Чернышевский Николай Гаврилович - История балтийских славян А. Гильфердинга. Том I

Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах

Том II.

М., ОГИЗ ГИХЛ, 1947

История балтийских славян А. Гильфердинга. Том I. Москва. 1855.

Людям, занимающимся славянскою филологиею, имя г. Гильфердинга известно по двум сочинениям, которые отличались более странностью тенденции, нежели основательностью изыскания. Не подлежит ни малейшему сомнению, что славянский язык имеет ближайшее сродство с другими европейскими языками индо-европейского семейства: литовским, немецким, латинским, греческим; все они вместе составляют западную ветвь индо-европейского семейства; другие языки того же племени -- санскритский, зендский и персидский, принадлежат к восточной его ветви; с ними европейские языки находятся уже не в таком близком родстве, как между собою. Это истина, такая же очевидная для каждого филолога, как для каждого из нас то, что Москва есть европейский город, а Бенарес -- азиатский. Но г. Гильфердингу вздумалось, что ближайшее родство с индийцами есть почетнейший титул, каким только может украшаться какой бы то ни было народ, и он решился доставить нам эту честь,-- намерение доброе, но противоречащее положительным выводам науки. Г. Гиль-фердинг отверг все правила, которые в деле филологических исследований необходимы, чтоб не сбиться с прямого пути, и написал две книги в доказательство того, что славянский язык не европейский, а азиатский язык; чтобы Европа, лишаясь одного из лучших своих языков, не осталась в убытке, он доказывал в то же время, что она должна отнять у Азии персидский язык1. Не знаем, считает ли теперь он свою цель уже достигнутою, или убедился в бесполезности желания и в невозможности достигнуть ее, только за двумя книгами, сочиненными им в доказательство азиатства славян, не являются следующие пять или шесть книг, которые он хотел написать в дальнейшее подтверждение вышеобъясненного доброго намерения. Вместо того, он занялся, как теперь видим, "Историею балтийских славян".

Это дело гораздо полезнее для русской публики, да и для науки, нежели противные научной очевидности рассуждения о ближайшем родстве славян с браминами. Но и тут г. Гильфердинг имел отчасти умысел, которого нельзя похвалить: он хочет запугать нас немцами, хочет научить нас, что от немцев следует нам держать себя подальше, а то -- долго ли до беды?-- как раз они погубят нашу славянскую народность, онемечат нас. Он представляет тому поразительный пример в судьбе балтийских славян. Сколько их было!-- лютичи, бодричи, стодоряне, поморяне,-- и все говорили по-славянски; и какой народ был!-- воинственный и храбрый, сносливый и упорный, честный, в семейном союзе крепкий, добродушный, гостеприимный, человеколюбивый; и какие города у них были!-- Рана, Колобрег, Гданск, Аркона, Щетин, Радигощ,-- какие у них идолы были!-- Триглав, Белбог, Чернобог, Радигость, Яровит, Святовит, да еще не просто Святовит, а Сварожич; и какие пироги пекли они Святовиту!-- из сладкого теста, круглые, вышиною почти в человеческий рост... и что же теперь? нет ни Триглава, ни Святовита Сварожича,-- пироги из сладкого теста правда есть, но уже не в человеческий рост вышиною,-- и Щетин называется Штеттином, а Гданск Данцигом, и не умеют потомки поморян и стодорян говорить по-славянски, и будто истые немцы пьют пиво вместо славянского меда.

А отчего погибли балтийские славяне? Не оттого только, что были побеждаемы немцами, но еще больше оттого, что полюбили немецкие нравы и сами исказили свою народность. "Предмет близок нам,-- говорит г. Гильфердинг в предисловии,-- есть много поучительного в судьбе балтийских славян, ибо не одна только внешняя сила погубила их: сильнее оружия германцев действовало внутреннее зло, искажение коренных начал славянской жизни". Предмет вовсе не близок нам,-- думаем мы,-- если близость его полагать в сходстве нашего положения с положением балтийских славян в IX--XII веках, и никакого поучения не можем мы извлечь из их судьбы, а могли бы извлекать его для себя разве немецкие колонисты в Саратовской губернии, Новороссийском крае и т. д.: не русским грозит опасность онемечиться -- она от нас так же далека, как опасность отуречиться или омордвиниться; во всем русском царстве нет ни одного русского человека, дети или внуки которого могли бы сделаться немцами; напротив, люди немецкого происхождения мало-помалу принимают нашу народность; например, г. Гильфердинг, как по всему видно, чисто русский человек, никак не менее всех наших Ивановых, Андреяновых, Поповых или Калашниковых, а, между тем, фамилия г. Гильфердинга доказывает, что его предки были немецкого происхождения. Какое же тут сходство с балтийскими славянами? Те сами онемечивались; а живучи между нас, русеют иноплеменники, к обоюдному удовольствию коренных русских и самих русеющих иноплеменников.

Вот совершенно другое дело вторая причина "близости к нам предмета", также указываемая нам г. Гильфердингом: "балтийские славяне были братья русского народа",-- это указание основательно. Мы рады выслушать подробный рассказ о судьбе своих братьев. Но не мешает при этом заметить, что онемечившиеся потомки балтийских славян, населяющие восточную часть Пруссии, Мекленбург и пр., совершенно довольны своею участью, забыли о всякой вражде с немцами и даже считают себя немцами с такою же основательностью, как мы, согласно с самим г. Гильфердингом, считаем г. Гильфердинга вполне русским. А если сами потомки балтийских славян не имеют ныне охоты сердиться на немцев, то мы с г. Гильфердингом уж и подавно не имеем основания сердиться на немцев, за то, что они онемечили поморян, череспенян, доленчан и глинян. Пора говорить хладнокровно о том, что было за тысячу или за восемьсот лет. Можно, кажется, не оскорбляя никого, сознаться, что если немцы, во время войны с балтийскими славянами, делали им много вреда, то и балтийские славяне не оставались у немцев в долгу. Мы советуем г. Гильфердингу оставить вражду к немцам: иначе -- чего доброго -- явится по его примеру какой-нибудь историк, который будет враждовать против русских и в том числе против г. Гильфердинга за то, что ныне муромцы говорят по-русски -- ведь они потомки муромы, которая, в то самое время, когда балтийские славяне говорили по-славянски, говорили не по-славянски, а по-муромски.

Но хорошо, по крайней мере, то, что г. Гильфердинг от фантастических изысканий перешел к занятию предметом серьезным; еще лучше то, что в новой его книге гораздо менее произвольных толкований, нежели в первых сочинениях,-- ныне он соблюдает правила науки, которым не подчинялся прежде. Желаем, чтобы этот шаг вперед не был последним и чтоб г. Гильфердинг вполне убедился, что беспристрастная истина -- лучшее поучение и русскому, и немецкому, и всякому другому народу.

Новое сочинение показывает в г. Гильфердинге человека трудолюбивого и умевшего приобресть довольно обширные знания по своей специальности. Важных ученых открытий в истории балтийских славян до IX века, которым кончается первый том, мы не заметили в его книге; но некоторые частные догадки его справедливы. Надобно надеяться, что мы будем иметь в нем хорошего и деятельного славяниста.

ПРИМЕЧАНИЯ.

1 Имеются в виду книги Гильфердинга "Об отношении языка славянского к языкам родственным" (М., 1853) и "О сродстве языка славянского с санскритским" (СПБ., 1853). Рецензия Чернышевского на эти книги помещена в "Современнике", 1854, No 10.

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЙ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ*.

* Составлены H. M. Чернышевской.

Впервые опубликовано в "Современнике" 1856, No 6, стр. 52--55; перепечатано во II томе полного собрания сочинений (СПБ., 1906), стр. 397--399.

Рукопись-автограф на двух листах в полулист писчего формата хранится в Центральном государственном литературном архиве. Существенных разночтений не имеется.