Елпатьевский Сергей Яковлевич - На Волге

На Волгѣ

Замѣтки.

Въ столицахъ шумъ, гремятъ витіи,
Кипитъ словесная война,
А тамъ, во глубинѣ Россіи,
Тамъ....

Мнѣ часто вспоминаются эти стихи, когда приходится выѣзжать изъ Петербурга въ провинцію... Что теперь тамъ, въ глубинѣ Россіи,-- вѣковая-ли тишина, или идетъ какая-нибудь борьба? И въ частности, началось-ли въ провинціи какое-нибудь оживленіе по поводу предстоящихъ выборовъ въ 4-ую Государственную Думу, намѣчается-ли и въ какомъ направленіи намѣчается предвыборная борьба?

Въ Петербургѣ нынѣшней весной чувствовалось несомнѣнное оживленіе,-- но не предвыборное, а одно изъ тѣхъ русскихъ оживленій, которыя диктуются сверху, приходятъ со стороны, вообще возникаютъ, такъ сказать, безъ заранѣе обдуманнаго намѣренія со стороны обывателя. Какъ годъ назадъ нассовскій разгромъ высшихъ учебныхъ заведеній, разгонъ учащихъ и учащихся, такъ теперь страшный ленскій разстрѣлъ рабочихъ огромнымъ эхомъ отозвался и въ столицахъ, и въ самыхъ дальнихъ русскихъ углахъ и вызвалъ оживленіе, размѣры и значеніе котораго и по сіе время нельзя учесть. Можетъ быть, это отразится въ будущемъ и на выборахъ. Но, именно, предвыборнаго-то оживленія въ Петербургѣ и не было.

Гремѣли витіи въ Государственной Думѣ по поводу различныхъ законопроектовъ; но такъ какъ на каждомъ законопроектѣ значился штемпель,-- пользуюсь великолѣпнымъ выраженіемъ, которымъ пестрятъ теперь всякія правительственныя деклараціи и которое такъ хорошо опредѣляетъ русскую конституцію,-- "соотвѣтствуетъ видамъ правительства" или "не соотвѣтствуетъ", а при любезномъ и деликатномъ отношеніи октябристовъ къ правительству ставились на обсужденіе и проводились только "соотвѣтствующіе" законопроекты, то судьба ихъ всегда была заранѣе предрѣшена. И витіи, всякіе,-- и соотвѣтствующіе видамъ правительства, и полу-соотвѣтствующіе, и совсѣмъ не соотвѣтствующіе,-- хотя и гремѣли, но отлично понимали и сами, что война ихъ промежду себя въ значительной мѣрѣ только словесная война.

Правда, передъ роспускомъ, очевидно подъ вліяніемъ воспоминанія объ избирателѣ и о своемъ пятилѣтнемъ убогомъ законодательствованіи, даже октябристы оживились, стали нервничать и говорить столь "несоотвѣтствующія" рѣчи, что одно время казалось, что даже октябристы и само "Новое Время" переходятъ въ оппозицію. Конечно, въ концѣ-концовъ все обошлось благополучно и соотвѣтственно видамъ правительства, но послѣдніе дни Государственной Думы были отмѣчены нѣкоторымъ оживленіемъ.

И по части выборовъ не очень членораздѣльно и вразумительно, но все таки начинали поговаривать. А вокругъ прогрессистовъ создавался даже настоящій шумъ, привлекавшій къ себѣ общественное вниманіе. Устраивались если не съѣзды, то по крайней мѣрѣ схожденія прогрессистовъ въ Москвѣ и Петербургѣ, намѣчались взаимоотношенія съ другими смежными группами. Выражаясь умнымъ петербургскимъ языкомъ, вообще намѣчались "директивы", и выяснялась "конъюнктура".

Я ѣхалъ по Волгѣ по своимъ дѣламъ. Путешествіе въ вагонѣ и на великолѣпныхъ пароходахъ, съ недолгими остановками на мѣстахъ, не слишкомъ глубокое погруженіе въ глубины Россіи; но все-таки я собирался хоть немножко приглядѣться къ тому, что происходитъ на мѣстахъ, и прежде всего освѣдомиться, какова въ провинціи конъюнктура, и какія существуютъ директивы на счетъ выборовъ въ 4-ю Государственную Думу. Директивъ въ провинціи, куда я попалъ, не оказалось. Еще въ вагонѣ встрѣтилъ знакомаго.

-- Кого выбирать будете въ Думу?

-- Какъ вамъ сказать? Тамъ видно будетъ...

-- Ну, а все-таки?

И все-таки ничего не оказывалось директивнаго.

-- Что же, октябристы пройдутъ?-- Пожимаетъ плечами.

-- М-м.... Ну, октябристы -- сомнительно... Ужъ очень надоѣли, всѣмъ наскучили.

-- Неужели союзники?-- Смѣется и говоритъ:

-- Были,-- да сплыли...

-- Радикальные люди?-- Нѣтъ, не радикальные.-- С.-Д., С.-Р.?-- А кто ихъ разберетъ? Смѣшались они теперь, въ подполье ушли.

И всѣ такъ отвѣчаютъ,-- и интеллигентные, и купцы, и просто обыватели. И не только случайные встрѣчные, но и хорошо знакомые люди. Нельзя сказать, что они равнодушны къ выборамъ,-- въ Думѣ, конечно, очень разочаровались,-- но разговоришься,-- всѣ знаютъ, что тамъ происходило, и какая партія какъ вела себя. И не то, что они не освѣдомлены, а, повидимому, скучно имъ сейчасъ говорить объ этомъ, потому и отмахиваются. Лѣзетъ петербургскій человѣкъ, спрашиваетъ ихъ мнѣніе, требуетъ отвѣта, а они и сами себѣ не отвѣтили и не установили мнѣнія. Тамъ видно будетъ... Эвона, сколько еще до выборовъ времени осталось,-- чего загодя зря болтать... И у всѣхъ раздумье на лицахъ. Раздумье и скука.

Путаница, повидимому, въ провинціи идетъ большая; надо думать, и на выборахъ, при той обстановкѣ, какая выясняется теперь, путаница будетъ значительная, въ нѣкоторомъ родѣ смѣшеніе языковъ.

Неблагополучно съ октябристами. Я помню, прошлый разъ проѣзжалъ по этимъ самымъ мѣстамъ тотчасъ-же послѣ опубликованія манифеста 3 іюня, когда начинался медовый мѣсяцъ октябризма. И помню, что тогда средняго обывателя, не слишкомъ точно разбиравшагося въ программахъ и партіяхъ, соблазняла вырисовывшаяся ему необыкновенно удачная конъюнктура: содружество и сотрудничество правительственной власти съ людьми все таки 17 октября, -- сотрудничество, обѣщавшее не очень прыткое, но зато вѣрное осуществленіе объявленныхъ манифестомъ 17 октября реформъ и, прежде всего, установленіе въ государствѣ порядка, котораго больше всего жаждутъ средніе люди. Я знаю даже случаи, гдѣ очень радикальные люди втихомолку промежду себя говорили, что, можетъ быть, именно октябристамъ и предположено осуществить 17 октября, что, молъ, это въ русскихъ условіяхъ естественно и понятно.

Все прахомъ пошло... И средній обыватель усумнился и даже разочаровался въ октябризмѣ. И, можетъ быть, разочаровался не столько потому, что у октябристовъ не осталось синь-пороха отъ 17 октября, и даже не потому, что они ничего не сдѣлали въ Думѣ, что унизили и осрамили самую идею народнаго представительства, что въ существѣ своимъ постояннымъ благословеніемъ правительственной политики только уширили и усилили безпорядокъ и произволъ, существующій въ государствѣ,-- но и прежде всего потому, что октябристы оказались не вполнѣ соотвѣтствующими видамъ правительства, что еще Столыпинъ отпихнулъ ихъ отъ себя и сталъ искать сотрудниковъ и содружниковъ на другихъ скамьяхъ Г. Думы. А стало быть, нечего отъ нихъ и ждать, и коренная надежда обывателя на счетъ совмѣстнаго съ правительствомъ проведенія ими реформъ и установленія порядка провалилась. Постыдное для народныхъ представителей услужающее поведеніе ихъ въ Думѣ тоже расцѣнено даже и среднимъ обывателемъ.

Разговоришься въ вагонѣ, на пароходѣ по душамъ съ незнакомымъ человѣкомъ и, по выясненіи его облика, спрашиваешь:

-- Вы -- октябристъ?

-- Какъ вамъ сказать...

А съ другой стороны такія исторіи приходится слышать:

-- Кого будете выбирать?

Кадетъ, вліятельный въ своемъ мѣстѣ, говоритъ, что они остановились на Иванѣ Степановичѣ. Я изумляюсь, такъ какъ знакомый мнѣ Иванъ Степановичъ, такъ сказать, зарегистрированный с.-р. т. е. протерпѣвшій все то, что полагается по русскому закону или беззаконію претерпѣть с.-р--у.

-- Да, вѣдь, онъ -- с.-р.?

-- Такъ что же! Намъ онъ подходящій... Человѣкъ серьезный, дѣльный, работникъ отличный... И человѣкъ стойкій, не сдастъ.

А съ другой стороны, лично мнѣ знакомые люди очень опредѣленнаго облика, собираясь баллотироваться, объявляютъ себя безпартійными... Да и какъ же иначе? Попробуйте,-- вы, чиновникъ, вы, дѣлецъ, служащій, учитель, священникъ -- объявить себя не только с.-д. или с.-p., а даже кадетомъ! Долго-ли еще четвертая Дума просуществуетъ, да если она и мирно окончится, какъ третья,-- на человѣкѣ томъ крышка. Потому что съ тѣхъ поръ, какъ нѣтъ значительныхъ зсдекскихъ и зсэрскихъ выступленій, нѣтъ для правыхъ и провинціальныхъ властей болѣе ненавистной партіи, какъ кадеты.

Послѣ объявки себя не только о-р. и с.-д., но и кадетомъ, человѣкъ закрываетъ себѣ всѣ пути жизни, на которыхъ онъ можетъ встрѣтиться съ начальствомъ. И не только для себя, но и для семьи, для сродственниковъ... Да могутъ и къ выборамъ не допустить,-- воспослѣдуетъ какое-нибудь домашнее разъясненіе,-- поэтому люди и остерегаются прилѣплять къ себѣ ярлыкъ.

Только про націоналистовъ ничего не слыхать, и когда спрашиваешь объ нихъ средняго человѣка, онъ дѣлаетъ большіе глаза. Положимъ, это на Волгѣ... Тамъ крѣпкій патріотизмъ, старый исконный патріотизмъ: волгарь и не думаетъ, чтобы ему надобилось укрѣплять себя въ званіи русскаго человѣка, и никакого инородческаго засилья надъ собой не чувствуетъ. Вотъ жаловались раньше волгари на Нобелевское засилье, но, какъ я слыхалъ, начинаютъ справляться своими средствіями, да и притомъ съ такимъ засильемъ ничѣмъ инымъ и справиться нельзя. Засилья-то, пожалуй, на Волгѣ не меньше, чѣмъ по другимъ мѣстамъ, но оно ничего не имѣетъ общаго съ тѣми звонами, что звенятъ въ націоналистической печати. Конечно, оборона государства, утвержденіе русскаго могущества на моряхъ и на сушѣ, все это близко и дорого волжскому патріотическому сердцу, но послѣ Мукдена и Цусимы, послѣ всего того, что говорилось объ этомъ въ Г. Думѣ и въ газетахъ,-- не внутренними врагами, а самыми патентованными октябристами и даже на страницахъ самого націоналистическаго "Новаго Времени",-- у средняго обывателя пропала всякая вѣра, всякая надежда на дѣйствительное упорядоченіе обороны государства. Послѣ ревизіи и обнаруженныхъ всяческихъ хищеній,-- и въ интендантскомъ, и въ желѣзнодорожномъ, и въ полицейскомъ вѣдомствахъ, до охранки включительно,-- послѣ статей въ томъ-же "Новомъ Времени" о военномъ вѣдомствѣ, обыватель, быть можетъ, и не вполнѣ справедливо, думаетъ, что 500 мил. пойдутъ на потокъ и разграбленіе, и толку отъ нихъ для государства никакого не будетъ.

А главное,-- худъ-ли, хорошъ-ли націонализмъ, а только Волгѣ отъ этого націонализма ждать нечего. Въ родѣ какъ пустой орѣхъ: разгрызешь, а внутри ничего нѣтъ,-- только духъ дурной во рту останется. Ну, хорошо, разгромятъ Финляндію, вырѣжутъ кусокъ живого мяса изъ Польши, не позволятъ хохлацкимъ мальчишкамъ и дѣвчонкамъ на своемъ языкѣ науки проходить, книжки читать, пѣсни свои спѣвать, вышлютъ всѣхъ евреевъ на необитаемые острова,-- ну, а имъ что отъ всего этого, волжскимъ людямъ, да и вообще коренному русскому населенію, какой прибытокъ? Ну, разсуютъ упраздневныхъ теперь земскихъ начальниковъ, и вообще упраздненныхъ дворянъ по Финляндіямъ, по Холмщинамъ и по другимъ завоеваннымъ странамъ, а ему-то, коренному русскому обывателю, что отъ этого?

Не только никакого прибытка, а прямой убытокъ. Вонъ серьезные и основательные люди въ Г. Думѣ утверждали, что все это поведетъ къ войнѣ, что 500 мил. только начало, что разъ зацѣпился, не отцѣпишься, что за ассигнованными деньгами послѣдуютъ еще 500 мил., и еще 500, и вычисляютъ, что до 3 милліардовъ дойдетъ... А между тѣмъ вотъ хоть эти же 500 мил. и Волгѣ, да и всей Россіи очень бы пригодились. Нуждъ у Волги множество, нужно самое себя уладить, въ приличный видъ привесть, чтобы можно было бѣгать пароходамъ и баржамъ, а не сидѣть на перекатахъ. Нужно стянуть къ Волгѣ все, что можно стянуть къ ней, и желѣзно-дорожными линіями и каналами, о которыхъ давно рѣчь идетъ, нужны Волгѣ высшія учебныя заведенія,-- Нижній кричитъ, Самара кричитъ, да, можно сказать, и вся Россія кричитъ.

А вотъ, въ Саратовѣ прямо срамота идетъ съ университетскими постройками. Стройка въ полномъ разгарѣ, подрядчики заподряжены, у подрядчиковъ рабочіе набраны, а денегъ не высылаютъ: и докладныя пишутъ, и телеграммы шлютъ,-- все не высылаютъ. Я видѣлъ эти грандіозныя постройки,-- ни одного молотка не стучитъ. Въ Саратовѣ говорили мнѣ, что давно ужъ такъ ведется, что изъ-за самаго этого и прежній ректоръ ушелъ. На все есть деньги,-- только вотъ на достройку Саратовскаго университета нѣтъ денегъ.

И кому-нибудь придется вносить эти 3 милліарда... А потомъ, какъ нѣтъ и не будетъ денегъ на внутреннія нужды, такъ не будетъ у нихъ, націоналистовъ, даже времени на устройство внутреннихъ дѣлъ... Ужъ если октябристы не удосужились обсудить коренные вопросы: объ исключительныхъ законахъ и неприкосновенности личности, и вопросы, связанные съ установленіемъ вѣротерпимости,-- не удосужились, потому что все занимались вмѣстѣ съ націоналистами разстройствомъ Финляндіи и Польши, ограниченьемъ еврейскихъ правъ,-- то націоналистамъ и подавно не будетъ времени да и охоты на внутреннее благоустройство. Народовъ въ Россія много,-- за татаръ примутся, за грузинъ и армянъ, за всѣхъ инаковѣруюшихъ, инакодумающихъ и будутъ втравлять Россію въ какую-нибудь международную кашу, которую не имъ, націоналистамъ, а той же коренной Россіи расхлебывать придется.

А по части внутреннихъ дѣлъ преподнесутъ обывателю то же безчинство, ту же интендантскую манеру расходованія казенныхъ денегъ и того-же Кассо.

II.

За то "конъюнктуръ" въ провинціи оказалось великое множество. Я не буду говорить о положеніи интеллигенціи, оно всѣмъ извѣстно, и если отличается отъ столичныхъ конъюнктуръ, то только увеличенной трудностью своей позиціи, въ соотвѣтствіи съ степенью экзотичности мѣстныхъ правителей. Она, конечно, если не очень лѣвая, то во всякомъ случаѣ оппозиціонная. И о рабочей конъюнктурѣ тоже много разговаривать не приходится: всегда она была не вполнѣ благонадежной, и повидимому, если судить по давно небывалому подъему забастовочнаго движенія, ленскія событія и тизенгаузеновское законодательство сдѣлали ее еще менѣе благонадежной. Меня интересовали коренные люди, тутошніе, средній обыватель. И прежде всего купецъ.

Жить имъ можно,-- Бога гнѣвить нечего, и не такъ чтобы очень плохо... А потомъ идутъ чудотворные разсказы про губернаторовъ, съ кѣмъ онъ теперь компанію ведетъ, у кого бываетъ и кого къ себѣ принимаетъ,-- про архіерея, про мѣстныя безчинства... А лотомъ, если онъ семейный человѣкъ, непремѣнно перейдетъ къ дѣтской конъюнктурѣ... И она въ провинціи всѣхъ захватила, всѣхъ тутошнихъ людей.

Дѣтей въ провинціи не какъ въ Петербургѣ,-- видимо-невидимо. Тамъ еще не воздерживаются и позволяютъ себѣ всякія роскоши. Пять-шесть человѣкъ дѣтей, это ужъ такъ, походя, а Богъ благословитъ, и двѣнадцать, и болѣе. Помню въ мое время у батюшки, профессора латинскаго языка въ семинаріи. 25-ыя крестины праздновались. И теперь новая манера установилась въ провинція: пускать дѣтей по наукамъ, притомъ самымъ высокимъ наукамъ. Не только купецъ, но и мелкій служащій, и маленькій чиновник, и околодочный,-- всѣ стремятся дать дѣтямъ высшее образованіе. И мой знакомый желѣзно-дорожный унтеръ-офицеръ выматывалъ изъ себя кишки и, утилизируя всяческія доброхотныя даянія, протаскивалъ своего мальчишку черезъ гимназію. И, можетъ быть, въ этомъ глубочайшая перемѣна, совершающаяся въ провинціи и вообще въ Россіи.

Я помню еще драмы, когда-то развертывавшіяся на этой почвѣ въ семьяхъ именно коренного обывателя, купеческихъ, мѣщанскихъ, духовныхъ, чиновничьихъ семьяхъ. Когда, 40 лѣтъ назадъ, я поступилъ въ университетъ, первый фактъ, поразившій меня, былъ -- фиктивные браки, устраивавшіеся благородными молодыми людьми затѣмъ, чтобы освободить хорошую дѣвицу отъ семейнаго гнета и привести ее къ высшему образованію. Купеческіе сыновья въ то время изрѣдка оканчивали гимназію, а чаще не оканчивали и тотчасъ же приставлялись къ отцовскому дѣлу, къ лавкѣ, къ фабрикѣ, а дѣвчонкамъ была одна линія -- замужъ выходить. Если какая-нибудь дѣвица порывалась поступить тогда на Герьевскіе или медицинскіе курсы, то съ ней круто поступали, въ городѣ цѣлый скандалъ былъ.

Теперь ничего этого и въ поминѣ нѣтъ, никакихъ драмъ -- развѣ ужъ въ очень глухихъ углахъ, въ очень темныхъ семьяхъ. "Ты чего, Настенька, желаешь?" -- "А я желаю на курсы".-- "Ты бы годокъ съ нами пожила: вонъ какъ за экзамены похудѣла".-- "Что вы, папенька, маменька, что я здѣсь дѣлать буду? Вотъ и Лиза, и Оля, и Леля -- всѣ ѣдутъ".

Спрашиваю знакомую Настеньку, при мнѣ сдававшую послѣдній выпускной экзаменъ и тоже уже нацѣлившуюся на курсы: "куда твои подруги идутъ послѣ гимназіи?" Оказалось, больше половины на курсы, а большинство остальныхъ -- въ учительницы земскія и городскія. И нѣтъ ни проклятій, ни драмъ, и не нужно устраивать никакихъ фиктивныхъ браковъ. Купцы и теперь стремятся приспособить сыновей къ своему дѣлу, если оно большое и стоющее, но сами теперь благословляютъ ихъ пройти высшія учебныя заведенія,-- техническія по преимуществу.

Въ этомъ смыслѣ волжская провинція стала неузнаваема даже за эти 15 лѣтъ, какъ я покинулъ ее. У бывшихъ моихъ паціентокъ -- гимназистокъ и курсистокъ -- успѣли объявиться свои уже учащіяся дѣти, и складъ провинціальной не только интеллигентной, а просто культурной семьи радикально измѣнился. Я опять таки помню время, когда въ дворянскихъ семьяхъ дѣти въ усадьбахъ помѣщались на антресоляхъ, въ самыхъ скверныхъ, низенькихъ, душныхъ и темныхъ комнатахъ, хорошія комнаты оставлялись для родителей и гостей, а купеческія ребятишки -- въ заднихъ комнатахъ, во дворъ, тоже въ худшихъ и, если дворянскія дѣти получали воспитаніе въ значительной мѣрѣ въ людской, то купеческіе -- въ "прикащичьей". И пороли тогда и въ учебныхъ заведеніяхъ, и въ семьѣ, въ дворянской, и въ купеческой, и въ духовной, пороли, за что ни цопало, пороли, такъ сказать, принципіально, потому что реально звучала тогда вышедшая теперь изъ употребленія пословица: "за битаго двухъ небитыхъ даютъ". Помню особенно живо, какъ встрѣчались тогда въ семьяхъ первые бунтовщики-сыновья и дочери, политическіе люди, какъ случалось, выгоняли ихъ изъ дому.

Даже не вѣрится тому, что это такъ недавно было, и что такъ радикально, "совсѣмъ наоборотъ" измѣнилась жизнь. И путь, пройденный за это 40-лѣтіе Россіей, воистину громадный путь. Теперь дѣти занимаютъ первое мѣсто въ семьѣ. Для дѣтей отыскивается улица, нанимается квартира, устанавливается режимъ дома, -- чтобы недалеко было отъ гимназіи, чтобы вовремя дѣтямъ ѣсть дать, чтобы дѣтямъ привольно было жить, и ничто не мѣшало бы заниматься. И въ этомъ отношеніи, по моимъ наблюденіямъ, самыя неистовыя матери -- именно кончившія гимназію и прошедшія курсы. Такъ теперь часто и говорятъ: въ дѣтей живемъ...

И не то одно важно, что большее количество дѣтей, дѣвочекъ и мальчиковъ, поступаетъ въ высшія учебныя заведенія, а и то, что это перестало быть идейнымъ движеніемъ, какимъ оно было 50, 40, даже 30 лѣтъ назадъ, что это сдѣлалось будничнымъ явленіемъ, нормой жизни; никого теперь не удивляетъ, что дѣвушка по окончаніи гимназіи идетъ на курсы, а только спрашиваютъ, на какіе, -- столичные или провинціальные, медицинскіе или бестужевскіе, на словесные или естественно научныя отдѣленія, на психо-неврологическіе или сельско-хозяйственные или юридическіе, или архитектурные, или инженерные. И уже одно это открытіе, наперекоръ стихіямъ, высшихъ женскихъ курсовъ и въ столицахъ, и въ провинціи по всѣмъ отраслямъ знанія, и ежегодно вливающіяся огромныя волны женской молодежи, говорятъ о великомъ пройденномъ Россіей пути, и необыкновенно яркомъ явленіи русской жизни.

На моихъ глазахъ рѣзко измѣняется составъ провинціальной интеллигенціи. Не 40, а какихъ-нибудь 20-15 лѣтъ назадъ, такъ называемые люди либеральныхъ профессій рекрутировались въ провинціальныхъ городахъ почти исключительно изъ дворянъ, поповичей и разночинцевъ. И въ значительной мѣрѣ изъ пришлыхъ людей, не имѣвшихъ мѣстныхъ корней,-- въ особенности купеческихъ корней. Теперь въ этомъ огромная перемѣна. Когда разспрашиваешь о докторахъ, объ адвокатахъ, даже о газетныхъ людяхъ, слышишь давно знакомыя фамиліи купцовъ или служащихъ, и въ настоящее время чужестранному человѣку гораздо труднѣе, чѣмъ прежде, проталкиваться въ среду провинціальныхъ врачей и адвокатовъ, такъ какъ мѣстные люди, имѣющіе большія кровныя связи съ городскими слоями, гдѣ имъ приходится работать, обладаютъ несомнѣннымъ преимуществомъ, -- именно въ начальныхъ шагахъ своей дѣятельности.

Есть основаніе думать, что и у насъ городская жизнь сложится на заграничный манеръ, и возможно, что въ будущемъ и въ нашихъ городахъ, какъ во Франціи, буржуазія выдѣлитъ изъ себя плотный и замкнутый контингентъ своей интеллигенціи, которая займетъ господствующую позицію въ городахъ. Тогда, конечно, сложится и опредѣленная психологія круга, среды, и соотвѣтствующія платформы, и директивы, и тактика... Но улита ѣдетъ,-- когда еще доѣдетъ до заграничныхъ манеръ жизни, дѣло мудреное, а пока что, въ русскомъ городѣ не такъ просто и понятно, какъ во французскомъ. Поднимающая голову новая интеллигенція находится, такъ сказать, въ положеніи неустойчиваго разновѣсія и нерѣдко уклоняется въ своихъ платформахъ и директивахъ въ сторону не только к.-д., но и с.-д., и с.-р. А молодежь, сидящая на университетскихъ и курсистскихъ скамьяхъ, еще менѣе устойчива въ своей психологіи, и исключенія изъ учебныхъ заведеній и ссылки въ столь и не столь отдаленныя мѣста дѣтей купеческаго слоя и вообще слоя умѣренныхъ въ политическомъ отношеніи обывателей сдѣлались, если не нормой, то почти столь же будничнымъ явленіемъ, какъ стремленіе ихъ дѣтей въ высшія учебныя заведенія,-- и притомъ явленіемъ, къ которому родители уже привыкли, которое не вызываетъ старыхъ драмъ въ семьѣ...

Поэтому купецъ даже стараго уклада, благодушно говорящій о своихъ дѣлахъ, зло и остроумно, какъ умѣютъ волжскіе купцы, разсказывающій о похожденіяхъ губернаторовъ и прочихъ властей, когда переходитъ къ дѣтской конъюнктурѣ, сердится и даже злобствуетъ. И злоумышляетъ противъ правительства. Должно быть, и тотъ исправникъ, у котораго три сына-студента "подвергались несчастью", и околодочный, у котораго сынъ сосланъ въ Нарымскій край, и даже жандармскій унтеръ-офицеръ тоже не одобряютъ правительства, и въ этой спеціальной области злоумышляютъ... Повторяю, именно изъ-за той позиціи, которую сейчасъ занимаютъ дѣти въ русской, хоть сколько-нибудь культурной семьѣ, все, что касается дѣтей, представляетъ особенно острый и больной вопросъ для средняго обывателя, и терпѣливый по привычкѣ къ утѣсненіямъ, которыя чинятся лично ему, онъ становится нервенъ и менѣе терпѣливъ къ утѣсненіямъ, которыя чинятся его дѣтямъ. Вотъ почему, при наступившемъ успокоеніи и при видимой тишинѣ провинціи, тамъ произошелъ такой значительный шумъ, думаю, не меньшій, если не большій, чѣмъ въ столицахъ, по поводу фактическаго уничтоженія родительскихъ комитетовъ, и почему вспыхнула борьба за нихъ. И не менѣе знаменателенъ тотъ фактъ, что милліонщики -- московскіе купцы -- въ первый разъ выступили съ открытымъ протестомъ противъ правительства въ своемъ извѣстномъ письмѣ, съ поименными подписями, и выступили не противъ безчинства и непорядка русской жизни вообще, а именно противъ политики министерства народнаго просвѣщенія.

Конечно, много значитъ, что въ центрѣ этой дѣтской конъюнктуры сидитъ Кассо, отысканный дальновиднымъ политикомъ Столыпинымъ и выпущенный въ море русской жизни спеціально затѣмъ, чтобы карась-обыватель не дремалъ, чтобы бить обывателя, и именно средняго человѣка, по самому больному мѣсту, чтобы не позволять этому среднему человѣку успокаиваться на лонѣ правительства, а неустанно толкать его въ оппозицію, къ злоумышленію...

-----

Весьма опредѣленная конъюнктура выяснилась предъ "служащими"... Та же дѣтская конъюнктура, только еще болѣе острая и тяжелая, такъ какъ имъ труднѣе воспитывать своихъ дѣтей и не такъ легко, какъ болѣе состоятельнымъ людямъ, посылать исключенныхъ сыновей за-границу для окончанія образованія. И спеціально ихъ личная профессіональная конъюнктура, создавшаяся благодаря законодательному подарку, преподнесенному имъ Государственнымъ Совѣтомъ. И у меня есть основаніе думать, да и настоящій большой шумъ, отмѣченный газетами, вызванный въ средѣ служащихъ этимъ законодательствомъ, достаточно говоритъ, что настроеніе служащихъ въ должной мѣрѣ опредѣленное, которое можетъ оказаться ощутительнымъ на предстоящихъ выборахъ именно на Волгѣ, гдѣ служащихъ такъ много, и гдѣ они занимаютъ совершенно особую позицію, заполняя огромное пространство между низами городовъ и деревень и верхами городскихъ классовъ.

Есть старообрядческая конъюнктура, тоже имѣющая на Волгѣ огромное значеніе и въ торговыхъ, городскихъ, и въ деревенскихъ слояхъ. Нельзя при этомъ не сказать, что изъ многихъ глупостей, совершенно лишнихъ, ненужныхъ и несомнѣнно вредныхъ для правительства, учиненныхъ покойнымъ Столыпинымъ и октябристами, одна изъ наиболѣе явныхъ -- неопредѣленная и неискренняя тактика по отношенію къ старообрядцамъ, этимъ весьма русскимъ людямъ, гораздо болѣе русскимъ, чѣмъ именующіе себя истинно русскими людьми, кореннымъ русскимъ людямъ, благодаря мученичеству и гоненіямъ выковавшимъ въ себѣ особенно крѣпкій характеръ и прочную организованность, которыхъ такъ легко было привлечь на сторону существующаго правительства, и которые между тѣмъ поминаютъ сейчасъ не Столыпина и чтутъ не Гучкова, а чтутъ и поминаютъ Караулова, давняго врага Гучковыхъ и Столыпиныхъ. И они чутко прислушиваются сейчасъ къ той всемѣрной агитаціи правыхъ людей среди духовенства, которая охватила сейчасъ Россію, такъ какъ они лучше, нежели кто-нибудь, знаютъ, что принесутъ въ Государственную Думу и чѣмъ подарятъ ихъ, старообрядцевъ, эти профильтрованные епископами, архіепископами и отцами-благочинными православные батюшки, если они наберутся въ достаточномъ количествѣ.

Есть и инородческая конъюнктура, понимая, согласно тактикѣ правительства и правыхъ, подъ инородцами и малороссовъ, и бѣлоруссовъ. Много объ ней говорить не приходится. Газеты полны были извѣстіями, какъ вся культурная жизнь инородческаго населенія въ области-ли школъ, въ области-ли вѣры, снова берется подъ подозрѣніе и административную опеку. Мѣстные люди разсказывали мнѣ, какъ дальновидные политики вдругъ открыли въ Россіи панисламизмъ, по каковому случаю и производили должные аресты и обыски въ Казани, въ Крыму; приводили и фамиліи привлеченныхъ людей и разсказывали, сколь неосновательно, совершенно зря, обысканы они были и арестованы.

-----

Повторяю, конъюнктуръ въ провинціи очень много, и особенность этихъ мѣстныхъ конъюнктуръ въ томъ, что по теперешнимъ временамъ всѣ онѣ окрашены политикой и неразрывно связаны съ общей политической конъюнктурой. Въ свою очередь и мѣстныя конъюнктуры воздѣйствуютъ на общую, и даже случается, что провинція посылаетъ директивы Петербургу, которыя Петербургъ принимаетъ не только къ свѣдѣнію, но и къ немедленному исполненію.

Какъ онѣ скажутся, въ какомъ смыслѣ повліяютъ на выборы -- дѣло мудреное. Столь же мудреное, какъ и поставленный мной въ началѣ вопросъ о томъ, что дѣлается въ провинціи. Пожалуй, тишина, только какая-то странная, не прежняя -- "моя хата съ краю, ничего не знаю",-- а подозрительная, настороженная... Повидимому, злоумышляютъ люди. По своему дѣлу, на свой манеръ, притаившись, но злоумышляютъ.

Странное впечатлѣніе получается теперь отъ Россіи. Кажется,-- если не считать высшихъ слоевъ дворянства и бюрократіи и крупныхъ финансовыхъ дѣльцовъ,-- что вся Россія оппозиціонная, не то что лѣвая, а именно оппозиціонная. Я покупалъ почти всѣ издающіяся на Волгѣ газеты. Онѣ значительно болѣе пониженнаго тона сравнительно съ недавнимъ прошлымъ. Есть просто уличныя газеты безъ всякой опредѣленной окраски; изрѣдка разыщешь въ городѣ правую мѣстную газету, но замѣчательно, что совсѣмъ нѣтъ октябристскихъ, а наоборотъ, октябризмъ тоже въ родѣ того турки прежнихъ балагановъ, на которомъ кулаки пробовали. И даже эти уличные листки и въ фельетонахъ, и въ передовыхъ статьяхъ полны обличеніями октябристовъ и ихъ дѣятельности въ Думѣ. Читаютъ лѣвыя газеты, оппозиціонныя, прислушиваются къ рѣчамъ въ Г. Думѣ лѣвыхъ ораторовъ, въ широко открытыя двери легализированныхъ партій не идутъ, а пробираются въ узенькія двери партій, не соотвѣтствующихъ видамъ правительства, а если и опасаются входить, то все-же остаются при прежнихъ, нелегализированныхъ мнѣніяхъ. И поневолѣ думается, что одно изъ двухъ: или теперешняя Россія не соотвѣтствуетъ видамъ правительства, или правительство не соотвѣтствуетъ видамъ теперешней Россіи.

И, повидимому, всѣ недовольны,-- и инородцы, и коренные русскіе, православные и иновѣрцы. Даже батюшки, такъ теперь заполняющіе поле зрѣнія русской жизни и по видимости развертывающіе широкую черносотенную агитацію, въ дѣйствительности недовольны вызовомъ ихъ на улицу, той воинствующей ролью, которую навязываютъ имъ, учиняемымъ насиліемъ надъ ихъ совѣстью. Я говорю о совѣстливыхъ священникахъ, вѣрующихъ старой русской вѣрой, смиренной и далекой отъ уличныхъ битвъ, думающихъ лишь о томъ, чтобы съ чистымъ сердцемъ служить службу Богу своему, чтобы замаливать свои и чужіе грѣхи...

Какъ скажется это общее недовольство и та петля, что затянулась надъ всѣми русскими конъюнктурами, предсказать трудно, но возможно, что въ ближайшіе выборы даже и средній обыватель постарается напакостить правительству. Трудно говорить, на какой платформѣ будутъ происходить выборы; можно думать, что будетъ великое смѣшеніе и великая путаница ярлыковъ, что во многихъ случаяхъ платформой будетъ Иванъ Степановичъ или Степанъ Ивановичъ, т. е. сходиться будутъ на лицѣ, которое будутъ считать наиболѣе стойкимъ и цѣннымъ для Думы, хотя-бы и не вполнѣ сходящимся въ міровоззрѣніи съ отдѣльными группами избирателей. Вообще нужно думать, что многія раздѣлительныя линіи сотрутся, и чрезъ толщу населенія пройдутъ новыя соединительныя линіи на почвѣ только самыхъ общихъ требованій, самыхъ общихъ русскихъ нуждъ.

И два обстоятельства выясняются съ большой степенью вѣроятности: первое, что наиболѣе пострадаютъ на выборахъ октябристы и не будутъ уже въ Четвертой Думѣ играть роли центра, руководящей партіи, по крайней мѣрѣ, подъ старымъ ярлыкомъ; а второе, что Четвертая. Дума будетъ заостреннѣе, такъ какъ не будетъ октябристскаго болота, въ которомъ тонули острые вопросы, выдвигавшіеся правыми, а въ особенности оппозиціей, что будутъ стоять другъ противъ друга двѣ стѣны, и вопросы будутъ вставать въ ихъ рѣзкости и остротѣ.

Конечно, нельзя предсказывать оппозиціонную Думу. Если умненько провести выборы, во время и въ должной мѣрѣ разъяснять,-- въ родѣ недавняго "разъясненія" 7000 евреевъ въ одномъ Кіевѣ, и 10000 въ Петербургѣ; если какъ слѣдуетъ нажимать и выжимать, тащить кого слѣдуетъ и не допущать кого не слѣдуетъ, то, можетъ быть, и получится должная Дума, не выражающая настроенія Россіи, но зато соотвѣтствующая видамъ, правительства...

Среди притаившихся молчаливыхъ людей, потихоньку, промежду себя злоумышляющихъ и, повидимому, все еще обдумывающихъ отвѣты на вопросы, которые ставитъ имъ жизнь, я встрѣтилъ, наконецъ, дѣйственныхъ людей, открыто выступающихъ на улицахъ, кричащихъ и поющихъ, производящихъ шумъ; я видѣлъ даже демонстрацію, настоящую демонстрацію.

Былъ царскій день. Чудесный вечеръ, какіе бываютъ въ центральной провинціи въ концѣ мая,-- тишина, соловьи въ садахъ, яблони цвѣтущія,-- истинное благораствореніе воздуховъ. Иду я въ гости къ пріятелю,-- на углу толпа. Сначала показалось мнѣ -- свадьба, ближе сталъ подходить,-- что-то въ родѣ обыска. Ворота маленькаго домика настежь открыты, по забору у воротъ вытянулось шесть бравыхъ городовыхъ, а рядомъ за угломъ четыре конныхъ городовыхъ и начальство. Оказалось -- не свадьба и не обыскъ, а демонстрація союза русскаго народа. Изъ всѣхъ воротъ смотрятъ дворники, кухарки, горничныя, кое-гдѣ изъ оконъ выглядываютъ жители, но никто къ воротамъ не подходитъ.

Стоитъ передъ воротами простоволосая баба съ груднымъ ребенкомъ на рукахъ и жалостно смотритъ на шесть знаменъ, виднѣющихся въ воротахъ. за знаменами толпа, не превышающая численностью конныхъ и пѣшихъ полицейскихъ, долго стоитъ въ воротахъ и на маленькомъ дворикѣ, словно чего-то или кого-то ждетъ. А потомъ люди вышли, завернули за уголъ и пошли по улицѣ, ведущей къ губернаторскому дому,-- шли съ знаменами, съ красно-желтымъ факеломъ,-- съ пѣніемъ "Спаси Господи люди твоя". Впереди начальство, по бокамъ пѣшіе, а сзади конные городовые. Немножко похоже было, какъ арестантовъ водятъ на работы изъ губернскаго острога. "Толпа" нѣсколько увеличилась, человѣкъ 15 мальчишекъ шло впереди знаменъ и, можетъ быть, столько же взрослыхъ за знаменами. Было тихо и безлюдно на улицахъ, никто не выходилъ и не подходилъ къ процессіи, и даже окна не открывались по улицѣ. А черезъ часъ уже возвращались по той же улицѣ къ маленькому домику, съ тѣмъ же красно-желтымъ факеломъ, съ знаменами, съ тѣмъ же пѣніемъ. И въ томъ же, приблизительно, составѣ; только городовыхъ меньше было,-- должно быть отвели, куда слѣдуетъ, и разошлись по другимъ дѣламъ своей службы... И, вѣроятно, куда слѣдуетъ отправлена достаточно пышная телеграмма...

Какъ ни стараешься быть справедливымъ и объективнымъ, неизбѣжно привходитъ стремленіе видѣть вещи въ желательномъ для тебя свѣтѣ, и когда я читалъ газеіныя сообщенія о ничтожествѣ и эфемерности въ провинціи союза русскаго народа и вообще монархическихъ организацій, приходилось постоянно провѣрять себя, не окрашиваешь-ли ты жизнь въ желательный для тебя оттѣнокъ. Мнѣ пришлось въ первый разъ видѣть вплотную демонстрацію союзниковъ. День былъ не рабочій, городъ былъ губернскій, большей, оживленный волжскій городъ, насчитывающій болѣе 100 тыс., съ торгово-промышленнымъ населеніемъ; губернаторъ былъ въ городѣ серьезный, даже всемѣрный, а въ нѣкоторыхъ проявленіяхъ своей власти даже, можно сказать, безпримѣрный,-- и никакія газетныя сообщенія и разсказы обывателей не могли мнѣ дать того впечатлѣнія жалостности и пустопорожности, которое дала мнѣ эта демонстрація. Дѣло не въ количествѣ шествовавшей толпы, а въ глубокомъ равнодушіи обывателей. И улица была знакомая, и жителей я зналъ,-- все обыкновенный средній городской обыватель, не ярко окрашенный. Спрашивалъ: "Всегда у васъ такъ"? Отвѣчаютъ: "Лѣтъ пять назадъ шумѣли. Теперь все такъ".

Это была не свадьба и не демонстрація, а панихида, и слышалось "Со святыми упокой" въ томъ, какъ пѣли, словно люди хоронили когда-то, должно быть не очень близкаго, дальняго сродственника, и все тянутъ нудно и жалостно похоронный мотивъ. И нужно было изумляться одному: какъ люди, сочиняющіе эти демонстраціи, не понимаютъ, сколь опасно и убыточно устраивать такія жалостныя процессіи, сколь неудобно пѣть "Исаіе ликуй" на мотивъ "Со святыми упокой".

III.

Пять лѣтъ не былъ я на Волгѣ и какъ то не сразу узналъ ее. Я ѣхалъ въ то же время, какъ тогда, въ концѣ мая, въ самое лучшее время для средней Волги. Такъ-же пѣли соловьи, всѣ бѣлыя въ цвѣту стояли яблони на волжскихъ берегахъ, были все такіе же чудесные дни, волжскіе святые вечера, ночи звѣздныя, ароматныя,-- и чего-то не было въ Волгѣ давнишняго, знакомаго, неразрывно связаннаго съ Волгой, безъ чего и Волга -- не Волга.

Подошелъ капитанъ, говоритъ:

-- Мертвая въ нынѣшнемъ году Волга... Совсѣмъ грузовъ нѣтъ... Вотъ у насъ всего 5 тыс. пудовъ груза. Совсѣмъ налегкѣ ѣдемъ.

И я понялъ, почему я не узналъ Волгу. Она -- не мертвая, она такая же живая, такая же зеленая, свѣтлая, радостная, но она въ нынѣшнемъ году пустая Волга. И такой пустой Волги я, за многолѣтнее знакомство съ ней, никогда не видалъ. Именно въ это время гомонъ стоитъ на Волгѣ. Ревутъ пароходы, перекликаются въ рупоръ капитаны, вереницами бѣгутъ буксиры, ползутъ длинными связями огромныя перегруженныя баржи, толпы народа ждутъ на пристаняхъ, переполнены пристани грузами... Пусто теперь на Волгѣ. Подойдетъ пароходъ къ пристани, вынесутъ съ парохода 10--15 тюковъ, внесутъ и того меньше, а на нѣкоторыхъ пристаняхъ ровно ничего не вносятъ и не выносятъ. "Чего, спрашиваю матроса, стоите?" -- "Росписаніе соблюдаемъ" -- отвѣчаетъ матросъ. Для того только и пристаютъ, для росписанія. И народу мало садится; всѣ каюты I и II класса заняты, но заняты еще въ Нижнемъ, московскими и петербургскими людьми, и мѣняется публика только въ такихъ большихъ городахъ, какъ Казань, Самара, Саратовъ. Тамъ и оживленіе, и шумъ, и много народу толпится, и грузовъ порядочно вносится и выносится, а на небольшихъ станціяхъ -- совсѣмъ тихо, хотя, судя по росписанію, должно бы быть оживленно, такъ какъ пароходъ стоитъ и часъ, и два. Являются на пароходъ уѣздныя барышни и кавалеры, обходятъ кругомъ, блистая самыми послѣдними модами, попьютъ чайку либо винца въ І-мъ классѣ, чтобы посмотрѣть, какая публика изъ Москвы и изъ Петербурга ѣдетъ, и назадъ уйдутъ въ свое уѣздное мѣсто.

То, что Волга пустая, и создаетъ новое необычное настроеніе, которое дала мнѣ въ этотъ разъ Волга. Только теперь, вспоминая знакомую мнѣ, прежнюю, переполненную до краевъ шумнымъ движеніемъ Волгу, начинаешь воочію видѣть, что такое деревня для Волги, что значитъ урожай для Волги. Какъ-то я похвалилъ Хвалынскъ, понравился мнѣ красивый, веселый и показавшійся чистенькимъ городокъ.

Собесѣдникъ-волгарь отвѣчаетъ:

-- Ничего, хорошій городъ. Когда урожай...

Должно быть и Вольскъ, и Камышинъ, и громадныя села на берегу Волги, съ каменными подъ желѣзо домами, нѣсколькими церквями,-- должно быть тоже хороши, когда урожай. Быть можетъ, и Волга хороша, только когда урожай.

Волга пустая, несмотря на то, что въ городахъ жизнь идетъ, очевидно, ускореннымъ темпомъ. Тамъ -- строительная горячка. Это говорятъ всѣ мѣстные жители. Домовладѣльцы жалуются на дороговизну строительныхъ матеріаловъ, говорятъ, что кирпичъ нынче чуть не въ цѣнѣ мрамора, и тѣмъ не менѣе строятся и строятся. За 5 лѣтъ общій видъ улицъ знакомыхъ мнѣ городовъ значительно измѣнился. Выросли и выросіаютъ грандіозныя для губернскихъ городовъ зданія банковъ, конторъ, магазиновъ и частныхъ домовъ. Даже съ парохода видно, какъ измѣняется общая физіономія города, линіи его, какъ, вмѣсто стараго привычнаго распластованія города по поверхности вширь, какъ онъ по-московски и петербургски начинаетъ вытягиваться въ высь. Даже въ небольшихъ городахъ. Когда за 2 часа остановки успѣешь обѣжать уѣздный городокъ,-- удивляешься, кому нужны эти большіе дома, и почему они лѣзутъ вверхъ. Рядомъ со старыми церквами и общественными зданіями, иногда красивой архитектуры эпохи Александра I, видишь новыя общественныя зданія и частные дома, очевидно, недавно выстроенные, съ новыми, красивыми архитектурными мотивами, встрѣчаешь прямо грандіозныя сооруженія въ родѣ Камышинской Земской Управы, которая была бы совершенно у мѣста на лучшихъ улицахъ Москвы. И мѣстныя газеты полны сообщеніями о ростѣ городовъ, объ усиленномъ строительствѣ и объ усиленномъ развитіи всего того, что связано съ строительствомъ. Отлично работаютъ цементные заводы, мѣстныя газеты пишутъ о возникающихъ на Волгѣ новыхъ цементныхъ предпріятіяхъ съ милліонными капиталами. Царицынская лѣсная пристань, всегда грандіозная, особенно поразила меня въ нынѣшнемъ году необъятной величиной своихъ лѣсныхъ складовъ.

Но, можетъ быть, еще важнѣе роста городовъ вверхъ ихъ старый ростъ въ ширину, идущій даже, пожалуй, еще болѣе ускореннымъ темпомъ. Еще 5 лѣтъ назадъ меня поразили городскія окраины въ приволжскихъ городахъ,-- за это время онѣ страшно расползлись и, повидимому, расползаются какой-то новой манерой, не такъ, какъ выростали онѣ раньше, благодаря естественному приросту населенія. На пустынныхъ, безлѣсныхъ и безводныхъ степныхъ окраинахъ городовъ, по сухимъ балкамъ, по глубокимъ оврагамъ десятками и сотнями хоронятся избушки на курьихъ ножкахъ. Иногда тамъ не видно ни улицъ, ни переулковъ, и нѣтъ никакого подъѣзда къ дому. Избушки на курьихъ ножкахъ, часто малюсенькія, въ одно окно, разбросанныя какъ попало, тѣсно прижимаются другъ къ другу, безъ огородиковъ, безъ садиковъ, словно вчера покрытыя крышей. Иногда даже съ парохода, изъ вагона видѣнъ,-- объ этомъ, впрочемъ, и газеты пишутъ,-- такъ сказать, явочный порядокъ заселенія окраинъ. Ютятся домишки одноглазые, косоглазые по косогорамъ, въ оврагахъ, чтобы не видать было, чтобы укрыться и укрѣпиться, пока городскіе заправилы играютъ въ винтъ въ клубѣ. Есть дома, такъ сказать, въ періодѣ укрыванія и укрѣпленія, двѣ заднія стѣны выведены, а спереди будто шалашъ.

Въ одной изъ мѣстныхъ газетъ я встрѣтилъ даже новое опредѣленіе этихъ новыхъ городскихъ обывателей: "овражные люди"... Коротенькая замѣтка гласила, что овражные люди входятъ въ городскую думу съ какимъ-то ходатайствомъ. Давній-ли развалъ деревни, новая-ли землеустроительная политика правительства ускорила это заселеніе городскихъ окраинъ на Волгѣ,-- неизвѣстно. Но получается впечатлѣніе, подтверждаемое, впрочемъ, и мѣстными свидѣтельствами, что люди бѣгутъ изъ деревни, что тамъ неиріютно стало жить, и деревенскіе люди жмутся къ городу, къ жилому мѣсту, гдѣ можно найти хоть какой-нибудь пріютъ, какое ни на есть пропитаніе,-- какъ голуби, которые непремѣнно жмутся къ застрѣхѣ людского жилья и тоже устраиваются потихоньку, и случается, домовладѣлецъ открываетъ ихъ, когда они уже птенцовъ вывели, и становится неловко разрушать голубиное гнѣздо...

-----

Все подсаживаются къ намъ по пути на промежуточныхъ привтаняхъ нижняго плеса. Все волгари, хлѣбные люди, владѣльцы буксировъ, которымъ нечего возить теперь, и которые отстаиваются безъ дѣла на мѣстахъ. Они по старому въ чесучевыхъ пиджакахъ, съ большими окладистыми бородами, съ старыми манерами и вмѣстѣ съ тѣмъ не такіе, какъ прежде, сумрачные, задумчивые, молчаливые. Когда загудитъ впереди гудокъ встрѣчнаго парохода, они всѣ выходятъ на палубу и долго смотрятъ, чей буксиръ бѣжитъ, чьи баржи ползутъ. И мнѣ все кажется, что на, ихъ серьезныхъ лицахъ лежитъ ожиданіе, что вотъ-вотъ покажутся грузы снизу, что завоетъ, зареветъ, загремитъ, переполнится до краевъ грузами, по старому, старая Волга. Все нѣтъ грузовъ. Проползъ буксиръ съ двумя баржами и тоже, кажется, налегкѣ,-- такъ быстро и легко, не по-старому, трудно и напряженно, черпаютъ воду лопасти буксира... И опять ничего не видно на широкой глади еще не вошедшей въ берега рѣки,-- и три и четыре часа не слышно буксирныхъ свистковъ, развѣ пробѣжитъ пассажиръ и покричитъ встрѣчному пароходу веселымъ пассажирскимъ окрикомъ.

Люди утѣшаются, говорятъ о чудесномъ урожаѣ въ Прикамью о хорошихъ вѣстяхъ изъ Сибири, съ Кавказа; а лица смотрятъ все серьезно и раздумчиво, и шампанское пьется нехотя, только по поводу встрѣчи, такъ сказать, по обязанностямъ службы.

Вѣсти пришли снизу... Помню, гдѣ-то около Саратова. Былъ вечеръ тихій и ясный. Всѣ пассажиры сидѣли на палубѣ примолкшіе, мнѣ казалось, разнѣженные. Волга была удивительная, какой изрѣдка она умѣетъ себя показать. Она еще огромная, затопила лѣсистые острова, и за затопленными лѣсами не видать другого берега, но тихая и спокойная,-- не шелохнется, не подернется зыбью. Она голубоватая отъ опрокинувшагося въ нее голубого неба, и плывутъ въ ней безконечные желтые утесы, зеленые лѣса, бѣлыя пушистыя, нѣжныя облака, какія плывутъ только надъ Волгой въ тихіе весенніе волжскіе вечера. И на всемъ,-- и на Волгѣ, и на желтыхъ берегахъ, и на цѣломудренно-зеленыхъ весеннихъ лѣсахъ лежала свѣжая радость, и тихая печаль, и то раздуміе, которое всегда лежитъ на Волгѣ, стелется по русскимъ полямъ и степямъ, встаетъ въ березовыхъ и еловыхъ лѣсахъ...

Ко мнѣ подходитъ знакомый купецъ, завязшій по горло, кажется, во всѣхъ волжскихъ дѣлахъ,-- и въ пароходахъ, и въ хлѣбѣ, и въ мазутѣ,-- и говоритъ:

-- Худыя вѣсти получилъ, горитъ хлѣбъ на низу, желтѣетъ...

Я смотрю на него и дивлюсь: только что мы благодушно бесѣдовали объ урожаѣ въ Прикамьи, а теперь даже лицо перемѣнилось, какой-то испуганный, оторопѣлый.

А черезъ станцію опять подошелъ и говоритъ:

-- Саранча объявилась на низу... Говорятъ, много. А по нѣкоторымъ мѣстамъ червь ѣсть...

И все то-же встревоженное, испуганное лицо.

Чуть не на каждой пристани къ нему выходятъ мѣстные люди и сообщаютъ всѣ нужныя свѣдѣнія. Я рѣшилъ, что онъ безпокоится за будущее отсутствіе грузовъ, за плохія дѣла съ пароходствомъ.

-- Я не про то...-- прерываетъ онъ меня.-- Съ мужиками худо будетъ... Не ладно въ деревняхъ будетъ...

Я высказываю мысль, что вотъ въ этомъ году неурожай былъ большой и по многимъ мѣстамъ, а мужикъ былъ смирный; но онъ не даетъ мнѣ договорить и уже повышеннымъ голосомъ говоритъ:

-- Вы думаете, онъ и второй годъ смирный будетъ? Все смирный будетъ? Нѣтъ, ужъ я знаю... Худо будетъ въ деревняхъ!..

И долго сидѣли купцы въ кружкѣ и обсуждали дѣла, и лица становились еще серьезнѣе и задумчивѣе.

-----

А внизу мужикъ былъ смирный. И всѣ четыре дня, которые я ѣхалъ на пароходѣ, въ III-мъ и IV-мъ классъ было тихо и смирно. Не было прежняго пьянаго гомону, криковъ залихватскихъ, хоровыхъ пѣсней. Онъ былъ такой же, какъ и прежде, неряшливый, въ рваной одеждѣ, по прежнему оброшенный, валявшійся гдѣ попало, на нарахъ и подъ нарами, на канатахъ, на тюкахъ, вездѣ, гдѣ можно было прикурнуть,-- и въ то-же время не прежній, а какой-то другой. Я тоже бы сказалъ, какой-то раздумчивый и несловоохотливый. По угламъ, за тюками, на кормѣ собираются кружки вокругъ чайниковъ и спорятъ, и горячатся, а большинство валяются на нарахъ или собираются большимъ кругомъ около пѣвцовъ и музыкантовъ. Одинъ день старикъ игралъ на какомъ-то незнакомомъ мнѣ инструментѣ, въ родѣ тѣхъ, съ которыми болгары ходятъ, а мальчикъ лѣтъ семи, должно быть внучекъ, на дрензели вызванивалъ. Должно быть, профессіональные люди, живутъ этимъ, ѣздятъ отъ плеса до плеса. А на другой день молодые -- мужъ и жена, мужъ въ усиленно-рваномъ платьѣ, какъ полагается въ Нижнемъ на Самокатахъ, когда демонстрируютъ мужика, а жена тоже форсированно, по положенію, шмыгаетъ носомъ. Они поютъ подъ Вяльцеву и подъ Плевицкую, подыгрывая себѣ на балалай кахъ, поютъ неимовѣрно пошлые куплеты, неслыханные мною раньше, а потомъ, безъ кривлянія и ломанія, поютъ про Стеньку Разина, одну изъ безконечныхъ волжскихъ варіацій про вольнаго атамана.

Стоятъ кругомъ третьеклассные и четвертоклассные люди, жертвуютъ семитки, но нѣтъ прежней экспансивности, взрывовъ хохота, безудержнаго восторга. Точно связанные, опасливые люди. И тоже на пристаняхъ слухи собираютъ, какъ трава и хлѣбъ на низу и на Кавказѣ, какъ насчетъ работы...

Было одно свѣтлое и радостное пятно на нашемъ пароходѣ и, кажется, и на другихъ,-- экскурсіи учащихся. На нашемъ пароходѣ больше половины каютъ II кл. заняты были экскурсантками, петербургскими гимназистками, а въ Казани я видѣлъ на пристани, какъ соединившіяся съ разныхъ пароходовъ партіи экскурсантокъ взяли приступомъ трамвай, наполнили оба вагона трамвая и поѣхали осматривать Казань. Цѣлый день носились они по пароходу, какъ чайки, крутившіяся около парохода, и не было въ ихъ лицахъ ни раздумья, ни опасливости, только веселье беззаботное, восторгъ безудержный передъ Волгою и небомъ, предъ всей волжской красотой.

-----

Долго тянулись отъ Царицына мимо поѣзда избушки на курьихъ ножкахъ овражныхъ людей, потомъ долго шли тощіе, рѣдкіе хлѣба съ квелыми колосьями, шла вызженная степь съ рѣдкимъ людскимъ жильемъ. И недобрыя вѣсти шли къ намъ.

-- Плохи хлѣба у васъ здѣсь,-- говорю я вагонному проводнику... А какъ слыхать по другимъ мѣстамъ?

-- А бунтовать будутъ,-- вмѣсто всякаго отвѣта о хлѣбахъ выговорилъ онъ, и выговорилъ философически спокойнымъ тономъ, какъ незаинтересованный человѣкъ, посторонній наблюдатель.

Я пробую замѣтить ему, что начальство тоже за это хвалить не станетъ. Онъ оставилъ уборку купе и также спокойно говоритъ:

-- А позвольте Васъ спросить, господинъ, -- не все равно, отъ чего помирать... отъ того или отъ этого?

Уходя онъ бросаетъ мнѣ замѣчаніе: "вотъ проѣдете три станціи, другіе хлѣба пойдутъ".

Они пошли, другіе хлѣба, зеленые, сочные пышные всходы,-- и пшеница, и овесъ, и кукуруза, и подсолнухи, и чѣмъ дальше, тѣмъ пышнѣе и сочнѣе становились они, и можно было цѣлыми часами любоваться и радоваться на эту благодать, на безконечное зеленое море кавказскихъ хлѣбовъ.

Тогда начинаешь думать, что тревожныя, мрачныя мысли волжскихъ людей свидѣтельствуютъ только о томъ, что у нихъ нервы разстроены. Спокойно разсуждаешь, что и червь, и саранча, и спаленные хлѣба на ограниченномъ пространствѣ низовъ Волги,-- быть можетъ нѣсколькихъ уѣздовъ -- явленіе, привычное для Россіи и, во всякомъ случаѣ, не настолько серьезное, чтобы дѣлать изъ нихъ такія грозныя предсказанія. Но вмѣстѣ съ тѣмъ думаешь, что, можетъ быть, это повышенное нервное настроеніе и эта тревога, такъ быстро вспыхивающая у солидныхъ, уравновѣшенныхъ людей по поводу всякаго, даже и не очень значительнаго факта, -- есть лучшій отвѣтъ на поставленный мною выше вопросъ, что дѣлается въ Россіи, и какая тамъ тишина...

С. Елпатьевскій.

"Русское Богатство", No 7, 1912