Гези Поль - Антуан Матье

АНТУАНЪ МАТЬЁ.

ИЗЪ КНИГИ ПОЛЯ ГЁЗИ: "УГОЛОКЪ ЖИЗНИ БѢДНЯКОВЪ".

Улица Слѣпыхъ въ Лютихѣ -- маленькая, узкая, темная; она ведетъ къ берегу Мааса и оканчивается съ обѣихъ сторонъ домами. Ширина ея не болѣе четырехъ аршинъ, а изо всѣхъ этажей окаймляющихъ ее домовъ перекинуты веревки, на которыхъ сушатся рваныя юпки, панталоны и другое бѣлье. Дневной свѣтъ проникаетъ сюда. Только обрывками, на сколько позволяютъ развѣвающіяся рубища и остроконечности крышъ. Это вообще улица грязная, вонючая, вредная для здоровья; лужи въ ней не просыхаютъ и есть холодные, сырые углы, куда солнце даже лѣтомъ не проникаетъ.

Съ давнихъ поръ тутъ живутъ бѣдные рабочіе, привлекаемые дешевизной квартиръ. Цѣлое семейство помѣщается въ одной комнатѣ, гдѣ спятъ, ѣдятъ, стряпаютъ и стираютъ бѣлье.

Однажды утромъ, въ январѣ 184... года, изъ второго этажа одного изъ домовъ этой улицы неслись жалобные полузаглушенные стоны, пересѣкаемые по временамъ рѣзкими криками отъ невыносимой боли. Жена работника Матьё рожала.

Она мучилась часа три и, наконецъ, Антуанъ появился на свѣтъ.

При больной не было ни акушера, ни бабки. Сосѣдка исполняла должность и того и другой. Бѣдняки только въ крайности прибѣгаютъ къ помощи, за которую надо платить. Къ тому же въ народѣ всѣ женщины привыкли обращаться съ родами.

Антуанъ былъ седьмымъ ребенкомъ у жены Матьё. Остальные шестеро находились всѣ въ той-же комнатѣ: четыре дочери и два сына. Младшіе беззаботно играли передъ маленькой желѣзной печкой, съ дырявой крышкой, подъ которой тлѣло нѣсколько кусковъ шлака, выброшенныхъ изъ завода; а двѣ старшія дочери, осьми и девяти лѣтъ, смотрѣли молча, съ любопытствомъ вытянувъ шею, на странную сцену, происходившую передъ ними. На улицѣ стоялъ зимній холодъ, а квартира Матьё не имѣла другой комнаты, куда можно было бы удалить дѣтей. Впрочемъ, можетъ быть, объ этомъ никто и не подумалъ. Бѣднякамъ не время думать о приличіи и стыдливости. Приличіе и стыдливость принадлежатъ роскоши.

Новорожденнаго ребенка поспѣшно умыли и завернули въ ка кія-то невозможныя разношерстныя лохмотья. Потомъ сосѣдка ушла на работу и повѣрила малютку старшимъ сестрамъ, которыя, по прежнему, молча усѣлись подлѣ его постели. Мать впала въ то безчувственное забытье, которое всегда слѣдуетъ за родами, а малютка спалъ своимъ первымъ сномъ живаго существа въ тяжелой атмосферѣ маленькой, низкой комнаты, среди удушливаго зловонія отъ бѣлья родильницы, брошеннаго въ углу. Отъ времени до времени, дѣвочки заставляли молчать своихъ братьевъ и сестеръ, которые на секунду и хранили безмолвіе, нарушаемое только громкимъ дыханіемъ матери и легкимъ, едва слышнымъ -- малютки.

Къ двѣнадцати часамъ, къ обѣду, пришелъ Матьё.

-- А! промолвилъ онъ, увидавъ ребенка, нагнулся къ нему, долго смотрѣлъ на него и мрачно прибавилъ:-- еще одного придется кормить, жена.

-- Да, отвѣчала родильница тѣмъ же тономъ.

И только.

II.

Жозефъ Матьё былъ поденщикъ. Онъ выработывалъ то тамъ, то сямъ около двухъ франковъ въ день, т. е. когда была работа на заводахъ. Но не всегда нужны поденщики. Жена его не могла работать внѣ дома: дѣти требовали ея постояннаго присутствія. Она открыла у входа въ улицу Слѣпыхъ, близь Батской набережной, ларь съ яблоками и грушами, раздѣляя свое время между домашними хлопотами и мелочной торговлей. Старшія дочери ей помогали. Такимъ образомъ, она выручала тридцать пять сантимовъ въ день, даже до пятидесяти, по воскресеньямъ, въ хорошую лѣтнюю погоду, когда по набережной много гуляло народа.

На эти средства надо было накормить, одѣть и обуть восемь душъ, вскорѣ девять, изъ которыхъ шестеро дѣтей были вѣчно голодны. Поэтому и хлѣба, сѣраго, черстваго, дурно пропеченнаго, купленнаго съ большой уступкой, не было вволю, такъ что, по большей части, весь обѣдъ состоялъ изъ очень скудной порціи картофеля, только въ рѣдкихъ случаяхъ смазаннаго жиромъ. Въ семьѣ Матіё вставали изъ-за стола не съ полнымъ желудкомъ.

Легко себѣ представить ихъ жилище: комната въ пять метровъ длины и четыре ширины. Свѣтъ проникалъ черезъ единственное окно изъ узкой, темной улицы, какъ что всегда было сумрачно, туманно. Все убранство состояло изъ трехъ низкихъ, плоскихъ кроватей, одной большой и двухъ маленькихъ, замасленнаго стола и двухъ сломанныхъ стульевъ.

Что же касается до одежды, то она состояла изъ невозможныхъ лохмотьевъ: мать ходила въ юпкѣ и кофтѣ, до того изношенныхъ, что сквозь матерію проглядывалъ свѣтъ, отецъ -- въ побѣлѣвшихъ, нѣкогда синихъ полотняныхъ панталонахъ и въ блузѣ, испещренной заплатками, дѣтей же еле прикрывали тряпки, и зимою ихъ посинѣвшія маленькія тѣла судорожно трепетали отъ жгучаго прикосновенія мороза.

Вотъ почему появленіе на свѣтъ Антуана не было привѣтствовано шумной радостью.

Краткій разговоръ Матьё и его жены вполнѣ характеризовалъ ихъ положеніе и отношеніе къ ребенку.

Однако, они его не бросили. Ни въ первую минуту, ни въ послѣдствіи онъ никогда не слыхалъ горькой жалобы на свое рожденіе. Онъ былъ принятъ въ семью съ пассивной покорностью судьбѣ. Это былъ новый привѣсокъ къ ежедневно тяготившему ихъ бремени, которое было уже такъ тяжело, что прибавка была едва замѣтна. Сгорбленная подъ ярмомъ спина склонится еще немного ниже -- вотъ и все. Притомъ, всякое ощущеніе притупляется при близкомъ знакомствѣ съ бѣдностью, а бѣдность уже давно была полнымъ хозяиномъ у домашняго очага Матьё и его жены. Какъ далеко ни восходили въ прошедшее ихъ воспоминанія, они вѣчно видѣли бѣдность неотъемлемой принадлежностью ихъ жизни.

III.

Антуанъ взросъ въ этой средѣ.

Вскормленный исхудалою грудью, на улицѣ, подъ дождемъ и снѣгомъ, дыша зловонной атмосферой бѣднаго жилища, онъ, повидимому, былъ обреченной жертвой недуговъ, преслѣдующихъ дѣтство; однако, онъ ихъ избѣгъ. Какъ только мать спустила его съ рукъ, онъ сталъ валяться и бѣгать но улицѣ вмѣстѣ съ братьями и сестрами. Такъ же, какъ они да и всѣ сосѣднія дѣти, онъ дрожалъ отъ холода зимою и пекся на солнцѣ лѣтомъ, чесался и скребъ себѣ голову ногтями, обмакивалъ сухую корку хлѣба въ позеленѣвшей лужѣ стоячей воды. Полусгнившая кочерыжка капусты, найденная въ грудѣ остатковъ, казалась ему самымъ взысканнымъ лакомствомъ. Въ младенчествѣ всѣ дѣти равны и съ одинаковымъ беззаботнымъ легкомысліемъ относятся къ самымъ роскошнымъ и самымъ грубымъ предметамъ. Имъ еще незнакома человѣческая суетность. Дитя бѣдняка и дитя богача -- два родные брата, съ одинаковымъ удовольствіемъ играющіе на одной грудѣ песку.

Изъ улицы Слѣпыхъ Антуанъ перешелъ на Батскую набережную. Тамъ воздухъ былъ лучше, небо свѣтлѣе, солнце ярче блестѣло. Антуанъ проводилъ тутъ дни, полные исгиннаго счастья. Онъ бросалъ камни въ воду и съ любопытствомъ слѣдилъ за разбѣгавшимися по поверхности кружками. Онъ съ удивленіемъ любовался пароходами, сновавшими по Маасу. Но величайшее удовольствіе доставляли ему громадныя лошади, тащившія на бичевѣ тяжелыя барки и онъ слѣдовалъ за ними подпрыгивая, прислушиваясь къ стуку подковъ и старательно наблюдая за мѣрными движенія и лошадиныхъ головъ. Иногда онъ глубокомысленно удилъ рыбу съ помощью длинной палки, на которой висѣла веревка безъ крючка.

Онъ не всегда ѣлъ до сыта, но бѣгалъ, прыгалъ, рѣзвился въ сласть. О, какъ онъ весело игралъ въ чехарду съ сосѣдними мальчиками! Онъ физически съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе развивался. Въ шесть лѣтъ онъ былъ краснощекимъ, ловкимъ, проворнымъ мальчуганомъ.

IV.

Около этого времени онъ сталъ приносить пользу своимъ родителямъ.

Они приказывали ему собирать на мостовой лошадиный пометъ, который потомъ продавали огородникамъ. Семья отъ этого выручала нѣсколько сантимовъ, очень для нея пригодныхъ. Девять или десять разъ въ день, Антуанъ съ корзинкой въ рукахъ отправлялся на набережную и занимался сборомъ помета, ползая по камнямъ.

Его не посылали въ школу и онъ не учился ни читать, ни писать.

Позднѣе, онъ уже не ограничивался пометомъ, а сталъ собирать и остатки каменнаго угля. Въ предмѣстіяхъ Люттиха есть большія пустыя пространства, куда сваливаютъ груды шлака и золы съ заводовъ. Не успѣетъ телега вывалить это добро въ кучу, какъ цѣлая стая бѣдныхъ женщинъ, стариковъ и дѣтей налетаетъ со всѣхъ сторонъ, отыскивая палками и крюками остатки угля, сохранившіе еще какую нибудь цѣнность. Антуанъ игралъ энергичную роль въ этихъ группахъ, толкаясь и толкаемый изъ стороны въ сторону, среди криковъ и брани; однако, онъ всегда, благодаря упорству, ловкости и быстротѣ, успѣвалъ наполнить свою корзину.

Воспитанія онъ не получилъ никакого, кромѣ того, какое могло дать подобное существованіе. Онъ рано созналъ необходимость ежедневнаго, тяжелаго, безконечнаго труда. Онъ понялъ, безъ посторонней помощи, какъ трудно достается кусокъ хлѣба. Царапины на колѣняхъ отъ камней и шлака каждый вечеръ напоминали ему объ этомъ. Далѣе онъ ничего не видѣлъ. Встрѣтивъ случайно ребенка своего возраста, роскошно одѣтаго и весело бѣгающаго по скверу или по набережной, онъ и не думалъ сравнивать его съ собою.

Двѣнадцати лѣтъ Антуана отдали въ каменноугольную копь.

Съ той минуты, какъ онъ ступилъ ногою въ шахту, всѣмъ его существомъ, какъ умственнымъ, такъ и физическимъ, овладѣла глубокая ночь.

Внѣшняя жизнь полна уроками, которыми пользуются бѣдняки. Все, люди, вещи, солнце, природа внушаютъ смотрящимъ на нихъ дѣльныя мысли. Рабочіе на фабрикахъ не выпускаютъ изъ вида ничего совершающагося вокругъ нихъ; они шутятъ и смѣются съ своими товарищами.

Но въ угольныхъ копяхъ дѣло совершенно иное. Тамъ работаютъ въ темнотѣ, молча, по одиночкѣ. Утромъ, прежде чѣмъ опуститься въ шахту, работники еще мѣняются нѣсколькими торопливыми словами, даже слышится между ними смѣхъ, но когда, послѣ общей молитвы, они исчезаютъ во мракѣ шахты, то прекращается всякій говоръ и наступаетъ гробовая тишина. Такъ продолжается до самаго вечера.

Рудокопъ, работающій въ глубинѣ копи, плотникъ, ставящій стойки, поддерживающія галлереи, ребенокъ, который возитъ въ тележкахъ уголь по корридорамъ -- никто не имѣетъ съ кѣмъ промолвить слово и постепенно перестаетъ ощущать необходимость въ разговорѣ.

Антуанъ не жаловался на происшедшую въ его жизни перемѣну. Онъ также пассивно подчинился своей новой судьбѣ, какъ безропотно переносилъ всѣ лишенія прежней жизни. Мало по малу кругозоръ его ума, и дотолѣ довольно узкій, все уменьшался, хотя онъ этого самъ и не сознавалъ.

Его обязанности состояли въ перевозкѣ угля изъ копи къ выходному колодцу, въ тележкахъ, которыя тащили по рельсамъ маленькія коренастыя лошади. Въ продолженіи цѣлаго дня Антуанъ ходилъ взадъ и впередъ по низменнымъ галлереямъ, шлепая въ черной мягкой грязи. Сверху, съ потолка и стѣнъ, постоянно падали ему на плечи капли воды, а тяжелая кожанная шляпа рудокопа предохраняла его отъ сыпавшихся иногда обломковъ. Ни на минуту, съ утра до вечера, не прекращалось Это однообразное, скучное хожденіе, кромѣ краткихъ роздыховъ для ѣды. Никакое развлеченіе не нарушало мрачной, безмолвной скуки.

Его глаза видѣли только мерцающій блескъ фонаря, прикопленнаго къ тележкѣ и его отраженіе въ окружающей угольной массѣ, въ лужахъ воды, стоящей между рельсами и въ хомутѣ маленькой лошади; его уши слышали только глухой скрипъ тележекъ, отдаленный гулъ заступовъ въ глубинѣ копи и звяканіе цѣпи, подымавшей и опускавшей тележки черезъ выходной колодецъ. Иногда онъ покрикивалъ на свою лошадь и она отвѣчала ему, мотая головой. А по временамъ, мастеръ, повстрѣчавшись съ нимъ, грозно восклицалъ: -- "Ну, ну, лѣнтяй, поворачивайся), Если онъ перерѣзывалъ дорогу знакомому мальчику съ тележкой, выходившему изъ поперечныхъ галлерей, то рѣдко они мѣнялись словами и никогда имъ не входила въ голову какая нибудь шутка или дѣтская продѣлка. Они только молча смотрѣли другъ на друга.

Конюшни лошадей, употребляемыхъ въ копяхъ, находятся также подъ землею. Въ подобной конюшнѣ завтракалъ и обѣдалъ Антуанъ. Пока лошадь ѣла сѣно, онъ, сидя въ углу на мѣшкѣ, уплеталъ свой черный хлѣбъ и запивалъ его изъ фляжки холоднымъ кофе. Потомъ онъ съ удовольствіемъ заснулъ бы на нѣсколько минутъ и, дѣйствительно, иногда забывался, прислонившись головой къ стѣнѣ, но почти тотчасъ его будилъ голосъ мастера: "На работу! на работу!" Онъ вскакивалъ, поправлялъ хомутъ у лошади и снова начиналось безконечное хожденіе съ тележкой,

Мастеръ былъ очень грубъ съ Антуаномъ, но онъ такъ обращался со всѣми рабочими, старыми и молодыми. Онъ ни для кого не дѣлалъ исключенія. Постоянно имѣя дѣло съ хозяевами, онъ перенялъ у нихъ убѣжденіе, что рабочіе были вьючнымъ скотомъ, для котораго необходимы ругательства и удары. Соотвѣтственно этому онъ и велъ себя.

Выходя по вечерамъ изъ шахты, Антуанъ съ минуту былъ какъ пьяный и начиналъ скакать по двору, но вскорѣ усталость брала верхъ и онъ успокоивался. Онъ мирно возвращался къ своимъ родителямъ, снималъ грязную одежду, умывался и жадно съѣдалъ свой ужинъ, состоявшій изъ супа и картофеля. Потомъ, онъ бросался на постель и тотчасъ засыпалъ тяжелымъ сномъ.

На слѣдующій день та же жизнь начиналась съизнова.

VI.

Прошло нѣсколько лѣтъ; Антуанъ лишился отца и одного изъ братьевъ. Другой братъ его поступилъ въ армію. Двѣ старшія его сестры работали на фабрикѣ, а младшія чинили семейныя лохмотья и помогали по хозяйству матери, которая продолжала торговать яблоками.

Вся семья существовала на скудную выручку Антуана и его сестеръ работницъ. Мать, дочери и сынъ любили другъ друга по своему, безъ всякихъ нѣжностей. Ласки между ними были рѣдкостью. Никогда они не вели дружеской, откровенной бесѣды. Грубая жизнь притупляетъ сердце и лишаетъ его утонченной воспріимчивости. Необходимы очень сильныя потрясенія, чтобы возбудить истинное чувство.

Старшія дочери были очень грубы на словахъ и въ манерахъ; онѣ постоянно кричали, бранились и употребляли дурныя, неприличныя выраженія, занесенныя съ фабрикъ, и даже иногда дрались между собою. Онѣ не щадили и матери, когда послѣдняя дѣлала имъ замѣчаніе, но во время ея болѣзни, обѣ продали свои бронзовыя серьги, которыми очень гордились, и купили для матери вина.

Одна изъ нихъ, Франсуаза, имѣла ребенка и онъ жилъ въ семьѣ. Ему было отведено мѣсто за столомъ, но когда онъ капризничалъ, то его безъ церемоніи называли: "выбросокъ". Если же, напротивъ, какая нибудь сосѣдка осмѣливалась назвать ребенка этимъ эпитетомъ или хоть косвенно намекнуть на его незаконное происхожденіе, то бабушка и тетки принимали это за личное оскорбленіе и осыпали сосѣдку дождемъ самыхъ избранныхъ ругательствъ, причемъ не былъ забытъ никто изъ ея родственниковъ.

VII.

Позднѣе, игра, пьянство и веселыя женщины поочередно пополняли свободныя минуты въ жизни Антуана.

Игра имѣетъ могучую, притягательную силу для нѣкоторыхъ образованныхъ, развитыхъ людей, пользующихся всѣми удобствами жизни. Какъ же должна она привлекать несчастныхъ; и невѣжественныхъ? Для этихъ послѣднихъ игра -- сонъ во-очію. Отъ своего ежедневнаго труда они могутъ ждать только удовлетворенія и то неполнаго самыхъ необходимыхъ физическихъ потребностей. Далѣе, ихъ кругозоръ не идетъ. На что имъ надѣяться, какъ не на случайный выигрышъ? Онъ одинъ можетъ улучшить ихъ положеніе и осуществить сокровенныя надежды, озаряющія ихъ отупѣлые умы среди безсонной ночи. Вотъ почему, если женщины въ рабочемъ классѣ, поклоняясь той же судьбѣ, но въ иной формѣ, ставятъ свѣчи Мадонамъ, и ходятъ на богомолье, то мужчины жадно бросаются на игру. И тѣ и другіе ищутъ покровительства тайной, невѣдомой силы. Члены жокей-клуба и нищіе въ лохмотьяхъ, стоя передъ рулеткой, вѣрятъ одинаково въ скрытое произволеніе, вертящее стрѣлку.

Рудокопы, можетъ быть, болѣе всѣхъ рабочихъ склонны къ игрѣ. Безмолвная тишина шахтъ развиваетъ и поддерживаетъ мечтательность.

По воскресеніямъ рабочіе угольныхъ копей собираются въ кабачкахъ и играютъ въ кегли. При этомъ употребляются огромные тяжелые шары, требующіе отъ играющихъ силы и ловкости, что не мало увеличиваетъ прелесть игры. Выигравшій гордится двояко -- и своимъ счастьемъ, и своей ловкостью.

Обыкновенно партіи начинаются скромно; онѣ очень продолжительныя и ставка ничтожная. Но вскорѣ нетерпѣніе начинаетъ терзать играющихъ и горячка быстро развивается. Ставку увеличиваютъ и начинаютъ держать пари отдѣльно на тотъ или другой шаръ. Тѣснясь вдоль узкой, планированной полосы земли, гдѣ стоятъ кегли, играющіе пристально слѣдятъ за движеніями того, кто бросаетъ шаръ. Шаръ катится и разбиваетъ кегли; причемъ всегда слышны крики, восклицанія. Каждый обсуждаетъ ударъ, кто хвалитъ, кто порицаетъ.;Всѣ въ волненіи Пульсъ бьется сильнѣе обыкновеннаго, глаза блестятъ. Тутъ возрастъ не имѣетъ никакого значенія. И старые и молодые оди наково возбуждены.

Антуану были знакомы треволненія игры, такъ же какъ и самозабвеніе пьянства.

Въ первый разъ, когда онъ напился, то имъ руководило болѣе желаніе слѣдовать примѣру другихъ и быть "человѣкомъ", чѣмъ страсть въ водкѣ. Въ семнадцать лѣтъ, на всѣхъ ступеняхъ общественной лѣстницы, человѣкъ кичится своимъ распутствомъ. Въ послѣдствіи, въ Антуанѣ развилась уже склонность къ водкѣ, но онъ все-таки никогда не былъ горькимъ пьяницей.

Къ тому же у него, какъ у большей части его товарищей, страсть къ водкѣ проявляется только въ минуту получки, которая производится на копяхъ разъ въ двѣ недѣли.

Въ послѣдніе дни до получки, у рабочихъ карманы пусты. Они страдаютъ жаждой, обыкновенной, естественной, вполнѣ законной; но они не могутъ ея утолить и вотъ она становится жгучей, пламенной, ничѣмъ неутолимой. Денегъ ждутъ съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ. Какъ только онѣ въ рукахъ и пересчитаны, рабочіе бросаются въ кабаки, длинный рядъ которыхъ окружаетъ копи со всѣхъ сторонъ. Но еще прежде, каждый останавливается передъ ларемъ съ колбасой, сосисками и печенкой. Конечно, колбасы не свѣжи и печенка лошадиная не свѣжа, жестка, но вѣдь все же это мясо, что для рабочаго рѣдкость. Онъ покупаетъ за пять сантимовъ большой кусокъ печенки или колбасы, намазанной горчицей, и жадно его съѣдаетъ. Потомъ онъ спѣшитъ въ кабакъ. Стаканъ водки слѣдуетъ за стаканомъ. Всѣ молчатъ, никто не чувствуетъ необходимости въ разговорѣ. Всѣ хотятъ пить. Черезъ полчаса всѣ пьяны.

Когда жажда была слишкомъ сильна, то животный инстинктъ, слишкомъ долго сдержанный, мститъ за себя. Очень немногіе могутъ ему противостоять. Но кто же изъ проповѣдниковъ трезвости могъ бы поручиться за себя послѣ долгаго періода насильственнаго воздержанія?

Нетолько пьянство плѣнило юное воображеніе Антуана, но и другая, болѣе соблазнительная страсть овладѣла имъ.

Сладострастіе развивается очень рано въ народѣ, благодаря ежедневнымъ соблазнамъ жизни сообща, и постояннымъ зрѣлищамъ, которыя невольно возбуждаютъ животные инстинкты. Дѣвушки поддаются этому вліянію среды такъ же, какъ и юноши. Весною, по вечерамъ, тѣ и другія выходятъ на бульвары и садятся рядомъ на скамейки. Воздухъ теплый, ароматный проникаетъ въ жилы, растягиваетъ мускулы. Молодые люди прижимаются другъ къ другу, съ улыбкой вспоминая, какъ зимой въ нетопленной комнатѣ они дрожали отъ холода. Наступаетъ ночь. Страсти просыпаются. Слышны взрывы хохота... Молодая жизнь вступаетъ въ свои права.

Но тяжелое самозабвеніе пьянства и минутные восторги, доставляемые ласками легкихъ женщинъ, не могутъ развить умъ человѣка, который работаетъ только мускулами.

VIII.

Антуанъ достигъ девятнадцати лѣтъ.

Онъ уже болѣе не возитъ тележки, а самъ добываетъ уголь въ глубинѣ копи.

Лежа на боку на подмосткахъ, ибо тамъ нельзя стоять даже на колѣняхъ, онъ ударяетъ изо всей силы заступомъ по стѣнѣ и большіе куски угля падаютъ внизъ въ галлерею, гдѣ поденщикъ поднимаетъ ихъ и нагружаетъ тележки.

Потъ крупными каплями выступаетъ на его лицѣ и шеѣ, струясь по черной пыли, густо покрывающей ихъ. Его глаза, бѣлки которыхъ составляютъ блестящее, пятно среди окружающей ихъ черноты, наливаются кровью. Каждые полчаса онъ сходитъ внизъ и потягивается. Его полотняная куртка дымится отъ пропитавшей ее испарины. Онъ выпиваетъ глотокъ холоднаго кофе изъ своей фляжки и снова поднимается наверхъ.

Съ утра до вечера и съ понедѣльника до субботы все одно и тоже: удары заступа по глыбамъ каменнаго угля, капли пота на почернѣвшемъ лицѣ и неутомимая, вѣчная жажда.

IX.

Но однажды случилось необыкновенное происшествіе.

Какой то мальчикъ, возившій тележку, изнемогая отъ усталости, уснулъ на минуту, прислонясь къ стѣнѣ, пока нагружала углемъ его тележку. Мастеръ, замѣтивъ это, ударилъ его ногой изо всей силы. Ребенокъ проснулся съ громкимъ крикомъ. Антуанъ услыхалъ этотъ жалобный вопль и понялъ въ чемъ дѣло. Онъ вдругъ вспомнилъ, какъ его мальчикомъ и за той же работой одолѣвалъ сонъ. Кровь бросилась ему въ голову. Онъ соскочилъ съ своихъ подмостковъ и, бросившись на мастера, оттолкнулъ его отъ ребенка.

-- Что? въ чемъ дѣло? спросилъ мастеръ съ удивленіемъ.

-- Развѣ вы не видите, что этотъ мальчикъ еле стоитъ? воскликнулъ Антуанъ, съ трудомъ произнося каждое слово и размахивая руками.-- Я вамъ запрещаю бить его, или вы будете имѣть дѣло со мною.

-- Хорошо, хорошо; стоитъ ли шумѣть изъ-за мальчишки! отвѣчалъ мастеръ, чувствуя, что онъ виноватъ, и благоразумно удалился.

Антуанъ успокоилъ плакавшаго ребенка и снова принялся за свою работу. Но негодованіе не исчезло изъ его сердца. Онъ находился весь день подъ его впечатлѣніемъ.

Въ его головѣ какъ будто вдругъ просвѣтлѣло. Смутныя мысли тѣснились одна за другою. Прежде онѣ никогда не приходили ему на умъ, да и теперь онъ къ нимъ прислушивался съ удивленіемъ, не вполнѣ отдавая себѣ отчетъ. Онъ самъ изумлялся своему поступку. Не разъ подобныя сцены случались на его глазахъ и онъ никогда не обращалъ на нихъ вниманія. Но теперь крикъ ребенка перевернулъ все его существо, и онъ чувствовалъ, что еслибы мастеръ не послушался, то онъ убилъ бы его на мѣстѣ.

Среди обуревавшихъ его мыслей, одна все болѣе и болѣе брала верхъ надъ другими, именно мысль объ угнетеніи рабочихъ. "Хозяева и мастера обходятся съ нами, какъ съ вьючнымъ скотомъ", думалъ онъ. И въ подкрѣпленіе этой мысли, тысяча мелкихъ, дотолѣ незамѣчанныхъ обстоятельствъ вставали въ его памяти, принимая неожиданный оттѣнокъ. Онъ вспоминалъ, какъ пожимали плечами, выслушивая каждую жалобу...

Съ этого времени Антуанъ не терялъ ни на минуту болѣзненнаго сознанія, что онъ существо униженное, и начиналъ по временамъ думать, разсуждать.

Онъ сталъ съ удовольствіемъ разговаривать съ старикомъ Бланшаромъ, башмачникомъ въ улицѣ Слѣпыхъ. Семидесяти-пяти лѣтъ и уважаемый всѣми, Бланшаръ умѣлъ читать и писать, а потому къ нему обращались всѣ за совѣтами въ крайнихъ случаяхъ, и его совѣты всегда приносили большую пользу. Однако, его нетолько почитали, но немного и боялись. Онъ видывалъ многое въ жизни и такъ просто, безцеремонно говорилъ о всѣхъ людяхъ, даже самыхъ высокопоставленныхъ, что кумушки не могли придти въ себя отъ удивленія.

Антуанъ разсказалъ ему о случившемся съ нимъ происшествіи.

-- Ты хорошо поступилъ, сынъ мой, сказалъ Бланшаръ: -- никогда не надо дозволять дурно обращаться съ дѣтьми.

Между молодымъ человѣкомъ и старикомъ вскорѣ возникла самая тѣсная дружба. Каждый вечеръ у нихъ происходили безконечныя бесѣды. Бланшаръ разсказывалъ о прошедшемъ, о тѣхъ событіяхъ, которыя онъ самъ видѣлъ и о которыхъ ему въ свою очередь передавали другія. Юный работникъ слушалъ его съ восторгомъ.

Между тѣмъ сердце Антуана заговорило.

Катерина Пенсаръ работала въ той же угольной кони, какъ и Антуанъ. На дворѣ, близь выхода изъ шахты, она отдѣляла отъ кусковъ угля маленькіе камешки, попадавшіе вмѣстѣ съ углемъ въ тележки, Это была рослая молодая дѣвушка, лѣтъ восемнадцати, широкоплечая, съ мускулистыми руками, черными волосами, съ развитымъ роскошнымъ бюстомъ и розовыми щеками. Она охотно смѣялась, и пріятно было видѣть ея бѣлые зубы, окаймленныя пунцовыми губами среди почернѣвшаго отъ угля лица. Я присягну, что она не знала прелести своего смѣха, и что не изъ кокетства такъ часто смѣялась: даже злые языки ничего объ ней не разсказывали. У нея была старая мать, разбитая параличемъ. Часто совѣтовали ей отдать старуху въ больницу, но она ни за что не хотѣла на это согласиться. Она содержала мать своей работой и естественно, что онѣ жили плохо, хотя честная дѣвушка выбивалась изъ силъ, чтобы заработать болѣе. Однако, въ маленькой комнаткѣ Нижне-Везской Улицы, гдѣ онѣ обѣ жили, никогда не слышно было жалобъ. Катерина распространяла вокругъ себя веселость беззаботной юности.

Выходя по вечерамъ изъ шахты, Антуанъ видѣлъ прежде всего бѣлые зубы Катерины, работавшей у самаго отверстія, Эти зубы, блестящіе, влажные и какъ бы освѣщенные недавнимъ смѣхомъ, сначала не произвели на него впечатлѣнія. Но однажды, ихъ необычайный блескъ поразилъ его. Онъ посмотрѣлъ на молодую дѣвушку пристально, съ удивленіемъ и вернулся домой очень за думчивый. То, что онъ вдругъ почувствовалъ, вовсе не походило на обычное ощущеніе при видѣ другихъ дѣвушекъ. Ему не хотѣлось сжать ее въ своихъ объятіяхъ, онъ только подумалъ, что былъ бы очень счастливъ, еслибы она посмотрѣла на него съ своимъ веселымъ смѣхомъ.

Въ слѣдующіе дни, поднимаясь вечеромъ изъ шахты, Антуанъ былъ взволнованъ и не могъ спокойно стоять на платформѣ.

-- Что съ вами, Антуанъ? спрашивали его товарищи.

-- Ничего, отвѣчалъ онъ сердито.

И какъ только они приближались къ землѣ, онъ быстро выпрыгивалъ первый. Если Катерина находилась на своемъ обычномъ мѣстѣ, то онъ едва могъ удержаться отъ восклицанія радости, а если ея не было -- вдругъ измѣнялся въ лицѣ. Въ первомъ случаѣ, онъ произносилъ нѣсколько ничего не значившихъ словъ, на что Катерина отвѣчала тѣмъ же. И тѣмъ все кончалось.

Молодая дѣвушка вскорѣ замѣтила, что Антуанъ обращалъ на нее вниманіе и, въ свою очередь, начала смущаться. Теперь, она съ нетерпѣніемъ ожидала минуты, когда рудокопы поднимались изъ шахты, и лихорадочно дрожала, увидавъ пламенный взглядъ Антуана.

Наконецъ, недѣли черезъ двѣ, Антуанъ предложилъ ей пойти съ нимъ погулять въ воскресеніе и она охотно согласилась. Въ назначенный часъ, она явилась на Амеркерскій Мостъ и влюбленная парочка отправилась по берегу Мааса вдоль равнины, простирающейся отъ Люттиха до Жюпиля.

Они шли рядомъ маленькой тропинкой у самой воды. Отъ времени до времени, они пожимали другъ другу руки. Потомъ Антуанъ останавливался и смотрѣлъ на Катерину; она молча смѣялась. Продолжая прогулку, они разговаривали о своей ежедневной жизни, о дороговизнѣ хлѣба, о цѣнѣ юпки или блузы, и находили особую прелесть въ этомъ разговорѣ. Затѣмъ наступало молчаніе и они не пытались его нарушить. День былъ прекрасный; почти на каждомъ шагу имъ встрѣчались прохожіе, но они не видѣли никого. Они были одни во всемъ свѣтѣ. Они шли тихо, какъ люди, которые не торопятся. Они подвигались почти машинально и едва-ли думали о чемъ-нибудь. Ими всецѣло овладѣло невѣдомое, сладостное чувство блаженства.

-- Какъ хорошо! произносилъ иногда Антуанъ.

-- Да, отвѣчала просто Катерина.

Дойдя до конца равнины, они обернулись и пошли въ обратный путь той же тихой, спокойной поступью.

Съ тѣхъ поръ каждое воскресеніе они предпринимали подобную прогулку. Кромѣ того, ежедневно послѣ работы Антуанъ отправлялся къ Катеринѣ и, сидя на порогѣ двери рядомъ съ нею, курилъ свою длинную трубку до ночи, заволакивавшей мракомъ безмолвную, опустѣвшую улицу.

XI.

Катерина забеременила. Тогда молодые люди стали думать о свадьбѣ, чтобы жить всецѣло другъ для друга.

-- Есть свободная комната рядомъ съ нашей, сказалъ Антуанъ:-- мы ее наймемъ и твоя мать будетъ жить съ нами.

Такъ дѣло и порѣшили.

Мать Антуана немного поворчала, услыхавъ о намѣреніи сына, во не сказала ни слова противъ. Это должно было случиться рано или поздно, подумала она, и только жаловалась сосѣдкамъ, что никогда нельзя разсчитывать на дѣтей.

Старики въ улицѣ Слѣпыхъ, говорили, качая головой:

-- Вотъ и еще будутъ распложать бѣдняковъ.

Бланшаръ, напротивъ, поздравилъ Антуана.

-- Ты правъ, сынъ мой, произнесъ онъ:-- человѣкъ не долженъ жить одинъ. Вдвоемъ легче переносится бѣдность.

Сбереженія невѣсты и жениха составляли вмѣстѣ не болѣе пятнадцати франковъ, но у Катерины было достаточно мебели и гардероба, только приходилось купить новую юпку. Что же касается до Антуана, то онъ еще недавно купилъ себѣ блузу и панталоны. Такимъ образомъ, по покрытіи всѣхъ расходовъ, оставалось еще три франка на свадебное угощенье.

Антуанъ занялся подготовкой всѣхъ необходимыхъ для свадьбы бумагъ. Добытіе каждой изъ нихъ стоитъ много труда. Его посылали изъ одной канцеляріи въ другую. Онъ, но ошибкѣ, попадалъ не туда, куда слѣдовало, и его грубо прогоняли. Наконецъ, онъ отыскалъ подлежащую канцелярію, и его тамъ держали нѣсколько часовъ. Выправивъ, послѣ долгихъ стараній, одну бумагу, онъ узналъ, что надо еще другую. Потомъ оказалось, что тутъ не было подписи, тамъ недоставало печати.

-- Вамъ надо придти въ другой разъ, говорили ему.

Когда, повидимому, всѣ формальности были исполнены, все еще находились новыя. А время шло и Антуанъ терялъ день за днемъ. Грустно размышляя объ этихъ прогулахъ, благодаря которымъ значительно уменьшился его двухнедѣльный заработокъ, онъ спрашивалъ себя, не лучше ли отказаться отъ брака? Если онъ и Катерина согласны жить вмѣстѣ, то почему бы этого не сдѣлать?

Но эти мысли мгновенно входили ему въ голову и такъ же мгновенно исчезали.

XII.

День свадьбы наступилъ.

Гостями были: старикъ Бланшаръ, который долженъ былъ замѣнить покойнаго отца Антуана, Катерина и нѣсколько сосѣдей, необходимыхъ въ качествѣ свидѣтелей. Они явились ранѣе назначеннаго часа и ждали въ улицѣ Слѣпыхъ появленія невѣсты. Наконецъ, она сошла внизъ и открыла шествіе подъ-руку съ Бланшаромъ. Потомъ слѣдовалъ Антуанъ съ своей матерью. Наконецъ, выступали его сестры, братъ и свидѣтели, останавливавшіеся на каждомъ шагу, чтобъ закурить трубки.

Въ ратушѣ процессія останавливается на лѣстницѣ. Ей объявляютъ, что чиновникъ, ведущій книгу свадебныхъ записей, находится у бургомистра и не вернется ранѣе четверти часа. Всѣ садятся на ступени, но вскорѣ свидѣтели, молча, какъ бы сговорившись, встаютъ и отправляются въ сосѣдній кабачекъ выпить рюмку. Бланшаръ приводитъ ихъ оттуда, когда приставъ объявляетъ, что церемонія тотчасъ начнется.

Всѣ входятъ въ залу. Будущіе супруги и гости переглядываются. Блестящій паркетъ и золоченныя украшенія ослѣпляютъ ихъ и, сильно спотыкаясь, они достигаютъ приготовленныхъ мѣстъ.

Секретарь читаетъ списокъ именъ. Потомъ приступаютъ къ обычнымъ формальностямъ. На вопросъ: кто гранатный? откликается одинъ Бланшаръ. Чиновникъ открываетъ какую-то книгу и читаетъ изъ нея что-то, но никто его не слушаетъ. Антуанъ и Катерина произносятъ "да", потому что приставъ ихъ толкнулъ, говоря: "скажите: да". Чиновникъ надѣваетъ, наконецъ, шляпу и уходитъ. Всѣ стоятъ въ недоумѣніи. Приставъ тогда говоритъ: "все кончено, можете идти"

Церковная церемонія была очень коротка и никто изъ брачной процессіи не понялъ въ ней ни слова. Потомъ всѣ отправились въ кабачекъ на свадебный завтракъ.

Онъ состоялъ изъ двухъ рисовыхъ тортовъ, громадныхъ, какъ колеса, по замѣчанію одного изъ гостей, и чернаго кофе, въ который брошена здоровая щепотка соли. Каждый изъ присутствовавшихъ съѣлъ по нѣскольку кусковъ торта и выпилъ безчисленное число чашекъ кофе. Одинъ ломоть торта завернули въ бумагу для матери молодой, которая, по болѣзни, осталась дома. Потомъ мужчины выпили водки, а женщины -- сладкаго ликера, и свадьба была окончена.

XIII.

На слѣдующій день они оба пошли на работу.

Въ первое время, они были очень счастливы. Они любили другъ друга просто, но пламенно. Катерина была очень опрятна и чисто держала семейную комнату, а чистота, по несчастью, большая рѣдкость въ жилищахъ рабочаго класса. Антуанъ за работой думалъ съ удовольствіемъ о своей опрятной комнатѣ и расторопной хозяйкѣ.

Съ своей стороны, Катерина была ему благодарна за то, что онъ сдѣлалъ ее замужней женщиной. Она не совсѣмъ понимала значеніе этого титула, но смутно чувствовала, что онъ окружалъ ея благодѣтельнымъ ореоломъ.

Антуанъ пересталъ играть и ходить въ кабаки. По вечерамъ, онъ, возвратясь съ женою изъ копи, помогалъ ей по. хозяйству. Онъ приносилъ воду, дрова, уголь, пока она чистила картофель. Послѣ ужина, жена штопала одежду, а мужъ курилъ трубку.

Семья жила безъ особыхъ лишеній. Мать Катерины не была требовательна; всѣ сестры Антуана теперь работали на фабрикѣ и старуха Матьё менѣе нуждалась въ его помощи.

Однако, роды Катерины приближались и она, по временамъ, клала руку мужа себѣ на животъ, чтобъ онъ почувствовалъ, какъ шевелится ребенокъ.

-- Это очень странно, задумчиво произносила она.

Она родила сына, названнаго Пьеромъ. Увидавъ красное тѣло своего ребенка, Антуанъ поблѣднѣлъ и не могъ удержаться отъ рыданія.

Въ день родовъ жены, онъ не пошелъ на работу. Безпокойный, взволнованный, онъ ходилъ взадъ и впередъ между постелью жены и импровизированной люлькой ребенка.

-- Посиди тихо, просила слабымъ голосомъ Катерина.

-- Хорошо, отвѣчалъ Антуанъ, но черезъ минуту снова начиналъ свои прогулки.

XIV.

Съ этихъ поръ въ бѣдной комнатѣ воцарилась новая благодатьМаленькій Пьеръ былъ безконечнымъ предметомъ удивленія и восторга родителей, а съ тѣмъ вмѣстѣ, служилъ поводомъ къ умственному ихъ развитію. Сколько мыслей можетъ возбудить ребенокъ! Для невѣжественныхъ существъ, какъ Антуанъ и Катерина, маленькій Пьеръ былъ самымъ краснорѣчивымъ учителемъ. Всякое его движеніе, жестъ, крикъ, лепетъ имѣли для нихъ воспитательное значеніе.

Катерина на каждомъ шагу приходила въ восторженное умиленіе. Она чувствовала какое-то гордое презрѣніе ко всему, что не касалось ея маленькаго Пьера. Онъ былъ ея гордостью, богатствомъ, жизнью, всѣмъ. Кормленіе грудью доставляло молодой женщинѣ цѣлый міръ неописанмыхъ впечатлѣній, полуфазическихъ и полу-нравственныхъ, которымъ она сладостно предавалась. Чтобъ не испортить своего молока, она умѣряла обычныя грубыя движенія и громкій, рѣзкій голосъ. Она вдругъ, безъ всякихъ усилій, сдѣлалась безконечно терпѣливой. Въ глубинѣ своего сердца, она чувствовала, что стала лучше, и это ее очень радовало.

У Антуана родительское чувство выражалось трогательными нѣжностями и неловкими выходками. Ему хотѣлось придать своимъ рукамъ особую округленность и мягкость, чтобъ безбоязненно прикасаться къ ребенку. Онъ боялся, что Катерина слишкомъ грубо съ нимъ обращалась. Но послѣдняя, съ материнской самоувѣренностью, смѣялась надъ его опасеніями, говоря: "Не бойся". Ночью, каждый вздохъ малютки будилъ Антуана, и онъ долго прислушивался къ едва слышному его дыханію.

Спустя три дня послѣ рожденія Пьера, Катерина вышла на работу. Конечно, ей было очень грустно, и она завидовала животнымъ, которыя никогда не разстаются съ своими дѣтёнышами. Но дѣлать нечего, это было необходимо.

Обѣ бабушки ухаживали за ребенкомъ. Люльку ставили подлѣ кресла старухи Пенсаръ, которая не могла встать съ мѣста, и она своими еще здоровыми руками вынимала ребенка и брала его себѣ на колѣни, если онъ плакалъ. А мать Антуана два раза въ день носила маленькаго Пьера къ Катеринѣ, которая кормила его грудью, сидя на бревнѣ, подлѣ выхода изъ шахты. Легко себѣ представить, какіе поцѣлуи и ласки ожидали его каждый разъ.

Это путешествіе совершалось ежедневно и во всякую погоду. Пока длилось лѣто, оно было скорѣе полезно, чѣмъ вредно ребенку. Свѣжій воздухъ румянилъ его щеки и ускорялъ кровообращеніе въ его юныхъ жилахъ; но осенью, въ сильный вѣтеръ, какъ тепло его ни закутывали въ самые толстые платки, имѣвшіеся въ домѣ, Катерина со слезами ощупывала его холодныя ножки. Весь день послѣ этого она безпокоилась и только немного утихала вечеромъ, когда, вернувшись домой, отогрѣвала бѣднаго малютку на своей груди.

XV.

Среди зимы, однажды ночью, Антуанъ и Катерина вскочили съ ужасомъ съ постели. Маленькій Пьеръ кашлялъ. Увы, этотъ хриплый, раздирающій кашель былъ хорошо знакомъ всѣмъ обитателямъ улицы Слѣпыхъ. Недѣлю передъ тѣмъ, онъ унесъ въ могилу двухъ сыновей плотника, жившаго на углу. Катерина соскочила съ кровати въ одной рубашкѣ и, схвативъ ребенка, крѣпко прижала его къ груди внѣ себя отъ страха.

-- Скорѣе доктора! воскликнула она.

Антуанъ выбѣжалъ на улицу въ блузѣ, съ обнаженной головой. Земля была покрыта густымъ слоемъ снѣга, такъ что ноги каждую минуту проваливались, а сверху снѣгъ продолжалъ падать хлопьями. Но Антуанъ, не замѣчая ни холода, ни снѣга, мочившаго ему голову и ноги, бросился къ доктору бѣдныхъ. Его не было дома.

Бѣдняки рѣдко рѣшаются просить помощи у другихъ докторовъ. Антуанъ съ минуту колебался, но въ ушахъ у него раздавался кашель ребенка и, припомнивъ, что докторъ Б. жилъ въ сосѣдней улицѣ, онъ побѣжалъ туда и позвонилъ у крыльца,

Дверь не отворилась, но, полуоткрывъ окно, служанка спросила:

-- Кто тамъ?

-- Я пришелъ за докторомъ.

-- Кто вы? спросила снова служанка и, высунувшись, пристально взглянула на Антуана.

-- Мой сынъ боленъ, сказалъ Антуанъ, избѣгая прямого отвѣта.

-- Г. докторъ не можетъ выйти изъ дома, произнесла служанка, замѣтивъ, что съ нею говорилъ 5ѣдно одѣтый человѣкъ съ обнаженной головой.

И окно съ шумомъ затворилось.

Антуанъ ничего не отвѣчалъ. Но сердце его болѣзненно сжалось и онъ пошелъ по улицамъ искать докторовъ.

У второго доктора онъ тщетно звонилъ, никто не откликнулся. У третьяго отперла дверь служанка и подвергла Антуана длинному допросу:

-- Далеко ли вы живете? Серьёзно ли боленъ вашъ сынъ? Господинъ докторъ никогда не ѣздитъ ночью иначе, какъ къ своимъ кліентамъ.

Антуанъ со слезами на глазахъ умолялъ служанку сжалиться надъ нимъ. Тронутая его отчаяніемъ, она пошла разбудить доктора и вернулась съ отвѣтомъ, что онъ тотчасъ придетъ къ больному.

Антуанъ отправился домой. По дорогѣ онъ злобно думалъ:

-- Еслибъ я былъ богатъ, меня не гнали бы.

И зависть, горькая, жестокая зависть овладѣла его сердцемъ.

Поднимаясь по лѣстницѣ въ свою квартиру, онъ предавался самымъ мрачнымъ мыслямъ, полнымъ ненависти и дикой злобы. Но снова наверху раздался убійственный кашель и онъ все забылъ.

-- Докторъ сейчасъ придетъ, крикнулъ онъ женѣ, входя въ дверь.

Катерина, между тѣмъ, кое-какъ разожгла угольки въ печкѣ и сидѣла передъ нею, убаюкивая больного ребенка. Услыхавъ утѣшительную вѣсть, она вздохнула свободнѣе. Ожиданіе показалось ей невыносимо долгимъ и тяжелымъ.

Антуанъ сѣлъ и впился глазами въ малютку. Въ промежутки между припадками кашля, онъ дышалъ очень громко и съ видныымъ трудомъ, схватываясь рученками за горло, какъ бы желая вырвать изъ груди что-то душившее его.

Прошло полчаса. Отецъ и мать считали каждую секунду, но молча, не смѣя произнести ни слова.

Наконецъ, явился докторъ. Онъ осмотрѣлъ ребенка, приказалъ Катеринѣ, все еще остававшейся въ одной рубашкѣ, лечь въ постель и прописалъ рецептъ.

-- Ступайте поскорѣе въ аптеку, сказалъ онъ, обращаясь къ Антуану, и не могъ удержаться, чтобъ не прибавить:-- поздненько вы пришли ко мнѣ.

Антуанъ не посмѣлъ объяснить причины этой проволочки. Онъ бѣгомъ спустился съ лѣстницы и черезъ минуту былъ уже въ ближайшей аптекѣ. Онъ громко позвонилъ. Дверь тотчасъ отворилась.

-- Я не аптекарь комитета для бѣдныхъ, сказалъ хозяинъ аптеки и хотѣлъ возвратить рецептъ Антуану.

-- Сколько стоитъ? спросилъ рѣзко Антуанъ.

-- Два франка.

-- Вотъ они.

Аптекарь поспѣшно приготовлялъ лекарство и молча подалъ его.

XVI.

Маленькій Пьеръ былъ три дня между жизнью и смертью.

Антуанъ провелъ эти дни въ самыхъ ужасныхъ страданіяхъ, не дававшихъ ему ни минуты покоя. Онъ не могъ позволить себѣ прогула и, по обыкновенію, каждое утро отправлялся на работу, не зная навѣрно, застанетъ ли въ живыхъ сына, возвратясь вечеромъ. Пока онъ работалъ t заступомъ въ глубинѣ копи, образъ бѣднаго ребенка, съ пунцовыми щеками, лихорадочно дрожавшаго всѣмъ тѣломъ, не покидалъ его ни на секунду. Какъ только умолкалъ шумъ заступа объ угольную массу, въ ушахъ его раздавался хриплый кашель ребенка. Онъ озирался со страхомъ. Это былъ звукъ воды, капавшей на землю съ потолка галлереи. Онъ съ новою яростью принимался за работу, но всѣ его старанія заглушить горе были тщетны.

Вмѣстѣ съ тѣмъ, злоба, возникшая въ его сердцѣ во время неудачныхъ поисковъ за докторами, среди снѣга и ночного мрака, снова овладѣла имъ. Слова доктора: -- "Поздненько вы пришли за мною" -- преслѣдовали его. Неразвитой его умъ не могъ дать себѣ яснаго отчета въ обуревавшихъ его смутныхъ сложныхъ идеяхъ. Роковой вопросъ о пролетаріатѣ представлялся ему въ такой темной, необъяснимой формѣ, что бѣдность казалась какимъ-то позорнымъ пятномъ и онъ только произносилъ въ глубинѣ своей души: -- "Это чортъ знаетъ что такое!" Но черезъ минуту снова передъ его глазами возставалъ образъ маленькаго Пьера и онъ едва не рыдалъ.

Однако, на третій день докторъ объявилъ, что ребенокъ будетъ живъ. Катерина поблагодарила его взглядомъ, полнымъ такой радости и восторженной благодарности, что докторъ, несмотря на свое обычное хладнокровіе, былъ глубоко тронутъ.

Антуанъ узналъ эту добрую вѣсть, возвратясь вечеромъ съ работы. Онъ взялъ ребенка на руки и сказалъ нѣсколько разъ: "Молодецъ! Молодецъ!" Болѣе онъ ничего не могъ произнести. Радость душила его.

XVII

Спустя нѣсколько времени, случилось происшествіе, имѣвшее очень печальныя послѣдствія.

Сдѣлавшись матерью, Катерина, какъ это часто случается, очень похорошѣла. Ея очертанія, нѣсколько грубыя, стали мягче, женственнѣе. Ея щеки, сохранивъ свою свѣжесть, сдѣлались нѣжнѣе. Вся ея фигура, болѣе округленная и пластичная, невольно обращала на себя вниманіе.

Одинъ изъ служащихъ въ конторѣ, завѣдовавшей копями, замѣтилъ молодую женщину. Она показалась ему лакомымъ кусочкомъ. Онъ не сомнѣвался ни на одну минуту, что она съ радостью согласится на его предложеніе. Вниманіе начальника было честью для простой работницы. Къ тому же эта интрига ему тѣмъ болѣе улыбалась, что она была замужней женщиной, а потому ему нечего было бояться непріятныхъ послѣдствій. Минутный капризъ и чувство эгоизма были бы одинаково удовлетворены. Его звали Гюберъ Легро; и онъ тотчасъ принялся за дѣло.

Онъ началъ постоянно слѣдовать за Катериной и, останавливая ее, говорилъ ей любезности, т. е. грубые комплименты о красотѣ ея груди, бедръ и такъ далѣе. Молодая женщина не обижалась и со смѣхомъ проходила, не придавая важности его словамъ. Но потомъ онъ сталъ позволять себѣ вольности. Она перестала смѣяться и серьёзно осердилась. Преслѣдованія его не имѣли конца. Вскорѣ это ей надоѣло и она пожаловалась мужу.

Антуанъ на слѣдующій день подошелъ къ Гюберу Легро и сказалъ ему просто, но рѣшительно:

-- Господинъ Легро, моя жена честная женщина, прошу васъ, оставьте ей въ покоѣ

Вмѣсто отвѣта, Легро пожалъ плечами и презрительно улыбнулся. Въ тотъ же день онъ позволилъ себѣ еще болѣе приставать къ Катеринѣ, смѣялся надъ ея мужемъ и давалъ ей понять, что Антуанъ находится у него въ рукахъ и онъ можетъ легко его проучить.

Молодая женщина быстро удалилась, со слезами на глазахъ. Возвращаясь вмѣстѣ съ нею съ работы, Антуанъ замѣтилъ, что она была очень встревожена и спросилъ, что съ нею. Не ожидая ничего хорошаго отъ этой исторіи, она съ удовольствіемъ промолчала бы, но мужъ такъ настоятельно требовалъ отвѣта, что она должна была сказать ему всю правду.

-- Подлецъ! воскликнулъ Антуанъ, внѣ себя отъ злобы и дрожа всѣмъ тѣломъ, но, замѣтивъ безпокойный взглядъ жены, поборолъ свое волненіе.

Они дошли до дома молча. Катерина не смѣла продолжать этого разговора и не рѣшалась говорить о чемъ нибудь другомъ, а Антуанъ думалъ о томъ, что въ глазахъ Гюбера Легро онъ былъ ничто. Эта мысль всецѣло овладѣла имъ и жгла его, какъ раскаленнымъ желѣзомъ.

За ужиномъ онъ былъ, повидимому, совершенно спокоенъ и игралъ, по обыкновенію, съ маленькимъ Пьеромъ. Потомъ онъ закурилъ трубку и хладнокровно сказалъ, что пойдетъ нодышать чистымъ воздухомъ. Но, очутившись на улицѣ, онъ прямо побѣжалъ къ кофейной, которую обыкновенно посѣщалъ Легро и, спрятавшись за угломъ сосѣдняго дома, сталъ ждать его появленія. Прошло два часа. Наконецъ, изъ двери кофейной вышелъ Легро. Антуанъ бросился на него, сжавъ кулаки и громко крича:

-- Подлецъ! грязный развратникъ (онъ употребилъ слово гораздо рѣзче)! ты не хотѣлъ понять меня утромъ, поймешь ли -- теперь?

И тяжелые удары градомъ посыпались на голову, шею и плечи Легро, который былъ такъ пораженъ неожиданностью нападенія, что не могъ даже защищаться. Лица, сидѣвшія въ кофейной, услыхавъ шумъ, выбѣжали на улицу и отбили Легро.

Пользуясь суматохой, Антуанъ удалился безъ всякаго труда. Онъ теперь шелъ медленно, спокойно; въ душѣ онъ былъ доволенъ.

Возвратясь домой, онъ уже засталъ Катерину спящей. Онъ тихонько раздѣлся и легъ въ постель подлѣ нея; она даже не проснулась.

XVIII.

Черезъ два дня, мужа и жену, прогнали изъ угольной кони. Спустя недѣлю, Антуанъ былъ вызванъ въ исправительный судъ,

У него не было адвоката. Онъ не запирался, и на вопросъ, почему онъ нанесъ побои Легро, разсказалъ всю правду, именно, что подлецъ Легро, какъ онъ его прямо назвалъ, дѣлалъ грязныя предложенія его женѣ, что онъ просилъ его оставить жену въ покоѣ, но видя, что Легро продолжаетъ свои преслѣдованія, закипѣлъ гнѣвомъ и рѣшился проучить его хорошей потасовкой.

-- Есть у васъ свидѣтели, которые могли бы подтвердить эта факты? спросилъ предсѣдатель.

-- Нѣтъ, только моя жена...

-- Ваша жена не свидѣтельница. Садитесь.

Легро обстоятельно разсказалъ, со всѣми мельчайшими подробностями, возмутительное насиліе, которому онъ подвергся, а на вопросъ о преслѣдованіяхъ жены Антуана, дерзко отперся отъ всего, замѣтилъ съ презрѣніемъ, что никогда не унижался до такихъ женщинъ и объяснилъ, что, вѣроятно, рабочій имѣлъ противъ него злобу, по причинѣ какого нибудь взысканія, наложеннаго на него за неисполненіе обязанностей.

Прокуроръ одобрительно кивалъ головой во время показанія Легро и въ своей обвинительной рѣчи развилъ его главныя положенія, назвалъ гнусной клеветой предлогъ, придуманный Антуаномъ въ свою защиту, съ негодованіемъ указалъ на то, что обвиняемый осмѣлился оскорбить судъ, называя передъ нимъ Легро подлецомъ, распространился о добродѣтеляхъ Легро и, наконецъ, потребовалъ самаго строгаго наказанія.

Антуана приговорили къ тюремному заключенію на годъ и предсѣдатель замѣтилъ ему, что если судъ не назначалъ ему еще болѣе строгаго наказанія, то лишь въ виду его прежней безупречной жизни.

Онъ вышелъ изъ залы суда смущенныя. Слова прокурора странно звучали въ его ушахъ. Онъ тщетно старался понять окружавшій его мракъ.

Катерина, находившаяся въ публикѣ, горько зарыдала при произнесеніи приговора, но потомъ отерла глаза, и подойдя къ мужу, сказала нѣжнымъ, ласкающимся голосомъ:

-- Ничего, Антуанъ, годъ скоро пройдетъ.

Вмѣсто отвѣта, Антуанъ взялъ маленькаго Пьера, котораго она держала на рукахъ и судорожно поцѣловалъ его.

XIX.

Антуана посадили въ тюрьму въ четверкъ; этотъ день навсегда запечатлѣлся въ его памяти. Прежде всего его провели въ контору, гдѣ какой-то чиновникъ записалъ его имя, нумеръ, примѣты и ростъ, а потомъ въ баню. Тамъ онъ долженъ былъ снять свое платье, которое свернули въ узелъ и положили въ уголъ, а Антуанъ надѣлъ панталоны и куртку изъ сѣраго полотна. Кромѣ того, ему выдали такой же полотняный колпакъ съ двумя отверстіями для глазъ, который онъ долженъ былъ надѣвать на голову и лицо при проходѣ черезъ корридоры. Одинъ изъ сторожей повелъ его черезъ длинную галлерею, но обѣимъ сторонамъ которой находились кельи арестантовъ, и остановился передъ No 47. Это былъ нумеръ Антуана. Онъ повторялся на каждомъ отдѣльномъ предметѣ его одежды.

Немногія занятія возможны для заключеннаго въ тюремной кельѣ. Антуанъ не былъ ни портной, ни башмачникъ, а потому ему дали склеивать бумажные мѣшки, которые доставляла какая-то торговая фирма готовыми, свернутыми, такъ что оставалось только смазать края клейстеромъ. Каждое утро, въ его келью приносили груду этихъ мѣшковъ и клейстеръ, а вечеромъ ихъ уносили уже готовыми. Его работа прерывалась только пищей, т. е. тарелками супа, поспѣшно проглоченными и прогулками въ продолженіи часа утромъ, если можно назвать прогулкой хожденіе взадъ и впередъ по небольшему пространству двора, окруженному высокими стѣнами, и имѣющему въ длину пять метровъ, а въ ширину три.

Дни шли ужасно тихо и однообразно. Ничто не измѣняло однажды заведеннаго монотоннаго порядка. Антуанъ машинально работалъ. Онъ ни о чемъ не думалъ. Одиночество въ тюремной кельѣ, изъ матоваго окна которой ничего не видно, притупляло его умъ. Дѣятельность мозга болѣе, чѣмъ всякаго другого органа требуетъ подготовительной работы и развитія. Можно двигать руками по приказанію, но думать по приказанію нельзя. Онъ впалъ въ какое то животное оцѣпенѣніе. Ему надо было сдѣлать большое усиліе, чтобъ сосчитать число дней, протекшихъ со времени его заточенія. Если иногда въ головѣ его и мелькала смутная мысль, то почти немедленно и исчезала.

Среди этой безусловной умственной пустоты, онъ ясно, отчетливо сознавалъ только, что Катерина и маленькій Пьеръ страдаютъ отъ нищеты.

Разъ въ недѣлю они посѣщали его. Онъ видѣлся съ ними въ пріемной при сторожѣ въ продолженіи получаса. Мужъ и жена мало говорили между собою. Присутствіе сторожа ихъ стѣсняло.

Въ одно изъ первыхъ посѣщеніи, Антуанъ спросилъ:

-- Чѣмъ вы живете?

-- Я продала одинъ стулъ, заложила твою одежду, свои лишнія тряпки, выработала одинъ франкъ, помогая разгрузить барку съ черепицей. До сихъ поръ малютка и старуха имѣли кусокъ хлѣба каждый день.

-- А ты?

-- И я такъ же... почти каждый день. Впрочемъ, я ѣмъ картофель и безъ хлѣба.

-- Бѣдная жена! произнесъ Антуанъ едва слышнымъ голосомъ.

Въ эту минуту сторожъ объявилъ, что полчаса прошли и разговоръ прекратился.

На слѣдующій разъ, Катерина сказала, что она пошла къ посыльныя и надѣялась этимъ ремесломъ пробиться кое-какъ.

Въ Литтихѣ посыльными называютъ женщинъ, которыя съ корзинкой за плечами исполняютъ обязанности комиссіонеровъ какъ въ городѣ, такъ и между окрестными селеніями. Онѣ такъ же приготовляютъ густую массу изъ угольной пыли и глинистой земли, изъ которой дѣлаютъ кружки для топлива. Эта работа очень тяжелая. На землю кладутъ слой угольной пыли, потомъ бросаютъ на нее глину и поливаютъ водой, а женщины въ тяжелыхъ деревянныхъ башмакахъ топчутъ эту грязь, пока она не составитъ густую массу.

Вотъ какимъ ремесломъ занялась Катерина. Рано утромъ, она отправлялась на площадь св. Ламбера и тамъ, съ корзиной за спиной, ждала нанимателей. Но этой работой многаго нельзя нажить и часто цѣлый день приходилось стоять даромъ. Поэтому Катерина попрежнему питалась только картофелемъ.

Антуанъ это очень хорошо понималъ. Послѣ каждаго посѣщенія жены, хотя они по какому то безмолвному уговору избѣгали говорить объ этомъ предметѣ, онъ возвращался въ свою кельи мрачнѣе и отчаяннѣе прежняго. Его всего болѣе терзало сознаніе своей безпомощности. Чувствовать, что у тебя сильныя, здоровыя руки и не имѣть возможности работать ими для пропитанія дорогихъ существъ, страдающихъ отъ голода -- какая ужасная пытка!

И онъ терзался этими муками, пока снова имъ не овладѣвало полное оцѣпенѣніе.

XX.

Однако, и самый продолжительный годъ когда-нибудь да кончается. Антуанъ вышелъ изъ тюрьмы. Катерина съ маленькимъ Пьеромъ пришли къ нему навстрѣчу. Онъ увидалъ ихъ на тротуарѣ сквозь рѣшетку двора. Маленькій Пьеръ протягивалъ къ нему свои рученки. Подойдя къ нимъ, онъ не промолвилъ ни слова; языкъ у него прильнулъ къ гортани. Онъ прижалъ жену къ своей груди и, поднявъ ребенка, посадилъ его къ себѣ на плечи. Подъ грубой рубашкой сердце его судорожно билось. Ребенокъ, какъ бы понимая, что происходило вокругъ него, облилъ шею отца своими маленькими ручками. Катерина плакала.

Сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, Антуанъ остановился. Въ продолженіи цѣлаго года онъ видѣлъ жену и ребенка только въ полутемной комнатѣ. Онъ хотѣлъ взглянуть на нихъ при свѣтѣ солнца. Маленькій Пьеръ, несмотря на ихъ нищету, очень развился; его щеки были немного блѣдны, но глаза блестѣли, кожа была здоровая, твердая, вообще онъ былъ молодцомъ. Но Катерина, напротивъ, очень похудѣла и опустилась. Черныя полосы подъ глазами придавали имъ болѣзненный блескъ. Она шла сгорбившись, словно чувствовала ярмо корзинки. Грудь ея ввалилась. Она не была прежней Катериной.

"Это несправедливо", подумалъ Антуанъ.

-- Я немного устала, сказала молодая женщина, замѣчая тревожные взгляды мужа- -- но я скоро поправлюсь. Ты теперь со мною и мнѣ не надо столько работать.

Однако, Катерина не тотчасъ могла уменьшить свои рабочіе часы; въ продолженіи нѣсколькихъ недѣль Антуанъ не могъ достать работы. Узнавъ, что онъ только что вышелъ изъ тюрьмы, хозяева не хотѣли о немъ и слышать. Имъ не надо было арестанта. Катеринѣ пришлось еще работать за всѣхъ. Она возвращалась домой по вечерамъ, совершенно изнемогая отъ усталости. Красныя пятна начали показываться на ея щекахъ. Каждое утро она кашляла и этотъ кашель былъ сухой, сиплый.

Когда, наконецъ, Антуанъ досталъ работы у одного хозяина болѣе человѣчнаго или болѣе нуждавшагося въ рабочихъ, Катерина слегла въ постель.

Въ началѣ ея болѣзни, она вставала на нѣсколько часовъ каждый день и занималась хозяйствомъ, съ трудомъ двигаясь изъ угла въ уголъ. Но вскорѣ она уже не была въ состояніи подняться съ постели. Маленькій Пьеръ молча игралъ между кресломъ разбитой параличомъ старухи и кроватью больной женщины. Повременамъ, онъ смотрѣлъ съ грустнымъ удивленіе" то на одну, то на другую. Мать Антуана часто предлагала взять его съ собою на улицу, гдѣ она, по прежнему, торговала яблоками, но онъ такъ жалостно смотрѣлъ на нее, что она всегда его оставляла.

-- Онъ мнѣ не мѣшаетъ, говорила Катерина:-- онъ не шумитъ.

Дѣйствительно, со времени болѣзни матери, онъ не дотрогивался ни до барабана, ни до трубы. Только увидавъ отца, онъ вскакивалъ отъ радости и бросался къ нему на встрѣчу.

Вечера теперь для Антуана проходили очень грустно. Онъ не отходилъ отъ постели жены и ясно видѣлъ, что она чахла,

-- Это несправедливо, повторялъ онъ про себя все чаще и чаще.

Онъ ни мало не сомнѣвался въ исходѣ болѣзни. Докторъ слишкомъ многозначительно качалъ головой, чтобъ сохранять иллюзіи. Впрочемъ, съ каждымъ днемъ приближеніе смерти все становилось яснѣе. Глаза молодой женщины дѣлались больше, щеки вваливались, плечи и шея высыхали, руки, прежде грубыя, красныя, какъ у всякой работницы, стали бѣлыми, прозрачными, словно у великосвѣтской барыни.

Антуанъ уменьшалъ насколько возможно свою порцію, мужественно голодалъ и отказывалъ себѣ въ табакѣ, чтобъ отъ времени до времени купить женѣ вина, или лучше сказать красной бурды, которую лавочникъ называлъ виномъ. Но все было тщетно; силы больной ежедневно уменьшались. Тогда мрачное отчаяніе овладѣвало имъ; ему приходила въ голову мысль докончить съ своей жизнью, но одного взгляда на маленькаго Пьера было достаточно, чтобъ отрезвить его.

-- Что сдѣлается съ нимъ безъ меня? думалъ Антуанъ, и, посадивъ ребенка къ себѣ на колѣни, молча ласкалъ его.

XXI.

Катерина умерла въ срединѣ зимы. Два мѣсяца спустя, скончалась и мать ея. Антуанъ остался одинъ съ маленькимъ Пьеромъ.

На другой день послѣ похоронъ старухи Пенсаръ, Бланшаръ, неперестававшій питать дружескія чувства къ Антуану, сказалъ ему.

-- Еслибы я былъ на вашемъ мѣстѣ, то искалъ бы работы въ деревняхъ. Сельскій воздухъ былъ бы полезенъ ребенку. Эи улица напоминаетъ вамъ слишкомъ много горя. Не хорошо вѣчно жить съ мрачными мыслями. Ваши сестры будутъ ухаживать за матерью, и къ тому же вы всегда можете ей помогать издали.

-- Вашъ совѣтъ хорошъ, отвѣчалъ Антуанъ:-- я ему послѣдую.

Вскорѣ послѣ этого, рудокопъ поселился въ одномъ изъ селеній, окружающихъ Люттихъ, подлѣ угольной копи, гдѣ онъ досталъ себѣ работы. Вдова рабочаго, убитаго годъ передъ тѣмъ, во время несчастья на желѣзной дорогѣ, держала трактиръ для рудокоповъ при входѣ въ селеніе. Антуанъ нанялъ у нея себѣ и маленькому Пьеру комнату на чердакѣ, изъ окна которой открывался видъ на поля, луга и протекавшій вдали Маасъ. Хотя зрѣлище природы рѣдко производитъ сильное впечатлѣніе на невѣжественный умъ, но для Антуана было очень отрадно смотрѣть на веселый деревенскій пейзажъ. Былъ апрѣль. Рожь и пшеница всходили на поляхъ, деревья и кусты зеленѣли. Невольно сравнивая сельскую природу съ грязной, темной улицей Слѣпыхъ, онъ ощущалъ хотя и смутное сознаніе красоты.

Что же касается до маленькаго Пьера, то онъ подружился съ деревенскими мальчишками, и съ утра до вечера бѣгалъ по полямъ и лугамъ. Потому, вскорѣ онъ сталъ краснощекъ, кровь съ молокомъ, и отецъ любовался его здоровымъ, веселымъ видомъ.

XXII.

Прошло нѣсколько лѣтъ въ тишинѣ. Маленькій Пьеръ сталъ посѣщать школу и по вечерамъ показывалъ отцу свои книги и тетрадки, объяснялъ ему съ дѣтскимъ энтузіазмомъ все, чему его учили. Антуанъ слушалъ его съ восторгомъ и нѣкоторой завистью. Такимъ образомъ, онъ, къ величайшему удовольствію ребенка, мало-по-малу, научился читать, конечно, долго дѣлая самыя уморительныя ошибки, заставлявшія Пьера весело смѣяться.

Каждый вечеръ, уложивъ сына, Антуанъ сходилъ внизъ въ общую комнату трактира, гдѣ сидѣли вдова Брюнель и ея другіе жильцы. Разговоръ шелъ обыкновенно о погодѣ, но иногда одинъ изъ рабочихъ читалъ вслухъ старую газету, въ которой была завернута какая-нибудь привезенная изъ города вещь. Въ 10 часовъ всѣ расходились спать.

Но по временамъ, Антуанъ и вдова Брюнель оставались одни; всѣ остальные жильцы уходили въ кабакъ, куда уже давно не показывался Антуанъ. Въ эти вечера бесѣда между вдовцами становилась интимнѣе; одинъ говорилъ о своей покойной женѣ, другая о своемъ покойномъ мужѣ. Вдова Брюнель, маленькаго роста, толстая, съ рябоватымъ лицомъ и хриплымъ голосомъ, казалось, не могла никого прельстить. Но, благодаря этимъ интимнымъ разговорамъ, и ея доброму обращенію съ маленькимъ Пьеромъ, Антуанъ мало по малу пересталъ замѣчать ея физическіе недостатки. Онъ видѣлъ въ ней только женщину, къ которой обращался въ тѣ минуты, когда его сердце просило сочувствія или когда мгновенно разыгривались въ немъ страсти.

Ихъ связь продолжалась долго безъ горечи, но и безъ энтузіазма. Ни тотъ ни другой не придавалъ ей большого значенія. Привычка ее создала и привычка поддерживала. Ничто не измѣнилось въ ихъ жизни. Вдова Брюнель оставалась хозяйкой дома, а Антуанъ, попрежнему, былъ у нея жильцомъ. Ни интересы не сливались въ одно, онъ не зналъ ея дѣлъ и она получала отъ него только уплату за занимаемую имъ комнату, Ихъ отношенія были чисто физическія.

Другіе жильцы вскорѣ замѣтили ихъ связь, но имъ до этого не было ни какого дѣла. Подобныя отношенія встрѣчаются такъ часто, что никто не обращаетъ на нихъ вниманія.

Однако, сельскій патеръ, наконецъ, вздумалъ заняться этни дѣломъ и посовѣтовался съ двумя членами Общины св. Франциска. Цѣль этаго религіознаго общества заключается въ томъ, чтобы узаконивать положеніе мужчинъ и женщинъ, живущихъ вмѣстѣ внѣ брака; оно беретъ на себя исполненіе всѣхъ формальностей и подготовку необходимыхъ бумагъ. При этомъ ревность членовъ общества къ достиженію своей цѣли не останавливается ни передъ какой неловкостью и не брезгуетъ никакими средствами. Они не заботятся о томъ будутъ ли счастливы повѣнчанныя ими пары; только состоялась бы свадьба, все остальное въ ихъ глазахъ вздоръ.

Патеръ и два его пріятеля энергично принялись за дѣи; первый дѣйствовалъ на вдову Брюнель, послѣдніе на Антуана.

Женщину уговорить было нетрудно. Религіозныя увѣщанія патера, пересыпанныя указаніями на свѣтскія выгоды брака, легко убѣдили вдову Брюнель въ необходимости выйти замужъ за Антуана. Но послѣдній упорно противился всѣмъ убѣжденіямъ членовъ Общины св. Франциска. Онъ инстинктивно понялъ, какш послѣдствіями для маленькаго Пьера грозилъ этотъ бракъ. Хотя вдова Брюнель не обращалась съ нимъ дурно, но, конечно, она предпочла бы ему своихъ собственныхъ дѣтей. Поэтому онъ не хотѣлъ даже обсуждать этого вопроса, и отвѣчалъ рѣзки" категорическимъ отвѣтомъ. Замѣчанія, укоры -- ничто не помогло. Наконецъ, когда къ нему стали очень приставать, онъ воскликнулъ:

-- Оставьте меня въ покоѣ. Я самъ знаю свои дѣла и не прошу у васъ совѣта.

Члены общины св. Франциска оскорбились и отложили попеченіе обратить этаго упорнаго рабочаго на истинный путь.

Но съ того времени, отношенія между вдовою Брюнель и Антуаномъ измѣнились. Согласіе, царившее между ними, исчезло. Мысль о бракѣ, которымъ прельщалъ ее патеръ, была тѣмъ для нея привлекательнѣе, что она сама отчасти сознавала свою физическую непривлекательность. Разочарованная въ этой надеждѣ, она стала капризной, ворчливой. Всякой бездѣлицы было достаточно, чтобъ вывести ее изъ себя. Каждое слово Антуана ее сердило, а отъ его молчанія она приходила въ бѣшенство. Каждую минуту она ссорилась и бранилась. Она не убирала комнаты Антуана, оставляла въ лохмотьяхъ его одежду и старалась ему мстить, какъ многія женщины, дурной пищей. Можетъ быть, она надѣялась, что этимъ путемъ заставитъ Антуана отказаться отъ своей рѣшимости. Но онъ былъ твердъ и ничто не могло его принудить жениться, когда онъ этого не хотѣлъ.

Сначала, онъ только пожималъ плечами при непріятныхъ выходкахъ вдовы Брюнель. Но чѣмъ дальше шло, тѣмъ его положеніе становилось нестерпимѣе. Онъ, рѣшился, наконецъ, покинуть трактиръ и искать себѣ другого жилища. Но открывшаяся въ угольной копи стачка помѣшала ему привести въ исполненіе свой планъ.

XXIII.

Въ угольной копи, гдѣ работалъ Антуанъ, былъ смотритель по имени Ландренъ, который исполнялъ вмѣстѣ обязанность мастера и кассира. О немъ уже давно ходили дурные слухи. Его прямо обвиняли въ томъ, что онъ задерживаетъ часть заработной платы, приходившейся рабочимъ. Нѣсколько разъ, рудокопы, пересчитавъ выданныя имъ деньги, находили, что сумма была не полна. Они жаловались, но Ландренъ отвѣчалъ на всѣ ихъ протесты крупной бранью и угрозами.

Однажды, въ субботу, его мошенничество было доказано воочію. Двое рудокоповъ, работавшихъ въ одной галлереѣ, получаютъ жалованіе. Оно оказывается неполнымъ; у одного недостаетъ двухъ франковъ, у другого трехъ. Они хорошо знаютъ сколько имъ слѣдуетъ, потому что записывали ежедневно свой заработокъ. Имъ извѣстно до мельчайшей подробности, до вершка сколько они вырубили угля. Они ошибиться не могутъ.

Они тотчасъ возвращаются къ Ландрену и объявляютъ, что онъ имъ заплатилъ не сполна. Ландренъ выходитъ изъ себя. Они настаиваютъ на своемъ, представляютъ доказательства. Ландренъ начинаетъ браниться и, видя, что они упорствуютъ, велитъ придти въ слѣдующій понедѣльникъ.

Рабочіе разсказываютъ свою исторію товарищамъ. Въ воскресенье, во всѣхъ кабачкахъ только объ этомъ и говорятъ. Справедливость ихъ требованій для всѣхъ совершенно ясна. Прошедшія обвиненія противъ Ландрена вспоминаются и движеніе ростетъ.

Въ понедѣльни къ утромъ, Ландренъ, стоя у двери конторы, поджидаетъ этихъ двухъ рабочихъ и, завидѣвъ ихъ издали, грубо кричитъ имъ, что они получили все имъ слѣдуемое, и что имъ болѣе не будетъ ни гроша. Они хотятъ возражать, но Ландренъ ничего не хочетъ слышать и уходитъ въ контору, захлопнувъ имъ передъ носомъ дверь.

Въ это время остальные рудокопы стоятъ у отверстія шахты, готовясь спуститься въ копи. Они издали видятъ сцену между Ландреномъ и ихъ двумя товарищами, но не слышатъ словъ его. Рабочіе передаютъ имъ его отказъ. Въ толпѣ слышится смутный неопредѣленный ропотъ.

-- Это подлость! восклицаетъ Антуанъ, смѣло выражая чувства всѣхъ рабочихъ:-- намъ надо поддержать товарищей!

Словно электрическая искра пробѣгаетъ по толпѣ. Вдругъ всѣми овладѣваетъ одна мысль, одна рѣшимость. Всѣ, по едино, гласному, безмолвному согласію, отказываются идти внизъ на работу.

-- Мы хотимъ говорить съ директоромъ! Онъ долженъ отказать Ландрену! Мы не станемъ работать прежде, чѣмъ ему откажутъ!

Вотъ что слышится отовсюду.

Директоръ еще лежитъ въ постелѣ. Одинъ изъ его слугъ, проходя мимо и замѣтивъ, что толпа направляется къ директорскому дому, находившемуся въ пяти стахъ футахъ отъ шахты, предупреждаетъ объ этомъ своего господина. Директоръ поспѣшно одѣвается и прежде, чѣмъ навести справки, въ чемъ дѣло, посылаетъ нарочнаго за жандармами. Потомъ, онъ велитъ сказать рабочимъ, что черезъ два часа приметъ отъ нихъ депутацію изъ четырехъ лицъ, но ни одного болѣе.

Рудокопы ждутъ, сначала терпѣливо, потомъ, мало по малу, страсти разыгрываются. Приходятъ жены и сестры узнать, въ чемъ дѣло. Поднимается говоръ, шумъ.

Обиженныхъ двухъ рабочихъ, Антуана и еще четвертаго рудокопа выбираютъ депутатами.

Въ назначенное время ихъ проводятъ въ кабинетъ директора, который принимаетъ ихъ сидя, очень холодно, но не враждебно. Стоя передъ нимъ и снявъ шапки, депутаты начинаютъ объяснять дѣло всѣ вдругъ, путаясь въ словахъ.

-- Я не могу ничего понять, говорите кто нибудь одинъ, произноситъ хладнокровно директоръ.

-- Говори, Гильомъ! восклицаютъ рабочіе.

Гильомъ былъ одинъ изъ жалобщиковъ. Поборовъ свое смущеніе, онъ разсказываетъ подробно всю исторію.

Потомъ Антуанъ прибавляетъ, что всѣ рудокопы просятъ, чтобъ съ Ландреномъ было поступлено по всей строгости, ибо это не первый случай его несправедливыхъ дѣйствій.

Директоръ вступаетъ въ переговоры. (Жандармы еще не прибыли). Онъ не даетъ никакого отвѣта, обѣщаетъ разсмотрѣть дѣло и приказываетъ придти вторично послѣ обѣда.

Депутаты выходятъ. Товарищи окружаютъ ихъ. Глаза у всѣхъ блестятъ. Причина проволочки понятна каждому. Никто не позволяетъ себѣ ни малѣйшаго насилія, но толпа остается на улицѣ. Женщины болтаютъ. Мужчины мрачно молчатъ, отъ времени до времени нѣкоторые уходятъ въ сосѣдній кабачекъ выпить рюмку, но четыре депутата не трогаются съ мѣста.

Вскорѣ являются изъ Люттиха жандармы, прежде двое, потомъ четверо, тѣ и другіе пѣшіе, наконецъ, шестеро верхомъ. Они выстраиваются передъ домомъ директора.

Однако, наступаетъ минута объясненія. Депутаты проходятъ мимо жандармовъ въ домъ директора. Ландренъ, скрывавшійся весь день, теперь сидитъ въ кабинетѣ директора, рядомъ съ нимъ.

На этотъ разъ директоръ не входитъ въ переговоры. Онъ повелительно требуетъ, чтобы всѣ рабочіе немедленно принялись за работу. Жалобщики виноваты. Ландренъ правъ.

Депутаты хотятъ отвѣчать.

-- Всякое возраженіе излишне! кричитъ презрительно директоръ:-- я все знаю.

Онъ искренно былъ того мнѣнія, что рабочіе обязаны слѣпо повиноваться и что хозяинъ не долженъ унижаться до разсужденія съ ними.

Депутаты переглянулись.

-- Вы такомъ случаѣ, сказалъ рѣшительно Антуанъ:-- мы объявляемъ, что не станемъ работать, пока вы не прогоните ландрена.

-- Что! угрозы! восклицаетъ директоръ, смотря на Ландрена:-- зонъ!

Депутаты выходятъ къ толпѣ. Ихъ разсказъ, встрѣчается криками негодованія.

Жандармы обнажаютъ сабли, которыя блестятъ на солнцѣ. Одинъ изъ нихъ выходитъ впередъ и требуетъ, чтобъ толпа разошлась. Никто не двигается съ мѣста. Конные жандармы идутъ въ атаку и врѣзываются въ толпу. Она разбѣгается и снова собирается въ группы по ту и по другую сторону. Одна женщина падаетъ...

Стачка продолжалась десять дней; потомъ рудокопы, истощивъ всѣ свои средства, возвращаются на работу, съ отчаяніемъ въ сердцѣ. Ландренъ болѣе, чѣмъ когда дерзкій и надменный, цинически продолжаетъ удерживать въ свою пользу часть жалованія рабочихъ.

Но, спустя два мѣсяца, ему вдругъ отказываютъ. Онъ запустилъ руку и въ кассу директора.

XXIV.

Просидѣвъ три недѣли подъ предварительнымъ заключеніемъ, Антуанъ преданъ суду и приговоренъ, за сопротивленіе жандармамъ, въ тюрьму еще на мѣсяцъ.

Юный товарищъ прокурора, поддерживавшій обвиненіе, напомнилъ предъидущую судимость рабочаго, съ благороднымъ негодованіемъ клеймилъ его незаконную связь съ трактирщицей и въ самыхъ трогательныхъ выраженіяхъ распространялся о несчастномъ положеніи предпринимателей, всѣ благія начинанія которыхъ разбиваются объ упорство рабочихъ.

Между тѣмъ, вдову Брюнель еще разъ посѣтилъ патеръ и обѣщалъ ей пособіе отъ благотворительнаго комитета, если она прекратитъ свои сношенія съ Антуаномъ. Чтобы доказать свою готовность вступить на истинный путь, она выгнала изъ дома маленькаго Пьера.

Ребенокъ провелъ двѣ ночи подъ открытымъ небомъ. На третій день, одинъ изъ товарищей Антуана встрѣтилъ его близь входа въ шахту. Онъ былъ очень блѣденъ, съ заплаканными глазами и едва держался на ногахъ.

-- Что ты тутъ дѣлаешь? спросилъ рабочій.

-- Ничего, отвѣчалъ маленькій Пьеръ.

-- Отчего ты плачешь?

-- Меня прогнали изъ дома.

-- Кто?

-- Тетка Брюнель.

-- Когда?

-- Два дня тому назадъ.

-- Что ты дѣлалъ съ тѣхъ поръ?

-- Ходилъ по полямъ.

-- Ты не былъ въ школѣ?

-- Я не смѣлъ. Тетка Брюнель сказала, что мой отецъ въ тюрьмѣ. Я боялся.

-- Что ты ѣлъ?

-- Почти ничего. Я... Я сорвалъ морковку въ огородѣ, сказалъ ребенокъ въ полголоса.

-- Гдѣ ты спалъ?

-- За изгородью. Мнѣ было очень холодно, особливо въ эту ночь; шелъ сильный дождь.

-- Ты голоденъ?

-- О, да! промолвилъ ребенокъ, заливаясь слезами.

-- Не плачь, пойдемъ со мною, сказалъ работникъ, котораго также душили слезы:-- ты будешь ѣсть и спать вмѣстѣ съ моимъ маленькимъ Жаномъ, пока не вернется твой отецъ. Онъ скоро придетъ. Онъ въ тюрьмѣ, но онъ не злой человѣкъ. Ты это поймешь, когда выростешь.

-- Я знаю, что мой отецъ не злой человѣкъ! воскликнулъ ребенокъ, отирая себѣ глаза:-- онъ меня слишкомъ любитъ, чтобъ быть злымъ.

Въ тотъ же день работникъ пошелъ съ маленькимъ Пьеромъ въ тюрьму къ Антуану. Онъ просто разсказалъ, что случилось" и что онъ пріютилъ ребенка у себя.

-- Благодарю, отвѣчалъ Антуанъ, крѣпко пожимая ему руку, такъ что кости захрустѣли.

Выйдя изъ тюрьмы, Антуанъ прямо пошелъ за своими вещами къ вдовѣ Брюнель и только сказалъ ей мимоходомъ:

-- Злая самка!

Трактирщица не нашлась ничего ему отвѣтить и онъ прошелъ далѣе къ товарищу за сыномъ.

Теперь настало для Антуана самое тяжелое время. Ни въ одной угольной копи не хотѣли принимать рабочаго, замѣшаннаго въ стачкѣ. Его родственники были слишкомъ бѣдны, чтобъ помочь ему. Онъ искалъ работы повсюду и не находилъ никакой. Только изрѣдка ему удавалось поработать денекъ. Онъ брался за все и ни на что не былъ годенъ. Онъ умѣлъ только работать лежа на боку, какъ въ угольныхъ копяхъ. Стоя, выпрямившись, онъ не имѣлъ никакой силы. Иногда ночью въ темнотѣ онъ протягивалъ руку и просилъ милостыню, чтобъ купить кусокъ хлѣба маленькому Пьеру.

Наконецъ, старикъ Бланшаръ посовѣтовалъ ему отправиться въ Генегау.

-- Тамъ есть угольныя копи, прибавилъ онъ: -- и тамъ васъ никто не знаетъ.

-- Но на какія деньги я туда поѣду? Откуда ихъ достать?

-- Пойдите пѣшкомъ, отвѣчалъ Бланшаръ:-- вы по дорогѣ можете что-нибудь выработать, какъ поденщикъ или носильщикъ.

Антуанъ отправился въ путь съ маленькимъ Пьеромъ. Переходя изъ города въ городъ, изъ селенія въ селеніе, то выработывая нѣсколько сантимовъ на хлѣбъ, то голодая, проводя ночи подъ чистымъ небомъ или на соломѣ въ какой-нибудь конюшнѣ, они помаленьку добрались до Генегау.

Вскорѣ Антуанъ поступилъ рудокопомъ въ одну изъ угольныхъ копей близь Монса и ему казалось, что теперь жизнь его потечетъ мирно, спокойно. Маленькій Пьеръ имѣлъ каждый день кусокъ хлѣба и началъ снова ходить въ школу.

XXV.

Спустя годъ, въ Монской Газетѣ было напечатано:

"Вчера было наводненіе въ угольной копи М. Двадцать рудокоповъ погибло. Одинъ изъ нихъ, по имени Антуанъ Матьё, могъ бы спастись, еслибъ захотѣлъ. При первыхъ симптомахъ приближенія воды, всѣ рабочіе бросились къ лѣстницамъ, но Антуанъ Матьё воскликнулъ:-- "Надо помочь товарищамъ". И онъ побѣжалъ къ тѣмъ галлереямъ, гдѣ уже показалась вода. Это благородное самопожертвованіе стоило ему жизни".

Маленькій Пьеръ поступилъ на работу въ эти же угольныя копи; онъ возитъ тележки съ углемъ.

"Отечественныя Записки", No 1, 1872