Джаншиев Григорий Аветович - Д-р Н. A. Белоголовый

Вмѣсто предисловія къ 1-му изданію.

Н. А. Белоголовый. Воспоминанія и другія статьи

Изданіе Литературнаго фонда. СПб, 1901

Немногіе изъ общественныхъ дѣятелей оставляютъ послѣ себя такую чистую, свѣтлую, такую добрую и славную память, какую оставилъ авторъ настоящей книги, знаменитый врачъ-гуманистъ Николай Андреевичъ Бѣлоголовый. Въ удивительной гармоніи сочетались въ этой крупной, граждански-развитой и стойкой личности высокія качества сердца, ума и характера, не только не заслонявшія одно другое, какъ это къ сожалѣнію не разъ встрѣчается въ жизни, но прекрасно дополнившія другъ друга. Образцовый семьянинъ, нѣжный и почтительный сынъ, любящій брать, попечительный родственникъ, идеальный мужъ, слившійся воедино съ личностью своей подруги жизни, въ теченіе долгихъ лѣтъ супружеской жизни ни разу съ нею не разстававшійся -- H. A. обладалъ любвеобильнымъ, чуткимъ сердцемъ, которое было широко раскрыто не для однихъ семейныхъ привязанностей, но и для дружбы теплой, для прочныхъ нравственныхъ привязанностей. Всѣ, кому выпало высокое счастье быть пріобщеннымъ къ нимъ -- а такихъ лицъ было не мало, начиная отъ декабристовъ, которые годились въ отцы Н. А-чу и кончая людьми нашего поколѣнія, которые годились ему въ дѣти -- согласятся со мною, если я скажу, что дружба Н. А-ча была для нихъ однимъ изъ лучшихъ воспоминаній всей жизни.

Не меньшею широтою и глубиною отличались и общественныя симпатіи этого всесторонняго альтруиста, умѣвшаго согласовать разнаго рода общественно-концентрическія привязанности, кажущіяся недостаточно развитымъ умамъ взаимно себя исключающими. Страстно любя свою холодную, обездоленную родину Сибирь, Н. А. всѣми фибрами души былъ привязанъ и къ Россіи, духовными интересами коей онъ жилъ и дышалъ до послѣдняго вздоха -- но любовь къ Россіи не мѣшала ему питать глубочайшее уваженіе къ европейской, точнѣе ко всемірной, общечеловѣческой культурѣ, насажденіе коей въ Россіи онъ считалъ первымъ и самымъ священнымъ долгомъ всякаго друга русскаго народа.

Отъ природы Бѣлоголовый былъ одаренъ мягкимъ сердцемъ, но душевная теплота одна сама по себѣ, и даже въ связи съ добрымъ вліяніемъ дружной семейной жизни, не могла бы изъ него выработать того цѣльнаго гражданина и отзывчиваго на все доброе, человѣка, съ хорошо сознанными требованіями вѣка и крѣпкими нравственными принципами, какимъ его знали всѣ, знавшіе его. Въ формированіи характера и міросозерцанія Бѣлоголоваго прежде всего слѣдуетъ отмѣтить плодотворное вліяніе семейнаго режима, чуждаго крайностей, какъ распущенности, такъ и жесткой дисциплины -- и его первыхъ учителей декабристовъ, подъ руководствомъ коихъ прошло его первоначальное ученіе. Нельзя не отмѣтить и полученное имъ прекрасное среднее образованіе, чуждое казенной муштровки, а также университетское благотворное вліяніе временъ Грановскаго и, наконецъ, тотъ высокій нравственный подъемъ, который коснулся въ концѣ 50-хъ годовъ всего, что было въ Россіи мыслящаго и разумѣющаго, свѣжаго и порядочнаго. Таковы факторы, сформировавшіе изъ даровитаго сибирскаго купеческаго сына одного изъ лучшихъ русскихъ гражданъ, одного изъ образованнѣйшихъ и благороднѣйшихъ русскихъ врачей, который смѣло могъ сказать: homo sum et nihil humani a me alienum puto.

Считаю излишнимъ и даже неумѣстнымъ передавать здѣсь подробности о воспитаніи и ученія Бѣлоголоваго. Въ печатаемыхъ ниже воспоминаніяхъ его о декабристахъ, о Боткинѣ и др. съ такою правдивостью и рельефностью очерченъ кругъ лицъ и впечатлѣній, окружавшихъ дѣтство и юность Н. А., что пришлось бы только повторять, а то и портить эти прелестныя картины съ натуры, написанныя любящею и признательною рукой. Пусть читатель самъ испытаетъ всю обаятельную свѣжесть этихъ безыскуственныхъ дружескихъ воспоминаній, отъ коихъ вѣетъ какою-то чисто эпическою простотою и юношескою задушевностью, нерѣдко однако достигающими художественной яркости и глубокаго потрясающаго лиризма, какъ напр. въ разсказѣ о Поджіо. Вы невольно поддаетесь очарованію дружескаго пера: вы невольно полюбите героевъ автора воспомиваній, а также и... самого автора. Не смотря на всѣ усилія его, автора, стушеваться самому и выдвигать на первый планъ своихъ учителей и друзей, его любящая натура, его вдумчивый умъ, открытый, благородный характеръ, крѣпкій нравственный закалъ и твердость въ привязанностяхъ просвѣчиваютъ на каждомъ шагу.-- Характеризуетъ ли онъ взглядъ Поджіо на обязанности гражданина, обсуждаетъ ли принципы медицинской школы Боткина или политической программы Лорисъ-Меликова -- Бѣлоголовый обрисовывается во весь ростъ со своими твердыми, благородными, гуманно-освободительными политическими принципами и крѣпкими нравственными устоями.

Въ виду сказаннаго, отсылая читателя къ самимъ произведеніямъ Бѣлоголоваго, какъ лучшимъ источникамъ для уясненія личности его, тутъ мы ограничимся немногими біографическими штрихами {Въ 3-е изданіе, за немногими изъятіями, вошло все, что осталось въ бумагахъ Бѣлоголоваго, а также и то, что печаталось имъ въ Россіи.}.

Гр. Джаншіевъ.

Августъ 1897 г.

Москва.

P. S. Приводимъ отчетъ о первыхъ двухъ изданіяхъ "Воспоминаній Е. А. Бѣлоголоваго" Получено отъ продажи 1-го веленеваго изданія 2,202 р., 2-го изданія -- 2,382 р. Поступило отъ С. П. Бѣлоголовой 1,000 р. и гонораръ за статьи Бѣлоголоваго изъ Русск. Вѣд.-- 761 р. 30 к., итого 6,348 р. 30 к. Уплачено типографіи Александрова 1,409 р. 65 к., компаніи Говарда за бумагу -- 1,330 р., Ренару за клише -- 150 p., за объявленія въ Нов. Врем. (Русскія Вѣдомости и Вѣстникъ Европы объявленія печатали безплатно) -- 9 р. 60 к, итого 2,899 р. 25 к., остатокъ -- 3,449 р. 5 к., изъ коихъ С. П. Бѣлоголовой 1,000 р. пожертвовано въ женскій медицинскій институтъ для образованія преміи имени В. А. Бѣлоголоваго и 1,000 р. въ Литературный Фондъ -- въ капиталъ его же имени. Остальная сумма 1,449 р. 5 коп. переносится на счетъ настоящаго, печатающагося въ количествѣ 3,600 экземпляровъ, также съ благотворительною цѣлью, 3-го изданія.

Москва.

Мартъ 1898 г.

-----

Настоящее, 4-е изданіе печатается Литературнымъ Фондомъ, которому Софья Петровна Бѣлоголовая принесла его въ даръ.

Д-ръ Н. A. Бѣлоголовый

Род. 5 октября 1834 г. Ум. 6 сентября 1895 г.

Н. А. Бѣлоголовый родился въ Иркутскѣ въ старинной купеческой семьѣ.-- Отецъ Бѣлоголоваго, человѣкъ начитанный и близко стоявшій къ декабристамъ, рѣшилъ дать дѣтямъ наилучшее образованіе.-- Первыми учителями Бѣлоголоваго были жившіе недалеко отъ Иркутска декабристы: П. И. Борисовъ, А. П. Юшневскій и A. B. Поджіо, съ которымъ онъ завязалъ дружескія отношенія на всю жизнь. -- Добродушный и аккуратный, способный и трудолюбивый, H. A. уже въ дѣтствѣ обнаруживалъ любознательность и страсть къ чтенію, которая, благодаря методическому руководству названыхъ наставниковъ, получила разумное направленіе и цѣлесообразное питаніе.

Среднее образованіе Н. А. получилъ въ одномъ изъ лучшихъ московскихъ пансіоновъ Эннеса, гдѣ онъ окончилъ курсъ въ 1850 г. вмѣстѣ съ знаменитымъ своимъ другомъ С. П. Боткинымъ.

Любя страстно русскую литературу, H. A. намѣревался поступить на словесный факультетъ, но какъ разъ передъ этимъ, обскурантамъ удалось ввести въ университеты, кромѣ медицинскаго факультета, комплектъ въ 300 человѣкъ, и Бѣлоголовый, какъ и С. П. Боткинъ, чтобы не остаться за порогомъ университета, вынужденъ былъ поступить на медицинскій факультетъ московскаго университета.

Рѣдко когда злая судьба дѣлала безсознательно такое доброе дѣло. Изъ даровитаго Бѣлоголоваго вышелъ блестящій медикъ, превосходно изучившій свою науку, но вмѣстѣ съ глубокими знаніями по своей спеціальности соединявшій рѣдкое человѣколюбіе, безкорыстіе и необыкновенно живой интересъ къ общественнымъ дѣламъ. На нравственное и политическое развитіе Н. А., безъ сомнѣнія, оказало самое сильное вліяніе вѣщее слово допѣвавшаго свою лебединую пѣснь великаго учителя -- Грановскаго, но едва ли не большее еще вліяніе на дальнѣйшую дѣятельность и направленіе им123;ло то юношеское, бодрое настроеніе, которое охватило все, что было живого и мыслящаго въ Россіи, съ воцареніемъ Александра II. Къ этой свѣтлой полосѣ русской жизни, когда

...раскрывалась грудь надеждѣ

И мечтамъ о счастіи земномъ,

когда не только юноши, но и старцы мечтали осуществить

Святыя бредни юныхъ дней,

относится начало общественной дѣятельности H. A.

Какъ-разъ въ эту грозную, но памятную весну 1855 г. Бѣлоголовый сбрасывалъ съ себя студенческій мундиръ, чтобы надѣть сначала казенный мундиръ городового врача, а затѣмъ вскорѣ смѣнить этотъ мундиръ на toga virilis русскаго убѣжденнаго, вольнолюбиваго гражданина, образъ котораго сталъ обрисовываться въ это время въ туманной перспективѣ будущаго и энергіею котораго созидались и сохранялись всѣ культурныя пріобрѣтенія послѣдующаго времени.

По окончаніи курса въ университетѣ, Н. А. отправился на родину, гдѣ вскорѣ получилъ мѣсто иркутскаго городового врача. Даровитый врачъ, внимательно слѣдящій за движеніемъ науки, гуманный, общедоступный, безкорыстный, безукоризненный блюститель всѣхъ требованій медицинской этики и съ независимымъ характеромъ -- находка и не для Иркутска, а потому Бѣлоголовый сразу занялъ видное и почетное мѣсто, импонируя какъ всесильной администраціи, привыкшей къ раболѣпству, такъ и мѣстному обществу, привыкшему дотолѣ уважать только деньги и власть. Вскорѣ по поступленіи H. A. на общественное поприще стали обнаруживаться, по окончаніи крымской войны, первые проблески пробужденія Россіи и первые признаки предстоящей отмѣны крѣпостнаго права. Отдаленные отголоски начинавшагося общественнаго пробужденія чрезъ журналы и устную молву стали доходить и до далекой Сибири, и здѣсь университетская молодежь не менѣе радостно, нежели въ коренной Россіи, привѣтствовала занимавшуюся зарю освобожденія.

Бѣлоголовый, всегда живо интересовавшійся литературою и журналистикою, всегда горячо принимавшій къ сердцу общественные вопросы, съ восторгомъ вошелъ навстрѣчу зачинавшемуся общественному возрожденію. Какъ вы мало оставляли досуга ему оффиціальныя обязанности и практика, какъ ни плохо подготовлена была въ сибирской глуши 50-хъ годовъ почва для общественной самодѣятельности, Бѣлоголовыя своимъ убѣжденнымъ словомъ и благороднымъ характеромъ умѣлъ расшевелить косность своихъ товарищей по профессіи, а впослѣдствіи въ Иркутскѣ образовалъ медицинскій кружокъ который обсуждалъ научные медицинскіе вопросы, а также вопросы медицинской этики. Какъ извѣстно, къ этому же времени относятся первыя печатныя разоблаченія злоупотребленій общерусской и сибирской администраціи. Объ одномъ изъ нихъ, касавшемся Молчанова, появилась корреспонденція въ Колоколѣ. Введенный въ заблужденіе, Герценъ опровергъ впослѣдствіи сообщенное извѣстіе. Нужно вспомнить о томъ чрезвычайномъ авторитетѣ, какимъ пользовался въ то время Колоколъ въ высшихъ сферахъ, чтобы понять ликованіе друзей Молчанова. Они уже считали побѣду окончательно на своей сторонѣ, но тутъ вступилъ въ дѣло Бѣлоголовый. Никогда не знавшій Герцена, онъ поѣхалъ къ нему заграницу и съ документами въ рукахъ доказалъ ему, что онъ введенъ друзьями въ заблужденіе. Вотъ съ какимъ участіемъ и жаромъ относились люди того времени къ общественнымъ вопросамъ.

Въ концѣ 50-хъ годовъ Бѣлоголовый поѣхалъ въ Москву держать экзаменъ на доктора медицины. Въ это время дѣла отца его разстроились. Съ очень ограниченными средствами H. A. поѣхалъ послѣ экзамена заграницу писать диссертацію. Диссертацію писалъ онъ два года, терпя сильную нужду. Выбирая самое дешевое мѣсто, онъ остановился на о. Рюгенѣ на Балтійскомъ морѣ. Здѣсь онъ написалъ уголъ въ лавкѣ мелочнаго торговца и, занимаясь составленіемъ диссертаціи, въ отсутствіе хозяина долженъ былъ принимать покупателей {Въ это время Бѣлоголовый находился въ дружескихъ отношеніяхъ съ Г. А. 3ахарьинымъ, съ которымъ впослѣдствіи рѣзко разошелся не только въ политическихъ воззрѣніяхъ, но и въ пониманіи правилъ медицинской этики. Въ одномъ изъ писемъ (письмо 25 іюля 1861 г.) Захарьинъ, между прочимъ, писалъ изъ Москвы Бѣлоголовому: "По университету есть важныя новости: во 1-хъ, отъ взноса денегъ увольняются не всѣ, представившіе свидѣтельство о недостаточности состоянія (какъ было прежде), а только съ каждой губерніи отъ выдержавшихъ отлично университетскій экзаменъ, и изъ нихъ одинъ долженъ быть непремѣнно воспитанникъ гимназіи. Вступительные университетскіе экзамены будутъ держаться не въ университетѣ, какъ прежде, а въ гимназіяхъ,-- въ присутствіи, гдѣ это возможно, депутатовъ со стороны университета. Студенческая форма совершенно уничтожается: студенты одѣваются, какъ и прочіе смертные. Доходы университета, имѣющіе якобы увеличиться отъ вышеозначенной мѣры, пойдутъ на "усиленіе жалованья" профессорамъ. Я, хотя и выгодно заинтересованный, противъ этой мѣры. Въ принципѣ оно, конечно, справедливо: государство, конечно, ничего не можетъ давать даромъ; противное мнѣніе, какъ вамъ извѣстно -- фикція; и всякій, кто получаетъ образованіе, долженъ и платить за это. Но я полагаю, что у насъ на Руси слѣдовало бы повременить съ проведеніемъ здравыхъ экономическихъ началъ въ области народнаго образованія: финансовая потеря или, правильнѣе, неправильная раскладка расходовъ тутъ не Богъ знаетъ какая, а образованіе-то намъ крайне нужно,-- есть много другихъ сферъ, гдѣ приложеніе названныхъ началъ гораздо важнѣе и гораздо настоятельнѣе. 50 р. въ годъ т. е. 200--250 во все время университетскаго курса довольно много для бѣднаго человѣка и, пожалуй, во многомъ ограничитъ то право на высшее образованіе, которое, по Положеніямъ 19-го февраля, пріобрѣтаютъ бывшіе крѣпостные. Еще: стипендіи будутъ выдаваться не бѣднѣйшимъ, какъ прежде, а достойнѣйшимъ (по успѣхамъ) и, конечно, бѣднымъ. 2-я новость -- образъ назначенія ректора: все будетъ по старому, т. е. ректоръ будетъ выбираться профессорами... Что сказать вамъ объ общемъ теченіи дѣлъ? Не разберешь хорошенько, куда текутъ они не то, clopin -- clopant по почтенной стезѣ умѣреннаго либерализма, не то по торной дорогѣ реакціи. Дурныхъ слуховъ больше, чѣмъ хорошихъ, какъ можетъ и всегда (sic) бываетъ. Противъ цензуры стоитъ стонъ жалобъ: il ny a qu'une voix là-dessus. Крайне нужныхъ, давно ожидаемыхъ мѣръ въ судопроизводствѣ и въ финансовомъ мірѣ пока все еще нѣтъ; онѣ все еще sind in Werden begriffen. Финансовое положеніе по общимъ отзывамъ ужасно: всѣ жалуются на Geldklemme и на страшную дороговизну, что и понятно, потому что золото стоитъ 5 р. 80 к., т. е. за рубль бумажками даютъ только 87 к. сер. Крестьянскія волненія поутихли; кажется, что всѣ доселѣ бывшія волненія зависѣли не оттого, что крестьяне поняли положеніе (к. п.) и остались недовольны имъ, а оттого, что они не поняли, что очень понятно. Останутся ли они довольны положеніемъ (к. п.), когда поймутъ его, покажетъ будущее. А, кажется, что надо будетъ обратиться въ этомъ будущемъ съ горячей мольбой къ тучегонителю Зевсу: особенно хорошаго оно мало сулитъ... Чтобы разсѣять грустное впечатлѣніе, которое, конечно, произведутъ эти извѣстія, заканчиваю pour la bonne boche пріятною новостью...Зная ваше благочестіе, я увѣренъ, что это извѣстіе изгладитъ предыдущее непріятное впечатлѣніе и укрѣпитъ вашу надежду на силу и жизненность русскаго міра. Что сказать вамъ о себѣ? Въ іюлѣ я занимался литературою (читалъ Бёкля, о которомъ мы вѣроятно потолкуемъ съ вами) и началъ заниматься, что продолжаю до сихъ поръ съ перемѣннымъ успѣхомъ, потому что занятіямъ мѣшали жары, intermittens, отъ которыхъ у меня до сихъ поръ осталась порядочная слабость (подивитесь, какой я вѣрный Berichtsstatter) эпизодъ чуднаго психическаго состоянія -- можетъ быть, послѣдній привѣтъ отлетающей юности, о которомъ не распространяюсь, какъ о предметѣ хотя и высокомъ, но исключительно малаго интереса.

"Вы должны быть довольны моимъ письмомъ (оно и написано съ цѣлью доставить вамъ удовольствіе -- въ отплату за удовольствіе, доставленное мнѣ вашимъ письмомъ): я уже лѣтъ 5 не посылалъ такихъ писемъ; собираясь писать его, я даже съ полчаса думалъ и обдумывалъ вѣрный отчетъ о нашемъ теперешнемъ состояніи; я знаю, какъ вы принимаете къ сердцу извѣстіе объ этомъ. Сердечно жалѣю, что не могъ порадовать лучшимъ. Храни васъ Зевесъ, дорогой мой Николай Андреевичъ, и помоги одолѣть диссертацію". }. Въ 1862 году появилась его диссертація въ Москвѣ подъ заглавіемъ: "О всасываніи солей кожею". Послѣ блестящей защиты диссертаціи Н. А. намѣревался вернуться на родину, но Боткинъ и др. уговорили его остаться въ Петербургѣ.

Съ половины 60-хъ годовъ до 1881 года Бѣлоголовый жилъ въ Петербургѣ, уѣзжая ежегодно за границу на нѣсколько мѣсяцевъ съ неизмѣнною спутницею, женою своею Софьею Петровною -- для отдыха и освѣженія. Съ самаго начала Н. А. занялъ въ Петербургѣ одно изъ первыхъ мѣстъ въ медицинскомъ мірѣ, гдѣ общепризнанное первое мѣсто занималъ великій С. П. Боткинъ. Это первенство извѣстнаго во всей Европѣ клинициста не положило ни малѣйшей тѣни на ихъ взаимныя дружескія отношенія. Бѣлоголовый былъ и остался до конца жизни самымъ горячимъ поклонникомъ своего даровитаго друга и послѣ смерти его написалъ лучшую его біографію появившуюся въ сборникѣ Павленкова "Жизнь замѣчательныхъ людей" {Въ біографіи Боткина, написанной Бѣлоголовымъ, имѣется не одна мѣткая характеристика его alter ego Боткина, вполнѣ примѣнимая и къ Бѣлоголовому. Сравнивая Боткина съ тѣми клиницистами, которые смотрять на больныхъ, какъ на безжизненный терапевтическій матеріалъ, Бѣлоголовый пишетъ: "Въ противоположность этому Боткинъ былъ воплощенная человѣчность и доброта, онъ такъ мягко и участливо обходился съ больными, что одними этими врожденными своими качествами пріобрѣталъ неограниченное довѣріе больныхъ, при чемъ такая естественная гуманность, чуждая всякой сантиментальности, оказывала прекрасное воспитательное дѣйствіе на слушателей, неизбѣжно привыкавшихъ даже въ внѣшнихъ пріемахъ подражать обаятельной личности учителя и дѣлала его клинику, при всѣхъ прочихъ его медицинскихъ достоинствахъ, самою образцовою школою для будущихъ врачей". "Не только добросовѣстная точность и напряженная внимательность, съ какими Боткинъ изслѣдовалъ больного -- говоритъ въ другомъ мѣстѣ біографъ его -- и привѣтливая внѣшность, сквозь которую ярко просвѣчивалась необыкновенная человѣчность, искреннее участіе къ страждущему и еще болѣе искреннее желаніе помочь ему -- дѣлали изъ него идеальнаго врача, производившаго на всѣхъ, обращавшихся къ нему, зачаровывающее впечатлѣніе и убѣжденность, что если возможно исцѣленіе отъ серьезнаго недуга, то только при содѣйствіи Боткина". (См. стр. 29 и 39 брошюры Бѣлоголоваго -- С. П. Боткинъ, его жизнь и дѣятельность).-- Многочисленные паціенты Бѣлоголоваго, навсегда сохранившіе въ сердцѣ его благородный образъ, безъ сомнѣнія согласятся, что приведенныя черты точно списаны съ него самого. (См. ниже Воспоминанія о Н. А. Бѣлоголовомъ).-- Какой получается контрастъ, если сопоставить эти простые, безъискуственные, полные задушевности пріемы Боткина и Бѣлоголоваго, съ тѣмъ полубалаганнымъ, полумистическимъ сложнымъ ритуаломъ, какимъ обставляютъ торжественное и à la lettre драгоцѣнное появленіе у постели больного иные жрецы или шаманы современной медицины.}. Боткинъ въ свою очередь необыкновенно высоко цѣнилъ дарованія, познанія и высокія душевныя качества Бѣлоголоваго, и по нѣкоторымъ отдѣламъ медицины онъ открыто ставилъ его выше себя. Какою эпическою простотою и классическою красотою отзываются эти полныя взаимной нѣжности и уваженія отношенія двухъ медицинскихъ свѣтилъ, въ такомъ привлекательномъ свѣтѣ рисующія ихъ обоихъ особенно въ наше время ожесточенной вражды медицинскихъ свѣтилъ, во имя личныхъ и меркантильныхъ соображеній!

Съ первыхъ же лѣтъ практики Бѣлоголовый имѣлъ въ Петербургѣ громадный успѣхъ и пріобрѣлъ обширный кругъ паціентовъ во всѣхъ слояхъ общества. Своею быстрою популярностью онъ былъ обязанъ не только своему выдающемуся таланту чрезвычайно проницательнаго діагноста и запасу солидныхъ знаній, всегда неустанно и тщательно имъ пополняемому, но и вѣрности своей строгимъ и благороднымъ принципамъ медицинской этики, отошедшимъ у многихъ нынѣ въ область "забытыхъ словъ". Необыкновенная мягкость въ обращеніи, рѣдкое безкорыстіе, простота и задушевность, чуждая всякихъ шарлатанскихъ ухищреній, влекли къ нему больныхъ изъ самыхъ разнообразныхъ слоевъ общества и народа. Богатый и бѣдный, знатный и простолюдинъ шли въ нему съ любовью и довѣріемъ, зная заранѣе, что никакіе инквизиторскіе распросы никакой торгъ о гонорарѣ не ждутъ его у порога медицинской знаменитости. Принять всѣхъ желавшихъ не было возможности, а потому, по недостатку времени, Н. А. поневолѣ приходилось ограничивать свои пріемы. Но для безобиднаго рѣшенія этого щекотливаго вопроса онъ употреблялъ по обыкновенію своему простое, прямое и честное средство: онъ объявлялъ, что въ такой-то день приметъ столько-то больныхъ и затѣмъ принималъ явившихся безъ различія общественнаго положенія, а послѣ того прекращался пріемъ для всѣхъ безъ изъятія.

Врагъ ученаго кумовства и непотизма, въ особенности когда жертвами его являются интересы науки и учащейся молодежи, Бѣлоголовый обратилъ въ 1869 году на себя общее вниманіе своею правдивою и исполненною гражданскаго мужества статьею (см. ниже) по поводу печальной "полунинской" исторіи, жертвою коей было 20 исключенныхъ съ 4 го курса медиковъ

Всегда живо интересуясь литературно-общественными вопросами, Бѣлоголовый сталъ въ близкія отношенія къ прогрессивнымъ литературнымъ кружкамъ Петербурга и особенно къ Отечественнымъ Запискамъ временъ Салтыкова, Некрасова и Елисѣева. Онъ постоянно пользовалъ ихъ, какъ врачъ, а Некрасова лечилъ во время послѣдней болѣзни. Болѣзнь Некрасова онъ описалъ въ особой статьѣ, напечатанной въ No 10-мъ Отечественныхъ Записокъ за 1878 г. О болѣзни И. С. Тургенева онъ писалъ въ Новостяхъ, о болѣзни же М. Е. Салтыкова онъ писалъ передъ смертью въ Русскихъ Вѣдомостяхъ 1894 г.

Въ отличіе отъ своего великаго друга Боткина, который, отдавшись всецѣло наукѣ, ради нея забывалъ и себя и семью, и общество, Бѣлоголовый, будучи идеальнымъ врачемъ-человѣкомъ, первокласснымъ терапевтомъ, внимательно слѣдившимъ за движеніемъ науки, вмѣстѣ съ тѣмъ всегда былъ и оставался "мірскимъ" человѣкомъ, чуткимъ гражданиномъ, близко принимавшимъ къ сердцу всѣ очередные общественные вопросы, интересы литературы, народнаго просвѣщенія, культуры и вообще всѣ великія и тяжкія проблемы нашего вѣка.

Начавъ свою общественную дѣятельность въ разгаръ преобразовательной эпохи, Н. А. до конца жизни оставался вѣренъ ея освободительному и просвѣтительному знамени. Въ вѣрности и твердомъ проведеніи въ жизнь благородныхъ и человѣчныхъ принциповъ этой замѣчательной эпохи, Бѣлоголовый никому не уступилъ бы, не исключая и самыхъ видныхъ публичныхъ дѣятелей этой эпохи. Едва ли многіе путемъ печати сдѣлали больше для распространенія и укрѣпленія идей великихъ реформъ, чѣмъ этотъ, лишенный всякой оффиціальной дѣятельности и публичной трибуны, стойкій убѣжденный гражданинъ, который не только своимъ правдивымъ, внушительнымъ и обворожительнымъ своею искренностью словомъ всегда умѣлъ кстати сослужить службу дорогимъ идеямъ, но и всею своею обаятельною личностью и праведною жизнью, даже въ мелочахъ не отступалъ отъ строгихъ принциповъ человѣчности, былъ, такъ сказать, живымъ воплощеніемъ и пропагандою этихъ облагораживающихъ идей и принциповъ человѣчности. Этотъ всегда мягкій, до крайности снисходительный человѣкъ, готовый за ближняго положить душу, этотъ олицетворенный альтруизмъ дѣлался непримиримымъ, когда рѣчь заходила о принципахъ литературной и общественной честности. Дитя цѣльной героической эпохи, Н. А. болѣе всего чуждался половинчатыхъ людей или такъ называемыхъ "складныхъ душъ", по выраженію Салтыкова {"Складныя души", говорилъ Салтыковъ, явленіе не новое... Если вы видите человѣка, который мечется какъ угорѣлый между двумя враждебными лагерями и называетъ это метаніе мудростью -- будьте увѣрены -- это "складная душа"; если вы видите человѣка, который, называя себя піонеромъ, не прочь иногда въ сумерки покалякать съ "исторіографами" насчетъ піонерскихъ дѣлъ и называетъ это дипломатіею -- будьте ув23;рены, что это "складная душа"; если вы видите человѣка, который утверждаетъ, что въ иныхъ случаяхъ ломаная линія можетъ быть короче прямой и называетъ это постепенностью въ преуспѣяніи -- будьте увѣрены, что это "складная душа".-- (См. Письма о провинціи. Соч. II, 355).}, старающихся угодить и нашимъ, и вашимъ. Какъ ни велика была у Н. А. любознательность, жажда къ извѣстіямъ объ общественной жизни, но онъ предпочелъ бы скорѣе превозмочь свою страстную любознательность, чѣмъ напр. сдѣлаться подписчикомъ, т. е. "соучастникомъ" газеты, хотя бы и богато освѣдомленной, но не сочувственной для него по направленію. Это былъ вполнѣ тотъ "читатель-другъ", о которомъ мечталъ Салтыковъ и который смотрѣлъ на подписку, какъ на своего рода нравственное сочувствіе съ изданіемъ, а не какъ на способъ удовлетворенія извѣстной привычки-потребности. Въ наше откровенно-безпринципное время это покажется донкихотствомъ, но вѣдь въ наше безподобное практическое время nous avons changé tout èa, такъ какъ нынѣшними мудрецами доказано какъ 2 X 2 = 4, что

Безплодны всѣ труды и бдѣнья,

Безплоденъ слова даръ живой,

Безсиленъ подвигъ обличенья,

Безуменъ всякій честный бой!

Безумна честная отвага

Правдивой юности -- и съ ней

Безумны всѣ желанья блага,

Святыя бредни юныхъ дней!...

Весною 1881 г., по разстроенному здоровью, Н. А. долженъ былъ покинуть Петербургъ. Отдавъ всѣ свои физическія и нравственныя силы на служеніе ближнему, онъ, какъ всѣ истинные альтруисты, забывалъ о себѣ. Убѣдившись, что разстроенные нервы не позволяютъ ему отправлять обязанности врача съ обычнымъ своимъ вниманіемъ, рвеніемъ и преданностью больнымъ, Н. А. оставилъ практику и поселился за границею, выбирая большею частію маленькіе, но живописные швейцарскіе города около Лемана, гдѣ необыкновенная дешевизна жизни представляла для Н. А. много заманчиваго.

Но и вдали отъ родины онъ жилъ только ея духовными интересами; онъ внимательно слѣдилъ за переживаемыми ею радостными и горестными событіями, всегда окруженный русскими газетами и журналами. Въ это время, а именно въ 1884 г. онъ сблизился съ графомъ М. Т. Лорисъ-Меликовымъ, съ которымъ вполнѣ сходился въ своихъ политическихъ воззрѣніяхъ. Н. А. изрѣдка посѣщали друзья изъ Россіи, гдѣ въ его скромной квартирѣ швейцарскаго захолустья, въ Веве или въ Лозаннѣ, все дышало просвѣщеннымъ патріотизмомъ, неподдѣльною любовью къ родинѣ, гдѣ все говорило объ исключительной преданности роднымъ интересамъ русской свободы и просвѣщенія этого, не сломившагося надъ напоромъ торжествующей дѣйствительности, представителя либеральныхъ принциповъ великой эпохи. Посильное служеніе имъ составляло цѣль и смыслъ остатка его жизни.

1892--1894 гг. Н. А. провелъ въ Ниццѣ, въ скромномъ, но извѣстномъ русскомъ пансіонѣ на виллѣ "Оазисъ", гдѣ нѣкогда жили Герценъ, Салтыковъ и др. И здѣсь, въ этомъ царствѣ изящной нѣги и аристократическаго разгула, онъ успѣлъ сдѣлаться средоточіемъ образованныхъ русскихъ людей, живущихъ не одними интересами "кармана и желудка". Но гдѣ бы Н. А. ни находился, у подошвы ли величаваго Монъ-Блана, на очаровательномъ ли берегу знаменитаго ницскаго Залива Ангеловъ, всѣ помыслы этого подневольнаго абсентеиста-гражданина были направлены въ далекой холодной отчизнѣ и къ еще болѣе далекой ледяной родинѣ -- Сибири:

Вѣдь на свѣтѣ бѣломъ всякихъ странъ довольно,

Гдѣ и солнце ярко, гдѣ и жить привольно,

Но и тамъ при блескѣ голубого моря

Наше сердце ноетъ отъ тоски и горя,

Что не видятъ взоры ни березъ плакучихъ,

Ни избушекъ этихъ сѣренькихъ, какъ тучи.

Что же въ нихъ такъ сердцу дорого и мило,

И какая манитъ тайная къ нимъ сила?

Рѣдко когда доносились оттуда, изъ страны "плакучихъ березъ" до Н. А. радостныя вѣсти, но какъ онѣ его утѣшали!.. Оптимистъ въ душѣ, онъ радовался, какъ дитя, и небольшому успѣху земской школы, и толкамъ о возрожденіи женскаго медицинскаго образованія, и распространенію сельскихъ библіотекъ и другимъ культурнымъ успѣхамъ русскаго народа. {"Тамъ вамъ въ пороховомъ дыму,-- писалъ мнѣ Бѣлоголовый въ письмѣ отъ 18 февраля 1892 г. изъ Лозанны,-- не такъ замѣтно, какъ мнѣ, съ высоты птичьяго полета, что борьба со зломъ не совсѣмъ безрезультатна... Вотъ напр. завтра 19-е февраля. Можно спорить, пожалуй, что экономическое положеніе мужика за эти 30 лѣтъ не улучшилось, но что это далеко ужъ не "святая скотина" и что сильно шагнулъ онъ къ подобію человѣка -- это и неоспоримо".} Фанатически вѣря въ благотворное дѣйствіе свободы и просвѣщенія, самомалѣйшіе проблески распространенія его, которому онъ и скудными своими средствами очень много негласно способствовалъ, онъ горячо привѣтствовалъ бодрящимъ Галилеевскимъ: e pur si muove, считая якоремъ спасенія для Россіи возможно широкое распространеніе въ народныхъ массахъ науки и просвѣщенія.

Въ годину народнаго бѣдствія, посѣтившаго Россію въ 1891--92 годахъ, Н. А. взялъ на себя тяжелую и неблагодарную иниціативу сбора пожертвованій въ пользу голодающихъ среди этихъ пресыщенныхъ баръ ницскаго сезона, сначала a priori не могшихъ допустить возможности голоданія вообще, и въ богатой хлѣбомъ Россіи въ частности, а потомъ вскорѣ совсѣмъ охладѣвшихъ къ этому дѣлу, какъ вещи démodée.

Въ 1894 г. Н. А. вернулся въ Россію, какъ онъ выражался, для "медленнаго умиранія". Здѣсь онъ поселился въ Москвѣ въ томъ историческомъ уголкѣ ея, на Маросейкѣ, гдѣ въ домѣ Боткина живали: Б23;линскій, Грановскій и перебывали всѣ болѣе или менѣе извѣстные московскіе литераторы сороковыхъ годовъ. -- Умираніе, къ несчастью, началось очень скоро. Слегши въ постель въ началѣ 1895 г., Н. А. болѣе не вставалъ. Не смотря на продожительныя ужасающія страданія, Н. А. все время не покидало ясное настроеніе и невозмутимое спокойствіе -- какъ естественная награда честно прожитой трудовой жизни. Онъ болѣе безпокоился о своихъ племянникахъ-сиротахъ, о ходившихъ за нимъ, чѣмъ о себѣ. Во все время болѣзни онъ не переставалъ интересоваться общественными дѣлами.

Еще за нѣсколько дней до смерти ему читали послѣдніе номера газетъ и журналовъ, и оффиціальная вѣсть о предстоявшемъ открытіи Женскаго Медицинскаго Института едва ли не послѣдній разъ оживила радостнымъ блескомъ его потухавшіе, чудные добрые глаза. Всего за недѣлю до смерти онъ бесѣдовалъ съ сибиряками о дѣлахъ существующаго въ Москвѣ Общества для пособія учащейся сибирской молодежи и выражалъ сожалѣніе, что не успѣлъ послать рѣшеннаго пожертвованія въ 1000 р. въ пользу иркутскаго Общества распространенія грамотности среди народа.

Какъ ни тяжела была для ближайшихъ друзей тяжелая картина медленнаго угасанія этого рѣдкаго гуманиста, любвеобильнаго врача-человѣка, этого честно пожившаго и вѣрно послужившаго своей родинѣ дѣятельнаго гражданина, но въ этой картинѣ неостывавшаго до послѣдняго вздоха, интереса къ общественному дѣлу было не мало назидательнаго. Какъ всѣ цѣльные люди, носящіе на себѣ отпечатокъ духовнаго посвященія отъ великой освободительной эпохи 60хъ годовъ, Н. А., познавшій величайшія въ жизни наслажденія безкорыстную дѣятельность на поприщахъ альтруизма и науки, жилъ и умеръ {Н. А. Бѣлоголовый похороненъ въ Москвѣ, въ московскомъ Покровскомъ монастырѣ, рядомъ съ могилами членовъ семьи Боткиныхъ. По проэкту, составленному зятемъ П. П. Боткина, художникомъ П. С. Остроуховымъ, на могилѣ Бѣлоголоваго въ 1896 г. вдовою его Софьею Петровною сооруженъ замѣчательный по своей простотѣ, изяществу и грандіозности памятникъ. На четырехугольномъ полированномъ темно-красномъ гранитѣ покоится огромный первобытный темно-сѣрый гранитный монолитъ. Въ верхней плоскости глыбы блеститъ чуть приподнятый, высѣченный въ ней черный крестъ-барельефъ, кажущійся какъ-бы созданнымъ самою природою. Въ головахъ посажены двѣ сибирскія пихты. Видъ могилы прилагается ниже.}, какъ герой гражданской доблести.

Потеря такихъ людей особенно чувствительна въ наше безпринципное и безхарактерное время, видѣвшее столько громкихъ паденій и съ завистливою грустью взирающее на эту чудную героическую эпоху нашего нравственнаго возрожденія, давшую своимъ сынамъ такую мощь и такой крѣпкій нравственный закалъ.-- Но не скорбью и уныніемъ слѣдуетъ почитать память такихъ благородныхъ тружениковъ --

Съ врагомъ ихъ, подъ знаменемъ тѣхъ же идей,

Ведите ихъ бой до конца.

Нѣтъ почести лучше, нѣтъ тризны святѣй

Для тѣни достойной борца!

Гр. Джаншиевъ.