ; онъ предложилъ ей руку и повелъ къ бесѣдкѣ. Родственники стояли въ это время у окна, нѣжно смотря на нихъ!
   Шарлотта, взволнованная молчаніемъ жениха, обернулась къ красивому фасаду дома и воспользовалась этимъ обстоятельствомъ, чтобы начать разговоръ.
   -- Они наблюдаютъ за нами,-- сказала она.
   -- Но не слышатъ насъ,-- отвѣтилъ ей Калистъ.
   -- А все же видятъ.
   -- Сядемте здѣсь, -- взявъ ее за руку, ласково проговорилъ Калистъ.
   -- Правда-ли, что когда-то вашъ флагъ развѣвался на этой витой колоннѣ?-- спрашивала Шарлота, любуясь домомъ, какъ своимъ собственнымъ.-- Это было красиво! Какъ можно счастливо жить тамъ! Конечно, вы ся ѣлаете только нѣкоторыя измѣненія внутри дома.
   -- Врядъ-ли успѣю, милая Шарлотта,-- отвѣтилъ Калистъ, цѣлуя ея руки.-- Признаюсь вамъ, я слишкомъ глубоко люблю одну особу, которую вы видѣли, и которая любить меня, чтобы составить счастье другой женщины, а между тѣмъ я знаю, что насъ предназначили другъ для друга съ дѣтства.
   -- Вѣдь она замужемъ, Калистъ,-- сказала Шарлотта.
   -- Я буду ждать,-- отвѣчалъ юноша.
   -- И я тоже,-- сказала Шарлотта съ слезами на глазахъ.-- Вы не можете любить долго женщину, которая, какъ говорятъ, уѣхала съ пѣвцомъ.
   -- Выходите замужъ, милая Шарлотта, -- перебилъ ее Калистъ,-- съ капиталомъ, какой предназначаетъ вамъ тетя, и который считается громаднымъ въ Бретани, вы выберете кого-нибудь лучше меня, вы найдете человѣка съ титуломъ. Я привелъ васъ сюда не для того, чтобы говорить о томъ, что вы уже знаете, но умолить васъ, во имя нашей дѣтской дружбы, взять на себя нашъ разрывъ, отказать мнѣ. Скажите, что вы не хотите человѣка, сердце котораго не свободно, и такимъ образомъ страсть моя, по крайней мѣрѣ, не причинитъ вамъ горя. Если бы вы знали, какъ тяжела мнѣ жизнь, я не способенъ ни на какую борьбу, я обезсилѣлъ, какъ человѣкъ, потерявшій и душу и принципы жизни. Если бы смерть моя не причинила горя матери и тетѣ, я бросился бы въ море. И въ тотъ день, когда я почувствовалъ этотъ неодолимый соблазнъ, я прекратилъ прогулки въ скалы Круази. Не говорите никому объ этомъ, прощайте, Шарлотта!
   Поцѣловавъ дѣвушку въ голову, Калистъ скрылся въ аллеи и ушелъ къ Камиль, гдѣ оставался до глубокой ночи. Возвратясь въ часъ ночи, онъ засталъ мать за вышиваніемъ, она дожидалась его. Онъ вошелъ тихо, пожалъ ей руку и сказалъ:
   -- Шарлотта уѣхала?
   -- Она уѣзжаетъ завтра съ своей теткой; обѣ въ отчаяніи. Уѣдемъ въ Ирландію, мой Калисть,-- говорила она.
   -- Сколько разъ мечталъ я бѣжать туда,-- сказалъ онъ.
   -- Вотъ какъ!-- воскликнула баронесса.
   -- Только съ Беатрисой,-- прибавилъ онъ.
   Черезъ нѣсколько дней по отъѣздѣ Шарлотты Калисть гулялъ съ шевалье дю-Хальга по площадкѣ для прогулокъ; онъ сѣлъ на скамью на солнышкѣ и смотрѣлъ на виднѣющіеся флюгера Туша и рифы, обозначенные пѣнящейся волной, играющей на подводныхъ камняхъ. Калисть выглядывалъ слабымъ и блѣднымъ; силы измѣняли ему, лихорадочная дрожь пробѣгала по немъ. Въ глазахъ его, окруженныхъ синевой, свѣтилось выраженіе, которое бываетъ у людей, преслѣдуемыхъ одной неотвязной мыслью, или рѣшающихся на битву. Одному рыцарю только повѣрялъ онъ иногда свои мысли, угадывая въ старикѣ сторонника своей религіи, угадывая въ немъ такую же вѣчную преданность первой любви.
   -- Любили вы въ своей жизни нѣсколькихъ женщинъ?-- спросилъ Калистъ, когда они во второй разъ совершали второй кругъ.
   -- Одну, единственную,-- отвѣчалъ капитанъ дю-Хальга.
   -- Свободную?
   -- Нѣтъ,-- отвѣчалъ капитанъ,-- мнѣ много пришлось страдать; она была жена моего товарища, моего покровителя, моего начальника. Но мы такъ любили другъ друга!
   -- Она любила васъ?-- спросилъ Калистъ.
   -- Страстно,-- отвѣчалъ шевалье съ несвойственной ему живостью.
   -- Были вы счастливы?
   -- До конца ея жизни. Она умерла сорока девяти лѣтъ въ Петербургѣ, куда она эмигрировала и климатъ котораго убилъ ее. Ей должно быть очень холодно въ могилѣ.. Мнѣ часто приходитъ на мысль положить ее въ нашей дорогой Бретани возлѣ меня. Но она живетъ въ моемъ сердцѣ.
   Рыцарь вытеръ слезы. Калистъ крѣпко сжалъ его руки.
   -- Я больше дорожу этой собакой, чѣмъ моей жизнью,-- продолжалъ онъ, показывая на животное,-- она напоминаетъ мнѣ ту, которая ласкала ее своими прелестными ручками, брала на колѣни; смотря на Тизбе, я вижу всегда руки адмиральши.
   -- Видѣли вы мадамъ Рошефильдъ?-- спросилъ Калистъ шевалье.
   -- Вотъ уже пятьдесятъ восемь лѣтъ какъ я не обращаю вниманія на женщинъ, исключая вашей матери, въ цвѣтѣ лица которой есть что-то напоминающее мнѣ адмиральшу.
   Черезъ три дня, гуляя по площадкѣ, шевалье говорилъ Калисту:
   -- Дитя мое, у меня всего сто сорокъ луидоровъ, когда вы узнаете, гдѣ находится мадамъ Рошефильдъ, возьмите ихъ и поѣзжайте къ ней.
   Калистъ поблагодарилъ старика, жизни котораго онъ завидовалъ. Съ каждымъ днемъ Калистъ становился мрачнѣе; онъ сторонился всѣхъ; ему казалось, что всѣ его оскорбляютъ, онъ былъ по прежнему ласковъ только съ баронессой, которая съ страхомъ слѣдила за прогрессирующей болѣзнью и одна умѣла заставить Каглиста съѣсть что-нибудь. Въ началѣ октября, больной юноша прекратилъ прогулки съ шевалье, несмотря на просьбы и шутки старика.
   -- Мы поболтаемъ о маркизѣ Рошефильдъ, я разскажу вамъ свое первое любовное приключеніе.
   -- Вашъ сынъ положительно боленъ,-- сказалъ рыцарь баронессѣ, когда всѣ его усилія оказывались тщетными.
   На всѣ вопросы Калистъ отвѣчалъ, что чувствуетъ себя отлично и, какъ всѣ юные меланхолики, мечталъ о смерти. Онъ никуда не ходилъ и цѣлые дни проводилъ въ саду, грѣясь подъ слабыми лучами осенняго солнца, сидя на скамьѣ, одинъ съ своей думой, избѣгая людей.
   Съ того дня, какъ Калистъ пересталъ ходить къ Камиль, она просила священника изъ Геранды навѣщать ее. Частыя посѣщенія аббата Гримона, который каждое утро проводилъ въ Тушѣ, оставаясь иногда и обѣдать тамъ, скоро заинтересовали весь городъ; слухъ о нихъ дошелъ даже до Нанта. Несмотря на это, священникъ каждый вечеръ проводилъ въ отелѣ дю-Геникъ, гдѣ царило горе. Хозяева и слуги, всѣ были удручены упрямствомъ Калиста, но никто не подозрѣвалъ угрожающей ему опасности, никому не приходило въ голову, что юноша могъ умереть отъ любви. Во всѣхъ путешествіяхъ и воспоминаніяхъ шевалье не было примѣра подобной смерти. Всѣ думали, что Калистъ худѣетъ отъ недостатка питанія. Мать становилась передъ нимъ на колѣни, умоляя съѣсть что-нибудь. И чтобы успокоить мать, Калистъ побѣждалъ свое отвращеніе, но пища, принятая насильно, производила изнурительную лихорадку, снѣдавшую юношу.
   Въ послѣднихъ числахъ октября Калистъ не могъ подниматься больше во второй этажъ. Кровать его перенесли внизъ. Онъ почти все время проводилъ въ семьѣ, которая, наконецъ, обратилась къ помощи врача Геранды. Докторъ попробовалъ остановить лихорадку хиной, и на самомъ дѣлѣ на нѣсколько дней она прекратилась. Онъ предписалъ Калисту физическія упражненія и разнаго рода развлеченія. Тогда баронъ нашелъ въ себѣ настолько силы, чтобы сбросить свою апатію, и помолодѣлъ въ то время, когда сынъ его выглядывалъ старикомъ. Взявъ Калиста, Гасселена и двухъ чудныхъ охотничьихъ собакъ, баронъ пошелъ съ ними охотиться на нѣсколько дней. Они бродили изъ лѣса въ лѣсъ, посѣщали друзей въ сосѣднихъ замкахъ, но ничто не могло вызвать веселости и улыбки у Калиста. Его блѣдное, угрюмое лицо выражало полную пассивность.
   Баронъ вернулся домой въ полномъ изнеможеніи. Калистъ находился въ томъ же состояніи. Вскорѣ по возвращеніи отецъ и сынъ опасно заболѣли и, по совѣту доктора Геранды, послали въ Нантъ за двумя знаменитостями. Наружный видъ Калиста поражалъ барона. Проникнутый тѣмъ поражающимъ даромъ ясновидѣнія, какимъ природа одѣляетъ умирающихъ, баронъ дрожалъ, какъ ребенокъ, при мысли, что его родъ можетъ исчезнуть; онъ ни говорилъ ни слова, но складывалъ руки и молился Богу. При каждомъ движеніи своего сына онъ вздрагивалъ, какъ будто бы колебалось пламя его жизни.
   Баронесса все время проводила въ этой комнатѣ, гдѣ у камина съ вязаньемъ въ рукахъ сидѣла Зефирина, охваченная страшнымъ безпокойствомъ. У нея требовали дровъ, такъ какъ отецъ и сынъ постоянно зябли; дѣлали нападенія на провизію, и она просила освободить ее отъ ключей, не будучи въ состояніи поспѣвать за Маріоттой; но знать она хотѣла все и вполголоса, отводя въ сторону, разспрашивала Маріотту и невѣстку о здоровьѣ брата и племянника. Однажды вечеромъ, когда Калистъ и отецъ находились въ полудремотномъ состояніи, Пен-Холь сказала, что надо быть готовымъ къ смерти барона: вязаніе выпало у Зефирины изъ рукъ. Она вынула изъ кармана четки чернаго дерева и, перебирая ихъ, произнесла горячую молитву, которая вызвала такое чудное, выраженіе на ея старомъ высохшемъ лицѣ, что подруга послѣдовала ея примѣру, и по знаку священника всѣ присоединились къ молитвѣ мадемуазель дю-Геникъ.
   -- Я первая обратилась къ Богу,-- говорила баронесса, вспоминая роковое письмо Калиста, -- но Богъ не хотѣлъ услышать меня!
   -- Не будетъ-ли лучше, если мы попросимъ мадемуазель де-Тушъ навѣстить Калиста?-- предложилъ священникъ.
   -- Ее, эту виновницу нашихъ несчастій,-- возмутилась старая Зефирина.-- Она отняла его у семьи, у всѣхъ насъ, давая ему безнравственныя книги, сдѣлала его еретикомъ. Да будетъ она проклята, пусть Господь никогда не проститъ ей этого! Она разрушила семью дю-Геникъ.
   -- Она и возстановитъ ее,-- уговаривалъ мягко священникъ.-- Это святая и добродѣтельная особа, я ручаюсь за нее, у нея хорошія намѣренія, дай только Богъ привести ей ихъ въ исполненіе.
   -- Пожалуйста, только предупредите меня объ ея пріѣздѣ, я уйду;-- кричала старуха,-- она убила отца и сына. Вы думаете, я не слышу слабаго голоса Калиста, онъ насилу говоритъ.
   Въ эту минуту вошли три доктора. Они утомили Калиста разспросами; объ отцѣ же вопросъ былъ рѣшенъ быстро и безповоротно; они удивлялись, что онъ еще живъ. Относительно Калиста докторъ Геранды передалъ баронессѣ, что ему придется, пожалуй, ѣхать въ Парижъ, чтобы посовѣтоваться тамъ съ свѣтилами науки, выписать же ихъ сюда обойдется болѣе ста луидоровъ.
   -- Отъ всего умираютъ, только не отъ любви,-- утѣшала Пен-Холь.
   -- Какая бы ни была причина,-- говорила баронесса;-- вѣрно только то, что Калистъ умираетъ, у него всѣ признаки чахотки, этой самой страшной болѣзни моей родины.
   -- Калистъ умираетъ,-- проговорилъ баронъ, открывая глаза; двѣ крупныя слезы медленно покатились по его морщинамъ. Можетъ быть, это были первыя слезы въ его жизни.
   Онъ всталъ, приблизился къ кровати сына и, не спуская съ него взгляда, взялъ его за руки.
   -- Что ты хочешь, отецъ?-- спросилъ Калистъ.
   -- Хочу, чтобы ты жилъ!-- вскричалъ баронъ.
   -- Я не могу жить безъ Беатрисы, -- отвѣтилъ Калистъ старику, сново упавшему въ кресло.
   -- Гдѣ достать сто луидоровъ, чтобы выписать докторовъ изъ Парижа, пока еще не поздно?-- сказала баронесса.
   -- Развѣ сто луидоровъ могутъ спасти Калиста?-- вскрикнула Зефирина.
   Не дожидаясь отвѣта, она развязала нижнюю юбку, которая, падая, произвела глухой звукъ. Отлично зная мѣста, гдѣ были зашиты луидоры, она распорола ее въ одинъ моментъ, и золотыя монеты, звеня, падали на юбку одна за другою. Въ нѣмомъ изумленіи смотрѣла на нее Пен-Холь.
   -- Вѣдь васъ всѣ видятъ,-- говорила она на ухо подругѣ.
   -- Тридцать семь, -- отвѣчала Зефирина, продолжая считать.
   -- Всѣ слышатъ, какъ вы считаете.
   -- Сорокъ два,-- продолжала Зефирина.
   -- Новые двойные луидоры! откуда они у васъ? Вѣдь, вы ничего не видите?
   -- Я пробовала ихъ на ощупь.
   -- Вотъ сто сорокъ луидоровъ, -- крикнула Зефирина, -- довольно этого?
   -- Что случилось?-- спросилъ вошедшій шевалье, пораженный видомъ старой подруги съ юбкой, полной луидоровъ.
   Въ двухъ словахъ Пен-Холь объяснила все.
   -- Я зналъ объ этомъ и въ свою очередь принесъ сто сорокъ луидоровъ въ распоряженіе Калиста.
   Рыцарь вынулъ два свертка. При видѣ такого богатства, Марріотта велѣла Гасселену затворить дверь.
   -- Золото не возвратитъ ему здоровье,-- сказала баронесса съ слезами на глазахъ.
   -- По крайней мѣрѣ, это даетъ ему возможность послѣдовать за маркизой. Такъ вѣдь, Калистъ?-- прибавилъ шевалье.
   Калистъ привсталъ на постели и радостно вскрикнулъ:
   -- Ѣхать, ѣхать!
   -- Онъ будетъ жить!-- проговорилъ баронъ упавшимъ голосомъ.-- Я могу умереть спокойно: пошлите за священникомъ.
   Слова эти объяли всѣхъ ужасомъ. Калистъ плакалъ, видя, какъ поблѣднѣлъ отецъ отъ волненія.
   Священникъ, зная приговоръ врачей, пошелъ за мадемуазель де-Тушъ. Прежняя ненависть къ ней смѣнилась теперь восторженнымъ поклоненіемъ, и онъ защищалъ ее, какъ пастырь свою любимую овечку. Вѣсть о безнадежномъ положеніи барона собрала на улицѣ цѣлую толпу. Крестьяне, соловары и слуги Гераиды стояли на колѣняхъ, пока священникъ напутствовалъ стараго бретонскаго воина. Всѣ смотрѣли на прекращеніе такого древняго бретонскаго рода, какъ на общественное несчастіе. Обрядъ этотъ поразилъ Калиста, и на минуту горе заглушило любовь. Во время агоніи стойкаго защитника монархіи, Калистъ стоялъ на колѣняхъ и, рыдая, слѣдилъ за приближеніемъ смерти. Старикъ скончался въ креслѣ, окруженный семьей.
   -- Я умираю вѣрный королю и религіи. Да продлитъ Господь за мое усердіе жизнь Калисту,-- шепталъ онъ.
   -- Я буду жить, отецъ, и буду повиноваться вамъ, -отвѣчалъ юноша.
   -- Если ты хочешь, чтобы смерть моя была такъ же спокойна, какъ моя жизнь съ Фанней, дай мнѣ слово, что женишься.
   -- Я обѣщаю тебѣ, отецъ.
   Много трогательнаго было въ Калистѣ или, лучше сказать, въ призракѣ Калиста, поддерживаемомъ шевалье, который слѣдовалъ за гробомъ: Казалось, привидѣніе вело тѣнь. Церковь и маленькая площадка передъ ней были полны народу, который стекался сюда на десять миль въ окружности.
   Баронесса и Зефирина были сильно огорчены, замѣтивъ, что, несмотря на желаніе повиноваться отцу, Калистъ по прежнему находился въ мрачной апатіи. Въ день погребенія баронесса ушла съ нимъ въ садъ, сѣла на скамейку и долго разспрашивала его. Онъ отвѣчалъ ласково и покорно, но въ отвѣтахъ его звучала полная безнадежность.
   -- Мама,-- говорилъ онъ,-- пойми, что нѣтъ во мнѣ жизни; пища не питаетъ меня, воздухъ не живитъ мою кровь, солнце не грѣетъ меня, и когда оно освѣщаетъ нашъ домъ, какъ теперь, когда ты видишь нашъ домъ, залитый свѣтомъ, мнѣ онъ представляется неяснымъ туманнымъ пятномъ. Будь Беатриса здѣсь, все засіяло бы мнѣ. Напоминаютъ ее мнѣ только вотъ эти цвѣты,-- говорилъ онъ, вынимая спрятанный на груди завялый букетикъ, подаренный маркизой.
   Баронесса ни о чемъ больше не спрашивала Калиста: отвѣты его причиняли ей еще больше горя, чѣмъ его молчаніе. Увидавъ Камиль въ окно, Калистъ вздрогнулъ, такъ сильно напомнила она ему Беатрису. Этой радостной минутой обѣ убитыя горемъ женщины были обязаны Камиль.
   -- Калистъ,-- сказала Фелиситэ,-- карета готова, отправимся вмѣстѣ искать Беатрису.
   Блѣдное изнеможенное лицо юноши вспыхнуло и улыбка на минуту оживила его.
   -- Мы спасемъ его,-- сказала мадемуазель де-Тушъ матери, которая со слезами радости сжимала ея руки.
   Итакъ, чрезъ недѣлю послѣ смерти барона, мадемуазель де-Тушъ и Калистъ съ матерью уѣхали въ Парижъ, оставивъ всѣ дѣла на рукахъ Зефирины. Фелиситэ готовила Калисту чудную будущность.
   Связанная родствомъ съ семьей де-Грандльё, герцогская вѣтвь которыхъ заканчивалась пятью дочерями, Камиль описала герцогинѣ де-Грандльё всю исторію Калиста, извѣщая ее, что продала свой домъ на улицѣ Монбланъ, за который, спекуляторы предлагали два милліона пятьсотъ тысячъ франковъ; вмѣсто него, ея повѣренный пріобрѣлъ красивый отель въ улицѣ Бурбонъ, за семьсотъ тысячъ франковъ. Изъ оставшихся денегъ отъ продажи дома милліонъ назначался на выкупъ земель дю-Геникъ, а все свое остальное богатство она завѣщала Сабинѣ де-Грандльё. Она знала намѣреніе герцога и герцогини отдать младшую дочь за виконта де-Грандльё, наслѣдника ихъ титула; знала также, что вторая дочь Клотильда-Фредерика не хотѣла выходить замужъ, но не постригалась въ монахини, какъ старшая; оставалась только предпослѣдняя, хорошенькая двадцатилѣтняя Сабина, ей и поручила Камиль излечить Калиста отъ его страсти къ маркизѣ Рошефильдъ. Во время путешествія Фелиситэ посвятила баронессу въ свои намѣренія. Отель въ улицѣ Бурбонъ предназначался Калисту, если бы ея планъ увѣнчался успѣхомъ.
   Всѣ трое остановились въ отелѣ де-Грандльё, гдѣ баронессу встрѣтили съ должнымъ ей почетомъ. Камиль совѣтовала Калисту осмотрѣть Парижъ, пока она займется розысками Беатрисы, и познакомила его съ всевозможными удовольствіями парижской жизни. Герцогиня, двѣ ея дочери и ихъ подруги показали Калисту Парижъ въ самый сезонъ праздниковъ. Движеніе Парижа доставляло громадное развлеченіе юному бретонцу. Онъ находилъ большое сходство по уму между маркизой Рошефильдъ и Сабиной, которая къ тому же была самая красивая и самая прелестная дѣвушка парижскаго общества. Онъ поддался ея кокетству, чего не могла бы достичь ни одна другая женщина. Сабина де-Грандльё особенно удачно исполняла свою роль, потому что Калистъ ей чрезвычайно нравился. Все шло такъ хорошо, что зимою 1837 года юный баронъ дю-Геникъ, цвѣтущій здоровьемъ и молодостью, выслушалъ спокойно свою мать, которая напомнила ему объ обѣщаніи, данномъ отцу, и совѣтовала жениться на Сабинѣ. Но, исполняя свое обѣщаніе, Калистъ все же не могъ скрыть тайнаго равнодушія, такъ хорошо знакомаго баронессѣ. Но она надѣялась, что счастливый бракъ разсѣетъ его послѣднюю печаль. Въ день, когда вся семья де-Грандльё и баронесса съ родственниками, пріѣхавшими изъ Англіи, сидѣли въ большой залѣ отеля, и Леопольдъ
   Ганнекенъ, ихъ нотаріусъ, объяснялъ контрактъ, прежде чѣмъ прочесть его, Калистъ съ мрачнымъ видомъ наотрѣзъ отказался воспользоваться тѣмъ, что предназначала ему мадемуазель де-Тушъ, видя въ этомъ жертву со стороны Камиль, которая теперь, какъ онъ думалъ, разыскивала Беатрису. Въ этотъ моментъ къ удивленію всей семьи вошла Сабина. И туалетъ ея, и вся она, хотя брюнетка, сильно напоминала собою мадамъ Рошефильдъ. Сабина передала Калисту слѣдующее письмо.
   

Камилъ -- Калисту.

   "Калистъ, я навсегда ухожу въ монастырь. Прощаясь съ міромъ, мнѣ хочется взглянуть на него въ послѣдній разъ. Окидывая его взоромъ, я вижу васъ одного, въ васъ послѣднее время заключалась вся моя жизнь. По разсчетамъ, строки эти должны дойти до васъ во время церемоніи, на которой я не въ состояніи присутствовать. Когда вы станете передъ алтаремъ съ молодой красивой дѣвушкой, отдавая ей свою руку, и она открыто будетъ любить васъ передъ небомъ и землею, въ тотъ день и я предстану предъ алтаремъ, но только невѣстой Того, Кто не обманываетъ, не измѣняетъ никогда. Я не хотѣла бы огорчить васъ, но я прошу васъ, не отказывайтесь изъ ложной деликатности отъ имущества, которое я рѣшила передать вамъ послѣ же первой встрѣчи съ вами. Не лишайте меня правъ, которыя я пріобрѣла такой дорогою цѣною. Если любовь есть страданіе, то я сильно любила васъ, Калистъ! Но не мучьте себя упреками; знайте, что всѣми радостями этой жизни я обязана вамъ; несчастія свои создала я сама. За все прошлое мое горе сдѣлайте меня счастливой навсегда. Дайте возможность бѣдной Камиль быть чѣмъ-нибудь въ вашемъ будущемъ счастьѣ. Дайте мнѣ, дорогой мой, быть какъ бы ароматомъ цвѣтовъ вашей жизни, слиться съ нею навсегда, незамѣтно для васъ. Вамъ я обязана блаженствомъ вѣчной жизни. Неужели же вы не захотите принять отъ меня ничтожное, земное богатство? Или въ васъ нѣтъ великодушія? Или вы примите это за послѣднюю уловку отвергнутой любви? Міръ безъ васъ, Калистъ, потерялъ для меня значеніе. Вы сдѣлали изъ меня самую суровую отшельницу. Невѣрующую Камиль Шопенъ, автора книгъ и пьесъ, отъ которыхъ я навсегда отказываюсь теперь, эту безстрашную нечестивую дѣвушку, вы смирили и привели къ Господу. Теперь я стала невиннымъ ребенкомъ, какимъ должна была быть давно. Слезы раскаянія обновили меня. Я предстану предъ алтаремъ, приведенная къ нему ангеломъ, мною любимымъ Калистомъ. Съ какой нѣжностью произношу я это имя, освященное моимъ рѣшеніемъ. Я люблю васъ безкорыстно, какъ любитъ мать своего сына, какъ любитъ церковь своихъ дѣтей. Я молюсь за васъ и за вашу семью, думая только о вашемъ счастьѣ. Если бы вы могли понять всю прелесть покоя, какой я испытываю, уходя отъ всѣхъ мелкихъ общественныхъ интересовъ, какъ пріятно мнѣ сознаніе, что я исполняю свой долгъ, согласно вашему девизу, вы, не задумываясь, вступили бы въ счастливую жизнь, ожидающую васъ. Дорогой мой, общество, въ которомъ придется вращаться вамъ, не могло бы, конечно, существовать безъ религіи; отдаваясь страсти и мечтамъ, какъ прежде дѣлала я, вы потеряете ее такъ же, какъ потеряла я. Женщина только тогда равна мужчинѣ, когда ея жизнь дѣлается сплошной жертвой, какъ жизнь мужчины должна быть безпрерывной борьбою. Моя жизнь была полна эгоизма и возможно, что на ея закатѣ Богъ послалъ мнѣ васъ, какъ вѣстника наказанія и будущаго милосердія. Выслушайте это признаніе женщины, слова которой послужили ей маякомъ къ свѣту и привели ее на путь истины. Будьте мужественны, пожертвуйте вашей фантазіей ради главы семьи, обязанностей мужа и отца! Подымите упавшее знамя древней фамиліи дю-Геникъ. И въ этотъ вѣкъ, безъ религій и принципа, будьте благороднымъ человѣкомъ въ полномъ смыслѣ этого слова. Разрѣшите мнѣ, дорогое дитя мое, ненадолго взять на себя роль матери; обожаемая Фанни не станетъ ревновать дѣвушку, умершую для міра, руки которой отнынѣ будутъ простираться только къ небесамъ. Болѣе чѣмъ когда, вамъ необходимы средства теперь. Возьмите же частицу моихъ, Калистъ, употребите ихъ съ пользою: это не подарокъ, это мое завѣщаніе. Предлагая вамъ пользоваться доходами, накопившимися съ моихъ имѣній близь Парижа, я забочусь о вашихъ дѣтяхъ, о вашемъ старомъ бретонскомъ домѣ".
   -- Подпишемъ,-- сказалъ молодой баронъ къ удовольствію всего общества.
   

Часть третья.

ИЗМѢНА.

   Чрезъ недѣлю послѣ свадьбы, которая, по обычаю нѣкоторыхъ семействъ С.- Жерменскаго предмѣстья, состоялась въ семь часовъ въ церкви св. Ѳомы Аквинскаго, Калисть и Сабина садились въ карету, сопутствуемые поцѣлуями, поздравленіями и слезами лицъ, толпившихся у отеля Грандльё. Слышались поздравленія четырехъ свидѣтелей и слугъ. Слезы стояли на глазахъ герцогини Грандльё и ея дочери Клотильды, и обѣихъ волновала одна и та же мысль.
   Бѣдная Сабина вступаетъ въ новую жизнь съ человѣкомъ, женившимся не совсѣмъ по своей волѣ. Замужество состоитъ не изъ однихъ легкихъ удовольствій, счастіе зависитъ отъ сходства темперамента, физическаго влеченія, сходства характеровъ, что собственно и дѣлаетъ изъ этого соціальнаго учрежденія вѣчную загадку. Дѣвушки-невѣсты и матери, хорошо знакомыя съ этой опасной лоттереей, знаютъ, какія обязанности онѣ должны будутъ нести. Вотъ почему женщины плачутъ на свадьбѣ, тогда какъ мужчины улыбаются; они ничего не теряютъ, тогда какъ женщины знаютъ, чѣмъ рискуютъ. Впереди новобрачныхъ ѣхала баронесса. Къ ней обратилась герцогиня.
   -- Вы мать, хотя только единственнаго сына, но по мѣрѣ возможности постарайтесь замѣнить Сабинѣ меня.
   На передкѣ этой кареты сидѣлъ егерь, замѣнявшій курьера, сзади двѣ горничныя. Четыре форейтора, въ красивыхъ мундирахъ (каждая карета была запряжена въ четыре лошади) съ букетиками въ бутоньеркахъ и лентами на шляпахъ; герцогъ Грандльё на-силу могъ упросить ихъ снять ленты, давъ имъ за это денегъ Французскій почтальонъ большею частью очень смышленъ, но любитъ позабавиться; они взяли деньги, а у заставы опять надѣли свои ленты.
   -- Прощай же, Сабина, -- говорила герцогиня, -- не забывай обѣщанія, пиши почаще. Вамъ, Калистъ, я ничего не говорю, вы поймете меня и безъ словъ.
   Клотильда, опираясь на младшую сестру Атенаисъ, которой улыбался вик онтъ Жюстъ Грандльё, смотрѣла на новобрачныхъ глазами, полными слезъ, и слѣдила взглядомъ за каретой, исчезающей при хлопаньи четырехъ бичей, напоминающихъ выстрѣлы изъ револьвера. Въ нѣсколько секундъ веселый поѣздъ достигъ площади Инвалидовъ, миновалъ Іенскій мостъ, заставу Посси, дорогу въ Версаль и выѣхалъ на большую дорогу, ведущую въ Бретань.
   Не странно-ли, что швейцарскіе и германскіе ремесленники, и лучшія семьи Франціи и Англіи слѣдуютъ одному и тому же обычаю: ѣдутъ путешествовать послѣ свадьбы. Болѣе важныя усаживаются въ душную и маленькую каретку, въ видѣ коробочки, которая увозитъ ихъ. Болѣе мелкія весело путешествуютъ по дорогѣ, останавливаются въ лѣсахъ, пируютъ въ трактирахъ, пока не истощается запасъ ихъ веселья или, вѣрнѣе, денегъ. Моралистъ затруднился бы рѣшить, гдѣ кроется больше стыдливости: въ буржуазіи-ли, гдѣ брачная жизнь начинается въ семьѣ, вдали отъ свѣта, или въ аристократіи, гдѣ новобрачные ѣдутъ изъ семьи на большую дорогу, къ чужимъ лицамъ? Возвышенныя души стремятся къ уединенію и одинаково сторонятся, какъ общества, такъ и семьи. Бракъ по страсти можно только сравнить съ брилліантомъ, съ лучшей драгоцѣнностью, чувство это должно быть скрытымъ сокровищемъ сердца. Кто можетъ разсказать о медовомъ мѣсяцѣ лучше самой новобрачной? Время это, продолжающееся у однихъ дольше, у другихъ меньше (иногда только одну ночь) и есть вступленіе въ супружескую жизнь. Въ первыхъ трехъ письмахъ къ матери Сабина говоритъ, къ несчастію, о томъ, что уже знакомо нѣкоторымъ молодымъ новобрачнымъ и многимъ пожилымъ женщинамъ. Вышедшія замужъ, какъ Сабина, за человѣка съ разбитымъ сердцемъ, онѣ не сразу замѣчаютъ это, но умныя дѣвушки С.-Жерменскаго предмѣстья равняются по своему развитію женщинамъ. До замужества, воспитываясь матерями и обществомъ, онѣ получаютъ хорошія манеры. Герцогини, желающія передать своимъ дочерямъ семейныя традиціи, не понимаютъ часто сами значенія своихъ наставленій. "Такое движеніе неприлично", "Надъ этимъ не слѣдуетъ смѣяться", "На диванъ не бросаются, а просто садятся", "Не жеманничай", "Это не принято, моя дорогая" и т. д. Строгая буржуазія несправедливо отказала бы въ невинности и въ добродѣтели такимъ дѣвушкамъ, какъ Сабина, вполнѣ чистымъ по мысли, но съ великосвѣтскими манерами, съ гордымъ видомъ и тонкимъ вкусомъ, въ шестнадцать лѣтъ умѣющихъ подчинять себѣ своихъ сверстницъ. Для того, чтобы подчиниться всѣмъ соображеніямъ, придуманнымъ мадемуазель де-Тушъ, чтобы выдать ее замужъ, Сабина должна была пройти школу мадемуазель де-Шольё. Врожденная чуткость и природныя способности сдѣлаютъ эту женщину такой же интересною, какъ героиня "Mémoires de deux jeunes mariées", когда она пойметъ всю пустоту общественнаго преимущества замужней жизни, гдѣ такъ часто все гибнетъ подъ тяжестью несчастія или страсти.
   

Герцогинѣ Гранддье.

"Геранда, апрѣль, 1838.

   "Милая мама, вы поймете, отчего не писала я вамъ въ дорогѣ: не соберешься съ мыслями, кажется, и онѣ убѣгаютъ вмѣстѣ съ колесами. Но вотъ уже два дня, какъ я въ Бретани, въ отелѣ дю-Геникъ. Красивый домъ напоминаетъ собою кокосовую коробочку. Несмотря на нѣжное вниманіе, которымъ окружаетъ меня семья Калиста, я полна желаніемъ улетѣть къ вамъ, сказать вамъ массу тѣхъ вещей, которыя, цо моему, возможно повѣрить только матери. Калистъ женился на мнѣ, дорогая мама, съ разбитымъ сердцемъ, всѣ мы знали объ этомъ и вы не скрывали отъ меня всю трудность моего положенія. Увы! все оказалось гораздо тяжелѣе, чѣмъ можно было предполагать. Сколько опытности пріобрѣтаемъ мы въ нѣсколько дней; удастся-ли мнѣ разсказать ее вамъ въ нѣсколько часовъ? Всѣ ваши наставленія оказались безполезными, по одной фразѣ поймете вы почему. Я люблю Калиста, какъ будто онъ не былъ моимъ мужемъ, т. е. если бы я была замужемъ за другимъ и путешествовала бы съ Калистомъ, я люблю его, и ненавидѣла бы мужа. Извольте же присматриваться къ человѣку, любимому такъ безгранично, невольно, всецѣло, самоотверженно, однимъ словомъ, прибавляйте нарѣчій сколько хотите. Вопреки вашимъ совѣтамъ, я порабощена. Чтобы пріобрѣсти любовь Калиста, вы совѣтовали мнѣ принять величественный видъ, полный достоинства, держаться важно и гордо для того, чтобы привязать его ко мнѣ на всю жизнь. Только умомъ и уваженіемъ къ себѣ пріобрѣтаетъ женщина положеніе въ семьѣ. Вы были правы, конечно, нападая на молодыхъ женщинъ нашего времени, которыя, чтобы достичь счастливой замужней жизни, обращаются съ своими мужьями слишкомъ добродушно, слишкомъ ласково и даже фамильярно, слишкомъ походятъ на "этихъ женщинъ", какъ вы говорили (слово, непонятное для меня до сихъ поръ). Женщины эти, если вѣрить словамъ вашимъ, напоминаютъ мнѣ почтовыхъ лошадей; онѣ быстро достигаютъ равнодушія и даже презрѣнія.
   "Не забывай, что ты одна изъ Гранддьё", шептали вы мнѣ на ухо. Наставленія эти полны материнскаго краснорѣчія. Дедалы подверглись судьбѣ всѣхъ миѳологическихъ сказаній. Неужели вы могли предположить, любимая моя мама, что я начну съ катастрофы, которой по вашему кончается обыкновенно медовый мѣсяцъ нашихъ молодыхъ женщинъ?
   "Оставшись одни въ каретѣ, мы чувствовали себя въ самомъ глупомъ положеніи. Сознавая всю силу, все значеніе перваго сказаннаго слова, перваго взгляда, растерянные оба, мы смотрѣли въ разныя стороны. Это было комично. Передъ заставой онъ взволнованнымъ голосомъ сказалъ мнѣ рѣчь, приготовленную заранѣе, какъ всѣ импровизаціи. Я слушала ее съ бьющимся сердцемъ и постараюсь теперь изложить ее вамъ.
   "Дорогая Сабина, я хочу, чтобы вы были счастливы, а главное, счастливы такъ, какъ вы сами того хотѣли бы,-- говорилъ онъ.-- Въ нашемъ положеніи было бы совершенно липшее разными любезностями вводить другъ друга въ заблужденіе насчетъ нашихъ характеровъ и чувствъ. Постараемся сдѣлаться сразу такими, какими мы были бы черезъ нѣсколько лѣтъ. Смотрите на меня, какъ на брата, а я буду видѣть въ васъ сестру".
   "Все это было сказано очень деликатно. Но этотъ первый спичъ супружеской любви совсѣмъ не отвѣчалъ моему душевному настроенію. Я отвѣтила, что вполнѣ согласна, что именно такія чувства испытываю и я. Но долго потомъ сидѣла задумавшись. Послѣ нашего объясненія въ взаимной холодности, мы самымъ любезнымъ образомъ говорили о погодѣ, о природѣ и разныхъ пустякахъ. Я смѣялась тихимъ принужденнымъ смѣхомъ, онъ казался разсѣяннымъ. Когда мы выѣхали изъ Версаля, я прямо обратилась къ Калисту, котораго звала теперь "милый Калистъ", такъ же, какъ и онъ меня "милая Сабина", съ просьбой разсказать мнѣ событія, которыя чуть было не довели его до смерти и которымъ я обязана моему браку съ нимъ. Онъ долго не соглашался. Между нами произошелъ маленькій споръ, такъ мы проѣхали три станціи. Я непремѣнно хотѣла поставить на своемъ и начала дуться. Онъ какъ бы раздумывалъ надъ вопросомъ, помѣщеннымъ въ газетахъ въ видѣ вызова Карлу X: "сдастся-ли король?" Проѣхавъ почтовую станцію Вернегль и взявъ съ меня клятву, которая удовлетворила бы цѣлыхъ три династіи, не упрекать его этимъ безуміемъ и не относиться къ нему холоднѣе, онъ описалъ мнѣ свою любовь къ маркизѣ Рошефильдъ. Я хочу, чтобы между нами не было тайнъ, кончилъ онъ! Бѣдный, дорогой Калистъ не подозрѣвалъ, что его другъ, мадемуазель де-Тушъ, и вы должны были посвятить меня во все, одѣвая къ вѣнцу. Съ такой нѣжной матерью, какъ вы, можно быть вполнѣ откровенной. Итакъ, мнѣ было очень больно замѣтить, что онъ разсказывалъ о своей страсти скорѣе для собственнаго удовольствія, чѣмъ для того, чтобы исполнить мое желаніе. Не осуждайте, дорогая мама, мое любопытство узнать глубину этого горя, этой сердечной раны, о которой вы уже говорили мнѣ. Черезъ восемь часовъ послѣ благословенія священника церкви св. Ѳомы Аквинскаго ваша Сабина чувствовала себя въ довольно ложномъ положеніи молодой супруги, выслушивающей отъ мужа признаніе его обманутой любви и каверзы своей соперницы. Я переживала цѣлую драму, гдѣ молодая женщина узнаетъ, что бракъ ея состоялся только потому, что ея мужемъ раньше пренебрегла какая-то блондинка. Изъ этого разсказа я узнала все, что хотѣла. Что именно? спросите вы. Ахъ! дорогая мама, какое чувство не стираетъ время, чего не бываетъ до брака и кому неизвѣстно все это! Калистъ закончилъ поэму воспоминаній горячими обѣщаніями забыть свое безуміе. Каждое обѣщаніе должно быть подтверждено, несчастный счастливецъ поцѣловалъ мою руку и долго держалъ ее въ своей. Послѣдовало другое объясненіе. Это мнѣ казалось болѣе подходящимъ къ нашему положенію. Этому счастью я была обязана своему негодованію на плохой вкусъ глупой женщины, не любившей моего красиваго, восхитительнаго Калиста. Сейчасъ меня зовутъ играть въ карты. Эту игру я еще плохо понимаю. Завтра напишу еще. Разстаться съ вами въ эту минуту для того, чтобы быть пятой въ мушкѣ, это возможно только въ Бретани.

"6-е мая.

   "Я продолжаю свою одисеею. Вотъ уже три дня, какъ ваши дѣти замѣнили холодное "вы"-сердечнымъ "ты". Моя belle-mère въ восторгѣ отъ нашего счастья и всѣми силами старается замѣнить мнѣ васъ, дорогая мама, и какъ всѣ, кто беретъ на себя "роль заставить забыть воспоминанія, она такъ обворожительна, что почти равняется вамъ. Она поняла все геройство моего поведенія. Въ путешествіи она особенно старалась скрыть свое безпокойство, боясь выразить его излишней предупредительностью. Когда показались башни Геранды, я шепнула на ухо вашему зятю: "Помнишь еще ее?" Мой мужъ, котораго теперь я назвала "мой ангелъ", не имѣлъ, вѣроятно, представленія о чистой искренней любви, потому что это незначительное ласковое слово обрадовало его несказанно. Къ несчастію, желаніе заставить его забыть маркизу Рошефильдъ завело меня слишкомъ далеко. Что дѣлать? Я люблю Калиста! во мнѣ португальская кровь, такъ какъ я больше похожа на васъ, чѣмъ на отца. Я отдала Калисту всю себя, какъ отдаютъ обыкновенно все балованнымъ дѣтямъ. Онъ къ тому же единственный сынъ. Между нами, скажу вамъ, что если у меня будетъ дочь, я никогда не отдамъ ее за единственнаго сына. Довольно подчиняться и одному тирану, а единственный сынъ изображаетъ изъ себя нѣсколькихъ. Итакъ, мы обмѣнялись ролями, я веду себя, какъ самая преданная женщина. Въ полной преданности есть своя опасность, теряется чувство собственнаго достоинства. Я возвѣщаю вамъ крушеніе одной изъ моихъ небольшихъ доблестей. Достоинство это ширмы гордости, за которыми скрываются всевозможныя страданія.
   "Что дѣлать, мамочка?.. Васъ не было здѣсь, я же видѣла пропасть передъ собою. Сохраняя свое достоинство, я готовила себѣ холодныя муки такъ называемыхъ братскихъ отношеній, которыя приводятъ обыкновенно къ полному равнодушію. Какая будущность ожидала бы меня? Преданность моя довела меня до порабощенія. Возможенъ-ли выходъ изъ такого положенія, покажетъ будущее. Теперь мнѣ хорошо. Я люблю Калиста, люблю безгранично, слѣпой любовью матери, которая восхищается всѣмъ, что творитъ ея сынъ, даже когда онъ немного бьетъ ее!

"15-е мая.

   "До сихъ поръ, дорогая мама, бракъ рисуется мнѣ въ самомъ чудномъ видѣ. Всю мою нѣжность я отдаю лучшему человѣку, которымъ пренебрегла глупая женщина ради какого-то плохенькаго музыканта. Глупость ея очевидна: она должна быть самой холодной и самой глупой изъ дуръ. Я слишкомъ добра въ своей законной страсти и, исцѣляя раны, я дѣлаю ихъ вѣчными для себя. Да, чѣмъ больше я люблю Калиста, тѣмъ сильнѣе чувствую, что умру отъ горя, если счастье наше рушится. Пока меня боготворитъ и семья, и общество, посѣщающее отель дю-Геникъ. Всѣ они имѣютъ видъ фигуръ, вытканныхъ на коврахъ, которыя встали и двигаются, какъ бы доказывая, что и сверхъестественное можетъ существовать. Когда-нибудь я опишу мою тетку Зефирину, Пен-Холь, шевалье дю-Хальга, барышень Кергаруэтъ и т. п. Здѣсь положительно всѣ, включая и двухъ слугъ, Гасселена и Маріотту, которыхъ я надѣюсь привезти въ Парижъ, всѣ смотрятъ на меня, какъ на сшедшаго съ небесъ ангела и вздрагиваютъ при каждомъ моемъ словѣ. Такъ смотрятъ на меня всѣ, кромѣ фигуръ за стеклянными колпаками. Моя belle-mère торжественно отвела намъ помѣщеніе, занимаемое прежде ею и ея покойнымъ мужемъ. Сцена эта была болѣе, чѣмъ трогательна.
   "-- Здѣсь протекла моя счастливая замужняя жизнь,-- говорила она.-- Пусть это будетъ хорошимъ предзнаменованіемъ для васъ, дорогія дѣти. Сама она перебралась въ комнату Калиста.
   Казалось, эта святая женщина отрѣшалась отъ воспоминаній своей счастливой замужней жизни, чтобы передать ее намъ вполнѣ. Провинція Бретань, этотъ городъ, эта семья, древніе обычаи, несмотря на свои смѣшныя стороны, которыя подмѣчаемъ только мы, насмѣшливыя парижанки, все носитъ отпечатокъ чего-то необъяснимаго, грандіознаго даже въ мелочахъ, что можно опредѣлить только однимъ словомъ "священное". Арендаторы громадныхъ владѣній дома дю-Геникъ, выкупленныхъ, какъ вы знаете, мадемуазель де-Тушъ, которую мы должны навѣстить въ монастырѣ, пришли привѣтствовать насъ. Эти честные люди, въ праздничныхъ одеждахъ, выражали явную радость видѣть Калиста опять хозяиномъ. Мнѣ они напомнили Бретань, феодализмъ и старую Францію. Это былъ полный праздникъ; не стану описывать его, лучше разскажу при свиданіи. Эти добродѣтельные малые принесли и закладную, которую мы подпишемъ послѣ осмотра нашихъ земель, заложенныхъ въ продолженіи полутораста лѣтъ. Мадемуазель Пен-Холь говорила, что эти люди показывали доходъ съ точностію, незнакомой жителямъ Парижа. Мы отправимся черезъ три дня и поѣдемъ верхомъ. По возвращеніи, дорогая мама, я напишу вамъ опять. Но что могу сказать вамъ, если теперь я наверху блаженства. Напишу, что вы уже знаете, скажу, какъ сильно я люблю васъ!"
   

Отъ той же къ той же.

"Нантъ. Іюнь.

   "Въ роли владѣлицы я боготворима своими вассалами, какъ будто революціи тысяча восемьсотъ тридцатаго и тысяча семьсотъ восемьдесятъ девятаго года не сдѣлали никакой перемѣны. Кавалькады въ лѣсахъ, стоянки на фермахъ, обѣды на старинныхъ столахъ, покрытыхъ такими же старинными скатертями, гомерическія блюда на допотопной посудѣ, восхитительное вино въ кубкахъ, похожихъ на кубки фокусниковъ, пальба изъ ружей и оглушительное: "Да здравствуетъ дю-Геникъ", балъ, оркестръ съ трубой, въ которую неистово трубитъ человѣкъ въ продолженіи десяти часовъ, и букеты, букеты безъ конца!
   "Новобрачные приходятъ просить нашего благословенія. Пріятная усталость, исцѣленіе которой находишь въ постели, во снѣ, о какомъ до сихъ поръ я не имѣла понятія; чудное пробужденіе, полное любви, лучезарное, какъ солнце, лучи котораго свѣтятъ вамъ и сверкаютъ, смѣшанные съ тысячью мошекъ, жужжащихъ что-то на старомъ бретонскомъ нарѣчіи!.. Наконецъ, послѣ веселаго пребыванія въ замкѣ дю-Геникъ, съ окнами, напоминающими ворота, съ залами, въ которыхъ коровы свободно могли бы щипать выросшую тутъ траву, милый замокъ, который мы помялись реставрировать, чтобы пріѣзжать сюда каждый годъ при радостныхъ крикахъ молодыхъ людей, одинъ изъ которыхъ теперь несъ наше знамя, уфъ! я въ Нантѣ!..
   "Въ день нашего возвращенія въ дю-Геникъ священникъ и мать со свѣчами, украшенными цвѣтами, встрѣтили и благословили насъ, выражая радость свиданія. Слезы навертываются у меня на глазахъ, когда я описываю вамъ все это. Въ роли владѣльца Калистъ напомнимъ героя Вальтеръ-Скотта. Все должное почтеніе принималъ онъ, какъ будто жилъ самъ въ XIII вѣкѣ. Подобно хору изъ комической оперы, дѣвушки и женщины говорили: "какой у насъ красивый господинъ!" Старые спорили другъ съ другомъ о сходствѣ Калиста съ тѣми дю-Геникъ, которыхъ они знавали. Благородная и прекрасная Бретань, страна вѣры и религіи! Но прогрессъ идетъ: строятся мосты, прокладываются дороги, явятся другія мысли, прощай, все возвышенное!
   "Крестьяне не будутъ такими довѣрчивыми и простыми, какими я вижу ихъ теперь, когда имъ докажутъ ихъ равенство съ Калис-томъ, если, конечно, они повѣрятъ этому! Послѣ поэмы этой миролюбивой реставраціи, подписавъ контрактъ, мы покинули эту восхитительную страну, то цвѣтущую и веселую, то мрачную и пустынную, и пріѣхали сюда, принося наше счастіе той, которой мы обязаны имъ. Оба мы были полны желаніемъ поблагодарить монахиню ордена Визитаціи. Въ память Камиль Калистъ прибавитъ къ своему гербу часть герба де-Тушъ. Онъ возьметъ серебрянаго орла съ слѣдующимъ прелестнымъ женскимъ девизомъ: "Помни обо мнѣ!" Итакъ, мы отправились въ монастырь Визитаціи, куда проводилъ насъ аббатъ Гримонъ, другъ семьи дю-Геникъ. Онъ сказалъ, мама, что ваша дорогая Фелиситэ святая женщина. Для него она, конечно, должна быть такой, такъ какъ, благодаря только ея чудесному превращенію, онъ сдѣлался викаріемъ всей епархіи. Мадемуазель де-Тушъ не хотѣла принять Калиста и видѣлась только со мной. Она перемѣнилась, похудѣла и поблѣднѣла, казалось, она очень обрадовалась мнѣ.
   "Скажи Калисту,-- такъ сказала она,-- что мнѣ разрѣшено свиданіе съ нимъ, но такъ поступаю я ради своей совѣсти и послушанія. Я предпочитаю лишить себя нѣсколькихъ минутъ счастія, чѣмъ потомъ испытывать за нихъ цѣлые мѣсяцы страданія. Ахъ, если бы ты знала, какъ мнѣ трудно отвѣчать на вопросы: "о чемъ вы думаете?" Начальница же послушницъ не можетъ себѣ представить всю массу мыслей, толпящихся у меня въ головѣ. Порой мнѣ представляются и Италія, и Парижъ въ связи, конечно, съ Калистомъ, солнцемъ моихъ воспоминаній". Говорила она съ той прелестной, поэтичной манерой, которая такъ хорошо вамъ знакома въ ней." Я была слишкомъ стара для ордена Кармелитокъ и поступила въ орденъ св. Франциска Салійскаго, ради его изрѣченій: я умерщвлю ваши мысли, вмѣсто того, чтобы умерщвлять вашу плоть. Больше всего конечно, грѣшитъ голова. Святой епископъ совершенно основательно издалъ строгія, ужасныя правила, чтобы обуздать умъ и волю, къ этому именно я и стремилась. Такъ какъ голова моя самая преступная, она обманывала меня въ моемъ сердцѣ до того фатальнаго возраста, когда если и выпадаютъ минуты въ сорокъ разъ счастливѣе юношескихъ, за то позднѣе расплачиваешься за нихъ въ пятьдесятъ разъ большимъ горемъ".
   "-- Счастлива-ли ты?-- спрашивала она меня, съ видимымъ удовольствіемъ, превращая разговоръ о себѣ".
   "-- Вы видите меня въ упоеніи любви и счастія,-- отвѣчала я.
   "-- Калистъ такъ же добръ и невиненъ, какъ благороденъ и красивъ,-- сказала она серьезно.-- Я сдѣлала тебя моей наслѣдницей, ты же обладаешь не только моимъ богатствомъ, но и двойнымъ идеаломъ, о которомъ мечтала я!.. Я радуюсь тому, что сдѣлала. Не обольщайся только черезчуръ, дитя мое, слишкомъ легко досталось тебѣ счастіе, ты только протянула за нимъ руку, старайся же сохранить его. Совѣты моей опытности пусть заплатятъ тебѣ за путешествіе ко мнѣ. Калистъ въ настоящую минуту переживаетъ страсть, которой ты заразила его, но не зажгла въ немъ. Чтобы продлить твое счастіе, старайся, дитя, исправить это. Въ интересахъ васъ обоихъ попробуй быть капризной, кокетливой, немного суровой,-- все это необходимо. Я учу тебя не гнуснымъ разсчетамъ или тиранству, а преподаю цѣлую науку. Между скаредностью и расточительностью существуетъ еще экономія, моя дорогая. Умѣй честно пріобрѣсти власть надъ Калистомъ. Это мои послѣднія свѣтскія слова; ихъ я берегла для тебя; совѣсть мучила меня, что я принесла тебя въ жертву ради спасенія Калиста. Привяжи же его къ себѣ, дай ему дѣтей, пусть онъ уважаетъ въ тебѣ ихъ мать... Главное, устрой такъ,-- продолжала она взволнованнымъ голосомъ,-- чтобы онъ никогда не видалъ Беатрисы!..
   "Имя это привело насъ въ какое-то оцѣпенѣніе, и мы молча смотрѣли другъ на друга, испытывая одинаково сильное волненіе.
   "-- Вы возвращаетесь въ Геранду?-- спросила она.
   "-- Да,-- отвѣчала я.
   "-- Помните же, никогда не ходите въ Тушъ...-- Я сдѣлала ошибку, отдавъ его вамъ.
   "-- Отчего?
   "-- Тунгъ для тебя, дитя, тотъ же кабинетъ Синей Бороды Нѣтъ ничего опаснѣе, какъ разбудить уснувшую страсть.
   "Вотъ, дорогая мама, сущность нашего разговора. Заставивъ меня говорить, мадемуазель де-Тушъ заставила много и думать. Оцьяненная путешествіемъ и увлеченная Калистомъ, я забыла о своемъ тяжеломъ нравственномъ состояніи, о которомъ писала вамъ въ первомъ письмѣ.
   "Полюбовавшись Нантомъ, этимъ чуднымъ, восхитительнымъ городомъ, посѣтивъ на Бретонской площади мѣсто благородной гибели Шарета, мы проектировали возвратиться по Луарѣ въ С.-Назеръ, такъ какъ сухимъ путемъ ѣхали изъ Нанта въ Геранду. По моему, пароходъ хуже кареты. Путешествіе въ обществѣ положительно модная чудовищная выдумка, монополія. Три молодыхъ, довольно красивыхъ женщины изъ Нанта кривлялись на палубѣ, доходя до того, что я называю "кергаруэтизмомъ", шутка, которую вы поймете, когда я опигау вамъ семью Кергаруэтъ. Калистъ велъ себя очень хорошо и, какъ настоящій джентльменъ, нашелъ меня лучше ихъ. Удовлетворенная вполнѣ, какъ ребенокъ, получившій первый барабанъ, я нашла, что теперь-то и представился лучшій случай испытать систему Камиль Мопенъ. Вѣдь не отъ монахини же я слушала все это.-- Я надулась. Калистъ встревожился, на вопросъ: что съ тобой?... сказанный мнѣ на ухо, я отвѣчала правду:-- Ничего! И тутъ только поняла, какъ мало успѣха имѣетъ правда. Ложь -- лучшее средство, когда требуется быстро спасти женщину или государство. Калистъ сдѣлался особенно внимателенъ и казался взволнованнымъ. Я повела его на переднюю часть парохода, гдѣ была навалена масса веревокъ, и голосомъ, полнымъ тревоги, если не слезъ, сказала ему о своемъ горѣ, объ опасеніяхъ женщины, мужъ которой первый красавецъ въ свѣтѣ.
   "-- Ахъ, Калистъ,-- говорила я,-- въ нашемъ союзѣ кроется большое несчастіе. Вы не любили меня, и не вы избрали меня. Вы не остановились вкопаннымъ, какъ передъ статуей, увидѣвъ меня въ первый разъ. Своей любовью, привязанностью и нѣжностью вызвала я ваше чувство ко мнѣ, и когда-нибудь вы накажете меня упреками за принесенныя вамъ сокровища чистой, невольной любви молодой дѣвушки. Я должна быть злой кокеткой и не нахожу для этого силъ. Если бы ужасная женщина, пренебрегшая вами, была на моемъ мѣстѣ, вы, конечно, не обратили бы вниманія на этихъ двухъ невозможныхъ женщинъ, которыхъ Парижъ въ правѣ причислять къ разряду животныхъ.
   "У Калиста, мама, навернулись слезы, и, чтобы скрыть ихъ отъ меня, онъ отвернулся. Онъ увидѣлъ Нижнюю-Индру и пошелъ просить капитана высадить насъ здѣсь. Такіе вопросы не остаются безъ отвѣта, особенно, когда приходится сидѣть въ плохой гостинницѣ Нижней-Индры, гдѣ завтракъ нашъ состоялъ изъ холодной рыбы, въ маленькой комнаткѣ, какія обыкновенно изображаютъ жанровые художники, въ окна несся шумъ кузницъ съ другого берега Луары. Увидѣвъ, какъ удаченъ былъ этотъ первый опытъ, я воскликнула:
   "-- О! милая Фелиситэ! {Félicité -- счастіе, блаженство.}.
   "Калистъ, не способный подозрѣвать совѣты монахини и лукавства моего поведенія, сложилъ чудный каламбуръ и прервалъ меня слѣдующими словами:
   "-- Сохранимъ воспоминаніе объ этомъ, пришлемъ художника снять пейзажъ.
   "Я такъ разсмѣялась, милая мама, что совсѣмъ смутила Калиста, и онъ чуть не разсердился.
   "-- Но,-- сказала я,-- этотъ пейзажъ, эта сцена составятъ въ моемъ сердцѣ неизгладимую картину, полную неподражаемыхъ красокъ.
   "Ахъ! милая мама, я такъ люблю Калиста, что не могу даже притвориться злой или капризной. Калистъ всегда сдѣлаетъ изъ меня все, что захочетъ. Это его первая слеза, данная мнѣ, и насколько она дороже второго объясненія о нашихъ правахъ... Женщина безъ сердца послѣ сцены на пароходѣ сдѣлалась бы госпожей, повелительницей, я же опять потерялась. По вашей системѣ выходитъ, что, чѣмъ больше я замужемъ, тѣмъ болѣе дѣлаюсь похожа на "этихъ женщинъ", потому что я безсильна въ счастіи и не выдерживаю ни одного взгляда моего повелителя. Я не отдаюсь любви, но привязываюсь, какъ мать къ ребенку, прижимая его къ сердцу, пугаясь несчастія".
   

Отъ той же къ той же.

"Іюль. Геранда.

   "Ахъ, дорогая мама, чрезъ три мѣсяца я уже знакома съ мученіями ревности! Сердце мое переполнено и ненавистью, и глубокою любовью! Мнѣ больше, чѣмъ измѣнили, меня не любятъ!.. Какъ счастлива я, имѣя такую мать, такое сердце, которому могу жаловаться и роптать, сколько хочу. Намъ, женщинамъ, сохранившимъ еще что-то дѣвичье, намъ вполнѣ достаточно сказать:
   "Вотъ заржавленный ключъ воспоминаній въ вашемъ дворцѣ: входите всюду, пользуйтесь всѣмъ, но берегитесь Тушъ!" И мы непремѣнно пойдемъ туда при первомъ удобномъ случаѣ, подстрекаемыя любопытствомъ Евы. Сколько раздраженія внесла мадемуазель де-Тушъ въ мое чувство! Зачѣмъ было запрещать мнѣ Тушъ? Что это за счастіе, если его можетъ разрушить прогулка, какая-нибудь бретонская конура? Чего мнѣ бояться? Наконецъ, прибавьте къ исторіи Синей Бороды желаніе, снѣдающее всѣхъ женщинъ, узнать силу своей власти, и вы поймете, почему я какъ-то, принявъ равнодушный видъ, спросила:
   "-- Что изъ себя представляетъ Тушъ?
   "-- Тушъ принадлежитъ вамъ, -- отвѣтила мнѣ моя дивная belle-mère.
   "-- Ахъ,-- воскликнула тетка Зефирина, качая головой,-- если бы Калистъ никогда не ходилъ въ Тушъ!.
   "-- Онъ никогда не былъ бы тогда моимъ мужемъ,-- перебила я тетю.
   "-- Значитъ, вамъ извѣстно, что тамъ произошло?-- тонко вставила belle-mère.
   "-- Это мѣсто погибели,-- сказала Пен-Холь.-- Мадемуазель де-Тушъ натворила тамъ много грѣховъ и кается теперь передъ Богомъ.
   "-- Что жь?-- воскликнулъ шевалье дю-Хальга,-- все это послужило только къ спасенію благородной души дѣвушки. Аббатъ Гримонъ говорилъ, что она пожертвовала монастырю Визитаціи сто тысячъ франковъ.
   "-- Хотите пойти въ Тушъ?-- спросила меня баронесса,-- его стоитъ посмотрѣть.
   "-- Нѣтъ, нѣтъ!-- быстро проговорила я.
   "Эта маленькая сцена не напомнитъ-ли вамъ страничку изъ какой-нибудь дьявольской драмы? Она повторилась въ двадцати различныхъ видахъ. Наконецъ, баронесса сказала:
   "-- Я знаю, отчего вы не хотите идти въ Тушъ, и вполнѣ оправдываю васъ.
   "Вы согласитесь, мама, что такой, хотя и невольный ударъ кинжала, вызвалъ бы въ васъ рѣшеніе провѣрить, неужели ваше счастіе такъ ничтожно, что можетъ рушиться отъ малѣйшаго толчка. Я отдаю полную справедливость Калисту, онъ никогда не предлагалъ мнѣ посѣтить этотъ загородный, доставшійся ему домъ. Когда мы любимъ, мы теряемъ разсудокъ; меня оскорбляло его молчаніе и его сдержанность, и я спросила какъ-то:
   "-- Одинъ ты никогда не говоришь про Тушь, ты боишься его?
   "-- Я была поймана, какъ всѣ женщины, идущія на это и ожидающія потомъ случая, чтобы распутать Гордіевъ узелъ своей нерѣшительности.
   "Мы пошли въ Тушъ.
   "Восхитительно, все артистически прекрасно! Мнѣ нравится эта пропасть, куда такъ строго запрещала мнѣ спускаться мадемуазель де-Тушъ. Всѣ ядовитые цвѣты восхитительны; сѣялъ ихъ, конечно, сатана, такъ какъ есть вѣдь цвѣты діавола и цвѣты Бога, и надо только углубиться въ себя, и мы поймемъ, что свѣтъ творили они пополамъ. Сколько остраго наслажденія въ этой мѣстности, гдѣ я играла уже не огнемъ, а только пепломъ. Мнѣ надо было* узнать, все-ли погасло въ Калистѣ, и я слѣдила за нимъ до мелочей. Я всматривалась въ его лицо, проходя изъ комнаты въ комнату, отъ одной мебели къ другой, напоминая собою ребенка, ищущаго спрятанную вещь. Калистъ былъ задумчивъ и я мечтала уже, что побѣдила его. Чувствуя себя вполнѣ увѣренной и сильной, я заговорила о маркизѣ Рошефильдъ, которую послѣ происшествія съ ней на скалѣ въ Круазигѣ зову Рошеперфидъ {Roche -- скала; perfide -- коварная.}. Наконецъ, мы отправились къ знаменитому буку, удержавшему Беатрису, когда Калистъ, не желая, чтобы она досталась кому бы то ни было, бросилъ ее въ море.
   "-- Она должна была быть очень легка, чтобы удержаться здѣсь,-- сказала я, смѣясь.
   "Калистъ промолчалъ.
   "-- Надо уважать мертвыхъ,-- продолжала я.
   "Калистъ все молчалъ.
   "-- Ты сердишься на меня?
   "-- Нѣтъ, но перестань гальванизировать эту страсть,-- отвѣчалъ онъ.
   "Какое слово!.. Замѣтивъ мою грусть, Калистъ удвоилъ свое нѣжное вниманіе ко мнѣ.

"Августъ.

   "Увы! я была на двѣ пропасти и беззаботно рвала тамъ цвѣты, какъ бѣдныя невинныя женщины всѣхъ мелодрамъ. И вдругъ ужасная мысль омрачила мое счастіе. Я угадала, что любовь Калиста ко мнѣ усиливается отъ этихъ воспоминаній. Можетъ быть, онъ переносилъ на меня свою страсть къ Беатрисѣ, которую я ему напоминала. И такая натура, зловредная и холодная, настойчивая и слабая, напоминающая собою и молюскъ и кораллъ, смѣетъ носить имя "Беатрисы". Видите, дорогая мама, я начинаю уже подозрѣвать, хотя сердце мое еще полно Калистомъ. Не катастрофами это, когда наблюдательность одерживаетъ верхъ надъ чувствомъ, когда подозрѣнія оказываются справедливыми?
   "Разъ утромъ я сказала Калисту:
   "-- Мѣсто это дорого мнѣ, потому что я обязана ему моимъ счастіемъ; потому я извиняю и тебя, если ты иногда видишь во мнѣ другую.
   "Честный бретонецъ покраснѣлъ. Я бросилась къ нему на шею, но покинула Тушъ и никогда не вернусь туда. Ненависть, заставляющая меня желать смерти маркизѣ Рошефильдъ (конечно, отъ какой-нибудь грудной болѣзни или отъ несчастнаго случая), дала мнѣ возможность узнать всю глубину моей любви къ Калисту. Женщина эта испортила мой сонъ; она снится мнѣ; неужели я когда-нибудь должна встрѣтить ее? Ахъ, какъ права была монахиня изъ монастыря Визитаціи: Тушъ на самомъ дѣлѣ роковое мѣсто -- всѣ прежнія впечатлѣнія воскресли въ Калистѣ, и они сильнѣе нашей любви. Узнайте, мама, въ Парижѣ-ли маркиза Рошефильдъ, тогда я остаюсь въ Бретани. Бѣдная мадемуазель де-Тушъ, какъ раскаивается она теперь! Разсчитывая на полный успѣхъ, она одѣла меня Беатрисой въ день свадьбы. Если бы она могла знать, до какой степени меня принимаютъ за нашу гнусную соперницу, что сказала бы она? Но это проституція!.. Я дѣлаюсь не я; мнѣ совѣстно!.. Какъ страстно стремлюсь я теперь оставить Геранду и пески Круазига!

"23 Августа.

   "Рѣшительно я возвращаюсь къ руинамъ дю-Геникъ. Волненіе мое тревожитъ Калиста. Или онъ мало знаетъ свѣтъ, если ни о чемъ не догадывается, а если знаетъ причину моего бѣгства, то онъ положительно не любитъ меня. Я такъ боюсь увидѣть ужасную дѣйствительность, если стану доискиваться ея, что невольно закрываю глаза руками, какъ дѣлаютъ дѣти при внезапномъ шумѣ или трескѣ. О, мама, меня не любятъ такъ, какъ люблю я. Правда, Калистъ восхитителенъ, но какой человѣкъ, если онъ только не чудовище, не былъ бы любезенъ и милъ, получая все очарованіе первой любви молодой двадцатилѣтней дѣвушки, воспитанной вами, невинной, любящей и красивой, какъ отзывались обо мнѣ вамъ многія женщины...

"Дю-Геникъ. 18 сентября.

   "Забылъ-ли онъ? Вотъ единственная мысль, не дающая мнѣ покоя. Ахъ, мама, неужели каждой женщинѣ приходится бороться съ воспоминаніями. Слѣдовало бы выдавать замужъ молодыхъ невинныхъ дѣвушекъ за неиспорченныхъ юношей. Но это, впрочемъ, только обманчивая утопія; и лучше имѣть соперницу въ прошедшемъ, чѣмъ въ будущемъ. Ахъ, пожалѣйте меня, мама, хотя бы за то, что счастливая, теперь, я пугаюсь потерять счастіе и цѣпляюсь за него, что иногда приводитъ къ гибели, какъ говорила умная Клотильда. Я замѣчаю, что въ продолженіи пяти мѣсяцевъ я думаю только о себѣ, т. е. вѣрнѣе, о Калистѣ. Передайте Клотильдѣ, что теперь мнѣ часто вспоминаются ея грустныя разсужденія: Счастливая! Оставаясь вѣрна покойнику, она не боится соперницъ. Дорогую Атенаисъ цѣлую, вижу, что Жюстъ отъ нея безъ ума. Судя по вашему послѣднему письму, онъ боится, что ее не отдадутъ за него. Совѣтую поддерживать этотъ страхъ, какъ самый драгоцѣнный цвѣтокъ. Атенаисъ будетъ госпожею, я же, боясь потерять Калиста, останусь навсегда рабою. Тысячу поцѣлуевъ, моя дорогая. Ахъ, если мои опасенія оправдаются, Камиль Шопенъ слишкомъ дорого заставитъ меня заплатить за свое состояніе. Искренній привѣтъ отцу".
   Письма эти рисуютъ вполнѣ внутреннее состояніе мужа и жены. Сабина смотрѣла на свой бракъ, какъ на союзъ любви; для Калиста же онъ былъ однимъ обязательствомъ, и медовый мѣсяцъ не совсѣмъ согласовался съ правилами, принятыми обществомъ. Во время пребыванія молодыхъ въ Бретани шла поправка и отдѣлка дворца дю-Геникъ извѣстнымъ архитекторомъ Грендо, подъ наблюденіемъ Клотильды, герцога и герцогини Грандльё. Были приняты всѣ мѣры, чтобы въ декабрѣ 1838 года молодая чета могла бы пріѣхать въ Парижъ. Съ удовольствіемъ поселилась Сабина въ улицѣ Бурбонъ. Ее особенно занимала мысль, какъ посмотрятъ родные на ея бракъ, роль же хозяйки такого дома уходила на второй планъ. Калистъ съ полнымъ равнодушіемъ разрѣшилъ своей тещѣ и свояченицѣ Клотильдѣ ввести его въ свѣтъ. Онѣ вполнѣ оцѣнили такую покорность съ его стороны. Онъ занялъ положеніе, соотвѣтствующее его имени, богатству и связямъ. Успѣхи жены, какъ самой очаровательной женщины, развлеченія высшаго общества, исполненіе обязанностей, зимнія удовольствія Парижа -- все это дѣлало немного счастливѣе семью, гдѣ время отъ времени поднимались волненія, стихавшія, впрочемъ, безъ послѣдствій. Счастливая Сабина забыла свои мрачныя мысли, а мать и сестра объясняли холодность Калиста англійскимъ воспитаніемъ, и страхъ Сабины казался теперь химерой. Наконецъ, беременность Сабины, по мнѣнію многихъ опытныхъ женщинъ, была лучшей гарантіей ихъ союза. Въ октябрѣ 1839 года у молодой баронессы родился сынъ. Она кормила его сама и разсуждала такъ же, какъ разсуждаютъ всѣ женщины въ подобныхъ случаяхъ: возможно-ли не быть всецѣло матерью ребенка отъ боготворимаго мужа! Въ концѣ слѣдующаго лѣта въ августѣ 1840 года Сабина кончила кормить сына. Въ продолженіи двухлѣтняго пребыванія въ Парижѣ, Калистъ не былъ уже такъ невиненъ, какъ во время своей первой любви.
   Калистъ, друзья котораго были: молодой герцогъ Георгъ де-Мофриньезъ, женатый на богатой наслѣдницѣ, Бертъ де-Сенкъ-Синь, виконтъ Савиньенъ де-Портендюфъ, герцогъ и герцогиня деРеторэ, герцогъ и герцогиня де-Ленонкуръ-ПІольё и всѣ посѣщающіе салонъ герцогини Грандльё. Ему вполнѣ стала понятна разница жизни провинціи съ жизнью Парижа. И у богатыхъ людей есть тоже свои мрачные часы и свои досуги; Парижъ же лучше другихъ столицъ умѣетъ развлечь, занять и разсѣять ихъ. Постоянныя сношенія съ молодыми мужьями, оставляющими прекрасныя, чистыя созданія ради сигаръ, виста, клуба и ипподрома, губили многія семейныя добродѣтели молодого бретонца. Каждая женщина, боясь надоѣсть мужу, старается сама отыскать ему развлеченія и гордится возвращеніемъ къ ней человѣка, которому сама дала свободу. Какъ-то вечеромъ, въ октябрѣ, чтобы избѣжать крика ребенка, котораго отнимали отъ груди, Калистъ, по совѣту Сабины, отправился въ театръ Варьете. Давалась новая пьеса. Лакею приказано было достать мѣсто ближе къ оркестру; онъ взялъ его въ части зала, называемой авансценой. Въ первомъ антрактѣ, осматривая публику, Калистъ увидѣлъ въ одной изъ ложъ авансцены маркизу Рошефильдъ... "Беатриса въ Парижѣ! Беатриса въ свѣтѣ!" промелькнуло въ головѣ Калиста. Чрезъ три года опять увидѣть ее! Какое волненіе испытывалъ Калистъ, который не только не забылъ Беатрису, но представлялъ себѣ ее такъ часто въ своей женѣ, что и та не могла не замѣтить этого. Ясно, что отвергнутая, непризнанная, но сохранившаяся въ его сердцѣ любовь заставляла его холодно относиться къ ласкамъ и нѣжностямъ молодой жены!
   Беатриса соединяла въ себѣ свѣтъ, жизнь, день и всѣ незнакомыя ему ощущенія, Сабина же представляла собою долгъ, мракъ; въ ней для него не было ничего загадочнаго. Одна сулила наслажденіе, другая скуку. Это былъ ударъ молніи.
   Былъ моментъ, когда благородный мужъ Сабины думалъ уже выйти изъ зала, но, подходя въ оркестру, онъ увидѣлъ полуоткрытую дверь ложи и помимо воли очутился тамъ.
   Беатриса сидѣла между двумя знаменитостями -- одинъ литераторъ, другой политическій дѣятель -- Каналисъ и Натанъ. За три года маркиза Рошефильдъ сильно измѣнилась, но перемѣна эта дѣлала ее въ глазахъ Калиста еще поэтичнѣе и привлекательнѣе. До тридцати лѣтъ красивыя парижанки не требуютъ особенныхъ туалетовъ, но, перейдя фатальный тридцатилѣтній возрастъ, онѣ прибѣгаютъ къ чарамъ и красотамъ наряда: онъ придаетъ столько прелести и оригинальности молодости, служитъ достиженіемъ цѣли, и женщины изучаютъ самые ничтожные аксессуары, переходя отъ природы къ искусству. М-me Рошефильдъ пережила уже всѣ перепитіи драмы, которую въ исторіи французскихъ нравовъ XIX столѣтія называли драмой покинутой женщины. Брошенная Конти, она, конечно, изучила въ совершенствѣ туалетъ, кокетство и все искусство подобнаго рода.
   -- Развѣ нѣтъ здѣсь Конти?-- спросилъ тихо Калистъ у Каналиса, послѣ банальныхъ привѣтствій, которыми обыкновенно начинаются всѣ встрѣчи въ свѣтѣ. Прежній знаменитый поэтъ Сенъ Жерменскаго предмѣстья, который былъ дважды министромъ, въ четвертый разъ сдѣлался ораторомъ и теперь стремился въ новому назначенію, приложилъ палецъ къ губамъ, жестомъ этимъ онъ объяснилъ все.
   -- Какъ я рада васъ видѣть,-- вкрадчиво говорила Беатриса Калисту.-- Я узнала васъ, когда вы еще не видѣли меня, и была увѣрена, что вы не отречетесь отъ меня. Ахъ! зачѣмъ вы женились, мой Калистъ, и еще на такой дурочкѣ!..-- сказала она ем/ на ухо.
   Когда женщина приглашаетъ вошедшаго въ ложу сѣсть съ ней рядомъ и говоритъ ему на ухо, свѣтскіе люди всегда отыщутъ предлогъ оставить ихъ однихъ.
   -- Пойдемте, Патанъ!-- сказалъ Каналисъ.-- Маркиза разрѣшитъ мнѣ сказать нѣсколько словъ Артезу: онъ тамъ съ принцессой де-Кодиньянъ. Интересно узнать о комбинаціи завтрашняго засѣданія.
   Это добровольное исчезновеніе дало Калисту возможность придти въ себя послѣ испытаннаго волненія. У него опять кружилась голова отъ духовъ, чарующихъ его, и хотя ядовитыхъ, но полныхъ поэзіи. Худая и поблекшая, съ измѣнившимся цвѣтомъ лица, съ синяками подъ глазами, она подцвѣтила въ этотъ вечеръ свои преждевременныя развалины всевозможными ухищреніями articles de Paris.
   Какъ всѣ покинутыя женщины, она рѣшила придать себѣ дѣвственный видъ, напоминая массой бѣлой матеріи дѣвушекъ Шотландіи, такъ поэтично изображаемыхъ Жироде. Свѣтлые волосы обрамляли ея длинное лицо волнистыми локонами, напомаженные, они блестѣли отъ падающаго на нихъ свѣта рампъ. Ея лобъ блисталъ. Блѣдное лицо, смоченное водой изъ отрубей, было чуть нарумянено, совершенно незамѣтно для глазъ. Шарфъ, тонкость котораго заставляла сомнѣваться, что люди въ состояніи выдѣлывать подобныя вещи изъ шелка, обвивалъ шею, уменьшая ея длину и, ниспадая, прикрывалъ фигуру, искусно скрытую корсетомъ,-- талія была верхъ совершенства! О позѣ ея довольно сказать, что труды, положенные на изученіе ея, увѣнчались полнымъ успѣхомъ. Жесткія худыя руки скрывались подъ эффектными буффами намѣренно широкихъ рукавовъ. Она представляла смѣсь фальшиваго блеска, шелка, легкаго газа, завитыхъ волосъ, живописности, спокойствія и движенія и такъ называемаго "чего-то такого". Всѣмъ хорошо извѣстно, въ чемъ заключается это "что-то такое". Это соединеніе ума, вкуса и темперамента. Такими женщинами многіе увлекаются, какъ игрою въ карты. Вотъ почему подобное кокетство возбуждаетъ въ мужчинѣ чувственность. Онъ говоритъ себѣ: женщина, умѣющая сдѣлать себя красивой, обладаетъ, навѣрно, и другими чарами. И это вѣрно. Бросаютъ тѣхъ женщинъ, которыя просто любятъ, и предпочитаютъ тѣхъ, которыя умѣютъ любить. И если урокъ итальянца былъ жестокъ для самолюбія Беатрисы, то и она была слишкомъ искусственна отъ природы для того, чтобы не воспользоваться имъ.
   -- Вамъ мало любви,-- говорила она за нѣсколько минутъ до прихода Калиста,-- васъ надо мучить -- вотъ секретъ для того, чтобы удержать васъ. Драконы, охраняющіе сокровища, вооружены когтями и крыльями!..
   -- Ваша мысль могла бы послужить для сонета, -- говорилъ Каналисъ при входѣ Калиста.
   Однимъ-взглядомъ угадала Беатриса внутреннее состояніе Калиста. Она видѣла слѣды цѣпи, надѣтой на его шею въ Тушѣ. Калистъ, задѣтый словомъ о женѣ, колебался между желаніемъ заступиться за честь жены и боязнью оскорбить женщину, съ которой онъ былъ связанъ столькими воспоминаніями и сердце которой, какъ ему казалось, все еще страдало. Маркиза замѣтила его колебаніе, слово это она бросила только для того, чтобы провѣрить, какъ сильна была еще ея власть надъ нимъ. Видя его слабость, она сама пришла къ нему на помощь, чтобы выручить его изъ неловкаго положенія.
   -- И такъ, мой другъ, я одна, совершенно одна во всемъ мірѣ.
   -- Значитъ, вы забыли меня?-- проговорилъ Калистъ.
   -- Васъ! да вѣдь вы женаты?-- воскликнула она.-- Это было одно изъ главныхъ моихъ несчастій среди многихъ другихъ, выпавшихъ на мою долю послѣ нашей разлуки. Я теряла не только любовь, но и дружбу, въ которую вѣрила, какъ только можно вѣрить бретонской дружбѣ. Со всѣмъ, впрочемъ, свыкаешься, и я меньше страдаю теперь, хотя совершенно разбита. Давно не была я такъ откровенна. Я должна быть горда съ тѣми, кто равнодушенъ ко мнѣ, сурова съ тѣми, кто хочетъ ухаживать за мной, я потеряла Фелиситэ, и мнѣ некому было шепнуть: я страдаю, поймите же, какое страданіе испытывала я, когда увидѣла васъ въ четырехъ шагахъ отъ меня, думала, что вы не узнаете меня, и какъ я рада теперь, когда вы около меня... Да,-- сказала она на жестъ Калиста,-- это почти вѣрность. Вотъ что значитъ быть несчастной! Какая-нибудь малость, одно ничтожное свиданіе -- для нихъ все. Да, вы любили меня такъ, какъ долженъ былъ бы любить меня тотъ, кто растопталъ ногами всѣ сокровища, которыя я принесла ему. Къ моему несчастью, я не умѣю забывать. Я люблю и останусь вѣрна безвозвратному прошлому.
   Произнося эту тираду, она играла глазами, придавая эффекта словамъ, лившимся, какъ казалось, изъ души неудержимымъ искреннимъ потокомъ. Калистъ молчалъ. Глаза его были полня слезъ. Беатриса взяла его руку и, сжимая ее, заставила его поблѣднѣть!
   -- Благодарю, Калистъ, благодарю, дорогой мой! Вотъ искренній отвѣтъ на горе друга. Не отвѣчайте, уходите, на насъ смотрятъ и вы огорчите вашу жену, если до нея случайно дойдетъ это наше, хотя и невинное свиданіе среди массы лицъ... Прощайте! У меня много силъ, не правда-ли?..
   Она сдѣлала видъ, что вытерла слезы, жестъ, который въ женской реторикѣ долженъ бы называться антитезой въ дѣйствіи.
   -- Я буду смѣяться, какъ смѣются осужденные на смерть, среди равнодушныхъ людей, которые забавляютъ меня. Я встрѣчаюсь съ артистами, писателями, съ которыми познакомилась у Камиль Мопенъ. Она, пожалуй, права: обогатить, кого любишь, и исчезнуть, говоря: "я слишкомъ стара для него!" Такъ кончаютъ мученики. И это лучшій исходъ, когда нельзя умереть дѣвушкой.
   Она засмѣялась, какъ бы желая разсѣять грустныя впечатлѣнія, навѣянныя на прежняго поклонника.
   -- Но гдѣ же я могу видѣть васъ?-- спрашивалъ Калистъ.
   -- Я скрылась въ улицѣ де-Шартъ, близь парка Монсо, въ маленькомъ отелѣ, соотвѣтствующемъ моимъ средствамъ, и набиваю себѣ голову литературой ради собственнаго развлеченія. Избави меня Богъ отъ маніи нашихъ дамъ!.. Идите, оставьте меня, я не могу привлекать вниманіе свѣта. Что подумаютъ о насъ? А, главное, если вы останетесь, Калистъ, я расплачусь.
   Уходя, Калистъ взялъ руку Беатрисы и почувствовалъ второй разъ какое-то странное ощущеніе отъ этого пожатія.
   -- Боже мой, никогда Сабина ничего подобнаго не возбуждала во мнѣ, -- подумалъ онъ, выйдя въ корридоръ.
   Въ продолженіи всего вечера, Беатриса хотя и не смотрѣла прямо на Калиста, но искоса бросала на него взоры, которые надрывали душу молодому человѣку, еще полному первой отвергнутой любовью.
   Когда баронъ возвратился домой, роскошь его обстановки заставляла его подумать о скромныхъ средствахъ Беатрисы. Онъ возненавидѣлъ свое богатство за то, что оно не принадлежало этому падшему ангелу. Узнавъ, что Сабина давно легла, онъ былъ очень доволенъ, что можетъ остаться одинъ съ своими волненіями. Онъ проклиналъ проницательность любви Сабины. Женщина, боготворя мужчину, читаетъ въ его лицѣ, какъ въ книгѣ. Ей знакомы малѣйшія движенія мускуловъ; она отгадываетъ, отчего онъ покоенъ, доискивается причины его грусти, обвиняя часто себя; изучаетъ особенно глаза, которые, по ея мнѣнію, выражаютъ главную мысль: любима она или нѣтъ. Калисту хорошо было извѣстно это глубокое, наивное поклоненіе ему и онъ сомнѣвался въ возможности скрыть на лицѣ нравственную перемѣну, происходившую съ нимъ.
   -- Что я буду дѣлать завтра,-- думалъ онъ, засыпая и предвидя этотъ своего рода молчаливый допросъ Сабины. Сабина по утрамъ и даже въ продолженіи дня нерѣдко спрашивала его: -- "Ты еще любишь меня?" или "я не надоѣла тебѣ?" Милые вопросы, различные, смотря по характеру и уму женщины, и за которыми скрывается ихъ искреннее или притворное безпокойство.
   Поверхность самыхъ благородныхъ сердецъ часто мутятъ житейскіе ураганы. На слѣдующій день Калистъ, хотя и любившій своего сына, несказанно обрадовался, узнавъ, что Сабина, замѣтивъ конвульсіи у ребенка и боясь крупа, не хотѣла оставить маленькаго Калиста. Подъ предлогомъ дѣла баронъ вышелъ, чтобы не завтракать съ женой. Онъ ускользнулъ, какъ узникъ, довольный, что можетъ идти пѣшкомъ, пройтиться по мосту Людовика XVI, по Елисейскимъ полямъ и позавтракать съ большимъ удовольствіемъ, какъ холостой, въ одномъ изъ кафе бульвара.
   Что такое любовь? Не есть-ли она протестъ природы противъ ига, налагаемаго на нее обществомъ?.. или природа хочетъ, чтобы извѣстный порывъ жизни, самопроизвольный и свободный, былъ бы бурнымъ потокомъ, разбивающимся о скалы противорѣчія и кокетства, вмѣсто того, чтобы быть источникомъ, спокойно текущимъ между берегами религіи и долга. Есть-ли у нея цѣль, когда она подготовляетъ эти вулканическіе взрывы, которыхъ не могутъ избѣжать и великіе люди? Трудно найти юношу, воспитаннаго болѣе религіозно, чѣмъ Калистъ, непорочнаго и вѣрующаго, и онъ стремился въ женщинѣ, недостойной его, когда Провидѣніе послало ему въ баронессѣ дю-Геникъ молодую дѣвушку, аристократической красоты, умную, религіозную, любящую, привязанную только къ нему, ангельской доброты, полную до сихъ поръ еще, несмотря на бракъ, любовью къ нему, страстной любовью, подобной его любви къ Беатрисѣ. Можетъ быть, въ природѣ мужчинъ, даже самыхъ благородныхъ, сохранилась частица земли, изъ которой они созданы, почему ихъ и влечетъ въ низменному. Женщины же, несмотря на всѣ ихъ ошибки и безразсудства, существа болѣе возвышенныя. М-me Рошефильдъ, несмотря на свое паденіе, принадлежала къ высшему обществу; въ натурѣ ея было больше небеснаго, чѣмъ земного, и куртизанка въ ней скрывалась подъ аристократической внѣшностью, но это не объясняетъ непонятной страсти Калиста. Возможно, что причина была въ глубоко скрытомъ тщеславіи. Есть вѣдь благородные* и красивые люди, какъ Калистъ, богатые и воспитанные, которымъ надоѣдаетъ, помимо ихъ воли, бракъ съ существомъ, подобнымъ имъ. Натуры благородныя не поражаются возвышенностью, деликатностью и всѣмъ, что есть въ нихъ самихъ -- это даетъ имъ слишкомъ много покоя; они стремятся къ натурамъ низшимъ и падшимъ, какъ бы для признанія своего превосходства надъ ними или просто ища похвалъ себѣ. Ихъ занимаетъ контрастъ между нравственнымъ паденіемъ и возвышенностью чувствъ. Противоположности интересны: Сабина не могла безпокоить Калиста, она была безупречна и онъ всѣми силами своей нетронутой души стремился къ Беатрисѣ. Если великіе люди часто на нашихъ глазахъ, подобно Христу, протягиваютъ руку грѣшницамъ, то почему не поступать также обыкновеннымъ людямъ? Калистъ дожидался, когда пробьетъ два часа, повторяя одну и туже фразу: "я увижу ее". Какая поэма заключается въ словахъ, и какъ часто они дѣлаютъ незамѣтными и семьсотъ верстъ. Быстрымъ шагомъ направился Калистъ въ улицу Курсель. Никогда не видавъ дома, онъ узналъ его сразу, но былъ остановленъ внизу лѣстницы, онъ, зять герцога Грандльё, богатый и знатный, какъ Бурбоны, -- вопросомъ слуги:
   -- Ваша фамилія, сударь?
   Калистъ понялъ, что долженъ предоставить Беатрисѣ свободу принять или не принять его; онъ сталъ осматривать садъ и стѣны, покрытыя черными и желтыми линіями, которыя производятъ дожди на штукатуркѣ парижскихъ домовъ.
   М-me Рошефильдъ, какъ почти всѣ знатныя дамы, порвавъ съ мужемъ, ушла отъ него, оставивъ ему все свое состояніе. Она не хотѣла обращаться за помощью къ своему тирану.
   Конти и Камиль не давали ей замѣтить скудость ея матеріальнаго обезпеченія, къ тому же ея мать тоже не помогала ей. Оставшись одна, Беатриса должна была прибѣгнуть къ экономіи, довольно тяжелой для женщины, привыкшей къ роскоши. Она поселилась на возвышенномъ холмѣ, гдѣ разстилается паркъ Монсо, въ небольшомъ старинномъ домикѣ одного вельможи. Домъ выходилъ на улицу, но передъ нимъ былъ небольшой садикъ; платила она не свыше тысячи восьмисотъ франковъ.
   Служилъ ей старый слуга, горничная и кухарка изъ Алансона, привязавшаяся къ ней въ ея невзгодахъ. Бѣдность Беатрисы составила бы богатство многихъ честолюбивыхъ буржуазокъ. Калистъ поднялся по каменнымъ шлифованнымъ ступенькамъ лѣстницы съ площадками, уставленными цвѣтами. Въ первомъ этажѣ его встрѣтилъ старый лакей и проводилъ въ комнату съ двойной дверью, обитой краснымъ бархатомъ, съ ромбами краснаго шелка и золотыми гвоздочками. Шелкъ и бархатъ покрывали комнаты, по которымъ проходилъ Калистъ. Ковры самыхъ строгихъ рисунковъ, драпри на окнахъ и гарниры на дверяхъ, все внутри противорѣчило наружности дома, о которомъ такъ мало заботился владѣлецъ его. Калистъ ожидалъ Беатрису въ гостиной строгаго стиля, роскошь которой заключалась въ простотѣ. Комната эта, обитая гранатовымъ бархатомъ, оживлялась блѣдно-желтыми шелковыми драпировками и темно-краснымъ ковромъ. Окна имѣли видъ оранжерей, такъ много было цвѣтовъ въ жардиньеркахъ. Свѣтъ почти не проникалъ въ эту комнату, и Калистъ едва замѣтилъ на каминѣ двѣ старыхъ красивыхъ вазы. Между ними блестѣлъ серебряный кубокъ Бенвенуто Челлини, пріобрѣтенный Беатрисой въ Италіи. Золоченая мебель, обитая бархатомъ, великолѣпные кронштейны, на одномъ изъ которыхъ стояли очень интересные часы, и столъ съ персидской скатертью, все доказывало прежнее богатство, остатки котораго такъ искусно были разложены здѣсь. На одномъ изъ креселъ Калистъ увидѣлъ книгу, въ которой блестѣла вся украшенная драгоцѣнностями ручка кинжала,-- символъ критики. На стѣнѣ въ красивыхъ рамкахъ висѣло десять акварелей; на нихъ были изображены спальни разныхъ жилищъ, куда забрасывала Беатрису ея кочующая жизнь. Откровенность изображенія доходила до невѣроятія. Шелестя шелковымъ платьемъ, вошла страдалица; туалетъ ея былъ вполнѣ изученъ, и опытный человѣкъ понялъ бы, конечно, что его ожидали. Платье, сшитое, какъ капотъ, позволяло ей показать часть бѣлой груди, было изъ блѣдно сѣраго муара, съ длинными откидными рукавами, обшитыми кружевомъ, изъ подъ которыхъ виднѣлись руки въ другихъ узкихъ рукавахъ съ двойными буффами, раздѣленными прошивкой и съ кружевомъ на концѣ. Чудные волосы, подобранные гребенкой, выбивались изъ подъ чепчика, сдѣланнаго изъ кружевъ и цвѣтовъ.
   -- Уже?..-- сказала она, улыбаясь.-- Точнѣе не могъ бы быть даже и влюбленный человѣкъ. Вы пришли, конечно, сообщить мнѣ какой-нибудь секретъ?
   Она опустилась на козетку, приглашая знакомъ Балиста сѣсть рядомъ. Случайно или, можетъ быть, нарочно (вѣдь женщины обладаютъ двойной памятью ангела и демона) Беатриса надушилась тѣми духами, которые употребляла въ Тушѣ при знакомствѣ съ Калистомъ. Этотъ запахъ, прикосновенія къ ея платью, взглядъ ея глазъ въ этой полутемной комнатѣ -- все кружило голову Калисту. Его охватывалъ опять тотъ порывъ, отъ котораго чуть не погибла Беатриса. На этотъ разъ, впрочемъ, маркиза была на козеткѣ, а не на берегу океана.
   Она встала, позвонила, приложила палецъ къ губамъ. Знакъ этотъ заставилъ Калиста придти въ себя. Онъ понялъ, что у нея не было никакихъ воинственныхъ намѣреній.
   -- Антонъ, меня нѣтъ дома,-- сказала она старому слугѣ,-- прибавьте дровъ въ каминъ.
   -- Видите, Калистъ, я приняла васъ, какъ друга,-- проговорила она съ достоинствомъ, когда вышелъ слуга.-- Не смотрите же на меня, какъ на любовницу. Выслушай мои два замѣчанія: во-первыхъ, я никогда не стану безразсудно противиться любимому человѣку, во-вторыхъ, я больше никому не хочу принадлежать; я была увѣрена, что меня любитъ своего рода Риччіо, человѣкъ вполнѣ свободный, не связанный никакими обязательствами, и видите, къ чему привело меня это фатальное увлеченіе? Вами же должно руководить чувство самаго святого долга. У васъ молодая прелестная жена, и вы -- отецъ. Для меня такъ же какъ и для васъ не было бы никакого оправданія, мы оба были бы сумасшедшими...
   -- Дорогая Беатриса, всѣ ваши доводы я могу разбить однимъ словомъ: я никого не любилъ, кромѣ васъ, и меня женили противъ моей воли.
   -- Это продѣлка мадемуазель де-Тушъ,-- сказала она, улыбаясь.
   Въ продолженіи трехъ часовъ распространялась Беатриса о бракѣ, ставя Калисту ужасный ультиматумъ: полнаго отреченія отъ Сабины. Она говорила, что только это даетъ ей вѣру въ любовь Калиста. Для Сабины это не составляетъ большой жертвы, она хорошо ее знаетъ!
   -- Эта женщина, мой дорогой, всегда останется такой, какой она была дѣвушкой. Она настоящая Грандльё брюнетка, какъ ея мать, португалка, почти шафрановая и сухая, какъ ея отецъ. Говоря откровенно, вашей женѣ нечего опасаться, она, какъ мужчина, можетъ свободно расхаживать вездѣ одна. Бѣдный мой Калистъ, не такую жену нужно было бы вамъ. У нея красивые глаза, но глаза эти слишкомъ ужь обыкновенны въ Италіи, Испаніи и Португаліи. Можно-ли любить такихъ худыхъ женщинъ! Ева была блондинка. Брюнетки происходятъ отъ Адама, блондинки же отъ Бога, Который далъ въ Евѣ послѣднюю мысль творенія.
   Въ шесть часовъ Калистъ съ отчаяніемъ взялся за шляпу.
   -- Да, уходи, мой бѣдный другъ, не огорчай ее, не заставляй обѣдать безъ тебя!..
   Калистъ остался. Онъ былъ слишкомъ молодъ и легко было подѣйствовать на его дурныя стороны.
   -- Вы не боитесь обѣдать со мной?-- говорила Беатриса, принимая удивленный видъ.-- Мой скромный столъ не пугаетъ васъ? И неужели вы настолько самостоятельны, что въ состояніи порадовать меня этимъ маленькимъ доказательствомъ вашего чувства ко мнѣ?
   -- Разрѣшите только написать нѣсколько словъ Сабинѣ, иначе она прождетъ меня до девяти часовъ вечера.
   -- Вотъ мой письменный столъ,-- предложила Беатриса. Она сама зажгла свѣчи и поставила ихъ на столъ для того, чтобы прочитать, что напишетъ Калистъ.
   -- "Дорогая Сабина"...
   -- Дорогая! Правда, она дорога вамъ?-- говорила Беатриса, смотря на него такъ холодно, что кровь застыла въ его жилахъ,-- такъ идите же, идите обѣдайте съ ней!...
   -- "Я обѣдаю съ друзьями въ ресторанѣ"...
   -- Ложь! фи! Вы недостойны ни моей, ни ея любви!.. Всѣ мужчины поступаютъ подло съ нами! Идите же обѣдать съ вашей дорогой Сабиной.
   Калистъ, блѣдный, какъ смерть, откинулся на спинку кресла. У бретонцевъ много мужества, которое помогаетъ имъ бороться съ трудностями жизни. Молодой баронъ выпрямился, положилъ локоть на столъ, опустилъ голову на руки и посмотрѣлъ на безжалостную Беатрису взглядомъ, полнымъ огня. Онъ былъ такъ хорошъ, что женщина сѣвера или юга бросилась бы передъ нимъ на колѣни, со словами. "Я твоя!", но Беатриса, рожденная на границѣ Нормандіи и Бретани, принадлежала къ роду Кастеранъ. Послѣ разрыва съ Конти въ ней развилась жестокость франковъ и злость нормандцевъ. Она жаждала мести и не уступила этому взгляду.
   -- Диктуйте, что писать, я повинуюсь вамъ, -- проговорилъ бѣдный юноша.-- Но только...
   -- Хорошо, хорошо,-- говорила она.-- Вѣдь ты любишь меня также, какъ любилъ въ Герандѣ? Пиши же. "Не жди меня, я обѣдаю въ городѣ".
   -- Все?-- спросилъ Калистъ, ожидая большаго.
   -- Все. Подпишите ваше имя. Хорошо,-- сказала она, хватая записку съ сдержанной радостью,-- я пошлю сейчасъ же съ посыльнымъ.
   -- Теперь!..-- воскликнулъ онъ, поднимаясь, какъ вполнѣ счастливый человѣкъ.
   -- Надѣюсь, я сохранила мою свободу, -- сказала она, останавливаясь между каминомъ и столомъ и звоня слугѣ.
   -- Антонъ, велите отнести эту записку по адресу, баринъ обѣдаетъ здѣсь.
   Калистъ возвратился домой въ два часа ночи.
   Сабина, прождавъ его до половины перваго, легла спать. Она опала, хотя лаконическая записка мужа и задѣла ее, но она постаралась найти объясненіе. Истинная любовь всегда старается оправдать любимаго человѣка.
   -- Калистъ, вѣрно, очень торопился,-- говорила она себѣ. На другой день ребенокъ былъ здоровъ, и волненія матери улеглись. Съ сыномъ на рукахъ, съ веселымъ смѣхомъ, Сабина подошла на нѣсколько минутъ до завтрака къ Калисту, забавляясь и болтая тотъ вздоръ, какой обыкновенно говорятъ молодыя матери, играя съ ребенкомъ. Эта семейная сцена дала Калисту возможность не выдать себя. Онъ былъ очень нѣженъ съ женой, хотя въ душѣ и считалъ себя чудовищемъ. Онъ игралъ, какъ ребенокъ, съ своимъ сыномъ, игралъ даже слишкомъ много, черезчуръ утрировалъ свою роль. Но Сабина не дошла еще до такого недовѣрія, чтобы подмѣчать такіе тонкіе оттѣнки.
   За завтракомъ Сабина спросила:
   -- Что ты дѣлалъ вчера?
   -- Портандюэръ оставилъ меня обѣдать, -- отвѣчалъ онъ,-- потомъ мы отправились въ клубъ и играли тамъ въ вистъ.
   -- Что за безтолковая жизнь,-- сказала Сабина, -- молодые люди нашего времени должны бы позаботиться о пріобрѣтеніи земель, прожитыхъ ихъ отцами. Для того, чтобы жить, не достаточно курить сигары, играть въ вистъ, ничего не дѣлать, давая полную возможность выскочкамъ занимать лучшія мѣста, и отдаляться отъ народа, которому они должны были бы отдать умъ и душу, и служить ему Провидѣніемъ. Вмѣсто того, чтобы составлять партію, вы составляете только мнѣніе, по выраженію Марсей. Если бы ты зналъ, сколько я передумала, пока кормила ребенка. Мнѣ бы хотѣлось, чтобы древнее имя дю-Геникъ сдѣлалось извѣстнымъ въ исторіи.
   Вдругъ пристально смотря въ глаза Калисту, который задумчиво слушалъ ее, она проговорила:
   -- Признайся, что твоя первая записка ко мнѣ была немного суха.
   -- Я хотѣлъ только предупредить тебя, что въ клубѣ...
   -- Но ты писалъ мнѣ на бумагѣ женщины: она такъ пахла духами.
   -- Ты знаешь вѣдь, сколько причудъ у этихъ директоровъ клуба!..-- отвѣчалъ Калистъ.
   Виконтъ Портандюэръ и жена его представляли изъ себя прелестную семью. Они настолько сблизились съ дю-Гениками, что взяли пополамъ итальянскую ложу. Дружба молодыхъ женщинъ, Урсулы и Сабины, началась съ разговоровъ о дѣтяхъ.
   Въ то время, какъ Калистъ, не умѣя еще обманывать, думалъ пойти предупредить Савиньена, Сабина думала: кажется мнѣ, что на бумагѣ была корона!.." Мысль эта промелькнула у нея въ головѣ, и она упрекнула себя за нее, но все же рѣшила отыскать письмо, которое вчера, въ заботахъ о ребенкѣ, бросила въ свой ящикъ съ письмами.
   Послѣ завтрака Калистъ ушелъ изъ дома, сказавъ Сабинѣ, что скоро вернется. Онъ сѣлъ въ маленькую низкую каретку въ одну лошадь; эти экипажи начали замѣнять неудобные кабріолеты нашихъ предковъ. Въ нѣсколько минутъ онъ доѣхалъ до улицы С.-Пэръ, гдѣ жилъ виконтъ, умоляя его солгать, если Сабина обратится къ виконтессѣ за разспросами, обѣщая въ свою очередь услужить ему при удобномъ случаѣ: затѣмъ приказалъ ѣхать какъ можно скорѣе; онъ въ нѣсколько минутъ очутился изъ улицы С.-Пэръ въ улицѣ де-Шартэ. Ему хотѣлось узнать, какъ провела Беатриса остальную часть ночи. Несчастная счастливица только что вышла изъ ванны. Свѣжая и хорошенькая, она завтракала съ большимъ аппетитомъ. Калистъ, любуясь, какъ этотъ ангелъ кушалъ яйца, восхищался золотымъ сервизомъ, подаркомъ одного лорда, страстнаго любителя музыки. Конти посвятилъ ему нѣсколько романсовъ, въ которыхъ мысль принадлежала лорду и которые лордъ издалъ за свои собственные. Онъ выслушалъ нѣсколько колкостей, остроумныхъ замѣчаній своей богини, поставившей себѣ задачей забавлять его. Каждый разъ, какъ Калистъ собирался уйти, она раздражалась и плакала. Думая пробыть здѣсь полчаса, онъ просидѣлъ до трехъ. Красивая англійская лошадь, подарокъ виконтессы Грандльё, была вся въ мылѣ. Сабина стояла у окна, выходящаго на дворъ, безотчетно волнуясь отсутствіемъ Калиста. Видъ лошади съ пѣной у рта поразилъ ее.
   -- Откуда онъ?
   Этотъ вопросъ былъ подсказанъ ей той силой, которую нельзя назвать ни совѣстью, ни демономъ, ни ангеломъ, но которая видитъ, предчувствуетъ, объясняетъ намъ извѣстное, заставляетъ вѣритъ въ существа высшія, въ созданія, вымышленныя нашимъ умомъ, рождающіяся, умирающія и живущія въ невѣдомой сферѣ идей.
   -- Откуда ты, мой ангелъ?-- спросила Сабина Калиста, спускаясь на первую площадку лѣстницы.-- Абдель Кордъ совсѣмъ разбитъ, и ты ушелъ на минутку, а я жду тебя цѣлыхъ три часа.
   Калистъ, начинавшій уже привыкать къ обману, подумалъ: я выручу себя подаркомъ.
   -- Милая моя,-- сказалъ онъ женѣ, ласково обнимая ее, что никогда бы не сдѣлалъ, если бы не былъ виноватъ.-- Я вижу теперь, что отъ женщины, которая любитъ насъ, нельзя скрыть никакого секрета, какъ бы невиненъ ни былъ онъ...
   -- На лѣстницѣ нельзя повѣрять секретовъ,-- отвѣтила Сабина, смѣясь.
   -- Войдемъ.
   Въ зеркалѣ зала отразилась фигура Калиста. Онъ не думалъ, что за нимъ наблюдаютъ, и не могъ скрыть своей усталости и волновавшихъ его чувствъ. Улыбка исчезла съ его лица.
   -- Какой же секретъ?-- спросила Сабина, обернувшись.
   -- Твое геройское кормленіе сдѣлало еще дороже для меня наслѣдника дома дю-Геникъ. Мнѣ хотѣлось приготовить тебѣ сюрпризъ, совершенно какъ буржуа въ улицѣ С.-- Дени. Я заказалъ тебѣ туалетъ, надъ которымъ работаютъ лучшіе артисты; мама и тетя Зефирина очень способствовали этому,-- говорилъ онъ.
   Сабина обняла Калиста и опустила голову къ нему на плечо, слабѣя подъ наплывомъ счастья, не отъ подарка, а отъ того, что подозрѣнія ея разсѣялись. Это былъ одинъ изъ тѣхъ чудныхъ порывовъ, которые и при сильной любви бываютъ рѣдки, иначе жизнь сгорѣла бы слишкомъ быстро. Мужчины, въ тѣ минуты, должны были бы падать къ ногамъ женщинъ, боготворя ихъ. Въ этотъ чудный моментъ слезы сердца и ума льются, подобно водѣ, струящейся изъ наклоненной урны нимфы. Сабина плакала.
   Вдругъ, какъ бы ужаленная змѣей, она отскочила отъ Калиста, бросилась на диванъ и упала въ обморокъ. Переходъ отъ восторга къ разочарованію чуть не убилъ ее. Отдаваясь своей радости, обнимая Калиста, она вдругъ почувствовала духи письма...
   Значитъ, голова другой женщины касалась груди его, и запахъ ея волосъ и ея лица еще не исчезъ. Сабина цѣловала мѣсто, гдѣ оставались еще слѣды горячихъ поцѣлуевъ соперницы!..
   -- Что съ тобой?-- спрашивалъ Калистъ, приводя Сабину въ чувство, вспрыскивая ей лицо и давая нюхать соли.
   -- Поѣзжайте за докторомъ и акушеромъ: я чувствую, что молоко бросается мнѣ въ голову,-- говорила Сабина.-- Поѣзжайте сами, иначе они нё пріѣдутъ....
   Это "вы" поразило Калиста, и, перепуганный, онъ быстро вышелъ.
   Когда дверь за Калистомъ закрылась, Сабина встала и, какъ испуганная лань, начала бѣгать по залѣ съ безумнымъ крикомъ:
   -- Боже, Боже мой!
   Въ этихъ двухъ словахъ выразилось все ея горе. Болѣзнь, придуманная, какъ предлогъ, теперь давала себя знать на самомъ дѣлѣ. Волосы кололи ее, какъ раскаленныя иглы, казалось, изъ поръ выходила воспаленная кровь, и на минуту Сабина потеряла зрѣніе.
   -- Я умираю!-- вскрикнула она тогда. На этотъ ужасный крикъ прибѣжала горничная, подняла ее и уложила въ постель. Когда въ Сабинѣ вернулось зрѣніе и соображеніе, она первымъ долгомъ послала за своимъ другомъ m-me Портандюеръ. Мысли кружились въ головѣ Сабины, какъ соломинка въ вихрѣ урагана.
   -- Онѣ проносились въ головѣ моей цѣлыми миріадами,-- говорила она позднѣе.
   Позвонивъ лакея, Сабина, пересиливая лихорадку, написала слѣдующее письмо. Вся она горѣла желаніемъ узнать истину.

Баронессѣ дю-Геникъ.

   "Милая мама! когда вы пріѣдете въ Парижъ, какъ вы обѣщали, я лично поблагодарю васъ за чудный подарокъ, которымъ вы, тетя Зефирина и Калистъ хотѣли порадовать меня за исполненіе моихъ обязанностей. Счастье мое вознаграждаетъ уже меня за все... Я не въ состояніи выразить вамъ, какъ я довольна этимъ туалетомъ, я скажу вамъ это при свиданіи. Повѣрьте, что, надѣвая такую драгоцѣнность, я, какъ римлянка, буду думать каждый разъ, что лучшее мое украшеніе это нашъ маленькій дорогой ангелъ" и т. д. и т. д.
   Письмо это она отослала въ Геранду. Когда вошла мадамъ деПортандюеръ, Сабина вся дрожала отъ лихорадки, которую вызвало сильное возбужденіе.
   -- Урсула, я умираю,-- говорила молодая женщина.
   -- Что съ вами, моя дорогая?
   -- Куда отправились вчера послѣ обѣда у васъ Савиньенъ и Калистъ?
   -- Какой обѣдъ?-- возразила Урсула, не предупрежденная еще своимъ мужемъ,-- мы обѣдали вчера вдвоемъ, а потомъ поѣхали въ Итальянскую оперу, но только безъ Калиста.
   -- Милая, дорогая Урсула! ради твоей любви къ Савиньену сохрани въ тайнѣ все, что ты сказала, и все, что услышишь отъ меня. Ты одна буд ешь знать причину моей смерти... Мнѣ измѣнили черезъ три года, мнѣ, двадцати-двухлѣтней женщинѣ!...
   Зубы ея стучали, глаза смотрѣли холодно и тускло, лицо приняло зеленоватый оттѣнокъ стараго венеціанскаго стекла.
   -- Вамъ, такой красивой!.. И ради кого же?..
   -- Не знаю, не знаю! Но Калистъ два раза обманулъ меня. Не жалѣй меня, не раздражайся, сдѣлай видъ, что ничего не знаешь, и, можетъ быть, тебѣ удастся узнать, кто она. О, это вчерашнее письмо!.. И дрожа, въ одной рубашкѣ, она бросилась къ столику и вынула письмо.
   -- Корона маркизы,-- говорила она, ложась въ постель.-- Узнай, въ Парижѣ-ли m-me Рошефильдъ?.. Сердце мое разорвется отъ слезъ и горя! О, дорогая моя, и вѣра, и поэзія, и счастье -- все разбито, все потеряно!.. Нѣтъ больше Бога на небѣ, нѣтъ любви на землѣ, нѣтъ жизни во мнѣ, ничего нѣтъ -- все погибло!.. И день, и солнце померкли для меня!.. Несчастіе мое такъ велико, что заглушаетъ ужасныя боли, терзающія мнѣ грудь и лицо. Хорошо, что я отняла раньше сына, теперь мое молоко отравило бы его!
   При этой мысли потоки слезъ брызнули изъ глазъ Сабины. Хорошенькая m-me де-Портандюеръ, держа въ рукахъ роковое письмо, растерянно смотрѣла на это истинное горе, на эту агонію любви, не понимая ничего изъ несвязныхъ словъ Сабины. И вдругъ счастливая мысль озарила Урсулу, мысль искренняго друга.
   -- Ее надо спасти!-- думала она.-- Подожди меня, Сабина,-- сказала она ей,-- я сейчасъ узнаю, въ чемъ дѣло.
   -- Ахъ! и въ могилѣ я буду любить тебя!..-- воскликнула Сабина.
   Виконтесса поѣхала къ герцогинѣ Грандльё и описала ей состояніе Сабины.
   -- Согласны вы,-- говорила она,-- что для спасенія Сабины отъ ужасной болѣзни и, можетъ быть, сумасшествія необходимо все разсказать доктору и сочинить какую-нибудь басню объ этомъ ужасномъ Калисгъ, чтобы хотя на время оправдать его?
   -- Хорошая моя,-- отвѣчала герцогиня, холодѣя отъ всего того, что слышала.-- Дружба васъ дѣлаетъ опытной не по годамъ. Я знаю, какъ любитъ Сабина мужа, и вы правы, она можетъ сойти съума.
   -- Болѣзнь эта можетъ изуродовать ее, вотъ что ужасно!-- сказала виконтесса.
   -- Бѣжимъ!-- воскликнула герцогиня.
   Герцогиня и виконтесса пріѣхали за нѣсколько минутъ до акушера.
   -- Урсула мнѣ все передала,-- сказала герцогиня дочери,-- и какъ ты сильно ошибаешься... Во-первыхъ, Беатрисы даже нѣтъ въ Парижѣ... Твой же мужъ вчера много проигралъ, и теперь не знаетъ, чѣмъ уплатить за твой туалетъ.
   -- А это что?-- спрашивала Сабина, протягивая письмо.
   -- Ахъ,-- засмѣялась герцогиня,-- это бумага Жокей-Клуба, теперь всѣ пишутъ на бумагѣ съ коронами; скоро наши подмастерья будутъ титулованными.
   И предусмотрительная мать бросила злополучное письмо въ огонь. Герцогинѣ доложили о приходѣ Калиста и акушера Доммонге. Она оставила Сабину съ Портюндюеръ и вышла къ нимъ.
   -- Жизнь Сабины въ опасности,-- говорила она Калисту.-- Вы измѣнили ей ради мадамъ Рошефильдъ.
   Калистъ покраснѣлъ, какъ дѣвушка, провинившаяся въ первый разъ.
   -- Вы не умѣете еще обманывать!-- продолжала она,-- надѣлали столько неловкостей, что Сабина отгадала все. Я поправила дѣло. Конечно, вы не желаете смерти моей дочери? Вотъ, докторъ, причина болѣзни Сабины,-- обратилась она къ акушеру.-- Вы же, Калистъ, знайте, что хотя мнѣ, какъ пожилой женщинѣ, и понятенъ вашъ проступокъ, но простить его я не могу. Такое прощеніе пріобрѣтается цѣною счастья цѣлой жизни. Если хотите сохранить во мнѣ уваженіе къ вамъ, спасите мою дочь, забудьте мадамъ Рошефильдъ. Подобныя женщины заманчивы, вѣдь, не надолго! Съумѣйте обмануть Сабину, несите искупленіе за вашъ проступокъ. Сколько выдумывала я, и сколько наказанія должна буду принести за этотъ смертельный грѣхъ!..
   И она разсказала Калисту, что она придумала, чтобы обмануть Сабину.
   Искусный акушеръ, сидя у изголовья больной, слѣдилъ за симптомами болѣзни, изыскивая средства помощи. Онъ отдавалъ приказанія; успѣхъ зависѣлъ вполнѣ отъ быстроты ихъ исполненія. Калистъ сидѣлъ у ногъ Сабины и смотрѣлъ на нее, стараясь придать особенную нѣжность своему взгляду.
   -- Неужели это отъ игры у васъ такіе синяки подъ глазами?-- слабо спрашивала она.
   Фраза эта ужаснула доктора, мать и виконтессу, и они незамѣтно переглянулись. Калистъ вспыхнулъ.
   -- Вотъ видите, къ чему приводитъ кормленіе, -- находчива сказалъ докторъ грубоватымъ тономъ.-- Мужья скучаютъ безъ женъ и отправляются играть въ клубъ. Но не жалѣйте тридцати тысячъ франковъ, проигранныхъ барономъ въ эту ночь.
   -- Тридцать тысячъ франковъ!..-- воскликнула удивленна Урсула.
   -- Да,-- продолжалъ докторъ,-- мнѣ сказали объ этомъ сегодня утромъ у молодой герцогини Берты де-Мофриньезъ. Вы проиграли де-Трайлю, -- сказалъ онъ Калисту, -- и какъ только вы могли играть съ подобнымъ человѣкомъ? Мнѣ совершенно понятно теперь ваше смущеніе.
   Слушая слова религіозной герцогини, молодой, счастливой виконтессы, стараго акушера, извѣстнаго эгоиста, видя, какъ всѣони лгали, точно торговцы старьемъ, стараясь обмануть Сабину, добрый, благородный Калистъ понялъ всю опасность ея положенія; слезы, показавшіяся на его глазахъ, заставили Сабину повѣрить.
   -- Баронъ дю-Геникъ,-- сказала она, поднимаясь на постели и смотря раздраженнымъ взглядомъ на Домманге, -- онъ можетъ проиграть тридцать, пятьдесятъ и даже сто тысячъ франковъ, если это ему угодно, и никто не смѣетъ упрекать его и читать ему нравоученіе. Во всякомъ случаѣ пріятнѣе проиграть де-Трайлю, чѣмъ выиграть съ него.
   Калистъ обнялъ жену и шепнулъ ей на ухо, цѣлуя ее:
   -- Сабина, ты ангелъ!
   Черезъ два дня молодая женщина считалась внѣ опасности. И на слѣдующій день Калистъ уже былъ у Беатрисы, требуя отъ нея награды за свой проступокъ.
   -- Беатриса,-- говорилъ онъ,-- вы должны дать мнѣ счастье. Я пожертвовалъ для васъ своей женой, она все узнала. Это роковое письмо съ вашимъ именемъ и вашей короной, которой я не замѣтилъ!.. Я видѣлъ только васъ одну. Къ счастью, буква Б. была почти стерта, но духи ваши и уловки, къ которымъ я прибѣгалъ, выдали меня. Сабина чуть не умерла, молоко бросилось ей въ голову; теперь у нея рожа и возможно, что слѣды останутся на всю жизнь, это будетъ болѣе, чѣмъ ужасно.
   Слушая эту тираду, Беатриса смотрѣла на него такъ холодно, что ледяной взглядъ ея глазъ могъ бы заморозить Сену.
   -- Что же, тѣмъ лучше,-- отвѣчала она, -- можетъ быть, это сдѣлаетъ ее бѣлѣе.
   Беатриса сдѣлалась жестка, какъ ея кости, капризна, какъ цвѣтъ ея лица и рѣзка, какъ ея голосъ. Въ томъ же тонѣ продолжала она эту тираду ужасныхъ эпиграммъ. Нѣтъ большей неловкости со стороны мужа, какъ говорить любовницѣ о достоинствахъ жены, а женѣ -- о красотѣ любовницы. Но Калистъ не получить еще парижскаго воспитанія въ этомъ отношеніи, и не зналъ, что страсти имѣютъ своего рода вѣжливость. Онъ не умѣлъ ни обманывать жены, ни говорить правды любовницѣ. У него было слишкомъ мало опытности въ обращеніи съ женщинами. Въ продолженіи двухъ часовъ Калистъ долженъ былъ умолять Беатрису о прощеніи, но раздраженный ангелъ, съ поднятыми къ небу глазами, казалось, не замѣчалъ виновнаго. Наконецъ, сила его страсти побѣдила маркизу; она заговорила взволнованнымъ голосомъ; казалось, даже она плакала, вытирая украдкой слезы кружевнымъ платкомъ.
   -- Говорить мнѣ о своей женѣ почти на другой день моего паденія!.. Не доставало еще, чтобы вы начали восхвалять предъ мной ея добродѣтели! Я знаю, она находитъ васъ красавцемъ и восхищается вами! Вотъ заблужденіе! Я люблю только вашу душу! Вѣрьте мнѣ, что вы вовсе не такъ интересны, и мнѣ, по крайней мѣрѣ, вы сильно напоминаете пастушка изъ Римской Кампаньи!
   Эти странныя фразы вполнѣ доказывали обдуманную систему Беатрисы въ третьемъ ея увлеченіи: каждая новая страсть мѣняетъ женщину, и она все болѣе и болѣе изощряется въ хитростяхъ, необходимыхъ въ подобныхъ случаяхъ. Маркиза судила себя по своему. Умныя женщины не ошибаются въ себѣ; онѣ слишкомъ слѣдятъ за собой, замѣчаютъ малѣйшія свои морщинки, сознаютъ свой зрѣлый возрастъ и изучаютъ себя до мелочей, что доказываетъ ихъ страстное желаніе сохраниться, чтобы превзойти прекрасную молодую женщину, взять надъ ней перевѣсъ. Беатриса прибѣгала ко всѣмъ уловкамъ куртизанки. Не понимая всей гнусности этого плана, увлеченная красивымъ Калистомъ, къ которому горѣла страстью турчанки, она рѣшила увѣрить его, что онъ некрасивъ, неловокъ, плохо сложенъ, и притвориться, что ненавидитъ его. Это одна изъ лучшихъ системъ, чтобы удержать мужчинъ съ сильнымъ характеромъ. Побѣда надъ такимъ презрѣніемъ особенно заманчива для нихъ, тутъ лесть скрывается подъ видомъ ненависти, и правда прикрыта обманомъ, какъ во всѣхъ метаморфозахъ, плѣняющихъ насъ. Мужчины говорятъ въ этихъ случаяхъ: "Я неотразимъ!" или "Любовь моя пересиливаетъ ея презрѣніе ко мнѣ!". Кто отвергаетъ подобный способъ, употребляемый кокетками и куртизанками всѣхъ странъ, тотъ долженъ отвергнуть и ученыхъ, и изслѣдователей, которые убиваютъ цѣлые годы, чтобы открыть тайную причину какого-нибудь явленія. Дѣлая видъ, что презираетъ Калиста, Беатриса старалась подѣйствовать на него постояннымъ сравненіемъ своего поэтичнаго уютнаго уголка съ отелемъ дю-Геникъ. Покинутая женщина большею частью бываетъ такъ удручена, что не въ состояніи заботиться о домѣ, въ виду этогр мадамъ Рошефильдъ и начала нападать на глупую, какъ она выразилась, роскошь С.-- Жерменскаго предмѣстья. Сцена примиренія, когда Беатриса'заставила его поклясться въ ненависти къ женщинѣ, разыгравшей, по ея мнѣнію, комедію больной, у которой будто бы бросилось молоко въ голову, происходила въ комнатѣ, напоминающей собой настоящую рощицу, гдѣ Беатриса кокетничала среди восхитительныхъ цвѣтовъ и великолѣпныхъ жардиньерокъ, поражающихъ роскошью. Она дошла до совершенства въ умѣніи расположить со вкусомъ модныя мелочи и разнаго рода бездѣлушки. Покинутая Конти, она жаждала добиться извѣстности хотя въ мірѣ разврата. Несчастіе молодой женщины, одной изъ Грандльё, красивой и богатой, могла бы, какъ казалось Беатрисѣ, послужить ей пьедесталомъ.
   Когда женщина кончаетъ кормить ребенка и возвращается къ своей обыкновенной жизни, она кажется всѣмъ интереснѣе и красивѣе, и если женщины хорошѣютъ даже въ болѣе зрѣломъ возрастѣ, то молодымъ это придаетъ какую-то пикантную прелесть; въ нихъ столько жизни и столько граціи! Стараясь повторить свой медовый мѣсяцъ, Сабина не могла не замѣтить перемѣны въ Калистѣ. Она должна была наблюдать вмѣсто того, чтобы предаваться восторгамъ счастія; роковые духи преслѣдовали ее. Она не довѣрялась больше ни матери, ни подругѣ, которая изъ любви къ ней обманывала ее. Она стремилась узнать правду, и правда не заставила себя ждать. Она явилась вдругъ, какъ солнце, ослѣпляя сразу, требуя вуаля или занавѣса. Въ любви повторяется сказка дровосѣка, призывающаго смерть, и мы, любя, жаждемъ и пугаемся правды.
   Однажды утромъ, черезъ двѣ недѣли послѣ болѣзни, Сабина получила слѣдующее ужасное письмо:

"Баронесѣ дю-Геникъ

"Геранда.

   "Милая моя Сабина, Зефирина и я не можемъ понять, о какомъ туалетѣ говорите вы въ вашемъ послѣднемъ письмѣ къ намъ. Калисту я написала объ этомъ, и вы извините намъ наше незнаніе. Не сомнѣвайтесь въ нашей любви къ вамъ, мы всѣми силами стараемся увеличить вашъ капиталъ. Благодаря совѣтамъ мадемуазель Пен-Холь, черезъ нѣсколько лѣтъ вы пріобрѣтете еще новый капиталъ, не считая доходовъ. Дорогая моя, я люблю васъ, какъ собственную дочь, и письмо ваше удивило меня своимъ лаконизмомъ. Вы ничего не сказали мнѣ о маленькомъ Калистѣ, о взросломъ говорить нечего, въ его счастіи я увѣрена, но..." и т. дНаписавъ на этомъ письмѣ поперекъ: "Благородная Бретань не умѣетъ лгать", Сабина положила его на столъ Калисту. Онъ прочелъ его и, узнавъ почеркъ жены, сжегъ, рѣшивъ сдѣлать видъ, что не получалъ ничего. Цѣлую недѣлю мучилась Сабина тоскою, испытываемой только чистыми одинокими душами, которыхъ не коснулось еще крыло злого ангела. Молчаніе Калиста пугала Сабину.
   -- Вмѣсто того, чтобы составить его счастіе, сдѣлаться его единственной радостью, я уже надоѣла ему. Добродѣтель моя раздражаетъ его. Я оскорбила мое божество,-- думала она.
   Мысли эти не давали ей покоя. Она уже хотѣла просить прощенія у Калиста, когда подозрѣнія ея получили новое подтвержденіе.
   Какъ-то разъ смѣлая и дерзкая Беатриса отослала письмо прямо на домъ къ Калисту. Сабина получила его и, не распечатавъ, отдала мужу. Съ похолодѣвшимъ сердцемъ она сказала ему измѣнившимся голосомъ:
   -- Другъ мой, письмо это, конечно, изъ Жокей-Клуба, я узнала духи и бумагу...
   Калистъ покраснѣлъ и спряталъ письмо въ карманъ.
   -- Отчего ты не читаешь его?
   -- Я знаю его содержаніе!
   Молодая женщина сѣла; съ ней не сдѣлалось лихорадки, она не плакала, но вся она была полна тѣмъ негодованіемъ, которое толкаетъ самыя слабыя существа на ужасныя преступленія, заставляетъ ихъ отравляться или отравлять своихъ соперницъ. Внесли маленькаго Калиста, и Сабина взяла его на руки. Ребенокъ, отнятый отъ груди, искалъ, ее.
   -- Этотъ еще помнитъ,-- проговорила она тихо и зарыдала. Она плакала такъ, какъ плачутъ женщины, когда остаются однѣ.
   Горе, какъ и радость, проходитъ черезъ разныя ступени, и первый кризисъ, стоившій Сабинѣ чуть не жизни, не повторился. Ничто не повторяется въ жизни. Важны первыя сильныя потрясенія, къ остальнымъ уже привыкаютъ; первый ударъ измѣряетъ запасъ нравственныхъ силъ для противодѣйствія несчастью. Сабина, увѣренная теперь въ измѣнѣ мужа, просидѣла, какъ пригвожденная три часа съ сыномъ на рукахъ, и удивилась, когда вошедшій слуга сказалъ:
   -- Кушать подано.
   -- Доложите барину.
   -- Баронъ не обѣдаетъ дома,-- отвѣчалъ слуга.
   Возможно-ли описать тѣ нравственные мученія, какія переживала молодая двадцати трехлѣтняя женщина, сидя одна въ громадной столовой античнаго отеля, пользуясь услугами безвмодныхъ, въ подобныхъ случаяхъ, слугъ.
   -- Скажите заложить лошадей,-- вдругъ сказала она,-- я ѣду въ Итальянскую оперу.
   Сабина надѣла восхитительный туалетъ. Она хотѣла появиться одна, сіяющей, радостной и счастливой. Несмотря на мученія, причиненныя ей письмомъ, она твердо рѣшила побѣдить, возвратить себѣ Калиста лаской, нѣжностью и покорностью агнца. Она мечтала обмануть весь Парижъ. Она любила любовью куртизанки и ангела, въ чувствѣ ея была и гордость и униженіе. Шелъ "Отелло". И при словахъ Рубини: "il mio car si divide", она скрылась. Музыка часто дѣйствуетъ сильнѣе поэта и актера, даже если эти двѣ силы соединяются въ одну. Савиньенъ Портандюэръ проводилъ Сабину до выхода, удивляясь ея внезапному бѣгству.
   Для баронессы настало теперь время особенно сильныхъ мученій, свойственныхъ аристократкамъ. Когда вы встрѣчаете ревнивыхъ, несчастныхъ страдающихъ женщинъ, руки которыхъ покрыты золотыми змѣйками, съ брилліантовыми головками; съ чудными ожерельями на шеѣ, съ восхитительными аграфами, приходитъ-ли вамъ въ голову, что змѣи эти жалятъ, что ожерелья полны яда, что всѣ эти на видъ мягкія оковы жгутъ нестерпимо тѣло. Какою дорогою цѣною пріобрѣтается эта роскошь. Женщины въ положеніи Сабины проклинаютъ удовольствія и богатство. Онѣ не замѣчаютъ ни золоченыхъ залъ, ни шелка, ни мебели. Экзотическіе цвѣты обращаются для нихъ въ крапиву, благоуханія теряютъ свою прелесть. Искусно приготовленныя кушанья какъ ячмень царапаютъ имъ горло, и жизнь принимаетъ видъ Мертваго моря. Двухъ-трехъ примѣровъ достаточно, чтобы вполнѣ обрисовать подобное состояніе женщинъ, и каждая изъ нихъ испытываетъ одни и тѣ же ощущенія.
   Увѣренная вполнѣ, что у нея есть соперница, Сабина зорко слѣдила за Калистомъ. Когда онъ выходилъ, она смотрѣла на него, стараясь отгадать, какъ проведетъ онъ день. Съ какимъ настойчивымъ терпѣніемъ предается сама женщина этой невыносимой для нея пыткѣ раскаленнаго желѣза. Сколько было радостей, если Калистъ не ѣхалъ въ улицу де-Шартъ. При входѣ мужа, она разглядывала его прическу, глаза, лицо, до мелочей интересуясь всѣмъ и до тонкости разбирая его туалетъ. Въ такомъ состояніи женщина, конечно, теряетъ благородство и достоинство. Эти мучительныя изслѣдованія, скрытыя въ глубинѣ души, подтачивали нѣжный корень чудныхъ цвѣтовъ довѣрія, заставляли меркнуть золотыя звѣздочки любви и отнимали всѣ прелести воспоминаній.
   Какъ-то Калистъ былъ не въ духѣ, остался дома, придираясь ко всему, Сабина сейчасъ же сдѣлалась вкрадчивой, ласковой, веселой и остроумной.
   -- Ты дуешься на меня, Калистъ? Я плохая жена? Что тебѣ не по вкусу здѣсь?-- спрашивала она мягко.
   -- Ахъ,-- говорилъ онъ,-- эти комнаты такъ неуютны, такъ пусты, вы не умѣете обставить ихъ.
   -- Что же не хватаетъ здѣсь?
   -- Цвѣтовъ.
   -- Значитъ,-- думала про себя Сабина,-- мадамъ Рошефильдъ любитъ цвѣты.
   И черезъ два дня чудные цвѣты отеля дю-Геникъ удивляли весь Парижъ.
   Черезъ нѣсколько времени, какъ-то вечеромъ Кадистъ жаловался на холодъ. Онъ вжился на козеткѣ, оглядывался кругомъ, какъ бы ища чего-то. Сабина долго не могла догадаться, что означала эта новая фантазія, такъ какъ въ отелѣ и корридоры и лѣстницы отапливались калориферомъ.
   Наконецъ, черезъ три дня ей мелькнула мысль, что у соперницы должны быть ширмы, которыя придаютъ полусвѣтъ, выгодный для увядшаго лица. Сабина пріобрѣла чудныя зеркальныя ширмы.
   -- Что будетъ дальше?-- думала она. Запасъ выдумокъ соперницы еще не истощился. Калистъ ѣлъ такъ неохотно дома, что выводилъ изъ себя Сабину. Онъ проглатывалъ два-три кусочка чего-нибудь и возвращалъ тарелку лакею.
   -- Развѣ не вкусно?-- спрашивала Сабина, огорчаясь, что всѣ ея хлопоты и переговоры съ поваромъ оказываются тщетными.
   -- Нѣтъ, ничего,-- отвѣчалъ онъ,-- только я сытъ, мой другъ.
   Женщина, сжигаемая страстью, желающая, какъ Сабина, во что бы то ни стало побѣдить соперницу, часто переходитъ границу. Эта усиленная горячая борьба отражалась не на однѣхъ наружныхъ, видимыхъ вещахъ, но дѣйствовала и на внутреннее душевное состояніе. Сабина начала тщательно заниматься своими манерами, туалетомъ, она наблюдала за собою въ малѣйшихъ проявленіяхъ своего чувства.
   Съ мѣсяцъ возилась Сабина со столомъ. При помощи Маріотты и Гасселена она пошла на водевильную хитрость, чтобы узнать, какія кушанья готовитъ Калисту маркиза Рошефильдъ. Гасселенъ замѣнилъ мнимо больного кучера, вошелъ въ дружбу съ кухаркой Беатрисы, и Сабина начала приготовлять Калисту тѣ же кушанья, только въ лучшемъ видѣ.
   -- Что тебѣ?-- спрашивала она.
   -- Ничего,-- отвѣчалъ Калистъ, старюсь что-то отыскать на столѣ.
   -- Придумала, придумала,-- говорила на другой день Сабина. Калистъ искалъ толченыхъ майскихъ жучковъ, это англійское снадобье продается въ аптекахъ въ видѣ масла; маркиза Рошефильдъ пріучаетъ его ко всѣмъ пряностямъ!
   Сабина пріобрѣла и это, но все же не была въ состояніи услѣдить за всѣми выдумками соперницы.
   Такъ жили они нѣсколько мѣсяцевъ. Борьба заставляетъ изыскивать средства, этого требуетъ жизнь. Раны и боли переносятся терпѣливѣе, чѣмъ пренебреженіе и равнодушіе; это своего рода-нравственная смерть.
   Терпѣніе у Сабины истощилось. Какъ-то вечеромъ она надѣла свой лучшій туалетъ, думая превзойти-соперницу; Калистъ увидя ее, усмѣхнулся...
   -- Какъ ни старайся, мой другъ,-- сказалъ онъ,-- а ты все же останешься только красивой андалузкой.
   -- Увы!-- отвѣчала она, падая на козетку,-- я не въ состояніи обратиться въ блондинку, но если это будетъ продолжаться, я скоро буду имѣть видъ тридцатипятилѣтней женщины!
   Она не поѣхала въ итальянскую оперу; оставшись одна дома, она вырвала цвѣты изъ прически и растоптала ихъ. Платье, шарфъ и весь ея туалетъ полетѣлъ на подъ, подвергаясь той же участи.
   Сабина напоминала собою пойманную дикую козочку, которая рвется изъ силка, пока не наступитъ смерть. Она легла. Вошла горничная. Можно себѣ представить ея удивленіе.
   -- Ничего,-- говорила ей Сабина,-- это все баринъ надѣлалъ.
   Несчастныя женщины такъ часто прибѣгаютъ къ уловкамъ и маленькимъ обманамъ, когда затрогивается ихъ женское самолюбіе. Сабина худѣла, горе снѣдало ее, но изъ взятой на себя роли она не выходила. Лихорадочно-возбужденная, съ готовыми всегда сорваться съ губъ жестокими словами, внушаемыми ей горемъ, Сабина сдерживала блескъ метавшихъ молніи чудныхъ, черныхъ глазъ, придавая имъ выраженіе нѣжности и покорности. Истощеніе Сабины дѣлалось замѣтнымъ. Герцогиня, любящая мать, несмотря на благочестіе, которое становилось въ ней все болѣе и болѣе португальскимъ, пугалась, какъ бы болѣзненное состояніе Сабины не довело ее до смерти. Связь Калиста съ Беатрисой была ей извѣстна. Она уговорила дочь пріѣхать къ ней, думая облегчить ея сердечную рану и удалить отъ новыхъ страданій. Не желая посредниковъ между собою и Батистомъ, Сабина долго скрывала свое горе, увѣряя, что вполнѣ счастлива. Въ ней опять заговорила гордость. Но черезъ мѣсяцъ, окруженная ласками матери и сестры Клотильды, она разсказала свое горе, призналась въ своихъ мукахъ, проклинала жизнь и говорила, что съ радостью ожидаетъ смерти. Она просила Клотильду, не желавшую выходить замужъ, замѣнить мать маленькому Калисту, который, по ея мнѣнію, былъ такъ красивъ, что красотѣ его могли бы позавидовать всѣ члены королевскаго рода.
   Какъ-то вечеромъ, сидя съ сестрой Атенаисъ, свадьба которой назначена была послѣ поста, съ Клотильдой и матерью, Сабина, измученная униженіями, не выдержала тоски, переполнявшей ея сердце и начала громко роптать.
   -- Атенаисъ,-- говорила она, когда виконтъ Жюстъ Грандльё уѣхалъ.-- Ты выходишь замужъ, я могу служить тебѣ лучшимъ примѣромъ. Бойся, какъ преступленія, обнаруживать твои лучшія качества. Изъ желанія понравиться Жюсту, не наряжайся очень, будь спокойна, холодна, полна достоинства, размѣряй свое счастье и давай его столько, сколько получишь сама. Это нечестно, но это необходимо. Видишь, я гибну; все, что есть во мнѣ хорошаго, святого, возвышеннаго, всѣ мои достоинства оказались рифами, о которые разбилось мое счастье. Я не нравлюсь, потому что я молода. Въ глазахъ многихъ мужчинъ молодость не имѣетъ ровно никакого значенія. Въ наивномъ лицѣ нѣтъ ничего загадочнаго. Мой искренній смѣхъ не нравится. Чтобы плѣнять, надо имѣть ту меланхолическую улыбку, къ какой прибѣгаютъ эти падшіе ангелы, принужденные скрывать свои длинные желтые зубы. Свѣжій цвѣтъ лица однообразенъ! Предпочитаютъ куклу, размалеванную румянами, бѣлилами и кольдъ-кремомъ. Искренность не нужна, требуется развращенность! Я люблю всей душой, какъ честная женщина, а нужна обманщица, фокусница, актриса. Мужъ мой самый чудный человѣкъ во Франціи, и я, упоенная счастьемъ, наивно говорю ему, что онъ изященъ, граціозенъ и красивъ; и опять не то. Чтобы ему понравиться, надо пугливо отвернуть отъ него голову, не выражать своего чувства, говорить ему, что все его изящество заключается въ болѣзненномъ видѣ, и восхищаться плечами Геркулеса. Доводя его до раздраженія, надо защищаться, какъ бы ища въ борьбѣ уловку, чтобы скрыть тѣ свои недостатки, которые способны убить любовь. Любуясь прекраснымъ, поэтическимъ и красивымъ, я не прибѣгаю къ злой завистливой критикѣ, которая возвысила бы меня въ глазахъ другихъ. Каналисъ и Натанъ не воспѣваютъ меня ни въ прозѣ, ни въ стихахъ. Я бѣдный, наивный ребенокъ, принадлежащій только Калисту. Если бы я объѣхала свѣтъ, "какъ она", если бы я говорила "люблю тебя" на всѣхъ языкахъ Европы, "какъ она", меня цѣнили бы, жалѣли и боготворили бы тогда, я бы считалась лучшимъ даромъ космополитической любви. Паша ласка и нѣжность цѣнятся только тогда, когда онѣ чередуются съ злобными выходками. Я, честная женщина, должна прибѣгать къ разсчетамъ непорядочныхъ женщинъ, къ ихъ уловкамъ!.. Калистъ одурманенъ всѣмъ этимъ кривляньемъ. О, дорогія мои, рана моя смертельна! Моя гордость плохая защита. Ничто не можетъ спасти меня отъ муки. Я, безумно люблю мужа, но чтобы вернуть его, должна принимать видъ полнаго равнодушія.
   -- Глупенькая,-- шепнула ей на ухо Клотильда -- притворись, что хочешь ему отомстить.
   -- Нѣтъ, я хочу умереть безупречно и не дать никакого повода къ подозрѣнію,-- отвѣчала Сабина,-- месть наша должна быть достойна любви!..
   -- Дитя мое,-- уговаривала герцогиня дочь,-- какъ мать, я смотрю на вещи гораздо спокойнѣе тебя, повѣрь мнѣ, что любовь вовсе не цѣль семейной жизни, а только одно изъ ея условій. Не вздумай подражать несчастной молоденькой баронессѣ де-Макюмеръ. Чрезмѣрная страсть безполезна и даже смертельна. Наконецъ, Господь посылаетъ намъ скорби для испытанія... Послѣ свадьбы Атенаисъ я займусь тобою. Отцу твоему я уже говорила о тебѣ, также сказала я герцогу Шольб и д'Ажюда, всѣ мы постараемся вернуть тебѣ Калиста.
   -- Есть средство и противъ маркизы,-- говорила, смѣясь Клотильда.-- Она быстро мѣняетъ своихъ обожателей.
   -- Д'Ажюда, -- сказала герцогиня,-- приходится шуриномъ маркизу Рошефильдъ. Если нашъ дорогой духовникъ одобрить маленькія уловки, необходимыя для исполненія плана, который я уже изложила твоему отцу, я ручаюсь тебѣ за возвращеніе Калиста. Прибѣгая къ подобнымъ средствамъ, я поступаю противъ совѣсти, а потому хочу непремѣнно посовѣтоваться съ аббатомъ Бросетомъ.
   -- Дитя мое, не доходи до отчаянія, повѣрь, что мы поможемъ тебѣ. Не теряй надежды! Сегодня горе твое такъ сильно, что я выдала мою тайну, но я не могу также не ободрить тебя.
   -- А Калистъ не будетъ огорченъ?-- спрашивала Сабина съ видимымъ волненіемъ.
   -- Богъ мой, неужели я буду такъ глупа!-- наивно воскликнула Атенаисъ.
   -- О, моя дѣвочка, ты еще не знаешь, до чего доходитъ добродѣтель, руководимая любовью!-- отвѣчала обезумѣвшая отъ горя Сабина.
   Фраза эта была сказана съ такой горечью, что герцогиня подумала, нѣтъ-ли у нея еще какого скрытаго горя.
   -- Уже полночь, идите, дѣти,-- говорила герцогиня двумъ дочерямъ, въ глазахъ которыхъ сквозило любопытство.
   -- Несмотря на мои тридцать шесть лѣтъ, я все же лишняя?-- насмѣшливо спросила Клотильда.
   Пока Атенаисъ прощалась съ матерью, она успѣла шепнуть Сабинѣ:
   -- Ты мнѣ скажешь, въ чемъ дѣло, завтра я буду обѣдать съ тобой, и если мама побоится согрѣшить, я сама вырву Калиста изъ рукъ нечестивой.
   -- Что же, Сабина?-- спрашивала герцогиня, уходя съ дочерью въ спальню,-- есть что-нибудь новое?
   -- Ахъ, мама, я погибла!
   -- Что случилось?
   -- Я хотѣла побѣдить эту ужасную женщину, и побѣдила -- я беременна. А Калистъ такъ любитъ ее, что въ скоромъ времени навѣрно броситъ меня совсѣмъ. Невѣрность его взбѣситъ Беатрису. Я же такъ измучена, что положительно не въ состояніи больше бороться. Къ ней онъ идетъ всегда такой радостный, домой же возвращается мрачнѣе тучи. Онъ не старается даже скрыть, что не выноситъ меня. Вліяніе этой женщины на него такъ же зловредно, какъ ея тѣло и душа. Увидишь, мама, что за свое примиреніе съ нимъ она потребуетъ полнаго разрыва со мной. Она увезетъ его отъ меня въ Швейцарію и Италію. Теперь ужь онъ находитъ смѣшнымъ, что совсѣмъ не знаетъ Европы. Понятно, къ чему клонятся эти разговоры. Если черезъ мѣсяцъ Калистъ не измѣнится, я не ручаюсь ни за что... Я знаю, я убью себя!
   -- Опомнись, несчастное дитя!-- говорила герцогиня,-- самоубійство вѣдь смертный грѣхъ.
   -- Поймите,-- говорила Сабина,-- эта женщина пойдетъ на все, она въ состояніи дать ему ребенка! Если Калистъ полюбитъ его больше, чѣмъ моего! О! тогда конецъ моему терпѣнію, моимъ уступкамъ!
   Она упала въ кресло, она высказала послѣднюю свою мысль. Больше въ ней не было скрытаго горя, которое, подобно желѣзному стержню, употребляемому скульпторами, поддерживаетъ все, служитъ основой всего!
   -- Успокойся, моя страдалица!-- говорила герцогиня.-- Въ виду такихъ несчастій аббатъ навѣрно отпуститъ мнѣ грѣхи, на которые толкаетъ насъ коварство свѣта.
   -- Тебѣ пора ѣхать,-- продолжала она, направляясь къ своему кіоту.-- Сегодня я особенно буду молитъ Спасителя и Пресвятую за тебя. Надѣйся на Бога, особенно, если хочешь имѣть успѣхъ.
   -- Ахъ,-- отвѣчала Сабина,-- побѣда наша поможетъ спасти только семью во мнѣ же, мама, Калистъ погасилъ святой огонь любви, притупилъ во мнѣ все, даже горе. Что это за медовый мѣсяцъ, когда съ первыхъ дней брака я уже чувствовала измѣну.
   На другой день въ часъ дня одинъ изъ священниковъ С.-Жерменскаго предмѣстья, назначавшійся епископомъ въ одну епархію 1840 г., отъ чего онъ, впрочемъ, отказывался три раза, аббатъ Бросетъ, самый популярный священникъ въ Парижѣ, направлялся къ отелю Грандльб. Походка его согласовалась вполнѣ съ его саномъ, такъ много было въ ней скромности, спокойствія, степенности и даже достоинства. Это былъ маленькій, худой человѣкъ, лѣтъ пятидесяти, съ поблекшимъ лицомъ, истощеннымъ постами, носившимъ отпечатокъ пережитыхъ страданій. Глаза, горѣвшіе огнемъ вѣры и смягчавшіеся выраженіемъ скорѣе чего-то затаеннаго, чѣмъ мистическаго, оживляли лицо этого служителя Бога. Улыбаясь, поднимался аббатъ по лѣстницѣ, мало вѣря, что у герцогини могла быть-какая-нибудь важная причина для того, чтобы позвать его. Но руки герцогини такъ щедро сыпали милость, что онъ не могъ не удѣлить ей время, которое обыкновенно посвящалъ дѣйствительно несчастнымъ своего прихода. При входѣ священника герцогиня встала и сдѣлала нѣсколько шаговъ къ нему на встрѣчу. Такое исключеніе допускалось съ ея стороны только для кардиналовъ, епископовъ, священниковъ, для герцогинь, старшихъ ея по возрасту, и для особъ королевской крови,
   -- Дорогой аббатъ, -- тихо говорила она, указывая ему на кресло,-- мнѣ необходимъ авторитетъ вашей опытности. Раньше, чѣмъ начать злую интригу, изъ которой, впрочемъ, должно выйти много хорошаго, мнѣ хотѣлось бы узнать, не послужитъ-ли это терніемъ на пути моемъ къ спасенію...
   -- Герцогиня,-- отвѣчалъ священникъ,-- пожалуйста, только не смѣшивайте духовныя отношенія съ свѣтскими, они часто не согласуются. Разскажите, въ чемъ дѣло.
   -- Вамъ извѣстно, что дочь моя умираетъ отъ горя, мужъ ей измѣнилъ ради маркизы Рошефильдъ.
   -- Это очень серьезно, это даже ужасно,-- сказалъ священникъ,-- но вы должны также знать, что говорить въ подобныхъ случаяхъ святой Францискъ Салійскій. Припомните мадамъ Гюпонъ, которая была недовольна слишкомъ большими требованіями законной любви, она была бы въ восторгѣ имѣть для своего мужа маркизу Рошефильдъ.
   -- Сабина очень кротка и большая христіанка, но въ ней нѣтъ никакой склонности къ мистицизму.
   -- Бѣдная женщина,-- тонко проговорилъ священникъ.-- Какое же средство нашли вы противъ ея несчастія?
   -- Я согрѣшила,-- сказала герцогиня, -- думая найти для m-me Рошефильдъ другого красиваго, испорченнаго юношу, который заставилъ бы удалиться моего зятя.
   -- Дочь моя,-- отвѣчалъ священникъ,-- мы сошлись здѣсь не ради покаянія, и не судить васъ пришелъ я сюда, а съ точки зрѣнія свѣта планъ вашъ можетъ имѣть успѣхъ...
   -- Да, но средства мнѣ кажутся черезчуръ дурными,-- сказала герцогиня.
   -- Отчего? Конечно, каждая христіанка должна скорѣе стараться удалить погибшую женщину съ ложнаго пути, чѣмъ толкать ее туда; но если это такъ-же немыслимо, какъ съ мадамъ Рошефильдъ, то рука человѣка безсильна -- подобныхъ грѣшницъ спасаетъ только Богъ. Чтобы обратить ихъ, нужны громъ и молнія.
   -- Отецъ,-- продолжала герцогиня,-- благодарю васъ за снисхожденіе ко мнѣ. Мой зять честный бретонецъ, онъ положительно рыцарь по отношенію къ этой дамѣ. Если молодой вѣтренникъ согласится на любовь съ маркизой Рошефильдъ и поспоритъ съ Калистомъ, какъ бы не было дуэли...
   -- Это глубокая мысль, герцогиня, она доказываетъ, что на кривомъ пути всегда встрѣчаются камни преткновенія,-- проговорилъ священникъ.
   -- Но, дорогой аббатъ, можетъ быть, мнѣ удастся сдѣлать добро. Удаляя маркизу Рошефильдъ съ рокового пути, на которомъ она стоитъ теперь, я возвращу Калиста женѣ, и возможно, что спасу отъ мученій ада бѣдное заблудшее созданіе...
   -- Къ чему же вамъ мой совѣтъ?-- улыбаясь говорилъ священникъ.
   -- Ахъ,-- возражала герцогиня,-- все же придется прибѣгнуть къ некрасивымъ средствамъ.
   -- Вы вѣдь не намѣрены красть?
   -- Напротивъ, я истрачу сама массу денегъ...
   -- Вы вѣдь не будете клеветать?
   -- О!
   -- Вы не станете вредить ближнему?
   -- За это я не могу ручаться.
   -- Такъ разскажите вашъ новый планъ,-- сказалъ заинтересованный священникъ.
   -- Если мнѣ не удастся выбить клинъ клиномъ (такъ думала я, моля Пресвятую Дѣву просвѣтить меня), я заставлю Калиста возвратиться, уговоривъ маркиза Рошефильда сойтись съ женой. Такимъ образомъ, не дѣ лая зла, я дамъ счастіе моей дочери, я сдѣлаю доброе дѣло съ помощью такого же добраго дѣла.
   Священникъ задумчиво смотрѣлъ на португалку.-- Конечно, эта мысль,-- проговорилъ онъ,-- осѣнила васъ тогда...
   -- Да, да, я уже возблагодарила Пресвятую Дѣву,-- проговорила герцогиня,-- и дала обѣщаніе, кромѣ девятидневной молитвы, отдать одной бѣдной семьѣ тысячу двѣсти франковъ, если дѣло будетъ имѣть успѣхъ. Но когда этотъ планъ я изложила моему мужу, онъ сказалъ, смѣясь, что, кажется, самъ дьяволъ сидитъ во мнѣ.
   -- Герцогъ отвѣтилъ то же, что хотѣлъ я сказать вамъ, когда вы перебили меня,-- улыбаясь проговорилъ священникъ.
   -- Но, отецъ, если вы одобряете планъ, вы, можетъ быть, не одобрите средство къ исполненію его? Все, что я предполагала сдѣлать съ маркизой Рошефильдъ, я должна продѣлать съ извѣстной мадамъ Шонцъ, своего рода Беатрисой квартиры С.-Жоржъ, для того, чтобы вернуть маркиза къ женѣ.
   -- Я увѣренъ, что вы не сдѣлаете ничего дурного,-- говорилъ священникъ, который, одобривъ планъ, хотѣлъ уйти.-- Во всякомъ случаѣ вы посовѣтуетесь со мною, когда совѣсть заговоритъ въ васъ,-- прибавилъ онъ,-- и если вы избавите эту даму изъ улицы С.-Жоржъ отъ дурной жизни и выдадите ее замужъ.
   -- Ахъ,-- воскликнула герцогиня,-- вашими словами вы очищаете мой планъ отъ зла. Вы достойны быть архіепископомъ, и я надѣюсь, что не умру, не назвавъ васъ: ваше высокопреосвященство.
   -- Я предвижу только одно затрудненіе,-- сказалъ священникъ.
   -- Какое?-- спросила герцогиня.
   -- Если маркиза Рошефильдъ, сойдясь съ мужемъ, все же не захочетъ оставить барона?
   -- Но объ этомъ позабочусь ужь я,-- проговорила герцогиня,-- кто не знакомъ съ интригами, тотъ ведетъ ихъ всегда...
   -- Дурно и очень дурно, привычка нужна во всемъ. Завербуйте кого-нибудь поопытнѣе въ вашу интригу и спрячьтесь за него.
   -- Ахъ, отецъ мой,-- говорила герцогиня,-- если мы станемъ служить аду, будетъ-ли небо помогать намъ?..
   -- Вы вѣдь не на исповѣди, такъ спасайте же свою дочь,-- проговорилъ аббатъ, уходя.
   Въ восторгѣ отъ священника, герцогиня проводила его до дверей зала.
   Гроза собралась надъ головой маркиза Рошефильда, въ то время, какъ онъ наслаждался всевозможными радостями парижанина.
   Мадамъ Шонцъ замѣнила ему Беатрису, и герцогъ Грандльё справедливо замѣтилъ женѣ, что не хорошо было бы врываться въ ихъ прелестную, полную согласія жизнь.
   Необходимо познакомиться съ нѣкоторыми подробностями жизни маркиза съ тѣхъ поръ, какъ онъ былъ покинутъ женой; тогда будетъ понятно, какую громадную разницу создали законы и нравы въ существованіи мужчины и женщины при однихъ и тѣхъ же условіяхъ. Все, въ чемъ заключается несчастье покинутой жены, все это составляетъ, наоборотъ, счастье для покинутаго мужа. Этотъ поражающій контрастъ и удерживаетъ молодыхъ женщинъ въ семьѣ, и онѣ борятся, какъ Сабина дю-Геникъ, выбирая или самое убійственное, или самое безобидное средство.
   Спустя нѣсколько времени послѣ бѣгства Беатрисы, Артуръ де-Рошефильдъ, оставшись единственнымъ сыномъ послѣ смерти своей бездѣтной сестры, первой жены маркиза д'Ажюда Пинто, сдѣлался наслѣдникомъ отеля Рошефильдъ въ улицѣ д'Анжу Сентъ-Оноре и получилъ еще двѣсти тысячъ франковъ, завѣщанныя ему отцомъ. Это богатое наслѣдство въ соединеніи съ тѣмъ, что онъ имѣлъ, включая и состояніе жены, увеличило его доходъ до тысячи франковъ въ день. При его характерѣ, который такъ мѣтко обрисовала въ нѣсколькихъ словахъ мадемуазель де-Тушъ Калисту, подобное состояніе было уже само по себѣ полное счастье. Въ то время, какъ маркиза Рошефильдъ предавалась любви, маркизъ наслаждался огромнымъ состояніемъ, расходуя его очень разсудительно. Тщеславіе его, удовлетворенное вполнѣ красивой наружностью, доставившей ему уже нѣсколько побѣдъ, позволяло ему пренебрегать женщинами и стремиться въ побѣдѣ въ области ума. Одаренный умомъ, который обыкновенно называется рефлективнымъ, онъ присвоивалъ себѣ чужія остроты, взятыя изъ театральныхъ пьесъ, разныхъ мелкихъ газетъ, и удачно повторялъ ихъ; дѣлая видъ, что самъ подсмѣивается надъ ними, шаржируя ихъ, онъ тѣмъ не менѣе заставлялъ другихъ вѣрить въ неоспоримость своихъ изреченій. Его военная веселость (онъ служилъ въ королевской гвардіи), придавая особенную прелесть его разговору, заставляла недалекихъ женщинъ превозносить его умъ, другія же не рѣшались противорѣчить ему. Такой системы Артуръ придерживался во всемъ. Благодаря геніальному природному дару, онъ подражалъ восхитительно, не обладая вкусомъ, маркизъ всегда первый воспроизводилъ моду и первый оставлялъ ее. Онъ заботился очень много о своемъ туалетѣ, носилъ корсетъ и принадлежалъ къ тому сорту людей, которые не надоѣдаютъ никогда своими разговорами и шутками, всегда съумѣютъ приноровиться къ обстоятельствамъ и никогда не старѣютъ. Это герои посредственности.
   Артура жалѣли, поступокъ Беатрисы, покинувшей такого чуднаго мужа, находили непростительнымъ, и осмѣяна была только она. Членъ всѣхъ клубовъ, подписчикъ всякаго вздора, разныхъ партій, услужливый и любезный, за что его особенно цѣнили, этотъ честный, добродушный, на самомъ дѣлѣ недалекій человѣкъ, на котораго, къ несчастью, походятъ очень многіе богатые люди, стремился отличиться какой-нибудь модной маніей. Особенно славился онъ, какъ султанъ гарема лошадей, за которыми наблюдалъ старый англійскій конюхъ, получавшій въ мѣсяцъ отъ четырехъ до пяти тысячъ франковъ. Спеціальность Артура были "бѣга". Ко всему, что касалось лошадей, онъ относился очень ревностно и, мало понимая въ нихъ толкъ, полагался вполнѣ на своего конюшаго. Въ Артурѣ не было ничего своего, ни ума, ни вкуса, ни положеніями шутокъ; состояніе и то перешло къ нему отъ предковъ. Испытавъ всѣ прелести супружеской жизни, онъ былъ очень радъ снова сдѣлаться холостымъ, и весело говорилъ друзьямъ: "Я родился въ сорочкѣ!"
   Онъ былъ счастливъ, что можетъ избѣгнуть расходовъ на представительство дома, что необходимо женатому человѣку. Отель его, оставленный безъ перемѣны послѣ смерти отца, напоминалъ дома, хозяева которыхъ находятся въ постоянныхъ путешествіяхъ. Маркизъ почти не жилъ въ немъ, никогда не обѣдалъ и очень рѣдко ночевалъ. Подобное равнодушіе объясняется слѣдующей причиной.
   Послѣ многихъ любовныхъ приключеній, пресыщеній свѣтскими женщинами, скучными на самомъ дѣлѣ, отравляющими счастіе безконечными шипами, онъ сошелся, какъ это видно будетъ дальше, съ извѣстной мадамъ Шонцъ, знаменитой въ свѣтѣ Фанни Бопре, Сусанны Валь-Нобль, Марьеты, Фларонтины, Жени Кадины и т. д. Это тотъ міръ, о которомъ такъ умно выразился одинъ изъ писателей, показывая его въ вихрѣ бала въ оперѣ:-- Когда подумаешь, что все это имѣетъ квартиру, одѣвается, живетъ хорошо, тогда только поймешь, что за существо мужчины.
   Опасный міръ этотъ уже проникъ въ исторію нравовъ черезъ типичные образы Флорины и знаменитой Малага въ произведеніяхъ "Дочь Евы" и "Ложная любовница". Но чтобы вѣрно изобразить намъ этотъ міръ, писатель долженъ взять въ извѣстной пропорціи число существующихъ такимъ образомъ женщинъ и различныя развязки ихъ существованія, которое кончается большею частью ужасной нуждой и неестественной смертью, а иногда, впрочемъ, счастливыми браками и богатствомъ.
   Мадамъ Шонцъ, извѣстная подъ именемъ "маленькой Авреліи" въ отличіе отъ одной изъ ея соперницъ, стоявшей много ниже ея по уму, принадлежала къ высшему классу тѣхъ женщинъ, въ общественной пользѣ которыхъ не усомнился бы ни префектъ Сены, ни всѣ лица, заинтересованныя благосостояніемъ Парижа. А тѣ, которые должны были бы бороться съ подобнымъ способомъ наживы, какъ бы сами соперничаютъ съ людьми двусмысленнаго поведенія.
   Безъ Аспазіи квартала Notre-Dame de Larette въ Парижѣ не строилось бы столько домовъ. Первые обитатели новыхъ домовъ, онѣ вмѣстѣ съ спекулянтами подвигаются къ холмамъ Монмартра, втыкаютъ колья своихъ палатокъ въ пустынныхъ каменныхъ домахъ, которыми застроены европейскія улицы Амстердама, Милана, Стокгольма и т. д. Вѣтеръ, свободно гуляя въ подобныхъ архитектурныхъ стѣнахъ, колышетъ массу наклеенныхъ билетиковъ съ надписями: "Отдаются внаймы квартиры" ясно показываетъ ихъ необитаемость. Положеніе женщины опредѣляется здѣсь положеніемъ ея квартиры. Если она живетъ въ домѣ недалеко отъ улицы Провансъ,-- значитъ, она имѣетъ доходъ, и за бюджетъ ея опасаться нечего, если же она поселяется ближе къ внѣшнимъ бульварамъ или въ ужасномъ Батиньолѣ, она -- безъ всякихъ средствъ. Когда маркизъ Рошефильдъ встрѣтилъ ныне Шонцъ, она жила въ третьемъ этажѣ единственнаго оставшагося дома въ улицѣ Берлинъ; она была слѣдовательно на краю бѣдности и на краю Парижа. Имя этой женщины полусвѣта, конечно, не было ни Шонцъ, ни Аврелія; она скрывала свое происхожденіе. Отецъ ея старый солдатъ имперіи, вѣчный полковникъ, одинъ изъ тѣхъ, которые имѣются въ началѣ жизни каждой изъ этихъ женщинъ въ роли отца или въ роли обольстителя. Мадамъ Шонцъ воспитывалась даромъ въ Сентъ-Дени, гдѣ молодыя дѣвушки получаютъ великолѣпное воспитаніе, но при выходѣ ихъ не имѣютъ ни мужей, ни другихъ средствъ къ существованію. Этимъ чуднымъ создавшимъ, воспитаннымъ императоромъ, не достаетъ только одного: "самого императора"! "На то я, чтобы поддерживать дочерей моихъ воиновъ", отвѣчалъ императоръ на замѣчаніе одного изъ своихъ министровъ, предвидѣвшаго будущность дѣвушекъ. Наполеонъ говорилъ тоже "я буду помогать!", когда вопросъ шелъ о членахъ Института, которыхъ лучше было бы лишить всякаго содержанія, чѣмъ выдавать имъ восемьдесятъ три франка въ мѣсяцъ, жалованье, меньше получаемаго каждымъ конторщикомъ. Аврелія была дочь отважнаго полковника Шильца, начальника тѣхъ храбрыхъ эльзаскихъ партизановъ, которые чуть не спасли императора во французскую кампанію; онъ умеръ въ Метцѣ, ограбленный, раззоренный въ 1814 году. Наполеонъ помѣстилъ маленькую девятилѣтнюю Жозефину Шильцъ въ Сентъ-Дени. Бѣдная дѣвочка, какъ круглая сирота, безъ средствъ и крова, не была удалена изъ института и при второмъ возвращеніи Бурбоновъ. Она оставалась преподавательницей до 1827 года; больше терпѣнія у нея не хватило; она слишкомъ увлекалась своей красотой. Совершеннолѣтняя Жозефина, крестница императора, начала жизнь куртизанки, побуждаемая къ такой сомнительной будущности примѣромъ своихъ подругъ, подобно ей безъ средствъ и очень довольныхъ избранной ими дорогой. Свое настоящее имя она замѣнила именемъ Авреліи. Живая, умная и образованная, она увлекалась чаще, чѣмъ ея глупыя подруги, любовь которыхъ всегда была основана на матеріальномъ интересѣ. Послѣ знакомства съ писателями бѣдными, но не честными, умными, но обремененными долгами, испробовавъ нѣсколькихъ богатыхъ людей, разсчетливыхъ и глупыхъ, пожертвовавъ всѣмъ для истинной любви, пройдя всѣ школы, гдѣ пріобрѣтается опытность, она однажды, въ моментъ крайней нужды, очутилась у Валентино, первый этажъ на пути къ Мюзоре; и танууя здѣсь въ чужомъ платьѣ, шляпѣ и мантильѣ, она привлекла вниманіе Артура, пріѣхавшаго посмотрѣть знаменитый галопъ. Она поработила своимъ умомъ этого молодого человѣка, который стремился отдаться какой-нибудь страсти. Спустя два года послѣ отъѣзда Беатрисы, умъ которой такъ часто оскорблялъ его, связь маркиза въ 3-мъ округѣ Парижа съ какой-то случайной Беатрисой не вызвала порицанія.
   Опишемъ четыре времени года этого счастья. Необходимо замѣтить, что теорія брака третьяго округа всегда одна и та же. Будь то маркизъ, сорокалѣтній, шестидесятилѣтній, купецъ милліонеръ, капиталистъ (см. "Первые шаги на жизненномъ пути"), вельможа или буржуа, -- стратегія страсти у всѣхъ одинакова, кромѣ незначительнаго исключенія въ соціальномъ положеніи. Сердца и средства останутся всегда въ точно опредѣленномъ отношеніи. Вамъ понятно будетъ затрудненіе, встрѣчаемое герцогиней при выполненіи ея благого намѣренія.
   Нельзя себѣ представить, какое вліяніе имѣютъ во Франціи "слова" на людей заурядныхъ, и какое зло приносятъ умные люди, выдумывая ихъ такимъ образомъ; ни одинъ бухгалтеръ не могъ бы сосчитать точную цифру суммъ, оставшуюся непроизводительной, замкнутую въ благородныхъ сердцахъ и ящикахъ, благодаря слѣдующей недостойной фразѣ: "надо оплести его".
   Слово это настолько распространено, что приходится употреблять его. Къ тому же, проникая въ тринадцатый округъ, надо знать и его образную рѣчь. Маркизъ Рошефильдъ, какъ всѣ недалекіе люди, всегда боялся, чтобы его не "оплели". Съ самаго начала своей страсти къ Шонцъ, Артуръ былъ на стражѣ и очень скупъ; мадамъ Шонцъ была слишкомъ умна и слишкомъ хорошо знала людей, чтобы не мечтать о лучшемъ будущемъ при такомъ началѣ. Рошефильдъ назначилъ пятьсотъ франковъ въ мѣсяцъ на ея расходы, нанялъ ей квартиру въ тысячу двѣсти франковъ, очень скудно обставивъ ее; она находилась во второмъ этажѣ, въ улицѣ Кокенаръ. Потомъ онъ занялся изученіемъ характера Авреліи, а она, замѣтивъ эту уловку, доставила ему достаточный матеріалъ для наблюденія. Рошефильдъ былъ радъ встрѣтить дѣвушку съ такимъ чуднымъ характеромъ, но удивительнаго ничего не находилъ; мать ея была одна изъ Барнгеймъ изъ Бадена, женщина хорошаго тона, къ тому же, Аврелія получила хорошее воспитаніе. Говоря по англійски, по нѣмецки и по итальянски, она хорошо знала иностранную литературу, могла соперничать въ игрѣ съ піанистами второго разряда и, какъ женщина хорошаго происхожденія, никогда не кричала о своихъ талантахъ. Она брала кисть, шутя мазала ею, и такъ ловко изображала лица, что вызывала общее удивленіе. Въ свободное время, томясь ролью учительницы, она немножко занималась науками. Жизнь куртизанки заглушила, конечно, добрыя сѣмена, и, понятно, какъ гордился Артуръ, что вызвалъ ихъ снова къ жизни. Аврелія стала высказывать ему столько же безкорыстія, сколько страсти, и, благодаря этому, маленькая лодочка скоро крѣпко прицѣпилась къ большому кораблю.
   Несмотря на это, къ концу перваго года, входя въ переднюю, когда она знала, что маркизъ ждалъ ее, Аврелія намѣренно стучала своими грубыми башмаками и, дѣлая видъ, что прячетъ свой грязный подолъ, старалась показать его. Наконецъ, она такъ ловко съумѣла убѣдить своего "милаго папашу", что она вполнѣ удовлетворяется скромнымъ буржуазнымъ существованіемъ, что черезъ десять мѣсяцевъ послѣ ихъ встрѣчи наступилъ второй лучшій періодъ ея жизни.
   М-me Шонцъ перешла въ красивую квартиру въ улицѣ св. Георгія. Артуръ больше не скрывалъ своего состоянія, далъ ей чудную обстановку, серебро, тысячу двѣсти франковъ въ мѣсяцъ, и небольшую наемную каретку въ одну лошадь. Но мадамъ Шонцъ не была признательна за такую щедрость и видѣла въ подобномъ поведеніи Артура только разсчетливость скряги. Пресыщенный ресторанной жизнью съ невозможнымъ столомъ, гдѣ сколько-нибудь порядочный обѣдъ на одну персону стоитъ шестьдесятъ франковъ и двѣсти, если пригласить хотя бы троихъ друзей, Рошефильдъ предложилъ m-me Шонцъ сорокъ франковъ въ день за свой столъ съ тѣмъ, чтобы можно было пригласить и кого-нибудь изъ друзей. Аврелія согласилась. Въ продолженіи года мадамъ Шонцъ вполнѣ покорялась требованіямъ Рошефильда, и когда попросила прибавить ей пятьсотъ франковъ въ мѣсяцъ на туалетъ, для того, чтобы не конфузить "милаго папашу" передъ товарищами, принадлежащими къ Жокей-клубу, онъ съ удовольствіемъ исполнилъ эту просьбу. "Хорошо было бы,-- говорила она,-- если бы Растиньякъ, Максимъ де-Трайль, д'Эгриньонъ, Ларошъ Югонъ, Ранкероль, Лягинскій, Ленонкуръ и другіе увидѣли васъ съ женщиной, одѣтой какъ m-me Эвераръ! Во всякомъ случаѣ, не сомнѣвайтесь во мнѣ, этимъ вы только выиграете".
   И въ самомъ дѣлѣ, въ этомъ новомъ фазисѣ жизни, Аврелія всѣми силами старалась показать новыя достоинства своей особы. Взявъ на себя роль хозяйки, она такъ хорошо исполняла ее, что безъ долговъ умѣла сводить концы съ концами, получая двѣ тысячи франковъ въ мѣсяцъ, что было не слыхано въ С.-Жерменскомъ предмѣстьѣ тринадцатаго округа. А обѣды ея были гораздо лучше, чѣмъ у Нюсингена; вина подавались восхитительныя, въ десять и двѣнадцать франковъ бутылка, Рошефильдъ, вполнѣ счастливый, что можетъ часто приглашать друзей къ своей содержанкѣ, не нарушая бюджета, говорилъ, обнимая ее:
   -- Ты сокровище!..
   Скоро онъ абонировалъ для нея третью часть ложи итальянской оперы и кончилъ тѣмъ, что сталъ вывозить ее на первыя представленія; онъ обращался къ Авреліи за совѣтами, цризнавая ея превосходство, подхватывалъ ея остроумныя замѣчанія, повторяя ихъ при удобномъ случаѣ, что поднимало его репутацію интереснаго человѣка. Онъ убѣдился, что его любятъ дѣйствительно ради него самого. Аврелія отказалась составить счастіе одного стараго русскаго князя, предлагавшаго ей пять тысячъ франковъ въ мѣсяцъ.
   -- Какой вы счастливецъ, дорогой маркизъ, -- говорилъ старый князь Галактіонъ, кончая въ клубѣ партію виста, -- вчера, когда вы оставили меня съ мадамъ Шонцъ, я хотѣлъ отнять ее у васъ, но она отвѣчала мнѣ: -- "Князь, вы некрасивы и вы старше Рошефильда; вы, можетъ быть, стали бы бить меня, онъ же замѣняетъ мнѣ отца. Отыщите хотя какую-нибудь причину для перемѣны моей жизни. Правда, у меня нѣтъ той безумной страсти, какую я испытывала къ вѣтренникамъ, долги которыхъ я платила сама, но я люблю маркиза, какъ честная жена любитъ мужа", -- и съ этими словами она выгнала меня вонъ.
   Этотъ разговоръ, нисколько не шаржированный, очень много способствовалъ полному запустѣнію отеля Рошефильдъ. Вскорѣ Артуръ перенесъ всю свою жизнь и удовольствія къ мадамъ Шонцъ и чувствовалъ себя хорошо еще и потому, что въ концѣ третьяго года онъ съэкономилъ четыреста тысячъ франковъ.
   Наступилъ третій періодъ ихъ жизни: мадамъ Шонцъ стала самой нѣжной матерью для сына Артура; она отводила и приводила домой мальчика изъ училища, она задаривала ребенка подарками, лакомствами и деньгами. Онъ называлъ ее "мамочкой" и положительно обожалъ ее. Мадамъ Шонцъ руководила денежными дѣлами своего Артура, она заставила купить понизившіяся акціи раньше знаменитаго лондонскаго договора, благодаря которому пало министерство перваго марта. Артуръ получилъ двѣсти тысячъ франковъ, и Аврелія не попросила ни одной копѣйки.
   Будучи джентльменомъ, Рошефильдъ помѣстилъ шестьсотъ тысячъ франковъ въ банкъ, половину положилъ на имя Жозефины Шильцъ. Маленькій отель, нанятый въ улицѣ Ла-Брюеръ, былъ отданъ въ руки Грэндо, знаменитаго архитектора, обладавшаго талантомъ изящно украшать дома, съ тѣмъ, чтобы онъ придалъ ему видъ роскошной бонбоньерки. Съ этихъ поръ Рошефильдъ не считался съ мадамъ Шонцъ; она получала доходы и платила по счетамъ.
   Сдѣлавшись его женой... по оказываемому ей довѣрію, она оправдывала его, стараясь доставить "своему папашѣ" еще больше счастья.
   Аврелія отгадывала его маленькія увлеченія и удовлетворяла ихъ, напоминая Помпадуръ, поощрявшую фантазіи Людовика XV. Мадамъ Шонцъ сдѣлалась настоящей, неоспоримой хозяйкой дома. Теперь она разрѣшала себѣ покровительствовать прелестнымъ юношамъ, артистамъ, писателямъ, выступающимъ на литературное поприще, отвергающимъ и древнихъ, и современныхъ классиковъ и жаждущихъ пріобрѣсти огромную извѣстность съ очень маленькими силами.
   Объ умѣ Авреліи можно судить по ея необыкновенно тактичному поведенію.
   Во-первыхъ, десять, двѣнадцать юношей, занимая Рошефильда, снабжали его остротами, тонкими сужденіями обо всемъ, не подвергая въ то же время никакому сомнѣнію вѣрность хозяйки дома; всѣ они считали Аврелію необыкновенно умной женщиной. Эти живыя, странствующія объявленія кричали о мадамъ Шонцъ, какъ о женщинѣ, самой пріятной и милой въ тринадцатомъ округѣ. Ея соперницы, какъ Сюзанна Гальяръ, имѣвшая надъ ней перовѣсъ, потому что въ 1838 году вступила въ законный бракъ, Фанни Бояре, Марьеттъ, Антонія, всѣ старались распускать болѣе чѣмъ нелѣпыя сплетни о красивыхъ юношахъ, посѣщающихъ Аврелію и о любезностяхъ, съ какою принималъ ихъ Артуръ. Мадамъ Шонцъ, называвшая этихъ трехъ дамъ хвастуньями, однажды за ужиномъ, даннымъ Натаномъ у Флорины послѣ бала въ оперѣ, разсказавъ имъ сначала, какъ она достигла богатства и успѣха.
   -- Попробуйте сдѣлать тоже!-- произнесла она такимъ тономъ, что объ этихъ словахъ долго помнили.
   Въ этотъ періодъ Аврелія Шонцъ заставила Артура распродать скаковыхъ лошадей, приводя доводы, заимствованные ею навѣрно у Клода Виньона, одного изъ ея постоянныхъ посѣтителей.
   -- Я поняла бы,-- говорила она однажды вечеромъ, вдоволь насмѣявшись надъ этой страстью къ лошадямъ,-- увлеченіе скачками со стороны принцевъ и богатыхъ людей, если бы они думали о благѣ страны, а не объ удовлетвореніи только собственнаго тщеславія. Если бы у васъ были конные заводы въ вашихъ владѣніяхъ, если бы вы воспитывали въ нихъ отъ тысячи до тысячи двухсотъ лошадей, если бы каждый изъ васъ выводилъ на скачки лучшихъ изъ нихъ и если бы всѣ конные заводы Франціи и Навары устраивали бы состязаніе при каждомъ торжественномъ случаѣ,-- это было бы достойно и прекрасно. Но вы покупаете ихъ, какъ антрепренеры актеровъ, вы унижаете профессію, дѣлая изъ нея игру. Это просто биржа ногъ, какъ существуетъ биржа доходовъ -- и это недостойно и неблагородно. Неужели вамъ не жаль бросить шестьдесятъ тысячъ франковъ, чтобы прочитать въ газетахъ: "Леліа" Маркиза Рошефильда перегнала "Флёръ-де-Жене", герцога Реторе?!. Ужь лучше отдать эти деньги поэтамъ, какъ Монтіонъ, они увѣковѣчили бы ваше имя въ стихахъ или прозѣ. Эти разсужденія заставили, наконецъ, маркиза понять всю пустоту бѣговъ и, распродавъ лошадей, онъ составилъ экономію въ шестьдесятъ тысячъ франковъ. На слѣдующій годъ мадамъ Шонцъ сказала ему:
   -- Теперь я тебѣ ничего не стою, Артуръ!
   Многіе богатые люди завидовали маркизу и старались отбить у него Аврелію, но, какъ и русскій князь, они не добились ничего.
   -- Послушай, мой другъ,-- говорила какъ-то Аврелія Шонцъ разбогатѣвшему Фино,-- я увѣрена, что Артуръ простилъ бы мнѣ маленькую страсть, если бы я увлеклась на самомъ дѣлѣ, но мыслимо-ли бросить настоящаго маркиза для такого выскочки, какъ ты; ты не могъ бы мнѣ доставить такого положенія, какое даетъ мнѣ Артуръ. Онъ ставитъ меня почти наравнѣ съ женщинами его круга, ты же не могъ бы сдѣлать этого, даже если бы женился на мнѣ.
   Это былъ послѣдній гвоздь въ кандалахъ счастливаго узника. Разговоръ, конечно, былъ переданъ тому, для кого онъ предназначался.
   Начался четвертый періодъ, періодъ привычки. Была одержана послѣдняя побѣда намѣченнаго плана кампаніи, и она теперь свободно могла сказать: "Онъ мой!"
   Рошефильдъ купилъ маленькій отель на имя Жозефины Шильцъ, бездѣлушку въ восемьдесятъ тысячъ франковъ и около того времени, когда герцогиня задумала свой походъ, дошелъ до того, что сталъ гордиться своей содержанкой, называя ее: "Нинонъ II", восхваляя такимъ образомъ строгую честность, чудныя манеры, образованіе и умъ Авреліи. Онъ приноровилъ къ мадамъ Шонцъ всѣ свои недостатки, хорошія качества, вкусы, удовольствія, и находился въ томъ періодѣ жизни, когда вслѣдствіе-ли утомленія, равнодушія или наступившаго философскаго отношенія къ жизни, но человѣкъ больше не мѣняется и остается вѣренъ своей женѣ или любовницѣ.
   Для того, чтобы дать ясное представленіе о значеніи мадамъ Шонцъ, пріобрѣтенномъ ею за пять лѣтъ, достаточно сказать, что для того, чтобы получить разрѣшеніе посѣщать ея донъ, надо было пройти черезъ продолжительныя, предварительныя рекомендаціи. Она отказывалась принимать людей богатыхъ, но скучныхъ или съ какимъ-нибудь пятномъ въ жизни, и дѣлала исключеніе только для аристократовъ.
   -- Эти, -- говорила она, -- имѣютъ право быть дураками, потому что они умѣютъ быть глупыми вполнѣ прилично.
   Аврелія Шонцъ располагала тремя стами тысячами франковъ, положенныхъ Рошефильдомъ на ея имя и которые приносили ей большой доходъ, благодаря одному банковскому чиновнику Гобенхейму, котораго она допускала къ себѣ. У нея было еще небольшое скрытое состояніе, которое она съэкономила изъ отпускаемыхъ ей суммъ на расходы и изъ процентовъ отъ трехсотъ тысячъ. Но она позволяла себѣ говорить только о капиталѣ въ триста тысячъ.
   -- Чѣмъ больше вы наживаете, тѣмъ менѣе богатѣете,-- сказалъ ей однажды Гобенхеймъ, который помогалъ ей дѣлать обороты съ этимъ капиталомъ.
   -- Вода такъ дорога,-- отвѣчала она ему.
   Скрытый капиталъ увеличивался отъ драгоцѣнностей и брилліантовъ, которые она носила въ продолженіи мѣсяца и распродавала потомъ, реализируя такимъ образомъ и свои прихоти. Когда ее называли богатой, мадамъ Шонцъ отвѣчала, что триста тысячъ даютъ двѣнадцать тысячъ процентовъ, и что она ихъ истратила въ самое тяжелое время ея жизни, когда она любила Люсто.
   Нельзя было не замѣтить плана въ ея поведеніи, и планъ былъ въ самомъ дѣлѣ.
   Въ продолженіи двухъ лѣтъ она завидовала мадамъ Брюэль, и ее мучили честолюбивыя мечты -- обвѣнчаться въ церкви и въ префектурѣ. Каждое соціальное положеніе имѣетъ свой запрещенный плодъ, и каждой незначительной вещи можно придать, при желаг Ніи, безграничный объемъ. Это честолюбивое желаніе не могло, конечно, исполниться безъ второго Артура, узнать имя котораго до сихъ поръ никому не удалось, несметря на всѣ старанія.
   Биксіу видѣлъ избранника въ художникѣ, художникъ въ Леонѣ де-Лара, который въ свою очередь видѣлъ его въ Биксіу. Послѣднему было за сорокъ лѣтъ и ему пора было пристроиться. Подозрѣніе падало также на Виктора де-Вериньи, молодого поэта школы Каналиса, который бредилъ m-me Шонцъ; поэтъ же считалъ своимъ соперникомъ молодого скульптора Стидмана. Этотъ художникъ работалъ на магазинъ бронзовыхъ и золотыхъ вещей, желая воскресить Бенвенуто Челини. Клодъ Виньонъ, молодой графъ де-Ла-Пальферинъ, Гобенхеймъ, Берманто, философъ-циникъ и другіе посѣтители этого интереснаго салона находились подъ подозрѣніемъ всѣ поочередно; но каждый оказывался непричемъ. Ошибались всѣ, а самъ Рошефильдъ подозрѣвалъ Шонцъ въ слабости къ молодому и умному Ла-Пальферинъ. Она же, добродѣтельная по разсчету, думала только о хорошей партіи.
   Аврелія допускала къ себѣ въ домъ только одного человѣка двусмысленной репутаціи,-- Кутюра. Онъ не разъ подводилъ банкировъ, но былъ изъ первыхъ ея друзей, и она одна осталась ему вѣрна. Ложная тревога 1840 года уничтожила послѣдній капиталъ этого спекулятора. Онъ былъ увѣренъ въ удачѣ 1-го марта. Видя, что ему не везетъ, Аврелія и заставила тогда Рошефильда играть въ обратную сторону. Она же назвала этого спекулятора послѣ его неудачной игры "распоровшимся швомъ" {Couture -- шовъ. Аврелія назвала его decouture -- распоровшійся шовъ. (Непереводимая игра словъ).}.
   Счастливый, что двери дома m-me Шонцъ были ему всегда открыты, Кутюръ, которому Фино, человѣкъ ловкій и даже счастливый между выскочками, давалъ время отъ времени по тысячѣ франковъ, былъ настолько разсчетливъ, что рѣшилъ предложить свою руку m-me Шонцъ.
   Она въ свою очередь изучала, въ состояніи-ли этотъ смѣлый спекуляторъ составить себѣ политическую карьеру и достаточно-ли онъ признателенъ, чтобы не бросить своей жены. Сорокатрехлѣтній Кутюръ, довольно потасканный, не могъ искупить своей незвучной фамиліи благороднымъ происхожденіемъ, и избѣгалъ говорить о своихъ родителяхъ. Когда, наконецъ, Шонцъ начинала приходить въ отчаяніе отъ недостатка способныхъ людей, тогда Кутюръ представилъ ей одного провинціала, въ родѣ тѣхъ вазъ съ двумя ручками, за которыя крѣпко берутся женщины, когда хотятъ удержать ихъ у себя. Изображая эту личность, мы изобразимъ также извѣстную часть современной молодежи.
   Здѣсь придется сдѣлать нѣкоторое отступленіе.
   Въ 1838 году Фабіенъ де-Ронсере, сынъ предсѣдателя суда въ Канѣ, умершаго годъ тому назадъ, покинулъ городъ Алансонъ, сложивъ съ себя обязанности судьи, "должность, на которой только теряешь время", говорилъ онъ, и пріѣхалъ въ Парижъ съ намѣреніемъ составить карьеру. Онъ хотѣлъ пробить себѣ дорогу, дѣлая какъ можно болѣе шума, нормандская уловка, трудно, впрочемъ, исполнимая для него, такъ какъ онъ имѣлъ всего восемь тысячъ франковъ дохода. Мать его еще была жива и пользовалась доходами съ своего дома въ Алансонѣ. Во время своихъ путешествій въ Парижъ, юноша этотъ пробовалъ уже свое счастье и позналъ все несовершенство соціальнаго переворота 1830 года. Онъ хотѣлъ его эксплуатировать въ свою пользу, слѣдуя примѣрамъ хитрыхъ буржуа. Это требуетъ бѣглаго взгляда на новый порядокъ вещей.
   Современное равенство, чрезмѣрно развитое въ нашу эпоху, естественно пробудило въ частной жизни, какъ и въ политической, три великія силы соціальнаго эгоизма: гордость, самолюбіе и честолюбіе. Глупые хотятъ слыть за умныхъ, умные за талантливыхъ, талантливые за геніальныхъ; что же касается до истинно геніальныхъ людей, то они болѣе благоразумны и хотятъ быть только полубогами. Подобное направленіе умовъ современнаго общества порождаетъ въ палатѣ разногласія: промышленникъ завидуетъ государственному человѣку, администраторъ -- поэту, глупцы стараются уязвить умныхъ людей, умные люди -- талантливыхъ, а талантливые -- всѣхъ тѣхъ, кто, хотя немного, превосходитъ ихъ. Полубоги же угрожаютъ учрежденіямъ, трону и всему, что не боготворитъ ихъ безусловно. Какъ только народъ уничтожилъ признанныя общественныя преимущества привилегированнаго класса, онъ даетъ полный просторъ честолюбію заурядныхъ людей, каждый изъ которыхъ стремится занять первое мѣсто.
   Все зло заключается въ аристократіи, говорятъ демократы, но зло во всякомъ случаѣ опредѣленное и ограниченное, теперь они промѣняли"ее"на десять вѣчно враждующихъ аристократій, самое худшее изъ положеній. Провозглашая равенство всѣхъ, провозгласили Декларацію правъ на зависть. Мы переживаемъ теперь волненія революціи, перенесенныя въ мирную, повидимому, область ума, промышленности и политики; кажется, что репутація, пріобрѣтенная, благодаря таланту, труду и общественными заслугами, пріобрѣтена также насчетъ народа. Аграрный законъ перенесутъ скоро и на поля славы. Никогда не было такого стремленія добиться извѣстности какими бы то ни было средствами. Хотятъ отличиться во что бы то ни стало смѣшной оригинальностью, притворнымъ увлеченіемъ, польскимъ вопросомъ, пенитенціарной системой, судьбой каторжниковъ, отбывающихъ срокъ наказанія, малолѣтними преступниками, моложе и старше двѣнадцати лѣтъ и всѣми общественными бѣдствіями. Эти различныя маніи создаютъ добавочныя почетныя должности президентовъ, вице-президентовъ и секретарей обществъ, число которыхъ въ Парижѣ превосходитъ число соціальныхъ вопросовъ, требующихъ разрѣшенія. Большое общество уничтожили для того, чтобы создать тысячу маленькихъ по образцу усопшаго. Всѣ эти паразитныя общества не служатъ-ли признакомъ разложенія? Не напоминаютъ-ли они червей, копошащихся въ трупѣ? Всѣ эти общества, дѣти одной матери -- тщеславія. Совсѣмъ инымъ образомъ проявляется католическое милосердіе и истинная благотворительность. Она изучаетъ язвы, излечивая ихъ, и не разглагольствуетъ въ собраніяхъ о причинахъ болѣзни ради удовольствія разглагольствовать.
   Фабіенъ де-Ронсере не принадлежалъ въ числу недюжинныхъ людей, но обладалъ чутьемъ нормандца, и хорошо понялъ выгоду, которую могъ извлечь изъ этого общественнаго порока. Каждая эпоха имѣетъ свои особенности, которыя эксплоатируютъ ловкіе люди. Фабіенъ стремился заставить говорить о себѣ.
   -- Другъ мой, чтобы быть чѣмъ-нибудь, нужно заставить говорить о себѣ!-- сказалъ онъ, уѣзжая, королю Алансона, Букье, другу своего отца.-- Черезъ шесть мѣсяцевъ я буду болѣе извѣстенъ, чѣмъ вы!
   Такъ объяснялъ Фабіенъ направленіе своего времени. Онъ не господствовалъ надъ нимъ, но покорялся ему. Началъ онъ съ богемы, области нравственной топографіи Парижа, (см. "Принцъ богемы и сцены парижской жизни"), гдѣ, благодаря своей преднамѣренной расточительности, былъ извѣстенъ подъ именемъ "наслѣдника". Ронсере воспользовался бывшей любовью Кутюра, красивой m-me Кадинъ, одной изъ новыхъ актрисъ, пользующейся успѣхами на второстепенной сценѣ, и для которой въ продолженіи своей призрачной роскоши онъ отдѣлалъ великолѣпно помѣщеніе въ нижнемъ этажѣ съ садомъ въ улицѣ Бланшъ. Такимъ-то образомъ познакомились Росере и Кутюръ. Нормандецъ, желавшій пріобрѣсти готовую роскошь, купилъ обстановку Кутюра и всѣ украшенія, которыя тотъ принужденъ былъ оставить въ квартирѣ: бесѣдка для куренія, деревянная галлерея въ сельскомъ вкусѣ, увѣшенная индійскими цыновками, и украшенная глинянными вазами, чрезъ которую проходили въ бесѣдку во время дождя. Когда хвалили помѣщеніе Ронсере, онъ называлъ его своей "берлогой". Провинціалъ скрывалъ, что архитекторъ Грендо приложилъ здѣсь все свое стараніе, какъ Стидманъ въ скульптурѣ, и Леонъ де-Лара въ живописи; самолюбіе было у него такъ велико, что онъ готовъ былъ прибѣгнуть къ лжи, только чтобы возвыситься. "Наслѣдникъ" дополнилъ это великолѣпіе оранжереей, обращенной на югъ, не изъ любви къ цвѣтамъ, а чтобы поражать публику своимъ садоводствомъ. Теперь онъ почти достигъ цѣли. Сдѣлавшись вице-президентомъ какого-то общества садоводства, во главѣ котораго находился герцогъ де-Висембургь, братъ князя Чіавари, младшій сынъ покойнаго маршала Верно, онъ украсилъ свой мундиръ вице-президента лентой Почетнаго Легіона, полученной имъ послѣ выставки продуктовъ; вступительную рѣчь онъ купилъ за пятьсотъ франковъ у Люсто, но произнесъ ее такъ смѣло, какъ будто она была его. Онъ былъ замѣченъ, благодаря одному цвѣтку, который ему далъ старый алансонецъ Бланде, отецъ Эмиліи Бланде, но который Ронсере выдалъ за цвѣтокъ изъ своей оранжереи. Но этого успѣха ему было мало. "Наслѣдникъ" желалъ прослыть умнымъ человѣкомъ и старался сойтись съ извѣстными людьми, чтобы позаимствоваться ихъ славой; планъ, трудно исполнимый, такъ какъ онъ могъ расходовать только восемь тысячъ франковъ. И Фабіенъ де-Ронсере обращался поочередно и безуспѣшно къ Биксіу, Стидману и Леону де-Лара съ просьбою представить его Авреліи Шонцъ, желая попасть въ этотъ звѣринецъ разнаго рода львовъ. Онъ такъ часто угощалъ обѣдами Кутюра, что Кутюръ категорически доказалъ m-me Шонцъ, что она должна принять этого оригинала хотя бы только для того, чтобы сдѣлать изъ него изящнаго лакея, безъ содержанія, для порученій, которыя неудобно давать прислугѣ. Аврелія Шонцъ разгадала Фабіена въ три вечера и сказала себѣ:
   -- Если Кутюръ не подойдетъ мнѣ, я увѣрена, что запрягу этого, моя будущность теперь твердо стоитъ на ногахъ.
   Какъ, надъ которымъ всѣ потѣшались, сдѣлался избраннивреліи. Предпочтеніе могло быть оскорбительно для Фабіена, если бы онъ зналъ планы Авреліи, и никто не могъ догадаться о такомъ выборѣ, такъ какъ выборъ былъ болѣе, чѣмъ невѣроятенъ. Аврелія кружила Фабіену голову, украдкою посылая ему улыбки или кокетничая съ нимъ на порогѣ двери, провожая его послѣднимъ, если Рошефильдъ оставался дома. Она часто брала его въ ложу третьимъ, говоря, что пользуется отъ него маленькими услугами, и не знаетъ, чѣмъ отблагодарить его. Мужчины, какъ и женщины, обладаютъ одинаковымъ тщеславіемъ, желаніемъ умѣть внушать любовь къ себѣ. Любовь Авреліи Шонцъ должна была особенно льстить самолюбію того, кого она избирала въ возлюбленные своего сердца и дарила, повидимому, безкорыстной привязанностью. Изображая изъ себя великосвѣтскую даму и на самомъ дѣлѣ не уступая имъ ни въ чемъ, она должна была бы быть и дѣйствительно была предметомъ гордости для Фабіена, который настолько увлекался ею, что являлся не иначе, какъ въ полномъ парадѣ: лакированныхъ сапогахъ, лайковыхъ перчаткахъ, вышитой рубашкѣ съ жабо, въ самыхъ разнообразныхъ жилетахъ, однимъ словомъ, со всѣми внѣшними проявленіями глубокаго почитанія. За мѣсяцъ до совѣщанія герцогини съ аббатомъ m-me Шонцъ открыла Фабіену тайну своего происхожденія и свое настоящее имя, но онъ не понялъ цѣли такой откровенности. Черезъ двѣ недѣли Аврелія, пораженная недалекостью нормандца, воскликнула: -- Боже, какъ я глупа! Онъ вѣдь, кажется, вообразилъ, что я люблю его на самомъ дѣлѣ!
   Тогда она повезла "Наслѣдника" въ своей коляскѣ въ Булонскій лѣсъ, такъ какъ съ годъ уже пользовалась маленькой коляской и парной низенькой кареткой.
   При этомъ открытомъ tête-à-tête она затронула вопросъ о своей будущности и объявила, что хочетъ выйти замужъ.
   -- У меня семьсотъ тысячъ франковъ,-- говорила она,-- и признаюсь вамъ, что если бы я встрѣтила человѣка, одареннаго честолюбіемъ, который съумѣлъ бы понять меня, я измѣнила бы свое положеніе. Знаете-ли вы, о чемъ я мечтаю? Мнѣ бы хотѣлось быть простой гражданкой, войти въ честную семью и сдѣлать счастливыми мужа и дѣтей.
   Нормандцу очень льстило расположеніе m-me Шонцъ, но бракъ съ ней, ему, тридцативосьмилѣтнему человѣку, котораго іюльская революція сдѣлала судьей, казался ему безуміемъ, такой шагъ требовалъ, конечно, обдуманности. Замѣтя его колебаніе, Аврелія Шонцъ сдѣлала "наслѣдника" предметомъ своего остроумія, шутокъ, презрѣнія и вернулась опять въ Кутюру. Черезъ восемь дней спекуляторъ, которому она довѣрила свои средства, предложилъ ей свою руку, сердце и будущность -- три вещи одинаковой стоимости. Такъ жила Аврелія Шонцъ, когда герцогиня Грандльё заинтересовалась жизнью этой Беатрисы въ улицѣ С.-Жоржъ.
   По совѣту аббата Бросета герцогиня просила маркиза д'Ажюда привести въ ней короля политическихъ головорѣзовъ, извѣстнаго графа Максима де-Трайля, эрцгерцога богемы, самаго молодого изъ молодыхъ людей, хотя ему было уже пятьдесятъ лѣтъ. Ажюда пригласилъ Максима пообѣдать вмѣстѣ въ клубѣ, въ улицѣ Божъ, и потомъ предложилъ пойти поиграть въ карты къ герцогу Грандльё, который былъ боленъ подагрой и сидѣлъ дома. Хотя зять герцога Грандльё и кузенъ герцогини имѣлъ право ввести его въ салонъ, гдѣ онъ ни разу не былъ, но Максимъ сразу понялъ, что значило подобное приглашеніе: онъ былъ нуженъ герцогу или герцогинѣ. Клубная жизнь, позволяющая играть съ людьми, которыхъ не принимаютъ у себя, была обычнымъ явленіемъ того времени.
   Герцогъ сдѣлалъ честь Максиму -- вышелъ къ нему, хотя больной. Послѣ пятнадцати партій въ вистъ онъ пошелъ спать, оставивъ свою жену съ Максимомъ и д'Ажюда. Герцогиня съ помощью Максима сообщила о своемъ проектѣ Трайлю и просила его содѣйствія, дѣлая видъ, что нуждается только въ его совѣтѣ. Максимъ выслушалъ до конца, не проронивъ ни слова и желая, чтобы графиня прямо обращалась къ нему за помощью.
   -- Я все повялъ, сударыня, -- сказалъ онъ тогда, окидывая ее и маркиза тѣмъ тонкимъ, глубокимъ и лукавымъ взглядомъ, какимъ подобные плуты умѣютъ всегда смутить своихъ собесѣдниковъ.-- Д'Ажюда подтвердитъ вамъ, что если кто-нибудь въ Парижѣ и можетъ вести такую двойную игру, то это я, и при этомъ не вмѣшивая васъ, и даже не говоря о томъ, что я былъ сегодня здѣсь. Но только сначала займемся предварительными переговорами Леобена. Чѣмъ можете вы пожертвовать?..
   -- Всѣмъ, что потребуете,-- отвѣчала она.
   -- Хорошо. Итакъ, вы удостоите меня чести принимать у себя герцогиню де-Трайль и протежировать ей?
   -- Да развѣ ты женатъ?...-- воскликнулъ д'Ажюда.
   -- Я женюсь черезъ двѣ недѣли на наслѣдницѣ очень богатой, но совершенно буржуазной семьи; это жертва моему политическому убѣжденію. Я дѣйствую по принципу правительства. Я мѣняю кожу. Вамъ понятно теперь, герцогиня, какъ важно для меня, если вы и ваша семья примите мою жену; я надѣюсь, что буду депутатомъ послѣ отставки моего тестя, и мнѣ обѣщаютъ уже дипломатическій постъ, что вполнѣ подойдетъ къ моему богатству. Я не вижу причины, почему бы моей женѣ не быть такъ же хорошо принятой, какъ мадамъ Портандюэръ, въ томъ обществѣ молодыхъ женщинъ, въ которомъ блещутъ мадамъ ла-Басти, Жоржъ Моифриньезъ, Лесторадъ, Геникъ, д'Ажюда, Ресто, Растиньякъ, Ванденесэ. Жена моя красива, а за остальное ручаюсь я! Согласны вы на это, герцогиня? Вы благочестивая женщина, и если вы скажете да, то ваше обѣщаніе поможетъ мнѣ вполнѣ устроить мою жизнь, вы же сдѣлаете этимъ еще одно доброе дѣло. Я долго царилъ среди вивёровъ, но теперь всему конецъ. Къ тому же нашъ гербъ лазурное поле съ золотой химерой, изрыгающей огонь, съ красными и зелеными пятнами и съ горностаевымъ мѣхомъ; гербъ этотъ намъ далъ Францискъ I, который счелъ необходимымъ отблагодарить лакея Людовика XI, и мы графы со временъ Екатерины Медичи.
   -- Я буду принимать вашу жену и покровительствовать ей -- сказала торжественно графиня -- и мои не отвернутся отъ нея, даю вамъ слово.
   -- Ахъ, герцогиня,-- воскликнулъ видимо растроганный Максимъ,-- если и герцогъ не откажетъ мнѣ въ своемъ вниманіи, то ручаюсь вамъ за успѣхъ вашего плана, но,-- продолжалъ онъ черезъ нѣсколько времени, -- вы должны слѣдовать моимъ указаніямъ. Это послѣдняя интрига въ моей холостой жизни, она должна быть выполнена особенно хорошо, такъ какъ рѣчь вѣдь идетъ о добромъ дѣлѣ,-- прибавилъ онъ, улыбаясь.
   -- Вамъ повиноваться?-- проговорила герцогиня,-- значитъ, нельзя скрыть, что я замѣшана во всемъ этомъ?
   -- Ахъ, сударыня, я васъ не скомпрометирую,-- воскликнулъ Максимъ,-- и слишкомъ уважаю васъ, чтобы принимать предосторожности, но слѣдовать моимъ совѣтамъ необходимо. Такъ, напримѣръ, требуется, чтобы мадамъ дю-Геникъ увезла своего мужа на два года, пусть покажетъ ему Швейцарію, Италію, Германію, вообще какъ можно больше странъ.
   -- Ахъ, вы раздѣляете, значитъ, страхъ моего духовника!-- наивно воскликнула герцогиня, вспоминая справедливыя замѣчанія аббата Бросета.
   Такое соглашеніе между адомъ и небомъ заставило улыбнуться Максима и д'Ажюда.
   -- А чтобы лишить m-me Рошефильдъ возможности видѣть Калиста,-- продолжала герцогиня,-- мы уѣдемъ всѣ, Жюстъ съ женой, Калистъ съ Сабиной и я. Клотильда останется съ отцемъ.
   -- Не будемъ торжествовать побѣду,-- сказалъ Максимъ,-- я предвижу массу препятствій, но, конечно, одолѣю ихъ; ради вашего уваженія и вашей протекціи я готовъ идти на всякую грязь, но здѣсь вѣдь...
   -- Грязь?-- перебила герцогиня этого современнаго кондотьери, и на лицѣ ея выразилось отвращеніе и удивленіе.
   -- Но вы попадете въ нее непремѣнно, сударыня, разъ я вашъ довѣренный. Развѣ вы не знаете, до какой степени вашъ зять ослѣпленъ m-me Рошефильдъ?.. Мнѣ извѣстно все отъ Натана и Каналиса, между которыми колебалась m-me Рошефильдъ, когда Калистъ бросился въ эту львиную пасть. Она увѣрила этого бретонца, что осталась такой же добродѣтельной, что никого не любила, кромѣ него, что любовь къ Конти была дѣломъ разсудка, сердце и все прочее принимало въ ней очень мало участія. Однимъ словомъ, то была музыкальная любовь!..
   -- Что касается до Рошефильда, то тамъ былъ только долгъ. Она, какъ видите, чиста, какъ дѣва! Она это вполнѣ доказываетъ, никогда не вспоминая о своемъ сынѣ, и въ теченіе цѣлаго года не сдѣлавъ ни одной попытки для того, чтобы видѣть его. А сыну ея скоро двѣнадцать лѣтъ и m-ше Шонцъ вполнѣ замѣнила ему мать; материнство, какъ знаете, это своего рода страсть у женщинъ подобнаго сорта. Повѣрьте, дю-Геникъ отдалъ бы себя и жену на закланіе ради Беатрисы. Вы думаете легко спасти человѣка, когда онъ на днѣ пропасти легковѣрія! И Яго Шекспира могъ бы растерять всѣ свои платки, не достигнувъ цѣли. Думаютъ, что Отелло, Оросманъ, C.-Пре, Рене, Вертеръ и другіе влюбленные, пользующіеся славой, изображаютъ любовь! Ихъ отцы съ ледяными сердщами никогда не знали, что значить истинная любовь, одинъ только Мольеръ понималъ любовь. Любовь, герцогиня, не значитъ любить только благородныхъ женщинъ, какъ Кларисса -- велика трудность, нечего сказать!.. Любить, значить, говорить себѣ: "Та, которую я люблю, нечестная женщина, она обманываетъ меня и будетъ обманывать всегда, она прошла огонь и воду; всѣ мученія ада заключаются въ ней..." и бѣжать къ ней, и находить въ ней лазурное небо и цвѣты рая!...
   "Ботъ какъ любилъ Мольеръ, какъ любимъ мы, вѣтрогоны, я плачу каждый разъ, когда смотрю эту великую сцену съ Арнольфомъ. Вотъ такою-то любовью, герцогиня, и любитъ вашъ зять Беатрису! Мнѣ трудно будетъ разлучить Рошефильда съ Шонцъ, но она, навѣрно, согласится; я всѣми силами постараюсь изучить всѣ обстоятельства ея жизни.
   "Что касается до Калиста и до Беатрисы, то для нихъ нужны удары топора, сверхъестественныя измѣны и такія низости, до которыхъ не можетъ спуститься ваше чистое воображеніе, если только вашъ духовникъ не протянетъ вамъ руку помощи. Вы требуете невозможнаго, герцогиня, но оно будетъ исполнено, хотя я и рѣшилъ дѣйствовать огнемъ и мечемъ, но все же не могу ручаться за полный успѣхъ. Я знаю такихъ влюбленныхъ, на которыхъ не дѣйствуютъ самыя ужасныя разочарованія. Вы слишкомъ чисты для того, чтобы знать, какую власть могутъ пріобрѣсти женщины, не отличающіяся добродѣтелями.
   -- Подождите приступать къ этому гадкому дѣлу, дайте мнѣ переговорить съ аббатомъ. Я должна знать, до какой степени я буду вашей соучастницей!-- воскликнула герцогиня съ наивностью, въ которой выразился весь эгоизмъ ея благочестія.
   -- Вы ничего не будете знать, дорогая мама,-- проговорилъ маркизъ д'Ажюда.
   На крыльцѣ, пока подавали карету маркизу, д'Ажюда сказалъ маркизу:
   -- Вы совсѣмъ запугали добрую герцогиню.
   -- Не можетъ же вѣдь она сомнѣваться въ трудности исполненія того, чего требуетъ!.. Поѣдемте въ Жокей-клубъ; мнѣ надо, чтобы Рошефильдъ позвалъ меня завтра обѣдать къ Шонцъ. Сегодня ночью я составлю планъ, разставлю на шахматной доскѣ пѣшки для партіи, которую начну играть. Во времена своего блеска Беатриса не хотѣла принимать меня. Теперь я сведу съ ней счеты и такъ отомщу за вашу невѣстку, что она сама найдетъ мое мщеніе слишкомъ жестокимъ...
   На другой день Рошефильдъ сказалъ m-me Шонцъ, что позвалъ обѣдать Максима де-Трайль. Онъ предупредилъ ее, чтобы дать ей возможность показать всю роскошь дома и приготовить болѣе изысканныя кушанья для этого извѣстнаго знатока, котораго трусили всѣ женщины, подобныя Шонцъ. Она особенно позаботилась о своемъ туалетѣ и о домѣ для пріема такого лица.
   Въ Парижѣ столько же различныхъ царствъ, сколько различнаго рода искусствъ, наукъ, профессій и разнаго рода спеціальностей, и наиболѣе талантливый въ той или иной профессіи становится своего рода царемъ. Его цѣнятъ и уважаютъ его товарищи, знакомые съ трудностями ремесла и готовые всегда восхищаться тѣмъ, кто легко преодолѣваетъ ихъ. Въ глазахъ куртизанокъ и ихъ покровителей Максимъ считался очень вліятельнымъ и способнымъ, такъ какъ умѣлъ заслужить всеобщую любовь. Его превозносили всѣ, кто зналъ, какъ трудно въ Парижѣ ладить съ кредиторами. По изяществу, уму и манерамъ онъ не имѣлъ себѣ соперниковъ, за исключеніемъ знаменитаго Марсея, который поручалъ ему разнаго рода политическія миссіи. Всего этого достаточно, чтобы объяснить его бесѣду съ герцогиней, престижъ, которымъ онъ пользовался у m-me Шонцъ, авторитетъ его словъ при свиданіи, которое онъ разсчитывалъ имѣть на Итальянскомъ бульварѣ съ однимъ юношей, уже заслужившимъ извѣстность, хотя только что вступившимъ въ парижскую богему.
   На другой день утромъ Максиму доложили о приходѣ Фино, котораго онъ позвалъ наканунѣ. Онъ просилъ его устроить случайный завтракъ въ Англійскомъ кафе, гдѣ Фино, Кутюръ и Люсто могли бы поболтать съ нимъ. Фино по отношенію къ графу де-Трайль былъ тоже, что прапорщикъ по отношенію къ маршалу Франціи, и не могъ ему ни въ чемъ отказать, къ тому же было бы слишкомъ опасно раздражать такого льва. Когда Максимъ пришелъ завтракать, онъ засталъ Фино и двухъ его товарищей уже за столомъ. Разговоръ шелъ объ Авреліи Шонцъ. Кутюръ, ловко подстрекаемый Фино и Люсто,.безсознательно сдѣлавшись помощникомъ Фино, разсказалъ де-Трайлю все, что тому нужно было знать объ Авреліи.
   Въ часъ дня Максимъ съ зубочисткой въ зубахъ разговаривалъ съ Тилье на подъѣздѣ Тортони, гдѣ спекуляторы устроили своего рода маленькую биржу, преддверіе большой. Казалось; Максимъ былъ занять дѣлами, но онъ поджидалъ молодого графа де-Ла-Пальферинъ, который въ извѣстный часъ долженъ былъ пройти здѣсь. Итальянскій бульваръ теперь тоже, чѣмъ въ 1650 году былъ Новый мостъ; всѣ извѣстные люди проходятъ по немъ непремѣнно, хотя бы разъ въ день. И въ самомъ дѣлѣ чрезъ десять минутъ Максимъ, оставивъ руку Тилье и кивнувъ головой молодому князю богемы, сказалъ ему съ улыбкой:
   -- Ко мнѣ, графъ, вы мнѣ нужны на два слова!
   Оба соперника, одинъ свѣтило заходящее, другой -- восходящее, усѣлись на стульяхъ передъ парижской кофейной. Максимъ помѣстился на извѣстномъ разстояніи отъ нѣсколькихъ старичковъ, которые сидятъ здѣсь обыкновенно уже съ часа дня, чтобы облегчить свои ревматическіе недуги. У него были уважительныя причины избѣгать стариковъ (см. "Дѣловой человѣкъ", сцена изъ парижской жизни).
   -- У васъ есть долги?-- спросилъ Максимъ молодого графа.
   -- Если бы у меня ихъ не было, могъ-ли бы я быть вашимъ достойнымъ замѣстителемъ?-- отвѣчалъ Пальферинъ.
   -- Если я предложилъ вамъ этотъ вопросъ, то не потому, чтобы сомнѣвался въ вашемъ отвѣтѣ, я хочу только знать, какъ велика сумма, пять или шесть?
   -- Шесть, чего?
   -- Шесть цифръ! Должны-ли вы пятьдесятъ или сто тысячъ?.. Я долженъ былъ до шестисотъ тысячъ.
   Ла-Пальферинъ почтительно и насмѣшливо снялъ передъ нимъ шляпу.
   -- Если бы у меня былъ кредитъ въ сто тысячъ франковъ,-- отвѣтилъ молодой человѣкъ, -- я забылъ бы кредиторовъ и провелъ бы остатокъ моей жизни въ Венеціи, въ странѣ живописи, вечера проводилъ бы въ театрѣ, а ночи съ хорошенькими женщинами и...
   -- А что сталось бы съ вами въ мои годы?-- спросилъ Максимъ.
   -- О, я не пошелъ бы такъ далеко,-- отвѣчалъ юноша.
   Максимъ, въ свою очередь, отдалъ ему долгъ вѣжливости, шутливо приподнявъ шляпу.
   -- Это другой взглядъ на жизнь, -- сказалъ онъ тономъ знатока знатоку.-- Вы должны?
   -- О, о такомъ пустякѣ не стоило бы говорить и дядюшкѣ; если бы онъ у меня былъ, то навѣрно лишилъ бы меня наслѣдства за то, что я долженъ такъ мало, шесть тысячъ!..
   -- Долгъ въ шесть тысячъ тяготитъ гораздо больше, чѣмъ въ сто тысячъ, -- наставительнымъ тономъ сказалъ Максимъ.-- Ла-Пальферинъ! у васъ много смѣлости и ума, и даже больше ума, чѣмъ смѣлости: вы можете далеко пойти и сдѣлаться политическимъ человѣкомъ. Знаете... Изъ всѣхъ, кто идетъ по пути, съ котораго схожу я, изъ всѣхъ моихъ соперниковъ только вы одинъ нравитесь мнѣ.
   Ла-Пальферинъ покраснѣлъ, онъ былъ польщенъ этимъ признаніемъ, такъ добродушно-сказаннымъ главой парижскихъ авантюристовъ. Въ этомъ непроизвольномъ движеніи его самолюбія выразилось какъ бы сознаніе его слабости, и онъ обидѣлся. Но Максимъ понялъ это чувство обиды, которое такъ легко было предугадать у такого умнаго человѣка, и поправилъ дѣло, отдавъ себя въ полное распоряженіе молодого человѣка.
   -- Хотите вы оказать мнѣ услугу для того, чтобы освободить меня изъ Олимпійскаго цирка посредствомъ хорошаго брака? И я тоже много сдѣлаю для васъ,-- сказалъ Максимъ.
   -- Я бы гордился этимъ -- отвѣчалъ Ла-Пальферинъ, это значило бы воспроизвести басню "Левъ и Мышь".
   -- Для начала я предложу вамъ двадцать тысячъ франковъ,-- продолжалъ Максимъ.
   -- Двадцать тысячъ франковъ?... Я всегда предчувствовалъ, что, гуляя по бульвару...-- сказалъ какъ бы между прочимъ Ла-Пальферинъ.
   -- Другъ мой, вы должны поставить себя на извѣстную ногу,-- сказалъ улыбаясь Максимъ,-- не оставайтесь только на двухъ ногахъ, а имѣйте ихъ шесть, или берите примѣръ съ меня: я никогда не схожу съ моего тильбюри...
   -- Но, можетъ быть, вы потребуете отъ меня чего-нибудь, что превышаетъ мои силы?
   -- О, нѣтъ, надо только, чтобы вы заставили одну женщину полюбить васъ въ двѣ недѣли.
   -- Она непорядочная женщина?
   -- Почему?
   -- Тогда это было бы невозможно; но если дѣло идетъ о женщинѣ вполнѣ порядочной и очень умной...
   -- Это очень извѣстная маркиза!
   -- Вамъ надо ея письма?-- спросилъ молодой графъ.
   -- Ахъ!..ты ранишь меня въ сердцѣ!-- воскликнулъ Максимъ.-- Нѣтъ, дѣло не въ этомъ.
   -- Значитъ, надо полюбить ее?
   -- Да, въ полномъ смыслѣ этого слова...
   -- Но если я долженъ пожертвовать своимъ эстестическимъ вкусомъ, тогда это не мыслимо. Видите-ли, по отношенію къ женщинамъ, у меня есть извѣстная честность; мы можемъ бить ихъ, но не...
   -- Ахъ, значитъ, меня не обманули,-- перебилъ его Максимъ.-- Неужели ты думаешь, что я въ состояніи предложить тебѣ сдѣлать мелкую низость? Нѣтъ, надо пойти, надо ослѣпитъ, надо побѣдить... Мой другъ, сегодня вечеромъ я даю тебѣ двадцать тысячъ франковъ и десять дней для побѣды. Вечеромъ увидимся у Шонцъ!
   -- Я обѣдаю тамъ.
   -- Хорошо,-- сказалъ Максимъ.-- Позднѣе, когда я буду нуженъ вамъ, графъ, вы найдете меня,-- прибавилъ онъ тономъ короля, слова котораго не допускаютъ сомнѣній.
   -- Эта бѣдная женщина сдѣлала вамъ много зла?-- спросилъ Ла-Пальферинъ.
   -- Не старайся проникнуть въ глубины моихъ водъ, мой милый, знай только, что въ случаѣ успѣха, ты пріобрѣтешь такую вліятельную протекцію, что будешь въ состояніи также какъ я кончить блестящей партіей, если жизнь богемы надоѣстъ тебѣ.
   -- Неужели можетъ наступить время, когда надоѣстъ веселиться,-- сказалъ Пальферинъ,-- не быть ничѣмъ, жить, какъ птицы небесныя, охотиться въ Парижѣ, на подобіе дикихъ, и смѣяться надо" всѣмъ?!..
   -- Все надоѣдаетъ, даже адъ,-- отвѣтилъ смѣясь Максимъ.-- До вечера!
   И оба повѣсы, молодой и старый, встали. Сѣвъ въ экипажъ, Максимъ подумалъ: -- Мадамъ Эспаръ терпѣть не можетъ Беатрисы, она мнѣ поможетъ...-- Въ отель Грандльё,-- крикнулъ онъ кучеру, замѣтивъ проходившаго Растиньяка.-- Найдите великаго человѣка безъ слабостей!.. Максимъ засталъ герцогиню, m-me дю-Геникъ и Клотильду въ слезахъ.
   -- Что случилось?-- спросилъ онъ герцогиню.
   -- Калистъ не возвращался, и это въ первый разъ. Сабина просто въ отчаяніи.
   -- Герцогиня,-- говорилъ Максимъ, отводя благочестивую женщину къ окну,-- ради Бога, Который Одинъ будетъ судить насъ, сохраните въ самой глубокой тайнѣ мое участіе въ этомъ дѣлѣ, потребуйте того же отъ д'Ажюда. Пусть Калисть никогда не узнаетъ о нашихъ заговорахъ, иначе смертельная дуэль неизбѣжна... Когда я говорилъ вамъ, что это не обойдется вамъ дорого, я подразумѣвалъ, что вы не потратите безумныхъ суммъ. Мнѣ нужно двадцать тысячъ франковъ, все остальное я беру на себя. Придется дать нѣкоторымъ лицамъ важныя мѣста, можетъ быть, мѣсто главнаго сборщика податей.
   Герцогиня и Максимъ вышли. Когда m-me Грандльё возвратилась къ своимъ дочерямъ, она услышала новый разсказъ Сабины о событіяхъ ея семейной жизни, еще болѣе ужасныхъ, чѣмъ тѣ, которыя разрушали ее счастье.
   -- Успокойся, дитя мое,-- говорила герцогиня дочери.-- Беатриса дорого поплатится за твои слезы и страданья, рука дьявола уже опускается на нее, за твое униженіе она получитъ десять.
   Аврелія предупредила Клода Виньона, который нѣсколько разъ изъявлялъ желаніе познакомиться съ Максимомъ де-Трайль. на пригласила Кутюра, Фабіана, Биксіу, Леонъ де-Пора, Ла-Пальферина и Натана, послѣдняго Рошефильдъ пригласилъ для графа Максима. У Авреліи собралось такимъ образомъ девять человѣкъ, всѣ пользующіеся большой извѣстностью, за исключеніемъ Ронсере, но нормандское тщеславіе и грубое честолюбіе "наслѣдника" равнялось литературному могуществу Клода Виньона, поэзіи Натана, уму Биксіу, разсчетливости Фино, глубинѣ Максима и геніальности Леонъ де-Пора.
   На m-me Шонцъ, которая хотѣла казаться молодой и красивой, былъ такой туалетъ, какой могутъ придумать только женщины подобнаго сорта. Гипюровая перелина, тонкая какъ паутина, голубое бархатное платье, корсажъ котораго застегивался опалами, и гладко причесанные волосы, блестѣвшіе, какъ черное дерево. Аврелія Шонцъ пользовалась репутаціей хорошенькой женщины, благодаря ослѣпительной свѣжести и бѣлизнѣ кожи съ необыкновенно теплыми тонами, какъ у креолки, умному лицу, съ опредѣленными и твердыми чертами лица, типъ графини Мерлинъ, такъ долго сохранявшійся молодымъ и, можетъ быть, свойственный южанкамъ. Къ несчастію, m-me Шонцъ начала полнѣть отъ покойной счастливой жизни. Ея обольстительная шея стала пухнуть такъ же, какъ и плечи. Во Франціи особенное значеніе придаютъ лицу, и красивыя головки могутъ долго поддерживать даже безобразныя фигуры.
   -- Дорогое дитя,-- сказалъ Максимъ, входя и цѣлуя Аврелію въ лобъ,-- Рошефильдъ хотѣлъ показать мнѣ ваше помѣщеніе, въ которомъ я еще не былъ; эта роскошь вполнѣ соотвѣтствуетъ четыремъ стамъ тысячамъ дохода. При знакомствѣ съ вами у него не было и пятидесяти, а въ пять лѣтъ вы пріобрѣли ему то, что всякая другая, какъ напр., Антонія, Малага, Кадинъ и Флорентинъ промотали бы на себя.
   -- Я не содержанка, я артистка,-- отвѣтила съ достоинствомъ Аврелія,-- я надѣюсь хорошо кончить, какъ говорится въ комедіи, произвести потомство честныхъ людей.
   -- Можно придти въ отчаяніе, мы всѣ женимся, -- сказалъ Максимъ, бросаясь въ кресло возлѣ камина.-- Скоро появится графиня Максимъ.
   -- О, какъ бы мнѣ хотѣлось видѣть ее!..-- воскликнула Аврелія.-- Но позвольте мнѣ,-- сказала она,-- представить вамъ господина Клодъ Виньона.-- Г-нъ Клодъ Виньонъ и г-нъ де-Трайль.
   -- А, это вы заставили Камиль Мопенъ, извѣстную писательницу, уйти въ монастырь!-- воскликнулъ Максимъ.-- Послѣ васъ, Богъ!.. Я никогда не былъ удостоенъ подобной чести. Фелиситэ де-Тушъ сдѣлала изъ васъ въ нѣкоторомъ родѣ Людовика XIV...
   -- Вотъ какъ пишется исторія!-- отвѣчалъ Клодъ Виньонъ.-- Развѣ вы не знаете, что она употребила свое состояніе на выкупъ земель барона дю-Геникъ. Если бы она знала, что Калистъ во власти ея эксъ-подруги (Максимъ толкнулъ критика ногой, показывая на Рошефильда), она, навѣрно, оставила бы монастырь, чтобы вырвать его у нея.
   -- Ей Богу, мой другъ Рошефильдъ,-- сказалъ Максимъ, видя, что его предупрежденіе неостановило Клода Виньона,-- на твоемъ мѣстѣ я отдалъ бы женѣ ея состояніе. По крайней мѣрѣ, не стали бы думать, что она аттакуетъ Калиста изъ-за его средствъ.
   -- Максимъ правъ,-- сказала Шонцъ, посмотрѣвъ на вспухнувшаго Рощефильда,-- я пріобрѣла вамъ нѣсколько тысячъ франковъ и лучше трудно было бы употребить ихъ. Я сдѣлала бы счастливыми мужа и жену. Вотъ было бы хорошо!...
   -- Я никогда не думалъ объ этомъ,-- отвѣчалъ маркизъ,-- но прежде чѣмъ быть мужемъ, надо быть джентльменомъ.
   -- Позволь мнѣ сказать тебѣ, когда наступитъ время для твоего великодушія,-- проговорилъ Максимъ.
   -- Артуръ,-- сказала Аврелія,-- Максимъ правъ.
   -- Видишь-ли, мой милый, наши добрыя дѣла, какъ акціи Кутюра,-- говорила она, смотря въ зеркало, чтобы видѣть кто входилъ,-- надо умѣть помѣстить ихъ во-время.
   Кутюръ вошелъ съ Фино. Черезъ нѣсколько минутъ всѣ гости собрались въ чудномъ, голубомъ съ золотомъ салонѣ отеля Шонцъ, такъ называли свою гостинницу артисты съ тѣхъ поръ, какъ Рошефильдъ купилъ его для Нинонъ II.
   Замѣтивъ входящаго Ла-Пальферина, Максимъ всталъ ему на встрѣчу, отвелъ къ окну и вручилъ двадцать банковыхъ билетовъ.
   -- Пожалуйста, мой другъ, не береги ихъ,-- сказалъ онъ съ невыразимой прелестью, свойственной вѣтренникамъ.
   -- Только вы способны такъ увеличивать цѣнность того, что даете...-- отвѣчалъ Ла-Пальферинъ.
   -- Ты рѣшилъ?
   -- Конечно, разъ я беру,-- отвѣчалъ съ высокомѣрной ироніей молодой графъ.
   -- И такъ, Натанъ черезъ два дня представитъ тебя маркизѣ Рошефильдъ,-- шепнулъ онъ ему на ухо.
   Услыхавъ это имя, Ла-Пальферинъ привскочилъ.
   -- Говори ей, что ты безъ ума отъ нея, а чтобы не выдать себя, напейся до смерти вина и ликера. Я попрошу Аврелію посадить тебя рядомъ съ Патаномъ. Мы будемъ встрѣчаться каждый вечеръ, въ часъ ночи, на бульварѣ около церкви св. Магдалины. Ты будешь отдавать мнѣ отчетъ въ твоемъ успѣхѣ, а я буду давать тебѣ инструкціи.
   -- Все будетъ исполнено, наставникъ, -- сказалъ кланяясь графъ.
   -- Зачѣмъ ты пригласила этого чудака, онъ одѣтъ, какъ первый лакей въ трактирѣ?-- спросилъ Максимъ Аврелію на ухо, показывая на Ронсере.
   -- Развѣ ты никогда не видалъ "наслѣдника" Ронсере изъ Алансона?
   -- Сударь,-- обратился Максимъ къ Фабіену, -- вы должны знать моего товарища д'Эгриньона.
   -- Мы давно раззнакомились съ Викторьеномъ, -- отвѣчалъ Фабіенъ,-- но въ юности были очень хороши.
   Обѣдъ этотъ принадлежалъ къ числу тѣхъ, которые можно имѣть только въ Парижѣ, у подобныхъ мотовокъ, способныхъ поразить изысканностью своего стола людей съ самымъ утонченнымъ вкусомъ. На одномъ изъ подобныхъ ужиновъ у одной куртизанки, богатой и красивой, какъ Аврелія Шонцъ, Паганини объявилъ, что даже у царей онъ не видѣлъ такого стола, ни у одного принца не пилъ такого вина, никогда не слыхалъ такихъ остроумныхъ разговоровъ, никогда не видѣлъ столько блеска и изящества.
   Около десяти часовъ Максимъ и Аврелія Шонцъ первые вышли изъ залы, оставивъ гостей, которые безъ стѣсненія разсказывали разные анекдоты, хвалились своими достоинствами, и липкими губами прикасались къ краямъ рюмокъ, не будучи въ состояніи осушить ихъ.
   -- Ты не ошиблась, моя милая,-- говорилъ Максимъ,-- я пріѣхалъ ради твоихъ прекрасныхъ глазъ и по очень важному дѣлу; ты должна оставить Артура, но я позабочусь, чтобы онъ далъ тебѣ двѣсти тысячъ франковъ.
   -- Къ чему я оставлю этого бѣднаго человѣка?
   -- Чтобы выйти замужъ за этого дурня, нарочно для того пріѣхавшаго изъ Алансона. Онъ уже былъ судьей, а я сдѣлаю его предсѣдателемъ вмѣсто отца Блонде, которому уже восемьдесятъ два года, а если ты съумѣешь направить свой корабль, онъ сдѣлается депутатомъ. Вы будете "особы", и ты превзойдешь графиню Брюелы..
   -- Никогда!-- сказала Аврелія,-- она графиня.
   -- Есть-ли у него какія-нибудь данныя, чтобы сдѣлаться графомъ?
   -- Ахъ!-- воскликнула Аврелія, -- у него есть гербъ!-- И она отыскала письмо въ великолѣпной корзинкѣ, повѣшенной въ углу камина и подала Максиму;-- что это значитъ? вотъ гребни.
   -- Серебряное поле съ тремя красными гребнями, три кисти пурпурнаго винограда съ зелеными стеблями и листьями, каска конюшаго и девизъ "Служить". Гербъ неважный, они были произведены въ дворянство при Людовикѣ XV. Дѣдъ ихъ, навѣрно, былъ торговцемъ, а линія матери разбогатѣла отъ винной торговли и уже облагороженный Ронсере, навѣрно, былъ регистраторомъ. Если ты съумѣешь отдѣлаться отъ Артура, Ронсерб получитъ, по крайней мѣрѣ, титулъ барона за это я тебѣ ручаюсь, моя милая козочка. На пять или на шесть лѣтъ тебѣ надо будетъ" закабалить себя въ провинціи, если ты хочешь превратить г-жу Шонцъ въ предсѣдательшу... Этотъ шутъ бросалъ на тебя такіе взгляды, что въ намѣреніяхъ его не можетъ быть сомнѣнія, онъ у тебя въ рукахъ...
   -- Нѣтъ,-- отвѣчала Аврелія,--когда дѣло зашло о предложеніи мнѣ руки, про него можно было сказать, какъ про водочный вопросъ на биржѣ: вполнѣ спокойно.
   -- Я его уговорю, если онъ на-веселѣ теперь; посмотри, въ какомъ они тамъ состояніи...
   -- Не стоитъ идти туда: я слышу отсюда залпы Биксіу, хотя никто его не слушаетъ. Я знаю моего Артура; онъ считаетъ долгомъ быть любезнымъ съ Биксіу, и хотя бы съ закрытыми глазами, но все же будетъ смотрѣть на него.
   -- Да, скажи пожалуйста, для кого это я должна такъ стараться?-- вдругъ неожиданно спросила Аврелія.
   -- Для маркизы Рошефильдъ,-- отрѣзалъ Максимъ.-- Невозможно примирить ее съ Артуромъ, пока онъ у тебя въ рукахъ. Ей же надо встать во главѣ дома и пользоваться доходомъ въ 400 т. фр.
   -- И она мнѣ предлагаетъ только двѣсти тысячъ? Нѣтъ, если дѣло идетъ о ней, то я хочу триста тысячъ франковъ. Я такъ заботилась объ ея мальчикѣ и мужѣ, я во всемъ заступила ея мѣсто, а она еще жадничаетъ со мной! У меня будетъ милліонъ, мой милый, и если ты обѣщаетъ мнѣ мѣсто предсѣдателя въ Алансонѣ, то я покажу себя, когда сдѣлаюсь госпожей Ронсере.
   -- Хорошо,-- отвѣчалъ Максимъ.
   -- Могу себѣ представить, какъ надоѣстъ мнѣ этотъ маленькій городокъ!-- воскликнула философски Аврелія.-- Я такъ много слышала объ этой провинціи отъ д'Эгриньона и Виль-Нобля, что какъ будто сама уже жила тамъ.
   -- А если я тебѣ поручусь и за поддержку дворянства!..
   -- Ахъ, Максимъ! ты мнѣ многаго наговоришь!.. но голубь не хочетъ летѣть...
   -- А онъ безобразенъ; съ щетиной вмѣсто усовъ, съ багровымъ цвѣтомъ лица, онъ имѣетъ видъ вепря, несмотря на свои глаза хищной птицы. Это будетъ лучшій предсѣдатель въ мірѣ. Не безпокойся, черезъ десять минутъ онъ пропоетъ тебѣ арію Изабеллы изъ четвертаго акта "Роберта-Дьявола": "яу ногъ твоихъ!.." Но ты берешься возвратить Артура Беатрисѣ...
   -- Трудно, но при стараніи возможно...
   Половина одиннадцатаго гости вошли въ гостиную пить кофе. При тѣхъ обстоятельствахъ, въ какихъ находились теперь Аврелія, Кутюръ и Ронсере, разговоръ, который Максимъ велъ съ Кутюромъ въ углу комнаты, вполголоса, но такъ, чтобы Ронсере могъ все слышать, произвелъ огромный эффектъ на честолюбиваго нормандца.
   -- Дорогой мой, если вы хотите быть благоразумнымъ, вы не откажетесь получить въ какомъ-нибудь отдаленномъ департаментѣ должность главнаго сборщика податей, а это можетъ устроить вамъ маркиза Рошефильдъ. Съ милліономъ Авреліи вамъ легко будетъ внести залогъ и, женясь на ней, вы, конечно, выдвинетесь, сдѣлаетесь депутатомъ, если съумѣете хорошо повести свои дѣла, и въ награду за мою услугу дадите мнѣ вашъ голосъ въ Палатѣ.
   -- Сочту за честь быть однимъ изъ вашихъ солдатъ.
   -- Ахъ, дорогой, вы чуть было не упустили ее. Представьте, она влюбилась въ этого нормандца изъ Алансона, проситъ сдѣлать его барономъ, предсѣдателемъ суда въ томъ городѣ, гдѣ она будетъ жить, и кавалеромъ ордена Почетнаго легіона. Но дурачекъ не могъ оцѣнить Авреліи, и вы обязаны вашимъ счастьемъ его глупости. Не давайте ей времени на размышленіе, я же буду ковать желѣзо, пока горячо.
   И Максимъ оставилъ счастливаго Кутюра, говоря Ла-Пальферину:-- Хочешь ѣхать со мною, сынъ мой?
   Въ одиннадцать часовъ Аврелія осталась съ Кутюромъ, Фабіеномъ и Рошефильдомъ. Артуръ дремалъ въ креслѣ, Кутюръ и Фабіенъ старались безуспѣшно выпроводить другъ друга. Шонцъ покончила эту борьбу, обратившись къ Кутюру: "До завтра, мой другъ!", что онъ объяснилъ въ свою пользу.
   -- Вы замѣтили,-- сказалъ тихо Фабіенъ Авреліи,-- что я задумался, когда вы косвенно сдѣлали мнѣ предложеніе, не примите это за колебаніе съ моей стороны; но вы не знаете моей матери: она никогда не согласится на этотъ бракъ...
   -- Вы уже въ такомъ возрастѣ, когда не требуется разрѣшенія родителей,-- заносчиво отвѣчала Аврелія,-- а если вы трусите матери, то вы мнѣ не нужны.
   -- Жозефина, -- нѣжно проговорилъ "наслѣдникъ", смѣло обнимая m-me Шонцъ за талію,-- я думалъ, вы любите меня!
   -- И что же?
   -- Можетъ быть, возможно смягчить мою мать и добиться ея согласія.
   -- Какимъ образомъ?
   -- Если вы согласитесь употребить ваше вліяніе...
   -- Чтобы сдѣлать тебя барономъ, кавалеромъ ордена Почетнаго Легіона, предсѣдателемъ суда? не такъ-ли?.. Слушай же, я въ своей жизни обдѣлала столько дѣлъ, что могу быть и добродѣтельной. Я могу быть хорошей, честной женой и могу поднять моего мужа очень высоко, но я хочу также, чтобы онъ меня любилъ, чтобы его взгляды, мысли, и даже намѣренія принадлежали мнѣ... Согласенъ ты на это?.. Не связывай себя неосторожно; дѣло идетъ о твоей жизни, мой милый.
   -- Съ такой женщиной, какъ вы, я рѣшусь на все, очертя голову,-- отвѣчалъ Фабіенъ, опьяненный ея взглядами и ликерами.
   -- Ты никогда не раскаешься въ этихъ словахъ, мой песикъ; ты будешь пэромъ Франціи... Что же касается этого бѣднаго старичка,-- продолжала она, смотря на спящаго Рошефильда,-- съ сегодняшняго дня ни-ни, все кончено!
   Это было такъ хорошо, такъ мило сказано, что Фабіенъ схватилъ Аврелію и поцѣловалъ ее подъ наплывомъ страсти и радости. Голова его кружилась отъ любви и вина и весь онъ былъ полонъ счастія и честолюбія.
   -- Старайся, мой дорогой, вести себя хорошенько съ твоей женой, не корчи влюбленнаго, дай мнѣ сухой выдти изъ воды. Кутюръ уже воображаетъ себя богачемъ, главнымъ сборщикомъ податей.
   -- Я ненавижу этого человѣка, -- сказалъ Фабіанъ, -- и мнѣ бы такъ хотѣлось не видѣть его больше здѣсь.
   -- Я перестану принимать его,-- отвѣтила куртизанка съ видомъ неприступной женщины, -- мы сговорились, мой Фабіенъ, уходи, теперь уже часъ.
   Эта маленькая сцена измѣнила счастливую до сихъ поръ жизнь Авреліи и Артура. Семейная война означаетъ всегда какое-нибудь тайное намѣреніе одного изъ супруговъ. На другой день, когда Артуръ проснулся, m-me Шонцъ уже вышла изъ комнаты. Она была съ нимъ такъ холодна, какъ только умѣютъ быть холодными женщины подобнаго сорта.
   -- Что-нибудь случилось въ эту ночь?-- спрашивалъ за завтракомъ Рошефильдъ, смотря на Аврелію.
   -- Въ Парижѣ все такъ, -- отвѣчала Аврелія, -- заснешь въ сырую погоду, а на другой день проснешься и все ужь такъ сухо, что пыль летитъ, не нужна-ли вамъ щетка?
   -- Что съ тобою дѣлается, мой другъ?
   -- Отправляйтесь къ вашей женѣ, къ этой длинной клячѣ.
   -- Къ моей женѣ!..-- воскликнулъ бѣдный маркизъ.
   -- Вы думаете, я не поняла, зачѣмъ вы привели Максима? Вы хотите сойтись съ маркизой Рошефильдъ; возможно, что она хочетъ вами прикрыть незаконнаго ребенка. Я посовѣтовала вамъ отдать ея состояніе, не даромъ вы называете меня хитрой. О, вашъ планъ мнѣ понятенъ! За пять лѣтъ я пріѣлась вамъ, сударь. Я полна, Беатриса худа, перемѣна всегда пріятна. Есть вѣдь любители скелетовъ. Ваша Беатриса, впрочемъ, хорошо одѣвается, а вы изъ тѣхъ мужчинъ, которые любятъ вѣшалки: потомъ вы хотите удалить барона дю-Геникъ. Это побѣда!.. Вы составите себѣ репутацію, объ этомъ будутъ говорить, вы станете героемъ.
   Несмотря на всѣ опроверженія Артура, Аврелія осыпала его насмѣшками до двухъ часовъ дня. Она сказала, что приглашена обѣдать и предоставила своему "измѣннику" ѣхать безъ нея въ Итальянскую оперу, сама же она отправлялась на первое представленіе въ Ambigu-Comique, гдѣ разсчитывала познакомиться съ одной прелестной женщиной, m-me Ла-Бордей, любовницей Люсто. Артуръ предлагалъ, въ доказательство своей вѣчной привязанности къ Авреліи и своего отвращенія къ женѣ, ѣхать завтра же въ Италію и жить тамъ, какъ мужъ съ женой, или же въ Римъ, Неаполь, Флоренцію, однимъ словомъ, куда хочетъ Аврелія, и давалъ ей въ ея полное распоряженіе капиталъ въ шестьдесятъ тысячъ франковъ дохода.
   -- Все это одно только притворство,-- говорила Шонцъ,-- и это нисколько не помѣшаетъ вамъ сойтись съ вашей женой и хорошо сдѣлаете.
   Артуръ и Аврелія разстались послѣ этой сцены. Онъ уѣхалъ обѣдать и играть въ клубъ, она же стала одѣваться, чтобы провести вечеръ съ Фабіеномъ.
   Въ клубѣ, встрѣтя Максима, Рошефильдъ началъ жаловаться ему, какъ человѣкъ, который чувствуетъ, что изъ сердца его вырываютъ его счастіе, такъ глубоко вкоренившееся въ немъ. Максимъ слушалъ сѣтованіе маркиза, какъ умѣютъ слушать воспитанные люди, думая совсѣмъ о другомъ.
   -- Въ этихъ случаяхъ, другъ мой, я могу дать хорошій совѣтъ,-- отвѣчалъ онъ,-- повѣрь, что ты поступаешь неправильно, показывая Авреліи, насколько она тебѣ дорога. Разрѣши мнѣ познакомить тебя съ Антоніа, это рѣдкое сердце; при сравненіи съ ней Шонцъ теряетъ всѣ прелести женщины. Твоей Шонцъ тридцать семь лѣтъ, а m-me Антоніа не больше двадцати шести. Ахъ, какая женщина! и сколько въ ней ума! Впрочемъ, это моя ученица. Если Шонцъ начала важничать, знаешь, что это значитъ?
   -- Конечно, не знаю,-- отвѣчалъ маркизъ.
   -- Она, вѣроятно, хочетъ выдти замужъ, и что же мѣшаетъ тебѣ бросить ее. Послѣ шестилѣтней связи съ тобою она имѣетъ, впрочемъ, на это полное право; но если ты послушаешь меня, то можешь устроиться гораздо лучше. Въ настоящее время твоя жена въ тысячу разъ интереснѣе всѣхъ Шонцъ и Антоній квартала C.-Жоржъ. Побѣда эта, конечно, трудная, но все же возможная; теперь ты будешь съ ней счастливъ, какъ Оргонъ! Во всякомъ случаѣ, если ты не хочешь остаться въ дуракахъ, то надо сегодня же поѣхать ужинать къ Антоніа!
   -- Нѣтъ, я слишкомъ люблю Аврелію и мнѣ хочется остаться по отношенію къ ней безупречнымъ,-- сказалъ маркизъ.
   -- Ахъ, мой другъ, что за существованіе готовишь ты себѣ!..-- воскликнулъ Максимъ.
   -- Уже одиннадцать часовъ, теперь она должна возвратиться изъ Ambigu,-- говорилъ уходя Рошефильдъ.-- И онъ раздраженно приказалъ кучеру ѣхать въ улицу Ла-Брюйеръ.
   По данному распоряженію m-me Шонцъ, хозяинъ могъ войти, какъ будто былъ въ самыхъ мирныхъ отношеніяхъ съ хозяйкой; но предупрежденная о его приходѣ Аврелія устроила, чтобы онъ слышалъ стукъ двери въ ея кабинетикъ, которую быстро захлопнули, какъ дѣлаютъ, когда застаютъ врасплохъ. Забытая съ намѣреніемъ на роялѣ шляпа Фабіена была убрана горничной очень неловко во время разговора барина съ барыней.
   -- Ты не поѣхала въ Ambigu?-- спрашивалъ маркизъ.
   -- Нѣтъ,-- отвѣчала Шонцъ,-- я предпочла заняться музыкой.
   -- Кто у тебя?-- продолжалъ добродушно маркизъ, видя, какъ горничная уносила шляпу.
   -- Никого нѣтъ.-- При такомъ явномъ обманѣ, Рошефильдъ опустилъ голову; довѣріе его было подорвано. Настоящая любовь бываетъ робка. Артуръ держалъ себя по отношенію къ мадемуазель Шонцъ, какъ Сабина къ Калисту, какъ Калистъ къ Беатрисѣ.
   Недѣлю спустя произошло превращеніе личинки въ бабочку, съ молодымъ, умнымъ и красивымъ Эдуардомъ, графомъ Бюстикомъ де-Ла-Пальферинъ, героемъ книги, подъ заглавіемъ "Принцъ богемы" (см. сцены изъ "Парижской жизни"). Это даетъ возможность не изображать его портрета и характера. До сихъ поръ онъ жилъ бѣдно, покрывая свой дефицитъ дерзкими выходками на подобіе Дантона; теперь же онъ уплатилъ долги; потомъ по совѣту Максима онъ пріобрѣлъ низенькую каретку, былъ принятъ въ жокей-клубы и клубъ улицы Граммонъ и сдѣлался необыкновенно изящнымъ, наконецъ, онъ напечаталъ въ "Journal des Débats" разсказъ, доставившій ему въ нѣсколько дней такую славу, какой не достигаютъ и настоящіе писатели цѣлыми годами труда и успѣха. Все это эфемерное имѣетъ наибольшій успѣхъ въ Парижѣ. Натанъ, увѣренный, что графъ больше ничего не напечатаетъ, такъ расхвалилъ милаго и дерзкаго юношу у Беатрисы, что она, заинтересованная разсказами поэта, выразила желаніе видѣть у себя этого молодого "царька" повѣсъ хорошаго тона.
   -- Онъ будетъ очень радъ придти сюда, онъ такъ влюбленъ въ васъ, что готовъ на всякія безумства.
   -- Да, онъ уже всѣ ихъ продѣлалъ, насколько я слышала.
   -- Всѣ, нельзя сказать, -- проговорилъ Натанъ, -- остается одна: онъ еще не любилъ честной женщины.
   Спустя нѣсколько дней послѣ заговора, составленнаго на итальянскомъ бульварѣ, между Максимомъ и обворожительнымъ графомъ Карломъ Эдуардомъ, этимъ молодымъ человѣкомъ, которому природа, конечно, въ насмѣшку, дала чарующую меланхолическую наружность, онъ явился въ первый разъ въ гнѣздо голубки, въ улицѣ Курсель, гдѣ для пріема его выбранъ былъ вечеръ, когда Калистъ долженъ былъ ѣхать съ женою въ свѣтъ. Если вамъ встрѣтится Пальферинъ или вы дойдете до "Принца богемы" въ третьей книгѣ этой исторіи нашихъ нравовъ, вамъ вполнѣ будетъ понятенъ успѣхъ, достигнутый въ одинъ вечеръ такимъ блестящимъ умомъ, особенной вдохновенностью, при содѣйствіи такого ловкаго помощника, который старался поддержать его въ этомъ дебютѣ. Натанъ былъ хорошій товарищъ, онъ показанъ молодого человѣка во всемъ блескѣ, какъ золотыхъ дѣлъ мастеръ, выставляя на продажу парюру, старается показать весь блескъ брилліантовъ. Ла-Пальферинъ ушелъ скромно первый, оставивъ Натана съ маркизой. Онъ разсчитывалъ на сотрудничество знаменитаго автора, который былъ восхитителенъ. Замѣтивъ впечатлѣніе, произведенное Нальфериномъ на маркизу, Натанъ прибавилъ жару разнаго рода недомолвками и этимъ, возбудилъ въ ней такое любопытство, какого она не подозрѣвала за собой, Натанъ далъ ей понять, что вовсе не умъ Пальферина былъ главной причиной его успѣха у женщинъ, а особенное умѣнье любить и, такимъ образомъ, сильно возвысилъ Пальферина въ глазахъ Беатрисы. Здѣсь можно констатировать великій законъ контрастовъ, который опредѣляетъ кризисы человѣческаго сердца и Объясняетъ разныя странности; къ нему необходимо обратиться иногда такъ же, какъ и къ закону сходства. Куртизанки,-- мы говоримъ о всемъ женскомъ родѣ, который то возвышаютъ, то унижаютъ, то опять возвышаютъ каждую четверть столѣтія,-- таятъ въ сердцѣ постоянное желаніе вернуть себѣ свободу полюбить искренне", свято и благородно какого-нибудь человѣка, для котораго пожертвовали бы всѣмъ (см. "Блескъ и нищета куртизанокъ")! Онѣ испытываютъ это желаніе съ такой силой, что рѣдкая изъ нихъ не стремится очиститься посредствомъ любви. Онѣ не теряютъ мужества, несмотря на постоянные ужасные обманы Напротивъ, женщины, сдерживаемыя воспитаніемъ, положеніемъ въ свѣтѣ, связанныя благородствомъ происхожденія, живущія въ роскоши, окруженныя ореоломъ добродѣтели, стремятся тайно, конечно, въ горячій міръ любви. Эти двѣ противоположныя натуры женщинъ таятъ въ глубинѣ сердца, одна -- стремленіе къ добродѣтельной жизни, другая -- къ порочной, что одинъ изъ первыхъ осмѣлился отмѣтить Жанъ-Жакъ Руссо. У одной -- это послѣдній отблескъ еще неугасшаго божественнаго луча; у другой -- это остатокъ нашей первобытной грязи. Натанъ съ необыкновенной ловкостью задѣлъ этотъ кого-токъ животнаго и вытащилъ этотъ волосокъ дьявола. Маркиза серьезно задалась вопросомъ, не подчинялась-ли она до сихъ поръ только разсудку, и было-ли закончено ея воспитаніе. Порокъ?.. можетъ быть, это скорѣе желаніе все узнать.
   На другой день Калистъ ей показался тѣмъ, чѣмъ онъ былъ, честнымъ, безукоризненнымъ джентльменомъ, но безъ оживленія и ума. Въ Парижѣ называютъ умнымъ человѣкомъ того, кто блещетъ умомъ, какъ фонтанъ бьетъ водою. Всѣ свѣтскіе люди и парижане вообще считаются умными. Но Калистъ слишкомъ любилъ, былъ слишкомъ увлеченъ, чтобы замѣтить перемѣну въ Беатрисѣ и заинтересовать ее чѣмъ-нибудь новымъ. Онъ казался очень блѣднымъ при вечернемъ освѣщеніи и не возбудилъ волненія въ жаждущей страсти Беатрисѣ. Истинная любовь -- это открытый кредитъ такой дикой силѣ, что моментъ раззоренія неизбѣженъ. Несмотря на усталость, которую Беатриса чувствовала въ этотъ день (день, когда женщина скучаетъ возлѣ своего возлюбленнаго), Беатриса содрогнулась при мысли о встрѣчѣ Ла-Пальферина, преемника Максима де-Трайля, съ Калистомъ, человѣкомъ смѣлымъ безъ всякой рисовки. Она не рѣшалась видѣться съ молодымъ графомъ, но случай разрубилъ узелъ. Беатриса взяла треть ложи въ Итальянской оперѣ въ темномъ первомъ ярусѣ, чтобы не быть видимой. Нѣсколько дней Калистъ сопровождалъ маркизу и стоялъ сзади нея. Онъ старался пріѣхать позднѣе, чтобы не быть никѣмъ замѣченнымъ. Беатриса выходила одна изъ первыхъ, не дожидаясь конца послѣдняго акта. Калистъ сопровождалъ ее на разстояніи, хотя за маркизой пріѣзжалъ старый слуга Антонъ. Максимъ и Ла-Пальферинъ наблюдали эту стратегію, внушаемую уваженіемъ къ приличіямъ, необходимой осторожностью, какою отличаются влюбленные, и осторожностью женщинъ, павшихъ во мнѣніи общества. Женщины боятся всегда униженія, больше чѣмъ смертной агоніи, но, благодаря стараніямъ Максима, Беатриса испытала это униженіе, это оскорбленіе, которому женщины, стоящія на высотѣ Олимпа, подвергаютъ упавшихъ съ него. На одномъ изъ представленій "Лючіи", которое оканчивается, какъ извѣстно, однимъ изъ самыхъ блестящихъ тріумфовъ Рубини, маркиза Рошефильдъ, не предупрежденная Антономъ, вышла черезъ корридоръ въ переднюю театра. Вся лѣстница была покрыта хорошенькими женщинами, стоявшими на ступенькахъ или группами внизу, въ ожиданіи своихъ экипажей. Всѣ узнали Беатрису, она вызвала общій шепотъ. Толпа разступилась, и маркиза осталась одна, какъ зачумленная. Калистъ, видя жену на лѣстницѣ, не посмѣлъ подойти къ отверженной. Напрасно Беатриса бросала на него взгляды, полные слезъ, моля подойти къ ней. Въ эту минуту Ла-Пальферинъ, изящный, обворожительный, оставивъ двухъ дамъ, приблизился къ маркизѣ и заговорилъ съ ней.
   -- Дайте мнѣ руку и выходите гордо, я отыщу вашу карету,-- сказалъ онъ.
   -- Хотите закончить вечеръ у меня?-- предложила она, садясь въ карету и давая ему мѣсто около себя.
   Пальферинъ крикнулъ груму: "слѣдуй за каретой маркизы!" Самъ же сѣлъ съ Беатрисой, къ удивленію Калиста, который стоялъ на мѣстѣ, какъ пригвожденный. Беатриса потому и пригласила молодого графа съ собою, что [замѣтила волненіе и блѣдность Калиста. Всѣ голубки -- Робеспьеры съ бѣлыми перьями. Три кареты съ невыразимой быстротой катились въ улицу де-Шартръ, карета Калиста, Беатрисы и Пальферина.
   -- А, и вы здѣсь!-- сказала Беатриса, входя подъ руку съ графомъ и увидя Калиста, лошадь котораго перегнала другіе экипажи.
   -- Развѣ вы знакомы съ этимъ господиномъ?-- гнѣвно спросилъ Калистъ Беатрису.
   -- Десять дней тому назадъ графъ Пальферинъ былъ мнѣ представленъ Натаномъ,-- отвѣчала Беатриса,-- а вы, сударь, знакомы со мною четыре года...
   -- Я готовъ,-- сказалъ Карлъ-Эдуардъ,-- мстить маркизѣ д'Эспаръ до третьяго колѣна за то, что она первая отошла отъ васъ.
   -- А, это она! Такъ я ей отплачу за это!-- воскликнула Беатриса.
   -- Лучшая месть это примиреніе съ вашимъ мужемъ, и я могу возвратить вамъ его,-- шепнулъ онъ ей на ухо.
   Разговоръ продолжался до двухъ часовъ ночи, и Калистъ ярость котораго сдерживали взгляды Беатрисы, не имѣлъ возможности сказать ей и двухъ словъ. Ла-Пальферинъ, не любившій Беатрису, по уму, любезности и хорошему тону далеко превзошелъ Калиста, который вертѣлся на стулѣ, какъ червякъ, разрѣзанный пополамъ, и раза три вставалъ, чтобы дать пощечину Ла-Пальферину. Когда въ третій разъ онъ сдѣлалъ движеніе къ графу, тотъ спросилъ его: "вы нездоровы, баронъ?" Слова эти заставили Калиста опуститься на стулъ, и онъ сидѣлъ, какъ столбъ. Маркиза разговаривала съ непринужденностью Селимены, дѣлая видъ, что не замѣчаетъ Калиста. Ловко бросивъ умное словечко, Ла-Пальферинъ ушелъ, оставивъ поссорившихся влюбленныхъ.
   Итакъ, ловкій Максимъ заронилъ искру раздора въ жизнь маркиза и маркизы Рошефильдъ. Узнавъ на другой день объ успѣхѣ этой сцены отъ Пальферина въ Жокей-клубѣ, гдѣ молодой графъ удачно игралъ въ вистъ, Максимъ отправился въ улицу Ла-Брюеръ, въ отель Шонцъ освѣдомиться, какъ шли дѣла m-me Шонцъ.
   -- Другъ мой,-- говорила она входящему Максиму;-- я испробовала всѣ средства, Рошефильдъ не излечимъ. Теперь, въ концѣ моей любовной карьеры, я поняла, что умъ это большое несчастіе.
   -- Объясняй яснѣе.
   -- Во-первыхъ, мой другъ, въ продолженіи восьми дней я изводила Артура до невозможности, пилила его самымъ патріотическимъ образомъ, употребляя всѣ очень некрасивыя средства нашего ремесла. "Ты нездорова,-- говоритъ онъ мнѣ тогда съ отеческой нѣжностью,-- я дѣлаю для тебя все, что могу, я люблю тебя до обожанія".-- Вы ошибаетесь, сударь,-- говорила я, -- вы мнѣ надоѣли.-- "Такъ что жь! Развѣ ты не можешь развлекаться съ умными и красивыми юношами Парижа",-- отвѣчаетъ этотъ несчастный человѣкъ.-- Я была побѣждена. Больше, -- я почувствовала, что сама люблю его.
   -- Вотъ какъ!-- сказалъ Максимъ.
   -- Что дѣлать? Это выше нашихъ силъ и бороться съ этимъ нельзя. Я попробовала взять другую педаль. Я стала приставать къ моему судейскому кабану, котораго я обратила въ такого же ягненка, какъ Артуръ, я усадила его въ качалку Артура, и... я нашла, что онъ очень глупъ. Боже, какъ онъ невыносимъ! Но надо было задержать Фабіена для того, чтобы онъ засталъ меня съ нимъ...
   -- Ну, хорошо!-- воскликнулъ Максимъ,-- кончай же! Когда Рошефильдъ засталъ тебя?..
   -- Тебѣ не догадаться, мой милый. Какъ ты велѣлъ, оглашеніе нашей свадьбы уже началось и контрактъ составляется,-- придраться ни къ чему нельзя. Когда свадьба рѣшена, не опасно дать и задатокъ. Заставъ меня съ Фабіеномъ, Рошефильдъ на цыпочкахъ ушелъ въ столовую, началъ напѣвать "бумъ, бумъ", кашлять и двигать стульями. Дуракъ Фабіенъ, которому я не могу все говорить, испугался... Вотъ, дорогой Максимъ, какъ идутъ наши дѣла... Если Артуръ какъ-нибудь утромъ застанетъ меня вдвоемъ, онъ въ состояніи спросить: хорошо -ли вы провели ночь, дѣти мои?
   Максимъ покачалъ головой, нѣсколько минутъ игралъ тросточкой.-- Я знаю эти натуры,-- проговорилъ онъ,-- тебѣ остается только одно: выкинуть Артура за окно и запереть покрѣпче дверь. Ты должна повторить послѣднюю сцену съ Фабіеномъ.
   -- Вотъ каторга! вѣдь я пока не замужемъ, и не научилась еще добродѣтели...
   -- Ты постараешься поймать взглядъ Артура, когда онъ застанетъ тебя?-- продолжалъ Максимъ;-- если онъ разсердится, то все будетъ кончено между вами; а если онъ примется опять за свое "брумъ, брумъ", это будетъ еще лучше.
   -- Какъ такъ?
   -- Тогда разсердись ты и скажи ему: я думала, вы меня любите, уважаете, а у васъ ко мнѣ нѣтъ никакого чувства, вы даже не ревнуете меня...-- Ты сама найдешь, что сказать!-- Въ этомъ случаѣ Максимъ (сошлись на меня) убилъ бы соперника (и заплачь), а Фабіенъ (пристыди его сравненіемъ съ Фабіеномъ), котораго я люблю, навѣрно, застрѣлилъ бы васъ. Вотъ это любовь! Такъ прощайте, берите вашъ отель, я выхожу за Фабіена. Онъ даетъ мнѣ свое имя! Онъ забылъ мать ради меня. Наконецъ, ты...
   -- Знаю, знаю все!-- воскликнула Шонцъ.-- Ахъ, Максимъ! не можетъ быть другого Максима, какъ не было второго Марселя.
   -- Ла-Пальферинъ сильнѣе меня,-- скромно замѣтилъ графъ,-- онъ хорошо пошелъ.
   -- У него языкъ, у тебя кулакъ и сила! Сколько ты перенесъ! Сколькихъ ты побилъ!-- сказала Аврелія.
   -- У Ла-Пальферина все, онъ уменъ и образованъ, я же неучъ,-- отвѣчалъ Максимъ.-- Я видѣлъ Растиньяка; онъ переговорилъ уже съ министромъ юстиціи, Фабіенъ будетъ назначенъ предсѣдателемъ, а черезъ годъ получитъ орденъ Почетнаго Легіона.
   -- Я сдѣлаюсь Набожной!-- проговорила Шонцъ, съ особеннымъ удареніемъ, ожидая одобренія Максима.
   -- Священники лучше насъ,-- вставилъ Максимъ.
   -- А на самомъ дѣлѣ?-- сказала Аврелія.-- Значитъ, въ провинціи есть люди, съ которыми можно говорить. Я начинаю входить въ свою роль. Фабіенъ сказалъ матери, что Духъ Святой просвѣтилъ меня, и прельстилъ ее милліономъ и предсѣдательствомъ. Она согласна жить съ нами, проситъ мой портретъ и прислала мнѣ свой. Если бы Амуръ посмотрѣлъ на него, то упалъ бы въ обморокъ! Теперь уходи, Максимъ; вечеромъ я должна буду покончить съ моимъ бѣднымъ Артуромъ, и это надрываетъ мнѣ сердце.
   Спустя два дня Карлъ-Эдуардъ сказалъ Максиму при входѣ въ Жокей-клубъ:-- Все сдѣлано!
   Слово это, заключавшее въ себѣ цѣлую ужасную драму, за которой часто слѣдуетъ месть, вызвало улыбку у графа де-Трайля.
   -- Теперь послушаемъ сѣтованія Рошефильда,-- сказалъ Максимъ,-- такъ какъ вы кончили одновременно, ты и Аѣрелія! Она выгнала Артура и теперь надо устроивать его. Онъ долженъ дать триста тысячъ франковъ m-me Ронсере и сойтись съ женою. Мы постараемся доказать ему, что Беатриса лучше Авреліи.
   -- У насъ еще десять дней впереди,-тонко вставилъ Карлъ-Эдуардъ,-- и, говоря откровенно, это немного. Теперь, когда я познакомился съ маркизой, я могу сказать, что бѣднаго Артура, ограбили.
   -- Что ты станешь дѣлать, когда произойдетъ взрывъ?
   -- Когда есть время подумать, всегда будешь уменъ; я же бываю особенно хитеръ, когда приготовлюсь.
   Оба жуира вошли въ залу, гдѣ застали маркиза Рошефильда, постарѣвшаго на два года, безъ корсета, утратившаго свое изящество и обросшаго бородою.
   -- Что же, дорогой маркизъ?-- проговорилъ Максимъ.
   -- Ахъ, другъ мой, жизнь моя разбита.-- Артуръ говорилъ въ продолженіи десяти минутъ и Максимъ внимательно слушалъ его, думая въ то же время о своей свадьбѣ, которая должна была состояться черезъ недѣлю.
   -- Дорогой Артуръ, я давалъ тебѣ совѣтъ, какъ удержать Аврелію, но ты не хотѣлъ слушать.
   -- Какой?-- спросилъ маркизъ.
   -- Я уговаривалъ тебя ѣхать на ужинъ къ Антоніа.
   -- Да, правда. Но что же дѣлать? Я вѣдь люблю... Ты же играешь любовью, какъ Гризье оружіемъ.
   -- Послушай, Артуръ, дай ей триста тысячъ франковъ, и я обѣщаюсь тебѣ найти кого-нибудь лучше ея. Когда-нибудь мы поговоримъ объ этой прекрасной незнакомкѣ, теперь же я вижу д'Ажюда, который зоветъ меня на два слова.
   Максимъ оставилъ неутѣшнаго маркиза и подошелъ къ представителю другой семьи, требующей утѣшенія.
   -- Другъ!-- говорилъ другой маркизъ Максиму на ухо,-- герцогиня въ отчаяніи. Калистъ велѣлъ потихоньку уложить свои вещи и взялъ паспортъ. Сабина хочетъ слѣдовать за бѣглецами, настичь Беатрису и исцарапать ее. Сабина беременна, и дѣло можетъ кончиться смертоубійствомъ, такъ какъ она открыто покупала пистолеты.
   -- Передай герцогинѣ,-- говорилъ Максимъ,-- что маркиза Рошефильдъ не поѣдетъ, и что черезъ двѣ недѣли все будетъ улажено. Теперь, д'Ажюда, руку, помни, что мы съ тобой ничего не говорили, ничего не знали! Мы станемъ наблюдать случайности жизни!
   -- Герцогиня заставила меня поклясться на крестѣ и Евангеліи, что я буду молчать,-- сказалъ д'Ажюда.
   -- Ровно черезъ мѣсяцъ ты увидишь мою жену.
   -- Очень радъ.
   -- Всѣ останутся довольны, -- говорилъ Максимъ.-- Передай герцогинѣ, что одно обстоятельство можетъ задержать путешествіе въ Италію на шесть недѣль, и это касается дю-Геника, ты же узнаешь причину позднѣе.
   -- Что же такое?-- спросилъ д'Ажюда, смотря въ это время на Пальферина.
   -- На прощанье одно слово Сократа: мы должны пѣтуха Эскулапу, но вашъ родственникъ отдѣлается однимъ только гребнемъ,-- отвѣчалъ не моргнувъ Пальферинъ.
   Въ продолженіи десяти дней Калистъ находился въ сильнѣйшемъ раздраженіи, пересилить котораго не былъ въ состояніи, такъ какъ оно поддерживалось искренней страстью. Беатрисѣ пришлось, наконецъ, испытать эту любовь, такъ грубо, но такъ вѣрно описанную Максимомъ герцогинѣ Грандльё. Нѣтъ человѣка, который хоть разъ въ жизни не испытывалъ такой сильной страсти. Маркиза чувствовала себя порабощенной высшей силой, человѣкомъ, такого же знатнаго происхожденія, какъ и она, который смотрѣлъ на нее спокойнымъ властнымъ взглядомъ, и всѣ старанія ея женскаго кокетства съ трудомъ могли вызвать у него улыбку одобренія. Она попала въ руки тирана, который каждый разъ оставлялъ ее измученную, въ слезахъ, и считающей себя виноватой. Карлъ-Эдуардъ разыгрывалъ съ маркизой Рошефильдъ ту же комедію, какую она играла съ Калистомъ въ продолженіи шести мѣсяцевъ. Послѣ публичнаго униженія въ театрѣ, Беатриса не переставала повторять дю-Генику одно и то же:
   -- Вы предпочли мнѣ свѣтъ и жену, значитъ, вы не любите меня. Если же хотите доказать вашу любовь, пожертвуйте женой и обществомъ. Бросьте Сабину, и мы уѣдемъ за границу
   Вооружившись такимъ жестокимъ ультиматумомъ, она вызвала цѣлую блокаду, которая у женщинъ выражается въ холодныхъ взглядахъ, въ пренебрежительныхъ жестахъ и въ неприступности. Она думала избавиться такимъ образомъ отъ Калиста, въ полной увѣренности, что онъ никогда не рѣшится порвать съ Грандльё. Бросить Сабину, которой Фелиситэ де-Тушъ передала все свое состояніе, значило обречь себя на бѣдность. Но Калистъ, обезумѣвшій отъ отчаянія, взялъ потихоньку паспортъ и просилъ лишь выслать ему довольно значительную сумму. Въ ожиданіи присылки денегъ, онъ слѣдилъ за Беатрисой, и мучался ужасной бретонской ревностью. Наконецъ, черезъ девять дней послѣ того, какъ Ла-Пальферинъ сообщилъ Максиму роковое извѣстіе, баронъ, получивъ отъ матери тридцать тысячъ франковъ, явился къ Беатрисѣ съ намѣреніемъ разбить блокаду, выгнать Пальферина и покинуть Парижъ вмѣстѣ съ своимъ умиротвореннымъ идеаломъ. Беатриса находилась въ томъ состояніи, когда женщина, у которой еще остается частица самоуваженія, навсегда можетъ погрузиться въ порокъ, но когда выходъ еще возможенъ. До сихъ поръ маркиза Рошефильдъ считала себя за честную женщину, у которой было только двѣ страсти. Но боготворя Карла-Эдуарда и позволяя Калисту любить себя, она теряла самоуваженіе: тамъ, гдѣ начинается ложь, начинается низость. Калистъ имѣлъ на нее право и никакая человѣческая сила не могла помѣшать ему броситься къ ногамъ Беатрисы и омыть ихъ слезами полнаго раскаянія. Многихъ удивляетъ тотъ безчувственный и холодный видъ, которымъ женщины умѣютъ прикрывать свои чувства. Если бы онѣ не стирали такимъ образомъ свое прошлое, онѣ теряли бы достоинство и не были бы въ состояніи противостоять тѣмъ фатальнымъ вольностямъ, которыя допустили хотя разъ въ жизни. Беатриса была бы спасена, если бы пришелъ Пальферинъ, но смѣтливость стараго Антона погубила все. Слыша стукъ подъѣхавшей кареты, Беатриса сказала Калисту:-- Гости.
   И побѣжала предупредить взрывъ.
   Антонъ, какъ осторожный человѣкъ, сказалъ Карлу-Эдуарду, который пріѣхалъ только затѣмъ, чтобы услышать эту фразу:
   -- Маркизы нѣтъ дома!
   Когда Беатриса узнала о посѣщеніи графа и отвѣтъ слуги, она сказала: "Хорошо!" и входя въ залъ подумала:
   -- Я пойду въ монастырь!
   Калистъ открылъ окно и увидѣлъ своего соперника.
   -- Кто пріѣхалъ?-- спросилъ онъ.
   -- Не знаю! Антонъ еще внизу.
   -- Это Ла-Пальферинъ.
   -- Можетъ быть.
   -- Ты любишь его, оттого и придираешься ко мнѣ. Я его видѣлъ!
   -- Видѣлъ его!
   -- Я открылъ окно.
   Беатриса замертво упала на диванъ. Тогда она заключила перемиріе, чтобы имѣть въ своемъ распоряженіи хотя бы одинъ день; она отложила поѣздку на недѣлю, ссылаясь на дѣла и рѣшила не принимать Калиста, если удастся примириться съ Пальферинемъ. Вотъ къ какимъ ужаснымъ разсчетамъ, къ какимъ жгучимъ страданіямъ приводятъ подобныя существованія, сошедшія съ рельсъ общественной жизни. Оставшись одна, Беатриса почувствовала себя такой несчастной, униженной, что легла въ постель, она заболѣла, страшная борьба, разрывавшая ей сердце, смѣнилась не менѣе ужасной реакціей; она послала за докторомъ и въ то же время отослала слѣдующее письмо къ Пальферину, въ которомъ она съумѣла отомстить Калисту:
   "Мой другъ! пріѣзжайте ко мнѣ, я въ отчаяніи. Антонъ не принялъ васъ, между тѣмъ вы могли бы положить конецъ одному изъ самыхъ ужасныхъ кошмаровъ моей жизни; вы избавили бы меня отъ ненавистнаго мнѣ человѣка, котораго я надѣюсь больше никогда не увидѣть.. Я никого не любила, кромѣ васъ, и никого больше не буду любить; къ несчастію, только я не нравлюсь вамъ такъ, какъ бы мнѣ хотѣлось..."
   Она написала четыре страницы, начатыя такимъ тономъ и заканчивавшіяся экзальтаціей слишкомъ поэтической, для того чтобы можно было ее напечатать, но которая совершенно компрометировала Беатрису и кончалась фразой: "Развѣ я не въ твоей власти? Ахъ, я не остановлюсь ни передъ чѣмъ, чтобы доказать, какъ я люблю тебя!" И она подписалась, что никогда не дѣлала ни для Калиста, ни для Конти.
   На другой день, когда пришелъ графъ, маркиза брала ванну. Антонъ просилъ его подождать. На этотъ разъ онъ не принялъ Калиста, который, мучимый любовью, пришелъ очень рано. Пальферинъ увидѣлъ его въ окно, когда тотъ садился въ карету въ полномъ отчаяніи.
   -- Ахъ, Карлъ,-- говорила маркиза, входя въ залъ,-- вы погубили меня!
   -- Знаю, сударыня,-- спокойно отвѣтилъ Пальферинъ,-- вы клялись, что любите только меня, хотѣли даже оставить мнѣ письмо съ объясненіемъ причины вашего самоубійства, чтобы въ случаѣ вашей невѣрности я могъ отравить васъ, не страшась человѣческаго суда, какъ будто великимъ людямъ надо прибѣгать къ яду, чтобы отомстить за себя. Вы писали мнѣ: "я не остановлюсь ни передъ чѣмъ, чтобы доказать тебѣ, какъ я люблю тебя". Мнѣ кажется теперь, что ваши слова: "Вы погубили меня!" находятся въ нѣкоторомъ противорѣчіи съ концомъ вашего письма... Я хочу узнать также, имѣли-ли вы мужество порвать съ Калистомъ?
   -- Ты отомщенъ,-- сказала Беатриса, бросаясь ему на шею.-- И мы соединены теперь на вѣки!
   -- Сударыня!-- отвѣчалъ холодно князь богемы, -- если вы хотите имѣть меня вашимъ другомъ, я согласенъ, но съ условіемъ.
   -- Съ условіемъ?
   -- Да, и вотъ съ какимъ. Вы примиритесь съ маркизомъ Рошефильдомъ, возстановите вашу честь, поселитесь въ прекрасномъ отелѣ въ улицѣ д'Анжу и будете царить въ Парижѣ. Этого вы легко достигнете; заставьте Рошефильда играть роль въ политическомъ мірѣ, постарайтесь только быть такой же ловкой и настойчивой, какъ m-me д'Эспаръ. Вотъ какое должно быть положеніе женщины, которой я дѣлаю честь -- любить ее...
   -- Но вы забываете, что необходимо согласіе Рошефильда.
   -- О, дорогое дитя, -- отвѣчалъ Пальферинъ, -- мы уже все устроили и доказали маркизу, что вы лучше всѣхъ Шонцъ квартала Сенъ-Жоржа, а черезъ васъ могу быть счастливъ и я...
   Цѣлую недѣлю каждый день ходилъ Калистъ къ Беатрисѣ. Антонъ ему отказывалъ, и принимая видъ, подходящій къ случаю, говорилъ: "маркиза опасно больна". Отсюда Калистъ летѣлъ къ Пальферину, лакей котораго отвѣчалъ: "графъ на охотѣ!" и каждый разъ бретонецъ оставлялъ письмо Пальферину.
   На девятый день, приглашенный Пальфериномъ для объясненій, Калистъ засталъ у него Максима де-Трайля, котораго молодой повѣса хотѣлъ навѣрно сдѣлать свидѣтелемъ этой сцены, чтобы показать свое умѣнье обдѣлывать дѣла.
   -- Баронъ,-- спокойно сказалъ Карлъ-Эдуардъ,-- вотъ шесть писемъ, которыя вы сдѣлали мнѣ честь написать, всѣ они цѣлы и не распечатаны, содержаніе же ихъ я угадалъ, какъ только услышалъ, что вы ищите меня повсюду съ того самаго дня, какъ я видалъ васъ изъ окна въ то время, какъ вы стояли у подъѣзда дома, гдѣ наканунѣ стоялъ я, когда вы были у окна. Я долженъ избѣгать неблагопристойныхъ вызововъ. Вы же не можете желать зла женщинѣ, которая не любитъ васъ больше. Плохое средство возвратить ее, ища ссоры съ ея избранникомъ. Но въ настоящемъ случаѣ письма ваши несправедливы и недѣйствительны, какъ говорятъ адвокаты. Вы слишкомъ благоразумны, чтобы препятствовать мужу сойтись съ женой. Маркизъ Рошефильдъ нашелъ, что настоящее положеніе маркизы не благопристойно, и черезъ шесть мѣсяцевъ, на будущую зиму, она покинетъ улицу Шартръ и пер еѣдетъ въ отель Рошефильдъ. Вы необдуманно мѣшали примиренію супруговъ, которое, впрочемъ, вы сами и вызвали, когда не хотѣли спасти маркизу отъ униженія, въ итальянской оперѣ. Беатриса, которой я не разъ передавалъ дружескія предложенія ея мужа, приглашая меня сѣсть съ ней въ карету, сказала: "Поѣзжайте за Артуромъ!"
   -- О, Боже!-- воскликнулъ Калистъ,-- она права, я недостаточно былъ преданъ ей!
   -- Но бѣдный Артуръ, къ несчастію, жилъ съ одной изъ тѣхъ ужасныхъ женщинъ, нѣкой Шонцъ, которая давно уже съ часу на часъ ждала, что ее бросятъ. Аврелія Шонцъ, которая, благодаря цвѣту лица Беатрисы, имѣла надежду сдѣлаться маркизой, конечно, взбѣсилась, видя, что ея "испанскіе замки" разрушены, и рѣшила отомстить и мужу и женѣ. Эти женщины вѣдь въ состояніи выколоть себѣ глазъ, чтобы потомъ выколоть врагу оба. Шонцъ, оставившая Парижъ, проколола шесть глазъ, и если бы я по неосторожности влюбился въ Беатрису, Шонцъ выколола бы цѣлыхъ восемь глазъ. Развѣ вы не замѣчаете, что вамъ нуженъ окулистъ.
   Максимъ улыбнулся, видя измѣнившееся лицо блѣднаго Калиста, который, наконецъ-то, открылъ глаза на свое положеніе.
   -- Повѣрите-ли, баронъ, эта низкая женщина отдала руку человѣку, который доставитъ ей средство отомстить? О, женщины!.. Теперь вамъ понятно, почему Беатриса и Артуръ въ Ножанъ на Марнѣ, гдѣ у нихъ восхитительный домикъ и гдѣ они надѣются снова вернуть себѣ зрѣніе. Въ ихъ отсутствіе передѣлаютъ отель, въ которомъ маркиза желаетъ блеснуть княжескимъ великолѣпіемъ. Когда искренно любятъ благородную, возвышенную и милую женщину, жертву законной любви, то, если она хочетъ возвратиться къ своимъ обязанностямъ, лицамъ, обожающимъ ее, какъ вы, и любующимися ею, какъ я, остается только взять на себя роль друзей, если нельзя быть ничѣмъ больше. Извините, что я сдѣлалъ графа де-Трайля свидѣтелемъ этого объясненія, но мнѣ хотѣлось показать, насколько я невиненъ во всемъ этомъ. Вамъ я скажу, что признавая умъ въ Беатрисѣ, я не терплю ее, какъ женщину.
   -- Вотъ чѣмъ кончаются наши чудныя мечты и наша небесная любовь!-- сказалъ Калистъ, пораженный такой массой открытій и разочарованій.
   -- Рыбьимъ хвостомъ, или, что еще хуже, аптекарской стклянкой!-- воскликнулъ Максимъ,-- первая любовь всегда кончается глупо. Все, что есть возвышеннаго въ человѣкѣ, находитъ удовлетвореніе только въ небесахъ... Вотъ что оправдываетъ насъ, вѣтренниковъ. Я долго думалъ надъ этимъ вопросомъ и, видите, со вчерашняго дня я женатъ и буду вѣренъ женѣ, вамъ же совѣтую вернуться къ баронессѣ дю-Геникъ, но только черезъ три мѣсяца. Не жалѣйте Беатрисы, это тщеславная натура, лишенная энергій, мелочная кокетка, вторая д'Эспаръ, но только безъ ея глубокихъ политическихъ знаній, женщина безъ сердца и ума, утопающая въ злѣ. Маркиза Рошефильдъ любитъ только самое себя: она окончательно поссорила бы васъ съ вашей женой и бросила бы безъ сожалѣнія. Наконецъ, она такъ же мало способна на порочную жизнь, какъ и на добродѣтельную.
   -- Я не согласенъ съ тобой, Максимъ,-- сказалъ Пальферинъ,-- маркиза будетъ самой восхитительней хозяйкой въ Парижѣ.
   Калистъ пожалъ руки Карлу-Эдуарду и Максиму де-Трайль, поблагодаривъ ихъ за то, что они излечили его отъ заблужденія.
   Черезъ три дня герцогиня Грандльё, которая не видала дочери со дня переговоровъ, зашла къ ней утромъ. Калистъ бралъ ванну, а Сабина шила для ожидаемаго ребенка.
   -- Какъ поживаете, дѣти?-- спросила герцогиня.
   -- Отлично, дорогая мама!-- отвѣчала Сабина, смотря на мать счастливыми глазами.-- Мы разыграли басню "Два голубя", вотъ и все!-- Калистъ протянулъ руку женѣ и пожалъ ее такъ нѣжно, и смотрѣлъ на нее такъ выразительно, что она шепнула матери: "Я любима, мама, и навсегда!"
   
   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов