Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание
Москва-Ленинград, Советский писатель, 1966
И. З. Суриков. Поэты суриковцы
217. Дядя Сидор
218. "От тоски-злодейки..."
219. Осенью в деревне
220. Родная песня
221. Родина
222. "Под зеленым навесом березы..."
223. Песня кузнеца
224. Песня крестьянская
Максим Леонович Леонов родился в августе 1872 года в деревне Полухино Тарусского уезда Калужской губернии. Проучился он в сельской школе всего полтора года. Десяти лет приехал с отцом в Москву, помогал ему в торговле. С детских лет увлекался чтением, чем вызывал постоянный гнев отца; приходилось читать тайком, по ночам. В своей автобиографии {Хранится в "Музее русских самоучек" (ПД).} Леонов рассказывает, что он решил сам писать стихи после того, как подростком прочитал стихотворения Сурикова.
Леонов был человеком исключительно деятельным. С конца 80-х -- начала 90х годов вокруг него создается кружок "писателей-самоучек". Впоследствии Леонов собирал разнообразные материалы о своих товарищах, задумал издание обширного сборника, отражающего их литературные труды. Он был издателем и редактором нескольких коллективных сборников произведений "самоучек", в которых и сам участвовал. Проявлял инициативу в разнообразных направлениях: от создания в начале XX века кружка "Друзья мира" (после ноты русского правительства, призывавшей другие европейские правительства к разоружению) до открытия бесплатной библиотеки-читальни в родном селе.
К началу XX века Леонов оставляет торговлю, становится литератором-профессионалом, выступает в печати с публицистическими произведениями, рассказами, очерками. По временам занимается различными книгоиздательскими и книготорговыми предприятиями.
В 1905--1910 годах в произведениях Леонова начинают сильнее звучать мотивы борьбы и гнева, активизируются связи с освободительным движением. Основанное им издательство "Искры" выпустило в свет книги "Пауки и мухи" К. Либкнехта, "За что борются люди, ходящие с красным знаменем" и другие. Есть сведения о том, что Леонов произнес речь на похоронах Н. Э. Баумана. Он неоднократно подвергался арестам и другим наказаниям за издание и распространение "недозволенной" литературы. {В. А. Ковалев, Поэт-суриковец М. Л. Леонов. -- "Русская литература. Труды Отдела новой русской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР. I", М. --Л., 1957, с. 257--259.}
После резких выступлений конкретно-обличительного характера в газете "Раннее утро" (они содержали критику тюремных порядков, а также намеки на видного чиновника) Леонову было предложено покинуть Москву. В конце 1910 года он переезжает в Архангельск, где организует издание газеты "Северное утро" (Леонов -- ее фактический, а с октября 1916 года и официальный редактор). После установления советской власти в Архангельске работал в местном Губоно, в отделении РОСТА, газете "Трудовой Север", в середине 20-х годов -- продавцом отдела детских игрушек. Умер в 1929 году.
Поэзии Леонов отдал дань в основном в молодые годы. Дебютировал он в московской газете "Вестник" 28 февраля 1887 года. Его стихотворения входят во многие сборники: "Родные звуки" (вып. 1 -- М., 1889; вып. 2 -- М., 1891), "Звезды" (М., 1891), "Думы" (М., 1895), "Грезы" (М., 1896), "Нужды" (М., 1896--1897), "Блестки" (вып. 1--2, М., 1890). Произведения разных жанров печатались им в "Родине", "Задушевном слове", "Народном благе", "Свете", "Русском курьере", "Новостях дня", многих провинциальных изданиях. Отдельными сборниками стихотворения публиковались трижды: "Первые звуки. Стихотворения Максима Леонова" (М., 1889), "Стихотворения. Издание второе, дополненное" (М., 1898), "Стихотворения и рассказы. Издание третье, дополненное" (М., 1905). Основные псевдонимы Леонова: Максим Горемыка, М. Дунин.
"Здравствуй, дядя Сидор,
Долго не видались!"
--"Да, долгонько, барин,
Правда, не встречались!..
А беда-то, слышал,
У меня какая?
В гроб меня загонит
Женка молодая!.."
-- "Как жена? да что ты!
Разве повенчался?.."
-- "Вот уж год, сударик,
И второй начался..."
-- "Кто ж тебя сосватал?"
-- "Сам, родной, женился;
Видно, враг попутал,
Вот и окрутился!
Взял ее, сиротку,
Разодел богато,
Для нее поставил
Новенькую хату.
Всем ей потрафляю,
Да не тут-то было!
Видно, с мужем старым
Ничего не мило:
Ходит молчаливо,
Друга вспоминает,
По ночам частенько,
Слышу я, рыдает.
Стану утешать я --
Взглянет так сурово...
Да, надел я, барин,
На себя оковы!
А не ждал, не чуял
Я беду такую..."
И повесил старый
Голову седую.
От тоски-злодейки
Да от злой кручины
Пролегли глубоко
На лице морщины.
От тоски-кручины
Кудри уж не вьются;
Про любовь и счастье
Песни не поются.
Запоешь ли песню,
Песню удалую --
Голос оборвется,
Запоешь другую...
В поле вьюга стонет,
Злобно завывает
И в лесу деревья
Старые качает.
Слыша эту песню,
Сердце больно бьется;
Хочешь петь про радость --
Про тоску поется;
Хочешь ты смеяться,
- Хочешь веселиться --
А слеза невольно
По щеке катится...
<1891>
Хмурый день осенний,
Дождик моросит,
Ветер злой, сердитый
Ставнями стучит.
Мглою обложились
Рощи и леса;
Смолкли перелетных
Птичек голоса.
Тучи дождевые
По небу плывут,
И с утра до ночи
Всё дожди идут.
Улица безлюдна,
Улица пуста,
Изредка услышишь:
Скрипнут ворота
И к колодцу баба
С ведрами пройдет...
Дождь без перерыва
Всё идет, идет...
Песня печальная, песня унылая
Слышится где-то в тиши;
Звуки, как ветер осенний, тоскливые
Льются из скорбной души.
Доля суровая, доля жестокая
В песне слагается той,
Жизнь горемычная, жизнь одинокая,
Жизнь с бесконечной тоской!..
<1898>
Тихий шум дубравы,
Песня соловья,
Робкое журчанье
Горного ручья;
Темный лес дремучий,
Пестрые луга...
Родина! о, как ты
Сердцу дорога!..
<1898>
Под зеленым навесом березы
Мы стояли обнявшись с тобою,
Ты роняла горячие слезы
И смотрела мне в очи с мольбою.
А до нас доносилися звуки
Соловьиной чарующей трели.
Мы хотели все высказать муки,
Но невольно друг друга робели.
Мы молчали, но этим молчаньем
Говорили мы много с тобою,
Хорошо ты меня понимала,
Да и ты была понята мною.
Мы пришли сюда, чтобы проститься,
Но "прости" с наших уст не срывалось,
И безумная мысль о разлуке
Позабытою так и осталась.
Ты шептала мне нежное слово,
Я твоей красотой восхищался;
А сквозь листья нависшей березы
Месяц ласково нам улыбался.
<1898>
Не взирай на мрак и голод,
Поднимай-ка выше молот,
Опускай и не робей
И по стали крепче бей.
Пусть огонь летит и свищет,
Пусть себе исхода ищет,
Ты на искры не взирай --
Сталь сильнее накаляй!
Пусть на твой удар, со стоном,
Сталь ответит гулким звоном, *
Ты героем будь, кузнец,
И из стали скуй венец.
Наряди в венец свободу
И пошли ее к народу,
Что в неволе злой живет
И к себе свободу ждет.
Не взирай на мрак и голод,
Подымай ты выше молот,
Опускай и не робей
И по стали крепче бей.
Скуй, кузнец, из крепкой стали
Цепи, чтоб они сковали
Тех, кто много-много лет
Омрачал науки свет.
Пусть они в цепях узнают,
Как томятся и страдают,
Как с цепями любо жить,
Как отрадно их носить.
Не взирай на мрак и голод,
Поднимай-ка выше молот,
Опускай и не робей
И по стали крепче бей!
Я песню крестьянскую вам пропою,
Послушайте, братья, вы песню мою:
Та песня в крестьянской избе рождена,
В ней только лишь правда и правда одна.
Мы света не знаем, во тьме мы живем,
Работаем много, но с голода мрем,
А с нами скотина от голода мрет --
Не знаем, кто лучше на свете живет.
И землю мы пашем, и косим, и жнем,
Одна лишь забота и ночью и днем --
О хлебе, чтоб только себя прокормить,
Да подать исправно казне заплатить.
О, подать! Зачем это всё и на что?
Мы платим, но сами не знаем мы то.
Плати! Не заплатишь -- корову сведут,
И лошадь и всё у тебя продадут.
Какое им дело, что с голоду мрешь,
Что по миру скоро с сумою пойдешь?
Оброк им скорее давай-подавай,
А сам ты с семьею ложись умирай.
Слыхали мы часто и слышим сейчас,
Что деньги, которые грабят у нас,
Идут на обжорство и пьянство вельмож.
На них не придет никогда вот падёж!
Какое им дело, что голодны мы,
Что мы задохнулись от мрака и тьмы?
Им только оброки давай-подавай,
А сам ты с семьею ложись умирай.
Да где ж справедливость законов твоих,
Мой боже! Ведь создал злодеев ты их,
Ведь дал ты им образ не хищных зверей,
А твой, в доброте бесконечной твоей.
За что же так терпим мы голод, нужду,
Мы трудимся вечно (и слава труду!) --
Они же, как трутни, в довольстве живут