Михайловский Николай Константинович - Письма к ученым людям

ПИСЬМА КЪ УЧЕНЫМЪ ЛЮДЯМЪ.

I.
Письмо къ профессору Цитовичу

Милостивый государь!

Къ вамъ, патентованному жрецу науки, раздающему ея великія и богатыя милости одесскому юношеству, осмѣливается обратиться съ открытымъ письмомъ человѣкъ, не имѣющій ни малѣйшихъ претензій на титулъ представителя науки, но глубоко уважающій науку и искренно желающій уважать ея представителей. Другими словами, я горячо желалъ бы, чтобы представители науки были достойны уваженія, если не въ такой же мѣрѣ, какъ сама безплотная и, слѣдовательно, безгрѣшная наука, то насколько это возможно для смертныхъ.

Вы понимаете, что можно уважать науку, благоговѣть передъ нею и въ то же время не уважать, даже презирать тѣхъ или другихъ ея представителей, потому что наука и ея представители, это -- двѣ вещи разныя. Не восходя къ Бэкону, который -- признавая его заслуги передъ лицомъ науки -- былъ негодяй, предатель и воръ, вы, безъ сомнѣнія, даже среди ближайшихъ своихъ товарищей по новороссійскому придѣлу храма науки найдете не одного патентованнаго ученаго, которому должны будете отказать въ своемъ уваженіи. Мало того, положа руку на сердце, вы должны, я думаю, првинать, что огромное большинство патентованныхъ представителей русской науки только при значительномъ безстыдствѣ можетъ заявлять претензіи на уваженіе къ себѣ. Исключенія, конечно, есть, но, говоря вообще, за что въ самомъ дѣлѣ станемъ мы, уважающіе науку, уважать ваше сословіе? Помните, милостивый государь, у Гёте великолѣпное, по простотѣ и силѣ упрека, обращеніе Прометея къ Зевесу:

Ich dich ehren? Wofür?

Hast da die Schmerzen gelindert

Je des Beladenen?

Hast du die Thränen gestillet

Je des Geängsteten?

Вспоминая то время, когда "легковѣренъ и молодъ я былъ", когда, "духовной жаждою томимъ", я прибѣгалъ еще къ кладезю оффиціальной и, разумѣется, преимущественно русской науки, я всегда вспоминаю и чудныя слова Прометея. Въ кладезѣ, увѣряю васъ, вода была очень плохая, а часто ея и вовсе не было, и трескавшіяся отъ жара губы, и высохшій языкъ сплошь и рядомъ не освѣжались ни единой каплей божественной влаги, несмотря на проливной дождь лекцій и книгъ. Грѣшно, впрочемъ, сказать, чтобы русскіе ученые производили черезчуръ много книгъ. Чѣмъ другимъ, а этимъ они не грѣшны. Какъ бы то ни было, но жажда не утолялась, и если вы представите мнѣ казенное возраженіе, что не дѣло науки -- утолять горести des Beladenen и утирать слезы des Geängsteten, я вамъ укажу именно на эту жажду Не вижу надобности бесѣдовать именно съ вами объ обязанностяхъ и роли науки вообще, но не можетъ быть никакого сомнѣнія въ томъ, что "духовную жажду" представители науки удовлетворять обязаны. Исполняютъ ли они эту свою обязанность? Вы, можетъ быть, скажете: да. Я навѣрное скажу: нѣтъ. Вы опять повторите свое утвержденіе, я повторю свое отрицаніе и, такъ далѣе, до безконечности. Есть, однако, объективные, наблюденію каждаго доступные факты, которые могутъ, кажется, положить конецъ этой сказкѣ про бѣлаго быка.

Думали ли вы когда нибудь, милостивый государь, объ томъ, что мы, журналисты, можемъ обратиться къ вашему сословію съ заключительными словами Прометея:

Hier sitz' ich, forme Menschen nach meinem Bilde,

Ein Geschlecht, das mir gleich sei,

Zu leiden, za weinen,

Zu geniessen und sn firaun sich,

Und dejn nicht zu achten,

Wie ich!

Да, здѣсь, на этихъ страницахъ, мы создаемъ людей по образу своему, людей, намъ подобныхъ, страдающихъ, плачущихъ, наслаждающихся, радующихся и васъ не уважающихъ, какъ мы. Я очень хорошо знаю, что но послѣднему пункту вы платите намъ подобной же монетой, только другого чекана, и склонны презирать нашего брата, какъ людей, болѣе или менѣе даровитыхъ, но легкомысленныхъ и идущихъ въ походъ съ недостаточнымъ багажемъ. Не вы лично, конечно -- васъ я не имѣю чести знать. Вы лично представляетесь мнѣ чѣмъ-то въ родѣ милорда Георга англійскаго, объ которомъ мнѣ извѣстно только, что онъ -- герой лубочной сказки, никогда, однако не попадавшей мнѣ въ руки. Относительно васъ мнѣ извѣстно только, что вы недавно опубликовали обвинительный актъ противъ своего товарища, профессора Поснякова, первоначально въ "Запискахъ новороссійскаго университета", а затѣмъ и отдѣльной брошюрой. Припоминаю еще, что нѣсколько лѣтъ тому назадъ, если не ошибаюсь, въ Харьковѣ былъ изданъ переводъ одного сочиненія Бэна, сдѣланный нѣкіимъ Цитовичемъ, но вамъ ли принадлежитъ этотъ изъ рукъ вонъ плохой переводъ -- не знаю. Охотно вѣрю, что ваши подвиги въ области науки не уступаютъ ни количествомъ, ни качествомъ тѣмъ подвигамъ, которые, по всей вѣроятности, совершаетъ въ лубочной сказкѣ милордъ Георгъ англійскій, но ни тѣ. ни другіе мнѣ, къ сожалѣнію, неизвѣстны. Тѣмъ не менѣе, догадываюсь, что вамъ приличествуетъ титулъ не менѣе громкій, звучный и важный, чѣмъ милорду Георгу англійскому.

Итакъ, милордъ, оставляя васъ лично въ сторонѣ, я говорю, что ваше сословіе склонно нѣсколько презирать нашего брата. Законно или незаконно это презрѣніе, но оно не мѣшаетъ существовать тому несомнѣнному факту, что люди, духовной жаждой томимые, прибѣгаютъ къ намъ, а не къ вамъ. Надѣюсь, вы не можете отрицать этотъ общеизвѣстный фактъ, но не знаю вдумывались ли вы въ его причины и слѣдствія и во все его значеніе. Казалось бы, кому, какъ не вамъ, носящимъ мундиръ и вооруженіе науки, быть руководителями духовной жаждою томимыхъ? Кому, какъ не вамъ, занимать умы и сердца и приковывать къ себѣ вниманіе всѣхъ алчущихъ и жаждущихъ правды, всѣхъ трудящихся надъ разрѣшеніемъ многоразличныхъ задачъ жизни, всѣхъ, обремененныхъ ея вопросами? И однако, этого нѣтъ. Конечно, положеніе, занимаемое русскою наукою, вытекаетъ изъ общаго положенія дѣлъ въ нашемъ отечествѣ, но, за всѣмъ тѣмъ исторія заправской, академической, школьной, патентованной русской науки не имѣетъ ничего общаго съ исторіей русскаго общества. Наоборотъ, съ послѣднею самымъ тѣснымъ образомъ связана исторія русской журналистики. Будущій историкъ нашего времени, боюсь, не помянетъ ни единымъ, ни добрымъ, ни худымъ словомъ, какъ васъ лично, такъ и огромное большинство вашихъ собратовъ, но навѣрное не обойдетъ журналистики. Точно также и нынѣ, мы имѣемъ своихъ не личныхъ друзей и враговъ, а вы ихъ не имѣете. Мы создаемъ людей по образу и подобію своему, а вы -- нѣтъ. Насъ читаютъ для поученія, васъ слушаютъ для окончанія курса.

Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, въ Харьковѣ защищалъ диссертацію на степень магистра или доктора молодой ученый, нынѣ благополучно профессорствующій на каѳедрѣ одного изъ многочисленныхъ * "правъ". Диссертація была весьма плоха, и одинъ изъ оппонентовъ (кажется, даже оффиціальныхъ) замѣтилъ, между прочимъ, что, дескать, литература и безъ того уже постоянно попрекаетъ университеты пропускомъ и увѣнчаніемъ плохихъ диссертацій. На это молодой, но уже достаточно наглый ученый возразилъ: "Мнѣ, Иванъ Иванычъ (или какъ тамъ), вашей почтенной коллегіи мнѣніе дорого, а до литературы"... И молодой, но уже достаточно наглый ученый махнулъ рукой въ знакъ полнаго презрѣнія къ литературѣ. Слова эти не прошли однако даромъ диспутанту: онъ былъ немедленно ошиканъ публикой. Это натурально. Среди публики, по всей вѣроятности, было не мало людей, чья нравственная и умственная физіономія слагалась или сложилась подъ вліяніемъ литературы, но навѣрное не было ни одного, испытавшаго на себѣ хотя бы въ приблизительно равной мѣрѣ вліяніе академической науки.

Все это къ тому, милордъ Георгъ, что представители русской пауки, очевидно, не исполняютъ своихъ прямыхъ обязанностей, если томимые духовной жаждой устремляются къ другимъ источникамъ. Вы можете скорбѣть объ этомъ (я искренно готовъ раздѣлить вашу скорбь), но фактъ остается фактомъ, и наша скорбь не шелохнетъ его. А скорбѣть есть о чемъ. Пожалуйста, не думайте, что вы имѣете дѣло съ пламеннымъ патріотомъ своего-профессіональнаго отечества, который, видя сучекъ въ глазу дальняго своего, не видитъ бревна въ глазу ближняго. У меня ближнихъ въ литературѣ, къ большому моему горю, мало" Я очень хорошо знаю, чего не достаетъ большинству моихъ собратовъ по профессіи и до какихъ страшныхъ размѣровъ доходитъ этотъ минусъ въ нѣкоторыхъ представителяхъ журналистики. Но теперь не объ нихъ рѣчь, и если они не хороши, то тѣмъ паче не хороши вы, имѣющіе возможность властно, въ силу науки, вмѣшаться въ наши отношенія къ обществу и все таки не могущіе, не желающіе или не умѣющіе вмѣшаться. Да, въ журналистикѣ можно наткнуться на страшную дикость и невѣжество. Но чего же вы смотрите? Почему мечъ науки ржавѣетъ въ вашихъ ножнахъ и не разитъ кого слѣдуетъ?

Если вы укажете мнѣ кое какихъ представителей академической науки, часто фигурирующихъ на страницахъ журналовъ и газетъ, то я вамъ скажу... Я не хочу никого обижать, но согласитесь сами, что О. Ѳ. Миллеръ, при всѣхъ прекрасныхъ качествахъ его ума и особенно сердца, есть мизинецъ; почти такой же маленькій, безпомощный и неумѣлый мизинецъ, какъ какой нибудь г. Гайдебуровъ. Пожалуй, вы можете указать даже настоящихъ людей даже изъ среды академической науки -- профессоровъ, подвизающихся на поприщѣ городскаго самоуправленія, обрусенія окраинъ, финансовыхъ предпріятій и проч. А одинъ изъ этой "стаи славной" даже у стронетъ финансы освобожденной Болгаріи. Но дѣянія этихъ профессоровъ-дѣльцовъ давно уже ждутъ своего лѣтописца, и, можетъ быть, я вскорѣ осмѣлюсь отчасти приподнять завѣсу, скрывающую отъ публики ихъ дѣятельность {Прошу людей, интересующихся дѣломъ, доставлять мнѣ соотвѣтственные матеріалы и свѣдѣнія.}. Ими, во всякомъ случаѣ, русской наукѣ гордиться не приходится, и ужъ, конечно, не къ нимъ прибѣгнетъ живая душа, ищущая отвѣтивъ на вопросы жизни.

И такъ, милордъ, допуская даже полную законность презрѣнія ученыхъ людей къ нашему брату, журналисту, мы этимъ весьма мало возвеличимъ ваше сословіе. Напротивъ, если мы, не навыкшіе къ строго научной работѣ, страдаемъ по части логики и знаній, то тѣмъ обязательнѣе было бы для людей ученыхъ вырвать у насъ ту живую жатву, которую мы пожинаемъ передъ самымъ, такъ сказать, вашимъ носомъ. Недавно русскіе ученые всполошились было по поводу спиритическаго бѣснованія и раздѣлились на два лагеря, мужественно ломавшіе другъ съ другомъ копья. И за то. конечно, спасибо, но замѣтьте, что, кромѣ небольшой сравнительно кучки бѣсноватыхъ, преимущественно аристократическихъ, вопросъ мало кого интересовалъ, да и то вѣдь не былъ приведенъ къ благополучному концу: гг. Бутлеровъ, Вагнеръ остались при своемъ, а гг. Менделѣевъ. Шкляревскій -- при своемъ. Что же касается болѣе сильныхъ, глубокихъ и свѣжихъ теченій нашей общественной жизни, то. чтобы не трогать настоящей минуты, потрудитесь припомнить, напримѣръ, наши увлеченія временъ Писарева. Кто удовлетворялъ тогда духовную жажду живыхъ душъ? Талантливый молодой человѣкъ, почти мальчикъ, историко-филологъ по образованію, промѣнявшій свою спеціальность на журнальную дѣятельность, литературную критику и пропаганду -- популяризацію естествознанія, самъ набиравшійся знаній среди журнальной работы. За нимъ шли другіе, помельче. Сдѣлало ли ваше сословіе хоть что-нибудь для усиленія или предотвращенія этого увлеченія, вообще какого бы то ни было регулированія его въ какомъ бы то ни было смыслѣ, положительномъ, или отрицательномъ? Ровно ничего. Мы должны были выкарабкиваться собственными силами, безъ малѣйшей помощи ученыхъ людей, ломать себѣ на ихъ глазахъ шеи, падать и опятъ карабкаться. Слѣдовательно,

Ich dich ehren? Wofür?

Можетъ быть, вы скажете, что представители русской науки намѣренно уединяютъ себя отъ треволненій текущей жизни, дабы спокойно, въ тиши своихъ кабинетовъ, предаваться разработкѣ чистой науки, предоставляя всѣмъ и каждому заимствовать у нихъ что кому нужно. Плохая это доктрина, милордъ, плохая и въ нравственномъ, и въ логическомъ смыслѣ. Но если она очень даже превосходна, то гдѣ же плоды вашихъ уединенныхъ трудовъ? Простите откровенность бѣднаго человѣка, но я ихъ не вижу, за весьма малыми исключеніями. Правда, иногда говорятъ о "молодой неокрѣпшей русской наукѣ", съ которой, дескать, нельзя много требовать. Надѣюсь, вы понимаете однако, что это -- чистый вздоръ. Еслибы русская наука росла на необитаемомъ островѣ, отъ вѣка отрѣзанномъ отъ цѣлаго міра, тогда, можетъ быть, она имѣла бы право на мало почетный титулъ молодой и неокрѣпшей. Но русская наука можетъ, а слѣдовательно и должна быть богата всѣмъ громаднымъ богатствомъ европейской науки. Если нетолько, какъ говорятъ нѣмцы, epochemachende изслѣдованія и открытія, но и второстепенныя и первостепенныя научныя работы, имѣющія, однако, извѣстное значеніе, производятся европейцами, а не русскими, то въ этомъ виноваты личныя свойства членовъ вашего сословія, а совсѣмъ не фантастическая молодость русской науки. И, конечно, эти личныя свойства -- не изъ тѣхъ, которыя способны возбуждать уваженіе къ ихъ обладателямъ. Это, въ лучшемъ случаѣ, лѣнь и чисто формальное, безучастное отношеніе къ своему дѣлу. Замѣтьте: въ лучшемъ случаѣ. Можетъ быть и гораздо хуже. Представители науки могутъ отклоняться отъ своего прямого дѣла въ сторону банковыхъ и баржевыхъ операцій, интригъ, взаимныхъ подсиживаній и разной другой мерзости.

Впрочемъ, милордъ, если я готовъ выдать вамъ головой подавляющее большинство своихъ собратовъ по профессіи, то и вы, кажется, не станете защищать своихъ товарищей quand-même. По крайней мѣрѣ, относительно своего ближайшаго товарища, профессора новороссійскаго же университета Посникова, вы являете образчикъ, повидимому, полнѣйшаго въ этомъ отношеніи безпристрастія въ статьѣ-брошюрѣ "Новые пріемы защиты общиннаго землевладѣнія". Это-то безпристрастіе и служитъ ближайшимъ поводомъ настоящаго моего письма къ вамъ.

Позвольте прежде всего сдѣлать одно замѣчаніе: вы не остроумны, очень неостроумны. Въ этомъ еще нѣтъ большой бѣды -- не всѣмъ же быть остроумнымъ; остроуміе есть очень пріятный пряный соусъ, безъ котораго можно, однако, обойтись, если только есть что подавать подъ этимъ соусомъ. Но ваша бѣда состоитъ въ томъ, что вы, при природномъ недостаткѣ остроумія, за который вы ни передъ кѣмъ не отвѣтственны, пытаетесь острить. Лучше бы вамъ предоставить остроуміе и иронію другимъ. Это -- совѣтъ... дружескій совѣтъ, сказалъ бы я, еслибы не зналъ, что вы такъ же мало склонны принять мою дружбу, какъ я ее предложить вамъ. Вѣрнѣе, поэтому, будетъ сказать, что я просто, въ качествѣ читателя, не лишеннаго нѣкотораго эстетическаго вкуса, рекомендую вамъ воздержаться отъ пріемовъ изложенія, вамъ не свойственныхъ.

Впрочемъ, если хорошее изложеніе-хорошо, а дурное -- дурно, то это, все-таки -- вопросъ второстепенный. Будемъ смотрѣть въ корень вещей.

Странное впечатлѣніе производитъ ваша критика сочиненія г. Посникова. Уже то странно или, по крайней мѣрѣ, непривычно, что одинъ ученый критикуетъ другого ученаго съ такою язвительностью и озлобленіемъ. Мы привыкли совсѣмъ къ иныкъ отношеніямъ въ средѣ ученыхъ людей. Изрѣдка, и то въ видѣ болѣе или менѣе темныхъ слуховъ, доносятся до насъ свѣдѣнія объ интригахъ и взаимныхъ подсиживаніяхъ, практикуемыхъ священнослужителями одного и того же придѣла храма науки. Но снаружи все чинно, все тишь, гладь и божья благодать; все взаимныя и любезнѣйшія производства въ санъ магистра и доктора. Публика даже совсѣмъ привыкла къ той мысли, что вы другъ друга покрываете, что среди васъ одинъ великодушнѣе другаго, и другой великодушнѣе одного. И вдругъ такое страстное безпристрастіе! А страстное безпристрастіе и само-но себѣ -- любопытная вещь.

Профессоръ новороссійскаго университета получаетъ степень доктора за защиту диссертаціи "Общинное землевладѣніе". Защита (правда, не въ Одессѣ) проходить блистательно, до рѣдкости блистательно. А между тѣмъ, въ "Запискахъ новороссійскаго университета" появляется злѣйшая критика диссертаціи, клонящаяся къ совершенному разгромленію только-что увѣнчаннаго труда. Критику эту пишете вы, товарищъ г. Посникова, вѣроятно, очень часто сталкивающійся съ нимъ въ коридорахъ и аудиторіяхъ университета. Лежащая передо мною брошюра помѣчена извѣстною надписью: "Печатано по опредѣленію совѣта Императорскаго новороссійскаго университета. Ректоръ Н. А. Головинскій". Что за удивительное, благороднѣйшее безпристрастіе! Но ваше личное безпристрастіе идетъ еще далѣе. Вы трронитесь заявить: "Авторъ настоящей статьи напередъ протестуетъ противъ зачисленія его въ ряды сторонниковъ или противниковъ общиннаго землевладѣнія; говорить въ извѣстномъ вопросѣ за или противъ того, что говорятъ другіе, еще не значитъ говорить за или противъ самого предмета вопроса". И вы остаетесь вѣрны этому заявленію: оставляете "предметъ вопроса" совершенно въ сторонѣ и на протяженіи трехъ слишкомъ печатныхъ листовъ только шпигуете г. Посникова. Опять-таки удивительное и благороднѣйшее безпристрастіе. Столь удивительное и благороднѣйшее, что намъ, простымъ смертнымъ, и не понять его. Мы можемъ, въ своей неученой слѣпотѣ, даже заподозрить благородство такого безпристрастія. Намъ можетъ придти въ голову такое соображеніе: какъ это такъ на цѣлыхъ трехъ печатныхъ листахъ держать "предметъ вопроса" подъ спудомъ и все свое остроуміе, и всю свою ученость направлять на личность автора разбираемаго сочиненія? до чего нужно изломаться и извратить въ себѣ самыя простыя требованія приличія и здраваго смысла, чтобы благополучно совершить такой фокусъ? Много говорятъ о неблаговидности полемическихъ пріемовъ, часто практикуемыхъ журналистами, и говорятъ иногда совершенно справедливо, но ничего подобнаго вашимъ пріемамъ я не помню. Бываетъ такъ, что иной газетчикъ, вмѣсто разговора О "предметѣ вопроса", наговорятъ сплетенъ, наберетъ нападокъ на шрифтъ и опечатки и т. п.-- но не на трехъ же печатныхъ листахъ! Если къ этому объему статьи прибавить придирчивость, съ которою вы цѣпляетесь даже за отдѣльныя фразы и слова г. Посникова, язвительность, съ которою стараетесь острить на его счетъ, и старательность, съ которою вы провѣряли его цитаты -- то получится въ высшей степени страстное безпристрастіе, весьма рѣдко встрѣчающееся въ природѣ. Что же такъ задѣло васъ? Очевидно, не "предметъ вопроса", потому что въ такомъ случаѣ вы не обнаружили бы такой холодности къ нему и не ухитрились бы промолчать объ немъ, вертясь около него столько времени. Задѣли васъ, надо думать, высшіе, общіе интересы науки и ея достоинство, поруганное г. Посняковымъ.

О, безъ сомнѣнія такъ! Вы -- поклонникъ чистой, дѣвственной науки и не могли стерпѣть оскорбленія, нанесеннаго этой прекрасной дѣвѣ г. Посняковымъ. Оскорбленіе кровное, ибо, если вѣрить вамъ, г. Носниковъ: "а) не понимаетъ смысла вопроса и не знаетъ его литературы, а желаетъ лишь сочувствовать вопросу; Ѣ) научно незнакомъ съ политической экономіей, а между тѣмъ взялся рѣшать вопросъ въ экономическомъ смыслѣ". Но этого мало. Васъ въ особенности возмущаютъ тѣ "пріемы, при помощи которыхъ авторъ успѣлъ составить свое "общинное землевладѣніе" въ двухъ выпускахъ (около 26 печатныхъ листовъ), не вложивши туда никакой мысли, никакого серьёзнаго содержанія. И, при всемъ томъ, онъ сумѣлъ придать своему произведенію такой внѣшній видъ, что оно можетъ вводить въ заблужденіе даже такихъ серьёзныхъ людей, какъ напр. профес. Кавелинъ или князь Васильчиковъ". Эти коварные пріемы состоятъ, по вашему объясненію, въ пользованіи неавторитетными источниками, въ заимствованіи цитатъ изъ вторыхъ рукъ и въ умолчаніи о такомъ заимствованіи. Таково резюме вашей ученой критики.

Замѣчу мимоходомъ, что, несмотря на весь свой ученый апломбъ, граничащій даже съ наглостью, вы немножко отстали. Вы еще считаете князя Васильчикова "серьёзнымъ" человѣкомъ и признаете за нимъ авторитетъ, тогда какъ гг. Герье и Чичеринъ соединенными силами доказали, что это -- ничтожнѣйшій изъ писателей, ничего ни въ чемъ не смыслящій. Обработали они бѣднаго князя даже много старательнѣе и язвительнѣе, чѣмъ вы г. Посникова. Это вамъ -- урокъ, милордъ: не пейте изъ колодца, наплевать придется, и, для пущей ученой важности, не ссылайтесь ни на одинъ, еще невполнѣ признанный авторитетъ.

Какъ бы то ни было, но обвиненія, выставленныя вами противъ г. Посникова, очень тяжелы. Принимая въ соображеніе вашъ апломбъ и очевидную старательность, съ которою вы рылись въ книжкахъ для уличенія г. Посникова въ неправильныхъ цитатахъ, вамъ, можетъ быть, повѣрятъ. Я бы и самъ, чего добраго, повѣрилъ, еслибы мнѣ не пришла въ голову слѣдующая скептическая мысль. Вы уличаете г. Посникова, между прочимъ, въ томъ, что онъ "не понимаетъ смысла вопроса", и въ то же время сознательно, намѣренно оставляете "предметъ вопроса" подъ спудомъ. Тутъ что-нибудь да не такъ, подумалъ я въ своей неученой слѣпотѣ и сталъ попристательнѣе перечитывать вашъ обвинительный актъ, сличая его мѣстами съ данными судебнаго слѣдствія, то есть съ указываемыми вами страницами труда г. Посникова. Результатъ получился совершенно неожиданный и, прямо сказать, для васъ, милордъ Георгъ англійскій, герой лубочной сказки, не лестный.

Значительную долю своего остроумія (еслибы вы только могли догадываться, до какой степени обдѣлила васъ природа даромъ остроумія!) вы тратите на уличеніе своей жертвы въ пользованіи десятью нѣмецкими брошюрами таксаторско-межеваго содержанія. Вы придаете этому обстоятельству громадную важность. Вы перечисляете всѣ эти брошюры, разсказываете ихъ содержаніе, разсказываете какъ и гдѣ онѣ продаются и покупаются, кто ихъ писалъ и почему писалъ.

Вполнѣ презирая десятокъ несчастныхъ брошюръ, вы, однако, не безъ самодовольства замѣчаете, что, дескать, "едва ли кто въ Россіи, кромѣ насъ съ г. Посниковымъ, окажется счастливымъ обладателемъ этихъ летучихъ произведеній по таксатарско-межевой части". Изъ-за чего же столько усердія, язвительности и ярости? Изъ-за того, что г. Посниковъ заимствуетъ свѣдѣнія изъ несчастныхъ брошюръ разныхъ нѣмецкихъ "совѣтниковъ" Клауса, Браунварта, Лёбе, Шенка и проч. Тяжкое преступленіе! Но оно отягчается еще тѣмъ, что, если вамъ вѣрить, г. Посниковъ негласно производитъ почтенныхъ нѣмецкихъ совѣтниковъ въ санъ научныхъ авторитетовъ по предмету политической экономіи, приписывая имъ при этомъ защиту общиннаго землевладѣнія, и вдобавокъ обираетъ ихъ, выдаетъ ихъ мысли и слова за свои собственныя. Да, если вамъ вѣрить, то г. Посниковъ поступаетъ до послѣдней степени неблаговидно. Только по одному пункту нѣмецкихъ совѣтниковъ онъ оказывается фальсификаторомъ, своего рода фальшивымъ монетчикомъ и злостнымъ эксплуататоромъ чужихъ трудовъ. А кромѣ того, онъ вѣдь еще уличается въ совершенномъ невѣжествѣ, нагло выдаваемомъ за обладаніе истиной! Нуженъ ли лучшій образчикъ патентованнаго ученаго, безусловно недостойнаго уваженія? Да, если вамъ вѣрить. Но я, признаться сказать, не повѣрилъ: необыкновенная страстность вашего безпристрастія слишкомъ подозрительна.

Замѣтьте, милордъ, что, испещряя свою критику ссылками на страницы труда г. Посникова и тѣмъ являя видъ чрезвычайной точности, вы, однако, не говорите точнымъ образомъ, гдѣ именно жертва вашего убійственнаго остроумія и эрудиціи выдаетъ Браунварта, Лёбе и проч. за авторитеты по предмету политической экономіи, и именно за авторитеты, защищающіе общинное землевладѣніе. Не потому вы этого не дѣлаете, что не хотите -- вы бы, очевидно рады были г. Посникова въ порошокъ стерегъ -- а потому, что не можете. Дѣло просто въ томъ, что, говоря о системахъ межеванія, г. Посниковъ цитируетъ "произведенія по таксаторско-межевой части". Иныхъ, достопочтенный герой лубочной сказки, онъ и не могъ, кажется, въ настоящемъ случаѣ, цитировать. Что же касается заимствованій у Браунварта, Вильгельми и проч., заимствованій, сдѣланныхъ будто бы чрезвычайно хитро и скрытно отъ читателей, то они состоятъ въ объясненіи плановъ, совершенно откровенно взятыхъ у Браунварта и проч. Полагаю, что, если бы г. Посниковъ взялъ у Браунварта планъ, а объясненіе къ нему написалъ бы самъ, то отъ этого наука выиграла бы весьма мало.

Въ качествѣ профана, милордъ, я не могъ бы огорчаться поведеніемъ г. Посникова относительно цитатъ даже въ томъ случаѣ, если бы всѣ ваши обвиненія были безусловно справедливы. Съ нашей профанской точки зрѣнія, неособенно важно: заимствуетъ ли писатель свѣдѣнія изъ первыхъ или изъ вторыхъ рукъ, если только онъ достаточно увѣренъ въ подлинности свѣдѣній. Но, полагаю, и съ профанской, и съ ученой, и со всякой другой точки зрѣнія, напримѣръ, стр. 39-я вашей критики совершенно излишня. На этой страницѣ (на цѣлой страницѣ!) вы доказываете, что г. Посниковъ не знаетъ подлиннаго сочиненія Waolrich'а, которое цитуетъ, и знакомъ съ нимъ только по книжкѣ Макдонелля. Вы съ обычнымъ тонкимъ остроуміемъ замѣчаете при этомъ, что о книжкѣ Макдонелля "едва ли кто знаетъ въ Россіи, кромѣ насъ съ г. Поениковымъ и еще одного третьяго, которому здѣсь и приносится искренняя благодарность за указаніе". Но зачѣмъ же вы тратите столько ироніи, эрудиціи и намековъ тонкихъ на то, чего не вѣдаетъ никто, когда г. Посниковъ прямо указываетъ источникъ, откуда онъ взялъ эту цитату?! Никакой "одинъ третій" не выведетъ васъ, я полагаю, изъ того комическаго положенія, въ которое вы становитесь, пространно уличая человѣка въ томъ, что онъ и не думаетъ скрывать. Одинъ четвертый, прочитавъ вашу стр. 39, спросилъ: "зачѣмъ это Цитовичъ такъ бѣшено стучится въ отворенную дверь?" А одинъ пятый выразился по этому поводу на счетъ вашего лордства съ такою рѣзкостью, что я не посмѣю оскорбить вашъ слухъ его словами. Онъ васъ... Онъ васъ очень не похвалилъ; не могу и а, къ сожалѣнію, похвалить...

Такъ какъ я пишу вамъ откровенное письмо, а далеко на всѣмъ читателямъ извѣстна ваша митральёза, то позвольте мнѣ привести хоть одинъ образчикъ вашихъ учено сатирическихъ выстрѣловъ. На стр. 35 вы пишете: "Бралось (г. Посниковымъ) все, что попадалось подъ руки и на глаза. Подвернулось "Обычное Право" профессора Нахмана -- "крайне интересный трудъ" -- въ цитату его {Выпускъ II, стр. 56, примѣч. 7.}; попался "Опытъ профессора Янсона" -- превосходное изслѣдованіе" -- въ плѣнъ его {Тамъ-же, стр. 74, примѣч. 7.} докладъ "Московскаго Общества" сельскаго хозяйства и подавно пригоденъ -- въ цитату и его {Тамъ-же стр. 169, примѣч. 1.}, хотя "идилическій" {Тамъ-же, стр. 174, примѣч. 3.} вопросъ о хуторахъ собственно внѣ сферы общиннаго землевладѣнія; встрѣтился г. Перетяшковичъ съ Поволжьемъ въ XV и XVI вѣкахъ -- и его къ плѣнъ {Тамъ-же, стр. 177, примѣч. 1.}. Какой-то военный писарь канцеляріи генералъ-адъютанта Крыжановскаго обронилъ бумагу за No 1291 по Главному Управленію иррегулярныхъ войскъ, Отдѣленіе II, Столъ 5; бумага говоритъ лишь о скотоводствѣ и рыболовствѣ уральскихъ казаковъ -- она составила длинную цитату и притомъ цитату изъ первыхъ рукъ {Тамъ-же, стр. 63--64, примѣч. 8.}" и т. д.

Теперь, когда вы излили по крайней мѣрѣ, хоть, часть своей желчи на бумагу, вы, можетъ быть, въ состояніи разсуждать съ нѣкоторымъ хладнокровіемъ. Ну и разсудите же сами, что вы такое написали? Зачѣмъ эти инсинуирующія подчеркиванія самыхъ обыкновенныхъ словъ и ссылокъ? "Одинъ третій", одинъ сотый и т. д.-- читатель видитъ, что вы, дойдя только до 36 стр. своей критики, уже сто одинадцать разъ уличали въ чемъ-то г. Посникова, ибо сдѣлали сто одинадцать выписокъ, въ свидѣтельство того, что на такой-то страницѣ г. Посниковъ совершилъ такое то преступленіе. Какія же это преступленія? Вѣдь вы сами должны понимать, что трудъ г. Пахмана, въ самомъ дѣлѣ, "крайне интересенъ", что трудъ г. Янсона въ, самомъ дѣлѣ, "превосходное изслѣдованіе", что цитированіе ихъ въ сочиненіи объ общинномъ землевладѣніи вполнѣ натурально и даже неизбѣжно. А вы издѣваетесь! "Чего смѣешься?-- надъ собой смѣешься!" Когда человѣкъ очень разсердится, такъ разсердится, что даже теряетъ способность отличать оскорбительное отъ неоскорбительнаго, онъ именно такъ и поступаетъ. Конечно, человѣкъ не самыхъ высшихъ сортовъ, потому что кто почище, тотъ и ведетъ себя почистоплотнѣе. Торговки рыночныя такъ бранятся. Одна, напримѣръ, скажетъ: "я огурцовъ на гривенникъ продала". Кажется, чего бы проще? даже и достопримѣчательнаго ничего нѣтъ. А неизвѣстно за что сердитая сосѣдка подхватываетъ: "продала! ишь ты! на гривенникъ продала! Фу-ты, ну-ты! на гривенникъ огурцовъ продала!" Очень бы интересно было проникнуть: чѣмъ вы собственно, милордъ, торгуете? Я, кажется, впрочемъ, проникъ: но объ этомъ потомъ, а теперь еще два-три образчика вашей рыночной полемики.

Г. Посниковъ сообщаетъ, между прочимъ, свои собственныя наблюденія въ Англіи, сдѣланныя имъ при посѣщенія формъ. Мало того, что вы всѣ свои, далеко, впрочемъ, не геркулесовскія силы напрягаете для накидыванія тѣни на подлинность этихъ наблюденій, вы торопитесь еще ехидно вставить: "Посѣщеніе фермъ -- занятіе не трудное, благодаря частымъ и быстрымъ поѣздамъ желѣзныхъ дорогъ въ Англіи, и кромѣ того, занятіе пріятное, благодаря гостепріимству фермеровъ". Но г. Посниковъ я не выдаетъ своихъ посѣщеній за аскетическій подвигъ. А кромѣ того, вы хоть бы то сообразили: если посѣщеніе фермъ составляетъ не трудъ, а удовольствіе, то съ какой же стати заподозривать подлинность наблюденій г. Посникова? Отъ удовольствій вѣдь никто не прочь. Но "умъ со страстью не совмѣстимъ", какъ говоритъ кто то у Шекспира, и когда "вскипѣлъ Бульонъ, потекъ во храмъ", онъ не вполнѣ владѣлъ своимъ разсудкомъ. Обуреваемый слѣпою страстью своего безпристрастія, вы теряете всякую сообразительность и взводите на свою жертву обвиненія, или сами по себѣ нелѣпыя, или взаимно другъ друга пожирающія. Кому, кромѣ "вскипѣвшаго бульона" (простите, что пишу не съ прописной буквы: Готфридъ Бульонскій все таки, какъ слѣдуетъ, крестовый походъ отломалъ, ну, а вы маленько не дошли до святой земли), можетъ придти въ голову такое, напримѣръ, соображеніе: "если нашъ авторъ имѣлъ въ виду ознакомить крестьянъ съ нассауской и прусской системой размежеванія, то... Но, кромѣ того, его книга едва ли можетъ, быть вполнѣ вразумительна для крестьянъ, такъ какъ свои "исподніе и нижніе гоны" онъ намѣтилъ буквами греческаго алфавита". При этомъ, вы опять съ торжествующимъ видомъ указываете страницы, на которыхъ г. Посниковъ совершилъ такое, тяжкое преступленіе, какъ употребленіе буквъ греческаго алфавита въ сочиненіи, будто бы предназначенномъ для чтенія русскихъ крестьянъ.

Это -- шутовство, милордъ, если вы позволите мнѣ откровенно высказать свое мнѣніе. А шутовство можетъ оказаться, смотря, по вкусамъ и темпераментамъ присутствующей публики, либо смѣшнымъ, либо омерзительнымъ. Самому шуту не возбраняется" впрочемъ, свободно выбрать любую квалификацію...

Но шутовство шутовствомъ, а, главное, злобы-то противъ г. Посникова въ васъ очень много. До сихъ поръ у насъ шла рѣчь больше о томъ, какъ и какими цитатами пользуется г. Посняковъ. Изъ этой части обвинительнаго акта довольно трудно вывести заключеніе, что вашъ товарищъ по новороссійскому университету (профессоръ, вѣроятно, политической экономіи), торжественно увѣнчанный въ московскомъ университетѣ, "незнакомъ съ политической экономіей" и "не понимаетъ смысла вопроса" объ общинномъ землевладѣніи. Оправдательныхъ документовъ къ этому заключенію надо искать въ другой части вашей критики. Эта часть для насъ, конечно, имѣетъ первостепенный интересъ, потому что, еслибы даже дѣйствительно вся работа г. Посникова была искажена мошенническимъ образомъ (c'est le mot, если вамъ вѣрить), но была бы хороша по существу, то мы все-таки были бы въ выигрышѣ. Но, увы! эта часть критики разработана съ несравненно меньшимъ стараніемъ, чѣмъ велпій вопросъ о десяти брошюрахъ нѣмецкихъ совѣтниковъ. Оно и естественно, конечно, при твердомъ желаніи оставить "предметъ вопроса" въ сторонѣ.

Вы говорите, что изслѣдованіе отношеній общиннаго землевладѣнія къ слабому развитію городовъ и фабрикъ въ Россіи, а также связи вопроса объ общинѣ съ вопросомъ народонаселенія -- было бы чрезвычайно важно, а г. Посниковъ его не даетъ. Совершенно справедливо. Я первый готовъ отъ души пожелать, чтобы эти важныя стороны вопроса объ общинѣ въ ближайшемъ будущемъ сосредоточили на себѣ вниманіе г. Посникова или другаго столь же добросовѣстнаго и хорошо подготовленнаго писателя. Но границы настоящаго труда г. Посникова обозначены имъ самимъ такъ точно и обстоятельно, что я, простите, не вижу никакого смысла въ вашемъ упрекѣ человѣку, который сознательно и добросовѣстно ограничилъ свое изслѣдованіе извѣстными сторонами предмета. Здѣсь еще нѣтъ, милордъ, ни невѣжества, ни "непониманія смысла вопроса".

Не менѣе -- опять таки прошу прощенія -- безсмысленны ваши нападки на употребленный г. Посниковымъ пріемъ сличенія нѣкоторыхъ сторонъ частной и общественной собственности. Вы находите, что это -- пріемъ старый, несостоятельность котораго доказана скудостью результатовъ полемики конца пятидесятыхъ годовъ. Мимоходомъ сказать, величественно презирая эту полемику, вы протягиваете свои комариныя ножки совсѣмъ не по приличествующей вамъ скромной одежкѣ. Но это мимоходомъ. Главное же дѣло въ томъ, что вы не хотите или не умѣете понять задачу г. Посникова, несмотря на всю ясность ея постанови. Вѣрнѣе, я думаю, сказать: не хотите понять, потому дѣло-то ужь слишкомъ ясное.

Позвольте на этомъ остановиться нѣсколько подробнѣе. Вы не хотите понять, потому что, повидимому, "предметъ вопроса", общинное землевладѣніе, интересуетъ васъ несравненно меньше, чѣмъ г. Посниковъ. Вы на него за что-то ужасно сердиты. За что? Отнюдь не за оскорбленіе высшихъ интересовъ науки, ибо г. Посниковъ ихъ не оскорблялъ. А затѣмъ остаются два мотива вашей сердитости: личный и, если можно такъ выразиться общественный. Первый очень простъ: зависть, какъ толчокъ, интрига, какъ орудіе, устраненіе противника, какъ цѣль -- вотъ, можетъ быть, исторія вашего похода. Я ничего не утверждаю, а только предполагаю и подъискиваю объясненіе вашему странному поведенію. Всѣ -- люди, всѣ -- человѣки, милордъ, и патентованные ученые люди, быть можетъ, менѣе простыхъ смертныхъ свободны отъ такихъ неблаговидныхъ вещей, какъ зависть и интрига. Гораздо интереснѣе другой возможный мотивъ.

Вы знаете, милордъ, что политическая экономія есть наука, далеко не установившаяся. Пожалуй, каждый считаетъ извѣстныя дѣйствительно научныя или якобы научныя положенія несомнѣнными. Но если такой ученый человѣкъ, какъ г. Чичеринъ, могъ, въ лѣто отъ P. X. 1878, среди бѣла дня и на глазахъ у всѣхъ, уцѣпиться за Фридерика Бастіё, блаженной памяти, какъ за новѣйшій научный авторитетъ, то одно это показываетъ, какая анархія господствуетъ въ этой отрасли знанія. Не невозможно, что и г. Чичеринъ въ непродолжительномъ времени окажется въ чьихъ нибудь глазахъ новѣйшимъ.авторитетомъ по предмету политической экономіи, и какой нибудь "одинъ третій" къ глупостямъ Бастіа, осложненнымъ глупостями г. Чичерина, прибавитъ еще новый слой собственныхъ глупостей. Ничего подобнаго съ науками установившимися случиться не можетъ. Въ нихъ Чичерины невозможны или, по крайней мѣрѣ, нисходятъ до роли того полуумнаго нѣмца (не помню его фамиліи), брошюры котораго "Земля неподвижна" и "Противорѣчія въ астрономіи" вамъ, вѣроятно, извѣстны. Неустановленность вашей науки зависитъ, между прочимъ, въ значительной степени отъ того, что она соприкасается съ самыми непосредственными житейскими интересами. Теоретическіе и практическіе экономическіе вопросы такъ тѣсно связаны, что разогнать ихъ въ разныя стороны представляется часто дѣломъ очень мудренымъ. И вотъ почему не только положенія, но самые термины экономической науки скользки и увертливы, какъ угри. Тѣмъ не менѣе, сквозь происходящій отсюда туманъ, можно очень явственно усмотрѣть, по крайней мѣрѣ, два способа групировки научныхъ фактовъ. Одному изъ нихъ очень давно посчастливилось проникнуть въ оффиціальный храмъ науки, другому -- очень недавно, и то только отчасти. Пока дѣло идетъ о фактическомъ ростѣ и распредѣленіи "богатства народовъ", какъ у насъ несовсѣмъ правильно переводятъ заглавіе знаменитаго сочиненія Адама Смита, объ точки зрѣнія мало противорѣчатъ другъ другу. Но вотъ является предположеніе, быстро переходящее въ увѣренность, что ростъ "богатства народовъ", при настоящихъ условіяхъ, сопровождается абсолютнымъ или относительнымъ обѣдненіемъ рабочихъ массъ. Какъ фактъ, это признается умными и элементарно-добросовѣстными людьми всѣхъ партій. Но относящіеся сюда практическіе вопросы, а также неизбѣжное присутствіе людей глупыхъ и недобросовѣстныхъ" обращаютъ поле науки въ арену борьбы, отзвуки которой слышатся въ постановкѣ и разрѣшеніи даже самыхъ общихъ теоретическихъ вопросовъ, каковъ вопросъ о цѣнности. Имѣя въ виду, что "богатство народовъ" не совпадаетъ съ благосостояніемъ непосредственныхъ производителей, необходимо опредѣлить: который изъ этихъ элементовъ долженъ быть поставленъ во главу угла зданія науки. Отсюда -- двѣ главныя школы.

Вы, все-таки -- не г. Чичеринъ, не самоувѣренный невѣжда, косящій направо и налѣво, не зная азбуки предмета. Вы, все-таки, слѣдите за литературой экономической науки. Вы, значитъ, знаете, что школа богатства народовъ, царившая когда то на каеѳдрахъ и въ книгахъ, все болѣе отступаетъ передъ своей противницей. Послѣдняя, напротивъ, поддерживается всѣмъ ходомъ историческаго теченія, проникла, наконецъ, даже туда, гдѣ обыкновенно всего позже появляется свѣтъ новой истины -- въ академическую науку. Вы знаете, какъ далеко зашолъ этотъ оборотъ дѣла въ Германіи. Что касается нашего отечества, то въ немъ новое (теперь-то далеко уже не новое) направленіе научной мысли до послѣдняго времени имѣло сторонниковъ и глашатаевъ только въ журналистикѣ. И на этомъ, какъ на многихъ другихъ пунктахъ, журналистика оказалась много болѣе чуткою къ голосу истины и справедливости, чѣмъ ваше сословіе. Алчущіе и жаждущіе правды выслушивали старую, высохшую, какъ пожелтѣвшій осенній листъ, дребедень съ высоты каѳедры и находили живое слово на страницахъ журналовъ. Понятно, въ которую сторону ихъ влекло. Журналистика одна выносила на своихъ плечахъ задачу водворенія научной мысли въ Россіи. Вы скажете, что, тѣмъ не менѣе, журналистикѣ случалось и обнаруживать легкомысліе, и впадать въ ошибки. Я, пожалуй, уступлю вамъ это; но вѣрно то, что ваше сословіе ничѣмъ ей не помогало. Оно занималось даже не охраненіемъ рутины -- это было бы, все-таки, лучше-а простымъ пережевываніемъ ея въ университетскихъ аудиторіяхъ и изрѣдка въ книгахъ.

Милордъ, этому порядку наступаетъ, къ счастію и къ чести русскаго ученаго сословія, конецъ. За послѣднее время объявилась маленькая кучка молодыхъ профессоровъ, болѣе или менѣе рѣшительно разорвавшихъ свое дѣло съ рутиной. Вы догадываетесь, что я говорю о гг. Чупровѣ, Зиберѣ, Янжулѣ, Посниковѣ; можетъ быть, еще два-три найдутся, труды которыхъ заслуживаютъ тѣмъ большаго вниманія, что являются безъ всякой нелѣпой помпы "русской науки", оторванной отъ науки европейской. Здѣсь не мѣсто входить въ оцѣнку работъ названныхъ писателей, но несомнѣнно, что общая ихъ характеристическая черта -- различеніе "богатства народовъ" и благосостоянія массъ -- ставитъ ихъ особнякомъ въ русской ученой литературѣ. Направленію этому неизбѣжно предстоитъ крѣпнуть, развиваться, становиться опредѣленнѣе и рѣзче. Но это не даромъ дастся, не безъ борьбы. Далеко не всѣ встрѣтятъ новое научное направленіе съ распростертыми объятіями, и много явится желающихъ затормозить какъ ходъ исторіи вообще, такъ и ходъ развитія науки въ частности. Вы понимаете, что, если извѣстное научное направленіе пробивается даже сквозь толстыя стѣны школьныхъ зданій, такъ это -- не простая случайность. Не въ томъ дѣло, что Иванъ, Сидоръ, Карпъ и Егоръ, подъ вліяніемъ разныхъ случайныхъ обстоятельствъ своей личной жизни, усвоили себѣ извѣстный образъ мыслей. Нѣтъ, если вы потрудитесь окинутъ своимъ прозорливымъ умственнымъ окомъ всю совокупность нашихъ русскихъ и европейскихъ дѣлъ, то увидите, что извѣстнаго рода вопросы настолько назрѣли, что сама жизнь выставляетъ новую ихъ постановку и новое рѣшеніе. Но новая постановка и новое рѣшеніе предполагаютъ существованіе старой постановки и стараго рѣшенія. Значитъ, борьба неизбѣжна Это фатально. Мы можемъ даже предвидѣть ближайшія формы борьбы. Да и чего тутъ предвидѣть, когда мы уже присутствуемъ при началѣ борьбы, когда вы сами, милордъ, въ полномъ облаченіи героя лубочной сказки, являетесь застрѣльщикомъ въ рядахъ одной изъ воюющихъ сторонъ.

Я очень радъ, что мнѣ попалось подъ руку это выраженіе "воюющая сторона". Дѣло, видите ли, въ томъ, что, пока направленіе (разумѣю общую характеристическую черту этого направленія), котораго придерживаются вышеупомянутые ученые, отстаивалось только извѣстною частью журналистики, рутинёры изъ вашего сословія гордо драпировались въ плащъ презрѣнія и величественно заграждали себѣ уста печатью молчанія. Такъ, въ видѣ монументовъ стояли. Журналистику они никоимъ образомъ не соглашались признать воюющей стороной и видѣли въ ней только нѣчто въ родѣ неорганизованной, необмундированной шайки разбойниковъ, связаться съ которою значитъ уронить честь мундира чиновниковъ министерства народнаго просвѣщенія. Положимъ, тутъ, можетъ быть, примѣшивался нѣкоторый страхъ передъ нашими привычными, такъ называемыми бойкими перьями и опасеніе нѣкоторыхъ непріятностей въ родѣ разсказаннаго выше эпизода харьковскаго диспута. Но не въ этомъ дѣло. Такихъ же, какъ и вы сами, патентованныхъ ученыхъ, а равно кое-кого изъ солидныхъ или слывущихъ солидными практиковъ, непричастныхъ спеціально ни наукѣ, ни журналистикѣ, вы должны признать воюющей стороной. И вотъ сигналъ поданъ, вы бросаетесь въ атаку.

Замѣчательно, что почти одновременно съ вашимъ разборомъ сочиненія г. Посникова появилась убійственная критика книги князя Васильчикова "Землевладѣніе и земледѣліе", написанная гг. Герье и Чичеринымъ. Въ то же время, г. Чичеринъ побивалъ камнями современное направленіе экономической науки на гостепріимныхъ страницахъ "Сборника государственнаго невѣжества". Можете сюда же г. Ю. Жуковскаго пристегнуть, хотя и непатентованнаго, но совершенно какъ бы патентованнаго ученаго. Это -- тоже не простая случайность; это -- начало борьбы, за которымъ послѣдуетъ продолженіе, а потомъ, съ Божіей помощью, конецъ. Гг. Герье и Чичерину я буду имѣть честь писать особо. Но собственно г. Чичерина не могу обойти и здѣсь.

Возьмемъ хоть то же общинное землевладѣніе. Вы знаете, вѣроятно, лучше меня, какъ подкапывались и подкапываются подъ это учрежденіе съ чисто практическими цѣлями, а именно въ видахъ великодушнаго освобожденія мужика отъ земли и препровожденія его, "свободнаго какъ птица", по добровольному этапу, въ руки тѣхъ, кому нужны безземельные рабочіе. Несмотря на полную прозрачность этихъ практическихъ цѣлей, онѣ облекались извѣстнымъ историческимъ, политико-экономическимъ, политическимъ, вообще якобы научнымъ антуражемъ. Теперь изготовленіе этого научнаго соуса становится все затруднительнѣе. Выручавшая прежде ссылка на европейскіе авторитеты неудобна. Нетолько потому, что европейскіе ученые люди стали много больше прежняго оказывать вниманія именно общинѣ, но и потому, что весь обликъ европейской науки значительно измѣнился. Г. Чичеринъ не знаетъ, но вы знаете, что любой, мало мальски порядочный нѣмецкій учебникъ или курсъ политической экономіи, любая, мало-мальски выдающаяся монографія имѣютъ нынѣ весьма мало общаго съ тѣмъ, что господствовало въ школьной наукѣ лѣтъ пятнадцать тому назадъ. Въ этомъ смыслѣ усилились рессурсы не противниковъ, а защитниковъ общиннаго землевладѣнія. Послѣдніе имѣютъ полное право утверждать, что они не отстали отъ поступательнаго движенія науки. А между тѣмъ, для извѣстнаго сорта практиковъ распущеніе общины представляется все болѣе и болѣе настоятельною необходимостью. Какъ же быть? Очень просто: о волкѣ помолвка, а волкъ и тутъ. Можно просто найти наемныхъ писакъ, которые за извѣстное вознагражденіе станутъ фальсифицировать науку, подтасовывать факты, брать наглостью и мѣднымъ лбомъ. У насъ до наемныхъ писакъ еще, кажется, не дошло. Но, исполняя не выраженный заказъ практиковъ, являются ученые люди, связанные съ ними общностью воззрѣній, наклонностей, а отчасти и интересовъ, которые начинаютъ дѣйствовать. Какъ они дѣйствуютъ, xаxb они могутъ дѣйствовать при настоящемъ положеніи вещей, тому мы имѣемъ прекрасные образчики въ вашей критикѣ и въ критикѣ г. Чичерина. Вы, безъ сомнѣнія -- историческіе дѣятели. Васъ выставила та же исторія, та же жизнь, другая сторона которой выставила вашихъ противниковъ. Рутина, опирающаяся на практическіе интересы, не можетъ сдаться безъ бою. Она должна напречь всѣ свои силы, искать себѣ паладиновъ вездѣ, гдѣ борьба возможна, значить, и въ ученомъ мірѣ. Жребій палъ пока на васъ и на г. Чичерина. Вы -- жертва исторіи, милордъ, задняго двора исторіи. Впрочемъ, г. Чичеринъ гордо проходитъ параднымъ крыльцомъ. Но онъ -- особь статья, и далеко не всякій обладаетъ такимъ мужествомъ, чтобы публично обнаруживать свое круглое невѣжество. Г. Чичерина задній дворъ исторіи выпустилъ на сцену именно въ качествѣ такого человѣка, который, совершенно ничего не понимая въ политической экономіи, тѣмъ самымъ окрыляется къ побѣдамъ. А это, все-таки, имѣетъ свою цѣну. Изволь тутъ еще разбирать, что, обладая въ такой-то отрасли человѣческаго вѣдѣнія значительными знаніями, Z совершенно не знакамъ съ такою-то. На виду у всѣхъ и всѣмъ понятенъ тотъ фактъ, что г. Чичеринъ, несомнѣнно, ученый человѣкъ, при помощи старичка Бастіа (которому, вѣдь, монументъ гдѣ-то воздвигнутъ), такъ расправился съ разными мудрецами, что отъ нихъ только мокренько осталось. Это "духу придаетъ". При случаѣ, можно ссылку сдѣлать: извѣстный нашъ ученый, г. Чичеринъ, подробно разсмотрѣлъ и доказалъ и проч. Вашъ пріемъ тоже очень хорошъ, но онъ -- другого сорта. Вы понимаете, что пушечнаго жерла шляпой не заткнешь, а потому и не трогаете самой пушки. Вы оставляете "предметъ вопроса" подъ спудомъ и только изо всѣхъ силъ стараетесь облить помоями г. Посникова. Чрезвычайно цѣлесообразный пріемъ въ томъ отношеніи, что въ читателѣ можетъ родиться такое соображеніе: эге! вотъ они каковы защитники общины и новаго слова въ наукѣ! И далеко не всякій сообразить, что, еслибы г. Посниковъ былъ вами фотографически вѣрно изображенъ, то это нимало не компрометируетъ научной точки зрѣнія, на которую онъ всталъ. Точно такъ же, какъ наука вообще ни мало не компрометируется вашимъ, служителя науки, зазорнымъ поведеніемъ. Хорошъ пріемъ, что и говорить, но, все таки, не всѣмъ онъ можетъ нравиться. Главная ваша бѣда въ томъ, что вы пересолили, обнаружили черезчуръ уже много страстности въ полемикѣ. Это выдаетъ заднюю мысль.

Вы находите, что пріемъ сличенія выгодъ и невыгодъ частной и общинной собственности старъ и несостоятеленъ. Но, герой лубочной сказки, какъ же быть, если со всѣхъ сторонъ раздаются проэкты замѣны общинной собственности частною? Нужно или не нужно говорить о преимуществахъ той или другой?

Вы утверждаете, что разсматриваемые г. Посниковымъ вопросы о срочныхъ передѣлахъ, о принудительной обработкѣ, чрезполосицѣ и дробимости земли, за исключеніемъ перваго, не имѣютъ прямой связи съ вопросомъ объ общинѣ. Но, величайшій изъ героевъ лубочныхъ сказокъ, развѣ не это именно доказываетъ г. Посниковъ? Это называется: моимъ же добромъ, да мнѣ же челомъ, да еще съ попреками.

Вы утверждаете, что г. Посниковъ переноситъ огуломъ всю аргументацію англійскаго поземельнаго вопроса въ разрѣшеніе вопросовъ о русской общинѣ. Это, просто -- неправда, милордъ. Въ книгѣ г. Посникова ничего подобнаго нѣтъ, и самое примѣненіе линкольнширскаго tenant right, надъ которымъ вы такъ глумитесь, сводится на простое вознагражденіе при передѣлахъ за приложенное къ землѣ удобреніе, въ чемъ ничего особеннаго утопическаго усмотрѣть нельзя, тѣмъ болѣе, что и теперь уже извѣстны случаи, когда крестьяне отличаютъ, при передѣлахъ, хорошо удобренную землю отъ неудобренной.

Вы очень сердиты, милордъ, сердитѣе, чѣмъ вамъ позволяетъ ваша духовная комплекція. Особенно сердитесь вы за нѣсколько неодобрительныхъ словъ, сказанныхъ г. Посняковымъ о такъ называемыхъ экономистахъ и ихъ наукѣ. Но ни на одно возраженіе у васъ пороху не хватило или вы его не посмѣли сдѣлать. Вы ограничились ироніей, и я напомню вамъ эту достопамятную въ лѣтописяхъ сатиры и ироніи ѣдкую остроту. Вы говорите: "Очевидно, что нашъ авторъ разумѣетъ и себя подъ тѣмъ "всякимъ", "кто возвысился надъ узкой точкой частныхъ интересовъ", "кто понимаетъ" и т. д. Вѣроятно, въ доказательство такой возвышенности, принципъ раздѣленія труда онъ стравилъ свиньями, подсвинками и поросятами, которымъ на этотъ разъ не помѣшало то "энергическое средство", какое указано имъ же самимъ -- продергиваніе въ ноздри проволочныхъ колецъ". Въ примѣчаніи вы поясняете, что "преувеличенія здѣсь нѣтъ никакого", и приводите подлинное мѣсто изъ книги г. Посникова. При этомъ оказывается, однако, что дѣло идетъ совсѣмъ не о раздѣленіи труда, а о способахъ пастьбы и потравахъ. Поводомъ же къ остроумному увѣренію, что г. Посниковъ "стравилъ принципъ раздѣленія труда свиньями", послужила собственно фраза, которою начинается это мѣсто: "въ тѣхъ, пока относительно счастливыхъ селеніяхъ, на которыхъ не распространилось еще дѣйствіе пресловутаго раздѣленія труда, въ селеніяхъ, гдѣ крестьяне удовлетворяютъ своимъ главнѣйшимъ потребностямъ продуктами домашняго изготовленія -- принято держать, для пропитанія семьи, въ числѣ прочаго скота и свиней" и т. д. Далѣе идетъ описаніе способовъ пастьбы.

Такъ не возражаютъ, остроумный милордъ, такъ говорятъ неправду, глупости и пустяки. И если издыхающая форма науки не можетъ выставить иныхъ, лучшихъ способовъ самозащиты, такъ, значитъ, торжество правды близко. Подумайте объ этомъ въ часы досуга. Отъ васъ лично, отъ вашего сословія вообще, будетъ зависѣть ваша собственная судьба при этомъ торжествѣ. Припомните оваціи, которыми сопровождался диспутъ г. Посникова. Это былъ залогъ сближенія между наукой и жизнью, залогъ того, что мы, уважающіе науку, горячо желаемъ уважать ея представителей. А пока --

Hier sitz' ich, forme Menschen nach meinem Bilde,

Ein Geschlecht, das mir gleich sei,

Zu leiden, zu weinen,

Zu geniessen und zu freu'eu sich

Und dein nicht zu achten,

Wie ich!

H. М.

"Отечественныя Записки", No 6, 1878