Чернышевский Николай Гаврилович - Оды Квинта Горация Флакка. Перевод с латинского А. Фета

Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах

Том IV.

М., ОГИЗ ГИХЛ, 1948

Оды Квинта Горация Флакка. Перевод с латинского А. Фета. Спб. 18561

Кроме очень немногих, слишком строгих, или, лучше сказать, слишком придирчивых критиков2, по нашему мнению, несправедливых к труду г. Фета, все ценители соглашаются, что этот перевод Горация приносит большую честь переводчику,-- это очень много значит, при том высоком понятии о таланте г. Фета, которое имеют все люди с изящным вкусом. Произведение, делающее честь г. Фету, должно быть превосходно. И, однако же, этот перевод, имеющий такое высокое достоинство, не произвел ни на публику, ни на литераторов того живого впечатления и в большинстве даже людей образованных (не говорим уже о людях, не приготовленных к наслаждению поэзиею классического мира), не возбудил того увлечения, на которое, повидимому, должна бы давать ему право неутомимость и достоинство работы, взявшей у талантливого переводчика столько времени, совершенной с любовью и внимательностью. Конечно, многие из людей с наиболее развитым вкусом восхищались переводом г. Фета; но многие другие, одаренные таким же тонким вкусом, и с ним вместе масса публики, остались довольно равнодушны к Горацию.

Иного, впрочем, и не должно было ожидать. Холодность приема, сделанного Горацию, недостаточно приписывать одной неприготовленности большинства нашей публики к наслаждению произведениями классической поэзии. Гомер и Анакреон с восхищением читаются у нас (как и везде) многими, не находящими особенного удовольствия в горациевых одах; Ювенал, без всякого сомнения, будет у нас чрезвычайно популярен, лишь бы только был хорошо переведен. Нет, есть особенные причины равнодушия большинства к Горацию.

Этот изящный поэт -- чисто поэт формы, тонкой и тщательной отделки, точного слога, грациозного выражения. Этим, по преимуществу, и ограничиваются его достоинства. Мы привыкли искать в лирической поэзии других качеств -- пафоса, пламенного одушевления, задушевного чувства, глубокой скорби или страстной жизни. Ничего подобного нет у Горация,-- пафос его поэзии выражается знаменитою одою его к Лицинию, по переводу г. Фета:

Счастливей проживешь, Лицин, когда спесиво

Не станешь в даль пучин прокладывать следов,

Иль, устрашася бурь, держаться боязливо

Неверных берегов.

Далее говорится о том, что "золотая средина лучше всего",-- словом, пафос поэзии Горация -- мудрое правило, внушаемое баснею Крылова "Водолазы", из которых один, слишком державшийся берегов, едва доставал себе насущный хлеб, собирая дрянные раковины, другой, захотевший искать бесценных сокровищ в пучинах океана, утонул, а третий, избравший местом своих поисков место, где было ни глубоко, ни мелко, наловил множество жемчуга,-- нравоучение очень пригодное для житейских дел, но вовсе не поэтическое. У Горация во всем почти соблюдается умеренность и аккуратность. Воспевает ли он вино -- он воспевает пиры умеренные, чинные, добропорядочные, где пьют по расчету, чтобы, не оставаясь трезвым, не быть и пьяным; у "его нет ни разгула, ни страсти. Но кроме анакреонтической поэзии может быть поэзия стоицизма, поэзия суровой нравственной чистоты. Гораций -- защитник нравственности, но какой нравственности? умеренной, уступчивой, снисходительной, допускающей все на свете: и вино, и разврат, но только в приличном, благопристойном виде, насколько вино и разврат не вредят здоровью, денежным делам и добропорядочному имени. Такова его поэзия во всем: и в любви, и в гражданских доблестях, и в патриотизме,-- во всем он воспевает "умеренность и аккуратность" -- он поэт житейской мудрости.

Такое содержание не увлечет людей нашего века, требующих от лирической поэзии огня страсти или глубины чувства. Латинисты восхищаются превосходною обработкою стиха у Горация, и нам кажется, что если перевод Горация имеет целью произвесть впечатление на большинство, то эта цель может быть достигнута только одним путем: нимало не заботясь о верности, переводчик должен всем,-- и размером, и словами, и фразами, и, пожалуй, целыми строфами жертвовать для всевозможной гладкости и легкости стиха,-- бесцеремонно откидывать большую часть собственных имен, мифологических и исторических намеков, которыми щеголяет Гораций и которые темны для обыкновенного читателя,-- словом, чтобы читатель не запнулся "и на чем и пробегал страницы Горация с такою же легкостью, как страницы какого-нибудь современного поэта. При этом стих должен быть совершенно легок и изящен,-- нигде ни одного натянутого выражения, ни одной принужденной расстановки слов -- пусть стихи льются, как вода. Что и говорить, такой перевод будет варварским искажением текста -- будет дюсисовскою или даже хуже, нежели дюсисовскою переделкою3. Но только такая переделка и может сообщить переводу те достоинства, которые составляют очаровательность подлинника, только она может придать переводу совершеннейшую гладкость и легкость.

Г. Фет, конечно, не мог унизиться до такого варварства. Он хотел дать нам перевод, а не самоуправную переделку Горация. Потому его перевод, отличающийся высокими достоинствами в глазах истинного ценителя, хорошо знакомого с древним миром, сделан не для большинства, а только для избранных читателей и для обогащения русской литературы. Г. Фет трудился серьезно и добросовестно4 и, действительно, успел дать нам перевод, который должен быть назван капитальным приобретением для русской литературы.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Чернышевский не ставит в рецензии проблемы исторического значения поэзии Горация; его интересует значение Горация для современности. На примере Горация Чернышевский стремится показать не только ненужность для современности "поэтов формы" -- безмятежных эпикурейцев, но и вредность их безыдейной поэзии. Горацию противопоставляется гражданский поэт -- сатирик Ювенал.

Мнение Чернышевского о Фете, не стесненное условиями журнальной тактики, выразилось в письме к Некрасову от 24 сентября 1856 г.: "Свобода поэзии не в том, чтобы писать именно пустяки, вроде чернокнижия или Фета (который, однакоже, хороший поэт), а в том, чтобы не стеснять своего дарования произвольными претензиями и писать о том, к чему лежит душа" (см. XIV том настоящего издания).

2 Чернышевский имеет, очевидно, в виду две статьи С. Д. Шестакова: "Оды Горация в переводе г. Фета" и "Еще несколько слов о русском переводе Горациевых од г. Фета", напечатанные в "Русском вестнике", 1856, тт. I и VI.

3 Во Франции XVIII в. драмы Шекспира шли в переделках Жана Франсуа Дюси, который, стремясь исправить "пьяного дикаря" Шекспира по нормам классической трагедии, исказил пьесы Шекспира до неузнаваемости.

4 Начав переводить оды Горация еще на студенческой скамье (перевод двух од Горация вошел в первый сборник Фета "Лирический пантеон"), Фет занимался этой работой в течение пятнадцати лет.

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЕ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ

(Первоначально: "Современник" 1857, No 1.)

Рукопись-автограф, на 2 листах писчего формата, с небольшим количеством помарок.

Стр. 508, 10 строка снизу. В рукописи: "Неверных берегов" -- то есть слишком близко к берегу не держись, чтоб не назвали тебя трусом; но и в открытое море не пускайся,-- ведь это дело рискованное. Далее говорится

Стр. 508, 1 строка снизу. В рукописи: во всем почти как и Молчалина,-- соблюдается.

Стр. 509, 13 строка. В рукописи: поэт житейской мудрости -- но житейская мудрость -- не поэзия, а чистейшая проза. Такое содержание.

Стр. 509, 21 строка снизу. В рукописи: словом варварски уродовать текст, лишь бы только придать ему такой вид, чтобы читатель