Чуковский Корней Иванович - Бесполезные заметки

Бесполезные заметки

Прочитал только что у беллетриста Тана удивительную вещь об одном убитом солдате:

-- "Он лежит на траве, носит пулю в голове". (Предисловие к соч. Киплинга, изд. "Пантеон", стр. 10.)

По-моему, это несколько странный покойник. Его убили, а он как ни в чем не бывало ходит и носит пулю. Ходит, и в то же время лежит!

И неужто для переноски пуль, кроме собственной головы, нельзя найти ничего другого?

Вообще у беллетристов странные представления о войне и обо всем военном. Вл. Короленко, например, в очерке "Сон Макара" рассказывает такое:

-- "Точно победное знамя... выстрелила к небу колокольня" (Т. I, 1908, стр. 99).

Смею ли указать почтенному беллетристу, что знамя не огнестрельное оружие.

У того же Тана я встретил выражение "клинок меча" ("Стихотворения", 2-ое изд., стр. 99). Это все равно, что сказать: "дуло перочинного ножика". В другом месте своих "Стихотворений" г. Тан похваляется, что пригвоздит кого-то к столбу "лезвием меча". Я уверен, он переменил бы намерение, если бы знал, что такое лезвие.

Оказывается, у человеческой головы есть локти. По крайней в "Войне и Мире" гр. Остерман-Толстой сидит, "облокотивши на руку свою широкую голову" (Т. III, стр. 338).

Как без помощи слесаря открыть дверь, если она изнутри заперта, Куприн нам не объясняет, а между тем у него в "Морской болезни" два персонажа проделали именно этот трюк. Один запер дверь "двумя оборотами ключа", а на следующей странице, безо всяких отмычек, в эту самую дверь проник другой. (Сборн. "Жизнь". 1908, стр. 165 и 166).

Боюсь, что колдовство произошло исключительно по рассеянности автора, так как в новом издании этого рассказа (т. V, стр. 205) он совершенно устранил столь фантастический элемент.

Григорий Назианц. Хорошее имя для какого-нибудь кавказского депутата. Я как вижу в газете: "член Гос. Думы Гр. Назианц". Оказывается, такую фамилию сочинила г-жа Зин. Венгерова святителю Григорию Назианянину в своем переводе "Острова Пингвинов" (1908, стр. 39).

После этого вместо южанин остается говорить: южанц, вместо киевлянин -- киевлянц. Пожалуй, так даже мелодичнее.

В том же переводе г-жа Венгерова пишет: "поваренки" (стр. 168).

Жестокую шутку сыграл кто-то с В. Г. Короленкой. Его уверили, будто те фантастические слова, которые встречаются в повести "Без языка", -- английские. Вот уже четвертым изданием выходить эта повесть, и мне кажется, пора открыть г. Короленке глаза.

На стр. 54 он, например, пишет:

-- "Good by (здравствуйте!) -- сказал американец".

Между там это значить прощайте и пишется вовсе не так.

Точно так же напрасно он поверил какому-то обманщику, будто американцы говорят: аль райт (стр. 89), будто у них есть слова holl (стр. 54), wery (стр. 89 и 116) и гоуз (стр. 113), и будто эта изумительная фраза:

-- "Таке (!) ту (?) бэгэдж оф (!) мисс", --
означает: "возьми у барышни багаж" (стр. 43). Надеемся, что в следующем издании все это будет исправлено, а обманщик понесет заслуженную кару.

Покуда Толстой был художник, никогда не изображал он моря. Когда читаешь Толстого, кажется, что в мире вообще нет морей, а один бескрайный материк.

Лет десять назад Толстой был в Ялте, и фотографы сняли его у Черного моря. Эта карточка при первом взгляде показалась мне каким-то абсурдом; я уверен, не только мне. Как-то не думалось никогда, что Толстой и Черное море совместимы.

Однажды в "Войне и Мире" Толстому понадобилось морское словечко, самое банальное, -- мы все его знаем, -- "девятый вал". И Толстой, столь сверхъестественно чуждый морю, ошибся даже в таком пустяке. Он написал -- "седьмой вал".

Семь раз переписала "Войну и Мир" графиня Толстая, сорок лет издается и переиздается этот роман, а седьмой вал так и не стал девятым.

А. Е. Редько, критик "Русского Богатства", указал как-то мимоходом, что Китти в "Анне Карениной" беременна одиннадцать месяцев (Р. Б., XI, 907). Интересно бы проверить его акушерские вычисления.

Литературный рецидив. Когда-то гр. Дм. Ив. Хвостов сочинил басню о голубях и, по рассеянности, упомянул про их зубы. Над бедным стариком много смеялись. Пушкин назвал его "отец зубастых голубей". Прошло 80 лет, и г. Куприн снова воскресил эту редкую породу и написал в своем "Поединке":

-- "Летел голубь с письмом в зубах" (Сборник "Знания", VI, стр. 34).

Что же из этого следует? Что Куприн рассеянный человек и что повесть Короленки не английский самоучитель? Какие мизерные выводы. Вот подходящий случай для восклицаний:

-- Удивительно, до чего теперь выродилась наша литературная критика! В литературе она ищет уже не идей, а грамматических ошибок! Ни философских, ни этических, ни эстетических критериев у нее уже нет; осталась одна грамматика. "Критики" копаются в падежах и в залогах, в склонениях и в спряжениях, и, поймав мелкий стилистический промах, разносят писателя вовсю и т. д., и т. д...

Надеюсь, что наши публицисты не преминут этим случаем воспользоваться.

Корней Чуковский

Первая публикация: "Русская мысль", No 1 / 1909 г.