Эчегарай_и-Эйсагирре Хосе - Сострадательная смерть

Сострадательная смерть.

Новелла Хозе Эчегарайя.

(Переводъ О. Вишневской).

Уединенная деревенька скромно и робко пріютилась въ пустынной долинѣ, словно желая уйти отъ шумнаго свѣта и его суеты.

И никто не интересуется ея бѣлыми домиками, осѣненными развѣсистыми деревьями и обвитыми плющомъ и виноградомъ, точно они и не существуютъ на свѣтѣ.

Всѣ ихъ забыли. Но есть въ мірѣ существо, которое никого и ничего не забываетъ.

Никто не обладаетъ такой хорошей памятью, какъ Смерть.

Случалось ли ей когда не явиться на условленное свиданіе? Опоздала ль она когда-нибудь? Заставила ль она кого ждать себя, если его часъ ужь пробилъ? А вѣдь кажется невѣроятнымъ, чтобы въ пустомъ черепѣ могло заключаться столько памяти.

И вотъ однажды въ осенній холодный вечеръ Смерть заглянула въ эту долину. Она летѣла противъ вѣтра. Сильный вихрь завывалъ, подымалъ съ земли столбы песку и пыли, кружилъ ихъ въ воздухѣ и засыпалъ ими... нельзя вѣдь сказать глаза, но во всякомъ случаѣ глазныя впадины Смерти. Нельзя тоже сказать, что вѣтеръ выжималъ изъ глазъ Смерти слёзы... Но, однако, въ глазную впадину Смерти забилась муха и такъ металась въ пустомъ черепѣ, что Смерть вынуждена была вытащить ее оттуда кончикомъ косы. Мухи никого не боятся, даже Смерти.

Добралась, наконецъ, Смерть до деревеньки, расположенной въ долинѣ, вошла въ самую маленькую и самую бѣдную хижину изъ всѣхъ находящихся здѣсь маленькихъ и бѣдныхъ хижинъ.

Въ хижинѣ этой жила дряхлая старушка съ молодой дочкой и маленькой внучкой.

Старуха плакала: молодая дочь умирала и малолѣтняя внучка должна была остаться на ея слабыхъ рукахъ.

Оставалось лишь Смерти придти и все покончить. И дѣйствительно, какъ только зловѣщая путница вошла въ домъ, все было кончено.

Она подошла къ кровати и поцѣловала въ губы молодую женщину, а послѣдняя была до того ужь слаба, что ея послѣднее дыханье слилось воедино съ этимъ поцѣлуемъ. Поцѣлуй былъ ледяной, дыханье было еще влажно, но спустя минуту оледенѣло.

Смерть направилась къ окошку, во ей не хотѣлось выходить изъ дому: вѣтеръ усилился, сталъ холоднѣе прежняго и кружилъ въ воздухѣ густыя облака пыли.

Она рѣшила переночевать въ хижинѣ и забилась въ уголокъ комнаты, чтобы соснуть немного. Что бы вы тамъ ни говорили, но и Смерть иногда нуждается въ отдыхѣ. А сны у нея бываютъ очень странные, при случаѣ я вамъ ихъ когда-нибудь разскажу.

Она не смежила вѣкъ, ибо у нея ихъ не было на лишенномъ мяса черепѣ, но ея глазныя впадины потемнѣли...

Смерть спала.

Спустя нѣсколько часовъ она проснулась. У Смерти очень чуткій слухъ; она одна слышитъ, какъ плачутъ или ликуютъ души, разстающіяся съ тѣломъ.

Теперь ее разбудилъ легкій шорохъ.

На серединѣ комнаты на поду стоялъ гробъ, а въ гробу лежала облаченная въ черное платье молодая женщина. Она была бѣла, какъ воскъ, а руки у нея были скрещены на груди. По угламъ гроба стояли четыре свѣчи.

Старуха отъ изнуренія и страданія еле держалась на ногахъ, она снесла въ сосѣднюю комнату внучку, положила ее на кровать, легла рядомъ и уснула. Бѣдная бабушка! Она столько ночей не спала, ухаживая за больной, а къ тому же близость смерти всегда нагоняетъ сонливость.

Дѣвочка, воспользовавшись сномъ бабушки, выскользнула изъ ея рукъ и отправилась къ матери.

Ея-то приходъ и разбудилъ Смерть.

Она съ любопытствомъ посмотрѣла на дѣвочку.

Дитя подошло къ кровати матери, поднялось на цыпочки и, вытягивая ручонки, стало шарить по постели. Но кровать была пуста. Малюткѣ эта чисто убранная постель показалась безбрежной ледяной степью...

И Смерть подумала, что много есть въ мірѣ пустынь, но нѣтъ равной этой. Самая страшная и унылая пустыня это та, какую теперь увидала дѣвочка.

Смерть была растрогана этимъ, вѣроятно, потому что у нея отъ пыли слезились глаза.

У Смерти нѣтъ нервовъ, а всякое ея волненіе выражается скрипомъ костей. Скелетъ Смерти глухо заскрипѣлъ.

Дитя услышало скрипъ, повернулось и заглянуло въ сосѣднюю комнату. Увидѣвъ тамъ свѣтъ, оно пошло туда.

Малютка прошла мимо Смерти, но не замѣтила ея. Дѣти вообще никогда не видятъ Смерти, даже встрѣчаясь съ нею лицомъ къ лицу.

Дитя остановилось и глядѣло на неподвижное тѣло матери.

Сначала оно не узнало матери. Но затѣмъ узнало и стало тихонько звать: -- Мама!... Мамочка!

Смерть выпрямила скелетъ и смотрѣла. А дитя все звало мать, не рѣшаясь прикоснуться къ ней. Его пугала ея неподвижность и царящая вокругъ гробовая тишина.

-- Мамочка... проснись!... Мнѣ холодно... я хочу лечь съ тобою!...

И снова зазвенѣли всѣ кости смерти. Она воткнула между реберъ голыя костяшки своихъ пальцевъ. Если бы у нея было сердце, она бы коснулась его пальцами. Но у смерти нѣтъ сердца.

Наконецъ дѣвчурка опустилась на колѣни у останковъ матери. Она своей холодной ручкой провела по лицу матери, которое было холоднѣе мрамора, и съ ужасомъ отдернула ее, говоря:

-- Такая холодная... такая холодная... Мамочка, почему ты такая холодная?

У Смерти нѣтъ желаній. Но въ эту минуту въ ней зародилось желаніе -- отогрѣть лицо матери, чтобы дитя не жаловалось, что оно холодное.

Она стала растирать свои руки, но хотя она терла ихъ изо всей силы, костяныя кисти попрежнему оставались холодными, какъ ледъ.

Утомленная тщетнымъ усиліемъ, она приподняла руки и стала на нихъ дышать, но и это не привело ни въ какому результату. Дыханье ея было холоднѣе декабрьскаго вѣтра.

Смерть поняла, что это не въ ея силахъ.

А дитя продолжало звать мать такъ монотонно, какъ тикаетъ маятникъ и какъ ударяетъ въ груди сердце.

И Смерть машинально то открывала, то закрывала ротъ, то есть, собственно говоря не ротъ -- она открывала и затѣмъ сжимала свои отвратительные зубы, словно подражая ребенку, хотѣла также звать: "Мама!... Мамочка!"...

Мамочка Смерти! Хотѣлъ бы я знать, кто былъ матерью Смерти! Кто родилъ ее?

Наконецъ дитя расплакалось:

-- Мамочка!... Возьми меня на руки!...

И оно пыталось разжать скрещенныя на груди руки матери и открыть ея грудь, чтобы уснуть въ ея объятіяхъ.

Тщетно! У бѣдной малютки не хватило на это силъ. Руки матери были такъ тверды, а пальцы такъ плотно зажаты!

Но въ этомъ Смерть могла ей помочь. Она не въ состояніи отогрѣть остывшее тѣло, но она можетъ раскрыть объятія.

Она подошла къ останкамъ матери, раскрыла ея объятія и ждала.

Къ ребенку она не смѣла прикоснуться.

Странное это было зрѣлище. Посрединѣ лежала мертвая мать; съ одной стороны стояло на колѣняхъ дитя, плача, призывая мать и вытирая зажатыми кулачками слезы; съ другой стороны стояла на колѣняхъ Смерть -- она низко-низко наклонилась надъ усопшей, въ уровень съ головкой ребенка, раскинула накрестъ руки матери и ждала, терпѣливо ждала, ибо никого нѣтъ терпѣливѣе Смерти.

Наконецъ Малютка подняла глазки, увидѣла раскрытыя объятія матери и кинулась ей на грудь.

Смерть опять сжала руки усопшей матери и обвила ихъ вокругъ тѣла дочери.

Когда Смерть поднялась, она чувствовала, себя очень утомленной и къ тому же она словно согрѣлась немного, вѣроятно, отъ чрезмѣрнаго напряженія...

Малютка засыпала, но не могла вполнѣ уснуть.

-- Мамочка!... Улыбнись!... Улыбнись, мамочка!-- говорила она, гладя холодное лицо.

Смерть пыталась улыбнуться, но получилась страшная гримаса.

Она удалилась къ окошку и раскрыла его. Начинался разсвѣтъ; утро было холодное, но дивно прекрасное. Изъ румяной зари вырывались яркіе солнечные лучи, прорѣзая разсѣивающіяся тучи.

И Смерть подумала:.

"Здѣсь нѣтъ другой улыбки, кромѣ улыбки этого пробуждающагося дня".

Но дитя не могло уснуть. Оно потихоньку плакало и шептало:

-- Мамочка, спой мнѣ!... Пой, мамочка, а то я не могу уснуть!

Смерть колебалась, наконецъ она раскрыла ротъ. Но изъ земной бездны вырвался лишь дикій вой.

Она подумала минуту и снова подошла къ окну.

Она перегнулась черезъ окно и вынула изъ вѣтвей растущихъ въ садикѣ кустовъ птичье гнѣздышко. Птичка испугалась; старыя улетѣли прочь. Смерть положила гнѣздышко возлѣ малютки, и птенчики пищали. Отецъ и мать ихъ влетѣли въ комнату и стали летать вокругъ гнѣзда, надъ тѣломъ усопшей, надъ головкой малютки и вокругъ горящихъ свѣчей. А порхая они такъ щебетали, словно пѣли.

Малютка слушала пѣнье и уснула... уснула въ объятіяхъ мертвой матери, прижимаясь личикомъ къ ея холодной неподвижной щекѣ.. А изъ глазъ ребенка струились на лицо матери горячія слезы...

Смерть нагнулась и двумя пальцами, точно костяными щипцами, схватила одну слезинку...

Затѣмъ она вышла изъ хижины, прошла деревню, добралась до поля, и тамъ помчалась, какъ вихрь, унося въ зеленоватыхъ костяшкахъ пальцевъ слезу ребенка, снятую со щеки его матери.

Она убѣгала, словно воръ, похитившій сокровище.

Она многократно подносила ее къ рту, но у нея не было губъ, чтобы выпить ее.

Она подносила ее къ глазнымъ впадинамъ, но у нея не было глазъ, чтобы увлажнить ихъ этой слезой.

Затѣмъ выглянуло солнце. Одинъ лучъ его догналъ печальную добычу и такъ разогрѣлъ ее, что она превратилась въ паръ.

Когда Смерть почувствовала, что у нея нѣтъ больше ничего въ пальцахъ, она безнадежно опустила руки, кончикомъ косы прочистила свои глазныя впадины, словно тамъ что жгло ее, и помчалась дальше.

Таковъ былъ конецъ состраданія Смерти.

"Вѣстникъ Иностранной Литературы", No 6, 1905