Эхо
Ликовало солнце, голубело небо, зеленела травка, щебетали птички.
У опушки леса, в хижине пастушьей, весело беспечно жил-был мальчик Вася.
Как-то раз под вечер, в поисках цветов, убежал далеко от лачуги бедной.
Перед ним зеленый лес стоял стеною и шептал о чем-то дивно-непонятном.
Долго слушал Вася шепот-сказку леса, но понять не мог он тайны сказки дивной.
-- Что? -- тогда спросил он.
-- ...То! -- сказало Эхо и, смеясь, по лесу весело катилось.
Улыбнулся Вася, снова звонко крикнул и вдогонку Эха по лесу пустился.
Долго бегал Вася по лесу за Эхом: думал все, что
Фея -- гостья леса шутит и, поддавшись Васе, станет его другом...
Но шалунья Фея Васе не давалась и, смеясь и плача, по лесу носилась.
И, покой утратив, тосковал наш Вася: бегал он по лесу, догоняя Эхо.
...Не догонит Вася Феи златокудрой и, тоской томимый, будет горько плакать.
Но он будет счастлив робкою надеждой и незнаньем шутки отклика лесного.
...Пусть ищут люди эхо их желаний! Пусть они не знают, что исканья тщетны...
По весне
-- Матушка!.. Скажи мне: скоро ли весна?..
Скоро ли откроешь створку у окна?..
Я хочу увидеть зелень нив и лес,
Посмотреть на зори и лазурь небес...
Ты мне говорила, будто по весне
Сила и здоровье вновь придут ко мне,
Будто вновь я в поле буду рвать цветы...
Ну, скажи: ведь правду говорила ты?..
-- Правду, правду, милый! -- отвечала мать, --
Будешь ты весною вновь цветочки рвать...
Будешь резво бегать целый день в сада
И играть в кораблик на большом пруду...
А сама спустила штору у окна,
Чтобы не смотрела в горенку весна,
Чтобы сын не видел ее красных дней,
Чтобы не терзался жаждою по ней!..
-- И рыбачить буду!.. И на луг пойду, --
Говорил он робко, тихо, как в бреду,
И, закрывши глазки, холодел опять...
И над ним с тоскою вновь склонилась мать...
-- Матушка!.. Цветов мне... Я их так люблю...
Мотыльков красивых много наловлю!
Без ответа, горько, тихо плачет мать...
Да... Она сумеет милаго убрать!..
У океана
На перепутье долгого пути и бездорожья,
Где-то у синих диких Орегонских гор,
У их скалистого безлюдного подножья,
Меня остановил многоголосый хор.
То пели сонмы волн седого океана
И бились грудью в грудь неодолимых скал,
Но всепобедною октавой урагана
Грознее всех гремел Девятый Вал.
Как самая унылая струна на гуслях у Баяна,
Гремела у подножия могучая волна
И спорила со скалами о мощи океана,
О глубине стихий, о вечных тайнах дна.
И здесь, на грани желтого песка и скал,
Где заглушает все желания немолчный шум,
Я замер и забыл, что в жизни я искал:
Хор волн остановил теченье грустных дум.
И только явь, столь явная в живом просторе,
И пена белая громкокипящих волн,
И сила неуемная в стихийном споре
Уносит в даль, как перышко, рыбачий утлый челн...
Это моя привычная распятая мечта,
Мой челн на родину, в обитель Бога,
К подножью кровью обагренного креста
Открылась предо мной безбрежная дорога.
Не надо слов, когда живая явь ясна:
Вот скалы вечные дробятся на куски,
С песком из них, играя, тешится волна...
Мой парус поднят. Мой путь -- за океан тоски.
Моя Отчизна
Георгий Гребенщиков
13 июня 1906 год.
"Семипалатинский листок"
Моя отчизна -- скучная деревня
Для детства моего была -- могила,
И на всю жизнь о страшном своем мраке
Запасом грустных дум меня снабдила.
И рос угрюмым я, и все берег
Для жизни рабское терпенье;
Я жил бесцветно, как и все мы --
Без ропота, без сожаленья...
Темно в глазах, на сердце холод,
В душе тупое озлобленье...
Тяжка, бессмысленна работа...
А жизнь -- сплошное оскорбленье!..
Но вот смеющийся луч солнца
Во внутрь души моей проник,
Согрел ее ея озябшую дремоту
И путь к теплу и свету я постиг!..
Тогда мне жалко стало всех
Во мраке брошенных судьбой,
Теплом и светом позабытых...
Для них зажег я факел свой!
Хоть факел мой мерцает бледно,
Но все ж во мрак с ним светлей...
Зажги и ты, мой брат, свой факел --
Пусть мрак рассеется скорей.
Посвящение
Я бью челом твоим седым просторам
И в ширь, и в даль твою влюбленным взором
Смотрю, не насмотрюсь!..
И мне мила печаль твоей пустыни,
Печаль безмолвных тундр, и, как святыне,
Я трепетно молюсь
Бескрайно-дымчатым твоим равнинам,
Полям, степям и гор вершинам...
Как тайный клад, давным-давно заклята,
Лежишь под спудом ты, любовью не почата.
Спят слуги-сторожа.
Уныло все, и залежи сокровищ,
Во власти темных и глухих чудовищ,
Грызет слепая ржа!
И больно мне, страна моя родная,
Что над тобой не светит в край из края
Свободной правды луч.
Блеснет ли он над богатырской силой,
Распятой на полях отчизны милой
В тени угрюмых туч!..
На альпах Алтая
На кручь алтайскую взбираясь по тропе;
Мой конь скользнул по ней окованным копытом,
А глубоко внизу в стремлении сердитом
Ворчит и пенится седая Бухтарма...
От сонных лиственниц струится полумрак
И молча прячет нас в угрюмой их толпе.
Как тихо, глухо здесь... Тропинка как узка,
Как упоительна опасности тревога,
Как будто еду я в чертог нагорний Бога!..
Все шире горизонт лилово-сизых гор,
Все прихотливее их трепетный узор
И все желаннее священная тоска...
А вот и пышный луг с травою в рост коня,
С немолчной песнею потоков, здесь рожденных,
А выше цепь вершин, снегами огражденных,
Там нет уж доступа и нет уже дорог,
Там лишь покоится и дремлет Светлый Бог
И блеском риз своих склоняет низ меня!..
Родному брату
; Посвящение
"Ах, братец, милый, пощади:
Не придирайся к букве строго.
Здесь, знаю, недочетов много,
Как много старых ран в груди.
От наших лет, как от былого,
Небесной музыки не жди.
Письмо мое, как стон порыва,
Как крик в ночи -- сдержать невмочь,
Писал я наскоро всю ночь
Семь лет назад... С любовью брата,
Спешил, писал чуть свет-заря
Гонцу, посланцу за моря.
То был пилот, молчун суровый,
Родной, загадочный и новый...
Он верил сам -- достигнет шири
В два дня родной моей Сибири,
И не казалось это сказкой --
Он улетел через Аляску.
Но сердце так тогда хотело,
Чтоб весть моя с ним долетела
До недоступного предела...
Но, видимо, судьбу письма
Могильная покрыла тьма
Иль затерялось оно где-то:
От брата не было ответа.
Май. 1950 г. Флорида,
Северная Америка.
Письмо из-за морей
I
Я пишу тебе, брат мой далекий,
Из-за синих, безбрежных морей,
В час заката, когда огнеокий
Он играет на окнах дверей.
На ступенях крыльца, на том Свете,
Где средь писем, средь многих других,
Я все жду хоть коротенькой вести
От тебя, беглых строк дорогих.
Но напрасно: ни слова привета
Ты не шлешь вот уж несколько лет,
И никто из родных... Что же это?
Или всех вас в живых уже нет?
Непосильна такая утрата --
Каждый миг в ней слезой орошен,
Ибо в облике милого брата,
Я родного народа лишен.
Но я жду. Ожиданье -- надежда,
А в надежде -- всей жизни мосты --
В ней равны и мудрец и невежда
И пустыни небес не пусты.
За день почта немало приносит:
Сноп газет, объявленья, счета.
Каждый день кто-то что-либо просит --
Бесконечных сует суета.