Гартман Мориц - Тетя Лена

ТЕТЯ ЛЕНА

РАЗСКАЗЪ ИЗЪ ЧЕШСКОЙ НАРОДНОЙ ЖИЗНИ МОРИЦА ГАРТМАНА.

Точно все это случилось вчера. А вѣдь міровыя событія легли между "тогда" и "теперь". Тогда говорилось еще о смерти Наполеона какъ о новости. Многіе ужасные годы мирно прошли надъ чешскою деревушкой. Бурбоны сидѣли тогда на тронѣ и чествовали еще нашего добраго императора Франца. Какъ видите это было уже давно. Я хорошо помню себя въ то время. Матушка стояла на стулѣ и ставила въ стеклянный шкафъ перемытыя чашки и посуду. Сальная свѣча освѣщала насъ. Я же стоялъ съ боку и передавалъ матушкѣ эти чашки и посуду со стола и очень гордился тѣмъ что могу быть на что-нибудь полезенъ. Мнѣ вѣдь было ужъ цѣлыхъ семь лѣтъ. Чашки разставлены были въ два ряда и впереди ихъ на полочкѣ вытянулись въ рядъ особенно восемь хорошенькихъ фарфоровыхъ чашечекъ. Онѣ всѣ были съ золотыми ободочками. Подъ тонкою черточкой, снаружи на каждой изъ нихъ блестѣла надпись золотыми буквами: "Воспоминаніе о Карлсбадѣ Несмотря на ихъ однообразіе, онѣ составляли гордость нашего стекляннаго шкафа. И передавая каждую изъ этихъ чашекъ матушкѣ, я громко прочитывалъ "Воспоминаніе о Карлсбадѣ", чтобы доказать что я умѣю читать. Эти воспоминанія о Карлсбадѣ принадлежали моему дѣдушкѣ. Дѣдушка каждогодно возилъ сюю подагру въ этотъ Бадъ и каждогодно дарилъ моей матушкѣ одну такую чашку, купленную тамъ. Я знаю, матушкѣ хотѣлось имѣть полную дюжину. Что касается до меня, то эта надпись сдѣлала на меня неизгладимое впечатлѣніе, мнѣ стало казаться что всѣ воспоминанія должны быть о Карлсбадѣ и какъ только бывало начнутъ говорить о какомъ-нибудь воспоминаніи, такъ я тотчасъ же спрашивалъ: это воспоминаніе не о Карлсбадѣ? Матушка моя очень гордилась посудой своего стекляннаго шкафа, хотя употреблялась эта посуда очень рѣдко. И я гордился тѣмъ что матушка такъ хорошо и красиво уставила эту блестящую посуду за чистыми стеклами. "Такой стеклянный шкафчикъ, говорилъ я себѣ, въ цѣлой Лытаницѣ есть только у однихъ насъ." И это была правда; "мы" -- были самые богатые люди въ цѣлой деревнѣ. "Мы" -- это значило "Мельхіоръ Брантъ и Сынъ", то-есть мой дѣдушка и мой отецъ, которыхъ считали въ двадцати или двадцати пяти тысячахъ гульденовъ капитала. Это было очень много въ нашемъ краю въ то время. Это еще не считая стараго маленькаго домика дѣдушки и другаго поновѣе и побольше, который онъ выстроилъ для сына. При этомъ послѣднемъ были даже сарайчики со стойлами для двухъ лошадей и трехъ коровъ и недурной кусочекъ земли. Я спрашивалъ у отца, кто онъ такой собственно? И онъ отвѣчалъ съ самодовольною и гордою усмѣшкой: мы, подрядчики, мы "Мельхіоръ Брантъ и Сынъ". Такъ какъ отецъ всегда говорилъ "мы", то я и себя причислялъ также къ этому "мы" и очень гордился что я подрядчикъ. Прежде ни одно устроіство плотины, гати, моста и т. п. не обходилось безъ мошенничествъ со стороны строителей-чиновниковъ. Было рѣшено такія постройки сдавать съ торговъ мелкимъ подрядчикамъ. Это конечно было лучше. Однимъ изъ такихъ мелкихъ подрядчиковъ и былъ мой дѣдушка и отецъ мой -- "Мельхіоръ Брантъ и Сынъ". Дѣдушка мой началъ первое подрядное дѣло и сталъ извѣстенъ какъ отличный подрядчикъ, благодаря одному обстоятельству, которое и было собственно основою его благосостоянія. Исторію этого дѣла онъ нерѣдко разказывалъ. Я ее запомнилъ.

Однажды -- отецъ мой въ то время былъ еще ребенкомъ -- въ нѣсколькихъ часахъ пути отъ нашей деревни предположено было строить каменный мостъ. Само собою разумѣется его долженъ былъ строить Мельхіоръ Брантъ. Но неожиданно на этомъ пути встрѣтился онъ съ однимъ человѣкомъ который не одинъ разъ съ нимъ конкуррировалъ и говорилъ открыто что вытѣснитъ изъ дѣлъ Мельхіоръ Бранта. Такому конкурренту нельзя было уступить. Дѣдушка погорячился и сгоряча все сбавлялъ и сбавлялъ цѣну, пока наконецъ постройка моста не осталась за нимъ. Тутъ только, видя злорадную улыбку своего конкуррента и чувствуя какъ кровь въ немъ похолодѣла, сообразилъ онъ что разоренъ. На три часа пути въ окружности не было ни одной каменной ломки, которая была ему конечно необходима. Значитъ ему приходилось везти камень издалека, и провозная плата одна далеко уже превышала сумму за которую онъ взялъ весь подрядъ. Печально бродилъ онъ по роковому мѣсту на которомъ долженъ былъ быть мостъ и въ которое уйдетъ вся его трудовая нажива. Печально разглядывалъ онъ мѣсто своего конечнаго разоренія. Часто стоялъ онъ тутъ обдумывая всю мѣру своего несчастія и безсознательно въ горести ударялъ своей тростью въ землю, а тяжелыя думы все гнели его душу и больнѣе вливались въ сердце. При одномъ такомъ ударѣ желѣзнымъ наконечникомъ палки въ землю, онъ вдругъ почувствовалъ что палка звонко стукнула во что-то твердое. Радостная мысль какъ молнія озарила его. Онъ началъ копать глубже палкой и карманнымъ вожомъ, онъ наконецъ схватилъ лопату -- и, о счастіе!-- нашелъ большія залежи камня, именно такого какой ему нуженъ былъ для постройки. И это только во ста шагахъ отъ моста. Онъ былъ спасенъ. Половина суммы которую онъ долженъ былъ получить оставалась ему чистою прибылью.

Съ этого времени его начали считать человѣкомъ съ которымъ конкуррировать нельзя и онъ строилъ уже одинъ, позднѣе въ компаніи съ моимъ отцомъ, всѣ гати, мосты, плотины, школы, по крайней мѣрѣ часовъ на восемь пути въ окружности.

Все это узналъ я очень рано, что "мы" подрядчики и богатые люди и даже то что мы были "благородные", потому что весь домъ говорилъ по-нѣмецки у насъ, а въ то время въ Чехіи только "благородные" говорили по-нѣмецки. По-чешски говорилъ только "простой народъ". Поэтому я не удивлялся что насъ посѣщали такъ много благородныхъ, чиновниковъ и иностранцевъ, которые всѣ говорили по-яѣмецки, и я вовсе также не удивился когда однажды вечеромъ (я передавалъ маѣушкѣ чашки, съ "воспоминаніями о Карлсбадѣ"), въ двери постучались. Вошли два иностранца, которые казались очень важными господами, особенно одинъ, который былъ моложе и выше ростомъ.

Онъ былъ въ широкой венгерской "бундѣ" или плащѣ съ рукавами, густо обшитомъ шнурами, закинутыми за плечи, и на узлахъ этихъ шнуровъ качались большія золотыя кисти. Одною рукою игралъ онъ шнурами, а въ другой держалъ какую-то невиданную мною иноземную выдровую шапочку. И вообще во всей его фигурѣ и въ лицѣ съ черными бакенбардами было что-то иноземное, не наше. Бакенбарды тогда еще были у насъ рѣдкостью. Орлиный носъ и бакенбарды придавали мужественный видъ его прекрасному лицу, между тѣмъ какъ ротъ и глаза имѣли выраженіе такое кроткое, мягкое и даже какъ-то женственно улыбались. Нельзя было не полюбить юношу, который однако казался моложе чѣмъ былъ на самомъ дѣлѣ. Несмотря на его крѣпкій и сильный станъ и воинственный видъ съ нимъ было легко и нестѣснительно. Онъ взглянулъ на меня очень ласково, когда я подошелъ съ удивленіемъ разсматривая его красивый плащъ, такъ ласково что я тотчасъ началъ тянутъ за кисти какъ за шнурокъ комнатнаго звонка. Онъ держался скромно и молчаливо, сидѣлъ около дверей, между тѣмъ какъ другой чужестранецъ, маленькій, очень подвижной человѣкъ лѣтъ пятидесяти, подступилъ къ моей матушкѣ, вынулъ изъ кармана письмо; языкъ его былъ кажется такой же подвижной какъ онъ самъ и мы скоро услышали множество комплиментовъ. Онъ стремительно объявилъ намъ что онъ Альтманъ, рекомендовалъ намъ своего шурина, Вильгельма Гебгарда, и предъявилъ рекомендательное письмо отъ брата моей матери. Все это было торопливость и быстрота, къ которой мы не привыкли. Онъ и десяти минутъ не пробылъ въ комнатѣ какъ мы узнали его прошлое, бросили взглядъ на его настоящее, услышали похвалы красотѣ нашихъ мѣстъ, расположенію нашего дома, изяществу посуды въ стеклянномъ шкафчикѣ, услышали что я (который теперь разказываю) хорошенькій мальчикъ и услышали какъ гость сожалѣетъ что не засталъ хозяина дома. Матушка едва имѣла время выразить радость письму брата и извиниться за безпорядокъ въ комнатѣ. Она очень рада принять такихъ прекрасныхъ гостей. Братъ ея учитель главной школы въ большомъ городѣ, въ городѣ съ семью тысячами жителей. Онъ ученый семьи, слово котораго для нея много значить, и онъ рекомендуетъ ихъ хорошо.

Мнѣ было очень жаль что матушка увела обоихъ чужестранцевъ къ дѣдушкѣ и не позволила мнѣ идти за ними. Мнѣ хотѣлось подольше посмотрѣть на красиваго молодаго человѣка въ венгерскомъ плащѣ и еще послушать разговора его толстенькаго спутника. Еще досаднѣе мнѣ стало что меня исключили изъ общества, когда я вскорѣ услыхалъ на кухнѣ ожесточенную стряпню, шипѣнье, кипѣнье. Но я имѣлъ здѣсь хоть ту надежду что по крайней мѣрѣ узнаю всѣ новости на кухнѣ; я замѣтилъ какими многозначительными: взглядами обмѣнивалось матушка и бабушка, которыя хлопотали и ходили безпрестанно взадъ и впередъ. Я чувствовалъ что случилось что-то необыкновенное. Тетя Лена была очень молчалива и это меня очень удивляло, потому что и по двору, и по дому постоянно раздавались ея звонкій смѣхъ, болтовня и пѣнье. Удивило меня тоже что бабушка сказала тетѣ Ленѣ что ей бы не мѣшало попріодѣться. Я зналъ что тетя Лена одѣвалась всегда хорошо и ходила такая чистенькая что дѣдушка всегда говорилъ что она точно сейчасъ вынута изъ коробочки. И сама бабушка прежде находила что ея младшая дочка Лена для деревенской дѣвочки слишкомъ хорошо одѣвается и слишкомъ много тратитъ на это времени. Сегодня она говорила совершенно противоположное, а тетя Лена, тоже противъ обыкновенія, возражала, очень краснѣла и не хотѣла не только надѣть платье получше, но и даже перемѣнить передничекъ. Мнѣ казалось что просто свѣтъ перевернулся вверхъ ногами и я съ удивленіемъ поглядывалъ на матушку, бабушку и тетю Лену. Тетю Лену мнѣ было очень жаль, потому что бабушка сказала ей будто: она совсѣмъ дура и не умѣетъ съ чужими словёчка перемолвить. Это послѣднее меня изумило. окончательно, потому что я сто разъ слыхалъ отъ дѣдушки какъ онъ жалѣлъ что тетя Лена дѣвочка, а не мальчикъ; изъ нея, говорилъ онъ, вышелъ бы отличный адвокатикъ, который всѣхъ заткнулъ бы за поясъ миль на двадцать въ окружности. Кромѣ того я зналъ что тетя помогала дѣдушкѣ въ самыхъ головоломныхъ занятіяхъ, составляла условія и даже иногда переговаривалась съ важными чиновниками, съ которыми у насъ были дѣла. И вдругъ она сразу сдѣлалась дурой. Въ этотъ вечеръ точно земля колебалась подъ нашими ногами. Я не понималъ ничего. Лучомъ свѣта во всемъ этомъ мракѣ было замѣчаніе бабушки: "что ни говори, Софьюшка, а это, увидишь сама, женишокъ". Бабушка шепнула это матушкѣ въ ту минуту когда тетя Лена вышла изъ кухни.

-- Увидишь, Софьюшка, продолжала бабушка, -- что бы тамъ этотъ толстенькій ни говорилъ про какую-то покупку шерсти, это одинъ отводъ. Зачѣмъ торговецъ шерстью забредетъ въ нашъ лѣсной край? Держу сто противъ одного. Это просто женишокъ для Ленушки, и я видѣла плутишка-паренекъ сейчасъ приглядѣлъ дѣвочку. Это вѣрно. Я-таки пожила на свѣтѣ и повидала кое-что.

-- Ну, а еслибъ и такъ, отвѣчала матушка съ гордостью: коли братъ кого намъ рекомендуетъ, ужь такой стоитъ хорошаго.

-- Я не говорю что нѣтъ, отвѣчала бабушка,-- и насколько я видѣла и слышала его, это красивенькій паренекъ, который порядочно-таки потаскался по свѣту. Пройти всю Венгрію не шутка, да еще зайти Богъ знаетъ куда -- къ турецкой, видишь ли, границѣ, гдѣ всѣ люди солдаты, и такъ онъ хорошо разказываетъ объ этомъ, просто прелесть.

-- Если его братъ рекомендуетъ, опять повторила матушка,-- то это конечно очень образованный человѣкъ, потому что братъ водится только съ образованными людьми.

-- Это что и говорить, отвѣчала бабушка и задумчиво прибавила:-- братъ твой ученый, а вѣдь извѣстно какъ ученые, они вѣдь въ житейскихъ дѣлахъ плохо смыслятъ. Братъ твой, не въ обиду будь тебѣ сказано, Софьюшка, также можетъ-быть недалеко въ этихъ дѣлахъ видитъ, какъ и всѣ они, эти ученые. Можетъ-быть что этотъ Гергардъ и хорошій малый, и съ достаткомъ, а ужь красивенькій онъ какой это мы знаемъ. Мы имѣемъ право ждать хорошаго муженька для Ленушки, потому что я тебѣ скажу, Софьюшка, десять тысячъ гульденовъ приданаго, это что-нибудь; однако,-- прервала себя бабушка,-- тамъ давно стоитъ этотъ плутишка и такъ и вливается въ каждое слово. Съ этимъ маленькимъ народомъ просто бѣда. Только разговоришься, а онъ ужь тутъ.

При этихъ словахъ бабушка повернула меня за плечи и вывела изъ кухни. Я былъ очень несчастливъ что изъ семейной тайны меня такъ упорно исключаютъ и заплакалъ. Тетя Лена, увидѣвъ что я плачу, взяла меня къ себѣ на колѣни, цѣловала особенно нѣжно и обѣщала мнѣ много разныхъ хорошихъ вещей чтобъ я только не плакалъ. Я дѣйствительно пересталъ плакать и счелъ долгомъ отплатить чѣмъ-нибудь тетѣ Ленѣ за ея нѣжность и обѣщанія, и передалъ разговоръ бабушки и матушки;

-- Тетя Лена, говорилъ я,-- красивый молодой человѣкъ -- женихъ и видѣлъ такую страну гдѣ всѣ люди солдаты и еще что-то такое о десяти тысячахъ гульденовъ. А что женихъ хорошая ли партія и знаетъ ли толкъ въ житейскихъ дѣлахъ дядюшка-учитель, этого бабушка не знаетъ, а дядюшка-учитель водится только съ образованными людьми.

Послушавъ меня, тетя Лена велѣла мнѣ молчать и сказала что ежели я буду уменъ и не буду плакать пока гости будутъ у насъ, то она мнѣ дастъ сладкаго пирога.

Но она никакого пирога мнѣ не давала. Я и мой младшій братшика пробыли цѣлый вечеръ въ полномъ одиночествѣ Поздно вернулся отецъ домой и мать собрала ему ужинать. Сама же скоро пришла насъ укладывать спать. Но происшествія этого дня не давали мнѣ заснуть и изъ камина я слышалъ все что говорили. Матушка приготовила ему перемѣнить платье, но онъ сказалъ, когда надѣлъ другой сюртукъ:

-- Это только одинъ отводъ будто я пришелъ къ тебѣ перемѣнить сюртукъ, а я хотѣлъ съ тобой поговорить съ одной о дѣлѣ. Знаешь ли, Софья, мнѣ эти два человѣка не нравятся.

-- Какъ, воскликнула матушка въ удивленіи,-- эти которыхъ намъ рекомендовалъ братецъ?

-- Рекомендація твоего брата насчетъ этого Альтмана, по чести, точно рекомендація какого-нибудь ребенка. Этотъ Альтманъ такъ ужасно много говоритъ, точно ему нужно какъ можно больше разговоровъ чтобы самому за ними спрятаться; это и въ дѣлахъ такъ, я знаю, люди которые такъ много говорятъ, не много стоятъ и особенно люди которые такъ много толкуютъ о деньгахъ, никогда ихъ не имѣютъ.

-- А другой? спросила матушка.

-- Красивый малый, о, да, очень красивый малый, очень красивый малый, можетъ-быть даже хорошій человѣкъ, и когда говоритъ, то скромно и хорошо, очень мало, правда, да и то кажется только потому что тотъ, толстенькій, заставляетъ его говорить. Но малый мнѣ противенъ, потому что пришёлъ съ тѣмъ, съ другимъ. Онъ не самъ отъ себя; тотъ другой, подталкиваетъ его и подсказываетъ ему, и такъ какъ онъ такой смазливый малый, я полагаю толстенькій не спекулируетъ ли имъ?

-- Что же, онъ не маленькій, возразила матушка,-- странно было бы чтобъ онъ собой позволилъ распоряжаться какъ дѣвочка какая-нибудь, человѣкъ который такъ много путешествовалъ....

-- Ужь эти мнѣ путешествія, отвѣчалъ отецъ покачивая Головою, -- изъ ста туристовъ девяносто девять навѣрное проходимцы: живи дома и живи спокойно и честно. И гдѣ онъ былъ? Въ Венгріи, гдѣ шляются всѣ банкроты, потому что тамъ нѣтъ никакихъ законовъ. Будь онъ въ Саксоніи или въ Пруссіи. А! это другое дѣло. Но Венгрія! Венгрію я тереѣть не могу. Во всякомъ случаѣ, продолжалъ батюшка,-- я не хочу торопиться и говорить впередъ и не хочу быть несправедливымъ къ мальчику -- онъ глядитъ очень порядочно и скромно. Обо всемъ этомъ мы справимся, а если малый задумалъ какія-нибудь штуки, мы его повернемъ съ носомъ обратно. Для этого у Ленушки есть и братъ и отецъ. Мы посмотримъ.

Сказавъ это, отецъ опять оставилъ комнату и вышелъ къ гостямъ. Матушка повѣсила его сюртукъ въ шкафъ и хотѣла пройти къ намъ, дѣтямъ; но дверь отворилась и вошла моя хорошенькая тетя Лена. Она въ раздумѣи остановилась у двери, ничего не спрашивала и ничего не говорила. Матушка взглянула на нее и спросила что ей нужно. Тогда тетя встрепенулась.

-- Софьюшка, заговорила она скоро и горячо, -- видитъ Богъ! вотъ такой человѣкъ мнѣ тысячу разъ милѣе, будь у него полгодовы, чѣмъ Нейбергъ, будь онъ двухголовый.

-- Ужь ты не влюбилась, чего добраго, спросила матушка упрекающимъ тономъ.

-- Да, отвѣтила тетя рѣшительно,-- да, Видитъ Богъ, я его полюбила!

И тогда я поднялъ голову изъ своей постельки и увидѣлъ что у матушки такое сердитое лицо точно она сейчасъ начнетъ браниться.

-- Лена, начала увѣрять матушка,-- ты умная дѣвочка. Такой шагъ надо обсудить хорошенько, ты не такъ дѣлаешь. Мы еще ничего ну о немъ не знаемъ, ни о его состояніи....

-- Это для меня рѣшительно все равно! Или его, или никого, сказала хорошенькая тетя,-- и потомъ, какъ будто ей не сидѣлось или будто не хотѣла еще объ этомъ говорить, она вскочила и выбѣжала въ другую комнату. За ней вышла и матушка.

Во всемъ этомъ опять-таки было многое надъ чѣмъ я ломалъ голову. Многое было также и такое что освѣщало мнѣ совсѣмъ новыя стороны жизни. Что двухголовый Нейбергъ былъ упомянутъ и рядомъ гость съ половиной головы, это мнѣ вдругъ объяснило почему этотъ добрый Нейбергъ такъ часто ходитъ къ намъ и подарилъ мнѣ канарейку. Значитъ онъ хотѣлъ, также какъ и этотъ гость, сдѣлаться моимъ дядюшкой. Мнѣ льстило что онъ и меня хотѣлъ подкупить канарейкой и я его оправдывалъ раздумывая о разныхъ дурныхъ вещахъ которыя про него говорила тетя Лена. Она его называла глупымъ и неуклюжимъ. Я сравнивалъ его съ гостемъ и хотѣлъ быть справедливымъ, но какъ у него это были двѣ головы, я понималъ не совсѣмъ ясно; я наконецъ началъ смѣшивать, лежа въ темнотѣ на своей постелькѣ, у кого изъ нихъ половина головы, у кого двѣ. Вотъ и оба жениха моей хорошенькой тети Лены, но они то съ половиной головы, то съ цѣлою головой, то съ двумя, какъ призраки мелькаютъ предо мною. Я спалъ очень безпокойно, и когда матушка утромъ спросила меня, почему, я грустно отвѣтилъ "потому что я боюсь тетя Лена сдѣлаетъ плохую партію..."

II.

Оба гостя черезъ день ушли домой. Въ домѣ все осталось по-старому и однако все перемѣнилось и перемѣнилось совсѣмъ не такъ какъ бывало съ отъѣздомъ другихъ гостей. Всѣ говорили о Вильгельмѣ Гергардѣ, кромѣ тети Лены. Она была молчаливѣе обыкновеннаго, то-есть была какъ всегда оживлена, но казалось что она имѣетъ какую-то тайну отъ всѣхъ, и когда другіе говорили про юношу въ венгерскомъ плащѣ, она молчала, но съ такимъ видомъ какъ будто говорила: "дѣлайте что хотите! я знаю что сдѣлаю..." Какъ я припоминаю, весь домъ раздѣлился на двѣ партіи. Одна за, другая противъ жениха, и каждая изъ нихъ не знала хорошенько почему. Дѣдушка стоялъ на сторонѣ жениха потому что бабушка сказала ему что Лена влюблена и что она цѣлую ночь безъ сна металась въ постели. Но съ дѣдушкой было совсѣмъ особенное. Его долгая жизнь была въ высшей степени практическая и вся ушла въ пріобрѣтеніе. И вдругъ на старости лѣтъ онъ сдѣлался романтикомъ. Съ тѣхъ поръ какъ ревматизмъ приковалъ его къ дому и заставилъ передать дѣла сыну, онъ сталъ какъ-то онъ душою и причудливъ. Онъ просилъ всѣхъ чтобъ ему разказывали разныя исторіи и самъ онъ разказывалъ намъ дѣтямъ много разныхъ случаевъ изъ прежней жизни своей и сказки которыя зналъ или самъ выдумывалъ. Но онъ какъ будто жилъ прежнею молодостью въ любви къ младшей своей дочкѣ Ленѣ. Онъ уже воспиталъ и хорошо выдалъ замужъ четырехъ дочерей и теперь все его сердце отдалось младшей, и онъ всю нѣжность съ которой относился ко всей семьѣ перенесъ на эту дочку. Ленушкѣ онъ никогда ни въ чемъ не могъ отказать, каждое ея желаніе было его собственнымъ желаніемъ и еще сильнѣйшимъ чѣмъ у нея самой. Надо чтобы только ей что-нибудь понравилось и дѣдушка покупалъ, если даже она объ этомъ не просила и не имѣла въ виду похваливъ что-нибудь получить это. Ленушка была утѣхой его старости. Тетя Лена, хотя конечно далеко не была такою красавицей какой ее представлялъ дѣдушка, была однако совсѣмъ миленькая. Она была изъ тѣхъ счастливыхъ натуръ которымъ то кажется хорошо среди чего онѣ живутъ и хлопочутъ. Она соединяла въ себѣ самыя разнообразныя хорошія качества: она была и сильна и нѣжна, спокойна, подвижна, горда и вмѣстѣ съ тѣмъ мила и радушна. Дѣдушкѣ не было больше радости какъ смотрѣть какъ она идетъ въ гости. Это бывало обыкновенно въ воскресенье: онъ съ трудомъ выходилъ и садился предъ домомъ на скамеечку. Съ этого обсерваціоннаго пункта онъ могъ ее видѣть далеко, какъ она черезъ плотину, черезъ лугъ, переходить къ дальней деревушкѣ. Итакъ сидѣлъ онъ съ очками на носу и смотрѣлъ до тѣхъ поръ пока она не возвращалась назадъ. Охотно слушалъ онъ ея разговоры и изъ каждаго ея слова выводилъ заключеніе что это "не только самая хорошенькая, но и самая разумная дѣвочка въ нашемъ краю". Одна была у него забота. Онъ вовсе не былъ такъ богатъ, какъ о немъ говорили. Каждой изъ своихъ замужнихъ дочерей далъ по десяти тысячъ гульденовъ въ приданое. Разные расходы и четыре свадьбы, которыя обставлялись богато (и дѣдушка этимъ гордился), унесли еще тысячи двѣ гульденовъ. Все это были слишкомъ большіе расходы для тогдашняго времени въ нашихъ краяхъ. У него осталось еще ровно столько чтобъ и Елену выдать также какъ и другихъ ея сестеръ. Не то его заботило что онъ (онъ это зналъ одинъ) останется бѣдный старикъ безъ гульдена въ карманѣ. Его сокрушало что для такой дѣвочки не можетъ онъ найти жениха изъ высшихъ слоевъ общества. И ему очень понравился этотъ Вильгельмъ Гергардъ именно тѣмъ что имѣлъ хорошія манеры, и говоритъ какъ человѣкъ высшаго, по его мнѣнію, общества. Все это вмѣстѣ было причиной что дѣдушка оказался на сторонѣ Лены. Онъ рѣшился дать благопріятный отвѣтъ если молодой человѣкъ будетъ просить руки его дочери. Мой отецъ, напротивъ, былъ въ періодѣ самаго практическаго настроенія въ то время и говорилъ противъ молодаго человѣка. Пусть это красивый и милый малый. Но посудите, не имѣть никакихъ занятій и никакого положенія! И еще этотъ его подозрительный спутникъ, такое скверное сообщество!

Бабушка колебалась; отецъ мой смутилъ ее своими сомнѣніями; съ другой стороны, ея материнское сердце сочувствовало дочерней любви. Бракъ безъ любви считала бы она грѣхомъ. Кромѣ того она такъ привыкла исполнять каждое желаніе своей Ленушки. Всѣ считали Лену гордою и холодною дѣвушкой, всѣ, кромѣ матери. Она знала что если ея Ленушкѣ что-нибудь закрадется въ голову или въ сердечко, то никакія силы ее не остановятъ, и что она поставитъ на своемъ непремѣнно. Матушка тоже колебались. Какъ молодая женщина она конечно была на сторонѣ влюбленныхъ и какъ сестра была за жениха котораго рекомендовалъ ея ученый братъ. Что касается моего отца, то онъ приводилъ столько причинъ по которымъ эта свадьба невозможна, и чѣмъ дальше тѣмъ упорнѣе отстаивалъ свое мнѣніе. Конечно все это я узналъ въ послѣдствіи, со словъ другихъ. Какъ очевидецъ, разкажу чему былъ свидѣтелемъ. Дней черезъ четырнадцать послѣ перваго посѣщенія, пришелъ Вильгельмъ Гебгардъ опять, но уже безъ своего спутника, и этимъ очень выигралъ жъ общемъ мнѣніи. Его приняли привѣтливо и просили побыть подольше. Онъ прожилъ три дня. Робкій и скромный онъ казался моложе чѣмъ былъ въ самомъ дѣлѣ и это внушило къ нему большое довѣріе. Ему охотно вѣрили, и отецъ мой началъ его разспрашивать о его состояніи. У насъ не сомнѣвались болѣе что онъ владѣлъ въ своемъ городѣ двухъэтажнымъ домомъ, а такое имущество конечно превышало приданое Лены въ десять тысячъ гульденовъ. Однако одними доходами съ этого дома жить было еще нельзя, и Вильгельмъ, какъ онъ самъ откровенно сознался, не имѣлъ опредѣленнаго занятія. Но онъ такъ недавно вернулся изъ путешествія и не успѣлъ еще осмотрѣться. Такимъ практическимъ людямъ какъ мой дѣдъ и отецъ было противно что молодой человѣкъ получаетъ за женой порядочное приданое и хочетъ начать занятіе съ капиталомъ котораго онъ не наживалъ. Но положеніе гостя въ нашемъ домѣ много улучшилось; съ нимъ гуляли, ему позволяли съ тетей ходить подъ руку, даже позволяли ему опережать съ ней общество и говорить съ ней одною. Я вспоминаю теперь какъ на этихъ прогулкахъ матушка часто отзывала меня къ себѣ, когда я, по старой привычкѣ, цѣплялся за платье тети Лены. Вильгельмъ Гебгардъ на этотъ разъ наконецъ объяснилъ свои намѣренія дѣдушкѣ и потомъ уѣхалъ.

Дней черезъ десять вывезена была на свѣтъ Божій старая коляска и работникъ вымылъ ее и даже кое-гдѣ заново покрасилъ. Коляску эту звали въ семьѣ у насъ Ноевымъ Ковчегомъ. Дѣдушка купилъ ее на распродажѣ имущества послѣ одного умершаго декана, за чистенькихъ пятьдесятъ пять гульденовъ. Она еще и больше пожалуй стоила -- вся она была выкрашена красною краской. Такъ красились у насъ коляски богатыхъ декановъ, епископовъ и пробстовъ. Дѣдушка не хотѣлъ чтобъ его сочли принадлежащимъ къ духовенству, и красная краска замѣнена была голубою. Но такъ какъ слой голубой краски былъ не очень густъ, то яркая красная краска выступила отъ времени въ разныхъ мѣстахъ наружу и вышло какое-то странное смѣшеніе цвѣтовъ. Но все-таки, этотъ Ноевъ Ковчегъ составлялъ гордость дѣдушки и всего нашего семейства. Во всей окрестности ни у кого изъ поселянъ кромѣ насъ не было коляски. Дѣдушка не любилъ выказывать претензіи на роскошь и возбуждать ревность сосѣдей, а потому Ноевъ Ковчегъ показывался на свѣтъ Божій очень рѣдко, въ важныхъ случаяхъ. Всегда что-нибудь значило когда его вывозили и начинали его мыть и класть подушки и сундучки, которые лежали обыкновенно въ чуланѣ. Въ нынѣшнее изнѣженное и развращенное время показалась бы смѣшна коляска на толстыхъ дрожинахъ и такая же тряская какъ обыкновенная крестьянская телѣга. Гордились собственно только двумя высокими выгнутыми рессорами, на которыхъ покоилось сидѣнье. Кажется ни разу не случалось съѣздить куда-нибудь въ этомъ экипажѣ безъ маленькаго приключенія. Много лѣтъ могъ считать за собой нашъ Ковчегъ и бабушка всегда съ большимъ опасеніемъ смотрѣла когда старикъ садился въ него. "Лучше бы въ телѣгѣ", говорила она. Но все же это была коляска, и разъ ее купили, надо было въ ней и ѣздить. Появленіе коляски для меня знаменовало всегда что-то торжественное и праздничное. Хорошо помню какъ взобрался въ коляску дѣдушка и за нимъ полѣзъ отецъ, оба въ праздничныхъ кафтанахъ; какъ бабушка и матушка прощались съ ними, и наказывали все осмотрѣть и узнать хорошенько и домъ Гебгарда и его семью; какъ потомъ мы всѣ стояли у дверей и долго слѣдили за коляской пока она не скрылась за деревьями, а мы все стояли и задумчиво смотрѣли вслѣдъ. "Бѣдный мой Мельхіоръ, сказала наконецъ, вздохнувъ, бабушка, не думала я чтобъ ему пришлось на старости, съ своею подагрой, двадцать миль сдѣлать! Шутка ли! Но чего не сдѣлаешь для своего дитяти! Чтобы хоть это повело къ чему-нибудь! Дай-то Богъ!"

Долго пробыли наши путешественники въ отсутствіи. Двадцать миль въ тяжелой коляскѣ, да еще на своихъ рабочихъ лошадяхъ, по скверной тогдашней дорогѣ, не шутка. И только чрезъ десять дней, коляска, звеня и стуча, показалась на дворѣ, бабушка и матушка выбѣжали на встрѣчу, а тетя Лена стала у изразцовой печки и осталась въ кухнѣ неподвижна и встревожена. Она только тогда показалась въ дверяхъ когда дѣдушка сказалъ: "а гдѣ же дѣвочка?" Онъ обнялъ тетю Лену и сказалъ тронутымъ голосомъ: "Ну, дай "Богъ тебѣ счастья! Ты невѣста!" При этихъ словахъ всѣ заплакали. Я плакалъ, и маленькія сестры, которыя выбѣжали къ дверямъ посмотрѣть коляску; плакала даже работница, всѣ давно и хорошо знали кто женихъ, хотя всѣ дѣлали видъ что ничего не замѣчаютъ. Всѣ находили что фрейлейнъ Елена поступила отлично и что у нея будетъ хорошенькій мужъ, мужъ очень пріятный! Лена всѣмъ подавала рука и убѣжала потомъ къ себѣ въ комнатку чтобы выплакаться. Я побѣжалъ за ней -- мнѣ хотѣлось сказать что она отлично сдѣлала, потому что всѣ такъ говорили.... "Не плачь тетя Лена -- ты отлично сдѣлала!" Она взяла меня къ себѣ на колѣни, поцѣловала и сказала: "дай Богъ чтобы ты сказалъ вѣрно!" Она принялась еще сильнѣе плакать и я ужь просто не зналъ что бы мнѣ такое сказать ей.

III.

Женихъ скоро пріѣхалъ, и такъ какъ ему дома нечего было дѣлать, пробылъ у насъ нѣсколько дней, и для насъ, дѣтей, это было веселое время; онъ приносилъ намъ колбасики и пряничныхъ лошадокъ, и когда съ невѣстой дѣлалъ въ Ноевомъ Ковчегѣ визиты къ сосѣдямъ, то насъ всегда бралъ съ собой. Столъ у насъ сдѣлался гораздо лучше. Гуси, индѣйки -- наши пріятели -- изчезали со двора, и на кухнѣ я былъ грустнымъ свидѣтелемъ ихъ мученій. Дядя Гебгардъ сидѣлъ всегда рядомъ съ тетей Леной и я часто видѣлъ какъ они подъ столомъ пожимали руки другъ другу. Видалъ я также какъ новый дядя часто крѣпко цѣловалъ и обнималъ тетю Лену когда она была одна. Я составилъ себѣ совершенно ясное понятіе что значитъ быть женихомъ. Это надо ѣздить въ гости въ коляскѣ, ходить въ праздничномъ кафтанѣ и затѣмъ уже конечно поцѣлуи, колбасики, объятія и пряничныя лошадки. Мнѣ представлялось какое это пріятное дѣло быть женихомъ. Во всемъ нашемъ обществѣ былъ одинъ грустный человѣкъ -- это Нейбергъ. Вы уже знаете, это былъ неудачный обожатель Лены. Нейбергъ, сынъ сельскаго врача, который при жизни своей былъ другомъ вашего дома, и роль эта перешла къ его сыну. Этотъ послѣдній тоже хотѣлъ сдѣлаться врачомъ, проваливался нѣсколько разъ на экзаменѣ и наконецъ помирился съ своею судьбой. Онъ жилъ доходами съ маленькаго имѣнія которое ему оставилъ отецъ. Въ послѣднее время онъ занимался только тѣмъ что запоминалъ разныя замѣчанія тети Лены, былъ ей послушенъ, и несмотря на постоянныя ея отказы, ухаживалъ за ней. Онъ самъ говорилъ что онъ вовсе не такой человѣкъ который былъ бы достоинъ Елены Брантъ. Онъ называлъ себя огороднымъ пугаломъ, человѣкомъ ни къ чему не годнымъ, который не можетъ выдержать даже самаго легкаго экзамена изъ хирургіи. Но все же никто не могъ ему запретить любоваться на Елену и любить ее. Это оставалось ему единственною отрадой въ жизни. Не было ли доказательствомъ его искренности то что даже послѣ помолвки онъ продолжалъ бывать у насъ каждый день? Но онъ былъ еще молчаливѣе, а послѣдніе дни и очень печаленъ. Никто его не спрашивалъ о причинѣ и это заставило его самого высказаться. Онъ говорилъ съ моею матушкой.

-- Вы всѣ думаете конечно, началъ онъ однажды послѣ отъѣзда Гебгарда,-- думаете что я грущу потому что Лена выходитъ за другаго. Совсѣмъ нѣтъ, я это нахожу очень естественнымъ, но я знаю что вы сомнѣваетесь на счетъ его состоянія, а Ленѣ вы потакаете потому что она влюблена. Ну, а если любовь эта приведетъ ее къ несчастію?

-- Что же, отвѣчала матушка,-- что же вы сдѣлали бы на нашемъ мѣстѣ? Вы сами утверждаете что любовь въ супружествѣ главная вещь. Развѣ можно запретить Ленѣ любить человѣка только потому что онъ бѣденъ?

-- Сохрани Богъ, отозвался Нейбергъ,-- по моему убѣжденію ничего не надо запрещать. Еслибы вы стали противиться, было бы еще хуже.

-- Ну, такъ какъ же?

-- Мнѣ хочется только, возразилъ онъ,-- чтобы вы хорошенько обо всемъ разузнали истину. Что не построено на истинѣ, то разрушится. Матушка объявила тогда ему что поѣздка невѣсты уже рѣшена. Тогда было обыкновеніе у насъ чтобы невѣста, если выходитъ замужъ на сторону, должна съѣздить до свадьбы къ жениху съ своими родными, чтобъ ознакомиться съ будущимъ домомъ. Матушка тоже хотѣла участвовать въ этой поѣздкѣ и увѣряла заботливаго Нейберга что намѣрена высмотрѣть все какъ можно лучше.

Поѣздка совершилась, но я въ ней не участвовалъ и могу только передать разказы которые безпрестанно слышалъ по возвращеніи всѣхъ домой. Тетя Лена сама не разказывала ничего, но тѣмъ болѣе разказывали матушка и бабушка. Онѣ были очень поражены тѣмъ что видѣли. Онѣ перебивали дѣдушку и моего отца и торопились докончить разказъ. По этимъ извѣстіямъ въ семьѣ Гебгарда все было-чрезвычайно хорошо. Мать жениха почтеннѣйшая женщина и сестры его самыя благородныя особы. Ленѣ и желать нельзя лучшей свекрови и лучшихъ золовокъ. Даже къ г. Альтману, оказалось, всѣ у насъ были несправедливы. Это правда, онъ немножко заносится и живётъ ужь слишкомъ по-барски, за то у него и манеры самыя благородныя. Все семейство такое что поучиться у нихъ какъ себя держать. Удивительно какъ пріятно всѣ себя чувствовали въ этомъ домѣ. И какъ тамъ нее дѣлается! Къ столу, напримѣръ, каждому, даже самому маленькому ребенку, подаютъ салфетку! Это была роскошь въ нашемъ краю тогда мало извѣстная. Невѣстѣ и ея подругамъ по утрамъ подавали апельсины. Всѣ эти мелочи были замѣчены и разказывались безъ устали, и всѣ радовались что Лена будетъ жить въ такомъ довольствѣ и въ пріятной обстановкѣ и въ такомъ большомъ городѣ. Только одно смущало какъ-то. Женихъ до сихъ поръ не подарилъ невѣстѣ жемчужнаго ожерелья. По обычаю онъ долженъ былъ это сдѣлать. Отецъ мой даже спросилъ объ этомъ и былъ непріятно пораженъ когда ему не могли показать ожерелья. Его увѣряли что Гебгардъ въ этомъ городѣ не могъ найти такого какое ему хотѣлось подарить и что онъ заказалъ уже въ другомъ мѣстѣ.

Несмотря на эти увѣренія отецъ мой началъ что-то подозрѣвать и скоро эти подозрѣнія въ немъ и во всемъ нашемъ семействѣ значительно разрослись.

Никто не замѣтилъ изъ насъ въ эти тревожные дни отсутствія Нейберга. Мы всѣ очень удивились когда увидѣли его идущаго къ намъ изъ лѣсу до большой дорогѣ съ котомкой за плечами и палкой въ рукѣ. Онъ былъ загрязненъ, запыленъ и замѣтно усталъ. Видно было что онъ ходилъ далеко. Ему, конечно, не дали пройти мимо, зазвали его, просили сѣсть, закусить и разказать куда онъ ходилъ. Онъ столько лѣтъ никуда не ходилъ изъ деревни, что ему вздумалось идти и куда? Онъ сѣлъ около дѣдушки, откашливался и былъ въ очевидномъ затрудненіи. "Ну, сказалъ онъ наконецъ, очень натурально что мнѣ вздумалось попутешествовать именно потому что я такъ здѣсь засидѣлся. Эти противныя занятія которыя мнѣ здѣсь такъ надоѣли! Не все ли равно, не правда ли? гдѣ бы ни приклонить свою лѣнивую голову? Да и что же? Весь свѣтъ нынче путешествуетъ...."

Потомъ онъ перемѣнилъ разговоръ, разказалъ что-то о посѣщеніи какого-то родственника и опросилъ бабушку довольна ли она своею поѣздкой? Бабушка тотчасъ начала торопливо все ту же пѣсню о приличіи и роскоши обстановки въ домѣ жениха и, разказывая, такъ увлеклась что не замѣчала, какъ Нейбергъ покачивалъ все головой и задумчиво бормоталъ: "да, да!" или "такъ, такъ!" упираясь подбородкомъ въ набалдашникъ своей палки. Когда Елена вышла (можетъ она устала слушать все тотъ же разказъ о женихѣ), Нейбергъ вдругъ, къ удивленію бабушки, высказался и въ полголоса пробормоталъ: "я былъ въ городѣ и все разузналъ объ этомъ семействѣ, также какъ и вы, а можетъ и гораздо лучше...."

-- Какъ, что? спрашивали всѣ въ одинъ голосъ.

-- Что мнѣ было здѣсь сидѣть когда Ленушка уѣхала; началъ Нейбергъ въ сильномъ волненіи, -- и я сказалъ себѣ: ты пойдешь въ городѣ и разузнаешь все. На женщинъ нельзя понадѣяться. Имъ можно пыли пуститъ въ глаза. А! что я правъ былъ, я вамъ это докажу, госпожа Брантъ!

Бабушка хотѣла возражать, но онъ нетерпѣливо махнулъ рукой и сказалъ дрожащимъ голосомъ:

-- Я не хочу васъ обидѣть и дѣло не въ томъ чтобы намъ съ вами спорить, а дѣло въ счастьѣ Ленушки.

-- Онъ правъ, замѣтилъ дѣдушка, и обратясь къ Нейбергу прибавилъ:-- Ну, а что ты такое узналъ?

Тогда Нейбергъ всталъ и, сильно жестикулируя, тономъ убѣжденія сказалъ почти такъ:

-- Разорены, кругомъ въ долгахъ, каждый волосъ на головѣ подлежитъ описи, ни одинъ камень ихъ дома не принадлежитъ имъ. Приданаго Лены не хватитъ далеко на уплату долговъ. И апельсины что вы ѣли,-- сказалъ онъ бабушкѣ и моей матери,-- взяты въ долгъ, и жемчугъ который пришлютъ взятъ въ долгъ у закладчика, конечно за тройную цѣну.

Сказавъ это, Нейбергъ, какъ бы возмущенный тѣмъ что такое извѣстіе принято такъ легко, вышелъ изъ комнаты и направился домой по улицѣ.

Всѣ наши семейные были поражены. Одинъ глядѣлъ ны другаго какъ будто хотѣлъ заговорить, но никто не начиналъ. Бабушка заговорила первая:

-- Вотъ, сказала она, -- дурацкія сплетни! Всякій знаетъ что дураку можно наплести что угодно! Но онъ хорошій малый, а только изъ ревности къ Ленушкѣ онъ все это выдумалъ. Знаете, когда человѣкъ становится какъ больной отъ ревности и досады....

-- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ дѣдушка покачивая головой,-- Нейбергъ не выдумываетъ, и то что онъ говоритъ....

Но дѣдушка не докончилъ, потому что вошла тетя Лена. Всѣ замолкли, никто не находился что говорить когда она внимательно посмотрѣла кругомъ на смущенныя лица и печально про себя усмѣхнулась. Дѣдушка посадилъ ее около себя на скамью и погладилъ по щечкѣ. Онъ хотѣлъ говорить, но не могъ. Отецъ мой, когда увидѣлъ слезы за глазахъ старика, нетерпѣливо вскочилъ, заложилъ руки за славу и вышелъ изъ комнаты. Бабушка и мать моя начали тотчасъ же всхлипывать. Только Лена осталась спокойна.

-- Батюшка, прошептала она,-- не тревожься, я знаю что ты хочешь мнѣ сказать. Что мнѣ надо дѣлать? Прикажи. Я ко всему готова. Только я ему ничего не хочу писать, потому что я его люблю и не разлюблю, что бы тамъ ни случилось.

-- Мы еще не такъ далеко зашли, дитя, возразилъ дѣдушка съ видимымъ принужденіемъ, -- мы хотимъ только знать какъ поступать. Поди напиши ему словечка два чтобъ онъ пріѣхалъ и объяснилъ намъ все откровенно.

-- Я сдѣлаю, батюшка, какъ ты приказываешь, сказала тетя Лена, и пошла къ себѣ.

Отецъ мой, братъ Лены, не былъ, къ несчастью, такъ кротокъ какъ дѣдушка. Когда онъ услыхалъ что сестра его пишетъ къ жениху, онъ поспѣшилъ къ ней и велѣлъ разъ навсегда прекратить все это. Такой человѣкъ: никакого положенія, никакихъ занятій, никакого состоянія, одни долги, да игра на скрипкѣ! Никогда ей за нимъ не быть!

Лена отвѣчала ему спокойно и усмѣхаясь, онъ же, все больше сердясь, велѣлъ ей написать что она считаетъ Гебгарда за низкаго обманщика и презираетъ его. Если она этого не сдѣлаетъ, онъ ее не считаетъ своею сестрой.

-- Я этого не сдѣлаю, сказала Лена спокойно. И мой отецъ ушелъ отъ нея въ сильномъ гнѣвѣ. Онъ объявилъ громогласно что съ этой минуты умываетъ руки во всей этой глупой исторіи и не будетъ вмѣшиваться, пусть сестра идетъ за кого хочетъ.

Въ тотъ же вечеръ мы получили маленькую посылочку. Ее передали моему отцу, такъ какъ ему передавалось все что адресовано было на имя "Мельхіоръ Брантъ и Сынъ". Онъ вскрылъ коробочку. Тамъ былъ жемчугъ. Съ гнѣвомъ бросилъ онъ его на столъ и потомъ, такъ какъ я одинъ тутъ случился въ комнатѣ, передалъ его мнѣ въ руки и сказалъ: отнеси это тетѣ Ленѣ и скажи ей что это слезы и что ей впредь кромѣ слезъ ждать нечего!

Я гордился этимъ порученіемъ и хотѣлъ исполнить его хорошенько. Неся жемчугъ я все повторялъ слова отца чтобы не забыть ихъ и передать вѣрно. Лена сидѣла въ уголкѣ у печки когда я вошедъ. Я поднялъ жемчугъ и передалъ:

-- Папа велѣлъ тебѣ сказать: это слезы и впредь кромѣ слезъ ждать тебѣ нечего...

Тетя Лена схватила жемчугъ, приникла къ нему пылающимъ лицомъ и по красивымъ зернамъ ожерелья покатились жемчужныя слезы горя.

IV.

Дядя Гебгардъ не заставилъ себя дожидаться. На вызовъ тети Лены онъ тотчасъ явился. Изъ всего семейства можетъ опять одинъ я встрѣтилъ его попрежяему сердечно. Я уже зналъ что у него совсѣмъ нѣтъ денегъ и что онъ не хочетъ отдавать какихъ-то денегъ, но во мнѣ заговорила какая-то привязанность къ дядѣ Гебгарду и мнѣ было жалко что у него, бѣднаго, нѣтъ денегъ. Онъ это почувствовалъ и еще разъ оборотился меня поцѣловать послѣ холодныхъ рукопожатій съ которыми его встрѣтили. Я замѣтилъ что теперь онъ не принесъ намъ ни пряниковъ, ни колбасиковъ. За столомъ я вслухъ замѣтилъ что прежде, при дядѣ Гебгардѣ, кушанья у насъ за обѣдомъ были лучше. Послѣ обѣда еще стало скучнѣе чѣмъ до обѣда и вечеръ прошелъ въ молчаніи и прошелъ бы еще хуже еслибъ я не замѣтилъ что на этотъ разъ дядя Гебгардъ принесъ свою скрипку. Мать моя и бабушка столько говорили объ игрѣ его на скрипкѣ что я очень желалъ ее послушать. Я началъ просить его поиграть и сдѣлалъ этою просьбой большую услугу обществу, которое просто не знало что дѣлать съ нимъ и съ собой. Всѣ стали его просить и дядя Гебгардъ взялъ свою скрипку. Онъ сыгралъ нѣсколько венгерскихъ и цыганскихъ пѣсенъ. Я конечно не могъ имѣть овеего мнѣнія объ одѣ, какъ ребенокъ, но мой дѣдушка, старый Чехъ, самъ игралъ когда-то и былъ тронутъ. Даже мой отецъ тихонько сказалъ, что нельзя повѣрить чтобы могъ такъ играть человѣкъ до уши въ долгахъ. Съ первыхъ же звуковъ отъ сердецъ нашихъ стала отлетать тяжесть которая давила цѣлый месяцъ. Всѣ были заинтересованы и растроганы, и всѣ какъ-то заговорили съ дядей Гебгардомъ попрежнему, какъ будто у него не было ни одного крейцера долгу. У бабушки вырвалось что одна такая игра стоитъ тысячъ гульденовъ, а отецъ мой шепнулъ матушкѣ: "эти артисты никогда ничего не получаютъ". Матушка отвѣтила ему задумчиво: "много надо имѣть горя на сердцѣ чтобъ играть такъ печально!" Самая споконая изъ всѣхъ была тетя Лена, которая сидѣла въ своемъ уголку, гдѣ ее совсѣмъ не было видно, только глаза ея блестѣли иногда въ темнотѣ!

Вслѣдствіе этого вечера дѣдушка принялъ, рѣшеніе въ тотъ же день переговорить съ женихомъ объ его печальныхъ обстоятельствахъ. Онъ однако отложилъ это непріятное объясненіе до утра. Но когда наступило утро, дяди Гебгарда не было и помину. Онъ ушелъ очень рано.

Смущеніе было велико. Никто не зналъ какъ себѣ это объяснить. Отецъ мой рѣшилъ что дѣло бросовое и что счастливо оно еще кончилось. Но явилась тетя Лена и сообщила, что она сама уговорила жениха уйти.

-- Ты съ нимъ покончила и отказала? быстро спросилъ мой отецъ.

-- Нѣтъ, сухо отвѣчала та.-- Я только хотѣла препудредитъ допросъ и разъяснить все что нужно. Наединѣ со мной ему легче было дѣлать признанія, я же передамъ вамъ ихъ всѣ.

Она сѣла и начала тономъ спокойнаго разказа.

-- На девятнадцатомъ году Гебгардъ отправился заграницу путешествовать послѣ смерти своего отца. Покойный предназначалъ его для торговой дѣятельности. Мальчикъ не имѣлъ къ ней ни малѣйшей склонности. Онъ хотѣлъ осмотрѣться, поискать счастья и подходящихъ занятій. Онъ не былъ созданъ сидѣть сиднемъ у домашняго очага. Его опекунх Альтманъ далъ ему небольшую сумму. Случайно познакомился Гебгардъ съ однимъ молодымъ венгерскимъ магнатомъ. Магнатъ очень его полюбилъ и сдѣлалъ его своимъ домашнимъ секретаремъ, собственно же они были друзья. Они много путешествовали вмѣстѣ, преимущественно по Венгріи. Гебгардъ былъ счастливъ. Онъ скакалъ верхомъ, охотился, жилъ въ величественныхъ венгерскихъ "лустахъ", учился на скрипкѣ у одного Цыгана. Счастливые годы -- веселая и дикая жизнь! Сдѣлавшись совершеннолѣтнимъ, онъ писалъ своему родственнику и опекуну Альтману чтобы тотъ принялъ на себя управленіе его имуществомъ. Онъ не особенно безпокоился объ этомъ небольшомъ имуществѣ, даже когда услыхалъ что Альтманъ пускается на разныя рискованныя спекуляціи и, очень вѣроятно, тратитъ его деньги. Онъ имѣлъ хорошее и пріятное положеніе и даже радовался что отцовское наслѣдство идетъ на пользу его же роднымъ.

Венгерскій магнатъ, другъ его, на охотѣ упалъ съ дикой степной лошади, расшибся и умеръ. Гебгардъ вдругъ очутился безпомощнымъ и одинокимъ. Умершій другъ обѣщалъ позаботиться о его судьбѣ, но наслѣдники имѣній не сочли себя обязанными помогать незнакомому человѣку. Въ это же время онъ получилъ письмо. Ему писали что семейство его разорено, просили у него же помощи и вызывали немедленно домой. Въ Венгріи Гебгарду ждать было нечего -- со смертью друга все кругомъ ему опротивѣло и онъ поѣхалъ на родину. Въ письмѣ говорилось еще что онъ долженъ спасти честь и достоинство фамиліи. Еслибы Гебгардъ не возвратился, тогда его родные за долги должны были идти въ тюрьму. Ихъ домъ, единственное достояніе его старухи-матери, долженъ былъ быть проданъ. Возвращеніе Гебгарда обнадежило кредиторовъ, потому что Альтманъ бралъ деньги и на его имя. Кредиторамъ представили что они ничего не достигнутъ если разорятъ и обезчестятъ цѣлую фамилію и что напротивъ очень могутъ получить если дадутъ Гебгарду отсрочку. Альтманъ кромѣ того увѣрилъ ихъ что за Гебгардомъ дѣло не станетъ, что онъ скоро сдѣлаетъ блестящую партію. Онъ изъ приданаго невѣсты уплатитъ всѣ долги. А Гебгардъ узналъ что въ немъ одномъ единственная нядежда семейства. Кредиторы согласились на самую короткую отсрочку. Еслибъ онъ не пошелъ на это соглашене, то онъ съ своимъ родственникомъ долженъ бы былъ или въ тюрьму и мать свою и сестеръ-дѣвушекъ пустить по міру. Незнакомый съ торговыми дѣлами и оборотами, Гебгардъ легко довѣрился родственнику. Все это разказалъ онъ мнѣ сегодня, но я съ самаго начала знала это изъ его отрывочныхъ намековъ. Онъ меня не обманывалъ -- я знала что дѣлаю. Да, это правда -- родственникъ его привелъ его сюда чтобы насъ обмануть. Хотѣли только моего приданаго. Но во второй разъ онъ пришелъ одинъ, уже по своей волѣ, и разказалъ мнѣ все. Онъ уже хотѣлъ со мной проститься совсѣмъ.

-- Теперь конечно, сказалъ мой отецъ, -- теперь ты конечно сомнѣваться не станешь, ты знаешь что они хотѣли сдѣлать съ твоимъ приданымъ?

-- Кокой вамъ отъ того убытокъ, улыбаясь замѣтила тетя Лена, -- еслибы мое приданое и истрачено было? Развѣ я не говорила тебѣ -- я его люблю! Какое лучшее употребленіе я могу сдѣлать изъ этихъ денегъ? Я его спасу отъ тюрьмы и позора. Ему нужно мое приданое, но и я ему нужна. Онъ не практическій человѣкъ какъ вы. Онъ художникъ по натурѣ, и его ли вина что онъ не могъ и не умѣлъ такъ сколачивать состояніе какъ люди практическіе?

Она встала, какъ бы высказавъ все что надо. Послѣ этого я припоминаю было у насъ въ дому какъ-то пасмурно. По дому ходили тихо, какъ будто былъ кто-нибудь опасно боленъ. Дѣдушка задумчиво сидѣлъ на своей качалкѣ; бабушка приходила къ нему и разказывала какъ безпокойно Левушка опять провела ночь. Мой отецъ въ горѣ всегда былъ раздражителенъ и не одинъ толчокъ получилъ я за это непріятное время. Несмотря за то что тетя Лена, наконецъ, прекратила всякія разсужденія по этому вопросу, ее все-таки не оставляли въ покоѣ; ей представляли за какое несчастіе она шла. По здравому смыслу уже ей надо непремѣнно оставитъ это дѣло. Ни о чемъ другомъ въ домѣ не говорили. Я самъ такъ интересовался этимъ что когда начинали говорить о чемъ-нибудь другомъ, я не слушалъ. Но одна сцена врѣзалась особенно въ моей памяти. Сказаны были только нѣсколько словъ, но они произвели за меня такое впечатлѣніе какъ потомъ не производили самые патетическія сцены трагедій.

Это было утромъ. Дѣдушка сидѣлъ на своей качалкѣ. Тетя Лена стояла у камина и противъ зеркала которое поставила на каминную полку разчесывала свои длинные, черные волосы. Дѣдушка опять заговорилъ на ту же тему, за которую говорили не одну недѣлю. Тетя Лена почти не отвѣ чала, и это я понималъ что отвѣчать ей нечего. Я разсуждалъ про себя -- всѣ эти безконечные разговоры бѣдной тетушкѣ должны страшно наскучить. Я удивлялся еще ея терпѣнію. Рука ея однако все болѣе и болѣе дрожала на длинныхъ волосахъ пока дѣдушка говорилъ про плутовъ-родственниковъ Гебгарда. Она какъ будто пріостанавливала иногда руку съ гребнемъ. Дѣдушка замолчалъ, ожидая ея отвѣта. Отвѣта не было. Тогда старикъ поднялся за своихъ больныхъ ногахъ, поднялъ правую руку, оперся лѣвою о кресло и сказалъ глухимъ голосомъ:

-- Лена! Слушай! Если ты собою не дорожишь, ты не знаешь что еще съ тобой тогда будетъ!

Тетя Лена подошла къ старику и съ блѣдными губами и сверкающими глазами отвѣтила:

-- Я буду просить милостыни, но никогда не подойду къ вашимъ дверямъ....

Я не знаю какія были послѣдствія. Сцена эта въ моей памяти рѣзко осталась какъ будто картина въ рамкѣ. Я знаю только -- свадьба наконецъ устроилась и я жаловался въ тотъ день матушкѣ и тетѣ Ленѣ что свадьба вовсе не веселая. Я уже зналъ какія должны быть свадьбы, потому что всего за годъ предъ этимъ тетя Розалія выходила замужъ. Ея свадьба была для меня идеаломъ свадебъ. Женихъ, веселый, богатый малый, привезъ съ собой всѣхъ своихъ братьевъ и родственниковъ. То были краснощекіе, здоровые деревенскіе хозяева. Дѣдушка угощалъ весь околотокъ -- танцевали, пѣли, по дому и по двору раздавались крики и смѣхъ, и деревенская молодежь веселилась до утра. Теперь было совсѣмъ иначе. Съ нашей стороны были только семейные, родные моего отца, которые на эту свадьбу смотрѣли съ такимъ же предубѣжденіемъ. Женихъ привезъ съ собою только одну молоденькую сестренку, которая робко и тихо бродила по дому. Точно она боялась упрековъ или непріятностей. О танцахъ никто и не думалъ. Никто не подумалъ и о деревенской молодежи. Вообще этотъ странный день въ моемъ воспоминаніи не сказывается ничѣмъ пріятнымъ и веселымъ.

Въ одно утро, вскорѣ, тетя Лена съ мужемъ и его сестрой уѣхали въ коляскѣ. Въ числѣ прощавшихся стоялъ у крыльца и Нейбергъ. Когда новобрачная ему протянула руку, онъ притянулъ ее немного къ себѣ и сказалъ ей на ухо прерывающимся голосомъ, со слезами на глазахъ:

-- Ленушка! Ты знаешь, у меня есть немножко, если ты будешь нуждаться....

Къ удивленію присутствующихъ (они этихъ словъ не слыхали) Лена вдругъ обняла Нейберга и поцѣловала и вскочила въ коляску. Коляска тяжело двинулась съ мѣста. Мы смотрѣли вслѣдъ, пока ее было видно, потомъ молча разошлись. Всѣ сѣли дома, молчаливые и печальные, точно послѣ похоронъ.

Въ первое же воскресенье, когда тетя Лена пошла съ мужемъ въ церковь, она увидѣла у дверей церковныхъ маленькаго старичка въ засаленномъ, длинномъ сюртукѣ, со старою вытертою шляпой въ рукахъ. Лена приняла его за нищаго. Но онъ захлопоталъ и началъ къ нимъ проталкиваться за встрѣчу. Онъ сталъ около Лены такъ близко что задѣлъ ея праздничное платье своимъ засаленнымъ рукавомъ. Онъ сказалъ Ленѣ какимъ-то смѣшнымъ, театральнымъ шепотомъ, такъ что всѣ прихожане могли слышать:

-- Если въ слѣдующее воскресенье мнѣ не будетъ заплачено за это ожерелье, я сорву его при всѣхъ съ вашей шеи...

Лена увидѣла измѣнившееся лицо мужа и его руку поднятую надъ головой старика. Она отстранила мужнину руку, сняла съ шеи ожерелье и передала старику.

-- Не надо мнѣ ожерелья! бранчиво заговорилъ тотъ, оно продано, я хочу свои денежки получить.

Лева взяла ожерелье обратно и вошла въ церковь.

Въ слѣдующее воскресенье за ожерелье было заплачено и оно само продано. Заплачено за мебель, уплачено еще много векселей и Лена въ своей дѣятельности зашла такъ далеко что хотѣла продать все что было чтобъ уплачивать долги. Впрочемъ и судъ принялъ въ этомъ участіе и продалъ домъ. Вотъ въ нѣсколькихъ словахъ медовый мѣсяцъ тети Лены. Она не писала въ своихъ письмахъ къ вамъ объ этомъ. Ни одной жалобы не вырвалось у нея, хотя не исполнились планы которые она составляла задолго до свадьбы. Но милостыни просить не пошла тетя Лена.

Съ маленькою суммой которая осталась отъ продажи дома арендовала она фермочку съ землей близь города. Потомъ продала свои платья и украшенія и съ этимъ начала свое хозяйство. Никто изъ насъ не видалъ ея въ этомъ положеніи -- какъ она работала въ полѣ. Дѣдушка былъ ужь слишкомъ старъ для разъѣздовъ и боленъ. А отецъ мой рѣшилъ не ѣхать къ ней пока она сама его не пригласитъ.

Черезъ годъ послѣ свадьбы мы получили извѣстіе что у нея родился мальчикъ, и что она довольна. Она можетъ содержать все семейство и старуху свекровь, которая живетъ съ ними. Чего же ей больше?

Въ одномъ письмѣ она говорила:

"О, какъ стали бы, вы отъ всего сердца просить прощенія у моего бѣднаго мужа еслибы видѣли какъ онъ въ дождь и въ зной трудится въ полѣ, какъ онъ носитъ овощи на базаръ и спинѣ. Мальчикъ мой, настоящій портретъ отца, цвѣтетъ и здоровѣетъ. Вечеромъ, когда не очень устанетъ, мужъ мой играетъ намъ съ мальчикомъ за скрипкѣ свои чудныя пѣсни. Мы счастливы..."

Прочитавъ это, дѣдушка продалъ коляску свою, лошадей, все лившее; взялъ свою долю капитала изъ обората "Брантъ и Сынъ" и послалъ эти деньги тетѣ Ленѣ. Чрезъ нѣсколько дней онѣ возвращены съ благодарностью. Тетя Лена писала что она въ нихъ не нуждалась.

Прошли три и четыре года. Дѣдушка почти уже не двигался съ мѣста, бабушка вдругъ опустилась и сильно постарѣла. Что было у нея въ эти четыре года, я не знаю, потому что уже былъ въ городѣ въ школѣ. Я знаю только что о тетѣ Ленѣ безпокоились больше прежняго.

Былъ несчастный годъ. Весной сильные дожди и бури испортили посѣвы. Что пощадили весеннія бури, то погубили ужасные лѣтніе жары. Со страхомъ ожидали зимы и всѣхъ ужасовъ голоднаго года. Правительство и магнаты воспользовались несчастіемъ нашей страны чтобы заселить пустыни Венгріи и основать тамъ новыя поселенія. Особыми объявленіями приглашались къ переселенію въ Венгрію. Духовенство и чиновники, которые въ этомъ переселеніи видѣли единственный исходъ, распространяли это объявленіе, ободряли бѣдныхъ къ переселенію, старались ихъ ссужать деньгами за дорогу. Казалось, чуть не цѣлая половина населенія страны собиралась выселяться. Объ Америкѣ и эмиграціи у насъ еще не знали. И поднялись всѣ изъ родныхъ мѣстъ въ плодородную Венгрію, которую намъ представили страной обѣтованною. По дорогамъ потянулись толпы пѣшихъ, ряды повозокъ, на дальній Востокъ....

Велико было смятеніе въ нашей семьѣ когда прошелъ слухъ что тетя Лена съ мужемъ и сыномъ также собираются въ Венгрію. Дѣдушка поднялся было самъ къ ней отговорить ее. Мой отецъ нарушилъ свое слово не ѣздить къ сестрѣ безъ приглашенія и собрался въ путь. Онъ пріѣхалъ въ Прагу, взялъ меня съ собой (тогда была вакація) и мы скоро отправились.

Мы нашли въ домикѣ, который арендовала тетя Лена, уже другаго жильца. Отъ него узнали что семья Гебгарда въ маленькой, крытой рогожкой повозкѣ, въ одну лошадку, уѣхала только вчера.

Не трудно было на парѣ нашихъ сильныхъ лошадей нагнать повозку. Отецъ мой не долго раздумывалъ, и мы въ тотъ день сдѣлали еще пряжку по указанному направленію Отдохнувшія лошади шли крупною рысью. Наши путешественники должны были быть уже близко, и мы внимательно посматривали на дорогу. Много повозокъ и семей обгоняли мы, во нашихъ не было видно. Около полудня увидали мы, наконецъ, въ сторонкѣ отъ дороги, въ тѣни кустовъ, повозку, которая, по соображеніямъ должна была принадлежать нашимъ. Мы оставили лошадей и свою толѣжку съ работникомъ на дорогѣ и чрезъ лѣсъ пошли къ этой повозкѣ.

Тропинка по которой мы шли спускалась въ оврагъ, и за кустами мы потеряли направленіе. Мы начали соображать такъ ли мы идемъ, когда услышали нѣжные звуки скрипки. Мы остановились тихонько. Отецъ мой спрятался за дерево и -- заплакалъ. Да, я помню, онъ плакалъ. Тихіе, стройные звуки разносились по воздуху, когда отецъ мой тихо пошелъ, стараясь не шумѣть вѣтвями. Я шелъ за нимъ также безсознательно тихо, притаивъ дыханіе. Мы остановились шагахъ въ двадцати отъ нашихъ путешественниковъ, за кустами. Мы могли видѣть ихъ ясно.

Маленькая крестьянская рогожная повозка была приворочена въ тѣни кустовъ и близь нея паслась спутанная лошадка. Дальше въ лѣсу, въ тѣни огромнаго бука, пріютилось все семейство. Дядя Гебгардъ сидѣлъ за поваленномъ деревѣ и съ большимъ оживленіемъ игралъ чешскую старую пѣсню. Короткополая шапочка оттѣняла его смуглое лицо, загорѣлое и обвѣтренное. Это лицо было попрежнему красиво, пожалуй еще красивѣе,-- на немъ появилось что-то сильное и мужественное. Онъ сбросилъ съ себя кафтанъ чтобы рукамъ было свободнѣе. Онъ положилъ ногу на ногу и играя пѣсню смотрѣлъ на ребенка, который припавъ на колѣни матери тихо дремалъ подъ игру. Тетя Лена положила одну руку за кудрявую головку своего ребенка, а другою подперла подбородокъ. Съ нѣжною улыбкой глядѣла она за мужа и слегка покачивала головой въ тактъ пѣсни. Она удивительно мало перемѣнилась. Кромѣ повязки на головѣ и крестьянскаго синяго платья, я съ перваго взгляда узналъ мою прежнюю хорошенькую тетю Лену. Правда, она нѣсколько пополнѣла, свѣжесть ея щекъ не была такъ ярка какъ прежде. Но милыя очертанія лица были тѣ же и глаза были какъ прежде темны и блестящи, только взглядъ сталъ кротче и спокойнѣе. Между ними стояли въ травѣ остатки простаго завтрака и большая кружка. На эту картину, озаренную яркимъ солнцемъ, мы смотрѣли въ волненіи,-- на эту картину мирнаго и спокойнаго, счастія. Казалось у отца моего не хватало духу нарушить это уединеніе, онъ все прятался въ кустахъ. Я же увидѣвъ свою прежнюю тетю Лену, не дожидаясь отца, невольно выскочилъ изъ кустовъ и кинулся на шею къ тетѣ и дядѣ Гебгарду и разцѣловалъ своего маленькаго племянника.

Что мнѣ дальше разказывать? То были чудныя минуты человѣческой любви и прощенія. Тетя Лена съ моимъ отцомъ встрѣтилась какъ самая нѣжная сестра; она была счастлива что видѣла своихъ семейныхъ предъ отъѣздомъ въ Венгрію. Она не перемѣнила намѣренія и спокойно отказалась отъ всѣхъ предложеній моего отца и его проектовъ. Отецъ мой былъ растроганъ и смягчился. Ребенокъ тети Лены плѣнился брелоками на жилетѣ моего отца и получилъ ихъ въ подарокъ вмѣстѣ съ золотою цѣпочкой. Сердца ваши были полны такой дружбы и любви взаимной. Да пошлетъ Господь много такихъ минутъ въ сердца людей!

Сцену эту никогда не забудетъ мое сердце. Мы сидѣли до вечерней зари. Тогда дядя Гебгардъ запретъ свою лошадку, мы простились, и повозка поѣхала въ путь. Мы долго ихъ провожали; что мы говорили и какъ разставались, мнѣ этого не описать.

Пока были живы дѣдушка и бабушка, мы получали изъ Венгріи письма. Но старики успокоились подъ зеленымъ холмикомъ нашего деревенскаго кладбища и мы ничего уже же слыхали о вашей тетѣ Ленѣ.

Н. Б--ВЪ.

"Русскій Вѣстникъ", No 4, 1875