СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ТЕККЕРЕЯ
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія бр. Пантелеевыхъ. Верейская, No 16.
94--95.
ИСТОРІЯ ПЕНДЕННИСА, ЕГО УСПѢХОВЪ И НЕУДАЧЪ, ЕГО ДРУЗЕЙ И ЗЛѢЙШАГО ВРАГА.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ГЛАВА I,
въ которой полковникъ Альтамонтъ показывается и вновь исчезаетъ.
Въ назначенный день маіоръ Пенденнисъ, не получившій лучшаго приглашенія, и Артуръ, не желавшій никакого, явились вмѣстѣ къ сэру Фрэнсису Клеврингу на обѣдъ. Въ гостиной они застали только сэра Фрэнсиса, его жену и капитана Стронга. Артуръ былъ очень радъ встрѣчѣ съ капитаномъ, но маіоръ на него взиралъ весьма сурово, крайне недовольный тѣмъ, что ему приходится сидѣть за однимъ столомъ съ этимъ проклятымъ управляющимъ Клевринга, какъ онъ непочтительно называлъ капитана. Но такъ какъ очень скоро явился и м-ръ Уэльборъ, сосѣдъ Клевринга по имѣнію и его парламентскій собратъ, то Пенденнисъ-старшій почувствовалъ себя до нѣкоторой степени удовлетвореннымъ, потому что, хотя Уэльборъ былъ непроходимо глупъ и принималъ въ разговорѣ не больше участія, чѣмъ лакей, стоявшій за его стуломъ, но все же это былъ почтенный помѣщикъ стариннаго рода и съ семью тысячами годового дохода, а маіоръ всегда любилъ подобное общество. Вскорѣ въ гостиную явилось еще нѣсколько знатныхъ гостей: вдовствующая леди Рокминстеръ, у которой были свои причины находиться въ дружбѣ съ семействомъ Клевринговъ, и леди Агнеса Фокеръ съ своимъ сыномъ, м-ромъ Гарри, нашимъ старымъ знакомымъ. Мистеръ Пинсентъ не могъ явиться, его задержали въ палатѣ парламентскія обязанности, которыя для двухъ другихъ законодателей были значительно легче. Позже всѣхъ явилась миссъ Бланшъ Эмори, въ восхитительномъ бѣломъ шелковомъ платьѣ, которое выказывало въ полномъ блескѣ ея жемчужныя плечи. Пенъ глядѣлъ на нее съ очевиднымъ восхищеніемъ, а Фокеръ прошепталъ ему на ухо, что она "объяденіе". Сегодня она была съ Пеномъ необыкновенно любезна, радушно протянула ему руку, заговорила о миломъ Фэроксѣ, спросила о милой Лаурѣ и о матери, сказала, что она очень скучаетъ по деревнѣ, и вообще была замѣчательно мила, проста и ласкова.
Гарри Фокеръ пришелъ къ заключенію. что она -- самое любезное и очаровательное существо, какое ему приходилось видѣть. Гарри Фокеръ очень рѣдко бывалъ въ обществѣ дамъ и обыкновенно въ ихъ присутствіи не рѣшался рта разинуть, но тутъ онъ почувствовалъ, что у него развязался языкъ, -- и не успѣли еще подать обѣдъ и пригласить общество въ столовую, какъ онъ уже болталъ съ миссъ Эмори самымъ непринужденнымъ образомъ. Онъ охотно предложилъ бы прелестной Бланшъ руку и повелъ бы ее внизъ, въ столовую, по устланной ковромъ лѣстницѣ, но это счастье выпало на долю Пена, а м-ру Фокеру, въ виду его высокаго званія, какъ графскаго внука, было назначено сопровождать м-ссъ Уэльборъ-Уэльборъ. Такимъ образомъ, на время перехода по лѣстницѣ, очарованный Фокеръ былъ разлученъ съ предметомъ своего желанія, но за обѣдомъ онъ вновь очутился рядомъ съ миссъ Эмори и льстилъ себя мыслью, что этимъ счастливымъ мѣстечкомъ обязанъ своему собственному ловкому маневру. Очень можетъ быть, впрочемъ, что ловкій маневръ принадлежалъ вовсе не ему, а другому лицу, но во всякомъ случаѣ по обѣимъ сторонамъ Бланшъ оказалось по молодому человѣку, при чемъ каждый изъ нихъ старался быть любезнымъ и пріятнымъ кавалеромъ.
Маменька Фокера, наблюдавшая съ своего мѣста за ненагляднымъ сынкомъ, была удивлена его живостью. Гарри не переставалъ занимать свою прелестную сосѣдку разговоромъ о событіяхъ дня.
-- Видѣли Тальони въ "Сильфидѣ", миссъ Эмори? Дайте-ка мнѣ еще этого каплуна! (Это относилось къ лакею). Очень вкусно. Не могу понять, откуда они берутъ такихъ каплуновъ. Интересно было бы знать, куда дѣваются ножки! Она великолѣпна въ "Сильфидѣ", не правда-ли?
И онъ сталъ напѣвать красивую арію, повторяющуюся въ этомъ красивомъ балетѣ, который теперь уже канулъ въ прошедшее вмѣстѣ съ своей прелестной и граціозной танцовщицей. Придется-ли молодежи когда-нибудь увидѣть балерину, сколько-нибудь похожую на прелестную, классическую Тальони?
-- Миссъ Эмори сама сильфида, -- сказалъ Пенъ.
-- Какой прекрасный у васъ теноръ, м-ръ Фокеръ!-- воскликнула молодая дѣвушка.-- Видно, что вы много учились. Я сама пою и съ удовольствіемъ пропѣла бы съ вами дуэтъ.
Пенъ вспомнилъ, что почти тѣ же слова были сказаны нѣкогда и ему, и что съ нимъ она также, бывало, любила пѣть. Онъ подавилъ въ себѣ улыбку и внутренно спросилъ себя, сколько было послѣ него другихъ молодыхъ людей, съ которыми она распѣвала дуэты? Но онъ, конечно, не произнесъ этого вопроса вслухъ, а наоборотъ, съ самымъ невиннымъ видомъ сказалъ:
-- Я хотѣлъ бы снова послушать васъ, миссъ Бланшъ. Я не знаю голоса, который бы мнѣ такъ нравился, какъ вашъ.
-- Мнѣ казалось, что вамъ нравится голосъ Лауры,-- отвѣтила она.
-- У Лауры контральто, а такія пѣвицы, какъ вы знаете, часто бываютъ не въ голосѣ, -- сердито отвѣтилъ Пенъ.-- Я слышалъ много музыки въ Лондонѣ,-- продолжалъ онъ.-- Но мнѣ надоѣли всѣ эти профессіональные пѣвцы, они поютъ слишкомъ громко, или, можетъ быть, я уже слишкомъ старъ и blasé. Въ Лондонѣ очень быстро старѣешься, миссъ Эмори. И подобно всѣмъ старикамъ, я люблю только тѣ пѣсни, которыя слышалъ въ молодости.
-- Я больше всего люблю англійскую музыку. Иностранныя пѣсни не въ моемъ вкусѣ. Подайте-ка мнѣ баранины,-- сказалъ м-ръ Фокеръ.
-- Я больше всего люблю англійскія баллады,-- заявила миссъ Эмори.
-- Спойте мнѣ послѣ обѣда одну изъ старыхъ пѣсенъ, миссъ Бланшъ, -- сказалъ Пенъ умоляющимъ тономъ.
-- Спѣть вамъ послѣ обѣда англійскую пѣсню?-- повторила Сильфида, обращаясь къ Фокеру.-- Я спою, если вы дадите мнѣ слово поскорѣе придти на верхъ.
При этомъ она выстрѣлила въ него своими глазами.
-- О, я здѣсь долго не засижусь, -- отвѣтилъ онъ.-- Я не люблю пить послѣ обѣда, предпочитаю дрызнуть за обѣдомъ... т. е пить, хотѣлъ я сказать,-- и когда чувствую, что нагрузился достаточно, ползу къ чаю. Я большой домосѣдъ, миссъ Эмори, привычки мои просты, и когда я доволенъ, то я обыкновенно бываю въ хорошемъ расположеніи духа. Неправда-ли, Пенъ? Дайте-ка мнѣ желе, пожалуйста. Нѣтъ, не этого, а другого, что съ вишнями внутри. Какъ это, чортъ! ихъ возьми, они умудряются класть вишни внутрь?
Такъ болталъ простодушный юноша, а миссъ Эмори слушала его съ неистощимымъ удовольствіемъ. Когда настало для дамъ время уходить изъ за стола, она взяла съ обоихъ молодыхъ людей торжественное обѣщаніе придти поскорѣе наверхъ и уходя наградила каждаго ласковымъ взглядомъ. Она уронила перчатки на сторонѣ Фокера и платокъ на сторонѣ Пена. Каждый получилъ свою долю вниманія; ея вѣжливость къ Фокеру была, можетъ статься, поощрительнѣе ея любезности къ Артуру, но добрая душа сдѣлала все, что могла, для того, чтобы осчастливить обоихъ джентльменовъ. У дверей она сдѣлала послѣдній выстрѣлъ изъ своихъ глазъ. Свѣтлый взглядъ скользнулъ мимо широкаго бѣлаго жилета м-ра Стронга и попалъ прямо въ жилетъ Гарри Фокера. Дверь за нею закрылась, Гарри со вздохомъ снова опустился на стулъ и проглотилъ залпомъ стаканъ кларета.
Такъ какъ обѣдъ, въ которомъ Пенъ и его дядя принимали участіе, не принадлежалъ къ числу большихъ банкетовъ, то онъ былъ поданъ гораздо раньше тѣхъ торжественныхъ званыхъ обѣдовъ лондонскаго сезона, которые обычай запрещаетъ начинать ранѣе девяти часовъ. Такъ какъ, съ другой стороны, число гостей было не велико, а Бланшъ, нетерпѣливо стремившаяся въ гостиную къ своему фортепіано, безпрестанно подавала своей матери знаки, то леди Клеврингъ встала изъ-за стола еще совершенію засвѣтло. Когда дамы оставили мужчинъ допивать свое вино и вернулись въ верхніе аппартаменты, солнце еще не скрылось за деревьями Кенсингтонскаго сада и позлащало статую, воздвигнутую дамами Англіи въ честь его свѣтлости герцога Веллингтона, такъ что леди Клеврингъ и ея гости могли еще любоваться видомъ обоихъ парковъ, ребятишекъ и бѣдныхъ парочекъ, бродившихъ въ одномъ изъ нихъ, свѣтскихъ дамъ и франтовъ, катавшихся по тѣнистымъ аллеямъ другого.
Окна столовой были открыты для того, чтобы впустить свѣжій воздухъ, такъ что прохожіе могли съ любопытствомъ останавливаться на улицѣ и испытывать муки Тантала при видѣ шести джентльменовъ въ бѣлыхъ жилетахъ за бокалами и фруктами. Уличные мальчишки вскакивали на чугунную рѣшетку и, заглядывая въ окна, говорили другъ другу:-- "А хотѣлось бы тебѣ, Джимъ, попасть туда и получить кусочекъ этого ананаса"?-- Лошади и экипажи знатныхъ и богатыхъ людей проѣзжали мимо; полисменъ, стуча каблуками, расхаживалъ взадъ и впередъ около дома; вечернія тѣни сгущались; пришелъ фонарщикъ и зажегъ у подъѣзда фонари; въ столовую явился лакей и зажегъ старинный, готическій канделябръ на старинномъ обѣденномъ столѣ рѣзного дуба. Такимъ образомъ, находясь снаружи, вы могли видѣть сцену вечерняго пиршества, озаренную восковыми свѣчами, а сидя внутри, вы созерцали картину спокойнаго лѣтняго вечера, стѣну Сентъ-Джемскаго парка и разстилавшееся надъ нимъ небо, на которомъ уже загорались звѣзды.
Слуга сэра Френсиса, Джимсъ, скрестивъ ноги и прислонившись къ косяку, задумчиво стоялъ у подъѣзда, глядя на эту спокойную картину, между тѣмъ, какъ одинъ изъ прохожихъ, уцѣпившись за рѣшетку, наблюдалъ за первою сценой. Полисменъ X, проходя мимо, не обратилъ вниманія ни на ту, ни на другую, а сосредоточилъ его исключительно на томъ субъектѣ, который стоялъ у рѣшетки и глядѣлъ въ столовую сэра Френсиса Клевринга, гдѣ Стронгъ болталъ и смѣялся за всѣхъ.
Человѣкъ, стоявшій у рѣшетки, былъ пышно одѣтъ. Его жилетъ, цѣпочки и брилліанты ярко сверкали при свѣтѣ, падавшемъ изъ оконъ столовой; сапоги блестѣли, какъ зеркало, фракъ былъ снабженъ бронзовыми пуговицами, а на рукахъ красовались большія бѣлыя манжеты. Онъ имѣлъ такой важный видъ, что полисменъ X ни на минуту не усумнился, что видитъ передъ собою члена парламента или какую-нибудь другую личность съ вѣсомъ. Но каковъ бы ни былъ его рангъ, т. е. былъ-ли онъ членомъ парламента или личностью съ вѣсомъ, онъ, очевидно, находился подъ вліяніемъ винныхъ паровъ, потому что шатался, едва держался на ногахъ и такъ нахлобучилъ шляпу на свои дикіе, налитые кровью глаза, какъ никогда, ея не нахлобучитъ трезвый человѣкъ. Его густые черные волосы были, очевидно, поддѣльны, а бакенбарды носили явные слѣды краски.
Когда въ открытое окно, вслѣдъ, за однимъ изъ gros mots капитана Стронга, послышался его собственный хохотъ, человѣкъ, стоявшій снаружи, также разсмѣялся, хлопнулъ себя по ляшкѣ и подмигнулъ Джимсу, словно говоря:
-- А что, голубчикъ, какова исторія?
Вниманіе Джимса постепенно перешло отъ луны на небѣ къ тому, что дѣлалось подъ луной и, при видѣ человѣка въ блестящихъ сапогахъ, онъ почувствовалъ смущеніе и даже страхъ.-- "Поднимать скандалъ,-- говорилъ онъ впослѣдствіи въ людской,-- поднимать скандалъ съ прохожимъ на улицѣ, никогда не приведетъ къ добру, да и не для того же я нанятъ"!-- Поэтому, поглядѣвъ нѣкоторое время на этого человѣка, который продолжалъ смѣяться, шататься на ногахъ и съ пьянымъ увлеченіемъ кивать головой, Джимсъ тихо позвалъ:
-- Плисменъ!
X., засунувъ перчатку за перевязь, съ рѣшительнымъ видомъ зашагалъ къ Джимсу, но послѣдній ограничился тѣмъ, что направилъ свой указательный палецъ на человѣка, смѣявшагося подлѣ ограды. Ни одного слова онъ не промолвилъ, кромѣ "Плисменъ", и спокойно стоялъ въ этотъ тихій лѣтній вечеръ, указывая пальцемъ: -- полюбуйся!
X. подошелъ къ незнакомцу и сказалъ:
-- Послушайте, сэръ! Будьте любезны пройти дальше!
Незнакомецъ, находившійся въ превосходномъ расположеніи духа, повидимому, не разслышалъ того, что ему сказалъ полисменъ. Онъ продолжалъ смѣяться и мотать головой до тѣхъ поръ, пока его шляпа не свалилась за рѣшетку двора.
-- Проходите, сэръ, говорю я вамъ!-- закричалъ X. гораздо болѣе категорическимъ тономъ и слегка дотронулся до незнакомца своимъ пальцемъ.
Человѣкъ съ множествомъ перстней сразу отскочилъ назадъ и, поплевавъ на свои кулаки, сталъ въ оборонительную позу, выказавъ себя, такимъ образомъ, если и не очень устойчивымъ, то зато храбрымъ и воинственнымъ.
-- Прочь руки отъ джентльмена!-- воскликнулъ онъ съ ругательствомъ, котораго нѣтъ нужды здѣсь повторять.
-- Ступайте отсюда, -- отвѣтилъ X.-- Что вы тутъ встали на дорогѣ и заглядываете въ чужія окна?
-- Заглядываю... хо-хо... заглядываю! Это мнѣ нравится!-- сказалъ тотъ, съ сатирическимъ смѣхомъ.-- Кто мнѣ запретитъ смотрѣть на моихъ друзей, если я этого хочу, старая селедка!
-- Друзей! Знаемъ васъ! Проходите,-- отвѣчалъ X.
-- Осмѣльтесь тронуть меня, я вамъ кости переломаю!-- заревѣлъ незнакомецъ.-- Говорю я вамъ, что я всѣхъ ихъ знаю. Вотъ это сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ, баронетъ и членъ парламента! Я знаю его, и онъ меня знаетъ. Вотъ это Стронгъ, а это тотъ молодчикъ, что затѣялъ драку на балу. Стронгъ, Стронгъ!
-- Чортъ возьми, да это Альтамонтъ!-- воскликнулъ сэръ Фрэнсисъ, вскакивая съ испуганнымъ видомъ. Стронгъ, на лицѣ котораго явно отразилась досада, также вскочилъ изъ-за стола и побѣжалъ къ незванному гостю.
Джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ, выбѣжавшій на улицу безъ шапки, полисменъ и прилично одѣтый субъектъ, приготовившійся къ боксу, должны были въ такое время даже въ этомъ тихомъ кварталѣ привлечь вниманіе, и дѣйствительно у дверей сэра Фрэнсиса Клевринга начала собираться кучка людей.
-- Ради Бога, зайдите въ домъ,-- сказалъ Стронгъ, хватая своего пріятеля за руку.-- Джимсъ, пошлите, пожалуйста, за извозчикомъ,-- прибавилъ онъ вполголоса, обращаясь къ слугѣ.
Такимъ образомъ, разгнѣванный джентльменъ былъ уведенъ въ домъ, наружная дверь за нимъ захлопнулась, и толпа начала расходиться. Первоначально Стронгъ хотѣлъ увести незнакомца въ пріемную сэра Фрэнсиса, гдѣ были сложены шляпы гостей, и, кое-какъ успокоивъ своего пріятеля, отправить его на извозчикѣ домой. Но незнакомецъ былъ крайне раздраженъ нанесеннымъ ему оскорбленіемъ и заплетающимся языкомъ заявилъ:
-- Не въ эту дверь! Тамъ должна была другая дверь... изъ столовой... гдѣ пьютъ. Я тоже пойду, чортъ побери, и выпью. Пойду и выпью!
Лакей пришелъ въ ужасъ отъ такой дерзости и даже поспѣшилъ загородить собою дверь. Но послѣдняя въ эту минуту отворилась за его спиной, и въ переднюю вышелъ встревоженный хозяинъ.
-- Я хочу выпить, чортъ возьми!-- оралъ непрошенный гость.-- Ба! Клеврингъ! Выпьемъ, старичина! Выпьемъ, старая бочка! Эй, ты, плутъ, тащи сюда бутылочку съ желтой маркой... самаго лучшаго, сто рупій за дюжину. Только безъ обмана!
Хозяинъ былъ въ нерѣшимости, пустить его въ столовую, или нѣтъ. Тамъ были Уэльборъ, Пенденнисъ и двое молодыхъ людей. Но что же дѣлать? Въ концѣ концовъ хозяинъ принужденно разсмѣялся и жалобно сказалъ:
-- Ну, что же, Альтамонтъ, войдите. Очень радъ васъ видѣть.
Полковникъ Альтамонтъ,-- догадливый читатель уже давно, безъ сомнѣнія, смекнулъ, что этотъ незнакомецъ былъ никто иной, какъ его превосходительство посланникъ набоба Лукновскаго,-- побрелъ, шатаясь, въ столовую, бросивъ на слугу Джимса торжествующій взглядъ, который, казалось, говорилъ: "Ага, сэръ, что вы думаете объ этомъ? Какъ теперь по вашему, джентльменъ я или нѣтъ?" -- и опустился на первый свободный стулъ. Сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ робко пролепеталъ м-ру Уэльбору-Уэльбору имя полковника, а его превосходительство тотчасъ принялся за вино, поглядывая на окружающее общество то съ необыкновенно мрачнымъ видомъ, то вдругъ съ самой кроткой улыбкой.
-- Большой чудакъ. Долго состоялъ при одномъ изъ туземныхъ дворовъ въ Индіи,-- съ величайшею важностью заявилъ Стронгъ, котораго никогда не покидало присутствіе духа.-- При этихъ индійскихъ дворахъ, знаете, усваиваются очень странныя привычки.
-- Очень,-- сухо отвѣтилъ маіоръ Пенденнисъ, недоумѣвая, въ какую компанію онъ попалъ.
Но зато м-ру Фокеру новый гость очень понравился.
-- Вотъ кто могъ бы, вѣроятно, пропѣть въ Людской малайскую пѣсню!-- шепнулъ онъ Пену на ухо.-- Попробуйте этотъ ананасъ, сэръ,-- обратился онъ къ полковнику Альтамонту,-- замѣчательно вкусенъ.
-- Ананасы? Я видѣлъ, какъ свиней кормили ананасами,-- отвѣтилъ полковникъ.
-- У набоба Лукновскаго свиней всегда кормятъ ананасами, -- прошепталъ Стронгъ маіору Пенденнису.
-- О, конечно,-- отвѣтилъ маіоръ.
Сэръ Фрэнсисъ Клеврингъ между тѣмъ старался оправдать передъ остальными странное поведеніе новаго гостя и бормоталъ что-то относительно необыкновеннаго характера Альтамонта, объ его эксцентричности, его... индійскихъ привычкахъ и незнакомствѣ съ англійскими обычаями,-- на что старый Уэльборъ, хитрый старикъ, методично пившій свое вино, отвѣтилъ:
-- Да это сразу видно.
Тутъ полковникъ вдругъ замѣтилъ Пена. Онъ устремилъ на него пристальный взоръ, насколько это было для него возможно при его состояніи, и сказалъ:
-- Я знаю и васъ, молодой человѣкъ. Я помню васъ. Баймутскій балъ! Вамъ хотѣлось прибить француза? Да, я помню васъ!
При этомъ словѣ онъ захохоталъ и сжалъ кулаки, ощущая, казалось, невыразимое удовольствіе при этихъ воспоминаніяхъ, которыя проходили, или вѣрнѣе, ковыляли въ пьяной глубинѣ его души.
-- М-ръ Пенденнисъ, вы помните полковника Альтамонта?-- спросилъ Стронгъ, на что Пенъ холодно отвѣтилъ, что имѣетъ удовольствіе отлично его помнить.
-- Какъ вы его называете?-- воскликнулъ полковникъ.
Стронгъ еще разъ назвалъ м-ра Пенденниса.
-- Пенденнисъ! Чортъ побери этого Пенденниса!-- ко всеобщему удивленію вдругъ заоралъ Альтамонтъ, стуча кулакомъ по столу.
-- Моя фамилія также Пенденнисъ, сэръ, -- сказалъ маіоръ, достоинство котораго было крайне; уязвлено событіями этого вечера: какъ могли его, маіора Пенденниса, пригласить въ такое общество, куда нашелъ доступъ пьяный человѣкъ?-- Моя фамилія также Пенденнисъ, и я покорнѣйше попрошу васъ не проклинать его такъ громко.
Пьяный повернулся, чтобы посмотрѣть на говорившаго, но, когда увидѣлъ маіора, то, казалось, сразу протрезвился. Онъ потеръ своей рукой лобъ и при этомъ немного сдвинулъ свой черный парикъ; его глаза яростно впились въ маіора, который, въ свою очередь, смотрѣлъ на своего противника такъ смѣло и пристально, какъ подобало неустрашимому старому воину. Послѣ этой нѣмой сцены Альтамонтъ началъ застегивать свой фракъ, и неожиданно, ко всеобщему удивленію, поднялся со стула, побрелъ къ двери и вышелъ изъ комнаты. Стронгъ побѣжалъ за нимъ, по все, что услышалъ отъ него, было: "Капитанъ Бикъ! Ей-Богу, капитанъ Бикъ!"
Вся эта сцена, начиная отъ страннаго появленія полковника Альтамонта и кончая его не менѣе неожиданнымъ уходомъ, продолжалась не болѣе четверти часа. Оба молодыхъ человѣка и м-ръ Уэльборъ были въ крайнемъ недоумѣніи и ничего не понимали. Клеврингъ былъ чрезвычайно блѣденъ и почти съ ужасомъ поглядывалъ на маіора Пенденниса.
-- Вы знаете его?-- спросилъ онъ, наконецъ, у маіора.
-- Я увѣренъ, что я когда-то видѣлъ его,-- отвѣтилъ маіоръ, принимая также удивленный видъ.-- Да, положительно, видѣлъ. Онъ дезертировалъ отъ насъ и перешелъ на службу къ набобу. Я отлично помню его лицо.
-- Вотъ какъ!-- сказалъ Клеврингъ, со вздохомъ необыкновеннаго облегченія, а маіоръ пристально посмотрѣлъ на него, прищуривъ свои проницательные старые глаза.
Извозчикъ, приведенный Джимсомъ, увезъ полковника Альтамонта и кавалера. Мужчинамъ было подано кофе и, когда они присоединились къ дамамъ, Фокеръ по секрету объявилъ Пену, что это "престранная исторія", на что Пенъ, смѣясь, отвѣтилъ, что это замѣчаніе дѣлаетъ большую честь проницательности м-ра Фокера.
Затѣмъ, согласно своему обѣщанію, миссъ Эмори угостила молодыхъ людей музыкой. Фокеръ пришелъ въ восхищеніе и въ знакомыхъ аріяхъ подтягивалъ ей. Пенъ сначала сдѣлалъ видъ, что занятъ разговоромъ съ другими гостями, но Бланшъ тотчасъ же привлекла его къ фортепіано, запѣвъ нѣкоторыя изъ его собственныхъ пѣсенъ, которыя она сама, но ея словамъ, положила на музыку. Я не знаю, дѣйствительно-ли мелодія была ею сочинена, или пѣсня была аранжирована синьоромъ Туанкидильо, у котораго она брала уроки; но какъ бы то ни было, это привело Пена въ восторгъ, и онъ уже не отходилъ отъ нея, усерднѣйшимъ образомъ переворачивая для нея ноты.
-- Боже, какъ бы я хотѣлъ научиться строчить стихи, какъ вы,-- вздыхая, говорилъ потомъ Фокеръ своему товарищу.-- Но я никогда не былъ мастеромъ писать и теперь жалѣю, что такъ лѣнился въ школѣ.
При дамахъ, разумѣется, не было ни однимъ словомъ упомянуто о курьезной маленькой сценѣ, разыгравшейся внизу. Впрочемъ, когда миссъ Эмори освѣдомилась о капитанѣ Стронгѣ, съ которымъ предполагала пропѣть дуэтъ, Пенъ уже хотѣлъ разсказать ей, что произошло въ столовой, но, случайно взглянувъ на сэра Френсиса Клевринга, замѣтилъ на его обыкновенно ничего не выражающемъ лицѣ слѣды странной тревоги и поспѣшилъ прикусить языкъ. Въ общемъ вечеръ прошелъ довольно скучно. Уэльборъ скоро заснулъ, что онъ всегда дѣлалъ во время музыки и послѣ обѣда, и даже маіоръ Пенденнисъ, противъ своего обыкновенія, не занималъ дамъ различными анекдотами и сплетнями, а большую часть вечера просидѣлъ молча, дѣлая видъ, что слушаетъ музыку, и созерцая прелестную молодую пѣвицу.
Когда настало время расходиться, маіоръ всталъ, выразилъ сожалѣніе, что восхитительный вечеръ такъ быстро пролетѣлъ, и сдѣлалъ тонкій комплиментъ блестящему таланту миссъ Эмори.
-- Ваша дочь, леди Клеврингъ,-- сказалъ онъ,-- настоящій соловей, настоящій соловей, клянусь честью! Я не слышалъ ничего подобнаго! Притомъ же у нея превосходное произношеніе на всѣхъ языкахъ,-- клянусь честью, на всѣхъ языкахъ. Лучшіе дома Лондона должны открыться передъ молодой леди, которая обладаетъ такими талантами и -- позвольте старику быть откровеннымъ, миссъ Эмори,-- такимъ личикомъ.
Бланшъ была удивлена этими комплиментами не менѣе Пена, которому еще недавно дядя говорилъ о Сильфидѣ въ очень нелестныхъ выраженіяхъ. Маіоръ и его племянникъ отправились вмѣстѣ домой, но Фокеръ, усадивъ свою мать въ карету и закуривъ громадную сигару, также присоединился къ нимъ.
Присутствіе юнаго джентльмена или его дыма, повидимому, не было особенно пріятно маіору Пенденнису, потому что послѣдній всю дорогу поглядывалъ на него съ такимъ видомъ, который ясно говорилъ о его желаніи отдѣлаться отъ Фокера. Но Фокеръ упорно увязался за ними и проводилъ маіора вплоть до его квартиры въ Бюри-Стритѣ. Пожелавъ своимъ спутникамъ спокойной ночи, старикъ отвелъ своего племянника въ сторону и конфиденціально прошепталъ ему:
-- Послушай, Пенъ. Не забудь завтра зайти на Гросвенорскую площадь. Они были сегодня поразительно вѣжливы и любезны.
Пенъ удивился, но обѣщалъ. Когда Морганъ заперъ за маіоромъ дверь, Фокеръ взялъ Пена подъ руку и пошелъ съ нимъ, молча, куря свою сигару. Но когда они, по доротѣ къ Темплю, гдѣ квартировалъ Артуръ, достигли Чарингъ-Кросса, Гарри Фокеръ разразился тѣми похвалами поэзіи и тѣми сожалѣніями о безплодно проведенной молодости, которыя упомянуты выше, и всю дорогу, до самыхъ дверей Пена, не переставалъ говорить о пѣніи и о Бланшъ Эмори.
ГЛАВА II
повѣствуетъ о дѣлахъ м-ра Гарри Фокера.
Съ этого рокового, но восхитительнаго вечера сердце м-ра Гарри Фокера не знало покоя и находилось въ состояніи такого возбужденія, на которое вы никакъ не сочли бы способнымъ этого великаго философа. Если мы припомнимъ, какой разумный совѣтъ онъ подалъ нѣкогда Пену, насколько онъ уже въ юности отличался равной мудростью и знаніемъ свѣта, насколько склонность потакать самому себѣ, весьма естественная въ человѣкѣ съ его средствами и ожиданіями, должна была пріучать его съ каждымъ днемъ все менѣе заботиться о комъ бы то ни было, за единственнымъ исключеніемъ м-ра Гарри Фокера,-- то намъ останется только подивиться, какъ могъ онъ попасть въ такую бѣду, которой большинство насъ бываетъ подвержено разъ или два въ жизни, и позволить женщинѣ возмутить покой его великой души. Но хотя Фокеръ и рано достигъ мудрости, все же онъ не пересталъ быть человѣкомъ. Онъ такъ же мало могъ избѣжать общей участи, какъ Ахиллесъ, или Аяксъ, или лордъ Нельсонъ, или нашъ прадѣдушка Адамъ, и вотъ почему, когда настало его время, юный Гарри сдѣлался жертвой Любви, этой великой завоевательницы.
Разставшись съ Артуромъ Пенденнисомъ у дверей его квартиры, Гарри Фокеръ, по обыкновенію, направился въ Людскую, но "странное" дѣло: и джинъ, и индѣйка, приправленная перцомъ, утратили для него свое прежнее обаяніе, шутки товарищей казались ему плоскими! Когда м-ръ Годженъ, знаменитый авторъ пѣсни "Похититель труповъ", пропѣлъ новую пѣсню, еще болѣе ужасную и болѣе смѣшную, носившую названіе "Кошка въ шкафу" и стяжавшую впослѣдствіи автору неувядаемую славу. Фокеръ, хотя и былъ ему другомъ и апплодировалъ, какъ того требовали общепринятая вѣжливость и ею положеніе, какъ одного изъ меценатовъ Людской, но на самомъ дѣлѣ пропустилъ всю пѣсню мимо ушей. Поздно ночью, смертельно усталый, проскользнулъ онъ въ свою комнату и бросился на мягкую подушку, но его сонъ тревожили лихорадка его души и образъ миссъ Эмори.
Боже, какими пошлыми и отвратительными казались ему прежняя жизнь и прежнія знакомства! До, настоящаго времени онъ рѣдко бывалъ въ обществѣ женщинъ своего круга, или "скромныхъ женщинъ", какъ онъ ихъ называлъ. Тѣ добродѣтели, которыми онѣ -- будемъ надѣяться -- обладали, казались до сихъ поръ м-ру Фокеру недостаточной замѣной болѣе живыхъ качествъ, чуждыхъ большинству его родственницъ, но присущихъ театральнымъ дѣвицамъ. Его мать, при всей своей добротѣ и нѣжности, не могла: развлечь сына; его кузины, дочери достопочтеннаго графа Рошервилля, его дяди съ материнской стороны, казались ему невообразимо скучными. Одна была синимъ чулкомъ и занималась геологіей; другая ѣздила верхомъ и курила сигары; третья была ярой сторонницей "Нижней церкви" {Такъ называется либеральная религіозная партія въ Англіи, придающая мало значенія обрядовой сторонѣ религіи. Противоположность ей составляетъ "Верхняя церковь", которая ставитъ очень высоко священническую іерархію и религіозныя обрядности. Третья партія, называемая "Широкой церковью", стремится сдѣлать изъ религіи совокупность нравственныхъ предписаній.} и держалась самыхъ либеральныхъ взглядовъ по религіознымъ вопросамъ; такъ, по крайней мѣрѣ, утверждала четвертая, которая принадлежала къ самой что ни на есть "Верхней церкви", обращала шкафъ своей комнаты въ молельню и постилась каждую пятницу. Ихъ домъ въ Друммингтонѣ Фокеръ посѣщалъ очень рѣдко. Онъ клялся, что скорѣе согласится вертѣть колесо на фабрикѣ, нежели гостить у нихъ. Но зато и обитатели этого дома не жаловали его.
Лордъ Эритъ, сынъ и наслѣдникъ лорда Рошервилля, считалъ своего кузена низменною личностью, съ отчаянію вульгарными привычками и манерами; съ своей стороны, Фокеръ, съ такимъ же основаніемъ, обзывалъ Эрита фатомъ, олухомъ, колпакомъ Палаты общинъ, пугаломъ Спикера, самымъ невыносимымъ изъ филантропическихъ декламаторовъ. Самъ Джорджъ Робертъ, графъ Гревзендъ и Рошервилль, тоже терпѣть не могъ Фокера съ того самого вечера, когда онъ удостоилъ племянника сыграть съ нимъ на билліардѣ, и этотъ юный джентльменъ ткнулъ господина лорда кіемъ въ бокъ и сказалъ:-- "Ну, старый пѣтухъ, много видѣлъ я въ жизни плохихъ ударовъ, но такого видѣть не случалось!" -- Лордъ съ ангельскою кротостью доигралъ партію, потому что Гарри былъ не только его племянникъ, но и гость, но за то ночью съ нимъ чуть не сдѣлался апоплексическій ударъ; послѣ этого онъ оставался въ своей комнатѣ все время, пока Гарри не уѣхалъ опять въ Оксбриджъ, гдѣ этотъ интересный юноша тогда заканчивалъ свое образованіе. Почтенный графъ не могъ забыть этого оскорбленія. Съ тѣхъ поръ въ семьѣ никогда не упоминалось объ этомъ эпизодѣ, и когда Фокеръ навѣщалъ ихъ въ Лондонѣ или деревнѣ, старикъ всячески избѣгалъ его и съ большимъ усиліемъ говорилъ молодому богохульнику "здравствуйте". Но онъ все же не хотѣлъ разбить сердце своей сестры Агнесы, окончательно отказавъ Гарри отъ дома, а еще менѣе желалъ порывать связи съ мистеромъ Фокеромъ старшимъ, съ которымъ у него были частыя дѣловыя отношенія касательно обмѣна денежныхъ знаковъ со стороны мистера Фокера на автографы самого лорда, гдѣ передъ его знаменитою подписью красовались слова: "повиненъ заплатить".
Кромѣ четырехъ дочерей, разнообразныя качества которыхъ исчислены въ предыдущихъ строкахъ, судьба благословила лорда Гревзенда еще одною дочерью, леди Анной Мильтонъ, которой съ самыхъ раннихъ лѣтъ предназначено было занять особенное положеніе въ жизни. Между ея родителями и теткой было условлено, что когда м-ръ Гарри Фокеръ достигнетъ надлежащаго возраста, леди Анна сдѣлается его женой. Этотъ уговоръ былъ ей извѣстенъ, когда она еще носила дѣтскій передникъ, и когда Гарри, грязнѣйшій изъ черноглазыхъ мальчугановъ, возвращался изъ школы въ Друммингтонъ или къ родителямъ въ Логвудъ, гдѣ леди Анна часто гостила у тетки. Съ планомъ, придуманнымъ старшими, юная парочка примирилась безъ всякихъ протестовъ или затрудненій. Леди Аннѣ такъ же мало приходило въ голову сопротивляться распоряженіямъ отца, какъ Эсѳири -- ослушаться приказанія Агасвера. Столь же покоренъ былъ и законный наслѣдникъ дома Фокеровъ. Старикъ сказалъ ему:-- "Гарри, мы съ твоимъ дядей рѣшили, чтобы ты, по достиженіи надлежащаго возраста, женился на леди Аннѣ. У нея нѣтъ денегъ, но она изъ хорошаго рода, хороша собой и будетъ для тебя подходящей женой. Если ты откажешься, то будешь лишенъ наслѣдства". И Гарри, который зналъ, что его повелитель больше дѣлаетъ, нежели говоритъ, немедленно подчинился отцовскому рѣшенію и отвѣтилъ:
-- Хорошо, сэръ, если Анна ничего не имѣетъ противъ этого, то и я согласенъ. Она недурна собой.
-- А въ ея жилахъ течетъ лучшая кровь во всей Англіи. Кровь твоей матери, твоя собственная кровь, -- сказалъ пивоваръ.-- Что можетъ быть лучше?
-- Хорошо, сэръ, какъ вамъ угодно,-- отвѣтилъ Гарри.-- Если я вамъ буду нуженъ, потрудитесь позвонить. Я думаю, что можно не спѣшить, и вы намъ дадите большую отсрочку. Я бы хотѣлъ еще повеселиться до женитьбы.
-- Веселись, Гарри!-- отвѣтилъ доброжелательный отецъ.-- Веселись! Я тебѣ этого не запрещаю!
Съ того времени объ этомъ предметѣ говорили очень мало, и м-ръ Гарри предавался тѣмъ удовольствіямъ жизни, которыя были ему наиболѣе по вкусу. Онъ повѣсилъ маленькій портретъ кузины въ своей гостиной, среди изображеній его любимыхъ актрисъ, танцовщицъ и наѣздницъ, среди французскихъ гравюръ и т. п. произведеній искусства, соотвѣтствовавшихъ его вкусу и представлявшихъ его картинную галлерею. На этомъ маленькомъ неважномъ портретѣ было нарисовано простенькое, круглое, обрамленное локонами личико, которое, надо сознаться, производило весьма жалкое впечатлѣніе рядомъ съ мадемуазель Нтито, танцовавіней на радугѣ, или мадемуазель Редова, улыбавшейся во весь ротъ въ красныхъ сапожкахъ и военной фуражкѣ.
Будучи уже заранѣе сговорена, леди Анна не такъ много выѣзжала въ свѣтъ, какъ ея сестры, и по большей части сидѣла дома. Ея сестры болтали и танцовали со множествомъ мужчинъ, мужчины пріѣзжали и уѣзжали, и объ этихъ дѣвицахъ ходило много разговоровъ. Но объ Аннѣ былъ только одинъ разговоръ: она обручена съ Гарри Фокеромъ и не должна думать ни о комъ другомъ. Это былъ не очень веселый разговоръ.
И вотъ, когда Фокеръ проснулся, на слѣдующее утро послѣ обѣда у леди Клеврингъ, образъ Бланшъ глядѣлъ на него своими ясными, сѣрыми глазами и обворожительно улыбался. Въ его ушахъ еще звучала ея пѣсня: "Но все же тамъ порой брожу я, порой брожу я", и онъ, приподнявшись на своей кровати подъ нунсовымъ шелковымъ одѣяломъ, началъ жалобно напѣвать ее. Противъ него висѣла гравюра, изображавшая турецкую даму и ея любовника-грека, захваченныхъ почтеннымъ туркомъ, мужемъ этой дамы; на другой стѣнѣ находилась гравюра, изображавшая джентльмена и леди, ѣдущихъ верхомъ и цѣлующихся на всемъ скаку; вся его скромная спальня была увѣшана французскими гравюрами, портретами полуодѣтыхъ оперныхъ нимфъ или картинами изъ романовъ; въ числѣ ихъ было и два-три англійскихъ шедевра, на которыхъ была изображена миссъ Пинкни, артистка Королевской Оперы, въ тугихъ панталонахъ въ своей любимой роли пажа, или миссъ Ружемонъ въ костюмѣ Венеры. Ихъ цѣнность еще увеличивалась собственноручными подписями этихъ дамъ, Маріи Пинкни и Фредерики Ружемонъ, сдѣланными внизу изысканнымъ почеркомъ. Таковы были картины, восхищавшія честнаго Гарри. Онъ былъ не хуже многихъ изъ своихъ ближнихъ. Онъ велъ праздную, веселую, кипучую жизнь горожанина, и если его комнаты въ изобиліи были украшены произведеніями французскаго искусства, которымъ не могла надивиться леди Агнеса, когда ей случалось заходить къ своему птенчику, утопавшему въ ароматныхъ клубахъ табачнаго дыма,-- то надо помнить, что онъ былъ богаче другихъ молодыхъ людей и болѣе ихъ могъ потворствовать своему вкусу.
На ночномъ столикѣ подлѣ кровати, среди ключей, монетъ, сигарныхъ коробокъ и нѣсколькихъ цвѣточковъ вербены, которые ему дала Бланшъ, валялось письмо миссъ Пинкни, отличавшееся очень непринужденнымъ почеркомъ, орѳографіей и стилемъ. Это письмо напоминало "милому Гоки-Поки-Фоки", что онъ обѣщалъ сегодня "закатить въ Ричмондѣ обѣдъ для всей честной компаніи". Тутъ же лежалъ билетъ въ ложу на предстоящій бенефисъ миссъ Ружемонъ, цѣлая кипа билетовъ на "вечеринку у бенъ-Беджона, куда боксеры Копки Самъ, Дикъ-Гваздаръ и Мертвый Человѣкъ (онъ же Ворчестерскій Молодецъ) приглашали любителей стариннаго британскаго спорта". Вотъ какіе свидѣтели привычекъ и удовольствій м-ра Фокера лежали на его ночномъ столикѣ.
Боже! Какимъ гадкимъ ему теперь казалось все это! Что онъ находилъ хорошаго въ этомъ Копки Самъ или Ворчестерскомъ Молодцѣ? Во французскихъ гравюрахъ, глядѣвшихъ на него со всѣхъ стѣнъ? Въ этихъ "ошеломительныхъ" боксахъ и боксерахъ? Въ этой безстыдной Пинкни, не умѣющей писать и называющей его Гоки-Фоки? Мысль о томъ, что онъ долженъ сегодня обѣдать въ Ричмондѣ съ этой старухой (днемъ ей было тридцать семь лѣтъ) наполняла его душу отвращеніемъ.
Отъ преданной маменьки не укрылись блѣдность и мрачный видъ сына.
-- Зачѣмъ ты ходишь играть на билліардѣ къ этому негодному Спратту?-- сказала она.-- Бѣдняжка, этотъ билліардъ сведетъ тебя въ могилу, я увѣрена въ этомъ.
-- Это не отъ билліарда,-- мрачно отвѣтилъ Фокеръ.
-- Ну, значитъ, отъ этой Людской, -- сказала леди Агнеса.-- Сколько разъ я уже собиралась написать ея хозяйкѣ письмо и попросить, чтобы она наливала поменьше вина въ твой глинтвейнъ, и слѣдила, чтобы ты не садился въ карету безъ шарфа.
-- Напишите, мамъ. М-ссъ Кетсъ очень сердобольная женщина,-- отвѣтилъ Гарри.-- Но только Людская здѣсь также ни при чемъ,-- прибавилъ онъ съ отчаяннымъ вздохомъ.
Такъ какъ леди Агнеса ни въ чемъ не отказывала своему сыну и охотно исполняла всѣ его прихоти, то онъ ей платилъ за это полною откровенностью и никогда даже не думалъ о томъ, чтобы скрыть отъ нея свои похожденія; наоборотъ, онъ приносилъ ей изъ клубовъ и билліардныхъ цѣлый занасъ анекдотовъ, которые забавляли простодушную леди, если и не всегда были ей понятны.
-- Мой сынъ бываетъ у Спратта,-- говорила она своимъ близкимъ пріятельницамъ.-- Всѣ молодые люди идутъ послѣ бала къ Спратту. Это -- de rigueur, моя милая. Они тамъ играютъ на билліардѣ, какъ, бывало, играли въ макао и другія азартныя игры во времена м-ра Фокса. Да, мой папенька часто разсказывалъ мнѣ, что они съ м-ромъ Фоксомъ всегда засиживались у Брукса до девяти часовъ утра. М-ра Фокса я отлично помню, онъ бывалъ въ Друммингтонѣ. Я тогда была еще маленькой дѣвочкой. Мой братъ Эритъ въ молодости никогда не игралъ и не засиживался поздно, онъ всегда отличался слабымъ здоровьемъ. Но сынъ мой, конечно, не можетъ отставать отъ другихъ. Кромѣ того, онъ часто посѣщаетъ мѣсто, которое у нихъ называется "Людской". Здѣсь собираются всѣ остряки и писатели, которыхъ, знаете, никогда не встрѣтишь въ обществѣ. Гарри очень любитъ бесѣдовать съ ними и слушать, какъ они обсуждаютъ вопросы дня. Мой папенька часто говорилъ, что нашъ долгъ поощрять литературу, и даже надѣялся увидѣть у себя въ Друммингтонѣ покойнаго доктора Джонсона, но докторъ Джонсонъ, къ сожалѣнію, умеръ. Вотъ м-ръ Шериданъ, -- тотъ бывалъ у насъ и выпивалъ ужасно много вина,-- въ то время всѣ пили много вина, и папа тратилъ на него въ десять разъ больше, чѣмъ Эритъ, который беретъ все, что ему нужно, у Фортнэма и Мезона и совсѣмъ не держитъ собственнаго запаса.
-- Хорошій былъ обѣдъ вчера,-- выпалилъ хитрый Гарри.-- Супъ замѣчателенъ, куда лучше нашего. Я думаю, что нашъ Муфле кладетъ въ супъ слишкомъ много эстрагона. Этотъ suprême de volaille былъ также очень хорошъ -- необыкновенно, и сладкія блюда куда лучше, чѣмъ у Муфле. Вы пробовали пломбиръ, мамъ, и мараскиновоежеле? Ошеломительно вкусно!
Леди Агнеса, по обыкновенію, вполнѣ согласилась съ Гарри, и тотъ продолжалъ свой дипломатическій разговоръ.
-- Красивый домъ у этихъ Клевринговъ. На мебель, какъ видно, денегъ не пожалѣли. Великолѣпная сервировка, мамъ!
Леди опять согласилась со всѣми этими замѣчаніями.
-- Прекрасные люди эти Клевринги.
-- Гмъ!-- сказала леди Агнеса.
-- Я знаю, что вы думаете. Леди Клеврингъ не очень дистенге, но она очень добрая женщина.
-- О, да!-- отвѣтила маменька, которая сама была одною изъ добродушнѣйшихъ женщинъ въ мірѣ.
-- А сэръ Фрэнсисъ? Онъ мало говоритъ съ дамами, по замѣчательно крѣпокъ -- его не перепьешь; очень пріятный, образованный человѣкъ... Когда вы пригласите ихъ на обѣдъ? Не откладывайте этого въ долгій ящикъ, мамъ.
И, заглянувши въ записную книжку матери, онъ выбралъ ближайшій свободный день. Этотъ день пришелся черезъ двѣ недѣли, но и этотъ срокъ казался ему цѣлой вѣчностью.
Послушная леди Агнеса написала требуемое приглашеніе. Въ этихъ дѣлахъ она никогда не совѣтовалась съ мужемъ, у котораго былъ свой особый кругъ и свои особые интересы. Гарри посмотрѣлъ на пригласительную записку и нашелъ въ ней пропускъ, который ему не понравился...
-- А вы не пригласили этой... какъ ее?.. Миссъ Имори, что-ли,-- дочери леди Клеврингъ?
-- Этой дѣвочки?-- воскликнула леди Агнеса.-- Нѣтъ, это, я думаю, лишнее.
-- Ее необходимо пригласить,-- сказалъ Фокеръ.-- Я... я думаю пригласить Пенденниса, а онъ... не равнодушенъ къ ней... Вы замѣтили, какъ она хорошо поетъ, мамъ?
-- Я замѣтила, что она черезчуръ бойка, а какъ она поетъ, этого я не слышала. Она, кажется, пѣла только для тебя и м-ра Пенденниса. Но все равно, если хочешь, я могу и ее пригласить.
Такимъ образомъ имя миссъ Эмори было помѣщено на пригласительной запискѣ. Добившись успѣха, при помощи своего дипломатическаго маневра, Гарри съ необычайною нѣжностью поцѣловалъ свою преданную маменьку и, удалившись въ свою комнату, разлегся на оттоманкѣ, предаваясь безмолвнымъ мечтамъ, съ нетерпѣніемъ ожидая дня, который приведетъ прелестную миссъ Эмори подъ его родимый кровъ, и придумывая сотни дикихъ плановъ, чтобы увидѣть ее раньше.
Когда м-ръ Фокеръ-младшій возвращался изъ своего заграничнаго путешествія, онъ привезъ съ собою камердинера-полиглота, который занялъ мѣсто Ступида и былъ настолько снисходителенъ, что, несмотря на свою вышитую муслиновую манишку и множество золотыхъ запонокъ и цѣпочекъ, прислуживалъ за обѣдомъ. Этотъ субъектъ, который не принадлежалъ ни къ какой странѣ въ отдѣльности и говорилъ на всѣхъ языкахъ одинаково плохо, оказывалъ м-ру Гарри всевозможныя услуги, читалъ его корреспонденцію, зналъ адресы его знакомыхъ и излюбленныя мѣста, посѣщаемыя имъ, и распоряжался во время обѣдовъ, даваемыхъ юнымъ джентльменомъ. Уже изъ гого, что Гарри, послѣ своего разговора съ мамашей, разлегся въ своемъ замѣчательномъ халатѣ на софѣ и сталъ въ мрачномъ молчаніи курить свою сигару, Анатолій долженъ былъ замѣтить тревожное состояніе его духа, но, какъ благовоспитанный слуга, онъ не счелъ возможнымъ выразить ему свое участіе. Намечтавшись вволю, Гарри началъ наконецъ, облачаться въ свой выходной утренній костюмъ, но при этомъ выказалъ такую строгость и раздражительность, что ему невозможно было угодить. Онъ пробовалъ и проклиналъ брюки всевозможныхъ цвѣтовъ, узоровъ и фасоновъ; сапоги казались ему отвратительно почищенными, рубашки слишкомъ яркими. Онъ надушился сегодня съ особенною тщательностью и затѣмъ, какъ бы для того, чтобы окончательно изумить своего слугу, краснѣя и запинаясь, сказалъ:
-- Анатолій! Когда я нанималъ васъ, вы, кажется, говорили.. гмъ... что умѣете завивать... гмъ... завивать волосы?
Камердинеръ отвѣтилъ утвердительно.
-- Cherchy alors une paire detonqs... et curly moi un pew, -- развязно сказалъ Фокеръ, и слуга, недоумѣвая, влюбленъ-ли его господинъ, или собирается на маскарадъ, отправился на поиски необходимаго инструмента,-- сначала къ лакею, ухаживавшему за м-ромъ Фокеромъ старшимъ, на лысой головѣ котораго для шипцовъ не нашлось и ста волосъ, а затѣмъ -- къ дамѣ, на обязанности которой лежалъ уходъ за каштановыми волосами леди Агнесы. Доставши, наконецъ, щипцы, Анатолій принялся завивать кудри своего молодого господина, пока не сдѣлалъ его похожимъ на негра, послѣ чего влюбленный юноша кончилъ свой пышный и великолѣпный туалетъ и направился изъ дома.
-- Въ которомъ часу прислать экипажъ къ миссъ Пинкни, сэръ?-- прошепталъ слуга, когда господинъ выходилъ изъ дверей.
-- Къ чорту ее! Отмѣнить обѣдъ, я не могу быть!-- сказалъ Фокеръ.-- Или нѣтъ, будь онъ проклятъ, ничего не подѣлаешь. Вѣдь тамъ будутъ Пойнтцъ, Ружемонъ и еще кое-кто. Пришли экипажъ къ шести часамъ, Анатолій.
Экипажъ не былъ изъ числа собственныхъ экипажей м-ра Фокера, а былъ нанятъ спеціально для торжественныхъ случаевъ. Но Фокеръ воспользовался въ это утро и собственной каретой, и для чего-вы думаете, любезный читатель? Разумѣется, для того чтобы съѣздить въ Лемъ-Коргъ, захвативъ по дорогѣ Гросвенорскую Площадь (которая, какъ извѣстно, лежитъ какъ разъ на противоположной сторонѣ Темпля). Здѣсь онъ имѣлъ удовольствіе поглядѣть вверхъ, на розовыя окопныя занавѣски миссъ Эмори и, совершивъ это пріятное дѣло, поѣхалъ въ квартиру Пена. Почему ему такъ захотѣлось увидѣть своего дорогого друга Пена? Почему его такъ тянуло къ нему? Отчего онъ вздумалъ навѣстить Пена въ это утро, когда еще вчера ночью видѣлъ его въ добромъ здоровьѣ? За два года, что Пенъ жилъ въ Лондонѣ, Фокеръ не былъ у него и пяти разъ. Почему же онъ теперь вдругъ поспѣшилъ къ нему?
Почему? Если эту страницу будетъ читать какая-нибудь молодая леди, то я только укажу ей, что, когда ее постигнетъ та же бѣда, въ которой уже болѣе двѣнадцати часовъ находился Фокеръ, то для нея сдѣлаются интересными такіе люди, на которыхъ еще наканунѣ она не обращала никакого вниманія, съ другой стороны, люди, которыхъ она, повидимому, любила, покажутся ей несносными и непріятными. Та самая дорогая Элиза или Марія, которой вы еще на-дняхъ писали письма и дарили локоны длиною въ цѣлый аршинъ, внезапно сдѣлается для васъ не болѣе интересной, чѣмъ самая глупая изъ вашихъ родственницъ, -- и наоборотъ, какой теплый интересъ вы почувствуете къ его родственникамъ! Какъ вамъ захочется понравиться его мамашѣ! Какое дружелюбное чувство возникнетъ у васъ къ этому милому, славному старичку, его отцу! Если онъ часто бываетъ въ какомъ-нибудь домѣ, сколько усилій вы сдѣлаете, чтобы гоже попасть туда? Если у него есть замужняя сестра, то съ какимъ удовольствіемъ вы будете просиживать съ нею цѣлое утро! Вы загоняете вашу служанку, два или три раза въ день посылая къ ней записки по дѣламъ, не требующимъ ни малѣйшаго отлагательства. Вы будете плакать, если мамаша запретитъ вамъ слишкомъ часто ходить къ его роднымъ. Единственнымъ ненавистнымъ для васъ человѣкомъ будетъ, пожалуй, его младшій братъ, который пріѣдетъ домой на каникулы и вѣчно будетъ торчать въ комнатѣ, когда бы вы ни навѣстили вашего дорогого, ново-обрѣтеннаго друга, его милую младшую сестру. Нѣчто подобное непремѣнно случится съ вами, молодая леди; во всякомъ случаѣ позвольте намъ надѣяться на это. Да, вы должны пройти черезъ жаръ и ознобъ этой пріятной лихорадки. Ваша мать -- разспросите-ка ее хорошенько -- также перенесла эту лихорадку, когда васъ еще не было на свѣтѣ, и причиной этой болѣзни былъ вашъ папенька; кто же другой, какъ не онъ? И подобно вамъ, будутъ болѣть и ваши братья, но, разумѣется, на свой манеръ, по своему способу. Будучи эгоистичнѣе васъ, будучи болѣе страстны и упрямы, нежели вы, они съ боя возьмутъ свою судьбу, когда явится предназначенная имъ чародѣйка. Если же они этого не сдѣлаютъ, если съ вами этого не случится, то да поможетъ вамъ небо! Какъ сказалъ одинъ игрокъ, самая лучшая вещь -- любить и выиграть, за нею слѣдуетъ -- любить и проиграть.
Итакъ, если вы спросите, почему Генри Фокеръ, эсквайръ, такъ спѣшилъ увидѣться съ Артуромъ Пенденнисомъ и вдругъ почувствовалъ къ нему такую дружбу и уваженіе, то на это можно отвѣтить, что Пенъ дѣйствительно сдѣлался цѣннымъ въ глазахъ мистера Фокера: если онъ и не былъ розой, то все же онъ находился недалеко отъ благоухающаго цвѣтка любви. Развѣ онъ не бывалъ у нихъ въ домѣ, на Гросвенорской площади? Развѣ онъ не жилъ около нихъ въ деревнѣ? Не зналъ много подробностей объ этой чародѣйкѣ? Что сказала бы леди Анна Мильтонъ, кузина и невѣста мистера Фокера, если бы она знала, что совершается въ груди этого забавнаго маленькаго джентльмена?
Но, увы! Когда Фокеръ достигъ Лемъ-Корта, онъ засталъ дома только Баррингтона. Пена не было, онъ ушелъ въ типографію читать свою корректуру. Баррингтонъ, пріятно пораженный блестящимъ туалетомъ этого надушеннаго молодого аристократа, предложилъ ему трубку и хотѣлъ даже послать прачку за пивомъ, но Фокеръ не имѣлъ ни малѣйшаго желанія пить пиво или курить табакъ. У него было очень важное дѣло, и онъ помчался въ контору Пелль-Мелльской газеты, все еще надѣясь найти Пена, съ тѣмъ, чтобы вмѣстѣ съ нимъ отправиться съ визитомъ къ леди Клеврингъ, Но и въ конторѣ онъ его не засталъ. Фокеръ былъ безутѣшенъ и, чтобы какъ-нибудь убить время, поѣхалъ въ клубъ. Промаявшись здѣсь часъ или два, пока не настала пора для визитовъ, онъ рѣшилъ поѣхать на Гросвенорскую площадь и оставить леди Клеврингъ карточку. Когда дверь передъ нимъ открылась, онъ не имѣлъ духа спросить, дома-ли леди. Въ безмолвной мукѣ онъ отдалъ Джимсу двѣ карточки, съ налитографированнымъ именемъ мистера Генри Фокера. Джимсъ взялъ карточки и кивнулъ своей напудренной головой. Полированная дверь снова захлопнулась передъ м-ромъ Фокеромъ. Обожаемый предметъ былъ снова далеко отъ него и въ то же время такъ близко. Ему почудились звуки фортепіано и пѣніе сирены, доносившіеся изъ гостиной, изъ-за кустовъ геранія, которыми былъ уставленъ балконъ. Онъ съ радостью остановился бы и прислушался, но не посмѣлъ этого сдѣлать.
-- Ступай въ Таттерсаль,-- сказалъ онъ груму дрожащимъ отъ волненія голосомъ,-- и приведи мнѣ моего пони.
По счастливой случайности, великолѣпная коляска леди Клеврингъ, въ блѣдныхъ краскахъ уже описанная въ одной изъ предыдущихъ главъ, подъѣхала къ дверямъ дома Клевринговъ въ ту самую минуту, когда Фокеръ садился на своего пони. Онъ вскочилъ на сѣдло и скрылся за ворота Гринъ-Парка, не выпуская коляски изъ вида, пока не замѣтилъ, что въ нее сѣла леди Клеврингъ, а съ нею... Кто же могъ быть этотъ ангелъ, въ паутинѣ, розовой шляпкѣ и съ свѣтло-голубымъ зонтикомъ, какъ не очаровательная миссъ Эмори?
Коляска повезла своихъ прекрасныхъ хозяекъ въ шляпный и кружевной магазинъ мадамъ Ригодонъ, въ магазинъ берлинской шерсти м-ссъ Вольси,-- и кто знаетъ, въ какія еще убѣжища дамскихъ модъ? Затѣмъ она повезла ихъ ѣсть мороженое у Гентера, потому что леди Клеврингъ не только любила разъѣзжать въ пышной каретѣ, но хотѣла, чтобы и публика ее видѣла въ ней. Она усѣлась подъ открытымъ небомъ у двери Гентера, приказала подать себѣ большую порцію мороженаго, и ѣла ее до тѣхъ поръ, пока Фокеръ и его грумъ въ конецъ не измучились, прячась и наблюдая за нею.
Въ концѣ концовъ, мороженое было съѣдено, и леди Клеврингъ поѣхала въ паркъ. Фокеръ тотчасъ пришпорилъ коня и помчался впередъ. Зачѣмъ? Чтобы добиться кивка миссъ Эмори и ея матери; чтобы пять разъ встрѣтиться съ ними на дорогѣ; чтобы смотрѣть на нихъ съ другой стороны канавы, оттуда, гдѣ собираются катающіеся верхомъ мужчины, когда въ Кенсингтонскомъ саду играетъ оркестръ. Что за польза смотрѣть изъ-за канавы на женщину въ розовой шляпкѣ? Что за счастье удостоиться кивка головы? Какъ странно, что люди довольствуются такими вещами, или если не довольствуются, то, по крайней мѣрѣ, такъ жадно ищутъ ихъ. Гарри, столь разговорчивый обыкновенно, ни однимъ словомъ не обмѣнялся сегодня съ своей богиней. Безмолвно глядѣлъ онъ, какъ она вернулась въ свою коляску и уѣхала изъ парка, сопровождаемая насмѣшливыми замѣчаніями молодыхъ людей. Одинъ сказалъ, что индійская вдовушка усердію мотаетъ отцовскія рупіи; другой замѣтилъ, что ей слѣдовало сжечь себя заживо и оставить деньги дочери. Третій спросилъ, кто такой Клеврингъ, и старый Томъ Ильзъ, который зналъ всѣхъ и не пропускалъ ни одного дня, чтобы не явиться въ паркъ на своемъ сѣромъ жеребцѣ, любезно объяснилъ ему, что Клеврингъ промотавшійся помѣщикъ, что о немъ въ молодости ходили чертовски темные слухи, утверждали даже, что онъ состоялъ пайщикомъ какого-то игорнаго дома, а въ полку слылъ за труса.
-- Онъ играетъ до сихъ поръ и почти каждую ночь проводитъ точно въ аду,-- добавилъ м-ръ Ильзъ.
-- Еще бы, когда онъ женился, вставилъ какой-то шутникъ.
-- Онъ даетъ чертовски хорошіе обѣды,-- сказалъ Фокеръ, заступаясь за своего вчерашняго хозяина.
-- Надо полагать,-- и надо полагать, что онъ не приглашаетъ Ильза, сказалъ острякъ.-- Ильзъ, скажите, вы обѣдаете когда-нибудь у Клевринговъ, у этой бегумы?
-- Стану я тамъ обѣдать?-- воскликнулъ м-ръ Ильзъ, который готовъ былъ обѣдать у самого Вельзевула, если бы зналъ, что у него хорошій поваръ,-- и послѣ того расписалъ бы своего хозяина чернѣе, чѣмъ его сдѣлала судьба.
-- Конечно, стали бы, хотя вы и ругаете его на чемъ свѣтъ стоить,-- продолжалъ острякъ.-- Говорятъ, тамъ очень весело. Клеврингъ уходитъ послѣ обѣда спать, бегума напивается до-пьяна, а молодая леди распѣваетъ молодымъ джентльменамъ пѣсни. Хорошо она поетъ, Фо, а?
-- Пальчики оближете,-- отвѣтилъ Фо. Знаете, что я вамъ скажу, Пойнтцъ? Она поетъ, какъ... какъ бишь ее... ну, вы знаете, что: я думаю... эта морская дѣва, только она какъ-то иначе называется.
-- Я никогда не слышалъ, какъ поетъ морская дѣва, -- отвѣтилъ шутникъ Пойнтцъ.-- Кто слышалъ, господа, какъ поетъ морская дѣва? Ильзъ, вы старше всѣхъ насъ, вы слышали, какъ поетъ морская дѣва?
-- Да вы не смѣйтесь надо мной, чортъ возьми!-- сказалъ Фокеръ, краснѣя и почти со слезами на глазахъ.-- Вы отлично знаете, о чемъ я говорю... это есть у Гомера. Я никогда не выдавалъ себя за ученаго.
-- Да никто васъ и не считалъ имъ, голубчикъ,-- отвѣтилъ Пойнтцъ, но Фокеръ вонзилъ шпоры въ бока своего пони и помчался вдоль Роттенъ-Роу. Онъ былъ сильно взвол нованъ и огорченъ. Онъ упрекалъ себя въ томъ, что лѣпился въ свои ранніе годы и поэтому теперь не можетъ перещеголять всѣхъ этихъ господъ, которые увиваются вокругъ нея, болтаютъ на разныхъ языкахъ, пишутъ стихи и рисуютъ картины въ ея альбомъ, и т. д. и т. д.
-- Что такое я, въ сравненіи съ нею?-- думалъ маленькій Фокеръ.-- Она -- это душа, она пишетъ стихи, сочиняетъ музыку съ такою же легкостью, какъ я выпиваю стаканъ пива. Пива? Боже, вѣдь это единственное, на что я способенъ. Я жалкій невѣжда, никуда не годный нищій, даромъ, что я наслѣдникъ большого состоянія. Я безплодно провелъ свою молодость, заставлялъ товарищей приготовлять за меня уроки. И вотъ послѣдствія! О, Гарри Фокеръ, какой ты былъ жалкій глупецъ!
Онъ былъ до того погруженъ въ эти мрачныя мысли, что совершенно не замѣтилъ, какъ выѣхалъ изъ Роттенъ-Роу снова въ паркъ и тутъ чуть было не наскочилъ на старинную, помѣстительную фамильную коляску, изъ которой вдругъ послышался веселый голосъ:
-- Гарри! Гарри!
Поднявъ глаза, онъ увидѣлъ свою тетку леди Рошервилль и двухъ ея дочерей, изъ которыхъ одна -- та, которая его окликнула,-- была его невѣста, леди Анна.
Онъ поблѣднѣлъ и съ испугомъ отскочилъ назадъ. Истина, которая весь день не приходила ему въ голову, сразу предстала передъ нимъ. Вотъ гдѣ его судьба, вотъ, на задней скамейкѣ экипажа!
-- Что съ вами, Гарри? Отчего вы такой блѣдный? Ахъ, вы, кутила-кутила! сказала леди Анна.
Фокеръ въ смущеніи поздоровался съ ними, пролепеталъ что-то о неотложномъ дѣлѣ -- часы въ паркѣ напомнили ему, что приглашенная имъ компанія уже давно ожидаетъ его,-- и поспѣшилъ откланяться. Черезъ мгновеніе маленькій человѣчекъ и маленькая лошадка скрылись изъ вида, а громоздкій экипажъ поѣхалъ дальше. Никто изъ сидѣвшихъ въ экипажѣ особенно не интересовался Фокеромъ: графиня была занята своею болонкой, мысли и взоры леди Люси были устремлены на новый сборникъ проповѣдей, а мысли и взоры леди Анны -- на новый романъ.
ГЛАВА II
переноситъ читателя въ Ричмондъ и Гриничъ.
Ричмондскій обѣдъ показался бѣдному Фокеру однимъ изъ самыхъ тоскливыхъ времяпровожденій, на которыя смертный когда-либо тратилъ свои гинеи.
-- Не могу понять, какого дьявола могли мнѣ нравиться эти люди?-- думалъ онъ.-- Развѣ я не видѣлъ этихъ морщинъ у Ружемонъ подъ глазами, или этихъ румянъ, которыя намазаны на ея щекахъ, какъ у клоуна въ пантомимѣ? Жаргонъ этой Пинкни просто вызываетъ у меня тошноту. Терпѣть не могу такихъ болтливыхъ трещотокъ. И этотъ старый Кольчикумъ лѣзетъ туда же! Пріѣхалъ въ каретѣ съ короной виконта на дверцахъ, и сидитъ, какъ пришитый, между мадемуазель Корали и ея матерью! Это безобразіе. Англійскій пэръ и наѣздница изъ цирка Франкони! Ей Богу, это безобразіе. Я не очень щепетиленъ, но это ужь, но моему, безобразіе!
-- Два съ половиной пенса за ваши мысли, Фоки!-- воскликнула миссъ Ружемонъ, вынимая сигару изъ своихъ румяныхъ, или вѣрнѣе, нарумяненныхъ губокъ, и, глядя. на юношу, который погрузился въ раздумье въ концѣ своего стола, среди тающаго мороженаго и ломтиковъ ананаса, пустыхъ и полныхъ бутылокъ, сигарнаго пепла, разсыпаннаго на фруктахъ, и остатковъ дессерта, не доставившаго ему никакого удовольствія.
-- Развѣ Фокеръ когда-нибудь въ разрядку -- протянулъ мистеръ Пойнтцъ.-- Фокеръ, прелестная каши алистка на этомъ концѣ стола предлагаетъ значительную сумму денегъ за свѣжіе продукты вашего цѣннаго и остраго ума.
-- Что за чепуху несетъ тамъ Пойнтцъ?-- спросила миссъ Пинкни у своего сосѣда.-- Терпѣть его не могу. Вѣчно цѣдитъ сквозь зубы, насмѣшливое отродье.
-- Какой забавный этотъ маленькій Фокаръ, милордъ,-- сказала мадемуазель Корали съ сильнымъ гнусливымъ акцентомъ знойной Гаскони, откуда заимствовали свой огонь ея смуглыя щеки и блестящіе черные глаза.-- Какой забавный. Ему на видъ нельзя дать и двадцати лѣтъ.
-- Желалъ бы я имѣть его возрастъ, -- со вздохомъ сказалъ почтенный Кольчикумъ и наклонилъ свое багровое лицо къ большому стакану кларета.
-- C'te jeunesse. Pcuh! je m'en fiche, -- сказала мадамъ Браккъ, мамаша Корали, беря большую понюшку табаку изъ золотой табакерки лорда Кольчикума.-- Je n'aime que les hommes faits, moi. Comme milor. Coralie! n'est-ce pas que tu n'aimes que les hommes faits, ma bichette?
-- Это очень лестно, мадамъ Браккъ,-- сказалъ милордъ, скаля зубы.
-- Taisez-vous, maman; vous n'êtes qu'une bête!-- воскликнула Корали, пожимая своими могучими плечами, послѣ чего милордъ заявилъ, что она во всякомъ случаѣ ему не льститъ, и спряталъ въ карманъ свою табакерку, не желая, чтобы пальцы сомнительной чистоты слишкомъ часто погружались въ его заграничный табакъ.
Болѣе нѣтъ надобности передавать оживленный разговоръ, который шелъ за этимъ обѣдомъ,-- разговоръ, который не представитъ для читателя ничего поучительнаго. И конечно, нѣтъ, надобности прибавлять, что не всѣ дамы балетной труппы похожи на миссъ Пинкни, равно какъ не всѣ пэры походятъ на знаменитаго представителя ихъ сословія, незабвеннаго покойнаго виконта Кольчикума.
Вечеромъ Фокеръ самъ отвезъ своихъ веселыхъ гостей домой, но всю дорогу былъ очень задумчивъ и мраченъ; онъ не слушалъ шутокъ своихъ друзей,-- всѣ кое-какъ размѣстились въ одномъ экипажѣ,-- и самъ не оживлялъ ихъ, какъ бывало, своей болтовней. И когда леди, которыхъ онъ везъ, вышли у дверей своего дома и спросили своего любезнаго кучера, не зайдетъ-ли онъ къ нимъ отдохнуть и чего-нибудь выпить, онъ отклонилъ ихъ предложеніе съ такимъ меланхолическимъ видомъ, что они окончательно стали въ тупикъ и спросили, что такое съ нимъ приключилось и ужь не поссорился-ли онъ съ своимъ "губернаторомъ". Но онъ не сказалъ имъ, что было причиной его грусти, а поспѣшилъ распрощаться съ ними, не обращая вниманія на крики миссъ Пинкни, которая свѣсилась, точно Іезавель, черезъ балконъ, и просила его поскорѣе устроить новый пикникъ.
Онъ отослалъ экипажъ домой, а самъ пошелъ пѣшкомъ, заложивъ руки въ карманы и погруженный въ раздумье. На небѣ спокойно сіяли звѣзды и луна и взирали на м-ра Фокера, въ то время, какъ и онъ, въ свою очередь, сантиментально смотрѣлъ на нихъ. Онъ пошелъ на Гросвенорскую площадь и поглядѣлъ на тѣ окна, за которыми, по его предположенію, скрывался обожаемый предметъ, при этомъ онъ такъ стоналъ и вздыхалъ, что пробудилъ въ полисменѣ X. состраданіе, и когда люди сэра Фрэнсиса Клевринга, доставивши свою барыню изъ французскаго спектакля домой, освѣжались на козлахъ пивомъ, принесеннымъ изъ ближайшаго кабачка, полисменъ разсказалъ имъ, что сегодня ночью около дома слонялся еще одинъ человѣкъ маленькаго роста и тоже роскошно одѣтый.
Съ этихъ поръ, съ проницательностью, искуствомъ и настойчивостью, на которыя способна только страсть, м-ръ Фокеръ началъ выслѣживать миссъ Эмори по всему Лондону и являться всюду, гдѣ могъ встрѣтить ее. Если леди Клеврингъ отправлялась во французскій театръ, гдѣ у нея была постоянная ложа, Фокеръ, который, какъ мы имѣли случай убѣдиться, владѣлъ этимъ языкомъ далеко не въ совершенствѣ, являлся въ креслахъ. Онъ всегда зналъ, куда она приглашена (весьма возможно, что Анатолій былъ знакомъ съ человѣкомъ сэра Фрэнсиса Клевринга и при его помощи ухитрялся заглядывать въ записную книжку леди) и очень часто самъ являлся туда же, хотя еще такъ недавно выказывалъ ко всѣмъ этимъ собраніямъ полное равнодушіе. Знакомые не могли надивиться этой перемѣнѣ, а больше всѣхъ удивлялась его мать, которую онъ заставлялъ добывать для него приглашенія. Онъ говорилъ простодушной женщинѣ, что ему уже пора видѣть свѣтъ, что онъ ходитъ во французскій театръ съ цѣлью усовершенствоваться въ языкѣ, -- вѣдь нѣтъ лучшей практики, какъ комедія или водевиль,-- а когда на одномъ изъ баловъ удивленная леди Агнеса увидѣла, что онъ танцуетъ, и похвалила его за изящество и ловкость, этотъ плутъ увѣрилъ ее, что научился танцовать еще въ Парижѣ. Но Анатолію было отлично извѣстно, что его молодой господинъ посѣщаетъ одно учебное заведеніе въ Бруеръ-Стритѣ и занимается тамъ по нѣсколько часовъ ежедневно. Современное казино еще не было изобрѣтено, или находилось въ младенчествѣ, и джентльмены того времени не пользовались такими удобствами для изученія танцовальнаго искусства, какъ наша нынѣшняя молодежь.
Старый Пенденнисъ рѣдко пропускалъ церковную службу. Онъ считалъ долгомъ всякаго джентльмена поддерживать въ народѣ религіозныя вѣрованія, и аккуратно показываться въ церкви каждое воскресенье. Однажды случилось, что онъ и Артуръ пошли туда вмѣстѣ. Послѣдній, который былъ теперь у своего дяди въ большой милости, позавтракалъ съ нимъ, а затѣмъ они направились черезъ паркъ въ церковь св. Бенедикта, находившуюся недалеко отъ Бельгревскаго сквера. Изъ объявленій, вывѣшенныхъ на колоннахъ Сентъ-Джемской церкви, обыкновенно посѣщаемой маіоромъ, послѣдній узналъ, что здѣсь на сегодня назначена проповѣдь съ благотворительной цѣлью, и это обстоятельство, вѣроятно, побудило бережливаго маіора пойти въ этотъ день въ другую церковь. Кромѣ того, у него были особые планы.
-- Мы пойдемъ въ церковь черезъ паркъ, а оттуда завернемъ къ Клеврингамъ и безъ церемоній попросимъ ихъ дать намъ закусить. Леди Клеврингъ это очень любитъ, она чрезвычайно любезна и гостепріимна.
-- На прошлой недѣлѣ я видѣлся съ ними за обѣдомъ у леди Агнесы Фокеръ, -- сказалъ Пенъ.-- Бегума дѣйствительно была очень любезна. Такова она была и въ деревнѣ, такова она вездѣ. Относительно же миссъ Эмори я раздѣляю ваше мнѣніе, дядя, т. е. одно изъ вашихъ мнѣній, потому что вы ихъ мѣняете.
-- А именно?
-- Я думаю, что она одна изъ самыхъ отчаянныхъ кокетокъ въ Лондонѣ,-- отвѣтилъ Пенъ со смѣхомъ.-- Она вела все время ужасную осаду противъ Гарри Фокера, ни съ кѣмъ другимъ не говорила, хотя я былъ ея кавалеромъ.
-- Пхе! Генри Фокеръ помолвленъ съ своею кузиной, это всѣмъ извѣстно. Это не дурно подстроено со стороны леди Рошервилль. Вѣдь послѣ смерти стараго м-ра Фокера,-- а его здоровье чертовски плохо! Знаешь, въ прошломъ году у него былъ ударъ!-- вѣдь послѣ его смерти молодой Фокеръ будетъ имѣть не менѣе четырнадцати тысячъ въ годъ отъ одной пивоварни, не считая Логвуда и имѣнія въ Норфолькѣ. Я человѣкъ не высокомѣрный, Пенъ. Мнѣ, конечно, нравятся родовитые люди, по мнѣ нравится, чортъ возьми, и пивоварня, приносящая четырнадцать тысячъ въ годъ. Не правда-ли, Пенъ? Ха-ха! Такіе люди мнѣ по душѣ. И такъ какъ ты теперь пустился въ свѣтъ, то я тебѣ совѣтую, держись людей этого сорта: эти люди -- опора страны.
-- Да самъ Фокеръ меня держится,-- отвѣтилъ Артуръ.-- Въ послѣднее врямя онъ что-то зачастилъ ко мнѣ и даже пригласилъ меня на обѣдъ. Мы теперь опять такіе же друзья, какъ были въ юности. И онъ съ утра до ночи твердитъ мнѣ о Бланшъ Эмори. Я убѣжденъ, что онъ къ ней неравнодушенъ.
-- А я убѣжденъ, что онъ помолвленъ съ своею кузиной, и что его заставятъ сдержать слово,-- сказалъ маіоръ.-- Въ этихъ семьяхъ браки -- дѣло первостепенной важности. Леди Агнеса должна была выйти замужъ за стараго Фокера, потому что таково было желаніе покойнаго лорда. Между тѣмъ всѣ знали, что она влюблена въ своего кузена, -- того самаго, который спасъ ее на Друммингтонскомъ озерѣ, а впослѣдствіи былъ убитъ при Альбуэрѣ. Я помню леди Агнесу, прелестная была женщина. А что она сдѣлала? Разумѣется, вышла за того, за кого ей приказалъ отецъ. Еще бы! М-ръ Фокеръ тогда былъ депутатомъ отъ Друммингтона и чертовски хорошо платилъ за свое мѣсто. И ты повѣрь моему слову, этотъ самый Фокеръ, который ничто иное, какъ выскочка, благоговѣетъ, какъ и всѣ выскочки, передъ знатью и питаетъ честолюбивые планы и для себя и для своего сына. Поэтому твой пріятель Гарри долженъ будетъ поступить такъ, какъ ему прикажетъ отецъ. Господи, Боже мой! Да я видѣлъ сотни влюбленныхъ мужчинъ и женщинъ! Они становятся на дыбы, сопротивляются, поднимаютъ чертовскій переполохъ и тому подобное, а въ концѣ концовъ подчиняются голосу разсудка.
-- Бланшъ -- опасная дѣвушка, дядя,-- сказалъ Пенъ -- Одно время и я сильно увлекался ей и даже зашелъ очень далеко. Но это было ужь давно.
-- Въ самомъ дѣлѣ? И далеко это зашло? Она тебѣ платила взаимностью?-- спросилъ маіоръ, пристально глядя на Пена.
Пенъ смѣясь отвѣтилъ, что одно время имѣлъ у миссъ Эмори большой успѣхъ, но она не понравиллась его матери, и дѣло разстроилось. Пенъ не считалъ, конечно, возможнымъ посвятить дядю во всѣ подробности отношеній, которыя существовали между нимъ и молодой дѣвушкой.
-- Мужчина можетъ зайти дальше, и дѣло можетъ принять гораздо болѣе серьезный оборотъ, Артуръ,-- сказалъ маіоръ, все еще странно глядя на своего племянника.
-- Но ея происхожденіе, дядя,-- съ важностью отвѣтилъ Пень.-- Вѣдь ея отецъ, говорятъ, былъ простымъ штурманомъ. Да и денегъ маловато. Что значатъ какихъ-нибудь десять тысячъ фунтовъ при женѣ, получившей подобное воспитаніе?
-- Ты повторяешь мои же слова, и это очень хорошо. Но я скажу тебѣ по секрету, Пенъ: я твердо убѣжденъ, что у нея гораздо больше десяти тысячъ. Судя же по тому, какъ она вела себя недавно на моихъ глазахъ, и по тому, что я слышалъ о ней,-- я долженъ сознаться, что она чертовски образованная, способная дѣвушка и будетъ хорошей женой для умнаго мужа.
-- Откуда вы знаете про ея деньги?-- спросилъ Пенъ улыбаясь.-- Отъ васъ, кажется, никт о и ничто въ городѣ не можетъ укрыться. Вы знаете рѣшительно все!
-- Я знаю очень мало и не все говорю, что знаю,-- возразилъ дядя.-- Имѣй это въ виду. А что касается очаровательной миссъ Эмори, клянусь честью, она очаровательна,-- но если бы она сдѣлалась м-ссъ Артуръ Пенденнисъ, я бы не удивился и нисколько бы, ей Богу, не жалѣлъ. Если тебѣ мало десяти тысячъ фунтовъ, то что вы скажите, сударь, о тридцати, или сорока, или пятидесяти?-- И маіоръ еще болѣе испытующе и пристально посмотрѣлъ на Пена.
-- Въ такомъ случаѣ зачѣмъ же дѣло стало?-- сказалъ Пенъ своему крестному отцу и тезкѣ.-- Вы можете превратить ее въ м-ссъ Артуръ Пенденнисъ такъ же легко, какъ и я.
-- Фи! Ты смѣешься надо мной,, -- сердито отвѣтилъ маіоръ.-- А тебѣ не слѣдовало бы смѣяться такъ близко отъ церкви. Мы ужь пришли. Говорятъ, м-ръ Оріэль прекрасный проповѣдникъ.
Дѣйствительно, колокола звонили, въ красивую церковь св. Бенедикта стекался народъ, аристократическія кареты подвозили богомольныхъ дамъ. Пенъ и его дядя, окончивъ свой поучительный разговоръ, вошли въ храмъ. Я не знаю, приносятъ-ли- съ собой другіе люди свои мірскія дѣла къ дверямъ церкви. Артуръ, который всегда отличался прочнымъ религіознымъ чувствомъ и относился къ храму съ чрезвычайнымъ благоговѣніемъ, подумалъ, быть можетъ, о неумѣстности такого разговора, но старый джентльменъ, стоявшій рядомъ съ нимъ, былъ далекъ отъ сознанія этого. Его шляпа была вычищена, парикъ былъ приглаженъ, галстухъ отлично завязанъ. Онъ озирался, правда, на всѣхъ прихожанъ, на всѣ лысыя головы и разноцвѣтныя шляпки, но онъ дѣлалъ это необыкновенно скромно, едва отрывая свои глаза отъ молитвенника, котораго онъ не могъ читать безъ очковъ. Что касается Пена, то его серьезность лишь однажды подверглась испытанію, а именно, когда случайно взглянувъ на скамьи, гдѣ помѣщалась прислуга, узналъ, рядомъ съ однимъ скромнымъ джентльменомъ въ ливреѣ, ни болѣе ни менѣе, какъ Гарри Фокера, эсквайра. Слѣдуя по направленію глазъ Гарри, который не очень прилежно читалъ свой молитвенникъ, Пенъ; увидѣлъ, что они устремлены на желтую и розовую шляпки, а эти шляпки находятся на головахъ леди Клеврингъ и Бланшъ Эмори.
Если дядя Пена не былъ единственнымъ человѣкомъ, который прекращаетъ разговоръ о мірскихъ дѣлахъ лишь у порога церкви, то за то и не одинъ Гарри Фокеръ, вѣроятно, приноситъ свою мірскую любовь въ самый храмъ.
Когда прихожане стали, по окончаніи службы, выходить изъ церкви Пенъ присоединился къ Фокеру который вышелъ однимъ изъ первыхъ, но блуждалъ около входа дожидаясь, пока коляска миледи не увезетъ домой своей госпожи и ея дочери.
Когда обѣ дамы вышли изъ церкви, онѣ увидѣли дядю и племянника Пенденнисовъ и Гарри Фокера, эсквайра, который стоялъ на солнцепекѣ и сосалъ рукоятку своей палки. Увидѣть ихъ и не пригласить закусить -- было для добродушной бегумы рѣшительно невозможно, и она дѣйствительно тотчасъ попросила ихъ къ себѣ.
Бланшъ также была чрезвычайно любезна.
-- Ахъ, идемте къ намъ,-- сказала она Артуру,-- если вы не слишкомъ теперь загордились! Я хочу съ вами о многомъ поговорить, но здѣсь нельзя сказать, о чемъ. Что подумаетъ м-ръ Оріэль?
И набожная дѣвушка вспорхнула въ экипажъ вслѣдъ за своей мамашей.
-- Я прочитала отъ слова до слова,-- добавила она, обращаясь къ Пену.-- Онъ -- adorable.
-- Я знаю, кто это,-- развязно отвѣтилъ м-ръ Артуръ.
-- Въ чемъ дѣло?-- спросилъ Фокеръ, ничего не понимая.
-- Миссъ Клеврингъ, вѣроятно, говоритъ о "Вальтерѣ Лорренѣ",-- сказалъ маіоръ, желая показать, что онъ догадался, и кивая на Пена.
-- Вы правы, дядя. Знаете, сегодня помѣщенъ въ "Пелль-Меллѣ" прелестный разборъ. Впрочемъ, его писалъ Баррингтонъ, и мнѣ нечего гордиться.
-- Обзоръ въ "Пелль-Меллѣ?" Вальтеръ Лорренъ? Что это значитъ, чортъ возьми?-- спрашивать Фокеръ.-- Вѣдь бѣдняжка Вальтеръ Лорренъ умеръ отъ кори, когда мы еще были въ школѣ. Я отлично помню, какъ пріѣзжала его мать.
-- Вы не слѣдите за литературой, Фокеръ,-- сказалъ Пенъ, смѣясь и беря своего друга подъ руку.-- Вы не знаете, что я написалъ романъ и что нѣкоторыя изъ газетъ отозвались о немъ очень хорошо. Вѣроятно, вы не читаете воскресныхъ газетъ?
-- Я читаю только "Жизнь Белля", дружище,-- отвѣчалъ м-ръ Фокеръ, послѣ чего Пенъ опять засмѣялся и всѣ трое мужчинъ въ самомъ лучшемъ расположеніи духа направились къ дому леди Клеврингъ.
Послѣ закуски Бланшъ снова по шяла разговоръ о романѣ. Она дѣйствительно была по своей натурѣ аристократкой и, если любила что-нибудь, то именно поэтовъ и литераторовъ.
-- Надъ нѣкоторыми мѣстами вашей книги я плакала, положительно плакала.
Пенъ довольно неудачно съострилъ:
-- Я очень радъ, что вы мнѣ посвятили часть вашихъ "Lärmes", миссъ Бланшъ.
А маіоръ (который одолѣлъ изъ книги Пена не болѣе шести страницъ) принялъ авторитетный видъ и сказалъ:
-- Да, есть мѣста очень трогатальныя, изумительно трогательныя, и притомъ...
-- О, если она заставляетъ тебя плакать,-- прервала его леди Клеврингъ, то я не стану читать ея, ни за что не стану!
-- Это ваше дѣло, мама,-- отвѣтила Бланшъ, вздернувъ плечами, и затѣмъ восторженно заговорила о книгѣ, о поэтическихъ красотахъ, разсѣянныхъ въ ней, обѣихъ героиняхъ, Леонорѣ и Неэрѣ, и обоихъ герояхъ, Вальтерѣ Лорренѣ и его соперникѣ, молодомъ герцогѣ.
-- Въ какое прекрасное общество вы насъ вводите!-- насмѣшливо сказала она.-- Quel ton! Вѣроятно, вы очень долго были при дворѣ? Быть можетъ даже, вы сынъ перваго министра, м-ръ Артуръ?
Пенъ началъ смѣяться.
-- Романисту ничего не стоитъ создавать и герцоговъ и баронетовъ. Знаете, что я вамъ скажу по секрету, миссъ Эмори? Я повысилъ званія всѣхъ моихъ героевъ по требованію издателя. Молодой герцогъ былъ первоначально молодымъ барономъ; его невѣрный другъ, виконтъ, только членомъ палаты общинъ, и т. д.
-- Какимъ злымъ, насмѣшливымъ и дерзкимъ молодымъ человѣкомъ вы сдѣлались!-- сказала Бланшъ.-- Comme vous voila formé. Какъ мало вы похожи теперь на того Артура Пенденниса, котораго я знала въ деревнѣ: Ахъ, тотъ Артуръ Пенденнисъ мнѣ больше нравится.
При этомъ она пустила въ дѣло всѣ способности своихъ глазъ, сначала посмотрѣла на него страстнымъ, умоляющимъ взглядомъ, а затѣмъ скромно опустила ихъ на коверъ, такъ что онъ ясно могъ видѣть ея темныя вѣки и длинныя пушистыя рѣсницы.
Пенъ, разумѣется, возразилъ, что онъ нисколько не измѣнился, на что молодая леди отвѣтила нѣжнымъ вздохомъ и, полагая теперь, что этого совершенно достаточно, чтобы сдѣлать Артура счастливымъ или несчастнымъ какъ придется, начала ухаживать за Фокеромъ, который во время этого литературнаго разговора безмолвно сидѣлъ, впивая въ себя набалдашникъ своей палки и жалѣя, что онъ не такой умный малый, какъ Пенъ.
Если маіоръ думалъ, что, сообщивъ миссъ Эмори о помолвкѣ Фокера съ его кузиной леди Анной Мильтонъ (онъ сдѣлалъ это очень искусно, въ то время, когда сидѣлъ подлѣ нея въ столовой),-- если, повторяемъ, маіоръ думалъ этимъ удержать Бланшъ отъ всякаго дальнѣйшаго ухаживанія за наслѣдникомъ всего движимаго и недвижимаго имущества стараго Фокера, то онъ жестоко ошибся. Онъ достигъ этимъ только того, что она сдѣлалась еще любезнѣе къ Фокеру; она стала восторгаться имъ и всѣмъ, что имѣло къ нему какое-нибудь отношеніе; восторгалась его мамашей; восторгалась его лошадкой, на которой онъ катался въ Паркѣ; восторгалась восхитительными брелоками и бездѣлушками, которыя онъ носилъ на своей часовой цѣпочкѣ, и восхитительной, прелестной тросточкой и восхитительными обезьяньими головками съ рубиновыми глазками, которыя украшали рубаху Фокера и служили пуговками для его жилета. Доведя, такимъ образомъ, слабохарактернаго юношу до того, что онъ весь зардѣлся и захлебывался отъ восторга, а Пенъ думалъ, что она зашла уже черезчуръ далеко, она ухватилась за другую тему.
-- Я боюсь, что м-ръ Фокеръ очень дурной человѣкъ, -- сказала она, обращаясь къ Пену.
-- Ну, этого не видно,-- съ улыбкой отвѣчалъ Пенъ.
-- Я хочу сказать, что мы слышали про него дурныя вещи. Помнишь, мама? М-ръ Пойнтцъ разсказывалъ намъ на-дняхъ, какъ вы кутили въ Ричмондѣ. Какой вы испорченный человѣкъ!
Увидѣвъ, что лицо Гарри приняло выраженіе крайняго смущенія, между тѣмъ какъ Пенъ не могъ удержаться отъ улыбки, она обратилась къ послѣднему и продолжала:
-- Да и вы, вѣроятно, не далеко отъ него ушли. Вѣдь вамъ тоже хотѣлось бы тамъ быть? Сознайтесь! Я увѣрена, что да... Да что же, и я сама не прочь.
-- Ахъ, Бланшъ!-- воскликнула маменька.
-- Ничуть не прочь. Вѣдь я ни разу не видѣла актрисы. Я бы все отдала, чтобы познакомиться съ какой-нибудь изъ нихъ, потому что я преклоняюсь передъ талантомъ. И мнѣ нравится Ричмондъ, очень. И Гриничъ, и повторяю, я съ удовольствіемъ побывала бы тамъ.
-- Почему бы, въ самомъ дѣлѣ, намъ, тремъ холостякамъ,-- галантно вмѣшался тутъ маіоръ, къ особенному удивленію своего племянника,-- не пригласить дамъ въ Гриничъ? Неужели мы ничѣмъ не отплатимъ леди Клеврингъ за ея постоянное гостепріимство? Говорите же за себя, молодые люди! Вотъ народъ, ей-Богу! И племянникъ мои, у котораго карманы набиты деньгами, -- ей-Богу, набиты!-- и м-ръ Гарри Фокеръ, у котораго, какъ я слышалъ, тоже денегъ куры не клюютъ, -- кстати, какъ поживаетъ ваша милая кузина, леди Анна, м-ръ Фокеръ?-- оба, понимаете-ли, сидятъ здѣсь и позволяютъ такому старику говорить за нихъ! Леди Клеврингъ, вы окажете мнѣ честь быть моей гостьей? А миссъ Бланшъ, надѣюсь, не откажется быть гостьей Артура?
-- О, прелестно!-- воскликнула Бланшъ.
-- Я сама люблю такія развлеченія,-- сказала леди Клеврингъ. Мы выберемъ день, когда сэръ Фрэнсисъ...
-- Когда сэръ Фрэнсисъ будетъ куда-нибудь приглашенъ на обѣдъ? Отлично, мама!-- воскликнула Бланшъ.-- Это будетъ великолѣпно.
Дѣйствительно, это былъ великолѣнный день. Обѣдъ состоялся въ Гриничѣ, и хотя миссъ Эмори была приглашена не м-ромъ Фокеромъ, тѣмъ не менѣе онъ провелъ нѣсколько восхитительныхъ минутъ, бесѣдуя съ нею за столомъ, а затѣмъ -- на балконѣ Гриничскаго отеля и по дорогѣ домой, въ коляскѣ леди Клеврингъ. Пенъ пріѣхалъ съ дядей въ каретѣ сэра Гью Трумпингтона, которую маіоръ занялъ для этой цѣли.
-- Я старый солдатъ, -- сказалъ онъ,-- и съ давнихъ поръ научился устраиваться удобно.
Въ качествѣ стараго же солдата, онъ позволилъ обоимъ молодымъ людямъ заплатить за обѣдъ, а всю дорогу домой, сидя въ каретѣ, подшучивалъ надъ Пеномъ по поводу того, что миссъ Эмори, очевидно, неравнодушна къ нему, хвалилъ ея наружность, характеръ и умъ и еще разъ, подъ строжайшимъ секретомъ, сообщилъ Пену, что она будетъ чертовски богаче, чѣмъ нѣкоторые думаютъ.
ГЛАВА IV
содержитъ въ себѣ исторію одного романа.
Въ первой части этой исторіи уже было какъ-то упомянуто, что Пенъ, проживая дома послѣ своего пораженія въ Оксбриджѣ, занимался нѣкоторыми литературными опытами и, между прочимъ, написалъ большую часть романа. Эта книга, написанная подъ вліяніемъ его юношескихъ бѣдъ, любовныхъ и денежныхъ, принадлежала къ числу очень пылкихъ, страстныхъ и мрачныхъ произведеній. Отчаяніе Байрона, уныніе Вертера, язвительная горечь Мефистофеля,-- все это было подробно изображено въ характерѣ героя, потому что нашъ юноша въ это время изучалъ нѣмецкій языкъ и, подобно всѣмъ способнымъ юношамъ, подражалъ своимъ любимымъ поэтамъ и писателямъ.
Страницы книгъ, которыя онъ нѣкогда такъ любилъ, а теперь читаетъ такъ рѣдко, еще сохранили съ того времени его отмѣтки карандашемъ. Быть можетъ, слезы струились на листы книги, или страницы его рукописи, когда пылкій юноша изливалъ свои мысли. Когда ему впослѣдствіи случалось брать ту же книгу, у него не было уже ни способности, ни желанія окроплять ея листы ранней росой былыхъ дней. Его карандашъ ужь не чертилъ на поляхъ слова одобренія. Глядя на страницы своей рукописи, онъ могъ только вспоминать о томъ избыткѣ чувствъ, который заставилъ его написать это, о той душевной мукѣ, которая вдохновляла каждую строчку. Если бы могла быть записана тайная исторія книгъ и рядомъ съ произведеніемъ автора были отмѣчены его сокровенныя мысли и чувства, какъ много скучныхъ книгъ сдѣлались бы интересными и безжизненныхъ разсказовъ волновали бы читателя! Не разъ горькая улыбка пробѣгала по лицу Пена, когда онъ перечитывалъ свой романъ и припоминалъ то время и тѣ чувства, которыя дали этому роману жизнь. Какими напыщенными казались ему нѣкоторыя изъ наиболѣе серьезныхъ мѣстъ, а какъ слабы другія, въ которыхъ онъ хотѣлъ излить свое переполненное сердце! Теперь онъ ясно видѣлъ, что такая-то страница представляетъ подражаніе его любимому писателю, между тѣмъ, какъ въ то время онъ считалъ ее оригинальной. Останавливаясь на нѣкоторыхъ страницахъ, онъприпоминалъ мѣсто и часъ, когда онѣ были написаны, и призракъ умершаго чувства являлся передъ нимъ и заставлялъ его краснѣть за это блѣдное изображеніе. И къ чему теперь всяэта пачкотня? Когда вы приходите въ пустыню къ какому-нибудь мѣсту и видите на пескѣ слѣды верблюжьихъ копытъ и остатки засохшей травы, вы знаете, что здѣсь нѣкогда была вода, такъ и въ душѣ Пена все завяло, и источникъ слезъ ужь изсякъ.
Однажды утромъ, сильно жестикулируя, какъ онъ всегда дѣлалъ въ минуты волненія, Пенъ высказалъ эти мысли Баррингтону, сидѣвшему за своей книгой съ трубкой въ зубахъ, и съ горькимъ смѣхомъ швырнулъ свою рукопись на столъ, такъ что чайная посуда задребезжала и синее молоко расплескалось изъ кружки. Вчера вечеромъ онъ вынулъ эту рукопись изъ давно забытаго ящика, гдѣ были свалены въ одну кучу старыя охотничьи куртки, университетскія тетрадки, старая студенческая мантія и шапка и другіе памятники молодости, университета и дома. Онъ легъ въ постель и началъ читать свою рукопись, но скоро заснулъ, потому что начало разсказа было немного скучно, а онъ вернулся усталый отъ гостей.
-- Чортъ возьми!-- воскликнулъ онъ, швыряя свои бумаги,-- когда я подумаю, что это написано лишь нѣсколько лѣтъ тому назадъ, мнѣ становится стыдно. Я писалъ это, когда считалъ себя на вѣки влюбленнымъ въ эту маленькую кокетку, миссъ Эмори. Я сочинялъ тогда въ честь ея стихи, посвящалъ "Амуру" и клалъ ихъ въ дупло дерева;
-- Недурная игра словъ, -- отвѣчалъ Баррингтонъ, пуская клубы дыма.-- "Эмори -- Амуру". Это показываетъ большую ученость. А ну-ка, почитаемъ этотъ вздоръ.
Съ этими словами онъ развалился въ креслѣ, придвинувъ къ себѣ рукопись Пена каминными щипцами, которыми только что доставалъ уголекъ дли своей трубки, и началъ читать "Листки изъ біографіи Вальтера Лоррена".
-- Ты столь же прекрасна, какъ и лжива!-- вскричалъ Вальтеръ, обращаясь къ Леонорѣ. О, бездушная красавица, насмѣшка надъ истинной страстью, какой злой духъ послалъ тебя, чтобы меня мучить? О, Леонора...
-- Пропусти эту часть!-- воскликнулъ Пенъ, хватая тетрадь, которой, однако, его товарищъ не выпустилъ изъ рукъ.-- Или, по крайней мѣрѣ, не читай ея вслухъ. Здѣсь говорится о другой моей страсти, первой, ее теперь зовутъ леди Мирабель. Я вчера встрѣтился съ нею у леди Уистонъ, и она была со мною необыкновенно любезна; пригласила меня къ себѣ на вечеръ и сказала, что мы, какъ старые друзья, должны видѣться чаще. За эти два года мы встрѣчались съ нею не разъ, однако, она и не думала приглашать меня къ себѣ. Теперь же ее, очевидно, поразило, что со мною говорятъ и Уэнгемъ и мосье Дюбуа -- знаешь, тотъ французъ-литераторъ, у котораго грудь увѣшана орденами, такъ что онъ имѣетъ видъ какого-то маршала,-- и вотъ она удостоила меня приглашенія. Клевринги также приглашены туда на этотъ вечеръ. Интересно будетъ увидѣть двѣ свои страсти за однимъ столомъ.
-- Страсть потухла, теперь остались двѣ кучи холоднаго пепла,-- сказалъ Баррингтонъ.-- Обѣ красавицы изображены здѣсь?
-- Обѣ, или по крайней мѣрѣ, что-то на нихъ похожее,-- сказалъ Пенъ.-- Леонора, которая выходитъ замужъ за герцога, это Фотрингэй. Герцога я списалъ съ Магнуса Чартерса, съ которымъ мы были вмѣстѣ въ Оксфордѣ. Онъ вышелъ у меня довольно похожъ. А миссъ Эмори -- это Неэра... Знаешь, Баррингтонъ, ту, первую, я дѣйствительно любилъ. Я возвращался вчера отъ леди Уистонъ, была лунная ночь,-- и я задумался о Фотрингэй. Всѣ былыя сцены ожили передо мною, словно это было наканунѣ. Придя домой, я вытащилъ этотъ романъ, который написалъ три года тому назадъ. Это отвратительный романъ, но въ немъ есть хорошія мѣста. Если Бенгей не захочетъ издать его, то я думаю уговорить Бекона.
-- Таковы всѣ поэты,-- молвилъ Баррингтонъ.-- Они влюбляются, затемъ измѣняютъ, или имъ измѣняютъ; они страдаютъ и кричатъ, что страдаютъ больше всѣхъ другихъ смертныхъ, а когда они достаточно перечувствовали, описываютъ все это въ книгѣ и несутъ ее продавать. Всѣ поэты плуты, всѣ литераторы плуты. Какъ только человѣкъ началъ продавать свои чувства за деньги, онъ -- плутъ. Стоитъ поэту почувствовать послѣ хорошаго обѣда колотье въ боку, онъ вопитъ "ай -- ай" громче Прометея.
-- А по моему, поэтъ отличается большей чувствительностью, чѣмъ другой человѣкъ,-- отвѣтилъ нѣсколько задѣтый Пенъ.-- Такая чувствительность и превращаетъ его въ поэта. По моему, онъ все подмѣчаетъ и чувствуетъ гораздо острѣе, и это именно заставляетъ его говорить о томъ, что онъ видитъ, или чувствуетъ. Вѣдь ты тоже распинаешься въ своихъ статьяхъ, когда тебѣ случается подцѣпить ложный аргументъ у своего противника, или открыть какого-нибудь шарлатана въ Палатѣ. Пэли, которому ни до чего въ мірѣ дѣла нѣтъ, будетъ толковать съ тобой цѣлый часъ о какомъ-нибудь юридическомъ вопросѣ. Предоставьте же и другимъ то право, которымъ вы пользуетесь сами, позвольте имъ пускать въ дѣло ихъ способности, быть тѣмъ, чѣмъ природа ихъ сдѣлала. Почему человѣку не продавать своихъ чувствъ, какъ ты продаешь свои политическія идеи, или Пэли -- свои юридическія познанія? У всѣхъ это одинаково представляетъ результатъ опыта и практики. Вѣдь не деньги же заставляютъ тебя замѣчать лживость аргументаціи, или Пэли -- защищать свою точку зрѣнія. Васъ принуждаетъ къ этому природное или пріобрѣтенное стремленіе къ извѣстнаго рода истинѣ. Поэтъ записываетъ на бумагѣ свои мысли и испытанія, какъ художникъ рисуетъ на полотнѣ ландшафтъ или портретъ, подчиняясь побужденію своей натуры, сообразно съ своими личными дарованіями. Если я когда нибудь почувствую себя въ силахъ написать эпическую поэму, клянусь честью, я попытаюсь сдѣлать это. Если я буду чувствовать, что я способенъ только откалывать шутки или разсказывать анекдоты, я буду откалывать шутки и разсказывать анекдоты.
-- Недурная рѣчь, молодой человѣкъ,-- сказалъ Баррингтонъ,-- но это не мѣшаетъ всѣмъ поэтамъ быть плутами.
-- Какъ? И Гомеръ, и Эсхилъ, и Шекспиръ, и всѣ?
-- Ихъ имена не должны быть произносимы рядомъ съ вашими, пигмеи,-- сказалъ Баррингтонъ.-- То были люди, сэръ!
-- Ну, и что же? Шекспиръ тоже писалъ ради денегъ, какъ и мы съ тобой,-- воскликнулъ Пенъ, но Баррингтонъ въ отвѣтъ проклялъ его безстыдство и снова взялся за трубку и рукопись.
Весьма понятно, что этотъ документъ заключалъ въ себѣ, главнымъ образомъ, изображеніе личныхъ испытаніи Пена, и что "Листки изъ біографіи Вальтера Лоррена" никогда не увидѣли бы свѣта, если бы Артуръ Пенденнисъ не испыталъ въ своей собственной жизни различныхъ бѣдъ, страданій и увлеченій. Такъ какъ всѣ эти испытанія намъ уже извѣстны изъ начальныхъ главъ его біографіи, то нѣтъ никакой надобности приводить длинныя выдержки изъ повѣствованія о "Вальтерѣ Лорренѣ", куда юный авторъ включилъ то, что считалъ наиболѣе интереснымъ для читателей или пригоднымъ для цѣлей своего романа.
Хотя Пенъ продержалъ этотъ романъ въ своемъ ящикѣ почти половину того времени, въ теченіе котораго, по правилу Горація, должно вызрѣвать художественное произведеніе (въ справедливости этого правила, кстати сказать, можно еще усумниться), но онъ похоронилъ его вовсе не съ цѣлью его улучшить, а просто потому, что не зналъ, куда пристроить его, и не имѣлъ особеннаго желанія его видѣть. Человѣкъ, который откладываетъ свое сочиненіе въ сторону на десять лѣтъ, передъ тѣмъ какъ издать его въ свѣтъ или высказать по поводу него окончательное сужденіе, долженъ быть твердо увѣренъ въ оригинальности и живучести своего дѣтища; иначе, извлекая его изъ заточенія, онъ можетъ найти, что оно, подобно легкому вину, утратило тотъ букетъ, который раньше имѣло, и оказывается совершенно безвкуснымъ. Произведенія бываютъ разнаго вкуса и крѣпости, есть крѣпкія, сильныя, которыя съ годами улучшаются, и есть слабыя, которыя вообще не переносятъ храненія и вкусны только въ свѣжемъ видѣ, когда они играютъ и искрятся.
Конечно, даже въ пору своей юношеской неопытности и пылкости, Пенъ былъ далекъ отъ мысли, что онъ написалъ образцовое произведеніе, или что онъ стоитъ на одномъ уровнѣ съ великими писателями, которыми привыкъ восхищаться. Когда онъ теперь вновь просмотрѣлъ свое маленькое дѣтище, онъ также довольно сильно почувствовалъ его недостатки и остался довольно скромнаго мнѣнія насчетъ его достоинствъ. Онъ зналъ, что его романъ не очень хорошъ, но и не хуже большинства книгъ того же рода, которыя циркулировали въ библіотекахъ и имѣли временный успѣхъ. Ему приходилось подвергать критическому разбору много модныхъ романовъ, принадлежавшихъ популярнымъ авторамъ того времени, и ему всегда казалось, что его способности не хуже ихъ способностей, и что онъ можетъ такъ же писать по англійски, какъ всѣ эти леди и джентльмены. Пробѣгая теперь свое юношеское произведеніе, онъ, къ своему удовольствію, находилъ въ немъ мѣста, дышавшія фантазіей и силой, и черты, если не таланта, то все же неподдѣльнаго чувства и страсти. Таковъ былъ и приговоръ Баррингтона, когда этотъ суровый критикъ, послѣ получасового чтенія рукописи и куренія трубки, положилъ книгу Пена, зловѣще зѣвая.
-- Не могу больше читать этой ерунды,-- сказалъ онъ, -- но мнѣ сдается, что здѣсь есть недурныя вещи, дружище. Здѣсь чувствуется вѣяніе молодости и свѣжести, а это мнѣ всегда нравится. Лицо поэзіи утрачиваетъ свой молодой пушокъ, какъ только ты началъ бриться. Впослѣдствіи ты уже не можешь вернуть этой непосредственности и неподдѣльнаго розоваго цвѣта. Твои щеки блѣднѣютъ и вянутъ отъ частаго хожденія въ гости, тебѣ приходится употреблять для своей бороды завивальныя щипцы, макассарское масло и еще чортъ знаетъ что. Она вьется, благоухаетъ, ты имѣешь очень важный и изящный видъ, но -- увы, Пенъ!-- весенняя пора все же была лучше!
-- На кой-чортъ ты приплелъ сюда мою бороду?-- спросилъ Пенъ, повидимому, немного задѣтый упоминаніемъ Баррингтона объ этомъ украшеніи, которое, надо сознаться, онъ холилъ, завивалъ, помадилъ, душилъ и расчесывалъ съ самымъ нелѣпымъ усердіемъ.-- Ты лучше скажи, можно-ли что-нибудь сдѣлать съ "Вальтеромъ Лорреномъ" Снести его издателю, или предать ауто-да-фе?
-- Я не вижу никакой надобности предавать его сожженію,-- отвѣтилъ Баррингтонъ,-- хотя и слѣдовало бы сдѣлать это, чтобы наказать тебя за твое гнусное мошенничество и лицемѣріе. Ты въ самомъ дѣлѣ готовъ сжечь его? Да ты такъ имъ дорожишь, что волоска не позволишь тронуть на его головѣ.