Дроз Гюстав - Бал в посольстве, где не говорится ни о бале, ни о посольстве

БАЛЪ ВЪ ПОСОЛЬСТВѢ.
ГДѢ НЕ ГОВОРИТСЯ НИ О БАЛѢ, НИ О ПОСОЛЬСТВѢ.

Разсказъ Густава Дроза.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Дома Призр. Малол. Бѣдныхъ. Лиговская ул., 26.
1901.

http://az.lib.ru

-- Я вовсе и не говорю тебѣ, чтобы это было не хорошо, продолжала моя тетушка, дотрогиваясь до каминной рѣшетки кончикомъ своего маленькаго башмачка. Правда, это оживляетъ глаза, придаетъ имъ особенную прелесть, я откровенно сознаюсь въ этомъ. Немножко напудриться, положить крошечку румянъ, провести, даже, эти голубоватые оттѣнки, которые женщины, не знаю какъ-то, дѣлаютъ -- около глазъ... Ахъ, какія есть женщины -- кокетки! Замѣтилъ ты прошедшій четвергъ, на балѣ у m-me Сьеракъ, глаза графини Анны? Откровенно говоря, вѣдь это непозволительно.

-- Ахъ, тетушка, эти глазки мнѣ очень нравились, они были такіе бархатные, съ поволокой...

-- Я и не говорю, чтобы они были не хороши.

-- Какой удивительный блескъ, какое восхитительное выраженіе томности!

-- Да, все это правда; но все-таки вѣдь это безстыдно, хотя иногда и очень красиво. Я встрѣчала на гуляньяхъ въ лѣсу этихъ, какъ вы называете, прелестныхъ женщинъ съ румянами, сурмилами и синькой... Вѣдь онѣ употребляютъ, кажется, синьку?

-- Да, тетушка, польскую...-- Это для жилокъ.

-- Какъ, такъ онѣ выводятъ и жилки? спросила меня тетушка съ любопытствомъ. Да вѣдь это позоръ, честное слово! Ну что-же и ты свѣдущъ въ этомъ дѣлѣ?

-- Я очень часто игралъ на благородныхъ спектакляхъ! У меня, даже, есть цѣлая коллекція этихъ баночекъ, терочекъ, растушовочекъ и проч. и проч.

-- У тебя все это есть? Ахъ ты негодный!... Скажи, пожалуйста, ты ѣдешь завтра на балъ въ посольство?

-- Да, тетушка; а вы? Вы, конечно, будете и костюмироваться?

-- Къ сожалѣнію, надо будетъ дѣлать тоже, что и другія. Говорятъ, впрочемъ, тамъ будетъ великолѣпно!... Какъ ты думаешь, мнѣ нужно будетъ пудриться? спросила меня тетушка помолчавъ, пойдетъ мнѣ это?

-- Лучше, чѣмъ къ кому-бы то ни было! Вы будете восхитительны, я въ этомъ увѣренъ.

-- Мы это увидимъ, льстецъ.

Она встала, протянула мнѣ ручку съ самодовольнымъ видомъ и направилась къ двери, потомъ какъ будто одумавшись, сказала:

-- Кстати, Эрнестъ, такъ какъ ты тоже ѣдешь завтра на балъ въ посольство, то заѣзжай за мной, въ моей каретѣ для тебя будетъ мѣсто. Къ тому-же ты скажешь мнѣ свое мнѣніе о моемъ костюмѣ, и... она вдругъ разразилась громкимъ, неудержимымъ смѣхомъ, и затѣмъ, наклонясь къ самому моему уху, прошептала:

-- Захвати съ собой всю твою коллекцію баночекъ и пріѣзжай пораньше. Смотри, это между нами?... она положила свой пальчикъ на губы въ знакъ скромности.-- До завтра.

-----

Тетушка моя еще не распрощалась со своей молодостью. Ей больше двадцати пяти лѣтъ, по моему счету, но я очень плохо считаю, такъ что при самомъ моемъ искреннемъ желаніи, я-бы вамъ не могъ навѣрное сказать о ея годахъ. Да впрочемъ къ чему это? Шопотъ удивленія и восторга встрѣчаетъ ее всегда, когда она входитъ въ бальное зало; дѣловые прохожіе заглядываются на нее, когда она изъ своей кареты отдаетъ приказанія своему кучеру! Въ ея голосѣ еще слышатся серебристые звуки молодости, а въ манерахъ проглядываетъ восхитительная грація двадцати-лѣтней женщины... Она всю жизнь провела въ свѣтѣ, въ томъ восхитительномъ бомондѣ, который посвящаетъ себя на изученіе сохраненія граціи и кажущейся молодости. Она еще хорошо сохранилась.

II.

На другой день, вечеромъ, комната моей тетушки была въ самомъ ужасномъ безпорядкѣ. Изо всѣхъ полуоткрытыхъ ящиковъ торчали ленты, кружева, кисея, вышивки. Всюду разбросаны были футляры изъ подъ драгоцѣнныхъ вещей; на коврѣ валялись обрѣзки лентъ, нитокъ, кусочки атласу, остатки цвѣтовъ и весь онъ былъ засыпанъ пудрой. Множество свѣчъ и три лампы безъ абажуровъ распространяли ослѣпительный свѣтъ на этотъ безпорядокъ. Посреди этого хаоса, передъ трюмо, стояла моя тетушка, нарядная, причесанная, напудренная, и разсматривала опытнымъ взглядомъ свой великолѣпный нарядъ, относящійся къ царствованію Людовика XIV.

Горничная и двѣ портнихи, всѣ три на колѣняхъ, съ утомленными и опухшими глазами (онѣ не спали около трехъ ночей) копошились между атласомъ и прикалывали банты.

-- Мари, немножко лѣвѣе ту ленту, которую вы держите. M-me Савенъ вашъ корсажъ широкъ на цѣлую ладонь. Посмотрите я точно какъ въ мѣшкѣ.

-- Вѣроятно, сударыня, вашъ корсетъ стянутъ болѣе обыкновеннаго?

-- Разумѣется болѣе обыкновеннаго. Развѣ вы не знаете, что при Людовикѣ XIV, дамы имѣли таліи чрезвычайно тонкія. Надо или уважать археологію или не вмѣшиваться въ нее. Передъ недуренъ. Это совершенно въ томъ духѣ.

Тетушка посмотрѣлась въ зеркало въ профиль.

-- Я боялась, что эта вырѣзка у лифа не будетъ-ли ужъ слишкомъ открывать ваши плечи, сударыня, но я сдѣлала вѣрно по присланнымъ образцамъ.

-- М-me Савенъ, развѣ вы не знаете, что при Людовикѣ XIV знатныя дамы носили очень и очень открытыя платья. Нѣтъ, нѣтъ, тутъ нѣтъ ничего преувеличеннаго, это въ характерѣ того времени...

И расправляя своими розовыми и полными пальчиками излишнія выпуклости невообразимо нескромнаго газа, она, улыбаясь, прибавила:

-- Нѣтъ, нѣтъ, положительно ничего нѣтъ преувеличеннаго. Мари, дайте мнѣ коробочку съ мушками, сказала она горничной.

Тетушка помочила свой палецъ аристократической слюнкой, опустила его въ коробочку съ разсѣяннымъ видомъ, потомъ держа на воздухѣ палецъ, вооруженный чернымъ пятнышкомъ, она внимательно посмотрѣлась въ зеркало, съ минуту была въ нерѣшимости и вдругъ рѣшительнымъ движеніемъ и съ удивительной ловкостью, пафъ!... Посадила мушку именно на то мѣсто, гдѣ корсажъ былъ вырѣзанъ по модѣ временъ Людовика XIV.

-- Это ее скроетъ, шептала она. Это отвлечетъ вниманіе.

Она добродушно улыбнулась.

Черненькая мушка, какъ Божія коровка между двухъ розъ, была налѣплена съ чрезвычайнымъ тактомъ: ни очень низко, ни очень высоко. Она пряталась, хотя и была замѣтно видима, въ полутѣни, въ углубленіи...

Критика, склонная къ злословію, сказала-бы впрочемъ, "въ самомъ дѣлѣ здѣсь нѣтъ ничего преувеличеннаго".

Въ сущности-же преувеличеніе существовало, и я полагаю, оно произошло оттого, что тетушка моя и не подозрѣвала объ этомъ.

А можетъ быть это произошло и оттого, что подъ вліяніемъ археологическаго предубѣжденія и вполнѣ повинуясь модѣ нашихъ прабабушекъ, стягивающихъ себѣ грудь, тетушка и не подумала, что это стягиваніе преувеличиваетъ нѣсколько полноту этой груди.

Во всякомъ случаѣ, мушка спасла все!...

-- Какъ ты поздно являешься, однако, сказала она мнѣ. Теперь уже одиннадцать часовъ, а у насъ еще, прибавила она, показывая свои бѣлые зубки, у насъ еще много дѣла. Лошади заложены уже съ часъ. Я пари держу, что они взбѣсятся на такомъ морозѣ.

Говоря это, она вытянула свою ножку, обутую въ туфельку съ краснымъ каблучкомъ и всю залитую золотымъ шитьемъ. Ея полненькая ножка пышно вздымалась въ этой обуви и сквозь рѣшетчатый шелковый чулокъ блистала нѣжная розовая кожица.

-- Ну, какъ ты меня находишь? спросила она.

-- О! я ослѣпленъ вами, какъ бываютъ ослѣплены іюльскимъ солнцемъ, самымъ горячимъ въ году... Я васъ нахожу восхитительной..... восхи..... а куафюра!

-- Не правда-ли, я хорошо причесана? И это все мой Сальвони придумалъ, право нѣтъ парикмахера ему подобнаго. Брилліанты въ пудрѣ имѣютъ видъ великолѣпный, а приподнятая прическа придаетъ величіе шеѣ. Ну, что-же, съ тобой твои баночки? спросила она, помолчавъ.

-- Да, отвѣчалъ я, весь приборъ при мнѣ, и если вамъ будетъ угодно сѣсть...

-- Я ужасно блѣдна -- въ самомъ дѣлѣ; нужно одну крошечку!... Не правда-ли, Эрнестъ? Ты, конечно, знаешь, о чемъ я говорю?

И она повернула голову, подставивъ мнѣ правый глазъ.

Я его еще и теперь вижу, этотъ глазъ! Она откинулась назадъ, чтобы быть противъ самаго свѣта, а я, по причинѣ столь деликатной работы, совсѣмъ близко нагнулся къ этому полуоткрывавшемуся глазу. Проклятая мушка, виднѣвшаяся и смущавшая меня, какъ отдаленная лодочка, носилась въ волнахъ, подымавшихся и опускавшихся по прихоти дыханія.

Какое-то благоуханіе одуряло меня, глаза-же не могли оторваться отъ мушки.

-- Ты понимаешь, мой другъ, что только необходимость историческаго костюма заставила меня рѣшиться употребить...

Тетушка недосказала.

-- Милая тетушка, замѣтилъ я, если вы будете шевелиться, моя рука будетъ дрожать.

На самомъ-же дѣлѣ рука моя дрожала отъ прикосновенія къ ея длиннымъ, длиннымъ рѣсницамъ.

-- Ты правъ, замѣтила она, эта крошка точка въ этомъ уголкѣ глаза, придаетъ ему какой-то особенный блескъ, какую-то особенную томность. Тетушка вдругъ опять залилась хохотомъ. Я посмотрѣлъ на нее.

-- Ахъ какъ смѣшна, эта баночка съ голубой краской!.. Боже мой, фу!.. какъ это должно быть гадко! говорила она спустя минуту. Однако, ты замѣчаешь, какое странное сцѣпленіе обстоятельствъ. Напудришься, ну, и нельзя оставаться привидѣніемъ... положи крошечку румянъ!.. но только, какъ это ужасно!

Я исполнилъ желаніе, ужасное желаніе!..

-- Теперь... видишь какъ демонъ золъ! Если ко-всему этому не увеличишь глазъ, то они будутъ казаться точно проткнутые буравчикомъ? Ахъ, сказала вдругъ тетушка, глубоко вздохнувъ, такъ-то, дай другъ, мало по-малу доходятъ и до эшафота.

Затѣмъ она снова залилась самымъ веселымъ смѣхомъ; маленькая мушка исчезла и вскорѣ опять всплыла на поверхность.

-- А вѣдь вся эта подрисовка чрезвычайно натуральна. Какъ это все оживляетъ взглядъ!.. Однако какія, должны быть плутовки эти, какъ вы называете, падшія созданія; какъ онѣ хорошо знаютъ, что имъ къ лицу! Но это позорно!.. У нихъ вѣдь это все хитрость, продажность и ничего болѣе... Прибавь чуть-чуть синьки, это въ самомъ дѣлѣ недурно...

-- Ты, говорила она черезъ пять минутъ, небоишься, что брови мои будутъ слишкомъ черны? Ты, конечно, знаешь, я не хотѣла-бы имѣть видъ... Но твоя правда, это очень хорошо... Гдѣ ты, шалунъ, научился только всему этому? Ты могъ-бы, не шутя, нажить состояніе, еслибъ захотѣлъ заниматься этимъ подкрашиваніемъ.

-- Ну, тетушка, довольны-ли вы?

Тетушка взяла маленькое зеркальце, посмотрѣлась вблизи, издали, прищурила глаза, улыбнулась и откинувшись на спинку креселъ сказала:

-- Надо сознаться, мой другъ, что это обворожительно... но скажи пожалуста, употребляется-ли ими что-нибудь для губъ?

-- Какъ-же-съ, непремѣнно...

-- Какъ, это?.. Вотъ, что въ пузыречкѣ? это жидкое?.. говорила она съ содраганіемъ.

-- Это родъ уксуса... ну, тетушка не шевелитесь, держите ваши губки впередъ, какъ будто вы хотите меня поцѣловать. Да, въ самомъ дѣлѣ тетушка, прибавилъ я, не хотите-ли вы поцѣловать меня?

-- Охотно, ты это заслужилъ. Ну, а скажи мнѣ, ты научишь меня этому искусству?

-- Съ большимъ удовольствіемъ!...

-- Этотъ уксусъ дѣлаетъ чудеса;., посмотри, какъ выглядятъ бѣлы и блестящи мои зубы!...

-- Ну, кажется, все кончено, благодарю тебя!... Она улыбнулась мнѣ жеманно, но я понялъ, что это произошло оттого, что уксусъ щипалъ ея губы.

Взявши еще мушку, она съ обворожительнымъ кокетствомъ посадила ее подъ глазомъ, затѣмъ еще одну около рта и сіяющая обратилась ко мнѣ; "Убери поскорѣй эти баночки, я слышу, твой дядя идетъ за мной. Застегни мои браслеты!... Ай, ай, уже бьетъ полночь, бѣдныя мои лошади!

III.

Въ эту минуту вошелъ мой дядя.

-- Я не сдѣлалъ-ли нескромности, сказалъ онъ весело, замѣчая меня?

-- Надѣюсь, что вы шутите, отвѣчала она, поворачиваясь къ нему лицомъ; я предложила Эрнесту мѣсто въ нашей каретѣ, такъ какъ онъ тоже ѣдетъ на балъ въ посольство.

-- Вы восхитительны сегодня, моя милая! сказалъ онъ въ самомъ дѣлѣ удивленный. У васъ цвѣтъ лица очень оживленъ, ваши глаза такъ блестятъ, замѣтилъ онъ какъ-то коварно.

-- Это отъ камина, онъ все время топился, я просто задохлась отъ жара. А вы, мой другъ, вы просто великолѣпны! Я никогда не видала у васъ такой черной бороды, замѣтила она въ свою очередь.

-- Это потому, что я совсѣмъ замерзъ. Жанъ позабылъ о каминѣ, а онъ и погасъ.

Тетушка, коварно улыбнувшись въ свою очередь, взяла вѣеръ и подала дядѣ руку.