Книговод

Четыре исторические характеристики

Грановский Тимофей Николаевич


Тимофей Николаевич Грановский.
Четыре исторические характеристики

Чтение первое. Тимур

   Предметом наших чтений будут характеристики Тамерлана[23], Александра Македонского[24], Лудовика IX[25] и канцлера Бэкона[26]. Мы найдем не много сходного в их внутренней жизни, еще менее во внешней истории их подвигов; подвиги каждого из них отмечены особенным, ему исключительно принадлежащим характером. Но между ними есть одно общее: это название великих людей, данное им современниками и утвержденное потомством. Что же такое связано с этим названием? Какое призвание в истории людей, означенных именем великих? Вот вопрос, которым я позволю себе начать эти чтения. Вопрос этот не лишен некоторой современности. Еще недавно поднимались голоса, отрицавшие необходимость великих людей в истории, утверждавшие, что роль их кончена, что народы сами, без их посредства, могут исполнять свое историческое назначение. Все равно сказать бы, что одна из сил, действующих в природе, утратила свое значение, что один из органов человеческого тела теперь стал не нужен. Такое воззрение на историю возможно только при самом легком и поверхностном на нее взгляде. Но тот, для кого она является не мертвою буквою, кто привык прислушиваться к ее таинственному росту, видит в великих людях избранников Провидения, призванных на землю совершить то, что лежит в потребностях данной эпохи, в верованиях и желаниях данного времени, данного народа. Народ есть нечто собирательное. Его собирательная мысль, его собирательная воля должны для обнаружения себя претвориться в мысль и волю одного, одаренного особенно чутким нравственным слухом, особенно зорким умственным взглядом лица. Такие лица облекают в живое слово то, что до них таилось в народной думе, и обращают в видимый подвиг неясные стремления и желания своих соотечественников или современников. Но с приведенным мною прежде мнением соединяется другое, столь же неосновательное, по которому великие люди являются чем то случайным, чем то таким, без чего можно обойтись. Заметим по этому поводу, что великая роль случая допускается только в эпохи умственного и нравственного ослабления, когда человек перестает верить в законное движение событий, когда он теряет из виду божественную связь, охватывающую всю жизнь человечества. Конечно, не всегда ясно нам место, принадлежащее великому мужу в цепи явлений, не всегда ясна задача его деятельности. Проходят века, а он остается кровавою и скорбною загадкою, и мы не знаем, зачем приходил он, зачем возмутил народы. Толки, им вызванные, до такой степени противоположны между собою, что нельзя даже с точностью определить влияния, им обнаруженного. Но разве то, что нам непонятно сегодня, должно остаться непонятным и завтрешнему дню? Разве каждое новое событие не проливает света на события, по видимому, давно уже свершившиеся и замкнутые? Смысл отдельных явлений иногда раскрывается только по прошествии веков и даже тысячелетий. Наука в таких случаях не в состоянии опередить самой жизни и должна терпеливо ждать новых фактов, без которых был бы не полон круг известного развития. Историческое значение Сократа[27] оценено должным образом только в XIX столетии, на расстоянии двадцати двух веков от приговора, произнесенного над ним афинским народом[28].
   При изучении каждого великого человека мы должны обратить внимание на личность его, на почву, на которой он вырос, на время, в которое он действовал. Из этого тройного элемента слагается его жизнь и деятельность. Задача трудная, решение которой предоставлено, если можно так выразиться, особенной исторической психологии, имеющей целью устранить временные и местные влияния, видоизменяющие частные свойства лица. При внимательном созерцании великих личностей, они являются нам откровениями целого народа и целой эпохи. Для чего бы они ни были призваны на землю, для блага ли, для зла ли, во всяком случае, они стоят не отдельно, не независимо, но тесно и крепко связаны с землею, на которой выросли, и с временем, в котором действуют. Особенные трудности в этом случае представляет история Востока: она подчинена другим законам, развивается под другими условиями, нежели европейская. Там народы коснеют в продолжение веков в непробудном сне. Им видятся странные грезы, которые они переносят не только в свою поэзию, но и в свою историю. Там нет правильных переходов от одной эпохи к другой: нет постепенности и, следовательно, логической необходимости в развитии, и потому появление великих людей часто принимает характер чистой случайности. Но и здесь подобное заключение было бы слишком опрометчиво. Когда нас, например, поражает явление вроде того завоевателя, о котором я буду иметь честь говорить в нынешнем чтении, когда мы с трепетным чувством спрашиваем у себя отчета в делах какого нибудь Чингиса[29] или Тимура и теряемся в догадках; когда в нас невольно рождаются вопросы: какой потребности удовлетворили эти люди, зачем покрыли землю развалинами, зачем стерли с лица земли столько царств, столько прекрасных форм, успевших развиться из недр магомеданской цивилизации? Мы вправе отвечать: а разве у этих народов, выведенных на сцену истории Чингисом и Тимуром, дремавших дотоле в бесконечном и скучном однообразии кочевого быта, не было потребности проснуться однажды и изведать все наслаждение и все тревоги деятельной исторической жизни? Но страшно бывает такое пробуждение восточных народов! Судьба Тимура, или Тамерлана, связана с одним из этих взрывов. В беседах, ограниченных пределами скудно отмеренного времени, я не могу представить Вам полных биографий и должен просить Вас довольствоваться краткими характеристиками, в которых постараюсь показать отличительные особенности каждого из лиц, выбранных мною для этих чтений. Связь между ними только внешняя, но всем им принадлежит право на название "великих", потому что все они оставили глубокие, хотя и не сходные между собою, следы на почве всемирных событий. Я ограничусь теми характеристическими чертами, по которым можно разгадать лицо самого Тамерлана и того народа, которого он был представителем.
   На обширном пространстве между Каспийским, Охотским и Японским морями искони блуждали племена, принадлежащие двум великим породам: монгольской[30] и турецкой[31]. Иногда отдельные отрасли обеих пород сливались, образовывали новые народности и выходили под разными именами на сцену истории. Их выступление однообразно ознаменовано одним характером жестоких опустошений. Они приносили с собою гибель для всякой стоявшей на их дороге общественной формы, но сами не были в состоянии создать прочного и одаренного условиями внутреннего развития государства. Около четырех веков по Р.Х. монголо турецкие племена явились в Европе под именем гуннов[32] и поразили ужасом славян и германцев[33]. Народное сказание приписывало гуннам особенное происхождение. Готы[34] говорили, что они прижиты блуждавшими в пустыне нечистыми духами от готских волшебниц. До такой степени смутил европейцев безобразный облик этих сынов степи, их дикий образ жизни, их нравы, их беспощадная лютость. Была пора, когда они грозили не только независимости европейских народов, но самому существованию греко римской цивилизации. На полях Каталаунских[35] решился этот вопрос. Владычество их продолжалось, впрочем, не долго. Они исчезли с европейской почвы, не оставив никакого следа ни в учреждениях, ни в нравах. Чрез восемь веков Европа принимала снова тех же гостей: их суждено было встретить нашей России, тогда только что начинавшей свое историческое служение[36]. Она приняла на свою грудь удары варваров и подпала под их тяжкое иго[37]. Но остальная Европа, искупленная ею, избавилась от дальнейших бедствий. Зато нашествие было страшно для тех, на кого оно обрушилось непосредственно. Свидетельства современников очевидцев о нравах монгольского племени отличаются редким согласием общих черт. Арабы, персы, западные монахи послы при дворе хана и венецианский купец Марко Поло[38] характеризуют монголов почти одними и теми же выражениями. "Нет народа более способного завоевать мир, как татары[39]; они храбры, они привычны ко всякого рода лишениям, они бесчеловечны, хищны, против них не может устоять ни одно государство", -- говорит Марко Поло. Восточные народы по свойственному им фатализму смотрели на дикарей Чингиса и Тимура как на неотвратимую, небом ниспосланную кару. Их летописи наполнены странными, почти невероятными рассказами о страхе, который не только целые отряды, но одинокие монголы внушали значительным селениям и городам. Жители нередко добровольно подставляли шею под удары в полном убеждении, что сопротивление бесполезно. До такой степени распространено было в Азии мнение о непобедимости монголов. Виновником их могущества был, как Вам известно, Чингис хан в начале XIII столетия. Он сам высказал цель своих войн. Овладев значительною частью Азии, в летах преклонной старости он собрал однажды совет свой и предложил вождям следующий вопрос: какое благо выше всех на земле? Каждый из вождей отвечал по своему. Старый хан покачал головою и сказал им: "Нет; счастливее всех на земле тот, кто гонит разбитых им неприятелей, грабит их добро, скачет на конях их, любуется слезами людей им близких и целует их жен и дочерей". Государство, основанное на таких началах, не могло быть прочно. По смерти Чингиса оно распалось на несколько орд, которые вскоре стали враждовать между собою.
   Тимур родился близ Самарканда[40], в бывшем царстве Чингисова сына Чагатая[41]. Народы Востока глубоко запомнили роковую ночь на 9 е апреля 1336 года[42]. Он родился, как говорит предание, с куском запекшейся крови в руке и с белыми, как у старца, волосами. По женской линии[43] он принадлежал к потомству Чингиса, но отец его[44], один из многочисленных чагатайских князей, не мог оставить ему большого могущества. С ранних лет Тимур обнаружил неодолимую силу воли и властолюбие. Будучи ребенком, он заставил товарищей своих детских игр присягнуть себе в послушании и верности. Никто из них не равнялся с ним, впрочем, в силе и ловкости. Первые годы его жизни прошли в подвигах мелкого грабежа и разбоев, доставивших ему славу бесстрашного наездника. Восточная фантазия внесла в эти темные годы Тимуровой молодости те же подробности и те же преувеличения, какими наполнены сказания о молодости других азиатских героев. Тимур выступил на театр всемирно исторической деятельности в летах зрелого мужества, одолев множество противников, столько же незначительных по объему власти, как и он сам. В этих постоянных трудах и войнах приготовился он к роли, которая ему предстояла впереди. В 1371 г., следовательно, когда ему было 35 лет от роду, он уже владел землями от Каспия до Манжурии[45] и держал на престоле чагатайском подвластного ему потомка Чингисова с бесплодным титулом великого хана. Влияние его простиралось на большую часть земель, завоеванных прежде монголами. Князья Кипчакской Орды[46], владычествовавшей над Россиею, призывали его посредником в своих распрях. Он поставил над ними Тохтамыша[47]; но Тохтамыш не был благодарен. Несколько лет спустя он сделал попытку сбросить с себя иго Тимура[48]. Борьба была неравная. Пред началом решительной битвы из рядов Тимуровых выступил старый шейх Береке[49], произнес молитву и, взяв горсть пыли, бросил ее в войско врагов: "Да помрачится лицо ваше стыдом поражения", -- сказал он. Разбитый близ Волги кипчакский хан бежал, собрал новое войско и в 1395 году снова встретился с Тимуром на Тереке[50]. Тимур одержал еще кровавую победу и сокрушил окончательно силы своего противника. Для России наступила грозная година испытания. Куликовская битва[51] казалась, по видимому, бесплодным напряжением народных сил. Что был Мамай[52] в сравнении с Тимуром! До нынешнего Ельца[53] дошел Железный Хромец, как называют его наши летописи, и остановился. Восточные летописцы приписывают его нерешимость идти далее огромным богатствам, которые он будто бы уже награбил в этом походе. Но православная церковь празднует 26 го августа день перенесения Владимирской Божией Матери[54] в Москву и отступления Тимурова. Конечно, Тимура испугали не военные приготовления великого князя Василия Дмитриевича[55], готовившегося умереть за народ свой, и не насытили сокровища, найденные им в степях Юго Восточной России. Но с тех пор Тимур не касался более пределов Европы; театром его подвигов стала исключительно Азия. Я уже сказал, что не могу входить в биографические подробности о Тимуре; но если бы даже для нашей беседы было отмерено более времени, то и тогда я не счел бы нужным утомлять Ваше внимание однообразными подробностями разорения и опустошения стран, куда он являлся, как кара Божия. Укажу только на характеристические черты, которые познакомят Вас с образом войны и с личностью Тимура. Персия по географическому положению своему должна была прежде других стран обратить на себя внимание вождя чагатайских татар и подпала под его владычество[56]. В многолюдном, цветущем торговлею Испагане[57] вспыхнуло восстание против победителей. Тимур возвратился, взял город с бою и памятником своим оставил на площади испаганской пирамиду, сложенную из 70 000 человеческих черепов. Такие пирамиды расставил Тимур по значительнейшим городам Азии. Еще более горькая участь постигла Багдад[58], великолепнейший город магомеданского Востока, некогда столицу калифов Абассидов[59]. Он осмелился противиться Тимуру и заплатил за эту отвагу гибелью почти всего своего населения. Часть жителей погибла в волнах Тигра[60]; из черепов тех, которые пали под ударами Тимуровых воинов, выстроено было сто двадцать небольших башен. Но все эти ужасы едва ли могут сравниться с тем, что испытала Индия[61]. Тимур избрал тот же путь, которым некогда шел завоеватель другого рода, Александр Великий. В Пенджабе[62] и в Гангесской долине[63] до Дели[64] не осталось целого города или селения. Груды развалин и трупов свидетельствовали о недавнем проходе татарских войск. Дели слыл тогда богатейшим городом Индии. Готовясь к приступу, Тимур вспомнил, что в лагере его сто тысяч пленников, которых он прежде собрал для осадных работ. Он отдал приказание немедленно предать их всех смерти. Приказание это было в точности исполнено. В самом Дели погибло несколько сот тысяч человек. На возвратном пути из Индии Тимур увел с собою до миллиона взятых там рабов, между прочим, он приказал брать всех ремесленников и всех ученых. В этой свирепой душе таилось какое то, можно сказать, мистическое уважение к науке. Театром дальнейших подвигов такого же рода была Сирия и владения турецкого султана, грозившего в то время Европе. Дамаск[65] и Алеппо[66] исчезли на время из списка значительных городов азиатских. Жители их были избиты или отведены в рабство вглубь степей Средней Азии. В большей части завоеваний Тимура трудно заметить какую нибудь определенную политическую цель. Можно подумать, что им руководила безотчетная страсть к разрушению. Разорив богатую страну, срыв до основания ее города, потоптав копытами коней своих ее жатвы, настроив пирамид из отрубленных голов, он шел далее, не заботясь о прочном утверждении своей власти в оставленной им безобразной пустыне.
   Встреча его с Баязидом[67] принадлежит к числу великих событий всеобщей истории. Оба они носили один и тот же тип восточного завоевателя. Но Баязид недаром коснулся европейской почвы и принял от нее влияние. Он думал об основании крепкого, опирающегося на надежные учреждения, государства. Еще до начала войны между Баязидом и Тимуром возникла любопытная переписка, где истощены были все допустимые восточными дипломатическими формами ругательства. За эти оскорбления должны были поплатиться жители Малой Азии. Первый город Баязида, на который пали удары Тамерлана, был Сиваш[68], взятый после довольно долгой осады, при которой показали особенное искусство монгольские инженеры. В этом отношении Тимур был великий человек, истинный художник. В войске его было несравненно более порядка, чем в войске Баязида; он ввел разделение на полки, ввел однообразие одежды и многое другое, что впоследствии вошло в употребление у европейских народов. Сиваш пал перед осадным искусством монголов. Жители его, магомедане, были большею частью истреблены или отведены в рабство; но еще более страшная участь постигла 4000 армянских всадников, которые защищали город в соединении с турками. Они были погребены заживо. Дальнейших подробностей казни я не смею приводить, ибо они слишком ужасны. На полях Ангоры (Анциры)[69], где некогда Помпей[70] одержал победу над Митридатом[71], сошлись лицом к лицу Баязид и Железный Хромец[72]. Произошла одна из величайших битв, о которых помнит история. В деле было более миллиона ратников, пришедших из самых отдаленных стран. Тимур привел с собою дружины всей Азии; в войске Баязида находились 20 000 сербов христиан, которые составляли лучшую, передовую рать; за ними стояли янычары[73], набранные из пленных христианских детей, и уже за янычарами следовали настоящие турки. Христианскою кровью думал Баязид купить себе победу. Он был разбит наголову. Есть какое то мрачное и поэтическое величие в рассказе о свидании Тимура с Баязидом. Тимур принял его, сидя на ковре. "Велик Господь, -- сказал он, -- даровавший полмира мне, хромцу, и полмира тебе, больному; ты видишь, как мало в глазах Господа земное величие". Вся беседа их была проникнута скорбью. Тимур не ругался над падшим врагом; слова его исполнены грустного сочувствия к судьбе побежденного. Рассказы позднейших писателей о том, что он заключил Баязида в клетку и обходился с ним жестоко, лишены всякого правдоподобия. Ни один современник не упоминает об этом. Напротив, мы имеем верные свидетельства, что Тимур до конца своей жизни обходился с султаном с должным уважением. Кроме восточных рассказов у нас есть рассказы европейцев, которые были свидетелями этой битвы. Между прочими при дворе Тимура находились в то время послы кастильского короля Генриха III[74]. Европейские народы смотрели на Анцирского победителя, как на своего избавителя от турок, и в самом деле нашествие Тимура на 50 лет отсрочило падение Константинополя и остановило надолго успехи турецкого оружия[75]. В 1403 г. Генрих III отправил к Тимуру новое посольство, при котором состоял придворный дворянин, Гонзалец де Клавиго[76], оставивший любопытный дневник своего путешествия. Послы эти не застали уже Тимура в Малой Азии и должны были ехать к нему в столицу его Самарканд. Земли, чрез которые лежал их путь, носили еще свежие следы недавних опустошений. Особенно поразительно описание Тавриса[77], где правил за Тимура сын его Мираншах[78]. Город был весьма богат и принадлежал к числу складочных мест азиатской торговли, но развалины огромного, славного на целом Востоке дворца и других великолепных зданий обличали присутствие татар. Виновником в этом разорении был, впрочем, не сам Тимур. Сын его Мираншах с какою то детскою, безумною радостью разрушал древние здания и тешился при виде пожаров, так что отец должен был, наконец, остановить его. Далее Клавиго встретил множество пирамид из человеческих голов, свидетельствовавших о победном шествии Тимура. Замечательно также описание города Самарканда. Город этот был обязан своим быстрым возвышением воле Тимура. Клавиго нашел в нем многочисленное, со всех краев Азии насильственно сведенное население. Здесь поселены были ученые, художники и ремесленники, которых Тимур привел с собою из далеких, завоеванных им стран. Магомедане жили рядом с индейцами[79] и поклонниками огня[80]. Клавиго с удивлением рассказывает о великолепном дворе и дворце Тимура, и об орде, или летнем стойбище его, которое состояло из 20 000 разбитых юрт, т. е. палаток. Часть юрт была покрыта снаружи парчами, внутри украшена драгоценными каменьями, добытыми в походах. Когда Тимур принимал Клавиго, он был уже в преклонной старости, едва мог сидеть и с трудом мог поднять глаза на посла. Но в хилом теле жила еще крепкая и свирепая душа. Железный Хромец предпринимал в это время поход на Китай. Он собрал вождей своих и сказал им: "На душе моей и вашей много грехов; много мы пролили крови магомеданской; пора смыть ее другою более угодною Господу кровью; пойдем избить китайских язычников". Другое любопытное описание, оставленное европейцем, принадлежит немцу Шильдпергеру[81]. Он был родом из Мюнхена и находился оруженосцем в службе у одного из рыцарей, участвовавших в несчастной для христиан битве при Никополисе (1395)[82], в которой Баязид разбил наголову Сигизмунда Венгерского[83]. Турки изрубили большую часть своих пленников. Шильдпергера спасла его молодость. Он поступил в свиту султана, был при нем в сражении Анцирском и вместе с ним попался в плен к татарам. Он пережил Баязида и Тимура, служил сыновьям последнего; потом продавал свою службу разным магомеданским князьям и возвратился в Европу после 22 летнего скитания по Востоку. Шильдпергер был грубый и необразованный немецкий наемник. Он торговал своею кровью и без зазрения совести проливал чужую. Рассказы его носят отпечаток этого бесчувственного равнодушия. Он спокойно передает своим читателям ужасы, которых был сам свидетелем, или слышанные от других. Между прочими у него есть следующий рассказ: однажды жители города, навлекшего на себя гнев Тимура, выслали для умилостивления его детей своих. При виде этих малюток, шедших с песнями из Корана ему навстречу, в Тимуре разыгрался дух истребления. Он помчался на них на коне своем и приказал своей коннице следовать за ним. Несчастные родители, стоявшие на городских стенах, были свидетелями гибели детей своих, потоптанных татарскими конями. Случай этот, вероятно, повторился несколько раз. Шильдпергер рассказывает его об Испагане, магомеданские историки -- о каком то из городов Малой Азии.
   Я уже заметил, что в деятельности Тимура не должно искать господствующей, основной политической мысли. Похвалы некоторых новых историков, например Гаммера[84], которые видят в Железном Хромце основателя какой то особенной цивилизации, очевидно, натянуты. Где следы и признаки этой цивилизации? Тимур был одержим ненасытимою жаждою деятельности, но у него не было определенной и ясно сознанной цели. Законы, им изданные, не доказывают противного. Они могли скрепить временное, на одной силе основанное могущество, но не могли упрочить существования настоящего государства. Все, что в состоянии сделать одна сила, было сделано Чингисом и Тимуром. Поэтому подвиг их был более разрушительный, нежели творческий. Внешняя сила принадлежит к числу великих деятелей всеобщей истории, но деятельность ее ограничивается исполнением. Там, где она не соединена с плодотворными идеями, ее произведения непрочны и бесполезны. Персы недаром называли Тимура ненасытным, вечно стремящимся и никогда не достигающим. В нем самом было смутное, но возвышенное понятие о значении науки и, следовательно, мысли. Он охотно беседовал с учеными, знал исторические предания Востока и Запада, уважал астрономию и презирал астрологию. "Счастье и несчастье человека зависят, -- сказал он однажды, -- не от положения звезд, а от воли Того, Кто создал и звезды, и человека". Жестокая душа проглядывала, впрочем, даже в богословских прениях его. Он любил смущать собеседников своих опасными вопросами. При зареве алеппского пожара[85], при криках погибавшего населения, он равнодушно вел ученый разговор с тамошними муллами. "В битве под Алеппом, -- спросил он у них, -- пало много моих и ваших воинов: которые из них достойны рая?" -- "Те, которые пали с верою в Бога", -- отвечал умный муфти[86].
   Тимур умер в 1405 г.[87] Не прошло ста лет по его кончине, а государство его уже рушилось. Только в Индии уцелели его потомки, окруженные внешним блеском власти, но бессильные, лишенные даже личной свободы преемники великого монгола[88]. В других частях Азии Тимуриды[89] были вытеснены местными династиями. Когда Тимур предпринимал новый поход, он говорил о врагах своих: "Я повею на них ветром разрушения". Ветер разрушения повеял на его собственное дело и на род его. Единственным следом завоеваний, наполнивших громом своим последние десятилетия XIV века, остались пирамиды из черепов человеческих. К этим памятникам можно еще прибавить -- безлюдные пустыни, которые образовались в странах некогда цветущих и населенных. Вспомните о степях нынешнего Туркестана[90]. Огромные развалины городов, остатки водопроводов свидетельствуют, что не природа положила на эти земли страшный и дикий характер, каким они теперь отличаются. Здесь прошли монголы. Человек легко привыкает к опасностям, которыми грозит ему природа. Он строит новое жилище у подножья вулкана, на лаве, поглотившей его отца; он не уступает морю подверженного беспрестанным наводнениям, но выгодного для торговли берега, и смело ставит свой дом на развалинах другого, смытого волнами. Корысть и другие побуждения удерживают его даже там, где вечно царствует зараза. Взгляните на Новый Орлеан[91] и на Батавию[92]. Но монголы и татары действовали с большим успехом, чем вулканы, море и мор. Есть земли, в которых, по видимому, навсегда остался след их опустошений. Они утратили даже природное плодородие, каким славились прежде.
   Приведенный мною выше отзыв венецианца Марка Поло может и теперь служить характеристикою монгольских нравов. Монгол вернулся в родные степи, из которых вывел его Чингис хан. Он снова живет в войлочной юрте своей, пасет свое стадо и забыл о той своей роскоши, с которой познакомились его предки в XIII и XIV столетиях. Пора Чингиса и Тимура прошла как сон. По прежнему раздается в монгольских степях унылая, хватающая за душу песня, в которой иногда звучат отголоски минувшей славы и надежда на новые подвиги, на новое величие. Надеждам этим не суждено более сбыться. Если бы поднялась снова такая личность, как Чингис или Тамерлан, и позвала народ свой к изведанной уже деятельности -- усилия ее неминуемо должны сокрушиться о новые исторические условия. Куда повел бы теперь свое ополчение честолюбивый вождь степных племен? На юг, к Индии, постоянной цели восточных завоевателей? Но там образовалась стена более крепкая, чем Гималайский хребет[93]. Там встретит он не прежних, способных только к страдательному мужеству индейцев, а твердые сипайские полки[94] под начальством английских офицеров. Двинется ли он другим, знакомым уже путем к Западу? Но его ждет здесь крепкое, христианское, образованное государство, пережившее с честью долгий период своего исторического искуса. Напор монгольский не страшен более России, еще недавно одолевшей завоевателя более грозного, чем великие ханы[95]. Бывшие властители наши должны в свою очередь испытать русское влияние. Но Россия платит им не гнетом за гнет. Христианское государство вносит в юрты дикарей истинную веру и неразлучные с нею образованность и гражданственность. Нашему отечеству предстоит облагородить и употребить в пользу человечества силы, которые до сих пор действовали только разрушительно. Начало уже сделано. В 1813 и 1814 г. изумленная Европа видела в числе избавителей своих от французского ига башкира и калмыка, стоявших рядом и за одно дело с самыми благородными и просвещенными юношами Германии[96].

Чтение второе. Александр Великий

   Предыдущее чтение мое было посвящено характеристике восточного завоевателя; мы видели кровавый след, оставленный монгольскими конями, и не нашли других памятников, обличающих прочное влияние Тимуровых завоеваний. Сегодня я буду иметь честь беседовать с Вами о завоевателе западном -- о македонском Александре. В истории не много имен, с которыми связано столько славы и столько упреков. Вам известно, в каком состоянии находилась Греция в эпоху, когда выступил Александр на поприще истории. То была пора разложения греческой городовой жизни, пора перехода от республиканских форм к монархическим. На какую бы часть Греции мы ни взглянули, везде видим под пестротою разнообразных явлений один и тот же упадок коренных основ греческой цивилизации. Пелопонесская война[97] положила конец блестящему, не повторенному более историею, развитию греческой жизни. В борьбе доризма и ионизма[98] рушилось прекрасное равновесие стихий, из которых слагалась эта жизнь, и сокрушились силы, сгладились лучшие особенности тех республик, которые дотоле стояли по праву во главе остальной Греции. Спарта[99] заплатила за свою победу утратою внутренних условий своего могущества. За нею осталась слава военных доблестей, но простота древнего быта исчезла невозвратно. Корыстолюбие и лицемерие, прикрывавшие наружною грубостью внутреннюю порчу, стали отличительными чертами ее граждан, нагло торговавших выгодами и честью целой Греции. В более привлекательном виде являются Афины; но от афинян IV века не должно также требовать строгих доблестей марафонского поколения[100] или изящных свойств демоса[101], современного Периклу[102]. Нужно ли говорить о Фивах[103], которых мимолетное величие было делом двух великих мужей[104], унесших с собою в могилу недоконченные начинания свои? Едва ли могло удаться Эпаминонду[105] задуманное им политическое преобразование Греции; но он против воли и ведома окончательно поколебал и без того шаткие основы древнего гражданского и религиозного быта. Словом, распадение городовой жизни и республиканских форм очевидно. Но какие же формы заменят их? Какая другая жизнь загорится на этих еще сохранивших часть первобытной красоты развалинах? Ответ на эти вопросы готовилось дать новое государство, лежавшее вне пределов настоящей Греции, на север от нее, но тесно с нею связанное племенными узами и образованностью, которую высшие сословия македонского народа черпали из Греции. Давно уже македонские государи принимали участие в делах греческих республик, но участие это определялось не столько честолюбивыми замыслами и надеждами этих государей, сколько желанием их найти себе опору против врагов в союзе с Афинами, Спартою, или, наконец, Фивами. Такое отношение между греками и македонцами продолжалось до Филиппа[106]. Священная война[107] дала ему возможность вмешаться в распри греческих республик, не второстепенным союзником, по примеру своих предшественников, а решителем спора. Прошло еще несколько лет и Херонейская битва[108] уничтожила последние надежды людей, веривших в возможность восстановления прежнего порядка вещей. Филипп был признан главою соединенных греческих сил. Для какой же цели?
   Я сказал выше о всестороннем разложении греческой жизни. Оно обнаружилось не только в сфере политической, но и в сфере духовной. Аристотель[109] был величайшим, но в то же время последним самостоятельным делателем греческой науки; искусство остановилось еще ранее. К концу IV го столетия образованность Греции принесла уже и цвет, и плод свой. Она еще красовалась дивным богатством изящных форм и великих идей, но органическое развитие ее кончилось, и дальнейшего роста от нее нельзя было ждать. Ей предстояло перейти к другим народам и принять в себя извне, чрез сближение с новыми, ей чуждыми стихиями, семена нового развития. Из сказанного не следует, однако, заключать, что в разбираемую нами эпоху греческой истории не было вовсе деятельности и потребности в ней. Напротив, потребность деятельности была большая, но ей не было удовлетворения. Поколениям IV го столетия казался узким театр, на котором отцы их совершали свои бессмертные подвиги. Обмелевшая городская жизнь не представляла более честолюбивому гражданину достаточного простора. Личные цели отдельных граждан превосходили объемом силы и средства ослабевших республик. Следствием этого хода вещей был совершенный упадок местного патриотизма и стремление открыть вне пределов родины поприще, достойное накопившихся и праздных сил. Таким поприщем мог служить только Восток, именно Персия, в которой с конца V столетия постоянно играют важную роль греческие наемники. В рядах этих продажных дружин стояли нередко лучшие люди Афин и Спарты, скучавшие мелкими вопросами и распрями, занимавшими их родину. Они то принесли с собою из далеких походов, предпринятых вглубь владений великого царя, мысль о возможности завоевать государство, обнимавшее целую треть Азии. Мысль эта перешла от воинов к государственным людям и писателям Греции. По трудности исполнения, по важности результатов такое предприятие достойно было внимания величайших умов и благороднейших сердец. Речь шла не об одной славе или добыче, а о политическом восстановлении Греции, о замене умиравших местных интересов одним общеэллинским. Рассказы наемников и сочинения известных писателей, напр. Исократа[110], равно действовали на общественное мнение и подготовляли его к делу, которое год от году казалось не только более возможным, но даже необходимым. При внутреннем бессилии отдельных частей соединенная Греция располагала огромными средствами для войны наступательной. У мыса Тенара[111], в других таких же сборных местах, тысячи наемников продавали свою отвагу и знание военного дела любому покупщику. Когда Филипп стал во главе Греции и объявил поход против персов[112], он столько же следовал внушениям собственного честолюбия, сколько требованиям общественного мнения. Ему, как видите, досталось на долю быть только исполнителем мысли, давно задуманной и уже громко высказанной. Походы Агезилая[113] в Малой Азии были первою попыткою ее осуществления. Филипп погиб в 336 г.[114], среди приготовлений к великому предприятию. Место его заступил сын его Александр. Трудно было начать царствование при обстоятельствах более неблагоприятных. Вся Греция встрепенулась при одном известии о смерти Филиппа. Демосфен[115] забыл недавнюю утрату дочери, сложил с себя траур и, увенчанный цветами, пришел на площадь возвестить афинянам о смерти македонского царя[116]. Греция взволновалась от одного конца до другого, увлеченная надеждами на возврат невозвратимых форм ее прежней жизни. Филипп погиб вследствие заговора. Неизвестно, кто был зачинщиком заговора. Знаем только, что в нем принимали участие мать Александра, Олимпия[117], македонская аристократия и персидский двор. Дело шло о перемене династии. Силы заговорщиков были велики. Один из главных, Аттал[118], стоял во главе сильного отряда в Малой Азии. На севере и на западе поднялись новые враги -- полудикие племена фракийские[119] и иллирийские[120], хотевшие воспользоваться молодостью царя. Во все стороны должен был озираться Александр, против всех опасностей должен был находить средства. Но эти средства он нашел в себе самом. Прежде всего, он устремился на Фракию[121]. Двадцатилетний полководец совершил изумительный поход, прошел через Балканские ущелья, переправился чрез Дунай, разбил гетов[122] на противоположном берегу и заставил фракийцев дать себе в виде заложников такие войска, которые могли ему служить с пользою против персов. На возвратном пути он разбил иллирийцев и взял с них такую же дань людьми, усиливая войско свое разноплеменными, приспособленными к войне всякого рода отрядами.
   Но в Греции гроза увеличивалась. Фивы поднялись явно и отбили стоявший в их городе македонский гарнизон; Афины вооружились; жители Пелопонеса шли на помощь Фивам. Никто не хотел верить счастливому окончанию Александрова похода против фракийцев. А между тем Александр прошел непроходимые ущелья Пинда[123] и явился под стенами Фив[124]. Город пал; жители были наказаны за попытку восстания и бесполезное упорство защиты смертью и продажею в рабство. Александр должен был, с одной стороны, уступить требованиям помогавших ему виотийцев[125], которые ненавидели фиванцев; с другой, он хотел строгим примером внушить страх остальным грекам и отбить у них охоту к подобным восстаниям во время предстоявшей войны с персами. Доказательством, что судьба разрушенного города лежала на сердце Александра, может служить его кроткое обращение с теми фиванцами, которые воевали против него в рядах персидских и были взяты в плен. Падение Фив ужаснуло взявшуюся за оружие Грецию и охладило ее вольнолюбивый порыв. Тогда замолк и великий голос Демосфена, единственного противника, который мог быть опасен Александру[126]. Демосфен принадлежал к числу тех трагических, одиноко стоящих в истории личностей, в которых горячая любовь к прошедшему соединяется с ясным сознанием невозможности призвать его снова к бытию. Он хотел удержать, по крайней мере, те части этого прошедшего, в которых еще были признаки жизни, и без устали боролся с Филиппом, в котором не без основания видел самого опасного врага греческой старины. Фивы пали, и Демосфен отказался от безнадежного спора. Он понял, что дело, начатое Филиппом, перешло в более крепкие, непобедимые руки. В самом деле, что могла противопоставить Греция двадцатидвухлетнему вождю, на которого природа и судьба расточили дары свои? Ему дана была даже внешняя красота, так сильно действовавшая на народ, по преимуществу одаренный художественным чувством изящной формы. Женственная прелесть его лица сменялась иногда грозным выражением, напоминавшим гневного Зевса[127]. Кассандр[128] не мог забыть этого выражения много лет после смерти Александровой и, будучи сам царем македонским, содрогался при виде статуй своего великого предшественника. Вам, вероятно, известно, какое воспитание дал сыну Филипп. Аристотель передал своему ученику все богатство идей, выработанных до него греческою наукою, и можно без преувеличения сказать, что ученик стал во многом выше наставника. Греция, с такою неприязнью принявшая весть о вступлении Александра на македонский престол, поддалась вскоре обаянию его личности и привязалась к нему с тою способностью увлечения, которую она сохранила от юных дней своей истории. Могли ли Афины долго враждовать против изящного юноши, в котором воплотились прекрасные стороны греческого ума и характера? Кому, как не ему, было докончить поэтический подвиг, начатый гомерическими героями[129], с которыми он представлял такое поразительное сходство?
   Многие историки возводят на Александра следующее обвинение. Они говорят, что он начал свое предприятие как искатель приключений, что он позабыл обеспечить себе возврат и играл судьбою как отчаянный игрок, а не как истинно великий человек. На это легко отвечать. Александр недаром вслушивался с детских лет в рассказы о Персии; недаром он, еще будучи ребенком, расспрашивал персидских послов о силах их царя, о путях, ведущих к его столицам, о разноплеменных народах, составляющих его государство. Начиная поход, он глубоко знал средства, какими располагал неприятель, и на этом основании расположил план будущих действий. Если бы могущество государств измерялось числом квадратных миль, которое они занимают, и количеством народонаселения, то конечно борьба с Персиею могла бы казаться безумием; но Александр иначе понимал государство: он знал, что кроме внешних сил есть в нем другие -- нравственные, которые в великих борьбах народов всегда берут перевес. Ему было известно, что персидское царство, связанное завоеваниями Кира[130] из разнородных племен, разлагалось на составные свои части, и что во многих сатрапиях[131] уже введена была наследственность. Каждый сатрап считал себя самостоятельным правителем вверенной ему области и мало заботился о выгодах целого государства. Недавние смуты еще более ослабили власть царя, от большей или меньшей крепости которой зависела дальнейшая судьба Персии. С другой стороны, должно сказать, что материальные средства Персии были огромны, почти неистощимы. Нужна была только опытная рука для того, чтобы привести в действие праздные силы и возвратить государству положение, в каком оно находилось при первом Дарии[132]. К несчастью для Александра и к большей славе его, в это время в Персии была такая рука. Вождем греческих наемников в персидской службе был Мемнон[133], родом из Родоса[134], человек гениальных способностей, но внутренне испорченный, отрекшийся от своей родины, совершенно преданный Персии. Он не ослеплял себя, подобно Дарию и персидским сатрапам, насчет грозившей опасности и предложил средство к ее отвращению. Он говорил: "В чистом поле мы не можем бороться с Александром; а между тем у нас есть деньги и флот; в тылу у Александра мы составим наемное греческое войско и перенесем войну на македонскую почву. Греция не устоит против двойного искушения корысти и свободы". План Мемнона поддерживали многочисленные греки, вступившие в персидскую службу не из одних только корыстных или честолюбивых видов. Благороднейшие афинские граждане находились в то время в стане Дария и готовились к войне против соотечественников. Они понимали, что поход Александра решит вопрос о самостоятельном существовании их родины. Завоевателю Персии, конечно, нетрудно было бы управиться с Афинами или Спартою. Некоторые из этих выходцев носили громкие имена и были во всех отношениях противниками, достойными Александра. Таковы были между прочими Эфиальт[135] и Леосфен[136], впоследствии известный вождь Ламийской войны[137]. Расчеты Александра на оплошность врагов оказались, по видимому, ложными. Его ждали в Азии не одни нестройные ополчения сатрапов, а с ними вместе опытные греческие войска под начальством превосходных вождей. План Мемнона был тщательно обдуман и исполнение вверено надежным людям. Александр вел с собою менее 40 тысяч человек, но состав этой армии был изумительный. Она заключала в себе, как уже было замечено выше, самые разнообразные роды войск. При ней был устроен даже генеральный штаб, разделенный на два отделения, из которых одно занималось исключительно составлением карт и планов, другому вверены были инженерные работы. Нашей артиллерии соответствовали стенобитные и другие орудия, из подробного описания которых можно составить себе понятие о высоком состоянии математических наук в то время. Денежные средства македонского царя были несравненно ниже его замыслов. В начале похода у него оставалось не более ста тысяч рублей на наши деньги, но он знал, что война питает войну, и не заботился о предстоящих издержках.
   Когда македонские войска переправились в Малую Азию, план Мемнона еще не был приведен в исполнение персидским правительством, и потому Александр получил возможность одержать блестящую победу при Гранике[138]. Другого полководца, конечно, увлекла бы далее свежая, только что приобретенная слава, но Александр не поддался искушению. Вместо того, чтобы преследовать разбитого неприятеля, он пошел назад и обратил все свои усилия против приморских городов. Ему нужно было отрезать персидский флот от гаваней, в которых он находил убежище и запасы. Города сдавались один за другим; упорнее прочих держался Галикарнасс[139], защищаемый афинянином Эфиальтом. Эфиальт был убит, и Галикарнасс отворил ворота победителю. Впрочем, македонцы были обязаны своими быстрыми успехами в Малой Азии не одному оружию. Александр явился там не как враг и иноплеменник, а как освободитель от чужеземного ига. Еще пред открытием военных действий совершил он близ развалин древней Трои[140] великолепные поминки Ахиллу и Патроклу[141], предшественникам своим в нескончаемой распре Запада с Востоком, и связал, таким образом, свое предприятие с эпическими преданиями греческого мира[142]. Находившиеся под персидским владычеством малоазиатские города получили от него обещание политической самостоятельности. Богам каждого из племен, чрез земли которых лежал победный путь македонцев, были принесены жертвы и поклонение. Одним словом, он вызвал к жизни почти утраченные надежды давно уже отвыкших от независимости народностей. В особенности привлек он к себе много сердец тем уважением, какое везде оказывал местным религиозным верованиям, на которые не без презрения смотрели персы.
   Битва при Иссе[143] была еще решительнее Граникской. Персидский царь должен был бежать с поля сражения, оставляя юному победителю свои сокровища и свое семейство. К довершению несчастья персов, Мемнона уже не было в живых[144]. Но Александр оставался верен своему плану и не соблазнился возможностью овладеть столицами Дария. Он пошел вдоль берегов Сирии и продолжал отбирать города. Один только Тир[145] оказал ему сопротивление; семь месяцев длилась осада, в которой истощены были все средства военной науки древних. С падением Тира кончилась опасность, грозившая Александру: персидского флота не стало. Финикияне отозвали свой участок; остальные персидские суда не имели более значения. Таким образом, на суше Александр уничтожил персидский флот и план Мемнона.
   Завоевание Египта не представило Александру почти никаких трудностей. Здесь еще живо и памятно было кровавое нашествие Артаксеркса Оха[146]; свежа и глубока была ненависть к персам. Александр не оскорбил народных святынь и обычаев Египта. Он поклонился Апису[147], почтительно беседовал с жрецами и поставил начальниками отдельных областей номархов[148], взятых из египтян; только военное и финансовое управление края вверил он грекам и македонцам. На запад от Нильской дельты угадал он всемирно историческое место, на котором воздвигнул Александрию[149]. Если бы он не совершил ничего другого, то одного этого дела было бы довольно для того, чтобы упрочить за ним название великого, потому что Александрии суждено было в продолжении многих веков быть складочным местом не только всемирной торговли, но всемирной образованности. Сюда сошлись для долгой, вековой беседы идеи Запада и Востока.
   Поход Александра в Ливийский оазис[150], где находилось знаменитое прорицалище Аммона Ра[151], подал повод ко многим толкам и недоразумениям, как в древности, так и в Новое время. С какою целью ходил македонский завоеватель чрез знойные степи, некогда засыпавшие песками своими войска Камбизовы?[152] Неужели ученик Аристотеля мог дорожить суетным названием сына Аммонова, которое дали ему жрецы таинственного божества пустыни? Или ему нужно было новое средство действовать на суеверие толпы? Смеем думать, что в этом случае участвовали оба побуждения. О рождении Александра уже ходили странные слухи между его соотечественниками. Мать его Олимпия слыла волшебницею. Македонцы говорили, что она родила Александра от Зевса, а не от Филиппа, который поэтому не любил ни жену, ни сына. Свидетельство Аммонова оракула сообщило новое значение этим толкам. Сам Александр, впрочем, не был чужд суеверия. Известно, с какою радостью принял он слово Пифии[153], назвавшей его неодолимым. Он посетил нарочно Гордиум[154], дабы рассечь там узел, с которым было связано предание о владычестве над Азией. Он желал наперед оправдать народные предчувствия, хотел, чтобы на него смотрели как на совершителя того, что уже давно было предсказано богами. Политический расчет и глубокое понимание Востока совпадали здесь с собственным поэтически религиозным настроением духа. Принося жертвы и поклонение разнообразным божествам тех стран, в которые проникло его оружие, Александр удовлетворял двоякой потребности. С одной стороны, побежденные им народы забывали его иноплеменное происхождение и смотрели на него, как на единоверца. С другой, таинственные мифы восточных религий влекли к себе ум, стоявший высоко над сухим скептицизмом, который тогда господствовал в Греции.
   По ту сторону Тигра, недалеко от Арбел[155], дал Александр последнюю битву Дарию[156]. У Дария было, по крайней мере, вдесятеро более войск, чем у его противника. Греческие наемники и самые воинственные племена персидского государства были еще раз призваны вместе к защите Кировой монархии. Смелый и опытный Парменион[157] оробел при виде многочисленных врагов. Он советовал Александру начать битву ночью и получил в ответ, что победы скрывать не должно. Завистники и враги Александра говорили, что он обязан большею частью своей славы полководцам, которых образовал для него Филипп. Александр мог по праву сказать об Арбельской, самой трудной из одержанных им дотоле побед, что он выиграл ее сам. Дело было потеряно, когда личное мужество и распорядительность молодого царя восстановили сражение и обратили его в пользу македонцев. Успех был тем значительнее, что персы бились с большею храбростью, чем когда либо. Их конница ворвалась в ряды македонской пехоты; фаланга[158] была расстроена; левое крыло под начальством Пармениона почти разбито. Смелый напор правого крыла, предводимого самим царем, изменил ход дела и был причиною совершенного поражения персов. На этот раз зависть должна была умолкнуть и признать в Александре достойного вождя победителей. Война казалась почти конченною. Лучшие земли Дария находились во власти его врагов; за ним оставались только бедные, но населенные воинственными племенами, области Северо Восточной Персии. Утомленные македонцы и греки требовали раздела богатой и готовой добычи. Но в уме Александра зрели другие намерения. Он призвал к себе знатных персов и объявил, что в его царстве не может быть различия между победителями и побежденными, что и те, и другие должны слиться в одну народность, под сень одной высшей цивилизации. Идея была бесконечно велика: но могли ли современники возвыситься до нее? Не говорю уже о македонских офицерах, которые громко роптали на того, кто, по их мнению, отнимал у них купленную их кровью добычу, и смотрели на персов как на рабов. Из самой Греции раздались обвинительные, исполненные упреков голоса. Даже Аристотель счел нужным предостеречь своего ученика и написал к нему письмо, в котором доказывал невозможность равенства между греками и варварами. Эту мысль, но еще яснее, высказал стагирский философ[159] в знаменитом творении своем о политике[160]. Он говорит, что сама природа провела резкую черту между народами, "предназначив одних к господству, а других к вечному рабству". Лучше нельзя было выразить отношение эллина к иноплеменнику, с точки зрения первого; Александр понимал эти отношения иначе и выше. Для него, уже переступившего чрез рубеж заветных греческих воззрений, различие между эллином и варваром не имело другого значения, кроме высшей и низшей образованности. Он хотел уделить своим новым подданным часть тех духовных благ, которые до него были исключительным достоянием одного народа. Разумеется, что такой образ действий должен был доставить ему любовь и признательность покоренных племен, но он не мог не вызвать сильного неудовольствия со стороны македонцев и греков, обиженных непонятным для них уравнением политических прав.
   Чем далее шел Александр этим путем, с которого он не сходил уже во все продолжение своей жизни, тем сильнее подымалось против него негодование его воинов. Оно не замедлило, как увидим, выразиться в преступных замыслах на жизнь молодого царя. Недовольные его мерами люди ставили ему в вину уважение, какое он оказывал чужим богам, и называли жертвы, принесенные им в Мемфисе[161] и Вавилоне[162], отступничеством от чистого эллинизма. Зато в персидских преданиях об нем сохранилось следующее выражение: "Он чтил богов всех народов, но сам, казалось, поклонялся единому, высшему божеству". В самом деле, душа его жадно стремилась к религиозной истине и упорно искала ее под загадочными символами, в которые восточная фантазия облекает самые возвышенные чаянья свои. Но мог ли образованный грек того времени оценить такую потребность духа и не назвать ее суеверием или притворством?
   Краткость отмеренного мне времени не позволяет мне, к сожалению, войти в некоторые подробности о походах Александра в северо восточных областях Дариева государства. Нигде не обнаружился в такой степени предприимчивый гений македонского завоевателя. Ему предстояла двоякая борьба с воинственными жителями и с негостеприимною природою тех стран. Без предварительного знания местностей, без карт, без надежных проводников покорил Александр земли, составляющие нынешний Туркестан, и не остановился пред ущельями Индийского Кавказа[163]. Но ему недостаточно было побед и внешней покорности со стороны завоеванных с такими трудами народов. Он заставил их действительно примкнуть к своему новому государству и связал их с ним цепью названных большею частью по его имени колоний. На северном берегу Яксарта[164] возникла новая Александрия. Несколько городов выстроил он в других, с глубоким пониманием географических условий выбранных, местах и поселил там македонских и греческих ветеранов, которым даны были обширные земли и большие льготы. Эти заброшенные на далекий Восток колонии служили передовыми постами греческой цивилизации и проводили те идеи, которых главным сосудом был сам Александр.
   Но в то самое время, когда он совершал вычисленные нами вкратце дела, на него со всех сторон сыпались обвинения в измене обычаям родины, в жестокости и изнеженности. Ответом на последний упрек могут служить его походы, в которых он нес все труды и все опасности наравне с простыми воинами. Но мы не вправе пройти молчанием слухов, распространившихся тогда о жестокости македонского царя. Александр принадлежит к числу тех личностей, которых все качества и недостатки по влиянию своему подлежат суду истории. В доказательство его жестокости обыкновенно приводят три случая, которые все относятся к эпохе окончательного покорения последних персидских областей, именно: смерть Филота[165] и Пармениона, убийство Клита[166] и участь философа Калисфена[167]. Я постараюсь в немногих словах объяснить участие Александра в этих событиях, доселе лежащих темными пятнами на его славе.
   Парменион оказал важные услуги Македонии еще при Филиппе. В войске, покорившем Персию, он, бесспорно, занимал первое после царя место. Сын его, Филот, был ровесник Александру и товарищ его детства. Оба они, отец и сын, принадлежали к числу генералов, недовольных участием, которое персы получили в управлении государством, и не скрывали своих мнений. Гордясь высоким положением и прежними заслугами, они стали во главе оппозиции и не только поддерживали ропот в войске, но приняли личное участие в составленном против царя заговоре. Вина их не подлежит никакому сомнению. Филот был казнен по приговору наряженного над ним суда. Парменион был убит посланными к нему гонцами, потому что огромные средства, которые были в руках старого полководца, делали невозможным открытое исполнение состоявшегося также и над ним приговора.
   Смерть Клита показывает в самом ясном виде трудные отношения Александра к его генералам. Мы уже заметили выше, что они были большею частью воспитаны в школе Филиппа и летами старее Дариева победителя, на которого они смотрели как на неблагодарного ученика своего. Они ставили ему в укор всякое отступление от умной, но неприложимой к огромным размерам нового государства политики его отца. Гениальные замыслы Александра казались им несбыточными грезами самолюбивого юноши. Нам уже известно их мнение об его обращении с побежденными народами. К числу таких ограниченных, грубых, но храбрых и в сущности преданных царю начальников македонской армии принадлежал Клит. Особенные заслуги дали ему право громче, чем другим, обнаруживать свое мнение. Однажды на пиру, где по македонскому обычаю беспрестанно ходили кругом кубки с вином, Клит разгорячился до того, что вышел из пределов приличия. Он осыпал бывшего тут же Александра насмешками, упрекал его в неблагодарности к верным слугам и в пристрастии к восточным льстивым царедворцам, доказывая ему притом, что он несравненно ниже отца своего, Филиппа. Терпение Александра истощилось, он вскочил и потребовал оружия. Друзья вывели вон пьяного Клита. Но он успел уйти от них, возвратился назад и пропел Александру, сложенную на него в Греции, оскорбительную песню. Тогда царь вырвал у стоявшего на часах воина копье и бросил им в Клита. Вслед за поступком наступило горькое раскаянье. Александр в продолжение трех дней и трех ночей не отходил от трупа, плакал и не хотел принимать пищи. Его едва удержали от само убийства. Ни в каком случае здесь нельзя найти холодной и обдуманной жестокости. Это было не что иное, как взрыв страстной и нетерпеливой природы.
   Печальная участь Калисфена также не может служить поводом к обвинению на Александра. Этот философ, родственник Аристотеля, по просьбе которого Александр взял его с собою в персидский поход, был представителем худших направлений тогдашней греческой науки. Он был ритор и софист, заменявший отсутствие нравственных убеждений и недостаток основательного знания звонкими фразами о добродетели и диалектическою ловкостью. При дворе Александра он сначала отличался наглым ласкательством, которое, наконец, надоело царю. Обиженный философ пристал тогда к партии недовольных и своими речами сильно действовал на юношей из знатных македонских фамилий, которые служили в царской гвардии. Некоторые из них составляли заговор с целью убить Александра. Преступный умысел был открыт, и нравственное участие Калисфена обличено, хотя и не было доказано, что он лично принадлежал к числу заговорщиков. Калисфен, по самым достоверным из дошедших до нас сведений, умер в заключении, во время Индейского похода. Александр, по видимому, хотел предать его суду по возвращении в Европу в присутствии Аристотеля, который, впрочем, едва ли оправдывал тщеславного и ничтожного родственника своего, преображенного впоследствии в мученика истины. Я счел нужным сказать несколько слов в оправдание Александра против его порицателей, хотя, с другой стороны, нельзя не допустить, что на той почти недосягаемой высоте могущества и славы, на какой он стоял, ему трудно было сохранить прежнюю чистоту нрава и не отвечать строгими мерами тупой и бессмысленной оппозиции, которая противилась его лучшим начинаниям и клеветала на самые благородные его намерения. Мог ли он, например, не уронив своего достоинства пред новыми подданными, избавить македонцев от соблюдения тех придворных обрядов, которые должен был ввести, дабы не стать ниже прежних персидских царей во мнении подвластных ему и дороживших внешними знаками величия народов Востока? А между тем, это нововведение сделалось предметом самых едких насмешек и желчных нареканий, как в войске его, так и в целой Греции. Понятно, что страсти его должны иногда были брать верх над природным великодушием и над презрением, какое внушало ему слабоумие противников. Но чтобы оценить вполне его превосходство над окружавшим его миром, стоит только вспомнить о советах, какие давал ему соперник Калисфена, софист Анаксарх[168].
   Последним великим предприятием Александра был его поход в Индию[169]. С неслыханными трудами и опасностями провел он свои войска чрез горы Паропамизуса[170] и чрез Пенджаб[171], страну, которой жители искони славились воинственным характером, в наше время стоившим столько крови и усилий англичанам[172]. Он поставил над этими племенами своих наместников и основал несколько городов с греческим населением. Македонцы совершили все, что можно было сделать в пределах сил человеческих. У них не осталось ни лошадей, ни одежды, ни обуви; даже мечи их притупились от ежедневных сеч. Один Александр не разделял общей усталости и уныния, всеми овладевшего. Пред ним открывалась уже великолепная долина Гангеса, представляющая легкую добычу завоевателю. Но войска Александра пришли в отчаянье, они не могли поспеть за смелою мыслью вождя и отказались идти далее, тем более что между ними ходили ложные слухи о новых опасностях и битвах, которые их ожидали у самой цели похода. На берегу Гифазиса[173] объявили они свое решение царю, которого все усилия склонить их к привычной покорности были тщетны. С горьким чувством уступил он их воле, поставил двенадцать колоссальных жертвенников на том месте, где должен был остановить победное шествие свое, и возвратился назад. Обратный путь его лежал чрез другие, дотоле почти неизвестные путешественникам страны. Часть его армии пошла чрез нынешние Кандагар[174] и Систан[175], другая отправилась на судах, нарочно для этого выстроенных и вверенных ученому Неарху[176], который получил приказание спуститься вниз по Инду до его устьев и потом продолжать плаванье до Евфрата[177]. Цель экспедиции заключалась в исследовании и описании берегов. Сам Александр во главе третьего отряда избрал путь чрез страшные пустыни Белуджистана[178]. Шестьдесят дней продолжался этот переход, и две трети Александровых спутников погибли в песках непроходимой пустыни. Трудно понять, как могли спастись остальные.
   А между тем весть о смерти Александра разнеслась повсюду. Оставленные им в завоеванных областях правители не думали о его возврате и позволяли себе злоупотребления всякого рода. Македонцы и греки грабили и притесняли туземцев; персидские сановники замышляли свергнуть с себя владычество иноплеменников. В доказательство тогдашнего беспорядка я приведу поступок хранителя царской казны Гарпала[179]. Расточив на оргии, в которых соединялась греческая изобретательность с восточным великолепием, баснословные суммы вверенных ему денег и услышав о приближении царя, он бежал в Афины, увозя с собою около девяти миллионов руб. серб. на наши деньги, которые, приняв в основание тогдашнюю ценность благородных металлов, соответствуют нынешним 50 миллионам. Прикрытием Гарпалу служили шесть тысяч нанятых им греков. Возврат Александра был ознаменован не одними наказаниями виновных сановников, но более крепкой организацией нового государства. Семена, прежде брошенные завоевателем, начали приносить плод. 30 000 молодых персов, обученных по его приказанию греческому языку и военному порядку, вступили под оружие и образовали свежее, безгранично ему преданное войско. Из утомленных совершенными походами македонцев некоторые возвратились на родину, другие вступили по желанию царя в супружество с дочерьми богатых персов и положили начало слиянию обеих национальностей. Народы, по словам древнего писателя, забыли прежние вражды и жадными устами прильнули к поданному им кубку любви. Приготовления к дальнейшим предприятиям шли своим чередом. На Евфрате снаряжался огромный флот, которого назначение было покорить Аравийский полуостров, на южном берегу которого Александр уже собирался строить город. Другая экспедиция должна была обогнуть Африку и воротиться назад с запада, чрез Иракловы Столбы[180], тем же путем, каким некогда ходили отважные финикийцы по поручению египетского Нехао[181]. На Каспии строились суда, которым назначено было исследовать северные берега этого почти неведомого грекам моря. Ученая любознательность соединялась в этих случаях с торговыми расчетами и планами новых завоеваний. Александр лично намерен был вести сухопутное войско вдоль северного берега Африки на покорение Карфагена[182] и народов Юго Западной Европы. Со всех сторон приходили к нему посольства, свидетельствовавшие о славе его, дошедшей до самых далеких, равнодушных к событиям греческой истории племен. Карфагенец, скиф, кельт и представители разных народов Италии сошлись в Вавилоне как бы для того, чтобы наперед взглянуть на будущего властителя. Никогда еще не было такого живого, деятельного сообщения между рассеянными по земле членами человеческой семьи. Но дни Александра уже шли к концу. Он проводил в могилу лучшего из друзей своих Эфестиона[183], одного из немногих, которые вполне его понимали. Глубокая скорбь этой утраты соединилась с тяжелыми трудами и вероятно была причиною болезни, от которой умер Александр. Ему еще не было 33 лет от рождения. Он знал, какая участь готовится его государству, и предсказал себе кровавую тризну.
   Пробегая мыслью века, лежащие за нами, мы не найдем лица, которого историческая деятельность по объему и влиянию могла бы сравниться с Александровой. Он стоит посредником и примирителем между Западом и Востоком. Он открыл целым народам пути, по которым до него ходили только немногие смелые путешественники. В этом отношении у него нет другого соперника, кроме Колумба[184]. Греки знали хорошо западные части Азии: о северо восточных областях Персидского государства, о краях пограничных Индии у них были в ходу самые нелепые басни. Александр внес эти огромные пространства в область положительной географии и открыл испытующему уму Запада новую природу, несходную с его развитием историю и целый мир самобытных религиозных идей и нравственных представлений. Торговля и наука овладели землями, дотоле лежавшими вне общения человеческого. В свою очередь Восток глубоко принял в себя влияние Дариева победителя. Окаменелые формы его жизни пришли в движение; лежавшие праздно в глубине народного сознания и неясные самим себе идеи, составлявшие отстой прежнего, остановившегося развития, поднялись наружу от прикосновения европейской мысли и сообщили этой мысли небывалое богатство и полноту. Без Александрии не было бы настоящей образованности.
   Всматриваясь пристальнее в лицо Александра, нельзя не заметить, что природа соединила в нем самые противоположные между собою свойства: математическую точность ума и пламенное воображение поэта; крепкую волю мужа с юношескою мягкостью и впечатлительностью. Накануне битвы он хладнокровно вычислял все условия кровавой игры, но в решительный час он становился горячим бойцом и кидался в сечу, как любимцы его, гомерические герои. Мистические верования Азии и строгая наука Европы находили в нем равное сочувствие. Здесь не место вычислять все сделанное им для успехов нашего знания. Достаточно будет напомнить Вам о его постоянной связи с Аристотелем, которому он присылал всякого рода пособия для его исследований. В самую трудную пору его жизни, во время Индейского похода, мысль его не была исключительно занята предстоявшими опасностями. Он писал в Вавилон, чтобы ему выслали оттуда книг для чтения, в особенности трагиков и философов.
   Восток не забыл о нем до сих пор[185]. Почти на всех языках Азии сохранились сказания об Александре. Об нем поют древние песни арабов и рассказывают предания еврейского народа. Персы внесли его в число героев своего народного эпоса. Персидский поэт[186] говорит, что Искандер был родом перс и только случайно родился на европейской почве. Восток не хочет уступать нам своего завоевателя. Странствуя по пустыням Средней Азии, европейский путешественник беспрестанно слышит странные намеки на Искандера. В Туркестане его считают строителем великих городов и зданий, которых развалины свидетельствуют о прежнем богатстве края. Даже в унылой песне кочевого монгола слышится иногда отголосок зашедших в эти степи рассказов о великом Искандере. Запад не отстал от Востока. В памятниках средневековой литературы исторические свидетельства о македонском завоевателе соединены с баснословными примесями, по которым видно, что эти предания прошли чрез уста народа. Ему приписывается, между прочим, покорение Британии. Рыцарская эпопея овладела в свою очередь предметом столь богатым и можно сказать сродственным ей по содержанию. В многостороннем характере Александра есть действительно черты чистого, чуждого античному миру рыцарства. Я напомню Вам только об обращении его с пленным семейством Дария. Древний человек не уступал новому в великодушии, но почтительное обращение с женщинами не входило в его нравы. У всех племен латино германской Европы есть романы об Александре Великом, составляющие особый цикл в эпической поэзии Средних веков. Но подобно тем македонским дружинам, которые остановились от изнеможения на берегах Гифазиса и не пошли далее к неизвестной им, одному лишь вождю ведомой цели, фантазия поэтов не может следить за действительными подвигами героя и ищет им объяснения вне пределов, которыми ограничены человеческие замыслы. Персы говорят, что Александр завоевал мир, отыскивая таинственную страну, в которой бьет живым ключом вода бессмертия. В немецкой поэме Лампрехта[187] (XIII ст.) поэт христианин толкует с другой точки зрения внутреннюю тревогу, которая отражалась в непрерывной и страстной деятельности Александра. Владычество над миром не было достаточною целью для его подвигов. Он хотел дойти до рая и внимать земным слухом пению ангелов.
   Позвольте мне кончить эту затянувшуюся, может быть, слишком долго беседу. Я представил Вам только бледный очерк Александровой деятельности. При всем том меня, может быть, обвинят в пристрастии. Я сам готов в нем признаться; но прибавлю, что историку, внимательно изучающему памятники, которые содержат в себе подробности о жизни и делах македонского завоевателя, трудно устоять против собственного увлечения, трудно не поддаться обаянию этого властительного даже за гробом лица. Судьба была к нему благосклоннее, чем к кому либо из других своих любимцев: она дала ему совершить всемирно исторический подвиг и рано свела его с поприща, как будто для того, чтобы в памяти народов сохранился во всей юношеской прелести своей его поэтической образ.

Чтение третье. Лудовик IX

   Мы привыкли разуметь под именем Средних веков тысячелетие, отделяющее падение Западной Римской империи от открытия Нового Света и начала Реформации[188]. Но идеи и формы, составляющие характеристическую особенность Среднего века, принадлежат не всем отделам этого обширного периода. Феодализм, рыцарство, общины, борьба папской и императорской власти, готические соборы[189], поэзия трубадуров[190] и миннезенгеров[191], одним словом, главные явления, в которых вполне сказалось внутреннее содержание средневековой истории, составляющие как бы цвет и плод ее, развились большею частью не ранее XI и отцвели к концу XIII столетия. Пять предшествующих веков можно назвать периодом образования, приготовления отличительных форм средневековой жизни; два последние века, XIV и XV, представляют нам эпоху разложения; они служили переходом к Новой истории.
   Не трудно будет угадать общий характер того общества, о котором здесь идет речь, взглянув на него с его наружной стороны. Перенеситесь мыслью в любое из государств тогдашней Европы, бросьте на него хоть беглый взгляд, и Вы тотчас поймете, что война составляет главное занятие, почти исключительную заботу всего населения. Начнем с городов, этих средоточий деятельной жизни и промышленности для народов древнего и нового мира[192]. Средневековой город обнесен зубчатою стеною и окружен рвом. На колокольне или башне стоит недремлющий сторож, озирающий беспокойными глазами окрестность. Отдельные дома похожи на крепости. Чрез улицы, на ночь, протягиваются цепи. Это обилие предосторожностей обличает вечную опасность, постоянную возможность нападения. Враг грозит отовсюду. Когда его нет вне города, купившего деньгами или кровью минутный покой у соседних баронов, тогда он подымается внутри стен: цехи[193] воюют с патрициями[194], одна часть общины идет на другую. Переходя от городского к сельскому населению, мы встретим те же явления. Почти каждый холм, каждая крутая возвышенность увенчана крепким замком, при постройке которого, очевидно, не удобство жизни, не то, что мы теперь называем комфортом, а безопасность была главной целью. Воинственный характер общества резко отразился на этих зданиях, которые, вместе с железным доспехом, составляли необходимое условие феодального существования. К высоким башням господского замка робко жмутся бедные, ждущие от него защиты и покровительства хижины вилланов[195]. Даже обители мира, монастыри, не всегда представляли надежное убежище своим жителям. Подобно городу и замку, монастырь был часто окружен укреплениями, свидетельствовавшими, что святое назначение места недостаточно защищало его против хищности окрестных владельцев или наемных дружин, которые в мирное время обращались в разбойничьи шайки. Внутреннее содержание соответствовало наружному виду. В средневековой Европе не было народов в настоящем смысле слова, а были враждебные между собою сословия, которых начало восходит к эпохе распадения Западной Римской империи и занятия ее областей германскими племенами. Из пришельцев образовались почти исключительно высшие, из покоренного, или туземного населения -- низшие классы новых государств. Насильственное основание этих государств провело резкую черту между их составными частями. Граждане французской общины принимали к сердцу дела немецких или итальянских городов, но у них не было почти никаких общих интересов с феодальною аристократиею собственного края. В свою очередь барон редко унижал себя сознанием, что в городе живут его соотечественники. Он стоял неизмеримо выше их и едва ли с большим высокомерием смотрел на беззащитного и бесправного виллана. При таких особенностях быта у каждого сословия должно было развиться собственное воззрение на все жизненные отношения и высказаться в литературе. Рыцарские эпопеи проникнуты этим исключительным духом. Возьмите любой роман Каролингского или прочих циклов: Вы увидите, что в нем нет и не может быть места героям другого сословия, кроме феодального. То же самое можно сказать о рыцарской лирике[196]. Она поет не простую, доступную каждому человеческому сердцу любовь, а условное чувство, развившееся среди искусственного быта, понятное только рыцарю, да еще может быть горожанам Южной Франции и Италии. Зато среди городского населения процветала своя, неприязненная феодализму литература. Здесь то родилась сказка (fabliau[197]), в которой язвительный и сухой ум горожанина осмеивал не одни только идеи и доблести, составлявшие как бы исключительную принадлежность рыцаря, но вообще все идеалы, все поэтические стороны Среднего века. В труверах[198] можно узнать праотцов Рабле[199] и Вольтера[200]. Была, по видимому, одна сфера, где усталый раздором и войною ум находил покой и примирение. Мы говорим о науке, выросшей под сенью западных монастырей и носящей название схоластики. Это имя, означающее собственно науку Средних веков, не пользуется большим почетом в наше время. Под ним привыкли разуметь пустые, лишенные живого содержания диалектические формы. Не такова была схоластика в эпоху своей юности, когда она выступила на поле умственных битв, столь же смелая и воинственная, как то общество, среди которого ей суждено было совершить свое развитие. Заслуга и достоинство схоластики заключается именно в ее молодой отваге. Бедная положительным знанием, она была исполнена веры в силы человеческого разума и думала, что истину можно взять с бою, как феодальный замок, что для смелой мысли нет ничего невозможного. Не было вопроса, пред которым она оробела бы, не было задачи, пред которой она сознала бы свое бессилие. Она, разумеется, не решила этих вопросов и задач, поставленных роковою гранью нашей любознательности, но воспитала в европейской науке благородную пытливость и крепкую логику, составляющие ее отличительные приметы и главное условие ее успехов. Вот права схоластики на вечную признательность новых поколений, хотя нам нечему более учиться в огромных фолиантах, которые содержат в себе труды средневековых мыслителей.
   Из короткой характеристики, которую я имел честь Вам представить, Вы легко поймете, что раздраженная и взволнованная действительностью мысль не обретала покоя и в той области, где по настоящему должны разрешаться все противоречия нашего существования, в ясном сознании их примиряющего закона. В науке шла та же борьба, что и в жизни. В конце XI столетия уже начался спор между реалистами и номиналистами[201], отозвавшийся вскоре в богословии и получивший впоследствии великое значение. В XIII веке, т. е. в эпоху, о которой мне предстоит сегодня беседовать с Вами, этот спор перешел на другую почву. Парижский университет[202], отстаивая логический элемент в средневековой науке, вел ожесточенную борьбу с мистическими стремлениями францисканцев[203] и доминиканцев[204]. О направлении тогдашнего мистицизма можно судить по уцелевшим отрывкам из сочинений генерала Францисканского ордена Иоанна Пармского[205]. Он произносит безусловный приговор над светским государством, над семейством, над собственностью, над внешнею деятельностью, и призывает всех к жизни исключительно созерцательной, дабы скорее свершились земные судьбы человека. Папа должен был положить конец этим прениям, тем более опасным, что они находили сочувствие вне школы, в народных массах, жадно принимавших всякое новое учение, толкуя его сообразно своим понятиям. В начале XIII столетия подавлена была ересь альбигенская[206]. Та же участь постигла немецких штедингов[207] и разнообразные, но равно враждебные западной церкви секты, возникшие во Фландрии[208] и в Италии. Папство одолело, опираясь на светские власти; но побежденные ереси продолжали существовать втайне, не отказывались от своих надежд и ждали только удобного случая, дабы восстать с свежею силою. Неужели этому хаотическому, но исполненному бесконечной энергии миру суждено было истощить свои силы в безвыходных борьбах и неразрешимых вопросах? Отдельный человек и целое общество равно нуждаются в порядке и законе; для них равно невыносимо безначалие в области несвязанных никаким единством явлений. Такое единство пытались дать средневековому миру вожди его: император и папа. Поставленные развитием истории и глубоким сознанием нравственных потребностей своего времени во главе общественного мнения Западной Европы, наместники Св. Петра[209] стремились к одной цели с преемниками Карла Великого[210]. Но каждая из этих властей требовала себе первенства и главной роли в задуманном деле. К прежним раздорам присоединился новый, которого причиной была неосуществимая потребность мира и порядка. Ни римским папам, ни германским императорам не суждено было удовлетворить этой потребности, высказавшейся также и в крестовых походах[211]. Это движение носит двоякий характер: с одной стороны, оно было вызвано преобладанием религиозного чувства; с другой, современным состоянием европейского общества. Все тогдашние сословия с равным жаром устремились в страну, освященную земною жизнью Искупителя, и каждое несло с собою свои надежды. Каждое из них думало осуществить на той священной почве свой политический идеал. Горожане и вилланы уходили от феодального гнета; барона манила возможность создать чистое феодальное государство, не стесняясь обломками исторических учреждений, уцелевших в Европе; идеалом клирика, возложившего на себя знамение крестоносцев, было феократическое государство, не удавшееся Григорию VII[212]. Цели эти не были достигнуты. Горько обманутые в своих надеждах народы Запада перестали думать о завоевании Азии и устремили свою деятельность в другую сторону, на другие предметы. Если бы Европу XIII столетия могла привести к единству одна гениальная личность, то задача была бы скоро решена. В таких личностях не было недостатка. Вспомните о последнем императоре из дома Гогенштауфенов[213], о Фридрихе II[214]. Это странная, можно сказать -- страдавшая избытком сил, личность не нашла себе места в современной ей обстановке. Ни по идеям, ни по взгляду на жизнь Фридрих не принадлежал тому поколению, среди которого жил, и на расстоянии нескольких веков протягивал руку людям Нового времени. Отсюда произошли все его неудачи. Великий законодатель, мыслитель, воин, поэт стоял вне своей эпохи, был в ней представителем только идей отрицательных, враждебных средневековому порядку вещей. Современники ненавидели и любили его страстно, но всем без изъятия был он непонятен, всем равно внушал недоверие и страх. Я приведу здесь один многознаменательный пример. Последнее войско, которое Фридрих вел в 1250 г. против Рима, состояло большею частью из арабов и других магомеданских наемников. Надобно, однако, прибавить, что и римские первосвященники в борьбе с императорами не всегда употребляли средства, дозволенные христианскому пастырю.
   Среди этих воинственных и бурных поколений суждено было действовать Лудовику IX. Сравнивая с суровыми лицами других деятелей того времени задумчивый и скорбный лик Лудовика, мы невольно задаем себе вопрос об особенном характере его деятельности. В чем заключалась тайна его влияния и славы? В великих ли дарованиях? Нет. Многие из современников не только не уступали, но превосходили его дарованиями. В великих ли успехах и счастье? Нет. Дважды, при Мансуре[215] и под Тунисом[216], похоронил французский король цвет своего рыцарства. В новых ли идеях, которых он был представителем? Но он не внес никаких новых идей в государственную жизнь Франции, а, напротив, употребил все свои силы на поддержание и укрепление существовавших до него учреждений. Значение его было другого рода. Позвольте мне рассказать Вам одно, исполненное дивной красоты средневековое сказание. Это сказание о Святой чаше (Graal[217]). У Иосифа Аримафейского[218] была драгоценная, выдолбленная им из цельного камня чаша: из нее, говорит сказание, вкушал Спаситель последнюю земную пищу свою за Тайною вечерею; в нее же пролилась Божественная кровь со креста. Около этой таинственной чаши совершается непрерывающееся чудо. Человек, смотрящий на нее, не стареется, не знает земных немощей и не умирает, хотя бы сладостное созерцание продолжалось двести лет, говорит легенда. Но доступ к чаше труден: он возможен только высочайшему целомудрию, благочестию, смирению и мужеству, одним словом, высшим доблестям, из которых сложился нравственный идеал Среднего века. Таковы должны быть блюстители "Граля". Молитва и война составляют их призвание и подвиг в жизни, но война священная, за веру, а не из суетных житейских целей. В стремлении приблизиться к такому идеалу западная церковь облагородила феодализм до рыцарства и соединила последнее с монашеством в известных орденах тамплиеров[219], странноприимцев[220] и других, возникших в эпоху крестовых походов. Но всякий орден есть общество, следовательно, нечто безличное, отвлеченное, и потому нравственная мысль Средних веков не могла быть вполне удовлетворена военно духовными братствами, в которых отдельная личность постоянно стояла ниже возлагаемых на нее требований и как бы оправдывала собственную немощь заслугами целого ордена. С другой стороны, нам известно, как рано изменили эти ордена своему первоначальному назначению и поддались искушениям политического могущества и светских наслаждений. Примером могут служить тамплиеры. Идеалу средневековой доблести суждено было воплотиться в лице Лудовика IX.
   Лудовик был воспитан умною и строгою матерью своею, Бланкою Кастильскою[221]. Все четыре сына[222] ее получили одно воспитание; но природные наклонности взяли верх, и юноши вступили в жизнь с разными характерами. У них была, впрочем, одна общая черта, состоявшая в глубоком благочестии. Но у Карла Анжуйского[223] даже это высокое свойство обнаруживалось в какой то жестокой и мрачной форме. Современники почти единогласно говорят об его задумчивом и суровом нраве. По словам Дж. Виллани[224], он почти не спал, мало ел и никогда не улыбался. Между памятниками, изображающими время и личность Лудовика IX, особенно замечательны два, из которых я заимствовал большую часть подробностей предлагаемой Вам характеристики. Я говорю здесь о "Записках Жуанвиля"[225] и "Жизни Св. Лудовика", написанной духовником[226] королевы Маргариты[227]. Главная прелесть и оригинальность Жуанвилевых рассказов заключается в резко выдающейся противоположности между повествователем и его героем. Жуанвиль был храбрый рыцарь и по тогдашнему времени довольно начитанный человек, с простым и даже несколько прозаическим взглядом на жизнь. Тем поразительнее для внимательного читателя тот поэтический отпечаток, которым, вероятно, без воли и ведома автора, отличается его сочинение. Жуанвиль простодушно рассказывает все виденное им в бытность его при Лудовике; но поэзия предмета согрела его фразу, сообщила ей красоту и порою возвышенность, каких не было в природе самого повествователя. Я думаю, что отношения короля к сенешалу[228] Шампании[229] нельзя лучше объяснить, как следующим анекдотом. Однажды Лудовик, поучая беседою верного служителя, спросил у него: "Что бы ты предпочел, смертный грех или проказу?" "Лучше тридцать грехов, чем проказу", -- поспешно отвечал рыцарь, к крайней печали благочестивого государя[230]. Жуанвиля нельзя, однако, упрекнуть в недостатке религиозного чувства, но он был не в состоянии подняться до той высоты, на какой стоял причисленный западной церковью к лику святых король французский[231]. Читая дошедшие до нас биографии последнего, нельзя не спросить себя, где находил он время для управления государством? Ежедневно посещал он все божественные службы, проводил значительную часть дня в одинокой и горячей молитве, немилосердно бичевал себя, читал творения Святых Отцов, охотно беседовал с учеными богословами и вообще с людьми, посвятившими себя науке. Он поверял им свои сомнения и требовал от них разрешения вопросов, смущавших его душу. Но не в одних молитвах и благочестивых беседах высказывалось глубоко религиозное настроение этой души. Нужно ли говорить о его щедрости к бедным, о его частых посещениях больниц, о выстроенных им храмах[232]? Не без ужаса рассказывают современники о бедствиях, поразивших крестоносцев в Египте[233]. Испорченные, отвратительные видом и запахом трупы умерших от язвы воинов остались бы непогребенными на чужой земле, ибо испуганное духовенство отказывало им в последнем христианском обряде. Король собственным примером пристыдил малодушных и заставил их исполнять тяжкий долг, присутствуя лично при каждом отпевании. Тела умерших братий не внушали ему омерзения. Вам, вероятно, известно, как сильно свирепствовала в Средние века страшная болезнь, которую называют проказою. Люди, пораженные этим недугом, навсегда отлучались от общества; церковь разрывала посредством особенного обряда их связи с остальным миром; жилища, где их обыкновенно содержали, были предметом общего страха. Но Лудовик не разделял и в этом случае общего чувства: он ходил за прокаженными и собственными руками омывал их язвы. Я мог бы привести несколько примеров такого рода, но боюсь, что Вам трудно будет выслушать без содрогания простое описание этих дел царственного подвижника. Зато западные народы предупредили римского первосвященника и еще при жизни Лудовика назвали его Святым. Слава его не ограничилась, впрочем, Западною Европою; она проникла на Восток: послы из Армении[234] приходили в лагерь крестоносцев и просили о дозволении видеть святого короля[235].
   Посмотрим на Лудовика IX c другой стороны. Мы увидим, что вся жизнь его, во всех ее направлениях, проникнута одним глубоким и горячим чувством христианской правды. Поставленный среди воинственных поколений, для которых высшею целью деятельности была военная слава, Лудовик не любил войны. Он не отличался той блестящею, без нужды вызывавшею опасности отвагою, которая составляла одну из принадлежностей рыцарства; его мужество было спокойное и холодное. Оно вытекало из обдуманного убеждения и не было следствием страсти. Первые войны свои он вел с англичанами и мятежными вассалами[236]. Лудовик одолел и тех, и других, восстановил нарушенные права свои, но довольствовался непосредственным результатом победы и не подумал о распространении власти или владений. Еще менее могла соблазнить его возможность отмстить врагам. С ранних лет мысль его была занята войнами в Палестине, где христианскому рыцарю открывалось поприще, вполне достойное его подвигов. Я не буду повторять всем известных подробностей о его крестовых походах; но есть черты, которых нельзя пропустить, потому что они проливают яркий свет на характер великого короля. В то время, когда бедствия крестоносцев в Египте достигли до высочайшей степени и не было более спасения войску, запертому между Нилом и мамелюками[237], Лудовик отказался от предложенного ему средства возвратиться одному в крепкую Дамиету[238], где его ожидала совершенная безопасность. В плену у мамелюков, среди ужасов и страданий всякого рода, он один из всех французских рыцарей сохранил полное спокойствие и ясность духа[239]. Вскоре после поражения крестоносцев мамелюки восстали на своего султана[240], убили его и с дикими воплями бросились к своим пленникам. Один из убийц показал Лудовику вырванное у погибшего султана сердце и спросил: "Что дашь ты мне за сердце врага твоего?" Король молча отвернулся[241]. Прочие христиане думали, что настал их последний час, и готовились к смерти. Жуанвиль откровенно признается, что не мог произнести должного покаяния, потому что не мог от страха припомнить ни одного греха. "По той же причине не помню я ничего из сказанного мне тогда конетаблем[242] Кипрским[243]", -- прибавляет простодушный биограф Лудовика IX[244]. Есть сказание, достоверность которого подлежит сомнению, но любопытное, как выражение народной мысли. В Европе разнесся слух, что мамелюки, убив своего султана, предложили его место Лудовику IX[245]. На возвратном пути с Востока галера[246], на которой плыл французский король, потерпела значительные повреждения и подверглась большой опасности. На помощь ей подоспела другая галера. Король прежде всего спросил, есть ли на новом судне место и для других, бывших с ним пассажиров? Получив отрицательный ответ, он остался на поврежденной галере. "Я знаю, -- сказал он, -- что, спасши меня и семейство мое, Вы не будете заботиться об остальных моих спутниках"[247]. Понятно, почему народ заживо называл его святым. Последнее военное предприятие его было направлено против Туниса[248]. Лудовик был болен и так слаб еще до начала похода, что едва мог держаться на коне. Жуанвиль часто должен был носить его на руках. Но несчастья, испытанные в Египте, произвели, по видимому, неизгладимое впечатление на храброго сенешала: он не принимал участия в африканском походе и не был свидетелем кончины Лудовика[249], умершего под стенами Туниса[250]. Сказанного мною будет, полагаю я, достаточно для определения характера, какой носила военная деятельность Лудовика IX. Он был рыцарь в самом возвышенном, идеальном значении этого слова, и полагал конечною целью войны торжество истинной веры и восстановление нарушенного права.
   Политическая деятельность Лудовика IX не раз подвергалась не только нареканию, но и насмешкам. В самом деле, эта деятельность не может не показаться странною, если мы будем разбирать ее с точки зрения обыкновенного житейского благоразумия, определяющего достоинство поступков их непосредственным успехом или неудачею. Внук Филиппа Августа[251] начал с того, что усомнился в законности своих прав и подверг их строгому испытанию. Предшественники его не могли быть очень разборчивы в выборе средств и пользовались всяким удобным случаем к утверждению своей власти. Лудовик предложил себе вопрос, на каком основании Капетинги[252] владели землями, перешедшими к ним от других владельцев? Более всего тревожило его сомнение относительно областей, отнятых его дедом у Иоанна Безземельного[253]. Он положил конец этой внутренней тревоге договором 1258 года[254], по которому добровольно возвратил сыну Иоаннову, Генриху III[255], четыре богатые провинции. На возражения своих советников Лудовик отвечал, что он отказывается от этих провинций, потому что они незаконно ему достались и для того, чтобы Генрих был ему настоящим ленником[256]. Чтобы понять глубокий смысл этого ответа, надобно составить себе ясное понятие о роде отношений, существовавших между феодальным господином и его вассалом. Ленная связь состояла не из одних юридических условий, но заключала в себе чисто нравственное начало обоюдной верности и любви. Отсюда происходили частые нарушения этой связи, которую Лудовик хотел поднять до ее высшего духовного значения. Разумеется, что такое идеальное стремление не могло быть всеми понято по достоинству и встретило много порицателей среди общества, привыкшего к насилию. Стоит заглянуть в песни трувера Рютбёфа[257]. Даже в глазах простого народа кротость благочестивого государя принимала иногда вид слабости. "Ты не король, а монах", -- сказала однажды Лудовику женщина, получившая отказ на какую то незаконную просьбу. Жители возвращенных Генриху III областей не могли простить Лудовику этой уступки и долго не признавали установленного в честь его западною церковью праздника[258]. Замечательно также враждебное отношение к нему скептической, проникнутой античными стихиями Италии. Граждане Флоренции явно обнаружили неприличную христианам радость при получении известий о поражении и плене крестоносцев под Мансурою. Но огромное большинство европейского населения глубоко чтило Лудовика, хотя, вероятно, не в состоянии было вполне оценить всю чистоту и все бескорыстие его намерений.
   Лудовик IX обратил особенное внимание на судебное устройство Франции[259]. Нигде не обнаруживались так ясно недостатки феодального государства, как в этой сфере. Коренное, основанное на глубоком разделении сословий начало средневекового суда было очень просто: каждый должен быть судим судом своих перов[260], т. е. людей, равных ему по происхождению. Дела вассалов разбирались при дворе их ленного господина и под его председательством, судом, составленным из перов истца и ответчика. Но бароны неохотно исполняли эту часть своих феодальных обязанностей и уклонялись от судебных съездов, сопряженных с разными неудобствами и даже опасностью. Недовольный приговором подсудимый нередко вызывал на поединок не только противника, но свидетелей и судей. Большая часть тяжб решалась судебным поединком, который взял верх над всеми другими доказательствами. Лудовик запретил прибегать к этому средству в собственных и в церковных владениях. Власть феодальных судов была ограничена определением тех случаев, которые исключительно подлежали разбору судов королевских. Сверх того, лица, недовольные решением местных феодальных судов, получили право жалобы, т. е. апелляции в суды королевские. Если бы кто нибудь из первых Капетингов задумал такое нововведение, то встретил бы упорное, вероятно, неодолимое сопротивление. Исчисленные мною меры Лудовика не вызвали, однако, сильного противодействия, потому что он лично внушал неограниченное доверие, и никто не подозревал его в честолюбивых расчетах, в намерении усилить власть свою к ущербу других. В тесной связи с судебным поединком находилось право феодальной войны. Когда два владельца ссорились между собою и начинали войну, то в ней обыкновенно принимали участие все их родственники и друзья. Таким образом, мелкая распря, вспыхнувшая на одном конце Франции, немедленно отзывалась на другом. Король постановил, приводя, кажется, в исполнение мысль, принадлежавшую его деду, чтобы отныне между поводом к войне и ее началом протекало 40 дней (la quarantaine du roi[261]); нарушитель постановления подлежал наказанию, как государственный изменник. Этим не ограничился законодатель: он предоставил каждому члену феодального сословия право обращаться прямо к верховной власти в случае предстоявшей ему борьбы с противником более сильным или богатым. Разумеется, такой переворот в укоренившихся привычках средневековой аристократии не мог совершиться разом: для этого нужно было много времени и много усилий, но Лудовик IX подал пример, от которого не отступали более его преемники. Его постановления относительно судебных поединков и частных войн легли в основание позднейшего законодательства. Помощниками Лудовика в этих преобразованиях были пользовавшиеся его особенным уважением и доверием ученые юристы. Преобразования, которых они были виновниками, конечно, не входили в виды короля, думавшего только об облагорожении и прочнейшем утверждении феодальных учреждений большею правдою и нравственностью. Он знал, что рыцари плохие судьи, и заменял их по возможности людьми, изучавшими право как науку. Последствия обнаружились уже по смерти Лудовика. Выведенные им на поприще практической деятельности юристы составили целое сословие, неприязненное идеям и формам Среднего века. Они противопоставили строго логические и общеприложимые определения римского права местным и своенравным обычаям, которые развились в основанных германцами государствах Западной Европы. Они засудили средневековое папство в лице Бонифация VIII[262], духовное рыцарство -- в тамплиерах. Феодальное дворянство и община равно испытали их влияние. Судьба французских юристов XIV и XV столетий не лишена некоторого трагического величия и поэзии. Стараясь создать крепкую и стройную монархию по образцу Римской империи, они должны были вести постоянную и жестокую борьбу с непривыкшими подчинять себя государственным целям силами феодально общинного мира. Почти каждый новый король принужден был жертвовать вернейшими советниками своего предшественника ненависти вассалов, смутно понимавших, что дело шло об их независимости. Но упраздненные таким образом места в совете и судах королевских недолго оставались порожними. Сын казненного клерка смело садился на место отца и действовал в том же духе и направлении, не заботясь, по видимому, о предстоявшей ему участи. Лудовик IX не мог предвидеть политического значения, какое получили впоследствии юристы римского права, и дорожил только их судебною деятельностью. Не считаю нужным повторять Вам слишком известный рассказ Жуанвиля о том, как король, окруженный мужами, опытными в науке права, сам решал тяжбы своих подданных и произносил приговоры под знаменитым Венсенским дубом[263]. Король и правда сделались в то время однозначащими словами для Франции. В целом государстве, кроме его, не было нелицеприятного судьи, потому что он один стоял вне, или, лучше сказать, выше всяких корыстных стремлений. Идея монархической власти облекалась в нравственное сияние неподкупного правосудия.
   Мы видели глубоко религиозное настроение Лудовиковой души. Можно бы подумать, что следствием такого настроения была излишняя уступчивость сословию, которое в Западной Европе нередко теряло из виду свое священное призвание и предавалось чисто мирским исканиям и помыслам. В самом деле, никто из королей французских не оказывал большего уважения к духовенству и не хранил так бережно его права, как Лудовик IX; но, с другой стороны, немногие умели так твердо отстаивать права светской власти. В споре между императором и папою Лудовик громко порицал последнего. Когда французские епископы жаловались ему, что отлучение от церкви не производит достаточного действия, он отвечал: "Не отлучайте от церкви ради корыстных расчетов и страстей ваших, и тогда я буду готовым исполнителем ваших приговоров"[264]. Для всякого другого государя, кроме Св. Лудовика, распри с духовенством могли быть в то время опасны. К чести пап надобно сказать, что они почти всегда были на стороне благочестивого короля против честолюбивых епископов. Здесь не место входить в разбор известий о так называемой прагматической санкции[265], которою Лудовик будто бы определил духовные отношения Франции к римскому двору. Вопрос о подлинности этого акта еще не решен окончательно. Но допустив даже подлог, нельзя не признать, что в этом памятнике высказалось только общественное мнение о том, как поступал бы Лудовик IX при разграничении прав своих с правами папы и духовенства.
   Но отчего же, среди столь обширной и богатой результатами деятельности, это благородное лицо носит почти постоянное выражение внутренней глубокой грусти? В дружеских разговорах Лудовика с Жуанвилем, в беседах его с учеными, которыми он любил окружать себя, в дошедших до нас словах его молитвы -- часто слышится скорбный голос души, недовольной действительностью, не обретшей в ней удовлетворения своим требованиям. Нигде это чувство не высказалось так просто, как в следующих словах духовника королевы Маргариты. Позвольте мне привести это место в подлиннике -- я боюсь испортить его переводом: "Li benoiez rois désirroit merveilleusement grБce de larmes, et se copleignoit à son confesseur de ce que larmes li défailloient, et li disoit débonnérement, humblement et privéement, que quant l'on disoit en la litanie ces moz: Biau sire Diex, nous te prions que tu nous doignes fontaine de larmes, li sainz rois disoit devotement: O sire Diex, je n'ose requerre fontaine de larmes; ainçais me souf sissent petites gout es de larmes à arouser la sécheresse de mon coeur... Et aucune fois reconnut il à son confesseur privéement que aucune fois li donna à nostre sir larmes en avoison: les quelles, quant il les sentait courre per sa face souef (doucement), et entrer dans sa bouche, elles li semblaint si savoureuses et très douces, non pas seulement au cuer, mès a la bouche"[266]. Недовольный миром Лудовик несколько раз обнаруживал намерение отказаться от власти и искать покоя в стенах монастыря. Но жизнь, которую он вел во дворце своем, была так чиста и строга, что могла служить достойным образцом для тогдашнего духовенства. Государственная деятельность не тяготила Лудовика, ибо он по преимуществу был мужем долга и подвига. В отношениях его к семейству раскрывались не внесенные нами в эту краткую характеристику свойства нежной и любящей души, которой суждено было совместить все добродетели государя, рыцаря, инока и простого гражданина.
   Скорбь Св. Лудовика исходила из сознания непрочности того мира, на поддержание которого он употребил лучшие свои силы. Он не мог не чувствовать несостоятельности средневековых форм жизни. Поддерживая одной рукою разлагавшийся порядок вещей, Лудовик IX другою закладывал здание новой гражданственности. Собственным чувством права и введением в суды юристов, проникнутых идеями римского законодательства, он убил феодальную неправду. Святостью жизни и нравственною чистотою он осуществил самый возвышенный из нравственных идеалов Среднего века, но чрез это самое укрепил монархию, полное развитие которой было несовместимо с сохранением средневековых учреждений, потому что за ними каждое сословие укрывало свои корыстные и исключительные притязания. Народ привык видеть в короле верховного, чуждого всякого пристрастия судью. В великие эпохи своей истории, во дни блестящих торжеств и тяжелых испытаний, французские короли называли себя недаром сынами Св. Лудовика. Его делом было нравственное значение французской монархии. Предшественники его действовали силою и искусством; к этим двум орудиям он присоединил третье -- право. Он внушил к монархическому началу доверие, которого долго не могли поколебать ни грехи, ни несчастья его преемников. Читая некоторые из законодательных памятников его царствования и смотря на них с современной нам точки зрения, нельзя иногда не удивиться жестокости наказаний, определенных за проступки, которые ныне караются только общественным презрением. Но в таких случаях Лудовик IX был верен основному началу всей своей деятельности: он смотрел на государство как на христианскую общину, и не давал в нем места греху. В сфере науки он допускал спор и разногласие, сам посещал аудитории Парижского университета и охотно слушал лекции и прения знаменитых наставников. Но спор с еретиками, обличение их словом, предоставлял он исключительно ученым; мирянин в подобных случаях должен был, по его мнению, действовать одним мечом, не подвергая своего беззащитного ума ненужному искушению.
   Рассматривая с вершины настоящего погребальное шествие народов к великому кладбищу истории, нельзя не заметить на вождях этого шествия двух особенно резких типов, которые встречаются преимущественно на распутиях народной жизни, в так называемые переходные эпохи. Одни отмечены печатью гордой и самонадеянной силы. Эти люди идут смело вперед, не спотыкаясь на развалины прошедшего. Природа одаряет их особенно чутким слухом и зорким глазом, но нередко отказывает им в любви и поэзии. Сердце их не отзывается на грустные звуки былого. Зато за ними право победы, право исторического успеха. Большее право на личное сочувствие историка имеют другие деятели, в лице которых воплощается вся красота и все достоинство отходящего времени. Они его лучшие представители и доблестные защитники. К числу таких принадлежит Лудовик IX. Он был завершителем средневековой жизни, осуществлением ее чистейших идеалов. Но ни тем, ни другим, ни поборникам старых, ни водворителям новых начал не дано совершить их подвига во всей его чистоте и задуманной определенности. Из их совокупной деятельности Провидение слагает нежданный и неведомый им вывод. Счастлив тот, кто носит в себе благое убеждение и может заявить его внешним делом. На великих и на малых, незаметных простому глазу, деятелях истории лежит общее всем людям призвание трудиться в поте лица. Но они несут ответственность только за чистоту намерений и усердие исполнения, а не за далекие последствия совершенного ими труда. Он ложится в историю, как таинственное семя. Восход, богатство и время жатвы принадлежат Богу. Не будем же ставить в вину Лудовику IX его заблуждение. Думая поддержать феодальное государство, он влагал в него несродные ему начала и готовил великую монархию Лудовика XIV[267]. Он не докончил своего личного дела и не видал его завершения, подобно тем средневековым зодчим, которые завещали новому времени недостроенные, полные чудной и таинственной красоты готические соборы.

Чтение четвертое. Бэкон

   Предметом нынешнего чтения будет характеристика Бэкона Веруламского[268].
   За Александром Великим, за Лудовиком IX, за мужами исторического подвига, за героями истории, следует герой мысли, не уступая им шагу, с равными правами на Ваше внимание. Нужно ли повторять здесь давно сказанное замечание о том, что биография ученого редко представляет ту занимательность, какою отличаются биографии других деятелей на поприще историческом? Его подвиг укладывается в книгу, его незримое дело более чем всякое другое отрешено от личности самого совершителя и обнаруживается иногда по прошествии многих поколений. Между современниками Бэкона есть люди, которых биографии представили бы гораздо более занимательности, более драматического интереса; я нарочно выбрал его, чтобы указать на значение науки, отрешенной от всякого другого интереса.
   Конечно, между учеными XVI столетия нетрудно найти человека более возвышенного сердцем, с более благородною и чистою участью, но трудно найти личность, имеющую более прав на наше внимание. Есть века, отмеченные особенною печатью силы и энергии действующих поколений; к числу таких бесспорно принадлежит XVI столетие, у входа в которое стоят Колумб[269] и Васко де Гама[270]. Они открыли народам Западной Европы два мира: один -- ветхий, забытый, сохранивший в целости древнейшую цивилизацию человеческого рода, от которой так далеко отошли современники Лютера[271] и Макиавелли[272]; другой -- новый, нетронутый, не початый историей. Бесконечные пустыни Америки манили к себе европейца, вызывали его на новые опыты, на устроение новых общественных форм, для которых не было места в Европе, окрепшей в своих исторических преданиях. Одновременно с этими великими открытиями в Европе рушилось феодальное государство; его место заступила новая монархия, сделавшаяся представительницею непризнанных дотоле, заслоненных сословиями народностей. В то же время поколебалось и единство западной церкви, соединявшей в одну паству латино-германские народы[273]. Все это движение, столь сильно охватившее умы, отозвалось и в науке. Можно сказать, что оно выразилось в ней еще с большею силою и энергиею. Читая произведения, вышедшие в первой четверти XVI столетия, нельзя не заметить в них какой то светлой радости, какого то юношеского чувства надежды. Такою надеждою пропитана духовная атмосфера той эпохи: великие события, которыми ознаменованы конец XV и начало XVI века, казались людям только предвестниками чего-то еще большего, небывалого в истории. Во всех сферах науки пробуждается веселая, исполненная веры в достижение своих целей деятельность. Это движение началось на той почве, которая издавна была любимою почвою истории, в той стороне, на которую уже давно с завистью и жадностью смотрели иноземцы. Я говорю об Италии. Здесь то под влиянием весьма понятных условий, впервые началась разработка оставшихся памятников классического мира и явились первые плодотворные попытки восстановления древней науки и древнего искусства. Вам, без сомнения, известно, с каким одушевлением и успехом действовали итальянские ученые в так называемую эпоху Возрождения наук и как много обязана им общеевропейская образованность. Многие из них зашли слишком далеко. В порывах вызванного высокими образцами восторга, они забыли, что сами принадлежат новому миру, и отвратили от него лицо свое. Погруженные в созерцание прошедшего, они потеряли из виду настоящее и мечтали о формах жизни, в которые не могло установиться общество более сложное и богатое духовными силами, чем республики Греции и Рима. Итальянцы недаром жалуются на несправедливость судьбы, отдавшей в руки иноплеменника завершение того, что начато было ими. В самом деле, между людьми, которые были представителями итальянской науки в XVI столетии, мы найдем много гениальных личностей и героических характеров. Немногие из них пользуются теперь общею известностью. Заслуги и страдания большей части погребены в специальных сочинениях об истории философии, доступных только ограниченному числу ученых. От Помпонация[274] до Джордано Бруно[275] тянется ряд смелых умов, самоотверженно и страстно посвятивших себя исканию истины. Рассматриваемые с точки зрения нынешней науки, их опыты и умозрения покажутся недостаточными. Они настолько же поэты, насколько ученые; их любовь к истине была безгранична, силы велики, но у них не выработались ученые приемы, не было метода, без которого невозможно никакое плодотворное исследование. Они трудились не одною головою, но и сердцем, и часто смешивали чувство с мыслью. Последняя нередко облекалась у них в форму мистического дифирамба[276]. Многие исследования того времени написаны стихами. Жизнь этих людей шла в уровень с их внутренним настроением. Они переходили из одной страны в другую, разнося повсюду свои знания, заводя споры, и редко оканчивали жизнь естественною смертью. За много веков до того на той же почве Италии, произведшей так много мыслителей, один древний философ бросился, говорит предание, в жерло Этны[277], чтобы узнать таинственные недра земли[278]. По его следам шли мыслители XVI столетия: они погружались в бездонные пропасти человеческого мышления и умирали потом на кострах. Результатом вакхического[279] упоения, каким были одержимы высочайшие умы того времени, было глубокое доверие к магии, каббале, алхимии и астрологии. В этих науках заключалась, по тогдашним понятиям, глубокая и таинственная мудрость, которая некогда дана была человеку свыше. Он утратил ее, предавшись обольщению суетных мирских целей.
   С половины XVI столетия движение мысли останавливается в Италии: оно пришло в резкое столкновение с папским двором и навлекло на себя его гонение. Итальянцы должны были искать духовного удовлетворения в сфере уже готовой и менее опасной нового искусства. Но то, что было начато в Италии, продолжалось на почве, не столь богатой дарами природы, но более счастливой в своем историческом развитии, в Англии. Всем известно, какое блестящее время английской истории представляет царствование королевы Елизаветы[280]: недаром к этому времени обращаются англичане, как к золотым дням своей родины, и зовут королеву уменьшительным именем (Queen Bess[281]), в котором звучит народная любовь к ней. Но не одному только счастью и личным талантам своим обязана Елизавета особенным развитием, можно сказать, напряжением народных сил, которое сообщило такой блеск ее царствованию: она окружена была людьми, которых имена произносит с законною гордостью каждый англичанин, каковы бы ни были личные политические или религиозные убеждения. Не говоря о том великом поколении государственных мужей, которые подняли свое отечество на неслыханную до тех пор степень политического могущества, я укажу Вам только на сферу умственную, на науку и искусство. Вспомните, что тогда жили и действовали Бэкон, Шекспир[282], Вальтер Ралли[283], Бен Джонсон[284] и много других не с столь громкими именами, но с заслугами, которые во всякое другое время дали бы право на первые места в истории отечественной литературы. Сама королева была в уровень с высшим образованием современного ей общества: она знала, кроме новых европейских языков, оба языка классической древности[285], читала по еврейски, писала комментарии к Платону[286] и переписывалась с друзьями своими по латыни.
   В это время, в 1561 году, родился у канцлера Николая Бэкона[287] сын Франц[288], впоследствии барон Веруламский. Известно, какое влияние имеют на ребенка первые впечатления, в особенности как сильно действует влияние матери. Мать Франца[289] принадлежала к числу образованнейших женщин Англии в то время, когда женщины получали крепкое и мужественное воспитание, и пример королевы Елизаветы не составлял исключения из общего правила. Мать Бэкона знала греческий и латинский языки и занималась богословием; она была первою наставницею сына. Судя по складу ее ума и строгому воззрению на жизнь, можно себе составить понятие о характере ее преподавания, приготовившего Бэкона к тому великому подвигу, который ему суждено было совершить. Мысль его окрепла преждевременно. В тех летах, когда детей занимают приличными их возрасту играми, Бэкон задумывался над явлениями, которые обыкновенно ускользают даже от внимания взрослых. На восьмом году его занимали законы звука: он ходил прислушиваться к эху и доискивался причины этого явления[290]. На двенадцатом году он поступил в Кембриджский университет[291]. Оксфордский[292] и Кембриджский университеты принадлежат к числу важнейших учреждений Англии, которая обязана им почти всеми своими значительными людьми, действовавшими на поприще государственном или ученом. Но каждое из этих заведений имеет свои особенные предания и отмечено характером, ему исключительно принадлежащим. Таким образом, с самого раннего времени Кембриджский университет отличался от Оксфордского большею готовностью принимать новые идеи, новые формы и системы. Но в исходе XVI столетия в Кембриджском университете преобладала еще схоластика, и Бэкон вынес оттуда после трехлетнего пребывания презрение к этой бесплодной науке, в которой идеи заменялись словами, а живое диалектическое развитие -- мертвым силлогизмом. Схоластика, утратившая блестящие свойства, с какими она выступила в XII столетии, не соответствовала ни духовным требованиям, ни практическому направлению поколений, пред которыми уже открылись сокровища древних литератур.
   По окончании университетских занятий Бэкон отправился во Францию в свите английского посольства[293]. Он прибыл туда в эпоху религиозных войн[294]. Молодому дипломату представилось обширное поприще для наблюдений всякого рода. Пред глазами его совершались величайшие события и действовали самые значительные лица современной Европы. Он присутствовал при борьбах Лиги[295] с двором и гугенотами[296], видел Екатерину Медичи[297], Гизов[298] и Генриха Наварского[299]. Трудно было выбрать лучшую школу для практического изучения истории и политики.
   На двадцатом году Бэкон написал небольшое сочинение о современном ему состоянии Европы[300]. Гордые славою великого соотечественника своего, англичане высоко ставят этот начальный опыт его умственных сил. Признаемся, книга молодого Бэкона произвела на нас тяжелое впечатление. Ранний холод мысли, умевшей сохранить совершенное спокойствие среди взволнованного до глубины своей общества, эта независимая и равнодушная оценка партий, которые с таким жаром спорили о самых важных для человека вопросах, неприятно поражают читателя, которому известны лета автора. Бэкон смотрел на Европу как посторонний свидетель, а не как участник в ее радостях и страданиях. Пребывание его на материке было, впрочем, непродолжительно. Старый канцлер Бэкон умер во время его отсутствия[301], не оставив ему никакого имения. Франц Бэкон должен был воротиться на родину и жить своими трудами. Можно было подумать, что его ожидало скорое и верное повышение при дворе. Любимый министр королевы Елизаветы, Бурлей[302], был женат на его тетке[303]. Отец его заслугами своими купил сыну право на внимание королевы. Елизавета давно заметила даровитого мальчика, ласкала его, забавлялась его остроумными выходками и часто называла своим маленьким канцлером. Но воротившись в Англию, Бэкон не нашел того, чего мог по праву ожидать. Причиною его первых неудач была зависть Бурлея, который понял тотчас все превосходство гениального племянника над хитрым и трудолюбивым, но не отличавшимся особенною даровитостью сыном своим[304]. При равных условиях успеха молодой Сесиль не мог идти рядом с двоюродным братом и должен был бы по необходимости уступить ему то положение, которое уже было приготовлено для него заботливым родителем. Бэкон избрал юридическое поприще не вследствие внутреннего призвания (заметим мимоходом, что великие английские юристы считали его посредственным знатоком своей науки и ставили несравненно выше его современного ему юриста Эдварда Кока[305]), но для того, чтобы доставить себе средства к безбедному существованию и проложить дорогу к высшим государственным должностям. Служба его шла, впрочем, медленно. Бурлей явно отстранял его. Его отношения к Бурлею ясно выражаются в письмах его, из которых проглядывает какое то странное, не внушающее к себе доверия, смирение. Он, очевидно, подделывается под характер старого дяди, терпеливо сносит его оскорбительные причуды, льстит двоюродному брату и ни одним словом не дает заметить, что ему известны причины их нерасположения к нему. Источником такого долготерпения было не равнодушие к земным благам, а осторожность и опасение обратить в явную вражду скрытое недоброжелательство[306]. Между тем блестящий двор Елизаветы манил к себе честолюбивого юношу. Преемник Лейчестра[307] в милости королевы, молодой граф Эссекс[308] далеко превосходил своего предшественника благородством мыслей и блестящими, истинно рыцарскими свойствами характера. Он один из первых оценил по достоинству Бэкона[309] и предложил ему свои услуги. Помощь эта пришла вовремя. Обстоятельства Франца Бэкона были самые плохие: ему грозила тюрьма за долги. Эссекс употребил все свои усилия, чтобы доставить ему выгодное место; но Бурлей твердо решился не давать хода племяннику. Влияние опытного министра превозмогло старания Эссекса, который в вознаграждение горькой для Бэкона неудачи подарил ему довольно значительное имение. Подарок этот был сделан таким благородным образом, что сам Бэкон говорил впоследствии: "Я не знал, чему мне более радоваться и за что более благодарить: за самый подарок или за то, как он мне был предложен"[310]. Отправляясь потом в поход против Испании[311], Эссекс завещал друзьям своим беречь Бэкона, будущую славу и надежду Англии. Известно, какая судьба постигла Эссекса. Увлеченный пылким характером своим, высоко поставленный королевою, любимый народом, он в минуту негодования решился на поступок, которому нет оправдания, и поднял оружие против правительства[312]. Елизавета хорошо знала горячий нрав своего любимца. Ей были известны несчастные обстоятельства, которые помрачили его рассудок и довели его до безумного восстания, которого исход он мог легко предвидеть. Есть причины думать, что королева искренно желала спасти Эссекса и против воли уступила настояниям его врагов. Против него была могущественная партия, в рядах которой стал знаменитый Вальтер Ралли. Это одна из тех личностей, мимо которых нельзя пройти без внимания. Ралли соединял дарования полководца, моряка, поэта и ученого с ловкостью искусного царедворца. Он долго боролся с Эссексом и, наконец, при помощи Сесилей (Бурлея) достиг своей цели. Я должен по этому поводу упомянуть о той печальной роли, которую Бэкон, по видимому, добровольно принял на себя в процессе, кончившемся казнью Эссекса[313]. Сначала он старался оправдать своего бывшего покровителя пред королевою, но когда дело это приняло дурной оборот и подало повод к толкам о друзьях и соумышленниках графа, Бэкон поспешно отступился от него и перешел на сторону его неприятелей: он участвовал, между прочим, в составлении обвинительного акта. Во все продолжение процесса Эссекс ни разу не упрекнул осыпанного его благодеяниями обвинителя в неблагодарности и не напомнил ему прежней дружбы. Должностные обязанности не могли служить Бэкону оправданием, тем более что он обнаружил более усердия, чем требовалось. После казни Эссекса он даже написал и издал небольшое сочинение, в котором с обыкновенным талантом своим доказывал справедливость исполненного приговора и жестоко нападал на память несчастного графа, загладившего вину свою искренним раскаянием и смертью[314]. Поведение Бэкона было замечено и оценено по достоинству современниками. Тогда уже в обществе утвердилось глубокое уважение к его дарованиям и недоверие к его нравственным свойствам. Королева не сочла нужным благодарить его за последние услуги, и Бэкон должен был терпеливо ждать нового царствования[315]. При преемнике Елизаветы дела его действительно поправились. Иаков I[316] был человек довольно ограниченного ума, но он любил науки и высоко ценил ученые труды. Великие дарования и обширные сведения Бэкона проложили ему, наконец, дорогу к высшим государственным должностям. Говорить ли о том, как он пользовался своею властью и своим влиянием? Рассказ мой представит Вам мало отрадных и светлых подробностей. Нельзя, конечно, отрицать заслуг, оказанных Бэконом Англии на поприще политической деятельности, но, с другой стороны, нельзя также не сознаться, что дела его стояли не в уровень с его силами, и что отечество его было в праве ожидать и требовать несравненно большей пользы от гениального сановника, превосходившего умом и знаниями всех своих современников. Никто, быть может, не понимал так глубоко, как он, движений общественного мнения в Англии; но он едва ли когда нибудь сказал королю слово о необходимости мер, способных отвратить опасности, грозившие престолу и народу. Дорожа своим положением при дворе, он был малодушным угодником всех временщиков, которыми так богато царствование Иакова I, и не раз выказывал постыдную готовность на услуги, несогласные с его убеждениями и с достоинством благородного человека вообще[317]. Укажем на содействие его в раздаче вредных для государства монополий, на дела, решенные им против закона в пользу знатных и сильных просителей, на его преступную уступчивость в вопросах политических. Достаточно для нашей характеристики одного примера. У старого, выжившего из ума проповедника Пичама[318] найдена была в рукописи проповедь, содержавшая в себе выражения, из которых ясно следовало, что автор принадлежал к секте пуритан, уже обратившей на себя внимание смелою борьбою с англиканской церковью. Заметим притом, что по произведенному следствию не только не доказано, что Пичам действительно произнес найденную у него проповедь, но даже подлежит сомнению, что он сам ее писал. Тем не менее, Бэкон взял на себя это дело и обязался вынудить у подсудимого полное признание. Средство, употребленное им для достижения этой цели, была пытка. Все усилия лорда Бэкона, лично присутствовавшего при допросах, были, однако, бесполезны. Пичам, как кажется, от страха и боли окончательно потерявший рассудок, не дал никаких показаний. Есть писатели, которые оправдывают поступки Бэкона в этом случае духом века[319]. Мы сознаем вполне перевес понятий, принадлежащих целой эпохе и целому народу, над умственными силами отдельного лица и не поставим в укор греку или римлянину поступков и мнений, неприличных человеку нашего времени; но такое оправдание едва ли может быть допущено в пользу Бэкона. Неужели ему, стоявшему во главе умственного движения своей эпохи, обнимавшему самые разнородные сферы знания, можно было верить в признание, вырванное орудиями пытки? Неужели в этом отношении он стоял ниже других английских юристов, которые уже давно восставали против бесчеловечного уголовного судопроизводства Средних веков? Скажем лучше, что суетность слабого характера взяла верх над силою мысли и заставила Бэкона действовать вопреки пониманию и сердцу, потому что от природы он был добродушен и кроток. Вероятно, находились и найдутся еще люди, для которых нравственное падение Бэкона было предметом нечистой радости, ибо оно служило извинением их собственного ничтожества; но тому, кто дорожит достоинством человеческой природы и верует в благородное назначение нашего рода на земле, нельзя без глубокой скорби читать страницы, содержащие в себе печальную повесть о гражданской деятельности одного из величайших мужей всеобщей истории. Не думаю, однако, чтобы мы были вправе из ложного уважения к памяти знаменитого мыслителя таить содержание этих страниц. В них заключается высокий, хотя горький, урок умственной гордости. И к чему привели Бэкона дела, навлекшие на него справедливое презрение современников? Мелкими угождениями лицам он отнял у себя возможность истинно великих заслуг отечеству. С его талантами и тем красноречием, о котором с единодушным восторгом отзываются все современники, ему было бы легко дать иное направление оппозиции, которая уже обнаруживалась в нижней камере[320] и вела прямо к кровавому перевороту, стоившему жизни и престола Карлу I му[321]. Почести и награды, сыпавшиеся на Бэкона, по видимому, ослепили его. В течении немногих лет он был возведен в должности хранителя государственной печати и канцлера, получил титулы барона Веруламского и виконта Сент Альбана. Он стоял у конца своего гражданского поприща. Выше ему уже нельзя было подняться на этой лестнице. Но страх утратить положение, купленное ценою таких нравственных жертв, пересиливал в Бэконе все другие благороднейшие побуждения. Он прикладывал вверенную ему государственную печать к актам, которые принадлежат к числу самых постыдных памятников жалкой эпохи, составляющей продолжение великого царствования Елизаветы. Не могу также умолчать об отношениях его к любимцам Иакова I го. Однажды случилось ему навлечь на себя гнев герцога Боккингама[322] заступлением за правое дело[323]. Верховный судья английского королевства явился униженным просителем в прихожей наглого временщика и с коленопреклонением молил о прощении ему неосторожного поступка. А между тем Бэкона нельзя назвать положительно дурным, тем меньше жестоким и злым человеком. Он был только суетен и малодушен. Подобно многим, он ставил внешние блага, украшающие жизнь, выше самой жизни. Быть может, он нашел бы в высоком уме своем силу, нужную для того, чтобы умереть с достоинством; но жить в бедности и неизвестности был он не в состоянии. Ему нужен был внешний блеск, почести, богатство, одним словом, все условия изящного и роскошного быта. Современники с похвалою отзываются о его щедрости и том радушном приеме, какой находили у него ученые и писатели. Великолепное поместье[324], где он обыкновенно проводил свободные от служебных занятий летние месяцы, было сборным местом для самого образованного общества Англии. Бэкон охотно принимал к себе юношей, оказывал им покровительство и делился с ними своими знаниями. В начале 1621 года Бэкон был возведен в звание виконта Сент Альбана[325]. Вскоре после праздника, которым сопровождалось его возвышение, созван был парламент. Первым делом нижней камеры было составление комиссии, которой поручено было исследовать состояние судопроизводства в Англии[326]. Чрез две недели[327] докладчик комиссии сир Роберт Филиппс[328], которого имя потому вошло в историю, доложил камере, что в судах Англии нет правды, что правосудие можно покупать за деньги, и что главным виновником и покровителем злоупотреблений был человек, "которого имя, -- сказал Филиппс, -- нельзя произнести без особого уважения, в похвалу которого ничего не говорю, ибо он выше всех похвал; этот человек -- лорд канцлер"[329]. Можно себе представить, какое впечатление произвели эти слова. Прежние проступки Бэкона были закрыты величием обнаруженных им дарований; мягкий и общежительный нрав приобрел ему расположение даже таких людей, в глазах которых гений не мог служить заменою нравственного достоинства или оправданием душевной низости. Процесс Бэкона обратил на себя внимание целой Европы. Дело было ведено не только с строгим соблюдением законных форм, но с возвышенным чувством приличий. Судьи были, очевидно, проникнуты сознанием, что их приговор должен пасть на главу, освященную высшими дарами Бога. Они судили, по словам одного английского писателя[330], Манлия[331] в виду Капитолия. Обвинительных пунктов набралось более двадцати. Злоупотребления лорда канцлера в отправлении правосудия не подлежали никакому сомнению, хотя многое из того, что прямо ему приписывалось, было делом подчиненных, к которым он оказывал излишнюю, объясняемую, впрочем, собственным поведением снисходительность. К тому же, как мы уже заметили, у него недоставало твердости в чем нибудь отказать Боккингаму или другому сильному при дворе человеку.
   При первом известии о грозившем ему несчастье Бэкон слег в постель, перестал пускать к себе членов своего семейства и просил только, чтобы об нем скорее забыли: "Да исчезнет имя мое из книги живых", -- твердил он[332]. Когда к нему явилась депутация от палаты лордов[333] за изустными показаниями, он признал справедливость большей части обвинений и не сделал ни малейшего покушения к оправданию себя. До нас дошло письмо, писанное им к палатам. Сознавая вполне вину, достойную самого строгого наказания, Бэкон молил судей своих не ломать окончательно уже надломленной трости. В камере лордов заседали многие из личных врагов канцлера. В числе их были друзья графа Эссекса, замешанные в его дело. Они, вероятно, помнили роль, какую тогда играл Бэкон, но никто из них не оскорбил его намеком на прошедшее, никто не обнаружил неприязненного к нему чувства. Даже сир Едвард Кок, равно знаменитый юридическими знаниями и доходившею до жестокости грубостью форм, вел себя в этом случае как "истинный джентельмен", по словам историка[334].
   Приговор состоялся[335]. Верховный судья английского королевства был объявлен лихоимцем, недостойным заседать в палатах или исправлять какую либо государственную должность. Сверх того, он был присужден к заключению в Лондонской Башне[336] и к уплате 40 000 фунтов пени. Милость короля отвратила исполнение тяжкого приговора и даже возвратила Бэкону часть утраченных им почестей; но он не решился явиться снова в верхней камере и сесть рядом с бывшими своими судьями. Под бременем заслуженного позора прожил он еще пять лет. Несмотря на изменившееся положение, он не мог отстать от прежних привычек к роскоши и не умел примириться с своею участью. Он умер в 1626 году жертвою своей любознательности. На возвратном пути из Лондона в поместье, где он обыкновенно проводил время, ему пришла в голову мысль набить снегом только что убитую птицу и испытать, как долго может действие холода удержать разложение организма. Занятый этою мыслью, он вышел из экипажа и приготовил все нужное для задуманного опыта. Чрез несколько минут он почувствовал сильный озноб и принужден был просить гостеприимства в соседнем доме, где и скончался[337]. Последние минуты его были посвящены религии и науке. Пред самою смертью он собрал угасавшие силы и написал к одному из друзей[338] своих письмо, в котором, между прочим, уведомляет, "что опыт с птицею удался ему превосходно". В духовном завещании своем он с гордым смирением поручает память и имя свое милосердию людей, чуждым народам и отдаленным векам[339]. >   Но до сих пор еще мы не видали заслуг Бэкона. В Вас, быть может, уже возник вопрос: зачем я вызвал перед Вами его опозоренную тень? По какому праву поставил его наряду с Александром Великим и Лудовиком Святым, наряду с теми мучениками науки, которые, презирая все блага и обольщения жизни, радостно гибли за свои убеждения? Позвольте мне предварительно напомнить Вам о том, что было сказано мною в начале этой лекции о великом движении умов в XVI столетии. Отдавая полную справедливость высоким стремлениям тогдашних мыслителей к истине, мы должны, однако, сказать, что их отдельные труды и целая литература той эпохи носят на себе печать лихорадочной тревоги духа, не уяснившего себе задачу собственной деятельности. С одной стороны, видим доведенное до безумных крайностей поклонение древности, с другой, безусловное отрешение от прошедшей и настоящей жизни человечества в пользу каких то неопределенных идеалов, имеющих осуществиться в будущем. Великие открытия в сфере естествоведения идут рядом с глубокою верою в магию и алхимию. Идеализм и мистика, ищущие в каббале разгадки тайн, неразрешимых для разума, граничат с самым грубым материализмом. Жизнь науки состоит из борьбы, из разрешения противоречий; но XVI век представляет нам не борьбу, а хаотическое брожение необузданных, враждебных между собою стихий.
   Здесь не может быть места изложению Бэконовой деятельности в сфере науки и разбору его системы. Мое дело показать только, в чем заключались его исторические заслуги. Слава Бэкона долго основывалась на странном недоразумении. Ему приписывали изобретение нового метода, т. е. наведения[340], противопоставленного им схоластическому силлогизму. Как будто наведение было дотоле неизвестно и не принадлежит к числу тех необходимых орудий, которыми от начала мира снабжен для ежедневного употребления ум человеческий? Также несправедливо мнение людей, называющих лорда Веруламского создателем новой системы логики. "Novum organum"[341] вовсе не имеет такого значения[342]. Величие Бэкона опирается на другие основания. Отдельные открытия, которыми ознаменовано его время, принадлежат не ему. Другие далеко опередили его глубиною и важностью частных исследований. Но никто из современников не взглянул с такою ясностью и отчетливостью на целое движение, которое совершалось кругом. У Бэкона не закружилась голова от этого зрелища. Он не впал в малодушное отчаянье от массы не переработанных мыслью материалов, не погрузился в скептицизм и сумел, однако, устоять против вакхического упоения умов. Он вступил, как законодатель, в область, где до него господствовало безначалие, подвел итоги всему сделанному и указал на цели дальнейшей деятельности. Ему первому пришла мысль о построении всех знаний наших в одну органическую науку. Он задумал такую энциклопедию, какая невозможна даже теперь, через два века после его кончины. Величие его заключается во всеобъемлемости и независимости взгляда. Он не искал истины в диалектической игре определениями, которую так любили средневековые философы, и не думал найти ее готовую в завещанных нам памятниках классической древности. "Обыкновенное мнение о древности, -- по его словам, -- весьма не точно и даже в самих словах едва ли соответствует своему значению; потому что древностью должно по настоящему считать старость и многолетие мира, которые следует приписать нашим временам, а не тому младшему возрасту вселенной, которого свидетелями были древние. Та эпоха в отношении к нашей, конечно, древняя и старейшая, но в отношении к самому миру она новая и младшая. И как от старого человека ожидаем мы, по его опытности, более знания в делах человеческих и более зрелости в суждениях, чем от молодого, так точно и от нашей эпохи должны мы ожидать большего, нежели от древних времен, потому что она представляет собою старейший возраст мира и обогащена бесконечным множеством опытов и наблюдений"[343]. Исполненный веры в силы разума, данного нам Творцом, Бэкон питал глубокое уважение к науке, ибо "знание и могущество человеческое сходятся воедино. Наука есть ничто иное, как образ истины. Истина бытия и истина познания одно и то же"[344]. Но, с другой стороны, он не требовал от науки невозможного и наперед указал на грани, которые отделяют ее от других, недоступных пытливому уму областей. Практическое воззрение англичанина высказалось в следующих словах: "Истинная цель всех наук состоит в наделении жизни человеческой новыми изобретениями и богатствами"[345]. Природа должна служить постоянным материалом для духа, который располагает ею только тогда, когда сознает ее законы и подчиняется им. Неприложимое к действительным потребностям человека знание не имело значения в глазах Бэкона. Слова его возвышаются до поэзии, когда он говорит о будущих победах разума, о его призвании облагородить жизнь устранением тех зол, которых корень заключается в невежестве. Торжественная речь его звучит в таких случаях как обращенное к нам веление идти по пути им указанному.
   Я не скрыл от Вас грехов лорда Веруламского. Но его гражданская деятельность забыта, смею сказать, искуплена другой, которой он посвящал немногие часы дневного досуга и бессонные ночи свои. Тогда продажный и суетный лорд канцлер уступал место благородному мыслителю, проникнутому горячею любовью к человечеству и глубоким религиозным чувством. "Поверхностное знание отдаляет нас от религии, -- сказал он, -- основательное возвращает к ней снова". В сочинениях Бэкона находится собрание сложенных им молитв. Повторяем еще раз: его заслуга заключается не в отдельных открытиях или трудах, а в целом взгляде на науку, в том влиянии, какое он имел на дальнейшую образованность Европы. Его мысли вошли в умственную атмосферу двух последних веков, проникли в литературу, в общее мнение, сделались ходячими истинами, общими местами. Прибавим, что никто ни прежде, ни после не превзошел его в благородном понимании науки. Он более чем кто другой, знакомит нас с ее зиждительными и благими силами. Знание есть нечто положительное: оно отражает и приводит к ясному сознанию явления духа и природы, но разрушение не его дело. Чаяния и требования Бэкона приходят в исполнение: в наше время образованность сделалась необходимым условием могущества для государств и сознательно нравственной жизни для отдельных лиц.
   Англия давно простила Бэкону проступки сановника и поставила имя его наряду с самыми чистыми и благородными именами своей истории. Нам неприлично быть строже соотечественников Бэкона. Нам нет дела до его человеческих слабостей; мы не отвечаем за них, но заслуги им совершенные существуют и для нас. Мы принимаем от Европы только чистейший результат ее духовного развития, устраняя все сторонние и случайные примеси. Наука Запада есть единственное добро, которое он может передать России. Примем же это наследие с должною признательностью к тем, которые приготовили его для нас, нежданных наследников, и не будем требовать у них отчета в том, как они нажили достающиеся нам сокровища. Наше дело увеличить эти сокровища достойными вкладами русской мысли и русского слова.

Примечания

   Лекции о Тимуре, Александре Великом, Людовике IX Святом и Ф. Бэконе были прочитаны Т. Н. Грановским в 1851 г. и изданы отдельной книжкой в 1852 г. в Москве (Четыре исторические характеристики: Публичные лекции, читанные ординарным профессором Т. Грановским в 1851 г. М.: Университетская типография, 1852). "Четыре исторические характеристики" печатаются по изданию: Сочинения Т. Н. Грановского: [В 2 ч.]. 3 е изд. Ч. I. М.: Типография А. И. Мамонтова и К°, 1892. С. 337-406.
   
   [23] Тимур (Тамерлан, Железный Хромец) (1336-1405) -- среднеазиатский полководец и государственный деятель, эмир (1370), создатель централизованного государства в Средней Азии со столицей в Самарканде, основатель династии Тимуридов. Подробнее о Тамерлане см.: Иванин М. И . О военном искусстве и завоеваниях монголо татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане / Под ред. князя Н. С. Голицына. СПб.: Типография товарищества "Общественная польза", 1875; Автобиография Тимура. Богатырские сказания о Чингис Хане и Аксак Темире / Вступ. статья и коммент. В. А. Панова. М.; Л.: Academia, 1934; Муминов И. М . Роль и место Амира Тимура в истории Средней Азии: В свете данных письменных источников. Ташкент: Фан, 1968; Рахманалиев Р. Военная держава Амира Тимура. М.: Прогресс, 2005; Ру Ж. П . Тамерлан / Пер. с фр. Е. А. Соколова; послесл. В. Л. Егорова. 4 е изд. М.: Молодая гвардия, 2007. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 1263/1063); Шарафад Дин Али Йазди . Зафар наме (Книга побед Амира Темура) / Предисл., пер. со староузбекск. и коммент. А. Ахмедова. Ташкент: San'at, 2008.
   
   [24] Александр Македонский (Αλέξανδρος ο Μέγας) (Александр Великий, Искандер) (356-323 до н. э.) -- македонский полководец и государственный деятель, царь Македонии из династии Аргеадов (336 до н. э.), создавший в ходе завоевательных походов на Восток (334-324 до н. э.) крупнейшую мировую державу, располагавшуюся на территории от Дуная до Инда. Подробнее о нем см.: Ковалев С. И. Александр Македонский. Л.: Соцэкгиз, 1937; Шофман А. С . Восточная политика Александра Македонского. [Казань]: Издательство Казанского университета, 1976; Гафуров Б. Г ., Цибукидис Д. И . Александр Македонский и Восток. М.: Наука: Восточная литература, 1980; Шофман А. С . Распад империи Александра Македонского. [Казань]: Издательство Казанского университета, 1984; Шахермайр Ф . Александр Македонский / Сокр. пер. с нем. и послесл. М. Н. Ботвинника, А. А. Нейхардт. 2 е изд. М.: Наука, 1988; Шифман И. Ш . Александр Македонский. Л.: Наука, 1988. (Всеобщая история); Маринович Л. П . Греки и Александр Македонский: К проблеме кризиса полиса. М.: Наука: Восточная литература, 1993; Фор П . Александр Македонский / Пер. с фр. И. И. Маханькова. 3 е изд. М.: Молодая гвардия, 2011. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 1501/1301).
   
   [25] Лудовик IX -- Людовик IX (Louis IX) Святой (1214-1270) -- французский король из династии Капетингов (1226-1270), организатор и глава VII крестового похода в Египет (1248-1254) и VIII крестового похода в Тунис (1270). Подробнее о нем см.: История Средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых: В III т. / Сост. М. М. Стасюлевич. 2 е изд. Т. III. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1887. С. 665-714; Средневековый идеалист: (Людовик IX Святой) / Сост. С. П. Моравский. М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1902; Ле Гофф Ж . Людовик IX Святой / Пер. с фр. В. Матузовой. М.: Ладомир, 2001; Гарро А . Людовик Святой и его королевство / Пер. с фр. Г. Ф. Цыбулько. СПб.: Евразия, 2002. (Clio Personalis); Жан де Жуанвиль . Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio).
   
   [26] Бэкон (Bacon) Фрэнсис (Франц) (1561-1626) -- английский политический деятель, историк, философ, один из родоначальников материализма, литератор, публицист, естествоиспытатель, член парламента (1584) и Тайного совета (1616), лорд хранитель печати (1617), лорд канцлер, пэр Англии, барон Веруламский (1618), виконт Сент Олбанский (1621). Произведения Ф. Бэкона см.: Новая Атлантида. Опыты и наставления нравственные и политические / Пер. З. Е. Александровой; статья и примеч. Ф. А. Коган Бернштейн. 2 е изд. М.: Издательство Академии наук СССР, 1962. (Литературные памятники); Сочинения: В 2 т. / Сост., общ. ред. и вступ. статья А. Л. Субботина. 2 е изд. М.: Мысль, 1977-1978. (Философское наследие); История правления короля Генриха VII / Под общ. ред. М. А. Барга; пер. и коммент. В. Р. Рокитянского и др. М.: Наука, 1990. (Памятники исторической мысли). Подробнее о философе см.: Либих Ю . Ф. Бэкон Веруламский и метод естествознания / Пер. А. Филипченко. СПб.: Типография Куколь Яснопольского, 1866; Фишер К. Бекон Веруламский / Пер. Ф. Терновского. Киев: Типография И. и А. Давиденко, 1866; Городенский Н. Г. Франциск Бэкон, его учение о методе и энциклопедия наук: Историко философский очерк. Сергиев Посад: Типография Свято Троицкой Сергиевой лавры, 1915; Субботник С . Ф. Бэкон. М.: Соцэкгиз, 1937; Субботин А. Л. Фрэнсис Бэкон. М.: Мысль, 1974. (Мыслители прошлого).
   
   [27] Сократ (Σωκράτης) (470/469 -- 399 до н. э.) -- древнегреческий философ, живший в Афинах, участник Пелопоннесской войны (431-404 до н. э.), член афинского Совета пятисот (406 до н. э.), основоположник диалектики как метода поиска истины путем диалога.
   
   [28] В 399 г. до н. э. трагический поэт Мелет, ритор Ликон и хозяин кожевенных мастерских Анит обвинили Сократа в развращении юношества и в том, что он вводил новых богов и не признавал богов, почитаемых в Афинах. Дело философа рассматривалось в одном из отделений суда присяжных, состоявшем из 500 граждан. Большинством голосов афиняне признали Сократа виновным и приговорили к казни. Проведя 30 дней в тюрьме, философ покончил с собой, приняв яд цикуты. См.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / Вступ. статья А. Ф. Лосева; пер. М. Л. Гаспарова. М.: Мысль, 1979. (Философское наследие). С. 115-117; Нерсесянц В. С. Сократ. М.: Наука, 1977. (Научные биографии). С. 104-139; Ксенофонт. Воспоминания о Сократе / Пер. С. И. Соболевского; статьи С. И. Соболевского и К. П. Полонской; коммент. С. И. Соболевского. М.: Наука, 1993. (Памятники философской мысли). С. 5 -- 159; Суриков И. Е. Сократ. М.: Молодая гвардия, 2011. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 1518/1318). С. 287-331.
   
   [29] Чингис -- Чингисхан (Чингис хан, "Великий хан", собств. имя: Тэмуджин, Темучин) (ок. 1155-1227) -- монгольский полководец, в 1206 г. провозглашен великим ханом над всеми племенами, основатель единого монгольского государства. В ходе завоевательных походов в 1207-1227 гг. Чингисхан сумел значительно расширить территорию монгольского государства, подчинив народы Сибири и Восточного Туркестана (буряты, якуты, киргизы и др.), присоединив тангутское государство Си Ся на северо западе Китая и значительные территории на севере Китая, Среднюю Азию и часть Закавказья. О нем подробнее см.: Груссе Р. Чингисхан: Покоритель вселенной / Пер. с фр., вступ. слово Е. А. Соколова. М.: Молодая гвардия, 2000. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 773); Лэмб Г. Чингисхан: Властелин мира / Пер. с англ. Л. А. Игоревского. М.: Центрполиграф, 2003. (Nomen est omen).
   
   [30] Монголы -- название народов, говорящих на монгольских языках (собственно монголы, дунсян, дауры, буряты, калмыки и др.). Впервые этноним "монголы" ("мэнгу") встречается в китайских хрониках VII в. С его помощью определяли племена, кочевавшие по территории современной Монголии и Маньчжурии.
   
   [31] "Турецкими" племенами Т. Н. Грановский называл все тюркские народы, составляющие этноязыковую общность, оформившуюся на территории степей Северного Китая в I тыс. до н. э. (гунны, печенеги, половцы, булгары, хазары, турки османы, мамелюки, якуты, долганы и др.).
   
   [32] Гунны -- кочевой народ, сформировавшийся во II-IV вв. в Приуралье из угров, ираноязычных сарматов и тюркоязычных хунну. В 70 х годах IV в. гунны двинулись на запад и обосновались на территории современной Венгрии, откуда совершали постоянные набеги на Восточную Римскую империю.
   
   [33] Германцы -- большая группа племен (батавы, кимвры, лангобарды, свевы, тевтоны и др.), расселившаяся к I в. до н. э. на территории между Нижним Рейном и Вислой, Дунаем, Балтийским и Северным морями, и в Южной Скандинавии.
   
   [34] Готы -- германские племена, жившие сперва на южном побережье Балтийского моря и на Нижней Висле, а в конце II -- первой половине III в. переселившиеся в район Северного Причерноморья.
   
   [35] Каталаунские поля -- историческое место в северо восточной Франции, равнина возле современного Шалона на Марне. 20 июня 451 г. в битве на Каталаунских полях войска Западной Римской империи под командованием Аэция Флавия (Aetius Flavius; ум. 454) вместе с вестготами и франками разгромили гуннов, вторгшихся в Галлию под предводительством Аттилы (Atila; ум. 453).
   
   [36] Речь идет о завоевательных походах 1219-1242 гг., в ходе которых монголы сумели выйти к Адриатическому морю.
   
   [37] Имеется в виду монголо татарское иго XIII-XV вв.
   
   [38] Поло (Polo) Марко (ок. 1254-1324) -- венецианский путешественник, писатель, первый европеец, исследовавший Внутреннюю Азию, состоял на службе у монгольского хана Хубилая (до 1294). Его рассказы о путешествиях составили "Книгу Марко Поло" ("Il Milione", 1298). См.: Книга Марко Поло / Вступ. статья И. П. Магидовича; пер. со старофр. И. П. Минаева. М.: Географгиз, 1955. О Марко Поло см.: Дреж Ж. П. Марко Поло и Шелковый путь / Пер. с фр. И. С. Бородычевой. М.: Астрель; АСТ, 2006. (История. Открытие); Юрченко А. Г. Книга Марко Поло: Записки путешественника или имперская космография. СПб.: Евразия, 2007.
   
   [39] В XIX в. этнонимы "татары" и "монголы" считались синонимами. Однако татары были самостоятельным тюркоязычным народом, обитавшим к северо востоку от озера Байкал. Во время нашествия Чингисхана они выступили как воинский и административный авангард монголов. По этой причине современная наука, говоря о походах Чингисхана и его сыновей, вместо старого термина "татаро монголы", предпочитает использовать понятие "монголо татары" (или просто "монголы").
   
   [40] Самарканд -- город, расположенный в долине р. Зеравшан, один из старейших городов в Средней Азии: основан около 700 г. до н. э. В настоящее время город входит в состав Самаркандской области Республики Узбекистан.
   
   [41] Джагатай (Чагатай) (ум. 1242) -- монгольский полководец, хан, второй сын Чингисхана. В 1224 г. он получил от отца в удел среднеазиатские земли от Алмалыка (город на востоке Узбекистана) до Мавераннахра (область между реками Амударья и Сырдарья), образовавшие Джагатайский (Чагатайский) улус со столицей в г. Бишбалык на р. Или.
   
   [42] Тимур родился в с. Ходжа Ильгар возле г. Кеш (в настоящее время г. Шахрисабз Кашкадарьинской области Республики Узбекистан), располагавшемся к югу от Самарканда.
   
   [43] Считается, что матерью Тимура была Текина хатун . Какие либо достоверные сведения о ее жизни и происхождении отсутствуют.
   
   [44] Тарагай Бахадур (ум. 1360) -- монгольский военный и политический деятель, бек из монгольского племени барлас, отец Тимура.
   
   [45] Манжурия -- Маньчжурия (Манчжурия) -- историческая область на северо востоке Китая, включающая в свой состав территории современных китайских провинций Ляонин, Гирин и Хейлунцзян, а также северо восточную часть Внутренней Монголии.
   
   [46] Кипчакская Орда -- название Золотой Орды, распространенное в русской исторической литературе в XIX -- начале XX в.
   
   [47] Тохтамыш (ум. 1406) -- монгольский военный деятель, потомок старшего сына Чингисхана Джучи, заяицкий хан, с 1380 г. хан Золотой Орды.
   
   [48] В 1389-1395 гг. Тохтамыш вел борьбу с Тимуром за земли в Закавказье и Средней Азии, в ходе которой он потерпел поражение.
   
   [49] Береке Мир Сейид (ум. 1403) -- монах суфий из Медины, шейх, с 1370 г. духовный наставник Тимура.
   
   [50] Терек -- река на Северном Кавказе, берущая начало из ледника горы Зильгахох и впадающая в Каспийское море. 15 апреля 1395 г. возле Терека войска Тимура разгромили армию Тохтамыша. После поражения Тохтамыш потерял золотоордынский престол и бежал в Литву.
   
   [51] Куликовская битва -- сражение русских полков под руководством князя Дмитрия Донского (1350-1389) с монголо татарским войском под предводительством Мамая, состоявшееся 8 сентября 1380 г. на Куликовом поле (между реками Дон и Непрядва). В ходе сражения русские войска разбили монголо татар и преследовали противника на протяжении 50 км от Куликова поля. После Куликовской битвы владычество золото ордынских ханов над Русью стало номинальным.
   
   [52] Мамай (ум. 1380) -- татарский военный и политический деятель, темник (1357-1361), фактический правитель Золотой Орды (1361-1380).
   
   [53] Елец -- русский город, располагающийся возле пересечения рек Быстрой Сосны и Ельчик; впервые упоминается в летописи в 1146 г. В настоящее время город является административным центром Елецкого района Липецкой области Российской Федерации.
   
   [54] Икона Владимирской Божьей Матери -- одна из почитаемых святынь Русской православной церкви. Согласно преданию, написанную евангелистом Лукой икону привезли на Русь в начале XII в. из Византии как подарок князю Юрию Долгорукому (ок. 1090-1157). С 1155 г. она хранилась в Успенском соборе во Владимире, отчего и получила название Владимирской. В 1395 г. икону перенесли из Владимира в Москву для защиты города от войск Тимура.
   
   [55] Василий I Дмитриевич (1371-1425) -- великий князь московский (1389-1425), старший сын князя Дмитрия Донского.
   
   [56] Тимур начал завоевание Персии в 1386 г.
   
   [57] Исфахан (Испагань) -- персидский город, расположенный в центральной части страны, в долине р. Заянде у подножия гор Загрос. Исфахан был завоеван воинами Тимура в 1387 г. В настоящее время город является столицей провинции Исфахан Исламской Республики Иран.
   
   [58] Багдад -- город, располагающийся на обоих берегах р. Тигр, близ устья р. Дияла; со второй половины VIII в. -- столица халифата Аббасидов. Багдад был основан в 762 г. по приказу халифа Абу Джафара аль Мансура (между 709 и 713-775). В настоящее время город является столицей Республики Ирак.
   
   [59] Абассиды -- Аббасиды -- правившая в Дамаске, Багдаде и Самарре с 750 по 1258 г. династия арабских халифов, происходившая от Аббаса ибн Абд аль Мутталиба (566-652), дяди пророка Мухаммеда.
   
   [60] Тигр -- река, протекающая по территории современных Турции и Ирака, возле границы с Сирией. Она берет начало на востоке Турции, пересекает часть Месопотамской низменности, сливается в Ираке с р. Евфрат и впадает в Персидский залив.
   
   [61] О завоевании Индии Тамерланом см.: Гийасаддин А. Дневник похода Тимура в Индию / Пер. с перс., предисл. и примеч. А. А. Семенова. М.: Издательство восточной литературы, 1958.
   
   [62] Пенджаб -- историческая область в Южной Азии, располагающаяся в северной части Индо Гангской равнины (территория современных Индии и Пакистана).
   
   [63] Гангесская долина -- долина р. Ганг в Индии.
   
   [64] Дели (Индрапрастха, Дхиллика) -- город, расположенный на севере Индии, на правом берегу р. Джамна, возник в начале I тыс. до н. э., с 1206 г. -- столица Делийского султаната, а с 1526 г. -- столица империи Великих Моголов. В настоящее время город является столицей Республики Индия.
   
   [65] Дамаск -- город, расположенный в нижнем течении р. Барада. Первые упоминания о нем относятся к XVI в. до н. э. В настоящее время город является столицей Сирийской Арабской Республики. Дамаск был разрушен воинами Тимура в 1401 г.
   
   [66] Алеппо (Халеб, Хаппа, Беройя) -- город, расположенный на р. Коике в северо западной части Сирии. Первые упоминания о нем относятся к XX в. до н. э. В 1260 г. Алеппо был захвачен монголами, а в 1400 г. разрушен воинами Тимура. В настоящее время город входит в состав провинции Халеб Сирийской Арабской Республики.
   
   [67] Баязид I Молниеносный (Bayezit I Yildirim) (1354/ 1360-1403) -- турецкий военный и политический деятель, султан из династии Османов (1389-1402).
   
   [68] Сиваш (Кабира, Себастия, Сивас) -- город, расположенный в Малой Азии, возле р. Кызыл Ирмак. Сиваш был основан римлянами в I в. до н. э.; в 1400 г. его захватил Тимур. В настоящее время город входит в состав области Сивас Турецкой Республики.
   
   [69] Ангора (Анцира, Анкара) -- фригийский город в северной части Малой Азии, расположенный при слиянии рек Чубук и Анкара. Город был основан в VII в. до н. э. фригийским царем Мидасом. В настоящее время город является столицей Турецкой Республики.
   
   [70] Гней Помпей (Gnaeus Pompeius) (106 -- 48 до н. э.) -- древнеримский военный и политический деятель, консул (70 до н. э.), в 67 г. до н. э. наделен чрезвычайными полномочиями для борьбы с пиратами в Средиземном море, наместник Испании, с 60 по 53 г. до н. э. член триумвирата (вместе с Марком Лицинием Крассом и Юлием Цезарем).
   
   [71] Митридат (Μιθριδάτης) VI Евпатор (132 -- 63 до н. э.) -- царь Понтийского царства (121 -- 63 до н. э.) и Боспорского царства (107 -- 63 до н. э.).
   
   [72] Сражение при Ангоре (Анкаре) между армиями Тимура и Баязида I Молниеносного состоялась 28 (или 20) июля 1402 г.
   
   [73] Янычары -- "новое войско", регулярная турецкая пехота, созданная во второй половине XIV в. и просуществовавшая до начала XIX в. "Новое войско" состояло из юношей рабов и насильственно обращенных в ислам юношей христиан, которые считались рабами султана, должны были жить в казармах и которым запрещалось обзаводиться семьями и вести хозяйство.
   
   [74] Генрих III (Enrique III) Кастильский, Генрих Болезненный (Enrique el Doliente) (1379-1406) -- король Кастилии и Леона (1390-1406).
   
   [75] 29 мая 1453 г. турецкие войска захватили Константинополь.
   
   [76] Гонзалец де Клавиго -- Клавихо (Clavijo) Руй Гонсалес де (ум. 1412) -- испанский путешественник, дипломат, писатель, с 1403 по 1406 г. возглавлял посольство, отправленное королем Генрихом III Кастильским к Тимуру. Путешествие в Самарканд Р. Г. де Клавихо описал в дневнике "Жизнь и деяния великого Тамерлана, с описанием земель его империи" ("Embajada a TamorlАn", 1582). См.: Клавихо Р. Г. де Дневник путешествия в Самарканд ко двору Тимура (1403-1406) / Пер. со староисп., предисл. и коммент. И. С. Мироковой. М.: Наука, 1990.
   
   [77] Таврис (Тебриз) -- персидский город, расположенный при впадении р. Мехранруд в р. Аджичай на северо западе страны. Согласно преданиям, основан армянским царем Хосроем I. В настоящее время Тебриз входит в состав провинции Восточный Азербайджан Исламской Республики Иран.
   
   [78] Миран шах -- Мираншах (1366-1408) -- среднеазиатский военный и политический деятель, третий сын Тимура, получивший в 1393 г. в управление западные области государства отца, но из за психической болезни в 1399 г. его отстранили от государственных дел.
   
   [79] Индейцы (индеи) -- распространенный в России до середины XIX в. термин, с помощью которого обозначали всех жителей Индии -- индийцев.
   
   [80] Поклонники огня -- очевидно, подразумеваются персы зороастрийцы.
   
   [81] Шильтбергер (Schiltberger) (Шильтпергер, Шильдбергер) Иоганн (1381 -- после 1440) -- немецкий военный, путешественник, писатель, участник похода против турок, организованного Сигизмундом I Люксембургом (1395), попал в плен к туркам (1396), служил при дворе султана Баязида I, вторично пленен в 1402 г., после 22 лет скитаний возвратился в Европу, автор "Путешествия Иоганна Шильтбергера из Мюнхена по Европе, Азии и Африке с 1394 по 1427 год" ("Reisen des Johannes Schiltberger aus München in Europa, Asia und Afrika von 1394 bis 1427", 1475). См.: Путешествия Ивана Шильтбергера по Европе, Азии и Африке с 1394 по 1427 год / Пер. с нем. и снабдил примеч. Ф. Брун. Одесса: Типография Л. Нитче, 1866.
   
   [82] Никополис -- Никополь -- болгарский город, расположенный при впадении р. Осмы в Дунай на севере страны. В настоящее время город входит в состав Плевенской области Республики Болгария. 25 сентября 1396 г. возле Никополя турки под командованием султана Баязида I Молниеносного разбили армию крестоносцев Сигизмунда I Люксембурга.
   
   [83] Сигизмунд Венгерский -- Сигизмунд I (Sigismundus I) Люксембург (1368-1437) -- военный, политический и религиозный деятель, король Венгрии (1387-1437) и Чехии (1419-1421, 1436-1437), император Священной Римской империи (1410-1437) из династии Люксембургов, основатель рыцарского ордена Дракона для охраны Креста Господня и борьбы с язычниками (1408).
   
   [84] Гаммер -- Гаммер Пургшталь (Hammer Purgstall) Йозеф фон (1774-1856) -- австрийский ученый востоковед, дипломат, сотрудник австрийской миссии в Османской империи (1799-1807), президент Венской Академии наук (1847-1849), автор десятитомной "Истории Османской империи" ("Geschichte des Osmanischen Reichs", 1827-1835).
   
   [85] Алеппский пожар -- подразумевается взятие войсками Тамерлана г. Алеппо (1400). Город пал благодаря тому, что Тимур приказал заполнить крепостной ров телами своих погибших воинов.
   
   [86] Муфти -- муфтий -- в исламе: высшее духовное лицо у мусульман суннитов, наделенное правом выносить решения по религиозным и юридическим вопросам.
   
   [87] Тимур умер 15 или 18 февраля 1405 г. в г. Отраре, расположенном в среднем течении р. Сырдарьи.
   
   [88] Речь идет о династии Великих Моголов, правивших в Индии с 1526 по 1858 г. Она была основана Бабуром Захиреддином Мухаммедом (1483-1530), узбекским полководцем и поэтом, происходившим из рода Тимуридов. О династии Великих Моголов см.: Бернье Ф. История последних политических переворотов в государстве Великого Могола / Предисл. А. Пронина; пер. с фр. Б. Жуховецкого, М. Томара. М.; Л.: Соцэкгиз, 1936; Фарзалиев А. М., Мамедова Р. М. Сефевиды и Великие Моголы в мусульманской дипломатике. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2004. (Азиатика); Беренстен В. Империя Великих Моголов / Пер. с фр. Н. Григорьевой. М.: Астрель; АСТ, 2006. (История. Открытие).
   
   [89] Тимуриды -- основанная Тимуром, династия правителей в Мавераннахре, Хорезме, Хорасане (Герате) в 1370-1507 гг.
   
   [90] Туркестан -- в XIX -- начале XX в.: населенная тюркскими народностями, историко-географическая область, в состав которой входили современные Средняя Азия, Казахстан и часть Центральной Азии. Туркестан разделялся на три части: русскую, китайскую и афганскую.
   
   [91] Новый Орлеан -- американский город, расположенный в дельте р. Миссисипи; основан французскими колонистами в 1718 г. В настоящее время Новый Орлеан входит в состав штата Луизиана Соединенных Штатов Америки.
   
   [92] Батавия (Джаякарта, Джакарта) -- город на северо западном побережье о. Ява; основан в 1525 г. португальцами на месте небольшого поселения. С 1619 по 1945 г. Батавия находилась под властью голландцев и была столицей генерал губернатора. В настоящее время город является столицей Республики Индонезии.
   
   [93] Гималаи -- горная система, отделяющая Тибетское нагорье на севере от Индо Гангской равнины на юге. Гималаи располагаются на территории Индии, Китая, Непала и Пакистана. Они разделяются на три ступени: Предгималаи (Сиваликский хребет), Малые Гималаи (хребты Пир Панджал, Дхаоладхар, Махабхарат) и Большие Гималаи (Главный Гималайский хребет).
   
   [94] Сипайские полки -- в XVIII-XX вв. в Индии: полки, набранные из местного населения и управлявшиеся англичанами.
   
   [95] Речь идет о нашествии Наполеона I Бонапарта на Россию в 1812 г.
   
   [96] Подразумеваются заграничные походы русской армии (1813-1814), в которых принимали участие подразделения, набранные из башкир и калмыков.
   
   [97] Пелопоннесская война -- война Делосского союза (объединения приморских городов и островов Эгейского моря) во главе с Афинами против Пелопоннесского союза (объединения городов Пелопоннеса) под предводительством Спарты в 431-404 гг. до н. э., завершившаяся падением Афин и роспуском Делосского союза.
   
   [98] Дорийцы и ионийцы -- два основных древнегреческих племени. Дорийцы обитали в Северной и Средней Греции, а ионийцы -- в Аттике (на юго востоке Средней Греции). Противостояние Афин и Спарты во время Пелопоннесской войны усугублялось тем, что афиняне были ионийцами, а спартанцы -- дорийцами.
   
   [99] Спарта (Лакедемон) -- древнегреческий город государство (полис), расположенный в долине р. Эврот, на юге полуострова Пелопоннес. В настоящее время город является административным центром области Лакония Греческой Республики.
   
   [100] Имеется в виду поколение, одержавшее победу над Персией в ходе греко персидских войн (500-449 до н. э.). 13 сентября 490 г. до н. э. возле поселения Марафон (в 40 км к северо востоку от Афин) состоялось сражение, в ходе которого афиняне разгромили персидскую армию.
   
   [101] Демос -- свободное обладающее гражданскими правами население городов государств в Древней Греции.
   
   [102] Перикл (Περικλέης) (ок. 490-429 до н. э.) -- древнегреческий военный и политический деятель, вождь демократической группировки в Афинах, стратег (444/443 -- 431, 429 до н. э.).
   
   [103] Фивы -- древнегреческий город, располагающийся на Аонийской равнине в Средней Греции (Беотии). Согласно преданиям, город был основан сыном финикийского царя Кадмом. Его возвышение относится к VI в. до н. э., когда Фивы возглавили Беотийский союз, объединивший большинство городов Средней Греции. В настоящее время Фивы входят в состав Беотийской префектуры Греческой Республики.
   
   [104] Подразумеваются древнегреческие политические и военные деятели, организаторы антиспартанского переворота в Фивах (379 до н. э.), одни из руководителей Беотийского союза во время войны с Пелопоннесским союзом (378-362 до н. э.): Пелопид ( ?"Noю?Є?б) (ок. 410-364 до н. э.) и Эпаминонд (Ἐπαμεινώνδας) (ок. 418-362 до н. э.).
   
   [105] Эпаминонд был приверженцем демократического строя и рассчитывал возродить его в городах, находившихся под властью олигархической Спарты.
   
   [106] Филипп (Φίλιππος) II Македонский (382-336 до н. э.) -- македонский царь (359-336 до н. э.), отец Александра Македонского.
   
   [107] Речь идет о Третьей Священной войне между амфиктионией (религиозно политическим союзом племен и городов в Древней Греции) и фокейцами в 355-346 гг. до н. э. Филипп II Македонский использовал Священную войну для вмешательства в политическую жизнь Греции. С помощью фессалийцев он разбил фокейцев. Все города в Фокиде были разрушены и жителям было запрещено возобновлять старые или строить новые города. Со временем победа над фокейцами помогла Филиппу II утвердить македонское влияние в Греции.
   
   [108] Херонея -- город в Средней Греции, возле которого в 338 г. до н. э. армия Филиппа II Македонского разгромила объединенные войска Афин и Беотии. Херонейское сражение завершило подчинение Греции македонскому царю.
   
   [109] Аристотель (Ἀριστοτέλης) (Стагирит) (384-322 до н. э.) -- древнегреческий философ, ученый энциклопедист, основоположник формальной логики, воспитатель Александра Македонского (с 343 до н. э.). О нем см.: Чанышев А. Н. Аристотель. 2 е изд. М.: Мысль, 1987. (Мыслители прошлого); Лосев А. Ф, Тахо Годи А. А. Платон. Аристотель. 2 е изд. М.: Молодая гвардия, 2000. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 777).
   
   [110] Исократ (Ίσοκράτης) (436-338 до н. э.) -- древнегреческий оратор, учитель красноречия, публицист, политический деятель, сторонник объединения Эллады. Идею общегреческого похода на Восток Исократ высказал в памфлете "Панагирик" (380 до н. э.; см.: Панагирик Исократа / Пер. А. Замятина. Смоленск: Типография П. А. Ельчанинова, 1883). Об Исократе подробнее см.: Исаева В. И. Античная Греция в зеркале риторики: Исократ. М.: Наука: Восточная литература, 1994.
   
   [111] Тенар (Матапан) -- мыс, расположенный в Лаконии, на юге Пелопоннеса. Согласно преданиям, рядом с мысом находился вход в царство мертвых. Мыс Тенар был одним из основных мест вербовки военных наемников.
   
   [112] Филипп II Македонский намеревался начать Азиатский поход в 336 г. до н. э.
   
   [113] Агезилай -- Агесилай (Ἀγησίλαος) II (ок. 442-ок. 358 до н. э.) -- древнегреческий военный и политический деятель, дипломат, царь Спарты (401 до н. э.), в 396-394 гг. до н. э. командующий греческими войсками в войне с Персией, один из лидеров Пелопоннесского союза во время войны с Беотийским союзом (378-362 до н. э.).
   
   [114] В 336 г. до н. э. Филипп II Македонский был убит телохранителем Павсанием на свадьбе своей дочери.
   
   [115] Демосфен (Δημοσθένης) (ок. 384-322 до н. э.) -- древнегреческий общественный и политический деятель, оратор, один из лидеров антимакедонской группировки в Афинах.
   
   [116] См.: Плутарх. Сравнительные жизнеописания: В двух томах / Изд. подгот С. С. Аверинцев, М. Л. Гаспаров, С. П. Маркиш. 2 е изд. Т II. М.: Наука, 1994. (Литературные памятники). С. 332.
   
   [117] Олимпия -- Олимпиада (H"е?ю??б) (ок. 376-316 до н. э.) -- эпирская царевна, четвертая жена македонского царя Филиппа II (359-337 до н. э.), мать Александра Великого.
   
   [118] Аттал (Ατταλος) (ок. 390-336 до н. э.) -- македонский военный и политический деятель, командующий гарнизоном в Малой Азии (336 до н. э.), дядя Клеопатры Эвридики (Κλεοπάτρα Ευρυδικη) (ок. 355-336 до н. э.), пятой жены Филиппа II Македонского. Аттал добивался лишения Александра -- сына Филиппа II Македонского от Олимпиады -- права взойти на престол в пользу возможных наследников по линии Клеопатры.
   
   [119] Фракийцы -- индоевропейские племена (геты, даки и др.), обитавшие на северо востоке Балканского полуострова и на северо западе Малой Азии.
   
   [120] Иллирийцы -- индоевропейские племена (далматы, дарданы и др.), жившие на северо западе Балканского полуострова и на юго востоке Апениннского полуострова. В 335 г. до н. э. Александр Великий подчинил себе племена фракийцев и иллирийцев.
   
   [121] Фракия -- историческая область, заселенная фракийскими племенами и расположенная в восточной части Балканского полуострова. В настоящее время территория Фракии входит в состав Болгарии, Греции и Турции.
   
   [122] Геты -- северо восточные фракийские племена, обитавшие на территориях возле Нижнего Дуная.
   
   [123] Пинд -- горный массив на западе Балканского полуострова, состоящий из нескольких хребтов, разделенных глубокими речными долинами.
   
   [124] В сентябре 335 г. до н. э. армия Александра Македонского взяла штурмом Фивы и разрушила город.
   
   [125] Виотийцы -- беотийцы.
   
   [126] После падения Фив Демосфен вынужден был бежать из Афин в Этну и Трезены. Он возвратился в Афины лишь после смерти Александра Македонского.
   
   [127] Зевс -- в греческой мифологии: сын титанов Кроноса и Реи, верховный бог, отец олимпийских богов, повелитель людей.
   
   [128] Кассандр (Κάσσανδρος) (ок. 355-297 до н. э.) -- македонский военный и политический деятель, царь Македонии (306-297 до н. э.).
   
   [129] Подразумеваются герои "Илиады" и "Одиссеи" -- эпических поэм легендарного древнегреческого поэта Гомера (Ὅμηρος) (между XII-VII до н. э.). См.: Гомер. Илиада / Пер. Н. И. Гнедича. Л.: Наука, 1990. (Литературные памятники); Гомер. Одиссея / Пер. В. А. Жуковского. М.: Наука, 2000. (Литературные памятники).
   
   [130] Кир II Великий (ум. 530 до н. э.) -- персидский военный и политический деятель, царь Персии из династии Ахеменидов (558-530 до н. э.), глава союза персидских племен, воевавших против мидян (558-553 до н. э.). В 550-530 гг. до н. э. он присоединил к персидской державе Мидию, Лидию, греческие города Малой Азии, Армению, Вавилонию, Парфию и Бактрию.
   
   [131] Сатрапия -- управлявшиеся сатрапами военно административные округа в Персии во время правления династии Ахеменидов (558-330 до н. э.).
   
   [132] Дарий I (ум. 486 до н. э.) -- персидский военный и политический деятель, царь Персии из династии Ахеменидов (522-486 до н. э.).
   
   [133] Мемнон (Mεμνων) Родосский (ок. 380-333 до н. э.) -- древнегреческий военный деятель, состоял на службе у персидского сатрапа Фригии, командир персидских войск в Малой Азии (340 до н. э.), главнокомандующий персидской армии и флота (334 до н. э.).
   
   [134] Родос -- греческий остров, располагающийся в восточной части Средиземного моря.
   
   [135] Эфиальт (Ἐφιάλτης) -- древнегреческий военный и политический деятель, полководец, сторонник антимакедонской группировки в Афинах, в 335 г. до н. э. изгнан из Греции Александром Македонским, руководитель отряда греческих наемников в Персии.
   
   [136] Леосфен (Λεωσθένης) (ум. 323 до н. э.) -- древнегреческий военный и политический деятель, сторонник антимакедонской группировки в Афинах, командующий войсками во время Ламийской войны.
   
   [137] Ламийская война -- война греческих городов государств (Афины, Фокида, Этолия и др.) против Македонии в 323-322 гг. до нэ., завершившаяся поражением антимакедонской коалиции.
   
   [138] Граник -- река в северо западной части Малой Азии, берущая начало в горах Иды и впадающая в Мраморное море (в наши дни: р. Чанчай (Коджа Су, Бига) в Турции). В 334 г. до н. э. возле р. Граник армия Александра Великого впервые разгромила персидскую армию и овладела Малой Азией.
   
   [139] Галикарнасс -- Галикарнас (Бодрум) -- город, располагающийся на юго западе Малой Азии, на средиземноморском побережье. Основан дорийцами около 1200 г. до н. э. В IV в. до н. э. город стал столицей Карии, области, заселенной племенем карийцев. С VI по IV в. до н. э. Галикарнас входил в состав персидской державы. В 334 г. до н. э. армия Александра Македонского захватила и разрушила город. В настоящее время Бодрум входит в состав провинции Мугла Турецкой Республики.
   
   [140] Троя (Илион) -- город на северо западе Малой Азии, расположенный у побережья Эгейского моря. В ходе Троянской войны город был захвачен ахейцами (ок. 1260 до н. э.).
   
   [141] Ахилл (Ахиллес) и Патрокл -- в греческой мифологии и в "Илиаде" Гомера: герои, участники Троянской войны.
   
   [142] События Троянской войны нашли свое отражение в эпических поэмах "Илиада" и "Одиссея" легендарного греческого поэта Гомера.
   
   [143] Исс -- город в Киликии (Малая Азия), располагавшийся на побережье Исского (Александреттского) залива. Осенью 333 г. до н. э. в битве при Иссе македонская армия разбила превосходящую ее по численности персидскую армию Дария III Кодомана.
   
   [144] Мемнон Родосский умер в 333 г. до н. э. во время осады Митилены македонскими войсками.
   
   [145] Тир (Сур) -- город, расположенный на восточном побережье Средиземного моря. Основан финикийцами в IV тыс. до н. э. С VI по IV в. до н. э. Тир находился в подчинении у персидских царей. После семимесячной осады в 332 г. до н. э. город был захвачен македонскими войсками. В настоящее время г. Сур входит в состав мухафазы (провинции) Южный Ливан Ливанской Республики.
   
   [146] Артаксеркс Ох -- Артаксеркс III Ох (ок. 390-338 до н. э.) -- персидский царь из династии Ахеменидов (358-338 до н. э.). В 343-342 гг. до н. э. Артаксеркс III с помощью огромной армии, отрядов греческих наемников и при поддержке флота разгромил войска фараона и присоединил к персидскому государству Египет.
   
   [147] Апис -- в Древнем Египте: священный бык черной масти с белым пятном на лбу, почитавшийся как воплощение бога Пта (Птаха), "создателя всего сущего", покровителя искусств и ремесел.
   
   [148] Номарх -- в Древнем Египте: наделенное административными и судебными полномочиями должностное лицо, управляющее областью (номом).
   
   [149] Александрия (Аль Искандария) -- город, располагающийся в Египте в западной части дельты р. Нил, недалеко от побережья Средиземного моря. Город был основан в 332-331 гг. до н. э. Александром Македонским. В настоящее время город является административным центром мухафазы (провинции) Александрия Арабской Республики Египет.
   
   [150] Ливийский оазис -- речь идет об оазисах Сива на севере Ливийской пустыни в Египте. Поход в Ливийскую пустыню Александр Македонский предпринял в 331 г. до н. э.
   
   [151] Амон Ра (Аммон Ра) -- в египетской мифологии: бог Солнца, верховный бог египетского пантеона.
   
   [152] Камбиз II (Камбис) (ум. 522 до н. э.) -- царь Вавилона (538-537 до н. э.), персидский царь из династии Ахеменидов (530-522 до н. э.), фараон Египта (525 до н. э.). Завоевав Египет, в 524 г. до н. э. Камбиз II отправил персидскую армию завоевывать оазис Амона, располагавшийся на западе Ливийской пустыни. Однако поход завершился неудачей: персидские отряды погибли в пустыне во время песчаной бури.
   
   [153] Пифия -- в Древней Греции: жрица прорицательница храма Аполлона в Дельфах.
   
   [154] Гордиум (Гордион) -- город, располагавшийся в северо западной части Малой Азии, на берегу р. Сангария (в настоящее время: Сакарья в Турции), с X по VIII в. до н. э. столица Фригийского царства. Согласно преданию, город был основан Гордием, первым (легендарным) царем фригийского государства. Он установил в городском храме Зевса телегу, связав ярмо и дышло сложным узлом. По предсказанию оракула, человек, сумевший распутать узел, будет владеть всем миром. В 334 г. до н. э. во время пребывания в Гордионе Александр Македонский разрубил мечом гордиев узел.
   
   [155] Арбела (Эрбиль) -- город, расположенный между течениями двух рек Большой и Малый Заб, в предгорьях Загроса (Ассирия). Город был основан около IV тыс. до н. э. 2 октября 331 г. до н. э. возле селения Гавгамелы (в настоящее время: Тель Гомель), располагавшегося к северо западу от Арбелы, армия Александра Македонского полностью разгромила персидское войско царя Дария III. В настоящее время Эрбиль является столицей Иракского Курдистана.
   
   [156] Дарий III Кодоман (ок. 381-330 до н. э.) -- сатрап Армении, персидский царь из династии Ахеменидов (336-330 до н. э.).
   
   [157] Парменион (Παρμενίων) (ок. 400-330 до н. э.) -- македонский военный и политический деятель, полководец в годы правления Филиппа II и Александра Македонского, участник заговора против Александра Великого (330 до н. э.).
   
   [158] Фаланга -- линейное построение греческой или македонской пехоты и кавалерии для боя. Первоначально она состояла из 8 -- 25 тесно сомкнутых рядов воинов. Филипп II Македонский усовершенствовал фалангу, включив в ее состав кавалерию.
   
   [159] Аристотель родился в г. Стагир (Стагиры), располагавшемся на Халкидонском полуострове. По месту рождения его часто называли "стагирским философом" или Стагиритом.
   
   [160] Речь идет о трактате Аристотеля "Политика". См.: Аристотель. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 4 / Ред. тома и авторы вступ. статей А. И. Доватур, Ф. Х. Кессиди. М.: Мысль, 1984. (Философское наследие. Т. 90). С. 375-644.
   
   [161] Мемфис -- город, располагавшийся на левом берегу р. Нил, на границе Верхнего и Нижнего Египта. Мемфис был основан в начале III тыс. до н. э. С XXVIII по XXIII в. до н. э. город был столицей государства.
   
   [162] Вавилон -- город, располагавшийся на берегу Евфрата, в северной части Двуречья. Вавилон впервые упоминается в письменных источниках в III тыс. до н. э.; со II тыс. до н. э. -- столица Вавилонии. В 331 г. до н. э. город был захвачен армией Александра Македонского.
   
   [163] Индийский Кавказ -- одно из названий, использовавшихся вплоть до XIX в., горного хребта Гиндукуш, располагающегося на северо западе современного Афганистана и входящего в состав северных окраинных гор Иранского нагорья.
   
   [164] Яксарт -- старое название среднеазиатской р. Сырьдарьи, образующейся в восточной части Ферганской долины и впадающей в Аральское море.
   
   [165] Филот (Φιλώτας) (ум. 330 до н. э.) -- македонский военный деятель, старший сын Пармениона, командующий отрядом гетайров (тяжеловооруженных всадников), охранявшим царя, участник заговора против Александра Македонского (330 до н. э.).
   
   [166] Клит (Κλείτος) Черный (ок. 380-328 до нэ.) -- македонский военный деятель, командующий эскадроном гетайров (тяжеловооруженных всадников), командующий македонской конницей (330 до н. э.), друг Александра Великого.
   
   [167] Калисфен -- Каллисфен (Καλλισθένης) Олинфский (ок. 360-328 до н. э.) -- древнегреческий историк, родственник Аристотеля, участник Индийского похода, во время которого был обвинен в заговоре против Александра Македонского.
   
   [168] Анаксарх (Ἀνάξαρχος) Абдерский (ок. 360-320 до н. э.) -- древнегреческий философ, последователь Демокрита, участник Индийского похода Александра Македонского, противник кипрского тирана Никокреонта, который, согласно преданию, приказал истолочь философа в ступе. О взаимоотношениях Анаксарха Абдерского с Александром Македонским см.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / Вступ статья А. Ф. Лосева; пер. М. Л. Гаспарова. М.: Мысль, 1979. (Философское наследие). С. 377-378.
   
   [169] Поход в Индию был начат в 326 г. до н. э. и завершился в 325 г. до н. э.
   
   [170] Паропамизус -- Паропамиз (Парапаниз) -- одно из названий горного хребта Гиндукуш.
   
   [171] С конца VI в. до н. э. часть территории Пенджаба входила в состав персидского государства. В 327-325 гг. до н. э. часть территории Пенджаба была завоевана Александром Македонским.
   
   [172] Подразумеваются англо-сикхские войны (1845-1846, 1848-1849), в ходе которых Пенджаб был присоединен к Британской Индии.
   
   [173] Гифазис -- в древности название р. Виазы (Беджи) -- одного из притоков Инда -- до которой дошла армия Александра Великого.
   
   [174] Кандагар -- город, располагающийся возле подножия горного массива Западный Гиндукуш на юге Афганистана. Согласно традиции, он был основан Александром Великим. В настоящее время город является административным центром провинции Кандагар Республики Афганистан.
   
   [175] Систан (Сейстан, Дрангиана) -- историческая область в Азии, располагающаяся в средней части Иранского нагорья (в настоящее время территория Ирана и Афганистана).
   
   [176] Неарх (ум. ок. 312 до н. э.) -- военный и политический деятель, правитель Ликии и Памфилии (334 до н. э.), участник похода Александра Македонского в Западную Индию (327-325 до н. э.), командующий флотом во время возвращения из Индийского похода.
   
   [177] Евфрат -- река, протекающая по территории современных Турции, Сирии и Ирака; самая большая река в Западной Азии. Евфрат берет начало в горах Армянского нагорья, пересекает плато Сирии и Месопотамскую низменность, сливается в Ираке с р. Тигр и впадает в Персидский залив.
   
   [178] Белуджистан -- историческая область, располагающаяся на северо востоке Иранского нагорья. В настоящее время Белуджистан разделен на две части: восточную (в составе Пакистана) и западную (в составе Ирана).
   
   [179] Гарпал (Άρπαλος) (ум. 323 до н. э.) -- македонский политический деятель, друг Александра Великого, казначей во время похода против Персии, сатрап Вавилона (331 до н. э.). Растратив в Вавилоне часть казны и присвоив 5000 талантов, Гарпал бежал под охраной шеститысячного отряда наемников в Аттику и купил себе афинское гражданство. Однако в скором времени, опасаясь быть выданным Александру Великому, он перебрался на Крит, где был убит спартанцем Фиброном, главой отряда наемников.
   
   [180] Иракловы Столбы -- Геркулесовы столпы -- в греческой и римской мифологии: две скалы у Гибралтарского пролива, на европейском и африканском берегах, воздвигнутые Геркулесом (Гераклом) на краю мира.
   
   [181] Нехао -- Нехо II (ум. 595 до н. э.) -- египетский фараон, правивший с 609 по 595 г. до н. э. По приказу Нехо II финикийские мореплаватели обогнули Африку (ок. 600 до н. э.).
   
   [182] Карфаген -- финикийский город государство, располагавшийся в Северной Африке. Основанный колонистами из г. Тир в 825 г. до н. э., Карфаген в VII-III вв. до н. э. подчинил своему влиянию Северную Африку, Южную Испанию, Сицилию, Корсику и некоторые другие острова Средиземного моря.
   
   [183] Эфестион -- Гефестион (%ф??цд?иҐ) (356-324 до н. э.) -- македонский военный деятель, друг Александра Великого, участник походов в Персию и Индию, командующий кавалерией (330 до н. э.).
   
   [184] Колумб (Colombo) Христофор (1451-1506) -- генуэзский мореплаватель, путешественник, адмирал Испании, организатор и глава четырех экспедиций в Америку (1492-1493, 1493-1496, 1498-1500, 1502-1504), проведенных при поддержке Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского. В XIX в. считалось, что, высадившись 12 октября 1492 г. на берегу о. Сан Сальвадор в Багамском архипелаге, Колумб открыл Америку.
   
   [185] Об образе Александра Македонского в литературе Запада в античное время и в Средние века, а также в фольклорной традиции и литературе Востока подробнее см.: Гаркави А. Я. Талмудические сказания об Александре Македонском. [Б.м., б.г.]; Веселовский А. Н. Новые данные для истории романа об Александре. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1892; Бертельс Е. Э. Роман об Александре и его главные версии на Востоке. М.; Л.: Издательство Академии наук СССР, 1948; Александрия: Роман об Александре Македонском по русской рукописи XV века / Издание подгот. М. Н. Ботвинник, Я. С. Лурье, О. В. Творогов. М.; Л.: Наука, 1965. (Литературные памятники); Костюхин Е. А. Александр Македонский в литературной и фольклорной традиции. М.: Наука, 1972; Михайлов А. Д. Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе. М.: Наука, 1976; Бойназаров Ф. А. Проблемы традиции и современности: Образ и личность Александра Македонского. М.: Наука, 1990; Бойназаров Ф. А. Образ Искандера Зулькарнайна (Александра Македонского). М.: Издательство Московского университета, 1991; Александр Великий в легендах и исследованиях Востока и Запада / Сост., предисл. Е. В. Косолобова. СПб.: Алетейя, 2000.
   
   [186] Не ясно, о ком идет речь. Возможно, подразумевается Фирдоуси Абулькасим (ок. 940 -- 1020), автор эпической поэмы "Шахнаме" (1010), или Низами Гянджеви Абу Мухаммед Ильяс ибн Юсуф (ок. 1141-1209), автор эпической поэмы "Искандер намэ" (ок. 1203). См.: Низами Гянджеви. Искандер намэ: В 2 т. / Пер. К. Липскерова. Баку: Издательство Академии наук Азербайджанской ССР, 1953; Фирдоуси. Шахнаме: В 6 т. / Издание подгот. Ц. Б. Буну, А. Лахути, А. А. Стариков, А. Азер, В. Г. Луконин, В. Г. Берзнева. М.: Издательство Академии наук СССР / Наука, 1957-1989. (Литературные памятники). Об образе Александра Македонского в поэмах "Шахнаме" Фирдоуси и "Искандер намэ" Низами см.: Костюхин Е. А. Александр Македонский в литературной и фольклорной традиции. М.: Наука, 1972. С. 64-80.
   
   [187] Лампрехт Поп (Lamprecht der Pfafe) (XII) -- немецкий поэт, родом из Средней Франконии, создатель "Песни об Александре" ("Alexanderlied", ок. 1130), в основу которой положено сочинение французского писателя XI в. Альберика де Безансона / Альберика де Пизансона (Albéric de Besançon / Albéric de Pisançon).
   
   [188] В настоящее время, как правило, термином "Средние века" определяют период всемирной истории от падения Западной Римской империи в конце V в. до Английской буржуазной революцией XVII в.
   
   [189] О готической архитектуре см.: Лясковская О. А. Французская готика. М.: Искусство, 1973. (Из истории мирового искусства); Муратова К. М. Мастера французской готики XII-XIII вв. М.: Искусство, 1988; Ювалова Е. П. Сложение готики во Франции. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000.
   
   [190] Трубадуры -- на юге Франции (преимущественно в Провансе), а так же в Англии, Испании, Италии, на севере Франции в XI-XIII вв.: поэты певцы, сочинявшие баллады, альбы, кансоны, сервенты, пасторели и тенсоны, в которых воспевали рыцарские подвиги, любовь к "прекрасной даме", оплакивали гибель близких людей, обличали пороки человека (скупость, жестокосердие и др.).
   
   [191] Миннезенгеры -- Миннезингеры -- в верхне- и средненемецких землях (Австрия, Бавария, Швабия) во второй половине XII-XIV вв.: поэты певцы, сочинявшие любовную лирику, в которой воспевали любовь к Богу и любовь к женщине, рыцарские подвиги и крестовые походы. О поэзии трубадуров и миннезингеров подробнее см.: Обри П. Трубадуры и труверы / Пер. З. Потаповой. М.: Музгиз, 1932. (Проблемы музыкознания: Историческая библиотека); Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов / Вступ. статья Б. Пуришева. М.: Художественная литература, 1974. (Библиотека всемирной литературы. Серия I. Т. 23); Песни трубадуров / Пер., предисл. и примеч. А. Наймана. М.: Наука, 1979; Жизнеописания трубадуров. Жан де Нострдам . Жизнеописания древнейших и наиславнейших провансальских пиитов, во времена графов прованских процветших / Издание подгот. М. Б. Мейлах. М.: Наука, 1993. (Литературные памятники); Иванов К. А. Трубадуры, труверы и миннезингеры. 2 е изд. СПб.: Алетейя, 2001. (Vita memoriae); Брюнель Лобришон Ж., Дюамель Амадо К. Повседневная жизнь во времена трубадуров XII-XIII в. / Пер. с фр. и предисл. Е. В. Морозовой. М.: Молодая гвардия; Палимпсест, 2003. (Живая история: Повседневная жизнь человечества).
   
   [192] О жизни средневекового города см.: Иванов К. А. Средневековый город и его обитатели. СПб.: Типолитография М. П. Фроловой, 1909; Стоклицкая Терешкович В. В. Основные проблемы истории средневекового города X-XV вв. М.: Издательство социально экономической литературы, 1960; Город в средневековой цивилизации Западной Европы: В 4 т. / Отв. ред. А. А. Сванидзе. М.: Наука, 1999-2000.
   
   [193] Цехи -- профессиональные организации ремесленников, сложившиеся в Средние века в городах Западной Европы.
   
   [194] Патриции -- в Средние века во Франции (Прованс, Бургундия): должностные лица, наделенные административной, военной и судебной властью; в Италии: сановники, ведавшие административными, военными, дипломатическими, судебными, финансовыми и церковными делами; в Германии: высшие слои городского населения (купцы, банкиры, чиновники магистратов и т. п.), имеющие право участвовать в управлении городом.
   
   [195] Вилланы -- феодально зависимые крестьяне в западноевропейских странах (Англия, Германия, Италия, Франция) в Средние века.
   
   [196] Речь идет о жестах (chansons de geste) -- французских эпических поэмах конца XI-XIV вв., в которых рассказывалось о событиях прошлого и воспевались подвиги героев. Согласно сложившейся в XIII в. традиции, жесты разделяются на три цикла: о короле Франции (цикл о Карле Великом и его сподвижниках: "Песнь о Роланде", "Паломничество Карла Великого" и др.), цикл о Гильоме д'Оранже ("Коронование Людовика", "Взятие Оранжа", "Нимская телега" и др.), цикл "мятежных баронов" (цикл о Дооне де Майанс: "Жерар Руссильонский" и др.). См.: Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро / Вступ. статья Н. Томашевского. М.: Художественная литература, 1976. (Библиотека всемирной литературы. Серия I. Т. 10). О рыцарском романе см.: Михайлов А. Д. Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе. М.: Наука, 1976.
   
   [197] Fabliau (fableaux, fabliaux) -- побасенка, фаблио, фабльо (фр.): небольшая стихотворная комическая или сатирическая повесть во Франции в конце XII-XIV вв. См.: Михайлов А. Д. Старофранцузская городская повесть фаблио и вопросы специфики средневековой пародии и сатиры. М.: Наука, 1986.
   
   [198] Труверы -- на севере Франции (преимущественно в Пикардии) в конце XI -- начале XIV вв.: поэты певцы, создававшие лирические (романсы, пасторели, альбы и т. п.), эпические (поэмы) и повествовательные (романы, фаблио) произведения, в которых воспевали любовь к "прекрасной даме" и рыцарские подвиги.
   
   [199] Рабле (Rabelais) Франсуа (ок. 1494-1553) -- французский монах францисканец, врач, писатель гуманист, лектор медицинского факультета университета в г. Монпелье (1530), врач городской больницы в Лионе (1532), доктор медицины (1537), священник в Медоне (1551), автор сатирического романа "Гаргантюа и Пантагрюэль". См.: Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль: В 2 т. / Пер. с фр. Н. М. Любимова; стихи в пер. Ю. В. Корнеева. СПб.: Вита Нова, 2006.
   
   [200] Вольтер ( Voltaire) (1694-1778) -- французский поэт, прозаик, драматург, философ просветитель, историк, публицист, настоящие имя и фамилия: Франсуа Мари Аруэ (Arouet), член Французской академии (1746).
   
   [201] Спор между реалистами и номиналистами -- дискуссия об универсалиях (общих понятиях) между сторонниками двух философских направлений: реализма и номинализма. Реалисты (Ансельм Кентерберийский, Гильом де Шампо, Фома Аквинский, Иоанн Скот Эриугена и др.) утверждали, что универсалии реально существуют и предшествуют существованию вещей. В противоположность им номиналисты (Пьер Абеляр, Жан Буридан, Уильям Оккам, Иоанн Росцелин и др.) полагали, что реально существуют только вещи, и отрицали существование общих понятий, которые, по их мнению, были созданы мышлением человека.
   
   [202] Парижский университет (Сорбонна) -- одно из старейших учебных заведений, первый светский университет в Европе. Парижский университет был образован в 1215 г. на основе церковных школ. В его состав вошли четыре факультета: искусств, богословия, медицины и канонического права. В 1257 г. в Латинском квартале города теологом Робером де Сорбоном (Robert de Sorbon; 1201-1274) был основан богословский коллеж, который в скором времени стал центром Парижского университета. Финансировал коллеж Людовик IX Святой. Позднее богословский коллеж получил название Сорбонна -- по имени своего основателя. Окончательное слияние Парижского университета и Сорбонны произошло в XVII в.
   
   [203] Францисканский орден, Орден братьев миноритов (Ordo franciscani, Ordo Fratrum Minorum) -- католический "нищенский" монашеский орден, основанный близ Сполето в 1208 г. итальянским проповедником Франциском Ассизским (Franciscus Assisiensis), в миру Джованни Бернардоне (Giovanni Bernardone; 1181/1182 -- 1226). Устав Францисканского ордена был одобрен в 1209 г. папой Иннокентием III и в 1223 г. утвержден папой Гонорием III. С 1256 г. францисканцы получили право преподавания в университетах. В XIII-XIV вв. Орден братьев миноритов утвердился в Англии, Германии, Италии и Франции. О монашеских орденах см.: Карсавин Л. П. Монашество в Средние века / Вступ. статья и коммент. М. А. Бойцова. М.: Высшая школа, 1992; Демурже А. Рыцари Христа. Военно монашеские ордена в Средние века / Пер. с фр. М. Ю. Некрасова. СПб.: Евразия, 2008. (Историческая библиотека).
   
   [204] Доминиканский орден, Орден братьев проповедников (Ordo dominicani, Ordo fratrum praedicatorum) -- католический "нищенский" монашеский орден, основанный в Тулузе в 1215 г. испанским монахом Домиником де Гусманом Гарсесом (Dominic de GuzmАn Garcés; 1170-1221), в 1216 г. утвержден папой Гонорием III. Получив право проповеди в 1227 г., Доминиканский орден утвердился во Франции, Испании и Италии.
   
   [205] Иоанн Пармский (Giovanni da Parma) (ок. 1209-1289) -- итальянский религ иозный деятель, в миру Джованни Буралли (Buralli), богослов, монах францисканец, генерал Францисканского ордена (1247-1257).
   
   [206] Ересь альбигенская -- Альбигойцы -- участники еретического движения: как горожане, так и крестьяне на юге Франции (область Лангедок) в XII-XIII вв. -- катары и вальденсы. Они противопоставляли "духовный" -- истинный мир миру "земному" -- ложному, считали католическую церковь порождением сатаны, отвергали ее догматы и таинства, не признавали святых, отвергали брак и допускали самоубийство. Движение, распространившееся на юге Франции, было названо альбигойским по одному из еретических центров -- г. Альби. В 1215 г. альбигойцы были осуждены на четвертом Латернском соборе, созванном по инициативе папы Иннокентия III. Искоренение еретического учения было поручено специально созданной для этого инквизиции. В ходе альбигойских войн (1209-1229) и благодаря усилиям инквизиторов к XIV в. движения катаров и вальденсов прекратили существование. Подробнее об альбигойцах см.: Осокин Н. А. История альбигойцев и их времени: В 2 т. Казань: Университетская типография, 1869-1872; Ольденбург З. Костер Монсегюра: История альбигойских крестовых походов / Пер. с фр. О. И. Егоровой. СПб.: Алетейя, 2001. (Миф, религия, культура).
   
   [207] Штединги -- свободные фризские и саксонские крестьяне, переселившиеся в XI-XII вв. во владения архиепископа Бременского и занявшие земли по нижнему течению р. Везер. 17 марта 1230 г. архиепископ Бременский (1219-1258) Герхард II Липпе (Gerhard II. zur Lippe; ок. 1190-1258) объявил штедингов еретиками и отлучил их от церкви. В 1232-1234 гг. по инициативе папы Григория IX и Герхарда II Липпе против штедингов был организован крестовый поход, завершившийся подчинением свободных крестьян архиепископу Бременскому.
   
   [208] Фландрия -- историческая область в Западной Европе, населенная фламандцами, с IX в. -- графство. Она состояла из земель, в настоящее время относящихся к Бельгии, Нидерландам и Франции. С начала XIII в. во Фландрии, а потом в Германии, Италии и во Франции получили распространение бегарды -- мужские религиозные союзы и бегинки -- женские религиозные союзы, осуждавшиеся католической церковью. В 1311 г. они были осуждены на Вселенском соборе в Виене.
   
   [209] Пётр (Симон) (ум. ок. 67) -- христианский религиозный деятель, рыбак, один из двенадцати учеников Иисуса Христа, после смерти Иисуса Христа возглавил коллегию двенадцати апостолов. Пётр считается первым главой христианской общины в Риме. Ему приписывается авторство двух посланий, входящих в состав Нового Завета.
   
   [210] Карл Великий (Carolus Magnus) (742-814) -- король франков, управлявший сперва частью (768), а затем -- всем государством (771), в ходе завоевательных походов значительно расширил территорию Франкского королевства, король лангобардов (774), в Риме провозглашен папой Львом III императором (800). Его именем была названа династия Каролингов, франкских королей и императоров. О нем подробнее см.: История Средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых: В III т. / Сост. М. М. Стасюлевич. 2 е изд. Т. II. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1887; Карл Великий / Сост. С. П. Мельгунов. М.: Издание Н. М. К. Н. М. К., 1890; Беркут Л. Н. Карл Великий и франкская образованность и литература его времени: Историографический этюд. Варшава: Типография Варшавского учебного округа, 1912; Левандовский А. П. Карл Великий: Через Империю к Европе. М.: Молодая гвардия, 1999. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 754); Карл Великий: Реалии и мифы. Сборник статей / Отв. ред. А. А. Сванидзе. М.: ИВИ РАН, 2001; Лэмб Г. Карл Великий: Основатель империи Каролингов / Пер. с англ. Л. А. Игоревского. М.: Центрполиграф, 2002. (Nomen est omen); Хэгерманн Д. Карл Великий / Пер. с нем. В. П. Котелкина. М.: АСТ, Ермак, 2003. (Историческая библиотека); Эйнхард . Жизнь Карла Великого / Вступ. статья, пер., примеч. М. С. Петровой. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2005. (Bibliotheca Ignatiana).
   
   [211] Крестовые походы -- восемь военных походов из Западной Европы (Англия, Италия, Франция, Германия) на Восток (Палестина, Египет, Тунис) в 1096-1270 гг., организованных для освобождения христианских святынь из под власти мусульман: первый -- в 1096-1099 гг., второй -- в 1147-1149 гг., третий -- в 1189-1192 гг., четвертый -- в 1202-1204 гг., пятый -- в 1217-1221 гг., шестой -- в 1228-1229 гг., седьмой -- в 1248-1254 гг., восьмой -- в 1270 г. К крестовым походам также относят альбигойские войны 1209-1229 гг. во Франции. О крестовых походах подробнее см.: Успенский Ф. И. История крестовых походов / Предисл. Н. И. Кареева, И. В. Лучицкого. СПб.: Типография акционерного общества Брокгауз Ефрон, 1901. (История Европы по эпохам и странам в Средние века и Новое время); Добиаш Рождественская О. А. Эпоха крестовых походов: (Запад в крестоносном движении): Общий очерк. Пг.: Огни, 1918; Заборов М. А. Крестовые походы. М.: Издательство Академии наук СССР, 1956. (Научно популярная серия); Заборов М. А. История крестовых походов в документах и материалах. М.: Высшая школа, 1977; Заборов М. А. Крестоносцы на Востоке. М.: Наука, 1980; История крестовых походов: Сборник статей под ред. Дж. Райли Смита / Пер. с англ. Е. Дорман. М.: Крон Пресс, 1998; Морисон С. Крестоносцы / Пер. с фр. Е. В. Морозовой. М.: Весь мир знаний, 2003. (Весь мир знаний. История); Тат Ж. Крестовые походы / Пер. с фр. М. Тюриной. М.: Олимп, 2003. (Открытие. История); Виймар П. Крестовые походы: Миф и реальность священной войны / Пер. с фр. Д. А. Журавлевой. СПб.: Евразия, 2008. (Историческая библиотека); Хилленбранд К. Крестовые походы. Взгляд с Востока: мусульманская перспектива / Пер. с англ. А. Матвеева, А. Федоровского. М.; СПб.: ДИЛЯ, 2008. (Ислам: взгляд извне); Брандедж Дж. Крестовые походы / Пер. с англ. Л. А. Игоревского. М.: Центрполиграф, 2011.
   
   [212] Григорий VII (Gregorius VII) (между 1015 и 1020-1085) -- итальянский религиозный и политический деятель, писатель, в миру Гильдебранд Альдобрандечи ди Соана (Ildebrando Aldobrandeschi di Soana), монах в аббатстве Клюни, советник папы (1059-1061), римский папа (1073-1085). В трактате "Диктат папы" (1075) он отстаивал идею теократии: подчинения светской власти духовной. В 1606 г. Григорий VII был причислен к лику святых.
   
   [213] Гогенштауфены (Hohenstaufen) -- немецкий княжеский род, берущий начало от Фридриха Бюренского, жившего в середине XI в.; герцоги Швабии (1079-1268). С 1138 по 1254 г. Гогенштауфены были императорами Священной Римской империи.
   
   [214] Фридрих II (Friedrich II) (1194-1250) -- король Сицилии (1197), германский король (1212), император Священной Римской империи (1220) из рода Гогенштауфенов, руководитель VI крестового похода в Палестину (1228-1229).
   
   [215] Мансур (Мансура, Эль Мансура) -- египетский город, располагающийся в северо восточной части дельты р. Нил. В 1250 г. крестоносцы безуспешно пытались захватить город. Во время штурма Мансуры погибло около 300 рыцарей, в том числе и брат короля Роберт I Храбрый и Добрый. В настоящее время Эль Мансура входит в состав мухафазы (провинции) Дакахлия Арабской Республики Египет.
   
   [216] Во время похода в Тунис летом 1270 г. многие крестоносцы умерли от голода, дизентерии, чумы и лихорадки. В августе 1270 г. заболел Людовик IX. Узнав о болезни короля, многие рыцари бежали во Францию.
   
   [217] Graal -- Грааль (старофр .). Подробнее о Святом Граале см.: Дашкевич Н. Сказание о Св. Грале. Киев: Университетская типография, 1877. (Из истории средневекового романтизма. Сказания, легшие в основу бретонских романов, и новейшие относительно их гипотезы); Дашкевич Н. Литература Святого Граля за последние годы (1876-1888). Киев: Типография университета Св. Владимира, 1888; Веселовский А. Н. Где сложилась легенда о Святом Грале? СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1900; Вольфрам фон Эшенбах. Парцифаль / Пер. Л. Гинзбурга // Средневековый роман и повесть / Вступ. статья и примеч. А. Д. Михайлова. М.: Художественная литература, 1974. (Библиотека всемирной литературы. Серия I. Т. 22); Майер Р. В пространстве -- время здесь: История Грааля / Пер. с нем. В. и М. Витковских. М.: Энигма, 1997. (История духовной культуры); Робер де Борон. Роман о Граале / Вступ. статья Е. В. Витковского; пер. Е. Кассировой. СПб.: Евразия, 2005; Кретьен де Труа. Персеваль, граф Грааля / Предисл. В. Татаринова; пер. со старофр. Д. Вишневского; поэт. вставки И. Евсы. М.: Эксмо, 2006. (Антология мудрости); Кокс С., Оксбрау М. Король Артур и Святой Грааль от А до Я / Пер. с англ. И. В. Лобанова. М.: АСТ, 2008. (Историческая библиотека).
   
   [218] Иосиф Аримафейский (Йосеф из Рамота) -- еврейский религиозный и политический деятель, фарисей, член Синедриона, который, согласно четвероевангелию, после смерти Иисуса Христа испросил разрешения снять его с креста и похоронил по иудейскому обычаю в пещере, подготовленной для собственной могилы.
   
   [219] Орден тамплиеров, Орден Нищенствующих рыцарей Христа и Храма Соломона (L'ordre du Temple; Ordo Pauperes commilitones Christi Templique Solomonici) -- католический духовно рыцарский орден, основанный в Иерусалиме в 1119 г. французскими рыцарями во главе с Гуго де Пейном (Hugues de Payns; 1070-1136). В 1128 г. был принят устав ордена. Благодаря многочисленным привилегиям, дарованным в 1139 г. папой Иннокентием II, Орден Нищенствующих рыцарей Христа и Храма Соломона быстро превратился в крупную и богатую военно политическую организацию. В 1312 г. папа Климент V объявил тамплиеров еретиками и распустил орден. Подробнее см.: Мельвиль М. История ордена тамплиеров / Пер. с фр. Г. Ф. Цыбулько. СПб.: Евразия, 1999. (Clio).
   
   [220] Орден странноприимцев (Орден госпитальеров, Мальтийский орден), Суверенный военный Орден госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского, Родосский и Мальтийский (L'ordre de l'Hôpital, L'ordre de Malte, L'ordre souverain militaire hospitalier de Saint Jean de Jérusalem, de Rhodes et de Malte) -- католический духовно рыцарский орден, основанный в Иерусалиме около 1080 г. Жераром Тенкэ (Gérard Tenque; ок. 1040-1120), богатым купцом из прованского городка Амальфи. В 1113 г. папа Пасхалий II утвердил устав ордена, который после 1118 г. превратился в военно монашескую организацию. После изгнания крестоносцев из Палестины члены ордена перебрались на Кипр, а в начале XIV в. основали государство на о. Родос. С 1530 по 1798 г. Орден госпитальеров базировался на о. Мальта. Подробнее см.: Печникова Р. Ю. Мальтийский орден в прошлом и настоящем. М.: Наука, 1990; Захаров В. А. Мальтийский орден: История и современность: [В 2 т.]. М.: Огни, 2003.
   
   [221] Бланка Кастильская (Blanche de Castille) (1188-1252) -- французская королева, дочь кастильского короля Альфонса VIII Победоносного, с 1200 г. жена короля Людовика VIII Льва (1187-1226) из династии Капетингов, мать короля Людовика IX, управлявшая государством при малолетнем сыне (1226-1236) и во время VII крестового похода (1248-1252).
   
   [222] Заразившись дизентерией во время похода против альбигойцев, Людовик VIII Лев умер 8 ноября 1226 г. в возрасте 40 лет. У него было 12 или 13 детей. К 1225 г. в живых из них осталось только пятеро: Людовик IX -- второй сын Людовика VIII и Бланки Кастильской; Роберт I (Robert I) Храбрый и Добрый (1216-1250) -- граф д'Артуа (1237), участник VII крестового похода в Египет, основатель династии Артуа, просуществовавшей до 1452 г.; Жан (Jean) (1219-1232) -- граф Анжу и Мена (1226); Альфонс (Alphonse) (1220-1271) -- граф Пуатье (1241) и Тулузы (1249); Изабелла Благословенная (Изабелла Французская) (Isabelle de France) (1225-1270) -- основательница и аббатиса францисканского монастыря в Лоншане, канонизирована в 1521 г. папой Львом X.
   
   [223] Карл I Анжуйский (Charles I d'Anjou) (1226/1227 -- 1285) -- сын французского короля Людовика VIII, граф Анжу и Мена (1246), король Сицилии (коронован в 1266; 1268-1282) и Неаполя (1282-1285) из династии Капетингов, участник VIII крестового похода в Тунис (1270), основатель Анжуйско Сицилийской династии.
   
   [224] Виллани (Villani) Джованни (ок. 1276 или 1280-1348) -- итальянский государственный деятель, дипломат, историк, член правительства Флорентийской республики (1316-1317, 1321), автор "Новой хроники" ("Nuova Cronica"). См.: Виллани Дж. Новая хроника, или История Флоренции / Пер., статья и примеч. М. А. Юсима. М.: Наука, 1997. (Памятники исторической мысли).
   
   [225] Жуанвиль (Joinville) Жан де (ок. 1224-1318) -- французский военный и политический деятель, историк, сенешаль графства Шампань, участник VII крестового похода (1248-1254), советник короля Людовика IX (1248-1272), автор "Книги благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика" ("Le livre des saintes paroles et des bons faiz nostre roy saint LooЪs", 1309), составленной по просьбе королевы Жанны I Наваррской (Jeanne I de Navarre; 1271-1305), супруги французского короля Филиппа IV Красивого (Philippe IV Le Bel; 1268-1314), и преподнесенной в дар ее сыну Людовику X Сварливому (Louis X Le Querelleur; 1289-1316), королю Наварры (1305-1316) и Франции (1314-1316). См.: Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio).
   
   [226] Подразумевается Сен Патю (Saint Pathus) Гийом де (1250-1315) -- монах францисканец, духовник королевы Маргариты Прованской (1277-1295), автор "Жития Людовика Святого" ("Vie de Saint Louis par Guillaume de Saint Pathus, le confesseur de la Reine Marguerite").
   
   [227] Маргарита Прованская (Marguerite de Provence) (1221-1295) -- старшая дочь прованского графа Раймона Беренгария IV, с 1234 г. жена Людовика IX.
   
   [228] Сенешал, сенешаль -- с XIII в. на юге и западе Франции: государственный чиновник, наделенный административными, военными, судебными и финансовыми полномочиями.
   
   [229] Шампань -- историческая область на северо востоке Франции. Со второй половины IX в. на территории Шампани существовало графство, которое в 1284 г. вошло в состав французского королевства. В настоящее время Шампань входит в состав региона Шампань Ардены Французской Республики.
   
   [230] См.: Жан де Жуанвиль . Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 14.
   
   [231] Процесс канонизации Людовика IX был начат в 1273 г. по инициативе французского короля Филиппа III Смелого (Philippe III Le Hardi; 1245-1285) и завершился в 1297 г., когда папа Бонифаций VIII провозгласил его святым.
   
   [232] В 1228 г. по инициативе Людовика IX и Бланки Кастильской в 35 км от Парижа было основано аббатство Руаймон, переданное затем монахам Цистерцианского ордена, в 1230 г. -- аббатство Нотр Дам де ла Соссэ близ Немура, в 1242 г. -- аббатство Мобюиссон близ Понтуаза, в 1248 г. -- аббатство Нотр Дам дю Ли возле г. Мелена. При участии короля в 1231 г. переделали церковь Сен Дени, а в 1242-1248 гг. в Париже построили часовню Сен Шапель для хранения тернового венца Иисуса Христа и частицы его креста, переданной французскому королю Бодуэном II, византийским императором. В 1257 г. Людовик IX основал доминиканский монастырь в Компьене, а в 1263 г. -- в Канне. См. также: Жан де Жуанвиль . Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 168-170.
   
   [233] О походе в Египет Людовика IX Святого см.: История Средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых: В III т. / Сост. М. М. Стасюлевич. 2 е изд. Т. III. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1887. С. 694-703.
   
   [234] Подразумевается королевство Армения (Киликийская Армения) в Малой Азии -- государство, созданное в 1080 г. князем Рубеном I (1025-1095) и просуществовавшее до 1375 г.
   
   [235] См.: Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 39-40.
   
   [236] См.: Там же. С. 23-34.
   
   [237] Мамелюки, мамлюки -- гвардия египетских правителей из династии Айюбидов (1171-1250), сформированная из невольников: тюрок, грузин и черкесов.
   
   [238] Дамиета -- Думьят (Тамиат, Дамиетта) -- город, располагающийся в Нижнем Египте, в дельте р. Нил. Летом 1249 г. войско крестоносцев захватило Дамиетту и удерживало город 11 месяцев. В 1250 г. Людовик IX попал в плен и был освобожден лишь после того, как уступил Дамиетту мусульманам. В настоящее время город является административным центром мухафазы (провинции) Думьят Арабской Республики Египет.
   
   [239] О пребывании Людовика IX в плену и о его освобождении см.: История Средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых: В III т. / Сост. М. М. Стасюлевич. 2 е изд. Т. III. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1887. С. 689-694.
   
   [240] 2 мая 1250 г. мамелюки под руководством эмира Актая свергли султана Туран шаха из династии Айюбидов и захватили власть в Египте.
   
   [241] Ср.: Жан де Жуанвиль . Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 85.
   
   [242] Конетабль -- Коннетабль -- военный советник короля, наделенный судебными, административными и финансовыми полномочиями, начальник королевских рыцарей во Франции.
   
   [243] Ги д'Ибелен (Guy d'Ibelin) (между 1250 и 1255-1304) -- маршал, коннетабль Кипра, граф Яффы и Аскалона (1276-1304), сын юриста, участника крестовых походов, графа Яффы и Аскалона (1244-1266) Жана д'Ибелена (Jean d'Ibelin; 1215-1266), автора сборника "Иерусалимских законов", действовавших на Кипре с 1368 по 1489 г.
   
   [244] Ср.: Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 85-86.
   
   [245] См.: Там же. С. 88.
   
   [246] Галера -- военное деревянное судно с одним рядом весел и двумя мачтами, изобретенное венецианцами в VII в.
   
   [247] Ср.: Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 11.
   
   [248] Крестовый поход в Тунис был начат в июле 1270 г. и завершился после смерти французского короля. О походе Людовика IX Святого в Тунис и его смерти см.: История Средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых: В III т. / Сост. М. М. Стасюлевич. 2 е изд. Т. III. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1887. С. 703-708.
   
   [249] Людовик IX умер 25 августа 1270 г.
   
   [250] См.: Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 172.
   
   [251] Филипп II Август (Philippe II Auguste) (1165-1223) -- французский король из династии Капетингов (1180-1223), один из руководителей III крестового похода в Палестину (1189-1192), дед Людовика IX. В 1202-1204 гг. Филипп II Август отвоевал у английского короля Иоанна Безземельного часть его владений во Франции (Нормандию, Мен, Анжу, часть Пуату и Турень).
   
   [252] Капетинги (Capetingi) -- династия французских королей, правившая с 987 по 1328 г.
   
   [253] Иоанн Безземельный (John Lackland) (1167-1216) -- английский король, герцог Аквитании из династии Плантагенетов (1199-1216), в 1209 г. низложенный римским папой Иннокентием III, а в 1213 г. признавший себя вассалом папы.
   
   [254] О мирном договоре, заключенном Людовиком IX Святым с английским королем Генрихом III см.: Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 159-160.
   
   [255] Генрих III (Henry III) (1207-1272) -- английский король из династии Плантагенетов (1216-1272), герцог Аквитании, сын Иоанна Безземельного. В 1235 г. Генрих III женился на Алиеноре Прованской (&EACUTEléonore de Provence) (1223-1291), младшей дочери прованского графа Раймона Беренгария IV.
   
   [256] Ленник -- владелец лена (земельного надела), получивший его на условиях несения военной или административной службы.
   
   [257] Рютбёф (Rutebeuf) (ок. 1230-1285) -- французский поэт и драматург, автор лирических и сатирических стихотворений, религиозных драм, гимнов и молитв, дидактических и сатирических сказаний.
   
   [258] День памяти Людовика Святого отмечается 25 августа.
   
   [259] Об административно правовой реформе Людовика IX Святого см.: Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 163-168.
   
   [260] Перы -- Пэры -- во Франции: первоначально вассалы короля, наделенные привилегией суда равных себе, позднее -- вплоть до 1789 г. и с 1814 по 1848 г. -- духовные и светские члены высшего дворянства, обладавшие особыми политическими правами.
   
   [261] La quarantaine du roi -- королевский карантин (фр.).
   
   [262] Бонифаций VIII (Bonifacius VIII) (1235-1303) -- итальянский религиозный и политический деятель, юрист, дипломат, в миру Бенедетто Каэтани (Benedet o Caetani), апостольский нотариус, кардинал (1281), римский папа (1294-1303), сторонник теократической концепции папской власти.
   
   [263] Венсенн -- город, основанный в XII в. и располагавшийся к востоку от Парижа, рядом с Венсеннским лесом, где были замок и охотничьи угодья французских королей. В настоящее время Венсенн является юго восточным пригородом Парижа. Город входит в состав департамента Валь де Марн региона Иль де Франс Французской Республики. Согласно Жану де Жуанвилю, Людовик IX лично занимался рассмотрением судебных тяжб, сидя под дубом в Венсеннском лесу. См.: Жан де Жуанвиль . Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 21-22.
   
   [264] Ср.: Там же. С. 157-158.
   
   [265] Речь идет о Прагматической санкции (Sanctio pragmatica) -- документе, который закреплял независимость французской церкви от папского престола. В XIX в. у историков не было единого мнения по поводу подлинности документа. Одни считали, что Прагматическая санкция была принята Людовиком IX Святым в марте 1269 г., другие рассматривали ее как подделку XV в.
   
   [266] Цитируется "Житие Людовика Святого", составленное Гийомом де Сен Патю, духовником королевы Маргариты Прованской: "Li benoiez rois désirroit merveilleusement grБce de larmes, et se copleignoit à son confesseur de ce que larmes li défailloient, et li disoit débonnérement, humblement et privéement, que quant l'on disoit en la litanie ces moz: Biau sire Diex, nous te prions que tu nous doignes fontaine de larmes, li sainz rois disoit devotement: O sire Diex, je n'ose requerre fontaine de larmes; ainçais me souf sissent petites gout es de larmes à arouser la sécheresse de mon coeur... Et aucune fois reconnut il à son confesseur privéement que aucune fois li donna à nostre sir larmes en avoison: les quelles, quant il les sentait courre per sa face souef (doucement), et entrer dans sa bouche, elles li semblaint si savoureuses et très douces, non pas seulement au cuer, mès a la bouche" -- "Блаженный король чудесным образом пожелал (иметь) дар слез, и поверял своему исповеднику, что ему недостает слез и говорил кротко, смиренно и доверительно, что когда во время литании говорят следующие слова: "Господь, мы просим у тебя, чтобы ты нам дал фонтан слез", святой король с благочестием говорил: "О Господь Бог, я не осмеливаюсь требовать фонтан слез; мне были бы достаточны несколько слезинок, чтобы оросить свое черствое сердце..." И как то раз он признался своему исповеднику, что как то раз Господь наш дал ему в дар слезы: эти слезы, когда он чувствовал, как они тихо текут по его лицу и попадают в уста, они казались ему столь сладостными и приятными, и не только сердцу, но и устам" (старофр .). (Перевод С. И. Лучицкой).
   
   [267] Лудовик XIV -- Людовик XIV (Louis XIV) (1638-1715) -- французский король из династии Бурбонов (1643-1715), известный как Король солнце (Le Roi Soleil). Период самостоятельного правления Людовика XIV (1661-1715) считается вершиной в развитии французского абсолютизма.
   
   [268] При подготовке лекции Т. Н. Грановский использовал статью английского политического деятеля, юриста и историка Томаса Бабингтона Маколея (Macaulay; 1800-1859) "Лорд Бэкон" -- развернутую рецензию о шестнадцатитомном собрании сочинений Ф. Бэкона, изданном под редакцией Б. Монтегю в Лондоне в 1825-1834 гг. (Macaulay T. B. Lord Bacon // Edinburgh Review. 1837. No 7. P. 1 -- 104), и "Письма об изучении природы" русского прозаика, философа, публициста, общественного и политического деятеля Александра Ивановича Герцена (1812-1870), опубликованные в журнале "Отечественные записки" под псевдонимом Искандер (1845. No IV. Отд. II. С. 81 -- 118; 1845. No VII. Отд. II. С. 1 -- 35; 1845. No VIII. Отд. II. С. 73-95; 1845. No XI. Отд. II. С. 1 -- 28; 1846. No III. Отд. II. С. 1 -- 28; 1846. No IV. Отд. II. С. 91 -- 108). См.: Маколей [Т. Б.]. Лорд Бэкон / Пер. под ред. [А. И.] Бачинского // Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2 е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 1 -- 125; Герцен А. И. Письма об изучении природы // Герцен А. И. Собрание сочинений: В 30 т. Т. 3: Дилетантизм в науке. Письма об изучении природы. 1842-1846 / Ред. Д. И. Чесноков; коммент. З. В. Смирновой. М.: Издательство Академии наук СССР, 1954. С. 89 -- 315.
   
   [269] Ср.: Герцен А. И. Собрание сочинений: В 30 т. Т. 3: Дилетантизм в науке. Письма об изучении природы. 1842-1846 / Ред. Д. И. Чесноков; коммент. З. В. Смирновой. М.: Издательство Академии наук СССР, 1954. С. 267.
   
   [270] Васко де Гама -- Гама (Gama) Васко да (ок. 1460 или 1469-1524) -- португальский мореплаватель, руководитель экспедиции, в ходе которой были завершены поиски морского пути из Европы в Индию (1497-1499), вице король Индии (1524). О нем см.: Кунин К. И. Васко да Гама: Португальский мореплаватель, открывший морской путь из Европы в Индию. 1459-1524. М.: Жургазобъединение, 1938. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 2/122); Субботин В. А. Великие открытия: Колумб. Васко да Гама. Магеллан. М.: УРАО, 1998.
   
   [271] Лютер (Luther) Мартин (1483-1546) -- немецкий религиозный и политический деятель, богослов, философ, прозаик, переводчик, бакалавр (1502), магистр философии (1505), монах монастыря Братства отшельников Св. Августина в г. Эрфурт (1505), лектор в Виттенбергском университете (1508), доктор богословия (1512), викарий Мейсена и Тюрингии (1515), церковный реформатор, основоположник лютеранства -- одного из направлений в протестантизме.
   
   [272] Макиавелли (Machiavelli) (Макьявелли, Макиавель) Никколо (1469-1527) -- итальянский политический деятель, поэт, прозаик, историк, военный теоретик, секретарь Совета десяти Флорентийской республики (1498-1512), автор "Истории Флоренции" ("Istorie forentine", 1521-1525) и политического трактата "Государь" ("Il Principe", 1532). См.: Макьявелли Н. История Флоренции / Пер. Н. Я. Рыковой; послесл. и коммент. В. И. Рутенбурга. Л.: Наука, 1973. (Памятники исторической мысли); Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. Государь / Пер. с ит., вступ. статья, аннотации М. А. Юсима. М.: РОССПЭН, 2002. (История политической мысли).
   
   [273] Речь идет о Реформации XVI в. в Западной и Центральной Европе (Англия, Германия, Дания, Норвегия, Франция, Чехия, Швейцария и др.), в ходе которой возникли протестантские церкви.
   
   [274] Помпонацци (Pomponazzi) Пьетро или латинизированное Петрус Помпонаций (Petrus Pomponatius) (1462-1525) -- итальянский философ гуманист, последователь Аристотеля, профессор в Падуе (1488-1509), Ферраре (1509) и Болонье (1512-1525), автор трактатов "О бессмертии души" ("De Immortalitate Animae", 1516) и "О причинах естественных явлений, или О чародействе" ("De Naturalium Effectuum causis, sive de Incantationibus", 1515-1520). См.: Помпонацци П. О бессмертии души. О причинах естественных явлений, или О чародействе / Вступ. статья, пер. и примеч. А. Х. Горфункель. М.: Академия общественных наук, 1990. (Библиотека литературы по атеизму и религии).
   
   [275] Бруно (Bruno) Джордано Филиппе (1548-1600) -- итальянский философ пантеист, монах доминиканец, поэт. В 1592 г. Дж. Ф. Бруно был обвинен в ереси, после восьмилетнего заключения сожжен на костре инквизиторами.
   
   [276] Дифирамб -- жанр античной торжественной лирики, восходящий к народным песням, исполнявшимся во время праздников в честь бога виноградарства и виноделия Диониса (Вакха). Сформировавшийся в VII в. до н. э., дифирамб достиг своего расцвета в VI-V вв. до н. э. В эпоху Возрождения в Западной Европе писатели, поэты и ученые создавали подражания античному дифирамбу.
   
   [277] Этна -- вулкан, располагающийся на восточном берегу о. Сицилия; один из самых активных вулканов в мире, самый высокий и активный вулкан в Европе.
   
   [278] Подразумевается Эмпедокл (Έμπεδοκλης) Акрагантский (Агригентский) (ок. 490 -- ок. 430 до н. э.), древнегреческий философ, поэт, ритор, политический деятель, один из лидеров демократов, врач, основоположник сицилийской медицинской школы, чародей, "воскрешавший" людей. Существует несколько версий смерти Эмпедокла. Согласно одной из них, философ бросился в жерло Этны, чтобы прослыть богом, и вулкан выкинул на землю одну из его медных сандалий. По другой версии, Эмпедокл исчез и стал богом после того, как "воскресил" женщину. В соответствии с третьей версией считалось, что философ уехал в Пелопоннес, где и умер. Подробнее о нем см.: Асмус В. Ф. Античная философия. 2 е изд. М.: Высшая школа, 1976. С. 58-73; Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / Вступ. статья А. Ф. Лосева; пер. и примеч. М. Л. Гаспарова. М.: Мысль, 1979. (Философское наследие). С. 346-354; Семушкин А. В. Эмпедокл. М.: Мысль, 1985. (Мыслители прошлого).
   
   [279] Вакх -- в греческой мифологии: одно из имен бога плодоносящих сил земли, виноградарства и виноделия Диониса, сына Зевса и фиванской царицы Семелы.
   
   [280] Елизавета I (Elizabeth I) (1533-1603) -- королева Англии (1558), последняя из династии Тюдоров. О ней см.: Дмитриева О. В. Елизавета Тюдор. 2 е изд. М.: Молодая гвардия, 2012. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 1580/1380).
   
   [281] Queen Bess -- Королева Бэсс (англ.).
   
   [282] Шекспир (Shakespeare) Уильям (1564-1616) -- английский поэт, драматург, театральный деятель.
   
   [283] Ралли Вальтер -- Рэли, Рэлей (Ralegh, Raleigh) Уолтер (ок. 1552-1618) -- английский политический деятель, поэт, историк, путешественник, основатель первой английской колонии в Америке (1583-1585), вице адмирал и лорд наместник Девона и Корнуолла, участник заговора против короля Якова I Стюарта.
   
   [284] Джонсон (Jonson) Бенджамин (Бен) (1573-1637) -- английский драматург, поэт, театральный теоретик.
   
   [285] Елизавета I знала французский и итальянский языки, древнегреческий и латынь.
   
   [286] Платон (Πλάτων) (428/427 -- 348/347 до н. э.) -- древнегреческий философ, ученик Сократа, основатель философской школы в Афинах (ок. 387 до н. э.), просуществовавшей до 529 г., один из основоположников античного идеализма.
   
   [287] Бэкон Николай -- Бэкон (Bacon) Николас (1510-1579) -- английский политический деятель, юрист, член парламента (1545), казначей лондонской юридической корпорации Грейс Инн (1552), лорд хранитель большой печати (1558), лорд канцлер (1559), отец Фрэнсиса Бэкона.
   
   [288] Франц -- Фрэнсис, второй сын Н. Бэкона от брака с Анной Кук. Фрэнсис Бэкон родился 22 января 1561 г. в лондонской резиденции Н. Бэкона Йорк хаусе.
   
   [289] Кук (Cooke) Анна (1528-1610) -- дочь Энтони Кука (Cooke; 1504-1576), воспитателя английского короля Эдуарда VI, с 1553 г. вторая жена Н. Бэкона, родившая ему двух сыновей: Майкла (1541-1615) и Фрэнсиса.
   
   [290] Ср.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2 е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 14.
   
   [291] Кембриджский университет -- один из старейших университетов в Англии; основан в 1209 г. С 1573 по 1576 г. Ф. Бэкон обучался в Тринити Колледже Кембриджского университета. В 1576 г. он несколько месяцев был студентом в лондонской юридической корпорации Грейс Инн.
   
   [292] Оксфордский университет -- один из старейших университетов в Англии; основан во второй половине XII в.
   
   [293] В 1576 г., после нескольких месяцев обучения в Грейс Инн, Ф. Бэкон был зачислен в штат английского посольства во Франции, которое возглавлял сэр Эмиас Полет (Paulet; ок. 1532-1588). Во Франции Ф. Бэкон пробыл до февраля 1579 г.
   
   [294] Речь идет о религиозных войнах между католиками и протестантами (гугенотами) во Франции во второй половине XVI в.
   
   [295] Лига (Священная лига, Католическая лига, Святой союз) -- католический союз во Франции в 1576-1577 гг., а также в 1585-1594 гг. Священная лига была основана в Париже по инициативе Генриха I Лотарингского и при поддержке папы Сикста V, иезуитов и испанского короля Филиппа II Габсбурга для борьбы с протестантами и для противодействия усилению влияния французского короля.
   
   [296] Гугеноты -- протестанты-кальвинисты во Франции в XVI-XVIII вв.
   
   [297] Екатерина Медичи (Catherine de Médicis) (1519-1589) -- французская королева (1547-1559), жена короля Генриха II из династии Валуа, мать французских королей Франциска II, Карла IX и Генриха III, в годы правления которых она оказала сильное влияние на государственную политику (1559-1589). О ней см.: Плешкова С. Л . Екатерина Медичи, Черная королева. М.: Издательство МГУ, 1994; Балакин В. Д. Екатерина Медичи. М.: Молодая гвардия, 2012. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий: Малая серия. Вып. 27).
   
   [298] Гизы (Guise) -- французский аристократический род, основателем которого был герцог Клод де Гиз (Claude de Guise; 1496-1550); боковая ветвь Лотарингского герцогского дома. В ходе религиозных войн во Франции Гизы были лидерами католиков.
   
   [299] Генрих Наварский -- Генрих IV Наваррский (Henri IV de Navarre) (1553-1610) -- король Наварры (1562), первый король Франции из династии Бурбонов (1589), один из лидеров гугенотов, в 1593 г. перешедший в католичество.
   
   [300] Упоминается работа Ф. Бэкона "Заметки о христианском государстве" ("Notes on the State of Christendom", 1582).
   
   [301] Н. Бэкон умер 20 февраля 1579 г. и был похоронен в Соборе Св. Павла в Лондоне.
   
   [302] Бурлей -- Сесил (Cecil) Уильям (1520-1598) -- английский политический деятель, с 1571 г. барон Бёрли (Burghley), главный советник королевы Елизаветы I Тюдор, государственный секретарь (1550-1553, 1558-1572), лорд казначей (1572).
   
   [303] У. Сесил был женат на Милдред Кук (Cooke) (1524-1589), старшей дочери Энтони Кука, и приходился дядей Ф. Бэкону.
   
   [304] Сесиль -- Сесил (Cecil) Роберт (1563-1612) -- английский политический деятель, государственный секретарь (1590), барон (1603), виконт Крэнборн (1604), граф Солсбери (1605), сын У. Сесила, двоюродный брат Ф. Бэкона.
   
   [305] Кок (Coke) Эдвард (Едвард) (1552-1634) -- английский политический деятель, юрист, член парламента (1589), спикер Палаты общин (1592).
   
   [306] Ср.: Маколей [Т. Б.] . Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2 е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 16-18.
   
   [307] Лейчестр -- Дадли (Dudley) Роберт (1532-1588) -- английский военный и политический деятель, с 1564 г. граф Лестер (Leicester), командующий английскими войсками, отправленными на помощь Нидерландам в войне с Испанией (1585), главнокомандующий морскими и сухопутными силами Нидерландов в войне с Испанией (1586-1587), фаворит королевы Елизаветы I Тюдор (1553-1588).
   
   [308] Эссекс -- Деверё (Devereux) Роберт (1567-1601) -- английский военный и политический деятель, граф Эссекс (Essex), участник англо испанской войны (1586-1589), командующий эскадрой (1596), главнокомандующий войск, направленных на усмирение восстания в Ирландии (1599), фаворит королевы Елизаветы I Тюдор.
   
   [309] Ф. Бэкон познакомился с Р. Деверё в начале 90 х годов XVI в.
   
   [310] Ср.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2 е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 25.
   
   [311] Вероятно, речь идет о битве при Кадисе в 1596 г., во время которой английская эскадра под командованием Р. Деверё разгромила испанский флот. Победа в битве при Кадисе принесла королевскому фавориту всенародную любовь. Или подразумевается неудачная экспедиция к Азорским островам в 1597 г. Она была организована совместно с У. Рэли для захвата груза испанских кораблей, возвращавшихся из Америки.
   
   [312] Опираясь на своих сторонников, в начале февраля 1601 г. Р. Деверё поднял в Лондоне антиправительственное восстание, но был арестован и заключен в Тауэр.
   
   [313] Р. Деверё был казнен 25 февраля 1601 г. Ф. Бэкон принимал участие в процессе над королевским фаворитом как судья.
   
   [314] По просьбе Елизаветы I Тюдор философ составил и издал декларацию о преступлениях Эссекса ("Declaration of the Practices and Treasons attempted and Commit ed by the late Earl of Essex", 1601).
   
   [315] Ср.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2 е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 23-30.
   
   [316] Иаков I -- Яков I (James I) (1566-1625) -- король Шотландии (1567-1625; под именем Яков VI) и Англии (1603-1625) из династии Стюарт.
   
   [317] Ср.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2 е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 37-42.
   
   [318] Пичам -- Пичэм (Peacham) Эдмунд (1553/1554 -- 1616) -- английский религиозный деятель, священник, пуританский проповедник. В конце 1614 г. Э. Пичэма арестовали по подозрению в государственной измене и поместили в Тауэр. Во время обыска, проведенного в его квартире, были обнаружены бумаги, в которых критически оценивались государственная, церковная и финансовая политика Якова I Стюарта. Священник отказался отвечать на вопросы следствия. Ни допросы, ни применение пыток не дали результата. В августе 1616 г. суд признал Э. Пичэма виновным в измене. Священник был заключен в замок Таунтон, где он умер спустя несколько месяцев. Ф. Бэкон принимал участие в деле Э. Пичэма как член следственной группы. В ходе дознания он призывал суд учитывать лишь содержание бумаг и не принимать во внимание то, что рукописи Э. Пичэма не предназначались для печати и не использовались во время проповедей. Ср.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2 е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 42-48.
   
   [319] Очевидно, подразумевается Бэзил Монтегю (Montagu; 1770-1851) -- английский юрист, адвокат, писатель, филантроп, издатель собрания сочинений Ф. Бэкона в 16 т. (The Works of Francis Bacon, Lord Chancellor of England / A new edition by Basil Montagu: 16 vols. London: William Pickering, 1825-1834) и автор исследования о жизни и творчестве философа (Montagu B. The Life of Francis Bacon. London: William Pickering, 1833). С Б. Монтегю полемизировал Т. Б. Маколей в статье "Лорд Бэкон".
   
   [320] Нижняя камера -- Палата общин -- нижняя палата английского парламента.
   
   [321] Карл I (Charles I) (1600-1649) -- король Англии, Шотландии и Ирландии из династии Стюартов (1625-1649), казнен в ходе Английской буржуазной революции (1649).
   
   [322] Боккингам -- Вильерс (Villiers) Джордж (1592-1628) -- английский военный и политический деятель, виконт (1616), граф (1617), маркиз (1618), герцог Бекингем (Buckingham, 1623-1628), лорд адмирал Англии (1619), фаворит короля Якова I.
   
   [323] В 1620 г. Ф. Бэкон вошел в состав правительственной комиссии, созданной для урегулирования проблемы раздачи королевских монопольных патентов на производство и продажу товаров. Он полагал, что с согласия короля необходимо ликвидировать не пользовавшиеся популярностью в народе патенты, и предложил Дж. Вильерсу аннулировать патент на содержание питейных заведений, принадлежавший его брату. Герцог Бекингем проигнорировал это предложение и добился патента для другого своего брата. Под давлением фаворита короля Ф. Бэкон вынужден был одобрить выдачу нового патента.
   
   [324] Речь идет о поместье Гортембери.
   
   [325] 22 января 1621 г. в Лондоне состоялось торжественное празднование 60 летия Ф. Бэкона. К юбилею Яков I пожаловал философу титул виконта Сент Олбанского.
   
   [326] В состав комиссии по изучению судопроизводства в Англии вошли Кристофер Обри, Эдвард Эгертон и Роберт Филипс.
   
   [327] 14 марта 1621 г. К. Обри и Э. Эгертон представили в Палату общин доклад, в котором обвинили Ф. Бэкона во взяточничестве, а 19 марта, после дополнительного расследования, дело лорда канцлера было вынесено на рассмотрение Палаты лордов и Палаты общин. Обе палаты английского парламента поддержали предъявленное Ф. Бэкону обвинение.
   
   [328] Филиппс -- Филипс (Philips, Phelips) Роберт (ок. 1586-1638) -- английский политический деятель, член Палаты общин (между 1604-1629), председатель парламентского комитета по изучению судопроизводства в Англии (1621).
   
   [329] См.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2 е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 60.
   
   [330] Не ясно, о ком идет речь. Возможно, подразумевается английский поэт романтик Джордж Ноэл Гордон Байрон (Byron; 1788-1824). В его трагедии "Марино Фальеро, дож Венецианский" ("Marino Faliero, Doge of Venice", 1820) упоминается о смерти Марка Манлия Капитолийского (Акт IV. Сцена II). См.: Байрон Дж. Г . Марино Фальеро, дож Венецианский: Историческая трагедия в пяти актах / Пер. Г. Шенгели // Байрон Дж. Г. Избранные произведения: В 2 т. / Вступ. статья Д. Урнова; сост. и коммент. О. Афониной. Т. 1. М.: Художественная литература, 1987. С. 657.
   
   [331] Марк Манлий Капитолийский (Marcus Manlius Capitolinus) (ум. 384 до н. э.) -- римский полководец и политический деятель, патриций, консул (392 до н. э.), спас Капитолий от галлов, за что и был назван Капитолийским (387 до н. э.). В 384 г. до н. э. его обвинили в стремлении к тирании и казнили.
   
   [332] Ср.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2 е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 61.
   
   [333] Палата лордов -- верхняя палата английского парламента.
   
   [334] Подразумевается Т. Б. Маколей. См.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2 е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 71.
   
   [335] Приговор Ф. Бэкону был оглашен 3 мая 1621 г., за два дня до того философ признал себя виновным и отказался от защиты.
   
   [336] Лондонская Башня -- речь идет о Тауэре -- крепости в Лондоне, расположенной на берегу р. Темзы, где с 1100 до 1820 г. находилась государственная тюрьма. В Тауэре Ф. Бэкон провел несколько дней, после чего был помилован. После освобождения опальный философ поселился в своем имении Гортембери.
   
   [337] Ф. Бэкон умер 9 апреля 1626 г. в лондонском пригороде Хайгейт и был похоронен в церкви Св. Михаила в Сент Олбани.
   
   [338] Подразумевается Томас Говард (Howard; 1585-1646), английский политический деятель, граф Арундел, коллекционер.
   
   [339] Ср.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2 е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 76-77.
   
   [340] Речь идет об индукции (от лат.: inductio -- наведение) -- логическом умозаключении, основанном на переходе от частного к общему.
   
   [341] "Novum organum" -- "Новый органон" (лат .). Т. Н. Грановский упоминает основную работу Ф. Бэкона "Новый Органон, или Истинные указания для истолкования природы" ("Novum Organum Scientia rum"), опубликованную в Лондоне в 1620 г. См.: Бэкон Ф. Сочинения: В 2 т. / Сост., общ. ред. и вступ. статья А. Л. Субботина. 2 е изд. Т. 2. М.: Мысль, 1977. (Философское наследие).
   
   [342] Ср.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2 е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 105-115.
   
   [343] Ср.: Герцен А. И. Собрание сочинений: В 30 т. Т. 3: Дилетантизм в науке. Письма об изучении природы. 1842-1846 / Ред. Д. И. Чесноков; коммент. З. В. Смирновой. М.: Издательство академии наук СССР, 1954. С. 275.
   
   [344] Ср.: Там же. С. 290.
   
   [345] См.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2 е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 78.

--------------------------------------------

   Первое отдельное издание: Грановский Т. Н. Четыре исторические характеристики. Публичные лекции, читанные ординарным профессором Т. Грановским в 1851 г. -- Москва: Унив. тип., 1852. -- 93 с.; 24 см.
   
   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов