Миллер Хью С. - Песнь бури

ПѢСНЬ БУРИ.

Разсказъ Гюгъ С. Миллера.

The Storm Song by Hugh S. Miller. "Harper's Magazine".

Съ англійскаго.

"Бристоль" стоялъ подъ парами, готовый сняться съ якоря и выйти въ море, чтобы совершить свой обычный рейсъ въ Вестъ-Индію и Центральную Америку. День былъ пасмурный, непривѣтливый. И такъ всегда было, когда этотъ корабль отправлялся въ путь! Въ порту всѣ были заранѣе увѣрены, что погода будетъ дурная въ день выхода "Бристоля" въ море, точно это было въ самомъ дѣлѣ неизбѣжно. Но моряки знали также, что какими бы зловѣщими предзнаменованіями ни сопровождалось начало плаванія "Бристоля", конецъ его всегда бывалъ благополученъ, и если даже небо было покрыто тучами съ утра, солнце все-таки неизмѣнно показывалось въ тотъ моментъ, когда носъ стараго, заслуженнаго корабля поворачивалъ ко входу въ гавань, медленно приближаясь къ своей стоянкѣ и словно ощупью отыскивая путь къ пристани. Такимъ образомъ никто не сомнѣвался, когда "Бристоль" снимался съ якоря, что корабль вернется назадъ, быть можетъ, съ нѣкоторымъ опозданіемъ и потерпѣвъ кое-какія поврежденія, но все-таки готовый, послѣ небольшого отдыха, снова прорѣзать океанъ своей могучей грудью, противъ которой оказывались безсильными и бури и годы. Старый корабль былъ самый популярный изъ всѣхъ судовъ, совершавшихъ пассажирскіе океанскіе рейсы, и многіе все-таки предпочитали плавать на "Бристолѣ", хотя и не находили тамъ такого комфорта, какимъ было обставлено путешествіе на современныхъ пассажирскихъ пароходахъ.

-- Это удивительное судно,-- говорилъ про него корабельный докторъ Джимми Медигэнъ, плававшій на "Бристолѣ".-- Болѣе ловкаго и увертливаго творенія не найдется ни на землѣ, ни на морѣ. Я уже двадцать лѣтъ не покидаю корабельной палубы и плавалъ на всевозможныхъ судахъ, начиная отъ простого плота и траллера до громадныхъ океанскихъ пароходовъ. И все-таки скажу, что ни одинъ изъ этихъ послѣднихъ не можетъ сравниться съ "Бристолемъ". Этотъ дьявольскій корабль словно играетъ съ волнами и какъ челнокъ качается на нихъ и выпрыгиваетъ изъ нихъ, когда онѣ хотятъ поглотить его. Точь въ точь мыльный пузырь на поверхности воды въ ваннѣ!-- съ восхищеніемъ прибавлялъ докторъ.

И въ этотъ день, какъ обычно, корабль выходилъ въ море при самыхъ дурныхъ предзнаменованіяхъ. Зимнія сумерки быстро сгущались и въ порту уже зажглись огоньки, когда докторъ вышелъ на палубу, чтобы посмотрѣть на приготовленія къ отходу. Вѣтеръ какъ будто сталъ завывать еще сильнѣе, нарушая однообразный шумъ дождя, капли котораго отскакивали отъ темной поверхности воды. На набережной, у сходней, виднѣлась группа мокрыхъ раскрытыхъ зонтиковъ, по которымъ скользилъ свѣтъ фонарей. На скользкой и грязной палубѣ царила обычная передъ отправленіемъ судна суматоха, и сырой воздухъ былъ наполненъ лязгомъ цѣпей, скрипомъ канатовъ и стукомъ матросскихъ сапогъ. То и дѣло раздавались слова команды.

Докторъ Джимми оглянулся кругомъ. Видъ былъ далеко не обнадеживающій для начала плаванія, и докторъ сказалъ это господину, стоявшему возлѣ него и тоже поглядывавшему на хмурое небо и мокрую пристань. Это былъ пассажиръ Альфредъ Монтэгю Азиртонъ Симпсонъ, изъ Лондона. Въ эту минуту докторъ замѣтилъ только, что онъ былъ высокаго роста и говорилъ съ англійскимъ акцентомъ. Лица его онъ не могъ разглядѣть изъ-за поднятаго воротника и нахлобученной на глаза шапки. Только позднѣе докторъ открылъ, что наружность у этого англичанина была симпатичная и красивая, что онъ былъ хорошо одѣтъ и прекрасно воспитанъ.

Когда докторъ Джимми вышелъ на палубу на слѣдующее утро, то берега уже давно исчезли изъ вида. Кругомъ разстилалось угрюмое, грозное море, и волны ежеминутно обдавали брызгами палубу "Бристоля", который мужественно прокладывалъ себѣ путь, невзирая на гнѣвный рокотъ вздымавшихся валовъ и унылое завываніе вѣтра.

Докторъ поднялся на верхнюю палубу, которая была совершенно пуста. Ни одинъ изъ пассажировъ, повидимому, не рѣшался выйти изъ каютъ, и только нѣсколько матросовъ заняты были прикрѣпленіемъ снастей возлѣ спасательныхъ лодокъ. Обычно эта часть палубы служила для прогулокъ и на нее выходили лучшія каюты.

Вверху ничего не было видно, кромѣ свинцово-сѣраго неба, верхушекъ раскачивающихся мачтъ и разорванныхъ клочьевъ чернаго дыма, гонимыхъ вѣтромъ. Внизу и кругомъ бушующее море, бѣлые гребни волнъ и брызги мелкой пѣны, вздымаемые порывами вѣтра. Носъ судна то поднимался вверхъ, точно собирался взлетѣть къ небесамъ, то погружался въ бездну, раскрывавшуюся передъ нимъ. И каждый разъ судно вздрагивало всѣмъ своимъ тѣломъ, снасти скрипѣли и стонали и волны съ бѣшенствомъ заливали палубу, покрывая ее зеленой пеленой съ бѣлыми прослойками пѣны. Но вотъ судно снова поднималось изъ бездны, карабкалось на верхушку волны, непобѣдимое и не знающее ни устали, ни страха передъ разбушевавшейся стихіей. Только свистъ паровой машины, словно тяжелое дыханіе, вырывавшееся изъ груди гиганта, указывало, что борьба продолжается съ прежней силой.

Вдругъ дверь одной изъ каютъ открылась, и оттуда вышелъ англичанинъ, съ которымъ докторъ наканунѣ обмѣнялся впечатлѣніями. Докторъ сталъ разсѣянно слѣдить за нимъ глазами.

Съ каждой стороны палубы находился рядъ спасательныхъ лодокъ, покрытыхъ брезентомъ. Тутъ не было борта, и только въ промежуткахъ между лодками канаты, спускавшіеся съ боканцевъ и перекрещивавшіеся внизу у своихъ прикрѣпленій, закрывали доступъ къ морю, образуя родъ загражденія.

Англичанинъ подошелъ къ одной изъ лодокъ и, облокотившись на нее, сталъ смотрѣть на волны. Онъ простоялъ такъ четверть часа, а можетъ быть и болѣе, то сжимая и разжимая руки или ударяя кулакомъ, словно въ припадкѣ гнѣва, по брезенту, покрывавшему лодку. Иногда онъ снималъ шапку и запускалъ руку въ волосы, развѣваемые вѣтромъ, и, наконецъ, проводя рукой по глазамъ, словно желая отогнать отъ себя какое-то видѣніе, онъ медленно и какъ будто безсознательно пошелъ вдоль лодки, къ ея кормѣ, гдѣ находилось свободное пространство и только нѣсколько скрещивающихся канатовъ отдѣляли его отъ воды. Съ ужасомъ увидѣвъ, что онъ наклонился, чтобы пролѣзть подъ канатомъ, докторъ тотчасъ же бросился къ нему. Но англичанинъ словно опомнился и, схватившись рукой за канатъ, чтобы удержаться, продолжалъ, задумчиво улыбаясь, смотрѣть на бушующія у его ногъ волны.

Шумъ бури и рокотъ волнъ заглушали шаги доктора, который, подойдя къ англичанину, остановился возлѣ него, у спасательной лодки, какъ будто тоже для того, чтобы посмотрѣть на борьбу волнъ.

-- Слушайте,-- крикнулъ докторъ.

Англичанинъ вздрогнулъ, медленно повернулся и посмотрѣлъ на него.

Докторъ Джимми улыбался.

-- Вы развѣ не голодны?-- спросилъ докторъ.

Англичанинъ глядѣлъ съ недоумѣніемъ. Можетъ быть, онъ не разслышалъ вопроса изъ-за свиста и рева бури? Докторъ Джимми, однако, замѣтилъ по движенію его губъ, что онъ спрашивалъ: "Что такое?"

-- Завтракъ!-- крикнулъ докторъ изо всѣхъ силъ и сдѣлалъ ему знакъ головой, чтобы онъ слѣдовалъ за нимъ.

Англичанинъ кинулъ на него быстрый, проницательный взглядъ но веселое, прямодушное выраженіе лица доктора успокоило его, и онъ, послѣ нѣкотораго колебанія, послѣдовалъ за нимъ. Докторъ взялъ его подъ руку, и они пошли вмѣстѣ, подставляя свои лица вѣтру, пока не вошли въ каютъ-компанію.

-- Должно быть, мы одни только будемъ завтракать сегодня,-- замѣтилъ весело докторъ.-- Всѣ прикованы къ койкамъ морской болѣзнью. Такъ составимъ же компанію другъ другу!

Они такъ и сдѣлали. Но на самомъ дѣлѣ завтракалъ только докторъ, англичанинъ почти не прикасался къ кушаньямъ. Докторъ ѣлъ за двоихъ и оживленно болталъ, наблюдая въ то же время исподтишка за страннымъ пассажиромъ, который видимо старался быть внимательнымъ, что, однако, плохо удавалось ему. Судя по выраженію его лица, его мысли были далеко, и онъ точно прислушивался къ какимъ-то отдаленнымъ звукамъ. Докторъ, внимательно слѣдившій за нимъ, тоже поддался этому впечатлѣнію и, положивъ вилку, невольно сталъ прислушиваться, стараясь уловить какой-нибудь особенный звукъ, который могъ бы ему объяснить странное поведеніе англичанина. Казалось, тутъ таилось что-то непонятное и загадочное, и англичанинъ слышалъ какіе-то звуки, недоступные ушамъ доктора. Какъ ни старался докторъ прислушиваться, но все же ничего не могъ разслышать, кромѣ обычныхъ звуковъ бури, свиста и завыванія вѣтра, скрипа снастей, треска и стука и бѣшеныхъ всплесковъ и рокота волнъ. Все это казалось столь обыкновеннымъ доктору, пережившему столько морскихъ бурь во время своихъ многолѣтнихъ плаваній на разныхъ судахъ, что не производило на него впечатлѣнія. Должно быть, этотъ англичанинъ былъ просто новичкомъ на морѣ и поэтому пѣсни бури такъ сильно дѣйствовали на него.

Буря бушевала всю ночь и весь слѣдующій день. Докторъ старался не упускать изъ вида англичанина и издали слѣдилъ за нимъ. Докторъ питалъ въ душѣ надежду, что англичанину понадобится его профессіональная помощь и это дастъ ему возможность приблизиться къ нему. Но ожиданія его не оправдывались.

На третью ночь буря еще усилилась, но "Бристоль" попрежнему нырялъ въ волнахъ, которыя тщетно съ яростью набрасывались на него, грозя разнести его въ щепки. Докторъ, убѣдившись, что англичанинъ удалился въ свою каюту, прошелся нѣсколько разъ по пустынной палубѣ и, наконецъ, тоже отправился спать. Никого изъ пассажировъ не было видно, и только въ буфетѣ возились лакеи, поспѣшно убиравшіе посуду, да по коридору пробѣжала горничная, спѣша на зовъ. Изрѣдка мимо дверей докторской каюты проходилъ матросъ и свѣтъ изъ окна освѣщалъ его мокрую резиновую куртку, блестѣвшую на мгновеніе и затѣмъ снова погружавшуюся во мракъ.

Докторъ почиталъ немного и заснулъ. Но вскорѣ послѣ полуночи его разбудилъ стукъ въ дверь. Корабельный слуга сообщилъ ему, что пассажиръ изъ каюты No 15 проситъ его прійти немедленно. Докторъ зналъ, что каюту No 15 занималъ англичанинъ, такъ заинтересовавшій его своимъ страннымъ поведеніемъ. Быстро одѣвшись, докторъ отправился къ нему.

Дверь каюты, которую занималъ англичанинъ, была открыта, но такъ какъ каюта помѣщалась въ защищенномъ отъ вѣтра мѣстѣ корабля, то въ ней было тепло. Маленькая электрическая лампочка освѣщала ее, но англичанинъ, лежавшій на нижней койкѣ, находился совершенно въ тѣни. Докторъ нагнулся къ нему и внимательно поглядѣлъ на него. Лицо англичанина было блѣдно и въ глазахъ выражалась смертельная тоска. Губы его дрожали, такъ же какъ и рука, которой онъ откинулъ одѣяло, прикрывавшее его.

Докторъ Джимми пощупалъ его пульсъ и, глубоко вздохнувъ, выпрямился и сказалъ:

-- Вы немного взволнованы...

-- Немного? О, Господи!-- вскричалъ англичанинъ и быстро повернувшись, зарылся лицомъ въ подушку.

-- Это пройдетъ,-- успокоительно замѣтилъ докторъ и направился къ двери, чтобы закрыть ее.

-- Оставьте ее открытой,-- сказалъ больной хриплымъ голосомъ.

-- Сильный шумъ,-- возразилъ докторъ.

-- Мнѣ надо слышать его,-- простоналъ больной.

-- Какъ угодно,-- замѣтилъ докторъ и, придвинувъ табуретку къ койкѣ, сѣлъ возлѣ больного.

Англичанинъ приподнялся на локтѣ и довольно спокойно проговорилъ, хотя дыханіе у него было прерывистое и на лбу выступали крупныя капли пота:

-- Я хочу разсказать вамъ свою исторію.

Докторъ сочувственно кивнулъ головой и приготовился слушать.

-- Я морской офицеръ,-- началъ англичанинъ.-- Семья моя одна изъ самыхъ извѣстныхъ и уважаемыхъ въ нашемъ государствѣ и очень гордится своимъ положеніемъ. Мнѣ тридцать два года и во флотѣ я числюсь уже тринадцать лѣтъ. Но съ тѣхъ поръ какъ я себя помню, я постоянно испытывалъ приступы какого-то непобѣдимаго, непонятнаго страха. Откуда берется этотъ страхъ, я не знаю. Быть можетъ, онъ является слѣдствіемъ того, что случилось съ моимъ предкомъ многія поколѣнія тому назадъ. Одному Богу извѣстно, что это такое! Но всѣ эти тринадцать лѣтъ, которыя я провелъ на службѣ во флотѣ, я старался отдѣлаться отъ этого страха, побѣдить его. Трусы не нужны британскому флоту,-- прибавилъ онъ съ угрюмой улыбкой.

Докторъ снова кивнулъ головой, не спуская глазъ съ говорившаго.

-- Десять лѣтъ тому назадъ,-- продолжалъ англичанинъ,-- во время бури, въ океанѣ, я бросился за бортъ, чтобы спасти упавшаго въ воду матроса, сошедшаго съ ума. Мы оба чуть не погибли тогда. Въ другой разъ я первый бросился въ кочегарку, когда произошелъ взрывъ парового котла на нашемъ старомъ кораблѣ "Гэмпшайръ". Шесть человѣкъ погибли тогда, а мнѣ обварило затылокъ и грудь. Два года тому назадъ, въ Дарданеллахъ, я опустился на дно, чтобы разрядить мину, которая могла бы взорвать нашу подводную лодку. Скажите, вѣдь это не похоже на страхъ?

-- Ничуть,-- согласился докторъ.

-- Правда, я принуждалъ себя дѣлать всѣ эти вещи. Я сознаю, что тутъ не было съ моей стороны природнаго мужества, а только искусственная отвага. Вѣдь тутъ есть разница?

-- Вѣроятно.

-- Но вы не увѣрены въ этомъ?

-- Мужество, необходимое для совершенія какого-нибудь крупнаго геройскаго поступка, всегда бываетъ вынужденнымъ. Мнѣ кажется...

-- Вы думаете?

-- Да, я думаю, что чѣмъ больше прилагается усилій для совершенія такого акта, тѣмъ мужественнѣе человѣкъ, совершившій его.

Англичанинъ молчалъ и какъ будто обдумывалъ сказанныя слова. Въ эту минуту страшный порывъ вѣтра налетѣлъ со стономъ и свистомъ и, сорвавъ брезентъ, прикрывавшій спасательную лодку, погналъ его вдоль палубы.

Закрывъ руками лицѣ, англичанинъ снова упалъ на подушку. Но черезъ нѣсколько минутъ, какъ будто успокоившись, онъ снова продолжалъ свой разсказъ:

-- Разумѣется, была одна дѣвушка, которую я любилъ. Мы выросли съ нею вмѣстѣ, и я съ каждымъ годомъ привязывался къ ней все больше и больше. Она стала какъ бы частью моей жизни. Отнять ее у меня -- значило бы вырвать частицу моего, сердца. Она дочь военнаго,-- прибавилъ онъ просто.

Новый порывъ урагана опять заставилъ его умолкнуть. Докторъ тоже молчалъ и ждалъ. Наконецъ, англичанинъ снова заговорилъ, не поднимая головы съ подушки:

-- Когда все это случилось, я командовалъ контръ-миноносцемъ въ Сѣверномъ морѣ. Наша обязанность заключалась главнымъ образомъ въ выслѣживаніи подводныхъ лодокъ, наблюденіи за вражескими судами, скрывающими свою личину, и оказываніи помощи нейтральнымъ торговымъ судамъ, которыя подвергались опасности. Это было немного, но порой намъ удавалось настигнуть подводную лодку и мы радовались успѣху. Между тѣмъ, все это время я находился во власти своего страха и каждый, день изо всѣхъ силъ боролся съ нимъ. Я выходилъ въ море на своемъ утломъ суднѣ въ самую ужасную погоду, въ такую бурю, какъ сегодня. Обычно контръ миноносцы остаются въ гавани и не рискуютъ пускаться въ путь во время урагана. Можно было думать, что я бросаю вызовъ стихіямъ, не страшась ихъ ни. сколько!... Можетъ быть, вамъ извѣстно, что около трехъ мѣсяцевъ тому назадъ германцы попытались сдѣлать новый набѣгъ на нашъ восточный берегъ. Это имъ не удалось, но отчасти благодаря случайности. У насъ произошла небольшая поломка въ машинѣ за нѣсколько часовъ до разсвѣта, и поэтому мы легли въ дрейфъ въ виду берега, пока не исправили ее. Уже начало свѣтать, когда мы кончили работу и приготовились отправиться въ путь. Былъ небольшой туманъ, но вѣтеръ началъ крѣпчать и долженъ былъ скоро разсѣять его. Я только что собирался дать сигналъ пустить машину въ ходъ и указалъ курсъ рулевому, какъ вдругъ замѣтилъ въ туманѣ смутныя очертанія огромнаго крейсера, направлявшагося къ берегу. Скоро показался другой, а за нимъ еще два. Третье судно было совсѣмъ другого типа, непохожаго на суда британскаго флота. Я тотчасъ же догадался, что это былъ германскій морской отрядъ, собирающійся совершить набѣгъ. Погода для такой цѣли была самая идеальная. Судя по всѣмъ признакамъ, утро обѣщало быть туманнымъ, пасмурнымъ. Но буря еще не разразилась, поэтому германскія суда могли подойти и обстрѣлять берега, раньше чѣмъ нашъ флотъ погнался бы за ними. Но въ открытомъ морѣ вѣтеръ, несомнѣнно, долженъ былъ усилиться и обратный путь германскія суда должны были бы совершить въ бурную погоду. Видите ли, въ такую погоду нашимъ судамъ было бы очень трудно отыскать ихъ и почти невозможно нанести имъ ударъ, если-бъ даже удалось опредѣлить ихъ мѣстоположеніе. Волненіе въ морѣ бываетъ слишкомъ сильное.

Однако то обстоятельство, что у насъ испортилась машина и пришлось остановиться для ея исправленія, совершенно измѣнило положеніе вещей. Какъ только я убѣдился въ томъ, что это были за суда, мой планъ былъ готовъ. Я поспѣшилъ вызвать помощь и получилъ отвѣтъ, что подкрѣпленія отправлены съ наивозможной скоростью. Послѣ этого мнѣ оставалось только слѣдовать за непріятелемъ, чтобы опредѣлить его мѣстопребываніе. Это уже было не трудно.

Германцы начали готовиться къ нападенію, когда показались наши крейсера. Не прошло и десяти минутъ, какъ мы уже могли противопоставить свои три крейсера и мой контръ-миноносецъ четыремъ нѣмецкимъ броненоснымъ крейсерамъ. Кромѣ того, уже началась буря и другія суда нашего флота были въ пути.

Германцы тотчасъ же повернули назадъ и въ теченіе трехъ часовъ мы шли въ одномъ направленіи, то приближаясь, то удаляясь другъ отъ друга и словно играя въ прятки другъ съ другомъ. Море было такое бурное, что подойти близко было нельзя и стрѣлять было невозможно. Иногда сильные потоки дождя скрывали все отъ нашихъ глазъ, и словно какая-то завѣса опускалась на германскій флотъ, такъ что онъ совершенно исчезалъ изъ вида. Порой и съ той, и съ другой стороны раздавались выстрѣлы, но такъ какъ разглядѣть нельзя было ничего, то мы дѣйствовали точно ощупью, подвигаясь, какъ слѣпые, сквозь туманную завѣсу дождя. Мы напрягали свое зрѣніе изо всѣхъ силъ, чтобы разглядѣть свою мишень. Вдругъ я замѣтилъ, что послѣдній изъ нашего отряда крейсеровъ, назовемъ его "Плимутъ", подвергается обстрѣлу германцевъ и ему приходится плохо. Мой долгъ былъ -- поспѣшить къ нему на помощь.

До этого времени я ни разу не бывалъ въ такой битвѣ, въ которой участвуютъ тяжелыя артиллерійскія орудія,-- выговорилъ съ усиліемъ англичанинъ.-- Можетъ быть, это не произвело бы на меня такого впечатлѣнія, будь я самъ на какомъ-нибудь большомъ суднѣ. Но вѣдь я находился на такомъ суденышкѣ, которое можно было сравнить съ орѣховой скорлупой, могущей оказывать столь же дѣйствительное сопротивленіе четырнадцатидюймовымъ пушкамъ, какъ сигарный ящикъ ружейной пулѣ. И я зналъ, что въ такую бурю, подъ градомъ снарядовъ, я иду почти на вѣрную смерть, и вмѣстѣ со мной должны будутъ погибнуть десятки людей, такъ какъ у насъ не было никакихъ шансовъ на спасеніе, если наша скорлупа развалится...

Ужасъ при этой мысли леденилъ мнѣ душу, но мое воображеніе работало очень сильно. Въ то время какъ я гнался за послѣднимъ германскимъ судномъ, ныряя въ волнахъ, словно щепка, мнѣ показалось, что я вижу "ее". Да, "она" стояла въ дверяхъ и прощалась со мной. Я слышалъ ея голосъ. Она плакала и говорила мнѣ, что я долженъ вернуться къ ней. А между тѣмъ я шелъ туда, откуда не возвращаются.

Вокругъ меня люди держались только силой своихъ рукъ, чтобы не быть увлеченными волнами. Но всѣ были воодушевлены страстнымъ желаніемъ сразиться, и къ вою бури примѣшивались ихъ восторженные крики. Я любилъ своихъ матросовъ, но въ эту минуту считалъ ихъ всѣхъ сумасшедшими. Вѣдь они мчались на вѣрную смерть!...

Всего отчетливѣе сохранились у меня въ памяти звуки бури, вой и свистъ вѣтра. Какъ это ни странно, но это такъ. Мнѣ слышалась печальная, заунывная пѣснь въ этихъ звукахъ. И вдругъ мнѣ пришло въ голову, что это была погребальная пѣснь, которая поется намъ, идущимъ на смерть... Прислушайтесь! Развѣ вы не слышите ее въ эту минуту?...

Докторъ взглянулъ въ темное отверстіе открытой двери, откуда неслись звуки бури. Вѣтеръ то издавалъ протяжный стонъ, то слышался вой или глухое рычаніе, затѣмъ на мгновеніе наступало затишье, послѣ чего опять начиналась прежняя музыка бури. Ночь была страшно темна и полна самыхъ разнообразныхъ звуковъ. Корабль медленно и съ трудомъ прокладывалъ себѣ дорогу, разрѣзая грудью волны и содрогаясь всѣмъ своимъ корпусомъ. Иногда вдругъ раздавался какъ будто пронзительный визгъ или стонъ, словно безчисленное множество невидимыхъ существъ проносилось въ вихрѣ вѣтра и съ бѣшенствомъ набрасывалось на корабль, готовясь разломать его въ щепки...

Прислушиваясь къ этому пѣнію бури, докторъ испытывалъ какое-то необъяснимо жуткое чувство. Желая отдѣлаться отъ этого, докторъ отвернулся отъ двери и снова нагнулся къ лежащему на койкѣ англичанину.

-- Съ этимъ свистомъ вѣтра, раздававшимся въ моихъ ушахъ, и напѣвами смерти, которые слышались въ немъ, я велъ свое маленькое судно на вѣрную гибель, охваченный возмущеніемъ и страхомъ, -- продолжалъ англичанинъ.-- Разумѣется, германцы стрѣляли въ насъ. Но попасть въ такую маленькую мишень, тѣмъ болѣе во время бури, было трудно. Однако все же это было только вопросомъ времени. И, дѣйствительно, "это" наступило. Большое ядро ударило въ корму, снесло двѣ трубы и разрушило внутреннія части судна. Уцѣлѣла только одна машина. Дымъ и паръ извергались изъ каждой трещины и на палубѣ, подъ нашими ногами, лежали куски почернѣвшаго мяса, а въ нашихъ ушахъ попрежнему раздавались проклятыя пѣсни бури. Но страшный ливень, разразившійся въ эту минуту, скрылъ насъ отъ взоровъ непріятеля.

Помню, какъ я цѣплялся за перила, обливаемый потоками воды, прислушиваясь и всматриваясь въ окружающую насъ завѣсу дождя; за исключеніемъ отдаленнаго гула пущекъ, ничего не было слышно, кромѣ шума волнъ и журчанія дождя. Мы были совершенно одни, и у меня мелькнула мысль о бѣгствѣ...

Вдругъ въ туманѣ передо мной вырисовались очертанія непріятельскаго крейсера. Мнѣ кажется, что въ эту минуту я сошелъ съ ума. Помню, что я оттолкнулъ рулевого и самъ взялся за колесо. Я хотѣлъ уйти отъ этого корабля! Хотѣлъ этого во что бы то ни стало!...

Мы были у самаго корабля. Я могъ даже видѣть, съ какой бѣшеной торопливостью люди заряжали и наставляли пушки. Ядро пролетѣло надъ нашей палубой. Мы поворачивали въ эту минуту и я думалъ, что мы минуемъ корабль. Но этого не случилось! Вправо отъ кормы, въ томъ мѣстѣ, гдѣ броня наиболѣе тонка, мы прямо ударили въ судно тараномъ. И тогда я... О, я совсѣмъ обезумѣлъ!... Я зналъ, что мы должны пойти ко дну... Быть можетъ, большое судно казалось мнѣ безопаснѣе... Вѣроятно, такъ и было. Во всякомъ случаѣ, я побѣжалъ впередъ, къ изломанному форъ-штевеню нашего контръ-миноносца, протаранившаго крейсеръ, и оттуда, быстро, съ проворствомъ обезьяны, вскарабкался на германское судно.

Во время моего прыжка контръ-миноносецъ отдѣлился отъ германскаго крейсера, пробитаго имъ. Но о судьбѣ его я не думалъ. Говорю вамъ истинную правду. Я боялся, что германцы найдутъ меня. Сбросивъ свою морскую куртку, я надѣлъ фуражку убитаго германскаго матроса, лежавшаго на палубѣ, и пошелъ дальше. Какой-то офицеръ крикнулъ мнѣ, чтобы я помогалъ командѣ, возившейся около одной изъ большихъ орудійныхъ башенъ. Люди были въ отчаяніи. Вода вливалась потоками въ пробоину, сдѣланную нами. Судно накренилось на правый бортъ, а между тѣмъ стрѣльба велась изъ батарей штирборта. Вы понимаете, что это значитъ? Они не могли достигнуть необходимой высоты, чтобы стрѣлять изъ орудій, которыя были наклонены книзу. Я помогъ имъ. Я тянулъ изо всѣхъ силъ, обливаясь потомъ, вмѣстѣ съ остальными...

Однако, скоро они увидали, что я былъ чужой, и набросились на меня. Я боролся съ ними, охваченный паническимъ страхомъ. Но они были сильно истощены и не могли совладать со мной. Тѣхъ, которыхъ я не могъ обезвредить, бѣжали отъ меня. Вы представляете себѣ это! Но, разумѣется, на ихъ мѣсто могли бы явиться другіе и покончить со мной...

Однако, пока все это происходило, дождь вдругъ прекратился. Крейсеръ оказался на виду и на него стали сыпаться британскія гранаты. Я знаю, что это хорошія гранаты. Одна изъ нихъ пробила палубу, представлявшую теперь очень удобную мишень вслѣдствіе своего косого положенія, и попавъ внутрь судна, произвела въ немъ страшныя разрушенія. Теперь уже каждый заботился только о себѣ. Я упалъ въ воду, когда судно опрокинулось, и какимъ-то чудомъ меня подобрали на лодку одного изъ нашихъ кораблей, подошедшихъ къ мѣсту битвы какъ разъ въ это время.

-- Ну, а что же дальше?-- спросилъ докторъ.

-- Ко мнѣ были необыкновенно добры всѣ въ британскомъ флотѣ. Они дѣлали видъ, что ничего не знаютъ о пережитомъ мной страхѣ. А между тѣмъ вѣдь нѣкоторые изъ людей моей команды, между прочимъ, рулевой, котораго я оттолкнулъ, чтобы стать на его мѣсто, были спасены и могли разсказать правду. Меня отправили на отдыхъ и поправку сначала въ Канаду, а теперь въ Ямайку. Порой мнѣ приходитъ въ голову, что мнѣ слѣдуетъ пользоваться тѣмъ, что истина никому неизвѣстна. Это очень счастливо для меня и я могъ бы существовать спокойно. Но когда я слышу завываніе бури, какъ въ эту ночь, то я снова переживаю все, что пережилъ тогда, въ тѣ страшныя мгновенія. И я знаю, что никогда не отдѣлаюсь отъ этого и всегда буду испытывать эти мученія, когда зазвучитъ пѣснь бури. И такъ будетъ продолжаться всегда, всю мою жизнь!... Эта мысль сводитъ меня съ ума, и я чувствую, что мнѣ ничего другого не остается, какъ разсказать имъ все, какъ было...

Послѣ минутной паузы англичанинъ снова приподнялся на локтѣ и заговорилъ, обращаясь къ доктору:

-- Понимаете ли вы, что это означаетъ, если я скажу правду? Позоръ и гибель для меня! Это ляжетъ пятномъ на имени семьи, которое оставалось незапятнаннымъ и чистымъ, какъ кристаллъ, въ теченіе вѣковъ, и это пятно никогда не смоется! Это означаетъ, что мнѣ нельзя будетъ жить ни въ одной англійской общинѣ, въ предѣлахъ англійскаго государства. Въ концѣ-концовъ мнѣ пришлось бы перемѣнить имя. А если у меня будутъ дѣти,-- что, впрочемъ, маловѣроятно, такъ какъ я не думаю, чтобы какая-нибудь женщина согласилась выйти за меня замужъ,-- то они вырастутъ въ сознаніи, что лишены своихъ родовыхъ правъ, потому что отецъ ихъ оказался слишкомъ слабымъ существомъ-трусомъ! Я могу быть увѣренъ тогда, что ни въ чемъ мнѣ не будетъ удачи и я долженъ буду прятаться отъ своихъ соотечественниковъ и жить и умереть въ неизвѣстности. Понимаете ли вы, что это значитъ?

-- Да, понимаю,-- тихо сказалъ докторъ.

Англичанинъ замолчалъ и въ изнеможеніи повалился на подушку. Докторъ еще нѣсколько минутъ просидѣлъ возлѣ него и затѣмъ, увидѣвъ, что онъ успокоился, разсказавъ свою исторію, потихоньку вышелъ изъ каюты и приперъ за собою дверь.

На слѣдующій день буря прекратилась и погода прояснилась. Солнце свѣтило ярко весь день, и закатъ былъ великолѣпенъ. Все точно потонуло въ пурпурномъ сіяніи, окрасившемъ горизонтъ. Даже дымъ, вырывавшійся изъ пароходной трубы, принялъ розоватый оттѣнокъ. Наконецъ, на слѣдующее утро пароходъ вошелъ въ гавань Кингстона.

Докторъ стоялъ у самыхъ мостковъ, когда пароходъ подтянулся къ пристани, и тотчасъ же ему бросилось въ глаза обиліе военныхъ мундировъ на пристани среди толпы, поджидавшей пароходъ. Тутъ были морскіе и сухопутные офицеры, а у края пристани стояла группа судовыхъ музыкантовъ и отрядъ матросовъ и солдатъ. Когда пароходъ остановился, солдаты и матросы выстроились вдоль борта и музыканты заиграли. Оглянувшись назадъ, докторъ увидалъ пассажира-англичанина, стоявшаго среди прочихъ пассажировъ и готоваго покинуть пароходъ. Взглянувъ на него, докторъ весело замахалъ ему рукой, но англичанинъ даже не улыбнулся и какъ будто не замѣтилъ его привѣтствія. Онъ спустился по сходнямъ на пристань, и его тотчасъ же окружили офицеры. Они радостно пожимали ему руку и, оживленно разговаривая, пошли по пристани въ городъ, сопровождаемые музыкантами, которые продолжали играть бравурный маршъ.

Часа черезъ два послѣ этого докторъ Джимми вызвалъ автомобиль и поѣхалъ навѣстить своего знакомаго военнаго врача. Въ разговорѣ съ нимъ онъ упомянулъ, что на пароходѣ пріѣхалъ одинъ англійскій морской офицеръ.

-- Да, я знаю,-- отвѣчалъ военный врачъ,-- я только что видѣлся съ нимъ. Вы знаете, онъ совершилъ замѣчательный актъ храбрости? Въ нашихъ военныхъ отчетахъ не найдется ничего подобнаго. Онъ въ бурю отправился на своемъ контръ-миноносцѣ, сначала чтобы спасти броненосный крейсеръ, а затѣмъ, когда контръ-миноносецъ началъ тонуть, онъ прямо направилъ его на германскій корабль и, пробивъ его тараномъ, взобрался на его палубу и одинъ разогналъ команду, возившуюся около единственной уцѣлѣвшей башни. Подобранные послѣ потопленія корабля и взятые въ плѣнъ германцы говорили, что въ послѣднюю минуту передъ тѣмъ, какъ спрыгнуть въ воду, они видѣли его стоящаго на палубѣ и громко кричащаго проклятія, потому что онъ уже не могъ плыть къ другому германскому крейсеру, чтобы потопить его...

-- Онъ мнѣ разсказалъ кое-что объ этомъ,-- замѣтилъ докторъ Джимми и тотчасъ же, какъ будто вспомнивъ что-то, спросилъ:-- А что говоритъ рулевой?

-- Онъ донесъ, что держалъ курсъ прямо на германскій крейсеръ, чтобы ударить въ него посрединѣ, не сообразивъ, что въ этомъ мѣстѣ броня наиболѣе толста и пробить ее труднѣе. Но командиръ вдругъ оттолкнулъ его, схватилъ самъ колесо и повернулъ контръ-миноносецъ такъ, что онъ пошелъ вдоль судна и ударилъ въ него въ кормовой части.

-- Это замѣчательно,-- согласился докторъ Джимми.

-- Но самое любопытное въ этомъ случаѣ то, что самъ-то онъ воображаетъ, будто дѣйствовалъ исключительно лишь подъ вліяніемъ страха, что онъ ужасно трусливъ въ эти минуты. И вотъ подъ вліяніемъ какого-нибудь сильнаго возбужденія или когда завываетъ буря, онъ начинаетъ переживать все это и сильно страдаетъ. Какое странное психическое воздѣйствіе бури! Я, надѣюсь, что съ теченіемъ времени онъ отдѣлается отъ этой мучительной идеи, преслѣдующей его. Навѣрное завтра же онъ будетъ чувствовать себя лучше, такъ какъ завтра пріѣзжаетъ сюда молодая дѣвушка, его невѣста, чтобы увидѣться съ нимъ. Онъ пока ничего не знаетъ объ этомъ. Мы ему не говорили, хотимъ, чтобы это было сюрпризомъ для него. Выпьемъ же за его здоровье!

-- И за здоровье дѣвушки, любящей его,-- весело прибавилъ докторъ Джимми.

Перевела Э. Пименова.

"Русская Мысль", кн. XI--XII, 1917