Храповицкий Алексей Павлович - Приветствие пастырям церкви в день Рождества Христова

митрополит Антоний (Храповицкий)

"Собрание сочинений. Том I": ДАРЪ; Москва; 2007

Приветствие пастырям церкви в день Рождества Христова1

1 В первый раз напечатано в "Церковном вестнике", 1889 г., No 51.

Бывает в году несколько дней, когда люди готовы забыть свои житейские попечения и, обращая свой взор к евангельским событиям, вспоминают свое высшее призвание к жизни вечной, вспоминают, что есть на небе Бог, есть на земле между нами невидимо присутствующий Христос, есть правда, есть добродетель. В эти-то немногие дни, каков и день Рождества Христова, к нам, о пастыри Церкви, возвращаются рассеянные по утесам и долинам мира наши овцы! На нас они тогда смотрят и ищут в наших словах, молитвах и делах Христа: "Где Христос рождается?" Откуда же нам взять таких даров духовных, чтобы воспользоваться этим мгновением просвета в нашей тьме и возвышать религиозное настроение дня до постепенного проникновения Христом всей жизни нашего общества и народа?

Но прежде чем кто-либо успеет открыть уста для ответа, он услышит со всех сторон: "Помилуйте, о каком возвышении религиозной жизни может быть речь прежде, нежели правительство улучшит условия нашего-то быта, обеспечит нас содержанием, гарантирует от грубых вторжений светских властей, освободит от светской зависимости и т. д."

Что сказать на эти возражения? Допустим, что они справедливы, допустим, что внешние условия пастырства у нас неблагоприятны, но все-таки зачем же нам отказываться от тех средств к исполнению нашего долга и присяги, которые доступны нам во всякое время и при всяких условиях нашего быта и государственного положения?

Эти средства заключаются в просвещении собственных наших сердец теми истинами откровения, которые, хотя в некоторые дни года, возвышают дух всего народа над миром и его злобой.

Если мы всмотримся в такие истины, раскрытые нам событиями Рождества Христова, то найдем в них ясное указание самых основных и существенных правил пастырской жизни и деятельности, так что день рождения Искупителя, великий и святой для всех христиан, имеет нарочитое значение для пастырского сознания, и это потому, что Родившийся есть Пастыреначальник и Пастырь добрый, пришедший в мир, чтобы спасти погибшее и просветить сидящих во тьме и сени смертной. "Открылось новое таинство, -- говорит свт. Григорий Богослов {Между тем у нас смотрят на проповедь как на богословский трактат, как на плод рассудочной способности человека, а вовсе не как на излияние возвышенного настроения души проповедника под влиянием какого-либо догмата, библейского отрывка и т. п. Насколько рассудочная находчивость, а не высокое настроение духа, который свободно изливается в поучении, насколько это внешнее отношение к проповедничеству признается важным в деле проповедничества, это видно из укоренившегося обычая требовать от учеников семинарии готовых экспромтов в классе посреди улыбок товарищей, под страхом получить плохую отметку. Я понимаю, если ученик на каникулах в родном сельском храме с жаром юного одушевления поучает народ Слову Божию, но где может достать он этот жар, где почерпнуть необходимое в проповеди благоговение, когда приходится ораторствовать между партами и ловить насмешливые взгляды товарищей? Другое дело, заставлять учеников придумывать экспромтом проповеднические темы и даже честнейшие пункты, о коих было бы прилично говорить на заданную тему, но устраивать в классе подобную игру в проповедь - это еще более странно, чем предлагать ученику на уроке литургики ризы и сосуды и предложить ему совершать примерную литургию для практической сноровки в богослужении. Как бы то ни было, классные экспромты, существующие у нас по примеру католических семинарий, служат наглядным доказательством того, что на проповедь у нас смотрят как на богословский трактат, как на плод рассудочной способности человека, а вовсе не как на излияние возвышеннейшего настроения его души, образующегося под влиянием того или иного библейского отрывка или какого-либо истолкованного догмата. (Это примечание писано в 1887 году. Велика была наша радость, когда мы встретили подтверждение всем этим мыслям в книге архиеп. Амвросия "Живое Слово".)}, -- открылось новое таинство: человеколюбивое Божие смотрение о падшем через непослушание. Для сего рождение и Дева, для сего ясли и Вифлеем". Какие же истины пастырства можем мы почерпнуть в этом новом таинстве, в яслях и Вифлееме?

Мы видим здесь дивное соединение небесной славы и земного убожества, видим пещеру, но созерцаем и поющих Ангелов; перед собою ясли, но над собою путеводное небесное светило. Не говорит ли все это о том, что и служитель Божий не слишком должен сокрушаться о земном убожестве, общественном и имущественном? Не утешает ли вифлеемская картина скромных тружеников, сельских пастырей, не знавших никогда или забывших навсегда и покой, и сытость, и тепло, и внешнюю независимость? Будут ли скорбеть проповедники Родившегося в яслях о том, что для них нет доступа во дворцы и палаты? Или, напротив, они предпочтут открытые для слова благодати палаты человеческих сердец, куда не могут проникнуть сильные мира ни оружием, ни деньгами? Да и та среда, смиренная и убогая, в которую мы приходим с рождественскою радостью, не ближе ли она к Виновнику торжества, чем всякая другая? О пастырь, не ропщи, что тебе приходится бродить с крестом по лачугам, смотри, не напоминают ли многие из них по своему построению той убогой пещеры, где родился в вышних Живый? Смотри на своих бедных прихожан, не те же ли это вифлеемские пастыри, которым первым благовестил Ангел "радость велию, яже будет всем люд ем"? Ходи же в их пещеры не с огорчением, но с радостью, ищи там Христа, и если обретешь Его, то не будешь жалеть себя ради своего земного убожества, но пожалеешь тех, которые бедны Христом, хотя и богаты миром, которым труднее войти в Царство Небесное, нежели верблюду пройти в игольные уши.

Итак, первая истина пастырства, раскрываемая нам в событии Христова Рождества, заключается в том, что новая благодатная жизнь, которую принес с Собою Господь на землю и которую насаждать в людях мы все призваны, -- что она не нуждается ни в какой земной силе и преимуществе, но, напротив, еще свободнее развивается вдали от них: новый человек наш обновляется, по слову апостола, именно тогда, когда ветхий тлеет. Думается, что нет нужды освещать эту истину историческими событиями или всегдашними жизненными явлениями, ибо тех и других так много, что их найти может всякий.

Будем ли мы много сокрушаться о невысоком нашем положении в жизни собственно государственной? Высокое ли место занимает в ней "рождейся Царь иудейский"? Чудесное сочетание государственной зависимости с предвечным Божиим советом мы находим в повествовании о месте Христова рождения. Август Кесарь, руководясь своими чисто мирскими видами, издает "повеление написатися вселенной". Что значит с внешней точки зрения перед этим, замечательным во всемирной истории событием то явление, что маленькое семейство бедных провинциальных евреев вслед за многими миллионами подданных Рима идет "записатися во свой град", Вифлеем? А между тем здесь разрешился главнейший указ и смысл существования всех миров, осуществилось слово Божие, сказанное за тысячу лет через пророка, и явился Тот, перед Которым не только весь Рим, но и весь мир ничтожнее пылинки. Проповедники Христовы! На то ли нам жаловаться, что общественное положение наше не высокое, зависимое, и оправдывать этим свое пастырское нерадение, или ликовать о том, что через нас действует на мир та Сила Божия, то Слово, коим "небеса утвердишася", которое было в начале, которое было у Бога, в котором была жизнь и свет человекам, просвещающий всякого грядущего в мир? Будем ли мы подобно папистам домогаться государственных преимуществ и ради них забывать дело Божие или скорее потщимся подражать апостолам, святителям и преподобным, из коих большинство считалось в самом низком сословии, и если возвышалось, то большею частью ненадолго? Будем ли и при улучшении нашего мирского положения гордиться перед "худородными мира сего" или нисходить братски в условия их жизни, как и Господь, сошедший с небесных престолов и приявший зрак раба, чтобы "искушаемым помочь" (см. Евр. 2, 18)? Вот в чем, стало быть, заключается второе назидание Родившегося для пастырей Его Церкви: такое или иное общественное положение наше не может иметь существенного значения для явления миру божественного Слова. Но чему еще третьему научают нас волхвы, "звездам служащий и звездою научившиеся кланятися Солнцу правды?"

Удаленные от истин откровения правды, они ее искали в своей волшебной мудрости. В наши дни и между нами тоже есть множество людей, далеких не только от желания, но часто и от возможности учиться из Откровения. Таковы не только простонародные сектанты, но и многие представители образованного общества, особенно среди учащейся молодежи. Разве там не ищут правды и добра, не ищут Христа, не зная ничего о продолжающемся Его пребывании в Церкви? Разве не надеются Его найти по разным кометам выдуманных теорий общественной и личной нравственности? Для тех волхвов древних, которыми руководили не страсти, а единое желание истины и правды, Христос нашел такую звезду, которая привела их к месту Его явления в мире: ужели мы не найдем такой звезды для блуждающих во тьме современных искателей истины? Если мертвые тела небесные были направлены Словом Божиим к вещанию Его рождества, то не возлагает ли это долг на служителей Слова искать в туманных верованиях и блуждающих языческих теориях нынешних безбожников таких идей или свойств, которые в своем истинном освещении и последовательном развитии привели бы к премудрости Божией, по крайней мере, искренние-то души и воссияли бы им свет разума?

Не все нехристианское должны мы отрицать и презирать, но презирать в нем только намеренное зло и страсти, а все лучшее в нем изучать и возводить ко Христу, ибо не может быть ничего доброго на земле, что не имело бы с Ним хотя бы и несознаваемой связи; такое третье правило пастырства раскрывает нам Рождество Христово.

Оно не есть последнее, но остановимся и на этих немногих, чтобы иметь возможность глубже в них вникнуть, проверить их через содержание всей Св. Библии, отеческих творений и богослужебных книг и затем подумать о том, что мы, пастыри, вовсе не так бедны и бессильны, не так сужены в понятиях и стеснены в деятельности, как нам часто представляется. Кто живет для мира и действует средствами внешними, тот весь от них и зависит: всего этого ищут язычники (Мф. 6, 32), -- а кто рожден и рождает духом, тот обладает иным сокровищем, и если только его сердце будет там, где его сокровище, то он и не вспомнит о мирских лишениях.

Конечно, не ново это слово, только его жизненная правда недоступна человеку во дни омирщения. Но, может быть, мы примем ее хотя в сей день, в день, когда, просветленные духовною радостью, мы -- все пастыри -- можем сказать своей пастве с апостолом: Жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам, -- о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с нами: а наше общение -- с Отцем и Сыном Его, Иисусом Христом (1 Ин. 1, --3).