Гуревич Любовь Яковлевна - И. Рубакин. Этюды о русской читающей публике. Факты, цифры и наблюдения

И. Рубакинъ. Этюды о русской читающей публикѣ. Факты, цифры и наблюденія. Спб. 1895 г. Ц. 1 р. 50 к.

Вопросы о томъ, что и какъ читаетъ русская "публика", иначе говоря -- русское общество, представляютъ громадный интересъ съ самыхъ разнообразныхъ точекъ зрѣнія. Отвѣтить на эти вопросы -- значитъ измѣрить глубину нашей умственной культуры и вмѣстѣ съ тѣмъ указать средство къ углубленію ея. Учитель, желающій начать преподаваніе извѣстнаго курса, долженъ раньше точно ознакомиться съ тѣмъ, съ какими свѣдѣніями пришли къ нему ученики, всякій дѣятель, поставившій себѣ цѣлью -- расширеніе народнаго и общественнаго образованія, долженъ прежде всего дать себѣ ясный отчетъ,-- на кого именно ему придется воздѣйствовать. Правда, у насъ объ этомъ до сихъ поръ мало заботятся наиболѣе почтенные и безкорыстные дѣятели. Профессора добросовѣстно знакомятъ съ изслѣдованіями о древне-французской лирикѣ, съ мнѣніями Поля Мейера, съ драмами Марло студентовъ, не читавшихъ почти ни одной драмы Шекспира. Лучшіе журналы, издающіеся для средней интеллигентной публики, печатаютъ спеціальныя, изъ мѣсяца въ мѣсяцъ тянущіяся статьи о явленіяхъ второстепеннаго порядка, неизвѣстныхъ читателю даже по имени. Люди, которые во что-бы то ни стало хотятъ и умѣютъ быть доступными большой публикѣ, какъ напр. издатели большихъ газетъ, въ большинствѣ случаевъ основываютъ свою дѣятельность не на знакомствѣ съ умственными потребностями публики, а на чутьѣ къ ея низменнымъ, легко разнуздывающимся инстинктамъ и страстямъ. Между обществомъ, жаждущимъ просвѣщенія, и людьми, призванными просвѣщать его, лежатъ безчисленныя недоразумѣнія, благодаря которымъ одни бродятъ въ потьмахъ, другіе приходятъ въ уныніе или разыгрываютъ полу-комическую роль просвѣщеннаго иностранца, старающагося растолковать свои мысли и желанія на языкѣ, недоступномъ туземцамъ.

Книга Рубакина представляетъ собою опытъ изслѣдованія двухъ вышеуказанныхъ вопросовъ. Изслѣдованіе это опирается отчасти на статистическія данныя, отчасти на разсмотрѣніе нѣкоторыхъ типическихъ явленій въ той или другой области. Данными перваго рода авторъ оперируетъ преимущественно для изслѣдованія читательскихъ вкусовъ и привычекъ интеллигентной публики, данными второго рода онъ пользовался главнымъ образомъ для характеристики читателя изъ народа. Въ виду этого, книга распадается на двѣ половины, мало сходныя между собою по методу изслѣдованія. Статистическія данныя, въ видѣ отчетовъ различныхъ частныхъ и общественныхъ библіотекъ, собранныя, г. Рубакинымъ, довольно обильны, но, къ сожалѣнію, они такъ невыдержаны, страдаютъ такими очевидными пробѣлами и упущеніями, такъ разнохарактерны но системѣ записей, что выводы изъ нихъ могли получиться только гадательные. Между тѣмъ, работа г. Рубакина обличаетъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ желаніе сдѣлать немедленные практическіе выводы, такъ сказать, во что-бы то ни стало, вопреки всѣмъ представляющимся препятствіямъ. Передъ нимъ лежали матеріалы, испещренные цифрами, и онъ спѣшилъ сопоставлять и комментировать эти цифры, не останавливаясь особенно на томъ, что онѣ имѣютъ слишкомъ странный, не систематическій видъ. Разсматривая приложенныя къ книгѣ статистическія таблицы "распредѣленія библіотечныхъ требованій по различнымъ авторамъ", нельзя не обвинить гг. библіотекарей, составлявшихъ записи, въ нѣкоторой небрежности. Вотъ, напр., цифры, касающіяся спроса на сочиненія Бѣлинскаго:

Въ Астраханской общественной городской библіотекѣ за 1890 г.--? за 1891 г.--? за 1892 г.-- 54. Въ читальнѣ при Саратовской городской публичной библіотекѣ: за 1890 г.-- 1 требованіе, за 1891 и 1892 гг.--?. Въ Саратовской губернской городской библіотекѣ: за 1890 г.-- 173 требованія, за 1891 и 1892 гг.--?. Въ Нижегородской библіотекѣ: за 1890 г.-- 162 требованія, за 1891 г.-- 159 требованій (отчета за 1892 г. но показано вовсе). Изъ двѣнадцати сличаемыхъ клѣтокъ (отчетъ четырехъ библіотекъ за 3 года) заполнены цифрами только 5 клѣтокъ. Очевидно, что выводить среднюю цифру спроса на сочиненія Бѣлинскаго было трудно и всѣ выводы должны оказаться нѣсколько шаткими. Опредѣлить читаемость нѣкоторыхъ другихъ писателей еще труднѣе: въ нѣкоторыхъ отчетахъ изъ двѣнадцати клѣтокъ заполнены всего 4, даже двѣ клѣтки. Но г. Рубакинъ нетерпѣливо стремился къ составленію болѣе или менѣе выразительной таблицы, представляющей какой-нибудь внутренній и притомъ тенденціозный смыслъ. Такъ въ главѣ, подъ названіемъ "Любимые авторы русской читающей публики", авторъ даетъ таблицу, представляющую извѣстное расположеніе писательскихъ именъ, правда, не вполнѣ удовлетворительное съ высшей точки зрѣнія, но зато удовлетворяющее самолюбіе нѣкоторыхъ живыхъ и дѣйствующихъ работниковъ отечественной печати. Г. Рубакинъ не показываетъ при этомъ среднихъ чиселъ для опредѣленія читаемости писателей, выставленныхъ предпочтительно передъ другими въ его таблицѣ, но указываетъ максимальныя цифры спроса. И тутъ, наряду съ европейскими научными свѣтилами, въ числѣ любимыхъ русскихъ писателей -- блистаютъ славныя имена Лесевича, В. П. Острогорскаго, В. Семевскаго. Правда, для опредѣленія популярности В. П. Острогорскаго нашлись нужныя цифры только въ двухъ изъ восьми сличаемыхъ отчетовъ, но maximum -- особенно въ одной библіотекѣ и въ одномъ году -- спроса на него все-таки довольно высокъ, чтобы подчеркнуть его имя въ таблицѣ любимыхъ русскихъ авторовъ: В. П. Острогорскаго спросили въ одной библіотекѣ 17, въ другой 34 раза. А maximum спроса на В. Семевскаго еще выше: его спрашивали въ одномъ мѣстѣ 1 разъ, въ другомъ -- 12, въ третьемъ цѣлыхъ 35 разъ! Г. Рубакинъ не показываетъ въ этой сводной таблицѣ главнѣйшихъ русскихъ авторовъ, сколько разъ требовались, напр., сочиненія Грановскаго, Кудрявцева, Соловьева, хотя выяснить отношеніе русской публики къ этимъ авторамъ было-бы, пожалуй, важнѣе, чѣмъ указать maximum требованій на сочиненія В. Сеневскаго. Можно поэтому допустить, что г. Рубакинъ озаботился при составленіи этой таблицы "любимыхъ авторовъ" не столько изслѣдованіемъ симпатій публики, сколько деликатными обнаруженіемъ собственныхъ симпатій. Въ общемъ при чтеніи книги г. Рубакина приходится замѣтить, что его изслѣдованія направляются не достаточно объективными и не достаточно серьезными соображеніями. Съ другой стороны, самые статистическіе пріемы г. Рубакина кажутся намъ не вполнѣ пригодными для полученія цѣнныхъ и значительныхъ выводовъ. Таковъ именно только что указанный нами пріемъ опредѣленія читаемости автора на основаніи максимальной цифры спроса на него: г. Рубакинъ самъ указываетъ въ одномъ мѣстѣ своей книги, что цифры спроса колеблются иногда по совершенно случайнымъ причинамъ, быстро и не надолго повышаясь подъ вліяніемъ какого-нибудь исключительнаго событія, связаннаго съ именемъ писателя (юбилея, смерти). А въ такомъ случаѣ, что-же выражаетъ собою сравнительная таблица максимальныхъ опросовъ на писателей,-- эта характерная таблица, въ которой г. Рубакинъ пріютилъ имя В. П. Острогорскаго рядомъ съ именемъ Шопенгауэра, Спенсера и Тэна?

Переходя отъ таблицъ и цифровыхъ сопоставленій къ общимъ жизненнымъ выводамъ, г. Рубакинъ не всегда принимаетъ" въ расчетъ обстоятельства, служащія необходимой поправкой къ цифровому матеріалу. Такъ напр., сопоставляя цифры подписчиковъ и подписчицъ въ разныхъ библіотекахъ и усматривая значительное большинство въ цифрѣ подписчиковъ, онъ дѣлаетъ выводъ, что женщины читаютъ несравненно меньше мужчинъ. Между тѣмъ необходимо было принять во вниманіе, что мужчины вообще подвижнѣе женщинъ и, имѣя надобность ежедневно выходить на улицу, очень часто берутъ на себя подписку и обмѣнъ книгъ въ библіотекахъ, а потому сравнительная таблица подписчиковъ и подписчицъ, неблагопріятная для подписчицъ, не имѣетъ того прямого, рѣшающаго значенія, которое придаетъ ей г. Рубакинъ, замѣчая, что цифры говорятъ здѣсь "лучше всякихъ словъ". Мы вовсе не хотимъ брать здѣсь на себя защиту женской любознательности. Мы вполнѣ согласны съ общимъ мнѣніемъ г. Рубакина,-- что русскіе люди читаютъ очень мало, и готовы даже согласиться, что женщины читаютъ еще меньше и еще безтолковѣе, чѣмъ мужчины. Но это печальное явленіе не можетъ найти настоящее свое выраженіе въ цифрахъ г. Рубакина: цифровыя данныя требуютъ здѣсь существенныхъ поправокъ и оговорокъ.

Неосторожность г. Рубакина въ его статистическихъ выводахъ, къ сожалѣнію, мѣшаетъ пользоваться его сообщеніями съ чувствомъ надлежащей увѣренности. Читая его книгу, невольно приходится на многихъ страницахъ говорить себѣ: очень любопытно и поучительно,-- если только это вѣрно. Таковы, напр., страницы, гдѣ разсматривается вопросъ о научныхъ интересахъ русской читающей публики. И здѣсь г. Рубакинъ, осыпающій читателя можно сказать цѣлыми пригоршнями цифръ, даетъ выводы шаткіе, сбивчивые, иногда прямо противорѣчивые. Вотъ какого рода обобщенія находимъ мы на стр. 109--114 этюдовъ г. Рубакина. Цифры показываютъ, говоритъ онъ, что русскіе читатели больше всего любятъ беллетристику, затѣмъ журналы и, наконецъ научныя книги. Переходя къ опредѣленію читательскихъ вкусовъ по отдѣламъ научныхъ книгъ, необходимо отмѣтить, что въ теченіе послѣднихъ десяти лѣтъ уменьшился, напр., спросъ на книги по общественнымъ наукамъ, который возросъ лишь послѣ 1891--92 годовъ, (придирчивый читатель могъ бы замѣтить, что въ такомъ случаѣ говорить объ уменьшеніи спроса въ теченіе послѣдняго десятилѣтія не приходится). Историческій отдѣлъ находитъ себѣ больше читателей, чѣмъ всѣ другіе, продолжаетъ г. Рубакинъ. Естествознаніе, сравнительно съ шестидесятыми годами, интересуетъ русскаго читателя очень мало. Не счастливится также и наукамъ общественнымъ и правовѣдѣнію. "Лишь въ послѣдніе два года онъ значительно возросъ, особенно въ области экономическихъ вопросовъ. Впрочемъ, за посл123;дніе три года общественныя науки, какъ будто, начинаютъ привлекать къ себѣ больше читателей," (педантическій читатель, любитель точныхъ опредѣленій, могъ-бы, пожалуй, переспросить: за послѣдніе два года или за послѣдніе три года? Оба показанія стоятъ рядомъ, раздѣленныя почему-то словомъ впрочемъ. "Собственно, возросла интенсивность чтенія по этому (?) отдѣлу, продолжаетъ авторъ: книга Николая имѣла, напр., выдающійся успѣхъ, который не охладѣлъ и до сего дня, книга Бельтова тоже возбудила большой интересъ. Что въ данномъ случаѣ интересъ относится именно къ вопросу (?), а не къ книгѣ, лучше всего доказываетъ трудъ П. Струве, который такъ недавно читался на расхватъ, а теперь такъ мирно стоитъ и" цѣлымъ мѣсяцамъ въ покоѣ, (скептическій читатель имѣлъ-бы нѣкоторое право выразить недоумѣніе по поводу логики автора: почему то обстоятельство, что трудъ П. Струве, одно время читавшійся на расхватъ, мирно покоится на полкахъ, доказываетъ особый интересъ публики къ затронутому имъ вопросу?). "Книгамъ изъ отдѣла наукъ политико-соціальныхъ больше другихъ не счастливится среди русскихъ читателей", повѣствуетъ далѣе авторъ, но на слѣдующей-же страницѣ замѣчаетъ: "богословскія книги у русскихъ культурныхъ читателей въ ходу менѣе всѣхъ остальныхъ". Однако, въ заключеніе г. Рубакинъ говоритъ: "Но и богословскія книги читаются больше общественныхъ". Въ результатѣ читателю остается недоумѣвать, какой-же отдѣлъ читается меньше всѣхъ прочихъ? Конечно, авторъ, взволнованный сознаніемъ русской некультурности, могъ-бы отвѣтить въ видѣ плачевной остроты "всѣ меньше!", но разсуждать такъ, какъ это дѣлаетъ г. Рубакинъ, относительно цифроваго матеріала по меньшей мѣрѣ неудобно.

Любопытно отмѣтить еще вотъ что: разсматривая читаемость книги по отдѣламъ, г. Рубакинъ указываетъ на то, что за послѣднее время въ обществѣ значительно поднялся интересъ къ философскимъ книгамъ. Это очень любопытное обстоятельство сообщается имъ какъ-то а contrecoeur. Оказывается, что г. Рубакинъ ревностный врагъ философскаго образованія и вообще мышленія на отвлеченныя темы. По примѣру другихъ, не вполнѣ интеллигентныхъ и культурныхъ русскихъ публицистовъ, ругающихся непонятнымъ для нихъ словомъ "трансцендентный", г. Рубакинъ полагаетъ, что заниматься философскими науками,-- значитъ "вдаваться въ верхи", "объяснять непознаваемое", "тянуться въ заоблачныя сферы или, какъ говорятъ нѣмцы, въ Wolken Kukusheim'ы" (при чемъ тутъ нѣмцы? Увы! г. Рубакинъ, очевидно, не читалъ Аристофана).

Однако, подчеркивая слабыя и даже комическія стороны этюдовъ г. Рубакина, мы не хотимъ отрицать того, что многія главы разсматриваемой книги представляютъ значительный интересъ. Тамъ, гдѣ г. Рубакинъ оставляетъ свои общія размышленія, которыя у него какъ-то совсѣмъ не клеются, и говоритъ о томъ, что ему хорошо извѣстно, какъ человѣку практической дѣятельности и собирателю любопытныхъ "человѣческихъ документовъ" въ сферѣ народной жизни, этюды его представляютъ большой интересъ. Какъ человѣкъ, очень близко стоящій къ библіотечному и книго-торговому дѣлу, онъ хорошо умѣетъ доказать, что книгъ у насъ вообще издается очень мало, что распространеніе ихъ не только въ публикѣ, но просто по магазинамъ великой россійской земли обставлено почти невѣроятными препятствіями, невозможными ни въ какой культурной странѣ, что составъ нашихъ библіотекъ случаенъ, скуденъ и плохъ, а самихъ библіотекъ крайне мало.

Интересны и содержательны также личныя наблюденія автора надъ характеромъ нашей читающей публики, абонированной въ библіотекахъ, этой безпомощной, неразборчивой, полукультурной публики, которая не знаетъ за какую книгу взяться и готова съ одинаковымъ аппетитомъ, читать Толстого и Эмара, Шекспира и Монтепена. Авторъ замѣчаетъ, между прочимъ, что ревнители просвѣщенія не должны ужасаться при видѣ того, съ какою жадностью прочитывается, напр., французская уголовная беллетристика. Дикія полу-фантастическія произведенія эти не пропадаютъ безслѣдно для развитія читателей -- они пріучаютъ ихъ искать въ книгѣ какого ни на есть психическаго наслажденія, своими грубыми кричащими красками они будятъ воображеніе читателя, еще не способнаго понимать и цѣнить болѣе тонкія произведенія, пріохочиваютъ его къ чтенію. Приводимое въ книгѣ письмо писателя-самоучки В. И. Савихина, прошедшаго въ молодости этотъ именно путь умственнаго развитія, прекрасно иллюстрируетъ и подтверждаетъ высказанное авторомъ наблюденіе, показавшееся намъ новымъ и любопытнымъ.

Вообще документальная часть книги, къ которой относятся очерки "Читателя изъ народа", представляетъ необыкновенно живой и свѣжій матеріалъ. Г. Рубакинъ возымѣлъ благую иниціативу войти въ письменныя сношенія съ очень многими представителями народа, откликнувшимися на его "Опытъ программы изслѣдованія литературы для народа". Живые голоса слышатся за этими трогательными полуграмотными документами, приводимыми въ книгѣ г. Рубакина. Стремленіе къ свѣту, жажда правды, умственная пытливость и впечатлительность -- не заглушаются въ народѣ при самыхъ невозможныхъ, почти нечеловѣческихъ условіяхъ существованія, и письма, собранныя г. Рубакинымъ, говорятъ объ этомъ краснорѣчивѣе самыхъ звонкихъ публицистическихъ тирадъ.

Цитируя разныя письма и другіе полученные имъ рукописные матеріалы, г. Рубакинъ во многихъ мѣстахъ даетъ понять, что имѣющійся у него архивъ значительно обширнѣе, чѣмъ то, что обнародывается въ данной книгѣ. Мы полагаемъ, что этотъ архивъ можно было-бы обнародовать почти цѣликомъ, въ видѣ цѣльной, самостоятельной книги, которая была-бы не менѣе поучительной, чѣмъ разсмотрѣнные нами "Этюды".

Подводя итоги всему сказанному нами о книгѣ г. Рубакина, приходится замѣтить, что эта книга является довольно типичнымъ произведеніемъ русской благомысленной публицистики. Она полна интересныхъ документовъ, любопытныхъ фактовъ, сбивчивыхъ цифръ, неосторожныхъ или не вполнѣ добросовѣстно сдѣланныхъ обобщеній, добрыхъ гражданскихъ тенденцій и вздорныхъ малокультурныхъ разсужденій о зловредности отвлеченнаго мышленія.

Л. Г.

"Сѣверный Вѣстникъ", No 9, 1895