Эйзенштейн Сергей Михайлович - Бедный Сальери

Эйзенштейн С. М. Избранные произведения: В 6 т.

М.: Искусство, 1964. Т. 3. 670 с.

Бедный Сальери
(Вместо посвящения)

... Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию...
(Пушкин, "Моцарт и Сальери")

Я долго думал, кому посвятить первую свою книгу.

Для любимых девушек она слишком деловая. Ученики будут по ней учиться и без этого. Друзья меня поддержат и так. Враги все равно нападут.

Рабочему классу и так посвящено все, что я делаю. Ушедшим поколениям она не нужна. Поколения, идущие на смену, уйдут дальше...

И остался один человек, памяти которого я хотел бы посвятить эту работу, -- Сальери.

Бедный пушкинский Сальери. Музыку он разъял, как труп... И в этом было самое страшное. Как труп.

Остановившаяся, остановленная, без движения и без жизни. И все потому, что еще не было... кинематографа, что не было того единственного искусства, которое дает возможность: не убивая его жизни, не умерщвляя его звучания, не обрекая его на застывшую неподвижность трупа, но в условиях динамики и моцартовской жизнерадостности -- подслушивать и изучать не только его алгебру и геометрию, но и интегралы и дифференциалы, без которых на стадии кинематографа искусству уже не обойтись.

Это первое, почему я не боюсь посвятить свою книгу памяти Сальери.

Второе в том, что, сколько бы мне ни подливали язвительного яда, -- когда я сам творю, я далеко-далеко, ко всем чертям отбрасываю "костыли" закономерностей, как их называл Лессинг[i], помню слова Гете "grau ist die Theorie"[ii] и с головой ныряю в творческую непосредственность.

При этом я ни на минуту не теряю ощущения громадной важности того, что вне минут творческого опьянения нам всем, и мне в первую очередь, нужны всё уточняющиеся точные данные о том, что мы делаем. Без этого ни развития нашего искусства, ни воспитания молодежи быть не может.

Но, повторяю, нигде и никогда предвзятая алгебра мне не мешала. Всюду и всегда она вытекала из опыта готового произведения.

А потому -- посвященный трагической памяти искателя Сальери, этот сборник одновременно посвящен и памяти жизнерадостной непосредственности Моцарта.

КОММЕНТАРИИ

Написано в 1940 г., в качестве "посвящения" к предполагавшемуся изданию сборника статей Эйзенштейна. Публикуется впервые, по автографу, хранящемуся в ЦГАЛИ (ф. 1923, оп. 2).

В свободной форме, подчас полушутливо, здесь высказана идея, развитая затем в "Неравнодушной природе" и в исследованиях о цвете: киноискусство способно воплотить в целостном образе такую степень анализа внутренних связей предмета, какая оказывалась непосильной и разрушительной для целостности образа в "старых" искусствах (например, в живописи).

-----

[i] ... отбрасываю "костыли" закономерностей, как их называл Лессинг... -- Эйзенштейн, по-видимому, имеет в виду следующие слова Лессинга: "... мне всегда было обидно и досадно, если я читал или слышал что-нибудь, клонящееся к порицанию критики... Но, разумеется, как костыль помогает хромому переходить с одного места на другое, но не может сделать его скороходом, так и критика" (Г. Э. Лессинг, Избранные произведения, М., Гослитиздат, 1953, стр. 606). Ср. с этим другие слова Лессинга: "Не всякий критик -- гений, но каждый гений -- прирожденный критик" (там же, стр. 601).

[ii] "grau ist die Theorie" -- букв, "сера теория" -- слова из "Фауста" Гете. Ср. в русском поэтическом переводе: "Теория, мой друг, суха, но зеленеет жизни древо" (Гете, Фауст, перевод Б. Пастернака, М., Гослитиздат, 1953, стр. 118).