Книговод

Жизнь и убеждения Тристрама Шенди

Стерн Лоренс


   

Лоренцъ Стернъ.

СОЧИНЕНІЯ.

L. Sterne. Works.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Н. М.

Изданіе журнала "Пантеонъ Литературы".

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Н. А. Лебедева, Невскій просп., д. No 8.
1890.

   

Лоренцъ Стернъ.

(Біографическій очеркъ).

   Очеркъ жизни Стерна мы начнемъ его автобіографіей, которую и приведемъ цѣликомъ:
   "Робертъ Стернъ (внукъ іоркскаго архіепископа Ричарда Стерна, ум. 1683 г.) лейтенантъ гандисейдскаго полка, былъ женатъ на Аннесѣ Геберть (Agnes Hebert), вдовѣ капитана, принадлежавшаго къ хорошей семьѣ. Дѣвичья фамилія ея была, кажется, Неттль (Nuttie); впрочемъ, я теперь припоминаю, что это была фамилія ея свекра, извѣстнаго фландрскаго маркитанта временъ войнъ королевы Анны. Тогда же мой отецъ и женился на дочери его жены (онъ былъ у него въ долгу); это было 25-го сентября 1711 года, по старому стилю. У этого Неттля былъ сынъ отъ моей бабки -- видный малый, но рѣдкая дубина; что съ нимъ сталось, не знаю. Семья его (если еще остался кто-нибудь изъ нихъ) живетъ теперь въ Клонмелѣ, на югѣ Ирландіи; тамъ же родился и я, 24-го ноября 1713 года, черезъ нѣсколько дней послѣ пріѣзда моей матери изъ Дюнкирхена. День моего рожденія быль несчастливъ для моего отца, который былъ уволенъ, вмѣстѣ со многими другими храбрыми офицерами, въ день нашего пріѣзда, и оставленъ на произволъ судьбы, съ женой и двумя дѣтьми. Старшая изъ нихъ была Мэри; она родилась во французской Фланіріи, въ Лилѣ, 10-го іюня 1712 г. (по новому стилю). Она была самая несчастная изъ всей семьи: она была замужемъ въ Дублинѣ за нѣкіимъ Вемансомъ (Wemans), который обращался съ ней самымъ безжалостнымъ образомъ; растративши всѣ свои деньги и обанкротившись, онъ оставилъ мою бѣдную сестру безъ всякихъ средствъ къ существованію. Она прожила послѣ этого лишь нѣсколько мѣсяцевъ, удалившись въ деревню къ одной своей подругѣ, гдѣ вскорѣ и умерла отъ разрыва сердца. Это была удивительно красивая женщина -- стройная, отлично сложенная... она была достойна лучшей участи. Такъ какъ полкъ, въ которомъ служилъ мой отецъ, былъ распущенъ, то онъ оставилъ Ирландію, какъ только можно было меня перевезти, и поселился со всѣмъ семействомъ въ родномъ своемъ помѣстьи, въ Эльвингтонѣ, подлѣ Іорка, гдѣ жила его мать. Она была дочь сэра Рожера Жака (Ser Roger Jaques) и его наслѣдница. Тутъ мы провели около десяти мѣсяцевъ; къ этому времени полкъ снова былъ собранъ и мы перекочевали со всѣмъ имуществомъ въ Дублинъ. Спустя мѣсяцъ послѣ нашего прибытія, отецъ покинулъ насъ, будучи назначенъ въ Эксетеръ (Exeter); моя мать съ двумя дѣтьми послѣдовала за нимъ въ скучное зимнее время, путешествуя сушей изъ Ливерпуля въ Плимутъ. Черезъ двѣнадцать мѣсяцевъ насъ опять отправили обратно въ Дублинъ. Мать и насъ трое (въ Плимутѣ она родила еще сына Іорама -- Ioram) сѣли въ Бристолѣ на ирландскій корабль и едва не погибли на пути, благодаря образовавшейся въ суднѣ течи. Наконецъ, послѣ многихъ опасностей и усилій, добрались мы до Дублина. Здѣсь мой отецъ нанялъ большой домъ и истратилъ на устройство его въ полтора года массу денегъ. Въ 1719 году снова пришлось все разстраивать: полкъ отца былъ назначенъ, со многими другими, на островъ Уайтъ (Isle of Wight), откуда они должны были отправиться на корабляхъ въ Испанію для участія въ экспедиціи Виго. Мы сопровождали полкъ и были загнаны въ Мильфордскую гавань (Milford Haven), но высадились въ Бристолѣ, откуда продолжали дорогу сухимъ путемъ до Плимута и снова моремъ на островъ, гдѣ простояли нѣсколько времени въ лагерѣ, пока войско посадили на корабли; въ этой экспедиціи, на пути изъ Бристоля въ Гемпширъ (Hampshire), умеръ отъ оспы бѣдный Іорамъ -- хорошенькій четырехлѣтній мальчуганъ. Въ теченіе экспедиціи Виго, мы съ матерью и сестрой оставались на островѣ Уайтѣ, пока полкъ отца не вернулся въ Ирландію, въ Викло (Wicklon), откуда онъ и послалъ за нами. Во время нашего пребыванія на островѣ Уайтѣ, мы были вознаграждены за потерю Іорама рожденіемъ дѣвочки Анны, явившейся на свѣтъ 23 сентября 1719 г.; этотъ красивый цвѣтокъ погибъ, трехъ лѣтъ отъ роду, въ дублинскихъ казармахъ; я помню, что она была нѣжнаго и недолговѣчнаго сложенія, какъ и большинство дѣтей моего отца. Мы отправились моремъ въ Дублинъ и попали подъ страшную бурю, изъ которой насилу выбрались въ цѣлости; моя мать упросила капитана вернуться въ Уэльсъ, гдѣ мы переждали мѣсяцъ, и поѣхали потомъ въ Дублинъ, откуда уже сухимъ путемъ добрались до Викло, къ отцу, который уже нѣсколько недѣль считалъ насъ погибшими. Мы прожили въ казармахъ Викло одинъ годъ (1720-й), въ теченіе котораго родился Девиджеэръ (Devijeher), названный такъ въ честь полковника Девиджеэра. Отсюда мы переселились на полгода къ одному священнику, господину Фетерстону (Fetherston), миляхъ въ семи отъ Викло; онъ былъ родственникъ моей матери и пригласилъ насъ въ свой приходъ въ Анимо. Во время нашего пребыванія въ этомъ приходѣ, я какимъ-то чудомъ спасся отъ смерти. Я упалъ въ мельничный шлюзъ въ то время, когда мельница работала, но былъ вытащенъ оттуда цѣлъ и невредимъ; хотя разсказъ этотъ кажется невѣроятнымъ, однако его подтвердятъ жители той части Ирландіи; тогда сотни простонародья стекались смотрѣть на меня. Отсюда мы послѣдовали за полкомъ въ Дублинъ, гдѣ прожили годъ въ казармахъ. Въ этомъ (1721) году я научился писать. Въ 1722 году полкъ былъ переведенъ въ Каррикфергусъ (Carriekfergus), въ сѣверной Ирландіи. Снова мы перемѣнили лагерь, но не пошли дальше Дрогиды (Drogheda), такъ какъ здѣсь засталъ насъ приказъ отправиться въ Муллингаръ (Mullingar), сорокъ миль къ западу. Здѣсь судьбѣ угодно было натолкнуть насъ на одного нашего добраго родственника, происходившаго въ боковой линіи отъ архіепископа Стерна; онъ пріютилъ насъ на годъ въ своемъ замкѣ, и отправилъ къ полку въ Каррикфергусъ, облагодѣтельствовавъ, чѣмъ только могъ. Путешествіе наше, въ мартѣ мѣсяцѣ, было полно невзгодъ и всякихъ тягостей и продолжалось шесть или семь дней. Здѣсь умеръ маленькій Девиджеэръ, будучи трехъ лѣтъ отъ роду; на слѣдующее лѣто на смѣну его явилось новое дитя -- Сузанна, и этотъ младенецъ отсталъ отъ насъ на тяжеломъ жизненномъ пути. Осенью слѣдующаго года (или весною слѣдующаго за этимъ -- не помню) мой отецъ взялъ отпускъ у своего полковника для того, чтобы помѣстить меня въ школу къ одному опытному учителю возлѣ Галифакса; здѣсь я пробылъ нѣсколько времени, пока мой двоюродный братъ Стернъ изъ Эльвингтона, заступившій для меня мѣсто отца, не отправилъ меня въ университетъ. Но не буду опережать хода событій. На другой годъ, полкъ отца былъ переведенъ въ Лондондерри, гдѣ опять родилась сестра Екатерина, находящаяся еще въ живыхъ, но, къ несчастію, отдалившаяся отъ меня, благодаря стараніямъ моего дяди. Отсюда полкъ былъ отправленъ на защиту Гибралтара; тамъ, во время осады, у моего отца случилась ссора съ капитаномъ Филиписомъ изъ-за какого-то гуся, дошедшая до дуэли; отецъ мой былъ проколотъ насквозь шпагой, но оправился отъ раны, хотя и не вполнѣ, такъ что онъ уже былъ не въ силахъ бороться съ трудностями службы, и, будучи отправленъ въ Ямайку, слегъ отъ мѣстной лихорадки; эта болѣзнь сначала лишила его разсудка до того, что онъ впалъ въ совершенное дѣтство; но послѣ того онъ прожилъ мѣсяца два, ни на что не жалуясь, какъ вдругъ однажды неожиданно скончался, спокойно усаживаясь въ кресло; это случилось въ портѣ Антоніо, въ сѣверной части острова. Мой отецъ былъ маленькій, веселый человѣкъ, до крайности подвижной и дѣятельный, любитель всякихъ упражненій, неутомимый и выносливый, терпѣливый въ невзгодахъ, которыми Господь его не забывалъ... Онъ былъ характера немного горячаго и вспыльчиваго, но, въ сущности, добраго и довѣрчиваго и настолько прямого, что никогда ни къ кому не относился съ подозрѣніемъ, и его легко было обмануть хоть десять разъ на день, если девяти не было вполнѣ достаточно... Онъ умеръ въ мартѣ 1731 года. Я оставался въ Галифаксѣ до конца этого года; не могу не разсказать здѣсь слѣдующаго анекдота о моемъ тамъ пребываніи. Въ вашемъ классѣ какъ разъ только что кончили бѣлить потолокъ, и даже еще не успѣли вынести лѣстницу; мнѣ и вздумалось взобраться на нее и намалевать кистью на чистомъ потолкѣ громадными буквами -- LAU. STERNE; воспитатель же, увидѣвъ это, поймалъ меня и выпоролъ самымъ жестокимъ образомъ. Учитель мой былъ очень недоволенъ его поступкомъ и сказалъ ему при мнѣ, что "это имя нигдѣ не должно быть стерто, такъ какъ оно принадлежитъ геніальному мальчику, которому навѣрно суждено выдѣлиться и прославиться на вѣки". Эти слова изгладили изъ моей памяти впечатлѣніе полученныхъ ударовъ. Въ 32-мъ году мой двоюродный братъ отправилъ меня въ университетъ, гдѣ я пробылъ нѣсколько времени. Оттуда я пріѣхалъ въ Іоркъ, и мой дядя доставилъ мнѣ доходъ съ Сеттонскаго (Sutton) прихода; въ Іоркѣ же я познакомился съ своей будущей женой и ухаживалъ за ней въ теченіе двухъ лѣтъ; она говорила, что любитъ меня, но считаетъ себя слишкомъ бѣдной въ сравненіи со мной, чтобы намъ жить вмѣстѣ. Когда она уѣзжала къ своей сестрѣ, я часто писалъ ей, и мнѣ кажется, что она почти рѣшила уже принять мое предложеніе, но не хотѣла только въ этомъ сознаться. Вернувшись отъ сестры, она серьезно заболѣла, и когда я однажды вечеромъ сидѣлъ у нея, въ большомъ горѣ отъ ея болѣзни, она обратилась ко мнѣ и сказала: "Дорогой мой Лори (Laurey), я никогда не буду твоей, ибо я убѣждена, что мнѣ немного осталось жить; но я завѣщаю тебѣ каждый шиллингъ моего состоянія", и она показала мнѣ свое завѣщаніе. Такое великодушіе меня совершенно сразило. Но Богу было угодно, чтобы она выздоровѣла, и въ 1741 году мы повѣнчались. Въ то время я былъ въ прекрасныхъ отношеніяхъ съ своимъ дядюшкой, и онъ даже выхлопоталъ для меня мѣсто каноника въ Іоркѣ; послѣ онъ разсорился со мной изъ-за того, что я не соглашался писать статьи для газетъ: онъ былъ человѣкомъ партіи, я-же никогда ни къ какой партіи не принадлежалъ и всегда считалъ эту грязную работу недостойной меня; съ той поры онъ сталъ моимъ злѣйшимъ врагомъ. Черезъ жену мнѣ удалось пріобрѣсти церковные доходы и въ Стиллингтонѣ; въ Сеттонѣ я прожилъ почти двадцать лѣтъ, исполняя, свои обязанности въ обоихъ мѣстахъ. Тогда я быль въ полномъ здоровьи. Занятіями моими были -- чтеніе, рисованіе, игра на скрипкѣ и охота. Что касается сеттонскако помѣщика, то я не могу сказать, чтобы мы были съ нимъ особенно дружны; зато стиллингтонскій былъ очень добръ и внимателенъ къ намъ, такъ что было истиннымъ наслажденіемъ имѣть въ полутора миляхъ такое радушное, дружественное семейство. Въ 1760 голу, нанявъ въ Іоркѣ домъ для жены и дочери, я самъ отправился въ Лондонъ, по дѣламъ изданія двухъ первыхъ томовъ Шенди {"Тристрамъ Шенди" выходилъ по частямъ въ теченіе 8 лѣтъ, именно съ 1759 до 1767.}). Въ этомъ же году, лордъ Фальконбриджъ (Falconbrige) доставилъ мнѣ приходъ въ Коксвудѣ (Coxwould) -- пріятное уединеніе послѣ Сеттона. Въ шестьдесятъ второмъ году, до заключенія мира, я отправился съ семьей въ Парижъ; оставивъ жену и дочь во Франціи, я, спустя два года, поѣхалъ для поправленія здоровья въ Италію; возвращаясь оттуда, я заѣхалъ къ женѣ и убѣждалъ ее ѣхать со мной въ Англію, но она только недавно исполнила мое желаніе и несказанно об радовала меня тѣмъ, что я вижу снова мою дѣвочку {У Стерна была единственная дочь Лидія, которую онъ страстно любилъ.} именно такой, какъ я желалъ {Надо думать, что этотъ очеркъ жизни Стерна былъ написанъ имъ мѣсяцевъ за шесть до смерти.}".
   Остается прослѣдить событія послѣднихъ мѣсяцевъ жизни Стерна. Въ концѣ 1767 года, онъ поѣхалъ изъ Іорка въ Лондонъ для напечатанія "Сантиментальнаго Путешествія", которое было написано имъ предыдущими лѣтомъ въ его любимомъ Коксвудѣ. Силы постепенно покидали его, но онъ не переставалъ посѣщать друзей и не терялъ своего веселаго настроенія духа. Съ февраля 1768 года, онъ началъ чувствовать приближеніе смерти и съ заботливостію добраго человѣка и любящаго отца всецѣло занялся обезпеченіемъ судьбы своей дочери. Его письма, относящіяся къ этому періоду, рисуютъ его съ такой симпатичной стороны, что приходится жалѣть объ обнародованіи нѣкоторыхъ другихъ, тоже попавшихъ въ печать. Его разслабленный и хилый организмъ не долго боролся съ недугомъ, и 18-го марта 1768 года онъ умеръ въ меблированныхъ комнатахъ въ Бондъ-Стритѣ (Bond-Street), 22-го числа того-же мѣсяца онъ былъ похороненъ на новомъ кладбищѣ, принадлежащемъ Георгіевскому приходу, на Ганноверской площади (Hanover-Square), самымъ скромнымъ образомъ. Только много лѣтъ спустя, ему поставленъ былъ памятникъ, далеко не достойный его памяти, на которомъ изображена слѣдующая надпись:

"Возлѣ сего мѣста покоится тѣло
Преподобнаго Лоренца Стерна, А. М.1)
Скончался сентября 13-го 1768 2)
55 лѣтъ отъ роду.

             Если здравая мысль, горячее сердце, человѣколюбивая грудь,
             Незапятнанное имя, безпорочная душа
             И умственная мощь заслуживаютъ
             Увѣнчанія безсмертной славой --
             Стернъ тотъ человѣкъ, который мощнымъ взмахомъ
             Искоренялъ предразсудки направо и налѣво.
             Но къ чему привело его удивительное знаніе человѣка,
             Раскрывшее ему тайные двигатели мысли?
             Чего оно стоило ему?-- Осмѣянъ, извращенъ,
             Оскорбленъ глупцами и обвиненъ лицемѣрами!
             Читатель, зри въ немъ и свою судьбу;
             Подобно ему, презирай то, что грѣхъ было бы ненавидѣть".
   1) А. М.-Artuni Magister -- магистръ искусствъ.
   2) Число, очевидно, невѣрно.
   
   Этотъ могильный камень былъ воздвигнутъ двумя братьями-масонами, хотя Стернъ и не дожилъ до того, чтобы быть членомъ ихъ сообщества; но его дѣла ясно показываютъ, что имъ руководили ихъ-же принципы, вслѣдствіе этого они сочли себя счастливыми, что имъ представилась возможность сохранить для потомства память о его возвышенной и безупречной личности.
   Какъ мы видимъ, самъ Стернъ приводить чрезвычайно мало данныхъ, которыя могли бы дать намъ понятіе о его характерѣ. Позднѣйшіе критики и изслѣдователи Стерна пользовались по этому вопросу, главнымъ образомъ, его письмами (которыхъ было напечатано болѣе ста-тридцати), особенно письмами къ невѣстѣ, къ дочери и къ "Элизѣ". Однако, не смотря на то, что всѣ они черпали изъ одного источника, заключенія, къ которымъ они пришли, не только различны, но даже прямо противоположны. Большая часть изслѣдователей англичанъ клеймятъ его самыми позорными эпитетами, чернятъ всѣми возможными способами, и въ своемъ ожесточеніи доходятъ до того, что, подобно Теккерею, готовы отрицать даже его литературное значеніе; болѣе хладнокровные къ его рѣзкимъ и откровеннымъ нападкамъ и болѣе безпристрастные, вслѣдствіе этого, иностранные критики, напротивъ, не только отдаютъ должное его славѣ, какъ писателя, но превозносятъ его и какъ человѣка.
   "Стерна называютъ юмористомъ, говоритъ Геттнерь {Исторія Всеобщей Литературы XVIII столѣтія. Томъ 1, англійская литература.}, точно такъ же, какъ называютъ юмористомъ Аристофана, Рабле. Сервантеса и Свифта, а Плавта, Теренція, Мольера -- комиками. Основа этого различія заключается въ сущности самаго юмора; юморъ отличается тѣмъ, что въ немъ быстро движущійся внутренній міръ созерцающей личности играетъ гораздо болѣе существенную роль, чѣмъ въ простой комикѣ. Юмористъ выведетъ на сцену не только вещи, но и лирику своей собственной души. Сердце юмориста должно быть -- чистое и любящее сердце. Истинный юморъ возвышаетъ и освѣжаетъ насъ, потому что показываетъ, что, не смотря на всѣ противорѣчія и недостатки, міръ достоинъ, однако, и любви, и жизни".
   Геттнеръ находитъ, что личность Стерна вполнѣ удовлетворяетъ тѣмъ требованіямъ, которыя высказаны имъ въ его вступленіи. Онъ ставитъ въ упрекъ англичанамъ то, что они съ такой охотой и односторонностью изображаютъ его, безспорно, слабыя стороны, умалчивая о хорошихъ. "За шелухой мы не должны забывать зерна. А зерно въ Стернѣ есть безконечная глубина его сердца, которое не теряетъ вѣрующей любви даже въ самыхъ суровыхъ испытаніяхъ. Жизнь Стерна была несчастлива. Онъ самъ былъ человѣкъ больной, постоянно страдавшій кашлемъ и кровохарканьемъ и, кромѣ того, у него была вздорная жена, которая завершила свое себялюбіе тѣмъ, что въ послѣдніе годы разошлась съ нимъ подъ предлогомъ болѣзненности, поселилась въ Южной Франціи и отняла у него любимую дочь его, Лидію.
   Всѣ признаютъ, что Стернъ изобразилъ себя въ лицѣ пастора Іорика въ "Тристрамѣ Шенди". И если бы кто подумалъ, что добрый Іорикъ слишкомъ польстилъ себѣ въ этомъ изображеніи, тому стоитъ только прочесть удивительныя письма Стерна къ Элизѣ. Въ нихъ блистательно обнаруживаются сердечность и чистота его души. Эти письма такъ свѣжи, такъ нѣжны и чисто человѣчны, что съ ними ничто не можетъ сравниться, кромѣ развѣ писемъ Гёте къ Лоттѣ Кестнеръ и госпожѣ Штейнъ.
   Въ его "Тристрамѣ Шенди" нѣтъ ни одного характера, который-бы не возбуждалъ въ насъ любви и "улыбающагося уваженія", и впечатлѣніе, выносимое нами изъ чтенія его, то, что во всѣхъ насъ есть своя доля глупости и что свѣтъ пропалъ бы отъ нея, если бы, несмотря на то, мы не были, въ глубинѣ нашего сердца, добродушными и честными чудаками, которыхъ темныя стороны составляютъ только естественное дѣйствіе свѣта. Эта искренность и любезность придаютъ Стерну увлекательную силу, это писатель, съ которымъ намъ становится хорошо. Онъ знаетъ человѣческое сердце до самыхъ тайныхъ его изгибовъ, но въ немъ нѣтъ никакой ненависти и злобы; здѣсь мы всего болѣе узнаемъ, что мать юмора есть любовь. Даже такіе люди, какъ Лессингъ и Гёте, которымъ многое должно было не нравиться въ Стернѣ со стороны художественной формы, увлечены были этой, полной любви, сердечной глубиной и въ самыхъ искреннихъ выраженіяхъ высказывали свое глубокое уваженіе къ поэту.
   Мы бываемъ несправедливы къ Стерну, когда смотримъ на него только какъ на поэта. Важнѣе его значеніе культурно-историческое: въ немъ раскрывается поэзія человѣческаго сердца, которая такъ долго была подавлена холодной разсудочной прозой. И если справедливо, что именно къ нему примкнула многочисленная толпа самыхъ слабыхъ подражателей, то учитель не долженъ отвѣчать за ошибки учениковъ. Стернъ, больше чѣмъ кто нибудь иной, по справедливости, считается родоначальникомъ великаго культурнаго періода, ознаменовавшагося преобладаніемъ гуманитарныхъ началъ.
   Намъ кажется, что, не впадая въ крайности и относясь справедливо къ Стерну, мы можемъ сказать, что въ общемъ это былъ человѣкъ сердечный, доступный самымъ нѣжнымъ порывамъ души и, притомъ, безспорно талантливый -- даже геніальный.
   Что касается его личности, то его письма къ Элизѣ и къ дочери Лидіи дышатъ самымъ искреннимъ, неподдѣльнымъ задушевнымъ чувствомъ. Даже тѣ сцены изъ его произведеніи, которыми его особенно рѣзко упрекаетъ Теккерей, доказываютъ глубокую чуткость и воспріимчивость его сердца: чело вѣкъ, не испытывающій, или, по крайней мѣрѣ, не испытавшій тѣхъ чувствъ, которыми изобилуютъ страницы "Шенди" и "Путешествія", не можетъ придумать ихъ, какъ-бы геніаленъ онъ ни былъ, и если Стернъ не чувствовалъ жалости къ старому "désobligeant", не плакалъ въ душѣ по мертвомъ ослѣ -- то, во всякомъ случаѣ, трогательная простота, съ какой описываетъ онъ эти картины, сердечность, вызывающая въ насъ лучшія чувства -- составляютъ его неотъемлемую заслугу и какъ человѣка, и какъ писателя. Отрѣшиться отъ господствовавшей въ тогдашней литературѣ грубости и топорности и вступить на новый путь шутливаго остроумія и глубоко прочувствованнаго состраданія ко всему обиженному, гонимому, забитому -- это уже громадная заслуга для писателя. Какъ-бы искусственны ни были его слезы, однако, онѣ на каждаго изъ насъ производятъ несравненно сильнѣйшее впечатлѣніе, болѣе пробуждаютъ насъ къ сознательному, гуманному отношенію къ окружающимъ, чѣмъ цѣлые томы напыщенно-дидактическихь или грубо-циничныхъ произведеній его современниковъ и предшественниковъ.
   Стиль его представляетъ рѣзкую противоположность съ тяжелымъ, темнымъ и наивнымъ языкомъ его предшественниковъ, не исключая даже Фильдинга и Смоллетта. Стернъ не только не придерживается какого-либо порядка или плана, но, наоборотъ, постоянно перебѣгаетъ отъ одного къ другому, мѣняетъ форму, безпрестанно переходя отъ разсказа къ діалогу, вставляя воображаемые вопросы, намеки и восклицанія постороннихъ лицъ. Это скорѣе разговорный, чѣмъ книжный языкъ: это непринужденная болтовня талантливаго разскащика, который знаетъ себѣ цѣну, знаетъ, что его игривые анекдоты и непринужденный тонъ не могутъ не очаровать слушателя -- и вслѣдствіе этого, Стернъ иногда пересаливаетъ: привыкнувъ вызывать улыбки на лицахъ своихъ слушателей, онъ хочетъ постоянно видѣть ихъ веселыми, и старается не дать имъ ни минуты отдыха. Благодаря самой трудности такой задачи, ему приходится иногда прибѣгать къ преувеличеніямъ, къ искусственному возбужденію утомляющагося вниманія читателя. Но такія усилія являются лишь минутами: онъ быстро оправляется, слушатели еще тѣснѣе окружаютъ его, и рѣчь его льется по прежнему, веселыми, блестяще-остроумными, непринужденными и красивыми оборотами, съ неожиданными сравненіями и безпрестанными отступленіями.
   Стернъ совсѣмъ не шутъ. Онъ острякъ -- и этимъ объясняются всѣ особенности его языка и его пріемовъ. Онъ вездѣ и прежде всего ищетъ случая удивить читателя парадоксальнымъ сравненіемъ, новымъ эпитетомъ, забавнымъ сопоставленіемъ, остроумнымъ описаніемъ или характеристикой. Поэтому онъ и перескакиваетъ постоянно отъ одной мысли къ другой -- совершенно противоположной, такъ что читатель переносится въ самыя разнообразныя сферы, удивляясь умѣнью Стерна изъ малѣйшаго слова, изъ пустѣйшаго намека выводить цѣлый рядъ связанныхъ между собой непрерывною цѣпью фактовъ и заключеній -- и все это съ такой легкостью, непринужденностью и послѣдовательностью, которымъ могъ-бы позавидовать не одинъ ученый или философъ; въ самыхъ экстравагантныхъ теоріяхъ Стерна часто болѣе логичности, чѣмъ во многихъ отвлеченныхъ теоріяхъ профессіональныхъ мыслителей. И Стернъ достигаетъ своей цѣли -- онъ безконечно остроуменъ и увлекателенъ; на каждой страницѣ можно найти чистые перлы юмористическаго разсказа.
   Вмѣсто того, чтобы начинать характеристику, какъ дѣлаютъ другіе писатели, съ описанія героя и переходить съ полной постепенностью къ изображенію его личности. Стернь обращается къ мелочамъ, которыя и указываетъ какъ-бы случайно. Онъ говоритъ о своихъ герояхъ, какъ будто они намъ давно извѣстны, и, когда это приходится къ слову, указываетъ на тѣ или иныя свойства ихъ; онъ не останавливается на описаніяхъ, а словно скользитъ по нимъ, слегка задѣвая ихъ -- и сейчасъ-же переходитъ къ дальнѣйшему изложенію. Несмотря на это, онъ умѣетъ, въ нѣсколькихъ словахъ, часто даже сказанныхъ отъ имени героя, очертить весь его характеръ, представить его такъ рельефно, точно мы его сами видѣли и разговаривали съ нимъ.
   "Дядя Тоби {Одно изъ главныхъ лицъ романа, дядя Тристрама.} говоритъ Шлоссеръ {Ф. Шлоссеръ -- "Исторія восемнадцатаго столѣтія: Періодъ третій, отд. II, глава I, § 1.},-- сдѣлался историческимъ лицомъ, которое едва-ли когда забудется въ литературѣ и исторіи Стернъ имѣлъ къ своей эпохѣ такое же отношеніе, какъ Виландъ, Дидро и Руссо"...
   

I.
Жизнь и убѣжденія Тристрама Шенди.

ГЛАВА І.

   Какъ жаль, что ни мой отецъ, ни моя мать, ни они оба -- ибо по истинѣ на нихъ обоихъ лежала эта нравственная обязанность -- не постарались отнестись добросовѣстнѣе къ своему дѣлу, когда производили меня на свѣтъ! Я глубоко убѣжденъ, что роль моя въ этомъ мірѣ была бы совершенно отлична отъ той, въ которой мнѣ приходится явиться передъ читателемъ, если бы они поразмыслили о всей важности послѣдствій ихъ тогдашняго занятія и тщательно взвѣсили и обдумали его значеніе: вѣдь въ немъ дѣло шло не только о произведеніи разумнаго существа, но, можетъ быть, и объ удачномъ образованіи его тѣла и духа, его ума и, пожалуй, даже самыхъ его міровоззрѣній; да наконецъ -- какъ знать?-- судьбы всего его дома могли зависѣть отъ душевнаго настроенія ихъ въ ту минуту. Повѣрьте, добрые люди, что это совсѣмъ не такой пустякъ, какъ можетъ показаться многимъ изъ васъ; вы, навѣрно, всѣ слышали о жизненныхъ силахъ и о томъ, какъ онѣ передаются отъ отца къ сыну? Ну, такъ даю вамъ слово, что девять десятыхъ человѣческаго ума или глупости, успѣха или неудачи въ жизни зависятъ отъ движенія и дѣятельности этихъ жизненныхъ силъ и отъ различія путей, по которымъ онѣ будутъ направлены; а ужъ разъ онѣ приведены въ движеніе -- худо-ли, хорошо-ли, все равно -- то ихъ ничѣмъ не остановишь и онѣ мчатся словно, бѣшеныя. Когда же онѣ нѣсколько разъ пройдутъ по тому-же пути, онѣ протопчутъ цѣлую дорогу, такую-же гладкую и ровную, какъ садовыя аллеи... а какъ только онѣ къ ней привыкнутъ -- тутъ уже и самъ чортъ не всегда съумѣетъ ихъ съ нея согнать.
   -- "Скажи, душа моя", промолвила моя матушка, "не забылъ-ли ты завести часы?" -- "Ботъ мой! воскликнулъ отецъ, стараясь въ то-же время умѣрить свой голосъ:-- "я убѣжденъ, что еще ни одна женщина, съ тѣхъ поръ, какъ міръ стоитъ, не отвлекала человѣка такимъ дурацкимъ вопросомъ".-- Скажите, о чемъ-же это говорилъ вашъ отецъ?..-- Ни о чемъ.
   

ГЛАВА II.

   -- Въ такомъ случаѣ, я, право, не вижу, въ этомъ вопросѣ ничего особенно худого.-- Такъ позвольте-же мнѣ вамъ сказать, милостивый государь, что вопросъ этотъ былъ, по меньшей мѣрѣ, неумѣстенъ, потому что, благодаря ему, разсѣялись тѣ жизненныя силы, которыхъ обязанность была сопровождать Homunculus, идти съ нимъ рука объ руку и довести его въ сохранности до мѣста, предназначеннаго для его воспріятія.
   Homunculus, милостивый государь,-- въ какомъ-бы низкомъ и смѣшномъ свѣтѣ онъ ни былъ выставленъ, въ нашъ легкомысленный вѣкъ, предъ очами невѣжества и предразсудка,-- въ глазахъ мудрыхъ научныхъ изыскателей, пользуется признаніемъ существа, охраняемаго и обставленнаго правами. Философы, которые простираютъ свои изслѣдованія на мельчайшія подробности (кстати сказать, это почти всегда люди съ чрезвычайно широкимъ пониманіемъ -- оно у нихъ какъ-то обратно пропорціонально сферѣ изслѣдованій), несомнѣнно доказываютъ намъ, что Homunculus создается той-же рукой, зарождается такимъ-же естественнымъ путемъ и одаренъ тѣми-же силами и способностями передвиженія, какъ и мы; что и онъ, подобно намъ, состоитъ изъ кожи, волосъ, жира, тѣла, венъ, артерій, связокъ, нервовъ, хрящей, костей, спинного и головного мозга, железъ, дѣтородныхъ органовъ и суставовъ -- однимъ словомъ, что онъ обладаетъ той-же дѣятельностью, какъ и мы, и, во всѣхъ отношеніяхъ, не менѣе подобенъ намъ, чѣмъ самъ лордъ-канцлеръ Англіи. Ему можетъ быть доставлена выгода и нанесенъ ущербъ, за который онъ можетъ получить вознагражденіе, словомъ -- онъ пользуется всѣми правами и привиллегіями человѣка, которыя (согласно Тулли, Пуффендорфу и всѣмъ лучшимъ этическимъ писателямъ) связаны съ этимъ понятіемъ и изъ него вытекаютъ.
   Теперь скажите, любезнѣйшій мой господинъ, что если бы какое-нибудь происшествіе постигло его, одинокаго, въ пути! или если-бы отъ одной боязни этого, боязни, вполнѣ естественной въ столь юномъ путешественникѣ, сей маленькій субъектъ растерялъ по пути всѣ свои силы: довелъ-бы свою мускульную силу и мужество до ничтожества, нарушилъ-бы окончательно гармонію своихъ жизненныхъ силъ и, приведя свои нервы въ такое жалкое и безпорядочное состояніе, отдался на девять длинныхъ мѣсяцевъ на произволъ внезапныхъ превращеній, или цѣлаго ряда тоскливыхъ мыслей и сновидѣній... Мнѣ страшно даже подумать. Какое ужасное было-бы заложено основаніе для тысячи слабостей духа и тѣла, отъ которыхъ едва-ли съумѣло бы излечить его искусство самыхъ лучшихъ врачей и философовъ.
   

ГЛАВА III.

   Предыдущимъ анекдотомъ я обязанъ моему дядюшкѣ, Тоби Шенди, которому отецъ мой, бывшій недюжиннымъ философомъ отъ природы и склонный къ тщательному обсужденію самыхъ незначительныхъ вопросовъ, не разъ жаловался съ горечью на свое несчастіе; особенно же однажды, замѣтивъ какую-то, какъ онъ говорилъ, "косвенность" въ моемъ способѣ пусканія волчка и пытаясь разъяснить себѣ основанія этого явленія, старикъ покачалъ головой, выразительно изображая горе скорѣе чѣмъ упреки, и, какъ отлично помнитъ дядя Тоби, высказался въ томъ смыслѣ, что его сердце уже давно чуяло, что я ни мыслями, ни поступками не буду похожъ на другихъ дѣтей, а теперь -- это обстоятельство, вмѣстѣ съ тысячей другихъ наблюденій, окончательно утвердило его въ этомъ мнѣніи.-- "Увы! продолжалъ онъ, снова покачавъ головой и утирая слезу, катившуюся по его щекѣ: -- несчастія моего Тристрама начались еще за девять мѣсяцевъ до его рожденія".
   Мать моя, сидѣвшая тутъ же, подняла голову и взглянула на отца, но она не поняла значенія его словъ; за то мой дядя, Тоби Шенди, уже не разъ слышавшій это, понялъ ихъ отлично.
   

ГЛАВА IV.

   Я знаю, что среди читающей публики, такъ-же какъ и среди той публики, которая никогда ничего не читала, нерѣдко встрѣчаются люди, которымъ бываетъ какъ-то не по себѣ, пока имъ не удастся раскрыть всю подноготную, всѣ -- отъ первой до послѣдней -- тайны ихъ ближнихъ.
   Именно въ угоду этой страстишкѣ и изъ свойственнаго моему характеру нежеланія нарушать чьи-бы то ни было ожиданія, я и входилъ до сихъ поръ во всѣ эти подробности. Такъ какъ описаніе моей жизни и убѣжденій можетъ расчитывать на довольно громкій успѣхъ, и, если я не ошибаюсь въ моихъ предположеніяхъ, распространится среди людей всѣхъ категорій, чиновъ и профессій, будетъ читаться наравнѣ съ "Странствованіемъ Паломника" {"The Pilgrim's Progress", аллегорическое сочиненіе Bunyan'а (1628--1688), написанное въ концѣ шестидесятыхъ годовъ XVII столѣтія, изображающее жизнь человѣка благочестиваго въ видѣ странствованій паломника, ищущаго вѣчной жизни. Русскій переводъ Ю. Д. З. Спб. 1881 г. 2 изд.}, и, въ концѣ концовъ, подвергнется той участи, которой такъ страшился Монтэнь для своихъ "Опытовъ" {Монтэнь (1533--1592) былъ свидѣтелемъ убійствъ Варѳоломеевской ночи, жестокостей лиги и религіозныхъ войнъ и, удалившись отъ общественной жизни, описалъ въ своихъ "Essais", въ видѣ воспоминаній, бытъ этой кровавой эпохи.} -- именно станетъ украшеніемъ оконъ всѣхъ гостинныхъ, -- то я считаю нужнымъ угождать по очереди на всякій вкусъ; а потому -- приношу свои извиненія въ томъ, что еще нѣсколько времени буду продолжать въ томъ-же духѣ; да я и очень доволенъ, что началъ свою повѣсть именно такъ, а не иначе, и что могу продолжать обслѣдованіе всѣхъ событій, какъ говоритъ Горацій, ab ovo.
   Положимъ, Горацій рекомендуетъ эту систему не безусловно, а лишь по отношенію къ эпической поэмѣ или трагедіи (не припомню въ точности), и если я ошибаюсь, то попрошу извиненія у господина Горація, но все-же не стану придерживаться въ предпринятомъ мною трудѣ ни его, ни чьихъ-либо иныхъ правилъ.
   Что касается тѣхъ изъ моихъ читателей, которымъ не хочется углубляться въ эту давно прошедшую эпоху, то я не могу дать имъ лучшаго совѣта, какъ -- пропустить конецъ этой главы, которая, повторяю, написана исключительно для любознательныхъ или любопытныхъ.
   -- Закройте дверь.-- Я былъ зачатъ въ ночь съ перваго мартовскаго воскресенья на понедѣльникъ, въ тысяча семьсотъ восемьнадцатомъ году послѣ Рождества Христова. Въ этомъ я глубоко убѣжденъ. Причина такого непоколебимаго убѣжденія относительно событія, многими мѣсяцами предшествовавшаго моему рожденію, кроется въ другомъ анекдотѣ, также извѣстномъ только въ нашей семьѣ, но которымъ я рѣшаюсь теперь подѣлиться со всей публикой для полнаго разъясненія этого пункта.
   Надо вамъ сказать, что отецъ мой былъ первоначально купцомъ въ Турціи, но уже нѣсколько лѣтъ какъ оставилъ дѣла и поселился въ своемъ родовомъ имѣніи въ графствѣ, желая окончить на родной землѣ свои дни. Я не зналъ въ своей жизни человѣка болѣе аккуратнаго во всѣхъ своихъ дѣйствіяхъ -- и въ дѣлахъ, и въ развлеченіяхъ -- какъ мой отецъ. Приведу маленькій образчикъ, его необыкновенной, чисто рабской точности: въ теченіе многихъ лѣтъ его жизни у него составилась привычка собственноручно заводить большіе часы, стоявшіе у насъ вверху черной лѣстницы, непремѣнно въ первый воскресный вечеръ каждаго мѣсяца; а какъ въ то время, о которомъ я говорю, ему было уже лѣтъ подъ шестьдесятъ, то онъ постепенно пріучился соединять съ этимъ днемъ и еще кое-какія маленькія семейныя обязанности, съ тѣмъ -- какъ онъ часто говаривалъ дядѣ Тоби -- чтобы заодно отдѣлаться отъ всѣхъ хозяйственныхъ заботъ и быть спокойнымъ до слѣдующаго мѣсяца.
   Въ этомъ обычаѣ была одна дурная сторона, которая въ значительной степени повліяла на меня и послѣдствія которой, по всей вѣроятности, будутъ сопровождать меня до могилы. Я говорю о несчастной ассоціаціи идей, не имѣющихъ никакого природнаго сродства, но постепенно слившихся въ головѣ моей бѣдной матери: какъ только она, бывало, услышитъ, что заводятъ часы, сейчасъ въ головѣ ея возникало воспоминаніе о совершенно иномъ дѣлѣ -- и обратно. Объ этомъ странномъ сплетеніи представленій мудрый Локкъ,-- конечно, болѣе свѣдущій въ этихъ дѣлахъ, чѣмъ прочіе люди,-- говоритъ, что оно породило болѣе вредныхъ послѣдствій, чѣмъ вся совокупность остальныхъ недостатковъ и предразсудковъ.
   Но объ этомъ послѣ.
   Теперь же, изъ записной книжки моего родителя, лежащей передо мною, явствуетъ, что въ Богородицынъ день {Latly-Day, праздникъ Благовѣщенія.}, который приходится на 25-е число того самаго мѣсяца, къ которому я отношу свое зачатіе, мой отецъ отправился въ Лондонъ вмѣстѣ съ моимъ старшимъ братомъ, Боби, для опредѣленія его въ Вестминстерскую школу; а такъ какъ изъ того-же достовѣрнаго документа видно, что онъ вернулся въ свою семью лишь на второй недѣлѣ мая, то мое предположеніе становится безусловно вѣрнымъ. То-же, о чемъ будетъ рѣчь въ слѣдующей главѣ, устраняетъ и послѣднюю тѣнь сомнѣнія.
   -- "Но позвольте: что-же дѣлалъ вашъ батюшка весь декабрь, январь и февраль?.." -- Сударыня, все это время онъ страдалъ бедреннымъ ревматизмомъ.
   

ГЛАВА V.

   Въ пятый день ноября тысяча семьсотъ восемьнадцатаго года, то-есть настолько близко отъ девяти мѣсяцевъ послѣ упомянутаго мною выше времени, насколько можетъ разумно желать того любой отецъ, я, Тристрамъ Шенди, дворянинъ, явился на этотъ свѣтъ, свѣтъ, преисполненный козней и несчастья.-- Я очень жалѣю, что мнѣ не довелось родиться на лунѣ, или на какой-нибудь другой планетѣ (однако, за исключеніемъ Юпитера и Сатурна, ибо я не переношу холода), такъ какъ я твердо убѣжденъ, что ни на одной изъ нихъ мнѣ не жилось-бы хуже, чѣмъ на нашей скверной и грязной планетишкѣ, которая, по моему искреннему убѣжденію не въ обиду ей будь сказано,-- представляетъ какой то слѣпокъ изъ ихъ обрѣзковъ и остатковъ (вотъ только на счетъ Венеры я тоже не совсѣмъ спокоенъ)...
   То есть, если хотите, планета наша и не особенно плоха, коли человѣкъ рожденъ съ громкимъ титуломъ и обширными владѣніями, или добирается до почетныхъ и властныхъ общественныхъ должностей и значенія; но я не принадлежу къ числу ихъ и считаю, что каждый судитъ о базарѣ по успѣшности своего торга; поэтому повторяю -- нѣтъ свѣта хуже нашего, ибо я поистинѣ могу сказать, что съ перваго моего вздоха и до настоящаго времени, когда я уже не далекъ отъ послѣдняго, благодаря астмѣ, захваченной мною во время катанья на конькахъ противъ вѣтра, однажды во Фландріи, я не переставалъ служить игрушкой тому, что обыкновенно называется судьбой. И хотя я не буду обижать ее несправедливыми укорами и не стану обвинять въ обремененіи меня какимъ-нибудь большимъ или тяжелымъ горемъ, но все же не могу не сказать -- хоть и съ самыми благодушными къ ней чувствами -- что во всѣ періоды моей жизни, на каждомъ шагу, на всѣхъ перекресткахъ, гдѣ она только могла на меня напасть, безжалостная принцесса забрасывала меня цѣлымъ рядомъ самыхъ жалкихъ злоключеній и жестокихъ случайностей, которыя едва-ли когда-либо обрушивались на одного мелкаго героя.
   

ГЛАВА VI.

   Въ началѣ предшествующей главы я сообщилъ вамъ въ точности, когда я родился, но еще не сказалъ, какимъ образомъ это случилось: эту подробность я приберегъ для отдѣльной главы. Къ тому-же, милостивый государь, мы еще люди другъ другу совершенно чуждые, а потому мнѣ едва-ли было-бы удобно сразу посвятить васъ во всѣ мои тайны. Вы должны быть сколько-нибудь терпѣливы. Я предпринялъ, видите-ли, описаніе не только моей жизни, но и моихъ убѣжденій, въ надеждѣ, что знакомство съ моей особой заставитъ васъ интересоваться и ими. По мѣрѣ того, какъ вы будете все лучше понимать меня, поверхностное знакомство наше перейдетъ въ близость, которую уже отъ насъ будетъ зависѣть обратить въ дружбу.-- О diem praeclarum! тогда мои интересы не будутъ казаться вамъ пустыми по существу своему, или недостаточно занимательными для разсказа.
   Поэтому, мой дорогой другъ и товарищъ, если первоначальный мой разсказъ и покажется тебѣ черезчуръ сжатымъ, помирись съ этимъ и не мѣшай мнѣ продолжать его по-своему: и если-бы ты нашелъ, что я иногда балагурю по пути, вдаюсь въ мелочи, или наряжаюсь на время въ дурацкій колпакъ съ побрякушками,-- не возмущайся и не покидай меня, а лучше согласись снисходительно признать во мнѣ больше мудрости, чѣмъ видно на поверхности, и, по мѣрѣ нашего дальнѣйшаго странствованія, смѣйся со мною, или хоть надо мной -- словомъ, дѣлай, что знаешь, но только не выходи изъ себя.
   

ГЛАВА VII.

   Въ одной деревнѣ съ моими родителями жила одна тощая, вытянутая старушонка, очень добрая, питавшая ко всѣмъ чисто материнскія чувства и пользовавшаяся большой извѣстностью въ округѣ; занималась она акушерствомъ и, благодаря извѣстному запасу здраваго смысла и многолѣтней практикѣ (въ которой она -- кстати сказать -- полагалась не столько на свои знанія, сколько на заботливость матери-природы), пріобрѣла въ свѣтѣ немалую славу. Здѣсь я считаю нужнымъ разъяснить вашей милости, что подъ словомъ "свѣтъ" надо понимать всего только небольшую окружность на настоящемъ свѣтѣ, съ діаметромъ въ какія-нибудь четыре англійскихъ мили, центромъ которой будетъ служить усадьба этой доброй старушки. Сколько помнится, сна осталась вдовой по сорокъ-седьмому году, въ чрезвычайно бѣдственномъ положеніи и съ тремя или четырьмя ребятишками. Женщина она была поведенія вполнѣ порядочнаго, серьезная, не любившая пустыхъ разговоровъ и, притомъ, чрезвычайно жалкая: смиреніе, съ какимъ она переносила свое горе, еще болѣе располагало добрыхъ людей въ ея пользу и вызывало на благотворительность; жена приходскаго священника сжалилась надъ ней и рѣшила давать ей посильную помощь; при этомъ она имѣла въ виду одно неудобство, отъ котораго въ теченіе многихъ лѣтъ страдало духовное стадо ея мужа и о которомъ она еще прежде не разъ сокрушалась, именно: нигдѣ по близости не имѣлось повивальной бабки, хотя-бы даже самаго простого разбора, такъ что въ случаяхъ крайней необходимости приходилось отправляться искать таковую миль за шесть, за семь; а это, по тамошними дорогамъ и глинистой почвѣ, да еще въ темную ночь, равняется добрымъ четырнадцати милямъ обыкновеннаго пути; вслѣдствіе этого, на дѣлѣ обыкновенно обходились вовсе безъ акушерской помощи. Поэтому ей и пришло въ голову, что, научивъ бѣдную вдову акушерскому дѣлу и доставивъ ей практику, она сдѣлаетъ доброе дѣло не только своей несчастной protégée, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, и всему приходу; а такъ какъ въ этой мѣстности не было никого болѣе способнаго выполнить этотъ планъ, чѣмъ сама изобрѣтательница его, то она очень охотно принялась за дѣло, и безъ труда достигла желанной цѣли, благодаря тому авторитету, которымъ она пользовалась среди женской половины прихода. Правда, самъ священникъ помогалъ своей женѣ въ этомъ дѣлѣ и съ радостью заплатилъ довольно значительную сумму -- восемьнадцать шиллинговъ и четыре пенса {На ваши деньги (по теперешнему курсу) это составить нѣсколько болѣе девяти рублей.} -- за акушерское свидѣтельство, которое давало бѣдной старухѣ такое-же юридическое право на практику, какое фактически дало ей ученіе ея покровительницы. Такимъ образомъ, соединенными усиліями обоихъ супруговъ она была по всѣмъ правиламъ водворена на своемъ новомъ обществевенномъ положеніи, со всѣми, присущими ему, правами, преимуществами и обязанностями.
   Конечно, эти послѣднія слова не принадлежали къ старой формѣ дипломовъ, удостовѣреній и полномочій этого рода: ихъ измыслилъ, для большей точности, Дидій, большой любитель раззорять всякія старыя формулы, съ тѣмъ, чтобы снова склеить ихъ на новый ладъ; и онъ не только сочинилъ эту замысловатую прибавку, но еще подбилъ многихъ старыхъ дипломированныхъ матронъ изъ практиковавшихъ по сосѣдству возобновить свои свидѣтельства для того только, чтобы дать ему возможность внести туда свою выдумку.
   Признаюсь, я никогда не сочувствовалъ этимъ фантазіямъ Дидія -- но у всякаго свой вкусъ! Вѣдь забавлялся-же такой великій человѣкъ, какъ докторъ Кунастрокіусъ, тѣмъ, что въ свободные часы расчесывалъ хвосты осламъ и выдергивалъ мертвые волоски зубами, хотя для этого у него всегда имѣлись въ карманѣ щипчики. Да, впрочемъ, если уже вдаваться въ эти разсужденія, то придется вспомнить, что мудрѣйшіе люди всѣхъ временъ, не исключая самого Соломона, всегда имѣли какой-нибудь конекъ, винтикъ или капризъ; но я нахожу, что пока человѣкъ тихо и спокойно разъѣзжаетъ себѣ на своемъ конькѣ по большой дорогѣ и никого не принуждаетъ заниматься тѣмъ-же -- ни намъ съ вами, ни кому другому нѣтъ до этого ни малѣйшаго дѣла.
   

ГЛАВА VIII.

   -- De gustibus non est disputandum,-- то-есть, нечего возставать противъ человѣческихъ слабостей; что касается меня, я могу смѣло сказать, что этого никогда и не было въ моихъ привычкахъ; правда, съ моей стороны нападки на нихъ совершенно предосудительны, хотя-бы я и не сочувствовалъ имъ въ глубинѣ своей души, ибо я самъ не свободенъ отъ нѣкоторыхъ странностей, и будучи, въ зависимости отъ фазъ луны, то скрипачекъ, то художникомъ -- смотря, какъ придется -- самъ держу пару иноходцевъ, на которыхъ по очереди выѣзжаю подышать свѣжимъ воздухомъ; но долженъ къ стыду своему сознаться, что иногда мнѣ приходится дѣлать болѣе длинныя путешествія, чѣмъ подобаеть здравому человѣку. Правда, я не благоразуменъ, да къ тому-же представляю изъ себя столь незначительную особу, что поступки мои не имѣютъ совершенно никакой важности; поэтому рѣдко объ этомъ сокрушаюсь и горюю, -- въ особенности-же успокоиваетъ меня то обстоятельство, что такіе важные лорды и великія особы, какъ А, B, C, D, Е, F, G, H, I, K, L, М, N, О, Р, Q -- и другіе въ этомъ родѣ -- разъѣзжаютъ всѣ подрядъ на своихъ конькахъ. Кто ѣдетъ болѣе серьезнымъ и трезвымъ шагомъ, съ длинными стременами; кто суетится и скачетъ словно бѣсъ передъ заутреней, поднявъ колѣни чуть не до подбородка, съ хлыстами въ зубахъ и, повидимому, съ твердой рѣшимостью свернуть себѣ шею.-- "Тѣмъ лучше", сказалъ я самъ себѣ:-- "въ худшемъ случаѣ, свѣтъ приноровится обходиться и безъ нихъ. Что же до остальныхъ -- то дай имъ Богъ помощи -- и пусть ихъ ѣздятъ себѣ безъ всякихъ препятствій съ моей стороны, ибо десять шансовъ противъ одного, что свались они съ своихъ коньковъ сегодня -- завтра же они будутъ пристроены въ полтора раза хуже".
   И такъ, я могу сказать, что все это ни малѣйшимъ образомъ не нарушаетъ моего спокойствія. Но когда я вдругъ вижу особу подобно Вамъ, Государь мой, предназначенную самимъ рожденіемъ для великихъ дѣлъ, и -- что заслуживаетъ еще большаго уваженія -- всегда стремящуюся "къ добру, которой правила и поступки соотвѣтствуютъ благородству ея крови, дѣятельность которой, вслѣдствіе этого, ежеминутно бываетъ необходима среди испорченности свѣта -- особу возсѣдающей на какомъ-нибудь конькѣ долѣе того минимальнаго срока, который еще можно допустить, любя отечество и уважая ее самое -- тогда я перестаю быть философомъ, и въ первомъ порывѣ благороднаго негодованія отправляю всѣхъ коньковъ со всей ихъ братіей къ чорту.
   "Государь мой!
   "Я желаю сдѣлать изъ нижеслѣдующихъ строкъ посвященіе, не смотря на противорѣчіе его тремъ основнымъ требованіямъ -- содержанія, формы и мѣста. Потому покорнѣйше прошу Васъ принять его за таковое и разрѣшить мнѣ повергнуть его съ самой почтительной скромностью къ ногамъ Вашей свѣтлости, когда Вы на нихъ стоите -- что зависитъ вполнѣ отъ Вашего желанія и поводовъ къ тому.

Имѣю честь оставаться,
Государь мой,
Вашей Свѣтлости всепокорнѣйшій,
преданнѣйшій
и нижайшій слуга
Тристрамъ Шенди".

   

ГЛАВА IX.

   Я торжественно объявляю всему человѣчеству, что предъидущее посвященіе не относится ни къ какому князю, прелату, папѣ, властителю, герцогу, маркизу, графу, виконту или барону -- ни этого, ни какого-либо иного христіанскаго государства, и даже никогда до сей поры никому не подносилось и не предлагалось -- будь то частнымъ или оффиціальнымъ путемъ, прямо или косвенно -- ни особѣ, ни личности, ни великому, ни малому, но по всей честности представляетъ изъ себя дѣвственное посвященіе, не испробованное ни на одной живой душѣ.
   Я для того такъ подробно и точно разрабатываю этотъ вопросъ, чтобы устранить всякій поводъ къ обидѣ или неудовольствію, которыя могли-бы быть вызваны тѣмъ способомъ, которымъ я намѣренъ извлечь изъ него наибольшую выгоду -- именно, пустивъ его въ продажу, что я и дѣлаю.
   Каждый писатель по своему стремится къ намѣченной цѣли; для меня нѣтъ ничего хуже, какъ цыганить и торговаться изъ-за какихъ-нибудь грошей въ темной прихожей, и потому я рѣшилъ съ самаго начала вести дѣло со всѣми этими важными особами открыто и на чистоту, чтобы посмотрѣть, не легче-ли будетъ такимъ образомъ добиться толку.
   Поэтому, если въ королевскихъ владѣніяхъ есть какой-нибудь герцогъ, маркизъ, графъ, виконтъ или баронъ, интересующійся хорошимъ и изящнымъ посвященіемъ и довольный тѣмъ, которое приведено выше (ибо если оно не понравится, то я предпочитаю съ нимъ не разставаться), -- то оно находится къ его услугамъ за пятьдесятъ пени {Гинея (guinea) = 21 шиллингамъ, или 1,05 фунта.}, что составляетъ уступку въ добрыхъ двадцать гиней съ цѣны, которую охотно согласился-бы дать за него каждый талантливый человѣкъ.
   Государь мой, просмотрите его, и вы увидите, что оно совсѣмъ не похоже на какую-то грубую пачкотню, какъ другія посвященія: замыселъ, ваша свѣтлость сама видитъ, хорошъ, окраска прозрачна, внѣшность совершенно подходящая, или, говоря языкомъ болѣе научнымъ и измѣряя мое произведеніе художественной мѣркой, раздѣленной на 20 частей, я думаю за обрисовку поставить 12, за сочиненіе -- 9, за окраску -- 6, за выраженіе -- 13 1/2, а за мысль -- если мнѣ позволительно будетъ оцѣнить мою-же собственную мысль и предположить ее абсолютно совершенной -- 20: она, мнѣ кажется, во всякомъ случаѣ, заслуживаетъ не меньше 19. Кромѣ того, картина является выдержанной, темные тоны конька (фигуры второстепенной и служащей какъ-бы фономъ для остального) только придаютъ свѣту вашей фигурѣ и поразительно оттѣняютъ ее, а весь ensemble носитъ какой-то характеръ оригинальности.
   Что касается платы, то я попросилъ-бы вашу свѣтлость вручить ее г. Додслею для передачи автору. А я позабочусь уже о томъ, что-бы глава эта была выброшена въ слѣдующемъ изданіи, а титла, отличія, гербъ и добродѣтели вашей свѣтлости были проставлены въ началѣ предыдущей; тогда все въ этой книгѣ, начиная отъ словъ De gustibus non est disputandum, касающееся коньковъ (и только), будетъ считаться посвященнымъ вашей свѣтлости. А остальное я посвящаю лунѣ, которая изъ всѣхъ патроновъ и патронессъ, какихъ я могу припомнить, лучше всего можетъ пустить мою книгу въ ходъ и весь свѣтъ свести съ ума.
   Свѣтлая Богиня!
   Если ты не слишкомъ занята Кандидомъ и дѣлами дѣвицы Кунигунды -- возьми и Тристрама Шенди подъ свое покровительство.
   

ГЛАВА X.

   На чью-бы долю ни приходилась скромная заслуга, заключающаяся въ томъ добрѣ, которое было сдѣлано повивальной бабкѣ -- повидимому, совершенно безразлично для настоящаго разсказа. Однако, какъ-бы то ни было, а жена священника получила тогда всю славу этого поступка, хотя, по моему мнѣнію, ея мужъ имѣлъ здѣсь полное право на свою частицу -- если не на всю половину; правда, не ему пришла въ голову эта счастливая мысль, но за то, когда она была ему представлена, онъ отъ души принялся за ея осуществленіе и не задумался разстаться съ своими деньгами, лишь-бы привести ее въ исполненіе.
   Но свѣту было угодно тогда рѣшить дѣло иначе.
   Отложите книгу, и я вамъ дамъ пол-дня для измышленія причинъ такого явленія.
   Надо вамъ знать, что лѣтъ за пять до столь обстоятельно изложеннаго выше случая -- снабженія акушерки свидѣтельствомъ, тотъ священникъ, о которомъ мы говоримъ, сдѣлался предметомъ всѣхъ деревенскихъ сплетенъ, благодаря такому нарушенію приличія, которое всего менѣе подходило его лицу, положенію и должности:-- онъ никогда не показывался иначе, какъ верхомъ на тощей, несчастной клячѣ, а не лошади, которой вся цѣна была какихъ нибудь тридцать пять шиллинговъ... {Около семьнадцати рублей по теперешнему курсу.} Словомъ, что бы не распространяться въ описаніяхъ -- это былъ родной братъ Россинанта. по крайней мѣрѣ, что касается родового сходства, то они ни на волосъ не отличались одинъ отъ другого, за исключеніемъ, однако, того обстоятельства, что второй, насколько мнѣ извѣстно, не страдалъ запаломъ, и потомъ, Россинантъ, какъ и всѣ испанскіе кони, худые или толстые -- имѣлъ счастіе быть конемъ во всѣхъ отношеніяхъ.
   Я прекрасно знаю, что конь этого героя {Донъ-Кихота.} былъ поведенія цѣломудреннаго, и это можетъ подать поводъ къ противному мнѣнію; однако, не менѣе достовѣрно (на это указываетъ и приключеніе съ янгезскими возчиками), что такое воздержаніе со стороны Россинанта обусловливалось не какимъ-либо физическимъ недостаткомъ, а лишь его природной умѣренностью и цѣломудренностью. И позвольте мнѣ вамъ сказать, сударыня, что на свѣтѣ не малая толика самаго высокаго цѣломудрія происходитъ изъ того-же источника.
   Но, какъ-бы то ни было, разъ я поставилъ себѣ цѣлью отдавать полную справедливость каждому существу, появляющемуся на сценѣ въ моей драмѣ,-- я не могъ умолчать и объ этомъ различіи въ пользу Донъ-Кихотова коня; во всѣхъ же прочихъ отношеніяхъ конь священника былъ вполнѣ тожде ственъ съ тѣмъ: такая-же тощая, костлявая и печальная кляча -- хоть самому смиренію подъ сѣдло.
   Находились, однако, люди, которые были убѣждены, что вполнѣ во власти священника было исправить жалкую фигуру своего коня -- такъ какъ онъ былъ обладателемъ весьма щегольского высокаго сѣдла, со стеганнымъ зеленымъ плисовымъ сидѣньемъ, съ двойнымъ рядомъ серебряныхъ гвоздиковъ и парой важныхъ, блестящихъ мѣдныхъ стремянъ и подходящимъ чапракомъ изъ самаго лучшаго сѣраго сукна, обшитымъ по краямъ чернымъ кружевомъ, съ длинной бахромой изъ чернаго шелка, съ зелеными блестками; все это, вмѣстѣ съ богатой, разукрашенной золотомъ уздечкой, онъ купилъ еще въ славные годы своей юности, но, не желая подвергать несчастную тварь такому издѣвательству, повѣсилъ за дверью своего кабинета, а для нея приспособилъ болѣе солидное, подходящее къ ней по фигурѣ и достойное ея по цѣнности сѣдло съ уздечкой.
   Вы легко себѣ представите, что священнику, благодаря такой экипировкѣ, достаточно приходилось видѣть и слышать въ его частыя поѣздки по приходу и посѣщенія окружающихъ помѣщиковъ, чтобы не дать заржавѣть своей философіи. Правду сказать, онъ никогда не могъ появиться въ деревнѣ безъ того, чтобы не привлечь вниманія всѣхъ, отъ мала до велика. Всякій трудъ прекращался при видѣ его, бадья останавливалась въ воздухѣ, посреди колодца, прялка забывала вертѣться -- даже дѣти бросали свои игры и, разинувъ рты, глядѣли ему во-слѣдъ, пока онъ не скрывался изъ глазъ. А такъ какъ двигался онъ не слишкомъ быстро, то въ его распоряженіи всегда было достаточно времени для наблюденія, чтобы услышать и вздохи сумрачныхъ, и смѣхъ веселыхъ -- что онъ всегда переносилъ съ рѣдкимъ спокойствіемъ. Онъ любилъ отъ души хорошую шутку -- это было у него въ характерѣ -- и, когда онъ видѣлъ себя предметомъ насмѣшки, всегда говорилъ, что не можетъ негодовать на другихъ за то, что они видятъ его въ такомъ же свѣтѣ, въ которомъ онъ такъ часто видѣлъ себя самъ; друзьямъ-же (которые знали, что корыстолюбіе не его слабость, и потому не стѣсняясь подтрунивали надъ странностями его характера) онъ никогда не разъяснялъ настоящей причины этого дѣла, предпочитая дать имъ лишній разъ посмѣяться надъ нимъ; а какъ у него на костяхъ едва-ли было когда-нибудь на одинъ фунтъ мяса, и фигура у него была такая-же тощая, какъ и у его лошади, то онъ иногда утверждалъ, что конь былъ какъ разъ по всаднику, и что оба, на подобіе Центавра, были сдѣланы изъ одного куска. Въ иное время, будучи въ другомъ настроеніи духа и находясь выше искушенія остроумія, онъ говаривалъ, что таетъ отъ чахотки и совершенно серьезно увѣрялъ, что видъ толстой лошади приводитъ его въ безконечно грустное настроеніе, что дурно отзывается на его организмѣ и вызываетъ неправильность пульса; выбралъ-же онъ свою тощую клячу по той причинѣ, что она болѣе подходитъ къ его внѣшности и, притомъ, не удручаетъ его духа.
   Въ разное время онъ придумывалъ съ полсотни забавныхъ причинъ, чтобы объяснить, почему онъ предпочитаетъ славному коню свою смирную, запаленную клячу; то онъ говорилъ, что спокойно сидя на ней, онъ можетъ такъ-же удобно размышлять de vanitate mundi et fuga saeculi {Т. е. о тщетѣ всего земного.}, какъ еслибы передъ нимъ лежала мертвая голова; то, что тихая ѣзда позволяла ему располагать своимъ временемъ во всѣхъ отношеніяхъ съ не меньшей пользой, чѣмъ если-бы онъ сидѣлъ въ своемъ кабинетѣ: онъ съ одинаковымъ удобствомъ могъ придумать заключеніе къ своей проповѣди и заштопать штаны. Скорая ѣзда и медленное разсужденіе, говорилъ онъ, такъ-же точно несовмѣстимы, какъ остроуміе съ положительностью; на своемъ-же конѣ онъ могъ все соединить и примирить: и составить рѣчь, и успокоить свой постоянный кашель, и даже -- въ случаѣ, еслибы къ тому побудила его природа -- спокойно отдаться сну -- однимъ словомъ, во всѣхъ такихъ случаяхъ священникъ отговаривался первой попавшейся причиной, кромѣ настоящей, которую онъ скрывалъ по скромности своего характера, зная, что она дѣлала ему честь.
   Въ дѣйствительности-же вся суть была вотъ въ чемъ: въ молодые годы жизни этого господина, въ то, приблизительно, время, когда имъ было пріобрѣтено богатое сѣдло съ уздечкой, у него была привычка -- или тщеславіе, называйте это, какъ хотите -- впадать въ противоположную крайность. Въ той мѣстности, гдѣ онъ жилъ, говорили, что онъ любилъ хорошихъ лошадей и что на его конюшнѣ всегда имѣлась готовой подъ сѣдло лучшая лошадь въ околодкѣ; а какъ я уже говорилъ вамъ, что ближайшая бабка жила въ семи миляхъ отъ села, да еще по подлѣйшей дорогѣ, то не проходило недѣли безъ того, чтобы кто-нибудь не обращался къ нему съ нижайшей просьбой одолжить коня; человѣкъ онъ былъ не злой, да къ тому же выходило какъ-то такъ, что каждый новый случаи былъ всегда несчастнѣе предъидущаго -- и какъ онъ ни любилъ свою лошадь, а отказывать не хватало духа; послѣдствіемъ же, конечно, являлось то, что лошадь становилась настоящей калѣкой: она или надрывалась, или надсѣдала, или запалялась -- однимъ словомъ, съ ней неизбѣжно происходило что-нибудь такое, что мѣшало ей оставаться въ тѣлѣ -- и бѣдному священнику приходилось каждые девять или десять мѣсяцевъ сбывать плохого коня и покупать на его мѣсто хорошаго.
   Я предоставляю особой экспертной коммиссіи, составленной изъ потерпѣвшихъ отъ такого вида торговли, опредѣлить, какой цифры могъ достигнуть, communibus annis {За все время.}, дефицитъ отъ этого занятія; какъ-бы то ни было, однако, достойный человѣкъ безропотно переносилъ его въ теченіе многихъ лѣтъ, прежде чѣмъ рѣшился обратить на это вниманіе, вслѣдствіе слишкомъ частой повторяемости подобныхъ невзгодъ. Взвѣсивъ все обстоятельно и подведя въ умѣ итоги, онъ убѣдился, что такая трата не только не соотвѣтствовала прочимъ его расходамъ, но даже независимо отъ нихъ была настолько тяжела, что не позволяла ему распространять свою благотворительность на другія нужды прихода, тогда какъ съ половиной тѣхъ денегъ, которыя уплывали у него, можно было принести въ десять разъ больше пользы; но болѣе всего тяготило его то. что всѣ попеченія являлись направленными по отношенію къ той именно сторонѣ, которая, по его убѣжденію, менѣе всего въ нихъ нуждалась -- а именно дѣторождающія части населенія, тогда какъ не оставалось ничего для дряхлыхъ, для старыхъ и для множества тѣхъ безотрадныхъ картинъ. которыя ему ежечасно приходилось видѣть и въ которыхъ нищета соединялась съ болѣзнью и горемъ.
   Въ виду всего этого, онъ рѣшилъ прекратить такой расходъ; достигнуть этого можно было двумя путями: или дать рѣшительный обѣтъ не отпускать лошади ни подъ какимъ предлогомъ, или-же согласиться ѣздить постоянно на послѣдней клячѣ, со всѣми ея благопріобрѣтенными недугами и увѣчьями.
   Такъ какъ онъ не могъ быть увѣреннымъ въ своей непреклонности относительно перваго, то весьма радостно обрекъ себя на послѣднее. И хотя онъ легко могъ объяснить причину всѣмъ-притомъ лишь къ своей выгодѣ -- онъ именно вслѣдствіе этого упрямо скрывалъ ее отъ всѣхъ, предпочитая подвергаться презрѣнію своихъ враговъ и насмѣшкамъ друзей, лишь бы не быть въ непріятной необходимости разсказывать всю исторію, которая могла бы быть принята за самовосхваленіе.
   Благодаря одной этой чертѣ его характера, я имѣю весьма высокое мнѣніе о просвѣщенныхъ и утонченныхъ чувствахъ этого вполнѣ уважаемаго человѣка; по моему мнѣнію, она нисколько не уступаетъ благороднѣйшимъ качествамъ безподобнаго Ламанчскаго рыцаря, котораго, кстати сказать, я больше люблю, несмотря на всѣ его сумасбродства, чѣмъ величайшаго героя древности; поистинѣ говорю, я былъ-бы готовъ идти на край свѣта, чтобы только повидать его.
   Но это не касается моего разсказа: я хотѣлъ только показать, какъ отнеслось общественное мнѣніе къ этому дѣлу.
   Само собою разумѣется, что пока разоблаченіе его могло послужить только во славу нашему священнику, ни одна душа не заботилась объ этомъ; я думаю, что враги не хотѣли до него докапываться, а друзья не были въ состояніи это сдѣлать. Но едва онъ заинтересовался въ дѣлѣ акушерки и заплатилъ за ея свидѣтельство, какъ вся тайна выплыла наружу: къ числу потерянныхъ имъ лошадей присчитали еще пару, которой у него никогда не было, и даже подробности ихъ гибели сразу стали всѣмъ извѣстны и памятны. Сплетня облетѣла всѣхъ и распространялась словно лѣсной пожаръ. "Было очевидно, что священника обуяла старая страсть -- онъ хочетъ снова обзавестись хорошей лошадью; а если такъ, то всѣмъ понятны тѣ побужденія, которыми онъ руководствовался въ своемъ человѣколюбивомъ поступкѣ, и ясно, какъ Божій день, что онъ въ первый-же годъ вернетъ вдесятеро противъ стоимости этого несчастнаго свидѣтельства".
   Каковы были его цѣли въ этомъ -- и во всѣхъ остальныхъ поступкахъ его жизни -- или, вѣрнѣе, каковы были убѣжденія людей относительно ихъ -- вотъ мысль, которая слишкомъ часто приходила ему въ голову, не давала ему покоя ни днемъ, ни ночью и мѣшала ему спать.
   Лѣтъ съ десять тому назадъ, онъ имѣлъ счастіе окончательно удостовѣриться и успокоиться по этому вопросу, оставивъ тогда и свой приходъ, и самый этотъ міръ, и представъ на допросъ къ тому Судьѣ, на котораго ему уже не придется жаловаться.
   Но есть люди, которыхъ во всемъ и всегда преслѣдуетъ какая-то неумолимая неудача. Какъ бы они ни старались, въ какую-бы сторону ни обращали свою дѣятельность, они непремѣнно проходятъ черезъ такую среду, которая преломляетъ и. отклоняетъ ихъ намѣренія отъ прямого пути, и имъ приходится жить и умирать непризнанными, несмотря на всѣ ихъ права на славу, которыя только можетъ дать самое искреннее чистосердечіе...
   Господинъ, о которомъ идетъ рѣчь, былъ образчикомъ такихъ несчастливцевъ.-- Для того, чтобы вы поняли, какимъ образомъ это случилось, и чтобы знаніе это послужило вамъ на пользу, я требую, чтобы вы прочли двѣ слѣдующія главы, заключающія очеркъ его жизни и характера, въ которомъ и кроется самая разгадка.-- Покончивъ съ этимъ, мы вернемся къ акушеркѣ -- если только ничто не остановитъ насъ на пути.
   

ГЛАВА XI.

   Имя священника было Іорикъ; и -- что особенно замѣчательно въ немъ -- оно (какъ явствуетъ изъ древнѣйшихъ родовыхъ бумагъ, написанныхъ на крѣпкомъ пергаментѣ и сохраняющихся до сихъ поръ въ полной цѣлости) писалось такъ чуть не... я уже собрался сказать: девятьсотъ лѣтъ, но боюсь подорвать всеобщее довѣріе, сказавши такую невѣроятную, хотя и неоспоримую истину, потому скажу только, что оно писалось точно такъ-же, безъ малѣйшаго измѣненія или перестановки хоть одной буквы, въ теченіе я самъ не знаю сколькихъ лѣтъ;-- а это уже больше, чѣмъ я рѣшился бы сказать о половинѣ лучшихъ фамилій въ королевствѣ, которымъ, подъ вліяніемъ времени, пришлось претерпѣть столько же урѣзокъ и измѣненій, какъ и носителямъ ихъ.-- Происходило-ли это отъ чванства или отъ стыдливости ихъ собственниковъ? Говоря чистую правду, я думаю, что это обусловливалось то тѣмъ, то другимъ, подъ вліяніемъ перемѣны судебъ. Но, во всякомъ случаѣ, это чрезвычайно скверное дѣло, и оно до того насъ, въ концѣ концовъ, смѣшаетъ и перепутаетъ, что никто не будетъ въ состояніи клятвенно подтвердить, что именно его прадѣдушка совершилъ то или другое.
   Благоразумная заботливость дома Іориковъ достаточно огородила ихъ отъ возможности такого зла, побудивъ относиться съ священнымъ уваженіемъ къ дѣлу сбереженія фамильныхъ грамотъ, которыя, между прочимъ, гласятъ, что родъ этотъ происходитъ изъ Даніи, откуда перенесенъ въ Англію въ царствованіе датскаго короля Горвендилла, при дворѣ коего предокъ нашего господина Іорика занималъ, какъ видно, важную должность до самаго дня своей смерти. Какого рода была эта важная должность -- не видно изъ памятника: онъ прибавляетъ только, что она была окончательно уничтожена уже почти двѣсти лѣтъ тому назадъ, за полною ненадобностью ея не только при данномъ, но и вообще при какомъ бы то ни было дворѣ христіанскихъ государей.
   Мнѣ не разъ приходило въ голову, что должность эта была ничто иное какъ званіе перваго королевскаго шута, и что Гамлетовъ Іорикъ (у нашего Шекспира, который -- вы знаете -- многія пьесы основывалъ на дѣйствительныхъ происшествіяхъ) онъ самый и есть.
   У меня нѣтъ времени заглянуть въ датскую исторію Сакса-Грамматикуса, чтобы удостовѣриться въ этомъ; впрочемъ, если у васъ есть свободное время и будетъ случай раздобыть эту книгу, то вы можете вполнѣ успѣшно сдѣлать это сами.
   Во время моего путешествія по Даніи съ старшимъ сыномъ господина Нодди, котораго я въ 1741 году сопровождалъ, въ качествѣ воспитателя, въ его невѣроятно быстромъ объѣздѣ большей части Европы (чрезвычайно завлекательный разсказъ объ этомъ путешествіи, совершенномъ нами вдвоемъ, будетъ предложенъ читателю ниже), я едва имѣлъ время провѣрить одно замѣчаніе, сдѣланное тамошнимъ старожиломъ -- именно, что природа не оказалась ни расточительна, ни особенно скупа при надѣленіи тамошнихъ жителей дарами генія и таланта, но, какъ справедливая мать, была ко всѣмъ умѣренно добра и соблюдала такую равномѣрность въ распредѣленіи своихъ щедротъ, что привела, въ этомъ отношеніи, всѣхъ приблизительно къ одному общему уровню; поэтому выдающіяся личности встрѣчаются тамъ довольно рѣдко; за то не малая доля простого хозяйственнаго разума распространена среди всѣхъ классовъ населенія, изъ которыхъ каждый имѣетъ въ немъ свою долю. Замѣчаніе это показалось мнѣ вполнѣ правильнымъ.
   У насъ-же поставлено все совершенно наоборотъ: мы представляемъ, въ этомъ отношеніи, самую разнокалиберную группу. Вы великій геній, а вы, милостивый государь, -- пятьдесятъ шансовъ противъ одного, что вы полнѣйшій болванъ и тупица; конечно, промежуточныя ступени не вполнѣ отсутствуютъ -- не настолько ужъ мы разрознены, но все-же крайности болѣе обыкновенны и болѣе рѣзки на этомъ нетвердомъ островѣ, гдѣ природа болѣе прихотлива и своевольна въ раздачѣ даровъ этого рода, такъ что даже сама судьба, столь вз балмошная въ дѣлѣ завѣщанія движимыхъ и недвижимыхъ имуществъ, не въ состояніи съ ней сравниться. Вотъ это-то и заставляло меня иногда сомнѣваться въ происхожденіи Іорика, который, насколько я помню самъ и насколько я слышалъ отъ другихъ, не имѣлъ, повидимому, ни одной капли датской крови въ своихъ жилахъ; впрочемъ, она успѣла бы и выйти за девятьсотъ-то лѣтъ. Я, однако, ни минуты не буду философствовать съ вами по этому поводу, ибо какъ бы оно тамъ ни случилось, а суть заключалась въ томъ, что, вмѣсто холоднаго спокойствія, щепетильной точности ума и невозмутимости духа, которыхъ можно было ожидать отъ его происхожденія, въ его характерѣ было столько живости и восторженности, столько жизненности, прихотливости и gaité de coeur {Непринужденной веселости.} -- это было такое гетероклитическое во всѣхъ склоненіяхъ существо -- точно онъ былъ твореніе самаго благосклоннаго климата. При такомъ изобиліи парусовъ, бѣдный Іорикъ никогда не носилъ и фунта балласта: онъ былъ совершенно несвѣдущъ въ свѣтскихъ обычаяхъ, и въ двадцать-шесть лѣтъ зналъ о нихъ не больше, чѣмъ веселая и неопытная тринадцатилѣтняя дѣвочка; поэтому, когда онъ впервые выплылъ на жизненное поприще, вихрь его воззрѣній -- какъ вы легко себѣ представите -- запутывалъ его по десяти разъ ежедневно въ чьей-нибудь чужой оснасткѣ; а какъ по пути ему чаще всего попадались люди степенные и медленные, то онъ, конечно, на бѣду съ ними больше всего и запутывался. Я даже думаю, не лежала-ли. отчасти, въ основаніи такого fracas его несчастная склонность къ остроумію,-- ибо, говоря по истинѣ, Іорикъ питалъ непреодолимое природное отвращеніе къ серьезности -- не къ настоящей, самоцѣльной серьезности: гдѣ нужна была таковая, тамъ онъ становился серьезнѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ на цѣлые дни и даже недѣли -- а къ серьезности напускной, служившей прикрытіемъ невѣжества и глупости: съ ней онъ всегда находился въ открытой войнѣ и не давалъ ей пощады, какъ бы она ни была хорошо прикрыта и защищена.
   Иногда, увлекшись разговоромъ, онъ утверждалъ, что серьезность -- сущій бездѣльникъ, къ тому же и наиболѣе опаснаго рода -- хитрый, и что онъ былъ глубоко убѣжденъ,-- она за одинъ годъ разорила и пустила по міру гораздо большее число честныхъ и благомыслящихъ людей, чѣмъ всѣ карманные и лавочные воры за семь лѣтъ. Открытое добродушіе веселаго сердца, говаривалъ онъ, никому не опасно и можетъ повредить развѣ только ему самому, тогда какъ самая сущность серьезности заключается въ извѣстномъ умыслѣ -- слѣдовательно и обманѣ; это заученый способъ прослыть передъ свѣтомъ за человѣка болѣе умнаго и знающаго, нежели онъ дѣйствительно есть; а потому, несмотря на всѣ ея претензіи, она никогда не являлась лучше, а нерѣдко даже хуже, чѣмъ опредѣлилъ ее въ старое время одинъ французскій остроумецъ, который сказалъ: серьезность есть таинственное поведеніе тѣла, долженствующее прикрывать недостатки духа. Объ этомъ опредѣленіи Іорикъ необдуманно и смѣло высказывался въ томъ смыслѣ, что оно достойно быть записаннымъ золотыми буквами.
   Въ дѣйствительности онъ былъ человѣкомъ совершенно чуждымъ налагаемыхъ свѣтомъ ограниченій, и былъ точно также откровененъ и непредусмотрителенъ во всякихъ другихъ разговорахъ, какой-бы темы они ни касались, и хотя бы даже благоразуміе требовало сдержанности.
   Убѣжденія свои Іорикъ составлялъ на основаніи сущности обсуждаемаго вопроса и всегда переводилъ ихъ на обыденный англійскій языкъ, не дѣлая никакого различія соотвѣтственно дѣйствующему лицу, времени или мѣсту, и даже не прикрывая ихъ иносказаніями. Стоило только заговорить о безчеловѣчномъ или неблагородномъ поступкѣ -- онъ сейчасъ называлъ его подходящимъ именемъ, не задумываясь ни на минуту надъ тѣмъ, кто былъ героемъ разсказа -- каково его общественное положеніе и насколько онъ имѣетъ возможность отомстить ему впослѣдствіи; если поступокъ былъ грязный, онъ не задумываясь называлъ грязной тварью того, кто его совершилъ -- и такъ далѣе. А какъ его опредѣленія, на бѣду, всегда или заканчивались какимъ нибудь bon mot, или бывали съ начала до конца проникнуты забавными, юмористическими выраженіями, то они сейчасъ же словно окрылялись и получали чрезвычайно большую распространенность. Словомъ, хотя онъ никогда не искалъ -- однако, въ то-же время, и не избѣгалъ -- случаевъ сказать то, что просилось на языкъ, да притомъ не любилъ себя стѣснять, то имѣлъ въ жизни больше соблазна разбрасывать вокругъ себя блестки своего остроумія и веселости, свои насмѣшки и шутки.-- И онѣ, конечно, не оставались безъ собирателей. О томъ, каковы были послѣдствія и каковъ результатъ такой привычки, вы узнаете изъ слѣдующей главы.
   

ГЛАВА XII.

   Заимодавецъ и должникъ не болѣе отличаются другъ отъ друга длиною кошелька, какъ насмѣшникъ и осмѣянный продолжительностью памяти. Но въ этомъ отношеніи сравненіе однихъ съ другими чрезвычайно удачно, такъ что даже нѣкоторымъ изъ лучшихъ сравненій Гомера едва-ли за ними угнаться -- ибо одинъ пользуется вами ради денегъ, а другой -- ради смѣха, и оба перестаютъ о васъ думать. Процентъ (интересъ), однако, не перестаетъ возрастать, а періодическая или случайная уплата его поддерживаетъ въ памяти породившую его причину, пока, наконецъ, въ какой-нибудь недобрый часъ, выскакиваетъ передъ обоими кредиторъ и требуетъ безотлагательнаго удовлетворенія, вмѣстѣ съ наросшими по этотъ день процентами, и тѣмъ даетъ имъ чувствовать всю силу ихъ обязательства.
   Такъ какъ читатель (ненавижу я этихъ: если), конечно, глубокій знатокъ человѣческой природы, то онъ пойметъ и безъ дальнѣйшихъ разсужденій съ моей стороны, что мой герой не могъ продолжать своего образа жизни, не наталкиваясь тамъ и сямъ на такія случайныя напоминанія. Откровенно говоря, онъ самовольно впутался во множество мелкихъ долговъ этого рода и слишкомъ мало обращалъ на нихъ вниманія, несмотря на частыя увѣщанія Евгенія, воображая, что всѣ они будутъ вычеркнуты понемногу, такъ какъ ни одинъ изъ нихъ не былъ заключенъ ради какихъ-нибудь злостныхъ цѣлей, а наоборотъ, лишь вслѣдствіе честнаго прямодушія и веселости его характера.
   Евгеній съ этимъ никакъ не соглашался, и часто говаривалъ ему, что отъ него не сегодня-завтра потребуютъ разсчета прибавляя при этомъ, съ оттѣнкомъ печальнаго опасенія въ голосѣ, что потребуютъ все до послѣдней полушки. На это Іорикъ, со свойственной ему беззаботностью, отвѣчалъ всегда равнодушнымъ: Полно! И заканчивалъ этотъ разговоръ скачкомъ, прыжкомъ или ужимкой -- если только вопросъ этотъ возбуждался гдѣ-нибудь въ полѣ; но если Евгенію удавалось захватить его въ какомъ-либо уголкѣ и припереть къ стѣнкѣ столомъ или парой креселъ, такъ что виноватый не могъ удрать отъ него въ сторону, то онъ уже отчитывалъ ему цѣлую лекцію о воздержанности, смыслъ которой былъ таковъ (но выраженъ въ болѣе стройной рѣчи):
   "Повѣрь мнѣ, дорогой Іорикъ, твои неосмотрительныя шутки поставятъ тебя въ такое затруднительное и непріятное положеніе, изъ котораго не выручитъ тебя твое позднее благоразуміе. Я видѣлъ, какъ часто при такихъ выходкахъ осмѣянный считаетъ себя оскорбленнымъ и пользуется всѣми правами такого положенія; а если ты посмотришь на дѣло съ той-же точки зрѣнія и потрудишься подсчитать его друзей, семью, родныхъ и союзниковъ, да прибавишь ко всѣмъ имъ тѣхъ многихъ добровольцевъ, которыхъ страхъ передъ общей опасностью поставитъ подъ ихъ знамена -- то и безъ особенныхъ ариѳметическихъ выкладокъ можно будетъ съ увѣренностью сказать, что каждымъ десяткомъ шутокъ ты пріобрѣтаешь сотню враговъ; но ты не повѣришъ этому до тѣхъ поръ, пока, продолжая все въ томъ же духѣ, не поднимешь противъ себя цѣлаго роя озлобленныхъ пчелъ, которыя зажалятъ тебя до полусмерти".
   "Я не могу и подозрѣвать, чтобы человѣкъ, котораго я уважаю, руководствовался въ этихъ своихъ выходкахъ хотя бы малѣйшей долей злобы или недоброжелательства; я вѣрю и знаю, что онѣ вполнѣ честны и только шутливы; но вспомни мой милый, что дураки не могутъ, а плуты -- не хотятъ различать этого; ты еще не знаешь, что значитъ раздражать первыхъ и шутить съ послѣдними; стоитъ имъ соединиться ради взаимной защиты -- и повѣрь, мой милый другъ -- они поведутъ противъ тебя такую войну, которая отвратитъ тебя не только отъ нихъ, но и отъ самой жизни".
   "Месть выпустить на тебя изъ какого-нибудь пагубнаго закоулка такую позорящую сплетню, что ее не въ состояніи будетъ опровергнуть никакая чистота сердца и безупречность поведенія. Слава твоего дома пошатнется; твое доброе имя, въ которомъ заключалось ея обезпеченіе, будетъ истекать кровью, израненное со всѣхъ сторонъ;-- твоя вѣра подвергнется сомнѣнію;-- твои творенія поруганію;-- твое остроуміе будетъ забыто; твоя ученость втоптана въ грязь. Для завершенія послѣдней картины трагедіи, жестокость и Трусость -- два близнеца -- злодѣи, нанятые злобой во мракѣ и направленные противъ тебя, нападутъ сообща на всѣ твои слабости и ошибки -- тутъ уязвимы лучшіе изъ насъ, мой другъ, и вѣрь мнѣ, вѣрь мнѣ, Іорикъ, когда для удовлетворенія чьей-нибудь частной алчности рѣшено принести въ жертву невинное и безпомощное существо, то въ кустарникѣ гдѣ ему когда-либо случалось заблудиться, не трудно будетъ набрать хворосту для его костра".
   Іорикъ рѣдко бывалъ въ состояніи выслушать безъ слезъ это грустное предсказаніе его будущей судьбы, и многообѣщающій взглядъ высказывалъ твердую рѣшимость обуздать на будущее время свой конекъ. Но увы! слишкомъ поздно!-- Раньше всѣхъ этихъ предсказаній, противъ него уже былъ образованъ великій союзъ, съ ***** и ***** во главѣ. Весь планъ нападенія, какъ и боялся Евгеній, былъ приведенъ въ исполненіе сразу -- притомъ, съ такой безжалостностью со стороны союзниковъ, и такъ неожиданно для Іорика, который даже не подозрѣвалъ того, что приготовлялось противъ него, что онъ въ невинности своей воображалъ, что отношенія налаживаются, тогда какъ враги уже подрубали его у самаго корня -- и онъ упалъ, какъ упало много достойныхъ людей и до него.
   Іорикъ, однако, нѣсколько времени сражался Съ невообразимой храбростью, пока не выпустилъ оружія изъ рукъ, подавленный численностью непріятеля и утомленный, наконецъ, невзгодами войны -- а еще болѣе неблагороднымъ способомъ веденія ея; и хотя онъ до конца сохранялъ веселый видъ, однако умеръ, какъ всѣ полагаютъ, съ сокрушеннымъ сердцемъ.
   За нѣсколько часовъ до Іориковой кончины, Евгеній вошелъ въ его комнату, желая поглядѣть на него въ послѣдній разъ и сказать ему послѣднее "прости". Онъ отдернулъ занавѣску, за которой лежалъ больной; на его вопросъ о здоровьи, Іорикъ, глядя ему прямо въ лицо, схватилъ его за руку и, поблагодаривъ его за многократныя выраженія его дружбы къ нему, за которыя, какъ онъ говорилъ, онъ никогда не перестанетъ благодарить его, если только имъ будетъ суждено встрѣтиться впослѣдствіи, объявилъ ему, что немного часовъ отдѣляютъ его отъ той минуты, когда онъ окончательно удеретъ отъ своихъ враговъ.-- Не дай Богъ, возразилъ Евгеній, по лицу котораго текли обильныя слезы, самымъ нѣжнымъ голосомъ, какимъ когда либо кто говорилъ: не дай Богъ, Іорикъ.-- Іорикъ отвѣтилъ лишь взглядомъ къ небу да легкимъ пожатіемъ Евгеніевой руки,-- но Евгенія это растрогало до глубины души.-- Полно, полно, Іорикъ, промолвилъ онъ, утирая слезы и собирая все свое мужество -- утѣшься, мой милый, не позволяй твоей веселости и стойкости покидать тебя въ эту минуту крайности, когда онѣ болѣе всего тебѣ нужны; кто знаетъ, какія средства къ спасенію еще могутъ быть въ запасѣ, и что сила Божія можетъ сдѣлать для тебя.-- Іорикъ положилъ руку на сердце и слегка покачалъ головой.-- Что касается меня, продолжалъ Евгеній, проливая при этомъ горькія слезы, то я положительно не могу разстаться съ тобой и былъ бы очень счастливъ, еслибы могъ увидѣть исполненіе своей надежды -- при этомъ голосъ его сталъ веселѣе и тверже -- еслибы отъ тебя еще достаточно осталось для того, чтобы сдѣлать тебя архіереемъ, а я бы дожилъ до этого дня.-- Умоляю тебя, Евгеній, промолвилъ Іорикъ, снимая кое-какъ лѣвой рукой свой ночной колпакъ -- правая оставалась тѣсно сжатою въ рукѣ Евгенія,-- посмотри на мою голову.-- Я ничего въ ней не замѣчаю особеннаго, отвѣтилъ Евгеній.-- Такъ, увы! мой другъ, сказалъ Іорикъ, позволь мнѣ доложить тебѣ, что она такъ избита и исковеркана отъ ударовъ, которыми такъ неблагородно надѣляли меня въ темнотѣ ***** и *****, вмѣстѣ съ нѣкоторыми другими, что я могъ бы сказать съ Санчо Пансой: хотя бы я и выздоровѣлъ и съ неба на нее посыпались градомъ митры, ни одна изъ нихъ не пришлась бы по ней.-- Послѣдній вздохъ Іорика слеталъ съ его дрожащихъ губъ, когда онъ это сказалъ, но все же онъ не измѣнилъ своему сервантесовскому духу; пока онъ говорилъ, Евгеній замѣтилъ заблиставшій на минуту въ его глазахъ мимолетный лучъ огня -- слабое отраженіе того блестящаго остроумія, которое (какъ сказалъ Шекспиръ о его предкѣ) въ состояніи было заставить смѣяться весь столъ до упаду.
   Это убѣдило Евгенія, что сердце его друга разбито. Онъ сжалъ его руку -- и тихо вышелъ изъ комнаты, весь въ слезахъ. Іорикъ проводилъ его до двери глазами; потомъ закрылъ ихъ -- и уже больше не открывалъ.
   Онъ положенъ въ углу кладбища прихода, подъ простой мраморной плитой (которую воздвигъ его другъ Евгеній, съ разрѣшенія его душеприказчиковъ), надпись на которой состоитъ изъ трехъ только словъ, которыя служатъ одновременно и Эпитафіей, и Элегіей:
   Увы, бѣдный Іорикъ!
   Десять разъ на день его духъ имѣетъ утѣшеніе слышать, какъ перечитываютъ его надгробную надпись съ такимъ разнообразіемъ жалобныхъ оттѣнковъ, которое указываетъ на всеобщее сожалѣніе и уваженіе, которыми онъ пользовался; такъ какъ тропинка, пересѣкающая кладбище, проходитъ подлѣ самой его могилы, то никто не можетъ пройти мимо, не взглянувъ на надпись и, прошедши, не вздохнувъ:

Увы, бѣдный Іорикъ!

   

ГЛАВА XIII.

   Читатель этого рапсодическаго произведенія такъ давно разстался съ акушеркой, что пора уже снова упомянуть о ней, хотя бы для того только, чтобы напомнить ему о существованіи таковой на свѣтѣ; впрочемъ, насколько я могу судить по теперешнимъ моимъ предположеніямъ, я скоро окончательно выведу ее на сцену; но какъ могутъ еще быть затронуты новые вопросы, и множество неожиданнаго дѣла, требующаго неотложнаго рѣшенія, можетъ явиться у меня съ читателемъ, то и слѣдовало позаботиться, чтобы бѣдная женщина тѣмъ временемъ не затерялась, а то когда она понадобится -- такъ ужъ никакъ безъ нея не обойдешься.
   Я, кажется, говорилъ вамъ, что эта добрая женщина была далеко не лишена значенія и авторитета въ нашей деревнѣ и во всемъ уѣздѣ, и что слава ея распространилась до самаго края той окружности, которая ограничиваетъ сферу господства, присущую каждому живому существу, хотя бы онъ не имѣлъ даже рубашки, чтобы прикрыть свою спину; кстати: когда говорятъ, что тотъ или иной пользуется въ свѣтѣ большимъ вѣсомъ и значеніемъ, я хотѣлъ бы, чтобы ваша милость, въ своемъ воображеніи, расширяла или суживала вышеупомянутую сферу, сообразно съ взаимодѣйствіемъ положенія, профессіи, знаній, способностей, вышины и глубины той личности, которая выставляется передъ вами.
   Въ настоящемъ случаѣ, сколько помнится, я опредѣлилъ ее въ четыре или пять миль -- что не только заключало нашъ приходъ, но простиралось еще на двѣ или три сосѣднія деревушки, лежащія на окраинѣ смежнаго прихода, а это была вещь весьма важная. Къ этому надо еще прибавить, что къ ней весьма благосклонно относились на одномъ большомъ хуторѣ и еще въ нѣкоторыхъ странныхъ домахъ и фермахъ, находившихся на разстояніи двухъ, трехъ миль отъ ея очага; впрочемъ, объявляю вамъ здѣсь разъ навсегда, что все это будетъ болѣе наглядно и точно размѣчено и объяснено на картѣ, въ настоящее время находящейся въ рукахъ гравера, и которая, вмѣстѣ съ другими частями и дополненіями этого сочиненія, будетъ приложена къ двадцатому тому -- не для того, чтобы сдѣлать книгу болѣе объемистой (мнѣ противна самая мысль объ этомъ), но какъ толкованіе, объясненіе, наглядное изображеніе, ключъ къ такимъ мѣстамъ, происшествіямъ и приключеніямъ, смыслъ которыхъ покажется темнымъ или сомнительнымъ, когда моя жизнь и убѣжденія будутъ перечитаны (обратите вниманіе на значеніе этого слова) цѣлымъ свѣтомъ -- что, между нами будь сказано, непремѣнно случится, сколько-бы ихъ благородія ни старались этому противодѣйствовать устно и письменно, несмотря на всѣхъ господъ критиковъ Великобританіи; мнѣ, конечно, нѣтъ надобности объяснять вамъ, что я говорю это по секрету.
   

ГЛАВА XIV.

   Разсматривая бумаги о бракѣ моей матери, съ цѣлью удовлетворенія какъ самаго себя, такъ и читателя на счетъ одного вопроса, который необходимо разъяснить, прежде чѣмъ приступать къ продолженію этой исторіи, я имѣлъ счастье наткнуться на ту самую вещь, которая мнѣ была нужна, не потративши на чтеніе и полутора дней подрядъ, тогда какъ это дѣло могло отнять у меня цѣлый мѣсяцъ. Изъ этого ясно видно, что когда человѣкъ садится писать исторію -- будь то хоть исторія Джека Гикатрифта или Мальчика съ Пальчикъ {Hickathrift a Tom Thumb -- герои англійскихъ дѣтскихъ разсказовъ.} -- онъ столько-же знаетъ, какъ и каблуки его сапогъ, съ какими помѣхами и несносными препятствіями ему прійдется встрѣтиться дорогой и въ какія трущобы могутъ завести его разныя попутныя экскурсіи въ сторону, прежде чѣмъ онъ доберется до конца. Если бы исторіографъ могъ гнать свою исторію прямо къ цѣли, какъ погонщикъ гонитъ мула.отъ Рима до Лоретто, ни разу не оборачиваясь назадъ или по сторонамъ, онъ могъ бы рѣшиться предсказать вамъ съ точностью до одного часа, когда онъ доберется до конца своего пути; но это немыслимо въ отвлеченномъ вопросѣ, ибо если у человѣка есть хоть капля живости, то онъ не въ состояніи будетъ избѣжать въ дорогѣ пятидесяти отклоненій отъ прямой линіи то съ тѣмъ обществомъ, то съ другимъ. Его взору будутъ постоянно представляться виды и картины, требующія его вниманія, и отказать имъ въ послѣднемъ онъ будетъ такъ-же безсиленъ, какъ не въ силахъ летать; кромѣ того, ему не разъ придется
             Согласовать описанія,
             Подбирать анекдоты,
             Разбирать надписи,
             Вплетать разсказы,
             Слагать преданія,
             Навѣщать разныхъ особъ,
             Приклеивать панегирики къ этой двери
             И пасквили къ той;          тогда какъ и погонщикъ, и мулъ свободны отъ всѣхъ этихъ занятій. Въ довершеніе всего, на каждомъ шагу приходится заглядывать въ архивы, лѣтописи, грамоты, документы и безконечныя родословія, которыя справедливость то-и-дѣло заставляетъ перечитывать, нерѣдко принуждая возвращаться для этого обратно и терять не мало времени. Что касается меня, то объявляю, что я вотъ уже шесть недѣль сижу надъ этой работой, спѣшу, какъ только возможно -- и все еще не родился: я всего только успѣлъ сказать вамъ, когда это произошло, но не договорился еще до того, какъ -- такъ что, вы видите, дѣло-то еще далеко не сдѣлано.
   Эти непредвидѣнныя остановки, о которыхъ я, признаться, и понятія не имѣлъ, когда пустился въ дорогу и которыя, какъ вижу теперь, скорѣе будутъ все увеличиваться, чѣмъ уменьшаться по мѣрѣ того, какъ я буду подвигаться впередъ, подали мнѣ мысль, которой я и рѣшилъ слѣдовать -- именно: не спѣшить, а продолжать потихоньку, составляя и издавая ежегодно по два тома моей біографіи, что и буду продолжать въ теченіе всей остальной своей жизни, если мнѣ будетъ суждено подвигаться спокойно и удастся заключить съ книгопродавцемъ выгодное условіе.
   

ГЛАВА XV.

   Теперь, когда я нашелъ тотъ пунктъ свидѣтельства о бракосочетаніи моей матери, который я разыскивалъ (какъ я уже сообщалъ читателю), мнѣ кажется нужнымъ познакомить его съ нимъ; но онъ такъ ярко изложенъ въ самомъ подлинникѣ, что я никогда не былъ бы въ силахъ передать его даже съ приблизительной полнотой, а потому, считая, что было бы сущимъ варварствомъ отнимать его изъ рукъ судьи, привожу его въ подлинникѣ. Вотъ онъ:
   "Далѣе изъ этого условія явствуетъ, что вышеупомянутый Вальтеръ Шенди, купецъ, по случаю имѣющаго быть и, съ Божіимъ благословеніемъ, законно произойти и надлежащимъ образомъ совершиться брака между имъ Вальтеромъ Шенди и вышеупомянутою Елисаветою Mollineux, -- а также и другихъ уважительныхъ причинъ и соображеній, въ особенности его къ тому побуждающихъ -- опредѣляетъ, условливается, снисходитъ, соглашается, заключаетъ, постановляетъ и обязуется передъ вышеупомянутыми повѣренными -- дворянами Джономъ Диксономъ и Джемсомъ Тернеромъ -- въ томъ, что если бы современемъ такъ вышло, случилось, произошло, или инымъ какимъ либо образомъ приключилось, что онъ, Вальтеръ Шенди, купецъ, прекратитъ свои дѣла раньше того времени или тѣхъ временъ, когда она Елисавета Mollineux -- по естественному-ли закону природы, или иначе,-- перестанетъ родить или производить дѣтей и, вслѣдствіе таковаго его, Вальтера Шенди, удаленія отъ дѣлъ, не сообразуясь съ желаніемъ, согласіемъ или охотой ея, вышеупомянутой Елисаветы Mollineux, или даже вопреки ему, удалится изъ города Лондона на житье въ свое помѣстье Shandy Hall, въ -- графствѣ, или въ какую-либо иную деревню, замокъ, имѣніе, дворецъ, домъ или дачу, нынѣ пріобрѣтенную, или имѣющую быть пріобрѣтенной впослѣдствіи,-- или въ какую-либо часть или отдѣленіе ихъ,-- то каждый разъ, что вышеупомянутой Елисаветѣ Mollineux случится забеременѣть однимъ или нѣсколькими дѣтьми, законно ею, Елисаветою Mollineux, прижитыми, или имѣющими быть прижитыми въ теченіе ея замужества, онъ, Вальтеръ Шенди, обязуется, на свой счетъ, изъ собственныхъ своихъ доходовъ и денегъ, по законномъ и разумномъ предупрежденіи, которое должно быть сдѣлано за шесть недѣль до разрѣшенія ея, Елисаветы Mollineux, отъ бремени, или до предполагаемаго и ожидаемаго для этого событія дня, уплатить или выдать сумму въ сто двадцать фунтовъ годной и ходячей монетой вышеупомянутымъ дворянамъ Джону Диксону или Джемсу Тернеру, или ихъ уполномоченнымъ, по порученію и довѣренности, для слѣдующихъ употребленія или употребленій, цѣлей, нуждъ и назначеній,-- именно,-- упомянутая сумма въ сто двадцать фунтовъ должна быть выдана на руки ей, Елисаветѣ Mollineux, или употреблена самими вышеупомянутыми повѣренными для найма покойной кареты и достаточнаго числа подходящихъ лошадей для перевозки ея, Елисаветы Mollineux, съ дитятею или дѣтьми, которыми она будетъ беременна, въ городъ Лондонъ; и для дальнѣйшаго уплачиванія и обезпеченія всякихъ случайныхъ издержекъ, расходовъ и тратъ, связанныхъ съ беременностью и разрѣшеніемъ отъ бремени въ самомъ вышеуказанномъ городѣ или предмѣстьяхъ его;-- и что она, Елисавета Mollineux, можетъ и будетъ, отъ времени до времени, во время, опредѣленное настоящимъ условіемъ и соглашеніемъ, безпрепятственно и спокойно нанимать карету и лошадей и имѣть свободу входа, прохода и выхода въ помянутой каретѣ, согласно съ истиннымъ содержаніемъ, значеніемъ и смысломъ настоящихъ условій, безъ всякаго затрудненія, препятствія, безпокойства, неудовольствія, помѣшательства, остановки, удержанія, задержанія или запрещенія;-- и что, кромѣ того, она, Елисавета Mollineux, будетъ въ правѣ, отъ времени до времени, всякій разъ, какъ она будетъ очевидно и истинно беременна, въ теченіе условленнаго и выше утвержденнаго времени, жить и обитать въ томъ мѣстѣ или тѣхъ мѣстахъ и съ тѣми родственниками, друзьями и иными лицами въ городѣ Лондонѣ, съ которыми она захочетъ или пожелаетъ, какъ еслибы она была незамужней одинокой дѣвушкой, а не зависимой отъ мужа женщиной.-- Далѣе явствуетъ, что въ обезпеченіе исполненія настоящаго условія, онъ, Вальтеръ Шенди, купецъ, симъ отдаетъ, продаетъ, уступаетъ, укрѣпляетъ, оставляетъ и утверждаетъ имъ, вышерѣченнымъ Джону Диксону и Джемсу Тернеру, дворянамъ, ихъ дѣтямъ, потомкамъ и наслѣдникамъ, въ полное владѣніе и распоряженіе, въ силу годовой записи, онымъ дворянамъ данной, которая заключена за день до заключенія настоящаго условія, въ силу и на основаніи закона о передачѣ права собственности -- всю вотчину и помѣстье Шенди, въ -- графствѣ, со всѣми правами, зависимостями и принадлежностями, такъ-же какъ и со всѣми и каждыми домами, зданіями, постройками, сараями, конюшнями, огородами, садами, задворками, парками, загороженными полями, клѣтями, избами, землями, лугами, пастбищами, выгонами, болотами, полями, лѣсами, рощами, канавами, рыбными ловлями, стоячими и проточными водами, вмѣстѣ со всѣми арендными платежами, преемническими правами, услугами, аннуитетами {Родъ займа.}, ленными помѣстьями, налогами, правами по описи, удовлетвореніями, рудами, каменоломнями, имуществомъ и имѣніями преступниковъ и бѣглыхъ и всѣми прочими господствами, правами, вѣдомствами, привиллегіями и наслѣдственными имѣніями.-- А также съ правами патроната, даренія, поднесенія, и свободнаго распоряженія приходомъ и священническимъ домомъ Шенди и всякими десятинами и церковными землями".
   Словомъ -- моя мать могла лежать въ родахъ въ Лондонѣ, если того желала.
   Но, въ виду того, чтобы лишить мою мать возможности пользоваться этимъ правомъ столь широко предоставленнымъ ей по брачному договору, для какихъ-либо постороннихъ цѣлей,-- о чемъ никто-бы и не подумалъ безъ дяди Тоби Шенди,-- для обезпеченія спокойствія моего отца была прибавлена слѣдующая статья: "Что въ случаѣ, еслибы мать моя когда-либо причинила отцу безпокойство и расходъ путешествіемъ въ Лондонъ на основаніи ложныхъ показаній и побужденій, то она теряетъ всѣ предоставленныя ей договоромъ права, на каждый послѣдующій разъ -- но не болѣе -- toties quoties, и въ такомъ объемѣ, какъ еслибы никакого подобнаго договора между ними не существовало".-- Что, надо сказать, было только не болѣе, какъ благоразумно; но тѣмъ не менѣе, мнѣ всегда казалось очень прискорбнымъ то обстоятельство, что вся тяжесть этого пункта должна была обрушиться -- какъ это впослѣдствіи и случилось -- исключительно на меня одного.
   Но я былъ зачатъ и рожденъ для несчастья, ибо мать моя, подъ вліяніемъ-ли воды или вѣтровъ, или того и другого, или ни того, ни другого, а просто отъ расходившагося воображенія и фантазіи, или отъ сильнаго желанія и ожиданія такого событія, введшаго ее въ заблужденіе, короче -- была-ли она сама обманута или обманщица въ этомъ дѣлѣ -- не мнѣ рѣшать; суть въ томъ, что въ концѣ сентября 1717 года, то-есть годомъ раньше моего рожденія, мать моя заставила отца напрасно пропутешествовать съ ней въ городъ; вслѣдствіе чего онъ настоятельно потребовалъ соблюденія вышеизложеннаго условія -- и я, такимъ образомъ, былъ обреченъ статьями брачнаго договора на появленіе съ такъ сильно приплюснутымъ къ физіономіи носомъ, что казалось, будто судьбы соткали меня совершенно безъ онаго.
   Какимъ образомъ это произошло и какой рядъ обидныхъ огорченій преслѣдовалъ меня во всѣхъ стадіяхъ моей жизни, единственно вслѣдствіе потери, или, вѣрнѣе, сжатія одного этого органа -- будетъ показано читателю въ свое время.
   

ГЛАВА XVI.

   Отецъ мой, какъ легко можно себѣ представить, былъ въ довольно раздражительномъ настроеніи духа, когда ѣхалъ съ моей матерью обратно въ деревню. Первыя двадцать-пять миль онъ не переставалъ ворчать и терзать какъ себя, такъ и мою мать изъ-за проклятаго расхода, котораго, какъ онъ говорилъ, легко можно было избѣгнуть до послѣдняго шиллинга. Но больше всего огорчало его то, что все это происходило въ такое досадное время года -- тогда, какъ я вамъ сказалъ, былъ конецъ сентября, такъ что его фрукты, и особенно одинъ необыкновенно вкусный сортъ сливъ, которыми онъ очень интересовался, были какъ разъ готовы къ сбору.-- Онъ не сказалъ-бы и трехъ словъ, еслибы ему въ другое время года пришлось трепаться въ Лондонъ за такимъ дурацкимъ дѣломъ".
   На двѣ слѣдующія станціи онъ не могъ успокоиться о потерѣ сына, на котораго твердо разсчитывалъ и котораго даже занесъ въ записную книгу, какъ вторую свою опору въ старости, въ случаѣ, еслибы Бобби ему измѣнилъ. "Это огорченіе, говорилъ онъ, въ десять разъ тяжелѣ для умнаго человѣка, чѣмъ всѣ расходы по дорогѣ, вмѣстѣ взятые.-- Пропадай совсѣмъ сто-двадцать фунтовъ -- это ему ни по чемъ".
   По дорогѣ отъ Стильтона до Грантама ничто его такъ не изводило во всей этой исторіи, какъ соболѣзнованіе друзей и глупый видъ, который они будутъ имѣть въ церкви въ слѣдующее воскресенье; и сатирическое направленіе его ума, возбужденное еще отчасти досадой, помогало ему рисовать такое разнообразіе забавныхъ и раздражительныхъ положеній, въ которыхъ ему и его ребру {Женѣ.} придется предстать на глаза цѣлаго прихода, выставляя ихъ въ такомъ непріятномъ свѣтѣ, что мать моя во всю дорогу не переставала разомъ и плакать, и смѣяться, до того глубоко траги-комичны были эти двѣ станціи.
   Отъ Грантама до переправы черезъ Трентъ мой отецъ терялъ всякое терпѣніе отъ гнусной шутки и обмана, который, какъ онъ воображалъ, моя мать позволила себѣ съ нимъ. Конечно, повторялъ онъ про себя, она не можетъ обманываться сама... а если можетъ... какая слабость! и мучительное слово вовлекало его мысль въ какую-то бѣшеную пляску и запутывало ее въ цѣломъ лабиринтѣ, ибо достаточно было произнести слово "слабость", чтобы онъ тотчасъ-же пустился въ разсужденія о разныхъ видахъ слабости, которыя только могли быть: существуетъ слабость тѣлесная, а также слабость духовная -- и тутъ уже шелъ цѣлый рядъ безконечныхъ мысленныхъ силлогизмовъ, продолжавшихся на цѣлую станцію или двѣ, о томъ, насколько причины всѣхъ его непріятностей возникли, благодаря ему самому, или помимо его.
   Словомъ, такое множество мелкихъ источниковъ безпокойства возникало изъ этого одного обстоятельства и послѣдовательно отягощало его сознаніе по мѣрѣ того, какъ они въ немъ возникали, что для моей матери -- каково-бы ни было путешествіе туда -- дорога обратно была, во всякомъ случаѣ, не изъ пріятныхъ; такъ что она даже жаловалась дядѣ Тоби, что онъ могъ-бы вывести какое угодно живое существо изъ терпѣнія.
   

ГЛАВА XVII.

   Хотя мой отецъ ѣхалъ домой далеко не въ лучшемъ настроеніи, какъ я уже сказалъ вамъ, ворча и бранясь всю дорогу, однако онъ имѣлъ еще любезность оставить про себя самую непріятную часть дѣла -- именно, его рѣшеніе вознаградить себя въ размѣрахъ, предоставляемыхъ тѣмъ пунктомъ брачнаго договора, который былъ внесенъ дядей Тоби; и моя мать ничего не подозрѣвала о его намѣреніяхъ до самой ночи моего зачатія, что было лишь тринадцать мѣсяцевъ спустя, когда мой отецъ, будучи -- помните -- немного огорченъ и не въ духѣ, воспользовался тѣмъ временемъ, когда они послѣ этого лежали въ кровати, серьезно бесѣдуя о будущемъ, чтобы сообщить ей, что ей придется такъ или иначе приспособиться къ условію, заключенному ими при бракѣ, что роды слѣдующаго ребенка будутъ происходить въ деревнѣ, ради уравновѣшенія расходовъ прошлогодняго путешествія.
   Отецъ мой обладалъ многими добродѣтелями, но притомъ въ его характерѣ была сильная примѣсь того, что, пожалуй, не составляло бы прибавленія къ ихъ числу: оно извѣстно подъ именемъ упорства въ хорошемъ дѣлѣ и упрямства -- въ плохомъ, мать моя знала это настолько хорошо, что была убѣждена въ безполезности какихъ бы то ни было возраженій, а потому рѣшила по возможности лучше съ этимъ примириться.
   

ГЛАВА XVIII.

   Такъ какъ въ ту ночь было условлено, или вѣрнѣе постановлено. что мать моя должна родить меня въ деревнѣ, то она и приняла соотвѣтствующія мѣры, именно: дня три послѣ начала ея беременности стала поглядывать на акушерку, о которой я уже такъ часто вамъ упоминалъ, и не прошло недѣли, какъ она уже окончательно рѣшилась, за невозможностью раздобыть славнаго доктора Маннингама, ввѣрить свое и мое существованіе единственно въ руки этой старухи, несмотря на то, что не далѣе какъ въ восьми миляхъ отъ насъ имѣлся ученый операторъ, который даже написалъ цѣлую спеціальную книгу, стоимостью въ пять шиллинговъ, по вопросу о повивальномъ искусствѣ, въ которой онъ не только выставилъ ошибки женской братіи, а еще прибавилъ много любопытныхъ способовъ скорѣйшаго извлеченія зародыша при неудачныхъ родахъ и еще кое-какихъ опасностяхъ, осаждающихъ насъ при нашемъ появленіи на свѣтъ.-- Это я очень люблю: если ужъ нельзя себѣ доставить именно того, что хочется,-- никогда не слѣдуетъ довольствоваться слѣдующей степенью того же предмета: черезчуръ обидно.-- Не болѣе какъ за недѣлю до того дня, когда я пишу сію книгу въ назиданіе свѣту,-- именно до 9 марта 1759 года -- моя милая, милая Дженни, замѣтивъ, что я принимаю серьезный видъ въ то время, какъ она торговалась изъ-за какого-то шелка, стоившаго двадцать пять шиллинговъ за ярдъ {Около 12 1/2 руб. за аршинъ съ четвертью.}, сказала купцу, что она сожалѣетъ о томъ, что причинила ему столько безпокойства, и сейчасъ же пошла и купила себѣ матеріи, въ ярдъ шириной, по десяти пенсовъ {Около 40 копѣекъ за аршинъ съ четвертью} за ярдъ.-- Это повтореніе того же величія души; только, относительно моей матери, честь его была уменьшена тѣмъ, что она не могла похвастаться избраніемъ такой рѣзкой и смѣлой крайности, какъ могла бы пожелать женщина въ ея положеніи, ибо старая бабка имѣла все же нѣкоторыя права на довѣріе -- настолько, по крайней мѣрѣ, насколько могъ ей дать ихъ успѣхъ, такъ какъ въ теченіе всей своей почти двадцатилѣтней практики въ приходѣ, она вывела на свѣтъ всѣхъ материнскихъ сынковъ до единаго, безъ малѣйшаго изъяна или несчастнаго случая, который можно было бы вмѣнить ей въ вину.
   Хотя эти факты и говорили въ ея пользу, однако они не были въ состояніи разсѣять всѣ предубѣжденія и предчувствія относительно такого рѣшенія, тяготившія моего отца. Не говоря уже о вполнѣ естественныхъ укорахъ человѣчности и справедливости и о терзаніяхъ, проистекающихъ отъ отеческой и супружеской любви, которыя побуждали его въ подобномъ положеніи по возможности меньше предоставлять случайности, онъ чувствовалъ себя особенно заинтересованнымъ въ томъ, чтобы въ данномъ случаѣ все сошло благополучно, ибо ему угрожала усиленная бѣда, въ случаѣ еслибы роды въ Shandy Hall оказали дурное вліяніе на его жену, или на ихъ дитя.-- Онъ зналъ, что свѣтъ судитъ по происшествіямъ -- и тогда къ его огорченію при такомъ несчастьи прибавится еще бремя общественнаго порицанія, которое будетъ всецѣло взвалено на него: "Какое несчастье! и какъ подумаешь, что еслибы только несчастной миссисъ Шенди удалось поставить на своемъ и поѣхать на время родовъ въ городъ,-- о чемъ она, говорятъ, на колѣняхъ просила и молила мужа -- то и она, и дитя еще можетъ быть остались бы живы; и я нахожу, что, принявъ во вниманіе тѣ средства, которыя господинъ Шенди за ней получилъ, не такъ ужъ ему было трудно исполнить ея желаніе".
   И мой отецъ сознавалъ, что это разсужденіе было бы неопровержимо; тѣмъ не менѣе крайнее его безпокойство въ этомъ случаѣ происходило не изъ одного желанія защитить себя, такъ-же какъ и не исключительно изъ заботливости о женѣ и ребенкѣ: отецъ имѣлъ широкій взглядъ на вещи, и считалъ себя отвѣтственнымъ передъ обществомъ за дурныя цѣли, которымъ могло служить одно неудачное происшествіе.
   Онъ отлично зналъ, что всѣ политическіе писатели, со временъ Елисаветы и до его дней, единогласно опредѣлили, что установившееся теченіе людей и денегъ къ столицѣ, подъ тѣми или иными пустыми предлогами, стало до того сильно, что грозило опасностью нашимъ политическимъ правамъ -- и не разъ даже предостерегали отъ этого. Впрочемъ, его любимымъ выраженіемъ было не теченіе, а эпидемія, и онъ даже проводилъ тутъ цѣлую аллегорію, доказывая тождественное устройство государственнаго и естественнаго организмовъ, гдѣ чуть только кровь бросается въ голову быстрѣе, чѣмъ успѣваетъ отхлынуть отъ нея -- неизбѣжно происходитъ задержка кровообращенія и неминуемая смерть. То-же самое видѣлъ онъ и въ усиленномъ наплывѣ жителей изъ провинціи въ столицу.
   Французская политика и французское нашествіе, говорилъ онъ, мало угрожали намъ потерей нашей свободы; его не пугала и возможность зарожденія чахотки отъ той массы испорченной матеріи и гнойныхъ нарывовъ, которыми былъ преисполненъ нашъ организмъ {Въ подлинникѣ: constitution, что означаетъ и конституцію, и организмъ.}: онъ надѣялся, что это не такъ страшно, какъ всѣ думали; но за-то онъ поистинѣ боялся что въ одинъ прекрасный день насъ постигнетъ такой толчокъ, отъ котораго насъ на мѣстѣ прикончитъ ударомъ; и въ такія минуты говаривалъ: Боже, смилуйся надъ нами.
   Отецъ никогда не могъ говорить объ этой болѣзни безъ того, чтобы не сообщить средства къ ея лѣченію.
   "Еслибы я былъ самодержавнымъ государемъ, говаривалъ онъ, поднимаясь съ своего кресла и подтягивая штаны обѣими руками, я бы поставилъ способныхъ судей на каждой улицѣ своей столицы, которые бы освѣдомлялись у каждаго дурака, который туда являлся, о его дѣлѣ, и еслибы только, по безпристрастномъ и серьезномъ обсужденіи, оказалось, что никакія вѣскія обстоятельства не побуждали его къ тому, чтобы, оставивъ домъ, тащиться съ мѣшками и пожитками, съ женой и дѣтьми и со всѣми домашними за спиною, въ городъ -- всѣ они были бы отправляемы обратно отъ городового къ городовому, какъ настоящіе бродяги, до самаго мѣста своей осѣдлости. Такими мѣрами я охранялъ бы свою столицу отъ чрезмѣрной тягости, которая приводитъ ее въ шаткое состояніе, заботился бы о томъ, чтобы голова не была слишкомъ тяжела для туловища, чтобы окраины, теперь истощенныя и стѣсненныя, получили вновь свою долю питанія и, вмѣстѣ съ ней природную силу и красоту; я бы устроилъ такъ, чтобы въ моихъ владѣніяхъ луга и поля смѣялись и пѣли, довольство и гостепріимство процвѣтали вновь, и въ рукахъ помѣщиковъ сосредоточилось бы такое значеніе и сила, которыя составили бы противовѣсъ тому, что теперь отъ нихъ отбираетъ дворянство.
   "Отчего такъ мало дворцовъ и имѣній попадается въ столькихъ чудныхъ провинціяхъ Франціи?-- спрашивалъ онъ, ходя по комнатѣ. Откуда происходитъ то, что и тѣ немногіе châteaux, которые еще остались, находятся въ такомъ запущеніи, разореніи, разрушеніи, въ такомъ безотрадномъ видѣ?-- оттого, милостивый государь, что въ этомъ королевствѣ никто не является носителемъ какого-либо государственнаго интереса,-- а то немногое, чѣмъ еще интересуются тамъ, сосредоточено при дворѣ и въ милостивыхъ взглядахъ великаго монарха; и каждый французъ живетъ однимъ сіяніемъ его лица и умираетъ отъ тучъ, которыя его омрачаютъ."
   Другимъ, также политическимъ, побужденіемъ, заставлявшимъ моего отца такъ сильно опасаться малѣйшей неудачи отъ нахожденія матери во время родовъ въ деревнѣ, было то, что каждый такой несчастный случай неизбѣжно давалъ слишкомъ большой перевѣсъ и безъ того уже сильной власти придворныхъ, отнимая ее у помѣщиковъ -- сельскаго дворянства, которому онъ такъ сильно сочувствовалъ; а это, вмѣстѣ со многими другими захваченными правами, которыя ежечасно создавала себѣ эта часть общества, въ концѣ концовъ, оказалось бы гибельнымъ для монархическаго порядка, внутренняго управленія, установленнаго самимъ Богомъ во время перваго сотворенія вещей.
   Въ этомъ отношеніи, онъ совершенно соглашался съ мнѣніемъ сэра Роберта Фильмера, что формы и учрежденія величайшихъ монархій восточной части свѣта были первоначально заимствованы съ этого удивительнаго образца и прототипа домашней и отеческой власти, которая, говорилъ онъ, въ теченіе ста и болѣе лѣтъ, постепенно вырождалась въ смѣшанное правленіе, которое -- какъ бы оно ни было желательно въ большихъ соединеніяхъ человѣческаго рода -- было весьма тревожно въ малыхъ и, какъ онъ видѣлъ, рѣдко порождало что-нибудь, кромѣ путаницы и горя.
   Всѣ эти соображенія -- какъ частнаго, такъ и общественнаго характера -- вмѣстѣ взятыя, склоняли моего отца къ убѣжденію въ необходимости услугъ акушерки мужескаго пола: мать моя, наоборотъ, не хотѣла и слышать объ этомъ. Отецъ упрашивалъ и умолялъ ее хоть на одинъ этотъ разъ отказаться отъ своихъ правъ въ этомъ дѣлѣ и предоставить ему выбрать за нее; мать упорно настаивала на своей привиллегіи, хотѣла выбирать сама и не соглашалась ни на чью помощь, кромѣ старухи.-- Что могъ подѣлать мой отецъ? Онъ истощилъ уже всѣ свои способности къ убѣжденію! переговорилъ съ нею во всѣхъ настроеніяхъ, выставилъ свои доводы со всякихъ точекъ зрѣнія -- разсуждалъ съ ней, какъ христіанинъ, какъ язычникъ, какъ мужъ, какъ отецъ, какъ патріотъ, какъ человѣкъ. Мать отвѣчала на все только какъ женщина -- такъ что ей приходилось довольно тяжело, ибо, такъ какъ она не могла принимать такого разнообразія видовъ и сражаться подъ ними, борьба выходила неравной -- это было семеро противъ одного.-- Что могла сдѣлать моя матушка? На ея сторонѣ лежало хоть то преимущество (безъ котораго она, конечно, не выдержала бы борьбы), что на днѣ ея души находилось небольшое подкрѣпленіе въ видѣ личной досады; она и поддерживала ее, и давала ей возможность въ этомъ дѣлѣ спорить съ моимъ отцомъ съ такой равносильностію, что обѣ стороны пѣли Te Deum. Однимъ словомъ, мать моя настояла на томъ, чтобы имѣть при себѣ старуху, а оператору дано было позволеніе распить съ отцомъ и дядей Тоби Шенди бутылку вина въ гостиной и получить за это пять гиней.
   Прежде чѣмъ кончить эту главу, я долженъ попросить позволеніе у прелестной читательницы сдѣлать ей маленькое предостереженіе, а именно: не заключать, на основаніи какихъ-нибудь двухъ неосторожныхъ, нечаянно пророненныхъ словъ, что я человѣкъ женатый. Я понимаю, что нѣжное наименованіе моей милой, милой Дженни, вмѣстѣ съ нѣкоторыми другими доказательствами моихъ познаній въ области брачной жизни, разсѣянными тамъ и сямъ, довольно легко можетъ ввести въ заблужденіе самаго непредубѣжденнаго судью на свѣтѣ и заставить его высказаться, такимъ образомъ, противъ меня. Единственно о чемъ я прошу теперь, сударыня, это -- строгая справедливость, въ которой вы не должны отказать мнѣ -- столько же, сколько и вамъ самимъ -- въ такой степени, чтобы не предрѣшать обо мнѣ и не осуждать меня до тѣхъ поръ, пока вы не будете въ состояніи выставить противъ меня болѣе серьезныя улики. Не думайте, однако, сударыня, что я хочу этимъ дать вамъ понять, что моя милая, милая Дженни -- моя содержанка; это было бы слишкомъ нахально и неразумно съ моей стороны, такъ какъ это равносильно самовосхваленію, хотя и въ другой крайности, и сообщило бы моей личности оттѣнокъ распущенности, на который она, быть можетъ, не имѣетъ и права. Я желаю только того, чтобы вы убѣдились въ полной невозможности для васъ и для самаго проницательнаго человѣка на землѣ узнать настоящее положеніе дѣла раньше, чѣмъ черезъ нѣсколько томовъ.-- Совсѣмъ не невозможно, чтобы моя милая, милая Дженни -- какъ ни нѣжно такое наименованіе -- была моимъ ребенкомъ. Посчитайте: я родился въ восемнадцатомъ году! Точно также ничего не было-бы неестественнаго и невѣроятнаго въ предположеніи, что моя милая Дженни -- мой другъ.-- Другъ!-- Да, другъ! Неужели, сударыня, между обоими полами не можетъ существовать дружбы, не поддерживаемой непремѣнно... Фи, мистеръ Шенди!.. Не поддерживаемой, сударыня, ничѣмъ инымъ, кромѣ того нѣжнаго и чудеснаго чувства, которое примѣшивается къ дружбѣ, когда существуетъ различіе въ полѣ. Позвольте мнѣ посовѣтовать вамъ познакомиться ближе съ чистыми и чувствительными страницами лучшихъ французскихъ романовъ; вы поистинѣ будете удивлены, сударыня, когда увидите, какимъ разнообразіемъ скромныхъ выраженій одѣто то чудное чувство, о которомъ я имѣю честь говорить.
   

ГЛАВА XIX.

   Я скорѣе согласился-бы объяснить труднѣйшую теорему изъ геометріи, чѣмъ одну изъ странностей моего отца, о которой мнѣ сейчасъ придется сообщить читателю; я положительно отказываюсь понять, какимъ образомъ въ головѣ человѣка настолько здравомыслящаго, какъ мой отецъ, знающаго философію и, какъ читатель, конечно, замѣтилъ, интересующагося ею, мудраго въ политическихъ сужденіяхъ, и -- какъ онъ увидитъ -- далеко не профана въ полемикѣ -- могло зародиться такое, изъ ряда обыкновенныхъ выходящее, убѣжденіе, что я даже боюсь, какъ бы, узнавъ объ этомъ, читатель не отбросилъ сейчасъ же книгу въ сторону, если онъ хоть мало мальски холерикъ; если же онъ человѣкъ живого темперамента, то онъ отъ души посмѣется надъ нимъ; если онъ серьезенъ и наклоненъ къ мрачности, то онъ сразу осудитъ его, какъ странное и безумное; это было убѣжденіе его относительно выбора и нареченія имени, что, какъ онъ думалъ, было гораздо болѣе важнымъ дѣломъ, нежели могли понять поверхностные умы.
   Его мнѣніе по этому вопросу было таково, что существуетъ какая то странная, таинственная связь между хорошими и дурными именами, какъ онъ различалъ ихъ, и нашими характерами и поведеніемъ, носившими ихъ отпечатокъ.
   Герой Сервантеса не съ большимъ убѣжденіемъ и увѣренностью разсуждалъ о томъ, что сила чернокнижія обращала его подвиги въ смѣшное шутовство, а имя Дульцинеи проливало на нихъ блескъ и славу, чѣмъ мой отецъ -- объ именахъ Трисмегиста и Архимеда, съ одной, и Никія и Симкина, съ другой стороны. Сколько Цезарей и Помпеевъ, говаривалъ онъ, благодаря одной вдохновительности ихъ именъ, стали достойными ихъ! И сколь многіе, прибавлялъ онъ, могли-бы прекрасно жить на свѣтѣ, еслибы ихъ душевныя свойства не были окончательно придавлены и уничтожены именами.
   Я отлично вижу, сударь, по вашимъ глазамъ (или какъ тамъ приходилось), говорилъ отецъ, что вы не охотно соглашаетесь съ этимъ моимъ мнѣніемъ; я, впрочемъ, сознаю, прибавлялъ онъ, что оно кажется скорѣе плодомъ воображенія, а не здраваго разсужденія, для тѣхъ, которые не изслѣдовали его тщательно, до основанія; и все же, милостивый государь мой, если я осмѣлюсь знать вашъ характеръ, я твердо убѣжденъ, что не многимъ рисковалъ бы, представивъ вамъ на разрѣшеніе одинъ вопросъ -- не какъ участнику въ спорѣ, а какъ судьѣ, къ здравому смыслу и безпристрастному разсмотрѣнію котораго я прибѣгаю въ этомъ дѣлѣ; вы такъ-же свободны отъ узкихъ предубѣжденій воспитанія, какъ большинство людей, и -- если я дерзну еще далѣе проникнуть въ вашу душу -- обладаете свободой сужденія настолько, чтобы не оставить безъ поддержки мнѣнія за то только, что оно лишено друзей. Вашъ сынъ -- вашъ любимый сынъ, добрый и открытый нравъ котораго сулитъ вамъ столько въ будущемъ -- вашъ Болли, сударь!-- Неужели вы бы согласились, хотя бы вамъ за то давали цѣлый свѣтъ, назвать его Іудой? Развѣ, дорогой мой господинъ,-- говаривалъ онъ, кладя свою руку вамъ на грудъ и обращаясь съ величайшей нѣжностью, тѣмъ мягкимъ и непреодолимымъ piano, котораго безусловно требуетъ самая природа аргумента ad hominem -- развѣ вы согласились бы на такое опозоренье, если бы какой нибудь жидъ-крестный предложилъ это имя для вашего ребенка, обѣщая вамъ и свой кошелекъ въ придачу. О, мой Богъ!-- говорилъ онъ, подымая взоры кверху; если я не ошибаюсь въ васъ, милостивый государь, вы не способны на это; вы отнеслись бы съ презрѣніемъ къ такому предложенію; вы съ отвращеніемъ швырнули бы соблазнъ въ лицо соблазнителю.
   Я восхищаюсь вашимъ величіемъ, которое вы выказали въ этомъ случаѣ, а рыцарское презрѣніе къ деньгамъ, которое вы выражаете во всемъ этомъ дѣлѣ, поистинѣ благородно, но что еще болѣе возвышаетъ достоинство такого поступка -- это побужденія, его вызвавшія -- проявленіе родительской любви, подтверждающее истину и убѣдительность этой самой гипотезы -- что еслибы сынъ вашъ былъ названъ Іудой -- представленіе гнусности и вѣроломства -- неотдѣлимое отъ этого имени, какъ тѣнь сопровождало бы его всю жизнь, и въ концѣ концовъ сдѣлало бы изъ него скрягу и злодѣя, несмотря на вашъ добрый примѣръ.
   Я не знаю ни одного человѣка, который былъ бы въ состояніи возразить противъ этого аргумента. Но, дѣйствительно, говоря объ отцѣ безпристрастно -- онъ былъ неопровержимъ, какъ въ своихъ рѣчахъ, такъ и въ спорахъ; онъ родился ораторомъ -- Θεοδἰδακτος. Убѣжденіе было на его губахъ, а элементы логики и риторики до того были соединены въ немъ, онъ такъ быстро соображалъ и пользовался слабостями и страстями своего противника, что сама природа могла встать и провозгласить: сей человѣкъ краснорѣчивъ. Словомъ, стоялъ-ли онъ на истинной или на ложной почвѣ по какому-нибудь вопросу -- всегда было одинаково опасно и опрометчиво нападать на него; и однако -- это странно -- онъ никогда не читалъ ни Цицерона, ни Квинтилліанова De oratore, ни Изократа, ни Аристотеля, ни Лонгина -- изъ древнихъ; ни Фоссія Скіоппія, ни Рама, ни Фарнаби -- изъ новыхъ; и что еще болѣе поразительно -- въ его мозгу ни разу въ теченіе всей его жизни не зажигаюсь даже малѣйшей искры изворотливости хотя бы одной лекціей о Кракенторнѣ или Бургерсдицизеѣ. или о какомъ-нибудь датскомъ логикѣ и коментаторѣ; онъ не зналъ даже разницы между аргументомъ ad ignorantiam и ad hominem; такъ что я хорошо помню, что когда онъ поѣхалъ со мной записывать меня въ коллегію Іисуса въ ***, то для моего достойнаго учителя и двухъ трехъ членовъ этого ученаго общества составляло источникъ справедливаго удивленія то обстоятельство, что человѣкъ, не знавшій даже названія своихъ орудій, могъ такъ ловко ими работать.
   А работать ими, насколько хватало силъ и умѣнья, приходилось моему отцу нерѣдко, ибо онъ долженъ былъ постоянно защищать тысячи своеобразныхъ, забавно скептическихъ положеній. Я убѣжденъ, что большая часть ихъ появлялись первоначально какъ пустые капризы, ради шутки, такъ -- vive la bagatelle; и онъ, пошутивши съ ними какихъ-нибудь полчаса и изощривши надъ ними свое остроуміе, оставлялъ ихъ до другого раза.
   Я упоминаю объ этомъ не для того, чтобы построить гипотезу или предположеніе о возникновеніи и развитіи тѣхъ многихъ странностей, которыми отличался мой отецъ, а въ видахъ предостереженія ученаго читателя отъ легкомысленнаго допущенія къ себѣ такихъ гостей, которые, пользуясь въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ свободнымъ и безпрепятственнымъ доступомъ въ нашу голову, въ концѣ-концовъ основываютъ тамъ какую-то осѣдлость и дѣйствуютъ иногда словно дрожжи, хотя чаще на манеръ нѣжной страсти, которая начинается съ шутки, а кончается самой настоящей серьезностью.
   Отъ этого-ли источника происходили и странности въ убѣжденіяхъ моего отца, или остроуміе у него постепенно поработило разсудокъ, или онъ дѣйствительно былъ вполнѣ правъ во многихъ своихъ взглядахъ, несмотря на ихъ кажущуюся парадоксальность -- рѣшить, ознакомившись съ ними, самъ читатель. Я утверждаю здѣсь только то, что относительно вліянія именъ онъ былъ искренно убѣжденъ и не смотрѣлъ на то, какъ относятся къ этому вопросу другіе; это было убѣжденіе цѣлостное и послѣдовательное, и для поддержки его онъ былъ готовъ, подобно всѣмъ послѣдовательнымъ спорщикамъ, двинуть съ мѣста небо и землю и перекрутить и измучить самую природу, словомъ, я повторяю: онъ былъ убѣжденъ: и вслѣдствіе этого, онъ терялъ всякое терпѣніе, когда встрѣчалъ людей -- особенно среди знати, которые могли бы знать это лучше, настолько же и даже болѣе -- равнодушныхъ и беззаботныхъ относительно того имени, которое они возлагали на своего ребенка, какъ еслибы дѣло шло о выборѣ между кличкой Цонто или Купидона для какого-нибудь щенка.
   А это, говорилъ онъ, уже совсѣмъ неблаговидно; но что въ особенности говоритъ противъ такого отношенія къ дѣлу, это то, что разъ какое-нибудь гнусное имя дано -- съ злымъ-ли умысломъ, или необдуманно -- то уже зло становится навѣки непоправимымъ, тогда какъ даже испорченная репутація человѣка можетъ современемъ очиститься, и когда-нибудь -- если не при жизни оскорбленнаго, то хоть послѣ его смерти,-- такъ или иначе, примириться съ свѣтомъ; а тутъ -- онъ сомнѣвался даже, въ состояніи-ли парламентскій актъ помочь бѣдѣ. Онъ зналъ не хуже васъ, что законодательство пріобрѣло власть надъ фамиліями; однако оно, въ силу вѣскихъ побужденій, которыя онъ могъ разъяснить, никогда не рѣшалось подвинуться еще на одинъ шагъ впередъ.
   Было замѣтно, что хотя мой отецъ, въ силу вышеизложенныхъ убѣжденій, питалъ къ однимъ именамъ сильнѣйшее расположеніе, а къ другимъ столь-же сильную антипатію -- однако для него было немалое число такихъ именъ, которыя такъ уравновѣшивались на его вѣсахъ, что были ему совершенно безразличны. Къ такому разряду принадлежали -- Джакъ, Дикъ и Томъ: ихъ отецъ взывалъ нейтральными именами, и безъ малѣйшей насмѣшки говорилъ о нихъ, что ихъ, съ сотворенія міра безразлично носило одинаковое число дураковъ и негодяевъ, какъ и умныхъ и хорошихъ людей; и онъ считалъ, что благодаря этому, взаимно сокращалось ихъ вліяніе, какъ двѣ равныя силы, дѣйствующія по противоположнымъ направленіямъ; поэтому, какъ онъ часто говаривалъ, онъ не далъ бы и вишневой косточки за право выбирать между ними. Бобъ -- имя моего брата -- также было одно изъ этихъ именъ средняго рода, не оказывавшихъ замѣтнаго вліянія ни въ ту, ни въ другую сторону; а такъ какъ отецъ находился въ Эпсомѣ въ то время, когда ему его дали, то онъ не разъ благодарилъ Небо за то, что не вышло еще хуже. Андрей для него представлялъ нѣчто въ родѣ отрицательной величины въ алгебрѣ: оно, по его мнѣнію, было хуже чѣмъ ничего. Вилліамъ стоялъ довольно высоко; Немись {Numps, уменьшительное отъ Humphrey -- Онуфрій.} опять стояло низко; а про Ника {Nick, уменьшительное отъ Old Nick, означаетъ черта.} онъ говорилъ, что это самъ чортъ.
   Но изъ всѣхъ именъ на Свѣтѣ наисильнѣйшее отвращеніе питалъ онъ къ Тристраму; о немъ онъ имѣлъ самое низкое и презрительное представленіе, считая, что оно ничего не можетъ произвести in rerum natura {Въ природѣ вещей.}, кромѣ крайней низости и мизерности; такъ что онъ даже посреди споровъ на эту тему, въ которые онъ нерѣдко вовлекался, иногда вдругъ отклонялся въ сторону съ неожиданной азартной эпифонемой, или, вѣрнѣе, эротезисомъ {Восклицаніе, терминъ діалектики.}, забиралъ на треть и даже на цѣлую пятую выше того тона, въ которомъ шелъ разговоръ, и, ставя вопросъ ребромъ, вопрошалъ своего противника, можетъ-ли онъ утверждать, что онъ когда-либо видѣлъ, читалъ, или хотя-бы просто слышалъ, чтобы человѣкъ, именуемый Тристрамомъ, совершилъ что-либо великое или достопамятное?-- Нѣтъ, отвѣчалъ онъ: Тристрамъ -- это немыслимая вещь.
   Что-же мѣшало моему отцу написать объ этомъ книгу, чтобы познакомить свѣтъ съ его убѣжденіемъ? Тонкому мыслителю невыгодно стоять особнякомъ съ своими мнѣніями, не давая имъ должнаго исхода.-- Это-то именно и есть, что сдѣлалъ мой отецъ: въ шестнадцатомъ году, то-есть за два года до моего рожденія, онъ работалъ надъ спеціальной диссертаціей исключительно о словѣ "Тристрамъ", въ которой высказывалъ свѣту, съ большой искренностью и скромностью, основанія той непреодолимой ненависти, которую питалъ къ этому имени.
   Не пожалѣетъ-ли отъ души моего отца мягкосердечный читатель, сопоставивъ этотъ разсказъ съ заглавіемъ книги, при видѣ того, какъ порядочный и благорасположенный человѣкъ, хотя и со странными, но все-же безобидными понятіями, осмѣянъ въ нихъ противными обстоятельствами; не тяжело-ли взглянуть на сцену, увидѣть разрушеніе и наругательство надъ его взглядами и желаніями, цѣлый рядъ случайностей, постоянно обрушивающихся на него, и съ такой безъисходностью и жестокостью, точно они были нарочно задуманы и направлены противъ него, съ единственной цѣлью насмѣяться надъ его разсужденіями! словомъ -- увидѣть, что такой человѣкъ, старый и не приспособленный къ заботамъ, десять разъ на день терпитъ неудачи! Десять разъ на день называетъ дитя своихъ молитвъ Тристрамомъ! Печальный диссонансъ, соединяющійся въ его ушахъ съ Нинкомпупомъ и какимъ угодно ругательствомъ во всемъ поднебесьи. Клянусь его останками -- если только злой духъ когда-либо интересовался или занимался разрушеніемъ предположеніи смертныхъ людей -- это было тутъ, и еслибы только не необходимо было прежде родиться, чѣмъ подвергнуться крещенію, то я-бы немедленно разсказалъ о немъ читателю.
   

ГЛАВА XX.

   -- Какъ могли вы бытъ такъ невнимательны, сударыня, читая предыдущую главу! Я сказалъ вамъ въ ней, что моя мать была не католичка.-- Католичка!.. да вы, сударь, не говорили мнѣ ничего подобнаго.-- Сударыня, позвольте мнѣ еще разъ повторить, что я сказалъ это вамъ совершенно ясно, такъ-какъ это представляетъ непосредственный выводъ изъ всего сказаннаго.-- Въ такомъ случаѣ, сударь, я вѣрно пропустила страницу.-- Нѣтъ, сударыня, вы не пропустили ни единаго слова...-- Значитъ, я спала.-- Мое самолюбіе, сударыня, не позволяетъ мнѣ допускать это извиненіе.-- Ну, такъ я объявляю, что я объ этомъ ровно ничего не знаю.-- Вотъ въ этомъ именно я васъ и обвиняю, сударыня; и въ наказаніе за это, я требую, чтобы вы немедленно -- то-есть добравшись до первой точки -- вернулись назадъ и перечитали всю главу снова. Я наложилъ на эту даму такую эпитемію не ради шалости и не изъ жестокости, а по самымъ лучшимъ побужденіямъ; поэтому я не стану извиняться передъ ней, когда она вернется. Я сдѣлалъ это для того, чтобы показать дурную привычку, овладѣвшую тысячами другихъ, подобныхъ ей, читать все впередъ, отыскивая лишь разныя приключенія, а не ища той глубокой учености и знанія, которое неизбѣжно почерпается изъ подобной книги, когда ее читаютъ такъ, какъ слѣдуетъ.-- Умъ долженъ быть пріученъ дѣлать по дорогѣ мудрыя размышленія и выводить любопытныя заключенія; эта-то привычка и дала возможность Плинію Младшему сказать, "что онъ никогда не читалъ ни одной, даже самой плохой, книги, безъ того, чтобы не извлечь изъ нея какой-нибудь пользы". Исторія Греціи и Рима, просмотрѣнная безъ такого отношенія и вниманія къ ней, принесетъ, я убѣжденъ, меньше пользы, чѣмъ какой нибудь разсказъ о Парисмѣ и Парисменѣ, или даже о семи богатыряхъ Англіи, прочитанный серьезно.
   -- Но вотъ идетъ моя барыня. Ну, что-же, сударыня, прочитали вы ту главу, какъ я отъ васъ потребовалъ? Да? и неужели вы и послѣ вторичнаго чтенія не замѣтили тѣхъ словъ, которыя намекаютъ на такой выводъ?-- Ни одного такого слога!.. Въ такомъ случаѣ, сударыня, соблаговолите хорошенько вдуматься въ предпослѣднюю строчку той главы, гдѣ я говорю, что "мнѣ было необходимо родиться прежде, чѣмъ подвергнуться крещенію". Еслибы моя мать была католичкой, то этой-бы необходимости не было {*}.
   {*) Правила римской церкви повелѣваютъ крестить младенцевъ, въ опасныхъ случаяхъ, до ихъ рожденія, однако, съ тѣмъ условіемъ, чтобы совершающій крещеніе могъ видѣть хоть какую-нибудь часть крещаемаго ребенка. Но доктора Сорбонны, вслѣдствіе совѣщанія, которое они имѣла 10-го апрѣля 1733 года, расширили права акушерокъ постановленіемъ, что еслибы даже никакая часть младенца не показалась наружу, обрядъ крещенія можетъ, тѣмъ не менѣе, быть совершенъ,-- въ такомъ случаѣ черезъ вспрыскиванье -- par le moyen d'une petite canulle -- сирѣчь, спрынцовкой.-- Весьма странно, что такая изумительно изобрѣтательная голова, какъ св. Ѳома Аквинскій, такой мастеръ въ дѣлѣ запутыванія и распутыванія узловъ схоластическаго богословія, потративъ столько трудовъ на разрѣшеніе этого вопроса, въ концѣ-концовъ отказался отъ него, какъ отъ второй la chose impossible: -- "Infantes in materais uteris existenses (рекъ св. Ѳома) baptizari possunc nullo modo".-- О Ѳома, Ѳома!
   Если читатель интересуется познакомиться съ вопросомъ о крещеніи черезъ впрыскиваніе въ той формѣ, въ которой онъ былъ представленъ докъ рамъ Сорбонны, вмѣстѣ съ ихъ разсужденіями объ этомъ, то пусть обратится къ слѣдующему:

MEMOIRE PRESENTE A MESSIEURS LES DOCTEURS DE SORBONNE*).
*) Vide Deventer. Paris edit. 4то. 1734, p. 366.

   Un Chirurgien Accoucheur représente à Messieurs les Docteurs de Sorbonne, qu'il y a des cas. quoique très rares, où une mère ne sèauroic accoucher, et même où l'enfant est tellement renfermé dans le sein de sa mere, qu'il ne fait parôitro aucune partie de son corps, ce qui seroit un cas, suivant les Rituels, de lui conférer, du moins sous condition, le baptême. Le Chirurgien, qui consulte, prétend, par le moyen d'une petite canulle, de pouvoir baptiser immédiatement l'enfant, sans faire aucun tort à la mere.-- Il demand si ce moyen, qu'il vient de proposer, est permis et légitime, et s'il peut s'en servir dans les cas qu'il vient d'expostr.

REPONSE.

   Le Conseil estime, que la question proposée souffre de grandes difficultés. Les Théologiens posent d'un coté pour principe, que le baptême, qui est une naissance spirituelle, suppose une premiere naissance; il faut être né dans la monde, pour renaitre en Jesus Christ, comme ils l'enseignent. S. Thomas, 3 part, qnoest 88. artic. 11. suit cette doctrine comme une vérité constante; l'on ne peut, dit ce S. Docteur, baptiser les enfans qui sont renfermés dans le sein do leurs meres, et S. Thomas est fondé sur ce, que les enfans ne sont point nés et ne peuvent être comptés parmi les autres hommes; d'où il conclut!, qu'ils ne peuvent être l'objet d'une action extérieure pour recevoir par leur ministère les sacremens nécessaires au salut: Pueri in maternis uteris existentes nondum prodierunt in lucem ut cum aliis hominibus vitam du cant; unde non possunt subjici actioni humanae, ut per eorum Ministerium sacramenta recipiairè ad salutem. Les rituels ordonnent dans la pratique ce que и s théologiens ont établi sur les mêmes matières, et ils deffendent tous d'une manière uniforme, de baptiser les enfans qui sont renfermés dans le sein de leurs meres, s'ils ne font paroitre quelque partie de leurs corps. Le concours des théologiens, et des rituels, quit sont les regies des diocèses, paroit former une autorité qui termine la question presente; cependant le conseil de conscience considérant d'un côté, que le raisonnement des théologiens est uniquement fondé sur une raison de convenance, et que la deffense des rituels suppose que l'on ne peut baptiser immédiatement les enfans ainsi renfermés dans le sein de leurs meres, ce qui est contre la supposition presente; et d'un autre coté considérant que les mêmes théologiens enseignent, que l'on peut risquer les sacremens que Jesus Christ a établis comme des moyens faciles; mais nécessaires pour sanctifier les hommes; et d'ailleurs estimant, que les enfants renfermés dans le sein de leurs meres, pourroint être capables de salut, pareequ'ils sont capables de damnation:-- pour ces considerations, et en egard ù l'exposé, suivant lequel on assure avoir trouvé un moyen certain de baptiser ces enfants ainsi renfermés, sans faire ancun tort à la mere, le Conseil estime que l'ou pourrait se servir du moyen proposé, duns la confiance qu'il a, que Dieu n'a point laissé ces'sortes d'enfants sans aucuns secours, et supposant, comme il est exposé, que le moyen dont il s'agit est propre ti leur procurer le baptême: cependant comme il s'agiroit, en autorisant la pratique proposée, de changer une règle universellement établie, le Conseil croit que celui qui consulte doit d'addresser à son evêque, et à qu'il appartient de juger de Futilité, et du danger du moyen proposé et comme sous le bon plaisir de l'evêque, le Conseil estime qu'il faudrait recourir au Pape, qui a le droit d'expliquer les règles de l'eglise, et d'y déroger dans le cas. ou la loi ne sèauroit obliger, quelque sage et quelque utile que paroisse la manière de baptiser dont il s'agit, le Conseil ne pourvoit l'approuver sans le concours de ces deux autorités. On conseils au moins à celui qui consulte, de s'adresser à son evêque, et de lui faire part de la presente décision, alin que, si le prélat entre dans les raisons sur lesquelles les docteurs soussignés s'appuyent, il puisse être autorisé, dans le cas de nécessité, ou il risquerait trop d'attendre que la permission fût demandée et accordée d'employer le moyen qu'il propose si avantageux au salut de l'enfant. Au reste, le Conseil, eu estimant que l'un pourrait e'én servir, croit cependant, que si les enfants, dont il s'agit, venoient au monde, contre l'esperance de ceux qui se seraient servis du même moyen, il serait necessaire de les baptiser sous condition; et en cela le Conseil se conforme si tous les rituels, qui en autorisant le baptême d'un enfant qui faitparoître quelque partie de son corps, enjoignent néantmoins, et ordonnent de le baptiser sous condition, s'il vient heureusement au monde.
   Délibéré en Sorbonne, le 10 Avril, 1733.

A. Le Moyne.
L. De Romigny.
De Marcilly.

   Г. Тристрамъ Шенди приноситъ свои поздравленія гг. Le Moyne, De Romigny и De Marcilly и надѣется, что они хорошо спали ночь послѣ такого скучнаго засѣданія. Онъ желалъ-бы узнать, не вѣрнѣе-ли и проще было-бы окрестить черезъ вспрыскиванье всѣхъ Homunculi огуломъ, сразу, непосредственно за обрядомъ бракосочетанія и до его фактическаго наступленія, съ сохраненіемъ, конечно, вышеупомянутаго условія, что если Homunculi находятся въ здравіи и благополучно появятся послѣ этого на свѣтъ, то каждый изъ нихъ будетъ перекрещенъ вновь, и во вт орыхъ, если вообще это дѣло исполнимо, какъ думаетъ г. Шенди, par le moyen d'une petite canulle и sans taire aucun tort au père.

(Примѣчаніе автора).}

   Это ужасное несчастіе для моей книги, и еще большее для республики словесности,-- такъ что при видѣ его, мое личное несчастіе цѣликомъ поглощается имъ,-- что это самое отвратительное стремленіе къ новымъ приключеніямъ повсюду до того сильно вошло у насъ въ привычку и въ характеръ, и что мы до того упорно добиваемся удовлетворенія нашей нетерпѣливой похотливости въ этомъ направленіи, что только самыя грубыя и наиболѣе матеріальныя части сочиненія укладываются въ насъ; тонкіе намеки и хитрыя сообщенія науки, точно духи, улетаютъ кверху, тяжелое нравоученіе падаетъ на земь -- и оба такъ-же теряются для свѣта, какъ еслибы они совсѣмъ и не поднимались со дна чернильницы.
   Я хотѣлъ-бы, чтобы для читателя не много осталось незамѣченными такихъ мѣстъ, какъ то, въ которомъ попалась читательница. Я хотѣлъ-бы, чтобы они оказали свое дѣйствіе, и чтобы всѣ добрые люди, какъ мужескаго, такъ и женскаго рода, научились, изъ этого примѣра, не только читать, но и думать.
   

ГЛАВА XXI.

   -- Удивительно, что это за шумъ и бѣготня тамъ, наверху? сказалъ мой отецъ, обращаясь, послѣ полуторачасового молчанія, къ дядѣ моему Тоби, который -- надо вамъ сказать -- сидѣлъ съ противоположной стороны у камина, куря все время свою неизмѣнную трубку, въ нѣмомъ созерцаніи новой пары бархатныхъ штановъ, которые были на немъ надѣты:-- что они тамъ могутъ дѣлать? промолвилъ отецъ,-- мы едва можемъ слышать другъ друга.
   -- Я думаю, отвѣтилъ дядя Тоби, вынимая трубку изо-рта и ударяя ея головку два или три раза о ноготь большого пальца лѣвой руки, прежде чѣмъ начать свою фразу:-- я думаю, сказалъ онъ..... Однако чтобы вы могли вѣрно войти во взгляды моего дяди Тоби на это дѣло, васъ надо сначала посвятить хотя отчасти въ его характеръ, который я представлю вамъ лишь въ общихъ чертахъ, а тогда діалогъ между нимъ и отцомъ возобновится съ такимъ же успѣхомъ.
   Скажите, какъ звали того человѣка -- я такъ спѣшу писать, что не имѣю времени вспомнить или искать это -- который первый замѣтилъ, "что въ нашемъ воздухѣ и климатѣ много непостоянства". Кто-бы онъ ни былъ, онъ сдѣлалъ вѣрное и хорошее замѣчаніе.-- Но слѣдствіе, выведенное отсюда -- именно, что "это-то и одарило насъ такимъ разнообразіемъ странныхъ и капризныхъ характеровъ" -- уже не его: оно было открыто другимъ человѣкомъ, по меньшей мѣрѣ черезъ полтора вѣка послѣ того; затѣмъ еще -- что этотъ богатый складъ оригинальнаго матеріала представляетъ истинную и естественную причину того, что наши комедіи на столько лучше французскихъ, или какихъ-либо другихъ, написанныхъ или могущихъ быть написанными на континентѣ,-- это открытіе не было сдѣлано вполнѣ до половины, приблизительно, царствованія короля Вильгельма, когда великій Драйденъ, писавши одно изъ своихъ длинныхъ предисловій (если не ошибаюсь), весьма удачно напалъ на него. Въ самомъ дѣлѣ, къ концу царствованія Анны, великій Аддиссонъ началъ покровительствовать этому мнѣнію и болѣе полно объяснилъ его свѣту въ одномъ или двухъ своихъ "Зрителяхъ" {"The Spectator" -- ежедневный сатирическій листокъ, основанный Стилемъ (Steele) около 1711 года; главнымъ сотрудникомъ его былъ знаменитый юмористъ и критикъ Addison.}, но открытіе было не его. Затѣмъ, въ четвертыхъ и послѣднихъ, что эта странная неправильность въ нашемъ климатѣ, производящая столь странную неправильность въ нашихъ характерахъ, до нѣкоторой степени вознаграждаетъ насъ тѣмъ, что даетъ намъ источникъ веселиться, когда погода не позволяетъ намъ выйти изъ дому -- это замѣчаніе мое собственное, и осѣнило меня имъ въ сей самый день, 26 марта 1759 года, между девятью и десятью часами утра
   Такимъ образомъ, мои сотрудники и сообщники въ этой великой жатвѣ нашей учености, созрѣвающей теперь на нашихъ глазахъ -- такимъ образомъ, медленными шагами случайнаго роста, наши познанія: физическія, метафизическія, физіологическія, полемическія, морскія, родовспомогательныя, математическія, энигматическія, техническія, біографическія, романическія, химическія, съ пятидесятью другими отраслями ихъ (большинство которыхъ, подобно этимъ, также оканчиваются на ическія) постепенно, въ теченіе болѣе двухъ послѣднихъ столѣтій, подбирались къ тому Ακμῆ ихъ совершенства, отъ котораго, если можно составлять предположенія на основаніи передового движенія этихъ послѣднихъ семи годовъ, мы никоимъ образомъ не можемъ далеко отстоять.
   Надо надѣяться, что когда это случится, оно положитъ конецъ всякаго рода писанію; отсутствіе всякаго рода писанія положитъ конецъ всякаго рода чтенію; а это, современемъ, какъ война рождаетъ бѣдность, бѣдность -- миръ, должно постепенно положить конецъ всякаго рода знанію -- и тогда намъ придется начинать все съизнова, или, иными словами, очутиться какъ разъ тамъ, откуда отправились.
   -- Счастливыя, трижды счастливыя времена! Я хотѣлъ-бы только, чтобы эра моего рожденія такъ-же, какъ и способъ и манера его, были немного измѣнены или могли-бы быть отсрочены, съ нѣкоторымъ удобствомъ для моихъ отца и матери, на какія-нибудь двадцать или двадцать-пять лѣтъ, когда человѣкъ могъ-бы ожидать какой-нибудь случайности въ литературномъ мірѣ.
   Однако, я забываю своего дядю Тоби, котораго мы оставили все это время выколачивать пепелъ изъ своей трубки.
   Его характеръ принадлежалъ къ тому особенному разряду, который дѣлаетъ честь нашей атмосферѣ, и я не затруднялся-бы причислить его къ ея первокласснымъ произведеніямъ, если-бы въ немъ не появлялось слишкомъ много чертъ семейнаго сходства, которыя показывали, что эта своеобразность его духа происходила скорѣе отъ крови, нежели отъ вѣтровъ или воды, или какихъ-бы то ни было ихъ измѣненій и соединеній; а поэтому я часто недоумѣвалъ, отчего мой отецъ -- должно быть, впрочемъ, имѣвшій на то свои причины -- замѣчая во мнѣ, когда я былъ мальчикомъ, нѣкоторые признаки эксцентричности, никогда не пытался объяснить ихъ происхожденія такимъ образомъ, ибо все семейство Шенди всегда отличалось странностями: я говорю о мужчинахъ -- женщины не имѣли никакихъ чертъ характера -- за исключеніемъ, впрочемъ, моей двоюродной бабки Дины, которая, лѣтъ шестьдесятъ тому назадъ, сошлась съ кучеромъ и имѣла отъ него ребенка, -- за что, какъ часто говорилъ мой отецъ, сообразно съ своей гипотезой на счетъ именъ, она можетъ благодарить своихъ крестныхъ отцовъ и матерей.
   Это покажется очень страннымъ -- и я столько-же думалъ-бы о томъ, чтобы обронить загадку на пути читателя (что совсѣмъ не въ моемъ интересѣ), какъ и о томъ, чтобы пустить его въ догадки относительно того, какъ могло произойти, что такого рода случай, черезъ столько лѣтъ послѣ его совершенія, остается нарушителемъ мира и единства, которые, во всѣхъ остальныхъ отношеніяхъ, такъ искренно существовали между моимъ отцомъ и моимъ дядей Тоби. Казалось-бы, что вся сила этого несчастья должна-бы истратиться и излиться первоначально въ семействѣ -- какъ это обыкновенно и бываетъ. Но въ нашей семьѣ ничто не происходило обыкновеннымъ путемъ. Возможно, что въ то самое время, когда это случилось, существовало для нея какое-нибудь иное огорченіе; а такъ какъ огорченія посылаются намъ для нашего блага, а это никогда никакого блага семейству Шенди не принесло, то оно и лежало, выжидая, пока благопріятное время и обстоятельства доставятъ ему случай выполнить свое назначеніе.-- Замѣтьте, я этимъ ничего не опредѣляю.-- Мое правило -- постоянно показывать любопытнымъ различные пути изслѣдованія, добираться до самыхъ источниковъ разсказываемыхъ случаевъ не съ педантической указкой и не съ рѣшительностью Тацита, который перехитрилъ и себя, и читателя, но съ предупредительнымъ смиреніемъ сердца, готоваго лишь къ услугамъ любознательныхъ: для нихъ я пишу, и ими буду читаться -- если только можно предположить, что чтеніе этого рода продержится достаточно долго -- до самаго конца свѣта.
   Поэтому я не могу опредѣлить, отчего этотъ источникъ горя былъ такимъ образомъ припасенъ для моего отца и дяди. За то я могу объяснить съ величайшей точностью, какимъ образомъ и въ какомъ направленіи онъ развивался до того, чтобы сдѣлаться причиной разногласія между ними; именно дѣло было такъ:
   Мой дядя Тоби Шенди, сударыня, былъ господиномъ, который, кромѣ добродѣтелей, входящихъ обыкновенно въ составъ характера честнаго и прямого человѣка, обладалъ въ высокой степени еще одной, которая рѣдко, или никогда не помѣщается въ каталогѣ; это была крайняя и безпримѣрная природная скромность,-- хотя я долженъ поправиться относительно слова "природный" по той причинѣ, чтобы не предрѣшать вопроса, который скоро придется слушать, а именно -- была-ли эта скромность въ немь природная или благопріобрѣтенная?-- Но откуда-бы ни взялъ ее дядя Тоби, это была, тѣмъ не менѣе, скромность въ полнѣйшемъ смыслѣ этого слова; и это, сударыня, не относительно словъ, ибо онъ былъ такъ несчастливъ, что не имѣлъ среди нихъ большого выбора, но по отношенію къ дѣламъ; и этотъ видъ скромности до того овладѣлъ имъ и разросся въ немъ до такой высоты, что почти сравнялся, если такая вещь возможна, даже со скромностью женщины: съ этой женской порядочностью, сударыня, и внутренней чистотой мыслей и мечтаній вашего пола, которая возбуждаетъ въ насъ трепетъ передъ вами.
   Вы, конечно, вообразите, сударыня, что мой дядя Тоби почерпнулъ все это именно изъ такого источника, что онъ проводилъ значительную часть своего свободнаго времени въ разговорахъ съ вашимъ поломъ и что, благодаря основательному знакомству съ вами и силѣ подражательнаго стремленія, которую такой прекрасный примѣръ дѣлаетъ неодолимой, онъ и пріобрѣлъ эти любезныя черты характера.
   Я жалѣю, что не могу отвѣтить вамъ утвердительно; ибо за исключеніемъ своей невѣстки, жены моего отца и моей матери -- дядя Тоби едвали обмѣнялся съ этимъ поломъ тремя словами за столько лѣтъ.-- Нѣтъ, сударыня, онъ пріобрѣлъ ихъ отъ удара. -- Удара?-- Да, сударыня, благодаря удару камнемъ, оторваннымъ ядромъ отъ парапета горнверка. при осадѣ Намюра, который ударилъ дядю Тоби прямо въ пахъ.-- Какъ-же это могло вызвать такія послѣдствія?-- Разсказъ объ этомъ, сударыня, длиненъ и любопытенъ, но ужъ это было-бы совсѣмъ натыкаться въ повѣствованіи на каждую кучу, еслибы я далъ вамъ его здѣсь.-- Пусть онъ останется эпизодомъ для послѣдующаго, и въ своемъ мѣстѣ всѣ относящіяся къ нему обстоятельства будутъ обстоятельно вамъ изложены. До тѣхъ поръ -- не въ моей власти пролить болѣе свѣта на это дѣло или сказать болѣе, чѣмъ уже сказано, то-есть, что мой дядя Тоби былъ господиномъ безпримѣрной скромности, а постоянное подогрѣваніе ея со стороны извѣстной доли фамильной чести нѣсколько утомило и разрѣдило ее, и это производило на него такое дѣйствіе, что онъ не могъ слышать безъ величайшаго волненія, если въ разговорѣ касались случая съ теткой Диной. Малѣйшаго намека на это было достаточно, чтобы бросить его въ краску; когда-же мой отецъ распространялся объ этомъ въ смѣшанномъ обществѣ, что ему часто приходилось дѣлать для подтвержденія своей теоріи, это несчастное пятно, лежавшее на одной изъ лучшихъ отраслей рода, уязвляло честь и скромность моего дяди Тоби до крови; и онъ не рѣдко отводилъ моего отца въ сторону, въ величайшемъ безпокойствѣ, какое вы только можете себѣ представить, чтобы урезонить его, обѣщая дать ему все, что угодно, лишь-бы онъ оставилъ эту исторію въ покоѣ.
   Мой отецъ, какъ мнѣ кажется, питалъ къ дядѣ Тоби самую искреннюю и нѣжную любовь, какую когда-либо питалъ братъ къ брату, и сдѣлалъ-бы все на свѣтъ, чего только можетъ разумно пожелать одинъ братъ отъ другого, чтобы успокоить душу моего дяди Тоби по этому, или какому либо иному вопросу. Но это было выше его власти.
   -- Отецъ, какъ я вамъ уже сказалъ, былъ отъ природы философомъ, спекулятивнымъ, систематичнымъ, а дѣло моей тети Дины было такъ-же важно для него, какъ для Коперника обратное движеніе планетъ. Отступленіе Венеры въ ея орбитѣ подтвердило Коперниковскую систему, названную такъ по его имени, а отступленія тети Дины отъ ея орбиты сослужили такую-же службу для утвержденія системы моего отца, которая, надѣюсь, постоянно будетъ извѣстна въ будущемъ, какъ Шендіева система, по примѣру той.
   Относительно какого другого фамильнаго безчестія мой отецъ, думаю, обладалъ такимъ-же чувствомъ стыда, какъ и всякій человѣкъ, и я полагаю, что ни онъ, ни Коперникъ не стали-бы разглашать оба эти обстоятельства и не обратили-бы на нихъ ни малѣйшаго вниманія, еслибы не обязательство ихъ, какъ они считали, по отношенію къ правдѣ.-- Amicus Plato, говорилъ мой отецъ, составляя отвѣтъ дядѣ Тоби и продолжая въ то-же время:-- Amicus Plato -- то-есть, Дина была моей теткой,-- sed magis arnica veritas -- но истина моя сестра.
   Эта противоположность воззрѣній моего отца и дяди была источникомъ многихъ братскихъ перепалокъ. Одинъ не могъ слышать упоминанія объ этой повѣсти фамильнаго безчестія; другой не пропускалъ почти ни одного дня безъ того, чтобы не намекнуть на нее.
   -- Ради Бога, умолялъ дядя Тоби -- и ради меня, и ради всѣхъ насъ, мой дорогой братъ Шенди, оставь эту тетушкину исторію въ покоѣ и не тревожь ея праха. Какъ можешь ты, какъ можешь ты чувствовать такъ мало сожалѣнія къ славѣ нашей семьи?-- Что значитъ слава семьи въ сравненіи съ гипотезой? отвѣчалъ мой отецъ:-- нѣтъ, да ужъ если говорить объ этомъ -- что значитъ самая жизнь семьи?-- Жизнь семьи! повторялъ дядя Тоби, откидываясь назадъ въ своемъ креслѣ и поднимая къ небу руки, глаза и одну ногу.-- Да, жизнь, утверждалъ отецъ, поддерживая свое положеніе. Сколько тысячъ ихъ является ежегодно, отверженныхъ (по крайней мѣрѣ, во всѣхъ цивилизованныхъ странахъ) и не считаемыхъ ни за что, точно воздухъ, въ сопоставленіи съ гипотезой.-- По моему простому пониманію вещей, возражалъ дядя Тоби: -- каждый подобный случай есть сущее убійство, кто бы тамъ его ни совершилъ.-- Вотъ въ этомъ-то и скрывается твоя ошибка, отвѣчалъ мой отецъ; ибо, in foro scientiae, не существуетъ такой вещи, какъ убійство, а есть только смерть, братъ.
   На это дядя Тоби никогда не брался отвѣчать какимъ-либо инымъ доводомъ, кромѣ насвистыванія полудюжины тактовъ изъ Лиллибуллеро. Знайте, что это былъ обыкновенный путь, которымъ онъ выражалъ свои страсти, когда что-нибудь возмущало или поражало его, и въ особенности когда высказывалось что-нибудь такое, что онъ считалъ весьма нелѣпымъ.
   Такъ какъ ни одинъ изъ нашихъ писателей по логикѣ и ни одинъ ихъ комментаторъ, насколько мнѣ помнится, не счелъ нужнымъ дать названіе этому особому виду аргумента, то я позволяю себѣ сдѣлать это, по двумъ причинамъ: во-первыхъ, но избѣжаніе путаницы въ спорахъ, чтобы его всегда можно было отличить отъ всякаго другого рода аргументовъ, каковы: argumentum ad verecundiam, ex absurdo, ex fortiori и много разныхъ другихъ; и, во-вторыхъ, чтобы дать возможность дѣтямъ моихъ дѣтей сказать, что голова ихъ ученаго дѣда однажды потрудилась съ такой-же пользой, какъ и головы иныхъ людей, что онъ придумалъ названіе и щедро бросилъ его въ сокровищницу artis logicae одному изъ наиболѣе неопровержимыхъ аргументовъ во всей наукѣ: а если признать, что результатъ спора -- скорѣе молчаніе, чѣмъ убѣжденіе, то они могутъ, если хотятъ, прибавить -- одному изъ лучшихъ.
   Поэтому я настоящимъ указомъ строго приказываю и повелѣваю, чтобы онъ былъ извѣстенъ и отличенъ подъ именемъ и титуломъ argumentum fistulatorium, и не иначе; и чтобы онъ былъ поставленъ на ряду съ argumentum baculinum и argumentum ad crumenam, и на всѣ будущія времена подвергался изученію въ той же главѣ.
   Что же касается argumentum tripodium, который употребляется только женщиной противъ мужчины, и argumentum ad Rem, употребляемаго, наоборотъ, лишь мужчиной противъ женщины -- ихъ за глаза достаточно для особой лекціи, и такъ какъ, при томъ-же, одинъ есть лучшій отвѣтъ на другой, то пусть они также будуіъ помѣщены особо и разсмотрѣны въ самостоятельномъ параграфѣ.
   

ГЛАВА XXII.

   Ученый епископъ Голль (Holl) -- я говорю о знаменитомъ докторѣ Іосифѣ Голлѣ, который былъ епископомъ Эксетерскимъ въ царствованіе короля Якова Перваго -- говоритъ намъ, въ одной изъ своихъ декадъ, въ концѣ своего "Божественнаго искусства размышленія", напечатаннаго въ Лондонѣ въ 1610 году, Джономъ Билемъ (Beal), живущимъ въ Альдерсгетъ-Стритѣ, "что самовосхваленіе въ человѣкѣ отвратительно", и я дѣйствительно думаю также.
   Хотя, съ другой стороны, когда дѣло сдѣлано мастерски и нѣтъ вѣроятія, что это замѣтятъ -- мнѣ кажется не менѣе отвратительнымъ, если человѣкъ потеряетъ должную ему славу и оставитъ свѣтъ, позволивъ ей сгнить въ его головѣ.
   Именно таково мое положеніе.
   Ибо въ этомъ длинномъ отклоненіи, въ которое я случайно былъ вовлеченъ, какъ и во всѣхъ моихъ отклоненіяхъ (за исключеніемъ лишь одного), видна мастерская черта искуснаго отклоненія, заслуга, я боюсь, совершенно незамѣченная читателемъ, не вслѣдствіе отсутствія въ немъ проницательности, но оттого, что это такое превосходство, которое рѣдко спрашивается, да, правду сказать, рѣдко и ожидается въ отклоненіяхъ. Черта эта слѣдующая: хотя всѣ мои отклоненія и удачны, какъ вы видите сами, и я такъ же далеко и часто улетаю отъ предмета разговора, какъ любой изъ писателей Великобританіи, однако, я постоянно принимаю мѣры, чтобы такъ устроить свои дѣла, что главная суть никогда не останавливается въ моемъ отсутствіи.
   Я вотъ, напримѣръ, только собирался показать вамъ въ общихъ чертахъ капризный характеръ моего дяди Тоби, какъ на встрѣчу намъ подвернулась тетя Дина съ кучеромъ и повела насъ въ причудливое странствіе, на милліоны миль, въ самое сердце планетной системы; несмотря на все это, вы замѣтили, что обрисовка характера дяди Тоби медленно подвигалась все время; не въ рѣзкихъ очертаніяхъ его, конечно -- это было немыслимо -- но кое-какія скрытыя черты и слабыя проявленія его были указываемы время отъ времени, по мѣрѣ того, какъ мы подвигались впередъ, такъ что вы гораздо лучше знакомы съ дядей Тоби теперь, нежели были прежде.
   Благодаря такому соображенію, мой трудъ представляетъ машину совершенно особаго рода; въ него внесены и примирены два противоположныхъ движенія, считавшіяся въ разногласіи одно съ другимъ. Словомъ, мое произведеніе и дигрессивно, и прогрессивно -- одновременно.
   Это, милостивый государь, исторія совершенно отличная отъ вращенія земли около оси въ ея суточномъ движеніи, въ связи съ движеніемъ впередъ по эллиптической орбитѣ, которое производитъ года и обусловливаетъ то разнообразіе и перемѣну временъ года, которое мы испытываемъ; хотя я и сознаюсь, что оно подало мнѣ эту мысль -- какъ, кажется, и величайшія изъ нашихъ хваленыхъ изобрѣтеній и открытій произошли отъ такихъ-же пустыхъ намековъ.
   Отклоненія -- это безспорно, лучи солнца -- это жизнь ихъ въ этой книгѣ -- тогда ужъ лучше забрать вмѣстѣ съ ними и все остальное: лишь холодъ вѣчной зимы станетъ тогда царить на каждой страницѣ; возвратите ихъ автору -- и онъ выступаетъ словно женихъ, сулитъ веселье, вноситъ разнообразіе и не даетъ стихнуть аппетиту.
   Вся хитрость въ хорошемъ приготовленіи и въ управленіи ими такъ, чтобы они служили къ выгодѣ не только читателя, но также и автора, неловкость котораго въ этомъ дѣлѣ поистинѣ достойна сожалѣнія: ибо съ той минуты, какъ онъ пускается въ отступленія, вся его работа останавливается; а если онъ продолжаетъ свой главный трудъ, то наступаетъ конецъ отклоненіямъ.
   -- Это скверная работа.-- По этой причинѣ, я съ самаго начала, видите-ли, построилъ основаніе и его случайныя части съ такими перерывами и такъ запуталъ и переплелъ дигрессивныя движенія съ прогрессивными, вставилъ одно колесо внутрь другого, что поддерживалось движеніе всей машины вообще, и -- что еще болѣе -- движеніе это будетъ поддерживаться въ теченіе этихъ сорока лѣтъ, если источникъ здоровья пожелаетъ благословить меня на столько времени жизнью и хорошимъ расположеніемъ духа.
   

ГЛАВА XXIII.

   Я чувствую въ себѣ сильное стремленіе начать эту главу очень нелѣпымъ образомъ; но не стану препятствовать своему желанію, и потому начинаю такъ:
   Если-бы вставка Момусова стекла въ человѣческую грудь, согласно предложенной этимъ архикритикомъ поправкѣ, дѣйствительно произошла, то, во-первыхъ, явилось-бы слѣдующее глупое слѣдствіе: что и самый мудрый и серьезный изъ насъ всѣхъ долженъ былъ-бы, каждый день своей жизни, оплачивать, тою или иною монетою, оконную пошлину.
   И, во-вторыхъ, еслибы это стекло было туда вставлено, то для распознанія характера человѣка не нужно было-бы ничего иного, какъ только взять стулъ, тихонько подойти, какъ будто къ діоптрическому улью, заглянуть туда -- и увидѣть душу во всей ея наготѣ; наблюдать всѣ ея движенія и злоумышленія, прослѣдить всѣ ея причуды, отъ ихъ первоначальнаго зарожденія и до выхода ихъ наружу, взглянуть на нее, когда она свободно отдается рѣзвости, прыжкамъ и своенравію, обратить вниманіе на болѣе солидное поведеніе, слѣдующее за такой рѣзвостью -- и затѣмъ, взявши перо и чернила, записать только то, что видѣлъ и чему могъ присягнуть. Но это такое преимущество, котораго лишенъ біографъ на этой планетѣ; на Меркуріи (можетъ быть) это и возможно; а если нѣтъ -- то тѣмъ лучше для него, ибо тамъ, я думаю сильная жара, доказанная вычисленіями на основаніи близости его къ солнцу и предполагаемая выше температуры раскаленнаго желѣза, должна была давнымъ давно остеклить тѣла обитателей (дѣйствующая причина), чтобы приспособить ихъ къ климату (конечная причина); такъ что, благодаря этому, всѣ вмѣстилища ихъ душъ, сверху до низу, стали ничѣмъ инымъ -- чего не можетъ опровергнуть и самая глубокая философія -- какъ тонкой, прозрачной оболочкой чистаго стекла (за исключеніемъ пупочнаго узла), такъ что до тѣхъ поръ, пока жители не состарятся и порядкомъ не сморщатся, вслѣдствіе чего лучи свѣта, проходя сквозь нихъ, будутъ преломляться такимъ чудовищнымъ образомъ или, отражаясь отъ ихъ поверхностей, попадать въ глаза по такимъ перепутаннымъ направленіямъ, что человѣка уже нельзя будетъ видѣть насквозь -- души ихъ могли-бы такъ-же удобно -- если не принимать въ разсчетъ застѣнчивости того едва замѣтнаго прикрытія, которое доставляли имъ пупочныя точки -- могли-бы, я говорю, во всѣхъ остальныхъ отношеніяхъ, такъ-же удобно дурачиться у всѣхъ на виду, какъ и въ своемъ собственномъ жилищѣ.
   Но не такова, какъ я уже сказалъ, судьба обитателей этой земли -- нашъ духъ не просвѣчиваетъ черезъ тѣло, а завернутъ въ темную оболочку некристаллизованной плоти и крови; если мы хотимъ добраться до его отличительныхъ признаковъ, то должны какъ-нибудь иначе взяться за работу.
   Многочисленны, поистинѣ, пути, которымъ долженъ былъ слѣдовать человѣческій умъ въ своемъ стремленіи сдѣлать это съ точностью.
   Одни, напримѣръ, извлекаютъ всѣ характеры посредствомъ духовыхъ инструментовъ. Вергилій обращаетъ вниманіе на этотъ способъ въ дѣлѣ Дидоны и Энея; но онъ такъ-же обманчивъ, какъ дыханіе славы, и, притомъ, доказываетъ узость пониманія. Я знаю, что итальянцы утверждаютъ, будто они могутъ съ математическою точностью опредѣлить одинъ типъ характера, встрѣчающійся среди нихъ, лишь на основаніи forte или piano извѣстнаго духового инструмента, находящагося у нихъ въ употребленіи, и который, какъ они говорятъ, непогрѣшимъ. Я не рѣшаюсь назвать здѣсь этотъ инструментъ по имени -- достаточно того, что онъ у насъ имѣется, хотя намъ никогда не приходитъ въ голову играть на немъ: это загадочно, и предназначалрсъ быть таковымъ по крайней мѣрѣ -- ad populum; поэтому я прошу васъ, сударыня, когда вы дойдете до этого мѣста, читать какъ можно скорѣе дальше и ни на минуту не останавливаться для какихъ-бы то ни было разспросовъ.
   Другіе выводятъ характеръ человѣка, не прибѣгая ни къ какой иной помощи въ мірѣ, какъ только къ его испражненіямъ; это, однако, часто даетъ весьма неправильную обрисовку -- развѣ, конечно, вы сдѣлаете очеркъ также и его наполненій, и поправивъ одинъ набросокъ по другому, составите изъ обоихъ одну годную фигуру.
   Я ничего не имѣлъ-бы противъ этого способа, еслибы мнѣ не казалось только, что отъ него должно слишкомъ сильно пахнутъ лампой, и къ тому-же его должно сильно затруднять то обстоятельство, что онъ заставляетъ слѣдить за разными иными неестественностями. Почему самыя естественныя дѣйствія въ жизни человѣка называются неестественностями -- это другой вопросъ.
   Есть, наконецъ, и такіе, которые презираютъ всѣ эти средства не вслѣдствіе особенно сильной собственной изобрѣтательности, а потому, что они заимствовали отъ пентографическихъ {Пентографъ -- машина для механическаго копированія печатныхъ оттисковъ и картинъ въ желаемой пропорціональности. Прим. автора.} братьевъ ихъ славное искусство снимать копіи различными способами.-- Это, надо вамъ сказать, ваши великіе историки.
   Одного изъ нихъ вы увидите рисующимъ какой-нибудь типъ во весь ростъ, противъ свѣта; это не великодушно, безчестно и зло по отношенію къ характеру позирующаго человѣка.
   Другіе, чтобы поправить дѣло, станутъ рисовать васъ въ камерѣ,-- это ужъ самая несправедливая вещь, потому что тамъ вы непремѣнно будете изображены въ одномъ изъ самыхъ забавныхъ вашихъ положеній.
   Чтобы избѣгнуть всѣхъ и каждой изъ этихъ ошибокъ при изображеніи характера моего дяди Тоби, я рѣшилъ выводить его безо всякой механической помощи: карандашъ мой не будетъ повиноваться никакому духовому инструменту, изъ котораго когда-либо извлекались звуки, какъ по этой, такъ и по той сторонѣ Альпъ; я не буду принимать въ соображеніе ни его наполненій, ни его испражненій, и не стану касаться его неестественностей; однимъ словомъ, я выведу характеръ моего дяди Тоби изъ его конька.
   

ГЛАВА XXIV.

   Еслибы не мое нравственное убѣжденіе, что читатель потерялъ всякое терпѣніе, выжидая характеристики дяди Тоби, я бы здѣсь предварительно убѣдилъ его, что ни изъ чего нельзя вывести ее съ такимъ удобствомъ, какъ изъ того, на чемъ я остановился.
   Хотя я не могу сказать, чтобы человѣкъ и его конекъ точно такъ-же воздѣйствовали другъ на друга, какъ душа и тѣло, однако, между ними, несомнѣнно, существуетъ извѣстнаго рода общеніе; и я склоняюсь къ тому мнѣнію, что оно представляетъ нѣчто въ родѣ отношенія наэлектризованныхъ тѣлъ, и что вслѣдствіе непосредственнаго соприкосновенія разгоряченныхъ частей ѣздока съ спиною конька и сильнаго тренія при продолжительномъ путешествіи, происходитъ то, что тѣло ѣздока постепенно наполняется такой массой конскаго вещества, какую оно только въ силахъ выдержать; такимъ образомъ, если вы въ состояніи дать ясное описаніе природы одного, то можете составить довольно вѣрное понятіе о свойствахъ и способностяхъ другого.
   Конекъ-же, на которомъ постоянно ѣздилъ дядя Тоби, по моему мнѣнію, вполнѣ достоинъ того, чтобы его описать, хотябы только ради его великой оригинальности; ибо вы могли-бы пропутешествовать отъ Іорка до Довера, отъ Довера до Пензанса въ Корнвельсѣ, и изъ Пензанса обратно въ Іоркь, и не встрѣтили-бы другого такого на дорогѣ; въ случаѣ-же, еслибы таковой попался вамъ на глаза, вы неизбѣжно остановились-бы, чтобы посмотрѣть на него, какъ-бы вы куда ни спѣшили. Дѣйствительно, его поступь и фигура были до того странны, онъ былъ до того похожъ, съ головы до хвоста, на представителя этого рода, что относительно его даже нерѣдко возникали споры -- дѣйствительно-ли онъ конекъ, или нѣтъ: но подобно тому философу, который не противопоставлялъ скептику, спорившему съ нимъ противъ существованія движенія, иного аргумента, а только всталъ на ноги и прошелся по комнатѣ -- такъ и дядя Тоби не пускалъ въ ходъ никакихъ разсужденій, чтобы доказать, что его конекъ былъ дѣйствительнымъ конькомъ, а прямо садился ему на спину и разъѣзжалъ на немъ, предоставляя, послѣ этого, свѣту рѣшить этотъ вопросъ по собственному усмотрѣнію.
   По сущей правдѣ, дядя Тоби садился на него съ такимъ удовольствіемъ, и онъ возилъ дядю Тоби такъ хорошо, что онъ очень мало заботился о томъ, что о немъ говорилъ или думалъ свѣтъ.
   Теперь, однако, рѣшительно пора мнѣ дать вамъ его описаніе; но, чтобы подвигаться постепенно, я прошу у васъ только позволенія разсказать вамъ сперва, какъ пріобрѣлъ его мой дядя Тоби.
   

ГЛАВА XXV.

   Такъ какъ рана въ пахѣ, полученная дядей Тоби при осадѣ Намюра, дѣлала его неспособнымъ къ службѣ, то было сочтено нужнымъ отпустить его обратно въ Англію, чтобы онъ тамъ поправился, насколько возможно.
   Цѣлыхъ четыре года онъ былъ безвыходно прикованъ -- частью къ постели, а все время къ своей комнатѣ; въ продолженіе своего лѣченія, не прекращавшагося все это время, онъ терпѣлъ невыразимыя страданія, благодаря цѣлому ряду разслоеній въ os pubis и въ наружномъ краѣ той части coxendix'а, которая называется os ilium; обѣ эти кости были у него совершенно раздавлены -- столько же благодаря неровности камня, оторвавшагося, какъ я вамъ говорилъ, отъ парапета, какъ и его величинѣ (хотя онъ былъ довольно великъ) -- вслѣдствіе чего лѣкарь все время склонялся къ тому мнѣнію, что сильное поврежденіе, причиненное паху дяди Тоби, происходило скорѣе отъ тяжести самаго камня, нежели отъ силы его паденія -- что, какъ онъ часто говорилъ ему, было еще большое счастье.
   Мой отецъ въ то время только начиналъ свои дѣла въ Лондонѣ и нанялъ домъ; а такъ какъ оба брата были связаны узами вѣрнѣйшей и искреннѣйшей дружбы, и мой отецъ считалъ, что нигдѣ дядя Тоби не нашелъ бы такого заботливаго ухода, какъ въ его собственномъ домѣ, то онъ и предоставилъ ему самое лучшее въ немъ помѣщеніе, и -- что представляло еще гораздо болѣе цѣнное доказательство его расположенія -- никогда не принималъ къ себѣ въ домъ ни одного друга или знакомаго безъ того, чтобы не схватить его за руку и не повести наверхъ -- повидать дядю Тоби и поболтать часокъ у его постели.
   Разсказъ солдата о его ранѣ заговариваеть причиняемую ею боль; по крайней мѣрѣ, такъ думали посѣтители моего дяди, и въ своихъ ежедневныхъ визитахъ, изъ любезности, происходящей отъ такого убѣжденія, часто наводили разговоръ на этотъ вопросъ, съ котораго онъ уже постепенно переходилъ на самую осаду.
   Бесѣды эти были безгранично сострадательны, и дядя Тоби получалъ отъ нихъ большое облегченіе, которое было бы еще сильнѣе, еслибы не кое-какія непредвидѣнныя затрудненія, значительно задерживавшія, въ теченіи цѣлыхъ трехъ мѣсяцевъ, его выздоровленіе; я даже полагаю, что еслибы только ему не представилось средства выпутаться изъ нихъ, они уложили бы его въ могилу.
   Что это были за затрудненія для дяди Тоби -- вы не можете угадать; а я бы покраснѣлъ, еслибы вы могли -- не какъ родственникъ, не какъ человѣкъ, даже не какъ женщина; я бы покраснѣлъ, какъ писатель, такъ какъ я не мало горжусь тѣмъ, что мой читатель до сихъ поръ ни о чемъ не могъ догадаться; и въ этомъ отношеніи, милостивый государь, у меня такой щекотливый и странный нравъ, что еслибы я подозрѣвалъ, что мы въ состояніи сами составить себѣ малѣйшее сужденіе или вѣроятное предположеніе о томъ, что будетъ въ слѣдующей страницѣ, я вырвалъ бы ее изъ своей книги.
   

ГЛАВА XXVI.

   Я началъ новую главу нарочно для того, чтобы имѣть достаточно мѣста для объясненія, какого рода затрудненія были тѣ, въ которыя запутывали его частые разсказы и разспросы объ осадѣ Намюра, при которой онъ получилъ свою рану.
   Я долженъ напомнить читателю, если онъ читалъ исторію войнъ короля Вильгельма, а если нѣтъ, то объявить ему, что одной изъ самыхъ памятныхъ аттакъ при этой осадѣ была та, которая была сдѣлана англичанами и голландцами на ту часть возвышеннаго контръ-эскарпа, передъ воротами св. Николая, которая защищала большой шлюзъ или преграду для воды, гдѣ англичане ужасно страдали отъ выстрѣловъ контргарда и полу-бастіона св. Роха; результатъ этой горячей схватки, въ трехъ словахъ, былъ слѣдующій: голландцы заняли контргардъ, а англичане завладѣли прикрытіемъ передъ воротами св. Николая, несмотря на храбрость французскихъ офицеровъ, рисковавшихъ выходить на скатъ съ саблею въ рукѣ.
   Такъ какъ это была главная аттака, которой мой дядя Тоби былъ свидѣтелемъ при Намюрѣ -- ибо осаждающая армія, раздѣленная сліяніемъ Мааса и Самбры, не могла слѣдить за дѣйствіями своихъ отдѣльныхъ частей, то онъ и останавливался обыкновенно съ большими подробностями и съ особеннымъ краснорѣчіемъ именно на этомъ разсказѣ; а частныя затрудненія, въ которыя онъ былъ поставленъ, возникали вслѣдствіе почти непреодолимой трудности сдѣлать свой разсказъ понятнымъ и дать настолько ясное представленіе о различіи и разницѣ между эскарпомъ и контръ-эскарпомъ, скатомъ и прикрытіемъ, полумѣсяцемъ и равелиномъ, чтобы его общество вполнѣ постигло, о чемъ онъ разсказываетъ.
   Сами писатели слишкомъ часто смѣшиваютъ эти термины, поэтому вы не особенно удивляйтесь, что мой дядя Тоби, въ своихъ попыткахъ объяснить ихъ и въ борьбѣ съ разными превратными пониманіями, нерѣдко озадачивалъ своихъ слушателей, а иногда и самого себя.
   Сказать правду, если только общество, которое отецъ мой приводилъ на верхъ, не обладало нѣкоторою ясностію пониманія, или дядя Тоби не былъ въ объяснительномъ настроеніи, то нелегкое было дѣло, какъ-бы онъ ни старался, уберечь разговоръ отъ темноты и спутанности.
   Что дѣлало изложеніе этого дѣла еще болѣе сложнымъ -- это, что при аттакѣ контръ-эскарпа передъ воротами св. Николая, простирающагося отъ берега Мааса до самаго большого шлюза, земля была изрѣзана и перерѣзана по всѣмъ направленіямъ такимъ множествомъ рвовъ, водосточныхъ канавъ, ручейковъ и шлюзовъ, въ которыхъ онъ такъ запутывался и терялся, что часто не могъ пробраться ни впередъ, ни назадъ для спасенія своей жизни, и бывалъ нерѣдко долженъ отказаться отъ аттаки единственно изъ-за этого.
   Эти озадачивающія неудачи причиняли дядѣ Тоби болѣе волненія, чѣмъ вы можете подумать, а такъ какъ мой отецъ, по добротѣ сердечной, постоянно притаскивалъ къ нему новыхъ друзей и новыхъ вопрошателей, то ему отъ этого приходилось совсѣмъ тяжко..
   Конечно, у моего дяди Тоби было много самообладанія и онъ могъ соблюдать внѣшность, я думаю, не хуже другихъ -- однако каждый пойметъ, что онъ не могъ внутренно не сокрушаться и не негодовать, когда чувствовалъ себя не въ состояніи выбраться изъ равелина, не попавши на полумѣсяцъ, выйти изъ-подъ прикрытія, не свалившись съ контръ-эскарпа, или перейти черезъ плотину, не рискуя соскользнуть въ канаву. Такъ онъ и дѣлалъ; и эти маленькія ежечасныя раздраженія, которыя, пожалуй, покажутся пустыми и незначительными человѣку, не читавшему Иппократа, для того, который прочелъ Иппократа, или доктора Джемса Мекензи, и хорошо изучилъ вліяніе душевныхъ страстей и недомоганій на свареніе желудка -- отчего-бы и не заживленіе раны?-- легко объясняютъ, какія острыя боли и раздраженія раны долженъ былъ испытать дядя Тоби, благодаря одному этому.
   -- Мой дядя Тоби не могъ относиться къ этому философски -- ему было достаточно того, что онъ это чувствовалъ и, выдержавъ цѣлые три мѣсяца боли и горя, онъ рѣшилъ, такъ или иначе, избавиться отъ этого.
   Одно утро онъ лежалъ на спинѣ въ своей постели, такъ какъ родъ раны и боль въ пахѣ не позволяли ему лежать въ другомъ положеніи, какъ вдругъ ему явилась мысль, что еслибы онъ могъ купить и наклеить на доску большую карту укрѣпленій города Намюра и цитадели съ ихъ окрестностями, то этимъ онъ доставилъ-бы себѣ спокойствіе. Я потому обращаю вниманіе на его желаніе имѣть и окрестности при городѣ и цитадели, что рану дядя Тоби получилъ въ одномъ изъ траверсовъ, туазахъ {Toise = 1,25 метра, или около 2 3/4 аршинъ.} въ тридцати отъ поворотнаго угла траншеи, напротивъ выступа полу-бастіона св. Роха, такъ-что онъ собирался воткнуть булавку въ ту самую точку земли, гдѣ онъ стоялъ, когда его ударило камнемъ.
   Все это удалось, по его желанію, и не только избавило его отъ тьмы скучныхъ объясненій, но еще оказалось, какъ вы увидите, счастливымъ способомъ, которымъ дядя Тоби добылъ себѣ своего конька.
   

ГЛАВА XXVII.

   Ничего не можетъ быть глупѣе -- разъ вы уже рѣшаетесь на устройство такого праздника -- какъ дать возможность разнымъ критикамъ и привередливой знати, благодаря неудачнымъ распоряженіямъ, его охаять; и ничто не можетъ съ такою легкостью побудить ихъ къ этому, какъ если вы обойдете ихъ приглашеніемъ, или -- что одинаково обидно -- въ такой степени обратите ваше вниманіе на остальныхъ гостей, точно за столомъ и нѣтъ совсѣмъ такой особы, какъ критикъ (по профессіи).
   Я остерегаюсь какъ одного, такъ и другого; ибо, вопервыхъ, я приберегъ нарочно для нихъ полдюжины мѣстъ, и во-вторыхъ, за всѣми ими ухаживаю.-- Господа, цѣлую ваши руки. Я объявляю, что ничье общество не могло бы доставить мнѣ и половины того удовольствія, какое я испытываю; клянусь душой, я радъ васъ видѣть.-- Я прошу только, чтобы вы не держали себя чужими, а садились безъ церемоніи и дружно принимались за ѣду.
   Я сказалъ, что оставилъ шесть мѣстъ; и я чуть было не зашелъ въ своей любезности до того, чтобы предоставить имъ еще и седьмое -- при томъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ я стою; но какъ одинъ критикъ (не по профессіи, положимъ, а по природѣ) сказалъ мнѣ, что я довольно хорошо выполнилъ свои обязательства, то я его сейчасъ-же и замѣщу, надѣясь, между тѣмъ, что въ будущемъ году я буду въ состояніи очистить гораздо больше мѣста.
   -- Какъ, скажите на милость, могъ вашъ дядя Тоби, военный, какъ видно, человѣкъ, котораго вы изобразили далеко не дуракомъ, быть въ то-же время такой путанной, безтолковой и безалаберной личностью, что -- идите, посмотрите.
   Такъ, господинъ критикъ, могъ-бы я отвѣтить; но я это презираю.-- Это было бы невѣжливо и годится только для того, кто не можетъ дать яснаго и удовлетворительнаго отчета о дѣлѣ, или достаточно глубоко погрузиться въ первоначальныя причины человѣческаго назначенія и запутанности. Къ томуже это отвѣтъ смѣлый -- и потому я его отвергаю; ибо хотя онъ прекрасно соотвѣтствовалъ бы характеру моего дяди Тоби какъ солдата -- и какъ онъ не имѣлъ недостатка въ храбрости, то навѣрно давалъ бы именно этотъ отвѣтъ, еслибы онъ не привыкъ, при такихъ нападеніяхъ, насвистывать Lillabullего. Для меня же это, однако, никоимъ образомъ не оказалось бы пригодно. Вы видите такъ ясно, какъ только можно, что я пишу какъ человѣкъ ученый -- что самыя мои сравненія, намеки, поясненія и метафоры -- учены и что я долженъ и выдерживать и оттѣнять свой характеръ, какъ слѣдуетъ -- иначе, что бы со мной сталось?-- Да, сударь, я былъ бы отдѣланъ: въ ту самую минуту, когда я собирался защититься отъ одного критика, я чуть было не навлекъ ихъ на себя цѣлую пару.
   Поэтому отвѣчаю такъ:
   Скажите, сударь, среди того, что вы когда-либо читали, не попадалась-ли вамъ какъ нибудь такая вещь, какъ Локковъ {Джонъ Локкъ извѣстенъ въ особенности своими трактатами о государствѣ, въ которыхъ онъ разрушаетъ теорію Фильмера о божественномъ происхожденіи абсолютной власти, и письмами въ защиту религіозной терпимости. Упомянутый опытъ написанъ имъ въ 1690 году, въ видахъ убѣжденія людей объ ограниченности познаваемаго и праздности пререканій о вопросахъ, не доступныхъ человѣческому разрѣшенію.} Опытъ о Человѣческомъ Разумѣніи?-- Не отвѣчайте мнѣ необдуманно -- ибо я знаю, что многіе ссылаются на эту книгу, никогда ея не читавъ, а многіе прочли ее, но не поняли.-- Если и вы подходите подъ одну изъ этихъ двухъ категорій, то, въ виду того, что я пишу для поученія, я разскажу вамъ сущность этой книги въ трехъ словахъ.-- Это исторія.-- Исторія? кого? чего? гдѣ? когда?-- Не спѣшите,-- эта книга, сударь, исторія того, что происходитъ въ умѣ человѣка (и это, быть можетъ, заставитъ свѣтъ поинтересоваться ею); и повѣрьте, что если вы скажете о ней только это, и ничего больше -- вы не заслужите ни малѣйшаго презрѣнія въ кругу метафизиковъ.
   Но это между прочимъ.
   Теперь, если вы отважитесь отправиться со мной и заглянуть поглубже въ это дѣло, то мы найдемъ, что причины темноты и запутанности человѣческаго пониманія бываютъ троякаго рода.
   Прежде всего, милостивый государь, тупость воспріятія. Во-вторыхъ, легкость и поверхностность впечатлѣній, оставляемыхъ предметами, въ томъ случаѣ, когда органы воспріятія не притуплены, и въ третьихъ -- память, подобная рѣшету: лишенная способности удержать воспринятое.-- Позовите сюда Долли, вашу горничную, и вотъ вамъ мой колпакъ, вмѣстѣ съ колокольчикомъ, если я не разъясню этого вопроса до тего понятно, что сама Долли пойметъ его не хуже Мальбранша {Mulebranche -- одинъ изъ извѣстнѣйшихъ французскихъ философовъ XVIII вѣка.}. Когда Долли надписала свое посланіе къ Робину {Уменьшительное отъ Robert.} и запустила руку на самое дно кармана, который виситъ у нея съ правой стороны,-- вспомните, что ничѣмъ такъ не могутъ быть объяснены и изображены органы и способности восприниманія какъ той вещью, которую отыскиваетъ Доллина рука.-- Ваши органы не на столько тупы, чтобы мнѣ надо было объявлять вамъ, что эта вещь, сударь -- вершокъ краснаго сургуча.
   Когда онъ расплавленъ и капнулъ на письмо -- если Долли слишкомъ долго шаритъ свой наперстокъ -- сургучъ затвердѣетъ и не получитъ отпечатка наперстка отъ обыкновенной силы нажима, которой бываетъ достаточно, чтобы запечатлѣть его. Отлично. Если Доллинъ сургучъ, за неимѣніемъ лучшаго, просто пчелиный воскъ, или вообще черезчуръ мягокъ, то онъ, хотя и приметъ отпечатокъ, но не въ состояніи будетъ его удержать, какъ бы сильно ни надавливала Долли; и. наконецъ предположимъ, что и сургучъ, и наперстокъ одинаково хороши, во послѣдній приложенъ къ первому въ разсѣянной поспѣшности, въ ту минуту, когда она слышитъ звонокъ своей хозяйки -- во всѣхъ этихъ трехъ случаяхъ, отпечатокъ, оставленный наперсткомъ, столько-же будетъ похожъ на свой прототипъ, какъ какой-нибудь мѣдный вертелъ.
   Но вы должны знать, что ни одинъ изъ нихъ не былъ дѣйствительной причиной неясности въ рѣчи моего дяди Тоби, и я, именно вслѣдствіе этого, и останавливался на нихъ такъ долго, по примѣру великихъ психологовъ, чтобы показать свѣту, отчего оно не происходило.
   Отчего-же оно происходило, на это я намекнулъ выше; источникъ для неясности онъ богатый и всегда будетъ такимъ; это -- неустановившееся пользованіе словами, которое сбивала съ толку яснѣйшія и возвышеннѣйшія пониманія.
   Десять шансовъ противъ одного, что вы никогда не читали литературной исторіи прошлыхъ вѣковъ; но если вы читали, то знаете, какія ужасныя битвы и жестокія словопренія вызывало она, запечатлѣвая ихъ такимъ изобильнымъ разлитіемъ желчи и чернилъ, что добросердечный человѣкъ не въ силахъ читать ихъ описанія безъ того, чтобы слезы не навертывались ему на глаза.
   Снисходительный критикъ! когда ты взвѣсишь все это и вспомнишь, сколько разъ твое собственное знаніе, разсужденіе и повѣствованіе бывало запутано этимъ или приведено въ разстройство въ разныя времена, сколько крику и шуму поднималось въ собраніяхъ по поводу ὀυσία ὑ πτόστασις, и въ ученыхъ обществахъ изъ-за власти и духа изъ за эссенцій и квинтъ-эссенцій, матеріи и пространства, какія волненія производилісь на большихъ сценахъ меньшими словами, съ мень шимъ значеніемъ и столь-же неопредѣленнымъ смысломъ! когда ты вспомнишь все это, ты не будешь удивляться затрудненіямъ моего дяди Тоби, а прольешь слезу сожалѣнія надъ его эскарпомъ и контръ-эскарпомъ, гласисомъ и прикрытіемъ, равелиномъ и полу-мѣсяцемъ... Не идеи -- клянусь небомъ -- нѣтъ -- слова ставили его жизнь въ опасность.
   

ГЛАВА XXVIII.

   Когда дядя Тоби раздобылъ себѣ карту Намюра, онъ. не медля ни минуты, принялся изучать ее съ величайшимъ вниманіемъ, ибо, какъ ничто не было для него важнѣе выздоровленія, а выздоровленіе его, какъ вы видѣли, зависѣло отъ страстей и огорченій, волновавшихъ его умъ, ему слѣдовало прилагать все возможныя старанія къ тому, чтобы до того овладѣть своей темой, чтобы быть въ силахъ говорить о ней безъ малѣйшаго волненія.
   Послѣ двухъ недѣль внимательныхъ и утомительныхъ занятій, которыя, кстати сказать, не принесли пользы дядиной ранѣ въ паху, -- онъ оказался въ состояніи, благодаря подстрочнымъ примѣчаніямъ подъ ногами слона, вмѣстѣ съ Гоббезіевой военной архитектурой и пиробаллогіей, переведенной съ фламандскаго, построить свою рѣчь съ нѣкоторой понятностью; а не прошло двухъ мѣсяцевъ, какъ онъ сталъ совсѣмъ краснорѣчивымъ, и не только могъ повести аттаку на контръ-эскарпъ съ большимъ порядкомъ, но -- углубившись въ это искусство за это время гораздо болѣе, чѣмъ того требовала первоначальная причина, побудившая его къ тому -- мой дядя Тоби былъ даже въ состояніи переправиться черезъ Маасъ и Самбру, отклоняться въ сторону до линіи Вобана, аббатства Сальсонъ и т. д. и предложить своимъ посѣтителямъ такой же ясный разсказъ о каждой аттакѣ, какъ о той, которая была направлена противъ воротъ св. Николая, гдѣ онъ имѣлъ честь получить свою рану.
   Но стремленіе къ знанію, къ жаждѣ богатства, возрастаетъ по мѣрѣ пріобрѣтенія его. Чѣмъ болѣе дядя Тоби сидѣлъ надъ своей картой, тѣмъ болѣе пристращался къ ней -- тѣмъ процессомъ электрической ассимиляціи, который, какъ я говорилъ вамъ, по моему глубокому убѣжденію, дѣйствуетъ и на души разныхъ покровителей искусствъ, долгимъ треніемъ и вліяніемъ превращая ихъ самихъ въ добродѣтели, картины, бабочки или скрипки.
   Чѣмъ болѣе дядя Тоби пилъ изъ сладкаго источника знанія, тѣмъ сильнѣе и неутолимѣе становилась его жажда -- до того, что не прошло и года со времени его уединенія, какъ у него собрались планы едва-ли не всѣхъ укрѣпленныхъ городовъ Италіи и Фландріи, которые онъ перечитывалъ по мѣрѣ пріобрѣтенія, тщательно повѣряя по нимъ исторію ихъ осадъ, разрушеній, улучшеній и новыхъ построекъ, изучая все это съ такой силой прилежанія и восторга, что онъ забывалъ и самого себя, и рану, и несвободу, и обѣдъ.
   На слѣдующій годъ, мой дядя Тоби пріобрѣлъ Рамелли и Катанео, въ переводѣ съ итальянскаго, также Стевинуса, Моралиса, рыцаря де Билля, Лорини, Коегорна, Шитера, графа Пагана, маршала Вобана, г. Блонденя, и еще столько-же книгъ по фортификаціи, сколько у Донъ-Кихота было о рыцарствѣ, когда священникъ и цирюльникъ произвели нашествіе на его библіотеку.
   Къ началу третьяго года, то есть въ августѣ девяносто девятаго, дядя Тоби нашелъ нужнымъ пріобрѣсти нѣкоторое понятіе о метательныхъ снарядахъ; и рѣшивъ, что лучше всего извлекать эти познанія изъ самаго источника, началъ съ Н. Тартальи, который былъ, повидимому, первымъ человѣкомъ, открывшимъ ложность предположенія, что ядро можетъ причинить столько бѣдъ, при ударѣ по прямой линіи.-- И Н. Тарталья доказалъ моему дядѣ Тоби невозможность такого предположенія.
   -- Безконечно исканіе истины.
   Едва успѣлъ мой дядя Тоби успокоиться по вопросу о томъ, какого направленія не придерживалось ядро, какъ онъ незамѣтно зашелъ далѣе и мысленно рѣшилъ открыть тотъ путь, по которому оно летѣло: для этого ему пришлось снова сѣсть за дѣло, принявшись за стараго Мальтуса, котораго онъ изучилъ съ благоговѣніемъ.-- Послѣ него онъ перешелъ къ Галилею и Торичелли, у которыхъ нашелъ, при помощи точныхъ геометрическихъ правилъ, что настоящій путь -- парабола, или гипербола, и что параметръ, или latus rectum, коническаго сѣченія этой линіи относится къ количеству и полнотѣ въ прямомъ направленіи, какъ вся линія къ синусу двойного угла паденія, образуемаго тарелью и горизонтальной плоскостью, а что полупараметръ..... остановись, дорогой дядя Тоби, остановись, не пускайся ни на шагъ далѣе по этой тернистой и запутанной тропѣ:-- перепутаны пути! перепутаны ходы лабиринта! перепутаны заботы, которыя принесетъ тебѣ погоня за очаровывающимъ призракомъ знанія!-- О, дядя, бѣги -- бѣги -- бѣги отъ него, какъ отъ змѣя.-- Хорошо-ли, добродушный человѣкъ, тебѣ сидѣть цѣлыми ночами съ раной въ паху, разжигая кровь утомительными сидѣніями?-- Увы! это ухудшитъ твои припадки, остановитъ испарину, улетучитъ твой духъ, израсходуетъ животную силу, изсушитъ природную влажность, одаритъ мученіями запора, разстроитъ твое здоровье и ускоритъ появленія старческихъ недуговъ. О, мой дядя, мой дядя Тоби!
   

ГЛАВА XXIX.

   Я не далъ бы двугривеннаго за познанія въ писательствѣ такого человѣка, который не въ состояніи понять того, что самый лучшій простой разсказъ на свѣтѣ, поставленный въ непосредственное сосѣдство съ послѣднимъ порывистымъ обращеніемъ къ дядѣ Тоби, показался бы холоднымъ и прѣснымъ для нёба читателя,-- поэтому я тутъ-же кончилъ главу, несмотря на то, что находился лишь на половинѣ разсказа.
   -- Писатели моего пошиба имѣютъ одно общее съ художниками правило. Когда точное копированіе дѣлаетъ наши картины менѣе поразительными, мы выбираемъ меньшее изъ золъ, считая болѣе простительнымъ грѣшить противъ истины, чѣмъ противъ красоты. Это должно понимать cum grano salis {Буквально: съ зерномъ (щепоткой) соли -- преувеличено.}; но какъ бы то ни было -- параллель проведена болѣе съ той цѣлью, чтобы дать простыть обращенію, чѣмъ съ какой-либо другой -- не составляетъ особенной важности, если читатель не одобритъ этого по .отношенію къ другимъ случаямъ.
   Къ концу третьяго года, дядя Тоби, замѣтивъ, что параметръ и полупараметръ коническаго сѣченія раздражали его рану, оставилъ изученіе метательныхъ снарядовъ какъ-то сразу, и принялся исключительно за практику фортификаціи, удовольствія которой, какъ долго сдерживаемая пружина, охватили его съ удвоенной силой.
   Именно въ этомъ году дядя началъ забывать о необходимости надѣвать ежедневно чистую рубашку, отсылать цирюльника не брившись и едва удѣлять своему лѣкарю достаточное для перевязки количество времени, настолько не интересуясь своей раной, что едва одинъ разъ изъ семи спрашивалъ о ходѣ ея заживленія; какъ вдругъ, внезапно, ибо перемѣна произошла въ немъ съ быстротой молніи, онъ началъ вздыхать о выздоровленіи, жаловался моему отцу, сталъ раздражителенъ съ лѣкаремъ -- и въ одно утро, заслышавъ шаги его по лѣстницѣ, закрылъ свои книги, оттолкнулъ отъ себя инструменты и сталъ укорять его въ медленности излѣченія, которое, онъ говорилъ, ужъ конечно могло-бы за это время наступить.-- Онъ долго останавливался на тѣхъ страданіяхъ, которыя испыталъ, и на непріятностяхъ своего четырехлѣтняго томительнаго заточенія, присовокупивъ, что еслибы не добрый присмотръ и братскія утѣшенія лучшаго изъ братьевъ, то онъ ужъ давно бы упалъ подъ бременемъ невзгодъ.-- Отецъ мой былъ тутъ-же.-- Краснорѣчіе дяди Тоби вызвало слезы на его глаза:-- оно было неожиданно.-- Дядя Тоби, по природѣ, не былъ краснорѣчивъ; тѣмъ сильнѣе было его дѣйствіе. Лѣкарь былъ огорошенъ -- не оттого, чтобы не было основаній для такой и даже большей нетерпѣливости -- но она также была совершенно неожиданна. Въ теченіи четырехъ лѣтъ его ухода за дядей Тоби, онъ никогда не замѣчалъ въ его обращеніи ничего подобнаго: онъ ни разу не проронилъ нетерпѣливаго или недовольнаго слова, онъ быя олицетвореніемъ терпѣнія, подчиненія.
   -- Мы иногда теряемъ право на неудовольствіе, воздерживаясь отъ него -- но часто утроиваемъ его силу; лѣкарь былъ пораженъ, но пораженіе его возрасло безгранично, когда дядя Тоби пошелъ далѣе, и требовалъ отъ него, чтобы онъ безпрекословно залѣчилъ рану сію же минуту, или послалъ за Monsieur Ronjat, королевскимъ лейбъ-медикомъ, чтобы тотъ сдѣлалъ это за него.
   Жажда жизни и здоровья свойственна природѣ человѣка; любовь къ свободѣ и волѣ -- родственная ей страсть. Мой дядя Тоби имѣлъ ихъ наравнѣ съ своимъ родомъ; и любая изъ нихъ съ достаточнымъ основаніемъ объяснила бы его стремленіе выздоровѣть и выбраться на воздухъ; но я уже говорилъ вамъ раньше, что ничто въ нашемъ семействѣ не происходило по общимъ правиламъ -- и по времени, и способу, которымъ это неудержимое желаніе выразилось въ настоящемъ случаѣ, проницательный читатель догадается, что въ головѣ моего дяди Тоби была на то какая-нибудь иная причина и заковырка.-- Таковая дѣйствительно была, и дѣло слѣдующей главы выяснить, что это была за причина и заковырка. И признаюсь, когда это будетъ сдѣлано, пора будетъ вернуться въ гостинную, къ камину, гдѣ мы бросили дядю Тоби посреди его рѣчи.
   

ГЛАВА XXX.

   Когда человѣкъ отдается господству преобладающей страсти -- или, иными словами, когда его конекъ сбрасываетъ съ себя узду -- прощай тогда спокойный разумъ и ясное соображеніе.
   Рана моего дяди Тоби уже почти зажила, и когда лѣкарь опомнился отъ своего удивленія настолько, что могъ высказаться передъ нимъ, онъ объявилъ ему, что она начинаетъ затягиваться и, если не случится новаго разслоенія кости, о чемъ пока нѣтъ и помину, подсохнетъ черезъ пять или шесть недѣль. Такое-же число олимпіадъ, за двѣнадцать часовъ передъ тѣмъ, вызвало-бы въ мысляхъ моего дяди Тоби представленіе болѣе короткаго промежутка времени. Теперь идеи смѣнялись въ его головѣ съ невѣроятной быстротой -- онъ горѣлъ отъ не терпѣнія привести въ исполненіе свое намѣреніе; и такъ, не посовѣтовавшись ни съ одной живой душой -- что, собственно говоря, я считаю совершенно правильнымъ, когда человѣкъ заранѣе рѣшилъ не слѣдовать ничьему совѣту -- онъ частнымъ образомъ приказалъ Триму, своему слугѣ, уложить связку корпіи и бинтовъ и позаботиться о томъ, чтобы къ двѣнадцати часамъ того-же дня, когда, онъ зналъ, что отца моего не будетъ дома, стояла у дверей коляска четверней. Такъ, оставивъ на столѣ банковый билетъ лѣкарю за его уходъ и письмо съ нѣжными благодарностями моему отцу, онъ собралъ свои карты, книги по фортификаціи, инструменты и прочее и съ помощью костыля, съ одной стороны, и Трима, съ другой, дядя Тоби отправился въ Shandy Hall.
   Причина, или скорѣе побужденіе къ такому внезапному переселенію была слѣдующая:
   Столъ въ комнатѣ дяди Тоби, за которымъ онъ занимался въ ночь, предшествующую этой перемѣнѣ, окруженный своими картами и остальнымъ имуществомъ, быль нѣсколько малъ для того множества большихъ и малыхъ инструментовъ знанія, которыми онъ постоянно былъ загроможденъ; вслѣдствіе этого случилось, что, тянувшись за табакеркой,-- онъ уронилъ свои компасы, и нагибаясь, чтобы поднять ихъ, сбросилъ рукавомъ ящикъ съ инструментами и щипцы для свѣчей; а такъ какъ кости покатились на него при его попыткѣ подхватить щипцы на лету, то онъ столкнулъ со стола и Monsieur Блонделя, на котораго свалился графъ de Pagan.
   Хромому человѣку, какимъ былъ мои дядя Тоби, нечего было и думать о томъ, чтобы самому поправить всѣ эти бѣды; онъ позвонилъ своего человѣка Трима.-- Тримъ, промолвилъ дядя Тоби, прошу тебя, посмотри, какое я здѣсь произвелъ столпотвореніе -- мнѣ надо устроить какое-нибудь болѣе удобное приспособленіе, Тримъ. Не можешь-ли ты взять мою линейку, измѣрить длину и ширину этого стола, и потомъ пойти и заказать мнѣ еще такой-же?-- Слушаю, сударь; какъ вамъ будетъ угодно, отвѣтилъ Тримъ, съ поклономъ; но я надѣюсь, что ваша милость скоро будетъ въ силахъ уѣхать въ свою деревню, гдѣ, такъ какъ вы изволите находить удовольствіе въ фортификаціи, вы могли-бы заниматься этимъ вволю.
   Я долженъ сказать вамъ, что этотъ слуга моего дяди Тоби, извѣстный подъ именемъ Трима, былъ капраломъ въ отрядѣ моего дяди,-- настоящее его имя было Джемсъ Бутлеръ; но онъ получилъ въ полку прозвище Трима, и дядя Тоби, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда ему случалось быть очень сердитымъ на него, никогда не звалъ его иначе.
   Бѣдняга потерялъ способность къ службѣ, благодаря ранѣ въ лѣвое колѣно ружейной пулей, которую онъ получилъ въ битвѣ при Ланденѣ -- за два года до намюрскаго дѣла; а такъ какъ онъ былъ очень любимъ въ полку, да вдобавокъ былъ малый расторопный, дядя Тоби взялъ его въ услуженіе: и онъ былъ необыкновенно полезенъ моему дядѣ Тоби, ухаживая за нимъ въ лагерѣ и дома, въ качествѣ камердинера, кучера, цирюльника, повара, портного и няньки; и во всѣхъ этихъ видахъ, съ перваго до послѣдняго, онъ заботился о немъ и служилъ ему съ большой вѣрностью и преданностью.
   Дядя Тоби, съ своей стороны, искренно любилъ своего человѣка; еще болѣе привязывала его къ нему -- однородность ихъ знаній;-- ибо капралъ Тримъ (я отселѣ буду называть его этимъ именемъ), благодаря невольному присутствію, въ теченіе четырехъ лѣтъ, при разсужденіяхъ своего барина объ укрѣпленныхъ городахъ, и привычкѣ постоянно заглядывать и подсматривать въ планы и проч. своего господина, сверхъ и кромѣ того, что онъ пріобрѣлъ, какъ близкій слуга, самъ по себѣ безконьковый, отъ конька моего дяди -- сталъ не послѣднимъ знатокомъ въ этой наукѣ, и считался кухаркой и горничной за человѣка, столько же знающаго о природѣ крѣпостей, какъ и самъ дядя Тоби.
   Мнѣ остается нарисовать еще одну черту, чтобы закончить характеръ дяди Трима, и это -- его единственная темная черта. Онъ ужасно любилъ давать совѣты или, скорѣе, просто слушать собственную рѣчь: держалъ онъ себя, однако, всегда настолько безукоризненно почтительно, что его легко можно было удержатъ въ молчаніи, когда онъ въ немъ находился; но разъ вы только пустили его языкъ -- тутъ ужъ ему не было удержу -- онъ былъ говорливъ; безпрестанная вставка: "вашей милости", вмѣстѣ съ почтительнымъ видомъ капрала Трима, однако, до того сильно располагали въ пользу его краснорѣчія, что вы могли-бы быть стѣснены имъ -- но не въ силахъ были-бы разсердиться. Мой дядя Тоби рѣдко испытывалъ отъ него какъ то, такъ и другое -- по крайней мѣрѣ, недостатокъ Трима не вызывалъ никакихъ непріятностей между ними. Дядя Тоби, какъ я сказалъ, обожалъ этого человѣка, и притомъ, такъ какъ онъ всегда смотрѣлъ на вѣрнаго слугу, какъ на покорнаго друга, то никогда не рѣшался заткнуть ему ротъ.-- Таковъ былъ капралъ Тримъ.
   Еслибы я посмѣлъ, продолжалъ Тримъ, дать вашей милости мой совѣтъ и высказать свое мнѣніе по этому поводу..... Сдѣлай одолженіе, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби, говори, говори, что ты думаешь объ этомъ дѣлѣ, братецъ, смѣло.-- Въ такомъ случаѣ, отвѣтилъ Тримъ -- не развѣсивъ уши и почесывая голову, словно какая-нибудь деревенщина, а приглаживая волосы со лба назадъ рукой и стоя прямо, какъ въ строю своей дивизіи -- я думаю, сказалъ Тримъ, выставляя немного впередъ свою лѣвую, хромую ногу и указывая раскрытой правой рукой на карту Дюнкирхена, пришпиленную къ занавѣскѣ -- я думаю, сказалъ капралъ Тримъ, почтительно подчиняясь, однако, болѣе свѣтлому сужденію вашей милости,-- что всѣ эти равелины, бастіоны, окопы и горнверки представляютъ здѣсь, на бумагѣ, довольно жалкую, каррикатурную и презрѣнную картину въ сравненіи съ тѣмъ, что ваша милость и я могли-бы устроить, если-бы мы были въ деревнѣ, одни, и имѣли хоть четверть десятины земли въ нашемъ полномъ распоряженіи: такъ какъ лѣто уже наступаетъ, продолжалъ Тримъ, ваша милость могла бы сидѣть на воздухѣ и задавать мнѣ нографію (Говори: ихнографію {Планъ города.}, поправилъ дядя) того города или той крѣпости, передъ которой ваша милость желаете сидѣть,-- и убейте меня на ея гласисѣ, если я не укрѣплю ее по вашему вкусу.-- Я въ этомъ увѣренъ, промолвилъ мой дядя.-- Потому что, если-бы ваша милость только намѣтили мнѣ съ точностью полигонъ, его прямыя линіи и углы (я могъ-бы сдѣлать это съ легкостью, промолвилъ дядя), я бы началъ со рва; и еслибы ваша милость указали мнѣ его глубину и ширину ("Это я могу -- до послѣдняго вершка, Тримъ", отвѣтилъ дядя), я выбрасывалъ-бы землю съ одной стороны -- со стороны города -- для эскарпа, а съ другой -- со стороны поля -- для контръ-эскарпа (Совершенно вѣрно, Тримъ, вставилъ мой дядя Тоби), и, скосивши ихъ, по вашему желанію, я покрылъ-бы гласисъ, съ вашего разрѣшенія, травой, какъ это дѣлается въ лучшихъ укрѣпленіяхъ во Фландріи (что, какъ вамъ извѣстно, и необходимо), а стѣны и парапеты также засѣялъ-бы травой.-- Лучшіе инженеры называютъ ее газономъ, Тримъ, сказалъ дядя Тоби -- Газонъ-ли это, или трава -- не особенно важно, возразилъ Тримъ; ваша милость изволите знать, что оно въ десять разъ лучше покрытія изъ кирпича или камня.-- Я знаю, что это такъ, Тримъ, въ извѣстномъ отношеніи, согласился дядя Тоби, кивая головой; ибо ядро входитъ въ газонъ по прямому направленію, не захватывая съ собой по дорогѣ всякой дряни, которая заполняетъ ровъ (какъ было при воротахъ св. Николая) и облегчаетъ переходъ черезъ него.
   -- Ваша милость понимаете это дѣло, отвѣчалъ капралъ Тримъ,-- лучше любого офицера на королевской службѣ, но если бы ваша милость соблаговолила оставить заказъ стола въ покоѣ, да уѣхать въ деревню, я бы работалъ подъ руководствомъ вашей милости, какъ лошадь, и настроилъ бы вамъ такихъ укрѣпленій, со всякими батареями, траншеями, канавами и частоколами, что положительно стоило бы всему свѣту ѣхать за двадцать миль, чтобы только поглядѣть на нихъ.
   Дядя Тоби сталъ краснѣе пурпура, слушая рѣчи Трима, но онъ краснѣлъ не отъ стыда, не отъ скромности, не отъ злобы, -- это былъ румянецъ радости; онъ былъ возбужденъ проектомъ и описаніемъ капрала Трима.-- Тримъ, сказалъ дядя Тоби: довольно!-- Мы могли бы начать кампанію, продолжалъ Тримъ, въ тотъ самый день, когда его величество выступитъ съ союзниками въ поле, и разрушали бы одинъ городъ за другимъ такъ-же быстро, какъ...-- Тримъ, молвилъ дядя Тоби: замолчи.-- Ваша милость, продолжалъ Тримъ, сидѣли бы въ вашемъ креслѣ (и онъ указалъ на него) въ такую хорошую погоду, давая мнѣ приказанія, а я...-- Ни слова больше, Тримъ, промолвилъ дядя Тоби.-- Кромѣ того, ваша милость не только нашли бы себѣ удовольствіе и хорошее препровожденіе времени, но и хорошій воздухъ, и хорошее упражненіе, и хорошее здоровье, и рана вашей милости зажила бы въ одинъ мѣсяцъ.-- Ты уже достаточно сказалъ, Тримъ, перебилъ дядя Тоби (пряча руки въ карманы брюкъ) -- меня ужасно соблазняетъ твой планъ.-- И если вашей милости угодно, я сію минуту сбѣгаю и куплю саперную лопату, и закажу заступъ и кирку, и пару...-- Замолкни, Тримъ, воскликнулъ дядя Тоби, вскакивая на одну ногу, не помня себя отъ восторга и всовывая золотой въ руку Триму.-- Тримъ, сказалъ дядя Тоби: не говори больше ничего, но сбѣгай, Тримъ, сію минуту внизъ, и сейчасъ-же, голубчикъ, принеси мнѣ мой ужинъ.
   Тримъ сбѣгалъ внизъ и принесъ своему хозяину поужинать; но напрасно: планъ Трима до того засѣлъ въ головѣ моего дяди Тоби, что онъ не могъ даже ничего отвѣдать.-- Тримъ, сказалъ дядя Тоби, уложи меня въ постель.-- Но все напрасно. Описанія; капрала Трима разожгли его воображеніе; дядя Тоби не могъ сомкнуть глазъ.. Чѣмъ болѣе онъ объ этомъ думалъ, тѣмъ очаровательнѣе казалась ему эта картина; такъ что за два часа до свѣта онъ уже пришелъ къ конечному рѣшенію и обдумалъ весь планъ ихъ, съ капраломъ Тримомъ, переселенія.
   У дяди Тоби была славная маленькая дачка въ той-же деревнѣ, гдѣ находилось и имѣніе моего отца, въ Шенди, которую оставилъ ему одинъ старый дядюшка, вмѣстѣ съ небольшимъ капиталомъ, съ котораго онъ получалъ около ста фунтовъ въ годъ. Позади дома, къ нему прилегалъ огородъ, въ пол-десятины приблизительно, а въ концѣ его, отдѣленный отъ него высокой живой изгородью, находился лужокъ, приблизительно такихъ размѣровъ, какъ желалъ капралъ Тримъ, такъ что, когда Тримъ сказалъ: "а съ пол-десятины земли въ полное ихъ распоряженіе" -- этотъ самый лужокъ сейчасъ-же представился моему дядюшкѣ, и странно: вдругъ запечатлѣлся на сѣтчатой оболочкѣ мысли моего дяди Тоби; это и была физическая причина того, что онъ измѣнился въ цвѣтѣ, или, по крайней мѣрѣ, покраснѣлъ до такой чрезмѣрной степени, какъ я указалъ вамъ выше.
   Никогда любовникъ не спѣшилъ къ своей возлюбленной съ большимъ жаромъ ожиданія, чѣмъ мой дядя Тоби -- наслаждаться наединѣ; я говорю наединѣ, потому что, какъ я сказалъ вамъ, лужокъ былъ отгороженъ отъ дома высокой живой изгородью, а съ остальныхъ трехъ сторонъ онъ былъ защищенъ отъ человѣческаго глаза густыми кустами остролистника и цвѣтовъ; такъ что мысль о томъ, что его никто не будетъ видѣть, не мало содѣйствовала ощущенію предвкушаемаго удовольствія, которымъ занята была мысль дяди Тоби. Суетная мечта! какъ бы густо она ни была обсажена, какъ бы ни казалась уединенной -- воображать, дорогой дядя Тоби, что можно забавляться вещью, которая занимаетъ цѣлую четверть десятины земли, и не быть замѣченнымъ!
   Какъ дядя Тоби и капралъ Тримъ устроили это дѣло -- вмѣстѣ съ исторіей ихъ войнъ, которыя не лишены были событій -- можетъ составить не безъинтересный эпизодъ въ ходѣ и развитіи этой драмы.-- Въ настоящее время, занавѣсъ долженъ упасть, и сцена перенестись въ гостинную, къ камину.
   

ГЛАВА XXXI.

   -- Что они могутъ дѣлать, братъ? сказалъ мой отецъ.-- Я полагаю, отвѣтилъ дядя Тоби, вынимая, какъ я вамъ сказалъ, свою трубку изо рта и выколачивая изъ нея пепелъ, пока онъ начиналъ свою фразу,-- я полагаю, отвѣтилъ онъ, что не мѣшало-бы намъ, братъ, позвонить въ коло кольчикъ.
   -- Скажите на милость, Обадія, что это за топотня тамъ у насъ надъ головой? промолвилъ мой отецъ; мы съ братомъ едва можемъ слышать другъ друга.
   -- Сударь, отвѣчалъ Обадія, кланяясь по направленію къ его лѣвому плечу,-- моей барынѣ стало очень плохо.-- А куда это Сузанна бѣжитъ по саду, точно ее кто-нибудь собирается изнасиловать?-- Сударь, она бѣжитъ кратчайшей дорогой въ городъ, отвѣчалъ Обадія, за старой акушеркой.-- Въ такомъ случаѣ, осѣдлайте скорѣе лошадь, приказалъ мой отецъ, и отправляйтесь сію минуту за докторомъ Слопомъ, акушеромъ, передайте ему наше почтеніе и скажите ему, что ваша барыня въ родахъ и что я прошу его вернуться съ вами, не теряя ни минуты.
   -- Это ужасно странно, сказалъ отецъ, обращаясь къ дядѣ Тоби, когда Обадія закрылъ за собою дверь,-- что въ то время, когда такъ близко находится столь опытный операторъ, какъ д-ръ Слопъ, жена моя до конца упорствуетъ въ своей несговорчивости и непремѣнно желаетъ вручить жизнь моего ребенка, который перенесъ уже одну невзгоду, невѣжеству старой бабы! И не только жизнь моего ребенка, братъ, но и свою собственную жизнь, а съ ней вмѣстѣ и жизнь всѣхъ тѣхъ дѣтей, которыхъ я, пожалуй, могъ-бы добыть изъ нея впослѣдствіи.
   -- Можетъ статься, братъ, отвѣчалъ дядя Тоби,-- сестра дѣлаетъ это во избѣжаніе расходовъ.-- Дурацкая цѣль, возразилъ отецъ: доктору надо заплатить одинаково за бездѣйствіе, какъ и за дѣло -- если еще не болѣе, чтобы уберечь его отъ неудовольствія.
   -- Тогда этому не можетъ быть никакой иной причины, промолвилъ дядя Тоби, въ простотѣ своей души,-- кромѣ скромности. Сестра, я полагаю, прибавилъ онъ, не желаетъ подпускать мужчину на такое близкое разстояніе къ... Я не могу сказать, кончилъ-ли дядя Тоби свою рѣчь, или нѣтъ; въ его пользу предположить, что кончилъ, ибо -- мнѣ кажется -- онъ не могъ-бы прибавить ни единаго слова для ея улучшенія.
   Если-же, наоборотъ, дядя Тоби не дошелъ до конца своего періода -- свѣтъ обязанъ внезапному излому отцовской трубки за одинъ изъ наиболѣе удачныхъ образцовъ того вида реторическаго украшенія, которое называется у риторовъ Ароsiopesis'омъ.-- Справедливое небо! Какъ какое-нибудь росо pin и poco meno итальянскихъ артистовъ, едва замѣтное БОЛѢЕ или МЕНѢЕ, можетъ опредѣлять черту красоты во фразѣ, точно также, какъ и въ статуѣ! Какъ малѣйшее прикосновеніе рѣзца, карандаша, пера, смычка et caetera, даетъ настоящій обликъ, отъ котораго зависитъ истинное наслажденіе!-- О, мои соотечественники -- будьте милы, будьте осторожны въ вашей рѣчи, и никогда, о, никогда не забывайте, отъ какихъ мелочей зависитъ ваше краснорѣчіе и ваша слава.
   -- Сестра, можетъ статься, сказалъ мой дядя Тоби, -- и не желаетъ подпустить мужчину на такое близкое разстояніе къ --. Поставьте это тире -- выйдетъ aposiopesis.... примите тире и напишите...-- это грязно; вычеркните слово и поставьте -- выйдетъ метафора, и я полагаю, въ виду того, что фортификація въ то время такъ овладѣла головой моего дяди Тоби, что если бы ему удалось прибавить еще одно слово къ своей фразѣ, то было-бы именно это.
   Но было-ли это, или не было такъ -- и случай-ли или раздраженіе было причиной того, что трубка моего отца переломилась въ самый критическій моментъ -- выяснится въ свое время.
   

ГЛАВА XXXII.

   Хотя мой отецъ былъ выдающійся физикъ -- однако онъ не лишенъ былъ нѣкоторыхъ чертъ моральнаго философа; поэтому, когда его трубка переломилась пополамъ и ему, собственно, не оставалось ничего иного, какъ взять оба кусочка и бросить ихъ легонько въ огонь, онъ не сдѣлалъ ничего подобнаго, а швырнулъ ихъ съ величайшей въ свѣтѣ горячностью, вскочивъ при этомъ на обѣ ноги, чтобы еще болѣе подчеркнуть это дѣйствіе.
   Это было похоже на вспышку -- и характеръ его отвѣта на слова дяди Тоби подтвердилъ это предположеніе.
   -- Не пожелаетъ, сказалъ отецъ (повторяя слова дяди Тоби) подпустить къ себѣ близко мужчину?.. Клянусь небомъ, братъ Тоби, ты вывелъ бы самого Іова изъ терпѣнія; мнѣ кажется, что я, и не обладая имъ, несу уже равносильное наказаніе.-- Почему?.. гдѣ?.. въ чемъ?.. отчего?.. на какомъ основаніи?.. отвѣчалъ дядя Тоби въ величайшемъ удивленіи.-- Подумаешь, сказалъ отецъ, что человѣкъ, дожившій до твоихъ лѣтъ, братъ, такъ мало знаетъ женщинъ!-- Я совсѣмъ ихъ не знаю, возразилъ дядя Тоби:-- и мнѣ кажется, продолжалъ онъ, что пораженіе, которое я потерпѣлъ, въ слѣдующій за раззореніемъ Дюнкирхена годъ, въ моемъ дѣлѣ со вдовою Вадманъ,-- пораженіе, котораго, ты знаешь, я не понесъ бы, еслибы не мое полное невѣжество по отношенію къ этому полу -- даетъ мнѣ достаточное основаніе сказать, что я не знаю, и не скрываю того, что не знаю ничего ни о нихъ, ни о ихъ дѣлахъ.-- Мнѣ кажется, братъ, возразилъ мой отецъ, -- что ты могъ бы, по крайней мѣрѣ, распознать одинъ конецъ женщины отъ другого.
   Въ знаменитомъ произведеніи Аристотеля сказано, что "когда человѣкъ думаетъ о чемъ-нибудь прошедшемъ -- онъ смотритъ внизъ; а когда онъ думаетъ о будущемъ, то смотритъ въ небо".
   Дядя Тоби, я полагаю, не думалъ ни о томъ, ни о другомъ, ибо онъ глядѣлъ по горизонтальному направленію.-- Одинъ конецъ! промолвилъ дядя Тоби, тихо бормоча, про себя, эти два слова и безсознательно вперяя взоръ въ маленькую щелку, образуемую плохо сходящимися камнями камина.-- Одинъ конецъ женщины!-- Признаюсь, сказалъ дядя Тоби,-- я столькоже знаю о немъ, какъ и лунный обитатель; и хоть бы я думалъ, продолжалъ дядя Тоби (не отрывая глазъ отъ щели въ каминѣ), цѣлый мѣсяцъ, я все-таки навѣрно не былъ бы въ состояніи понять этого.-- Въ такомъ случаѣ, братъ Тоби, отвѣтилъ мой отецъ, я скажу тебѣ. Все на свѣтѣ, продолжалъ мой отецъ (набивая новую трубку), все на этомъ свѣтѣ, дорогой мой братъ Тоби, имѣетъ два конца.-- Не всегда, вставилъ дядя Тоби.-- Во всякомъ случаѣ, возразилъ мой отецъ, у каждаго двѣ руки -- что сводится къ тому же. Теперь, если бы человѣкъ присѣлъ спокойно и обсудилъ бы внимательно видъ, форму, строеніе, пригодность и удобство частей, которыя составляютъ въ цѣломъ животное, носящее названіе женщины, сравнилъ бы ихъ по аналогіи.-- Я никогда не понималъ хорошенько смысла этого слова, перебилъ мой дядя Тоби.-- Аналогія, отвѣчалъ мой отецъ, -- это извѣстное отношеніе и согласованіе разныхъ -- тутъ дьявольскій стукъ въ дверь разбилъ опредѣленіе моего отца (какъ раньше его трубку) пополамъ,-- и въ то-же время, раздавилъ голову одному изъ самыхъ примѣчательныхъ и любопытныхъ разсужденій, какое когда-либо зарождалось въ утробѣ разсужденія; прошло нѣсколько мѣсяцевъ прежде, чѣмъ отецъ могъ найти случай благополучно имъ разрѣшиться;-- и въ настоящее время столько гадательно, какъ самый предметъ разсужденія (въ виду смѣшенія, невзгодъ и семейныхъ несчастій, которыя теперь валятъ толпой, одно по пятамъ другого), буду ли я въ состояніи найти для него мѣсто въ третьемъ томѣ, или нѣтъ?
   

ГЛАВА ХXXIII.

   Ужъ съ полтора часа добраго чтенія прошло съ тѣхъ поръ, какъ дядя Тоби позвонилъ въ колокольчикъ, чтобы приказать Обадіѣ осѣдлать лошадь и ѣхать за акушеромъ, докторомъ Слопомъ; поэтому никто не въ правѣ сказать, что я не далъ Обадіѣ достаточно времени -- говоря поэтически и принимая притомъ во вниманіе спѣшность этого случая -- съѣздить туда и обратно; хотя, говоря откровенно, онъ, можетъ быть, въ дѣйствительности едва успѣлъ натянуть свои сапоги.
   Если какой-нибудь придирчивый критикъ къ этому привяжется и пожелаетъ непремѣнно взять маятникъ и измѣрить истинный промежутокъ между звономъ въ колокольчикъ и стукомъ въ дверь, и потомъ, нашедши его не дольше двухъ минутъ и тринадцати и трехъ пятыхъ секундъ, станетъ укорять меня въ нарушеніи единства, или, вѣрнѣе, вѣроятности времени -- я напомню ему, что идея продолжительности и ея простыхъ видовъ получается единственно отъ ряда и послѣдовательности нашихъ мыслей, что она представляетъ истинный схоластическій маятникъ, которымъ я, какъ ученый, и позволю себя провѣрить въ этомъ дѣлѣ, отрекаясь и открещиваясь отъ сужденія какихъ-угодно другихъ маятниковъ.
   Поэтому я попросилъ бы его сообразить, что отъ Schandy-Hall до дома доктора Слопа, акушера, всего какихъ-нибудь несчастныхъ восемь миль -- и что пока Обадія съѣздилъ туда и обратно, я перенесъ дядю Тоби изъ Намюра, черезъ всю Фландрію, въ Англію; что онъ былъ боленъ на моихъ рукахъ цѣлыхъ четыре года, и что съ тѣхъ поръ онъ у меня прокатился съ капраломъ Тримомъ въ коляскѣ четверней на двѣсти миль вглубь Іоркскаго графства; все это, вмѣстѣ взятое, должно было приготовить воображеніе читателя къ появленію на сценѣ доктора Слопа, съ такимъ же успѣхомъ (надѣюсь), какъ танецъ, пѣсня или интермедія между двумя дѣйствіями.
   Если же мой взбалмошный критикъ окажется несговорчивымъ и станетъ доказывать, что двѣ минуты тринадцать секундъ все-таки только двѣ минуты и тринадцать секундъ -- что бы я ни говорилъ по этому поводу, и что мое извиненіе, хотя можетъ быть и спасетъ меня въ отношеніи драматическомъ, погубитъ меня съ точки зрѣнія біографической, превращая мою книгу, съ этой минуты, въ объявленный романъ, тогда какъ ранѣе она была книгой апокрифической. Если меня такъ будутъ осаждать, то я сразу положу конецъ всякимъ возраженіямъ и спорамъ по этому поводу, объявивши, что Обадія не отъѣхалъ отъ конюшни и десяти саженъ, какъ встрѣтилъ доктора Слопа -- въ чемъ онъ даже привелъ довольно грязное доказательство, едва не сдѣлавшееся даже трагическимъ.
   Представьте себѣ... Но это пусть лучше идетъ для начала новой главы.
   

ГЛАВА XXXIV.

   Представьте себѣ небольшую, коренастую и грубую фигуру доктора Слопа, въ четыре съ половиной фута, приблизительно, перпендикулярной высоты, съ шириной спины и объемомъ живота, которые сдѣлали бы честь сержанту конной гвардіи.
   Таковы были очертанія фигуры доктора Слопа; которая,-- если вы читали Гогартовъ Анализъ Красоты -- то знаете (а если вы не читали его, то я бы вамъ посовѣтовалъ это сдѣлать), такъ-же точно можетъ быть обрисована и окаррикатурена тремя штрихами, какъ и тремястами ихъ.
   Представьте себѣ такую личность; ибо таковы, я говорю, были очертанія фигуры доктора Слопа, медленно, футъ за футомъ, подвигавшагося впередъ, копошась въ грязи на спинѣ маленькаго, карликоваго пони славнаго цвѣта, но силы -- увы!-- едва достаточной для иноходи, подъ такимъ грузомъ, еслибы дороги и благопріятствовали ей.-- Но онѣ не годились для иноходи -- представьте себѣ Обадію верхомъ на сильной, чудовищной каретной лошади, пущенной вскачь и подвигающейся со всей возможной скоростью по противоположному направленію.
   Позвольте мнѣ, сударь, заинтересовать васъ на минуту этимъ описаніемъ.
   Еслибы докторъ Слопъ увидѣлъ Обадію, который, въ милѣ отъ него, мчался прямо ему на встрѣчу, по узкой дорогѣ, приближаясь съ чудовищной быстротой, шлепая и брызгая, черезъ грязь и воду -- такой феноменъ, сопровождаемый по пятамъ цѣлымъ водоворотомъ грязи и воды, вращавшимся около своей оси, внушилъ бы доктору Слопу, по справедливости, большія опасенія относительно его положенія, чѣмъ самая страшная изъ Уистоновыхъ кометъ. Не говоря уже о самомъ ядрѣ, то есть Обадіи и его каретной лошади, мнѣ кажется, что одного водоворота отъ нихъ было достаточно, чтобы затянуть и унести совсѣмъ съ собой, если не доктора, то ужъ во всякомъ случаѣ его пони. Вы можете, поэтому, себѣ представить ужасъ и водобоязнь, овладѣвшіе докторомъ Слопомъ, когда прочтете (что сейчасъ случится), что онъ по, двигался осторожно къ Shandy Hall и находился саженяхъ въ десяти отъ него и футахъ въ пяти отъ внезапнаго поворота, причиняемаго, въ самомъ грязномъ мѣстѣ грязнаго проѣзда, острымъ угломъ садовой стѣны,-- когда Обадія и его каретная лошадь завернула, быстро и грозно, и -- бацъ! налетѣла на него прямо грудью!-- Ничто, мнѣ кажется, на свѣтѣ не можетъ быть ужаснѣе такой встрѣчи, столь неожиданной, и докторъ Слопъ, не приготовившись къ толчку, оказался не въ силахъ устоять противъ него.
   Что могъ сдѣлать докторъ Слопъ? Онъ перекрестился.-- Ну... докторъ былъ католикъ, сударь.-- Чтожъ изъ этого? гораздо лучше было бы держаться за луку,-- это вѣрно. Впрочемъ, вышло такъ, что лучше было-бы ему не дѣлать ничего; ибо, когда онъ крестился, то выпустилъ изъ рукъ хлыстъ, а пытаясь задержать его колѣномъ о подсѣдельникъ, потерялъ стремя, съ нимъ и равновѣсіе; среди этого множества потерь несчастный докторъ потерялъ присутствіе духа. Такъ что, не дожидаясь натиска Обадіи, онъ предоставилъ своего пони его судьбѣ, Свалившись съ него діагонально, на манеръ куля шерсти и безъ какого-либо иного послѣдствія, кромѣ того, что увязъ самой широкой своей частью на двѣнадцать, приблизительно, вершковъ въ грязи.
   Обадія дважды снялъ свою шляпу передъ докторомъ Слопомъ; въ первый разъ, когда тотъ падалъ,-- и потомъ опять, когда увидѣлъ его уже сидящимъ.-- Неумѣстная любезность -- не лучше-ли было остановить свою лошадь и, спѣшившись, помочь ему.-- Сударь, онъ сдѣлалъ все, что позволяло его положеніе: momentum каретной лошади было до того сильно, что Обадія не могъ сдѣлать всего этого сразу; онъ трижды объѣхалъ вокругъ доктора Слопа, прежде чѣмъ добился своего; да и когда онъ, наконецъ, остановилъ своего скота, то это было сдѣлано съ такимъ взрывомъ грязи, что лучше было-бы, если-бы Обадіи совсѣмъ не было по сосѣдству. Словомъ, никогда еще ни одинъ докторъ Слопъ не былъ такъ запачканъ и такъ пресуществленъ, съ тѣхъ поръ, какъ это дѣло вошло въ моду.
   

ГЛАВА XXXV.

   Трудно опредѣлить, что болѣе поразило моего отца и дядю Тоби -- фигура-ли доктора Слопа, или его присутствіе -- когда онъ вошелъ въ комнату, гдѣ они разсуждали о природѣ женщинъ; ибо такъ какъ происшествіе случилось настолько близко отъ дома, что Обадіѣ не стоило опять сажать его на лошадь,-- онъ и ввелъ его, какъ тотъ былъ -- невытертымъ, непріодѣтымъ и неотчищеннымъ, со всѣми пятнами и кляксами, какія на немъ были.-- Онъ стоялъ, какъ тѣнь Гамлета, недвижимо и молча, добрыхъ полторы минуты у двери гостинной (а Обадія продолжалъ держать его за руку) во всемъ величіи грязи: заднія части его, пострадавшія отъ паденія, были вымазаны сплошь; всѣ же остальныя его части были до того забрызганы отъ взрыва Обадіи, что можно было поклясться (безъ всякихъ мысленныхъ оговорокъ {Reservatio mentalis, практиковавшееся въ средневѣковой католической церкви.}, что ни одна капля отъ него не пропала даромъ.
   Это былъ отличный случай для дяди Тоби, чтобы въ свою очередь, восторжествовать надъ моимъ отцомъ;-- ибо ни одинъ смертный, видѣвшій доктора Слопа въ такой отдѣлкѣ, не могъ бы не согласиться съ дядей Тоби по крайней мѣрѣ въ томъ, что, быть можетъ, его сестра не особенно-бы желала подпустить близко къ себѣ такого доктора Слопа. Но это было argumentum ad hominem; вы можете подумать, что онъ не любилъ имъ пользоваться, не владѣя имъ въ особенномъ совершенствѣ.-- Нѣтъ, причиной было то, что насмѣхаться было не въ его характерѣ.
   Присутствіе доктора Слопа было въ то время не менѣе загадочно, чѣмъ обстановка его; хотя, конечно, минутнаго размышленія со стороны моего отца было-бы достаточно, чтобы разрѣшить это недоумѣніе; ибо онъ самъ на прошлой недѣлѣ разсказалъ доктору Слопу, что мать моя приближается къ должному сроку; а такъ какъ съ тѣхъ поръ докторъ ничего о ней не слышалъ, то его поѣздка въ Shandy Hall съ единственною цѣлью узнать о ходѣ дѣла была совершенно понятна и политична.
   Но мысль моего отца, къ сожалѣнію, попала на ложный путь, ища разъясненія, остановившись, какъ тотъ привязчивый критикъ, единственно на звонкѣ и на стукѣ въ дверь, измѣряя разстояніе между ними и до того углубившись въ эту операцію, что онъ потерялъ всякую способность думать о постороннемъ -- заурядная слабость величайшихъ математиковъ, которые трудятся изо всей силы надъ доказательствомъ, и до того истощаютъ ее на немъ, что потомъ не могутъ даже притянуть необходимую для разрѣшенія предыдущую посылку.
   Звонокъ и стукъ въ дверь врѣзались сильно и въ sensorium
   моего дяди Тоби, пробудивши въ немъ совершенно иной родъ мыслей: эти два непримиримыя ощущенія моментально вызвали Стевинуса, великаго инженера, въ воображеніи дяди Тоби. Какое отношеніе имѣлъ Стевинусъ къ этому дѣлу -- представляетъ величайшую задачу. Она будетъ разрѣшена -- но не въ слѣдующей главѣ.
   

ГЛАВА XXXVI.

   Писаніе, когда оно ведется, какъ слѣдуетъ (понятно, что я причисляю свое къ этому виду) -- только разновидность собесѣдованія. Какъ ни одинъ человѣкъ, умѣющій держать себя въ порядочномъ обществѣ, не рѣшится всего высказывать, такъ ни одинъ писатель, знающій разумные предѣлы, налагаемые приличіемъ и воспитаніемъ, не посмѣетъ всего думать: самый лучшій способъ выказать уваженіе пониманію читателя, это -- полюбовно располовинить это дѣло, предоставивъ кое-что и его воображенію, а не единственно своему собственному.
   Что касается меня, то я постоянно дѣлаю ему такія уступки, стараясь, по мѣрѣ силъ и возможности, давать столько-же работы его воображенію, сколько и лично моему.
   Теперь его очередь; я представилъ подробное описаніе горестнаго паденія доктора Слопа и грустнаго вида его въ гостинной; теперь пусть его воображеніе на время продолжаетъ картину.
   Поэтому, пусть читатель вообразитъ, что докторъ Слопъ разсказалъ свою повѣсть -- въ такихъ словахъ и съ такими жалобами, какія выберетъ его фантазія; пусть онъ предположитъ, что и Обадія также разъяснилъ дѣло по своему, съ такимъ видомъ огорченія и озабоченности, какой, по его мнѣнію, представитъ наиболѣе рѣзкій контрастъ между обѣими фигурами, стоящими рядомъ. Пусть онъ вообразитъ, что мой отецъ отправился наверхъ, чтобы повидать мою мать; и въ довершеніе этого труда воображенія, пусть еще вообразитъ, что докторъ умытый, вытертый, утѣшенный и ублаженный, запрятанный въ пару обадіевыхъ штановъ, подходитъ къ двери, готовый съ минуты на минуту приняться за дѣло.
   Успокойся, успокойся, добрый докторъ Слопъ! останови твою повивальную руку; возврати ее спокойно за пазуху и держи ее въ теплѣ; ты не знаешь, какія препятствія -- ты не подозрѣваешь, какія скрытыя причины задерживаютъ ея дѣйствія. Объявлены-ли тебѣ, докторъ Слопъ, тайныя статьи священнаго договора, приведшаго тебя въ сіе мѣсто? Знаешь-ли ты, что въ настоящую минуту дочь Люцины {Люцина у Римлянъ была богиня родовъ; слѣдовательно дочерью Люцины здѣсь называется старуха акушерка, о которой говорятъ уже выше.} поставлена въ повивальномъ смыслѣ надъ твоей головой? Увы -- это слишкомъ вѣрно. Къ тому-же, великій сынъ Пилумна, что можешь ты сдѣлать? Ты пріѣхалъ невооруженный; ты оставилъ твою tire-tête, твои вновь изобрѣтенные щипцы, твои крючки, твою спрынцовку и всѣ твои орудія спасенія и выручки дома: клянусь небомъ, въ эту минуту они висятъ въ зеленомъ мѣшкѣ изъ саржи между двумя пистолетами, въ головахъ твоей кровати. Звони, зови; посылай обратно Обадію на каретной лошади, чтобы онъ привезъ ихъ какъ можно скорѣе.
   -- Спѣши, Обадія, сказалъ мой отецъ, и я дамъ тебѣ корону {Монета = 5 шиллингамъ, около двухъ рублей пятидесяти копѣекъ.}, -- сказалъ дядя Тоби, дамъ ему вторую!
   

ГЛАВА XXXVII.

   -- Ваше внезапное и неожиданное появленіе, сказалъ дядя Тоби, обращаясь къ доктору Слопу (они всѣ, втроемъ, сидѣли вмѣстѣ подлѣ огня, когда дядя Тоби началъ разговоръ), сразу навело меня на мысль о великомъ Стевинусѣ; это, надо вамъ сказать, мой любимый писатель.-- Въ такомъ случаѣ, прибавилъ мой отецъ, пользуясь аргументомъ ad crumenam, я ставлю двадцать гиней {Guinea -- старая англійская монета, равнявшаяся 21 шиллингу -- 10 1/2 рублямъ.} противъ одной короны (которая какъ разъ пригодится для отдачи Обадіѣ, когда онъ вернется), что этотъ самый Стевинусъ былъ какимъ-нибудь инженеромъ, или написалъ что нибудь, либо прямо, либо косвенно относящееся къ наукѣ о фортификаціи.
   -- Такъ это и было, отвѣчалъ дядя Тоби.-- Я такъ и зналъ, сказалъ отецъ; хотя я не могу понять, хоть убейте, какая можетъ быть связь между внезапнымъ пріѣздомъ доктора Слопа и разсужденіемъ о фортификаціи, однако я это предчувствовалъ. О чемъ бы мы ни говорили и какъ-бы ни былъ случай неподходящъ и далекъ отъ этого вопроса, ты, братъ, всегда его внесешь. Я не хотѣлъ-бы, братъ Тоби, продолжалъ мой отецъ, чтобы моя голова была такъ полна занавѣсокъ {Curtain по англійски значитъ и занавѣска, и куртина -- терминъ въ фортификаціи.} и рогообразныхъ украшеній {Hornwork буквально значитъ также горнверкъ, фортификаціонный терминъ.}.-- Этому я легко повѣрю, вскричалъ докторъ Слопъ, перебивая его и заливаясь неудержимымъ смѣхомъ отъ своей шутки.
   Критикъ Деннисъ, конечно, не болѣе искренно ненавидѣлъ и не терпѣлъ шутокъ, или намека на шутку, чѣмъ мой отецъ; онъ всегда ими легко раздражался -- но быть прерваннымъ таковой въ серьезномъ разговорѣ -- такъ-же непріятно, говорилъ, онъ, какъ получить щелчекъ по носу; онъ не видѣлъ никакой разницы.
   -- Сударь, сказалъ дядя Тоби, обращаясь къ доктору Слопу, занавѣски, о которыхъ говоритъ мои братъ, не имѣютъ ничего общаго съ кроватями -- хотя, я знаю, Du Conge говоритъ, что "кроватныя занавѣски, по всей вѣроятности, получили отъ нихъ свое названіе";-- точно также и горнверки, о которыхъ онъ говоритъ, не имѣютъ ничего общаго съ рогообразными украшеніями обманутыхъ мужей; это куртины, сударь, слово, которымъ въ фортификаціи называется та часть крѣпостной стѣны, которая находится между двумя бастіонами, соединяя ихъ. Осаждающіе рѣдко направляютъ аттаку непосредственно на куртину по той причинѣ, что онѣ такъ хорошо оберегаются. (То-же бываетъ и съ другими занавѣсками, смѣясь замѣтилъ докторъ Слопъ). Тѣмъ не менѣе, продолжалъ дядя Тоби, чтобы укрѣпить ихъ, мы обыкновенно устраиваемъ впереди ихъ равелины, причемъ обращаемъ вниманіе на то, что проводимъ изъ за fossé, или ровъ. Люди непосвященные, очень мало свѣдущіе въ фортификаціи, смѣшиваютъ равелинъ съ полумѣсяцемъ, хотя это вещи совершенно различныя; не по виду или конструкціи -- въ этомъ отношеніи мы дѣлаемъ ихъ совершенно одинаковыми, до мелочей, ибо они всегда состоятъ изъ двухъ поверхностей, составляющихъ выдающійся уголъ, съ горжами не прямыми, а имѣющими форму, полумѣсяца.-- Въ чемъ-же разница? нѣсколько злобно спросилъ мой отецъ.-- Въ ихъ положеніи, отвѣтилъ дядя Тоби; ибо когда равелинъ, братъ, находится передъ куртиной, то онъ равелинъ; когда онъ находится передъ бастіономъ, равелинъ перестаетъ быть равелиномъ и становится полу-мѣсяцемъ; точно также полумѣсяцъ продолжаетъ быть полумѣсяцемъ лишь пока онъ находится передъ бастіономъ; а если бы онъ только перемѣнилъ мѣсто и сталъ передъ куртиной -- онъ пересталъ бы быть полумѣсяцемъ; полумѣсяцъ, въ такомъ случаѣ, уже не полумѣсяцъ, а всего только равелинъ.-- Мнѣ кажется, промолвилъ отецъ, что благородная наука защиты тоже имѣетъ свои слабыя стороны, не хуже другихъ.
   -- Что-же касается горнверка (ф-фу! вздохнулъ мой отецъ), о которомъ, продолжалъ дядя Тоби, говорилъ мой братъ, то это весьма значительная часть наружныхъ укрѣпленій; французскіе инженеры называютъ ихъ ouvrage à corne; и мы обыкновенно строимъ ихъ для прикрытія такихъ мѣстъ, которыя кажутся намъ слабѣе прочихъ; онъ образуется изъ двухъ прикрывающихъ насыпей, или полубастіоновъ -- они очень красивы -- и если вы хотите прогуляться, я берусь показать вамъ одинъ, который положительно стоитъ этого безпокойства. Правда, продолжалъ дядя Тоби, когда мы ихъ кроемъ, они бываютъ гораздо крѣпче; но тогда они очень дороги и занимаютъ слишкомъ много мѣста; такъ что, по моему мнѣнію, они болѣе всего годятся для защиты передового лагеря; иначе двойная tenoille.-- Клянусь матерью, которая насъ родила, братъ Тоби, воскликнулъ отецъ, я не въ силахъ сдерживаться долѣе,-- ты можешь разозлить святого; вотъ ужъ ты не только насъ погрузилъ, я самъ не знаю какъ, въ самую середину стараго вопроса, но еще такъ забилъ свою голову этими перепутанными работами, что хотя моя жена находится въ эту минуту въ мукахъ родовъ, и ты слышишь ея крики -- ничто не приходитъ тебѣ въ голову, какъ увести повитуху мужского рода.-- Акушера -- если позволите, поправилъ докторъ Слопъ.-- Весьма охотно, отвѣтилъ мой отецъ; мнѣ все равно, какъ васъ называютъ; но я послалъ-бы всю фортификаціонную науку, вмѣстѣ съ ея изобрѣтателями, къ черту; она уже причинила смерть тысячамъ людей -- и въ концѣ концовъ, доведетъ и меня до того-же. Не хотѣлъ бы я, братъ Тоби, чтобы мои мозги были такъ набиты подкопами, минами, блиндами, турами, частоколами, равелинами, полумѣсяцами и тому подобной дрянью, хотя бы мнѣ предлагали за это не только Намюръ, но и всѣ города Фландріи къ нему въ придачу.
   Дядя Тоби долго терпѣлъ обиды, но не по недостатку храбрости; я уже сказалъ вамъ въ одной изъ предыдущихъ главъ, что онъ былъ человѣкъ храбрый, и прибавлю здѣсь, что, когда представлялись серьезные случаи и храбрость выказать бывало необходимо -- я не знаю другого человѣка, подъ чью защиту я сталъ бы съ большимъ спокойствіемъ; это не происходило и отъ какой-нибудь нечувствительности или тупости его пониманія, ибо онъ такъ-же сильно почувствовалъ это оскорбленіе со стороны моего отца, какъ и всякій другой человѣкъ на его мѣстѣ; но это была мирная, спокойная натура, лишенная спорнаго элемента; все такъ добродушно укладывалось въ немъ, что у него едва хватало духа обороняться и отъ мухи.
   -- Иди, сказалъ онъ какъ-то за обѣдомъ переросшей мухѣ, жужжавшей около его носа и невыносимо мучившей его въ теченіе цѣлаго обѣда, мухѣ, которую онъ, послѣ безконечныхъ попытокъ, наконецъ таки поймалъ на-лету. Я не сдѣлаю тебѣ вреда, сказалъ дядя Тоби, вставая съ своего стула и отправляясь черезъ комнату, съ мухой въ рукѣ.-- Я не трону ни одного волоса на твоей головѣ. Ступай, повторилъ онъ, поднимая оконную раму и раскрывая въ то-же время руку, чтобы дать ей улетѣть. Ступай, несчастная тварь, убирайся; съ какой стати мнѣ вредить тебѣ?-- Свѣтъ, конечно, достаточно великъ для насъ обоихъ.
   Мнѣ было только десять лѣтъ, когда это случилось; но оттого-ли, что самый поступокъ болѣе подходилъ къ моимъ нервамъ въ томъ жалостливомъ возрастѣ и привелъ все мое тѣло въ дрожь отъ самаго сладкаго ощущенія, какое только можетъ быть; или это зависѣло отъ манеры и выраженія его; или какой нибудь особенный звукъ голоса и мягкость движеній, сглаженная милосердіемъ, произвела такое магическое дѣйствіе -- не знаю; я знаю только, что урокъ всеобщаго доброжелательства, данный и запечатлѣнный тогда моимъ дядей Тоби, никогда не изглаживался изъ моей памяти; и хотя я не хочу убавлять заслуги въ этомъ направленіи университетскаго изученія literae humaniores или дискредитировать остальныя заслуги дорогого воспитанія, которое было мнѣ дано послѣ того и дома, и за границей -- однако я часто вспоминаю, что обязанъ доброй половиной своего великодушія этому случайному впечатлѣнію.
   Это должно служить родителямъ и воспитателямъ лучше цѣлаго тома по данному вопросу.
   Я не могъ представить читателю этой черты характера дяди Тоби тѣмъ-же способомъ, какимъ нарисовалъ остальныя черты его, ибо въ нихъ преслѣдовалось единственно и исключительно сходство коньковое; оно-же составляетъ часть его основного характера. Мой отецъ совершенно иначе относился къ терпѣливому перенесенію обидъ, о которыхъ я упоминалъ -- что читатель давно уже долженъ былъ замѣтить; онъ обладалъ гораздо болѣе острой и быстрой чувствительностью натуры, къ которой присоединялась извѣстная доля раздражительности. Хотя она никогда не увлекала его ни къ чему, похожему на лукавство, однако, въ мелкихъ жизненныхъ передрягахъ и огорченіяхъ она нерѣдко проявлялась въ какомъ-то комичномъ и остроумномъ раздраженіи. Впрочемъ, онъ былъ откровененъ и великодушенъ отъ природы и всегда доступенъ убѣжденію; и въ этихъ маленькихъ вспышкахъ своего огорченія на другихъ, а въ особенности по отношенію къ дядѣ Тоби, котораго онъ искренно любилъ, онъ испытывалъ въ десять разъ болѣе горя (за исключеніемъ дѣла тети Дины и тѣхъ случаевъ, когда бывала затронута какая-нибудь его гипотеза), чѣмъ выказывалъ.
   Въ этомъ отношеніи, характеры двухъ братьевъ освѣщали одинъ другой и выказали себя съ большимъ успѣхомъ въ этомъ дѣлѣ, которое возникло, благодаря Стевинусу.
   Если читатель держитъ конька, мнѣ нѣтъ надобности говорить ему, что конекъ -- одна изъ самыхъ чувствительныхъ частей всего человѣка, и что дядя Тоби не могъ не чувствовать этихъ ничѣмъ не вызванныхъ ударовъ.-- Нѣтъ, я сказалъ-же выше, что дядя Тоби чувствовалъ ихъ. и чувствовалъ очень сильно.
   Скажите, сударь, что онъ отвѣтилъ? Какъ онъ себя велъ?-- О, сударь, это было возвышенно! ибо едва мой отецъ кончилъ оскорблять его конька, какъ онъ, безъ малѣйшаго волненія, повернулъ голову отъ доктора Слопа, къ которому обращался съ своей рѣчью, и взглянулъ въ лицо моему отцу съ видомъ такого добродушія, такого спокойствія, братства и невыразимой нѣжности къ нему, что мой отецъ былъ тронутъ до глубины души; онъ поспѣшно всталъ съ своего стула, и схвативши дядю Тоби за обѣ руки...-- Братъ Тоби, сказалъ онъ,-- прости; прошу тебя, извини меня за этотъ вспыльчивый характеръ, который я унаслѣдовалъ отъ нашей матери.-- Милый, милый братъ, отвѣчалъ дядя Тоби, вставая съ помощью моего отца: не говори ни слова болѣе объ этомъ; я готовъ отъ всей души простить тебя и вдесятеро больше, братъ.-- Но это неблагородно, возразилъ мой отецъ,-- огорчать какого угодно человѣка, тѣмъ болѣе брата; огорчить-же брата, обладающаго такой деликатностью, безобидностью, незлопамятствомъ -- низко, клянусь небомъ, даже подло.-- Сдѣлай одолженіе, братъ, сказалъ мой дядя Тоби, хотя-бы и въ пятьдесятъ разъ больше.-- Къ тому-же, какое мнѣ дѣло, дорогой братъ Тоби, воскликнулъ мой отецъ, до твоихъ развлеченій и удовольствій, разъ я не могу увеличить ихъ число?-- Братъ Шенди, отвѣчалъ мой дядя Тоби, задумчиво глядя ему въ лицо,-- ты очень въ этомъ ошибаешься, ибо значительно усиливаешь мое удовольствіе тѣмъ, что рождаешь семейству Шенди дѣтей въ твои годы.-- Но этимъ, сударь, замѣтилъ докторъ Слопъ, господинъ Шенди увеличиваетъ свое собственное удовольствіе.-- Ни на іоту, возразилъ мой отецъ.
   

ГЛАВА ХXXVIII.

   -- Братъ дѣлаетъ это, сказалъ дядя Тоби, изъ принципа.-- Въ фамильныхъ видахъ, должно быть, вставилъ докторъ Слопъ.-- Э! сказалъ мой отецъ, стоитъ-ли говорить объ этомъ.
   

ГЛАВА XXXIX.

   Въ концѣ предыдущей главы, мой отецъ, вмѣстѣ съ дядей Тоби, были оставлены, стоя рядомъ, точно Брутъ и Кассій, при опусканіи занавѣса, заканчивающіе свои споры.
   Сказавши послѣднія три слова, отецъ мой сѣлъ; дядя Тоби послѣдовалъ его примѣру, но прежде, чѣмъ взять себѣ стулъ, онъ позвонилъ въ колокольчикъ, чтобы приказать прислуживавшему капралу Триму сбѣгать домой за Стевинусомъ, такъ какъ домъ моего дяди Тоби былъ не далѣе, какъ на противоположной сторонѣ дороги.
   Иные оставили бы разговоръ о Стевинусѣ; но дядя Тоби не сохранялъ въ сердцѣ никакой злобы, и продолжалъ на ту-же тему, чтобы показать это моему отцу.
   -- Ваше внезапное появленіе, докторъ Слопъ, сказалъ мой дядя, возобновляя разговоръ,-- сразу заставило меня вспомнить о Стевинусѣ. (Вы можете быть увѣрены, что отецъ пересталъ и думать о новыхъ ставкахъ на Стевинуса).-- Потому что, продолжалъ дядя Тоби, прославленная парусная телѣжка, принадлежащая принцу Морицу, устроенная съ такими удивительными приспособленіями и обладавшая такой скоростью, что возила съ полдюжины человѣкъ со скоростью тридцати нѣмецкихъ миль не знаю во сколько минутъ -- была изобрѣтена Стевинусомъ, этимъ великимъ математикомъ и инженеромъ.
   -- Вы могли-бы избавить вашего слугу отъ этого безпокойства, сказалъ докторъ Слопъ (тѣмъ болѣе что онъ хромъ);-- мы обошлись бы и безъ Стевинусова отчета объ этомъ; я, возвращаясь изъ Лейдена черезъ Гагу, отправился пѣшкомъ въ Шевлингъ, за двѣ добрыхъ мили, единственно съ цѣлью посмотрѣть его.
   -- Это ничто, возразилъ дядя Тоби, въ сравненіи съ тѣмъ, что сдѣлалъ ученый Пейрескіусъ, который прошелъ пятьсотъ миль -- изъ Парижа въ Шевлингъ и изъ Шевлинга обратно въ Парижъ, чтобы посмотрѣть его и только.
   Есть люди, которые не терпятъ, чтобы ихъ кто-нибудь превзошелъ въ ходьбѣ.
   -- Дуракъ Пейрескіусъ, возразилъ докторъ Слопъ. Замѣтьте, однако, что это было вовсе не изъ презрѣнія къ Пейрескіусу, а потому, что упорство Пейрескія, протоптавшагося въ такую даль пѣшкомъ, изъ любви къ наукѣ, сводило въ ничто подвигъ доктора Слопа.-- Дуракъ Пейрескіусъ, повторилъ онъ.-- Отчего? сказалъ мой отецъ, принимая сторону своего брата, не только въ видахъ вознагражденія за нанесенное оскорбленіе, которое еще тяготило мысль отца, но, отчасти, и оттого, что онъ дѣйствительно начиналъ интересоваться споромъ.-- Отчего? сказалъ онъ. Почему Пейрескій, или кто нибудь другой, долженъ быть обвиняемъ въ томъ, что чувствуетъ интересъ къ тому или къ иному какому-нибудь клочку серьезнаго знанія? Ибо, не смотря на то, что я ничего не знаю объ этой телѣжкѣ, о которой вы говорите, продолжалъ онъ, изобрѣтатель ея долженъ былъ имѣть чрезвычайно механическую голову; и хотя я не могу придумать, какіе философскіе принципы помогли ему этого достигнуть -- однако не подлежитъ сомнѣнію, что они были прочны -- какіе бы они ни были -- иначе она не выдержала бы той скорости, которую назвалъ мой братъ.
   -- А что она выдерживала ее,-- видно изъ изящнаго выраженія Пейрескіуса, сказалъ дядя Тоби,-- который говоритъ о скорости ея движенія: Tarn citus erat, quam erat ventus, что значитъ, если только я незабылъ свою латынь, что она двигалась такъ-же быстро, какъ самъ вѣтеръ.
   -- Но скажите, пожалуйста, докторъ Слопъ, сказалъ мой отецъ, перебивая дядю и извиняясь передъ нимъ въ тоже время,-- какіе были принципы движенія этой телѣжки?-- Принципы пустые, конечно, отвѣтилъ докторъ Слопъ;-- и я часто недоумѣвалъ, продолжалъ онъ, уклоняясь отъ отвѣта, отчего никто изъ нашихъ помѣщиковъ, живущихъ въ такихъ обширныхъ равнинахъ, какъ наша (особенно тѣ, у которыхъ есть жены, еще не вышедшія изъ производительнаго возраста), не предпримутъ ничего подобнаго: такъ какъ это было-бы очень удобно не только въ случаяхъ внезапной надобности, которымъ подверженъ этотъ полъ -- лишь бы вѣтеръ былъ годный -- но и вообще очень хозяйственно -- пользоваться вѣтрами, которые ничего не стоятъ и ничего не ѣдятъ, вмѣсто лошадей, которыя (чортъ ихъ дери) и стоятъ, и ѣдятъ ужасно много.
   -- По этой именно причинѣ, что онѣ ничего не стоятъ и ничего не ѣдятъ, планъ и плохъ, возразилъ мой отецъ:-- потребленіе продуктовъ и переработка ихъ одни доставляютъ голоднымъ хлѣбъ, оживляютъ торговлю, вносятъ деньги и поддерживаютъ стоимость нашихъ земель; и хотя я признаюсь, что будь я государемъ, я щедро вознаградилъ бы ученыя головы, изобрѣтающія такія приспособленія, но не менѣе настоятельно искоренялъ бы пользованіе ими.
   Тутъ мой отецъ былъ въ своей сферѣ -- и такъ же удачно подвигался въ своемъ разсужденіи о торговлѣ, какъ дядя Тоби передъ нимъ -- о фортификаціи; но судьба не желала спасти отъ погибели много солиднаго знанія, и рѣшила съ утра, что мои отецъ не сплететъ въ тотъ день ни одного разсужденія, ибо едва онъ открылъ ротъ, чтобы начать слѣдующую фразу...
   

ГЛАВА XL.

   Какъ явился капралъ Тримъ со Стевинусомъ: слишкомъ поздно, такъ какъ вопросъ былъ уже исчерпанъ, а разговоръ принялъ другое направленіе,
   -- Можешь отнести книгу обратно домой, Тримъ, сказалъ дядя Тоби, кивая ему головой.
   -- Попрошу тебя, капралъ, сказалъ мой отецъ, -- шутки ради, загляни въ нее сначала и поищи, нѣтъ-ли въ ней чего-нибудь о парусной телѣжкѣ.
   Капралъ Тримъ, будучи на службѣ, научился послушанію и молчанію; поэтому, положивъ книгу на столъ, стоявшій у стѣны, и перевертывая листы:-- Извините, ваша милость, сказалъ онъ, я не нахожу ничего подобнаго; впрочемъ, продолжалъ капралъ, шутя въ свою очередь, позвольте -- я сейчасъ удостовѣрюсь въ этомъ. И, взявши въ руку загнутыя крышки переплета, такъ что листки висѣли книзу, онъ сильно встряхнулъ книжку.
   -- Вотъ, ваша милость, сказалъ Тримъ, что-то и вывалилось; только это не телѣжка, а нѣчто совсѣмъ иное.-- Скажи, капралъ, улыбаясь замѣтилъ мой отецъ:-- что же это такое?-- Мнѣ кажется, сказалъ Тримъ, нагибаясь, чтобы поднять упавшую бумажку,-- что это болѣе похоже на проповѣдь, ибо оно начинается съ текста изъ священнаго писанія съ указаніемъ на главы и стихъ, и потомъ идетъ далѣе совсѣмъ какъ проповѣдь, ничего не упоминая, повидимому, о телѣжкѣ.
   Всѣ улыбнулись
   -- Я не могу постичь, какъ это случилось, сказалъ мой дядя Тоби,-- что такая вещь, какъ проповѣдь, забралась вдругъ въ моего Стевинуса.
   -- Мнѣ кажется, что это проповѣдь, повторилъ Тримъ;-- впрочемъ, если вашимъ милостямъ будетъ угодно, я прочитаю вамъ страницу, такъ какъ она написана хорошимъ почеркомъ.-- А надо вамъ сказать, что Тримъ любилъ слушать свое чтеніе почти столько же, сколько и свои рѣчи.
   -- Я всегда чрезвычайно люблю, сказалъ мой отецъ, заглядывать въ то, что по такой странной случайности попадаетъ мнѣ въ руки; а такъ какъ намъ все равно дѣлать нечего -- покрайней мѣрѣ, до возвращенія Обадіи, то я буду очень обязанъ тебѣ, братъ,-- лишь бы докторъ Слопъ ничего не имѣлъ противъ этого, если ты прикажешь капралу угостить насъ страничкой-другой оттуда -- что онъ, надѣюсь, сдѣлаетъ такъ-же хорошо, какъ и охотно.-- Позвольте замѣтить, ваша милость, сказалъ Тримъ, что я въ цѣлыхъ двухъ походахъ, во Фландріи, служилъ за чтеца при полковомъ священникѣ.-- Онъ прочтетъ ихъ, прибавилъ дядя Тоби,-- не хуже меня; я могу васъ увѣрить, что Тримъ былъ лучшимъ ученикомъ въ моей командѣ и -- если бы не его несчастье -- получилъ бы слѣдующую алебарду {Оружіе, которое носили въ то время сержанты въ арміи; оно было отмѣнено въ 1756 году.}. -- Капралъ Тримъ положилъ руку на сердце и съ видомъ преданности поклонился своему господину; послѣ чего, положивъ шляпу на полъ, онъ взялъ проповѣдь въ лѣвую руку, чтобы правая оставалась свободна -- и выступилъ, ничто-же сумняся, на середину комнаты, откуда могъ лучше видѣть самъ и лучше быть видимымъ слушателями.
   

ГЛАВА XLI.

   -- Можетъ быть, вы имѣете что-либо противъ -- сказалъ мой отецъ, обращаясь къ доктору Слопу.-- Ничуть, отвѣчалъ тотъ,-- тѣмъ болѣе, что еще неизвѣстно, къ которой сторонѣ она относится,-- можетъ быть, это сочиненіе духовнаго лица нашей церкви, а не вашей -- такъ что мы подвергаемся одинаковому риску.-- Она не относится ни къ какой сторонѣ, замѣтилъ Тримъ, потому что написана всего только на счетъ совѣсти, если осмѣлюсь доложить вашимъ милостямъ.
   Разсужденіе Трима развеселило слушателей -- за исключеніемъ доктора Слопа, который обернулся въ сторону Трима и поглядѣлъ на него довольно грозно.
   -- Начинай, Тримъ, и читай внятно, сказалъ мой отецъ.-- Слушаю, ваша милость, отвѣтилъ Тримъ, съ поклономъ, призывая ко вниманію легкимъ движеніемъ правой руки.
   

ГЛАВА XLII.

   Но прежде, чѣмъ капралъ начнетъ, я долженъ представить вамъ описаніе его положенія; иначе онъ, очевидно, представится вашему воображенію въ несвободной позѣ -- вытянутой перпендикулярно, раздѣляя вѣсъ тѣла поровну между обѣими ногами, съ неподвижными глазами,-- словно на часахъ,-- съ рѣшительнымъ взглядомъ обхватывая проповѣдь лѣвой рукой, точно ружейный замокъ.-- Словомъ, вы могли бы нарисовать себѣ Трима такимъ, какъ онъ стоялъ въ каре, готовый къ бою.-- Положеніе его было настолько мало похоже на это, какъ вы только можете себѣ вообразить.
   Онъ стоялъ передъ ними, нагнувшись и наклонившись корпусомъ впередъ подъ угломъ въ восемьдесятъ-пять съ половиной градусовъ съ плоскостью горизонта; а это -- какъ извѣстно серьезнымъ ораторамъ, для которыхъ я и ввожу эту подробность -- и есть настоящій убѣдительный уголъ наклоненія; конечно, можно говорить и проповѣдывать подъ какимъ угодно другимъ угломъ, но насколько это будетъ успѣшно -- предоставляю судить свѣту.
   Необходимость именно угла въ восемьдесятъ-пять съ половиной градусовъ, съ математической точностью,-- не показываетъ-ли намъ, между прочимъ, какъ искусства и науки взаимно содѣйствуютъ другъ другу.
   Какимъ чортомъ капралъ Тримъ, не умѣвшій даже распознать остраго угла отъ тупого, попалъ тутъ въ самую точку -- и былъ-ли это случай, или врожденность, или здравый смыслъ, или подражаніе, и т. д.-- объ этомъ будутъ найдены разсужденія въ той части Энциклопедіи искусства и наукъ, гдѣ разсматриваются существенныя черты краснорѣчія сенатскаго, церковнаго, судебнаго, трактирнаго, спальнаго, каминнаго.
   Онъ стоялъ -- я повторяю для того, чтобы дать общее впечатлѣніе о его видѣ -- нѣсколько нагнувшись и наклонившись корпусомъ впередъ, опираясь на правую ногу, которая выдерживала семь восьмыхъ его вѣса; ступня его лѣвой ноги, недостатокъ которой нисколько не портилъ его фигуры, была слегка отставлена -- не въ сторону, но и не впередъ -- а по линіи между этими двумя направленіями; колѣно согнуто, но не сильно -- настолько, чтобы не выходить за предѣлы линіи красоты, надо прибавить -- линіи науки также; ибо, посудите, ей приходилось поддерживать одну восьмую его тѣла -- такъ что въ этомъ случаѣ положеніе его ноги опредѣлено, нога не могла быть отставлена далѣе или колѣно согнуто болѣе, чѣмъ можно было при условіи, чтобы она выдержала восьмую часть всего его вѣса.
   Обращаю на это вниманіе живописцевъ; долженъ-ли я прибавить: и ораторовъ? Не думаю, ибо если они уклонятся отъ этого, то неизбѣжно повалятся на носъ.
   Это -- относительно туловища и ногъ капрала Трима.-- Онъ держалъ проповѣдь свободно, но не небрежно, въ лѣвой рукѣ, приподнятой нѣсколько выше живота и слегка отдѣленной отъ груди; правая рука его непринужденно лежала вдоль бока, такъ, какъ того требовала природа и законы тяготѣнія, но съ раскрытой ладонью, обращенной къ публикѣ, готовой, въ случаѣ нужды, подсобить чувствительности.
   Глаза капрала Трима и мускулы его лица находились въ полномъ соотвѣтствіи съ остальными его частями; онъ глядѣлъ открыто, свободно, увѣренно, но не вызывающе.
   Пусть не спрашиваетъ критикъ, откуда капралъ Тримъ научился всему этому -- я сказалъ, что это будетъ объяснено; но такимъ онъ стоялъ передъ моимъ отцомъ, моимъ дядей Тоби и докторомъ Слопомъ -- съ такимъ наклоненіемъ туловища, положеніемъ всѣхъ членовъ и ораторскимъ видомъ во всей фигурѣ, что ваятель могъ бы дѣлать съ него свою модель; я даже не могу сказать, много-ли поправилъ бы въ ней самый старый членъ колледжа и даже самъ іудейскій профессоръ.
   Тримъ поклонился и прочиталъ слѣдующее:

ПРОПОВѢДЬ.

Евр. XIII, 18.

   -- Ибо мы увѣрены, что имѣемъ добрую совѣсть.
   "Увѣрены! Увѣрены, что имѣемъ добрую совѣсть!"
   -- Безъ сомнѣнія, Тримъ, сказалъ мой отецъ, перебивая его, ты придаешь этой фразѣ совершенно неподходящій оттѣнокъ; ты, братецъ, задираешь носъ и читаешь съ такимъ насмѣшливымъ видомъ, точно проповѣдникъ собирается издѣваться надъ авторомъ.
   Такъ оно и есть, ваша милость, возразилъ Тримъ.-- Ну! промолвилъ мой отецъ, улыбаясь.
   -- Конечно, вставилъ докторъ Слопъ,-- Тримъ, конечно, правъ; ибо авторъ (который, очевидно, протестантъ), по тому зубастому виду, съ какимъ онъ придирается къ автору, показываетъ, что онъ, конечно, будетъ издѣваться надъ нимъ, если только не признать, что онъ такимъ обращеніемъ съ нимъ уже достигъ своей цѣли.-- Но на основаніи чего-же, отвѣчалъ мой отецъ, вы такъ скоро заключили, докторъ Слопъ, что авторъ принадлежитъ къ нашей церкви? Ибо, насколько я могу судить до сихъ поръ, онъ можетъ принадлежать къ какой угодно.-- Потому, отвѣчалъ докторъ Слопъ, что, если-бы онъ принадлежалъ къ нашей, онъ не скорѣе рѣшился бы на такую наглость, чѣмъ на то, чтобы схватить медвѣдя за бороду. Если бы въ нашемъ общеніи, сударь, человѣкъ посмѣлъ оскорбить такого святого -- даже обрѣзокъ его ногтя -- у него были бы выцарапаны глаза!-- Какъ? святымъ? воскликнулъ дядя Тоби.-- Нѣтъ, отвѣчалъ докторъ Слопъ:-- онъ очутился-бы подъ кровлей стараго дома.-- Скажите, развѣ инквизиція старое зданіе, а не современное? спросилъ дядя Тоби.-- Я ничего не знаю въ архитектурѣ, возразилъ докторъ Слопъ.-- Если осмѣлюсь доложить вашей милости, началъ Тримъ,-- инквизиція -- это одно изъ гнуснѣйшихъ...-- Прошу тебя, Тримъ, сказалъ мой отецъ, избавь насъ отъ ея описанія; я не переношу и самаго ея имени.-- Ничего не значитъ, возражалъ докторъ Слопъ:-- она имѣетъ нѣкоторыя достоинства; и хоть я небольшой ея сторонникъ, однако, въ такомъ случаѣ, какъ этотъ, она живо научила-бы лучшимъ манерамъ; и я могу ему сказать, что еслибы онъ продолжалъ въ этомъ же духѣ, то его скоро упрятала-бы инквизиція за его труды.-- И тогда -- помоги ему Богъ, прибавилъ дядя Тоби.-- Аминь, кончилъ Тримъ; ибо Богъ знаетъ, что мой бѣдный братъ четырнадцать лѣтъ былъ ея плѣнникомъ.-- Я ни слова объ этомъ не слышалъ раньше, сказалъ взволнованнымъ голосомъ дядя Тоби; какъ онъ попалъ туда, Тримъ?-- Эхъ, сударь, разсказъ объ этомъ заставитъ ваше сердце обливаться кровью, какъ тысячу разъ обливалось мое; да теперь разсказывать это было бы и слишкомъ длинновата милость услышитъ его отъ меня, съ начала до конца, какъ-нибудь, когда я буду работать подлѣ васъ въ нашихъ укрѣпленіяхъ; вкратцѣ-же дѣло вотъ въ чемъ: мой братъ Томъ поѣхалъ слугою въ Лиссабонъ и тамъ женился на вдовѣ одного жида, которая держала маленькую лавочку и продавала колбасы; это и оказалось, какимъ-то образомъ, причиной, по которой его, среди ночи, схватили съ постели, гдѣ онъ лежалъ съ женой и двумя малыми дѣтьми, и сейчасъ же потащили передъ инквизицію; тамъ бѣдняга, спаси его Господь, продолжалъ Тримъ, вздыхая отъ искренняго сердца, и сидитъ въ заточеніи до настоящей минуты. Это была честная душа, прибавилъ Тримъ, доставая свой носовой платокъ.
   Слезы текли по щекамъ Трима быстрѣе, чѣмъ онъ успѣвалъ ихъ утирать. Въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ, въ комнатѣ царила мертвая тишина -- признакъ искренняго сожалѣнія.
   -- Ну, Тримъ,-- промолвилъ мой отецъ, когда увидѣлъ, что бѣдняга немного излилъ свое горе -- читай дальше и выгони изъ моей головы эту печальную исторію; я жалѣю, что перебилъ тебя; да пожалуйста, начни проповѣдь сначала: такъ какъ ты говоришь, что первая фраза заключаетъ въ себѣ насмѣшку, то я бы очень хотѣлъ узнать, чѣмъ именно вызвалъ ее авторъ.
   Капралъ Тримъ утеръ лицо, и, препровождая платокъ обратно въ карманъ, снова поклонился и началъ читать:

ПРОПОВѢДЬ.

Евр. XIII, 18.

   -- Ибо мы увѣрены, что имѣемъ добрую совѣсть.
   "Увѣрены! Увѣрены, что имѣемъ добрую совѣсть! Несомнѣнно, что если есть въ этой жизни что-нибудь, на что можетъ положиться человѣкъ и до познанія чего онъ можетъ дойти путемъ самой неоспоримой очевидности -- именно это и есть оно: что онъ имѣетъ добрую совѣсть".
   (Я увѣренъ, что не ошибся, замѣтилъ докторъ Слопъ).
   "Человѣкъ сколько нибудь мыслящій не можетъ сомнѣваться въ истинѣ этого положенія; онъ не можетъ не быть посвященнымъ въ свои собственныя мысли и желанія; не можетъ не помнить своихъ прошедшихъ дѣйствій, не знать въ точности истинныхъ причинъ и побужденій, управлявшихъ постоянно поступками его жизни".
   (Я вызываю его, безъ секунданта, вставилъ докторъ Слопъ).
   "Въ другихъ отношеніяхъ, мы можемъ быть обмануты ложной внѣшностью, на что жалуется мудрецъ: рѣдко мы представляемъ себѣ вѣрно то, что находится на землѣ; и съ трудомъ находимъ то, что лежитъ передъ нами. Но здѣсь умъ находитъ въ себѣ самомъ доказательства и подтвержденія; сознательно относится къ сотканной имъ паутинѣ -- знаетъ ея ткань и тонкость, также какъ и въ точности долю участія каждой страсти въ произведеніи тѣхъ картинъ, которыя раз вернула передъ нимъ добродѣтель или порокъ.
   (Языкъ хорошъ, и я объявляю, что Тримъ очень хорошо читаетъ, промолвилъ мой отецъ).
   "Такъ какъ совѣсть -- не что иное, какъ внутреннее самосознаніе ума, чувство одобренія или порицанія, которымъ онъ отмѣчаетъ, въ ихъ послѣдовательности, поступки нашей жизни -- то очевидно -- вы скажете, изъ самаго выраженія этого сужденія, что, когда такое внутреннее обвиненіе идетъ противъ, самообвиняющаго человѣка -- онъ виновенъ. И, наоборотъ, когда самооцѣнка высказывается въ его пользу и сердце его не осуждаетъ -- тутъ уже нѣтъ мѣста для той увѣренности, о которой говоритъ апостолъ, а наступаетъ несомнѣнность въ томъ, что совѣсть добра, и человѣкъ долженъ быть добръ также".
   (Въ такомъ случаѣ, приходится предположить, что авторъ окончательно неправъ, а правъ протестантскій богословъ, сказалъ докторъ Слопъ.-- Имѣйте терпѣніе, сударь, возразилъ мой отецъ, мнѣ сдается, что скоро выяснится единомысліе святого Петра съ протестантскимъ богословомъ.-- Это такъ же близко, какъ востокъ отъ запада, отвѣчалъ докторъ Слопъ.-- Вотъ что происходитъ отъ свободы печати, продолжалъ онъ, воздѣвая руки къ небу.
   -- Ну, если и такъ, то ужъ только отъ свободы проповѣди,-- замѣтилъ мой дядя Тоби:-- ибо не видно, чтобы проповѣдь эта была напечатана или даже готовилась къ печати.
   -- (Продолжай, Тримъ,-- сказалъ мой отецъ).
   "Съ перваго взгляда, такая постановка вопроса можетъ показаться правильной, и я убѣжденъ, что сознаніе добра и зла запечатлѣно безошибочно въ умѣ человѣка; но бываетъ, что совѣсть у человѣка, благодаря долгой привычкѣ къ грѣху -- какъ свидѣтельствуетъ само священное писаніе -- незамѣтно отвердѣваетъ, и, какъ нѣкоторыя нѣжныя части его тѣла, подверженныя частому напряженію и постоянной тяжелой работѣ,-- постепенно теряетъ ту тонкость и чуткость сознанія, которыми надѣлили его Богъ и природа; съ другой стороны, и себялюбіе не остается безъ вліянія на сужденія людей; и мелкіе низменные интересы нерѣдко поднимаются кверху и затмеваютъ способности нашихъ верхнихъ областей, окутывая ихъ облаками и густою тьмой; лицепріятіе и расположеніе также вторгаются въ это святилище, гдѣ остроуміе не отказывается подчасъ отъ взятки и не стѣсняется выступать въ качествѣ защитника неизвинительныхъ развлеченій; и, наконецъ, можемъ-ли мы быть увѣрены, что разсчетъ останется не затронутымъ въ дѣлопроизводствѣ, и что страсть не вытѣснитъ мудрости изъ судейскаго кресла и не постановитъ за нее приговора, тогда какъ мы считаемъ ее всегда предсѣдательствующей и рѣшающей въ такихъ случаяхъ? Конечно, еслибы всего этого не было (какъ и должно предположить возраженіе) -- тогда, безъ сомнѣнія, религіозное и нравственное состояніе человѣка совпадало-бы съ его оцѣнкой и опредѣленіемъ -- и виновность или невинность его жизни лучше всего измѣрялась-бы степенями его собственнаго одобренія ли порицанія.
   "Я признаю, что въ одномъ случаѣ -- когда совѣсть человѣка обвиняетъ его (онъ рѣдко заблуждается въ эту сторону) -- онъ виновенъ, и, за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда онъ находится въ состояніи меланхоліи и ипохондріи, мы можемъ смѣло высказываться въ этомъ смыслѣ, будучи увѣренными, что можно найти достаточно поводовъ къ обвиненію.
   "Обратное утвержденіе, однако, отнюдь не будетъ справедливо: именно, что когда есть виновность, то будетъ и угрызеніе совѣсти -- и что если нѣтъ его, то, значитъ, человѣкъ невиненъ.-- Этого мы не находимъ въ дѣйствительности.-- По этому, обыкновенное самоутѣшеніе, которымъ постоянно успокаиваютъ себя разные добрые христіане -- что они, благодаря Бога, не испытываютъ сомнѣній и, слѣдовательно, имѣютъ добрую совѣсть, ибо она спокойна -- обманчиво; и, не смотря на распространенность такого убѣжденія и кажущуюся, съ перваго взгляда, безошибочность такого правила, однако, присмотрѣвшись къ нему ближе и испытавши его истину на дѣлѣ, вы увидите, что оно такъ легко можетъ привести къ ошибкѣ отъ ложнаго примѣненія, что принципъ, на которомъ оно покоится, часто такъ перевирается, а вся сила его теряется и опровергается,-- что трудно привести подтверждающіе его примѣры изъ человѣческой жизни.
   "Человѣкъ порочный, окончательно развращенный въ своихъ правилахъ, достойный исключенія изъ общества за свое поведеніе, будетъ жить безъ стыда, открыто совершая грѣхъ, не извиняемый никакимъ поводомъ или предлогомъ, грѣхъ, которымъ -- противно всякимъ побужденіямъ человѣчности -- онъ губитъ на вѣки обольщенную соучастницу его преступленія, лишаетъ ее ея лучшаго приданаго и не только покрываетъ ея голову несмываемымъ позоромъ, но вовлекаетъ цѣлое добродѣтельное семейство въ стыдъ и горе за нее... вы думаете, быть можетъ, что совѣсть дѣлаетъ тревожной жизнь такого человѣка, не давая ему покоя ни днемъ, ни ночью своими укоризнами?..
   "Увы! у совѣсти есть въ это время иныя занятія -- ей некогда карать его; этотъ внутренній богъ -- какъ нѣкогда упрекалъ Илія бога Ваала -- болтаетъ, занимается своимъ дѣломъ, или отлучился, а можетъ быть, и спитъ безъ просыпу.
   "Можетъ быть, онъ отправился, въ сообществѣ съ честью, на поединокъ; или платитъ какой-нибудь карточный долгъ или гнусное вознагражденіе -- цѣну своей похоти. Можетъ быть, все это время его совѣсть занята дома, разсуждая горячо противъ мошенничества и осуждая разныя мелкія преступленія, отъ самаго соблазна къ совершенію которыхъ онъ былъ застрахованъ своимъ состояніемъ и положеніемъ -- и благодаря этому, живетъ также спокойно и беззаботно". (Если бы онъ принадлежалъ къ нашей церкви, это не было-бы возможно, вставилъ докторъ Слопъ). "Такъ-же крѣпко спитъ на своей кровати, наконецъ -- такъ-же, а можетъ быть и болѣе -- безтрепетно встрѣчаетъ смерть, "какъ лучшій человѣкъ".
   -- Все это немыслимо у насъ, сказалъ докторъ Слопъ, обращаясь къ моему отцу;-- это не могло бы быть въ нашей церкви.-- Въ нашей это, однако, бываетъ, отвѣтилъ отецъ -- и даже слишкомъ часто.-- Я сознаюсь, продолжалъ докторъ Слопъ, немного пораженный открытымъ сознаніемъ моего отца,-- что и въ римской церкви человѣкъ можетъ такъ-же худо жить, но не умереть.-- Ну, это ужъ не важно, возразилъ отецъ, съ видомъ безразличія, какъ умретъ мерзавецъ.-- Я хочу сказать, пояснилъ докторъ Слопъ, что онъ былъ-бы лишенъ утѣшенія напутственнаго таинства.-- Скажите, сколько ихъ у васъ всего на всего, сказалъ дядя Тоби: я всегда забываю.-- Семь, отвѣтилъ докторъ Слопъ.-- Гм! произнесъ дядя Тоби, но не съ тѣмъ оттѣнкомъ, который дѣлаетъ изъ этого знакъ утвержденія, а въ видѣ междометія того особеннаго вида удивленія, какой овладѣваетъ человѣкомъ, когда онъ, заглянувши въ ящикъ, находитъ тамъ больше, чѣмъ ожидалъ.-- Гм! повторилъ дядя Тоби. Докторъ Слопъ, у котораго былъ хорошій слухъ, понялъ моего дядю Тоби такъ-же хорошо, какъ еслибы онъ написалъ цѣлый томъ противъ семи.-- Гм! сказалъ, въ свою очередь, докторъ Слопъ (повторяя еще разъ дядѣ Тоби его аргументъ).-- Отчего же, сударь? развѣ не семь основныхъ добродѣтелей? Не семь смертныхъ грѣховъ? Не семь золотыхъ свѣтильниковъ? Не семь небесъ?-- Это больше, чѣмъ я знаю, возразилъ мой дядя Тоби.-- Развѣ не семь чудесъ свѣта? Не семъ дней творенія? Не семь планетъ? Не семь бѣдъ?-- Все это есть, сказалъ мой отецъ, съ самымъ серьезнымъ видомъ. Но, пожалуйста Тримъ, продолжалъ онъ, познакомь насъ съ дальнѣйшимъ содержаніемъ.
   "Другой -- низкая, безжалостная (тутъ Тримъ махнулъ правой рукой), упрямая, жадная тварь -- не способная ни на честную дружбу, ни на общественныя отношенія. Обратите вниманіе, какъ онъ проходитъ мимо несчастныхъ вдовъ и сиротъ и безъ единаго вздоха или молитвы глядитъ на всѣ невзгоды, которыми переполнено людское существованіе" (Виноватъ, ваши милости, воскликнулъ Тримъ, но я считаю этого гораздо хуже перваго).
   "Неужели совѣсть не поднимется противъ него и не будетъ уязвлять его въ этихъ случаяхъ?-- Нѣтъ для этого, благодаря Бога, нѣтъ основанія: я воздаю каждому должное; на моей совѣсти не лежитъ никакое преступленіе противъ цѣломудрія; я не нарушилъ ни одного обѣта или обѣщанія; не развратилъ ничьей жены или ребенка. Слава Богу, я не таковъ, какъ другіе люди -- прелюбодѣи, несправедливцы, или какъ этотъ распутникъ, который стоитъ передо мною.
   "Третій хитеръ и злонамѣренъ по своей природѣ. Взгляните на всю его жизнь;-- она не представляетъ ничего, кромѣ хитраго сплетенія темныхъ дѣлъ и неблаговидныхъ подвоховъ, низко нарушающихъ истинное значеніе законовъ -- открытое обращеніе и спокойное пользованіе принадлежащими намъ свойствами. Вы увидите такого человѣка вырабатывающаго цѣлую систему мелкихъ измышленій, основанныхъ на невѣжествѣ и косности бѣдныхъ и нуждающихся людей; онъ составитъ себѣ состояніе на счетъ неопытности юности или довѣрчивости друга, готоваго поручить ему самую жизнь свою.
   "Когда наступаетъ старость, и раскаяніе призываетъ его оглянуться на этотъ темный отчетъ и пересмотрѣть его вмѣстѣ съ совѣстью -- совѣсть смотритъ въ законы вообще и находитъ, что собственно одинъ законъ не нарушенъ его дѣяніями; онъ замѣчаетъ, что ему не угрожаетъ никакое наказаніе или конфискація имущества и движимости; видитъ, что никакая кара не виситъ надъ его головой, никакая тюрьма не отпираетъ для него своихъ воротъ.-- Что же можетъ устрашить его совѣсть? Совѣсть спокойна, оградивъ себя словно траншеями, буквой закона, и сидитъ тамъ, неуязвимая, до того сильно защищенная со всѣхъ сторонъ случаями и донесеніями, что проповѣдь не въ силахъ лишить ее захваченной позиціи".
   (Тутъ капралъ Тримъ переглянулся съ дядей Тоби.-- Эге, Тримъ, промолвилъ дядя Тоби, покачивая головой, -- плохія это укрѣпленія.-- О, совершенно ничтожная работа, отвѣчалъ Тримъ, въ сравненіи съ тѣми, которыя возводимъ мы съ вашей милостью.-- Характеръ этого послѣдняго человѣка, сказалъ докторъ Слопъ, перебивая Трима, противнѣе всѣхъ остальныхъ, и очевидно взятъ у какого нибудь мелкаго чиновничка изъ вашей среды. У насъ совѣсть человѣка никоимъ образомъ не могла бы оставаться такъ долго въ ослѣпленіи: три раза въ годъ, по меньшей мѣрѣ, мы обязаны итти на исповѣдь.-- Развѣ это возвратитъ ей зрѣніе? спросилъ дядя Тоби.-- Продолжай, Тримъ, сказалъ мой отецъ, а то Обадія успѣетъ вернуться раньше, чѣмъ ты доберешься до конца твоей проповѣди.-- Она очень коротка, отвѣтилъ Тримъ.-- Жаль что она не длиннѣе, замѣтилъ дядя Тоби: она мнѣ безмѣрно нравится.-- Тримъ продолжалъ:
   "Четвертый не нуждается даже и въ такой отговоркѣ: онъ идетъ на проломъ, презирая всю процедуру постепенныхъ подкоповъ, сомнительныя дѣйствія тайныхъ заговоровъ и осторожныхъ приготовленій, которыми тѣ стремятся къ достиженію своихъ цѣлей: посмотрите на этого злодѣя съ открытымъ лицомъ: взгляните какъ онъ обманываетъ, лжетъ, нарушаетъ клятвы, грабитъ, убиваетъ! Ужасъ!-- Впрочемъ, въ настоящемъ случаѣ трудно было-бы и ожидать чего-либо лучшаго: несчастный находится во тьмѣ! его совѣсть находится на храненіи у духовника, который сообщаетъ ему лишь столько, сколько онъ находитъ нужнымъ -- что онъ долженъ вѣрить въ папу, ходить въ церковь, креститься, перебирать четки, быть добрымъ католикомъ -- и что этого за-глаза достаточно для того, чтобы попасть на небо.-- Какъ! не смотря на клятвопреступленія?-- Чтожъ, на то у него есть reservatio mentalis.-- Но если онъ такой жестокій и отпѣтый злодѣй, какимъ вы его изображаете: если онъ грабитъ, убиваетъ,-- неужели при каждомъ такомъ случаѣ сама его совѣсть не терпитъ уколовъ?-- Конечно, но вѣдь онъ снесъ ихъ на исповѣдь: тамъ ихъ лѣчатъ; они поправляются довольно быстро, и въ скоромъ времени совершенно исцѣляются отпущеніемъ. О папство! за что ты должно будешь нести отвѣтъ!-- недовольное слишкомъ многочисленными естественными и роковыми способами, которыми ежедневно обманываетъ себя сердце человѣка, ты намѣренно отворило широкія врата обмана передъ неосторожнымъ путникомъ, и безъ того -- Богъ знаетъ -- черезчуръ способнымъ заблуждаться и довѣрчиво успокаивать себя тамъ, гдѣ нѣтъ покоя.
   "Всѣ общеизвѣстные случаи, которые я привелъ изъ жизни, достаточно часты и не требуютъ особенныхъ доказательствъ. Если кто-либо сомнѣвается въ истинѣ ихъ или считаетъ невозможнымъ, чтобы самообманъ дошелъ у человѣка до такой степени, того я долженъ направить на минуту къ его собственнымъ размышленіямъ, будучи готовъ поклясться, что сердце его подтвердитъ мои положенія.
   "Пусть онъ обратитъ вниманіе, какія различныя степени негодованія возбуждаютъ тамъ различныя злыя дѣла, одинаково дурныя и грѣховныя по своей природѣ; онъ скоро увидитъ, что тѣ изъ нихъ, къ совершенію которыхъ побудила его сильная наклонность или привычка, обыкновенно представляются наряженными и разукрашенными всѣми ложными прелестями, которыя можетъ сообщить имъ мягкая и льстивая рука, -- тогда какъ другія, къ которымъ онъ не чувствуетъ склонности, сразу являются во всей своей наготѣ и уродствѣ, окруженныя всѣми принадлежностями безумства и безчестія.
   "Когда Давидъ подстерегъ спавшаго въ пещерѣ Саула и отрѣзалъ полу его одежды, его сердце -- читаемъ мы -- укоряло его въ его поступкѣ; но въ дѣлѣ Уріи, гдѣ вѣрный и храбрый слуга, котораго онъ долженъ былъ-бы любить и почитать, палъ, чтобы дать просторъ его похоти,-- гдѣ совѣсть имѣла гораздо болѣе причинъ пробудиться -- сердце не мучило его. Почти годъ прошелъ со времени совершенія преступленія до той поры, когда пришелъ увѣщевать его Наѳанъ, и мы ни разу не видимъ, чтобы за все это время онъ выказалъ сожалѣніе или раскаяніе въ совершонномъ поступкѣ.
   "Такъ совѣсть, когда-то чуткій указатель, поставленная высокимъ внутреннимъ судьей, справедливымъ и безпристрастнымъ, по намѣренію Создателя нашего, благодаря несчастному ряду причинъ и препятствій, часто получаетъ о происходящемъ такія несовершенныя понятія, относится къ своему дѣлу съ такой небрежностью и испорченностью, что нельзя довѣрять ей одной; поэтому мы видимъ необходимость, безусловную необходимость, присоединить къ ней другой принципъ, чтобы помогать ея опредѣленіямъ, если не управлять ими.
   "Поэтому, если вы хотите составить истинное сужденіе о томъ, въ чемъ особенно важно не впасть въ заблужденіе -- именно, на какой ступени дѣйствительной добродѣтели вы стоите, какъ честный человѣкъ, полезный гражданинъ, вѣрный подданный вашего короля, или усердный слуга вашего Господа -- призовите религію и нравственность.-- Посмотри, что написано въ законѣ Бога?-- Какъ читаешь ты?-- Посовѣтуйся съ спокойнымъ разумомъ и неизмѣнными обязательствами справедливости и правды;-- что говорятъ они?
   "Пусть совѣсть рѣшаетъ на основаніи ихъ показаній -- и тогда, если сердце твое не осудитъ тебя, какъ предполагаетъ апостолъ,-- приговоръ окажется непогрѣшимымъ". (Тутъ докторъ Слопъ заснулъ) -- "Ты будешь уповать на Бога, то есть, имѣть достаточное основаніе, чтобы вѣрить, что сужденіе, которое ты произнесъ о самомъ себѣ, есть сужденіе Бога и не что иное, какъ предвкушеніе того праведнаго суда, который будетъ впослѣдствіи совершенъ Тѣмъ, Кому ты долженъ дать послѣдній отчетъ въ твоихъ дѣйствіяхъ.
   "Дѣйствительно, блаженъ человѣкъ, какъ говоритъ сочинитель книги Екклезіаста, не зараженный множествомъ грѣховъ своихъ; блаженъ человѣкъ, котораго сердце не осуждало его; богатъ-ли онъ, или бѣденъ, но если онъ имѣетъ доброе сердце (сердце, такимъ образомъ руководимое и поучаемое), онъ во всѣ времена будетъ веселиться, съ довольнымъ лицомъ; мудрость его скажетъ ему больше чѣмъ семь часовыхъ, которые сидятъ на верху высокой башни".-- (Башня не имѣеть значенія, замѣтилъ мой дядя Тоби,-- если она не укрѣплена).
   "Въ самыхъ мрачныхъ сомнѣніяхъ она окажется болѣе вѣрной руководительницей, чѣмъ тысяча казуистовъ, и обставивъ его жизнь большимъ спокойствіемъ и увѣренностью, чѣмъ всѣ казуистическія ограниченія, которыя законодатели принуждены умножать, вмѣстѣ взятыя; я говорю принуждены, подразумѣвая настоящее положеніе вещей, ибо человѣческіе законы вызываются не случайною прихотью, а чистою необходимостью; они призваны для защиты отъ вредоносныхъ дѣйствій тѣхъ совѣстей, которыя не предписываютъ себѣ никакихъ законовъ,-- съ тѣмъ разсчетомъ, чтобы въ тѣхъ случаяхъ, когда принципы и укоризны совѣсти не въ силахъ уже удержать испорченнаго и совращеннаго человѣка, возмѣстить ихъ силу и страхомъ тюрьмы и петли оказать на него принудительное воздѣйствіе".
   -- Я ясно вижу, сказалъ мои отецъ, что проповѣдь эта была записана для произнесенія въ судѣ или на какой-нибудь сессіи. Мнѣ нравятся разсужденія, и я жалѣю, что докторъ Слопъ заснулъ, не успѣвши исправить своего мнѣнія: ибо теперь очевидно, что проповѣдникъ, какъ я и говорилъ съ самаго начала, никогда и нисколько не издѣвался надъ св. Павломъ; и даже, братъ, они ни въ чемъ между собою не расходились.-- "Вели ка важность, если-бы даже они и разошлись", возразилъ дядя Тоби;-- "самые лучшіе друзья на свѣтѣ могутъ иногда повздорить".-- Правда, братъ Тоби, сказалъ мой отецъ, пожимая его руку:-- набьемъ наши трубки, братъ, и тогда пусть Тримъ продолжаетъ.
   -- Ну-что ты объ этомъ думаешь? спросилъ мой отецъ, обращаясь къ капралу Триму и протягивая руку за табакеркой.
   -- Я думаю, ваша милость, отвѣчалъ капралъ,-- что семи часовыхъ на башнѣ, которые тамъ, надо полагать, всѣ караулятъ -- гораздо больше, чѣмъ необходимо,-- и распоряжаться такимъ образомъ значитъ измучить весь полкъ до полусмерти, чего не сдѣлаетъ, безъ крайней необходимости, ни одинъ командиръ, который сколько-нибудь любитъ своихъ солдатъ; тѣмъ болѣе, прибавилъ капралъ, что два караульныхъ принесутъ столько-же пользы, какъ и двадцать... Я самъ сто разъ командовалъ въ Corps de Garde, продолжалъ Тримъ, вытягиваясь при этомъ всей своей фигурой на цѣлый вершокъ выше:-- и за все время, что я имѣлъ честь служить королю Вильгельму, смѣняя самые значительные посты, я никогда въ жизни не оставлялъ болѣе двоихъ.-- Совершенно вѣрно, Тримъ, замѣтилъ дядя Тоби; но ты не принимаешь во вниманіе, Тримъ, что, что башни временъ Соломона не были похожи на наши бастіоны, окруженные и защищенные другими укрѣпленіями. Все это было придумано, Тримъ, послѣ смерти Соломона; въ то время у нихъ не было ни горнверковъ, ни равелиновъ, ни куртинъ; ни такихъ рвовъ, которые устраиваемъ мы, съ кюветами посерединѣ и прикрытыми путями и контръ-эскарпами, защищенными частоколомъ, вдоль ихъ, чтобы оградить себя отъ всякихъ coup-de main; такъ что семь человѣкъ на башнѣ составляли, я думаю, отрядъ изъ Corps de garde, поставленный тамъ не только для караула, но и для обороны ея -- Можетъ быть, ваша милость, они составляли только капральскую команду?-- Мой отецъ внутренно улыбался, но не наружно, ибо вопросъ былъ слишкомъ серьезенъ, принимая во вниманіе то, что случилось раньше, чтобы обращать его въ шутку; поэтому, взявши въ ротъ трубку, которую онъ только что зажегъ, онъ приказалъ лишь Триму читать дальше. Онъ сталъ читать слѣдующее:
   "Имѣть страхъ Божій передъ глазами и управлять нашими дѣйствіями, въ нашихъ взаимныхъ отношеніяхъ другъ къ другу, по вѣчнымъ мѣркамъ добра и зла,-- первое заключаетъ обязанности религіозныя, второе нравственныя, столь нераздѣльно связанныя между собой, что невозможно даже мысленно раздѣлить эти двѣ скрижали (хотя попытки этого рода нерѣдки на практикѣ), не разбивши и не уничтоживши ихъ, одну и другую.
   "Я сказалъ, что попытки дѣлаются въ этомъ направленіи нерѣдко -- и это такъ; ибо нѣтъ ничего болѣе обыкновеннаго, какъ видѣть человѣка, не имѣющаго никакого религіознаго чувства и даже достаточно благороднаго, чтобы не скрывать этого который, однако, приметъ за жесточайшее оскорбленіе малѣйшій намекъ на подозрительность его нравственнаго облика или предположеніе, что онъ не безусловно справедливъ и совѣстливъ до послѣдней мелочи.
   "Когда это, повидимому, дѣйствительно такъ и есть,-- хотя и неохотно подозрѣваешь даже видимость такой пріятной добродѣтели. какъ нравственная честность, однако, еслибы мы заглянули въ ея основанія въ подобномъ случаѣ, то я убѣжденъ -- нашли бы мало причинъ завидовать возвышенности его побужденій.
   "Пусть онъ разсуждаетъ съ какимъ угодно увлеченіемъ на эту тему, въ концѣ концовъ окажется, что все это основано только на выгодѣ, тщеславіи, удобствѣ, или какой-либо другой столь же мелкой и измѣнчивой страсти, внушающей мало довѣрія относительно его поступковъ въ случаѣ крупной невзгоды.
   "Я поясню это примѣромъ.
   "Я знаю, что ни банкиръ, съ которымъ я имѣю дѣла, ни врачъ, котораго я обыкновенно приглашаю..."
   -- Нѣтъ никакой надобности! вскричалъ докторъ Слопъ, просыпаясь:-- приглашать врача въ настоящемъ случаѣ.
   "...не особенно религіозные люди: я знаю, что они каждый день подсмѣиваются надъ религіей и относятся съ такимъ презрѣніемъ ко всему, что она освящаетъ, что въ этомъ не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія. Однако, не смотря на это, я вручаю одному свое состояніе, другому я довѣряю, что мнѣ еще дороже -- жизнь, полагаясь на его добросовѣстность и умѣнье.
   "Теперь посмотримъ, каковы мои основанія для такого довѣрія. Ну, во первыхъ, я считаю невѣроятнымъ, чтобы который-нибудь изъ нихъ воспользовался въ ущербъ мнѣ той властью, которою я ихъ облекаю; я нахожу, что честность служитъ цѣлямъ нашей жизни. Я знаю, что ихъ успѣхъ въ свѣтѣ зависитъ отъ незапятнанности ихъ характеровъ. Словомъ, я убѣжденъ, что они не могутъ повредить мнѣ, не повредивши еще болѣе самимъ себѣ.
   "Но поставьте это дѣло иначе; пусть, хоть разъ, выгода лежитъ на противоположной сторонѣ; пусть представится случай одному, безъ пятна для своей репутаціи, скрыть мое состояніе, оставивши меня нагимъ на свѣтѣ; другому сжить меня съ него и пріобрѣсти доходъ моей смертью, безъ безчестья для себя и для своего искусства; въ такомъ случаѣ, что защищаетъ меня отъ посягательствъ каждаго изъ нихъ? О религіи -- сильнѣйшемъ изъ всѣхъ основаній -- не можетъ быть и рѣчи, выгода -- слѣдующій могущественный двигатель въ свѣтѣ -- сильно противъ меня. Что еще осталось мнѣ, чтобы бросить въ другую чашку вѣсовъ для уравновѣшенія соблазна? Увы, у меня нѣтъ ничего, -- ничего, за исключеніемъ того, что легче мыльнаго пузыря; я могу найти спасеніе лишь въ чести, или какомъ-нибудь такомъ капризномъ принципѣ, прочномъ обезпеченіи въ двухъ наиболѣе цѣнныхъ благахъ -- собственности и жизни.
   "Но такъ же, какъ мы не можемъ довѣряться нравственности безъ религіи,-- такъ, съ другой стороны, ничего лучшаго не можемъ мы ожидать и отъ религіи безъ нравственности: и, однако, далеко не рѣдкость встрѣтить человѣка съ очень низкимъ уровнемъ нравственности, имѣющаго, тѣмъ по менѣе, самое высокое мнѣніе о себѣ, какъ о человѣкѣ религіозномъ.
   "Онъ не только будетъ жаденъ, мстителенъ, базжалостенъ, но еще и не достаточенъ въ отношеніи обыденной честности; однако, громкимъ обличеніемъ безвѣрія вѣка, ревностнымъ исполненіемъ нѣкоторыхъ требованій религіи, двукратнымъ ежедневно хожденіемъ въ церковь, участіемъ въ таинствахъ и занятіемъ кое-какими служебными и частями религіи -- обманетъ собственную совѣсть, убѣдивши ее, что, благодаря всему этому, онъ религіозный человѣкъ и добросовѣстно выполняетъ свои обязательства передъ Богомъ: и вы увидите, что такой человѣкъ, въ силу этого заблужденія, обыкновенно смотритъ свысока, съ душевной гордостью, на всякаго другого, кто напускаетъ на себя меньше благочестія, хотя и имѣетъ, можетъ быть, въ десять разъ больше его истинной честности.
   "Это также великое зло подъ солнцемъ; и я полагаю, что ни одинъ превратно понятый принципъ не произвелъ въ свое время болѣе серьезныхъ бѣдъ. Для общаго доказательства этого, обратите вниманіе на исторію римской церкви..." -- (Ну, что-же вы изъ этого выводите? вскричалъ докторъ Слопъ) -- "...Взгляните, какія сцены жестокости, убійства, грабежа и кровопролитія..." -- (Они могутъ за это благодарить свое собственное упорство! вскричалъ опять докторъ Слопъ) -- "... были освящены религіей, которая не управлялась строго нравственностью!.."
   "Въ сколькихъ царствахъ свѣта... (тутъ Тримъ началъ махать правой рукой насколько ея хватало, отъ проповѣди и обратно до конца параграфа)... "въ сколькихъ царствахъ свѣта крестовая сабля ложно направленнаго странствующаго святого не щадила ни возраста, ни заслугъ, ни пола, ни положенія? и сражаясь подъ знаменами религіи, освобождавшей его отъ справедливости и человѣчности, онъ не оказывалъ ни той, ни другой, безжалостно попирая ихъ обѣ, не слушая воплей несчастныхъ и не испытывая жалости къ ихъ бѣдствіямъ!"
   -- Я бывалъ во многихъ сраженіяхъ, ваша милость, сказалъ Тримъ, вздыхая,-- но никогда въ такомъ печальномъ, какъ это; я не рѣшился бы спустить курокъ на такихъ несчастныхъ, хотя бы меня произвели за это въ генералы.-- "Ну, ты что понимаешь въ этомъ дѣлѣ? сказалъ докторъ Слопъ, глядя въ сторону Трима съ нѣсколько большимъ презрѣніемъ, чѣмъ того заслуживало честное сердце капрала.-- Что ты знаешь, другъ, объ этой битвѣ, о которой ты разсуждаешь?" -- Я знаю, отвѣчалъ Тримъ.-- что я никогда въ жизни не отказывалъ въ пощадѣ ни одному человѣку, который взывалъ о ней, а что касается женщины или ребенка, продолжалъ Тримъ,-- то я тысячу разъ пожертвовалъ бы своей жизнью, прежде чѣмъ навести на нихъ ружье.-- "Вотъ тебѣ корона, Тримъ, чтобы выпить вечеромъ съ Обадіей, сказалъ дядя Тоби;-- а Обадіѣ я дамъ еще другую".-- Благослови Господь вашу милость, отвѣтилъ Тримъ;-- но мнѣ было бы пріятнѣе, еслибы она досталась этимъ бѣднымъ женщинамъ и дѣтямъ.-- "Ты честный малый", замѣтилъ мой дядя Тоби.-- Отецъ кивнулъ головой, какъ бы говоря: дѣйствительно, онъ таковъ.
   -- Но пожалуйста, Тримъ, сказалъ мой отецъ,-- доканчивай, такъ какъ я вижу, что тебѣ остается всего листокъ или два.
   Капралъ Тримъ продолжалъ чтеніе.
   "Если свидѣтельство прошедшихъ вѣковъ въ этомъ дѣлѣ недостаточно, посмотрите, въ эту минуту, какъ исповѣдующіе эту религію думаютъ ежедневно служить Богу и почитать его такими дѣйствіями, которыя составляютъ безчестіе и позоръ для нихъ самихъ!
   "Чтобы убѣдиться въ этомъ, зайдите на минуту со мной въ тюрьму Инквизиціи".-- (Помоги Боже моему бѣдному брату Тому!).-- "Взгляните на Религію, съ Милостью и Правдой, прикованными подъ ея ногами,-- какъ она сидитъ, наводя ужасъ, на черномъ судилищѣ, поддерживаемая станками для растягиванія и другими орудіями пытки.-- Чу! чу! что за жалобный стонъ! (Тутъ лицо Трима стало блѣднѣе пепла).-- "Посмотрите на жалкое существо, которое судили" (тутъ слезы потекли по его лицу); "его только вытащили, чтобы подвергнуть терзаніямъ притворнаго суда и заставить перенести жесточайшія мученія, какія только была въ состояніи измыслить цѣлая заученная система жестокости".-- (Будь они прокляты всѣ! вскричалъ Тримъ, лицо котораго стало краснѣе крови). "Глядите на безпомощную жертву, выданную мучителямъ, -- какъ тѣло его истощено горемъ и заключеніемъ!" (О, это мой братъ! воскликнулъ Тримъ, въ порывѣ страсти уронивъ проповѣдь на полъ и всплеснувъ руками,-- я боюсь, что это бѣдный Томъ!-- Сердце моего отца и моего дяди Тоби обливалось кровью изъ состраданія къ отчаянію бѣдняги; даже самъ Слопъ отнесся къ нему съ сожалѣніемъ.-- "Ну Тримъ, сказалъ мой отецъ, вѣдь это не исторію ты читаешь, а проповѣдь; прошу тебя, начни предложеніе сначала"), "Глядите на безпомощную жертву, выданную мучителямъ,-- какъ тѣло его истощено горемъ и заключеніемъ: вы увидите, какъ страдаетъ каждый нервъ его, каждый мускулъ.
   "Обратите вниманіе на послѣднее движеніе этой страшной машины" (Я предпочелъ бы стоять передъ самой пушкой, замѣтилъ Тримъ, топая ногой). "Посмотрите, въ какія судороги она его бросила! Замѣтьте положеніе, въ которомъ онъ теперь лежитъ, вытянутый! Какія утонченныя страданія онъ испытываетъ отъ этого". (Я надѣюсь, что это не въ Португаліи). "Природа не можетъ вынести больше!! Боже, какъ она удерживаетъ на дрожащихъ губахъ его утомленную душу"... (Я не сталъ бы читать ни строчки далѣе, сказалъ Тримъ за всѣ блага міра! я ужасно боюсь, ваши милости, что все это происходитъ въ Португаліи, гдѣ находится мой бѣдный братъ Томъ.-- "Я опять говорю тебѣ, Тримъ, сказалъ мой отецъ,-- что это не историческій отчетъ, а описаніе".-- Это только описаніе, честный человѣкъ, повторилъ докторъ Слопъ,-- здѣсь нѣтъ ни слова правды.-- "Это ужъ другой вопросъ, возразилъ мой отецъ; но разъ Тримъ читаетъ это съ такимъ волненіемъ, было бы жестокостью заставлять его продолжать. Дай проповѣдь мнѣ, Тримъ, я кончу ее за тебя, а ты можешь идти".-- Я долженъ остаться и услышать тоже, отвѣчалъ Тримъ,-- если ваша милость мнѣ это разрѣшите -- хотя самъ я не сталъ бы читать его и за полковничье жалованье.-- Бѣдный Тримъ! замѣтилъ дядя Тоби.-- Мой отецъ продолжалъ):
   "Замѣтьте положеніе, въ которомъ онъ теперь лежитъ, вытянутый! Какія утонченныя страданія онъ испытываетъ отъ этого! Природа не можетъ вынести больше! Боже, какъ она удерживаетъ на дрожащихъ губахъ его утомленную душу, которая хочетъ проститься съ нимъ, но ее не пускаютъ! Посмотрите, какъ несчастнаго страдальца тащатъ обратно въ его каморку!" (Слава Богу, что они хоть не убили его, замѣтилъ Тримъ).-- "Взгляните, какъ его снова влекутъ оттуда на костеръ, какія поношенія приготовилъ ему, при его послѣднихъ мукахъ, тотъ принципъ, что религія возможна и безъ милосердія!" (Ну, слава Богу, сказалъ Тримъ,-- онъ умеръ и избавился отъ терзаній, а они сдѣлали надъ нимъ все, что могли. О, судари!.. "Молчи, Тримъ, сказалъ мой отецъ, продолжая читать проповѣдь, чтобы Тримъ не привелъ доктора Слопа въ бѣшенство: -- мы никогда, такимъ образомъ, не кончимъ)".
   "Вѣрнѣйшій способъ испытать достоинство какого-нибудь спорнаго пункта, это -- прослѣдить послѣдствія, вызванныя такимъ пунктомъ, и сопоставить ихъ съ духомъ христіанства; таково короткое и рѣшительное правило, завѣщанное намъ нашимъ Спасителемъ для такихъ и подобныхъ такимъ случаевъ,-- и оно стоитъ тысячи доводовъ -- по плодамъ ихъ познаете ихъ.
   "Я не буду затягивать долѣе эту проповѣдь; прибавлю только два или три краткихъ, самостоятельныхъ правила, которыя можно изъ нея вывести.
   "Во-первыхъ, когда бы человѣкъ ни говорилъ съ увлеченіемъ противъ религіи, всегда подозрѣвайте, что не разсудокъ его, а страсти превозмогли въ немъ вѣру. Злая жизнь и добрая вѣра -- непріятные и неуживчивые сосѣди, и вы можете быть увѣрены, что разъ онѣ разстаются, то это не по иной какой причинѣ, какъ спокойствія ради.
   "Во-вторыхъ, когда человѣкъ такого рода говоритъ вамъ по какому-нибудь случаю, что это идетъ въ разрѣзъ съ его совѣстью -- всегда понимайте, что онъ подразумѣваетъ точно то-же, какъ еслибы онъ сказалъ, что то или иное не соотвѣтствуетъ его желудку; настоящее отсутствіе аппетита обыкновенно служитъ истинной причиной одного и другого.
   "Словомъ, не довѣряйте ни въ чемъ тому человѣку, который не имѣетъ совѣсти въ каждомъ дѣлѣ.
   "Что-же касается васъ самихъ -- помните ясно это различіе, ошибка въ которомъ погубила тысячи,-- что ваша совѣсть не есть законъ; нѣтъ, Богъ и разумъ сотворили законъ и вложили въ васъ совѣсть, чтобы она рѣшала не какъ азбатскій кади, согласно отливамъ или приливамъ своихъ собственныхъ страстей -- но какъ британскій судья въ этой странѣ свободы и здравомыслія, не создающій новыхъ законовъ, а добросовѣстно провозглашающій уже написанный законъ". Finis.
   -- Ты прочиталъ проповѣдь чрезвычайно хорошо, Тримъ, сказалъ мой отецъ.-- Еслибы онъ воздержался отъ своихъ комментаріевъ, возразилъ докторъ Слопъ, то прочелъ бы еще гораздо лучше.-- Я прочиталъ бы ее въ десять разъ лучше сударь, отвѣчалъ Тримъ, еслибы сердце мое не было такъ переполнено.-- Именно благодаря этому-то ты и прочелъ проповѣдь такъ хорошо, Тримъ, отвѣтилъ мой отецъ;-- и еслибы духовенство нашей церкви, продолжалъ мой отецъ, обращаясь къ доктору Слопу, также глубоко проникалось тѣмъ, что оно высказываетъ, какъ этотъ бѣдный малый, то оно, благодаря хорошимъ качествамъ ихъ произведеній... (Я ихъ отрицаю, перебилъ докторъ Слопъ), а я ихъ отстаиваю -- сдѣлалось бы образцомъ для цѣлаго свѣта: но увы! продолжалъ мой отецъ,-- я не могу, сударь, хотя и съ грустью, не признать, что оно въ этомъ отношеніи подобно французскимъ государственнымъ людямъ -- что они выигрываютъ въ кабинетѣ, то теряютъ въ полѣ.-- Жаль, замѣтилъ дядя Тоби, если это пропадаетъ,-- Мнѣ очень понравилась проповѣдь, отвѣчалъ мой отецъ: она драматична; и въ этомъ родѣ писательства, если взяться за него умѣло, есть что-то привлекающее вниманіе.-- У насъ часто говорятъ проповѣди въ такомъ родѣ, сказалъ докторъ Слопъ,-- Я это отлично знаю, сказалъ мой отецъ, но съ такимъ оттѣнкомъ голоса и видомъ, который разсердилъ доктора Слопа въ такой-же мѣрѣ, въ которой простое согласіе его-бы порадовало.-- Но въ этомъ отношеніи, прибавилъ слегка уколотый докторъ Слопъ,-- наши проповѣди имѣютъ то значительное преимущество, что мы никогда не вносимъ въ нихъ ни одного лица ниже патріарха или патріаршей жены, или мученика, или святого.-- Въ этой, однако, есть нѣсколько очень гнусныхъ характеровъ, сказалъ мой отецъ;-- но проповѣдь, по моему, отъ этого не хуже ни на іоту.-- Но скажите, замѣтилъ мой дядя Тоби, чья она можетъ быть? Какъ она попала въ моего Стевинуса?-- Надо быть не меньшимъ колдуномъ, чѣмъ Стевинусъ, сказалъ мой отецъ, чтобы разрѣшить второй вопросъ. Первый, мнѣ кажется, не настолько труденъ, ибо если только мое сужденіе меня сильно не обманываетъ -- я знаю автора; конечно, написана она священникомъ нашего прихода.
   Сходство языка и пріемовъ съ тѣми, которые отецъ мой постоянно слышалъ у проповѣдника своего прихода, служило основаніемь этой догадки, подтверждая ее такъ сильно, какъ только могло подтвердить такую вещь сужденіе а priori философскому уму,-- что она была Іорикова, а не чья-либо иная.-- То-же было подтверждено и а posteriori на слѣдующій день, когда Іорикъ послалъ слугу къ дядѣ Тоби на домъ, чтобы спросить ее.
   Оказывается, что Іорикъ, бывшій любознательнымъ по всѣмъ родамъ знанія, бралъ Стевинуса у дяди Тоби и, написавши проповѣдь, по небрежности сунулъ ее въ самую середку Стевинуса, а потомъ, по свойственной ему забывчивости, отправляя Стевинуса обратно, послалъ съ нимъ и проповѣдь за компанію.
   Злосчастная проповѣдь! Ты вторично была потеряна послѣ этого обрѣтенія, проскочивши черезъ неподозрѣваемую дыру въ карманѣ твоего хозяина въ незаслуживавшую довѣрія и истрепанную подкладку; тебя глубоко затоптала въ грязь лѣвая задняя нога его Росинанта,-- безжалостно наступившая на тебя послѣ твоего паденія; ты оставалась въ продолженіе десяти дней погребенной въ слякоти, откуда ты была поднята нищимъ, продана за пол-пени приходскому причетнику, перенесена къ его священнику на вѣки, до конца остававшихся ему дней, потерянная для твоего собственнаго автора -- и возвращена его безпокойнымъ останкамъ только въ эту минуту, когда я повѣдаю свѣту эту повѣсть.
   Можетъ-ли повѣрить читатель, что эта проповѣдь Іорика была произнесена передъ началомъ сессіи въ Іоркскомъ соборѣ передъ тысячей свидѣтелей, готовыхъ присягнуть въ этомъ, нѣкіимъ пребендаріемъ этой церкви, и даже напечатана имъ впослѣдствіи -- все это въ столь близкомъ времени, какъ два года и три мѣсяца послѣ смерти Іорика?-- Правда, Іорику никогда не счастливилось, особенно при жизни, но было ужъ слишкомъ тяжко обижать его и послѣ смерти и грабить тогда, когда онъ уже лежалъ въ могилѣ.
   Впрочемъ, въ виду того, что господинъ, который сдѣлалъ это, былъ очень добръ къ Іорику и, надо ему отдать справедливость, отпечаталъ лишь немного оттисковъ для раздачи, да къ тому-же, какъ мнѣ говорили, могъ бы и самъ написать не хуже, еслибы захотѣлъ, то я и долженъ объявить, что не разсказалъ-бы свѣту этого анекдота (который я и печатаю не съ цѣлью повредить его характеру или повышенію въ церкви, это я оставляю другимъ), еслибы не считалъ себя побуждаемымъ двумя причинами, которымъ я не въ силахъ противостоять.
   Первая -- та, что, оказывая ему справедливость, я могу доставить спокойствіе Іориковой тѣни, которая, по вѣрованіямъ деревенскихъ и нѣкоторыхъ другихъ людей, все еще бродитъ.
   Вторая причина -- та, что, знакомя свѣтъ съ этимъ дѣломъ я получаю возможность оповѣстить его, что, въ случаѣ, еслибы характеръ пастора Іорика и образчикъ его проповѣдей понравились,-- онѣ находятся теперь въ обладаніи семейства Шенди, въ достаточномъ количествѣ, чтобы составить порядочный томъ, и предлагаются къ услугамъ свѣта, которому онѣ могутъ принести немало пользы.
   

ГЛАВА XLIII.

   Обадія получилъ свои двѣ короны безъ всякихъ споровъ, такъ какъ онъ вошелъ, звеня, съ инструментами въ томъ зеленомъ мѣшкѣ, о которомъ мы говорили, привѣшенными черезъ плечо, въ ту самую минуту, когда капралъ Тримъ вышелъ изъ комнаты.
   -- Теперь мы въ состояніи быть сколько-нибудь полезными госпожѣ Шенди, сказалъ докторъ Слопъ, проясняясь.-- Мнѣ кажется не лишнимъ послать наверхъ узнать, какъ она поживаетъ.
   -- Я приказалъ старой акушеркѣ притти къ намъ внизъ въ случаѣ малѣйшаго затрудненія, отвѣтилъ мой отецъ;-- ибо вамъ надо знать, докторъ Слопъ, продолжалъ мой отецъ съ какой-то смущенной улыбкой на лицѣ,-- что въ силу особеннаго договора, торжественно заключеннаго мною съ моей женой, вы не болѣе какъ пособникъ въ этомъ дѣлѣ -- и даже менѣе того -- развѣ только тощая матушка-повитуха не справится тамъ наверху безъ васъ... У женщинъ бываютъ свои странныя прихоти; а въ случаяхъ такого рода, продолжалъ мой отецъ, гдѣ онѣ несутъ всю тяжесть и претерпѣваютъ столько жестокихъ мученій ради умноженія нашихъ семействъ и блага всего рода,-- онѣ притязаютъ на право рѣшенія, en souveraines, въ чьихъ рукахъ и какимъ образомъ онѣ предпочитаютъ этому подвергаться.
   -- Онѣ имѣютъ на это право, замѣтилъ мой дядя Тоби.-- Но, сударь, возразилъ докторъ Слопъ, не обращая вниманія на мнѣніе моего дяди Тоби, и обращаясь къ отцу,-- лучше бы онѣ управляли по другимъ вопросамъ; а отецъ семейства, желающій продолженія своего рода, по моему мнѣнію, долженъ былъ бы помѣняться съ ними этимъ преимуществомъ, предоставивъ имъ за него какія-нибудь другія права.-- Я не знаю, отвѣчалъ мой отецъ -- до того угрюмо, что, очевидно, онъ говорилъ не вполнѣ безпристрастно -- я, не знаю, сказалъ онъ, что намъ еще остается уступать взамѣнъ того, кто будетъ выводить нашихъ дѣтей на свѣтъ, если не то,-- кто будетъ ихъ производить.-- Можно бы уступать почти что угодно, возразилъ докторъ Слопъ.-- Извините, отвѣтилъ мой дядя Тоби.-- Сударь, отвѣчалъ докторъ Слопъ, вы бы удивились, еслибы узнали, какихъ усовершенствованій достигли мы за послѣдніе годы во всѣхъ отрасляхъ повивальнаго знанія, въ особенности же по вопросу о безопасномъ и легкомъ извлеченіи foetus'а, который получилъ такое освѣщеніе, что... что касается меня (и онъ поднялъ руки кверху), я объявляю, что не могу понять, какъ свѣтъ...-- Я жалѣю, сказалъ мой дядя Тоби, что вы не видѣли, какія громадныя арміи были у насъ во Фландріи.
   

ГЛАВА XLIV.

   Я на минуту опускаю занавѣсъ передъ этой сценой, чтобы вспомнить вамъ одну вещь и сообщить другую.
   То, что я имѣю сообщить вамъ, является, признаюсь, нѣсколько не на своемъ мѣстѣ, ибо это слѣдовало сказать полтораста страницъ тому назадъ; но я предвидѣлъ тогда, что оно придется кстати впослѣдствіи и будетъ болѣе замѣтно именно здѣсь, чѣмъ въ другомъ мѣстѣ. Писатели должны заглядывать впередъ, чтобы поддерживать духъ и связь того, что находится въ ихъ рукахъ.
   Когда эти два дѣла будутъ сдѣланы -- занавѣсъ вновь поднимется, и мой дядя Тоби, мой отецъ и докторъ Слопъ будутъ продолжать свой разговоръ безпрепятственно.
   Такъ, во-первыхъ, дѣло, о которомъ я долженъ вамъ напомнить, слѣдующее: изъ образчиковъ странности взглядовъ моего отца по вопросу объ именахъ, а также по предыдущему вопросу, вы, я думаю, составили себѣ представленіе о моемъ отцѣ (да и я навѣрное говорилъ вамъ то-же), какъ о человѣкѣ столь же странномъ и капризномъ въ пятидесяти другихъ взглядахъ. Дѣйствительно, не было ни одного періода человѣческой жизни, начиная съ самаго перваго акта его произведенія и до тощихъ панталонъ въ туфляхъ, въ которые онъ обращался въ пору второго младенчества, -- о которомъ онъ не имѣлъ бы какого-нибудь особеннаго излюбленнаго и самобытнаго мнѣнія, столь-же скептическаго и отдаленнаго отъ большой дороги мышленія, какъ и тѣ два, которыя были объяснены.
   Мистеръ Шенди, мой отецъ, сударь, ничего не хотѣлъ видѣть въ томъ свѣтѣ, въ какомъ его представляли другіе; онъ все освѣщалъ своимъ свѣтомъ -- не взвѣшивалъ ничего на общихъ вѣсахъ -- нѣтъ: это былъ слишкомъ тонкій изыскатель, чтобы подвергаться такому грубому обману. Чтобы получить точный вѣсъ предметовъ помощью научнаго безмѣна, надо, говаривалъ онъ, чтобы fulcrum {Подставка, подпорка; въ безмѣнѣ, слѣдовательно, та петля, которая служитъ передвижной точкой опоры.} было почти невидимо, но избѣжаніе всякаго тренія со стороны избитыхъ ученій -- безъ этого, minutiœ {Т. е. могутъ быть приняты въ соображеніе мелкія обстоятельства.} философіи, которыя непремѣнно должны перетянуть вѣсы, не окажутъ никакого вліянія. Знаніе, какъ и матерія. утверждалъ онъ, дѣлимо in infinitum {До безконечности.}, а граны и скрупулы такъ-же точно составляютъ часть его, какъ и всемірное тяготѣніе. Однимъ словомъ, говорилъ онъ, ошибка всегда ошибка, гдѣ бы она ни оказалась -- въ дроби или фунтѣ -- и всегда одинаково пагубна для истины, которая столь же неизбѣжно задерживается на днѣ своего колодца невѣрностью въ расположеніи пылинокъ на бабочкиныхъ крыльяхъ, какъ и всякими недостатками въ дискѣ солнца, луны и всѣхъ небесныхъ звѣздъ, вмѣстѣ взятыхъ.
   Онъ часто сокрушался о томъ, что, вслѣдствіе нежеланія принять это въ должное соображеніе и искусно примѣнять къ государственнымъ дѣламъ, наравнѣ съ умозрительными истинами. такъ много на свѣтѣ вещей приходитъ въ разстройство: политическій ковчегъ распадается и самыя основанія нашей образцовой конституціи, церковной и государственной, настолько подточены, какъ доносятъ изслѣдователи.
   Вы провозглашаете, говорилъ онъ, что мы погибшій, поконченный народъ. Отчего? вопрошалъ онъ, пользуясь въ этомъ случаѣ саритомъ, или силлогизмомъ Зенона и Хризиппа {Зенонъ, основатель школы стоиковъ, родился на о. Кипрѣ, около 362 г. до P. X.; главной задачей его философской дѣятельности было противодѣйствовать распущенному ученію Эпикура; Хризиппъ, уроженецъ Киликіи (жилъ приблизительно съ 280 по 207 годъ до P. X.) и ученикъ Зенона, онъ былъ ревностнымъ защитникомъ его ученія противъ академиковъ. Онъ прославился еще какъ ловкій и тонкій діалектикъ и авторъ многихъ извѣстныхъ софизмовъ.}, не зная даже, что онъ имъ принадлежалъ. Отчего? Отчего мы погибшій народъ? Потому, что мы испорчены. Отчего же мы испорчены, сударь мой? Оттого, что мы нуждаемся, вслѣдствіе бѣдности -- не нашего желанія; согласенъ; но отчего мы нуждаемся, прибавлялъ онъ?-- Оттого, отвѣчалъ онъ, что пренебрегаемъ грошами и копейками; наши банковые билеты, сударь, наши золотые, наши шиллинги заботятся о себѣ.
   То же самое, говорилъ онъ, видимъ мы во всемъ кругѣ наукъ: главнѣйшіе, утвержденные пункты ихъ не могутъ нарушаться -- законы природы постоятъ за себя; но заблужденіе (прибавлялъ онъ, упорно глядя на мою мать) -- заблужденіе, сударь, заползаетъ черезъ едва замѣтныя щели и мелкія отверстія, которыя природа человѣка оставляетъ незащищенными.
   Объ этомъ-то направленіи мыслей моего отца я и долженъ былъ вамъ напомнить. Пунктъ, по которому вы должны быть извѣщены и который я приберегъ для этого мѣста, слѣдующій:
   Среди многихъ и прекрасныхъ доводовъ, которыми мой отецъ убѣждалъ мою мать согласиться на помощь доктора Слопа, предпочтительно предъ старухой -- одинъ былъ чрезвычайно страннаго свойства; взвѣсивши это дѣло съ точки зрѣнія христіанской, онъ сталъ обсуждать его съ ней на философской почвѣ и приложилъ къ нему всѣ свои силы, разсчитывая на него, какъ на мертвый якорь. Однако, онъ измѣнилъ ему; впрочемъ, не изъ какого либо недостатка въ самомъ аргументѣ, а оттого, что какъ онъ ни старался, никакими силами не могъ заставить ее понять его значеніе.-- Проклятая неудача! пробормоталъ онъ про себя, выходя однажды послѣ обѣда изъ комнаты, послѣ того, какъ онъ цѣлыхъ полтора часа настаивалъ на немъ,-- но все напрасно;-- проклятая неудача! сказалъ онъ, закусывая губу и закрывая дверь; чтобы у человѣка, обладающаго одной изъ лучшихъ въ свѣтѣ цѣпей разсужденія, была въ то-же время жена съ такой головой, въ которой нельзя повѣсить изнутри на одного заключенія, чтобы спасти свою душу отъ погибели!
   Этотъ доводъ, хотя и окончательно потерянный для моей матери, казался ему болѣе вѣскимъ, чѣмъ всѣ остальные взятые вмѣстѣ, поэтому я постараюсь отдать ему полную справедливость и выставить его со всей ясностью, на которую я способенъ.
   Отецъ мой исходилъ изъ слѣдующихъ двухъ аксіомъ, на которыхъ и основывалъ его силу:
   Во-первыхъ, что унція своего ума лучше тонна чужого, и во-вторыхъ (это, собственно говоря, было основаніемъ первой аксіомы, хотя и является позднѣе), что умъ каждаго человѣка долженъ исходить изъ его собственной души, а не чьей-бы то ни было чужой.
   А такъ какъ для моего отца было вполнѣ ясно, что отъ природы всѣ души одинаковы, и что значительная разница между наиболѣе острымъ и наиболѣе тупымъ пониманіемъ происходитъ не отъ какой-либо природной чуткости или грубости одной мыслительной субстанціи въ сравненіи съ другой, а возникаетъ исключительно отъ счастливаго или несчастнаго строенія тѣла въ той его части, которую душа первоначально избрала для свозго мѣстопребыванія,-- то онъ и поставилъ предметомъ своихъ изысканій -- найти это самое мѣсто.
   На основаніи самыхъ точныхъ свѣдѣній, которыя онъ могъ собрать по этому вопросу, онъ убѣдился, что оно не можетъ находиться тамъ, куда отнесъ его Декартъ -- на верхушкѣ мозговой железы, которая, согласно его философіи, представляла для нея подушечку величиною съ горошину; хотя, по правдѣ говоря, это было не дурное предположеніе, въ виду того, что въ этомъ мѣстѣ сосредоточивалось дѣйствительно много нервовъ; и, конечно, мой отецъ непремѣнно попалъ-бы вмѣстѣ съ этимъ великимъ философомъ въ самую середину ошибки, еслибы не мой дядя Тоби; онъ спасъ его отъ этого, разсказавши одинъ случай съ валлонскимъ офицеромъ въ сраженіи при Ланденѣ, которому отстрѣлили часть мозга мушкетной пулей, а остальную впослѣдствіи вынулъ французскій хирургъ, не смотря на то, онъ все-таки выздоровѣлъ и преисправно исполнялъ и безъ него свои обязанности,
   -- Если смерть, сказалъ тогда мой отецъ, разсуждая самъ съ собой,-- есть лишь отдѣленіе души отъ тѣла, и если правда, что люди могутъ расхаживать и исполнять свои дѣла безъ мозговъ, то, конечно, душа обитаетъ не тамъ. Q. Е. D. {Quod erat demonstrandum -- что и требовалось доказать.}.
   Что-же касается извѣстнаго жидкаго, легковѣснаго и весьма душистаго сока, который великій миланскій физикъ Кольониссимо Борри {Іосифъ-Францискъ Борри род. въ Миланѣ въ 1627 г., ум. въ 1685 г.; химикъ и сектантъ; бѣжавъ отъ осудившей его инквизиціи, онъ удалился въ Швецію, гдѣ долгое время жилъ и работалъ, по порученію королевы Христины, надъ отысканіемъ философскаго камня.} -- какъ онъ утверждаетъ въ письмѣ къ Бартолину {Ѳома Бартолинъ -- датскій ученый анатомъ (1619--1680); ему приписывали честь открытія существованія лимфатическихъ сосудовъ; онъ былъ защитникомъ теоріи обращенія крови.} -- открылъ въ клѣточкахъ затылочной части мозжечка, и который онъ считаетъ главнымъ вмѣстилищемъ разумной души (ибо вы должны знать, что въ нашъ болѣе просвѣщенный вѣкъ въ каждомъ живомъ человѣкѣ признаются двѣ души -- изъ коихъ одна, согласно великому Метеглингіусу, называется Animus {Animus -- душа желающая, чувствующая, Anima -- душа, самая сущность жизни.}, а другая -- Anima; такъ что касается мнѣнія Борри, говорю я,-- отецъ мой никогда и ни за что не могъ съ нимъ согласиться; самая мысль о томъ, что столь благородное, утонченное, невещественное и возвышенное существо, какъ Anima, или даже какъ Animus, можетъ избрать для своего поселенія такое мѣсто и сидѣть точно головастикъ, плескаясь цѣлыми днями, и лѣтомъ и зимой, въ какой-то лужѣ -- или вообще, въ какой-бы то ни было жидкости, независимо отъ ея густоты или текучести,-- потрясала, какъ онъ говорилъ, его воображеніе; онъ неохотно даже выслушивалъ это ученіе.
   Такимъ образомъ, какъ видно, наименѣе спорнымъ казалось для всѣхъ то, что главное чувствилище, или главная квартира души, къ которой относились всѣ свѣдѣнія и изъ которой выходили всѣ повелѣнія, находится или въ самомъ мозжечкѣ, или около него, или, точнѣе, гдѣ-то около продолговатаго мозга, гдѣ сходились -- согласно всеобщему рѣшенію датскихъ анатомовъ -- всѣ мельчайшіе нервы отъ органовъ всѣхъ семи чувствъ, подобно тому, какъ въ площади сходятся улицы и бульвары.
   До сихъ поръ въ мнѣніи моего отца не было ничего особеннаго,-- съ нимъ шли за-одно лучшіе мыслители всѣхъ вѣковъ и климатовъ. Но отсюда онъ уклонялся на самостоятельный путь, возводя на тѣхъ краеугольныхъ камняхъ, которые они поставили для него, новую Шендіевскую гипотезу, одинаково выдерживавшую свою основательность, независимо отъ того, происходила-ли чуткость и отзывчивость души отъ температуры или чистоты вышеупомянутой жидкости, или-же отъ болѣе тонкой оболочки и ткани самаго мозжечка -- мнѣніе, на сторону котораго онъ самъ склонялся.
   Онъ утверждалъ, что кромѣ необходимой осторожности, которой долженъ сопровождаться актъ произведенія каждаго индивида, требовавшій величайшей въ свѣтѣ обдуманности, такъ какъ въ немъ полагается основаніе тому непонятному соединенію, которое состоитъ изъ ума, памяти, воображенія, краснорѣчія и всего того, что обыкновенно подразумѣняется подъ именемъ добрыхъ естественныхъ наклонностей,-- что кромѣ этого, и имени, даваемаго при крещеніи -- этихъ основныхъ и наиболѣе дѣйствительныхъ причинъ всего -- есть еще третья причина,-- или скорѣе, то, что логики называютъ Causa sine qua non, -- безъ которой все, что-бы ни было сдѣлано, не имѣетъ никакого значенія -- это предохраненіе нѣжной и тонкотканной оболочки отъ бѣды, которая обыкновенно постигаетъ ее вслѣдствіе сильнаго сжатія и давленія, коему подвергается голова, благодаря нелѣпому способу вносить насъ въ свѣтъ впередъ головой.
   Это требуетъ объясненія.
   Мой отецъ, перелистывавшій всякія книги, заглянувши въ Lithopœdus Senonesis de Par tu diffïcili {Литопедусъ Сенонезисъ: о трудномъ рожденіи. "Авторъ здѣсь вдвойнѣ ошибается: ибо вмѣсто Lithopædue должно быть: Lithopædii Senonensie Leon. Вторая ошибка заключается въ томъ, что Lithopædue не есть авторъ, а рисунокъ окаменѣлаго ребенка. Отчетъ объ этомъ, изданный Атозіемъ, 1580, можетъ быть видимъ въ концѣ трудовъ Кордеуса въ Спахіусѣ. Г. Тристрамъ Шенди былъ вовлеченъ въ заблужденіе либо тѣмъ, что видѣлъ имя Литопедуса недавно въ каталогѣ ученыхъ писателей, либо спуталъ Литопедуса съ Тринекавеліусомъ, благодаря слишкомъ большому сходству именъ". (Прим. автора). Trincavelli -- извѣстный въ свое время итальянскій медикъ, бывшій профессоромъ въ Венеціи и Падуѣ; онъ жилъ съ 1496 по 1568 годъ.}, напечатанный Адріаномъ Смельвготомъ, нашелъ, что степень мягкости и неупругости головы ребенка при рожденіи -- благодаря тому, что кости черепа не имѣютъ еще швовъ -- такова, что, вслѣдствіе силы потугъ женщины, доходящей при трудныхъ родахъ среднимъ числомъ до 470 фунтовъ перпендикулярнаго давленія, въ сорока девяти случаяхъ изъ пятидесяти вышесказанная голова сжимается и сдавливается въ продолговатую, конусообразную форму, напоминающую скатанное кондитеромъ пирожное тѣсто.-- Боже! вскричалъ мой отецъ, какія измѣненія и ужасы это должно вызывать въ безконечно нѣжной и тонкой ткани cerebellum'а {Мозжечка.} Или, если существуетъ тотъ сокъ, о которомъ говоритъ Борри, развѣ этого недостаточно, чтобы превратить самую чистую жидкость на свѣтѣ въ мутную и плѣсневую?
   Но каково стало его опасеніе, когда онъ даже узналъ, что эта сила, дѣйствуя на самую макушку головы, не только повреждаетъ мозгъ, или cerebrum, но и неизбѣжно придавливаетъ и передвигаетъ cerebrum къ cerebellum'у, который и есть самое мѣстопребываніе разумѣнія!-- Ангелы и служители милосердія! воскликнулъ отецъ,-- защитите насъ! Можетъ-ли душа устоять противъ такого потрясенія? Не удивительно, что мозговая ткань до того растрескана и разодрана, и что столько изъ нашихъ лучшихъ головъ въ дѣйствительности не лучше перепутаннаго мотка шелку -- до того полны смѣшенія и запутанности.
   Но когда мой отецъ прочиталъ дальше и былъ посвященъ въ секретъ, что, когда ребенокъ перевернутъ въ обратномъ смыслѣ,-- что каждый операторъ легко можетъ сдѣлать -- и извлекается за ноги -- тогда, вмѣсто того, чтобы cerebrum передвигался къ cerebellum'у, самъ cerebellum, наоборотъ, просто передвигается къ cerebrum'у, что не можетъ причинить ему никакой бѣды,-- клянусь небомъ, вскричалъ онъ, свѣтъ находится въ заговорѣ, чтобы вывести и ту малую толику ума, какую далъ намъ Господь, и профессора родовспомогательнаго искусства также участвуютъ въ немъ. Не все-ли мнѣ равно, который конецъ моего сына раньше появится въ міръ, лишь бы все шло исправно впослѣдствіи и cerebellum спасся бы отъ сжатія!
   Природа гипотезы такова, что разъ человѣкъ ее составилъ, она все ассимилируетъ себѣ, словно подходящую пищу, и съ самой минуты, когда она въ васъ засѣла, она обыкновенно растетъ и крѣпнетъ отъ всего, что вы видите, слышите, читаете или понимаете. Это весьма важно.
   Послѣ того, какъ мой отецъ поносился съ ней около мѣсяца, не было уже почти ни одного проявленія глупости или дарованія, которое бы онъ не могъ быстро разъяснить при помощи ея: она объясняла то, что старшій сынъ бываетъ величайшимъ болваномъ въ семьѣ.-- Бѣдняга, говаривалъ онъ: онъ расчищалъ дорогу для способностей его младшихъ братьевъ. Она помогала разгадывать замѣчанія простяковъ и чудовищныхъ головъ, показывая а priori, что иначе и быть не могло, развѣ **** я самъ не знаю что. Она поразительно объясняла и освѣщала acumen {Остроту.} азіятскаго генія, и болѣе живой складъ, и проницательную воспріимчивость мысли въ теплыхъ странахъ -- не легкимъ и избитымъ указаніемъ на ясность неба, или большую продолжительность солнечнаго сіянія, и т. п., что, пожалуй, также точно могло бы разрѣдить или распустить душевныя способности до полнаго ничтожества, какъ другая крайность климата сосредоточиваетъ ихъ, въ странахъ холодныхъ; онъ возводилъ все дѣло къ его первоначальному источнику -- головѣ, показывая, что въ болѣе тепломъ климатѣ природа наложила болѣе легкую дань на нѣжнѣйшую часть созданій, ослабивъ тяжесть ихъ страданій и усиливъ наслажденія, благодаря чему давленіе на макушку было до того слабо, что сохранялось въ цѣлости все строеніе cerebellum'а; болѣе того -- онъ былъ убѣжденъ, что при естественныхъ рожденіяхъ ни единая нитка изо всей ткани не оказывалась разорванной или перемѣщенной, вслѣдствіе чего душа могла проявляться именно такъ, какъ ей хотѣлось.
   Когда отецъ мой дошелъ до этого -- какое зарево свѣта пролили на его гипотезу извѣстія о кесаревомъ сѣченіи и о великихъ геніяхъ, которые благополучно явились на свѣтъ благодаря ему! "Тутъ, видите-ли, говаривалъ онъ, не было нанесено чувствилищу никакого вреда, не было никакого давленія головы о тазъ, никакого передвиженія cerebrum'а къ cerebellum'у -- ни черезъ os pubis съ этой стороны, ни съ os coxygis {Чресленная и бедренная кости.} съ другой; а каковы были счастливыя послѣдствія? Да, сударь, вашъ Юлій Цезарь, который и далъ имя этой операціи; а Гермесъ Трисмегистусъ {Такъ назывался отождествленный греками съ Меркуріемъ египетскій богъ Тотъ; прозваніе Trismegistus значитъ: трижды великій.}, который родился такимъ образомъ еще прежде, чѣмъ операція эта получила свое названіе; а Сципіонъ Африканскій, а Манлій-Торкватъ {Полагаемъ, что эти имена едва-ли требуютъ комментарія; однако, напомнимъ вкратцѣ, что первый былъ извѣстный побѣдитель карѳагенянъ и Аннибала и покоритель Испаніи; суровый Катонъ не любилъ его за его вліяніе и за склонность къ греческимъ обычаямъ; вслѣдствіе его навѣтовъ, онъ удалился подъ конецъ жизни изъ Рима и поселился въ своей виллѣ въ Кампаніи. Манлій Торкватъ былъ военнымъ трибуномъ въ 362 г. до P. X., когда побѣдилъ въ единоборствѣ Галла-великана; въ 340 году, будучи консуломъ во время одной изъ латинскихъ войнъ, онъ казнилъ своего сына, позволившаго себѣ вступить въ сраженіе противъ приказанія отца.}; "нашъ Эдуардъ шестой {Сынъ Генриха VIII и Анны Сеймуръ, царствовавшій съ 1547 по 1553 годъ. При немъ реформація сдѣлала большіе успѣхи и укоренилась въ Англіи; въ общемъ, однако, это былъ человѣкъ далеко не выдающійся.}, который, останься онъ въ живыхъ, также сдѣлалъ-бы честь этой гипотезѣ. Эти и многіе другіе, высоко стоявшіе на скрижаляхъ славы, бокомъ явились, сударь, въ міръ".
   Сѣченіе abdomen'а и uterus'а въ теченіе шести недѣль не выходило изъ головы моего отца; онъ вычиталъ и успокоился, что раны въ epigastrium и въ matrix {Abdomen -- брюхо; uterus -- чрево; epigastriam -- надбрюшіе; matrix -- матка.} не смертельны, такъ что животъ матери можетъ быть открытъ съ большимъ удобствомъ, чтобы дать проходъ ребенку. Онъ упомянулъ объ этомъ какъ-то послѣ обѣда моей матери -- просто, какъ интересный фактъ; но, увидѣвъ, что она стала бѣлѣе пепла при одномъ словѣ объ этомъ, онъ счелъ за благо не возобновлять этого разговора, хотя эта операція сильно возбуждала его надежды,-- и удовольствоваться созерцаніемъ преимуществъ того, чего, какъ онъ видѣлъ, не стоило и предлагать.
   Такова была гипотеза моего отца, г. Шенди; мнѣ остается только прибавить относительно ея, что мой братъ Бобби дѣлалъ ей (если не своему семейству) не меньшую честь, чѣмъ каждый изъ вышеупомянутыхъ великихъ героевъ; ибо, будучи случайно не только крещеннымъ, но и рожденнымъ въ то время, когда отецъ мой находился въ Эпсомѣ, при томъ же будучи первымъ ребенкомъ у моей матери и явившись на свѣтъ головой впередъ,-- онъ и оказался впослѣдствіи мальчикомъ съ удивительно притупленными способностями; мой отецъ вплелъ все это въ свое убѣжденіе, и, потерпѣвъ неудачу отъ одного способа, рѣшилъ испробовать другой.
   Но на это нельзя было разсчитывать отъ женщины, такъ какъ эту братію не легко своротить съ заученной дороги, вотъ отчего мой отецъ такъ и покровительствовалъ мужамъ науки, съ которыми ему легче было бы добиться толку.
   Изо всѣхъ людей на свѣтѣ докторъ Слопъ былъ самымъ пригоднымъ для цѣлей моего отца; ибо хотя онъ и считалъ свои вновь изобрѣтенные акушерскіе щипцы за вѣрнѣйшее орудіе избавленія и дѣятельно пропагандировалъ ихъ, однако онъ, повидимому, проронилъ въ своей книгѣ пару словъ въ пользу именно того, что занимало воображеніе моего отца -- хотя, конечно, не въ видахъ душевной пользы отъ извлеченія за ноги, а по чисто акушерскимъ соображеніямъ.
   Этимъ объясняется союзъ между моимъ отцомъ и докторомъ Слопомъ при послѣдующемъ разсужденіи, нѣсколько безжалостномъ по отношенію къ дядѣ Тоби. Какимъ образомъ человѣкъ простой, съ однимъ здравымъ смысломъ, могъ держаться противъ двухъ такихъ союзниковъ въ наукѣ -- трудно себѣ уяснить. Вы можете размышлять объ этомъ, если у васъ есть охота -- и пока ваше воображеніе находится въ движеніи, вы можете даже поощрять его въ его изысканіяхъ и углубляться въ открытіе причинъ и природныхъ воздѣйствій, въ силу которыхъ мой дядя Тоби пріобрѣлъ свою скромность, благодаря ранѣ въ пахъ. Вы можете основать цѣлую теорію для объясненія того, какимъ образомъ брачныя условія обрекли меня на потерю носа и показать свѣту, почему случилось такъ, что я имѣлъ несчастіе быть нареченнымъ Тристрамомъ, въ противность гипотезѣ моего отца и желанію всей семьи, не исключая крестныхъ отцовъ и матерей. Все это, вмѣстѣ съ пятьюдесятью другими неразъясненными вопросами, вы можете пытаться разрѣшить, если у васъ есть время; но я говорю вамъ заранѣе, что все это будетъ напрасно, ибо ни мудрый магъ Доно Беліаниса греческаго -- Алкизъ, ни не менѣе знаменитая жена его волшебница Урганда (еслибы они были живы) не могли бы разсчитывать подойти и на милю къ истинѣ.
   Пусть читатель довольствуется ожиданіемъ полнаго объясненія этихъ вопросовъ до будущаго года,-- когда передъ нимъ откроется цѣлая серія такихъ вещей, которыя онъ едва-ли ожидаетъ.
   

ГЛАВА XLV.

   -- Я жалѣю, докторъ Слопъ, сказалъ мой дядя Тоби (повторяя еще разъ свою мысль, но съ большимъ оттѣнкомъ усердія и искренности, чѣмъ въ первый разъ {См. стр. 142.}, -- я жалѣю, докторъ Слопъ, сказалъ мой дядя Тоби,-- что вы не видѣли, какія громадныя арміи были у насъ во Фландріи.
   Сожалѣніе моего дяди Тоби оказало доктору Слопу такую плохую услугу, какую никогда и никому не предполагало сдѣлать его сердце; да, сударь, оно сбило его съ толку, и тѣмъ привело его мысли сперва въ замѣшательство, а затѣмъ и въ бѣгство, такъ что онъ ужъ никакими судьбами не могъ собрать ихъ снова
   Во всѣхъ спорахъ -- мужскихъ или женскихъ, ради славы, выгоды или любви -- это совершенно безразлично -- ничего нѣтъ болѣе опаснаго, сударыня, чѣмъ пожеланіе, неожиданнымъ образомъ, изъ за-угла выпущенное на человѣка. Вѣрнѣйшее въ большинствѣ случаевъ средство уменьшить силу пожеланія для того, противъ кого оно направлено -- это немедленно вскочить на ноги и пожелать въ отвѣтъ желателю что-нибудь по возможности равноцѣнное; такимъ образомъ уравновѣшивая счеты на мѣстѣ, вы остаетесь при своемъ положеніи -- и даже иной разъ получаете перевѣсъ надъ атакующимъ.
   Это будетъ вполнѣ разъяснено свѣту въ моей главѣ о пожеланіяхъ.
   Докторъ Слопъ не зналъ свойствъ этой защиты и былъ ею озадаченъ; это окончательно прекратило споръ на четыре минуты съ половиной; пять -- оказались бы для него гибельными; отецъ мой видѣлъ опасность; споръ былъ однимъ изъ самыхъ интересныхъ споровъ въ свѣтѣ: "должно-ли дитя его молитвъ и стараній родиться безъ головы, или съ оной".-- Онъ выжидалъ до послѣдней минуты, чтобы дать доктору Слопу, на чей счетъ высказано было пожеланіе, возможность и право отдачи; но замѣтивъ, какъ я говорилъ, что тотъ былъ сбитъ съ толку и продолжалъ глядѣть съ той озадаченной пустотой въ глазахъ, которая свойственна изумленнымъ душамъ -- сначала въ лицо моему дядѣ Тоби, потомъ ему, потомъ вверхъ, потомъ внизъ, потомъ на востокъ, и отъ востока переходя вдоль плинтуса панельной обшивки, къ противоположной точкѣ компаса -- и что онъ послѣ всего этого перешелъ уже къ тому, что сталъ считать мѣдные гвоздики на ручкѣ своего кресла -- мой отецъ убѣдился, что не стоило далѣе терять время съ дядей Тоби, и потому продолжалъ разсужденіе слѣдующимъ образомъ.
   

ГЛАВА XLVI.

   -- Какія громадныя арміи были у васъ во Фландріи!
   -- Братъ Тоби, отвѣчалъ мой отецъ, снимая съ головы парикъ правой рукой, а лѣвой вытаскивая изъ праваго камзольнаго кармана полосатый индійскій носовой платокъ, чтобы потирать свою голову во время разсужденія съ моимъ дядей Тоби по этому вопросу.
   Въ этомъ отношеніи, мнѣ кажется, отецъ мой заслуживалъ большого порицанія -- и вотъ по какой причинѣ.
   Дѣла не большей, собственно кажущейся важности, чѣмъ то, "слѣдовало-ли моему отцу снять свой парикъ правой рукой или лѣвой" -- случалось, вызывали раздоръ въ величайшихъ королевствахъ и заставляли короны управлявшихъ ими монарховъ качаться на ихъ головахъ.-- Но долженъ-ли я говорить вамъ, сударь, что условія, которыми окружено все на этомъ свѣтѣ, придаютъ всему на этомъ свѣтѣ свой особый размѣръ и видъ, и. стягивая или расширяя его въ ту или иную сторону, дѣлаютъ изъ него великое, малое, доброе или злое, безразличное или небезразличное, смотря по тому, какъ случится?
   Такъ какъ индійскій платокъ моего отца лежалъ въ правомъ карманѣ камзола, то онъ и не долженъ былъ ни подъ какимъ видомъ лишать свободы свою правую руку: наоборотъ, вмѣсто того, чтобы снимать ею парикъ, какъ онъ это сдѣлалъ, онъ долженъ былъ цѣликомъ предоставить это дѣло лѣвой; такимъ образомъ, когда естественная потребность моего отца потереть себѣ лобъ сдѣлала необходимымъ появленіе платка, ему оставалось бы только всего опустить правую руку въ правый карманъ и вынуть его оттуда,-- что онъ могъ бы сдѣлать безъ всякихъ усилій, или во всякомъ случаѣ безъ малѣйшаго неловкаго напряженія хотя бы одного какого-нибудь сухожилія и мускула во всемъ тѣлѣ.
   Въ такомъ случаѣ (конечно, еслибы отцу моему не пришло въ голову строить изъ себя дурака, судорожно сжимая парикъ лѣвой рукой, или образуя въ локтѣ или подмышкѣ какой-нибудь глупый или некрасивый уголъ), вся его поза была бы свободна, естественна, непринужденна. Самъ Рейнольдсъ {Рейнольдсъ (1723--1792, съ 1769 года президентъ англійской королевской академіи художествъ) знаменитъ въ особенности, какъ портретистъ, котораго англичане по справедливости ставятъ выше всѣхъ его собратовъ по искусству; болѣе всего поражаютъ у него богатство и удачное сочетаніе красокъ.}, пишущій одно величавое и красивое, могъ бы нарисовать его въ этомъ видѣ.
   Теперь-же, устроившись совершенно инымъ образомъ, отецъ мой, какъ вы можете себѣ представить, изображалъ изъ себя чортъ знаетъ какую фигуру.
   Въ самомъ концѣ царствованія королевы Анны {Анна, дочь Іакова II, родилась въ 1664 году и царствовала съ 1702 по 1714. Особеннымъ вліяніемъ у нея пользовались герцогъ и герцогиня Марльборо; царствованіе ея извѣстно въ особенности покореніемъ Гибралтара и возсоединеніемъ Шотландіи съ Англіей; это было также время наибольшаго блеска англійской литературы.} и въ началѣ царствованія короля Георга Перваго {1714--1727; родоначальникъ Ганноверской династіи.} "камзольные карманы прорѣзывались въ полахъ очень низко". Мнѣ нечего прибавлять; самъ отецъ зла, хотя бы онъ проработалъ надъ этимъ цѣлый мѣсяцъ, не измыслилъ бы худшей моды, при положеніи моего отца.
   

ГЛАВА XLVII.

   Это дѣло нелегкое ни въ чье царствованіе (развѣ если быть такой тощей особой, какъ я), протянуть руку діагонально черезъ все туловище, такъ чтобы достать до дна противоположнаго камзольнаго кармана. Въ тысяча семьсотъ восемнадцатомъ году, когда это происходило, оно было чрезвычайно трудно; такъ что когда дядя Тоби замѣтилъ поперечные зигзаги аппрошей къ нему моего отца, они мгновенно напомнили ему тѣ, въ которыхъ онъ несъ службу передъ воротами св. Николая; эта мысль окончательно отвлекла его вниманіе отъ предмета спора и онъ даже протянулъ правую руку за колокольчикомъ, чтобы послать Трима принести ему его карту Намюра, вмѣстѣ съ циркулями и дѣлительнымъ циркулемъ, чтобы измѣрить входящіе углы траверсовъ этой атаки,-- а въ особенности тотъ, гдѣ онъ получилъ свою рану въ пахъ.
   Отецъ мой сдвинулъ брови, причемъ вся кровь его тѣла, казалось, бросилась ему въ голову, а дядя Тоби тотчасъ же спѣшился.
   -- А я и не знала, что вашъ дядя Тоби былъ на лошади.
   

ГЛАВА XLVIII.

   Тѣло и духъ человѣка -- говорю это съ величайшимъ уваженіемъ къ тому и другому -- точь въ точь какъ куртка {Jerkin -- это короткое, довольно плотно прилегающее къ тѣлу одѣяніе, нѣчто въ родѣ шведской куртки.} и ея подкладка: сомните одну -- вы тѣмъ самымъ сомнете и другую. Возможно, впрочемъ, одно исключеніе въ такомъ случаѣ,-- когда вы настолько счастливы, что заказываете себѣ куртку изъ проклеенной тафты, на подкладкѣ изъ флоранса или изъ тонкаго марселина.
   Зенонъ, Клеантъ, Діогенъ Вавилонскій, Діонисій, Гераклитъ, Антипатръ, Панетій и Поссидоній изъ грековъ, Катонъ и Варронъ и Сенека среди римлянъ; Пантенъ, Климентъ Александрійскій и Монтень {Зенонъ, философъ конца IV в. до P. X., основатель школы стоиковъ; Клеантъ III в., послѣдователь и ученикъ Зенова; Діогенъ, одинъ изъ руководителей стоической школы, основавшій въ Римѣ школу діалектики; Діонисій Галикарнасскій -- греческій историкъ и риторъ І-го в. до P. X.; остальные -- также философы стоической школы: Панетій -- ученикъ Діогева и Антипатра, одинъ изъ наиболѣе выдающихся представителей стоической школы своего времени; Поссидоній -- ученикъ Панетія.-- Катонъ Утичесвій, знаменитый стоикъ, (94--96 до P. X.), сторонникъ Помпея противъ Цезаря, лишившій себя жизни при извѣстіи о пораженіи перваго при Татѣ; Варронъ (116--28), "ученѣйшій изъ римлянъ", философъ и писатель, авторъ знаменитаго въ древности трактата о сельскомъ хозяйствѣ (de Re rustica); Сенека -- философъ-стоикъ, воспитатель Нерона, лишившій себя впослѣдствіи жизни по повелѣнію своего воспитанвика; онъ долгое время пользовался громадной славой и авторитетомъ; философія его не осталась безъ вліянія на Монтеня и Дидро; Св. Пантенъ (ум. 216) -- философъ-стоикъ, принявшій христіанство и бывшій начальникомъ Александрійской школы; Климентъ Александрійскій, рожденный язычникомъ и воспитанный въ Платоновской философіи, съ которой онъ и пытался впослѣдствіи соединить ученіе христіанства) былъ обращенъ св. Климентомъ, котораго и замѣнилъ въ качествѣ руководителя Александрійской школы.} среди христіанъ; да еще человѣкъ съ тридцать добрыхъ, честныхъ немыслящихъ шендійцевъ, какіе только когда-либо жили на свѣтѣ, именъ которыхъ я не могу припомнить -- всѣ считали, что ихъ куртки были сшиты именно по этому типу, что ихъ можно было измять и зажать, и свернуть и перегнуть, и истереть и искомкать снаружи сколько душѣ угодно -- словомъ, что можно было сдѣлать изъ нихъ чортъ знаетъ что безъ малѣйшаго въ то-же время ущерба для ихъ внутренней стороны.
   Я по совѣсти полагаю, что и моя устроена отчасти въ такомъ родѣ, ибо никогда еще такъ не трепали ни одну куртку, какъ мою въ теченіе девяти послѣднихъ мѣсяцевъ подрядъ и все же ея подкладка (насколько я въ состояніи быть судьей въ такомъ дѣлѣ) ни на грошъ отъ этого не хуже; а ужъ доставалось ей со всѣхъ сторонъ такого трезвону,-- спереди и и сзади, вдоль и поперекъ,-- что еслибы на подкладкѣ была когда-либо какая нибудь клейкость, то, несомнѣнно, вся она давно слѣзла и стерлась до послѣдней нитки.
   -- Вы, господа ежемѣсячные обозрѣватели,-- какъ могли вы такъ изрѣзатъ и искромсать мою куртку? могли вы развѣ быть увѣрены, что не изрѣжете и подкладки?
   Отъ всего сердца и отъ всей души препоручаю васъ и ваши дѣла Тому, кто не сдѣлаетъ никому изъ насъ зла; но только если и въ будущемъ мѣсяцѣ кто-нибудь изъ васъ станетъ скалить на меня зубы и громить или свирѣпствовать, подобно тому, какъ дѣлали нѣкоторые изъ васъ въ прошломъ маѣ (тогда, я помню, погода стояла очень жаркая) -- не прогнѣвайтесь, если я опять добродушно пройду мимо, ибо я твердо рѣшился, доколѣ я живу или пишу (что, въ приложеніи ко мнѣ, обозначаетъ собственно одно и то-же) не высказать такому достойному господину худшаго пожеланія или худшаго слова, чѣмъ то, которое сказалъ мой дядя Тоби мухѣ, въ теченіе цѣлаго обѣда жужжавшей около его носа: "Ступай, ступай, бѣдняга", промолвилъ онъ: "убирайся... Зачѣмъ я стану вредить тебѣ? Свѣтъ, конечно, достаточно обширенъ, чтобы вмѣстить и тебя и меня".
   

ГЛАВА XLIX.

   Любой человѣкъ, сударыня, разсуждая глубже и замѣтивъ поразительный приливъ крови къ лицу моего отца, благодаря чему (такъ какъ вся кровь его тѣла, казалось, ударила ему въ голову, -- что я уже говорилъ вамъ) онъ долженъ былъ покраснѣть, говоря картинно и научно, на цѣлыхъ шесть съ половиною тоновъ, если не на всю октаву, сверхъ своего природнаго цвѣта,-- любой человѣкъ, сударыня, за исключеніемъ моего дяди Тоби, замѣтивъ это -- вмѣстѣ съ сильно нахмуренными бровями моего отца и невѣроятнымъ перегибомъ, при этомъ всего его тѣла -- заключилъ-бы, что отецъ мой взбѣшенъ; убѣдившись же въ этомъ положеніи, онъ немедленно привелъ бы и себя въ точно такое состояніе, еслибы онъ оказался любителемъ того рода согласія звуковъ, какое возникаетъ при двухъ такихъ инструментахъ, настроенныхъ въ унисонъ, тогда ужъ самъ чортъ вырвался бы на свободу и всю пьесу, сударыня, пришлось бы играть, словно шестую Авизона Скарлатти {Извѣстный итальянскій пьянисть и композиторъ, современникъ Стерна.} -- con turia -- съ бѣшенствомъ.-- Помилосердуйте, что же общаго между con furia, con fsrepitt и всей этой ерундой съ согласіемъ.
   Я говорю, сударыня, что любой человѣкъ, за исключеніемъ моего дяди Тоби, благорасположенное сердце котораго истолковывало каждое тѣлодвиженіе въ самомъ лучшемъ смыслѣ, въ которомъ только было можно -- рѣшилъ-бы, что отецъ мой сердится и осудилъ-бы его за это. Дядя Тоби не осуждалъ ничего (кромѣ того портного, который прорѣзывалъ карманъ), а сидѣлъ смирно до тѣхъ поръ, пока мой отецъ не вытащилъ своего платка, все время глядя ему въ лицо съ невыразимымъ доброжелательствомъ; наконецъ онъ могъ продолжать:
   

ГЛАВА L.

   -- Какія громадныя арміи были у васъ во Фландріи!
   -- Братъ Тоби, сказалъ мой отелъ:-- я считаю тебя за честнѣйшаго человѣка, съ добрѣйшимъ и искреннѣйшимъ сердцемъ, какое когда-либо было создано Богомъ; и не твоя вина, если всѣ дѣти, которыя были, могутъ, должны быть или будутъ рождены, являются на свѣтъ головой впередъ: но повѣрь мнѣ, дорогой Тоби, что достаточно не только тѣхъ случайностей, которыя неизбѣжно окружаютъ ихъ въ дѣлѣ ихъ пріобрѣтенія,-- хотя по моему, это заслуживаетъ достаточнаго вниманія,-- но еще и тѣхъ опасностей и затрудненій, которыми осаждаются наши дѣти послѣ появленія ихъ на свѣтъ; а потому едва ли есть надобность подвергать ихъ еще новымъ во время ихъ перехода туда.-- Развѣ эти опасности, сказалъ мой дядя Тоби, кладя свою руку на колѣно моего отца и сосредоточенно глядя ему въ лицо въ ожиданіи отвѣта: развѣ эти опасности значительнѣе въ наши дни, братъ, чѣмъ были въ прошедшія времена?-- Братъ Тоби, отвѣчалъ мой отецъ: если только дитя было зачато какъ слѣдуетъ, родилось живымъ и здоровымъ, и мать его послѣ этого чувствовала себя хорошо -- наши предки не заглядывали глубже въ это дѣло.-- Мой дядя Тоби тотчасъ же принялъ свою руку съ колѣна моего отца, медленно откинулся туловищемъ на спинку своего стула, поднялъ голову такъ, что могъ видѣть только карнизъ комнаты, и потомъ, направивъ щечные и кругообразные губные мускулы къ отправленію ихъ работы -- засвисталъ Lillabullero.
   

ГЛАВА LI.

   Въ то время, какъ мой дядя Тоби насвистывалъ отцу Lillabullero, докторъ Слопъ топалъ ногами, ругая и проклиная Обадію самымъ ужаснымъ образомъ.-- Вамъ было бы очень полезно, сударь, его послушать, тѣмъ болѣе, что это исцѣлило бы васъ на вѣки отъ гнуснаго грѣха -- брани. Поэтому я намѣренъ разсказать вамъ все дѣло.
   Передавая Обадіѣ зеленый мѣшокъ съ инструментами ея барина, горничная доктора Слопа весьма остроумно посовѣтовала ему продѣть голову и одну руку въ веревочную петлю, на которой онъ висѣлъ, и везти его, такимъ образомъ, черезъ плечо; и, не говоря болѣе ни слова, она развязала узелъ, чтобы удлиннить для него концы шнурка, и помогла ему надѣть мѣшокъ на себя. Однако, оказалось, что отверстіе мѣшка, благодаря этому, легко могло открыться, и Обадія навѣрное растерялъ бы кое-что изъ его содержимаго, пустившись обратно вскачь съ той скоростью, съ какой намѣревался; поэтому они рѣшили снова снять его и; старательно и заботливо, отъ всей души, принялись туго перевязывать его у отверстій обоими концами шнурка, накрутивъ при этомъ съ полдюжины узловъ, каждый изъ которыхъ, для большей вѣрности, Обадія затянулъ изо всей своей силы.
   Это вполнѣ отвѣчало намѣреніямъ Обадіи и горничной, хотя и не оказалось дѣйствительнымъ средствомъ противъ нѣкоторыхъ золъ, которыхъ не предвидѣли ни онъ, ни она. Оказалось, что инструменты, не смотря на то, что мѣшокъ былъ туго завязанъ сверху, имѣли внизу довольно свободнаго мѣста (мѣшокъ имѣлъ коническую форму), и едва Обадія пускался рысью, какъ поднимался такой ужасный звонъ -- благодаря tire-téle'у, акушерскимъ щипцамъ и спринцовкѣ -- какого было-бы вполнѣ достаточно, чтобы заставить Гименея со страху совсѣмъ убѣжать изъ страны, еслибы ему случилось прогуливаться въ тѣхъ мѣстахъ; но лишь только Обадія ускорялъ аллюръ, поднимая свою каретную лошадь съ рыси на полный галопъ, -- клянусь небомъ, сударь, звонъ становился невѣроятнымъ.
   Такъ какъ у Обадіи была жена и трое дѣтей, то позорное любодѣяніе, вмѣстѣ со многими другими политическими дурными послѣдствіями этого звона ни на минуту не приходили ему въ голову; у него была, однако, своя причина недовольства, которая, разъ представившись его воображенію, тяготила его -- какъ не разъ бывало и съ величайшими патріотами. Бѣдный малый, сударь, не въ состояніи былъ слышать собственнаго свиста.
   

ГЛАВА LII.

   Такъ какъ Обадія предпочиталъ духовую музыку, всей инструментальной, которую онъ несъ съ собой, то онъ и засадилъ свое воображеніе за дѣло -- придумать и измыслить, какимъ способомъ онъ могъ-бы доставить себѣ возможность ею наслаждаться.
   Во всѣхъ невзгодахъ (кромѣ музыкальныхъ), гдѣ является потребность въ маленькихъ веревочкахъ, ничто такъ легко не приходитъ человѣку на память, какъ шнурокъ отъ его шляпы; философія эта до того поверхностна, что я не хочу въ нее и вдаваться.
   Такъ какъ затрудненіе Обадіи было смѣшанное -- замѣтьте, господа: я говорю смѣшанное затрудненіе, ибо оно было родовспомогательное, мѣшечное, спринцовальное, папистическое, кабалистическое (поскольку было замѣшана въ него каретная лошадь) и лишь отчасти музыкальное, то онъ, нимало не стѣсняясь, воспользовался первымъ представившимся ему средствомъ, и, схвативши мѣшокъ съ инструментами и крѣпко сжимая его одной рукой, положилъ конецъ шляпнаго шнурка (взявши его указательнымъ и большимъ пальцемъ другой) себѣ въ ротъ и, держа шнурокъ за середину, сталъ крѣпко завязывать и перевязывать ихъ вдоль и поперекъ (точно сундукъ), съ такимъ множествомъ перегибовъ и поворотовъ и съ тугимъ узломъ на каждой точкѣ пересѣченія или встрѣчи двухъ веревокъ, что докторъ Слопъ долженъ бы былъ обладать по меньшей мѣрѣ тремя пятыми терпѣнія Іова, чтобы ихъ распутать. Я даже думаю по совѣсти, что еслибы природа была тогда въ одномъ изъ своихъ проворныхъ настроеній и въ духѣ для такого состязанія, да, притомъ, была бы пущена одновременно съ докторомъ Слопомъ -- ни одинъ человѣкъ на свѣтѣ, кто только видѣлъ этотъ мѣшокъ и то, что сдѣлалъ Съ нимъ Обадія, -- если онъ знаетъ также, какъ можетъ спѣшить эта богиня, когда находитъ это нужнымъ -- не въ состояніи былъ-бы сомнѣваться и минуту относительно того, который изъ двухъ возьметъ призъ. Моя мать, сударыня, конечно скорѣе разрѣшилась-бы отъ бремени, оставивъ его на вѣрныхъ двадцать узловъ позади.-- Какая ты есть и какой вѣчно будешь игрушкой мелкихъ случайностей, Тристрамъ Шенди! если бы испытаніе это было для тебя сдѣлано (за это было пятьдесятъ шансовъ противъ одного), твое положеніе не было-бы такимъ придавленнымъ, какимъ оно оказалось (по крайней мѣрѣ, что касается придавленности твоего носа); также и судьбы твоего дома, наравнѣ со случаями ихъ устройства, столь часто представлявшимися тебѣ въ теченіе твоей жизни, не были-бы такъ часто, такъ досадно, такъ безропотно и безповоротно оставлены какъ ты бывалъ принужденъ ихъ оставить; но все это прошло -- все, кромѣ повѣсти объ этомъ, которая, однако, не можетъ быть представлена любопытствующимъ раньше, нежели я самъ явлюсь на свѣтъ.
   

ГЛАВА LIII.

   Великимъ умамъ свойственны скачки: ибо въ то же мгновеніе, какъ докторъ Слопъ бросилъ взглядъ на свой мѣшокъ (что онъ сдѣлалъ лишь тогда, когда споръ съ дядей Тоби относительно акушерства навелъ его на мысль о немъ), эта самая мысль пришла ему въ голову.-- Это милость Божія, сказалъ онъ (самъ себѣ), что госпожа Шенди такъ медлитъ; а то она успѣла бы семь разъ родить, прежде чѣмъ мы смогли бы развязать половину этихъ узловъ.-- Но тутъ вы должны различать: мысль эта только плавала въ умѣ доктора Слопа, безъ парусовъ и балласта, въ видѣ простого предложенія, которыя ежедневно милліонами тихо плаваютъ посрединѣ жидкости человѣческаго разумѣнія (какъ извѣстно вашей милости), не подвигаясь ни назадъ, ни впередъ, пока какой нибудь легкій порывъ страсти или разсчета не пригонитъ ихъ къ какому-нибудь краю.
   Внезапный топотъ въ верхней комнатѣ, около постели моей матери, оказалъ предложенію именно ту услугу, о которой я говорилъ.-- Клянусь всѣмъ несчастнымъ, сказалъ докторъ Слопъ, если я не поспѣшу, то оно какъ разъ такъ и случится.
   

ГЛАВА LIV.

   Въ случаѣ узловъ (подъ которыми я не подразумѣваю во первыхъ, петель -- ибо въ дальнѣйшемъ развитіи моей жизни и убѣжденій я еще вернусь къ этому вопросу и взгляды мои на нихъ будутъ представлены должнымъ образомъ при повѣствованіи о катастрофѣ, постигшей моего двоюроднаго дѣда Гаммонда Шенди -- маленькаго человѣка, но обладавшаго сильнымъ воображеніемъ: онъ влетѣлъ въ дѣло герцога Монмута {Монмутъ (Monmouth) былъ побочнымъ сыномъ англійскаго короля Карла II. Воспитанный во Франціи и сражавшійся подъ знаменами герцога Оранскаго въ Голландіи, онъ прибылъ въ Англію послѣ реставраціи Стюартовъ и подавилъ возстаніе въ Шотландіи. Вслѣдствіе заговоровъ противъ герцога Іоркскаго (Яковъ II), онъ принужденъ былъ удалиться въ ссылку. Его попытка вернуться въ Англію послѣ смерти его отца окончилась неудачей: онъ былъ схваченъ, отведенъ въ Лондонъ и казненъ. Онъ жилъ съ 1649 по 1685 годъ.} -- ни, во-вторыхъ, не разумѣю я въ этомъ мѣстѣ то го особеннаго вида узловъ, которые называются бантами: для развязыванія ихъ требуется такъ мало ловкости, искусства или терпѣнія, что они вообще недостойны какого бы то ни было отзыва съ моей стороны. Подъ узлами, о которыхъ я говорю, я прошу ваши преподобія понимать заправскіе, чертовски тугіе и крѣпкіе узлы, затянутые bona fide,-- подобно тому, какъ Обадія затянулъ свой,-- въ которыхъ нѣтъ никакихъ хитрыхъ приспособленій, вродѣ сдвоенія веревочки и продѣванія двухъ концовъ ея черезъ annulus или петлю, образуемую вторымъ перекрещиваніемъ ихъ для большей легкости развязыванія.-- Я надѣюсь, что вы меня понимаете.
   Такъ въ случаѣ такихъ вотъ узловъ и тѣхъ препятствій, которыя они, осмѣлюсь замѣтить вашимъ преподобіямъ, создаются на нашемъ жизненномъ пути -- каждый горячій человѣкъ выхватитъ свой перочинный ножъ и прорѣжется черезъ нихъ.-- Это дурно. Повѣрьте мнѣ, господа, -- самый добродѣтельный способъ, предписываемый и разумомъ и совѣстью, это -- приняться за нихъ зубами или пальцами. Докторъ Слопъ потерялъ свои зубы -- его любимый инструментъ, извлекая-ли въ дурномъ направленіи, или просто въ силу какой-нибудь ошибки въ примѣненіи его, нечаянно соскользнувши, выбилъ ему какъ-то прежде, во время тяжелой работы, ручкой три самыхъ лучшихъ изъ нихъ; онъ попробовалъ пустить въ дѣло пальцы: увы! ногти на нихъ были совсѣмъ коротко обстрижены.-- Чортъ его возьми! я ничего не могу подѣлать ни тѣмъ, ни другимъ способомъ! вскричалъ докторъ Слопъ.-- Топотъ надъ головой, подлѣ постели моей матери, усиливался.-- Проказа его побери! я за всю свою жизнь не успѣю развязать этихъ узловъ.-- Моя мать застонала.-- Позвольте мнѣ вашъ ножикъ -- приходится таки разрѣзать узелъ, въ концѣ концовъ. Фу! Ф--фа! Боже! я обрѣзалъ себѣ большой палецъ до самой кости: будь онъ проклятъ, мерзавецъ -- другого акушера нѣтъ ближе пятидесяти миль, а я на этотъ разъ уже негоденъ. Хотѣлъ бы я, чтобы его, подлеца, повѣсили или разстрѣляли... хоть бы всѣ черти въ аду его побрали, болвана этакого!
   Мой отецъ очень уважалъ Обадію и не могъ слышать, чтобы о немъ отзывались такимъ манеромъ; притомъ онъ до нѣкоторой степени уважалъ и самого себя, и не могъ терпѣть такихъ оскорбленій, косвенно наносимыхъ и ему.
   Еслибы докторъ Слопъ порѣзалъ себѣ что нибудь другое, а не палецъ, то отецъ мой пропустилъ бы это мимо ушей -- его благоразуміе бы восторжествовало; теперь же онъ рѣшился отомстить.
   -- Мелкая брань, докторъ Слопъ, по великимъ причинамъ,-- замѣтилъ мой отецъ (пособолѣзновавши съ нимъ сначала относительно этого случая),-- только напрасная и непроизводительная трата нашихъ силъ и душевнаго здоровья.-- Я признаю это, отвѣчалъ докторъ Слопъ.-- Это все равно, что стрѣлять бекасинникомъ по бастіонамъ, вставилъ дядя Тоби (прерывая свой свистъ).-- Она только расшевеливаетъ злобу, не уменьшая ея ѣдкости, продолжалъ мой отецъ. Что касается меня, то я рѣдко бранюсь и проклинаю я считаю это дурнымъ, но когда мнѣ случится непредвидѣнно попасться въ этомъ, я обыкновенно сохраняю настолько присутствіе духа (правильно, замѣтилъ мой дядя Тоби), чтобъ заставить ее служить моимъ цѣлямъ, т. е. продолжаю браниться до тѣхъ поръ, пока почувствую облегченіе. Но мудрый и справедливый человѣкъ долженъ всегда пытаться соразмѣрять выраженіе этой злобы не только со степенью напряженности ея внутри его, но съ размѣрами и степенью злонамѣренности той обиды, на которую оно должно обрушиться.-- Оскорбленія исходятъ лишь изъ сердца, замѣтилъ мой дядя Тоби.-- По этой причинѣ, продолжалъ мой отецъ съ чисто Сервантесовский степенностью, я питаю величайшее уваженіе въ свѣтѣ къ тому господину, который, не полагаясь на свою умѣренность въ этомъ дѣлѣ, сѣлъ и сочинилъ, не спѣша, формулы брани на всякіе случаи -- начиная съ самыхъ пустыхъ и до тягчайшихъ оскорбленій, какія только могли его постигнуть; а такъ какъ формулы эти были имъ тщательно обдуманы, то онъ могъ свободно ихъ придерживаться, а потому постоянно держалъ ихъ наготовѣ подлѣ себя, на каминѣ.-- Я никогда не подозрѣвалъ, отвѣчалъ докторъ Слопъ, что подобная вещь мыслима, и еще менѣе -- исполнима.-- Какъ-же, возразилъ мой отецъ. Я читалъ одну изъ нихъ -- однако, не пользуясь ей -- моему брату Тоби сегодня утромъ, пока онъ разливалъ чай: она здѣсь на полкѣ, надъ моей головой; только, если мнѣ память не измѣняетъ, она слишкомъ рѣзка для порѣза большого пальца.-- Ничуть, сказалъ докторъ Слопъ: чортъ-бы побралъ негодяя.-- Въ такомъ случаѣ, отвѣчалъ мой отецъ, она вполнѣ къ вашимъ услугамъ, докторъ Слопъ, съ условіемъ, что вы прочтете ее громко.-- И привставши, онъ досталъ формулу отлученія Римской церкви, экземпляръ которой мой отецъ -- любившій странныя коллекціи -- досталъ изъ главной книги Рочестерской церкви, переписанный рукой епископа Эрнульфа -- и съ такой прочувствованной серьезностью во взглядѣ и въ голосѣ, которая моглабы умилить самого Эрнульфа, вручилъ ее доктору Слопу. Докторъ Слопъ обернулъ свой палецъ угломъ носового платка и съ кислымъ лицомъ, хотя и безъ малѣйшаго подозрѣнія, громко прочелъ нижеслѣдующее, при чемъ мой дядя Тоби все время насвистывалъ Lillabullero, сколько хватало духу.
   

ГЛАВА LV.

   "Властью Бога Всемогущаго -- Отца, Сына и Святаго Духа,-- и святыхъ каноновъ, и чистой Дѣвы Маріи, матери и покровительницы Списителя нашего".-- Мнѣ кажется нѣтъ надобности, обратился докторъ Слопъ къ моему отцу, опуская бумагу на колѣни, читать это громко, такъ какъ вы еще такъ недавно его перечитывали, а капитанъ Шенди, повидимому, не особенно расположенъ къ слушанію; лучше я буду читать про себя.-- Это противно уговору, возразилъ мой отецъ; къ тому же, здѣсь есть нѣчто до того любопытное -- особенно въ послѣдней части, что я жалѣлъ-бы, лишивъ себя удовольствія прослушать его еще разъ.-- Доктору Слопу это было не совсѣмъ пріятно; но когда дядя Тоби немедленно предложилъ оставить свистать и самому приняться за чтеніе, докторъ Слопъ рѣшилъ, что лучше будетъ ему читать подъ прикрытіемъ дядинаго свиста, чѣмъ позволить читать дядѣ Тоби; поэтому, поднимая бумагу къ глазамъ и держа ее передъ самымъ лицомъ, чтобы скрыть свою досаду, онъ сталъ читать громко слѣдующее, при чемъ дядя Тоби насвистывалъ Lillabullero, хотя и не такъ громко, какъ прежде:
   "Властью Бога Всемогущаго -- Отца, Сына и Святаго Духа -- и чистой Дѣвы Маріи, матери и покровительницы Спасителя нашего и всѣхъ небесныхъ силъ, ангеловъ, архангеловъ, престоловъ, властей, силъ, херувимовъ и серафимовъ, и всѣхъ священныхъ патріарховъ, пророковъ и всѣхъ апостоловъ, и евангелистовъ и святыхъ безгрѣшныхъ, удостоившихся пѣть, въ виду священнаго Овчати, новую пѣснь святыхъ мучениковъ и исповѣдниковъ, и святыхъ дѣвъ, и всѣхъ святыхъ, со святыми и избранными Божіими,-- да будетъ онъ (Обадія) проклятъ (за то, что завязалъ эти узлы). Мы отлучаемъ и анаѳематствуемъ его и изгоняемъ его изъ предѣловъ святой церкви Господа Всемогущаго, дабы онъ былъ терзаемъ, взятъ и переданъ вмѣстѣ съ Даѳаномъ и Авирономъ {Левиты, затѣявшіе бунтъ противъ Моисея, по преданію, земля разверзлась подъ ними и поглотила ихъ со множествомъ ихъ сообщниковъ.}, съ тѣми, которые говорятъ Господу Богу: "уйди отъ насъ, мы не нуждаемся въ путяхъ твоихъ". И какъ огонь гаснетъ отъ воды, такъ да померкнетъ свѣтъ его на вѣки и если не раскается (Обадія въ томъ, что завязалъ такіе узлы) и не загладитъ (эту) вину свою! Аминь".
   "Да проклянетъ его Отецъ, создавшій человѣка! Да проклянетъ его Сынъ, пострадавшій за насъ! Да проклянетъ его (Обадію) Святой Духъ, сообщенный намъ при крещеніи! Да проклянетъ его святой крестъ, на который взошелъ Христосъ, побѣдитель враговъ своихъ, ради нашего спасенія!
   "Да проклянетъ его чистая Приснодѣва Марія; матерь Божія! Да проклянетъ его св. Михаилъ, ходатай за чистыя души! Да проклянутъ его всѣ ангелы и архангелы, власти и силы и всѣ вои небесные. (Въ нашей арміи, во Фландріи, страшно клялись, вскричалъ дядя Тоби,-- однако далеко до этого! Что касается меня, то у меня не хватило-бы духу проклинать такимъ образомъ даже собаку).
   "Да проклянетъ его достославное множество патріарховъ и пророковъ!
   "Да проклянутъ его св. Іоаннъ Предтеча и Креститель и св. Петръ, и св. Павелъ, и св. Андрей, и всѣ прочіе апостолы Христовы! И да проклянутъ его остальные ученики Его и четверо евангелистовъ, обратившіе весь свѣтъ своею проповѣдью, и честной и удивительный сонмъ мучениковъ и исповѣдниковъ, угодившихъ Богу Всемогущему своими святыми дѣлами!
   "Да проклянетъ его честный хоръ святыхъ дѣвъ, презрѣвшихъ, ради славы Христа, все мірское! Да проклянутъ его всѣ святые, излюбленные Господни, съ начала міра и до вѣчныхъ вѣковъ! Да проклянутъ его (Обадію) или ее (и всѣхъ, кто приложилъ руку къ этимъ узламъ) небеса и, земля и все святое въ нихъ!
   "Да будетъ онъ (Обадія) осужденъ, гдѣ бы онъ ни былъ -- въ домѣ или въ конюшнѣ, въ саду или полѣ, на большой дорогѣ или на тропинкѣ, въ лѣсу, въ водѣ, или въ церкви! Да будетъ онъ проклятъ и въ жизни, и при смерти!" (Тутъ мой дядя Тоби, воспользовавшись minim'омъ во второй тактной чертѣ его мотива, остановился народной нотѣ, которую и выводилъ до конца фразы, причемъ докторъ Слопъ, подвигаясь во всемъ перечисленіи проклятій, все время изображалъ басовые переливы аккомпанимента). "Да будетъ онъ проклятъ въ ѣдѣ и питьѣ, въ голодѣ и жаждѣ, въ постѣ, во снѣ, въ дремотѣ и въ пробужденіи; стоя, сидя, лежа, работая, отдыхая, испражняясь, ходя и истекая кровью!
   "Да будетъ онъ (Обадія) проклятъ во всѣхъ способностяхъ его тѣла!
   "Да будетъ онъ проклятъ внутренно и внѣшне!
   "Да будетъ онъ проклятъ въ каждомъ волосѣ его головы. Да, будетъ онъ проклятъ въ мозгу и въ макушкѣ (это грустное проклятіе, замѣтилъ мой отецъ), въ вискахъ, лбѣ, ушахъ, бровяхъ, щекахъ, челюстяхъ, ноздряхъ, рѣзцахъ и коренныхъ зубахъ, въ губахъ, въ горлѣ, въ плечахъ, запя: стьяхъ, рукахъ, ручныхъ кистяхъ и пальцахъ!
   "Да будетъ онъ проклятъ въ своемъ рту, въ груди, въ сердцѣ и въ потрохахъ, до самаго желудка!
   "Да будетъ онъ проклятъ въ чреслахъ своихъ, въ пахѣ (Боже святый избави! вскричалъ мой дядя Тюби), въ бедрахъ, (мой отецъ покачалъ головой), въ сѣдалищѣ, въ колѣняхъ, въ ногахъ, ступняхъ и ногтяхъ отъ пальцевъ!
   "Да будетъ онъ проклятъ во всѣхъ связкахъ и сочлененіяхъ своихъ членовъ, съ верхушки головы и до ступни ноги его! Да не будетъ въ немъ ничего здраваго!
   (Тутъ мой дядя Тоби, закинувъ голову назадъ, издалъ чудовищное, продолжительное, громкое фью-ю-ю; нѣчто среднее между восклицательнымъ свистомъ -- эге! и самымъ этимъ словомъ).
   Клянусь золотой бородой Юпитера -- и Юноны (если ея величество носила таковую) и бородами всѣхъ остальныхъ языческихъ боговъ -- которыхъ, между прочимъ, наберется не малое число, какъ присчитаешь къ бородамъ боговъ небесныхъ еще бороды воздушныхъ и водяныхъ боговъ, не говоря уже ничего о бородахъ боговъ городскихъ и деревенскихъ, да ихъ женъ -- небесныхъ богинь, да адскихъ богинь, любовницъ и наложницъ (въ томъ, конечно, случаѣ, если онѣ ихъ носили); Варронъ говоритъ подъ честнымъ словомъ, что всѣ эти бороды, собранныя вмѣстѣ, достигали числа не менѣе тридцати тысячъ, и каждая изъ этихъ бородъ имѣла право и привилегію служить предметомъ клятвы. И такъ, клянусь всѣми этими бородами, вмѣстѣ взятыми, обѣщаю и объявляю, что изъ двухъ худыхъ рясъ, которыми я обладаю на свѣтѣ, я бы отдала лучшую охотнѣе, чѣмъ Сидъ Гаметъ когда-либо отдавалъ свою, за то, чтобы имѣть возможность быть при этомъ и слышатъ аккомпаниментъ моего дяди Тоби.
   "Да проклянетъ его", продолжалъ докторъ Слопъ: "и небо, со всѣми силами, которыя въ немъ движутся, да возстанетъ противъ него и да проклянетъ и осудитъ его (Обадію), если онъ не раскается и не загладитъ вину свою! Аминь. Да будетъ такъ,-- да будетъ такъ. Аминь".
   -- Признаюсь, сказалъ дядя Тоби, мое сердце не позволило-бы мнѣ проклинать даже чорта съ такимъ ожесточеніемъ.-- Онъ отецъ проклятій, возразилъ докторъ Слопъ.-- Но я не таковъ, возразилъ мой дядя!-- Да онъ уже проклятъ и осужденъ на вѣки, возразилъ докторъ Слопъ.-- Мнѣ очень жаль его, замѣтилъ мой дядя Тоби.
   Докторъ Слопъ вытянулъ губы, и только собирался возвратить моему дядѣ Тоби его фью-ю-ю -- или восклицательный свистокъ, какъ дверь, быстро распахнувшись въ первой за слѣдующей главѣ, положила этому дѣлу конецъ.
   

ГЛАВА LVI.

   Не будемъ задаваться и важничать, выдавая проклятія, которыми мы свободно пользуемся въ нашей странѣ свободы, за свои собственныя, и воображать, что если у насъ хватаетъ духу ихъ произносить, то значитъ мы имѣли и остроуміе ихъ измыслить.
   Я готовъ сію минуту доказать любому человѣку въ мірѣ, кромѣ знатока,-- конечно, въ настоящемъ случаѣ я подразумѣваю только знатока въ дѣлѣ проклятій такъ же точно, какъ иногда приходится избѣгать знатоковъ живописи, и т. д.-- вся эта публика до того обвѣшана и зафетигноеана подробностями и мелочами критики, или -- чтобы отпустить метафору (которой мнѣ, однако, жаль, ибо я досталъ ее издалека -- съ Гвинейскаго берега) -- головы ихъ дотого туго напиханы всякими линейками и компасами, которые они вѣчно стремятся примѣнять ко всякимъ обстоятельствамъ, что лучше творенію генія сразу отправиться къ чорту, чѣмъ ждать, пока они заколютъ и замучатъ его до смерти.
   -- А какъ произнесъ Гаррикъ {Давидъ Гаррикъ (1716--1779) -- знаменитый англійскій актеръ, пользовавшійся въ теченіе всей своей артистической дѣятельности громаднѣйшимъ успѣхомъ, особенно въ роляхъ Шекспировскихъ героевъ -- Макбета, Гамлета, Ричарда III, Ромео и Лира; онъ извѣстенъ, какъ необыкновенно талантливый мимикъ. Отъ него осталось также нѣсколько пьесъ.} свой монологъ прошлый вечеръ?-- О, сударь, вопреки всякимъ правиламъ -- чрезвычайно не грамматично, между существительнымъ и прилагательнымъ, которыя должны согласоваться въ числѣ, падежѣ и родѣ, онъ остановился и сдѣлалъ такую паузу, какъ будто этотъ вопросъ еще нуждался въ рѣшеніи, а между подлежащимъ, долженствующимъ управлять сказуемымъ, -- какъ извѣстно вашей свѣтлости -- онъ двѣнадцать разъ прервалъ голосъ въ эпилогѣ; каждый разъ, сударь, на три и три пятыхъ секунды, по часамъ. Удивительный грамматистъ!-- Но отъ перевива въ голосѣ былъ развѣ прерванъ и смыслъ? Развѣ онъ не заполнилъ этого промежутка выраженіемъ фигуры или лица? Развѣ глаза его ничего не говорили? Обратили-ли вы на это вниманіе?-- Я все время, сударь, глядѣлъ лишь на часы.-- Хорошъ наблюдатель!
   -- А что вы скажете объ этой новой книгѣ, которая надѣлала столько шуму?-- О, это какое-то совсѣмъ безтолковое, сударь, совершенно неправильное произведеніе! ни одинъ изъ четырехъ ея угловъ не составляетъ прямого угла., со мной, сударь, были мои линейки и компасы, и т. д.-- Хорошъ критикъ!
   -- Что-же касается эпической поэмы, которую ваша свѣтлость велѣли мнѣ посмотрѣть, то оказалось, по измѣреніи ея длины, ширины, высоты и глубины и по примѣркѣ ихъ дома, на точной шкалѣ Боссю {René le Bossu, р. 1631, авторъ нѣсколькихъ критическихъ опытовъ въ томъ числѣ и Traité du poème épique, 1714, въ которомъ онъ выказываетъ мало истиннаго вкуса и пониманія; примѣняя ко всему мѣрило Аристотелевской философіи, онъ низводитъ искусство на степень настоящаго ремесла.}, что она не годна ни въ какомъ измѣреніи.-- Хорошъ знатокъ!
   -- А заходили-ли вы на обратномъ пути взглянуть на славную картину?-- Это жалкая мазня, сударь! ни въ одной группѣ не видно и намека на принципъ пирамиды! И какая цѣна! Вѣдь въ ней нѣтъ и похожаго ничего на краски Тиціана, на выраженіе Рубенса, на задушевность Рафаэля, на чистоту Доменикино, на корреджность Корреджіо, на ученость Пуссена, на манеры Гвидо, на вкусъ Каррачи или на смѣлый контуръ Анджело {Знаменитѣйшіе художники XVI -- XVII вѣка.}.-- Дай мнѣ терпѣнія, справедливое небо!-- Изо всего лицемѣрія, которое мы встрѣчаемъ на этомъ лицемѣрномъ свѣтѣ -- хотя лицемѣріе ханжи, быть можетъ, и самое худое,-- наиболѣе мучительное лицемѣріе критика.
   Я сдѣлалъ-бы пѣшкомъ пятьдесятъ миль -- у меня нѣтъ коня, на которомъ стоило-бы ѣздить -- чтобы поцѣловать руку того человѣка, великодушное сердце котораго броситъ повода своего воображенія въ руки автора и испытываетъ довольство, не зная зачѣмъ и не заботясь почему.
   Великій Аполлонъ! если ты въ дающемъ настроеніи, дай мнѣ лишь проблескъ врожденной веселости, я большаго не прошу, съ единой искрой твоего собственнаго огня, а Меркурія, съ его линейками и компасами, если можно только безъ него обойтись, отправь съ моими лучшими пожеланіями къ... ну, все равно.
   Любому же другому я берусь доказать, что всѣ тѣ клятвы и ругательства, которыя мы выпускали въ свѣтъ за послѣднія двѣсти-пятьдесятъ лѣтъ подъ видомъ собственныхъ -- за исключеніемъ большого пальца св. Павла, да тѣла Божія и Божьей рыбы, -- этихъ торжественныхъ клятвъ, не особенно плохихъ, если принять во вниманіе, кто ихъ измыслилъ,-- и относительно которыхъ, какъ королевскихъ клятвъ, не особенно важно спорить о рыбѣ или тѣлѣ,-- за исключеніемъ ихъ, говорю я, нѣтъ ни одной клятвы, или, по крайней мѣрѣ, ни одного проклятія, которое бы не было тысячу разъ выписано изъ Эрнульфа; хотя подобно всякимъ копіямъ, они и отстаютъ далеко отъ силы и энергіи подлинника. Обыкновенно "прокляни тебя Богъ" считается недурной клятвой и очень хорошо сходитъ въ одиночку. Но поставьте ее рядомъ съ Эрнульфовой: "Прокляни тебя Богъ Всемогущій Отецъ, прокляни тебя Богъ Сынъ, прокляни тебя Богъ Духъ Святый", видите, она становится ничтожной. Въ этой есть какая-то яркость, до которой мы не въ состояніи подняться; кромѣ того, онъ болѣе плодовитъ на измышленія, болѣе проникнутъ свойствами выдающагося ругателя, и такъ твердо зналъ строеніе человѣческаго тѣла -- его перепонки, нервы, связки, сочлененія и суставы, что когда проклиналъ Эрнульфъ -- ни одинъ членъ не избѣгалъ его.-- Правда въ этой манерѣ есть что-то жесткое; здѣсь, какъ, у Микель Анджело, не хватаетъ граціи, но за-то какое видно величіе вкуса!
   Отецъ мой, видѣвшій все въ другомъ свѣтѣ, нежели все человѣчество, ни за что не хотѣлъ допустить подлинность этого. Онъ считалъ Эрнульфову анафему скорѣе за образецъ клятвы, который (какъ онъ полагалъ) былъ результатомъ учености и прилежанія Эрнульфа въ дѣлѣ собиранія ея типическихъ чертъ, возложенномъ на него папою въ такую эпоху, когда, подъ вліяніемъ болѣе мягкаго папства, это искусство уже клонилось къ упадку; такъ точно Юстиніанъ, въ эпоху паденія имперіи, поручилъ своему канцлеру Трибоніану {Знаменитый юристъ VI в. по P. X., собравшій по повелѣнію императора Юстиніана разбросанные памятники римскаго законодательства, изъ которыхъ составился Corpus Jurio Civils или сводъ гражданскаго права.} собрать всѣ римскіе или гражданскіе законы въ одинъ сводъ или сборникъ, дабы они не были совершенно потеряны для міра подъ тлетворнымъ вліяніемъ времени и въ силу общей судьбы всего того, что держится изустной передачей.
   По этой причинѣ отецъ мой часто утверждалъ, что нѣтъ ни одной клятвы, отъ великой и громкой клятвы Вильгельма Завоевателя ("Славою Божіей") и до самой послѣдней клятвы мусорщика ("лопни глаза"), которая бы не находилась у Эрнульфа.-- Словомъ, прибавлялъ онъ, я вызываю кого угодно клясться внѣ его.
   Гипотеза эта, подобно большинству отцовскихъ, оригинальна и замысловата, и единственно, что я могу сказать противъ нея, это -- что она разрушаетъ мою.
   

ГЛАВА LVII.

   -- Боже мой!-- моя бѣдная барыня того и гляди лишится чувствъ: ея боли исчезли, и капли всѣ вышли, и бутылка съ прохладительнымъ питьемъ разбита, и сидѣлка обрѣзала себѣ руку ("А я палецъ!" вскричалъ докторъ Слопъ); и дитя все на томъ-же мѣстѣ, продолжала Сузанна, и бабка такъ ударилась ребромъ о каминную рѣшетку, что оно у нея стало чернѣе вашей шляпы.-- Я погляжу на него, сказалъ докторъ Слопъ.-- Это вовсе не нужно, возразила Сузанна:-- вы бы лучше посмотрѣли мою барыню; впрочемъ, акушерка очень желаетъ дать вамъ сперва отчетъ о томъ, въ какомъ положеніи находятся дѣла и проситъ васъ теперь-же подняться на верхъ для переговоровъ.
   Человѣческая натура одинакова во всѣхъ профессіяхъ.
   Акушерка за минуту передъ этимъ была поставлена выше доктора Слопа, онъ этого не переварилъ.-- Нѣтъ, отвѣчалъ докторъ: было бы столько же подходящимъ, еслибы акушерка спустилась внизъ ко мнѣ.-- Люблю субординацію, замѣтилъ дядя Тоби:-- и не знаю, что сталось бы безъ нея съ Гентскимъ гарнизономъ послѣ взятія Лиля, во время хлѣбнаго бунта, въ десятомъ году.-- Не знаю и я, капитанъ Шенди, отвѣчалъ докторъ Слопъ (пародируя коньковое размышленіе дяди Тоби, хотя онъ и самъ былъ столько же подъ вліяніемъ своего конька), что сталось бы съ гарнизономъ на верху, при царящихъ въ настоящее время мятежѣ и смятеніи, еслибы не подчиненіе большихъ и другихъ пальцевъ.... примѣненіе чего, сударь, въ настоящемъ случаѣ, является такъ a propos, что безъ этого порѣзъ моего большого пальца могъ бы чувствоваться семействомъ Шенди до тѣхъ поръ, пока фамилія Шенди носитъ это наименованіе.
   

ГЛАВА LVIII.

   Вернемся къ..... къ..... предыдущей главѣ.
   Это особенный пріемъ краснорѣчія (такъ это было, по крайней мѣрѣ, въ то время, когда краснорѣчіе процвѣтало въ Аѳинахъ и въ Римѣ; и было бы такъ и теперь, еслибы ораторы носили плащи) -- не упоминать названія вещи, когда она находится подъ руками, in petto, такъ что ее можно выставить какъ разъ, когда она понадобится.-- Шрамъ ли это, сѣкира, сабля, цвѣтной камзолъ, заржавленный шлемъ, полтора фунта поташу въ урнѣ, или грошовый горшокъ отъ разсола; но въ особенности -- нѣжный младенецъ, наряженный по-царски,-- Впрочемъ, еслибы онъ оказался слишкомъ юнымъ, а рѣчь -- длинной, вродѣ второй Тулліевой филиппики, то онъ, конечно, обпакостилъ-бы ораторскій плащъ.-- Съ другой стороны, еслибы онъ былъ слишкомъ старъ, онъ оказался бы несуразнымъ и стѣснительнымъ для дѣйствія, такъ что ораторъ столько-же потерялъ бы черезъ него, сколько долженъ бы былъ выиграть.-- За-то, разъ государственный ораторъ напалъ на подходящій возрастъ, до минуты, запряталъ своего BAMBINO {Ребенокъ, дитя.} въ плащъ такъ хитро, что ни одинъ смертный не въ состояніи былъ бы его разнюхать, и выставилъ его въ такую критическую минуту, что ни одна душа не могла-бы сказать, что онъ появился головой и плечами,-- тогда, милостивые государи, онъ можетъ произвести чудеса; этимъ путемъ можно отпереть шлюзы, перевернуть мозги, поколебать принципы и развинтить политику половины націи!
   Впрочемъ, эти подвиги могутъ совершаться только въ тѣхъ государствахъ и въ тѣ времена, когда ораторы носили плащи -- и при томъ довольно большіе, братцы,-- изъ двадцати либо двадцати-пяти ярдовъ, приблизительно, добраго, тонкаго продажнаго лиловаго сукна, съ большими полами и складками и вычурнымъ рисункомъ.-- Все это ясно показываетъ, какъ я осмѣлюсь пояснить вашимъ милостямъ, что упадокъ краснорѣчія и незначительность оказываемыхъ имъ въ настоящее время услугъ, какъ внутренняго, такъ и внѣшняго рода, зависитъ не отъ чего другого на свѣтѣ, какъ отъ короткихъ костюмовъ и новыхъ штановъ.-- Мы ничего не можемъ спрятать подъ ними, сударыня, изъ того, что стоитъ показывать.
   

ГЛАВА LIX.

   Докторъ Слопъ едва не оказался исключеніемъ изъ всего этого разсужденія: ибо зеленый мѣшокъ, случайно оказавшійся у него на колѣняхъ въ то время, когда онъ началъ пародировать дядю Тоби, могъ бы послужить ему не хуже любой мантіи на свѣтѣ; поэтому и онъ, предвидя, что его рѣчь должна закончиться новоизобрѣтенными щипцами, засунулъ руку въ мѣшокъ, дабы имѣть ихъ на готовѣ и вставить въ томъ мѣстѣ, гдѣ ваша милость обратили такое вниманіе на ....; и конечно удайся это ему, дядя Тоби былъ бы опровергнутъ; рѣчь и вещественный аргументъ, въ такомъ случаѣ, такъ точно сошлись бы въ одной точкѣ, какъ двѣ линіи, образующія внѣшній уголъ равелина -- и докторъ Слопъ устоялъ бы на нихъ непоколебимо, а дядя Тоби скорѣе рѣшился бы на отступленіе, чѣмъ на аттаку; но докторъ Слопъ такъ неловко шарилъ въ мѣшкѣ рукою, прежде чѣмъ досталъ ихъ, что это разрушило весь эффектъ; при томъ, случилось зло еще вдесятеро худшее (несчастія въ этой жизни рѣдко приходятъ по одиночкѣ): вытаскивая щипцы, онъ неудачно зацѣпилъ ими спрынцовку и вынулъ то и другое вмѣстѣ.
   Когда одна посылка можетъ быть истолкована двояко, то возражающій (по правиламъ діалектики) можетъ отвѣчать, по желанію, на то изъ двухъ толкованій, которое онъ найдетъ наиболѣе удобнымъ.-- Это совершенно перенесло преимущество аргумента на сторону моего дяди Тоби.-- Богъ мой! вскричалъ мой дядя Тоби, "развѣ дѣти являются на свѣтъ при помощи спрынцовки"?
   

ГЛАВА LX.

   -- Честное слово, сударь, вы мнѣ ободрали всю кожу съ обѣихъ рукъ вашими щипцами, вскричалъ мой дядя Тоби, да еще раздавили всѣ мои суставы, обративъ ихъ во что-то вродѣ студня.-- Вы сами виноваты, сказалъ докторъ Слопъ:-- вы должны были сжать оба ваши кулака вмѣстѣ въ видѣ головы ребенка, какъ я и говорилъ вамъ -- и сидѣть смирно.-- Такъ я и сдѣлалъ, отвѣчалъ мой дядя Тоби.-- Значитъ концы моихъ щипцовъ не достаточно исправны, или заклепка расшаталась,-- а можетъ быть порѣзъ пальца сдѣлалъ меня немного неуклюжимъ; а то возможно...-- Хорошо, замѣтилъ мой отецъ, прерывая это подробное исчисленіе возможностей, что хоть опытъ былъ произведенъ не на головѣ моего ребенка.-- Она бы не стала отъ этого хуже ни на вишневую косточку, возразилъ докторъ Слопъ.-- Я утверждаю, сказалъ мой дядя Тоби, что они раздавили бы мозжечекъ (конечно, если черепъ не имѣетъ твердости гранаты) и превратили бы все въ одну безформенную массу.-- Пустяки, возразилъ докторъ Слопъ, голова ребенка обыкновенно такъ же мягка, какъ мясо яблока; швы подаются; кромѣ того, я могъ бы впослѣдствіи извлечь его за ноги.-- Не вы! сказала она.-- Я бы предпочелъ, чтобы вы съ этого и начали, замѣтилъ мой отецъ.-- Прошу васъ, прибавилъ мой дядя Тоби.
   

ГЛАВА LXI.

   -- Скажите, однако, добрая женщина, рѣшитесь-ли вы утверждать, что это голова ребенка, а не бедро?-- (Несомнѣннѣйшимъ образомъ это голова, отвѣчала повитуха).-- Потому, продолжалъ докторъ Слопъ (обращаясь къ моему отцу), что какъ ни увѣрены обыкновенно эти старыя дамы -- это, однако, вопросъ чрезвычайно трудно распознаваемый -- и, въ то-же время, весьма важный, ибо если бедро, сударь, будетъ принято за голову, то является возможность (буде это мальчикъ), что щипцы....
   Что это была за возможность -- докторъ Слопъ тихонько шепнулъ моему отцу, а потомъ моему дядѣ Тоби.-- Опасности этой не можетъ быть, продолжалъ онъ, когда извлекаютъ за голову.-- Поистинѣ нѣтъ, замѣтилъ мой отецъ: но когда ваша возможность постигла бедро, тогда ужъ можете за одно снять и голову.
   Нравственно невозможно, чтобы читатель это понялъ -- достаточно, что это понималъ докторъ Слопъ;-- тогда, взявъ въ руку свой зеленый байковый мѣшокъ, онъ довольно проворно для человѣка его размѣровъ засѣменилъ, съ Обадіевой помощью, черезъ комнату къ двери, а отъ двери былъ проведенъ доброй старой бабкой въ апартаменты моей матери.
   

ГЛАВА LXII.

   -- Только два часа и девять минутъ -- не болѣе! воскликнулъ мой отецъ, глядя на свои часы,-- какъ пріѣхали докторъ Слопъ и Обадія:-- и я не знаю, какъ это случилось, братъ Тоби, но они мнѣ представляются цѣлой вѣчностью.
   -- Здѣсь, сударь, возьмите пожалуйста мой колпакъ; нѣтъ, вмѣстѣ съ колокольчикомъ; да и туфли тоже.
   Теперь, сударь, они всѣ къ вашимъ услугамъ; и я охотно дарю ихъ вамъ, съ условіемъ, чтобы вы посвятили мнѣ все ваше вниманіе на эту главу.
   Хотя мой отецъ и сказалъ, что "онъ не зналъ, какъ это случилось",-- однако онъ очень хорошо зналъ, какъ это случилось; и въ то самое мгновеніе, когда онъ сказалъ это, онъ уже мысленно предрѣшилъ представить дядѣ Тоби полное объясненіе этого явленія, при помощи метафизическаго разсужденія по вопросу о продолжительности и ея простыхъ видахъ, чтобы показать моему дядѣ Тоби, благодаря какой механикѣ и измѣрительной способности мозга произошло то, что быстрая смѣна ихъ идей и постоянное перебѣганіе разговора отъ одного вопроса къ другому съ той поры, какъ докторъ Слопъ вошелъ въ комнату, растянули столь короткій срокъ до такихъ непостижимыхъ размѣровъ.-- "Я не знаю, какъ это случилось", вскричалъ мой отецъ, "но оно кажется вѣчностью".
   -- Это исключительно, промолвилъ мой дядя Тоби, благодаря смѣнѣ нашихъ мыслей.
   Мои отецъ, котораго такъ и зудило, подобно всѣмъ философамъ, разсуждать обо всемъ, что ни случалось и для всего находить объясненія, ожидалъ для себя безконечнаго удовольствія отъ предстоявшаго разсужденія о смѣнѣ мыслей; онъ ни мало не боялся, что мой дядя Тоби выхватитъ изъ его рукъ развитіе этой мысли, такъ какъ тотъ (чистосердечный человѣкъ!) обыкновенно принималъ все просто -- такъ, какъ оно происходило,-- и менѣе всего на свѣтѣ безпокоилъ свои мозги отвлеченнымъ мышленіемъ; понятія времени и пространства и вопросы о томъ, какимъ путемъ мы дошли до нихъ, изъ чего они составлялись, рождались ли они вмѣстѣ съ нами, или мы впослѣдствіи подбирали ихъ на жизненномъ пути, еще въ юбочкахъ, или уже по облеченіи въ панталончики,-- вмѣстѣ съ тысячей другихъ изслѣдованій и споровъ относительно БЕЗКОНЕЧНОСТИ, ПРЕДВѢДѢНІЯ, СВОБОДЫ, НЕОБХОДИМОСТИ, и такъ далѣе, на отчаянныхъ и непреодолимыхъ теоріяхъ которыхъ свернулось и переломалось столько славныхъ головъ, -- никогда не нанесли моему дядѣ Тоби ни малѣйшаго поврежденія; мой отецъ зналъ это -- и былъ столько-же удивленъ, сколько и раздосадованъ случайнымъ разрѣшеніемъ моимъ дядей этого вопроса.
   -- Но понимаешь-ли ты теорію этого дѣла? возразилъ мой отецъ.
   -- Ну нѣтъ, промолвилъ мой дядя.
   -- Но ты имѣешь-же какія-нибудь представленія? сказалъ мой отецъ,-- о томъ, о чемъ говоришь?
   -- Не болѣе, чѣмъ моя лошадь, отвѣчалъ мой дядя Тоби.
   -- Милосердое небо! вскричалъ мой отецъ, взглядывая кверху и всплескивая руками; -- въ твоемъ чистосердечномъ невѣжествѣ столько достоинства, братъ Тоби, что почти было-бы жаль промѣнять его на знаніе. Но я объясню тебѣ. Чтобы точно понимать, что такое время -- безъ чего мы никогда не можемъ постичь безконечности,-- мы должны присѣсть и подумать сосредоточенно, какое мы имѣемъ представленіе о продолжительности, чтобы быть въ состояніи дать удовлетворительное объясненіе, откуда мы его получили.-- Что кому до этого? замѣтилъ мой дядя Тоби {Смотри Локка (прим. автора).}.-- Ибо если ты обратишь глаза внутрь, на твою мысль, продолжалъ мой отецъ,-- и посмотришь внимательно, то ты замѣтишь, братъ, что въ то время, какъ мы съ тобой разговариваемъ и размышляемъ и куримъ наши трубки, или пока наша мысль воспринимаетъ послѣдовательный рядъ впечатлѣній,-- мы знаемъ, что мы дѣйствительно существуемъ; и такъ мы измѣряемъ наше существованіе, или продолженіе нашего существованія, или что-либо иное, сообразно съ прохожденіемъ какихъ-либо впечатлѣній въ нашей мысли, съ долговѣчностью насъ самихъ, или съ чѣмъ-либо инымъ подобнымъ, сосуществующимъ нашему мышленію:-- и такъ, согласно предпосланному...-- Ты озадачиваешь меня смертельно! воскликнулъ мой дядя Тоби.
   -- Вотъ благодаря тому, отвѣчалъ мой отецъ, что мы въ нашемъ исчисленіи времени такъ привыкли къ минутамъ, часамъ, недѣлямъ и мѣсяцамъ -- и къ часамъ (желалъ-бы я, чтобы ни однихъ часовъ не было въ королевствѣ) для отмѣрки намъ и относящимся къ намъ извѣстныхъ его частей -- и будетъ еще хорошо, если, въ грядущее время, послѣдовательный рядъ нашихъ идей сохранитъ для насъ хотя сколько-нибудь пользы и значенія.
   -- Теперь, замѣчаемъ мы это или нѣтъ, продолжалъ мой отецъ,-- но въ головѣ каждаго здраваго человѣка происходитъ правильная смѣна мыслей того или другого рода, которыя слѣдуютъ одна за другой цѣлымъ рядомъ, точно...-- Артиллерійскій обозъ? вставилъ дядя Тоби.-- Обозъ ерунды! вскричалъ мой отецъ;-- которыя слѣдуютъ одна за другой и смѣняютъ другъ друга въ нашихъ умахъ, въ извѣстныхъ разстояніяхъ одна отъ другой, точно такъ же, какъ изображенія внутри фонаря, вращающіяся теплотой свѣчи,-- Признаюсь, замѣтилъ дядя Тоби, -- у меня онѣ болѣе напоминаютъ вѣтряный вертелъ.-- Тогда, братъ Тоби, мнѣ нечего больше говорить съ тобой объ этомъ предметѣ, сказалъ мой отецъ.
   

ГЛАВА LXIII.

   Какое стеченіе обстоятельствъ было здѣсь упущено! Мой отецъ, въ одномъ изъ лучшихъ своихъ объяснительныхъ настроеній, въ горячей погонѣ за метафизическими вопросами, готовый увлечься въ тѣ сферы, гдѣ тучи и густой мракъ скоро охватили-бы его со всѣхъ сторонъ; мой дядя Тоби въ одномъ изъ наиболѣе благопріятствующихъ этому расположеній, съ головой въ родѣ вертящагося вертела, съ непрочищенной трубой, въ которой вихремъ кружатся мысли, потускнѣлыя и потемнѣвшія отъ копоти!-- Клянусь могильной плитой Лукіана {Знаменитый сатирикъ и моралистъ, жившій во второмъ вѣкѣ по P. X. Изъ произведеній его наиболѣе извѣстны его "Діалоги".} -- если таковая существуетъ,-- ну, а если ея нѣтъ, то его прахомъ, прахомъ моего дорогого Рабле и еще болѣе дорогого Сервантеса -- разсужденіе моего отца и дяди Тоби относительно ВРЕМЕНИ и ВѢЧНОСТИ было-бы весьма интереснымъ и желательнымъ разсужденіемъ! И горячность духа моего отца, съ которой онъ положилъ ему конецъ, была равносильна грабежу изъ Антологической Сокровищницы такого перла, который едва-ли когда-либо можетъ возмѣстить цѣлая коалиція великихъ обстоятельствъ и великихъ людей.
   

ГЛАВА LXIV.

   Хотя мой отецъ и упорствовалъ въ своемъ рѣшеніи не продолжать разсужденія, однако, онъ не могъ изгнать вѣтрянаго вертела дяди Тоби изъ своей головы, хотя сначала это его и разсердило; на днѣ этого сравненія лежало нѣчто, поразившее его воображеніе; поэтому, опершись локтемъ на столъ и приложившись правой стороной своей головы къ ладони и пристально глядя, между тѣмъ, въ огонь -- онъ сталъ бесѣдовать и философствовать объ этомъ самъ съ собой, но какъ его духъ былъ утомленъ отъ трудовъ изслѣдованія новыхъ путей и отъ постояннаго упражненія своихъ способностей на томъ разнообразіи темъ, которыя чередовались въ ихъ бесѣдѣ, то представленіе о вѣтряномъ вертелѣ скоро перевернуло всѣ его мысли кверху ногами -- и онъ заснулъ, не успѣвши почти сообразить, какъ это случилось.
   Что-же касается моего дяди Тоби, то его вертелъ не сдѣлалъ и дюжины оборотовъ, какъ онъ тоже погрузился въ сонъ.-- Покой да будетъ имъ обоимъ!-- Докторъ Слопъ занятъ съ акушеркой и съ моей матерью наверху.-- Тримъ занятъ превращеніемъ пары старыхъ ботфортъ въ мортиры, которыя должны служить при осадѣ Мессины будущимъ лѣтомъ; а въ это мгновеніе онъ пробуравливаетъ запалы концомъ раскаленной кочерги.-- На моихъ рукахъ не осталось ни одного ихъ моихъ героевъ; это первый разъ, что у меня является свободная минутка -- и я воспользуюсь ей и напишу свое предисловіе.
   

АВТОРСКОЕ ПРЕДИСЛОВІЕ.

   Нѣтъ, я ни слова не скажу о немъ -- вотъ оно.-- Издавая его, я обратился къ свѣту и свѣту я его оставляю; оно должно говорить само за себя.
   Все, что я знаю объ этомъ дѣлѣ -- это, что садясь за работу, я имѣлъ намѣреніе написать хорошую книгу, и -- насколько выдержала-бы тонкость моего пониманія -- умную, да, и разсудительную, стараясь лишь, по мѣрѣ движенія впередъ, складывать въ нее все то остроуміе и ясность сужденія (будь то много или мало), которыми великій Творецъ и Распредѣлитель ихъ почелъ нужнымъ первоначально одарить меня; такъ что, какъ видите, почтенные господа, это все зависитъ отъ Божьяго изволенія.
   Теперь, Агаластъ (говоря порицательно) глаголетъ, что сколько-нибудь остроумія въ ней, можетъ быть, и есть, но ясности сужденія нѣтъ никакой, а Триптолемъ и Футаторій, соглашаясь съ этимъ, спрашиваютъ -- откуда-бы она могла явиться? ибо остроуміе и разсудительность никогда не идутъ рука объ руку въ этомъ произведеніи, такъ какъ это двѣ операціи, столь-же разнящіяся одна отъ другой, какъ востокъ отъ запада.-- Такъ говоритъ Локкъ.-- Какъ урчаніе отъ икоты, говорю я. Но, въ отвѣтъ на это, Дидій, великій юристъ-церковникъ, въ своемъ кодексѣ de fartendi et illustrandi fallaciis поддерживаетъ и ясно излагаетъ то мнѣніе, что сравненіе не есть доказательство; да и я не считаю вытираніе зеркала начисто за силлогизмъ -- однако всѣ вы, ваши милости, если мнѣ позволено такъ выразиться, будете только яснѣе отъ этого видѣть; такъ что главная польза, приносимая этими вещами, заключается въ очищеніи пониманія предварительно примѣненію самаго разсужденія, въ освобожденіи его отъ разныхъ мелкихъ пылинокъ или пятнышекъ темной матеріи, которыя, будучи оставлены плавать въ немъ, могли-бы помѣшать пониманію и все испортить.
   Ну-съ, дорогіе мои анти-шендійцы и трижды способные критики и собраты по труду (ибо для васъ я пишу это предисловіе) -- и для васъ, тонкіе государственные мужи и мудрые ученые (оставьте-же вашу обидчивость), прославленные положительностью и глубиной ума: Монополъ -- мой политиканъ, Дидій -- мой совѣтникъ, Кизарцій -- мой другъ, Футаморій, мой руководитель, Гастриферъ -- охранитель моей жизни,-- Сомнолентій -- ея услада и успокоеніе, не забывая и всѣхъ другихъ, какъ спящихъ, такъ и бодрствующихъ, духовныхъ и свѣтскихъ, которыхъ я лишь ради краткости, но отнюдь не изъ недоброжелательства къ нимъ, скомкиваю вмѣстѣ.-- Вѣрьте мнѣ, достопочтенные.
   Мое самое усердное желаніе и горячая молитва за васъ -- и за себя тоже -- состоитъ въ томъ (въ случаѣ, если это еще не сдѣлано для насъ), чтобы великіе дары и дарованія какъ остроумія, такъ и разсудка, со всѣмъ тѣмъ, что обыкновенно ихъ сопровождаетъ -- въ родѣ памяти, воображенія, генія, краснорѣчія, быстроты соображенія, и чего тамъ еще,-- могли влиться безъ ограниченій и безъ мѣры, безъ помѣхи и задержки,-- горячими, насколько вы могли-бы ихъ выдержать -- въ различныя вмѣстилища, клѣточки, отдѣленія, жилища, спальни, столовыя и просто пустыя пространства вашихъ мозговъ, и притомъ такъ, чтобы можно было продолжать впускать и вливать ихъ, согласно истинному намѣренію и значенію моего желанія, до тѣхъ поръ, пока каждый изъ этихъ сосудовъ -- большой либо малый -- до того наполнится, насытится и займется ими, что болѣе нельзя будетъ ни подъ какимъ видомъ ничего ни прибавить, ни убавить, хотя-бы дѣло шло даже о спасеніи человѣческой жизни.
   Благослови насъ Богъ!-- вотъ было бы благородное дѣло; какъ бы я его отщекоталъ! и въ какомъ настроеніи я бы находился, отписывая для такихъ читателей!-- а вы -- справедливое небо!-- съ какимъ бы вы восторгомъ сидѣли и читали!.. Но увы, это слишкомъ!-- Мнѣ дурно, я теряю сознаніе отъ наслажденія при одной этой мысли!.. Это болѣе, нежели можетъ перенести природа человѣка!.. Держите меня -- у меня голова кружится, я ничего не вижу, я умираю... меня ужъ нѣтъ.-- Помогите! помогите! помогите!.. Но постойте, мнѣ становится опять что-то лучше, ибо я начинаю предвидѣть, что когда все это докончилось бы и мы всѣ продолжали бы быть великими умами, то мы никогда бы не провели дня спокойно и не договорились бы до какого-нибудь опредѣленнаго результата; столько было бы сатиры и сарказма, насмѣшекъ и издѣвательства съ отпорами и отвѣтами на нихъ, столько нападеній и оборонъ въ каждомъ углу, такъ что ничего бы у насъ не было, кромѣ бѣды.-- Чистыя звѣзды! какое бы мы затѣяли кусанье и царапанье, возню и шумъ, что бы наломали головъ, настучали пальцами и набили больныхъ мѣстъ -- просто никакого житья для насъ не было-бы.
   Но, съ другой стороны, мы были бы всѣ людьми чрезвы чайно разсудительными, а потому поправляли бы дѣла тотчасъ же, какъ только они начинали плохо идти; и хотя мы и опротивѣли бы другъ другу въ десять разъ больше, чѣмъ такое же число чертей и чертихъ, однако, мои дорогія созданія, мы были бы олицетвореніемъ любезности и доброты, млека и меда -- то была бы вторая обѣтованная земля, рай на землѣ, если только было бы возможно найти такую вещь; такъ что, въ общемъ, мы устроились бы довольно сносно.
   Все, о чемъ я сокрушаюсь и волнуюсь и что всего болѣе огорчаетъ мою изобрѣтательность въ настоящее время -- это, какъ достигнуть безъ этого своей цѣли, ибо, какъ хорошо извѣстно вашимъ милостямъ, тѣхъ небесныхъ проявленіи остроумія и разума, которыхъ я такъ щедро желалъ и вашимъ милостямъ и самому себѣ, находится въ складѣ только извѣстное quantum на всѣхъ насъ для пользованія и выгоды всего рода человѣческаго и только такіе мелкіе modicum'а его обращаются на этомъ обширномъ свѣтѣ, попадаясь тамъ и сямъ по разнымъ закоулкамъ, въ такихъ узкихъ ручьяхъ и въ такихъ чудовищныхъ разстояніяхъ одинъ отъ другого, что приходится удивляться, какъ оно еще держится и хватаетъ на нужды и потребности столькихъ великихъ государствъ и густонаселенныхъ имперій.
   Дѣйствительно, надо принять одну вещь въ соображеніе: что на Новой Землѣ, въ Сѣверной Лапландіи и во всѣхъ тѣхъ холодныхъ и мрачныхъ уголкахъ земного шара, лежащихъ болѣе непосредственно подъ сѣвернымъ или южнымъ полярнымъ кругомъ, гдѣ вся область человѣческихъ интересовъ не выходитъ въ теченіе цѣлыхъ девяти мѣсяцевъ за узкіе предѣлы его берлоги,-- гдѣ всякія проявленія духа придавлены почти до ничтожества и гдѣ страсти человѣка, вмѣстѣ со всѣмъ, что къ нимъ принадлежитъ, столь-же холодны, какъ и самый поясъ,-- тамъ малѣйшее вообразимое количество разума можетъ уже сдѣлать свое дѣло, что-же касается остроумія, то здѣсь мы видимъ полное и абсолютное сбереженіе его: ибо какъ ни одна искра не требуется, то ни одна и не дается. Ангелы и служители милосердія, защитите насъ! Какъ безотрадно было-бы управлять королевствомъ, дать битву, заключить договоръ, выиграть состязаніе, написать книгу, пріобрѣсти ребенка или созвать провинціальный соборъ тамъ, гдѣ около васъ находится такой обильный недостатокъ остроумія и разума!-- Ради самого милосердія, перестанемте думать объ этомъ, а будемъ подвигаться какъ можно скорѣе къ югу, въ Норвегію, проходя черезъ Швецію, если позволите, черезъ маленькую треугольную провинцію Ангерманіи къ Ботническому заливу, плывя по немъ черезъ Восточную и Западную Ботнію, внизъ до Кареліи, и такъ далѣе, черезъ всѣ тѣ государства и провинціи, которыя лежатъ по дальнему берегу Финскаго залива, черезъ сѣверо-восточную часть Балтійскаго моря до Петербурга, едва заглядывая въ Ингрію; потомъ махнемъ прямо оттуда черезъ сѣверныя части Россійской имперіи, оставляя Сибирь немного влѣво, въ самое сердце Россіи и Азіятской Татаріи.
   По всему этому длинному пути, черезъ который я провелъ васъ, вы замѣчаете, что добрые люди уже значительно лучше обставлены, чѣмъ въ полярныхъ странахъ, которыя мы только что оставили; ибо если вы подержите руку надъ глазами и внимательно присмотритесь, то вы можете замѣтить кое-какіе маленькіе проблески (какъ будто-бы) остроумія, съ достаточнымъ запасомъ простодушнаго общежительнаго разсудка, съ которымъ (сложивъ вмѣстѣ его качество и количество) они прекрасно обходятся; и даже еслибы у нихъ было больше одного или другого, то это только нарушило-бы ихъ равновѣсіе; и кромѣ того, я убѣжденъ, что имъ не представлялось-бы даже случаевъ пускать ихъ въ оборотъ.
   Теперь-же, сударь, если я приведу васъ опять домой, на этотъ болѣе теплый и болѣе плодородный островъ гдѣ, какъ вы видите, высокъ уровень нашего духа и нашей крови, гдѣ болѣе и честолюбія, и тщеславія, и зависти, и пьянства и другихъ непотребныхъ страстей у насъ на рукахъ, которыми надо управлять, подчиняя ихъ разуму -- высота нашего остроумія и глубина нашего разсужденія, видите-ли, точно согласованы съ длиной и шириной нашихъ нуждъ; поэтому мы и имѣемъ ихъ между нами въ такомъ преизобилующемъ видѣ изряднаго и почтеннаго достатка, что никто не находитъ основанія для жалобъ.
   Впрочемъ, говоря объ этомъ, надо сознаться, что какъ нашъ воздухъ мѣняется десять разъ на день,-- съ горячаго на холодный, съ сырого на сухой,-- такъ и ихъ мы имѣемъ безъ всякой правильности и порядка; такъ что иной разъ около полу-столѣтія подрядъ среди насъ будетъ видно и слышно очень мало остроумія и разсудительности -- ихъ узенькіе протоки будутъ казаться совершенно высохшими; потомъ вдругъ шлюзы прорвутся и они снова бѣшено помчатся,-- такъ что, кажется, никогда не остановятся: и тогда мы гонимъ передъ собой весь свѣтъ -- въ писаніи, въ борьбѣ и въ двадцати другихъ славныхъ дѣлахъ.
   Благодаря этимъ наблюденіямъ и осторожному разсужденію по аналогіи, принадлежащему къ тому виду аргументаціоннаго процесса, который Суидасъ называетъ діалектической индукціей, я вывожу и выставляю за самое правдивое и истинное слѣдующее положеніе:
   Что относительно этихъ двухъ свѣточей, на насъ время отъ времени льется столько ихъ лучей, сколько Тотъ, чья безконечная мудрость, распредѣляющая все по точной мѣрѣ и вѣсу, знаетъ необходимымъ для освѣщенія намъ ночи нашего темнаго пути; такимъ образомъ ваши милости и достопочтенства теперь замѣчаете,-- да я и не въ силахъ ни минуты долѣе скрывать это отъ васъ,-- что искреннее пожеланіе въ вашу пользу, съ котораго я началъ, было не болѣе какъ начальное заигрываніе ласкающаго писателя предисловій, который хочетъ задушить читателя,-- точно любовникъ свою застѣнчивую подругу -- до покорности. Ибо, увы! еслибы это изобиліе свѣта можно было такъ легко добыть, какъ того пожелало вступленіе -- я боюсь даже подумать, сколько тысячъ застигнутыхъ потемками странниковъ (по крайней мѣрѣ въ ученыхъ наукахъ) должны были-бы блуждать ощупью во тьмѣ въ теченіе всей ихъ жизни, наталкиваясь на столбы головами и выбивая себѣ мозги, никогда не добираясь до конца своего пути, кто падая перпендикулярно носомъ въ сточную трубу, кто горизонтально -- хвостомъ въ конуру. Тутъ одна половина какой-нибудь ученой категоріи напираетъ грудью на другую ея половину, чтобы потомъ валяться и перекатываться другъ черезъ друга въ грязи, словно кабаны; тутъ братія другой категоріи, которые должны были-бы идти по прямо противоположнымъ направленіямъ, наоборотъ, летятъ точно стая дикихъ гусей, цѣлой вереницей вмѣстѣ.-- Какое смѣшеніе! какія ошибки!-- Скрипачи и художники судятъ по своимъ глазамъ и ушамъ -- чудесно!-- довѣряя въ спѣтой пѣснѣ или потрясающей повѣсти на картинѣ возбуждаемымъ ими страстямъ, вмѣсто того, чтобы измѣрять ихъ квадрантами.
   На переднемъ планѣ этой картины -- государственный мужъ вертитъ политическое колесо, какъ скотъ, въ обратную сторону -- противъ теченія испорченности -- клянусь небомъ -- вмѣсто того, чтобы по теченію!
   Въ этомъ углу сынъ божественнаго Эскулапа, пишущій книгу противъ предопредѣленія, пожалуй, даже хуже -- щупающій пульсъ своего паціента, а не аптекаря; на заднемъ планѣ -- братъ этого ученаго общества на колѣняхъ, въ слезахъ, отдергивающій завѣсу съ искалѣченной жертвы, прося прощенія; предлагающій гонораръ, а не берущій его.
   Въ этомъ обширномъ ЗАЛѢ собранія судей всѣхъ секцій гонятъ изо всей силы по ложному пути проклятое, грязное, докучливое дѣло!-- выталкиваютъ его вонъ изъ суда, вмѣсто того, чтобы втаскивать внутрь! и съ такой яростью во взглядахъ, съ такой степенью укоренѣлости въ ихъ манерѣ выталкивать его, словно законы изначала были созданы ради мира и сохраненія рода человѣческаго; можетъ быть они совершатъ и болѣе крупную ошибку: добросовѣстно выяснятъ спорный пунктъ, напримѣръ -- могъ-ли носъ Джона о'Нокса находиться на лицѣ Тома о'Стайльса безъ нарушенія земельныхъ правъ, или нѣтъ?-- который они поспѣшно порѣшатъ въ двадцать-пять минутъ, тогда какъ при осторожномъ подборѣ разныхъ за и противъ, необходимыхъ для столь запутаннаго дѣла, они мог ли-бы растянуть его на такое-же число мѣсяцевъ; а если вести его по военному плану, какъ слѣдуетъ вести ДѢЛО (ваши милости это знаютъ) -- со всѣми возможными при немъ ухищреніями -- вродѣ притворства, форсированныхъ маршей, нечаянныхъ нападеній, засадъ, скрытыхъ баттарей и тысячи другихъ тонкостей полководческаго искусства, состоящихъ въ ловлѣ преимуществъ, съ обѣихъ сторонъ,-- то оно могло-бы по совѣсти хватить имъ на столько-же лѣтъ, доставляя все это время пищу и одежду цѣлому центумвирату дѣльцовъ.
   Что-же касается духовенства, -- нѣтъ, если я скажу противъ нихъ хоть слово, меня застрѣлятъ. Я совсѣмъ этого не желаю; да наконецъ, еслибы я даже и желалъ, я все равно не смѣлъ-бы, ради спасенія своей души, касаться этого вопроса. Съ моими слабыми нервами и духомъ, въ томъ состояніи, въ какомъ я нахожусь теперь, -- мнѣ стоило-бы жизни, еслибы я удручалъ и огорчалъ себя столь жалкими и грустными повѣствованіями; поэтому вѣрнѣе протянуть передъ нимъ занавѣску и поспѣшить насколько можно быстрѣе прочь отсюда, къ основному и главному пункту, который я взялъ на себя разъяснить: именно -- почему происходитъ то, что люди наименѣе остроумные считаются наиболѣе разумными?-- Но замѣтьте: я говорю считаются; ибо это не болѣе, какъ одна слава, дорогіе господа,-- которая, подобно двадцати другимъ, ежедневно принимаемымъ на вѣру,-- какъ я утверждаю -- еще и гнусная и злонамѣренная слава.
   Это я сейчасъ и покажу, съ помощью изъясненнаго уже замѣчанія,-- надѣюсь, уже взвѣшеннаго и оцѣненнаго вашими милостями и достопочтенствами.
   Я ненавижу правильныя разсужденія, и одна изъ глупѣйшихъ вещей на свѣтѣ въ одномъ изъ таковыхъ, это -- затемнять гипотезу поставленіемъ между вашимъ собственнымъ и читательскимъ пониманіемъ цѣлой вереницы высокихъ, тусклыхъ словъ, одно впереди другого, когда (по всѣмъ вѣроятіямъ) стоило-бы только посмотрѣть вокругъ себя, чтобы найти что-либо такое -- стоящее или висящее,-- что сразу разъяснило-бы все дѣло; ибо какую помѣху, боль или вредъ можетъ причинить любому человѣку похвальная жажда знанія, хотябы онъ обращался за нимъ къ глупцу, къ горшку, къ шуту, къ скамейкѣ, къ зимней перчаткѣ, къ колесу отъ блока, къ крышкѣ ювелирскаго тигля, къ масляной бутылкѣ, къ старой туфлѣ или къ буковому стулу? Въ настоящую минуту я сижу на таковомъ. Позволите-ли вы мнѣ пояснить это дѣло объ остроуміи и разумѣ при помощи двухъ шишечекъ на его спинкѣ? Онѣ прикрѣплены, какъ видите, двумя деревянными гвоздями, воткнутыми слегка въ пробуравленыя дырочки -- и прольютъ столь яркій свѣтъ на то, что я имѣю сказать, что вы увидите насквозь направленіе и значеніе всего моего предисловія такъ ясно, какъ будто-бы каждая его точка и частичка была составлена изъ солнечныхъ лучей.
   Теперь я приступаю прямо къ дѣлу.
   Вотъ стоитъ остроуміе, а вонъ разумъ, какъ разъ рядомъ съ нимъ, точь въ точь, какъ тѣ два шарика, о которыхъ я говорю, на спинкѣ этого самаго стула, на которомъ я сижу.
   Вы видите, они составляютъ самую возвышенную и украшающую часть его,-- какъ остроуміе и разумъ -- нашу, и подобно имъ-же несомнѣнно предназначены для того, чтобы существовать вмѣстѣ, съ тѣмъ -- какъ говорится всегда при двойныхъ украшеніяхъ -- чтобы соотвѣтствовать одинъ другому.
   Теперь, ради опыта и для нагляднѣйшаго поясненія этого дѣла -- снимемте на минуту одно изъ этихъ двухъ любопытныхъ украшеній (все равно которое) съ конца или верхушки стула, на которой оно теперь находится,-- нѣтъ, не смѣйтесь надъ этимъ -- но, по правдѣ, видали-ли вы когда-нибудь въ теченіе всей вашей жизни такую забавную штуку, какъ то, что отъ того получилось? Это столь-же жалкое зрѣлище, какъ свинья съ однимъ ухомъ; въ томъ и въ другомъ какъ разъ столько-же смысла и симметріи. Встаньте, пожалуйста, съ вашихъ мѣстъ, чтобы только поглядѣть на это. Выпустилъ-бы развѣ какой угодно человѣкъ, мало-мальски дорожащій своей репутаціей, свою работу изъ рукъ въ такомъ видѣ? Нѣтъ, положа руку на сердце, отвѣтьте на этотъ простой вопросъ -- можетъ-ли этотъ одинокій шарикъ, который стоитъ тутъ въ сторонѣ болваномъ, служить какой-бы то ни было цѣли на землѣ, кромѣ напоминанія о недостаткѣ другого?-- и позвольте мнѣ далѣе спросить -- еслибы стулъ этотъ былъ вашъ собственный -- не подумали-бы вы развѣ, по совѣсти, что чѣмъ оставаться такимъ, лучше было-бы ему остаться совсѣмъ безъ шариковъ?
   Такъ вотъ эти два шарика или верхнихъ украшенія ума человѣческаго, завершающіе все зданіе -- какъ я уже сказалъ -- остроуміе и разумъ, изъ всѣхъ (какъ я доказалъ это) наиболѣе необходимые, наиболѣе цѣнные, отсутствіе которыхъ представляется наиболѣе бѣдственнымъ, а слѣдовательно и наиболѣе рѣдко попадающимся; по всѣмъ этимъ причинамъ, вмѣстѣ взятымъ, нѣтъ ни одного смертнаго между нами, какъ-бы ни былъ онъ равнодушенъ къ доброй славѣ и какъ-бы мало ни сознавалъ своей пользы, который не желалъ-бы и мысленно не рѣшился-бы твердо быть, или хотя казаться, обладателемъ того или другого, если не обоихъ вмѣстѣ -- было-бы это только исполнимо или вѣроятно и достижимо.
   Но какъ у вашей солидной братіи мало или даже совсѣмъ нѣтъ надежды мѣтить на одно, если оно будетъ сопряжено со вторымъ, то скажите, какъ вы думаете, что сталось-бы съ ними?-- Что-же, милостивые государи, не смотря на всю ихъ солидность, пришлось-бы имъ удовлетвориться, оставшись съ пустотою внутри: снести это могло помочь лишь такое усиліе философской мысли, котораго нельзя и ожидать въ настоящемъ случаѣ; такъ что никто не разсердился-бы на нихъ, еслибы они удовольствовались тѣмъ немногимъ, которое имъ удалось подхватить и спрятать подъ своими обширными мантіями и большими париками, еслибы они не подняли въ то-же время цѣлой травли противъ законныхъ ихъ владѣтелей.
   Мнѣ не надо говорить вашимъ милостямъ, что это было сдѣлано съ такой хитростью и искусствомъ, что великій Локкъ -- котораго рѣдко удавалось надуть ложными звуками -- обойденъ былъ здѣсь. Крикъ, повидимому, былъ столь силенъ и торжественъ, что -- съ помощью большихъ париковъ, степенныхъ физіономій и другихъ орудій обмана -- сталъ до того всеобщимъ противъ бѣдныхъ умовъ въ этомъ дѣлѣ, что самъ философъ былъ имъ обманутъ:-- его славой было то, что онъ освободилъ свѣтъ отъ тысячи обычныхъ заблужденій; но это было не въ томъ числѣ: ибо вмѣсто того, чтобы присѣсть спокойно, какъ долженъ былъ-бы сдѣлать такой философъ, и познакомиться съ самыми фактами прежде, чѣмъ разсуждать о нихъ,-- онъ, наоборотъ, принялъ фактъ на вѣру, и вслѣдствіе этого присоединился къ крику и вопилъ съ такимъ-же азартомъ, какъ и другіе.
   Это и сдѣлалось съ тѣхъ поръ Великой Хартіей глупости; но ваши милости ясно видятъ, что она была добыта такимъ образомъ, что слава этого не стоитъ и гроша: это, кстати сказать, лишь одно изъ тѣхъ многихъ и недостойныхъ самовозвышеній, за которыя солидность и солидные люди должны будутъ отвѣчать впослѣдствіи.
   Что-же касается большихъ париковъ, о которыхъ (можно подумать) я слишкомъ свободно высказалъ свое мнѣніе, то я прошу позволенія охарактеризовать все, что было неосторожно сказано мною къ ихъ порицанію или невыгодѣ, однимъ общимъ заявленіемъ:-- что я не питаю никакого отвращенія ни къ большимъ парикамъ, ни къ длиннымъ бородамъ, не проклинаю ихъ и не отрекаюсь отъ нихъ, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда они заказываются или отпускаются нарочно съ цѣлью поддержанія этого самого самовозвышенія,-- для чего бы это ни дѣлалось.-- Богъ съ ними!-- *** Замѣтьте, однако -- я пишу не для нихъ.
   

ГЛАВА LXV.

   Почти ежедневно въ теченіе по крайней мѣрѣ десяти лѣтъ подъ-рядъ отецъ мой высказывалъ рѣшеніе починить ее: она не починена и до сихъ поръ.-- Ни одно семейство, кромѣ нашего, не вынесло-бы ея и часу; и что всего поразительнѣе -- это, что не было другого вопроса въ свѣтѣ, по которому отецъ мой былъ-бы такъ краснорѣчивъ, какъ по вопросу о дверныхъ петляхъ и однако онъ былъ, въ то-же время, конечно, однимъ изъ величайшихъ игралищъ судьбы, какихъ только знаетъ исторія: его теорія въ этомъ дѣлѣ постоянно была съ практикой на ножахъ.-- Ни разу гостинная дверь не открывалась безъ того, чтобы не разрушить его философскихъ принциповъ.-- Три капли масла на перышкѣ да одинъ хорошій ударъ молотка спасли-бы его честь на вѣки.
   -- Что за нескладная душа -- человѣкъ! Онъ изнемогаетъ отъ ранъ, излѣчить которыя въ его власти! Вся его жизнь есть одно противорѣчіе его познаніямъ!-- Его разсудокъ, этотъ драгоцѣнный Божій даръ (вмѣсто того, чтобы проливать на него успокоительный елей), лишь обостряетъ его чувства, умножаетъ страданія, дѣлая его болѣе грустнымъ и безпокойнымъ подъ бременемъ ихъ!-- Бѣдное, несчастное существо, поступающее такимъ образомъ!-- Неужели не достаточно въ этой жизни неизвѣстнымъ источниковъ несчастія, и онъ еще долженъ прибавлять добровольныя къ своему запасу грусти!-- Бороться со зломъ, которое не можетъ быть избѣгнуто и покоряться другому, которое можетъ навѣки быть изгнано изъ его сердца при помощи десятой доли тѣхъ тревогъ, которыя оно причиняетъ!
   Клянусь всѣмъ, что есть добраго и добродѣтельнаго, если можно найти три капли масла и молотокъ на десять верстъ вокругъ Shandy-Hall, то гостинная дверная петля будетъ исправлена въ это царствованіе.
   

ГЛАВА LXVI.

   Когда капралъ Тримъ покончилъ свои двѣ мортиры, онъ пришелъ въ чрезмѣрный восторгъ отъ своей работы; и зная, какое удовольствіе было-бы для его хозяина поглядѣть на нихъ, онъ не былъ въ состояніи устоять противъ желанія тотчасъ-же понести ихъ къ нему въ гостинную.
   Надо вамъ сказать, что рядомъ съ урокомъ морали, который я имѣлъ въ виду, упоминая о петляхъ, я имѣлъ еще и другое, возникающее оттуда-же соображеніе спекулятивнаго характера -- именно:
   Еслибы гостинная дверь отворялась и поворачивалась на петляхъ, какъ подобаетъ двери; или, напримѣръ, съ такою же ловкостью, съ какой поворачивалось на своихъ петляхъ наше правительство (впрочемъ, если вашу милость постигла какая-нибудь невзгода, то я отказываюсь отъ своего сравненія),-- въ такомъ случаѣ, я говорю не было бы никакой опасности ни для хозяина, ни для слуги въ заглядываніи капрала Трима: въ ту минуту, какъ онъ увидѣлъ бы моего отца и моего дядю Тоби крѣпко спящими (такова была почтительность его поведенія), онъ тотчасъ-же удалился-бы съ тишиною смерти, оставивъ ихъ обоихъ въ своихъ креслахъ, столь-же счастливо спящими, какъ и до его появленія; но это было, собственно говоря, дѣломъ дотого невыполнимымъ, что въ теченіе многихъ лѣтъ, пока петля оставалась не въ порядкѣ, это была одна изъ ежечасныхъ невзгодъ, которымъ подчинялся изъ-за нея мой отецъ: онъ не могъ скрестить руки для послѣ-обѣденнаго сна, чтобы его не преслѣдовала мысль, что онъ неизбѣжно будетъ разбуженъ первымъ, кто откроетъ дверь; она преобладала въ его воображеніи и такъ безпрестанно становилась между имъ и первымъ отраднымъ предчувствіемъ сна, что лишала его (какъ онъ часто объявлялъ) всей его сладости.
   -- Какъ-же можетъ быть иначе, сударь, разъ попорчены петли?
   -- Что случилось? Кто тамъ? вскричалъ мой отецъ, пробуждаясь ту же минуту, какъ дверь начала скрипѣть.-- Хотѣлъ-бы я, чтобы слесарь взглянулъ на эту проклятую петлю.-- Ничего, сударь, виноватъ, сказалъ Тримъ, -- пока только двѣ мортиры (ступки {Здѣсь совершенно непереводимая игра словъ: "mortar" означаетъ во англійски и ступку, и мортиру.}), которыя я несу.-- Я надѣюсь, что здѣсь не станутъ поднимать съ ними трескотню! раздражительно вскричалъ мой отецъ: если доктору Слопу нужно толочь свои снадобья, то пусть себѣ отправляется на кухню.-- Виноватъ, ваша милость, сказалъ Тримъ,-- это двѣ мортиры для осады будущаго лѣта, которыя я изготовилъ изъ пары ботфортовъ, которые ваша милость перестали носить, какъ сказалъ мнѣ Обадія.-- Клянусь небомъ! вскричалъ мой отецъ, вскакивая при этомъ со стула:-- у меня нѣтъ ни одного одѣянія, которымъ я такъ дорожу, какъ этими ботфортами: они принадлежали нашему прадѣду, братъ Тоби: они были наслѣдственными.-- Въ такомъ случаѣ, замѣтилъ дядя Тоби, я боюсь, что Тримъ отрѣзалъ дальнѣйшее наслѣдство.-- Я отрѣзалъ только головки, ваша милость, возразилъ Тримъ.-- Я ненавижу вѣчности столько-же, какъ и любой человѣкъ на свѣтѣ, вскричалъ мой отецъ,-- но эти ботфорты, продолжалъ онъ (улыбаясь, хотя и сердясь въ то-же время), находятся въ роду, братъ, еще съ самыхъ междоусобныхъ войнъ: сэръ Роберъ Шенди носилъ ихъ въ битвѣ при Марстонъ-Мурѣ {Мѣстность въ Іоркскомъ графствѣ, гдѣ войска Долгаго Парламента одержали побѣду надъ королевскими войсками въ 1644 году.}. И я могу сказать, что не взялъ бы за нихъ и десяти фунтовъ.-- Я заплачу тебѣ эти деньги, братъ Шенди, сказалъ мой дядя Тоби, глядя съ несказаннымъ удовольствіемъ на свои двѣ мортиры и запуская тѣмъ временемъ руку въ карманъ брюкъ, -- я заплачу тебѣ эти десять фунтовъ сію минуту съ величайшей охотой.
   -- Братъ Тоби, возразилъ мой отецъ, измѣняя тонъ:-- ты не обращаешь вниманія, какія деньги ты транжиришь и выбрасываешь -- лишь-бы, продолжалъ онъ, онѣ шли на ОСАДЫ.-- Развѣ я не имѣю ста двадцати фунтовъ въ годъ, кромѣ моего половиннаго жалованья? вскричалъ мой дядя Тоби.-- Что это, возразилъ мой отецъ раздражительно,-- въ сравненіи съ десятью фунтами за пару ботфортъ? двѣнадцатью гинеями за твои понтоны? половиной этого за Голландскій подъемный мостъ?-- не говоря уже о цѣломъ обозѣ маленькой мѣдной артиллеріи, которую ты заказалъ на прошлой недѣлѣ, съ двадцатью другими приготовленіями къ осадѣ Мессины! Повѣрь мнѣ, дорогой братъ Тоби, продолжалъ мой отецъ, нѣжно касаясь его руки -- эти твои военныя операціи тебѣ не по силамъ:-- у тебя добрыя намѣренія, братъ, но они вовлекаютъ тебя въ большія издержки, чѣмъ ты могъ ожидать сначала, и вѣрь моему слову, дорогой Тоби, онѣ въ концѣ концовъ совершенно истощатъ твои средства и сдѣлаютъ изъ тебя нищаго.-- Что за бѣда, если это даже такъ и случится, братъ,-- возразилъ мой дядя Тоби,-- когда мы знаемъ, что это на благо отечеству?
   Отецъ мой никакъ не могъ воздержаться отъ улыбки: -- его гнѣвъ, въ худшихъ случаяхъ, не шелъ дальше искры; а усердіе и простота Трима, вмѣстѣ съ великодушнымъ (хотя и коньковымъ) благородствомъ моего дяди Тоби, въ одно мгновеніе примирили его съ нимъ, вернувъ ему хорошее расположеніе духа.
   -- Благородныя души! Господь да поможетъ вамъ обоимъ, вмѣстѣ съ вашими мортирами! сказалъ мой отецъ про себя.
   

ГЛАВА LXXVII.

   -- Какое безразсудное вдовье содержаніе, милый, выплачиваемъ мы изъ нашего маленькаго имущества! сказала моя бабушка моему дѣдушкѣ.
   -- У моего отца, отвѣчалъ мой дѣдушка,-- было не больше носа, милая,-- если не считать знака -- чѣмъ у меня на рукѣ.
   Теперь, надо вамъ знать, что моя прабабушка пережила моего прадѣдушку на двадцать лѣтъ; такъ что моему отцу приходилось выплачивать ей выговоренное содержаніе -- сто пятьдесятъ фунтовъ по-полугодно (въ Михайловъ {Первый празднуется 29-го сентября; второй, какъ сказано было выше, соотвѣтствуетъ нашему празднику Благовѣщенія.} и въ Богородицинъ день), въ теченіе всего этого времени.
   Никто не выполнялъ денежныхъ обязательствъ съ большей пріятностью, чѣмъ мой отецъ; и пока отсчитывались сто фунтовъ, онъ бросалъ ихъ на столъ, монету за монетой, тѣмъ веселымъ жестомъ открытаго привѣтствія, съ которымъ благородныя -- и только благородныя -- души способны бросать деньги; но какъ только онъ переходилъ къ остальнымъ пятидесяти -- онъ обыкновенно произносилъ громкое "гм!", медленно потиралъ боковую сторону своего носа плоской частью указательнаго пальца, осторожно просовывалъ руку между головой и парикомъ, оглядывалъ съ обѣихъ сторонъ каждую монету, съ которой разставался, и рѣдко доходилъ до конца этихъ пятидесяти фунтовъ безъ того, чтобы не вынуть носовой платокъ и не обтереть себѣ виски.
   Защити меня, милосердое небо, отъ тѣхъ придирчивыхъ думъ, которыя не допускаютъ подобныхъ явленій внутри насъ. Никогда, о, никогда не желалъ-бы я попасть въ лагерь тѣхъ, которые не могутъ сдѣлать уступки человѣку, почувствовать сожалѣніе къ силѣ воспитанія и вліянію взглядовъ, въ теченіе многихъ поколѣній унаслѣдованныхъ отъ предковъ!
   Въ продолженіе трехъ поколѣній, по меньшей мѣрѣ, постепенно укоренялось въ нашей семьѣ расположеніе къ длиннымъ носамъ.-- ТРАДИЦІЯ накоплялась, съ одной стороны, а съ другой, каждое полугодіе являлся для укрѣпленія ея и ИНТЕРЕСЪ; поэтому причудливость ума моего отца далеко не могла претендовать на всю честь выработки такого страннаго взгляда,-- подобно многимъ другимъ; ибо про этотъ можно сказать, что онъ въ значительной степени всосалъ его съ молокомъ матери. Впрочемъ, онъ и самъ сдѣлалъ свое дѣло:-- если воспитаніе насадило эту ошибку (если можно это такъ назвать), отецъ мой поливалъ ее и способствовалъ ея совершенному созрѣванію.
   Онъ ча сто говорилъ, высказывая свои мысли по этому предмету, что онъ не могъ понять, какимъ образомъ величайшая фамилія въ Англіи можетъ устоять противъ безпрерывнаго преемства шести или семи короткихъ носовъ. И, обратно,-- обыкновенно прибавлялъ онъ,-- должно составлять одну изъ труднѣйшихъ задачъ гражданственной жизни, когда такое-же число длинныхъ и радостныхъ носовъ, слѣдующихъ одинъ за другимъ по прямой линіи, не поднимали своей фамиліи до лучшихъ мѣстъ въ королевствѣ. Онъ часто хвасталъ, что фамилія Шенди стояла весьма высоко во времена короля Гарри {Уменьшительное отъ Генрихъ.} VIII, хотя и не была обязана своимъ возвышеніемъ никакому государственному орудію, а только этому, но, подобно другимъ фамиліямъ, прибавлялъ онъ, и она почувствовала поворотъ колеса, и никогда не оправилась отъ удара, нанесеннаго ей носомъ моего прадѣдушки.-- Поистинѣ, это былъ настоящій тузъ трефъ,-- восклицалъ онъ, покачивая головой,-- и такой позорный для злосчастнаго семейства, какой когда-либо попадалъ въ козыри.
   Потихоньку да полегоньку, благосклонный читатель!-- куда заноситъ тебя твоя фантазія! Если есть правда въ человѣкѣ -- подъ носомъ моего прадѣдушки я разумѣю внѣшній органъ обонянія, или ту часть человѣка, которая выдается на лицѣ и про которую художники говорятъ, что добрые, веселые носы на пропорціональныхъ лицахъ должны заключать въ себѣ цѣлую треть, то-есть, измѣряя внизъ отъ начала волосъ.
   Ну, и житье-же писателю въ подобномъ положеніи!
   

ГЛАВА LXXVIII.

   Это рѣдкая благодать, что природа надѣлила мысль человѣка той-же несклонностью и сопротивленіемъ съ убѣжденіемъ, которыя замѣчаются въ старыхъ собакахъ -- не учиться новымъ вещамъ.
   Въ какой флюгеръ обратился-бы вдругъ величайшій изъ когда-либо существовавшихъ философовъ, еслибы онъ читалъ такія книги, наблюдалъ такіе факты и думалъ такія думы, которыя заставляли-бы его ежеминутно поворачиваться разными сторонами!
   Но мой отецъ, какъ я вамъ сказалъ въ прошломъ году, ненавидѣлъ все это: онъ подбиралъ мнѣніе, какъ человѣкъ въ первобытномъ состояніи поднимаетъ яблоко: оно становится его собственностью, и, если онъ человѣкъ съ убѣжденіями, онъ предпочелъ-бы потерять жизнь скорѣе, чѣмъ отказаться отъ него.
   Я знаю, что Дидій, великій цивилистъ, начнетъ опровергать этотъ пунктъ и воскликнетъ противъ меня: Откуда проистекаетъ право этого человѣка на это яблоко? Ex confesso, скажетъ онъ, вещи были въ естественномъ положеніи; яблоко одинаково принадлежитъ и Франку, и Джону.-- Скажите, мистеръ Шенди, какой намекъ имѣетъ онъ на него? и какъ оно стало его? сдѣлалось-ли оно таковымъ, когда полюбилось ему, или когда было имъ поднято? когда онъ жевалъ его, или когда жарилъ его; когда чистилъ или когда принесъ зго домой. Когда переварилъ, или когда..... его?-- Объясню, сударь, что если первое поднятіе яблока не составляетъ его пріобрѣтенія -- ни одно послѣдующее дѣйствіе не можетъ его составить.
   Братъ Дидій, отвѣтитъ Трибоній (такъ какъ борода Трибонія-цивилиста и юриста-церковника на три вершка съ половиной и съ тремя восьмыми длиннѣе бороды Дидія, то я радъ, что онъ беретъ мою дубину и позволяетъ мнѣ не заботиться болѣе объ отвѣтѣ).-- Братъ Дидій, скажетъ Трибоній, это дѣло рѣшенное -- какъ вы можете видѣть и по отрывкамъ кодексовъ Григорія и Гермогена, и по всѣмъ кодексамъ отъ Юстиніанова до кодексовъ Людовика и Des Eaux -- что потъ, выступающій на лбу человѣка, и выпотѣніе человѣческихъ мозговъ столько же составляютъ собственность человѣка, какъ штаны на его ногахъ; и эти-то вышесказанныя вы потѣнія, и проч., капая на вышесказанное яблоко отъ трудовъ нахожденія и поднятія его, и при томъ неразрывно расточаясь, такъ-же неразрывно присоединяются поднявшимъ къ поднятой вещи, отнесенной домой, зажаренной, очищенной, съѣденной, переваренной, и такъ далѣе; очевидно, что подобравшій яблоко соединилъ этимъ дѣйствіемъ кое-что собственнаго своего съ яблокомъ, которое не было его собственностью, и такимъ путемъ пріобрѣлъ имущество, или другими словами, яблоко -- Иваново яблоко.
   Путемъ такой-же цѣпи ученыхъ разсужденій мой отецъ отстаивалъ всѣ свои убѣжденія: онъ не жалѣлъ усилій, собирая ихъ, и чѣмъ болѣе они лежали въ сторонѣ отъ общей дороги, тѣмъ больше было его право на нихъ.-- Ни одинъ смертный не притязалъ на нихъ; при томъ, приготовленіе и перевариваніе ихъ стоило ему не меньшихъ трудовъ, чѣмъ въ вышеприведенномъ случаѣ; поэтому можно было вѣрою и правдою сказать, что они принадлежали къ его добру и имуществу. Поэтому онъ крѣпко держался ихъ зубами и когтями -- бросался на все, на что могъ наложить руки -- словомъ, окружалъ и укрѣплялъ ихъ такими окопами и брустверами, какъ мой дядя Тоби свои цитадели.
   Всему этому была одна изводящая помѣха: недостатокъ матеріаловъ для устройства порядочной защиты на случай сильной аттаки, такъ какъ немногіе геніальные люди изощряли свои способности въ писаніи книгъ по вопросу о носахъ. Клянусь рысцой моего тощаго коня, это даже невѣроятно! и я положительно теряюсь, когда подумаю, какое сокровище драгоцѣннаго времени и талантовъ было потрачено на менѣе достойныя вещи -- и сколько милліоновъ книгъ на всякихъ языкахъ всевозможной печати и во всевозможныхъ переплетахъ создавались по вопросамъ, вдвое менѣе относящимся къ единству и умиротворенію рода человѣческаго! Однако, тѣмъ болѣе старался онъ добыть то, что было; и хотя мой отецъ нерѣдко забавлялся библіотекой моего дяди Тоби -- которая, дѣйствительно, была довольно потѣшна -- однако въ то-же время самъ систематично собиралъ всякую книгу и трактатъ по вопросу о носахъ съ такимъ-же стараніемъ, съ какимъ мой добрый дядя Тоби подбиралъ тѣ, въ которыхъ шла рѣчь о военно-инженерномъ дѣлѣ.-- Правда, онѣ помѣстились-бы на гораздо меньшемъ столѣ, но это была не твоя вина, дорогой мой дядя.
   Здѣсь -- хотя почему здѣсь, скорѣе чѣмъ въ какомъ-нибудь другомъ мѣстѣ моей повѣсти -- я самъ не могу сказать; однако -- здѣсь мое сердце останавливаетъ меня, чтобы разъ навсегда заплатить тебѣ, мой дорогой дядя Тоби, дань, должную твоей добротѣ. Позволь мнѣ теперь отодвинуть мое кресло въ сторону и преклонить передъ тобой колѣни, изливая самыя теплыя чувства любви къ тебѣ и уваженія къ превосходству твоего характера, какія добродѣтель и природа когда-либо зажигали въ груди племянника. Миръ и утѣшеніе да почіютъ вѣчно надъ твоей главой! Ты не завидовалъ ничьему благосостоянію, не оскорблялъ ничьихъ убѣжденій, не чернилъ ничьего добраго имени, не ѣлъ чужого хлѣба! Мирно, съ вѣрнымъ Тримомъ позади, ты обѣгалъ иноходью маленькій кругъ твоихъ удовольствій, не задѣвая по пути ни одного живого существа; у тебя былъ слуга для каждаго горя, шиллингъ для каждой нужды.
   Доколѣ я имѣю средства заплатить полольщику -- тропинка отъ твоей двери къ твоей лужайкѣ никогда не заростетъ. Доколѣ семейство Шенди обладаетъ полутора футами земли, твои укрѣпленія, мой дорогой дядя Тоби, никогда не будутъ разрушены.
   

ГЛАВА LXXIX.

   Коллекція моего отца была невелика, но за то она была любопытна; поэтому собираніе ея стоило ему довольно времени. Онъ имѣлъ, однако, счастье хорошо начать съ пріобрѣтенія почти задаромъ Брюскамбиллева пролога о носахъ, ибо онъ заплатилъ за Брюскамбилля {Bruscambille былъ около 1606 года актеромъ въ Hôtel de Bourgogne; произведенія его мало извѣстны; его Fantaisies, Paradoxes, Prologues facétieux и Plaisantes imaginations иногда не лишены остроумія, комизма и наблюдательности, но почти всегда грубы и непристойны.} не болѣе, какъ три полукроны, поистинѣ благодаря замѣченному лавочникомъ стремленію моего отца пріобрѣсти эту книгу, овладѣвшему имъ съ той минуты, какъ онъ положилъ на нее руку.-- Вы не найдете трехъ Брюскамбиллей въ крещеномъ мірѣ, сказалъ лавочникъ,-- если не считать тѣхъ, которые заперты въ библіотекахъ любителей. Мой отецъ бросилъ ему деньги съ быстротою молніи, прижалъ Брюскамбилля къ своей груди и поспѣшилъ съ нимъ изъ Пиккадилли на Кольманъ-Стритъ, какъ будто онъ спѣшитъ домой съ кладомъ, ни разу дорогой не отнимая руки отъ Брюскамбилля.
   Отъ тѣхъ, кто еще не знаетъ, какого пола Брюскамбилль, ибо прологъ о носахъ могъ-бы одинаково быть написанъ любымъ изъ двухъ, не будетъ возраженія на сравненіе, если я скажу, что мой отецъ, добравшись домой, услаждался Брюскамбиллемъ такимъ точно образомъ, какимъ -- ставлю десять противъ одного -- ваша милость услаждались вашей первой любовницей, то-есть съ утра и до самой ночи, что, кстати сказать, какъ-бы восторженно оно ни было для влюбленнаго, мало, или вовсе не развлекательно для всѣхъ окружающихъ. Замѣтьте, я не иду дальше съ этимъ сравненіемъ; глаза моего отца были больше его аппетита, усердіе больше знанія, онъ охладѣлъ, его страсть раздѣлилась: онъ взялся за Пригнитца, купилъ Скродера, Андрея Парея, Вечернія Бесѣды Буше и, сверхъ всего, великаго и ученаго Гафена-Слокенбергія, о которомъ мнѣ придется много говорить впослѣдствіи, поэтому я ничего о немъ не скажу теперь.
   

ГЛАВА LXXX.

   Изъ всѣхъ сочиненій, которыя мой отецъ трудился доставать и изучать для поддержанія своей гипотезы, ни въ одномъ онъ такъ жестоко не разочаровался сначала, какъ въ прославленномъ Діалогѣ между Памфагомъ и Коклесомъ, написанномъ цѣломудреннымъ перомъ великаго и почтеннаго Эразма о различныхъ употребленіяхъ и удачныхъ примѣненіяхъ длинныхъ носовъ.-- Теперь, моя милая дѣвочка, не позволяйте сатанѣ воспользоваться въ этой главѣ какимъ-нибудь возвышеннымъ пунктомъ, чтобы поработить ваше воображеніе, если вы только можете оказать ему какое-либо противодѣйствіе; а если онъ настолько проворенъ, что можетъ вскочить вамъ на спину, то позвольте попросить васъ, подобно невыѣзженой кобылицѣ, порѣзвиться, попрыскать, попрыгать, встать на дыбы, поскакать и побрыкать его длинными и короткими ляганіями, до тѣхъ поръ, пока вы не разорвете ремня или подпруги, какъ Тикльтобина кобыла, и не сбросите его милости въ грязь. Вы можете и не убивать его.
   -- А кто была Тикльтобина кобыла?-- Это столь-же позорный и невѣжественный вопросъ, сударь, какъ еслибы вы спросили, въ какомъ году (ab urb con) открылась вторая пуническая война.-- Кто была Тикльтобина кобыла! Читайте, читайте, читайте, мой неученый читатель! Читайте, -- или, клянусь знаніемъ великаго святого Паралипоменона,-- говорю вамъ заранѣе, бросьте лучше книгу сразу; ибо безъ обширнаго чтенія, подъ которымъ, какъ ваша милость знаетъ, я разумѣю обширныя познанія, вы не болѣе будете способны проникнуть въ значеніе мраморной страницы (пестрая эмблемма моего труда!), нежели свѣтъ, при всей его проницательности, открыть то множество мнѣній, дѣлъ и истинъ, которыя до сихъ поръ остаются таинственно скрытыми подъ темнымъ покровомъ черной страницы.
   

ГЛАВА LXXXI.

   "Nihil me poenitet hujus nasi", сказалъ Памфагъ; что значить: "мой носъ былъ созданіемъ меня".-- "Nec est cur poeniteat", отвѣчалъ Коклесъ; что значитъ: "какимъ чортомъ могъ-бы такой носъ оказаться несостоятельнымъ".
   Положеніе, какъ видите, было изложено Эразмомъ согласно желанію моего отца -- съ величайшей простотой, но разочарованіе моего отца заключалось въ томъ, что онъ не нашелъ болѣе ничего изъ подъ такого искуснаго пера, кромѣ самого голаго факта, безъ всякой умозрительной тонкости или двуязычной аргументаціи на эту тему, которыми небо одарило человѣка нарочно для изслѣдованія истины и повсемѣстной борьбы за нее. Сначала мой отецъ ругался и ворчалъ ужаснѣйшимъ образомъ. Что-нибудь да значитъ имѣть хорошее имя. Такъ какъ діалогъ былъ Эразмовъ, мой отецъ скоро обошелся и сталъ перечитывать его съ большимъ прилежаніемъ, изучая въ немъ каждое слово и каждый слогъ основательнѣйшимъ образомъ въ ихъ строжайшемъ и самомъ буквальномъ истолкованіи. И все-таки онъ и этимъ путемъ ничего не могъ добиться.-- Можетъ быть, тамъ подразумѣвается болѣе, чѣмъ сказано, замѣтилъ мой отецъ. Ученые люди, братъ Тоби, не пишутъ діалоги о длинныхъ носахъ по напрасну. Я буду изучать мистическій и аллегорическій смыслъ. Тутъ есть достаточно простору для человѣка обратиться внутрь себя, братъ.
   Мой отецъ читалъ дальше.
   Теперь я считаю нужнымъ довести до свѣдѣнія вашихъ милостей и достопочтенствъ, что, кромѣ многихъ морскихъ примѣненій длинныхъ носовъ, перечисляемыхъ Эразмомъ, діалогистъ утверждаетъ, что длинные носы не лишены и домашнихъ удобствъ; ибо, въ случаѣ невзгоды или за неименіемъ пары мѣховъ, они отлично могутъ служить adexcitandum foсит (для раздуванія огня).
   Природа была безмѣрно щедра въ своихъ дарахъ моему отцу и посѣяла сѣмена критическаго отношенія къ словамъ такъ-же глубоко внутри его, какъ и сѣмена всякаго другого знанія: поэтому онъ досталъ свой перочинный ножъ и сталъ производить опыты надъ предложеніемъ, пробуя -- нельзя-ли выцарапать изъ него чего-нибудь болѣе осмысленнаго.-- Одна буква только, братъ Тоби, вскричалъ мой отецъ, мѣшаетъ мнѣ овладѣть мистическимъ смысломъ Эразма.-- По совѣсти, братъ, отвѣчалъ мой дядя, ты отъ него довольно близокъ.-- Ну! воскликнулъ мой отецъ, продолжая скоблить, я съ такой-же пользой могъ-бы быть и за семь миль. Готово, сказалъ мой отецъ, щелкая пальцами. Посмотри, мой дорогой братъ Тоби, какъ я исправилъ смыслъ.-- Да ты испортилъ одно слово, возразилъ мой дядя Тоби.-- Мой отецъ надѣлъ очки, закусилъ губу и въ гнѣвѣ вырвалъ этотъ листъ.
   

ГЛАВА LXXXII.

   О Слакенбергій! вѣрный анализаторъ моихъ Невзгодъ, грустный прорицатель многихъ изъ тѣхъ ударовъ и увертокъ, которые, въ той или другой стадіи моей жизни, обрушались на меня исключительно изъ-за короткости моего носа, такъ какъ другой причины я не могу измыслить, -- скажи мнѣ, Слокенбергій, какое тайное побужденіе -- какой голосъ, откуда и какъ звучалъ онъ въ твоихъ ушахъ и увѣренъ-ли ты, что слышалъ его впервые, закричалъ тебѣ -- иди, иди, Слокенбергій! посвяти труды твоей жизни, пренебрегая отдохновеніями, вызывая всѣ силы и способности своей натуры, изнуряя себя въ служеніи человѣчеству,-- напиши для нихъ большой ФОЛІАНТЪ по вопросу о ихъ носахъ.
   Какимъ образомъ извѣстіе было сообщено чувствилищу Слокенбергія -- такъ, чтобы Слокенбергій зналъ, чей палецъ коснулся ключа и чья рука раздувала мѣхи -- объ этомъ можно лишь возбуждать предположенія, ибо Гафенъ Слокенбергій умеръ и лежитъ въ могилѣ уже лѣтъ съ девяносто.
   На Слокенбергіѣ, насколько мнѣ извѣстно, сыграли такъ-же, какъ на одномъ изъ учениковъ Уайтфильда; то-есть, съ такимъ яснымъ сознаніемъ, сударь, который изъ двухъ мастеровъ упражнялся на его инструментѣ, что всякое разсужденіе объ этомъ становится излишнимъ.
   Ибо въ отчетѣ о своихъ побужденіяхъ и поводахъ къ написанію этого одного труда, на который онъ потратилъ столько лѣтъ своей жизни, который Гафенъ Слокенбергій представляетъ свѣту въ концѣ своего предувѣдомленія и который, кстати сказать, долженъ былъ-бы явиться раньше, да переплетчикъ весьма неосторожно помѣстилъ его между аналитическимъ оглавленіемъ книги и ею самой -- онъ говоритъ читателю, что съ того самого времени, когда онъ достигъ разсудительнаго возраста и былъ въ состояніи присѣсть спокойно и вникнуть въ истинное состояніе и положеніе человѣка, и различить основную цѣль и задачу его существованія, или, чтобы сократить мой переводъ, ибо книга Слокенбергія написана по-латыни и не мало растянута въ этомъ мѣстѣ -- съ той самой поры, говоритъ Слокенбергіусъ, когда я сталъ кое-что различать или, скорѣе, понимать вещи, какъ онѣ есть, и могъ замѣтить, что вопросъ о длинныхъ носахъ слишкомъ легко разрѣшался всѣми моими предшественниками -- я, Слокенбергіусъ, почувствовалъ сильное влеченіе, могучее и неодолимое призваніе внутри себя опоясаться для этого предпріятія.
   И надо отдать справедливость Слокенбергію, онъ выступилъ въ поле съ болѣе сильнымъ копьемъ и занялъ въ немъ гораздо болѣе видное мѣсто, чѣмъ любой человѣкъ, когда-либо выступавшій тамъ прежде него:-- и правда, во многихъ отношеніяхъ, онъ заслуживаетъ быть поставленнымъ прототипомъ для всѣхъ писателей -- особенно обширныхъ трудовъ -- чтобытіо немъ выкраивать свои книги; ибо онъ, сударь, обнялъ весь вопросъ, разсмотрѣлъ логически каждую часть его -- и освѣтилъ его полнымъ дневнымъ свѣтомъ, проливая на него столько свѣта, сколько онъ могъ извлечь изъ сочетанія своихъ природныхъ дарованій и сколько позволяли ему пролить глубочайшія познанія въ наукахъ; собирая, складывая и составляя, выпрашивая, занимая и крадучи по пути все, что было объ этомъ написано и переспорено во всякихъ школахъ и портикахъ ученыхъ; поэтому книга Слокенбергія сможетъ по справедликости считаться не только образцомъ, но даже основательными и настоящими институціями о носахъ, заключающими въ себѣ все, что необходимо или можетъ быть необходимо знать о нихъ.
   По этой-то причинѣ я и воздерживаюсь говорить о столь многихъ (иначе) цѣнныхъ книгахъ и трактатахъ въ собраніи моего отца, написанныхъ или непосредственно о носахъ, или лишь стороною касающихся ихъ; таковъ, напримѣръ, Пригнитцъ, лежащій теперь передо мною на столѣ, который съ безконечной ученостью и на основаніи самаго добросовѣстнаго и научнаго изученія болѣе чѣмъ четырехъ тысячъ череповъ по двадцати съ лишнимъ обшареннымъ имъ костякамъ въ Силезіи -- сообщаетъ намъ, что измѣреніе и очертаніе костяныхъ частей человѣческаго носа, въ любой мѣстности на землѣ -- за исключеніемъ Крымской Татаріи, гдѣ онѣ всѣ придавливаются большими пальцами, такъ что о нихъ нельзя составить никакого сужденія -- гораздо болѣе сходны, чѣмъ воображаютъ на свѣтѣ. Разница между ними, говоритъ онъ, заключается въ сущемъ пустякѣ, на который не стоитъ даже обращать вниманіе; величина-же и веселый видъ каждаго отдѣльнаго носа, на основаніи которыхъ одинъ ставится выше другого и получаетъ большую стоимость, зависятъ отъ его хрящеватыхъ и мускулистыхъ частей, въ каналы и пазушины которыхъ направляется и вгоняется кровь,-- вмѣстѣ съ животной веселостью, теплотою и силой воображенія, что почти тоже (за исключеніемъ лишь идіотовъ, которыхъ Пригнитцъ, прожившій много лѣтъ въ Турціи, считаетъ находящимися подъ болѣе непосредственнымъ попечительствомъ неба); поэтому случается -- и всегда можетъ случиться -- что качества носа находятся въ прямомъ и ариѳметическомъ отношеніи къ качеству воображенія его носителя.
   По той-же причинѣ: то-есть, что все это заключается въ Слокенбергіѣ, я не говорю ничего и о Скродерѣ (Андреѣ), который -- весь свѣтъ это знаетъ,-- съ большимъ ожесточеніемъ принялся опровергать Пригнитца, доказывая по своему, сначала логически, а потомъ цѣлымъ рядомъ неумолимыхъ фактовъ, "что Пригнитцъ былъ весьма далекъ отъ истины, утверждая, что воображеніе порождало носъ -- тогда какъ, наоборотъ, носъ порождаетъ воображеніе.
   Ученые подозрѣвали тутъ Скродера въ неблаговидномъ софизмѣ -- и Пригнитцъ во всеуслышаніе возглашалъ при спорѣ, что Скродеръ передѣлалъ его мысль; но Скродеръ продолжалъ поддерживать свой тезисъ.
   Мой отецъ какъ разъ колебался, чью сторону принять въ этомъ дѣлѣ, когда Амвросій Парей въ одну минуту разрѣшилъ его колебанія, разомъ отогнавши его отъ обѣихъ спорящихъ сторонъ опроверженіемъ какъ Пригнитцевой, такъ и Скродеровой системы.
   Будьте свидѣтелемъ.
   Я не ознакомляю съ нимъ ученаго читателя -- передавая его, я хочу только показать ученымъ, что я самъ знакомъ съ этимъ фактомъ.
   Амвросій-Парей былъ главнымъ хирургомъ и носоправомъ Франциска Девятаго французскаго и пользовался у него и у двухъ предыдущихъ, или послѣдующихъ королей (хорошенько не помню) большимъ довѣріемъ; вся коллегія медиковъ того времени считала его всегда (за исключеніемъ того промаха, который онъ сдѣлалъ въ исторіи съ носами Таліокотія и съ его способомъ насажденія ихъ) за наиболѣе свѣдущаго въ дѣлѣ носовъ, чѣмъ всѣ, когда-либо бравшіе ихъ въ руки.
   Такъ вотъ, Амвросій Парей убѣдилъ моего отца, что настоящей и дѣйствительной причиной того, что такъ привлекало вниманіе всего свѣта и на что Пригнитцъ и Скродеръ потратили столько учености и дарованія, не было ни то, ни другое; а что длина и доброта носа зависятъ просто отъ мягкости и дряблости мамкиной груди -- такъ-же точно, какъ плоскость и короткость мелкихъ носовъ происходитъ отъ твердости и эластической упругости того-же органа питанія у здоровыхъ и живыхъ -- которыя, будучи счастливыми для женщины, оказались разрушительны для ребенка, такъ какъ вслѣдствіе этого носъ его до того укорачивался, грубѣлъ, притуплялся и застывалъ, что никогда не могъ дойти ad mensuram suam legitimam; въ случаѣ-же дряблости и мягкости груди кормилицы или матери, погружаясь въ нее, точно въ масло, носъ -- говоритъ Парей -- подкрѣпляется, питается, надувается, освѣжается и получаетъ на-всегда хорошій ростъ.
   Я имѣю сдѣлать только два замѣчанія относительно Парея: во-первыхъ, что онъ доказываетъ и объясняетъ все это съ крайней чистотой и благопристойностью выраженій -- за что да почіетъ душа его вѣчно въ мирѣ!
   И, во-вторыхъ, что кромѣ системъ Пригнитца и Скродера, которыя совершенно опровергнула гипотеза Амвросія Парея -- она опрокинула въ то-же время и систему мира и согласія въ нашей семьѣ, и въ теченіе трехъ дней подрядъ не только привела къ путаницѣ отношеній моего отца и матери, но еще и перевернула весь домъ, со всѣмъ, что въ немъ было, кромѣ дяди Тоби, кверху ногами.
   Столь забавный разсказъ о пререканіи между человѣкомъ и его женой навѣрно никогда, ни въ какое время и ни въ какой сторонѣ не проходилъ черезъ замочную скважину входной двери.
   Моя мать, надо сказать вамъ... но я долженъ сначала сообщить вамъ пятьдесятъ болѣе необходимыхъ свѣдѣній и разъяснить обѣщанную сотню затрудненій; а тутъ около меня толпятся густою толпою тысяча невзгодъ и домашнихь неудачъ, одна у другой на шеѣ. Корова вломилась (завтра утромъ) въ укрѣпленія моего дяди Тоби и съѣла двѣ съ половиной суточныхъ порціи засохшей травы, вырывая вмѣстѣ съ ней дернъ, покрывавшій его горнверкъ и потерну. Тримъ настаиваетъ на полевомъ судѣ, чтобы разстрѣлять корову, распять Слопа, меня отристрамить и сдѣлать изъ меня мученика съ самаго моего крещенія; какіе мы всѣ бѣдные и несчастные черти! Меня нужно спеленать; но некогда терять время въ восклицаніяхъ. Я оставилъ своего отца лежащимъ поперекъ кровати, а моего дядю Тоби сидящимъ рядомъ съ нимъ въ своемъ старомъ креслѣ съ бахромою, и обѣщалъ вернуться къ нимъ черезъ полчаса, а прошло уже тридцать пять минутъ. Изъ всѣхъ затрудненій, въ которыя когда-либо попадался смертный авторь -- это, конечно, величайшее; потому, сударь, что я долженъ покончить съ фоліантомъ Гафена Слокенбергія; разсказать діалогъ между моимъ отцомъ и моимъ дядей Тоби относительно рѣшеній Пригнитца, Скродера, Амвросія Порея, Панократа и Грангузье; перевести эпизодъ изъ Гафена Слокенбергія, и на все это дается на пять минутъ меньше времени, чѣмъ ничто. Какая голова! молю небо, чтобы мои враги хоть посмотрѣли на ея внутренность.
   

ГЛАВА LXXXIII.

   Въ нашей семьѣ не было ни одной болѣе развлекательной сцены, и чтобы выказать ей здѣсь мое уваженіе, я снимаю свой колпакъ и кладу его на столъ рядомъ съ чернильницей, нарочно чтобы сдѣлать мое объявленіе объ этомъ свѣту наиболѣе торжественнымъ, что я убѣжденъ въ глубинѣ своей души (если только меня не ослѣпляетъ моя любовь и пристрастіе къ моему разуму), что никогда рука Верховнаго Творца и Перваго Умышленника всѣхъ вещей не создавала и не составляла семьи, въ которой характеры вылились-бы и противополагались съ такимъ драматическимъ благополучіемъ, какъ въ нашей; или въ которой способности представленія такихъ удивительныхъ сценъ и постоянной смѣны ихъ съ утра до вечера были-бы помѣщены и отпущены въ такомъ безконтрольномъ обиліи, какъ въ семействѣ Шенди.
   Но ни одна изъ нихъ не была болѣе развлекательна, говорю я, въ этомъ причудливомъ нашемъ театрѣ, чѣмъ тѣ, которыя часто возникали по этому самому вопросу о длинныхъ носахъ,-- въ особенности, когда воображеніе моего отца разгорячалось въ розысканіяхъ, и онъ могъ успокоиться, только разгорячивши и моего дядю Тоби.
   Мой дядя Тоби добросовѣстно подчинялся моему отцу въ этихъ попыткахъ, и съ безконечнымъ терпѣніемъ высиживалъ цѣлые часы, куря трубку за трубкой, пока мой отецъ производилъ опыты надъ его головой, всячески отыскивая доступа въ нее Пригнитцовымъ и Скродеровымъ опредѣленіямъ.
   Были ли они недоступны для разума моего дяди Тоби, или противны ему, или его мозгъ былъ словно сырой трутъ, что его не могла воспламенить ни одна искра, или онъ былъ до того полонъ сапами, минами, блиндами, куртинами и тому подобными военными помѣхами ясному пониманію доктринъ Пригнитца и Скродера -- я не берусь рѣшить: пусть словесники, поваренки, анатомы и инженеры ссорятся объ этомъ между собой.
   Несомнѣнно, нѣкоторая неудача въ этомъ дѣлѣ проистекала и отъ того, что моему отцу приходилось переводить каждое слово, для пользы моего дяди Тоби, съ Слакенбергіевой латыни, переводъ которой не всегда бывалъ однимъ изъ чистѣйшихъ на томъ основаніи, что мой отецъ не былъ большимъ знатокомъ ея -- и обыкновенно онъ бывалъ наименѣе чистъ тамъ, гдѣ это было наиболѣе важно. Это естественно открывало дверь второй бѣдѣ: чѣмъ горячѣе было усердіе моего отца открыть глаза дядѣ Тоби -- тѣмъ болѣе мысли его опережали переводъ, который, въ свою очередь, на столько-же обгонялъ мысли моего дяди Тоби: -- очевидно, что ни то, ни другое не возвышало понятности отцовской лекціи.
   

ГЛАВА LXXXIV.

   Даръ разсужденія и умствованія по силлогизмамъ -- я говорю о человѣкѣ, ибо у существъ высшихъ разрядовъ, каковы ангелы и духи, все это, господа, происходитъ (какъ намъ говорятъ) при помощи одного лицезрѣнія; существа-же низшаго порядка -- какъ извѣстно вашимъ милостямъ, силлогизируютъ носами: хотя есть одинъ островъ, плавающій среди моря (хоть и не вполнѣ спокойно), коего жители, если меня не обманываетъ мой разумъ, такъ удивительно одарены, что силлогизируютъ такимъ-же образомъ и почти всегда чрезвычайно удачно. Но это не относится къ дѣлу.
   Даръ дѣлать это какъ слѣдуетъ среди насъ, или великая и главная функція человѣка -- разсужденіе -- состоитъ(какъ говорятъ намъ логики) въ отысканіи согласія или несогласія другъ съ другомъ двухъ идей черезъ посредство третьей (называемой medius terminus), точно такъ-же -- по удачному замѣчанію Локка -- какъ человѣкъ посредствомъ аршина находитъ, что два кегельныхъ кона одинаковой длины, тогда какъ ихъ нельзя для этого взять и сопоставить одинъ съ другимъ.
   Еслибы тотъ же великій мыслитель заглянулъ въ то время, когда мой отецъ доказывалъ свои построенія о носахъ, и наблюдалъ бы за поведеніемъ моего дяди Тоби -- сколько вниманія онъ посвящалъ каждому слову и съ какимъ удивительнымъ глубокомысліемъ онъ созерцалъ длину своей трубки каждый разъ, какъ вынималъ ее изо рта,-- разсматривалъ ее то поперекъ, держа ее между указательнымъ и большимъ пальцемъ, то вдоль -- то такъ, то сякъ -- по всевозможнымъ направленіямъ и ракурсамъ -- онъ заключилъ бы, что мой дядя Тоби овладѣлъ médius terminus'омъ и силлогизировалъ, измѣряя имъ истину каждой гипотезы о длинныхъ носахъ въ томъ порядкѣ, какъ выкладывалъ ихъ передъ нимъ мой отецъ. Это, кстати сказать, было-бы больше, нежели требовалъ мой отецъ: цѣлью всѣхъ его стараній на этихъ философскихъ лекціяхъ было -- дать возможность моему дяди Тоби не разсуждать, а постигать; держать граны и скрупулы учености, а не отвѣшивать ихъ. Мой дядя Тоби, какъ вы увидите изъ слѣдующей главы, не дѣлалъ ни того, ни другого.
   

ГЛАВА LXXXV.

   -- Какъ жаль, вскричалъ однажды въ зимній вечеръ мой отецъ послѣ трехъ часовъ затруднительнаго перевода изъ Слокенбергія,-- какъ жаль, -- вскричалъ мой отецъ, засовывая при этомъ мотокъ матушкиныхъ нитокъ въ книгу, въ видѣ закладки,-- что истина, братъ Тоби, запирается въ такихъ неприступныхъ крѣпостяхъ и до того упряма, что не сдается иной разъ, не смотря на самую тѣсную осаду.
   Но тутъ произошло то, что нерѣдко происходило и раньше, именно: фантазія моего дяди Тоби, въ то время, когда отецъ разъяснялъ ему Пригнитца, не находя здѣсь никакой для себя задержки, вдругъ упорхнула на его лужайку, его тѣло съ такимъ же успѣхомъ могло бы направиться туда-же; такъ что со всѣмъ подобіемъ глубокаго ученаго, поглощеннаго médius terminus'омъ, мой дядя Тоби столько же вынесъ изъ всей лекціи, со всѣми ея за и противъ, какъ еслибы мой отецъ переводилъ ему Гафена Слокенбергія съ латинскаго языка на черекійскій. Но слово осада въ метафорѣ моего отца, словно силою талисмана, привлекло обратно фантазію моего дяди Тоби, такъ-же быстро, какъ звукъ слѣдуетъ за прикосновеніемъ къ клавишу -- онъ раскрылъ свои уши; и мой отецъ, замѣчая, что онъ вынулъ трубку изо рта и придвинулъ свое кресло ближе къ столу, какъ-бы желая извлечь для себя побольше пользы, мой отецъ съ большимъ удовольствіемъ началъ фразу съизнова, но нѣсколько измѣнивъ ея построеніе и выкинувъ метафору объ осадѣ, чтобы держаться въ сторонѣ отъ нѣкоторыхъ опасностей, которыя мой отецъ ожидалъ отъ нея.
   -- Какъ жаль, сказалъ мой отецъ, что истина можетъ быть лишь на одной сторонѣ, братъ Тоби,-- когда подумаешь, сколько изобрѣтательности выказали эти ученые люди въ своихъ разрѣшеніяхъ вопроса о носахъ.-- Развѣ носы могутъ растворяться? возразилъ мой дядя Тоби {Здѣсь непереводимая игра словъ: отецъ Тристрама говоритъ, что ученые выказали много изобрѣтательности in their solution of noses (переводъ см. въ текстѣ); но solution означаетъ, кромѣ того, и раствореніе; въ этомъ смыслѣ, очевидно, и принялъ его дядя Тоби.}.
   Мой отецъ отодвинулъ свое кресло, всталъ, надѣлъ свою шляпу, сдѣлалъ четыре широкихъ шага къ двери, раскрылъ ее настежъ, на-половину высунулъ голову, опять закрылъ дверь, не обратилъ никакого вниманія на немазанныя петли, вернулся къ столу, выхватилъ матушкинъ мотокъ нитокъ изъ Слокенбергіевой книги, поспѣшно направился къ своему письменному столу, медленно пришелъ назадъ, обмоталъ матушкины нитки около большого пальца, разстегнулъ жилетъ, бросилъ мотокъ матушкиныхъ нитокъ въ огонь, перекусилъ пополамъ ея атласную подушечку для булавокъ, причемъ набралъ себѣ полонъ ротъ отрубей -- и выругался: но замѣтьте, брань противъ путаницы направлена была противъ головы моего дяди Тоби, которая уже и такъ были довольно перепутана; брань вышла только заряженная отрубями: отруби, ваша милость, служили тутъ лишь порохомъ для пули.
   Хорошо, что страсти моего отца были непродолжительны; ибо пока онѣ продолжались, онѣ занимали все его существованіе; и это одна изъ наиболѣе неразъяснимыхъ задачъ, съ которыми я когда-либо встрѣчался въ своихъ наблюденіяхъ человѣческой природы, что ничто такъ не раздражало моего отца и не заставляло его гнѣвъ взрываться, словно порохъ, какъ неожиданные удары, которые претерпѣвала его наука отъ чудаковатой простоты вопросовъ моего дяди Тоби.-- Еслибы десять дюжинъ шершней ужалили его всѣ сразу въ разныхъ мѣстахъ назади -- онъ и то не могъ бы проявить больше механической дѣятельности въ теченіе меньшаго времени, и былъ бы вдвое менѣе ошеломленъ, чѣмъ отъ этого единаго вопроса изъ трехъ словъ, неожиданно поразившаго его въ разгарѣ его любимаго разсужденія.
   Это было все равно для моего дяди Тоби; онъ продолжалъ куритъ свою трубку съ неизмѣннымъ спокойствіемъ; его сердце никогда не умышляло обиды брату, а такъ какъ его голова рѣдко могла найти, въ чемъ собственно заключалось ея жало, то онъ всегда предоставлялъ моему отцу успокоиться самому по себѣ.-- Въ этотъ разъ ему потребовалось на это пять минутъ и тридцать пять секундъ.
   -- Клянусь всѣмъ добрымъ! сказалъ мой отецъ, ругаясь по мѣрѣ того, какъ онъ приходилъ въ себя, и выбирая клятву изъ Эрнульфовой дигесты заклятій (хотя надо отдать справедливость моему отцу, это было прегрѣшеніе -- какъ онъ говорилъ доктору Слопу въ разговорѣ объ Эрнульфѣ,-- которое онъ совершалъ рѣже, чѣмъ кто-нибудь на свѣтѣ).-- Клянусь всѣмъ добрымъ и великимъ! братъ Тоби, сказалъ мой отецъ, еслибы не помощь философіи, которая такъ благодѣтельствуетъ человѣка, ты вывелъ-бы изъ всякаго терпѣнія. Вѣдь подъ разрѣшеніемъ вопроса о носахъ, о которомъ я говорилъ тебѣ, я подразумѣвалъ -- и ты могъ бы это знать, еслибы почтилъ меня хоть однимъ граномъ вниманія,-- различныя объясненія, данныя свѣту учеными людьми разныхъ родовъ знанія о причинахъ краткости и длины носовъ.-- Нѣтъ иной причины, почему носъ одного человѣка длиннѣе носа другого, возразилъ мой дядя Тоби,-- кромѣ той, что такъ угодно Богу.-- Это разрѣшеніе Гренгузье, сказалъ мой отецъ.-- Онъ, продолжалъ дядя Тоби, поднимая взоры кверху и не обращая вниманія на слова моего отца, онъ создаетъ всѣхъ насъ, творя и составляя въ такихъ формахъ и соотношеніяхъ и ради такихъ цѣлей, которыя пріятны его безконечной мудрости.-- Это благочестивое объясненіе, вскричалъ мой отецъ,-- но не философское, въ немъ болѣе религіи, нежели здравой науки. Это была не послѣдняя черта характера моего дяди Тоби -- что онъ боялся Бога и почиталъ религію. Поэтому въ ту-же минуту, какъ мой отецъ окончилъ свое замѣчаніе, дядя Тоби принялся высвистывать Lillabullero съ большимъ рвеніемъ (хотя и болѣе не въ тонъ), чѣмъ обыкновенно.
   Что сталось съ моткомъ нитокъ моей жены?
   

ГЛАВА LXXXVI.

   Ничего не значитъ: какъ принадлежность бѣлошвейства, мотокъ нитокъ могъ-бы имѣть какое-нибудь значеніе для моей матери; никакого иного для отца, какъ закладка въ Слокенбергіѣ. Слокенбергій, въ каждой своей страницѣ, былъ для моего отца богатымъ сокровищемъ неистощимаго знанія: -- онъ не могъ открыть его на ненужномъ мѣстѣ; и онъ часто говорилъ, закрывая книгу, что еслибы всѣ искусства и науки въ свѣтѣ, со всѣми о нихъ написанными книгами, потерялись, -- еслибы мудрость и опытность правительствъ, говаривалъ онъ, когда либо забылась отъ неупотребленія, вмѣстѣ со всѣмъ тѣмъ, что писалось государственниками, или подъ ихъ руководствомъ, относительно сильныхъ и слабыхъ сторонъ дворовъ и царствъ, и остался бы одинъ Слокенбергій, то въ немъ, по чистой совѣсти, нашлось-бы достаточно, говорилъ онъ, чтобы опять пустить свѣтъ по старому. Поэтому онъ былъ дѣйствительно сокровищемъ! Сводомъ всего, что необходимо знать о носахъ и обо всемъ прочемъ:-- утромъ, въ полдень и вечеромъ Гафенъ Слокенбергій служилъ ему отдохновеніемъ и отрадой: онъ постоянно былъ у него въ рукахъ.-- Вы поклялись-бы, сударь, увидѣвъ его, что это молитвенникъ каноника, до того онъ былъ повсюду истрепанъ, заложенъ, засаленъ и истертъ пальцами, отъ начала и до самаго конца.
   Я не такой слѣпой приверженецъ Слокенбергія, какъ мой отецъ:-- несомнѣнно, въ немъ много содержанія: но, по моему мнѣнію, лучшую -- я не говорю полезнѣйшую, а наиболѣе забавную часть Гафена Слокенбергія составляютъ его разсказы; многіе изъ нихъ переданы не безъ изобрѣтательности, принимая во вниманіе, что онъ былъ нѣмецъ.-- Они занимаютъ его вторую книгу, обнимающую около половины всего фоліанта, и раздѣлены на десять декадъ, при чемъ каждая декада состоитъ изъ десяти разсказовъ. Философія основывается не на разсказахъ: поэтому Слокенбергій былъ, конечно, не правъ, посылая ихъ въ свѣтъ подъ этимъ именемъ.-- Немногіе изъ нихъ въ восьмой, девятой и десятой декадахъ, дѣйствительно, кажутся скорѣе игривыми и шутливыми, нежели умозрительными; но, въ общемъ, ученые должны смотрѣть на нихъ, какъ на изображеніе столькихъ самостоятельныхъ фактовъ, вращающихся, такъ или иначе, около главныхъ петель его предмета, собранныхъ имъ съ величайшей добросовѣстностью и присоединенныхъ къ его труду въ видѣ поясненія его теоріи носовъ.
   Такъ какъ свободнаго времени въ нашихъ рукахъ достаточно, то, если вы мнѣ позволите, сударыня, я передамъ вамъ девятый разсказъ его десятой декады.
   

ЖИЗНЬ И УБѢЖДЕНІЯ
ДВОРЯНИНА
ТРИСТРАМА ШЕНДИ

РАЗСКАЗЪ СЛОКЕНБЕРГІЯ.

   Въ прохладный, свѣжій вечеръ, заканчивавшій собою очень душный день послѣднихъ чиселъ августа мѣсяца, чужестранецъ, верхомъ на темномъ мулѣ, съ небольшимъ чемоданомъ позади сѣдла, заключавшимъ въ себѣ нѣсколько рубашекъ, пару башмаковъ и пару алыхъ атласныхъ штановъ, въѣзжалъ въ городъ Страсбургъ.
   Онъ сказалъ часовому, опросившему его при проѣздѣ черезъ ворота, что онъ былъ на Мысѣ Носовъ, отправляется въ Франкфуртъ -- и черезъ мѣсяцъ будетъ обратно въ Страсбургъ, проѣздомъ въ Крымскую Татарію.
   Часовой взглянулъ чужестранцу въ лицо; такого носа не видалъ онъ ни разу въ своей жизни.
   -- Начало весьма удачно, замѣтилъ странникъ -- и, вынувъ руку изъ черной ленточной петли, къ которой былъ привѣшенъ короткій палашъ, онъ опустилъ ее въ карманъ -- и, чрезвычайно учтиво прикасаясь лѣвой рукой къ передней части своей шляпы, въ то время, какъ онъ протягивалъ правую -- онъ положилъ въ руку часовому флоринъ, и поѣхалъ дальше.
   -- Мнѣ жаль,-- сказалъ часовой, обращаясь къ невзрачному малорослому и кривоногому барабанщику,-- что такая предупредительная душа потеряла свои ножны;-- не можетъ же онъ путешествовать безъ ноженъ къ своему палашу, а онъ навѣрное не найдетъ подходящихъ въ цѣломъ Страсбургѣ.-- У меня ихъ никогда и не было, отвѣчалъ чужестранецъ, оборачиваясь къ часовому и прикладывая при этомъ руку къ шляпѣ.-- Я держу его, продолжалъ онъ, такимъ образомъ (онъ поднялъ свой обнаженный палашъ,-- а мулъ его медленно подвигался все это время) нарочно, чтобы защищать свой носъ.
   -- Онъ этого вполнѣ достоинъ, благородный чужестранецъ, отвѣтилъ часовой.
   -- Онъ и гроша не стоитъ, сказалъ кривоногій барабанщикъ:-- это носъ изъ пергамента.
   -- Какъ истинный католикъ, я утверждаю, что это такой же носъ, какъ и мой, сказалъ часовой,-- съ той только разницей, что онъ въ шесть разъ больше.
   -- Я слышалъ, какъ онъ трещалъ, сказалъ барабанщикъ.
   -- Чортъ возьми, сказалъ часовой, я видѣлъ, какъ изъ него шла кровь.
   -- Какъ жаль, воскликнулъ кривоногій барабанщикъ, что мы оба его не ощупали!
   Въ то самое время, когда этотъ споръ происходилъ между часовымъ и барабанщикомъ -- тотъ же вопросъ подвергался обсужденію трубача и его жены, проходившихъ въ это время и остановившихся поглядѣть на проѣзжавшаго чужестранца.
   -- Benedicite! что за носъ! воскликнула трубачева жена:-- онъ такой-же длинный, какъ труба.
   -- И изъ того же металла, сказалъ трубачъ, какъ вы можете слышать по его чиханію.
   -- Оно мелодичнѣе флейты, сказала она.
   -- Это мѣдь, сказалъ трубачъ.
   -- Это конецъ сосиски, сказала его жена.
   -- Я говорю тебѣ еще разъ, сказалъ трубачъ, что это мѣдный носъ.
   -- Я узнаю всю суть дѣла, сказала трубачева жена,-- ибо я трону его пальцемъ, прежде чѣмъ уйду спать.
   Мулъ чужестранца подвигался такимъ медленнымъ шагомъ, что онъ слышалъ каждое слово спора не только между часовымъ и барабанщикомъ, но и между трубачемъ и его женой.
   -- Нѣтъ! сказалъ онъ, роняя повода на шею мулу и складывая обѣ руки на груди, одну на другую, въ святомъ положеніи (мулъ его полегоньку все подвигался дальше).-- Нѣтъ, сказалъ онъ, поднимая взоры кверху,-- я не настолько въ долгу у свѣта -- послѣ того, какъ я былъ оклеветанъ и разочарованъ, чтобы позволять ему убѣждаться такимъ образомъ:-- нѣтъ! сказалъ онъ, мой носъ никогда не будетъ тронутъ, пока небо даетъ мнѣ силы.-- Для какого дѣла?-- сказала бургомистрова жена.
   Чужестранецъ не обратилъ на бургомистрову жену никакого вниманія; онъ давалъ обѣтъ святому Николаю; послѣ чего, раскрестивши руки съ такой-же торжественностью, съ какою онъ скрестилъ ихъ, онъ взялъ въ лѣвую руку поводъ уздечки, и заложивъ правую руку, у запястья которой свободно висѣлъ его палашъ, за пазуху, онъ продолжалъ ѣхать далѣе, такъ тихо, какъ поспѣвала одна нога его мула за другой, по главнымъ улицамъ Страсбурга, пока случай не привелъ его къ большому трактиру на торговой площади, напротивъ церкви.
   Въ ту-же минуту чужестранецъ слѣзъ на-земь, онъ велѣлъ отвести своего мула на конюшню, а чемоданъ принести ему; потомъ, открывши его и вынувъ оттуда свои алые атласные штаны, съ обшитымъ серебряной бахрамой (прибавленіемъ къ нимъ, которое я не осмѣливаюсь перевести) -- онъ надѣлъ штаны съ своей узенькой, обшитой бахрамой, полоской и вышелъ на гулянье съ своимъ короткимъ палашомъ въ рукѣ.
   Едва чужестранецъ успѣлъ сдѣлать три конца по площадкѣ, какъ онъ замѣтилъ жену трубача на противоположномъ концѣ ея -- и поспѣшно повернувшись, изъ опасенія нападенія на его носъ, онъ тотчасъ-же вернулся въ трактиръ -- раздѣлся, уложилъ свои алые атласные штаны и проч. въ чемоданъ, и потребовалъ своего мула.
   -- Я ѣду дальше, сказалъ чужестранецъ, во Франкфуртъ -- и буду обратно въ Страсбургѣ черезъ мѣсяцъ. Я надѣюсь, продолжалъ чужестранецъ -- поглаживая лѣвой рукой морду своего мула и готовясь садиться на него, что вы были добры съ этимъ вѣрнымъ рабомъ моимъ:-- онъ перенесъ меня и мой чемоданъ, продолжалъ онъ, хлопая мула по спинѣ,-- болѣе чѣмъ черезъ шесть сотъ лигъ.
   --. Это длинное путешествіе, сударь, отвѣчалъ хозяинъ трактира, если у человѣка нѣтъ важнаго дѣла.
   -- Да, да! сказалъ чужестранецъ: я былъ на Мысѣ Носовъ и добылъ себѣ одинъ изъ самыхъ счастливыхъ и радостныхъ,-- благодареніе небу -- какой когда-либо приходился на долю одного человѣка.
   Пока чужестранецъ сообщалъ о себѣ эти странныя свѣдѣнія, хозяинъ трактира и его жена не сводили глазъ съ его носа.
   -- Клянусь святой Радагундой, сказала про себя трактирщикова жена,-- въ немъ больше, чѣмъ въ любой дюжинѣ длиннѣйшихъ носовъ вмѣстѣ взятыхъ въ цѣломъ Страсбургѣ. Не правда-ли, сказала она шопотомъ на ухо своему мужу, не правда-ли, какой благородный носъ?
   -- Это обманъ, моя дорогая, сказалъ хозяинъ трактира -- это фальшивый носъ.
   -- Это настоящій носъ, сказала это жена.
   -- Онъ сдѣланъ изъ хвойнаго дерева, сказалъ онъ: -- я чувствую запахъ терпентина.
   -- На немъ есть прыщикъ, сказала она.
   -- Это мертвый носъ, возразилъ трактирщикъ.
   -- Это живой носъ; и какъ я сама жива, сказала трактирщикова жена,-- я его трону.
   -- Я далъ сегодня обѣтъ Св. Николаю, сказалъ чужестранецъ, что никто не тронетъ моего носа, до тѣхъ поръ...-- Тутъ чужестранецъ смолкъ и поднялъ взоры къ небу.
   -- До какихъ поръ? сказала она поспѣшно.
   -- Онъ ни разу не будетъ тронутъ, сказалъ онъ, складывая руки и прижимая ихъ къ своей груди, -- до того часа...
   -- Какого часа? вскричала трактирщикова жена.
   -- Ни разу! ни разу! сказалъ чужестранецъ,-- ни разу до тѣхъ поръ, пока я не достигну...
   -- Какого мѣста, ради Бога? сказала она.
   Чужестранецъ уѣхалъ, не сказавши ни слова.
   Чужестранецъ не отъѣхалъ и пол-мили по дорогѣ къ Франкфурту, какъ уже весь Страсбургъ былъ въ сильнѣйшемъ волненіи отъ его носа. Колокола какъ разъ звонили къ повечерію, призывая страсбургцевъ къ молитвѣ, чтобы закончить ею дневныя обязанности:-- ни одна душа въ Страсбургѣ не слыхала ихъ -- весь городъ былъ точно пчелиный рой -- мужчины, женщины и дѣти летали туда и сюда (а колокола, между тѣмъ, все позванивали къ повечерію) -- влетая въ одну дверь и вылетая изъ слѣдующей -- по всѣмъ направленіямъ -- улицамъ и переулкамъ, вверхъ по одной улицѣ, внизъ по другой, заворачивая въ одинъ проходъ, и опять возвращаясь по другому;-- видѣли вы его? видѣли вы его? видѣли вы его? О! видѣли-ли вы его?-- кто видѣлъ его? кто видѣлъ его? ради Бога,-- кто видѣлъ его?
   -- Увы! я была у вечерни.-- Я стирала, я крахмалила, я выводила пятна, я стегала одѣяло,-- помоги мнѣ Богъ! я никогда его не видѣла -- я никогда его не трогала!-- отчего я не часовой, не кривоногій барабанщикъ, не трубачъ, не жена трубача -- былъ всеобщій крикъ и стонъ въ каждой улицѣ и въ каждомъ закоулкѣ Страсбурга.
   Пока все это смятеніе и безпорядокъ царили повсемѣстно въ великомъ городѣ Страсбургѣ, вѣжливый чужестранецъ такъ-же медленно подвигался по своей дорогѣ во Франкфуртъ, какъ будто-бы онъ не имѣлъ къ этому дѣлу никакого отношенія,-- обращаясь по пути съ отрывочными фразами то къ своему мулу, то къ самому себѣ,-- то къ своей Юліи.
   -- О Юлія, моя прелестная Юлія; нѣтъ, я не могу останавливаться, чтобы дать тебѣ сорвать этотъ репейникъ:-- подумать, что недостойный довѣрія языкъ соперника укралъ у меня наслажденіе, когда я готовился вкушать отъ него! Фу! это только репейникъ -- брось его: ты получишь лучшій ужинъ на ночь. Высланъ изъ моей страны, -- отъ моихъ друзей, -- отъ тебя. Бѣдняга, порядкомъ ты приморился отъ своего пути! Ну, подвигайся немного скорѣе -- въ моемъ чемоданѣ вѣдь нѣтъ ничего, кромѣ двухъ рубашекъ, пары алыхъ атласныхъ штановъ, да обшитаго бахрамой...-- Дорогая Юлія! Но къ чему во Франкфуртъ?-- или есть неощутимая рука, которая тайно ведетъ меня черезъ эти дебри и чуждыя пространства?-- Спотыкаешься, клянусь святымъ Николаемъ на каждомъ шагу!-- Такимъ образомъ мы за всю ночь не доберемся.-- Къ счастью;-- или я буду игрушкой случая и клеветы?-- которой суждено быть выгоняемой безъ обвиненія, безъ оправданія, безъ жалости;-- если такъ, то отчего я не остался въ Страсбургѣ, гдѣ справедливость -- но я поклялся.-- Ну, будешь пить -- святому Николаю.-- О, Юлія!-- Чего ты настораживаешь уши!-- Это только человѣкъ, и т. д.
   Чужестранецъ ѣхалъ далѣе, бесѣдуя такимъ образомъ со своимъ муломъ и съ Юліей,-- пока онъ не доѣхалъ до трактира: едва пріѣхавъ туда, онъ слѣзъ на-земь; позаботился, какъ онъ ему обѣщалъ, объ удобствѣ своего мула, снялъ съ него свой чемоданъ съ алыми атласными брюками и проч.,-- потребовалъ себѣ яичницу на ужинъ, отправился около двѣнадцати часовъ въ постель, и черезъ пять минутъ заснулъ крѣпкимъ сномъ.
   Около этого же времени смятеніе въ Страсбургѣ улеглось на ночь, и страсбургцы спокойно улеглись въ свои постели -- но ни духомъ, ни тѣломъ они не могли отдохнуть такъ, какъ чужестранецъ; королева Мабъ {Мабъ, по нѣкоторымъ средне-вѣковымъ сказаніямъ, королева Фей, пороядавшая сонныя мечтанія людей.}, какъ эльфъ, взяла носъ чужестранца безъ сокращенія его объема и всю ночь трудилась надъ тѣмъ, что разрѣзала и дѣлила его на столько носовъ различныхъ покроевъ и фасоновъ, сколько было головъ въ Страсбургѣ, чтобы ихъ могла принять Кведлингбергская {Укрѣпленный городъ въ Саксоніи, въ которомъ была древняя монашеская обитель, игуменья которой находилась въ числѣ рейнскихъ прелатовъ.} игуменья, пріѣхавшая на той недѣлѣ въ Страсбургъ съ четырьмя старшими монахинями ея ордена, -- настоятельницей, деканшей, подуставщицей и старшей канониссой, для совѣщанія съ университетомъ объ одномъ вопросѣ совѣсти, касающемся юбочныхъ дырокъ -- и проболѣвшая всю ночь.
   Носъ вѣжливаго чужестранца забрался на ея мозговую железку, и произвелъ столько возбудительной работы въ воображеніи четырехъ старшихъ сестеръ ордена, что ни одна изъ нихъ не могла черезъ это сомкнуть глазъ въ теченіе цѣлой ночи; онѣ метались такъ, какъ будто всѣ члены ихъ вышли изъ повиновенія -- словомъ, онѣ встали точно привидѣнія.
   Пенитенціаріи третьяго ордена святого Франциска -- монахини Монтъ-Кальвера, Премонстратенсы, Клюніенсы {Гафенъ Слокенбергій говоритъ о Бенедиктинскомъ женскомъ монастырѣ въ Клюнѣ, основанномъ въ 940 году, Одо, аббатомъ Клюнійскимъ. (Прим. авт.).}, Картезіанки {Третій орденъ св. Франциска былъ основанъ въ 1221 году для лицъ обоего пола, которыя желали, не покидая свѣта, слѣдовать нѣкоторымъ монашескимъ правиламъ. Женскій монашескій орденъ Кальвера основанъ былъ, въ память Голгоѳы, въ Пуатье; онъ подчинялся Бенедиктинскому уставу. Орденъ Премонстратенсовъ основанъ былъ (для мужчинъ) св. Норбертомъ въ 1120 г.; онъ подчинялся Августинскому уставу; были и женскіе монастыри этого ордена. Картезіанки (Chartreutee) были установлены въ XII вѣкѣ.}, и всѣ наиболѣе строгіе ордены монашекъ, ложившихся ту ночь на простыни или власянлцы, были еще въ худшемъ состояніи, чѣмъ Кведлингбергская игуменья: перевертываясь и перекатываясь, перекатываясь и перевертываясь съ одной стороны своихъ постелей на другую въ теченіе всей ночи, всѣ эти сестры исцарапались и исколотились до смерти: когда онѣ повставали съ постелей, у нихъ былъ такой видъ, точно съ нихъ съ живыхъ сняли кожу; всѣ думали, что святой Антоній посѣтилъ ихъ для испытанія своимъ огнемъ; однимъ словомъ, онѣ ни разу, за всю долгую ночь, не сомкнули очей съ вечерни до утрени.
   Монахини святой Урсулы {Урсулинки, или дочери ученія Христова, были учреждены въ 1537 году для безплатнаго обученія дѣвушекъ. Папа Григорій -- XIII, утвердивъ орденъ въ 1572 г., подчинилъ его Августинскому уставу и ввелъ монастырское общежитіе.} поступили умнѣе всего:-- онѣ вовсе и не пытались ложиться въ постель.
   Деканъ Страсбургскій, предендарій, члены капитула и домпцилія (собравшіеся въ капитульскомъ собраніи съ утра для обсужденія вопроса о масляныхъ булочкахъ) -- всѣ жалѣли, что не послѣдовали примѣру урсулинокъ.
   Въ попыхахъ и смятеніи, которыя охватили все въ предыдущій вечеръ, булочники позабыли поставить тѣсто, и утромъ во всемъ Страсбургѣ нельзя было найти масляныхъ булочекъ къ чаю; внутри соборной ограды не прекращалась суета: такой причины тревоги и безпокойства и такого ревностнаго изслѣдованія этой причины ни разу не было въ Страсбургѣ со временъ Мартына Лютера, который перевернулъ городъ вверхъ дномъ своимъ ученіемъ.
   Если носъ чужестранца осмѣливался соваться такимъ образомъ въ блюда духовныхъ орденовъ и т. д., то какую масляную задавалъ имъ себѣ у свѣтскихъ!-- это болѣе, чѣмъ можетъ описать мое перо, стертое до самаго корня; хотя я сознаюсь (восклицаетъ Слокенбергій, съ большимъ легкомысліемъ, нежели я могъ ожидать отъ него), что на свѣтѣ существуетъ теперь не одно удачное употребленіе, которое могло бы помочь моимъ соотечественникамъ составить объ этомъ какое-нибудь понятіе; но при заключеніи такого фоліанта, написаннаго для ихъ пользы, и на который я потратилъ большую часть моей жизни,-- хотя я и сознаюсь, что уподобленіе дѣйствительно существуетъ, однако неужели не было неблагоразумно съ ихъ стороны ожидать, что у меня будетъ время и желаніе искать его? Пусть достаточно будетъ сказать, что возмущеніе и безпорядокъ, порожденные имъ въ воображеніи страсбургцевъ, были такъ всеобщи -- онъ получилъ такое безусловное господство надъ всѣми мыслительными способностями страсбургцевъ -- столько странныхъ вещей разсказывалось относительно его и подтверждалось клятвами, повсюду съ одинаковымъ краснорѣчіемъ и съ одинаковымъ довѣріемъ со всѣхъ сторонъ, что все теченіе всякаго разговора и удивленія обратилось на него; каждая душа, добрая или злая, богатая или бѣдная, ученая и невѣжественная -- учитель и ученикъ, барыня и горничная, вѣжливая и простая, монахиня и женщина, въ Страсбургѣ проводили время въ слушаніи разсказовъ о немъ -- каждый глазъ въ Страсбургѣ томился желаніемъ его видѣть; каждый палецъ въ Страсбургѣ горѣлъ желаніемъ его тронуть.
   Что еще могло возвысить, если только считать возможнымъ возвысить такое пылкое желаніе -- это то, что часовой, кривоногій барабанщикъ, трубачъ, жена трубача, вдова бургомистра, хозяинъ трактира и жена хозяина трактира (какъ широко ни различались они одинъ отъ другого въ своихъ свидѣтельствахъ и описаніяхъ чужестранцева носа),-- всѣ соглашались по двумъ вопросамъ: именно, что онъ отправился во Франкфуртъ и не вернется въ Страсбургъ раньше мѣсяца, и, во-вторыхъ, что, настоящій-ли у него носъ, или фальшивый, а самъ чужестранецъ, во всякомъ случаѣ, одинъ изъ совершеннѣйшихъ образцовъ красоты, наилучше сложенный мужчина -- наиболѣе вѣжливый! Самый щедрый относительно своего кармана, самый почтительный въ своемъ поведеніи изо всѣхъ, когда-либо входившихъ въ Страсбургскія ворота, что когда онъ ѣхалъ по улицамъ, съ своимъ палашемъ, свободно висящимъ у кисти руки, или гулялъ по площади въ своихъ алыхъ атласныхъ штанахъ, онъ дѣлалъ это съ такимъ пріятнымъ видомъ непринужденной скромности и, притомъ, такъ мужественно, что могъ-бы поставить въ опасность сердце любой дѣвицы, которая уронила бы на него взоръ (еслибы его носъ не стоялъ ему поперекъ дороги).
   Я не взываю къ тому сердцу, которому чужды трепетъ и волненіе возбужденнаго любопытства, для оправданія Кведлингбергской игуменіи, настоятельницы, деканши и подставницы, которыя около полудня послали за женой трубача: она шла по улицамъ Страсбурга съ мужниной трубою въ рукѣ (это былъ лучшій аппаратъ для иллюстраціи ея теоріи, который она могла достать въ такое смутное время) и пробыла не болѣе трехъ дней.
   Часовой и кривоногій барабанщикъ!-- ничто не могло съ ними сравниться, по сю сторону древнихъ Аѳинъ! Они читали свои лекціи проходящимъ подъ городскими воротами со всей торжественностью какого-нибудь Хризиппа или Крантера {Греческій философъ IV-го столѣтія, учившій Платоновой философіи. Изъ произведеній его Цицеронъ особенно хвалитъ "Разсужденіе объ огорченіи".} въ своихъ портикахъ.
   Трактирщикъ, съ дворникомъ по лѣвую руку, читалъ свои тоже въ такомъ родѣ -- подъ портикомъ или подворотней конюшеннаго двора; его жена читала свои болѣе частнымъ образомъ въ задней комнатѣ. Всѣ стекались на ихъ чтенія -- не безразлично, а непремѣнно къ одному шли, къ другому -- какъ это всегда бываетъ, смотря по тому, куда влекли ихъ вѣра и легковѣріе. Словомъ, каждый страсбуржецъ получалъ желаемыя извѣстія.
   Достойно примѣчанія, для пользы всѣхъ демонстраторовъ въ области физіологіи и проч., что какъ только жена трубача окончила свою частную лекцію у Кведлингбергской игуменьи и начала читать публично, на скамейкѣ посреди большой площади -- она оказала большой подрывъ прочимъ демонстраторамъ тѣмъ, что сразу завоевала себѣ въ слушатели самую знатную часть города Страсбурга.-- Но когда у демонстратора философіи (восклицаетъ Слокенбергій) въ качествѣ аппарата -- труба, то, скажите, какой соперникъ по наукѣ можетъ разсчитывать быть услышаннымъ, кромѣ него?
   Пока непросвѣщенные были всѣ заняты тѣмъ, что пробирались при помощи этихъ протоковъ извѣстій на дно того колодца, гдѣ ИСТИНА содержитъ свой маленькій дворъ,-- ученые, съ своей стороны, работали надъ выкачиваніемъ ея наружу по трубамъ діалектической индукціи -- имъ не было дѣла до фактовъ, они разсуждали.
   Никто не пролилъ-бы на этотъ предметъ больше свѣта, чѣмъ факультетъ -- еслибы ихъ пререканія о немъ не обратились къ вопросамъ о мѣшечныхъ и отечныхъ опухоляхъ, отъ которыхъ они никакими силами и мѣрами не могли воздержаться.-- Носъ чужестранца не имѣлъ ничего общаго ни съ мѣшечными, ни съ отечными опухолями.
   Было, однако, весьма удовлетворительно доказано, что такая тяжеловѣсная масса разнородныхъ веществъ не могла на копиться и присоединиться къ носу, пока младенецъ находился in utero, безъ нарушенія статическаго равновѣсія зародыша, которое вдругъ бросило-бы его на голову за девять мѣ сяцевъ до срока.
   Оппоненты допустили теорію; они отрицали послѣдствія.
   И если не было положено, говорили они, достаточнаго запаса венъ, артерій и т. д. для должнаго питанія такого носа въ самыхъ первыхъ stamina {Основаніяхъ.}, въ началѣ его образованія, до появленія его на свѣтъ, онъ уже не могъ бы правильно расти и поддерживаться впослѣдствіи (не принимая въ соображеніе возможности мѣшечныхъ опухолей).
   Все это вызвало отвѣтъ въ видѣ разсужденія о питаніи и о значеніи питанія для растяженія сосудовъ и для увеличенія и удлиненія мускулистыхъ частей до наибольшаго вообразимаго роста и объема.-- Въ торжествѣ этой теоріи они зашли такъ далеко, что рѣшились утверждать, будто нѣтъ никакихъ естественныхъ причинъ, чтобы носъ не выросъ до размѣровъ самаго человѣка.
   Возражающая сторона успокоила свѣтъ относительно того, что это явленіе не можетъ постигнуть ихъ до тѣхъ поръ, пока человѣкъ имѣетъ только одинъ желудокъ и одну пару легкихъ: -- ибо въ виду того, что желудокъ есть единственный органъ, предназначенный для принятія пищи и обращенія ея въ питательный сокъ, и легкія -- единственный органъ кровотворенія, они никоимъ образомъ не могли-бы обработать болѣе, нежели даетъ имъ аппетитъ: или предполагая даже возможность обремененія человѣкомъ желудка, природа поставила предѣлъ его легкимъ,-- машинѣ опредѣленныхъ размѣровъ и силъ, которая можетъ вырабатывать только нѣкоторое опредѣленное количество въ данное время, именно, они могутъ изготовлять какъ разъ столько крови, сколько достаточно для одного единичнаго человѣка, но не болѣе; такъ что, еслибы носъ равнялся че ловѣку, изможденіе, доказывали они, было бы неизбѣжнымъ послѣдствіемъ такого явленія, и поелику не могло-бы быть поддержки обоимъ -- либо носъ долженъ былъ бы отвалиться отъ человѣка, либо человѣкъ, по необходимости, отвалиться отъ своего носа.
   -- Природа приспособляется къ такимъ исключительнымъ случаямъ, закричали оппоненты,-- иначе что вы скажете о тѣхъ случаяхъ, когда цѣлому желудку и цѣлой парѣ легкихъ соотвѣтствуетъ лишь пол-человѣка, когда обѣ ноги были у него, по несчастію, отстрѣлены.
   -- Такой человѣкъ умираетъ отъ полнокровія, сказали они,-- или долженъ харкать кровью и умереть отъ чахотки въ теченіе двухъ или трехъ недѣль.
   -- Это бываетъ иначе,-- возражали оппоненты.
   -- Оно не должно, сказали тѣ.
   Болѣе любопытные и близкіе изслѣдователи природы и ея дѣяній -- хотя они и шли довольно долго рука объ руку -- однако, въ концѣ концовъ, всѣ раздѣлились по вопросу о носѣ почти такъ-же, какъ и сами члены факультета.
   Они дружелюбно порѣшили, что существуетъ точное и пропорціональное геометрическое соотвѣтствіе между различными частями человѣческаго тѣла и ихъ особенными назначе ніями, должностями и обязанностями, которое можетъ быть переступаемо лишь въ извѣстныхъ предѣлахъ; что природа, хотя иногда и играетъ -- однако играетъ лишь внутри извѣстнаго круга; но о діаметрѣ этого круга они согласиться не могли.
   Логики придерживались лежавшаго передъ ними вопроса гораздо ближе всѣхъ остальныхъ разрядовъ literal`овъ {Ученыхъ.};-- они начинали и кончали словомъ Hoc; и еслибы не petitio principii, на которое въ самомъ началѣ сраженія наткнулся одинъ изъ способнѣйшихъ среди ихъ числа, все противорѣчіе было бы сразу покончено.
   -- Носъ, разсуждалъ логикъ, не можетъ истекать кровью безъ крови,-- и не только крови, но крови, обращающейся въ немъ, которая снабдитъ это явленіе рядомъ капель -- (ручеекъ есть лишь болѣе быстрое чередованіе капель,-- это понятно, сказалъ онъ).-- Смерть, продолжалъ логикъ,-- будучи ничто иное, какъ остановка кровообращенія...
   -- Я не принимаю этого опредѣленія:-- смерть есть отдѣленіе души отъ тѣла, сказалъ противникъ.-- Тогда мы не сходимся относительно оружія, сказалъ логикъ.-- А тогда конецъ и спору, отвѣчалъ противникъ.
   Цивилисты были еще болѣе точны: то, что выставили они, было болѣе похоже на распоряженіе, чѣмъ на разсужденіе.
   -- Такой чудовищный носъ, говорили они,-- еслибы онъ былъ настоящимъ носомъ, никоимъ образомъ не могъ бы быть терпимъ въ гражданскомъ обществѣ;-- если же онъ фальшивый, то обманывать общество такими ложными примѣтами и признаками было бы еще большимъ нарушеніемъ его правъ, а потому заслуживаетъ еще менѣе милосердія.
   Единственнымъ возраженіемъ противъ этого было то, что если оно что-нибудь доказывало,-- то оно доказывало то, что носъ чужестранца не былъ ни настоящимъ, ни фальшивымъ.
   Это дало просторъ для продолженія спора. Стряпчіе духовнаго двора поддерживали то мнѣніе, что не было никакого основанія издавать декреты, разъ чужестранецъ ex mero motu признался, что онъ былъ на Мысѣ Носовъ, гдѣ досталъ себѣ одинъ изъ счастливѣйшихъ и т. д., и т. д.-- На это отвѣчали, что невозможно, чтобы была такая мѣстность, какъ Мысъ Носовъ, а ученые не знали бы, гдѣ она находится. Повѣренный страсбургскаго епископа взялъ на себя роль посредника, и разъяснилъ это дѣло въ трактатѣ объ иносказательныхъ выраженіяхъ, показывая имъ, что Мысъ Носовъ было лишь аллегорическое выраженіе, значущее не болѣе, какъ то, что природа дала ему длинный носъ: въ доказательство чего, съ большой ученостью, онъ приводилъ нижепоименованныхъ авторитетовъ {Nonnulli ex nostratibus eadem loquendi formula utun. Quinimo et Logistæ et Cauonistæ.-- Vid. Parce Barne Jas in d. L. Provincial. Constitut. de conjee, vid. Vol. Lib. 3. Titul. 1. n. 7. qua etiam in re conspir. Om. de Promontorio Nas. Tichmak. ff. d. tit. 4. fol. 189. passim. Vid. Glos, de contrahend empt. аc. necnon J. Scrudr. in car. § relut, per totum. Cum his conf. Rever. J. Tubal, Sentent, et Prov. cap. 9. ff. 11, 12. obiter. Y. et Librum, oui Tit. de Terris et Phras. Belg, ad flnem, cum comment, N. Bardy Belg. Vid. Scrip. Argentoratens. de Antiq. Ecc. in Episc. Archiv, fid. coll, per Von Jacobum Koinshoven Foli Argent. 1583. præcip. ad flnem. Quibue add. Rebuff in L. obvenire de Signif. Nom. ff. fol. et de jure Gent, et Civil, de protib, aliéna feud. per fédéra, test. Joha. Luxius in prolegom. quem velim videas, de Analy. Cap. 1, 2, 3. Vid. Idea. (Прим. автора).}, которые разрѣшили бы вопросъ безспорно, еслибы не оказалось, что девятнадцать лѣтъ тому назадъ ими былъ разрѣшенъ споръ относительно кое-какихъ привиллегій для деканскихъ и капитульскихъ земель.
   Случилось -- я не хочу сказать: къ несчастью для истины, ибо этимъ ее подводили на другомъ пути,-- что два страсбургскихъ университета -- лютеранскій, основанный въ 1538 году Яковомъ Стурміемъ, совѣтникомъ сената, и католическій, основанный Леопольдомъ, эрцгерцогомъ австрійскимъ -- тратили въ это время всю глубину своихъ познаній (за исключеніемъ какъ разъ того, что требовало дѣло Кведлингбергской игуменіи о юбочныхъ дыркахъ) на разрѣшеніе вопроса объ осужденіи Мартына Лютера.
   Папскіе ученые взяли на себя доказать а priori, что въ силу необходимаго вліянія планетъ въ двадцать второй день октября 1483 года,-- когда мѣсяцъ находился въ двѣнадцатомъ отдѣленіи, Юпитеръ, Марсъ и Венера -- въ третьемъ, Солнце, Сатурнъ и Меркурій, всѣ вмѣстѣ, были въ четвертомъ;-- поэтому онъ неизбѣжно долженъ быть человѣкомъ осужденнымъ; и его ученіе, въ силу непосредственнаго умозаключенія, должно быть осужденнымъ ученіемъ.
   Изъ наблюденія его гороскопа, гдѣ пять планетъ всѣ сразу находились въ соединеніи съ Скорпіономъ (читая это, мой отецъ всегда покачивалъ головой), въ девятомъ отдѣленіи, которое арабы отводятъ религіи,-- видно, что Мартынъ Лютеръ ни на грошъ не интересовался этимъ дѣломъ; -- а изъ гороскопа, направленнаго на соединеніе Марса, они также ясно опредѣлили, что онъ долженъ умереть съ проклятіями и хулой на устахъ, въ порывѣ которыхъ его душа (пропитанная грѣховностью) поплыветъ по вѣтру въ озеро Адскаго огня.
   Маленькимъ возраженіемъ на это со стороны лютеранскихъ ученыхъ было то, что осуждена плыть такимъ образомъ по вѣтру несомнѣнно душа другого человѣка, рожденнаго октября 22-го, 83,-- ибо изъ метрическихъ книгъ Эйслебена, въ провинціи Мансфельтъ, явствуетъ, что Лютеръ родился не въ 1483 году, а въ 1484 г., и не въ 22-й день октября, а въ 10 ноября, наканунѣ Мартынова дня, откуда онъ и получилъ имя Мартына.
   Я долженъ на минуту прервать мой переводъ; ибо я знаю, что, не сдѣлай я этого, я былъ-бы не болѣе въ состояніи сомкнуть глаза въ постели, чѣмъ Кведлингбергская игуменья. Я дѣлаю это для того, чтобы сказать читателю, что отецъ мой никогда не читалъ моему дядѣ Тоби этого мѣста изъ Слокенбергія иначе, какъ съ торжествомъ, не надъ дядей Тоби, ибо онъ никогда ему въ этомъ не противорѣчилъ, но надъ цѣлымъ свѣтомъ.
   -- Теперь ты видишь, брать Тоби, говорилъ онъ, поднимая на него свой взглядъ, "что крестныя имена не такія безразличныя вещи";-- еслибы Лютеръ былъ названъ какимъ-нибудь другимъ именемъ, а не Мартыномъ, онъ былъ-бы осужденъ на вѣчныя времена; не то, чтобы я смотрѣлъ на Мартына, какъ на хорошее имя, прибавляетъ онъ, -- я далекъ отъ этого: оно только нѣсколько лучше средняго, да и то немного, и однако, какъ это ни мало, ты видишь, что оно оказало таки ему услугу.
   Мой отецъ сознавалъ слабость этой подпорки его гипотезы такъ-же хорошо, какъ это могъ-бы ему доказать самый лучшій логикъ, однако (до того поразительна въ то-же время слабость человѣка), когда она попадалась ему на пути, онъ никакъ не могъ не воспользоваться ею; и, конечно, по этой именно причинѣ, мой отецъ не перечитывалъ ни одного изъ Гофенъ Слокенбергіевыхъ разсказовъ даже съ половиннымъ восторгомъ -- хотя въ его Декадахъ есть не мало повѣстей, столь-же занимательныхъ, какъ та, которую я представляю вамъ въ переводѣ:-- она льстила разомъ двумъ самымъ страннымъ его гипотезамъ -- объ Именахъ и о Носахъ.-- Я осмѣлюсь сказать, что онъ могъ-бы перечитать всѣ книги Александрійской библіотеки {Самая знаменитая библіотека древности, нах одившаяся въ Александріи, въ Египтѣ; при основаніи ея Птоломеемъ-Сотеромъ, въ ней насчитывалось уже 54,800 томовъ; при его преемникахъ число ихъ было доведено до 700,000; она была уничтожена пожаромъ во время завоеванія Цезаремъ Египта.}, еслибы судьба не позаботилась о нихъ иначе, и не встрѣтилъ-бы книги или мѣста въ ней, которое разомъ ударило-бы два такихъ гвоздя по самой головкѣ.
   Оба страсбургскихъ университета сильно тянули это дѣло о лютеровскомъ плаваніи. Протестантскіе ученые доказали, что онъ не поплылъ прямо по вѣтру, какъ утверждали католическіе ученые; а какъ всякій зналъ, что никакое плаваніе прямо противъ вѣтра невозможно, -- то они собирались порѣшить (въ случаѣ, если онъ поплылъ), каковъ былъ уголъ его отклоненія:-- обогнулъ-ли Мартынъ Мысъ, или попалъ на подвѣтренный берегъ; и нѣтъ сомнѣнія -- ибо рѣшеніе этого было-бы весьма поучительно, по крайней мѣрѣ для знатоковъ этого рода мореплаванія -- что они увлеклись-бы этимъ въ ущербъ величинѣ чужестранцева носа, еслибы величина чужестранцева носа не отвлекла отъ ихъ занятія вниманія свѣта:-- ихъ дѣломъ было послѣдовать за нимъ.
   Кведлингбергская игуменья и ея четыре сановницы не были помѣхой;-- ибо громадность чужестранцева носа занимала ихъ воображеніе не менѣе, чѣмъ ихъ вопросъ совѣсти: дѣло о юбочныхъ дыркахъ стыло; однимъ словомъ, типографщикамъ было приказано разобрать наборъ... всякія противорѣчія прекратились.
   Можно было поставить четыреугольную шапочку съ серебряной кисточкой на верхушкѣ противъ орѣховой скорлупки, что всякій отгадаетъ, на какой сторонѣ носа распадутся оба университета.
   -- Это выше разума, кричали ученые одной стороны.
   -- Это ниже разума, кричали другіе.
   -- Это истина, кричалъ одинъ.
   -- Это ерунда, сказалъ другой.
   -- Это возможно, кричалъ одинъ.
   -- Это невозможно, сказалъ другой.
   -- Могущество Божіе безконечно, кричали носаріанцы:-- онъ можетъ сдѣлать все.
   -- Онъ не можетъ сдѣлать ничего такого, возражали антиносаріанцы,-- что заключаетъ въ себѣ противорѣчія.
   -- Онъ можетъ сдѣлать вещество мыслящимъ, сказали носаріанцы.
   -- Такъ-же несомнѣнно, какъ вы можете сдѣлать бархатную шапку изъ свиного уха, возражали антиносаріанцы.
   -- Онъ не можетъ изъ двухъ и двухъ сдѣлать пяти, возразили католическіе ученые.
   -- Это ложно, сказали ихъ оппоненты.
   -- Безграничное могущество есть безграничное могущество, сказали ученые, поддерживавшіе дѣйствительность носа.
   -- Оно простирается только на вещи возможныя, возражали лютеране.
   -- Клянемся Богомъ небеснымъ, вскричали ученые-паписты,-- онъ можетъ сдѣлать носъ, если найдетъ это удобнымъ, величиной съ страсбургскую колокольню.
   Однако, въ виду того, что страсбургская колокольня самая большая и высокая церковная колокольня въ свѣтѣ, антиносаріанцы отрицали возможность ношенія человѣкомъ -- по крайней мѣрѣ, человѣкомъ средняго роста -- носа въ 575 футъ длиною. Ученые-паписты клялись, что это возможно.-- Лютеранскіе ученые говорили: Нѣтъ, это невозможно.
   Это сразу подняло новый споръ, которому они долго предавались, относительно размѣровъ и ограниченій нравственныхъ и естественныхъ свойствъ Божества.-- Это противорѣчіе естественно привело ихъ къ Ѳомѣ Аквинскому {Св. Ѳома Аквинскій родился въ 1227 году и умеръ въ 1274 г. Онъ происходилъ изъ древней итальянской фамиліи Роккасерра и съ раннихъ лѣтъ выказывалъ призваніе къ монашеской жизни. Онъ былъ величайшимъ богословомъ-философомъ среднихъ вѣковъ, и нѣтъ почти ни одного богословско-философскаго вопроса, на который онъ не откликнулся-бы въ своихъ многочисленныхъ и чрезвычайно уважаемыхъ трудахъ по богословію, философіи и психологіи.}, а Ѳома Аквинскій -- къ чорту.
   О носѣ чужестранца вскорѣ не было болѣе и слышно; онъ служилъ имъ только фрегатомъ, спустившимъ ихъ въ потокъ схоластическаго богословія, а тамъ уже они сами по плыли передъ вѣтромъ.
   Горячность пропорціональна недостатку истиннаго знанія.
   Споръ о свойствахъ и т д., вмѣсто того, чтобы охладить -- наоборотъ, разжегъ воображеніе страсбургцевъ до самой необыкновенной степени.-- Чѣмъ менѣе они понимали въ этомъ дѣлѣ, тѣмъ болѣе удивлялись ему, горевали, оставались неудовлетворенными въ своихъ желаніяхъ. Они видѣли, что ихъ ученые -- Пергаментаріи, Мѣдіаріи и Терпентаріи, съ одной стороны, и ученые-паписты, съ другой -- всѣ уплыли изъ виду, точно Пантагрюель и его спутники въ поискахъ оракула бутылки.
   Бѣдные страсбургцы остались на берегу.
   Что тутъ было дѣлать?-- Откладывать невозможно.-- гамъ усилился -- всѣ были въ безпорядкѣ, -- городскія ворота оставались открытыми.
   Несчастные страсбургцы! была-ли въ кладовыхъ природы -- была-ли въ складахъ учености -- была-ли въ обширномъ арсеналѣ случая -- хотя одна единственная машина, которую не вытаскивали бы, чтобы помучить ваши любопытства и растянуть ваши желанія,-- которая, по указанію руки судьбы, не играла-бы на вашихъ сердцахъ.-- Я мокаю свое перо въ чернила не для того, чтобы извинить вашу сдачу, а чтобы написать вамъ панегирикъ. Покажите мнѣ городъ, до того изнуренный ожиданіемъ, который не ѣлъ, не пилъ, не спалъ, не молился и не откликался на призывы ни религіи, ни природы въ продолженіе двадцати семи дней подрядъ, который могъ-бы выдержать еще цѣлый день!
   На двадцать восьмой день, учтивый чужестранецъ обѣщалъ возвратиться въ Страсбургъ.
   Семь тысячъ каретъ (Слокенбергій, конечно, сдѣлалъ какую-нибудь ошибку въ цифровыхъ знакахъ),-- 7000 каретъ, 15000 одноконныхъ пролетокъ, 20000 телѣгъ, набитыхъ до-полна сенаторами, совѣтниками и синдиками, -- старухами, вдовами, женами, дѣвицами, канониками, наложницами -- всѣми въ своихъ каретахъ.-- Кведлингбергская игуменья, съ настоятельницей, деканшей и подуставщицей открывали шествіе въ одной каретѣ, а страсбургскій деканъ, съ четырьмя старшими сановниками его ордена, ѣхалъ отъ нея по лѣвую руку, -- остальные слѣдовали въ разсыпную -- какъ могли: кто верхомъ, кто пѣшкомъ, кого вели, кого везли, кто опускался внизъ по Рейну, кто шелъ по этому пути, кто по тому -- всѣ отправились съ восходомъ солнца на дорогу встрѣчать учтиваго чужестранца.
   Теперь мы быстро подвигаемся къ катастрофѣ моего разсказа,-- я говорю катастрофѣ (восклицаетъ Слокенбергій), ибо разсказъ съ правильно расположенными частями радуетъ (gaudet) не только въ катастрофѣ и перипетіяхъ драмы, но радуетъ, кромѣ того, и во всѣхъ основныхъ и главныхъ ея частяхъ;-- онъ имѣетъ свой протазисъ, епитазисъ, катастазисъ, свою катастрофу или перипетію, которые выростаютъ одинъ изъ другого въ томъ порядкѣ, въ какомъ первоначально насадилъ ихъ Аристотель -- и безъ которыхъ, говоритъ Слокенбергій, лучше совсѣмъ не разсказывать разсказа, а оставить его при себѣ.
   Во всѣхъ моихъ десяти разсказахъ, въ каждой изъ десяти декадъ, привязалъ я, Слокенбергій, каждый изъ этихъ разсказовъ такъ-же крѣпко къ этому правилу, какъ настоящій -- о чужестранцѣ и его носѣ.
   Отъ перваго его переговора съ часовымъ до выѣзда изъ Страсбурга, послѣ того, какъ онъ снялъ свои алые атласные брюки -- это протазисъ или первое вступленіе, въ которомъ только затронуты характеры personarum dramatis и едва начато содержаніе.
   Епитазисъ, въ которомъ дѣйствіе развивается полнѣе и возвышается до тѣхъ поръ, пока оно не достигнетъ высшей точки, называемой катастазисомъ и занимающей обыкновенно 2-е и 3-е дѣйствіе, заключается въ томъ суетливомъ періодѣ моей повѣсти, который простирается отъ первой ночной тревоги, поднятой носомъ, до заключенія лекцій о немъ трубачевой жены посреди большой площади; а отъ перваго вступленія ученыхъ въ пререканія -- до окончательнаго отплытія ученыхъ, оставившихъ страсбургцевъ въ отчаяніи на берегу -- это катастазисъ, или созрѣваніе приключеній и страстей для раскрытія ихъ въ 5-мъ дѣйствіи.
   Оно начинается выступленіемъ страсбургцевъ на франкфуртскую дорогу и оканчивается распутываніемъ лабиринта и приведеніемъ героя изъ состояніе безпокойства (какъ называетъ его Аристотель) въ состояніе отдохновенія и спокойствія.
   Это, говоритъ Гафенъ Слокенбергій, составляетъ катастрофу или перипетію моего разсказа; и къ этой именно части его я и собираюсь перейти.
   Мы оставили чужестранца спящимъ за занавѣской,-- теперь онъ выступаетъ на сцену.
   -- Что ты настораживаешь уши?-- Это только человѣкъ верхомъ на лошади,-- были послѣднія слова, съ которыми чужестранецъ обратился къ своему мулу. Неудобно было тогда-же сказать читателю, что мулъ повѣрилъ своему хозяину на-слово, и безо всякихъ но и если пропустилъ мимо себя путешественника и его лошадь.
   Путешественникъ очень спѣшилъ и старался попасть въ Страсбургъ въ ту же ночь. Какой я дуракъ, сказалъ путешественникъ самъ себѣ, отъѣхавши съ лигу дальше,-- если воображаю попасть сегодняшней ночью въ Страсбургъ!-- Страсбургъ! великій Страсбургъ, столицу всего Эльзаса! Страсбургъ, имперскій городъ! Страсбургъ, самостоятельное государство! Страсбургъ, занятый гарнизономъ въ пять тысячъ самаго лучшаго войска въ цѣломъ свѣтѣ!-- Увы! еслибы я въ настоящую минуту находился у воротъ Страсбурга, я и то не могъ бы купить себѣ доступъ въ него за дукатъ;-- да что! за полтора дуката:-- это слишкомъ дорого; лучше вернуться въ послѣдній трактиръ, который я проѣхалъ, чѣмъ ночевать я самъ не знаю гдѣ, или платить не вѣсть какія деньги. Путешественникъ, мысленно дѣлая эти разсужденія, повернулъ назадъ морду своей лошади и, три минуты спустя послѣ того, какъ чужестранецъ былъ отведенъ въ свою комнату, подъѣзжалъ къ тому же трактиру.
   -- У насъ есть въ домѣ копченое сало, сказалъ хозяинъ, и хлѣбъ; а до одиннадцати часовъ сегодняшней ночи было и три яйца; но одинъ чужестранецъ, прибывшій съ часъ тому назадъ, заказалъ изъ нихъ яичницу, и больше у насъ нѣтъ ничего.
   -- Увы! сказалъ путникъ, какъ я ни утомленъ, но не хочу ничего, кромѣ постели.
   -- У меня есть одна изъ самыхъ мягкихъ въ Эльзасѣ, сказалъ хозяинъ.-- Чужестранецъ, продолжалъ онъ, долженъ былъ-бы спать на ней, ибо это моя лучшая постель, еслибы не былъ тому помѣхой его носъ.
   -- У него вѣрно насморкъ, сказалъ путникъ.
   -- Нѣтъ, насколько мнѣ извѣстно, вскричалъ хозяинъ.-- Но это походная кровать, и Ясинта, сказалъ онъ, поглядывая на горничную, вообразила, что ему тамъ негдѣ будетъ повернуть своего носа.
   -- Почему? вскричалъ путникъ, отскакивая назадъ.
   -- Такой ужъ длинный носъ, отвѣчалъ хозяинъ.
   Путникъ вперилъ свои глаза въ Ясинту, потомъ въ землю,-- опустился на правое колѣно и положилъ руку на грудь.-- Не тужите надъ моимъ волненіемъ, сказалъ онъ, поднимаясь на ноги.
   -- Это не шутка, сказала Ясинта; это самый славный носъ!
   Путникъ снова припалъ на одно колѣно и положилъ руку на грудь.-- Въ такомъ случаѣ, сказалъ онъ, поднимая взоры къ небу, ты привело меня къ концу моего странствованія,-- это Діего.
   Путникъ былъ братъ Юліи, столь часто призываемой чужестранцемъ въ ту ночь, когда онъ ѣхалъ изъ Страсбурга верхомъ на своемъ мулѣ; онъ пріѣхалъ отъ нея за нимъ. Онъ сопровождалъ свою сестру изъ Вальядолида, черезъ Пиренейскія горы, по Франціи, и долженъ былъ, въ своей погонѣ за нимъ, распутывать не одну нить, запутанную въ частыхъ извилинахъ и неожиданныхъ оборотахъ на тернистомъ пути любовника.
   Юлія не выдержала этого и не въ состояніи была сдѣлать ни шага дальше Ліона, гдѣ она захворала отъ многихъ безпокойствъ нѣжнаго сердца, о которыхъ всѣ говорятъ, хотя мало кто ихъ чувствуетъ; у нея, однако, какъ разъ хватило силъ, чтобы написать Діего письмо; и, умоливъ своего брата не показываться ей на глаза до тѣхъ поръ, пока онъ не отыщетъ его и не положитъ ея письма въ его руку,-- Юлія слегла въ постель.
   Хотя походная кровать и была мягче всѣхъ въ Эльзасѣ, однако Фернандецъ (таково было имя ея брата) не могъ сомкнуть въ ней глазъ. Едва разсвѣло, какъ онъ уже всталъ, и, услыхавъ, что Діего поднялся также, вошелъ въ его комнату и исполнилъ порученіе своей сестры.
   
   Содержаніе письма было слѣдующее:

"Sign. Діего.

   "Справедливы-ли были подозрѣнія, возбужденныя во мнѣ вашимъ носомъ, или нѣтъ -- не время рѣшать теперь; достаточно того, что у меня не хватило твердости подвергнуть ихъ дальнѣйшему испытанію.
   "Какъ могла я такъ мало знать себя, пославши мою приставницу воспретить вамъ являться впредь подъ моимъ окномъ? И какъ я могла такъ мало знать васъ, Діего, чтобы вообразить, что вы останетесь на одинъ день въ Вальядолидѣ, чтобы облегчитъ мои сомнѣнія?.. Неужели я должна была быть покинута, Діего, за то, что дала себя обмануть? И развѣ было добро поймать меня на словѣ -- справедливы-ли были мои подозрѣнія или нѣтъ -- и оставить меня, какъ вы это сдѣлали, въ добычу такой неувѣренности и грусти?
   "Какъ отнеслась къ этому Юлія -- скажетъ вамъ мой братъ, когда положитъ это письмо въ ваши руки; онъ скажетъ вамъ, какъ скоро она раскаялась въ необдуманномъ приказаніи, которое она вамъ послала,-- съ какой безумной поспѣшностью она полетѣла къ своему окошку, и сколько дней и ночей она оставалась возлѣ него недвижимо, опершись на локоть и глядя въ сторону, откуда приходилъ, бывало, Діего.
   "Онъ скажетъ вамъ, какъ, при вѣсти о вашемъ отъѣздѣ, ея веселость покинула ее, какъ сердце ея болѣло, какъ жалобно она стонала, какъ низко поникла головой. О Діего! сколько утомительныхъ шаговъ сдѣлала я, ведомая за руку состраданіемъ моего брата, ища васъ и терзаясь! Какъ далеко завело меня желаніе, когда истощились силы! И сколько разъ дорогой я падала безъ чувствъ, опускаясь въ его объятія, имѣя лишь настолько силъ, чтобы вскричать: о, мой Діего!
   "Если нѣжность вашего поведенія не обманула меня относительно вашего сердца, вы прилетите ко мнѣ почти такъ-же скоро, какъ улетѣли отъ меня; но какъ-бы вы ни спѣшили,-- вы прибудете лишь чтобы увидѣть мою кончину -- Это горькая чаша, Діего; но увы! она еще горше оттого, что я умираю не....!"
   Она не могла продолжать далѣе.
   Слокенбергій предполагаетъ, что неоконченное слово должно было быть: не убѣдившись; но у нея не хватило силъ, чтобы кончить письмо.
   Сердце нѣжнаго Діего переполнилось при чтеніи этого письма:-- онъ велѣлъ немедленно осѣдлать своего мула и лошадь Фернандеца; а какъ при сильныхъ волненіяхъ души никакое прозаическое изліяніе не можетъ сравниться съ стихотворнымъ, то случай, столь-же часто наталкивающій насъ на лѣкарства, какъ и на болѣзни, бросилъ ему кусокъ угля въ окно; Діего воспользовался имъ, и, пока дворникъ приготовлялъ его мула, слѣдующимъ образомъ облегчилъ на стѣнѣ свою мысль:
   

ОДА

             Рѣзки и нестройны ноты любви,
             Если только не моя Юлія ударяетъ по ихъ клавишамъ;
             Ея рука одна можетъ затронуть ту струну,
                       Чье сладкогласное коле-
                       баніе прельщаетъ сердце,
             И властвуетъ надо всѣмъ человѣкомъ пріятною властью.

2-я.

             О Юлія!
   
   -- Эти строки были весьма естественны -- ибо онѣ совсѣмъ не относились къ дѣлу, говоритъ Слокенбергій, и жаль, что ихъ не было больше; но произошло-ли это оттого, что sign. Діего медленно сочинялъ стихи -- или оттого, что дворникъ быстро сѣдлалъ муловъ -- не доказано, достовѣрно лишь то, что мулъ Діего и лошадь Фернандеца были готовы и стояли у дверей трактира раньше, чѣмъ Діего подготовилъ свою вторую строфу; поэтому, не ожидая конца оды, они оба сѣли верхомъ, выѣхали на дорогу, переѣхали черезъ Рейнъ, пересѣкли Эльзасъ, направили свой путь къ Ліону, и, прежде чѣмъ страсбургцы съ Кведлингбергской игуменьей отправились въ походъ,-- Фернандецъ, Діего и его Юлія переправились черезъ Пиренейскія горы и благополучно добрались до Вальядолида.
   Нѣтъ надобности объяснять свѣдущему въ географіи читателю, что, когда Діего былъ въ Испаніи,-- было невозможно встрѣтить учтиваго чужестранца на Франкфуртской дорогѣ; достаточно сказать, что страсбургцы испытали всю силу любопытства -- этого сильнѣйшаго изъ безпокойныхъ желаній, и что они въ теченіе трехъ дней и трехъ ночей толкались взадъ и впередъ по Франкфуртской дорогѣ, обуянные бурнымъ азартомъ этой страсти,-- прежде чѣмъ могли рѣшиться разойтись по домамъ,-- когда, увы, уже приготовилось событіе, наиболѣе тягостное изъ всѣхъ, которыя могутъ постигнуть свободный народъ.
   Такъ-какъ объ этой перемѣнѣ въ дѣлахъ страсбургцевъ часто говорятъ, хотя мало кто ее понимаетъ, то я представлю свѣту разъясненіе ея въ десяти словахъ, говоритъ Слокенбергій, и положу конецъ своему разсказу.
   Каждый слышалъ о великой системѣ Всемірной Монархіи, написанной по приказанію г-на Кольбера и поданной, въ видѣ рукописи, въ руки Людовика XIV, въ 1664 году.
   Хорошо извѣстно, что однимъ изъ многихъ требованій этой системы было завладѣніе Страсбургомъ для облегченія во всякое время доступа въ Швабію и нарушенія спокойствія Германіни что вслѣдствіе этого плана Страсбургъ имѣлъ наконецъ несчастіе попасть въ ихъ руки.
   Удѣлъ немногихъ -- прослѣживать истинныя причины подобныхъ переворотовъ: простой народъ ищетъ ихъ слишкомъ высоко,-- государственные люди слишкомъ низко; истина (хотя разъ) лежитъ по серединѣ.
   -- Что за гибельная вещь -- народная гордость свободнаго города! восклицаетъ одинъ историкъ.-- Страсбургцы считали принятіе имперскаго гарнизона за умаленіе своей свободы -- и потому стали добычей французскаго.
   -- Судьба страсбургцевъ, говоритъ другой, можетъ служить всѣмъ свободнымъ народамъ урокомъ бережливости. Они упреждали свои годовые доходы, подводили себя подъ подати, истощали свои силы и. въ концѣ концовъ, стали настолько слабымъ народомъ, что не въ силахъ были держать свои ворота запертыми; такимъ образомъ, французы толкнули ихъ -- и они открылись!
   -- Увы! увы! восклицаетъ Слокенбергій-это не французы, а любопытство открыло ихъ настежъ.-- Дѣйствительно, французы, которые всегда на-сторожѣ, увидавъ страсбургцевъ -- мужчинъ, женщинъ и дѣтей, шествующихъ во слѣдъ чужестранцеву носу -- послѣдовали каждый за своимъ и вошли въ городъ.
   Торговля и промышленность съ тѣхъ поръ постоянно приходили въ упадокъ и опускались, но не въ силу какой-либо изъ тѣхъ причинъ, которымъ приписывали это коммерческія головы; ибо страсбургцы оказались не въ состояніи продолжать свои дѣла, благодаря лишь тому, что носы такъ занимали ихъ умы.
   -- Увы! увы! вскрикиваетъ Слокенбергій, дѣлая восклицаніе, -- это не первая и, я боюсь, не послѣдняя крѣпость, которая пріобрѣтается или теряется носами.

КОНЕЦЪ СЛОКЕНБЕРГІЕВА РАЗСКАЗА.

   

ГЛАВА LXXXVII.

   Со всей этой ученостью о носахъ постоянно въ головѣ, со столькими семейными предразсудками и десятью декадами такихъ разсказовъ, всегда дополняющими ихъ -- можно ли было, при такихъ тонкихъ -- былъ-ли это настоящій носъ?-- возможно-ли было, чтобы человѣкъ съ такими тонкими чувствами, какъ мой отецъ, перенесъ подобный ударъ, внизу-ли или наверху, въ какой-либо другой позѣ, чѣмъ та самая, которую я описалъ?
   Упадите на кровать двѣнадцать разъ, -- позаботившись только предварительно о томъ, чтобы поставить сбоку на стулѣ зеркало -- да былъ-ли у чужестранца носъ настоящій, или фальшивый?
   Сказать это заранѣе, сударыня, значило бы оказать несправедливость одному изъ лучшихъ разсказовъ въ крещеномъ мірѣ,-- а именно десятому десятой декады, который непосредственно слѣдуетъ за выше приведеннымъ.
   -- Эта повѣсть, восклицаетъ Слокенбергій немного торжественно,-- была оставлена мною для заключительнаго разсказа всей моей работы; ибо я отлично знаю, что когда я доскажу, а читатель дочитаетъ ее -- то совсѣмъ пора будетъ намъ обоимъ закрыть эту книгу; потому, продолжаетъ Слокенбергій, что я не знаю ни одного разсказа, который сколько-нибудь могъ бы сойти послѣ этого.
   Дѣйствительно, это разсказъ!
   Онъ начинается съ перваго свиданія въ Ліонскомъ трактирѣ когда Фернандецъ оставилъ учтиваго чужестранца вдвоемъ съ своей сестрой Юліей въ ея комнатѣ -- и носитъ надписаніе:

ЗАТРУДНЕНІЯ ДІЕГО И ЮЛІИ.

   О, небо! странное ты существо, Слокенбергій! какой странный взглядъ открылъ ты на запутанность женскаго сердца! какъ это можетъ быть переведено -- и однако, если этотъ образецъ Слокенбергіевыхъ разсказовъ, вмѣстѣ съ отмѣнностью его морали, понравятся свѣту, тома два ихъ будетъ переведено -- иначе, какъ это можетъ быть переведено на хорошій англійскій языкъ -- я не имѣю никакого понятія.-- Мѣстами кажется, будто не достаетъ для ясности какого-нибудь шестого смысла. Что можетъ онъ разумѣть подъ летучей зрачковатостью глупой, низменной, сухой болтовни, на пять тоновъ ниже природнаго тона -- что какъ вамъ извѣстно, сударыня, едва слышнѣе шопота? Въ ту минуту, какъ я произнесъ эти слова, я замѣтилъ попытку колебанія въ связкахъ, находящихся въ полости сердца. Мозгъ не обратилъ на это вниманія. Они часто бываютъ между собою въ плохихъ отношеніяхъ: мнѣ показалось, что я это понялъ. У меня совсѣмъ не было мыслей. Движеніе не могло быть безпричинно. Я потерялся. Я ничего тутъ не могу понять, если только голосъ (въ этомъ случаѣ немногимъ сильнѣе шопота) не заставитъ глаза неизбѣжно не только приблизиться на шесть вершковъ разстоянія, но и заглянуть одни другимъ въ зрачки. Не опасно-ли это? Но этого нельзя избѣжать: ибо, если смотрѣть вверхъ въ потолокъ -- оба подбородка неизбѣжно встрѣтятся; а если смотрѣть внизъ другъ другу на колѣни, лбы придутъ въ непосредственное соприкосновеніе -- что сразу положитъ конецъ бесѣдѣ -- я говорю о ея чувствительной части. То, что остается, сударыня, не стоитъ того, чтобы за нимъ нагибаться.
   

ГЛАВА LXXXVIII.

   Мой отецъ лежалъ, вытянувшись поперекъ постели, такъ неподвижно, какъ будто его столкнула рука смерти, цѣлыхъ полтора часа -- прежде чѣмъ онъ началъ постукивать по полу пальцами свѣсившейся черезъ край кровати ноги. На сердцѣ у моего дяди Тоби стало отъ этого цѣлымъ фунтомъ легче.-- Черезъ нѣсколько мгновеній пришла въ чувство и его лѣвая рука, пальцы которой все время опирались на ручку ночного горшка; онъ отодвинулъ его дальше подъ занавѣску -- поднялъ, окончивши это, руку и положилъ ее на грудь; произнесъ: гм!-- Мой добрый дядя Тоби съ безконечнымъ удовольствіемъ отвѣтилъ тѣмъ же; онъ съ радостью вставилъ бы фразу успокоенія, воспользовавшись открывшейся брешью; но не имѣя, какъ я уже говорилъ, способностей въ этомъ направленіи и боясь при томъ, чтобы не выступить съ чѣмъ-нибудь такимъ, что могло бы только ухудшить и безъ того плохое дѣло -- онъ удовольствовался, смиренно опершись подбородкомъ о поперечину своего костыля.
   Теперь, сжатіе-ли укоротило лицо моего дяди Тоби, придавъ ему болѣе удовлетворительный овалъ,-- или человѣколюбивое его сердце, замѣтивъ, что братъ его начинаетъ выходить изъ моря охватившихъ его огорченій, подтянуло его мускулы -- такъ что давленіе на подбородокъ только удвоило и безъ того сіявшую на лицѣ его кротость -- рѣшить не трудно.-- Мой отецъ, взглянувъ на него, увидѣлъ на его лицѣ столько лучезарнаго свѣта, что его угрюмость и горе растаяли въ одно мгновеніе.
   Онъ прервалъ молчаніе слѣдующимъ образомъ:
   

ГЛАВА LXXXIX.

   -- Получалъ-ли когда-либо человѣкъ, вскричалъ мой отецъ, приподнимаясь на локтѣ и переворачиваясь на противоположную сторону постели, гдѣ мой дядя Тоби сидѣлъ въ своемъ старомъ завѣшанномъ креслѣ, опираясь подбородкомъ на костыль,-- получалъ-ли когда-либо бѣдный, несчастный человѣкъ, братъ Тоби, вскричалъ мой отецъ, столько ударовъ?-- Наибольшее число, которое я видѣлъ, сказалъ дядя Тоби (звоня въ колокольчикъ у изголовья постели, чтобы позвать Трима), было отпущено гренадеру, кажется, въ Маккейевомъ полку.
   Еслибы мой дядя Тоби прострѣлилъ пулей сердце моего отца, онъ и то не повалился бы болѣе неожиданно носомъ въ одѣяло.
   -- Боже мой. сказалъ мой дядя Тоби.
   

ГЛАВА ХС.

   -- Это вѣдь было въ Маккейевомъ полку, сказалъ мой дядя Тоби, что такъ безжалостно запороли гренадера, изъ-за дукатовъ.
   -- О, Христосъ! онъ былъ невиновенъ! вскричалъ Тримъ съ глубокимъ вздохомъ. А его отстегали кнутами, ваша милость, чуть не до дверей смерти.-- Лучше-бы они его застрѣлили сразу, какъ онъ и умолялъ -- и онъ-бы прямо отправился на небо, ибо онъ былъ такъ-же невиненъ, какъ и ваша милость.
   -- Спасибо тебѣ, Тримъ, промолвилъ мой дядя Тоби.
   -- Я не могу подумать, продолжалъ Тримъ, о несчастіяхъ его и моего брата Тома -- мы вѣдь были всѣ трое товарищами по школѣ -- безъ того, чтобы не заплакать, какъ трусъ.
   -- Слезы не доказываютъ трусости, Тримъ; я самъ роняю ихъ нерѣдко! вскричалъ мой дядя Тоби.
   -- Я знаю это, ваша милость, отвѣчалъ Тримъ,-- а потому и самъ не стыжусь этого.-- Но подумать, ваша милость, продолжалъ Тримъ -- и слеза украдкой появилась при этомъ на его глазу -- подумать, что два добродѣтельныхъ юноши, съ такими горячими честными сердцами, какія только могъ сотворить Господь,-- дѣти честныхъ людей, съ радостнымъ духомъ отправившіеся искать счастья на свѣтѣ -- и, вдругъ, попали въ такія невзгоды!-- Бѣдный Томъ! терзаться въ пыткѣ ни за что -- за какой-то за бракъ со вдовою жида, которая торговала сосисками!-- а душа честнаго Дика Джонсона выбита изъ тѣла за дукаты, которые другой положилъ въ свой ранецъ! О это несчастія! вскричалъ Тримъ, вынимая свой носовой платокъ -- это такія несчастія, ваша милость, изъ за которыхъ можно лечь и заплакать.
   Мой отецъ невольно покраснѣлъ.
   -- Было-бы несправедливо, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби, еслибы ты когда-либо испыталъ собственное горе, ты такъ нѣжно отзывчивъ на чужое.
   -- Да, отвѣчалъ капралъ, съ болѣе радостнымъ лицомъ,-- ваша милость знаетъ, что у меня нѣтъ ни жены, ни ребенка; я не могу имѣть невзгодъ, на этомъ свѣтѣ.-- Мой отецъ не могъ удержаться отъ улыбки.
   -- Менѣе чѣмъ кто-либо другой, Тримъ, отвѣчалъ мой дядя Тоби; и я даже не могу себѣ представить, чтобы человѣкъ съ твоимъ веселымъ сердцемъ могъ страдать -- развѣ отъ недостатка или бѣдности въ старые годы, Тримъ, когда ты уже не будешь болѣе способенъ ни къ какой работѣ и переживешь своихъ друзей.
   -- Э, ваша милость, чего бояться, отвѣчалъ Тримъ весело.
   -- Вотъ я-бы и хотѣлъ, чтобы тебѣ нечего было бояться, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби. А потому.-- продолжалъ мой дядя Тоби, бросая свой костыль и вставая, при словѣ потому, на ноги -- въ вознагражденіе твоей долгой вѣрности, Тримъ, и той доброты твоего сердца, которой я имѣлъ столько доказательствъ, пока у твоего барина есть шиллингъ, ты не будешь, Тримъ, просить въ другомъ мѣстѣ и пенни.
   Тримъ пытался благодарить моего дядю Тоби, но былъ по въ силахъ: слезы текли по его щекамъ быстрѣе, нежели онъ поспѣвалъ утирать ихъ. Онъ сложилъ руки на груди, отвѣсилъ земной поклонъ, и заперъ за собою дверь.
   -- Я оставилъ Триму мою лужайку, вскричалъ мой дядя Тоби.-- Мой отецъ улыбнулся.-- Я оставилъ ему, кромѣ того, еще и пенсію, продолжалъ мой дядя Тоби.-- Мой отецъ принялъ серьезный видъ.
   

ГЛАВА ХСI.

   -- Развѣ теперь время, сказалъ мой отецъ про себя, говорить о пенсіяхъ и гренадерахъ.
   

ГЛАВА XCII.

   Когда мой дядя Тоби впервые упомянулъ о гренадерѣ, отецъ мой, какъ я уже сказалъ, упалъ носомъ прямо въ одѣяло, и такъ внезапно, словно мой дядя Тоби его застрѣлилъ; но тогда не было прибавлено, что всѣ прочіе члены и суставы моего отца мгновенно вернулись, вмѣстѣ съ его носомъ, къ тому точно положенію, въ которомъ онъ (какъ было выше описано) раньше лежалъ, такъ что когда капралъ Тримъ вышелъ изъ комнаты и мой отецъ почувствовалъ себя расположеннымъ встать съ постели, то ему пришлось снова пройти черезъ всѣ приготовительныя движенія, прежде чѣмъ ему удалось это сдѣлать.
   -- Положенія, сударыня, ничто: вся суть въ переходѣ отъ одного положенія къ другому -- какъ подготовленіе и разрѣшеніе диссонанса въ гармонію.
   По этой причинѣ мой отецъ снова отбарабанилъ туже арію носкомъ по полу, -- подтолкнулъ ночной горшокъ еще дальше подъ занавѣску, произнесъ: "гмъ" -- приподнялся на локтѣ и уже собирался обратиться къ моему дядѣ Тоби -- какъ, вспомнивъ неудачу своей первой попытки на этомъ поприщѣ, онъ всталъ на ноги, и, проходя въ третій разъ по комнатѣ, вдругъ остановился передъ моимъ дядей Тоби, и прикасаясь тремя первыми пальцами правой руки къ ладони лѣвой и слегка наклоняясь, обратился къ моему дядѣ Тоби съ слѣдующей рѣчью:
   

ГЛАВА XCIII.

   -- Когда я размышляю, братъ Тоби, о человѣкѣ и смотрю на ту темную сторону его, которая представляетъ его жизнь открытой для столькихъ источниковъ терзанія; когда я подумаю, братъ Тоби, какъ часто мы ѣдимъ хлѣбъ огорченія, для котораго мы рождены, какъ для части нашего наслѣдства...-- Я не родился ни для чего, замѣтилъ дядя Тоби, перебивая моего отца, кромѣ моего офицерскаго патента -- Какъ! сказалъ мой отецъ: развѣ дядя не оставилъ тебѣ ежегодныхъ ста двадцати фунтовъ?-- Что-же могъ бы я дѣлать безъ нихъ? возразилъ мой дядя Тоби.-- Это другой вопросъ, сказалъ мой отецъ раздражительно; а я говорю, Тоби, что когда пробѣжитъ перечень всѣхъ тѣхъ передержекъ и грустныхъ итоговъ, которыми обременено человѣческое сердце, -- становится удивительно -- какія скрытыя средства помогаютъ разуму устоять противъ этого и выдерживать, какъ онъ это дѣлаетъ, тяготѣющіе надъ нашею природой налоги.-- Помощь Всемогущаго Бога! вскричалъ мой дядя Тоби, поднимая взоры къ небу и крѣпко сжимая обѣ ладони,-- а никакъ не собственныя наши силы, братъ Шенди; -- часовой въ деревянной будкѣ могъ-бы съ одинаковымъ успѣхомъ пытаться устоять противъ отряда изъ пятидесяти человѣкъ! Мы поддерживаемся благодатью и помощью добрѣйшаго Существа.
   -- Это значитъ разрѣзать узелъ, сказалъ мой отецъ, вмѣсто того, чтобы развязать его. Но позволь мнѣ, братъ Тоби, ввести тебя нѣсколько глубже въ эту тайну.
   -- Отъ всего сердца, отвѣчалъ мой дядя Тоби.
   Мой отецъ немедленно перемѣнилъ свою позу на ту, въ которой такъ прекрасно изображенъ Рафаэлемъ Сократъ въ его Аѳинской школѣ; вамъ, какъ знатоку, конечно, извѣстно, что поза его такъ удачно задумана, что ею выражается даже особенность Сократова пріема въ разсужденіи,-- ибо онъ держитъ указательный палецъ лѣвой руки между большимъ и указательнымъ правой, такъ что кажется, будто онъ говоритъ распутнику, котораго убѣждаетъ: "Ты даешь мнѣ это и это; а объ этомъ и этомъ я тебя не спрашиваю;-- они слѣдуютъ естественно сами собой".
   Такъ стоялъ мой отецъ, крѣпко держа свой указательный палецъ между указательнымъ и большимъ, и разсуждая съ моимъ дядей Тоби, который сидѣлъ въ старомъ креслѣ съ бахрамою и разноцвѣтными шерстяными шариками.-- О Гаррикъ! какую роскошную сцену сдѣлали-бы изъ этого твои чудныя дарованія! и съ какою радостью написалъ-бы я другую такую, чтобы воспользоваться твоимъ безсмертіемъ, а за нимъ укрѣпить и свое!
   

ГЛАВА XCIV.

   -- Хотя человѣкъ и самый любопытный экипажъ изъ всѣхъ, сказалъ мой отецъ, -- однако, въ то-же время, онъ до того непрочно и шатко сложенъ, что внезапные толчки и тяжелая тряска, съ которыми онъ неизбѣжно встрѣчается на своемъ неровномъ пути, двѣнадцать разъ на день опрокинули бы его и разсыпали на куски, еслибы не то обстоятельство, братъ Тоби, что внутри насъ есть тайная пружина.-- За каковую пружину, сказалъ мой дядя Тоби, я считаю религію.-- Развѣ она поправитъ носъ моему ребенку? вскричалъ мой отецъ, выпуская свой палецъ и ударяя одной рукой о другую.-- Она для насъ все выпрямляетъ, отвѣчалъ мой дядя Тоби.-- Выражаясь фигурально, дорогой Тоби,-- можетъ быть, сказалъ мой отецъ: не знаю; но пружина, о которой я говорю, это -- великая и упругая сила противодѣйствія злу, которая внутри насъ; она, какъ невидимая пружина въ хорошо устроенномъ механизмѣ,-- хотя и не можетъ предупредить удара, по крайней мѣрѣ вліяетъ на производимое имъ на насъ впечатлѣніе. Вотъ, мой дорогой братъ, сказалъ отецъ, возвращая указательный палецъ на старое мѣсто при приближеніи къ сути дѣла,-- еслибы мое дитя явилось на свѣтъ невредимымъ, неискаженнымъ въ этой драгоцѣнной его части,-- какъ бы страненъ и безуменъ ни показался я міру съ своимъ убѣжденіемъ относительно крестныхъ именъ и того волшебнаго давленія, которое худыя или хорошія имена неизбѣжно оказываютъ на наши характеры и поведеніе -- призываю небо во свидѣтели, что въ минуты самыхъ горячихъ благопожеланій моему ребенку, я ни разу не пожелалъ увѣнчать его голову большей славой и почестями, нежели какой окружили бы его Георгій или Эдуардъ.
   -- Но увы! продолжалъ мой отецъ, величайшее зло постигло его; а потому надо ему противодѣйствовать и по возможности лучше къ нему примѣниться. Онъ будетъ названъ Трисмегистусомъ, братъ.
   -- Желаю, чтобы оно оказалось подходящимъ,-- отвѣчалъ мой дядя Тоби, вставая.
   

ГЛАВА XCV.

   Какую главу случаевъ,-- сказалъ мой отецъ, оборачиваясь на первой площадкѣ, когда онъ и дядя Тоби спускались съ лѣстницы,-- какую длинную главу случаевъ открываютъ намъ событія этого міра! Возьми въ руки перо и чернила, братъ Тоби, и разсчитай хорошенько.-- Я въ разсчетахъ смыслю не болѣе этой балясины, сказалъ мой дядя Тоби, хвативши своимъ соскользнувшимъ съ нея костылемъ моего отца изо всей силы по икрамъ.-- Можно было поставить сто противъ одного!.. вскричалъ мой дядя Тоби.-- Я думалъ, братъ Тоби, замѣтилъ мой отецъ, потирая свои икры,-- что ты ничего не смыслишь въ разсчетахъ.-- Это былъ просто случай, сказалъ мой дядя Тоби.-- Тогда онъ только прибавляетъ одинъ къ главѣ,-- отвѣчалъ мой отецъ.
   Двойной успѣхъ быстрыхъ отвѣтовъ моего отца сразу успокоилъ боль въ икрахъ:-- хорошо, что такъ случилось (случай опять!), иначе свѣтъ и до сего дня не узналъ бы предмета вычисленій моего отца; угадать его едва-ли кому бы то ни было случалось.-- Какая это вышла счастливая глава случаевъ! ибо это избавляетъ меня отъ безпокойства нарочно писать таковую, когда у меня и безъ нея, по истинѣ, достаточно есть на рукахъ.-- Развѣ я не обѣщалъ свѣту главы объ узлахъ? двухъ главъ относительно того и другого конца женщины? главы о бокахъ? главы о желаніяхъ? главы о носахъ?-- Да, я обѣщалъ все это:-- главу о скромности моего дяди Тоби, не говоря уже о главѣ о главахъ, которую я окончу, прежде чѣмъ пойду спать.-- Клянусь боками моего прадѣда, я не покончу и съ половиной изъ нихъ за этотъ годъ.
   -- Возьми перо и чернила въ руку и разсчитай хорошенько, братъ Тоби, сказалъ мои отецъ,-- и окажется одинъ изъ милліона шансовъ, чтобы изъ всѣхъ частей тѣла щипцы, по несчастью, попали какъ разъ на ту, разрушеніе которой должно повлечь за собою разрушеніе благополучія нашего дома.
   -- Могло бы быть хуже, возразилъ мой дядя Тоби.-- Я не понимаю, какимъ образомъ? сказалъ мой отецъ.-- Предположимъ, отвѣчалъ мой дядя Тоби, что показалось бы бедро, какъ и боялся докторъ Слопъ?
   Мой отецъ подумалъ пол-минуты -- посмотрѣлъ внизъ, прикоснулся слегка пальцемъ къ серединѣ лба.
   -- Вѣрно, сказалъ онъ.
   

ГЛАВА XCVI.

   Не стыдно-ли дѣлать двѣ главы изъ того, что происходило, пока спускались съ одной лѣстницы? Ибо мы добрались еще не далѣе первой площадки, и до низу остается еще пятнадцать ступеней; а такъ какъ мой отецъ и мой дядя Тоби въ разговорчивомъ настроеніи, то, не знаю, можетъ быть выйдетъ столько-же главъ, сколько есть ступеней. но какъ-бы это ни было, сударь, я такъ-же безсиленъ противъ этого, какъ противъ своей судьбы.-- Внезапная мысль осѣняетъ меня: опусти занавѣсъ, Шенди;-- я опускаю его.-- Проведи здѣсь на бумагѣ черту, Тристрамъ;-- я провожу ее, и скорѣе за новую главу.
   Чорта ли я еще стану руководиться въ этомъ дѣлѣ какими-нибудь другими правилами; да еслибы оно у меня было -- какъ я все дѣлаю внѣ правилъ, я скрутилъ бы его и разорвалъ на части, да потомъ бросилъ въ огонь.-- Горячъ я? Да, и этого требуютъ обстоятельства;-- славная исторія! человѣкъ-ли долженъ слѣдовать правиламъ, или правила человѣку?
   Это надо вамъ знать, моя глава о главахъ, которую я обѣщалъ написать, прежде чѣмъ уйду спать; поэтому я счелъ удобнымъ совершенно облегчить свою совѣсть на ночь, сразу сказавши свѣту все, что я знаю объ этомъ дѣлѣ. Не лучше-ли это въ десять разъ, чѣмъ догматически выступать съ нравоучительной выставкой мудрости при повѣствованіи свѣту разсказа о жареной лошади -- что главы облегчаютъ мысль, что онѣ помогаютъ, или получаютъ преобладаніе надъ воображеніемъ -- и что въ сочиненіи съ такимъ драматическимъ характеромъ онѣ столь-же необходимы, какъ перемѣна декорацій,-- вмѣстѣ съ пятьюдесятью другими холодными причудами, которыхъ хватитъ на то, чтобы затушить огонь, на которомъ онѣ изжарились! О, но чтобы понимать это -- эту вспышку огня Діанинаго храма,-- вы должны прочесть Лонгина;-- зачитывайтесь: если вы ни на іоту не поумнѣете, прочитавши его въ первый разъ, не унывайте -- перечитайте его еще.-- Ависена и Лицетъ перечитали Метафизику Аристотеля по сорока разъ каждый, отъ доски до доски, и никогда не понимали ни единаго слова!-- Но замѣтьте послѣдствія: -- Ависена {Ависена (собственно Абу-Али-Гусейнъ) жилъ въ 980--1036 г. послѣ Рождества Христова. Это былъ извѣстный и. весьма авторитетный въ средніе вѣка медикъ и философъ, съ раннихъ лѣтъ отличавшійся въ разныхъ отрасляхъ науки и написавшій большое число книгъ. Его Libri quinque Canonis medicinae былъ весьма распространенъ въ Европѣ и до XVII вѣка служилъ основаніемъ университетскаго преподаванія медицины.} сдѣлался отчаяннымъ писателемъ во всякомъ родѣ писанія -- ибо онъ писалъ книги de omni scribili; что-же до Лицета (фортувіо), родившагося (какъ весь свѣтъ это знаетъ) foetus'омъ не болѣе пяти съ половиною вершковъ въ длину,-- то онъ достигнулъ такой удивительной высоты въ литературѣ, что на писалъ книгу, съ заглавіемъ длиннѣе его самого. Ученые понимаютъ, что я говорю о Гонопсихантропологіи {Фортуніо Личети, философъ-перипатетикъ новаго времени, родился недалеко отъ Генуи, въ 1577 году и умеръ въ 1656. Онъ былъ профессоромъ философіи въ Пизѣ, и потомъ физики въ Падуѣ. Своего Gonopsychanthropologia, de origine animi bumani онъ написалъ, когда ему было девятнадцать лѣтъ.).-- о Происхожденіи Человѣческой Души.
   Это для моей главы о главахъ, которую я считаю за лучшую главу во всей моей книгѣ; и повѣрьте мнѣ на слово,-- кто бы ни прочиталъ ее, тотъ не хуже истратитъ свое время, чѣмъ еслибы онъ пошелъ подбирать солому.
   

ГЛАВА XCVII.

   -- Мы все этимъ поправимъ, сказалъ мой отецъ, спускаясь одной ногой на первую ступень отъ площадки.-- Этотъ Трисмегистусъ, продолжалъ мой отецъ, отдергивая ногу назадъ и поворачиваясь къ моему дядѣ Тоби,-- былъ величайшимъ (Тоби) изъ земныхъ существъ; онъ былъ величайшимъ царемъ, величайшимъ законодателемъ, величайшимъ мыслителемъ, величайшимъ священникомъ...-- Инженеромъ, сказалъ мой дядя Тоби.
   

ГЛАВА ХСVIII.

   -- А какъ поживаетъ ваша госпожа? закричалъ мой отецъ, снова дѣлая первый шагъ съ площадки и обращаясь къ Сузаннѣ, которую онъ увидѣлъ проходящей мимо подножія лѣстницы, съ громадной подушкой для булавокъ въ рукѣ,-- какъ поживаетъ ваша госпожа?-- Такъ хорошо, сказала Сузанна пробѣгая и не поднимая даже глазъ,-- какъ только можно ожидать.-- Что я за дуракъ! сказалъ мой отецъ, снова поднимая ногу обратно:-- какъ бы ни шли дѣла, братъ Тоби, это постоянно стереотипный отвѣтъ.-- А ребенокъ какъ, скажите? прибавилъ мой отецъ, возвышая голосъ и заглядывая черезъ перила -- Сузанна уже не слышала этого.
   -- Изъ всѣхъ загадокъ брачной жизни, сказалъ мой отецъ, переходя черезъ площадку съ намѣреніемъ опереться спиной о стѣну, пока онъ излагалъ это моему дядѣ Тоби.-- Изъ всѣхъ неразрѣшимыхъ загадокъ супружескаго состоянія, сказалъ онъ, которыхъ (ты можешь мнѣ повѣрить, братъ Тоби) наберется больше ослиныхъ тюковъ, чѣмъ могли бы свезти всѣ ослы Іова -- ни одна не представляетъ большей загадочности, нежели эта -- что съ той самой минуты, когда хозяйка дома слегла въ постель, каждая женщина въ немъ, начиная съ барыниной фрейлины и кончая дѣвкой, которая отбираетъ золу, становится отъ этого на цѣлый вершокъ выше и задаетъ больше важности на этотъ единый вершокъ, чѣмъ на всѣ остальные свои вершки, взятые вмѣстѣ.
   -- Мнѣ кажется, отвѣчалъ мой дядя Тоби, что это скорѣе мы опускаемся на вершокъ ниже; я, по крайней мѣрѣ, всегда испытываю это, когда встрѣчаюсь съ женщиной, ожидающей ребенка. Это тяжелый налогъ на ту половину нашихъ ближнихъ, братъ Шенди, сказалъ мой дядя Тоби.-- Это горестная для нихъ тягость, продолжалъ онъ, покачивая головой.-- Да, да, это прискорбное явленіе, сказалъ мой отецъ, также покачивая головой:-- но, конечно, съ тѣхъ поръ, какъ покачиваніе головами вошло въ обыкновеніе -- ни одна пара головъ еще не покачивалась согласно вмѣстѣ изъ столь различныхъ побужденій.
   Господи благослови } ихъ всѣхъ, сказали мой дядя Тоби и
   Чортъ побери } мой отецъ, каждый про себя.
   

ГЛАВА ХСІХ.

   -- Эй, ты, носильщикъ!-- вотъ тебѣ четвертакъ, зайди въ лавку къ этому книготорговцу и вызови мнѣ критика поважнѣе, я весьма охотно дамъ любому изъ нихъ корону {Монета въ пять шиллинговъ.}, лишь-бы онъ помогъ мнѣ въ этой путаницѣ свести моего отца и дядю Тоби съ лѣстницы и уложить ихъ въ постель.
   -- Да это и давно пора, ибо, кромѣ того, что они немного вздремнули, пока Тримъ пробуравливалъ ботфорты, но и этотъ сонъ не принесъ моему отцу ни малѣйшей пользы изъ-за неисправной петли -- они ни разу не сомкнули глазъ съ тѣхъ поръ, какъ открыли ихъ, за девять часовъ до той минуты, когда Обадія ввелъ доктора Слопа въ такомъ грязномъ видѣ въ гостиную.
   Неужели каждый день моей жизни будетъ такимъ-же суетливымъ, какъ этотъ и займетъ.-- Довольно.
   Я не хочу кончать этой фразы раньше, чѣмъ сдѣлаю замѣчаніе о странномъ положеніи дѣлъ между читателемъ и мной, въ которомъ они находятся въ настоящее время -- замѣчаніе, никогда не примѣнявшееся до того ни къ одному жизнеописательному писателю съ самаго сотворенія міра, кромѣ меня, и, я думаю, никогда не могущее ни къ кому подойти и до его окончательной гибели; потому, хотя-бы ради одной новизны, оно должно быть достойно вниманія вашей милости.
   Я въ настоящемъ мѣсяцѣ цѣлымъ годомъ старше, чѣмъ былъ въ это время годъ тому назадь, и дошелъ, какъ вы видите, почти до половины моего третьяго тома {По первымъ изданіямъ.} и не дальше перваго дня моей жизни; это доказываетъ, что теперь я долженъ описать на 364 дня жизни больше, чѣмъ когда я только что начиналъ; такимъ образомъ, вмѣсто того, чтобы подвигаться впередъ по мѣрѣ дальнѣйшей работы -- какъ обыкновенные писатели, я, наоборотъ, отодвинулся на столько томовъ назадъ.-- Неужели каждый день моей жизни будетъ такой-же суетливый, какъ и этотъ?-- Почему нѣтъ -- и дѣла и мысли въ теченіе его потребуютъ столько-же описаній, и по какой причинѣ слѣдовало-бы ихъ урѣзать? Какъ, такимъ образомъ, я жилъ-бы какъ разъ въ 364 раза скорѣе, чѣмъ писалъ, то значитъ, чѣмъ болѣе я писалъ-бы, тѣмъ болѣе оставалось-бы мнѣ писать и, слѣдовательно, чѣмъ болѣе ваши милости-бы читали, тѣмъ больше вамъ оставалось-бы читать.
   Будетъ-ли это хорошо для глазъ вашей милости?
   Для моихъ оно будетъ отлично и, еслибы мои убѣжденія не довели меня до смерти, я вижу, что хорошо проведу жизнь съ этой самой моей жизнью,-- или, другими словами, проведу разомъ пару славныхъ жизней.
   Что-же касается моего намѣренія относительно двѣнадцати томовъ въ годъ, или по тому въ мѣсяцъ, то оно никоимъ образомъ не измѣняетъ того, что ожидаетъ меня.-- какъ-бы я ни писалъ и какъ-бы ни врывался, по совѣту Горація, въ самую середину вещей -- я никогда не догоню себя, хотя-бы и подхлестывалъ и подгонялъ себя до послѣдней возможности. Въ худшемъ случаѣ, у меня будетъ одинъ день впереди, сравнительно Съ моимъ перомъ, и дня довольно для двухъ томовъ, а двухъ томовъ достаточно для одного года.
   Помоги небо бумажнымъ фабрикантамъ въ это благопріятное царствованіе, которое теперь открывается для насъ!-- какъ я надѣюсь, его предусмотрительность поможетъ въ немъ всему, что оно возьметъ въ руку.
   Что же касается размноженія гусей, то объ этомъ я не забочусь. Природа щедра -- у меня никогда не будетъ недостатка въ рабочихъ инструментахъ.
   -- И такъ, другъ, ты выпроводилъ моего отца и моего дядю Тоби съ лѣстницы и уложилъ ихъ спать? но какъ ты это устроилъ? Ты опустилъ занавѣсъ у подножія лѣстницы. Такъ я и думалъ, что у тебя не было бы для этого иного средства.-- Вотъ тебѣ корона за безпокойство.
   

ГЛАВА С.

   -- Такъ подайте мнѣ со стула мои брюки, сказалъ мой отецъ Сузаннѣ.-- Ни минуты нѣтъ времени, сударь, на ваше одѣванье, вскричала Сузанна:-- дитя такъ почернѣло въ лицѣ, точно мой...-- Точно вашъ, что? сказалъ мой отецъ; ибо, какъ всѣ ораторы, онъ былъ ревностнымъ искателемъ сравненій.-- Боже мой, сударь, сказала Сузанна, съ ребенкомъ припадокъ.-- А гдѣ мистеръ Іорикъ?-- Всегда не тамъ, гдѣ онъ долженъ бы быть, сказала Сузанна, но его замѣститель въ уборной, съ ребенкомъ на рукѣ, и ждетъ имени, -- а моя госпожа велѣла мнѣ бѣжать какъ можно скорѣе, чтобы узнать, не назвать ли ребенка въ честь капитана Шенди, такъ какъ онъ крестный отецъ?
   "Еслибы можно было быть увѣреннымъ, разсуждалъ мой отецъ съ самимъ собой, почесывая себѣ бровь,-- что дитя умираетъ, то можно было бы, все равно, сдѣлать эту любезность моему брату Тоби, да и жаль было бы, въ такомъ случаѣ, выбрасывать на него великое имя Трисмегистуса; но вѣдь онъ можетъ поправиться".
   -- Нѣтъ, нѣтъ,-- сказалъ мой отецъ Сузаннѣ,-- я сейчасъ встану.-- Времени нѣтъ, вскричала Сузанна; ребенокъ чернѣе моего башмака.-- Трисмегистусъ, сказалъ мой отецъ. Да постой! ты вѣдь сосудъ съ течью, Сузанна, прибавилъ мой отецъ; можешь ли ты донести въ своей головѣ Трисмегистуса, просыпавши черезъ всю галлерею?-- Могу-ли? воскликнула Сузанна, поспѣшно затворяя дверь.-- Пусть меня застрѣлятъ, если она можетъ, сказалъ мой отецъ, выскакивая изъ постели въ темнотѣ и шаря вокругъ себя за штанами.
   Сузанна бѣжала что было духу вдоль по галлереѣ.
   Мой отецъ спѣшилъ, насколько было возможно, ища свои штаны.
   Сузанна выиграла пространство и удержала его.-- Это Трис... что-то такое, вскричала Сузанна.-- Нѣтъ ни одного христіанскаго имени на свѣтѣ, которое начиналось бы Тристрамъ-гистусъ, сказала Сузанна.
   -- Никакого тамъ нѣтъ гистуса, дура!-- Это мое собственное имя, сказалъ священникъ, погружая при этомъ руку въ лаханку. Тристрамъ! сказалъ онъ, и проч., и проч., и проч., и проч.-- Такъ былъ я названъ Тристрамомъ, и Тристрамомъ я останусь до самаго смертнаго дня.
   Мой отецъ послѣдовалъ за Сузанной, съ халатомъ на рукѣ и въ однихъ штанахъ, застегнутыхъ, отъ спѣха, на одну только пуговицу, да и та пуговица, отъ спѣха, была только на половину продѣта черезъ петлю.
   -- Она не забыла имя? закричалъ мой отецъ, на половину открывая дверь.-- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ священникъ знающимъ тономъ.-- И ребенку лучше, закричала Сузанна.-- А госпожа ваша какъ?-- Такъ хорошо, сказала Сузанна, какъ только можно ожидать.-- Тьфу! сказалъ мой отецъ, при чемъ пуговица его штановъ выскользнула изъ петли, такъ что было ли это междометіе направлено противъ Сузанны, или противъ петли, было ли "тьфу" междометіемъ презрѣнія, или скромности -- покрыто сомнѣніемъ, и это должно оставаться подъ сомнѣніемъ до тѣхъ поръ, пока у меня будетъ время написать слѣдующія три любимыя главы, именно -- мою главу о горничныхъ, мою главу о "тьфу" и мою главу о петляхъ.
   Единственное освѣщеніе, которое я имѣю возможность теперь дать читателю, состоитъ въ томъ, что отецъ мой -- едва онъ воскликнулъ тьфу!-- быстро повернулся и, поддерживая штаны одной рукой, съ повѣшеннымъ на другой халатомъ, вернулся по галлереѣ въ свою постель, но уже нѣсколько тише, чѣмъ онъ шелъ туда.
   

ГЛАВА CI.

   Хотѣлъ-бы я написать главу о снѣ.
   Болѣе подходящій случай, чѣмъ тотъ, который представляетъ настоящее мгновеніе,-- когда опущены шторы у всего семейства, потушены свѣчи и открытъ только одинъ глазъ у сидѣлки моей матери (второй ужъ двадцать лѣтъ какъ у нея не открывался) -- никогда не могъ-бы представиться.
   Это славная тема.
   И однако, какъ ни хороша она, я взялся-бы написать двѣнадцать главъ о петляхъ и скорѣе, и съ большей славой чѣмъ единую главу объ этомъ.
   Петли! въ самой мысли о нихъ есть что-то веселое; -- и повѣрьте, что когда я доберусь до нихъ -- какъ-бы вы строго ни смотрѣли, вы, господа съ большими бородами, -- я затѣю съ ними веселую работу, -- я буду имѣть ихъ вполнѣ въ своемъ распоряженіи -- это дѣвственная тема, и я въ ней не наткнусь ни на чьи мысли, ни на чьи изреченія.
   Что-же касается сна, то тутъ я знаю съ самого начала, что у меня ничего не выйдетъ; я не мастеръ на всякія блестящія реченія, во-первыхъ; да потомъ я для спасенія своей души не способенъ прикрывать всякіе пустяки серьезнымъ видомъ и разсказывать свѣту, что сонъ -- прибѣжище несчастнаго, освобожденіе заключеннаго, мягкое лоно для безнадежнаго, усталаго и разбитаго сердца; я не могъ-бы также начать съ ложью на устахъ, утверждая, что изо всѣхъ пріятныхъ и усладительныхъ отправленій нашего организма, которыми великій Творецъ его, въ своей милости, соблаговолилъ вознаградить насъ за тѣ страданія, которыми утомили насъ справедливость и доброе изволеніе,-- это самое главное (я знаю удовольствія, въ десять разъ болѣе цѣнныя);-- или, что какое счастье для человѣка, когда миновали денныя волненія и страсти, лечь на спину въ сознаніи, что душа помѣстится такимъ образомъ внутри его, что куда-бы ни обратила она свои взоры, небеса надъ ней будутъ тихи и спокойны -- ни желаніе, ни страхъ, ни сомнѣніе не потревожатъ воздуха; и нѣтъ ни одного затрудненія -- прошедшаго, настоящаго, или будущаго, котораго нельзя было-бы спокойно обойти въ этомъ сладкомъ чередованіи.
   "Благословеніе Божіе", сказалъ Санхо-Пансо, "да почіетъ на человѣка, кто первый измыслилъ эту самую штуку, называемую сномъ:-- она покрываетъ цѣликомъ человѣка, точно плащъ".-- И въ этомъ я нахожу больше -- и оно теплѣе говоритъ моему сердцу и воображенію, чѣмъ всѣ разсужденія объ этомъ предметѣ, выдавленныя изъ головъ ученыхъ, вмѣстѣ взятыя.
   Не то, чтобы я совершенно отрицательно относился къ тому, что высказываетъ объ этомъ Монтэнь; -- и оно удивительно хорошо въ своемъ родѣ (я привожу на-память):
   "Свѣтъ испытываетъ другія наслажденія, говоритъ онъ, такъ-же, какъ и наслажденіе сна, -- не понимая ихъ и не чувствуя, какъ они скользятъ и проходятъ мимо. Мы должны изучить его и размыслить о немъ, чтобы воздать должныя благодаренія тому, кто даруетъ намъ его. Съ этой цѣлью я заставляю безпокоить себя во время сна, чтобы я могъ лучше и болѣе сознательно наслаждаться имъ:-- и однако, говоритъ онъ опять, я вижу немногихъ, которые жили-бы съ меньшимъ количествомъ сна, когда того требуетъ необходимость: мое тѣло способно выдержать продолжительное, но не сильное и не внезапное безпокойство; за послѣднее время я избѣгаю всякихъ сильныхъ упражненій; я никогда не устаю отъ ходьбы, но съ дѣтства никогда не любилъ ѣздить по мостовой. Я люблю лежать на твердомъ и одинъ, даже безъ моей жены. Это послѣднее слово можетъ поколебать довѣріе свѣта; но вспомните "La Vraisemblance (какъ говоритъ Бейль о Личети) n'est pas toujours du côté de la Vérité".-- Ну, и о снѣ довольно.
   

ГЛАВА CII.

   -- Если только моя жена рѣшится на это, братъ Тоби, Трисмегистуса одѣнутъ и принесутъ къ намъ внизъ, пока мы съ тобой будемъ завтракать вмѣстѣ.
   -- Пойди, Обадія, скажи Сузаннѣ, чтобы она зашла сюда.
   Она побѣжала сію минуту наверхъ, отвѣчалъ Обадія, -- всхлипывая и плача и ломая руки, словно ея сердце разрывалось на части.
   -- Ну, рѣдкостный намъ будетъ мѣсяцъ, сказалъ мой отецъ, поворачивая голову отъ Обадіи и нѣсколько времени задумчиво глядя въ лицо моему дядѣ Тоби,-- чертовскій намъ вы дается мѣсяцъ, братъ Тоби, сказалъ мой отецъ, растопыривая руки и покачивая головой:-- огонь, вода, женщины, вѣтеръ,-- братъ Тоби.
   -- Это своего рода несчастье, промолвилъ мой дядя Тоби.
   -- Именно, вскричалъ мой отецъ:-- чтобы столько разнородныхъ стихій вырвались на свободу и справляли свое торжество у благороднаго человѣка въ каждомъ углу его дома. Для мира въ семьѣ мало того, братъ Тоби, что мы съ тобой имѣемъ достаточно самообладанія и сидимъ здѣсь тихо и безстрастно, когда такая буря свиститъ надъ нашими головами.
   -- Да что случилось, Сузанна?
   -- Они назвали дитя Тристрамомъ, и моя госпожа только что оправилась отъ истерическаго припадка, который это у нея вызвало. Нѣтъ! это не моя вина, сказала Сузанна,-- я сказала ему Тристрамъ-гистусъ.
   -- Заваривай чай для себя одного, братъ Тоби, сказалъ мой отецъ, снимая съ гвоздя свою шляпу -- но какъ отлично отъ тѣхъ выходокъ и волненій голоса и членовъ, которыхъ ожидалъ-бы простой читатель!
   Ибо онъ произнесъ это самымъ сладкимъ тономъ и снялъ свою шляпу съ самымъ мягкимъ движеніемъ, какое когда-либо гармонизировало и согласовалось съ огорченіемъ.
   -- Пойди на лужайку за капраломъ Тримомъ, сказалъ мой дядя Тоби, обращаясь къ Обадіи, какъ только мой отецъ вышелъ изъ комнаты.
   

ГЛАВА CIII.

   Когда невзгода съ моимъ НОСОМЪ упала такою тяжестью на голову моего отца, читатель помнитъ, что онъ поспѣшно отправился на-верхъ и бросился ничкомъ на кровать; отсюда, если онъ только не особенно проницателенъ относительно природы человѣка -- онъ въ состояніи будетъ ожидать такого-же вращенія поднимающихся и опускающихся движеній, вслѣдствіе невзгоды съ моимъ ИМЕНЕМЪ.-- Нѣтъ.
   Различная тяжесть, дорогой сударь, даже различная укладка двухъ огорченій равной тяжести -- вызываетъ и чрезвычайно широкое различіе въ томъ, какъ мы переносимъ ихъ и справляемся съ ними. Еще нѣтъ и получаса, какъ я (впопыхахъ и въ торопленіи бѣднаго чорта, который пишетъ изъ-за насущнаго хлѣба) сдуру бросилъ въ огонь хорошій листъ, который я только что кончилъ и старательно переписалъ, вмѣсто испорченнаго.
   Въ одно мгновеніе я сорвалъ свой парикъ и подбросилъ его перпендикулярно до потолка со всей возможной азартностью: я даже поймалъ его при паденіи; но тѣмъ дѣло и кончилось -- и я думаю, ничто иное въ цѣлой природѣ не доставило-бы мнѣ такого быстраго облегченія. Она, дорогая богиня, понуждаетъ насъ, во всѣхъ раздражительныхъ случаяхъ, мгновеннымъ побужденіемъ къ движенію тѣмъ или инымъ членомъ, или толкаетъ насъ въ то или другое мѣсто, или придаетъ нашему тѣлу то или другое положеніе, мы сами не знаемъ почему:-- но замѣтьте, сударыня, мы живемъ среди загадокъ и таинственностей -- самыя замѣтныя вещи, попадающіяся намъ на пути, имѣютъ темныя стороны, въ которыя не можетъ про никнуть даже самый быстрый глазъ, и даже самые ясные и возвышенные умы среди насъ оказываются озадаченными и поставленными втупикъ почти передъ каждой щелью въ произведеніяхъ Природы: такъ что это, подобно тысячѣ другихъ вещей, выпадаетъ намъ такимъ образомъ, что мы хотя и не можемъ разсуждать о немъ, однако, видимъ его хорошія стороны, а этого, ваши милости и достопочтенства, съ насъ и достаточно.
   Вотъ мой отецъ и не могъ лечь съ этимъ горемъ, хотя-бы даже это стоило ему жизни,-- не могъ и снести его, подобно тому, на лѣстницу;-- онъ сосредоточенно направился съ нимъ къ сажалкѣ.
   Хотя бы мой отецъ разсуждалъ цѣлый часъ, опершись головой на руку, о томъ, куда ему идти.-- Разумъ, со всей своей силой, не могъ-бы направить его лучше: въ сажалкахъ, сударь, есть что-то такое, но что оно такое, это я предо ставляю находить построителямъ системъ и прудокопателямъ сообща; но въ спокойной, трезвой прогулкѣ къ одной изъ нихъ есть что-то необъяснимое, до того успокаивающее первые безпорядочные порывы страстей, что я часто недоумѣвалъ, почему ни Пиѳагоръ, ни Платонъ, ни Солонъ, ни Ликургъ, ни Магометъ, ни кто-либо другой изъ вашихъ прославленныхъ законодателей никогда не издавали относительно ихъ никакого приказанія.
   

ГЛАВА CIV.

   -- Ваша милость, сказалъ Тримъ, закрывая дверь въ гостинную прежде, чѣмъ онъ началъ говорить, -- слышали, я полагаю, объ этомъ несчастномъ случаѣ.
   -- О, да, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби,-- и это причиняетъ мнѣ большое безпокойство.
   -- Я также сердечно взволнованъ, отвѣчалъ Тримъ:-- но я надѣюсь, что ваша милость окажете мнѣ справедливость и повѣрите, что это ни малѣйшимъ образомъ не произошло по моей винѣ.-- По твоей, Тримъ? вскричалъ мой дядя Тоби, сочувственно глядя ему въ лицо:-- это произошло, благодаря соединенной безтолковости Сузанны и священника.-- Виноватъ, ваша милость, но что-же они могли вмѣстѣ дѣлать въ саду?-- Въ галлереѣ, ты хочешь сказать, возразилъ мой дядя Тоби.
   Тримъ понялъ, что онъ попалъ на ложный путь, и поспѣшилъ замолчать, отвѣсивши низкій поклонъ.-- Двѣ невзгоды, сказалъ капралъ про себя,-- это по крайней мѣрѣ вдвое больше, нежели слѣдуетъ обсуждать за одинъ разъ; про бѣду, которую надѣлала корова, ворвавшись въ укрѣпленія, можно сообщить его милости впослѣдствіи.-- Казуистичность Трима и его ловкость, прикрытыя низкимъ поклономъ, предупредили всякое подозрѣніе со стороны моего дяди Тоби; поэтому онъ продолжалъ то, что имѣлъ сказать Триму, слѣдующимъ образомъ:
   -- Что касается лично меня, Тримъ,-- хотя я почти, или даже совсѣмъ не вижу разницы -- будетъ-ли мой племянникъ зваться Тристрамомъ или Трисмегистусомъ,-- однако, разъ мой братъ принимаетъ это такъ близко къ сердцу, я охотно далъ-бы сто фунтовъ, Тримъ, лишь-бы этого не случилось.-- Сто фунтовъ, ваша милость! вскричалъ Тримъ; -- я не далъ-бы и вишневой косточки.-- Точно также и я Тримъ -- для самого себя, промолвилъ мой дядя Тоби; но мой брать, съ которымъ, въ данномъ случаѣ, и разсуждать невозможно, утверждаетъ, что крестное имя, Тримъ, гораздо больше значитъ, чѣмъ воображаютъ темные люди!-- ибо, говоритъ онъ, никогда, съ сотворенія міра, ни одно великое или славное дѣло не было совершено человѣкомъ, носившимъ имя Тристрама. Нѣтъ, онъ даже не допускаетъ, Тримъ, чтобы человѣкъ былъ образованъ, или мудръ, или храбръ.-- Это все одно воображеніе, ваша милость:-- я одинаково хорошо сражался, отвѣчалъ капралъ, когда меня называли въ полку Тримомъ, какъ и когда звали Джемсомъ-Бутлеромъ.-- Да и что касается меня, сказалъ мой дядя Тоби, хотя я бы и стыдился хвалить самого себя, Тримъ, однако, я долженъ сказать, что хотя-бы меня звали Александромъ, я все равно не могъ-бы исполнить въ Намюрѣ больше, чѣмъ свою обязанность.-- Богъ съ вами, ваша милость! воскликнулъ Тримъ, подвигаясь на три шага впередъ: какой-же человѣкъ думаетъ о своемъ крестномъ имени, отправляясь въ атаку?-- Или когда онъ стоитъ въ траншеѣ, Тримъ? вскричалъ мой дядя Тоби съ твердымъ взглядомъ.-- Или когда онъ проходитъ черезъ брешь, сказалъ Тримъ, проталкиваясь между двухъ стульевъ.-- Или ломаетъ ряды? вскричалъ мой дядя, поднимаясь и выставляя свой костыль на подобіе пики.-- Или выдерживаетъ напоръ цѣлаго взвода? вскричалъ Тримъ, хватаясь за полку, точно за ружейный замокъ.-- Или взбирается вверхъ по гласису? воскликнулъ мой дядя Тоби, принявъ горячій видъ и поднявши ногу на скамейку.
   

ГЛАВА CV.

   Мой отецъ вернулся съ своей прогулки къ сажалкѣ, и открылъ гостинную дверь въ то время, когда атака была въ самомъ разгарѣ и мой дядя Тоби взбирался на гласисъ.-- Тримъ возвратилъ себѣ свое оружіе.-- Никогда еще мой дядя Тоби не попадался въ ѣздѣ такимъ бѣшенымъ аллюромъ! Увы! мой дядя Тоби! еслибы болѣе тяжелое обстоятельство не вызвало всего запаса краснорѣчія моего отца, -- какъ былъ-бы ты поруганъ, вмѣстѣ съ твоимъ бѣднымъ конькомъ!
   Мой отецъ повѣсилъ свою шляпу съ тѣмъ-же видомъ, съ какимъ снялъ ее, и, небрежно взглянувши на произведенный въ комнатѣ безпорядокъ, взялъ одинъ изъ стульевъ, составлявшихъ капралову брешь, и, поставивъ его противъ моего дяди Тоби, усѣлся въ него, и, лишь только была убрана чайная посуда и закрылась дверь, пустился въ слѣдующаго рода сѣтованіе:
   

СѢТОВАНІЕ МОЕГО ОТЦА.

   Напрасно долѣе,-- сказалъ мой отецъ, обращаясь столькоже къ Эрнульфову заклятію, лежавшему на углу камина, сколько къ моему дядѣ Тоби, который сидѣлъ подъ нимъ:-- напрасно, сказалъ мой отецъ, разражаясь самымъ жалобнымъ монологомъ, какой можно себѣ вообразить,-- долѣе бороться по прежнему съ этимъ наиболѣе безотраднымъ изъ человѣческихъ убѣжденій. Я ясно вижу, братъ Тоби, что, за мои-ли грѣхи или за грѣхи и сумасбродства семейства Шенди, небо сочло нужнымъ выставить противъ меня свою самую тяжелую артиллерію, и что точка, на которую вся она будетъ направлена,-- благосостояніе моего ребенка.-- Такая вещь можетъ разгромить всю вселенную, братъ Шенди, сказалъ мой дядя Тоби.-- Несчастный Тристрамъ! дитя гнѣва! дитя одряхленія! перерыва! ошибки и неудовольствія! Есть-ли хоть одно несчастье или злоключеніе въ книгѣ зачаточныхъ невзгодъ, могущее разстроить твое тѣло или перепутать твои ткани, которое не свалилось бы тебѣ на голову еще прежде, чѣмъ ты явился на свѣтъ!-- сколько невзгодъ по пути!-- сколько невзгодъ послѣ появленія! Ты призванъ къ существованію на склонѣ дней твоего отца, -- когда слабѣіи силы его духа и тѣла, когда засыхали коренная теплота и коренная влага -- элементы, долженствовавшіе умѣрить твои -- и ничего не осталось для закладки твоихъ жизненныхъ силъ, кромѣ однихъ отрицаній.-- Это горестно, братъ Тоби, и само по себѣ, -- и нужна была каждая мелкая помощь, которую могли оказать заботы и вниманіе со всѣхъ сторонъ.-- И какое мы нанесли пораженіе! Событіе тебѣ извѣстно, брать Тоби!-- оно слишкомъ печально, чтобы повторять его теперь, -- когда тѣ немногія жизненныя силы, которыми я еще обладалъ на свѣчѣ и съ которыми должны были передаться память, воображеніе и быстрыя способности, -- всѣ разсѣялись, смѣшались, перепутались, просыпались и отправились къ чорту!
   -- Наступила пора, когда можно было бы положить конецъ этимъ гоненіямъ на него, рѣшившись хотя на опытъ -- не поправитъ-ли всего дѣла спокойствіе и ясность духа въ вашей сестрѣ, братъ Тоби,-- при должной внимательности къ ея выпрастываніямъ и наполненіямъ и другимъ явленіямъ подобнаго рода -- въ теченіи девяти мѣсяцевъ ея беременности.-- Мое дитя лишено было и этого! Какое мучительное существованіе вела она, а слѣдовательно, и ея зародышъ тоже, черезъ это глупое желаніе рожать въ городѣ!-- Я считалъ, что сестра покорилась съ величайшимъ терпѣніемъ, отвѣчалъ мой дядя Тоби;-- я ни разу не слышалъ отъ нея объ этомъ ни одного досадливаго слова.-- Она горѣла внутренно, вскричалъ мой отецъ;-- и позволь мнѣ сказать тебѣ, братъ, что это было въ десять разъ хуже для ребенка; и потомъ какія баталіи она выдержала со мной! Какія безконечныя бури изъ-за акушерки!-- Тутъ она отводила душу, сказалъ мой дядя Тоби.-- Отводила душу! вскричалъ мой отецъ, поднимая глаза кверху. Но что все это, мой дорогой Тоби, въ сравненіи съ вредомъ, причиненнымъ намъ появленіемъ моего ребенка на сьѣтъ впередъ головою, когда все, чего я желалъ при этомъ всеобщемъ крушеніи его организма, было -- сохранить этотъ маленькій ларчикъ непострадавшимъ и нетронутымъ! Не смотря на всѣ мои предосторожности, какъ перевернулась кверху ногами вся моя система, вмѣстѣ съ ребенкомъ въ утробѣ! голова его открылась для руки насилія, и давленіе въ четыреста семьдесятъ фунтовъ торговаго вѣса дѣйствовало перпендикулярно на его макушку такимъ образомъ,-- что теперь, конечно, девяносто шансовъ изо ста, что тонкая сѣтчатка его мозговой перепонки лопнула и разорвалась на тысячу клочковъ. И все еще дѣло оставалось поправимо!-- Дуракъ, пустельга, щенокъ, но дайте ему хоть носъ, -- калѣка, карликъ, простякъ, болванъ (выкраивайте его, какъ хотите) -- двери счастія еще открыты для него.-- О, Лисетусъ, Лисетусъ! если бы небо благословило меня зародышемъ въ пять съ половиной вершковъ длины, подобно твоему,-- судьба небыла-бы мнѣ страшна. Все же, братъ Тоби, послѣ всего этого еще оставалась маленькая надежда для нашего ребенка...-- О, Тристрамъ, Тристрамъ, Тристрамъ!
   -- Мы пошлемъ за мистеромъ Іорикомъ, сказалъ мой дядя Тоби.
   -- Можешь посылать, за кѣмъ тебѣ угодно, отвѣчалъ мой отецъ.
   

ГЛАВА CVI.

   Вотъ такъ мчался я, рѣзвясь и прыгая всю дорогу, вверхъ и внизъ въ продолженіе цѣлыхъ трехъ томовъ подрядъ ни разу не оглянувшись не только назадъ, но и въ сторону, чтобы посмотрѣть, на кого я наступалъ!-- Я не наступлю ни на кого, сказалъ я самъ себѣ, садясь на коня;-- я пущусь добрымъ, крупнымъ галопомъ, но не задѣну въ дорогѣ и самаго несчастнаго осла.-- Вотъ я и отправился, вылетая изъ одной долины въ другую, черезъ эту заставу и мимо той, словно за мной гнался по пятамъ архи-жокей всѣхъ жокеевъ.
   Однако, съ какими бы добрыми намѣреніями вы ни ѣхали такимъ аллюромъ -- милліонъ шансовъ противъ одного, что вы причините кому-нибудь, если не самому себѣ, бѣду. Лошадь брыкнула,-- онъ падаетъ, онъ потерялъ равновѣсіе, онъ свалился, онъ сломитъ себѣ шею!-- смотрите, онъ скачетъ среди сооруженій, возводимыхъ противъ него предпріимчивыми критиками! Онъ выбьетъ себѣ мозги о который-нибудь изъ ихъ столбовъ!-- Онъ выскочилъ оттуда!-- Глядите, теперь онъ мчится точно сумасшедшій полнымъ галопомъ среди цѣлой толпы художниковъ, скрипачей, поэтовъ, біографовъ, лѣкарей, юристовъ, логиковъ, игроковъ, ученыхъ, церковниковъ, государственныхъ людей, воиновъ, казуистовъ, знатоковъ, прелатовъ, папъ и инженеровъ.-- Не бойтесь, сказалъ я:-- я не задѣну и бѣднѣйшаго осла на королевской большой дорогѣ.-- Да ваша лошадь швыряетъ грязью; смотрите, вы забрызгали епископа!-- Я надѣюсь на милость Божію, что то былъ только Эрнульфь, сказалъ я.-- Но вы брызнули прямо въ лицо докторамъ Сорбонны, господамъ de Moyne, de Romigny и de Marailly.-- Это было въ прошломъ году, отвѣчалъ я.-- Да вы сію минуту наступили на короля.-- Плохія настали времена для королей, сказалъ я, коли ужъ на нихъ наступаютъ такіе люди, какъ я.
   -- Вы это сдѣлали, отвѣчалъ мой обвинитель.
   -- Я это отрицаю, сказалъ я, и такимъ образомъ выбрался на свободу; и вотъ я стою передъ вами съ уздечкой въ одной рукѣ и съ фуражкой въ другой, чтобы разсказать свою повѣсть.-- А въ чемъ она состоитъ?-- Вы услышите въ слѣдующей главѣ.
   

ГЛАВА CVII.

   Какъ-то въ зимнюю ночь, Францискъ первый французскій грѣлся около тлѣющихъ головешекъ костра и разговаривалъ ее своимъ первымъ министромъ о различныхъ вещахъ, касающихся блага государства {См. Menagiana, томъ I (Прим. авт.).}. Не дурно было-бы, сказалъ король, мѣшая своей тростью краснѣющіе уголья, еслибы наши теперешнія добрыя отношенія съ Швейцаріей еще немного подкрѣпились.-- Нѣтъ конца раздачѣ этимъ людямъ денегъ, государь, отвѣчалъ министръ; -- они въ состояніи поглотить всю французскую казну.-- Пустяки, отвѣчалъ король, есть много способовъ подкупать государства, monsieur le premier,-- помимо раздачи денегъ; я доставлю Швейцаріи честь быть крестнымъ отцомъ слѣдующаго моего ребенка.-- Ваше величество натравили бы этимъ на себя всѣхъ грамматиковъ Европы, сказалъ министръ. Швейцарія,-- какъ республика, будучи женскаго пола, никоимъ образомъ не можетъ быть крестнымъ отцомъ.-- Она можетъ быть крестною матерью, отвѣчалъ поспѣшно Францискъ:-- потому объявите завтра утромъ мои намѣренія черезъ гонца.
   -- Я удивляюсь, сказалъ Францискъ первый (двѣ недѣли спустя), обращаясь къ своему министру, когда тотъ входилъ въ его кабинетъ,-- что мы не получили отъ Швейцаріи никакого отвѣта.-- Государь, сказалъ monsieur le premier, я явился къ вамъ въ настоящую минуту для того, чтобы представить вамъ мои депеши по этому дѣлу.-- Они принимаютъ его расположенно? сказалъ король.-- Точно такъ, государь, отвѣчалъ министръ: они цѣнятъ чрезвычайно высоко оказанную имъ вашимъ величествомъ честь; но республика предъявляетъ въ настоящемъ случаѣ свои права, какъ воспреемницы, назначить имя ребенку.
   -- Само собою разумѣется, промолвилъ король: она окреститъ его Францискомъ, или Генрихомъ, или Людовикомъ, или какимъ-нибудь другимъ именемъ, которое, какъ они знаютъ, будетъ намъ угодно.-- Ваше величество заблуждается, отвѣчалъ министръ.-- Я сейчасъ получилъ депешу отъ нашего резидента съ выраженіемъ опредѣленія республики и по этому вопросу. И на какомъ-же имени для Дофина остановилась республика?-- Седрахъ, Мисахъ, Авденаго, отвѣчалъ министръ.-- Клянусь поясомъ святого Петра, я не хочу имѣть съ швейцарцами никакого дѣла! вскричалъ Францискъ первый, подтягивая штаны и въ раздраженіи шагая по комнатѣ.
   -- Ваше величество не можетъ отступиться, спокойно отвѣчалъ министръ.
   -- Мы заплатимъ имъ деньгами, сказалъ король.
   -- Государь, въ казнѣ нѣтъ и шестидесяти тысячъ кронъ, отвѣчалъ министръ.
   -- Я заложу лучшій камень изъ моей короны, сказалъ Францискъ первый.
   -- Ваша милость и такъ уже обременена займами этого рода, возразилъ monsieur le premier.
   -- Въ такомъ случаѣ, monsieur le premier, сказалъ ко роль, -- клянусь, мы пойдемъ воевать съ ними.
   

ГЛАВА CVIII.

   Хотя я усердно желалъ и заботливо старался, благосклонный читатель (сообразно съ тѣмъ скуднымъ количествомъ умѣнья, которымъ надѣлилъ меня Господь, и насколько позволяло остающееся отъ другихъ видовъ необходимыхъ занятій и полезныхъ дѣлъ время), чтобы тѣ маленькія книжки, которыя я теперь даю тебѣ въ руки, могли замѣнить много большихъ книгъ, однако я относился къ тебѣ съ такой причудливой беззаботностью поведенія, что теперь мнѣ по истинѣ совѣстно серьезно умолять твоего снисхожденія, прося тебя вѣрить, что когда я разсказывалъ о взглядахъ моего отца на крестныя имена, у меня и въ помыслахъ не было наступать на Франциска перваго, ни по вопросу о носахъ на Франциска девятаго, ни въ главѣ о дядѣ Тоби изображать воинствующій духъ моего отечества: его рана въ пахъ служитъ раной всякому сравненію этого рода; что подъ Тримомъ я не подразумѣвалъ герцога Ормонда, и что моя книга не писана ни противъ предопредѣленія, ни противъ свободы воли, ни противъ налоговъ; если она написана противъ чего-нибудь, то она написана, сударь, противъ скуки! Для того, чтобы болѣе частымъ и болѣе судорожнымъ поднятіемъ и опусканіемъ грудобрюшной преграды и сотрясеніемъ междуреберныхъ и брюшныхъ мускуловъ при смѣхѣ прогнать желчь и другіе горькіе соки, вмѣстѣ со всѣми принадлежащими къ нимъ враждебными страстями, изъ желчныхъ пузырей, печеней и желудочныхъ железъ подданныхъ его величества внизъ, въ ихъ двѣнадцатиперстныя кишки.
   

ГЛАВА СІХ.

   Не можетъ-ли это дѣло быть раздѣлано, Іорикъ? сказалъ мой отецъ;-- ибо по моему мнѣнію, продолжалъ онъ, это невозможно.-- Я плохой догматистъ, отвѣчалъ Іорикъ; но я считаю, что изо всѣхъ золъ -- ожиданіе самое мучительное; а потому лучше узнать объ этомъ дѣлѣ даже худшее.-- Я не терплю этихъ большихъ обѣдовъ, сказалъ мой отецъ.-- Не въ размѣрахъ обѣда дѣло, отвѣчалъ Іорикъ;-- мы хотимъ, мистеръ Шенди, исчерпать до дна это сомнѣніе относительно возможности или невозможности перемѣны имени; а такъ какъ бороды столькихъ повѣренныхъ, консисторскихъ судей, стряпчихъ, училищныхъ цензоровъ, регистраторовъ и наиболѣе знаменитыхъ нашихъ ученыхъ богослововъ и другихъ, должны всѣ встрѣтиться за однимъ столомъ, и Дидій такъ настоятельно приглашалъ васъ,-- кто же пропустилъ бы такой случай, находясь въ вашемъ затруднительномъ положеніи? Все, что нужно, продолжалъ Іорикъ, это извѣстить Дидія и дать ему устроить разговоръ послѣ обѣда такимъ образомъ, чтобы коснуться этого вопроса.-- Въ такомъ случаѣ, вскричалъ мои отецъ, хлопая руками,-- мой братъ Тоби отправится съ нами.
   -- Провѣсить на ночь передъ огнемъ мой старый парикъ и мундиръ съ галунами, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   

ГЛАВА СХІ.

   Безъ сомнѣнія, сударь, здѣсь не достаетъ цѣлой главы, вслѣдствіе чего въ книгѣ образуется пробѣлъ въ десять страницъ; но переплетчикъ не дуракъ, не мошенникъ и не ротозѣй, да и книга (отъ этого, по крайней мѣрѣ) ничуть не болѣе не совершенна, даже наоборотъ, книга совершеннѣе и полнѣе безъ этой главы, нежели была бы съ нею, что я и докажу вашимъ милостямъ слѣдующимъ образомъ.-- Я спрашиваю прежде всего, благо къ слову пришлось, нельзя-ли было столь-же успѣшно произвести тотъ же опытъ съ нѣсколькими другими главами; но производить опыты надъ главами совершенно безцѣльно, съ чѣмъ навѣрно согласятся ваши милости, довольно съ насъ этого;-- и такъ конецъ этому вопросу.
   Но, прежде чѣмъ я начну свое доказательство, позвольте мнѣ лишь сказать вамъ, что глава, которую я вырвалъ и которую иначе вы бы читали какъ разъ теперь, вмѣсто этой, заключала въ себѣ описаніе отправленія и путешествія моего отца, моего дяди Гоби, Трима и Обадіи для посѣщенія ****.
   -- Мы поѣдемъ въ каретѣ, сказалъ мой отецъ.-- Скажи, Обадій, исправлены-ли гербы?
   -- Мой разсказъ много выигралъ бы, еслибы я сказалъ вамъ съ самаго начала, что въ то время, когда гербъ моей матери былъ присоединенъ къ гербу Шенди (когда карета перекрашивалась послѣ свадьбы моего отца), случилась съ красильщикомъ такая штука, оттого-ли, что онъ рисовалъ всѣ свои произведенія лѣвой рукой, подобно Typпилію Римлянину или Гансу Гольбейну Базельскому, или болѣе благодаря ошибкѣ головы, нежели руки, или-же, наконецъ, просто благодаря неблагопріятному обороту, который имѣла способность принимать все, относящееся до нашего семейства, какъ бы то ни было, на нашъ позоръ, случилось то, что вмѣсто наклона вправо, который по всей чести принадлежалъ намъ съ царствованіе Гарри Восьмого, черезъ все поле герба Шенди нарисованъ былъ, въ силу одной изъ выше перечисленныхъ фатальностей, наклонъ влѣво. Почти невѣроятно, чтобы мысль столь разумнаго человѣка, какимъ былъ мой отецъ, такъ тревожилась отъ такого пустого обстоятельства. Слово карета -- чья бы она ни была, даже каретный кучеръ, каретная лошадь или наемъ кареты -- никогда не могли произноситься въ нашемъ семействѣ безъ того, чтобы онъ не пускался въ жалобы о томъ, что онъ носитъ на дверяхъ своихъ такой гнусный символъ незаконности: ни разу онъ не входилъ въ карету и не выходилъ изъ нея безъ того, чтобы не обернуться и не поглядѣть на гербы, произнося въ то же время обѣтъ, что онъ въ послѣдній разъ заноситъ въ нее свою ногу, пока не удалятъ наклона влѣво; -- но, подобно дверной петлѣ, и это была одна изъ многихъ вещей, которыя занесены были въ книгу судебъ (и для болѣе мудрыхъ семействъ чѣмъ наше) подъ рубрикой такихъ, надъ которыми вѣчно приходится ворчать, но никогда не удастся исправить.
   -- Я спрашиваю, стерли-ли наклонъ влѣво?-- сказалъ мой отецъ.-- Ничего не стирали, сударь, отвѣчалъ Обадія, кромѣ обивки.-- Мы поѣдемъ верхомъ, -- сказалъ мой отецъ, обращаясь къ Іорику.-- Изъ всего на свѣтѣ, послѣ политики, духовенство меньше всего смыслитъ въ геральдикѣ, успокоивалъ его Іорикъ.-- Это все равно, вскричалъ мой отецъ; мнѣ было-бы непріятно явиться передъ ними съ пятномъ на моемъ гербѣ. Стоитъ-ли обращать вниманіе на наклонъ влѣво! сказалъ мой дядя Тоби, надѣвая парикъ.-- Ну, ужъ нѣтъ! сказалъ мой отецъ:-- ты можешь отправляться въ гости вмѣстѣ съ тетей Диной съ наклономъ влѣво, если находишь это удобнымъ.-- Мой бѣдный дядя Тоби покраснѣлъ. Отецъ мой разсердился на самаго себя.-- Нѣтъ, дорогой братъ Тоби,-- сказалъ мой отецъ уже другимъ тономъ:-- я боюсь, чтобы сырость отъ каретной обивки не дала мнѣ опять ревматизма, какъ прошлою зимой въ декабрѣ, январѣ и февралѣ; поэтому ты сядешь, пожалуйста, на иноходца моей жены, а вы, Іорикъ, такъ какъ вамъ придется говорить проповѣдь, поспѣшили-бы лучше впередъ, предоставивъ мнѣ позаботиться о моемъ братѣ Тоби и слѣдовать съ нимъ вмѣстѣ, не спѣша.
   Вотъ глава, которую я былъ принужденъ вырвать, и заключала въ себѣ описаніе этой кавалькады, въ которой капралъ Тримъ и Обадія, рядомъ на двухъ каретныхъ лошадяхъ, открывали шествіе съ медленностью патруля, въ то время, какъ мой дядя Тоби, въ своемъ мундирѣ съ галунами и парикѣ, равнялся съ моимъ отцомъ, пускаясь поочередно съ нимъ въ глубокія изслѣдованія и разсужденія о преимуществахъ ученія и военнаго искусства, смотря потому, кто успѣвалъ захватить разговоръ въ свои руки.
   Но изображеніе этого путешествія, по просмотрѣ его, оказалось настолько выше стиля и манеры всего того, что я могъ изобразить въ этой книгѣ, что оно не могло остаться въ ней безъ умаленія достоинствъ всѣхъ прочихъ сценъ и нарушенія, въ то-же время, того необходимаго равновѣсія и соразмѣрности (хорошей или худой) между главами, отъ которыхъ происходитъ точная пропорціональность и гармонія всего произведенія. Что касается меня, то я только недавно занимаюсь этимъ дѣломъ, и потому мало въ немъ понимаю: -- выдержите только тонъ, сударыня, а тогда безразлично, какъ-бы высоко или низко вы его ни взяли.
   Вотъ, господа, причина, отчего иной разъ самыя низкія и плоскія произведенія сходятъ прекрасно (какъ выразился од нажды вечеромъ Іорикъ въ разговорѣ съ моимъ дядей Тоби) -- осадой.-- Мой дядя Тоби оживился при звукѣ слова осада, но ничего не могъ изъ этого разобрать.
   -- Я долженъ говорить проповѣдь при дворѣ въ слѣдующее воскресенье, сказалъ Гоменасъ:-- надо просмотрѣть свои замѣтки; вотъ я и сталъ напѣвать по нотамъ доктора Гоменаса; модуляція очень хороша; отлично... Гоменасъ, если такъ будетъ продолжаться все время; вотъ я и напѣвалъ себѣ дальше, считая тонъ весьма порядочнымъ; и до сего часа я не замѣтилъ-бы, какой онъ былъ низкій, плоскій, бездушный и сухой (могу васъ увѣрить, господа), еслибы не раздалась вдругъ среди его такая нѣжная, роскошная, небесная мелодія, которая вознесла съ собой въ другой міръ мою душу. Несомнѣнно, что если бы я (какъ жаловался въ подобномъ-же случаѣ Монтанъ), еслибы я нашелъ склонъ отлогимъ или подъемъ доступнымъ, я былъ бы проведенъ. Твоя музыка, Гоменасъ, сказалъ бы я,-- хорошая музыка; но обрывъ былъ до того отвѣсный, это было до того рѣзко отрѣзано отъ остальной части произведенія. что съ первой же ноты, которую я взялъ, я почувствовалъ себя восхищеннымъ въ другой міръ, откуда увидѣлъ глубоко внизу ту равнину, изъ которой я вышелъ, такую низменную и безотрадную, что у меня никогда не хватитъ духа вновь въ нее спуститься.
   * * * Карликъ, несущій съ собой вѣху, чтобы по ней измѣрять свой ростъ -- вѣрьте моему слову -- карликъ не въ одномъ только смыслѣ этого слова.-- Теперь мы покончили съ вопросомъ о вырываніи главъ.
   

ГЛАВА СХІІ.

   -- Глядите: онъ рѣжетъ ее всю на полоски и раздаетъ ихъ на всѣ стороны для зажиганія трубокъ! Это возмутительно, отвѣчалъ Дидій. Это не должно пройти незамѣченнымъ, сказалъ докторъ Кизарціусъ: * * *онъ былъ изъ Нидерландскихъ Кизарціевъ.
   -- Мнѣ думается, сказалъ Дидій, поднимаясь на половину съ своего стула, чтобы отодвинуть бутылку и высокій графинъ, стоявшій по прямой линіи между имъ и Іорикомъ, вы могли-бы воздержаться отъ этой саркастической выходки, мистеръ Іорикъ, и найти болѣе удобное мѣсто или, по крайней мѣрѣ, болѣе удобныя обстоятельства, чтобы выказать ваше презрѣніе къ тому, чѣмъ мы сейчасъ занимались. Если проповѣдь годится не болѣе, какъ для зажиганія трубокъ, то, конечно, сударь, она была не достаточно хороша для произнесенія передъ столь ученымъ собраніемъ, но она, сударь, несомнѣнно черезчуръ хороша для того, чтобы потомъ зажигать ею трубки.
   -- Славно я его зацѣпилъ, промолвилъ про себя Дидій,-- на одинъ изъ этихъ двухъ роговъ моей дилеммы;-- пусть выберется изъ этого, какъ съумѣетъ.
   -- Я претерпѣлъ такія невыразимыя страданія, создавая эту проповѣдь на настоящій случай, сказалъ Іорикъ,-- что по истинѣ говорю, Дидій, я скорѣе согласился бы тысячу разъ претерпѣть мученичество, еслибы это было возможно, хоть вмѣстѣ съ моей лошадью, нежели вторично присѣсть за составленіе такой другой: я разрѣшился ею съ дурного конца; она вышла изъ головы, вмѣсто того, чтобы выйти изъ сердца и за боль, которую она мнѣ причинила, какъ при писаніи ея, такъ и при произнесеніи, я отомщу ей такимъ образомъ. Проповѣдывать, показывать размѣры нашей начитанности или тонкости нашего ума, блистать ими въ глазахъ непросвѣщенной черни съ помощью нищенскихъ поскребушекъ поверхностнаго ученія, прикрашенныхъ сверху нѣсколькими сверкающими мишурой словами, которыя горятъ, но распространяютъ мало свѣта и еще меньше теплоты -- безчестное употребленіе того несчастнаго единственнаго получаса въ недѣлю, который данъ въ наши руки: -- это не проповѣдь Евангелія, а щеголянье самимъ собой. Что касается меня, про іолжалъ Іорикъ, то я предпочелъ-бы сказать пять словъ, но зато направленныхъ прямо въ сердце.
   Когда Іорикъ произносилъ слово прямо, мой дядя Тоби всталъ, чтобы сказать что-то о метательныхъ снарядахъ, -- какъ вдругъ одно единственное слово, -- не болѣе, произнесенное на противоположномъ концѣ стола, привлекло къ себѣ всеобщее вниманіе: слово, котораго изо всѣхъ словъ въ словарѣ менѣе всего можно было ожидать въ этомъ мѣстѣ:-- Слово, которое я стыжусь написать, -- однако долженъ, и оно будетъ прочтено; беззаконное, неканоническое; отгадывайте десять тысячъ разъ помноженныхъ еще на столько, терзайте, мучьте ваше воображеніе вѣчно, вы ни на шагъ не подвинетесь впередъ. Словомъ, я скажу его въ слѣдующей главѣ.
   

ГЛАВА CXIII.

   -- Чортъ!
   -- Чортъ! вскричалъ Футаторій, отчасти про себя, и въ то-же время настолько громко, что всѣ могли его услышать.
   И что казалось страннымъ, это что оно было произнесено съ видомъ и оттѣнкомъ голоса, соотвѣтствовавшими положенію человѣка, среднему между остолбенѣніемъ и физической болью.
   Одинъ или двое, обладавшіе особенно хорошими ушами, которые могли различить выраженіе и смѣшеніе двухъ тоновъ такъ-же ясно, какъ третью или пятую, или любую другую струну въ музыкѣ, были всего болѣе поражены и озадачены имъ. Созвучіе было хорошо само по себѣ; но оно было совершенно не въ тонѣ и ни мало не примѣнимо къ возбужденному вопросу: такъ что, при всемъ ихъ знаніи, они никакъ не могли сообразить, что-бы это значило?
   Другіе, ничего не смыслившіе въ музыкальной экспрессіи, и уши которыхъ воспринимали лишь простое значеніе слова, воображали, что Футаторій, бывшій нѣсколько холерическаго темперамента, собирается какъ разъ выхватить палку изъ рукъ Дидія, чтобы основательно отмолотить ею Іорика и что азартное односложное "чортъ" было лишь вступленіемъ въ разсужденіе, предвѣщавшее, судя по этому образчику, довольно грубое обращеніе съ нимъ; такъ что добродушное сердце моего дяди Тоби сжалось отъ мысли о томъ, чему сейчасъ подвергнется Іорикъ. Однако, увидѣвъ, что Футаторій сразу остановился и не выказывалъ никакихъ попытокъ или желанія продолжать, третья партія начала предполагать, что это былъ не болѣе, какъ невольный вздохъ, случайно принявшій видъ двадцатикопѣечнаго ругательства, но не имѣющій его субстанціи, а, слѣдовательно, и связаннаго съ нимъ грѣха.
   Третьи -- а въ особенности одинъ или двое, сидѣвшіе съ нимъ рядомъ, смотрѣли на него, напротивъ, какъ на настоящее и существенное ругательство, предумышленно формулированное противъ Іорика, къ которому, какъ было извѣстно, онъ не былъ расположенъ; и это самое ругательство (такъ разсуждалъ по этому предмету мой отецъ) лежало все время, тревожась и волнуясь, въ верхнихъ областяхъ Футаторіевыхъ потроховъ; поэтому естественно и вполнѣ въ порядкѣ вещей, что оно и выскочило прежде всего другого подъ напоромъ внезапнаго прилива крови, бросившейся, вслѣдствіе удивленія, возбужденнаго столь странной теоріей проповѣдничества, въ правую полость Футаторіева сердца.
   Какъ славно мы разсуждаемъ о непонятыхъ фактахъ!
   Но изъ всѣхъ, занятыхъ этими различными разсужденіями по поводу произнесеннаго Футаторіемъ односложнаго звука,-- ни одна душа не сомнѣвалась въ томъ (исходя изъ этого, какъ изъ аксіомы), что мысль Футаторія была занята именно споромъ, возникавшимъ между Дидіемъ и Іорикомъ; и дѣйствительно -- такъ какъ онъ сначала поглядѣлъ на одного, а потомъ на другого, съ видомъ человѣка, прислушивающагося къ тому, что происходитъ вокругъ него -- кто не подумалъ-бы того-же? По настоящему-же, Футаторій не слышалъ ни одного слова, даже ни одного слога изъ того, что говорилось; всѣ его мысли и дѣйствія были заняты однимъ происшествіемъ, случившимся въ ту самую минуту въ предѣлахъ его собственныхъ штановъ и, при томъ, въ такой ихъ части, гдѣ онъ былъ болѣе всего заинтересованъ слѣдить за разными приключеніями: такъ что, не смотря на то, что онъ смотрѣлъ съ величайшимъ вниманіемъ въ свѣтѣ и постепенно скрутилъ каждый нервъ и мускулъ своего лица до высшей степени напряженія, которую они въ состояніи были вынести, съ цѣлью, какъ думали всѣ, дать рѣзкій отвѣтъ Іорику, сидѣвшему напротивъ его -- не смотря на это, я говорю, Іорикъ не находился ни въ одной клѣточкѣ Футаторіева мозга; истинная причина его восклицанія лежала по меньшей мѣрѣ на аршинъ ниже.
   Я постараюсь объяснить вамъ это со всей возможной благопристойностью.
   Надо вамъ сказать, что Гасгриферъ, завернувшій на кухню не задолго до обѣда, чтобы посмотрѣть, какъ идутъ дѣла, замѣтивши стоящую на столѣ проволочную корзину съ хорошими каштанами, приказалъ испечь ихъ сотни двѣ и подать сейчасъ же послѣ обѣда; -- при чемъ Гастриферъ подкрѣпилъ свое приказаніе относительно ихъ заявленіемъ, что Дидій, и въ особенности Футаторій, чрезвычайные до нихъ охотники.
   Минуты за двѣ до того времени, когда мой дядя Тоби прервалъ Іориково словоизверженіе, каштаны Гастрифера были принесены на столъ; а такъ какъ склонность Футаторія къ нимъ болѣе всего занимала мысль служившаго лакея, то онъ и поставилъ ихъ какъ разъ передъ Футаторіемъ, прикрывъ ихъ чистой, горячей камчатной салфеткой.
   И вотъ -- вслѣдствіе ли физической невозможности удержать каштаны въ неподвижномъ состояніи, когда полдюжины рукъ разомъ шарили подъ салфеткой, или чего другого -- случилось такъ, что одинъ изъ нихъ, круглѣе должно быть, и живѣе другихъ, полетѣлъ кубаремъ со стола; а какъ Футаторій сидѣлъ, разставивъ подъ столомъ ноги, то онъ и упалъ по отвѣсу въ то особенное отверстіе его штановъ, для котораго -- къ стыду нашего языка {То-есть, конечно, англійскаго.}, будь сказано, нѣтъ въ цѣломъ Джонсоновомъ словарѣ порядочнаго и приличнаго названія.-- Достаточно будетъ сказать, что это было то особенное отверстіе, которое законы приличія строго предписываютъ повсемѣстно въ хорошемъ обществѣ держать закрытымъ, какъ храмъ Януса (по крайней мѣрѣ, въ мирное время).
   Пренебреженіе этого пункта Футаторіемъ (которое, кстати сказать, пусть служитъ для назиданія всему человѣчеству) открыло двери для этого случая.
   Случаемъ я называю это согласно принятому способу выражаться, и ничуть не въ противоположность мнѣніямъ Акрита или Митогера по этому вопросу; я знаю, что оба они были убѣждены и твердо увѣрены, что во всемъ этомъ происшествіи не было ничего похожаго на случай, и продолжаютъ держаться этого мнѣнія до сихъ поръ; по ихъ мнѣнію, избраніе каштаномъ именно этого пути, при томъ какъ будто даже по собственному своему изволенію и, затѣмъ, паденіе его со всѣмъ его жаромъ, непремѣнно въ это, а не въ другое какое-либо мѣсто, было истиннымъ Божіимъ судомъ надъ Футаторіемъ за тотъ грязный и непристойный трактатъ de Concubinis retinendis, который Футаторій издалъ лѣтъ двадцать тому назадъ и собирался какъ разъ въ эту недѣлю выпустить въ свѣтъ вторымъ изданіемъ.
   Не мое дѣло окунать перо въ этотъ споръ: многое несомнѣнно могло бы быть написано по этому дѣлу и за, и противъ; все, что касается меня, какъ историка, это изобразить фактическое положеніе вещей и представить читателю вѣроятнымъ, что hiatus въ штанахъ Футаторія былъ достаточно широкъ, чтобы пропустить каштанъ, и что каштанъ какими то судьбами свалился туда отвѣсно, горячій-прегорячій, такъ что въ то время этого не замѣтилъ ни Футаторій, ни кто-либо другой.
   Пріятная теплота, которую распространялъ каштанъ, въ теченіе первыхъ двадцати или двадцати пяти секундъ, не лишена была усладительности, и только слегка привлекла къ той части вниманіе Футаторія: но теплота быстро повышалась, и нѣсколько секундъ спустя, перешла границы всякой разумной пріятности, невѣроятно быстро подвигаясь къ области боли; душа Футаторія, вмѣстѣ со всѣми его мыслями, думами, вниманіемъ, воображеніемъ, разсужденіемъ, рѣшительностью, разсудительностью, разумностью, памятью, мечтами, съ десятью баталіонами жизненныхъ силъ, цѣлою толпою бросилась внизъ, черезъ разные проходы и обходы, къ находящемуся въ опасности мѣсту,-- оставляя такимъ образомъ все верхнее пространство (какъ вы можете себѣ представить) такимъ же пустымъ, какъ мой кошелекъ.
   Съ самыми лучшими свѣдѣніями, которыя могли принести ему всѣ эти посланцы, Футаторій не былъ въ состояніи проникнуть въ тайну того, что происходило внизу; онъ даже не могъ построить никакого предположенія о томъ, какая тамъ приключилась чертовщина.
   Однако, такъ какъ онъ не зналъ, что могло оказаться истинной причиной всего этого, то и счелъ болѣе благоразумнымъ, въ томъ положеніи, въ какомъ онъ находился, перенести это, если возможно, стоически; и конечно, онъ достигъ-бы этого, хотя-бы и съ помощью нѣсколькихъ кислыхъ гримасъ и искривленій рта -- еслибы только воображеніе его продолжало оставаться нейтральнымъ; но управлять выходками воображенія, во всякихъ подобныхъ случаяхъ, невозможно; мысль мгновенно промелькнула въ его головѣ, что хотя боль и вызывала ощущеніе жгучаго жара -- однако, не смотря на это, она точно также могла происходить отъ укуса, какъ и отъ обжога; а если такъ, то, быть можетъ, какая-нибудь ящерица, или тому подобное отвратительное пресмыкающееся, заползло туда и запускало свои зубы... Эта ужасная мысль, вмѣстѣ съ новымъ приливомъ боли отъ каштана, поразившимъ его въ то же мгновеніе, охватила Футаторія внезапнымъ страхомъ -- и подъ первымъ наплывомъ паническаго ужаса, сразу отняла у него (какъ бывало и съ первѣйшими полководцами на землѣ) все его присутствіе духа: -- послѣдствіемъ этого было то, что онъ мгновенно подскочилъ къ верху, произнесши при этомъ то междометіе удивленія, сопровождаемое знакомъ восклицанія, которое возбудило столько толковъ, и изображается такъ: Чортъ.-- и которое, хотя не будучи строго каноническимъ, еще достаточно умѣренно для подобнаго случая; -- да, кромѣ того, и независимо отъ вопроса о его каноничности, онъ не въ силахъ былъ воздержаться отъ него.
   Хотя все это и заняло порядочно времени въ повѣствованіи, въ дѣйствительности оно произошло такъ скоро, что Футаторій имѣлъ только время выхватить оттуда и каштанъ и съ силою швырнуть его на полъ, а Іорикъ -- встать съ своего стула и поднять этотъ самый каштанъ.
   Любопытно наблюдать за побѣдой, которую пустые случаи одерживаютъ надъ нашими мыслями,-- какое невѣроятное давленіе оказываютъ они на сложеніе и измѣненіе нашихъ взглядовъ -- какъ на людей, такъ и на вещи!-- чтобы пустяки, легкіе, какъ воздухъ, заносили въ нашу душу убѣжденія и такъ крѣпко укореняли ихъ въ ней, что даже Эвклидовы доказательства -- если бы ихъ можно было пустить въ этомъ случаѣ въ ходъ -- не въ состояніи были бы поколебать ихъ!
   Іорикъ, я сказалъ, поднялъ каштанъ, который Футаторій въ гнѣвѣ кинулъ на полъ:-- дѣйствіе было пустячное; -- мнѣ стыдно даже останавливаться на немъ: -- онъ сдѣлалъ это безо всякой особенной мысли -- просто потому, что онъ считалъ его ничуть не хуже отъ этого приключенія и находилъ, что хорошій каштанъ стоитъ того, чтобы за нимъ нагнуться.-- Однако этотъ случай, какъ ни былъ онъ незначителенъ, произвелъ совершенно иное впечатлѣніе въ мозгу Футаторія: онъ счелъ этотъ поступокъ Іорика -- что онъ всталъ съ своего мѣста и поднялъ каштанъ -- за явное признаніе въ томъ, что каштанъ этотъ принадлежалъ собственно ему; а слѣдовательно, что никто другой, какъ владѣлецъ каштана, сыгралъ надъ нимъ такую штуку. Что сильно утверждало его въ этомъ мнѣніи -- это то, что столъ имѣлъ форму паралелограмма и былъ очень узокъ; такъ что Іорику, сидѣвшему какъ разъ напротивъ него, представлялся весьма удобный случай вбросить туда этотъ каштанъ;-- слѣдовательно, онъ это и сдѣлалъ. Болѣе, чѣмъ подозрительный взглядъ, которымъ Футаторій окинулъ Іорика съ головы до ногъ, когда въ головѣ его зародились эти мысли, слишкомъ ясно высказывалъ его мнѣніе;-- а такъ какъ всѣ совершенно естественно предполагали, что Футаторій знаетъ въ этомъ дѣлѣ болѣе, чѣмъ кто-либо другой, то его мнѣніе сразу стало общимъ и, по причинѣ, весьма различной отъ всѣхъ, которыя приводились до сихъ поръ, черезъ немного времени никто уже не сомнѣвался въ вѣрности этого предположенія.
   Когда великія или неожиданныя событія выпадаютъ на сцену сего подлуннаго міра,-- мысль человѣка, будучи довольно любознательнымъ веществомъ, естественно любитъ порхнуть за кулисы, чтобы посмотрѣть, каковы ихъ причины или побудительныя пружины.-- Въ настоящемъ случаѣ искать пришлось не долго.
   Всѣ хорошо знали, что Іорикъ никогда не былъ хорошаго мнѣнія о трактатѣ, который написалъ Футаторій, de Concubinis re tin en dis, какъ о вещи, которая (какъ онъ боялся) много повредила свѣту: -- а потому легко нашли, что въ продѣлкѣ Іорика заключалось какое-то мистическое значеніе, и что эта подсовка каштана въ Футаторіеву.... представляетъ саркастическій ударъ его книгѣ,-- ученіе которой, говорили они, воспалило въ томъ же мѣстѣ не одного честнаго человѣка.
   Эта мысль пробудила Сомнолентія, -- вызвала улыбку у Агеласта; -- и, если вы можете припомнить, какъ выглядываетъ и какое выраженіе имѣетъ лицо человѣка, старающагося разгадать загадку -- то она придала этотъ видъ лицу Гастрифера;-- словомъ, всѣ считали ее за высшее проявленіе высочайшаго ума.
   И однако, какъ видѣлъ читатель изъ конца въ конецъ, все это было также неосновательно, какъ мечты философовъ. Несомнѣнно, какъ выразился Шекспиръ еще о его предкѣ, Іорикъ "былъ человѣкъ шутки",-- но это умѣрялось чѣмъ-то, что удерживало его отъ этой -- и многихъ подобныхъ неудобныхъ шалостей, въ которыхъ его столь-же неосновательно упрекали;-- но таково ужъ было его несчастье, что ему всю жизнь приходилось переносить обвиненія въ тысячѣ словъ и поступковъ, на которыя (если только меня не ослѣпляетъ чое уваженіе къ нему) его природа была неспособна. Все, въ чемъ я его обвиняю,-- или вѣрнѣе, все, въ чемъ, поочередно, я его обвиняю и за что люблю -- это въ той особенности его характера, которая никогда не позволяла ему позаботиться о томъ, чтобы возстановить истину передъ лицомъ свѣта -- какъ бы легко это ни было. Во всѣхъ случаяхъ подобнаго рода онъ поступалъ такъ-же точно, какъ по вопросу о его тощей лошади.-- Онъ могъ разъяснить его къ своей чести, но духъ его былъ выше этого; да потомъ, онъ всегда смотрѣлъ на изобрѣтателя, распространителя и принимателя всякой позорной сплетни до того презрительно, что онъ чувствовалъ себя не въ состояніи унижаться до того, чтобы разъяснять имъ все дѣло;-- такимъ образомъ, онъ предоставлялъ времени и истинѣ сдѣлать это за него.
   Эта героическая наклонность причиняла ему не мало невыгодъ во многихъ отношеніяхъ;-- въ настоящемъ случаѣ она вызвала долгую злопамятность со стороны Футаторія, который -- едва Іорикъ успѣлъ покончить свой каштанъ -- вторично всталъ съ своего стула, чтобы оповѣстить его объ этомъ,-- что онъ, впрочемъ, сдѣлалъ съ улыбкою, сказавши только, что онъ постарается не забыть сдѣланнаго ему одолженія.
   Но вы должны замѣтить и осторожно раздѣлять и различать эти двѣ вещи въ вашемъ пониманіи: --
   -- Улыбка предназначалась для компаніи;
   -- Угроза предназначалась для Іорика.
   

ГЛАВА CXIV.

   -- Не можете-ли вы сказать мнѣ, сказалъ Футаторій,-- обращаясь къ Гастриферу, сидѣвшему рядомъ съ нимъ,-- такъ какъ не стоитъ обращаться къ доктору по такому глупому дѣлу,-- не можете-ли вы сказать мнѣ, Гастриферъ, чѣмъ лучше всего вытянуть жаръ?-- Спросите Евгенія,-- сказалъ Гастриферъ.-- Это находится въ сильной зависимости отъ того, какого рода пораженная часть, сказалъ Евгеній, дѣлая видъ, что онъ ничего не знаетъ о происшедшемъ.-- Если это часть нѣжная и, притомъ, такая, которая можетъ съ удобствомъ быть обвернута...-- Она подходитъ подъ оба условія, -- отвѣчалъ Футаторій, кладя при этомъ руку на ту часть, о которой шла рѣчь, и выразительно кивая головой,-- и въ то-же время приподнимая кверху правую ногу для вентиляціи и отдыха.-- Въ такомъ случаѣ, сказалъ Евгеній, -- я посовѣтовалъ-бы вамъ, Футаторій, не принимать никакихъ лекарствъ; а если вы пошлете въ ближайшую типографію и предоставите ваше излеченіе такой простой вещи, какъ мягкому листу бумаги, только что выпущенному изъ-подъ станка -- то вамъ надо будетъ лишь обернуть его кругомъ.-- Сырая бумага, сказалъ Іорикъ (сидѣвшій рядомъ съ своимъ другомъ Евгеніемъ), я знаю, сообщаетъ освѣжительную прохладу; однако я думаю, что она служитъ здѣсь лишь сосудомъ, что все дѣло дѣлаютъ масло и сажа, которыми она такъ сильно пропитана.-- Вѣрно, сказалъ Евгеній: и это самое успокаивающее и вѣрное наружное лекарство изо всѣхъ, которыя я рѣшился-бы порекомендовать вамъ.
   -- Если-бы дѣло было со мной, сказалъ Гастриферъ, то разъ главную роль играетъ масло и сажа, я намазалъ-бы ихъ густо на тряпку и сейчасъ-же приложилъ-бы ее.-- Это сдѣлало-бы изъ него настоящаго чорта, замѣтилъ Іорикъ.-- И кромѣ того, прибавилъ Евгеній,-- это не отвѣчало-бы цѣли -- чрезвычайной чистотѣ и красотѣ выполненія, что -- по мнѣнію факультета,-- играетъ въ этомъ дѣлѣ половинную роль:-- ибо (посудите сами), если печать очень мелка (какъ она и должна быть), оздоровляющія частицы, приходящія тугъ въ столкновеніе, имѣютъ то преимущество, что онѣ раскладываются до того тонко и такъ математически ровно (если не принимать во вниманіе красныхъ строкъ и большихъ буквъ), что самое искусное намазываніе никогда не можетъ съ этимъ сравняться.-- Это выходитъ очень удачно, отвѣчалъ Футаторій, что въ настоящую минуту находится въ печати второе изданіе моего трактата De concubinis retinendis.-- Вотъ вы и можете взять любой листъ оттуда, сказалъ Евгеній,-- все равно который.-- Лишь-бы только въ немъ не было никакихъ непристойностей,-- прибавилъ Іорикъ.
   -- Теперь они отпечатываютъ девятую главу, отвѣчалъ Футаторій: -- предпослѣднюю въ книгѣ.-- А скажите, какъ заглавіе этой главы, спросилъ Іорикъ у Футаторія,-- отвѣшивая ему почтительный поклонъ.-- Кажется, отвѣчалъ Футаторій,-- De Re Concubinaria... Ради самого Бога, держитесь подальше отъ этой главы, вскричалъ Іорикъ.
   -- Всѣми силами, прибавилъ Евгеній.
   

ГЛАВА CXV.

   -- Видите-ли промолвилъ Дидій, вставая и прижимая распяленные пальцы своей правой руки къ сердцу,-- если-бы такая ошибка въ имени произошла до реформаціи,-- (она произошла третьяго дня, замѣтилъ про себя мой дядя Тоби),-- когда крещеніе производилось на латинскомъ языкѣ (тутъ оно было на чистѣйшемъ англійскомъ, сказалъ мой дядя) -- тогда могли-бы произойти многія обстоятельства; и, на основаніи многихъ авторитетныхъ постановленій по отдѣльнымъ случаямъ, можно было-бы объявить крещеніе ничтожнымъ и дать ребенку другое имя.-- Напримѣръ: если-бы священникъ, по незнанію латинскаго языка (что далеко не рѣдкость), окрестилъ дитя Тома о'Стайльса in nomine patriae et filin et spiritum sanctos -- крещеніе считалось-бы несостоявшимся.-- Извините, возразилъ Кизарцій: въ этомъ случаѣ, гдѣ ошибка находится лишь въ окончаніяхъ, крещеніе было-бы дѣйствительно; для того, чтобы сдѣлать его ничтожнымъ, ошибка священника должна была-бы пасть на первый слогъ каждаго существительнаго, а не на послѣдній -- какъ въ приведенномъ вами случаѣ.
   Мой отецъ ужасно любилъ всякія тонкости въ этомъ родѣ и слушалъ съ безконечнымъ вниманіемъ.
   -- Гастриферъ, положимъ (продолжалъ Кизарцій), крестилъ ребенка Джона Страдлинга in gomine Gatris, и т. д., и т. д.-- вмѣсто in nomine Patrie, и т. д.-- Будетъ-ли это крещеніемъ?-- Нѣтъ, говорятъ способнѣйшіе богословы; ибо тутъ извращенъ корень каждаго слова, и значеніе и смыслъ ихъ устранены и совершенно измѣнены; ибо gomine не означаетъ имени, а gatris -- отца.-- Что-же они обозначаютъ?-- спросилъ мой дядя Тоби.-- Ничего ровно, промолвилъ Іорикъ.-- Ergo, такое крещеніе недѣйствительно, -- сказалъ Кизарцій.
   -- Несомнѣнно, отвѣчалъ Іорикъ тономъ, въ которомъ на двѣ части насмѣшливости приходилась одна серьезности.
   -- А въ приведенномъ случаѣ, продолжалъ Кизарцій, гдѣ patriae поставлено вмѣсто patrie, filіа вмѣсто filii, и такъ далѣе -- гдѣ вся ошибка лишь въ склоненіи, а корни словъ остаются неприкосновенными, уклоненіе ихъ вѣтвей въ ту или другую сторону нимало не препятствуетъ крещенію, ибо смыслъ словъ остается старый.-- Но тогда, сказалъ Дидій, необходимо доказать, что священникъ имѣлъ намѣреніе произнести ихъ согласно правиламъ грамматики.-- Вѣрно, отвѣчалъ Кизарцій: и примѣръ этого, брать Дидій, мы находимъ въ одномъ указѣ изъ декреталій папы Льва Третьяго.-- Да вѣдь ребенку моего брата нѣтъ никакого дѣла до папы, вскричалъ мой дядя Тоби:-- онъ просто дитя протестанта-дворянина, окрещенное Тристрамомъ противно воли и желаніямъ какъ отца, такъ и матери -- и всѣхъ, кто ему сродни.
   -- Если-бы въ этомъ дѣлѣ пришлось придавать вѣсъ волямъ и желаніямъ тѣхъ, кто находится въ родствѣ съ ребенкомъ господина Шенди, сказалъ Кизарцій, перебивая моего дядю Тоби, то госпожа Шенди уже во всякомъ случаѣ играетъ здѣсь самую послѣднюю роль.-- Мой дядя Тоби отложилъ свою трубку въ сторону, а отецъ мой придвинулъ свое кресло еще ближе къ столу, чтобы послушать, чѣмъ кончится столь странное вступленіе.
   -- Это было не только спорнымъ вопросомъ у лучшихъ {См. Swinburm, о Завѣщаніяхъ, часть 7, § 8.} законовѣдовъ и цивилистовъ этой страны, капитанъ Шенди. продолжалъ Кизарцій,-- "сродни-ли мать своему ребенку",-- но даже было, послѣ долгихъ безпристрастныхъ изслѣдованій и всесторонней оцѣнки аргументовъ, рѣшено отрицательно -- "что мать не сродни своему ребенку" {См. Brooke, Abridg. tit. Administr. No 47. (Примѣчанія автора).}. Мой отецъ моментально зажалъ рукою ротъ моему дядѣ Тоби, подъ видомъ шептанья ему на ухо; -- въ дѣйствительности-же онъ боялся за Lillabullero,-- и, желая услышать продолженіе столь любопытнаго разсужденія, именемъ неба умолялъ моего дядю, Тоби не разочаровать его въ его ожиданіяхъ.-- Мой дядя Тоби кивнулъ головой и снова взялся за трубку, удовольствовавшись тѣмъ, что просвистѣлъ свое Lillabullero внутренно; Кизарцій, Дидій и Триптолемъ продолжали слѣдующимъ образомъ свой разговоръ:
   -- Такое положеніе, продолжалъ Кизарцій, какъ-бы ни казалось оно противно теченію общихъ взглядовъ, оказывается, однако, строго разумнымъ -- и знаменитое дѣло, извѣстное подъ названіемъ дѣла герцога Суффолька, поставило это внѣ всякихъ сомнѣній...-- Оно приводится у Брука, сказалъ Триптолемъ.-- И замѣчено лордомъ Кокомъ, прибавилъ Дидій.-- Вы можете найти его у Свинберна о завѣщаніяхъ, сказалъ Кизарцій.
   Дѣло, мистеръ Шенди, было вотъ въ чемъ.
   Въ царствованіе Эдуарда Шестого, Карлъ, герцогъ Суффолькъ, имѣя сына отъ одного брака и дочь отъ другого, сдѣлалъ завѣщаніе, по которому назначилъ свое имущество сыну, и умеръ; послѣ его смерти умеръ и его сынъ, но безъ завѣщанія, безъ жены и безъ ребенка: -- остались въ живыхъ только его мать и сестра со стороны отца (рожденная въ первомъ бракѣ). Его мать и взяла распоряженіе имуществомъ въ свои руки, согласно постановленію двадцать перваго года царствованія Генриха Восьмого, которое гласитъ, что въ случаѣ смерти кого-либо безъ завѣщанія, управленіе его имуществами должно перейти къ ближайшему родственнику.
   Управленіе было, такимъ образомъ (ошибочно) передано матери; сестра же со стороны отца начала процессъ у духовнаго судьи, доказывая: 1) что она сама была ближайшей родственницей, и 2) что мать вовсе не была сродни умершему; на этомъ основаніи она просила судъ отнять предоставленное матери распоряженіе имуществомъ и передать его ей, какъ ближайшей родственницѣ покойнаго, въ силу вышесказаннаго постановленія.
   Тутъ -- такъ какъ дѣло было важное и многое зависѣло отъ его разрѣшенія,-- причемъ и въ будущемъ многіе споры относительно крупныхъ имѣній могли-бы разрѣшаться на основаніи ждавшаго утвержденія прецедента -- были призваны наиболѣе ученые и свѣдущіе,-- какъ въ законахъ этого государства, такъ и въ гражданскомъ правѣ вообще,-- чтобы разрѣшить вопросъ, сродни-ли мать своему сыну, или нѣтъ?-- По каковому вопросу не только свѣтскіе законовѣды, но и церковники-юристы, и юрисконсульты, и юриспруденты, и цивилисты, и адвокаты, и повѣренные, и судьи консисторскіе, и канцеляріи по завѣщательнымъ дѣламъ Кентербери и Іорка, вмѣстѣ съ магистромъ ученыхъ факультетовъ,-- всѣ единодушно высказали свое мнѣніе, что мать не сродни {Mater non numerator inter consaoguineoa, Bald, in net. C. de Verb, signifie.} своему ребенку.
   -- А что сказала на это герцогиня Суффолькъ? сказалъ мой дядя Тоби.
   Неожиданность вопроса моего дяди Тоби сбила Кизарція болѣе, чѣмъ самый способный адвокатъ.-- Онъ оставался добрую минуту молча, глядя моему дядѣ Тоби въ лицо и ничего не отвѣчая;-- и въ эту одну минуту Триптолемъ обошелъ его и самъ повелъ диспутъ слѣдующимъ образомъ:--
   Основаніе и принципъ закона, сказалъ Триптолемъ,-- что вещи не восходятъ, а нисходятъ; и я ничуть не сомнѣваюсь, что по этой-же причинѣ -- какъ ни вѣрно то, что дитя происходить отъ крови и сѣмени своихъ родителей -- родители, однако, не могутъ считаться плотью и кровью дѣтей; такъ какъ не родители производятся ребенкомъ, а ребенокъ родителями; ибо и пишутъ такъ: Liberi sunt de sanguine patrie et matris, sed pater et mater non sunt sanguine 1ibeгоrum.
   -- Однако, Триптолемъ, вскричалъ Дидій,-- это доказываетъ уже больше, чѣмъ надо;-- ибо, на основаніи приведеннаго авторитета, выходитъ не только признаваемое всѣми положеніе, что мать не сродни своему ребенку, но что и отецъ тоже.-- Это считается за наиболѣе правильное мнѣніе, сказалъ Триптолемъ; -- ибо отецъ, мать и дитя, хотя они составляютъ три лица, однако, въ сущности (una caro {См. Brooke, Abridge tit. Adiuinistr. No 47.}), одна плоть; слѣдовательно, между ними нѣтъ никакого родства и нѣтъ никакого естественнаго пути къ таковому.-- Тутъ вы опять заходите черезчуръ далеко съ своимъ аргументомъ, вскричалъ Дидій,-- ибо нѣтъ никакого естественнаго препятствія (хотя оно и создается закономъ Левитскимъ), чтобы человѣкъ прижилъ ребенка съ своей бабкой; причемъ, предположивши, что дитя будетъ дочерью, она находилась-бы въ родствѣ къ съ...-- Но кому-же, когда-либо, приходило въ голову, вскричалъ Кизарцій, спать съ своей бабушкой?-- Молодому человѣку, отвѣчалъ Іорикъ, о которомъ говоритъ Сельденъ:-- ему это не только пришло въ голову, но онъ даже оправдывалъ передъ отцомъ свое намѣреніе съ помощью аргумента, выведеннаго изъ закона возмездія.-- "Вы-же лежали, сударь, съ моей матерью", сказалъ этотъ парень; "почему-бы я не могъ лежать съ вашей?" -- Это argumentum commune, прибавилъ Іорикъ.-- Она лучшаго и не стоитъ, сказалъ Евгеній, снимая съ вѣшалки свою шляпу.
   Собраніе стало расходиться.
   

ГЛАВА СXVI.

   -- А что, Іорикъ, сказалъ мой дядя Тоби, опираясь на Іорика, помогавшаго ему, вмѣстѣ съ моимъ отцомъ, осторожно сойти съ лѣстницы (не приходите въ ужасъ, сударыня: этотъ лѣстничный разговоръ будетъ короче предыдущаго).-- А что, Іорикъ, сказалъ мой дядя Тоби, въ какомъ-же смыслѣ рѣшено наконецъ этими учеными мужами Тристрамово дѣло?-- Весьма удовлетворительно, отвѣчалъ Іорикъ: ни одному смертному, сударь, нѣтъ до него никакого дѣла: ибо госпожа Шенди, мать, ему совсѣмъ и не сродни;-- а такъ какъ мать все-таки вѣрнѣйшая сторона, то ужъ господинъ Шенди, понятно, приходится меньше, какъ ничѣмъ. Словомъ, онъ не больше ему родственникъ, сударь, нежели я.
   -- Это легко можетъ быть, сказалъ мой отецъ, покачивая головою.
   -- Пусть ученые говорить, что имъ угодно, промолвилъ мой дядя Тоби, а между герцогиней Суффолькъ и ея сыномъ таки должна была быть какая-нибудь единокровность.
   -- Простые люди придерживаются и по сей часъ того-же мнѣнія, замѣтилъ Іорикъ.
   

ГЛАВА CXVII.

   Хотя тонкости этихъ ученыхъ споровъ сильно щекотали воображеніе моего отца,-- однако все это было подобно лишь умасливанію сломанной кости.-- Въ ту минуту, какъ онъ добрался домой, тяжесть его размышленій еще сильнѣе придавила его, какъ и бываетъ всегда, когда палка, служащая намъ опорой, выскальзываетъ изъ нашихъ рукъ.-- Онъ сталъ задумчивъ,-- часто выходилъ къ сажалкѣ,-- опустилъ съ одной стороны поля своей шляпы,-- постоянно вздыхалъ,-- воздерживался отъ раздраженія,-- и такъ какъ Гиппократъ говоритъ, что мгновенныя вспышки гнѣва, причиняющія рѣзкость въ обращеніи, сильно способствуютъ испаринѣ и пищеваренію -- то онъ, конечно, заболѣлъ-бы съ ихъ исчезновеніемъ, если-бы только его мысли были отвлечены и здоровье спасено новымъ рядомъ безпокойствъ, оставленнымъ ему, вмѣстѣ съ наслѣдствомъ въ тысячу фунтовъ, моей теткой Диной.
   Едва мой отецъ успѣлъ прочитать письмо, какъ, взявшись за дѣло по настоящему, онъ въ ту-же минуту сталъ терзать и мучить свою голову -- какъ употребить его къ наибольшей чести своего семейства.-- Сто пятьдесятъ несообразныхъ предположеній поочередно овладѣвали его мозгами -- онъ собирался сдѣлать то, и другое, и третье.-- То онъ отправлялся въ Римъ;-- то намѣревался заводить тяжбу;-- то накупалъ товару;-- то пріобрѣталъ ферму Джона Гобсона; -- то подновлялъ фасадъ своего дома и пристраивалъ для ровности новый флигель.-- По эту сторону рѣки была славная водяная мельница; а хотѣлъ строить на другомъ берегу, въ pendant ей, вѣтряную, на видномъ мѣстѣ.-- Но прежде всего на свѣтѣ онъ огородить большой Воловій лугъ и немедленно отправитъ моего брата Бобби путешествовать.
   Но сумма была ограниченная -- а слѣдовательно всего сдѣлать не могла; да многое изъ этого и не заслуживало осуществленія по своей безцѣльности;-- изо всѣхъ проэктовъ, поднятыхъ по этому поводу, два послѣдніе произвели, повидимому, наибольшее впечатлѣніе, и онъ конечно остановился бы на обоихъ сразу, если-бы не вышеуказанное затрудненіе, принуждавшее его высказаться непремѣнно въ пользу котораго нибудь изъ двухъ.
   Это, однако, совсѣмъ не легко было сдѣлать: ибо хотя и нѣтъ сомнѣнія, что мой отецъ еще давно порѣшилъ въ душѣ относительно этой необходимой стороны въ образованіи моего брата, и, какъ человѣкъ благоразумный, рѣшилъ привести свое рѣшнніе въ исполненіе при первой получкѣ денегъ, положенныхъ въ акціи Миссиссипійской компаніи, въ которой онъ былъ участникомъ;-- но, тѣмъ не менѣе, и Воловій лугъ, представлявшій славное, просторное, но заросшее терновникомъ, неосушенное и нерасчищенное пространство, принадлежащее къ владѣніямъ Шенди, имѣлъ почти столь-же старыя права на его вниманіе: и онъ давно и искренно мечталъ о томъ, чтобы привести его въ порядокъ.
   Но, такъ какъ до сихъ поръ онъ никогда не находился подъ давленіемъ такого стеченія обстоятельствъ, которое дѣлало-бы неизбѣжнымъ рѣшить, на чьей сторонѣ справедливость -- или хоть первенство -- то мой отецъ, какъ человѣкъ разумный, воздерживался отъ всякой точной или критической ихъ оцѣнки; благодаря этому, по отставкѣ, въ рѣшительную минуту, всѣхъ этихъ новыхъ проэктовъ, два старыхъ -- Воловій лугъ и братъ -- снова раздѣлили его между собою; и они такъ уравновѣшивали другъ друга, что возбуждали цѣлыя сраженія въ головѣ добраго старика относительно того, что изъ двухъ раньше придетъ къ осуществленію.
   -- Пусть люди смѣются, сколько имъ угодно;-- дѣло было вотъ въ чемъ.
   Въ нашемъ семействѣ издавна соблюдался обычай, получившій съ теченіемъ времени почти силу обычнаго права, чтобы старшій сынъ имѣлъ до женитьбы свободный въѣздъ, выѣздъ и возвратъ въ чужіе края -- не только ради усовершенствованія личныхъ его дарованій всякими упражненіями и перемѣной воздуха, но просто ради развлеченія собственныхъ мыслей, доставляемаго славой заграничнаго пребыванія.-- Tantum valet, говаривалъ мой отецъ, quantum sonst.
   Конечно, это было разумное -- а слѣдовательно и вполнѣ христіанское баловство; поэтому, лишить его моего брата, безъ повода и причины, и сдѣлать изъ него исключеніе -- перваго Шенди, непрокатавшагося по Европѣ въ почтовой каретѣ -- за то только, что онъ тяжеловатый малый -- значило-бы поступить съ нимъ въ десять разъ хуже, чѣмъ съ Туркой.
   Съ другой стороны, и вопросъ относительно Воловьяго луга былъ нелегкій.
   Помимо первоначальныхъ покупныхъ денегъ -- восьми сотъ фунтовъ, онъ стоилъ нашей семьѣ еще восемь сотъ фунтовъ черезъ процессъ, веденный изъ за него лѣтъ съ пятнадцать тому назадъ:-- не говоря уже о Богъ знаетъ какихъ заботахъ и огорченіяхъ.
   Кромѣ того, онъ находился въ владѣніи семейства Шенди еще съ половины прошлаго столѣтія; и хотя онъ находится на виду, передъ самимъ домомъ, и былъ ограниченъ съ одной стороны водяной, а съ другой предполагаемой вѣтряной мельницей, о которой я говорилъ выше (такъ что, казалось-бы, имѣлъ всѣ права на особенныя, сравнительно съ другими частями имѣнія, заботы и попеченія нашего семейства),-- однако (въ силу необъяснимой фатальности, свойственной людямъ), онъ все время самымъ постыднѣйшимъ образомъ оставался безъ присмотра; а, надо сказать правду, онъ такъ сильно пострадалъ отъ этого, что у человѣка, знающаго цѣну землѣ, сердце истекало кровью (какъ говорилъ Обадія), если случилось проѣздомъ увидѣть, въ какомъ положеніи онъ находился.
   Однако, какъ ни покупка этого участка земли, ни помѣщеніе его въ этомъ мѣстѣ не было, строго говоря, дѣломъ моего отца, то онъ никогда и не считалъ себя сколько-нибудь прикосновеннымъ къ нему,-- пока, пятнадцать лѣтъ тому назадъ, не открылся вышеупомянутый проклятый процессъ (возникшій по поводу его границъ), цѣликомъ поднятый и веденный моимъ отцомъ -- отчего онъ, естественно, сталъ относиться къ нему совершенно иначе, и, мало по малу, пришелъ къ убѣжденію, что онъ не только изъ интереса, но и по совѣсти обязанъ сдѣлать что-нибудь для него -- и что дѣйствовать надо теперь, или никогда.
   Я считаю, что тутъ навѣрно замѣшалась неудача -- потому и вышло, что доводы въ пользу обѣихъ сторонъ такъ уравновѣшивались. между собою; ибо сколько ни взвѣшивалъ ихъ мой отецъ, во всякихъ настроеніяхъ и положеніяхъ, сколько ни потратилъ часовъ заботы на глубочайшія и отвлеченнѣйшія размышленія о томъ, какъ лучше поступить въ его положеніи -- читая одинъ день книги сельскохозяйственныя, другой -- книги путешествій,-- откладывая въ сторону всякія страсти,-- разсматривая доводы со всѣхъ сторонъ, при всевозможныхъ освѣщеніяхъ и обстоятельствахъ, -- ежедневно совѣщаясь съ моимъ дядей Тоби,-- толкуя съ Іорикомъ и переговаривая о Воловьемъ лугѣ съ Обадіей -- однако за все это время онъ не нашелъ ни одного аргумента, который не годился-бы одинаково для обѣихъ сторонъ, или, по крайней мѣрѣ, не уравновѣшивался-бы другимъ соображеніемъ одинаковаго вѣса, такъ что чашка вѣсовъ все-таки оставались на одномъ уровнѣ.
   Ибо хотя и несомнѣнно, что при подходящемъ уходѣ, или въ чьихъ-либо иныхъ рукахъ Воловій лугь и получилъ-бы совершенно другой видъ, чѣмъ тотъ, который онъ имѣлъ или могъ имѣть при старыхъ условіяхъ -- однако это-же самое цѣликомъ могло быть сказано и относительно моего брата Бобби, что-бы тамъ Обадія ни толковалъ.
   Съ точки зрѣнія выгоды, дѣйствительно, съ перваго взгляда не представлялось никакихъ колебаній: ибо каждый разъ, что мой отецъ брался за перо и чернило и принимался вычислять расходы по выравниванію, вымаливанію, огорожѣ и проч. Воловьяго луга, вмѣстѣ съ несомнѣнной выгодой, которую онъ принесетъ ему за это -- послѣдняя всегда достигала въ его вычисленіи такихъ чудовищныхъ размѣровъ, что вы поклялись-бы, что Воловій лугъ понесетъ рѣшительную побѣду; такъ какъ было очевидно, что онъ въ первый-же годъ получитъ съ него сто ластовъ кормовой рѣпы по двадцати фунтовъ ластъ, -- помимо отличнаго урожая пшеницы на слѣдующій годъ; да послѣ этого года, говоря умѣренно, сто -- хотя по всѣмъ вѣроятіямъ полтораста, если и не двѣсти четвертей гороху и бобовъ, кромѣ безконечнаго числа картошки.-- Но за то мысль, что придется все это время воспитывать моего брата, точно кабана, для того только, чтобы ихъ пожрать, разбивала въ пухъ всѣ эти разсчеты, оставляя старика въ такомъ состояніи нерѣшительности, что -- какъ онъ часто заявлялъ моему дядѣ Тоби, онъ зналъ не лучше своихъ пятокъ, что ему дѣлать.
   Только тотъ, кто испыталъ это, можетъ постичь, какая это анаѳемская вещь, когда голова человѣка разрывается надвое двумя равносильными желаніями, которыя упрямо тянутъ разомъ по противоположнымъ направленіямъ: ибо, не говоря уже о хаосѣ, который неизбѣжно и естественно производится этимъ въ тонкой системѣ нервовъ, препровождающихъ (какъ вамъ извѣстно) жизненныя силы и другіе, болѣе нѣжные соки отъ сердца къ головѣ, и такъ далѣе,-- невозможно разсказать, какое разрушительное дѣйствіе такой раздражающій видъ тренія оказываетъ на болѣе грубыя и прочныя части нашего организма, разрушая жиръ и ослабляя силы человѣка съ каждымъ приливомъ мыслей.
   Мой отецъ, безъ сомнѣнія, погибъ-бы подъ бременемъ этой невзгоды, какъ и подъ огорченіемъ, произведеннымъ моимъ КРЕСТНЫМЪ ИМЕНЕМЪ, если-бы и тутъ, также какъ и тамъ, его не выручило свѣжее горе: смерть моего брата Бобби.
   Что есть жизнь человѣка? Постоянный переходъ отъ одного къ другому; -- отъ горя къ горю; -- застегиваніе одной причины огорченій и разстегиваніе другой.
   

ГЛАВА СXVIII.

   Съ этой минуты я могу считаться наслѣдникомъ семейства Шенди, и отсюда, собственно говоря, начинается повѣствованіе о моей ЖИЗНИ и УБѢЖДЕНІЯХЪ. Несмотря на всю мою поспѣшность и торопливость, я все еще только расчищалъ почву подъ постройку; и я предвижу теперь, что изъ нея выйдетъ такое зданіе, какого никогда никто не замышлялъ и не строилъ, съ самыхъ адамовскихъ временъ. Не пройдетъ и пяти минутъ, какъ я уже брошу мое перо въ огонь, вмѣстѣ съ той каплей загустѣвшаго чернила, которая остается на днѣ моей чернильницы; а мнѣ остается сдѣлать за это время еще съ десятокъ вещей: одну вещь я долженъ назвать;-- объ одной вещи долженъ пожалѣть;-- на одну вещь долженъ понадѣяться; -- одну вещь долженъ подождать;-- и одной вещью долженъ постращать.-- Одну вещь мнѣ надо предположить; одну вещь объявить;-- одну вещь утаить;-- одну вещь выбрать, -- и объ одной вещи попросить.-- Поэтому, я назову эту главу главою ВЕЩЕЙ -- а слѣдующая, если Богъ дастъ жизни, будетъ моя глава объ УСАХЪ; это для того, чтобы поддерживать какую-нибудь связь въ моемъ произведеніи.
   Вещь, о которой мнѣ надо пожалѣть -- это, что обстоятельства обступили меня такой толпой, что я не могъ добраться до той части моей работы, на которую я все время смотрѣлъ съ такимъ глубокимъ нетерпѣніемъ, -- именно, до кампаніи -- и, въ особенности, до амуровъ моего дяди Тоби, приключенія котораго были до того страннаго характера и въ такомъ сервантическомъ духѣ, что если бы только я могъ устроиться такъ, чтобы передать мозгу каждаго тѣ самыя впечатлѣнія, которыя эти эпизоды возбуждаютъ въ моемъ, -- я поручился-бы, что эта книга гораздо удачнѣе пойдетъ въ свѣтѣ, чѣмъ прежде ея хозяинъ.-- О, Тристрамъ, Тристрамъ! если-бы только это было возможно,-- честь, ожидающая тебя, какъ писателя, уравновѣсить тѣ многія бѣды, которыя постигли тебя, какъ человѣка;-- ты будешь услаждаться однимъ, когда пройдетъ ощущеніе и воспоминаніе другаго!
   Не удивительно, что меня такъ и зудитъ поскорѣе добраться до этихъ амуровъ:-- они представляютъ отборнѣйшій кусочекъ всей моей повѣсти!-- И ужъ будьте увѣрены, добрые люди, что когда я таки доберусь до нихъ, я совсѣмъ не буду остерегаться въ выборѣ выраженій (и плевать мнѣ на тотъ брезгливый желудокъ, который станетъ за это обижаться); вотъ та вещь, которую мнѣ надо было объявить.-- Я никакъ не управлюсь за пять минутъ: и этого я боюсь;-- а о чемъ я надѣюсь, -- это, что ваши достопочтенства и преподобія не обижены; -- а если это не такъ, то, будьте покойны, я дамъ вамъ, господа, на будущій годъ за что обидѣться -- такая привычка у моей дорогой Дженни; -- но кто моя Дженни, и гдѣ добрый, а гдѣ худой конецъ женщины -- это та вещь, которую надо скрыть; она будетъ сказана вамъ черезъ главу отъ моей главы о петляхъ, но ни одной главой раньше.
   А теперь, какъ вы достигли конца этихъ четырехъ томовъ {По первоначальнымъ изданіямъ.}, я спрошу васъ, какъ вы чувствуете свои головы? Моя болитъ отчаянно!-- Что-же до вашихъ здравій, то я знаю, что они значительно поправились.-- Истинный Шендеизмъ -- что-бы вы ни говорили противъ него,-- открываетъ сердце и легкія; и, подобно всѣмъ душевнымъ движеніямъ этого рода, заставляетъ кровь и другіе жизненные соки тѣла свободно оборачиваться въ своихъ каналахъ, а колесо жизни -- долго и весело вращаться около своей оси.
   Если мнѣ, подобно Санхо Пансѣ, пришлось выбирать себѣ царство,-- оно не было-бы морскимъ, ни царствомъ черныхъ, которымъ можно заработать копѣйку; -- нѣтъ, оно было-бы царствомъ веселыхъ, смѣющихся поданныхъ; а такъ какъ желчныя и болѣе мрачныя страсти, производящія безпорядокъ въ крови и характерѣ, имѣютъ, какъ я видѣлъ, одинаково дурное вліяніе на политическое, какъ и на физическое тѣло,-- и такъ какъ ничто, кромѣ привычки къ добродѣтели, не можетъ всецѣло управлять этими страстями и подчинять ихъ разуму, -- то я прибавилъ-бы еще къ своей молитвѣ, чтобы Богъ далъ моимъ подданнымъ благодать РАЗУМА, на ряду съ ВЕСЕЛОСТЬЮ, и тогда я былъ-бы счастливѣйшимъ монархомъ, и они -- счастливѣйшими подданными подъ цѣлымъ небомъ.
   А теперь,-- ваши преподобія и достопочтенства, удовольствовавшись на сей разъ этой моралью, я прощаюсь съ вами на годъ, когда (если только до тѣхъ поръ меня не убьетъ этотъ проклятый кашель) я опять подергаю васъ за бороды, и раскрою передъ свѣтомъ такую повѣсть, что вы себѣ и представить не можете.
   

ГЛАВА СХІХ.

   Эта мысль никогда-бы не пришла мнѣ въ голову, если-бы не подвернулись мнѣ пара рѣзвыхъ лошадокъ и сумасшедшій почтальонъ, который гналъ ихъ отъ Стильтона до Стамфорда. Онъ мчался съ быстротой молніи:-- тамъ было три съ половиной мили уклона -- мы едва касались земли; движеніе было самое быстрое, самое стремительное; оно передалось моему мозгу, и мое сердце приняло въ немъ участіе.-- "Клянусь великимъ богомъ дня", сказалъ я, посматривая на солнце и высовывая руку черезъ переднее окно кареты; "я запрусь въ своемъ кабинетѣ, лишь только доберусь домой, и заброшу самый ключъ на девяносто футъ ниже земной поверхности, въ колодезь, что у насъ на заднемъ дворѣ".
   Лондонскій дилижансъ еще болѣе утвердилъ мое рѣшеніе: онъ висѣлъ, покачиваясь, на горѣ, едва двигаясь съ мѣста, хотя его и тащили кверху восемь лошадей, "изо всей силы", промолвилъ я, кивая головой; "но и тѣ, которые лучше васъ, часто тащатъ въ ту-же сторону, у каждаго понемножку! Чудесно!"
   -- Скажите мнѣ вы, ученые люди, неужели мы постоянно будемъ такъ много прибавлять къ объему, такъ мало къ содержанію?
   Неужели мы будемъ постоянно составлять новыя книги, какъ аптекари составляютъ новыя микстуры -- переливая только изъ одного сосуда въ другой?
   Неужели мы будемъ постоянно скручивать и опять раскручивать одну и ту-же веревку? постоянно идти тою-же тропою,-- постоянно тѣмъ-же шагомъ.
   Неужели мы обречены до вѣку, въ праздничные, какъ и въ рабочіе дни, показывать мощи учености, какъ монахи показываютъ мощи своихъ святыхъ -- ни дѣлая ими ни одного -- ни единаго чуда?
   Кто сотворилъ человѣка, съ дарованіями, которыя въ одно мгновеніе переносятъ его съ земли на небо,-- великое, превосходнѣйшее, благороднѣйшее созданіе въ свѣтѣ, -- чудо природы, какъ назвалъ его Зороастръ въ своемъ παρι ϕὐσεως;-- Шекина Божественнаго Присутствія, какъ называетъ его Хризостомъ;-- образъ Божій, какъ называетъ его Моисей;-- лучъ Божества, какъ называетъ его Платонъ;-- чудо чудесъ, какъ называетъ его Аристотель -- неужели онъ предназначалъ его для того, чтобы перемыкаться такимъ печальнымъ, низкимъ и подлымъ образомъ?
   Я считаю рѣзкость Горація по этому поводу предосудительной; однако, если такое желаніе позволительно и не грѣховно, я желаю отъ всей души, чтобы каждый подражатель въ Великобританіи, Франціи и Ирландіи получилъ санъ за свои труды; и чтобы нашлась хорошая лечебница, въ которую можно было бы посадить ихъ всѣхъ въ кучу, мужчинъ и женщинъ, чтобы способствовать ихъ возвышенію; а это приводитъ меня къ вопросу объ усахъ,-- оставляю въ выморочное наслѣдство реманникамъ и Тартюфамъ разгадать это въ свое удовольствіе.
   

ОБЪ УСАХЪ.

   Я жалѣю, что далъ его;-- это было самое необдуманное обѣщаніе, какое когда либо приходило въ голову человѣку.-- Глава объ усахъ! Увы? свѣтъ не потерпитъ этого!-- это деликатный свѣтъ; но я не зналъ, изъ чего онъ скроенъ, и никогда не видѣлъ приведеннаго ниже отрывка; иначе -- это также вѣрно, какъ то, что носы -- носы и усы -- все таки усы (что бы вамъ ни говорили противъ этого) -- я даже обошелъ бы эту опасную главу.
   

ОТРЫВОКЪ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   -- Вы на-половину спите, добрѣйшая моя барыня, сказалъ старый господинъ, прикасаясь къ старушкиной рукѣ и осторожно сжимая ее при словѣ усы. Не перемѣнить-ли намъ разговоръ?-- Никоимъ образомъ, отвѣчала старая барыня; мнѣ нравится вашъ разсказъ объ этихъ вещахъ; и, накрывши голову тонкимъ газовымъ платочкомъ и облокотившись ею на спинку стула, повернувшись къ нему лицомъ и протянувши впередъ свои ноги -- я желаю, сказала она, чтобы вы продолжали.
   Старый господинъ продолжалъ слѣдующимъ образомъ:-- Усы! вскричала королева Наваррская, роняя свой запутанный мотокъ, когда La Fosseuse произнесла это слово.-- Усы, государыня! сказала La Fosseuse, прикалывая мотокъ къ фартуху королевы и дѣлая ей при этомъ реверансъ.
   Голосъ у La Fosseuse былъ вообще мягкій и тихій -- но, тѣмъ не менѣе, явственный, и каждая буква слова усы ясно коснулась слуха Королевы Наваррской.-- Усы! вскричала королева, еще болѣе подчеркивая это слово, какъ будто она не довѣряла своимъ ушамъ.-- Усы, отвѣчала La Fosseuse, въ третій разъ повторяя это слово.-- Во всей Наваррѣ, государыня, нѣтъ ни одного кавалера его лѣтъ, продолжала фрейлина, защищая передъ королевой интересы пажа, у котораго была-бы такая славная пара...-- Чего? спросила Маргарита съ улыбкой.-- Усовъ, сказала съ безграничной скромностью La Fosseuse.
   Слово усы, однако, удержало подъ собою почву и продолжало обращаться во всѣхъ почти лучшихъ собраніяхъ маленькаго королевства Наварры, не смотря на нескромный смыслъ, который придала ему La Fosseuse: дѣло въ томъ, что La Fosseuse произносила это слово не только передъ королевой, но нѣсколько разъ и передъ цѣлымъ дворомъ -- и всегда съ какимъ-то особеннымъ удареніемъ, намекавшимъ на какой-то таинственный смыслъ.-- А такъ какъ дворъ Маргариты представлялъ въ то время -- весь свѣтъ это знаетъ -- смѣсь волокитства съ набожностью,-- и усы одинаково относились къ одному, какъ и къ другому -- то естественно, что слово это устояло, выигравши ровно столько же, сколько потеряло; именно, духовенство было за него,-- свѣтскіе противъ него; что же касается женщинъ, то онѣ раздѣлились.
   Изящество фигуры и осанки юнаго Sieur de Croix начинало въ то время привлекать вниманіе фрейлинъ къ площадкѣ передъ дворцовыми воротами, гдѣ стояли часовые. Дама De Baussière сильно влюбилась въ него; La Battarelie тоже; -- погода была самая благопріятная для этого, какую только помнили въ Наваррѣ.-- La Guyol, La Maronette, La Sabatière тоже влюбились въ Sièur de Croix; La Rebours и La Fosseuse были умнѣе -- De Croix потерпѣлъ неудачу въ попыткѣ познакомиться съ La Rebours: а La Rebours и La Fosseuse были неразлучимы.
   Королева Наваррская сидѣла съ своими фрейлинами около разноцвѣтнаго окна со сводомъ, открывающагося на ворота внутренняго двора, въ то время, к акъ De Croix проходилъ подъ ними.-- Онъ красивъ, сказала дама Baussière.-- У него пріятное выраженіе, сказала La Battarelle.-- Онъ славно сложенъ, сказала La Guyol.-- Я за всю свою жизнь не видѣла ни одного офицера конной гвардіи съ такими ногами, сказала La Maronette.-- Или который такъ твердо стоялъ-бы на нихъ, сказала La Sabatière.-- Но у него нѣтъ усовъ, вскричала La Fosseuse.-- Ни кустика, сказала La Rebours.
   Королева отправилась прямо въ молельню, размышляя объ этомъ предметѣ все время, что она шла по галлереѣ, всячески переворачивая его въ своемъ воображеніи.-- Ave Maria -- что же это хочетъ сказать La Fosseuse? говорила она, опускаясь на колѣна.
   La Guyol, La Battarelle, La Maronette, La Sabatière totчасъ-же разошлись по своимъ комнатамъ;-- Усы! промолвила каждая изъ нихъ про себя, запирая за собою изнутри двери.
   Дама Carnavalette подъ своими фижмами чинно перебирала четки обѣими руками.-- Начиная съ святого Антонія и до святой Урсулы включительно -- ни одинъ святой не прошелъ черезъ ея четки безъ усовъ: св. Францискъ, св. Доминикъ, св. Бенедиктъ, св. Василій, св. Бригитта -- всѣ были съ усами.
   Дама Baussière запуталась въ дебряхъ мечтаній, благодаря черезчуръ глубокому изслѣдованію словъ La Fosseuse:-- она сѣла на свою лошадь, пажъ послѣдовалъ за нею,-- войско прошло мимо нея -- она ѣхала дальше.
   Одинъ денье выкрикивалъ собратъ Ордена Милосердія, -- одинъ единственный денье {Denier -- мелкая монета.} для тысячи терпѣливыхъ плѣнниковъ, очи которыхъ взираютъ на небо, ожидая избавленія.
   Дама Baussière ѣхала дальше.
   Пожалѣйте несчастныхъ, говорилъ богобоязненный и почтенный сѣдовласый старецъ, кротко протягивая свою изсохшую руку съ обитой желѣзомъ коробкой.-- Я молю для обиженныхъ судьбою:-- моя добрая барыня, это для тюрьмы,-- для больницы,-- для стараго человѣка,-- для бѣдняка, раззореннаго кораблекрушеніемъ, поручительствомъ, пожаромъ.-- Я призываю Бога и всѣхъ его ангеловъ въ свидѣтели -- это для одѣванія нагого, для пропитанія голоднаго, для утѣшенія больного и разбитаго сердцемъ.
   -- Дама Baussière ѣхала дальше.
   Обѣднѣвшій родственникъ кланялся ей до земли.
   -- Дама Baussière ѣхала дальше.
   Онъ бѣжалъ за ея лошадью, съ открытой головой, умоляя ее и заклиная прежними узами дружбы, родства, крови и т. д.-- Сестра, тетка, мать, -- во имя добродѣтели, ради себя, ради меня, ради Христа -- вспомни обо мнѣ! пожалѣй меня!
   -- Дама Baussière ѣхала дальше.
   Подержи мои усы, сказала дама Baussière.-- Пажъ взялъ подъ уздцы ея лошадь. Она сошла въ концѣ терассы.
   Существуютъ извѣстнаго рода мысли, которыя кладутъ свой отпечатокъ около глазъ и бровей; и есть гдѣ-то возлѣ сердца сознаніе этого, которое еще болѣе углубляетъ эти черточки.-- Мы видимъ, складываемъ и понимаемъ ихъ безъ словаря.
   Ха, ха! Хе, хе!-- воскликнули La Guyol и la Sabatière, присматриваясь къ отпечаткамъ одна другой.-- Хо, хо! вскричали La Battarelle и La Maronette, дѣлая то-же самое.-- Ага, вскричала одна.-- Эге, сказала другая, -- тише, промолвила третья, -- пустяки, отвѣтила четвертая; -- славно! вскричала дама Carnavalette -- это та, которая надѣлила св. Бригитту усами.
   La Fosseuse вынула шпильку изъ волосъ, и, обведя тупой стороной ея на своей верхней губѣ очертаніе маленькаго уса, положила ее въ ручу La Rebours.-- La Rebours покачала головой.
   Дама Baussière трижды кашлянула въ муфту.-- La Guyol улыбнулась.-- Фи! сказала Дама Baussière. Королева Наваррская прикоснулась кончикомъ своего указательнаго пальца къ глазу, какъ-бы говоря -- я понимаю васъ всѣхъ.
   Для цѣлаго двора было ясно, что слово погибло: La Fosseuse нанесла ему рану, отъ которой оно, конечно, не понравилось, прошедши черезъ столько рукъ.-- Однако, оно еще держалось, хотя слабо, въ теченіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ; но истеченіи какового времени Sièur de Croix нашелъ необходимымъ поспѣшно удалиться изъ Наварры за неимѣніемъ усовъ; -- естественно, что слово это стало совсѣмъ неприличнымъ и (послѣ нѣсколькихъ попытокъ) оказалось негоднымъ къ употребленію.
   Самое лучшее слово на лучшемъ языкѣ лучшаго міра пострадало-бы отъ такого сочетанія.-- Священникъ d'Estella написалъ противъ этого книгу, въ которой указывалъ на опаскость, происходящую отъ примѣненія словъ помимо ихъ прямаго значенія, и предостерегалъ отъ нея Новаррцевъ.
   Развѣ не знаетъ весь міръ, говорилъ священникъ d'Estella въ своемъ заключеніи, что такая-же судьба, нѣсколько столѣтій тому назадъ, постигла носы, по всей почти Европѣ, какая нынѣ выпала на долю усовъ въ Наваррскомъ королевствѣ?-- Правда, что зло тогда не распространилось далѣе; но развѣ кровати и подушки, и ночные колпаки и горшки не стояли, во всѣ времена, на рубежѣ раззоренія? Развѣ можно, даже теперь, считать штаны, юпочныя прорѣхи, ручки насосовъ, втулки у бочекъ и краны внѣ опасности отъ такого сліянія представленій?-- Цѣломудріе, отъ природы, деликатнѣйшее изъ всѣхъ душевныхъ явленій; -- но только дайте ему разойтись, и оно уподобится рыкающему и кидающемуся льву.
   Направленіе высказанныхъ священникомъ d'Estella мыслей не было уловлено: всѣ пошли по ложному слѣду.-- Свѣтъ зануздалъ осла съ хвоста.-- Однако, когда крайности Цѣломудрія сойдутся на слѣдующее провинціальное собраніе съ началами Вожделѣнія, они, пожалуй, и это провозгласятъ похабностью.
   

ГЛАВА СХХ.

   Когда мой отецъ получилъ письмо, принесшее ему грустное извѣстіе о смерти моего брата Бобби, онъ былъ занятъ высчитываніемъ почтовыхъ расходовъ отъ Кале до Парижа и оттуда до Ліона.
   Путешествіе выходило чрезвычайно несчастливое: мой отецъ уже почти приближался къ концу его, когда ему пришлось снова начать всѣ свои исчисленія и вновь переступать каждый пройденный шагъ, благодаря тому, что Обадія открылъ въ это время дверь, чтобы объявить, что дрожжи всѣ вышли и спросить, не долженъ-ли онъ взять пораньше утромъ лошадь и поѣхать куда-нибудь раздобыть ихъ.-- Сдѣлай одолженіе, Обадія, сказалъ мой отецъ (продолжая свое путешествіе),-- возьми каретную лошадь -- и прекрасно!-- Но у нея недостаетъ подковы, у бѣдняги, сказалъ Обадія.-- Бѣдняга, повторилъ мой дядя Тоби, отзываясь на эту ноту, какъ струна, въ унисонъ.-- Ну, такъ сядешь на шотландскую лошадь, вспыльчиво возразилъ мой отецъ.-- Она не въ состояніи вынести сѣдла на спинѣ, отвѣчалъ Обадія.-- Вотъ чертова лошадь! Тогда возьми Патріота, сказалъ мой отецъ, и закрывай дверь. Патріотъ проданъ, замѣтилъ Обадія.-- Вотъ вамъ! вскричалъ мой отецъ, прерывая свое занятіе и глядя въ лицо моему дядѣ Тоби, какъ будто это составляло для него новость.-- Ваша милость приказали мнѣ продать его въ прошломъ апрѣлѣ, сказалъ Обадія.-- Такъ иди пѣшкомъ за труды, воскликнулъ мой отецъ.-- Мнѣ гораздо пріятнѣе идти, нежели ѣхать, сказалъ Обадія, затворяя дверь.
   Вотъ напасти! вскричалъ мой отецъ, снова принимаясь за свои вычисленія. Но вѣдь вода разлилась, сказалъ Обадія, снова отворяя дверь.
   До сихъ поръ мой отецъ, имѣя передъ собой карту Сансона и путеводитель по почтовымъ дорогамъ, не снималъ руки съ верхушки циркуля, одна ножка котораго упиралась въ Неверъ -- послѣднюю станцію, до которой онъ заплатилъ; онъ собирался продолжать дальнѣйшее свое путешествіе и вычисленіе, какъ только Обадія вышелъ изъ комнаты; но этотъ второй натискъ со стороны Обадіи, растворившаго дверь и провозгласившаго, что вся округа затоплена водой, переполнила чашу.-- Онъ выпустилъ свой циркуль изъ рукъ -- или, скорѣе, не то случайно, не то злобно, бросилъ его на столъ: а тогда ужъ ему ничего другого не оставалось, какъ вернуться (подобно многимъ другимъ) въ Кале, съ тѣми же свѣдѣніями, которыя были у него и до отправленія въ путь.
   Когда внесли въ гостинную письмо, содержавшее въ себѣ извѣстіе о смерти моего брата, отецъ вторично подбирался къ Неверу, находясь отъ него на разстояніи одного только циркульнаго шага.
   -- Съ вашего позволенія, Monsieur Sanson, вскричалъ мой отецъ, загоняя концы циркуля черезъ Неверъ прямо въ столъ и кивая моему дядѣ Тоби, чтобы онъ посмотрѣлъ, что тамъ въ письмѣ,-- это ужъ черезчуръ, Monsieur Sanson,-- чтобы англійскій дворянинъ два раза за одинъ вечеръ терпѣлъ съ своимъ сыномъ неудачу при въѣздѣ въ такой вшивый городишко, какъ Неверъ. Каково твое мнѣніе, Тоби? прибавилъ мой отецъ болѣе веселымъ тономъ.-- Конечно, сказалъ мой дядя Тоби, -- если только это не гарнизонный городъ, ибо тогда...-- Я останусь всю жизнь дуракомъ, промолвилъ мой отецъ, улыбаясь самому себѣ. Онъ вторично кивнулъ головой и, продолжая одной рукой придерживать циркуль на Неверѣ. а въ другой держа путеводитель по почтовымъ дорогамъ, полу-слушая и полу-соображая, оперся на столъ обоими локтями, пока мой дядя Тоби читалъ вполголоса письмо.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . онъ отправился! промолвилъ мой дядя Тоби.-- Куда? кто? вскричалъ мой отецъ.-- Мой племянникъ, сказалъ дядя Тоби.-- Какъ? безъ позволенія, безъ денегъ, безъ воспитателя? восклицалъ мой отецъ въ недоумѣніи.-- Нѣтъ, мой дорогой братъ: онъ умеръ, сказалъ мой дядя Тоби.-- Не бывши больнымъ! опять воскликнулъ мой отецъ.-- Не думаю, сказалъ мой дядя Тоби тихимъ голосомъ и вздыхая отъ всего сердца: значитъ ужъ онъ достаточно наболѣлся, бѣдняга, если умеръ.
   Тацитъ разсказываетъ намъ, что когда Агриппѣ объявили о смерти ея сына, она, не будучи въ состояніи умѣрить порывъ своей страсти, мгновенно бросила свою работу.-- Мой отецъ только поспѣшнѣе воткнулъ въ Неверъ свой циркуль.-- Каковы противоположности! Правда, онъ былъ занятъ вычисленіями, а Агриппа, должно быть, занималась совсѣмъ другимъ дѣломъ.-- Чѣмъ не разсужденіе по поводу историческаго факта?
   Что дѣлалъ дальше мой отецъ -- это, по моему мнѣнію, заслуживаетъ отдѣльной главы.
   

ГЛАВА СХХІ.

   -- И глава будетъ отведена ему, да еще и чертовская; а потому: берегитесь.
   Кажется Платонъ, или Плутархъ, или Сенека, или Ксенофонъ, или Эпиктеть, или Теофрастъ, или Лукіанъ -- а, пожалуй, и кто-нибудь изъ болѣе позднихъ -- Карданъ, Будей, Петрарка или Стелла,-- или, быть можетъ, какой-либо богословъ или отецъ церкви -- св. Августинъ, или св. Кипріанъ, или Бернардъ утверждаетъ, что плачъ -- непреодолимое и естественное явленіе при потерѣ друга или ребенка;-- а Сенека (это ужъ навѣрное) говорить гдѣ-то то же, что это -- лучшій стокъ, которымъ изливается такого рода горе; и, дѣйствительно, мы видимъ, что Давидъ плакалъ по Авессалому, Адріанъ по Антиною, Ніобея по своимъ дѣтямъ, и что Аполлодоръ и Критонъ -- оба проливали слезы передъ смертью Сократа.
   Мой отецъ иначе справился съ своимъ огорченіемъ, и даже совсѣмъ отличнымъ отъ всѣхъ, какъ древнихъ, такъ и новыхъ людей способомъ; ибо онъ не выплакалъ его, подобно евреямъ или римлянамъ,-- и не переспалъ его, подобно лапландцамъ,-- и не повѣсилъ его, подобно англичанамъ,-- и не утопилъ его, подобно нѣмцамъ; онъ и не проклиналъ его, и не ругалъ его, и не отлучалъ его,-- не излилъ его въ стихахъ или въ lillabullero.
   -- И однако, онъ отдѣлался отъ него.
   Ваши милости позволятъ-ли мнѣ втиснуть разсказецъ между этими двумя страницами?
   Когда Туллій лишился своей дорогой дочери Тулліи, онъ принялъ это близко къ сердцу -- сталъ прислушиваться къ голосу природу, и по немъ настраивалъ свой собственный.-- О, моя Туллія! моя дочь! мое дитя!-- и опять, опять и опять -- все было. О, моя Туллія! моя Туллія! Мнѣ чудится, что я вижу мою Туллію, что я слышу мою Туллію, что я говорю съ моей Тулліей.-- Но лишь только онъ заглянулъ въ сокровищницу философіи и увидѣлъ, какъ много хорошаго можно сказать по этому поводу -- никто на землѣ не можетъ постичь, говоритъ великій ораторъ, какимъ довольнымъ и счастливымъ это его сдѣлало.
   Мой отецъ гордился своимъ краснорѣчіемъ не хуже Марка Туллія Цицерона, и я убѣжденъ до сихъ поръ, что онъ имѣлъ къ тому полное основаніе: это, дѣйствительно, была его сила -- и, вмѣстѣ, его слабость.-- Сила, ибо онъ былъ краснорѣчивъ отъ природы; слабость, ибо онъ ежечасно ей отдавался; и лишь-бы представился ему случай показать свои способности, сказавши что-нибудь мудрое, остроумное или лукавое -- онъ всегда (развѣ ужъ наступала систематическая неудача) имѣлъ слова на-готовѣ.-- Удача, привязывавшая моему отцу языкъ и несчастье, съ легкостью пускавшее его въ ходъ, были для него почти равноцѣнны; иногда даже несчастье бывало для него интереснѣе -- какъ напримѣръ, когда удовольствіе отъ рѣчи могло изобразиться десятью, а огорченіе по поводу неудачи лишь пятью, мой отецъ выигрывалъ на половину,-- и опять чувствовалъ себя прекрасно, какъ будто никакого несчастія и не бывало.
   Эта черта объяснитъ то, что иначе могло бы казаться несообразнымъ въ домашнемъ поведеніи моего отца; по этой же причинѣ, при разныхъ непріятностяхъ, возникающихъ изъ небрежности или неосторожности прислуги -- и другихъ неудачъ, неизбѣжныхъ въ семейной жизни, гнѣвъ его -- или, скорѣе, его продолжительность -- постоянно принималъ самые неожиданные обороты.
   У моего отца была любимая маленькая кобылка, которую онъ случилъ съ прекраснымъ арабскимъ жеребцомъ, чтобы получить отъ нея коня себѣ подъ верхъ. Онъ былъ горячъ во всѣхъ своихъ планахъ -- и ежедневно толковалъ о своемъ конѣ съ такой нерушимой увѣренностью, какъ будто онъ уже былъ взрощенъ, выѣзженъ, и стоялъ осѣдланный и занузданный у двери въ ожиданіи своего господина. Благодаря какому-то недосмотру со стороны Обадіи, случилось, однако, такъ, что въ исполненіе ожиданій моего отца появилось ничто иное, какъ мулъ, да еще и преуродскій.
   Моя мать и мой дядя Тоби ожидали, что тутъ Обадіи придется и кости сложить,-- а бѣдѣ никогда не будетъ конца.-- Гляди, мерзавецъ, что ты надѣлалъ, вскричалъ мой отецъ, указывая на мула {Читатели, конечно, знаютъ, что мулъ есть помѣсь осла съ лошадью.}.-- Но это не я, сказалъ Обадія.-- А почемъ я знаю? вскричалъ мой отецъ.
   При этомъ, гордость заблистала въ его очахъ; а аттическая соль затуманила ихъ слезами; -- тѣмъ и покончили съ Обадіей.
   Вернемся теперь къ смерти моего брата.
   Философія на все имѣетъ хорошія поговорки, -- Для смерти у нея цѣлый ассортиментъ; бѣда была въ томъ, что онѣ всѣ разомъ бросились моему отцу въ голову, такъ что трудно было нанизать ихъ въ порядкѣ, чтобы придать имъ какой-нибудь видъ.-- Онъ принималъ ихъ, какъ онѣ приходили ему на умъ.
   "Такова неизбѣжная судьба, -- первое постановленіе Великой Хартіи, -- постоянный парламентскій актъ, мой милый братъ: Всѣ должны умереть.
   "Слѣдовало бы удивляться, если бы мой сынъ не умиралъ,-- а не тому что онъ умеръ.
   "Монархи и князья пляшутъ съ нами въ одномъ хороводѣ:
   "Смерть -- великій долгъ и дань, которой мы обязаны природѣ: гробницы и памятники, долженствующіе увѣковѣчить память о насъ, сами платятъ ее: и самая гордая изъ всѣхъ пирамидъ, воздвигнутая богатствомъ и наукой, потеряла свою вершину и стоитъ, изувѣченная, на горизонтѣ странника".-- (Мой отецъ почувствовалъ облегченіе, и продолжалъ):-- "Государства и удѣлы, страны и города -- развѣ не имѣютъ своихъ періодовъ? и когда тѣ принципы и силы, которыя первоначально цементировали и соединили ихъ, пройдутъ черезъ рядъ эволюцій -- они снова распадаются".-- Братъ Шенди, началъ мой дядя Тоби, откладывая въ сторону свою трубку при словѣ эволюціи.-- Революцій, я хотѣлъ сказать, поправился мой отецъ; клянусь небомъ! я хотѣлъ сказать: революцій; эволюціи -- это глупости.-- Нѣтъ, это не глупости, возразилъ мой дядя Тоби.-- Но развѣ не глупость прерывать нить такой рѣчи по такому поводу? вскричалъ мой отецъ; -- пожалуйста, дорогой Тоби,-- продолжалъ онъ, сжимая его руку, -- пожалуйста, умоляю тебя -- пожалуйста не перебивай меня теперь.-- Мой дядя Тоби взялъ свою трубку въ ротъ.
   "Гдѣ Троя и Микены, Ѳивы и Делосъ, Персеполь и Агригентъ? продолжалъ мой отецъ, поднимая отложенный было въ сторону путеводитель.-- "Что сталось, братъ Тоби, съ Ниневіей и Вавилономъ, съ Кизикомъ и Митиленою? Прекраснѣйшіе города, какіе когда-либо освѣщало солнце, не существуютъ болѣе; одни имена остались; да и тѣ разсыпаются по кусочкамъ въ труху (многія изъ нихъ уже пишутся невѣрно), и съ теченіемъ времени забудутся и покроются, какъ и многое другое, вѣчнымъ мракомъ. Даже самый свѣтъ, братъ Тоби, долженъ -- да, долженъ прійти къ концу.
   "Возвращаясь изъ Азіи, когда я плылъ изъ Эгины въ Мегару" (когда это могло быть? думалъ мой дядя Тоби), "я сталъ разглядывать окрестную страну.-- Эгина была позади насъ, Мегара впереди; Пирей по правую руку, Коринѳъ по лѣвую.-- Какіе цвѣтущіе города, представляющіе теперь лишь груды развалинъ! Увы! увы! сказалъ я самъ себѣ: позволительно ли человѣку терзать свою душу изъ-за потери ребенка! когда все это лежитъ, погребенное, передъ его глазами!-- Помни, еще сказалъ я самъ себѣ -- помни, что ты человѣкъ".
   Мой дядя Тоби и не подозрѣвалъ, что весь этотъ параграфъ представляетъ отрывокъ изъ утѣшительнаго письма Сервія Сульпиція къ Туллію: -- человѣкъ простой, онъ былъ одинаково мало свѣдущъ относительно отрывковъ, какъ и относительно цѣлыхъ произведеній древности: -- а такъ какъ мой отецъ, имѣя дѣла въ Турціи, былъ, въ разное время, раза три или четыре на Востокѣ, причемъ однажды даже пробылъ цѣлыхъ полтора года въ Зантѣ -- то мой дядя Тоби естественно заключилъ отсюда, что онъ въ которую-нибудь изъ этихъ поѣздокъ перебрался черезъ Архипелагъ и въ Азію! и что все это плаваніе, съ Эгиной позади и Мегарой впереди, а Пиреемъ по правую руку и т. д. и т. д. представляло дѣйствительный путь моего отца, который онъ возсоздавалъ въ своемъ воспоминаніи.-- Во всякомъ случаѣ, это было въ его духѣ,-- и не одинъ предпріимчивый критикъ возвелъ-бы еще цѣлыхъ два этажа на этомъ же основаніи.-- Скажи, пожалуйста, братъ, молвилъ мой дядя Тоби, осторожно прикасаясь къ рукѣ моего отца концомъ своей трубки, чтобы привлечь его вниманіе, но поджидая конца его разсказа -- въ какомъ году нашей эры это было?-- Ни въ какомъ году нашей эры, отвѣчалъ мой отецъ.-- Это быть не можетъ, вскричалъ мой дядя Тоби.-- Простакъ! сказалъ мой отецъ: это было за сорокъ лѣтъ до Рожденія Христа.
   Моему дядѣ Тоби оставалось только два исхода: приходилось или предположить, что его братъ -- вѣчный жидъ, или что неудачи помрачили его разсудокъ.-- "Да защититъ и исцѣлитъ его Господь, Владыка неба и земли"! прошепталъ мой дядя Тоби, молясь за своего брата съ слезами на глазахъ.
   Мой отецъ приписалъ эти слезы своему краснорѣчію и продолжалъ разглагольствованія съ еще большимъ увлеченіемъ.
   "Разница между добромъ и зломъ, братъ Тоби, далеко не такъ велика, какъ принято думать". (Такое начало не обѣщало излечить моего дядю Тоби отъ его подозрѣній).-- "Трудъ, горе, грусть, болѣзнь, нужда и несчастье -- соусы жизни".-- Покорно благодарю за нихъ, промолвилъ про себя мой дядя Тоби.
   "Мой сынъ умеръ!-- тѣмъ лучше; -- было-бы позорно въ такую бурю держаться на одномъ только якорѣ.
   "Но онъ ушелъ отъ насъ на вѣки!-- пусть будетъ такъ!-- Онъ выскользнулъ изъ рукъ своего цырульника, не успѣвши облысѣть,-- онъ всталъ съ пира, не успѣвши пресытиться;-- ушелъ съ попойки, не успѣвши напиться пьянымъ.
   "Ѳракійцы плакали при рожденіи ребенка" -- (и мы были очень близко отъ этого, промолвилъ мой дядя Тоби) -- "и пировали и веселились, когда человѣкъ покидалъ этотъ свѣтъ,-- и основательно.-- Смерть открываетъ двери Славы и закрываетъ за собою двери Зависти: -- она освобождаетъ плѣннаго отъ цѣпей и передаетъ въ другія руки работу узника.
   "Покажи мнѣ человѣка, знающаго что такое жизнь и боящагося смерти, -- и я покажу тебѣ плѣнника, боящагося свободы".
   Развѣ не лучше, мой милый братъ Тоби (ибо замѣть -- наши аппетиты только своего рода болѣзни) -- развѣ не лучше совсѣмъ не голодать, чѣмъ ѣсть?-- не жаждать, чѣмъ принимать потомъ лекарства?
   Развѣ не лучше быть свободнымъ отъ заботъ и волненій, отъ любви и грусти,-- и отъ другихъ горячихъ и холодныхъ явленій жизни,-- чѣмъ знать, подобно измученному путнику, заворачивающему съ усталости въ корчму,-- что снова придется выходить на дорогу?
   Въ ея взглядахъ, братъ Тоби, ничего нѣтъ ужаснаго, помимо того, что она заимствуетъ отъ стоновъ и судорогъ, отъ сморканья носовъ и отиранья слезъ концами занавѣсокъ, которыя составляютъ принадлежность комнаты умирающаго.-- Отнимите у нея это -- и что она такое?-- Она лучше въ бою, нежели въ постели, сказалъ мой дядя Тоби.-- Отнимите у нея гробы, плакальщиковъ и трауръ, перья, гербы и другіе внѣшніе аттрибуты,-- что она тогда?-- Лучше въ бою! продолжалъ мой отецъ, улыбаясь и совершенно позабывши про моего брата Бобби: -- она нигдѣ не страшна, -- ибо посуди самъ, братъ Тоби: гдѣ мы, смерти нѣтъ; а когда приходить смерть, тогда насъ ужъ нѣтъ.-- Мой дядя Тоби отложилъ свою трубку, обдумывая это предложеніе; но краснорѣчіе моего отца было черезчуръ быстраго свойства, чтобы останавливаться для кого-бы то ни было;-- оно помчалось далѣе, и унесло за собою мысли моего дяди Тоби.
   По этой причинѣ, продолжалъ мой отецъ, стоитъ припомнить, какъ мало измѣненій вызывало въ великихъ людяхъ приближеніе смерти.-- Веспасіанъ умеръ съ шуткой на устахъ, сидя на своемъ суднѣ; -- Гальба за приговоромъ; -- Септимій Северъ за приказомъ;-- Тиверій съ притворствомъ;-- а Цезарь Августъ съ комплиментомъ. Надѣюсь, что хоть съ искреннимъ, замѣтилъ мой дядя Тоби.
   Онъ обращался къ своей женѣ,-- сказалъ мой отецъ.
   

ГЛАВА СХХІІ.

   -- И наконецъ -- ибо изо всѣхъ отборныхъ анекдотовъ, которые исторія можетъ представить по этому вопросу, продолжалъ мой отецъ,-- этотъ, подобно золоченому куполу, покрывающему зданіе, вѣнчаетъ все.
   Онъ относится къ претору Корнелію Галлу -- и я думаю, братъ Тоби, что ты его читалъ.-- Я думаю, что нѣтъ, отвѣчалъ мой дядюшка.-- Онъ умеръ, сказалъ мой отецъ, какъ... Ну, если онъ былъ съ женой, замѣтилъ мой дядя Тоби, то тутъ, я полагаю, ничего нѣтъ предосудительнаго.-- Этого ужъ я не знаю, отвѣтилъ мой отецъ.
   

ГЛАВА CXXIII.

   Моя мать шла осторожно въ темнотѣ по корридору, который велъ въ гостинную, когда мой дядя Тоби произнесъ слово жена.-- Оно и такъ звучитъ довольно рѣзко я крикливо, а тутъ еще Обадія помогъ ему, оставивъ дверь немного пріотворенною, -- такъ что моя мать услыхала достаточно для того, чтобы вообразить себя предметомъ разговора; и, приложивъ къ губамъ палецъ, задерживая дыханіе и слегка нагнувши голову съ поворотомъ шеи (не къ двери, а отъ нея, такъ что ухо ея приходилось къ самой скважинѣ), она стала внимательно прислушиваться; -- подслушивающій рабъ съ богиней Тишины за спиною не внушалъ-бы ваятелю лучшей мысли.
   И въ этомъ положеніи я оставлю ее на пять минутъ,-- пока доведу кухонныя дѣла (какъ Rapin церковныя) до того-же періода.
   

ГЛАВА СXXIV.

   Хотя, съ одной стороны, семейство наше, конечно, представляло простую машину, состоящую изъ немногихъ колесъ,-- однако нельзя не сказать, что эти колеса приводились въ движеніе совершенно различными пружинами и дѣйствовали другъ на друга въ зависимости отъ столь разнообразныхъ странныхъ причинъ и побужденій, -- что, будучи простой машиной, оно пользовалось честью и значеніемъ сложной,-- и скрывало въ себѣ столько своеобразныхъ движеній, сколько, пожалуй, не насчиталось бы въ Голландской шелковой фабрикѣ.
   Среди всѣхъ этихъ странностей была одна -- пожалуй, менѣе странная, чѣмъ остальныя; именно -- какое-бы движеніе, споръ, рѣчь, разговоръ, проэктъ или разсужденіе ни возбуждалось въ гостинной,-- другое, по тому-же предмету и въ то-же время, развивалось, параллельно съ нимъ, на кухнѣ.
   Устраивалось это такимъ образомъ, что когда въ гостинной подавалось какое-нибудь необыкновенное извѣстіе или письмо,-- или прекращался разговоръ при входѣ слуги,-- или замѣчалась складка неудовольствія на челѣ моего отца или матери,-- или, словомъ, когда предполагалось, что происходитъ кое-что такое, что стоитъ знать или слышать -- дверь оставлялась немного пріотворенной, какъ она стоитъ и сейчасъ; это былъ очень нетрудный маневръ, который и производился систематично подъ прикрытіемъ скрипучей петли (надо полагать, что это также была одна изъ причинъ, почему никакъ нельзя было добиться, чтобы ее поправили); такимъ образомъ, во всѣхъ подобныхъ случаяхъ оставался маленькій проходъ -- хотя и уже Дарданельскаго пролива, однако-же достаточно широкій для того, чтобы избавить моего отца отъ заботъ по управленію домомъ:-- въ настоящее время моя мать стоитъ и пользуется этимъ удобствомъ.-- То-же самое сдѣлалъ и Обадія, лишь только положилъ на столъ письмо, извѣщавшее о смерти моего брата: -- такъ что мой отецъ не успѣлъ еще опомниться отъ удивленія и приняться за разглагольствованія, -- какъ Тримъ уже стоялъ на ногахъ, готовый высказать свои чувства по этому поводу.
   Любопытный наблюдатель природы, обладай онъ богатствомъ Іова -- хотя, кстати сказать, наши наблюдатели рѣдко имѣютъ и грошъ за душой -- конечно отдалъ-бы половину его за то, чтобы послушать капрала Трима и моего отца -- двухъ ораторовъ, столь противоположныхъ по натурѣ и образованію,-- говорящихъ надъ одною могилою.
   Мой отецъ -- человѣкъ глубоко начитанный, съ быстрой памятью, знающій Катона, Сенеку и Епиктета на-зубокъ.
   Капралъ -- которому нечего было запоминать; начитанность котораго ограничивалась лишь послужнымъ спискомъ, содержаніе коего онъ вытвердилъ, -- а великихъ именъ не зналъ никакихъ.
   Одинъ, переходя отъ періода къ періоду метафорами и аллегоріями, поражалъ на своемъ пути воображеніе (какъ это дѣлаютъ остроумные и изобрѣтательные люди) занимательностью и художественностью своихъ картинъ и образовъ.
   Другой, безъ остроумія и антитезовъ, безъ извилинъ и заворотовъ въ ту или другую сторону, оставляя картины съ одной стороны и образы съ другой, шелъ прямо впередъ, какъ вела его природа -- къ сердцу.-- О, Тримъ, отчего небо не послало тебѣ лучшаго историка!-- И отчего оно не дало твоему историку лучшей пары штановъ!-- О, критики! неужто ничто васъ не тронетъ?
   

ГЛАВА СXXV.

   -- Мой молодой баринъ въ Лондонѣ умеръ -- сказалъ Обадія.
   -- Первая мысль, которую восклицаніе Обадіи привело на умъ Сузанны, было воспоминаніе о зеленомъ атласномъ капотѣ моей матери, который былъ дважды вычищенъ.-- Вотъ-бы Локкъ могъ съ успѣхомъ написать главу о несовершенствѣ словъ!-- Тогда, промолвила Сузанна, мы всѣ должны надѣвать трауръ.-- Но замѣтьте опять: слово трауръ,-- хотя Сузанна и воспользовалась имъ, -- не выполнило своего назначенія: оно не пробудило ни единой мысли, окрашенной въ сѣрый или черный оттѣнокъ: -- все было зелено.-- Зеленый атласный капотъ все еще занималъ ея помыслы.
   -- О, это убьетъ мою бѣдную барыню, вскричала Сузанна.-- И весь гардеробъ моей матери прошелъ передъ ея глазами.-- Какое богатство! красное камковое, темно-оранжевое, бѣлое съ желтыми полосками, коричневое тафтяное, кружевныя накидки, утренніе капоты и удобныя нижнія юбки! ни одна тряпка не укрылась отъ ея памяти -- "Нѣтъ! она никогда не подниметъ головы послѣ такого несчастія", рѣшила Сузанна.
   У насъ была толстая, глупая судомойка; -- мнѣ кажется, что отецъ держалъ ее за ея простоту: -- всю осень она промучилась съ водянкой.-- Онъ умеръ, сказалъ Обадія: -- онъ несомнѣнно умеръ!-- А я нѣтъ, -- сказала глупая судомойка.
   -- Вотъ печальныя вѣсти, Тримъ, вскричала Сузанна, утирая глаза, когда Тримъ вошелъ въ кухню; -- господинъ Бобби умеръ и похороненъ!-- погребеніе представляло уже Сузаннину прибавку;-- намъ придется всѣмъ надѣть трауръ, продолжала Сузанна.
   Надѣюсь, что нѣтъ, молвилъ Тримъ.-- Вы надѣетесь, что нѣтъ! воскликнула удивленно Сузанна.-- Понятно, что не трауръ былъ на умѣ у Трима, какъ у Сузанны.-- Я надѣюсь, что, Богъ дастъ, извѣстіе это еще окажется ложнымъ, пояснилъ Тримъ.-- Я собственными ушами слышалъ, какъ читали письмо, отвѣчалъ Обадія; -- потрудимся мы изрядно, выкорчевывая Воловій лужокъ.-- Ахъ, онъ умеръ, повторила Сузанна.-- Это такъ-же вѣрно, подтвердила судомойка, какъ то, что я жива.
   Я жалѣю его отъ всей души, отъ всего сердца, сказалъ Тримъ, извлекая вздохъ.-- Бѣдное созданіе!-- бѣдный мальчикъ!-- бѣдный господинъ!
   -- А вѣдь онъ былъ живъ на Троицу! сказалъ кучеръ.-- Троицу! вскричалъ Тримъ, простирая правую руку и сейчасъ-же принимая ту самую позу, въ какой онъ читалъ проповѣдь.-- Увы! что такое Троица, Іонафанъ (это было имя кучера), или масляница, или, вообще, какое-бы то ни было прошедшее празднество или просто прошедшее время, -- въ сравненіи съ этимъ? Вотъ, сейчасъ мы стоимъ здѣсь, продолжалъ капралъ (ударяя концомъ своей палки перпендикулярно въ полъ, чтобы вызвать представленіе здоровья и прочности) -- а одно мгновеніе (при этомъ онъ уронилъ на колѣни свою шляпу) -- и отъ насъ ничего не осталось!-- Это вышло необыкновенно поразительно! Сузанна разрѣшилась цѣлымъ потокомъ слезъ.-- Мы не пни и не камни.-- Іонафанъ, Обадія, кухарка -- всѣ растаяли. Даже глупая судомойка, чистившая, нагнувшись, рыбную кастрюлю -- и та была тронута.-- Вся кухня столпилась вокругъ капрала.
   Теперь -- такъ какъ я ясно вижу, что цѣлость нашего государственнаго и церковнаго устройства, и даже, быть можетъ, благосостояніе цѣлаго свѣта (или что то-же, правильное распредѣленіе въ немъ собственности и власти) можетъ, на будущее время, оказаться въ сильной зависимости отъ того, насколько вѣрно вы поймете значеніе капралова краснорѣчія -- то я и попрошу отъ васъ особеннаго вниманія -- ваши милости и достопочтенства могутъ потомъ вознаградить себя за это, проспавши, подрядъ, любыя десять страницъ этого сочиненія.
   Я сказалъ: "мы не пни и не камни",-- прекрасно. Слѣдовало прибавить: но мы и не ангелы (я очень жалѣю объ этомъ), а люди съ тѣлесной оболочкой, управляемые своими воображеніями: а какъ мало встрѣчается согласія между ими и нашими семью чувствами -- особенно, нѣкоторыми изъ нихъ -- я, признаюсь, стыжусь даже сознаться. Достаточно сказать, что изъ всѣхъ органовъ чувствъ одинъ только глазъ (я совершенно отрицаю осязаніе; хотя, я знаю, большинство изъ васъ, Barbati, стоитъ за него) имѣетъ болѣе непосредственное общеніе съ душой, нанося ей болѣе рѣзкіе удары и оставляя на воображенія настолько сильныя печати, что слова не могутъ состязаться съ нимъ, и не всегда успѣваютъ ихъ изгладить.
   -- Я увлекся немного въ сторону; ну, да ничего, это полезно; вернемся только къ Тримовой шляпѣ.-- "Сейчасъ мы стоимъ здѣсь, а одно мгновеніе -- и отъ насъ ничего не осталось!" -- Ничего особеннаго не было въ этой фразѣ; это была одна изъ тѣхъ очевидныхъ истинъ, которыя мы имѣемъ удовольствіе слышать каждый день; и еслибы Тримъ не догадался представить большую половину дѣла своей шляпѣ -- у него ничего-бы не вышло.
   -- "Сейчасъ мы стоимъ здѣсь", продолжалъ капралъ, "а одно мгновеніе (онъ безпомощно уронилъ свою шляпу на полъ, и сдѣлалъ паузу передъ слѣдующимъ словомъ) -- и отъ него ничего не осталось". Шляпа упала прямо на землю и всѣмъ показалось, точно тяжелый комъ глины свалился вмѣстѣ съ нею. Ничто не могло такъ изобразить понятіе смерти: это было такъ художественно и просто: его рука какъ-то исчезла изъ-подъ нея -- и она безжизненно упала;-- взглядъ капрала остановился на ней, какъ на трупѣ, а Сузанна разрѣшилась цѣлымъ потокомъ слезъ.
   Нѣтъ сомнѣнія (ибо матерія и движеніе безконечны), что можно уронить шляпу на землю тысячею, -- да что: десять тысячъ разъ десятью тысячами способовъ -- и безъ всякаго эффекта.-- Если-бы онъ швырнулъ ее, бросилъ, откинулъ, подбросилъ, пустилъ ее волчкомъ или далъ ей выскользнуть или упасть по какому-бы то ни было (или хоть по самому наилучшему) направленію,-- если-бы онъ уронилъ ее, какъ гусь, щенокъ или оселъ -- или если-бы при этомъ или послѣ этого онъ глядѣлъ дуракомъ, простякомъ или простофилей -- то, конечно, ничего-бы изъ этого не вышло и никакого эффекта-бы не было.
   Вы, которые управляете этимъ необъятнымъ міромъ и его необъятными интересами при помощи краснорѣчія,-- разогрѣваете, охлаждаете, растапливаете, размягчаете его и снова, когда вамъ понадобится, возвращаете ему твердость; --
   Вы, которые вертите и оборачиваете страсти этимъ великимъ воротомъ и потомъ ведете людей, куда считаете для себя нужнымъ: --
   Вы, наконецъ, которые гоните... и (почему-же нѣтъ?) вы также, которыхъ гонятъ, словно индѣекъ на базаръ, хворостиною съ красной ветошкой -- размышляйте, умоляю васъ: размышляйте надъ Триковой шляпой.
   

ГЛАВА СXXVI.

   Постойте: мнѣ надо еще свести кое-какіе счеты съ читателемъ, прежде чѣмъ дать Триму продолжать свою рацею.-- Это отниметъ не больше двухъ минутъ.
   Среди множества накопившихся долговъ, которые я всѣ уплачу въ свое время, я долженъ свѣту по двумъ счетамъ: -- главу о горничныхъ и главу о петляхъ, которыя я обѣщалъ раньше и которыя былъ твердо намѣренъ выплатить въ этомъ году: но въ виду того, что нѣкоторые изъ васъ, ваши милости и достопочтенства, говорили мнѣ, что эти два предмета (въ особенности сопоставленные такимъ образомъ вмѣстѣ) представляли-бы посягательство на мірскую нравственность -- я прошу, чтобы мнѣ простили мои главы о горничныхъ и о петляхъ и приняли взамѣнъ ихъ предыдущую главу, которая есть ничто иное, какъ глава о горничныхъ, зеленыхъ капотахъ и старыхъ шляпахъ.
   Тримъ поднялъ шапку съ полу, надѣлъ ее на голову, и сталъ продолжать свою рѣчь о смерти слѣдующимъ образомъ:
   

ГЛАВА СXXVII.

   Для насъ, Іонафанъ, не знающихъ нужды и заботы,-- такъ какъ мы живемъ здѣсь въ услуженіи у двухъ самыхъ лучшихъ хозяевъ (я не говорю здѣсь о его величествѣ королѣ Вильгельмѣ Третьемъ, которому я имѣлъ честь служить въ Ирландіи и Фландріи) -- дѣйствительно, время отъ Троицы до декабря не длинно -- даже ничтожно; но для тѣхъ, Іонафанъ, кто знаетъ смерть, кто знаетъ, какое опустошеніе и раззореніе она можетъ произвести, прежде чѣмъ человѣкъ можетъ опомниться -- для тѣхъ это цѣлая вѣчность. О, Іонафанъ: всякое доброе сердце истекаетъ кровью,-- продолжалъ капралъ, выпрямляясь,-- при мысли о томъ, сколько храбрыхъ и славныхъ людей успѣло полечь за это время!-- И повѣрь мнѣ, Сузи,-- прибавилъ капралъ, обращаясь къ Сузаннѣ, у которой глаза затуманились отъ слезъ,-- много свѣтлыхъ глазокъ померкнетъ, пока снова наступитъ это время.-- Сузанна приняла это какъ и было должно: она продолжала плакать, но все-же отпустила реверансъ.,-- Мы подобны полевому цвѣтку, продолжалъ Тримъ, не сводя глазъ съ Сузанны. Слезы гордости стали чередоваться съ каждой парой слезинокъ умиленія -- иначе невозможно было-бы описать огорченіе Сузанны.-- Развѣ всякое тѣло не то-же, что трава?-- Оно прахъ; оно грязь.-- Всѣ сейчасъ-же взглянули на судомойку, которая только что кончила чистить рыбную кастрюлю.-- Это ужъ не добра.
   -- Что прекраснѣйшее лицо, на которое когда-либо взиралъ человѣкъ?-- Я могла-бы слушать отъ Трима такіе разсказы вѣчно, воскликнула Сузанна.-- Что оно (Сузанна положила руку на плечо Триму) -- какъ не тлѣнь!-- Сузанна отняла свою руку.
   -- Я люблю васъ за это -- и эта восхитительная запутанность высшей натуры и дѣлаетъ васъ тѣми милыми существами, которыми нельзя не увлекаться;-- и я могу только сказать, что у всякаго, кто васъ за это ненавидитъ, либо тыква вмѣсто головы, либо яблоко вмѣсто сердца; взрѣжьте его -- и вы увидите, что это такъ.
   

ГЛАВА СXXVIII.

   Сузанна-же, черезчуръ быстро отдернувши руку съ капралова плеча (благодаря измѣненію ея настроенія), порвала немного цѣпъ его размышленій.
   Или капралъ сталъ подозрѣвать, что забрался не въ свою тарелку, разглагольствуя скорѣе по священнически, чѣмъ по своему.
   Или . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Или,-- ибо всѣхъ подобныхъ случаяхъ изобрѣтательный и догадливый человѣкъ можетъ съ удовольствіемъ заполнить предположенія на добрую дару страницъ; -- но пусть любопытный физіологъ, или, вообще, любопытствующій опредѣляетъ, какая тому была причина, суть въ томъ, что капралъ такъ продолжалъ свою рацею:
   -- Что касается меня, то я объявляю, что я ни въ грошъ не ставлю смерть за дверями моего дома, ни во столько, -- прибавилъ капралъ, щелкая пальцами и съ такимъ видомъ, какой одинъ только капралъ могъ придать этому заявленію.-- Въ сраженіи я не ставлю ее ни во что... только-бы она не застигла меня подлымъ образомъ -- какъ Джо Гиббонза, при чисткѣ ружья. Что она? одинъ спускъ курка; попадетъ штыкъ однимъ вершкомъ ближе сюда или туда -- отъ этого все и зависитъ.-- Поглядите вдоль строя;-- на право, смотрите: Джекъ свалился. Что-же, онъ получилъ свой разсчетъ.-- Нѣтъ: это Дикъ.-- Такъ Джеку отъ этого не хуже.-- Кто-бы ни былъ -- все равно; мы мчимся мимо, увлекшись погоней; самая рана, причиняющая смерть, нечувствительна; самое лучшее средство -- смотрѣть ей прямо въ глаза;-- тотъ, кто бѣжитъ, находится въ гораздо большей опасности чѣмъ тотъ, кто идетъ ей прямо въ челюсти. Я сотни разъ глядѣлъ ей въ лицо, прибавилъ капралъ,-- и знаю, что она такое. Она, Обадія, совершенный пустякъ въ полѣ.-- За то въ домѣ она очень страшна, промолвилъ Обадія.-- Я тоже, сказалъ Іонафанъ, не обращаю на нее вниманія, когда сяду на козлы.-- По моему мнѣнію, замѣтила Сузанна, она должна быть всего естественнѣе въ постели.-- И если-бы я могъ избѣжать ея, забравшійся въ самый скверный ранецъ изъ телячьей шкуры, я бы сдѣлалъ это, сказалъ Тримъ: но такова ужъ природа.
   -- Природа всегда останется природой, замѣтилъ Іонафанъ.-- Потому то я такъ и жалѣю свою госпожу,-- вскричала Сузанна.-- Она никогда отъ этого не оправится.-- А я изо всей семьи больше всѣхъ жалѣю капитана, отвѣчалъ Тримъ: барыня облегчитъ свое сердце слезами, а баринъ разсужденіями на эту тему; а мой бѣдный хозяинъ будетъ сокрушаться о немъ про себя. Я опять буду цѣлый мѣсяцъ слушать по ночамъ его вздохи, какъ уже было разъ изъ-за лейтенанта Лефевра.-- Ваша милость, говаривалъ я ему, лежа съ нимъ рядомъ; не стоните такъ жалобно.-- Это сверхъ силъ моихъ, Тримъ, отвѣчалъ мой баринъ: такой ужъ печальный случай,-- такъ и гнететъ мое сердце.-- Ваша милость сами не боитесь смерти.-- Я надѣюсь, Тримъ -- говаривалъ онъ,-- что ничего не боюсь, какъ только дурныхъ поступковъ.-- Ну, прибавлялъ онъ, будь что будетъ,-- я позабочусь о его мальчикѣ.-- И съ этими словами его милость засыпалъ, точно послѣ успокоительнаго напитка.
   -- Я люблю слушать Тримовы разсказы про капитана,-- сказала Сузанна.-- Это добрѣйшій господинъ, какого только можно сыскать на свѣтѣ, сказалъ Обадія.-- Да, и притомъ храбрѣйшій, какой когда-либо выходилъ передъ взводомъ, прибавилъ капралъ.-- Лучшаго офицера не было никогда въ королевской арміи, а лучшаго человѣка на Божьемъ свѣтѣ: онъ не задумался-бы подойти къ самому пушечному жерлу, хотябы видѣлъ зажженный фитиль у самой затравки;-- и однако сердце у него мягче, чѣмъ у ребенка,-- какъ только дѣло дойдетъ до другого: онъ цыпленка не обидитъ.-- Я охотнѣе возилъ-бы такого барина за семь фунтовъ въ годъ, чѣмъ другого какого за восемь, объявилъ Іонафанъ.-- Спасибо тебѣ, Іонафанъ, за твои двадцать шиллинговъ, сказалъ капралъ, потрясая его руку; я одинаково тебѣ благодаренъ, какъ если бы ты положилъ эти деньги въ мой собственный карманъ.-- Я служилъ-бы ему изъ любви по самый дель его смерти. Онъ мнѣ и другъ и братъ; и если-бы я могъ быть увѣренъ, что мой бѣдный братъ Томъ уже умеръ, -- продолжалъ капралъ, вынимая свой носовой платокъ -- имѣй я десять тысячъ фунтовъ состоянія, я оставилъ-бы каждый шиллингъ изъ нихъ капитану.-- Тримъ не могъ воздержаться отъ слезъ при такомъ доказательствѣ его расположенія къ своему барину.-- Вся кухня была тронута.-- Разскажите-ка намъ про бѣднаго лейтенанта, сказала Сузанна.-- Съ готовой душой, отвѣчалъ капралъ.
   Сузанна, кухарка, Іонафанъ, Обадія и капралъ Тримъ усѣлись въ кружокъ около огня, и какъ только судомойка заперла кухонныя двери, капралъ началъ.
   

ГЛАВА СХХІХ.

   -- Да я просто турокъ!-- позабылъ про свою мать, словно у меня ея и не было, а природа сама слѣпила меня и посадила, нагишомъ, на берегу рѣки Нила.-- Вашъ покорнѣйшій слуга, сударыня: -- я стоилъ вамъ немалыхъ хлопотъ! хотѣлось-бы, чтобы онѣ хотя вознаградились;-- но вы оставили въ моей спинѣ трещину, а вотъ спереди тоже не хватаетъ большого куска; да и съ этой ногой я не знаю, что дѣлать?-- Я никогда не дойду съ ней до Англіи.
   -- Что касается меня, то я никогда ничему не удивляюсь;-- мой разсудокъ такъ часто обманывалъ меня въ жизни, что я всегда отношусь подозрительно къ его оцѣнкѣ праваго и неправаго:-- по крайней мѣрѣ, я рѣдко горячусь по холоднымъ вопросомъ. Однако, не смотря на это, я уважаю правду не менѣе, чѣмъ кто-бы то ни было; и если, когда она ускользаетъ отъ насъ, человѣкъ подойдетъ ко мнѣ и, взявши меня за руку, предложитъ спокойно пойти и поискать ее, какъ вещь, которую мы оба потеряли и безъ которой не легко можемъ обойтись -- я пойду съ нимъ на край свѣта.--
   Но я ненавижу споры, а потому (за исключеніемъ вопросовъ религіозныхъ или общественныхъ) готовъ подписаться почти подъ всѣмъ, что хоть съ трудомъ, а можно проглотить -- лишь бы не вступать въ пререканія.-- Но я боюсь удушенія, и особенно дурныхъ запаховъ.-- Поэтому я рѣшилъ съ самаго начала, что если когда-либо придется увеличивать -- или создавать новую армію мучениковъ,-- моя рука въ этомъ дѣлѣ участвовать не будетъ.
   

ГЛАВА СХХХ.

   -- Но возвращаюсь къ моей матери.
   Мнѣніе моего дяди Тоби, сударыня, что "ничего нѣтъ предосудительнаго, если римскій преторъ Корнелій Галлъ лежалъ съ своей женой" -- или, скорѣе, послѣднее слово этого мнѣнія (ибо моя мать только его и слышала) задѣло ее за слабую струнку всего ея пола -- вы понимаете, несомнѣнно, что я подразумѣваю ея любопытство.-- Она сейчасъ-же рѣшила, что разговоръ идетъ о ней -- и вы можете себѣ представить, какъ она приспособляла каждое сказанное моимъ отцомъ слово къ себѣ самой или къ семейнымъ своимъ заботамъ, находясь подъ давленіемъ такого убѣжденія.
   -- Скажите мнѣ пожалуйста, сударыня, на какой улицѣ живетъ та дама, которая не поступила-бы такъ-же?
   Отъ страннаго вида смерти Корнелія мой отецъ перешелъ къ смерти Сократа и знакомилъ моего дядю Тоби съ содержаніемъ его оправдательной рѣчи передъ судьями;-- это выходило у него удивительно сильно (не рѣчь Сократа, а повѣствованіе о ней моего отца).-- Онъ самъ написалъ жизнь Сократа {Книгу эту мой отецъ никогда не соглашался издать; она хранится въ нашемъ семействѣ, вмѣстѣ съ кое-какими другими его трактатами, въ рукописи; всѣ они, или большая часть ихъ, будутъ напечатаны въ свое время. (Прим. автора).} за годъ передъ окончаніемъ своей торговой дѣятельности -- и мнѣ даже кажется, что благодаря ей-то онъ и удалился такъ отъ дѣлъ;-- вслѣдствіе этого никто не могъ выступать по этому дѣлу съ такой увѣренностью и героической важностью, какъ мой отецъ. Ни одинъ періодъ сократовской рѣчи не заканчивался болѣе кроткимъ словомъ, чѣмъ трансмиграція или аннигиляція;-- не было ни одного, по срединѣ котораго не находилась-бы великая мысль, вродѣ: быть или не быть -- значитъ, вступать-ли на новый и невѣдомый путь, или отдаться долгому, крѣпкому и мирному сну, безъ сновидѣній, безъ тревогъ!-- Мы и наши дѣти родились для смерти -- но никто изъ насъ не родился для рабства.-- Нѣтъ! я ошибаюсь: это отрывокъ изъ рѣчи Елеазара, передаваемой Іосифомъ (de Bell. Judaic.).-- Елеазаръ-же говорить, что заимствовалъ его у индійскихъ мудрецовъ. По всей вѣроятности Александръ Великій, во время своего вторженія въ Индію послѣ покоренія Персіи, укралъ эту мысль въ числѣ многихъ, украденныхъ имъ, вещей; оттуда она была занесена, хоть и не имъ самимъ (ибо всѣмъ извѣстно, что онъ умеръ въ Вавилонѣ), а которымъ-нибудь изъ его мародеровъ, въ Грецію; изъ Греціи она добралась до Рима, изъ Рима попала во Францію, а изъ Франціи уже въ Англію.-- Вотъ какъ переходятъ вещи.
   Сухимъ путемъ, по крайней мѣрѣ, я не вижу другого способа.
   Водою, эта мысль легко могла-бы спуститься по Гангесу въ Sinus Gangeticus, или Бенгальскій заливъ, и такимъ образомъ въ Индійскій океанъ; а оттуда, слѣдуя по торговому пути вмѣстѣ съ другими снадобьями и спеціями, она могла отправиться (путь въ Индію черезъ мысъ Доброй Надежды тогда еще не былъ извѣстенъ) Чермнымъ моремъ до Іедды, портя Мекки, или до Тора или Суеца -- городовъ, лежащихъ у дальняго края этого залива; оттуда караваны могли доставить въ Коптосъ, отстоящій отъ нихъ на три дня пути, а тамъ -- внизъ по Нилу, и въ Александріи, гдѣ мысль эта выгруэилась-бы у самаго подножія большой лѣстницы Александрійской библіотеки; а изъ этой сокровищницы она могла-бы отпускаться когда и куда угодно.-- Господи! какую торговлю вели ученые въ тѣ дни!
   

ГЛАВА СХХХІ.

   Дѣло въ томъ, что у моего отца была привычка, вродѣ какъ у Іова (если такой человѣкъ когда-либо былъ на свѣтѣ; а если нѣтъ, то нечего и говорить о немъ).
   Хотя,-- кстати сказать, -- заключать изъ того, что ваши ученые затрудняются опредѣлить съ точностью эпоху, когда жилъ столь великій человѣкъ (раньше патріарховъ, напримѣръ, или позднѣе, и т. д.),-- заключать на основаніи этого, что его никогда не было и вовсе, мнѣ кажется, немного жестоко: это ужъ значить поступать не такъ, какъ они желали-бы, чтобы поступали съ ними.-- Ну, да какъ-бы это тамъ ни было -- я говорю, что у моего отца была привычка, когда обстоятельства складывались для него особенно неблагопріятно (въ особенности подъ впечатлѣніемъ перваго порыва нетерпѣнія), удивляться, къ чему онъ родился, и желать себѣ смерти; иногда бывало и того хуже, а когда раздраженіе поднималось въ немъ и горе касалось его устъ съ особенной силой -- вы едва отличили-бы его, сударь, отъ самого Сократа.-- Каждое его слово дышало презрѣніемъ къ жизни и беззаботностью относительно его послѣдствій; по этой причинѣ, хотя моя мать и не отличалась глубокой начитанностью, однако содержаніе Сократовой рѣчи, которое мой отецъ передавалъ дядѣ Тоби, не было вполнѣ ново для нея.-- Она прислушивалась къ нему съ видомъ спокойнаго разумѣнія, и дослушала-бы такимъ образомъ до конца главы,-- если-бы мой отецъ не ударился въ ту часть его самозащиты (къ чему его ничто и не побуждало), гдѣ великій философъ перечисляетъ свои знакомства, связи и дѣтей, отказываясь употребить это какъ средство, дѣйствующее на настроеніе судей.-- "У меня есть друзья,-- есть родственники,-- у меня трое несчастныхъ дѣтей", говоритъ Сократъ.
   -- Если такъ, вскричала моя мать, отворяя дверь, то ихъ у васъ, господинъ Шенди, однимъ больше, чѣмъ я знаю.
   -- Клянусь небомъ! у меня ихъ однимъ меньше, промолвилъ мой отецъ, вставая и выходя изъ комнаты.
   

ГЛАВА СXXXII.

   -- Это Сократовы дѣти, сказалъ мой дядя Тоби.-- Да онъ ужъ сто лѣтъ какъ умеръ, возразила моя мать.
   Мой дядя Тоби не былъ силенъ въ хронологіи; а потому, не желая заходить дальше безъ твердой почвы подъ ногами, онъ спокойно положилъ свою трубку на столъ, всталъ и, взявши мою мать самымъ добродушнымъ образомъ за руку, повелъ ее, не говоря ей больше ни худого ни добраго слова, вслѣдъ за моимъ отцомъ, чтобы тотъ самъ докончилъ разъясненіе этого недоразумѣнія.
   

ГЛАВА СХХХІІI.

   Если-бы эта книга была фарсомъ -- чего думать нѣтъ никакого основанія, развѣ ужъ считать за фарсъ всякую чужую жизнь и убѣжденія -- то послѣдняя глава, сударь, заканчивала бы первое его дѣйствіе: и тогда настоящая глава начиналась-бы такъ:--
   Птр-р-р -- инъ, твингъ, твангъ, пррт, тррт;-- чертовски это скверная скрипка!-- Не знаете-ли вы, настроена моя скрипка, или нѣтъ?-- тррт, прръ -- Это должны быть квинты.-- Отвратительно натянуты струны!-- трра-е-и-о-у -- твангъ.-- Кобылка поставлена на цѣлую милю выше, чѣмъ слѣдовало, а душка безобразно низко,-- иначе -- тррт, прръ -- А! тонъ не такъ ужъ плохъ.-- Диддль, диддль,-- диддль, диддль,-- диддль, диддль,-- дм.-- Это ничего играть передъ хорошими судьями; но тутъ есть человѣкъ (нѣтъ, не тотъ, что съ узломъ подъ мышкой) -- такой угрюмый, въ черномъ.(-- Фу, ты! да не тотъ господинъ, который сидитъ тамъ со шпагой).-- Я, сударь, предпочелъ-бы сыграть какое-нибудь Caprichio самой Калліопѣ, скорѣе чѣмъ передъ этимъ человѣкомъ провести смычкомъ по своей скрипкѣ, и однако я готовъ поставить свою Кремону {Кремонскія скрипки пользовались особенной славой.} противъ жидовской трубы (большую неравность, въ музыкальномъ отношеніи, мнѣ кажется трудно себѣ и представить),-- что если я сію минуту выйду на триста пятьдесятъ миль изъ тона на своей скрипкѣ, ни одинъ нервъ у него не пострадаетъ отъ этого.-- Тваддль, диддль,-- тведдль, диддль,-- твиддль, диддль,-- тводдль, диддль,-- твуддль, диддль;-- пррт, тррт;-- кришъ, крошъ, крешъ.-- Я привелъ васъ въ ужасъ, сударь; а онъ, какъ видите, чувствуетъ себя ничуть не хуже;-- а если-бы даже самъ Аполлонъ взялся за свою скрипку послѣ меня, онъ не ощутилъ-бы никакого удовольствія.
   Диддль -- диддль, диддль -- диддль, диддль -- диддль, гы, ды, дррм!--
   Ваши милости и ваши достопочтенства любятъ музыку,-- и Богъ надѣлилъ васъ всѣхъ хорошимъ слухомъ; а нѣкоторые изъ васъ сами прекрасно играютъ;-- тррт, пррт;-- пррт, трръ
   О! есть такіе, которыхъ я могъ бы сидѣть и слушать по цѣлымъ днямъ, -- которые умѣютъ заставить чувствовать то, что они передаютъ своей скрипкѣ, -- которые вдохновляютъ меня своими радостями и надеждами и приводятъ въ движеніе самыя скрытыя пружины моего сердца.
   -- Если-бы вы, сударь, пожелали занять у меня пять золотыхъ (что составляетъ, въ большинствѣ случаевъ, десятью золотыми больше, чѣмъ сколько я могу удѣлить), или вы, господа аптекарь и портной, получить по вашимъ счетамъ -- вы не нашли-бы болѣе удобной минуты.
   

ГЛАВА СХXXIV.

   Первое, что пришло моему отцу въ голову, когда дѣла въ семействѣ были приведены въ нѣкоторый порядокъ и Сузанна успѣла завладѣть зеленымъ атласнымъ капотомъ моей матери,-- это: присѣсть спокойно и написать, по примѣру Ксенофона, Тристрапедію, или воспитательную систему для меня, предварительно собравши для этого свои собственныя разсѣянныя мысли, понятія и взгляды, и связавши ихъ во едино такимъ образомъ, чтобы составились настоящія ИНСТИТУЦІИ для управленія моимъ дѣтствомъ и юношествомъ.-- Я составлялъ послѣднее упованіе своего отца: онъ цѣликомъ потерялъ моего брата Бобби,-- да полныхъ (по его собственному разсчету), три четверти меня, такъ онъ былъ несчастливъ въ трехъ важнѣйшихъ обстоятельствахъ, касающихся моего существованія: рожденіи, носѣ и имени!-- Оставалось еще одно это; вотъ почему мой отецъ предался ему съ большимъ самоотверженіемъ даже, чѣмъ когда-либо мой дядя Тоби своимъ ученіямъ о снарядахъ.-- Вся разница между нами заключалась въ томъ, что мой дядя Тоби заимствовалъ свои понятія о снарядахъ у Николая Тарталья; мой отецъ же выткалъ каждую нитку своей теоріи изъ своей головы, -- или, по крайней мѣрѣ, до того перекрестилъ и перепуталъ все то, что успѣли соткать другіе ткачи и ткачихи прежде него, что задалъ себѣ съязнова всю эту трудную работу.
   Года черезъ три -- или немного больше -- мой отецъ дошелъ почти до половины своего труда.-- Подобно всѣмъ прочимъ писателямъ, и ему пришлось встрѣчаться съ затрудненіями.-- Онъ воображалъ, что можно будетъ все, что ему окажется нужнымъ сказать, выразить въ такой сжатой формѣ, что когда все это будетъ записано и переплетено -- то его можно будетъ сложить въ швейный ящикъ моей матери.-- Матеріалъ ростетъ въ нашихъ рукахъ; пусть, поэтому, никто заранѣе не объявляетъ:-- "Вотъ, я напишу книжку въ двѣнадцатую долю листа?"
   Однако, мой отецъ отдался этому занятію съ самой тягостной старательностью, подвигаясь во всѣ стороны шагъ за шагомъ, съ такой же осторожностью и внимательностью (хотя, правда, и не по столь религіозному побужденію), съ какой Джонъ-де-ла-Кассъ, владыка архіепископъ Беневентскій, подвигался около своей Галатеи, за которой его преосвященство провелъ около сорока лѣтъ своей жизни; когда-же, наконецъ, она вышла, она оказалась на половину тоньше Райдерова Альманаха.-- Какъ духовная особа справлялась съ своимъ дѣломъ -- если только онъ не проводилъ большую часть своего времени въ расчесываніи усовъ или за игрой въ primero {Карточная игра.} съ капелланомъ -- вотъ вопросъ, который можетъ поставить втупикъ любого смертнаго, не посвященнаго въ этотъ секретъ; поэтому его стоить объяснить свѣту, хотя-бы для поощренія тѣхъ немногихъ, кто пишетъ не столько ради пищи, сколько ради славы.
   Я признаюсь, что если-бы Джонъ-де-ла-Кассъ, архіепископъ Беневентскій, къ памяти котораго я питаю глубочайшее уваженіе (несмотря на его Галатею) -- былъ, сударь, какимъ-нибудь неучемъ -- тупоумнымъ, неспособнымъ, несообразительнымъ, и т. п.,-- мнѣ было-бы совершенно безралично, хоть-бы онъ домедлился съ своей Галатеей до Маѳусаловыхъ лѣтъ -- дѣло не стоило-бы и скобокъ.
   Но справедливо было какъ разъ обратное: Джонъ-де-ла-Кассъ былъ геніемъ, съ чуткими дарованіями и плодовитымъ воображеніемъ; и однако, не смотря на такія богатыя преимущества его натуры, которыя должны были-бы подогнать его съ его Галатеей, надъ нимъ словно тяготѣла какая-то невозможность подвигаться болѣе чѣмъ на полторы линіи за цѣлый лѣтній день. Эта неспособность въ его преосвященствѣ возникала отъ одного мнѣнія, которое его тяготило,-- именно, что когда только христіанинъ принимался за какую-нибудь книгу (не для своей личной забавы), а съ намѣреніемъ и цѣлью, bona fide, напечатать и издать ее въ свѣтъ -- тутъ сейчасъ первыми помыслами являлись ему искушенія лукаваго.-- Такъ бывало съ обыкновенными писателями: но лишь только авторомъ становилось лицо съ уважаемымъ характеромъ и высокимъ положеніемъ въ церкви или государствѣ -- тугъ уже, утверждалъ онъ, не успѣвало оно взять перо въ руку, какъ всѣ діаволы ада вырывались изъ своихъ дыръ, чтобы обольщать его.-- Это было для нихъ началомъ служебныхъ занятій; -- каждое помышленіе, отъ перваго до послѣдняго, было коварно; -- какъ-бы благовидно или хорошо оно ни казалось, подъ какимъ-бы видомъ и цвѣтомъ ни представлялось оно воображенію -- все равно, каждое представляло направленный ими противъ него ударъ, который надо было отпарировать. Такъ что жизнь писателя -- какими-бы онъ себя ни услаждалъ мечтами -- представляла менѣе состояніе сочинительства, чѣмъ воительства, выходъ изъ котораго (точно также какъ и для всякаго воинствующаго на землѣ) зависѣлъ гораздо менѣе отъ степени его ума, нежели отъ силы его сопротивленія.
   Моему отцу чрезвычайно нравилась эта теорія Джона дела Касса, архіепископа Беневентскаго; а мнѣ кажется, что (если-бы только это задѣло его вѣроисповѣднаго вопроса) онъ охотно отдалъ-бы лучшихъ десять десятинъ Шендіевской земли за славу быть ея изобрѣтателемъ.-- Насколько мой отецъ дѣйствительно вѣрилъ въ дьявола -- выяснится въ дальнѣйшей части этого труда, когда я буду говорить о религіозныхъ понятіяхъ моего отца, достаточно будетъ здѣсь сказать, что разъ ужъ онъ не могъ претендовать на славу этой теоріи, въ буквальномъ ея пониманіи -- онъ принялъ эту мысль аллегорически, и часто говаривалъ,-- особенно когда перо его начинало плохо подвигаться впередъ,-- что подъ фатою параболическаго выраженія Джона де-ла Касса скрывалось не меньше мудрости, истины и знанія, чѣмъ можно отыскать въ любомъ поэтическомъ преданіи или мистическомъ памятникѣ старины.-- Предразсудки воспитанія,-- говаривалъ онъ,-- это дьяволъ, -- а множество тѣхъ, которые мы всасываемъ съ молокомъ матери -- это всѣ дьяволы.-- Они преслѣдуютъ насъ, брать Тоби, во всѣхъ нашихъ ночныхъ занятіяхъ и розысканіяхъ, и если-бы человѣкъ былъ на столько глупъ, что подчинялся-бы добровольно ихъ наважденіямъ -- что вышло-бы изъ его книги?-- Ничего,-- отвѣчалъ онъ на свой вопросъ, съ мстительнымъ видомъ отбрасывая перо отъ себя; -- ничего, какъ только смѣсь бабьей болтовни и старушечьихъ (обоего пола) сплетенъ со всего королевства.
   Я не могу лучше объяснить медлительность моего отца въ дѣлѣ составленія его Тристрапедіи, за которой (какъ я говорилъ) онъ сидѣлъ уже что-то больше трехъ лѣтъ, работая неутомимо, и все-таки едва окончилъ, по собственному его разсчету, половину всего предпріятія: бѣда-же была въ томъ, что я находился все это время въ полномъ небреженіи, будучи цѣликомъ предоставленъ матушкѣ; а что было, пожалуй, и того хуже,-- это, что, именно благодаря мѣшкотности моего отца, первая часть его труда, на которую онъ потратилъ столько усилій, оказалась сразу-же совершенно безполезной: каждый ушедшій день лишалъ по одной -- а то и по двѣ страницы всякаго значенія.
   -- Конечно, это было предопредѣлено -- въ качествѣ бича для гордости ума человѣческаго,-- чтобы мудрѣйшіе изъ насъ перемудряли самихъ себя и постоянно теряли свои цѣли черезъ неумѣренное преслѣдованіе ихъ.
   Короче говоря, мой отецъ такъ медлилъ во всѣхъ своихъ проявленіяхъ сопротивленія,-- или, другими словами: онъ такъ медленно подвигался съ своей работой, а я началъ жить и развиваться съ такой быстротой, что, если-бы не приключился одинъ случай, который ни минуты не будетъ скрытъ отъ читателя, когда мы дойдемъ до него, если только повѣствованіе о немъ не окажется неблагопристойнымъ, -- то я, конечно, отставилъ-бы своего отца въ сторону, предоставивъ ему разрисовывать солнечные часы, для того только, чтобы послѣ закопать ихъ въ землю.
   

ГЛАВА СXXXV.

   -- Это былъ пустякъ!-- я не потерялъ и двухъ капель крови; словомъ, если-бы лекарь жилъ съ нами рядомъ, то и то не стоило-бы призывать его!-- Тысячи терпятъ добровольно то, что я претерпѣлъ случайно.-- Докторъ Слопъ поднялъ изъ-за этого вдесятеро большую бурю, чѣмъ-бы стоило.-- Есть люди, которые выказываютъ себя искусствомъ привѣшивать большіе грузы къ маленькимъ проволочкамъ, -- и я сегодня (10-го августа 1761 года) плачу часть стоимости ихъ репутаціи.-- О, камень пришелъ-бы въ негодованіе, увидѣвши, какъ дѣлаются дѣла на этомъ свѣтѣ!-- Горничная не оставила..... подъ кроватью!-- Не приловчитесь-ли вы, сударь,-- промолвила Сузанна, поднимая при этомъ оконную раму одной рукой, а другой подсаживая меня на подоконникъ,-- не приловчитесь-ли вы, голубчикъ, на одинъ разокъ?
   Мнѣ было тогда пять лѣтъ.-- Сузанна упустила изъ виду, что въ нашемъ семействѣ ничто не было привѣшено, какъ слѣдуетъ,-- и вдругъ -- подъемная рама, какъ молнія, спустилась на насъ.-- Ничего не остается мнѣ,-- вскричала Сузанна -- ничего не остается, какъ бѣжать домой.
   Домъ моего дяди Тоби былъ еще болѣе добрымъ святилищемъ; а потому Сузанна и спаслась туда.
   

ГЛАВА СХXXVI.

   Когда Сузанна повѣдала капралу о несчастьи съ окошкомъ, вмѣстѣ со всѣми обстоятельствами, сопровождавшими мое убійство (какъ она это называла), кровь покинула его щеки;-- такъ какъ всѣ соучастники въ убійствѣ суть главные виновники, то, совѣсть подсказывала Триму, онъ столько-же заслуживалъ порицанія, сколько и Сузанна;-- а если считать эту теорію за истинную, то и моему дядѣ Тоби пришлось-бы отвѣчать передъ Небомъ за кровопролитіе въ равной мѣрѣ съ ними обоими;-- такимъ образомъ, ни разсудокъ, ни инстинктъ, ни оба вмѣстѣ не съумѣли-бы направить стопы Сузанны къ болѣе подходящему убѣжищу.-- Тщетно было-бы представить это воображенію читателя:-- чтобы составить какую-бы то ни было гипотезу, могущую освѣтить эти положенія, ему пришлось бы поломать свою голову до боли -- или имѣть такіе мозги, какихъ никогда еще не было ни у одного читателя.-- Зачѣмъ подвергать ихъ испытанію или пыткѣ?-- Это ужъ моя обязанность: я разъясню все это самъ.
   

ГЛАВА СХXXVII.

   -- Жаль, Тримъ,-- промолвилъ мой дядя Тоби, опираясь рукой на плечо капрала, въ то время, какъ они вмѣстѣ осматривали свои работы,-- жаль, что у насъ нѣтъ пары полевыхъ орудій, чтобы поставить у входа этого новаго редута; этимъ мы укрѣпили-бы всю линію съ той стороны, сдѣлавъ все возможное для обороны.-- Достань-ка мнѣ парочку, Тримъ.
   -- Ваша милость будете имѣть ихъ раньше завтрашняго утра,-- отвѣтствовалъ Тримъ.
   Это составляло сердечную отраду Трима -- доставлять моему дядѣ Тоби все, чего могла потребовать его прихотливость для ихъ кампаній -- и его изобрѣтательная голова всегда изыскивала способы удовлетворять ей: онъ не пожалѣлъ-бы своей послѣдней монеты и сѣлъ-бы и выковалъ изъ нея paderero, лишь-бы предупредить малѣйшее желаніе своего хозяина.-- Капралъ уже и такъ,-- гдѣ отрѣзая кончики водопроводныхъ трубъ у моего дяди Тоби, гдѣ подрубливая и подпиливая борты водосточныхъ желобовъ, гдѣ расплавляя его оловянную посуду для бритья, или даже забираясь, подобно Людовику Четырнадцатому, на верхушки церквей въ поискахъ за ненужными кусками, и т. д., -- и такъ, за эту-же кампанію, представилъ въ поле ни больше ни меньше, какъ восемь новыхъ осадныхъ орудій, кромѣ трехъ полу-кулевринъ {Родъ легкихъ, тонкихъ и длинныхъ пушекъ.}. Требованіе со стороны моего дяди Тоби двухъ новыхъ пушекъ для редута снова задало работу капралу; а такъ какъ лучшаго исхода не представлялось, то онъ рѣшилъ снять обѣ свинцовыя гири съ окна въ дѣтской: а разъ грузъ былъ снятъ,-- блоки оказались совершенно безъ надобности; поэтому онъ снялъ и ихъ, чтобы сдѣлать изъ нихъ колеса для повозки.
   Такимъ точно образомъ, онъ давно уже перепортилъ почти всѣ подъемныя окна въ домѣ моего дяди Тоби,-- хотя, впрочемъ, не всегда придерживаясь одного и того-же порядка: ибо иногда ему бывали нужны блоки, а не свинцовыя гири; тогда онъ и начиналъ съ блоковъ; когда-же они были сняты, гири становились лишними,-- и, слѣдовательно, опять-таки попадали въ плавильницу.
   -- Прекрасную МОРАЛЬ можно было-бы вывести отсюда, но у меня нѣтъ времени:-- достаточно сказать, что съ чего-бы ни начиналось раззореніе, оно всегда оказывалось одинаково гибельно для окошка.
   

ГЛАВА СХXXVIII.

   Какъ ни плохо распорядился капралъ въ этомъ артиллерійскомъ дѣлѣ, однако онъ могъ безъ труда замолчать всю эту исторію, предоставивъ Сузаннѣ одной выдержать, какъ она съумѣетъ, всю силу нападенія;-- но истинная доблесть не довольствуется такимъ исходомъ.-- Капралъ -- въ качествѣ-ли командира или повѣрщика поѣзда {Артиллерійскаго, конечно.}, безразлично -- сдѣлалъ то, безъ чего (по его убѣжденію) несчастье никогда не могло-бы случиться -- по крайней мѣрѣ, въ Сузанниныхъ рукахъ.-- Какъ поступили-бы тутъ ваши милости?-- Онъ сразу рѣшилъ -- не искать прикрытія за Сузанной, а -- наоборотъ -- доставить его ей;-- и, съ этимъ рѣшеніемъ въ головѣ, прямо отправился въ гостинную, чтобы изложить весь маневръ передъ моимъ дядей Тоби.
   Мой дядя Тоби какъ разъ повѣствовалъ въ это время Іорику про Штейнкирковскую битву и про странное поведеніе графа Сольмеса, приказавшаго пѣхотѣ остановиться, а конницѣ -- подвигаться впередъ до такого мѣста, гдѣ ей невозможно было дѣйствовать,-- тогда какъ это было совершенно противно распоряженію короля и оказалось причиной неудачнаго исхода боя.
   Въ иныхъ семействахъ случаются инциденты, до того кстати подходящіе къ будущему, что съ ними едва можетъ сравниться даже воображеніе драматическаго писателя -- я подразумѣваю древнихъ.
   Тримъ,-- съ помощью указательнаго пальца, который онъ положилъ плашмя на столъ, и края руки, которымъ онъ ударялъ его подъ прямыми углами, -- съумѣлъ такъ разсказать свое дѣло, что попы и дѣвственницы могли-бы его слушать; когда-же разсказъ окончился, діалогъ продолжался слѣдующимъ порядкомъ:
   

ГЛАВА СХХХІХ.

   -- Пусть меня заклюютъ до смерти -- вскричалъ капралъ, когда Сузанна окончила свой разсказъ,-- прежде чѣмъ я допущу эту женщину до какого-либо зла: тутъ вина была моя, ваша милость,-- а не ея.
   -- Капралъ Тримъ, возразилъ мой дядя Тоби, надѣвая свою шляпу, лежавшую на столѣ,-- если ужъ можно назвать виной то, чего безусловно требуетъ служба, -- то, конечно, всего порицанія заслуживаю я: ты только исполнялъ полученн ое приказаніе.
   Если-бы графъ Сольмесъ поступилъ также въ битвѣ при Штейнкиркѣ, онъ спасъ-бы тебя, Тримъ, сказалъ Іорикъ, слегка подтрунивая надъ капраломъ, котораго порядочно смялъ одинъ отступающій драгунъ.-- Спасъ! вскричалъ Тримъ, перебивая Іорика и оканчивая за него предложеніе по своему:-- онъ спасъ-бы пять баталіоновъ, ваша милость,-- до послѣдней души.-- Кеттовъ, продолжалъ капралъ, пригибая указательнымъ пальцемъ правой руки большой палецъ лѣвой, и считая такимъ образомъ на рукѣ: -- Кеттовъ, Маккеевъ, Ангусовъ, Грегамовъ и Ливеновъ; всѣ они были изрублены въ куски;-- да та-же участь, постигла-бы и англійскихъ тѣлохранителей, если-бы не нѣсколько полковъ съ праваго фланга, которые храбро подступили имъ на подмогу, и получили непріятельскій залпъ въ лицо, прежде чѣмъ какой-нибудь изъ ихъ взводовъ успѣлъ дать по одному выстрѣлу.-- За это они пойдутъ на небо, прибавилъ Тримъ.-- Тримъ правъ, замѣтилъ мой дядя Тоби, кивая головою Іорику: Тримъ совершенно правъ.-- Какой могъ быть смыслъ -- выдвигать впередъ конницу, продолжалъ капралъ, когда мѣстность была до того тѣсная и у французовъ было такое множество изгородей, кустарниковъ, канавъ и поваленныхъ деревьевъ, набросанныхъ тутъ и тамъ (какъ всегда бываетъ у нихъ) для прикрытія? Графъ Сольмесъ долженъ былъ послать насъ: мы сцѣпились-бы съ ними, дуло къ дулу, не на животъ, а на смерть.-- А для конницы тамъ не было никакого дѣла;-- ему отстрѣлили, однако, ногу за его труды,-- продолжалъ капралъ,-- въ слѣдующей-же битвѣ при Ланденѣ.-- Бѣдный Тримъ получилъ свою рану тамъ-же, замѣтилъ мой дядя Тоби.-- Это было исключительно благодаря графу Сольмесу, ваша милость: еслибы онъ основательно побилъ ихъ при Штейнкиркѣ, они-бы ужъ не рѣшились нападать на насъ при Ланденѣ.-- Это весьма возможно, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби; хотя, если на ихъ сторонѣ попадается лѣсочекъ, или если вы дадите имъ минутку времени, чтобы окопаться траншеями,-- такъ вѣдь это такой народъ, который будетъ вѣчно въ васъ пощелкивать. Сражаться съ ними можно лишь съ тѣмъ, чтобы спокойно подойти къ нимъ вплотную, принять ихъ огонь и броситься на нихъ вразсыпную...-- Дингъ-донгъ, прибавилъ Тримъ.-- Конницей и пѣхотой, сказалъ мой дядя Тоби...-- Кто сюда, кто туда, замѣтилъ Тримъ.-- Направо и налѣво, вскричалъ мой дядя Тоби.-- До крови и смерти! завопилъ капралъ: -- битва свирѣпствовала; Іорикъ слегка отодвинулъ свой стулъ въ сторону для большей безопасности; а мой дядя Тоби, послѣ минутной остановки, понизивъ голосъ на цѣлую ноту, сталъ продолжать свое повѣствованіе слѣдующимъ образомъ:
   

ГЛАВА CXL.

   Король Вильгельмъ былъ до такой степени раздраженъ непослушаніемъ графа Сольмеса, сказалъ мой дядя Тоби, обращаясь къ Іорику, -- что онъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ этого не хотѣлъ допускать его въ свое присутствіе.-- Я боюсь, отвѣчалъ Іорикъ, какъ-бы помѣщикъ не оказался настолько-же раздраженнымъ противъ капрала, насколько король былъ раздраженъ противъ графа.-- Хотя было-бы весьма несправедливо, въ данномъ случаѣ, продолжалъ онъ, если-бы капралъ Тримъ, поступившій діаметрально противоположно примѣру графа Сольмеса, имѣлъ несчастіе подвергнуться, въ видѣ возмездія, такому-же безчестію; -- и однако, дѣла на этомъ свѣтѣ слишкомъ часто принимаютъ такой оборотъ...-- Я скорѣе подвелъ-бы мину, вскричалъ мой дядя Тоби, приподнимаясь, -- и взорвалъ всѣ свои фортификаціи, и мой домъ вмѣстѣ съ ними, и самъ остался погибать подъ его развалинами,-- а не стоялъ-бы при этомъ постороннимъ зрителемъ.-- Тримъ отвѣсилъ своему хозяину неглубокій, но благодарный поклонъ -- и тѣмъ кончается глава.
   

ГЛАВА CXLI.

   -- Въ такомъ случаѣ, Іорикъ, отвѣчалъ мой дядя Тоби, мы съ вами будемъ идти рядомъ впереди, -- а ты, капралъ, слѣдуй въ нѣсколькихъ шагахъ за нами.-- А Сузанна, ваша милость, будетъ поставлена въ арьергардѣ, сказалъ Тримъ.-- Расположеніе было прекрасное,-- и въ такомъ порядкѣ, безъ барабаннаго боя и развѣвающихся знаменъ, они отправились тихимъ маршемъ изъ дома моего дяди Тоби въ Shandу-Hall.
   -- Я жалѣю, сказалъ Тримъ, входя въ дверь, что не отрѣзалъ церковную водосточную трубу,-- какъ когда-то собирался -- вмѣсто оконныхъ гирекъ.-- Вы ужъ и такъ достаточно трубъ нарѣзали, возразилъ Іорикъ.
   

ГЛАВА CXLII.

   Сколько я ни далъ изображеній. своего отца, и какъ ни схоже съ оригиналомъ каждое изъ нихъ въ частности,-- однако ни одно изъ всего множества ихъ не можетъ помочь читателю въ составленіи какой-либо догадки относительно того, какъ будетъ думать, говорить или дѣйствовать мой отецъ въ первомъ-же неизвѣданномъ житейскомъ положеніи или случаѣ.-- Въ немъ было такое безконечное множество странностей, часто даже зависящихъ отъ случайности -- за какую ручку онъ возьметъ вещь, что они разрушали всякія ожиданія и разсчеты.-- Истина была въ томъ, что его путь лежалъ настолько въ сторонѣ отъ того, по которому шло большинство человѣчества, что каждый попадавшійся на его глаза предметъ представлялся ему въ такомъ видѣ, или такой стороной -- которые были совершенно отличны отъ тѣхъ, какія попадали въ поле зрѣнія прочихъ людей.-- Другими словами, то были иные предметы, а потому они иначе и разсматривались.
   Вотъ истинная причина, почему и я съ моей дорогой Дженни -- какъ и весь свѣтъ, помимо насъ,-- вѣчно ссоримся изъ-за ничего:-- Она смотритъ на внѣшность;-- я -- на внутренность.-- Возможно-ли, при такихъ условіяхъ, сойтись относительно цѣны?
   

ГЛАВА CXLIII.

   Это вопросъ рѣшенный -- и я упоминаю о немъ лишь для успокоенія Конфуція {Г. Шенди подразумѣваетъ землевладѣльца, члена ***, -- а не китайскаго законодателя.}, который обладаетъ способностью запутаться въ самой простой повѣсти -- что до тѣхъ поръ, пока онъ не выпуститъ нити повѣствованія, онъ можетъ сколько угодно двигаться по ней вверхъ и внизъ -- и это не будетъ считаться отклоненіемъ.
   Предпославъ такое замѣчаніе, я самъ воспользуюсь правомъ возвращенія.
   

ГЛАВА CXLIV.

   Пятьдесятъ тысячъ коробовъ дьяволовъ -- (не архіепископа Беневентскаго, нѣтъ: я говорю о дьяволахъ Рабле), если-бы всѣмъ имъ сразу отрубили хвосты по самый задъ -- не могли произвести такого чертовскаго крику, какой поднялъ я, когда меня постигло это злоключеніе: это моментально вызвало мою мать въ дѣтскую, такъ что Сузанна едва успѣла улизнуть по черной лѣстницѣ, какъ съ парадной показалась моя матушка.
   Ну-съ, хоть я и былъ уже достаточно великъ, чтобы могъ самъ разсказать эту исторію,-- и, надѣюсь, достаточно юнъ, чтобы сдѣлать это совершенно безхитростно -- однако Сузанна, проходя черезъ кухню, разсказала ее вкратцѣ повару -- во избѣжаніе невзгодъ;-- поваръ, съ комментаріями, передалъ ее Іонафану, а Іонафанъ Обадіи; такъ что пока мой отецъ успѣлъ позвонить въ колокольчикъ съ полдюжины разъ, чтобы узнать, что происходитъ на верху, -- Обадія былъ уже въ состояніи дать ему подробнѣйшій отчетъ о всемъ, точно такъ, какъ оно было.-- Я такъ и ждалъ, сказалъ мой отецъ, подбирая свой халатъ и отправляясь такимъ образомъ вверхъ по лѣстницѣ.
   Изъ этого можно заключить,-- (я, впрочемъ, считаю этотъ вопросъ сомнительнымъ),-- что мой отецъ еще раньше написалъ ту замѣчательную главу Тристрапедіи, которую я нахожу самой оригинальной и занимательной въ цѣлой книгѣ,-- именно главу о подъемныхъ окнахъ, заканчивающуюся горькой филиппикой противъ забывчивости горничныхъ.-- Я только по двумъ причинамъ думаю иначе.
   Во-первыхъ, если-бы онъ успѣлъ обсудить этотъ вопросъ раньше, чѣмъ случилось такое происшествіе, то онъ конечно, не долго думая, забилъ-бы подъемное окно -- и только; при томъ, если принять въ соображеніе, съ какой трудностью мой отецъ писалъ книги,-- станетъ несомнѣнно, что ему было-бы въ десять разъ легче сдѣлать это, чѣмъ написать одну главу.-- Я вижу, что этотъ аргументъ одинаково можетъ быть обращенъ и противъ возможности написанія этой главы уже послѣ вышеупомянутаго событія; но тутъ является вторая причина, которую я буду имѣть честь представить свѣту въ поддержаніе моего мнѣнія,-- что отецъ не тогда написалъ главу о подъемныхъ окнахъ и ночныхъ горшкахъ, когда вы думаете;-- причина эта та.
   -- Что я самъ написалъ эту главу, ради полноты Тристрапедіи.
   

ГЛАВА CXLV.

   Мой отецъ надѣлъ очки, -- поглядѣлъ, -- снялъ ихъ, -- положилъ въ футляръ -- все это менѣе, чѣмъ въ одну минуту; и, не открывая рта, быстро повернулся и направился поспѣшно внизъ. Моя мать вообразила, что онъ отправился за корпіей и мазью; но, когда она увидѣла, что онъ возвращается съ парою фоліантовъ подъ мышкой, а Обадія несетъ за нимъ большую конторку для чтенія, она рѣшила, что это какое-нибудь руководство о цѣлебной силѣ травъ, и даже придвинула для него стулъ къ постели, дабы онъ могъ съ удобствомъ разслѣдовать это дѣло.
   -- Лишь-бы только это было сдѣлано, какъ слѣдуетъ, промолвилъ мой отецъ, открывая книгу на отдѣлѣ de se de yel subjeeto circumcisionis,.-- ибо онъ притащилъ съ собой Spenser de Legibus Hebracorum Ritualibus u Maimonides {Знаменитый еврей, раввинъ, родившійся въ Кордовѣ въ 1135 году, ученикъ Аверроэса; когда послѣдній впалъ въ немилость, онъ удалился въ Египетъ и сдѣлался придворнымъ врачемъ султана Саладина. Онъ училъ философіи, и слава его была такъ велика, что изъ самыхъ отдаленныхъ странъ приходили слушать его и разсуждать съ нимъ. Возвышенность и красота его религіозно-нравственнаго ученія дѣлаютъ его Платономъ евреевъ; изъ трудовъ его особенно замѣчательны толкованія темныхъ мѣстъ священнаго писанія.}, -- съ намѣреніемъ сравнить и сопоставить насъ на мѣстѣ {Т. е. осмотрѣть поврежденія своего сына параллельно съ чтеніемъ вышеуказаннаго отрывка -- о мѣстѣ или субъектѣ обрѣзанія.}.
   -- Лишь-бы только это было сдѣлано, какъ слѣдуетъ, повторилъ онъ.-- Да скажи только, вскричала моя мать, перебивая его, -- какія нужны травы?-- За этимъ, отвѣчалъ мой отецъ, вамъ надо обратиться къ доктору Слопу.
   Моя мать отправилась внизъ, а мой отецъ продолжалъ чтеніе этого отрывка такимъ образомъ:
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . -- Прекрасно, -- сказалъ мой отецъ, . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . -- ну, если это представляетъ такія удобства,-- и онъ даже не подождалъ ни минуты, чтобы рѣшить въ своемъ умѣ, Евреи ли заимствовали его у Египтянъ, или Египтяне у Евреевъ, -- всталъ, и, проведя раза два или три ладонью по лбу, какъ это дѣлаютъ, чтобы изгладить слѣды заботы въ тѣхъ случаяхъ, когда бѣда наступила на насъ легче, чѣмъ мы ожидали, -- закрылъ свою книгу и отправился внизъ.
   -- Нѣтъ, говорилъ онъ, упоминая на каждой ступенькѣ по имени какого-нибудь великаго народа, -- если Египтяне,-- Сирійцы, -- Финикійцы, -- Арабы, -- Каппадокійцы, -- если Колхи {Жители Колхиды (на восточномъ берегу Чернаго моря).} и Троглодиты {"Обитатели пещеръ"; народъ, жившій въ древности на юго-востокъ отъ Египта, по берегу Аравійскаго залива.} это дѣлали, -- если Солонъ и Пиѳагоръ согласились...-- то что тогда Тристрамъ?-- Кто я, чтобы мнѣ хотя одну минуту сокрушаться или негодовать объ этомъ?
   

ГЛАВА CXLVI.

   Ну, дорогой Іорикъ, промолвилъ мой отецъ, улыбаясь (ибо Іорикъ долженъ былъ уступить моему дядѣ Тоби, проходя черезъ узкую дверь, и вошелъ въ гостинную первымъ),-- я нахожу, что этотъ Тристрамъ у насъ ужасно тяжело проходитъ черезъ всѣ свои религіозные обряды. Никогда еще сынъ еврея, христіанина, турка или язычника не подвергался имъ такимъ случайнымъ и сквернымъ образомъ.-- Но ему, надѣюсь, отъ этого не хуже, сказалъ Іорикъ.-- Навѣрно въ какой-нибудь части эклиптики происходили чертовскія пертурбаціи, когда создавалось это мое чадо...-- продолжалъ мой отецъ.-- Объ этомъ ужъ, конечно, вы можете судить лучше меня, отвѣчалъ Іорикъ.-- Астрологи, замѣтилъ мой отецъ, знаютъ еще лучше насъ обоихъ:-- третьи и шестыя положенія перекосились почему-нибудь на сторону, -- или противоположныя имъ восхожденія не такъ сошлись, какъ слѣдовало, -- или владыки рожденій (какъ они ихъ называютъ) играли въ прятки; -- ужъ что-нибудь да случилось у насъ неладно, наверху либо внизу.
   Это возможно, отвѣчалъ Іорикъ.-- Да хуже-ли отъ этого ребенку? вскричалъ мой дядя Тоби.-- Да Троглодиты говорятъ, что нѣтъ... сказалъ мой отецъ.-- А ваши богословы, Іорикъ, говорятъ намъ... Съ богословской точки зрѣнія? перебилъ Іорикъ, -- или съ аптекарской {Χαλεπῆς νόσου, καὶ δυσιάτου ἀπαλλαγὴ ἥν ἆνϑρακα καλοῦσιν. Philo. (Примѣчаніе автора).}, государственной {Τὰ τεμνόμενα τῶν ἑϑνῶν πολυγονωτατα, καὶ πολυανϑρωπότατα εῖναι. (Примѣчаніе автора).} или прачешной {Καϑαριότητος εινεκεν. Bochart. (Примѣчаніе автора).}?
   -- Этого я навѣрно не знаю, отвѣчалъ мой отецъ; -- но только они говорятъ намъ, братъ Тоби, что это даже лучше.-- Въ томъ случаѣ, однако, -- замѣтилъ Іорикъ,-- если вы повезете его въ Египетъ.-- Это будетъ тогда, отвѣчалъ мой отецъ, когда онъ увидитъ пирамиды.
   -- Ну, для меня это все, до послѣдняго слова, сущая арабская грамота! промолвилъ мой дядя Тоби.-- Я-бы желалъ, чтобы это было такъ-же для половины свѣта, замѣтилъ Іорикъ.
   -- Илосъ {Ὁ Ιλος, τὰ αἰδοῖα περιτέμνεται. ταυτο ποῖησαι καὶ τοῦς ἁμ' αὑτῷ συμάχρυς κατανάγκάσας. Sanchuniatho. (Примѣчаніе автора).}, продолжалъ мой отецъ, въ одно прекрасное утро обрѣзалъ всю свою армію.-- Не безъ суда?... вскричалъ мой дядя Тоби.-- Хотя правда, продолжалъ онъ, не обращая никакого вниманія на замѣчаніе моего дяди Тоби и оборачиваясь къ Іорику, -- что ученые далеко не согласны относительно того, кто былъ Илосъ; -- одни говорятъ: Сатурнъ;-- другіе -- Верховное Существо,-- третьи -- что онъ быль не болѣе, какъ бригаднымъ генераломъ при Фараонѣ Нехао.-- Кто бы онъ ни былъ, сказалъ мой дядя Тоби, -- я не знаю, какимъ пунктомъ воинскаго артикула онъ могъ оправдать свой поступокъ.
   Спорящія стороны указываютъ для этого двадцать двѣ различныхъ причины;-- другіе, притупившіе свои перья противъ этого вопроса, показали свѣту неосновательность большинства изъ нихъ. Но за то, съ другой стороны, лучшіе наши богословы-полемики...-- Какъ-бы я желалъ, перебилъ Іорикъ, чтобы во всемъ королевствѣ не было ни одного богослова-полемика!-- одна унція практической божественности дороже цѣлаго корабельнаго груза всего того прописного богословія, которое ихъ преподобія ввозили въ теченіи послѣднихъ пятидесяти лѣтъ.-- Скажите мнѣ пожалуйста, мистеръ Іорикъ, промолвилъ мой дядя Тоби, -- что такое -- богословъ-полемикъ?-- Лучшее описаніе, какое я когда-либо читалъ, капитанъ Шенди, отвѣчалъ Іорикъ, это описаніе двухъ изъ нихъ, находящееся въ отчетѣ о рукопашномъ боѣ между Гимнастомъ и капитаномъ Трипетомъ, которое лежитъ у меня въ карманѣ.-- Я прошу, чтобы мнѣ позволено было его услышать, искренно промолвилъ мой дядя Тоби.-- Вы и услышите, сказалъ Іорикъ.-- Но такъ какъ капралъ поджидаетъ меня за дверью, -- и я знаю, что описаніе сраженія доставитъ бѣднягѣ больше удовольствія, чѣмъ даже ужинъ,-- то я прошу, брать, твоего разрѣшенія -- впустить его сюда.-- Отъ всей души, отвѣчалъ мой отецъ. Тримъ вошелъ, гордый и счастливый, какъ императоръ; закрывши дверь, Іорикъ досталъ книгу изъ праваго кармана своего камзола, и началъ читать (или дѣлать видъ, что читаетъ) слѣдующее:
   

ГЛАВА CXLVII.

   -- "Когда эти слова были услышаны всѣми солдатами, которые тамъ находились, многіе изъ нихъ, внутренно ужаснувшись, отодвинулись назадъ и очистили мѣсто для нападающихъ. Гимнастъ все это отлично замѣчалъ и соображалъ, и потому, съ такимъ видомъ, какъ будто онъ слѣзалъ съ своей лошади, находясь съ лѣвой стороны ея, онъ очень проворно (съ своей короткой саблей на боку) перемѣнилъ ногу въ стремени и, сдѣлавши особенный фокусъ, -- для чего онъ предварительно пригнулся туловищемъ книзу, -- бросился вверхъ, въ воздухъ, и, ставши обѣими ногами на сѣдло, выпрямился, обернувшись спиной къ головѣ лошади.-- Теперь (сказалъ онъ) дѣло мое подвигается впередъ. Потомъ вдругъ, не мѣняя положенія, онъ сдѣлалъ пируэта на одной ногѣ, и, повернувшись налѣво кругомъ, ловко описалъ полный кругъ и сталъ точь въ точь такъ же, какъ стоялъ раньше.-- Га! сказалъ Трипетъ, я не стану дѣлать этого теперь; -- и не безъ причины.-- Хорошо, сказалъ Гимнастъ, я потерпѣлъ неудачу, -- я передѣлаю этотъ прыжокъ; -- и, поворачиваясь съ поразительной силой и ловкостью направо, онъ выкинулъ такой-же веселый пируэтъ; послѣ этого, онъ уперся большимъ пальцемъ правой руки въ луку сѣдла, и, приподнявшись, подпрыгнулъ въ воздухъ, уравновѣшивая и поддерживая всю свою тяжесть на мускулѣ и нервѣ вышесказаннаго пальца, и въ такомъ положеніи трижды перевернулся и перекружился; за четвертымъ разомъ, откинувшись своимъ корпусомъ и переворачиваясь верхомъ внизъ и задомъ на передъ, не касаясь ничего, онъ очутился между ушей лошади, и потомъ, внезапно раскачнувшись, усѣлся ей на крестецъ"!
   (Это не похоже на сраженіе, сказалъ мой дядя Тоби.-- Капралъ на это покачалъ головой, -- Имѣйте терпѣніе, сказалъ Іорикъ).
   "Тогда (Трипетъ) перекинулъ правую ногу черезъ сѣдло и помѣстился en croupe.-- Впрочемъ, сказалъ онъ, для меня было-бы лучше сѣсть въ сѣдло. Потомъ, положивъ большіе пальцы обѣихь рукъ на крестецъ, передъ собою, и опираясь на нихъ, какъ на единственныя поддержки его тѣла, онъ стремительно перевернулся въ воздухѣ черезъ голову и очутился, въ довольно удобномъ положеніи, въ сѣдлѣ; потомъ, снова подскочивши на воздухъ, онъ началъ вертѣться словно вѣтряная мельница, выдѣлывая тамъ сотни прижковъ, поворотовъ и вывертовъ".-- Богъ мой! вскричалъ Тримъ, теряя всякое терпѣніе, -- одинъ добрый ударъ штыкомъ лучше всего этого.-- Я тоже такъ думаю, отвѣтилъ Іорикъ.
   А я на этотъ счетъ совсѣмъ иного мнѣнія, промолвилъ мой отецъ.
   

ГЛАВА CXLVIII.

   -- Нѣтъ, мнѣ кажется, что я не внесъ ничего -- промолвилъ мой отецъ, въ отвѣтъ на вопросъ, съ которымъ Іорикъ рѣшился къ нему обратиться -- не внесъ ничего въ Тристрапедію, что не было-бы столь-же ясно, какъ любое положеніе Эвклида.-- Достань мнѣ, Тримъ, эту книгу съ письменнаго стола.-- Мнѣ не разъ уже приходила мысль, продолжалъ мой отецъ, прочесть ее вамъ, Іорикъ, и моему брату Тоби; е. я отчасти обвиняю себя въ томъ, что не сдѣлалъ этого давнымъ давно.-- Не хотите-ли прослушать главу-другую теперь, а потомъ, когда представится случай, опять главу или двѣ -- и такъ до тѣхъ поръ, пока мы не покончимъ ее всю?-- Мой дядя Тоби и Іорикъ въ должныхъ фразахъ изъявили свое расположеніе, а капралъ, хотя и не былъ включенъ въ обращеніи, отвѣсилъ въ тоже время низкій поклонъ, прижимая къ груди руку.-- Всѣ улыбнулись.-- Тримъ полностью заплатилъ за право присутствовать на дивертисментѣ, замѣтилъ мой отецъ.-- Ему, кажется, не по вкусу было представленіе, промолвилъ Іорикъ.-- Да это дурацкое было сраженіе -- не въ обиду вашимъ милостямъ будь сказано;-- капитанъ Трипетъ и тотъ другой офицеръ выкидывали все время какіе-то сумасшедшіе прыжки... Французы кувыркаются иногда такимъ манеромъ -- но и то не до такой степени.
   Ощущеніе собственнаго существованія никогда не пробуждало въ моемъ дядѣ Тоби большаго чувства благодушія, чѣмъ то, которое онъ испытывалъ въ эту минуту, подъ вліяніемъ размышленій капрала я своихъ собственныхъ,-- онъ закурилъ свою трубку,-- Іорикъ придвинулся съ своимъ стуломъ ближе къ столу,-- Тримъ снялъ нагаръ со свѣчи, -- мой отецъ помѣшалъ въ каминѣ, взялъ книгу, прокашлялся дважды и началъ.
   

ГЛАВА CXLIX.

   Первыя тридцать страницъ, сказалъ мой отецъ, переворачивая листы,-- немного сухи, и такъ какъ онѣ не особенно тѣсно связаны съ самой сутью, то мы теперь ихъ пропустимъ: это предисловное вступленіе, продолжалъ мой отецъ, или вступительное предисловіе (я не рѣшилъ еще окончательно, какъ назвать его), о государстенномъ или гражданскомъ управленіи: основаніе его было положено въ первомъ соединеніи мужчины съ женщиной ради преумноженія рода, а потому я незамѣтно втянулся въ это.-- Совершенно естественно, замѣтилъ Іорикъ.
   Я убѣжденъ, продолжалъ мой отецъ, что происхожденіе общества именно таково, какъ говорилъ Полиціанъ, то-есть просто супружеское: не болѣе, какъ соединеніе одного мужчины и одной женщины, къ которымъ (согласно Гездоду) мудрецъ прибавляетъ еще слугу:-- если-же предположить, что въ самомъ началѣ лакеи еще не успѣли народиться, -- то онъ видитъ основаніе его въ мужчинѣ, женщинѣ и быкѣ.-- Мнѣ кажется, что тамъ волъ, замѣтилъ Іорикъ, цитируя отрывокъ (οἶκον μὲν πτιστα, γυναῖκα τε, βοῦν τε, ἀροτηρα).-- Быкъ причинилъ-бы больше тревоги, чѣмъ стоила самая его голова.-- Есть причина еще лучше, сказалъ мой отецъ (макая свое перо въ чернило): волъ, какъ самое терпѣливое изъ животныхъ, и, притомъ, самое полезное при воздѣлываніи земли для добытія пищи,-- былъ самымъ подходящимъ орудіемъ и, вмѣстѣ, эмблемой для вновь соединенной парочки, какое природа могла дать имъ.-- Въ пользу вола еще есть доводъ, болѣе вѣскій, чѣмъ всѣ эти,-- прибавилъ мой дядя Тоби.-- Мой отецъ не рѣшался вынуть перо изъ чернильницы, не выслушавъ довода моего дяди Тоби.-- Ибо только тогда, когда земля была обработана, и стала стоить того, чтобы ее огораживали, сказалъ мой дядя Тоби,-- начали защищать ее стѣнами и рвами: таково происхожденіе укрѣпленій.-- Вѣрно, вѣрно, дорогой Тоби, вскричалъ мой отецъ, вычеркивая быка и вписывая вола на его мѣсто.
   Мой отецъ кивнулъ Триму, чтобы тотъ снялъ нагаръ со свѣчи, и продолжалъ свое разсужденіе.
   -- Я пускаюсь въ эти разсужденія,-- сказалъ мой отецъ, небрежно, и на половину закрывая книгу по мѣрѣ того, какъ онъ продолжалъ,-- для того только, чтобы показать основаніе естественнаго родства между отцомъ и его ребенкомъ, права распоряженія которымъ первый пріобрѣтаетъ слѣдующими способами:
   1) Бракомъ.
   2) Усыновленіемъ.
   3) Узаконеніемъ.
   4) Произведеніемъ: каждый изъ нихъ я разсмотрю по порядку.
   Я слегка подчеркиваю одинъ изъ нихъ, отвѣчалъ Іорикъ,-- актъ, особенно когда онъ этимъ и оканчивается, по моему мнѣнію, такъ-же мало налагаетъ обязанностей на ребенка, какъ мало власти сообщаетъ отцу.-- Вы неправы, тонко возразилъ мой отецъ,-- и вотъ на какомъ простомъ основаніи. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .-- Я сознаюсь, прибавилъ мой отецъ, что ребенокъ, на этомъ основаніи, не находится настолько-же и подъ властью и началомъ матери.-- Но вѣдь причина одинаково примѣнима и къ ней, замѣтилъ Іорикъ.-- Она сама подвластна, сказалъ мой отецъ:-- и, кромѣ того, продолжалъ мой отецъ, кивая головой и прикладывая палецъ къ носу въ въ то время, какъ онъ высказывалъ свое основаніе,-- она не главное дѣйствующее лицо, Іорикъ.-- Въ чемъ? спросилъ мой дядя Тоби, набивая свою трубку.-- Хотя, конечно, прибавилъ мой отецъ (не слушая моего дядю Тоби), "сынъ долженъ оказывать ей уваженіе", -- какъ вы можете пространно прочесть, Іорикъ, въ первой книгѣ Институцій Юстиніана, подъ одиннадцатымъ заглавіемъ десятаго раздѣла.-- Я точно также могу прочесть это и въ Катехизисѣ, отвѣчалъ Іорикъ.
   

ГЛАВА CL.

   Тримъ можетъ отвѣтить его на память, слово въ слово, сказалъ мой дядя Тоби.-- Ну! промолвилъ мой отецъ, не желая, чтобы его перебивали Тримовымъ катехизисомъ.-- Можетъ, честное слово, повторилъ мой дядя Тоби. Задайте ему, мистеръ Іорикъ, любой вопросъ.
   -- Пятую заповѣдь, Тримъ? сказалъ Іорикъ мягкимъ голосомъ, сопровождая вопросъ легкимъ кивкомъ головы, какъ будто обращаясь къ застѣнчивому новообращенцу.-- Капралъ стоялъ молча.-- Вы не такъ его спрашиваете, сказалъ мой дядя Тоби, и, повышая голосъ, словно для военной команды, онъ быстро и громко проговорилъ: Пятую!-- Я долженъ начать съ первой, если ваша милость позволите, отвѣтилъ капралъ.
   -- Іорикъ не могъ удержаться отъ улыбки.-- Ваше преподобіе не желаете принять въ соображеніе,-- сказалъ капралъ, принимая свою палку на плечо вмѣсто ружья и выступая на середину комнаты, чтобы выяснить свое положеніе,-- что это, вѣдь, совершенно то же самое, что и военныя полевыя упражненія.
   "Правую руку къ ружыо"! прокричалъ капралъ слова команды, продѣлывая въ то же время и самое дѣйствіе.
   "Поднимай ружье къ плечу!" закричалъ капралъ, продолжая совмѣстно исполнять обязанности и фельдфебеля и рядового.
   "Упирай ружье въ плечо"!-- Вотъ видите, ваше преподобіе,-- одно движеніе ведетъ къ другому.-- Если только ихъ милость начнутъ съ первой...
   Первая! скомандовалъ мой дядя Тоби, упираясь рукой въ бокъ,--. . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Вторая!-- вскричалъ мой дядя Тоби, помахивая чубукомъ своей трубки, какъ, бывало, прежде, саблей во главѣ цѣлаго полка.-- Капралъ съ точностью продѣлалъ все ученье, и, почтивши своего отца и мать: отвѣсилъ низкій поклонъ и отступилъ обратно къ стѣнкѣ.
   Все на этомъ свѣтѣ чревато шуткой,-- сказалъ мой отецъ,-- и заключаетъ въ себѣ остроуміе, и назидательность; надо умѣть находить ихъ.
   -- Вотъ лѣса просвѣщенія, глупая оболочка его, безъ зданія, которое должно находиться позади ихъ.
   -- Вотъ зеркало, въ которомъ педагоги, учители, преподаватели, воспитатели, герундисты-притѣснители и медвѣжатники могутъ увидѣть себя въ настоящую свою величину.
   О, Іорикъ! вмѣстѣ съ ученіемъ возрастаетъ и его кора, его скорлупа, которую они, по своей неумѣлости, не знаютъ, какъ отбросить!
   -- Привычкой можно выучить науки, но не мудрость!
   Іорикъ началъ думать, что на моего отца нашло вдохновеніе. Я сію-же минуту обязываюсь роздать все наслѣдіе моей тетки Дины на благотворительныя дѣла, сказалъ мой отецъ (кстати, онъ не особенно высокаго былъ о нихъ мнѣнія), если у капрала хотя съ однимъ изо всѣхъ сказанныхъ имъ словъ связано какое-нибудь опредѣленное представленіе.-- Скажи, Тримъ, продолжалъ мой отецъ, оборачиваясь къ нему,-- что ты разумѣешь подъ "почитаніемъ отца твоего и матери твоей"?
   Предоставленіе имъ, въ старости, трехъ полупенсовъ въ день изъ моего жалованья, ваша милость.-- И ты это дѣлалъ, Тримъ, спросилъ Іорикъ?-- Дѣлалъ, дѣйствительно, отвѣтилъ мой дядя Тоби.-- Въ такомъ случаѣ, Тримъ, сказалъ Іорикъ, соскакивая съ своего стула и потрясая капралу руку,-- ты самый лучшій толкователь этой части Декалога {Десяти заповѣдей.}; и я за это болѣе уважаю тебя, капралъ Тримъ, чѣмъ если-бы ты участвовалъ въ составленіи самого Талмуда.
   

ГЛАВА CLI.

   О, благословенное здравіе! воскликнулъ мой отецъ, переворачивая листы, чтобы перейти къ слѣдующей главѣ:-- ты превыше всякаго золота и драгоцѣнностей; это ты расширяешь душу, открываешь всѣ ея способности для воспріятія просвѣщенія, для пониманія добродѣтели. Тому, кто обладаетъ тобой, немногаго еще остается желать: тотъ-же, кто настолько несчастенъ, что лишенъ тебя, -- лишенъ всего, вмѣстѣ съ тобою.
   Я соединилъ все, что можетъ быть сказано по этому важному вопросу, такъ, что оно заняло очень мало мѣста, пояснилъ мой отецъ; поэтому, мы прочитаемъ всю эту главу цѣликомъ.
   Мой отецъ сталъ читать слѣдующее:
   "Такъ какъ вся тайна здоровья зависитъ отъ правильнаго распредѣленія преобладанія между природной теплотой и природной влажностью"...-- Вы, я полагаю, выше доказали это положеніе, замѣтилъ Іорикъ.-- Достаточно... отвѣчалъ мой отецъ.
   Говоря это, мой отецъ закрылъ книгу, -- не съ такимъ видомъ, словно онъ рѣшилъ никогда больше не читать ее, ибо онъ оставилъ свой указательный палецъ на главѣ; ни съ досадой, ибо онъ закрылъ книгу медленно, и когда онъ это сдѣлалъ, большой палецъ его покоился на верхней крышкѣ переплета, а три крайнихъ поддерживали нижнюю, безъ малѣйшаго давленія или сжатія.
   Я вполнѣ достаточно доказалъ истину этого положенія въ предыдущей главѣ, сказалъ мой отецъ, кивая Іорику.
   Ну, если-бы человѣку на лунѣ можно было сказать, что какой-то человѣкъ на землѣ написалъ главу, достаточно доказывающую, что вся тайна здоровья зависитъ отъ должнаго распредѣленія перевѣса между природной теплотой и природной влажностью,-- и что онъ удачно разрѣшилъ этотъ вопросъ, что во всей главѣ о природной теплотѣ и природной влажности не было ни одного, -- сырого или сухого -- слова, ни единаго слога,-- прямо или косвенно, за или противъ, насчетъ борьбы этихъ двухъ началъ въ какой-либо части жизненнаго хозяйства.
   "О, вѣчный творецъ всего сущаго"! воскликнулъ-бы онъ, ударяя себя въ грудь правой рукой (въ томъ случаѣ, если таковая есть у него) -- "ты, чья власть и благость могутъ довести способности твоихъ созданій до такой безграничной степени превосходства и совершенства!.. Что-же сдѣлали мы, Лунитяне"?
   

ГЛАВА CLII.

   Мой отецъ достигъ этого двумя ударами, направленными одинъ противъ Гиппократа {460 г. до P. X.-- Величайшій врачъ древности, родоначальникъ медицинской науки.}. Другой -- противъ Лорда Верулама {1560--1626. Знаменитый философъ, Францискъ Беконъ, авторъ многихъ трудовъ по логикѣ и метафизикѣ, пользующихся большою извѣстностью (De dignitnte et augments scientiarum, Novum organuni, Афоризмы, Опыты), а также по естественной исторіи (Sylva aylvarum) и физіологіи (Трактатъ о жизни и смерти), о послѣднемъ-то и говоритъ Стернъ.}!
   Ударъ, направленный на царя медиковъ, съ котораго онъ и началъ, былъ не болѣе, какъ краткая насмѣшка надъ его грустной жалобой на ars longa, vita brevis,-- жизнь коротка, вскричалъ мой отецъ, а искусство врачеванія медленно! Да кому же мы обязаны какъ однимъ, такъ и другимъ, если не невѣжеству самихъ лекарей,-- вмѣстѣ съ цѣлыми грузами химической латинской кухни и перипатетическаго хлама, которымъ, во всѣ вѣка, они сначала обнадеживали, а подъ конецъ обманывали свѣтъ.
   -- О, милордъ Веруламскій, воскликнулъ мой отецъ, оставляя Гиппократа и направляя второй ударъ противъ главнаго защитника всякихъ снадобій, наиболѣе подходящаго для того, чтобы въ его лицѣ показать примѣръ всѣмъ остальнымъ.-- Что скажу я тебѣ, великій Лордъ Веруламъ? Что скажу я твоему внутреннему духу, твоему опіуму, твоей селитрѣ, твоимъ жирнымъ смазываніямъ, ежедневнымъ прочисткамъ, еженощнымъ клистирамъ и замѣнамъ?
   -- Мой отецъ никогда не задумывался надъ тѣмъ, что кому и по какому случаю сказать, и менѣе всякаго другого нуждался въ совѣтѣ любого живого человѣка. Какъ онъ поступилъ съ мнѣніемъ лорда -- вы увидите -- не знаю, впрочемъ когда... Намъ надо еще прежде посмотрѣть, каково мнѣніе самого лорда.
   

ГЛАВА CLIII.

   "Двѣ великія причины, соединяющіяся вмѣстѣ для того, чтобы сокращать жизнь, слѣдующія", говоритъ Лордъ Веруламъ; "во-первыхъ --
   "Внутренній духъ, который, какъ медленный огонь изсушиваетъ тѣло до смерти,-- и. во-вторыхъ, внѣшній воздухъ, разрушающій тѣло, обращающій его въ пепелъ: -- эти два врага, нападая на насъ съ обѣихъ сторонъ нашего тѣла одновременно, постепенно разрушаютъ наши органы, дѣлая ихъ негодными для поддержанія жизненныхъ функцій".
   Разъ положеніе дѣла таково, путь къ долговѣчности становится ясенъ: ничего болѣе не нужно, говоритъ его свѣтлость, какъ пополнять потери, производимыя внутреннимъ духомъ, черезъ сгущеніе и уплотненіе его субстанціи правильными пріемами опіатовъ, въ одной стороны, съ другой-же -- черезъ охлажденіе его жара тремя съ половиной гранами селитры, которые надо принимать каждое утро, передъ вставаньемъ.
   Оставались еще враждебныя воздѣйствія внѣшняго воздуха на нашъ организмъ: -- но они устранялись системой жирныхъ втираній, которыя такъ насыщали отверстія кожи, что никакой ядъ не могъ въ нихъ проникнуть,-- точно такъ-же, какъ и выйти черезъ нихъ.-- Этимъ прекращалась всякая испарина, чувствительная и нечувствительная: но такъ какъ это порождаетъ множество скверныхъ болѣзней, то для полноты системы былъ необходимъ еще курсъ клистировъ, которые должны были освобождать отъ излишнихъ выдѣленій.
   Что мой отецъ имѣлъ сказать опіатамъ милорда Веруламскаго, его селитрѣ, жирнымъ втираніямъ и клистирамъ -- объ этомъ вы прочтете; но не сегодня и не завтра: время мое не терпитъ,-- мой читатель въ нетерпѣніи,-- я долженъ подвигаться впередъ.-- Вы можете прочесть эту главу не спѣша (если васъ это интересуетъ), какъ только Тристрапедія будетъ напечатана.
   Теперь же достаточно сказать, что мой отецъ сравнялъ его гипотезу съ землей; и при этомъ, какъ ученые знаютъ, онъ построилъ и предложилъ свою собственную.
   

ГЛАВА CLIV.

   Весь секретъ здоровья, сказалъ мой отецъ, начиная свою фразу сызнова, очевидно, зависитъ отъ правильнаго распредѣленія природной теплоты и природной влажности внутри насъ; поэтому, для поддержанія его было бы достаточно малѣйшей доли умѣнья, если-бы ученые не затруднили этой задачи единственно тѣмъ (какъ доказалъ знаменитый химикъ Ванъ Гельмонъ {1577-1644. Ученый медикъ, профессоръ хирургіи: въ силу своего влеченія къ сверхъестественному, онъ оставилъ чисто-медицинскую профессію и занялся метафизикой, заслужившей ему удивленіе современниковъ, но оцѣненной по достоинству потомствомъ; онъ увлекался примѣненіемъ химіи къ медицинѣ, придавая ему слишкомъ большое значеніе. Истинная научная заслуга его состоитъ въ научномъ обоснованіи существованія газовъ.}), что смѣшивали, въ своемъ заблужденіи, природную влажность съ саломъ и жиромъ органическихъ тѣлъ.
   Въ дѣйствительности же, природная влажность не есть животное сало или жиръ, а маслянистая и бальзамическая матерія; ибо жиръ или сало, также какъ и флегма или водянистыя части, холодны; тогда какъ маслянистыя и бальзамическія частицы теплы и подвижны, -- чѣмъ и объясняется замѣчаніе Аристотеля, Quod omne animal post coituni est triste.
   Далѣе, достовѣрно извѣстно, что природная теплота живетъ въ природной влажности; но можно-ли утверждать обратное -- еще сомнительно; однако, съ нарушеніемъ одною, нарушается и другое, и тогда появляется или чрезмѣрная теплота, вызывающая чрезмѣрную сухость,-- или чрезмѣрная влажность, вызывающая водяную болѣзнь,-- такимъ образомъ, надо только научить подростающаго ребенка, чтобы онъ избѣгалъ попадать въ огонь и въ воду, такъ какъ оба угрожаютъ ему погибелью -- и тогда будетъ сдѣлано все, что нужно въ этомъ направленіи.
   

ГЛАВА CLV.

   Даже описаніе осады Іерихона не могло-бы болѣе властно привязать къ себѣ вниманіе моего дяди Тоби, нежели то сдѣлала предыдущая глава;-- онъ все время не сводилъ глазъ съ моего отца; -- ни разу тотъ не упомянулъ о природной теплотѣ и о природной влажности безъ того, чтобы мой дядя Тоби не вынулъ трубку изо рта и не покивалъ ему головой; и какъ только глава эта кончилась, онъ поманилъ капрала поближе къ своему стулу, чтобы задать ему -- въ сторону -- слѣдующій вопросъ: --. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .-- Это было при осадѣ Лимерика, ваша милость, отвѣчалъ капралъ съ поклономъ.
   Да,-- промолвилъ мой дядя Тоби, обращаясь къ моему отцу,-- по той самой причинѣ, о которой ты упомянулъ, мы съ этимъ бѣднягой едва могли выползать изъ нашихъ палатокъ, во время осады Лимерика.-- Какая еще новая чепуха проникла въ твою рѣдкую башку, мой дорогой братъ Тоби! воскликнулъ мысленно мой отецъ.-- Клянусь небомъ! продолжалъ онъ, все бесѣдуя съ самимъ собой, -- самъ Эдинъ затруднился бы найти тутъ какую-нибудь связь.
   Я думаю, ваша милость, заговорилъ капралъ, что еслибы не то количество водки, которое мы сожигали каждую ночь, да бордо съ корицей, которымъ я поддерживалъ вашу милость... Да можжевеловка, Тримъ, прибавилъ мой дядя Тоби, она больше всего принесла намъ пользы... Я по истинѣ думаю, продолжалъ капралъ, что безъ всего этого, оба мы, съ вашей милостью, оставили-бы свою жизнь въ траншеяхъ и тамъ-же были-бы погребены.-- Благороднѣйшая могила, капралъ, -- вскричалъ мой дядя Тоби, причемъ глаза его заблистали -- въ какую можетъ желать лечь солдатъ!-- Но все-же, ваша милость, жалкая смерть для солдата!-- возразилъ капралъ.
   Все это было для моего отца такой-же тарабарщиной, какой обряды Колховъ и Троглодитовъ были раньше для моего дяди Тоби; отецъ мой не могъ рѣшить -- насупиться-ли ему, или улыбаться.
   Мой дядя Тоби, оборачиваясь къ Іорику, вернулся опять къ случаю при Лимерикѣ -- на этотъ разъ съ большей ясностью, чѣмъ сначала, -- и тѣмъ сразу разрѣшилъ недоумѣніе моего отца.
   

ГЛАВА CLVI.

   Конечно, сказалъ мой дядя Тоби, это было большое счастье для меня и для капрала, что у насъ все время,-- въ теченіе тѣхъ двадцати-пяти дней, когда поносъ повально свирѣпствовалъ въ нашемъ лагерѣ, -- была сильнѣйшая лихорадка, сопровождавшаяся безумной жаждой; иначе, какъ я вижу теперь, эта природная влажность, какъ ее называетъ мой отецъ, совсѣмъ бы насъ одолѣла.-- Мой отецъ втянулъ въ свои легкія громадную струю воздуха, и, поднимая глаза кверху, медленно выпустилъ его обратно.
   Это милость Неба къ намъ, продолжалъ мой дядя Тоби, внушила капралу сохранять равновѣсіе природной теплоты съ природной влажностью черезъ постоянное увеличеніе лихорадочнаго жара горячимъ виномъ и пряностями, поддерживая этимъ, такъ сказать, непрерывный огонь; такъ что природная теплота до конца отстояла свою позицію и съ достоинствомъ выдержала борьбу съ природной влажностью, не смотря на всю ея силу.-- Даю тебѣ честное слово, братъ Шенди, прибавилъ мой дядя Тоби,-- за двадцать сажень можно было слышать борьбу, происходившую внутри нашего тѣла.-- Если въ это время не было стрѣльбы, замѣтилъ Іорикъ.
   Ну, молвилъ мой отецъ, вздыхая полной грудью и дѣлая послѣ этого слова маленькую паузу,-- если бы я былъ судьей, и законы страны, которые сдѣлали бы меня таковымъ, позволяли это, я обрекъ бы нѣсколько злѣйшихъ преступниковъ, давши имъ, конечно, духовное напутствіе...
   Іорикъ, предчувствуя, что эта фраза не приведетъ къ милосердному концу, положилъ руку на грудь къ моему отцу, прося его обождать минутку, пока онъ спроситъ одну вещь у капрала.-- Прошу тебя, Тримъ, сказалъ Іорикъ, не дожидаясь согласія моего отца,-- скажи намъ по совѣсти,-- каково твое мнѣніе насчетъ этой природной теплоты и природной влажности?
   -- Покорно подчиняясь разумнѣйшему сужденію ихъ милости,-- отвѣчалъ капралъ, кланяясь въ сторону моего дяди Тоби,-- высказывай свое мнѣніе смѣло, капралъ, -- сказалъ ему мой дядя Тоби, обращаясь къ моему отцу.
   Капралъ заложилъ свою шляпу подъ лѣвую руку, на которой, у кисти, висѣла его палка, на черномъ ремешкѣ, съ разрѣзанными въ видѣ кисточки концами, -- и вышелъ впередъ на то-же мѣсто, гдѣ онъ показывалъ свои познанія въ катехизисѣ; послѣ чего, -- прикоснувшись, прежде чѣмъ открыть ротъ, пальцами правой руки къ своей нижней челюсти, онъ началъ высказывать свое мнѣніе.
   

ГЛАВА CLVII.

   Капралъ только началъ откашливаться, готовясь начинать, какъ приковылялъ, переваливаясь, докторъ Слопъ.-- Ну, это на грошъ бѣды! Капралъ будетъ продолжать въ слѣдующей главѣ, кто бы ужъ тамъ ни вошелъ.
   Ну, добрѣйшій мой докторъ, вскричалъ мой отецъ игриво (переходы его изъ одного душевнаго состоянія въ другое всегда бывали необыкновенно рѣзки),-- что же скажетъ намъ мой дѣтенышъ по этому поводу?
   Если бы мой отецъ спрашивалъ про отнятіе хвоста у какого-нибудь щенка, онъ и то не могъ бы сдѣлать этого съ болѣе небрежнымъ видомъ: способъ отношенія къ этому случаю, принятый докторомъ Слопомъ, отнюдь не допускалъ вопроса въ такой формѣ.-- Онъ сѣлъ.-- Скажите пожалуйста, сударь, -- молвилъ мой дядя Тоби такимъ тономъ, который обезпечивалъ ему отвѣтъ, -- въ какомъ положеніи находится мальчикъ?-- Все закончится фимозомъ, отвѣчалъ докторъ Слопъ.
   Это мнѣ ровно ничего не объясняетъ, замѣтилъ мой дядя Тоби, снова принимаясь за свою трубку.-- Такъ пусть капралъ продолжаетъ свою медицинскую лекцію, сказалъ мой отецъ.-- Капралъ поклонился своему старому пріятелю, доктору Слопу, и сталъ передавать свой взглядъ на природную теплоту и природную влажность въ слѣдующихъ словахъ:
   

ГЛАВА CLVIII.

   Городъ Лимерикъ, -- осада котораго началась при самомъ королѣ Вильгельмѣ, черезъ годъ послѣ моего поступленія на службу,-- надо вамъ сказать, лежитъ посреди дьявольски сырой, болотной страны.-- Онъ совершенно окруженъ Шаннономъ, сказалъ мой дядя Тоби, и благодаря своему положенію, это одно изъ сильнѣйшихъ укрѣпленій въ Ирландіи.
   Это, мнѣ кажется, совсѣмъ новый способъ начинать медицинскія лекціи, замѣтилъ докторъ Слопъ.-- Это все правда, отвѣчалъ Тримъ.-- Въ такомъ случаѣ, хорошо было-бы, если-бы весь факультетъ {Въ смыслѣ совокупности всѣхъ врачей.} сталъ слѣдовать этой выкройкѣ, сказалъ Іорикъ.-- Вся она, ваша милость, -- продолжалъ капралъ, -- поперекъ изрѣзана канавами и болотами; кромѣ этого, во время осады выпало такое количество дождя, что вся окрестность обратилась въ одну лужу: -- это, и только это, и причинило поносъ, и чуть не убило и ихъ милость, и меня. Послѣ первыхъ десяти дней, не могло быть и рѣчи о томъ, чтобы солдатъ лежалъ въ сухости въ своей палаткѣ, если онъ не окапывался канавой, чтобы та оттягивала воду,-- продолжалъ капралъ: не всѣ, однако, могли себѣ доставить это, подобно ихъ милости; впрочемъ, этого все равно было недостаточно, и каждый вечеръ приходилось зажигать по полному блюду водки, чтобы вытянуть сырость изъ воздуха и согрѣть палатку внутри, словно печку.
   И какое-же заключеніе выводишь ты, капралъ Тримъ, изъ всѣхъ этихъ посылокъ? воскликнулъ мой отецъ.
   Я нахожу, ваша милость, отвѣчалъ Тримъ, что природная влажность ни что иное на свѣтѣ, какъ вода въ канавахъ; -- а природная теплота, для тѣхъ, кто можетъ себѣ позволить подобный расходъ,-- это -- сожженная водка:-- природная теплота и влажность отдѣльнаго человѣка, ваша милость, просто, вода изъ канавы, да чарка можжевеловой водки; -- и только отпускайте намъ этого вдоволь, да дайте на прибавку трубку табаку для улучшенія настроенія и разогнанія скуки,-- и.мы знать не будемъ страха смерти.
   Я рѣшительно недоумѣваю, капитанъ Шенди, молвилъ докторъ Слопъ, -- въ какой отрасли знанія болѣе блещетъ вашъ слуга: въ физіологіи или въ богословіи.-- Слопъ не забылъ Тримово толкованія проповѣди.
   Только съ часъ тому назадъ капралъ былъ подвергнуть экзамену изъ послѣдняго, и выдержалъ его съ большой честью, возразилъ Іорикъ.
   Природная теплота и влажность, заговорилъ докторъ Слопъ, обращаясь къ моему отцу, это, какъ вы должны знать, основаніе и фундаментъ нашего бытія, -- какъ корень дерева -- источникъ и средство его питанія.-- Она входитъ въ сѣмя всѣхъ животныхъ, и можетъ быть сохранена различными способами: главнымъ-же образомъ -- по моему мнѣнію -- при помощи единосущности, запечатлѣнія и замыканія.-- А этотъ бѣдняга, продолжалъ докторъ Слопъ, указывая на капрала, имѣлъ, какъ видно, несчастіе услышать какой-нибудь поверхностный эмпирическій разговоръ на эту заманчивую тему.-- Это такъ, сказалъ мой отецъ.-- Весьма вѣроятно, сказалъ мой дядя.-- Я въ этомъ увѣренъ, промолвилъ Іорикъ.
   

ГЛАВА CLXIX.

   Доктора Слопа вызвали посмотрѣть на припарку, которую онъ велѣлъ приготовить, и это дало возможность моему отцу прочесть еще одну главу изъ Тристрапедіи.-- Ну, ребята, веселѣе! я покажу вамъ землю; -- дайте намъ протянуть еще черезъ эту главу, а тогда закроете книгу на двѣнадцать мѣсяцевъ.-- Ура!
   

ГЛАВА CLX.

   -- Пять лѣтъ съ слюнявкой подъ подбородкомъ;
   Четыре года на путешествіе черезъ азбуку;
   Полтора года, чтобы выучиться писать свое собственное имя;
   Семь длинныхъ лѣтъ, и даже больше, на то, чтобы τυπτο-вать по-гречески и по-латыни;
   Четыре года на пробацію и негацію;-- а славная статуя все еще скрывается внутри мраморной глыбы, -- ничто еще не сдѣлано, какъ только отточены инструменты, которыми придется ее высѣкать!-- Какая досадная медлительность!-- Великій Юлій Скалигеръ {1484--1558; род. въ Падуѣ. Извѣстный филологъ, изучавшій древнюю литературу, науку и медицину; онъ пользовался большой славой въ вѣкъ безграничнаго увлеченія классической древностью; теперь онъ болѣе извѣстенъ, какъ довольно порядочный прозаикъ и грамматикъ.} чуть-чуть такъ и не остался, съ неотточенными даже инструментами: ему было сорокъ четыре года, когда онъ справился съ своимъ греческимъ языкомъ; -- а Петръ Даміанъ {988--1072; род. въ Равеннѣ, умеръ въ Фаенцѣ, которая считаетъ его своимъ патрономъ, хотя онъ и не былъ канонизированъ; онъ посылался во Францію для борьбы съ симоніей и ввелъ самобичеваніе въ монастыряхъ. Его письма, проповѣди и трактаты интересны, какъ матеріалы для исторіи XI в.}, епископъ Остіи? весь свѣтъ знаетъ, что онъ не умѣлъ даже читать, будучи уже совершеннолѣтнимъ;-- да самъ Бальдъ {1324--1400. Итальянскій профессоръ-юристъ; сочиненія его часто противорѣчивы, цитаты неумѣстны; онъ слишкомъ распространяется о мелочахъ и черезчуръ сжатъ по важнымъ вопросамъ; вообще онъ отличается чрезмѣрной сухостью и неумѣлымъ обращеніемъ съ источниками.}, ставшій впослѣдствіи столь знаменитымъ, такъ поздно принялся за изученіе права, что всѣ думали, что онъ хочетъ быть повѣреннымъ уже на томъ свѣтѣ. Не удивительно, что Эвдамидъ, сынъ Архидама, услышавши, какъ семидесятилѣтній Ксенократъ {406--314. Ученикъ Платона, стремившійся примирить теоріи своего учителя съ пиѳагорейскими; онъ отличался необыкновеннымъ безкорыстіемъ и самообладаніемъ, такъ что устоялъ даже противъ знаменитой Фрины. Послѣ Спевсиппа, онъ стоялъ во главѣ Академіи.-- Архидамъ былъ современный ему царь Спартанскій.} споритъ о мудрости, серьезно спросилъ: -- "Если этотъ старикъ еще только спорить и разсуждаетъ о мудрости, то когда-же онъ будетъ пользоваться ею"?
   Іорикъ слушалъ моего отца съ большимъ вниманіемъ, къ самымъ страннымъ его причудамъ всегда какъ-то необъяснимо примѣшивалась своего рода приправа мудрости, и при самыхъ темныхъ затмѣніяхъ ему приходили иногда такія свѣтлыя мысли, что онѣ почти изглаживали дурное впечатлѣніе.-- Будьте осторожны, сударь, подражая ему.
   Я убѣжденъ, Іорикъ, -- продолжалъ мой отецъ, на-половину читая, на-половину разсуждая,-- что существуетъ сѣверозападный проходъ въ интеллектуальный міръ, и что для души человѣка есть болѣе короткіе пути къ дѣлу, снабжающіе ее тѣми познаніями, тѣмъ развитіемъ, которое мы пріобрѣтаемъ въ теченіи столь долгаго времени.-- Но увы! не черезъ каждое поле протекаетъ рѣка, не каждое орошается источникомъ;-- не каждый ребенокъ, Іорикъ, имѣетъ родителей, которые могутъ указать ихъ ему.
   -- Все всецѣло зависитъ отъ вспомогательныхъ глаголовъ, мистеръ Іорикъ, прибавилъ, вполголоса, мой отецъ.
   Если-бы Іорикъ наступилъ на Виргиліеву змѣю, онъ не имѣлъ-бы болѣе удивленнаго вида.-- Я самъ пораженъ, вскричалъ мой отецъ, замѣчая это;-- и я считаю это за величайшую бѣду, какая когда-либо постигала республику слова, что тѣ. кому поручалось воспитаніе нашихъ дѣтей, чья обязанность была открыть ихъ умы, рано наполнить ихъ мыслями, чтобы было на что направить ихъ воображеніе, такъ мало пользовались при этомъ вспомогательными глаголами, -- даже настолько, что кромѣ Реймонда Луллія {1235--1315; уроженецъ острова Майорки. Весело проведя свою молодость, онъ 30-ти лѣтъ удалился въ монастырь, гдѣ составилъ проэктъ обращенія мусульманъ съ помощью діалектики; для этого онъ придумалъ названное имъ великое искусство -- искусство механическаго мышленія, разсужденія общими фразами обо всемъ.} и старшаго Пелегрини. который достигъ такого совершенства въ пользованіи ими, вмѣстѣ съ своими общими мѣстами, что могъ въ нѣсколько уроковъ научить молодого человѣка съ успѣхомъ разсуждать на какую угодно тему, за или противъ,-- говорить или писать все, что могло быть сказано или написано по данному вопросу, не вымарывая ни единаго слова, на удивленіе всѣмъ, кто его видѣлъ...-- Я былъ-бы радъ, сказалъ Іорикъ, перебивая моего отца, если-бы вы научили меня понимать все это.-- Это будетъ сдѣлано, сказалъ мой отецъ.
   Самое большое, на что способно одинокое слово -- это сильная метафора; но, по моему, въ большинствѣ случаевъ мысль только проигрываетъ отъ этого, а отнюдь не выигрываетъ:-- и, наконецъ, независимо отъ этого, -- когда умъ воспользовался имъ такимъ образомъ, онъ ничего больше не можетъ извлечь изъ него:-- умъ и мысль отдыхаютъ, пока не придетъ новая мысль; и такъ постоянно.
   Вспомогательные-же служатъ именно тому, чтобы завести душу на самостоятельную переработку приносимыхъ ей матеріаловъ, и -- благодаря способности къ движенію той великой машины, вокругъ которой они оборачиваются -- открывать новые пути для изслѣдованія, заставлять каждую мысль порождать милліоны новыхъ мыслей.
   Вы чрезвычайно возбуждаете мое любопытство, сказалъ Іорикъ.
   Что касается меня, промолвилъ мой дядя Тоби, то я ужъ махнулъ на это рукой.-- Датчане, ваша милость, стоявшіе при осадѣ Лимерика съ лѣвой стороны, всѣ принадлежали къ вспомогательнымъ, замѣтилъ капралъ.-- Да, Тримъ; но я понимаю, что вспомогательные, о которыхъ говоритъ мой братъ, совершенно другого рода.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? сказалъ мой отецъ, вставая.
   

ГЛАВА CLXI.

   Мой отецъ прошелся разъ по комнатѣ, -- потомъ сѣлъ и окончилъ главу.
   Вспомогательные глаголы, которые важны для насъ здѣсь, слѣдующіе: есмь, былъ, имѣю, имѣлъ, дѣлаю, дѣлалъ, позволяю, долженъ, долженъ былъ, хочу, хотѣлъ, могу, могъ, обязанъ, былъ обязанъ, дѣлывалъ, или имѣю обыкновеніе: -- также, всѣ измѣненія ихъ въ зависимости отъ времени -- настоящаго, прошедшаго, будущаго, -- спряженіе вмѣстѣ съ глаголомъ видѣть, или съ прибавленіемъ къ нимъ вопросовъ въ такомъ родѣ.-- Такъ-ли это? Было-ли это? Будетъ-ли это? Было-ли-бы это? Можетъ-ли это быть? Могло-ли-бы это быть?-- Или съ этими-же вопросами, но въ отрицательной формѣ: -- Не такъ-ли это? Не было-ли это? Не должно-ли это?..-- или утвердительно: это есть, это было, это должно быть;-- или хронологически:-- Всегда-ли это было? Стало-ли это недавно? Какъ долго?-- или гипотетично:-- Если-бы это было, если-бы этого не было -- что-бы воспослѣдовало?-- Если-бы французы побили англичанъ?-- Если-бы солнце вышло изъ зодіака?..
   При правильномъ пользованіи ими и примѣненіи ихъ, въ которомъ должна упражняться память ребенка, -- продолжалъ мой отецъ,-- ни одна мысль, какъ-бы ни была она безплодна, не можетъ попасть въ мозгъ безъ того, чтобы не дать вывести изъ себя цѣлый складъ предположеній и заключеній.-- Видѣлъ-ли ты когда-нибудь бѣлаго медвѣдя, вскричалъ мой отецъ, поворачивая голову къ Триму, который стоялъ за его стуломъ.-- Нѣтъ, ваша милость, отвѣчалъ капралъ.-- Но ты могъ-бы вести о немъ разговоръ, Тримъ, если-бы представилась надобность?-- сказалъ мой отецъ.-- Какъ-же это возможно, братъ, возразилъ мой дядя Тоби, если капралъ никогда такого не видѣлъ?-- Это-то мнѣ и нужно, отвѣтилъ мой отецъ; а возможность доказывается слѣдующимъ:
   БѢЛЫЙ МЕДВѢДЬ! Прекрасно. Видѣлъ-ли я его когда-нибудь? Могъ-ли я когда-либо его видѣть? Увижу-ли я его когда-нибудь? Не долженъ-ли я былъ когда-нибудь видѣть его? И могу-ли я когда-нибудь его увидѣть? Жаль, что я не видѣлъ бѣлаго медвѣдя (ибо какъ-же мнѣ представить его себѣ?)
   Если-бы я увидѣлъ бѣлаго медвѣдя, что-бы я сказалъ? Если я никогда не увижу бѣлаго медвѣдя -- что тогда?
   Если я никогда не видѣлъ, не могу, не долженъ и не буду видѣть живого бѣлаго медвѣдя -- то не видалъ-ли я хоть шкуру бѣлаго медвѣдя? Не видѣлъ-ли я когда-нибудь изображеніе его?-- описаніе? Не видѣлъ-ли я его во снѣ?
   Не видѣли-ли когда-нибудь бѣлаго медвѣдя мой отецъ, мать, дядя, тетя, братья или сестры? Что-бы они дали за это? Какъ-бы они поступили? Какъ поступилъ-бы бѣлый медвѣдь? Дикій онъ? или ручной? страшный? косматый? гладкій?
   -- Стоитъ-ли видѣть бѣлаго медвѣдя?
   -- Нѣтъ-ли въ этомъ грѣха?
   -- Лучше-ли онъ чернаго?
   

ГЛАВА CLXII.

   -- Это не задержитъ насъ, сударь, и на двѣ минуты;-- а такъ какъ мы прошли уже черезъ пять томовъ {По первоначальному изданію.} (присядьте, сударь, на эту коллекцію,-- она все-таки лучше, чѣмъ ничего), то обратимся лишь посмотрѣть на пройденную нами мѣстность.
   -- Какая это пустыня! Какое счастье, что мы оба не погибли въ ней, не были растерзаны дикими звѣрями!
   Думали-ли вы, сударь, что въ цѣломъ свѣтѣ есть такое множество ословъ?-- Какъ они разсматривали и разглядывали насъ, когда мы переходили черезъ ручеекъ на днѣ той маленькой долинки!-- а когда мы взобрались на ту гору и какъ разъ скрывались изъ вида,-- Боже мой! какой ревъ они подняли всѣ вмѣстѣ!
   -- Скажи пожалуйста, пастухъ, кто хозяинъ всѣхъ этихъ ословъ?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   -- Успокой ихъ небо!-- Что съ ними? Неужели ихъ никогда не чистятъ? Никогда не загоняютъ на зиму?-- Они все ревутъ, все ревутъ, все ревутъ.-- Ревите,-- свѣтъ передъ вами сильно въ долгу;-- еще громче -- ничего; по правдѣ, съ вами очень дурно обращаются.-- Я торжественно объявляю, что, будь я оселъ, я ревѣлъ-бы въ G-sol-re-ut съ утра до самой ночи.
   

ГЛАВА CLXIII.

   Заставивши проплясать своего медвѣдя, то впередъ, то назадъ, черезъ полдюжины страницъ, мой отецъ окончательно закрылъ свою книгу, и съ своего рода торжествомъ передалъ ее снова въ руки Трима, показавъ ему кивкомъ головы, чтобы онъ положилъ ее на письменный столъ, откуда взялъ.-- Тристрамъ, сказалъ онъ, будетъ спрягать такимъ образомъ взадъ и впередъ каждое слово въ словарѣ; -- и вы видите, Іорикъ, что этимъ способомъ каждое слово обращается въ положеніе или предположеніе;-- каждое положеніе и предположеніе порождаетъ предложенія; а каждое предложеніе имѣетъ свои слѣдствія и заключенія, изъ которыхъ каждое ведетъ мысль на новые пути сомнѣнія и изученія.-- Сила этой машины для развитія головы ребенка -- неимовѣрна, прибавилъ мой отецъ.-- Ея достаточно, братъ Шенди, вскричалъ мой дядя Тоби, чтобы разорвать ее на тысячу осколковъ.
   Я полагаю,-- сказалъ Іорикъ, съ улыбкой,-- что именно благодаря этому (ибо, что-бы ни говорили логики, это не достаточно объясняется примѣненіямъ десяти категорій) знаменитый Винцентъ Квирино -- въ числѣ многихъ другихъ удивительныхъ подвиговъ своего дѣтства, о которыхъ кардиналъ Бембо далъ свѣту такое точное повѣствованіе -- могъ расклеить по общественнымъ училищамъ Рима (будучи всего лишь по восьмому году) цѣлыхъ четыре тысячи пятьсотъ шестьдесятъ различныхъ тезисовъ, по самымъ темнымъ вопросамъ самаго темнаго богословія,-- и даже защищать и поддерживать ихъ такимъ образомъ, что онъ спуталъ и поставилъ втупикъ своихъ противниковъ.-- Это еще что, вскричалъ мой отецъ, въ сравненіи съ тѣмъ, что разсказываютъ объ Альфонсѣ Постатѣ, который, почти на рукахъ у мамки, научился всѣмъ наукамъ и свободнымъ искусствамъ, хотя никто никогда ни одному изъ нихъ его не училъ?-- А что мы скажемъ о великомъ Пейрескіусѣ?-- Это тотъ самый, вскричалъ мой дядя Тоби, о которомъ я какъ-то говорилъ тебѣ, братъ Шенди; онъ прошелъ что-то около пятисотъ миль, считая отъ Парижа до Шевлинга и отъ Шевлинга обратно, для того только, чтобы посмотрѣть на парусную телѣжку Стевинуса.-- Онъ былъ великій человѣкъ!-- присовокупилъ мой дядя Тоби (подразумѣвая Стевинуса). Да, братъ Тоби, сказалъ мой отецъ (подразумѣвая Пейрескіуса): и онъ такъ быстро умножилъ свои взгляды, довелъ свои познанія до такого громаднаго объема, что -- если вѣрить одному анекдоту о немъ (а не повѣрить ему -- значитъ подорвать вообще авторитетъ анекдотовъ) -- когда ему было семь лѣтъ, его отецъ поручилъ всецѣло его заботливости воспитаніе младшаго брата, пятилѣтняго мальчика, съ удовлетвореніемъ всѣмъ его потребностямъ.-- Былъ-ли отецъ такъ-же мудръ, какъ и сынъ?-- спросилъ мой дядя Тоби.-- Надо думать, что нѣтъ, сказалъ Іорикъ.-- Но что всѣ эти, продолжалъ мой отецъ (впадая въ какое-то воодушевленіе) -- что всѣ эти, въ сравненіи съ такими чудами дѣтства, какъ Гроцій, Шоппіусъ, Гейнсіусъ, Полиціанъ, Паскаль, Іосифъ Скалигеръ, Фердинандъ де-Кордуэ {Гуго Гроцій (1583--1646), голландецъ, знаменитый ученый, политикъ и юристъ; восьми лѣтъ онъ сталъ сочинять латинскіе стихи, одиннадцати поступилъ въ Лейденскій университетъ, а шестнадцати написалъ ученый комментарій на Satirikern Марціана Капеллы. Онъ оставилъ много извѣстныхъ до сихъ поръ трудовъ по исторіи (De antiquitate reipublicse Batavicae; Annales et historiae de rebus Belgicis; De origine gentium Americanaruin, и т. д.), праву (De jure belli ac pacis; Mare liberum) и богословію (De veritate religionis christianue), а также нѣсколько литературныхъ произведеній.
   Гаспаръ Шоппъ (1576--1649), нѣмецкій ученый и филологъ; это была низкая и завистливая личность, и большая часть его сочиненій представляютъ изъ себя не полемику, а просто пасквили и на его современниковъ, и въ древнихъ; одинъ изъ нихъ, чрезвычайно ѣдкій, направленъ, между прочимъ, противъ Скалигера. Измѣнивши протестантизму, Шоппъ (или Шоппіусъ, какъ онъ латинизировалъ свое имя) поселился въ Римѣ и самой низкой лестью заслужилъ себѣ милости папскаго двора.
   Даніилъ Гейнсіусъ (1580--1665), голландецъ, ученикъ Скалигера, извѣстный филологъ и латинскій поэтъ; восемнадцати лѣтъ, онъ уже преподавалъ въ Лейденѣ латинскій и греческій языки; не смотря на различныя выгодныя предложенія со стороны иностранныхъ правительствъ, онъ предпочелъ остаться въ своемъ отечествѣ, которое вознаградило его, назначивъ своимъ исторіографомъ. Его примѣчанія къ Ѳеокриту, Гезіоду, Аристотелю, Горацію, Теренцію, Овидію и на новый завѣтъ обличаютъ въ немъ одного изъ первыхъ филологовъ своего времени.
   Анджело Амброджини Полиціано (1454--1494), извѣстный итальянскій гуманистъ, поэтъ и литераторъ; четырнадцати лѣтъ онъ написалъ стансы на турниръ, въ которомъ отличился Юліанъ Медичи; эта поэма въ 1200 строкъ, октавами -- одна изъ лучшихъ на итальянскомъ языкѣ. Не достигши тридцати лѣтъ, онъ открылъ курсъ греческой и латинской литературы и философіи, привлекавшій всегда множество слушателей.
   Блезъ Паскаль (1623--1662), знаменитый французскій мыслитель, писатель и математикъ; двѣнадцати лѣтъ, онъ самъ открылъ геометрію до 32-й теоремы Эвклида; шестнадцати лѣтъ онъ написалъ трактатъ о коническихъ сѣченіяхъ и вскорѣ послѣ придумалъ ариѳметическую машину для упрощенія выкладокъ; на устройство ея онъ потратилъ много силъ, и съ восемнадцатилѣтняго возраста здоровье его было уже совершенно расшатано. Онъ извѣстенъ многими открытіями въ области физики, въ литературѣ-же -- Письмами къ Провинціалу, чрезвычайно остроумной сатирой на іезуитовъ, осужденной Римской куріей; его Мысли, собранныя по отдѣльнымъ лоскуткамъ и бѣглымъ замѣткамъ отрывки задуманнаго имъ сочиненія о христіанствѣ, были изданы уже послѣ его смерти.
   Іосифъ Скалигеръ (1540--1609), итальянецъ, отличавшійся не столько своими дарованіями, сколько ученостью и способностью къ труду, извѣстенъ какъ хронологъ и филологъ, авторъ примѣчаній къ Катуллу, Тибуллу, Проперцію, Цезарю -- и другимъ. Онъ былъ профессоромъ философіи въ Женевѣ и, позднѣе, въ Голландіи.}, и другіе,-- изъ коихъ нѣкоторые въ девять лѣтъ, и даже раньше, оставили свои субстанціальныя формы и продолжали разсуждать безъ нихъ; другіе семи лѣтъ уже покончили съ классиками; восьми -- писали трагедіи.-- Фердинандъ де-Кордуэ въ девять лѣтъ былъ такъ уменъ, что думали даже, что въ немъ бѣсъ; а въ Венеціи онъ представилъ такія доказательства своего знанія и доброты, что монахи считали его не менѣе, какъ за Антихриста.-- Другіе въ десять лѣтъ мастерски владѣли четырнадцатью языками; оканчивали свой курсъ риторики, поэтики, логики и этики въ одиннадцать; двѣнадцати издавали свои комментаріи къ Сервію и Марціану Капеллѣ {Сервій -- грамматикъ V-го вѣка, авторъ Комментаріевъ на Виргилія.
   Марціанъ Капелла, латинскій грамматикъ V-го вѣка. Его Сатириконъ есть небольшая энциклопедія въ стихахъ и прозѣ: первыя двѣ книги его заключаютъ аллегорическій романъ -- Свадьба Филологіи съ Меркуріемъ; остальныя семь книгъ посвящены семи свободнымъ искусствамъ; стиль его теменъ и грубъ.}; тринадцати получали уже ученыя степени по философіи, праву и богословію.-- Но вы забываете,-- замѣтилъ Іорикъ, -- еще великаго Липсія, который составилъ цѣлый трудъ {Nous aurions quelque intérêt, says Baillet, de montrer qu'il n'а rien de ridicule s'il étoit veritable, au moins dans le sens énigmatique que Nicius Erythræus a tâché de lui donner. Cet autour dit que pour comprendre comme Lipee, il a pû composer un ouvrage le premier jour de sa vie, il faut s'imaginer, que ce premier jour n'est pas celui de sa naissance charnelle, mais celui au quel il a commencé d'user de la raison; il veut que fait été à l'âge de neuf ans; et il nous veut persuader que ne fut en cet âge, que Lipse fit un poëme.-- Le tour est ingénieux; аc. аc. (Примѣчаніе автора).} въ первый-же день своего рожденія.-- Слѣдовало подтереть его,-- промолвилъ мой дядя Тоби,-- не говоря худого слова.
   

ГЛАВА CLXIV.

   Когда припарка была готова, предразсудокъ приличія не во время запалъ въ совѣсть Сузанны, не позволяя ей держать свѣчу, пока докторъ Слопъ будетъ ее прикладывать: Слопъ не постарался смягчить настроеніе Сузанны,-- и благодаря этому между ними возникла ссора.
   -- Ого!-- сказалъ Слопъ, поглядывая съ подобающей смѣлостью въ лицо Сузаннѣ, когда она отказалась помогать ему: такъ я, кажется, васъ знаю, сударыня.-- Вы знаете меня, сударь, вскричала Сузанна, брезгливо мотнувъ головой -- повидимому, не противъ его профессіи, а противъ самого доктора;-- вы знаете меня!-- еще разъ вскричала Сузанна.-- Докторъ Слопъ тотчасъ-же сжалъ себѣ ноздри указательнымъ и большимъ пальцемъ;-- при этомъ, гнѣвъ Сузанны готовъ былъ неудержимо вырваться наружу.-- Это не правда, сказала Сузанна.-- Ну, ну, госпожа Скромность, сказалъ Слопъ, не мало возгордясь успѣхомъ своего послѣдняго удара;-- если вы не хотите держать свѣчу глядя, можете держать ее, закрывъ глаза.-- Это ужь одно изъ вашихъ папистическихъ ухищреній, вскричала Сузанна.-- И то лучше, молодая женщина, сказалъ Слопъ, подмигивая -- чѣмъ совершенное отсутствіе хитрости (рубашки {Непереводимая игра словъ: it is better, than no shift at ail.-- Shift означаетъ и хитрость, ухищреніе, и женскую рубашку.}).-- Я васъ презираю, сударь,-- закричала Сузанна, спуская ниже локтя рукавъ своей рубашки.
   Было-бы почти невозможно двумъ лицамъ помогать другъ другу, при хирургическомъ случаѣ, съ болѣе унылой искренностью.
   Слопъ подхватилъ припарку:-- Сузанна подхватила свѣчку.-- Немного въ эту сторону, -- сказалъ Слопъ.-- Сузанна, глядя въ одну сторону, а подвигаясь въ другую, въ одну минуту подожгла парикъ доктора Слопа; а такъ какъ онъ былъ немного густъ, да притомъ еще засаленъ, то онъ сгорѣлъ, едва успѣвши хорошенько загорѣться.-- Дерзкая распутница!-- завопилъ Слопъ,-- (ибо что такое страсть, какъ не дикій звѣрь) -- дерзкая распутница,-- воскликнулъ Слопъ, вскакивая на ноги съ припаркой въ рукѣ.-- Я никогда еще не была причиной разрушенія чьего нибудь носа, возразила Сузанна,-- а это уже больше, чѣмъ вы можете сказать.-- Развѣ?-- вскричалъ Слопъ, бросая припарку ей въ лицо.-- Да, да?-- закричала Сузанна, возвращая ему его любезность тѣмъ, что оставалось въ кастрюлѣ.
   

ГЛАВА CLXV.

   Докторъ Слопъ съ Сузанной обмѣнялись въ гостинной взаимными одолженіями, и потомъ удалились въ кухню приготовлять для меня новую припарку, такъ какъ эта не удалась; а пока они занимались этимъ, мой отецъ рѣшилъ еще одинъ вопросъ, какъ вы увидите изъ слѣдующей главы.
   

ГЛАВА CLXVI.

   Видите-ли, сказалъ мой отецъ, обращаясь столько-же къ моему дядѣ Тоби, какъ и къ Іорику, давно пора взять это молодое созданіе изъ женскихъ рукъ и поручить его особому воспитателю. Маркъ Антонинъ {Болѣе извѣстный подъ именемъ Марка Аврелія (121--180); римскій императоръ и философъ, видный послѣдователь стоической школы; его "Къ самому себѣ", или "Мысли Марка Аврелія" -- этическія размышленія, приближающіяся къ христіанской морали.-- Сынъ его, Коммодъ (161--192), былъ однимъ изъ самыхъ жестокихъ, кровожадныхъ и распутныхъ цезарей, онъ любилъ всякіе бои и самъ нерѣдко появлялся на гладіаторской аренѣ. Онъ былъ задушенъ однимъ атлетомъ, подговореннымъ его наложницей и приближенными.} назначилъ разомъ четырнадцать воспитателей для надзора за образованіемъ его сына, Коммода!-- и по прошествіи шести недѣль онъ уже разжаловалъ пятерыхъ изъ нихъ.-- Я прекрасно знаю, продолжалъ мой отецъ, что Коммодова мать была влюблена въ гладіатора во время его зачатія,-- чѣмъ объясняются многія жестокости, которыя онъ позволялъ себѣ, будучи императоромъ;-- но всеже я считаю, что тѣ пять, которыхъ Антонинъ прогналъ, сдѣлали за это короткое время болѣе вреда характеру Коммода, чѣмъ остальные девять могли исправить въ теченіе всей своей жизни.
   И такъ какъ я считаю особу, которая будетъ находиться при моемъ сынѣ, за зеркало, въ которое онъ долженъ смотрѣться съ утра до ночи и по которому онъ долженъ поправлять свои взгляды, осанку, и, быть можетъ, самыя скрытыя чувства своего сердца,-- то я бы желалъ, Іорикъ, имѣть его по возможности болѣе чистымъ во всѣхъ отношеніяхъ, подходящаго для того, чтобы сынъ мой въ него смотрѣлся.-- Это все очень здраво, промолвилъ про себя мой дядя Тоби.
   -- Въ манерахъ, въ движеніяхъ тѣла и всѣхъ его частей,-- продолжалъ мой отецъ,-- въ поступкахъ и разговорахъ человѣка есть что-то такое, что даетъ понятіе о внутреннихъ качествахъ человѣка; и я ни мало не удивляюсь тому, что Григорій Назіанзинъ {Святой Григорій Назіанзинъ (328--389); дѣятельность его была посвящена, главнымъ образомъ, Малой Азіи, хотя одно время онъ былъ архіепископомъ Константинопольскимъ. Онъ былъ другомъ св. Василія Великаго, отвергнувшаго, подобно ему, милости Юліана. Въ числѣ оставленныхъ имъ трудовъ есть и "Обличеніе Юліана".}, при видѣ поспѣшныхъ и неуклюжихъ движеній Юліана {Римскій императоръ Юліанъ, прозванный отступникомъ, въ молодости изучалъ философію,-- между прочимъ, въ Аѳинахъ, вмѣстѣ съ святымъ Василіемъ, предугадавшимъ дѣйствительно случившееся впослѣдствіи отреченіе его отъ христіанства; сдѣлавшись императоромъ, онъ сталъ проповѣдовать принципы стоической философіи и стремился, путемъ новыхъ аллегорическихъ толкованіи и надзора за жрецами, возродить павшее язычество; христіанъ онъ устранилъ отъ должностей и даже закрылъ для нихъ доступъ въ школы, хотя хотѣлъ казаться безпристрастнымъ -- и разрѣшилъ евреямъ возобновленіе Іерусалимскаго храма. Онъ жилъ съ 331 по 363 годъ.}, предсказалъ, что онъ когда-нибудь сдѣлается отступникомъ;-- или что святой Амвросій {Св. Амвросій (340--397), епископъ Миланскій (или Медіозанскій); онъ ревностно боролся съ аріанствомъ, составилъ чинъ католической литургіи и трактатъ объ обязанностяхъ священниковъ; онъ отличался добротой и справедливостью и много поработалъ на пользу ввѣренной ему церкви.} выгналъ своего письмоводителя на улицу за неприличное движеніе головы, которая раскачивалась у него впередъ и назадъ, точно цѣпъ!-- или что Демокритъ {Демокритъ Абдерскій, философъ V в. до P. X., заслужилъ своимъ разсужденіемъ о мірѣ почетъ и удивленіе своихъ согражданъ; впрочемъ, позднѣе они стали считать его за помѣшаннаго. Міръ онъ объяснялъ при помощи атомистической теоріи, а его этическое міровоззрѣніе заслужило ему названіе смѣющагося философа.} узналъ въ Протагорѣ {Протагоръ (489--420), первый и лучшій изъ греческихъ софистовъ былъ въ молодости носильщикомъ; послѣ уроковъ Демокрита, онъ самъ сталъ преподавателемъ риторики, поэтики и грамматики, при чемъ въ Аѳинахъ въ числѣ его слушателей былъ и Периклъ Онъ считалъ, что человѣкъ есть мѣра всего, и что поэтому всѣ вопросы о законѣ, нравственности, истинѣ -- совершенно относительны.} мудреца, видя, какъ онъ связывалъ хворостъ, загибая маленькіе прутики внутрь.-- Есть тысячи незамѣтныхъ отверстій, продолжалъ мой отецъ, черезъ которыя проницательный глазъ прямо пробирается въ душу человѣка; и я прямо утверждаю, прибавилъ онъ, что и умный человѣкъ не можетъ даже положить, входя въ комнату, свою шляпу, или взять ее, уходя, безъ того, чтобы чѣмъ-нибудь себя не выдать.
   По этимъ-то причинамъ, продожалъ мой отецъ, воспитатель, котораго я выберу, не будетъ ни шепелявить, ни косить глазами, ни моргать, ни громко разговаривать, ни смотрѣть жестокимъ или глупымъ,-- ни кусать свои губы, ни скрежетать зубами, ни говорить въ носъ, ни ковырять его, ни сморкаться въ руку.
   Онъ не будетъ ходить быстро, или медленно; не будетъ скрещивать руки -- ибо это обличаетъ лѣность; ни позволятъ имъ висѣть къ низу -- ибо это глупо; ни прятать ихъ въ карманы -- ибо это безсмысленно.
   Онъ не будетъ ни бить, ни щипать, ни щекотать, -- ни грызть или рѣзать ногти, ни харкать, ни плевать, ни сопѣть, ни барабанить, въ обществѣ, руками или ногами: -- ни (согласно Эразму) разговаривать съ кѣмъ-бы то ни было во время испусканія мочи, ни показывать на падаль или испражненія.-- Ну, это ужь опять чепуха, промолвилъ про себя мой дядя Тоби.
   Я хочу, продолжалъ мой отецъ, чтобы онъ былъ веселъ, face té, всегда въ духѣ; въ то-же время -- благоразуменъ, прилеженъ къ дѣлу, бодръ, сообразителенъ, остеръ, находчивъ, быстръ въ разрѣшеніи сомнѣній и умозрительныхъ вопросовъ;-- онъ будетъ уменъ, разсудителенъ и образованъ.-- А почему-же не скроменъ, умѣренъ, кротокъ и добръ?-- сказалъ Іорикъ.-- А почему, вскричалъ мой дядя Тоби, несвободенъ, не щедръ, не благодѣтеленъ, не храбръ?-- Онъ будетъ и таковъ, мой дорогой Тоби, отвѣтилъ мой отецъ, вставая и потрясая ему руку.-- Въ такомъ случаѣ, -- братъ Шенди, продолжалъ мой дядя Тоби, поднимаясь со стула и откладывая свою трубку въ сторону, чтобы взять и вторую руку моего отца, -- я униженно прошу позволенія отрекомендовать вамъ сына бѣднаго Лефевра,-- (при этомъ предложеніи, слеза радости чистѣйшей воды заблистала на глазу моего дяди Тоби, а другая, пара ей, у капрала);-- вы поймете причину, когда прочтете разсказъ про Лефевра.-- И глупъ-же я былъ! я не могу даже припомнить (быть можетъ и вы тоже), не возвращаясь къ тому мѣсту, что именно помѣшало мнѣ дать капралу возможность разсказать его своими словами;-- но случай упущенъ -- и я долженъ теперь разсказывать его самъ, своими.
   

ГЛАВА CLXVII.
ПОВѢСТЬ О ЛЕФЕВРѢ.

   Это было какъ-то лѣтомъ того года, когда Дендермондъ былъ взятъ союзниками, -- то есть лѣтъ за семъ до переѣзда моего отца въ деревню, а столько-же, приблизительно, послѣ тайнаго отъѣзда моего дяди Тоби съ Тримомъ изъ городскаго дома моего отца, ради участія въ самыхъ видныхъ осадахъ лучшихъ укрѣпленныхъ городовъ Европы; -- мой дядя Тоби сидѣлъ вечеромъ и ужиналъ, а Тримъ сидѣлъ позади его у маленькаго буфета; я говорю -- сидѣлъ, ибо въ уваженіе раненаго колѣна Трима (причинявшаго ему, порою, невыносимую боль) мой дядя Тоби ни за что не позволялъ капралу стоять, когда онъ обѣдалъ или ужиналъ одинъ; однако, почтеніе, которымъ былъ проникнутъ бѣдняга по отношенію къ своему господину, было таково, что, съ подходящей артиллеріей, моему дядѣ Тоби легче было-бы взять самый Дендермопдъ, нежели одержать надъ нимъ побѣду по этому вопросу; и не разъ, когда мой дядя Тоби предполагалъ, что нога капрала отдыхаетъ, -- онъ заставалъ его, оборачиваясь внезапно назадъ, стоящимъ у его стула съ видомъ самаго покорнаго уваженія.-- Это порождало больше мелкихъ пререканій между ними, чѣмъ всѣ остальныя причины вмѣстѣ взятыя, за двадцать пять лѣтъ: впрочемъ, это здѣсь ни къ чему относится,-- зачѣмъ-же я объ немъ упоминаю? Спросите мое перо; оно управляетъ мною -- не я имъ.
   И такъ, однажды вечеромъ онъ сидѣлъ за ужиномъ, какъ вдругъ въ гостинную вошелъ хозяинъ маленькаго постоялаго двора на деревнѣ, съ пустой фляжкой въ рукахъ, чтобы попросить стаканъ-другой Канарскаго вина.-- Это для одного несчастнаго господина, кажется изъ арміи,-- сказалъ постояльщикъ, -- который заболѣлъ въ моемъ домѣ четыре дня тому назадъ, и съ тѣхъ поръ ни разу не поднималъ головы съ подушекъ и ничего не хотѣлъ отвѣдать до сей поры, когда ему захотѣлось вина съ тонкимъ кусочкомъ поджареннаго хлѣба.-- Мнѣ кажется, промолвилъ онъ, отнимая руку отъ лба, что это будетъ для меня хорошо.
   Если-бы я не могъ его выпросить, занять, или купить,-- присовокупилъ постояльщикъ,-- я, кажется, былъ-бы готовъ украсть это для бѣднаго господина, -- ему такъ плохо. Но я надѣюсь, все-таки, что Богъ дастъ ему поправиться, продолжалъ онъ; мы всѣ принимаемъ въ немъ участіе.
   -- Ты добрая душа -- за это я ручаюсь, вскричалъ мой дядя Тоби: ты самъ выпьешь стаканъ Канарскаго за здоровье бѣднаго господина, и возьмешь съ собой пару бутылокъ для него, и скажешь ему, что я отъ души предлагаю ему ихъ, и цѣлую дюжину еще, лишь-бы только онѣ принесли ему пользу.
   Хотя я и убѣжденъ, что онъ сострадательнѣйшій человѣкъ. Тримъ,-- сказалъ мой дядя Тоби, когда постояльщикъ закрылъ за собою дверь, -- но я все-же не могу отдѣлаться отъ высокаго мнѣнія о самомъ его постояльцѣ. Въ немъ непремѣнно должно быть что-нибудь, выходящее изъ ряда обыкновеннаго, если онъ въ такое короткое время съумѣлъ такъ сильно расположить къ себѣ своего хозяина.-- И всей его семьи, прибавилъ капралъ, ибо они всѣ о немъ заботятся.-- Догони его, пожалуйста, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби, и спроси, не знаетъ-ли онъ его имя.
   -- Право, я его совершенно забылъ, сказалъ постояльщикъ, возвращаясь въ гостинную вмѣстѣ съ капраломъ;-- но я могу еще разъ спросить его сына.-- Такъ у него есть сынъ съ собой?-- сказалъ мой дядя Тоби.-- Мальчикъ лѣтъ одиннадцати или двѣнадцати, отвѣчалъ постояльщикъ; -- но бѣдняжка почти такъ-же мало ѣлъ, какъ и его отецъ: онъ только и дѣлаетъ, что плачетъ и убивается по немъ день и ночь. Вотъ ужь два дня, какъ онъ не отходитъ отъ постели.
   Мой дядя Тоби положилъ ножикъ и вилку и отодвинулъ отъ себя тарелку, пока постояльщикъ сообщалъ свои свѣдѣнія; Тримъ безъ приказанія принялъ ее, не говоря ни слова, а нѣсколько минутъ спустя принесъ ему его трубку и табакъ.
   -- Останься здѣсь минутку, сказалъ мой дядя Тоби.
   Тримъ!-- сказалъ мой дядя Тоби, послѣ того, какъ онъ зажегъ трубку и затянулся разъ двѣнадцать.-- Тримъ подошелъ къ своему господину и отвѣсилъ ему поклонъ; -- мой дядя Тоби продолжалъ курить, не говоря ни слова.-- Капралъ!-- сказалъ мой дядя Тоби.-- Капралъ поклонился.-- Мой дядя Тоби не продолжалъ далѣе, пока не докурилъ свою трубку.
   Тримъ!-- сказалъ мой дядя Тоби: мнѣ пришла мысль,-- такъ какъ ночь скверная, завернуться потеплѣе въ плащъ и отправиться навѣстить этого бѣднаго господина.-- Плащъ вашей милости не надѣвался ни разу, отвѣчалъ капралъ, съ самой ночи наканунѣ того дня, когда ваша милость получили рану, когда мы стояли на часахъ въ траншеяхъ передъ воротами св. Николая; и, кромѣ этого, ночь такая холодная и дождливая, что съ вашимъ плащемъ и сегодняшней погодой ваша милость догуляетесь еще до смерти, и непремѣнно вызовите боли въ пахѣ.-- Я тоже побаиваюсь этого, отвѣтилъ мой дядя Тоби,-- но мои мысли не могутъ успокоиться послѣ того, что разсказалъ мнѣ постояльщикъ. Я жалѣю, что такъ много узналъ объ этомъ дѣлѣ, прибавилъ мой дядя Тоби, -- или что не знаю о немъ болѣе. Какъ намъ достигнуть этого?-- Поручите это, ваша милость, мнѣ, промолвилъ капралъ. Я возьму свою шляпу и палку и пойду къ нимъ въ домъ на развѣдки -- и буду дѣйствовать соотвѣтственно; а черезъ часъ я доставлю вашей милости полный отчетъ.-- Хорошо, ты пойдешь, Тримъ,-- сказалъ мой дядя Тоби: и вотъ тебѣ шиллингъ, чтобы выпить вмѣстѣ съ его слугой.-- Я все изъ него выпытаю, сказалъ капралъ, закрывая дверь.
   Мой дядя Тоби набилъ вторую трубку; и если-бы онъ не отклонялся по временамъ отъ этого вопроса, разсуждая, одинаково-ли хорошо имѣть куртину тенали прямой линіей, какъ и кривой -- то можно было-бы сказать, что онъ, пока курилъ, во все время думалъ только о бѣднягѣ Лефеврѣ и его мальчикѣ.
   

ГЛАВА CLXVIII.
ПРОДОЛЖЕНІЕ ПОВѢСТИ О ЛЕФЕВРѢ.

   Мой дядя Тоби выколачивалъ уже пепелъ изъ третьей трубки, когда капралъ Тримъ вернулся съ постоялаго двора и представилъ слѣдующій отчетъ:
   -- Сначала я отчаялся,-- сказалъ капралъ -- принести вашей милости какія-бы то ни было свѣдѣнія относительно бѣднаго больного лейтенанта.-- Такъ онъ въ арміи? молвилъ мой дядя Тоби.-- Да, сказалъ капралъ.-- А въ какомъ полку? спросилъ мой дядя Тоби.-- Я разскажу вашей милости все по порядку, какъ я это узналъ, отвѣчалъ капралъ. Въ такомъ случаѣ, Тримъ, я набью еще разъ трубку, -- сказалъ мой дядя Тоби,-- и не буду перебивать тебя до конца; а потому, Тримъ, садись по-удобнѣе на подоконникѣ и начинай разсказъ сначала.-- Капралъ отвѣсилъ свой постоянный поклонъ, который обыкновенно говорилъ такъ ясно, какъ только можетъ говорить поклонъ,-- Ваша милость добры,-- и потомъ сѣлъ, куда ему было указано, и началъ моему дядѣ разсказъ опять сначала, почти въ тѣхъ-же самыхъ выраженіяхъ.
   Сначала я отчаивался, сказалъ капралъ, въ возможности принести вашей милости какія-либо свѣдѣнія о лейтенантѣ и его сынѣ;-- ибо, когда я спросилъ, гдѣ его слуга, отъ котораго я былъ увѣренъ узнать все, что можно было спросить,-- (это правильная оговорка, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби) -- то мнѣ отвѣтили, ваша милость, что съ нимъ нѣтъ слуги; что онъ пріѣхалъ на постоялый наемными лошадьми, которыхъ онъ и отпустилъ на другой день послѣ пріѣзда, увидѣвши, что онъ не въ состояніи ѣхать дальше (должно быть, въ полкъ). Если мнѣ будетъ лучше, мой милый, -- сказалъ онъ, передавая сыну свой кошелекъ, чтобы тотъ заплатилъ кучеру,-- то мы наймемъ лошадей отсюда.-- Но увы! бѣдный господинъ никогда отсюда не уѣдетъ, сказала мнѣ хозяйка, ибо я всю ночь слышала смертнаго сторожа {Насѣкомое вродѣ сверчка.}; а когда онъ умретъ, то и юноша, его сынъ, навѣрно умретъ съ нимъ тоже; ибо его сердце и теперь уже совершенно разбито.
   Я слушалъ этотъ разсказъ, продолжалъ капралъ, когда юноша вошелъ въ кухню за тѣмъ ломтикомъ поджареннаго хлѣба, о которомъ говорилъ постояльщикъ:-- да я самъ приготовлю его для моего отца, сказалъ юноша.-- Позвольте, молодой человѣкъ, избавить васъ отъ этой заботы,-- сказалъ я, вооружаясь для этого вилкой, и предлагая ему мой стулъ, чтобы онъ присѣлъ тѣмъ временемъ передъ огнемъ.-- Мнѣ кажется, сударь, сказалъ онъ очень скромно, что я самъ лучше могу угодить ему.-- Я увѣренъ, сударь, сказалъ я, что гренокъ не покажется ихъ милости менѣе вкуснымъ, если онъ будетъ поджаренъ старымъ солдатомъ.-- Юноша схватилъ меня за руку и тотчасъ же залился слезами.-- Бѣдняжка! сказалъ мой дядя Тоби; онъ съ младенчества выросъ при арміи и имя солдата, Тримъ, звучало въ его ушахъ, какъ имя друга!-- Я хотѣлъ-бы видѣть его здѣсь.
   -- Я никогда, въ самомъ длинномъ походѣ, не былъ такъ расположенъ обѣдать, сказалъ капралъ, какъ тутъ -- поплакать съ нимъ вмѣстѣ. Что это могло со мной быть, ваша милость?-- Ничего на свѣтѣ, Тримъ, -- сказалъ мой дядя Тоби, сморкаясь,-- какъ только то, что ты добрѣйшій малый.
   -- Подавая ему гренокъ, продолжалъ капралъ, я нашелъ нужнымъ сказать ему, что я слуга капитана Шенди, и что ваша милость (хоть и чужой) чрезвычайно заинтересованы въ его отцѣ; и что если есть что-нибудь въ вашемъ домѣ или погребѣ.-- (А также, ты могъ прибавить, и въ моемъ кошелькѣ, сказалъ мой дядя Тоби), -- чего онъ могъ-бы пожелать, то пусть онъ только требуетъ.-- Онъ очень низко поклонился (конечно, вашей милости), но ничего не отвѣчалъ, ибо сердце его было переполнено; а потому онъ пошелъ на верхъ съ гренкомъ.-- Я ручаюсь вамъ, мой милый, сказалъ я, открывая кухонную дверь,-- вашъ отецъ еще выздоровѣетъ. Замѣститель мистера Іорика курилъ трубку у кухоннаго очага; но онъ не сказалъ ни слова -- ни хорошаго, ни дурного -- для успокоенія юноши.-- Я нашелъ, что это нехорошо, прибавилъ капралъ.-- Я тоже такъ нахожу, сказалъ мой дядя Тоби.
   -- Послѣ того, какъ лейтенантъ выпилъ свой стаканъ Канарскаго и закусилъ гренкомъ, онъ почувствовалъ себя слегка оживленнымъ, и послалъ внизъ, на кухню, чтобы дать мнѣ знать, что онъ будетъ радъ, если я минутъ черезъ десять взойду къ нему на верхъ.-- Онъ, кажется, собирается молиться, сказалъ постояльщикъ; потому что у него на стулѣ, около постели, лежала какая-то книга, и, закрывая дверь, я увидѣлъ, что его сынъ принесъ ему подушку.
   -- Я думалъ, мистеръ Тримъ, сказалъ священникъ, что вы, господа военные, никогда не молитесь.-- Если бы я своими ушами не слышала прошлую ночь, какъ горячо молился этотъ бѣдный господинъ, я не повѣрила-бы этому, сказала постояльщица.-- Вѣрно-ли это? возразилъ священникъ.-- Солдатъ, ваше преподобіе, молится (добровольно) не рѣже попа; и когда онъ сражается за своего короля, за свою собственную жизнь и за свою честь -- у него больше основанія молиться Богу, чѣмъ у всего остального свѣта.-- Это ты хорошо сказалъ, Тримъ, промолвилъ мой дядя Тоби.-- Но когда солдатъ простоялъ двѣнадцать часовъ подрядъ въ траншеѣ, сказалъ я, по колѣни въ холодной водѣ;-- или провелъ, сказалъ я, цѣлые мѣсяцы въ далекихъ и опасныхъ переходахъ,-- сегодня, быть можетъ, тревожимый въ арьергардѣ;-- завтра самъ тревожащій другихъ;-- то посылаемый куда-нибудь, то, вдругъ, отправляемый обратно;-- сегодня проводя ночь на дворѣ, подъ ружьемъ;-- завтра холодая, съ окоченѣлыми членами, часто не имѣя даже соломы въ палаткѣ, на которую онъ могъ-бы прилечь -- тогда, ваше преподобіе, ему ужъ приходится молиться какъ и когда удастся.-- Я полагаю, сказалъ я (ибо репутація арміи затрогивала меня), продолжалъ капралъ,-- я полагаю, ваше преподобіе, сказалъ я, что когда у солдата найдется время для молитвы, -- онъ молится не хуже попа, хотя и не съ тою важностью и лицемѣріемъ.-- Вотъ этого не слѣдовало говорить, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби,-- ибо одинъ Господь знаетъ, кто лицемѣръ и кто нѣтъ. На великомъ и всеобщемъ нашемъ смотру, капралъ, въ день судный (и не раньше), видно будетъ, кто исполнилъ свои обязанности на этомъ свѣтѣ, и кто нѣтъ: и соотвѣтственно этому, Тримъ, и мы получимъ воздаяніе.-- Я надѣюсь, что это будетъ такъ, сказалъ Тримъ.-- Это сказано въ Писаніи, сказалъ мой дядя Тоби, и я завтра покажу это тебѣ.-- А тѣмъ временемъ, Тримъ, мы можемъ быть увѣрены, для нашего успокоенія, продолжалъ мой дядя Тоби, что Всемогущій Богъ настолько добрый и справедливый управитель міра, что, если мы только исполнили въ немъ свои обязанности -- никто не станетъ и спрашивать, сдѣлали-ли мы это въ красныхъ мундирахъ или въ черныхъ кафтанахъ.-- Надѣюсь, молвилъ Тримъ.-- Однако, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби, продолжай свой разсказъ.
   Когда я вошелъ въ комнату лейтенанта, по прошествіи назначенныхъ десяти минутъ, -- продолжалъ капралъ.-- онъ лежалъ въ постели, поддерживая голову рукою, упиравшеюся локтемъ въ подушку, возлѣ которой лежалъ чистый бѣлый батистовый носовой платокъ.-- Юноша какъ разъ наклонялся, чтобы поднять подушку, на которой онъ, должно быть, стоялъ на колѣняхъ;-- книга лежала на постели, и, поднимаясь, онъ поднялъ подушку одной рукой, а другую въ то же время протянулъ къ ней, чтобы принять ее оттуда.-- Пусть она остается здѣсь, мой милый, сказалъ лейтенантъ.
   Онъ не заговаривалъ со мною, пока я не подошелъ вплотную къ его постели.-- Если вы слуга капитана Шенди, сказалъ онъ, то вы должны передать вашему господину мою благодарность, вмѣстѣ съ признательностью моего маленькаго мальчика, за его вниманіе ко мнѣ.-- Если онъ былъ въ Левензовомъ полку... началъ лейтенантъ -- я сказалъ ему, что ваша милость были въ немъ.-- Тогда, сказалъ онъ, я прослужилъ съ нимъ три кампаніи во Фландріи и помню его;-- но такъ какъ я не имѣлъ чести быть съ нимъ знакомымъ, то весьма вѣроятно, что онъ ничего обо мнѣ не знаетъ.-- Тѣмъ не менѣе, вы скажете ему, что тотъ, кого онъ обязалъ своею добротою -- нѣкій Лефевръ, лейтенантъ въ Ангусовомъ полку; но онъ не знаетъ меня, повторилъ онъ, въ раздумьи;-- быть можетъ онъ знаетъ мою исторію, прибавилъ онъ.-- Пожалуйста, скажите капитану, что я тотъ прапорщикъ, чья жена была такъ ужасно убита ружейною пулею при Бредѣ, когда она лежала въ моихъ объятіяхъ у меня въ палаткѣ.-- Я отлично помню этотъ случай, ваша милость, сказалъ я.-- Въ самомъ дѣлѣ? сказалъ онъ, утирая глаза платкомъ; каково-же это мнѣ!-- При этомъ, онъ досталъ съ своей груди маленькое кольцо, казавшееся привязаннымъ черною лентой къ его шеѣ, и дважды поцѣловалъ его.-- Вотъ, Билли, сказалъ онъ;-- мальчикъ бросился черезъ комнату къ постели и, падая на колѣно, взялъ кольцо въ правую руку и тоже поцѣловалъ его,-- потомъ онъ поцѣловалъ своего отца и сѣлъ на кровать и заплакалъ.
   Я боюсь, сказалъ мой дядя Тоби, глубоко вздыхая,-- я боюсь, Тримъ, что не засну.
   Ваша милость слишкомъ озабочены, отвѣчалъ капралъ.-- Не налить-ли мнѣ вашей милости стаканъ Канарскаго къ трубкѣ?-- Пожалуйста, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби.
   Я помню случай съ прапорщикомъ и его женой, сказалъ мой дядя Тоби, снова вздыхая,-- а также одно обстоятельство, о которомъ умолчала его скромность;-- въ особенности хорошо я помню, что и ему и ей почему-то (не помню почему именно) чрезвычайно соболѣзновалъ весь полкъ;-- но кончай свой разсказъ.-- Онъ уже конченъ, сказалъ капралъ, -- ибо я не въ состояніи былъ оставаться дольше, и пожелалъ его милости спокойной ночи.-- Молодой Лефевръ всталъ съ кровати и проводилъ меня съ лѣстницы, пока мы сходили съ нея, онъ разсказалъ мнѣ, что они пріѣхали изъ Ирландіи, и находятся на пути слѣдованія къ соединенію съ полкомъ во Фландріи.-- Но увы! сказалъ капралъ, лейтенантъ прошелъ уже послѣдній день своего похода!-- Что-же станется тогда съ его бѣднымъ мальчикомъ? вскричалъ мой дядя Тоби.
   

ГЛАВА CLXIX.
ПРОДОЛЖЕНІЕ ПОВѢСТИ О ЛЕФЕВРѢ.

   Это служить къ вѣчной чести моего дяди Тоби,-- хотя я упоминаю объ этомъ только для тѣхъ, кто, попадаясь между требованіями естественнаго и положительнаго права, не могутъ рѣшить, въ какую сторону имъ склониться -- что, не смотря на то, что онъ былъ поглощенъ въ то время продолженіемъ осады Дендермонда, параллельно съ союзниками, дѣйствовавшими съ такой энергіей, что они едва давали ему время пообѣдать -- что, не смотря на все это, онъ оставилъ Девдермондъ (хотя онъ уже устроилъ ложементъ въ контрѣэскарпѣ), и направилъ всѣ свои мысли къ частнымъ невзгодамъ въ постояломъ; онъ только приказалъ запереть садовую калитку -- чѣмъ, такъ сказать, обратилъ осаду Дендермонда въ блокаду -- и, затѣмъ, предоставилъ Дендермондъ своей участи -- быть освобожденнымъ французскимъ королемъ, или нѣтъ -- какъ французскому королю заблагоразсудится -- самъ-же онъ думалъ только о томъ, какъ-бы облегчить положеніе несчастнаго лейтенанта и его сына.
   -- Благое Существо, которое служитъ другомъ бездружнымъ, вознаградитъ тебя за это.
   Ты не довелъ дѣла до конца, сказалъ мой дядя Тоби капралу, когда тотъ укладывалъ его въ постель -- и я скажу тебѣ въ чемъ, Тримъ:-- во-первыхъ, когда ты предлагалъ Лефевру мои услуги (зная, что и болѣзнь и путешествіе дорого стоютъ, и что онъ лишь бѣдный лейтенантъ, обязанный содержать изъ своего жалованья не только себя, но еще и сына), ты не предложилъ ему моего кошелька,-- ибо ты знаешь, Тримъ, что если-бы онъ былъ въ нуждѣ, я такъ-же охотно предоставилъ его ему, какъ и самому себѣ.-- Ваша милость знаетъ, сказалъ капралъ,-- у меня не было на этотъ счетъ приказаній.-- Правда, молвилъ мой дядя Тоби;-- ты поступилъ совершенно правильно, Тримъ, какъ солдатъ,-- но, конечно, очень дурно, какъ человѣкъ.
   Во вторыхъ, хотя и тутъ ты можешь привести то же извиненіе,-- продолжалъ мой дядя Тоби,-- когда ты предлагалъ ему все, что есть въ моемъ домѣ, ты долженъ былъ предложить ему и самый домъ мой.-- Больному собрату-офицеру слѣдуетъ предоставить самое лучшее помѣщеніе, Тримъ; а еслибы мы имѣли его при себѣ, мы могли-бы ухаживать и слѣдить за нимъ. Ты самъ, Тримъ, отличная нянька -- такъ что при твоемъ уходѣ за нимъ, съ помощью старухи и его сына, и моей тоже, мы скоро могли-бы починить его и опять поставить на ноги.
   -- Черезъ недѣли двѣ или три, прибавилъ мой дядя Тоби, улыбаясь, -- онъ уже могъ бы маршировать.-- Онъ никогда ужь не будетъ маршировать на этомъ свѣтѣ, ваша милость, возразилъ капралъ.-- Онъ будетъ ходить, сказалъ мой дядя Тоби, вставая съ края своей постели, съ одной ногой уже безъ башмака.-- Извините, ваша милость, сказалъ капралъ,-- но онъ пойдетъ развѣ только въ могилу.-- Онъ пойдетъ, вскричалъ мой дядя Тоби, притопывая ногой, которая еще была обута, но не подвигаясь впередъ ни на вершокъ: онъ пойдетъ къ своему полку.-- Онъ не выдержитъ этого, возразилъ капралъ.-- Его будутъ поддерживать, сказалъ мой дядя Тоби.-- Онъ все-таки свалится въ концѣ концовъ, сказалъ капралъ,-- и тогда, что станется съ его мальчикомъ?-- Онъ не свалится, сказалъ мой дядя Тоби увѣренно.-- Увы! чтобы мы ни дѣлали для него, сказалъ Тримъ, настаивая на своемъ,-- бѣдняга умретъ.-- Онъ не умретъ, клянусь Богомъ, вскричалъ мой дядя Тоби.
   -- Духъ обвиненія, взлетѣвшій съ этой клятвой въ небесную канцелярію, покраснѣлъ, передавая ее;-- и регистрирующій ангелъ, записывая ее, уронилъ слезу на это слово, и смылъ его на вѣки.
   

ГЛАВА CLXX.

   -- Мой дядя Тоби подошелъ къ своему столу,-- положилъ кошелекъ въ карманъ штановъ, и, приказавши капралу утромъ рано пойти за докторомъ -- легъ въ постель и заснулъ.
   

ГЛАВА CLXXI.
ПРОДОЛЖЕНІЕ ПОВѢСТИ О ЛЕФЕВРѢ.

   На слѣдующее утро, солнце ярко блистало для глазъ каждаго въ деревнѣ, кромѣ Лефевра и его огорченнаго сына; рука смерти тяжело давила его вѣжды; колесо у цистерны едва описало свой кругъ, -- какъ мой дядя Тоби, вставшій часомъ раньше своего обычнаго времени, вошелъ въ комнату лейтенанта, и, безъ предисловія или апологіи, усѣлся въ кресло около его постели, и, независимо отъ какихъ-бы то ни было порядковъ или обычаевъ, отдернулъ пологъ съ такимъ жестомъ, какъ это сдѣлалъ-бы старый другъ и собратъ по оружію, -- и спросилъ его о здоровьи: какъ онъ спалъ ночью, чѣмъ онъ страдалъ, гдѣ чувствовалъ боль, -- и о томъ, чѣмъ онъ могъ бы помочь ему;-- и, не давая ему времени отвѣчать на всѣ эти разспросы, онъ продолжалъ, передавая ему маленькій планъ, который онъ составилъ вмѣстѣ съ капраломъ наканунѣ ночью.
   -- Вы сейчасъ переселитесь домой, ко мнѣ, Лефевръ,-- говорилъ мой дядя Тоби,-- и мы пошлемъ за докторомъ, чтобы узнать, въ чемъ дѣло;-- будетъ у насъ и аптекарь;-- а капралъ будетъ вашей нянькой; -- а я, Лефевръ, буду вашимъ слугой.
   Мой дядя Тоби былъ проникнутъ такой откровенностью -- представлявшей не слѣдствіе, а причину его безцеремонности -- что, благодаря ей, вы сразу проникали въ его душу и убѣждались въ добротѣ его натуры. Притомъ-же и въ его взглядѣ, и въ голосѣ, и въ манерѣ, взятыхъ вмѣстѣ, было что-то такое, что постоянно звало несчастныхъ придти къ нему подъ защиту; такъ что мой дядя Тоби еще на половину не кончилъ свои предложенія отцу, какъ сынъ уже незамѣтно прижался къ его колѣнямъ, схватилъ его за грудь кафтана и тащилъ къ себѣ.-- Кровь и силы Лефевра, охладѣвшія и останавливавшіяся внутри его и отступавшія къ послѣдней цитадели -- сердцу, снова окрѣпли, -- глаза его на мгновеніе прояснились, и онъ поднялъ на лицо моего дяди Тоби горячій взоръ, который послѣ перевелъ на своего мальчика;-- и эта связь, какъ ни была она слаба, никогда не разорвалась.
   Природа тотчасъ-же опять ослабѣла: глаза заволоклись туманомъ, пульсъ заколебался -- остановился,-- возобновился,-- задрожалъ,-- снова остановился,-- двинулся,-- остановился.-- Продолжать-ли мнѣ?-- Нѣтъ.
   

ГЛАВА CLXXII.

   Я съ такимъ нетерпѣніемъ стремлюсь къ моей собственной исторіи, что разскажу въ очень немногихъ словахъ въ слѣдующей главѣ то, что еще остается разсказать о молодомъ Лефеврѣ -- именно, событія отъ этого поворота въ его судьбѣ до той поры, когда мой дядя Тоби рекомендовалъ его въ наставники мнѣ.-- Къ этой главѣ необходимо прибавить еще -- слѣдующее:
   Что мой дядя Тоби, ведя молодого Лефевра за руку, сопровождалъ бѣднаго лейтенанта, въ качествѣ перваго плакальщика, въ могилу.
   Что губернаторъ Дендермонда оказалъ его останкамъ всѣ воинскія почести;-- Іорикъ-же, чтобы не отстать отъ него,-- духовныя, ибо онъ похоронилъ его въ своей церкви.-- Также явствуетъ, что онъ произнесъ надъ нимъ надгробное слово.-- Я говорю явствуетъ, потому что у Іорика была привычка -- общая, я думаю всѣмъ лицамъ его профессіи -- записывать на первомъ листкѣ каждой составленной имъ проповѣди время, мѣсто и поводъ ея произнесенія; къ этому онъ всегда прибавлялъ какое-нибудь краткое замѣчаніе или сужденіе о самой проповѣди -- обыкновенно не особенно для нея лестное.-- Напримѣръ: "эта проповѣдь объ избраніи еврейскаго народа -- мнѣ вовсе не нравится; хотя я и сознаюсь, что въ ней пропасть разнороднаго знанія;-- но все оно ужасно обыденно и очень неумѣло склеено вмѣстѣ.-- Вообще, это довольно неумѣлое произведеніе. Что у меня было въ головѣ, когда я писалъ ее".
   -- N.B. "Превосходство этого текста заключается въ томъ, что онъ подходитъ къ какой угодно проповѣди;-- этой проповѣди -- что она подходитъ къ какому угодно тексту".
   -- "За эту проповѣдь я буду повѣшенъ,-- ибо я укралъ большую часть ея. Докторъ Пайдагюнесъ изобличилъ меня. *** Поручить вору ловить вора".
   Съ пол-дюжины носятъ надпись такъ-себѣ -- и ничего больше; пара -- Moderato; хотя можно спокойно думать, что обѣ эти надписи означаютъ приблизительно одно и то же -- во-первыхъ потому, что такъ можно заключить на основаніи итальянскаго словаря Альтіери, въ особенности-же благодаря авторитету обрывка зеленаго ремешка, происшедшаго, повидимому, отъ расплетенія Іорикова бича, которымъ онъ и связалъ крѣпко на-крѣпко въ отдѣльную пачку двѣ проповѣди, помѣченныя Moderato вмѣстѣ съ полу-дюжиной такъ-себѣ.
   Такое предположеніе встрѣчается лишь съ однимъ затрудненіемъ, именно -- moderat'ы въ пять разъ лучше такъ-себѣ, показываютъ вдесятеро больше знанія человѣческаго сердца;-- проникнуты въ семьдесятъ разъ большимъ остроуміемъ и оживленіемъ; -- и (чтобы послѣдовательно подниматься въ моей прогрессіи) выказываютъ въ тысячу разъ больше даровитости;-- наконецъ, въ завершеніе всего, онѣ безконечно болѣе занимательны, нежели связанныя съ ними вмѣстѣ;-- поэтому, когда драматическія проповѣди Іорика будутъ предложены свѣту, изо всѣхъ такъ-себѣ я допущу въ этотъ сборникъ только одну, тогда какъ я рѣшусь напечатать обѣ moderate безъ малѣйшаго колебанія.
   Что разумѣлъ Іорикъ подъ словами lentarnen te, tenu te, grave и, иногда, adagio, въ примѣненіи къ богословскимъ сочиненіямъ, которыми онъ охарактеризовалъ нѣкоторыя изъ этихъ проповѣдей, я не смѣю даже пытаться опредѣлить.-- Я былъ еще болѣе озадаченъ, нашедши на одной a l'octava al ta! на оберткѣ другой: Con strepito; на третьей -- Scicilliana; на четвертой: Alla capella; -- Con Parсо на этой; Senza l'arco на той. Я знаю только, что это музыкальные термины, имѣющіе извѣстное значеніе; а такъ какъ онъ былъ человѣкъ музыкальный, то я и не сомнѣваюсь, что, примѣняя къ своимъ произведеніямъ эти странныя метафоры, онъ очень ясно запечатлѣвалъ въ своемъ представленіи (какъ-бы мало не говорили онѣ воображенію другого) ихъ отличительныя черты.
   Между этими, находится и та именно проповѣдь, которая незамѣтно завлекла меня въ это отступленіе -- надгробная рѣчь надъ бѣднымъ Лефевромъ, очень порядочно переписанная, какъ-бы съ поспѣшно набросаннаго оригинала.-- Я тѣмъ болѣе обращаю на нее вниманіе, что она, повидимому, была его любимымъ твореніемъ.-- Тема ея -- смертность; она перевязана вдоль и поперекъ, и потомъ свернута въ трубочку и закручена въ пол-листа грязной синей бумаги, служившей, повидимому, раньше покрышкой -- я нѣсколько сомнѣваюсь, чтобы эти признаки уничиженія были принесены умышленно,-- ибо въ концѣ проповѣди (но не въ началѣ ея), противно своему способу отношенія къ остальнымъ, онъ надписалъ:

БРАВО!

   -- Правда, не особенно вызывающимъ образомъ,-- ибо написано оно по крайней мѣрѣ на два съ половиной вершка ниже конца послѣдней строчки проповѣди, на самомъ краю страницы, въ томъ правомъ уголкѣ ея, который, какъ вы знаете, обыкновенно закрывается большимъ пальцемъ, -- и, надо отдать справедливость, написано оно, кромѣ того, вороньимъ перомъ такъ слабо, мелкимъ итальянскимъ почеркомъ, что едва привлекаетъ глазъ къ тому мѣсту, независимо даже отъ того, покрыто оно пальцемъ или нѣтъ;-- такъ что способъ, какимъ это сдѣлано, на половину извиняетъ его; кромѣ того, будучи написано чрезвычайно жидкимъ черниломъ, разведеннымъ почти до степени воды, -- оно скорѣе напоминаетъ ritratto тѣни Тщеславія, нежели самого Тщеславія,-- если можно вообще говорить о немъ;-- оно болѣе напоминаетъ проходящую мысль мимолетнаго одобренія, тайно зародившуюся мысль въ душѣ автора, нежели грубое проявленіе его, дерзко навязываемое свѣту.
   Я понимаю, что, не смотря на всѣ эти смягчающія обстоятельства, я все же не оказываю большой услуги репутаціи Іорика, какъ скромнаго человѣка, печатая это;-- но вѣдь и у всѣхъ людей есть свои слабости! и что еще болѣе умаляетъ ее, и даже почти стираетъ совершенно -- это, что слово было вычеркнуто впослѣдствіи (какъ видно по различному цвѣту чернилъ) пронзающей его насквозь чертой -- какъ будто-бы онъ взялъ его назадъ, или устыдился раньше составленнаго о ней мнѣнія.
   Эти краткія характеристики его проповѣдей всегда -- за исключеніемъ этого единственнаго случая -- надписывались на первомъ листкѣ проповѣди, служившемъ ей обложкой, -- и часто на внутренней сторонѣ его, прилегающей къ тексту;-- въ концѣ же своей рѣчи -- распространявшейся, быть можетъ, страницъ на пять или на шесть, а иногда, можетъ быть, и на двадцать -- онъ обыкновенно пускался въ далекія, и, притомъ, очень рьяныя отклоненія, словно онъ кидался на случай обрушиться на порокъ съ большой игривостью, чѣмъ того позволяетъ строгость церковной каѳедры.-- Они хотя и представляютъ безпорядочныя, партизанскія нападенія, а все же являются союзниками на сторонѣ добродѣтели.-- И такъ, Мингеръ Ван-дер-Блондердондергьюденстронкъ, скажите мнѣ, отчего бы ихъ не напечатать вмѣстѣ.
   

ГЛАВА CLXXIII.

   Когда мой дядя Тоби обратилъ все въ деньги и покончилъ всякіе счеты между уполномоченнымъ отъ полка и Лефевромъ, и между Лефевромъ и всѣмъ человѣчествомъ, въ его рукахъ остался лишь старый полковой камзолъ и шпага,-- такъ что мой дядя Тоби почти -- или даже совсѣмъ -- не встрѣтилъ со стороны свѣта препятствій къ принятію на себя управленія его дѣлами. Камзолъ мой дядя Тоби отдалъ капралу.-- Носи его, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби, пока онъ будетъ держаться на плечахъ, въ память бѣднаго лейтенанта.-- А это, сказалъ мой дядя Тоби, беря шпагу въ руку и вынимая ее, при этихъ словахъ, изъ ноженъ -- это, Лефевръ, я приберегу для тебя;-- это все состояніе, продолжалъ мой дядя Тоби, вѣшая ее на крючекъ и указывая на нее,-- все состояніе, дорогой мой Лефевръ, какое оставилъ тебѣ Господь; но если онъ далъ тебѣ сердце, способное борьбою проложить себѣ дорогу въ свѣтѣ -- и если ты будешь поступать, какъ честный человѣкъ -- то большаго и не надо.
   Какъ только мой дядя Тоби положилъ основаніе его образованію и научилъ его вписывать правильный многоугольникъ въ кругъ, онъ отправилъ его въ общественную школу, гдѣ онъ оставался -- за исключеніемъ праздниковъ Пятидесятницы и Рождества, въ которые за нимъ аккуратно посылался капралъ -- до весны семнадцатаго года; въ это время, разсказы о томъ, что императоръ послалъ противъ Турокъ армію въ Венгрію, зажгли искру воинскаго огня въ его груди: онъ поспѣшилъ бросить Латынь и Греческій и, бросившись передъ моимъ дядей Тоби на колѣна, попросилъ шпагу своего отца, вмѣстѣ съ позволеніемъ дяди Тоби отправиться попытать счастья у Евгенія {Принцъ Евгеній Савойскій (1663--1736) былъ однимъ изъ замѣчательнѣйшихъ полководцевъ конца XVII и начала XVIII вѣка. Получивъ отказъ отъ Людовика XIV, не пожелавшаго принять его въ свою армію, онъ оставилъ Францію и поступилъ на службу Австріи, гдѣ отличался въ войнахъ съ Турками и Французами, такъ что даже получилъ отъ Людовика XIV предложеніе маршальскаго жезла, отъ котораго онъ самъ, на этотъ разъ, отказался (1691). Въ 1717 г. онъ одержалъ надъ Турками побѣду при Бѣлградѣ.}.-- Дважды забывалъ мой дядя Тоби свою рану и восклицалъ: Лефевръ, я пойду съ тобой, и ты будешь сражаться около меня!-- и дважды хватался рукою за пахъ, съ грустью и огорченіемъ опуская голову.
   Мой дядя Тоби снялъ шпагу съ крючка, на которомъ она висѣла, нетронутая съ самой службы лейтенанта, и передалъ капралу для приданія ей блеска; онъ задержалъ Лефевра на двѣ недѣли, чтобы снарядить его,-- и вручилъ ему шпагу. Если ты храбръ, Лефевръ, сказалъ мой дядя Тоби,-- она не измѣнитъ тебѣ;-- но счастье, сказалъ онъ (задумавшись на минуту),-- счастье можетъ... И если оно тебѣ измѣнитъ, продолжалъ мой дядя Тоби, обнимая его, вернись опять ко мнѣ, Лефевръ, и мы направимъ тебя по другому пути.
   Величайшая обида не могла лечь большею тяжестью на сердце Лефевра, чѣмъ отеческая нѣжность моего дяди Тоби; онъ разстался съ нимъ, какъ лучшій изъ сыновей можетъ разставаться съ лучшимъ изъ отцовъ: оба проливали слезы;-- цѣлуя же его въ послѣдній разъ, мой дядя Тоби положилъ ему въ руку шестьдесятъ золотыхъ, завязанныхъ въ старый кошелекъ его отца, въ которомъ было еще кольцо его матери, и призвалъ на него благословеніе Божіе.
   

ГЛАВА CLXXIV.

   Лефевръ подоспѣлъ въ императорскую армію какъ разъ во время для того, чтобы испробовать, въ пораженіи Турокъ при Бѣлградѣ, изъ чего сдѣлана его шпага; но съ этой минуты его преслѣдовалъ цѣлый рядъ незаслуженныхъ неудачъ, слѣдовавшихъ за нимъ по пятамъ въ теченіи цѣлыхъ четырехъ лѣтъ. Онъ выдерживалъ эти удары до конца, пока въ Марсели не застигла его болѣзнь; отсюда онъ написалъ моему дядѣ Тоби, что онъ потерялъ время, труды, здоровье; словомъ, все, кромѣ своей шпаги, -- и ожидаетъ отплытія перваго корабля, чтобы вернуться къ нему.
   Такъ какъ это письмо было получено недѣль за шесть до Сузанниной неудачи, то Лефевра ожидали ежечасно, и мысль о немъ преобладала у моего дяди Тоби въ то время, когда мой отецъ давалъ ему и Іорику описаніе того, какого рода человѣка онъ избралъ-бы мнѣ въ наставники: но такъ какъ сначала мой отецъ показался дядѣ Тоби нѣсколько прихотливымъ въ требуемыхъ имъ совершенствахъ, то онъ и воздерживался отъ упоминанія имени Лефевра до тѣхъ поръ, пока, благодаря вмѣшательству Іорика, характеристика неожиданно свелась къ мягкости, благородству и добротѣ; тогда образъ Лефевра и его участь такъ сильно запечатлѣлись у моего дяди Тоби, что онъ мгновенно всталъ со своего стула, и,-- откладывая въ сторону свою трубку, чтобы взять моего отца за руки.-- Братъ Шенди -- сказалъ онъ -- я прошу позволенія рекомендовать тебѣ сына Лефевра.-- Я умоляю васъ объ этомъ, присовокупилъ Іорикъ.-- У него доброе сердце, сказалъ мой дядя Тоби.-- И храброе, ваша милость, сказалъ капралъ.
   Лучшія сердца, Тримъ, всегда и храбрѣйшія, замѣтилъ мой дядя Тоби.-- А первые трусы въ нашемъ полку, ваша милость, были и первыми въ немъ мерзавцами.-- Вотъ сержантъ Кемберъ и юнкеръ...
   Мы поговоримъ о нихъ въ другой разъ, сказалъ мой отецъ.
   

ГЛАВА CLXXV.

   Какой это былъ-бы веселый и радостный свѣтъ, ваши милости, если бы не безвыходный лабиринтъ долговъ, заботъ, бѣдствій, нужды, горя, недовольства, тоски, крупныхъ неудачъ, обмановъ и лжи!
   Докторъ Слопъ, какъ -- сынъ, какъ назвалъ его за это мой отецъ, унизилъ меня до смерти и раздулъ неудачу съ Сузанной въ десять тысячъ разъ большихъ размѣровъ, чѣмъ было на то основанія; поэтому, по прошествіи недѣли, или даже меньше, было у всѣхъ на устахъ, бѣдный маленькій Шенди. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . совершенно:-- а молва, любящая все удваивать, дня черезъ три еще положительно клялась, что видѣла это своими глазами;-- и весь свѣтъ, какъ водится, вѣрилъ ея утвержденіямъ, "что окошко въ дѣтской не только. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . но . . . . . и . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . тоже".
   Еслибы свѣтъ могъ разсматриваться какъ юридическое лицо, мой отецъ прямо подалъ-бы на него жалобу и достаточно наказалъ-бы его; нападать же за это на отдѣльныя лица -- изъ которыхъ каждое упоминало объ этомъ случаѣ съ величайшимъ сожалѣніемъ, какое только можно вообразить -- было-бы равносильнымъ тому, что броситься въ лицо своимъ лучшимъ друзьямъ;-- съ другой стороны, однако, обойти молву молчаніемъ -- значило бы открыто признать ея истинность -- по крайней мѣрѣ, для половины свѣта; затѣять же суматоху ради опроверженія ея -- было-бы только сильнѣе убѣдить другую половину въ ея достовѣрности.
   -- Былъ-ли когда нибудь бѣдный чортъ-помѣщикъ въ такомъ затрудненіи?-- воскликнулъ мой отецъ.
   -- Я показалъ бы его публично на базарномъ перекресткѣ, сказалъ мой дядя Тоби.
   Это не поможетъ, сказалъ мой отецъ.
   

ГЛАВА CLXXVI.

   Что-бы свѣтъ ни говорилъ,-- промолвилъ мой отецъ, а я все-таки надѣну ему панталоны.
   

ГЛАВА CLXXVII.

   Есть тысячи рѣшеній, сударь, и въ церкви, и въ государствѣ, такъ-же, какъ и въ разныхъ дѣлахъ болѣе частнаго характера, сударыня,-- которыя, не смотря на то, что положительно кажется, какъ будто они приняты и приведены въ исполненіе поспѣшно, взбалмошно, необдуманно, однако являются (какъ мы убѣдились-бы сами, если-бы могли проникнуть во внутреннія комнаты или спрятаться за занавѣской) взвѣшенными, оцѣненными и разсчитанными,-- обсужденными, продуманными, предусмотрѣнными и осмотрѣнными со всѣхъ сторонъ съ такимъ спокойствіемъ, что сама Богиня Спокойствія (я не берусь доказать ея существованіе) не могла-бы пожелать или доставить большаго.
   Таково было и рѣшеніе моего отца одѣть мнѣ панталоны; ибо, хотя оно и было выражено сразу -- въ какомъ-то порывѣ презрѣнія и пренебреженія человѣчествомъ, -- однако еще за мѣсяцъ передъ тѣмъ были обсужены всѣ pro и contra этого вопроса, о которомъ мой отецъ весьма обстоятельно совѣщался съ моей матерью въ двухъ послѣдовательныхъ lits de justice, предпринятыхъ моимъ отцомъ спеціально съ этой цѣлью. Я объясню сущность этихъ lits de justice въ слѣдующей главѣ; а въ главѣ, слѣдующей за той, сударыня, вы спрячетесь со мной за занавѣску, чтобы послушать, какимъ образомъ мой отецъ и моя мать разсуждали между собою по дѣлу о панталонахъ;-- это дастъ вамъ возможность составить себѣ понятіе о томъ, какъ они разсуждали о менѣе важныхъ дѣлахъ.
   

ГЛАВА CLXXVIII.

   Древніе Готы Германіи, первоначально поселившіеся въ странѣ между Вислой и Одеромъ (ученый Клюверій {Филиппъ Клюверъ (1580--1623), нѣмецкій географъ, авторъ нѣсколькихъ сочиненій, отличающихся оригинальными и зачастую смѣлыми предположеніями. Главныя его произведенія -- Germania antique, Sicilia antique, Italia antique, Introductio in universum geographiain.} не допускаетъ относительно этого никакихъ сомнѣній), и впослѣдствіи ассимилировавшіе себѣ Геруловъ, Бугіанъ и нѣкоторыя племена Вандаловъ -- всѣ придерживались мудраго обычая обсуждать каждый вопросъ, имѣющій значеніе для государства, дважды; -- именно, разъ въ пьяномъ видѣ, и разъ въ трезвомъ.-- Въ пьяномъ, -- дабы рѣшенія ихъ не были лишены энергіи; -- а въ трезвомъ, чтобы они не лишены были обдуманности.
   Мой отецъ, какъ неисправимый водопіецъ, долго ломалъ себѣ голову, чуть не до смерти, чтобы придумать, чѣмъ замѣнить это и извлечь изъ этого ту пользу, какую онъ привыкъ извлекать изъ всего, что дѣлали или говорили древніе; только на седьмомъ году своего супружества, послѣ тысячи безплодныхъ попытокъ и измышленій, онъ попалъ на средство, отвѣчающее той-же цѣли, -- именно, когда требовалось разрѣшить какой-нибудь трудный и знаменательный семейный вопросъ, который надо было обсуждать съ большой трезвостью и большимъ оживленіемъ, -- онъ назначалъ и оставлялъ первую воскресную ночь въ мѣсяцъ, вмѣстѣ съ непосредственно ей предшествующей субботней, для того, чтобы разсудить о немъ въ кровати, съ моей матерью; благодаря этому, сударь, если вы поразмыслите сами. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Ихъ-то мой отецъ и называлъ, довольно остроумно, своими lits de justice;-- ибо изъ двухъ различныхъ мнѣній, порождавшихся въ этихъ двухъ различныхъ настроеніяхъ, обыкновенно находилось среднее, также удовлетворявшее требованіямъ разума, какъ если-бы онъ сто разъ напился и протрезвился.
   Не скрою отъ свѣта, что это одинаково помогаетъ и при литературныхъ разсужденіяхъ, какъ пири военныхъ или супружескихъ; но только не каждый авторъ можетъ испробовать это средство, по примѣру Готовъ и Вандаловъ; -- если-же онъ и сможетъ, то это не всегда окажется для него здорово; дѣлать-же это такъ, какъ дѣлалъ мой отецъ, во всякомъ случаѣ, полезно было для души.
   Я поступаю такъ:--
   Всѣ щекотливыя и тонкія разсужденія (которыхъ, знаетъ небо, даже слишкомъ много въ этой книгѣ), -- гдѣ я вижу, что не могу подвинуться на шагъ безъ опасности навлечь ихъ милости или ихъ преподобія на свою шею -- я пишу на-половину сытымъ, на-половину на-тощакъ;-- или цѣликомъ напишу ихъ сытымъ, и стану поправлять на-тощакъ;-- или напишу на-тощакъ, а поправлять стану сытымъ,-- ибо это все сводится къ тому-же.-- Такъ что, съ меньшимъ отклоненіемъ отъ образа дѣйствій моего отца, нежели отцовскій отъ готическаго, я чувствую себя наравнѣ съ нимъ въ его первомъ lits de justice, и нисколько не ниже его во второмъ.-- Всѣ эти различные и почти непримиримые пріемы вытекаютъ единообразно изъ мудраго и удивительнаго механизма природы; въ этомъ, ея и честь.-- Все, что мы можемъ сдѣлать -- это регулировать и направлять машину къ улучшенію и усовершенствованію искусствъ и наукъ.
   Когда я пишу сытымъ,-- я пишу такъ, словно мнѣ никогда больше въ жизни не придется писать на-тощакъ; то-есть, я пишу свободно отъ заботъ и страховъ свѣта.-- Я не считаю своихъ шрамовъ,-- и моя фантазія не идетъ впередъ въ темные проходы или закоулки, чтобы упредить мои удары.-- Словомъ, мое перо идетъ само по себѣ, и я продолжаю писать, столько-же отъ полноты моего сердца, какъ и желудка.
   Когда-же, ваша милость, я начинаю на-тощакъ, тогда происходитъ совсѣмъ иное дѣло. Я оказываю свѣту всевозможное вниманіе и уваженіе, -- и запасаюсь не меньше вашего (покуда хватитъ) этой служебной добродѣтелью -- скромностей.-- Такъ что, благодаря одному и другому, я небрежно пишу свою учтивую, пустячную, добродушную Шендійскую книгу, которая доставитъ удовольствіе всѣмъ вашимъ сердцамъ.
   -- Да и всѣмъ вашимъ головамъ тоже,-- если только вы ее поймете.
   

ГЛАВА CLXXIX.

   Намъ слѣдовало-бы начать, сказалъ мой отецъ, поворачиваясь въ кровати и придвигая свою подушку ближе къ моей матери, въ то время, какъ онъ начиналъ разговоръ, -- намъ слѣдовало-бы начать думать, мистрисъ Шенди, о томъ, чтобы одѣть этому мальчику панталоны.
   Слѣдовало-бы, сказала моя мать.-- Мы слишкомъ отсрочиваемъ это, моя милая, замѣтилъ мой отецъ, стыдливо.
   Мнѣ тоже кажется, мистеръ Шенди, сказала моя мать.
   Хотя, впрочемъ, ребенокъ выглядываетъ очень хорошо въ своихъ юбкахъ и кофточкахъ, сказалъ мой отецъ.
   Онъ отлично въ нихъ выглядываетъ, отвѣчала моя мать.
   -- Поэтому было-бы почти грѣхомъ переодѣвать его, присовокупилъ мой отецъ.
   -- Правда, промолвила моя мать.-- Но, впрочемъ, онъ становится очень большимъ мальчикомъ, возразилъ мой отецъ.-- Дѣйствительно, онъ очень высокъ для своихъ лѣтъ, сказала моя мать.
   -- Я не могу (онъ произнесъ это раздѣльно) понять, молвилъ мой отецъ, въ какого онъ чорта уродился.
   -- Я не могу понять ни въ жизнь, сказала моя мать.
   -- Гм! произнесъ мой отецъ.

(Діалогъ на время прекратился).

   -- Я самъ очень малъ, продолжалъ мой отецъ серьезно.
   -- Вы очень малы, мистеръ Шенди, повторила моя мать.
   Гм! вторично произнесъ мой отецъ, про себя; пробормотавъ это, онъ отодвинулъ дальше свою подушку отъ моей матери и, перевернувшись снова, положилъ конецъ бесѣдѣ на три минуты съ половиной.
   -- Когда ему сошьютъ эти штаны, вскричалъ мой отецъ болѣе высокимъ тономъ, онъ будетъ выглядывать въ нихъ, точно какое-то животное.
   -- Онъ будетъ очень неуклюжъ въ нихъ сначала, отвѣчала моя мать.
   -- Хорошо еще, если не случится чего хуже, прибавилъ мой отецъ.
   -- Это будетъ очень хорошо, отвѣчала моя мать.
   -- Я полагаю, -- продолжалъ мой отецъ послѣ короткаго молчанія,-- онъ будетъ такой-же, какъ и всякія другія дѣти.
   -- Совершенно, сказала моя мать.
   -- Хотя я буду жалѣть объ этомъ, прибавилъ мой отецъ; и разговоръ опять прекратился.
   -- Надо будетъ сдѣлать ихъ изъ кожи, сказалъ мой отецъ, поворачиваясь опять.
   -- Они дольше будутъ носиться, замѣтила моя мать.
   -- Но къ нимъ не можетъ быть никакой подкладки, продолжалъ мой отецъ.
   -- Никакой, сказала моя мать.
   -- Пожалуй, будетъ лучше сдѣлать ихъ изъ бумазеи, промолвилъ мой отецъ.
   -- Ничего не можетъ быть лучше, промолвила моя мать.
   -- За исключеніемъ полотна, возразилъ мой отецъ.-- Это ужь лучше всего, согласилась моя мать.
   -- Однако, не надо дать ему умереть, перебилъ ее мой отецъ.
   -- Никоимъ образомъ, сказала моя мать;-- и затѣмъ діалогъ снова остановился.
   Но я рѣшилъ, проговорилъ мой отецъ, въ четвертый разъ прерывая тишину, что онъ не будетъ имѣть въ нихъ кармановъ.
   -- Въ нихъ нѣтъ никакой надобности, сказала моя мать.
   -- Я говорю о камзолѣ и кафтанѣ, вскричалъ мой отецъ.
   -- Да и я тоже, отвѣчала моя мать.
   -- Хотя, если онъ получитъ кубарь или волчокъ -- для нихъ вѣдь, бѣдняжекъ, это дороже короны и скиптра -- ему надо имѣть куда ихъ спрятать.
   -- Распоряжайтесь этимъ какъ хотите, мистеръ Шенди, отвѣчала моя мать.
   -- А вы развѣ не находите это правильнымъ? сказалъ мой отецъ, требуя отъ нея отвѣта.
   -- Совершенно; если только это вамъ нравится, мистеръ Шенди, сказала моя мать.
   -- Вотъ вамъ! вскричалъ мой отецъ, теряя терпѣніе.-- Нравится мнѣ!-- Вы никогда не будете въ состояніи различать прихоть отъ удобства, мистриссъ Шенди, и я никогда васъ этому не научу!-- Это было въ воскресенье ночью;-- далѣе эта глава умалчиваетъ.
   

ГЛАВА CLXXX.

   Послѣ того, какъ мой отецъ обсудилъ панталонный вопросъ съ моей матерью, -- онъ началъ совѣщаться относительно его съ Альбертомъ Рубеніемъ {А. Рубенсъ (1614--1657), сынъ извѣстнаго художника, археологъ и нумизматъ.}; и Альбертъ Рубеній въ этомъ совѣщаніи отнесся къ моему отцу въ десять разъ хуже (если это возможно), чѣмъ мой отецъ передъ тѣмъ отнесся къ моей матери: ибо въ виду того, что Рубеній написалъ цѣлый томъ въ четвертку исключительно De Re Vestiaria Veterum -- на обязанности Рубенія лежало пролить моему отцу сколько-нибудь свѣта на этотъ вопросъ.-- Оказалось-же наоборотъ: мой отецъ такъ-же могъ извлечь семь основныхъ добродѣтелей изъ длинной бороды, какъ и единое слово отъ Рубенія по этому дѣлу.
   Относительно всякаго другого предмета одѣянія древнихъ, Рубеній былъ чрезвычайно сообщителенъ:-- онъ далъ моему отцу полное и вполнѣ удовлетворительное описаніе
   Тоги, или широкаго плаща;
   Хламиды;
   Эфода;
   Туники, или рубашки;
   Синтезиса;
   Пенулы;
   Лацемы съ ея Кукулломъ;
   Налюдамента;
   Претексты;
   Сагума, или солдатской куртки;
   Трабеи, каковой, согласно Светонію, существовало три вида {Тога служила отличительнымъ одѣяніемъ римскаго гражданина; это былъ широкій бѣлый плащъ, который накидывался на лѣвое плечо и, ниспадая до ногъ, обертывалъ все тѣло.-- Хламида -- военный и охотничій плащъ грековъ, прикрѣплявшійся къ правому плечу.-- Эфодъ -- одежда еврейскихъ первосвященниковъ, изъ богатой матеріи, съ рукавами, спереди доходящая до колѣнъ, сзади спускающаяся до пятокъ; такія-же, но изъ простой бѣлой ткани, носили священники и судьи.-- Туника, общая мужчинамъ и женщинамъ, носилась вмѣсто рубашки; она обыкновенно совсѣмъ не имѣла рукавовъ, -- или очень короткіе; цвѣтъ ея обыкновенно былъ бѣлый; впрочемъ, женщины носили и цвѣтныя туники, чернь-же и рабы, а также и солдаты,-- бурыя.-- Синтезисъ -- верхняя обѣденная одежда изъ бѣлаго холста, предлагалась хозяиномъ дома и надѣвалась поверхъ собственной одежды, для сбереженія отъ пятенъ.-- Пепула -- первоначально дорожный кожаный плащъ, спускавшійся до пятокъ и имѣвшій лишь одно отверстіе для головы; во времена имперіи стали дѣлать ихъ изъ тонкаго сукна и, прорѣзавъ отверстія для рукъ, носить въ городѣ вмѣсто тоги.-- Лацема съ кукулломъ -- родъ плаща съ капюшономъ.-- Палюдаментумъ -- военный плащъ, носился внѣ Рима; онъ накидывался на лѣвое плечо, поверхъ латъ, и прикрѣплялся къ правому посредствомъ пуговицы онъ былъ бѣлый у трибуновъ и красный у генераловъ и императора.-- Претекста, или toga praetexta, присвоенная судьямъ тога, окаймленная полосой пурпура; она служила также обыкновенной одеждой для дѣтей.-- Сагумъ, красный плащъ солдатъ и центуріоновъ, пристегивавшійся къ правому плечу и откидывавшійся влѣво; при внезапномъ паденіи, его обертывали вокругъ лѣвой руки и закрывались имъ отъ ударовъ.-- Трабеа -- короткая и широкая тога, застегивавшаяся на правомъ плечѣ, -- одежда римскихъ всадниковъ, птицегадателей -- авгуровъ и жрецовъ Марса.}
   Но какое отношеніе имѣетъ все это къ панталонамъ? промолвилъ мой отецъ.
   Рубеній сбросилъ передъ нимъ, на прилавокъ, кучу всевозможныхъ башмаковъ, бывшихъ въ употребленіи у Римлянъ.
   Тутъ былъ открытый башмакъ;
   закрытый башмакъ;
   низкій башмакъ;
   деревянный башмакъ;
   театральный башмакъ;
   котурна;
   И военный сапогъ, съ большими гвоздями, замѣченными Ювеналомъ.
   Тутъ были большія калоши;
   полукалоши;
   туфли;
   деревянныя туфли;
   сандаліи съ рѣшетчатыми носками;
   Тутъ были суконные башмаки;
   холщевые башмаки;
   башмаки съ шнурками;
   плетеные башмаки;
   calceus incisus;
   И calceus rostratus {Calceus incisus -- башмакъ съ вырѣзомъ. Calceus rostratus -- башмакъ съ загнутымъ кверху крючковатымъ носкомъ.}.
   Рубеній показалъ моему огцу, какъ хорошо всѣ они сидѣли,-- какъ они зашнуровывались,-- какими шнурками, ремешками, тесемками, лентами, веревочками, или какими крючками и петельками застегивались.
   -- Но я хочу получить свѣдѣнія относительно панталонъ, сказалъ мой отецъ.
   Альбертъ Рубеній сообщилъ моему отцу, что Римляне изготовляли матеріи различнаго рода:-- гладкія, полосатыя; шерстяныя ткани, переплетенныя съ шелкомъ и золотомъ; -- что холстъ сталъ распространеннымъ лишь въ вѣкъ паденія имперіи, когда его занесли селившіеся среди нихъ Египтяне.
   -- Что люди знатные и богатые отличались тонкостью и бѣлизною своей одежды: это былъ ихъ любимый (послѣ лиловаго, одѣвавшагося въ торжественныхъ случаяхъ) цвѣтъ, который они носили въ дни рожденій и народныхъ празднествъ;-- что изъ свидѣтельствъ лучшихъ историковъ того времени видно, что они часто посылали свои одежды къ красильщику для чистки и побѣлки; -- низшіе-же классы, во избѣжаніе этого расхода, обыкновенно носили коричневую одежду, нѣсколько болѣе грубой ткани -- и такъ продолжалось до начала Августова царствованія, когда рабъ сталъ одѣваться такъ-же. какъ и его господинъ, и почти совершенно утратилось всякое различіе въ одѣяніи, за исключеніемъ Latus clavus'а.
   -- А что такое былъ Latus Clavus? спросилъ мой отецъ?
   Рубеній объяснилъ ему, что этотъ вопросъ остается спорнымъ среди ученыхъ, такъ какъ Эгнатій, Сигоній, Боссій Тичинскій, Байфій, Будей, Сальмазій, Липсій, Лазій, Исаакъ Казобонъ и Іосифъ Скалигеръ {Собственно, Чипелли (1478--1553), комментаторъ и издатель Светонія, Овидія и Цицерона.-- Кяроло Сигопіо (1520--1584), моденскій профессоръ, ученый филологъ и археологъ, знатокъ греческихъ, римскихъ и средневѣковыхъ древностей и исторіи. По собраннымъ имъ отрывкамъ, онъ возсоздалъ трактатъ Цицерона объ Утѣшеніи и издалъ его, какъ собственноручное произведеніе Цицерона; уличенный въ обманѣ, онъ заболѣлъ отъ стыда и огорченія, и умеръ.-- Сальмазій (Claude Saumaise, 1588--1653), одинъ изъ знаменитѣйшихъ ученыхъ своего времени, знавшій почти всѣ науки, въ особенности-же знатокъ классиковъ и классическаго міра,-- прозванный княземъ мудрыхъ, фениксомъ критиковъ, Эротосѳеномъ и Баррономъ своего вѣка; это типъ трудолюбиваго и даровитаго, но нетерпимаго, критика.-- Юстусъ Липоій (1547--1606), извѣстный нидерландскій ученый и профессоръ, латинистъ, критикъ и историкъ классической древности, комментаторъ многихъ выдающихся римскихъ писателей -- Тацита, Сенеки, Светонія, Катулла и другихъ.-- Исаакъ Казобонъ (1559--1614), женевецъ, профессоръ греческаго языка, потомъ библіотекарь Генриха IV, окончилъ свою жизнь въ Англіи; онъ извѣстенъ какъ неутомимый издатель и комментаторъ греческихъ и римскихъ классиковъ, въ особенности -- Діогена Лаэрція, Теофраста, Полибія, Страбона.-- Скалигеръ (1540--1609), профессоръ философіи въ Женевѣ, извѣстенъ, главнымъ образомъ, какъ филологъ -- издатель, комментаторъ и переводчикъ многихъ классиковъ.} -- всѣ не соглашались между собою, какъ и онъ съ ними: -- одни считаютъ его за пуговицу,-- другіе за самую одежду;-- третьи лишь за цвѣтъ ея;-- великій Байфій, въ своемъ Гардеробѣ Древнихъ, гл. 12, открыто признался, что онъ не знаетъ, что это такое -- шовъ-ли это, запонка, пуговица, петля, пряжка или застежка съ крючками.
   Мой отецъ потерялъ коня, но не сѣдло.-- Это крючки и петли, сказалъ мой отецъ, -- и велѣлъ сдѣлать мои панталоны съ крючками и петлями.
   

ГЛАВА CLXXXI.

   Теперь мы собираемся выступить на новую сцену дѣйствія.
   Поэтому, оставимъ панталоны въ рукахъ портного, надъ которымъ стоитъ съ палкой мой отецъ, читая ему, послѣ того, какъ онъ сѣлъ за работу, лекцію о latus clavus и указызывая на ту часть пояска, къ которой онъ хотѣлъ его пришить.
   Оставимъ мою мать (истиннѣйшую изъ всѣхъ Pococurante ея пола), относящуюся равдподушно къ этому, какъ и ко всему на свѣтѣ, съ чѣмъ она приходила въ столкновеніе -- то есть, равнодушную къ тому, будетъ-ли это сдѣлано такъ или иначе -- лишь-бы это вообще было сдѣлано.
   Оставимъ и Слопа пользоваться полными выгодами отъ всѣхъ моихъ безчестій.
   Оставимъ бѣднаго Лефевра выздоравливать и возвращаться, какъ онъ съумѣетъ, домой изъ Марсели;-- и, наконецъ, какъ самое трудное --
   Оставимъ, если возможно, меня самого:-- но это невозможно: я долженъ идти рядомъ съ вами до конца сочиненія.
   

ГЛАВА CLXXXII.

   Если читатель не составилъ себѣ яснаго представленія о полутора рудахъ {Рудъ, мѣра поверхности; четверть десятины.} земли, находившихся въ концѣ огорода моего дяди Тоби и служившихъ мѣстомъ дѣйствія столькихъ пріятно проведенныхъ часовъ,-- виноватъ не я, а его воображеніе -- ибо я-то ужь, конечно, далъ такое подробное описаніе ихъ, что мнѣ даже почти совѣстно.
   Когда Судьба заглядывала какъ-то, однажды, послѣ обѣда, въ великія дѣянія будущихъ временъ, -- и вспомнила, для какихъ цѣлей предназначалась, -- постановленіемъ, крѣпко окованнымъ желѣзомъ,-- эта маленькая полянка, -- она кивнула Природѣ,-- этого было достаточно:-- Природа любезно бросила на нее лопатку навоза, смѣшаннаго съ такимъ количествомъ глины, которое нужно было для того, чтобы держались углы и канавы,-- и, съ другой стороны, для того, чтобы земля не приставала къ лопатѣ и всѣ славныя работы не раскисали въ морскую погоду.
   Какъ извѣстно читателю, мой дядя Тоби переѣхалъ въ деревню съ планами всѣхъ почти укрѣпленныхъ городовъ Италіи и Фландріи, поэтому герцогъ Марльборо, или союзники, могли располагаться передъ какимъ имъ угодно городомъ,-- мой дядя Тоби былъ ко всему готовъ.
   Его способъ -- простѣйшій въ мірѣ -- былъ слѣдующій:-- Какъ только осаждался какой-нибудь городъ (и даже раньше, если извѣстны были замыслы осаждающихъ) -- взять планъ его (какой-бы это ни былъ городъ) и увеличить его масштабъ какъ разъ до размѣровъ его лужайки, на поверхность которой линіи и переносились съ бумаги при помощи большого клубка бечевки и множества маленькихъ колышковъ, втыкавшихся въ землю на входящихъ и выступающихъ углахъ; затѣмъ, снявши профиль мѣстности съ возведенными на ней работами, для опредѣленія глубины и отлогости капавъ, -- откоса гласиса,-- точной высоты всѣхъ banquettes, парапетовъ и т. д.-- онъ отряжалъ капрала на работу; и какъ пріятно подвигалась она впередъ.-- Свойства почвы, свойство самой работы,-- и, выше всего, добродушіе моего дяди Тоби, сидящаго тутъ-же съ утра до ночи и ласково бесѣдующаго съ капраломъ о прошлыхъ дѣлахъ -- оставляли отъ работы только внушительность названія.
   Когда мѣстность была приготовлена такимъ порядкомъ и поставлена въ должное положеніе обороны -- она осаждалась;-- и мой дядя Тоби съ капраломъ начинали проходить свою первую параллель.-- Я прошу не перебивать меня въ моемъ разсказѣ указаніемъ на то, что первая параллель должна отстоять по меньшей мѣрѣ на триста сажень отъ осждаемаго мѣста,-- тогда какъ я не оставилъ для нея ни единаго вершка; -- ибо мой дядя Тоби позволялъ себѣ захватывать и часть огорода ради возможности расширить работы на лужайкѣ,-- и поэтому обыкновенно проводилъ свою первую и вторую параллель между двумя рядами капусты и цвѣтной капусты: удобства и неудобства этого будутъ подробно разсмотрѣны въ исторіи кампаній моего дяди Тоби и капрала, для которой то, что я пишу теперь, служитъ лишь вступительнымъ очеркомъ, который будетъ оконченъ страницы черезъ три -- если мой разсчетъ вѣренъ (хотя разсчитывать тутъ, впрочемъ, трудно).-- Самыя кампаніи займутъ такое-же число книгъ; а потому я начинаю думать, что вплести ихъ -- какъ я когда-то предполагалъ -- въ этотъ трудъ, значило-бы навязать этому и безъ того жиденькому произведенію слишкомъ много однородной тяжести;-- конечно, лучше будетъ напечатать ихъ отдѣльно.-- Мы обдумаемъ этотъ вопросъ;-- а пока примите слѣдующій очеркъ ихъ:
   

ГЛАВА CLXXXIII.

   Когда городъ съ его укрѣпленіями былъ оконченъ, мой дядя Тоби и капралъ принимались за первую параллель -- не съ вольготностью или какъ нибудь,-- а съ тѣхъ самыхъ пун ктовъ и съ того-же разстоянія, откуда союзники начинали свою, регулируя свои аппроши и аттаки но отчетамъ, получаемымъ моимъ дядей Тоби изъ ежедневныхъ газетъ, -- и подвигались шагъ за шагомъ, въ теченіе всей осады, рядомъ съ союзными войсками.
   Когда герцогъ Марльборо дѣлалъ ложементъ, мой дядя Тоби тоже дѣлалъ ложементъ; -- когда-же разрушался фортъ какого-нибудь бастіона, или раззорялось прикрытіе, капралъ брался за свою мотыгу и дѣлалъ тоже -- и такъ далѣе, выигрывая позицію и овладѣвая работами, одной за другой, пока городъ не попадалъ въ ихъ руки.
   Для человѣка, находящаго удовольствіе въ радости другихъ, не могло быть болѣе пріятнаго зрѣлища на свѣтѣ, какъ въ почтовое утро, -- приносившее извѣстіе о томъ, что герцогъ Марльборо пробилъ брешь въ самомъ важномъ пунктѣ осады,-- стать за грабиновую изгородь и наблюдать, съ какой радостью выходилъ изъ дома дядя Тоби, съ Тримомъ позади; -- первый съ газетой въ рукѣ, второй съ лопатой на плечѣ,-- для исполненія передаваемыхъ въ ней дѣйствій.-- Какое благородное торжество блещетъ въ глазахъ моего дяди Тоби, когда онъ приближается къ валу! Какое напряженное удодовольствіе плаваетъ въ его взглядахъ, когда онъ стоитъ надъ капраломъ и десять разъ перечитываетъ ему извѣстіе во время работы, чтобы онъ, случайно, не сдѣлалъ брешь на вершокъ слишкомъ широкой, или не оставилъ ее на вершокъ слишкомъ узкой!-- Но когда chamade была готова и капралъ подсаживалъ тутъ моего отца, слѣдуя за нимъ послѣ съ знаменемъ въ рукѣ для водруженія его на крѣпостномъ валу -- небо, земля, вода!-- но что здѣсь обращенія?-- со всѣми стихіями, мокрыми и сухими, вы никогда не составили-бы такого опьяняющаго напитка.
   По этой стезѣ довольства, безъ перерыва въ теченіе многихъ лѣтъ -- кромѣ тѣхъ случаевъ, когда, иной разъ, западный вѣтеръ дулъ цѣлую недѣлю или десять дней подрядъ, задерживая Фландрскую почту и оставляя ихъ все это время въ мучительномъ,-- хотя и мучительно-счастливомъ ожиданіи -- и такъ, значитъ, по этой стезѣ довольства мой дядя Тоби и Тримъ подвигались въ теченіе многихъ лѣтъ, изъ которыхъ каждый годъ, а иногда даже и каждый мѣсяцъ, благодаря изобрѣтательности того или другого изъ нихъ, облегчалъ ихъ операціи новыми призрачными и мечтательными усовершенствованіями,-- что всегда открывало новые источники восторга при примѣненіи ихъ къ дѣлу.
   Кампанія перваго года велась, отъ начала до конца, изложеннымъ мною простымъ и легкимъ способомъ.
   Въ теченіе втораго года, когда мой дядя Тоби взялъ Льежъ и Рурмондъ, онъ нашелъ возможнымъ соорудить четыре прекрасныхъ подъемныхъ моста, два изъ коихъ я съ точностью описалъ въ предыдущей части моего труда.
   Къ концу того-же года онъ прибавилъ пару воротъ съ спускными рѣшетками -- эти послѣднія были обращены впослѣдствіи въ опускныя, какъ болѣе пригодныя, а зимой того-же года мой дядя Тоби подарилъ себѣ солдатскую будку (вмѣсто новой пары платья, обыкновенно заказываемой имъ къ Рождеству),-- и поставилъ ее на углу лужайки, между каковымъ пунктомъ и основаніемъ гласиса оставалось нѣчто вродѣ маленькой эспланады, на которой совѣщались они съ капраломъ и устраивали военные совѣты.
   Солдатская будка ставилась на случай дождя.
   Все это было трижды покрашено бѣлой краской на слѣдующую весну,-- что позволило моему дядѣ Тоби открыть кампанію съ большой роскошью.
   Мой отецъ часто говаривалъ Іорику, что если-бы такую штуку продѣлывалъ какой-нибудь другой смертный въ мірѣ, а не его братъ Тоби, то весь свѣтъ видѣлъ бы въ этомъ одну изъ утонченнѣйшихъ сатиръ на щегольской и веселый видъ, съ какимъ выступалъ на поле битвы Людовикъ XIV съ самаго начала войны -- и въ особенности въ этомъ, именно, году.-- Но это не въ натурѣ моего брата Тоби, -- доброй души, -- прибавлялъ мой отецъ, -- насмѣхаться надъ кѣмъ-бы то ни было.
   -- Но будемъ продолжать.
   

ГЛАВА CLXXXIV.

   Надо замѣтить, что хотя въ кампаніи перваго года часто упоминается городъ, -- но города внутри укрѣпленій въ то время не было; это прибавленіе было сдѣлано лишь лѣтомъ, слѣдующимъ за этой весной, когда были покрашены мосты и будка,-- то есть на третій годъ кампаніи моего дяди Тоби, когда, по взятіи Амберга, Бонна, Ринберга, Гая и Лимбурга, одного за другимъ, въ голову капрала запала мысль, что говорить о столькихъ городахъ, когда нельзя показать ни одного -- значило вести свои дѣла довольно страннымъ образомъ; поэтому, онъ предложилъ моему дядѣ Тоби заказать маленькую модель города, составленную изъ соединенныхъ вмѣстѣ выпиленныхъ досокъ, раскрасить ее и ставить внутри полигона, когда будетъ нужно
   Мой дядя Тоби сразу почувствовалъ достоинства этого проэкта и сразу на него согласился,-- но съ прибавленіемъ еще двухъ поправокъ, которыми онъ такъ гордился, какъ будто самъ былъ авторомъ этого проэкта.
   Первое состояло въ томъ, чтобы городъ былъ построенъ вполнѣ въ стилѣ тѣхъ, которые ему, съ наибольшей вѣроятностью, придется изображать:-- съ рѣшетчатыми окнами и домами, выходящими бокомъ на улицу, и проч., и проч., -- какъ въ Гентѣ и Брюжѣ, и въ прочихъ городахъ Брабанта и Фландріи.
   Другое было, -- чтобы дома не были всѣ соединены вмѣстѣ, какъ предлагалъ капралъ, а каждый оставался самостоятельнымъ и могъ прицѣпляться или отцѣпляться такъ, чтобы можно было расположить ихъ по плану какого угодно города. Это сейчасъ-же и стало приводиться въ исполненіе; а мой дядя Тоби много, много разъ перекидывался съ капраломъ взглядами взаимнаго поздравленія, пока плотникъ дѣлалъ свое дѣло.
   -- На слѣдующее лѣто оно блистательно выказало свои достоинства: городъ оказался сущимъ Протеемъ {Морской богъ, обладавшій даромъ предвѣдѣнія и принимавшій все возможные виды, чтобы укрываться отъ вопрошателей.}. Это былъ и Ланденъ, и Трербахъ, и Заптфлитъ, и Друзенъ, и Гагенау;-- потомъ и Остенде, и Монинъ, и Аетъ, и Дендермондъ.
   -- Навѣрно, ни одинъ городъ не игралъ столько ролей со временъ Содома и Гоморры, какъ городъ моего дяди Тоби.
   На четвертый годъ, рѣшивъ, что городъ безъ церкви имѣетъ глупый видъ, мой дядя Тоби прибавилъ еще отличную церковь, съ колокольней;-- Тримъ хотѣлъ завести въ ней колокола. Мой дядя Тоби сказалъ, что лучше употребить металлъ на пушки.
   Это привело къ тому, что въ слѣдующую кампанію явились уже пол-дюжины мѣдныхъ полевыхъ орудій, которые были поставлены, по три, съ двухъ сторонъ часовой будки моего дяди Тоби; они же въ короткое время привели къ еще большимъ пріобрѣтеніямъ, -- и такъ, дальше -- больше (какъ это всегда и должно быть въ коньковыхъ дѣлахъ), отъ орудій въ полвершка въ діаметрѣ, очередь дошла до ботфортовъ моего отца.
   На слѣдующій годъ,-- въ которомъ осажденъ былъ Лиль и въ концѣ котораго Гентъ и Брюжъ попали въ наши руки,-- мой дядя Тоби былъ поставленъ въ довольно грустное положеніе изъ-за подходящихъ воинскихъ припасовъ -- я говорю: подходящихъ припасовъ, потому что его артиллерія не могла выдержать пороха; -- да это и хорошо было для семейства Шенди, ибо съ самаго начала и до конца осады газеты были до того переполнены нескончаемой пальбой осаждающихъ,-- и воображеніе моего дяди Тоби до того было разгорячено отчетами о нихъ, -- что онъ, конечно, прострѣлялъ бы все свое имѣніе.
   Что-нибудь, однако, было необходимо въ качествѣ succédanéum'а, особенно въ одномъ или двухъ наиболѣе сильныхъ пароксизмахъ осады, чтобы хоть въ воображеніи поддерживать нѣчто вродѣ безпрерывной пальбы;-- и это что-нибудь -- капралъ, главная сила котораго заключалась въ воображеніи, замѣнилъ своей совершенно новой системой осады,-- безъ которой военные критики, до самаго конца свѣта, указывали бы на это, какъ на одно изъ великихъ desiderata всего дяди Тобинаго устройства.
   Она объяснится не хуже, если я начну, по обыкновенію, съ нѣкотораго разстоянія отъ дѣла.
   

ГЛАВА CLXXXV.

   Между двумя-тремя другими бездѣлушками,-- незначительными по себѣ, но очень интересными,-- которыя Томъ, злосчастный братъ капрала, прислалъ ему, вмѣстѣ съ извѣстіемъ о его бракѣ съ еврейской вдовой, -- были папаха {Стернъ называетъ этотъ головной уборъ Montero-cap.; по-русски нѣтъ болѣе подходящаго названія для этой шапки, согласнаго сколько-нибудь съ ея описаніемъ.} и двѣ турецкихъ трубки для куренья.
   Папаху я опишу впослѣдствіи.-- Турецкія трубки не представляли ничего особеннаго; онѣ были устроены и разукрашены, какъ всегда, съ гибкими сафьяновыми трубками, обвитыми золотою проволокой и съ наконечниками -- на одной изъ слоновой кости, на другой изъ чернаго дерева съ серебромъ.
   Мой отецъ, видѣвшій все въ особенномъ свѣтѣ, не такъ, какъ весь міръ, говаривалъ капралу, что онъ долженъ смотрѣть на эти подарки болѣе, какъ на знакъ любезности, нежели расположенія его брата.-- Томъ просто не хотѣлъ надѣвать ермолку или курить трубку жида, Тримъ, говорилъ онъ.-- Богъ съ вами, ваша милость, отвѣчалъ капралъ (представляя сильный аргументъ противъ такого мнѣнія) -- развѣ это возможно?
   Папаха была красная, тончайшаго испанскаго сукна, окрашеннаго въ шерсти, и вокругъ обшитая мѣхомъ,-- только спереди открывавшимъ, вершка на четыре, свѣтло-голубую матерію, слегка вышитую;-- казалось, что она должна была принадлежать какому-нибудь португальцу-квартирмистру -- не пѣхотному, а кавалерійскому, какъ показываетъ самое слово.
   Капралъ не мало гордился ею, какъ ради ея самой, такъ и ради дарителя,-- и потому рѣдко, или даже никогда не надѣвалъ ея кромѣ случаевъ gala: и однако, никогда еще ни одна папаха не служила столькимъ цѣлямъ; ибо во всѣхъ спорныхъ вопросахъ, какъ военныхъ, такъ и кухонныхъ, когда только капралъ былъ увѣренъ въ своей правотѣ -- она служила ему клятвой, ставкой или даромъ.
   -- На этотъ разъ, она была его даромъ.
   Я обѣщаюсь отдать свою папаху первому нищему, который придетъ къ двери,-- сказалъ, обращаясь къ самому себѣ, капралъ, -- если мнѣ не удастся устроить это дѣло къ удовольствію его чести.
   Исполненіе должно было наступить не далѣе, какъ на слѣдующее утро,-- когда происходилъ штурмъ контръ-эскарпа между Нижней Дёлью и воротами св. Андрея съ правой стороны и святой Магдалины и рѣкою -- съ лѣвой.
   Такъ какъ это была самая достопамятная аттака за всю войну,-- самая храбрая и упрямая съ обѣихъ сторонъ,-- и, я долженъ прибавить, также и самая кровавая (ибо она стоила самимъ союзникамъ одиннадцать сотенъ человѣкъ въ одно утро) -- то мой дядя Тоби приготовлялся къ ней съ болѣе нежели обыкновенной торжественностью.
   Наканунѣ, ложась спать, мой дядя Тоби велѣлъ достать свой парадный парикъ, много лѣтъ лежавшій, вывороченный на-изнанку, въ углу стараго походнаго сундука, стоявшаго у его постели,-- и положить его на крышкѣ, чтобы онъ былъ готовъ для слѣдующаго утра;-- и первымъ движеніемъ моего дяди Тоби, когда онъ всталъ, въ рубашкѣ, съ постели, было -- надѣть его на голову, выворотивши предварительно волосами кверху.-- Послѣ этого, онъ перешелъ къ брюкамъ, и, застегнувши поясокъ, тотчасъ-же нацѣпилъ свою портупею и уже на-половину всунулъ въ нее шпагу -- прежде чѣмъ сообразилъ, что ему надо будетъ бриться, и шпага только помѣшаетъ ему въ этомъ, а потому онъ снялъ ее.-- Когда-же онъ попробовалъ надѣть свой мундиръ съ камзоломъ, то увидѣлъ, что тутъ мѣшаетъ парикъ -- и снялъ и его тоже.-- Такимъ образомъ, съ задержкой тутъ и тамъ, какъ всегда случается, когда человѣкъ именно спѣшитъ -- было уже больше десяти часовъ (т. е. полу-часомъ позже обычнаго времени), когда мой дядя Тоби вышелъ изъ своей комнаты.
   

ГЛАВА CLXXXVI.

   Едва мой дядя Тоби завернулъ за уголъ тисовой изгороди, отдѣлявшей его огородъ отъ лужайки, какъ онъ увидѣлъ, что капралъ началъ аттаку безъ него.
   Позвольте мнѣ остановиться и дать вамъ картину капралова приспособленія и самаго капрала въ пылу аттаки,-- точно такъ, какъ она представилась моему дядѣ Тоби, когда онъ завернулъ къ сторожевой будкѣ, гдѣ капралъ сидѣлъ за работой; въ цѣлой природѣ не можетъ быть другой такой; и никакое соединеніе всего, что есть въ ея твореніяхъ несуразнаго и капризнаго не можетъ создать ничего, равняющагося ей.
   Капралъ --
   -- Наступайте легче на его прахъ, вы, геніальные люди,-- ибо онъ былъ сроденъ вамъ:
   Чисто прополите его могилу, вы, люди добродѣтельные,-- ибо онъ былъ вамъ братъ.-- О, капралъ! если бы только я могъ имѣть тебя теперь,-- теперь, когда я въ состояніи предложить тебѣ обѣдъ и кровъ,-- какъ бы я лелѣялъ тебя! Ты ежечасно и ежедневно носилъ бы свою папаху; и когда она износилась бы, я купилъ бы тебѣ пару такихъ взамѣнъ.-- Но увы! увы! увы! теперь, что я могу сдѣлать это помимо ихъ преподобій, -- случай потерянъ, ибо ты отошелъ;-- твой геній унесся къ звѣздамъ, откуда пришелъ; -- а твое теплое сердце, со всѣми своими великодушными и открытыми сосудами, обратилось въ кусокъ запекшейся крови!
   Но что,-- что это, въ сравненіи съ предстоящей мнѣ страшной страницей, гдѣ я буду глядѣть на бархатный покровъ, разукрашенный военными знаками твоего хозяина -- перваго -- первѣйшаго изъ сотворенныхъ существъ;-- гдѣ я увижу, какъ ты,-- вѣрный слуга!-- кладешь, дрожащею рукой, его шпагу съ ножнами поперекъ гроба и возвращаешься, блѣднѣе пепла, къ двери, чтобы, взявъ его коня подъ уздцы, слѣдовать, согласно его предписанію, за тѣломъ, -- гдѣ всѣ философскія системы моего отца будутъ разбиты его горемъ,-- я, не смотря на всю его философію, я увижу, какъ онъ, осматривая полированную могильную плиту, дважды сниметъ очки съ своего носа, чтобы протереть ихъ отъ пролитой на нихъ природой росы.-- Когда я увижу его, погруженнаго въ печаль, съ безутѣшнымъ видомъ, который заставляетъ звучать въ моихъ ушахъ тотъ вопль -- о Тоби! въ какомъ углу вселенной искать мнѣ твоего двойника?
   -- Милосердыя силы! вы, отверзшія уста нѣмому въ опасности, и развязавшія языкъ заики,-- когда я дойду до этой ужасной страницы, не прикасайтесь ко мнѣ тогда холодносдержанной рукой.
   

ГЛАВА CLXXXVII.

   Капралъ, наканунѣ ночью мысленно рѣшившій восполнить великое desideratum -- поддержанія чего-либо вродѣ безпрерывной пальбы по врагу въ самомъ пылу аттаки,-- въ то время придумалъ лишь одно: приспособить противъ города курительный табакъ къ одной изъ шести пушекъ моего дяди Тоби, поставленныхъ по обѣ стороны сторожевой будки, и такъ какъ способы исполненія этого проекта пришли ему въ голову одновременно, то, хотя онъ и посулилъ свою ермолку, однако считалъ внѣ опасности неудачи его плановъ.
   Поворочавъ эту мысль въ головѣ такъ и сякъ, онъ скоро началъ догадываться, что съ помощью своихъ двухъ турецкихъ трубокъ, съ прибавкой трехъ меньшихъ замшевыхъ трубокъ къ нижнему концу каждой изъ нихъ, съ жестяными наконечниками, которые можно было бы вставить въ затравки, прилѣпивъ ихъ къ пушкѣ глиной и герметически замотавъ навощеннымъ шелкомъ мѣста соединенія ихъ съ сафьянной трубкой,-- онъ могъ бы задымить разомъ изъ всѣхъ шести пушекъ, притомъ съ тою-же легкостью, какъ и изъ одной.
   -- Пусть никто не говоритъ, что изъ тѣхъ или другихъ обрѣзковъ или обрывковъ нельзя вырѣзать ни клочка годнаго для успѣховъ человѣческаго знанія. Пусть никто изъ прочитавшихъ первое и второе отцовскія lits de justice не встанетъ и не скажетъ, изъ какихъ столкновеній тѣлъ можетъ, а изъ какихъ не можетъ быть добытъ свѣтъ, совершенствующій искусства и науки.-- Небо! ты знаешь, какъ я люблю ихъ.-- Ты знаешь тайны моего сердца,-- знаешь, что я сію минуту отдалъ бы свою рубашку.-- Ты дуракъ, Шенди,-- сказалъ Евгеній: у тебя и такъ одна только дюжина на все, а ты еще хочешь разрознить ее.
   Ничего не значитъ, Евгеній; я далъ бы сжечь на трутъ рубашку съ своего плеча, хотя-бы только для того, чтобы показать одному недовѣрчивому искателю, сколько искръ можно высѣчь въ нее доброй сталью изъ добраго кремня однимъ хорошимъ ударомъ.-- Не думаете-ли вы, что, выбивая ихъ въ нее, онъ могъ бы, случайно, выбить что-нибудь и изъ нея? Навѣрно, также какъ и изъ ружья.
   -- Но эту мысль я разовью послѣ.
   Капралъ просидѣлъ большую половину ночи, совершенствуя свою, и, лишь тогда, когда онъ достаточно испыталъ свои пушки, набивъ ихъ табакомъ по самое жерло, -- онъ удовлетворился и отправился спать.
   

ГЛАВА CLXXXVIII.

   Капралъ выбрался минутами десятью раньше моего дяди Тоби, чтобы установить свое приспособленіе и пустить въ непріятеля залпъ-другой до прихода моего дяди Тоби.
   Для этого онъ выстроилъ всѣ шесть орудій впереди сторожевой будки моего дяди Тоби, поставивъ ихъ близко одна къ другой, оставивъ только промежутокъ аршина въ полтора между тремя съ правой и тремя съ лѣвой стороны, ради удобства заряжанія, и т. д., а можетъ быть и ради удвоенія числа баттарей, если онъ считалъ, что это удвоитъ и важность, сравнительно съ одной баттарей.
   Позади, лицомъ къ отверстію и спиной къ двери часовой будки, боясь быть обойденнымъ съ фланга, благоразумно помѣстился капралъ.-- Онъ держалъ мундштукъ изъ слоновой кости, соотвѣтствовавшій правой баттареѣ, между указательнымъ и большимъ пальцемъ правой руки;-- а мундштукъ изъ чернаго дерева съ серебромъ, соотвѣтствовавшій лѣвой баттареѣ, между указательнымъ и большимъ пальцемъ другой: -- и, крѣпко упершись въ землю правымъ колѣномъ, точно въ переднемъ ряду своего взвода, стоялъ капралъ, съ папахой на головѣ, отчаянно работая обѣими батареями разомъ противъ контргарда, выходившаго на контръ-эскарпъ, гдѣ надо было произвести аттаку въ это утро. Первоначально, какъ я уже говорилъ, его намѣреніе было только разъ-другой пустить дымомъ въ непріятеля;-- но удовольствіе, доставляемое этимъ пусканіемъ дыма, вмѣстѣ съ самымъ удовольствіемъ пусканія, незамѣтно овладѣло капраломъ и втянуло его, дымокъ за дымкомъ, въ самый пылъ аттаки къ тому времени, когда мой дядя Тоби присоединился къ нему.
   Хорошо было для моего отца, что мой дядя Тоби не долженъ быль составлять свое завѣщаніе въ тотъ день.
   

ГЛАВА CLXXXIX.

   Мой дядя Тоби взялъ костяной мундштукъ изъ рукъ капрала;-- поглядѣлъ на него съ пол-минуты, и возвратилъ обратно.
   Но не прошло и двухъ минутъ, какъ мой дядя Тоби опять взялъ трубку у капрала, поднялъ ее на половину ко рту, -- и потомъ, вторично, поспѣшилъ отдать ее назадъ.
   Капралъ удвоилъ аттаку; -- мой дядя Тоби улыбнулся,-- сталъ серьезенъ, -- опять на мгновеніе улыбнулся, -- потомъ долго глядѣлъ серьезно.-- Дай-ка мнѣ костяной мундштукъ, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби.-- Мой дядя Тоби приложилъ его къ губамъ,-- сейчасъ-же отдернулъ его,-- и заглянулъ черезъ грабиновый заборъ.-- Никогда еще у моего дяди Тоби такъ не текли слюнки отъ трубки.-- Мой дядя Тоби удалился въ сторожевую будку съ трубкой въ рукѣ.
   Дорогой дядя Тоби! не ходи съ трубкой въ будку: -- опасно человѣку отваживаться съ этой вещью въ такой уголокъ.
   

ГЛАВА СХС.

   Здѣсь я прошу читателя помочь мнѣ увезти артиллерію моего дяди Тоби за кулисы; -- убрать его сторожевую будку и -- если возможно-очистить сцену отъ горнверковъ и полумѣсяцевъ, и всѣ остальныя его военныя принадлежности снять съ дороги; -- послѣ этого, дорогой мой другъ Гаррикъ, мы снимемъ нагаръ со свѣчъ, чтобъ онѣ ярче горѣли, -- подметемъ сцену новой метлой,-- поднимемъ занавѣсъ и покажемъ моего дядю Тоби, одѣтаго уже другимъ характеромъ, котораго поступки свѣтъ не въ состояніи будетъ предугадать: хотя, если жалости сродни любви и храбрость ей не чужда,-- то вы достаточно ознакомились съ моимъ дядей Тоби съ этихъ двухъ сторонъ, и потому можете выводить семейное сходство между этими движеніями души (буде таковое существуетъ), сколько вашей душѣ угодно.
   Тщеславная наука! ты не помогаешь намъ ни въ одномъ подобномъ случаѣ, а озадачиваешь насъ во всѣхъ.
   Мой дядя Тоби, сударыня, имѣлъ такое исключительное сердце, уводившее его такъ далеко въ сторону отъ той, протоптанной змѣйкою, тропинки, по которой обыкновенно идутъ дѣла этого рода, -- что вы не можете -- не въ состояніи -- составить себѣ о немъ никакого понятія; притомъ, онъ отличался такою простотою и прямотою мышленія, съ такимъ довѣрчивый ь незнаніемъ изгибовъ и складокъ женскаго сердца;-- онъ являлся передъ вами до того нагъ и беззащитенъ (какъ только дѣло шло не объ осадѣ), что вы могли-бы стоять около какой-нибудь изъ вашихъ змѣиныхъ дорожекъ и десять разъ на день прострѣлить его насквозь, -- если-бы съ девяти, сударыня, вы не достигли вашей цѣли.
   Со всѣмъ тѣмъ, сударыня,-- и это окончательно уже путало всеобщія ожиданія,-- мой дядя Тоби обладалъ тою природною скромностью, о которой я разъ какъ-то говорилъ вамъ и которая постоянно стояла на стражѣ его чувствъ, -- такъ что мы съ тою-же легкостью... Но куда я зашелъ? Эти размышленія толпятся передо мною, по меньшей мѣрѣ на десять страницъ раньше, чѣмъ слѣдуетъ, отнимая у меня то время, которое я долженъ удѣлять фактамъ.
   

ГЛАВА CXCI.

   Изъ немногихъ законныхъ сыновъ Адама, сердца которыхъ никогда не испытывали жала любви,-- (допуская, прежде всего, что мизогины {Ненавистники женщинъ.} всѣ незаконные) -- величайшіе герои древней и новой исторіи забрали девять десятыхъ этой чести на свою долю; и я жалѣю, что, хоть ради ихъ, я не могу достать изъ колодца ключъ отъ моего кабинета, хотя-бы на пять минутъ, чтобы назвать ихъ вамъ по имени; -- при помнить-же ихъ я не могу,-- потому удовольствуйтесь, взамѣнъ ихъ, покуда слѣдующими:
   Во-первыхъ, великій царь Альдровондъ, и Босфоръ, и Каппадокій, и Дарданъ, и Понтъ, и Азій,-- не говоря уже о желѣзносердомъ Карлѣ Двѣнадцатомъ, съ которымъ сама графиня К*** ничего не могла подѣлать.-- Потомъ, Вавилоникъ, и Медитерраней, и Поликсенъ, и Персикъ, и Прузакъ;-- ни одинъ изъ нихъ (кромѣ Каппадокія и Понта) ни разу не склонялся грудью передъ богиней.-- Правда, что у всѣхъ ихъ были другія дѣла;-- также было и съ моимъ дядей Тоби,-- до тѣхъ -- пока судьба,-- пока судьба, я говорю, завидуя, что его имя будетъ славно въ памяти потомства на ряду съ именами Альдронанда и другихъ,-- постыдно слѣпила Утрехтскій миръ.
   -- Повѣрьте мнѣ, господа, -- это было самымъ худшимъ ея дѣломъ за весь годъ.
   

ГЛАВА CXCII.

   Между многими дурными послѣдствіями Утрехтскаго мира,-- оно чуть не оказалось причиной отвращенія моего дяди Тоби къ осадѣ, и, хотя ему впослѣдствіи вернулся этотъ аппетитъ, самое Кале не оставило болѣе глубокаго шрама на сердцѣ Маріи, чѣмъ Утрехтъ на дяди Тобиномъ. До конца своей жизни, онъ не могъ никогда слышать названія Утрехта, -- или хотя-бы прочесть какую-нибудь статью новостей, извлеченныхъ изъ Утрехтской газеты безъ того, чтобы не вздохнуть такъ, какъ будто сердце его разрывается на части.
   Мой отецъ былъ настоящимъ складчикомъ побужденій,-- и, слѣдовательно, очень опасный человѣкъ для своихъ сосѣдей, какъ плачущихъ, такъ и смѣющихся, -- ибо онъ почти всегда зналъ двигавшія вами побужденія лучше, чѣмъ вы сами, и онъ постоянно утѣшалъ въ такихъ случаяхъ моего дядю Тоби, съ видомъ, ясно показывавшимъ, что онъ считаетъ источникомъ всего дядинаго горя единственно утрату имъ своего КОНЬКА.-- Ничего, братъ Тоби, говорилъ онъ, -- съ Божьяго благословенія, у насъ опять на-дняхъ объявится война; и тогда воюющія стороны скорѣе повѣсятся сами, чѣмъ отстранятъ насъ отъ соучастія.-- Хотѣлъ-бы я посмотрѣть, дорогой мой Тоби, прибавлялъ онъ, какъ они будутъ завоевывать страны, не беря городовъ, или брать города, не осаждая ихъ.
   Мой дядя Тоби никогда не принималъ добродушно этотъ косвенный ударъ моего отца по его КОНЬКУ.-- Онъ считалъ его неблагороднымъ,-- тѣмъ болѣе, что, попадая въ коня, онъ попадалъ и въ всадника, да еще въ самую неблагородную часть, въ какую только могъ пасть ударъ; такъ что, въ такихъ случаяхъ, онъ всегда клалъ свою трубку на столъ съ болѣе чѣмъ обыкновеннымъ жаромъ самозащиты.
   Я говорилъ читателю,-- тому теперь два года, -- что мой дядя Тоби былъ не краснорѣчивъ; и на той-же страницѣ далъ примѣръ противнаго. Я повторяю свое замѣчаніе, и опять привожу противорѣчащій фактъ. Онъ былъ не краснорѣчивъ,-- мой дядя Тоби затруднялся произносить длинныя рѣчи, -- а цвѣтистыя онъ ненавидѣлъ; но бываютъ обстоятельства, когда нитокъ краснорѣчія переполняетъ всего человѣка и нарушаетъ обычное теченіе его рѣчи; въ такія времена мой дядя Тоби бывалъ порою, по меньшей мѣрѣ, равенъ Тертуллу,-- пороюже -- по моему,-- безгранично выше его.
   Моему отцу такъ понравилась одна изъ этихъ апологическихъ рѣчей моего дяди Тоби, произнесенная имъ какъ-то разъ вечеромъ передъ имъ и Іорикомъ, что онъ даже записалъ и раньше чѣмъ ложиться спать.
   Мнѣ посчастливилось встрѣтиться съ ней, среди бумагъ моего отца, съ кое гдѣ -- собственными его вставками, между двумя скобками такого рода [ ], и съ заглавіемъ:
   Оправданіе Моего Брата Тоби въ его Взглядахъ и Поведеніе относительно желанія Продолженія Войны. Я могу спокойно сказать, что сто разъ перечиталъ эту оправдательную рѣчь моего дяди Тоби и считаю ее такимъ совершеннымъ образчикомъ защиты, выказывающимъ такое гармоническое соединеніе въ немъ благородства и честныхъ правилъ, что я представлю ее свѣту дословно, такъ, какъ я ее нашелъ (со вставками, совсѣмъ).
   

ГЛАВА СXCIII.
ОПРАВДАТЕЛЬНАЯ РѢЧЬ МОЕГО ДЯДИ ТОБИ.

   Я чувствую, брать Шенди, что когда человѣкъ военной профессіи, подобно мнѣ, желаетъ войны -- то это имѣетъ дурной видъ въ глазахъ свѣта;-- и что какъ-бы ни были справедливы и основательны его побужденія и намѣренія,-- положеніе его затрудняетъ оправданіе отъ частныхъ взглядовъ.
   По этой причинѣ, если солдатъ благоразуменъ (что ни на іоту не должно уменьшать его храбрость), онъ, конечно, не станетъ высказывать своихъ желаній тамъ, гдѣ непріятель можетъ его услышать, ибо что-бы онъ ни говорилъ, непріятель ему не повѣрить.-- Онъ будетъ остороженъ въ этомъ отношеніи даже передъ другомъ, дабы не пасть въ его уваженіи; но если сердце его переполнено и тайный вздохъ по оружію требуетъ исхода, онъ прибережетъ его для уха брата, который знаетъ его характеръ основательно,-- знаетъ, каковы его истинные взгляды, наклонности и правила чести. Каковъ я -- надѣюсь -- былъ во всѣхъ этихъ отношеніяхъ, брать Шенди -- мнѣ не удобно говорить:-- много хуже я знаю, чѣмъ я долженъ былъ быть,-- можетъ статься, немного хуже, чѣмъ я себя считалъ: но такимъ, каковъ я есть, -- ты, мой дорогой братъ Шенди,-- сосавшій одну грудь со мной,-- съ которымъ я возросъ отъ самой колыбели, -- и отъ котораго, съ первыхъ часовъ нашихъ ребяческихъ забавъ доселѣ, я не скрывалъ ни одного поступка въ моей жизни, даже почти ни одной мысли,-- такимъ, каковъ я есть, братъ, ты долженъ-бы ужь знать меня теперь, со всѣми моими пороками и со всѣми моими слабостями, отъ чего-бы онѣ ни происходили -- отъ возраста-ли, характера, страстей или недоразумѣнія.
   Такъ скажи-же мнѣ, мой дорогой братъ Шенди, на какомъ основаніи, когда я осуждалъ Утрехтскій миръ и жалѣлъ, что война не продолжается мужественно нѣсколько долѣе, -- ты подумалъ, что твой братъ дѣлаетъ такъ по дурнымъ побужденіямъ: или что, желая войны, онъ настолько золъ, чтобы желать умноженія убійствъ своихъ ближнихъ,-- новыхъ плѣненій,-- увеличенія числа семействъ, выгнанныхъ изъ своихъ мирныхъ жилищъ -- единственно ради своего удовольствія.-- Скажи мнѣ, братъ Шенди, на какомъ моемъ поступкѣ основываешь ты свое предположеніе?-- [Чорта съ два, я могу сказать тебѣ на это, дорогой Тоби, кромѣ той причины, которую я, подъ страхомъ ста фунтовъ штрафа, приписываю твоему желанію продолжать эти проклятыя осады].
   Если, будучи еще школьникомъ, я не могъ слышать барабаннаго боя безъ того, чтобы мое сердце не забилось въ отвѣтъ -- моя-ли это была вина?-- Я-ли помѣстилъ туда это стремленіе?-- Я-ли билъ внутри тревогу, -- или Природа?
   Когда графъ Виттъ Іорикъ, Парнемъ и Парисменъ, Валентинъ и Ореонъ, или семь богатырей Англіи ходили по школѣ изъ рукъ въ руки,-- не на мои-ли собственныя карманныя деньги всѣ они покупались?-- Развѣ это было эгоистично, брать Шенди?-- Когда мы перечитывали осаду Трои, длившуюся десять лѣтъ и восемь мѣсяцевъ, -- хотя съ такой артиллеріей, какая была у насъ при Намюрѣ, можно было-бы взять городъ въ теченіе одной недѣли,-- не принималъ-ли я уничтоженіе грековъ и троянцевъ такъ-же близко къ сердцу, какъ любой мальчуганъ въ нашей школѣ?-- Не получилъ-ли я три удара линейкой -- два по правой рукѣ и одинъ по лѣвой,-- потому что обозвалъ Елену за это сукой?-- Проливалѣли кто-нибудь изъ васъ больше слезъ по Гектору?-- іі когда царь Пріамъ приходилъ въ лагерь выпрашивать его трупъ, рыдая, возвращался съ нимъ обратно въ Трою,-- ты знаешь, братъ, я не въ состояніи былъ ѣсть своего обѣда.
   Доказывало-ли это мою жестокость?-- Или если моя кровь рвалась въ лагерь, братъ Шенди, и мое сердце билось войною,-- было-ли это доказательствомъ того, что я не могу болѣть душею о бѣдствіяхъ войны?
   О, братъ! одно дѣло солдату пожинать лавры,-- а разбрасывать кипарисъ -- другое!-- |Кто сказалъ тебѣ, мой дорогой Тоби, что древніе употребляли кипарисъ при траурныхъ обстоятельствахъ?]
   Для солдата, брать Шенди, ставить собственную жизнь на карту,-- бросаясь первымъ въ траншею, гдѣ онъ навѣрняка будетъ изрѣзанъ въ куски -- одно; -- одно, въ силу всеобщаго одушевленія и жажды славы, лѣзть впередъ всѣхъ въ брешь,-- стоять въ переднемъ ряду или храбро идти впередъ подъ барабаны и трубы, съ развѣвающимися около него значками:-- дѣлать все это, братъ Шенди, говорю я -- одно;-- а размышлять о бѣдствіяхъ войны, -- созерцать раззоренія цѣлыхъ странъ и взвѣшивать невыносимыя усталости и тягости, которымъ принужденъ (за шесть пенсовъ въ сутки, когда удастся ихъ получить) подвергаться самъ солдатъ,-- само дѣйствующее орудіе -- другое.
   Надо-ли говорить мнѣ, дорогой Іорикъ, какъ это сдѣлали вы, въ Лефевровой надгробной рѣчи, что такое мягкое и нѣжное созданіе, рожденное для любви, милосердія и доброты -- каковъ человѣкъ, -- не предназначено для войны?-- Но почему вы не прибавили, Іорикъ,-- что если не природа, то необходимость приспособила его къ ней?-- Ибо, что такое война? что она, Іорикъ, когда она ведется, подобно нашей, на началахъ свободы,:на началахъ чести?-- что она, какъ не соединеніе тихихъ и безвредныхъ людей, съ оружіемъ въ рукахъ, ради удержанія честолюбцевъ и буяновъ въ извѣстныхъ предѣлахъ?-- И я беру небо въ свидѣтели, братъ Шенди, что удовольствіе, которое я извлекалъ изъ этихъ вещей, -- и, въ особенности, то безграничное наслажденіе, которымъ сопровождались мои осады на лужайкѣ, зарождалось во мнѣ и, надѣюсь, въ капралѣ тоже, отъ общаго намъ обоимъ сознанія, что, поддерживая ихъ, мы отвѣчали конечнымъ цѣлямъ нашего созданія.
   

ГЛАВА CXCIV.

   Я ужь сообщалъ читателю-христіанину -- я говорю христіанину, въ надеждѣ, что онъ дѣйствительно таковъ: если же нѣтъ, то я сожалѣю объ этомъ -- и только прошу его внимательнѣе вникнуть въ это дѣло, а не винить во всемъ мою книгу.
   Я уже сообщалъ ему, сударь,-- ибо, поистинѣ, когда человѣкъ сказываетъ повѣсть такимъ страннымъ манеромъ, какъ я, онъ принужденъ постоянно двигаться взадъ и впередъ, чтобы поддерживать тѣсное единеніе частностей въ представленіи читателя;-- и если-бы я не заботился объ этомъ больше, чѣмъ вначалѣ, то здѣсь возникаетъ столько шаткихъ и двусмысленныхъ вопросовъ, столько попадается на пути неровностей и щелей,-- и такъ мало помогаютъ звѣзды, которыхъ я, однако, поразвѣсилъ въ нѣкоторыхъ наиболѣе темныхъ переходахъ, зная, что свѣтъ способенъ сбиться съ дороги, даже при всей силѣ свѣта самого полуденнаго солнца...-- а теперь вы видите, я ужь самъ совсѣмъ запутался!
   Но въ этомъ виноватъ мой отецъ; и когда мои мозги будутъ вскрыты, вы замѣтите даже безъ очковъ, что онъ оставилъ тамъ большую, узловатую нить, -- какія попадаются иногда въ никѣмъ не покупаемомъ кускѣ холста,-- идущая вдоль всей мозговой ткани, да такъ несуразно, что вы не можете даже вырѣзать изъ нея какое-нибудь * * (тутъ я опять привѣшиваю пару фонариковъ) -- или косоплетку, или колпачекъ для пальца, безъ того, чтобы она не чувствовалась или не была видна.
   Quanto id diligentius in liberis procreandis cavenduin,-- говоритъ Карданъ {1501--1576; извѣстный ученый своего времени, профессоръ математики и медицины въ итальянскихъ университетахъ, человѣкъ очень способный, но нѣсколько смѣлый въ своихъ научныхъ утвержденіяхъ и гипотезахъ.}.-- А въ виду всего этого, вмѣстѣ съ нравственной невозможностью для меня вернуться къ тому, откуда я вышелъ.
   Я начинаю главу опять сначала.
   

ГЛАВА CXCIV.

   Я сообщалъ читателю-христіанину, въ началѣ главы, предшествующей защитительной рѣчи моего дяди Тоби,-- хотя не такимъ оборотомъ, какимъ я воспользуюсь теперь,-- что Утрехтскій миръ едва не породилъ такой-же холодности между дядей Тоби и его конькомъ, какъ между королевой и прочими союзными правительствами.
   Иногда человѣкъ слѣзаетъ съ коня съ такимъ негодующимъ видомъ, что онъ точно говоритъ ему:-- "Лучше я буду ходить пѣшкомъ, сударь, во весь остатокъ моей жизни, нежели проѣду на вашей спинѣ единую милю". Про моего дядю Тоби нельзя, однако, сказать, чтобы онъ разстался съ своимъ конькомъ такимъ образомъ; ибо, строго говоря, нельзя было сказать, чтобы онъ вообще слѣзъ съ коня; скорѣе самъ конь сбросилъ его съ себя,-- и довольно капризно, такъ что мой дядя Тоби принялъ это въ десять разъ болѣе гнѣвно. Пусть записные наѣздники рѣшаютъ это дѣло, какъ хотятъ;-- я говорю только, что оно породило извѣстную холодность между моимъ дядей Тоби и его конькомъ. Съ марта до ноября -- лѣтомъ, слѣдовавшимъ за подписаніемъ договора -- онъ не имѣлъ для него никакой работы, если не считать, что онъ изрѣдка выѣзжалъ только посмотрѣть, разрушатся-ли, согласно условію, укрѣпленія и гавань Дюнкирхена.
   Французы такъ неохотно принимались за дѣло въ теченіе всего лѣта, и monsieur Tugghe, депутатъ отъ дюнкирхенскаго магистрата, представлялъ королевѣ столько трогательныхъ петицій, умоляя ея величество дать обрушиться ея громамъ только на военныя сооруженія, которыя могли заслужить ея нерасположеніе, но пожалѣть, помиловать молъ, ради его самого, ибо, оставшись въ наготѣ, онъ можетъ возбуждать лишь сожалѣніе;-- а королева (будучи все-же только женщиной) была характера жалостливаго,-- и министры ея тоже -- а потому они, не желая, въ сердцахъ своихъ, разорять городъ, изъ личныхъ своихъ видовъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . такъ что, благодаря всему этому, дѣла подвигались настолько медленно у моего дяди Тоби, что прошло цѣлыхъ три мѣсяца съ тѣхъ поръ, какъ онъ съ капраломъ построилъ городъ и приготовилъ его къ разрушенію, прежде чѣмъ разные коменданты, коммисары, депутаты, негоціаторы и интенданты позволили ему приняться за дѣло.-- Пагубный промежутокъ бездѣйствія!
   Капралъ былъ за то, чтобы начинать разрушеніе съ пробитія бреши въ стѣнахъ или главныхъ укрѣпленіяхъ города.-- Нѣтъ, капралъ, сказалъ мой дядя Тоби,-- это вовсе не годится; ибо, принимаясь за городъ съ этой стороны, англійскому гарнизону въ немъ ни на одинъ часъ не будетъ обезпечена безопасность; ибо, если только французы окажутся непостоянны...-- они непостоянны, какъ черти, ваша милость, сказалъ капралъ.-- Мнѣ всегда бываетъ грустно это слышать, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби, ибо у нихъ нѣтъ недостатка въ личной храбрости; и если будетъ сдѣлано отверстіе въ стѣнахъ, они могутъ пройти черезъ него и овладѣть всей мѣстностью, когда имъ заблагоразсудится.-- Пусть входятъ, промолвилъ капралъ, поднимая обѣими руками свою саперную лопату, точно онъ готовился пустить ее въ дѣло:-- пусть входятъ, ваша милость, если посмѣютъ.-- Въ подобныхъ случаяхъ, капралъ,-- сказалъ мой дядя Тоби, опуская руку до половины своей палки, и затѣмъ простирая ее въ видѣ жезла съ вытянутымъ указательнымъ пальцемъ,-- не дѣло коменданта разсуждать о томъ, что посмѣетъ и чего не посмѣетъ сдѣлать непріятель; онъ долженъ дѣйствовать осторожно. Мы начнемъ съ наружныхъ укрѣпленій, какъ со стороны моря, такъ и суши,-- и въ частности съ форта Людовика, самаго отдаленнаго изъ нихъ всѣхъ, и разрушимъ сперва его; -- потомъ, одинъ за другимъ, направо и налѣво отъ насъ, по мѣрѣ того, какъ мы будемъ отступать къ городу; затѣмъ мы разоримъ молъ; далѣе -- засыпемъ гавань; потомъ удалимся въ цитадель и взорвемъ ее на воздухъ; и, наконецъ, капралъ, совершивши это, мы сядемъ на корабль и вернемся въ Англію.-- Да мы тамъ и находимся, промолвилъ капралъ, опомнившись.-- Совершенно вѣрно, сказалъ мой дядя Тоби, поглядывая на церковь.
   

ГЛАВА СXCV.

   Обманчивое, сладкое совѣщаніе, происходившее между моимъ дядей Тоби и Тримомъ, по поводу разрушенія Дюнкирхена, -- на минуту вернуло ему ощущеніе тѣхъ удовольствій, которыя ускользали отъ него.-- И все-таки,-- все-таки, дѣло подвигалось тяжело; мечтанія только хуже ослабляли мысль: тишина, съ молчаніемъ за спиной, взошли въ пустынную гостиную и протянули свой туманный покровъ надъ головой моего дяди Тоби; а безпокойство съ разслабленнымъ станомъ и блуждающими глазами, тихо сѣло рядомъ съ нимъ въ его креслѣ. Уже Амбергъ, и Ринбергъ, и Лимбургъ, и Гюи, и Боннъ -- въ одинъ годъ, и предвкушеніе Ландена, и Трербаха, и Дрюзена, и Дендермонда -- въ слѣдующемъ -- не ускоряли его кровообращенія.-- Уже сапы, и мины, и блиндажи, и габіоны, и частоколы оказывались не въ силахъ оградить его отъ этого ловкаго врага человѣческаго отдыха:-- мой дядя Тоби не могъ уже болѣе, кушая яичко за ужиномъ, перейти черезъ французскую границу, ворваться оттуда въ самое сердце Франціи, переправиться черезъ Ойю, оставивъ позади себя цѣлую открытую Пикардію, подступить къ воротамъ Парижа и заснуть съ одними мечтами о славѣ: -- не суждено ему было больше бредить тѣмъ, что онъ прибиваетъ королевскій штандартъ на башнѣ Бастиліи, и, просыпаясь, чувствовать, какъ тотъ развѣвается у него въ головѣ.
   Болѣе мягкія видѣнія, болѣе нѣжныя вибраціи, сладко подкрались къ нему во время дремоты; труба войны выпала изъ его рукъ; онъ взялъ лютню -- любезный инструментъ! нѣжнѣйшій изъ всѣхъ! самый трудный!-- Какъ-то ты ея коснешься, мой дорогой дядя Тоби?
   

ГЛАВА СXCVI.

   Если я сказалъ разъ другой -- со свойственной мнѣ необдуманностью рѣчи -- что я увѣренъ въ томъ, что имѣющій послѣдовать разсказъ объ ухаживаніяхъ моего дяди Тоби за вдовою Іодманъ (когда я успѣю написать его) окажется одной изъ полнѣйшихъ системъ какъ элементарной, такъ и прикладной стороны любви и ухаживанья, когда либо предлагавшихся свѣту,-- то должны-ли вы заключить отсюда, что я начну съ описанія того, что такое любовь? частью-ли она божество, а частью дьяволъ, какъ полагаетъ Платонъ.
   -- Или, при помощи болѣе критическаго уравненія, принимая любовь въ ея цѣлостности за десять, стану опредѣлять, вмѣстѣ съ Фичиномъ: "Сколько частей ея входятъ въ одно, и сколько въ другое?" или вся она цѣликомъ только одинъ большущій чортъ, отъ головы до хвоста, какъ рѣшился провозгласить Платонъ; я не стану высказывать своего мнѣнія относительно этого положенія;-- мнѣніе-же мое о Платонѣ таково, что онъ, какъ явствуетъ изъ приведеннаго факта, былъ человѣкомъ, по нраву и манерѣ разсужденія, весьма схожимъ съ докторомъ Бейньярдомъ, который, будучи большимъ врагомъ шпанскихъ мушекъ и убѣжденный, что пол-дюжины ихъ, поставленныхъ сразу, также вѣрно свезутъ человѣка въ могилу, какъ катафалкъ шестерней -- опрометчиво заключилъ, что самъ чортъ -- ничто иное на свѣтѣ, какъ громадный безпокойный cantharidis.
   Я не могу сказать людямъ, позволяющимъ себѣ такую чудовищную свободу въ сужденіяхъ, ничего иного, какъ то, что Назіанзинъ воскликнулъ (конечно, полемически) относительно Филаргія:
   "Εὐγε!" О рѣдкость! вотъ, сударь, поистинѣ чудесное разсужденіе!-- "ὅτι ϕιλοσόϕες ἐν Πάϑεσι",-- и какъ вы благородно мѣтите въ истину, философствуя о ней въ вашихъ капризахъ и страстяхъ.
   Не слѣдуетъ также предполагать, на такомъ-же основаніи, что я остановлюсь на изысканіи -- не есть-ли любовь болѣзнь особаго рода, или запутаюсь съ Разисомъ и Діоскоридомъ въ опредѣленіи того, находится-ли мѣстопребываніе ея въ мозгу или во внутренностяхъ,-- ибо это привело-бы меня къ изслѣдованію двухъ совершенно противоположныхъ способовъ обращенія съ больными; одинъ изъ нихъ принадлежитъ Аэцію, который всегда начиналъ съ охлаждающаго клистира изъ коноплянаго сѣмени и толченыхъ огурцовъ, и продолжалъ жидкими настойками водяныхъ кувшинчиковъ и портулака, къ которымъ прибавлялъ щепотку нюхательнаго табаку или травы, и -- гдѣ Аэцій могъ на это рѣшиться -- своимъ топазовымъ кольцомъ.
   -- Другой -- Гордоніевъ, который (въ своей гл. 15 de Amove) предписываетъ колотить ихъ "adputorem usque" -- пока не завоняютъ.
   Все это -- изслѣдованія, которыми очень занятъ будетъ мой отецъ, пріобрѣвшій громадный запасъ знаній въ этомъ родѣ,-- по мѣрѣ развитія дяди Тобиной исторіи. Я долженъ забѣжать впередъ лишь настолько, чтобы сказать -- что отъ своихъ теорій любви (которыми онъ, кстати сказать, умудрялся распинать разсудокъ моего дяди Тоби почти въ такой-же степени, какъ и самые его амуры) онъ дѣлалъ одинъ только шагъ къ практикѣ; и, при помощи пропитанной камфорою вощанки, которую онъ съумѣлъ подсунуть портному вмѣсто клеенки, когда тотъ шилъ моему дядѣ Тоби новую пару брюкъ, онъ произвелъ на дядю Тоби тоже воздѣйствіе, о которомъ говоритъ Гордоній, но безъ сопровождающаго его тамъ униженія.
   О томъ, какія это вызвало измѣненія, будетъ прочтено въ своемъ мѣстѣ все, что необходимо присовокупить къ этому анекдоту, все равно какое-бы воздѣйствіе оно ни оказало на моего дядю Тоби,-- оно скверно подѣйствовало на домъ;-- и если-бы мой дядя Тоби не затуманилъ-бы все это такъ, какъ онъ сдѣлалъ, то оно могло-бы вызвать плохіе результаты и для моего отца тоже.
   

ГЛАВА СXCVII.

   -- По немногу, все это выяснится само собою.-- Все, чего я добиваюсь, это то, что я не обязанъ начинать съ опредѣленія существа любви; и пока я могу продолжать свою повѣсть понятно, единственно съ помощью самаго этого слова, не соединяя съ нимъ никакого иного значенія, кромѣ того, которое придаю ему какъ я, такъ и весь прочій міръ вообще,-- съ какой стати мнѣ уклоняться отъ него минутою раньше, чѣмъ это необходимо?-- Когда я не въ состояніи уже буду подвигаться далѣе впередъ,-- когда запутаюсь со всѣхъ сторонъ въ этомъ мистическомъ лабиринтѣ -- тогда, конечно, явится мое собственное мнѣніе и выведетъ меня оттуда.
   Теперь, надѣюсь, меня достаточно поймутъ, когда я скажу читателю, что мой дядя Тоби влюбился.
   -- Не очень-то нравится мнѣ эта фраза: ибо сказать, что человѣкъ влюбился, или еще глубоко влюбился, или влюбился по уши,-- а иногда и утопаетъ съ головой въ любви -- все это влечетъ за собой какое-то невольное представленіе, будто любовь -- нѣчто ниже человѣка {По-англійски "влюбиться" -- fall in love; буквально: упасть въ любовь.}.-- Такимъ образомъ мы какъ-бы соглашаемся съ мнѣніемъ Платона, которое я, не смотря на всю его божественность, считаю осужденнымъ и еретическимъ, а потому о немъ довольно.
   Пусть, поэтому, любовь будетъ чѣмъ ей угодно,-- мой дядя Тоби поддался ея власти.
   -- И быть можетъ, нѣжный читатель, предъ такимъ соблазномъ не устоялъ-бы и ты,-- ибо никогда твои глаза не видывали, и вожделѣніе твое не распалялось ничѣмъ болѣе соблазнительнымъ въ этомъ мірѣ, какъ вдова Іодманъ.
   

ГЛАВА СXCVIIІ.

   Чтобы точно представить себѣ это -- потребуйте перо и чернила; вотъ бумага вамъ готова.-- Садитесь, сударь, и рисуйте ее по вашему собственному вкусу;-- насколько возможно болѣе похожей на вашу любовницу, настолько непохожей на вашу жену, насколько вамъ позволитъ совѣсть,-- это все равно для меня -- удовлетворяйте только вашему вкусу.
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   "-- Было-ли когда въ природѣ что-либо столь милое!-- столь совершенное!
   -- Въ такомъ случаѣ, сударь, какъ-же могъ мой дядя Тоби устоять противъ этого?
   Трижды счастливая книга! ты будешь имѣть, по крайней мѣрѣ, одну страницу внутри твоей обложки, которую Злоба не зачернитъ, и которую Невѣжество не можетъ исказить.
   

ГЛАВА СС.

   Такъ какъ Сузанна была увѣдомлена депешей отъ Миссисъ Бригитты о томъ, что мой дядя Тоби влюбился въ ея госпожу пятнадцатью днями раньше, чѣмъ это дѣйствительно произошло, и содержаніе сей депеши Сузанна на другой день сообщила моей матери,-- то это какъ разъ дало мнѣ возможность приступить къ амурамъ моего дяди Тоби за двѣ недѣли до ихъ существованія.
   У меня есть одна новость, которую я должна сообщить вамъ, мистеръ Шенди, сказала моя мать,-- и которая очень поразитъ васъ.
   Мой отецъ держалъ въ это время одно изъ вторыхъ своихъ lits de justice и размышлялъ самъ съ собой о тягостяхъ брачной жизни, какъ вдругъ моя мать прервала молчаніе.
   -- "Мой братъ Тоби",-- сказала она, "женится на госпожѣ Іодманъ!
   -- Значитъ онъ никогда уже не будетъ въ состояніи лежать діагонально въ своей постели, до конца дней своихъ.
   Моего отца ужасно досадовало, что мать моя никогда не спрашивала значенія того, чего она не понимала.
   -- Она не женщина науки,-- говаривалъ мой отецъ:-- это ея несчастье;-- но она могла-бы задать какой-нибудь вопросъ.
   Мать никогда этого не дѣлала.-- Словомъ сказать, она такъ и сошла, наконецъ, со свѣта, не зная даже, вращается онъ, или стоитъ на мѣстѣ. Мой отецъ услужливо говорилъ ей болѣе тысячи разъ, какъ въ дѣйствительности обстоитъ это дѣло; но она постоянно забывала.
   По этимъ причинамъ разговоръ между ними рѣдко подвигался далѣе предложенія, отвѣта и возраженія; послѣ чего онъ обыкновенно прерывался на нѣсколько минутъ (какъ по вопросу о брюкахъ), и потомъ начинался снова.
   -- Если онъ женится, то намъ отъ этого будетъ только хуже,-- замѣтила моя мать.
   -- Ни на вишневую косточку,-- сказалъ мой отецъ;-- все равно, будетъ-ли онъ просаживать свои средства на это или на что другое.
   -- Дѣйствительно,-- сказала моя мать. И тѣмъ закончилось предложеніе, отвѣтъ и возраженіе, о которыхъ я говорилъ вамъ.
   -- Къ тому-же это будетъ для него нѣкоторымъ развлеченіемъ,-- сказалъ мой отецъ.
   -- И даже большимъ,-- отвѣтила моя мать,-- если у него будутъ дѣти.
   -- Боже, будь милостивъ ко мнѣ,-- сказалъ мой отецъ про себя. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   

ГЛАВА CCI.

   Я начинаю теперь совсѣмъ добросовѣстно пристукать къ дѣлу, и я не сомнѣваюсь, что, при помощи вегетаріанской діэты и, изрѣдка, прохладительнаго изъ сѣмянъ, мнѣ удастся продолжать дяди Тобину повѣсть, также какъ и мою собственную, довольно таки прямолинейно.


   Вотъ тѣ четыре линіи, по которымъ я подвигался въ моемъ первомъ, второмъ, третьемъ и четвертомъ томѣ {По первоначальному изданію.}.-- Въ пятомъ я велъ себя вполнѣ благопристойно; точная, описанная мною, линія такова:


   Изъ нея явствуетъ, что, кромѣ кривой, обозначенной А, гдѣ я завернулъ въ Наварру,-- и зубчатой кривой В, соотвѣтствующей короткому отдыху, который я позволилъ себѣ въ обществѣ госпожи Бойеръ и ея пажа,-- я не позволилъ себѣ ни малѣйшато отклоненія до тѣхъ поръ, пока дьяволы Джона де-ла Касса не завели меня въ кругъ, отмѣченный D; ибо что касается ccccc, то это лишь скобки,-- обычные повороты то туда, то сюда; обычные даже въ жизни важнѣйшихъ слугъ государства; въ сравненіи-же съ поступками другихъ людей,-- или хотя-бы съ моими собственными грѣхами подъ литерами ABD, -- они расплываются въ ничто.
   Въ этомъ послѣднемъ томѣ я сдѣлалъ еще лучше,-- ибо отъ самаго конца Лефеврова эпизода и до начала дяди Тобиныхъ компаній я едва уклонился на одинъ ярдъ съ прямаго пути.
   Если я буду продолжать исправляться съ такою-же быстротой, то, чего добраго,-- съ благосклоннымъ содѣйствіемъ чертей его Беневентскаго преосвященства -- я современемъ дойду до такого совершенства, что стану подвигаться впередъ совсѣмъ гладко, такъ:

--------------------------------------

   что представляетъ изъ себя линію настолько прямую, насколько я могъ ее провести при помощи линейки (нарочно занятой мною для этого у учителя чистописанія), не сворачивая ни вправо, ни влѣво.
   Эта прямая линія -- стезя, по которой должно шествовать христіанину! говорятъ богословы.
   -- Эмблема нравственной прямоты!-- говоритъ Цицеронъ.
   -- Лучшая линія, -- говорятъ капустоводы, -- кратчайшая линія,-- говоритъ Архимедъ,-- которая можетъ быть проведена отъ одной данной точки до другой.
   -- Я-бы хотѣлъ, чтобы вы, сударыни, обратили на это вниманіе въ вашихъ новыхъ праздничныхъ костюмахъ.
   -- Какое путешествіе!
   Пожалуйста, не можете-ли вы сказать мнѣ -- то есть, безъ злобы,-- прежде, чѣмъ я напишу свою главу о прямыхъ линіяхъ,-- въ силу какой ошибки -- кто научилъ ихъ,-- или, вообще, какъ это случилось, что ваши умные и геніальные люди постоянно смѣшивали эту линію съ линіей тяготѣнія?
   

ГЛАВА CCII.

   Нѣтъ,-- я, кажется, говорилъ, что буду писать по два тома ежегодно, лишь-бы дозволилъ мнѣ это подлый кашель, который мучилъ меня тогда и котораго я и по сейчасъ боюсь пуще чорта;-- въ другомъ-же мѣстѣ (я только не припомню сейчасъ -- гдѣ), говоря о моей книгѣ, какъ о машинѣ, и кладя мое перо и линейку крестообразно на столѣ, дабы тѣмъ возвысить довѣріе къ себѣ, я поклялся, что она будетъ поддерживать этотъ ходъ сорокъ лѣтъ подрядъ, если только источникъ жизни соблаговолитъ благословить меня на столько времени здоровьемъ и бодростью духа.
   Что касается бодрости духа, то не во многомъ я могу упрекнуть ее; то-есть на столько даже мало (развѣ ужъ считать достойнымъ упрека то обстоятельство, что онъ поднимаетъ меня на высокій шесть и дурачитъ меня въ теченіе девятнадцати часовъ въ сутки) -- что, наоборотъ, мнѣ приходится за многое благодарить ее. Она помогла мнѣ отрадно пройти по жизненному пути, со всѣми его тягостями (кромѣ заботъ) за спиною; я не помню, чтобы она хоть разъ въ какой-нибудь единый мигъ моего существованія покинула меня, или-бы окрасила попадавшіеся мнѣ по пути предметы въ черный, или чахлый зеленый оттѣнокъ: въ опасностяхъ ты золотила мой кругозоръ надеждами, а когда самъ Смертный Часъ постучался въ мою дверь, ты велѣла ему зайти въ другой разъ; и это такимъ веселымъ тономъ беззаботнаго равнодушія, что онъ самъ усомнился, не случилось-ли какой ошибки.
   -- "Тутъ очевидно произошла какая-то путаница", промолвилъ онъ.
   Надо вамъ сказать, что для меня нѣтъ ничего хуже на свѣтѣ, какъ быть прерваннымъ въ своемъ повѣствованіи;-- а я какъ разъ въ эту минуту разсказывалъ Евгенію, по своему, прелюбопытный анекдотъ про монахиню, вообразившую, что она -- ракушка, и про монаха, подвергшагося проклятію за то, что онъ съѣлъ рѣчную раковину,-- и доказывалъ ему основанія и справедливость такого осужденія.
   -- "Въ плохую-же передѣлку попала столь степенная особа"!-- замѣтилъ Смертный Часъ.-- Ну, ты счастливо отдѣлался, Тристрамъ,-- сказалъ Евгеній, схвативъ меня за руку, когда я кончилъ свой разсказъ.
   -- Но плохое ужъ будетъ теперь, Евгеній, житье,-- отвѣчалъ я, -- коли этотъ бастардъ открылъ мое мѣстожительство.
   -- Вы его вѣрно называете,-- сказалъ Евгеній;-- ибо насъ учатъ, что онъ грѣшнымъ путемъ явился на свѣтъ.-- Мнѣ все равно, какимъ путемъ онъ явился,-- замѣтилъ я,-- лишь-бы онъ не особенно торопился уходить со мной отсюда,-- ибо мнѣ надо написать сорокъ томовъ и сказать и сдѣлать сорокъ тысячъ вещей, которыхъ кромѣ меня никто на свѣтѣ не скажетъ и не сдѣлаетъ; а такъ какъ ты видишь, что онъ схватилъ меня за горло (Евгеній едва могъ разслышать черезъ столъ мои слова) и я не справлюсь съ нимъ въ открытомъ бою, то не лучше-ли мнѣ будетъ, пока еще остаются хоть обломки моей душевной бодрости и мои двѣ научныя ножки (приподнимая одну изъ нихъ) еще въ силахъ поддержать меня,-- не лучше-ли мнѣ, Евгеній, бѣгствомъ спасать свою жизнь?-- Я такъ полагаю, дорогой мой Тристрамъ,-- сказалъ Евгеній.-- Тогда, клянусь небомъ, я пропишу ему такую пляску, о которой онъ даже не помышляетъ! ибо я пущусь вскачь,-- сказалъ я, не оглядываясь ни разу назадъ, къ берегамъ Гаронны,-- а если я услышу его топотъ у себя по пятамъ, я удеру на Везувій;-- оттуда въ Іоппію, а изъ Іоппіи на край свѣта; а если онъ послѣдуетъ за мной и туда, то я буду молить Бога, чтобы онъ свернулъ себѣ шею.
   -- Въ этомъ случаѣ,-- промолвилъ Евгеній,-- онъ рискуетъ болѣе тебя.
   Остроуміе и расположеніе Евгенія вызвало румянецъ на щекѣ, съ которой онъ уже нѣсколько мѣсяцевъ какъ исчезъ: -- это была скверная минута для прощанья: онъ подвелъ меня къ моей бричкѣ.-- Allons!-- сказалъ я;-- почтальонъ щелкнулъ хлыстомъ,-- и я полетѣлъ какъ изъ пушки, и въ полдюжины скачковъ достигъ Довера.
   

ГЛАВА CCIII.

   -- Чортъ возьми!-- промолвилъ я, поглядывая на французскій берегъ,-- человѣку слѣдовало-бы знать кое-что и о своей странѣ, прежде чѣмъ ѣхать за-границу:-- а я ни разу не заглянулъ въ Рочестерскую церковь, не обратилъ вниманія на Чатамскій докъ, не посѣтилъ святаго Ѳому въ Кентербери,-- хотя всѣ три пункта лежали у меня по пути.
   -- Впрочемъ, правда, я нахожусь въ совершенно особенныхъ условіяхъ.
   И такъ, не разсуждая долѣе объ этомъ ни съ Ѳомою Бекетомъ, ни съ кѣмъ-либо другимъ, я спрыгнулъ въ лодку, а черезъ пять минутъ мы были уже подъ парусами и бѣжали по вѣтру.
   -- Скажите пожалуйста, капитанъ,-- освѣдомился я, готовясь спуститься въ каюту, -- не случается, чтобы смерть постигла кого во время перехода?
   -- Какое! да тутъ человѣку и захворать-то некогда,-- отвѣчалъ онъ.-- Что за проклятый лжецъ! меня уже сейчасъ тошнитъ, словно лошадь,-- сказалъ я. Что за толчея! къ верху ногами... Ой! всѣ клѣтки полопались и смѣшались, а кровь, и лимфа, и нервные соки, съ неподвижными и летучими солями -- всѣ сбились въ одну кучу!-- Милосердый Богъ! все тутъ кружится, точно тысяча водоворотовъ.-- Я готовъ дать шиллингъ, чтобъ узнать, не стану-ли я отъ этого писать яснѣе.
   -- Тошно! тошно! тошно! тошно!
   -- Когда мы доберемся до берега, капитанъ?-- да у нихъ сердца точно каменныя.-- О, мнѣ смертельно плохо!-- Подай мнѣ эту штуку, мальчикъ:-- это ужасающая болѣзнь.-- Лучшебы ужъ я былъ на днѣ.-- Сударыня, каково вамъ?-- Ужасно! ужасно! у -- о! ужасно, сударь!-- Что? первый разъ?-- Нѣтъ; второй, третій, шестой, десятый разъ, сударь.-- Ого! какое топотанье надъ головами!-- Гей, юнга, что случилось?
   -- Вѣтеръ повернулъ!-- Смерть!-- я, значитъ, встрѣчусь съ ней лицомъ къ лицу!
   -- Какое счастье!-- Онъ опять повернулъ, баринъ.-- Ахъ, чортъ его завороти!
   -- Капитанъ,-- взмолилась она,-- ради самаго неба, спустите насъ на берегъ.
   

ГЛАВА СCIV.

   Чрезвычайное неудобство для человѣка, когда онъ спѣшитъ, представляетъ то, что отъ Кале къ Парижу ведутъ три различныя дороги, въ пользу которыхъ столько говорится соотвѣтствующими депутатами лежащихъ по пути городовъ, что полдня легко проходитъ въ рѣшеніи вопроса, которую избрать.
   Во первыхъ, дорога черезъ Лиль и Аррасъ,-- самая крупная, но за то самая интересная и поучительная;
   Вторая, черезъ Амьенъ, по которой можно ѣхать, если хочешь видѣть Шантильи;
   И черезъ Бове, по которой можно ѣхать, коли есть охота. По этой причинѣ многіе предпочитаютъ ѣхать черезъ Бове.
   

ГЛАВА CCV.

   "Теперь, прежде чѣмъ покидать Кале", сказалъ-бы писатель путешествій, "не лишнее было-бы дать кое-какое описаніе его".-- А я такъ считаю это совершенно лишнимъ -- чтобы человѣкъ не могъ тихо пройти себѣ черезъ городъ, оставивши его въ покоѣ, когда тотъ его вовсе не трогаетъ,-- а непремѣнно оборачивался и доставалъ перо ради каждой конуры, черезъ которую онъ переступаетъ,-- единственно (говорю по совѣсти) для того, чтобы достать его; ибо, насколько мы можемъ судить по тому, что писалось объ этихъ вещахъ, всѣми писавшими и скакавшими, или скакавшими и писавшими (что не одно и то-же), или ради большей скорости, чѣмъ остальные, писали на скаку, какъ дѣлаю и я теперь,-- начиная съ великаго Аддисона, который дѣлалъ это съ связкой учебниковъ, привѣшанныхъ около него -- и обдиравшихъ при каждомъ скачкѣ спину его лошади,-- любой скакунъ изъ насъ могъ-бы трусить потихоньку по своей землѣ (если у него есть таковая) и написать, вмѣстѣ съ тѣмъ, все, что ему нужно было, не замаравши даже подошвъ.
   Я, напримѣръ,-- какъ передъ Небомъ, которое мой судья и послѣднее прибѣжище -- я столько-же знаю въ эту минуту о Кале (за исключеніемъ того немногаго, что успѣлъ сообщить мнѣ мой цирульникъ, пока точилъ бритву), сколько и о Каирѣ; ибо вечеромъ, когда я высадился, было туманно, а утро, когда я уѣзжалъ, было чернѣе смолы; и однако, единственно благодаря умѣнью оріентироваться въ любой части города, -- я готовъ побиться съ кѣмъ угодно объ закладъ, что я сію-же минуту напишу главу о Кале съ мою руку длиной, и съ столь яснымъ удовлетворительнымъ описаніемъ всякой мелочи въ городѣ, которая только заслуживаетъ вниманія чужестранца, что вы приняли-бы меня за самого городскаго секретаря;-- да и что-же, сударь, было-бы тутъ удивительнаго? Развѣ не былъ Демокритъ, смѣявшійся въ десять разъ болѣе меня, городскимъ секретаремъ Абдерскимъ? а? (я забылъ его имя), обладавшій большей осторожностью, чѣмъ мы оба, взятые вмѣстѣ,-- развѣ не былъ городскимъ секретаремъ Эфесскимъ.-- Мало того, сударь, она была-бы написана съ такимъ знаніемъ, толкомъ, истиной и точностью...
   -- Ну, да если вы мнѣ не вѣрите,-- можете прочесть за это слѣдующую главу.
   

ГЛАВА СCVI.

   Calais, Calatium, Calusium, Calesiam.
   Этотъ городъ, если довѣрять его архивамъ, въ авторитетности коихъ я не вижу здѣсь ни малѣйшаго основанія сомнѣваться -- былъ нѣкогда не болѣе, какъ маленькой деревней, принадлежавшей одному изъ первыхъ графовъ де-Гинь; теперь-же онъ можетъ похвастать не менѣе чѣмъ четырнадцатью тысячами жителей, не включая сюда четыреста двадцать особыхъ семей въ basse-ville, или предмѣстьяхъ,-- въ виду чего я полагаю, что онъ понемногу и постепенно возросъ до своихъ настоящихъ размѣровъ.
   Хотя здѣсь четыре монастыря, но приходская церковь одна на весь городъ. Мнѣ не представилось случая точно измѣрить ее, но довольно легко составить себѣ о ней порядочное представленіе:-- ибо разъ въ городѣ насчитываютъ четырнадцать тысячъ жителей и если церковь вмѣщаетъ всѣхъ ихъ, она должна быть порядочныхъ размѣровъ; а если не вмѣщаетъ, то приходится очень пожалѣть, что у нихъ нѣтъ другой.-- Она имѣетъ форму креста и посвящена Дѣвѣ Маріи; куполъ, со шпилемъ на верху, находится по срединѣ церкви и покоится на четырехъ колоннахъ, довольно изящныхъ и легкихъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ и достаточно крѣпкихъ.-- Она украшена одиннадцатью алтарями, большинство которыхъ скорѣе хороши, чѣмъ красивы. Главный алтарь -- своего рода чудо искусства: онъ бѣлый мраморный и, какъ мнѣ говорили, имѣетъ около шестидесяти футовъ вышины:-- будь онъ много выше, онъ сравнялся-бы съ самой Голгоѳой; поэтому я думаю, что онъ все-таки, и въ дѣйствительности, вышины порядочной.
   Ничто не поразило меня такъ, какъ большой квадратъ {Площадь по-англійски называется Square (собственно: квадратъ).}: хотя я не могу сказать, чтобы онъ былъ хорошо вымощенъ или застроенъ,-- но онъ находится въ самомъ сердцѣ города и большая часть улицъ, въ особенности того квартала, заканчиваются имъ. Если-бы въ цѣломъ Кале могъ быть хоть одинъ фонтанъ (что, впрочемъ, кажется мнѣ невозможнымъ), то, въ виду того, что онъ составлялъ-бы большое украшеніе, не можетъ быть сомнѣнія, что обыватели поставили-бы его въ самомъ центрѣ этого квадрата;-- хотя, собственно, это и не квадратъ, потому что онъ на сорокъ футъ длиннѣе отъ востока къ западу, чѣмъ отъ сѣвера къ югу; такъ что правильнѣе, вообще, говорятъ французы, называя ихъ площадями, а не квадратами, такъ какъ, строго говоря, онѣ таковыхъ и не представляли.
   Городской домъ, повидимому, довольно жалкое строеніе и содержится не въ лучшемъ порядкѣ; иначе онъ служилъ-бы вторымъ большимъ украшеніемъ этого города: онъ отвѣчаетъ, однако, своему назначенію, и прекрасно служить для собранія городскихъ властей, которыя сходятся туда отъ времени до времени; такъ что правосудіе -- можно полагать -- правильно отправляется.
   Я много слышалъ о Courgain, хотя тамъ нѣтъ ровно ничего любопытнаго: это отдѣльный кварталъ города, занятый исключительно матросами и рыбаками; онъ состоитъ изъ нѣсколькихъ маленькихъ улицъ, чисто застроенныхъ преимущественно кирпичными зданіями. Онъ чрезвычайно населенъ; но такъ какъ это легко объясняется ихъ образомъ жизни, то и въ этомъ нѣтъ ничего любопытнаго.-- Путешественникъ можегъ посмотрѣть его, дабы удовлетворить любопытство; -- онъ не долженъ пропустить безъ вниманія la Tour de Guet,-- ни подъ какимъ видомъ; она называется такъ благодаря своему особенному назначенію, ибо въ военное время она служитъ для открытія непріятеля и извѣщенія о приближеніи его, съ моря-ли или съ суши;-- но она чудовищно высока и до того постоянно попадается на глаза, что не замѣтить ее -- нельзя.
   Мнѣ было чрезвычайно досадно, что я не могъ добыть себѣ позволенье на подробный осмотръ укрѣпленій,-- сильнѣйшихъ въ мірѣ, и стоившихъ, съ перваго до послѣдняго дня, то есть съ тѣхъ поръ, какъ онѣ начали возводиться Филиппомъ французскимъ, графомъ Булонскимъ, и до настоящей войны, во время которой сдѣлано было много починокъ -- сто милліоновъ ливровъ (какъ я узналъ впослѣдствіи отъ одного инженера въ Гаскони).-- Весьма замѣчательно, что у Tête de Gravelenes и тамъ, гдѣ городъ всего слабѣе защищенъ природой они потратили всего больше денегъ; такъ что передовыя укрѣпленія тянутся далеко въ поле и, слѣдовательно, занимаютъ обширную поверхность земли.-- Однако, послѣ всего, что сказано и сдѣлано, нужно признаться, что Кале никогда и ни въ какихъ случаяхъ не имѣлъ особенно значенія самъ по себѣ, а лишь благодаря своему положенію и легкому доступу во Францію, который Кале во всѣхъ случаяхъ представлялъ нашимъ предкамъ; онъ не лишенъ былъ также и неудобныхъ сторонъ, такъ какъ стоилъ англичанамъ того времени не меньшихъ заботъ, чѣмъ Дюнкирхенъ въ наши дни; поэтому на него вполнѣ основательно смотрѣли, какъ на ключъ къ обоимъ королевствамъ,-- что и было, конечно, причиной возникновенія столькихъ споровъ относительно того, кто его удержитъ: изо всѣхъ ихъ самымъ достопамятнымъ была осада Кале (или, скорѣе, блокада, ибо онъ былъ отрѣзанъ и съ суши, и съ моря); такъ какъ Кале противустоялъ тогда цѣлый годъ усиліямъ Эдуарда третьяго, и осада закончилась лишь благодаря голоду и крайней нищетѣ, то храбрость Eustache de St. Pierre'а, пожертвовавшаго здѣсь собою ради своихъ согражданъ, помѣстила имя его въ числѣ героевъ.--
   Такъ какъ онъ можетъ занять не болѣе пятидесяти страницъ, то было бы несправедливостью относительно читателя не дать ему обстоятельнаго описанія этого романическаго эпизода, и всей осады, словами самого Rapin: --
   

ГЛАВА СCVII.

   -- Но не падай духомъ, любезный читатель!-- Я выше этого:-- съ меня достаточно того, что ты въ моей власти;-- пользоваться преимуществомъ, которое даровало мнѣ надъ тобою обладаніе перомъ, было бы излишне.-- Нѣтъ! клянусь тѣмъ всемогущимъ огнемъ, который согрѣваетъ воображеніе мысли и освѣщаетъ духу непроходимыя дебри! скорѣе чѣмъ принуждать безпомощное существо къ такой трудной работѣ, и заставлять тебя, бѣднягу, платить за пятьдесятъ страницъ, которыя я не вправѣ продавать тебѣ,-- скорѣе, чѣмъ дѣлать это, я предпочту во всей наготѣ своей питаться травой на горахъ, улыбаясь тому, что сѣверный вѣтеръ не несетъ мнѣ ни крова, ни пищи.
   И такъ, молодчина,-- запрягай! и вали что есть духу въ Булонь.
   

ГЛАВА ССVIII.

   -- Булонь!-- а! такъ вотъ мы всѣ собрались здѣсь вмѣстѣ, должники и грѣшники передъ небомъ; славный тутъ насъ подборъ;-- но я не могу распивать тутъ съ вами,-- меня самого преслѣдуютъ точно сотню чертей, и еще поймаютъ прежде чѣмъ я успѣю толкомъ лошадей перемѣнить:-- ради самого Неба, поспѣшите.-- Это за государственную измѣну, сказалъ какой-то очень маленькій человѣчекъ, шепча какъ можно тише стоявшему рядомъ съ нимъ очень высокому человѣку.-- Или за убійство, промолвилъ высокій человѣкъ.-- Вѣрно, за то и другое,-- замѣтилъ я.-- Нѣтъ, молвилъ третій: этотъ господинъ попался въ...
   Ah! ma chère fille!-- сказалъ я, въ то время какъ она проходила мимо меня отъ утрени,-- вы румяны, какъ утро (солнце какъ разъ всходило, такъ что комплиментъ вышелъ особенно кстати).-- Нѣтъ, это не можетъ быть, сказалъ четвертый -- (она кивнула мнѣ, я послалъ ей воздушный поцѣлуй) -- это за долги, продолжалъ онъ.-- Конечно за долги, согласился пятый.-- Я-бы не взялся платить долги этого барина за тысячу фунтовъ, сказалъ второй.-- А я и за шесть разъ столько, сказалъ первый.-- Вѣрно опять, оба, замѣтилъ я -- но у меня нѣтъ иного долга, кромѣ долга Природѣ: и я желаю, чтобы она только дала мнѣ отсрочку, и я заплачу ей свой долгъ до послѣдняго гроша.-- Какъ можете вы, сударыня, быть настолько жестокосердой, чтобы задерживать бѣднаго странника, путешествующаго, никого не безпокоя, по своимъ законнымъ надобностямъ? Пожалуйста остановите этого смертообразнаго, долговязаго, широко-шагающаго мерзавца, это пугало грѣшниковъ, которое гонится за мной.-- Онъ никогда-бы не послѣдовалъ за мною, если-бы не вы;-- хотя-бы на одну или двѣ станціи,-- только, чтобы дать мнѣ опередить его, умоляю васъ, сударыня... Пожалуйста, милая барыня.
   Право, жалко, что вся эта любезность пропадетъ даромъ, замѣтилъ мой трактирщикъ ирландецъ; а вѣдь молодая-то дама давно уже ушла и ничего не слышала.
   Пустяки! сказалъ я ему.
   И такъ, значитъ, у васъ ничего больше нѣтъ въ Булони достойнаго вниманія?
   Клянусь Іисусомъ! Здѣсь лучшая семинарія для гуманитарныхъ наукъ.
   Лучшей и быть не можетъ, замѣтилъ я.
   

ГЛАВА ССІХ.

   Когда поспѣшность человѣческихъ желаній гонитъ его мысли въ девяносто разъ быстрѣе, нежели ѣдетъ его экипажъ,-- плохо тогда истинѣ, плохо и экипажу со всей его оснасткой (изъ чего бы вы ее ни сдѣлали), на которыхъ онъ вымещаетъ всю досаду своей души!
   Такъ какъ я никогда не высказываю общихъ сужденій ни о людяхъ, ни о вещахъ въ гнѣвѣ, -- "чѣмъ больше поспѣшить, тѣмъ меньше отъѣдешь", подумалъ я объ этомъ, въ первый разъ, что это со мной случилось;-- во второй, третій, четвертый и пятый разы я считалъ это каждый разъ единичными случаями, и поэтому только бранилъ втораго, третьяго, четвертаго и пятаго ямщиковъ, не пускаясь въ дальнѣйшія размышленія; но когда то-же повторилось съ пятаго на шестой, седьмой, восьмой, девятый и десятый разъ, да еще безъ единаго исключенія, я не могъ удержаться отъ національнаго обобщенія, которое я выразилъ въ слѣдующихъ словахъ:
   Во французской почтовой каретѣ всегда съ самаго отъѣзда что-нибудь не ладно.
   Или можно тоже сказать еще такъ:
   Французскому почтальону всегда приходится вставать, не отъѣхавши и трехъ сотъ ярдовъ отъ города.
   Что тамъ еще?-- чортъ:-- веревка перервалась!-- узелъ развязался!-- шкворень выскочилъ!-- винтъ подвинтить надо!-- нужно починить гвоздикъ, тряпочку, тесемочку, ремешокъ, пряжку или застежку.
   Однако, какъ ни вѣрно все это, а я никогда не считаю себя вправѣ на этомъ основаніи предавать анаѳемѣ почтовую карету или ея возницу, не приходитъ мнѣ также въ голову клясться Богомъ живымъ, что я десять тысячъ разъ предпочелъ бы идти пѣшкомъ,-- или что пусть я буду проклятъ, если когда-нибудь сяду въ такую другую;-- но я спокойно обсуждаю это дѣло и убѣждаюсь, что, гдѣ-бы я ни путешествовалъ, какой-нибудь гвоздикъ, тряпочка, тесемочка, винтъ, пряжка или застежка -- всегда будутъ недоставать или требовать поправки;-- поэтому я никогда не горячусь, а принимаю одинаково и добро и зло, приключающееся въ дорогѣ, и подвигаюсь дальше.-- Дѣйствуй, малый, сказалъ я,-- онъ уже потерялъ пять минутъ, вставая дорогой, чтобы достать себѣ завтракъ изъ чернаго хлѣба, который онъ запихалъ въ каретный мѣшокъ, и, снова сѣвъ на козла, не спѣша подвигался впередъ, чтобы лучше имъ насладиться.-- Трогай, малый, шибче,-- сказалъ я, но уже самымъ убѣдительнымъ тономъ, какой только можно себѣ представить, ибо я постучалъ по стеклу монетой въ двадцать четыре су, благоразумно повернувъ ее плоской стороной къ нему, когда онъ оглянулся назадъ. Собака понятливо осклабился отъ праваго уха къ лѣвому, показавъ изъ подъ своей закоптѣлой рожи рядъ такихъ жемчужныхъ зубовъ, что Величество заложило-бы свои брилліанты, лишь бы купить ихъ.
                                 { Вотъ грызуны!
   Справедливое небо
                                 { Вотъ хлѣбъ,
   и въ то время, какъ онъ дожевывалъ послѣднюю краюшку, мы въѣзжали въ городъ Монтрейль.
   

ГЛАВА ССХ.

   По моему, ни одинъ городъ во Франціи не выглядываетъ лучше на картѣ, чѣмъ Монтрейль.-- Правда, онъ не имѣетъ уже того авантажнаго вида въ книгѣ почтовыхъ дорогъ: но когда увидишь его,-- надо сознаться, что онъ выглядываетъ чрезвычайно печально.
   Въ настоящее время, однако, есть въ немъ нѣчто весьма красивое; и это нѣчто -- дочь трактирщика.-- Она провела восемнадцать мѣсяцевъ въ ученьи въ Амьенѣ и шесть въ Парижѣ; она вяжетъ, и шьетъ, и танцуетъ, и продѣлываетъ разныя малыя кокетства весьма изрядно.
   -- Косолапая! въ теченіе пяти минутъ, какъ я стоялъ и глядѣлъ на нее, она спустила по крайней мѣрѣ дюжину петель съ бѣлаго нитянаго чулка.-- Да, да,-- я вижу, хитрая цыганка!-- онъ длиненъ и изгибъ его красивъ (нечего прикалывать его къ колѣну);-- вижу, что онъ вашъ и прекрасно сидитъ на ногѣ.
   -- Сказала-бы природа этому созданію слово про большой палецъ статуи!
   Но такъ какъ этотъ образчикъ стоитъ всѣхъ ихъ большихъ пальцевъ,-- да, кромѣ того, я могу судить не только о ея большихъ, но и о всѣхъ прочихъ пальцахъ,-- если только они могутъ къ чему-нибудь служить мнѣ,-- и такъ какъ Жанетона (это ея имя) во всѣхъ отношеніяхъ удачно сидитъ для срисовки, то пусть я никогда не рисую болѣе, если не нарисую ее теперь во всѣхъ ея очертаніяхъ столь-же вѣрнымъ карандашемъ, какъ если-бы я видѣлъ ее въ самомъ намокшемъ одѣяніи.
   Но ваша честь предпочитаете, чтобы я сообщилъ вамъ длину, ширину и вышину по перпендикуляру большой приходской церкви, или видъ фасада аббатства Saint Austreberte, перенесеннаго сюда изъ Артуа:-- я полагаю, что все это находится въ томъ-же видѣ, въ какомъ оставили его каменьщики и плотники, какъ оно будетъ находиться въ теченіе еще пятидесяти лѣтъ, если вѣры въ Христа хватитъ на столько времени, а потому ваша честь и степенство сами успѣете вымѣрять ихъ на досугѣ;-- тотъ-же, кто хочетъ измѣрить тебя, Жанетона, долженъ.сдѣлать это сейчасъ, -- ты носишь въ твоемъ образѣ начало измѣнчивости, и, въ виду случайностей преходящей жизни, я не поручился-бы за тебя ни на минуту: дважды двѣнадцать мѣсяцевъ не успѣютъ смѣниться и пройти, какъ ты можешь уже разростись словно тыква и потерять твои формы;-- или можешь ты отцвѣсти, какъ цвѣтокъ, и потерять твою красоту; да что! ты можешь свихнуться, какъ многія другія, и потерять самое себя.-- Я-бы не поручился и за тетю Дину, если-бы она была жива:-- по правдѣ сказать,-- даже едва-ли за ея портретъ, будь онъ написанъ самимъ Рейнольдсомъ.
   Но если я стану продолжать свое рисованіе, послѣ того, что я назвалъ этого сына Аполлона, меня надо будетъ разстрѣлять.
   И такъ, придется ужъ вамъ удовольствоваться оригиналомъ, который (если вамъ случится проѣзжать черезъ Монтрейль яснымъ вечеромъ) вы увидите у дверей вашей кареты, при перемѣнѣ лошадей: но если только у васъ не будетъ такой-же скверной причины для смѣха, какъ у меня -- то вы лучше остановитесь.-- Она немного dévote: но вы имѣете больше шансовъ отъ этого только выиграть.
   Помоги мнѣ Богъ! мнѣ некогда было просчитать даже единицу: такъ меня гонятъ и загоняютъ къ чорту.
   

ГЛАВА ССХІ.

   Принявъ все это въ соображеніе, -- а также и то, что Смерть можетъ быть гораздо ближе отъ меня, чѣмъ я воображаю, -- я хотѣлъ-бы быть ужъ въ Аббевиллѣ, -- сказалъ я, хотя-бы только для того, чтобы посмотрѣть, какъ тамъ чешутъ шерсть и прядутъ:-- вотъ мы и поѣхали!
   de Montreuil à Nampont -- poste et demi
   de Nampont à Bernay -- poste
   de Bernay à Nouvion -- poste
   de Nouvion à Abbeville -- poste {Смотри книгу Французскихъ Почтовыхъ Дорогъ, стр. 36 по изданію 1762 г. Примѣчаніе автора.}
   -- да только чесальщики и прядильщики всѣ ушли спать.
   

ГЛАВА ССХІІ.

   Какое рѣдкое преимущество путешествіе! только оно горячитъ человѣка; но противъ этого есть средство, которое вы можете почерпнуть изъ слѣдующей главы.
   

ГЛАВА CCXIII.

   Если-бы я имѣлъ возможность торговаться со Смертью такъ, какъ я въ настоящее время торгуюсь съ моимъ лекаремъ относительно того, гдѣ и какъ мнѣ поставить промывательное, -- то я конечно возсталъ-бы противъ подчиненія ей передъ моими друзьями; но такъ какъ это невозможно, то я никогда не размышляю серьезно о видѣ и обстановкѣ этой великой катастрофы, хотя, собственно говоря, это столько-же занимаетъ и мучитъ мои мысли, сколько и самая эта катастрофа,-- но я постоянно задергиваю на нее завѣсу, съ пожеланіемъ, чтобы Распорядитель всякихъ дѣлъ устроилъ такъ, чтобы она не случилась со мной въ моемъ собственномъ домѣ, а лучше въ какой-нибудь благопристойной гостинницѣ;-- дома я ее знаю;-- участіе моихъ друзей; послѣднія услуги -- обтираніе лба и оправка подушки,-- которыя будетъ оказывать мнѣ дрожащая рука блѣднаго Расположенія -- до того будутъ распинать мою душу, что я умру отъ болѣзни, которой мой врачъ не будетъ и подозрѣвать; въ гостинницѣ-же тѣ немногія холодныя услуги, которыя необходимы были-бы мнѣ, были-бы оплачены нѣсколькими золотыми, и оказаны съ невозмутимымъ, но точнымъ вниманіемъ; -- но замѣтьте: гостинницей этой не должна-бы была быть гостинница въ Аббевиллѣ: -- если-бы даже въ цѣломъ мірѣ не было другаго трактира, я-бы все-таки вычеркнулъ ее изъ договора; и такъ
   Пусть лошади будутъ у кареты ровно къ четыремъ часамъ утра.-- Да, къ четыремъ, сударь,-- не то, клянусь Женевьевой, я подыму въ домѣ такой грохотъ, что даже мертвые проснутся.
   

ГЛАВА ССXIV.

   "Уподобь ихъ колесу",-- это горькій сарказмъ, какъ извѣстно всѣмъ образованнымъ людямъ, противъ большихъ странствованій и того безпокойнаго духа, побуждающаго къ нимъ, который, какъ пророчески предвидѣлъ Давидъ, объялъ сыновъ человѣческихъ въ послѣдніе дни; а потому, какъ полагаетъ великій епископъ Голль, это одно изъ сильнѣйшихъ проклятій, когда-либо произнесенныхъ Давидомъ противъ враговъ Господнихъ, -- и равносильное тому, какъ если-бы онъ сказалъ: "Я желаю имъ постоянно кататься изъ стороны въ сторону".-- Такое движеніе, продолжаетъ онъ (онъ былъ очень полонъ), представляетъ одно безпокойство; а отдыхъ, на томъ-же основаніи, есть рай.
   Ну, а я (какъ человѣкъ худой) думаю иначе: для меня, всякое движеніе есть жизнь и радость;-- стоять-же на мѣстѣ, или подвигаться медленно -- это смерть и самъ дьяволъ.
   -- Гей, гей!-- весь свѣтъ спитъ!-- выводите лошадей,-- мажьте колеса,-- завязывайте сундукъ,-- да забейте эту гниль гвоздемъ;-- я не хочу терять ни минуты.
   Колесо, о которомъ мы говорили и въ которомъ (но не на которомъ, ибо это сдѣлало-бы изъ него колесо Иксіона),-- согласно наклонностямъ епископа -- онъ проклинаетъ своихъ враговъ,-- конечно, должно было быть колесомъ почтовой кареты, независимо отъ того, существовали ли онѣ въ то время въ Палестинѣ или нѣтъ.
   А для меня это колесо, по обратнымъ причинамъ, но также несомнѣнно -- тележное колесо, обращающееся, со стономъ, разъ въ цѣлый вѣкъ; и если-бы я сдѣлался комментаторомъ, я не колеблясь сталъ-бы утверждать, что такихъ былъ большой запасъ въ этой гористой странѣ.
   Я люблю пиѳагорейцевъ (гораздо болѣе, чѣмъ я осмѣливаюсь признаться моей дорогой Дженни) за ихъ "χωρισμὀν απὀ του οώματος, εις το καλῶς φιλοσοφεῖν" -- (ихъ) "совлечиніе тѣла, для того, чтобы лучше мыслить". Ни одинъ человѣкъ не мыслитъ правильно, пока онъ находится въ немъ; онъ не можетъ не быть ослѣпленнымъ въ силу своихъ видовыхъ особенностей, не можетъ не уклоняться въ противоположныя стороны, какъ случилось это съ епископомъ и мной, благодаря слишкомъ тощему или слишкомъ плотному сложенію.-- Разумъ -- на-половину чувство; а оцѣнка самого неба есть лишь результатъ нашихъ настоящихъ аппетитовъ и пищевареній.
   Но котораго изъ двухъ, въ настоящемъ случаѣ, считаете вы болѣе неправымъ?
   -- Васъ, конечно, сказала она,-- въ томъ, что вы цѣлое семейство обезпокоили въ такую раннюю пору.
   

ГЛАВА СCXV.

   Но она не знала, что я далъ обѣтъ не брить бороды пока не доѣду до Парижа; -- однако, я не терплю дѣлать тайны изъ ничего, это -- холодная осторожность, свойственная одной изъ тѣхъ мелкихъ душъ, по которымъ Лессій (lib. 13. de Moribus Divinis, cap. 24) сдѣлалъ разсчетъ, въ которомъ онъ выставляетъ положеніе, что одной голландской мили, возведенной въ кубъ, будетъ болѣе чѣмъ достаточно для жизни восьмисотъ милліардовъ, каковое число душъ онъ считаетъ (отъ паденія Адама) высшимъ возможнымъ предѣломъ числа осужденныхъ до самаго конца свѣта.
   Изъ чего онъ вывелъ свое второе положеніе -- если только не изъ отеческой благости Божіей -- я не знаю: -- я еще болѣе недоумѣваю относительно того, что могло быть въ головѣ Франциска Риббейры, утверждавшаго, что для помѣщенія того-же числа нужно пространство не менѣе, какъ въ двѣсти квадратныхъ итальянскихъ миль; онъ ужъ вѣрно пригонялъ по древнимъ римскимъ душамъ, о которыхъ онъ читалъ, но не сообразилъ, насколько онѣ неизбѣжно должны были сѣсть благодаря постепенному отощанію и захуданію въ продолженіи восемнадцати столѣтій, такъ что къ тому времени, когда онъ писалъ, дошли почти до ничего.
   Во время Лессія, который кажется человѣкомъ болѣе спокойнымъ, онѣ были такими мелкими, какъ только можно себѣ представить!
   -- Мы видимъ ихъ еще мельче теперь.
   -- А на будущую зиму мы найдемъ ихъ еще меньше; такъ что, если мы будемъ идти отъ малаго къ меньшему, а отъ меньшаго къ ничему, то я, не колеблясь ни минуты, берусь утверждать, что такимъ манеромъ черезъ полстолѣтія у насъ уже совсѣмъ не будетъ душъ; а такъ какъ это есть, вмѣстѣ съ тѣмъ, и періодъ, по истеченіи коего, я полагаю, прекратится существованіе христіанской вѣры, то будетъ тутъ то преимущество, что обѣ износятся какъ-разъ одновременно.
   Благословенъ Юпитеръ! и благословенны всѣ прочіе языческіе боги и богини! ибо теперь вы всѣ снова пойдете въ ходъ, и съ Пріапомъ въ видѣ прихвостня.-- Какія веселыя времена!-- но гдѣ я! и къ какому восхитительному перевороту вещей я стремлюсь? Я,-- я, который долженъ быть подкошенъ въ расцвѣтѣ моихъ дней, которому не придется вкушать ничего изъ плодовъ моего воображенія:-- миръ тебѣ, увлекающійся безумецъ! И отпусти меня дальше.
   

ГЛАВА ССXVI.

   -- "И такъ,-- какъ я сказалъ,-- не терпя таинственностей въ пустякахъ",-- я повѣрялъ все почтальону, какъ только мы съѣзжали съ мостовой; онъ щелкалъ кнутомъ, въ видѣ признательности за довѣріе,-- коренная лошадь пускалась рысью, а другая шла какимъ-то покачивающимся вверхъ и внизъ аллюромъ -- и мы, поплясывая такимъ образомъ, подвигались къ Ailly au Clochers, прославленному въ былые дни лучшими въ мірѣ курантами: но мы проплясали черезъ него безъ музыки, такъ какъ куранты были въ большомъ разстройствѣ -- (какъ это было, правду сказать, и во всей Франціи).--
             И такъ, спѣша насколько было возможно, изъ
             Ailly au Clochers я пріѣхалъ въ Hixcourt;
   изъ Hixcourt'а я пріѣхалъ въ Pequignay; и
   изъ Pequignay я пріѣхалъ въ Amiens;
   относительно каковаго города я не могу сообщитъ вамъ ничего иного, кромѣ того, что я уже сообщилъ вамъ раньше,-- именно, что Жанетона ходила здѣсь въ школу.
   

ГЛАВА ССXVII.

   Въ цѣломъ каталогѣ тѣхъ набѣгающихъ непріятностей, которыя надуваютъ человѣческій парусъ, нѣтъ ни одной болѣе досадной и мучительной по своей природѣ, чѣмъ тотъ особенный видъ, который я сейчасъ опишу,-- и противъ котораго (если только не путешествуешь съ avance-courier'омъ, какъ дѣлаютъ многіе ради избѣжанія его) нѣтъ никакого средства, и именно это то,--
   Что какъ-бы вы ни были расположены ко сну,-- и хотябы даже вы проѣзжали черезъ пріятнѣйшую мѣстность, по лучшимъ дорогамъ и въ самомъ покойномъ экипажѣ на свѣтѣ;-- да что! хотя-бы вы были увѣрены, что можете проспать пятьдесятъ миль подрядъ, не раскрывая глазъ;-- да что! болѣе того -- хотя-бы вы были также доказательно увѣрены, какъ въ любой изъ истинъ Эвклида, въ томъ, что вы чувствуете себя во всѣхъ отношеніяхъ такъ-же хорошо во снѣ, какъ на яву, или, можетъ быть, даже лучше,-- однако постоянно повторяющійся на каждой станціи платежъ за лошадей,-- вмѣстѣ съ необходимостью запускать для этого руку въ карманъ и отсчитывать оттуда по одному су, три ливра и пятнадцать су -- до того мѣшаютъ выполненію этого плана, что нельзя послѣдовать ему болѣе, чѣмъ на шесть миль (или, если разстояніе между станціями полуторное,-- на девять) -- хотя-бы даже разсчитывалъ спасти этимъ свою душу отъ погибели.
   -- Я не буду возиться съ ними, сказалъ я: я заверну столько, сколько надо въ кусочекъ бумаги и буду всю дорогу держать его на-готовѣ въ рукѣ: "Теперь мнѣ ничего не останется дѣлать", сказалъ я (устраиваясь покойнѣе), "какъ только опустить это осторожно почтальону въ шляпу, не говоря ни слова".-- Но потомъ еще надо два су на водку,-- или попалась монета въ двѣнадцать су Людовика XIV, которую не принимаютъ,-- или ливръ съ какими-нибудь ліардами надо приплатить за прошлую станцію, такъ какъ Monsieur изволилъ про нихъ забыть; и всѣ эти препятствія будятъ человѣка (такъ какъ во снѣ особенно хорошо не заспоришь): но все-же еще можно вернуться къ сладкому сну, все еще тѣло можетъ подавить духъ и оправиться отъ всѣхъ этихъ ударовъ; -- но тутъ -- милосердое небо!-- оказывается, что вы заплатили за простую дистанцію, когда здѣсь полуторная; что заставляетъ васъ вытаскивать ваше росписаніе почтовыхъ дорогъ, напечатанное такъ мелко, что волей-неволей, а приходится открывать глаза; потомъ Monsieur le Curé предлагаетъ вамъ понюхать табаку, или нищій-солдатъ показываетъ вамъ свою ногу,-- или плѣшивый монахъ свою кружку,-- или колодезная попадья предлагаетъ полить ваши колеса (это совсѣмъ не ну ясно; но она клянется своимъ поповствомъ, что оно необходимо);-- и вамъ приходится разсуждать обо всемъ этомъ, или мысленно обсуждать его: отъ каковой работы умственныя силы до того пробуждаются, что потомъ можете опять усыплять ихъ, какъ умѣете.
   И, положительно, если-бы не одна изъ такихъ невзгодъ, я такъ-бы и прокатилъ мимо конюшенъ въ Chantilly.
   -- Но такъ какъ почтальонъ сначала заявилъ, а потомъ сталъ поддерживать свое заявленіе просто мнѣ въ глаза,-- что на монетѣ въ два су нѣтъ цифры, я открылъ глаза, чтобы въ этомъ убѣдиться; -- и увидѣвши на ней цифру такъ-же явственно, какъ свой собственный носъ, я выскочилъ въ сердцахъ изъ кареты, -- и благодаря этому видѣлъ-таки все въ Chantilly.-- Я испытывалъ его только на трехъ съ половиной дистанціяхъ, но считаю его все-таки лучшимъ принципомъ въ свѣтѣ для быстраго передвиженія; ибо такъ мало что кажется особенно привлекательнымъ въ такомъ настроеніи,-- что васъ немногое, если не совсѣмъ ничто не останавливаетъ: такимъ манеромъ и я проѣхалъ черезъ St. Denis, не повернувши даже головы въ сторону аббатства.
   -- Богатство ихъ сокровищницы!-- пустяки и чепуха!-- За исключеніемъ ихъ брилліантовъ, которые всѣ поддѣльны, я не далъ-бы трехъ су ни за одну изъ спрятанныхъ тамъ вещей, кромѣ Джейдасова фонаря;-- да и за тотъ лишь потому, что, когда стемнѣетъ, онъ можетъ пригодиться.
   

ГЛАВА ССXVIII.

   Щелкъ, щелкъ,-- щелкъ, щелкъ, -- щелкъ, щелкъ;-- это значитъ Парижъ, пробормоталъ я (продолжая находиться въ томъ-же настроеніи);-- и такъ, это Парижъ! гм!-- Парижъ, воскликнулъ я, повторяя это имя въ третій разъ.
   Первѣйшій, изящнѣйшій, роскошнѣйшій!
   Улицы, однако, скверны.
   Но видъ у него, я полагаю, лучше, чѣмъ запахъ.-- Щелкъ, щелкъ,-- щелкъ, щелкъ;-- какой шумъ ты поднимаешь!-- какъ будто добрыхъ людей сколько-нибудь интересуетъ знать, что какой-нибудь человѣкъ съ блѣднымъ лицомъ, одѣтый въ черное, имѣлъ честь быть привезеннымъ въ Парижъ, въ девять часовъ вечера, почтальономъ въ дубленой желтой курткѣ съ красными отворотами!-- Щелкъ, щелкъ, -- щелкъ, щелкъ,-- щелкъ, щелкъ.-- Хоть-бы твой кнутъ...
   -- Впрочемъ, таковъ духъ твоей націи: щелкай себѣ, щелкай.
   Гм!-- и никто не приглашаетъ насъ на городскія стѣны!-- Хотя, когда стѣны зас...ны, можно-ли поступить иначе, будь то даже въ самой школѣ вѣжливости?
   А скажите, когда здѣсь зажигаютъ фонари?-- Какъ,-- въ лѣтніе мѣсяцы -- никогда!-- Эге! теперь, видно, салатная пора: просто ужасъ! салатъ и супъ,-- супъ и салатъ,-- салатъ и супъ, encore.
   -- Это ужъ слишкомъ для грѣшныхъ людей.
   Ну, я просто не переношу такого варварства. Какъ можетъ этотъ безсовѣстный кучеръ говорить такія гнусности той тощей лошади; развѣ ты не видишь, пріятель, что улицы такъ возмутительно узки, что въ цѣломъ Парижѣ не найдешь мѣста, гдѣ-бы можно было повернуться съ тачкой? Не дурно было-бы, если-бы въ лучшей столицѣ всего свѣта ихъ сдѣлали хоть чуточку шире -- ну хоть настолько на каждую улицу, чтобы человѣкъ могъ опредѣлить (хоть-бы для собственнаго удовольствія), по какой сторонѣ ея онъ идетъ.
   Разъ,-- два,-- три,-- четыре,-- пять,-- шесть, -- семь, -- восемь,-- девять,-- десять.-- Десять кухмистерскихъ лавокъ, и вдвое больше цирульниковъ! и это на протяженіи трехъ минутъ ѣзды! можно подумать, что всѣ повара на свѣтѣ, на какомъ нибудь великомъ празднествѣ съ брадобрѣями, по взаимному согласію рѣшили:-- Давайте, молъ, отправимся всѣ на житье въ Парижъ: французы любятъ хорошо поѣсть;-- они всѣ gourmands; мы будемъ въ почетѣ; если ихъ богъ -- чрево, повара у нихъ должны быть барами; а такъ какъ парикъ дѣлаетъ человѣка, а парикмахеръ дѣлаетъ парикъ,-- ergo, сказали-бы цирульники, мы будемъ еще въ большемъ почетѣ,-- мы будемъ выше васъ всѣхъ,-- мы будемъ по меньшей мѣрѣ капитулами {Такъ называются главные городскіе чины въ Тулузѣ и др. (Прим. автора).},-- pardi! мы всѣ будемъ носить шпаги:
   -- И можно было-бы поклясться (при свѣтѣ свѣчи, конечно,-- на который нельзя особенно положиться), что такъ продолжаютъ они дѣлать и до настоящаго дня.
   

ГЛАВА ССХIX.

   Французовъ, несомнѣнно, невѣрно понимаютъ,-- я не берусь только рѣшить, они-ли въ этомъ виноваты, тѣмъ, что не достаточно ясно выражаются; или тѣмъ, что въ своей рѣчи они не соблюдаютъ той точной разграниченности и опредѣленности, какой можно было-бы ожидать по столь важному вопросу и къ которой, въ особенности, мы обыкновенно такъ придирчивы;-- или-же, быть можетъ, вина всецѣло на нашей сторонѣ, въ томъ, что мы не всегда достаточно глубоко понимаемъ ихъ языкъ, чтобы понять, что именно они хотятъ этимъ выразить;-- для меня очевидно лишь то, что когда они утверждаютъ, что "видѣвшій Парижъ -- видѣлъ все", -- они должны подразумѣвать тѣхъ, кто видѣлъ его при дневномъ свѣтѣ.
   Что-же касается свѣчнаго свѣта,-- то я отказываюсь отъ него,-- я уже сказалъ раньше, что на него положиться нельзя, и я повторяю это еще разъ: но не потому, что свѣтъ и тѣни слишкомъ рѣзки, что цвѣта смѣшиваются, что нѣтъ ни прелести ни постоянства... и т. д.-- ибо это не правда; но онъ -- невѣрный свѣтъ въ томъ отношеніи,-- что во всѣхъ пяти стахъ знатныхъ отеляхъ, которые насчитываютъ вамъ въ Парижѣ, и пяти стахъ славныхъ вещахъ (скромно считая, ибо это выходитъ лишь по одной славной вещи на отель), которыя удобнѣе видѣть, чувствовать, слышать я понимать при свѣтѣ свѣчки (это, между прочимъ, цитата изъ Лилли),-- чорта съ два лишь одному изъ пятидесяти нашихъ удастся толкомъ что-нибудь увидѣть.
   Это уже не выписка изъ французскаго исчисленія, а просто такъ:--
   Согласно послѣдней переписи, произведенной въ 1716 году, съ какихъ поръ произошли значительныя приращенія, Парижъ имѣетъ девятьсотъ улицъ, именно:
   Въ кварталѣ, именуемомъ Городомъ -- пятьдесятъ три улицы;
   Въ St. Jacques des Boncheries -- пятьдесятъ пять улицъ;
   Въ St. Oporten -- тридцать четыре улицы;
   Въ кварталѣ Louvre'а -- двадцать пять улицъ;
   Въ Palais Royal, или St. Honoré -- сорокъ девять улицъ;
   Въ Mont-Martyr -- сорокъ одна улица;
   Въ St. Eustache -- двадцать девять улицъ;
   Въ Les Halles -- двадцать семь улицъ;
   Въ St. Denis -- пятьдесятъ пять улицъ;
   Въ St. Martin -- пятьдесятъ четыре улицы;
   Въ St. Paul или Mortellerie -- двадцать семь улицъ;
   La Grève -- тридцать восемь улицъ;
   Въ St. Avoy или la Verrerie -- девятнадцать улицъ;
   Въ Marais или Temple -- пятьдесятъ двѣ улицы;
   Въ St. Antoine -- шестьдесятъ восемь улицъ;
   Въ Place Maubert -- восемьдесятъ одна улица.
   Въ St. Benoît -- шестьдесятъ улицъ;
   Въ St. André d'Arcs -- пятьдесятъ одна улица:
   Въ кварталѣ Luxembourg -- шестьдесятъ двѣ улицы: и
   Въ St. Germain -- пятьдесятъ пять улицъ, въ каждую изъ коихъ вы можете зайти; а когда вы хорошенько осмотрите ихъ, и все что къ нимъ принадлежитъ, при дневномъ свѣтѣ -- ихъ ворота, ихъ мосты, ихъ площади, ихъ статуи... да къ тому-же еще совершите крестовый походъ по всѣмъ приходскимъ церквамъ, ни подъ какимъ видомъ не пропуская St. Roch и St. Sulpice... когда, въ завершеніе всего, вы прогуляетесь по четыремъ дворцамъ, которые можно осматривать вмѣстѣ съ статуями и картинами, или безъ нихъ,-- какъ это будетъ вамъ угодно,--
   -- Тогда, значитъ, вы видѣли...
   -- Но нѣтъ никакой надобности говорить вамъ что, ибо вы сами прочтете это, на портикѣ Лувра, въ слѣдующихъ словахъ:
   Такихъ людей нѣтъ на землѣ,-- такого города нѣтъ ни у одного народа.
   Каковъ Парижъ!-- Пойте "Derry, derry, doron" {Non orbis gentem, non urbem gens habet ullani ulla parem. (Выноска автора).}.
   У французовъ манера -- свесела относиться ко всему великому;-- вотъ все, что можно сказать объ этомъ.
   

ГЛАВА ССХХ.

   Говоря о веселости (въ концѣ предыдущей главы), невольно вспоминаешь (я говорю о писателяхъ) слово: скука,-- особенно если имѣешь что сказать о немъ. Не то, чтобы въ силу какого анализа -- или по какой-либо процентной, или генеалогической таблицѣ -- явилось болѣе основанія для сродства между ними, чѣмъ между свѣтомъ и тьмой, или вообще двумя какими-либо самыми враждебными противоположностями въ природѣ;-- а просто, это вспомогательное искусство писателя -- издерживать правильное отношеніе между словами, какъ для государственнаго дѣятеля -- между людьми,-- не зная, какъ близко имъ можетъ прійтись ставить ихъ другъ къ другу;-- разъяснивши теперь это дѣло,-- чтобы поддержать свой порядокъ въ словахъ, я записываю его здѣсь.

СКУКА.

   Уѣзжая изъ Chantilly, я объявилъ ее лучшимъ средствомъ въ мірѣ для спѣшнаго путешествія; но я выставилъ это лишь какъ мнѣніе. Я продолжаю держаться тѣхъ-же взглядовъ;-- по только тогда я не достаточно былъ знакомъ съ ея дѣйствіемъ, и не могъ замѣтить того,-- что хотя дѣйствительно подвигаешься съ бѣшеной быстротой, однако подвигаешься безъ удовольствія для себя въ то же самое время; по этой причинѣ я теперь совершенно покидаю ее,-- и на-вѣки; отъ души предлагаю ее, кому она нужна:-- она испортила мнѣ впечатлѣніе хорошаго ужина и причинила желчную діаррею, которая привела меня обратно къ моему первому принципу, съ которымъ я пускался въ путь и съ которымъ теперь поскачу къ берегамъ Гаронны.
   -- Нѣтъ,-- я не могу останавливаться ни минуты, чтобы описать вамъ характеръ жителей и ихъ наклонности, привычки, обычаи, законы, религію, правительство, промышленность, торговлю, финансы, со всѣми источниками и скрытыми пружинами, поддерживающими ихъ,-- хотя-бы я и казался обязаннымъ къ тому своимъ пребываніемъ среди нихъ въ теченіе трехъ дней и двухъ ночей, въ продолженіе которыхъ сіи вопросы были единственнымъ предметомъ моего изученія и размышленія.
   И все-же,-- все-же я долженъ бѣжать;-- дороги мощены,-- дистанціи коротки,-- дни длинны, -- теперь не болѣе полудня:-- я пріѣду въ Fontainebleau раньше короля.
   -- Развѣ онъ туда ѣдетъ? Я этого не зналъ.
   

ГЛАВА ССХХІ.

   Я ненавижу, когда люди -- въ особенности путешественники -- жалуются, что во Франціи нельзя ѣхать такъ-же скоро, какъ въ Англіи,-- тогда какъ здѣсь ѣздятъ гораздо скорѣе, consideratis considerait dis,-- то есть, если свѣсить экипажи съ горами всякой поклажи, которой накладываютъ на нихъ и спереди и сзади,-- да принять во вниманіе малорослость ихъ лошадей и мизерность ихъ корма,-- такъ приходится удивляться, какъ еще онѣ двигаются вообще. Мучить ихъ такъ -- совсѣмъ не по христіански; и для меня совершенно ясно, что французская лошадь не знала-бы, что ей дѣлать, если-бы не эти два слова -- ****** и ******, въ которыхъ онѣ находятъ столько-же питательности, какъ въ мѣркѣ овса. А такъ какъ эти слова ни гроша не стоютъ, то мнѣ отъ всей души хочется сказать ихъ читателю; но тутъ-то и затрудненіе -- надо сказать ихъ просто съ самымъ яснымъ произношеніемъ, иначе не будетъ никакого толку;-- а сдѣлать это такъ просто, какъ будто неудобно,-- ибо хотя ваша милость и посмѣетесь надъ ними у себя въ спальнѣ, однако -- я увѣренъ -- оскорбитесь ими въ гостинной; по этой-то причинѣ я шевелилъ и перешевеливалъ нѣкоторое время мозгами -- но тщетно,-- какимъ-бы ловкимъ способомъ или facette'нымъ приспособленіемъ я могъ смягчить ихъ такъ, чтобы въ то время, какъ я удовлетворю то ухо, которое читатель пожелаетъ одолжить мнѣ, не прогнѣвить другое, которое онъ оставляетъ при себѣ.
   -- Мои чернила жгутъ мнѣ пальцы, побуждая пробовать;-- но стоитъ мнѣ лишь попробовать, чтобы были худшія послѣдствія: я боюсь они прожгутъ мнѣ бумагу.
   -- Нѣтъ;-- я не рѣшаюсь.
   Но если вы хотите знать, какъ Андульетская игуменья съ молодой монахиней ея монастыря справились съ такимъ затрудненіемъ -- (пожелавъ себѣ всякаго мыслимаго успѣха) я разскажу вамъ это безъ малѣйшаго колебанія.
   

ГЛАВА ССХХІІ.

   Андульетская игуменья,-- которой монастырь вы найдете (если заглянете въ издающіяся теперь въ Парижѣ большія провинціальныя карты) среди горъ, отдѣляющихъ Бургундію отъ Савойи,-- угрожаемая anchyclosis'омъ, или сведеніемъ ноги (такъ какъ sinоvia въ ея колѣнѣ затвердѣла отъ продолжительныхъ моленій), и испробовавши всякія средства:-- сначала молитвы и благодаренія;-- потомъ воззванія ко всѣмъ небеснымъ святымъ вообще;-- потомъ къ каждому святому въ отдѣльности, который страдалъ сведеніемъ ноги раньше ея; -- потомъ прикосновеніе къ ней всѣми монастырскими реликвіями,-- въ особенности-же бедровой костью человѣка изъ Листры, страдавшаго безсиліемъ съ самой юности;-- потомъ обпворачиваніе ея своимъ вуалемъ на ночь, идя спать;-- потомъ перевязыванье на-крестъ своими четками;-- потомъ размягченіе ея маслами и распущенными животными жирами; -- потомъ пользованіе ея мягчительными и облегчающими припарками;-- потомъ пластырями изъ болотныхъ мальвъ, bonus Henricus'а, бѣлыхъ лилій, -- принявшись потомъ за деревья, то есть за дымъ отъ нихъ, держа наплечникъ на колѣнахъ;-- потомъ за отвары изъ дикаго цикорія, кресса, кервеля и разныхъ другихъ травъ,-- но все понапрасну, такъ какъ ничто не помогало,-- она дала себя убѣдить, наконецъ, испробовать Бурбонскія горячія ванны:-- и такъ, заполучивши сначала отъ генералъ-визитора разрѣшеніе позаботиться о своемъ существованіи, она распорядилась приготовить все нужное для путешествія. Одна изъ новенькихъ въ монастырѣ, лѣтъ семнадцати, страдавшая отъ чирея на среднемъ пальцѣ, вскочившаго у нея оттого, что она постоянно лазила имъ въ игуменьины тающіе пластыри и т. д.-- заслужила такое расположеніе, что,-- въ ущербъ ревматической старой монахинѣ, которую могли-бы на весь ея вѣкъ подправить Бурбонскія горячія ванны,-- Маргарита, маленькая новобранка, выбрана была ею въ спутницы.
   Велѣно было выкатить на солнце старую коляску, обтянутую зеленымъ фризомъ, принадлежавшую игуменьѣ. Монастырскій садовникъ, избранный въ погонщики муловъ, вывелъ обоихъ старыхъ муловъ, чтобы подстричь верхніе волосы у нихъ на хвостахъ; тогда какъ пара сестеръ были заняты -- одна штопкой бѣлья, другая подшиваніемъ кусочковъ желтыхъ переплетовъ, разодранныхъ зубами времени;-- помощникъ садовника чистилъ погонщикову шляпу горячей винной гущей,-- а портной предавался въ сараѣ напротивъ монастыря музыкальному занятію -- подбиралъ четыре дюжины колокольчиковъ для хомута, подсвистывая каждому изъ нихъ въ то время, какъ онъ подвязывалъ ихъ ремешкомъ.
   -- Андульетскій плотникъ и кузнецъ держали совѣтъ насчетъ колесъ; и къ семи часамъ слѣдующаго утра все выглядывало нарядно и было готово, у воротъ монастыря, къ отправкѣ на Бурбонскія горячія ванны.-- Два ряда несчастныхъ уже стояли на-готовѣ за часъ передъ тѣмъ.
   Андульетская игуменья, поддерживаемая новенькой Маргаритой, медленно подвигалась къ коляскѣ; обѣ были одѣты въ бѣломъ, съ черными четками, висящими на груди.
   -- Въ этомъ контрастѣ была какая-то простая торжественность; онѣ сѣли въ коляску; монахини въ той-же формѣ -- сладкой эмблемѣ невинности -- занимали каждая по окну; и когда игуменья и Маргарита обращали свои взоры кверху, всѣ (за исключеніемъ бѣдной ревматической монахини) махали по воздуху концами своихъ вуалей и цѣловали лилейныя ручки, которыя ихъ держали. Добрая игуменья и Маргарита свято складывали руки на груди, смотрѣли на небо,-- потомъ на нихъ, говоря своимъ взглядомъ: "Богъ да благословитъ васъ, дорогія сестры".
   Знаете, я самъ заинтересовываюсь разсказомъ, и жалѣю, что не присутствовалъ при всемъ этомъ.
   Садовникъ, котораго я буду отнынѣ называть погонщикомъ, былъ маленькій, веселый, коренастый, добродушный, болтливый человѣчекъ, любитель выпить, мало утруждавшій свою голову жизненными какъ и когда; онъ отдалъ мѣсячное свое монастырское жалованье за "borrachio",-- кожаный мѣхъ съ виномъ, который онъ примостилъ позади коляски, покрывъ его отъ солнца большимъ, грубымъ рыжеватымъ плащемъ; а такъ какъ погода была жаркая, и самъ онъ -- добросовѣстный на работѣ человѣкъ, вдесятеро больше шедшій пѣшкомъ, нежели ѣхавшій на козлахъ,-- то онъ пользовался не одними только "естественными" случаями для того, чтобы заходить за свою коляску, пока, наконецъ, отъ частыхъ путешествій туда и обратно не случилось такъ, что все вино вытекло черезъ законное отверстіе "borrachio", не хвативши и на половину ихъ пути.
   Человѣкъ -- созданіе, покорное привычкамъ. День былъ знойный,-- вечеръ прелестный,-- вино доброе,-- Бургундская гора, на которой оно росло, крута,-- соблазнительный кустикъ, у двери прохладной хижинки, подъ этою горою, покачивался въ полной гармоніи съ страстями,-- тихій вѣтерокъ явственно шуршалъ по его листьямъ: "Зайди,-- зайди,-- жаждущій погонщикъ,-- зайди".
   -- Погонщикъ былъ сынъ Адама: прибавлять не нужно ни слова. Онъ далъ своимъ муламъ, каждому, по доброму удару, поглядывая при этомъ въ лицо игуменьѣ и Маргаритѣ,-- словно говоря "вотъ онъ -- я",-- щелкнулъ еще разъ, словно говоря своимъ муламъ "идите впередъ",-- и, отставая понемногу, вошелъ въ маленькій трактирчикъ у подножія горы.
   Погонщикъ, какъ я говорилъ вамъ, былъ маленькій, радостный, щебечущій человѣчекъ, не думавшій о завтрашнемъ днѣ,-- ни о томъ, что было раньше или будетъ еще позднѣе -- лишь-бы была у него бутылочка его любимаго Бургундскаго, да съ нимъ пріятная болтовня; и такъ, пустившись въ безконечные разсказы о томъ, что онъ-де главный садовникъ въ Андульетскомъ монастырѣ, и проч., и проч., -- и изъ дружбы къ игуменьѣ и Mademoiselle Маргаритѣ, только недавно вступившей въ монастырь, пріѣхалъ съ ними отъ границъ Савойи, и т. д., и т. д.,-- и какъ у нея сдѣлалась большая опухоль отъ ея моленій, и какъ онъ произрастилъ цѣлый коробъ травъ для ея излеченія, и т. д., и т. д..-- и что если Бурбонскія воды не поправятъ ей эту ногу, то тогда ужъ все равно охромѣть и на обѣ, и т. п., и т. п., и т. п.-- Онъ такъ хорошо придумалъ свой разсказъ, что совсѣмъ забылъ про его героиню, и про молоденькую монашенку, и -- объ чемъ забыть было всего неосторожнѣй -- про обоихъ муловъ,-- а это животныя такія, которыя всегда рады потѣшиться на счетъ міра,-- такъ точно, какъ ихъ родители потѣшались на ихъ счетъ; а такъ какъ они не въ состояніи передать это одолженіе въ нисходящемъ порядкѣ (какъ дѣлаютъ это мужчины, женщины и звѣри) -- они вымещають его и вбокъ, и впередъ, и назадъ,-- и на гору, и подъ гору -- по какому только направленію возможно.-- Философы, со всей своей этикой, никогда не относились вѣрно къ этому факту: -- гдѣ-же было бѣдному погонщику, поглощенному своимъ стаканчикомъ, какъ-бы то ни было отнестись къ нему? Онъ ни мало не думалъ о нихъ; намъ, однако, пора поправить его оплошность. Оставимъ его въ пучинѣ его стихіи, счастливѣйшимъ и беззаботнѣйшимъ изъ смертныхъ людей,-- и поищемъ минутку муловъ, игуменью и Маргариту.
   Благодаря двумъ послѣднимъ ударамъ погонщика, мулы спокойно подвигались впередъ, по совѣсти взбираясь на гору, пока не одолѣли съ половину ея; здѣсь старшій изъ нихъ, хитрый и ловкій старый чортъ, взглянувъ искоса, на поворотѣ, и не видя погонщика позади себя,--
   Клянусь моей фигой, сказалъ онъ, въ сердцахъ,-- я дальше не пойду.-- А если я двинусь, отвѣчалъ другой,-- пусть они сдѣлаютъ барабанъ изъ моей шкуры.
   -- И такъ, по обоюдному согласію, они остановились:
   

ГЛАВА CCXXIII.

   -- Пошли вы впередъ! закричала игуменья.
   -- Ф - - - - шш,-- ш - - - ш,-- кричала Маргарита.
   -- Ш - - - ша, ш - - - шу, ш-то,-- шокала игуменья.
   -- Ф - - - фью, -- ф - - - фью, -- фьюкала Маргарита, складывая губы не то для крика, не то для свиста.
   -- Тукъ, тукъ, тукъ,-- колотила игуменья Андульетская концомъ своей златоглавой трости въ дно коляски.
   -- Старый мулъ испустилъ --
   

ГЛАВА ССXXIV.

   Мы погибли и разорены, дитя мое, сказала игуменья Маргаритѣ,-- мы простоимъ здѣсь всю ночь: -- насъ ограбятъ,-- насъ изнасилуютъ.
   -- Насъ изнасилуютъ, сказала Маргарита,-- это вѣрнѣе ружейнаго боя.
   -- Sancta Maria! воскликнула игуменья (позабывая о!) -- зачѣмъ поддалась я этому грѣховному затвердѣнію сустава? Зачѣмъ покинула я Андульетскую обитель? и почему не дозволилъ ты своей слуга неоскверненной сойти въ могилу?
   Ой, мой палецъ, мой палецъ! закричала молодая, разгораясь при словѣ слуга,-- зачѣмъ не удовольствовалась я простыми домашними средствами, все было-бы лучше, чѣмъ наше теперешнее положеніе!
   -- Положеніе! повторила игуменья.
   -- Положеніе,-- опять сказала молодая; ибо ужасъ поразилъ ихъ разумѣніе,-- одна не понимала, что говорила, другая -- что отвѣчала.
   -- О мое дѣвство, мое дѣвство! воскликнула игуменья.
   -- Ство!-- ство! повторяла молодая монашенка, всхлипывая.
   

ГЛАВА ССXXV.

   Дорогая мать, молвила молодая монахиня, приходя понемногу въ себя,-- есть два слова, которыя, какъ мнѣ говорили, заставятъ любую лошадь, осла или мула идти въ гору, не смотря на то, хочетъ онъ этого, или нѣтъ: какъ-бы ни былъ онъ упрямъ и злонамѣренъ,-- въ ту минуту, какъ онъ слышитъ ихъ, онъ повинуется.-- Это слова магическія! вскричала игуменья съ невыразимымъ ужасомъ.-- Нѣтъ, возразила Маргарита спокойно,-- но это слова грѣховныя...-- Какія они? спросила игуменья, перебивая ее.-- Они грѣховны въ высшей степени, отвѣчала Маргарита; -- они смертельны; -- и если будемъ изнасилованы и умремъ, не получивъ отпущенія ихъ, мы обѣ...-- Но ты можешь сказать ихъ мнѣ, сказала игуменья Андульетская.-- Ихъ совсѣмъ нельзя произносить, моя дорогая мать, сказала молодая монашка: они заставятъ кровь всего тѣла броситься человѣку въ лицо.-- Но ты можешь прошептать ихъ мнѣ на ухо, сказала игуменья.
   Небо! неужели у тебя не было ангела хранителя, чтобы командировать его въ трактиръ подъ горою?-- Неужели не было ни одного свободнаго благодѣтельнаго и дружественнаго духа?-- никакой силы въ природѣ, которая, крадучись по ведущей къ сердцу артеріи, отвлекла-бы какимъ-нибудь предупредительнымъ содроганіемъ погонщика отъ его пиршества?-- никакой сладкой музыки, которая навѣяла-бы ему свѣтлое воспоминаніе объ игуменьѣ и Маргаритѣ съ ихъ черными четками.
   Очнись! очнись!-- но теперь ужъ слишкомъ поздно;-- ужасныя слова въ это мгновеніе произнесены, и какъ мнѣ сказать ихъ -- вы, которые можете говорить обо всемъ съ неоскверненными губами,-- научите меня,-- наставьте меня!
   

ГЛАВА ССXXVI.

   Всѣ вообще грѣхи,-- сказала игуменья, пускаясь въ казуистику отъ бѣдственности ихъ положенія,-- раздѣляются исповѣдникомъ нашего монастыря на смертные и извинительные: иного дѣленія нѣтъ.-- А такъ какъ извинительный грѣхъ -- легче и меньше всякихъ другихъ грѣховъ, то если раздѣлить его, либо взявши половину его и оставивши другую,-- либо взявши его весь, но подѣливши его дружественно между собою и другой особой,-- онъ, очевидно, умалится до того, что совсѣмъ перестанетъ быть грѣхомъ.
   Ну, а я не вижу никакого грѣха въ произнесеніи bou, bou, bou, bou, bou -- сотни разъ подрядъ, также точно нѣтъ никакого стыда въ произнесеніи слога ger, ger, ger, ger, ger, хотя-бы съ нашей утрени и до самой вечерни.-- Поэтому, милая дочь моя, продолжала игуменья Андульетская, я буду говорить bou, а ты будешь говорить ger; а потомъ, такъ какъ нѣтъ большаго грѣха въ fou, чѣмъ въ bou,-- ты будешь говорить fou, а я буду кончать (какъ fa sol la re mi ut на нашихъ службахъ): ter;-- и дѣйствительно, игуменья, начиная съ верхней ноты, затянула такъ:
   Игуменья { Bon--bou--bou.
   Маргарита { -- ger,-ger,-ger.
   Маргарита { Fou--fou--fou.
   Игуменья {-- ter--ter--ter.
   Оба мула признали эти ноты, обоюдно мотнувъ хвостами; но дальше дѣло не пошло.-- Подѣйствуетъ со временемъ, рѣшила молодая монахиня.
   Игуменья { Bou-bou-bou-bou-bou-bou.
   Маргарита {-- ger, ger, ger, ger, ger, ger.
   Еще шибче, кричала Маргарита.
   Fou, fou, fou, fou, fou, fou, fou, fou, fou.
   Еще шибче, кричала Маргарита.
   Bou, bou, bou, bon, bou, bou, bou, bou, bou.
   Еще шибче.-- Сохрани меня Богъ, прошептала игуменья.-- Они не понимаютъ насъ, воскликнула Маргарита.-- Но дьяволъ понимаетъ,-- сказала Андульетская монахиня.
   

ГЛАВА ССXXVII.

   Какое пространство я пробѣжалъ!-- на сколько градусовъ подвинулся я ближе къ теплому солнцу, сколько перевидалъ чудныхъ и цвѣтущихъ городовъ, пока вы, сударыня, читали эту исторію и размышляли надъ ней!-- Тутъ были и Fontainebleau, и Sens, и Joigny, и Auxerre, и Dijon -- столица Бургундіи -- и Châlons и Macon -- столица Маконцевъ,-- и еще съ двадцать другихъ по пути къ Ліону;-- а теперь, какъ я уже пробѣжалъ ихъ,-- я одинаково могъ-бы разсказывать вамъ про торговые города на лунѣ, какъ и про эти; ужъ эта глава, во всякомъ случаѣ,-- если не эта и слѣдующая вмѣстѣ -- окажутся совершенно пропащими, что бы я тутъ ни дѣлалъ.
   -- Однако, это странная вещь, Тристрамъ!
   -- Увы! сударыня, будь это какая-нибудь печальная проповѣдь о крестѣ, о мирѣ кротости, или объ удовлетвореніи покорности -- я не былъ-бы озабоченъ; или, если-бы я вздумалъ писать о чистѣйшихъ абстракціяхъ души, о той пищѣ мудрости и святости, и созерцанія, которою долженъ вѣчно поддерживать себя духъ человѣка (по отдѣленіи отъ тѣла) -- вы вернулись-бы съ лучшимъ аппетитомъ.
   -- Я былъ-бы счастливъ, если-бы никогда не написалъ этого; но такъ какъ я никогда ничего не вычеркиваю,-- то прибѣгнемъ къ какимъ-нибудь честнымъ средствамъ, чтобы сейчасъ-же изгладить это изъ нашихъ головъ.
   Пожалуйста, передайте мнѣ мой шутовскій колпакъ,-- я боюсь, что вы на немъ сидите, сударыня: онъ тутъ подъ подушкой,-- я его надѣну.
   Господи! да вотъ ужъ пол-часа, какъ онъ у васъ на головѣ.-- Ну, пусть тамъ и остается, а я запою:
   Fa-ra diddle di и fa-гі diddle d и high-dum,-- dye-dum fiddle -- dumb-c.
   А теперь, сударыня, я надѣюсь, что мы можемъ рискнуть подвигаться и далѣе.
   

ГЛАВА ССXXVIII.

   Все, что вы можете сказать про Fontainebleau (въ случаѣ, если-бы васъ о немъ спросили), это -- что онъ отстоитъ около сорока миль (къ югу, что-ли) отъ Парижа и находится посрединѣ большаго лѣса:-- что въ немъ есть что-то величественное;-- что король отправляется туда, въ два или три года разъ, со всѣмъ своимъ дворомъ, ради удовольствій охоты;-- и что, въ теченіе этого карнавала спорта, каждый порядочный англичанинъ (вы не должны исключать себя) можетъ быть снабженъ конемъ или двумя, чтобы принять участіе въ забавѣ,-- съ условіемъ осторожности лишь, чтобы не обскакать короля.
   Хотя, по двумъ причинамъ, не слѣдуетъ говорить объ этомъ громко и каждому.
   Во-первыхъ, отъ этого только труднѣе станетъ добывать вышесказанныхъ коней; и
   Во-вторыхъ, тутъ нѣтъ ни слова правды.-- Allons!
   Что-же касается Sens -- то вы можете покончить съ нимъ однимъ словомъ:-- "Здѣсь архіепископская каѳедра"'
   Joigny -- но объ этомъ, мнѣ кажется, чѣмъ меньше скажешь, тѣмъ лучше.
   За то объ Auxerre я могъ-бы говорить безъ конца: ибо въ моемъ grand tour по Европѣ, въ которомъ, въ концѣ-концовъ, сопровождалъ меня мой отецъ (не желая отпустить меня съ кѣмъ-нибудь) самолично, вмѣстѣ съ моимъ дядей Тоби, и Тримомъ, и Обадіей,-- да почти со всей семьей, кромѣ моей матери, которая была занята проектомъ вязанья для моего отца пары славныхъ шерстяныхъ панталонъ (въ самомъ обыкновенномъ смыслѣ слова) и не желала, чтобы разстроили ея намѣренія, а потому осталась дома, въ Shandy Hall, поддерживать порядокъ во время путешествія;-- мой отецъ и задержалъ насъ два дня въ Auxerre; а такъ какъ его изслѣдованія всегда быаи такого рода, что нашли-бы плоды и въ пустынѣ, -- онъ оставилъ мнѣ достаточную тему для разговоровъ объ Auxerre. Достаточно сказать, что куда бы ни отправлялся мой отецъ -- но въ особенности это было замѣтно въ его путешествіи по Франціи и Италіи, болѣе даже чѣмъ на другихъ поприщахъ его жизни -- его пути, повидимому, лежали всегда такъ далеко въ сторонѣ отъ тѣхъ, по которымъ проходили другіе путешественники до него; -- онъ видѣлъ королей, и дворы, и всякихъ цвѣтовъ шелка въ такомъ особенномъ свѣтѣ;-- его замѣчанія и разсужденія о характерѣ, обычаяхъ и привычкахъ тѣхъ странъ, по которымъ мы проѣзжали, были до того противоположны взглядамъ всѣхъ прочихъ смертныхъ людей -- въ особенности-же дяди Тоби и Трима (не говоря ничего обо мнѣ самомъ);-- и, въ довершеніе всего, случайности и бѣды, которыя постоянно попадались намъ на встрѣчу и въ которыя мы всегда попадали, благодаря его системамъ и упрямству, носили до того странный, спутанный и траги-комическій отпечатокъ,-- что, сложивши все это вмѣстѣ, путешествіе его получало до того своеобразную, необычную окраску и оттѣнокъ, что не походило ни на одинъ tour, когда-либо совершенный по Европѣ; -- поэтому я даже рѣшаюсь провозгласить, что вина будетъ моя -- моя исключительно -- если описанія его не станутъ читать всѣ путешественники и читатели путешествій, пока не перестанутъ существовать самыя путешествія,-- или, что сводится къ тому же самому -- пока свѣту не придетъ, наконецъ, въ голову остановиться.
   -- Но этотъ дорогой запасъ не долженъ еще расходоваться теперь, кромѣ одной ниточки или двухъ -- для того только, чтобы распутать тайну пребыванія моего отца въ Auxerre.
   -- Какъ я уже говорилъ,-- она слишкомъ незначительна, чтобы держать ее долго на-готовѣ: а разъ она вплетена, то, значитъ, съ ней уже и покончено.
   Пойдемъ, братъ Тоби, сказалъ мой отецъ, -- пока стряпаютъ обѣдъ, въ монастырь святаго Германа -- хотя-бы для того, чтобы поглядѣть на тѣхъ особъ, которыхъ такъ расхвалилъ намъ Monsieur Sequier.-- Я готовъ посѣтить кого угодно, отвѣтилъ мой дядя Тоби, бывшій въ теченіе всей дороги олицетвореннымъ согласіемъ.-- Ну! сказалъ мой отецъ: вѣдь это-же муміи!-- Такъ, значитъ, не надо и бриться, замѣтилъ мой дядя Тоби.-- Бриться? нѣтъ, -- вскричалъ мой отецъ, -- мы будемъ болѣе смахивать на родственниковъ, если явимся съ небритыми бородами.-- И такъ мы отправились, -- съ капраломъ, ведущимъ своего господина подъ руку, въ арьергардѣ, -- въ аббатство святаго Германа.
   Все здѣсь чрезвычайно изящно, и чрезвычайно богато, и чрезвычайно роскошно, и чрезвычайно великолѣпно,-- сказалъ мой отецъ, обращаясь къ пономарю, молодому монаху изъ бенедиктинцевъ,-- но наше любопытство привело насъ сюда, чтобы посмотрѣть на тѣ тѣла, столь точное описаніе которыхъ далъ міру Monsieur Sequier.-- Пономарь поклонился, и, зажегши предварительно факелъ, который всегда былъ у него на-готовѣ для такого случая въ ризницѣ, повелъ насъ къ гробницѣ св. Герибальда. Вотъ это, сказалъ пономарь, кладя руку на гробницу, былъ знаменитый князь Баварскаго дома, пользовавшійся большимъ вліяніемъ при послѣдовательныхъ царствованіяхъ Карла Великаго, Людовика Добраго и Карла Лысаго, и принимавшій первостепенное участіе въ дѣлѣ приведенія всего въ порядокъ и повиновеніе.
   Такъ онъ, значитъ, былъ такъ-же замѣчателенъ на полѣ брани, какъ и въ кабинетѣ, замѣтилъ мой дядя; -- онъ, вѣрно, былъ храбрымъ воиномъ.-- Онъ былъ монахъ, сказалъ пономарь.
   Мой дядя Тоби и Тримъ искали успокоенія на лицѣ другъ у друга,-- но не находили его.-- Мой отецъ схватился обѣими руками за печенку, какъ онъ обыкновенно дѣлалъ, когда что-нибудь особенно его подзадоривало: ибо хотя онъ и ненавидѣлъ монаховъ, и даже самый запахъ монашества, болѣе всѣхъ чертей ада,-- однако, въ данномъ случаѣ ударъ сильнѣе сразилъ моего дядю Тоби и Трима, чѣмъ его -- и это относительное превосходство привело его въ самое веселое настроеніе въ свѣтѣ.
   -- А скажите, какъ зовете вы этого барина? спросилъ мой отецъ нѣсколько насмѣшливо. Эта гробница, отвѣчалъ молодой бенедиктинецъ, потупивъ глаза, заключаетъ останки св. Максимы, пришедшей изъ Равенны единственно съ цѣлью прикоснуться къ тѣлу...
   -- Святаго Максима, подсказалъ мой отецъ, вмѣшивая впередъ себя своего святаго въ разговоръ, -- это были двое величайшихъ святыхъ изъ всей мартирологіи, прибавилъ мой отецъ.-- Извините, сказалъ пономарь: для того, чтобы прикоснуться къ мощамъ св. Германа, строителя аббатства.-- И что она этимъ заработала? спросилъ мой дядя Тоби.-- Да что вообще зарабатываетъ этимъ женщина? сказалъ мой отецъ.-- Мученическій вѣнецъ, отвѣчалъ юный бенедиктинецъ, кланяясь до земли и произнося эти слова такимъ приниженнымъ, но рѣшительнымъ тономъ, что онъ даже на мгновеніе обезоружилъ моего отца. Предполагаютъ, продолжалъ бенедиктинецъ, что св. Максима лежала въ этомъ гробу четыреста лѣтъ,-- да двѣсти до ея канонизаціи.-- Ну, медленное-же повышеніе, братъ Тоби, въ этой самой арміи мучениковъ, замѣтилъ мой отецъ.-- Отчаянно медленное, ваша милость, сказалъ Тримъ,-- если только его нельзя купить.-- Я предпочелъ-бы совершенно распродаться, молвилъ мой дядя Тоби.-- И я не далекъ отъ твоего взгляда, братъ Тоби, сказалъ мой отецъ.
   -- Бѣдная св. Максима! сказалъ мой дядя Тоби тихо, про себя, тогда какъ мы отходили отъ ея гробницы. Она была одной изъ красивѣйшихъ и привлекательнѣйшихъ женщинъ всей Италіи и Франціи, продолжалъ пономарь.-- А это что за чортъ умудрился лечь тутъ, возлѣ нея? спросилъ мой отецъ, указывая на ходу своей палкой на большую могилу.-- Это святой Онтатъ, сударь, отвѣчалъ пономарь.-- И хорошо-же помѣстился святой Онтатъ! сказалъ мой отецъ; а какова повѣсть святаго Онтата? продолжалъ онъ.-- Святой Онтатъ, отвѣчалъ пономарь, былъ епископомъ...
   -- Такъ я и думалъ, клянусь небомъ! воскликнулъ мой отецъ, перебивая его. Святой Онтатъ! какъ могъ святой Онтатъ потерпѣть неудачу?-- И выхвативши свою записную книжку, тогда какъ молодой бенедиктинецъ свѣтилъ ему факеломъ, чтобы онъ могъ писать, онъ занесъ это въ видѣ новой поддержки его системы крестныхъ именъ, и я осмѣлюсь сказать, что онъ былъ столь безкорыстенъ въ своихъ исканіяхъ истины, что если-бы онъ нашелъ кладъ въ могилѣ святаго Онтата,-- это не обогатило-бы его и вполовину больше; это былъ такой удачный короткій визитъ, какой едва-ли часто наносился мертвецамъ; и его воображеніе до того было удовлетворено всѣмъ, что произошло за это время,-- что онъ тутъ-же рѣшилъ пробыть второй день въ Auxerre'ѣ.
   -- Я досмотрю завтра остатокъ этихъ милыхъ людей, сказалъ мой отецъ, когда мы переходили черезъ площадь.-- А пока вы будете наносить этотъ визитъ, братъ Шенди, замѣтилъ мой дядя Тоби, мы съ капраломъ взберемся на крѣпостные валы.
   

ГЛАВА ССХХІХ.

   -- Ну, теперь клубокъ болѣе запутанъ, чѣмъ когда-либо;-- ибо въ предыдущей главѣ, насколько въ ней говорилось о проѣздѣ черезъ Auxerre, я разомъ подвигался впередъ въ двухъ различныхъ путешествіяхъ, однимъ размахомъ пера;-- ибо я совсѣмъ выѣхалъ изъ Auxerre въ томъ путешествіи, которое я описываю сейчасъ, и добрался только до половины своего пребыванія въ Auxerre'ѣ въ томъ, которое я буду описывать впослѣдствіи.-- Во всякой вещи возможна лишь извѣстная степень совершенства: и, стремясь къ чему-то выше ея, я поставилъ себя въ такое положеніе, въ какомъ ни одинъ путешественникъ не былъ до меня: ибо я въ настоящую минуту перехожу Auxerre'скую базарную площадь, возвращуясь, вмѣстѣ съ моимъ отцомъ и дядей Тоби, къ обѣду,-- и въ то-же время я вхожу въ Ліонъ, съ экипажемъ, разбитымъ въ тысячу осколковъ;-- и, сверхъ всего этого, я нахожусь теперь-же и въ прекрасномъ павильонѣ, выстроенномъ Принджелло {Тотъ самый Донъ-Принджелло, знаменитый испанскій архитекторъ, о которомъ столь лестно упоминаетъ мой двоюродный братъ Антоній, въ вступленіи къ повѣсти, посвященной его имени. См. стр. 129 по малому изданію. Примѣчаніе автора.} на берегахъ Гаронны, гдѣ помѣстилъ меня Mons. Sligniac, и гдѣ я теперь сижу, рапсодируя всѣ эти дѣла.
   -- Дайте мнѣ сосредоточиться, чтобы продолжать свое путешествіе.
   

ГЛАВА ССХХХ.

   Я радъ, сказалъ я, мысленно подводя итоги случившемуся, въ то время, какъ я пѣшкомъ входилъ въ Ліонъ, а моя карета лежала въ безпорядкѣ, рядомъ съ моими пожитками, на телѣгѣ, медленно подвигавшейся впереди меня, -- я сердечно радъ, сказалъ я, что вся она разбилась въ дребезги; ибо теперь я могу отправиться прямо водою въ Авиньонъ -- что подвинетъ меня на сто двадцать миль въ моемъ пути, и не будетъ стоить мнѣ и семи ливровъ;-- а оттуда, продолжалъ я, подвигаясь впередъ въ своихъ итогахъ, я могу нанять пару муловъ или даже ословъ, если вздумается (вѣдь меня никто не знаетъ) -- и проѣхать равнины Лангедока почти за-даромъ: -- да я выгадаю четыреста ливровъ въ свой карманъ, благодаря этому несчастью; а удовольствія! на... на вдвое большую сумму! Съ какою быстротой, продолжалъ я, хлопая въ ладоши, помчусь я, внизъ по быстрой Ронѣ, съ Vivares по правую руку и Dauphiné по лѣвую, едва заглядывая въ древніе города -- Vienne, Valence и Vivières! Какое пламя раздуется въ гаснущемъ очагѣ, когда я сорву румяную гроздь винограда съ Hermitage'а и Côté-Roti, проносясь мимо нихъ! а какой свѣжій источникъ пробудитъ это въ крови! увидѣть, вдоль береговъ, приближающіеся и удаляющіеся романическіе замки, откуда нѣкогда выѣзжали добродѣтельные рыцари на защиту угнетенныхъ; -- увидѣть головокружительныя скалы, горы, пороги -- всю ту поспѣшность, которую природа разсѣяла во всѣхъ своихъ великихъ произведеніяхъ вокругъ себя!
   И въ то время, какъ я продолжалъ въ этомъ духѣ, мнѣ казалось, что моя карета, остовъ которой выглядывалъ сначала довольно приличнымъ, незамѣтно уменьшалась и уменьшалась въ своихъ размѣрахъ; свѣжесть краски исчезла, -- позолота потускнѣла,-- и вся она становилась такой несчастной въ моихъ глазахъ -- такой жалкой,-- такой презрѣнной,-- словомъ, настолько хуже даже кареты Андульетской игуменьи, -- что я уже открывалъ ротъ, чтобы послать ее къ чорту, какъ какой-то дерзкій, навязчивый каретникъ, проворно перебѣжавшій черезъ улицу, вопросилъ, не пожелаетъ-ли Monsieur отдать свою карету въ починку.-- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ я, отрицательно покачивая головой.-- Можетъ быть Monsieur пожелалъ-бы продать ее? не унимался каретникъ.-- Отъ всей души, сказалъ я;-- желѣзныя части стоютъ сорокъ ливровъ,-- да стекла -- еще сорокъ,-- а кожу можете взять въ прибавку.
   -- Какія копи богатства доставила мнѣ моя дорожная карета, промолвилъ я, въ то время какъ онъ отсчитывалъ мнѣ деньги. И такова обыкновенно моя бухгалтерія; по крайней мѣрѣ -- въ бѣдствіяхъ жизни,-- я изъ каждаго извлекаю грошъ, безъ единаго пропуска.
   -- Пожалуйста, дорогая моя Дженни, повѣдай за меня свѣту, какъ я поступилъ при одномъ изъ сихъ бѣдствій, самомъ тяжкомъ въ своемъ родѣ, какое только могло постичь меня, какъ человѣка, долженствующаго гордиться этимъ званіемъ.
   Успокойся, сказала ты, подходя ближе ко мнѣ, тогда какъ я стоялъ съ своими подвязками въ рукѣ, размышляя о томъ, чего не случилось.-- Успокойся, Тристрамъ; я убѣждена, сказала ты, шепча слѣдующія слова мнѣ на ухо. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . -- всякій другой человѣкъ опустился-бы до середины.
   -- Все годится для чего-нибудь, сказалъ я.
   -- Я отправлюсь въ Уэльсъ на шесть недѣль и буду пить козлиное молоко, -- и еще заработаю лишнихъ семь лѣтъ жизни, благодаря этому приключенію. Поэтому я считаю для себя непростительнымъ, что я такъ часто бранилъ судьбу за то, что она въ теченіе всей моей жизни, точно немилостивая герцогиня (какъ я ее назвалъ), забросала меня столькими мелкими невзгодами. Конечно, если я имѣю основаніе сердиться на нее, то это за то, что она не посылала мнѣ тяжкихъ испытаній:-- добрыхъ десятка два проклятыхъ, чувствительныхъ потерь были-бы для меня такъ-же полезны, какъ хорошая пенсія.
   -- Сотенная въ годъ, приблизительно -- вотъ и всѣ мои желанія: -- я не хотѣлъ-бы имѣть наказаніе платить налогъ за большую.
   

ГЛАВА ССХХХІ.

   Для тѣхъ, кто называетъ неудачи неудачами и знаетъ, что онѣ такое, не могло-бы быть большей, какъ провести лучшую часть дня въ Ліонѣ, этомъ богатѣйшемъ и цвѣтущемъ городѣ Франціи, обогащенномъ дивными остатками древности,-- и не имѣть возможности видѣть его. Быть удержаннымъ чѣмъ-бы то ни было -- само по себѣ непріятно; но быть задержаннымъ непріятностью -- это ужъ, конечно, то, что философія справедливо называетъ

НЕПРІЯТНОСТЬЮ
на
НЕПРІЯТНОСТИ.

   Я выпилъ свои двѣ миски кофе на молокѣ (что, между прочимъ, чрезвычайно полезно при грудныхъ болѣзняхъ; только надо кипятить молоко и кофе вмѣстѣ,-- иначе будетъ только кофе съ молокомъ) -- и такъ какъ было еще только восемь часовъ утра, а пароходъ отправлялся лишь въ полдень, я имѣлъ время достаточно осмотрѣть Ліонъ, чтобы надоѣсть имъ и вывести изъ терпѣнія всѣхъ моихъ друзей на свѣтѣ. Я отправляюсь въ соборъ, сказалъ я, заглядывая въ свою записку, и посмотрю удивительный механизмъ большихъ часовъ Липпія Базельскаго,-- это прежде всего.
   Надо сказать, однако, что изо всего на свѣтѣ я всего менѣе смыслю въ механикѣ;-- я не имѣю ни таланта, ни вкуса, ни призванія,-- и мозги мои до того неспособны къ дѣламъ этого рода, что я торжественно объявляю, что до сихъ поръ не могъ понять принциповъ движенія бѣличьяго колеса или простаго колеса точильщика,-- хотя я много часовъ въ своей жизни взиралъ съ величайшимъ уваженіемъ на первое,-- и простаивалъ съ чисто христіанскимъ терпѣніемъ передъ послѣднимъ.
   Пойду посмотрю на удивительныя движенія этихъ большихъ часовъ, сказалъ я: это будетъ первымъ моимъ дѣломъ; потомъ я нанесу визитъ большой іезуитской библіотекѣ и взгляну, если возможно, на тридцать томовъ общей исторіи Китая, написанной (не на татарскомъ языкѣ, а) на китайскомъ и китайскими буквами.
   Дѣло въ томъ, что я почти также мало смыслю въ китайскомъ языкѣ, какъ и въ Липпіевомъ часовомъ механизмѣ; а потому я предоставляю любопытнымъ разрѣшить -- какъ загадку природы -- почему оба они попали на первыя мѣста въ моемъ спискѣ. Признаюсь, это нѣсколько напоминаетъ капризы этой дамы; а тѣ, которые за ней ухаживаютъ, столькоже заинтересованы въ изученіи ея характера какъ и я.
   Повидавши эти достопримѣчательности, молвилъ я, на половину обращаясь къ моему valet de place, стоявшему позади меня,-- не помѣшаетъ зайти и въ церковь св. Иринея, посмотрѣть столбъ, къ которому привязанъ былъ Христосъ;-- а потомъ -- домъ, въ которомъ жилъ Понтій Пилатъ.-- Это въ слѣдующемъ городѣ, замѣтилъ valet de place, въ Вьеннѣ.-- "Я очень радъ", сказалъ я, быстро поднимаясь съ своего стула и шагая по комнатѣ вдвое шире обыкновеннаго: "тѣмъ скорѣе попаду я на могилу двухъ влюбленныхъ".
   Какая была причина этого движенія и почему я такъ широко зашагалъ при этомъ?-- я могъ предоставить рѣшеніе и этого вопроса любопытнымъ; но такъ какъ тутъ не замѣшаны никакіе принципы часовыхъ механизмовъ,-- то для читателя не вредно будетъ, если я самъ его разъясню.
   

ГЛАВА ССXXXII.

   О! въ жизни человѣка бываетъ блаженная пора, когда (благодаря тому, что мозгъ еще нѣженъ и чутокъ и болѣе похожъ на волокно, чѣмъ на что другое) прочитанная повѣсть про двухъ влюбленныхъ, разлучаемыхъ одинъ отъ другого жестокими родителями и еще болѣе жестокимъ рокомъ --
             Amandus -- онъ
             Amanda -- она,
   при чемъ каждый не знаетъ объ участи другого;
             Онъ -- на востокѣ,
             Она -- на западѣ:
   Amandus взятъ въ плѣнъ турками и отвезенъ ко двору Марокскаго султана.
   -- Это единственное, оставшееся у меня въ памяти, изъ всего того, чѣмъ Спонъ {Ліонецъ, докторъ и антикварій (1647--1685), написавшій, между прочимъ, Recherches des antiquités et des curiosités de la ville de Lyon.} и другіе набивали ее въ своихъ описаніяхъ Ліона; и послѣ того, какъ я какъ-то нашелъ, въ какомъ-то Спутникѣ (въ какомъ именно -- Богъ знаетъ), что за воротами города выстроена гробница, посвященная вѣрности Amandus'а и Аманды, надъ которой влюбленные и по сіе время произносятъ свои клятвы -- я никогда не могъ впутаться въ любовную исторію безъ того, чтобы могила влюбленныхъ, такъ или иначе, не предстала, въ заключеніе, моему воображенію; даже болѣе того -- она пріобрѣла такую власть надо мною, что я рѣдко могъ думать или говорить о Ліонѣ,-- подчасъ даже видѣть Ліонскую жилетку -- и не рисовать въ своемъ воображеніи этотъ памятникъ старины; и я не разъ говорилъ, со свойственною мнѣ безудержностью въ разговорѣ -- хотя (боюсь) и не безъ нѣкоторой непочтительности -- что, по моему, гробница эта, не смотря на всеобщее забвеніе, -- не менѣе должна быть цѣнима, чѣмъ святилище Мекки,-- и даже настолько мало уступаетъ (помимо роскоши) самой San cta Casa, что, рано или поздно, я непремѣнно отправлюсь въ Ліонъ на поклоненіе (хотя у меня и нѣтъ тамъ никакого иного дѣла) единственно, чтобы посѣтить ее".
   Поэтому, хотя это и стояло послѣднимъ въ моемъ спискѣ Ліонскихъ Videoda, однако отнюдь не занимало въ немъ послѣдняго мѣста; и такъ, сдѣлавши дюжины двѣ болѣе широкихъ, чѣмъ обыкновенно, шаговъ по моей комнатѣ въ то время, какъ эти мысли смѣнялись въ моемъ мозгу, я спокойно сошелъ въ Basse Cour, съ намѣреніемъ отправиться въ путь. Потребовавши счетъ (такъ какъ я не былъ увѣренъ, что вернусь въ гостинницу), я заплатилъ по немъ,-- и даже далъ горничной десять су, -- и уже выслушалъ послѣднія благопожеланія Monsieur Le Blanc передъ пріятнымъ путешествіемъ внизъ по Ронѣ,-- какъ вдругъ былъ остановленъ у воротъ.
   

ГЛАВА CCXXXIII.

   Остановленъ несчастнымъ осломъ, только что завернувшимъ во дворъ, съ двумя большими плетеными корзинами на спинѣ, чтобы подобрать выброшенные въ видѣ милостыни рѣповые вершки и капустные листья,-- и стоялъ, въ недоумѣніи, двумя передними ногами по сю сторону порога, а двумя задними на улицѣ, словно не зная хорошенько, входить ему, или нѣтъ.
   Надо вамъ сказать, что это животное я не въ силахъ ударить,-- въ какомъ-бы я ни былъ нетерпѣніи; въ его взорахъ и фигурѣ такъ чистосердечно написано столько терпѣнія и выносливости къ страданіямъ, до того сильно говорящее въ его пользу, что это всегда обезоруживаетъ меня,-- и, притомъ, до такой степени, что я не могу грубо говорить съ нимъ; наоборотъ, гдѣ-бы я его ни встрѣтилъ,-- въ городѣ-ли, или въ деревнѣ, -- запряженнымъ въ телѣгу или навьюченнымъ корзинами,-- на свободѣ или въ рабствѣ -- я всегда имѣю для него ласковое слово; а такъ какъ одно слово порождаетъ другое (если его время также не занято, какъ и мое) -- то я обыкновенно вступаю съ нимъ въ разговоръ, и ужъ навѣрно никогда мое воображеніе такъ не работаетъ, какъ при формулировкѣ его отвѣтовъ, на основаніи различныхъ измѣненій его физіономіи,-- или, когда они не заводятъ меня достаточно далеко -- при перелетаніи изъ моего собственнаго сердца въ его, ради воображенія того, что естественно думать ослу, и что человѣку, при такомъ или иномъ обстоятельствѣ. Правду сказать, это -- единственное существо изъ всѣхъ разрядовъ, стоящихъ ниже меня существъ, съ которымъ я способенъ на это; ибо съ попугаями, скворцами и т. п. я никогда не обмѣниваюсь единымъ словомъ,-- также какъ съ обезьянами, и проч., почти по той-же причинѣ; эти дѣйствуютъ, а тѣ говорятъ -- лишь въ силу привычки, что заставляетъ меня молчать; да даже моя собака и кошка, хотя я очень цѣню ихъ обоихъ -- (а собака моя конечно говорила-бы, если-бы могла) -- однако, такъ или иначе, ни та, ни другая не обладаетъ разговорными способностями; бесѣда съ ними не идетъ у меня дальше предложенія, отвѣта и возраженія, коими заканчивались собесѣдованія моего отца съ моею матерью во время его lits de justice;-- а какъ ихъ произнесешь -- вотъ и конецъ діалогу. Съ осломъ-же я могу продолжать до безконечности.
   -- Ну, пріятель, молвилъ я,-- видя, что немыслимо пройти между имъ и воротами,-- какъ-же ты думаешь: входить или выходить?
   -- Оселъ повернулъ назадъ свою голову, чтобы взглянуть вверхъ по улицѣ.
   -- Ну, хорошо, продолжалъ я: мы подождемъ минутку твоего погонщика.
   -- Онъ задумчиво повернулъ голову въ другую сторону и сталъ глядѣть по противоположному направленію, словно ожидая чего-то.
   Я прекрасно тебя понимаю, отвѣчалъ я: -- если ты сдѣлаешь невѣрный шагъ въ этомъ дѣлѣ, онъ изобьетъ тебя въ смерть.-- Ну, чтожъ: минута -- лишь минута; я если я этимъ избавлю ближняго отъ лупки, я не скажу, что даромъ истратилъ ее.
   Онъ жевалъ стебель артишока, пока у насъ шелъ этотъ разговоръ, и, среди мелкихъ, досадныхъ испытаній натуры, принужденной выбирать между голодомъ и невкусностью, съ полдюжины разъ ронялъ его изо рта и снова подбиралъ его.-- Богъ на помочь, Джекъ! сказалъ я: горькій тебѣ выдался завтракъ! и много горькихъ дней работы, много горькихъ пинковъ -- я боюсь -- получаешь ты, въ видѣ содержанія!--
   Какова-бы ни была жизнь для другихъ -- для тебя она одна -- одна сплошная горечь!-- И теперь во рту у тебя, я думаю -- если бы узнать правду -- горько, словно послѣ сабри (онъ выплюнулъ свой артишоковый стебель) -- и у тебя, быть можетъ, въ цѣломъ свѣтѣ нѣтъ друга, который далъ-бы тебѣ миндальную конфетку.-- Съ этими словами, я вытащилъ только что купленный мною пакетикъ ихъ и далъ ему одну!-- и въ эту минуту, какъ я разсказываю объ этомъ, сердце мое укоряетъ меня въ томъ, что поступокъ мой подчинялся чувству шутовства и забавы при видѣ того, какъ оселъ будетъ ѣсть миндальную конфету, а не доброжелательство къ нему.
   Когда оселъ съѣлъ свою конфету, я сталъ убѣждать его войти;-- бѣдное животное было тяжело нагружено,-- его ноги, казалось, дрожали подъ нимъ, -- и онъ какъ-то отваливался назадъ; я потянулъ его за уздечку, и она перервалась въ моихъ рукахъ.-- Онъ поднялъ на меня задумчивые взоры -- "Не бейте меня этимъ обрывкомъ... хоть вы и можете, если хотите".-- Если ударю тебя, сказалъ я, -- пусть я буду проклятъ.
   Это слово было произнесено лишь на половину, такъ что -- по опредѣленію Андульетской игуменьи -- грѣха въ этомъ не было никакого, -- какъ какой-то человѣкъ, входя, обрушился цѣлымъ градомъ палочныхъ ударовъ на спину бѣдняги и прервалъ, такимъ образомъ, всю нашу церемонію.
   Что за свинство?
   вскричалъ я:-- но восклицаніе мое оказалось двусмысленнымъ и, кажется, не совсѣмъ на своемъ мѣстѣ;-- ибо оселъ, стремительно бросившійся мимо меня, задѣлъ концомъ прутика, торчавшаго изъ его корзины, за карманъ моихъ штановъ и разорвалъ ихъ въ самомъ бѣдственномъ направленіи, какое вы можете себѣ представить;-- такъ что мое. Что за свинство! по моему мнѣнію, было-бы здѣсь болѣе кстати;-- но это я предоставляю рѣшить

ОБОЗРѢВАТЕЛЯМЪ
МОИХЪ
ШТАНОВЪ,

   которые я привезъ съ собой для этой цѣли.
   

ГЛАВА ССХXXIV.

   Когда все было улажено, я опять сошелъ внизъ въ Basse Cour, вмѣстѣ съ моимъ valet de place, съ намѣреніемъ отправиться къ гробницѣ двухъ влюбленныхъ -- и былъ вторично остановленъ у воротъ -- но уже не осломъ, а тѣмъ, кто его билъ, и успѣлъ, за это время, занять (какъ нерѣдко бываетъ послѣ побѣды) то самое мѣсто, гдѣ стоялъ оселъ.
   Это былъ разсыльный, присланный ко мнѣ съ почты, съ предписаніемъ въ рукѣ получить съ меня какіе-то шесть ливровъ съ нѣсколькими су.
   По чьему-же счету? спросилъ я.-- Да по порученію отъ короля, отвѣчалъ разсыльный, пожимая плечами.
   -- Мой добрый другъ, сказалъ я, -- это такъ-же вѣрно, какъ то, что я -- я, а вы -- вы...
   -- А кто вы? спросилъ онъ.
   -- Не сбивайте меня, сказалъ я.
   

ГЛАВА ССXXXV.

   -- Но вѣдь это несомнѣнная истина, продолжалъ я, обращаясь къ разсыльному и измѣняя только форму моего убѣжденія,-- что я обязанъ королю Франціи единственно моимъ благорасположеніемъ, ибо онъ честнѣйшій человѣкъ и я желаю ему лишь здоровья и счастья на свѣтѣ.
   Pardonnez-moi -- отвѣчалъ разсыльный: вы должны шесть ливровъ и четыре су за слѣдующую станцію, отсюда до St.-Tous, на вашемъ пути въ Авиньонъ;-- а такъ какъ тутъ почта королевская, то вы и платите вдвое за лошадей и почтальона;-- иначе вамъ это стоило-бы не болѣе, какъ три ливра и два су.
   -- Но я не ѣду сухимъ путемъ, сказалъ я.
   -- Но вы можете, если вамъ будетъ угодно, отвѣчалъ разсыльный.
   -- Слуга покорный, сказалъ я, низко кланяясь ему.-- Разсыльный, со всей искренностью глубокой благовоспитанности, отвѣсилъ столь-же низкій поклонъ.-- Никогда въ жизни я не былъ болѣе смущенъ поклономъ.
   -- Чортъ побери серьезный характеръ этого народа!-- молвилъ я (въ сторону) -- они столько-же понимаютъ иронію, какъ и этотъ...
   Сравненіе стояло тутъ-же съ своими корзинами,-- но что-то запечатало уста мои: я не могъ выговорить его названіе.
   -- Сударь, сказалъ я, уже серьезно,-- я не намѣреваюсь ѣхать на почтовыхъ.
   -- Но вы имѣете право,-- сказалъ онъ, настаивая на своемъ: вы можете воспользоваться почтой, если вамъ заблагоразсудится.
   -- Да я могу и посолить мою маринованную селедку, если захочу, сказалъ я;-- но я не хочу.
   -- Но вы должны платить за нее, независимо отъ этого.
   -- Ну да, за соль, -- сказалъ я: я знаю!
   -- И за почту тоже, прибавилъ онъ.
   -- Помилуй Богъ, воскликнулъ я. Я путешествую по водѣ;-- я спускаюсь внизъ по Ронѣ сегодня-же, послѣ обѣда; -- мои вещи уже на суднѣ и я ужъ заплатилъ девять ливровъ за свое мѣсто.!
   -- C'est tout égal -- это все одно, сказалъ онъ.
   Bon dieu! какъ? платить за путь, по которому я ѣду, и за тотъ, по которому я не ѣду!
   -- C'est tout égal, отвѣчалъ разсыльный.
   -- Чорта съ два! сказалъ я;-- да я скорѣе пойду въ десять тысячъ Бастилій?
   О Англія, Англія! страна свободы и атмосфера здраваго смысла! нѣжнѣйшая мать и ласковѣйшая кормилица! воскликнулъ я, становясь на одно колѣно при началѣ моего обращенія.
   Такъ что правитель совѣсти Madame Le Blanc, входя въ эту самую минуту и увидя человѣка въ черномъ, съ лицомъ блѣднѣе пепла, стоящаго на молитвѣ -- и кажущагося еще блѣднѣе отъ контраста и мрачности его темной одежды,-- спросилъ, не нуждаюсь-ли въ помощи церкви?
   -- Я ѣду водою, сказалъ я,-- а этотъ вотъ хочетъ заставать меня платить еще и за сухой путь!
   

ГЛАВА ССХXXVI.

   Такъ какъ я видѣлъ, что разсыльный почтовой конторы не уйдетъ безъ своихъ шести ливровъ и четырехъ су, то мнѣ не оставалось ничего иного, какъ наговорить, по этому случаю, какихъ-нибудь витіеватостей за свои деньги.
   И я началъ такъ:--
   -- А позвольте узнать, г. разсыльный, въ силу какого это закона гостепріимства съ беззащитнымъ чужеземцемъ поступаютъ какъ разъ наоборотъ тому, какъ поступили-бы съ французомъ при тѣхъ-же обстоятельствахъ?
   -- Ничуть, отвѣчалъ онъ.
   -- Извините меня, сказалъ я, ибо вы начали съ того, что сорвали съ меня брюки,-- а потомъ требуете мой карманъ.
   Тогда какъ если-бы вы сначала взяли мой карманъ,-- какъ вы дѣлаете это съ вашими подданными, -- а потомъ оставили меня голымъ, -- съ моей стороны было-бы скотствомъ претендовать на это.
   Теперь-же,--
   -- Это противно закону природы.
   -- Это противно разуму.
   -- Это противно Писанію.
   -- Но не этому, сказалъ онъ, всовывая мнѣ въ руки какую-то печатную бумагу,--

PAR LE ROY.

   -- Сильное вступленіе! молвилъ я,-- и сталъ читать дальше

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   -- Изо всего этого явствуетъ, замѣтилъ я, прочитавши ее немного слишкомъ скоро,-- что если человѣкъ выѣзжаетъ изъ Парижа въ почтовой каретѣ, то онъ ужъ долженъ продолжать путешествовать такимъ образомъ до конца дней своей жизни,-- или, по крайней мѣрѣ, платить за это.-- Извините меня, сказалъ разсыльный, смыслъ ордонанса таковъ:-- что если вы выѣзжаете съ намѣреніемъ проѣхать по почтовымъ дорогамъ изъ Парижа въ Авиньонъ, и т. д., вы не можете перемѣнить это намѣреніе или способъ передвиженія, не уплативши населенію за двѣ станціи впередъ отъ того мѣста, гдѣ васъ застигаетъ перемѣна вашего рѣшенія,-- и это основано, продолжалъ онъ, на томъ, что государственные доходы не должны уменьшаться черезъ ваше непостоянство.
   -- Ну, клянусь небомъ, -- воскликнулъ я, -- если непостоянство служитъ во Франціи предметомъ обложенія, то намъ остается только поскорѣе помириться съ вами.
   И такъ миръ былъ заключенъ:
   -- И если онъ плохъ, то -- какъ Тристрамъ Шенди положилъ его краеугольный камень, -- никого кромѣ Тристрама Шенди не надо за это и вѣшать.
   

ГЛАВА ССXXXVII.

   Хотя я сознавалъ, что наговорилъ уже разсыльному достаточно остроумныхъ вещей для шести ливровъ и четырехъ су, но мнѣ хотѣлось еще записать этотъ налогъ въ свои замѣтки, прежде чѣмъ уходить отсюда; поэтому я опустилъ руку за своими записками въ карманъ камзола (это, кстати, можетъ служить предостереженіемъ путникамъ на будущее время, чтобы они лучше хранили свои замѣтки) -- "мои замѣтки были украдены".-- Никогда еще несчастный путешественникъ не подымалъ такой суеты и бѣготни изъ-за своихъ замѣтокъ, какъ я, въ данномъ случаѣ, изъ-за моихъ.
   Небо! суша! море! огонь! кричалъ я, призывая къ себѣ на помощь все, кромѣ того, чтобы слѣдовало,-- мои замѣтки украдены!-- Что я буду дѣлать?-- Г. разсыльный! ради Бога,-- не обронилъ-ли я какихъ-нибудь замѣтокъ, когда стоялъ около васъ?--
   Вы обронили много и очень странныхъ, отвѣчалъ онъ.-- Какой! сказалъ я,-- это было лишь нѣсколько, не больше какъ на шесть ливровъ и два су;-- а тѣ составляютъ большую связку.-- Онъ покачалъ головой.-- Monsieur Le Blanc! Madame Le Blanc: не видали-ли моихъ бумагъ?-- Вы, дѣвушка, сбѣгайте наверхъ!-- Franèois, бѣгите за ней слѣдомъ?
   -- Я долженъ найти свои замѣтки; это были лучшія замѣтки,-- кричалъ я,-- какія когда-либо были сдѣланы -- умнѣйшія, остроумнѣйшія.-- Что мнѣ дѣлать!-- Куда мнѣ обратиться?
   Санхо Панса, потерявши амуницію своего осла, не восклицалъ болѣе жалостно.
   

ГЛАВА ССXXXVIII.

   Когда первый порывъ миновалъ и мозговые центры начали понемногу приходить въ себя изъ того замѣшательства, въ которое повергло ихъ это стеченіе неудачъ -- меня осѣнило воспоминаніе, что я оставилъ свои замѣтки въ мѣшкѣ своей кареты;-- такъ что, продавши карету, я продалъ, съ нею вмѣстѣ, и свои замѣтки каретнику-старьевщику.
                                                     Я оставляю это пространство для того, чтобы читатель могъ вставить туда свое привычное ругательное восклицаніе.-- Что касается меня, то если когда-либо въ жизни я цѣликомъ заполнилъ ругательствомъ такое пространство, то это было именно этотъ разъ: *********, сказалъ я;-- и такъ, мои замѣтки о Франціи, которыя были также полны остроумія, какъ яйцо полно пищи, и также вѣрно стоили четыреста золотыхъ, какъ это самое яйцо стоитъ грошъ,-- я продалъ тутъ каретному старьевщику за четыре луидора,-- да еще давши ему карету, стоившую шесть (клянусь небомъ) въ придачу: еще если-бы я продалъ ее Додслею, или Бекету {Наиболѣе извѣстные книгопродавцы-издатели времени Стерна.}, или какому-нибудь порядочному книгопродавцу,-- либо оставляющему свое занятіе и нуждающемуся въ дорожной каретѣ, -- либо только начинающему дѣло, которому могли-бы быть полезны мои замѣтки и два -- три золотыхъ при нихъ на придачу -- я былъ-бы въ силахъ перенести это;-- но каретному старьевщику!-- Поведите меня къ нему сію минуту, Franèois, сказалъ я.-- Valet de place надѣлъ свою шляпу и пошелъ показывать мнѣ дорогу;-- а я снялъ свою, проходя мимо разсыльнаго, и послѣдовалъ за нимъ.
   

ГЛАВА ССХХХІХ.

   Когда мы пришли къ дому каретника-старьевщика, то увидѣли, что и домъ и магазинъ его были заперты; было восьмое сентября, день рождества благословенной Дѣвы Маріи, матери Божіей.
   -- Тантарра-ра-тан-тиви,-- весь свѣтъ отправлялся на майскія березки, играя и веселясь,-- и никто ни на пуговицу не заботился обо мнѣ и о моихъ замѣткахъ: такъ что мнѣ оставалось только сѣсть на скамейкѣ около двери и философствовать о своемъ положеніи. По болѣе счастливой случайности, чѣмъ обыкновенно выпадаетъ на мою долю, я не прождалъ и получаса, какъ пришла хозяйка, чтобы вынуть папильотки изъ волосъ, прежде чѣмъ идти на майскія березки.
   Француженки, кстати сказать, любятъ майскія березки à la folie,-- то есть, такъ-же пламенно, какъ свои утрени.-- Дайте имъ только Майскій шестъ, будь то въ Маѣ, Іюнѣ, Іюлѣ или Сентябрѣ -- онѣ не смотрятъ на время -- онъ переваривается, замѣняя имъ пищу, питье, стирку и помѣщеніе; -- и если-бы только у насъ было побольше любезности, ваши достопочтенства (такъ какъ лѣса довольно рѣдки), чтобы только послать имъ достаточно Майскихъ шестовъ.--
   Женщины сами поставили-бы ихъ, а потомъ стали-бы танцовать вокругъ нихъ (и мужчины за компанію), пока всѣ-бы не ослѣпли.
   Жена каретника-старьевщика вошла, какъ я сказалъ вамъ, чтобы снять папильотки изъ волосъ;-- туалетъ ни для кого не ждетъ,-- и она сбросила съ себя чепчикъ, открывая дверь, чтобы скорѣе начать его; при этомъ одна изъ папильотокъ упала на полъ:-- я тотчасъ-же узналъ свой почеркъ.
   О Господи! воскликнулъ я,-- всѣ мои замѣтки на вашей головѣ, сударыня!-- J'en suis mortifieé, сказала она.-- Хорошо, подумалъ я, что онѣ тутъ застряли,-- ибо если-бы онѣ проникли глубже, то произвели-бы такой сумбуръ въ башкѣ у француженки, что лучше-бы она ходила незавитая до самаго дня отхода своего въ вѣчность.
   Tenez, сказала она;-- и, не подозрѣвая источника моихъ страданій, сняла ихъ со своихъ кудрей и серьезно сложила, одну за другой, въ мою шляпу;-- одна была свернута на одну сторону,-- другая на другую.-- Но, клянусь честью, молвилъ я, когда онѣ будутъ изданы въ свѣтъ --
   Ихъ перевернутъ еще хуже.
   

ГЛАВА CCXL.

   А теперь къ Липпіевымъ часамъ! сказалъ я, съ видомъ человѣка, избавившагося отъ всѣхъ затрудненій;-- ничто не помѣшаетъ намъ осмотрѣть ихъ, также какъ и Китайскую исторію, и проч.-- Кромѣ времени, замѣтилъ Franèois;-- ибо теперь почти одиннадцать.-- Тогда мы должны поспѣшить скорѣе, сказалъ я, шагая къ собору.
   Я не могу сказать, по совѣсти, чтобы я былъ сколько-нибудь огорченъ, когда одинъ изъ младшихъ священниковъ сообщилъ мнѣ, -- въ то время, какъ я входилъ въ западныя двери,-- что извѣстные Липпіевы часы совсѣмъ испорчены и уже нѣсколько лѣтъ, какъ не идутъ.-- Тѣмъ больше времени останется мнѣ, подумалъ я, на обозрѣніе Китайской исторіи; да, кромѣ того, мнѣ легче будетъ хорошо описать свѣту часы въ упадкѣ, чѣмъ ихъ-же въ цвѣтущемъ положеніи.
   -- И я поспѣшилъ отправиться въ іезуитскую коллегію.
   Главной цѣлью моей было взглянуть на Исторію Китая, написанную Китайскими письменами; -- были, впрочемъ, и многія другія, которыя я могъ-бы назвать,-- одинаково соблазняющія воображеніе лишь на разстояніи; ибо по мѣрѣ того, какъ я все приближался къ цѣли,-- кровь моя стыла,-- пылъ постепенно проходилъ,-- и, наконецъ, я не далъ-бы и вишневой косточки за удовлетвореніе его.-- По правдѣ говоря, времени у меня оставалось мало, а я былъ сердцемъ на Могилѣ Влюбленныхъ.-- Хоть-бы Богъ далъ,-- сказалъ я, взявшись рукой за дверной молотокъ {Массивное кольцо (или ручка), привинченное къ двери, чтобы стучать имъ въ дверь,-- вмѣсто нашихъ звонковъ.},-- чтобы ключъ отъ библіотеки оказался затеряннымъ, что-ли... Оказалось нѣчто равносильное,--
   Ибо у всѣхъ іезуитовъ были колики,-- и такой силы, какой не запомнитъ самый старый врачъ.
   

ГЛАВА CCXLI.

   Такъ какъ я зналъ топографію Могилы Влюбленныхъ такъ-же хорошо, какъ если-бы я прожилъ двадцать лѣтъ въ Ліонѣ (именно, что она находится при поворотѣ на-право, тотчасъ за воротами, ведущими къ Faubourg de Vaise), -- я отправилъ Franèois на судно, чтобы воздать столько времени сдерживаемую должную ей дань умиленія безъ свидѣтеля моей слабости:-- можно себѣ представить, съ какимъ восторгомъ шелъ я къ этому мѣсту.-- Когда я увидѣлъ ворота, скрывавшія отъ меня могилу, сердце мое зардѣлось въ груди моей.--
   -- Нѣжныя и вѣрныя души! воскликнулъ я, обращаясь къ Amandus'у и Амандѣ,-- давно, давно жаждалъ я уронить эту слезу на вашу могилу...-- Я иду,-- я иду...
   Когда я пришелъ,-- мнѣ некуда было уронить ее, такъ какъ могилы не оказалось.
   Чего-бы не далъ я, чтобы мой дядя Тоби просвисталъ мнѣ свое Lillabullero!
   

ГЛАВА CCXLII.

   Не важно: какъ, или въ какомъ настроеніи,-- но я бросился бѣжать отъ Могилы Влюбленныхъ,-- хотя, собственно, нельзя сказать, что я бросился бѣжать отъ нея, ибо она и сама-то не существовала -- и поспѣлъ какъ разъ во время, чтобы быть принятымъ на судно;-- мы не успѣли отплыть и ста ярдовъ, какъ Рона и Сона соединились и, вмѣстѣ, весело понесли меня внизъ.
   Но я описалъ уже это путешествіе внизъ по Ронѣ,-- прежде чѣмъ его сдѣлалъ.
   -- И такъ, теперь я въ Авиньонѣ; а такъ какъ здѣсь нечего смотрѣть, кромѣ стараго дома, въ которомъ жилъ герцогъ Ормондскій, и ничто не задерживаетъ меня, кромѣ маленькаго замѣчанія, которое мнѣ хочется записать объ этомъ мѣстѣ -- то вы увидите меня, чрезъ три минуты, переѣзжающимъ чрезъ мостъ на мулѣ, а Franèois съ моимъ чемоданомъ за сѣдломъ, на лошади; владѣльца-же ихъ обоихъ, шагающимъ впереди насъ, съ длиннымъ ружьемъ на плечѣ и съ саблей подъ рукой, на случай, если-бы мы вздумали удрать вмѣстѣ съ его животными. Если-бы вы видѣли, въ какихъ брюкахъ я пріѣхалъ въ Авиньонъ -- какія я думаю, вы могли-бы лучше разглядѣть ихъ въ то время, когда я садился на лошадь, -- вы не нашли-бы эту предосторожность излишней и сердце ваше не позволило-бы вамъ принять ее въ дурную сторону; что касается лично меня, то я отнесся къ этому самымъ добродушнымъ образомъ и рѣшилъ подарить ихъ ему, когда мы доберемся до конца нашего путешествія, за то безпокойство, которое они причинили ему, заставивъ его такъ основательно вооружиться противъ нихъ.
   Прежде чѣмъ продолжать, позвольте мнѣ отдѣлаться отъ моего замѣчанія насчетъ Авиньона, именно:-- что я нахожу неправильнымъ, если путешественникъ, которому, случайно, сорветъ вѣтромъ шляпу съ головы, въ первую-же ночь его пріѣзда въ Авиньонъ, -- скажетъ, на этомъ основаніи, что "Авиньонъ болѣе подверженъ сильнымъ вѣтрамъ, чѣмъ любой городъ въ цѣлой Франціи": поэтому я и не придавалъ этому случаю особаго значенія, пока не разспросилъ объ этомъ хозяина трактира; когда-же онъ сказалъ мнѣ. что это дѣйствительно такъ -- и, особенно, когда я услышалъ, что Авиньонскіе вѣтры вошли въ тѣхъ мѣстахъ въ поговорку,-- я рѣшилъ записать это,, чтобы спросить людей ученыхъ, какая тому можетъ быть причина?-- Послѣдствіе-же я видѣлъ самъ: тамъ всѣ герцоги, маркизы и графы; барона -- и то ужъ чорта съ два сыщешь въ цѣломъ Авиньонѣ;-- и все такіе надутые, что въ вѣтряный день съ ними говорить почти невозможно.
   Прошу тебя, другъ, сказалъ я, подержи моего мула минутку;-- я хотѣлъ стащить одну изъ моихъ ботфортъ, жавшую мнѣ пятку:-- человѣкъ-же стоялъ совершенно праздно у дверей трактира, и я, рѣшивъ, что онъ имѣетъ какое-нибудь отношеніе къ дому или конюшнѣ, сунулъ поводъ ему въ руку, и занялся своимъ сапогомъ.-- Когда я кончалъ это дѣло, я обернулся, чтобы взять мула отъ этого человѣка и поблагодарить его.--
   -- Но господинъ маркизъ успѣлъ уже уйти.
   

ГЛАВА CCXLIII.

   Теперь я могъ объѣхать весь югъ Франціи, отъ береговъ Роны до Гаронны, не спѣша на своемъ мулѣ, не спѣша, ибо я оставилъ Смерть -- одинъ Богъ знаетъ, какъ далеко -- позади себя!-- "Я гонялась за многими людьми по Франціи, говорила она -- "но ни разу съ такимъ спѣхомъ".-- И все-же она слѣдовала за мною, -- а я все-же убѣгалъ отъ нея,-- но я убѣгалъ отъ нея въ веселомъ настроеніи: она хоть и продолжала гнаться, но уже съ тѣмъ видомъ, съ какимъ гонятся за добычей потерявшіе надежду поймать ее;-- и по мѣрѣ того, какъ она отставала, взоры ея смягчались съ каждымъ потеряннымъ шагомъ.
   -- Зачѣмъ мнѣ бѣжать отъ нея съ такой поспѣшностью?
   Поэтому, не смотря на все то, что наговорилъ мнѣ разсыльный почтовой конторы, я еще разъ измѣнилъ свой способъ путешествія; и послѣ той спѣшной и головоломной гонки, которую мнѣ пришлось вынести, я ласкалъ свое воображеніе мыслями о моемъ мулѣ и о томъ, что я проѣду на его спинѣ черезъ богатыя равнины Лангедока такъ медленно, какъ только можно переступать ногами.
   Нѣтъ ничего болѣе пріятнаго для путешественника,-- и болѣе ужаснаго для описанія путешествій -- какъ обширная и богатая равнина,-- особенно если'на ней не встрѣчаются большія рѣки или мосты -- не представляющая глазамъ ничего, кромѣ неизмѣнной картины довольства: ибо послѣ того, какъ она уже разъ сказала вамъ, что она восхитительна, или прелестна (какъ придется); что почва благодатна и что Природа изливаетъ все свое изобиліе, и т. п.-- на рукахъ у нихъ остается обширная равнина, съ которой они не знаютъ, что дѣлать,-- и которая имъ почти или совершенно, безполезна, поскольку она не ведетъ ихъ къ какому-нибудь городу; а городъ этотъ, быть можетъ, самъ не болѣе интересенъ и имѣетъ значеніе лишь какъ новая исходная точка для новой равнины,-- и такъ далѣе.
   Это ужаснѣйшая работа; посудите сами -- не лучше-ли я справляюсь съ своими равнинами.
   

ГЛАВА CCXLIV.

   Я проѣхалъ не болѣе трехъ съ половиною лье, какъ человѣкъ съ ружьемъ сталъ поглядывать на свою пороховницу.
   Я раза три ужасно задержался въ дорогѣ: по меньшей мѣрѣ -- на полъ мили каждый разъ: сначала обстоятельнымъ разсужденіемъ съ барабаннымъ мастеромъ, изготовлявшимъ барабаны для ярмарокъ Beaucair'а и Тараскона: я не понималъ хорошенько ихъ правилъ.
   Второй разъ я, собственно, не могу сказать, чтобы я остановился,-- ибо, встрѣтивши двухъ францисканцевъ, еще болѣе меня стѣсненныхъ во времени и, не будучи въ состояніи вдоволь наговориться съ ними, повернулъ съ ними обратно.
   Третій разъ -- благодаря торговому дѣлу съ торговкой-кумой, изъ-за корзинки прованскихъ фигъ въ четыре су. Оно-то мигомъ было бы кончено, если бы не вопросъ совѣсти, встрѣтившійся въ концѣ: ибо когда за фиги было уже заплочено, на днѣ корзинки оказалась дюжина яицъ, прикрытыхъ виноградными листьями; такъ какъ я не имѣлъ никакого желанія покупать яйца, то я и не заявлялъ на нихъ никакихъ правъ; что же касается мѣста, которое они занимали, то что значило оно! Я получилъ достаточно фигъ за свои деньги.
   Но я намѣревался пріобрѣсти корзину; торговка же намѣревалась сохранить ее, ибо безъ нея она ничего не могла бы подѣлать съ своими яйцами, а я, не имѣя корзинки, ничего не могъ подѣлать съ своими фигами, которыя были уже черезчуръ спѣлы и большая часть которыхъ полопались съ боковъ; это привело къ. непродолжительному спору, окончившемуся разными предложеніями обоюдныхъ уступокъ.
   Какъ же мы порѣшили съ нашими яйцами и фигами? относительно этого не только вы, но и самъ чертъ -- если бы только онъ не присутствовалъ при этомъ (въ чемъ я увѣренъ) -- не представилъ бы мало-мальски правдоподобной догадки.-- Вы прочтете про это полностью,-- но не въ этомъ году, ибо я спѣшу къ повѣсти любви моего дяди Тоби,-- но прочтете объ этомъ въ собраніи любовныхъ разсказовъ, возникшихъ изъ путешествія по равнинѣ,-- которые я называю, по этой причинѣ, моими
   

РАВНИННЫМИ РАЗСКАЗАМИ.

   Насколько устало мое перо, подобно нервамъ другихъ путниковъ, въ этомъ своемъ путешествіи, по столь пустынному пути,-- пусть судитъ свѣтъ; но слѣды путешествія, нахлынувшіе на меня всей волной въ эту минуту, говорятъ мнѣ, что то была плодотворнѣйшая и дѣятельнѣйшая пора моей жизни; ибо благодаря тому, что я не заключалъ никакого условія съ своимъ человѣкомъ съ ружьемъ относительно времени, я могъ останавливаться и разговаривать съ каждой встрѣчной душой, кромѣ лишь ѣхавшихъ полной рысью; присоединяться ко всѣмъ, кого я нагонялъ; поджидать каждую душу, ѣхавшую позади; окликать всѣхъ, встрѣчавшихся мнѣ на перепутьи; останавливать всевозможныхъ нищихъ, богомольцевъ, музыкантовъ, монаховъ; не пропускать ни одной женщины на шелковичномъ деревѣ безъ того, чтобы не сдѣлать оцѣнку ея ногъ и не вовлечь ее въ разговоръ при помощи щепотки нюхательнаго табаку,-- словомъ, хвататься за каждую ручку, какого бы ни была она размѣра или формы, которую случай протягивалъ мнѣ въ этомъ путешествіи; и такимъ образомъ я обратилъ равнину въ столицу;-- я всегда былъ въ обществѣ -- при томъ весьма разнообразномъ; а такъ какъ и мулъ мой любилъ общество не меньше моего и всегда имѣлъ о чемъ потолковать съ каждымъ встрѣчнымъ животнымъ,-- то я убѣжденъ, что, странствуй мы въ продолженіи цѣлаго мѣсяца по Pall-Malle или St.-James' street, мы встрѣтили бы меньше приключеній и меньше насмотрѣлись бы на человѣческую натуру.
   О! эта веселая откровенность, сразу вынимающая всѣ булавки изъ складокъ Лангедокскаго платья, благодаря которой (что бы ни было подъ нимъ), оно такъ напоминаетъ воспѣваемую поэтами простоту лучшихъ дней? Буду обманывать свое воображеніе и думать, что это дѣйствительно такъ.
   Это было на пути между Нимомъ и Люнелемъ, гдѣ производится лучшее во Франціи мускатное вино -- кстати сказать, съ виноградниковъ честного духовенства изъ Монпелье:-- и пусть лихо постигнетъ того человѣка, который пилъ его за ихъ столомъ, а для нихъ жалѣетъ каждую каплю его.
   Солнце зашло;-- люди покончили свои работы; нимфы поправили свои прически,-- пастушки готовились къ веселью,-- мой мулъ сталъ какъ вкопанный.-- Да это флейта и тамбуринъ! сказалъ я.-- Я боюсь смертельно, молвилъ онъ.-- Она кружится въ хороводѣ удовольствія, сказалъ я покалывая его шпорой.-- Клянусь святымъ Бугаромъ и всѣми святыми по ту сторону чистилища.-- сказалъ онъ (приходя къ одному рѣшенію съ мулами Андульетской игуменьи), я не сдѣлаю ни одного шага дальше.-- Отлично, сказалъ я,-- я никогда въ жизни ни о чемъ не стану спорить съ кѣмъ-либо изъ вашей семьи. И, соскочивъ съ его спины и сбросивши сапогъ въ одну канаву, другой въ другую,-- я пойду попляшу, сказалъ я, а вы ужъ оставайтесь здѣсь.
   Загорѣлая дочь Труда отдѣлилась отъ группы и пошла мнѣ на встрѣчу, увидя, что я иду къ нимъ; ея темнокаштановые, почти черные, волосы были подняты узломъ, кромѣ одной непослушной пряди.
   Намъ нужно кавалера, сказала она, протягивая обѣ руки, словно предлагая мнѣ ихъ.-- И кавалеръ будетъ вамъ, сказалъ я, взявши ихъ въ свои руки.
   -- Nannette, ты была-бы наряднѣе герцогини, если-бы не этотъ проклятый разрѣзъ въ твоей юбкѣ!
   Nannette не обращала на него вниманія.
   Мы не могли-бы обойтись безъ васъ, сказала она, освобождая одну руку съ врожденной деликатностью и ведя меня за другую.
   Хромой юноша, котораго Аполлонъ вознаградилъ дудкой,-- къ которой онъ самъ уже прибавилъ тамбуринъ, наигрывалъ звучную прелюдію, сидя на берегу.-- Подвяжите мнѣ сейчасъ эту прядь волосъ, сказала Nannette, кладя мнѣ въ руку конецъ тесемки.-- Это заставило меня забыть, что я чужестранецъ.-- Весь узелъ разсыпался по ея плечамъ.-- Мнѣ казалось, что мы ужъ много лѣтъ знакомы.
   Юноша ударилъ въ тамбуринъ -- дудка ему вторила -- и мы умчались въ быстромъ танцѣ...-- Чертъ побери этотъ разрѣзъ.
   Сестра юноши, похитившая голосъ съ неба, пѣла поперемѣнно съ своимъ братомъ... Это было гасконское рондо:
   
   Viva la joia!
   Fidon la tristessa
   
   Нимфы припѣвали въ униссонъ, а ихъ пастушки брали октавой ниже.
   Я далъ-бы золотой, чтобы зашить его... Nannette не дала бы и одного су.-- Viva la joia! было у ней на устахъ. Viva la joia! свѣтилась въ ея глазахъ.-- Мимолетная искра дружелюбія соединила раздѣлявшее насъ пространство.-- Она глядѣла такъ любезно!-- Отчего я не могу жить и скончать дни мои здѣсь. Справедливый Распредѣлитель нашихъ радостей и печалей, воскликнулъ я,-- отчего бы человѣку не присѣсть тутъ на колѣни довольству,-- плясать, пѣть, молиться предстать на небо вмѣстѣ съ этой русоволосой дѣвой? Она капризно наклоняла голову на сторону и лукаво приплясывала. Пора, значитъ, отплясывать прочь, молвилъ я; и, перемѣнивъ лишь кампанію и тактъ, я сталъ отплясывать изъ Монеля въ Монпелье -- оттуда въ Pezènas, Beziers.-- Я проплясалъ черезъ Нарбонну, Каркассонъ и Chateau Naudaire,-- пока, наконецъ, не вплясался въ Педрилловъ павильонъ,-- гдѣ, вытащивъ испещренную черными строками бумагу съ намѣреніемъ продолжать прямо далѣе, безъ отступленій или вставокъ, исторію любовныхъ приключеній моего дяди Тоби.
   Я началъ такъ:
   

ГЛАВА CCXLV.

   Но, прежде всего, осторожно:-- ибо въ этихъ игривыхъ равнинахъ, подъ этимъ удивительнымъ солнцемъ, гдѣ и сейчасъ, все что только есть тѣлеснаго, выбѣгаетъ съ пляской, подъ звуки дудки и скрипки, на сборъ винограда,-- гдѣ разумъ на каждомъ шагу подпадаетъ чарамъ воображенія, я бросаю вызовъ (не смотря на все, что было сказано о прямыхъ линіяхъ на нѣкоторыхъ страницахъ моей книги) -- я бросаю вызовъ лучшему спеціалисту по разсадкѣ капустниковъ -- все равно, сажаетъ ли онъ взадъ или впередъ (это вліяетъ лишь на размѣръ его отвѣтственности въ томъ или другомъ случаѣ) -- и утверждаю, что онъ не въ силахъ будетъ продолжать спокойно, разсудительно и душеспасительно разсаживать свою капусту, головку за головкой, прямыми рядами, съ неизмѣнными промежутками (особенно если разрѣзы въ юбкахъ останутся незашитыми), не забираясь то и дѣло впередъ и не сбиваясь въ какое нибудь побочное отклоненіе. Въ странѣ мороза и тумана, какъ и въ другихъ подобныхъ странахъ,-- это возможно.
   Но въ этомъ свѣтломъ климатѣ фантазіи и испарины, гдѣ каждая мысль, разумная и неразумная, требуетъ выраженія, въ этой странѣ, дорогой мой Евгеній,-- въ этой плодоносной странѣ рыцарства и романтики, гдѣ я сижу теперь, отвинчивая дорожную чернильницу, чтобы писать о любовныхъ интригахъ моего дяди Тоби,-- а весь путь, до которому шла Юлія, отыскивая своего Діего; со всѣми его извилинами, разстилается передъ окнами моего кабинета.
             Какой это можетъ оказаться трудной задачей!
             Будемъ приниматься за нее.
   

ГЛАВА CCXLVI.

   Любовь имѣетъ много общаго съ состояніемъ обманутаго мужа, но я теперь начинаю новую книгу {По первоначальному изданію.}, а давно уже имѣю нѣчто въ головѣ, чѣмъ мнѣ хочется подѣлиться съ читателемъ и чѣмъ я не подѣлюсь съ нимъ въ теченіе всей моей жизни, если не сдѣлаю теперь же, (тогда какъ сравненіемъ я могу подѣлиться съ нимъ въ любое время дня); я только выскажу это нѣчто и тогда уже начну самымъ добросовѣстнымъ образомъ.

Это нѣчто -- слѣдующее:

   Изо всѣхъ способовъ начинать книгу, которые практикуются теперь во всемъ извѣстномъ мірѣ,-- я увѣренъ что мой наилучшій. Несомнѣнно, онъ самый религіозный -- ибо я начинаю съ того, что пишу первую фразу,-- а относительно слѣдующей -- всецѣло возлагаю надежды на Всемогущаго Бога.
   Писателю достаточно было-бы посмотрѣть, какъ у меня одна фраза слѣдуетъ за другой, а планъ слѣдуетъ за всѣми ими, чтобы навѣки излѣчиться отъ суетливыхъ и нелѣпыхъ пріемовъ, въ родѣ отпиранія парадной двери и зазыванья сосѣдей, знакомыхъ и родичей, вмѣстѣ съ чертомъ и всѣми его бѣсенятами, ихъ молотами и наковальнями и проч.
   Я бы хотѣлъ, чтобы вы увидали меня, когдя я на половину соскакиваю съ своего кресла,-- съ какой увѣренностью я я взглядываю кверху,-- плотно обхватываю его ручку,-- и ловлю мысли,-- подчасъ, на перепутья, когда онѣ только на полъ пути дошли до меня!
   Я даже думаю, по совѣсти, что не разъ перехватывалъ мысли, предназначенныя небомъ для другого человѣка.
   Попъ {Pope, извѣстный англійскій поэтъ (1688--1744) особенно прославившійся, какъ переводчикъ "Иліады". Здѣсь Стернъ, повидимому, намекаетъ на раздражительность Попа и ѣдкость его какъ сатирическаго поэта.} и его портретъ {См. портретъ Попа (прим. автора).} по моему, нелѣпы:-- никакой мученикъ не былъ такъ преисполненъ вѣры и огня,-- мнѣ хотѣлось-бы сказать: и добрыхъ дѣлъ;-- но у меня не достаетъ:
             Усердія и гнѣва,-- или
             Гнѣва и усердія;--
   и пока боги и люди соглашаются называть это тѣмъ же именно,-- самый записной Tartuffe въ наукѣ, политикѣ или религіи никогда не зажжетъ во мнѣ искру и не услышитъ худшаго слова или менѣе любезнаго привѣтствія, чѣмъ то, которое мы прочтемъ въ слѣдующей главѣ.
   

ГЛАВА CCXLVII.

   -- Bonjour!-- добраго утра! Э, да вы заблаговременно надѣли шубу!-- впрочемъ, утро холодное, и вы поступаете совершенно правильно: ѣхать на хорошей лошади вѣрнѣе, чѣмъ идти пѣшкомъ,-- а опухоли гландъ опасны.-- А какъ поживаютъ твоя любовница,-- твоя жена,-- твои малютки съ той и другой стороны? а давно вы имѣли извѣстія отъ вашихъ старичковъ,-- отъ вашей сестры, тетки, дяди и кузинъ?-- Я надѣюсь, что они оправились отъ своихъ насморковъ, кашлей, ушибовъ, зубныхъ болей, лихорадокъ, мочетеченій, сѣдалищныхъ ревматизмовъ, опухолей и глазныхъ болѣзней.
   -- Какой чортъ этотъ аптекарь! сколько крови онъ выпустилъ,-- какое прописалъ гнусное слабительное,-- припарки,-- пластыри,-- питье на ночь,-- клистиры,-- шпанскія мушки!-- И зачѣмъ столько гранъ каломеля? Santa Maria! И какую дозу опіума! возмутительна, pardi, вся ваша порода, съ головы до хвоста! Клянусь старой черной бархатной маской моей тетки Дины! Я нахожу, что это было совершенно лишнее.
   Надо вамъ сказать, что маска эта, отъ частаго надѣванья и сниманья (раньше, чѣмъ она получила ребенка отъ кучера) нѣсколько поистрепалась въ нижней части,-- и поэтому никто изъ нашей семьи не хотѣлъ болѣе надѣвать ее. Перекрывать маску вновь -- стоило-бы дороже ея собственной стоимости,-- носить-же истертую маску, просвѣчивавшую на половину,-- было-бы лишь жалкимъ самообманомъ.
   -- Поэтому-то,-- надо сказать вамъ, милостивые государи -- изъ всей нашей многочисленной семьи, за послѣднія четыре поколѣнія, мы насчитываемъ лишь одного архіепископа, Уэльскаго судью, трехъ-четырехъ альдерменовъ {Должностное лицо общественнаго самоуправленія; изъ среды ихъ выбирается лордъ-миръ.} и одного единственнаго паяца.
   Въ шестнадцатомъ столѣтіи мы можемъ похвастать не менѣе, какъ дюжиной алхимиковъ.
   

ГЛАВА CCXLIII.

   "Любовь имѣетъ много общаго съ состояніемъ обманутаго мужа";-- заинтересованная сторона, по меньшей мѣрѣ, третья обыкновенно-же послѣдняя узнаетъ, въ чемъ дѣло; происходитъ это, какъ весь свѣтъ знаетъ, оттого, что одна и та же вещь можетъ быть названа шестью различными словами; и до тѣхъ поръ, пока то, что есть любовь въ этомъ сосудѣ человѣческаго организма, можетъ быть ненавистью въ томъ, чувствительностью полуаршиномъ выше и глупостью...-- нѣтъ, сударыня, не тамъ: я говорю про ту часть тѣла, на которую указываю пальцемъ -- мы ничего не въ силахъ будемъ сдѣлать!
   Изо всѣхъ смертныхъ да и безсмертныхъ людей тоже,-- когда либо раздававшихъ, про себя, о такихъ таинственныхъ вопросахъ, мой дядя Тоби всего хуже былъ приспособленъ для того, чтобы выйдти въ своихъ изслѣдованіяхъ, изъ такого столкновенія чувствъ; онъ, несомнѣнно, предоставилъ-бы всѣмъ имъ развиваться по своему (какъ мы поступаемъ съ еще худшими вещами), чтобы посмотрѣть, что изъ нихъ выйдетъ,-- если-бы предувѣдомленіе Бригиттой Сузанны и повторенныя указанія на то Сузанны свѣту не принудили моего дядю Тоби всмотрѣться въ это дѣло.
   

ГЛАВА CCXLIX.

   Что ткачи, садовники и гладіаторы -- или человѣкъ съ изсохшей ногой, (по случаю какой-нибудь болѣзни ступни) всегда имѣютъ какую-нибудь нѣжную нимфу, втайнѣ страдающую сердцемъ изъ-за нихъ,-- это факты давно и обстоятельно извѣстные и разъясненные древними и современными физіологами.
   Человѣкъ пьющій воду, если онъ дѣлаетъ это изъ убѣжденія и безъ обмана и уклоненія, находится въ такомъ точно положеніи: хотя съ перваго взгляда и не замѣтно никакой обоснованности или логичности въ томъ, чтобы "ручеекъ холодной воды, журчащій по моимъ внутренностямъ, зажигалъ свѣточъ у моей Дженни -- ".
   -- Васъ это не поражаетъ послѣдовательностью; наоборотъ, это какъ будто бы идетъ въ разрѣзъ съ естественнымъ ходомъ причинъ и послѣдствій;--
   -- Но это показываетъ слабость и безсиліе человѣческаго разсудка.
   -- И пользуется при этомъ хорошимъ здоровьемъ?
   -- Наилучшимъ, сударыня, какое только можетъ пожелать сама дружба.--
   -- "И не пить ничего!-- ничего кромѣ воды?"
   -- Стремительная стихія! стоитъ только тебѣ напереть на шлюзы мозга, чтобы они тотчасъ-же отворились.
   -- И вплыветъ Любопытство, призывая за собою разныхъ своихъ мужницъ;-- они ныряютъ вглубь потока.
   Воображеніе сидитъ на берегу и, слѣдя глазами за теченіемъ воды, превращаетъ соломенки и камышенки въ мачты и снасти.-- А желаніе, приподнявъ одною рукою платье до колѣна, ловитъ ихъ другою, когда онѣ плывутъ мимо нея.--
   О, вы, пьющіе воду! при помощи-ли этого обманчиваго источника вы такъ часто правили міромъ, вертя его, словно мельничное колесо,-- измалывая лица безсильныхъ, испоротая ихъ ребра, сокрушая ихъ носы и измѣняя, подчасъ, самый видъ и обликъ природы!--
   Будь я на вашемъ мѣстѣ, Евгеній, я пилъ-бы больше воды, сказалъ Іорикъ.-- А я, Іорикъ,-- отвѣчалъ Евгеній,-- на вашемъ мѣстѣ, дѣлалъ-бы то-же.
   Что показываетъ, что оба они читали Лонгина.
   Что касается меня, то я рѣшилъ въ теченіе всей моей жизни не читать другой книги, кромѣ моей собственной.
   

ГЛАВА CCL.

   Я жалѣю, что мой дядя Тоби не былъ изъ числа людей, пьющихъ воду: ибо тогда было-бы понятно, почему вдова Іодманъ, едва увидавши его. почувствовала, какъ въ ней зашевелилось что-то... что-то... что-то...
   -- Что-то, быть можетъ, большее, чѣмъ дружба,-- меньшее, чѣмъ любовь;-- что-то... ну, да все равно что и гдѣ;-- я не далъ бы одного волоса съ хвоста моего мула, даже если бы долженъ былъ самъ его выдернуть (правду сказать, у этого мерзавца и такъ мало лишнихъ, да онъ еще и порядочно капризенъ, вдобавокъ) за то, чтобы вы разъяснили мнѣ это.
   Но дѣло въ томъ, что мой дядя Тоби не пилъ воды! онъ не пилъ ее ни чистой, ни смѣшанной съ чѣмъ-нибудь,-- никакъ и нигдѣ -- за исключеніемъ, развѣ, тѣхъ случаевъ, когда находился гдѣ нибудь на аванпостахъ, гдѣ нельзя было достать лучшаго напитка,-- или подвергаясь леченію, когда врачъ говорилъ ему, что она будетъ благодѣтельно дѣйствовать на его фибры и способствовать ихъ скорѣйшему возстановленію,-- и онъ пилъ ее, спокойствія ради.
   Однако, весь свѣтъ знаетъ, что никакое явленіе въ природѣ не можетъ произойти безпричинно; также, не менѣе хорошо извѣстно и то, что мой дядя Тоби не былъ ни ткачемъ, ни садовникомъ, ни гладіаторомъ, развѣ если вы пожелаете подвести его, какъ капитана, подъ послѣднюю категорію; да и то онъ былъ, лишь пѣхотнымъ капитаномъ,-- не говоря уже о томъ, что все это черезчуръ иносказательно;-- а потому намъ остается только предположить, что нога моего дяди Тоби... впрочемъ и нога мало послужитъ намъ въ нашихъ предположеніяхъ: нужна зависимость отъ какой-нибудь болѣзни ступни, а нога моего дяди Тоби не изсохла отъ болѣзни ступни,-- ибо его нога была даже совсѣмъ невредима. Онъ владѣлъ ей немного тяжелой неловко, благодаря полному бездѣйствію, на которое она была обречена въ теченіи трехъ лѣтъ, что онъ лежалъ прикованный къ постели, въ городскомъ домѣ моего отца; но это была полная мускулистая нога, во всѣхъ другихъ отношеніяхъ не уступающая и не обѣщающая уступить другой.
   По правдѣ, я не припомню другого случая въ своей жизни, гдѣ мой разсудокъ былъ-бы въ большемъ затрудненіи относительно того, какъ свести концы съ концами и приспособить написанную главу къ пользѣ слѣдующей за ней главы, чѣмъ въ настоящемъ случаѣ: можно-бы даже подумать, что я нахожу особенное удовольствіе напрашиваться на подобныя затрудненія, чтобы только имѣть случай сдѣлать новый отвѣтъ -- выбраться изъ нихъ.-- Неразсудительная душа! Какъ! неужели тѣхъ неизбѣжныхъ бѣдъ, которыми, какъ писатель и какъ человѣкъ, ты притиснутъ со всѣхъ сторонъ, не достаточно тебѣ, Тристрамъ,-- и ты долженъ запутывать себя еще болѣе?
   Неужели не достаточно того, что ты въ долгу и что у тебя до сихъ поръ лежитъ достаточно непроданныхъ пятыхъ и шестыхъ томовъ, чтобы нагрузить ими цѣлыхъ десять телѣгъ,-- что ты почти отчаялся придумать способъ сбыть ихъ съ рукъ?
   Развѣ не мучитъ тебя и по сіе время гнусная астма, которую ты заполучилъ, катаясь противъ вѣтра на конькахъ во Фландріи? Развѣ не два мѣсяца тому назадъ, въ приступѣ смѣха, при видѣ кардинала, мочившагося, точно простой хористъ (обѣими руками...), у тебя лопнулъ сосудъ легкихъ и ты за два часа потерялъ столько-же четвертей крови,-- а развѣ не сказали тебѣ доктора, что, если-бы ты.потерялъ еще столько-же, это составило-бы цѣлое ведро?--
   

ГЛАВА CCLI.

   -- Но, ради самого Бога, не будемъ говорить о четвертяхъ и ведрахъ,-- не будемъ прерывать разсказа; онъ такъ любопытенъ и сложенъ, что въ немъ едва можно переставить одну строчку; а вы какимъ-то образомъ загнали меня почти въ середину его.--
   -- Я прошу соблюдать большую осторожность.
   

ГЛАВА CCLII.

   Мой дядя Тоби и капралъ съ такимъ жаромъ и поспѣшностью отправились для овладѣнія тѣмъ клочкомъ земли, о которомъ мы такъ часто говорили, чтобы начать кампанію не позднѣе прочихъ союзниковъ,-- что они забыли одну изъ самыхъ необходимыхъ для дѣла вещей; это не была, однако, ни саперная лопата, ни кирка, ни заступъ.--
   -- Это была кровать для спанья; а такъ какъ Shandy Hall въ то время не было меблировано, а маленькій постоялый, въ которомъ умеръ бѣдный Лефевръ, еще не былъ выстроенъ,-- то моему дядѣ пришлось согласиться на предложеніе Mrs Wadman переночевать у нея ночь -- другую, пока капралъ Тримъ (въ которомъ къ лучшимъ качествамъ лакея, кучера, повара, портного, оператора и инженера присоединилось еще недюжинное дарованіе обойщика), съ помощью плотника и двухъ портныхъ, соорудитъ ему кровать для собственнаго дома.
   Дочь Евы,-- ибо таковой была вдова Wadman, и вся характеристика, которую я намѣренъ ей сдѣлать, это
   -- "Что она была истинной женщиной" -- лучше-бы находилась оттуда на разстояніи пятидесяти миль,-- или въ своей теплой постели,-- или-бы дѣйствовала своимъ поварскимъ ножемъ,-- словомъ, всё было-бы лучше, чѣмъ избраніе человѣка предметомъ своихъ попеченій тамъ, гдѣ и домъ и обстановка -- все было ея собственное.
   Все это ничего на дворѣ, среди бѣла дня, когда женщина имѣетъ физическую возможность разглядѣть человѣка въ настоящемъ свѣтѣ;-- но тутъ она никакъ не можетъ смотрѣть на него здраво, отдѣльно отъ своего добра и имущества,-- такъ что постепенно, отъ частаго созерцанія его въ этой обстановкѣ, она и его самого начинала причислять къ своему достоянію,--
   -- И тогда: спокойной ночи.
   Но это не моя система; объ ней я говорилъ уже раньше;-- это нё мое вѣрованіе, ибо я не вѣрю ни въ какого другого человѣка, кромѣ себя;-- это даже не неизмѣнное явленіе -- насколько мнѣ извѣстно, по крайней мѣрѣ: это просто обобщеніе и введеніе къ предстоящему.
   

ГЛАВА CCLIII.

   Я говорю это безотносительно къ ихъ грубости или чистотѣ или къ крѣпости ихъ ластовицъ,-- но, по правдѣ, развѣ ночныя рубашки не отличаются отъ денныхъ въ этомъ отношеніи не меньше, чѣмъ въ какомъ либо другомъ,-- что онѣ до того превосходятъ тѣ длиною, что, когда вы лежите въ нихъ, они почти на столько-же спускаются ниже вашихъ ногъ насколько денныя до нихъ не доходятъ.
   По крайней мѣрѣ, ночныя рубашки вдовы Wadman (какъ было, должно быть, въ модѣ при королѣ Вильгельмѣ и королевѣ Аннѣ) были скроены по такому фасону; и если покрой ихъ измѣненъ (въ Италіи, напримѣръ, онѣ свелись на нѣтъ) -- тѣмъ хуже для публики. У нея-же онѣ имѣли два съ половиной фламандскаго аршина въ длину; такъ что, полагая даже на среднюю женщину два аршина, у нея оставалось лишнихъ пол-аршина въ ея полное распоряженіе.
   Благодаря тому, что за одной маленькой прихотью идетъ всегда другая,-- за семь лѣтъ вдовства, въ теченіе которыхъ много было пустыхъ, холодныхъ ночей, дышавшихъ декабремъ, незамѣтно вошло въ привычку, а за послѣдніе два года сдѣлалось однимъ изъ уставовъ ея спальной слѣдующее обыкновеніе: какъ только Mrs. Wadman ложилась въ постель и протягивала ноги, она всегда оповѣщала объ этомъ Бригитту, и та, съ подобающимъ видомъ скромности приподнявъ въ ногахъ одѣяло, брала въ руки тѣ пол-аршина полотна, о которыхъ мы говорили, и плотно натянувъ ихъ обѣими руками книзу, собирала въ четыре или пять ровныхъ продольныхъ складокъ, вынимала изъ своего рукава большую булавку и крѣпко скалывала ихъ вмѣстѣ (остріемъ булавки къ себѣ) немного повыше рубца; послѣ чего она крѣпко подтыкала одѣяло вокругъ ногъ и желала своей госпожѣ покойной ночи.
   Это былъ неизмѣнный порядокъ, не допускавшій иныхъ видоизмѣненій кромѣ того, что въ холодныя и бурныя ночи, когда Бригитта поднимала одѣяло, она соображалась единственно съ градусникомъ своего сердца,-- и производила обычную операцію стоя на колѣняхъ или на корточкахъ -- въ зависимости отъ различной степени вѣры, надежды и любви, которую она въ ту ночь питала къ своей госпожѣ. Во всѣхъ остальныхъ отношеніяхъ этикетъ этотъ былъ священнымъ, и могъ поспорить съ самымъ механическимъ этикетомъ самой непреклонной опочивальни во всемъ христіанскомъ мірѣ.
   Въ первую ночь, какъ только капралъ отвелъ моего дядю Тоби на верхъ, то есть около десяти,-- Mrs. Wadinan бросилась въ кресло и, закинувъ правую ногу на лѣвую, такъ что образовалась подпорка для локтя, оперлась щекой на ладонь и, наклонившись впередъ, всесторонне обдумывала этотъ вопросъ до полуночи.
   На вторую ночь она подошла къ своему письменному столу, приказала Бригиттѣ принести пару новыхъ свѣчъ и поставить ихъ на столъ, достала свой брачный договоръ и перечитала его съ большимъ благоговѣніемъ: а на третью ночь (послѣднюю пребыванія у нея моего дяди Тоби), когда Бригитта одернула ночную рубашку и собиралась закалывать ее булавкой,--
   -- Одновременнымъ толчкомъ обѣихъ пятокъ сразу (но, вмѣстѣ съ тѣмъ, самымъ естественнымъ толчкомъ въ ея положеніи,-- ибо, принимая ********* за положеніе солнца на меридіанѣ, это былъ сѣверо-восточный толчокъ (она выбила булавку изъ ея рукъ,-- и связанный съ ней этикетъ упалъ,-- упалъ на полъ и разбился въ тысячу дребезгъ.
   Что ясно показывало, что вдова Wadman была влюблена въ моего дядю Тоби.
   

ГЛАВА CCLIV.

   Голова моего дяди Тоби была такъ переполнена въ то время другими заботами, что онъ могъ найти время для этой лишь послѣ разоренія Дюнкирхена, когда всѣ прочія Европейскія нужды были удовлетворены.
   Это было причиной почти одиннадцатилѣтняго перемирія (то есть, это для моего дяди Тоби; для Mrs Wadman это былъ пустой промежутокъ). Но такъ какъ въ случаяхъ этого рода дѣло возгорается лишь отъ второго удара -- какое-бы пространство времени ни отдѣляло его отъ перваго,-- то я предпочитаю, по этой причинѣ, назвать это любовными похожденіями моего дяди Тоби съ вдовою Wadman, а не вдовы Wadman съ моимъ дядей Тоби.
   И это различіе не безразлично.
   Это не то, что: старая трехугольная шляпа или трехугольная старая шляпа,-- сколько разъ заставлявшее ваши милости ссориться между собою; тутъ есть разница въ самой природѣ вещей:--
   И, позвольте мнѣ вамъ сказать, господа, даже весьма большая.
   

ГЛАВА CCLV.

   И такъ, вдова Wadman была влюблена въ моего дядю Тоби,-- а мой дядя Тоби не былъ влюбленъ въ вдову Wadman; ей, значитъ, ничего иного не оставалось, какъ продолжать любить моего дядю Тоби,-- или бросить это дѣло.
   Вдова Wadman не соглашалась ни на то, ни на другое.
   -- Милосердое Небо!-- я забываю, что я самъ немного того-же характера: ибо когда только случается,-- а это иногда бываетъ, около равноденствія,-- что какая-нибудь земная богиня кажется мнѣ и тѣмъ, и другимъ, и третьимъ, до того, что я не могу завтракать изъ-за нея,-- а она ни на грошъ не интересуется тѣмъ, завтракаю я или нѣтъ,--
   -- Будь она проклята!-- я посылаю ее въ Татарію, изъ Татаріи въ Огненную Землю, и такъ дальше къ чорту. Словомъ, нѣтъ той адской ниши, куда я не таскаю и не забрасываю ея божественность.
   Но сердце нѣжно,-- страсти, въ такую пору приливаютъ и отливаютъ десять разъ въ минуту,-- и я мгновенно возвращаю ее обратно; а такъ какъ я все довожу до крайностей, то и помѣщаю ее въ самомъ центрѣ млечнаго пути.--
   Яснѣйшая изъ звѣздъ! ты прольешь на кого-нибудь свою силу.--
   -- Чортъ побери ее и ея силу! (съ этими словами я окончательно выхожу изъ терпѣнія) -- много ему отъ нея будетъ проку!-- Клянусь всѣмъ волосатымъ и рубчатымъ,-- восклицаю я, снимая свою мѣховую шапку и обвертывая ее вокругъ пальца,-- я не далъ-бы и двугривеннаго за цѣлую дюжину такихъ!"
   -- Однако, это славная шапочка (я надѣваю ее на голову и плотно прижимаю къ ушамъ) -- и теплая, и мягкая; особенно если гладить ее по шерсти;-- но увы! я никогда не увижу такого счастья:-- (тутъ моя философія опять терпитъ крушеніе).
   -- Нѣтъ! и пальца моего въ этомъ пирогѣ не будетъ (тутъ я разбиваю свою метафору).
   Корочку и крошки,
   Внутренность и наружность,
   Верхъ и низъ;-- я все ненавижу, проклинаю, отстраняю;-- меня тошнитъ отъ одного его вида:--
   Это все одинъ перецъ,
                                 чеснокъ,
                                 эстрагонъ,
                                 соль и
                                 чортово.....-- Клянусь великимъ архи поваромъ всѣхъ поваровъ, который ничего, кажется, не дѣлаетъ съ утра до ночи, какъ только сидитъ подлѣ огня и придумываетъ для насъ разныя разжигательныя блюда,-- я не прикоснулся-бы къ нему за цѣлый міръ.--
   -- О, Тристрамъ! Тристрамъ! воскликнула Дженни.
   О, Дженни! Дженни! отвѣчалъ я, переходя къ слѣдующей главѣ.
   

ГЛАВА CCLVI.

   -- "Не прикоснулся-бы къ нему за цѣлый міръ", я, кажется, сказалъ? Боже, какъ я разогрѣлъ свое воображеніе этой метафорой!..
   

ГЛАВА CCLVII.

   Что показываетъ,-- чтобы ни говорили по этому вопросу ваши милости и достопочтенства (я не говорю думали, ибо всѣ, кто только думаетъ, думаютъ и по этому, какъ и по всѣмъ другимъ, приблизительно одинаково) -- что любовь, несомнѣнно,-- по крайней мѣрѣ, говоря въ алфавитномъ порядкѣ -- нѣчто
   Адское,
   Безразсудное,
   Вспыльчивое,
   Гордое,
   Дерзкое (на Е не будемъ подбирать)
   Жестокое,
   Злорѣчивое и въ то-же время --
   Кроткое,
   Любезное,
   Миролюбивое,
   Нѣжное,
   Общежительное,
   Прелестное,
   Сострадательное,
   Рѣзвое,-- ну, P-то нужно было поставить впередъ -- да, словомъ, нѣчто такое, про что можно сказать, какъ отецъ мой какъ-то сказалъ моему дядѣ Тоби въ заключеніе длиннаго разсужденія по этому предмету!-- "тутъ почти нельзя согласовать двухъ взглядовъ, братъ Тоби", сказалъ онъ, "безъ гипаллага". Это что такое? воскликнулъ мой дядя Тоби.
   Телѣга впереди коня, пояснилъ мой отецъ.--
   -- Что-же онъ тамъ долженъ дѣлать? вскричалъ мой дядя Тоби.--
   Ничего иного, молвилъ мой отецъ,-- какъ только влѣзть туда или оставить ее въ покоѣ.
   А вдова Wadman, какъ я уже говорилъ вамъ, не желала ни того, ни другого.
   Она стояла, однако, готовая къ дѣлу,-- готовая слѣдить за всѣми случайностями.
   

ГЛАВА CCLVIII.

   Судьба, знавшая, конечно, напередъ, про чувства вдовы Wadman и моего дяди Тоби, съ самаго созданія вещества и движенія (и съ большею любезностью, чѣмъ свойственно ей) установила такую цѣпь причинъ и послѣдствій, такъ тѣсно соединенную своими звеньями, что для моего дяди Тоби едвали даже оставалась возможность поселиться въ какомъ-нибудь другомъ домѣ на свѣтѣ или занять какой-нибудь другой садъ въ Христіанскомъ мірѣ, кромѣ того самаго дома и сада, который примыкалъ къ усадьбѣ вдовы Wadman и шелъ параллельно ей. А это, вмѣстѣ съ преимуществомъ, доставляемымъ вдовѣ Wadman частымъ кустарникомъ, росшимъ въ ея саду, но вдоль изгороди моего дяди Тоби, давало ей въ руки всѣ тѣ случайности, которыхъ требовала любовная война: она могла наблюдать за движеніями моего дяди Тоби и господствовала также надъ его военными совѣтами; а такъ какъ онъ съ своимъ сердцемъ, чуждымъ всякихъ подозрѣній, разрѣшилъ капралу чрезъ посредничество Бригитты сдѣлать калитку для сообщенія между обоими садами, ради удлиненія ея прогулокъ, то это дало ей возможность доводить свои наступленія до самыхъ дверей караулки и даже, подчасъ, атаковать ее изъ признательности, пытаясь взорвать моего дядю Тоби въ самой его караулкѣ.
   

ГЛАВА CCLIX.

   Это очень прискорбно, -- но, тѣмъ не менѣе, подтверждается ежедневнымъ наблюденіемъ надъ человѣкомъ, что его можно зажечь, какъ свѣчку, съ обоихъ концовъ, лишь бы фитиль достаточно выходилъ наружу; безъ этого -- ничего не выйдетъ; если же даже фитиль есть, но вы зажжете его снизу, то пламя, къ несчастью, обыкновенно гаснетъ само собой -- и опять значитъ ничего не выйдетъ.
   Что касается меня, то еслибы я всегда могъ выбирать, съ какого конца горѣть -- я не выношу мысли о томъ, чтобы меня можно было сжечь, точно какое нибудь животное -- я всегда приказывалъ бы хозяйкѣ дома зажигать меня сверху, ибо тогда я догорѣлъ бы пристойнымъ образомъ до самаго подсвѣчника,-- то есть отъ головы до сердца, отъ сердца до печени, отъ печени до желудка и такъ далѣе, по брыжеечнымъ венамъ и артеріямъ, чрезъ всѣ изгибы и боковыя вмѣстилища внутренностей и ихъ оболочекъ, до самой слѣпой кишки.
   -- Умоляю васъ, докторъ Слопъ, молвилъ какъ то мой дядя Тоби, перебивая его въ разговорѣ съ моимъ отцомъ (въ ту ночь, когда моя мать производила меня на свѣтъ), во время котораго онъ упомянулъ о слѣпой кишкѣ,-- умоляю васъ, молвилъ мой дядя Тоби, скажите мнѣ, гдѣ находится слѣпая кишка? я, правду сказать, дожилъ до старыхъ лѣтъ, а до сихъ поръ не знаю, гдѣ она лежитъ.
   -- Слѣпая кишка, отвѣчалъ докторъ Слопъ, лежитъ между подвздошной и ободочной кишкой.
   -- У мужчины? спросилъ мой отецъ.
   -- Это совершенно также и у женщины, воскликнулъ докторъ Слопъ.
   -- Ну, этого я не зналъ, замѣтилъ мой отецъ.
   

ГЛАВА CCLX.

   -- И такъ, считая болѣе вѣрнымъ положиться на обѣ системы, М-rs. Уодманъ рѣшила заранѣе, что она зажжетъ его не съ того или другого конца, а -- болѣе расточительно -- съ обоихъ концовъ сразу, если это окажется возможнымъ.
   Надо сказать, что если бы М-rs. Уодманъ, съ Бригиттой для подмоги, перерыла въ теченіе семи лѣтъ подрядъ всѣ склады военнаго хлама, относящагося и къ кавалеріи и къ пѣхотѣ, начиная съ большого Венеціанскаго арсенала и кончая Лондонскимъ Тоуеромъ (исключительно) -- она не нашла бы блинды или мантелеты болѣе годныхъ для ея цѣли, чѣмъ тѣ орудія осады, которыя представляли ей разныя приспособленія моего дяди Тоби, устроенныя имъ удобства ради.
   Кажется, я не говорилъ вамъ...-- а, впрочемъ, не знаю, можетъ быть и говорилъ...-- впрочемъ, какъ бы то ни было,-- это одна изъ тѣхъ многихъ вещей, которыя человѣку проще передѣлать снова, чѣмъ разсуждать объ нихъ; дѣло въ томъ, что мой дядя Тоби всегда, въ продолженіе всей войны, слѣдилъ за тѣмъ, чтобы внутри его будки, съ лѣвой стороны, постоянно находился планъ того города или крѣпости,-- надъ осадой которыхъ работалъ капралъ,-- прикрѣпленный сверху двумя или тремя булавками, а снизу висѣвшій свободно, чтобы его удобнѣе можно было приближать къ глазамъ и т. п.... какъ того требовали обстоятельства; поэтому, когда атака была рѣшена, госпожѣ Уодманъ оставалось только подойти къ двери будки, протянуть правую руку и, переступая въ то-же время лѣвой ногой черезъ порогъ, взять конецъ плана или профиля или что тамъ было, въ руку и приподнять его къ себѣ, наклоняя голову ему на-встрѣчу; при этомъ страстишка моего отца вспыхивала неизбѣжно,-- и онъ тотчасъ-же брался своей лѣвой рукой за другой уголь карты и приступалъ къ объясненію, держа свою трубку въ правой рукѣ, въ видѣ указки.
   Когда атака достигала уже этого пункта,-- то свѣтъ вполнѣ пойметъ послѣдовательность слѣдующаго военнаго пріема М-rs. Уодманъ, который заключался въ томъ, чтобы при первой возможности взять изъ рукъ моего дяди Тоби его трубку, что ей обыкновенно удавалось сдѣлать подъ тѣмъ или другимъ предлогомъ (чаще всего ради указанія съ большей ясностью какого-нибудь редута или бруствера на картѣ) -- раньше, чѣмъ мой дядя Тоби -- чистая душа!-- успѣвалъ пройти съ ней полѣдюжины саженей.
   -- Это заставляло моего дядю Тоби пускать въ дѣло свой указательный палецъ.
   -- А это производило въ атакѣ слѣдующаго рода различіе, -- слѣдуя въ ней, какъ въ первомъ случаѣ, концомъ своего указательнаго пальца рядомъ съ концомъ чубука моего дяди Тоби, она могла бы пропутешествовать съ нимъ отъ Дана до Биршебы {Города Палестины.},-- еслибы планы моего дяди Тоби захватывали такъ далеко,-- безъ всякаго результата: ибо въ чубукѣ нѣтъ того артеріальнаго или жизненнаго жара, который возбуждаетъ чувство; онъ не могъ ни сообщить чувства біеніемъ крови, ни принять его путемъ отзывчивости, -- онъ зналъ только дымъ.
   Тогда какъ, слѣдуя своимъ указательнымъ пальцемъ за пальцемъ моего дяди Тоби, не отставая отъ него ни на волосъ, чрезъ всѣ завороты и изгибы его чертежей,-- то прижимаясь къ нему сбоку, то надавливая на ноготь, то поднимаясь по немъ,-- прикасаясь къ нему постоянно то тутъ, то тамъ,-- она хоть приводила кое что въ движеніе.
   Это хоть и пустая перестрѣлка да притомъ вдали отъ главнаго корпуса, однако, привлекало мало по малу и другое; ибо тутъ карта обыкновенно вырывалась изъ ихъ рукъ прижималась къ стѣнкѣ будки, а мой дядя Тоби, въ простотѣ душевной, придерживалъ ее всей рукой, чтобы удобнѣе продолжать свои объясненія; а госпожа Уодманъ, движеніемъ быстрѣе мысли, непремѣнно присосѣживалась поближе къ ней. Это ужъ сразу открывало достаточно широкій путь, чтобы по немъ могло переходить въ ту или другую сторону любое чувство, оставалось только лицамъ, опытнымъ въ теоріи и практикѣ любви, пользоваться имъ для своихъ надобностей.
   Когда-же она (какъ прежде) держала свой указательный палецъ параллельно съ пальцемъ дяди Тоби, то это неизбѣжно приводило въ дѣйствіе и большой палецъ; а разъ большой и указательный палецъ были пущены въ дѣло, то за ними, очевидно, пошла и вся рука.-- Твоя, дорогой дядя Тоби, никогда теперь не бывала на мѣстѣ;-- Госпожа Уодманъ постоянно распоряжалась ею, то поднимая ее, то отодвигая туда или сюда,-- и все это съ самыми нѣжными поталкиваніями, поддергиваніями и двусмысленными пожиманіями...
   Пока это все продѣлывалось наверху, могла-ли она забыть дать ему почувствовать, что это ея нога (а не чья либо иная) нѣжно прижимается, внизу, къ его икрѣ!-- Удивительно-ли, поэтому, что такая энергичная двойная атака на обоихъ крыльяхъ приводила, подчасъ, центръ моего дяди Тоби въ замѣшательство?
   -- Чортъ его побери! говорилъ мой дядя Тоби.
   

ГЛАВА CCLXI.

   Вы легко себѣ представите, что эти атаки госпожи Уодманъ бывали разнородны, видоизмѣняясь подобно тѣмъ атакамъ, которыми полна исторія и по тѣмъ же причинамъ. Посторонній зритель не всегда даже узналъ бы въ нихъ атаку; а если-бы и узналъ, то смѣшалъ-бы всѣ эти виды между собою;-- но я пишу не для нихъ. Я еще умѣю точнѣе распространиться въ описаніи ихъ, когда доберусь до нихъ, что будетъ еще черезъ нѣсколько главъ; здѣсь-же мнѣ остается только прибавить, что въ связкѣ подлинныхъ бумагъ и чертежей, которые отецъ мой позаботился свернуть отдѣльно, находится прекрасно сохранившійся планъ Bouchain {Крѣпость на Шельдѣ, присоединенная къ Франціи по Нимвегенекому миру.} (который будетъ и храниться мною въ такомъ-же видѣ, пока у меня хватитъ силъ хранить чтобы то ни было); въ нижнемъ его углу, съ правой стороны, до сихъ поръ видны отпечатки двухъ замаранныхъ нюхательнымъ табакомъ пальцевъ,-- принадлежавшихъ, какъ есть полное основаніе предполагать, госпожѣ Уодманъ; ибо противоположная сторона карты, находившаяся, какъ я полагаю, въ рукахъ моего дяди Тоби, совершенно чиста. Повидимому это -- под линный памятникъ одной изъ описанныхъ атакъ; тѣмъ болѣе, что на другомъ краю карты видны еще сгладившіяся, правда, но все-же замѣтныя Vestigia двухъ проколовъ, представляющихъ, безспорно, тѣ самыя дырочки, черезъ которыя она была приколота къ будкѣ.
   Клянусь всѣмъ жреческимъ! эту дорогую святыню, съ ея Stigmata и проколами, я цѣню выше всѣхъ реликвій Римской церкви;-- какъ всегда, однако, въ такихъ случаяхъ, исключая проколы, язвившіе тѣло святой Радагунды въ пустынѣ, которые покажутъ вамъ, но имя любви, по пути между Fesse и Cluny, монахини ея ордена.
   

ГЛАВА CCLXII.

   Кажется, ваша милость, укрѣпленія совершенно разорены, сказалъ Тримъ, а бассейнъ сравненъ съ моломъ.-- Мнѣ тоже такъ кажется,-- отвѣчалъ мой дядя Тоби съ полуподавленнымъ вздохомъ;-- но лучше зайди, Тримъ, въ гостинную и принеси условія мира;-- они лежатъ на столѣ.
   -- Они лежали тамъ цѣлыхъ шесть недѣль, отвѣчалъ капралъ,-- пока именно сегодня утромъ не пришло въ голову старой служанкѣ растопить ими печь.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказалъ мой дядя Тоби, служба наша болѣе не нужна.-- Тѣмъ прискорбнѣе, ваша милость, молвилъ капралъ, бросая при этомъ свою лопату въ стоявшую подлѣ него тачку, съ самымъ выразительнымъ видомъ огорченія, какой только можно себѣ представить; онъ уже грузно оборачивался по сторонамъ, отыскивая свою кирку, заступъ, колья и прочіе мелкіе военные снаряды, чтобы прибрать ихъ съ поля, какъ вдругъ былъ прерванъ въ своемъ дѣлѣ донесшимся до его слуха изъ будки -- увы! звучащимъ еще грустнѣе черезъ тонкія сосновыя доски, изъ которыхъ она была построена.
   -- Нѣтъ, сказалъ капралъ самъ себѣ: пускай я сдѣлаю это завтра съ утра, пока его благородіе еще не встанетъ; и, взявши опять съ тачки лопату съ маленькой кучкой земли какъ будто для того, чтобы подравнять что-нибудь у подножія гласиса (въ дѣйствительности-же съ намѣреніемъ поближе подойти къ своему барину и развлечь его), онъ отрѣзалъ ею куска два дерну,-- подровнялъ ихъ края и, слегка ударивъ ихъ раза два, плашмя, лопатой,-- сѣлъ у самыхъ ногъ моего дяди Тоби и началъ слѣдующій разговоръ: --
   

ГЛАВА CCLXIII.

   Съ тысячей сожалѣній... впрочемъ, ваша милость, мнѣ кажется, что я скажу лишь глупую вещь для солдата.
   Солдатъ, воскликнулъ мой дядя Тоби, перебивая капрала, не болѣе изъятъ отъ возможности сказать глупость, Тримъ, чѣмъ человѣкъ ученый.-- Однако, съ нимъ это бываетъ не такъ часто, ваша милость, возразилъ капралъ.-- Мой дядя Тоби утвердительно кивнулъ головой.
   Съ тысячей сожалѣній, значитъ -- сказалъ капралъ, бросая на Дюнкирхенъ съ его моломъ такой взглядъ, какимъ Сервій Сульпицій (плывя изъ Эгины въ Мегару, на возвратнопъ пути изъ Азіи) окинулъ Коринѳъ и Пирей.
   -- "Съ тысячей сожалѣній, ваша милость, разоряли мы эти работы; но тысячу разъ пришлось бы пожалѣть, еслибы онѣ остались на мѣстѣ".
   -- Ты правъ, Тримъ, въ обоихъ замѣчаніяхъ, сказалъ мой дядя Тоби.-- По этой причинѣ, продолжалъ капралъ, отъ начала ихъ разрушенія до самаго конца,-- я ни разу не свистѣлъ, не пѣлъ, не смѣялся, не плакалъ, не вспоминалъ былыхъ подвиговъ и не разсказалъ вашей милости ни одной повѣсти, хорошей или скверной.
   -- У тебя много достоинствъ, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби; и я считаю далеко не меньшимъ изъ нихъ то, что, будучи разскащикомъ, ты рѣдко разсказывалъ мнѣ плохія повѣсти, хотя часто утѣшалъ меня ими въ часы грусти и развлекалъ въ часы угрюмости.
   -- Это потому, ваша милость, что, кромѣ повѣсти о Богемскомъ королѣ и его семи замкахъ, всѣ онѣ истинны,-- ибо всѣ про меня.
   -- Это не уменьшаетъ ихъ пріятность для меня, Тримъ, отвѣтилъ мой дядя Тоби. Но скажи мнѣ, что-же это за повѣсть? ты возбудилъ мое любопытство.
   -- Я сейчасъ разскажу ее вашей милости, объявилъ капралъ.-- Въ томъ случаѣ, однако, сказалъ мой дядя Тоби, снова бросая пристальный взглядъ на Дюнкирхенъ и молъ,-- въ томъ случаѣ, если она не забавная: для такихъ, Тримъ, человѣкъ всегда долженъ носить въ себѣ половину ихъ успѣха -- воспріимчивость къ веселью; мое-же теперешнее настроеніе, Тримъ, только помѣшало-бы моему безпристрастному отношенію къ тебѣ и къ твоей повѣсти она ни въ какомъ случаѣ не веселая, отвѣчалъ капралъ.-- Однако, я не хотѣлъ-бы слишкомъ мрачной... прибавилъ мой дядя Тоби.-- Она не принадлежитъ ни къ той, ни къ другой категоріи отвѣчалъ капралъ: она совершенно подойдетъ къ вашему настроенію.-- Въ такомъ случаѣ я поблагодарю тебя за нее отъ всего сердца, воскликнулъ мой дядя Тоби; и такъ, Тримъ, начинай пожалуйста!
   Капралъ поклонился; и хотя это совсѣмъ не такъ легко, какъ воображаетъ свѣтъ -- граціозно снять тощую папаху, а также ничуть не легче, на мой взглядъ,-- отвѣсить свойственный капралу, преисполненный уваженія, поклонъ, когда человѣкъ сидитъ поджавши ноги, на землѣ,-- однако капралъ справился съ обѣими задачами гораздо лучше, чѣмъ можно было ожидать въ его положеніи: опершись ладонью правой руки, обращенной въ сторону его господина, на траву, немного позади своего туловища, дабы обезпечить послѣднему большій просторъ движеній и слегка сжавъ въ то-же время тремя пальцами лѣвой верхушку своей шапки, отъ чего она какъ-бы сократилась въ діаметрѣ, онъ точно незамѣтно сдунулъ ее съ своей головы,-- а даже не снялъ... откашлявшись дважды, чтобы увидѣть, въ какомъ тонѣ его повѣсть лучше пойдетъ и легче попадетъ подъ настроеніе его господина, онъ обмѣнялся съ нимъ однимъ быстрымъ взглядомъ, полнымъ расположенія и началъ такъ:
   

ПОВѢСТЬ ПРО КОРОЛЯ БОГЕМІИ И ЕГО СЕМЬ ЗАМКОВЪ.

   Жилъ былъ нѣкій король Бо-ге-
   Капралъ еще только вступалъ въ предѣлы Богеміи, а мой отецъ уже принужденъ былъ остановить его на минуту. Онъ отправился въ путь съ непокрытой головою, такъ какъ, снявши шапку въ концѣ прошлой главы, оставилъ ее лежать подлѣ себѣ на землѣ.
   -- Добрый глазъ всегда все видитъ,-- и капралъ не успѣлъ произнести первыхъ пяти словъ своей повѣсти, какъ мой дядя Тоби уже два раза вопросительно коснулся его шапки концомъ своей трости, какъ-бы говоря: Что-же ты ее не надѣваешь, Тримъ?-- Тримъ поднялъ ее съ самой почтительной медленностью и, бросивъ при этомъ жалостливый взглядъ на шитье, украшавшее ея переднюю часть, отчаянно уже потускнѣвшее и раздергавшееся во многихъ самыхъ красивыхъ и изящныхъ, расшитыхъ какими-то листиками, мѣстахъ -- онъ опять положилъ ее у своихъ ногъ, собираясь размышлять по этому предмету.
   -- Все, что ты намѣренъ сказать, воскликнулъ мой дядя Тоби, вѣрно до послѣдняго слова:
   "Ничто на этомъ свѣтѣ, Тримъ, не вѣчно".
   -- Но что скажемъ мы, когда износятся эти знаки твоей любви и памяти, дорогой Томъ,-- вопросилъ Тримъ.
   -- Да больше ничего и говорить не нужно, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби: и мнѣ кажется, Тримъ, что тутъ хоть до дня Страшнаго Суда думай, а новаго ничего не выдумаешь.
   Капралъ, убѣждаясь, что мой дядя Тоби былъ правъ, и что умъ человѣческій тщетно старался-бы извлечь изъ его шапки какое-нибудь новое размышленіе,-- надѣлъ ее, оставивъ всякія попытки въ этомъ направленіи; и, разгладивъ рукой задумчивую морщину, набѣжавшую на его лобъ подъ вліяніемъ послѣднихъ мыслей, онъ вернулся, съ прежнимъ взглядомъ и оттѣнкомъ голоса, къ своей повѣсти о Богемскомъ королѣ и его семи замкахъ.
   

ПОВѢСТЬ ПРО КОРОЛЯ БОГЕМІИ И ЕГО СЕМЬ ЗАМКОВЪ.
ПРОДОЛЖЕНІЕ.

   Жилъ былъ нѣкій король Богеміи; однако, въ чье царствованіе онъ жилъ, кромѣ своего собственнаго,-- я не умѣю объяснить вашей милости.
   Да я совсѣмъ отъ тебя этого и не требую, Тримъ, воскликнулъ мой дядя Тоби.
   -- Это было, ваша милость, незадолго до того времени, когда великаны стали переставать нарождаться на свѣтъ Божій; но въ какомъ году послѣ Рождества Христова это было...
   -- Вотъ вопросъ, за разрѣшеніе котораго я не далъ бы и гроша, замѣтилъ мой дядя Тоби.
   -- Все-таки, ваша милость,-- отъ этого, знаете, повѣсть какъ-то лучше выглядитъ...
   -- Она твоя, Тримъ, а потому -- украшай ее, какъ знаешь; и назначай изъ всѣхъ временъ такое, которое тебѣ всего болѣе нравится, продолжалъ мой дядя Тоби, ласково глядя на него: я предоставляю тебѣ полную свободу.
   Капралъ поклонился; ибо мой дядя Тоби, такимъ образомъ, положилъ у ногъ его, предоставивъ въ его полное распоряженіе, все обширное царство времени, со всѣми его безднами, столѣтіе за столѣтіемъ и годъ за годомъ,-- отъ сотворенія міра до Ноева потопа; и отъ Ноева потопа до рожденія Авраамова,-- черезъ всѣ странствованія патріарховъ до исхода евреевъ изъ Египта; и черезъ всѣ династіи, олимпіады, урбекондиты и прочія достопамятныя эры различныхъ народовъ міра до пришествія Христа и отъ него до самой той минуты, когда капралъ разсказывалъ свою повѣсть... Но скромность едва касается однимъ пальцемъ того, что Щедрость предлагаетъ обѣими руками,-- и капралъ удовольствовался самымъ плохимъ годомъ изъ всей кучи;-- чтобы ваши милости, въ лицѣ большинства и меньшинства, не рвали другъ другу самое тѣло съ костей въ спорахъ относительно того, "не бываетъ-ли всегда такимъ годомъ -- годъ послѣдняго прожитаго и отложеннаго календаря" -- я прямо объявлю вамъ это; хотя случилось это по совсѣмъ иной причинѣ.
   -- Это былъ ближайшій къ нему годъ -- тысячу семьсотъ двѣнадцатый по Рождествѣ Христовомъ, когда герцогъ Ормондскій выкидывалъ во Фландріи всякую чертовщину; Капралъ взялъ его и снова пустился въ свое странствіе по Богеміи.
   

ПОВѢСТЬ ПРО КОРОЛЯ БОГЕМІИ И ЕГО СЕМЬ ЗАМКОВЪ.
ПРОДОЛЖЕНІЕ.

   Въ тысяча семьсотъ двѣнадцатомъ году жилъ, ваша милость...
   -- Знаешь, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби, откровенно говоря -- всякій другой годъ казался-бы мнѣ болѣе подходящимъ,-- не только въ виду печальнаго пятна, которое легло въ этотъ годъ на нашу исторію благодаря отозванію нашихъ, войскъ и отказу прикрыть осаду Quesnoi, не смотря на невѣроятную отвагу, съ которой Фажель {Quesnoi -- древній городъ сѣверной Франціи, переходившій не разъ изъ рукъ французовъ во власть австрійцевъ; въ 1712 году онъ былъ дважды взятъ французами -- Евгеніемъ Савойскимъ и потомъ Вилларомъ -- Фажель (ум. 1718 г.) фельдмаршалъ имперской арміи, особенно отличавшійся въ сраженіяхъ при Fleurs'ѣ, Моне'ѣ, при взятіи Namur'а и проч.} велъ свое дѣло,-- но также и въ интересахъ твоей повѣсти; ибо если въ ней участвуютъ великаны,-- какъ можно полагать на основаніи нѣкоторыхъ твоихъ словъ...
   -- Только одинъ, ваша милость...
   -- Это ужъ все равно, что двадцать, возразилъ мой дядя Тоби;-- тебѣ слѣдовало-бы унести его сотъ на семь или на восемь лѣтъ назадъ, подальше отъ бѣды, въ которую онъ можетъ попасть, благодаря разнымъ критикамъ и прочимъ темнымъ людямъ; вотъ почему я совѣтовалъ-бы тебѣ, если ты будешь еще когда нибудь разсказывать эту повѣсть...
   -- Мнѣ-бы, ваша милость, хотя до того дожить, чтобы разъ досказать ее до конца, замѣтилъ Тримъ; а ужъ больше-то и никогда не стану разсказывать ее ни мужчинѣ, ни женщинѣ, ни ребенку.-- Ну, ну!.. молвилъ мой дядя Тоби съ такимъ выраженіемъ дубродушнаго поощренія, что капралъ сталъ продолжать свою повѣсть съ еще большой поспѣшностью.
   

ПОВѢСТЬ ПРО КОРОЛЯ БОГЕМІИ И ЕГО СЕМЬ ЗАМКОВЪ.
ПРОДОЛЖЕНІЕ.

   Жилъ-былъ, ваша милость,-- промолвилъ капралъ, возвышая голосъ и радостно потирая для начала ладони своихъ рукъ -- нѣкій король Богеміи...
   -- Брось, Тримъ, совсѣмъ свое опредѣленіе времени, молвилъ мой дядя Тоби, наклоняясь впередъ и мягко пожимая рукой плечо капрала, чтобы смягчить непріятность новаго вмѣшательства;-- выпусти его, Тримъ; разсказъ сойдетъ отлично и безъ этихъ тонкостей, которыя хороши только тогда, когда человѣкъ достаточно увѣренъ въ точности своихъ свѣдѣній.-- Увѣренъ въ точности!-- повторилъ Капралъ, покачивая головой.
   -- Вѣрно, продолжалъ мой дядя Тоби: человѣку, подготовленному, какъ были мысъ тобой, къ вооруженной службѣ, рѣдко смотрящему впередъ далѣе конца своей винтовки или назадъ -- далѣе ранца, не легко имѣть ясное представленіе объ этомъ дѣлѣ.-- Господь съ вами, ваша милость,-- воскликнулъ капралъ, побѣжденный столько за способомъ аргументаціи моего дяди Тоби, какъ и ей самому него другое дѣло есть! Когда онъ не въ бою, не въ походѣ и не на гарнизонномъ дежурствѣ,-- онъ долженъ чистить ружье, заботиться о своей аммуниціи, чинить свою обмундировку, самого себя брить и держать въ чистотѣ, чтобы всегда имѣть такой-же видъ, какъ на парадѣ; то какая-же, ваша милость, надобность солдату знать еще какую-нибудь географію?-- съ торжествомъ прибавилъ капралъ.
   -- Ты хотѣлъ сказать хронологію, Тримъ, поправилъ его мой дядя Тоби; ибо географія-то ему безусловно необходима; онъ долженъ близко знать всякую страну, въ которую можетъ занести его служба, также какъ и границы каждой изъ нихъ; ему слѣдуетъ знать каждый городъ, мѣстечко, деревню и поселокъ вмѣстѣ со всѣми ведущими къ нимъ каналами, дорогами и тропинками. Не должно быть рѣки или ручья, Тримъ, про которой онъ не могъ-бы разсказать, проходя мимо него, съ перваго взгляда,-- какъ онъ называется, въ какихъ горахъ беретъ начало, гдѣ протекаетъ,-- насколько судоходна рѣка и гдѣ ее можно перейти въ бродъ, а гдѣ нельзя;-- онъ долженъ знать степень плодородности каждой долины и даже работника, который ее вспахивалъ,-- долженъ быть въ состояніи описать и даже, въ случаѣ нужды, начертить точную карту всѣхъ равнинъ и проходовъ, крѣпостей, покатостей, лѣсовъ и болотъ, которые лежатъ на пути войска;-- онъ долженъ быть знакомъ съ мѣстными произведеніями, растеніями, минералами, водами, животными, особенностями климата и временъ года, колебаніями температуры,-- съ населеніемъ, его обычаями, языкомъ, нравами и даже религіей.
   -- Иначе нельзя себѣ уяснить, капралъ,-- продолжалъ мой дядя Тоби, привставая въ своей будкѣ по мѣрѣ того, какъ онъ начиналъ горячиться въ разговорѣ, -- какимъ образомъ Марльборо могъ провести свою армію отъ береговъ Мааса до Бельбурга; отъ Бельбурга до Керпенорда -- (тутъ капралъ не въ силахъ уже былъ сидѣть дольше) -- отъ Керпенорда, Тримъ, до Калзакена; отъ Калзакена до Нейдорфа, отъ Нейдорфа до Ланденбурга; отъ Ланденбурга до Мильденгейма; отъ Мильденгейма до Эльхингена; отъ Эльхингена до Гильгена; отъ Гильгена до Бальмергофена; отъ Бальмергофена до Скелленбурга, гдѣ онъ вторгнулся въ укрѣпленія непріятеля, пробилъ себѣ проходъ къ Дунаю, перешелъ черезъ Лехъ -- и подвигался съ своими войсками къ сердцу имперіи, проходя во главѣ ихъ черезъ Фрибургь, Гокенверть и Шонсвельтъ,-- къ равнинамъ Бленгейма и Гохштета?-- Какъ онъ ни былъ великъ, капралъ, -- онъ не могъ-бы сдѣлать ни шагу, не только -- подвинуться на разстояніе цѣлаго дня похода, безъ помощи географіи. Вотъ хронологія -- та, я сознаюсь, Тримъ, продолжалъ мой дядя Тоби, снова спокойно усаживаясь въ своей будкѣ,-- кажется мнѣ, изъ всѣхъ наукъ такою, безъ которой всего легче было-бы обойтись солдату, если-бы только не тотъ свѣтъ, которымъ она должна когда-нибудь озарить его, опредѣливъ время изобрѣтенія пороха, -- грозное дѣйствіе котораго (такъ какъ онъ разрушаетъ передъ собою все, словно громъ) стало новою эрой въ исторіи нашихъ военныхъ усовершенствованій, измѣнивъ столь кореннымъ образомъ условія нападенія и обороны, -- какъ морскихъ, такъ и сухопутныхъ -- и открывъ при этомъ такой просторъ искусству и ловкости, что міръ не можетъ быть черезчуръ точнымъ, стремясь узнать доподлинно настоящее время его открытія,-- или черезчуръ любознательнымъ въ своихъ попыткахъ узнать имя великаго изобрѣтателя, а также обстоятельства, породившія это открытіе.
   Я, впрочемъ, далекъ отъ оспариванія;, того, въ чемъ согласны всѣ историки, продолжалъ мой дядя Тоби,-- именно, въ 1380 году нашей эры, въ царствованіе Венцеслава, сына Карла Четвертаго -- нѣкій попъ, по фамиліи Шварцъ, познакомилъ съ употребленіемъ пороха Венеціанцевъ, въ ихъ войнахъ противъ Генуэзцевъ; несомнѣнно извѣстно, однако, что онъ не былъ первымъ; ибо, если вѣрить Дону Педро, епископу ліонскому... но какъ-же, ваша милость, попы да архіереи стали такъ сильно тревожить свои головы изъ за пороха? Господь знаетъ,-- отвѣчалъ мой дядя Тоби. Его промыселъ -- отовсюду извлекаетъ пользу такъ вотъ, онъ указываетъ, въ своей хроникѣ короля Альфонса на покорителя Толедо, что въ 1343 году, то есть цѣлыми тридцатью семью годами раньше, тайна пороха уже была хорошо извѣстна и съ успѣхомъ примѣнялась и Маврами и Христіанами, не только въ ихъ морскихъ сраженіяхъ того времени, также и при памятнѣйшихъ осадахъ въ Испаніи и Берберіи; -- кромѣ того, весь свѣтъ знаетъ, что по тому-же спеціальному вопросу писалъ и монахъ Беконъ, великодушно давшій міру рецептъ его составленія болѣе, чѣмъ за полтора столѣтія до рожденія Шварца; а Китайцы, присовокупилъ мой дядя Тоби, еще болѣе запутываютъ всѣ наши свѣдѣнія по этому предмету, хвастая открытіемъ пороха еще за нѣсколько вѣковъ до того.
   Они просто -- кучка лжецовъ, воскликнулъ Тримъ.
   Въ этомъ дѣлѣ,-- замѣтилъ мой дядя Тоби, они какъ нибудь ошибаются: для меня это ясно изъ теперешняго жалкаго положенія ихъ военно-инженернаго искусства, способнаго только создать ровъ съ кирпичной стѣной, но безъ фланговъ; что-же касается того, что они выдаютъ за бастіоны по угламъ его,-- то они похожи развѣ только... на одинъ изъ моихъ семи замковъ, ваша милость,-- подсказалъ Тримъ.
   Мой дядя Тоби хотя и затруднялся найти сравненіе, однако, самымъ вѣжливымъ образомъ отказался отъ прецложенія Трима,-- пока Тримъ не замѣтилъ ему, что у него ихъ еще цѣлыхъ полъдюжины въ Богеміи, и онъ не знаетъ, какъ сбыть ихъ съ рукъ; -- тутъ ужъ мой дядя Тоби былъ такъ тронутъ добродушной шутливостью капрала, что прекратилъ свою диссертацію о порохѣ и попросилъ капрала, не теряя времени, возобновить, свой разсказъ про короля Богеміи и его семь замковъ.
   

ПОВѢСТЬ ПРО КОРОЛЯ БОГЕМІИ И ЕГО СЕМЬ ЗАМКОВЪ.
ПРОДОЛЖЕНІЕ.

   Этотъ несчастный король Богеміи, началъ Тримъ... Какъ? развѣ онъ былъ несчастенъ? вскричалъ мой дядя Тоби, который до того ушелъ въ свое разсужденіе о порохѣ и другихъ военныхъ дѣлахъ, что хотя и просилъ капрала продолжать, однако, не могъ еще сообразить, что его неоднократныя перебиванія достаточно оправдывали примѣненіе подобнаго эпитета.-- Развѣ онъ былъ несчастенъ, Тримъ? спросилъ мой дядя Тоби, расчувствовавшись.-- Капралъ, предварительно пославъ свой эпитетъ со всѣми его сипонимами къ чорту, принялся пробѣгать мысленно главныя событія изъ повѣсти про Богемскаго короля; однако, изъ всѣхъ нихъ явствовало, что онъ былъ счастливѣйшимъ человѣкомъ, который когда-либо жилъ на свѣтѣ,-- и это поставило капрала втупшсъ; ибо, не желая взять свой эпитетъ обратно,-- еще менѣе объяснить его,-- и совершенно не желая измѣнить свою повѣсть (подобно тому, какъ дѣлаютъ это люди науки) ради подлаживанья къ обстоятельствамъ,-- онъ заглядывалъ моему дядѣ Тоби въ лицо, ища въ немъ поддержки; но, замѣтивъ, что мой дядя Тоби самъ ожидалъ того-же самаго, -- онъ прокашлялся -- и продолжалъ:
   -- Король Богеміи, ваша милость, былъ несчастенъ вотъ почему, отвѣчалъ Тримъ: -- морскія занятія доставляли ему громадное удовольствіе и отраду, а въ цѣломъ Богемскомъ королевствѣ не случилось ни одного приморскаго города...
   -- Да съ какого бы онъ чорта взялся, Тримъ? воскликнулъ мой дядя Тоби: Богемія страна совсѣмъ континентальная, такъ какъ-же могло случиться иначе.
   -- Могло бы, отвѣчалъ Тримъ, если бы такъ угодно было Богу.
   Мой дядя Тоби никогда не разсуждалъ о существѣ и естественныхъ свойствахъ Божіихъ иначе, какъ съ осторожностью и нерѣшительностью.
   -- Не думаю, возражалъ мой дядя Тоби, послѣ нѣкотораго молчанія; -- ибо, находясь, какъ я сказалъ, въ сердцѣ материка и будучи окруженный Силезіей и Моравіей -- съ востока: Лузатіей и Верхней Саксоніей -- съ сѣвера; Франконіей -- съ запада и Баваріей -- съ юга,-- Богемія не могла бы приблизиться къ морю, не переставая быть Богеміей;-- съ другой стороны, и море не могло бы подступить къ Богеміи безъ того, чтобы не залить значительную часть Германіи, разоряя милліоны несчастныхъ жителей, которые не въ состояніи были-бы съ этимъ бороться. Возмутительно, воскликнулъ Тримъ.
   -- И это доказало-бы, въ Отцѣ всего сущаго, такой недостатокъ чувства состраданія -- мягкаго, продолжалъ мой дядя Тоби,-- что, мнѣ кажется, Тримъ, это никакъ не могло-бы случиться.
   Капралъ отвѣсилъ поклонъ, съ выраженіемъ непритворнаго согласія,-- и продолжалъ:
   -- Такъ вотъ, этому самому королю Богемскому, вмѣстѣ съ королевой и придворными, случилось какъ-то выйти погулять яснымъ лѣтнимъ вечеромъ...
   Вотъ, тутъ слово "случилось" умѣстно, Тримъ, -- воскликнулъ мой дядя Тоби: ибо король Богеміи и его королева могли выйти, а могли и остаться:-- тутъ было дѣло случая, которое могло принять тотъ или другой оборотъ,-- въ зависимости, единственно, отъ велѣній судьбы.
   -- Король Вильгельмъ, ваша милость, былъ того мнѣнія, что все предопредѣлено намъ на этомъ свѣтѣ, замѣтилъ Тримъ; и это до такой степени, что онъ часто говаривалъ солдатамъ, что "каждая пуля летитъ по особому адресу". Онъ былъ великій человѣкъ, молвилъ мой дядя Тоби. И я вѣрю до сей поры, продолжалъ Тримъ, что пуля, заставившая меня выбыть изъ строя въ битвѣ подъ Ланденомъ, была направлена въ мое колѣно съ единственною цѣлью -- исключить меня изъ той службы, чтобы опредѣлить къ вашей милости, гдѣ мои старые годы окружены такой изысканной заботливостью.
   -- Это никогда и не будетъ считаться иначе, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби.
   Сердца -- какъ господина, такъ и слуги -- были одинаково подвержены внезапнымъ наплывамъ чувства; -- прошло нѣсколько минутъ молчанія.
   -- Къ тому-же, сказалъ капралъ, возобновляя разговоръ,-- но уже болѣе веселымъ голосомъ, -- если-бы не эта единственная пуля, я никогда, ваша милость, не былъ-бы влюбленъ...
   -- Такъ ты былъ однажды влюбленъ, Тримъ? замѣтилъ съ улыбкой мой дядя Тоби.--
   -- О! воскликнулъ капралъ: по уши!-- осмѣлюсь доложить вашей милости.-- Неужели? и гдѣ-же, когда? и какъ это произошло? Я не слыхалъ объ этомъ до сихъ поръ ни слова, сказалъ мой дядя Тоби.-- Да я думалъ, отвѣчалъ Тримъ, что каждый барабанщикъ, каждый унтеръ-офицерскій сынъ въ полку это знали.-- Мнѣ, значитъ, давно пора услышать объ этомъ -- сказалъ мой дядя Тоби.
   -- Ваша милость помните, конечно, полное пораженіе нашей арміи и послѣдующій безпорядокъ въ лагерѣ, въ дѣлѣ при Ланденѣ; каждый долженъ былъ самъ заботиться о себѣ и если-бы не полки Виндгама Лумлея и Гольвея, прикрывшіе наше отступленіе черезъ Неерспекенскій мостъ, пожалуй самому королю не удалось-бы до него добраться;-- его тогда тѣсно прижали со всѣхъ сторонъ,-- помните, ваша милость.
   -- Храбрый смертный! воскликнулъ мой дядя Тоби, приходя въ восторгъ: словно сейчасъ вижу я ту минуту, когда все проиграно,-- а онъ скачетъ мимо меня, капралъ, влѣво, чтобы привести за собой остатки англійской конницы на подкрѣпленіе праваго фланга и еще попытать счастья -- не удастся-ли сорвать лавры съ чела Люксембурга; -- я вижу его, съ отстрѣленнымъ бантомъ его шарфа, какъ онъ воодушевляетъ новыми силами полкъ бѣднаго Гольвея, разъѣзжая передъ строемъ; вотъ онъ оборачивается и атакуетъ Conti во главѣ полка.-- Храбрецъ! храбрецъ, клянусь небомъ! вскричалъ мой дядя Тоби: о, онъ заслуживаетъ короны.-- Такъ-же вѣрно, какъ воръ заслуживаетъ петли, закричалъ Тримъ.
   Мой дядя Тоби зналъ вѣрноподданническія чувства капрала;-- иначе сравненіе было-бы ему не вполнѣ по вкусу; но капралъ не замѣтилъ во время его нѣкоторую неловкость,-- а теперь уже вернуть было поздно... Оставалось, значитъ, только продолжать далѣе.
   Такъ какъ число раненыхъ было огромно, и никому не было времени думать о чемъ-нибудь другомъ, кромѣ собственной безопасности...-- Хотя, замѣтилъ мой дядя Тоби, Тальмашъ увелъ свою пѣхоту съ большой осторожностью.-- Но я былъ оставленъ на полѣ битвы, сказалъ капралъ.-- Въ самомъ дѣлѣ, бѣдняга! отвѣчалъ мой дядя Тоби.-- Такъ что мнѣ пришлось пролежать до слѣдующаго полудня, продолжалъ капралъ, пока меня подняли и положили въ телѣгу, съ двѣнадцатью или четырнадцатью другими, чтобы везти въ нашъ госпиталь. Нѣтъ другой части тѣла, ваша милость, гдѣ рана причиняетъ болѣе невыносимыя страданія, чѣмъ въ колѣнѣ.
   -- За исключеніемъ паха, возразилъ мой дяди Тоби.-- А я думаю, ваша милость, отвѣчалъ капралъ, что колѣно, конечно, чувствительнѣе, такъ какъ въ немъ сходятся столько сухожилій и всякой этой всячины.
   -- Вотъ поэтому-то пахъ и гораздо чувствительнѣе, замѣтилъ мой дядя Тоби, такъ какъ здѣсь, кромѣ сухожилій и всякой всячины (я не лучше тебя знаю, какъ оно называется), еще и * * * недалеко.
   Госпожа Уодманъ, все время сидѣвшая въ своей бесѣдкѣ,-- тотчасъ-же придержала дыханіе, отколола свой чепчикъ подъ подбородкомъ и привстала на одной ногѣ.
   Споръ между дядей Тоби и Тримомъ поддерживался нѣкоторое время дружелюбно и съ равной силой съ обѣихъ сторонъ, пока Тримъ не вспомнилъ наконецъ, что онъ часто плакалъ надъ страданіями своего господина, но ни разу не проронилъ слезы изъ-за своихъ собственныхъ -- и сразу готовъ былъ уступить; но мой дядя Тоби не хотѣлъ этого позволить.-- Это ничего не доказываетъ, Тримъ, -- возразилъ онъ,-- кромѣ твоего великодушія.
   Такъ что вопросъ о томъ,
   Сильнѣе-ли боль отъ раны въ пахѣ (caeterie paribus), нежели боль отъ раны въ колѣнѣ, или
   Боль отъ раны въ колѣнѣ не сильнѣе-ли боли отъ раны въ пахѣ -- по сей день остается нерѣшеннымъ.
   

ГЛАВА CCLXIV.

   Боль въ колѣнѣ, сама по себѣ, была чрезвычайна, продолжалъ капралъ; тряскость же телѣги, вмѣстѣ съ неровностью страшно изрытой дороги, только ухудшали и безъ того плохое положеніе: каждый шагъ казался мнѣ смертью, такъ что потеря крови, потребность въ уходѣ, да еще лихорадка, приближеніе которой я чувствовалъ... (Бѣдняга! промолвилъ мой дядя Тоби).-- Все это вмѣстѣ, ваша милость, было болѣе, чѣмъ я въ состояніи былъ вынести.
   Я разсказывалъ про свои страданія какой-то молодой женщинѣ, стоявшей возлѣ крестьянской избы, гдѣ остановилась наша телѣга, послѣдняя изъ цѣлаго обоза; меня внесли въ комнату, а молодая женщина достала изъ кармана какое-то успокаивающее лекарство, котораго она дала мнѣ, накапавъ на сахаръ; замѣтивъ, что это мнѣ помогало, она угостила меня имъ еще въ другой и третій разъ.-- А я, ваша милость, разсказывалъ ей про свое мученье и говорилъ, что оно до того не терпимо, что лучше бы мнѣ лечь въ постель (при этомъ я повернулъ лицо къ кровати, стоявшей въ углу комнаты) и умереть, чѣмъ ѣхать дальше... Тогда она захотѣла подвести меня къ постели, а я упалъ безъ чувствъ къ ней на руки.-- Добрая она была душа, молвилъ капралъ, утирая слезу; да вотъ: ваша милость услышите...
   -- Я думалъ, что любовь -- радостная вещь, замѣтилъ мой дядя Тоби.
   -- Иногда, ваша милость, она бываетъ самой хлопотливой вещью въ мірѣ.
   Капралъ продолжалъ: молодая женщина убѣдила отпустить телѣгу съ ранеными безъ меня; она увѣрила ихъ, что я умру въ ту-же минуту, если буду положенъ въ телѣгу. Такъ что, когда я пришелъ въ себя, то я увидѣлъ, что нахожусь въ тихомъ, скромномъ деревенскомъ домикѣ, въ обществѣ лишь той-же молодой женщины, да крестьянина съ своей женой. Я лежалъ поперекъ кровати, въ углу комнаты, съ раненой ногой на стулѣ; а подлѣ меня сидѣла молодая женщина и одной рукой подносила мнѣ къ носу свой смоченный уксусомъ платокъ, а другой растирала мнѣ виски.
   Сперва я принялъ ее за дочь крестьянина (такъ какъ это былъ не постоялый дворъ) -- и предложилъ ей маленькій кошелекъ съ восемнадцатью флоринами, присланный мнѣ, черезъ рекрута, на память отъ моего бѣднаго брата Тома (тутъ Тримъ отеръ свои глаза), какъ разъ передъ отправленіемъ его въ Лиссабонъ.
   Я еще не разсказывалъ вамъ эту грустную исторію, ваша милость. (Тутъ Тримъ въ третій разъ обтеръ свои глаза).
   Молодая женщина позвала въ комнату старика и его жену, чтобы показать имъ деньги и тѣмъ открыть мнѣ кредитъ на постель и на тѣ мелкія надобности, которыя мнѣ могутъ представиться, пока я настолько оправлюсь, чтобы быть въ состояніи перебраться въ госпиталь.-- Ну вотъ, сказала она, завязывая маленькій кошелечекъ,-- я буду вашимъ банкиромъ; но такъ какъ одна эта должность не достаточно займетъ меня, то я буду и вашей нянькой.
   По тону, какимъ она произнесла это, также какъ и по ея платью, которое я сталъ разсматривать болѣе внимательно,-- я началъ думать, что молодая женщина не можетъ быть дочерью крестьянина.
   Она была одѣта въ черное до самыхъ пятъ; волосы ея были скрыты подъ полотнянымъ чепцомъ, плотно прилегающемъ ко лбу;-- это была одна изъ тѣхъ монахинь, ваша милость, которыхъ, какъ вамъ извѣстно, немало во Фландріи; ихъ еще выпускаютъ на свободу...-- Судя по твоему описанію, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби, я полагаю, что это была молодая бегинка {Béguіnеs -- женщины, жившія общинами, на подобіе монастырей, но не произносившія обѣтовъ; особенности этого общества достаточно выяснены въ самомъ текстѣ. Общины бегинокъ существовали съ XII вѣка до XV; въ Нидерландѣ, впрочемъ, онѣ держались значительно дольше, именно до конца XVIII в.}; ихъ теперь нигдѣ нельзя найти, кромѣ Испанскихъ Нидерландовъ, да еще въ Амстердамѣ;-- онѣ отличаются отъ прочихъ монахинь тѣмъ, что могутъ оставлять свою обитель, если вздумаютъ выйти замужъ: ихъ главная обязанность -- посѣщеніе больныхъ и помощь имъ. Что касается меня, однако, то я предпочелъ-бы, чтобы онѣ дѣлали это не по обязанности, а по добротѣ душевной.
   Она часто говаривала мнѣ, сказалъ Тримъ, что дѣлаетъ это изъ любви къ Христу. Но это мнѣ не нравилось.-- Однако, Тримъ, я думаю, что мы оба неправы, возразилъ мой дядя Тоби:-- спросимъ мистера Іорика объ этомъ сегодня вечеромъ у брата Шенди;-- пожалуйста напомни мнѣ объ этомъ, прибавилъ онъ.
   Молодая бегинка, продолжалъ капралъ, едва успѣла сказать мнѣ, что она "будетъ моей нянькой", какъ уже проворно принялась за исполненіе обязанностей таковой, приготовляя что-то для меня;-- вскорѣ -- хотя время это и показалось мнѣ очень продолжительнымъ -- она вернулась съ разными фланельками, и т. под., наложила мнѣ на ногу часа на два основательный компрессъ, приготовила миску жидкой каши къ ужину и, пожелавъ мнѣ спокойствія, обѣщала вернуться ко мнѣ рано поутру.-- Однако, она мнѣ пожелала того, чего немыслимо было достать. Жаръ у меня въ эту ночь былъ необычайно сильный; ея образъ особенно тревожилъ меня: я все время разрѣзалъ міръ пополамъ, чтобы отдать ей половину,-- и все время плакалъ, что у меня нечего раздѣлить съ ней, кромѣ ранца да восемнадцати флориновъ.-- Въ теченіе цѣлой ночи, точно ангелъ, стояла чудная бегинка возлѣ моей постели, отстраняя занавѣску и предлагая мнѣ успокоительныя лекарства,-- и только ея приходъ въ назначенный часъ и дѣйствительный пріемъ лекарства разбудилъ меня отъ моихъ сновидѣній. Поистинѣ, она почти не отходила отъ меня; и я такъ привыкъ получать жизнь изъ ея рукъ, что сердце мое сжималось и румянецъ пропадалъ на щекахъ, когда она выходила изъ комнаты; и однако, продолжалъ капралъ (высказывая одно изъ самыхъ странныхъ соображеній въ мірѣ по этому предмету),--
   "Это не была любовь" -- ибо въ теченіе трехъ недѣль, что она почти безпрерывно находилась при мнѣ, согрѣвая рукой мое колѣно, день и ночь,-- я могу по совѣсти сказать, ваша милость, что ********** ни разу.
   -- Это было очень странно, Тримъ, молвилъ мой дядя Тоби.
   -- Я тоже такъ нахожу, замѣтила Госпожа Уодманъ.
   -- Ни одного разу... повторилъ капралъ.
   

ГЛАВА CCLXV.

   -- Впрочемъ, это неудивительно, продолжалъ капралъ, замѣтивъ, что мой дядя Тоби размышляетъ объ этомъ;-- ибо любовь, ваша милость,-- совершенная война, въ томъ отношеніи, что какъ солдатъ, говорящій себѣ въ субботу вечеромъ, что онъ цѣлыхъ три недѣли оставался невредимъ, можетъ быть убитъ пулей въ сердце утромъ въ воскресенье,-- такъ случается и тутъ; разница только та, что я вдругъ влюбился въ сестрицу не утромъ въ воскресенье, а послѣ обѣда.-- Это налетѣло на меня разомъ, ваша милость,-- точно бомба, такъ что я едва даже успѣлъ проговорить: "Господи помилуй".
   -- Я думалъ, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби, что человѣкъ никогда не влюбляется такъ внезапно.
   -- Вотъ видите, ваша милость... особенно когда онъ ужъ къ этому подготовленъ -- отвѣчалъ Тримъ.
   -- Прошу тебя, сказалъ мой дядя Тоби, раскажи мнѣ, какъ это случилось.
   -- Со всѣмъ моимъ удовольствіемъ, сказалъ капралъ, отвѣшивая поклонъ.
   

ГЛАВА CCLVI.

   Я все это время избѣгалъ любви, продолжалъ капралъ, и такъ и избѣгь-бы ея до конца главы, если-бы не было суждено иначе.-- Противъ судьбы не устоишь.-- Это было какъ-то въ воскресенье, послѣ обѣда, какъ я уже доложилъ вашей милости.
   Старикъ съ своей женой куда-то ушли.
   Все было тихо и спокойно въ домѣ, словно въ полночь.
   На дворѣ не было ни утки, ни даже утенка,-- когда красивая бегинка зашла навѣстить меня....
   Моя рана въ то время совсѣмъ уже заживала;-- воспаленіе прошло нѣсколько времени тому назадъ,-- но на мѣсто его явился такой нестерпимый зудъ и надъ колѣномъ, и ниже его, что я изъ-за него всю ночь не могъ глазъ сомкнуть.
   Покажите мнѣ его, сказала она, опускаясь на колѣни къ моей ногѣ и касаясь нижняго края раны рукой.-- Ее только надо слегка потереть, сказала бегинка, и, покрывая ее одѣяломъ, начала тереть у меня подъ колѣномъ своимъ правымъ указательнымъ пальцемъ, скользя имъ впередъ и назадъ вдоль края фланели, придерживавшей повязку.
   Минутъ черезъ пять или шесть я почувствовалъ слегка кончикъ и второго ея пальца, который вскорѣ совсѣмъ присоединился къ первому -- а она продолжала тереть все такъ-же, взадъ и впередъ, довольно долго; тутъ мнѣ пришло въ голову, что я долженъ-бы влюбиться;-- я покраснѣлъ, увидя, какая у нея была бѣлая ручка.-- Я никогда больше въ жизни не увижу другой такой бѣлой руки, ваша милость...
   -- Едва-ли въ этомъ мѣстѣ... замѣтилъ мой дядя Тоби.
   Хотя капралъ относился къ этому съ самой искренней горестью, однако-жъ не могъ не улыбнуться.
   Молодая бегинка, продолжалъ капралъ, замѣчая, что это мнѣ очень помогаетъ, потеревъ нѣсколько времени двумя пальцами, стала потомъ тереть уже тремя,-- пока, наконецъ, не присоединился къ нимъ по-немногу и четвертый -- и тогда она стала тереть всей рукой. Я больше ни слова не скажу о рукахъ, ваша милость,-- но ея была мягче атласа.
   -- Сдѣлай одолженіе, Тримъ, восхваляй ее, сколько хочешь, сказалъ мой дядя Тоби; тѣмъ съ большимъ удовольствіемъ буду я слушать твою повѣсть.-- Капралъ самымъ непритворнымъ образомъ поблагодарилъ своего господина; но, не имѣя ничего иного сказать про руки бегинки, онъ перешелъ къ послѣдствіямъ всего этого.
   Красивая бегинка, говорилъ капралъ, продолжала тереть всей рукой у меня подъ колѣномъ; я началъ даже бояться, что ея рвеніе утомитъ ее.-- "Я готова сдѣлать въ тысячу разъ больше, ради любви Христовой", отвѣчала она.-- Съ этими словами, она перенесла руку на другую сторону фланели, выше колѣна, гдѣ я тоже жаловался на зудъ, и стала тереть и ее тоже.
   Тутъ я замѣтилъ, что начинаю влюбляться.
   По мѣрѣ того, какъ она продолжала тереть, я чувствовалъ, ваша милость, какъ любовь распространялась изъ подъ руки ея по всему моему тѣлу.
   Чѣмъ дольше она терла и чѣмъ дальше захватывала ея рука, тѣмъ болѣе разгорался огонь въ моихъ жилахъ,-- пока, наконецъ, благодаря двумъ или тремъ болѣе рѣдкимъ движеженіемъ ея руки, моя страсть не поднялась до высшаго предѣла.-- Я схватилъ ея руку...
   И прижалъ ее къ своимъ губамъ, Тримъ, докончилъ мой дядя Тоби,-- а потомъ сказалъ ей цѣлую рѣчь.
   Такъ-ли именно разрѣшилась любовь капрала, какъ то описалъ мой дядя Тоби -- это не важно: достаточно того, что она заключала въ себѣ сущность всѣхъ любовныхъ романовъ, которые когда-либо были написаны съ сотворенія міра.
   

ГЛАВА CCLXVII.

   Какъ только капралъ окончилъ свою любовную повѣсть -- или вѣрнѣе, мой дядя Тоби за него,-- госпожа Уодманъ тихонько вышла изъ своей бесѣдки, снова заколола свой чепецъ, прошла черезъ калитку, и медленно стала подвигаться къ будкѣ моего дяди Тоби: настроеніе, которое оставилъ Тримъ въ мысляхъ моего дяди Тоби, было слишкомъ выгодной минутой, чтобы упустить ее.
   -- Атака была рѣшена; она еще облегчалась тѣмъ, что мой дядя Тоби велѣлъ капралу отвести на мѣсто саперную лопатку, заступъ, кирку, колья и прочія воинскія принадлежности, лежавшія въ безпорядкѣ на томъ мѣстѣ, гдѣ стоялъ Дюнкирхенъ.-- Капралъ ушелъ.-- Поле было чисто.
   Посудите теперь, сударь, какъ глупо поступаетъ человѣкъ, который въ войнѣ-ли, въ чемъ другомъ, что приходится подчасъ дѣлать человѣку -- дѣйствуетъ, по заранѣе составленному плану; ибо если-бы стоило какой-либо планъ (независимо отъ обстоятельствъ) записать золотыми буквами (я говорю о Гетамскихъ архивахъ) -- то это, конечно, планъ атаки моего дяди Тоби въ его будкѣ, при помощи плана, измышленнаго госпожею Уодманъ.-- Но въ ту минуту въ будкѣ висѣлъ планъ Дюнкирхена,-- а такъ какъ разговоръ про Дюнхирхенъ всегда былъ для дяди отдохновеніемъ, то это только помѣшало-бы ей произвести впечатлѣніе, какого она добивалась; кромѣ того, еслибы даже она и могла воспользоваться имъ -- маневры пальцевъ и рукъ въ атакѣ будки были до такой степени превзойдены пріемами красивой бегинки Тримовой повѣсти -- что, въ это именно время, этотъ видъ атаки, какъ бы ни былъ онъ ранѣе успѣшенъ,-- становлся самымъ безжизненнымъ, какой только можно было измыслитъ.
   О! для этого оставьте только женщину въ покоѣ. Госпожа Уодманъ не успѣла открыть свою калитку, какъ душа ея обрадовалась уже перемѣнѣ обстоятельствъ.
   -- Она въ одну минуту составила новый планъ атаки.
   

ГЛАВА CCLXVIII.

   -- Я полу-помѣшана, капитанъ Шенди, сказала госпожа Уодмамъ, закрывая лѣвый глазъ своимъ батистовымъ платкомъ, въ то время какъ она приближалась къ двери сторожевой будки моего дяди Тоби; пылинка, или песчинка, или что-то такое -- я не знаю что -- попало мнѣ въ этотъ глазъ;-- посмотрите въ него: только это не въ бѣлкѣ.
   Съ этими словами госпожа Уодмамъ совсѣмъ приблизилась къ моему дядѣ Тоби, и, прижимаясь къ нему благодаря тѣснотѣ помѣщенія, присѣла въ уголкѣ на его скамейку, чтобы дать ему возможность исполнить ея просьбу, не вставая.-- Пожалуйста взгляните, повторила она.
   Честная душа! ты глядѣлъ въ него съ неменьшей простотой сердца, чѣмъ какой-нибудь ребенокъ въ стекло панорамы; и обидѣть тебя было-бы не менѣе грѣшно.
   Другое дѣло, если человѣкъ пособственному влеченію заглядываетъ въ этого рода вещи.
   Мой дядя Тоби никогда этого не дѣлалъ: и я готовъ отвѣчать за него, что онъ спокойно просидѣлъ бы на диванѣ съ іюня до января (то есть, какъ видите, и теплые, и холодные мѣсяцы), хотя-бы съ нимъ рядомъ сидѣла пара такихъ чудныхъ глазъ, какъ были у Родопы Ѳракіянки {Rhodopé Thracia tarn inevitabili fascino instructa, tain exacte oculis intueus attraxit, ut si in Jlam quis incidisset, fieri non posset, quin caperetur.-- Не знаю ктo." Примѣч. автора.},-- и не въ состояніи былъ бы даже сказать, какіе глаза были у его сосѣдки -- черные или голубые.
   Вся трудность была въ томъ, чтобы заставить моего дядю Тоби смотрѣть на себя.
   И она побѣждена. И я вижу его вонъ тамъ, съ свѣсившейся на сторону трубкой, изъ которой валится пепелъ, въ рукѣ,-- и онъ смотритъ -- смотритъ,-- протираетъ глаза и опять смотритъ, вдвое добродушнѣе, чѣмъ Галилей когда либо всматривался въ солнце, отыскивая на немъ пятна.
   Тщетно! ибо, клянусь всѣми силами, оживляющими этотъ органъ,-- лѣвый глазъ вдовы Уодманъ свѣтится въ эту минуту такъ-же ясно, какъ и правый;-- на немъ не видно ни соломенки, ни песчинки, ни пылинки, ни частички мякины,-- ничто его не затемняетъ, не отускляетъ. Тамъ нѣтъ ничего, мой дорогой дядюшка, кромѣ легкаго, восторженнаго огня, вырывающагося украдкой изъ каждой точки ея глаза, по всѣмъ направленіямъ, перебѣгая въ твой.
   -- Если ты еще минуту посмотришь ей въ глаза, ища эту пылинку, дядя Тоби,-- ты погибъ.
   

ГЛАВА CCLXIX.

   Глазъ -- какъ бы это ни показалось страннымъ -- чрезвычайно напоминаетъ пушку въ томъ отношеніи, что оба важны не столько сами по себѣ, сколько станкомъ (если можно такъ выразиться), въ которомъ они вращаются; благодаря этому послѣднему и тотъ и другая могутъ причинять такія страшныя послѣдствія. Я считаю это сравненіе недурнымъ; и такъ какъ оно высказано и даже поставлено въ началѣ главы, столько-же ради распространенія его, какъ и ради украшенія ея, то я за это прошу читателя, чтобы онъ постоянно имѣлъ его въ виду въ тѣхъ случаяхъ, когда я говорю про глаза госпожи Уодманъ (за исключеніемъ лишь одного раза въ слѣдующемъ періодѣ).
   -- Я долженъ доложить вамъ, сударыня, промолвилъ мой дядя Тоби, что ровно ничего не вижу въ глазу вашемъ.
   -- Да это не въ бѣлкѣ, отвѣчала госпожа Уодманъ. Мой дядя Тоби сталъ вглядываться изо всѣхъ силъ въ зрачекъ.
   Надо вамъ сказать, что изъ всѣхъ глазъ, какіе когда либо были созданы -- начиная съ вашихъ, сударыня, и кончая глазами самой Венеры, которые, конечно, были самой сладострастной парой глазъ, какіе когда-либо доставались на долю человѣка -- ни одинъ не былъ такъ способенъ лишить моего дядю Тоби спокойствія, какъ тотъ самый глазъ, въ который онъ всматривался; -- это не былъ, сударыня, вращающійся глазъ, или шаловливый, или похотливый; не былъ онъ ни блестящъ, ни горячъ, ни повелителенъ... не говорилъ онъ о высокихъ притязаніяхъ и пугающей требовательности, отъ которыхъ сразу свернулось бы то молоко человѣческой природы, изъ котораго состроенъ мой дядя Тоби;-- это былъ глазъ, сіяющій нѣжными привѣтствіями, мягкими отвѣтами; говорящій не какъ испорченная труба какого-нибудь худо сложеннаго органа (такой грубый разговоръ приходится мнѣ слышать не отъ одного изъ моихъ знакомыхъ глазъ), а мягкимъ шепотомъ, напоминающимъ послѣдніе тихіе звуки умирающаго святого,-- "Какъ можете вы жить безъ утѣхи, капитанъ Шенди, -- одиноко, не имѣя возлѣ себя груди, на которой вы могли бы успокоить свою голову, съ которой могли бы подѣлиться вашими заботами?"
   Это былъ глазъ...
   Однако, я самъ боюсь влюбиться въ него, если скажу про него еще хоть одно слово.
   -- На моего дядю Тоби онъ оказалъ должное воздѣйствіе.
   

ГЛАВА CCLXX.

   Ничто не обрисовываетъ характера моего отца и моего дяди Тоби въ болѣе развлекательномъ свѣтѣ, какъ различіе ихъ поведенія при одинакихъ обстоятельствахъ;-- ибо я не называю любовь несчастіемъ, въ силу убѣжденія, что человѣческое сердце всегда отъ нея лишь выигрываетъ. Великій Боже! чѣмъ долженъ былъ быть въ такое время мой дядя Тоби, который и такъ былъ всегда олицетвореніемъ благодушія!
   Отецъ мой, какъ видно по многимъ его бумагамъ, былъ весьма склоненъ къ этой страсти до вступленія въ бракъ;-- однако, благодаря нѣкоторой долѣ кисловато-забавнаго нетерпѣнія, свойственнаго его природѣ, онъ никогда не переносилъ ее, когда она его одолѣвала, какъ это подобаетъ христіанину.-- но сопѣлъ и храпѣлъ, и прыгалъ, и толкался, и повторялъ чортъ знаетъ что, сочиняя при этомъ противъ глаза горчайшія филиппики, какія когда либо писалъ человѣкъ;-- одна изъ нихъ есть въ стихахъ, вдохновленная какимъ-то глазомъ, который лишилъ его покоя въ теченіе двухъ или трехъ ночей подрядъ; въ первомъ порывѣ негодованія противъ него, онъ начинаетъ ее такъ:
   
   "Чортъ знаетъ что:-- проказы творятъ такія дѣла,
   Какихъ не дѣлалъ ни язычникъ, ни еврей, ни турокъ" *).
   *) Это будетъ напечатано цѣликомъ вмѣстѣ съ жизнеописаніемъ Сократа, и проч. трудами моего отца. Прим. автора.
   
   Словомъ, впродолженіи всего припадка мой отецъ былъ весь гнѣвъ и ругань, приближающаяся даже къ проклятію; -- только онъ не отличался при этомъ ни Эрнульфовой систематичностью: онъ былъ слишкомъ горячъ,-- ни Эрнульфовой политикой, такъ какъ хотя мой отецъ, въ порывѣ нетерпимости, проклиналъ и то, и се -- и все, что есть подъ небомъ помогающаго любви, побуждающаго его къ ней,-- однако онъ никогда не заканчивалъ свой рядъ проклятій безъ того, чтобы не проклятъ за одно и самого себя, какъ одного изъ самыхъ отмѣнныхъ дураковъ и колпаковъ (по его словамъ), когда либо выпущенныхъ на свѣтъ Божій.
   Мой дядя Тоби, наоборотъ, переносилъ любовь, какъ ягненокъ,-- сидя смирно и позволяя яду разливаться по его жиламъ безъ сопротивленія;-- какъ бы сильно ни болѣла его рана (точно также какъ и при ранѣ въ паху), онъ никогда не проронилъ ни одного слова жалобы или неудовольствія,-- онъ не обвинялъ ни небо, ни землю,-- ни о комъ и ни о чемъ не думалъ и не говорилъ ничего оскорбительнаго; онъ сидѣлъ одиноко и задумчиво, съ трубкой въ рукахъ, поглядывая на свою больную ногу -- и только выпуская вмѣстѣ съ клубомъ дыма, чувствительное ох-хо! которое никому изъ смертныхъ мѣшать не могло.
   Я сказалъ уже: онъ переносилъ ее, какъ ягненокъ.
   Въ дѣйствительности сначала онъ даже хорошенько ее и не понялъ; ибо, съѣздивши верхомъ въ тотъ же день, утромъ, вмѣстѣ съ моимъ отцомъ, въ лѣсъ (чудесный лѣсъ, который они хотѣли попытаться спасти изъ рукъ духовенства, распорядившагося рубить его въ пользу нищихъ {Г. Шенди подразумѣваетъ, по всей вѣроятности, нищихъ духомъ, такъ какъ деньги духовенство раздѣлило между собою.},-- тогда какъ лѣсъ этотъ разстилался противъ оконъ моего дяди Тоби и чрезвычайно помогалъ ему въ его описаніяхъ Виннендельской битвы), мой дядя Тоби, благодаря слишкомъ быстрой ѣздѣ, неудобному сѣдлу, скверной лошади, и т. д., натеръ себѣ водяной пузырь на нижней части своего тѣла -- и (какъ новичекъ въ любви) принялъ жгучую боль нарыва за составную часть любовнаго чувства; однако, когда нарывъ лопнулъ, другое-же чувство осталось -- мой дядя Тоби разомъ убѣдился, что его рана была не поверхностная, а прошла въ самое сердце.
   

ГЛАВА CCLXXI.

   Свѣтъ стыдится быть добродѣтельнымъ.-- Мой дядя Тоби мало зналъ свѣтъ, поэтому, когда онъ почувствовалъ любовь къ вдовѣ Уодманъ, то и не подозрѣвалъ, что изъ этого надо дѣлать больше тайну, чѣмъ если-бы госпожа Уодманъ, положимъ, порѣзала ему палецъ раскрывшимся ножомъ. Впрочемъ, если-бы онъ и зналъ это -- онъ такъ привыкъ всегда смотрѣть на Трима, какъ на преданнаго друга, и съ каждымъ новымъ днемъ своей жизни открывалъ новыя основанія къ тому, чтобы именно такъ къ нему относиться, что это ничуть не измѣнило-бы формы, въ которой онъ извѣстилъ его объ этомъ происшествіи.
   "Я влюбленъ, капралъ!" проговорилъ мой дядя Тоби.
   

ГЛАВА CCLXXII.

   Влюблены! воскликнулъ капралъ: -- ваша милость были совсѣмъ здоровы третьяго дня, когда я разсказывалъ вашей милости повѣсть про короля Богеміи.-- Богеміи! повторилъ мой дядя Тоби послѣ долгаго раздумья.-- Что сталось съ этой повѣстью, Тримъ?
   -- Мы какъ-то затеряли ее, ваша милость, перебивая другъ друга; но тогда ваша милость были такъ-же свободны отъ любви, какъ я теперь.-- Это случилось какъ разъ въ то время, когда ты уѣхалъ съ тачкой... Въ госпожу Уодманъ, молвилъ мой дядя Тоби.-- Она оставила здѣсь пулю, присовокупилъ мой дядя Тоби, показывая на грудь.
   -- Да она. ваша милость, не можетъ выдержать осады -- и бѣгствомъ не можетъ спастись! воскликнулъ капралъ.
   -- Однако, въ виду того, что мы сосѣди, я думаю, Тримъ, лучше объявить ей это сначала мирно, -- сказалъ мой дядя Тоби.
   -- Если-бы я смѣлъ не согласиться съ вашей милостью... началъ капралъ.
   -- Да иначе зачѣмъ-же бы я говорилъ съ тобой, Тримъ? мягко замѣтилъ ему мой дядя Тоби.
   -- Такъ я бы началъ, ваша милость, съ того, что отплатилъ-бы ей знатнымъ, громовымъ нападеніемъ,-- а потомъ уже повелъ-бы мирные переговоры, -- а то если только она впередъ узнаетъ, что ваша милость влюблены...-- Господь съ ней! да она объ этомъ знаетъ теперь не болѣе новорожденнаго ребенка, Тримъ,-- возразилъ мой дядя Тоби.
   Невинныя души!
   Госпожа Уодманъ ужъ двадцать четыре часа тому назадъ разсказала объ этомъ во всѣхъ подробностяхъ госпожѣ Бригиттѣ, а въ эту самую минуту держала съ ней совѣтъ касательно нѣкоторыхъ безпокоившихъ ее вопросовъ будущаго, которые дьяволъ, никогда не лежащій спокойно въ своей ямѣ, успѣлъ вселить ей въ голову прежде, чѣмъ она успѣла наполовину отчитать въ тишинѣ и спокойствіи свои утреннія молитвы.
   -- Я ужасно боюсь, Бригитта, говорила вдова Уодманъ, что я выйду замужъ за бѣднаго капитана, а онъ не будетъ пользоваться здоровьемъ, благодаря этой чудовищной ранѣ въ паху.
   Да она, можетъ быть, не такъ ужъ велика. Сударыня, какъ вы думаете, успокоивала ее Бригитта;-- да къ тому-же, прибавила она, я увѣрена, что она уже присохла.
   -- Какъ бы я хотѣла это знать, сказала госпожа Уодманъ, ради его-же самого.
   -- Да мы черезъ десять дней все узнаемъ вдоль и поперекъ, отвѣчала госпожа Бригитта; вѣдь, пока капитанъ будетъ ухаживать за вами, Мистеръ Тримъ -- я увѣрена -- будетъ любезничать со мною;-- а я и не буду ему мѣшать, прибавила Бригитта,-- лишь бы все отъ него вывѣдать.
   Программа сразу была намѣчена;-- а мой дядя Тоби съ капраломъ тѣмъ временемъ намѣчали свою.
   Ну-съ, началъ капралъ, отставляя лѣвую руку фертомъ, а правой дѣлая такой жестъ, который указывалъ на увѣренность въ успѣхѣ -- не болѣе,-- если ваша милость позволите мнѣ начертать планъ нападенія...
   Ты доставишь мнѣ этимъ, Тримъ, чрезвычайное удовольствіе, сказалъ мой дядя Тоби; и такъ какъ я предвижу, что ты долженъ будешь исполнять въ немъ обязанность моего адъютанта, то вотъ тебѣ, капралъ, золотой для начала, чтобы спрыснуть твою новую должность.
   -- Въ такомъ случаѣ, заговорилъ капралъ (поклонившись сначала въ благодарность за утвержденіе въ должности) -- мы начнемъ съ того, что достанемъ изъ большого походнаго сундука шитый мундиръ вашей милости, такъ какъ его надо провѣтрить, да почистить синіе отвороты и золото на рукавахъ;-- потомъ я завью вашъ парадный парикъ и пошлю за портнымъ, чтобы перевернуть на другую сторону ваши тонкіе брюки алаго цвѣта.
   Не лучше-ли взять красные плюшевые, замѣтилъ мой дядя Тоби.-- Они слишкомъ неуклюже сидятъ, возразилъ капралъ.
   

ГЛАВА ССLXXIII.

   -- Надо будетъ тебѣ еще достать щеточку и мѣлу -- почистить шпагу.-- Она будетъ только мѣшать вашей милости, отвѣчалъ Тримъ.
   

ГЛАВА CCLXXIV.

   А вотъ обѣ бритвы вашей милости -- тѣ будутъ наточены:-- и я почищу хорошенько свою шапку, да надѣну мундиръ бѣднаго лейтенанта Лефевра, который ваша милость дали мнѣ носить на память о немъ;-- а какъ только ваша милость выбрѣетесь чисто, надѣнете чистую рубашку, синій съ золотомъ мундиръ или тонкіе алые брюки -- ихъ надо надѣвать по очереди: либо одно, либо другое,-- когда все, такимъ образомъ, будетъ готово для атаки, -- мы смѣло пойдемъ въ дѣло, точно на приступъ бастіона; и пока ваша милость займетесь госпожею Уодманъ въ гостинной, направо, -- я нападу на госпожу Бригитту въ кухнѣ, налѣво; а разъ овладѣвши позиціей, я ужъ отвѣчаю за нее, воскликнулъ капралъ, щелкая пальцами у себя надъ головой,-- и побѣда наша!
   -- Хоть-бы мнѣ только справиться, какъ слѣдуетъ, промолвилъ мой дядя Тоби;-- но знаешь, капралъ, я легче подошелъ бы къ самому краю траншеи...
   -- А! Женщина -- совсѣмъ другое дѣло, замѣтилъ капралъ.
   -- Я полагаю, отвѣтилъ мой дядя Тоби.
   

ГЛАВА CCLXXV.

   Если что-нибудь на свѣтѣ изъ всего, что говорилъ мой отецъ, могло раздражать моего дядю Тоби въ то время, когда онъ былъ влюбленъ, такъ это превратный смыслъ, который отецъ мой постоянно придавалъ одному выраженію Илларіона-отшельника, отзывавшагося о своемъ воздержаніи, бодрствованіяхъ, самобичеваніяхъ и другихъ служебныхъ частностяхъ своей религіи -- съ большей шутливостью, чѣмъ подобало отшельнику,-- что "то были средства, къ которымъ онъ прибѣгалъ, чтобы отучить своего осла (разумѣя подъ этимъ тѣло) брыкаться".
   Оно очень нравилось моему отцу: это былъ хорошій способъ не только лаконически выражаться, но и опозорить въ то же время желанія и стремленія нашей болѣе низкой части; въ теченіе многихъ лѣтъ это было любимымъ выраженіемъ моего отца; онъ никогда не упоминалъ слова страсти, всегда говоря вмѣсто этого оселъ,-- такъ что можно сказать, что онъ все это время постоянно сидѣлъ верхомъ на своемъ или на чемъ нибудь чужомъ ослѣ.
   Тутъ я долженъ обратить ваше вниманіе на разницу между

ОСЛОМЪ моего отца и

   Моимъ КОНЬКОМЪ,-- чтобы намъ не смѣшивать въ нашемъ путешествіи впередъ эти два различныя понятія.
   Ибо мой Конекъ, если вы сколько-нибудь его припоминаете,-- отнюдь не злонравное животное; у него едва-ли найдется одинъ волосокъ, одна черточка сходства съ осломъ -- Онъ -- веселое, перемѣнчивое созданіе,-- свѣтлячокъ, бабочка, картинка, пустячокъ -- осада дяди Тоби,-- что-нибудь, за что хватается человѣкъ, отстраняясь отъ обычнаго теченія жизни, чтобы улетѣть на часокъ отъ житейскихъ тревогъ и заботъ.-- Это такое полезное маленькое животное, которому подобнаго и не сыщешь, пожалуй, въ свѣтѣ;-- да я даже и не знаю, какъ могъ-бы свѣтъ обойтись безъ него.
   -- Тогда какъ оселъ моего отца... О! не садитесь, не садитесь, не садитесь (это три раза, кажется?) -- не садитесь на него:-- это животное похотливое и плохо приходится отъ него тому человѣку, который не препятствуетъ ему брыкаться.
   

ГЛАВА CCLXXVI.

   Ну-съ, дорогой братецъ Тоби, молвилъ мой отецъ, при первой ихъ встрѣчѣ послѣ того, какъ тотъ влюбился,-- какъ поживаетъ вашъ оселъ?
   А надо вамъ сказать, что мой дядя Тоби гораздо больше думалъ о той части, гдѣ онъ нашелъ себѣ пузырь, чѣмъ объ Илларіоновой метафорѣ; извѣстно-же, что наши собственныя мысли всегда окрашиваютъ своимъ оттѣнкомъ все, что мы видимъ или слышимъ; поэтому и онъ вообразилъ себѣ, что мой отецъ, который былъ не особенно разборчивъ въ выборѣ названій, спрашивалъ его подъ этимъ именемъ объ этой самой его части -- и, не смотря на присутствіе въ гостинной моей матери, доктора Слопа и Мистера Іорика, счелъ болѣе вѣжливымъ принять вопросъ моего отца хоть и въ аллегорической формѣ, чѣмъ оставить его безъ вниманія. Когда человѣкъ притиснутъ между двумя неловкостями, то свѣтъ всегда (какъ я замѣтилъ) будетъ порицать его -- на какую-бы изъ двухъ онъ ни рѣшился; -- поэтому я не буду удивленъ, если свѣтъ осудитъ и моего дядю Тоби.
   Благодаря васъ, братъ Шенди, сказалъ мой дядя Тоби, совсѣмъ ужъ заживаетъ.-- Мой отецъ при началѣ возлагалъ на своего осла большія надежды и собирался снова пустить его въ ходъ; но докторъ Слопъ, разразившись неудержимымъ хохотомъ, и моя мать, воскликнувъ: Господи Благослови!-- совсѣмъ прогнали моего отца съ поля дѣйствій;-- а такъ какъ смѣхъ становился всеобщимъ, то его нечего было выводить опять, пока всѣ не успокоятся.
   Разговоръ поэтому продолжался безъ него.
   Всѣ говорятъ, что вы влюблены, братъ Шенди, обратилась къ нему моя мать; мы надѣемся, это правда.
   -- Мнѣ кажется, сестра, отвѣчалъ мой дядя Тоби, что я такъ влюбленъ, какъ вообще бываетъ всякій человѣкъ.-- Гм! Произнесъ мой отецъ.-- А когда вы это замѣтили? спросила моя мать.
   -- Когда нарывъ лопнулъ, отвѣтилъ мой дядя Тоби.
   Отвѣтъ моего дяди Тоби привелъ моего отца въ хорошее расположеніе духа,-- и онъ выступилъ уже безъ осла, въ пѣшемъ строю.
   

ГЛАВА CCLXXVII.

   Такъ какъ древніе говорятъ, братъ Тоби,-- сказалъ мой отецъ,-- что существуетъ два различныхъ и несходныхъ вида любви, соотвѣтственно различію органовъ, которые она поражаетъ, -- мозгъ и печень -- то мнѣ кажется, что человѣку влюбленному не мѣшаетъ поразмыслить о томъ, къ какому виду онъ подходитъ.
   -- Не все-ли равно, братъ Шенди, возразилъ мой дядя Тоби, которая это изъ двухъ,-- лишь бы она заставила человѣка жениться, любить свою жену и имѣть нѣсколько дѣтей?
   -- Нѣсколько дѣтей! вскричалъ мой отецъ, вставая со стула и пристально глядя въ лицо моей матери, въ то время какъ онъ протискивался между ней и докторомъ Слопомъ; -- нѣсколько дѣтей! вскричалъ мой отецъ, повторяя слова моего дяди Тоби и ходя взадъ и впередъ.
   -- Не думай, мой дорогой братъ Тоби, воскликнулъ мой отецъ, сразу успокоиваясь и подходя вплотную къ спинкѣ стула моего дяди Тоби,-- не думай, что я досадовалъ-бы, хотя-бы ихъ было у тебя цѣлыхъ двадцать;-- наоборотъ, я радовался-бы -- и любилъ-бы каждаго изъ нихъ, Тоби, какъ родной отецъ.
   Мой дядя Тоби незамѣтно просунулъ руку за спинку своего стула, чтобы подать руку моему отцу.
   И даже болѣе, продолжалъ онъ, не выпуская руки моего дяди Тоби,-- ты обладаешь, мой дорогой Тоби, въ такой степени молокомъ человѣческой природы и имѣешь такъ мало ея черствости, что просто жалѣть приходится, что весь свѣтъ не населенъ подобными тебѣ созданіями! и будь я Азіатскій повелитель, прибавилъ мой отецъ, самъ воодушевляясь своей новой мыслью,-- я обязалъ-бы тебя (если-бы только это не повліяло дурно на твое здоровье и не изсушило въ тебѣ слишкомъ быстро природную влажность или ослабило память и воображеніе -- какъ это часто дѣлается съ тѣми, кто неумѣренно подвигается на этомъ поприщѣ), братъ Тоби, nolens volens доставлять мнѣ ежемѣсячно по новому поданному; а для этого, дорогой Тоби, я предоставлялъ-бы тебѣ прекраснѣйшихъ женщинъ своего государства.
   При этихъ словахъ моего отца, мать моя открыла табакерку и понюхала табаку.
   Ну, замѣтилъ мой дядя Тоби, я не сталъ-бы поставлять дѣтей nolens volens, по закону, ни для чьего удовольствія -- будь то хоть для самаго великаго владыки въ мірѣ.
   И съ моей стороны было бы жестоко, братъ Тоби, принуждать тебя, сказалъ мой отецъ;-- но я только хотѣлъ показать тебѣ, что я не вмѣшиваюсь въ вопросъ о томъ, имѣтьли тебѣ ребенка -- если это окажется возможнымъ,-- а лишь хочу сдѣлать нѣкоторыя поправки въ твоихъ взглядахъ на любовь и бракъ.
   Однако, возразилъ Іорикъ, въ понятіи капитана Шенди о любви есть большая доля разума и здраваго смысла,-- и я даже чувствую, что мнѣ придется дать отвѣтъ въ томъ времени, которое я потратилъ во время оно на чтеніе разныхъ блестящихъ поэтовъ и риторовъ,-- ибо изъ нихъ мнѣ никогда не удавалось извлечь такую мысль и я вижу, что истратилъ его дурно.
   Я жалѣю, Іорикъ, сказалъ мой отецъ, что вы не читали Платона; тогда вы узнали-бы, что есть два вида любви!..-- Я знаю, перебилъ Іорикъ, что у древнихъ было двѣ религіи: одна для народа, другая для ученыхъ; но мнѣ кажется, что любовь была-бы хороша для обѣихъ одна и та-же.
   Нѣтъ, возразилъ мой отецъ -- и по тѣмъ-же соображеніямъ; ибо изъ этихъ двухъ видовъ (согласно комментарій Физина къ Велазію), одна любовь разумная,--
   Другая естественная; первая вѣчная,-- безъ матери,-- чуждая всякаго вмѣшательства Венеры; вторая -- рожденная отъ Юпитера и Діаны.
   Позвольте, братецъ, замѣтилъ мой дядя Тоби,-- какое дѣло до всего этого человѣку, который вѣруетъ въ Бога?-- Мой отецъ не могъ остановиться для отвѣта, изъ боязни порвать'нить своего разсужденія.
   Послѣдняя, продолжалъ онъ, вполнѣ совпадаетъ съ природой Венеры.
   Первая -- это золотая цѣпь, опущенная съ неба, побуждающая къ героической любви; она обнимаетъ въ себѣ и стремленіе къ мудрости и правдѣ, пробуждая любовь къ нимъ въ человѣчествѣ;-- вторая раздражаетъ похоть и только.
   Мнѣ кажется, что нарожденіе дѣтей не менѣе благотворно для міра, чѣмъ отысканіе какой-нибудь долготы... замѣтилъ Іорикъ.
   Конечно, сказала моя мать: любовь поддерживаетъ миръ на свѣтѣ.
   Въ домѣ, моя милая,-- да, не спорю.
   Она заселяетъ землю, сказала моя мать.
   И поддерживаетъ безлюдье на небѣ, моя милая, возразилъ мой отецъ.
   Дѣвство, воскликнулъ торжественно докторъ Слопъ, вотъ что населяетъ рай!
   Вотъ какъ!-- ишь, монахиня! оборвалъ его мой отецъ.
   

ГЛАВА CCLXXVIII.

   Мой отецъ спорилъ всегда такъ рѣзко и беззастѣнчиво, такъ всѣхъ обрѣзывалъ и обрывалъ, всѣхъ задѣвая и ожесточая и каждому приберегая какое-нибудь слово на долгую память о себѣ,-- что, если общество состояло изъ двадцати человѣкъ,-- менѣе чѣмъ въ полчаса она уже всѣхъ успѣвала возстановить противъ себя.
   Впрочемъ, ему не мало способствовало оставаться безъ союзниковъ еще и то обстоятельство, что онъ всегда выбиралъ такую позицію, въ которой всего труднѣе было удержаться; и, надо отдать ему справедливость, разъ избравши ее, онъ отстаивалъ ее такъ геройски, что всякому храброму или доброму человѣку было-бы больно видѣть его выбитымъ изъ нея.
   Вотъ почему Іорикъ, хотя и часто нападалъ на него, однако, никогда не напрягалъ при этомъ всѣхъ своихъ усилій.
   Дѣвство доктора Слопа, въ концѣ предыдущей главы, тотчасъ-же вызвало его на редутъ, и онъ начиналъ уже взрывать всѣ монастыри христіанскаго міра на глазахъ доктора Слопа, какъ въ гостинную вошелъ капралъ Тримъ и объявилъ моему дядѣ Тоби, что тонкія алыя брюки, приготовленныя для нападенія на госпожу Уодманъ, не годятся,-- такъ какъ портной, распоровъ ихъ, чтобы перевернуть, увидѣлъ, что они раньше уже были перевернуты.-- Ну такъ переверни ихъ опять, братъ,-- поспѣшилъ посовѣтовать мой отецъ; все равно, ихъ не разъ еще придется перевертывать, пока твое дѣло сладится.-- Они гнилы, какъ труха, сказалъ капралъ.-- Въ такомъ случаѣ, братъ, замѣтилъ мой отецъ, заказывай ужъ, очевидно, новую пару;-- ибо хоть я и знаю, продолжалъ мой отецъ, обращаясь къ компаніи, что вдова Уодманъ уже много лѣтъ, какъ влюблена въ моего брата Тоби и прибѣгала ко всевозможнымъ женскимъ хитростямъ и уловкамъ, чтобы завлечь и его въ то-же чувство, однако, теперь, какъ она его поймала, ея лихорадка уже перешла за кульминаціонную точку.
   Она достигла цѣли.
   А въ такихъ случаяхъ, продолжалъ мой отецъ,-- о которыхъ Платонъ, навѣрно, никогда и не думалъ, любовь, какъ вы видите, является не столько чувствомъ, сколько положеніемъ, въ которое человѣкъ вступаетъ, какъ вступилъ-бы, положимъ, въ отрядъ мой дядя Тоби;-- тутъ уже нѣтъ мѣста для вопроса о томъ, любитъ-ли онъ службу; поступивъ въ нее, онъ дѣйствуетъ такъ, какъ будто ее любитъ, и дѣлаетъ все возможное, чтобы выказать себя доблестнымъ человѣкомъ.
   Гипотеза эта, какъ и всѣ гипотезы моего отца, въ достаточной мѣрѣ, заслуживала сочувствіе, и мой дядя Тоби имѣлъ противъ нея одно лишь возраженіе, въ которомъ Тримъ готовъ былъ принять его сторону;-- но мой отецъ еще не вывелъ своего заключенія.
   По этой причинѣ, продолжалъ мой отецъ (повторивъ свое положеніе),-- хотя весь свѣтъ знаетъ, что госпожа Уодманъ расположена къ моему дядѣ Тоби -- и обратно,-- мой дядя Тоби расположенъ къ госпожѣ Уодманъ, и нѣтъ въ природѣ никакого препятствія къ тому, чтобы музыка заиграла въ эту-же ночь,-- однако, я готовъ отвѣчать за то, что она не наладится раньше года.
   Мы плохо приняли наши мѣры, сказалъ мой дядя Тоби, вопросительно заглядывая Триму въ лицо.
   Я готовъ прозакладывать свою шапку... началъ Тримъ. А Тримова шапка, какъ я уже разъ говорилъ вамъ, была его постояннымъ закладомъ; но такъ какъ онъ ее только прошлою ночью хорошенько вычистилъ, приготовляясь къ атакѣ, то это еще поднимало ея цѣну.-- Я готовъ-бы поставить свою шапку противъ одного шиллинга, продолжалъ Тримъ (кланяясь), если-бы только посмѣлъ биться съ вашими милостями объ закладъ...
   Что-же тутъ не смѣть, отвѣчалъ мой отецъ -- это только оборотъ рѣчи; ибо, говоря, что ты рискуешь своей шапкой противъ шиллинга, ты хочешь сказать только, что ты увѣренъ.
   Ну, въ чемъ-же ты увѣренъ?
   Что вдова Уодманъ, ваша милость, не выдержитъ и десяти дней.
   Откуда это у тебя такое знаніе женщины, другъ?-- насмѣшливо вскликнулъ докторъ Слопъ.
   Отъ католической священницы, въ которую я былъ влюбленъ, сказалъ Тримъ.
   Это была бегинка, поправилъ его мой дядя Тоби.
   Докторъ Слопъ черезчуръ разгнѣвался, чтобы выслушать различіе; а такъ какъ мой отецъ еще воспользовался этимъ случаемъ, чтобы вразсыпную напасть на всѣ монашескіе ордена, не щадя и бегинокъ,-- называлъ ихъ грузомъ глупаго и затхлаго товара,-- Слопъ не въ состояніи былъ дальше этого выдержать;-- мой дядя Тоби долженъ былъ сдѣлать кое-какія распоряженія относительно брюкъ; Іорикъ -- о своемъ четвертомъ общемъ дѣленіи,-- чтобы приготовиться къ предстоявшимъ имъ обоимъ на слѣдующій день нападеніямъ -- и компанія разошлась; отецъ-же мой, оставшись одинъ и имѣя еще свободныхъ полъча са передъ сномъ, потребовалъ перо, чернила и бумагу и написалъ моему дядѣ Тоби слѣдующее письмо съ совѣтами:

Мой дорогой братъ Тоби,

   То, что я собираюсь писать тебѣ здѣсь, касается женщинъ и ухаживанья за ними; я доволенъ за тебя -- хотя за себя не особенно, -- что могу написать тебѣ нѣсколько совѣтовъ въ этомъ направленіи въ то время, когда они могутъ тебѣ пригодиться.
   Если-бы таково было благоусмотрѣніе Того, который распоряжается нашею судьбою, и ты могъ-бы не пострадать въ наукѣ,-- я предпочелъ-бы, чтобы ты самъ, вмѣсто меня, обмакивалъ въ эту минуту перо въ чернила; но такъ какъ обстоятельства сложились иначе (и госпожа Шенди находится теперь возлѣ меня, приготовляясь ко сну), то я набросалъ, безъ плана, просто по мѣрѣ того, какъ они приходили мнѣ въ голову, кое-какія замѣчанія и свѣдѣнія, которыя, на мой взглядъ, могутъ быть тебѣ полезны,-- въ намѣреніи выказать этимъ мою любовь къ тебѣ и не сомнѣваясь, дорогой мой Тоби, что ты примешь ихъ безъ предубѣжденія.
   Во первыхъ, что касается всего, относящагося въ этомъ дѣлѣ религіи;-- хотя я чувствую при этомъ, что краснѣю, начиная говорить съ тобою по этому предмету, ибо прекрасно знаю, не смотря на твою нелицемѣрную скромность, что ты не забываешь ни одного изъ ея обрядовъ,-- однако, я хотѣлъ-бы напомнить тебѣ одинъ изъ нихъ особенно (на все продолженіе твоего ухаживанья), который ни подъ какимъ видомъ не слѣдуетъ упускать; а именно -- никогда не отправляться въ дѣло, будь то утромъ или послѣ полудня, не поручивъ себя покровительству Всемогущаго Бога, чтобы онъ защищалъ тебя отъ лукаваго.
   Пробрѣвай себѣ чисто всю макушку, по крайней мѣрѣ разъ въ четыре или пять дней, но если можешь -- даже чаще; иначе ты можешь по разсѣянности снять передъ ней парикъ -- и тогда она увидитъ, насколько твои волосы унесены рукою времени, насколько -- рукою Трима.
   Лучше не наводить на ея размышленія о томъ, что ты лысъ.
   Всегда помни, Тоби и всегда дѣйствуй на основаніи этого вѣрнаго правила, --
   "Что женщины робки"; и это хорошо, что онѣ таковы -- иначе не было-бы съ нами никакого сладу.
   Не носи слишкомъ узкихъ брюкъ, но также не позволяй имъ висѣть черезъ чуръ свободно на бедрахъ, подобно штанамъ нашихъ предковъ: --
   Золотая середина не позволяетъ дѣлать никакихъ заключеній.
   Что бы ты ни хотѣлъ сказать, будь то много или мало, не забывай говорить тихимъ, мягкимъ голосомъ, -- молчаніе и всякое приближеніе къ нему наводитъ на мысли о полуночныхъ шайкахъ: поэтому, если только возможно, не переставай поддерживать разговоръ.
   Избѣгай въ своихъ разговорахъ съ ней шутокъ и остротъ всякаго рода и всѣми зависящими отъ тебя средствами старайся отдалять отъ нея всякія направленныя на то книги и сочиненія: есть душеспасительныя книжечки и убѣдить ее перечитать ихъ хотя-бы вторично -- не мѣшаетъ; но не дозволяй ей даже заглядывать въ Рабле, Скаррона или Донъ-Кихота: --
   Это все книги, вызывающія смѣхъ; а ты знаешь, дорогой Тоби,-- нѣтъ страсти серьезнѣе желанія.
   Заколи булавкой грудь твоей рубашки, прежде чѣмъ войдешь въ ея гостинную.
   А если тебѣ будетъ позволено сидѣть съ нею на одномъ диванѣ и ты будешь имѣть случай наложить свою руку на ея -- остерегайся и не дѣлай этого, -- если только ты положишь свою руку на ея руку, она непремѣнно узнаетъ твои чувства.-- Оставляй этотъ вопросъ и какъ можно больше другихъ въ неопредѣленности; такимъ образомъ ты подчинишь ее себѣ, возбудивъ ея любопытство; въ случаѣ-же, если-бы этотъ расчетъ не оправдался и твой оселъ продолжалъ бы брыкаться -- что легко можно допустить, -- тогда ты долженъ, прежде всего, попробовать выпустить нѣсколько унцій крови, ниже ушей, согласно практикѣ древнихъ Скиѳовъ, которые излечивались такимъ способомъ отъ самыхъ неумѣренныхъ приступовъ похотливости.
   Послѣ этого, Авицена рекомендуетъ втираніе въ нѣкую часть изъ сока чемерицы, сопровождаемыя подходящими промывательными и слабительными; -- я готовъ одобрять и это.-- Но при томъ ты долженъ по возможности воздерживаться отъ мяса козы и оленя, а также во всякомъ случаѣ и отъ жеребячьяго мяса; не ѣсть также насколько возможно, павлиновъ, журавлей, лысухъ, гагаръ и куликовъ.
   Что касается питья, то мнѣ нечего называть тебѣ настойку желѣзника и травы hanea, про дѣйствіе которой Эліанъ разсказываетъ такія чудеса; -- но если твой желудокъ отъ этого начнетъ слабѣть, то прерывай, отъ времени до времени, это леченіе, замѣняя его огурцами, дынями, портулакомъ, водяными кувшинчиками, козьей жимолостью и лату ко мъ.
   Въ настоящее время я ничего больше не припоминаю, о чемъ хотѣлъ предупредить тебя, --
   Развѣ только о началѣ новой войны.-- Поэтому, желаю тебѣ, дорогой Тоби, всего лучшаго,

остаюсь твой любящій братъ
Вальтеръ Шенди.

   

ГЛАВА CCLXXIX.

   Пока мой отецъ писалъ эти письма съ наставленіями, мой дядя Тоби и капралъ были заняты приготовленіемъ къ атакѣ. Такъ какъ перевертываніе тонкихъ алыхъ брюкъ было отложено въ сторону (по крайней мѣрѣ на настоящее время), ничто не мѣшало начать ее на слѣдующее утро; -- поэтому даже часъ былъ уже назначенъ -- одиннадцать.
   Пойдемъ, милая моя, -- обратился мой отецъ къ моей матери,-- зайдемъ, какъ братъ и сестра, къ моему брату Тоби, -- подбодримъ его къ предстоящему дѣлу.
   Мой дядя Тоби и капралъ были уже оба нѣсколько времени какъ одѣты, когда вошли мой отецъ съ матерью, ровно въ одиннадцать часовъ и застали ихъ совсѣмъ готовыми уже выступить въ походъ; -- но, впрочемъ, это не такой разсказъ, чтобы его можно было втиснуть въ самый конецъ восьмого тома {По первоначальному изданію.} такого сочиненія, какъ это.-- Мой отецъ едва только успѣлъ положить свое письмо съ наставленіями моему дядѣ Тоби въ карманъ и присоединиться къ моей матери съ пожеланіемъ успѣха нападенія.
   Хотѣлось-бы мнѣ, сказала моя мама, посмотрѣть изъ любопытства, въ замочную скважину.-- Называй свои побужденія ихъ настоящими именами, моя милая, замѣтилъ ей отецъ.--
   А тамъ смотри себѣ въ замочную скважину, сколько душѣ твоей угодно.
   

ГЛАВА CCLXXX.

   Я призываю всѣ силы времени и случая, которыя то и дѣло становятся намъ поперекъ дороги въ нашемъ движеніи по міру, въ свидѣтельство, что я никакъ не могъ до сихъ поръ добраться какъ слѣдуетъ до любовныхъ приключеній моего дяди Тоби,-- до самой этой минуты, когда любопытство моей матери, согласно ея опредѣленію, -- а согласно мнѣнію моего отца, какое-то иное побужденіе заставляетъ ее вглянуть къ нимъ черезъ замочную скважину.
   "Называй свои побужденія ихъ настоящими именами", сказалъ мой отецъ, "а тамъ -- смотри себѣ въ замочную скважину сколько душѣ твоей угодно".
   Ничто не могло-бы породить такую инсинуацію, кромѣ броженія того кисловатаго духа въ моемъ отцѣ, про который я не разъ уже говорилъ;-- онъ былъ, однако, откровененъ и великодушенъ отъ природы и притомъ всегда доступенъ убѣжденію; такъ что едва онъ высказалъ свое грубое замѣчаніе до конца, какъ совѣсть уколола его.
   Моя мать въ это время ласково раскачивала его правую руку, пропустивъ подъ нее свою лѣвую такимъ образомъ, что она ладонью своей руки прижимала верхнюю часть руки его; -- она приподняла свои пальцы и снова опустила ихъ, -- такъ мягко, что едва можно было почувствовать это движеніе; а если-бы даже кто и почувствовалъ его, то ужъ навѣрно не въ состояніи былъ-бы опредѣлить (будь онъ самымъ тонкимъ казуистомъ), что оно должно было означать: протестъ или согласіе, однако, мой отецъ, бывшій съ ногъ до головы олицетворенной чувствительностью, сумѣлъ вѣрно опредѣлить и это;-- совѣсть удвоила свои укоры; -- онъ вдругъ отвернулся лицомъ въ противоположную сторону, и моя мать, полагая, что за ней послѣдуетъ и все его тѣло, чтобы идти домой, круто повернулась боковымъ движеніемъ правой ноги, въ то время, какъ лѣвая оставалась неподвижнымъ центромъ, -- и такъ быстро очутилась какъ разъ передъ нимъ, что онъ, поворачивая голову, встрѣтился съ ея взглядомъ.-- Экая ненепріятность! Онъ видѣлъ уже тысячу причинъ загладить свое обвиненіе -- и столько-же -- обвинять самого себя:-- въ этомъ нѣжномъ, прозрачномъ, грустномъ голубомъ хрусталѣ, столь безмятежно-спокойномъ, малѣйшая пылинка или пятнышко желанія было-бы видно на самомъ днѣ, -- если-бы только оно существовало;-- но его не было;-- и какъ это случилось, что я обыкновенно чувствую вожделѣніе, въ особенности при приближеніи весенняго и осенняго равноденствія -- одно лишь небо знаетъ; -- мать моя, сударыня, никогда такою не была -- ни отъ природы, ни благодаря воспитанію или примѣру.
   Умѣренное кровообращеніе правильно шло по ея жиламъ во всякіе мѣсяцы года, во всякіе часы дня и ночи -- безразлично; точно также, ни малѣйшаго жара не прибавляла къ ея характеру дешевая горячность душеспасительныхъ книжекъ и листковъ, къ которымъ природа часто должна бываетъ подыскивать какое нибудь значеніе, такъ какъ сами по себѣ они ровно никакого не имѣютъ. Что-же касается примѣра моего отца, то онъ былъ такъ далекъ отъ всякой помощи и побужденія къ этому, что задачей всей его жизни было -- не допускать подобныя мысли въ ея голову; -- природа-же, съ своей стороны, позаботилась освободить его отъ этой заботы -- и, что было нѣсколько странно, отецъ зналъ это.-- И вотъ я теперь сижу, двѣнадцатаго августа 1766 г., въ лиловомъ камзолѣ и желтыхъ туфляхъ, безъ парика или ермолки на головѣ, -- въ качествѣ траги-комическаго исполненія его желанія, "что я, благодаря этому самому, никогда не буду думать и поступать, какъ всѣ дѣти".
   Ошибка моего отца заключалась въ томъ, что онъ напалъ на руководившія моей матерью побужденія, а не на самый ея поступокъ; ибо несомнѣнно, что замочныя скважины придуманы были для другихъ цѣлей; поступокъ же ея, разсматриваемый съ этой точки зрѣнія, какъ нарушеніе прямого назначенія вещи и отрицаніе истиннаго существа замочной скважины,-- становился извращеніемъ природы -- и, такимъ образомъ, конечно, являлся преступнымъ.
   Вотъ по этой-то причинѣ, ваша милость, замочныя скважины и причиняютъ болѣе грѣха и зла, чѣмъ всѣ другія скважины въ мірѣ, вмѣстѣ взятыя:
   -- А это приводитъ меня къ любовной исторіи моего дяди Тоби.
   

ГЛАВА CCLXXXI.

   Хотя Капралъ въ точности сдержалъ свое слово, -- сдѣлавъ все возможное, чтобы подвить парикъ моего дяди Тоби, однако времени ему дано слишкомъ мало, чтобы успѣть исправить порчу, причиненную многими годами лежанія въ тѣсномъ углу стараго походнаго сундука; а такъ какъ потеряннымъ нелегко вернуть ихъ прежній видъ -- и щипцы въ то время были еще мало распространены, то дѣло оказывалось далеко не такимъ покладистымъ, какъ того можно было желать.-- Капралъ уже разъ двадцать отступалъ отъ него, съ веселымъ взглядомъ и протянутыми впередъ руками, словно стараясь внушить ему, чтобы онъ глядѣлъ бодрѣе; но тѣмъ не менѣе, сама скука навѣрно улыбнулась бы, если-бы могла взглянуть на него: онъ вился вездѣ, но не тамъ, гдѣ капралъ этого добивался; тамъ же, гдѣ, по его мнѣнію, букля-другая явилась бы украшеніемъ, -- онъ лежалъ такъ безнадежно, что, кажется, скорѣе можно было бы поднять мертвеца.
   Таковъ былъ онъ -- или, вѣрнѣе, такимъ казался бы онъ на каждомъ челѣ; но то искреннее выраженіе доброты, которымъ сіяло лицо моего дяди Тоби, такъ могущественно распространяло свое обаяніе на все, что его окружало,-- а природа, сверхъ того, такой явственной и четкой рукой написала благородство на всѣхъ чертахъ его лица, что ему шла даже его грязная обшитая золотымъ кружевомъ шляпа съ громадной кокардой изъ полинялой тафты; и хотя сами по себѣ всѣ эти вещи не стоили и пуговицы, однако съ той минуты, какъ ихъ надѣвалъ мой дядя Тоби, онѣ становились совсѣмъ приличными предметами и въ общемъ производили даже такое впечатлѣніе, какъ будто они были собраны рукою мудрости, чтобы придать ему болѣе блеска.
   Ничто въ мірѣ не могло бы сыграть въ этомъ дѣлѣ болѣе существенную роль, чѣмъ синій съ золотомъ мундиръ моего дяди Тоби -- если бы только грація не нуждалась, въ извѣстной степени, въ количественномъ соотношеніи. За пятнадцать или шестнадцать лѣтъ, прошедшихъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ былъ сшитъ впервые, мой дядя Тоби совсѣмъ отсталъ отъ всякой дѣятельности (онъ даже рѣдко выходилъ дальше своей лужайки), -- и синій съ золотомъ мундиръ сталъ такъ отчаянно тѣсенъ, что капралъ лишь съ величайшимъ трудомъ могъ втиснуть въ него своего барина; подновленіе рукавовъ ни къ чему не привело; но онъ былъ расшитъ весь вдоль спины и по боковымъ швамъ, по модѣ царствованія короля Вильгельма; короче говоря, онъ блестѣлъ такъ ярко на утреннемъ солнцѣ, имѣлъ такой металлическій и храбрый видъ, что если бы мой дядя Тоби вздумалъ дѣлать нападеніе въ бронѣ, онъ ничѣмъ не могъ бы произвести болѣе сильной иллюзіи.
   Что же касается тонкихъ алыхъ брюкъ, то они были распороты портнымъ въ шагу -- и такъ и остались.
   -- Да, сударыня: надо обуздывать свои фантазіи.-- Достаточно того, что они были окончательно забракованы наканунѣ; теперь-же, за неимѣніемъ выбора въ своемъ гардеробѣ, мой дядя Тоби вышелъ въ красныхъ плюшевыхъ.
   Капралъ нарядился въ полковой мундиръ бѣдняги Лефевра -- и, подобравъ свои волосы подъ шапку, которую онъ подправилъ по этому случаю,-- слѣдовалъ въ трехъ шагахъ разстоянія за своимъ господиномъ; рубашка у него съ воинской гордостью выглядывала изъ подъ рукавовъ, а на рукѣ, на черной кожаной петлѣ, концы которой ниже узла были подстрижены кисточкой, висѣла палка капрала.-- Мой дядя Тоби несъ свою трость точно копье.
   -- Это хоть хорошо выглядываетъ, по крайней мѣрѣ,-- молвилъ мой отецъ про себя.
   

ГЛАВА CCLXXXII.

   Мой дядя Тоби не разъ оборачивался назадъ, чтобы посмотрѣть, каково поддерживаетъ его капралъ; а капралъ каждый разъ слегка помахивалъ на это палкой (впрочемъ, не хвастливо) и съ самымъ пріятнымъ оттѣнкомъ почтительнѣйшаго одобренія въ голосѣ, убѣждалъ его милость "не бояться".
   Тѣмъ не менѣе мой дядя Тоби боялся -- и притомъ очень сильно; какъ упрекалъ его мой отецъ -- онъ, дѣйствительно, не зналъ женщинъ ни съ какой стороны и потому никогда не чувствовалъ себя совершенно спокойнымъ въ ихъ присутствіи,-- кромѣ случаевъ горя и бѣды; тогда жалость его становилась безграничною, и самый вѣжливый рыцарь въ романѣ не пошелъ бы дальше его,-- особенно на одной ногѣ,-- чтобы у тереть слезы на глазахъ женщины; при всемъ томъ, однако, онъ никогда не глядѣлъ ни одной изъ нихъ прямо въ лицо -- за исключеніемъ того единственнаго случая, когда госпожа Уодманъ принудила его къ этому; онъ даже не разъ высказывалъ моему отцу, въ простотѣ сердечной, что, по его мнѣнію, это почти (если не совсѣмъ) также предосудительно, какъ сквернословіе.
   -- А если даже такъ? говаривалъ на это мой отецъ.
   

ГЛАВА ССLXXXIII.

   -- А она не можетъ, капралъ, какъ нибудь превратно истолковать наши намѣренія? сказалъ мой дядя Тоби, останавливаясь, когда имъ оставалось еще шаговъ двадцать до двери госпожи Уодманъ.
   -- Она пойметъ ихъ точно также, ваша милость,-- отвѣтилъ капралъ, какъ поняла вдова еврея въ Лиссабонѣ намѣренія моего брата Тома.
   -- А какъ это было? спросилъ мой дядя Тоби, совсѣмъ поворачиваясь къ капралу.
   -- Ваша милость изволите знать про невзгоды Тома, отвѣтилъ капралъ; но это дѣло имѣетъ съ ними общаго лишь то, что если бы Томъ не женился на этой вдовѣ -- или хоть если бы Господь надоумилъ ихъ послѣ свадьбы начинять свои колбасы свининой -- эту честную душу никогда не побезпокоили бы съ его теплой постели и не потащили бы на инквизицію: -- проклятое это мѣсто, присовокупилъ капралъ, покачивая головой: уже коли попалось туда несчастное созданіе -- такъ это ужъ, ваша милость, навѣки.
   -- Правда, правда,-- сказалъ мой дядя Тоби, сосредоточенно глядя при этомъ на домъ госпожи Уодманъ.
   -- Ни чти не можетъ быть грустнѣе пожизненнаго заключенія, продолжалъ капралъ -- и слаще свободы, ваша милость.
   -- Ничто, Тримъ,-- повторилъ мой дядя Тоби въ раздумья.
   -- Пока человѣкъ свободенъ -- воскликнулъ капралъ -- и кончилъ свою мысль, описавъ палкой по воздуху такую линію:


   Тысяча самыхъ тонкихъ силлогизмовъ моего отца не въ состояніи были бы сказать больше въ пользу безбрачія.
   Мой дядя Тоби любовно глядѣлъ въ сторону своего домика и своей лужайки.
   Капралъ необдуманно вызвалъ своей тростью Духъ Соображенія; ему не оставалось ничего иного, какъ отогнать его обратно своимъ разсказомъ; и капралъ сдѣлалъ это при помощи слѣдующаго заклинанія, самаго не церковнаго рода.
   

ГЛАВА CCLXXXIV.

   Такъ какъ жизнь Тома, ваша милость, была легка, -- а погода тепла,-- то онъ сталъ серьезно подумывать о томъ, чтобы какъ нибудь обезпечить себя на свѣтѣ; а въ это время случилось, что еврей, державшій въ той же улицѣ колбасную, имѣлъ несчастье помереть отъ странгуріи, оставивъ жену въ обладаніи хорошо поставленнаго торговаго дѣла; -- Томъ и рѣшилъ (такъ какъ въ Лиссабонѣ каждый старался измыслить для себя что нибудь получше), что не худо было бы предложить ей свои услуги для продолженія торговли; и такъ, безъ другого знакомства съ вдовой, кромѣ покупки фунта колбасы въ ея магазинѣ, отправился Томъ на переговоры, разсуждая такимъ образомъ по пути, съ самимъ собой,-- что при самыхъ худшихъ условіяхъ онъ, во всякомъ случаѣ, будетъ всегда имѣть возможность покупать фунтъ колбасы по заготовительной цѣнѣ;-- въ случаѣ же, если дѣла пойдутъ хорошо, онъ станетъ на ноги -- и тогда будетъ въ состояніи пріобрѣсти не только фунтъ колбасы, но и жену да еще я колбасную лавку, ваша милость, въ придачу.
   Вся прислуга въ семействѣ отъ мала до велика пожелала Тому удачи; и мнѣ даже кажется, ваша милость, что я вижу его въ эту минуту въ его бѣломъ канифасовомъ жилетѣ и панталонахъ, со шляпой, надѣтой немножко на бокъ, какъ онъ молодцовато идетъ по улицѣ, размахивая палкой, съ улыбкой и привѣтливымъ словомъ на готовѣ для каждаго встрѣчнаго.-- Но, увы, Томъ, ты уже не улыбаешься болѣе: воскликнулъ капралъ, упирая взоръ въ землю, сбоку, точно онъ обращался къ нему въ его темницѣ.
   -- Бѣдняга! съ чувствомъ замѣтилъ мой дядя Тоби.
   -- Это былъ самый честный, самый веселый малый, ваша милость, какого только грѣла кровь...
   -- Такъ онъ былъ, значитъ, похожъ на тебя, Тримъ, -- быстро проговорилъ мой дядя Тоби.
   Капралъ покраснѣлъ до самыхъ оконечностей пальцевъ,-- а слеза чувствительной скромности, другая -- благодарности моему дядѣ Тоби, а слеза грусти по поводу братнихъ невзгодъ, показались на его глазахъ и медленно скатились по щекамъ. Мой дядя Тоби, какъ свѣчка отъ свѣчки, воспылалъ тѣми же чувствами и, держась за грудь Тримова мундира (принадлежавшаго раньше Лефевру), какъ будто для того, чтобы дать отдохнуть своей больной ногѣ,-- въ дѣйствительности же, чтобы удовлетворить болѣе высокому чувству -- постоялъ минуты полторы, не говоря ни слова; потомъ онъ отнялъ свою руку, а капралъ поклонившись сталъ продолжать разсказъ про своего брата и вдову.
   

ГЛАВА CCLXXXV.

   Когда Томъ пришелъ въ лавку, ваша милость, тамъ никого не было, кромѣ бѣдной дѣвочки негритянки, которая гоняла мухъ пучкомъ бѣлыхъ перьевъ, слегка привязанныхъ къ концу длинной трости,-- но не убивала ихъ. Это недурная картина! замѣтилъ мой дядя Тоби:-- она испытала гоненіе, Тримъ и научилась милости.
   -- Она была добра, ваша милость, какъ отъ природы, такъ и отъ невзгодъ; въ исторіи этой бѣдной бездомной дѣвочки, лишенной друзей, есть обстоятельства, которыя растрогали бы каменное сердце, молвилъ Тримъ, какъ нибудь, унылымъ зимнимъ вечеромъ, когда вашей милости захочется послушать, я разскажу и ихъ, вмѣстѣ съ остальными эпизодами жизни Тома, такъ какъ они входятъ въ нее въ видѣ составной части.
   -- Смотри же, Тримъ, не забудь, сказалъ мой дядя Тоби.
   -- У негра есть душа, ваша милость, промолвилъ капралъ полу-вопросительно.
   -- Я не большой знатокъ въ этого рода вопросахъ, капралъ, отвѣчалъ мой дядя Тоби; думаю, однако, что Богъ не оставилъ бы его безъ таковой, точно также какъ тебя или меня.
   -- А то это значило бы довольно безжалостно ставить одного на голову другому, продолжалъ капралъ.
   -- Дѣйствительно, согласился мой дядя Тоби.-- Такъ почему же тогда съ черной бабой обращаются хуже, чѣмъ съ бѣлой?
   -- Я не вижу къ тому причины, сказалъ мой дядя Тоби.
   -- Единственно потому, воскликнулъ капралъ, качая головой, что за нее некому постоять!
   -- Это самое обстоятельство, Тримъ, должно въ особенности обезпечивать ей защиту, сказалъ мой дядя Тоби, -- также какъ и всѣмъ ея собратамъ; военное счастье положило въ настоящее время кнутъ въ наши руки; -- но одно, Небо знаетъ, гдѣ онъ можетъ очутиться впослѣдствіи!-- но гдѣ бы онъ ни былъ, Тримъ, храбрый человѣкъ никогда не будетъ пользоваться имъ во зло.
   -- Упаси Боже! воскликнулъ капралъ.
   -- Аминь! отвѣтилъ мой дядя Тоби, прижимая свою руку къ сердцу.
   Капралъ вернулся къ своей повѣсти и сталъ продолжать ее, затрудняясь, однако, при этомъ отъ времени до времени настолько, что читатель нашего міра не все въ состояніи будетъ понять; ибо, благодаря частымъ и внезапнымъ попутнымъ переходамъ отъ одного теплаго и искренняго чувства къ другому, онъ утратилъ тотъ шутливый тонъ голоса, который придавалъ его разсказу остроуміе и смыслъ; онъ дважды пытался возвратить его, но безъ успѣха; тогда, громко откашлявшись, чтобы подбодрить самоё природу и вернуть къ дѣлу покидающее его воодушевленіе, и отставивъ лѣвую руку фертомъ, а правую слегка протянувъ впередъ, капралъ приблизился насколько было возможно къ своей прежней нотѣ и въ этой уже нотѣ продолжалъ свою повѣсть.
   

ГЛАВА CCLXXXVI.

   Томъ не имѣлъ никакого дѣла до арайки, ваша милость и потому прошелъ прямо въ слѣдующую комнату, чтобы поговорить съ вдовой-еврейкой о любви и о фунтѣ колбасы; будучи откровеннымъ, прямодушнымъ малымъ (какъ я уже говорилъ вашей милости) -- причемъ эти черты его характера такъ и проглядывали во всѣхъ его взглядахъ и жестахъ,-- онъ взялъ стулъ и безъ-всякихъ извиненій, хотя въ то же время съ полной почтительностью, придвинулъ его къ столу и сѣлъ съ ней рядомъ.
   Ничего не можетъ быть болѣе неловкаго, ваша милость, какъ ухаживать за женщиной, когда она дѣлаетъ колбасы -- Поэтому Томъ началъ цѣлую рѣчь о колбасахъ; сначала серьезно о томъ, "какъ онѣ дѣлаются; изъ какого мяса, съ какими спеціями и травами",-- потомъ повеселѣе -- о томъ, изъ какой кожи,-- да не лопаются-ли онѣ?-- да не лучше-ли другихъ большихъ?" -- и такъ далѣе, стараясь лишь не пересолить свой разговоръ о колбасахъ, чтобы тѣмъ оставлять себѣ большую свободу дѣйствій.
   Это предосторожность, которую никогда не слѣдуетъ забывать, сказалъ мой дядя Тоби, положивъ руку на плечо капралу; упустивъ ее, графъ де-ла-Моттъ проигралъ сраженіе при Виненделѣ: онъ слишкомъ поспѣшилъ уйти въ лѣсъ, тогда какъ не сдѣлай онъ этого,-- Лиль не достался-бы въ наши руки, также какъ и Гентъ и Брюжъ, послѣдовавшіе примѣру перваго.-- Время года было уже такое позднее, продолжалъ мой дядя Тоби,-- и погода наступила такая ужасная, что, сложись только обстоятельства иначе, войска наши погибли-бы въ открытомъ полѣ.
   -- И почему-бы войнамъ, ваша милость, такъ-же какъ бракамъ, не рѣшаться на небѣ?-- Мой дядя Тоби задумался.-- Религія побуждала его сказать одно; а его высокое мнѣніе о военномъ искусствѣ соблазняло сказать другое; поэтому, не будучи въ состояніи формулировать отвѣтъ вполнѣ по своему вкусу, мой дядя Тоби не отвѣчалъ вовсе; капралъ же докончилъ свою исторію.
   Такъ какъ Томъ замѣтилъ, ваша милость, что почва подъ нимъ окрѣпла и все, что онъ говорилъ по поводу колбасы, было милостиво принято; то онъ началъ понемногу помогать ей въ ея работѣ:-- сначала сталъ держать за края кишку, которую она наполняла мясомъ;-- потомъ -- рѣзать по опредѣленной мѣркѣ веревочки, которыя онъ держалъ въ рукѣ, предоставляя ей брать ихъ по мѣрѣ надобности; затѣмъ уже сталъ подносить ихъ ей ко рту, такъ какъ она держала ихъ зубами,-- и, наконецъ, рѣшился даже самъ завязать колбасу, въ то время, какъ она держала края кишки.
   -- Вдова, знаете-ли, ваша милость, всегда старается, чтобы второй мужъ былъ по возможности меньше похожъ на перваго: поэтому дѣло было уже болѣе чѣмъ на половину рѣшено, раньше даже, чѣмъ Тримъ заговорилъ о немъ.
   Тѣмъ не менѣе она сдѣлала видъ, что хочетъ защищаться, схвативши въ руки колбасу.-- Томъ въ ту же минуту взялся за другую...
   Но, замѣтивъ, что у Тома колбаса была хрящеватѣе,
   Она подписала капитуляцію,-- а Томъ приложилъ печать; и дѣло было сдѣлано.
   

ГЛАВА CCLXXXVII.

   Всѣ женщины, продолжалъ Тримъ (разсуждая по поводу своего разсказа),-- отъ первой до послѣдней -- любятъ шутки; трудность только въ томъ, чтобы узнать, кто какія любитъ; а узнать это можно только путемъ опыта -- точно также, какъ артиллерія въ полѣ наводится лишь путемъ пристрѣлки, поднимая орудіе то выше, то ниже, пока не попадетъ въ цѣль.
   -- Мнѣ нравится твое сравненіе, Тримъ, болѣе, чѣмъ самый поводъ къ нему, сказалъ мой дядя Тоби.
   -- Это потому, отвѣчалъ капралъ, что ваша милость любите болѣе славу, чѣмъ удовольствія.
   -- Надѣюсь, однако, Тримъ,-- возразилъ мой дядя Тоби, что человѣчество я люблю еще болѣе; а такъ какъ военныя знанія столь очевидны направлены ко благу и спокойствію міра -- особенно та отрасль ихъ, которою мы занимались вмѣстѣ на лужайкѣ, стремится лишь положить предѣлъ необузданному честолюбію и окопать жизнь и благосостояніе немногихъ отъ хищничества многихъ,-- то я увѣренъ, капралъ, что ни одинъ изъ насъ не забудетъ настолько чувства человѣколюбія и братства, чтобы не стать въ ряды на призывъ барабана.
   Съ этими словами мой дядя Тоби выпрямился, точно становясь во главѣ отряда и зашагалъ твердою поступью;-- а вѣрный капралъ, взявъ палку на-плечо и, ударяя себя рукой по фалдѣ мундира въ тактъ первому шагу, -- пошелъ за нимъ по пятамъ вдоль аллеи.
   -- Что они тамъ могутъ дѣлать эти два шута? воскликнулъ мой отецъ, обращаясь къ моей матери.-- Клянусь всѣмъ чудеснымъ, они осаждаютъ госпожу Уодманъ по всѣмъ правиламъ и обходятъ вокругъ ея дома, отмѣчая циркумваллаціонныя линіи!
   -- Я думаю... начала моя мать...-- Впрочемъ, позвольте, сударь,-- то, что думала моя мать по этому случаю, -- что сказалъ ей на это мой отецъ,-- вмѣстѣ съ ея отвѣтами и его возраженіями -- вы еще успѣете не только прочесть, но и обдумать, пересказать, обсудить и оцѣнить -- короче говоря: оно будетъ передано потомству въ особой главѣ.-- Я говорю: Потомству -- и готовъ повторить это слово еще разъ, ибо чѣмъ-же эта книга больше какой-нибудь Legation of Moses или Tale of a Tub, чтобы и ей не поплыть вмѣстѣ съ ними по водосточной трубѣ Времени?
   Я не стану разсуждать объ этомъ: Время уходитъ слишкомъ быстро: каждая буква, которую я вывожу на бумагѣ, говорить мнѣ о той быстротѣ, съ которой жизнь бѣжитъ вслѣдъ за моимъ перомъ, -- дни и часы его -- драгоцѣннѣе рубиновъ на твоей шеѣ, моя дорогая Дженни; они проносятся надъ нашими головами, словно легкія тучки въ вѣтрянный день,-- чтобы никогда больше не вернуться; -- все торопится впередъ... Въ то время, какъ ты играешь этимъ локономъ -- гляди!-- онъ уже сѣдѣетъ; и каждый разъ, что я цѣлую твою руку при прощаньи,-- каждая разлука, которая слѣдуетъ за нимъ -- все это предвѣстники той вѣчной разлуки, которая близко уже ждетъ насъ!
   Небо да смилуется надъ нами обоими!
   

ГЛАВА CCLXXXVIII.

   Я не далъ-бы и гроша за то, чтобы узнать, какъ отнесется свѣтъ къ этому моему восклицанію.
   

ГЛАВА CCLXXXIX.

   Моя мать продолжала идти, поддерживая лѣвой рукой правую руку моего отца, пока они достигли того злосчастнаго угла старой садовой стѣны, гдѣ докторъ Слопъ былъ когда-то опрокинутъ Обадей, мчавшимся на каретной лошади. Это было какъ разъ напротивъ фасада дома госпожи Уодманъ, и мой отецъ, подошедши къ этому мѣсту, взглянулъ на ту сторону и, увидѣвъ моего дядю Тоби и капрала шагахъ въ десяти отъ двери, обернулся къ моей матери.-- "Постоимъ-ка минуту", предложилъ мой отецъ -- и посмотримъ, съ какими церемоніями мой братъ Тоби съ своимъ Тримомъ сдѣлаютъ первый входъ; -- это не задержитъ насъ, "прибавилъ мой отецъ", "на минуту".
   -- Не бѣда, если даже и на десять минутъ, замѣтила моя мать.
   -- Но это не задержитъ и на полъ-минуты, сказалъ мой отецъ.
   Капралъ въ эту минуту какъ разъ только начиналъ свой разсказъ о братѣ Томѣ и вдовѣ еврейкѣ; разсказъ продолжался -- подвигаясь впередъ -- уклоняясь въ отступленія, -- возвращаясь обратно,-- снова подвигаясь далѣе,-- далѣе, -- конца ему не было: онъ и читателю показался очень длиненъ.
   Богъ да поможетъ моему отцу! разъ пятьдесятъ вырывались у него восклицанія нетерпѣнія,-- а капралова палка, со всѣми ея размахиваніями и покачиваніями, столько-же разъ посылалась ко всѣмъ чертямъ, желающимъ получить ее.
   Когда на вѣсахъ судьбы лежитъ исходъ событій, въ родѣ того, коего рѣшенія поджидалъ мой отецъ, мысль человѣка имѣетъ возможность три раза мѣнять побужденія, заставляющія ее ожидать;-- безъ этого она не въ состояніи была-бы дотерпѣть до конца.
   Въ первомъ моментѣ царитъ любопытство; во второмъ -- оно смѣняется бережливостью, которая заставляетъ ждать результата, чтобы потраченное время не оказалось пропащимъ;-- что-же касается третьяго, четвертаго, пятаго, шестого -- и всѣхъ дальнѣйшихъ моментовъ, до самого Суднаго Дня -- то тутъ уже является затронутымъ Самолюбіе.
   Мнѣ не ново, что разные писатели по части этики всецѣло приписывали это Терпѣнію; но мнѣ кажется, что у этой Добродѣтели и такъ достаточно обширная сфера вліянія -- и она достаточно занята тамъ, чтобы не вторгаться еще въ тѣ немногіе обветшалые замки, которые еще остались у Самолюбія на землѣ.
   Мой отецъ вытерпѣлъ кое-какъ съ помощью этихъ трехъ союзниковъ, пока Тримъ кончилъ свой разсказъ, а потомъ еще прождалъ до конца панегирика оружію, произнесеннаго моимъ дядей Тоби въ слѣдующей затѣмъ главѣ; но когда онъ увидѣлъ, что вмѣсто того, чтобы подходить къ двери госпожи Уодманъ, оба они повернули налѣво кругомъ и зашагали по аллеѣ въ прямо противоположномъ направленіи, чѣмъ онъ ожидалъ, -- онъ тутъ-же разразился той легкой кисловатостью духа, которая при извѣстныхъ обстоятельствахъ отличала его характеръ отъ характера другихъ людей.
   

ГЛАВА ССХС.

   -- "Что они тамъ могутъ дѣлать, эти два шута"? воскликнулъ мой отецъ,-- и т. д.
   -- Я думаю, сказала моя мать -- ужъ не намѣрены-ли они заниматься фортификаціей.
   -- Не на землѣ-же госпожи Уодманъ! воскликнулъ мой отецъ, дѣлая шагъ назадъ.
   -- Едва-ли, согласилась мая мать.
   -- Ахъ, хоть-бы самъ чортъ побралъ всю эту фортификаціонную мудрость,-- проговорилъ мой отецъ, возвышая голосъ,-- со всѣми ея пустяковыми сапами, подкопами, блиндами, турами и кюветами.
   -- Да, это глупыя вещи, сказала моя мать.
   Надо вамъ сказать, что у нея была манера (за подражаніе которой, кстати сказать, я готовъ былъ-бы сейчасъ-же отдать вашимъ милостямъ мой лиловый камзолъ, вмѣстѣ съ желтыми туфлями) -- никогда не отказывать никакому изъ положеній моего отца въ согласіи и одобреніи; происходило-же это единственно въ силу того, что она или не понимала ихъ или не имѣла никакого своего сужденія о тѣхъ спеціальныхъ понятіяхъ и терминахъ, около которыхъ подчасъ весь споръ и вращался. Она довольствовалась исполненіемъ всего того, что обѣщали за нее ея посаженные отецъ и мать -- но не болѣе того; поэтому она въ состояніи была въ теченіе двадцати лѣтъ подрядъ не только употреблять въ разговорѣ какое-нибудь трудное слово, но и спрягать его -- если это былъ глаголъ -- по всѣмъ временамъ и наклоненіямъ, не безпокоя себя, однако, чтобы узнать его значеніе.
   Это служило постояннымъ источникомъ огорченія для моего отца -- и сломило шею, въ самомъ зародышѣ, большому числу пріятныхъ супружескихъ разговоровъ, чѣмъ то въ состояніи было-бы сдѣлать самое раздражительное возраженіе; только cuvette'ы сравнительно чаще выдерживали до конца.
   -- "Это глупыя вещи", сказала моя мать.
   -- Въ особенности cuvette'ы, замѣтилъ мой отецъ.
   Этого было довольно, -- онъ испыталъ удовольствіе,-- и продолжалъ.
   -- Хотя, собственно говоря, земля эта не принадлежитъ госпожѣ Уодманъ, поправился мой отецъ, -- такъ какъ она только пожизненная собственница.
   -- Это составляетъ большую разницу -- сказала моя мать.
   Въ глупой головѣ, возразилъ мой отецъ.
   -- Если только у нея не будетъ ребенка, сказала моя мать.
   -- Для этого ей надо сначала убѣдить моего брата Тоби, чтобы онъ помогъ ей въ этомъ.
   -- Конечно, мистеръ Шенди, подтвердила моя мать.
   -- Хотя, если дѣло дойдетъ до убѣжденія... промолвилъ мой отецъ,-- помилуй ихъ Богъ!
   Аминь, сказала моя мать, piano.
   Аминь, воскликнулъ мой отецъ, fortissime.
   Аминь, повторила моя мать -- но съ такимъ тихимъ вздохомъ, полнымъ личной грустью въ концѣ, что моего отца всего передернуло:-- онъ ту-же минуту вытащилъ свой календарь,-- но не успѣлъ онъ развязать его, какъ Іорикова паства, выходящая изъ церкви, на-половину отвѣтила ему на то, что онъ хотѣлъ искать,-- а моя мать, сказавъ ему, что это былъ день причастія, не оставила ему никакого сомнѣнія и относительно второй половины.-- Поэтому онъ положилъ свой календарь обратно въ карманъ.
   Первый лордъ казначейства, измышляющій разные способы и средства -- и тотъ не вернулся-бы домой болѣе задумчивымъ.
   

ГЛАВА XXCXI.

   Возвращаясь назадъ отъ конца предыдущей главы и просматривая то, что было написано, я вижу, что необходимо заполнить эту страницу и четыре слѣдующихъ возможно болѣе разнообразнымъ матеріаломъ, чтобы соблюсти то тщательное равновѣсіе между разумомъ и легкомысліемъ, безъ котораго никакая книга не продержится и года; и я не помирюсь на какомъ-нибудь незначительномъ отклоненіи, которое будетъ ползти себѣ вдоль большой дороги.-- Нѣтъ, ужъ если отклоненіе, такъ пусть оно будетъ бойкое, веселое, по веселому предмету,-- такое, чтобы ни коня, ни всадника нельзя было поймать иначе, какъ силой.
   Единственное затрудненіе -- это подысканіе соотвѣтствующихъ этой задачѣ силъ: фантазія -- капризна; остроуміе -- нельзя отыскивать; а шутка (хоть и добродушная плутовка) не приходитъ на зовъ, хоть-бы ты ей цѣлое государство обѣщалъ положить къ ногамъ.
   -- Лучшее средство, вообще, для человѣка -- это молитвы.
   Но только если она наведетъ его на мысль о его слабостяхъ и недостаткахъ -- духовныхъ и физическихъ, -- то отъ этого онъ почувствуетъ себя скорѣе хуже, въ смыслѣ шутливости настроенія,-- хотя можетъ быть и лучше въ другихъ отношеніяхъ.
   Что касается меня, то нѣтъ въ мірѣ того средства -- нравственнаго или физическаго, -- котораго я не испробовалъ бы въ подобномъ положеніи;-- то я обращался непосредственно къ самой душѣ и спорилъ и разсуждалъ съ ней о размѣрахъ ея способностей.
   -- Но этимъ я никогда не могъ расширить ихъ хоть на вершокъ.
   Потомъ, перемѣнивъ систему, я пробовалъ, нельзя-ли добиться чего-нибудь отъ тѣла при помощи возбужденія трезвости и цѣломудрія. Это хорошія качества, молвилъ я -- сами по себѣ;-- они хороши абсолютно -- хороши относительно, -- хороши для здоровья,-- хороши для счастья въ этомъ мірѣ и въ будущемъ.
   Словомъ, они хороши для всего,-- но не для того, чего мы ищемъ; въ этомъ-же отношеніи они намъ совсѣмъ непригодны, такъ какъ они оставляютъ душу въ той неприкосновенности, какъ создало ее небо. Что касается богословскихъ добродѣтелей -- Вѣры и Надежды, то онѣ придаютъ душѣ храбрость; но тутъ является плаксивая добродѣтель (какъ называлъ ее мой отецъ) -- кротость и уноситъ ее всю обратно; и мы опять очутились тамъ-же, откуда отправились на поиски.
   Въ простыхъ и обыкновенныхъ случаяхъ ничто такъ не служитъ нашимъ нуждамъ, какъ слѣдующее.
   Конечно, если только можно полагаться на логику и считать, что я не ослѣпленъ себялюбіемъ,-- во мнѣ должно быть немного истиннаго генія; это явствуетъ уже изъ того, что я не знаю зависти: ибо какъ только я найду или придумаю что-нибудь подвигающее впередъ дѣло изящнаго писанія -- я тотчасъ же обнародываю это, желая всему человѣчеству писать не хуже меня:--
   -- И это имъ очевидно удастся, если только они будутъ также мало думать...
   

ГЛАВА ССХСІІ.

   Въ обыкновенныхъ случаяхъ, когда я чувствую себя только глупымъ, и мысли тяжело поднимаются въ моей головѣ и мокнутъ къ перу, вмѣсто того, чтобы стекать на бумагу, --
   Или, когда я почему-нибудь попадаю въ полосу холоднаго, чуждаго живости и метафоръ писанія, когда я ничего не могу выжать изъ своей души и принужденъ или встряхнуть себя, или-же писать страницу за страницей въ духѣ какого-нибудь голландца-комментатора, --
   Я ни въ какомъ случаѣ не допускаю никакихъ совѣщаній между перомъ и чернилами; ибо если мнѣ не удастся поправить дѣло щепоткой нюхательнаго табаку или двумя тремя шагами по комнатѣ, -- я сейчасъ берусь за бритву и, испробовавъ на ладони, остра-ли она, брѣю себѣ бороду безъ всякихъ предварительныхъ церемоній -- за исключеніемъ лишь намыливанія -- и стараюсь при этомъ, чтобы не осталось ни одного волоска -- особенно сѣдого; затѣмъ я надѣваю чистую рубашку,-- новое платье,-- требую свой послѣдній парикъ,-- надѣваю на палецъ кольцо съ топазомъ; словомъ, одѣваюсь какъ можно лучше съ ногъ до головы.
   Ну, а если и это не поможетъ, тутъ ужъ самъ чортъ замѣшался; ибо посудите, сударь, сами: каждый человѣкъ (хотя, конечно, нѣтъ правила безъ исключеній) обыкновенно присутствуетъ при бритьѣ своей бороды; а если только самъ участвуетъ въ немъ, то ужъ неизбѣжно сидитъ въ теченіе всей этой операціи противъ самого себя;-- а это положеніе, само по себѣ, можетъ заставить человѣка задуматься.
   Я убѣжденъ, что мысли небритаго человѣка послѣ одной такой операціи становятся на семь лѣтъ моложе и пріятнѣе; систематичнымъ же бритьемъ (еслибы это не было соединено съ опасностью совсѣмъ отбрить ихъ) можно былобы довести ихъ до высшей степени изящества.-- Мнѣ даже положительно непонятно, какъ могъ Гомеръ писать съ такой длинной бородой; но такъ какъ это идетъ въ разрѣзъ съ моей гипотезой, то это мнѣ въ такой же мѣрѣ и безразлично; -- вернемся лучше къ одеждѣ.
   Людовикъ Sorbonensis считаетъ это вопросомъ, всецѣло относящимся до тѣла (εξωτερική πραξις, какъ онъ говоритъ); -- однако, онъ ошибается: душа и тѣло являются товарищами на равныхъ паяхъ во всемъ, что имъ достается: человѣкъ не можетъ одѣться безъ того, чтобы не одѣлись и его мысли; и если онъ одѣвается, какъ человѣкъ благородный, то и онѣ всѣ представляются его воображенію облагороженными съ нимъ вмѣстѣ;-- такъ что ему остается только взять перо и писать въ соотвѣтственномъ духѣ.
   Поэтому, когда ваши милости и достопочтенства пожелаютъ узнать, чисто-ли я пишу и удобно-ли для чтенія, вы можете судить объ этомъ съ одинаковой достовѣрностью по счетамъ моей прачки, какъ и по самой моей книгѣ: былъ, напримѣръ, одинъ мѣсяцъ, когда я перепачкалъ тридцать одну рубашку благодаря тому, что писалъ чисто,-- и въ концѣ концовъ, только навлекъ на себя больше нападокъ, проклятій, сужденій и осужденій и многозначительныхъ покачиваній головами, за одинъ этотъ мѣсяцъ,-- чѣмъ за всѣ прочіе мѣсяцы того года, сложенные вмѣстѣ.
   Но ихъ милости и достопочтенства не видали моихъ счетовъ.
   

ГЛАВА ССXCIII.

   Такъ какъ я хотѣлъ пуститься въ отклоненіе, къ которому я все подготовлялъ читателя, только съ 294 главы, то этой я могу воспользоваться для какихъ угодно цѣлей. Въ настоящую минуту у меня уже есть двадцать вопросовъ на очереди. Я могъ бы воспользоваться ею, чтобы написать свою главу о Петляхъ,
   Или главу о Междометіяхъ, которая должна была слѣдовать за той,
   Или главу объ Узлахъ,-- но я боюсь, какъ бы все это не привело меня къ бѣдѣ. Вѣрнѣе всего будетъ слѣдовать по тропѣ, проторенной людьми учеными и возбуждать возраженія противъ того, что у меня уже написано, хотя я долженъ объявить это заранѣе -- я столько же знаю, что отвѣчать на нихъ, какъ мои подошвы.
   Во-первыхъ, можно сказать, что въ этихъ произведеніяхъ сквозитъ какая-то бьющая, Терситова сатира, которая черна, какъ чернила, которыми она написана (кстати сказать,-- тотъ, кто скажетъ это, долженъ поблагодарить генерала, завѣдующаго спискомъ личнаго состава греческихъ войскъ, за то, что въ нихъ до сихъ поръ числится такое гнусное и лживое существо, какъ Терситъ,-- ибо онъ оттуда выискалъ этотъ эпитетъ) -- и что никакія омовенія и отчищенія на землѣ не принесутъ падшему генію никакой пользы,-- даже наоборотъ, такъ какъ чѣмъ онъ грязнѣе, тѣмъ лучше, обыкновенно, удается ему сатира.
   На это у меня нѣтъ другого отвѣта -- по крайней мѣрѣ наготовѣ -- кромѣ того, что архіепископъ Пеневентскій написалъ свой скверный романъ про Галатею, какъ всему свѣту извѣстно, въ лиловомъ кафтанѣ и камзолѣ и лиловыхъ брюкахъ; и что порученное имъ въ видѣ наказанія составленіе комментарій къ книгѣ отровеній, казавшееся одной части свѣта очень тяжелымъ, другою совсѣмъ не почиталось таковымъ единственно по этой причинѣ.
   Другое возраженіе противъ всѣхъ этихъ средствъ составляетъ ихъ недоступность для всѣхъ; такъ, напримѣръ, все то, что касается бритья, составляющаго весьма существенную часть ихъ, въ силу неизмѣнныхъ законовъ природы, не доступно для пользованія цѣлой половины рода человѣческаго; и такимъ образомъ, писательницамъ Англіи и Франціи приходится обходиться безъ него.
   Что-же касается испанокъ... впрочемъ, о нихъ я ни мало не безпокоюсь.
   

ГЛАВА ССXCIV.

   Вотъ и 294-я глава, наконецъ... Но она ничего не приноситъ съ собой, кромѣ грустнаго доказательства того, "Какъ наши удовольствія на этомъ свѣтѣ выскальзываютъ изъ нашихъ рукъ".
   Ибо, говоря о своемъ отклоненіи, я -- клянусь небомъ!-- незамѣтно сдѣлалъ его! Странное созданіе смертный человѣкъ! сказала она.
   -- Совершенно вѣрно, сказалъ я;-- но не лучше ли будетъ выбросить все это изъ головы и вернуться къ моему дядѣ Тоби.
   

ГЛАВА ССXCV.

   Когда мой дядя Тоби и капралъ дошли до конца аллеи, они тутъ только спохватились, что у нихъ предстояло дѣло совсѣмъ въ другомъ концѣ; они снова повернули кругомъ и подошли прямо къ двери госпожи Уодманъ.
   Виноватъ, ваша милость, сказалъ капралъ, прикасаясь рукой къ своей шапкѣ, въ то время, какъ онъ проходилъ впередъ, чтобы постучать у двери. Мой дядя Тоби, вопреки обычному обхожденію своему съ своимъ вѣрнымъ слугой, не сказалъ ни слова: правду сказать, онъ не совсѣмъ справился съ своими мыслями и хотѣлъ устроить еще одну конференцію; поэтому, видя, что капралъ уже поднимается на три ступеньки, ведущія къ двери, онъ кашлянулъ два раза,-- и съ каждымъ разомъ частичка и безъ того не твердой рѣшимости моего дяди Тоби покидала его, стараясь удержать капрала; онъ стоялъ съ добрую минуту, держа ручку двери въ рукѣ и ожидая, однако,-- онъ самъ не зналъ чего. Бригитта стояла въ засадѣ за дверью, держа уже руку на задвижкѣ, нѣмѣя отъ ожиданія; а госпожа Уодманъ сидѣла не дыша, въ своей спальнѣ, за занавѣской у окна и слѣдила за ихъ приближеніемъ, не спуская съ нихъ глазъ, дышащихъ любовью:
   -- Тримъ! проговорилъ мой дядя Тоби;-- но въ то же мгновеніе, какъ онъ выговорилъ это слово, Тримъ оправился отъ своей минутной нерѣшимости -- и постучалъ въ дверь.
   Мой дядя Тоби видя, что всѣ надежды на конференцію съ Тримомъ пропали, засвисталъ Lillabullero.
   

ГЛАВА ССXCVI.

   Такъ какъ рука госпожи Бригитты уже лежала на задвижкѣ, то капралу не пришлось стучать такъ часто, какъ, можетъ быть, приходится вашему портному. Впрочемъ, я могъ бы найти сравненіе ближе къ тому, такъ какъ самъ долженъ своему фунтовъ съ двадцать пять, по крайней мѣрѣ,-- и удивляюсь его терпѣнію.
   -- Хоть свѣту до этого и нѣтъ никакого дѣла,-- а проклятая это вещь -- быть въ долгу; и однако есть, повидимому, несчастные правители (особенно въ нашемъ семействѣ), которые никакой экономіей не могутъ побороть тяготѣющій надъ ихъ казначействами злой рокъ. Что касается меня, напримѣръ, то я убѣжденъ, что на всей землѣ нѣтъ князя, прелата, папы или государя, большого или маленькаго, который больше меня стремился бы сердцемъ къ сохраненію правильныхъ денежныхъ отношеній и поступалъ бы болѣе соотвѣтственно своимъ намѣреніямъ. Я никогда ни кому не даю больше одного золотого,-- не хожу въ сапогахъ, не трачу денегъ на зубочистки и не плачу ни одного шиллинга за модныя вещи въ теченіе цѣлаго года; въ тѣ же шесть мѣсяцевъ, что я живу въ деревнѣ, я обставляю себя такъ скромно, какъ не удавалось и Руссо, при всемъ его желаніи;-- ибо я не держу ни человѣка, ни мальчика, ни лошади, ни коровы, ни собаки, ни кошки -- и, вообще, ничего такого, что способно ѣсть или пить, кромѣ несчастной, тощей старой весталки (для поддержанія огня въ очагѣ), обладающей почти всегда такимъ же плохимъ аппетитомъ, какъ и я самъ:-- но если вы думаете, что все это дѣлаетъ изъ меня философа,-- то я не много далъ бы вамъ, мои добрые люди, за вашу догадливость.
   Истинная философія... однако, объ ней немыслимо говорить, пока мой дядя свиститъ Lillabuliero.
   -- Войдемте въ домъ.
   

ГЛАВА ССXCVII.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   

ГЛАВА CCXCVIII.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   

ГЛАВА ССХСІХ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   -- Вы увидите самое мѣсто, сударыня, сказалъ мой дядя Тоби.
   Госпожа Уодманъ поблѣднѣла, -- взглянула на дверь, -- поблѣднѣла,-- опять слегка покраснѣла, -- приняла обычный свой видъ -- и потомъ снова покраснѣла пуще прежняго;-- все это, для непросвѣщеннаго читателя, переводится слѣдующимъ образомъ:
   "Боже, я не могу смотрѣть на это!
   "Что бы свѣтъ сказалъ, если бы я посмотрѣла?
   "Я упала бы безъ чувствъ, если бы посмотрѣла?
   "А хотѣла бы я посмотрѣть.
   "Какой же грѣхъ можетъ быть -- посмотрѣть
   "Я посмотрю".
   Пока все это проносилось въ головѣ госпожи Уодманъ, мой дядя Тоби всталъ съ дивана и вышелъ за гостинную дверь, въ корридоръ, чтобы отдать Триму соотвѣтствующее приказаніе. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .-- кажется она на чердакѣ, сказалъ мой дядя Тоби. Я видѣлъ ее тамъ сегодня утромъ, ваша милость, отвѣчалъ Тримъ.-- Такъ пожалуйста сбѣгай за ней сейчасъ же, Тримъ, сказалъ мой дядя Тоби, и принеси ее въ гостинную.
   Капралъ не одобрялъ этого распоряженія,-- однако повиновался съ самымъ веселымъ видомъ. Въ первомъ его желаніе не участвовало,-- во второмъ участвовало; и онъ надѣлъ свою шапку и пошелъ такъ скоро, какъ только позволяло ему его раненое колѣно. Мой дядя Тоби вернулся въ гостинную и снова сѣлъ на диванъ.
   -- Вы прикоснетесь вашимъ пальчикомъ къ этому мѣсту, сказалъ мой дядя Тоби.-- Только я его не трону, замѣтила госпожа Уодманъ про себя.
   Это требуетъ новаго поясненія,-- показывая какъ мало знанія сообщается одними словами, когда мы не восходимъ къ первоисточникамъ.
   Для того же, чтобы поднять туманъ, заволакивающій эти три главы, я долженъ стараться самъ быть по возможности яснѣе.
   Проведите трижды по лбу рукою,-- высморкайтесь,-- облегчите ваши желудки,-- чихните, мои добрые люди:-- Господь съ вами!
   Теперь обѣщайте помогать мнѣ, чѣмъ только можете.
   

ГЛАВА CCC.

   Такъ какъ конечныхъ цѣлей, ради которыхъ женщина выбираетъ себѣ мужа,-- пятьдесятъ (считая въ томъ числѣ, какъ гражданскія, такъ и духовныя), то она прежде всего принимается тщательно ихъ взвѣшивать, а потомъ мысленно отдѣляетъ и подбираетъ тѣ изъ нихъ, которыя находитъ подходящими, далѣе, путемъ бесѣдъ, разспросовъ, разсужденій и выводовъ, она производитъ провѣрку и окончательно убѣждается въ удачности своего выбора;-- когда же она въ этомъ удостовѣрится, то беретъ эту цѣль за кончикъ и слегка подергиваетъ ее въ ту и другую сторону, испытывая ея крѣпость.
   Слокенбергій, въ началѣ своей десятой декады, рисуетъ это читателю съ такой забавной образностью, что я не рѣшаюсь даже повторить его, изъ уваженія къ слабому полу, хотя въ общемъ оно не лишено остроумія.
   "Прежде всего, говоритъ Слокенбергій, она останавливаетъ осла и, держа подъуздокъ въ лѣвой рукѣ (чтобы онъ не ушелъ), опускаетъ правую на самое дно вьючной корзины, ища его..." -- чего?-- Вы только скорѣе это узнаете, говоритъ Слокенбергій, оттого что перебили меня".
   -- У меня ничего нѣтъ, добрая сударыня, кромѣ пустыхъ бутылокъ,-- говоритъ оселъ.
   -- Я нагруженъ потрохами,-- говоритъ второй.
   -- Да и ты немногимъ лучше, обращается она къ третьему, въ твоей корзинѣ тоже ничего нѣтъ, только штаны да туфли.-- И такъ переходитъ она къ четвертому, пятому -- отъ одного къ другому по всей линіи, пока не найдетъ, наконецъ, того, который несетъ ихъ: тутъ она опоражниваетъ корзину, разсматриваетъ, соображаетъ, примѣряетъ, мѣряетъ, растягиваетъ, мочить, сушитъ и, наконецъ, начинаетъ пробовать зубами крѣпость его ткани.
   -- Да что же, чего же, ради Христа?
   -- Я рѣшилъ, отвѣчаетъ Слокенбергій, что этой тайны никогда и никакія земныя силы не вырвутъ изъ души моей.
   

ГЛАВА CCCI.

   Мы живемъ въ мірѣ, со всѣхъ сторонъ окруженномъ загадками и таинственностью и потому всего можемъ ожидать; но, не будь этого, положительно казалось бы страннымъ, почему природа, которая такъ приспособляетъ всѣ свои творенія къ ихъ назначенію и рѣдко когда ошибается, развѣ иной разъ, забавы ради, придавая всему, что проходитъ черезъ ея руки, такія характеристическія черты и способности, отличающія всѣ ея созданія одно отъ другого, что одно годится для плуга, другое -- для каравана, третье для телѣги -- и соблюдая этотъ принципъ цѣлесообразности даже въ какомъ нибудь ослиномъ жеребенкѣ, вдругъ, въ то же время никакъ не можетъ приспособиться въ созданіи такой простой вещи, какъ женатый человѣкъ, неумѣлый ли выборъ глины тому причиной или это происходитъ отъ какихъ нибудь недостатковъ обжиганія, причемъ отъ чрезмѣрнаго жара будущій мужъ, быть можетъ, слишкомъ ужъ пересыхаетъ и твердѣетъ что ли, съ одной стороны, а съ другой, отъ недостатка жара, оказывается ниже требованій) или же просто великая искусница недостаточно принимаетъ во вниманіе нѣкоторыя платоническія требованія той половины рода человѣческаго, въ интересахъ которой она изготовляетъ эту; или ея свѣтлость сама подчасъ не знаетъ, какіе мужья требуются,-- не знаю: объ этомъ мы поговоримъ послѣ ужина.
   Теперь же достаточно и того, что ни мое замѣчаніе, ни разсужденія о немъ, здѣсь совершенно не кстати, ибо мой дядя Тоби, во всякомъ случаѣ, прекрасно годился для брака: создала его Природа изъ самой лучшей, благорасположенной глины, сдобривши ее своимъ собственнымъ молокомъ, вдохнула въ него добрѣйшую душу; сдѣлала его олицетвореніемъ всего деликатнаго, великодушнаго и человѣчнаго, наполнила сердце его довѣріемъ и незлобивостью, расположила его къ исполненію самыхъ нѣжныхъ обязанностей, при всемъ томъ, она не забыла и другихъ обстоятельствъ, ради которыхъ установленъ былъ бракъ.
   Поэтому. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Эти дары моего дяди Тоби не пострадали отъ раны.
   Однако, но послѣднее обстоятельство не было очевидно,-- и чертъ, этотъ великій возмутитель всякой вѣры въ мірѣ, возбудилъ въ мозгу госпожи Уодманъ сомнѣнія по этому предмету,-- а, какъ настоящій чортъ, живо позаботился о томъ, чтобы всѣ эти доблести моего дяди Тоби показались ей лишь пустыми бутылками, потрохами, штанами и туфлями.
   

ГЛАВА CCCII.

   Госпожа Бригитта прозаклала всю свою небольшую долю чести -- много-ли можетъ ея быть у бѣдной горничной?-- что она въ десять дней все узнаетъ досконально; такая увѣренность была построена на самыхъ уступчивыхъ postulata,-- именно, что пока мой дядя Тоби будетъ ухаживать за ея госпожей, капралъ ничего не найдетъ лучшаго, какъ любезничать съ ней;-- "и я не буду ему препятствовать", сказала Бриттта, "лишь бы все отъ него вывѣдать".
   Дружба имѣетъ два одѣянія,-- внѣшнее и внутреннее. Бригитта служила интересамъ своей госпожи въ одномъ изъ нихъ,-- въ другомъ-же дѣлала то, что ей самой было пріятно; поэтому рана моего дяди Тоби интересовала ее лишь въ той же мѣрѣ, какъ и самого чорта; но у госпожи Уодманъ тутъ былъ интересъ совсѣмъ иного рода,-- къ тому-же, можетъ быть, въ послѣдній разъ являющійся ей; поэтому (впрочемъ, отнюдь не выказывая недовѣрія къ госпожѣ Бригиттѣ или сомнѣнія въ ея способностяхъ) она рѣшила сама разыграть свои карты.
   Ей не нужно было поддержки: ребенокъ въ состояніи былъ-бы видѣть въ его рукѣ -- до того наивно и просто сбрасывалъ онъ съ самаго начала всѣ свои козыри такъ мало заботился о взяткахъ, сидя совсѣмъ безоруженнымъ -- и беззащитнымъ на диванѣ, рядомъ съ вдовой Уодманъ, что великодушное сердце постыдилось-бы обыграть его.
   Покончимъ, однако, съ метафорой.
   

ГЛАВА CCCIII.

   -- Да, можетъ быть, за одно уже и со своей повѣстью; ибо хоть я все время и спѣшилъ къ этой части ея съ особенно сильнымъ желаніемъ, зная, что она будетъ самымъ лакомымъ кусочкомъ изо всего, что я имѣлъ представить свѣту,-- однако теперь, когда я дошелъ до нея, я готовъ каждому охотнику передать свое перо -- и пусть себѣ продолжаетъ мою повѣсть, если ему есть охота; я вижу трудность предстоящихъ мнѣ описаній -- и чувствую свой недостатокъ силъ.
   Хорошо еще, что я хоть потерялъ на этой недѣлѣ унцій восемьдесятъ крови въ не опасной лихорадкѣ, напавшей на меня въ началѣ этой главы: это даетъ мнѣ возможность надѣяться, что поражены не такія мозговыя aura, а скорѣе водянистыя и шаровидныя кровяныя частицы; -- но какъ бы то ни было,-- заклинаніе дѣла не испортитъ; поэтому я поставлю все въ зависимость отъ заклинанія: пусть оно меня вдохновитъ или отвергнетъ,-- какъ ему заблагоразсудится.
   

ЗАКЛИНАНІЕ.

   Духъ-утѣшитель шутливаго юмора, впервые посѣтившій непринужденное перо моего возлюбленнаго Сервантеса!-- Ты, который ежегодно слеталъ къ нему въ окошко, озаряя тюремный полумракъ полуденной ясностью твоего присутствія и превращая въ небесный нектаръ стоявшую передъ нимъ въ небольшой кружкѣ воду,-- который, во все то время, что онъ писалъ про Санхо и его господина, набрасывалъ на его изсохшую руку {Онъ потерялъ кисть руки въ битвѣ при Лепанто. (Прим. авт.).} свой чудный плащъ и, широко развертывая его, скрывалъ ему всѣ невзгоды его жизни,--
   -- Заверни сюда, умоляю тебя!-- посмотри на эти брюки!-- они -- все, что у меня есть на свѣтѣ; это въ Ліонѣ разорвали мнѣ ихъ такимъ страшнымъ образомъ.
   А мои рубашки! гляди, какой смертельный расколъ случился въ ихъ средѣ:-- полы въ Ломбардіи, а остальное здѣсь.-- У меня никогда ихъ больше шести не было, а тутъ еще лукавая цыганка. Миланская прачка отрѣзала у пяти переднія полы.-- Надо, впрочемъ, отдать ей справедливость -- она поступила довольно сообразительно, -- я, вѣдь, возвращался уже изъ Италіи.
   И все-же, не смотря на это,-- не смотря на то, что у меня украли еще пистолетное огниво и дважды заставили заплатить по пяти павловъ за пару крутыхъ яицъ -- разъ въ Raddicoffini, въ другой въ Капуѣ -- я отнюдь не считаю путешествіе по Франціи и Италіи такимъ наказаніемъ, какъ многіе стараются насъ увѣрить,-- надо только все время сохранять хорошее настроеніе духа: безъ шероховатостей и неровностей обойтись нельзя -- да безъ нихъ не было-бы и тѣхъ долинъ, гдѣ природа растилаетъ всегда столько наслажденій.-- Глупо воображать, что люди должны даромъ давать вамъ кареты, въ которыхъ васъ едва не растрясутъ до смерти; точно также, если вы не заплотите двѣнадцать су за подмазку колесъ,-- на что-же будетъ бѣдный мужикъ покупать себѣ масло къ хлѣбу?-- Въ самомъ дѣлѣ, мы слишкомъ требовательны; ну стоитъ-ли разводить философію изъ-за какой-нибудь пары ливровъ, переплоченныхъ за ужинъ и постель: вѣдь, это на худой конецъ,-- и то только шиллингъ и девять съ полтиной пенсовъ! Отдайте ихъ, ради неба,-- ради самихъ себя, отдайте обѣими руками: лучше это, чѣмъ оставлять послѣ себя при отъѣздѣ гнетущее чувство разочарованія въ глазахъ красивой хозяйки и ея прислужницы;-- притомъ-же, сударь мой, вы можете отъ каждой изъ нихъ получить по братскому поцѣлую, который одинъ стоитъ фунта... Я получалъ, по крайней мѣрѣ.
   -- Воспоминаніе о любовныхъ приключеніяхъ моего дяди Тоби всю дорогу занимало мои мысли и имѣло на меня точно такое-же дѣйствіе, какъ будто-бы это были мои собственныя.-- Я находился въ самомъ невозмутимомъ настроеніи любви и доброжелательства и чувствовалъ, что во мнѣ установилась полнѣйшая внутренняя гармонія, которую не въ силахъ была поколебать никакая тряска кареты; поэтому мнѣ стало совершенно безразлично -- ровны-ли были дороги или изрыты; все, что я видѣлъ, съ чѣмъ имѣлъ дѣло, затрагивало какую нибудь тайную струну чувствительности или восторга.
   --... Никогда не слыхалъ я такихъ дивныхъ звуковъ!-- и я мгновенно опустилъ переднее стекло, чтобы явственнѣе слышать ихъ.-- Это Марія, пояснилъ почтальонъ, замѣтя мое вниманіе.-- Это бѣдная Марія, продолжалъ онъ (наклоняясь въ сторону, чтобы я могъ увидѣть ее, такъ какъ спина его скрывала ее отъ моихъ взоровъ); она сидитъ на травѣ возлѣ дороги, съ своей козой возлѣ себя и играетъ на свирѣли вечернія молитвы.
   Молодой малый произнесъ это съ такимъ оттѣнкомъ и голоса и взглядомъ, обличавшимъ такую искренность сердечнаго сочувствія, что я тутъ-же поклялся дать ему монету въ двадцать четыре су по пріѣздѣ нашемъ въ Moulins.
   -- Кто-же это бѣдная Марія! спросилъ я.
   -- Предметъ любви и состраданія всѣхъ окрестныхъ дерерень, отвѣчалъ почтальонъ: -- три года лишь тому назадъ солнце не свѣтило болѣе красивой, остроумной и доброй дѣвушкѣ -- и Марія заслужила лучшей участи, а не запрещенія брака, которое устроилъ ей своими подвохами оглашавшій его приходскій священникъ.
   Онъ говорилъ еще, а Марія, пріостановившаяся было на короткое время, снова приложила свирѣль къ губамъ и заиграла тотъ-же мотивъ;-- ноты были тѣ-же,-- но только еще въ десять разъ упоительнѣе.-- Это вечерняя молитва пресвятой Дѣвѣ, пояснилъ мнѣ юноша;-- но кто научилъ ее играть эту молитву и гдѣ она достала свирѣль -- никто не знаетъ мы думаемъ, что Небо помогало ей и въ томъ и въ другомъ; ибо съ той минуты, какъ она помутилась разумомъ, это составляетъ единственное ея утѣшеніе; она ни на минуту не выпускаетъ свирѣль изъ рукъ и играетъ эту молитву почти безъ перерыва день и ночь.
   Почтальонъ разсказалъ мнѣ все это съ такимъ сочувствіемъ и безъискусственнымъ краснорѣчіемъ, что я не могъ не замѣтить въ лицѣ его нѣчто не свойственное людямъ его положенія -- и разузналъ-бы его повѣсть, если-бы бѣдная Марія такъ всецѣло не завладѣла мною.
   Между тѣмъ мы подъѣхали почти къ тому самому мѣсту, гдѣ сидѣла Марія: она была одѣта въ тонкую бѣлую кофту, а волосы ея, кромѣ двухъ прядей, были собраны въ шелковую сѣтку, въ которую нѣсколько причудливо вплетены были сбоку нѣсколько оливковыхъ листковъ;-- она была прекрасна; и если мнѣ когда-либо доводилось испытать въ полной силѣ чувство безгрѣшной сердечной боли -- такъ это было въ ту минуту, когда я ее увидѣлъ.
   -- Помоги ей Богъ! бѣдная дѣвушка! промолвилъ почтальонъ. Ужъ болѣе ста обѣденъ было отслужено за нее по окружнымъ монастырямъ и приходамъ,-- но все тщетно: однако, мы все еще надѣемся, въ виду бывающихъ у нея свѣтлыхъ промежутковъ, что пресвятая Дѣва наконецъ возвратитъ ей разумъ; но ея родители, знающіе ее ближе, не питаютъ никакихъ надеждъ въ этомъ отношеніи и увѣрены, что она помѣшалась на-вѣки.
   При этихъ словахъ почтальона, изъ свирѣли Маріи полились такіе грустные, нѣмые и жалостливые звуки, что я бросился вонъ изъ кареты, съ желаніемъ ее утѣшить -- и уже сидѣлъ между ней и ея козой, прежде чѣмъ успѣлъ придти въ себя отъ овладѣвшаго мною восторга.
   Марія нѣсколько времени внимательно глядѣла на меня, потомъ взглянула на свою козу,-- потомъ опять на меня,-- и опять на козу,-- и такъ далѣе, поперемѣнно.
   -- Ну, Марія, сказалъ я какъ можно мягче: какое ты находишь сходство?
   Я умоляю читателя, какъ человѣка искренняго, повѣрить мнѣ, что я задалъ этотъ вопросъ лишь изъ скромнаго убѣжденія, что человѣкъ тоже животное,-- и что я не позволилъ-бы себѣ отпустить неумѣстную, въ почтенномъ присутствіи несчастія, шутку даже въ томъ случаѣ, если-бы этой цѣной могъ купить все то остроуміе, которое разбрасывалъ вокругъ себя Рабле;-- но все-же мое сердце упрекало меня -- и сознаніе заслуженности этихъ упрековъ такъ растравляло мою душевную рану, что я поклялся взяться за разумъ и произносить одни лишь мудрыя изреченія въ течені е всей остальной моей жизни,-- никогда, никогда болѣе не посягая на шутки -- будь то съ мущиной, женщиной или ребенкомъ, -- сколько-бы мнѣ ни осталось жить.
   Что-же касается писанія глупостей,-- то для этого я сдѣлалъ исключеніе;-- но ихъ я оставляю свѣту.
   Прощай, Марія?-- прощай, бѣдная, злосчастная дѣвушка!-- когда нибудь, но не теперь, мнѣ, можетъ быть, доведется услышать изъ твоихъ собственныхъ устъ про твои горести... Но я ошибался, ибо она въ ту-же минуту взялась за свирѣль -- и выразила мнѣ въ ея звукахъ такую скорбную повѣсть, что я всталъ -- и не твердыми, неровными шагами направился къ своей каретѣ.
   Что за чудный постоялый дворъ въ Moulins!
   

ГЛАВА ССCIV.

   Когда мы доберемся до конца этой главы (но не ранѣе), мы должны будемъ вернуться обратно къ двумъ пустымъ главамъ, изъ за которыхъ моя милость внутренно истекаетъ кровью вотъ уже полчаса;-- я прекращаю это томленіе тѣмъ, что снимаю одну изъ моихъ желтыхъ туфель и бросаю ее, что есть силы, въ противоположную сторону комнаты, съ объявленіемъ на каблукѣ, такого содержанія,--
   Что, какъ-бы ни была она похожа съ половиной всѣхъ главъ, когда либо написанныхъ въ мірѣ или даже и теперь пишущихся (почемъ я знаю?), происхожденіе этого имѣетъ столь-же случайный характеръ, какъ и пѣна на конѣ Зевксиса; {Извѣстный греческій художникъ, жившій въ V в. до P. X.} къ тому-же, я съ уваженіемъ смотрю на главу, въ которой только ничего нѣтъ; если-же принять во вниманіе, какъ много есть худшаго на свѣтѣ,-- то это все не заслуживаетъ даже быть предметомъ сатиры.
   -- Но почему была она такъ оставлена? Тутъ, не дожидаясь моего отвѣта, меня начнутъ честить -- и дубиной, и болваномъ, и колпакомъ, и дуракомъ, и безсмысленнымъ, и за...ей,-- и всевозможными нелестными кличками, какими когда-либо осыпали Лернейскіе булочники пастуховъ короля Гаргонтуа;-- да и пусть ихъ, сколько имъ угодно: какъ говоритъ Бригитта, "я имъ препятствовать не стану"; въ самомъ дѣлѣ, какъ могли они предугадать, что я буду поставленъ въ необходимость написать 304-ую главу моей книги раньше 297-ой? и проч.
   -- И такъ, я совсѣмъ этому не обижаюсь.-- Единственно, чего я желаю, это -- дать свѣту маленькій урокъ; "пусть онъ не мѣшаетъ людямъ разсказывать свои повѣсти посвоему."
   

297-ая ГЛАВА.

   Такъ какъ госпожа Бригитта открыла дверь раньше, чѣмъ капралъ успѣлъ хорошенько постучать въ нее, то промежутокъ между этимъ и появленіемъ моего дяди Тоби въ гостинной былъ до того непродолжителенъ, что госпожа Уодманъ едва-едва успѣла выйти изъ за занавѣски,-- положить экземпляръ Библіи на столъ, и сдѣлать шага два по направленію къ двери, на-встрѣчу ему.
   Мой дядя Тоби поклонился госпожѣ Уодманъ согласно правиламъ, опредѣлявшимъ въ тысяча семьсотъ тринадцатомъ году нашей эры -- какъ долженъ мужчина кланятся женщинѣ; -- затѣмъ, повернувшись, отправился, рядомъ съ ней, къ дивану и въ двухъ простыхъ словахъ (которыя онъ произнесъ не раньше, чѣмъ сѣлъ -- и не послѣ того, какъ сѣлъ,-- а какъ разъ въ то время, когда садился) объявилъ ей, что "онъ влюбленъ" -- въ болѣе сжатой формѣ, чѣмъ даже слѣдовало-бы.
   Госпожа Уодманъ, естественно, опустила глаза на дыру въ своемъ передникѣ, которую она раньше штопала, ожидая съ минуты на минуту, что мой дядя Тоби будетъ продолжать; но онъ не обладалъ даромъ разглагольствованія; а любовь, къ тому-же, была дѣломъ, въ которомъ онъ всего менѣе чувствовалъ себя мастеромъ; поэтому, разъ сказавши госпожѣ Уодманъ, что онъ ее любитъ, онъ оставилъ это дѣло въ покоѣ, предоставивъ обстоятельствамъ складываться такъ, какъ имъ будетъ угодно.
   Мой отецъ всегда восторгался этой системой моего дяди Тоби (какъ онъ неправильно выражался) и часто говаривалъ, что если-бы его братъ Тоби прибавилъ къ этому своему обыкновенію еще трубку табаку -- онъ нашелъ-бы тогда путь (если можно вѣрить одной испанской поговоркѣ) къ сердцамъ половины всѣхъ женщинъ въ мірѣ.
   Мой дядя Тоби никогда не понималъ, что хотѣлъ сказать этимъ мой отецъ; я тоже не рѣшаюсь вывести изъ нея что-либо, кромѣ осужденія одной весьма распостраненной среди массы ошибки, въ которую французы, однако, всѣ до одного, вѣруютъ какъ въ непосредственное откровеніе, именно, что "говорить о любви -- значитъ любить."
   -- Я хотѣлъ-бы попробовать сдѣлать шарлотту изъ чернаго хлѣба, руководствуясь подобнымъ правиломъ.
   Но будемъ продолжать:-- госпожа Уодманъ сидѣла выжидая дальнѣйшихъ авансовъ со стороны моего дяди Тоби, почти до самаго начала той минуты, когда молчаніе съ той или другой стороны начинаетъ становиться неприличнымъ,-- и, наконецъ, пододвигаясь ближе къ нему, она вскинула на него глазами, слегка краснѣя при этомъ,-- и подняла перчатку -- или нить разговора, если вамъ это больше нравится -- и стала вести съ моимъ дядей Тоби такого рода бесѣду:
   Заботы и безпокойства семейнаго положенія -- весьма велики, сказала госпожа Уодманъ.-- Я думаю, молвилъ мой дядя Тоби.-- Вотъ почему я удивляюсь, капитанъ Шенди, продолжала госпожа Уодманъ,-- какія причины могутъ побуждать къ нему васъ, человѣка настолько обезпеченнаго, счастливаго въ самомъ себѣ, въ друзьяхъ, въ развлеченіяхъ...
   -- Онѣ перечислены, отвѣчалъ мой дядя Тоби, въ общемъ молитвенникѣ.
   До сихъ поръ мой дядя Тоби подвигался осторожно, не выходя изъ должной глубины и предоставляя госпожѣ Уодманъ плавать надъ пучиной -- сколько ей будетъ угодно.
   -- Что-же касается дѣтей, сказала госпожа Уодманъ,-- этой главной, можетъ быть, цѣли всего установленія и -- я полагаю -- естественнаго желанія каждаго родителя,-- но развѣ мы не знаемъ, что это -- вѣрныя огорченія, и лишь весьма невѣрныя утѣхи? а что получимъ мы, сударь, въ награду за наши сердечныя муки?-- чѣмъ отплатятся намъ тѣ многія нѣжныя и безпокойныя опасенія страдающей и беззащитной матери, которая даруетъ имъ жизнь?-- Признаюсь,-- сказалъ мой дядя Тоби, пораженный жалостью,-- я этого не знаю; вотъ развѣ только удовольствіе, которое Богу угодно было...
   -- Чепуха, промолвила она.
   

ГЛАВА 298-ая

   Слово чепуха можетъ быть произнесено во всѣхъ, подобныхъ этому, случаяхъ, съ такимъ разнообразіемъ голоса, оттѣнка, пѣвучести, растянутости, вида, взгляда и выраженія -- причемъ каждое изъ нихъ придаетъ ему такой особенный отпечатокъ, что (согласно казуистамъ, такъ какъ это отчасти уже вопросъ совѣсти) получается не менѣе четырнадцати тысячъ значеній, изъ коихъ всѣ также противоположные между собой, какъ грязь и чистота; поэтому не трудно въ нихъ и запутаться.
   Госпожа Уодманъ попала на такое выраженіе, отъ котораго вся скромная кровь моего дяди Тоби залила его щеки,-- поэтому, внезапно почувствовавъ, что онъ отплылъ на слишкомъ большую глубину, онъ разомъ остановился -- и, не распространяясь болѣе по вопросу объ отрицательныхъ и положительныхъ сторонахъ супружества, положилъ руку на сердце и предложилъ ей принять ихъ, какъ они есть, и дѣлить ихъ пополамъ между собою.
   Разъ сказавши это, мой дядя Тоби не интересовался повторять то-же самое вторично;-- замѣтивъ на столѣ Библію, положенную госпожей Уодманъ, онъ взялъ ее, и, попавъ, чистая душа! на такой эпизодъ, который больше всѣхъ могъ заинтересовать его,-- на осаду Іерихона -- онъ принялся прочитывать его,-- предоставляя своимъ матримоніальнымъ предложеніямъ (также какъ раньше -- объясненію въ любви) дѣйствовать на нее, какъ имъ заблагоразсудится. Между тѣмъ, они не дѣйствовали на нее, ни въ видѣ вяжущаго или разрѣшающаго лекарства,-- ни въ видѣ опіума, хины, меркурія или придорожной иглы или, вообще, въ видѣ какого бы то ни было лекарства изъ всего числа имъ, которымъ природа одарила міръ;-- короче говоря, они ни какъ не нее не дѣйствовали; происходило-же это оттого, что въ ней въ это происходили совсѣмъ другія душевныя движенія. Какой я болтунъ, однако! я уже разъ двѣнадцать забѣгалъ впередъ; но все-таки вопросъ этотъ еще не исчерпанъ. Aidons!
   

ГЛАВА CCCV.

   Всякому покажется совершенно естественнымъ, если незнакомый съ мѣстностью человѣкъ, отправляющійся изъ Лондона въ Эдинбургъ, спроситъ, сколько верстъ до Іорка, лежащаго приблизительно на полъ пути; никто не удивляется также, если отъ этого онъ перейдетъ къ вопросу о разныхъ заведеніяхъ города и т. п.
   Совершенно также естественно было стремленіе госпожи Уодманъ (первый мужъ которой все время проболѣлъ сѣдалищнымъ ревматизмомъ) узнать, далеко ли отъ ляшки до паха, а также которая изъ двухъ болѣзней (въ сѣдалищѣ или пахѣ) могла менѣе заставлять страдать ея чувства.
   Поэтому она отъ доски до доски прочла Дрекову анатомію; заглянула къ Варбуртону насчетъ мозга; взяла почитать Граафа о костяхъ и мускулахъ {Здѣсь г. Шенди, должно быть, ошибается, ибо Граафъ писалъ о сокѣ поджелудочной железы и объ органахъ дѣторожденія. (Прим. автора).} -- но все это не помогало.
   Разсуждала она и собственными своими силами, -- задавала себѣ теоремы, выводила послѣдствія; -- но не пришла ни къ какому заключенію.
   Чтобы разсѣять всякія сомнѣнія, она дважды спрашивала доктора Слопа, "можно ли расчитывать на то, что бѣдный капитанъ Шенди оправится когда нибудь отъ своей раны"?...
   -- Онъ уже оправился, отвѣчалъ докторъ Слопъ.
   -- Какъ, совсѣмъ?
   -- Совсѣмъ, сударыня.
   -- Но что вы подъ этимъ понимаете? спрашивала госпожа Уодманъ.
   Доктору Слопу ужасно не давались опредѣленія -- и поэтому госпожа Уодманъ ничего добиться не могла. Словомъ -- не было другого способа вывѣдать это, какъ отъ самого дяди Тоби.
   Въ такихъ щекотливыхъ вопросахъ всегда придается голосу особенный оттѣнокъ сочувствія, усыпляющій всякое подозрѣніе,-- и я на половину убѣжденъ, что змѣй, въ бесѣдѣ своей съ Евой, говорилъ именно этимъ голосомъ; ибо едвали могла въ ней быть столь сильна наклонность къ самообману, чтобы она возымѣла храбрость болтать съ дьяволомъ безъ этого смягчающаго обстоятельства. Этотъ-же оттѣнокъ сочувствія... какъ бы мнѣ описать его?-- онъ прикрываетъ ту часть, которую вы желаете разсмотрѣть, словно какимъ-то покровомъ -- и даетъ вамъ потомъ право распоряжаться ею также безцеремонно, какъ если бы вы были домашнимъ врачемъ изслѣдуемаго вами лица.
   -- Болѣла-ли она постоянно?
   -- Не легче-ли чувствовалась боль въ постели?
   -- Могъ-ли онъ свободно лежать съ ней на обоихъ бокахъ?
   -- Былъ-ли онъ въ состояніи сѣсть на лошадь?
   -- Вредно-ли ей движеніе? и такъ далѣе -- все это было такъ нѣжно спрошено, направлено такъ прямо въ сердце моего дяди Тоби, что онъ въ десять разъ глубже чувствовалъ успокоеніе отъ нихъ, чѣмъ даже боль отъ раны; но когда госпожа Уодманъ стала обходить Намюръ, подходя все ближе и ближе къ паху моего дяди Тоби; когда она пригласила его атаковать выступающій уголъ контръ-эскарпа и взять, перемѣшавшись съ голландцами, контргардъ св. Рока, со шпагой въ рукѣ;-- когда потомъ, услаждая слухъ его нѣжными звуками своего голоса, она вывела его окровавленнаго за руку изъ траншеи, утирая глаза въ то время, какъ его понесли въ палатку,-- небо! земля? море?-- все поднялось въ немъ, природные источники вышли изъ береговъ, ангелъ милосердія сидѣлъ подлѣ него на диванѣ -- сердце его горѣло огнемъ, и если бы онъ имѣлъ тысячу сердецъ, онъ всѣ ихъ, до послѣдняго, отдалъ бы госпожѣ Уодманъ.
   А въ какомъ мѣстѣ, дорогой сударь, спросила госпожа Уодманъ нѣсколько категорически, получили вы эту грустную рану? Задавая этотъ вопросъ, госпожа Уодманъ бросила бѣглый взглядъ на красные плюшевые брюки моего дяди Тоби, естественно ожидая, что мой дядя Тоби, ради большей краткости отвѣта, просто укажетъ то мѣсто пальцемъ. Вышло, однако, иначе: мой дядя Тоби былъ раненъ передъ воротами св. Николая, въ одномъ изъ траверсовъ траншеи, находившейся противъ выступающаго угла полу-бастіона св. Рока -- и онъ могъ въ каждую минуту воткнуть булавку въ ту самую точку, на которой онъ стоялъ, когда камень попалъ въ него. Это разомъ пришло на память моему дядѣ Тоби; вмѣстѣ съ тѣмъ, пришла ему на память и большая карта города и крѣпости Намюръ, съ окрестностями, которую онъ купилъ во время своей продолжительной болѣзни и наклеилъ, съ помощью капрала, на палку: съ тѣхъ поръ она все время лежала на чердакѣ, среди разнаго военнаго хлама; теперь-же онъ послалъ капрала за ней на чердакъ.
   Мой дядя отмѣрялъ ножницами госпожи Уодманъ тридцать саженъ отъ входящаго угла возлѣ воротъ св. Николая,-- и съ такой дѣвственной скромностью указалъ ея пальцемъ на это мѣсто, что сама богиня благопристойности (если она въ то время существовала) или (въ противномъ случаѣ) ея тѣнь -- покачала головой и, грозя пальцемъ передъ глазами, запретила ей разъяснять ему его ошибку.
   Несчастная госпожа Уодманъ!
   -- Ибо ничто не можетъ скрасить эту главу, кромѣ обращенія къ тебѣ; но мое сердце подсказываетъ мнѣ, что обращеніе, при нынѣшнихъ обстоятельствахъ, окажется лишь замаскированнымъ оскорбленіемъ; а такъ какъ я вовсе не хотѣлъ бы наносить его бѣдствующей женщинѣ,-- то пусть лучше глава отправляется къ чорту; съ условіемъ, впрочемъ, чтобы какой-нибудь шалопай-критикъ позаботился отнести ее туда съ собой.
   

ГЛАВА ССCVI.

   Карту моего дяди Тоби уносятъ внизъ, въ кухню.
   

ГЛАВА ССCVII.

   -- А вотъ Маасъ,-- а это Самбра,-- говорилъ капралъ, показывая въ то же время слегка протянутой впередъ къ картѣ, правой рукой,-- тогда какъ лѣвая покоилась на дальнемъ отъ него плечѣ госпожи Бригитты; а вотъ это, говорилъ онъ, городъ Намюръ, а это цитадель; вонъ тамъ лежали французы, а тутъ его милость и я; и въ этой то проклятой траншеѣ, госпожа Бригитта, молвилъ капралъ, взявши ее за руку, онъ получилъ ту рану, которая такъ ужасно измяла его тутъ. Произнося эти слова, онъ слегка прижалъ ея руку къ тому мѣсту, о которомъ говорилъ, и выпустилъ ее изъ своей.
   -- Мы думали, мистеръ Тримъ, что это было ближе къ серединѣ, сказала госпожа Бригитта.
   -- Это погубило бы насъ совершенно, сказалъ капралъ.
   -- И оставило бы мою госпожу одинокой, сказала Бригитта.
   Капралъ, вмѣсто отвѣта на ея замѣчаніе, только поцѣловалъ госпожу Бригитту.
   -- Ну, ну! сказала Бригитта, держа горизонтально ладонь лѣвой руки и проводя по ней пальцами правой, чтобы показать, что та совершенно ровная на ней нѣтъ никакихъ возвышеній, которыя препятствовали бы движенію по ней ея пальцевъ.
   -- Это ложь до послѣдняго слога! воскликнулъ капралъ, не давъ ей даже договорить начатую фразу.
   -- А я знаю отъ достовѣрныхъ свидѣтелей, что это правда, сказала Бригитта.
   -- Клянусь честью, возразилъ капралъ, прижимая свою руку къ сердцу и краснѣя отъ честнаго негодованія -- это ложь, госпожа Бригитта; это выдумка ада... Положимъ, перебила его Бригитта, ни я, ни моя госпожа ни на грошъ этимъ не интересуемся -- такъ ли это, или не такъ;-- только что если ужъ выходить замужъ, такъ лучше имѣть такую вещь подъ рукой, по крайней мѣрѣ.
   Со стороны госпожи Бригитты было нѣсколько неосторожно начать атаку съ помощью ручной символики, ибо капралъ тотчасъ же. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   

ГЛАВА CCCVIII.

   Подобно мгновенно рѣшающемуся спору влажныхъ вѣкъ апрѣльскаго утра было и колебаніе Бригитты -- "плакать ли ей, или смѣяться".
   Она схватила скалку -- и десять шансовъ было противъ одного, что она разсмѣется.
   Она положила ее на мѣсто -- и заплакала; и если бы одна изъ всѣхъ этихъ слезъ оказалась слезою горечи, сердце капрала было бы повергнуто въ грусть, зачѣмъ онъ прибѣгъ къ такому аргументу; но капралъ зналъ женщинъ лучше моего дяди Тоби, по меньшей мѣрѣ въ отношеніи кварты къ терціи -- и поэтому обратился къ госпожѣ Бригиттѣ съ такими словами:
   Я знаю, госпожа Бригитта, -- сказалъ капралъ, почтительно цѣлуя ее, -- что ты добра и скромна отъ природы, и при томъ настолько великодушная дѣвушка, сама по себѣ (мнѣ кажется, я не ошибаюсь), что не обидишь и насѣкомаго; тѣмъ менѣе захочешь ты оскорбить честь такого доблестнаго и достойнаго воина, каковъ мой господинъ, -- хотя бы даже ты могла ожидать черезъ это сдѣлаться графиней;-- но тебя провели, дорогая Бригитта,-- какъ это часто выпадаетъ на долю женщинъ -- и уговорили "угождать другимъ болѣе, чѣмъ себѣ".
   Слезы Бригитты лились ручьями -- такъ растрогали ее слова капрала.
   -- Скажи мнѣ,-- скажи же мнѣ, моя дорогая Бригитта, продолжалъ капралъ, взявъ ея руку, безпомощно висѣвшую вдоль ея тѣла, и вновь цѣлуя ее,-- чьи подозрѣнія привели тебя на этотъ ложный путь?
   Бригитта перестала всхлипывать и открыла глаза;-- капралъ отеръ ихъ полой ея фартуха, -- тогда она раскрыла ему свое сердце и все разсказала.
   

ГЛАВА СССІХ.

   Мой дядя Тоби и капралъ дѣйствовали порознь въ теченіи большей половины кампаніи и были такъ отрѣзаны отъ сношеній другъ съ другомъ касательно хода ихъ дѣлъ, какъ будто бы ихъ раздѣляли Маасъ и Самбра.
   Мой дядя Тоби, съ своей стороны, являлся ежедневно, послѣ полудня, въ мундирѣ -- то въ красномъ съ серебромъ, то въ синемъ съ золотомъ, поперемѣнно -- и выдержалъ, самъ того не зная, цѣлый рядъ аттакъ; поэтому ему нечего было разсказывать.
   Капралъ, съ своей стороны, получилъ значительныя преимущества, покоривъ Бригитту,-- и, слѣдовательно, многое могъ разсказать; но для того, чтобы разсказать, въ чемъ заключались эти преимущества и какимъ способомъ онъ могъ ими воспользоваться -- надо было такого умѣлаго разскащика, что капралъ не рѣшался браться за это -- и, какъ ни былъ онъ падокъ къ славѣ, однако предпочелъ бы ходить постоянно босикомъ и безъ всякихъ лавровъ, чѣмъ на одну минуту подвергнуть непріятности чувство скромности своего господина.
   -- Лучшій изъ честныхъ и преданныхъ слугъ!-- но я уже разъ обращался къ тебѣ раньше съ похвалами; -- теперь я охотно устроилъ бы тебѣ апоѳеозъ -- и если-бы это только можно было сдѣлать въ хорошемъ обществѣ, я такъ и сдѣлалъ-бы, безъ церемоній, на слѣдующей-же страницѣ.
   

ГЛАВА СССХ.

   Разъ какъ-то вечеромъ мой дядя Тоби положилъ свою трубку на столъ и началъ пересчитывать, по пальцамъ (начиная съ большого), всѣ совершенства госпожи Уодманъ, одно за другимъ; но ему это что-то плохо удавалось -- и онъ уже раза два или три подрядъ окончательно сбивался съ счета, не успѣвая даже перейти за средній палецъ,-- то пропустивъ какое-нибудь, то сосчитавъ другое два раза.-- Пожалуйста, Тримъ, сказалъ онъ, снова принимаясь за трубку, принеси мнѣ перо и чернила.-- Тримъ захватилъ и бумаги.
   -- Возьми цѣльный листъ, Тримъ, -- сказалъ мой дядя Тоби, указывая ему въ то-же время трубкой, чтобы онъ взялъ стулъ и сѣлъ къ столу возлѣ него. Капралъ повиновался,-- положилъ бумагу прямо передъ собой,-- взялъ перо и обмакнулъ его въ чернило.
   -- Она обладаетъ тысячей добродѣтелей, Тримъ! сказалъ мой дядя Тоби.
   -- Я долженъ ихъ записывать, ваша милость? спросилъ капралъ.
   -- Но ихъ надо перечислять по разрядамъ, отвѣчалъ мой дядя Тоби; ибо изъ всѣхъ ихъ всего болѣе подкупаетъ меня одна, обезпечивающая всѣ остальныя -- это сочувственное направленіе и рѣдкая человѣчность ея характера.-- Я объявляю, присовокупилъ мой дядя Тоби -- устремляя при этомъ объявленіи взоры въ потолокъ,-- я объявляю, что будь я тысячу разъ ея братомъ, Тримъ, -- она и тогда не могла бы болѣе заботливо и нѣжно спрашивать меня про мои страданія -- теперь, впрочемъ, уже прошедшія.
   Капралъ только кашлянулъ въ отвѣтъ на это торжественное объявленіе моего дяди Тоби; -- онъ вторично обмакнулъ перо въ чернильницу, а мой дядя Тоби указалъ ему, насколько могъ достать концомъ своей трубки, на лѣвый верхній уголъ листа бумаги; -- капралъ написалъ слово человѣчность... такимъ образомъ.
   -- Скажи-ка, капралъ, спросилъ мой дядя Тоби, какъ только Тримъ кончилъ писать,-- часто освѣдомляется госпожа Бригитта о твоей ранѣ въ чашечкѣ колѣна, которую ты получилъ въ битвѣ при Ланденѣ?
   Она никогда не освѣдомляется о ней, ваша милость.
   -- Въ этомъ, капралъ, и сказывается разница характера госпожи и горничной, -- воскликнулъ мой дядя Тоби съ такимъ торжествомъ, которое могла позволить ему его природная доброта.-- Если бы случайности войны отвели ту-же невзгоду на мою долю, госпожа Уодманъ сто разъ разспрашивала бы меня про всѣ относящіяся къ ней обстоятельства.-- Про пахъ вашей милости она освѣдомлялась бы въ десять разъ чаще.-- Боль, Тримъ, одинаково ужасающая въ обоихъ случаяхъ -- и одинаково даетъ право на сочувствіе.
   -- Господь съ вами, ваша милость! воскликнулъ капралъ,-- какое дѣло женскому сочувствію до раны на чашечкѣ колѣна у мужчины? Если-бы колѣно вашей милости раздробилось на десять тысячъ осколковъ въ дѣлѣ при Ланденѣ, госпожа Уодманъ такъ-же мало заботилась-бы объ этомъ, какъ и Бригитта; потому что, прибавилъ капралъ, понижая голосъ и чрезвычайно явственно высказывая понимаемую имъ причину,
   "Колѣно находится на слишкомъ далекомъ разстояніи отъ туловища,-- тогда какъ пахъ -- какъ ваша милость знаетъ -- представляетъ "самую куртину главнаго мѣста".
   Мой дядя Тоби издалъ продолжительный свистъ.-- но настолько тихій, что его едва можно было разслышать черезъ столъ.
   Капралъ зашелъ уже черезчуръ далеко, чтобы отступать;-- въ трехъ словахъ онъ досказалъ остальное.
   Мой дядя Тоби поставилъ свою трубку передъ каминомъ такъ бережно, точно она была соткана изъ размотанной паутины.
   -- Пойдемъ къ моему брату Шенди, сказалъ онъ.
   

ГЛАВА СССХІ.

   Пока мой дядя Тоби и Тримъ идутъ къ моему отцу, я какъ разъ успѣю сообщить вамъ, что госпожа Уодманъ, нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, выбрала мою мать въ наперсницы; а госпожа Бригитта, которой приходилось нести двойное бремя тайнъ -- свою и своей госпожи, счастливо разрѣшилась отъ него, съ помощью Сусанны, за садовой стѣной.
   Что касается моей матери, то она не видѣла тутъ ничего такого, изъ-за чего стоило-бы подымать какую-либо суету;-- но одной Сусанны было вполнѣ достаточно для того, чтобы разнести куда и для чего угодно любую семейную тайну; и дѣйствительно -- она тотчасъ-же, знаками, посвятила въ него Іонафана;-- а Іонафанъ, намеками,-- кухаркѣ, жарившей баранину; кухарка продала ее, вмѣстѣ съ остатками жира, почтальону за грошъ; а онъ вымѣнялъ за нее что-то приблизительно равноцѣнное у судомойки; -- и такъ, хотя тайна сообщалась шепотомъ на сѣновалѣ, однако Молва какъ то подхватила эти ноты въ свою мѣдную трубу и провозгласила ихъ во всеуслышаніе съ домовой крыши.-- Словомъ, вскорѣ не было ни одной старухи не только въ деревнѣ, но и на пять миль вокругъ, которая не знала-бы всѣхъ трудностей осады моего дяди Тоби и даже тайныхъ причинъ, отсрочившихъ сдачу.
   Мой отецъ, привыкшій для каждаго явленія въ природѣ строить гипотезы (благодаря чему ни одинъ человѣкъ въ мірѣ не подвергалъ истину такимъ безжалостнымъ искаженіямъ, какъ онъ),-- только что познакомился со всѣми этими слухами въ ту минуту, когда мой дядя Тоби отправился въ путь; мгновенно воспламенившись при мысли о нанесенномъ, такимъ образомъ, его брату оскорбленіи, онъ доказывалъ Іорику, несмотря на присутствіе моей матери, не только, что "чортъ сидитъ въ женщинѣ и всѣ ихъ побужденія -- одна похоть", но и что все зло и безпорядокъ въ мірѣ, -- какого-бы рода или вида они ни были, отъ перваго паденія Адама и до приключенія моего дяди Тоби (включительно) -- происходитъ, такъ или иначе, отъ того же безпорядочнаго стремленія.
   Іорикъ только принялся смягчать гипотезу моего отца, какъ въ комнату вошелъ мой дядя Тоби съ признаками безконечнаго благоволенія и прощенія во взорѣ,-- и краснорѣчіе моего отца возгорѣлось противъ страсти съ новой силой;-- а такъ какъ онъ не особенно тщательно выбиралъ выраженія, когда бывалъ разсерженъ, то -- едва мой дядя Тоби сѣлъ у огня и набилъ свою трубку, онъ пошелъ говорить слѣдующее:
   

ГЛАВА СССХІІ.

   Я далекъ отъ отрицанія того, что необходимо заботиться о продолженіи породы столь великаго, возвышеннаго и богоподобнаго существа, каковъ человѣкъ;-- но философія свободно говоритъ обо всемъ: а потому я остаюсь при своемъ мнѣніи и еще разъ подтверждаю его,-- что жаль, что это дѣлается путемъ страсти, принижающей всѣ способности и обращающей разумъ и всякое созерцаніе и дѣятельность души -- вспять: -- страсти, дорогая моя, продолжалъ отецъ, обращаясь къ моей матери, спаривающей и сравнивающей умныхъ и глупыхъ и, заставляющей насъ выходить изъ нашихъ берлогъ и логовищъ болѣе напоминающими сатировъ и четвероногихъ животныхъ чѣмъ людей.
   Я знаю, продолжалъ мой отецъ (пользуясь prolepsis'омъ {Діалектическій пріемъ предотвращенія возраженій путемъ самовозраженія.} -- вы скажете, что сама по себѣ, разсматриваемая непредубѣжденно,-- наравнѣ съ голодомъ, жаждою или сномъ -- страсть эта ни дурна, ни хороша, ни постыдна, ни почетна.-- Почему же такъ возставала противъ нея чувствительность Діогена и Платона? Почему же мы, принимаясь за созданіе человѣка, гасимъ свѣчи? Почему же всѣ принадлежности этого дѣла -- приготовленія, аппараты и инструменты и все, къ нему относящееся -- держатся въ такой тайнѣ, что въ присутствіи незапятнанной мысли о нихъ не можетъ быть рѣчи, упоминанія -- даже косвеннаго намека?..
   -- Дѣло убіенія и уничтоженія человѣка, -- продолжалъ мой отецъ, возвышая голосъ и оборачиваясь къ моему дядѣ Тоби,-- вы, видите славно;-- оружіе, служащее къ тому -- почетно;-- мы маршируемъ съ нимъ, держа его на плечѣ;-- гордимся тѣмъ, что оно виситъ у насъ на боку;-- мы отдаемъ его въ позолоту, -- вырѣзаемъ на немъ разныя разности,-- украшаемъ, обогащаемъ. Да что! мы даже разорительницу пушку украшаемъ непремѣнно.
   -- Мой дядя Тоби положилъ трубку, собираясь предложить болѣе изящный эпитетъ,-- а Іорикъ поднимался со стула, намѣреваясь разбить всю гипотезу моего отца въ дребезги.
   Какъ вдругъ въ средину комнаты влетѣлъ Обадія съ жалобой, требовавшей немедленнаго разсмотрѣнія.
   Дѣло было вотъ въ чемъ:
   Мой отецъ -- въ силу ли древнихъ обычаевъ, или въ качествѣ владѣльца обширной церковной десятины,-- долженъ былъ держать быка ради надобностей прихода; а Обадія водилъ къ нему свою корову на побывку какъ то разъ прошлымъ лѣтомъ, -- я говорю какъ то разъ, потому что, благодаря странному совпаденію, это пришлось какъ разъ въ день его свадьбы съ горничной моего отца;-- такимъ образомъ, одно служило другому отправной точкой времяисчисленія. Поэтому, когда жена Обадіи должна была слечь,-- Обадія возблагодарилъ Бога.
   -- Ну, сказалъ Обадія, будетъ у меня теленокъ: и онъ ежедневно ходилъ навѣщать корову и навѣдываться о ходѣ дѣла.
   -- Она отелится въ Понедѣльникъ,-- во Вторникъ, -- въ Среду самое позднее.
   Корова не отелилась;-- нѣтъ,-- она не отелится раньше будущей недѣли;-- корова ужасно запаздываетъ.-- Наконецъ, въ концѣ шестой недѣли, подозрѣнія Обадіи (какъ человѣка честнаго) пали на быка.
   Дѣло въ томъ, что приходъ былъ великъ,-- и быку моего отца, если сказать о немъ правду, не по силамъ была его работа;-- однако онъ какъ то такъ приспособился къ дѣлу, что постоянно исполнялъ свои служебныя обязанности съ самымъ серьезнымъ выраженіемъ лица, -- а отецъ мой былъ поэтому весьма высокаго о немъ мнѣнія.
   -- Большинство горожанъ считаютъ, что это быкъ виноватъ, ваша милость,-- доложилъ Обадія.
   -- А развѣ корова не можетъ быть неплодна? возразилъ мой отецъ, оборачинаясь къ доктору Слопу.
   -- Этого никогда не бываетъ, сказалъ докторъ Слопъ; но его жена весьма легко могла родить до срока.-- Скажи-ка, есть ли у дитяти волосы на головѣ? прибавилъ докторъ Слопъ.
   -- Оно такое же волосатое, какъ я самъ, сказалъ Обадія.-- Обадія не брился уже три недѣли.
   -- Фью-ю-ю, воскликнулъ мой отецъ, начиная фразу вступительнымъ свистомъ;-- и такъ, братъ Тоби, этотъ несчастный мой быкъ, лучше котораго не можетъ быть для ****** -- который могъ бы пригодиться для самой Европы въ болѣе чистыя времена,-- если бы только у него было двумя ногами меньше, могъ бы попасть въ Нижнюю Палату и измѣнить свое положеніе;-- а это, братъ Тоби, для быка-горожанина то же, что жизнь.
   -- Боже! воскликнула моя мать: о чемъ вся эта исторія?
   -- О пѣтухѣ и быкѣ, сказалъ Іорикъ: о самыхъ различныхъ вещахъ; и это одна изъ лучшихъ въ этомъ родѣ, какія мнѣ когда либо приходилось слышать.

Конецъ.

   
   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов