Письма 1877-1889 годов
разумеется, а в Ваших мыслях. И выработав программу, неуклонно держитесь ее. Теперь "Р. мысль" не проводит свою программу с неуклонностью (какая возможна по данным фактическим условиям существования русского журнала; невозможного или неблагоразумного публика не требует). Шаткость происходит оттого, что в программу введено множество вопросов, гае относящихся к национальным делам. Мнимая обязанность следить за соблюдением программы по сотням вопросов не оставляет возможности следить за соблюдением программы по тем, которые действительно важны. Выбросьте из них всякие суждения о Дарвине ли, Копернике ли; журнал не может иметь редакционных мнений ни о чем ученом; он знает только национальные интересы.
Думаю, что я делаю Вам досаду этим письмом. Так и быть, досадуйте, интересы честного журнала, какова "Р. Мысль", мне дороже Ваших личных чувств. С досады Вы, вероятно, подумаете: "Какой же надменный наглец". Нужды нет. Дело не в моих личных качествах, а в том, что русской публике нужны честные журналы.
Однако угостил я Вас. Но так и быть. Понятно, я написал неприятные Вам вещи, потому что уважаю Вас и желаю добра Вашему честному журналу. Следовательно, я имею право рассчитывать на Вашу признательность. Жму Вашу руку. Ваш Н. Чернышевский.
P. S. Прилагаю письмо к Вуколу Михайловичу, человеку, как я увидел, превосходному, за знакомство с которым благодарю Вас. Ему я пишу не то, что Вам; я ему пишу, что Вы с ним были правы.
Я очень благодарен -- Вы ждете: Вам?-- извините, Вы ошиблись: не Вам., а -- Виктору Александровичу за знакомство мое с Вами.
Людей таких хороших, как Вы, я знаю несколько. Но между литераторами, которых я знаю, таких мало.
Благодарю Вас и Виктора Александровича за то, что Вы решились напечатать мою статью. Я понимаю резонность Вашего раздумья, можно ли поместить ее в Вашем журнале. И согласился бы назвать Вас правыми, если бы Ваше раздумье кончилось решением, что противоречие ее статьям, печатавшимся в Вашем журнале, делает ее неудобной для помещения в нем. Но Вы решили иначе, тем более должен я иметь признательности к Вам.
Это относится к Вам и Виктору Александровичу вместе.
А лично Вам я благодарен за Ваше доброе расположение ко мне.
Сколько найдется у меня досуга, он в Вашем распоряжении. Статья, которую печатаете Вы, только имеет вид особой статьи. На самом деле она -- вступление к ряду статей об условиях прогресса. Я посмотрю, не принесет ли она журналу вреда во мнении публики. Если не принесет, буду присылать Вам продолжение, отделы которого тоже будут, вероятно, иметь вид особых статей. А увижу, что публика порицает журнал за нее, то постараюсь выбрать какую-нибудь другую тему, которая не шокировала бы публику.
Прошу Вас верить искренности моего уважения и лично к Вам и к Вашей журнальной деятельности. Ваш Н. Чернышевский.
Ныне в половине 12-го я с радостью увидел вошедшего ко мне Мишу. Он показался мне человеком совершенно крепкого здоровья. Его полнота, о которой говорил я шутливым тоном, но с душевным опасением, не болезненная ли она, несомненно хорошая полнота человека, одаренного цветущим здоровьем. Мы с ним будем проводить время по-дружески. Я уговариваю его отправиться вечером в театр, и если он решится, то я провожу его до дверей театра (так и быть, истрачу 25 коп. на билет за вход в сад, -- вот каким расточителем готов быть на радостях!). Кухарка успела прикупить провизии для лишних двух блюд, и обед (в 2 1/2 часа) вышел порядочный; а завтра и в следующие дни будет вовсе хороший.
В половине первого я послал тебе телеграмму о его приезде. Надеюсь, ты получишь ее еще до наступления ночи.
Миша привез твое письмо. Сейчас принесено с почты твое следующее письмо (от 16 авг[уста]), говорящее, что наше письмо, которое будет послано ныне, еще застанет тебя в Москве. Прочитав, мы с Мишей принялись писать. Пора нести на пароход, потому надобно кончать мне. Письмо Миши уж готово.
Благодарю тебя, моя радость, за то, что ты дождалась врача и доводишь до конца свое леченье.
Я совершенно здоров, как и Миша.
Крепко обнимаю и тысячи тысяч раз целую тебя, моя миленькая красавица Лялечка. Будь здоровенькая. Целую твои ручки и ножки, моя Лялечка. Твой Н. Ч.
Прошу Вас не отказать моему сыну Михаилу Николаевичу в сообщении тех сведений о рыбной торговле, которые нужны ему для соображений по установлению тарифов Закавказской железной дороги. Ваш преданнейший Н. Чернышевский.
[На обороте:] Между новым пешеходным мостом и сапожниковским мостом -- дом Савинова.
Прошу Вас дать моему сыну Михаилу Николаевичу два экземпляра перевода Вебера (все вышедшие томы) и внести в мой счет цену их. Ваш Н. Чернышевский.
Одною -- и самою важною -- из радостей, доставленных мне приездом Миши, была полученная мною из разговоров с ним уверенность, что Ваше здоровье осталось таким же хорошим, каким было до выдержанных им тяжелых испытаний. Увидев на портрете Ваше личико несколько похудевшим, я тревожился. Но теперь, благодаря приезду Миши, я спокоен. Мне должно надеяться, что, сумев сберечь до сих пор Ваше здоровье, Вы, уж имеющая некоторую опытность, тем легче сумеете сохранить его в следующие годы.
Ваша маменька была безусловно довольна своею поездкою в Петербург. Благодарю Вас за это, мой дружочек.
Мне хотелось бы, чтобы Вам с Вашей маменькой можно было на следующее время исполнить мою программу для Вас; она такова: приехали бы Вы к нам весною, когда в Петербурге еще холодно, а здесь уж очень тепло, но еще не знойно; перед наступлением здесь зноя поехали бы Вы с Вашей маменькой в Крым; оттуда к началу курса минеральных вод переселились бы на Кавказ; Ваша маменька, проводя время с Вами, не соскучилась бы, взяла бы полный курс вод; а Вам он если и не нужен, как я теперь уверен, то был бы полезен, как и всякому здоровому человеку. Миша, вероятно, мог бы навестить Вас на Кавказе. -- Я был бы очень рад, если бы Вам с Вашей маменькой можно было устроить так.
Мишу я нашел человеком крепкого здоровья. Артистический талант его с честью вынес взыскательную оценку здешней избалованной великим и артистами армяно-русской публики: в первой его гастроли -- в "Отелло" -- ему шикали только три раза, да и то не все; Noо второй спектакль, когда он играл Рауля в "Гугенотах", настроение публики было так благоприятно ему, что Константин Михайлович нашел возможным сделать попытку аплодировать ему; подражателей не нашлось но и свистков не было, только пошикали, да и то мало. На третий спектакль он играл Маломальского (в пьесе "Не в свои сани не садись"); театр был совершенно пуст, за исключением двух кресел, на которых сидели посланные мною клакёры. Оба они аплодировали. Кроме билетов на кресла (по 1 р. 50 к.), мне это ободрение родственного таланта обошлось в следующую сумму:
За усердие каждому клакеру по 20 к. -- 40 к "
На извозчика, туча и оттуда, каждому по 45 к., итого -- 90 к "
Водка, одному 60 к-, другому 85, итого -- 1 р. 55 к.
Десяток соленых огурцов, обоим -- 25 к "
Итого -- 3 р. 10 к.
и за кресла -- 3 р.
Сумма -- 6 р. 10 к.
Рассчитывая на Вашу признательность за это поощрение юного таланта, целую Вас, милая моя Леночка. Ваш Н. Чернышевский.
От всей души благодарю Вас за присланный мне экземпляр "Современника". Кроме тай пользы, какую принесет мне в работе составления "материалов" для биографии Н. А. Добролюбова, подарок Ваш дает мне возможность приняться за работы, которые были бы совершенно невозможны без него; это будут груды по истории русской журналистики в годы моего участия в ней. Я думаю также выбрать и издать материалы для биографии Некрасова; это также имеет необходимым своим условием обладание экземпляром "Современника".
В предисловии к "Материалам для биографии Н. А. Добролюбова" я обязан буду, не испрашивая на то Вашего согласия, выразить признательность Вам за доставление мне возможности пополнить другие материалы выписками из "Современника" и воспоминаниями, возбужденными во мне перечитыванием его.
Когда-нибудь, может быть, войду в Ваш кабинет, чтобы пожать Вам руку, а пока прошу Вас принять уверение в моей глубокой благодарности за Ваш подарок и еще более за Ваше, внушившее Вам мысль о нем, доброе расположение ко мне.
Душевно признательный Вам и глубоко уважающий Вас Н. Чернышевский.
Милый друг Максим Алексеевич! Чувства мои к Вам остались такими же неизменными, как Ваши ко мне. Досадно было мне видеть, что Вы не находите возможным работать для русской журналистики, нуждающейся в деятелях, подобных Вам. Сколько я могу судить по чтению, она не имела ни одного такого со (времени прекращения Вашего участия в ней и не имеет ни одного, подающего надежды стать таковым.
От Лаврова, приезжавшего сюда летом, я узнал, что помещенная в "Русской мысли" статья о книге Шрадера принадлежит Вам. Тогда я понял, что мысль написать об этой книге внушена Вам желанием выказать печатным образом расположение ко мне. Благодарю, но не в благодарности моей дело, а в том, что по поводу сообщенного Лавровым имени автора завязался у нас разговор. Я не имел надобности говорить Лаврову, что считал бы Ваше участие в "Русской мысли" полезным для нее: он сам стал говорить в этом тоне, так что мне оставалось только вставлять по временам короткие слова, что я разделяю высказанное им мнение о Вас. Он (и по всей вероятности, Гольцев, которого я не знаю лично, и -- так:) он человек хороший и настолько умный, чтобы понимать мысли, до которых не додумался сам. При начале сотрудничества Вам пришлось бы объяснить ему, почему Вы написали о том или о другом в духе, не привычном ему, но он скоро привык бы разделять Ваши мысли, насколько они понятны ему, и полагаться на основательность Ваших мыслей по вопросам, остающимся туманными для него. Сделаться руководителем Гольцева было бы, вероятно, задачею более хлопотливою, но я полагаю, что при некотором терпении Вы подчинили бы себе и Гольцева.
Попробуйте войти в сношения с "ими. Мне хотелось бы знать, захотите ли Вы сделать это, и если попытаетесь делать, то как идет дело соглашения. Если вы найдете удобным сообщать мне новости такого рода и не покажется Вам удобно писать мне, то, вероятно, может передавать сведения от Вас мне Миша. Благодарю Вас за то, что Вы взяли к себе и сохранили дневники и другие бумаги Добролюбова. Я знал, что Вы любили его.
Целую руки Елизаветы Ивановны. Для Вашей Оленьки было бы честью не по летам подобное отношение мое к ее руке, поэтому обнимаю и целую ее саму. Целую других Ваших детей. Будьте здоровы. Целую Вас.
Ваш, всегда бывший прежним в своей любви к Вам Н, Чернышевский,
Душевно благодарю Вас за письмо от 24 августа. Я не имел права ожидать, что оно будет такое милое; тем больше я порадовался ему.
Я промедлил дня четыре ответом на него, воображая, что не ныне, то завтра найду досуг рассказать Вам сваи предположения о статьях, какие будут получены Вами от меня в нынешнем году. Но вечер за вечером проходил у меня, не подвигая вперед мою работу для окончания сильно запоздавшего X тома Вебера. Вижу теперь, что не кончу ее ни через два, ни через три дня и что поэтому надобно отложить на неопределенное время рассказ Вам о моих будущих статьях, а пока ограничиться выражением моей признательности Вам.
В том письме, на которое Вы отвечали так благородно письмом от 24 августа, я, наговорив много совершенно лишнего вздора, забыл упомянуть о том, что следовало сказать для Вашего редакционного знания о моем характере.
Я никогда не спорил с цензурой за написанное мною; всегда я принимал без всяких возражений всякие мнения цензора о том. что надобно вычеркнуть из моей статьи; я не довольствовался даже этим; соображаясь с заметками цензора, я сам вычеркивал другие, ускользнувшие от его внимания, места, которые подходили под высказанные им соображения. Часто случалось, что он останавливал меня, говорил: "Это не опасно, не вычеркивайте"; я отвечал: "Благодарю вас, но лучше будет вычеркнуть", и вычеркивал
Я остался с тем же характером, какой имел тогда.
Когда я пишу, я непрерывно забочусь уклониться от всякого нарушения цензурных требований. Но их никогда нельзя знать вполне. Тем меньше могу я удовлетворительно разгадывать их теперь, при моей жизни вдали от литературного мира.
Будьте уверен, мой добрый друг, что всякие помарки, какие покажутся Вам полезными для моих статей с точки зрения цензурных надобностей, вперед имеют безусловное мое одобрение,
Вам нравится, что я "высказал очень хорошее мнение о Вуколе Михайловиче. Между нами говоря, я слышал отзывы, что он человек очень недалекого ума; и верил им. Я с удивлением увидел, что он человек не только благородный (в чем я не сомневался), но и очень умный. Его скромность закрывает его ум от людей тщеславных или тупых, этим я объясняю отзывы, несправедливость которых стала очевидна для меня после какой-нибудь четверти часа разговора с ним. Когда Вам случится надобность упомянуть перед кем-нибудь о моих мыслях относительно Вукола Михайловича, то прошу Вас быть уверенным, что всякое хорошее мнение о нем, какое припишете Вы мне, будет признано мною за действительное мое. Жму Вашу руку. Ваш глубокоуважающий Н. Чернышевский.
Благодарю Вас за Ваше милое письмо. Простите, что по вечному моему недосугу от работы, долго не отвечал на него. Не собрался бы написать Вам и ныне, если б Оленька не поручила мне поздравить от ее имени Верочку с днем ангела. Усевшись писать Верочке, пишу и Вам. На другом полулистке прибавлю несколько слов Сашеньке.
Оленька не пишет Вам и Верочке сама потому, что очень утомлена хлопотами сборов для переезда на новую квартиру. Я еще не умею правильно написать адрес квартиры, на которую мы переселяемся. Сообщим его Вам после. А пока Вы и Сашенька, вздумав написать нам, можете писать на адресе нашу фамилию, и только: почтамт всегда знает, куда доставить нам письмо.
Оленька благодарит и я благодарю Вас, милая сестрица, за радушный прием, оказанный Вами ей. Она жалела, что не могла остаться в Петербурге подольше.
Она и я, мы целуем Ваших детей. Она целует Вас, милая сестрица; я целую Вашу руку.
Желаем всем Вам здоровья. Ваш Н. Ч.
Долго я не писал тебе, потому что все было недосуг: сильно запоздала моя работа против срока, в который следовало мне кончить ее.
Посылаю тебе перечень бумаг, находившихся в большом пакете, полученном мною от Антоновича. Дневники Добролюбова, разумеется, очень важны.
Мой Саша, вероятно, уж возвратился в Петербург. Устроился ль он с приисканием квартиры? Если [нужны ему деньги, дай из своих и напиши мне. Повидимому, я могу без риска отказа просить у Солдатенкова, не стесняясь расчетом платы за работу. Злоупотреблять его расположением я, разумеется, не желаю; но, вероятно, не обойдется без того, чтобы мне стать должником его. Конечно, я надеюсь уплатить долг ему.
Прилагаю записку моему Саше.
Будь здоров, мой милый.
Оленька жмет твою руку.
Целую тебя. Твой Н. Ч.
Узнал адрес новой нашей квартиры: угол Соборной и Знаменской, дом Карамышева.
Очень долго я не писал тебе; все было недосуг; то же остается и теперь; но надобно же, наконец, послать тебе хотя несколько слов привета. Посылаю их.
Желаю тебе быть здоровым, мой милый; желаю тебе успеха в делах.
Пиши мне, мой милый, не смущаясь моей неисправностью в корреспонденции; извиняй ее недосугом.
Твоя мамаша целует тебя. Здоровье ее несколько поправилось.
Целую тебя, милый друг.
Жму твою руку. Твой Н. Ч.
Прошу Вас принять душевную мою благодарность за добрую внимательность, с какой исполняли Вы просьбы моей жены.
Вчера я отправил на Ваше имя окончание предисловия к X тому Вебера и начало перевода XI тома. Прошу извинения в промедлении моем с -предисловием к X тому.
Благодарю за присылку XIII тома Вебера.
Прошу Вас, будьте добр, пришлите мне двести рублей и пошлите сто рублей Александру Николаевичу Пыпину, по адресу:
Петербург, Васильевский Остров, Средний проспект, дом No 29.
Прошу Вас также купить и прислать мне (малый) французский словарь Литтре. (Есть большой словарь Литтре; его заглавие: Dictionnaire de la langue franèaise; он громаден и очень дорог; нужен не он, а малый составляющий извлечение из него.) Парижская цена этому малому словарю 15 франков. Заглавия его я не знаю с точностью; быть может, в заглавии упомянуто, что это извлечение из большого словаря сделал Bonjean. -- Прошу извинения, что затрудняю Вас просьбами.
С истинным уважением имею честь быть Вашим покорнейшим слугою Н. Чернышевский.
P. S. Мой новый адрес: угол Соборной и Знаменской, дом Карамышева.
Прилагаю деловое письмо на особом листике, а это пишу лично для Вас.
Моя жена очень благодарна Вам за внимательность к ее просьбам. Она посылает поклон Вашей супруге.
В чем состояла причина промедления моего с работой над предисловием к X тому Вебера, Вы, вероятно, угадывали: я заработался над "приведением в порядок материалов для биографии Добролюбова. Без сомнения, Вы знаете, что я был другом его. Понятно, что мне трудно было покидать чтение его переписки и дневников для занятия другой работой; читая, делал я, само собою разумеется, пояснения; это потребовало много времени.
Перехожу к Вашим личным делам.
Я целый месяц промедлил ответом на Ваше письмо от 22 августа; конечно, по той же причине, по которой больше двух месяцев промедлил дописать предисловие к X тому Вебера.
Вы, по моему мнению, совершенно справедливо говорите о том, что романист, изображая быт какого-нибудь сословия, обязан не утаивать дурных сословных обычаев. Не отрицаю я и того, что в обычаях русского купечества есть очень много дурного. Я только полагаю, что оно в нравственном отношении не хуже русского чиновничества и лучше сословия, живущего в праздности на богатые доходы, получаемые без всякого труда. Но главное обстоятельство, по моему мнению, то, что в нашей литературе до сих пор было слишком мало говорено о купечестве с любовью, между тем как хорошие люди других сословий были изображаемы постоянно. Это несправедливость. Она извиняется тем, что беллетристы вообще имеют дело с купечеством лишь как покупщики товаров или искатели денег взаем, знают купцов лишь как купцов, а не как людей. Если иметь только деловые сношения с чиновниками, не иметь домашнего знакомства с ними, то разве будешь знать, что между ними много людей, достойных уважения и любви? О них будешь думать, как думают поселяне, будешь полагать, что все человеческое заглушено в них пошлостью и безжалостностью их ремесленной чиновнической деятельности. А на самом деле большинство их, помимо своих чиновнических занятий, заслуживает симпатии хорошими душевными качествами. Я говорю не об идеализировании русского купечества, а только о том, чтобы литература перестала несправедливо отказывать ему в уважении, в каком не отказывает другим сословиям. Думая о купечестве, порицая в своих мыслях дурные обычаи его, я помню, что купец не только купец, но и человек. Мне скажут: "нравы купечества грубы"; я отвечаю: "да; но нравы поселян еще гораздо более грубы; и однакоже каждый честный литератор говорит о поселянах с сочувствием, помнит, что под загрубелостью нравов сохраняются у большинства поселян добрые и благородные чувства". Мне скажут: "но большинство богатых купцов предается порочным наслаждениям"; я скажу на это: "а большинство богатых людей других сословий разве меньше предано всяким пошлым наслаждениям, менее кутит?" Пьяные пирушки купцов гадки; но не лучше купеческих дворянские и вельможские пирушки. Большинство купцов думает только о наживе; так, но и в других сословиях то же самое; да и не может быть иначе, пока остается слишком большое неравенство состояний. Положим, человек имеет 100 000 р. капитала и 10 000 р. дохода; этого было б очень достаточно ему, если бы не было рядом с ним человека, имеющего в 10 раз больше: но миллионер пользуется почетом; в человеке, имеющем 10 000 р. дохода, развивается желааще приобрести такое же почетное положение; от этого и происходит неумеренность в любви к деньгам. Корыстолюбие лишь одна из форм честолюбия.
Впрочем, все это написал я только потому, что хотелось написать; а написав, я увидел, что мои рассуждения лишь повторение Ваших мыслей. Я совершенно согласен с Вами в понятиях об отношении честного писателя к быту, описываемому им.
Расхожусь я с Вами только в предположениях о том, какое достоинство будет иметь роман, который пишете Вы. Я нахожу, что Ваши сомнения напрасны; я уверен, что роман ваш будет хорош. Если у Вас написано хоть страниц 20 (по расчету журнального формата), этого достаточно, чтобы составить приблизительное понятие о характере целого; а если написано больше, то тем лучше, -- разумеется, для ознакомления меня с достоинством этого Вашего труда. Прошу Вас прислать мне, не отлагая дела, сколько написано у Вас. Я не задержу Вашу рукопись, отправлю ее обратно к Вам через два, много через три дня по получении, так что она будет снова в Ваших руках менее чем через две недели после дня отдачи ее на почту для прочтения мне. Свои мысли о прочитанном сообщу Вам вместе с отсылкою рукописи Вам; на такое письмо у меня всегда найдется время; я бываю аккуратен в переписке, когда это нужно.
Давайте полную свободу изложению своих впечатлений и чувств; она -- одно из условий хорошего рассказа; когда пишете, старайтесь забывать всякие сомнения в своих силах; я говорю это Вам потому, что Вы чужды тщеславной самоуверенности, обыкновенного порока писателей; Вам нет опасности впасть в ошибки, в которые вводит других эта слабость. Чем смелее будете Вы давать волю своим чувствам и мыслям, тем лучше будет Ваш роман. Прошу, пришлите теперь же, сколько написано Вами.
Жму Вашу руку. Ваш Н. Чернышевский.
Поздравляю Вас с новорожденным супругом. Желаю Вам походить на него округлостью форм.
Милый друг, примите совет человека, много занимавшегося гигиеническими вопросами. Приятны аплодисменты публики и прославление газет. Но здоровье драгоценнее славы. Порицаю Вас за поездку инкогнито в Вену и Милан ([читал] статью о Ваших концертах; там говорят о синьоре Cernischi; замечу, что артистическое имя выбрано Вами неудачно: псевдоним слишком прозрачен). Дать в 5 дней 8 концертов в Вене и 9 концертов в 6 дней в Милане -- это ужасающая меня трата сил. Будьте вперед бережливее на них.
Целую Вас, милая Леночка. Остроумие мое не очень остроумно. Так и быть. Будьте здорова, дружок.
Советую тебе родиться не каждый год, а лет в пять раз; это будет значительным сбережением денег.
Но важнее этого совета моя просьба: пришли мне мои вырванные из "Современника" статьи. И если есть у тебя "Современник" 1854 и 1855 годов, -- ты, кажется, говорил, что и эти годы есть в экземпляре, отданном тебе?-- то пришли их; нет их, то не хлопочи доставить, обойдусь и без них.
Целую тебя. Жму твою руку.
Очень благодарю тебя за приезд ко мне. Твой Н. Ч.
Прошу Вас принять Александра Васильевича Захарьина с таким же расположением, с каким приняли бы меня. Он самый давний и близкий мой друг. В годы, когда я жил далеко, он избавлял мое семейство от нищеты. Его заботливости обязан я и тем, что имею теперь средства к жизни. Он вполне знает мои мысли.
Я просил его побывать у Вас, чтобы передать Вам всякие сведения обо мне, какие покажутся Вам надобными. Его слова Вы можете с полной уверенностью принимать за мои собственные. Будьте здоров. Жму Вашу руку. Душевно преданный Вам Н. Чернышевский,
Благодарю за деньги, посланные Вами 5 окт. Прилагаю расписку на особом листке.
Прошу Вас написать, чем Вы были нездоров и от чего произошла Ваша болезнь, от органического расположения или от случайной причины, и оставила ль она какие-нибудь следы.
Вероятно, Вы имеете хорошего врача-друга. Если же нет, то предложу Вам обратиться в случае надобности к моему другу Петру Ивановичу Бокову; он живет на Малой Дмитровке, в Успенском переулке, в собственном доме. Он очень добросовестный врач, имеющий большую опытность (доказательством его опыт-кости может служить то, что он пользуется уважением и дружбой Сергея Петровича Боткина).
Жду присылки начала Вашего романа. Пишите смелее, отбрасывая всякие мысли, могущие стеснять свободу труда; это одно из условий успешности его.
Ольга Сократовна и я шлем свои приветствия Вашей супруге и Вам.
Будьте здоров. Жму Вашу руку. Ваш Н. Чернышевский.
Я получил посланные Вами мне при письме от 5 октября двести рублей (200 р.).
Прося Вас принять искреннюю мою благодарность, имею честь быть Вашим покорнейшим слугою Н. Чернышевский.
P. S. Если это письмо будет получено Вами до посылки мне экземпляров X тома Вебера, то прошу послать мне вместо 10 экземпляров только шесть, а другие четыре экземпляра послать моему сыну Мих. Ник-чу, по адресу:
Петербург, Английский проспект, No 36.
Благодарю тебя за присылку "Современника" 1847--1865 и ключа к сундуку, в котором присланы эти книги. Ключ я получил ныне; сундук уж давно что-то; транспортное общество, пересылавшее его, оказывается аккуратным, честным коммерческим предприятием, с которым можно иметь дело.
В твоих ли руках находится собрание моих статей, вырванных из присланного мне экземпляра "Современника"? Если в твоих, то можешь ли прислать мне его? Если это удобно для тебя, то прошу: пришли. Я хочу понемножку пересмотреть написанное мною в "Современнике", сделать выбор, присоединить примечания, -- словом, сделать так, чтобы все было уж готово к изданию, когда станет возможно издать.
Вот еще ряд просьб:
Если найдешь удобным, побывай у Авдотьи Яковлевны Панаевой (по новой фамилии, Головачевой). Она еще недавно жила или в том самом доме, где живет твой дядя, Сергей Николаевич, или рядом, или напротив, через улицу. Ты знаешь, что она любила нас (она -- твоя крестная мать) и верила искренности нашей любви к ней. Я пользовался тогда полным ее доверием. Сохранилось ли оно у нее?-- Вероятно. Если увидишь, что да, то передай ей мою просьбу о позволении мне писать ей. Я хочу собирать материалы для биографии Некрасова. Ты скажешь ей об этом, если увидишь, что говорить с тобой о Некрасове не будет щекотливо для нее. Но вот другое мое желание, говорить о котором с тобой никак не может быть щекотливо для нее. Как нас, она очень любила и Добролюбова. Не сохранилось ли у нее писем его?. Если сбереглись они, попроси прислать их мне. Я, сияв копию, возвратил бы их. Воспользовался б я ими для печати, разумеется, лишь в размере ее дозволения. Еще больше я просил бы ее написать воспоминания о Добролюбове.
Мне показалось при нынешнем свидании с Александром Васильевичем, что он очень грустен. Я сильно люблю его. Могу ли я написать Елене Васильевне о том, не будут ли полезны для его успокоения какие-нибудь мои советы, и в чем должны оии состоять по ее мнению.
Если можешь, спроси у кее об этом.
Целую Вас, миленькая Леночка.
Целую тебя, Миша.
Жму Ваши руки. Ваш Н. Ч.
Рекомендую Вашему расположению моего молодого приятеля, Константина Михайловича Федорова, рукой которого написан почти весь перевод Вебера.
Я остался должен ему за помощь мне 45 р. Прошу Вас об уплате ему этого моего долга. Прилагаю записку в деловом тоне.
Константин Михайлович едет вынуть жребий по воинской повинности и пробудет несколько дней в Москве. Он страстный любитель живописи (и сам хорошо рисует). Если можете доставить ему позволение осмотреть галлерею Кузьмы Терентьевича, мы с ним будем горячо благодарны Вам.
Он также любит театр (и был приятель со всеми хорошими артистами, какие в прошлые три-четыре года бывали здесь или которые играют теперь на здешнем театре). Если у Вас есть знакомцы в театральном мире, прошу Вас, познакомьте Константина Михайловича с ними.
О себе скажу Вам, что 25 числа пошлю на Ваше имя часть перевода XI тома Вебера.
Моя жена шлет приветствия Вашей супруге и Вам.
Жму Вашу руку. Ваш Н. Чернышевский.
Давно я не писал тебе. И теперь, как видишь, пишу лишь несколько строк наскоро. Страшно запоздал с своей работой.
Миша с этой запиской передаст тебе 50 р. от Оленьки для нашего с нею Саши. Передаст и мою записку к нему.
Я начал писать биографию Добролюбова.
Отношения к "Русской мысли" установились у меня, против моего ожидания, хорошие.
У тебя столько же досуга, как у меня; потому довольно будет мне получить от тебя приписку в три строки при письме Миши. Напиши, здоровы ли все вы.
Я здоров. Здоровье Оленьки не очень хорошо. Она целует ваших детей, шлет свои приветствия Юленьке и тебе.
Целую и я детей. Целую руки Юленьки. Жму твою руку. Твой Н. Ч.
Поздравляю Вас, миленькая Леночка, с именинником, а тебя, приятель Миша, с "именинами.
Страшно недосуг мне изливать свои чувства на бумаге.
Передай прилагаемые записки твоему дяде, Александру Николаевичу, милый Миша.
Целую тебя и Вас, Леночка. Ваш Н. Ч.
Извини, что давно не писал тебе. Я страшно запоздал в моей работе.
Ты хорошо сделал, что прислал 45 р., оставшиеся у тебя из полученных за продажу моей книжки. То, что часть полученного употребил на свои надобности, было необходимо для тебя, потому одобряется нами.
Твоя мамаша целует тебя.
Желаем тебе здоровья. Жму твою руку. Твой Н. Ч.
Ольга Сократовна благодарит Вас за предложение ложи, но, к большому своему сожалению, не может воспользоваться им в такую холодную погоду, она простудилась бы в театре и занемогла бы на много дней, быть может на всю зиму. Ей очень досадно, что она не может видеть Вашу пьесу: ей очень хотелось быть свидетельницей Вашего успеха и первой поздравить Вас с ним. Она шлет Вам свои приветствия и поклон Ивану Васильевичу. Я тоже кланяюсь ему и жму Вашу руку, вперед поздравляя Вас с успехом. Ваш Н. Чернышевский.
Поздравляю Вас, милая Леночка, с днем Ваших именин (так, я полагаю?-- Миша и Вы одно и то же). Кстати, поздравляю и тебя, приятель. Будьте здоровы. Целую вас. Ваш Н. Ч.
Прилагаю на особом листе свое удостоверение в правильности счета, присланного мне Вами в письме от 25 окт. Я не спешил отправить к Вам это удостоверение, полагая, что Кузьма Терентьевич и Вы имеете только формальную надобность в нем, а для действительных Ваших мыслей оно вовсе не нужно, по Вашей уверенности в том, что мои чувства к Кузьме Терентьевичу и к Вам состоят в благодарности за Вашу готовность исполнять мои просьбы и в желании доказать когда-нибудь Вам и ему мое уменье ценить Ваше и его доброе расположение ко мне.
Я медлил послать это удостоверение Вам до того, чтобы прибавить к нему уведомление о получении мною посланных Вами мне около 25 октября книг. Но они все еще не пришли сюда. Не беспокойтесь об этом: прийдут же когда-нибудь, не затерялись же они на почте, а только залежались где-нибудь по недосмотру.
А на недосмотр какого-нибудь почтового чиновника я не имею права претендовать, потому что превосхожу искусством в делании недосмотров всю почтовую команду в совокупности. Я отправил вчера на Ваше имя продолжение перевода XI тома Вебера и через несколько часов увидел, что, по недосмотру, при завертывании посылки оставил невложенным в нее двойной лист, которому следует быть первым в отправленном куске перевода.
Необходимость поспешить отправлением этого двойного листа и была причиной, что я сел теперь писать Вам; без того, вероятно, молчал бы еще несколько дней.
Благодарю Вас за расположение, с каким приняли Вы моего молодого приятеля Федорова. -- P. S. Сейчас мы получили от него телеграмму, что он свободен от военной службы и что у него нет денег. Если обратится к Вам с просьбой о них, прошу Вас дать ему. -- P. P. S. Мы посылаем ему телеграмму, чтоб он обратился к Вам.
Вчера я получил Ваше письмо от 3 ноября, уведомляющее, что Вы на-днях пошлете мне деньги. Это было написано Вами раньше получения моей телеграммы с просьбой о деньгах, и тем больше я благодарю Вас за заботливость обо мне.
По поводу Вашей жалобы на зубную боль спрошу Вас, знаком ли Вы с каким-нибудь действительно хорошим зубным врачом. Если нет, то советую Вам обратиться к Николаю Николаевичу Знаменскому. Его адрес:
Никитский бульвар, дом Чистякова.
Он был рекомендован Ольге Сократовне при ее поездке в Москву, как один из лучших (или даже самый лучший из всех) зубных врачей московских. Рекомендация была дана одним из лучших терапевтов Москвы, и оправдалась.
Ольга Сократовна шлет свои приветствия Вашей супруге и Вам.
Жму Вашу руку. Ваш И. Чернышевский.
Честь имею уведомить Вас, что счет, находящийся в Вашем письме ко мне от 25 окт[ября] и образующий сумму 479 р. 35 к., взятую мною от К. Т. Солдатенкова сверх платы, следовавшей мне за перевод X тома "Всеобщей истории" Вебера, согласен с моим собственным счетом и потому принимается мною. С истинным уважением имею честь быть Вашим покорнейшим слугою Н. Чернышевский.
Благодарю тебя за исполнение моих просьб.
Два дня тому назад я получил посланный тобою сборник моих статей. Я уж начал перечитывать их. Когда обработаю для издания, возвращу сборник тебе. Но это будет очень не скоро, потому что у меня много другой работы, которая не допускает отлагательства, так что обработкой собрания своих статей я могу заниматься лишь в мелкие обрывки времени, не пригодные для других работ по своей краткости.
Ты оказал мне также большую услугу, побывав у Авдотьи Яковлевны. Прилагаю письмо к ней; прошу, передай. Прочти сам, чтобы знать, о чем именно будет думать она, разговаривая с тобой по поводу этого письма. Прочитав, разумеется, запечатаешь.
Милый мой, будут у меня к тебе и другие просьбы, когда хоть немножко управлюсь с безотлагательной работой, которая у меня сильно поотстала от сроков, по каким следовало итти кускам ее.
Целую Вас, милая Леночка.
Будьте здоровы оба. Жму Ваши руки. Ваш Н. Ч.
Сообщи мне адрес Авдотьи Яковлевны.
P. S. Из письма к Авдотье Яковлевне ты увидишь, милый Миша, что я излагаю ей, как мои предположения и просьбы, те мысли, которые ты дал мне своим письмом о разговоре с нею. Я приписываю эти мысли себе самому, чтобы, во-первых, ты видел мое полное согласие с ними, во-вторых, чтобы за тобой оставалась свобода видоизменять или пополнять их, как найдешь надобным по ходу своих дальнейших разговоров с Авдотьей Яковлевной, и при этом иметь уверенность в моей готовности принимать твои соображения за правильные, которые следует мне усвоивать.
Благодарю тебя еще раз. Твой Н. Ч.
Я надеялся, что мое двадцатипятилетнее молчание не приводило Вас к сомнению в том, сохраняется ли во мне прежняя преданность Вам. Я был счастлив, узнав от моего сына, что эта надежда не обманула меня.
Переданные моим сыном Ваши слова возбудили во мне предположение, что Вы не найдете неудобным получать письма от меня и, в случаях возможности для Вас, отвечать на просьбы, какие будут находиться в них.
Мой сын говорил, что Вы пишете Ваши воспоминания. Вы исполняете этим обязанность относительно русской публики, развитию честных понятий в которой так много содействовало Ваше влияние на русскую литературу. Вероятно, некоторые места Ваших мемуаров не вполне соответствуют понятиям о многих деятелях нашей литературы, господствующим в настоящее время; и, быть может, Вы встретили бы со стороны какого-нибудь периодического издания затруднения печатать эти места. Если бы случилось так, прошу Вас поручить мне напечатание их. Если это составило бы книгу, то смею Вас уверить, что с радостью издаст ее К. Т. Солдатенков; если ж эпизоды, о напечатании которых поручили бы Вы позаботиться мне, имели бы размер не книги, а журнальной статьи, то их с удовольствием напечатало б одно из тех изданий, которые не отказываются иметь литературные сношения со мною.
Моя жена, всегда горячо любившая Вас и сохраняющая это чувство, благодарит Вас за расположение, с каким приняли Вы нашего сына -- помните ль Вы?-- Вашего крестника, и посылает Вам приветствия своей любви.
С тем же чувством, какое имел к Вам в годы моей молодости, целую Ваши руки. Н. Чернышевский
Благодарю Вас за то, что Вы устроили план присылать мне деньги каждый месяц, отправляя их в определенное число; это удобнее для меня; я давно хотел просить Вас устроить так, но для меня было невозможно начать речь об этом.
Прилагаю расписку в получении 250 р., посланных мне Вами 8 ноября.
Во вторник (22 ноября) пошлю Вам еще кусок перевода XI тома Вебера.
Французский словарь, о котором я просил Вас, получен мною. Он тот самый, который желал я иметь.
Экземпляры X тома Вебера еще не дошли до меня. Если посылка эта затерялась на почте, то прошу Вас: во-первых, не спешить справками о ее судьбе, дело терпит всякую отсрочку, а во-вторых, когда окажется, что эти 10 экз. действительно пропали на почте и когда найдете досуг послать мне другие, то не присылайте так много; я прошу Вас делать так: присылайте мне по два экземпляра и по четыре экземпляра моему сыну Михаилу Николаевичу Черн-му, в Петербург, адресуя: Петербург, Правление Закавказской железной дороги. Итого, вместо десяти экземпляров, назначайте мне только шесть.
Как Ваше здоровье? И подвигается ли Ваш роман вперед?
Жму Вашу руку.
Жена моя свидетельствует свое уважение Вашей супруге и Вам. Ваш Н. Чернышевский.
Деньги, посланные мне Вами при письме от 8 ноября, двести пятьдесят рубл., я получил.
Прошу Вас принять искреннюю мою благодарность за Вашу добрую заботливость об исполнении моих желаний.
С истинным уважением имею честь быть
Вашим покорнейшим слугою Н. Чернышевский.
Извините, что сделал своей рассеянностью затруднение Вам. Отправляя кусок перевода, следовавший за кончающимся по нумерации листом цифрой 465, я забыл положить листы 466, 467. Отдав посылку на почту, я увидел эти листы оставшимися у меня, и послал их Вам с следующей почтой заказным письмом. Из Вашего письма от 15 ноября вижу, что Вы не получили этого заказного письма. Пощлю с следующей почтой (в четверг, 24 ноября) новый перевод недостающего текста, бывшего на затерявшихся листах 466, 467. (Если до того дня не получу уведомления, что они дошли до Вас.)
С нынешней почтой я отправил на Ваше имя еще кусок перевода, листы 655--828. В приложенном обозначении посылаемого я прибавил, что следующий кусок надеюсь послать 8 дек.
Жму Вашу руку. Ваш Н. Чернышевский.
Моя жена посылает свои приветствия Вашей супруге и Вам.
Вчера я получил от Александра Васильевича Захарьина письмо, поставившее меня в необходимость утруждать Вас настоящим моим письмом.
Около 15 ноября мною было получено от Ивана Ильича письмо, которое переписываю здесь все от первой буквы до последней: "Многоуважаемый Николай Гаврилович, при сем посылаю Вам двести пятьдесят (250 р.), каковая сумма Вам будет высылаться каждого месяца первого числа. О получении Вами этих денег прошу почтить меня Вашим уведомлением. Глубоко Вас уважающий И. Барышев.
Москва, 8 ноября 1888 года".
Я был удивлен таким оборотом Ваших отношений ко мне; но смысл дела был ясен. Я задолжал Вам; по расчету платы за перевод последнего вышедшего (X) тома Вебера я остался должен Вам около 480 р. Ясно было, что Вы нашли опасным продолжать прежнюю систему Ваших денежных отношений ко мне, состоявшую в том, что сколько когда я просил у Вас денег, столько и было немедленно высылаемо мне от Вас. Я не мог не рассудить, что это Ваше соображение имело вид основательности по чрезмерности моих просьб к Вам о деньгах. (Чрезмерность их с той точки зрения, на которую Вы, как мне казалось, стали.) Поэтому я был не вправе досадовать на Ваше решение присылать мне не более как по 250 р. в месяц.
Прибавлю: Вы были бы, по моему мнению, совершенно прав передо мною, если бы приняли решение вовсе не присылать мне денег, пока я не покрою своей работой мой долг Вам. Потому я обязан был найти великодушным Ваше решение присылать мне, намеревшемуся обворовать Вас, такую большую сумму ежемесячного подаяния, как 250 р.
В действительности, у меня не было намерения обворовать Вас; я рассчитывал, что продажею книги, которую готовил я с Вашего согласия для издания Вам (именно "Материалы для биографии Добролюбова"), покроется с избытком мой долг Вам. Мне казалось, что и Вы должны были знать это. Но это лишь мои слова, что я имел такой расчет; а верить им Вы не были обязаны и я не вправе был иметь претензию за то, что Вам показалось, будто Вы имеете дело с вором. Я должен был только иметь признательность к Вам за Ваше решение присылать мне подаяние.
Я имею правилом высказывать признательность в таких выражениях, которые не оставляли бы никакого сомнения в том, что я признателен вполне, без малейшей примеси недовольства.
Так я и сделал в ответе Ивану Ильичу на его письмо от 8 ноября, уведомлявшее меня, что мне будет присылаемо по 250 р. в месяц. Я не ограничился словами, что я признателен; они еще оставляли бы сомнительным, приятно ли мне Ваше решение; я прибавил, что оно вполне соответствует моему желанию и что я сам хотел просить Вас о том, что Вы решили без моей просьбы.
Потребуйте от Ивана Ильича мое письмо, служащее ответом на его письмо от 8 ноября и прочтите внимательно, потрудитесь найти хоть малейший след моего недовольства Вашим распоряжением. Не найдете.
Мог ли я на самом деле быть доволен им? Потрудитесь сообразить смысл Вашего решения, оставшийся непонятным для Вас, но теперь ставший для Вас ясным, я надеюсь. Вы поступили со мною, как с человеком, намеревавшимся обворовать Вас. Это оскорбительно. Но я сам напросился на оскорбление, прося у Вас денег вперед; потому сам был виноват в получении оскорбления и, следовательно, должен был перенести его терпеливо. Это было и легко для меня, потому что я равнодушен к сомнениям в моей честности. Голос русской публики дает мне право быть равнодушным к ним.
Итак, до вчерашнего дня я считал Вас принявшим предосторожность против вора.
С получением письма Захарьина я увидел, что дело произошло вовсе не так, как выказывалось произошедшим по смыслу Вашего распоряжения. Я увидел, что Вы не понимали, что такое сделали Вы; я увидел, что Вы были одурачены наглостью человека, которого ум расстроен пьянством.
Александр Васильевич Захарьин лет тридцать был мой приятель (то есть льнул ко "мне, как банный лист). Он оказывал мне много услуг. Хотел и теперь оказать услугу, прося Вас от моего имени помочь мне составить капитал!-- мне!-- составить капитал!-- как будто я нуждался бы в его ли, в Вашей помощи, чтобы стать богатым человеком, если бы хотел!
Намерение его оказать услугу мне было прекрасно. Но по расстройству ума от пьянства он не разобрал, что не имел ни малейшего права говорить с Вами о чем бы то ни было, относящемся ко мне; и говорил Вам то, что говорено было Вам обо мне, как видно из его письма, полученного мною вчера, он наносит мне оскорбление, которого я не могу простить.
Честь имею уведомить Вас, что с минуты прочтения его письма, полученного мною вчера, прекращены всякие сношения мои с г. Захарьиным.
Если по Вашему мнению должно быть послано ему уведомление, что я прекратил всякие сношения с ним, то потрудитесь уведомить его об этом Вы. Правила чести не дозволяют мне писать ему.
Я предполагаю, что Вы будете оскорблены этим моим письмом. Очень жаль. Но вольно ж Вам было не разобрать, что с Вами говорит человек полупомешанный и говорит нелепицу с примесью гнусной клеветы, которая могла быть выдумана только полупомешанным.
Сообразно этой вероятности закончу изложением моих мыслей об уплате долга Вам. -- Месяца через четыре мои денежные дела устроятся. К тому времени я буду должен Вам около 1 750 р. Но между тем выйдет перевод XI тома Вебера. По Вашему великодушному счету платы мне, сумма ее за эту часть перевода составит, вероятно, рублей 1 200. Итак, я останусь должен Вам, вероятно не менее 550 р. Я прошу Вас быть попрежнему великодушным и подождать, пока я получу возможность уплатить Вам этот долг.
До вчерашнего дня не предвидел я такой развязки наших отношений. Глубоко жалею о том, что наглая ложь полусумасшедшего пьяницы сделала ее единственно вероятной.
И с прежним чувством душевной благодарности Вам за Ваше доброе расположение ко мне, давшее, с большим денежным убытком для Вас, возможность мне безбедно прожить более трех лет, смею Вас уверить, что мне грустно сказать Вам: с вором, со мною, Вы могли бы иметь дело; к подозрению в воровстве я равнодушен; но Вы поверили клеветам, которых я не могу (Принимать равнодушно, потому простите.
Благодарю Вас за присылку "Указателя" к Веберу. Адрес составителя "Указателя":
Контора пароходства Зевеке. Илариону Галактионовичу Короленко.
Прошу Вас принять уверение в моем глубоком уважении. Ваш Н. Чернышевский.
Несколько дней тому назад я получил письмо, рассказывавшее мне о проделке полусумасшедшего пьяницы Захарьина. По соображениям, которых не могу сообщить Вам, я не мог сделать должного употребления из этого письма. Автор его, без сомнения, немец, не умеющий писать по-русски. Я предполагаю, что это Iohann Steinbach, профессор московской консерватории. Я глубоко благодарен ему.
Но я не мог воспользоваться сведениями, сообщенными им мне. Потому молчал. Вчера я получил письмо от Захарьина, с дурацким удовольствием излагающее его проделку.
Пользуясь письмом Захарьина, я отправляю с этой почтой письмо к К. Т. Солдатенкову.
Вот содержание моего письма к нему.
Извините, Иван Ильич, что утруждаю Вас чтением того, до чего Вам, собственно говоря, не должно быть никакого дела. Но так как Вы были посредником между мною и К. Т-ем, то я считал своей обязанностью сообщить Вам, по какому случаю прекращаются мои отношения к нему.
Как видите, я веду счет долга в предположении, что он станет присылать мне по 250 р. в продолжение 4 месяцев. Не захочет, то тем лучше. Но и без отказа от них мое письмо к нему достаточно оскорбительно.
Будьте здоров. Жму Вашу руку. Ваш
1193
В. М. ЛАВРОВУ
19 августа 1888.
Добрый друг Вукол Михайлович,
1194
О. С. ЧЕРНЫШЕВСКОЙ
Пятница. 19 августа 1888.
Миленький мой дружочек Оленька,
1195
А. П. КОПЫЛОВУ
20 августа 1888.
Милостивейший государь Аким Петрович,
1196
И. И. БАРЫШЕВУ
24 августа 1888.
Добрый друг Иван Ильич,
1197
Е. М. ЧЕРНЫШЕВСКОЙ
24 августа 1888.
Милый дружочек Леночка,
1198
А. В. МИХАЙЛОВУ
24 августа 1888.
Милостивейший государь! Александр Владимирович!
1199
М. А. АНТОНОВИЧУ
29 августа 1888 г.
1200
В. А. ГОЛЬЦЕВУ
31 августа 1888.
Добрый друг Виктор Александрович,
1201
Ю. П. ПЫПИНОЙ
13 сентября 1888.
Милая сестрица Юлия Петровна,
1202
A. H. ПЫПИНУ
13 сентября 1883.
Милый Сашенька,
1203
А. Н. ЧЕРНЫШЕВСКОМУ
13 сентября 1888.
Милый друг Саша,
1204
И. И. БАРЫШЕВУ
23 сентября 1888.
Милостивейший государь, Иван Ильич,
1205
И. И. БАРЫШЕВУ
23 сентября 1888.
Добрый друг Иван Ильич,
1206
Е. М. ЧЕРНЫШЕВСКОЙ
2 окт. 1888.
Милая Леночка,
[Без подписи.]
1207
M. H. ЧЕРНЫШЕВСКОМУ
[2 октября 1888.]
Милый Миша,
1208
В. М. ЛАВРОВУ
3 октября 1888.
Глубокоуважаемый Вукол Михайлович,
1209
И. И. БАРЫШЕВУ
14 октября 1888.
Добрый друг Иван Ильич,
1210
И. И. БАРЫШЕВУ
14 окт. 1888.
Милостивейший государь, Иван Ильич,
Михаилу Николаевичу Чернышевскому.
1211
M. H. ЧЕРНЫШЕВСКОМУ
17 окт. 1888.
Милый друг Миша,
1212
И. И. БАРЫШЕВУ
20 окт. 1888.
Добрый друг Иван Ильич,
1213
А. Н. ПЫПИНУ
27 окт. 1888
Милый Саша,
1214
Е. М. и M. H. ЧЕРНЫШЕВСКИМ
[27 октября 1888.]
1215
A. H. ЧЕРНЫШЕВСКОМУ
27 октября 1860.
Милый друг Саша,
1216
М. И. ПОПОВУ
2 ноября 1888.
Добрый друг Михаил Иванович,
1217
Е. М. и M. H. ЧЕРНЫШЕВСКИМ
[8 ноября 1888.1
1218
И. И. БАРЫШЕВУ
9 ноября 1888.
Добрый друг Иван Ильич,
1219
И. И. БАРЫШЕВУ
9 ноября 1888.
Милостивейший государь, Иван Ильич,
1220
M. Н. ЧЕРНЫШЕВСКОМУ
11 ноября 1888.
Милый друг Миша,
1221
Е. Я. ГОЛОВАЧЕВОЙ (ПАНАЕВОЙ)
[11 ноября 1888.]
Милостивейшая государыня Авдотья Яковлевна,
1222
И. И. БАРЫШЕВУ
19 ноября 1888.
Многоуважаемый друг Иван Ильич,
1223
И. И. БАРЫШЕВУ
19 ноября 1888.
Милостивейший государь, Иван Ильич,
1224
И. И. БАРЫШЕВУ
22 ноября 1888.
Добрый друг Иван Ильич,
1225
К. Т. СОЛДАТЕНКОВУ
24 ноября 1888.
Милостивый государь Кузьма Терентьевич,
1226
И. И. БАРЫШЕВУ
24 ноября 1888.
Милостивейший государь, Иван Ильич,
Нижний Новгород,
1227
И. И. БАРЫШЕВУ
24 ноября 1888.
Добрый друг, Иван Ильич,