Внутреннее обозрение

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ.

По случаю новаго года.-- Нѣсколько словъ о нашихъ "обществахъ".-- Общества научныя и филантропическія.-- Откровенность Русскаго Техническаго Общества.-- Вопросы о пьянствѣ и сельско-хозяйственномъ образованіи въ Обществѣ сельскихъ хозяевъ.-- Два слова о Педагогическомъ собраніи.-- Дѣло Русскаго купеческаго общества съ бывшими членами его конторы и комитета.-- Интересный взглядъ правленія Общества на свои обязанности.-- Филантропическое общество гувернантокъ и послѣднее его общее собраніе.-- Семейный характеръ этого собранія.-- Протестъ со стороны одной дамы противъ директрисы.-- Трусость остальныхъ членовъ Общества.-- Параллель между нашими Обществами и земскими собраніями.-- Что лучше?-- Успѣхи въ вопросѣ о женскомъ образованіи.-- Нѣчто о необходимости воздержанія въ видахъ общихъ интересовъ.-- Журнальные монстры.-- Дѣло у мироваго судьи по поводу статьи "Обирохино". -- Журнальныя новости.

По всей вѣроятности, наши читатели, ради наступленія новаго года, ждутъ отъ насъ такъ называемаго "обзора событій" за минувшій годъ. Это ожиданіе представляется намъ тѣмъ болѣе вѣроятнымъ, что оно основывается на установившемся въ журналистикѣ обычаѣ -- въ первые дни каждаго новаго года подводить "итогъ" событіямъ года минувшаго и, сообразуясь съ характеромъ "итога", высказывать тѣ или другія пожеланія, тѣ или другія надежды. Но мы позволяемъ себѣ отступить отъ этого обычая, такъ какъ не видимъ въ немъ ни интереса, ни пользы. Еслибъ мы сдѣлали своею спеціальностью слѣдить шагъ за шагомъ за всѣми распоряженіями правительства, то безъ сомнѣнія, нашли бы очень много матеріала для упомянутаго "обзора событій". Правительственная дѣятельность проявляется не только ежемѣсячно, но даже ежедневно въ большомъ числѣ распоряженій, которыхъ, такимъ образомъ, въ теченіи года, накопляется громадное количество. Но мы, какъ извѣстно нашимъ постояннымъ читателямъ, весьма мало занимаемся правительственными распоряженіями, имѣя въ виду главнымъ образомъ то обстоятельство, что всѣ они и безъ содѣйствія журналистики доходятъ по назначенію и становятся вполнѣ извѣстными тѣмъ, кому о нихъ вѣдать надлежитъ; общаго же интереса они естественнымъ образомъ имѣть не могутъ. Исключеніе составляетъ нѣкоторыя правительственныя мѣры, особенно крупныя, какъ напримѣръ, извѣстный Высочайшій рескриптъ 13 мая 1806 года и тому подобныя, а также нѣкоторыя узаконенія но земскимъ учрежденіямъ, дѣло которыхъ есть но преимуществу я ѣло общественное. Но съ одной стороны, никакихъ крупныхъ правительственныхъ распоряженій въ минувшемъ году не послѣдовало, съ другой -- земскія учрежденія въ послѣднее время значительно потеряли тотъ общественный характеръ, какой имъ придавали въ началѣ ихъ образованія, такъ что еслибъ въ ихъ области и произошли какія нибудь крупныя перемѣны, то для массы они все-таки не имѣли бы уже прежняго живого интереса. Затѣмъ, если исключить спеціально-правительственныя распоряженія съ одной стороны и дѣятельность земства съ другой, то у насъ не останется никакой точки опоры, подлѣ которой мы могли бы сгруппировать "событія" за истекшій годъ. А безъ такой точки опоры, нашъ образъ представлялъ бы собою массу совершенно случайныхъ извѣстій, сшитыхъ на живую нитку и собранныхъ безъ всякаго порядка. Мы могли бы. конечно, распространиться о томъ оживленіи, какое представляло въ минувшемъ году желѣзно-дорожное дѣло въ Россіи, могли бы упомянуть о дѣятельности мировыхъ судей и посредниковъ, о пьянствѣ, о голодѣ и вообще о множествѣ самыхъ разнообразныхъ предметовъ; но, повторяемъ, нашъ обзоръ не представлялъ бы ни интереса, ни пользы для читателей, какъ и всякій бездѣльный обзоръ ничѣмъ не связанныхъ между собою общественныхъ явленій.

По этому, не ограничиваясь рамками минувшаго года и не гоняясь за полнотою и разнообразіемъ извѣстій, мы считаемъ гораздо болѣе полезнымъ остановиться на одномъ общественномъ явленіи, которое должно бы возбуждать, повидимому, общее вниманіе, но которымъ наша журналистика давно уже перестала заниматься. Между тѣмъ это явленіе весьма характеристично и вспомнить о немъ по случаю новаго года будетъ далеко не излишне.

Въ минувшемъ году мы сдѣлали подробный очеркъ современнаго состоянія земскихъ учрежденій. Изъ этого очерка было видно, что дѣятельность нашего земства перестала интересовать кого бы то ни было, и что она никакъ не можетъ быть названа дѣятельностью "общественною", въ строгомъ смыслѣ этого слова. Но такъ какъ у насъ, наряду съ земскими учрежденіями, развита и другая форма общественной дѣятельности, хотя и не пользующаяся никакимъ государственнымъ значеніемъ, то мы посмотримъ, не представляетъ ли она болѣе свѣтлыхъ явленій въ общественномъ смыслѣ.

Въ Россіи съ давняго времени существуютъ различнаго рода "общества" съ самыми разнообразными цѣлями -- филантропическія, ученыя, промышленныя и такъ далѣе. До образованія земскихъ учрежденій, только въ нихъ однихъ и выражалась общественная дѣятельность Россіи; поэтому журналистика относилась къ нимъ съ полнымъ сочувствіемъ, нерѣдко доходившимъ до смѣшного. Было время, и даже не такъ давно, всею лѣтъ десять или восемь назадъ, когда русскія газеты считали своею обязанностью сообщать самыя подробныя извѣстія о каждомъ вновь возникающемъ "обществѣ" и сопровождать эти извѣстія пространными разсужденіями о прогрессѣ въ нашемъ отечествѣ. По уже изъ того факта, что журналистика съ одинаковымъ радушіемъ привѣтствовала открытіе? и простого танцевальнаго собранія, и благотворительнаго общества, и какой нибудь технической ассоціаціи, видно было, что ее не столько интересуетъ цѣль образующагося общества, сколько его наружная сторона. Она привѣтствовала всякое общество за то только, что оно "общество", то есть учрежденіе, возникшее но частной иниціативѣ, состоящее изъ извѣстнаго числа членовъ и имѣющее утвержденный уставъ. Благодаря такому отношенію журналистики, учредители и члены "обществъ" сами стали смотрѣть на себя какъ на настоящихъ общественныхъ дѣятелей и считали своимъ долгомъ извѣщать Россію о каждомъ вновь возникающемъ обществѣ, какъ бы ни была мизерна его цѣль. Такимъ путемъ образовалась привычка считать дѣломъ величайшей важности то, что въ большинствѣ случаевъ не имѣло даже никакого смысла -- и общества стали распространяться по Россіи съ удивительною быстротою. Кромѣ содѣйствія со стороны печати, развитію ихъ много способствовала томящая провинціаловъ скука и однообразіе жизни. Оттого-то больше всего посчастливилось такъ называемымъ "дамскимъ благотворительнымъ обществамъ". Эти общества представляли прекрасный поводъ для устройства любительскихъ спектаклей, баловъ, маскарадовъ, давая такимъ образомъ скучающимъ провинціаламъ случай -- веселиться не безъ пользы для страдающей братіи.

Но съ тѣхъ поръ, какъ стало извѣстно о намѣреніи правительства образовать земскія учрежденія, "общества" мало по малу начали отступать въ глазахъ литературы на второй планъ и наконецъ совершенно изчезли изъ виду. Сравнительно съ тѣми ожиданіями, какія возбудили земскія учрежденія, "общества", не имѣвшія никакого офиціальнаго значенія, показались черезъ-чуръ мизерными, чтобъ о нихъ стоило много распространяться -- и журналистика впала въ противоположную крайность: она совершенно перестала о нихъ говорить.

Однакожъ, земскія учрежденія, которыя, особенно въ своемъ первоначальномъ видѣ, представлялись опасными конкурентами для "обществъ", не помѣшали имъ не только продолжать свое существованіе, но даже увеличиваться въ числѣ. Въ настоящее время ихъ такое огромное количество, что мы не взяли бы на себя труда собрать даже поверхностныя свѣденія о всѣхъ существующихъ у насъ обществахъ. Ламъ нерѣдко приходится встрѣчать названія такихъ обществъ, о существованіи которыхъ мы и не подозрѣвали, но которыя, между тѣмъ, основаны уже нѣсколько лѣтъ назадъ. Одно только мы можемъ утверждать положительно: что теперь трудно найти какую нибудь сферу человѣческой дѣятельности, среди которой не успѣло бы уже образоваться соотвѣтствующее общество. Филантропія, какъ извѣстно, развела ихъ наибольшее количество, свѣтское и духовное просвѣщеніе также не мало, сельское хозяйство -- также, музыка и живопись -- также, юстиція -- также, медицина также, почти всѣ другія науки -- также, словомъ, трудно придумать какую нибудь отрасль знаній или практической дѣятельности? въ области которой не существовало бы покрайней мѣрѣ одного общества. Напротивъ, образованы даже такія общества, которыя трудно подвести подъ какую-нибудь опредѣленную рубрику человѣческой дѣятельности, какъ напримѣръ, Общество покровительства животнымъ, Московское общество хоругвеносцевъ въ Кремлѣ и многія другія. Учрежденіе обществъ сдѣлалось просто всероссійскою страстью, которая проникла во всѣ слои населенія. Они начали устраиваться въ такихъ сферахъ я по такимъ предметамъ, которые, повидимому, нисколько въ обществахъ не нуждаются. Мы, напримѣръ, помнимъ, что двѣнадцать пензенскихъ чиновниковъ вѣдомства министерства юстиціи подали куда слѣдуетъ просьбу о дозволеніи имъ образовать "юридическое общество" съ цѣлью изучать "теоретически и практически отечественное законодательство". Почему господамъ пензенскимъ чиновникамъ показалось, что изучать отечественное законодательство можно только посредствомъ юридическаго общества -- понять довольно трудно, тѣмъ болѣе, что чиновники одного и того же вѣдомства и такъ составляютъ изъ себя въ нѣкоторомъ родѣ общество. Мы думаемъ, что этотъ нѣсколько странный фактъ только и можно объяснить безсознательнымъ желаніемъ во что бы то ни стало учредить хоть какое нибудь общество.

Кромѣ двухъ упомянутыхъ нами причинъ, успѣху въ Россіи "обществъ" много способствовало еще одно важное обстоятельство, именно, что иниціатива нѣкоторыхъ изъ нихъ принадлежала лицамъ, поставленнымъ болѣе или менѣе высоко въ провинціи, напримѣръ, супругамъ начальниковъ губерній, предводителями" дворянства, предводительшамъ и тому подобнымъ лицамъ. Этимъ происхожденіемъ многихъ обществъ объясняются тѣ противоположныя явленія въ ихъ дѣятельности, которыя не разъ подавали поводъ къ насмѣшкамъ со стороны сатирической печати и къ горькимъ сѣтованіямъ со стороны печати не сатирической. Эти противоположныя явленія состоятъ главнымъ образомъ въ томъ, что не смотря на большое число существующихъ у насъ обществъ, ни одно изъ нихъ не оказало до сихъ поръ сколько нибудь удовлетворительныхъ результатовъ и ни одно не можетъ считаться сколько нибудь серьезнымъ дѣломъ. Это странное противорѣчіе не можетъ не броситься въ глаза всякому постороннему наблюдателю, а между тѣмъ оно объясняется весьма просто. Никто изъ членовъ существующихъ у насъ обществъ не принималъ и не принимаетъ въ нихъ участія сознательно; всѣ идутъ въ члены или потому, что не идти "неловко", если приглашаютъ почтенныя лица, или изъ смутнаго сознанія, что всякое общество есть вещь полезная, достойная поддержки и уваженія.

Всѣ существующія у насъ общества можно раздѣлить на двѣ группы тѣ, въ которыхъ денежныя дѣла стоятъ на первомъ планѣ; какъ напримѣръ, общества фититропическія, и тѣ, въ которыхъ главная цѣль -- чисто научная. Познакомившись даже въ общихъ чертахъ съ дѣятельностью тѣхъ и другихъ, не трудно замѣтить ихъ главнѣйшія особенности. Филантропическія общества обыкновенно привлекаютъ къ себѣ значительное число членовъ, которые мало по малу дѣлаются совершенно равнодушными къ принятымъ на себя обязанностямъ, и всѣ дѣла общества переходятъ въ руки предсѣдателя и я и предсѣдательницы, которые, такимъ образомъ становятся полновластными распорядителями общественныхъ капиталовъ. На общій собранія такихъ обществъ являются обыкновенно нѣсколько человѣкъ, большею частію близкихъ знакомыхъ предсѣдателей, выслушиваютъ короткій отчетъ и выражаютъ свое одобреніе громкими рукоплесканіями, послѣ чего мирно расходятся по домамъ. Тѣмъ дѣло и кончается.

Общества, преслѣдующія научныя цѣли, отличаются совершенно инымъ характеромъ. Здѣсь члены относятся съ большимъ вниманіемъ къ своему дѣлу, потому что оно больше ихъ интересуетъ. Ни одно изъ существующихъ у насъ этого рода обществъ не пользуется никакими особенными привилегіями, которыя давали бы имъ какое нибудь практическое значеніе, но въ нихъ сходятся люди, высказывающіе свои взгляды на тѣ или другіе общественные вопросы; въ этомъ собственно и заключается цѣль такихъ обществъ, какъ вольное экономическое, сельско-хозяйственное, общество исторіи и древностей и т. л.. Членовъ привлекаетъ сюда возможность высказать передъ извѣстнымъ числомъ слушателей свои, такъ называемые, "взгляды" и вообще поупражняться въ словоговореніи. Петербургъ очень богатъ людьми, уважающими подобное занятіе, и потому-то въ немъ существуетъ большое число подобнаго рода обществъ. Но несмотря на продолжительное существованіе нѣкоторыхъ изъ нихъ -- полезныхъ результатовъ отъ ихъ дѣятельности никто не замѣчаетъ. Наиболѣе откровенныя изъ нихъ сами въ этомъ сознаются. Напримѣръ, въ началѣ минувшаго года, Русское техническое общество, ври обзорѣ своей годичной дѣятельности, выразилось слѣдующимъ образомъ: "содѣйствіе къ распространенію техническаго образованія въ Россіи (что составляетъ одну изъ главныхъ задачъ общества), если и не выразилось никакими положительными фактами, но тѣмъ не менѣе не осталось мертвою буквою въ уставѣ. Подробныя соображенія по этому важному вопросу будутъ вскорѣ представлены на обсужденія въ обществѣ".

И подобными "соображеніями" нерѣдко ограничивается вся дѣятельность обществъ.

Для болѣе близкаго ознакомленія читателей съ дѣятельностью этого рода обществъ, мы укажемъ на то, какимъ образомъ происходятъ разсужденія, напримѣръ, въ вольномъ экономическомъ обществѣ. Такъ, одно изъ послѣднихъ его собраніи, созванное, какъ сказано въ объявленіи, "для обсужденія разныхъ вопросовъ", занималось слушаніемъ трактата какого-то помѣщика о томъ, какъ выразительны нѣкоторыя русскія пословицы и какъ неблагоразумны сотрудники газетъ и журналовъ, толкующіе о незнакомыхъ имъ предметахъ, въ родѣ сельскаго хозяйства, бита помѣщиковъ и т. п. Другой членъ разсуждалъ о томъ, что въ Россіи можетъ опять случиться голодъ, еще, пожалуй, сильнѣе прошлогодняго; но отъ какихъ коронныхъ причинъ зависитъ его возможность и чѣмъ можно его предотвратить -- это для слушателей осталось неизвѣстнымъ.

Но мы оставимъ въ сторонѣ случайныя разсужденія, составленныя на случайныя и произвольныя темы; мы возьмемъ болѣе серьезные дебаты но общему вопросу, напримѣръ, по вопросу о пьянствѣ въ Россіи, возбужденному въ обществѣ сельскихъ хозяевъ Этотъ вопросъ былъ поставленъ совершенно опредѣленнымъ образомъ: увеличилось ли пьянство въ Россіи за послѣднее пятилѣтіе?

Одинъ изъ ораторовъ, г. Скальковскій, развиваетъ ту мысль, что пьянство увеличилось; "не отрицая нашего прогресса", г. Скальковскій высказываетъ убѣжденіе, что "положеніе русскаго народа рядомъ благодѣтельныхъ реформъ послѣдняго времени значительно улучшилось", но что оно могло бы улучшиться еще больше, еслибъ не мѣшала "сердитая дешевка". Россія ростетъ не но днямъ, а но часамъ -- такъ заключилъ свою рѣчь г. Скальковскій, "и если черезъ триста лѣтъ пропьется она кругомъ, то, пожалуй, пропьетъ полъ свѣта, и будетъ тогда на земномъ шарѣ три элемента: въ океанѣ морская вода, а на сушѣ съ одной стороны сивуха. а съ другой американское виско".

Г. Фонъ-Пушенъ не соглашается съ своимъ сочленомъ и доказываетъ. что народъ не пьетъ въ настоящее время больше, чѣмъ пилъ прежде. Если же въ нѣкоторыхъ мѣстахъ онъ и пьянствуетъ, то не но своей винѣ. Отучить его отъ пьянства можно двумя путями: во-первыхъ, строго наблюдая за нравственностью тѣхъ лицъ, которыя берутъ патенты, и во-вторыхъ, преобразовавъ кабаки въ харчевни и постоялые дворы.

Слѣдующій ораторъ, г. Савельевъ, прямо начинаетъ свою рѣчь заявленіемъ, что онъ "вовсе не желаетъ возражалъ двумъ блестящимъ ораторамъ, произнесшимъ двѣ предыдущія рѣчи"; онъ только какъ человѣкъ, живущій въ народѣ, позволяетъ себѣ сдѣлать нѣсколько практическихъ замѣчаній. Онъ высказываетъ ту мысль, что если народъ и пьянствовалъ въ послѣднее пятилѣтіе, то только потому, что "праздновалъ свой великій праздникъ"; но что современемъ, отпраздновавъ совершенно этотъ праздникъ, онъ, на. конецъ, угомонится и начнетъ пить благоразумно.

Г. Кокоревъ заявляетъ, что онъ совсѣмъ не приготовился участвовать въ преніяхъ по столь обширному вопросу, какъ вопросъ о пьянствѣ. Поэтому, уступая только просьбѣ нѣкоторыхъ членовъ и не касаясь сущности этого вопроса, онъ заявляетъ, что "кабакъ какъ тѣнь гоняется за труженикомъ и рабочимъ", что но этому не мѣшало бы эту тѣнь "пришибить рублемъ въ пользу земства и городовъ", то есть, говоря по просту, обложить кабаки особымъ налогомъ, сверхъ существующихъ уже въ настоящее время.

Наконецъ, г. Скальковскій заключаетъ "пренія" заявленіемъ, что вопросъ о пьянствѣ нельзя разрѣшить путемъ ариѳметическихъ цифръ, но что для этого необходимо самое разностороннее изученіе русской жизни.

Что же дальше? А дальше предсѣдатель заявляетъ, что "такъ какъ нѣтъ болѣе желающихъ говорить, то засѣданіе закрывается".

Мы спрашиваемъ, чѣмъ отличаются тѣ пренія, сущность которыхъ мы сейчасъ изложили, отъ обыкновенной журнальной или газетной полемики? Мы думаемъ, что напротивъ, полемика газетная имѣетъ положительное преимущество передъ той, какая происходила въ обществѣ сельскихъ хозяевъ -- уже по тому одному, что въ печати нельзя отговариваться неприготовленностью возражать, какъ это сдѣлалъ г. Кокоревъ. Затѣмъ, другое важное преимущество состоитъ въ томъ, что при полемикѣ печатной не нужно тратить столько времени, сколько требуетъ полемика устная, въ которой ораторъ заранѣе составляетъ свои рѣчи и потомъ произноситъ ихъ въ собраніи. Что же касается до практическихъ результатовъ той и другой полемики, то условія ихъ совершенно одинаковы: и та, и другая можетъ не дать, въ концѣ концовъ, ровно ничего. При чемъ же тутъ остается Общество? Очевидно, что оно оказывается только средствомъ для господъ ораторовъ прочитать свои произведенія самолично, для практики въ ораторскомъ искусствѣ.

Чтобы показать, что приведенныя нами пренія не составляютъ случайности, мы познакомимъ читателей съ преніями въ томъ же собраніи, происходившими годъ назадъ, по другому, не менѣе важному, вопросу -- о сельско-хозяйственномъ образованіи въ Россіи. Вотъ сущность длинныхъ рѣчей по этому вопросу, произнесенныхъ различными ораторами.

Г. Совѣтовъ предлагаетъ обществу постановить, что для развитія въ Россіи сельско-хозяйственныхъ знаній, необходимо, чтобы правительство и частныя общества позаботились о мѣрахъ, "могущихъ и помѣщику, и крестьянину показать выгодность примѣненія научныхъ знаній въ хозяйствѣ", другими словами: вызвать въ массѣ земледѣльцевъ "вѣру въ науку".

Г. Энгельгардтъ, развивая ту же мысль, заявляетъ, что для успѣховъ сельскаго хозяйства въ Россіи, необходимо нынѣшній холодный сельско-хозяйственный музей обратить въ теплый, потому что, по причинѣ холода, въ немъ теперь невозможно читать лекцій. Но когда лекціи будутъ читаться, тогда ихъ будутъ слушать всѣ тѣ, которымъ невозможно посѣщать спеціальныя учебныя заведенія, а это повліяетъ самымъ выгоднымъ образомъ на распространеніе въ Россіи сельско-хозяйственныхъ знаній.

Г. Арнольдъ, послѣ довольно продолжительныхъ разсужденій, былъ остановленъ предсѣдателемъ, такъ какъ онъ говорилъ собственно объ образованіи лѣсничихъ. На замѣчаніе предсѣдателя, что вопросъ долженъ разсматриваться въ общихъ чертахъ, г. Арнольдъ отвѣтилъ, что онъ въ такомъ случаѣ умолкаетъ.

Г. Лоде возражалъ г. Совѣтову, который, но мнѣнію оратора, смѣшалъ въ своей рѣчи образцовыя фермы съ сельско-хозяйственными школами. Въ заключеніе, г. Лоде -- Богъ знаетъ для чего напомнилъ г. Совѣтову извѣстное изрѣченіе, что la critique est aisé, mais Part est difficile.

Г. Стебутъ доказываетъ, что сельски-хозяйственныя школы, образуя агрономовъ, не могутъ поручиться за прочность ихъ практическихъ познаній. Все, что можетъ сдѣлать заведеніе, это -- содѣйствовать оканчивающимъ въ немъ курсъ пріобрѣсти практику у кого нибудь изъ сельскихъ хозяевъ. Что же касается аттестаціи, удостовѣряющей практическую зрѣлость воспитанниковъ -- заключилъ ораторъ -- то она должна быть лучше предоставлена самимъ землевладѣльцамъ. Самъ же онъ не рѣшается предлагать въ этомъ отношеніи какихъ либо мѣръ, такъ какъ такія мѣры "лучше могутъ быть соображены людьми болѣе опытными въ этомъ дѣлѣ".

Когда, въ заключеніе, предсѣдатель сталъ резюмировать происходившія передъ нимъ пренія, то высказалъ слѣдующій замѣчательный приговоръ, который мы приведемъ слово въ слово. "Мы не имѣемъ законодательной власти, сказалъ онъ; значитъ, предположенія наши и убѣжденія не суть еще такого рода, чтобы дать намъ право надѣяться на непремѣнное приведете въ исполненіе нашихъ, хотя и единогласныхъ, постановленій. Но еслибъ даже мы имѣли эту власть, то является еще препятствіе -- это то, что мы не обладаемъ средствами, необходимыми для осуществленія нашихъ мыслей. Нужныя средства, собственно денежныя, не находятся въ нашемъ распоряженіи. Мы не можемъ даже ручаться за то, что общества и члены, которыя сочувствовали бы намъ, употребили бы на наше дѣло свои матеріальныя и нравственныя силы. Велъ увѣренности въ энергіи и дѣятельности всѣхъ и каждаго, исполненіе не въ нашихъ рукахъ". Каковъ же можетъ быть результатъ происходившихъ преній? Тотъ, отвѣчаетъ предсѣдатель, что мысль будетъ пущена въ обращеніе, и что желающіе могутъ ею воспользоваться. Но опять-таки, при чемъ же тутъ Общество? Пускать мысль въ обращеніе можно инымъ, болѣе удобнымъ, путемъ -- посредствомъ печати, и мы никакъ не можемъ понять, почему господа члены предпочитаютъ этому простѣйшему способу, способъ болѣе сложный и менѣе удобный. Мы поняли бы преимущество устной полемики передъ печатной, еслибъ она приводила къ какимъ нибудь единогласнымъ выводамъ; но во всѣхъ обществахъ члены всегда считаютъ себя на столько самостоятельными лицами, что одно самолюбіе не дозволитъ имъ отказаться отъ своего мнѣнія и согласиться съ мнѣніемъ противника. Такъ дѣйствительно случилось и въ томъ собраніи, о которомъ мы сейчасъ говорили. Предсѣдателю, резюмируя пренія, пришлось перечислять каждое изъ нихъ порознь, не имѣя возможности сдѣлать какія нибудь общіе выводы. Члены сошлись на одномъ только предложеніи: разослать стенографическіе оттиски засѣданій во всѣ сельскохозяйственныя общества и собранія и представить такіе же оттиски въ министерства государственныхъ имуществъ и народнаго просвѣщенія. Вотъ и все.

Представленные нами примѣры преній и разсужденій взяты изъ дѣятельности такихъ обществъ, которыя, сравнительно со всѣми другими подобнаго же рода, должны считаться наилучшими и, такъ сказать, образцовыми, потому что они находятся отчасти въ исключительномъ положеніи. И если ихъ дѣятельность оказывается совершенно не замѣтною но результатамъ и почти никого не интересующею, то чего же можно ожидать отъ остальныхъ обществъ?

Нѣкоторое счастливое исключеніе изъ нихъ составляли такъ называемое "Педагогическое собраніе", существующее въ Петербургѣ. Цѣль его хотя тоже заключается въ словоговореніи, деликатно называемомъ "обмѣномъ мыслей", но здѣсь она могла бы давать болѣе практическіе результаты, еслибъ тому не препятствовали нѣкоторыя постороннія обстоятельства. Дѣятельность педагога, какъ извѣстно, обусловливается главнымъ образомъ тѣмъ методомъ, который онъ себѣ усвоилъ въ преподаваніи; поэтому, заявлять удобства и недостатки того или другаго метода въ кругу педагоговъ и вообще лицъ, интересующихся воспитаніемъ-*-дѣло очень полезное. И дѣйствительно, года три назадъ, педагогическое собраніе интересовало многихъ, потому что въ немъ обсуждались вопросы первостепенной важности, какъ напримѣръ, вопросъ о преимуществахъ реальнаго и классическаго образованія. Зала собранія посѣщалась огромнымъ числомъ лицъ, даже не принадлежащихъ къ педагогическому сословію, которыя тѣмъ не менѣе съ величайшимъ интересомъ слѣдили за преніями. Эти пренія были тѣмъ интереснѣе, что педагоги, высказывая свои взгляды на разные педагогическіе вопросы, чувствовали себя совершенію свободно и не стѣснялись откровенію выражать свои педагогическія убѣжденія. Но скоро такая откровенность сдѣлалась рѣдкою въ собраніи, и многіе преподаватели начали имѣть въ виду уже на интересъ педагогики, а свой собственный интересъ. Съ тѣхъ поръ собраніе запустѣло и обратилось въ обыкновенную "говорильню", не способную дать никакихъ практическихъ результатовъ.

Перейдемъ теперь къ обществамъ другого родъ въ которыхъ денежныя дѣла играютъ важную роль. Отличительная черта подобныхъ обществъ, какъ мы уже замѣтили, состоитъ въ томъ, что мало но малу господа предсѣдатели захватываютъ власть и деньги въ свои руки и становятся полновластными хозяевами подобныхъ обществъ. Не желая основывать наши разсужденія на слухахъ или неопредѣленныхъ документахъ, мы пройдемъ молчаніемъ множество фактовъ подобнаго рода, извѣстныхъ намъ не достаточно хорошо и будемъ говорить только о фактахъ вполнѣ достовѣрныхъ. Такимъ фактомъ можно, напримѣръ, считать "дѣло Русскаго купеческаго общества для взаимнаго вспоможенія съ бывшими членами конторы и комитета этого общества". Это дѣло производилось недавно въ петербургскомъ окружномъ судѣ по иску повѣреннаго Русскаго купеческаго общества, г. Спасовича. I'. Снасовичъ взыскивалъ съ бывшихъ членовъ конторы и членовъ наблюдательнаго комитета тринадцать тысячъ убытку, понесеннаго обществомъ благодаря нераспорядительности и упущеніямъ со стороны упомянутыхъ членовъ. Г. Спасовичъ началъ свою рѣчь слѣдующими словами, прекрасно характеризующими всѣ наши общества.

Разбирается нынѣ, сказанъ онъ, одинъ изъ грустныхъ фактовъ жизни общественной. Возникаетъ учрежденіе; оно утверждается правительствомъ въ виду тѣхъ благихъ цѣлей, которыя оно намѣрено осуществить. Къ самомъ дѣлѣ, цѣли самыя благія, какія только можно себѣ представить: призрѣніе дряхлыхъ, помощь бѣднымъ, выдача приданныхъ бѣднымъ невѣстамъ, воспитаніе сиротъ и бѣдныхъ дѣтей. Это одна сторона дѣла, сторона благотворительная; на нее уходитъ половина собираемыхъ съ членовъ денегъ. Другая сторона дѣла -- житейски-эстетическая, увеселительная. Нанимается огромное помѣщеніе, устраивается читальня, залы, даются балы, маскарады, концерты, гдѣ тысячи семействъ могутъ найти приличное развлеченіе... Но подобнымъ учрежденіемъ у насъ труднѣе успѣвать, чѣмъ гдѣ бы то ни было въ другой странѣ. Только что возникло у насъ подобное учрежденіе, тотчасъ же являются причины, подтачивающія ихъ въ самомъ корнѣ и заставляющія ихъ гнить и разлагаться. Наша нравственная распущенность, отсутствіе выдержки, неумѣнье относиться къ дѣлу берутъ свое, и вмѣсто невиннаго развлеченія выходятъ скандалы, вмѣсто экономіи и порядка -- беззаботное расточеніе средствъ и денегъ общества. Такова судьба весьма многихъ нашихъ клубовъ, такова судьба и Русскаго купеческаго общества для взаимнаго вспоможенія. Нѣкоторые изъ этихъ клубовъ тотчасъ по возникновеніи сбились съ прямого пути, дали у себя укорениться разнымъ злоупотребленіямъ, безпорядкамъ и вреднымъ обычаямъ; въ другихъ не обошлось безъ борьбы, и люди, иначе смотрѣвшіе на -дѣло, болѣе строго, болѣе серьозно относящіеся къ нему, общими силами постарались противодѣйствовать злу, поставить учрежденіе на настоящій путь. Это-то именно и случилось съ Русскимъ купеческимъ обществомъ.

Въ какой степени виновны тѣ члены, съ которыхъ взыскивало купеческое общество -- мы не знаемъ, потому что хотя судъ и отказалъ въ искѣ г. Спасовичу, но не вслѣдствіе неправоты его иска, а потому, что у г. Спасовича не оказалось, по мнѣнію суда, законнаго полномочія на веденіе этого дѣла. Такимъ образомъ, говоря казеннымъ языкомъ, судъ не разсматривалъ этого дѣла по существу. По въ настоящее время для насъ и не важно то или другое рѣшеніе суда. Для насъ гораздо интереснѣе тотъ взглядъ на свои обязанности, который выразили отвѣтчики черезъ своего повѣреннаго. Этотъ повѣренный утверждалъ, что еслибъ члены конторы знали, что они могутъ подвергаться денежной отвѣтственности за нераспорядительность, когда упущенія ихъ найдены не комитетомъ, а особенною ревизіонною коммисіею (какъ будто не все равно, кто бы ни открылъ злоупотребленія!), то они ни за что не рѣшились бы принять на себя обязанности членовъ конторы. Всѣ они, продолжалъ утверждать повѣренный отвѣтчиковъ, люди занятые, ни имѣющіе ни времени, ни возможности вести дѣла такъ, чтобы въ ихъ распоряженіяхъ строгая ревизіонная комиссія не открыла упущеній. Ту же самую мысль высказали и сами отвѣтчики, напечатавшіе въ газетахъ особое объясненіе въ отвѣтъ на рѣчь г. Спасовича. Изъ этихъ словъ совершенно ясно видно, что члены конторьт смотрѣли на отправленіе своихъ обязанностей какъ на особую честь, оказываемую ими обществу, распорядителями котораго они состояли, и подобный взглядъ весьма распространенъ во всѣхъ почти управленіяхъ и директоріяхъ нашихъ обществъ.

Другой фактъ еще болѣе любопытенъ и тоже вполнѣ достоверенъ, потому что мы имѣли случай наблюдать его собственными своими глазами. Мы говоримъ о послѣднемъ засѣданіи такъ называемаго "филантропическаго общества попечительства гувернантокъ въ Россіи". Въ числѣ основателей этого общества встрѣчаются лица, самыхъ разнообразныхъ званій. Здѣсь есть и пасторы, и тайные совѣтники, и содержательницы пансіоновъ, и доктора медицины; есть даже "Генералъ -- суперинтендантъ, президентъ евангелической лютеранской консисторіи". Можетъ быть благодаря именно такой разнохарактерности основателей, и вмѣстѣ съ тѣмъ благотворительной цѣли общества, число его членовъ въ настоящее время весьма значительно. Не менѣе значительно число и членовъ-гувернантокъ, которыя, вслѣдствіе всѣмъ извѣстной печальной обстановки своего занятія, охотно примыкаютъ ко всякому учрежденію, имѣющему въ виду улучшеніе ихъ жизни.

Уставъ этого общества обставленъ всѣми формальностями, на которыя всегда такъ щедры составители подобныхъ уставовъ. Здѣсь мы находимъ и "правленіе", состоящее изъ одинадцати членовъ, въ томъ числѣ и "наблюдательный комитетъ", и правила объ отчетности, и подробныя главы "о правахъ и обязанностяхъ", словомъ все, чего требуетъ всякій "приличный" уставъ совершенно приличнаго и вполнѣ благонамѣреннаго общества. Цѣль общества, какъ сказано въ уставѣ, заключается въ томъ, чтобы безвозмездно доставлять гувернанткамъ и учительницамъ мѣста, выдавать денежныя ссуды и единовременныя пособія, имѣть библіотеку для ознакомленія воспитательницъ съ лучшими педагогическими сочиненіями, и наконецъ пріютъ, чтобы доставлять гувернанткамъ, не имѣющимъ мѣстъ, порядочное и дешевое содержаніе. Особенность устава, о которомъ мы говоримъ, заключается въ томъ, что онъ назначаетъ директрисѣ особенное вознагражденіе и даже, при извѣстныхъ обстоятельствахъ, предоставляетъ ей право пользоваться безплатнымъ помѣщеніемъ въ квартирѣ общества. Обязанность директрисы заключается въ томъ, чтобы замѣнять предсѣдателя, въ случаѣ его отсутствія, присутствовать при пріемѣ лицъ, желающихъ нанять гувернантокъ и при пріемѣ самихъ гувернантокъ, желающихъ пріобрѣсти мѣста, вскрывать всѣ поступающіе на имя общества пакеты, и наконецъ, завѣдывать библіотекой и пріютомъ. Въ заключеніе, намъ необходимо упомянуть, что но уставу, каждый годъ должны происходить общія собранія, которымъ предоставлены права всѣхъ вообще собраній и которыя, между прочимъ, посредствомъ закрытой баллотировки производятъ выборъ должностныхъ лицъ.

Изъ сдѣланнаго нами очерка видно, что "общество" составляютъ какъ посторонніе члены, сочувствующіе его цѣлямъ, такъ и члены гувернантки. Еслибъ не было послѣднихъ, которыя весьма близко заинтересованы въ дѣлахъ общества, то эти дѣла текли бы тѣмъ мирнымъ и безмятежнымъ путемъ, какимъ обыкновенно текутъ дѣла разныхъ филантропическихъ обществъ. Но тутъ обстоятельства сложились нѣсколько иначе, и за директрисою самъ собою установился бдительный надзоръ со стороны членовъ-воспитательницъ. Имъ были подробно извѣстны всѣ ея распоряженія" и потому-то въ публикѣ стали ходить очень странные слухи. Слухи эти необходимо должны были разрѣшиться на общемъ собраніи. Однакожъ, давно ожидаемое собраніе не созывалось и было созвано только тогда, когда неудовольствіе гувернантокъ приняло слишкомъ серьезные размѣры. Въ газетахъ появилось, наконецъ, извѣстіе объ общемъ собраніи, съ назначеніемъ дня, часа и мѣста, гдѣ оно должно было происходить.

Здѣсь мы позволимъ себѣ войти въ нѣкоторыя подробности относительно этого общаго собранія. Подробности, хотя повидимому и слишкомъ мелкія, интересны въ двухъ отношеніяхъ: во-первыхъ, они нужны намъ какъ характеристика дѣятельности нашихъ обществъ; во-вторыхъ, почти ни одна газета по непонятной для насъ причинѣ, не сказала ни слова объ этомъ замѣчательномъ общемъ собраніи, не напечатало даже тою отчета, который читался въ собраніи, хотя это давно уже вошло въ обычай у всѣхъ почти обществъ.

Несмотря на напечатанное въ газетахъ извѣстіе о днѣ и часѣ собранія, въ той части публики, которая интересовалась дѣлами общества, прошелъ слухъ, что собраніе по неизвѣстнымъ причинамъ не состоится. Дѣйствительно, войдя въ помѣщеніе, гдѣ должно было происходить засѣданіе, мы увидѣли, что прежній часъ измѣненъ и назначенъ другой, хотя объ этомъ печатно не было заявлено. Сдѣлано-ли это съ какой нибудь цѣлью -- мы не знаемъ, но дѣло въ томъ, что очень многіе изъ пріѣхавшихъ въ собраніе, узнавъ о неожиданной отсрочкѣ, или не хотѣли или не могли дожидаться и разъѣхались по домамъ. Такимъ образомъ, изъ четырехсотъ членовъ, въ. собраніе явилось не болѣе сорока, то есть, всего десятая часть. А такъ какъ но уставу общее собраніе считается состоявшимся, если явится хоть тридцать членовъ, то и это собраніе состоялось.

Зала собранія представляла восхитительное, чисто семейное зрѣлище. Г-жа директриса, расхаживая между рядами стульевъ, привѣтствовала знакомыхъ, знакомилась съ незнакомыми, однихъ спрашивала о здоровьи, другимъ любезно предлагала сѣсть поближе, на лучшее мѣсто. Съ гувернантками она обращалась матерински-покровительственно, такъ что тѣ краснѣли, а нѣкоторыя невольно дѣлали реверансъ передъ заботливой maman. Словомъ, это было не собраніе, а милая семья, надъ которой бодрствовало недремлющее око хозяйки.

Но не смотря на такую привѣтливость директрисы и чисто-семейный характеръ собранія, многіе изъ присутствующихъ съ нетерпѣніемъ ждали годичнаго отчета, ради котораго собственно они и явились. Наконецъ, послѣ долгаго, томительнаго ожиданія, на кафедрѣ появилось одно лице и стало читать не то педагогическую лекцію, не то проповѣдь, не то отчетъ. Началась эта рѣчь какъ будто краткимъ отчетомъ, затѣмъ перешла въ лекцію и закончилась проповѣдью. Ораторъ развивалъ ту мысль, что воспитаніе есть трудъ почтенный во всѣхъ отношеніяхъ; поэтому гувернантки и воспитательницы исполняютъ вполнѣ высокое назначеніе женщины. Напрасно говорятъ, что женщинѣ необходимы тѣ и другія права, -- въ качествѣ воспитательницы она не нуждается ни въ какихъ правахъ, и даже образованіе, которое дало бы ей больше, чѣмъ нужно для воспитательницы, есть излишняя и вредная роскошь. Въ доказательство своихъ положеній, ораторъ ежеминутно ссылался на разные духовные авторитеты и приводилъ изъ нихъ цитаты.

Послѣ этой рѣчи, одинъ изъ членовъ правленія заявилъ, что такъ какъ необходимо выбрать одного члена на мѣсто выбывшаго изъ правленія, то онъ. съ своей стороны, не считаетъ никого столько способнымъ для этого, какъ только что читавшій ораторъ. Забывъ тотъ параграфъ устава, но которому баллотировка въ члены правленія производится закрытыми записками, членъ просто спросилъ, одобряетъ ли собраніе его рекомендацію. Собраніе единогласно молчало. По толкованію члена, это значило, что рекомендація его одобрена; тогда онъ попросилъ всѣхъ встать -- и баллотировка состоялась.

Затѣмъ на кафедру взошелъ, если не ошибаемся, дѣлопроизводитель собранія и прочиталъ годичный отчетъ. Этотъ отчетъ, какъ мы сказали, подобно прошлогоднему, не появился въ печати, а потому мы лишены теперь возможности привести изъ него какія нибудь цифры. Помнимъ только, что отчетъ произвелъ на насъ самое благопріятное впечатлѣніе. Въ немъ говорилось, что общество быстро идетъ къ лучшему, что число его членовъ постоянно увеличивается, что гувернантки чуть не молятся на директрису общества, которая оказываетъ имъ такъ много содѣйствія въ ихъ печальной жизни. Отчетъ подробно перечислилъ, сколько одѣялъ принесено въ даръ обществу директрисой и вообще указалъ всѣ тѣ факты, въ которыхъ наглядно выразилась заботливость директрисы объ интересахъ общества. Основываясь на этихъ фактахъ, дѣлопроизводитель предложилъ: выразить г-жѣ директрисѣ совершенную признательность со стороны общаго собранія. Это предложеніе было встрѣчено нѣсколькими аплодисментами -- и собраніе готово уже было разойтись съ самыми свѣтлыми надеждами на дальнѣйшее процвѣтаніе общества подъ мудрымъ управленіемъ директрисы.

Но вдругъ, въ этотъ самый моментъ, изъ среды небольшой группы женщинъ, сидѣвшихъ въ сторонѣ, не на почетныхъ мѣстахъ, отдѣляется одна, уже не молодая дама, заявляетъ желаніе сказать нѣсколько словъ, и вслѣдъ за тѣмъ, при всеобщемъ молчаніи и удивленіи нѣкоторыхъ, начинаетъ говорить. Рѣчь ея имѣетъ цѣлью показать, что дѣла общества находятся далеко не въ такомъ блестящемъ положеніи, въ какомъ представляетъ ихъ отчетъ, а, напротивъ, требуютъ самыхъ серьезныхъ улучшеній. По мнѣнію говорившей, гувернантки и вообще воспитательницы такъ сильно нуждаются въ постороннемъ содѣйствіи, что онѣ охотно записались бы всѣ членами общества, еслибъ только дѣла этого общества велись сколько нибудь правильно. Доказательствомъ этого служитъ тотъ фактъ, что въ общество являлось до В,000 воспитательницъ, но въ члены записались только 204. Это зависитъ единственно отъ того, что въ настоящее время постоянно происходятъ произвольныя нарушенія директрисой разныхъ параграфовъ устава. Гакъ, напримѣръ, за рекомендацію обществомъ гувернантокъ положена опредѣленная плата, 5 руб., съ каждаго нанимателя въ пользу общества, а между тѣмъ изъ отчета директрисы за одинъ октябрь мѣсяцъ оказывается слѣдующее: всѣхъ требованій на гувернантокъ было 73; изъ лихъ 42 должны были принести обществу 205 рублей, потому что остальное число требованій было предъявлено членами общества, которые имѣютъ право не платить за рекомендованныхъ имъ гувернантокъ. Между тѣмъ оказывается, что изъ 42 лицъ только 13 показаны уплатившими деньги. Двѣнадцать же требованій подаютъ надежду (?) къ уплатѣ, а семнадцати лицамъ гувернантки рекомендованы совершенно безплатно, "par complaisance", какъ выразилась г-жа директриса въ своемъ отчетѣ. Очевидно, что она, но уставу, не имѣла никакого нрава ни рекомендовать гувернантокъ, такъ сказать, въ кредитъ, да еще въ кредитъ, только "подающій надежду" къ уплатѣ, ни, тѣмъ болѣе, выдумывать какія-то places par complaisance; но сдѣлавши это, она тѣмъ самымъ или нарушила основной параграфъ устава, или не представила всѣхъ собранныхъ денегъ. 11 такимъ образомъ г-жа директриса поступила не только въ теченіи октября мѣсяца, но и за все время существованія общества, то-есть въ теченіи двухъ лѣтъ. Такъ, напримѣръ, по отчетамъ видно, что за 1867 годъ въ кассу общества должно было поступить по крайней мѣрѣ 1,600 рублей сбору за рекомендованнымъ гувернантокъ, а показано всего только 600 рублей; куда дѣвалась остальная тысяча -- неизвѣстно.

Затѣмъ говорившая дама перешла къ расходамъ общества. На основаніи собранныхъ ею совершенно достовѣрныхъ свѣденій, оказалось, что суммы общества расходуются самымъ произвольнымъ образомъ. Такъ, напримѣръ, общество нанимаетъ для себя, въ квартирѣ директрисы у двѣ. меблированныя комнаты средняго размѣра и платитъ за нихъ директрисѣ 600 рублей въ годъ! Далѣе оказывается, что эти комнаты были омеблированы только на половину, и значительная часть мебели куплена также на счетъ общества. По мало того, въ отчетѣ стоятъ даже такіе расходы, какъ переѣздъ директрисы на занимаемую ею теперь квартиру, отопленіе, исправленіе половъ, плата полотеру, водовозу и даже горничной, въ услугахъ которой общество никакимъ образомъ нуждаться не могло.

Далѣе, самымъ важнымъ дѣломъ общества, но мнѣнію говорившей дамы, должно быть устройство пріюта для гувернантокъ. Множество фактовъ подтверждаютъ это. Вотъ, напримѣръ, одинъ изъ такихъ фактовъ, заявленный уже гласно. Г-жѣ Махиной, жившей въ качествѣ наставницы у нѣкоего г. Фрике, было отказано отъ мѣста и предложено немедленно выѣхать изъ дому. Г-жа Михина была въ то время безъ гроша денегъ, такъ какъ хозяева оставались ей должны. Разстроенная всѣми этими непріятностями, г-жа Михина захворала и слегла въ постель Не имѣя здѣсь ни родныхъ, ни знакомыхъ, она просила позволенія хоть отдохнуть немного и нѣсколько оправиться. Но г. Фрике безъ всякихъ церемоній послалъ за городовымъ и отправилъ бывшую наставницу своихъ дѣтей въ участокъ, гдѣ она пробыла, вмѣстѣ съ другими арестантами, цѣлыхъ два дня. Оттуда уже ее отправили въ Обуховскую больницу. Въ виду такихъ фактовъ, правленіе общества, повидимому, сознавало ясно, что необходимо устроить хоть какой нибудь пріютъ для подобнаго рода случаевъ; но устроенный имъ какъ бы временной пріютъ, о которомъ оно заявило даже въ отчетѣ, представляетъ самое плачевное зрѣлище. Пріютъ этотъ состоитъ изъ маленькой комнатки, нанимаемой у какой-то квартирной хозяйки, и разгороженной ситцевой перегородкой на три "угла". Углы эти предоставлены неимѣющимъ мѣста гувернанткамъ, съ платою по пяти рублей въ мѣсяцъ, тогда какъ ихъ гдѣ угодно можно имѣть но два и много но три рубля. Очевидно, что это ни въ какомъ случаѣ не пріютъ.

Въ заключеніе своей рѣчи, говорившая дама предлагала слѣдующее: выставить на видъ директрисѣ отъ лица общаго собранія всѣ сдѣланныя ею упущенія и неисправности; уничтожить такъ называемыя places par complaisance, которыя, впрочемъ, никакимъ параграфомъ устава не разрѣшены; нанимать квартиру для общества прямо отъ домохозяевъ, а не отъ жильцовъ, на что достаточно ассигновать отъ 350 до 400 рублей въ годъ; обязать правленіе непремѣнно печатать каждый годичный отчетъ въ газетахъ, чего до сихъ поръ не дѣлалось вовсе; наконецъ, озаботиться устройствомъ пріюта на лучшихъ основаніяхъ. Хотя въ уставѣ, и сказано, что къ устройству пріюта слѣдуетъ приступить въ такомъ только случаѣ, если основной капиталъ достигнетъ трехъ тысячъ; но, съ одной стороны, временный пріютъ существуетъ уже и теперь, хотя и въ самомъ безобразномъ видѣ, съ другой -- за деньгами дѣло не станетъ; собралось бы въ короткое время и больше трехъ тысячъ, еслибъ только дѣла общества велись правильно.

Рѣчь закончилась слѣдующими словами: "было бы очень прискорбно, еслибъ общество попечительства гувернантокъ послужило новымъ доказательствомъ того, что мы, русскіе, не умѣемъ вести никакого общественнаго дѣла и всякое доброе начинаніе искажаемъ и губимъ въ самомъ зародышѣ. Вотъ почему я считаю долгомъ указать на промахи главнаго нашего дѣятеля, г-жи директрисы, которой хотя и принадлежитъ честь образованія общества, но которая постоянно уклоняется-отъ прямого пути и, какъ мнѣ кажется, смотритъ на нее дѣло какъ на свою собственность, придавая ему какой-то промышленный характеръ,"

Въ отвѣтъ на эту рѣчь раздались громкія рукоплесканія. Но спустя нѣсколько минутъ оказалось, что они были вызваны не общимъ содержаніемъ рѣчи, а только ея заключительными словами, которыя дѣйствительно были произнесены весьма энергично. Такое заключеніе мы выводимъ изъ слѣдующаго когда приведенная рѣчь была окончена и аплодисменты стихли, началъ говорить одинъ изъ членовъ наблюдательнаго комитета. Рѣзкимъ тономъ онъ объяснилъ протестовавшей дамѣ, что она должна была подать свое заявленіе въ наблюдательный комитетъ, а не читать въ общемъ собраніи, что члены не имѣютъ никакого нрава оскорблять (?) директрису -- и тому подобное. И эта рѣчь точно также была встрѣчена рукоплесканіями. Затѣмъ на кафедру взошелъ предсѣдатель Общества, сказалъ нѣчто очень длинное по нѣмецки -- и члены мирно разошлись но домамъ.

Спрашивается, чьи же интересы защищала протестовавшая дама, рѣшившись выступить обличительницей директрисы и наблюдательнаго комитета? И вдругъ, за всѣ ея труды по части собиранія разныхъ обличительныхъ матеріаловъ, за искреннее желаніе пользы Обществу -- члены отвѣчаютъ рукоплесканіями ея оппоненту! И въ числѣ присутствовавшихъ членовъ не нашлось ни одного, который бы поддержалъ смутившуюся женщину и потребовалъ бы баллотировки по тѣмъ предложеніямъ, которыя она сдѣлала! Нѣкоторые члены отговариваются тѣмъ, что въ тонѣ протестовавшей дамы была замѣтна рѣзкость и раздражительность, которыя непріятно подѣйствовали на слушателей. Допустимъ даже, что это справедливо. Но неужели же никто изъ членовъ не могъ сообразить, откуда явилась эта рѣзкость и эта раздражительность? Неужели для слушателей не было ясно, что факты, которые заявляла дама, гораздо рѣзче и возмутительнѣе того тона, какимъ они были заявлены? Очевидно, что ссылки на рѣзкость тона слѣдуетъ считать простой уловкой, за которой скрывается трусость, или полнѣйшее равнодушіе къ своимъ собственнымъ интересамъ. Это доказывается тѣмъ, что возраженіе члена наблюдательнаго комитета, сдѣланное въ очень неделикатной формѣ и отличавшееся не менѣе рѣзкимъ тономъ, удостоилось одобренія со стороны присутствовавшихъ.". Очень можетъ быть, что еслибъ бъ собраніи присутствовало гораздо больше членовъ, то между ними нашлось бы два-три человѣка, готовыхъ поддержать протестовавшую даму. Но въ собраніи, какъ мы сказали, изъ 400 членовъ присутствовали не болѣе сорока -- и предложенія остались неподдержанными.

Почему же,-- спросятъ, можетъ быть, нѣкоторые -- записавшіеся въ Общество члены не являются въ его годичное собраніе? Если они нисколько не сочувствуютъ его цѣлямъ, то зачѣмъ же они записывалась и дали Обществу возможность образоваться? Неужели только для того, чтобы черезъ годъ отдать всѣ дѣла Общества на произволъ двухъ -- трехъ человѣкъ, "смотрящихъ на него какъ на свою собственность и придающихъ ему промышленный характеръ?" Впрочемъ, въ настоящемъ случаѣ это странное противорѣчіе можно хоть нѣсколько объясните тѣмъ предположеніемъ, что между членами есть много такихъ лицъ, которыя только желали помочь Обществу на первыхъ порахъ взносомъ членскихъ денегъ и не разсчитывали принимать въ его дѣдахъ дѣятельное участіе. Но вотъ что странно: тоже самое явленіе повторяется и въ другихъ обществахъ, въ члены которыхъ поступаютъ изъ чистаго денежнаго разсчета. Таково, напримѣръ, потребительное общество "Бережливость". Число его членовъ доходитъ до двухъ съ половиною тысячъ человѣкъ и почти всѣ члены пользуются тѣми выгодами, какія доставляетъ общество, то есть, закупаютъ продукты въ его складахъ и у коммисіонеровъ, пользуясь при этомъ уступкою, А между тѣмъ, на собраніяхъ этого общества рѣдко бываетъ болѣе ста человѣкъ, что по отношенію къ общему числу членовъ составляетъ ничтожный процентъ. Чѣмъ объяснить это явленіе? Непониманіемъ своихъ интересовъ -- трудно, потому что въ настоящемъ случаѣ эти интересы совсѣмъ не такого свойства, чтобы для пониманія ихъ нужно было имѣть слишкомъ много ума; здѣсь они выражаются въ чистыхъ деньгахъ и, слѣдовательно, понятны самому неразвитому человѣку. Причина подобнаго явленія заключается, по нашему мнѣнію, въ томъ, что русское общество съ давняго времени привыкло относиться ко всякимъ общественнымъ начинаніямъ какъ къ пустякамъ, изъ которыхъ не можетъ выйти никакого толку. Намъ не разъ случалось слышать даже отъ тѣхъ членовъ различныхъ обществъ, которые не пропускаютъ ни одного собранія, подобныя фразы: "все это чепуха! Что тамъ ни говорите, а мы къ общественнымъ дѣламъ не способны!" И такъ смотритъ большинство; такъ точно смотрятъ на свое дѣло даже члены земскихъ собраній. Въ прошломъ году мы нарисовали передъ читателями довольно откровенную картину современнаго русскаго земства, которая вполнѣ подтверждаетъ то, что мы сейчасъ сказали. Пока земство заблуждалось на счетъ истиннаго своего значенія въ государствѣ, пока оно мечтало дѣлать великія дѣла -- до тѣхъ поръ оно работало съ лихорадочнымъ усердіемъ. Но какъ только оно испытало двѣ-три неудачи, какъ только юношескія надежды оказались мечтою -- земскіе дѣятели упали духомъ и рѣшили, что "это все пустяки"! Тѣ факты изъ земской дѣятельности, которые мы приводили въ прошломъ году, неимовѣрно быстро увеличиваются въ числѣ; примѣры несостоявшихся собраній но случаю непоявленія гласныхъ становятся болѣе и болѣе многочисленными, и въ печати приходится теперь встрѣчать такія извѣстія, которыя способны оскорбить всякаго, у кого сколько нибудь сохранилось чувство собственнаго достоинства.

Такимъ образомъ, хотя у насъ, повидимому, и развита общественная дѣятельность, хотя у насъ, наряду съ земскими собраніями, существуетъ безконечное множество обществъ, преслѣдующихъ самыя разнообразныя цѣли, но на самомъ дѣлѣ и земство, и общества совершенно сходны между собою въ своемъ безсиліи и неспособности дать какіе нибудь практически-полезные результаты. Одна серія нашихъ обществъ сознательно занимается пустымъ словоговореніемъ, полагая въ этомъ нею свою цѣль; другая -- повидимому, преслѣдуетъ очень важныя задачи, но на самомъ дѣлѣ только подаетъ поводъ къ постояннымъ злоупотребленіямъ, попадая исключительно въ руки предсѣдателей, освобожденныхъ отъ всякаго общественнаго контроля. Давно извѣстно, что гдѣ нѣтъ строгаго контроля, тамъ злоупотребленія неизбѣжны -- и эта истина блистательно подтверждается и на нашихъ обществахъ, и на нашемъ земствѣ. Въ то время, когда суды разсматриваютъ иски новыхъ правленій со старыхъ, когда въ годовыхъ собраніяхъ обществъ заявляются протесты противъ произвола предсѣдателей и директоровъ -- въ то самое время земскія собранія одно за другимъ узнаютъ о громадныхъ растратахъ земскихъ капиталовъ предсѣдателями управъ, и предаютъ ихъ суду. Число такихъ случаевъ также увеличивается съ неимовѣрною быстротою.

Мы, слѣдовательно, находимся въ мірѣ призраковъ. У насъ существуетъ и земство, существуютъ и разнообразныя общества -- и въ то же время ничего подобнаго не существуетъ, или говоря правильнѣе, существуетъ только по названію. Въ чемъ, до настоящаго времени, проявилась дѣятельность земства? Гдѣ результаты долголѣтняго существованія у насъ всевозможныхъ обществъ? Мы не споримъ, отдѣльные и случайные факты найдутся, но они представляютъ такое ничтожное исключеніе, о которомъ невозможно говорить съ серьезнымъ видомъ. Польза этихъ фактовъ имѣетъ, такъ сказать, болѣе теоретическое, чѣмъ практическое значеніе: они показываютъ только, что въ извѣстныхъ случаяхъ иниціатива общественная несравненно плодотворнѣе иниціативы правительственной -- вотъ и все. Но на вопросъ, какую реальную пользу принесло Россіи земство за все время своего существованія, какую пользу принесли ей Общества, можно отвѣчать не колеблясь ровно никакой.

Кого же винить въ этомъ случаѣ? Конечно, мы можемъ винить только общество. Но мы обвиняемъ его не въ томъ, въ чемъ его обвиняютъ обыкновенно,-- не въ томъ, что оно не доразвилось до пониманія своихъ интересовъ, что оно дозволяетъ всѣмъ и каждому вертѣть собою какъ мячикомъ, что у него нѣтъ мужества, энергіи и т. п.-- такія качества пріобрѣтаются не сразу; но мы обвиняемъ его въ томъ, что оно поддерживаетъ иллюзіи и дѣлаетъ какъ бы существующимъ то, чего на самомъ дѣлѣ вовсе не существуетъ. Въ общественныхъ дѣлахъ ничего нѣтъ вреднѣе полу-мѣръ и полу-рѣшеній. Если я считаю себя неспособнымъ быть гласнымъ и отстаивать интересы моихъ избирателей, если я не намѣренъ принимать участія въ Обществѣ, членомъ котораго я дѣлаюсь, то я долженъ отказаться и отъ званія члена, и отъ обязанности гласнаго. Если же я принимаю на себя ту или другую обязанность, то я долженъ исполнять ее честно, вступая въ борьбу со всѣми препятствіями, какія мнѣ встрѣчаются на пути. Я могу оказаться малоспособнымъ къ тому дѣлу, за которое я взялся, у меня можетъ не хватить достаточно сообразительности, чтобъ поступать всегда безъ ошибокъ, но по крайней мѣрѣ я все-таки останусь человѣкомъ честнымъ и не сдѣлаюсь индиферентнымъ.

Къ сожалѣнію, наше общество смотритъ на это дѣло совершенно иначе. Мало того, что въ немъ почти на находится лицъ, честно смотрящихъ на свои общественныя обязанности; но бываютъ даже случаи, гдѣ оно открыто заявляетъ свое неодобреніе такимъ лицамъ, когда они находятся. Недавній случай, бывшій въ Костромѣ при выборѣ мировыхъ судей, лучше всего это подтверждаетъ: передъ началомъ выборовъ; одинъ изъ назначенныхъ къ баллотировкѣ прислалъ заявленіе, что онъ считаетъ себя рѣшительно неспособнымъ исполнять судейскія обязанности. По его все-таки выбрали -- если не въ участковые, то въ почетные мировые судьи, хотя и въ этомъ званіи ему можетъ случиться засѣдать въ мировомъ съѣздѣ и исполнять тѣ обязанности, къ которымъ онъ призналъ себя неспособнымъ.

Но -- спросятъ насъ -- развѣ было бы лучше, еслибъ люди отказывались поступать въ число гласныхъ или принимать участіе въ обществахъ, напримѣръ, благотворительныхъ? Въ такомъ случаѣ могло бы случиться, что земскія учрежденія останутся безъ гласныхъ, а Общества безъ членовъ, то есть, что у насъ не окажется, наконецъ, ни земскихъ учрежденій, ни обществъ... Развѣ это лучше?

Конечно лучше. По крайней мѣрѣ тогда будетъ всякому видно, что у насъ есть и чего нѣтъ.

-----

Говоря о послѣднемъ собранія филантропическаго общества гувернантокъ, мы упомянули, что нѣкоторые члены упрекали даму, протестовавшую противъ произвола, директрисы, въ рѣзкости тона. Мы замѣтили, что на подобные упреки слѣдуетъ смотрѣть какъ на уловку, за которой скрывается трусость. Но если взглянуть на упомянутый протестъ съ другой стороны, то дѣло представляется нѣсколько въ иномъ свѣтѣ.

Вполнѣ развитой человѣкъ понимаетъ, что рѣзкость тона сама по себѣ ровно ничего не значить; разлитой человѣкъ, слушая какую бы то ни было рѣчь или читая статью, прежде всего обратитъ вниманіе на смыслъ статьи или рѣчи, а потомъ уже, можетъ быть, замѣтитъ, какимъ тономъ или слогомъ она написана или сказана. Наконецъ, развитой человѣкъ пойметъ, что та или другая форма рѣзни слова, какъ и вообще та или другая наружная сторона поступковъ есть ни что иное, какъ различное проявленіе человѣческой личности. Одинъ пишетъ спокойно, другой горячо, одинъ споритъ хладнокровно, другой выходитъ изъ себя, стараясь доказать свою мысль, и подъ всѣми этими различными формами можетъ заключаться со вершенію одинаковое содержаніе.

Но бываютъ обстоятельства, когда наружность имѣетъ огромное значеніе и можетъ значительно повредить дѣлу. Всякій, напримѣръ, понимаетъ, что короткіе волосы и отсутствіе кринолина на женщинѣ ровно ничего не доказываютъ. Однакожъ было время, когда эта внѣшность преслѣдовалась, когда изъ-за нея оскорбляли женщинъ, когда въ личностяхъ съ короткими волосами видѣли жалкихъ фигурантокъ, желавшихъ во что бы то ни стало казаться "нигилистками". Подобныя нападенія во всякое другое время были бы немыслимы или по крайней мѣрѣ смѣшны; даже въ самый ихъ разгаръ, женщины преслѣдовались, собственно говоря, вовсе не за короткіе волосы и не за отсутствіе кринолиновъ; но эта наружность служила только придиркой для нападеній на самую сущность дѣла, то есть на заявленное женщинами желаніе трудиться. Въ періодъ какихъ либо движеній, извѣстная часть общества, несочувствующая движенію, всегда старается отыскать какіе нибудь рѣзко выдающіеся пункты, чтобы на нихъ сорвать свою досаду. Короткіе волосы и платья безъ кринолиновъ были именно такими пунктами. Потому-то, въ интересахъ всякаго общественнаго дѣла, желательно, чтобы каждое новое движеніе какъ можно меньше бросалось въ глаза своими рѣзкостями, которыя хотя и ничтожны сами по себѣ но могутъ послужить тормазомъ для всего дѣла.

Въ настоящее время, какъ всѣмъ извѣстно, "женскій вопросъ" въ Россіи принялъ на столько широкіе размѣры, что обращаетъ на себя вниманіе даже за-границей. Извѣстный англійскій публицистъ Д. С. Милль и молодая французская писательница Андре Лео прислали на имя женщинъ, хлопотавшихъ объ устройствѣ женскаго университета, сочувственныя письма, въ которыхъ одинъ говоритъ, что Россіи, можетъ быть, суждено относительно женскаго вопроса явиться первой страной въ Европѣ, а другая прямо заявляетъ, обращаясь къ русскимъ женщинамъ, что онѣ "кладутъ въ Россіи основаніе тому, о чемъ во Франціи еще только мечтаютъ" При такомъ широкомъ направленіи женскаго вопроса, онъ уже не можетъ остановиться на полъ-пути, а долженъ будетъ достигнуть какихъ нибудь вполнѣ опредѣленныхъ результатовъ. Если мы прибавимъ, что г-жа Кашеварова кончила курсъ въ медицинской академіи докторомъ медицины и уже занимается практикой, что г-жа Суслова снова возвратилась изъ за-границы о намѣрена основать въ Петербургѣ клинику, преимущественно для женскихъ болѣзней; если скажемъ, что уже положительно извѣстно о состоявшемся разрѣшеніи открытъ для женщинъ если не "университетъ", то по крайней мѣрѣ "публичные курсы"; если не забудемъ того, что въ обществѣ все-таки существуетъ не малое число самыхъ рьяныхъ противниковъ женскаго образованія, если мы вспомнимъ, что все это происходитъ почти одновременно, то сдѣлается понятнымъ, какъ строго должны слѣдить за собою женщины, чтобы какими нибудь рѣзкими дѣйствіями не испортить такъ хорошо поставленнаго дѣла. Вездѣ, гдѣ только онѣ появляются, гдѣ имъ приходятся играть какую нибудь замѣтную роль -- онѣ должны смотрѣть за собою строже, чѣмъ когда бы то ни было, потому что теперь недоброжелательная часть общества готова придавать нелѣпое значеніе самымъ обыкновеннымъ ихъ поступкамъ. Такъ, нѣкоторые уже указывали на протестъ дамы въ обществѣ гувернантокъ какъ на доказательство того, что даже умная и развитая женщина не способна къ роли общественнаго дѣятеля, что она не въ состояніи владѣть собой, что она ежеминутно готова оскорбить своего противника не только рѣзкими словами, но даже дѣйствіемъ. Вообще на эту тему ходитъ въ обществѣ не мало толковъ. Подобное свое положеніе очень хорошо понимала, напримѣръ, г-жа Ройе, читавшая недавно въ Парижѣ публичныя лекціи по антропологіи. Хотя французское общество въ этомъ отношеніи несравненно выше русскаго, все-таки г-жа Ройе старалась избѣгать всего, что могло подать поводъ къ пересудамъ и глупымъ нападкамъ. Она держала себя какъ можно серьезнѣе, нисколько не заботилась объ эффектѣ и тщательно избѣгала рѣзкихъ нападеній даже на противниковъ ея научныхъ взглядовъ* Благодаря этой сдержанности, г-жа Ройе произвела превосходное впечатлѣніе на слушателей, и, конечно, однимъ этимъ оказала огромную услугу женскому дѣлу.

У насъ приходится быть еще осторожнѣе, по крайней мѣрѣ въ началѣ. Хотя наше общество и относится, повидимому, сочувственно къ женскому образованію, но, во-первыхъ, нужно помнить, что еще недавно оно было открытымъ врагомъ его, во-вторыхъ -- что и въ настоящее время существуетъ множество личностей, жадно подхватывающихъ всякую сплетню, касающуюся женщинъ. Уже и теперь пущено въ ходъ не мало сплетень на счетъ женщинъ, хлопотавшихъ объ устройствѣ женскаго университета, и въ частности, на счетъ гг. Сусловой и Кашеваровой. Изъ каждаго немного неловкаго факта стараются сдѣлать самые нелѣпые выводы. Сколько, напримѣръ, толковъ возбудило то, въ сущности, ничтожное обстоятельство, что студенты медицинской академіи, но окончаніи, акта, на которомъ г-жа Кашеварова подучила доктора медицины и на которомъ присутствовавшая пѣвица г-жа Лукка изъявила желаніе дать концертъ въ пользу студентовъ -- вынесли на креслѣ сперва г-жу Кашеварову, а потомъ г-жу Лукку. Изъ этого, дѣйствительно нѣсколько неловкаго, сопоставленія успѣла сложиться дѣлая исторія; стали говорить, будто одна часть студентовъ сдѣлала овацію г-жѣ Луккѣ именно съ цѣлью ослабить овацію, сдѣланную г-жѣ Кашеваровой, что большинство студентовъ предубѣждено противъ нея и т. п. Не мало сплетенъ ходитъ и о тѣхъ женщинахъ, которыя взяли на себя хлопоты по устройству женскаго университета. Въ обществѣ говорятъ, будто эти женщины совершенно выходятъ изъ своей роли и придаютъ себѣ слишкомъ большое значеніе, будто онѣ хотятъ взять на себя полицейскую роль но части наблюденія за женскимъ вопросомъ въ Россіи, и тому подобныя нелѣпости. По всей вѣроятности, къ подобнымъ сплетнямъ подали поводъ какіе нибудь два-три случайныхъ и можетъ быть даже неосторожныхъ слова, но тѣмъ не менѣе сплетня пошла гулять но городу, значительно украшаясь при переходѣ отъ одного лица къ другому.

Что общество далеко еще не всей своей массой сочувствуетъ женскому образованію, доказываетъ, между прочимъ, и литература Правда, въ настоящее время сторону женщинъ приняли даже такіе органы печати, отъ которыхъ кромѣ глумленій и доносовъ нельзя было ничего ожидать; какъ мы говорили въ прошломъ году, даже г. Погодинъ сталъ доказывать, что въ Россіи можно найти очень много женщинъ, совершенно приготовленныхъ къ слушанію лекцій въ университетахъ, а въ настоящемъ году даже г. Старчевскій, въ своемъ новомъ органѣ "Сѣверная Пчела", подтверждаетъ. что женскій вопросъ въ Россіи есть "не случайное явленіе, не пустая игра фантазіи, а неизбѣжное слѣдствіе тѣхъ экономическихъ началъ, какія были внесены въ русскую жизнь новѣйшимъ законодательствомъ", что теперь для всякаго понятно и осязательно, что женщины хотятъ труда, труда и труда, что наконецъ "только непосредственнымъ и серьезнымъ участіемъ въ разнородныхъ сферахъ общественной дѣятельности женщина можетъ снискать себѣ права и преимущества" и т. д.; но съ одной стороны, сами говорящіе подобнымъ образомъ нерѣдко провираются и высказываютъ несомнѣнныя пошлости, доказывая тѣмъ, что они, либеральничая, повторяютъ чужія, непродуманныя слова: съ другой -- находятся мудрецы, которые не стыдятся открыто порицать женщинъ, желающихъ учиться. Примѣромъ первыхъ можетъ служить та же "Сѣверная Пчела", которая, сочувствуя женскому образованію. повторяетъ чужія сплетни, говоря, что "лѣтъ шесть тому назадъ, когда женщины стали посѣщать мужскіе университеты, вышли безобразія (?)". Примѣромъ вторыхъ служитъ газета "Вѣсть", старающаяся выказать необыкновенную деликатность, когда идетъ рѣчь о женщинахъ "высшаго круга" и отзывающаяся съ полнымъ пренебреженіемъ о женщинахъ, желающихъ учиться. Относительно женщинъ, принадлежащихъ къ высшему кругу, она въ своей деликатности доходитъ до самаго пошлаго комизма. Говоря, напримѣръ, недавно о дебютѣ пѣвицы г-жи Патти (она же маркиза де-Ко), и относясь къ ней какъ ко всякой артисткѣ, газета "Вѣсть" ни разу не называетъ г-жу Патти маркизой де-Ко. Но за тѣмъ, окончивъ отзывъ о новой дебютанткѣ, "Вѣсть" упоминаетъ о появленіи "новой звѣзды первой величины на небосклонѣ петербургскаго, общество", и звѣздой этой оказывается "молодая иностранка, жена французскаго маркиза де-Ко, бывшаго шталмейстера при французскомъ дворѣ", красота которой "поразительна", обращеніе "замѣчательно скромное", улыбка "привѣтливая", а разговоръ "оживленный и живой". Эта молодая маркиза, появившаяся на-дняхъ въ одной великосвѣтской гостинной, "съ перваго же вечера заняла принадлежащее ей мѣсто первоклассной звѣзды",-- и читатели "Вѣсти", не знающіе, что маркиза де-Ко и Аделина Патти одно и то же лице, могутъ серьезно подумать, что "Вѣсть" говоритъ о двухъ лицахъ, не имѣющихъ между собою ничего общаго. Но рядомъ съ этой деликатностью, доведенной до пошлости, та же газета выражается такимъ образомъ: "извѣстно, что нѣкоторыя россіянки подали прошеніе, чтобы при университетѣ открыли для нихъ кафедру, если не ошибаюсь, дифференціальнаго и интегральнаго исчисленія. Провѣдалъ о семъ подвигѣ г. Милль и выдалъ означеннымъ дамамъ аттестаты за благонравіе и прилежаніе" и т. д. Что неучъ и хлыщь, выказывая большія способности въ оцѣнкѣ женскихъ плечь и улыбокъ, охотно лягаетъ всякаго и всякую, кто стоитъ выше его по умственному развитію -- это давно всѣмъ извѣстно; и мы, сопоставляя два отзыва "Вѣсти", вовсе не разсчитываемъ вызвать на лицѣ ея редактора краску стыда. Но мы этимъ хотимъ показать нашимъ образованнымъ и ищущимъ образованія женщинамъ, что на ихъ сторонѣ далеко еще не только не все общество, но даже не вся печать, хотя она, обыкновенно, и считается выразительницей лучшихъ стремленій общества. Ни этому, имъ теперь, можетъ быть даже больше, чѣмъ когда нибудь, нужно строго слѣдить за каждымъ своимъ шагомъ и избѣгать всего, что можетъ подать поводъ къ какимъ бы то ни было нареканіямъ и сплетнямъ.

-----

Въ прошломъ году въ нашемъ журналѣ была напечатана небольшая статья "Обирохино". Помѣщая у себя эту статью, мы никакъ не ожидали, что она послужитъ поводомъ къ судебному разбирательству между двумя крупными капиталистами села Иванова, извѣстнаго своими ситцевыми фабриками. А между тѣмъ случилось именно такъ. Въ началѣ минувшаго декабря, содержатель ивановскаго театра, онъ же и крупный фабрикантъ, г. Зубковъ, прочиталъ во время спектакля отрывокъ изъ статьи "Об

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ.

Кое-что о жалобахъ на "недостатокъ людей".-- Чѣмъ проявляется этотъ недостатокъ въ Петербургѣ и къ провинціи, -- Связь его съ улучшеніемъ формъ жизни.-- Мировой судъ въ провинціи.-- Отсутствіе солидарности между послѣдними реформами и состояніемъ высшихъ учебныхъ заведеній.-- Университетъ московскій.-- Отставка шести профессоровъ.-- По поводу годичнаго отчета "Общества для пособія нуждающимся литераторамъ и ученымъ".-- Можетъ ли существовать это "Общество" въ прежнемъ своемъ видѣ.-- Какія представляются выгоды изъ настоящаго его положенія *).

* "Обозрѣніе", назначенное для февральской книжки "Дѣла", по обстоятельствамъ, не могло быть напечатано.

Многимъ изъ нашихъ читателей, конечно, не разъ приходилось и слышать и самимъ высказывать жалобы на то, что у насъ чувствуется "недостатокъ въ людяхъ", разумѣя въ этомъ случаѣ подъ словомъ "люди" -- людей умныхъ, самостоятельныхъ, способныхъ и честныхъ. Зайдетъ ли рѣчь о томъ, что въ настоящее время литературныя силы какъ будто измельчали, или о томъ, что земскія собранія далеко не удовлетворяютъ ожиданіямъ общества, или что во многихъ мѣстахъ судебныя засѣданія происходятъ безъ участія защитниковъ, или о томъ, что вообще въ нашемъ обществѣ замѣчается отсутствіе дѣятельности -- всегда или почти всегда разговоръ кончается невеселой фразой: "что же станете дѣлать -- людей нѣтъ". Не говоря уже о провинціи, даже въ Петербургѣ очень часто раздаются подобныя сѣтованія. Конечно, нѣкоторыя сферы общественной дѣятельности обставлены здѣсь довольно основательно и наполнены людьми довольно сносными; но если бы вы захотѣли чуть-чуть подняться надъ уровнемъ петербургской повседневности, то вамъ пришлось бы тотчасъ же убѣдиться, что даже и здѣсь, въ нашей роскошной и, повидимому, богатой силами столицѣ, весьма замѣтно ощущается "недостатокъ въ людяхъ". Внимательное изученіе условій, окружающихъ нашу общественную дѣятельность, близкое знакомство съ людьми, подвизающимися на этомъ поприщѣ, наводятъ васъ на мысль, что мы обладаемъ какъ разъ такимъ числомъ этихъ людей, какое именно нужно намъ въ данную минуту -- даже немножко меньшимъ, но ужь никакъ не большимъ. Кажется, какъ будто природа въ обрѣзъ отсчитала намъ нужное число рукъ и головъ и затѣмъ захлопнула ящикъ, изъ котораго сыпались эти руки и головы, впредь до востребованіи. Откройся, напримѣръ, завтра какая нибудь новая сфера дѣятельности -- и людей для нея не найдется долго. Запаса силъ положительно не имѣется; человѣка мало-мальски неглупаго берутъ на расхватъ; всякій въ каждую данную минуту состоитъ при дѣлѣ -- о силахъ резервныхъ, повторяемъ, нѣтъ и помину. Понятно, что вслѣдствіе такого порядка вещей, многія занятія поручаются людямъ совершенно недостойнымъ, поручаются единственно потому, что лучшихъ нѣтъ. Въ каждой редакціи газеты или журнала, въ каждомъ общественномъ или правительственномъ учрежденіи есть но нѣскольку человѣкъ, которые держатся на своихъ мѣстахъ единственно но недостатку конкуренціи, а вовсе не собственными своими дарованіями и способностями; только крайняя бѣдность въ людяхъ заставляетъ смотрѣть снисходительно на ихъ дѣятельность. Но здѣсь, въ Петербургѣ, ихъ слабоватость и малоспособномъ значительно сглаживаются вліяніемъ той среды, въ которой они вращаются. Здѣсь человѣкъ умный и честный какъ бы дополняетъ собою человѣка менѣе умнаго и менѣе честнаго. Поставь послѣдняго отдѣльно, поручи ему какое нибудь самостоятельное дѣло -- и дрянность его тотчасъ обнаружится вполнѣ; но рядомъ съ человѣкомъ болѣе умнымъ и честнымъ -- и онъ не слишкомъ рѣзко бросается въ глаза. Хотя отъ такого сосѣдства значительно проигрываетъ человѣкъ болѣе честный, который могъ бы оказать сильнѣйшую услугу обществу, еслибъ дѣйствовалъ одинъ, или, еще лучше, въ товариществѣ съ подобнымъ себѣ, но за то, повторяемъ, много выигрываетъ человѣкъ менѣе способный. Такимъ образомъ, отъ подобнаго взаимодѣйствія хорошаго на дурное, и наоборотъ, устанавливается тотъ средній уровень, та золотая посредственность, которые составляютъ отличіе нашего петербургскаго statu quo. Мы привыкаемъ къ нему, считаемъ его удовлетворительнымъ, миримся съ нѣкоторыми его недостатками -- и успокоиваемся. Такъ идетъ дѣло до первого какого нибудь улучшенія или измѣненія въ области нашихъ учрежденій. Тутъ, когда является потребность въ новыхъ силахъ, вдругъ начинаемъ замѣчать нашу бѣдность. Мы зовемъ, ищемъ, приглашаемъ, сулимъ всевозможныя выгоды -- люди не являются, потому что имъ не откуда явиться, потому что ихъ нѣтъ вовсе. Вмѣсто людей, намъ нужныхъ -- приходятъ съ предложеніемъ своихъ услугъ отставные и заштатные чиновники, кулаки и всякіе промышленники, которые дѣйствительно сидятъ безъ куска хлѣба, но которые все-таки не подходятъ подъ наши требованія, такъ что ни они намъ, ни мы имъ поможемъ принести никакой пользы.

Понятно, что этотъ нашъ недостатокъ имѣетъ огромное вліяніе на то, что обыкновенно называется прогрессивнымъ развитіемъ общества. Развитіе общества проявляется путемъ улучшенія форма" его жизни. Но форма сама но себѣ есть нѣчто мертвое, несуществующее; какова бы ни была эта форма, она. всегда видоизмѣняется соотвѣтственно тому содержанію, которое ее наполняетъ. Когда мы говоримъ, что улучшаются формы жизни, то разумѣемъ подъ этимъ, что самъ человѣкъ улучшился, потому что человѣкъ улучшаетъ форму, а не форма человѣка. Если случается, что форма улучшится посредствомъ какой нибудь искуственной, внѣшней силы, то подобное улучшеніе можетъ оказаться дѣйствительно полезнымъ въ такомъ только случаѣ, когда эта самая сила улучшаетъ и человѣка, т.-е., даетъ ему полную возможность улучшаться не въ одномъ какомъ нибудь направленіи, но всесторонне. Иначе, это будетъ простая иллюзія, не больше. Мы и сказали, что развитіе общества проявляется путемъ улучшенія формъ его жизни -- да. проявляется, а не совершается. Какъ ни измѣняйте форму, но если вы будете стѣснять развитіе человѣка, то ваша форма, какъ бы она хороша ни была будетъ существовать только въ воображеніи.

Но высказывая это, мы должны сдѣлать необходимую оговорку. Въ каждомъ обществѣ существуютъ двѣ сферы людей, масса и такъ называемая интеллигенція. Масса всегда подчиняется тому направленію, какое дается ей интеллигенціей. И говоря, что улучшеніе формы должно совершаться одновременно съ улучшеніемъ человѣка, мы имѣемъ въ виду именно интеллигенцію. Если бы -- по крайней мѣрѣ, относительно нынѣ существующихъ обществъ -- нужно было ждать, пока все общество улучшится на столько, что потребуетъ другой формы жизни, то пришлось бы ждать очень долго, можетъ быть безконечно долго. Подобный путь хотя бы и былъ вполнѣ естественъ, но за то необыкновенно продолжителенъ: общественное развитіе совершалось бы по черепашьи. Масса, дѣйствительно, имѣетъ то счастливое свойство, что на нее способна дѣйствовать всякая новая форма. Лучшая форма дѣлаетъ лучшею и массу. Но нельзя того же сказать относительно интеллигенціи. Она -- сила болѣе сознательная, чѣмъ масса, она даетъ то или другое направленіе всей общественной жизни, она хотя и составляетъ ничтожную часть всего общества, однакоже говоритъ и дѣйствуетъ отъ его имени -- и вотъ ее-то развитіе должно всегда совершаться одновременно съ улучшеніемъ формъ жизни, или, говоря болѣе точно, она должна вызывать собою новыя, лучшія формы. Если несомнѣнно, что честный и способный человѣкъ можетъ оказаться безполезнымъ, но отсутствію тѣхъ дорогъ, на которыхъ онъ могъ бы обнаружить свою дѣятельность, то не подлежитъ также никакому сомнѣнію, что одни хорошія дороги ничего не сдѣлаютъ, если но нимъ некому будетъ идти. Возьмемъ для примѣра частный случай: у насъ введенъ мировой судъ -- форма безконечно-лучшая прежней; но если бы въ мировые судьи попали одни только старые чиновники, то, конечно, новая форма принесла бы, можетъ быть, больше вреда, чѣмъ пользы: судьи по прежнему стали бы брать взятки, мирволить своимъ друзьямъ и знакомымъ, притѣснять бѣдныхъ и т. п., но теперь они были бы уже гораздо вреднѣе, потому что новая форма суда дала или. больше самостоятельности. Понятно, что еслибъ не было въ запасѣ людей, которые бы сочувственно отнеслись къ новымъ порядкамъ и которые бы, по своимъ личнымъ качествамъ, оказались вполнѣ пригодными для этихъ порядковъ, то новая форма суда сдѣлалась бы въ скоромъ времени какъ бы не существующею; всѣ ея хорошія стороны были бы уничтожены, испорчены. У насъ бы, правда, существовалъ мировой судъ съ прекрасными началами, но существовалъ бы только но имени. Такимъ образомъ, еслибъ не было людей, то одна форма никакъ не могла бы создать ихъ.

Теперь вполнѣ становится понятною связь между улучшеніями формъ жизни и наличными силами въ обществѣ; возможность улучшеній дѣйствительныхъ находится въ прямой зависимости отъ самого общества. Получить новую форму значитъ сдѣлать только половину дѣла; нужно еще умѣть ею воспользоваться, а для этого потребны годные люди. Слѣдовательно, если общество идетъ даже въ уровень съ существующими формами жизни, то есть, если число наличныхъ его силъ удовлетворяетъ только требованіямъ крайней необходимости, то оно не представляетъ достаточно данныхъ для своего развитія; при образованіи каждой новой сферы дѣятельности, не похожей на всѣ существующія, постоянно будетъ обнаруживаться "недостатокъ въ людяхъ", и оттого, каждая реформа, какъ бы она ни была ограничена, должна встрѣчать значительныя трудности въ примѣненіи къ жизни. Поэтому, каждое общество, въ виду своихъ собственныхъ интересовъ, должно всегда имѣть въ запасѣ болѣе или менѣе значительное число наличныхъ силъ, которыя бы, по своему развитію, стояли выше требованій времени; только при существованіи такого запаса, каждая реформа будетъ находить для себя способныхъ дѣятелей и потому можетъ быть примѣняема одновременно на всемъ пространствѣ государства. Такимъ образомъ, заботиться о томъ, чтобы люди не подымались выше уровня существующаго statu quo, ревниво охранять общество отъ всякихъ такъ называемыхъ выскочекъ, подрѣзывать крылья всему, что стремится стать выше требованій повседневности -- значитъ поступать очень неразумно и въ ущербъ своимъ собственнымъ интересамъ. Настоящія событія, какъ мы увидимъ ниже, вполнѣ подтверждаютъ справедливость нашихъ словъ.

Петербургъ, какъ извѣстно, есть центръ политической и умственной жизни Россіи. Что бы ни говорили о томъ, что въ настоящее время и провинція начинаетъ замѣтно оживать, что и въ ней появляются самостоятельныя силы, недюжинныя дарованія, но во всякомъ случаѣ, не было еще ни одного примѣра, чтобы провинціальное дарованіе обошлось безъ помощи Петербурга. Оно, обыкновенно, чуть почувствуетъ въ себѣ какую нибудь силенку, тотчасъ же стремится въ Петербургъ, а разъ въ него попавши, рѣдко когда возвращается обратно. Какъ ни громки жалобы на дороговизну петербургской жизни, на убійственность здѣшняго климата, на трудность для молодого человѣка добыть себѣ какую нибудь денежную работу -- все-таки населеніе Петербурга ежегодно пополняется приливомъ свѣжихъ силъ, ищущихъ знанія, дѣятельности, карьеры, извѣстности, словомъ -- какой бы то ни было жизни. На первыхъ порахъ, Петербургъ для этихъ людей кажется раемъ въ сравненіи съ провинціей, такъ что имъ кажется, что здѣсь люди наслаждаются полнѣйшимъ счастьемъ, какое только возможно на землѣ. Дѣйствительно, каждая новая реформа прежде всего примѣняется въ Петербургѣ; каждая мѣра, имѣющая временный характеръ, пробуется въ Петербургѣ; плоды всякаго открытія прежде всего вкушаются петербургжцами. Здѣсь сосредоточены массы всевозможныхъ учебныхъ заведеній, здѣсь фабрикуются первосортные общественные и правительственные дѣятели, здѣсь находится главный складъ всевозможныхъ ученыхъ и учебныхъ пособій, здѣсь центръ ученой и литературной дѣятельности, словомъ, отсюда, изъ Петербурга, изливается свѣтъ и всякія блага на всю Россію. И однакоже, въ этомъ роскошномъ Петербургѣ, очень часто приходится слышать жалобы на "недостатокъ въ людяхъ".

Каждый человѣкъ, пожившій здѣсь два-три года, очень хорошо знаетъ, что подобныя жалобы далеко не безосновательны. Если даже такія крупныя и чисто-государственной важности дѣла, какъ судебная реформа, приводились въ исполненіе далеко не сразу, а постепенно; если комплектъ присяжныхъ повѣренныхъ до сихъ поръ еще не могъ вполнѣ составиться; если долгое время чувствовалась сильнѣйшая потребность въ честныхъ и исполнительныхъ судебныхъ приставахъ при окружномъ судѣ и мировомъ съѣздѣ, то что же сказать о другихъ сферахъ дѣятельности, которыя считаются менѣе важными, чѣмъ сфера новаго суда? Что, напримѣръ, сказать о частныхъ предпріятіяхъ, имѣющихъ, впрочемъ, общественный характеръ и выходящихъ изъ уровня повседневности? Въ послѣднее время, въ Петербургѣ проектировалось много подобнаго рода предпріятій, которыя, однакожь, или вовсе не осуществились, или, осуществившись, скоро снова уничтожались, или, наконецъ, принимали такую форму, въ которой не оказывалось ни малѣйшаго сходства съ первоначальной или предполагавшейся. Общество для пособіи нуждающимся литераторамъ и ученымъ, Общество женскаго труда, Общество покровительства частному служебному труду, Общество гувернантокъ, Общество потребителей и т. п.,-- все это имѣло несомнѣнную важность, но все это или рушилось, или пошло по избитой, старой дорогѣ. Я всевозможныя литературныя предпріятія, съ блестящими программами, съ большими капиталами? Сколько здѣсь стоитъ надгробныхъ памятниковъ! И главная причина неудачъ, все-таки, въ концѣ концовъ, сводится на недостатокъ въ людяхъ. Желаній много, программы роскошны, а людей нѣтъ.

Этотъ-то недостатокъ, ощущаемый всѣми, какъ частными лицами, такъ и правительствомъ, производитъ то, что мы начинаемъ довольствоваться золотою посредственностью. Мы заботимся уже не о томъ, чтобы извѣстное дѣло дѣлалось хорошо, а только о томъ, чтобы оно дѣлалось не совсѣмъ скверно -- и считаемъ себя счастливыми, если подобное скромное желаніе осуществляется. Если у насъ оказывается десятокъ или два людей дѣйствительно способныхъ, то мы смѣло прибавляемъ къ нимъ вдвое больше дряни -- въ полной увѣренности, что эта дрянь, находясь въ обществѣ, хорошихъ людей, и сама немного улучшится и тѣхъ немножко ухудшитъ, словомъ-выработаетъ золотую середину, что для насъ уже совершенно достаточно. Но Петербургъ имѣетъ еще ту счастливую особенность, что онъ даже на дрянь налагаетъ нѣкоторый лоскъ приличія, обуздываетъ слишкомъ пылкія ея порывы, словомъ, держитъ въ тискахъ. Эта особенность обусловлена самымъ характеромъ Петербурга, какъ главнаго административнаго центра, и поэтому, только онъ одинъ изъ всѣхъ городовъ Россіи это и обладаетъ. Всѣ эти обстоятельства производятъ то, что если Петербургъ никого не поражаетъ своими добродѣтелями, то вмѣстѣ съ тѣмъ не поражаетъ и пороками. Куда, бы вы ни заглянули -- вездѣ рѣзкости дурного сглаживаются, стушевываются подъ дѣйствіемъ явленій противоположнаго качества -- и въ концѣ концевъ, впечатлѣніе остается все-таки сносное. Если вы чувствуете, что живя здѣсь, не можете наслаждаться полною свободою -- за то васъ ничто особенно и не стѣсняетъ: проживая тихо и скромно въ своемъ семействѣ, не претендуя ни на какую особенную дѣятельность, а довольствуясь тѣмъ, что вамъ предназначила судьба, вы имѣете полную возможность, во всю свою жизнь, ни разу не имѣть дѣла съ полиціей, не быть предметомъ никакихъ сплетень, никого не знать, ни къ кому не ходить въ гости -- исключая, конечно, визита два раза въ годъ своему ближайшему начальству -- и вообще сойти въ могилу человѣкомъ спокойнымъ и ни противъ кого не озлобленнымъ Если вы имѣете дѣло у мироваго судьи, а между тѣмъ, этотъ судья питаетъ противъ васъ нѣкоторое неудовольствіе -- вы можете или перенести дѣло къ судьѣ другого участки, или же, въ случаѣ неправильнаго рѣшенія дѣла, обжаловать рѣшеніе въ мировой съѣздъ, даже въ кассаціонный департаментъ Сената -- всѣ эти высшія инстанціи находятся здѣсь же, подъ рукою, такъ что даже въ случаѣ очевидной недоброкачественности судьи, у котораго производится ваше дѣло, вы имѣете полную возможность сдѣлать эту недоброкачественность для васъ совершенно безвредною. Если вы имѣете надобность въ ходатаѣ но дѣламъ и если найденный вами проигралъ ваше дѣло но своей оплошности, вы всегда можете замѣнить его гораздо лучшимъ и поправить испорченное дѣло въ высшей инстанціи. Далѣе, относительно другихъ сферъ дѣятельности: если вы считаете себя способнымъ заниматься литературой -- можете сколько угодно; не нравится одинъ журналъ -- пишите въ другомъ; желаете писать съ одобренія цензуры -- можете; не нравится цензура -- можете писать безъ цензуры; правда, свобода выбора отчасти ограничена нѣкоторыми, такъ сказать, естественными условіями, но вмѣстѣ съ тѣмъ, вы не можете жаловаться и на полное стѣсненіе. Если вы недовольны цензоромъ, если находите, что онъ слишкомъ стѣсняетъ предоставленныя вамъ закономъ право -- можете подать на него жалобу въ цензурный комитетъ, который у васъ тутъ же, подъ руками; недовольны комитетомъ -- жалуйтесь главному управленію по дѣламъ печати, которое также подъ руками. Тоже самое можно сказать о всѣхъ родахъ сношеній, въ какія вамъ пришлось бы вступить съ разными правительственными мѣстами и лицами. Такимъ образомъ, если, съ одной стороны, васъ раздражитъ какое нибудь неправильное дѣйствіе лица, съ которымъ вамъ необходимо быть въ тѣхъ или другихъ обязательныхъ отношеніяхъ -- то съ другой стороны, васъ успокоитъ дѣйствіе противоположнаго характера, оказываемое лицемъ высшимъ. Въ концѣ концовъ, вы все-таки считаете себя удовлетвореннымъ въ предѣлахъ тѣхъ "естественныхъ границъ," за которыми воля отдѣльнаго человѣка становится уже безсильной, и вы приходите къ тому убѣжденію, что жить на свѣтѣ вовсе не такъ худо, какъ утверждаютъ нѣкоторые, ничѣмъ недовольные, люди. Правда, кое-гдѣ попадаются несправедливости, упущенія, превышенія, насилія, -- но рядомъ съ этимъ идутъ проявленія справедливости, добросовѣстности, деликатности и т. п.; попадаются люди нехорошіе, но за то попадаются и хорошіе; словомъ, на каждую вашу жалобу отыщется сейчасъ же опроверженіе, на каждый представленный вами фактъ -- найдется, такъ сказать, противо-фактъ.

Такой установившійся порядокъ производитъ то, что недостатокъ въ людяхъ, на который даже въ Петербургѣ часто жалуются, обнаруживается только въ самыхъ экстренныхъ случаяхъ, при какихъ нибудь чрезвычайныхъ обстоятельствахъ -- въ родѣ судебной реформы или чего нибудь подобнаго. Но и здѣсь затрудненія бываютъ только временныя; привычка даже самыхъ неспособныхъ петербургскихъ дѣятелей принаровляться ко всякимъ требованіямъ, и сосѣдство ихъ съ небольшимъ числомъ людей способныхъ, устанавливаютъ, въ концѣ концовъ, тотъ уровень, съ которымъ еще можно мириться. Какъ ни полезно имѣть на всякій случай запасъ свѣжихъ силъ и умныхъ головъ, но, какъ мы видѣли, можно обходиться довольно удобно и безъ этого запаса. При такихъ условіяхъ. слишкомъ неумѣренный жалобы на недостатокъ людей раздаются, обыкновенно, со стороны тѣхъ, которые обладаютъ слишкомъ горячей натурой, которые не желаютъ довольствоваться казенными крошками предоставленныхъ имъ жизненныхъ удобствъ. Но понятно, что жалобы такихъ лицъ не обращаютъ на себя особеннаго вниманія, ибо удовлетвореніе этихъ жалобъ было бы уже нѣкоторою роскошью.

Однакоже, необходимо имѣть въ виду, что все выше сказанное нами, относится исключительно къ одному Петербургу. И дѣйствительно, еслибъ можно было достигнуть того, чтобы вся Россія наслаждалась такими же благами, какими наслаждается Петербургъ, то тогда нечего было бы и распространяться много о недостаткѣ въ людяхъ. Но вѣдь Петербургъ -- эта единственная почти фабрика общественныхъ и политическихъ дѣятелей,-- составляетъ весьма ничтожную часть Россіи. И если для него самого не хватаетъ нужнаго числа людей, то что же сказать о провинціи? Сравнивая Петербургъ съ провинціей, и припоминая тѣ благопріятныя условія, въ какихъ находится Петербургъ, какъ главный административный центръ, необходимо придешь къ заключенію весьма, повидимому, странному. Въ силу того обстоятельства, что каждая ошибка или намѣренная несправедливость, дѣлаемая лицемъ низшимъ въ Петербургѣ. можетъ быть немедленно парализована дѣйствіемъ высшей власти, а провинція, между тѣмъ, лишена этого важнаго удобства, слѣдовало бы желать, чтобы въ провинціи были самые лучшіе изъ дѣятелей; а въ Петербургѣ -- самые худшіе. Подобное распредѣленіе способностей было бы вполнѣ справедливо -- по крайней мѣрѣ, но отношенію къ обывателямъ. На дѣятеля петербургскаго, какъ бы онъ плохъ ни былъ, всегда есть нѣкоторая управа, прибѣгать къ которой не составляетъ особеннаго труда для недовольнаго: на дѣятеля провинціальнаго подобная управа существуетъ больше въ воображеніи, чѣмъ въ дѣйствительности; правда, на всемъ пространствѣ Россіи можно приносить жалобы противъ неправильныхъ дѣйствій, совершаемыхъ кѣмъ бы то ни было -- отъ исправника до губернатора; но очень часто эта возможность ограничивается или недостаткомъ средствъ недовольнаго, или далекостью разстоянія, или другими соображеніями, болѣе тонкаго, но не менѣе существеннаго свойства. Напримѣръ, наибольшее число столкновеній между обществомъ и администраціей бываетъ въ лицѣ мировыхъ посредниковъ, полицейскаго начальства и мировыхъ судей -- въ тѣхъ мѣстностяхъ, гдѣ уже дѣйствуетъ новый судъ. Жаловаться на неправильныя дѣйствія полиціи или мировыхъ посредниковъ никому не возбраняется; по тѣмъ не менѣе, лишь самая крайняя необходимость побудитъ мирнаго обывателя не соглашаться съ дѣйствіями своего ближайшаго начальства. Не согласишься разъ, не согласишься другой наконецъ, уже и силъ не хватитъ не соглашаться; при томъ же очень часто для принесенія жалобъ приходится тратить деньги, по долгу отлучаться изъ дому, въ случаѣ пребыванія обывателя въ деревнѣ, или въ уѣздномъ, а не губернскомъ городѣ; что же касается до тѣхъ жалобъ, которыя должны быть отсылаемы въ Петербургъ, то о нихъ обыватель и мечтать не смѣетъ. Такимъ образомъ, что представляется необычайно-легкимъ и удобнымъ въ Петербургѣ, то составляетъ огромную трудность, почти неудобоисполнимость въ провинціи. При этомъ условіи, становится совершенно понятной важность для провинціи имѣть у себя такихъ дѣятелей, на дѣйствія которыхъ приходилось бы жаловаться какъ можно рѣже, -- то есть, дѣятелей способныхъ, честныхъ, самостоятельныхъ, не зараженныхъ тѣми или другими предразсудками, не находящихся въ зависимости отъ того или другого сословія, отъ того или другого лица. Вотъ тутъ-то въ полной своей силѣ и обнаруживается страшный недостатокъ въ людяхъ. Тутъ-то и представляется опасность для каждой новой формы быть непонятой, испорченной и даже совсѣмъ уничтоженной; здѣсь-то и обнаруживается все безсиліе формы въ созданіи нужныхъ людей, и огромная важность того запаса, о которомъ мы говорили выше. Масса склонна думать, что новая форма сама собою способна оказать ей такія блага, какихъ не давала форма старая; масса полагаетъ, что достаточно надѣть на человѣка новый мундиръ, чтобъ этотъ человѣкъ тотчасъ же началъ и думать, и поступать но новому; масса ждетъ новой формы съ нетерпѣніемъ, возлагаетъ на нее всѣ свои упованія -- и, конечно, большею частію горько разочаровывается. Если нѣтъ хорошихъ людей, то не поможетъ и новая форма.

Малочисленность дѣятелей, могущихъ оказаться годными для какого нибудь новаго дѣла, производитъ то, что ни одна изъ реформъ послѣдняго времени не могла быть одновременно примѣнена на всемъ пространствѣ Россіи; обыкновенно проходитъ четыре-пять лѣтъ, прежде чѣмъ всѣ успѣютъ воспользоваться ея благами. Возьмемъ хоть судебную реформу. Въ то время, какъ петербургская губернія съ нѣкоторыми другими, уже втеченіи двухъ лѣтъ имѣютъ у себя новый судъ -- въ то самое время, дальнія губерніи принуждены жить при старыхъ судебныхъ порядкахъ. Это, конечно, происходитъ единственно отъ недостатка людей, которые бы могли быть толковыми исполнителями требованій, предъявляемыхъ новыми судебными уставами. Дѣйствительность этой причины подтверждается еще тѣмъ, что даже въ тѣхъ губерніяхъ, гдѣ уже введенъ новый судъ, ощущается крайній недостатокъ въ защитникахъ, -- а защитники составляютъ существеннѣйшій элементъ новаго суда; слѣдовательно, собственно говоря, введеніе въ тѣхъ губерніяхъ новыхъ судебныхъ учрежденій было преждевременно. Возьмемъ, далѣе, реформу въ законахъ о печати. Столицы имѣютъ право пользоваться новымъ закономъ, а провинція нѣтъ; мало того, многіе изъ большихъ городовъ, какъ напримѣръ, Харьковъ, не имѣютъ даже особыхъ цензурныхъ учрежденій, такъ что издатели или авторы, желая что нибудь напечатать, должны отсылать свои рукописи за сотни верстъ и ожидать но цѣлымъ мѣсяцамъ, пока будетъ полученъ какой нибудь отвѣтъ. Намъ кажется, что и здѣсь главная причина заключается въ недостаткѣ людей, которые могли бы отнестись къ своему дѣлу самостоятельно и не совсѣмъ по-чиновничьи. Кто же прежде всего страдаетъ отъ такого положенія дѣла, отъ этого недостатка въ людяхъ? Конечно, само общество -- то самое общество, которое сдѣлало своимъ правиломъ издѣваться надъ каждымъ проявленіемъ самостоятельности, надъ всѣмъ, что выходитъ изъ уровня повседневности.

Но если ощущается недостатокъ въ людяхъ правительственныхъ, то есть чиновникахъ, большая часть которыхъ формируется въ Петербургѣ, и уже отсюда разсылается по всей Россіи, то что. же сказать о дѣятеляхъ самоучкахъ, вышедшихъ непосредственно изъ самого общества, или если и обтершихся на службѣ, то вовсе не на той, какую имъ теперь приходится на, себя брать? Что сказать о гласныхъ земскихъ учрежденій, о мировыхъ судьяхъ? Откуда вдругъ взяться такому множеству людей, которые, по самой сущности новыхъ обязанностей, должны быть энергичны, самостоятельны, неподкупны, преданы общественному дѣлу, знакомы съ народными нуждами, которые должны основательно знать законы, народное хозяйство, политическую экономію и т. д.? Подобнаго рода качества еще очень недавно считались не больше, какъ пустой выдумкой праздныхъ вольнодумцевъ, и однако же теперь, важность и необходимость ихъ для общественныхъ дѣятелей такъ живо ощущается всѣми... И въ самомъ дѣлѣ, вѣдь въ рукахъ земскихъ дѣятелей находится судьбы народнаго хозяйства! Отъ усмотрѣны! мировыхъ судей часто зависятъ наши кровные интересы. Вспомнимъ, что мировой судья можетъ безотвѣтственно сдѣлать вамъ внушеніе, замѣчаніе или выговоръ, наложить взысканіе въ количествѣ пятнадцати рублей, или подвергнуть трехдневному аресту, или произвести взысканіе въ пользу одной изъ сторонъ въ количествѣ тридцати рублей. Во всѣхъ этихъ случаяхъ, дѣйствія мировыхъ судей не могутъ быть обжалованы -- приговоры считаются окончательными. Такъ но закону. Но часто въ дѣйствительности право мировыхъ судей значительно расширяются. Судья имѣетъ права постановлять приговоры въ искахъ на сумму въ 500 рублей, налагать трехмѣсячный арестъ и подвергать заключенію въ тюрьмѣ въ теченіи одного года. Правда, приговоры въ этихъ размѣрахъ считаются неокончательными и могутъ быть обжалованы въ мировой съѣздъ; но во-первыхъ, многія мѣстности отстоятъ отъ мѣста мировыхъ съѣздовъ на десятки и даже сотни верстъ -- что лишаетъ возможности тяжущихся или подсудимыхъ лично присутствовать при докладѣ ихъ дѣлъ на съѣздѣ; а во-вторыхъ, провинціальные съѣзды составляются изъ тѣхъ же судей, и притомъ, по той же самой причинѣ, то есть, по недостатку людей, съѣзды иногда состоятъ изъ близкихъ родственниковъ, что, конечно, имѣетъ большое вліяніе на характеръ приговоровъ. А жаловаться на приговоры съѣзда можно только въ Сенатъ, то есть въ Петербургъ.

При отсутствіи въ нашихъ общественныхъ дѣятеляхъ тѣхъ качествъ, которыя мы выше перечислили, какъ-то, энергіи, самостоятельности, знанія и т. п., на нихъ имѣетъ огромное вліяніе та среда, въ которой они постоянно вращаются. Въ провинціи, особенно въ небольшихъ городкахъ, все такъ называемое общество состоитъ изъ нѣсколькихъ десятковъ человѣкъ, которые такъ близко знакомы другъ съ другомъ, что знаютъ всѣ сокровенныя тайны, всѣ закулисныя дѣлишки другъ друга. Представьте же себѣ, что изъ этихъ людей выбирается судья и что къ нему являются на разбирательство двое изъ тѣхъ лицъ, съ которыми онъ только вчера вечеромъ игралъ въ карты? Какъ ему быть въ этомъ случаѣ? Въ пользу обоихъ нельзя рѣшить дѣла, а удовлетворить одного -- значитъ отказать другому, а отказать кому нибудь -- значитъ, нажить себѣ кровнаго врага не только въ немъ, но и во всѣхъ его друзьяхъ и родственникахъ. А если, напримѣръ, приходитъ жаловаться кухарка на свою барыню, или лакей на своего барина -- ту самую барыню и того самого барина, у которыхъ судья еще вчера пилъ чай? Неужели, въ случаѣ даже правильности жалобъ кухарки или лакея, есть какая нибудь возможность оштрафовать барина или барыню? Вѣдь поступить такъ -- значитъ записаться въ демократы, въ отъявленные враги общества. Понятно, что подъ вліяніемъ подобной зависимости отъ нѣсколькихъ десятковъ человѣкъ, называемыхъ обществомъ, и при отсутствіи самостоятельности и необходимаго мужества, судьи ежеминутно долженъ или кривить душой, или лавировать, затягивая дѣло, или рѣшать его какъ нибудь и совѣтовать сторонамъ жаловаться въ съѣздъ, чтобы свалить съ себя это дѣло. Всѣмъ извѣстно, что безпристрастіе нѣкоторыхъ петербургскихъ судей доходитъ до того, что они не стѣсняются подвергать наказанію генераловъ и генеральшъ по жалобамъ ихъ прислуги; но этому безпристрастію, кромѣ личныхъ качествъ судей, значительно помогаетъ то обстоятельство, что судьи не имѣютъ никакихъ столкновеній съ приходящими къ нимъ лицами; въ провинціи же условія совсѣмъ другія: тутъ близкія знакомства, тутъ постоянная зависимость, тутъ необходимо имѣть очень много мужества и быть человѣкомъ безусловно хорошимъ, чтобъ умѣть поставить себя какъ слѣдуетъ. Иной можетъ возразить на это, что судья долженъ стать въ такое положеніе относительно общества, среди котораго онъ живетъ, чтобы не зависѣть отъ него, не дорожить тѣми или другими мнѣніями, если только онъ дѣйствуетъ справедливо. Но такое выдѣленіе себя изъ зависимости окружающихъ людей возможно только для человѣка очень развитаго и самостоятельнаго. Я гдѣ же у насъ подобные люди? Да и возможно-ли вообще человѣку жить постоянно особнякомъ, не имѣя подъ руками никого, съ кѣмъ бы можно было хоть изрѣдка отвести душу?

Взглянемъ теперь на факты.

Мировые суды;-- первыя у насъ выборныя должности съ огромною властью. Слѣдовательно, можно думать, что судьи каждаго города должны составлять цвѣтъ мѣстнаго общества, потому что всѣ обыватели необходимо заинтересованы въ томъ, чтобы мѣста эти были заняты людьми самыми способными и честными. И однакожъ -- чтоже мы видимъ? Несмотря на то, что мировой судъ введенъ далеко еще не во всѣхъ губерніяхъ, газеты уже успѣли сообщить множество фактовъ, кажущихся почти невѣроятными. Напримѣръ, изъ одного губернскаго города сообщаютъ, что тамошній мировой судья посадилъ въ острогъ женщину "для совмѣстнаго содержанія съ мужемъ" безъ всякой съ ея стороны вины -- вѣроятно, для того только, чтобъ не избаловалась въ отсутствіи мужа, который сидѣлъ въ острогѣ, какъ преступникъ. Другой судья составилъ однажды такое постановленіе по дѣлу о пропавшемъ поросенкѣ; "такъ какъ, но показанію мѣщанки такой-то, выгнанный ею такого-то числа поросенокъ домой не возвратился, а подобные поступки предусмотрѣны въ 1004 ст. уложенія о наказаніяхъ, то признать это дѣло подсуднымъ окружному суду". Третій судья, на разбирательствѣ, облеченный въ свою судейскую цѣпь, избилъ, при участіи истца -- помѣщика, священника -- отвѣтчика, и это дѣло дошло уже до Сената. Наконецъ, въ томъ же городѣ мировой съѣздъ присудилъ солдата за кражу къ наказанію шпицрутенами черезъ 500 человѣкъ -- наказанію, давно уже отмѣненному. Обращаемъ вниманіе читателей на то, что всѣ эти факты взяты изъ дѣятельности судей только одного города, и притомъ, города губернскаго. Далѣе, калязинскій кореспондентъ одной газеты, сообщая о новомъ судѣ, дѣлаетъ слѣдующее заключеніе: "желательно было бы. чтобъ разумѣющіе дѣло хоть изрѣдка, лишь въ качествѣ простыхъ зрителей, лично повѣряли какъ судъ правый и скорый, такъ и тѣ вліянія, какія производитъ онъ на народъ. Вотъ напримѣръ, не очень давно чуть не всѣхъ лучшихъ гражданъ города таскали на этотъ судъ, держали но цѣлымъ днямъ и допрашивали подъ присягой -- по какому чрезвычайному дѣлу? По дѣлу о предводительской собакѣ. Эту собаку нашли застрѣленною въ полѣ. Но дознанію оказалось, что застрѣлилъ ее рабочій съ крахмальнаго завода, застрѣлилъ на основаніи полицейскаго распоряженія объ истребленія свободно бѣгающихъ собакъ. Но вѣроятно, особа застрѣлившаго показалась слишкомъ ничтожною -- и пошла переборка гражданъ." Изъ Липецка, гдѣ въ скоромъ времени будутъ введены новыя судебныя учрежденія, сообщаютъ, что одинъ изъ избранныхъ мировыхъ судей заявилъ категорически свое нежеланіе судить дворянъ и мужиковъ въ одной комнатѣ. "Дворянъ, говоритъ онъ, я буду судить у себя въ залѣ, а мужиковъ въ застольной." -- Ну, а если вамъ прійдется разбирать дворянина съ мужикомъ, какъ же вы тогда будете дѣлать? спросили его. "А очень просто, отвѣчалъ судья: дворянинъ будетъ въ залѣ, мужикъ въ передней, а я стану въ дверяхъ. "Подобныхъ извѣстій можно бы было набрать множество, но мы думаемъ, что и тѣхъ, которые сейчасъ приведены, слишкомъ достаточно.

Таковы у насъ во многихъ мѣстахъ судьи; таковы ихъ знанія, убѣжденія, идеалы -- а между тѣмъ, мы имѣемъ полное право считать ихъ одними изъ лучшихъ лицъ тѣхъ мѣстностей, гдѣ они избраны. Не говоря уже о другихъ необходимыхъ качествахъ, достанетъ-ли у подобныхъ лицъ мужества на то, чтобы справедливо рѣшить очевидно правое дѣло, если въ немъ замѣшаны какія нибудь личныя симпатіи судьи? Ясно, что при этихъ условіяхъ, мировой судъ, эта лучшая форма суда, можетъ обратиться въ ничто и потерять всѣ свои драгоцѣнныя особенности, вслѣдствіе недостатка въ годныхъ для него людяхъ.

И такъ оказывается, что даже тѣ реформы, которыя уже даны намъ, приходятся намъ не подъ силу. Мы не умѣемъ ими пользоваться, потому что еще не доросли до нихъ -- и въ скоромъ времени, какъ мы думаемъ, эта истина должна получить всеобщее подтвержденіе. Если подобное положеніе дѣла не будетъ измѣнено, то мы рискуемъ остаться съ одними красивыми ярлыками, съ блестящими формами, подъ которыми будетъ скрываться прежняя гниль. Выводъ изъ этого положенія можетъ быть сдѣланъ двоякій: или тотъ, что вслѣдствіе очевиднаго недостатка въ людяхъ, намъ нечего и мечтать о какихъ бы то ни было улучшеніяхъ, такъ какъ эти улучшенія остаются безъ приложенія къ жизни,-- или же тотъ, что въ виду реформъ послѣдняго времени, всѣми силами слѣдуетъ заботиться о созданіи "новой породы людей", какъ выражался дѣятель екатерининскаго времени И. И. Бецкій. Выводъ первого рода врядъ-ли соотвѣтствуетъ желанію кого-либо изъ русскихъ, исключая развѣ самыхъ закоренѣлыхъ старовѣровъ. Поэтому, необходимо обратить вниманіе на выводъ второго рода. Здѣсь мы приходимъ къ тому, повидимому, избитому средству, на которое всегда ссылаются, когда больше не на что сослаться, именно -- къ образованію. Но въ настоящемъ случаѣ, образованіе является дѣйствительно единственнымъ спасеніемъ, единственно-вѣрнымъ средствомъ выйдти изъ того фальшиваго и невыгоднаго положенія, въ какомъ мы находимся. Подъ образованіемъ мы разумѣемъ здѣсь не то, чтобы родители посылали дѣтей своихъ учиться -- необходимость ученья въ настоящее время признана уже всѣми, во имя тѣхъ или другихъ соображеній -- но то, чему и какъ учиться.

До послѣдняго времени наше образованіе, вообще говоря, не имѣло никакихъ опредѣленныхъ цѣлей. Люди учились, можно сказать, безсознательно, не зная, для чего именно послужитъ имъ образованіе. Правда, многіе добивались дипломовъ съ цѣлью получить право на занятіе извѣстнаго служебнаго положенія; но, кажется, нечего распространяться о томъ, что стремленіе къ достиженію только этой цѣли не имѣетъ ничего общаго съ тѣмъ, что обыкновенно называется образованіемъ. И дѣйствительно, вступая въ жизнь, молодые люди замѣчали съ первого же раза, что пріобрѣтенныя ими знанія послужили только средствомъ добыть дипломъ; съ достиженіемъ же это и ближайшей цѣли, они уже оказывались ненужными. Передъ молодымъ человѣкомъ стояла готовая казенная форма, въ области которой не допускалось никакихъ своевольныхъ "разсужденій", никакихъ проявленій личности. Различіе между такъ называемымъ хорошимъ и дурнымъ человѣкомъ заключалось единственно въ томъ, что одинъ бралъ взятки, а другой нѣтъ; внѣ этого различія не существовало никакихъ другихъ признаковъ, отличающихъ одного человѣка отъ другого, да они и не требовались. При такихъ обстоятельствахъ, нашимъ учебнымъ заведеніямъ, даже высшимъ, не было особенной надобности заботиться о развитіи въ молодыхъ людяхъ какихъ нибудь другихъ качествъ, кромѣ послушанія начальству; поэтому и требованія относительно профессоровъ были очень скромны; не было даже особенной бѣды въ томъ, если въ университетахъ одинъ и тотъ же профессоръ читалъ по нѣскольку предметовъ разомъ или если нѣкоторые предметы не преподавались вовсе, за недостаткомъ профессоровъ. Не все-ли равно, тремя-четырьмя предметами больше или меньше? Отъ этого не могло ни улучшиться, ни ухудшиться общее состояніе университетской дѣятельности, потому что профессора не имѣли никакого вліянія на характеръ внутренней жизни университета. Ректоръ былъ полнымъ начальникомъ университета; онъ назначался отъ правительства, передъ которымъ и отвѣчалъ за духъ и направленіе ввѣреннаго ему учрежденія; только въ его лицѣ сосредоточивались всѣ интересы университета: профессора, какъ члены совѣта, были ничто.

Общегосударственныя преобразованія необходимо, конечно, должны были повліять на измѣненія внутренней жизни нашихъ высшихъ учебныхъ заведеній. Дѣйствительно, послѣдній университетскій уставъ предоставилъ университетамъ несравненно-большую самостоятельность: онъ ограничилъ права ректора, поставивъ его въ ближайшую зависимость отъ профессоровъ; онъ перенесъ власть ректора на университетскій совѣтъ, который сдѣлался, такимъ образомъ, полнымъ хозяиномъ заведенія; начальство единоличное замѣнилось начальствомъ коллективнымъ. При этомъ условіи, профессора пріобрѣтали не только право, но и обязанность руководить но своему усмотрѣнію внутреннею университетскою жизнью. Но очевидно, что уставъ предоставилъ университетамъ только возможность сдѣлаться лучшими и развиваться, сообразуясь съ потребностями новой жизни; онъ самъ собою не могъ создать людей, если ихъ по было въ средѣ самихъ университетовъ, точно также, какъ не могъ направить ихъ на надлежащую дорогу. Они сами должны были сообразить, въ чемъ нуждается современное общество и въ какихъ людяхъ чувствуетъ оно потребность. Нетрудно было догадаться, что въ настоящее время, въ виду совершившихся реформъ, прежніе идеалы образованія оказываются уже негодными; общественная жизнь предъявляетъ требованія на такихъ людей, которые съ умственнымъ развитіемъ соединяли бы въ себѣ развитіе гражданское, потому что только оно можетъ сдѣлать человѣка самостоятельнымъ въ общественной дѣятельности.

По переходя къ фактамъ, мы должны сказать, что новый университетскій уставъ оказался примѣненнымъ только съ внѣшней, чисто-формальной стороны, и вовсе еще не вошелъ въ жизнь университетовъ. Люди, сжившіеся съ старыми привычками, очень не скоро и даже неохотно съ ними разстаются; они съ большимъ трудомъ привыкаютъ къ новому своему положенію, хотя бы оно было и безконечно-лучше прежняго. Справедливость итого вполнѣ обнаружилась на московскомъ университетѣ -- на томъ самомъ университетѣ, который всегда считалъ себя представителемъ свободной русской науки, гордился сильною связью въ немъ между профессорами и студентами и ревниво охранялъ свою самостоятельность даже въ самое неудобное для этого время. Въ прошломъ году въ московскомъ университетѣ начались какія-то несогласія и смуты между профессорами, кончившіяся выходомъ въ отставку шести преподавателей. Истинная причина этихъ несогласій долгое время оставалась для публики неизвѣстною; хотя профессора обмѣнивались печатными письмами, говорившими о происшедшихъ смутахъ, но изъ этихъ инеемъ можно было видѣть только то, что обѣ стороны раздражены и каждая считаетъ себя правою. Недавно, въ "Московскихъ Вѣдомостяхъ" появились статьи, написанныя въ защиту большинства московскаго университетскаго совѣта и подробно разъясняющія дѣло; тогда одинъ изъ меньшинства, именно, профессоръ Дмитріевъ, напечаталъ не менѣе подробное разъясненіе, подкрѣпленное разными подлинными документами, и совершенно противорѣчащее статьямъ "Московскихъ Вѣдомостей". При такомъ положеніи дѣла, трудно постороннему человѣку безусловно защищать ту или другую сторону; но общій характеръ всей этой исторіи располагаетъ болѣе въ пользу меньшинства, покинувшаго университетъ.

Можно думать, что начала тѣхъ столкновеній, которыя повели къ выходу изъ университета шести лучшихъ профессоровъ, составлявшихъ меньшинство, коренится глубже, чѣмъ кажется съ первого раза; вѣроятно, оно совпадаетъ съ изданіемъ новаго университетскаго устава, поставившаго университеты въ иное противъ прежняго положеніе. Очень можетъ быть, что меньшинство тогда еще не соглашалось съ дѣйствіями большинства, которое дѣйствительно, плохо пользовалось предоставленными ему правами, и мало заботилось объ интересахъ университета. Корреспондентъ "С.-Петербургскихъ Вѣдомостей," слѣдившій въ послѣднее время за дѣятельностью московскаго университета, сдѣлалъ нѣсколько интересныхъ выводовъ о томъ направленіи, какое приняло большинство университетскаго совѣта. Въ самомъ дѣлѣ, принималъ-ли московскій университетъ какія-нибудь мѣры въ виду наступившей судебной реформы? Обновилъ-ли онъ составъ юридическаго факультета? Увеличилъ-ли число преподавателей? Подготовилъ-ли молодыхъ людей къ занятію вакантныхъ кафедръ? Отвѣты на эти вопросы должны быть отрицательны. Единственный профессоръ, обновившій въ послѣднее время составъ юридическаго факультета, воспитанъ не въ университетѣ, а приглашенъ изъ духовной академіи. Словомъ, университетъ не принималъ никакихъ мѣръ для приготовленія молодыхъ профессоровъ, хотя суммы, отпускаемыя ему для этой цѣли, весьма значительны; напримѣръ, въ 1867 году онѣ составляли сорокъ шесть тысячъ рублей. Хотя изъ свѣденій, напечатанныхъ въ "Университетскихъ извѣстіяхъ" видно, что часть этой суммы (тысяча рублей) была пожертвована въ пользу кандіотовь, часть употреблена на профессорскія командировки, но за всѣми этими расходами оставались еще значительные капиталы, которые легко могли быть употреблены на подготовленіе молодыхъ профессоровъ. Слѣдовательно, если университетъ не запасся новыми молодыми силами, то причина этого заключается вовсе не въ денежныхъ затрудненіяхъ, а просто въ невниманіи совѣта къ интересамъ учащагося юношества. Между тѣмъ, отвѣтственность въ недостаткѣ профессоровъ падаетъ исключительно на университетскій совѣтъ. Въ прежнее время, то есть, до изданія новаго устава, правительство, обыкновенно, само назначало профессоровъ, не спрашивая согласія со стороны университета; теперь оно безусловно отказалось отъ этого права, предоставивъ его самимъ университетамъ. Слѣдовательно, всякая небрежность въ этомъ отношеніи лежитъ на совѣсти тѣхъ профессоровъ, которые составляютъ большинство въ университетѣ. И такъ, въ этомъ вопросѣ московскій университетъ оказался несостоятельнымъ. Очень понятно, что меньшинство безъ особеннаго удовольствія взирало на подобныя дѣйствія большинства, чувствуя свое безсиліе въ желаніи воспользоваться новымъ уставомъ какъ можно лучше по отношенію къ увеличенію числа профессоровъ.

Далѣе новый уставъ, какъ сказано выше, предоставилъ гораздо большую самостоятельность университетскому совѣту сравнительно съ ректоромъ; значительная часть власти, какою пользовался ректоръ но прежнему уставу, перешла теперь въ руки совѣта- Но совѣтъ московскаго университета не обнаружилъ особеннаго желанія пользоваться этою властью. Привыкнувъ къ старымъ порядкамъ, онъ неохотно переходилъ къ новымъ. Между тѣмъ, меньшинство сразу хотѣло раздѣляться съ старыми формами и непосредственно перейти къ новымъ. Это ему. конечно, не удалось -- и вышла "исторія". Ближайшимъ поводомъ къ ней послужило дѣло г. Пешкова. Г. Пешковъ баллотировался университетскимъ совѣтомъ, при баллотировкѣ онъ не получилъ требуемыхъ закономъ двухъ третей голосовъ -- ему не доставало одного шара. Но здѣсь возбудился вопросъ, должно-ли было принимать участіе въ баллотировкѣ г. Пешкова другое лице, которое тоже баллотировалось. Объ этомъ было представлено на усмотрѣніе г. министра народнаго просвѣщенія. Г. министръ утвердилъ г. Лешкова, то есть, какъ объясняетъ профессоръ Дмитріевъ, "назначилъ его безъ выбора". Это обстоятельство послужило поводомъ къ возбужденію вопроса о нравахъ ректора и совѣта. Меньшинство, въ лицѣ шести профессоровъ, между которыми были гг. Соловьевъ, Чичеринъ, Дмитріевъ, Бачинскій, подало въ совѣтъ письменные протесты, которые, однакожь, не были разсмотрѣны совѣтомъ. Меньшинство опять протестовало. Тутъ-то и начались тѣ крупныя несогласія, которыя обратили на себя всеобщее вниманіе. Сущность ихъ состояла въ томъ, что совѣтъ университета приписывалъ себѣ нѣкоторыя права, несогласныя съ закономъ и посягавшія на предоставленную университетамъ самостоятельность. Именно, онъ признавалъ право контроля ректора надъ мнѣніями членовъ, право возвращать особыя мнѣнія, которыя большинству не кажутся правильными, устранять протесты безъ занесенія ихъ въ протоколъ, дѣлать членамъ выговори и замѣчанія за ихъ мнѣнія, право исключать членовъ университета за всякое дѣйствіе, которое большинство найдетъ неправильнымъ. Съ другой стороны, совѣтъ добровольно отказывался отъ нѣкоторыхъ важныхъ правъ, предоставленныхъ ему но закону. Именно, онъ допускалъ назначеніе профессоровъ помимо ихъ избранія, онъ находилъ незаконными протесты противъ распоряженій начальства, хотя бы они были подкрѣплены ссылкою на законъ. Меньшинство защищало эти два права и не признавало тѣхъ, которые совѣтъ приписывалъ себѣ относительно членовъ. Несогласія эти, какъ выше сказало, кончились тѣмъ, что шесть профессоровъ совершенно оставили университетъ. Такимъ образомъ, московскій университетъ лишился шести лучшихъ своихъ профессоровъ, и лишился именно въ то время, когда они всего нужнѣе, когда университетское образованіе получило особенную важность и когда вездѣ чувствуется сильнѣйшій недостатокъ не только въ хорошихъ, но даже въ какихъ нибудь профессорахъ. Въ самомъ дѣлѣ, даже петербургскій университетъ не можетъ замѣстить всѣхъ своихъ кафедръ! Изъ недавняго отчета, напечатаннаго въ "Журналѣ министерства, народнаго просвѣщенія" оказывается, что въ петербургскомъ университетѣ не достаетъ, противъ требованій устава, двадцати-пяти профессоровъ! Легко-ли университетамъ, при такомъ страшномъ недостаткѣ, лишаться даже тѣхъ профессоровъ, которые уже есть? Намъ мало извѣстна внутренняя жизнь нашихъ университетовъ, то есть, характеръ теперешнихъ отношеній между профессорами и студентами и направленіе университетской науки вообще. Тѣ отрывочные, хотя и очень неутѣшительные факты, которые иногда попадаются намъ на глаза, но могутъ дать полнаго понятія о состояніи нашихъ университетовъ; поэтому мы и не имѣемъ возможности составить о ней вполнѣ безошибочное представленіе, не можемъ утверждать безусловно, идетъ-ли она впередъ или назадъ. Но одно только не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, это -- страшный недостатокъ въ профессорахъ; такъ что въ этомъ отношеніи мы видимъ не только положительную бѣдность, но и постоянное обѣдненіе: университеты мало того, что не пополняются новыми силами, но даже теряютъ тѣ, которыя уже были. Между тѣмъ понятно, что безъ профессоровъ университеты существовать не могутъ; а намъ кромѣ того нужны не просто профессора, какими можно было довольствоваться лѣтъ пять тому назадъ, но профессора-граждане, которые могли бы давать обществу такихъ дѣятелей, какихъ оно теперь настоятельно требуетъ и безъ которыхъ немыслимо правильное развитіе обще-государственныхъ преобразованій. Но передъ лицомъ этихъ требованій наши университеты уже потому оказываются несостоятельными, что они бѣдны силами, что наличное число нашихъ профессоровъ не только не увеличивается, но даже уменьшается.

Ходятъ слухи, что въ настоящее время, въ министерствѣ народнаго просвѣщенія обсуждаются новые пролиты относительно среднихъ и высшихъ учебныхъ заведеній. Если эти слухи справедливы, то нужно думать, что преобразованія коснутся самыхъ существенныхъ недостатковъ нашихъ учебныхъ заведеніи, недостатковъ, которые никогда такъ сильно не чувствовались какъ теперь, когда сама жизнь предъявляетъ настоятельныя требованія относительно "людей новой породы".

-----

Въ минувшемъ мѣсяцѣ происходило восьмое годичное собраніе "Общества для пособія нуждающимся литераторамъ и ученымъ", а черезъ нѣсколько дней послѣ того, явился подробный отчетъ о дѣятельности общества въ 1867 году; по поводу этого отчета мы и хотимъ сказать нѣсколько словъ.

"Общество для пособія нуждающимся литераторамъ" -- едва-ли не единственный живой памятникъ того времени въ исторіи нашей журналистики, которое безъ преувеличенія можетъ быть названо блестящимъ. Не знаемъ, что будетъ впереди, но до сихъ поръ не было ни одного періода въ исторіи русской печати, имѣвшаго такое важное значеніе въ дѣлѣ русскаго общественнаго развитія, какъ то время, которое совпадаетъ съ образованіемъ вышеупомянутаго общества. Журналистика замѣняла тогда собою все: и книгу, и школу, и опыты жизни. Читатель искалъ въ каждой вышедшей книжкѣ журналовъ разрѣшенія тревожившихъ его сомнѣніи; онъ учился по нимъ даже мыслить. Мы, правда, знаемъ теперь, что подобное отношеніе общества къ журналистикѣ было не совсѣмъ нормально, но мы знаемъ также и то, что никогда не была такъ крѣпка связь между печатью и обществомъ, какъ въ то время. Подъ вліяніемъ этой-то связи возникло, между прочимъ, и "Общество для пособія нуждающимся литераторамъ". Успѣхъ его въ первое время былъ громаденъ; число постоянныхъ членовъ составляло огромную цифру, пожертвованія сыпались имъ такомъ большомъ количествѣ, что скоро дали Обществу возможность составить довольно значительный основной фондъ. Горячимъ участіемъ въ дѣлахъ Общества публика только заявляла ту потребность въ литературѣ и то уваженіе къ ней, которое она тогда чувствовала. Оттого-то, во мнѣніи публики, какъ справедливо замѣчаетъ "отчетъ", Общество и русская литература никогда не различались: "сочувствіе ея къ литературѣ и періодической печати переносились и на Общество, и на-оборотъ; неудивительно поэтому, что свѣтлые и пасмурные дни Общества были какъ бы отблескомъ превратностей въ литературномъ движеніи, которыхъ въ послѣдніе годы было не мало." И дѣйствительно, насколько былъ неблагопріятенъ 1866 годъ для литературы, настолько же былъ онъ неблагопріятенъ и для общества. Въ теченіи всего этого года, въ кассу общества поступило только пять тысячь рублей -- считая въ томъ числѣ членскіе взносы, постороннія пожертвованія и сборы съ устраивавшихся Обществомъ литературныхъ вечеровъ. Цифра эта, конечно, очень нич тожна, и комитетъ имѣть возможность выдать вспомоществованій втеченіи всего года только на четыре съ половиною тысячи рублей -- цифра также очень ничтожная. Въ теченіи 1867 года, дѣла общества шли лучше, но все-таки ихъ далеко нельзя назвать удовлетворительными: комитетъ самъ сознается, что не говоря уже о мнимо-нуждающихся просителяхъ, не заслуживавшихъ пособія, или неподходившихъ подъ требованія устава, и строго ограничиваясь только тѣми просителями, которые имѣютъ право на пособіе изъ литературнаго фонда, Общество не имѣло возможности вполнѣ удовлетворять даже ихъ нужды. "Мы не отказали, говоритъ отчетъ, ни одному изъ просителей, которые, но нашему мнѣнію, заслуживали помощи; но тяжело вспомнить, какъ эта помощь, въ большинствѣ случаевъ, была мала въ сравненіи съ тѣмъ, о чемъ насъ просили, а что слѣдовало дать. Мы нерѣдко умаляли очень скромныя требованія вдвое, иногда даже втрое, отсрочивая, а не отвращая нужду." Между тѣмъ "всякая невзгода въ литературномъ и ученомъ мірѣ, всякая перемѣна въ литературныхъ и ученыхъ направленіяхъ, всякое прекращеніе литературнаго или журнальнаго органа, тяжело отзываются на судьбѣ журнальныхъ дѣятелей, сотрудниковъ и ихъ семействъ." А всякихъ превратностей въ судьбахъ русской печати бываетъ не мало. Отсюда вытекаетъ громадная важность литературнаго фонда для лицъ, живущихъ исключительно литературными трудами" "Процвѣтаютъ журналы и гавоты, говоритъ отчетъ, у общество мало заботъ; онѣ начинаются. какъ только журнальное и газетное дѣло заколеблется, или приходитъ въ застой, потому что тогда бываетъ много выбывающихъ изъ рядовъ литературы и журналистики".

Важность существованія литературнаго фонда гораздо значительнѣе, чѣмъ можетъ казаться съ первого раза. Нтотъ фондъ, при надлежащемъ устройствѣ, могъ бы имѣть важное значеніе не только съ филантропической стороны, но и но отношенію къ судьбамъ всей русской печати. Дѣйствительно, литературное дѣло въ Россія стоитъ чрезвычайно шатко; почти никто изъ пишущихъ не можетъ быть твердо увѣренъ въ томъ, что его занятіи будутъ давать ему постоянное и болѣе или менѣе опредѣленное содержаніе. Почти каждый пишущій считаетъ вѣрными только тѣ деньги, которыя у него лежатъ въ карманѣ до тѣхъ поръ никакая его литературная работа не можетъ считаться денежною. Отдавая, напримѣръ, какую либо статью въ журналъ подцензурный, авторъ ея никакъ не можетъ быть увѣренъ въ томъ, что работа его будетъ допущена къ печати; почти тоже можно сказать и объ изданіяхъ безцензурныхъ, гдѣ цензорскія обязанности лежатъ на самой редакціи. Но есть множество другихъ случаевъ, къ сожалѣнію, очень часто у насъ повторяющихся, которые дѣлаютъ положеніе русскаго писателя очень шаткимъ, а дѣйствія его очень неувѣренными. Положимъ, устроился онъ при какомъ нибудь періодическомъ изданіи; но завтра въ средѣ его редакціи происходятъ несогласія -- дѣло колеблется, разстроивается и работа потеряна; получаетъ изданіе три предостереженія и пріостанавливается на нѣсколько мѣсяцевъ -- работа опять потеряна: наконецъ, дѣла редакціи идутъ дурно, изданіе падаетъ по недостатку средствъ -- и опять нѣтъ работы. Всѣ эти обстоятельство, въ соединеніи со многими другими, перечислить которыя нѣтъ возможности, имѣютъ очень неблагопріятное вліяніе на характеръ русской литературы. Русскій литераторъ чувствуетъ себя постоянно въ зависимости отъ такого большого числа случайностей, какому не подверженъ никакой другой родъ занятій. Отъ этого происходитъ, что каждый пишущій старается пріобрѣсти себѣ какую нибудь постороннюю работу на ряду съ литературной, а это, въ свою очередь, лишаетъ его возможности посвятить всего себя литературнымъ занятіямъ. Иные чувствуютъ себя неспособными дѣлить свои силы между нѣсколькими разнородными работами и остаются при однихъ литературныхъ занятіяхъ, и ни одинъ мѣсяцъ ихъ жизни не можетъ считаться вполнѣ обезпеченнымъ. Это порождаетъ нѣкоторую деморализацію въ средѣ пишущаго сословія, которая необходимо отражается на всей литературѣ. Она получаетъ еще большее развитіе подъ вліяніемъ той положительной разобщенности, какое господствуетъ въ литературныхъ кружкахъ. Такимъ образомъ, было бы въ высшей степени полезно, еслибъ литераторъ могъ считать себя принадлежащимъ къ постоянной корпораціи, корпоративность которой ограничивалась бы, по крайней мѣрѣ, одними матеріальными интересами.

Теперь спрашивается, можно-ли считать "Общество для пособія нуждающимся литераторамъ" чѣмъ-то въ родѣ той корпораціи, о которой мы сейчасъ говорили? Очевидно нѣтъ. Ни уставъ этого Общества, ни намѣренія лицъ, принимающихъ въ немъ постоянное участіе, не даютъ никакого повода смотрѣть именно такъ на это Общество. Оно желаетъ быть исключительно благотворительнымъ въ кругу извѣстной спеціальности. Но достигаетъ-л и оно цѣли даже въ этомъ ограниченномъ кругѣ? Изъ вышеприведенныхъ словъ отчета видно, что самъ комитетъ считаетъ свои благотворительныя дѣйствія далеко недостаточными. Въ самомъ дѣлѣ, если мы обратимся къ цифрамъ, то увидимъ, что дѣятельность Общества въ 1867 году ограничивалась слѣдующимъ числомъ вспомоществованій: въ восьми случаяхъ выдано единовременныхъ пособій по 100 рублей, въ шестнадцати случаяхъ по 50 р., въ семи случаяхъ по 75 и 25 р., въ трехъ случаяхъ по 40 р; но очень часто сумма выдаваемыхъ пособій не превышала 10 рублей. При этомъ многимъ просившимъ лицамъ было отказано, другимъ -- выдано вдвое и втрое меньше того, въ чемъ они дѣйствительно нуждались. Очевидно, что такого рода дѣятельность далеко нельзя считать удовлетворительною -- въ чемъ, впрочемъ, сознается и самъ комитетъ.

Но какія же мѣры принимаетъ онъ дли того, чтобы оживить и усилить эту дѣятельность? Комитетъ сознаетъ вполнѣ, что сочувствіе публики къ обществу съ каждымъ годомъ ослабѣваетъ; онъ видитъ, что члены не вносятъ слѣдуемыхъ съ нихъ денегъ, что пожертвованія уменьшаются постоянно. На что же онъ надѣется? Комитетъ главныя свои надежды основываетъ на томъ, что "рано или поздно вся литература и журналистика должны придти къ убѣжденію, что на нихъ прежде и больше всѣхъ лежитъ обязанность заботиться о своихъ бѣдныхъ, сиротахъ и вдовахъ." Прекрасно. Предположимъ даже, что большая часть лицъ, занимающихся литературою, дѣйствительно примутъ горячее участіе въ судьбахъ Общества: положимъ, что они сдѣлаются постоянными его членами и станутъ акуратно вносить деньги. Неужели же ихъ взносы, сумма которыхъ, во второмъ случаѣ, не превыситъ какихъ ни будь двухъ тысячъ въ годъ, совершенно удовлетворятъ общество? Мы думаемъ, что нѣтъ; и если Общество большую часть своихъ надеждъ возлагаетъ на сочувствіе литераторовъ, которое, при теперешней организаціи Общества, только и можетъ быть денежное, то оно сильно заблуждается. Мы думаемъ, что секретарь, доставлявшій отчетъ, нѣсколько увлекся, взывая къ сочувствію литераторовъ какъ къ такому средству, которое окончательно спасетъ Общество и дастъ его дѣятельности самые широкіе размѣры, какихъ только можно ожидать: еслибъ онъ, высказывая эту надежду, взялъ въ руки карандашъ и бумагу, то увидѣлъ бы, что дѣло принимаетъ нѣсколько иной видъ.

По нашему мнѣнію, "Общество для пособія нуждающимся литераторамъ" во всякомъ случаѣ должно совершенно измѣнить тѣ основанія, на которыхъ оно построено, чтобы быть учрежденіемъ дѣйствительно полезнымъ. Конечно, оно навсегда гарантировано отъ опасности закрыться по недостатку средствъ, потому что основной и неприкосновенный его фондъ состоитъ приблизительно изъ сорока тысячъ рублей; слѣдовательно, еслибъ у Общества не стало даже ни одного члена, то все-таки оно получало бы процентовъ съ своего капитала около двухъ тысячъ въ годъ, которыми бы и благотворило нуждающихся. Но если идетъ рѣчь о расширеніи дѣятельности Общества, если желательно увеличить размѣры его благотворенія, то необходимо прибѣгнуть къ преобразованіямъ, которыя должны быть болѣе или менѣе значительны, смотря по цѣли этихъ преобразованій.

Во-первыхъ, если общество желаетъ сохранить за собою свой теперешній характеръ, то есть, вполнѣ благотворительный, то ему необходимо быть вполнѣ послѣдовательнымъ въ своихъ операціяхъ и дѣйствовать подобно всѣмъ существующимъ у насъ благотворительнымъ обществамъ, которые не брезгаютъ никакими средствами для увеличенія своихъ капиталовъ. Между тѣмъ, "Общество для пособія литераторамъ" прибѣгаетъ постоянно къ одному средству, которое въ прежнія времена считалось дѣйствительно выгоднымъ, но теперь потеряло цѣну; средство это -- литературные вечера. Правда, они способствуютъ нѣсколько увеличенію капиталовъ Общества, но способствуютъ очень недостаточно. Въ послѣднее время придумано болѣе дѣйствительное средство, именно -- лотереи. Путемъ ихъ добываются разомъ такія суммы, какихъ не собрать съ цѣлой сотни литературныхъ вечеровъ. Прибѣгнувъ къ помощи лотереи, Общество могло бы увеличивать свои средства тысячъ на двадцать ежегодно; а двадцать тысячъ такая сумма, которая, конечно, съ избыткомъ могла бы удовлетворить всѣхъ, которые обращаются въ Общество съ просьбою о помощи.

По очень можетъ быть, что комитетъ отвратитъ лицо свое отъ подобнаго средства, Признаемся, мы и сами не чувствуемъ никакой симпатіи къ лотереямъ; но мы же за то и послѣдовательны. По чувствуя особеннаго расположенія къ лотереямъ, мы вообще не благоволимъ ко всѣмъ тѣмъ предпріятіямъ, которыя основываются исключительно на филантропическихъ началахъ. Но "Общество для пособія литераторамъ" дѣйствуетъ именно только въ благотворительномъ направленіи и существуетъ главнымъ образомъ пожертвованіями. Поэтому мы не видимъ достаточной причины, отчего бы ему не прибѣгать къ помощи лотереи, -- да и не одной только лотереи; можно бы найти множество другихъ средствъ, которыя, съ точки зрѣнія благотворительности, будутъ вполнѣ приличны. По крайней мѣрѣ, тогда Общество вѣрнѣе достигало бы своей пѣли, оно могло бы щедрою рукою раздавать пособія, и ему не пришлось бы "умалять очень скромныя требованія вдвое, иногда даже втрое". Кромѣ того, оно дѣйствовало бы совершенно послѣдователъно.

Но есть другой способъ выйдти изъ того положенія, въ какомъ находится теперь Общество и сдѣлаться учрежденіемъ въ высшей степени полезнымъ для лицъ, занимающихся литературой. Впрочемъ, мы должны сказать, что этотъ способъ находится въ связи съ кореннымъ измѣненіемъ всего устава Общества. Такъ какъ намъ неизвѣстно, въ какой степени удобоисполнимо это послѣднее условіе -- хотя, впрочемъ, перемѣна всякаго устава прежде всего зависитъ отъ желанія и усердія членовъ -- то мы считаемъ излишнимъ входить теперь же въ подробности относительно переустройства Общества на новыхъ основаніяхъ, тѣмъ болѣе, что и нѣкоторыя установившіеся предразсудки относительно русскихъ писателей могутъ оказаться въ этомъ случаѣ противъ насъ. Поэтому, мы изложимъ лишь въ самыхъ общихъ чертахъ нашу главную мысль.

Въ послѣдніе четыре-пять лѣтъ установилось почему-то странное убѣжденіе, что частыя и болѣе или менѣе правильныя собранія людей, занимающихся литературой, хотя бы только въ предѣлахъ, строго опредѣленныхъ закономъ, могутъ имѣть вредныя послѣдствія для общественнаго спокойствія. Мы но знаемъ, изъ какихъ именно фактовъ возникло подобное убѣжденіе. Что касается одной неудавшейся попытки учредить постоянныя собранія литераторовъ, то мы думаемъ, что она не могла имѣть никакого вліянія на установленіе подобнаго убѣжденія, потому что неудача ея имѣла чисто-случайный характеръ; другихъ же попытокъ въ этомъ родѣ никакихъ не было; и потому мы утверждаемъ, что упомянутыя нами опасенія рѣшительно не ни чемъ не основаны. И въ самомъ дѣлѣ, если дворяне, купцы, приказчики, чиновники, лица занимающіеся частнымъ трудомъ, артисты, художники и т. п. пользуются правомъ собираться вмѣстѣ, подъ извѣстными условіями, то почему же подобное право не можетъ быть предоставлено и литераторамъ? Если собранія художниковъ, артистовъ, чиновниковъ и т. п. не грозятъ никакими опасностями спокойствію государства, то почему же, на какомъ основаніи, считаются опасными собранія русскихъ литераторовъ? Впрочемъ, говоря это, мы имѣемъ въ виду только тѣ взгляды на подобныя собранія, которыя высказывались года два-три назадъ. Очень можетъ быть, что въ настоящее время они уже не пользуются никакимъ значеніемъ и причислены къ разряду тѣхъ крайностей, порождаемыхъ исключительными обстоятельствами, которыя изчезаютъ сами собою, съ перемѣною этихъ обстоятельствъ. Очень можетъ быть, что теперь у насъ не существуетъ литературныхъ собраній единственно потому, что никто изъ частныхъ лицъ не хочетъ брать на себя иниціативы въ ходатайствѣ объ устройствѣ подобныхъ собраній, и что еслибъ явилось ходатайство, то явилось бы и разрѣшеніе. Вотъ здѣсь-то "Общество для пособія литераторамъ", какъ учрежденіе, владѣющее значительнымъ капиталомъ и пользующееся авторитетомъ, могло бы оказать большую услугу. Оно могло бы взять на себя первую попытку въ учрежденіи постояннаго собранія литераторовъ, въ видѣ литературнаго клуба или чего нибудь подобнаго.

Нечего много распространяться о томъ, какое полезное вліяніе могъ бы оказать подобный клубъ какъ на русскихъ литераторовъ, такъ и на Общество. Комитетъ въ своемъ отчетѣ жалуется на то, что сами литераторы не принимаютъ почти никакого участія въ дѣлѣ, такъ близко ихъ касающемся. Но во-первыхъ, какъ мы уже сказали, при настоящей организаціи Общества, участіе въ немъ литераторовъ можетъ быть только денежное -- что конечно не доставитъ ему никакихъ особенныхъ выгодъ; а во-вторыхъ, въ настоящее время между русскими литераторами такъ мало общаго, интересы ихъ до такой степени разобщены, до того носятъ на себѣ кружковый характеръ, что уже по одной этой причинѣ Общество никакъ не можетъ расчитывать на дѣятельное участіе въ его судьбахъ со стороны литераторовъ. Кружковые интересы въ настоящее время такъ сильны, что отражаются даже на самомъ Обществѣ, хотя оно и старается быть безпристрастнымъ. Небольшая выписка изъ постановленій Комитета можетъ вполнѣ подтвердить справедливость нашихъ словъ. Вотъ, напримѣръ, какое постановленіе читаемъ мы въ отчетѣ о засѣданіи Комитета 22

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ.

Судьбы русскаго образованія, начиная съ Петра Великаго. -- Узкореальныя цѣ ли образованія. -- Общественный характеръ образованія при Екатеринѣ Второй.-- Попытки создать "новую породу людей" путемъ образованія Реакція времени Павла Петровича.-- Свободно-реальное образованіе начала девятнадцатаго вѣка. -- Реакція крайняго мистицизма. -- Характеръ учебныхъ заведеній. -- Образованіе въ царствованіе Николая Павловича. -- Свобода образованія въ царствованіе Императора Александра II. -- Свобода университетовъ и распространеніе образованія между всѣми сословіями.-- Открытіе женскихъ гимназій.-- Реальное направленіе.-- Классическое направленіе.-- Возрожденіе теорій, уже признанныхъ однажды несостоятельными.-- Противорѣчіе между направленіемъ образованія и потребностями жизни.-- Можетъ ли считаться подобное направленіе прочнымъ.

Какъ бы кто глубоко ли всматривался въ историческую жизнь русскаго народа, все-таки трудно будетъ найдти въ ней такія черты, которыя имѣли бы какое нибудь вліяніе на тотъ или другой характеръ современныхъ намъ общественныхъ учрежденій. Напротивъ, вслѣдствіе того, что у насъ до послѣдняго времени не существовало и признаковъ общественной жизни, эти учрежденія мѣняютъ свою физіономію не вслѣдствіе требованій со стороны народа и общества, а какъ-то совершенно случайно, подъ вліяніемъ личныхъ взглядовъ того или другого лица, стоящаго во главѣ извѣстнаго учрежденія. Поэтому, разсматривая характеръ какого либо современнаго намъ явленія въ какой бы то ни было общественно-государственной сферѣ, нечего и надѣяться на возможность найдти объясненіе этого явленія въ фактахъ прошлаго. Его только можно чисто-механически сопоставлять съ явленіями минувшихъ временъ, находить лучшимъ или худшимъ, болѣе или менѣе полезнымъ, но искать органической связи невозможно. Ея, повторяемъ, не существуетъ.

Но если это положеніе справедливо вообще, то оно тѣмъ болѣе справедливо въ примѣненіи къ исторіи нашего образованія. Народное просвѣщеніе есть самый чувствительный нервъ въ государственномъ организмѣ. На немъ прежде всѣхъ другихъ отражается всякое постороннее вліяніе, тѣмъ или другимъ его направленіемъ постоянно стараются объяснить появленіе тѣхъ или другихъ фактовъ народной жизни. Поэтому мы видимъ, что каждое крупное преобразованіе сопровождается перемѣной въ направленіи и въ системахъ народнаго обученія. Съ другой стороны, и первые признаки реакціи прежде всего отражались на немъ же. Однимъ словомъ, оно подчиняется всѣмъ направленіямъ политическаго вѣтра, господствующаго въ обществѣ. И если до сихъ поръ у насъ не успѣло еще установиться постоянное направленіе въ народномъ образованіи, если народъ нашъ до сихъ поръ неграмотенъ и неразвитъ, не смотря на то, что о его просвѣщеніи начали заботиться довольно серьезно еще за полтораста лѣтъ назадъ, если до сихъ поръ наши университеты, переполняясь студентами, нуждаются въ профессорахъ по самимъ необходимымъ каѳедрамъ, то это происходитъ единственно оттого, что у насъ нѣтъ въ собственномъ смыслѣ исторіи народнаго образованія. Предъ нашими глазами только послѣдовательный рядъ "мѣропріятій", изъ которыхъ одно уничтожаетъ другое, то подвигая нѣсколько впередъ народное образованіе, то снова отталкивая его назадъ на цѣлые десятки лѣтъ.

Въ настоящую минуту на нашихъ глазахъ происходятъ также довольно серьезныя преобразованія но министерству народнаго просвѣщенія. Для лучшаго ознакомленія нашихъ читателей съ сущностью этихъ преобразованій, мы считаемъ чрезвычайно полезнымъ сдѣлать историческій очеркъ важнѣйшихъ мѣръ и направленій въ системѣ нашего народнаго образованія. Это будетъ тѣмъ болѣе полезно что наше общество, нужно сказать правду, почти ничего не знаетъ о тѣхъ направленіяхъ, какія господствовали въ исторіи нашихъ учебныхъ заведеній, начиная съ народныхъ училищъ и доходя до университетовъ, и совершенно незнакомо съ вліяніемъ той или другой системы на общій строй народной жизни, что подтвердилось, между прочимъ, печальной исторіей реальныхъ гимназій, задуманныхъ бывшимъ министромъ народнаго просвѣщеніи г. Головнинымъ. Высказывая нашъ взглядъ на сущность современныхъ намъ преобразованій, мы будемъ руководствоваться приглашеніемъ настоящаго министра, графа Толстаго, высказываться открыто за или противъ этихъ преобразованій. Считаемъ также нелишнимъ замѣтить, что излагая исторію нашихъ учебныхъ заведеній мы будемъ основываться на фактахъ, имѣющихъ исключительно офиціальный характеръ. Главнѣйшіе изъ находящихся у насъ источниковъ слѣдующіе: "Историческо-статистическое обозрѣніе учебныхъ заведеній с.-петербургскаго учебнаго округа" А. Воронова; "Сборникъ постановленій но министерству народнаго просвѣщенія"; "Матеріалы для исторіи просвѣщенія въ Россіи въ царствованіе императора Александра I", М. Сухомлинова (помѣщены въ журналѣ мни. народи. просв.), и мн. др. Перечисленіе этихъ важнѣйшихъ источниковъ избавитъ насъ отъ необходимости ссылаться на нихъ въ текстѣ.

Мы, разумѣется, не будемъ начинать съ до-петровской эпохи, когда у насъ все образованіе сосредоточивалось въ стѣнахъ духовныхъ академій. Скажемъ только, что, при вступленіи на престолъ Петра I, единственными разсадниками образованія были у насъ: духовная академія въ Кіевѣ и славяно-греко-латинская академія въ Москвѣ. Въ этихъ заведеніяхъ учились не только духовныя, но и свѣтскія лица. Петръ I, начавъ свои преобразованія, прежде всего обратился къ школѣ, желая ее сдѣлать главной своей помощницей. Такимъ образомъ, начало нашего образованія имѣетъ чистоутилитарное, практическое направленіе. Открывая корпуса и заводя школы, Петръ нисколько не заботился о томъ, чтобы оградить народное и корпусное образованіе отъ какихъ нибудь вредныхъ либеральныхъ вліяній. Можно утвердительно сказать что онъ не побрезгалъ бы никакими средствами, даже изъ числа тѣхъ, которыя впослѣдствіи считались весьма опасными, для того только, чтобы заставить народъ полюбить науку. Ему образованіе было необходимо-нужно для его же собственныхъ цѣлей, и вотъ онъ начинаетъ пускать въ ходъ жесткія принудительныя мѣры въ родѣ лишенія права жениться и опредѣляться къ должностямъ тѣмъ ученикамъ, которые не успѣвали въ наукахъ. Но рядомъ съ спеціальными училищами, корпусами, имѣвшими ближайшею цѣлью приготовлять моряковъ, архитекторовъ, артиллеристовъ и т. п. спеціалистовъ, мы находимъ у Петра I попытки вводить и общее образованіе. Такъ, при архіерейскихъ домахъ и монастыряхъ онъ учреждалъ цифирныя или ариѳметическія школы, въ которыхъ, кромѣ грамоты, учили ариѳметикѣ и первымъ началамъ геометріи. Посѣщеніе этихъ школъ было обязательно для дѣтей чиновниковъ, но дѣти прочихъ званій также допускались къ ученію въ этихъ школахъ. Они находились въ вѣдомствѣ адмиралтейской коллегіи, надзоръ за ними былъ порученъ губернаторамъ и воеводамъ. Впрочемъ эти школы мало посѣщались, потому что большинство тогдашняго общества предпочитало домашнее образованіе. По той же причинѣ не удались Петру и другія школы, такъ называемыя малыя народныя училища, заведеніе которыхъ во всѣхъ городахъ, съ цѣлью учить читать, писать и считать возложено было на обязанность магистратовъ. Такимъ образомъ ариѳметическія школы почти всѣ въ скоромъ времени закрылись, а нѣкоторыя изъ нихъ, какъ напримѣръ, школа въ Новгородѣ, соединились съ духовными, прекративъ свое отдѣльное существованіе. Образованіе изъ общественнаго сдѣлалось снова домашнимъ, не идя впрочемъ далѣе чтенія церковной и гражданской печати.

При Елисаветѣ Петровнѣ мы встрѣчаемъ въ Петербургѣ уже частные пансіоны, заводимые по большей части пріѣзжавшими въ Россію иностранцами. При Екатеринѣ II, въ 1780 году, этихъ пансіоновъ считалось въ Петербургѣ 23. Въ нихъ изъ 70 учителей считалось только 20 русскихъ; остальные были иностранцы; да и изъ этихъ двадцати, половину составляли учителя танцевъ и рисованія. Впрочемъ, о русскомъ языкѣ здѣсь и не заботились; даже всѣ науки преподавались по-французски. Впослѣдствіи большая часть этихъ пансіоновъ были закрыты по совершенной ихъ безполезности, а учащимся въ нихъ было предложено перейти въ народныя училища, учрежденныя Екатериной ÏI. Мы не станемъ разсказывать причинъ, по которымъ эти пансіоны признаны были безполезными. Желающихъ ознакомиться съ шарлатанствомъ и нравственнымъ убожествомъ тогдашнихъ нашихъ просвѣтителей-французовъ, мы отсылаемъ къ помѣщенному у насъ изслѣдованію г. Пятковскаго: "Иванъ Ивановичъ Бецкій."

Екатерина II обратила болѣе серьезное вниманіе на народное образованіе. Она уже имѣла въ виду не только приготовленіе молодежи къ извѣстной спеціальности, но вообще образованіе полезнаго члена обществу и человѣка. Первоначальныя ея мѣры для распространенія народнаго образованія состояли въ слѣдующемъ: въ 1775 году она вмѣнила приказамъ общественнаго призрѣнія въ обязанность заботиться объ учрежденіи училищъ но всѣмъ городамъ и селеніямъ съ назначеніемъ самой умѣренной платы за ученіе, да и то съ людей достаточныхъ. Желая дать добрый примѣръ, сама императрица основала въ Петербургѣ народное училище на счетъ собственнаго кабинета, выразивъ, въ особомъ указѣ по этому поводу, надежду, что "въ прочихъ частяхъ города обитатели, по мѣрѣ состоянія своего, не отрекутся содѣйствовать пользѣ согражданъ своихъ и самихъ ихъ отъ сего ожидаемой." Народныя училища начали открываться во многихъ мѣстахъ. Но для прочнаго ихъ существованія недоставало ни средствъ, ни учебныхъ руководствъ, ни способныхъ преподавателей. Сознавая, что безъ учителей ничего сдѣлать невозможно, императрица предположила открыть въ Петербургѣ главное народное училище. Цѣль его заключалась въ приготовленіи учителей для народныхъ школъ, а также и для того, чтобы служить образцомъ для всѣхъ прочихъ училищъ подобнаго рода. Положено было имѣть при главномъ училищѣ не менѣе 100 казенныхъ воспитанниковъ, которые обязаны были, въ числѣ прочихъ предметовъ, изучать методъ преподаванія и разныя учительскія обязанности. Методъ преподаванія въ этомъ училищѣ носилъ на себѣ реальный характеръ. При преподаваніи предметовъ, вмѣнено было въ обязанность учителямъ слѣдующее: учителя обязаны были давать основательное понятіе о естественныхъ произведеніяхъ земли, промыслахъ, образѣ правленія, чтобы ученики заучивали не одни только голыя названія водъ и земель, но узнавали взаимную связь государствъ по естественнымъ произведеніямъ, промысламъ, и т. п. При письменныхъ сочиненіяхъ на русскомъ языкѣ, учитель долженъ задавать преимущественно темы, употребительныя въ общежитіи. Преподавая физику, ему слѣдуетъ какъ можно чаще обращаться къ опытамъ. Преподавая естественную исторію; необходимо, чтобы учитель, кромѣ ученаго названія предметовъ, приводилъ и обыкновенное ихъ названіе у простолюдиновъ; показывалъ гдѣ какая вещь родится и почему именно тамъ, а не въ другомъ мѣстѣ. Главное народное училище находилось, но тому времени, въ блестящемъ положеніи; придерживаясь чисто-реальнаго направленія въ преподаваніи, оно для чтенія воспитанникамъ выписывало даже газеты: Гамбургскія и геттингенскія на нѣмецкомъ языкѣ и вѣдомости Петербургскія и Московскіе. Кромѣ того, само училище издавало періодически, подъ- редакціей одного изъ учителей, труды воспитанниковъ, но слѣдующей программѣ: 1) матеріи нравоучительныя. 2) Пьесы реторическія, 3) пьесы историческія, 4) Пьесы касающіяся собственно до наукъ. 5) Всякія мелкія творенія служащія къ невинному удовольствію. Вслѣдъ за устройствомъ народныхъ училищъ начались преобразованія и въ частныхъ пансіонахъ, которые были подчинены правительственному надзору. Такимъ образомъ были положены первыя начала правильной системѣ народнаго и общественнаго образованія созданіемъ общаго устава народныхъ училищъ въ 1786 году.

По этому уставу народныя училища были двухъ родовъ: главныя, состоящія изъ четырехъ классовъ, и малыя--изъ двухъ- Первыя учреждались въ губернскихъ городахъ, вторыя въ уѣздныхъ- Всѣ эти училища, также какъ и частные пансіоны, находились въ вѣденіи приказа общественнаго призрѣнія. Предсѣдатель приказа былъ вмѣстѣ съ тѣмъ и попечитель училищъ губерніи, распоряжавшійся училищами съ согласія генералъ-губернатора. Для непосредственнаго управленія главнымъ училищемъ, а также и всѣми училищами въ губерніи, избирался директоръ, назначавшійся генералъ-губернаторомъ. Онъ долженъ быть "любитель наукъ, порядка и добродѣтели." Высшая правительственная власть надъ училищами сосредоточивалась въ комиссіи народныхъ училищъ. Для того чтобы установить необходимое однообразіе въ преподаваніи, въ уставѣ были указаны общія обязанности учителей, относительно метода и порядка преподаванія, надзора за учениками, обращенія съ ними, отношенія къ начальству и обществу. Ученики также были снабжены особою инструкціей "правила для учащихся". Учителя начали считаться состоящими на государственной службѣ со всѣми ея правами и преимуществами; для учениковъ назначены публичныя испытанія; для контроля надъ училищами, комиссія посылала изъ среды себя ревизіонныхъ чиновниковъ. Но при всемъ этомъ не было нигдѣ и рѣчи о стѣсненіи народнаго образованія. Всѣ перечисленныя мѣры имѣли въ виду установить народное образованіе на такихъ началахъ, чтобы оно не могло быть предметомъ спекуляціи и не отталкивало отъ себя общество. Правительство продолжало искренно сознавать крайнюю нужду въ образованныхъ людяхъ.

Однакожъ, малыя народныя училища стали въ скоромъ времени приближаться къ паденію, а многія изъ нихъ и совсѣмъ закрылись. Причины паденія заключались какъ въ недостаточности средствъ, такъ и въ предубѣжденіи жителей противъ ученія. Комиссія училищъ всѣми силами противилась закрытію школъ, но очень часто усилія ея оставались напрасными.

На ряду съ учебными заведеніями открывались и воспитательныя. Въ 1786 году отъ главнаго народнаго училища въ Петербургѣ отдѣлилась Учительская Семинарія, для приготовленія учителей въ главныя народныя училища! Всѣ ея воспитанники были казенные. Курсъ ученія раздѣлялся на два отдѣла: математическихъ и историческихъ наукъ. Ученики слушали оба отдѣла, но должны были обращать особое вниманіе на предметы одного изъ нихъ. Воспитательными заведеніями были также пансіоны и вновь образованные, сначала въ Москвѣ, а потомъ и въ Петербургѣ, воспитательные дома для подкидышей. При Екатеринѣ мы впервые встрѣчаемся съ системою закрытаго воспитанія, основанною на чисто-государственныхъ соображеніяхъ. Императрица понимала сама, что учреждаемыя ею главныя и малыя народныя училища не могутъ въ скоромъ времени принести тѣхъ богатыхъ результатовъ, на которые она разсчитывала, потому что училищамъ приходилось дѣйствовать среди обстановки очень неблагопріятной. Поэтому, она разсчитывала посредствомъ закрытаго воспитанія, и но мысли Бецкаго, образовать новую породу людей, совершенно отличную отъ современнаго ей невѣжественнаго общества. Здѣсь не мѣсто разбирать, въ какой степени ошибочны были тѣ средства, на которыхъ остановилась Екатерина для образованія новой породы. Намъ довольно сказать, что закрытое воспитаніе во времена Екатерины имѣло уже характеръ правильной системы, не носившей въ себѣ ничего случайнаго, и установленной для достиженія вполнѣ опредѣленныхъ цѣлей, чего, къ сожалѣнію, невозможно сказать о нашихъ теперешнихъ закрытыхъ заведеніяхъ.

Система народнаго образованія, установленная на вышеозначенныхъ началахъ, отмѣняясь въ очень несущественныхъ чертахъ, продолжала существовать до 1802 года, то есть до вступленія на престолъ Александра I. Поэтому мы не станемъ слѣдить за ходомъ народнаго образованія за это время, а перейдемъ прямо къ 1802 году, когда учрежденіемъ министерствъ, въ томъ числѣ и министерства народнаго просвѣщенія, въ связи со многими другими мѣрами, было дано новое направленіе народному образованію. Однакожъ, хотя царствованіе Павла I, по отношенію къ народному образованію, не представляетъ строго-обдуманныхъ системъ и направленій, хотя просвѣщеніе во время этого государя было оставлено совершенно въ сторонѣ, но для лучшаго уясненія первой половины Александрова царствованія мы должны упомянуть, что до вступленія его на престолъ, народное образованіе находилось подъ сильнымъ гнетомъ. Профессоръ московскаго университета Геймъ, произнося въ 1799 году рѣчь "о состояніи наукъ въ Россіи подъ покровительствомъ Павла І", говоритъ, между прочимъ, слѣдующее: "мудрую прозорливость свою императоръ Павелъ доказалъ въ споспѣшествованіи истинному преуспѣянію наукъ чрезъ учрежденіе строгой и бдящей цензуры книжной. Познаніе и такъ называемое просвѣщеніе часто употреблено во зло чрезъ обольстительные нынѣшнихъ сиренъ напѣвы вольности и чрезъ обманчивые призраки мнимаго счастья. Европейскія правительства, спокойно взиравшія на сей развратъ, возымѣли наконецъ правильную причину сожалѣть о своемъ равнодушіи; возвратились въ Европу мрачныя времена лютѣйшаго варварства. Сколь счастливою почитать себя должна Россія потому, что ученость въ ней благоразумными ограниченіями охраняется отъ губительной язвы возникающаго всюду лжеученія." Но эти мѣры мало касались методовъ и направленій преподаванія; онѣ заключались, во первыхъ, въ*строгой и бдніцей цензурѣ," а во вторыхъ, въ разныхъ ограниченіяхъ, заключавшихся въ подобнаго рода указахъ: "такъ какъ чрезъ вывозимые изъ-за границы разныя книги наносится развратъ вѣры, гражданскаго закона и благонравія, то отнынѣ повелѣваемъ запретить впускъ изъ-за границы всякаго рода книгъ, на какомъ бы языкѣ оныя ни были безъ изъятія, въ государство наше, равномѣрно и музыку." Частныя типографіи всѣ были закрыты, за-границу ѣздить строго запрещалось.

Восшествіе на престолъ Александра I сопровождалось указомъ, въ которомъ сказано было, между прочимъ, слѣдующее; "желая доставить всѣ возможные способы къ распространенію полезныхъ наукъ и художествъ, повелѣваемъ: запрещеніе на ввозъ изъ-заграницы всякаго рода книгъ и музыки отмѣнить, равномѣрно частныя запечатанныя типографіи распечатать, дозволяя какъ привозъ иностранныхъ книгъ, журналовъ и прочихъ сочиненій, такъ и печатаніе оныхъ внутри государства." Александръ I, проникшись мыслью екатерининскаго наказа, считавшаго развитіе просвѣщенія самымъ вѣрнымъ средствомъ сдѣлать людей лучшими, прежде всего обратилъ свое вниманіе на народное образованіе. Внѣшняя сторона его преобразованій по этому предмету заключалась въ слѣдующемъ: учреждено министерство народнаго просвѣщенія, непосредственному вѣденію котораго поручены: главное правленіе училищъ, академія паукъ, университеты и другія училища, типографіи, цензура, изданіе періодическихъ сочиненій, народныя библіотеки, музеи и всякія учрежденія для распространенія наукъ. Управленіе училищами до Александра I било поручено приказамъ общественнаго призрѣнія; теперь введено раздѣленіи имперіи на округи, имѣющіе особыхъ попечителей, которые всѣ вмѣстѣ входили въ составъ главнаго правленія училищъ. Всѣ учебныя заведенія, находившіяся въ вѣдомствѣ министерства, были раздѣлены на гимназіи, уѣздныя и приходскія училища. Курсъ гимназій былъ пространнѣе курса прежнихъ главныхъ народныхъ училищъ, а потому, при преобразованіи послѣднихъ, 3-й и 4-й классы обращались въ 1-й и 2 и гимназическіе. Въ гимназіяхъ, сравнительно съ народными училищами, значительно усилено было преподаваніе чистой и прикладной математики, физики и естественныхъ наукъ; кромѣ того введены были вновь: статистика, философія, изящныя и политическія науки; изъ новѣйшихъ языковъ преподавались французскій и нѣмецкій; преподаваніе закона Божія и русской грамматики не вошло въ составъ гимназическаго курса; оба эти предмета должны были преподаваться въ уѣздныхъ училищахъ. Малыя народныя училища были преобразованы въ уѣздныя, которыя имѣли двоякую цѣль: приготовлять желающихъ къ поступленію въ гимназію и доставлять дѣтямъ необходимыя познанія сообразно ихъ состоянію и промышленности. Курсъ уѣздныхъ училищъ почти равнялся курсу бывшихъ главныхъ народныхъ училищъ; здѣсь также преподавались естественныя науки, физика, математическая географія и т. п. Наконецъ приходскія училища имѣли также двойную цѣль: приготовлять желающихъ для поступленія въ уѣздныя училища и "доставленіе дѣтямъ земледѣльческаго и другихъ состояній приличныхъ свѣденій, чтобы сдѣлать ихъ лучшими въ физическомъ и нравственномъ отношеніяхъ, дать имъ точныя понятія о явленіяхъ природы и истребить въ нихъ суевѣрія и предразсудки, столь вредныя ихъ благополучію, здоровью и состоянію." Въ губернскихъ и уѣздныхъ городахъ, также и въ селеніяхъ, каждый церковный приходъ или два вмѣстѣ должны были имѣть по крайней мѣрѣ одно приходское училище. Въ числѣ другихъ предметовъ, учителямъ вмѣнялось въ обязанность читать съ объясненіемъ особо составленную книгу: "краткое наставленіе о сельскомъ домоводствѣ, произведеніяхъ природы, сложеніи человѣческаго тѣла и вообще о средствахъ къ предохраненію здоровья." Такимъ образомъ, приходскія, уѣздныя училища и гимназіи имѣли цѣлью давать молодымъ людямъ вполнѣ реальное образованіе, сообразно ихъ потребностямъ, а также подготовлять желающихъ для поступленія въ высшія заведенія, во главѣ которыхъ стояли университеты. Полный приготовительный курсъ для поступленія въ университетъ, начиная съ приходскихъ училищъ, раздѣленъ былъ на семь лѣтъ. Замѣтимъ еще, что учебныя пособія въ училищахъ и гимназіяхъ должны были находиться на отвѣтственности начальниковъ заведеній и не исходили изъ какого нибудь одного, общаго источника. При гимназіяхъ положено было между прочимъ имѣть библіотеку, географическія пособія, лексиконы, физическій кабинетъ, кабинетъ естественныхъ наукъ, собранія моделей, чертежей и тѣлъ но чистой математикѣ, механикѣ и технологіи.

Уже изъ простаго перечня предметовъ, входившихъ въ составъ училищъ и гимназій, видно, что преподаваніе въ нихъ имѣло чисто-реальное направленіе. Но это еще болѣе подтверждается разными инструкціями, дававшимися учителямъ гимназій. Такъ напримѣръ, въ "правилахъ для пансіона при петербургской гимназіи" говорится между прочимъ: "дабы соединить теоретическія познанія воспитанниковъ съ практическими, учители будутъ во время вакаціи показывать воспитанникамъ мастерскія и фабрики, здѣсь находящіяся, объяснять имъ употребительнѣйшія гидравлическія машины, мельницы и проч.; также посѣщать съ ними кабинетъ естественной исторіи и дѣлать иногда ботаническія прогулки; учитель же математики будетъ наставлять ихъ въ нужнѣйшихъ частяхъ практической геометріи." Методы преподаванія и успѣхи учениковъ ставились подъ непосредственный контроль самого общества. Бъ "положеніи о пансіонѣ при харьковской гимназіи" говорится, что въ пансіонъ имѣютъ входъ всѣ желающіе, а особенно родители учениковъ; въ случаѣ, если они найдутъ какія нибудь упущенія, то даютъ знать о нихъ университету. Впрочемъ, и само министерство слѣдило за тѣмъ, чтобы преподаваніе въ гимназіяхъ какъ можно болѣе сообразовалось со степенью развитія воспитанниковъ. "Усмотрѣно, говорятся въ одномъ изъ такихъ циркуляровъ, что во многихъ училищахъ преподаются паука безъ всякаго вниманія къ пользѣ учащихся, что учители стараются болѣе обременять, нежели изощрять память ихъ, и вмѣсто развиванія разсудка постепеннымъ ходомъ притупляютъ оный, заставляя выучивать наизусть отъ слова до слова то, изъ чего ученикъ долженъ удерживать одну только мысль и доказывать, что понимаетъ ее собственными, хотя бы и несвязными, но не книжными выраженіями." Вслѣдствіе этого, министерство предлагаетъ директорамъ слѣдить за такими учителями, а неспособныхъ удалять. Наказанія воспитанниковъ допускались самыя мягкія: задача уроковъ, сверхъ положенныхъ въ классахъ, лишеніе завтрака, обѣдъ за особеннымъ столомъ, сидѣніе въ пансіонѣ во время прогулки, и т. и. Въ самыхъ крайнихъ случаяхъ воспитанникъ исключало.! изъ заведенія, и то не иначе, какъ съ разрѣшенія попечителя округа; тѣлесныя же наказанія строго запрещались. "Извѣстно мнѣ, пишетъ но этому поводу министръ народнаго просвѣщенія, что нѣкоторые директоры, учители, смотрители, гувернеры и содержателя пансіоновъ употребляютъ тѣлесныя наказанія, и даже съ ожесточеніемъ.... А какъ сіе противно доброму воспитанію, то я предлагаю вникнуть въ сіе обстоятельство и подъ опасеніемъ отрѣшенія отъ должностей, подтвердить означеннымъ лицамъ и содержателямъ пансіоновъ, подъ опасеніемъ закрытія пансіоновъ, дабы не дерзали нарушать Высочайшее постановленіе, и исправляли бы дѣтей мѣрами кротчайшими. Желательно было бы, чтобы жестокіе наставники, учители, начальники училищъ и содержатели пансіоновъ немедленно были узнаны и по усмотрѣнію или перемѣнены или предостережены, какъ для пользы ихъ собственной, такъ болѣе для юношества, имъ ввѣреннаго".

Разсматривая обстоятельства, среди которыхъ происходило открытіе университетовъ въ первую половину Александрова царствованія, мы еще болѣе убѣждаемся, что дѣйствіями главнаго правленія училищъ и вообще всего министерства народнаго просвѣщенія руководило вовсе не минутное увлеченіе либерализмомъ, а строго выработанное убѣжденіе, что для успѣховъ преподаванія необходима по возможности полная свобода. Мысль объ учрежденіи въ Россіи университетовъ появилась еще при Петрѣ I, который, подъ вліяніемъ Лейбница, хотѣлъ устроить университетъ прежде всего въ Москвѣ, потомъ въ Астрахани, Кіевѣ и наконецъ въ Петербургѣ. Впослѣдствіи было поручено Ломоносову составить проектъ университета для Петербурга. Въ регламентѣ университету между прочимъ говорилось: "духовенству къ ученіямъ, правду физическую для пользы и просвѣщенія показующимъ, не привязываться, а особливо не ругать наукъ въ проповѣдяхъ." Въ 1755 году открылся университетъ въ Москвѣ, находившійся въ зависимости непосредственно отъ правительствующаго сената. "Событія второй половины восемнадцатаго вѣка, говоритъ г. Сухомлиновъ, не прошли безслѣдно для русскаго общества; духъ времени отразился въ тѣхъ мѣрахъ для народнаго образованія, которыя составляютъ эпоху въ умственной жизни Россіи. Русскіе университеты, возникшіе или преобразованные въ началѣ девятнадцатаго вѣка, представляютъ въ устройствѣ своемъ и господствующемъ духѣ черты того направленія, которое обнаружилось въ умственномъ и политическомъ мірѣ Европы. Особенности русскихъ университетовъ заключаются какъ въ ихъ устройствѣ, такъ и въ духѣ, оживлявшемъ, университетскую корпорацію и ея ученую дѣятельность." Не распространяясь подробно о направленіи науки въ то время на западѣ, укажемъ только тѣ характерныя черты, которыя повліяли на направленіе нашей университетской жизни при началѣ царствованія Александра I. Наука признавалась совершенно самостоятельной и была независима отъ духовенства. Такъ какъ университетъ есть не воспитательное заведеніе, а ученая корпорація для преподаванія наукъ, то было признано необходимымъ не подчинять студентовъ школьной дисциплинѣ закрытыхъ заведеній. "Разумная свобода, говорить геттингенскій профессоръ Мейнерсъ, принимавшій сильное участіе въ образованіи русскихъ университетовъ, дѣйствуетъ гораздо плодотворнѣе, нежели принудительныя мѣры и постороннее вмѣшательство. Чувство независимости, развивая прямоту и честность въ образѣ дѣйствій молодыхъ людей, ставитъ ихъ несравненно выше того жалкаго положенія, на которое осуждена молодежь въ тѣхъ заведеніяхъ, гдѣ право на вниманіе и отличіе пріобрѣтается не нравственными достоинствами и научными трудами, а рабскою и льстивою покорностью передъ начальствомъ и благодѣтелями." Кромѣ иностранныхъ источниковъ, министерство руководилось и трудами комиссіи училищъ, составившей еще въ 1787 году планъ университета. По этому плану свобода преподаванія считалась необходимымъ условіемъ университетской жизни. Въ планѣ говорится, что профессора "не подвергаются принужденію ни въ разсужденіи правилъ науки, ни въ разсужденіи книгъ учебныхъ: свобода мысли способствуетъ вообще знаніямъ, но при такой наукѣ, въ коей ежедневно являются новыя разрѣшенія и новыя открытія, нужна она особливо." Этотъ принципъ былъ положенъ цѣликомъ въ основу открываемыхъ университетовъ. Каждому профессору предоставлена была полнѣйшая свобода преподаванія. Всякое вмѣшательство въ преподаваніе постороннихъ лицъ строго запрещалось. "Когда поднятъ былъ вопросъ о правѣ декановъ посѣщать лекціи, говоритъ г. Сухомлиновъ, то защищавшій это право потерпѣлъ рѣшительное пораженіе въ совѣтѣ (дѣло идетъ о харьковскомъ университетѣ); попечитель съ своей стороны представилъ, что находитъ такое посѣщеніе унизительнымъ для профессоровъ, а главное правленіе училищъ, замѣтивъ, что дѣло должно было покончить въ самомъ университетѣ, отказалось отъ вмѣшательства во внутреннее устройство университета." Доступъ въ университетъ былъ совершенно свободенъ; къ слушанію лекцій допускались какъ студенты, такъ и вольные слушатели безъ различія лѣтъ и сословія. Всякій могъ записываться въ студенты, какого бы званія и лѣтъ ни былъ. 9ти положенія также основывались на результатахъ трудовъ комиссіи временъ Ломоносова; въ планѣ университета, выработанномъ этою комиссіею, говорится, между прочимъ, что "несвободные люди также должны имѣть право быть въ университетѣ; когда несвободные люди будутъ въ университетѣ учиться, какъ и прочіе студенты, то симъ науки и ученые люди нимало не будутъ унижаемы, такъ какъ цари и князи не унижаются тѣмъ, когда не свободные бываютъ съ ними въ храмахъ и слушаютъ вмѣстѣ слово Божіе. Науки называются свободными для того, что всякому оставлена свобода ихъ пріобрѣтать, а не для того, чтобъ сіе право предоставлялось только людямъ свободнымъ."

Направленіе университетской жизни соотвѣтствуетъ обыкновенно состоянію всѣхъ остальныхъ учебныхъ заведеній. Это тѣмъ болѣе было справедливо въ то время, потому что всѣ "учебныя заведенія округа находились подъ контролемъ университетовъ. Слѣдовательно, ознакомившись съ характеромъ университетской науки тогдашняго времени, можно составить себѣ довольно ясное представленіе и о всѣхъ дѣйствіяхъ министерства народнаго просвѣщенія въ началѣ девятнадцатаго вѣка. Такимъ образомъ мы видимъ, что въ началѣ царствованія Александра I, дѣйствіями учебнаго вѣдомства руководитъ строго-опредѣленная система, основанная на полной свободѣ преподаванія и чисто-реальныхъ началахъ. Эти начала признавались въ такой степени важными, что даже одинъ изъ горячихъ приверженцевъ древняго міра и древней филологіи, товарищъ министра народнаго просвѣщенія, Муравьевъ, признавалъ чрезвычайно важное значеніе въ образованіи математики, естествознанія и историческихъ наукъ.

Теперь интересно бы прослѣдить, какое вліяніе оказывало на учащуюся массу подобное направленіе? Не имѣя подъ руками достаточнаго числа фактовъ, чтобы отвѣчать на этотъ вопросъ, мы однакоже думаемъ, что результаты подобнаго направленія нисколько не свидѣтельствовали о его негодности. Напротивъ, есть по мало данныхъ, изъ которыхъ можно заключить, что тогдашнее направленіе имѣло самое благотворное вліяніе на молодежь. С. Т. Аксаковъ, бывшій студентомъ въ началѣ девятнадцатаго вѣка, слѣдующимъ образомъ вспоминаетъ о своемъ студенчествѣ: "въ студентахъ царствовало полное презрѣніе ко всему низкому и подлому, и глубокое уваженіе ко всему честному и высокому, хотя бы и безразсудному. Память такихъ годовъ неразлучно живетъ съ человѣкомъ и, непримѣтно для него, освѣщаетъ и направляетъ его въ продолженіе цѣлой жизни, и куда бы ни затащили обстоятельства, какъ бы ни втоптали въ грязь и типу -- она выводитъ его на честную и прямую дорогу".

Однакожъ, этому благотворному направленію въ скоромъ времени суждено было уничтожиться, уступивъ мѣсто другому, совершенно противоположному. Причины начавшейся реакціи вовсе не вытекали изъ недостатковъ или несовершенства свободно-реальнаго направленія; напротивъ, реакція брала для себя силу изъ чисто-внѣшнихъ обстоятельствъ, не имѣвшихъ ничего общаго съ народнымъ образованіемъ. Съ одной стороны, политическія обстоятельства, въ связи съ народными бѣдствіями, пожарами, неурожаями, съ другой -- господство такихъ личностей, каковы Магницкій и Руничъ, произвели то, что направленіе первой половины Александрова царствованія было почти совершенно замѣнено противуположнымъ. Заключеніе "священнаго союза" послужило основаніемъ для реформы народнаго образованія въ Россіи. Въ обществѣ развивалось мистическое направленіе, доходившее до крайнихъ предѣловъ. Характеръ начавшейся реакціи всего яснѣе выражается въ слѣдующихъ словахъ Магницкаго: "я трепещу передъ невѣріемъ философіи особенно потому, что въ исторіи семнадцатаго и восемнадцатаго столѣтій ясно и кровавыми литерами читаю, что сначала поколебалась и исчезла вѣра, потомъ взволновались мнѣнія и измѣнился образъ мыслей только перемѣною значенія и подмѣномъ словъ, и отъ сего непримѣтнаго и какъ бы литературнаго подкопа алтарь Христовъ и тысящелѣтніи тронъ древнихъ государей взорваны, кровавая шапка свободы оскверняетъ главу помазанника Божія и вскорѣ повергаетъ ее на плаху. Вотъ ходъ того, что называли тогда только философія и литература и что называется уже нынѣ либерализмъ." Религія приняла совершенно ложное направленіе, обратившись въ крайній мистицизмъ. Начались толки о всеобщемъ братствѣ, о союзѣ народовъ, о царствѣ истины и любви. "Священный союзъ", основанный на этихъ началахъ, послужилъ основаніемъ для реформы народнаго образованія въ Россіи. Началась крутая реакція и ломка всего, что было установлено въ первую половину царствованія Александра. Усердіе реакціонеровъ заходило такъ далеко, что даже хотѣли наложить руку на офиціальный органъ министерства народнаго просвѣщенія, какъ на книгу "опасную по нѣкоторымъ ея мѣстамъ". Запрещено было употребленіе въ училищахъ книги "Должности человѣка и гражданина", изданной еще при Екатеринѣ второй для чтенія въ народныхъ училищахъ, хотя съ того времени ея было отпечатано одинадцать изданій. Раболѣпство и лицемѣріе, которыя еще такъ недавно порицались, проникли даже въ ученыя сословія. "Да будетъ началомъ моего слова, восклицаетъ ораторъ, Всеблагій Богъ; да будетъ началомъ моего слова могущественный Александръ, исполненный толикими доблестями, сколько оныхъ цѣлая вселенная вмѣщать въ себѣ когда либо можетъ; да пріиметъ начало слово мое отъ соизволенія знаменитѣйшаго нашего попечителя (Магницкаго), который съ чрезвычайнымъ нѣкіимъ тщаніемъ трудится для возвышенія наукъ и, соображая всѣ свои дѣянія съ божественными заповѣдями, подаетъ намъ примѣры, достойнѣйшіе подражанія." Распространявшіяся но Россіи библейскія общества проникали даже въ среднія учебныя заведенія; такъ, ученики пензенской гимназіи устраивали христіанскія и литературныя бесѣды, на которыхъ читались псалмы и разсужденія объ истинахъ религіи и о жизни святыхъ мужей; даже "дѣти внѣшняго ришельевскаго лицея" учредили между собою библейское общество для снабженія сверстниковъ своихъ книгами божественными. Самое преподаваніе не избѣгло общаго вліянія. Напримѣръ, относительно преподаванія политической экономіи говорилось, слѣдующее: "непреложный законъ всякаго домостроительства постановленъ въ сей заповѣди, данной первому человѣку по паденіи его: въ потѣ лица твоего снѣси хлѣбъ твой. Вслѣдствіе сего основными началами какъ частнаго, такъ и народнаго хозяйства должны быть слѣдующія главныя правила: трудись, снискивай познанія, приспособляй ихъ и исполняй предпріятія; что произведешь такимъ образомъ, тѣмъ и пользуйся. Но мы существуемъ не для одного сохраненія кратковременной жизни своей, не для одного тѣлеснаго благополучія своего и даже не для одного благоденствія земнаго отечества. Не пекитесь, говоритъ искупившій пасъ отъ клятвы, о томъ, что съѣсть, чѣмъ утолить жажду, во что одѣться, не собирайте себѣ сокровищъ на землѣ, просящему дай, хотящему у тебя занять не откажи, и т. п. Посему преподаватель политической экономіи поставитъ себѣ въ непремѣнную обязанность дѣлать своимъ слушателямъ напоминаніе, что все наше имущество, какъ малое, такъ и большое, содержитъ въ себѣ только условную цѣну, именно, въ качествѣ средства къ достиженію высшихъ благъ, дабы тѣмъ предупредить сколько возможно то пагубное вліяніе любостяжанія, которое и безъ всякаго ученія весьма легко овладѣваетъ человѣческимъ сердцемъ и превращаетъ людей въ машины, а еще болѣе ту суетную расточительность, которая пожираетъ и самое мнимое богатство наше. Но такимъ образомъ предѣлы сей науки слишкомъ расширятся; въ отвращеніе сего, преподаватель не только оставитъ въ сторонѣ разсужденія, до политики въ собственномъ смыслѣ взятой касающіяся, такъ какъ онъ, стоя на средней ступени въ обществѣ, не можетъ видѣть существенныхъ нитей ихъ, но пройдетъ молчаніемъ и всѣ другіе предметы, дѣйствующіе лишь случайно на умноженіе или уменьшеніе богатства, какъ напримѣръ, распоряженія, относящіяся къ торговлѣ и ремесламъ, разныя привилегіи, водвореніе переселенцевъ,и т. п., а вмѣсто сего, при всякомъ удобномъ случаѣ будетъ устремлять мысли слушателей къ тому произведенію богатства, къ тому разведенію и потребленію его, которые превращаютъ оное изъ тѣлеснаго въ духовное, изъ тлѣннаго въ нетлѣнное. Сіи случаи встрѣтитъ онъ, говоря напримѣръ, о истинной и обмѣнной цѣнѣ вещей, о выгодахъ и невыгодахъ раздѣленія работы, о сбереженіяхъ, нужныхъ для составленія капиталовъ, о такъ называемыхъ невещественныхъ произведеніяхъ, о плодотворныхъ и безплодныхъ издержкахъ, словомъ сказать, почти во всякой статьѣ найдетъ онъ соприкосновенность между богатствами міра сего и сокровищами вѣчности, между имуществомъ плоти и духа нашего, и не преминетъ указать, гдѣ теряется между первымъ и вторымъ равновѣсіе, въ ущербъ послѣднему, Такимъ образомъ соединитъ онъ низшую, условную экономію съ высшей, истинною, и составитъ изъ нея пауку въ строгомъ смыслѣ нравственно-политическую." Въ преподаваніи естественныхъ наукъ должны быть устраняемы всѣ суетные догадки о происхожденіи и переворотахъ земнаго шара, и все вниманіе обращается на ясный порядокъ и полноту метода. Физическія и химическія руководства должны распространять полезныя свѣденія безъ всякой примѣси надменныхъ умствованій, порождаемыхъ во вредъ истинамъ, неподлежащимъ опытамъ и раздробленію. Основаніемъ философіи, по инструкціи Магницкаго, должны служить посланія апостола Павла къ Колоссянамъ и къ Тимофею. Начала политическихъ наукъ преподаватели должны извлекать изъ Моисея, Давида, Соломона, отчасти изъ Платона и Аристотеля. Древность успѣховъ Россіи въ просвѣщеніи слѣдовало доказывать распоряженіями Владиміра Мономаха но духовной и учебной части. Въ курсѣ древнихъ языковъ необходимо знакомить слушателей преимущественно съ произведеніями христіанскихъ писателей: Св. Василія, Лфонасія, Іоанна Златоуста. Въ лекціяхъ словесности на нервомъ планѣ должна быть библія, какъ величайшій образецъ литературнаго совершенства; затѣмъ разбираются произведенія Ломоносова, Державина, Богдановича и Хемннцера съ указаніемъ превосходства ихъ надъ прочими въ подражаніи древнему вкусу. Учебный курсъ естественнаго права долженъ былъ разсматривать слѣдующаго рода предметы: подтвержденіе той истины, что источникъ власти есть Богъ, а не воля человѣческая; о несомнѣнности грѣхопаденія, сохранившагося въ памяти всѣхъ народовъ земнаго шара; семейство и государство, установленныя самимъ Богомъ чрезъ посредство власти отеческой, опредѣляютъ понятіе о нравахъ и обязанностяхъ человѣка; о необходимости закона откровенія; различіе видовъ и формъ правленія ни мало не опровергаетъ происхожденія власти отъ Бога, а не отъ первоначальнаго дѣйствія воли человѣческой. Даже математика подавала поводъ сомнѣваться въ несогласности съ началами христіанскаго ученія, вслѣдствіе чего являлись горячіе защитники этой науки, доказывавшія ея чисто-христіанскій характеръ. "Въ математикѣ, говоритъ профессоръ Никольскій, содержатся превосходныя подобія священныхъ истинъ, христіанскою вѣрою возвѣщаемыхъ. Напримѣръ, какъ числа безъ единицы быть не можетъ, такъ и вселенная, яко множество, безъ единаго владыки существовать не можетъ. Начальная аксіома въ математикѣ: всякая величина равна самой себѣ; главный пунктъ вѣры состоитъ въ томъ, что единый въ первоначальномъ словѣ своего- всемогущества равенъ самому себѣ. Въ геометріи треугольникъ есть первый самый простѣйшій видъ, и ученіе объ ономъ служитъ основаніемъ другихъ геометрическихъ строеній и изслѣдованій. Онъ можетъ быть эмблемою: силы, дѣйствія, слѣдствія; времени, раздѣляющагося на прошедшее, настоящее и будущее; пространства, заключающаго въ себѣ длину, ширину, высоту или глубину; духовнаго, вещественнаго и союза ихъ. Святая церковь издревле употребляетъ треугольникъ символомъ Господа, яко верховнаго геометра, зиждителя всея твари. Двѣ линіи, крестообразно пресѣкающіяся подъ прямыми углами, могутъ быть прекраснѣйшимъ іероглифомъ любви и правосудія. Любовь есть основаніе творенію, а правосудіе управляетъ произведеніями оной, ни мало не преклонялся ни на которую сторону. Гипотенуза въ прямоугольномъ треугольникѣ есть символъ срѣтенія правды и мира, правосудія и любви, чрезъ ходатая Бога и человѣковъ, соединившаго горнее съ дольнимъ, небесное съ земнымъ." Независимо отъ передѣлки учебныхъ руководствъ, даже прописи подверглись передѣлкѣ. Для новаго изданія прописей извлечены статьи изъ книги о подражаніи Христу и чтенія четырехъ евангелистовъ; статей же нравственно-философскихъ "комитетъ не принялъ, желая и въ прописяхъ ознакомить учащихся съ единою на потребу истинною нравственностью христіанскою." Были даже попытки уничтожить анатомическіе театры и преподавать анатомію безъ помощи труповъ, потому что "превращеніе труповъ въ скелеты есть необходимость для пауки весьма жестокая въ отношеніи почтенія нашего къ умершимъ."

Вслѣдствіе такого смѣшенія религіозныхъ истинъ съ мистическими метафорами и научными предметами, идеаломъ для русскихъ университетовъ были поставлены университеты, существовавшіе во Франціи лѣтъ за шесть до революціи. Эти университеты были организованы слѣдующимъ образомъ: въ шесть часовъ утра, по первому удару колокола, входилъ въ спальню студентовъ ихъ инспекторъ, привѣтствуя ихъ словами: Слава Отцу и Сыну и Святому Духу; студенты отвѣчали: аминь. Затѣмъ ударялъ второй звонокъ: прилежнѣйшіе шли въ домашнюю церковь и тамъ въ молчаніи, на колѣняхъ передъ алтаремъ, молились. По третьему звонку всѣ студенты входили въ аудиторію, по два въ рядъ, и читали вслухъ: помилуй мя, Боже. Каждый профессоръ передъ началомъ лекціи становился на кафедрѣ на колѣни и призывалъ на себя и на слушателей своихъ небеснаго духа премудрости и разума. Экзаменъ на ученыя степени происходилъ въ комнатѣ, обитой чернымъ сукномъ; экзаменаторы, подъ предсѣдательствомъ ректора, сидѣли за столомъ, который также былъ покрытъ чернымъ сукномъ и на которомъ, посреди двухъ большихъ зажженныхъ свѣчъ, стояло распятіе. Хотя наши университеты не вполнѣ соотвѣтствовали этому образцу, однакожъ и въ нихъ было замѣтно много одинаковыхъ чертъ. Напримѣръ, въ казанскомъ университетѣ провинившіеся студенты запирались въ особую комнату съ желѣзными рѣшетками на двери и окнахъ, съ распятіемъ на одной стѣнѣ и картиною страшнаго суда на другой. Первыя золотыя медали присуждались ученикамъ, отличавшимся не успѣхами въ наукахъ, а набожностью и знаніемъ богословія. Вообще наши университеты, а особенно казанскій, приняли видъ чистомонашескихъ учрежденій съ средневѣковыми католическими обычаями. Духовный элементъ рѣшительно во всемъ преобладалъ надъ свѣтскимъ, что отражалось между прочимъ и на торжественныхъ актахъ. Вотъ, напримѣръ, программа акта въ казанскомъ университетѣ: послѣ обѣдни и молебна пропоютъ: днесь благодать Святаго Духа насъ собра; профессоръ прочтетъ рѣчь о пользѣ и злоупотребленіяхъ наукъ естественныхъ и необходимости основывать ихъ на христіанскомъ благочестіи; пропоютъ: Боже царя храни; студентъ прочтетъ о березовскихъ и николаевскихъ золотосодержащихъ пескахъ; пропоютъ: Коль славенъ нашъ Господь въ Сіонѣ; студентъ прочтетъ о необходимомъ соединеніи со внутреннимъ богопочитаніемъ наружнаго; пропоютъ: Слава въ вышнихъ Богу; ректоръ произнесетъ слово о достоинствѣ и важности просвѣщенія и воспитанія, основанныхъ на христіанской вѣрѣ; пропоютъ: Господи, силою твоею возвеселится царь.

Реакція не останавливалась ни передъ какими мѣрами: не смотря на то, что университеты постоянно нуждались въ профессорахъ, достаточно было малѣйшаго подозрѣнія, чтобы лишить профессора кафедры и даже предать суду. Такъ было, напримѣръ, съ профессоромъ казанскаго университета Солнцевымъ, который обвинялся попечителемъ въ преподаваніи естественнаго права на разрушительныхъ началахъ. Общее собраніе совѣта и правленія, разсмотрѣвъ лекціи Солнцева, нашло, что хотя профессоръ и подкрѣплялъ свои разсужденія текстами св. писанія, на основаніи инструкціи, но исполнялъ это такъ неудачно, что заимствуемое имъ святое евангельское ученіе представляетъ крошку вина новаго, влитаго въ мѣхи ветхіе, или заплату новаго, приставленнаго къ ризѣ ветхой; но этому опредѣлено: удалить Солнцева навсегда отъ профессорскаго званія и впредь не опредѣлять ни въ какія должности ни въ одно изъ учебныхъ заведеніи. Также было и съ четырьмя профессорами петербургскаго университета: Галичемъ, Раунахомъ, Германомъ и Арсеньевымъ. Дѣло началось изъ-за того, что попечитель округа, Руннчъ, заявилъ главному правленію, что въ университетѣ философскія и историческія науки преподаются въ духѣ, противномъ христіанству; вслѣдствіе этого лекціи названныхъ профессоровъ были немедленно пріостановлены, а сами они преданы суду. Министръ духовныхъ дѣлъ и народнаго просвѣщенія, разсмотрѣвши дѣло и передавая его въ комитетъ министровъ, полагалъ: Германа и Раунаха выслать изъ Россіи; книги ихъ запретить въ употребленіи; Галича оставить при университетѣ, но въ другой должности; Арсеньеву запретить преподаваніе во всѣхъ учебныхъ заведеніяхъ, предоставивъ избрать другой родъ службы. Дѣло это, тянувшись до 1827 года, было прекращено по повелѣнію Николая Павловича.

Естественно, что реакція, которой характеръ мы изложили въ общихъ чертахъ, должна была повліять на многія черты въ народномъ образованіи, развивавшемся подъ дѣйствіемъ благотворныхъ реформъ первой половины царствованія Александра. Въ противоположность свободному преподаванію начала девятнадцатаго вѣка, установился строгій и бдительный надзоръ за лекціями профессоровъ. Что казалось для университетовъ обиднымъ въ либеральное время, то было признано необходимымъ теперь. По инструкція Магницкаго, директоръ университета обязанъ былъ имѣть достовѣрнѣйшія свѣденія объ образѣ мыслей университетскихъ преподавателей, присутствовать на ихъ лекціяхъ, просматривать записки студентовъ и наблюдать, чтобы духъ вольнодумства ни открыто, ни скрытно не могъ ослаблять ученія церкви въ преподаваніи наукъ философскихъ, историческихъ и литературы. За студентами также былъ установленъ строжайшій надзоръ, какъ за школьниками. Надзиратели, постоянно наблюдая за студентами и управляя каждымъ ихъ шагомъ, должны были водить ихъ изъ одной комнаты въ другую, устанавливать въ ряды, осматривать волосы, платья, кровати, и т. и. Дежурный адъюнктъ, принимая студентовъ отъ надзирателей, разставляетъ ихъ по аудиторіямъ, и затѣмъ начинается осмотръ студентовъ. По порядку идутъ въ аудиторіи: дежурный адъюнктъ, дежурный помощникъ инспектора, инспекторъ, директоръ и ректоръ, и въ продолженіи этого осмотра преподавателю почти не остается времени для чтенія, а студентамъ для слушанія лекцій. Установлена была система круговаго тайнаго надзора. Адъюнктамъ давалось приказаніе секретно разузнавать, что дѣлается въ университетѣ по вѣдомству инспектора, а одному изъ его помощниковъ велѣно было наблюдать за каждымъ шагомъ своего ближайшаго начальника и обо всемъ доносить высшему начальству. Студентамъ также было поручено наблюдать какъ другъ за другомъ, такъ и за своимъ начальствомъ. Профессорамъ безъ представленія предварительныхъ конспектовъ не дозволялось читать лекцій, другими словами, лекціи подвергались предварительной цензурѣ. Реальное направленіе въ образованіи, какъ видно уже и изъ вышеизложеннаго, совершенно было изгнано; мѣсто его заступило классическое, въ такой мѣрѣ, въ какой оно нисколько не соотвѣтствовало нашимъ потребностямъ. Изъ числа предметовъ, преподававшихся въ уѣздныхъ училищахъ, исключены: начальныя правила естественной исторіи и начальныя правила технологіи; изъ гимназическаго курса исключены: курсъ статистики всеобщей и русской, начальный курсъ философіи и изящныхъ наукъ, начальныя основанія политической экономіи, технологіи и наукъ, относящихся до торговли; при открытіи петербургскаго университета, въ 1819 году, попечитель Уваровъ заявилъ, что университетъ долженъ стремиться къ введенію основательнаго классическаго образованія. Затѣмъ въ 1824 году, естественное право и политическіе науки были повсемѣстно исключены изъ курса гимназій, а вмѣсто того значительно увеличено число уроковъ для латинскаго и греческаго языковъ. Въ "Собраніи постановленій но министерству народнаго просвѣщенія" мы встрѣчаемъ правила для студентовъ, составленныя на латинскомъ языкѣ. Въ принятіи студентовъ на казенный счетъ уже берется во вниманіе общественное положеніе молодаго человѣка; "въ студенты на казенное содержаніе, говорится въ одномъ изъ циркуляровъ, не должны быть принимаемы изъ купеческаго, мѣщанскаго и другихъ состояніи, въ окладѣ положенныхъ (то есть, несвободныхъ)". Въ другомъ циркулярѣ читаемъ слѣдующее: "такъ какъ въ гимназіяхъ обучаются большею частію дворянскія и другихъ лучшихъ состояній дѣти, но мое мнѣніе то, что не совсѣмъ прилично было бы принимать въ гимназію господскихъ людей, тѣмъ болѣе, что для нихъ, кажется, достаточно ученья,преподаваемаго въ уѣздныхъ училищахъ."

Такимъ образомъ, свободно-реальному образованію, возникшему въ началѣ девятнадцатаго вѣка, не удалось твердо установиться на русской почвѣ; оно погибло въ борьбѣ съ неблагопріятными условіями, порожденными чисто внѣшними обстоятельствами, не имѣвшими ничего общаго съ образованіемъ. Оно не продержалось даже на столько, чтобъ заинтересовать собою общество и найдти въ немъ для себя твердую опору. Русское общество, подъ вліяніемъ различныхъ и другъ другу противоположныхъ системъ образованія, совершенно растерялось, не зная, какую изъ нихъ выбрать и которой отдать преимущество. Дурные результаты такого положенія обнаружились уже въ наше время.

Въ царствованіе Николая трудно замѣтить опредѣленныя системы образованія. Время это, съ одной стороны, настолько близко къ намъ, что въ литературѣ не могло еще появиться безпристрастныхъ изслѣдованій его характера, съ другой, оно настолько далеко отъ насъ, что не можетъ быть и рѣчи о личномъ знакомствѣ съ событіями въ исторіи нашего образованія. Поэтому намъ приходится руководствоваться исключительно офиціальными данными, представляемыми "Сборникомъ постановленій по министерству народнаго просвѣщенія". Хотя данныя эти слишкомъ отрывочны и сухи, но мы все-таки постараемся собрать наиболѣе характерныя черты, по которымъ можно бы было хотя приблизительно судить о направленіи въ это время министерства народнаго просвѣщеніи.

Увольненіе въ 1826 году Магницкаго отъ службы имѣло значительное вліяніе на ослабленіе покровительствуемаго имъ направленія въ нашихъ учебныхъ заведеніяхъ; но тѣмъ не менѣе, новой системы не было установлено никакой. Правительство, очевидно, сознавало неестественность и даже вредъ прежняго направленія и, вмѣстѣ съ тѣмъ, колебалось въ избраніи новаго. Нерѣшительность его всего лучше выразилась въ дѣлѣ объ утвержденіи "Общества естественныхъ наукъ". Учредители общества просили дозволенія существовать обществу офиціально, для чего необходимо было Высочайшее утвержденіе. Министръ народнаго просвѣщенія представилъ по этому поводу записку въ комитетъ министровъ, но комитетъ "не усматривая особенной надобности въ утвержденіи отъ правительства существованія общества любителей естественныхъ наукъ, тѣмъ болѣе, что изысканія по части сихъ наукъ и вообще распространеніе оныхъ принадлежатъ непосредственно къ обязанности учрежденныхъ въ государствѣ университетовъ и другихъ высшихъ учебныхъ заведеній, положилъ: предоставить Министру народнаго просвѣщенія объявить членамъ сего общества, что они могутъ заниматься сими предметами безъ утвержденія представленнаго ими устава, и сообщать свои открытія въ существующія у насъ высшія учебныя заведенія". Это было въ 1826 году. Черезъ годъ члены общества, заручившись покровительствомъ герцога Александра Виртембергскаго, снова начали хлопотать объ утвержденіи общества. Прошеніе было подано герцогомъ лично Государю. Николай Павловичъ передалъ разсмотрѣніе представленнаго ему устава комитету министровъ. Комитетъ остался при прежнемъ своемъ заключеніи, что нѣтъ особенной надобности въ утвержденіи общества правительствомъ, вслѣдствіе чего и состоялась Высочайшая резолюція такого рода: "просто, дозволить". Это дѣло, повторяемъ, можетъ служить характеристикой тогдашняго нерѣшительнаго направленія въ сферѣ народнаго образованія. Вообще на внутреннее состояніе учебныхъ заведеній обращалось недостаточно вниманія вслѣдствіе чрезмѣрной заботливости о внѣшней сторонѣ. Въ "Собраніи постановленій" мы встрѣчаемъ множество циркуляровъ и Высочайшихъ повелѣній относительно формы учениковъ гимназій, студентовъ, воспитанниковъ пансіоновъ, профессоровъ и вообще лицъ, служащихъ но министерству народнаго просвѣщенія. Вмѣстѣ съ тѣмъ установляются формы переписки, отчетности, свидѣтельствъ для гимназистовъ, формы медалей, формы представленій, циркуляры о томъ, что однимъ дозволялось, другимъ нѣтъ имѣть на мундирахъ погончики и т. и. Доходили до такихъ подробностей, что даже опредѣляли, каковъ долженъ быть слогъ кандидатскихъ диссертацій. Для подтвержденія высказанной выше мысли о томъ, что направленіе учебнаго вѣдомства было крайне нерѣшительное, приведемъ для примѣра судьбу греческаго языка въ гимназіяхъ. Въ 1825 году было заявлено въ одномъ изъ циркуляровъ, что министерство не придаетъ особеннаго значенія древнимъ языкамъ и что для своекоштныхъ студентовъ, не посвящающихъ себя ученой службѣ, совсѣмъ не требуется основательнаго знанія древнихъ языковъ. Въ слѣдующемъ же году, когда зашла рѣчь объ открытіи курса греческаго языка въ высшемъ училищѣ въ С.-Петербургѣ, то попечитель округа, докладывая министру, что совѣтъ университета только "затрудняетъ начальство подобными представленіями (о введеніи греческаго языка), цѣль которыхъ ниткой дѣйствительной пользы не приноситъ и служитъ къ умноженію только излишнихъ и совершенно ненужныхъ издержекъ," получилъ отъ министра такой отвѣтъ: "преподаваніе греческаго языка въ высшемъ училищѣ и я нахожу нужнымъ". Еще черезъ годъ попечитель снова входитъ съ представленіемъ къ министру о безполезности греческаго языка въ высшемъ училищѣ; "гдѣ нѣтъ убѣжденія относительно предмета, коимъ человѣкъ занимается для извѣстной цѣли, говоритъ попечитель, тамъ нѣтъ и успѣха трудовъ". На этомъ основаніи онъ проситъ отмѣнить преподаваніе греческаго языка въ училищѣ. Министръ изъявилъ, наконецъ, свое согласіе и греческій языкъ былъ изгнанъ. Между тѣмъ по уставу 1828 года греческій языкъ былъ включенъ въ число предметовъ гимназическаго курса и преподаваніе его стало вводиться въ нѣкоторыхъ гимназіяхъ, какъ напримѣръ, полтавской, тверской, костромской и проч. Однакожь изъ 74 гимназій греческій языкъ преподавался только въ 45, причина чего, главнымъ образомъ, заключалась въ недостаткѣ учителей, такъ что въ нѣкоторыхъ гимназіяхъ преподаваніемъ этого языка занимались законоучители. Просматривая смѣту расходовъ министерства народнаго просвѣщенія на 1852 іодъ, государь самъ возбудилъ вопросъ о томъ, необходимъ ли греческій языкъ во всѣхъ гимназіяхъ? Министръ отвѣтилъ, что дѣйствительно этотъ языкъ нуженъ далеко не вездѣ, по его мнѣнію, преподаваніе греческаго языка слѣдовало оставить въ гимназіяхъ только тѣхъ городовъ, гдѣ находятся университеты и въ главныхъ городахъ остзейскихъ губерній. Мнѣніе министра было высочайше утверждено, и греческій языкъ замѣненъ, но представленію того же министра, естественными науками. Хотя въ царствованіе императора Николая и издано нѣсколько важныхъ постановленій по министерству народнаго просвѣщенія, какъ напримѣръ: уставъ училищъ и семинарій въ 1828 году, общій уставъ русскихъ университетовъ въ 1835 г., положеніе о домашнихъ наставникахъ и учителяхъ, уставъ академіи наукъ и проч., но всѣ эти уставы не представляютъ ничего особеннаго. Главная цѣль ихъ заключалась не въ томъ, чтобъ установить какую нибудь педагогическую систему, а въ томъ, чтобы всѣ учебныя заведенія вѣдомства министерства народнаго просвѣщенія были устроены по одному образцу. Даже былъ изданъ особый указъ "о воспитаніи россійскаго юношества въ отечественныхъ учебныхъ заведеніяхъ." Въ этомъ указѣ строго запрещалось воспитывать дѣтей за-границей и постановлялось, что юноши отъ 10 до 18 лѣтняго возраста должны быть воспитываемы въ отечественныхъ учебныхъ заведеніяхъ. Въ противномъ случаѣ юноши лишались права вступать въ военную и во всякую другую государственную службу. Подобную же цѣль -- сгрупировать учащихся въ казенныхъ заведеніяхъ,-- имѣло и другое распоряженіе "о мѣрахъ противъ умноженія пансіоновъ и частныхъ учебныхъ заведеній." По представленію министра народнаго просвѣщенія, въ 1833 году было высочайше повелѣно: 1) Впредь до усмотрѣнія особой надобности, пріостановиться вообще открытіемъ вновь частныхъ пансіоновъ обоего пола въ Петербургѣ и Москвѣ, какъ природными русскими, такъ и иностранцами учреждаемыхъ; 2) Что касается до другихъ городовъ, то разрѣшать впредь учрежденіе частныхъ пансіоновъ не иначе, какъ но уваженію крайней въ томъ надобности, и въ такихъ мѣстахъ, гдѣ не представляется другой возможности къ образованію юношества въ казенныхъ учебныхъ заведеніяхъ.

Но если въ казенныхъ заведеніяхъ методы преподаванія не были предметомъ особенной заботливости то внѣшній надзоръ какъ за преподаваніемъ, такъ и за учениками и студентами былъ весьма строгій. Въ восточной Сибири всѣ учебныя заведенія были безусловно подчинены тамошнему генералъ-губернатору. Харьковскій университетъ со всѣмъ учебнымъ округомъ также былъ подчиненъ мѣстному генералъ-губернатору, Демидовскій лицей въ Ярославлѣ находился въ управленіи гражданскаго губернатора. На дисциплину также обращалось строгое вниманіе. "Дисциплина, говорится въ одномъ изъ министерскихъ циркуляровъ, какъ между казенными, такъ и между своекоштными студентами, составляетъ главное ручательство вгь благосостояніи университета," Своекоштные студенты университетовъ, внѣ заведенія, подчинялись безусловно полиціи, такъ какъ надзоръ университетскаго начальства оказывался недостаточнымъ. При университетахъ учреждена была должность инспектора, которому поручалось наблюденіе за нравственностью студентовъ. Инспектору вмѣнялось въ обязанность знать каждаго студента порознь, "разумѣя подъ симъ знаніе не только имени и личности, но и способностей и характера каждаго изъ нихъ." Подобное знаніе, по словамъ инструкціи, пріобрѣталось частнымъ обращеніемъ со студентами, полученіемъ отъ нихъ свѣденій о воспитаніи, родѣ жизни и занятіяхъ ихъ до вступленія въ университетъ; наконецъ, свѣденіями относительно своекоштныхъ о томъ, съ кѣмъ они живутъ и обращаются, какіе имѣютъ способы существованія и въ чемъ упражняются внѣ лекцій. Для этого инспекторъ или его помощникъ должны были неожиданно посѣщать квартиры студентовъ во всякое время дня и ночи. Какъ только нравственность студента покажется инспектору сколько нибудь подозрительною, то инспекторъ обязанъ взять его подъ особенное наблюденіе и надзирать не только за его поведеніемъ, но и связями и знакомствомъ. Инспекторъ обязанъ былъ строго наблюдать за тѣмъ, чтобы студенты не читали и не имѣли у себя запрещенныхъ книгъ, также за тѣмъ, чтобы студенты отличались скромностью, пристойностью и вѣжливостью. Инспекторъ обязанъ замѣчать студентамъ всякую странность и неприличіе въ пріемахъ, походкѣ и тѣлодвиженіяхъ. "Въ намѣреніи достиженія сей цѣли, говоритъ инструкція, танцовальный классъ, находящійся при университетѣ, поручается въ непосредственное завѣдываніе инспектора. Онъ требуетъ, чтобы не только всѣ казенные, но и тѣ изъ своекошныхъ студентовъ, для коихъ онъ сочтетъ сіе нужнымъ, являлись въ танцовальный классъ. Оставляя на произволъ ихъ упражняться въ танцахъ, онъ наблюдаетъ, чтобы посѣщающимъ классъ сей но его распоряженію показываемо было, какимъ образомъ должно входить, кланяться и держать себя въ обществѣ благовоспитанныхъ людей." Перечисливъ подробно всѣ обязанности инспектора, инструкція прибавляетъ: "излишне было бы исчислять всѣ роды и виды порока, которые инспекторъ долженъ преслѣдовать въ учащихся подъ его надзоромъ. Одушевленный сознаніемъ великой обязанности своей и поддерживаемый довѣріемъ начальства, онъ будетъ ограждать ввѣренное ему юношество отъ всѣхъ тѣхъ нравственныхъ золъ, коихъ не желалъ бы видѣть въ собственныхъ своихъ дѣтяхъ". Главный педагогическій институтъ, состоявшій на однихъ нравахъ съ университетами, былъ построенъ совершенно на школьническую ногу. Студенты отпускались гулять въ хорошую погоду подъ надзоромъ комнатнаго надзирателя на опредѣленное время; студентъ могъ быть отпущенъ безъ надзирателя только въ такомъ случаѣ, если онъ отличается особенно хорошею нравственностью. Свиданіе студентовъ въ институтѣ дозволялось только съ родителями; постороннія же лица допускались съ крайнею осмотрительностью. Для поощренія студентовъ къ прилежанію и благонравію употреблялись слѣдующія средства: предоставленіе первыхъ мѣстъ въ классахъ, за столомъ и въ комнатахъ; избраніе отличныхъ воспитанниковъ въ старшіе съ возложеніемъ на нихъ присмотра за прочими товарищами; похвальный отзывъ о студентѣ въ присутствіи директора; выдача похвальныхъ листовъ послѣ годичнаго испытанія, за постоянное въ теченіи года прилежаніе и благонравіе. Надзиратели обязаны были наблюдать, чтобы студенты не оставались праздными въ тѣ часы, которые назначены для повторенія или приготовленія уроковъ; чтобы дни праздничные и время, назначенное для вакаціи, употреблялись студентами съ пользою; вообще надзиратель долженъ былъ вести подробный журналъ о поведеніи студентовъ.

Надзоръ за профессорскими лекціями также былъ организованъ весьма подробно. Каждый профессоръ передъ началомъ лекцій долженъ былъ представить декану своего факультета подробную программу, въ которой объяснялись объемъ, послѣдовательность и способъ преподаванія, съ точнымъ указаніемъ на сочиненія, предполагаемыя къ руководству вполнѣ или только отчасти. Чтеніе лекціи прежде утвержденія программы факультетомъ и одобренія ректоромъ, не допускалось. При разсмотрѣніи программъ, должно было, между прочимъ, обращаться вниманіе на то, чтобы преподаваніе было вообще проникнуто духомъ благоговѣнія къ святынѣ, преданности государю и любви къ отечеству. Деканъ имѣлъ право потребовать отъ профессора во всякое время рукописныя его лекціи, или взять отъ студентовъ составленныя ими записки для повѣрки преподаванія съ программою. Деканъ присутствовалъ па экзаменахъ студентовъ и изъ общаго соображенія ихъ отвѣтовъ выводилъ заключеніе о духѣ и направленіи преподаванія, для представленія ректору. Съ своей стороны ректоръ долженъ былъ наблюдать не только за профессорами, но и за деканами. За всякое неоткрытое заблаговременно предосудительное чтеніе лекцій отвѣчали, какъ главные виновники, ректоръ и деканы факультета. Эта инструкція составлена уже въ послѣдніе годы царствованія императора Николая, именно въ 1831 году; до этого же времени предписывалось вообще воспитывать юношество въ духѣ православіи, самодержавія и народности.

Наиболѣе замѣтная струя въ министерствѣ народнаго просвѣщенія заключалась въ сословности. Такъ какъ въ гимназіи принимались молодые люди всѣхъ состояній, то правительство обратило особенное вниманіе на устройство при гимназіяхъ "благородныхъ пансіоновъ." Уставъ 1828 года дѣлалъ почти обязательнымъ устройство при гимназіяхъ такихъ пансіоновъ. Вслѣдъ за изданіемъ этого устава появилось въ разное время множество министерскихъ циркуляровъ, разъяснявшихъ настоящую цѣль устройства благородныхъ пансіоновъ. "Открывая гимназіи для людей всякаго состоянія, говорится въ одномъ изъ такихъ циркуляровъ, мы принуждены были доселѣ соединять въ нихъ дѣтей дворянъ съ дѣтьми разночинцевъ и другихъ среднихъ и низшихъ состояній. Отъ сего разнообразія, проистекающаго впрочемъ отъ благодѣтельнаго попеченія высшаго правительства о всѣхъ подданныхъ ему классахъ, происходило то послѣдствіе, что весьма рѣдко гимназіи наши снискивали довѣренность дворянскаго сословія, по духу коренныхъ учрежденій столь рѣзко еще отлученнаго отъ прочихъ; такимъ образомъ, дворяне приготовляли своихъ дѣтей къ высшему образованію посредствомъ или домашняго воспитанія, или частныхъ пансіоновъ; но и тотъ и другой способы оказались недостаточными и неудобными; между тѣмъ гимназіи оставались частію праздными, а университеты наполнялись недозрѣлыми къ слушанію лекцій питомцами, которые не проходили однообразно чрезъ пріуготовительное воспитаніе... Въ семъ положеніи вещей, министерство народнаго просвѣщенія, надѣясь на содѣйствіе всѣхъ благомыслящихъ дворянъ, нашло полезнымъ открыть имъ возможность заводить подъ ихъ глазами и подъ ихъ собственнымъ наблюденіемъ пансіоны, въ коихъ за умѣренную, съ общаго ихъ согласія утвержденную плату, могли бы они дать сыновьямъ пріуготовительное образованіе, основанное на однихъ правилах

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ.

Развитіе "женскаго вопроса" въ Россіи.-- Какъ онъ понимался въ прежнее время.-- Политическое значеніе, приданное ему его противниками.-- Женщины переводчицы и корректорши.-- Недостатокъ спеціальныхъ знаній у трудящихся женщинъ.-- Акушерки и стенографіей.-- Сознанная потребность основательнаго общаго образованія.-- Недостатки казенныхъ женскихъ гимназій.-- Частныя реальныя женскія гимназіи въ Петербургѣ и въ Кіевѣ.-- Женщины въ заграничныхъ университетахъ.-- Свидѣтельство г. Погодина о способности русскихъ женщинъ быть студентами.-- Просьба объ открытіи въ Петербургѣ женскаго университета.-- Заявленія провинціальныхъ женщинъ.-- Причины, создавшія поворотъ въ общественномъ мнѣніи по женскому вопросу.-- Ошибка женщинъ, подавшихъ просьбу объ открытіи отдѣльнаго женскаго университета.-- Нѣчто о борьбѣ неравнымъ оружіемъ.-- Обвиненіе предсѣдателя земской управы въ государственномъ преступленіи.-- Политическій доносъ какъ полемическій пріемъ въ журналистикѣ.-- Кто причиною оскорбленія, нанесеннаго г. Скарятину въ Смоленскѣ.-- Крестьяне, какъ самое привилегированное сословіе въ Россіи.-- Крестьяне-нигилисты.-- Отголоски славянофильства.

Если читатель помнитъ, одну изъ нашихъ недавнихъ статей мы закончили такими словами: "неестественно представителямъ новыхъ идей падать духомъ, унывать и считать свое дѣло потеряннымъ потому только, что его не сразу принимаютъ съ распростертыми объятіями; если внимательно всмотрѣться въ современныя явленія вашей общественной жизни и сравнить ихъ съ тѣми идеями, которыя нѣсколько лѣтъ назадъ смѣшивались съ грязью, то мы нашли бы очень много знакомаго, хотя, можетъ быть, нѣсколько и въ иной формѣ".

Слова эти были сказаны по поводу того, что соціально-экономическое направленіе, явившееся лѣтъ десять назадъ въ нашей литературѣ и возбудившее къ себѣ тупое недовѣріе со стороны общества, въ настоящее время пользуется со стороны того же самаго общества полнымъ уваженіемъ и успѣло выразиться въ цѣломъ ряду предпріятій, какъ-то: артельныхъ сыроварняхъ, потребительныхъ ассоціаціяхъ, ссудо-сберегательныхъ кассахъ и т. п. Такой переворотъ въ убѣжденіяхъ общества долженъ былъ произойти неизбѣжно, какъ только увидѣли, что толки объ артеляхъ и подобныхъ имъ учрежденіяхъ происходятъ не изъ пустаго "модничанья" и не изъ "безсмысленнаго подражанія", а представляютъ, при нашей экономической безпомощности, весьма существенныя выгоды, слѣдовательно, имѣютъ очень реальное содержаніе. Такимъ образомъ, упорство, противодѣйствіе и недоброжелательство, съ какими были встрѣчены новые, соціально-экономическіе принципы, происходили во-первыхъ, отъ простаго непониманія выгодъ, представляемыхъ этими принципами, во-вторыхъ, отъ недостатка вѣры въ возможность осуществить эти принципы на практикѣ. Потому-то ихъ сплошь и рядомъ обзывали "болтовнею" и издѣвались надъ ними весьма безцеремонно. Но прошло нѣсколько лѣтъ -- и "мальчишескія затѣи" начинаютъ пользоваться всеобщимъ уваженіемъ, ои бывшіе противники превращаются въ ихъ горячихъ поклонниковъ.

Совершенно такимъ же характеромъ отличается и другое общественное движеніе начала шестидесятыхъ годовъ, извѣстное подъ именемъ "женскаго вопроса". Этимъ именемъ, какъ извѣстно, обозначались попытки со стороны многихъ женщинъ завоевать себѣ независимое, самостоятельное положеніе въ обществѣ, а со стороны нѣкоторыхъ органовъ печати -- усилія расположить общество въ пользу признанія такихъ попытокъ законными и заслуживающими глубокаго сочувствія. Общество, какъ извѣстно, очень долго смотрѣло весьма подозрительными и враждебными глазами на эти попытки. Оно видѣло въ нихъ ничто иное, какъ то же желаніе "модничать," подражать, выставляться напоказъ и. т. д. Изъ этого возродилось какое-то повальное недоразумѣніе, которымъ постарались воспользоваться извѣстные органы журналистики, существующіе насчетъ простоты своихъ читателей и дѣйствующихъ на эту простоту разными страхами и запугиваніями... Мы не сомнѣваемся, что очень многіе покраснѣли бы теперь отъ стыда, еслибъ имъ напои: нить нѣкоторые факты изъ недавняго пришлаго. Воспользовавшись двумя-тремя исключительными явленіями, эти "многіе" самымъ жестокимъ образомъ оскорбляли всякую дѣвушку за то только, что она хотѣла учиться, работать и жить своимъ трудомъ, и всѣми силами старались затруднить возможность образованіе для женщинъ. Въ этомъ стараніи они зашли такъ далеко, что незадумались простому вопросу о женскомъ образованіи придать характеръ политическій и даже противу-государственный.

Казалось бы, что при такихъ обстоятельствахъ, "женскій вопросъ" долженъ бы былъ окончательно заглохнуть, а число женщинъ, желающихъ учиться и трудиться, не только не должно бы было увеличиться, но даже и тѣ, которыя уже стали на дорогу честнаго труда, должны бы были вернуться назадъ. Дѣйствительно, такъ бы непремѣнно и случилось, еслибъ въ самомъ дѣлѣ "женскій вопросъ" былъ вызванъ искуственными средствами, еслибъ женщины принялись за работу отъ нечего дѣлать или изъ безсмысленнаго подражанія кому бы то ни было. Но наши читатели знаютъ, какъ мы смотримъ на "женскій вопросъ" и на "новыхъ женщинъ". Изъ статьи г. Ткачева "Подрастающія силы" читатели ясно могли усмотрѣть, какія именно причины лежали въ основаніи того явленія, которое извѣстно подъ именемъ новыхъ женщинъ. Это явленіе произведено измѣнившихся экономическими отношеніями въ обществѣ, то есть такими причинами, устранить которыя не во власти не только отдѣльныхъ лицъ, но даже и цѣлаго общества. Женскій вопросъ, какъ мы уже однажды говорили, есть часть общаго экономическаго вопроса, выдвинутаго на сцену крестьянской реформой, а если это такъ, то въ состояніи ли его задушить какія бы то ни было нападки, а тѣмъ болѣе газетныя и журнальныя инсинуаціи! То, что двинуто самою жизнью, остановлено быть не можетъ, какія бы ни употреблялись для этого средства.

Такимъ образомъ, взаимное обморочиваніе продолжалось очень не долго. Многія изъ женщинъ скоро замѣтили, что публицисты и дѣятели, показывающіе видъ, что преслѣдуютъ крайности, на самомъ дѣлѣ руководствовались весьма недобросовѣстными и узко-эгоистическими побужденіями. Имъ просто не хотѣлось, чтобы женщина сдѣлалась умнѣе и самостоятельнѣе и получила возможность относиться критически къ ихъ авторитету; имъ не хотѣлось, чтобы женщина вышла изъ состояніи куклы, созданной для удовлетворенія ихъ чувственности, имъ, наконецъ, не хотѣлось выпустить изъ рукъ своихъ право самодурствовать по произволу, не встрѣчая ни откуда возраженія или отпора.

Какъ бы то ни было, по толки о женскомъ Вопросѣ на нѣкоторое время прекратились. Повидимому, вопросъ этотъ успѣлъ уже прискучить обществу и оно стало относиться къ нему хладнокровнѣе. Однакожъ это затишье нисколько не улучшало положенія тѣхъ, которыя должны были работать собственными руками для поддержанія своей жизни или же подъ вліяніемъ вполнѣ созрѣвшаго убѣжденія, что жить на чужой счетъ безнравственно, что сидѣть сложа руки стыдно, что обременять отца или мужа, добывающихъ хлѣбъ тяжеломъ трудомъ, въ высшей степени мучительно. Люди, не привыкшіе размышлять и къ тому же воспитанные на крѣпостной закваскѣ, никакъ не въ состояніи понять тѣхъ нравственныхъ мукъ, которыя испытываетъ вполнѣ-развитая женщина, не имѣющая ни копѣйки своихъ собственныхъ денегъ, и принужденная, въ случаѣ надобности, выпрашивать ихъ у отца или мужа. Многимъ кажется, что такое выпрашиваніе не можетъ причинять женщинѣ никакихъ нравственныхъ страданій, ибо она имѣетъ полное право выпрашивать. Такіе люди дѣйствительно никогда не поймутъ этихъ страданій и они долго еще будутъ имъ казаться простымъ женскимъ кокетствомъ или желаніемъ разыграть изъ себя несчастную жертву. И однакожъ, эти самые скептики легко могли бы допустить хотя возможность подобныхъ страданій, если бы они мысленно поставили себя на мѣсто выпрашивающей женщины. Каково бы имъ показалось цѣлый вѣкъ считать себя обязаннымъ кому-нибудь, будучи въ тоже время не въ состояніи ничѣмъ отплатить за получаемыя услуги. Съ своей стороны, мы вполнѣ понимаемъ и признаемъ, что есть нравственныя страданія, которыя во много разъ мучительнѣе физическихъ, и именно къ числу такихъ страданій нужно причислить нравственное состояніе умной и вполнѣ развитой женщины, понимающей свое экономическое ничтожество и принужденной весь свой вѣкъ жить на чужой счетъ.

Какъ бы то ни было, подъ вліяніемъ тѣхъ или другихъ причинъ, но число развитыхъ женщинъ, нуждающихся въ работѣ, быстро увеличилось въ послѣдніе пять-шесть лѣтъ. Какую же однако работу могли онѣ исполнять? Игла требуетъ большаго навыка, усидчивости, терпѣнья, а вознаграждаетъ весьма мало. Мѣстъ конторщицъ или прикащицъ также немного, къ тому же на такія мѣста преимущественно принимаютъ француженокъ, или если и русскихъ, то большею частію только молоденькихъ и хорошенькихъ, которая могли бы служить выставкой въ магазинѣ и красивой приманкой. Здѣсь нужно кокетство, умѣнье принарядиться къ лицу, умѣнье обращаться съ покупателями -- словомъ, здѣсь служба такого рода, что порядочная женщина не выдержитъ и мѣсяца. Можно идти въ гувернантки, по съ одной стороны, это занятіе, если его добросовѣстно пополнять, требуетъ большой опытности и знаній, съ другой -- число желающихъ идти въ гувернантки стало такъ велико, что значительно превысило число нуждающихся въ нихъ. О величинѣ этого числа можно отчасти судить уже по тому, что одна петербургская справочная контора втеченіе минувшаго года получила двѣсти-тридцать предложеній со стороны нуждающихся въ мѣстахъ! А сколько получили другія конторы; а сколько дѣвушекъ ищутъ мѣстъ частнымъ образомъ, безъ посредства какихъ бы то ни было конторъ...

Много женщинъ бросилось на переводы и занятіе корректурой. Какъ то, такъ и другое дѣйствительно могутъ давать довольно хорошее вознагражденіе, но то и другое, особенно первое, требуютъ большого навыка, основательнаго знанія языковъ и довольно прочнаго общаго образованія. Чтобы читать корректуру -- можно, пожалуй, ограничиться знаніемъ русскаго языка и нѣкоторой снаровкой; но чтобы заниматься переводами, необходимо, кромѣ знанія, умѣнье владѣть имъ, да притомъ нужно быть знакомымъ съ очень многими предметами, чтобы быть въ состояніи взять всякій переводъ, какой только представится. Между тѣмъ у насъ почему-то на корректуру и переводы смотрѣли очень легко, какъ на занятія, требующія только знанія русской грамоты и умѣнья обращаться съ лексикономъ. Отсюда выходило то, что женщины, получавшія переводы или корректуру, очень скоро ихъ теряли, благодаря совершенной неподготовкѣ къ этого рода занятіямъ. Положимъ я, содержатель типографіи, издатель или редакторъ журнала, горячо сочувствую трудящейся женщинѣ и охотно готовъ дать ей работу. Но во всякомъ случаѣ, не смотря на все мое сочувствіе, я все таки имѣю полное право требовать, чтобы эта работа была пополнена какъ слѣдуетъ, чтобы мнѣ самому, или кому нибудь другому, не приходилось тратить вдвое больше времени на поправленіе дурно исполненной работы; иначе я обращаюсь въ филантропа, а человѣкъ, которому я даю работу, пользуется уже не трудомъ, а филантропіей. Одно время переводами и корректурой занималось много женщинъ, но однѣмъ изъ нихъ было отказано, другія сами оставили эти работы, видя, что онѣ имъ не по силамъ, что имъ не достаетъ весьма важнаго качества -- знанія.

Вотъ этотъ-то важный недостатокъ, недостатокъ знаній, сталъ сознаваться все большимъ и большимъ числомъ трудящихся женщинъ. Многія изъ нихъ отличались замѣчательнымъ практическимъ умомъ, значительною степенью развитія, пріобрѣтеннаго чтеніемъ полезныхъ книгъ, но въ тоже время у нихъ не доставало ни основательнаго общаго образованія, ни знакомства съ какимъ нибудь спеціальнымъ практическимъ предметомъ. Говорятъ, что сознаніе какого-нибудь собственнаго недостатка есть уже половина исправленія. И дѣйствительно, какъ только женщины убѣдились, что имъ не достаетъ знаній -- онѣ принялись учиться; гдѣ бы то ни было и чему бы то ни было -- лишь бы учиться и учиться.

Въ тотъ періодъ времени, о которомъ мы говоримъ, замѣчено необыкновенно быстрое увеличеніе числа слушательницъ въ родовспомогательномъ заведеніи, приготовляющемъ акушерокъ. Несомнѣнно, что это увеличеніе находится въ самой тѣсной связи съ появленіемъ въ средѣ трудящихся женщинъ желанія учиться. Изыскивая тѣ сферы дѣятельности, гдѣ возможно приложеніе женскаго труда, женщины естественно должны были обратить вниманіе на акушерство -- и онѣ цѣлыми толпами стали посѣщать лекціи акушерства. Почти до самаго послѣдняго времени, то есть года три-четыре назадъ, на акушерство смотрѣли какъ на черное занятіе, приличное лицамъ такъ называемаго низкаго происхожденія. И дѣйствительно, большинство акушерокъ состояло изъ женщинъ рѣшительно необразованныхъ и совершенно не развитыхъ, которыя были знакомы только съ внѣшней стороной акушерскаго дѣла. Въ послѣдней же время между ними появилось значительное число очень образованныхъ дѣвушекъ, которыя не довольствовались тѣмъ, что имъ преподавалось въ заведеніи подъ вліяніемъ устарѣлыхъ взглядовъ на значеніе акушерки, а продолжали занятія или дома, подъ руководствомъ знакомыхъ докторовъ, или же добивались разрѣшенія посѣщать лекціи женскихъ болѣзней въ медицинской академіи и такимъ образомъ значительно увеличивали массу своихъ знаній. Многія изъ такихъ женщинъ пріобрѣли себѣ значительную практику и пользуются громкою извѣстностью; другія получили мѣста въ провинціи и такимъ образомъ обезпечили себѣ кусокъ хлѣба, пріобрѣтаемаго честнымъ, самостоятельнымъ трудомъ, но за то многія все таки остались б"::ъ работы, именно вслѣдствіе сильной конкурренціи, созданной быстро увеличившимся числомъ акушерокъ, и положеніе такихъ женщинъ улучшилось весьма мало. Нужно было искать новой сферы для дѣятельности, а слѣдовательно и другого рода знаній.

Такая сфера открылась одновременно со введеніемъ въ дѣйствіе новыхъ судебныхъ уставовъ. Года два назадъ, въ Петербургѣ открылись публичныя лекціи стенографіи, куда допускались какъ мужчины, такъ и женщины. Стенографія, какъ новая сфера дѣятельности, привлекла много женскихъ силъ, отдавшихся этому занятію съ такимъ рвеніемъ, какого даже трудно было ожидать. Посѣщавшіе публичныя лекціи, читанныя г. Паульсономъ, разсказываютъ, что на этихъ лекціяхъ женщины, какъ по своему большинству, такъ и по успѣхамъ, занимали рѣшительно первое мѣсто въ числѣ слушателей, такъ что казалось, будто эти лекціи предназначены исключительно для женщинъ; мужской элементъ совершенно отошелъ на второй планъ, уступивъ во всѣхъ отношеніяхъ первенство женскому, такъ что самъ лекторъ сталъ считать свои уроки какъ бы спеціально женскими. Многія стенографки въ теченіи двухъ лѣтъ достигли замѣчательнаго совершенства въ скорописи; однѣ изъ нихъ уже получили постоянныя занятія въ провинціи, другія занимаются по часамъ, получая довольно значительное вознагражденіе, наконецъ третьи, менѣе нуждающіяся, ждутъ открытія постояннаго стенографическаго бюро, которое будетъ доставлять стенографовъ по требованію желающихъ.

Подобные же публичные курсы стенографіи открывались не только въ Петербургѣ, во также и въ другихъ городахъ, напримѣръ въ Москвѣ и Харьковѣ. И вездѣ женщины не только въ значительномъ числѣ сходились на эти лекціи, но и оказывали весьма замѣчательные успѣхи.

Въ отчетахъ о недавнихъ испытаніяхъ стенографокъ въ Харьковѣ мы находимъ, между прочимъ, слѣдующій отзывъ: "въ первый разъ г-жею Смирновой было написано мѣломъ на доскѣ 86 словъ въ минуту, во второй разъ ею же 96 словъ въ минуту, которыя тутъ же бойко были прочтены самою молодого стенографкою, а потомъ приглашенными изъ другой комнаты остальными. Успѣхъ чтенія и быстрота руки, вооруженной мѣломъ, г-жи Смирновой вызвали въ публикѣ единодушный и громкій восторгъ. Г-жа Смирнова карандашемъ совершенно свободно пишетъ до 130 словъ въ минуту и чрезвычайно вѣрно читаетъ стенограмы. За повѣркою всѣхъ вообще чтеній стенограмъ, кромѣ попечителя учебнаго округа, поочередно слѣдили: начальникъ губерніи, предсѣдатель земской управы и предсѣдатель окружнаго суда". Харьковскія стенографки немедленно послѣ испытанія получили приглашеніе изъ Полтавы, но ихъ уже заранѣе успѣли пригласить для записыванія засѣданій открывавшагося харьковскаго земскаго собранія.

Въ Москвѣ, какъ мы сказали, также приготовлено нѣсколько стенографокъ, которыя уже пріобрѣли себѣ постоянныя занятія, какъ въ Москвѣ, такъ и въ другихъ городахъ. Словомъ, стенографія привлекла къ себѣ много женщинъ, и въ этой сферѣ еще долгое время женщины будутъ находить себѣ выгодную работу.

Вообще въ послѣднее время легко замѣтить, что женщины стали подготовлять себя къ тѣмъ или другимъ занятіямъ, то есть, что онѣ поняли трудность существовать работой случайной, съ которой при томъ онѣ совершенно незнакомы, какъ-то: переводами, корректурой и т. п. Только этимъ и можно объяснить, почему онѣ стали учиться стенографіи, акушерству, посѣщать рисовальные классы, словомъ основательно знакомиться съ какимъ нибудь спеціальнымъ занятіемъ, могущимъ дать болѣе или менѣе вѣрный кусокъ хлѣба. Мы недавно читали, что въ Москвѣ явились даже женщины-адвокаты, которыя, основательно изучивши гражданскіе и уголовные законы, стали заниматься судебной практикой, преимущественно, впрочемъ, въ мировыхъ судахъ. Все это показываетъ, что женскій вопросъ вступилъ въ новый фазисъ своего развитія и принялъ болѣе основательное направленіе.

Но ставши на такую дорогу, онъ уже не могъ остановиться на полъ-пути. Женщины, сознавши, что всякая работа требуетъ серьозныхъ подготовительныхъ занятій, не могли ограничиться изученіемъ одной какой нибудь спеціальности и пренебречь общимъ образованіемъ. Всякое спеціальное знаніе получаетъ тѣмъ большее значеніе, чѣмъ лучше почва, на которой оно построено, то есть, чѣмъ основательнѣе и реальнѣе общее образованіе. Переводы съ иностранныхъ языковъ, акушерство, стенографія -- всѣ эти и другія подобныя имъ занятія не могутъ въ совершенствѣ исполняться человѣкомъ, который знаетъ, хотя и вполнѣ основательно, только языки, скоропись и акушерство. Во всѣхъ этихъ случаяхъ общее образованіе, съ одной стороны, значительно облегчаетъ изученіе спеціальныхъ занятій, съ другой -- даетъ человѣку возможность вносить въ эти занятія самостоятельный взглядъ и осмыслять ихъ. Эту простую истину поняли не только тѣ женщины, которыя дошли до нея собственнымъ опытомъ, но и тѣ, которымъ почему нибудь не приходилось собствееными руками заработывать себѣ хлѣбъ. Вотъ почему казенныя женскія гимназіи стали въ большинствѣ случаевъ, и именно въ послѣднее время, наполняться такимъ числомъ ученицъ, какого прежде нельзя было и ожидать. Московскій корреспондентъ одной газеты говоритъ, напримѣръ, что три женскія гимназіи въ Москвѣ до того переполнены учащимися, что приходится откалывать желающимъ поступить туда для образованія. Въ виду такого явленія, рѣшено преобразовать въ гимназію одно рукодѣльное заведеніе, да кромѣ того, расширено до гимназическихъ размѣровъ нѣсколько другихъ женскихъ училищъ.

Но женскія гимназіи, по своей программѣ, далеко не удовлетворяютъ многихъ, желающихъ дать своимъ дочерямъ основательное общее образованіе. Это можно судить, между прочимъ, потому, что въ послѣднее время явилось нѣсколько частныхъ женскихъ заведеній, желающихъ конкурировать съ казенными женскими гимназіями. Частное предпріятіе всегда можетъ болѣе соображаться съ наличными потребностями общества, потому что успѣхъ его обезпеченъ именно только тогда, когда на него есть въ обществѣ запросъ. Поэтому, частныя предпріятія могутъ иногда играть роль барометровъ по отношенію къ общественному сознанію. Такъ какъ они являются въ силу извѣстныхъ потребностей, то значитъ, существованіе ихъ указываетъ и на существованіе въ обществѣ этихъ потребностей. Напримѣръ, лѣтъ десять назадъ, какъ женскіе, такъ и мужскіе частные пансіоны самое главное вниманіе обращали на знаніе разговорнаго французскаго языка, музыку и танцы. Изъ этого можно прямо заключить, что въ обществѣ существовалъ запросъ именно на такого рода знанія, почему богатые родителя предпочитали отдавать своихъ дѣтей въ частные пансіоны, чѣмъ въ казенныя заведенія, гдѣ музыка, танцы и языки преподавались довольно слабо. Посмотримъ же теперь, въ силу какихъ потребностей являются нынѣшнія частныя предпріятія, и именно относительно женскаго образованія; другими словами -- чѣмъ разсчитываютъ они отличатся отъ казенныхъ заведеній того же рода.

Недавно въ Петербургѣ открылась "частная общеобразовательная женская гимназія", которая имѣетъ цѣлью дать русскимъ дѣвушкамъ основательное образованіе въ полномъ значеніи этого слова, принаровленное вмѣстѣ съ тѣмъ къ современнымъ общественнымъ потребностямъ. Съ этою цѣлью, какъ говоритъ программа, въ гимназіи, кромѣ общаго образованія, будутъ введены практическія занятія. Въ числѣ предметовъ преподаванія мы находимъ, между прочимъ, естественныя пауки, бухгалтерію и стенографію, то есть такіе предметы, которые, не смотря на ихъ практическую полезность, или вовсе не преподаются въ казенныхъ женскихъ гимназіяхъ, или же, какъ естественныя науки, преподаются весьма слабо. Кромѣ того, гимназія, независимо отъ семи общихъ классовъ, открываетъ два дополнительныхъ годовыхъ класса для тѣхъ дѣвушекъ, которыя, но окончаніи общаго курса, пожелали бы изучить спеціально какіе нибудь предметы для приготовленія себя въ учительницы или для другой какой либо дѣятельности. Практическія же занятія включаютъ въ себя слѣдующіе предметы: шитье и кройка платьевъ и бѣлья, переплетное мастерство, картонажъ, гравированье, цвѣточное мастерство, перчаточное, токарное и часовое. Не смотря на нѣкоторыя недостатки, замѣченныя вами въ программѣ этой гимназіи, все таки видно довольно ясно, чѣмъ именно она отличается отъ другихъ учебныхъ заведеній и какому слѣдуетъ направленію. Но гимназія, о которой мы говоримъ, не составляетъ какого нибудь случайнаго или исключительнаго явленія; почти въ одно время съ нею, на очень большомъ разстояніи отъ Петербурга, именно въ Кіевѣ, открывается также частная женская гимназія на такихъ же точно основаніяхъ. Кіевская гимназія, по словамъ мѣстной газеты, также имѣетъ цѣлью образовать дѣвушекъ на столько, чтобы по выходѣ изъ заведенія, онѣ могли самостоятельно работать "какъ на поприщѣ практической жизни (ремесленницы, конторщицы), такъ и на поприщѣ пауки, на скамьѣ университета". Предметы преподаванія -- тѣже, что и въ казенныхъ гимназіяхъ, но особенное вниманіе обращается на естественныя науки и иностранные языки (разумѣется, не латинскій и греческій). Кромѣ того, "взамѣнъ сухой риторики и теоріи прозы и поэзіи, которыя до настоящаго времени преподаются во многихъ женскихъ гимназіяхъ, введено будетъ основательное преподаваніе русскаго языка, съ чтеніемъ и объясненіемъ образцовъ русской литературы". Наконецъ, ученицы слушаютъ лекціи стенографіи и занимаются въ мастерскихъ, переплетной, башмачной и другихъ. Также какъ и въ петербургской гимназіи, воспитанницы по окончаніи курса могутъ остаться въ заведеніи на годъ или на два для окончательной подготовки къ будущей дѣятельности. По словамъ корреспондента, эти подготовительныя работы состоятъ въ слѣдующемъ 1) желающія посвятить себя ученой или педагогической дѣятельности, продолжаютъ дальнѣйшія занятія избранными предметами; для практическихъ педагогическихъ занятій воспитанницъ; предполагается устроить при гимназіи частную безплатную школу для бѣднаго сословія, въ которой воспитанницы, окончившія общій курсъ, преподаютъ подъ руководствомъ опытныхъ педагоговъ. 2) желающія посвятить себя практической дѣятельности, знакомятся съ началами политической экономіи, счетоводствомъ, началами сельскаго хозяйства и садоводства, и совершенствуются въ избранномъ ремеслѣ. При гимназіи, конечно, будутъ находиться мастерскія, кабинетъ естественныхъ наукъ, библіотека и г. и. необходимыя принадлежности реальнаго заведенія.

Эти дна факта въ педагогическомъ мірѣ не составляютъ, какъ мы сказали, какого нибудь исключительнаго явленія. Одновременное ихъ возникновеніе и полное сходство между ними по только въ главныхъ чертахъ, по даже въ подробностяхъ, исключаютъ всякую возможность смотрѣть на нихъ съ этой точки зрѣнія. Къ тому же, весьма знаменателенъ и тотъ фактъ, что это предпріятія частныя, а частное лице всегда поступаетъ весьма осторожно, принимаясь за дѣла, требующія такихъ значительныхъ затратъ, какихъ требуютъ женскія гимназіи. Слѣдовательно, предприниматели разсчитываютъ на успѣхъ своего дѣла, то есть они увѣрены не только въ существованіи у насъ потребности на такія гимназіи, но также и въ томъ, что эта потребность ясно сознана нѣкоторою. частью общества. Если же придавать новымъ гимназіямъ такое значеніе (а иного придавать имъ невозможно), то трудно не замѣтить, какъ далеко подвинулись мы сравнительно съ тѣмъ недавнимъ временемъ, когда занятія женщинъ политической экономіей, бухгалтеріей или естественными науками вызывали противъ нихъ пошлое и оскорбительное глумленіе, когда эти занятія возбуждали представленіе о грязныхъ воротничкахъ, немытой шеѣ и развратномъ поведеніи.

Такимъ образомъ мы можемъ считать вполнѣ доказаннымъ, что необходимость основательнаго общаго образованія для женщинъ, и притомъ образованія чисто реальнаго, настолько рѣзко проникла въ сознаніе общества, что являются уже серьозныя попытки удовлетворить этой покой общественной потребности. Такое положеніе дѣла составляетъ очень важный шагъ въ развитіи "женскаго вопроса".

По мы уже имѣемъ возможность говорить и о слѣдующемъ, еще болѣе важномъ шагѣ. Всѣ, конечно, помнятъ то впечатлѣніе, которое произвела у насъ г-жа Суслова, вернувшись въ Россію, послѣ пятилѣтняго пребыванія за границей, докторомъ медицины. Многихъ, а въ томъ числѣ и насъ, въ высшей степени интересовалъ вопросъ, будетъ-ли дозволено г-жѣ Сусловой прилагать свои знанія въ Россіи. То или другое рѣшеніе этого вопроса должно было имѣть очень важное значеніе въ дѣлѣ женскаго образованія. Наконецъ, вопросъ разрѣшился положительно. Назначенная для испытанія г-жи Сусловой комиссія дозволила ей практиковать въ Россіи на правахъ доктора и этимъ оказала громадную услугу нашему обществу. Многіе робкіе люди увидѣли, что, во первыхъ, женщина способна къ самымъ серьознымъ занятіямъ, а во вторыхъ, что въ Россіи дѣйствительно образованной и способной женщинѣ не совсѣмъ закрыта возможность прилагать свои знанія къ дѣлу.

Примѣръ г-жи Сусловой имѣлъ огромное значеніе и для самихъ женщинъ, а именно для тѣхъ изъ нихъ, которыя, получивъ, благодаря исключительно счастливой обстановкѣ, основательное общее образованіе, желали продолжать свои занятія и заняться какимъ нибудь предметомъ спеціально. Онѣ вслѣдъ за г-жею Сусловой, ободренныя ея успѣхомъ, также отправлялись за границу и тамъ учились. Говоря даже только о тѣхъ фактахъ, которые уже получили печатную огласку, мы можемъ назвать послѣдовательницъ г-жи Сусловой. Такъ напримѣръ, извѣстно, что парижскій математическій факультетъ призналъ дѣвицу Гончарову, калужскую уроженку, баккалавромъ математическихъ наукъ. Кромѣ того, парижскій корреспондентъ "С. Петербургскихъ Вѣдомостей" сообщилъ недавно, что въ Парижъ пріѣхала изъ Петербурга одна русская дѣвушка съ спеціальною цѣлью окончить свое образованіе, слушая публичныя лекціи, открытыя тамъ для женщинъ. Въ дѣйствительности подобныхъ фактовъ гораздо больше.

По ѣздить за границу и жить тамъ по нѣскольку лѣтъ можетъ далеко не всякая. Для этого нужно имѣть очень значительныя средства, которыхъ у большинства образованныхъ женщинъ не имѣется. За что же должны страдать эти неимущія, между которыми однакожъ много желающихъ увеличить массу своихъ знаній? За что онѣ лишены возможности получать высшее образованіе, къ которому онѣ считаютъ себя вполнѣ подготовленными? Что такихъ женщинъ у насъ не мало, это не подлежитъ никакому сомнѣнію. Въ доказательство мы можемъ сослаться на такой авторитетъ, котораго никакъ нельзя упрекнуть въ излишнемъ пристрастіи къ женщинамъ, именно, на г. Погодина. Въ одномъ изъ нумеровъ своей газеты "Русскій" онъ весьма энергично доказываетъ, что даже наши теперешнія женскія гимназіи могутъ давать для женскихъ университетовъ "такой же процентъ способныхъ и хорошо подготовленныхъ слушательницъ, какъ и наши мужскія гимназіи для университетовъ мужскихъ, и воспитанницы первыхъ, по своему развитію и познаніямъ, будутъ нисколько не ниже воспитанниковъ"послѣднихъ". Далѣе г. Погодинъ приводитъ слѣдующее фактическое подтвержденіе своимъ словамъ, которое мы выпишемъ цѣликомъ, собственно ради вразумленія невѣрующихъ. Говоря о производящихся въ московскомъ университетѣ испытаніяхъ на званіе домашнихъ учителей и учительницъ, г. Погодинъ замѣчаетъ, что на этихъ экзаменахъ, вообще очень строгихъ, "передъ судомъ профессоровъ ставятся на одну доску и мужчины и женщины, т. е. тѣхъ и другихъ экзаменуютъ по однимъ и тѣмъ же программамъ, и къ тѣмъ и другимъ относятся совершенно съ одинаковыми требованіями. И чтоже! восклицаетъ г. Погодинъ. По отзывамъ экзаменаторовъ, на этихъ экзаменахъ дамы и дѣвицы отвѣчаютъ ничуть не хуже, а часто и лучше молодыхъ людей, выдержавшихъ въ гимназіяхъ пріемный университетскій экзаменъ... Полагая число лицъ, выдерживающихъ экзаменъ на званіе домашнихъ учительницъ въ одномъ московскомъ университетѣ отъ 70 до 100 ежегодно, и присоединивъ сюда по крайней мѣрѣ двойную цифру такихъ же лицъ, ежегодно выдерживающихъ экзамены въ другихъ университетахъ, и потомъ столько же, если не болѣе, даровитыхъ личностей, ежегодно оканчивающихъ курсъ въ разныхъ нашихъ женскихъ общественныхъ заведеніяхъ и получившихъ воспитаніе домашнее -- для будущихъ женскихъ университетскихъ курсовъ, даже при настоящемъ состояніи нашего женскаго образованія, мы получимъ огромную цифру кандидатокъ, для которыхъ, можно утверждать положительно, слушаніе этихъ курсовъ будетъ доступно вполнѣ, и которыя окажутся для этого подготовленными почти столько же, какъ и лучшіе воспитанники нашихъ мужскихъ гимназій". Подобное свидѣтельство г. Погодина должно имѣть въ глазахъ нашей публики огромное значеніе. Еслибъ то, что говоритъ онъ, было сказано, напримѣръ, нами -- многіе могли бы не повѣрить этимъ фактамъ, считая ихъ преувеличенными со стороны насъ, какъ слишкомъ горячо сочувствующихъ дѣлу женскаго образованія. Но г. Погодина въ такомъ пристрастіи заподозрить невозможно.

Такимъ образомъ, мы можемъ считать также вполнѣ доказаннымъ, что въ нашемъ обществѣ, въ каждую данную минуту, найдется очень много женщинъ истинно образованныхъ и вполнѣ способныхъ слушать университетскія лекціи. Но истинное образованіе именно тѣмъ и отличается отъ образованія фальшиваго или, такъ называемаго, свѣтскаго, что оно не можетъ ограничиться извѣстными рамками, поможетъ остановиться на полъ-дорогѣ. Истинно-образованный человѣкъ никогда не скажетъ себѣ: "довольно, я знаю все и большаго знать не желаю". Напротивъ, чѣмъ больше пріобрѣтаетъ онъ знаній, тѣмъ больше увеличивается въ немъ и потребность новыхъ знаній, то есть потребность дальнѣйшаго образованія. Поэтому и женщина, получившая основательное общее образованіе, не можетъ имъ удовлетвориться; жажда знаній будетъ толкать ее все дальніе и дальніе, увлекая и очаровывая массою новыхъ свѣденій. А такъ какъ, основываясь даже на словахъ г. Погодина, можно утверждать, что у васъ въ настоящее время ежегодно является до 500 женщинъ, могущихъ соперничать съ лучшими воспитанниками мужскихъ гимназій по своему развитію и образованію, то сдѣлается понятнымъ, какъ велико въ нашемъ обществѣ число женщинъ, чувствующихъ потребность въ высшемъ, университетскомъ образованіи. Эта потребность дошла до такихъ размѣровъ, что выразилась, наконецъ, открыто, въ прошеніи, подписанномъ двумя сотнями петербургскихъ женщинъ и поданномъ совѣту здѣшняго университета. Въ этомъ прошеніи женщины просятъ петербургскій университетъ ходатайствовать передъ правительствомъ о дозволеніи открыть при университетѣ правильные курсы для женщинъ по предметамъ историко-филологическихъ и естественныхъ наукъ.

Трудно было сказать напередъ, какъ отнесется университетъ къ этому прошенію. Судя-по нѣкоторымъ фактамъ, можно было думать, что на ходатайство женщинъ взглянутъ какъ на пустыя затѣи, не имѣющія серьозпаго основанія и оставятъ его, говоря казеннымъ языкомъ, безъ послѣдствій. Но къ общему удовольствію, подобныя опасенія оказались совершенно неосновательными.

Университетъ избралъ комиссію для обсужденія этого прошенія и по выслушаніи доклада комиссіи, сдѣлалъ слѣдующее постановленіе: 1) совѣтъ университета выражаетъ свое полное сочувствіе стремленію организовать правильные курсы по предметамъ историкофилологическихъ и естественныхъ наукъ; 2) открытіе университетскихъ аудиторій для предполагаемыхъ курсовъ совѣтъ находитъ неудобнымъ и вообще предоставляетъ матеріальную часть организаціи лекцій самимъ просительницамъ, и 3) по полученіи отъ министерства народнаго просвѣщенія разрѣшенія на открытіе сихъ Курсовъ и по представленіи въ совѣтъ университета подписавшимися полнаго плана матеріальной стороны этого дѣла, совѣтъ университета займется не только пересмотромъ этого плана, но и приметъ на себя съ удовольствіемъ устройство учебной части, такъ какъ многіе члены ученаго университетскаго сословія выразили уже свое согласіе участвовать жъ предполагаемыхъ курсахъ". Такимъ образомъ, первая половина дѣла увѣнчалась полнымъ успѣхомъ: университетъ открыто сталъ на сторону женщинъ.

Это извѣстіе произвело самое благопріятное впечатлѣніе въ средѣ не только тѣхъ женщинъ, которыя имѣютъ возможность пользоваться услугами будущаго университета, по даже тѣхъ, которыя прямо не заинтересованы въ этомъ дѣлѣ. Въ газетахъ уже напечатано нѣсколько заявленій, присланныхъ изъ провинцій за подписью многихъ женщинъ, выражающихъ полное свое сочувствіе ожидаемой реформѣ въ женскомъ образованіи. Эти заявленія дышатъ такою искренностью, что производятъ въ высшей степени пріятное впечатленіе. Въ нихъ женщины стараются, между прочимъ, опровергнуть ложные слухи о томъ, будто женскому университету сочувствуетъ только небольшой кружокъ. "Мы, жительницы провинціи, замѣчаетъ напримѣръ полтавскій адресъ, хотя и лишены возможности непосредственно пользоваться благами этой реформы, смотримъ на нее, однакоже, какъ на дѣло столь важное и общее, что считаемъ нелишнимъ гласно заявить о нашемъ сочувствіи къ его судьбамъ, особенно же въ виду доходящихъ и до насъ слуховъ о стремленіяхъ нѣкоторыхъ недоброжелателей предстоящей реформы представить участіе къ ней дѣломъ тѣснаго кружка". Заявляя глубокую свою благодарность петербургскому университету за его сочувствіе къ женскому образованію, смоленскія дамы прибавляютъ: "мы радуемся не за себя, потому что немногія изъ насъ настолько подготовлены, чтобъ слушать университетскій курсъ; но радуется за наше молодое поколѣніе, за женскія гимназіи и другія женскія учебныя заведенія, которымъ данъ будетъ жизненный толчекъ, вслѣдствіе чего постепенное улучшеніе воспитанія женщинъ совершится быстро и легко". Калишскія дамы также сочли не лишнимъ присоединить свой голосъ къ числу сочувственныхъ заявленій по поводу женскаго университета. Это они сдѣлали, главнымъ образомъ "вслѣдствіе сильно распространеннаго мнѣнія, будто вопросъ этотъ не заслуживаетъ серьезнаго вниманія, такъ какъ поднятъ былъ лишь малымъ числомъ петербургскихъ женщинъ". Опровергая подобное мнѣніе, калишскія дамы прибавляютъ: "намъ, слишкомъ глубоко сочувствующимъ этому вопросу, остается лишь выразить надежду, что и изъ другихъ городовъ великаго нашего отечества, женщины гласно заявятъ свои мнѣнія о вопросѣ, столь близко ихъ интересующемъ. Всѣ подобные заявленія слились бы тогда въ одинъ общій голосъ въ пользу этого вопроса, и доказали бы, вопреки всѣмъ его недоброжелателемъ, передъ глазами правительства и общества, до какой степени сильна въ насъ потребность въ высшемъ образованіи и какъ единодушно и горячо мы всѣ ему сочувствуемъ". Княгиня Щербатова, одна изъ подписавшихся подъ адресомъ, отсылая его въ газеты, прибавила, между прочимъ, что "это заявленіе написано не подъ вліяніемъ минутнаго увлеченія или модныхъ и несбыточныхъ (?) тенденцій; это выраженіе настоятельной потребности для женщинъ въ серьозномъ изученіи европейской науки; это заявленіе по большей части матерей семействъ, озабоченныхъ участью своихъ дочерей, которымъ придется асить въ свѣтѣ и трудиться при совершенно измѣнившемся взглядѣ на вещи и при новыхъ общественныхъ потребностяхъ". "Мы не упомянули, добавляетъ княгиня Щербатова, о медицинскомъ факультетѣ потому только, чтобы не расходиться съ разъ уже заявленнымъ проэктомъ петербургскихъ женщинъ. Между тѣмъ потребность въ женщинахъ-врачахъ настоятельная и очевидная".

Излагая въ общемъ очеркѣ исторію "женскаго вопроса" въ Россіи, мы взяли на себя довольно скучную роль -- ни на шагъ не отступать отъ общеизвѣстныхъ фактовъ, излагая ихъ только въ послѣдовательномъ порядкѣ. Но за то избранный нами пріемъ вполнѣ застраховалъ насъ отъ упрековъ въ натяжкахъ, и мы можемъ, не опасаясь подобныхъ упрековъ, сдѣлать тотъ выводъ изъ вышеизложеннаго очерка, что въ настоящее время "женскій вопросъ" достигъ именно такого развитія, какого добивались лучшія женщины начала шестидесятыхъ годовъ. Тѣ женщины заботились о пріобрѣтеніи себѣ возможности трудиться, а съ нею и самостоятельнаго положенія въ обществѣ; нынѣшнія женщины добиваются того же самого; на эту цѣль указываютъ и вновь являющіяся частныя женскія гимназіи и сами женщины въ своихъ печатныхъ заявленіяхъ. Тѣ женщины пользовались возможностью посѣщать лекціи петербургскаго университета и медико-хирургической академіи, не имѣя полнаго права на эти посѣщенія и эксплуатируя въ свою пользу снисходительность начальства;-- нынѣшнія женщины открыто и громко заявляютъ свое желаніе пользоваться благами высшаго образованія. Вся разница только въ томъ, что тогда, въ началѣ и особенно въ половинѣ шестидесятыхъ годовъ, на женщину съ серьозной книгой въ рукахъ большинство смотрѣло насмѣшливо, обзывая ее разными оскорбительными именами, а теперь ей выражаютъ общее сочувствіе и на ея сторону открыто становятся лица, занимающія высокое положеніе въ обществѣ.

Вслѣдствіе какихъ причинъ совершился этотъ, выгодный для женщинъ, поворотъ въ общественномъ мнѣніи? Другими словами, почему въ половинѣ шестидесятыхъ годовъ трудящіяся женщины подвергались насмѣшкамъ и оскорбленіямъ за то самое, за что пріобрѣтаютъ онѣ теперь всеобщее уваженіе? Причина этого заключается въ слѣдующемъ: наше общество, воспитанное главнымъ образомъ на крѣпостныхъ началахъ, не сразу послѣ 19 февраля поняло, что единственное для него спасеніе осталось въ знаніи и въ трудѣ. Ему долго казалось, что результаты, теоретически вытекавшіе изъ крестьянской реформы, еще долгое время не будутъ имѣть никакого практическаго значенія, такъ что имя смѣло можно пренебрегать. Вотъ почему настроенное такимъ образомъ общество не могло повѣрить искренности тѣхъ женщинъ, которыя серьозно отдались труду и самообразованію. Обществу казалось, что эти женщины просто "модничаютъ", "обезьянствуютъ" и забавляются какъ дѣти. Сперва общество такъ и относилось къ этимъ женщинамъ, смотря на нихъ только какъ на дѣтей. По когда, съ теченіемъ времени, число этихъ дѣтей стало увеличиваться необыкновенно быстро, тогда способъ отношенія къ нимъ общества также сталъ рѣзко измѣняться. Видя въ этихъ женщинахъ живой укоръ своему бездѣлью, чувствуя, хотя и не сознавая ясно, нравственное ихъ превосходство передъ собой, общество стало относиться къ нимъ все хуже и хуже. Услужливая журналистика явилась тутъ на помощь со своими инсинуаціями -- и тутъ-то и началась настоящая травля...

Но время шло, новыя экономическія начала мало-по-малу входили въ жизнь, возможность пользоваться даровымъ трудомъ изчезала, крѣпостные доходы истощались -- съ каждымъ почти днемъ жить становилось труднѣе и труднѣе. Недостатокъ денегъ заставилъ общество глубже вдуматься въ свое положеніе и пристальнѣе вглядѣться въ будущее. Но тамъ кромѣ бѣдности и безпомощности не было видно ничего. Такая печальная перспектива подѣйствовала на общество самымъ благотворнымъ, отрезвляющимъ образомъ. Трудящіяся женщины стали представляться ему въ иномъ видѣ; не богатый костюмъ ихъ, короткіе волосы у нѣкоторыхъ, можетъ быть даже отсутствіе снѣжной бѣлизны въ ихъ лицѣ -- все это не могло не показаться такимъ ничтожествомъ въ сравненіи съ проводимой ими идеей труда, что на эти бездѣлицы перестали обращать вниманіе. Общество, въ особенности матери семействъ, поняли, что дочерямъ ихъ грозитъ самая печальная будущность, если онѣ останутся прежними куклами, избалованными, изнѣженными, привыкшими пользоваться чужимъ трудомъ: онѣ вполнѣ убѣдились, что нынѣшнему молодому поколѣнію женщинъ, говоря словами княгини Щербатовой, "прійдется жить въ свѣтѣ и трудиться при совершенно измѣнившемся взглядѣ на вещи и при новыхъ общественныхъ потребностяхъ". Онѣ поняли все это -- и вотъ почему съ такимъ сочуствіемъ отозвались на попытку петербургскихъ женщинъ открыть женскій университетъ.

Но въ виду такой несомнѣнной побѣды трудящихся и образованныхъ-женщинъ надъ общественными предразсудками; въ виду полнаго сочувствія къ нимъ какъ общества, такъ и ученаго университетскаго сословія; въ виду положительнаго заявленія г. Погодина о совершенной подготовленности огромнаго числа дѣвушекъ къ слушанію университетскихъ лекцій, невольно самъ собою представляется слѣдующій вопросъ: почему петербургскія женщины стали хлопотать о дозволеніи устроить особый, спеціально-женскій университетъ и только съ двумя факультетами? Почему онѣ не стали хлопотать о томъ, чтобы было разрѣшено женщинамъ посѣщать лекціи уже существующихъ университетовъ, на правахъ студентовъ или вольныхъ слушателей? Это было бы несравненно проще, удобнѣе, выгоднѣе и справедливѣе. Во-первыхъ, профессорамъ не нужно бы было тратить ни одного часа больше того, сколько они тратятъ теперь; во-вторыхъ, не было бы надобности дѣлать значительныхъ расходовъ по найму зданія, платѣ профессорамъ, устройству химической лабораторіи и т. п.; въ-третьпхъ, женщины могли бы не стѣсняться выборомъ только между двумя факультетами, естественнымъ и историко-филологическимъ, и имѣли бы возможность слушать лекціи и юридическаго, который для многихъ изъ нихъ имѣлъ бы чисто практическое значеніе, давъ имъ средства заниматься адвокатурой, примѣры чего мы уже видимъ въ Москвѣ. Наконецъ -- и самое главное -- тогда высшее образованіе могли бы получать не однѣ только петербургскія женщины, но и жительницы Кіева, Харькова, Казани, Одессы и проч. Что удерживало женщинъ отъ просьбы именно такого рода? Если боязнь не встрѣтить сочувствія въ средѣ ученаго университетскаго сословія и въ средѣ общества, то эта боязнь оказалась, повидимому, неосновательной, и женщины имѣютъ полную возможность измѣнить даже теперь свою прежнюю просьбу въ ходатайство -- дозволить женщинамъ входъ въ существующіе университеты, взамѣнъ открытія новыхъ. Что же касается тѣхъ, отъ кого главнымъ образомъ зависитъ удовлетвореніе просьбы женщинъ,-- то кажется, нѣтъ надежды получить отказъ и тогда, если только теперешняя просьба, объ открытіи особого университета, будетъ принята благогосклонно. Намъ даже кажется, что просьба о дозволеніи женщинамъ посѣщать существующіе университеты могла бы вѣрнѣе разсчитывать на успѣхъ, потому что она не возбуждаетъ такого числа довольно сложныхъ вопросовъ, какое возбуждается просьбой объ открытіи новаго университета, Впрочемъ, еслибы министерство народнаго просвѣщенія нашло почему нибудь неудобнымъ удовлетворить настоящую просьбу, то этимъ женщины нисколько не были бы лишены возможности и права возобновить свое ходатайство въ той формѣ, въ какой предлагаемъ мы -- то есть, хлопотать о дозволеніи имъ слушать лекціи въ общихъ университетахъ.

-----

Судьба "женскаго вопроса," которую мы прослѣдили въ вышеприведенномъ очеркѣ, весьма типична сама по себѣ и можетъ служить характеристикой многихъ явленій въ нашей общественной жизни. Въ этомъ очеркѣ мы показали, что послужило главнымъ поводомъ для нападеній со всѣхъ сторонъ на женщинъ, желавшихъ учиться -- это именно то, что простому вопросу о женскомъ образованіи придали, во-первыхъ, политическій характеръ, а во-вторыхъ, усмотрѣли въ немъ анти-государственные элементы. Если мы вспомнимъ тѣ обстоятельства, среди которыхъ возникъ и особенно развивался женскій вопросъ, если обратимъ вниманіе хоть на то только, что развитіе его совпадало съ разгаромъ польскаго возстанія, когда русское общество находилось въ возбужденномъ состояніи, то сдѣлается совершенно яснымъ, почему указанная нами тактика противниковъ женскаго образованія пользовалась такимъ значительнымъ успѣхомъ. Въ жизни каждаго народа бываютъ періоды, когда онъ дѣлается на нѣкоторое время боязливымъ, легкомысленнымъ и суевѣрнымъ, когда онъ готовъ видѣть величайшую опасность тамъ, гдѣ ея нѣтъ слѣда. Въ такіе періоды его можно запугать чѣмъ угодно, если только оцѣнивать извѣстныя явленія не той мѣркой, какая для нихъ прилична, а смотрѣть на все исключительно съ политической точки зрѣнія. Въ такіе періоды можетъ показаться серьезнымъ то, что въ другое время способно возбудить только смѣхъ. А такъ какъ во всякомъ фактѣ, во всякомъ общественномъ явленіи, во всякомъ дѣйствіи человѣка легко отыскать политическіе элементы, и такъ какъ, съ другой стороны, нѣтъ такого явленія, которому нельзя бы было придать посредствомъ разныхъ натяжекъ того или другаго смысла, то отсюда слѣдуетъ, что въ минуту общественнаго возбужденія изо всего можно сдѣлать политическій и притомъ анти-государственный вопросъ. Заручившись такой тактикой, чрезвычайно легко мстить тѣмъ, съ кѣмъ человѣкъ не въ силахъ сражаться одинаковымъ оружіемъ. Мы не станемъ теперь приводить примѣровъ изъ нашего недавняго прошлаго, доказывающихъ, въ какихъ изумительныхъ размѣрахъ пользовались этой неприличной и безчестной тактикой разные паши литературные дѣятели. Этихъ примѣровъ такъ много, что всѣхъ ихъ за-разъ не перечесть; къ тому же, перебирать весь этотъ мусоръ, давно уже всѣми позабытый, -- работа слишкомъ непріятная и совершенію безполезная. Мы ограничимся только замѣчаніемъ, что подобной тактикой пользовались люди, которые были неспособны бороться со своими противниками одинаковымъ оружіемъ, которые чувствовали себя безконечно слабѣе ихъ въ борьбѣ честной, и безконечно сильнѣе въ борьбѣ безчестной, къ помощи которой они и прибѣгали. Эта тактика оставила по себѣ глубокіе слѣды въ русскомъ обществѣ. Заглушивши и убивши нѣсколько жизненныхъ общественныхъ вопросовъ, и уже однимъ этимъ нанеся значительный вредъ русскому народу, она кромѣ того вошла въ обычай и сдѣлалась самымъ употребительнымъ средствомъ въ борьбѣ различныхъ партій. Тамъ, гдѣ одна партія оказывалась слабѣе другой, она прибѣгала къ помощи политическихъ доносовъ, которые храбро и самоувѣренно пускала въ ходъ, и если не вполнѣ выигрывала свое дѣло, за то во всякомъ случаѣ успѣвала насолить своимъ противникамъ. Стоитъ лишь вспомнить недавній случай съ г-жей Вельяшевой, устроившей обѣды для бѣдныхъ въ Пинегѣ. За то, что она успѣла заслужить благодарность болѣе семисотъ человѣкъ, которымъ она доставляла прокормленіе, на нее обратились доносы чисто политическаго свойства. Одинъ изъ такихъ доносовъ былъ присланъ даже въ редакцію "Москвы", изъ этомъ доносѣ г-жу Вельяшеву прямо обвиняли въ "политической неблагонадежности", причисляли ее къ польской партіи и обзывали безбожницей". А между тѣмъ г-жа Вельяшева находилась въ условіяхъ очень благопріятныхъ. Во первыхъ, мужъ ея -- мировой посредникъ, слѣдовательно человѣкъ довольно самостоятельный; во вторыхъ, ея общественно-благотворительная дѣятельность заслужила полное одобреніе со стороны Государыни Императрицы, великаго князя Алексѣя Александровича и высочайше утвержденной комиссіи для пособія голодающимъ, отъ которой выслано было въ ея распоряженіе до 4000 рублей. И такое-то лице за свою чисто-филантропическую дѣятельность подверглось доносамъ, которые, какъ видно, были до того значительны, что г-жа Вельяшева на нѣкоторое время совершенно должна была прекратить свою полезную дѣятельность.

Но заявленное нами выше нежеланіе приводить примѣры пользованія той тактикой, о которой мы говоримъ, относилось собственно до нашей литературы: мы дѣйствительно нежелаемъ перебирать эту старую рухлядь преимущественно московскаго произведенія, потому что она извѣстна болѣе или менѣе всѣмъ, такъ какъ дѣло происходило гласно. Но далеко не всѣмъ извѣстны тѣ средства, которыя употребляли паши общественные дѣятели, далеко не всѣ знаютъ, до какихъ размѣровъ доходила эта тактика въ сферахъ не литературныхъ, такъ какъ тутъ дѣло велось канцелярскимъ порядкомъ, то есть не гласно, а тайно. Но этому было бы въ высшей степени любопытно и полезно прослѣдить, какими путями дѣйствовала эта тактика въ жизни, какъ она примѣнялась на дѣлѣ, откуда она исходила, какими интересами обусловливалась, къ кому прилагалась и какихъ достигала результатовъ. Лучшимъ образцомъ въ этомъ родѣ можетъ служить дѣло предсѣдателя богодуховской земской управы г. Каразина, производившееся въ харьковской уголовной палатѣ и очень недавно напечатанное въ газетахъ. Это дѣло въ высшей степени поучительное, а потому о немъ стоитъ поговорить подробнѣе.

Пользуясь свѣденіями, собранными защитникомъ подсудимаго, а также показаніями двадцати шести свидѣтелей, мы сперва обрисуемъ личность г. Каразива, упомянемъ о его общественномъ положеніи, скажемъ о его дѣятельности, затѣмъ сообщимъ, на основаніи присяжныхъ свидѣтельскихъ показаній, тѣ факты, которые послужили поводомъ для преданія его суду. Все это въ совокупности будетъ имѣть значеніе для тѣхъ выводовъ, которые мы сдѣлаемъ ниже.

Родной дядя подсудимаго Каразина принималъ самое дѣятельное участіе въ основаніи харьковскаго университета. Уже одинъ этотъ фактъ можетъ служить указаніемъ на то, въ какой средѣ вращался г. Каразинъ. Дѣйствительно, это былъ отлично-образованный человѣкъ. Лѣтъ десять назадъ, онъ вышелъ въ отставку, поселился въ своей деревнѣ и сталь заниматься хозяйствомъ, заботясь вмѣстѣ съ тѣмъ объ улучшеніи быта крестьянъ. Будучи извѣстенъ въ кругу своихъ сосѣдей за человѣка дѣятельнаго и знающаго свое дѣло, г. Каразинъ, съ открытіемъ земскихъ учрежденій, былъ вызванъ изъ своего имѣнья и единодушно избранъ въ предсѣдатели земской управы. Здѣсь онъ энергично принялся за дѣло. Въ теченіи короткаго времени, онъ поднялъ множество вопросовъ, имѣвшихъ важное общественное значеніе; такъ напримѣръ, онъ обращаетъ вниманіе земства на кабальное и безотрадное положеніе сиротъ, предлагая отдавать ихъ на обученіе различнымъ мастерствамъ и учить ихъ грамотѣ, хлопочетъ объ устройствѣ общественной охоты для уничтоженіи въ уѣздѣ хищныхъ звѣрей, истреблявшихъ скота, въ теченіи одного года, почти на двѣ тысячи рублей; предлагаетъ учредить двѣ стипендіи въ харьковскомъ университетѣ; работаетъ надъ осуществленіемъ проэкта женскаго училища; предлагаетъ проэктъ учрежденія общественныхь запашекъ; хлопочетъ объ устройствѣ въ уѣздѣ земскихъ станцій; въ одинъ годъ сберегаетъ земству 65 т. рублей; предлагаетъ проэктъ устройства завода для выдѣлки черепицы и т. д. Карѣзинъпри всемъ томъ имѣетъ одинъ только важный недостатокъ; это, по словамъ защитника, "глубочайшее отвращеніе ко ксякому злоупотребленію". Ставши во главѣ новаго учрежденія и сочувствуя ему вполнѣ, сталкиваясь въ тоже время съ разными грязными дѣлишками, Каразинъ не могъ сносить ихъ равнодушно. "Онъ, по словамъ одного свидѣтеля, считалъ своею обязанностью говорить предводителю дворянства Карпову о злоупотребленіяхъ сослуживцевъ послѣдняго, какъ-то: о растраченныхъ суммахъ по волостямъ перваго участка, о злоупотребленіяхъ членовъ тюремнаго комитета, о разорительныхъ дѣйствіяхъ опекуновъ по дворянскимъ опекалъ, о безплатной ѣздѣ на обывательскихъ лошадяхъ и т. д. Дѣятельность въ подобномъ направленіи не могла особенно понравиться тѣмъ, кого она касалась. У Каразина мало по малу завелись враги, которые скоро сгрупировались около предводителя дворянства Карпова. Возбуждая разными способами честолюбіе послѣдняго, они просили Карпова "послужить дворянству", такъ какъ Каразинъ дѣйствуетъ не въ интересахъ своего сословія и наноситъ ему своимъ поведеніемъ существенный вредъ. Подобными способами враги Каразина достигли того, что, во первыхъ, поставили Каразина и Карпова во враждебныя отношенія другъ къ другу, во вторыхъ, образовали двѣ враждебныхъ партіи, изъ которыхъ одна, Карповская, сдѣлалалась нападающей, а другая, Кагазинская, защищающейся. Готовилась жестокая борьба, къ которой въ скоромъ времени представился благопріятный случай.

20 сентября 1866 года въ Богодуховѣ открылось очередное земское собраніе, на которомъ предсѣдательствовалъ, какъ предводитель дворянства, Карповъ; тутъ же, разумѣется, присутствовалъ и Каразинъ. Въ вечернемъ засѣданіи того же дня Каразинъ докладывалъ раскладку повинностей. Вдругъ Карповъ всталъ съ мѣста и говоритъ, что пора закрыть засѣданіе. Каразинъ отвѣчаетъ, что еще рано, такъ какъ постановлено расходиться въ 11 часовъ, а теперь только 8. Карповъ сѣлъ, но черезъ полъ-часа опять всталъ и обращаясь къ Каразину, замѣтилъ: "этотъ хламъ набилъ мнѣ голову; собраніе закрывается",-- и вышелъ. На судѣ четырнадцать свидѣтелей подтвердили этотъ фактъ.,

Въ одномъ изъ слѣдующихъ засѣданій Каразинъ читалъ докладъ объ учрежденіи въ уѣздѣ земскихъ станцій, при чемъ предлагалъ перевести натуральную почтовую повинность на денежную, которая бы, такимъ образомъ, равномѣрно распредѣлялась по всѣмъ сословіямъ, что должно было значительно облегчить крестьянъ, и безъ того обремененныхъ тяжелыми повинностями. Чтеніе этого доклада вызвало со стороны нѣкоторой части собранія сильный протестъ. Самъ предсѣдатель собранія, Карповъ, но словамъ свидѣтелей, "потерялъ всю необходимую для предсѣдателя сдержанность, явно высказывалъ мнѣнія, что подобныя дѣйствія повлекутъ за собою уничтоженіе нравъ дворянскаго сословія, составлялъ записки и говорилъ открыто, что наши земскія учрежденія копія съ французскихъ, повлекшихъ за собою во Франціи всѣ минувшіе государственные перевороты." По показаніямъ другихъ свидѣтелей, Карповъ такими словами встрѣтилъ заявленіе крестьянъ о постойной повинности: "возмущеніе крестьянъ! это пахнетъ судомъ и слѣдствіемъ!" и обращаясь къ крестьянамъ, говорилъ: "вы одни обязаны возить чиновниковъ, а дворяне не обязаны." Тѣмъ не менѣе, проэктъ Каразина былъ принятъ собраніемъ. Это вывело Карпова изъ терпѣнія, и онъ вдругъ постановляетъ слѣдующее: "такъ какъ проэктъ управы нарушаетъ права, предоставленныя сословію дворянъ, купцовъ и духовенства, то онъ не имѣетъ права подвергать его баллотировкѣ", а между тѣмъ, какъ сказано, проэктъ уже былъ принятъ по большинству голосовъ. Такія произвольныя дѣйствія Карпова возстановили какъ противъ него лично, такъ и противъ всей его партіи, большинство собранія, которое, такимъ образомъ, оказалось вполнѣ на сторонѣ Каразина. Это обстоятельство еще больше подлило масла въ огонь. Недоброжелательство къ Каразину со стороны Карповной партіи усиливалось съ каждымъ днемъ.

Наконецъ, спустя два дня послѣ послѣдняго происшествія, предводитель дворянства Карповъ, не объясняя никому причинъ своего поступка и даже не составивъ протокола, совершенно закрываетъ земское собраніе и подаетъ на Каразина доносъ по начальству. Въ этомъ доносѣ заключались такія обвиненія, взведенныя ни предсѣдателя управы, которыя на судѣ не подтвердились ни однимъ свидѣтельскимъ показаніемъ. Карповъ обвинялъ Каразина въ томъ, что тотъ бушевалъ въ собраніяхъ, дерзко кричалъ на предсѣдателя, постоянно являлся безъ галстуха, въ спальномъ бѣломъ пальто и туфляхъ, "и дѣйствіями своими стремился къ поколебанію довѣрія у крестьянъ къ властямъ и закону". Донося какъ объ этихъ, такъ и о другихъ поступкахъ, совершенныхъ будто бы Каразинымъ, Карповъ прибавляетъ: "Вообще, всѣ дѣйствія и цѣли Каразина имѣютъ смыслъ -- разъединеніе сословіи и уничтоженіе дворянства. Полный необузданнаго либерализма, стремящійся безсознательно къ подавленію указаннаго правительствомъ порядка, принимающій на себя роль защитника народа, онъ принадлежитъ къ числу тѣхъ эксцентричныхъ личностей, которыя не могутъ быть терпимы ни въ какомъ обществѣ". Представляя эту бумагу на усмотрѣніе министра внутреннихъ дѣлъ, харьковскій губернаторъ, считая конечно жалобу Карпова вполнѣ основательной, призналъ съ своей стороны, что "дѣйствія Каразина явно клонятся къ возбужденію недоброжелательства крестьянъ къ дворянскому сословію, что вліяніе Каразина на неразвитое крестьянское сословіе положительно вредно, что при такомъ положеніи дѣла, никто изъ дворянъ Богодуховскаго уѣзда не рѣшится принять на себя обязанность предсѣдателя уѣзднаго земскаго собранія и что остальные два члена мѣстной земской управы дѣйствуютъ въ одномъ направленіи съ предсѣдателемъ и поддерживаютъ въ крестьянахъ враждебное расположеніе къ дворянству, вліяя не только на нравственную сторону крестьянъ, но и оказывая имъ матеріальное вспомоществованіе даровымъ продовольствіемъ, квартирою и другими способами". По всѣмъ этимъ даннымъ, вслѣдствіе особаго высочайшаго повелѣнія, дѣло это поручено разсмотрѣть правительствующему сенату, который немедленно удалилъ Каразина отъ должности и предалъ его суду харьковской уголовной палаты.

Такое направленіе дѣла оказалось самымъ выгоднымъ для Каразина, потому что только такимъ путемъ онъ могъ узнать тѣ основанія, на которыхъ былъ построенъ доносъ. Еслибъ дѣло велось обыкновеннымъ установившимся порядкомъ, то Каразинъ, конечно, не имѣлъ бы никакой возможности оправдываться, потому что не зналъ бы подробностей обвиненія. Между тѣмъ на слѣдствіи всѣ эти подробности сдѣлались ему вполнѣ извѣстны. И тутъ-то ясно обнаружилось, къ какимъ средствамъ прибѣгали враги Каразина съ цѣлью не только удалить его изъ своего общества, по и погубить на всю жизнь. Изъ тридцати свидѣтелей, только четыре, да и то недостовѣрные, подтвердили отчасти справедливость обвиненія; остальные же двадцать шесть человѣкъ, между которыми были дворяне, купцы, священники, совершенно и почти единогласно опровергли обвиненіе. Изъ показаній этихъ свидѣтелей оказалось, что Карповъ не только совершенно извращалъ факты, придавая имъ ложное значеніе, по даже сочинялъ небывалые; такъ напримѣръ, однимъ изъ главныхъ пунктовъ обвиненія была выставлена рѣчь, сказанная будто бы Каразинымъ въ губернскомъ земскомъ собраніи; въ этой рѣчи, по словамъ обвиненія, Каразинъ дозволилъ себѣ рѣзкія выраженія, оскорбительныя какъ для цѣлаго дворянскаго сословія, такъ и для предводителя дворянства Карпова. Между тѣмъ губернскій предводитель дворянства, князь Трубецкой, положительно заявилъ, что Каразинъ втеченіи всей сессіи не произносилъ подобной рѣчи. "Какъ попала эта рѣчь въ число бумагъ, представленныхъ въ сенатъ -- мы не знаемъ", сказалъ защитникъ подсудимаго. "Мы этого не знаемъ, продолжалъ онъ, а строить предположенія не имѣемъ никакого права. Но это обстоятельство представляетъ блестящій примѣръ того, какъ дѣйствовали враги Каразина, желая очернить его во что бы то ни стало передъ сенатомъ".

Въ концѣ концовъ, г. Каразинъ былъ оправданъ судомъ по совершенному недостатку уликъ для обвиненія. Доносъ оказался ложнымъ во всѣхъ своихъ мельчайшихъ подробностяхъ. Но для насъ въ настоящемъ случаѣ важно вовсе не то, что въ лицѣ г. Каразина восторжествовала добродѣтель; для насъ оправданіе г. Каразина, обвинявшагося въ государственномъ преступленіи, важно въ томъ отношеніи, что весьма наглядно показываетъ, на какихъ ничтожныхъ основаніяхъ строются у насъ серьезные политическіе доносы и въ силу какихъ ничтожныхъ, своекорыстныхъ побужденій они являются. Не менѣе важно и то, что отъ подобныхъ доносовъ не укрываются даже люди, пользующіеся такимъ выгоднымъ общественнымъ положеніемъ, какое занимаетъ г. Каразинъ и какое доступно далеко не всѣмъ. Если же и подобная счастливая обстановка не оберегаетъ человѣка отъ совершенно безосновательныхъ доносовъ, то можно смѣло предполагать, что люди менѣе вліятельные испытывали на себѣ дѣйствіе подобной тактики въ гораздо сильнѣйшей степени и отдѣлывались далеко не такъ счастливо отъ взводимыхъ на нихъ обвиненій.

Мы не знаемъ, процвѣтала ли у насъ подобная тактика до 1863 года, то есть до того времени, когда ею стала съ такимъ успѣхомъ пользоваться русская журналистика въ лицѣ "Московскихъ Вѣдомостей"; но весьма вѣроятно, что названная газета значительно способствовала популярности такого принципа. Люди, не сильные умомъ и не увѣренные въ правотѣ своего дѣла, не могли не пользоваться такимъ выгоднымъ полемическимъ пріемомъ, при которомъ они, съ своей стороны ничѣмъ не рискуя, дѣйствовали навѣрняка. Газета "Вѣсть" до настоящаго времени существуетъ единственно только вслѣдствіе такого рода принципа, положеннаго ею въ основаніе своей полемики. Бороться одинаковымъ оружіемъ со своими противниками у нея не хватило бы силы, и она не просуществовала бы двухъ мѣсяцевъ. Видѣть въ каждомъ общественномъ фактѣ политическій характеръ сдѣлалось съ давняго времени ея спеціальностью. Обвинитъ ли мировой судья генеральшу по жалобѣ ея горничной, оправдаютъ ли присяжные, за недостаткомъ уликъ, подсудимаго, появится ли въ печати попытка взглянуть безпристрастно и не совсѣмъ рутинно на какой нибудь соціальный вопросъ, заговорятъ ли о мировомъ посредникѣ, слишкомъ безцеремонномъ въ отношеніяхъ съ крестьянами -- всему этому придается политическій характеръ, и всякая полемика становится невозможной. Сколько ни старались увѣрить г. Скарятина въ неделикатности и невыгодности такихъ полемическихъ пріемовъ -- онъ не обращалъ никакого вниманія на подобныя увѣщанія, пока горькій опытъ не показалъ ему, такъ сказать, на его собственной спинѣ, какъ невыгодна борьба неодинаковымъ оружіемъ. Мы говоримъ объ извѣстномъ всѣмъ происшествіи, случившемся съ г. Скарятинымъ въ Смоленскѣ, при открытіи участка желѣзной дороги.

Наши газеты успѣли уже со всѣхъ сторонъ разсмотрѣть это происшествіе. Одни объясняли его тѣмъ, что на смоленскомъ обѣдѣ присутствовало очень немного дворянъ и что во всякомъ случаѣ, лица, которыя прервали неприличными возгласами рѣчь г. Скарятина, никакъ не могли принадлежать къ дворянскому сословію; другіе видѣли въ этомъ фактѣ протестъ со стороны общества противъ дѣятельности г. Скарятина; третьи порицали публику за то, что она неприличію обошлась съ писателемъ, какова бы ни была его дѣятельность, и притомъ съ писателемъ-гостемъ. Самъ г. Скарятинъ, хотя и подробно описалъ смоленское происшествіе, не высказалъ своихъ собственныхъ предположеній относительно причинъ, вызвавшихъ такой крупный и, кажется, небывалый у насъ скандалъ. Онъ только разразился гнѣвомъ противъ смоленской публики, порицая ея неприличный, по его мнѣнію, поступокъ.

Мы не станемъ говорить, чѣмъ собственно были вызваны со стороны присутствовавшихъ на обѣдѣ крики, заставлявшіе г. Скарятина умолкнуть и даже предлагавшіе ему убираться вонъ. Съ перваго взгляда можетъ показаться, что они какъ будто и въ самомъ дѣлѣ выражали протестъ публики противъ дѣятельности г. Скарятина; но эту причину можно допустить какъ предположеніе рѣшительно ни на чемъ не основанное, или лучше сказать, основанное только на томъ, что другихъ поводовъ для объясненія этого происшествія отыскать невозможно. Мы бы охотно допустили, что смоленскій скандалъ былъ дѣйствительно протестомъ противъ г. Скарятина, какъ и утверждаютъ "Московскія Вѣдомости", еслибъ не были довольно близко знакомы съ русской публикой. Мы не говоримъ, что въ средѣ ея нѣтъ людей, несогласныхъ съ мнѣніями г. Скарятина; но наше общество, вообще говоря, слишкомъ мало интересуется литературно-общественными вопросами; во всякомъ случаѣ далеко не столько, чтобъ быть не въ силахъ сдержать свое негодованіе при видѣ человѣка, дѣятельность котораго оно совершенно не одобряетъ. Такимъ образомъ, если въ настоящемъ случаѣ публика, выгоняя г. Скарятина изъ залы и запрещая ему говорить, выказывала этимъ ему свое несочуствіе, то такой протестъ -- фактъ совершенно случайный, на которомъ невозможно строить увѣреній, какъ это сдѣлали нѣкоторые слишкомъ усердные публицисты, будто русское общественное мнѣніе вполнѣ сформировалось и заявляетъ себя весьма энергично.

Въ настоящемъ дѣлѣ представляетъ, по нашему мнѣнію, главный интересъ не публика, а самъ г. Скарятинъ. Повидимому, редакторъ "Вѣсти", печатая въ своей газетѣ о смоленскомъ скандалѣ, не рѣшался слишкомъ рѣзко нападать на тѣхъ, которые выгоняли его изъ залы; онъ какъ бы чувствовалъ, что нападая въ этомъ случаѣ на своихъ противниковъ и не одобряя ихъ образа дѣйствій, онъ впалъ бы въ нѣкоторое противорѣчіе съ самимъ собою. Поэтому въ первоначальномъ извѣстіи онъ отнесся къ смоленскому скандалу совершенно объективно, называя его только "неудачей, постигшей редактора Вѣсти". Спусти нѣсколько дней, онъ посвящаетъ цѣлую передовую статью отзывамъ газетъ, описывавшихъ подробности "неудачи" и объяснявшихъ ея причины. Эту статью онъ, повидимому, думалъ написать въ томъ же духѣ, какъ и первую. "Люди, выступающіе на публичную арену, говоритъ г. Скарятинъ, должны быть заранѣе готовы на всякія случайности, которыя зависятъ отъ состава и настроенія

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ.

Купечество, какъ сословіе въ Россіи.-- Значеніе его въ минувшее и въ настоящее время.-- Желательно ли преобладаніе нашего купечества въ общественныхъ дѣлахъ.-- Современные купеческіе типы.-- Купцы самодуры и купцы прогрессисты.-- Дурное вліяніе нашего купечества на народную промышленность.-- Купцы, какъ общественные дѣятели.-- Отношеніе купечества къ литературѣ.-- Переходъ земель, отъ дворянъ къ купцамъ.-- Какъ избѣжать невыгоднаго преобладанія купечества въ общественныхъ дѣлахъ.-- Воспитательное значеніе гласнаго суда.-- Различные взгляды на этотъ предметъ.-- Безнравственные способы полицейскихъ разслѣдованій.-- Подкупы и подговоры свидѣтелей.-- Система сыщиковъ. -- Исторія влюбленной пары по судебнымъ фактамъ, какъ типъ семейной жизни.-- Близкая; возможность возмутительной судебной ошибки.-- Агнцы искупленія за грѣхи народа.-- Обличитель "С.-Петербургскихъ Вѣдомостей".

Изъ всѣхъ сословій, составляющихъ русскій народъ, ни одно не играло такой странной роли въ общественной жизни Россіи, ни одно не было такъ богато постоянными противорѣчіями въ своей дѣятельности, какъ сословіе купечества. Оно всегда обращало на себя самое ничтожное вниманіе со стороны нашей печати; о немъ если и говорилось иногда, то въ интересахъ чисто спеціальнаго свойства, когда заходила рѣчь о нашей промышленности и торговлѣ. Только одинъ драматургъ создалъ себѣ славу путемъ рѣзкой обрисовки его дикихъ характеровъ, но онъ бралъ чисто-семейную сторону купеческаго быта. О купечествѣ же какъ сословіи, у насъ почти никогда не говорилось; съ этой стороны на него всегда смотрѣли пренебрежительно, не придавая ему никакого значенія.

А между тѣмъ, купечество всегда могло быть сильнѣе и могущественнѣе всѣхъ другихъ сословій -- если не по закону, то на дѣлѣ. Положимъ, его всегда обирали кто хотѣлъ, -- надъ нимъ часто издѣвались дворяне и чиновныя лица, его честили бородачами, самоварниками, аршинниками и тому подобными нелестными кличками, но оно смиренно переносило всѣ эти непріятности, сознавая свою силу въ туго-набитомъ карманѣ и, повидимому, не чувствовало никакихъ неудобствъ отъ подобнаго обращенія. Какъ бы то ни было, хотя и обзываемое разными неприличными имена, мы, оно все-таки держало въ своихъ рукахъ много властей, многихъ крупныхъ дворянъ-собственниковъ, и, въ силу своего туго-набитаго кармана, вліяло на судьбы другихъ сословій. Въ этомъ отношеніи на его сторонѣ были всѣ данныя: относительно капиталовъ, съ нимъ могли конкурировать только дворяне-помѣщики, но надъ ними оно имѣло огромное преимущество въ томъ отношеніи, что получало деньги не даромъ, подобно помѣщикамъ, а посредствомъ труда и изворотливости, слѣдовательно знало цѣну деньгамъ. Оно было чуждо разнымъ барскимъ замашкамъ, не бросало деньгу на вѣтеръ, а копило ее въ своихъ сундукахъ, не жалѣя расходовъ только въ случаяхъ дѣйствительно для него важныхъ. При такихъ благопріятныхъ условіяхъ, оно могло бы держать въ своихъ рукахъ всѣхъ и вся, еслибъ старинныя преданія и дѣдовскіе обычаи не заставляли его чуждаться всякаго умственнаго развитія и не направляли всѣ его помыслы къ одному идеалу -- къ личной наживѣ.

До послѣдняго времени купечество не пользовалось, -- если такъ можно выразиться говоря о Россіи -- никакою политическою ролью въ государствѣ; кромѣ того, несмотря на свои громадные капиталы, оно было самымъ непроизводительнымъ сословіемъ; даже дворянство имѣло надъ нимъ въ этомъ отношеніи значительный перевѣсъ. Этому способствовала огромная разница въ характерѣ тѣхъ формъ тщеславія, которыя были свойственны купцамъ и дворянамъ. Извѣстно, что тщеславіе было до послѣдняго времени единственнымъ двигателемъ большинства россійскихъ гражданъ, и дворянское тщеславіе было все-таки производительнѣе: оно заставляло если не читать, то покупать книги, выписывать журналы, отдавать дѣтей въ гимназіи и университеты, словомъ, производить нѣчто полезное. Тщеславіе же купеческое было совсѣмъ особаго рода: оно заставляло неизмѣнно держаться дѣдовскихъ правилъ, чуждаются образованія, беречь бороду и долгополый сюртукъ, читать только старопечатныя книги и всѣми способами копить деньгу. Обогащеніе, какъ крайняя цѣль -- вотъ послѣдній и единственный идеалъ купечества; все, что не подходитъ непосредственно подъ эту цѣль -- считается для купца неприличнымъ, позоритъ его доброе имя. Дозволяется построить церковь, основать пожалуй богоугодное заведеніе для увѣковѣченія собственнаго имени, отлить громадныхъ размѣровъ колоколъ на удивленіе согражданамъ -- вотъ сфера, въ которой не только можно, но даже почетно дѣйствовать купцу; но дальше этого идти нельзя, да и не зачѣмъ. Купцы дѣйствительно только и дѣлали то, о чемъ мы сейчасъ сказали. Этою жизнью они жили изъ рода въ родъ, нисколько не мѣняя своей нравственной физіономіи и только отчасти совершенствуя свои торговые пріемы. Если и бывали въ ихъ средѣ счастливыя исключенія, то они нисколько не измѣняли общаго характера купечеству.

Реформы послѣдняго времени глубоко затронули и значительно измѣнили бытъ дворянъ, крестьянъ, чиновниковъ, даже военныхъ, но купечества они не тронули ничѣмъ. Говоря вообще, положеніе дворянъ измѣнилось въ невыгодную для нихъ сторону, потому что они, ни къ чему непріученные съ молодости, привыкшіе жить на всемъ готовомъ, вдругъ увидѣли необходимость думать, заботиться, разсчитывать чуть не каждую копѣйку. Нѣкоторые, пренебрегшіе уроками жизни, уже успѣли раззориться, другіе остались такими же, какими были, но ихъ матеріальныя средства обнаружились теперь рѣзче прежняго и оказались далеко не столь значительными, какими казались прежде; въ скоромъ времени дворяне по необходимости должны будутъ обратиться къ труду, чтобъ не потерять остального, что у нихъ еще есть. Крестьянамъ развязаны руки и открытъ доступъ повсюду наравнѣ съ другими сословіями, но имъ тоже приходится много работать, прежде чѣмъ стать на ноги; чиновники также по опыту стали убѣждаться, что теперь образованіе вещь не совсѣмъ лишняя, и что плохо оставаться за штатомъ; одно только купечество не чувствуетъ никакихъ перемѣнъ. Все, что ни; совершилось въ послѣднее время, все послужило ему въ пользу; купцы стали богаче прежняго уже потому, что дворянство значительно обѣднѣло, и кромѣ того, имъ открылась полная возможность сравняться во всѣхъ отношеніяхъ съ самыми почетными сословіями. Такимъ образомъ сила капитала, которая теперь оказалась исключительно на ихъ сторонѣ и которая, въ видѣ ценза, играетъ такую важную роль общественной дѣятельности Россіи, положительно выдвигаетъ купечество надъ всѣми остальными сословіями и грозитъ сдѣлать изъ него первенствующее и всемогущее сословіе въ государствѣ. Конечно, еслибы этого всемогущества добивалось купечество своею собственной иниціативой, то оно достигло бы его съ большимъ трудомъ, а можетъ быть и совсѣмъ не достигло бы; но въ настоящее время сами обстоятельства, помимо даже желанія купечества, выдвигаютъ его впередъ и даютъ ему такую власть, о которой оно прежде и мечтать не смѣло. Въ виду такого положенія дѣла интересно взглянуть, насколько можетъ быть полезно преобладаніе купечества надъ всѣми другими сословіями въ государствѣ.

Говорятъ, что купечество -- самый полезный классъ въ обществѣ; что оно богато, консервативно, патріотично, что оно не избаловано, не изнѣжено, отличается положительностью, здравымъ смысломъ и т. п. Положимъ, что нѣкоторыя изъ этихъ качествъ дѣйствительно весьма похвальны; но важно знать, какіе существенные результаты созданы этими похвальными качествами, и какая польза оказана Ими обществу? Прежде чѣмъ отвѣчать на такіе вопросы, мы взглянемъ въ общихъ чертахъ на современную жизнь самаго богатаго нашего купечества; для этого мы воспользуемся фактами изъ книги князя Мещерскаго, "Очерки нынѣшней общественной жизни въ Россіи", отзывъ о которой читатели найдутъ въ этой же книжкѣ "Дѣла".

Кн. Мещерскому удалось познакомиться съ богатыми представителями нашей хлѣбной торговли, имѣющими милліонные обороты. Повидимому, такіе громадные обороты, особенно въ настоящее время, должны значительно вліять на умственное развитіе промышленниковъ и сдѣлать изъ нихъ людей очень замѣтныхъ и полезныхъ въ русской общественной жизни; повидимому, въ центрахъ такой важной отрасли русской торговли, какова хлѣбная, купеческое сословіе должно хоть въ своей средѣ представлять единодушіе и общежительность, обусловливаемыя одинаковостью интересовъ. Но ничего не бывало. Возьмемъ, напримѣръ, купечество города Торжка. Каждый купецъ живетъ въ своей семьѣ, какъ улитка въ раковинѣ, входя въ сношенія съ другими лишь въ крайнихъ случаяхъ, въ родѣ чьей либо смерти, свадьбы и т. п. Домъ его снаружи богатъ и удобенъ; но въ немъ только двѣ комнаты, натопленныя до 20 градусовъ, заняты семьей; окна остальныхъ заперты ставнями или завѣшаны сторами; эти комнаты но цѣлымъ годамъ стоятъ пустыми, никѣмъ необитаемыми. Въ то же время еслибъ кому нибудь изъ пріѣзжихъ вздумалось нанять квартиру въ этихъ никому не нужныхъ комнатахъ, то онъ навѣрное встрѣтилъ бы упорный отказъ: дѣды и отцы не отдавали своихъ комнатъ въ наймы, слѣдовательно внукамъ и дѣтямъ не годится отступать отъ этого обычая.

Всѣ помыслы торжковскаго купца заняты исключительно торговлей; общественной жизни для него вовсе не существуетъ; онъ даже не заботится о томъ, чтобы улучшить свою собственную жизнь соразмѣрно количеству его средствъ. "Хлѣбная торговля его, по выраженію князя Мещерскаго, есть какъ бы преемственное изъ рода въ родъ исполненіе завѣщаннаго отъ предковъ дѣла, что-то въ родѣ священнодѣйствія, неимѣющаго никакой связи съ движеніемъ времени и успѣхами окружающей его жизни"; "всѣ, эти громадные обороты и выгоды, всѣ эти почти ежедневныя сношенія съ столицами не измѣняютъ ни въ чемъ ихъ домашній бытъ, и втеченіи вѣковъ не зародили въ этомъ бытѣ ни одной новой потребности". Вотъ, напримѣръ, купецъ-милліонеръ; онъ живетъ въ одной комнатѣ, гдѣ жена его и хозяйка и слуга, гдѣ шестеро взрослыхъ сыновей, изъ которыхъ двое уже женаты, не смѣютъ не только садиться въ его присутствіи, но даже высказывать свое мнѣніе. Купецъ этотъ ходитъ въ синей ситцевой рубахѣ и такъ принимаетъ гостей, пріѣзжающихъ къ нему за деньгами. Если кто стѣснится такимъ его нарядомъ, онъ прямо говоритъ: "извольте, надѣну сюртукъ, да приму васъ въ гостиной, но тогда ужь извините, денегъ не получите". Онъ говоритъ такъ потому, что понимаетъ, насколько нуждаются въ его деньгахъ и какъ онъ силенъ этими деньгами; онъ знаетъ, что раздѣнься онъ до-нага, все-таки посѣтители не перестанутъ къ нему ѣздить; слѣдовательно, какая же нужда измѣнять свои привычки.

Все, что носитъ на себѣ признаки чего нибудь новаго, неиспытаннаго, неимѣющаго примѣра въ семейныхъ преданіяхъ купца, все это отвергается безусловно. Образованіе считается лишь на столько нужнымъ, насколько оно приравниваетъ дѣтей къ отцамъ, т. е. не идетъ дальше грамоты и умѣнья считать по счетамъ; нѣтъ такихъ словъ, которыя могли бы убѣдить купца въ пользѣ большаго образованія для дѣтей; нѣтъ такихъ доводовъ, которые заставили бы его дозволить сыну кончить курсъ хоть въ уѣздномъ училищѣ. Но и при тѣхъ убогихъ требованіяхъ, какія предъявляютъ купцы училищу, они строго слѣдятъ за училищными порядками; "едва только дойдетъ до нихъ молва о какихъ либо самыхъ невинныхъ ново введеніяхъ въ системѣ обученія, отцы грозятъ тотчасъ же, намѣреніемъ взять дѣтей изъ училища или дѣвочекъ изъ пріюта, и по необходимости приходится подчиняться ихъ деспотизму". Нечего уже говорить въ этой средѣ о воспитаніи въ гимназіяхъ или даже въ комерческомъ училищѣ; объ этихъ заведеніяхъ купецъ и подумать хладнокровно не можетъ; съ мыслью объ этихъ заведеніяхъ у него связывается представленіе падающаго торговаго дѣла и окончательнаго разоренія.

Но тупая привязанность торжковскихъ купцовъ къ старинѣ и ихъ равнодушіе къ общественнымъ интересамъ всего лучше и яснѣе выразились въ слѣдующемъ любопытномъ фактѣ: когда шла рѣчь о проведеніи линіи московской желѣзной дороги черезъ Торжокъ, то купечество прямо высказало свое нежеланіе имѣть подлѣ себя желѣзную дорогу! Эта дорога должна бы была измѣнить ихъ старинные торговые обычаи и слѣдовательно посягнуть на неприкосновенность дорогой старины. Могли ли они согласиться на такую важную уступку?

До какой степени въ нашемъ купечествѣ мало не только собственной иниціативы въ чемъ нибудь общеполезномъ, но даже желанія пользоваться уже готовыми удобствами, видно между прочимъ изъ слѣдующаго факта: въ Рыбинскѣ до послѣдняго времени не существовало биржеваго зданія; купцы сходились подъ открытымъ небомъ, что въ дурную погоду представляло, конечно, величайшее неудобство. Для избѣжанія этого, предсѣдатель биржеваго комитета выстроилъ прекрасное зданіе биржи. И что же? Это зданіе уже нѣсколько лѣтъ стоитъ пустымъ, а купцы по прежнему продолжаютъ собираться и толковать подъ открытымъ небомъ, на солнцѣ, проливномъ дождѣ, въ пыли и грязи. Какія мѣры ни употреблялъ предсѣдатель комитета, но цѣли достигнуть не могъ; привычка купечества къ старинѣ пересилила.

Конечно, если бы ограничить характеристику нашего богатаго купечества только вышеприведенными фактами, то это могло бы показаться натяжкой; всѣмъ извѣстны купеческіе типы совершенно противоположнаго характера. Дѣйствительно, такіе типы попадались и к. Мещерскому, и онъ встрѣчалъ въ этой средѣ новаторомъ, жизнь которыхъ отличалась рѣзко отъ жизни остальнаго купечества; но посмотримъ, внутреннее ли эти отличіе или только наружное. Вотъ одинъ изъ богатѣйшихъ хлѣбныхъ торговцевъ города Мышкина. У него великолѣпный домъ, который онъ не держитъ запертымъ, подобно многимъ изъ своихъ согражданъ, а живетъ вполнѣ открыто. Вы сразу замѣчаете, что онъ тщеславится своею роскошью, что онъ любитъ ею хвастнуть. Ведя васъ по роскошной лѣстницѣ въ бель-этажъ, онъ самодовольно говоритъ вамъ: "все, что вы увидите, все это отъ Тура". Дѣйствительно, васъ поражаетъ роскошная обстановка, и она существуетъ не только для виду: здѣсь живетъ самъ хозяинъ, здѣсь его богатый кабинетъ. Отсюда онъ ведетъ васъ въ садъ, гдѣ еще больше роскоши: гладко выметенныя дорожки, на которыхъ вы даже пылинки не замѣтите, прудъ съ фонтаномъ, веранды съ густою тѣнью, цвѣтники съ самыми разнообразными цвѣтами, оранжереи съ ананасами и теплица съ экзотическими растеніями. "Все это, говоритъ съ улыбкою удовольствія хозяинъ, мною создано и здѣсь, я нахожу себѣ полное наслажденіе жизнью". Затѣмъ онъ ведетъ васъ далѣе; вы видите конюшню, отдѣланную щегольски и роскошно, съ прекрасными рысаками, охотничій дворъ, наполненный борзыми и гончими собаками и т. д. Хозяинъ такимъ образомъ объясняетъ вамъ свой взглядъ на эту обстановку: "многіе, говоритъ онъ, упрекаютъ меня за все, что вы видѣли; но Богъ съ ними; по моему, если есть деньги, надо умѣть ими пользоваться для своего удовольствія, когда эти удовольствія не заключаютъ въ себѣ ничего дурного, а напротивъ, пріятны и мнѣ, и тѣмъ, которые у меня бываютъ". Дѣйствительно, по виду, мышкинскій хлѣботорговецъ далеко ушелъ отъ своихъ собратовъ по занятію; его даже упрекаютъ за то, что онъ не слѣдуетъ дѣдовскимъ обычаямъ, онъ поэтому представляется какъ будто жертвой невѣжественной среды. Но въ сущности, чѣмъ онъ отличается отъ остального купечества? Только тѣмъ, что не держитъ денегъ въ сундукахъ, а обратилъ значительную ихъ часть въ Туровскую мебель, парки, конюшни и т. д. Очевидно, что здѣсь разница только наружная: купецъ-новаторъ остался точно такимъ же, какимъ былъ его отецъ, и даже его односословники отдаютъ ему полную справедливость въ этомъ отношеніи; они признаютъ, что "роскошь и наслажденіе своими богатствами не ослабили въ немъ торговой предпріимчивости, не сдѣлали изъ него человѣка безъ началъ нравственныхъ и вѣры, а напротивъ, идутъ рядомъ съ религіозною и добродѣтельною жизнью", то есть, говоря другими словами, что новая жизнь не сдѣлала его человѣкомъ болѣе общественнымъ, болѣе мыслящимъ, болѣе развитымъ, словомъ, онъ остался такимъ же, какимъ былъ, измѣнивъ только свою наружность.

Вполнѣ сознавая, что его сила заключается только въ капиталахъ, купечество чуждается всякаго, кто захотѣлъ бы имѣть съ нимъ какія нибудь дѣла, кромѣ торговыхъ; въ каждомъ стараніи посторонняго человѣка сблизиться съ купечествомъ, оно видитъ прежде всего тайное поползновеніе къ его карману, и потому крайне подозрительно смотритъ на всѣхъ. Если вы захотите познакомиться съ ходомъ торговыхъ дѣлъ въ извѣстномъ городѣ, -- отъ купечества вы получите всего меньше вѣрныхъ свѣденій. Купецъ всегда будетъ жаловаться на свои дурныя дѣла, хотя эти жалобы большею частію оказываются крайне недобросовѣстными. "Ничего нѣтъ легче для купца, замѣчаетъ кн. Мещерскій, какъ сказать, что онъ торгуетъ въ убытокъ; фактъ этотъ замѣчателенъ, а между тѣмъ при дальнѣйшихъ разспросахъ оказывается, что онъ наживаетъ значительные барыши". Конечно, такая подозрительность, заставляющая купца постоянно быть на-сторожѣ, рѣшительно препятствуетъ купечеству принимать дѣятельное участіе въ общественныхъ интересахъ, и именно эта-то подозрительность заставляетъ его забиваться въ семейную нору, гдѣ кромѣ грязи и самодурства нѣтъ ничего. К. Мещерскій на самомъ себѣ испыталъ вліяніе этой подозрительности. Ему пришлось быть въ обществѣ Новоторжскихъ тузовъ-капиталистовъ, отъ которыхъ онъ надѣялся получить нѣкоторыя свѣденія относительно хлѣбной торговли. Пока дѣло шло объ общихъ разсужденіяхъ и соображеніяхъ по хлѣбной части, онъ еще получалъ кое-какіе отвѣты; но лишь только вопросъ коснулся частностей, близкихъ каждому изъ тузовъ, кн. Мещерскій встрѣтилъ рѣшительный отпоръ, противъ котораго невозможно было бороться. Удобно ли купечеству, при такихъ важныхъ недостаткахъ, жить какою нибудь иною жизнью, кромѣ семейной? Удобно ли входить въ общественные интересы своего города, когда приходится ежеминутно слѣдить за каждымъ своимъ словомъ, чтобъ не проговориться, или на каждомъ шагу трусить, чтобы кто нибудь не подмѣтилъ, въ какомъ положеніи находятся его денежныя дѣла?

Но не принимая никакого дѣятельнаго участія въ общественной жизни городовъ, купечество тѣмъ не менѣе держитъ въ своихъ рукахъ множество частныхъ интересовъ и руководитъ разными мелкими промыслами; слѣдовательно, уже по этому на него нельзя смотрѣть какъ на сословіе, стоящее отдѣльно отъ жизни и неимѣющее вліянія на ея характеръ. Конечно, еслибъ было возможно предположить, что купечество, оставаясь въ первобытномъ состояніи, вредитъ только самому себѣ, то не стоило бы труда много говорить о немъ. Но нужно помнить, что наше купечество -- единственный складчикъ капиталовъ, обращающихся въ извѣстной мѣстности и дающихъ возможность мелкимъ промышленникамъ влачить свою жизнь. Если съ этой стороны посмотрѣть на дѣло, то окажется, что купеческія традиціи приносятъ огромный вредъ бѣдному трудовому населенію. Никто не станетъ спорить противъ того, что обыкновенное правило нашей купеческой дѣятельности состоитъ въ умѣньи наживать деньгу всѣми способами, какъ честными, такъ и обманными. Случай, о которомъ мы сейчасъ разскажемъ, дастъ полное понятіе о томъ, насколько вредятъ мѣстному населенію купеческіе обычаи этого рода. Торжокъ издавна славился шитьемъ по бархату и сафьяну; этотъ промыселъ доставлялъ работу не малому числу работницъ, которыя, впрочемъ, находились въ рукахъ мастерицъ, точно также какъ мастерицы зависѣли вполнѣ отъ купцовъ, скупающихъ всѣ этого рода издѣлія въ немногія руки. Вслѣдствіе разныхъ причинъ, золотошвейный промыселъ началъ понемногу падать; но вотъ является обстоятельство, которое снова могло бы поставить его на ноги. На послѣднюю лондонскую выставку изъ Торжка были отправлены образцы этого рода работъ. Образцы обратили на себя вниманіе и въ Торжкѣ были получены заказы, правда, не особенно значительные, но которые могли бы, конечно, сильна увеличиться. И что же? Такъ какъ эти заказы давали хорошія и вѣрныя деньги, то торжковскіе купцы, скупающіе эти издѣлія, захотѣли сразу устроить выгодную аферу; они отправили большую часть предметовъ не настоящаго, а мишурнаго золота. Съ тѣхъ поръ, конечно, не повторилось уже ни одного заграничнаго заказа, тогда какъ при добросовѣстномъ исполненіи заказа легко бы было установить постоянный и правильный сбытъ за-границу этихъ издѣлій, къ выгодѣ какъ купцовъ, такъ и рабочихъ; теперь же золотошвейный промыселъ въ Торжкѣ не только не развивается, но начинаетъ падать. Подобныхъ случаевъ можно бы было много найдти въ исторіи русской промышленности; нечестность купцовъ, слишкомъ узко понимающихъ спою выгоду, нерѣдко подставляла ногу народному труду, который, въ большей части случаевъ, находится совершенно въ ихъ власти.

Принужденное послѣдними реформами принять участіе въ общественной дѣятельности, купечество уже многими фактами успѣло заявить какъ полную свою неспособность къ этой дѣятельности, такъ и рѣшительное нежеланіе дѣлать что нибудь больше того, что требуется по закону. Было много случаевъ, доказывающихъ, что оно смотритъ на свои новыя обязанности, какъ на простую повинность, отъ которой слѣдуетъ по возможности отказываться; съ этой цѣлью купечество постоянно отлынивало, при каждомъ удобномъ случаѣ, отъ исполненія должности присяжныхъ засѣдателей, Не говоря уже о тѣхъ дѣлахъ, которыя затрогивали матеріальные его интересы. Въ этихъ случаяхъ оно нё только не заявляло намѣренія идти рука объ руку съ другими сословіями, но положительно имъ противодѣйствовало, прибѣгая даже въ извѣстныхъ случаяхъ къ помощи правительства. Такъ, напримѣръ, когда земскія собранія, подъ вліяніемъ большихъ расходовъ, падающихъ на земство, обложили купечество довольно высокимъ налогомъ, соразмѣрнымъ однакоже съ его средствами -- купцы жаловались начальству, и вслѣдствіе этихъ многочисленныхъ жалобъ состоялся извѣстный законъ 25 ноября, установившій для купцовъ норму, выше которой они не могутъ быть облагаемы земскими собраніями? Далѣе, были случаи, что купечество отказывалось дать пріѣхавшему отдѣленію суда приличное въ городѣ помѣщеніе для засѣданій, и эти засѣданія должны были, происходить гдѣ нибудь въ тѣснотѣ, духотѣ и грязи. Еще больше было такихъ случаевъ, что выбранные гласными, купцы совершенно не являлись въ собранія, хотя причиною этого могло быть только нежеланіе съ ихъ стороны, а не матеріальныя затрудненія, такъ часто испытываемыя, напримѣръ, крестьянами-гласными.

Но если купечество обнаруживаетъ постоянное стремленіе уклониться отъ общественныхъ обязанностей, то тѣмъ болѣе оно расположено избѣгать всего, чего законъ прямо не требуетъ. Выше мы упомянули, что купечество не прочь отъ разныхъ пожертвованій я благотворительныхъ дѣлъ; но это допускается настолько, насколько такія дѣла могутъ способствовать личнымъ цѣлямъ жертвователей или."прославить" ихъ имя. Построить богатый монастырь, отлить колоколъ въ нѣсколько тысячъ пудовъ -- это дѣло довольно обыкновенное въ средѣ купечества. Иногда оно выказываетъ даже такую сообразительность, передъ которой невольно приходишь въ изумленіе. Такъ, напр., въ самый разгаръ недавнихъ бѣдствій голодающаго народа, одинъ купецъ жертвуетъ полтораста тысячъ на устройство женскаго монастыря и т. д. Всѣ эти пожертвованія обращаютъ на себя вниманіе, заставляютъ общество говорить о жертвователяхъ, удивляться имъ и проч.-- и тутъ купечество дѣйствительно не жалѣетъ ничего.

Если же взглянуть на болѣе обыденную, не громкую дѣятельность, то здѣсь мы встрѣчаемъ совершенно противоположныя явленія. Въ Вологдѣ, напримѣръ, зашелъ разговоръ объ открытіи ремесленнаго училища; чиновники первые взяли на себя иниціативу въ этомъ дѣлѣ, а потомъ обратились къ содѣйствію другихъ сословій. Пока шли общія разсужденія, подкрѣпляемыя закусками и выпивками, купцы принимали горячее участіе въ дѣлѣ, и даже въ числѣ трехъ старшинъ будущаго училища оказалось двое купцовъ. Училище въ скоромъ времени открылось, потому что чиновники уже заранѣе собрали достаточный капиталъ; но лишь только прошло нѣсколько времени и средства значительно уменьшились -- купечество не только не пожертвовало ни одного рубля на поддержаніе училища, но даже не стало отдавать въ него своихъ дѣтей; такимъ образомъ, полезное дѣло, вѣроятно, въ скоромъ времени рухнетъ.

Еще характернѣе слѣдующій фактъ. Зарайская Дума подняла вопросъ о томъ, чтобы помогать доходами мѣстнаго общественнаго банка разнымъ общественнымъ нуждамъ города -- между прочимъ образованію. Кто-то возбудилъ вопросъ объ устройствѣ тоже ремесленнаго училища. Толки были оживленные. Но результатомъ этого бурнаго собранія вдругъ явилось слѣдующее постановленіе: обсудивъ общественныя нужды, общество положило отчислять ежегодно изъ прибылей банка 2000 рублей на уплату налога съ недвижимыхъ имуществъ купцовъ и мѣщанъ. Странность такого неожиданнаго результата преній объ общественныхъ дѣлахъ объясняется слѣдующими словами мѣстнаго корреспондента: "небольшой кружокъ вліятельныхъ лицъ города, особенно настаивалъ составить такой приговоръ; эти лица имѣютъ большія недвижимыя имѣнія и, слѣдовательно платятъ порядочное количество поземельныхъ денегъ".

За литературой купечество слѣдитъ настолько, насколько она касается его лично, и здѣсь оно обнаруживаетъ косность и невѣжество, свойственныя людямъ самыхъ низкихъ умственныхъ способностей. Оно всѣми силами заботится о томъ, чтобы его дѣйствія были какъ можно меньше извѣстны, и для этого употребляетъ всѣ средства -- даже доносы на корреспондентовъ. Нѣкоторые же идутъ такъ далеко, что изъ собственной защиты противъ литературныхъ обличеній дѣлаютъ чисто-общественный вопросъ. Напримѣръ, мѣсяцъ тому назадъ, въ зарайской же думѣ происходили выборы гласныхъ въ земское собраніе. По окончаніи выборовъ, одинъ купецъ, директоръ мѣстнаго банка, обратился къ городскому головѣ съ слѣдующими словами: "позвольте просить васъ принять мѣры къ защитѣ насъ на будущее время отъ оскорбительныхъ выраженій богачи-коноводы, которыми называетъ насъ чортъ знаетъ кто въ "Русскихъ" а "Московскихъ Вѣдомостяхъ"; потому покорнѣйше просимъ васъ составить приговоръ, которымъ отъ имени всѣхъ собравшихся здѣсь почтенныхъ гражданъ потребовать отъ редакцій объясненія, кто писалъ имъ статьи о насъ, и, вытребовавши эти объясненія, начать судебное преслѣдованіе". Трудно представить себѣ, замѣчаетъ корреспондентъ, какой оглушительный гамъ сочувствія къ этимъ словамъ огласилъ стѣны Думы. Съ разныхъ сторонъ неслись возгласы: "конокрады..; барки водятъ... да всякій какой нибудь... да какое нибудь... станетъ позорить насъ... общество! Срамъ, на всю Россію, срамъ!" и т. д.

Купечество обыкновенно считается однимъ изъ самыхъ патріотичныхъ сословій; но если глубже заглянуть въ этотъ патріотизмъ, то окажется, что онъ почти вездѣ прикрываетъ личныя, корыстныя цѣли купцовъ, и что еслибы нарушилось согласіе между патріотизмомъ и собственными выгодами, то выгоды, конечно, пересилили бы. Напримѣръ, шуйско-ивановское купечество долгое время зачитывалось "Московскими Вѣдомостями"; по его мнѣнію, это была самая лучшая, самая честная газета, вполнѣ преданная русскому дѣлу. Съ ней купечество во всемъ было согласно; оно даже мыслило чуть не передовыми статьями г. Каткова. Но когда зашла рѣчь о пересмотрѣ тарифа, и "Московскія Вѣдомости" высказались за начала свободной торговли, очень нелюбимой нашимъ купечествомъ,-- мнѣніе объ этой газетѣ совершенно измѣнилось. Ее сейчасъ же назвали измѣнницей русскому дѣлу и сочли себя оскорбленными въ самыхъ священныхъ чувствахъ -- то есть, чувствахъ къ своимъ барышамъ. Негодованіе шуйско-ивановскаго купечества зашло въ этомъ дѣлѣ такъ далеко, что купцы условились между собою не подписываться больше на "Московскія Вѣдомости" и не читать ихъ. Теперь, говорятъ, во всемъ тамошнемъ краѣ между купцами нѣтъ ни одного подписчика на газету г. Каткова; мѣсто его занялъ г. Аксаковъ, какъ отстаивающій покровительственную систему.

Мы не имѣемъ намѣренія составлять обвинительнаго акта противъ нашего купечества, тѣмъ болѣе, что и другія сословія недалеко ушли отъ него. Но, какъ мы уже сказали, разница здѣсь заключается въ томъ, что другимъ сословіямъ по необходимости приводится радикально измѣнять свою жизнь, тогда какъ купечество можетъ спокойно оставаться въ теперешнемъ положеніи на неопредѣлённое время, а это повлечетъ за собою самыя невыгодныя слѣдствія для народа. Купечеству теперь стоитъ только сдѣлать одинъ шагъ, чтобы замѣстить собою дворянство, -- и шагъ этотъ отчасти уже сдѣланъ. Мы встрѣчали много извѣстій о томъ, что выборы гласныхъ во многихъ мѣстахъ происходятъ рѣшительно въ пользу купечества, и что, кромѣ того, купцы начинаютъ пріобрѣтать себѣ земли. Саратовскій корреспондентъ "Современныхъ Извѣстій" прямо предсказываетъ, что въ нашемъ сельскомъ хозяйствѣ должно ожидать большихъ перемѣнъ и переворотовъ, такъ какъ переходъ земель отъ помѣщиковъ къ купцамъ съ каждымъ годомъ увеличивается. То, что скрывалось подъ скромнымъ именемъ кулака, теперь выступаетъ на сцену, и не пройдетъ двадцати пяти лѣтъ, какъ мы будемъ въ рукахъ грубаго, насквозь пропитаннаго корыстолюбіемъ русскаго кулака.

Мы также не имѣемъ въ виду утверждать, что преобладаніе въ общественныхъ дѣлахъ купечества будетъ имѣть худшее вліяніе, чѣмъ преобладаніе дворянства. Какъ то, такъ и другое имѣетъ хотя и разнохарактерные, на одинаково значительные недостатки, и потому, и то, и другое одинаково нежелательно. А такъ какъ купечество начинаетъ пріобрѣтать значительное вліяніе въ нашихъ общественныхъ дѣлахъ, благодаря своимъ капиталамъ, то слѣдуетъ желать, чтобы капиталъ пересталъ быть мѣркой для оцѣнки людей, при выборѣ въ разныя общественныя должности, а чтобы его замѣнила другая мѣра, подъ которую могутъ подходить и очень богатые, и ничего неимѣющіе люди; единственная мѣрка этого рода -- образованіе.

Здѣсь кстати мы сдѣлаемъ оговорку, относящуюся къ одному изъ предыдущихъ нашихъ "Обозрѣній". Мы какъ-то указывали на отсутствіе въ Россіи людей, способныхъ толково отправлять даже такія сравнительно-несложныя обязанности, какова обязанность мирового судьи. Наше указаніе мы подкрѣпляли многими фактами, взятыми изъ дѣятельности провинціальныхъ мировыхъ судей. Мы слышали, что нѣкоторые упрекаютъ насъ по этому поводу въ излишнемъ пессимизмѣ и въ очевидной неправдоподобности выводовъ. Дѣйствительно, мы заслуживали бы подобный упрекъ, еслибъ говорили безусловно обо всей Россіи; но нужно помнить, что у насъ была рѣчь исключительно о тѣхъ лицахъ, которыя, но своему цензу подходили подъ требованія закона. Мы дѣйствительно доказывали, что изъ числа этихъ лицъ не нашлось даже столько способныхъ людей, сколько нужно для мироваго института; но въ тоже время мы нисколько ней сомнѣваемся, что предложеніе превысило бы даже спросъ, еслибы дозволено было выбирать въ мировые судьи всѣхъ, кого бы только пожелали избиратели, не стѣсняясь размѣрами имущества избираемаго, а руководствуясь только способностью его къ дѣлу. По всей вѣроятности, такой порядокъ будетъ установленъ впослѣдствіи, когда сдѣлается для всѣхъ очевиднымъ, какъ трудно найдти способнаго человѣка изъ числа лицъ, имѣющихъ такое состояніе, какое требуется по Закону. Мы имѣемъ нѣкоторое основаніе смотрѣть на теперешній ограничительный законъ, какъ на мѣру временную, потому что онъ все-таки не отвергаетъ безусловно toj'o принципа, который мы защищаемъ. Судебные Уставы и теперь дозволяютъ выбирать въ мировые судьи лицъ, неимѣющихъ опредѣленнаго ценза; они только ставятъ необходимымъ условіемъ, чтобы такія лица выбирались не большинствомъ голосовъ, а единогласно. Но такъ какъ единогласный выборъ лица можетъ произойти лишь въ чрезвычайно рѣдкихъ случаяхъ, а между тѣмъ теперешній порядокъ представляется не вполнѣ удовлетворительнымъ, то можно думать, что впослѣдствіи будетъ дозволено выбирать въ судьи простымъ большинствомъ и неимѣющихъ теперешняго имущественнаго ценза. Эти соображенія представляются намъ особенно важными въ виду только-что изданнаго указа о немедленномъ введеніи мироваго института во всѣхъ тѣхъ губерніяхъ, гдѣ уже введены земскія учрежденія. Послѣ приведенія этого указа въ дѣйствіе, еще рѣзче долженъ обнаружиться странный недостатокъ въ способныхъ людяхъ изъ числа тѣхъ, которые, по размѣрамъ своего имущества, имѣютъ право быть мировыми судьями. Какъ только будетъ установленъ такой порядокъ, тогда и для нашего купечества явится сильная побудительная причина учиться, развиваться и отставать отъ обычаевъ Домостроя, потому что въ общественныхъ дѣлахъ ему прійдется заручаться не имущественнымъ, а умственнымъ цензомъ; а до тѣхъ поръ, повторяемъ, купечество останется такимъ же, какимъ мы его знаемъ теперь.

-----

Газета "Вѣсть" жалуется на то, что большое число оправдательныхъ приговоровъ, произносимыхъ присяжными засѣдателями, лишитъ новый судъ того "воспитательнаго значенія", какое онъ могъ бы имѣть для общества. Изъ желанія удержать за судомъ это важное значеніе, газета "Вѣсть" даже доказываетъ, что "излишняя снисходительность вреднѣе, чѣмъ нѣкоторая строгость судебныхъ рѣшеній", и. что слѣдовательно лучше наказать десять невинныхъ, чѣмъ освободить одного виновнаго. Не чувствуя въ себѣ никакихъ способностей къ элементарнымъ занятіямъ съ недорослями, мы, конечно, не станемъ входить въ разговоры съ газетою "Вѣсть"; мы привели здѣсь ея жалобу единственно лишь для того, чтобы показать, въ чемъ слѣдуетъ видѣть воспитательное значеніе новаго суда. Это разъясненіе намъ представляется особенно нужнымъ потому, что многіе не могутъ дать себѣ яснаго отчета, въ чемъ преимущественно заключается полезная сторона гласнаго суда и для кого она особенно замѣтна.

Если смотрѣть на этотъ вопросъ такъ, какъ обыкновенно принято, то легко доказать, что новые суды совершенно неудовлетворяютъ тѣмъ ожиданіямъ, которыя на нихъ возлагались. Одни, напримѣръ, говорятъ, что наиболѣе важная сторона новаго судопроизводства заключается въ скорости суда. Но противъ этого можно возражать множествомъ самыхъ рѣзкихъ фактовъ; можно положительно доказать, что скорость новаго суда въ большинствѣ случаевъ есть только кажущаяся, что гласнымъ образомъ дѣло дѣйствительно рѣшается въ одно засѣданіе, но предварительное слѣдствіе продолжается обыкновенно годъ и даже два года, что подсудимые, находясь все это время подъ арестомъ, относятся большею частію совершенно равнодушно къ тому, обвинятъ ихъ присяжные или оправдаютъ, такъ какъ, высидѣвъ въ острогѣ такое продолжительное время, они теряютъ почти всякую возможность снискивать себѣ пропитаніе. Далѣе, если взять дѣло, рѣшаемое простымъ судомъ, безъ присяжныхъ засѣдателей, то здѣсь на апелляціи и кассаціи уходитъ почти столько же времени, сколько на предварительное слѣдствіе въ судѣ присяжныхъ. Мы здѣсь не говоримъ о причинахъ такой медленности; мы только говоримъ, какъ легко доказать, что относительно скорости новые суды очень немного отличаются отъ старыхъ. Слѣдовательно, въ этомъ отношеніи можно значительно умалить полезную сторону новыхъ судебныхъ порядковъ.

Другіе говорятъ преимущественно о полезномъ вліяніи новаго суда на общество; увѣряютъ, между прочимъ, что допущеніе въ составъ суда присяжныхъ засѣдателей дѣйствуетъ самымъ благопріятнымъ образомъ на народъ, заставляя его смотрѣть на себя съ большимъ уваженіемъ и яснѣе сознавать свое значеніе въ государствѣ. Но и здѣсь можно замѣтить, что полезное вліяніе суда съ этой стороны очень преувеличено: присяжные засѣдатели играютъ на судѣ совершенно пассивную роль и вліяніе ихъ проявляется лишь въ самомъ концѣ судебнаго засѣданія. Практически человѣкъ развивается только среди какой нибудь дѣятельности, гдѣ опредѣляется человѣческая личность, и точно также только въ активной дѣятельности, сознаетъ человѣкъ свое общественное значеніе. Такимъ образомъ, и эта полезная сторона новаго суда можетъ быть подвергнута нѣкоторому сомнѣнію.

Наконецъ, третьи утверждаютъ, что въ новомъ судѣ самая полезная сторона -- полная гласность. Но чѣмъ именно полезна гласность -- объ этомъ, обыкновенно, говорится мало. Легко понять, что здѣсь слово "гласность" употребляется въ томъ банальномъ смыслѣ, какой получило это слово въ началѣ шестидесятыхъ годовъ: судебная гласность полезна, говорятъ, потому что вообще гласность полезна.

Вслѣдствіе такой невыработанности въ оцѣнкѣ достоинствъ новаго суда, возможны отзывы вродѣ тѣхъ, какіе попадаются на страницахъ "Вѣсти", или тѣхъ, которые дѣлали сейчасъ мы сами. Но въ новомъ судѣ есть дѣйствительно одна необыкновенно полезная сторона, относительно которой уже не можетъ существовать двухъ различныхъ взглядовъ. Сторона эта -- по большей части тѣ обстоятельства, которыя непосредственно не относятся къ каждому извѣстному дѣлу, но вытекаютъ изъ него въ видѣ совершенно побочныхъ и какъ бы случайныхъ явленій и имѣютъ характеръ обличительный. Всѣ эти обстоятельства перечислить невозможно; мы для примѣра только укажемъ на нѣкоторыя изъ нихъ, которыя уже достаточно имѣли обнаружиться.

Посредствомъ судебныхъ преній общество получило возможность имѣть вѣрнѣйшія свѣденія о такихъ фактахъ, которые до послѣдняго времени считались тайной и которые, слѣдовательно, никому не были извѣстны. Между ними очень видное мѣсто занимаютъ тѣ пріемы слѣдователей, которые, конечно, никѣмъ не будутъ одобрены, какъ только получатъ всеобщую извѣстность. Эти пріемы вытекаютъ изъ того ложнаго и узкаго взгляда, какимъ руководствуется большинство нашихъ слѣдователей при производствѣ слѣдствій. Имъ кажется, что дозволительно употреблять всѣ средства для отысканія виновнаго въ какомъ либо преступленіи, а между тѣмъ многія изъ этихъ средствъ часто оказываются гораздо злокачественнѣе и приносятъ несравненно больше вреда обществу, чѣмъ то преступленіе, характеръ котораго они стараются раскрыть. Вотъ, напримѣръ, случай изъ мировой практики Москвы, обратившій на себя общее вниманіе: городовой представилъ мировому судьѣ полицейскій актъ, составленный по поводу торговли водкой однимъ лавочникомъ, неимѣющимъ на это права. Свидѣтелемъ былъ выставленъ семилѣтній мальчикъ. Въ полицейскомъ актѣ говорилось, что городовой, подозрѣвая лавочника въ незаконной торговлѣ водкой и желая поймать его на мѣстѣ преступленія, подкупилъ за пятачекъ семилѣтняго мальчика, прося его содѣйствія; когда ребенокъ согласился, городовой далъ ему 20 к. и послалъ его къ лавочнику купить водки. Ребенокъ исполнилъ свое дѣло ловко, купилъ водки, представилъ ее городовому и получилъ условную плату. Мировой судья, прочитавши этотъ актъ, обратилъ вниманіе на такой безнравственный способъ раскрытія проступковъ и замѣтилъ городовому: "какъ не стыдно вамъ развращать такъ ребенка!" Городовой отвѣчалъ: "мы невиноваты; такъ приказываетъ начальство. Наше дѣло исполнять приказаніе". Судья, однакоже, разъяснилъ ребенку, что соглашаться на такія сдѣлки стыдно, посовѣтовалъ ему учиться, а отвѣтчика, за отсутствіемъ другихъ доказательствъ, освободилъ отъ всякаго взысканія. Еслибъ этотъ случай не сдѣлался гласнымъ и не получилъ такого невыгоднаго для полиціи исхода, она, быть можетъ, стала бы постоянно прибѣгать къ подобнымъ средствамъ, тѣмъ болѣе, что они исходили не отъ городоваго, котораго дѣло -- "исполнять приказанія начальства".

Еще рельефнѣе выступаютъ подобные же пріемы въ дѣлѣ о крестьянинѣ Пожарновѣ, обвинявшемся въ предумышленномъ убійствѣ, (дѣло это производилось въ московскомъ окружномъ судѣ съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей). Предварительное слѣдствіе выставило, какъ одного изъ главныхъ свидѣтелей противъ Пожарнова, московскаго мѣщанина Ивана Батурина. Батуринъ показывалъ, что за два дня до убійства, онъ встрѣтился въ трактирѣ о Пожарновымъ, который, показавъ ему долото, шкворень и ножъ, звалъ его отправиться на другой день верстъ за 17 отъ Москвы, чтобы добыть денегъ. При этомъ Пожарновъ будто бы сказалъ ему, что тѣ, отъ кого онъ намѣренъ достать деньги, живутъ только вдвоемъ (убитые -- брать и сестра). Два дня послѣ убійства, Пожарновъ уже угощалъ Батурина виномъ. Показаніе, конечно, чрезвычайно важное и сильно уличающее Пожарнова, особенно въ соединеніи съ другими, болѣе мелкими, уликами. Между тѣмъ на судѣ оказалось, что показаніе Батурина было дано при слѣдующихъ обстоятельствахъ: сперва самъ свидѣтель Батуринъ былъ заподозрѣнъ въ этомъ убійствѣ; его взяли, посадили подъ арестъ и держали пять недѣль. Но, наконецъ никакихъ уликъ противъ него не оказалось; дальнѣйшія обстоятельства мы раз. скажемъ собственными словами Батурина, "Послѣ пяти недѣль, объяснялъ онъ на судѣ, слѣдователь снялъ съ меня показаніе и говоритъ мнѣ, что подозрѣній на меня не имѣетъ, а я и затѣмъ все сидѣлъ. Наконецъ спрашиваю Реброва (частнаго пристава), за что же сижу я? Онъ отвѣчаетъ мнѣ на это я, говоритъ, знаю за что. Опять сижу. Подсылаетъ онъ. разъ сыщиковъ своихъ къ окну сибирки, тѣ и говорятъ мнѣ: хочешь на волю? Я говорю -- какъ не хотѣть, кому свобода не люба. Послѣ этого разговора призываетъ меня Ребровъ къ себѣ въ кабинетъ и говоритъ: дѣло это надо скрытъ, то-есть, что ты невиноватъ; сыщи мнѣ виновнаго - укажи на Пожарнова, а я тебя за это не обижу, только ты, говоритъ, не подгадь мнѣ въ окружномъ судѣ. Я согласился. Вскорѣ впустили ко мнѣ въ сибирику Пожарнова; сидимъ мы съ нимъ; разговариваемъ. Входитъ въ это время къ намъ какъ будто нечаянно слѣдователь Завьяловъ, и раскричался, зачѣмъ насъ спустили. Ребровъ говоритъ -- это я ихъ спустилъ. Слѣдователь сѣлъ и началъ снимать съ меня показаніе. Я и началъ показывать, какъ училъ меня предварительно Ребровъ. Теперь же истинно говорю, что до Рождества Пожарнова не встрѣчалъ и ни на какое дѣло онъ меня не звалъ".

Еще любопытнѣе въ этомъ процессѣ личность сыщика Ивана Михайлова, посредствомъ котораго полиція также намѣревалась уличить Пожарнова. Одинъ изъ свидѣтелей, Артемій Вавиловъ, показала на судѣ, что онъ служилъ у Реброва по разнымъ порученіямъ. Заходитъ однажды свидѣтель къ приставу въ канцелярію и видитъ тамъ Ивана Михайлова, пьянаго. Свидѣтель спрашиваетъ его, зачѣмъ онъ здѣсь сидитъ? "Пьяный, говоритъ, чуланъ сломалъ", и прибавляй "нельзя ли похлопотать обо мнѣ". Вавиловъ вспомнилъ, что Ребровъ поручалъ ему разузнавать объ убійствѣ и потому спрашиваетъ сыщика Михайлова, не знаетъ ли онъ чего объ этомъ дѣлѣ. Сыщикъ отвѣчаетъ утвердительно. Тогда Вавиловъ докладваетъ объ этомъ Реброву. Ребровъ призываетъ сыщика въ свой кабинетъ, ведетъ съ нимъ какіе-то переговоры, даетъ ему денегъ и отпускаетъ. Михайловъ отправляется съ Вавиловымъ въ трактиръ и послѣ нѣсколькихъ неудачныхъ посѣщещеній, застаетъ тамъ Пожарнова. Его напоили пьянымъ, съѣздили за Ребровымъ и посадили Пожарнова въ секретную. Разсказавши подробно всѣ эти обстоятельства, свидѣтель Вавиловъ прибавляетъ: "послѣ мнѣ судебный слѣдователь далъ подписать показаніе, гдѣ написано было, что Пожарновъ при насъ хвалился убійствомъ въ трактирѣ. Я говорю ему, что я этого не слыхалъ. Все равно, говоритъ, Иванъ Михайловъ слышалъ, подписывай. Я и подписалъ. А ничего этого не было, все это Иванъ Михайловъ обдѣлалъ, что бы самому только вырваться".

Всѣ остальные свидѣтели, на которыхъ было построено обвиненіе Пожарнова, показали большею частію подобнымъ же образомъ: того подговорилъ сыщикъ Михайловъ, того подвелъ слѣдователь, того убѣдила полиція. Защитникъ подсудимаго рѣзко порицалъ дѣйствія полиціи въ этомъ дѣлѣ и совершенно опровергъ обвиненіе. Присяжные дали оправдательный приговоръ, и подсудимый послѣ двухлѣтняго сидѣнія въ острогѣ, былъ выпущенъ на свободу.

Эти факты самымъ очевиднымъ образомъ представляютъ намъ существующую систему предварительнаго слѣдствія. Полиція обращаетъ вниманіе не на то, чтобы отыскать настоящаго виновника совершившаго преступленіе, но главнымъ образомъ на то, чтобы найдти кого нибудь, подходящаго по уликамъ, къ преступнику; она заботится не о лицѣ; а о фактѣ; ее безпокоитъ не то, что не будетъ найденъ настоящій преступникъ, а то, что хотя по наружности да будетъ раскрыто преступленіе, а потому-то она совершенно успокоивается, если захваченныя ею лица дадутъ возможностъ собрать какія нибудь противъ себя улики для представленія ихъ суду. Эта, система, сколько невыгодная для общества, столь безнравственная сама по себѣ, ведетъ свое начало, по всей вѣроятности, съ очень отдаленнаго времени. И если она въ скоромъ времени совершенно рушится, то этимъ мы, конечно, будемъ обязаны судебной гласности, которая вывела ее на свѣтъ божій и поставила лицомъ къ лицу съ нравственнымъ чувствомъ общества.

Такимъ образомъ, практика новаго суда успѣла уже многими фактами разоблачить слабую и вредную сторону нашей слѣдственной системы, и это обличеніе вышло до такой степени полнымъ, честнымъ и неопровержимымъ, что въ справедливости его нѣтъ возможности сомнѣваться; ни одинъ органъ нашей печати, при существующихъ условіяхъ, не рѣшился бы на такое рѣзкое обличеніе.

Еще рѣзче, еще безпощаднѣе обличаются новымъ судомъ недостатки и страшныя злоупотребленія нашей семейной жизни, нашего домашняго воспитанія.-- Судебные отчеты переполнены этого рода данными. Если бы предположить совершенно невозможное -- именно, что у новаго суда сегодня же будетъ отнята гласность, то все-таки у насъ въ рукахъ осталось бы столько драгоцѣнныхъ матеріаловъ для характеристики нашей семейной жизни, что по нимъ можно бы составить самую вѣрную и полную картину русскаго семейнаго быта. Въ большинствѣ случаевъ, эта картина дѣйствительно ужасна! И только близко познакомившись съ этими картинами, можно достаточно оцѣнить справедливость и важность тѣхъ литературныхъ произведеній недавняго времени, которыя были посвящены вопросамъ, относящимся до нашего семейнаго быта. Читатели, вѣроятно, не забыли дѣла Умецкихъ, обнаружившаго самое безчеловѣчное обращеніе, родителей съ своею дочерью, которая рѣшилась даже совершить преступленіе, чтобъ только выйдти изъ подъ родительской власти. Сегодня мы разскажемъ подобныя же обстоятельства другого дѣла, по наружности совершенно отличнаго отъ дѣла Умецкихъ.

14 іюня на скамьѣ подсудимыхъ петербургскаго окружнаго суда сидѣлъ отставной прапорщикъ Разнатовскій, обвиняемый въ покушеніи на убійство своей жены; онъ сдѣлалъ въ нее два выстрѣла изъ револьвера и ранилъ ее въ ухо коническою пулею. Судебное слѣдствіе главнымъ образомъ было направлено къ тому, чтобы разъяснить поводы, заставившіе Разнатовскаго рѣшиться на убійство жены, вслѣдствіе чего передъ судомъ рѣзкими чертами обрисовались отношенія между Разнатовскимъ и его женою. Рѣдко многочисленныя свидѣтельскія показанія бываютъ такъ согласны одно съ другимъ, какъ въ этомъ дѣлѣ. Поэтому мы, нисколько не отступая отъ буквальнаго смысла этихъ показаній, постараемся нарисовать вѣрную картину семейной жизни Разнатовскихъ отъ самаго на до начала послѣдней минуты.

Разнатовскій женился по любви; свадьба его устроилась отчасти романический образомъ. Родители его почему-то не желали этой свадьбы; не желала ея и мать невѣсты; но будущая жена Разнатовскаго убѣжала отъ матери, влюбленные куда-то уѣхали на цѣлую ночь и - и судьба по неволѣ должна была состояться. Молодые въ первые мѣсяцы жили согласно, вполнѣ наслаждаясь своимъ счастьемъ. Но скоро между ними начали обнаруживаться маленькія ссоры; причиною ихъ оказалась слишкомъ замѣтная разница въ характерахъ мужа и жены, которые, какъ это всегда у насъ бываетъ, очень мало знали другъ друга до свадьбы, довольствуясь чисто-офиціальнымъ, салоннымъ знакомствомъ между собою. Мужъ былъ характера тихаго, миролюбиваго, жена, напротивъ, стала обнаруживать воинственныя наклонности, особенно въ обращеніи съ крѣпостными дѣвушками; горничныхъ она иногда избивала до того, что тѣ въ окровавленномъ видѣ приходили къ исправнику жаловаться, не смотря на то, что 19 февраля еще тогда не наступило. Избалованная въ своей семьѣ, привыкшая съ дѣтства къ удовольствіямъ и выѣздамъ въ свѣтъ, жившая на всемъ готовомъ безъ всякой мысли о трудѣ -- такъ какъ ея родители были помѣщики -- г-жа Разнатовская очень скоро стала тяготиться семейною обстановкою. Ей хотѣлось шумныхъ удовольствій, веселой молодежи: а тутъ вдругъ она сдѣлалась беременна. Попытка ея вытравить плодъ неудалась -- и у Разнатовскихъ родился ребенокъ. Можно было предвидѣть, что должна была чувствовать молодая, избалованная мать, сознавая, что ребенокъ свяжетъ ее, и лишитъ ее возможности наслаждаться свѣтскими удовольствіями. Она возненавидѣла сына и однажды, въ январѣ мѣсяцѣ, при 30 градусахъ мороза, послала его съ кррмилицей въ деревню: ребенокъ спасся отъ неминуемой смерти только тѣмъ, что лежалъ все время у груди кормилицы; но уѣзжая изъ деревни въ Петербургъ, Разнатовская оставила ребенка съ нянькой въ холодной комнатѣ: ребенокъ скоро захворалъ и умеръ безъ всякой помощи. Однакожъ, главная цѣль Разнатовской все-таки не была достигнута: вмѣсто умершаго ребенка у нея скоро родился другой, потомъ третій -- пришлось поневолѣ покориться судьбѣ. Въ тоже время столкновенія ея съ мужемъ стали дѣлаться чаще и серьезнѣе. Ненавидя дѣтей, которыя стѣсняли ей жизнь, Разнатовская ненавидѣла мужа, который держалъ всегда ихъ сторону и защищалъ ихъ отъ придирокъ жены. Эти столкновенія дѣлались тѣмъ чаще и непріятнѣе, чѣмъ суровѣе и безчеловѣчнѣе обходилась съ своими дѣтьми. Нелюбовь ея къ нимъ проявлялась слѣдующимъ образомъ: если дѣти являлись при постороннихъ въ залу -- они подвергались за это трепкѣ за волосы, пинкамъ и пощечинамъ, одинъ разъ ребенокъ, весь блѣдный отъ холода, просилъ дать ему что-нибудь теплое -- и получилъ отъ матери такой толчекъ, что разсекъ себѣ губу; если дѣти не подходили къ матери по первому призыву, она била ихъ въ голову, по лбу, толкала изо всей силы во что попало и наказывала розгами такъ жестоко, что дѣти ныли даже во снѣ; мать не жалѣла дѣтей даже тогда, когда они были больны, и однажды била за что-то ребенка, лежавшаго въ тифозной горячкѣ -- несчастный ребенокъ чуть слышно стоналъ. Дѣти всегда обѣдали отдѣльно и ихъ кормили не иначе, какъ остатками кушанья отъ прошлаго дня. Комната для дѣтей была отведена самая скверная -- темная и смрадная; смрадъ и удушье были такъ велики, что ни одна тюрьма не можетъ сравниться съ этой комнатой. Отъ такой обстановки дѣти всегда были хворы и забиты; при занятіяхъ со старшимъ сыномъ, ему съ большимъ трудомъ удавалось растолковать самыя простыя вещи. Разнатовскій испробовалъ всѣ средства, которыя ему казались годными въ этомъ случай для исправленія жены, но ничто не помогало. Онъ ходилъ задумчивый, разстроенный, и почти никому не говорилъ о своемъ горѣ; всѣ его средства не привели ни къ чему: убѣжденія его летѣли на вѣтеръ, и жена даже при гостяхъ стала выказывать полное свое презрѣніе къ мужу -- бросала въ него ложками, насмѣхалась надъ нимъ и т. д. Въ тоже время она окружила себя обществомъ молодыхъ людей, съ которыми обращалась совершенно безцеремонно. При видѣ всего этого мужъ совершенно упалъ духомъ и напрасно искалъ; выхода изъ своего мучительнаго положенія, Наконецъ, онъ рѣшился хлопотать о разводѣ, о чемъ и сдѣлалъ предложеніе женѣ, принимая на себя и весь "стыдъ развода", то-есть всѣ тѣ невыгодныя его послѣдствія, которыя падаютъ по закону на виновную сторону. Но по разнымъ причинамъ предложеніе Разнатовскаго осталось безъ всякихъ послѣдствій, а между тѣмъ семейныя сцены продолжались своимъ порядкомъ. Тогда Разнатовскій рѣшается на послѣднее средство: онъ оставляетъ жену и цѣлыхъ два мѣсяца живетъ то у родственниковъ, то у знакомыхъ. Но его продолжаетъ безпокоить судьба дѣтей, и особенно дочери, которая за свое сходство съ отцемъ подвергается особенно сильнымъ истязаніямъ со стороны матери. Разнатовскій предлагаетъ женѣ отдать ему дочь и требуетъ только, по совѣту своихъ знакомыхъ, чтобы жена давала ему денегъ на воспитаніе дочери, такъ какъ у него не осталось никакихъ средствъ. Но Разнатовская сперва упорствуетъ, а потомъ предлагаетъ ему ежегодное содержаніе -- но не для дочери, а за паспортъ, котораго она требуетъ у мужа на пять лѣтъ, съ тѣмъ, чтобы по истеченіи этого срока, паспорть былъ возобновленъ снова; о дочери же не говорится ничего. Возмущенный такою наглостью, Разнатовскій беретъ револьверъ, отправляется на квартиру къ женѣ и наноситъ ей рану въ ухо. Является полиція; Разнатовскій самъ отдаетъ полицейскому офицеру револьверъ, отправляется подъ стражу, а черезъ годъ и три мѣсяца является на скамьѣ подсудимыхъ. Здѣсь мы добавимъ, что судъ приговорилъ Разнатовскаго къ аресту на четыре недѣли, такъ какъ было доказано, что онъ только хотѣлъ напугать жену выстрѣломъ; присяжные признали, что онъ "стрѣлялъ безотчетно и по обстоятельствамъ дѣла заслуживаетъ полнаго снисхожденія".

Все, разсказанное нами выше, похоже на романъ, сочиненный какимъ нибудь чувствительнымъ и увлекающимся писателемъ; а между тѣмъ мы не прибавили отъ себя во всемъ этомъ разсказѣ ни одного факта, который не былъ бы заявленъ на судѣ; такимъ образомъ, ш дѣйствительность его во всѣхъ мельчайшихъ подробностяхъ не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію. "Но что же поучительнаго въ этомъ дѣлѣ?" спроситъ, можетъ быть, читатель. "Вѣдь г-жа Разнатовская представляетъ исключительное явленіе въ жизни;-- трудно найдти мать, которая бы такъ безчеловѣчно обращалась съ дѣтьми, трудно найдти жену, которая бы такъ нагло относилась къ мужу". Но это замѣчаніе будетъ совершенно неосновательно. Семейная жизнь Разнатовскихъ, изложенная на судѣ, дѣйствительно на всякаго производитъ потрясающее дѣйствіе и кажется явленіемъ совершенно исключительнымъ. Но если всмотрѣться внимательнѣе, то обнаружится, что подобную обстановку можно найти въ тысячахъ нашихъ семействъ; разница только въ томъ, что судъ въ нѣсколько часовъ познакомилъ насъ съ тѣми фактами, которые на дѣлѣ совершались въ теченіи десяти лѣтъ, а потому не такъ рѣзко бросались въ глаза и многими совершенно не замѣчались. Отличіе жизни Разнатовскихъ заключается только въ ея исходѣ: рѣдко мужья рѣшаются на убійство женъ. Но за то всѣмъ извѣстно множество случаевъ, что мужья, подъ вліяніемъ подобной семейной обстановки, находятъ себѣ выходъ въ самоубійствѣ, пьянствѣ, развратной жизни, смерти отъ чахотки или же, наконецъ, въ полнѣйшемъ уничтоженіи своей личности и рабскомъ подчиненіи обстоятельствамъ. Все зависитъ отъ различія характеровъ; такіе слабые характеры, какъ Разнатовскій, долго терпятъ молчаливо и по нѣскольку лѣтъ покорно несутъ семейныя тяготы; но за то тѣмъ рѣзче и драматичнѣе бываетъ ихъ послѣднее рѣшеніе. Само собою разумѣется, что мы не имѣемъ ни малѣйшаго намѣренія объяснять печальную сторону нашего семейнаго быта виновностью женъ и матерей; можно указать безчисленное множество случаевъ, когда роль Разнатовскаго исполняется женой, а на мѣстѣ Разнатовской стоитъ глава семейства; и такихъ случаевъ даже больше, чѣмъ противоположныхъ; даже въ судебныхъ лѣтописяхъ легко указать случаи, въ родѣ откушенія мужемъ носа у жены, безчеловѣчнаго истязанія женъ мужьями, доводящаго ихъ до преступленій и т. д.; но эти случаи нисколько не измѣняютъ дѣла; всѣ они проистекаютъ изъ одного и того же источника, производятся одною и тою же причиной. Эта причина очень хорошо извѣстна самимъ мужьямъ и женамъ, и мы только даемъ имъ случай подумать о ней лишній разъ и поставить ее на видъ своимъ дѣтямъ. Судебная гласность по отношенію къ такимъ дѣламъ полезна тѣмъ, что даетъ возможность каждому семейству считать свою темную сторону не исключительнымъ явленіемъ, какъ это можетъ показаться съ перваго взгляда, а свойственнымъ большей части нашихъ семействъ. Молодой человѣкъ, женясь на любимой дѣвушкѣ, или дѣвушка, выходя замужъ за любимаго человѣка, смотрятъ, конечно, самыми счастливыми глазами на свою послѣдующую жизнь; и если въ скоромъ времени настаетъ тяжелая минута разочарованія, то они, обыкновенно, объясняютъ ее своимъ личнымъ несчастьемъ и случайными неудачами. И такое объясненіе совершенно понятно, потому что закулисная сторона ихъ семейной жизни извѣстна имъ вполнѣ, семейный же бытъ ихъ знакомыхъ извѣстенъ имъ только по наружности и съ офиціальной стороны, которая, разумѣется, содержится всегда въ наилучшей чистотѣ и опрятности. И вотъ они тоже начинаютъ притворяться счастливыми и довольными, не желая показать людямъ свое семейное горе, не желая быть хотя по виду меньше ихъ счастливыми. Молодежь, смотря на нихъ, увлекается этою веселою наружностью, смѣло влюбляется, еще смѣлѣе женится -- и толпами идетъ по дорогѣ, плотно убитой ея отцами и матерями, обманывая и себя и другихъ, и проклиная свою каторжную жизнь. При такомъ положеніи дѣла, процессы Разнатовскихъ, Умецкихъ и т. д. не могутъ не производить на наше общество самаго благотворнаго, отрезвляющаго вліянія.

При полезномъ вліяніи этой стороны гласнаго суда на нашу общественную жизнь, становятся смѣшными и чрезвычайно близорукими сѣтованія тѣхъ нашихъ публицистовъ, которые возмущаются, если присяжные оправдаютъ подсудимаго, кажущагося имъ не вполнѣ невиннымъ. Они боятся, чтобы судъ, посредствомъ большаго числа оправдательныхъ приговоровъ, не потерялъ своего воспитательнаго вліянія на общество, какъ будто только въ этомъ одномъ заключается его польза. Мы, напротивъ, считаемъ эту сторону суда самою неважною, и желали бы еще большаго числа оправдательныхъ приговоровъ, особенно въ виду тѣхъ недостатковъ нашего предварительнаго слѣдствія, о которыхъ говорилось выше, и благодаря которымъ столько невинныхъ людей попадаютъ на скамью подсудимыхъ. Въ послѣднее время сдѣлалось вполнѣ извѣстнымъ, что самый лучшій судъ не имѣетъ никакого вліянія на уменьшеніе числа преступленій и что полезная сторона судебныхъ улучшеній заключается только въ болѣе гуманномъ отношеніи суда къ подсудимому. Уголовная статистика доказываетъ съ поразительною ясностью эту независимость числа преступленій отъ тѣхъ или другихъ формъ суда, и Эмиль фирарденъ, на основаніи именно этихъ данныхъ уже готовитъ къ выпуску въ свѣтъ обширное сочиненіе, которое должно будетъ произвести совершенный переворотъ въ европейскихъ уголовныхъ теоріяхъ. Если бы возможно было достигнуть того, чтобы рѣшительно ни одно преступленіе не оставалось нераскрытымъ и чтобы ни одинъ человѣкъ не пострадалъ безвинно, тогда, можетъ быть, и уменьшилось бы число преступленій подъ вліяніемъ карательныхъ мѣръ суда. Но съ одной стороны, сколько преступленій остается необнаруженными, и сколько подсудимыхъ оказываются невиновными, слѣдовательно сколько настоящихъ преступниковъ остаются неотысканными! Съ другой стороны, можно ли быть твердо увѣреннымъ, что даже такимъ совершеннымъ судомъ, какъ судъ присяжныхъ, не обвиняются люди невинные -- потому только, что они имѣли случайное несчастіе сосредоточить на себѣ нѣсколько важныхъ уликъ. Такихъ случаевъ, къ сожалѣнію, безчисленное множество. Мы можемъ рекомендовать читателямъ изданную подъ редакціей П. Н. Ткачева книжку "Судебныя ошибки", гдѣ они найдутъ много случаевъ изъ иностранной судебной практики, доказывающихъ, какъ легко возможны ошибки даже въ приговорахъ присяжныхъ. Въ нашей судебной практикѣ не было еще случаевъ, когда бы можно было сказать вполнѣ утвердительно, что такой-то подсудимый обвиненъ безвинно. Но за то мы едва не были свидѣтелями обвиненія нѣсколькихъ невинныхъ человѣкъ въ очень тяжеломъ преступленіи -- предумышленномъ убійствѣ съ цѣлью грабежа, еслибы простой случай не освободилъ ихъ отъ тяжкаго наказанія. Мы говоримъ объ обстоятельствахъ "убійства въ Гусевомъ переулкѣ". Предполагая, что подробности этого убійства извѣстны нашимъ читателямъ изъ газетъ, мы скажемъ нѣсколько словъ лишь о той сторонѣ дѣла, которая интересуетъ насъ въ настоящую минуту.

Въ убійствѣ маіора Ашмаренкова и съ нимъ нѣсколькихъ человѣкъ, были прежде всего заподозрѣны слѣдующія лица: дворникъ дома Якимъ Федоровъ, жившая съ нимъ вдова стараго дворника и ея сынъ. Улики противъ нихъ были чрезвычайно сильны. Такъ, напримѣръ, когда въ квартиру Ашмаренкова пріѣхалъ утромъ того-дня, въ который совершено убійство, водовозъ, то дворникъ остановилъ его, сказавши, что никого нѣтъ дома и что всѣ ушли въ церковь. Когда съ дворника стали снимать допросы, то онъ отвѣчалъ, что съ восьми часовъ утра не видѣлъ никого, кто бы входилъ во дворъ -- умолчалъ даже о водовозѣ. Далѣе, дворникъ заявилъ, что онъ всю эту ночь спадъ, тогда какъ было извѣстно, что онъ состоялъ эту ночь дежурнымъ и долженъ былъ находиться на улицѣ. Когда ему поставили это на видъ, то дворникъ отвѣчалъ, что въ Гусевомъ, переулкѣ нѣтъ обыкновенія у дворниковъ дежурить по ночамъ. Хотя же другіе дворники и полицейскіе чины опровергали это показаніе Якима Федорова, но онъ стоялъ на своемъ. Относительно же водовоза Якимъ объяснилъ, что онъ сказалъ ему объ уходѣ въ церковь Ашмаренкова совершенно безсознательно, и самъ теперь не можетъ дать себѣ въ томъ отчета. Сосѣдъ Ашмаренкова по квартирѣ, портной Хассель, въ 6 часовъ утра того дня уходилъ изъ дому черезъ незапертую калитку и замѣтилъ, что ставень крайняго къ воротамъ окна былъ отворенъ, но когда шелъ обратно, то ставень былъ уже притворенъ. Дворникъ увѣрялъ, что не видѣлъ отпертаго окна, но потомъ сознался, что ставни дѣйствительно притворилъ онъ, даже заглянулъ въ окно; ему казалось, что жильцы забыли запереть окно и ставень отворилъ вѣтеръ; на первомъ же допросѣ не объяснялъ этихъ обстоятельствъ потому будто бы, что боялся навлечь на себя подозрѣніе въ убійствѣ. далѣе, жилица въ мезонинѣ сосѣдняго дома заявила, что на другой день послѣ совершенія убійства, рано утромъ, она видѣла, какъ дворникъ Якимъ пронесъ въ дворницкую что-то черное. Дворникъ отъ этого отперся, но посредствомъ обыска, у него найдено драповое пальто, принадлежащее убитой въ квартирѣ Ашмаренкова Еленѣ Григорьевой. Тогда дворникъ объяснилъ, что это пальто найдено имъ гдѣ-то въ кладовой подъ лѣстницей и что онъ снесъ его прачкѣ для ребятишекъ. Далѣе, въ квартирѣ Ашмаренкова нашли придушенную, но еще живую, собачку: когда она очнулась, то ласкалась ко всѣмъ безразлично, но дворника не могла видѣть безъ страха: при видѣ его, она дрожала всѣмъ тѣломъ, поджимала хвостъ, пряталась отъ него, или съ визгомъ убѣгала изъ комнаты. При осмотрѣ вещей Якима, нашли рубашку, забрызганную въ нѣсколькихъ мѣстахъ кровью; дворникъ увѣрялъ, что онъ запачкался кровью во время переноса въ больницу убитаго въ квартирѣ Ашмаренкова гимназиста; между тѣмъ свидѣтели помнили, что на дворникѣ надѣтъ былъ въ то время фартукъ, который закрывалъ рубаху. Вдова стараго дворника Анна Андреева, жившая вмѣстѣ съ дворникомъ Якимомъ, обратила на себя не меньшее вниманіе слѣдователей; при обыскѣ, у ней въ комодѣ найдены окровавленные поношенные чулки и половая тряпка, также въ крови; кромѣ того, нашли юбку съ кровавыми пятнами. Андреева объявила, что эта юбка принадлежитъ одной изъ прислугъ домовладѣльца, но та отъ юбки отказалась. Кромѣ того были показанія, что старая дворничиха рано утромъ въ день убійства не спала; одна жилица показала, что она видѣла ее съ котломъ, въ который накачивали воду; въ это время изъ трубы дворницкой шелъ дымъ -- ясно, что топили печь и грѣли воду. Наконецъ, старшій сынъ дворничихи на всѣ вопросы отвѣчалъ слезами; второй же сынъ показалъ по секрету, что мать его что-то прятала подъ поломъ дворницкой, хотя впрочемъ тамъ ничего не нашли.

Остальныхъ уликъ мы приводить не будемъ. Уже и этихъ слишкомъ достаточно для того, чтобы даже самый неискусный и неопытный прокуроръ построилъ на нихъ сильное обвиненіе. Даже въ томъ сыромъ необработанномъ видѣ, въ какомъ изложены эти улики у насъ, они не оставляютъ почти никакого сомнѣнія въ виновности дворника и старой дворничихи; но если сколько нибудь привести ихъ съ систему низложить на судѣ передъ присяжными засѣдателями, то обвиненіе было бы несомнѣннымъ. Дворникъ и дворничиха уже готовы были очутиться на скамьѣ подсудимыхъ, чтобы оттуда отправиться навѣрное въ каторгу, полиція кончила уже свою работу, потому что послѣ арестованія дворника и дворничихи сдѣлано было до двухсотъ дознаній, но они не привели ни къ какому положительному результату; оставалось сдать дѣло въ судъ. Но при окончательной сдачѣ квартиры Ашмаренковыхъ въ руки домовладѣльца, сдѣлали, еще разъ осмотръ ея и совершенно случайно отыскали окровавленный лифъ женской рубахи -- который впослѣдствіи и открылъ настоящую виновницу убійства, крестьянку Дарью Соколову. Дворникъ, дворничиха и другія лица оказались совершенно непричастными этому дѣлу и всѣ факты, служившіе противъ нихъ такими важными уликами. объяснились совершенно естественно, какъ только нашли настоящаго преступника.

Такимъ образомъ только простой случай избавилъ этихъ лицъ отъ тяжелаго и ничѣмъ незаслуженнаго наказанія, и только случай не дозволилъ состояться приговору присяжныхъ -- справедливому по виду, но возмутительному на самомъ дѣлѣ. Не будь отыскана Дарья Соколова, которая давно уже успѣла уѣхать изъ Петербурга и поселиться въ деревнѣ, всѣ мы были бы вполнѣ убѣждены въ виновности дворника и дворничихи. Но что чувствовали бы эти лица -- совершенно, какъ мы теперь знаемъ, невинныя -

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ,

Очеркъ направленій общества и журналистики за послѣднее десятилѣтіе.-- Направленіе либеральное, и причины его недолговѣчности.-- Направленіе реакціонное.-- Причины его породившія.-- "Сѣверная Почта" о прибалтійскомъ краѣ, протесты противъ г. Аксакова и протестъ г. Стебницкаго какъ признаки ослабленія реакціи.-- Попытки взглянуть безпристрастно на дѣла западнаго края.-- Каково будетъ наступающее направленіе русскаго общества.-- По поводу отчета "магазина женскихъ издѣлій." -- Какъ мы смотримъ на "женскій вопросъ." -- Изъ судебной хроники: столкновеніе въ московскомъ окружномъ судѣ между предсѣдателемъ Арсеньевымъ и кн. Урусовымъ.-- Дѣло объ оскорбленіи г. Аскоченскимъ купца Малькова.-- Дѣло о взысканіи г. Петровымъ убытковъ съ петербургскаго оберъ-полицмейстера, генералъ-лейтенанта Трепова.

Положеніе общественнаго дѣятеля въ Россіи едва-ли не одно изъ самыхъ невыгодныхъ. Производство какой бы то ни было работы, занятіе какимъ бы то ни было промысломъ естественно предполагаютъ въ работникѣ знаніе потребностей той среды, которой онъ предлагаетъ результаты своихъ трудовъ. Но подобнаго знанія не существуетъ у общественнаго дѣятеля въ Россіи. Ему постоянно приходится сталкиваться съ такими противорѣчащими другъ другу явленіями, представляемыми нашею общественною жизнью, которыя необходимо должны поставить его втупикъ и окончательно сбить съ толку, при чемъ естественно никакого дѣльнаго знанія выработаться не можетъ. Все это подтверждается явленіями нашей періодической печати и господствующими въ ней такъ называемыми "направленіями." Мы, конечно, не будемъ говорить о газетѣ "Вѣсть," которая одна изъ всѣхъ существующихъ у насъ органовъ печати можетъ чистосердечно сказать, что знаетъ стихъ читателей, слѣдовательно и свое "общество." Но эта газета представляетъ явленіе совершенно исключительное: дѣйствуя въ пользу одного только сословія, да и то не во всемъ его объемѣ, она могла бы имѣть дѣйствительно серьезное значеніе въ такомъ только случаѣ, еслибъ въ нашей журналистикѣ существовали органы противоположнаго ей и строго опредѣленною направленія. Къ сожалѣнію, этого нѣтъ, такъ что газета "Вѣсть" представляетъ изъ себя явленіе совершенно уединенное, исключительное, неимѣющее прочной связи ни съ послѣдними реформами, ни съ характеромъ всей нашей журналистики. Сойди она завтра же со сцены -- и никто не замѣтитъ ея отсутствія, кромѣ лицъ, особенно горячо ей преданныхъ. Теперь взгляните на остальные наши журналы и газеты, неимѣющіе сословнаго характера; въ чемъ смыслъ и цѣль ихъ существованія? Мы видимъ, что нѣкоторые изъ нихъ идутъ постоянно ощупью, наудачу и нерѣдко мѣняютъ однажды принятое направленіе на совершенно ему противоположное; другіе сочинятъ себѣ какую нибудь задачу, неимѣющую въ дѣйствительности никакой основы, и начинаютъ упорно ее преслѣдовать, стараясь увѣрить и себя, и своихъ читателей, что задача эта взята прямо изъ жизни; третьи полагаютъ, что единственное достоинство печатнаго органа заключается въ честности его дѣятелей, забывая при этомъ, что честность вовсе не условливаетъ собою пониманія дѣйствительныхъ общественныхъ потребностей, и что результаты одного и того же дѣла, совершеннаго людьми одинаковой честности, но не одинаковаго развитія, могутъ быть совершенно различны; четвертые избираютъ своимъ направленіемъ какіе нибудь общіе, отвлеченные принципы, неукладывающіеся въ опредѣленныя формы и т. д. Подобныя явленія происходятъ, разумѣется, оттого, что въ самомъ обществѣ трудно уловить какія нибудь опредѣленныя направленія, потому что трудно предположить, чтобы наши печатные органы намѣренно игнорировали общественныя потребности; нѣтъ, тутъ одно изъ двухъ, или этихъ потребностей вовсе не существуетъ, или же они до такой степени неясны, что наша печать ихъ не можетъ подмѣтить. Эта неопредѣленность всего лучше выразилась въ объявленіяхъ о нѣкоторыхъ новыхъ періодическихъ изданіяхъ, предпринимаемыхъ съ будущаго года. Съ какою цѣлью намѣрены они увеличить собою число наличныхъ органовъ печати? замѣчаютъ ли они какой нибудь пробѣлъ въ нашей журналистикѣ? Сознаютъ ли, что наше общество нуждается въ такихъ изданіяхъ, какихъ до сихъ поръ не существовало? Ничего этого не видно; напротивъ, новыя изданія сомнѣваются въ своемъ успѣхѣ, и потому стараются привлечь на свою сторону подписчиковъ совершенно посторонними средствами. Мы остановимся нѣсколько на этихъ средствахъ, потому что хотя они чисто-фельетоннаго свойства, однакоже довольно рѣзко характеры чуютъ состояніе современной русской печати.

Въ Москвѣ съ декабря мѣсяца начала выходить новая газета. Не говоря ни слова о томъ направленіи, какого она намѣрена держаться, и не объясняя причинъ своего появленія на свѣтъ, новая редакція обращаетъ вниманіе будущихъ своихъ подписчиковъ на слѣдующія свои особенности: во-первыхъ, за исключеніемъ пяти или шести дней въ году, газета будетъ выходить ежедневно; во-вторыхъ, годъ считается съ января, но подписавшіеся ранѣе этого мѣсяца получаютъ нумера за декабрь нынѣшняго года безплатно, начиная съ того числа, въ которое принята будетъ подписка; въ-третьихъ, при конторѣ газеты основывается книжная торговля, распорядители которой, по условію заключенному съ редакціей, обязаны исполнять всѣ требованія но выпискѣ книгъ точно и добросовѣстно.-- Въ Петербургѣ явятся два новыхъ еженедѣльныхъ изданія; одно изъ нихъ сопровождается "совершенно независимымъ" къ газетѣ приложеніемъ "Художественный Листокъ," на который, однакожъ, подписка отдѣльно не принимается; другое, заявляя о себѣ, говоритъ, что для желающихъ представляется возможность получать эту газету безплатно; стоитъ только выписать черезъ посредство такого-то книгопродавца книгъ на 30 р.-- и газета будетъ высылаться даромъ. Приведенные нами три примѣра ясно показываютъ? что вновь возникающія изданія не надѣются на свои силы, что они являются вовсе не для удовлетворенія какой-либо общественной потребности, а совершенно случайно; поэтому они и стараются обставить свое появленіе такимъ образомъ, чтобъ хоть искуственными путями обратить на себя вниманіе публики. Это, повторяемъ, доказываетъ или то, что въ настоящее время никакихъ общественныхъ потребностей не существуетъ, или то, что ихъ не знаютъ наши литературные дѣятели.

Если мы обратимся къ тѣмъ мнѣніямъ о нашемъ обществѣ, какія высказываются почти въ одно и тоже время различными органами журналистики, то увидимъ поразительную смѣсь самыхъ несоединимыхъ противоположностей: одни находятъ, что наше общество, въ дѣломъ своемъ составѣ, въ высшей степени консервативно; другіе, напротивъ, утверждаютъ, что оно ясно выказываетъ постоянное стремленіе подвигаться впередъ, но что ему только не достаетъ необходимой иниціативы; одни радуются тому, что общество въ послѣднее время стало интересоваться всѣмъ, что въ средѣ его совершается; другіе, напротивъ, скорбятъ о томъ равнодушіи къ собственнымъ нуждамъ, какимъ отличается русское общество и т. д. Подобнаго рода противоположныя одно другому мнѣнія приходится слышать постоянно, и каждое изъ нихъ подкрѣпляется большимъ или меньшимъ количествомъ фактовъ, взятыхъ непосредственно изъ жизни. И каждое изъ этихъ мнѣній оказывается болѣе или менѣе справедливымъ. Словомъ, кто чего захочетъ искать въ нашемъ обществѣ, тотъ то и находитъ.

А между тѣмъ было время, когда наша общественная жизнь представляла такія явленія, которыя дѣйствительно имѣли вполнѣ общественный характеръ. Всѣ мы знаемъ, напримѣръ, что нѣсколько- лѣтъ назадъ, когда журналистика серьезно заговорила о важности народнаго образованія, общество приняло самое живое участіе въ дѣлѣ народныхъ школъ; когда зашла рѣчь о необходимости разумнаго образованія для женщинъ, то скоро не осталось почти ни одного губернскаго города, въ которомъ не было бы женской гимназіи; открытіе, напримѣръ, "Общества для пособія нуждающимся литераторамъ" сопровождалось такими многочисленными заявленіями сочувствія къ литературѣ нея дѣятелямъ, пожертвованія сыпались въ такомъ количествѣ, что этому движенію нельзя было не придать характера вполнѣ общественнаго; журналистика пользовалась такимъ всеобщимъ и сознательнымъ уваженіемъ, что его никакъ нельзя было считать чѣмъ-то случайнымъ, скоропреходящимъ; всякая публичная ложь и инсинуація порицались съ такимъ откровеннымъ негодованіемъ, которое невозможно было заподозрить въ неискренности или придать ему совершенно исключительный, частный характеръ. Словомъ, общество русское представляло тогда рѣзко очерченную физіономію, насчетъ характера которой не могло существовать двухъ мнѣній. Пріютомъ оно представлялось активной массой, которая не сама подчинялась всякому встрѣчному, но подчиняла себѣ другихъ.

Прошло пять-шесть лѣтъ,-- и картина совершенно измѣнилась. Прежняя добродѣтель начала считаться чуть не порокомъ; то, что прежде подвергалось единодушному порицанію, начинаетъ снова выступать на сцену и авторитетно провозглашать свои сомнительныя доблести; молчавшіе прежде органы печати заговорили, говорившіе прежде -- замолчали. Все стало дѣлаться какъ-то на выворотъ, отрицая и порицая недавно минувшее; настала пора -- не утомленія (это бы еще ничего, это бы свидѣтельствовало, по крайней мѣрѣ, о живучести общественнаго организма), а пора озлобленной ломки того, что еще недавно было насаждено и не успѣло дать никакихъ видимыхъ результатовъ. Въ обществѣ началась крутая и суровая реакція, въ подробности которой входить еще слишкомъ рано. Но подобное превращеніе, совершившееся въ такое короткое время, невольно вызываетъ всякаго на размышленіе: что же это такое? гдѣ же настоящія, дѣйствительныя симпатіи нашего общества? увлекалось-ли оно тогда, пять-шесть лѣтъ назадъ, или увлекается теперь? Теперь или тогда было оно болѣе похожимъ на самого себя?

Припоминая общій характеръ конца пятидесятыхъ годовъ, нельзя не обратить вниманія на то, что эти годы предшествовали манифесту 19 февраля, положившему начало великой соціальной реформѣ въ нашемъ отечествѣ. Общество было совершенно не подготовлено къ тому, что его въ скоромъ времени ожидало. Дѣло подготовленія взяла на себя наша періодическая печать, въ лицѣ лучшихъ ея представителей. Правительство ясно сознавало, что направленіе тогдашней журналистики совершенно совпадало съ его ближайшими видами, и потому не препятствовало довольно свободно проявляться этому направленію. Такимъ образомъ, оно несло въ себѣ двоякаго рода силу: силу таланта и мысли литературныхъ дѣятелей и силу отрицательнаго покровительства со стороны высшихъ властей; отсюда -- сила того вліянія, какое оно имѣло съ одной стороны на молодое поколѣніе, съ другой -- на всю массу читающаго общества. Нетрудно понять, какимъ образомъ дѣйство пало это направленіе на публику; нельзя сказать, чтобы она ясно понимала все то, о чемъ говорила журналистика, потому что послѣдняя стояла во всякомъ случаѣ несравненно выше первой; но если публика не могла основательно ознакомиться съ частностями новаго направленія, за то вполнѣ усвоила себѣ общій его характеръ; публика чувствовала, что готовится нѣчто новое, до тѣхъ поръ невиданное и неслыханное, что печать усвоиваетъ себѣ тонъ самостоятельный, самоувѣренный -- и мало но малу начала безсознательно подчиняться этой силѣ, имѣвшей основаніе въ той реформѣ, которая со дня на день ожидала своего осуществленія въ жизни; это новое направленіе дѣйствительно имѣло въ себѣ что-то деспотически-обаятельное для всякаго; но это былъ деспотизмъ нравственной силы, которая глубоко дѣйствуетъ только на людей свѣжихъ, неиспорченныхъ, какими и была дѣйствительно молодая часть нашего читающаго общества.

Теперь естественно представляется слѣдующій вопросъ: почему же результаты этого направленія, такъ гармонировавшаго съ правительственными реформами, не успѣли проявиться вполнѣ, а какъ-то заглохли и исчезли большею частію безслѣдно? Положимъ, та часть общества, которую крестьянская реформа застала уже въ немолодыхъ лѣтахъ, могла впослѣдствіи одуматься отъ своего временнаго увлеченія и пойдти по прежней дорогѣ; но что же сталось съ болѣе молодою частью, которая, конечно, принимала ближе къ сердцу тогдашнее направленіе и живѣе ему сочувствовала? Что она сдѣлала въ эти пять-шесть лѣтъ, по прошествіи которыхъ она естественно стала болѣе прочно въ обществѣ? Отвѣчая на этотъ вопросъ, мы по необходимости должны замѣтить, что направленіе, о которомъ мы говоримъ, имѣло довольно значительные недостатки, неразлучные, впрочемъ, съ того ролью, которую ему приходилось играть въ обществѣ: оно только развивало читателей давая имъ при этомъ слишкомъ мало знаній, и предполагало эти знанія существующими, когда ихъ на самомъ дѣлѣ вовсе не существовало. Поэтому многіе смотрѣли на новое направленіе слишкомъ неправильно, относились къ нему слишкомъ легко, наивно предполагая, что все его отличіе отъ прежнихъ заключается въ одной внѣшней сторонѣ, что стоитъ только сказать: "я послѣдователь такого-то направленія," чтобъ быть дѣйствительнымъ его послѣдователемъ, Подобные взгляды и произвели то, что въ сужденіяхъ такихъ послѣдователей явилась поверхностность, которая впослѣдствіи не могла устоять передъ напоромъ противоположныхъ воззрѣній, подкрѣпленныхъ болѣе основательнымъ знаніемъ фактовъ жизни.

Крестьянская реформа совершилась. Напряженное состояніе общества было удовлетворено чтеніемъ манифеста 19 февраля 1861 года. Многіе, и даже большая часть людей, сочувствовавшихъ новому направленію, рѣшили, что дѣло выиграно. Началось практическое осуществленіе началъ, провозглашенныхъ манифестомъ 19 февраля. Открылась дѣятельность мировыхъ посредниковъ, ихъ съѣздовъ и губернскихъ по крестьянскимъ дѣламъ присутствій; пошли разверстанія угодій, уставныя грамоты, добровольное и обязательное соглашенія. Спрашиваемъ теперь, кто изъ лицъ, такъ горячо сочувствовавшихъ крестьянской реформѣ, знакомъ хотя сколько нибудь съ "Положеніемъ о крестьянахъ" -- кто, кромѣ, разумѣется, мировыхъ посредниковъ, да нѣкотораго числа помѣщиковъ? Кто, кромѣ этихъ же самыхъ лицъ, слѣдилъ за тѣмъ, какъ осуществлялся въ жизни манифестъ 19 февраля? Кто можетъ отвѣтить на нашъ вопросъ, въ какомъ положеніи находится крестьянское дѣло въ настоящую минуту? Кто отвѣтитъ намъ, если мы спросимъ, почему "Положеніе о крестьянахъ" въ однихъ мѣстахъ примѣнялось болѣе или менѣе успѣшно, чѣмъ въ другихъ; въ чемъ заключались причины тѣхъ многочисленныхъ столкновеній между помѣщиками, крестьянами и мировыми посредниками, о которыхъ въ свое время заявлялось иногда въ газетахъ? Смѣло утверждаемъ, что никто. Кромѣ мировыхъ посредниковъ и нѣкотораго числа помѣщиковъ, врядъ-ли можно насчитать сотню или двѣ людей въ цѣлой Россіи, которые имѣли бы ясное понятіе о положеніи этого громаднаго и важнѣйшаго для насъ вопроса. Понятно, такимъ образомъ, что изъ этого слѣдуетъ то, что люди, такъ горячо сочувствовавшіе крестьянской реформѣ, или сочувствовали ей только на словахъ, по модѣ, или же ожидали отъ нея сразу такихъ блестящихъ результатовъ, что ихъ постигло разочарованіе, когда они увидѣли, что результаты не могли соотвѣтствовать ихъ ожиданіямъ. На разочарованіемъ естественно послѣдовало охлажденіе къ дѣлу.

Съ это же время началось охлажденіе общества и къ литературѣ, которая въ предшествующіе годы пріобрѣла такой громадный авторитетъ. Литература на первыхъ порахъ пробовала перенести вопросъ изъ области чувства въ область знанія и начала слѣдить довольно подробно за тѣмъ, какъ примѣнялась крестьянская реформа къ жизни. Это показалось публикѣ слишкомъ скучнымъ, неинтереснымъ -- и она отвернулась отъ журналистики. Крестьянскій вопросъ былъ уже пережитъ чувствомъ, безъ посредства знанія, возвращаться къ которому теперь уже было несвоевременно.

Какъ естественное продолженіе крестьянской реформы явились земскія учрежденія. Открытіе земскихъ собраній и управъ хотя и сопровождалось постоянно горячими благожеланіями со стороны печати, но публикѣ уже и они казались мало интересными. Правда, много способствовало то обстоятельство, что земскія учрежденія вводились во время польскаго возстанія, которое обращало на себя вниманіе всего общества. Тѣмъ не менѣе на первыхъ порахъ публика стала довольно усердно посѣщать собранія гласныхъ: но узнавъ, что они толкуютъ о раскладкахъ податей, о починкѣ дорогъ и мостовъ, изрѣдка о школахъ, словомъ о предметахъ мало интересныхъ, перестала ими заниматься. Это равнодушіе, увеличиваясь все больше и больше, дошло, наконецъ, до того, что въ скоромъ времени проникло даже въ среду самихъ гласныхъ, многіе изъ которыхъ стали смотрѣть на земскія учрежденія какъ на вещь, нестоющую особеннаго вниманія. Ихъ поддерживало пока еще то, что журналистика принимала довольно замѣтное участіе въ дѣятельности земскихъ собраніи, печатая подробные отчеты о засѣданіяхъ, рѣчи гласныхъ, отчеты о преніяхъ, протоколы засѣданій и т. п. Когда же издано было Высочайшее повелѣніе о томъ, что протоколы земскихъ собраніи могутъ появляться въ печати только съ утвержденія мѣстныхъ губернскихъ начальствъ -- равнодушіе гласныхъ къ принятой на себя обязанности дошло до крайнихъ предѣловъ. Въ послѣднее время въ газетахъ часто стали появляться извѣстія подобнаго рода. Напримѣръ, въ Ананьевѣ было открыто 13 сентября уѣздное собраніе. Въ первое засѣданіе изъ 38 гласныхъ явилось только 15, такъ что предсѣдатель управы принужденъ быль гласно заявить о равнодушіи земскихъ дѣятелей къ общественному дѣлу. Во избѣжаніе подобныхъ случаевъ на будущее время, собраніе нашло себя вынужденнымъ постановить слѣдующее: "сдѣлать для гг. гласныхъ обязательнымъ, чтобъ тѣ изъ нихъ, которые почему нибудь не могутъ явиться въ собраніе, извѣщали управу за мѣсяцъ до дня, назначеннаго для открытія собранія. Управа, получивъ эти заявленія, если найдется ихъ столько, что не можетъ состояться собраніе, приглашаетъ кандидатовъ, а заявленія представляетъ въ собраніе, въ первый день его открытія. Допущенныхъ къ засѣданію кандидатовъ на мѣсто гласныхъ, причина неявки которыхъ будетъ признана неуважительною, предполагается оставлять гласными до окончанія выборнаго срока". 28 сентября назначено было открытіе самарскаго земскаго собранія; но въ этотъ день открытіе не могло состояться за неприбытіемъ въ засѣданіе и одной трети всѣхъ гласныхъ, числящихся но спискамъ". "Стали ждать ихъ, говоритъ корреспондентъ Голоса, по безуспѣшно: болѣе тринадцати человѣкъ не явилось. Поэтому предсѣдатель объявилъ, что открытіе собранія откладывается до 29 сентября. На слѣдующій день явились другія личности изъ гласныхъ, но за то не пришли нѣкоторыя изъ тѣхъ, которыя были вчерашній день -- и опять не состоялось законнаго числа членовъ, и опять собраніе было распущено до завтра. Но въ этотъ же день приняты мѣры къ тому, чтобъ и въ третій разъ не разочароваться. Члены уѣздной земской управы, ближайше заинтересованные въ дѣлѣ, принялись хлопотать о составленіи надлежащаго комплекта членовъ къ открытію собранія для того, чтобъ приготовленныя ими дѣла не оставались до чрезвычайнаго или до слѣдующаго очереднаго собранія; одинъ изъ нихъ лично поѣхалъ приглашать гласныхъ отъ города и нѣкоторыхъ отъ крупныхъ землевладѣльцевъ. Наконецъ, 30 сентября гласные явились въ числѣ 22 (полный комплектъ 59, слѣдовательно едва дотянули до требуемаго закономъ числа гласныхъ) и открытіе, наконецъ, совершилось. 1-го ноября открылись засѣданія херсонскаго губернскаго земскаго собранія. "С.-Петербургскія Вѣдомости" говорятъ, что херсонскіе гласные съѣзжались нѣсколько разъ и прежде 1 числа, но собраніе не могло состояться по недостаточному числу наличныхъ гласныхъ. Такимъ образомъ мы видимъ, что равнодушіе и небрежность гласныхъ въ исполненіи принятыхъ на себя обязанностей есть явленіе далеко не случайное, и повторяется во многихъ мѣстахъ въ одной и той же формѣ. Что касается херсонскаго земства, то оно такъ озабочено этимъ печальнымъ явленіемъ, что назначило особую комиссію "для обсужденія вопроса о причинахъ, имѣющихъ вліяніе на отсутствіе значительнаго числа гласныхъ". Между тѣмъ роль земскихъ учрежденій, по крайней мѣрѣ, въ народномъ хозяйствѣ, чрезвычайно велика, и потому равнодушіе къ нимъ не только общества, но даже самихъ гласныхъ, будетъ, конечно, имѣть очень плачевныя послѣдствія для общества.

Такимъ образомъ, отъ усиленной дѣятельности, отъ мгновеннаго оживленія общество мало по малу стало переходить къ полному равнодушію. Но тутъ произошло польское возстаніе, которое снова оживило массу, по уже въ противоположномъ смыслѣ. Журналистика, на этотъ разъ уже въ лицѣ "Московскихъ Вѣдомостей", снова пріобрѣла необыкновенное вліяніе на общество; многіе буквально повторили тирады, цѣликомъ выхваченныя изъ передовыхъ статей гг. Каткова и Леонтьева; люди противоположнаго образа мыслей сочли за лучшее совсѣмъ замолчать -- и, разумѣется, прекрасно сдѣлали, потому что ихъ никто не сталъ бы слушать, какъ не слушали "Московскихъ Вѣдомостей" нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ. Началось всеобщее гоненіе противъ всего, что было утверждено предшествующимъ временемъ; общество усиленно искало въ своей средѣ тѣхъ враговъ, которыхъ указывали ему "Московскія Вѣдомости" и, разумѣется, находило ихъ безъ особеннаго труда. Едва только начало успокоиваться это неестественно-сильное движеніе -- произошло событіе 4 апрѣля, давшее новый поводѣ московской прессѣ забить всеобщую тревогу. Подозрительность общества росла съ часу на часъ, проявляясь въ самыхъ разнообразныхъ формахъ, достигая самыхъ неестественныхъ размѣровъ. Молодые люди, не въ чемъ неповинные, цѣлыми десятками бросали службу въ провинціи и уѣзжали спасаться въ Петербургъ, предпочитая бѣдную столичную жизнь обезпеченной жизни въ провинціи, гдѣ спокойное существованіе становилось невозможнымъ, и гдѣ на нихъ открыто указывали пальцами.

Было ли въ этомъ движеніи что нибудь неестественное? Что касается до насъ, то мы его считаемъ вполнѣ естественнымъ, логично вытекающимъ изъ предшествовавшихъ обстоятельствъ. Мы говорили выше, что движеніе конца пятидесятыхъ и начала шестидесятыхъ годовъ было совершенно исключительное, вызванное особыми условіями; притомъ же это движеніе происходило во имя отвлеченныхъ началъ, провозглашенныхъ манифестомъ 19 февраля, которыя казались привлекательными въ своемъ общемъ, принципномъ видѣ, но которыя показались обществу скучными въ примѣненіи къ жизни. Ясно, что такое настроеніе, долго продолжаться не могло; слишкомъ быстрое движеніе общества въ одну сторону -- движеніе, не основанное на глубокомъ знаніи жизни -- должно было замѣниться такимъ же сильнымъ движеніемъ въ сторону противоположную; какъ то, такъ и другое было основано на чувствѣ, на увлеченіи, какъ въ томъ, такъ и въ другомъ было много крайностей, какъ то, такъ и другое не могло продолжатся слишкомъ долго, потому что не было основано на знаніи фактовъ. Изчезло движеніе, возбужденное манифестомъ 19 февраля, по изчезло и движеніе, возбужденное польскимъ возстаніемъ и другими, современными ему, событіями. Изчезли съ поля журналистики литературные дѣятели того времени, но точно также изчезли (если не на самомъ дѣлѣ, то по крайней мѣрѣ потерею своею авторитета) и дѣятели 1863--66 годовъ. Въ самомъ дѣлѣ, что такое теперь (/Московскія Вѣдомости?" Онѣ представляютъ самое печальное явленіе, невольно возбуждающее чувство состраданія, не больше. Онѣ по необходимости выдохлись и потеряли все свое вліяніе. Онѣ даже не находятъ предметовъ для бесѣдъ съ читателями и обращаютъ преимущественно вниманіе на иностранную политику, иногда очень неловко связывая ее съ русской. Правда, осталась газета "Вѣсть", но она, какъ мы сказали выше, имѣетъ особенный кругъ читателей, представляя собою интересы исключительно крупныхъ землевладѣльцевъ; въ обществѣ же она не имѣетъ ровно никакого вліянія.

Такимъ образомъ, мы дошли мало-по-малу до полнаго обезличенія. По крайней мѣрѣ, изъ литературныхъ дѣятелей никто не можетъ по совѣсти сказать, съ какого рода публикой, съ какого рода убѣжденіями приходится ему теперь имѣть дѣло. Всѣ идутъ ощупью, стараясь обратить на себя вниманіе какими нибудь особенно рѣзко бросающимися въ глаза выходками, преимущественно такъ называемаго "патріотическаго" свойства. Патріотизмъ сталъ любимой темой нѣкоторыхъ нашихъ публицистовъ, и началъ, наконецъ, заходить такъ далеко, что даже правительство нашлось вынужденнымъ вмѣшаться въ дѣло. Когда былъ конченъ польскій вопросъ и притуплены перья но поводу различныхъ способовъ обрусѣнія западнаго края, газеты обратили свое вниманіе на при-балтійскихъ нѣмцевъ. Доказывалось, что нѣмцы въ этомъ краѣ должны быть сдѣланы безусловно русскими, причемъ пускались въ ходъ самые неприличные пріемы. Особенно отличались на этомъ поприщѣ "Москва", "Московскія Вѣдомости" и "Голосъ". Прикрываясь идеей народности и желаніемъ защищать русскіе интерессы, эти газеты начали, но словамъ офиціальной статьи органа министерства внутреннихъ дѣлъ, "возбуждать неосновательныя подозрѣнія и распространять неосновательныя нарѣканія". По поводу этихъ нарѣканій правительство принуждено было заявить, что оно не относится съ пренебреженіемъ къ тому, что дорого для той или другой части населенія но историческимъ условіямъ и формамъ его гражданскаго и общественнаго образованія", "что оно, не стремится къ принудительному сглаживанію всѣхъ оттѣнковъ и не имѣетъ въ виду безразличнаго уничтоженія всѣхъ особенностей края", и т. п. "Возбужденіе племенной непріязни, заключаетъ органъ министерства внутреннихъ дѣлъ, систематическое порицаніе завѣщанныхъ временемъ и временемъ освященныхъ особенностей, упорное заявленіе подозрѣній и недовѣрія, и всякое усиліе возстановить одинъ классъ общества противъ другого или одну частъ населенія противъ другой, прямо противоречатъ кореннымъ началамъ государственнаго единства. Вредныя послѣдствія подобнаго направленія несомнѣнны. Оно предусмотрѣно и возбранено закономъ 6 апрѣля 1865 года, и правительство исполнитъ лежащую на немъ обязанность примѣненія и охраненія силы этого закона". Такимъ образомъ наши публицисты должны теперь понять, что они зашли слишкомъ далеко, и что литературные пріемы, терпимые во времена исключительныя, совсѣмъ непригодны для настоящаго времени, когда для государства и народа никакой и ни откуда опасности не предвидится. Но что же имъ теперь дѣлать и чѣмъ заниматься? Это вопросъ, на который пускай отвѣчаютъ они сами. Вѣроятнѣе всего, что они начнутъ прилагать свои любимые пріемы къ отдѣльнымъ, частнымъ личностямъ, какъ это сдѣлалъ недавно г. Аксаковъ, редакторъ газеты "Москва". Впрочемъ, это фактъ на столько интересный, что о немъ стоитъ поговорить подробнѣе.

Дѣло происходило слѣдующимъ образомъ: профессоръ харьковскаго университета Каченовскій, занимающій кафедру международнаго права, читая однажды лекцію, коснулся въ ней славянскаго съѣзда Въ Москвѣ. Высказывая свой взглядъ на характеръ и значеніе этого съѣзда, профессоръ замѣтилъ, между прочимъ, что славянофилы придали этому съѣзду характеръ политическій, что на этомъ съѣздѣ бы.ю.выражено довольно ясное желаніе прибрать славянъ къ рукамъ и прорывалось стремленіе къ гегемоніи надъ славянствомъ и т. п. Какой-то услужливый корреспондентъ, сообщая въ редакцію "Москвы" объ этой лекціи, совершенно извратилъ слова профессора, увѣряя, будто онъ въ такихъ выраженіяхъ передалъ свое мнѣніе о славянскомъ съѣздѣ: "Это искусственное подогрѣваніе -- дѣло шайки славистовъ, вызвавшихъ для чего-то и какихъ-то славянъ на чужія деньги", и проч. Г. Аксаковъ, какъ видно, на столько обидѣлся названіемъ сочувственныхъ ему людей "шайкой славистовъ", что не только счелъ себя вправѣ напечатать въ своей газетѣ ничѣмъ не провѣренное извѣстіе о лекціи университетскаго профессора, по даже прицѣпилъ къ нему свое собственное замѣчаніе; "конечно, прибавляетъ г. Аксаковъ, каждому вольно говорить и думать, что ему угодно; но мы полагаемъ, что человѣку съ такимъ образомъ мыслей и съ такою его наклонностью пропагандировать -- мѣсто не на кафедрѣ русскаго университета, а въ редакціи вѣнской газеты Neue freie Presse, или Dzieimik Poznanski или мадьярской газеты Hirnok, или же какого либо офиціальнаго органа правительства его величества падишаха. Хороша должна быть и публика, заключаетъ г. Аксаковъ, этого университетскаго города: наполняя аудиторію въ числѣ трехсотъ человѣкъ, она спокойно допустила такое публичное оскорбленіе нашимъ бывшимъ гостямъ, такое наглое осмѣяніе самыхъ святыхъ и чистыхъ братскихъ чувствъ, связывающихъ съ Россіей единовѣрные и единоплеменные ей народы". Прочитавши этотъ отзывъ въ газетѣ г. Аксакова, мы не обратили на него ровно никакого вниманія, потому что онъ нисколько не показался намъ выходящимъ изъ ряду какъ обыкновенныхъ привычекъ г. Аксакова, такъ и общихъ обычаевъ, которыхъ держалась въ послѣдніе три-четыре года русская періодическая печать. Въ самомъ дѣлѣ, что же въ немъ особеннаго? Человѣкъ, высказавшій съ кафедры мнѣніе, несогласное съ мнѣніемъ господствующей въ литературѣ партіи, обзывается государственнымъ измѣнникомъ. Да развѣ это первый случай въ подобномъ родѣ? Развѣ не обвинялись тою же газетой гг. Кулишъ и Костомаровъ въ государственныхъ преступленіяхъ за свои личныя мнѣнія? Развѣ не преслѣдовала она подобными же обвиненіями тѣхъ гласныхъ въ земскихъ собраніяхъ, которые не соглашались предоставить народное образованіе исключительно въ руки духовенства? Развѣ трудно найдти чуть не въ каждомъ ея нумерѣ хоть по одному факту въ подобномъ родѣ? И однакожь, всѣ эти факты проходили безслѣдно, а изъ отзыва г. Аксакова о профессорѣ Каченовскомъ сдѣлали цѣлую исторію. Въ "С.-Петербургскихъ Вѣдомостяхъ" появилось сразу два протеста противъ выходки г. Аксакова; протесты эти были присланы изъ Харькова; къ нимъ присоединилась и сама редакція "С.-Петербургскихъ Вѣдомостей ", предпославшая этимъ протестамъ особую передовую статью; наконецъ, харьковскіе студенты уполномочили одного изъ своихъ товарищей послать протестъ и къ г. Аксакову, который и напечаталъ его въ своей газетѣ, вслѣдъ за статьей, гдѣ онъ объявляетъ всѣ эти протесты нелѣпыми, и гдѣ заявляетъ, что они нисколько не заставили его "раскаяться въ своихъ словахъ и взять хоть одно изъ нихъ назадъ". Такая послѣдовательность, разумѣется, весьма похвальна въ г. Аксаковѣ, и мы искренно желали бы, чтобы онъ оставался такимъ же и до конца дней своихъ. Мы уважаемъ послѣдовательность, потому что при ней труднѣе заблуждаться и обманываться публикѣ.

Но однако чѣмъ же можно объяснить появленіе протестовъ, о которыхъ мы только-что говорили? Почему они не появлялись по поводу подобныхъ же выходокъ въ теченіе послѣднихъ трехъ-четырехъ лѣтъ, и стали появляться теперь? Это можно объяснить только тѣмъ, что общество начинаетъ приходить въ нѣсколько болѣе нормальное положеніе, что ему надоѣли тѣ постоянныя и безчисленныя инсинуаціи, которыми отличалась русская печать послѣдняго времени, что оно начинаетъ снова чувствовать потребность общественной правды, отсутствіемъ которой страдала русская журналистика послѣднихъ лѣтъ. Это наше предположеніе подтверждается еще слѣдующимъ случаемъ. Вѣроятно, многимъ извѣстно о существованіи господина Стебницкаго. Это -- писатель, отличавшійся нѣкогда горячимъ сочувствіемъ ко всему честному, какъ въ литературѣ, такъ и въ жизни. Не знаемъ, какія именно обстоятельства заставили его потомъ спуститься до написанія романа "Некуда", наполненнаго личностями и имѣвшаго цѣлью бросить грязью въ молодое поколѣніе. Въ нѣкоторыхъ газетахъ появились тогда подробные разборы этого романа, а одна изъ газетъ особенно сильно нападала на г. Стебницкаго, обвиняя его въ инсинуаціяхъ. Г. Стебницкій величественно отмалчивался, будучи, вѣроятно, убѣжденъ, что подобныя нападки вполнѣ соотвѣтствовали его желаніямъ. Но вотъ прошло съ тѣхъ поръ около трехъ лѣтъ. Г. Стебницкій пишетъ драму "Расточитель", которую и ставитъ на сцену. Въ одной небольшой газеткѣ, именно въ "Петербургскомъ Листкѣ," появилась но этому поводу замѣтка, въ которой говорилось, между прочимъ, слѣдующее: "г. Стебницкій давно уже знакомъ читающей публикѣ эксцентричностью, чтобы не сказать болѣе, своихъ воззрѣній. Въ былыя времена онъ, не краснѣя, взваливалъ на извѣстное общество столичныхъ молодыхъ людей небывалыя вины и созидалъ инсинуаціи, лишенныя и логики, и еще болѣе дорогой черты -- человѣческаго достоинства." Казалось бы, что тутъ можетъ быть особенно оскорбительнаго для г. Стебницкаго? Вѣдь не протестовали же гг. Катковъ, Аксаковъ, Краевскій, Скарятинъ и т. п., которыхъ г. Стебницкій называетъ "уважаемыми редакторами," не протестовали они противъ подобнаго же рода обвиненіи, сыпавшихся на ихъ главы, а напротивъ, ставили ихъ себѣ въ заслугу; не протестовалъ, повторяемъ, и самъ г. Стебницкій, когда въ "С. Петербургскихъ Вѣдомостяхъ" печатались статьи по поводу его романа; а теперь вдругъ онъ счелъ нужнымъ протестовать. "Объявляю, говоритъ г. Стебницкій, что никогда не было такихъ былыхъ временъ, когда бы я взваливалъ на извѣстное общество столичныхъ молодыхъ людей небывалыя вины, а также нѣтъ человѣка въ мірѣ, который могъ бы доказать, что я когда нибудь созидалъ инсинуаціи, лишенныя и логики, и еще болѣе дорогой черты -- человѣческаго достоинства. Вслѣдствіе того я имѣю полное право, которымъ и пользуюсь, назвать распространеніе такого ложнаго на мой счетъ слуха, легкомысленною, а можетъ быть и злонамѣренною ложью." Желаніе г. Стебницкаго возстановить свою литературную репутацію идетъ такъ далеко, что онъ проситъ перепечатать свой протестъ, появившійся въ "Голосѣ," въ семи другихъ газетахъ, забывая, вѣроятно, что замѣтка "Петербургскаго Листка" нигдѣ не была перепечатана и что, слѣдовательно, совершенно достаточно было помѣстить протестъ именно только въ одной этой газетѣ. Мы и е знаемъ, на чемъ собственно основанъ этотъ протестъ. Имѣлъ ли въ виду г. Стебницкій, печатая его, буквальныя выраженія "Петербургскаго Листка", то есть не нравится ли ему выраженіе извѣстное общество столичныхъ молодыхъ людей", когда можетъ быть, по мнѣнію г. Стеблицкаго. это общество вовсе неизвѣстно; считаетъ ли онъ для себя обиднымъ мнѣніе, что его инсинуаціи были лишены логики, когда они казались г. Стебницкому совершенно логичными -- это, повторяемъ, намъ неизвѣстно. Во всякомъ случаѣ невольно обращаетъ на себя вниманіе тотъ фактъ, что г. Стебницкій счелъ нужнымъ протестовать, оправдываться отъ такихъ обвиненій, которыя еще очень недавно вовсе не считались оскорбительными.

Многіе, быть можетъ, подумаютъ, что мы увлекаемся, приписывая тремъ вышеприведеннымъ фактамъ такое значеніе, какого они на самомъ дѣлѣ не имѣютъ. Дѣйствительно, болѣе крупныхъ фактовъ у насъ въ настоящее время еще нѣтъ; но мы все-таки полагаемъ что и приведеннымъ нами нельзя не придавать нѣкотораго значенія. Съ одной стороны, псевдо-патріотизмъ нѣкоторыхъ нашихъ органовъ печати, тяготѣвшихъ надъ обществомъ въ послѣднее время, дошелъ до громадныхъ размѣровъ, съ другой -- изъ среды самого общества являются попытки обуздать слишкомъ забывшихся публицистовъ; наконецъ, одинъ изъ этихъ публицистовъ начинаетъ обижаться тѣмъ, чѣмъ онъ прежде гордился и публично отрѣкаться отъ своихъ заслугъ въ этомъ родѣ. Подобные факты невольно обращаютъ на себя вниманіе. Впрочемъ, есть и нѣкоторые другіе признаки, но которымъ можно заключать, что вліяніе московской прессы, державшей русское общество въ постоянномъ страхѣ, если не прошелъ, то замѣтно начинаетъ проходить. Дѣйствительно, "Московскія Вѣдомости" ясно сознаютъ уже свое безсиліе; они высказали все, что могли высказать; ихъ ближайшіе послѣдователи въ журналистикѣ испытываютъ туже участь; петербургская газета "Вѣсть" обращала сперва на себя всеобщее вниманіе тѣми конечными цѣлями, къ которымъ она, очевидно, стремилась, но которыхъ не высказывала прямо; теперь и она договорилась до конца, заявивъ въ разныхъ нумерахъ послѣдняго мѣсяца, что по ея глубокому убѣжденію "несостоятельность земскихъ учрежденій заключается преимущественно въ ихъ демократическомъ характерѣ -- характерѣ, несоотвѣтствующемъ ни нравамъ, понятіямъ, и привычкамъ большинства русскихъ, ни вообще русскому общественному и государственному строю;" что "дворянскія собранія выражаютъ дѣйствительное мнѣніе русскаго земства гораздо ближе, чѣмъ земскія собранія," что въ нашихъ тюрьмахъ содержаніе арестантовъ должно быть ухудшено, потому что теперешняя арестантская пища, какъ она ни плоха, все-таки лучше крестьянской, вслѣдствіе чего тюрьма въ глазахъ крестьянина теряетъ устрашающій характеръ; что тѣлесное наказаніе есть наиболѣе дѣйствительное средство исправленія русскаго мужика; что мировые судьи, разбирая дѣла между помѣщиками и крестьянами, всегда должны помнить, что чувство чести у тѣхъ и другихъ развито весьма различно, и что если, напримѣръ, образованный человѣкъ оскорбитъ дѣйствіемъ необразованнаго, то къ этому случаю нужно относиться снисходительнѣе, чѣмъ къ тому, когда подобное столкновеніе произойдетъ наоборотъ. Все это уже высказано прямо, откровенно, наразные лады. Что же можетъ еще сказать газета "Вѣсть?" Очевидно, она по необходимости начнетъ повторяться, и лишится, вѣроятно, сочувствія даже многихъ изъ тѣхъ лицъ, которыя ей сочувствовали до послѣдняго времени.

Потребность освободиться, наконецъ, изъ-подъ давленія того гнета, который такъ долго тяготѣлъ надъ русскою жизнью и мыслью,чувствуется уже на столько сильно, что въ газетахъ стали появляться статьи, пробующія взглянуть безпристрастно на дѣла западнаго края,-- того самого края, о которомъ еще недавно не могли существовать двухъ мнѣній, безъ того, чтобы одно изъ нихъ не было названо измѣнническимъ. Авторъ цѣлаго ряда "Виленскихъ писемъ", печатающихся въ "С. Петербурскихъ Вѣдомостяхъ", говоря о той мглѣ, которая покрывала до сихъ поръ дѣла западнаго края, слѣдующимъ образомъ объясняетъ причины, по которымъ невозможна была безпристрастная оцѣнка тамошнихъ дѣлъ: "наша журналистика, говоритъ онъ, вмѣсто того, чтобы изучать этнографическіе оттѣнки разныхъ мѣстностей Россіи, окрасила всю карту Россіи двумя цвѣтами, цвѣтомъ благонадежности и благонамѣренности и цвѣтомъ неблагонадежности и измѣны. Любопытно взглянуть на эту карту. Вы ошибетесь, если вообразите, что обширныя мѣстности, обитаемыя великорусскимъ племенемъ, окрашены густымъ цвѣтомъ благонадежности: самыя густыя, но крохотныя пятна лежатъ только надъ Москвою, надъ половиной Вильни и Кіева, надъ кусочкомъ Петербурга, да едва замѣтными крапинками въ другихъ мѣстностяхъ. Иначе расположены цвѣта неблагонадежности и измѣны. Прежде всего неблагонадеженъ почти весь Петербургъ: въ немъ былъ жондъ народовый, въ немъ служилъ Огризко, въ немъ живутъ полонофилы, въ немъ вѣчно парализуются мѣры, которыхъ практическое примѣненіе испытано въ Москвѣ; потомъ неблагонадеженъ Харьковъ, гдѣ есть профессоръ, не восторгающійся Москвою, не можетъ быть благонадежна и Казань, гдѣ университетъ что-то молчитъ и не заявляетъ о своей солидарности съ московской журналистикой; не могутъ быть вполнѣ благонадежными и другіе университеты, начиная отъ московскаго и кончая кіевскимъ, ибо, если даже профессоры, какъ г. Погодинъ, выдѣляетъ себя изъ московской журнальной опеки, то можно ли быть увѣреннымъ въ тѣхъ, которые не состоятъ сотрудниками московскихъ редакторовъ; неблагонадежны больше чѣмъ на половину и другіе города, особенно сѣверные и южные; неблагонадежны всѣ господа отъ А до Z, ибо они читаютъ и другія газеты." Всѣ согласятся съ нами, что подобнымъ, хотя и весьма скромнымъ образомъ, никто не рѣшился бы изъясняться какой ни будь годъ назадъ. Только слишкомъ сильная потребность высказаться и стать, наконецъ, на безпристрастную точку зрѣнія, только ясно сознаваемая увѣренность, что недавній гнетъ значительно ослабѣлъ, могла заставить виленскаго корреспондента петербургскаго изданія взлянуть съ этой стороны на положеніе дѣлъ въ западномъ краѣ. А это уже много значитъ.

Дѣйствительно, давно ли мы были свидѣтелями того печальнаго времени, когда ко всему, что говорилось или дѣлалось, прикладывалась одна только мѣрка благонамѣренности и измѣны. Если бы вы вздумали тогда самымъ спокойнымъ тономъ и съ полнымъ желаніемъ добра своему народу высказывать мнѣнія, несогласныя съ господствующими въ московской прессѣ -- вы сейчасъ же обзывались измѣнникомъ или человѣкомъ, по меньшей мѣрѣ, опаснымъ. Вы самымъ искреннимъ образомъ желали употребить свои средства на дѣло народнаго образованія -- въ васъ заподозрѣвали вредныя намѣренія; вы въ видахъ облегченія своихъ неимущихъ крестьянъ отдавали имъ ненужную вамъ землю васъ обзывали соціалистомъ, коммунистомъ, агитаторомъ; вы хотѣли взять школу изъ рукъ священника, не чувствующаго въ себѣ педагогическихъ наклонностей -- вы становились матеріалистомъ, посягающимъ на лучшія симпатіи народа: вы высказывали мысль, что для южнаго населенія Россіи было бы полезно ввести первоначальное образованіе на мѣстномъ нарѣчіи -- въ васъ видѣли опаснаго сепаратиста; если вы, нуждаясь сами въ средствахъ къ жизни, хлопотали о томъ, чтобъ жена наша получила возможность заработывать сколько ни будь денегъ своимъ трудомъ -- въ ней и въ васъ видѣли опасныхъ нигилистовъ. Словомъ, не могли вы сдѣлать ни одного движенія, чѣмъ нибудь выходящаго изъ ряду, чтобъ не обратить на себя вниманіе журнальныя?" соглядатаевъ и не прослыть безнравственнымъ или вреднымъ человѣкомъ. Теперь, конечно, рано еще исчислять убытки, нанесенные подобнымъ направленіемъ нашему общественному развитію, нашему народному образованію и хозяйству. Цифра этихъ убытковъ -- во всякомъ случаѣ громадная -- обнаружится лишь впослѣдствіи, когда изчезнутъ даже признаки этого направленія. Намъ остается только желать, чтобъ это время наступило какъ можно скорѣе, потому что единственно только оно можетъ вывести насъ изъ того запутаннаго положенія, въ какомъ "мы всѣ теперь находимся.

Среди этихъ обстоятельствъ совершилось введеніе судебной реформы. Хотя она и не произвела на общество такого впечатлѣнія, какое могла бы произвести при другихъ обстоятельствахъ, хотя на каждый безпристрастный приговоръ мировыхъ судей, не обращавшихъ вниманія на званіе истцовъ и отвѣтчиковъ, указывали пальцами, а газета "Вѣсть" чуть не прямо обзывала нѣкоторыхъ нигилистами, тѣмъ не менѣе судебная реформа оказала довольно замѣтное вліяніе на ослабленіе господствовавшаго направленія.

И такъ, теперь передъ нашими глазами одни развалины теорій, направленій, патріотическихъ принциповъ, террористическихъ идеаловъ. Но изъ-за всего этого тумана общества все-таки не видно; оно постоянно шло вслѣдъ за господствующими направленіями, усердно ихъ поддерживая. На чьей же сторонѣ теперь побѣда? Мы опять пришли къ поставленному въ самомъ началѣ вопросу: кому же болѣе сочувствуетъ общество, на чьей сторонѣ ею дѣйствительныя симпатіи? Кто теперь можетъ сказать откровенно: "я знаю, что нужно нашему обществу?"

Сказать подобнымъ образомъ не можетъ никто, потому что дѣйствительныя общественныя потребности ни разу не выяснились сознательно. Вмѣсто нихъ теперь остались на сценѣ тѣ начала, имѣющія уже не принципный, а дѣйствительный характеръ, которыя положены въ основу новѣйшаго русскаго законодательства, и которыя до послѣдняго времени заслонялись отъ общества направленіемъ московской прессы. Важнѣйшія изъ этихъ началъ слѣдующія: равноправность всѣхъ сословій, провозглашенная земскими учрежденіями и судебными уставами; естественно проистекающіе отсюда судъ присяжныхъ и равная отвѣтственность всѣхъ передъ закономъ; признанная закономъ самостоятельность суда, выраженная статьей о несмѣняемости судей; признанное преимущество свободы печати передъ системой предварительной цензуры. Вотъ что осталось нетронутымъ въ этой общей свалкѣ, и вотъ на чемъ должно основаться наше- общественное развитіе.

Но изъ всего вышеизложеннаго становится яснымъ, въ чемъ нуждается наше общество для того, чтобы эти начала не остались безплодными -- такъ какъ одни начала, хотя бы и освященныя закономъ, безъ поддержки со стороны Общества, не могутъ улучшить нашу жизнь? Общество нуждается въ знаніи, котораго ему до сихъ поръ не доставало, въ серьезномъ изученіи и пониманіи тѣхъ началъ, которыя положены въ основу новѣйшаго законодательства., Только такое знаніе можетъ гарантировать насъ отъ возможности снова подчиниться тому террору, господство котораго только теперь начинаетъ проходить; только черезъ посредство такого знанія и пониманія можетъ установиться прочная связь между литературой и обществомъ, при чемъ послѣднее получитъ возможность сознательно отличать друзей отъ враговъ, людей честныхъ отъ спекулянтовъ, пользующихся извѣстнымъ настроеніемъ для своихъ эгоистическихъ цѣлей. Словомъ, безъ такого знанія общественное развитіе становится невозможнымъ. Немыслимо, чтобы человѣкъ, которому предоставлена хотя самая ничтожная доля участія въ общественныхъ дѣлахъ, не зналъ тѣхъ нравъ, какими онъ можетъ пользоваться -- а у насъ ихъ не знаютъ; немыслимо, чтобы гражданинъ не дорожилъ этими нравами и отказывался отъ лихъ по первому требованію ловкаго рутинера,-- а у насъ готовы отказаться отъ всего, что дано закономъ. Мы должны знать, по крайней мѣрѣ, сущность нашихъ учрежденій; мы должны быть знакомы хотя съ основными началами судебной реформы; а у насъ, между тѣмъ многимъ кажутся скучными занятія земскихъ собраній, а многіе и до сихъ поръ не знаютъ, въ чемъ заключается право несмѣняемости судей, или полное отдѣленіе суда отъ администраціи.

Мы стоимъ теперь на поворотѣ, и можно безошибочно предсказать, каково будетъ направленіе нашего общества черезъ годъ или два; это будетъ направленіе реально-общественное, при которомъ явится сознаніе полной солидарности интересовъ всѣхъ классовъ общества; направленіе, при которымъ почувствуется настоятельная надобность, отбросивъ всякія патріотическія клички, и антипатріотическія, серьезно заняться нашими дѣйствительными нуждами, которыхъ, къ сожалѣнію, у насъ такъ много накопилось за послѣднее время; направленіе, при которомъ толки о женскомъ трудѣ или о реальномъ образованіи не будутъ возбуждать снисходительной улыбки у однихъ и озлобленныхъ нападокъ со стороны другихъ; только при такомъ направленіи могутъ быть вѣрно поставлены и разрѣшены многіе изъ существеннѣйшихъ для насъ вопросовъ, говорить о которыхъ теперь еще не время.

-----

Недавно въ газетахъ напечатанъ первый полный отчетъ о полугодовой дѣятельности "магазина женскихъ издѣлій, устроеннаго обществомъ для пособія бѣднымъ женщинамъ". Очень можетъ быть, что весьма немногіе знаютъ о существованіи этого магазина, и навѣрное, еще меньшему числу лицъ извѣстно о существованіи самого общества. Это, впрочемъ, имѣло свою хорошую сторону, потому что дало возможность "магазину женскихъ издѣлій" предстать передъ публикой вооруженнымъ не одними только надеждами, а очень полновѣсными фактами, говорящими сами за себя. Большинство начинавшихся у насъ общеполезныхъ предпріятій не удавалось главнымъ образомъ потому, что большая часть труда предпринимателей истрачивалась на теоретическое обсужденіе затѣваемаго предпріятія; на практическое его осуществленіе клалось труда гораздо меньше -- словомъ, дѣло происходило какъ разъ наоборотъ. Услужливая журналистика также въ этомъ отношеніи не мало вредила дѣлу. Толкуя вкривь и вкось о предпріятіи только-что задуманномъ, она дѣлала то, что однихъ слишкомъ преждевременно возстановляла противъ него, въ другихъ поселяла такія преувеличенныя надежды, которыя никакъ не могли удовлетвориться дѣйствительностью. Такимъ образомъ происходило то, что предпріятіе разрушалось, не успѣвши еще перейдти изъ области предположеній въ область дѣйствительности.

"Магазинъ женскихъ издѣлій" шелъ нѣсколько инымъ путемъ. Хотя онъ и печаталъ краткіе отчеты за первые мѣсяцы своего существованія, но такъ какъ журналистика послѣднихъ лѣтъ относилась не иначе какъ съ усмѣшкою ко всему, въ чемъ было замѣшано слово "женщина," то и на отчеты магазина женскихъ издѣлій не обращалось никакого вниманія. Правда, такое равнодушіе также не было особенно выгодно для магазина, который нуждался въ заказчикахъ, и для котораго гласность все-таки была желательна, но въ концѣ концовъ это равнодушіе во всякомъ случаѣ имѣло хорошее вліяніе на успѣхъ магазина. Отчетъ, о которомъ мы говоримъ, ясно показываетъ, въ какой степени полезно и даже необходимо для Петербурга существованіе подобнаго учрежденія.

Появленіе у насъ такъ называемаго "женскаго вопроса" современно крестьянской реформѣ. Онъ возникъ въ то время, когда возникали многіе другіе общественные вопросы, и также какъ они былъ сперва обсуждаемъ въ самомъ общемъ, принципномъ видѣ. Потомъ онъ пошелъ за общественнымъ движеніемъ, испытавъ на себѣ всѣ послѣдствія реакціоннаго вліянія, и, по виду, замеръ. Но такъ какъ этотъ вопросъ не былъ сочиненъ неблагонамѣренными людьми, какъ старается увѣрить одинъ тощій петербургскій журналъ, такъ какъ онъ несъ въ себѣ идеи), почерпнутую непосредственно въ явленіяхъ жизни, то вслѣдствіе этого и не могъ замереть окончательно. Онъ только вышелъ изъ своихъ первоначальныхъ, общихъ формъ, и распался на нѣсколько мелкихъ практическихъ вопросовъ.

Теперь, мы думаемъ, многіе убѣдились, какъ невыгодно среди нашего общества возбуждать вопросы въ ихъ общемъ видѣ и потомъ уже переходить къ частностямъ. Многіе, вѣроятно, пришли къ увѣренности, что русское общество если поддается чему нибудь, то во всякомъ случаѣ скорѣе фактамъ, чѣмъ идеямъ (послѣдними оно, правда, увлекается, но только на короткое время). Конечно, многимъ показалось бы страннымъ и даже смѣшнымъ, еслибъ кто нибудь вздумалъ разсуждать о томъ, что было бы гораздо выгоднѣе, еслибъ между производителями и потребителями стояло какъ можно менѣе посредствующихъ лицъ; между тѣмъ эти же самые "многіе", прочитавши напримѣръ статью г. Шелгунова о вологодскихъ кружевницахъ, напечатанную въ 11 книжкѣ "Дѣла" и узнавши, что петербургскія дамы платятъ за кружевную косынку 15 р., когда кружевница получаетъ за нее не болщне Я р., и работаетъ ее въ теченіи 320 часовъ, очень легко согласятся съ авторомъ, когда онъ говоритъ, что для улучшенія бѣдственнаго положенія вологодскихъ кружевницъ необходимы энергическія мѣры; необходимо, чтобы кружевницы сплотились въ одно цѣлое, устроили свои собственные склады и, ставъ лицемъ къ лицу съ потребителями, отняли бы у посредниковъ ту часть платы, которою они пользуются совершенно несправедливо. Это, конечно, зависитъ отъ того, что наше общество отличается упорнымъ недовѣріемъ къ общимъ идеямъ, если они чѣмъ нибудь выходятъ изъ общаго теченія. Факты въ этомъ случаѣ единственное спасеніе.

И такъ, прежде чѣмъ перейдти къ отчету "магазина женскихъ издѣлій," покажемъ, что этотъ магазинъ не есть забава праздныхъ людей; а что, напротивъ, онъ старается удовлетворить насущнѣйшей потребности Петербурга. А для этого представимъ нѣсколько цифръ о положеніи женскаго населенія въ Петербургѣ.

Общее число женщинъ въ Петербургѣ простирается до 221,000 душъ; изъ нихъ почти 70 тысячъ дѣвицъ, 68 тысячъ съ небольшимъ замужнихъ и около 33 тысячъ вдовъ. Исключая изъ этихъ цифръ женщинъ моложе 16 и старѣе 60 лѣтъ, оказывается, что общее число женщинъ способныхъ трудиться доходитъ до 159 тысячъ. Г. Карповичъ въ одномъ изъ своихъ изслѣдованій находитъ, что изъ этихъ 159 тысячъ женщинъ, совершенно не нуждающихся въ работѣ, наберется никакъ не болѣе 40 тысячъ; но если эту цифру увеличить еще больше, до 59 тысячъ, то все-таки выходитъ, что число лицъ женскаго пола, нуждающихся въ работѣ, никакъ не менѣе ста тысячъ. Изъ этого громаднаго числа, самая незначительная часть имѣетъ постоянныя, хотя и маловознаградительныя занятія, именно только 8,288; часть ихъ работаетъ на фабрикахъ (3,475), остальная занимается ремеслами; это -- модистки, цеховыя прачки, золотошвейки, корсетницы. Такимъ образомъ, если считать, что число женщинъ, нуждающихся въ работѣ, доходитъ только до ста тысячъ, то все-таки остается неизвѣстнымъ, чѣмъ занимаются около 92 тысячъ женщинъ. Очень многія изъ нихъ существуютъ работой на дому; это такъ называемые штучницы, то есть такія женщины, которыя постоянной работы не имѣютъ, но или работаютъ поденно, или получаютъ работу изъ магазиновъ и мастерскихъ поштучно. Хотя число этихъ штучницъ не можетъ быть точно опредѣлено, но во всякомъ случаѣ оно чрезвычайно велико. Это женщины, которымъ или не посчастливилось найти постоянное занятіе въ мастерской, или которыхъ семейныя обстоятельства не дозволяютъ отлучаться изъ дому на продолжительное время; это жены бѣдныхъ чиновниковъ, обремененныя дѣтьми, или дѣвушки, содержащія своей работою престарѣлыхъ родныхъ и вмѣстѣ съ тѣмъ, присматривающія за хозяйствомъ; или, наконецъ, вдовы, на рукахъ которыхъ находятся малолѣтнія дѣти. Многіе модные магазины, принимая заказы, и будучи но въ состояніи исполнитъ ихъ во время посредствомъ своихъ постоянныхъ мастерицъ, отдаютъ роботу на сторону, штучницамъ, который, конечно, получатъ десятую долю того, что получаетъ магазинъ за исполненную ими работу. Чтобы имѣть понятіе о томъ, какая именно доля этой платы приходится работницамъ, приведемъ слѣдующія данныя: самые богатые магазины платятъ за работу дюжины рубашекъ изъ лучшаго полотна, при готовыхъ уже грудяхъ, воротничкахъ и манжетахъ, 4 р. 50 к., то есть по 37 1/2 к. за рубашку; но прпотомъ еще вычитается почему-то магазинами 10% съ заработной платы, то есть вмѣсто 4 р. 50 к. платится всего 4 р. 5 к.; такая работа считается самою выгодною; если же рубашка дѣлается изъ шортинга или коленкора, то за нихъ платится отъ 3 р. 50 к. до 2 р. 50 к. за дюжину; между тѣмъ времени и труда употребляется на нихъ столько же, сколько и на голландскія. При такой цѣнѣ, ловкая и усердная мастерица, работая съ ранняго утра до поздней ночи, едва въ состояніи заработать девять рублей въ мѣсяцъ; обыкновенно же не получается и 7 рублей. Все это сказано относительно лучшихъ магазиновъ; въ апраксиномъ же рынкѣ за работу ситцевой рубахи платятъ всего 7 копѣекъ, такъ что тамъ мѣсячная заработная плата становится еще ничтожнѣе. Плата за другія работы представляется еще менѣе утѣшительною: вязаньемъ чулковъ нельзя достать въ мѣсяцъ болѣе 1 р. 50 к.; плата за шитье перчатокъ не можетъ достигнуть въ мѣсяцъ болѣе 3 р., сшиваніемъ мѣховъ можно заработать не больше 2 р. 50 к. въ мѣсяцъ; плетенье аграманта можетъ доставить около 2 рублей.

Знакомство съ этою поразительно-низкою платою, приходящею ея на долю громаднаго числа женщинъ въ Петербургѣ "побудило нѣкоторыхъ членовъ "общества для пособія бѣднымъ женщинамъ" подумать объ устройствѣ такого заведенія, которое могло бы увеличить размѣръ заработковъ. Эти члены предположили основать магазинъ, который, не требуя большихъ издержекъ, давалъ бы возможность оплачивать женскій трудъ сообразно дѣйствительной его стоимости. Къ устройству магазина было приступлено въ октябрѣ прошлаго года, а открытіе его послѣдовало 1-го января.

Учредители съ большою осторожностью приступили къ дѣлу. Для того, чтобы имѣть передъ собою хоть какіе нибудь образцы подобнаго рода учрежденій, они отправили одного изъ своихъ членовъ въ Москву для ознакомленія съ существующими уже тамъ подобными магазинами. Но Москва не помогла имъ въ этомъ отношеніи; оказалось, что тамошнія условія женскаго труда совсѣмъ иныя и нисколько не соотвѣтствуютъ условіямъ петербургскимъ. Учредителямъ предстояло выдумать подходящую къ дѣлу организацію магазина -- и они принялись за работу. Вотъ въ какую наружную форму сложилось это предпріятіе:

Веденіе всѣхъ дѣлъ въ магазинѣ возложено на одно лицо, съ которымъ комитетъ "общества бѣдныхъ женщинъ" заключилъ формальное условіе. Лицо это имѣетъ непосредственное отношеніе къ публикѣ и мастерицамъ, и завѣдуетъ дѣлами магазина, какъ главный прикащикъ общества. Въ непосредственномъ распоряженіи этого лица находятся двѣ закройщицы, одна для бѣлья, другая для платьевъ и одна мастерица, постоянно работающая въ магазинѣ на машинѣ. Какъ закройщицы, такъ и мастерица, живутъ не въ магазинѣ, а приходятъ туда ежедневно на опредѣленное время и получаютъ за это жалованье. Для наблюденія за дѣйствіями завѣдующей магазиномъ и вообще за ходомъ дѣлъ въ магазинѣ, назначается особая коммисія, состоящая изъ пяти лицъ, выбираемыхъ комитетомъ общества изъ членовъ общества. Кромѣ того, отъ времени до времени комитетъ назначаетъ особыя коммисіи для ревизіи отчетовъ, представляемыхъ ему ежемѣсячно коммисіей вмѣстѣ съ завѣдующей магазиномъ.

Кругъ дѣйствій магазина состоитъ изъ слѣдующихъ четырехъ операцій: исполненія заказовъ всякаго бѣлья, женскихъ и дѣтскихъ платьевъ и проч.; изготовленія образцовъ на продажу; продажи вещей, приносимыхъ въ магазинъ на коммисію, и рекомендаціи мастерицъ. Операціи эти производятся такъ: принятые заказы кроятся въ магазинѣ подъ наблюденіемъ завѣдующей, и затѣмъ сдаются въ работу приходящимъ мастерицамъ, при чемъ въ книгѣ магазина отмѣчается, кому какая сдана работа и на какой срокъ; тоже отмѣчается въ рабочихъ книжкахъ мастерицъ. Когда работа принесена въ магазинъ въ срокъ и исполнена удовлетворительно, тогда мастерицѣ выдается тотчасъ же рабочая плата, количество которой отмѣчаете! какъ въ книгѣ магазина, такъ и въ рабочей книжкѣ; изъ рабочей платы, выдаваемой мастерицамъ, удерживается 10% на содержаніе магазина; если же работа исполнена неудовлетворительно, то изъ рабочей платы удерживается отъ 2 до 20% за перешивку; а за неисполненіе работы въ срокъ, съ мастерицъ берется штрафъ отъ 2 до 10%. Эти послѣднія деньги идутъ на образованіе особаго капитала, предназначаемаго для выдачи ссудъ постояннымъ мастерицамъ магазина. Залоговъ отъ мастерицъ, получающихъ работу въ магазинѣ, никакихъ не берется, и даже не оставляются паспорта мастерицъ, какъ это дѣлаютъ другіе магазины; но не смотря на это, втеченіи полугодія, билъ только одинъ случай, что мастерица взяла работу и не возвратила ее болѣе въ магазинъ; но и этотъ единственный случай едва ли можно считать за умышленный, потому что работа была самая ничтожная.

Такимъ же порядкомъ исполняются и заготовляемыя самимъ магазиномъ лещи на образцы. Третья операція, продажа коммисіонныхъ вещей, производится такъ: вещь держится въ магазинѣ не болѣе четырехъ мѣсяцевъ, послѣ которыхъ, если она не, продана, возвращается владѣльцу; въ случаѣ продажи, магазинъ оставляетъ себѣ 10% за коммисію. Четвертая операція -- рекомендація мастерицъ -- еще мало организована.

Комерческій расчетъ магазина основанъ на слѣдующихъ данныхъ: такъ какъ ему нужно заботиться не о барышахъ, а о покрытіи текущихъ расходовъ, то онъ довольствуется слѣдующими статьями дохода: процентъ съ матеріала, съ рабочей платы и съ продажи готовыхъ вещей; первая статья дохода основана на томъ, что магазинъ, закупая матеріалъ всегда въ одномъ и томъ же мѣстѣ, имѣетъ небольшую уступку, которую и ставитъ въ счетъ заказчикамъ, называя ее процентомъ съ матеріала.

Такова организація магазина женскихъ издѣлій. По словамъ отчета, онъ въ настоящее время сталъ такъ прочно, и работы его пріобрѣли такую извѣстность, что онъ уже можетъ конкурировать съ самыми лучшими петербургскими магазинами.

Посмотримъ теперь, каковы были обороты магазина и каковы результаты его дѣятельности но увеличенію заработной платы. Заказовъ магазинъ имѣлъ 581; образцовъ изготовлено 245; готовыхъ вещей на продажу принято 357. Заказы распредѣлялись по мѣсяцамъ слѣдующимъ образомъ: въ январѣ было 63; въ февралѣ 51; въ мартѣ 93; въ апрѣлѣ 85; въ маѣ 161; въ іюнѣ 128. Отсутствіе постепенности въ этихъ цифрахъ отчетъ объясняетъ тѣмъ, что наибольшее число заказовъ во всѣхъ магазинахъ бываетъ обыкновенно передъ большими праздниками, въ особенности передъ Рождествомъ, Пасхой и Троицынымъ днемъ; но во всякомъ случаѣ изъ этихъ цифръ видно, что дѣятельность магазина постоянно расширялась. Въ первые мѣсяцы доходы, получаемые магазиномъ, не могли, конечно, покрыть расходовъ по его содержанію; но въ маѣ уже онъ получилъ дохода 109 рублей -- цифра, превышающая ежемѣсячный расходъ; а въ іюнѣ эта цифра еще болѣе увеличилась, дойдя до 156 рублей.

Теперь интересно познакомиться съ размѣромъ той платы, какую получали мастерицы; но для этого сперва необходимо объяснить, по какому разсчсту назначалъ магазинъ размѣръ этой платы. Изъ заказной цѣны, приходящейся за работу, вычитается небольшая часть за кройку и за прикладъ, а остальная сумма выдается мастерицѣ, за вычетомъ 10% на содержаніе магазина. Впрочемъ съ расширеніемъ дѣйствій магазина, когда процента съ одного матеріала будетъ достаточно для покрытія текущихъ расходовъ, процентъ съ рабочей платы предполагается значительно уменьшить или даже вовсе не брать его. Впрочемъ, и при взиманіи этого процента, размѣръ рабочей платы, выдаваемой магазиномъ мастерицамъ, во много разъ превосходитъ обыкновенную плату. Такъ напримѣръ, выше мы говорили, что самые лучшіе магазины платятъ мастерицѣ по 37 к. за рубашку; мастерицѣ же, получающей заказъ изъ "магазина женскихъ издѣлій," приходится за ту же самую работу 1 р. 5 к. Разница громадная! Получая работу въ обыкновенныхъ магазинахъ, мастерица едва-ли заработаетъ 9 р. въ мѣсяцъ, а здѣсь ежемѣсячный заработокъ достигалъ слѣдующихъ размѣровъ: въ январѣ высшій заработокъ былъ 12 р., затѣмъ 10, 8 и 6 р. Въ февралѣ 14 р. 38 к., 9 и 7. Въ мартѣ 14 р. 91 к., 9 и 7. Въ апрѣлѣ 22 р., въ маѣ 27 р. 82 к., въ іюнѣ 32 р. 63 к. Правда, этотъ высшій размѣръ платы приходился только одной мастерицѣ, по во всякомъ случаѣ въ этомъ послѣднемъ мѣсяцѣ рабочая плата была довольно значительна и для другихъ мастерицъ; такъ, двѣ изъ нихъ получили больше 25 р., одна больше 20 р., двѣ больше 15 р., двѣ больше 10 р. и двадцать больше 5 р. Если мы припомнимъ, что высшую заработанную плату въ магазинахъ, 9 рублей, можетъ получить только самая искусная мастерица, и притомъ работающая съ ранняго утра до поздней ночи, то увидимъ, что цифры "магазина женскихъ издѣлій" во всякомъ случаѣ очень краснорѣчивы. Но распорядители магазина, тѣмъ не менѣе, обратили вниманіе на такое неравномѣрное распредѣленіе рабочей платы, и оказалось слѣдующее: высшую рабочую плату (32 р. 63 к.) получила мастерица, шьющая платья и всѣ другія верхнія вещи женскаго туалета. Эта мастерица знаетъ свое дѣло вполнѣ; она вмѣстѣ съ тѣмъ и отличная закройщица. Заработки отъ 15 до 25 р. въ мѣсяцъ приходятся на долю мастерицъ, умѣющихъ шить на машинѣ. Мастерицы же, знающія только ручную работу, зарабатываютъ отъ 10 до 15 р., не болѣе. Причину такихъ незначительныхъ заработковъ этимъ послѣднимъ классомъ мастерицъ отчетъ находитъ въ слѣдующихъ обстоятельствахъ: 1) ручная работа слишкомъ кропотлива и требуетъ большаго навыка и, не смотря на это, оплачивается довольно дешево; 2) всѣ мастерицы, работающія бѣлье, слишкомъ спеціализируютъ свой трудъ. Такъ, иная работаетъ только одно мужское бѣлье, другія -- только одно женское; а есть и дикія мастерицы, которыя постоянно дѣлаютъ однѣ только складочки на груди къ рубашкамъ. Конечно, въ своей спеціальности каждая мастерица достигаетъ возможной степени совершенства; но вмѣстѣ съ тѣмъ, это обстоятельство лишаетъ такихъ мастерицъ возможности имѣть постоянную работу, и магазинъ пріобрѣтаетъ въ нихъ хорошихъ исполнительницъ работы только въ техническомъ отношеніи, а не разумныхъ мастерицъ, которымъ можно бы было поручить всякую работу въ сферѣ извѣстнаго ремесла.

Наконецъ, изъ вышеприведенныхъ цифръ заработковъ видно, что большинство мастерицъ заработываетъ только отъ 5 до 10 рублей. Такія мастерицы, по словамъ отчета, даже не спеціализируютъ своего труда; онѣ работаютъ все, но не такъ хорошо, чтобы имъ можно было поручать тонкія работы, и потому ограничиваются шитьемъ простаго бѣлья. Для такихъ мастерицъ заработокъ выше 10 р. въ мѣсяцъ быть неможетъ. Вообще практика "магазина женскихъ издѣлій" показала, что хотя требованій на работу и слишкомъ много, но умѣющихъ хорошо работать, изъ 1000 мастерицъ, можно выбрать только 60, а изъ этого числа знающихъ свое ремесло вполнѣ не наберется и 10 мастерицъ. Слѣдовательно, причина незначительныхъ заработковъ женщины, поставленной въ необходимость добывать себѣ средства шитьемъ, лежитъ, но мнѣнію составителей отчета, главнымъ образомъ въ неполномъ знаніи мастерицами своего ремесла. Имѣя въ виду этотъ важный недостатокъ въ лицахъ, ищущихъ работы, распорядители магазина имѣютъ въ виду основать ври немъ нѣчто въ родѣ шк "лы, въ которой мастерицы могли бы не только вполнѣ усвоить себѣ знанія, необходимыя для хорошей работницы, но и ознакомиться съ пользою устройства и съ веденіемъ дѣлъ такого учрежденія, какъ магазинъ женскихъ издѣлій; школу предполагается устроить только для приходящихъ и притомъ совершеннолѣтнихъ, которыя уже умѣютъ хорошо шить. Къ устройству такой школы распорядители магазина уже принимаютъ необходимыя мѣры.

Читатель, ознакомившійся съ приведенными нами выше цифрами о положеніи мастерицы, получающей работу въ модныхъ магазиновъ, и тѣми результатами, которые достигнуты "магазиномъ женскихъ издѣлій" въ короткое время его существованія, согласится, конечно, съ нами въ томъ, что нужно быть слишкомъ счастливымъ и постоянно сытымъ человѣкомъ, ни разу не испытавшимъ нужды, или слишкомъ упорнымъ скептикомъ, чтобъ приписывать устройство такихъ заведеній, какъ "магазинъ женскихъ издѣліи", пустой модѣ или считать "женскій вопросъ" случайной

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ.

Нѣчто о призракахъ современной земской дѣятельности, по поводу "Сборника правительственныхъ распоряженій по дѣламъ земства".-- Отсутствіе гласныхъ въ собраніяхъ, сословныя столкновенія, кражи земскихъ суммъ и доносы.-- Причины такого положенія дѣлъ.-- Подводный камень нашихъ представительныхъ учрежденій.-- Есть ли надежда на лучшее.-- Комиссія для изслѣдованія крестьянскаго хозяйства и надежды, возлагаемыя на нее "крѣпостниками".-- Нѣчто о г. Танѣевѣ, какъ объ адвокатѣ.-- Принципъ "защищать всякое дѣло", господствующій въ средѣ нашихъ присяжныхъ повѣренныхъ.-- Характеръ гражданскаго процесса, поддерживающій этотъ принципъ.-- Значеніе того же принципа въ дѣлахъ уголовныхъ.-- Направленіе современныхъ статистическихъ работъ въ Россіи.-- "Архивъ судебной медицины и общественной гигіены" съ точки зрѣніе практической статистики.-- Самоубійства въ Петербургѣ и статья г. Гюбнера.-- Недостатка его статистическихъ пріемовъ.-- Самоубійства въ простомъ классѣ жителей.-- Петербургская почва, какъ одно изъ сильныхъ вліяній въ этомъ отношеніи.-- Самоубійства въ средѣ учащихся.-- Матеріальная обстановка студентовъ медико-хирургической академіи.-- Нѣчто о современныхъ проектахъ, какъ слѣдствіяхъ нашей юности.-- Проактъ общества для распространеніи въ народѣ журналовъ.-- Проектъ литературно-издательскаго кооперативнаго общества.

Наши читали замѣтили, конечно, что мы чрезвычайно рѣдко касаемся въ своихъ "Обозрѣніяхъ" такъ называемыхъ "земскихъ вопросовъ". Повидимому, это съ нашей стороны довольно важное "упущеніе", потому что, говоря объ общественной жизни Россіи, прежде всего бы, кажется, слѣдовало говорить о дѣятельности земства.

Но мы имѣемъ нѣкоторое основаніе думать, что читатели не только не въ претензіи на насъ за такое "упущеніе", а напротивъ, очень довольны, что мы избавляемъ ихъ отъ разсужденій по земскимъ дѣламъ. Мы убѣждены, что наши читатели нисколько не интересуются земскими дѣлами; а если это справедливо, то, конечно, читатели должны благодарить насъ за то, что мы, оставляя въ сторонѣ земскія дѣла, занимаемся вопросами болѣе живыми и болѣе интересными.

Но справедливо ли, что наше общество перестало интересоваться земствомъ? Мы думаемъ, что справедливо -- и прежде всего потому, что сами избиратели, сами гласные перестали имъ интересоваться. Стану ли я съ удовольствіемъ смотрѣть на какую нибудь пьесу, если вижу, что актеры исполняютъ свои роли только для виду, думая въ это время единственно о томъ, какъ бы поскорѣе убраться домой? Конечно, я первый уйду изъ театра. Между тѣмъ наши гласные именно похожи на тѣхъ актеровъ, которые не только участвуютъ въ пьесѣ не по своей волѣ, но даже не скрываютъ этого, а прямо говорятъ, что вамъ, дескать, "все это до смерти надоѣло".

Въ виду такого равнодушія гласныхъ къ своей дѣятельности -- чему мы представимъ несомнѣнныя доказательства -- а также въ виду справедливо предполагаемаго нами равнодушія всего общества въ земскимъ дѣламъ, мы поступили бы гораздо лучше, еслибъ продолжали свое молчаніе относительно всего, что только касается земства. Но одно обстоятельство заставляетъ насъ сдѣлать исключеніе изъ общаго нашего правила и удѣлить на этотъ разъ нѣсколько страничекъ если не "земскимъ дѣламъ", то вообще "земскому вопросу".

"На-дняхъ изданъ "Сборникъ всѣхъ узаконеній и распоряженій правительства по земскимъ учрежденіямъ" съ 1 января 1864 года по настоящее время. Въ этотъ сборникъ вошли какъ собственно узаконенія, состоявшіяся въ законодательномъ порядкѣ, такъ и циркуляры министра внутреннихъ дѣлъ. Словомъ, Сборникъ представляетъ исторію правительственныхъ мѣръ, изложенныхъ въ хронологической послѣдовательности, за все время существованія земскихъ учрежденій. Этотъ-то Сборникъ и навелъ насъ на мысль сказать нѣсколько словъ о современномъ характерѣ нашей земской дѣятельности.

Изъ числа всѣхъ правительственныхъ мѣръ по отношенію къ земству, наиболѣе важными должно считать слѣдующія:

1) Законъ 30 мая 1866 года, которымъ запрещалось вносить въ смѣты земскихъ повинностей расходы въ пользу земскихъ гласныхъ, и постановлялось, что еслибы какія либо общества нашли нужнымъ назначать избраннымъ отъ нихъ гласнымъ какое либо содержаніе, то оно должно быть относимо насчетъ того общества, которое желаетъ вознаградить своихъ гласныхъ.

2) Законъ 21 ноября 1866 года, которымъ земство лишалось права облагать торговыя и промышленныя заведенія выше извѣстной нормы, установленной въ законодательномъ порядкѣ.

3) Законъ 18 іюня 1867 года, объ увеличеніи правъ предсѣдателей земскихъ собраній, о постановленіяхъ собраній, признаваемыхъ недѣйствительными и объ отвѣтственности за нарушеніе правилъ въ собраніяхъ. Этимъ закономъ увеличивалась отвѣтственность предсѣдателей, а потому и расширялись ихъ права.

4) Законъ того же числа и года о порядкѣ печатанія земскихъ отчетовъ и протоколовъ. Этимъ закономъ постановлялось, что отчеты о засѣданіяхъ, пренія и рѣчи могутъ быть печатаемы не иначе, какъ съ разрѣшенія губернаторовъ.

Эти четыре закона имѣютъ дѣйствительно огромное значеніе для земства, и журналистика въ свое время довольно много занималась обсужденіемъ ихъ вліянія на дѣятельность земскихъ собраній. Но какъ бы велико ни было это вліяніе, все-таки оставалось несомнѣннымъ то, что эти четыре закона не имѣли въ виду совершенно парализовать дѣятельность земства и довести до того плачевнаго состоянія, въ какомъ мы видимъ его въ настоящее время. Еслибы земскія собранія оказались не нужными или вредными, то правительство, конечно, совершенно бы ихъ уничтожило.

Между тѣмъ мы видимъ, что земскихъ собраній, несмотря на отсутствіе уничтожающаго ихъ закона, какъ бы вовсе не существуетъ. Газеты и журналы совершенно перестали ими заниматься, публика относится къ нимъ вполнѣ безразлично, да и сами гласные нисколько не интересуются земскимъ дѣломъ. Въ какомъ именно положеніи находится теперь наше земство -- не знаютъ ни печать, ни общество, ни, вѣроятно, сами гласные. Если же въ печати и являются изрѣдка какія либо извѣстія, то большею частію невеселаго свойства, показывающія, что если наши "земскія силы" еще не исчезли, то замѣтно разлагаются. Мы не думаемъ, чтобы эти извѣстія имѣли общій характеръ, однакоже и исключительными ихъ назвать невозможно.

Изъ всѣхъ этого рода извѣстій, бросавшихся намъ въ глаза, мы остановимся преимущественно на слѣдующихъ:

Во первыхъ. Не разъ намъ случалось читать, что земскія собранія, и особенно экстренныя, вызванныя разными вопросами, требовавшими немедленнаго разрѣшенія, не могли состояться потому, что на нихъ не являлось законнаго числа гласныхъ или избирателей. Такъ, напримѣръ, однажды въ Новгородѣ было назначено собраніе избирателей для выбора гласныхъ на предстоявшее трехлѣтіе. Но вмѣсто 200 избирателей, явилось только 19 человѣкъ. А такъ какъ по закону требовалось присутствіе по крайней мѣрѣ 50 человѣкъ, то всѣ явившіеся девятнадцать избирателей и поступили безъ выбора въ гласные -- конечно, можетъ быть даже противъ всякаго своего желанія. Точно также въ Калугѣ было недавно назначено чрезвычайное губернское собраніе для разсмотрѣнія докладовъ управы "по нетерпящимъ отлагательства предметамъ". Съѣхалось двадцать человѣкъ, потолковали между собою и порѣшили собраться на завтра. Но вмѣсто назначеннаго собранія, былъ составленъ протоколъ, изъ котораго оказалось, что собраніе, "по недостаточному числу пребывшихъ губернскихъ гласныхъ", состояться не можетъ. Такимъ же точно протоколомъ окончилось назначенное собраніе въ Херсонѣ, гдѣ 17 гласныхъ, два дня напрасно прождавъ своихъ товарищей, должны были разъѣхаться по домамъ. До той же причинѣ не могло состояться и Черниговское земское собраніе, хотя цѣль этого собранія была, по словамъ корреспондента, "столь важна, предметъ, подлежавшій обсужденію, столь неотложный, что трудно было представить себѣ, какимъ образомъ прибывшіе гласные выпутаются изъ положенія, въ которомъ очутились". И такъ, это явленіе мы можемъ считать довольно общимъ -- а изъ него никакъ не слѣдуетъ, чтобы наши земскія дѣла процвѣтали.

Во вторыхъ. По другимъ газетнымъ извѣстіямъ оказывается, что земство устремило свое вниманіе на такіе предметы, которые хотя сами по себѣ, можетъ быть, и заслуживаютъ вниманія, но ужъ къ дѣятельности земства врядъ ли имѣютъ какое нибудь отношеніе. Лучшимъ примѣромъ въ этомъ случаѣ можетъ служить казанское губернское собраніе, которое занимается такими, напримѣръ, вопросами,-- какъ перенесеніе памятника Державина съ университетскаго двора на театральную площадь. Можетъ быть и правда, что этотъ памятникъ, "находясь во дворѣ, окруженномъ зданіями, мало доступенъ публикѣ, не можетъ способствовать ни украшенію города, ни поддержанію въ обществѣ воспоминаній о литературныхъ трудахъ покойнаго поэта, и возбуждаетъ невольное сожалѣніе о денежныхъ пожертвованіяхъ и трудахъ, понесенныхъ безъ особенной пользы для дѣла", но тѣмъ не менѣе, забота земства о подобнаго рода вопросахъ не можетъ свидѣтельствовать о томъ, чтобы земскія собранія серьезно относилась въ своей дѣятельности.

Въ третьихъ. Еще по нѣкоторымъ извѣстіямъ можно судить, что между различными сословіями, составляющими земство, далеко не существуетъ того согласія, единственно при которомъ возможно правильное теченіе дѣлъ. Это разногласіе замѣчалось въ нашихъ собраніяхъ давно уже, но сперва главной его причиной было дворянское сословіе; теперь же, когда это сословіе сдѣлаюсь господствующимъ въ земскихъ собраніяхъ, разногласіе идетъ со стороны купечества и сельскаго населенія. Напримѣръ, въ послѣднее время земство стало принимать на себя извѣстныя" обязательства по постройкѣ желѣзныхъ дорогъ. Мы полагали, судя до нѣкоторымъ фактамъ, что подобныя обязательства обусловлены общимъ согласіемъ всѣхъ сословій, и думали, что желѣзно-дорожное дѣло можетъ сдѣлаться тѣмъ связующимъ цементомъ, отсутствіемъ котораго такъ замѣтно страдаетъ наше земство. Но оказывается, что крестьяне вовсе не участвуютъ въ этого рода обязательствахъ и даже протестуютъ противъ нихъ. Такъ, когда калужское губернскоземское собраніе вошло въ переговоры съ какимъ-то предпринимателемъ но калужско-серпуховской желѣзной дорогѣ и гарантировало одинъ процентъ чистаго дохода, то все сельское населеніе Тарускаго уѣзда протестовало противъ этого распоряженія и подало мѣстному губернатору протестъ, подписанный двѣнадцатью волостными старшинами. Въ немъ крестьяне доказываютъ, что одинъ процентъ со стоимости постройки (24 милліона рублей) составитъ такую крупную сумму, которая превышаетъ всѣ сельскія средства и которую ужъ во всякомъ случаѣ полезнѣе бы было употребить "на развитіе народнаго ученья, на устройство лечебной части, на увеличеніе запасныхъ хлѣбныхъ магазиновъ, на устройство пожарнаго сельскаго обоза, на учрежденіе сельскихъ банковъ и т. п." При этомъ крестьяне находятъ дѣйствія губернскаго собранія "превышающими предѣлы его власти, а потому стѣсняющими ихъ общественное положеніе, такъ какъ подобныя распоряженія земства могутъ быть допущены лишь какъ добровольныя сдѣлки, но не какъ обязательныя". Ходятъ слухи (за недостаткомъ точныхъ извѣстій, преходится довольствоваться и слухами), что подобные же протесты составлялись и въ другихъ губерніяхъ, хотя не получали огласки. Что касается до неудовольствій со стороны купечества, то они отличаются гораздо меньшей основательностью, хотя все-таки вредятъ земству. Такъ, напримѣръ, петрозаводское купечество обвиняло мѣстное Земство даже въ томъ, что оно будто бы слишкомъ усердно заботится о народномъ продовольствіи. Въ этой заботѣ купечество видитъ опасную донкурренцію, "направленную единственно противъ его торговыхъ интересовъ". Если, разсуждаетъ купечество, земство станетъ продавать хотя бы и голодающему народу по уменьшенной цѣпѣ хлѣбъ, то это "подорветъ оптовую и розничную частную торговлю, заставитъ хлѣбопромышленниковъ остерегаться дѣлать закупку хлѣба въ обычныхъ размѣрахъ, изъ боязни, что они не только понесутъ убытки отъ пониженія земствомъ цѣнъ, но даже могутъ не распродать своихъ запасовъ и, слѣдовательно, затратить на эту торговлю капиталъ совершенно непроизводительно".

Наконецъ, въ четвертыхъ, намъ случалось довольно часто слышать, что представители земства, тамъ гдѣ они не совсѣмъ равнодушно относятся къ своему дѣлу, имѣютъ много враговъ въ разныхъ слояхъ общества и нерѣдко служатъ предметами доносовъ довольно опаснаго свойства, хотя часто и совершенно неосновательныхъ. Такому, напримѣръ, доносу подверглись члены одной земской управы со стороны протоіерея Б., которому показалось, будто члены управы не присутствовали въ соборѣ въ одинъ изъ высокоторжественныхъ дней, хотя это обвиненіе и не было ни на чемъ основано. Протоіерей Б. прямо обвинялъ всю земскую управу въ явномъ неуваженіи къ закону, и неуваженіи къ Государю Императору" и представилъ это обвиненіе по начальству.

При такомъ общемъ состояніе земства, при равнодушіи къ нему со стороны гласныхъ и всего общества, одно только намъ казалось страннымъ: какимъ образомъ могло случиться, что до сихъ поръ ничего не слышно о растратахъ земскихъ капиталовъ и прочихъ злоупотребленіяхъ, всегда неизбѣжныхъ тамъ, гдѣ крупныя денежныя операціи совершаются безъ всякаго общественнаго контроля. Но наконецъ и такія извѣстія начинаютъ являться. Именно, изъ новгородской губерніи сообщаютъ, что въ уѣздномъ городѣ Ѣоровичахъ давно уже ходили неблагопріятныя слухи относительно мѣстнаго земства и что недавно эти слухи совершенно оправдались. Послѣднее боровичское собраніе получило отъ губернской земской управы бумагу, въ которой говорится, что отчетъ предсѣдателя боровичской уѣздной управы Представляетъ недостатокъ на девять тысячъ рублей въ суммахъ, полученныхъ за продажу хлѣба для голодавшихъ крестьянъ. Кромѣ того, губернская управа нашла въ отчетѣ боровичской управы совершенно "невѣроятные факты". Съ другой стороны, начальникъ губерніи также представилъ земскому собранію, что "не смотря на большія суммы, которыя показаны истраченными на ремонтировку дорогъ", эти дороги находятся въ самомъ плачевномъ состояніи. Уѣздное земство, вслѣдствіе приведенныхъ заявленій, должно было нарядить комиссію -- для производства формальнаго слѣдствія надъ членами боровичской управы.

Таково современное состояніе нашего земства по тѣмъ извѣстіямъ, которыя появляются въ газетахъ. Мы, конечно, не имѣемъ достаточно данныхъ для того, чтобы придавать этимъ извѣстіямъ общій характеръ; по крайней мѣрѣ періодическая печать изобилуетъ именно такого рода извѣстіями, и именно они, а не другія бросаются въ глаза всякому читателю.

Не подлежитъ никакому сомнѣнію, что дѣятельность земства стала проявляться болѣе отрицательнымъ, чѣмъ. положительнымъ образомъ вслѣдствіе того равнодушія со стороны общества и самихъ главныхъ, о которомъ мы говорили выше. Но откуда же пошло это равнодушіе? Слѣдуетъ ли причину его искать во вліяніи перечисленныхъ выше законовъ, или просто въ характерѣ русскаго человѣка,-привыкшаго дѣлать что бы то ни было только въ силу начальническихъ приказаній и увлекающагося только новинкою. или же. наконецъ, существуютъ еще какія нибудь причины, породившія такое общее равнодушіе?

Что тотъ или другой законъ можетъ оказывать то или другое вліяніе въ средѣ, гдѣ онъ примѣняется -- это, конечно, не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію. Но мы здѣсь не станемъ разсматривать, какое вліяніе на дѣятельность земства имѣли тѣ четыре крупныхъ закона, которые мы перечислили выше, такъ какъ въ настоящемъ случаѣ это не имѣетъ для насъ особеннаго значенія. Какъ бы хорошо или дурно ни было это вліяніе -- сущность дѣла все-таки измѣнилась бы весьма мало. Въ самомъ дѣлѣ, еслибъ не существовалъ законъ 21 ноября Ï866 года, то-есть, еслибъ земство не было лишено права облагать промышленныя и торговыя заведенія выше извѣстнаго предѣла, то все-таки оно не могло бы предотвратить того плачевнаго положенія дѣлъ, котораго мы теперь свидѣтели. Правда, доходы земства могли бы увеличиться нѣсколькими десятками тысячъ, но это не произвело бы значительнаго измѣненія въ финансовыхъ средствахъ земства. Точно также еслибъ земство сохранило за собою право, уничтоженное закономъ 30 мая 1866 года, выдавать деньги изъ земскихъ суммъ тѣмъ гласнымъ, которые не имѣютъ средствъ ѣздить изъ деревень въ уѣздный или губернскій городъ и жить тамъ но нѣскольку дней, то пользуясь этимъ правомъ, земство могло бы достигнуть нѣкотораго чисто-внѣшняго оживленія въ своей дѣятельности, именно того, чтобъ въ земскихъ собраніяхъ присутствовали гласные-крестьяне, которые теперь мирно сидятъ по домамъ. Но это внѣшнее оживленіе также имѣло бы самое незначительное вліяніе на сущность дѣла. Наконецъ, еслибъ извѣстія о дѣятельности земства могли свободно появляться въ печати, не требуя предварительнаго разсмотрѣнія и одобренія со стороны начальниковъ губерній, какъ требуетъ законъ 13 іюня 1867 Года, то несомнѣнно, что печать гораздо больше чѣмъ теперь занималась бы земскими дѣлами, принося, такимъ образомъ, не мало пользы земскому дѣлу. Но и это право свободнаго обсужденія не спасло бы земство отъ современной бездѣятельности и разстройства. Конечно, всѣ эти три нрава въ совокупности могли бы способствовать большему уясненію вопроса, но все-таки далеко не въ нихъ заключается возможность обновленія и возрожденія нашего земства.

Въ чемъ же коренная, главная причина современнаго состоянія земской дѣятельности? Разрѣшивъ этотъ вопросъ, мы вмѣстѣ съ тѣмъ разрѣшимъ и другой: когда именно земское дѣло выйдетъ изъ настоящаго мертваго покоя и пріобрѣтетъ важное значеніе бъ нашей общественной жизни.

Для удовлетворительнаго уясненія себѣ этого во роса стоитъ только припомнить, чѣмъ именно интересовали насъ всѣхъ земскія собранія въ первый годъ ихъ дѣятельности? Они интересовали насъ по стольку, по скольку касались вопросовъ, имѣвшихъ общее значеніе, какъ-то. народныхъ школъ, учительскихъ семинарій, уничтоженія нищенства, уменьшенія пьянства, улучшенія общаго экономическаго состоянія губерній. Насъ интересовали эти вопросы не потому, какъ именно они разработывались въ примѣненіи въ потребностямъ той или другой мѣстности, насъ занимали главнымъ образомъ не мѣстные интересы каждой губерніи -- насъ интересовала совсѣмъ другая сторона дѣла. Мы всѣ знали, что еще задолго до образованія земскихъ учрежденій, въ литературѣ всесторонне разработывались многіе изъ тѣхъ самыхъ вопросовъ, которые должно было обсуждать земство. До открытія его, всѣ эти вопросы не имѣли почти никакого практическаго интереса, потому что ихъ некому и некуда было примѣнять. Но какъ только открылись земскія собранія -- намъ вдругъ показалось, что обществу, въ лицѣ гласныхъ, предоставлено широкое право примѣнять на практикѣ все то, о чекъ толковала періодическая печать. И вотъ мы съ величайшимъ интересомъ стали слѣдить за протоколами земскихъ собраній, за мнѣніями гласныхъ, стали замѣчать, какихъ взглядовъ по тому или другому вопросу придерживается то или другое земское собраніе, тотъ или другой гласный. Мы стали смотрѣть на нихъ не какъ на практическихъ дѣятелей въ сферѣ чисто-хозяйственной, но какъ на ораторовъ, призванныхъ выражать свои мнѣнія по поводу различныхъ соціальныхъ вопросовъ.

Нужно замѣтить, что сами земскія учрежденія точно также смотрѣли на свою дѣятельность, какъ и публика. Они, при самомъ своемъ открытіи, сразу начало съ разсужденій о школахъ, учительскихъ семинаріяхъ, пьянствѣ, нищенствѣ и т. п. Кто изъ нашихъ читателей слѣдилъ за дѣятельностью первыхъ земскихъ собраній, тотъ помнитъ, конечно, что ихъ протоколы наполнялись философскими разсужденіями и теоретическими соображеніями о томъ, напримѣръ, въ какой мѣрѣ полезно для народа обязательное обученіе грамотѣ, насколько способна женщина быть народной учительницей, отъ какихъ причинъ зависитъ развитіе въ народѣ пьянства и нищенства въ. п. Для разрѣшенія этихъ вопросовъ устраивались цѣлыя спеціальныя комиссіи, которыя составляли обширныя записки въ формѣ научно-практическихъ изслѣдованій и докладывали ихъ земскимъ собраніямъ. Интересно бы было собрать теперь всѣ эти доклады, потому что хотя въ нихъ оказывалось много вздору, но за то находились и чрезвычайно дѣльныя соображенія, подтверждаемыя большимъ количествомъ фактовъ, собранныхъ гласными.

Но наконецъ, пора теоретическихъ обсужденій и докладовъ миновала, приходилось браться за дѣло и примѣнять на практикѣ, то, что было обработано въ теоріи. Тутъ-то, съ этого самаго момента, и начинается постепенное охлажденіе къ дѣламъ земства какъ публики, такъ и самихъ гласныхъ. Когда проэкты были готовы и одобрены, тогда вдругъ стало оказываться, что для примѣненія ихъ къ дѣлу не достаетъ денегъ. Въ нѣкоторыхъ губерніяхъ разныя народныя потребности, какъ-то: школы, больницы, продовольствіе, вообще медицинская часть находились въ такомъ плачевномъ состояніи, что для полнаго ихъ удовлетворенія потребовались громадные капиталы. А капиталовъ-то и неоказалось. Чтобъ какъ нибудь выйдти изъ безвыходнаго положенія, въ какомъ очутилось земство, нужно было или удовлетворять вполнѣ одной какой нибудь потребности, оставляя другія безъ вниманія, или разложить наличныя средства равномѣрно на всѣ народныя нужды, чтобы удовлетворять каждой изъ нихъ хотя понемногу. Послѣдній выходъ представлялся наиболѣе разумнымъ, его-то и избрало большинство земскихъ собраній. Такимъ образомъ нельзя сказать, чтобы наличныя народныя нужды оставлены были со стороны земства совершенно безъ вниманія, но вмѣстѣ съ тѣмъ и нельзя сказать, чтобы которая нибудь изъ нихъ была удовлетворена вполнѣ. И вотъ продолжительная лихорадочная дѣятельность земства окончилась очень скудными практическими результатами, что естественно и повлекло за собой полное охлажденіе къ дѣлу.

Такимъ образомъ, главную и существенную причину современнаго состоянія земской дѣятельности слѣдуетъ искать въ недостаткѣ средствъ, находящихся въ распоряженіи земства, отчего оно не въ силахъ выполнять тѣхъ обязанностей, которыя возложены на него закономъ. Другими словами, земство горькимъ опытомъ пришло къ убѣжденію, что ему прежде всего слѣдовало начать исключительно съ экономическихъ, а не съ какихъ нибудь другихъ. Впрочемъ, нельзя сказать, чтобы это убѣжденіе было всеобщимъ. Многія земскія собранія до сихъ поръ не понимаютъ истинныхъ причинъ своего безсилія и если жалуются на безденежье, то какъ-то мимоходомъ, видя въ немъ далеко не главную причину своихъ бѣдъ. Иные оказываются настолько упорными, что не признаютъ этой причины даже тогда, когда на нее прямо указываютъ болѣе проницательные гласные. А между тѣмъ нельзя сказать, чтобы подобныхъ указаній было недостаточно. Ихъ мы можемъ найти какъ въ газетныхъ корреспонденціяхъ, такъ и въ категорическихъ заявленіяхъ со стороны самихъ гласныхъ. Напри мѣръ, въ петербургскомъ земскомъ собраніи, бывшемъ въ іюнѣ мѣсяцѣ, этотъ вопросъ былъ заявленъ очень рѣзко со стороны князя Трубецкаго. Выслушавъ нѣсколько предложеній, касавшихся народнаго продовольствія, кн. Трубецкой обратился къ собранію съ такими словами: "заявленій, сказалъ онъ, сдѣлано много и испрашиваются довольно большія суммы; но имѣемъ ли мы достаточно средствъ? не будетъ ли напрасной тратой денегъ и времени заниматься вопросомъ о народномъ продовольствіи съ грошами?" Другой гласный, г. Платоновъ, еще болѣе рѣзко заговорилъ о томъ же предметѣ. "Я опасаюсь, сказалъ онъ, что наши средства окажутся несоразмѣрными съ нашими обязанностями. На насъ налагаются обязательныя повинности; кромѣ того, мы сами предпринимаемъ различные расходы, даемъ жалованье управамъ, но, быть можетъ, платить будетъ не изъ чего. Чтобы знать, чѣмъ мы располагаема, и соразмѣрять наши расходы со средствами, намъ нужно разрѣшить вопросъ о томъ, могутъ ли источники земскаго налога выносить всѣ лежащіе на нихъ сборы. Я предполагаю, что они не могутъ выносить платежей, обусловленныхъ нашими помадными смѣтами, размѣръ которыхъ все. увеличивается". Въ виду этого, г. Платоновъ предлагалъ "поручить губернской управѣ, чтобы она, по сношенію съ управами уѣздными, представила, на основаніи собранныхъ данныхъ, соображенія о томъ, соотвѣтствуютъ ли платежныя средства населенія петербургской губерніи лежащимъ на немъ расходамъ". Но предложеніе г. Платонова не было почему то принято петербургскимъ собраніемъ. Причины такого отказа понять довольно трудно. Вѣроятно онъ явился потому, что петербургскому земству не приходилось еще испытать на практикѣ недостатка денегъ, а можетъ быть оно просто желало отдалить отъ себя то печальное зрѣлище, которое представилось бы ему вслѣдствіе принятія и исполненія того, что предлагалъ г. Платоновъ.

Незачѣмъ, конечно, прибавлять, что предложеніе г. Платонова имѣло въ виду, главнымъ образомъ, крестьянское сословіе, потому что именно его-то денежныя средства и оказываютъ самое сильное вліяніе на хозяйство всей губерніи, такъ какъ крестьянство есть главный плательщикъ всякихъ повинностей. Съ другой стороны, множество фактовъ доказываютъ, что хозяйство крестьянъ находится въ крайне плачевномъ состояніи и что почти вездѣ въ деревняхъ расходы значительно превышаютъ доходъ. При такомъ положеніи дѣла, члены земскихъ собраній не могли не почувствовать полнаго охлажденія къ своей дѣятельности, какъ только догадались, что безъ денегъ сдѣлать ничего не возможно, а денегъ взять не откуда. Могутъ сказать, отчего же они, вмѣсто того чтобы сидѣть сложа руки, не стали "изыскивать средствъ" для увеличенія источниковъ земскихъ доходовъ? Но въ этомъ упрекнуть наши земскія собранія невозможно; многія изъ нихъ дѣлали все, что могли: придумывали разные косвенные сборы, устраивали напримѣръ земскія охоты, заводили между крестьянами разныя взаимно-вспомогательныя кассы, но, конечно, всѣми подобными полумѣрами никакъ не могли помочь дѣлу. А послѣ такихъ попытокъ имъ больше ничего не оставалось, какъ сложить руки и спокойно разъѣхаться по домамъ, такъ какъ улучшеніе современныхъ экономическихъ порядковъ находилось не въ ихъ власти, и они тутъ не могли сдѣлать ровно ничего.

Вотъ, по нашему мнѣнію, одна изъ главнѣйшихъ причинъ, почему гласные, а за ними и публика, почувствовали охлажденіе къ земскому дѣлу, повлекшее за собою разногласія въ средѣ земства и тѣ злоупотребленія, о которыхъ мы упоминали выше.

Долго ли будетъ продолжаться подобное положеніе дѣла? На этотъ вопросъ мы, конечно, не можемъ отвѣчать опредѣленно; говоря же вообще -- до тѣхъ поръ, пока не произойдетъ какой нибудь существенной перемѣны въ нашихъ экономическихъ отношеніяхъ. Когда именно произойдетъ эта перемѣна, мы не знаемъ. Но для насъ важно уже и то, что народно-экономическій вопросъ, повидимому, обратилъ на себя вниманіе правительства и, слѣдовательно, включенъ въ число вопросовъ "крупныхъ". Это мы заключаемъ изъ того, что министерство внутреннихъ дѣлъ, какъ сообщаютъ газеты, составило особую комиссію для изслѣдованія истиннаго положенія крестьянскаго хозяйства. Вѣроятно, результаты, добытые комиссіей, послужатъ основаніемъ для какихъ нибудь дальнѣйшихъ мѣропріятій въ экономическомъ направленіи. Можно, конечно, быть заранѣе увѣреннымъ, что комиссія, изъ кого бы она ни была составлена, и при какихъ бы условіяхъ ни собирала нужныя ей свѣденія, не прельстится современнымъ состояніемъ крестьянскаго хозяйства и только подтвердитъ то, что давно уже говорилось по этому поводу въ газетахъ.

Мы не можемъ здѣсь не замѣтить кстати, что больше всего надеждъ на упомянутую комиссію возлагаютъ противники крестьянской реформы, утверждающіе, что положеніе крестьянъ значительно ухудшилось вслѣдствіе освобожденія ихъ изъ крѣпостной зависимости. Эта партія убѣждена, что свѣденія, которыя соберетъ комиссія, будутъ служитъ лучшимъ доказательствомъ вреда крестьянской реформы.

Чтобы понять смыслъ этихъ надеждъ, надо вспомнить, что въ русской журналистикѣ съ довольно давняго времени ведется борьба между двумя, если такъ можно выразиться, партіями: "крѣпостниками", какъ ихъ обыкновенно называютъ, и сторонниками новыхъ порядковъ. Предметомъ борьбы былъ вопросъ, ухудшается или улучшается экономическій бытъ крестьянина послѣ уничтоженія крѣпостнаго права. "Крѣпостники", заручаясь множествомъ фактовъ, доказывали и доказываютъ, что крестьяне теперь бѣдствуютъ гораздо больше, чѣмъ при помѣщикахъ; сторонники же новаго порядка рѣзко стали отрицать эти факта и доказывать, что напротивъ, бытъ крестьянъ значительно улучшается. Этотъ неловкій и невѣрный пріемъ, употребленный сторонниками новаго порядка для защиты крестьянской реформы, сразу поставилъ ихъ въ весьма невыгодное положеніе. Всѣ видѣли, что факты въ этой борьбѣ совершенно на сторонѣ "крѣпостниковъ", факты же, представляемые защитниками новаго порядка, имѣютъ характеръ исключительный, случайный. Скоро. противники крѣпостниковъ очутились совершенно между двухъ огней: въ виду большаго числа фактовъ, доказывающихъ несомнѣнное разстройство крестьянскихъ хозяйствъ, имъ неловко было отстаивать свое прежнее мнѣніе, а призвать справедливость этихъ фактовъ -- значило какъ будто бы стать на сторону крѣпостниковъ и поразить себя собственными своими руками. Въ виду этой-то борьбы "крѣпостники" и возлагаютъ свои надежды на упомянутую коммиссію, такъ какъ, по ихъ мнѣнію, она подтвердитъ справедливость того, о чемъ они твердили постоянно.

Мы, съ своей стороны, вполнѣ признаемъ справедливость фактовъ изъ крестьянскаго быта, представляемыхъ крѣпостниками: мы, также какъ они, убѣждены, что комиссія министерства внутреннихъ дѣлъ подтвердитъ справедливость этихъ фактовъ. Но отсюда вовсе не слѣдуетъ, чтобы мы, подобно "крѣпостникамъ", объясняли разстройство крестьянскихъ хозяйствъ уничтоженіемъ крѣпостнаго права. Причина здѣсь такъ проста и очевидна, что ее не могли бы не замѣтить литературные противники "крѣпостниковъ", еслибы только они, по отвергая несомнѣнныхъ фактовъ, подумали хорошенько, отчего происходитъ обѣдненіе крестьянъ. Тогда сторонники новаго порядка прежде всего остановились бы на томъ обстоятельствѣ, что крестьяне, выйдя изъ крѣпостной зависимости, не скопили себѣ никакихъ запасовъ. Они имѣли только корову, лошадь, избу -- и больше ничего. Долголѣтнее пребываніе ихъ въ крѣпостномъ состояніи, въ которомъ, по мнѣнію крѣпостниковъ, они пользовались всевозможными благами, не снабдило ихъ никакими запасами, называемыми капиталомъ, не дало имъ возможности сберечь ни одной копѣйки изъ того, что они наработывали въ теченіи всей своей трудовой жизни. Будучи по виду собственниками, наши крестьяне на самомъ дѣлѣ оказывались самыми несчастными пролетаріями. Въ такомъ положеніи застала ихъ крестьянская реформа. Откуда же вдругъ могли взяться у крестьянъ капиталы? И вотъ, ихъ хозяйства, сколоченныя кое-какъ, на живую руку, стали быстро клониться къ упадку подъ бременемъ повинностей, которыя, и особенно на первыхъ порахъ, не могли не показаться крестьянамъ слишкомъ тяжелыми. Виновата ли здѣсь крестьянская реформа? И основательна ли надежда крѣпостниковъ -- найти въ ожидаемыхъ результатахъ вышеупомянутой комиссіи, какъ бы ни были безотрадны ея выводы, подтвержденіе своей любимой мысли?

----

Десятаго сентября, въ петербургскомъ окружномъ судѣ (по гражданскому отдѣленію) производилось дѣло, послужившее поводомъ къ довольно рѣзкимъ нападкамъ со стороны печати на одного изъ присяжныхъ повѣренныхъ, именно г. Танѣева. Дѣло это -- искъ издателя Стелловскаго съ композитора Даргомыжскаго денегъ, полученныхъ послѣднимъ отъ дирекція театровъ за представленія его оперы "Русалка". Обстоятельства, сопровождавшія этотъ искъ, возбуждаютъ довольно интересны! вопросъ, никѣмъ еще, кажется, не только не разрѣшенный, но даже не затронутый. Вопросъ этотъ можно формулировать такъ: обязанъ ли адвокатъ въ гражданскихъ дѣлахъ принимать на себя защиту только такихъ исковъ, въ справедливости которыхъ онъ вполнѣ убѣжденъ, или же имѣетъ нравственное право принимать сторону всякаго, кто бы къ нему ни обратился и какъ бы ни было грязновато предлагаемое ему для защиты дѣло.

По этому вопросу существуютъ два взгляда. Одни говорятъ, что адвокатъ не только не долженъ, но даже не имѣетъ никакого права отказываться отъ веденія предлагаемаго ему дѣла, потому что нѣтъ такого процесса, о которомъ можно бы было сказать напередъ, въ чью сторону онъ окончится. Другіе, напротивъ, думаютъ. что порядочный адвокатъ, какъ и всякій порядочный человѣкъ, обязанъ защищать только то, что ему самому кажется справедливымъ, и что съ этой точки зрѣнія, всякое слово, сказанное защитникомъ на судѣ, должно вполнѣ согласоваться съ его основными убѣжденіями. Таковы два существующіе въ обществѣ взгляда на обязанности адвокатовъ. Но, повторяемъ, этотъ вопросъ, не смотря на всю его важность, еще не былъ затронутъ въ печати.

Сущность вышеупомянутаго пека Стелловскаго съ Даргомыжскаго заключается въ слѣдующемъ: въ 1858 году Даргомыжскій придалъ Стелловскому свою оперу "Русалка" съ правимъ издавать ее, перекладывать и аранжировать на всѣ голоса и инструменты. За это Стелловскій заплатилъ Даргомыжскому 1,100 рублей. Между тѣмъ опера "Русалка" продолжала идти на петербургскомъ и московскомъ театрахъ и поспектакльную плату за представленія получалъ самъ композиторъ, а не издатель. Такъ какъ въ теченіи десяти лѣтъ Даргомыжскій получилъ этой поспектакльной платы болѣе 5 тысячъ рублей, то Стелловскій, основываясь на контрактѣ, и сталъ взыскивать съ Даргомыжскаго всю эту сумму. Представителемъ Стелловскаго на судѣ явился присяжный повѣренный Танѣевъ.

Конечно, г. Танѣевъ, принимая сторону истца, не могъ не понимать крайней оригинальности этого иска. Если бы даже контрактъ, послужившій основаніемъ иска, и давалъ полное право разсчитывать на возможность выиграть дѣло, то все-таки далеко не всякій рѣшился бы явиться представителемъ въ этомъ дѣлѣ со стороны Стелловскаго въ силу другихъ соображеніи. Такъ, напримѣръ, было очевидно, что самъ Стелловскій не считалъ поспектакльную плату своею собственностью, потому что въ теченіи цѣлыхъ десяти лѣтъ не начиналъ по этому поводу иска съ Даргомыжскаго; далѣе, было также вполнѣ очевидно, что Стелловскій желаетъ получить слишкомъ ужъ громадные проценты на затраченный капиталъ, именно, на тысячу рублей пять тысячъ, въ теченіи десяти лѣтъ,-- не считая, кромѣ того, доходовъ, полученныхъ уже имъ съ проданныхъ за это время экземпляровъ "Русалки". Наконецъ, не мѣшало бы также взглянуть на положеніе г. Даргомыжскаго, получившаго пять тысячъ въ теченіи десяти лѣтъ и можетъ быть существовавшаго только на эти деньги, которые, въ случаѣ приговора суда, пришлось бы уплатить единовременно, да притомъ нежданно-негаданно.

Трудно предположить, чтобы г. Танѣевъ не понималъ того дѣла, которое взялся защищать: нѣтъ, онъ очень хорошо, понималъ неправоту защищаемой имъ стороны, но успокоивалъ себя той прискорбной истиной, что "пока не устроится новый общественный порядокъ, основанный на требованіяхъ человѣческой природы и разсудка, до тѣхъ поръ авторы могутъ быть жертвами всевозможныхъ "спекуляцій". Но неужели же отсюда вытекало нравственное право для г. Танѣева становиться на сторону эксплуататора и защищать его дѣло? Неужели онъ, убѣжденный, по его же собственнымъ словамъ, въ томъ "что идеи и истины должны быть достояніемъ всего человѣчества и что ери нормальномъ общественномъ устройствѣ не можетъ быть литературной и художественной собственности", могъ въ тоже время хладнокровно защищать худшее изъ всѣхъ правъ -- право эксплуатаціи? Очевидно, что онъ былъ убѣжденъ въ одномъ, а дѣлалъ совсѣмъ другое: высказывалъ антипатію къ дѣлу своего довѣрителя и въ тоже время защищалъ это дѣло, сочувствовалъ "нормальнымъ общественнымъ порядкамъ" и ратовалъ за порядокъ совершенно не нормальный. Давъ объяснить эту безконечную цѣпь самыхъ рѣзкихъ противорѣчій?

Если бы г. Танѣевъ не сдѣлалъ тѣхъ оговорокъ, которыя мы сейчасъ привели, то можно было бы думать, что онъ вполнѣ сочувствуетъ идеямъ и взглядамъ г. Стелловскаго. Тогда, конечно, и толковать бы не стоило; г. Танѣевъ былъ бы правъ во всѣхъ отношеніяхъ, защищая человѣка и дѣло, справедливость которыхъ въ данномъ случаѣ онъ вполнѣ признаетъ. Но въ виду сдѣланныхъ имъ оговорокъ, мы полагаемъ, что г. Танѣевъ явился защитникомъ такого дѣла, которому онъ въ глубинѣ своей души, вовсе не сочувствуетъ. Судя по этому факту, а также щ нѣкоторымъ другимъ, можно думать, что наши адвокаты усвоили себѣ принципъ -- защищать всѣ дѣла, какія только имъ предлагаютъ, не отказываться отъ самаго сомнительнаго иска и прибѣгать для выигрыша процесса ко всевозможнымъ средствамъ, какія только окажутся подъ рукой. Такъ именно и поступилъ г. Танѣевъ. Вполнѣ понимая неправоту иска г. Стелловскаго, онъ взялъ его подъ свою защиту, отыскалъ въ контрактѣ нѣсколько выраженій, къ которымъ можно было привязаться, заручился нѣсколькими крючками -- и конечно, отдалъ бы Даргомыжскаго въ полное распоряженіе Стелловскаго, еслибъ только судъ не отказалъ ему въ искѣ.

Хорошъ ли этотъ принципъ и похвально ли его придерживаться? Чтобъ рѣшить этотъ вопросъ, необходимо разсмотрѣть его въ примѣненіи отдѣльно какъ къ гражданскимъ, такъ и уголовнымъ дѣламъ, потому что въ томъ и другомъ случаѣ онъ, но нашему мнѣнію, разрѣшается совершенно различно.

Въ примѣненіи въ гражданскимъ дѣламъ, принципъ -- защищать всякій искъ, если только въ немъ есть какая нибудь законная прицѣпка, врядъ ли можетъ быть названъ полезнымъ по отношенію какъ въ самимъ адвокатамъ, такъ и къ публикѣ. Проводимый послѣдовательно, этотъ принципъ приведетъ къ такимъ выводамъ, которые врядъ ли кто нибудь одобритъ. Въ самомъ дѣлѣ, если я буду защищать очевидно несправедливые искъ, то есть, буду поступать противъ своего убѣжденія, то почему же мнѣ, вмѣстѣ съ тѣмъ, не употреблять и тѣхъ пріемовъ, которые я вообще считаю предосудительными? И дѣйствительно, въ вашей судебной практикѣ было нѣсколько случаевъ, доказывающихъ, что адвокаты не пренебрегаютъ иногда крайне неблаговидными средствами въ интересахъ своего кліента. Подобные случаи можно даже найти въ прошлогоднемъ отчетѣ совѣта петербургскихъ адвокатовъ, о которомъ было уже однажды сказано въ нашемъ журналѣ; а такихъ, которые не доходятъ и не могутъ доходить до свѣденія совѣта -- безчисленное множество. Проникшись принипомъ -- защищать во что бы то ни стало своего кліента, адвокатъ долженъ не останавливаться передъ самыми предосудительными средствами и смѣло пускать ихъ въ ходъ. Но поступая та"имъ образомъ постоянно, человѣкъ привыкаетъ, наконецъ, къ крайнему двоедушію, пріучается хладнокровно смотрѣть на всякую ложь и неправду, на всякое противорѣчіе между словомъ и дѣломъ, между убѣжденіемъ и дѣйствіемъ. Такимъ образомъ, этотъ принципъ производитъ глубоко деморализирующее вліяніе на тѣхъ, кто имъ руководствуется.

По отношенію къ публикѣ, этотъ принципъ оказывается по меньшей мѣрѣ невыгоднымъ. Какая громадная сумма такъ называемыхъ "судебныхъ издержекъ" оставалась бы въ карманахъ тяжущихся, еслибы адвокаты дѣлали нѣкоторое различіе между исками добросовѣстными и недобросовѣстными, то есть, между такими, которые основательны сами по себѣ, и такими, которые разсчитываютъ воспользоваться какимъ нибудь мелкимъ и чисто формальнымъ упущеніемъ съ противной стороны, какими нибудь недомолвками въ условіяхъ, контрактахъ, обязательствахъ и т. п. Во сколько разъ уменьшилось бы число дѣлъ во всѣхъ судебныхъ инстанціяхъ, а отсюда -- на сколько внимательнѣе относились бы судьи къ своему дѣлу, еслибы присяжные повѣренные отказывались содѣйствовать очевидно несправедливымъ поползновеніямъ истцовъ въ карманы отвѣтчиковъ и тѣмъ, конечно, уменьшали бы самое число исковъ.

Нужно замѣтить, что возможность начинать неосновательные по своей сущности иски обусловлена важными несовершенствами въ нашемъ гражданскомъ кодексѣ и характеромъ нашего гражданскаго процесса. Стоитъ взять любое гражданское дѣло и прослѣдить его производство въ окружномъ судѣ, судебной палатѣ я кассаціонномъ департаментѣ сената, чтобъ убѣдиться, какія противоположныя толкованія могутъ возникать относительно одного и того же закона. Въ нашей печати уже обращено довольно серьезное вниманіе щ, эти недостатки нашего гражданскаго кодекса (Спб. Вѣд. No 262). Они заключаются главнымъ образомъ въ отсутствіи строгой системы, частомъ повтореніи однѣхъ и тѣхъ же статей, а нерѣдко даже въ противорѣчіяхъ. Нѣкто г. Бабичевъ сосчиталъ, что въ нашемъ "Оводѣ" заключается болѣе пятнадцати тысячъ повтореній, и большинство ихъ выпало на долю именно гражданскихъ законовъ. Въ виду такихъ несовершенствъ нашего кодекса, присяжный повѣренный, принимая на себя защиту извѣстнаго дѣла, имѣетъ возможность думать не столько о томъ, въ какой степени это дѣло справедливо само по себѣ, сколько о томъ, находится ли въ немъ достаточное количество пунктовъ, къ которымъ можно бы было привязаться съ чисто формальной, казуистической стороны. Въ игомъ отношеніи ему служить важной поддержкой самый характеръ нашего гражданскаго процесса. "Судъ, разсуждаетъ адвокатъ, не обращаетъ вниманія на то, которая изъ двухъ спорящихъ сторонъ наиболѣе права сама по себѣ; онъ смотритъ только, которая изъ нихъ болѣе удовлетворяетъ внѣшнимъ требованіямъ закона; съ какой же стати буду я отказываться хотя бы отъ самаго несправедливаго иска, если только его есть возможность выиграть. И вотъ, вмѣсто того, чтобы парализовать недостатки нашихъ гражданскихъ законовъ, онъ самъ же первый ими пользуется, размножая кляузничество и сутяжничество. Подобный образъ дѣйствій былъ бы совершенно немыслимъ, еслибы наше гражданское судопроизводство имѣло иной характеръ. Теперь я, купивши, напримѣръ, домъ, и имѣя на это несомнѣнныя доказательства въ лицѣ большаго числа свидѣтелей, могу очень легко потерять его, если не по формѣ составлю нужные документы. Съ своей стороны и судъ, хотя бы былъ вполнѣ убѣжденъ въ справедливости этого факта, все таки можетъ отнять у меня этотъ домъ и передать его прежнему владѣльцу -- потому только, что купчая составлена не по формѣ. Изъ этого-то характера нашего гражданскаго процесса и возникаютъ тѣ безчисленные иски, которыми переполнены всѣ судебныя инстанціи; онъ-то и даетъ поводъ всевозможнымъ ходатаямъ, какъ присяжнымъ, такъ и не присяжнымъ, дѣйствовать противъ своего убѣжденія и порождать сутяжничество. Подобный образъ дѣйствій былъ бы, повторяемъ, не мыслимъ, еслибы нашъ гражданскій процессъ былъ построенъ на тѣхъ же началахъ, какъ и уголовный, то есть, еслибы судъ добивался раскрытія извѣстнаго факта, на обращая вниманія на то, обставленъ ли онъ всѣми законными формальностями или нѣтъ. Если я успѣлъ доказать, что такой-то домъ дѣйствительно мной купленъ, то значитъ онъ мой, независимо отъ того, какія именно доказательства мною представлены.

Впрочемъ, мы не имѣемъ ни малѣйшаго намѣренія входить въ обсужденіе подобныхъ вопросовъ, такъ какъ это было бы по меньшей мѣрѣ безполезно. Мы только упоминаемъ о существованіи тѣхъ внѣшнихъ обстоятельствъ, которыя способствуютъ усвоенію нашими адвокатами ложнаго и очень безнравственнаго принципа.. Не будь этихъ обстоятельствъ, столь соблазнительныхъ съ карманной точки зрѣнія, не было бы, конечно, и такихъ процессовъ, каковъ процессъ г. Стелловскаго, и такихъ адвокатовъ, какъ г. Танѣевъ съ братіею.

Но тотъ же самый принципъ, который мы порицаемѣ въ гражданскихъ дѣлахъ, получаетъ совсѣмъ иное значеніе въ дѣлахъ уголовныхъ. Здѣсь мы признаемъ полную его необходимость; здѣсь мы допускаемъ, что адвокатъ не только имѣетъ право, но даже обязанъ защищать всякое дѣло, какъ бы, повидимому, оно ни было грязно и какъ бы ни уличался подсудимый въ извѣстномъ преступленіи. Здѣсь обстановка совершенно измѣняется и роль адвоката получаетъ иной характеръ. Во первыхъ, каждый подсудимый есть лицо привлеченное въ суду, лицо, обвиняемое прокурорскою властью или частнымъ обвинителямъ. Всякое обвиненіе, откуда бы оно ни шло, со стороны ли частнаго лица, или со стороны власти, всегда имѣетъ односторонній характеръ, всегда упускаетъ изъ виду тѣ обстоятельства и факты, которые служатъ въ оправданію подсудимаго. А такъ какъ рѣшительно во всякомъ уголовномъ дѣлѣ можно отыскать такіе факты въ большемъ или меньшемъ количествѣ, то слѣдовательно защитникъ всякаго подсудимаго, обладая нѣкоторою сообразительностью, всегда найдетъ себѣ дѣло въ уголовномъ процессѣ. Мы уже не говоримъ о тѣхъ многочисленныхъ случаяхъ, когда человѣкъ подвергается суду безъ достаточныхъ основаній, по одному ничтожному подозрѣнію, и когда защитнику приходится совершенно отвергать самый тотъ фактъ, который приписывается подсудимому и который считается преступнымъ. Здѣсь роль защитника совершенно ясна и понятна для всякаго. Но если взять даже и такихъ подсудимыхъ, которые или сами сознались въ какомъ нибудь преступленіи, или уличаются въ немъ несомнѣнными доказательствами, то и здѣсь сообразительному защитнику всегда найдется дѣло. Съ каждымъ годомъ судебныя хроники всѣхъ странъ представляютъ все больше и больше доказательствъ того, что въ дѣйствіяхъ самыхъ такъ называемыхъ закоренѣлыхъ преступниковъ оказываются побужденія, совершенно независящія отъ ихъ воли, и потому если не вполнѣ, то значительно ихъ оправдывающія. Не было, нѣтъ и не будетъ ни одного такого преступленія, гдѣ бы не существовало подобнаго рода побужденій. Нужда, любовь, ненависть, честолюбіе, наконецъ общее психическое разстройство -- эти и имъ подобные двигатели оказываются въ каждомъ преступленіи. И роль защитника во всѣхъ уголовныхъ дѣлахъ получаетъ тѣмъ большее значеніе, что только на немъ лежать обязанность отыскать этихъ двигателей и выставить ихъ предъ присяжными въ надлежащемъ свѣтѣ. Часто сами по себѣ такіе двигатели совершенно незамѣтны, а еще чаще, вслѣдствіе господствующихъ предразсудковъ, недостаточныхъ наблюденій и т. п., имъ не придаютъ того значенія, какого они заслуживаютъ,-- и подсудимые несутъ совершенно незаслуженное наказаніе.

Ухо русскаго читателя давно уже прислушалось къ толкамъ о важности статистическихъ цифръ во всѣхъ отрасляхъ человѣческой дѣятельности. Увлеченіе статистикой, какому предавалось наше общество лѣтъ пять назадъ, явилось одновременно съ признаніемъ важности реальнаго принципа, который въ настоящее время получилъ у насъ полное право гражданства. Однакожъ нельзя сказать, чтобы статистическія изслѣдованія сдѣлались у насъ такъ многочисленны, какъ этого можно бы было ожидать, судя по недавнему сочувствію къ нимъ общества. Въ нашей литературѣ статистическій отдѣлъ едва ли не самый бѣдный и наполненъ почти исключительно трудами офиціальнаго характера. Чтобы убѣдиться въ этомъ, стоитъ только взятъ глазуновскій каталогъ, самый полный изъ всѣхъ новѣйшихъ русскихъ каталоговъ. Здѣсь, въ отдѣлѣ статистики, мы найдемъ только сто-сорокъ названій книгъ, изъ которыхъ однѣ изданы еще въ сороковыхъ годахъ, другія не имѣютъ совершенно серьезнаго характера, третьи оказываются переводными руководствами по общей статистикѣ, наконецъ, четвертыя, касающіяся спеціально Россіи, слѣдовательно самыя интересныя для насъ, исходятъ изъ офиціальныхъ источниковъ и касаются такихъ общихъ предметовъ, какъ общее положеніе губерній, ихъ пространство, народонаселеніе и т. п. Конечно, подобныя изслѣдованія, во всякомъ случаѣ, очень важны; но еслибы наша статистика ограничивалась только ими одними, то этого бы то бы еще слишкомъ мало. Статистика, какъ и всякая другая наука, теряетъ почти всякое значеніе, если существуетъ сама для себя, не имѣя опредѣленнаго практическаго направленія. Голыя цифры и общія, такъ сказать, безпредметныя изслѣдованія имѣютъ смыслъ въ такомъ только случаѣ, если они служатъ подготовительнымъ матеріаломъ для работъ болѣе опредѣленнаго характера, то есть, если оказываются сырьемъ, изъ котораго можно сдѣлать извѣстное полезное употребленіе. Между тѣмъ мы уже довольно давно стоимъ неподвижно, на точкѣ общихъ статистическихъ взглядовъ, почти де примѣняя ихъ къ дѣлу. Положимъ, какое нибудь "описаніе оренбургской губерніи въ хозяйственномъ, статистическомъ, этнографическомъ и промышленномъ отношеніяхъ" можетъ быть, само по себѣ, очень интересной книгой, содержащей богатые статистическіе матеріалы; но все-таки, пока эти матеріалы такъ и остаются матеріалами -- до тѣхъ поръ полезность ихъ ничѣмъ не проявляется. Для чтенія это "описаніе" не пригодно, а въ качествѣ простой справочной книги для купца или промышленника, оно, конечно, не можетъ претендовать на общественное значеніе. Тоже самое можно сказать обо всѣхъ тѣхъ объемистыхъ изданіяхъ географическаго общества и центральнаго статистическаго комитета, которыя отличаются такой солидной и внушающей невольное уваженіе наружностью. Само по себѣ, они "могутъ быть вполнѣ прекрасны, но оставаясь безъ дальнѣйшаго употребленія, теряютъ почти всю свою цѣну, становясь мертвымъ, непроизводительнымъ капиталомъ.

Основываясь на этомъ фактѣ, можно думать, что у насъ слово "статистика" понимается въ слишкомъ узкомъ, спеціальномъ смыслѣ. Вмѣсто того, чтобы смотрѣть на статистику съ точка зрѣнія принципа, очень важнаго и выгоднаго въ примѣненіи въ тѣмъ или другимъ общественнымъ явленіямъ -- у насъ смотрятъ на нее только какъ на особую отрасль науки, имѣющую свой самостоятельный интересъ. Усвоивъ себѣ такой ложный взглядъ на дѣло, наши изслѣдователи довольствуются тѣмъ, что подходя въ какому нибудь общественному факту., осматриваютъ и подробно описываютъ его со всѣхъ сторонъ, не смотря на то, которая изъ нихъ важна болѣе и которая менѣе, то есть относятся къ предмету съ объективностью фотографа, переводящаго за бумагу извѣстный пейзажъ. Въ такомъ пріемѣ нѣтъ особенно большой пользы, потому что подобныя описанія и изслѣдованія, обыкновенно, не даютъ ни малѣйшаго понятія о томъ предметѣ, которому они посвящены, и проходятъ совершенно незамѣтными въ массѣ читателей.

Сейчасъ указанный нами недостатокъ нашихъ статистиковъ составляетъ довольно общее явленіе и въ сильной степени вредитъ успѣху тѣхъ трудовъ, которые являются въ области статистики. Мы о немъ вспомнила по поводу одной весьма интересной статьи, напечатанной въ послѣднемъ нумерѣ "Архива судебной медицины", и касающейся вопроса о самоубійствахъ въ Петербургѣ. Прежде чѣмъ перейти къ этой статьѣ, мы считаемъ не лишнимъ сказать нѣсколько словъ о журналѣ, въ которомъ она напечатана.

"Архивъ судебной медицины и общественной гигіены", не смотря на свое чисто оффиціальное происхожденіе, представляетъ величайшій интересъ для публики. Можетъ быть отчасти самый предметъ, которому посвящено это изданіе, придаетъ ему важное значеніе въ глазахъ читателей, но во всякомъ случаѣ и умѣнье выбирать матеріалы для журнала играетъ здѣсь далеко не послѣднюю роль. Кромѣ того, вопросы, входящіе въ область "общественной гигіены," отличаются чисто реальнымъ, практическимъ характеромъ и потому имѣютъ дѣло съ цифрами; слѣдовательно, въ этихъ статьяхъ статистическій методъ получаетъ важное значеніе уже не самъ во себѣ, а въ примѣненіи къ чисто житейскимъ и вполнѣ опредѣленнымъ интересамъ. Эта-то часть названнаго нами изданія и дѣлаетъ его въ высшей степени любопытнымъ и поучительнымъ для читателей.

Не менѣе интересенъ и тотъ отдѣлъ, который посвященъ исключительно "судебной медицинѣ". И здѣсь цифры играютъ очень важную роль, и здѣсь онѣ являются не сами для себя, не только какъ сырой матеріалъ, ожидающій дальнѣйшей обработки, но сразу прилагаются къ дѣлу и служатъ прямымъ разрѣшеніемъ поставленныхъ вопросовъ. Словомъ, въ "Архивѣ судебной медицины" статистика получила важное практическое приложеніе; здѣсь она низведена съ высоты общихъ, ничего не выражающихъ вопросовъ и пріобрѣла характеръ чисто практическій. Вотъ почему мы думаемъ, что "Архивъ" въ извѣстномъ смыслѣ можно считать самымъ лучшимъ и самымъ полезнымъ изъ всѣхъ періодическихъ изданій въ Россіи. На сколько выиграло бы наше общество, насколько улучшилось бы качество нашихъ знаній, насколько сдѣлались бы всѣ мы самостоятельнѣе, еслибы, распростившись навсегда съ безплодными умствованіями, принялись за голыя цифры и, заручившись ими, стали бы исключительно изъ нихъ дѣлать нужные выводы; то есть, если бы вмѣсто существующихъ у насъ многочисленныхъ органовъ печати, мы имѣли пять-шесть изданій, руководствующихся тѣмъ самымъ статистическимъ методомъ, который положенъ въ основу "Архива судебной медицины". Только такимъ путемъ наше общество могло бы получать вѣрное понятіе о тѣхъ или другихъ соціальныхъ вопросахъ, только осмысленныя цифры и числовые выводы давали бы ему возможность видѣть, гдѣ правда, гдѣ ложь, гдѣ спасеніе, гдѣ погибель.

Но заявляя наше полное уваженіе "Архиву судебной медицины", мы не можемъ не замѣтить, что и въ немъ иногда помѣщаются статьи хотя и весьма интересныя по своему содержанію, но слишкомъ неудовлетворительныя по своему пріему. Такова именно статья г. Гюбнера "самоубійства въ Петербургѣ".

Самоубійство -- явленіе до такой степени странное, рѣзкое, противное человѣческой природѣ и присущему ей чувству самосохраненія, что должно обращать на себя серьезное вниманіе со стороны всякаго неглупаго человѣка. Важность этого явленія не должна быть предметомъ наблюденій однихъ только спеціалистовъ; въ немъ заинтересованъ всякій, живущій въ обществѣ, то есть всякій человѣкъ. Въ этомъ явленіи главное вниманіе должно быть обращаемо, конечно, на причины, побуждающія къ самоубійству, потому что только съ этой стороны оно и можетъ насъ интересовать. Для читателя нисколько не интересно, чѣмъ такой-то субъектъ лишилъ себя жизни, бритвой, веревкой или пистолетомъ, когда, то есть въ какое время дня и ночи рѣшился на самоубійство и т. п. Всѣ эти вопросы далеко не существенны и самое успѣшное ихъ разрѣшеніе, самыя вѣрныя и многочисленныя цифры въ этомъ родѣ нисколько не помогутъ уясненію кореннаго и важнѣйшаго вопроса, вопроса о причинахъ самоубійства. Рѣшать этотъ вопросъ, конечно, невозможно совершенно прямымъ путемъ. Отдѣльные и, такъ сказать, побочные ряды цифръ здѣсь оказываются крайне необходимыми; потому что они хотя и косвеннымъ образомъ, все-таки ведутъ къ уясненію главнаго вопроса. Такимъ образомъ, напримѣръ, знать, въ какомъ возрастѣ совершается наибольшее число самоубійствъ, въ какой средѣ, обезпеченной или голодающей, въ какіе мѣсяцы года и т. п.-- все это вопросы очень важные, потому что они прямо относятся до главнаго вопроса. Но упуская изъ виду цѣль, которой должны служить эти второстепенные вопросы, можно бы было увеличить ихъ число до безконечности. Напримѣръ, можно бы было прослѣдить весьма обстоятельно, брюнеты или блондины представляютъ больше случаевъ самоубійства, красивые или некрасивые, высокаго роста или маленькаго и т. п. Можетъ быть инымъ подобныя наблюденія показались бы и интересными, но во не комъ случаѣ, серьезнаго значенія они бы не могли имѣть. Вмѣстѣ съ тѣмъ, они вредили бы и главному вопросу, затемняя его совершенно безполезными и ненужными подробностями въ глазахъ читателя и напрасно усложняя трудъ самого наблюдателя.

Статья г. Гюбнера, о которой мы упомянули, страдаетъ именно такими ненужными подробностями, заслоняющими собою вопросы первой важности. Кого, напримѣръ, изъ серьёзныхъ людей могутъ интересовать слѣдующаго рода наблюденія, которымъ авторъ отводитъ однакоже значительное мѣсто въ своей статьѣ. "Относительно выбора мѣста, говоритъ г. Гюбнеръ, хотя и существуетъ общее правило, что самоубійцы, для выполненія своего замысла, предпочитаютъ уединеніе, но это бываетъ далеко невсегда и главнымъ образомъ обусловливается причиною, возрастомъ и родомъ смерти. Такъ, почти всѣ утопившіеся бросались въ воду въ виду публики; почти тоже самое можно сказать о бросавшихся съ высоты. Одержимые душевными болѣзнями и вообще рѣшающіеся на самоубійство послѣ болѣе или менѣе продолжительной подготовки, почта всегда выбираютъ уединенныя мѣста и, повидимому, предпочтительно вѣшаются. Но когда причина возникаетъ внезапно и желаніе лишить себя жизни очень сильно, тогда самоубійцы пользуются первымъ попавшимся орудіемъ, почти не обращая вниманія на мѣсто... Наибольшее число самоубійствъ совершается въ квартирахъ; затѣмъ уже вѣшаются всего охотнѣе на чердакахъ и въ паркахъ, рѣжутся и стрѣляются, нанимая номеръ въ гостинницѣ, отравляются на улицѣ и проч." Или: "крестьяне, ремесленники и вообще простой народъ предпочитаютъ повѣшеніе; штабъ и оберъ-офицеры, а равно учащіеся и лакеи всего чаще застрѣливаются; чиновники и канцелярскіе служители охотнѣе лишаютъ себя жизни острыми инструментами; финляндцы и остзейцы преимущественно бросаются въ воду и проч." Очевидно, что изъ подобнаго рода данныхъ невозможно сдѣлать никакихъ выводъ для объясненія самаго главнаго вопроса, то есть того, что Гюбнеръ называетъ "совокупностью причинъ, обусловливающихъ посягательство на жизнь"; точно также, какъ нельзя сдѣлать никакихъ выводовъ изъ слѣдующаго рода данныхъ, обратившихъ на себя не меньшее вниманіе со стороны г. Гюбнера: какимъ орудіемъ всего чаще лишаютъ себя жизни самоубійцы, пистолетомъ, револьверомъ или ружьемъ, сколько застрѣливаются дробью и сколько пулею, куда чаще всего направлялись выстрѣлы, въ грудь, голову или ротъ, съ какихъ мѣстъ чаще бросались въ воду, съ мостовъ или набережной и т. п. Всѣ такія подробности не имѣютъ ровно никакого значенія и ими смѣло можно бы было пренебречь въ виду болѣе важныхъ, болѣе существенныхъ данныхъ.

Но если мы упомянули объ этихъ недостаткахъ статьи г. Гюбнера, то только для того, чтобы заявить объ общемъ недостаткѣ, какимъ страдаютъ болѣе или менѣе всѣ наши изслѣдователи въ области общественной и такъ называемой "нравственной" статистики. Они какъ будто поставили себѣ цѣлью не задаваться никакими опредѣленными задачами, а вѣчно давать только матеріалы и матеріалы. Конечно, и матеріалы, какъ мы говорили выше, представляютъ большую важность; но дѣло въ томъ, что если собиратель матеріаловъ будетъ относиться съ одинаковымъ вниманіемъ какъ къ важнымъ, такъ и къ неважнымъ сторонамъ вопроса, то такая безразличность не можетъ не имѣть вліянія на самое качество матеріаловъ. Самъ г. Гюбнеръ сознается, что "статистическое изслѣдованіе, представляя одинъ изъ самыхъ превосходныхъ и надежныхъ методовъ изученія, вмѣстѣ съ тѣмъ можетъ послужить источникомъ всевозможныхъ нелѣпостей и заблужденій, если изслѣдуемыя цифры фальшивы"; а между тѣмъ такая фальшивость можетъ явиться не только отъ самой невѣрности цифръ, но и вслѣдствіе отсутствія опредѣленнаго взгляда и ясной цѣли при собираніи статистическихъ матеріаловъ. +

Но оставляя въ сторонѣ упомянутые недостатки, въ статьѣ г. Гюбнера можно найти очень важныя и итересныя данныя по вопросу о самоубійствахъ въ Петербургѣ. Несмотря на скудость источниковъ, находившихся у него подъ руками, г. Гюбнеру все-таки удалось подмѣтить нѣсколько краснорѣчивыхъ цифръ, невольно обращающихъ на себя вниманіе. Мы остановимся только на томъ обстоятельствѣ, что изъ числа 510 случаевъ самоубійства въ Петербургѣ, семдесятъ процентовъ приходилось на долю простаго класса, слѣдовательно, на долю всѣхъ остальныхъ жителей только 30%. Просматривая далѣе таблицу причинъ, побудившихъ людей къ самоубійству, мы хотя и находимъ, что наибольшее число случаевъ значится подъ рубрикой "тоска и задумчивость", но какъ эта рубрика, такъ и нѣкоторыя другія, именно: умопомѣшательство, меланхолія, болѣзненное состояніе и проч. отличаются крайней неопредѣленностью. Развѣ тоску, задумчивость и т. п. явленія можно считать самостоятельными причинами, произведшими самоубійство? Къ такимъ причинамъ можно отнести только "нищету и бѣдность," "разстройство дѣлъ," "семейныя непріятности" и еще нѣсколько другихъ. Меланхолія же, умопомѣшательство и т. д. суть только переходныя состоянія отъ главной причины къ самоубійству. То есть, человѣкъ разорившійся или бѣдствующій сперва впадаетъ въ меланхолію или задумчивость, а потомъ бросается въ воду или задушается; здѣсь душевное разстройство является только переходнымъ моментомъ, нисколько не имѣющимъ самостоятельнаго характера. И если обратить вниманіе на тотъ громадный процентъ самоубійствъ, который приходится на долю "простаго класса жителей," считая притомъ же тоску, меланхолію и т. п. вовсе не самостоятельными причинами, то легко прійдти къ убѣжденію, что главнѣйшая причина самоубійствъ заключается все-таки въ "нищетѣ и бѣдности," то есть, въ тѣхъ самыхъ двигателяхъ, которые порождаютъ чрезмѣрную смертность, пьянство, преступленіе и тому подобныя ненормальныя явленія. Вредное дѣйствіе этихъ двигателей въ Петербургѣ замѣтнѣе, чѣмъ гдѣ нибудь, благодаря исключительнымъ обстоятельствомъ нашей столичной жизни, какъ-то, чрезмѣрной скученности населенія, дороговизнѣ припасовъ, плохому ихъ качеству, гнилости атмосферы и испорченности почвы. Многія изъ этихъ причинъ долгое время оставались незамѣченными и имъ не придавалось особеннаго значенія. Только случайныя обстоятельства выдвигали впередъ эти причины и обращали на нихъ вниманіе. Такъ напримѣръ, многимъ, конечно, неизвѣстно, до какой степени зловредно дѣйствуетъ на бѣдный классъ столичныхъ жителей петербургская почва, и если бы не одинъ счастливый случай, то эта причина до сихъ поръ не считалась бы особенно важной. Такимъ случаемъ было дѣло въ петербургскомъ мировомъ съѣздѣ о домовладѣльцѣ Китнерѣ, обвинявшемся полиціей въ несоблюденіи правилъ о спускѣ нечистотъ. Хотя это дѣло производилось давно уже, но добытые имъ результаты до такой степени важны, что говорить о нихъ не поздно никогда.

Вслѣдствіе упомянутаго обвиненія, взведеннаго полиціей на г. Китнера, мировой съѣздъ поручилъ одному изъ своихъ членовъ произвести осмотръ дома съ участіемъ свѣдущихъ людей, городскихъ архитекторовъ. Эта комиссія, отдавая съѣзду отчетъ къ своимъ работахъ, сочла пуганымъ довести до свѣденія мироваго съѣзда, какимъ образомъ устраняются изъ домовъ нечистоты. Оказывается, что во многихъ домахъ въ Петербургѣ помойныхъ ямъ не имѣется, а помои выливаются во дворѣ, прямо на рѣшетку ношеной трубы, откуда они стекаетъ въ общую городскую трубу. Въ нѣкоторыхъ же дохахъ хотя и устроены помойныя ямы, но сообщеніе ихъ съ городской трубой такое же самое. Въ гигіеническомъ отношеніи, замѣчаютъ эксперты, этотъ способъ -- ужасающій. Помои, вылитыя въ яму, болѣе и болѣе напитываютъ окружающую землю, такъ что вся почва Петербурга мало по малу обращается въ общую помойную яму, испаряющую міазмы; вонючій запахъ чувствуется на всякомъ дворѣ, если вырыть яму, и въ любомъ подвальномъ этажѣ зданія. Что подобный грунтъ, замѣчаютъ эксперты, вреденъ для народонаселенія, доказывается и тѣмъ, что всѣ растенія, посаженныя на такой почвѣ, пропадаютъ, а деревья чахнутъ; одна эпидемія вытѣсняетъ другую; тифъ такъ укоренился, что уступаетъ лишь холерѣ, и то на время; есть мѣстности въ городѣ, гдѣ цынготная болѣзнь и золотуха сдѣлались постоянными; подвальные этажи заняты большею частію людьми бѣдными, у которыхъ рождается однакожъ много дѣтей; изъ нихъ большинство умираетъ, а остающіеся въ живыхъ бываютъ обыкновенно хворые или калѣки.

Мы ограничиваемся этихъ краснорѣчивымъ описаніемъ и опускаемъ тѣ подробности доклада, которыя имѣютъ часто спеціальный характеръ. Замѣтимъ только, что эксперты признали существующій нынѣ способъ отвода изъ домовъ нечистотъ весьма вреднымъ, а законъ, изданный для этой цѣли, рѣшительно не осуществимыхъ. Съѣздъ опредѣлилъ: передать эти данныя прокурору для возбужденія вопроса въ законодательномъ порядкѣ. А не случись дѣла г. Китнера, мы бы и до сихъ поръ не замѣчали этого убійственнаго дѣйствія вонючей петербургской почвы на бѣдную часть столичныхъ жителей.

Великую ошибку сдѣлалъ бы статистикъ, еслибы, говоря, напримѣръ, о самоубійствахъ въ Петербургѣ, не обращалъ вниманія на такія обстоятельства, о которыхъ мы сейчасъ упомянули. Что между числомъ самоубійствъ и внѣшней обстановкой существуетъ самая тѣсная связь -- объ этомъ, конечно, не можетъ быть и рѣчи. На такую связь прямо указываетъ тотъ фактъ, что самоубійства въ простомъ классѣ жителей составляютъ почти три четверти общаго числа самоубійствъ, какъ это мы видѣли изъ статьи г. Гюбнера. Съ другой стороны, самоубійства, какъ мы упомянули выше, представляютъ только одинъ изъ видовъ такихъ явленій, какъ преступленіе, пьянство, смертность и т. п., слѣдовательно, ихъ необходимо разсматривать въ общей связи съ этими остальными явленіями. При такомъ разсмотрѣніи, они уже совершенно теряютъ характеръ "нравственныхъ" явленій и становятся явленіями чисто физическими. А съ этой точки зрѣнія, дѣлаются совершенно лишними такія подробности, какъ тотъ или другой способъ самоубійства, то или другое направленіе пули или ножа и т. п.

Просматривая далѣе таблицы г. Гюбнера, мы находимъ значительное число случаевъ самоубійства подъ рубрикой "учащіеся". Если и здѣсь смотрѣть на самоубійство съ той же точки зрѣнія, съ какой мы смотримъ на смертность и подобныя явленія, то необходимо прежде всего остановиться на матеріальной обстановкѣ "учащихся"; только тогда для насъ сдѣлаются понятными статистическія цифры. Вспомнимъ, напримѣръ, напечатанное въ газетахъ письмо доктора Палатебнова о смертности между студентами медико-хирургической академіи въ Петербургѣ. Изъ этого письма оказывается, что изъ 100 заболѣвающихъ студентовъ, умираетъ почта 30%, а изъ 100 умирающихъ -- 60 умираютъ отъ легочной чахотк

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ.

Два способа изслѣдованія общественныхъ вопросовъ, классическій и реальный.-- Вопросъ и пьянствѣ, обсуждаемый но этимъ двумъ способамъ.-- Соображенія г. Кошелева въ его книгѣ "Голосъ изъ земства".-- "Пьянство, какъ соціальный недугъ", статья г. Португалова.-- Преимущества одного способа передъ другимъ.-- Мировые судьи и цензъ.-- Выборы петербургскихъ мировыхъ судей.-- Моровой судъ въ провинціи.-- Нѣчто объ образовательномъ цензѣ, -- Преступленія съ точки зрѣнія закона и общества.-- Значеніе предварительнаго ареста.-- Добродушіе русскихъ преступниковъ.-- Разногласія между судомъ и присяжными.-- Дѣла о святотатствѣ въ московскомъ окружномъ судѣ.-- Дѣло о капитанѣ Лепехинѣ.-- Вспышки россійскаго мотовства и шика.-- Земская управа изъ крестьянъ.-- По поводу статьи "Въ долговой тюрьмѣ".

Есть два способа разработки общественныхъ вопросовъ: первый употребляется съ незапамятныхъ временъ, второй началъ пріобрѣтать особенно-важное значеніе только недавно; первый состоитъ изъ общихъ, отвлеченныхъ соображеній, основанныхъ на обобщеніи разнообразныхъ историческихъ фактовъ и на такъ называемой чистой логикѣ, второй заключается въ томъ, чтобы сводись различныя сложныя явленія, по возможности, къ простымъ, естественно-историческимъ причинамъ, доступнымъ наблюденію и опыту; первый способъ, вообще говоря, можно назвать классическимъ, второй -- реальнымъ.

Отличительная и осязательная особенность этихъ двухъ способовъ заключается въ томъ, что первый изъ лихъ довольствуется теоріями, построенными на весьма шаткихъ основаніяхъ, не исключаетъ возможности одновременнаго существованія двухъ совершенно противоположныхъ взглядовъ на одинъ и тотъ же предметъ и отличается крайней неубѣдительностью; теорія, построенная по этому способу, но заключаетъ въ себѣ ничего безусловно-вѣрнаго, ничего такого, что не могло бы быть оспариваемо путемъ тѣхъ же данныхъ, на которыхъ построена сама теорія; этотъ способъ допускаетъ весьма широкій произволъ въ выводахъ и требуетъ отъ изслѣдователя не столько точныхъ знаній и основательныхъ свѣденій, сколько умственной гимнастики, ловкой діалектики, способности обобщенія и тому подобныхъ внѣшнихъ качествъ ума; второй, напротивъ, отличается строгою точностью выводовъ, безусловною справедливостью основаній, на которыхъ они построены и доступностью этихъ выводовъ и основаній для провѣрки со стороны всякаго, обладающаго извѣстнымъ количествомъ свѣденій; сообразно съ этимъ, онъ требуетъ отъ изслѣдователя вмѣсто ловкой діалектики -- простой, обыкновенной, житейской логики, вмѣсто умственной гимнастики и хлыщеватой бойкости ума -- знанія фактовъ и всесторонняго, основательнаго развитія. Уже по этимъ отличительнымъ признакамъ видно, что второй способъ несравненно полновѣснѣе перваго и съ несравненно-большею пользою можетъ быть употребляемъ при рѣшеніи общественныхъ вопросовъ.

Но благодаря именно этимъ своимъ качествамъ, онъ требуетъ для себя весьма большаго количества, вспомогательнаго матеріала. Основанный исключительно на строгихъ цифрахъ и естественно историческихъ данныхъ, онъ сталъ возможнымъ только съ того недавняго времени, когда такія науки, какъ статистика, физіологія, антропологія и т. п. сдѣлали быстрые успѣхи. Вотъ почему Бонлю, напримѣръ, внесшему этотъ способъ въ изученіе исторіи, пришлось, за недостаткомъ готовыхъ данныхъ, самолично объѣздить большую часть земнаго шара; вотъ почему ему понадобилось для написанія "Исторіи цивилизаціи Англіи" такое продолжительное время, въ теченіи котораго другіе историки, историки перваго способа, сочиняли въ десять разъ больше. И хотя съ тѣхъ поръ, какъ Вокль началъ писать свои изслѣдованія, естественныя науки сдѣлали огромные успѣхи, а статистика обогатилась массою новыхъ свѣденій, все-таки онѣ не достигли еще той степени развитія, при которой первый способъ изслѣдованія можно было бы прилагать рѣшительно ко всѣмъ общественнымъ вопросамъ. Но эта невозможность зависитъ вовсе не отъ недостатковъ самого способа, а исключительно отъ того, что еще не успѣло накопиться достаточно сырого матеріала для рѣшенія реальнымъ путемъ всѣхъ общественныхъ вопросовъ. Однакожъ, это накопленіе совершается съ изумительною быстротою и уже въ настоящее время, даже у насъ, являются очень серьозныя, хотя и малочисленныя, попытки рѣшать реальнымъ способомъ такіе вопросы, которые еще очень недавно составляли монополію чистыхъ "классиковъ". Уже но этимъ попыткамъ можно судить, какую блестящую побѣду одержитъ въ недалекомъ будущемъ реальный способъ изслѣдованія надъ классическимъ и какую громадную услугу окажетъ онъ общественному развитію.

Но и не заходя въ даль, не мечтая о слишкомъ многомъ, а пользуясь съ умѣньемъ даже тѣмъ матеріаломъ, какой мы имѣемъ въ настоящее время, реальный способъ изслѣдованія можно бы уже и теперь съ пользою употреблять въ сферѣ такихъ вопросовъ, надъ которыми такъ долго и такъ безполезно работаетъ "чистый" умъ, "чистая" логика при помощи общихъ соображеній. Къ несчастію, у насъ, какъ мы сказали, очень мало подобныхъ попытокъ. Это объясняется прежде всего господствующею у насъ системою общаго образованія. Наши гимназіи и вообще всѣ учебныя заведенія отличаются, по нашему мнѣнію, отсутствіемъ почти всякой системы; многолѣтнее ученіе не даетъ ученику ни основательныхъ фактовъ, ни опредѣленнаго направленія; оно пріучаетъ его поверхностно относиться ко всякимъ вопросамъ, довольствоваться самыми общими и крайне неудовлетворительными объясненіями и но развиваетъ въ немъ ни любознательности, ни той способности, въ силу которой умъ требуетъ прямого отвѣта на какіе либо вопросы, не удовлетворяясь ни софизмами, ни красивыми теоріями, но щеголеватыми фразами. Вотъ почему у насъ такъ мало людей, предпочитающихъ точныя знанія поверхностнымъ; вотъ почему большинство нашихъ дѣятелей на поприщѣ науки, литературы и жизни довольствуются, ври рѣшеніи различныхъ вопросовъ, такими доказательствами и такими способами, которые завѣщаны имъ стариной и не очень озабочиваются тѣмъ, что эти способы такъ плохо, такъ неудовлетворительно разъясняютъ вопросы. Большинство нашихъ ученыхъ, писателей и общественныхъ дѣятелей, изслѣдуя тѣ или другіе факты, тѣ или другія общественныя явленія, заботятся вовсе не о томъ, чтобы достигнуть опредѣленныхъ и удовлетворительныхъ результатовъ; нѣтъ, ихъ занимаетъ самый процессъ такой работы, имъ нравится та умственная гимнастика, которая при этомъ происходитъ. У нихъ не существуетъ потребности относиться къ вопросу какъ можно проще, приводить его къ самымъ простымъ причинамъ, перелагать, если можно, въ математическія формулы, не допускающія никакихъ произвольныхъ толкованій; они, напротивъ, любятъ все запутывать, усложнять, чтобъ было надъ чѣмъ поработать ихъ гимнастическимъ способностямъ. А между тѣмъ отъ этого страдаетъ самое дѣло, страдаютъ часто самые существенные интересы общества. Направленіе, разъ сообщенное изслѣдованіямъ по данному вопросу, при неизмѣнности самаго способа изслѣдованія, остается навсегда однимъ it тѣмъ же и даетъ все тѣ же неудовлетворительные результаты, какіе давало и прежде. А чтобъ измѣнить это направленіе, нашимъ изслѣдователямъ недостаетъ ни силъ, ни знаній, ни желанія.

Намъ представляется весьма удобный случаи сравнить выгоды названныхъ нами способовъ на двухъ совершенно разнородныхъ изслѣдованіяхъ по одному и тому же вопросу, именно но вопросу о пьянствѣ. Для этого мы возьмемъ, съ одной стороны, рядъ разсужденій и мѣръ, предлагаемыхъ г. Кошелевымъ въ недавно изданной имъ книгѣ "Голосъ изъ земства", съ другой -- статью г. Португалова "Пьянство, какъ соціальный недугъ", напечатанную въ мартовской книжкѣ "Архива судебной медицины и общественной гигіены". Г. Кошелевъ будетъ служить представителемъ перваго способа изслѣдованія, названнаго нами классическимъ, г. Португаловъ -- представителемъ втораго, реальнаго. Оцѣнка этихъ двухъ способовъ изслѣдованія по вопросу именно о пьянствѣ не только будетъ полезна въ томъ отношеніи, что наглядно представитъ преимущества одного способа передъ другимъ, но и послужитъ указаніемъ, въ какомъ направленіи долженъ разработываться этотъ важный вопросъ, занимающій въ настоящее время не только общество, но и правительство. Мы увидимъ, что онъ до тѣхъ поръ не будетъ уступать никакимъ "мѣропріятіямъ", пока будетъ обсуждаться съ той рутинной точки зрѣнія, съ какой на него смотритъ большинство.

О развитіи пьянства въ нашемъ народѣ у насъ говорятъ очень давно; но всѣ согласны только въ томъ, что пьянство дѣйствительно существуетъ и дѣйствительно развито въ страшныхъ размѣрахъ; за тѣмъ начинаются разногласія какъ относительно причинъ пьянства, такъ и мѣръ для его уменьшенія. Отыскать причину какого либо явленія значитъ сдѣлать почти все, потому что причина сама собою указываетъ и на средство, какъ устранить ее. Вотъ почему и у нашихъ изслѣдователей предлагаемыя ими "мѣропріятія" всегда находятся въ полномъ соотвѣтствіи съ тѣмъ воззрѣніемъ, какое они усвоили себѣ по вопросу о причинахъ пьянства. Одни думаютъ, что пьянство есть непосредственный продуктъ уничтоженія крѣпостной зависимости, почему для уменьшенія его необходимо, если не вернуть крѣпостное право, то поставить крестьянъ путемъ различныхъ мѣръ въ такія же условія, въ какихъ они находились при крѣпостномъ правѣ; другіе полагаютъ, что на увеличеніе пьянства имѣетъ прямое вліяніе существующая у насъ питейно-акцизная система, измѣняя которую различнымъ образомъ, можно будто бы достигнуть и уменьшенія пьянства; третьи убѣждены, что народъ пьетъ отъ соблазна, встрѣчая на каждомъ шагу кабаки, почему ограниченіе числа мѣстъ раздробительной продажи водки считаютъ самой радикальной мѣрой для уменьшенія пьянства; четвертые предлагаютъ всѣ эти и подобныя мѣры вмѣстѣ, разсчитывая, что если не поможетъ одна изъ нихъ, то поможетъ другая. Но всѣ перечисленныя соображенія и разсужденія отличаются удивительной легковѣсностью и бездоказательностью; въ самомъ лучшемъ случаѣ о нихъ можно сказать только, что можетъ быть они и имѣютъ какое нибудь основаніе, можетъ быть они отчасти и справедливы, такъ какъ изслѣдователи не приводятъ рѣшительно никакихъ доказательствъ для подкрѣпленія своихъ взглядовъ; они требуютъ, чтобъ илъ вѣрили на слово.

Г. Кошелевъ не идетъ далѣе этихъ же соображеніи; хотя онъ и отвергаетъ многія изъ нихъ, но его собственные выводы отличаются точно такою же легковѣсностью и отсутствіемъ всякихъ доказательствъ. Соображенія, касающіяся причины и способовъ уменьшенія пьянства, находятся въ двухъ главахъ его книги, изъ которыхъ одна трактуетъ вообще "о нынѣшнемъ положеніи крестьянъ и о мѣрахъ къ улучшенію ихъ быта", а другая посвящена исключительно "мѣрамъ къ сокращенію пьянства въ народѣ". На основаніи этихъ двухъ главъ мы и опредѣлимъ взгляды и способъ изслѣдованія г. Кошелева.

Разсматривая нынѣшнее печальное положеніе крестьянскаго хозяйства и отыскивая причины обѣдненія крестьянъ, г. Кошелевъ останавливается между прочимъ на размноженіи кабаковъ и усиленіи пьянства.-- Остановившись на этомъ, ничѣмъ недоказанномъ, положеніи, онъ сразу переходитъ къ вопросу о томъ, какъ уменьшить число кабаковъ. Что предшествовало другому, пьянство ли бѣдности или бѣдность пьянству -- этимъ вопросомъ г. Кошелевъ нисколько не интересуется. Онъ беретъ готовый фактъ, находящійся у него передъ глазами -- что народъ, пьянствуя, бѣднѣетъ -- и этимъ фактомъ вполнѣ довольствуется. Установивши, по его мнѣнію вполнѣ прочно, то положеніе, что пьянство есть случайный, хотя и весьма гибельный для народа порокъ, авторъ заявляетъ, что противъ пьянства должна быть направлена цѣлая батарея законодательныхъ мѣръ, и затѣмъ все свое вниманіе устремляетъ именно на эти мѣры. О причинахъ же пьянства, то есть о той главной части вопроса, которая наиболѣе требуетъ серьезнаго обсужденія, г. Кошелевъ говоритъ совершенно мимоходомъ. "Главная, коренная причина существованія пьянства у насъ въ народѣ, замѣчаетъ авторъ, заключается въ недостаточномъ его умственномъ и нравственномъ развитіи и въ его бѣдности". Но такъ какъ всѣмъ извѣстно, что пьянство развито тге только въ простомъ, необразованномъ народѣ, но и въ высшихъ сферахъ, то г. Кошелевъ счелъ нужнымъ сдѣлать слѣдующую оговорку: "пожалуй, говоритъ онъ, пьянствуютъ и образованные, даже ученые люди, пьянствуютъ и люди богатые, которые, вслѣдствіе излишняго употребленія крѣпкихъ напитковъ, и становятся иногда бѣдными, но это -- исключенія. Не только грамотность и первоначальное образованіе, но и самая высшая наука не содержитъ въ себѣ талисмана къ охраненію насъ отъ порока. Но они имѣютъ то полезное дѣйствіе, что открываютъ намъ новые источники удовольствій, поднимаютъ насъ въ собственныхъ нашихъ глазахъ и устремляютъ людей къ заработкамъ болѣе выгоднымъ и требующимъ трезвой и порядочной жизни. А потому (?) существеннаго исцѣленія отъ пьянства народъ нашъ достигнетъ только современемъ, когда образованіе его дойдетъ до извѣстной степени развитія". Изъ этихъ словъ мы видимъ, какими шаткими и неубѣдительными доказательствами обставлена та причина пьянства въ нашемъ народѣ, которую г. Кошелевъ признаетъ "главной" и "коренной"; какъ результатъ такой неясности въ опредѣленіи коренной причины, мы замѣчаемъ подобную же неубѣдительность и произвольность въ указаніи способовъ, какъ исправить дѣло. Г. Кошелевъ считаетъ "извѣстную степень развитія" самымъ лучшимъ средствомъ ослабить въ народѣ пьянство -- и тутъ же самъ сознается, что и между людьми не только образованными, но даже учеными бываютъ пьяницы. Онъ упоминаетъ еще о бѣдности, какъ причинѣ пьянства; но этой причинѣ придаетъ весьма мало значенія, упоминая о ней вскользь, мимоходомъ; въ другомъ мѣстѣ, резюмируя въ двухъ словахъ свои соображенія, онъ говоритъ уже только объ одномъ образованіи: "исцѣленіе недуга пьянства, такъ заключаетъ свою статью г. Кошелевъ, можетъ быть достигнуто только поднятіемъ уровня народнаго образованія. " Упомянувъ такимъ образомъ слегка о главной причинѣ пьянства и "коренномъ" способѣ его уменьшенія, г. Кошелевъ начинаетъ подробно анализировать всѣ тѣ частныя мѣры, которыя могутъ помочь этой цѣли. Нѣкоторыя изъ нихъ, наиболѣе распространенныя, онъ одобряетъ, съ другими де соглашается. Такъ напримѣръ, ограниченіе числа кабаковъ онъ признаетъ мѣрой нераціональной -- не потому, впрочемъ, что она не достигаетъ цѣли, а только потому, что примѣненіе ея на практикѣ весьма затруднительно, нарушаетъ принципъ свободной торговли, даетъ широкую власть въ руки администраціи и т. д.; неодобряетъ онъ также "отмѣну временныхъ выставокъ для продажи винъ," потому что такая мѣра послужить поводомъ къ значительному скопленію народа у кабаковъ и трактировъ, особенно на базарахъ и ярмаркахъ, а такое скопленіе не только но окажетъ пользы народной нравственности, но напротивъ умножитъ брани, драки и другія безчинства; неодобряетъ онъ, наконецъ, и "усиленія надзора полиціи, волостныхъ и сельскихъ начальствъ за правильною торговлею виномъ," считая подобную мѣру неудобослолнимой въ настоящее время. Затѣмъ г. Кошелевъ подробно перечисляетъ тѣ мѣры, которыя могутъ принести несомнѣнную пользу въ ожиданіи того счастливаго времени, когда уровень народнаго образованія поднимется на столько высоко, что своимъ собственнымъ вліяніемъ уничтожитъ въ народѣ пьянство. Вотъ каковы, по мнѣнію г. Кошелева, должны быть эти мѣры: во первыхъ, необходимо, чтобы открытіе питейныхъ домовъ и водочныхъ заведеній съ раздробительною продажею вина допускалось не иначе, какъ съ согласія самихъ крестьянъ, живущихъ на пространствѣ извѣстнаго округа; кромѣ согласія крестьянъ, необходимо разрѣшеніе уѣздной земской управы; во вторыхъ, необходимо требовать съ виноторговцевъ залоги въ обезпеченіе правильности торговли; изъ этихъ залоговъ должны взыскиваться штрафы за извѣстные проступки виноторговцевъ, которые, подъ опасеніемъ закрытія ихъ заведеній, послѣ каждаго штрафа обязаны пополнять залогъ; въ третьихъ, необходимо пересмотрѣть и измѣнить существующія постановленія о трактирахъ и постоялыхъ дворахъ съ цѣлью возвратить ихъ къ настоящему ихъ назначенію, то есть къ продовольствію, а не къ спаиванію народа; но особенно полезное и важное значеніе придаетъ г. Кошелевъ послѣдней мѣрѣ, состоящей въ томъ, чтобы былъ изданъ законъ, признающій нахожденіе въ пьяномъ видѣ обстоятельствомъ не облегчающимъ, а утяжеляющимъ вину подсудимыхъ. Хотя въ нашемъ уголовномъ кодексѣ и нѣтъ такой статьи, которая уменьшала бы наказаніе въ виду того, что подсудимый совершилъ преступленіе въ пьяномъ видѣ, но это кажется мало для г. Кошелева; онъ утверждаетъ, что народъ признаетъ состояніе опьяненія обстоятельствомъ, уменьшающимъ вину, а потому и необходимо уничтожить въ немъ это мнѣніе; мало того, нужно "вселить въ народное сознаніе, что самое такое состояніе есть уже проступокъ и причина, не облегчающая, а утяжеляющая вину нарушителей закона; такое дѣйствіе можетъ произвести законъ, а потому весьма желательно, чтобы онъ былъ изданъ въ самомъ непродолжительномъ времени". Таковы мѣры для уменьшенія пьянства, предлагаемыя г. Кошелевымъ.

Повидимому, онъ идетъ дальше своихъ предшественниковъ въ разработкѣ этого дѣйствительно важнаго общественнаго вопроса: онъ отрицаетъ полезность многихъ мѣръ, считающихся и въ настоящее время очень важными, онъ останавливается только на нѣкоторыхъ средствахъ, кажущихся ему наиболѣе полезными, и предпочитаетъ качество количеству; онъ, наконецъ, признаетъ эти мѣры далеко не радикальными, а, временными, годными только до тѣхъ поръ, пока уровень народнаго образовала -- лучшаго врача пьянства -- поднимется на достаточную высоту.

Но мы допустимъ сперва самое выгодное для г. Кошелева предположеніе: допустимъ, что его мѣры дѣйствительно оказали бы народу несомнѣнную пользу, еслибъ были приложены къ дѣлу. Опрашивается, какія же основанія представляетъ г. Кошелевъ въ доказательство того, что эти мѣры будутъ дѣйствительно полезны? Другими словами: при всей справедливости и вѣрности взглядовъ г. Кошелеца, чѣмъ можетъ онъ заставить людей, власть имѣющихъ, повѣрить ему? Мы не споримъ, между его читателями найдутся люди, которые согласятся съ его доводами, но вѣдь ихъ согласіе будетъ нѣчто случайное, зависящее или отъ личнаго знакомства съ г. Кошелевымъ, или отъ знакомства съ его литературною дѣятельностью, дли, наконецъ, отъ той легкости, съ какою они поддаются всякимъ увѣреніямъ, высказаннымъ въ нѣсколько ловкой формѣ. Если бы мы вздумали конкуррировать съ г. Кошелевымъ, то точно также могли бы предложить цѣлый рядъ "мѣропріятій", можетъ быть совершенно противоположныхъ по своей полезности мѣрамъ г. Кошелева, но обставленныхъ нисколько не хуже относительно ихъ убѣдительности. Мы могли бы, напримѣръ, утверждать, что для уменьшенія пьянства необходимо совершенно запретить производство всякихъ спиртныхъ напитковъ, а нарушителей этого закона подвергать тяжелому наказанію; далѣе, мы предложили бы всякаго, совершившаго преступленіе пьянства, наказывать также строго, какъ наказывается, напримѣръ, кража со взломомъ; мы предложили бы, наконецъ, что нибудь совершенно невозможное, въ родѣ того, напримѣръ, что для уничтоженія пьянства необходимо крестьянамъ перестроить за-ново свои избы, или предоставить всѣмъ полное право въ теченіи извѣстнаго времени пить сколько кому угодно на казенный счетъ, не платя никому ни копѣйки -- и съ нашими мѣрами навѣрное согласились бы весьма многіе. Если вѣрить г. Копіелеву, то почему же не повѣрить намъ? Если считать его средства достигающими цѣли, то почему же не считать такимъ же и наши? Какое онъ имѣлъ бы преимущество передъ нами?

Но нужно замѣтить, что противъ мнѣній г. Кошелева говорятъ факты, съ которыми спорить весьма трудно; такимъ образомъ, эти мнѣнія не только страдаютъ отсутствіемъ всякихъ доказательствъ въ свою пользу, но и несогласны съ историческими фактами. Въ мартовской книжкѣ "Вѣстника Европы" собраны нѣкоторыя свѣденія по вопросу объ уменьшеніи пьянства, сообщенныя въ минувшемъ году бельгійской палатѣ министромъ финансовъ. Здѣсь мы встрѣчаемся съ цѣлымъ рядомъ правительственныхъ мѣръ, употреблявшихся въ нѣкоторыхъ штатахъ Сѣверной Америки; наиболѣе радикальная изъ нихъ было та, которая безусловно запрещала производство всякихъ спиртныхъ напитковъ. Эта мѣра, принятая съ 1851 года во многихъ штатахъ, повидимому достигла своей цѣли: офиціальное число непьющихъ сдѣлалось громадно. Но вотъ что писалъ въ 1807 году бельгійскій посланникъ въ Вашингтонѣ: "что касается результатовъ запрещенія продажи напитковъ, то мнѣнія различны, смотря по партіямъ. Демократы утверждаютъ, что запрещеніе розничной продажи только заставляетъ рабочихъ покупать спиртныя напитки въ большихъ количествахъ, запасами, и тѣмъ самимъ увеличиваетъ употребленіе ихъ во зло, потому что увеличиваетъ и приближаетъ соблазнъ; напротивъ, республиканцы, а также общества трезвости, твердятъ, что дѣло идетъ иначе. Я полагаю, что судя безпристрастно, можно признать, что дѣйствіе этихъ мѣръ было, въ конечномъ результатѣ, ничтожно, и что злоупотребленія спиртными напитками нынѣ процвѣтаютъ также, какъ и прежде". Этому же посланнику нѣсколько позже одинъ республиканскій сенаторъ говорилъ слѣдующее: "мы были безумны, предпринявъ дѣйствовать тутъ законами. Законами нельзя отвратить пьянство, особенно въ странахъ сѣверныхъ. Чѣмъ больше мы дѣлали законовъ и чѣмъ строже были законы, тѣмъ больше пили. Мы сдѣлали неловкость, и партія наша потеряла на выборахъ цѣлые штаты изъ за этихъ безразсудныхъ и безполезныхъ законодательныхъ мѣръ ".

Система усиленія пивного производства, испробованная въ Англіи, также не достигла цѣли: пива стали потреблять больше прежняго, по пьянство нисколько не уменьшилось. Общества трезвости, въ громадныхъ размѣрахъ устроенныя въ Америкѣ, Англіи и Ирландіи, точно также остались безуспѣшными. Въ Ирландіи, кромѣ того, думали уменьшить пьянство посредствомъ проповѣдей. Дѣйствительно, одинъ патеръ, отдавшись дѣлу проповѣдничества противъ пьянства, съ 1839 до 1845 гг. достигъ удивительныхъ результатовъ: въ теченіи этого времени, пьянство уменьшилось на половину; но дѣло въ томъ, что какъ только этотъ проповѣдникъ прекратилъ свою дѣятельность -- пьянство снова стало увеличиваться и очень скоро достигло прежнихъ своихъ размѣровъ. Въ этомъ явленіи нѣтъ ничего удивительнаго: вдохновенное слово проповѣдника, особенно вооруженнаго средствами католицизма, можетъ не только отучить массу слушателей отъ пьянства, но въ состояніи заставить ихъ сдѣлать что угодно, даже варфоломеевскую ночь; однакожъ, отсюда вовсе не слѣдуетъ, что проповѣди могутъ считаться дѣйствительными средствами противъ пьянства, такъ какъ не можетъ же человѣкъ всю свою жизнь подкрѣпляться устрашеніями какого нибудь патера, а какъ только этихъ устрашеній становится не слышно -- онъ тотчасъ же принимается за старое.

Во Франціи главнѣйшей мѣрой для уменьшенія пьянства считается декретъ 23 декабря 1851 года, по которому всѣ питейныя заведенія подчинены строгому административному надзору и могутъ быть открываемы не иначе, какъ съ надлежащаго разрѣшенія; кромѣ того, администрація имѣетъ право закрыть когда ей вздумается всякое питейное заведеніе. Но и эта мѣра оказалась недостигающей цѣли. Правда, число заведеній въ нѣкоторыхъ департаментахъ значительно уменьшилось, по пьянство осталось въ прежнихъ размѣрахъ. Соммскій префектъ, увѣдомляя правительство о томъ, что число кабаковъ, подъ вліяніемъ декрета 1851 года, уменьшилось, прибавляетъ: "Желалъ бы я имѣть возможность прибавить, что и число пьяницъ уменьшилось въ равной пропорціи; но къ сожалѣнію, я прихожу къ убѣжденію, что этого по случилось и что привычка къ невоздержности въ рабочемъ классѣ осталась почти въ такой же степени, какъ то было и до изданія помянутаго декрета."

Вотъ какого рода фактическія возраженія могутъ быть представлены противъ мнѣній г. Кошелева и вообще людей, одинаковаго съ нимъ образа мыслей. Хотя г. Кошелевъ и не предлагаетъ ни распространенія обществъ трезвости, ни увеличенія производства пива, но легко замѣтить, что его мѣры совершенно однородны съ этими. Самая слабая ихъ сторона заключается въ томъ, что они отзываются совершенною произвольностью, что имъ по предшествуетъ строгое, подлежащее провѣркѣ, опредѣленіе тѣхъ коренныхъ причинъ, отъ которыхъ зависитъ пьянство. Этимъ же недостаткомъ страдаютъ всѣ тѣ изслѣдованія по вопросу о пьянствѣ, съ которыми мы встрѣчались въ разныхъ журнальныхъ статьяхъ и сужденіяхъ различныхъ ученыхъ обществъ.

Теперь мы изложимъ сущность статьи г. Португалова, напечатанной, какъ мы сказали, въ "Архивѣ судебной медицины и общественной гигіены." Это изданіе, по самой своей цѣли, затрогивая каждый общественный вопросъ, должно обсуждать его, такъ сказать, съ физіологической точки зрѣнія и избѣгать тѣхъ общихъ сужденій, которыя не подкрѣпляются строгими цифрами и естественно-историческими выводами. Поэтому естественно, что и статья г. Португалова построена исключительно на такихъ данныхъ.

Г. Португаловъ, приступая къ изслѣдованію вопроса о пьянствѣ чисто-реальнымъ способомъ, большую часть своей статьи посвящаетъ отысканію истинныхъ причинъ пьянства, то есть самой важной части вопроса. Для итого онъ прежде всего обращается къ опредѣленію тѣхъ условій, которыя необходимы для поддержанія человѣческаго организма. Путемъ физіологическихъ данныхъ, онъ приходитъ къ заключенію, что хлѣбъ и говядина рѣшительно необходимы для правильнаго питанія человѣка, что они составляютъ самую существенную пищу. Но хлѣбъ и говядина тогда только могутъ оказывать относительно организма все свое полезное вліяніе, когда потребляются въ извѣстной пропорціи; напримѣръ, но изслѣдованіямъ Гекели, человѣкъ необходимо долженъ ежедневно потреблять на 2 фунта хлѣба д ф. говядины. Пища, получаемая солдатами англійскаго королевскаго флота, представляетъ слѣдующее сочетаніе питательныхъ веществъ: фунтъ хлѣба, фунтъ свѣжаго мяса, галлонъ пива, унція какао, полторы унціи сахару, полфунта овощей и четверть унціи чаю -- вотъ какое количество пищи для ежедневнаго употребленія признано необходимымъ въ англійскомъ королевскомъ флотѣ. Такое распредѣленіе питательныхъ веществъ основано на томъ физіологически-добытомъ опредѣленіи, что кромѣ извѣстнаго количества хлѣба и мяса, для правильнаго питанія организма необходима возможно болѣе смѣшанная пища. Люди достаточные безсознательно подтверждаютъ эту истину; личныя наблюденія г. Португалова привели его къ тому заключенію, что у насъ въ Россіи каждый членъ достаточнаго семейства ежедневно потребляетъ среднимъ числомъ до полуфунта говядины, или суррогатовъ ея -- телятины, птицъ, дичи и т. д. Такое количество мяса потребляется въ тѣхъ семействахъ, гдѣ всѣ члены утромъ пьютъ чай со сливками и бѣлымъ хлѣбомъ, потомъ завтракаютъ, обѣдаютъ, вечеромъ опять пьютъ чай съ тѣми же принадлежностями и нерѣдко къ этой разнообразной пищѣ прибавляютъ еще различныя лакомства. Если, такимъ образомъ, при той разнообразной пищѣ, какую потребляютъ достаточныя семейства, каждому члену ихъ необходимо потреблять до полуфунта говядины, то очевидно, что это количество мяса нужно считать по крайней мѣрѣ наименьшимъ, безъ котораго человѣку обойтись трудно. Слѣдовательно, говоритъ г. Португаловъ, "если люди, свободные отъ физическаго (а можетъ быть и умственнаго) труда и не увлекающіеся поэтому излишнимъ напряженіемъ мышечной и мозговой системы, а только изрѣдка свершающіе какой либо моціонъ для переваренія пищи, потребляютъ каждый день полфунта говядины, то люди труда, люди чернорабочіе, люди, вынуждаемые силой обстановки на чрезмѣрныя физическія упражненія, необходимо должны ежедневно потреблять какъ минимумъ по крайней мѣрѣ полфунта говядины, если не болѣе". Но спрашивается, неужели человѣку, не могущему почему бы то ни было ѣсть каждый день по полуфунту говядины, нельзя замѣнить недостающаго количества мяса усиленнымъ потребленіемъ хлѣба, рѣпы, картофеля и т. п.? Физіологія отвѣчаетъ на этотъ вопросъ отрицательно; ни хлѣбъ, ни картофель, ни другія крахмалистыя вещества по могутъ дать организму тѣхъ питательныхъ элементовъ, какіе даетъ ему мясо.

Сколько же мяса потребляетъ ежедневно и ежегодно каждый житель Россіи? Отвѣчать на этотъ вопросъ со всевозможною точностью и математической вѣрностью г. Португаловъ не рѣшается, за недостаткомъ положительныхъ данныхъ. Но онъ опредѣляетъ эту норму приблизительно; по Гауснеру, каждый житель Россіи потребляетъ ежегодно говядины не больше 22 фунтовъ; приблизительная вѣрность этой цифры подтверждается и другими свѣденіями. Такимъ образомъ, принявъ эту цифру за довольно близкую къ дѣйствительному потребленію мяса въ Россіи и вспомнивъ, что человѣческій организмъ для правильнаго питанія требуетъ не меньше 1/2 фунта говядины въ день, или 183 ф. въ годъ, мы увидимъ, что "четырехъ пудовъ необходимой, неизбѣжной, ничѣмъ не замѣнимой пищи недостаетъ русскому человѣку; что это нисколько не преувеличено -- легко убѣдиться, если вспомнить и взвѣсить, какъ строго посты соблюдаются повсемѣстно въ Россіи простымъ народомъ, и какъ велика бѣдность, когда цѣлыя губерніи голодаютъ и страдаютъ отъ неурожаевъ, наводненій, засухъ и тому подобныхъ бѣдствій ".

Но нужно принять во вниманіе еще одно обстоятельство, именно, что въ Россіи есть достаточное число семействъ, члены которыхъ потребляютъ мяса значительно больше, чѣмъ по 1/2 фунта въ день. Принявъ, далѣе, во вниманіе, "что состоятельный классъ въ Россіи, съ одной стороны, избавленъ отъ физическаго труда, съ другой стороны -- люди состоятельные, какъ извѣстно, пьютъ чай, кофе, потребляютъ сахаръ, овощи, лакомства, одѣваются тепло if притомъ все-таки съѣдаютъ въ день полфунта говядины; принимая все это во вниманіе, окажется, что эта норма, этотъ полуфунтъ говядины чрезвычайно недостаточенъ для человѣка рабочаго, не знакомаго ни съ сахаромъ, ни съ чаемъ и кофе и другими житейскими благами, этотъ полуфунтъ говядины долженъ быть conditio sine qua non существованія рабочаго человѣка, ибо рабочій человѣкъ каждый день трудится, работаетъ, стало быть потребляетъ по мало своего собственнаго организма, тратитъ физическія силы; этотъ процессъ требуетъ возобновленія, требуетъ питанія, требуетъ вознагражденія потери и возстановленія истраченной силы".

Какъ же однако живутъ рабочіе люди? Если мясо такъ необходимо для поддержанія жизни человѣка, и если его нельзя замѣнить ни хлѣбомъ, ни другими суррогатами, то чѣмъ же замѣняютъ его наши рабочіе? Тутъ-то къ нимъ на помощь и является водка. Хотя физіологія не изслѣдовала еще во всѣхъ подробностяхъ вліянія спиртныхъ напитковъ на человѣческій организмъ, но положительно извѣстно, что эти напитки съ одной стороны возбуждаютъ и усиливаютъ кровообращеніе, дыханіе, а съ другой -- что они на нѣкоторое время поддерживаютъ силы, замѣняютъ извѣстное количество пищи, уменьшаютъ, слѣдовательно, потребность, въ ней и замѣдляютъ сгораніе тканей. "Эти качества спиртныхъ напитковъ, замѣчаетъ г. Португаловъ, просто кладъ для бѣднаго, трудящагося, нуждающагося и голодающаго люда. Отсюда понятно, что всякій, кто ознакомится съ этими достоинствами спиртныхъ напитковъ, хотя бы безсознательно, непремѣнно почувствуетъ къ нимъ особенное влеченіе, сочтетъ ихъ за лучшее и постоянное подспорье или изберетъ ихъ даже средствомъ своего существованія. Отсюда ясно, что для бѣднаго, въ лотѣ лица трудящагося и голодающаго люда спиртныя напитки составляютъ роковую необходимость". Теперь можетъ быть понятнымъ и тотъ фактъ, почему женщины льютъ гораздо меньше мужчинъ:-- потому что онѣ, вообще говоря, подвергаются болѣе легкимъ напряженіямъ, чѣмъ мужчины, слѣдовательно, у нихъ обмѣнъ веществъ совершается медленнѣе.

Но вѣдь водка, замѣтитъ читатель, также стоитъ денегъ, какъ и мясо; почему же народъ все-таки предпочитаетъ первую послѣднему? Почему онъ деньги, истрачиваемыя на водку, не употребляетъ на покупку говядины? Во-первыхъ, по изслѣдованіямъ Гауснера оказывается, что въ Россіи пить водку втрое дешевле, чѣмъ ѣсть говядину; а во-вторыхъ, народъ мало ѣстъ мяса не только потому, что онъ бѣденъ, но и по другимъ причинамъ, обусловленныхъ обычаемъ и привычками; нужно также замѣтить, что водка обладаетъ особенною способностью пріучать къ себѣ организмъ; человѣкъ, привыкшій пить, не только не отвыкаетъ отъ этой привычки, но напротивъ усвоиваетъ ее себѣ болѣе и болѣе, развивая ее часто до самыхъ безобразныхъ размѣровъ. Относительно водки, больше чѣмъ относительно чего нибудь другого, оправдывается извѣстная пословица, что привычка -- вторая натура.

Но, замѣтитъ далѣе читатель, почему пьетъ и пьянствуетъ не одинъ только простой народъ, но и другія сословія: чиновники, купцы, мѣщане, ремесленники и т. д.? Если пьянство въ простомъ народѣ есть прямое слѣдствіе недостатка говядины, то чѣмъ же оно объясняется въ другихъ сословіяхъ? Тѣми же физіологическими причинами, отвѣчаетъ г. Португаловъ. Возьмемъ, напримѣръ, классъ провинціальныхъ чиновниковъ. Огромное большинство ихъ не получило почти никакого образованія, а потому они и не умѣютъ правильно удовлетворять своимъ мозговымъ потребностямъ. Жизнь, среди которой они живутъ, отличается скукой, однообразіемъ, вялостью. Общественные, литературные, ученые интересы имъ совершенно чужды; политическіе, государственные -- еще больше. Обезпеченные матеріально, живя, такъ сказать, на готовыхъ хлѣбахъ -- они не поставлены даже въ необходимость заботиться о своихъ собственныхъ дѣлахъ; отсюда является апатія, спячка. Но физіологическія потребности человѣка далеко не такъ просты, какъ можетъ показаться съ перваго раза. "Каждый важный органъ нашего тѣла требуетъ соотвѣтствующей пищи: легкія -- кислорода, желудокъ -- съѣстнаго; сердце -- крови, а мозгу нужна умственная или духовная пища". Эти потребности организма далеко немногіе въ состояніи удовлетворить правильнымъ путемъ, потому-то большинство и бросается въ одну изъ двухъ крайностей -- или предается интригамъ и сплетнямъ, которыми такъ богата наша провинція, или заглушаетъ и заливаетъ свои мозговыя потребности спиртными напитками. "Отсюда та масса провинціальныхъ обычаевъ, отсюда та вѣчно повторяющаяся вереница имянинъ, родинъ, крестинъ, требующихъ выпивки; отсюда тѣ частыя попойки, оргіи и другія увеселенія, обыкновенно оканчивающіяся какимъ нибудь увлеченіемъ, скандаломъ".

По тѣмъ же самымъ причинамъ пьянствуетъ и наше торговое сословіе, Повидимому, комерческіе обороты, требующіе извѣстной ловкости, изворотливости, соображеній, способны доставить сильную и постоянную работу мозгу; по дѣло въ томъ, что подобная работа оказывается нужной только въ то время, когда торговое дѣло, особенно не слишкомъ крупное, еще не вполнѣ установилось; но когда машина заведена и пущена въ ходъ -- хозяину ея почти ничего не остается дѣлать, и онъ мало по малу обращается къ спиртнымъ напиткамъ, къ водкѣ. Тоже самое слѣдуетъ сказать и о всѣхъ другихъ сословіяхъ.

Такимъ образомъ, говоритъ г. Португаловъ "причина потребленія спиртныхъ напитковъ чисто физіологическая, внутренняя, органическая. Она, съ одной стороны, зависитъ отъ недостатка мясной пищи, отъ преобладанія пищи растительной въ силу бѣдности, нищенства и народнаго убожества, въ силу суевѣрія, невѣжества и полнѣйшаго отсутствія какихъ либо гигіеническихъ знаній; съ другой стороны, отсутствіе всякихъ общественныхъ и интеллектуальныхъ интересовъ, пустота и безсодержательность семейной и соціальной жизни, грубое непониманіе настоящихъ и хорошихъ сторонъ жизни, отсутствіе всякихъ духовныхъ удовольствій и развлеченій, вѣчное переливаніе изъ пустого въ порожнее, полнѣйшій недостатокъ какихъ бы то ни было положительныхъ знаній, полнѣйшее отсутствіе самоувѣренности, самодѣятельности и самостоятельности, вѣчная зависимость отъ разъ установленной рутины обычаевъ, нравовъ, обрядовъ, понятій и безнадежное отсутствіе иниціативы къ прогрессивному движенію впередъ -- вотъ тѣ черты, которыя характеризуютъ русское провинціальное общество и неизбѣжнымъ слѣдствіемъ которыхъ должно явиться излишнее пристрастіе къ горячимъ напиткамъ. Такимъ образомъ, мы пришли къ тому несомнѣнному и положительному заключенію, что пьянство -- соціальный недугъ, глубоко коренящійся въ основахъ самаго общества и вытекающій, какъ неизбѣжное слѣдствіе, изъ чисто-физіологическихъ причинъ".

Уяснивъ такимъ образомъ главнѣйшую причину пьянства, почти нѣтъ надобности говорить о средствахъ его уменьшенія; эти средства вытекаютъ сами собою изъ обнаруженныхъ причинъ; ослабляя ихъ вліяніе, мы будемъ ослаблять и самое пьянство. Г. Португаловъ дѣлитъ всѣ средства противъ пьянства на гигіеническія, соціальныя и терапевтическія. Главнѣйшее изъ нихъ, это -- замѣна водки говядиной. Слѣдовательно, лучшими обществами трезвости были бы несомнѣнно тѣ, которыя заботились бы о снабженіи народа хорошей пищей вообще, а говядиной въ особенности, потому что не пьянство влечетъ за собою бѣдность, какъ думаютъ очень многіе, а напротивъ нищета и голодъ вызываютъ пьянство. И такъ, замѣчаетъ г. Португаловъ, "пусть учреждаются мясныя общества съ цѣлью потребленія и распространенія говядины; это будутъ лучшія общества трезвости въ мірѣ". Далѣе, чтобы еще вѣрнѣе отучить народа, отъ пьянства, необходимо усилить въ его средѣ потребленіе чая и кофе, потому что азотистые и возбуждающіе элементы въ этихъ напиткахъ могутъ составлять превосходный суррогатъ недостающей пищѣ, но для всего этого необходимо, чтобы экономическое положеніе народа значительно улучшилось. Вотъ, слѣдовательно, единственное вѣрное, обобщенное средство для уменьшенія пьянства.

Таково въ главныхъ чертахъ содержаніе статьи г. Португалова. Конечно, излагая ея сущность, мы должны были выпустить множество интересныхъ подробностей, выясняющихъ и подтверждающихъ главную мысль автора; изъ боязни сдѣлать наше извлеченіе черезъ чуръ длиннымъ, мы должны были выпустить цѣлыя главы, полныя интересныхъ фактовъ, о "статистико-антропологическомъ распространеніи пьянства", о "вліяніи пьянства на организмъ вообще" и т. д., отчего не могла не пострадать убѣдительность нашего извлеченія; но все-таки это нисколько не помѣшало намъ изложить главнѣйшее содержаніе упомянутой статьи.

Теперь мы допустимъ относительно г. Португалова предположеніе, совершенно обратное тому, какое мы допускали относительно г. Кошелева, то есть, предположимъ, что мѣры г. Португалова не принесли бы ровно никакой пользы, еслибъ были испробованы на дѣлѣ. Все-таки, какая является огромная разница между соображеніями того и другого! Одинъ основываетъ свои выводы на чисто субъективныхъ данныхъ, неизвѣстно какимъ путемъ у него явившихся, другой опирается на факты, могущіе быть провѣренными всѣми желающими и добытые научнымъ путемъ, при чемъ постоянно ссылается на источники, откуда онъ ихъ бралъ; одинъ старается расположить читателя въ свою пользу общими соображеніями, недоступными точнымъ измѣреніямъ, другой -- статистическими и естественно-историческими данными, первый дѣйствуетъ больше на чувство, второй -- на умъ; для опроверженія перваго не надо обладать особенными познаніями въ томъ вопросѣ, о которомъ идетъ рѣчь; спорить съ нимъ можетъ всякій, сколько нибудь развитой человѣкъ, такъ какъ споръ будетъ происходить въ сферѣ общихъ соображеній; чтобъ возражать второму, надо обладать значительнымъ запасомъ знаній, потому что здѣсь споръ долженъ происходить въ сферѣ положительныхъ наукъ; противъ фактовъ только и можно приводить факты, противъ цифръ -- цифры, противъ выводовъ науки -- такіе же выводы. На чьей же сторонѣ остается перевѣсъ, чей способъ убѣдительнѣе и доказательнѣе, кто сильнѣе располагаетъ въ свою пользу читателя, кто внушаетъ къ себѣ больше довѣрія? Но мы видѣли, что г. Кошелевъ имѣетъ противъ себя не только упреки въ бездоказательности и легковѣсности своихъ "мѣропріятій", но и историческіе факты; противъ г. Португалова же такихъ фактовъ не имѣется; при этихъ условіяхъ, преимущество остается безусловно на сторонѣ его способа.

Выше мы замѣтили, что ни статистика, ни естественно-историческія науки не достигли еще той степени, развитія, при которой возможно прилагать реальный способъ изслѣдованія ко всѣмъ общественнымъ вопросамъ. Что эти науки достигнутъ такого развитія -- въ этомъ нельзя сомнѣваться; но и въ настоящее время можно указать не мало общественныхъ вопросовъ, вполнѣ доступныхъ реальному способу изслѣдованія. Конечно, нельзя требовать отъ людей, незнакомыхъ съ точными науками и привыкшихъ ко всему относиться съ классической точки зрѣнія -- нельзя требовать того, чтобы они бросили свои старыя привычки и принялись за изученіе естественныхъ наукъ; такое требованіе было бы и безразсудно, и безполезно для дѣла; но если рядомъ съ этими людьми являются публицисты, вводящіе въ изслѣдованіе общественныхъ вопросовъ новые способы, то имъ долженъ быть предоставленъ широкій просторъ и оказываемо полнѣйшее преимущество передъ изслѣдователями-классиками. Если же случается, что но вопросу, обращающему на себя въ данное время особенное вниманіе общества, появляются одновременно изслѣдованія съ двухъ представленныхъ нами точекъ зрѣнія, то не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, какому изъ нихъ должно быть оказано рѣшительное, безусловное предпочтеніе.

Но не смотря на все, указанное нами, преимущество того способа изслѣдованія, представителемъ котораго въ нашемъ примѣрѣ былъ г. Португаловъ, мы должны повторить, что подобныя явленія чрезвычайно у насъ рѣдки. Г. Португаловъ -- врачъ, слѣдовательно только счастливая случайность могла натолкнуть его вниманіе на вопросы болѣе широкіе, чѣмъ спеціально-медицинскіе. Другими словами: изслѣдованія, вродѣ статьи "Пьянство какъ соціальный недугъ", могутъ появляться въ нашей литературѣ только урывками, мимоходомъ, такъ какъ классическая система образованія мѣшаетъ распространенію точныхъ знаній. Потому-то реальный способъ изслѣдованія и не пользуется у насъ особеннымъ сочувствіемъ, потому-то о замѣчательной статьѣ г. Португалова, не упомянулъ почти ни одинъ органъ печати, потому-то, наконецъ, мы считаемъ особенною своею обязанностью -- обращать вниманіе нашихъ читателей на подобнаго рода изслѣдованія.

-----

Годъ тому назадъ, говоря о нѣкоторыхъ фактахъ изъ провинціально-мировой практики, мы замѣтили, что "необходимо предоставить обществу право выбирать въ судьи кою угодно, не стѣсняя избирателей ничѣмъ и не дѣлая извѣстный размѣръ имущественнаго ценза необходимымъ условіемъ для избранія; если же безъ ценза обойтись невозможно, то лучше установить цензъ умственный, опредѣляемый какою либо степенью образованія, университетскаго или гимназическаго, который во всякомъ случаѣ будетъ имѣть болѣе смысла, чѣмъ цензъ имущественный, который, особенно въ настоящее время, не можетъ служить доказательствомъ годности человѣка къ какому либо дѣлу". Такое заключеніе мы выводили изъ того, что провинціальные избиратели, при выборѣ мировыхъ судей, очень часто приходили въ величайшее затрудненіе, не имѣя права выбирать тѣхъ, кого бы имъ хотѣлось и не имѣя возможности произвести добросовѣстной выборъ изъ числа тѣхъ, кто удовлетворялъ условіямъ имущественнаго ценза. Правда, земскія собранія могутъ, но закону, парализовать условія ценза, произведя выборъ судьи единогласно, но на практикѣ такого рода избраніе часто оказывалось рѣшительно невозможнымъ. Эти-то обстоятельства и заставили насъ высказать вышеприведенныя строки.

Прошелъ годъ -- и число фактовъ, подтверждающихъ нашъ выводъ, значительно увеличилось. Слѣдя по газетнымъ извѣстіямъ за недавно производившимися выборами мировыхъ судей въ большей части Россіи, мы видѣли, что эти выборы были соединены съ величайшими трудностями. Какому нибудь земскому собранію приходилось устраивать во нѣсколько засѣданій, чтобъ избрать опредѣленное число судей. "Кого выбирать? Некого выбирать, не знаемъ кого выбирать!" -- такія фразы слышались вездѣ. Одни изъ имѣющихъ право на избраніе не желали брать на себя должности мироваго судьи, въ виду ея трудности и сложности, другіе хотя и желали сами, по ихъ не желали избиратели. Дѣйствительно, результаты выборовъ были но большей части весьма неудовлетворительны, такъ что сенатъ былъ поставленъ въ необходимость не утверждать многихъ выбранныхъ судей. Но и въ число утвержденныхъ попадали такіе, которые немедленно вслѣдъ за утвержденіемъ, обнаруживали или полнѣвшую неспособность къ принятой на себя обязанности, или крайнюю неблагонадежность. Примѣръ Нижняго-Новгорода, гдѣ изъ семи мировыхъ судей утверждены сенатомъ только трое, изъ которыхъ одинъ, по словамъ "Судебнаго Вѣстника", уже успѣлъ попасться въ крупномъ уголовномъ дѣлѣ, не составляетъ исключительнаго явленія: сенатъ не имѣетъ физической возможности знать нравственныя качества лицъ, представляемыхъ ему на утвержденіе. Въ томъ же обстоятельствѣ, то есть въ трудности отыскать людей, удовлетворяющихъ требованіямъ такой важной должности, какова должность мироваго судьи, слѣдуетъ искать причину тѣхъ безпорядковъ и даже скандаловъ, какими во многихъ мѣстахъ сопровождались выборы. Случалось, напримѣръ, что собраніе, не находя въ своей средѣ лицъ, желающихъ или способныхъ быта мировыми судьями, обращалось къ тѣмъ, которые могутъ быть выбраны но иначе, какъ единогласно. Но единогласное избраніе, какъ понятно всякому, вещь довольно трудная, и потому случались такого рода факты: приступаютъ, напр., къ избранію извѣстнаго кандидата, но требуемаго закономъ единогласія не оказывается; тогда, не долго думая, баллотируютъ его во второй разъ; если и тутъ является неудача, то баллотируютъ въ третій, четвертый -- пока не выберутъ. Нечего и говорить, что подобныя противузаконныя дѣйствія вызываются только печальною необходимостью: нельзя же оставаться безъ мировыхъ судей. Хотя Петербургъ ни въ какихъ случаяхъ не можетъ быть сравниваемъ съ провинціями, но замѣчательно, что и въ немъ съ каждыми выборами число желающихъ баллотироваться въ мировые судьи и удовлетворяющихъ условіямъ имущественнаго ценза, уменьшается. Именно: на первые выборы записалось 118 человѣкъ, на вторые 103, а на послѣдніе, происходившіе въ началѣ нынѣшняго мая, только 74; при этомъ необходимо замѣтить, что въ этой послѣдней цифрѣ находятся люди, забаллотированные на предыдущихъ выборахъ, такъ что, по словамъ одной газеты, сами избиратели признавали списокъ кандидатовъ настолько неудовлетворительнымъ, что онъ лишалъ ихъ возможности отнестись съ полной строгостью къ прежнимъ судьямъ; въ уѣздные же петербургскіе мировые судьи записались только четыре новыхъ кандидата. Эти факты, въ связи съ происходившими въ провинціяхъ, побудили двѣ газеты, "С.-Петербургскія Вѣдомости" и "Судебный Вѣстникъ", высказать почти одновременно то самое мнѣніе, которое мы высказали годъ назадъ -- именно, о необходимости уничтожить цензъ при выборахъ въ мировые судьи.

Просматривая мотивы, вслѣдствіе которыхъ издана статья, опредѣляющая цензъ для мировыхъ судей, мы видимъ, что она издана съ цѣлью сдѣлать судью болѣе независимымъ въ своихъ рѣшеніяхъ. Эти мотивы намекаютъ на то, что еслибъ въ мировые судьи выбирались лица, не имѣющія собственности, то при незначительности получаемаго ими отъ земства содержанія, они подвергались бы различнымъ искушеніямъ, т. е. брали бы взятки, дѣлали бы различныя вымогательства и т. п. Такой выводъ былъ бы въ значительной степени справедливъ, еслибъ, во-первыхъ, опредѣленное по закону имущество, какимъ долженъ обладать мировой судья, дѣйствительно давало значительный доходъ, и во-вторыхъ, еслибъ должность мирового судьи заключала въ себѣ такъ много привлекательнаго, что заставляла бы людей вполнѣ обезпеченныхъ посвящать ей все свое время и свои труды. Но на самомъ дѣлѣ этого нѣтъ. Съ одной стороны, большинство подходящихъ подъ условія мирового ценза не получаютъ отъ своего имущества никакого дохода; съ другой стороны -- должность мирового судьи настолько хлопотлива и требуетъ столько времени и трудовъ, что человѣкъ, матеріально обезпеченный, не станетъ брать ее на себя. Въ первое время во многихъ губерніяхъ въ мировые судьи дѣйствительно шли люди, жившіе въ своихъ помѣстьяхъ, ничѣмъ по занятые и вполнѣ обезпеченные; тогда они не имѣли еще полнаго понятія объ обязанностяхъ того званія, которое они на себя принимали. Многіе изъ нихъ думали, что должность мирового только тѣмъ будетъ отличаться отъ бывшаго уѣзднаго судьи, что предоставитъ носящему ее лицу больше нравъ, но налагая никакихъ новыхъ обязанностей. Такой взглядъ, усвоенный многими судьями, проявлялся во всей ихъ первоначальной дѣятельности; въ своихъ камерахъ они рѣшали дѣла патріархально, на мировые съѣзды собирались рѣдко, не больше одного раза въ три и четыре мѣсяца, въ случаѣ чьихъ либо имянинъ или другихъ торжественныхъ событій, совпадавшихъ съ днями съѣздовъ, послѣдніе безъ всякой церемоніи откладывались на продолжительное время и т. д. но когда такая патріархальность начала встрѣчать довольно жесткое неодобреніе со стороны періодической печати, когда до сената стали доходить кассаціонныя жалобы и протесты прокуроровъ, когда сенатъ предписалъ о каждомъ несостоявшемся почему-нибудь мировомъ съѣздѣ доводить до своего свѣденія, когда объемъ Сборника рѣшеній кассаціонныхъ департаментовъ сталъ дѣлаться больше и больше, когда въ немъ начали попадаться замѣчанія, что такой-то мировой съѣздъ незнакомъ съ сенатскими разъясненіями, а знакомство съ ними становилось все больше и больше затруднительны, то очень многіе судьи стали тяготиться своей обязанностью и подавать въ отставку. И это мы считаемъ совершенно естественнымъ. Если люди, имѣющіе значительные доходы, оставили казенную службу и поселились въ своихъ помѣстьяхъ, или невдалекѣ отъ нихъ, то что ихъ можетъ заставить поступить на службу общественную, которая, по отношенію къ мировымъ установленіямъ, оказывается гораздо болѣе обременительною, чѣмъ служба казенная? Притомъ же, многіе предпочитаютъ казенную службу уже потому, что она даетъ чины, постепенную прибавку содержанія и наконецъ пенсію, чего не даетъ служба общественная; слѣдовательно, если обезпеченныя лица бросаютъ службу государственную, то нѣтъ никакого основанія предполагать, что они согласятся быть участковыми судьями (почетными -- другое дѣло, потому что тутъ они ничѣмъ не стѣснены), т. е. поступитъ на болѣе трудную и менѣе вознаграждающую общественную службу.

Очевидно, что въ виду этихъ соображеніи, оправдываемыхъ на практикѣ, главная цѣль установленія ценза для мировыхъ судей -- имѣть судей независимыхъ, то есть обезпеченныхъ -- совершенно не достигается; въ судьи идутъ теперь только тѣ, которые имѣютъ собственность или вовсе неприносящую имъ дохода или приносящую очень мало. А такъ какъ, къ тому же, законъ дозволяетъ баллотироваться въ судьи и тѣмъ, которые сами не имѣютъ положительно никакого имущества, но жены или родители которыхъ владѣютъ опредѣленнымъ цензомъ, то случается сплошь и рядомъ, что судьями состоятъ рѣшительные голяки, ничего неимѣющіе, потому что въ нашихъ провинціяхъ имѣть состоятельныхъ родителей или богатую жену еще не значитъ быть самому богатымъ.

Не достигая, такимъ образомъ, главной своей цѣли, законъ между тѣмъ вноситъ значительное затрудненіе въ дѣла земства и очень часто служитъ поводомъ къ различнымъ злоупотребленіямъ. Выше мы замѣтили, какъ у насъ происходятъ единогласныя избранія, но этимъ не ограничиваются злоупотребленія. Очень часто случается, что желающій баллотироваться въ мировые судьи покупаетъ себѣ за дешевую цѣну нужное количество земли, потомъ, будучи уже выбраны въ судьи, продаетъ ее, и такимъ образомъ остается все время судьей, не имѣя ценза. Подобные обходы закона тѣмъ болѣе возможны, что въ уставахъ не опредѣлена цѣнность земли, дающей право на избраніе; требуется только, чтобъ земли было извѣстное количество десятинъ, "хотя бы и въ различныхъ мѣстахъ".

Мы уже не будемъ говорить о томъ, что имущественный цензъ мирового судьи, не гарантируя нисколько общество отъ несправедливыхъ дѣйствій судьи, тѣмъ менѣе можетъ опредѣлять его знанія, степень развитія и вообще его способности. Это понятно само собою и противъ этого никто по споритъ. Мы видимъ, что въ числѣ лицъ, баллотирующихся въ мировые судьи, слѣдовательно удовлетворяющихъ условіямъ ценза, большею частію встрѣчаются люди, не получившіе никакого образованія, не только университетскаго, но даже гимназическаго; слѣдовательно, они не имѣютъ даже казеннаго удостовѣренія въ ихъ умственномъ развитіи (хотя, конечно, часто случается, что человѣкъ и имѣющій такое удостовѣреніе бываетъ никуда не годенъ), тогда какъ еслибъ было наоборотъ, то есть, еслибъ вмѣсто имущественнаго ценза существовалъ образовательный, то избиратели имѣли бы хоть какое нибудь основаніе полагаться на доброкачественность и годность кандидатовъ въ судьи.

Но насъ могутъ спросить, кто же пойдетъ въ мировые судьи при уничтоженіи имущественнаго ценза, на какія силы можно разсчитывать, ради чего стоитъ рѣшаться на замѣну одного ценза другимъ? Разумѣется, университетская молодежь явится тутъ главной опорой. Можно сказать навѣрное, что всѣ тѣ молодые люди, получившіе теоретическое университетское образованіе, которые желаютъ идти по судебной дорогѣ, съ большою охотою согласятся начать свою дѣятельность съ должности мирового судьи. Въ этомъ заключается ихъ прямая выгода. Во-первыхъ, они сразу поступаютъ на такое содержаніе, которое для молодого человѣка можетъ быть признано вполнѣ достаточнымъ; во-вторыхъ, дѣятельность мирового судьи практически и постепенно познакомитъ ихъ съ условіями и порядкомъ новаго судопроизводства и съ дѣятельностью кассаціонныхъ департаментовъ сената; наконецъ, даже только трехлѣтнее пребываніе въ должности мирового судьи, дастъ имъ извѣстныя права, которыя очень пригодятся въ ихъ дальнѣйшей судебной каррьерѣ. Несомнѣнно, что и тогда, при новыхъ порядкахъ, будутъ попадать въ судьи люди, учившіеся давно и мало способные къ такой трудной дѣятельности, но положительный выигрышъ заключался бы уже въ томъ, что въ составѣ каждаго мирового съѣзда находилось бы по два или даже по одному члену, дѣйствительно понимающихъ дѣло; а это имѣло бы весьма полезное вліяніе даже на тѣхъ судей, которые выбраны неудачно. Мировые съѣзды въ нынѣшнемъ своемъ составѣ болѣе и болѣе чувствуютъ свое затруднительное положеніе. Если мировой судья, какъ отдѣльное лицо, можетъ считать себя совершенно самостоятельнымъ и ни передъ кѣмъ не отвѣтственнымъ въ своей дѣятельности, такъ какъ жалобы на его рѣшенія дальше мирового съѣзда идти не могутъ, то мировой съѣздъ стоитъ совсѣмъ въ другомъ положеніи: онъ подлежитъ постоянному контролю со стороны кассаціонныхъ департаментовъ сената и потому здѣсь ему нельзя вести дѣла спустя рукава. Если противъ его рѣшеній протестуетъ прокурорская власть или подается кассаціонная жалоба, то это рѣшеніе доходитъ до сената, который провѣряетъ, контролируетъ это рѣшеніе; слѣдовательно, съѣзду необходимо быть знакомымъ не только съ судебными уставами, но и съ разъясненіями ихъ сенатомъ. Вотъ почему большею частію случается, что рѣшенія съѣздовъ бываютъ согласны съ заключеніями прокуроровъ. Поступая такимъ образомъ, съѣзды считаютъ себя гарантированными отъ всякихъ непріятныхъ случайностей; на рѣшеніе, постановленное "согласно заключенію прокурора", протеста, конечно, не можетъ быть подано, если же станетъ жаловаться подсудимый, то прокуроръ всегда можетъ подать полезный совѣтъ относительно лучшей редакціи рѣшенія. Но за то въ гражданскихъ дѣлахъ условія совершенно иныя: здѣсь прокуроры не даютъ своего заключенія и здѣсь съѣздамъ приходится довольствоваться соотвѣтственными познаніями и соображеніями; вотъ почему гражданскія дѣла представляются для съѣздовъ гораздо болѣе трудными, чѣмъ уголовныя, вотъ почему два-три порядочныхъ, то есть знающихъ, члена были бы истиннымъ кладомъ для съѣздовъ.

Одна изъ названныхъ выше газетъ не довольствуется уничтоженіемъ имущественнаго ценза для мировыхъ судей и хочетъ, чтобъ вмѣстѣ съ цензомъ были уничтожены и другія стѣсняющія условія, напримѣръ, требованіе для судьи 25-лѣтняго возраста. Конечно, чѣмъ меньше стѣсненій, тѣмъ лучше, и становясь на эту точку зрѣнія, можно бы было высказать множество другихъ не менѣе важныхъ пожеланій въ томъ же родѣ. Но противъ этого могутъ быть сдѣланы возраженія въ томъ смыслѣ, что практика до сихъ поръ не подтверждала еще неудобства отъ существованія этого условія, тогда какъ требованія ценза она давно уже осудила. Пока у насъ будетъ существовать цензъ, говоритъ корреспондентъ "Судебнаго Вѣстника", до тѣхъ поръ въ виду избирателей будетъ постоянно одно изъ двухъ: "или чиновники, или неоднократно забаллотированные претенденты". Понятно, что и то, и другое одинаково неудобно и одинаково нежелательно.

-----

Въ судебной лѣтописи послѣднихъ мѣсяцевъ было нѣсколько случаевъ, доказывающихъ, что иногда взгляды на преступленія и преступниковъ со стороны суда и присяжныхъ бываютъ совершенно противоположны: то, что судъ считалъ преступнымъ, оправдывалось присяжными, и наоборотъ, судъ признавалъ извѣстныхъ подсудимыхъ невиновными, а присяжные ихъ обвиняли. Что подобные случаи разницы во взглядахъ у насъ неизбѣжны -- знаетъ всякій, кто знакомъ съ нашими уголовными законами и нашими народными юридическими обычаями. Эта разница проявляется даже въ самыхъ основныхъ вопросахъ, напримѣръ, во взглядѣ на нравственную испорченность подсудимаго. Законъ, относясь къ подсудимому съ отвлеченной точки зрѣнія, не принимаетъ, конечно, во вниманіе, насколько лицо, совершившее извѣстное преступленіе, нравственно само по себѣ; оно видитъ въ немъ только преступника и смотритъ на него только съ этой стороны. Напротивъ, народъ дѣлаетъ строгое различіе между такъ называемымъ "закоренѣлымъ" преступникомъ и преступникомъ "несчастнымъ", подвергшимся искушенію по какимъ нибудь случайнымъ, исключительнымъ обстоятельствамъ,-- а такихъ преступниковъ, нужно замѣтить, у насъ большинство. Дѣлая это различіе, народъ, разумѣется, основывается на фактахъ; мы, люди, стоящіе вдали отъ народа, по крайней мѣрѣ большинство изъ насъ, видя передъ собою человѣка, совершившаго убійство, боимся и подойти къ нему близко, опасаясь, какъ бы онъ и насъ не сдѣлалъ жертвой своей преступной воли; мы думаемъ, что если человѣкъ убилъ другого человѣка, то онъ непремѣнно сдѣлаетъ убійство своимъ ремесломъ и начнетъ убивать всѣхъ направо и налѣво, если только дать ему волю. Точно также смотритъ и законъ -- хотя по другимъ причинамъ, чѣмъ мы. Предполагая по всякомъ подсудимомъ человѣка во всѣхъ отношеніяхъ порочнаго, законъ предоставляетъ своимъ органамъ право смотрѣть на этого человѣка съ исключительной точки зрѣнія и принимать противъ него такія мѣры, которыя предполагаютъ отсутствіе всякаго довѣрія въ отношеніяхъ между подсудимымъ и властью. Этимъ, между прочимъ, обусловливается существованіе предварительнаго ареста въ большинствѣ уголовныхъ дѣлъ. Главная цѣль такого ареста заключается, какъ извѣстно, въ томъ, чтобы воспрепятствовать подсудимому уклониться отъ слѣдствія и суда. Отсюда, повидимому, слѣдовало бы заключить, что всѣ вообще подсудимые должны быть во время слѣдствія и суда заключаемы подъ стражу, потому что съ точки зрѣнія закона каждое преступленіе одинаково важно и интересы правосудія одинаково страдаютъ, кто бы ни уклонился отъ суда: убійца, фальшивый монетчикъ или простой карманный воришка. Но на дѣлѣ этого нѣтъ. Законъ допускаетъ значительныя различія въ способѣ воспрепятствованія подсудимому уклониться отъ суда. Такъ, напримѣръ, противъ обвиняемыхъ въ такихъ преступленіяхъ или проступкахъ, которые влекутъ за собою заключеніе въ тюрьмѣ, смирительномъ домѣ или крѣпости, безъ ограниченія правъ и преимуществъ, высшей мѣрою обезпеченія можетъ быть отдача на поруки; въ преступленіяхъ, влекущихъ за собою то же наказаніе, но съ ограниченіемъ правъ и преимуществъ, высшей мѣрою обезпеченія можетъ быть требованіе залога; наконецъ, противъ обвиняемыхъ въ преступленіяхъ или проступкахъ, влекущихъ за собою ссылку на поселеніе, каторжныя работы и т. д. высшею мѣрою обезпеченія можетъ быть содержаніе подъ стражей. Если мы вспомнимъ, что большая степень наказанія соотвѣтствуетъ большей винѣ подсудимаго, то исчисленныя нами различія могутъ быть выражены такимъ образомъ: чѣмъ важнѣе совершенное преступленіе, тѣмъ строже можетъ судебный слѣдователь обращаться съ подсудимымъ; мелкаго вора онъ можетъ отдать на поруки, пока надъ нимъ будетъ производиться слѣдствіе, но убійцу, фальшиваго монетчика и т. д. онъ можетъ посадить въ острогъ, что, дѣйствительно, постоянно и дѣлается.

На чемъ основывается это различіе въ средствахъ обезпеченія уклониться подсудимому отъ слѣдствія и суда? Прежде всего, можно подумать, на томъ, что человѣкъ, совершившій менѣе тяжелое преступленіе и котораго, слѣдовательно, ждетъ менѣе суровое наказаніе не такъ скоро рѣшится на побѣгъ, какъ человѣкъ, которому угрожаетъ каторга, ссылка и т. п.; можно также подумать, что въ болѣе важныхъ преступленіяхъ арестъ необходимъ для болѣе успѣшнаго производства слѣдствія и т. д. Но на самомъ дѣлѣ, тутъ причины нѣсколько иныя; эти причины заключаются въ томъ, что законъ, по роду преступленія, судитъ о большей или меньшей испорченности человѣка: чѣмъ маловажнѣе преступленіе, тѣмъ, въ глазахъ закона менѣе испорченъ человѣкъ, и наоборотъ. Слѣдовательно, если пойманъ, напримѣръ, карманный воръ, то законъ признаетъ для него достаточнымъ поручительство или залогъ, расчитывая вмѣстѣ съ тѣмъ на то, что это еще не слишкомъ испорченный человѣкъ, которому отчасти можно вѣрить; но совершившій грабежъ или убійство долженъ быть заключенъ въ острогъ, потому что на него положиться уже нельзя, и поручительство является въ этомъ случаѣ мѣрой обезпеченія весьма недостаточной.

Но въ жизни дѣло происходитъ нѣсколько иначе. Случается сплошь и рядомъ, что человѣкъ, совершившій самое тяжкое преступленіе, бываетъ во много разъ нравственнѣе того, который воруетъ платки изъ кармановъ. Первый могъ рѣшиться на убійство или грабежъ подъ вліяніемъ чисто исключительныхъ обстоятельствъ, по минованіи которыхъ онъ сдѣлался бы снова самымъ нравственнымъ человѣкомъ, тогда какъ у второго воровство могло войти въ постоянную привычку. Вспомнимъ, напримѣръ, фактъ, заявленный въ "Правительственномъ Вѣстникѣ", что одинъ крестьянинъ пензенской губерніи зарѣзалъ девятилѣтняго своего сына, и по предварительному слѣдствію оказалось, что онъ совершилъ это преступленіе, "полагая такимъ дѣйствіемъ угодить Богу и тѣмъ получить спасеніе своей души, но примѣру Авраама, принесшему Богу въ жертву своего сына, и что онъ слышалъ объ этомъ изъ писанія, читаннаго ему его дядей." Дѣтоубійство -- преступленіе одно изъ самыхъ тяжелыхъ, которое наказывается многолѣтней каторжной работой. Но можно ли сравнить этого дѣтоубійцу, могущаго возбудить ужасъ у многихъ изъ нашихъ читателей, -- можно ли сравнить его но нравственной испорченности съ тѣми тысячами людей, которые втихомолку обокрадываютъ своихъ ближнихъ, предпочитая легкую, нечестную наживу честному труду, которые готовы всѣхъ надувать изъ-за комфортной обстановки, словомъ, вся жизнь которыхъ есть безпрестанное мошенничество? Разумѣется, нѣтъ. Нишъ дѣтоубійца попалъ въ преступники единственно по своему крайнему неразвитію: онъ можетъ быть прекраснымъ семьяниномъ, честнѣйшимъ человѣкомъ и т. д.; ему только хотѣлось угодить Богу, и не найдя иныхъ способовъ, онъ рѣшился убить своего сына. И вотъ его сажаютъ въ острогъ и будутъ держать тамъ, по всей вѣроятности, весьма продолжительное время. Мы не можемъ утверждать, какъ отнесутся къ этому дѣлу присяжные, но судя по многочисленнымъ фактамъ, полагаемъ, что его оправдаютъ, то есть признаютъ, что такой исключительный случай, хотя и называемый въ уголовномъ кодексѣ преступленіемъ, не можетъ однакоже быть поводомъ къ совершенной погибели человѣка, можетъ быть, во всѣхъ отношеніяхъ хорошаго. Такимъ образомъ, величиною совершеннаго преступленія, если такъ можно выразиться, нельзя судить о томъ, насколько подсудимый испорченъ самъ по себѣ. Такъ именно и смотритъ на это дѣло народъ.

Факты, какъ мы упомянули, оправдываютъ подобное воззрѣніе. Всѣ, которые знакомы съ обычаями нашей острожной жизни, знаютъ, что большинство содержащихся подъ стражей отличаются иногда замѣчательнымъ добродушіемъ въ своихъ отношеніяхъ къ тюремному начальству. Бывали случаи, что арестанты пользовались значительной степенью свободы во время своего заключенія и никогда не употребляли ее во зло. Они уходили на время изъ острога и потомъ снова возвращались. Изъ попавшихся намъ недавно цифръ о дѣятельности временнаго окружного суда въ Богородскѣ, московской губерніи, мы видимъ, между прочимъ, что на 18 обвиняемыхъ лицъ, 12 были освобождены отъ предварительнаго ареста, состоя на поручительствѣ, и изъ нихъ только одинъ не явился въ судъ, и то, можетъ быть, но весьма уважительнымъ причинамъ. Мы не дѣлаемъ теперь изъ этого факта никакихъ выводовъ; мы только указали на одинъ изъ тѣхъ пунктовъ, который понимается совершенно различно, если смотрѣть на него съ двухъ разныхъ точекъ зрѣнія -- съ точки зрѣнія закона и практической жизни.

Но такихъ пунктовъ оказывается гораздо больше, если мы просмотримъ нѣкоторые обвинительные акты и сравнимъ ихъ съ приговорами присяжныхъ. Одно время нѣкоторые господа утверждали, что присяжные дѣйствуютъ по большой части наперекоръ обвинительно

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ

Очеркъ кредитныхъ учрежденій въ западной Европѣ.-- Кредитныя учрежденія въ Россіи.-- Характеръ ихъ во времена крепостнаго права.-- Современное направленіе вопроса о кредитѣ.-- Положеніе кредита въ сельскомъ и городскомъ населеніи.-- Кулаки и ростовщики.-- "Общество взаимнаго кредита" въ Петербургѣ.-- Его идея и практика.-- Милліонная банкирская контора.-- Сыскная полиція въ Петербургѣ и ея дѣятельность.-- Сыщики въ литературѣ.-- Члены Комитета для пособіи нуждающимся литераторамъ въ роли сыщиковъ. Программа вопросовъ о положеніи рабочихъ въ Россіи.-- Цифры, опредѣляющія свободу русской женщины.

Въ ряду экономическихъ вопросовъ одно изъ самыхъ главныхъ мѣстъ занимаетъ вопросъ о кредитѣ. Онъ обращалъ на себя вниманіе еще въ то время, когда почти не существовало экономической науки; съ развитіемъ же этой послѣдней, а особенно съ того времени, когда она начала принимать чисто общественное направленіе, освобождаясь мало по малу отъ кастическаго характера -- вопросъ о кредитѣ рѣшительно выступилъ на первый планъ. У насъ, какъ впрочемъ и вездѣ, гдѣ масса общества стоитъ на довольно низкой степени развитія, существуетъ предубѣжденіе противъ всѣхъ экономическихъ и общественныхъ теоріи, хотя онѣ только обобщаютъ и осмысляютъ разные частные вопросы, близкіе и понятные всякому; поэтому и вопросъ о кредитѣ, взятый въ общемъ его значеніи, интересуетъ весьма немногихъ. Но тѣ, которые привыкли разсуждать и отъ частныхъ, непосредственно окружающихъ ихъ, вопросовъ доходить до общихъ -- тѣ понимаютъ очень хорошо, что этотъ вопросъ имѣетъ дѣйствительно громадное жизненное значеніе. Трудно найти человѣка изъ числа людей, занимающихъ самыя разнообразныя положенія въ обществѣ, который не испытывалъ бы на себѣ болѣе или менѣе часто, въ болѣе или менѣе значительныхъ размѣрахъ, гнетущее вліяніе недостатка денегъ и великую потребность въ кредитѣ. Это испытывали рѣшительно всѣ, и не только теперь, но и въ самыя отдаленныя отъ насъ времена. Вотъ почему вопросъ о кредитѣ обращалъ на себя вниманіе даже тогда, когда вовсе не существовало тѣхъ соціально-экономическихъ теорій, которыя явились только въ недавнее время. Но понятно, что значеніе его тогда и теперь совершенно различное; находясь въ неразрывной связи съ общимъ характеромъ существующихъ экономическихъ отношеній и научныхъ теорій, онъ видоизмѣнялся по мѣрѣ того, какъ измѣнялись эти отношенія и теоріи; сперва онъ имѣлъ значеніе только для нѣкоторыхъ, привилегированныхъ классовъ, слѣдовательно не былъ въ собственномъ смыслѣ общественнымъ вопросомъ; но по мѣрѣ того, какъ экономическая наука принимала соціальное направленіе, по мѣрѣ того, какъ низшіе, рабочіе классы стали пріобрѣтать болѣе важное значеніе -- и вопросъ о кредитѣ расширялся все болѣе и болѣе, получая такой характеръ, какого онъ не имѣлъ прежде.

Впрочемъ, необходимость въ кредитѣ чувствовалась не только высшими, но и низшими классами гораздо раньше, чѣмъ этотъ вопросъ поступилъ въ разрядъ соціально-экономическихъ вопросовъ. Именно эта необходимость вызывала то страшное развитіе ростовщичества, какое мы видимъ въ древніе вѣка. Строгіе законы, изданные въ то время противъ ростовщиковъ, только свидѣтельствовали о существованіи зла, но нисколько его, разумѣется, не искореняли; ростовщичество не было самостоятельнымъ явленіемъ; оно вызывалось безъисходною бѣдностью массы; поэтому и правительствамъ, въ видахъ уменьшенія и обузданія ростовщиковъ, слѣдовало дѣйствовать не прямо противъ нихъ, а противъ производящей ихъ причины, то есть, противъ бѣдности; но тогда этого не понимали, какъ не понимаютъ многіе и въ настоящее время.

Наконецъ, мало но малу являются признаки того, что въ обществѣ пробуждается сознаніе тѣхъ нуждъ, которыя испытываетъ масса. Эти признаки являются въ видѣ лицъ, проникнутыхъ филантропическими стремленіями; число такихъ лицъ замѣтно увеличивается и благотворительности начинаетъ проявляться въ широкихъ размѣрахъ. На сцену выступаютъ проповѣдники-монахи, которые приглашаютъ благотворителей и вообще людей, заботящихся о спасеніи своихъ душъ, откликнуться на бѣдствія народа и помочь его нуждамъ. Въ средніе вѣка наибольшимъ развитіемъ ростовщичества страдала Италія; оттого въ ней первой явились благотворительныя кредитныя учрежденія для оказанія пособій нуждающимся классамъ. Первая кредитная контора подобнаго рода, подъ названіемъ Mont de Piété, имѣла цѣлью выдавать въ ссуду пожертвованныя благотворителями деньги всѣмъ, кто въ нихъ нуждался; неимѣющимъ даже дневнаго пропитанія выдавались маленькія суммы не только безъ процентовъ, но даже безъ залога; для суммъ болѣе значительныхъ требовалось то и другое. Подобные благотворительные ломбарды быстро стали распространяться по Италіи, откуда проникли и во Францію; число ихъ быстро увеличивалось во все продолженіе 17 и 18 вѣковъ, пока новое направленіе экономической науки не помѣшало этому распространенію, посредствомъ учрежденій, болѣе плодотворныхъ по своей дѣятельности.

Изъ краткаго обзора кредитныхъ учрежденій на западѣ, который мы сейчасъ сдѣлаемъ, будетъ видно, какъ видоизмѣнялся характеръ этихъ учрежденій и какому направленію слѣдовали они въ своемъ постепенномъ развитіи.

Хотя первоначальные ломбарды, такъ называемые Monts de Piété, выдавали иногда, какъ сказано, незначительныя суммы безъ всякаго залога, но такія операціи составляли самый ничтожный процентъ, а скоро и совсѣмъ прекратились. Главною цѣлью ломбардовъ сдѣлалась выдача ссудъ подъ залогъ цѣнныхъ вещей за самые незначительные проценты. Вызванные исключительно желаніемъ -- противодѣйствовать ростовщикамъ, они вполнѣ достигали этой цѣли: хотя и ростовщики, и эти ломбарды выдавали ссуды подъ залогъ цѣнныхъ вещей, и слѣдовательно въ этомъ отношеніи походили другъ на друга, но ломбарды брали гораздо меньшій процентъ, чѣмъ ростовщики -- и въ этомъ заключалось ихъ важное преимущество передъ ростовщиками. Тѣмъ не менѣе, ломбарды все-таки не были собственно кредитными народными учрежденіями; въ массѣ общества существуетъ громадный процентъ людей, не имѣющихъ никакихъ цѣнностей, слѣдовательно, благая ломбардовъ для нихъ недоступны; къ тому же, кредитъ, оказываемый подъ обезпеченіе вещи, отбираемой у заемщика, и которою, слѣдовательно, онъ не можетъ пользоваться, не есть, строго говоря, кредитъ. Конечно, иного понятія о кредитѣ въ то время и не могло составиться. При существованіи въ обществѣ рабства, служащаго прочнымъ основаніемъ для сословныхъ различій, при господствѣ средневѣковыхъ цеховъ и корпорацій, не могло сложиться убѣжденія объ общественной солидарности, а потому не могло явиться и взаимнаго довѣрія, то есть кредита въ строгомъ смыслѣ. Форма благотворительности -- и только одна эта форма -- была вполнѣ подходящею къ строю европейскихъ обществъ почти до самаго конца, восемнадцатаго столѣтія.

Съ этого же времени получаютъ начало сберегательныя кассыучрежденія хотя нѣсколько отличающіяся отъ ломбардовъ по своей цѣли, по совершенно сходныя съ ними по своему филантропическому характеру. Цѣль этихъ кассъ заключалась въ томъ, чтобъ дать на, роду возможность составлять небольшое сбереженіе и этимъ путемъ пріучить его вообще къ бережливости. По внѣшнему виду ихъ можно причислить къ народнымъ банкамъ, но въ сущности онѣ вовсе не имѣютъ такого характера. Прежде всего, принципъ, на которомъ они основаны, совершенно ложный. А между тѣмъ этотъ ложный основной принципъ сберегательныхъ кассъ не оставался безъ всякаго вліянія на характеръ ихъ операцій; такъ напримѣръ: кассы старались всѣми способами затруднять для вкладчиковъ обратный выемъ накопленій, для чего вкладчикамъ выдавались имянныя книжки и т. д. Благотворительное направленіе кассъ проявлялось также въ томъ, что къ участію въ лихъ не допускались, обыкновенно, люди болѣе состоятельные, вслѣдствіе чего кассы пріобрѣтали исключительный характеръ и уже по этому не могли имѣть вполнѣ общественнаго значенія, хотя ихъ относительная польза доказывается огромными цифрами оборотовъ весьма многихъ изъ нихъ.

Рядомъ съ ломбардами и кассами было основано много казенныхъ и частныхъ учрежденій, гораздо ближе подходившихъ къ характеру настоящихъ народныхъ банковъ, но все-таки отличающихся тѣмъ же филантропическимъ направленіемъ. Представителемъ этого рода учрежденій можетъ служить не такъ давно основанное въ Парижѣ "Общество императорскаго принца" съ цѣлью создать для народа дешевый и при томъ литый кредитъ. Эта послѣдняя цѣль дѣйствительно заслуживаетъ полнаго вниманія и совершенно соотвѣтствуетъ истинному характеру настоящаго народнаго банка, по основы общества остались все-таки часто филантропическія; капиталъ его составляется изъ пожертвованій филантроповъ. Благодаря этому обстоятельству, "Общество императорскаго принца", какъ и другія ему подобныя, не выдерживаютъ ни малѣйшей критики съ экономической точки зрѣнія, а потому имъ нельзя придавать никакого серьезнаго значенія, хотя они и существуютъ почти вездѣ.

Филантропія и благотворительность -- явленія весьма похвальныя съ гуманной точки зрѣнія, но въ экономическомъ смыслѣ явленія не только не полезныя, но положительно вредныя. Благотворительность естественно предполагаетъ неравноправность, при чемъ никакъ не можетъ сложиться истинныхъ экономическихъ отношеній; благотворительность пріучаетъ человѣка искать спасенія въ милостынѣ, въ подачкѣ; она не даетъ ему возможности подняться въ своихъ собственныхъ глазахъ и заставляетъ смотрѣть на себя не какъ на извѣстную самостоятельную экономическую силу, а какъ на существо, обреченное жить чужими благодѣяніями. Новѣйшіе идеалы общественной жизни безусловно порицаютъ эту форму помощи нуждающимся классамъ. Взамѣнъ ея, наука выработала иныя формы, которыя можно опредѣлить однимъ общимъ словомъ -- формы ассоціаціи. Примѣняя эти формы къ производству и потребленію, нашли вполнѣ удобнымъ, возможнымъ и полезнымъ примѣнить ихъ и къ народному кредиту.

Мы уклонились бы отъ главной нашей цѣли, еслибъ стали здѣсь излагать сущность тѣхъ двухъ главнѣйшихъ теорій объ отношеніи государства къ рабочей массѣ, представителями которыхъ считаютъ обыкновенно Лассаля и Шульце-Делича. Намъ нужно только упомянуть, что оба эти направленія, стремясь къ одной и той же цѣли -- развитію благосостоянія въ массахъ -- остановились, между прочимъ, на кредитѣ, какъ на средствѣ, которое, будучи организовано надлежащимъ образомъ, можетъ оказать громадную услугу рабочему классу. Но кЛкъ оказывать кредитъ массѣ, которая хотя въ немъ сильно нуждается, но не можетъ представить никакихъ цѣнностей, обезпечивающихъ возвратъ ссуды? Это обезпеченіе нашли въ ассоціаціи, во взаимной порукѣ, въ отвѣтственности всѣхъ за каждаго и каждаго за всѣхъ. Обѣ партіи сошлись на томъ, что подобная гарантія вполнѣ можетъ замѣнять матеріальныя цѣнности и такимъ образомъ очень удобно создаетъ личный кредитъ. Такъ образовались., общества взаимнаго кредита", изъ которыхъ первое было учреждено въ Брюсселѣ, въ 1848 году. Впрочемъ, это общество скоро уклонилось отъ главной своей цѣли -- оказывать кредитъ людямъ, не могущимъ представить никакого матеріальнаго обезпеченія и стало тянуть исключительно въ сторону капиталистовъ. Но рядомъ съ нимъ открылось множество обществъ въ Германіи, Франціи и Италіи, поставившихъ исключительною своею цѣлью -- личный кредитъ работникамъ. Такія общества начали учреждаться въ большомъ числѣ только въ самое послѣднее время, напримѣръ во Франціи, съ начала шестидесятыхъ годовъ; почти одновременно съ Франціей, учреждали у себя подобныя же общества Италія и Бельгія. Въ настоящее время многія изъ обществъ взаимнаго кредита имѣютъ по нѣсколько тысячъ членовъ и обороты ихъ доходятъ до милліоновъ франковъ.

Но все-таки эти общества не могутъ распространяться сами собою слишкомъ быстро, а тѣмъ болѣе не могутъ быстро увеличивать свои обороты. Причина этого заключается въ самомъ способѣ ихъ организаціи. Членами обществъ взаимнаго кредита состоятъ почти исключительно рабочіе, то есть люди, могущіе дѣлать самые ничтожные взносы; отъ этого такія общества страдаютъ недостаткомъ оборотныхъ капиталовъ и не могутъ на столько расширить своихъ операціи, чтобы вполнѣ удовлетворять нуждамъ рабочихъ. Это обстоятельство навело нѣкоторыхъ на мысль -- устроить такія общества, которыя имѣли бы цѣлью помогать мелкимъ кредитнымъ ассоціаціямъ, помогать не филантропически, а на экономическихъ основаніяхъ. Такое общество учредилось въ Парижѣ подъ именемъ "Общества кредита труду". Оно поставило себѣ цѣлью выдавать ссуды мелкимъ ассоціаціямъ, способствовать ихъ скорѣйшему распространенію и развитію возможно большаго кредита рабочему классу, поэтому оно совершенно исключило изъ своей дѣятельности всякія биржевыя спекуляціи. Не распространяясь объ организаціи этого общества, мы приведемъ только нѣкоторыя цифры его оборотовъ. Общество открыло свои дѣйствія въ 1863 году, имѣя всего 170 членовъ и капиталъ въ 20 тысячъ франковъ. Въ 1867 году у него уже было 300 тысячъ франковъ капитала и около 500 тысячъ находилось у него на текущемъ счету и вкладовъ подъ выпущенные билеты. Обороты его доходили въ 1867 г. до 25 милліоновъ франковъ, а число членовъ до двухъ тысячъ. Кромѣ содѣйствія, оказаннаго имъ уже существующимъ ассоціаціямъ, при его помощи образовалось до пятидесяти новыхъ.

Подобныя же общества стали учреждаться и въ другихъ мѣстахъ, гдѣ только существуютъ народныя ассоціаціи. Они осуществляютъ собою до нѣкоторой степени ту экономическую теорію, которая утверждаетъ, что рабочіе не могутъ собственными усиліями выйти изъ своего бѣдственнаго положенія, и дѣйствительно содѣйствуютъ развитію всевозможныхъ рабочихъ ассоціацій, въ томъ числѣ и обществъ взаимнаго кредита.

Изъ сдѣланнаго нами краткаго очерка видно, что только въ самое послѣднее время явились кредитныя учрежденія, основанныя на правильныхъ началахъ и имѣющія дѣйствительно общественное значеніе. До этого же времени они или имѣли въ виду интересы болѣе зажиточныхъ классовъ, или же поддерживались благотворительностью, которая лишала ихъ соціально-экономическаго значенія. Пользуясь матеріалами, собранными въ недавно изданной книгѣ г. Яковлева {Очеркъ народнаго кредита въ западной Европѣ и въ Россіи. А. В. Яковлева (гласнаго петербургской городской общей думы). Спб. 1869.}, мы представимъ такой же очеркъ исторіи русскихъ кредитныхъ учрежденій. Изъ этого очерка будетъ видно, что практическое развитіе вопроса о кредитѣ и у насъ совершалось тѣмъ же путемъ, какъ и въ западной Европѣ. Къ челу мы пришли и на чемъ остановились, что у насъ сдѣлано и чего слѣдуетъ еще добиваться -- объ этомъ мы скажемъ ниже.

Русскія кредитныя учрежденія, основанныя и дѣйствовавшія до 1801 года, совершенно отражали на себѣ общій характеръ всѣхъ вообще учрежденій крѣпостнаго порядка. Цѣлыхъ двѣ трети населенія были исключены изъ состава русскаго общества; очень естественно, что и кредитныя учрежденія, подобно всѣмъ другимъ, не имѣли въ виду интересовъ огромнаго, но безправнаго класса. Они существовали или для помѣщиковъ, или для крупныхъ капиталистовъ -- купцовъ, или же, наконецъ, для людей, обладающихъ какими нибудь цѣнностями и могущихъ представить ихъ въ обезпеченіе получаемыхъ ссудъ. Остальной массѣ нуждающихся приходилось обращаться или къ ростовщикамъ, или по большей части обходиться безъ всякаго кредита.

До 1861 года у насъ существовало не больше семи или восьми видовъ кредитныхъ учрежденій и почти всѣ они были основаны для людей состоятельныхъ. Такъ, Государственный заемный банкъ выдавалъ ссуды подъ залогъ городскихъ и сельскихъ недвижимостей на продолжительные сроки -- 15, 28 и 87 лѣтъ. Государственный коммерческій банкъ выдавалъ ссуды подъ векселя, товары, государственныя бумаги, и т. п. Сохранныя и депозитныя казны въ Петербургѣ и Москвѣ выдавали долгосрочныя ссуды подъ залогъ недвижимыхъ имѣній или подъ государственныя бумаги. Приказы общественнаго призрѣнія выдавали ссуды также подъ залогъ недвижимыхъ имѣній и т. д. Лено, что всѣ эти учрежденія служили интересамъ исключительно богатаго класса -- помѣщиковъ и капиталистовъ-купцовъ; даже мелкое купечество не могло пользоваться услугами этихъ банковъ; хотя коммерческій банкъ и выдавалъ ссуды между прочимъ и подъ векселя, но небогатому классу учетъ векселей былъ недоступенъ.

Такимъ образомъ небогатому человѣку, въ случаѣ надобности въ деньгахъ, оставалось обращаться только въ ссудную казну. Но и тутъ являлось затрудненіе: во первыхъ, для полученія ссуды необходимо было представить залогъ, состоящій изъ золота, серебра или драгоцѣнныхъ камней; во вторыхъ, уставъ казны запрещаетъ выдавать ссуду даже подъ залоги "ливрейнымъ служителямъ, малолѣтнимъ и рабочимъ людямъ". А между тѣмъ цѣль учрежденія ссудной казны заключалась именно въ томъ, чтобы "подавать помощь каждому утѣсненному въ постигшей нечаянно нуждѣ". Впрочемъ, до 1840 года (ссудная казна учреждена въ 1772 гогу) дозволялось принимать въ залогъ, кромѣ золота и серебра, платье, новыя матеріи и даже рухлядь, но съ этого года запрещено принимать подобныя залоги по трудности ихъ сохраненія. Въ настоящее время услугами ссудной казны болѣе всего пользуются ростовщики. Такъ какъ ссуды выдаются только два раза въ недѣлю, а нуждающихся оказывается очень много каждый день и ждать имъ бываетъ большею частію рѣшительно неудобно, то нуждающіеся предпочитаютъ заплатить огромные проценты ростовщику, но получить деньги тогда, когда онѣ дѣйствительно нужны; ростовщики же, получивъ въ залогъ золото и серебро и выдавъ ссуду за огромныя проценты, въ ближайшій же пріемный день несутъ эти залоги въ ссудную казну, откуда получаютъ деньги всего за шесть процентовъ въ годъ.

Въ 1842 году при сохранной казнѣ Петербурга и Москвы были открыты сберегательныя кассы. Онѣ были открыты "для пріема небольшихъ суммъ на сохраненіе, съ приращеніемъ процентовъ, для доставлены! чрезъ то недостаточнымъ всякаго званія людямъ средства къ сбереженію вѣрнымъ и выгоднымъ образомъ малыхъ остатковъ отъ расходовъ въ запасъ на будущія надобности". Въ 1846 году было дозволено открывать подобныя же кассы при губернскихъ приказахъ общественнаго призрѣнія, вслѣдствіе чего они учредились въ каждой губерніи. Въ 1862 году сберегательныя кассы были преобразованы вмѣстѣ съ остальными кредитными учрежденіями; открывать ихъ было разрѣшено во всѣхъ городахъ, посадахъ и мѣстечкахъ, подчинивъ ихъ государственному банку подъ наблюденіемъ министерства финансовъ. Въ прежнихъ сберегательныхъ кассахъ книжки, выдаваемыя вкладчикамъ, были хотя и имянныя, но деньги выдавались всякому предъявителю безъ удостовѣренія въ его личности. По новому же уставу, деньги изъ кассы должны возвращаться именно тому лицу, которое вложило деньги, или его законнымъ наслѣдникамъ. Поэтому, желающій получить свой вкладъ обратно, долженъ представить удостовѣреніе полиціи, что онъ то самое лице, которому принадлежитъ книжка. Такимъ образомъ очевидно, что въ этихъ кассахъ благотворительный элементъ играетъ важную роль. Онъ проявляется особенно замѣтно въ тѣхъ отношеніяхъ, въ какія поставленъ вкладчикъ къ самой кассѣ: обратное полученіе вкладовъ чрезвычайно затруднено. Отсюда произошли самыя невыгодныя для сберегательныхъ кассъ послѣдствія: число вкладчиковъ стало замѣтно и постоянно уменьшаться, и это слѣдуетъ приписать единственно тѣмъ формальностямъ, какими обставлена обратная выдача вкладчикамъ ихъ денегъ. Впрочемъ, эти кассы во всякомъ случаѣ не могли имѣть важнаго общественнаго значенія; масса нуждающихся до такой степени бѣдна деньгами, что только въ рѣдкихъ, исключительныхъ случаяхъ можетъ дѣлать какія нибудь сбереженія.

О городскихъ банкахъ, которымъ положено прочное основаніе только въ 1857 году, мы распространяться не будемъ. Съ одной стороны, они до такой степени стѣснены въ своей дѣятельности правительственной регламентаціей, что уже по одному этому не могутъ имѣть значенія общественныхъ кредитныхъ учрежденій; съ другой -- услугами ихъ могутъ пользоваться только достаточные классы -- купцы и помѣщики; для. мѣщанъ и ремесленниковъ они совершенно недоступны, о крестьянахъ же и говорить нечего.

Мы должны еще сказать, что рядомъ съ перечисленными нами кредитными учрежденіями, доступными богатымъ классамъ, у насъ существуютъ банки, назначенные, повидимому, для того класса, которому недоступны другія учрежденія, -- именно, сельскіе банки. Но какъ число ихъ, такъ и значеніе самыя ничтожныя; къ тому же. это собственно не банки, а роль ихъ играютъ мірскіе капиталы, выдающіе иногда ссуды, и сберегательныя кассы, устроенныя правительствомъ въ селеніяхъ бывшихъ крестьянъ государственныхъ и удѣльнаго вѣдомства. Эти учрежденія имѣютъ безусловно филантропическій характеръ. Въ прежнее время, то есть, до освобожденія крестьянъ, нѣкоторые добросердечные помѣщики открывали сельскіе банки въ своихъ имѣніяхъ, но такіе банки уже окончательно не могли имѣть никакого значенія: прихоть ихъ создавала, прихоть же могла ихъ каждую минуту и уничтожить. Отъ нѣкоторыхъ изъ нихъ не осталось и слѣда, другіе хотя сохранились до сихъ поръ, но идутъ вяло, едва влача свое жалкое существованіе. Вспомогательныя и сберегательныя кассы государственныхъ крестьянъ учреждались съ разрѣшенія палаты государственныхъ имуществъ и находились подъ ея наблюденіемъ, завѣдываніе же ими было предоставлено волостнымъ правленіямъ. Всѣ эти кассы, учрежденныя по распоряженію начальства, навсегда удержали за собою казенный характеръ. Полученіе ссуды происходитъ большею частію по протекціи, такъ какъ ссуда выдается по личному усмотрѣнію волостного старшины; случаи растраты старшинами капиталовъ весьма, часты. Кромѣ протекціи, полученіе ссуды представляетъ и другія затрудненія: оно сопровождается обыкновенно угощеніями, на которыя нерѣдко уходитъ большая часть получаемой ссуды. Во многихъ селахъ волостные старшины обратились въ простыхъ ростовщиковъ, разоряющихъ крестьянъ варварскими процентами и наживающихся на счетъ кассовыхъ капиталовъ.

Такимъ образомъ, изъ сдѣланнаго очерка видно, что у насъ до послѣдняго времени вовсе не существовало общественныхъ кредитныхъ учрежденій. Всѣ банки и кассы, о которыхъ мы сейчасъ говорили, были созданы, существовали и до сихъ поръ существуютъ исключительно въ интересахъ богатыхъ классовъ; громадная же масса не только сельскаго, но даже городскаго населенія лишена всякаго кредита. О кредитѣ личномъ, который одинъ только доступенъ этому населенію, у насъ до сихъ поръ почти не имѣютъ понятія. А между тѣмъ потребность въ кредитѣ громадная и всеобщая -- и именно въ кредитѣ личномъ.

Г. Яковлевъ въ упомянутой нами книжкѣ, сравнивая настоящее пято положеніе съ тѣми надеждами, которыми многіе были проникнуты послѣ окончанія крымской войны, говоритъ слѣдующее: "тогда всѣ глядѣли въ будущее съ какимъ-то увлеченіемъ, всѣ видѣли въ будущемъ рядъ реформъ, улучшеній по всѣмъ отраслямъ государственной и общественной жизни; будущее представлялось въ самомъ розовомъ свѣтѣ. Оживленіе литературы, промышленности, торговли, распространеніе школъ-- все шло рядомъ и, казалось, предвѣщало самые благодѣтельные результаты. Едва однако прошло десять лѣтъ съ того счастливаго времени, и что же намъ представляется теперь: литературы почти нѣтъ, торговля и промышленность страдаютъ и просятъ покровительственнаго тарифа, крестьянство, не смотря на положеніе объ улучшеніи быта его, бѣдствуетъ и разоряется, ростовщики процвѣтаютъ. Если мы вспомнимъ, что результаты эти достигнуты послѣ цѣлаго ряда дѣйствительно полезныхъ реформъ, то фактъ этотъ невольно приковываетъ къ себѣ вниманіе и заставляетъ остановиться и бросить хотя краткій взглядъ на вліяніе этихъ реформъ на нашу жизнь". Вліяніе этихъ реформъ, и особенно реформы крестьянской, отразилось на всемъ строѣ нашей экономической жизни. Съ одной стороны, цѣлая треть населенія перестала быть принадлежностью незначительнаго класса людей, распоряжавшихся ею какъ готовымъ орудіемъ производства, и вступила на дорогу свободнаго, самостоятельнаго труда; съ другой стороны, помѣщики лишились готовыхъ живыхъ машинъ, удовлетворявшихъ всѣ ихъ потребности и прихоти и очутились въ необходимости за каждую самую ничтожную работу платить наличныя деньги. Между тѣмъ, съ осуществленіемъ цѣлаго ряда реформъ, быстро увеличились государственные расходы, что повлекло за собою увеличеніе повинностей; для крестьянъ это увеличеніе оказалось не совсѣмъ соразмѣрнымъ съ ихъ доходами и вообще съ ихъ платежными силами. На помѣщиковъ увеличеніе налоговъ хотя не имѣло такого тяжелаго вліянія, какъ на крестьянъ, но все-таки и для нихъ оно было не легко, особенно если вспомнить, что помѣщики во многихъ случаяхъ должны были закрыть свои заведенія, которыя поддерживались крѣпостнымъ трудомъ. Такимъ образомъ и бывшіе господа, и бывшіе крѣпостные почувствовали одинаковую нужду -- нужду въ деньгахъ. А денегъ нѣтъ, или полученіе ихъ соединено съ величайшими трудностями. "Отсюда полный застой въ хозяйственной дѣятельности прежнихъ помѣщиковъ и стремленіе крестьянъ къ главнымъ промышленнымъ и торговымъ центрамъ, и преимущественно къ столицамъ; надежда путемъ личнаго промысла заработать болѣе, чѣмъ можетъ дать земля при теперешнемъ положеніи, тянетъ ихъ не только за тысячи верстъ къ столицѣ и отвлекаетъ отъ земледѣлія и мѣстныхъ промысловъ, но и вызвала совершенно новое явленіе -- стремленіе къ переселенію, стремленіе къ отысканію лучшихъ земель". Но все-таки, для болѣе состоятельнаго класса есть хоть какая нибудь возможность выгодно достать деньги, тогда какъ для сельскаго и низшаго городскаго населенія этой возможности положительно не существуетъ. "Всегда, какъ водится, замѣчаетъ г. Яковлевъ, больше обращаютъ вниманія на крупные факты, чѣмъ на мелкіе; разореніе богача замѣтно для всѣхъ, до бѣдняка же никому нѣтъ дѣла; его денежное затрудненіе состоитъ въ нѣсколькихъ рубляхъ. Стоитъ ли обращать вниманіе на такую бездѣлицу въ то время, когда есть люди, нуждающіеся въ тысячахъ! Милліонное банкротство поражаетъ всѣхъ. Между тѣмъ бѣдные классы еще болѣе нуждаются въ кредитѣ, чѣмъ богатые, потому что въ то время, какъ всѣ сборы и всѣ тягости переходнаго положенія страны падаютъ на состоятельнаго въ видѣ только необходимости сократить предметы роскоши, у бѣдняка они падаютъ на предметы первой необходимости. Отсутствіе кредита для народа, невозможность достать ему деньги для удовлетворенія настоятельныхъ требованій, постоянно гнетущая нужда развили въ народѣ равнодушіе къ будущему, апатичную терпѣливость и самые уродливые обычаи, самую уродливую и безнравственную эксплоатацію". Городское населеніе страдаетъ, какъ мы сказали, не меньше сельскаго. Мѣщане почти повсюду голые бѣдняки; даже въ Петербургѣ они находятся въ такомъ плачевномъ положеніи, что правительство должно было освободить ихъ отъ податей. Въ послѣднее время число мѣщанъ значительно увеличилось бывшими дворовыми людьми, которые принесли съ собою новые элементы бѣдности и нужды въ городское населеніе. Словомъ, все нуждается въ деньгахъ, въ кредитѣ,-- но ни того, ни другого нѣтъ.

Какъ же однако обходится въ этихъ стѣсненныхъ обстоятельствахъ сельское и городское населеніе? Какъ обходятся мелкіе промышленники и торговцы, чиновники, мастеровые, словомъ всѣ, кто не имѣетъ капитала, кто живетъ или скуднымъ жалованьемъ или трудами своихъ рукъ и головы?

Въ-деревняхъ, какъ извѣстно, въ страшныхъ размѣрахъ развито кулачество, поддерживаемое исключительно недостаткомъ денегъ и трудностью ихъ полученія. Кулаки обираютъ крестьянъ до гола. Это ростовщики, находящіеся еще въ лучшемъ положеніи, чѣмъ ростовщики городскіе. Оли держатъ въ своихъ рукахъ все мѣстное населеніе, они -- помѣщики, пользующіеся гораздо большимъ значеніемъ, чѣмъ бывшіе помѣщики-душевладѣльцы. Крестьяне понимаютъ въ большинствѣ случаевъ совершенно ясно, что они съ ногъ до головы опутаны паутиной кулака -- но ничего не могутъ сдѣлать. Рядомъ съ кулаками идутъ всякіе иные безсовѣстные промышленники -- все, что желаетъ нажиться живой рукой, легкимъ способомъ, мошенничествомъ, эксплуатаціей чужаго труда, все, что привыкло ловить рыбу въ мутной водѣ. Хозяева нашихъ артелей наживаются большею частію такимъ образомъ: хозяинъ, обыкновенно, проводитъ зиму въ деревнѣ и высматриваетъ, кто изъ крестьянъ нуждается больше всѣхъ, кому нечѣмъ платить оброка, у кого собираются продать послѣднюю корову за недоимки. Онъ является на выручку, предлагаетъ нуждающемуся деньги, законтрактовываетъ его въ свою артель на все лѣто, составляетъ такія условія, какія, разумѣется, пожелаетъ, и такъ ловко обдѣлываетъ свои дѣла, что крестьяне, возвращаясь въ концѣ лѣта домой, не только не приносятъ съ собою никакихъ заработковъ, но еще остаются въ долгу у благодѣтельнаго хозяина.

Городское населеніе выручаютъ изъ бѣды другіе благодѣтели -- ростовщики. До послѣдняго времени они держались въ тѣни и были незамѣтны, хотя существовали во всѣхъ городахъ. Это были большею частію отставные чиновники, скопившіе себѣ деньгу всякими неправдами и пускающіе ее въ выгодный оборотъ, это были разныя темныя личности -- съ виду ободранныя, голыя, и потомъ, послѣ смерти, оставляющія стотысячные капиталы. За дѣятельностью ихъ трудно было слѣдить, трудно было составить даже приблизительное понятіе о размѣрахъ ихъ дѣятельности. Теперь ростовщики открыто выступаютъ на сцену; они учредили конторы, повѣсили надъ пили роскошныя вывѣски -- и съ ранняго утра до поздней ночи едва успѣваютъ выдавать печатныя квитанціи на принимаемыя вклады. Они не брезгаютъ никакими посѣтителями и никакими залогами; они выдадутъ деньги но только "ливрейному лакею или рабочему", но всякому ребенку; они примутъ въ залогъ не только золото и серебро или драгоцѣнныя камни, но всякій хламъ, всякую вещь, имѣющую хоть какую нибудь цѣнность, -- будь это сапоги, платье, бѣлье или мебель. Они недавно стали доступны наблюденіямъ и теперь мы можемъ составить себѣ нѣкоторое понятіе о размѣрѣ ихъ операцій. Конечно, полученныя свѣденія этого рода далеко не точны, но во всякомъ случаѣ сдѣлалось извѣстнымъ, что общая цифра оборотовъ петербургскихъ ростовщиковъ не меньше трехъ милліоновъ рублей въ годъ. Чтобы ближе познакомить читателей съ размѣромъ ростовщическихъ операцій и получаемыхъ ими процентовъ, мы сообщимъ слѣдующія свѣденія, находящіяся въ "Извѣстіяхъ петербургской городской общественной думы". Приблизительное понятіе о томъ оборотѣ, который дѣлаютъ частныя ссудные кассы, можетъ дать встрѣчающійся на нѣкоторыхъ залоговыхъ квитанціяхъ нумеръ ссуды. Такъ, въ одной кассѣ нумеръ ссуды былъ 820, въ другой 1,057, въ третьей 2,856, наконецъ въ четвертой 21,891. Но по всей вѣроятности, число производимыхъ ростовщиками ссудъ несравненно значительнѣе. Не говоря уже о томъ, что въ нѣкоторыхъ кассахъ (ихъ считается въ настоящее время до ста) могутъ встрѣтиться болѣе высокіе нумера, надо обратить вниманіе еще на то, что перезалогъ вещей обыкновенно не сопровождается выдачею новой квитанціи, а только отмѣчается на квитанціи уже имѣющей свой нумеръ. Если же считать перезалоги то даже приведенныя нами цифры пришлось бы увеличить въ нѣсколько разъ. Теперь посмотримъ, сколько приходится платить ростовщикамъ процентовъ. Мужское пальто, стоющее 18 рублей, было послѣдовательно заложено у четырехъ ростовщиковъ. Одинъ изъ нихъ выдалъ 6 рублей, одинъ δ и два по 4 р. Процентовъ за мѣсяцъ впередъ удержано: первымъ (считая въ годъ) 77%, вторымъ 85%, третьимъ 104% "четвертымъ 133%. Во всѣхъ этихъ кассахъ пальто было выкуплено на другой же день послѣ залога, по проценты, взятые за мѣсяцъ впередъ, возвращены не были. Затѣмъ были заложены въ двухъ другихъ кассахъ разныя дамскія и мужскія платья, а также бѣлье. Одна касса выдала 10 р., другая 6 р.; одна взяла 87%, другая 104%. Наконецъ, въ четырехъ же кассахъ было послѣдовательно заложено 25 золотниковъ серебра; первыя двѣ выдали въ ссуду по 6 р., двѣ другія по 5 р., и, несмотря на цѣнность залога, взяли отъ 60 до 120%, При залогѣ мѣховыхъ вещей берется еще кромѣ процентовъ отъ 50 к. до 1 р. за сбереженіе. Нужно еще замѣтить, что по истеченіи срока и нѣсколькихъ льготныхъ дней, залогъ поступаетъ въ собственность кассы, причемъ вкладчикъ обязывается особой подпиской не возбуждать никакихъ споровъ съ кассою. Наконецъ, ни одна касса не отвѣчаетъ за цѣлость вещей въ случаѣ пожара.

Вотъ въ какихъ рукахъ находится нуждающееся населеніе Петербурга и другихъ городовъ!

Понятно, что въ виду такой всеобщей и настоятельной потребности въ кредитѣ, всякая попытка устроить кредитъ на раціональныхъ началахъ, имѣющій въ виду общенародные интересы, должна встрѣчаться съ полнѣйшимъ сочувствіемъ. Измѣнившійся характеръ нашей экономической жизни прямо указываетъ на необходимость созданія дѣйствительно общественнаго кредита, а потому всякій шагъ въ этомъ направленіи есть шагъ единственно благотворный но своимъ послѣдствіямъ и единственно соотвѣтствующій современнымъ общественнымъ потребностямъ. Выше мы говорили, что начала, на которыхъ существуютъ въ западной Европѣ разнообразныя общества взаимнаго кредита, имѣющія цѣлью замѣнять взаимнымъ ручательствомъ отсутствіе цѣнностей, удобныхъ для залога -- начала единственно вѣрныя при современныхъ обстоятельствахъ. Вотъ почему попытка директора Государственнаго Банка г. Ламанскаго -- основать въ Петербургѣ "Общество взаимнаго кредита" обратила на себя вниманіе всѣхъ, знакомыхъ съ цѣлями подобныхъ обществъ и съ окружающими насъ стѣсненными обстоятельствами. Но утвержденіи въ 1863 году устава этого общества, г. Даманскій выпустилъ въ свѣтъ брошюру, въ которой заявилъ, что хотя общество взаимнаго кредита было имъ задумано "въ минуту бѣдствія, охватившаго интересы торговаго городскаго сословія, когда потери, разразившіяся надъ торговцами Апраксина и Щукина дворовъ (пожары 1862 года) незамѣтно и безъ взаимнаго соглашенія отдѣльныхъ хозяевъ, соединили ихъ въ одномъ общемъ, взаимномъ бѣдствіи, но что и въ настоящее время оно оказывается нужнымъ и полезнымъ". Изъ дальнѣйшихъ словъ г. Даманскаго видно, что онъ учреждалъ Общество взаимнаго кредита для средней торговли и промышленности, предоставляя другимъ лицамъ основывать подобныя же общества въ иныхъ сферахъ. Онъ не хотѣлъ сдѣлать учреждаемаго имъ общества исключительно рабочимъ и ремесленнымъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ не предназначалъ его и къ роли кредитнаго учрежденія для крупныхъ только капиталистовъ. Конечно, содѣйствовать средней торговли и промышленности еще не значитъ оказывать слишкомъ замѣтную услугу цѣлому обществу, но предпріятіе г. Даманскаго было важно не только по этой цѣли, сколько но его основному принципу, въ первый разъ примѣняемому въ Россіи къ дѣлу. И въ самомъ дѣлѣ, цѣль общества взаимнаго кредита состояла въ томъ, чтобы посредствомъ "учета срочныхъ обязательствъ" доставлять лицамъ всякаго званія, занимающимся торговлею и другими промыслами, необходимые имъ капиталы. Важнѣйшимъ параграфомъ устава былъ тотъ, по которому каждый членъ имѣетъ право располагать открытымъ ему въ обществѣ кредитомъ, или представляя въ общество векселя и иныя обязательства постороннихъ лицъ, или выдавая обществу векселя прямо отъ своего имени. Въ числѣ операцій общества находилась также выдача капиталовъ подъ обезпеченіе государственныхъ и другихъ бумагъ, но главная операція общества, по самой его цѣли, заключалась не въ этомъ, а въ оказаніи членамъ личнаго кредита, обезпечиваемаго простыми векселями. Такимъ образомъ общество, учреждаемое г. Даманскимъ, должно было показать своею дѣятельностью, что въ немъ дѣйствительно нуждается наше время, и послужить образцомъ для послѣдующихъ предпріятій подобнаго же рода. Такого именно характера отъ новаго общества имѣли право ожидать въ особенности тѣ, кто зналъ, что г. Даманскій долженъ быть ближе другихъ знакомъ какъ съ требованіями современной экономической жизни, такъ и съ цѣлью "Обществъ взаимнаго кредита". Къ тому же, самъ учредитель, въ изданной имъ брошюрѣ, далъ, такъ сказать, реальное основаніе надѣяться, что открываемое имъ общество пойдетъ по вѣрной дорогѣ; онъ признавалъ, что нравственныя качества могутъ коикуррировать со всякимъ другимъ матеріальнымъ обезпеченіемъ; онъ заявилъ, что въ пріемѣ членовъ, то есть и въ выдачѣ ссудъ, Общество взаимнаго кредита будетъ руководствоваться "соображеніями о благонадежности члена и представляемыми имъ нравственными или вещественными гарантіями", и что "при столь обширномъ распространеніи обезпеченій, всякій благонадежный и честный гражданинъ, желающій пользоваться кредитомъ изъ общества или желающій только способствовать развитію торговли и промышленности, можетъ заслужить пріема въ члены общества" и т. д.

Но увы, все это, какъ оказывается, были слова, слова, слова! Послѣдующая дѣятельность петербургскаго общества взаимнаго кредита совершенно противорѣчила тому, чего, судя по его собственнымъ заявленіямъ, желалъ самъ учредитель и чего ждали отъ него какъ многіе члены общества, такъ и постороннія лица. Мы едва ли ошибемся, если скажемъ, что это общество совершенно отклонилось отъ первоначальной своей цѣли и сдѣлалось банкирской конторой, въ которой хозяева крупные капиталисты, а вкладчики -- люди торговые и промышленные, но постоянно нуждающіеся въ деньгахъ.

Уже давно многіе стали замѣчать, что общество уклоняется отъ своей нормальной дѣятельности. Такъ какъ по уставу предполагалось оказывать кредитъ какъ личный, такъ и вещественный, то каждый вправѣ былъ ожидать, что общество по крайней мѣрѣ не будетъ давать значительнаго перевѣса вещественному кредиту насчетъ личнаго, то есть, что обѣ эти операціи будутъ идти по крайней мѣрѣ параллельно. Но общество уже нѣсколько лѣтъ назадъ стало замѣтно клониться въ сторону капитала преимущественно передъ лицомъ; личный кредитъ сталъ мало по малу отходить на второй планъ, уступая мѣсто кредиту, обезпеченному бумагами. Изъ таблицы числа членовъ и количества ссудъ съ марта 1864 года по январь 1868 г. видно, что общество мало по малу привлекало въ свою среду крупныхъ капиталистовъ и стѣсняло кредитъ вексельный, то есть личный. Въ отчетѣ за 1868 годъ, о которомъ мы будемъ говорить ниже, правленіе оправдывается, между прочимъ, тѣмъ, что ему нѣтъ никакой причины отказываться отъ вѣрныхъ залоговъ, напримѣръ государственныхъ бумагъ, если являются лица, желающія получать ссуды подъ эти бумаги. Такое оправданіе было бы совершенно понятнымъ, еслибъ въ обществѣ не оказывалось членовъ, нуждающихся въ личномъ кредитѣ и находящихся въ невозможности представить какое-либо матеріальное обезпеченіе; но дѣло въ томъ, что такихъ членовъ множество, что они шли въ общество именно въ надеждѣ пользоваться личнымъ кредитомъ, въ которомъ имъ теперь отказываютъ, предпочитая выдавать ссуды подъ обезпеченіе бумагъ. Но коль скоро такіе члены есть, то общество, оставаясь послѣдовательнымъ своей основной цѣли, должно оказывать имъ безусловное предпочтеніе передъ членами-капиталистами. У этихъ есть множество средствъ обойтись безъ помощи Общества взаимнаго кредита: обладая государственными бумагами, они могутъ обратиться куда угодно за полученіемъ денегъ; имъ нигдѣ не будетъ отказа; человѣку же, разсчитывающему только на личный кредитъ, обратиться положительно некуда. Интересы этихъ-то членовъ общество и должно было имѣть въ виду. Говорятъ далѣе, что личный кредитъ убыточенъ для общества; но, во первыхъ, мы покажемъ ниже, что это вовсе но правда, а во-вторыхъ, само правленіе смотрѣло прежде нѣсколько иначе на это дѣло. Въ отчетѣ за 1866 годъ мы находимъ, между прочимъ, слѣдующія слова: "нельзя не признать, что въ учетной операціи (то есть, въ личномъ кредитѣ) отсутствіе неисправностей врядъ-ли возможно безъ положительнаго стѣсненія этой операціи и слѣдовательно безъ ограниченія, въ свою очередь, и оборотовъ общества и безъ измѣненія главнаго его назначенія -- облегчить своимъ членамъ кредитъ, на основаніи общаго ручательства всѣхъ за каждаго." Въ этомъ немного-канцелярскомъ, казенномъ періодѣ заключается, однакожъ, совершенно ясная мысль: правленіе само признаетъ, что, стѣсняя личный кредитъ, то есть гарантируя членовъ отъ какихъ бы то ни было потерь, общество вмѣстѣ съ тѣмъ потеряетъ главное свое назначеніе, перестанетъ быть "Обществомъ взаимнаго кредита", а сдѣлается просто банкирской конторой. Тѣмъ не менѣе, въ отчетѣ за 1867 годъ мы уже видимъ, что правленіе окончательно склоняется на сторону вещественнаго кредита, хотя, жалуясь на неисправную уплату нѣкоторыми членами полученныхъ денегъ, оно тутъ же приводитъ цифры, доказывающія, что сумма неуплоченныхъ получекъ составляетъ ничтожный процентъ въ годовыхъ оборотахъ общества. Наконецъ, въ 1868 г. дѣятельность общества принимаетъ совершенно биржевой, спекулятивный характеръ.

Изъ отчета правленія за этотъ годъ мы узнаемъ слѣдующее: во-первыхъ, Общество взаимнаго кредита стало заниматься спекуляціями, даже не разрѣшенными уставомъ, напримѣръ, покупкой государственныхъ бумагъ и акцій желѣзныхъ дорогъ, даже не гарантированныхъ правительствомъ; во-вторыхъ, въ ссудахъ, выдаваемыхъ обществомъ, личнаго кредита почти не существуетъ. Именно, подъ залогъ бумагъ выдано больше сорока милліоновъ, тогда какъ на векселя съ двумя поручителями всего семъ съ половиной милліоновъ, на векселя же простые, безъ всякаго поручительства, то есть буквально по личному довѣрію -- меньше милліона. Но интереснѣе всего то, что при такомъ очевидномъ уклоненіи отъ своей главной дѣятельности, правленіе все-таки старается увѣрить почтеннѣйшую публику, что услуги общества " доступны всякому честному я правильному (?) труду, въ какой бы формѣ онъ ни проявлялся", что общество "носитъ на себѣ отпечатокъ современныхъ потребностей въ кредитѣ, современныхъ условій развитія дѣлъ и направленія денежныхъ интересовъ городской жизни", что личный кредитъ "проникаетъ въ среду мелкой торговли замѣтнымъ образомъ (?!)" -- хотя тутъ же сознается, что сумма выданныхъ денегъ подъ учетъ простыхъ, личныхъ векселей въ теченіи 1868 года представляетъ, сравнительно съ 1807 годомъ, уменьшеніе, и что эта операція личнаго кредита, но мнѣнію правленія, "составляетъ скорѣе временное средство помощи въ торговлѣ, чѣмъ постоянную задачу Общества взаимнаго кредита."

Какъ же, однако, велики были потери общества вслѣдствіе операцій личнаго кредита? Изъ отчета мы узнаемъ, что изъ общей суммы векселей не было уплочено въ срокъ на 31 тысячу рублей; изъ этой суммы въ теченіи года взыскана цѣлая половина, то есть 15 тысячъ слишкомъ, но и оставшаяся невзысканной сумма, 16 тысячъ, но словамъ самого правленія, "еще не выражаетъ собою окончательной потери, такъ какъ часть ея поступитъ въ теченіи нынѣшняго года." Слѣдовательно, въ потерѣ останется, можетъ быть, гораздо меньшая сумма, которая въ сравненіи съ оборотами общества окажется совершенно ничтожною. Но какая же денежная операція совершается всегда навѣрнякъ и какая изъ нихъ не терпитъ извѣстныхъ потерь? Развѣ кредитные билеты не подвергаются быстрымъ колебаніямъ въ цѣнѣ, и развѣ общество, имѣющее въ своей кассѣ на сорокъ милліоновъ такихъ бумагъ, не рискуетъ ежеминутно потерять въ тысячу разъ больше противъ потери на личномъ кредитѣ? Съ тому же, надо еще знать, какимъ образомъ, кому и при какихъ условіяхъ оказывался личный кредитъ Обществомъ. Соблюдались ли при этомъ необходимыя предосторожности, не выдавались ли деньги по какимъ нибудь постороннимъ соображеніямъ? Всего этого можно ожидать при той разобщенности, какая существуетъ между членами общества и его правленіемъ. Въ публикѣ давно ходятъ слухи, проникшіе даже въ печать, что "общее собраніе въ Обществѣ взаимнаго кредита есть только одна формальность, что въ дѣйствительности все дѣло находится въ рукахъ правленія, которое ведетъ дѣла не соображаясь съ дѣйствительными интересами и желаніями членовъ", что баллотировка въ члены правленія совершается безъ надлежащаго контроля, что въ правленіе нерѣдко попадаютъ такія лица, которыхъ желаетъ само правленіе и т. д. При такихъ порядкахъ, никакія предположенія по будутъ слишкомъ смѣлы и слишкомъ нелѣпы. На слухахъ, конечно, трудно строить какія бы то ни было заключенія; но если эти слухи повторяются постоянно и идутъ съ разныхъ сторонъ, если число жалобъ на правленіе постоянно увеличивается, то тутъ поневолѣ приходится вѣрить и слухамъ.

Общее собраніе, бывшее въ прошломъ мѣсяцѣ, подтвердило многіе изъ тѣхъ слуховъ, которые ходили въ публикѣ. Правленіе до того пренебрежительно отнеслось къ членамъ общества, что не распорядилось даже заблаговременно разослать отчетъ, такъ что явившіеся въ общее собраніе не имѣли объ операціяхъ общества ни малѣйшаго понятія. Вслѣдствіе этого, значительное число членовъ, не одобряющихъ дѣйствій правленія, не могли запастись фактическими аргументами для заявленія своего недовольства и принуждены были молчать. При этомъ нужно упомянуть еще о слѣдующемъ обстоятельствѣ: одинъ изъ членовъ общества, именно г. Полетика, желалъ выступить въ общемъ собраніи обличителемъ правленія и приготовилъ съ этою цѣлью особое заявленіе; но такъ какъ назначенное собраніе было отложено на такой день, въ который г. Полетикѣ нельзя было присутствовать въ собраніи, то онъ и напечаталъ свое заявленіе въ газетахъ. Въ этомъ заявленіи г. Полетика рѣзко и рельефно указалъ тотъ опасный путь, на который вступило Общество взаимнаго кредита. Онъ говорилъ, что правленіе, стремясь увеличить дивидендъ членовъ, этимъ самымъ стѣсняетъ ихъ обороты, что высокій дивидендъ "въ лучшемъ случаѣ есть только перекладываніе денегъ изъ одного кармана въ другой", по что для членовъ общества это перекладываніе совершается съ большой потерей: "во-первыхъ, потому, что имъ стѣсняются кредитныя операціи членовъ, и во-вторыхъ, потому, что пятнадцать процентовъ всего этого перекладыванія отчисляются въ пользу членовъ правленія"; что "главная задача общества -- та цѣль, къ которой оно стремилось и отъ достиженія которой такъ много ожидало, а именно: расширеніе и удешевленіе торговаго и промышленнаго кредита для членовъ -- совершенно уже оставлена", что теперь "развитіе торговаго кредита, достигаемое обществомъ, равно почти нулю", что операціи, которыми занялось правленіе, "не разрѣшаются уставомъ и вовсе не принадлежатъ къ операціямъ торговаго и промышленнаго кредита", что выдавая ссуды подъ залогъ бумагъ, правленіе вовсе не развиваетъ торговаго кредита, а только "поддерживаетъ курсъ государственныхъ бумагъ и питаетъ спекуляцію на эти бумаги", что вообще общество обратилось въ банкирскую контору, "а торговый кредитъ остается у насъ на столько же стѣсненнымъ, какъ и прежде, а промышленность наша все болѣе угнетается развивающейся игрой, отвлекающей на себя всѣ денежныя средства и постепенно подтачивающей значеніе медленной наживы, посредствомъ труда и предпріимчивости". Въ заключеніе г. Полетика предлагалъ: избрать особый комитетъ, которому поручить подробно разсмотрѣть положеніе дѣлъ Общества взаимнаго кредита. Во время общаго собранія, со стороны многихъ членовъ было заявлено требованіе, чтобы рѣчь г. Полетики была прочитана; такимъ образомъ, она могла бы служить поводомъ для возбужденія преній касательно самыхъ основныхъ вопросовъ общества; по предсѣдатель, г. Даманскій, на это требованіе отвѣчалъ, что такъ какъ заявленіе г. Полетики напечатано въ газетахъ и вѣроятно всѣ уже успѣли съ нимъ познакомиться, то и нѣтъ надобности читать его въ собраніи. Такъ это предложеніе и осталось не прочитаннымъ, а большинство членовъ, увлеченныхъ тридцати-процентнымъ дивидендомъ, какъ бы въ отвѣтъ на заявленіе г. Полетики, рѣшили поставить портретъ г. Даманскаго въ залѣ общества.

Однакожъ, заявленіе г. Полетики не было одинокимъ. Въ одномъ съ нимъ смыслѣ высказались и многія газеты. Поэтому, правленію неловко было оставлять совершенно безъ вниманія эти несочуствующія ему мнѣнія. Дѣйствительно, въ отчетѣ правленія за 1863 годъ мы находимъ нѣсколько словъ, посвященныхъ тѣмъ "нареканіямъ" на дѣятельность правленія, которыя пришлось ему слышать и читать. Въ отвѣтъ на эти "нареканія" правленіе приводитъ тотъ главнѣйшій аргументъ, что еслибъ оно дѣйствовало не такъ осторожно, еслибъ давало болѣе широкій просторъ личному кредиту, то общество не могло бы пользоваться тѣмъ довѣріемъ, какимъ оно пользуется и не имѣло бы такихъ большихъ оборотовъ, слѣдовательно не дало бы такого большаго дивиденда своимъ членамъ. Но не говоря уже о томъ, что распредѣленіе дивиденда, принятое въ Обществѣ взаимнаго кредита, совершенно противорѣчитъ началамъ взаимности, положеннымъ въ основаніе общества (такъ какъ при существующемъ распредѣленіи, капиталистъ, не нуждающійся въ деньгахъ и не пользующійся услугами общества, пользуется барышами насчетъ другихъ, нуждающихся въ деньгахъ членовъ), посмотримъ, насколько вообще основательна, похвальна я соотвѣтствуетъ идеѣ общества та цѣль, которую поставило себѣ правленіе. Предположимъ, напримѣръ, что Общество для пособія нуждающимся литераторамъ, стремясь къ увеличенію своихъ фондовъ, отдало бы всѣ или большую часть наличныхъ капиталовъ въ какое нибудь совершенно вѣрное и выгодное предпрепріятіе и за недостаткомъ денегъ стало отказывать лицамъ, нуждающимся въ его пособіи. Что сказали бы о комитетѣ, еслибъ онъ, въ виду "нареканій", началъ оправдываться тѣмъ, что дѣйствіями его руководитъ желаніе увеличить средства общества? Ему сказали бы, что заботиться объ увеличеніи средствъ вообще похвально, но что заботы эти во всякомъ случаѣ но должны выходить изъ сферы прямыхъ задачъ общества. Очень можетъ быть, что еслибъ Общество для пособія нуждающимся литераторамъ употребило свои 50 тысячъ на покупку какихъ нибудь выгодныхъ бумагъ и потомъ стало заниматься продажею ихъ, то черезъ годъ у него оказалось бы уже не 50, а 75 или даже 100 тысячъ, но за то это было бы уже не Общество для пособія нуждающимся литераторамъ, а банкирская контора. Точно также для общества было бы несравненно выгоднѣе вмѣсто того, чтобы держать свои деньги въ бумагахъ, дающихъ всего какихъ нибудь 5% въ годъ, пустить ихъ на проценты, открыть какую нибудь торговлю и т. д., но очевидно, что при такомъ способѣ дѣйствій, несомнѣнно выгодномъ для общества, оно совершенно уклонилось бы отъ своей цѣли. Вообще можно взять множество учрежденій, для которыхъ увеличеніе капитала составляетъ важный вопросъ, но которыя, тѣмъ не менѣе, никогда не сдѣлаютъ этотъ вопросъ главнѣйшею цѣлью своей дѣятельности. Точно также странно слышать приведенныя нами выше возраженія правленія Общества взаимнаго кредита противъ "нареканій" на его дѣятельность. Это общество основано съ спеціальною цѣлью -- создать кредитное учрежденіе для средней торговли и промышленности, слѣдовательно, оно и не должно было ни на минуту упускать изъ виду этой цѣли, какъ бы ни прельщала его выгодность другихъ операцій.

Мы не будемъ анализировать тѣхъ причинъ, которыя способствовали такому печальному превращенію; замѣтимъ только съ надлежащею скромностью, что въ числѣ этихъ причинъ не послѣднее мѣсто занимаетъ тотъ соблазнительный параграфъ устава, но которому "члены правленія, вмѣсто постояннаго жалованья, получаютъ изъ чистой прибыли 10% для раздѣла между собою". Въ силу этого параграфа, правленіе, очевидно, весьма близко заинтересовано въ томъ, чтобы какими бы то ни было способами увеличить размѣры членскаго дивиденда, потому что заботясь о такомъ увеличеніи они прежде всего заботятся о собственномъ карманѣ. За прошлый годъ члены общества получили 30% дивиденда, но за то и члены правленія отсчитали себѣ 75 тысячъ рублей -- что на каждаго члена составитъ по пятнадцати тысячъ въ годъ. Гдѣ же тотъ трудъ и заслуги, которыя слѣдовало бы такъ щедро награждать.

И такъ, вотъ къ какому результату пришло Общество, основанное съ такою прекрасною цѣлью! Очевидно, что только одному г. Даманскому можетъ казаться, что такого рода дѣятельность общества вполнѣ удовлетворяетъ "потребностямъ современной общественной жизни".

-----

Изъ напечатаннаго въ "Правительственномъ Вѣстникѣ" отчета петербургскаго оберъ-полицмейстера генералъ-адъютанта Трепова о преобразованіи и дѣятельности петербургской полиціи въ 1867 году, мы узнаемъ, между прочимъ, въ какихъ видахъ учреждена въ Петербургѣ сыскная полиція. Обязанности производить розыски, дознанія и изслѣдованія для раскрытія преступленій лежали до того времени на чинахъ наружной полиціи, которые по разнымъ причинамъ оказывались негодными для этой цѣли. "Розыски по преступленіямъ, говоритъ г. оберъ-полицмейстеръ, требуютъ отъ лицъ, занимающихся оными, природныхъ къ тому способностей и опытности, полнаго посвященія имъ всего времени" и т. д.; между тѣмъ отъ чиновъ наружной полиціи "нельзя требовать, чтобы всѣ они были одинаково способны къ дѣятельности этого рода". Потому-то и признано необходимымъ образовать особыхъ спеціалистовъ по этой части и учредить сыскную полицію.

Но по разнымъ фактамъ оказывается, что полиціи очень трудно отыскать сыщиковъ съ природными способностями къ этому дѣлу: дѣйствія нѣкоторыхъ изъ нихъ вызываютъ противъ себя общее неодобреніе и переносятъ это неодобреніе на вся* сыскную систему. Во сколько же разъ сильнѣе должна возстановлять противъ себя публику эта система въ тѣхъ сферахъ, гдѣ она, обыкновенно, не употребляется, гдѣ ей вовсе не должно бы быть мѣста?

Изъ такихъ сферъ прежде всего слѣдуетъ упомянуть о сферѣ литературной. Мы вовсе не думаемъ играть словами или выражаться метафорически, утверждая, что сыскное направленіе все больше и больше проникаетъ въ нашу журналистику, и что въ ней сыщики находятъ обширное поприще для своихъ сыскныхъ способностей. Даже "Судебный Вѣстникъ" замѣтилъ недавно, что у насъ сыскная полиція начинаетъ фигурировать въ должности литературнаго критика. Такое заключеніе онъ вывелъ изъ отзыва фельетониста "С.-Петербургскихъ Вѣдомостей" о романѣ г. Крестовскаго, напечатанномъ въ "Русскомъ Вѣстникѣ." Фельетонистъ, разбирая романъ, замѣтилъ, что авторъ его не очень давно принадлежалъ къ числу шалопаевъ, которые выдавали себя за агитаторовъ и гремѣли "зажигательными рѣчами" и будто самъ фельетонистъ былъ свидѣтелемъ того, какъ про г. Крестовскій "ратовалъ противъ правительства вообще и противъ цензуры въ особенности". Отсюда "Судебный Вѣстникъ" заключаетъ, что теперь, стало быть, въ отвѣтъ на неодобрительный отзывъ о какой нибудь статьѣ, автору послѣдней весьма удобно опровергнуть этотъ отзывъ: ему стоитъ только административнымъ порядкомъ доказать, что противникъ его "якшается съ нигилистами", или судебнымъ -- что противникъ совершилъ какое нибудь преступленіи -- и опроверженіе готово.

Но если, сыскное направленіе получило въ нашей журналистикѣ полное право гражданства, то нечего удивляться, что оно господствуетъ въ такомъ учрежденіи, которое по неволѣ отражаете на себѣ характеръ литературныхъ обычаевъ: мы говоримъ объ "Обществѣ для пособія нуждающимся литераторамъ я ученымъ". Мы испытываемъ очень тяжелое чувство каждый разъ, когда намъ приходится говоритъ объ этомъ обществѣ. Какъ ни мало мы сочувствуемъ какимъ бы то ни было филантропическимъ учрежденіямъ -- но ужъ если они существуютъ, то учрежденіе для тружениковъ печати должно бы пользоваться наибольшимъ снисхожденіемъ съ нашей стороны: кружокъ ихъ такъ малъ, условія ихъ существованія такъ тяжелы и такъ исключительны, кусокъ хлѣба для большинства такъ плохо обезпеченъ -- что даже чисто филантропическое учрежденіе, еслибы оно вело свои дѣла какъ слѣдуетъ, могло бы приносить имъ нѣкоторую пользу. Въ отчетахъ самого же Общества мы находимъ извѣстіе, что одинъ писатель "умеръ въ крайней нищетѣ, въ больницѣ", другой "находится въ сильной чахоткѣ и терпитъ горькую нужду", доживая свои послѣдніе дни, третій живетъ въ сиромъ и тѣсномъ углу и т. д. Рядомъ съ этими извѣстіями мы видимъ, напримѣръ, такіе поразительные факты: молодой человѣкъ, занимавшійся литературной работой, обвиняется въ семнадцати преступленіяхъ и съ обвинительной скамьи заявляетъ суду, присяжнымъ и публикѣ, какъ одинъ сотрудникъ мелкой газеты, въ которой работалъ подсудимый, до того былъ нищъ, что являлся въ редакцію въ женской кацавейкѣ, не имѣя во что одѣться, и какъ редакторъ этой газеты исковеркалъ всю жизнь самого подсудимаго и довелъ его до такого исхода, "къ которому онъ не былъ приготовленъ ни жизнью предшествовавшею, ни воспитаніемъ". Въ виду подобныхъ фактовъ намъ бы, по видимому, всѣми силами слѣдовало поддерживать Общество для пособія литераторамъ, какъ единственнаго помощника въ бѣдѣ для живущихъ литературнымъ трудомъ. А между тѣмъ, чтеніе каждаго комитетскаго отчета убѣждаетъ насъ болѣе и болѣе въ томъ, что общество уклонялось отъ своей главной цѣли, что оно съ теченіемъ времени не только не избавляется отъ тѣхъ недостатковъ, на которые ему указывали, но проникается ими сильнѣе и сильнѣе.

Между многими дѣйствіями Комитета, не возбуждающими къ нему особеннаго довѣрія и уваженія, наиболѣе рѣзко выдаются усвоенные имъ сыскные пріемы, съ которыми приступаетъ онъ къ каждому обращающемуся въ Общество за помощью. Мы не знаемъ, въ какой степени пріятно самимъ членамъ Комитета дѣлаться сыщиками, осматривать квартиру нуждающагося, распрашивать его хозяевъ и т. п., но что они дѣлаютъ это съ усердіемъ и даже въ надлежащею "опытностью" -- подтверждаетъ каждый отчетъ. Въ послѣднемъ отчетѣ мы находимъ, между прочимъ, такой фактъ: одинъ писатель обратился въ комитетъ съ просьбою о помощи; комитетъ поручилъ своему члену, г. Коршу, навести о просителѣ справки. Но не успѣлъ г. Коршъ исполнить этого порученія, какъ на другой же день послѣ засѣданія къ нему является самъ проситель "въ самимъ жалкомъ видѣ, горько жалуясь на свое положеніе." Оказывается, что у просителя нѣтъ не только теплой одежды, но даже квартиры. Тѣмъ не менѣе, г. Коршъ изъявляетъ намѣреніе посѣтить квартиру просителя; проситель отвѣчаетъ, что его трудно найти, такъ какъ онъ нигдѣ не живетъ постоянно: съ той квартиры, которая была указана въ его просьбѣ, онъ уже съѣхалъ и проживаетъ теперь временно въ другомъ мѣстѣ. Г. Коршъ, однакожъ, отправляется по адресу и тамъ узнаетъ отъ дворника, что проситель нѣсколько дней занималъ у него уголъ, но теперь куда-то переселился. Кажется, этихъ свѣденій было бы достаточно, чтобъ убѣдиться, что проситель дѣйствительно находится въ плачевномъ положеніи и дѣйствительно нуждается въ помощи. Нѣтъ, г. Коршъ отправляется по первоначальному адресу, но тамъ ничего не узнаетъ: въ квартирѣ, гдѣ проситель жилъ прежде, "помѣщались какіе-то полотеры, которые, вѣроятно, давали ему пріютъ, а теперь переѣхали въ другой домъ." И вотъ, видя лично просителя, посѣтивъ двѣ прежнихъ его квартиры, дававшія полное понятіе о его положеніи, г. Кортъ все-таки заявилъ Комитету, "что ему не удалось исполнить порученіе Комитета!" Съ такимъ усердіемъ не дѣйствуетъ, вѣроятно, ни одинъ сыщикъ петербургской сыскной полиціи.

Мы рѣшительно не можемъ себѣ представить, какъ хватаетъ духу у членовъ комитета брать на себя такую непріятную роль. Скажутъ, что комитету необходимо лично удостовѣряться въ положеніи просителя и что непріятную роль сыщика ему проходится брать на себя ради пользы самаго дѣла, ограждая интересы Общества и оказывая помощь только дѣйствительно нуждающимся. Но неужели Комитетъ думаетъ, что обращаться къ кому бы то ни было за помощью -- на столько пріятно, что человѣкъ безъ крайней нужды протянетъ руку за подаяніямъ, особенно человѣкъ болѣе или менѣе образованный, какимъ естественно представляется всякій, занимающійся литературнымъ трудомъ? А почемъ знать, можетъ быть именно эта самая сыскная система, усвоенная Комитетомъ, отталкиваетъ отъ него многихъ дѣйствительно нуждающихся? Вѣдь по всякій, даже находящійся въ крайней нуждѣ, рѣшится впустить въ свою квартиру сыщика, хотя бы и облеченнаго званіемъ члена Комитета.-- Допустимъ даже, что между просителями нашлось бы нѣсколько человѣкъ, обращающихся въ Комитетъ безъ крайней нужды и злоупотребляющихъ довѣріемъ къ нимъ Общества. Во всякомъ случаѣ мы убѣждены, что процентъ такихъ господъ былъ бы самый ничтожный; за то рядомъ съ ними пользовались бы услугами Общества такіе изъ дѣйствительно нуждающихся, которыхъ теперь отталкиваетъ сыскная организація Комитета. Къ тому-же, развѣ и при существованіи подобной организаціи не существуетъ для недобросовѣстныхъ людей возможности обмануть членовъ Комитета? Развѣ недобросовѣстный проситель не можетъ переѣхать временно, въ ожиданіи удовлетворенія своей просьбы, на такую квартиру, которая будетъ служимъ полнѣйшимъ доказательствомъ его бѣдственнаго положенія? И развѣ, наконецъ, внѣшняя обстановка человѣка можетъ дать вполнѣ точное понятіе о степени его нужды? Къ тому же въ рукахъ Комитета, и безъ помощи сыскной системы, находится средство, значительно гарантирующее его отъ ошибочныхъ пособій. Большинство людей, живущихъ литературнымъ трудомъ, должно быть извѣстно Комитету, покрайней мѣрѣ со стороны ихъ литературной дѣятельности; печатныя работы людей мало или совсѣмъ неизвѣстныхъ онъ поручаетъ разсматривать своимъ членамъ для опредѣленія въ какой мѣрѣ просители соотвѣтствуютъ требованіямъ устава. Неужели Комитету мало этой гарантіи? Неужели ему такъ мила роль сыщика, что онъ и при полномъ убѣжденіи въ ея безполезности и оскорбительности не захочетъ отъ нея отказаться?

-----

Въ мартовской книжкѣ "Архива судебной медицины и общественой гигіены" мы встрѣтили весьма интересное заявленіе. Вице-директоръ медицинскаго департамента Н. И. Розовъ, спеціально занимающійся вопросомъ о положеніи рабочихъ въ Россіи и ихъ отношеній къ труду, желаетъ собрать возможно больше матеріаловъ по этому важному вопросу. Съ этой цѣлью онъ обращается къ врачамъ и вообще ко всѣмъ, знакомымъ съ положеніемъ рабочихъ, съ просьбою сообщать ему свѣденія по составленной имъ программѣ. Редакція "Архива," также интересуясь вопросомъ о рабочихъ, съ своей стороны высказываетъ ту же просьбу. По этому мы считаемъ полезнымъ сообщить здѣсь эту программу. Вотъ рядъ вопросовъ, на которые г. Розовъ желаетъ получить возможно болѣе подробные отвѣты:

1) О числѣ фабрикъ, заводовъ и ремесленныхъ заведеній, съ обозначеніемъ хозяевъ и владѣльцевъ, рода производства, ремесла, мѣстонахожденія фабрики или завода близъ рѣчки, въ чертѣ городи, или селенія, или вдали отъ нихъ приблизительно на такомъ же разстояніи; 2) о числѣ рабочихъ въ каждомъ изъ промышленныхъ заведеній по полу и возрасту, съ раздѣленіемъ несовершеннолѣтнихъ, до восемнадцати лѣтняго возраста, отъ совершеннолѣтнихъ и съ общей для заведенія отмѣткой: съ какихъ лѣтъ допускаются малолѣтніе къ заводскому или фабричному труду; 3) о числѣ часовъ работы, какое принято въ каждомъ заведеніи для взрослыхъ и несовершеннолѣтнихъ рабочихъ, назначаются ли послѣдніе къ ночной работу какъ распредѣлены часы отдыха или перемѣны работы; 4) на какихъ условіяхъ и кѣмъ обыкновенно отдаются малолѣтніе въ работу на фабрики и заводы, а также въ ученики къ хозяевамъ, такъ напримѣръ, ремесленныхъ заведеній, и каково положеніе тѣхъ и другихъ относительно помѣщенія, содержанія тяжести возлагаемыхъ работъ, взысканіи и т. д.; 5) есть ли на какихъ фабрикахъ и заводахъ рабочіе постоянные, исключительно живущіе фабричнымъ трудомъ, или только занимающіеся въ свободное отъ крестьянскихъ работъ и другихъ занятій время, сколько при каждой фабрикѣ считается того и другаго разряда рабочихъ и изъ какого класса людей состоятъ постоянные рабочіе; 6) гдѣ живутъ рабочіе той или другой фабрики или завода и какимъ способомъ продовольствуются, то есть, живутъ-ли въ помѣщеніяхъ, принадлежащихъ самой фабрикѣ или заводу (отдѣльно по поламъ, или мужчины и женщины вмѣстѣ) и продовольствуются ли отъ хозяина, или живутъ на вольныхъ квартирахъ и на своихъ харчахъ, каковы притомъ помѣщенія мастерскихъ въ заводахъ и жилыхъ квартиръ въ гигіеническомъ отношеніи, и какую обыкновенно имѣютъ рабочіе пищу въ томъ или другомъ случаѣ; 7) насколько превышаетъ заработная плата взрослыхъ плату несовершеннолѣтнихъ и на какихъ фабрикахъ или заводахъ уплачивается сполна или частію фабричными издѣліями или продуктами продовольствія; 8), существуютъ-ли для производства фабричнаго, заводскаго или иного труда, такъ напримѣръ, "свободныя артели," на какихъ условіяхъ онѣ образованы и нанимаются къ хозяевамъ для выполненія работъ, принимаютъ ли въ составъ свой несовершеннолѣтнихъ, какъ управляются, содержатся и помѣщаются; 9) каково состояніе здоровья рабочихъ, ихъ заболѣваемость и смертность; 10) какія болѣзни суть преобладающія; 11) нѣтъ ли какихъ либо замѣтныхъ и особенныхъ причинъ заболѣванія; 12) врачебныя учрежденія для рабочихъ при фабрикахъ и заводахъ и вообще о медицинскихъ пособіяхъ имъ подаваемыхъ.

Свѣденія эти можно присылать прямо въ редакцію "Архива судебной медицины" въ Петербургѣ.

Нечего, разумѣется, говоритъ о томъ, какъ было бы важно имѣть подробныя данныя по тѣмъ вопросамъ, которые исчислены въ вышеприведенной программѣ; нечего говорить и о томъ, что г. Розовъ сдѣлаетъ вполнѣ честное употребленіе изъ собраннаго матеріала: въ этомъ ручается четырехлѣтыяя дѣятельность "Архива судебной медицины." Можно ли только разсчитывать, что путь, избранный г. Розовымъ, приведетъ его къ удовлетворительнымъ результатамъ; другими словами: можно-ли положиться на вѣрность тѣхъ матеріаловъ, которые будутъ присылаться въ редакцію "Архива?" Чтобъ удов

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ.

Затруднительное положеніе земскихъ дѣятелей.-- Періодическая печать, какъ помѣха въ ихъ дѣятельности.-- Вопросъ о земской медицинѣ.-- Нѣсколько свѣденій изъ практики земскаго врача.-- Земскіе медики въ роли Вѣчнаго Жида.-- Безполезность земскихъ медиковъ и ихъ безсиліе въ борьбѣ съ эпидеміями.-- Петербургъ, какъ поучительный въ этомъ отношеніи.-- Примѣръ для земства.-- Новѣйшія проявленія общественной и частной благотворительности.-- Оскорбленная мастерица Любовь Федотова и петербургское общество дешевыхъ квартиръ.-- Недостатки филантропическихъ и взаимно вспомогательныхъ учрежденіи, какъ результатъ незнанія.-- Нѣчто русскихъ потребительныхъ ассоціаціяхъ вообще и петербургской Бережливости въ особенности.-- Общество для пособія нуждающимся студентамъ Медико-Хирургической Академіи.-- Женщины-чиновницы.

Нужно сказать правду, наши "земскіе дѣятели" часто бываютъ въ такомъ затруднительномъ положеніи, что ихъ невольно пожалѣешь и, вмѣстѣ съ тѣмъ, извинишь имъ многое. Если вспомнить, что большинство этихъ дѣятелей принадлежитъ къ "новичкамъ" въ общественныхъ дѣлахъ, что они никогда не думали о теперешней своей роли и не имѣли ни надобности, ни возможности къ ней подготовиться, если принять во вниманіе, что на нихъ сразу нахлынуло такое множество разныхъ обязанностей и такое количество дѣлъ, сколько, вѣроятно, не сдавало новымъ судамъ ни одно изъ старыхъ присутственныхъ мѣстъ, если вспомнить, что земскія дѣла до сихъ поръ еще не имѣютъ даже опредѣленной формы, опредѣленнаго направленія и этимъ весьма существенно отличаются отъ старыхъ судебныхъ дѣлъ, которыя ни въ комъ не могутъ возбудить сомнѣнія, какъ ихъ вести, такъ что новымъ судебнымъ мѣстамъ остается только кончать неконченное, если, наконецъ, принять въ соображеніе, что земство даже въ нашей періодической печати не можетъ найти себѣ опредѣленнаго и яснаго указанія, какъ дѣйствовать, на что обратить особенное вниманіе, за что необходимо приняться сейчасъ же, а что можно отложить -- если, говоримъ мы, сообразить все это, то невольно скажешь земскимъ дѣятелямъ: много, господа, надѣлали вы ошибокъ и промаховъ, по многое вамъ и простится!

Законы о земствѣ были съ перваго же раза поняты невѣрно, и это слѣдуетъ сказать рѣшительно обо всѣхъ губерніяхъ, гдѣ только образовано земство. Представляя обширный и важный законодательный актъ, Положеніе о земствѣ заключало въ себѣ всю сумму правъ и обязанностей, возложенныхъ на земство. Установляя тотъ основной и существенный принципъ, что земскія учрежденія образуются "для завѣдыванія дѣлами, относящимися къ мѣстнымъ хозяйственнымъ пользамъ и нуждамъ каждой губерніи и каждаго уѣзда", Положеніе исчисляло затѣмъ тѣ предметы, которые подложатъ вѣденію земства; оно, какъ извѣстно, включило сюда завѣдываніе земскими капиталами и сборами, обезпеченіе народнаго продовольствія, заботы объ уменьшеніи нищенства, управленіе дѣлами взаимнаго земскаго страхованія, попеченіе о развитіи мѣстной торговли и промышленности, участіе въ дѣлѣ народнаго образованія, здоровья и т. д.; словомъ, оно точно обозначило тѣ народныя потребности, въ которыхъ земство обязано или имѣетъ право принимать непосредственное участіе. Но оно не обязывало земскія учрежденія немедленно приниматься за всѣ эти дѣла сразу; оно не рѣшилось стѣснять земскихъ дѣятелей подробными инструкціями, съ чего имъ слѣдуетъ начинать и въ какомъ именно порядкѣ продолжать свою дѣятельность. Оно даже предоставило на ихъ добрую волю выборъ той общей, основной точки зрѣнія, съ какой всего выгоднѣе взглянуть на устройство народнаго хозяйства. Между тѣмъ всѣ земскія собранія поняли дѣло совершенно иначе и сразу принялись за разработку всѣхъ тѣхъ вопросовъ, которые исчислены въ Положеніи; они начали устраивать народныя школы, больницы, уменьшать нищенство, вводить земское страхованіе и т. д. При этомъ они не успѣли ни составить общаго плана дѣятельности, ни усвоить себѣ того основнаго, общаго взгляда, который необходимъ при всякомъ сложномъ дѣлѣ, и не только общественномъ, но даже частномъ. Чтобъ не растеряться въ массѣ разнообразныхъ, разнохарактерныхъ дѣлъ, они стали буквально придерживаться Положенія и слѣдовали ему съ такою же пунктуальной точностью, съ какой школьникъ слѣдуетъ учебнику, отвѣчая вызубренный слово-въ-слово урокъ. Въ этомъ не было ничего удивительнаго, потому что тѣ. кому довелось попасть въ гласные, не имѣли, какъ мы сказали, ни малѣйшаго понятія о той роли, какая ихъ ожидала, и никогда не думали о тѣхъ обязанностяхъ, которыя свалились на нихъ какъ снѣгъ на голову. Періодическая печать естественнымъ образомъ должна была прійти на помощь къ этимъ новичкамъ въ общественной дѣятельности; сосредоточивая въ себѣ людей все-таки болѣе или менѣе развитыхъ, по крайней мѣрѣ привыкшихъ сколько нибудь разсуждать, она должна была прежде всего позаботиться о томъ, чтобы вывести земскихъ дѣятелей изъ того запутаннаго и затруднительнаго положенія, въ какомъ они сразу очутились, и дать, имъ то, что было всего важнѣе и чего имъ самимъ было трудно достигнуть -- именно, общій взглядъ на дѣло. И однакожъ, печать оказала земству весьма плохую услугу; вмѣсто пользы, она принесла ему одинъ только вредъ. Она сама не составила себѣ никакого общаго взгляда на дѣло и сама стала запутываться въ тѣхъ же мелочахъ, въ какихъ заблудились гласные. Мало того, она начала мѣшать и сбивать съ толку тѣхъ, которые, повидимому, не далеки были отъ правильной дороги. Когда земскія собранія, въ своемъ усердіи сразу "обнять необъятное", пожелали въ одинъ пріемъ насадить въ Россіи и грамотность, и здоровье, и всякое иное народное благосостояніе, то нѣкоторые гласные, наученные печальнымъ опытомъ, начали понемногу догадываться, что изъ этого никакого толку не выйдетъ. Свои подозрѣнія они иногда высказывали въ слухъ и успѣвали даже заронить нѣкотораго рода скептицизмъ въ душахъ своихъ товарищей. Сила житейской логики заставляла нѣкоторыхъ изъ нихъ догадываться, что такъ дѣло идти не можетъ; положимъ, разсуждали иные, у насъ будутъ и школы, и больницы, но вѣдь на самомъ-то дѣлѣ ничего этого не будетъ, или все это устроится въ такихъ микроскопическихъ размѣрахъ, что не принесетъ народу ни малѣйшей пользы, а только понапрасну увеличить и безъ того значительный земскій бюджетъ. Подъ вліяніемъ такихъ справедливыхъ соображеній, нѣкоторыя земскія собранія стали, такъ сказать, сортировать вопросы я выбирать тѣ, которые прежде всего требуютъ немедленнаго разрѣшенія; нѣкоторымъ показалось, что, напр., народныя школы вовсе не такая настоятельная потребность, которая требуетъ немедленнаго удовлетворенія, что при настоящемъ положеніи дѣла школы далеко не могутъ принести той пользы, какой отъ нихъ привыкли ожидать, поэтому нѣкоторыя собранія и положили школъ пока не устраивать, а обратить вниманіе на другія народныя потребности; иныя собранія считали преждевременнымъ, а потому безполезнымъ организовать медицинскую часть, въ виду того, что народъ частію самъ не станетъ лечиться у земскихъ врачей, а частію врачи не будутъ имѣть физической возможности лечить всѣхъ заболѣвающихъ, особенно во время повальныхъ болѣзней, которыя у насъ всегда гдѣ нибудь свирѣпствуютъ; потому они рѣшились отложить пока устройство земской медицины, и т. д. Мы не говоримъ, что всѣ эти соображенія и умозаключенія совершались правильнымъ образомъ и прямо наталкивали земскихъ дѣятелей на настоящую дорогу; по во всякомъ случаѣ они были результатомъ личнаго, непосредственнаго знакомства съ дѣломъ и показывали, что кое-гдѣ въ земствѣ начинаетъ проявляться самостоятельная дѣятельность, которая несомнѣнно приведетъ къ хорошимъ результатамъ. Изъ ошибокъ родится истина, если только эти ошибки суть слѣдствія самостоятельныхъ опытовъ человѣка, а не безсмысленнаго подражанія кому бы и чему бы то ни было. Знакомясь неспосредственно съ дѣломъ, перебирая, что всего необходимѣе земству, какія потребности нужно считать зависимыми отъ другихъ, второстепенными и какія главными, самостоятельными, требующими удовлетворенія прежде всѣхъ другихъ, земскіе дѣятели мало-по-малу добрались бы, можетъ быть, и до самой сути вопроса и вышли бы на широкую, прямую дорогу. Но періодическая печать зорко слѣдила за ними и немедленно приходила въ самую либеральную ярость, лишь только замѣчала малѣйшее упущеніе. "Какъ! вопила она; народныя школы оставлять безъ вниманія! ставить ихъ на второй планъ! оставлять народъ въ невѣжествѣ! возвращаться ко временамъ крѣпостнаго права! А больницы! Народъ мретъ, какъ мухи, повальныя болѣзни свирѣпствуютъ, а земство -- эта единственная наша надежда -- оставляетъ ихъ безъ вниманія!" Подобныя восклицанія совершенно сбили съ толку земскихъ дѣятелей. Имъ начало казаться, что они заблуждаются, что петербургскіе и московскіе литераторы лучше ихъ понимаютъ дѣло и что передъ ихъ авторитетомъ необходимо преклониться. Мы нисколько не преувеличиваемъ въ этомъ случаѣ значенія періодической печати въ земскихъ дѣлахъ. Конечно, есть множество гласныхъ, которымъ рѣшительно все равно, какъ бы ни шли дѣла, которые не только ничего не читаютъ, по потеряли даже способность понимать печатное; зато несомнѣнно есть и такіе, которые питаютъ полное уваженіе къ печатному слову и которые ищутъ въ печати указаніи, какъ имъ дѣйствовать, потому что больше имъ не къ кому обратиться. Эта-то часть земскихъ дѣятелей и была совершенно сбита съ толку газетными восклицаніями и жалкими словами. Полагая, что перомъ публицистовъ руководитъ постоянно серьезное знаніе и искреннее убѣжденіе, земскіе дѣятели этого разряда предпочли дѣйствовать противъ себя, лишь бы идти въ разрѣзъ со взглядами публицистовъ. "Намъ ли, маленькимъ людямъ, думали они, идти противъ столичныхъ литераторовъ!" И хотя въ душѣ нѣкоторые изъ нихъ и сознавали безполезность для народа школъ, медиковъ и проч., тѣмъ не менѣе, заводили у себя и то, и другое. Кончилось тѣмъ, что у насъ теперь все есть: и больницы, и школы, и земскіе врачи, и повивальныя бабки, и благотворительныя заведенія, и земская почта, и гарантированныя земствомъ желѣзныя дороги, а хорошаго все-таки мало, и никто но можетъ убѣдить насъ фактами, что положеніе народнаго хозяйства замѣтно измѣнилось со времени образованія земскихъ учрежденій.

Но положимъ, что въ началѣ могли ошибаться не только земскіе дѣятели, но и печать. Положимъ, что нельзя строго обвинять ее въ томъ, что она увлекалась на первыхъ порахъ, проникалась либерально-патріотическимъ задоромъ, въ которомъ и изрекала жалкія слова, Передъ нею еще не было никакихъ фактовъ, она сама была еще новичекъ въ земскомъ дѣлѣ и могла ошибаться. Теперь же, когда передъ ея глазами опытъ нѣсколькихъ лѣтъ, ей бы слѣдовало выйти изъ области неопредѣленныхъ восклицаній и прійти на помощь земскимъ дѣятелямъ, стоящимъ на распутьи; но она продолжаетъ по прежнему восклицать и вращаться въ одномъ и томъ же заколдованномъ кругѣ. Жизнь предъявляетъ свои требованія такъ ясно, что, кажется, нужно быть слѣпымъ и глухимъ, чтобъ ихъ не замѣтить, а какой нибудь "Голосъ", размахивая картоннымъ мечемъ и съ поддѣльнымъ воодушевленіемъ на лицѣ кричитъ: "гдѣ бы ни оказались противники народнаго образованія, въ Москвѣ ли, въ Петербургѣ ли, или въ провинціи, во что бы ни драпировались враги русскаго просвѣщенія -- въ классическую ли хламиду, въ оффиціальный ли мундиръ или въ рясу, къ какимъ бы пріемамъ ни прибѣгали недруги нашего умственнаго развитія -- къ олимпійскимъ ли заклинаніямъ, къ научной ли аргументаціи или къ злостному доносу -- мы никогда не оставимъ ихъ безъ отвѣта; имъ не удастся утомить насъ и ничто не заставитъ насъ молчать въ вопросѣ, въ которомъ заинтересованы будущія судьбы русской земли, русской жизни, русской чести". Эти и подобныя накрахмаленныя фразы, проникнутыя ложью отъ перваго до послѣдняго слова, кажутся инымъ земскимъ дѣятелямъ чѣмъ-то серьезнымъ, опирающимся на дѣйствительное убѣжденіе и знаніе, проникнутымъ любовью къ отечеству,-- и они трусятъ, начинаютъ отступать, не довѣряютъ своимъ наблюденіямъ, и по желая навлечь на себя громы столичныхъ публицистовъ, пылающихъ, по ихъ мнѣнію, настоящимъ либерально-патріотическимъ жаромъ, боясь показаться отсталыми и совпасть съ газетою "Вѣсть", повторяютъ эти избитыя фразы и стоятъ на одномъ мѣстѣ, какъ вкопаные.

Въ одномъ изъ предыдущихъ "обозрѣній" мы показали, какое въ настоящее время значеніе для народа можетъ имѣть грамотность. Мы говорили, что школы не принесутъ при настоящихъ обстоятельствахъ ни малѣйшей пользы народу, что деньги-на ихъ устройство расходуются совершенно непроизводительно уже потому, что самый способный ученикъ народной школы, оставаясь въ теперешней своей обстановкѣ, позабудетъ грамоту черезъ нѣсколько лѣтъ по выходѣ изъ школы; мы говорили, что земство должно употребить всѣ свои силы на то, чтобъ поднять и улучшить экономическое состояніе народа, причемъ грамота и школы явятся сами собою, какъ только народъ почувствуетъ въ нихъ надобность и что, наконецъ, земскія собранія, заботясь о распространеніи школъ, поступаютъ крайне непослѣдовательно. Въ самомъ дѣлѣ, какихъ результатовъ достигло земство въ этомъ вопросѣ? Гдѣ у насъ грамотные между крестьянами-земледѣльцами, а если и есть, то чѣмъ они отличаются отъ неграмотныхъ; наконецъ, гдѣ у насъ школы, о которыхъ такъ много хлопотали я на которыя такъ много потрачено денегъ, и не представляютъ ли тѣ. изъ нихъ, которыя дѣйствительно существуютъ, жалкую пародію на школы? Такимъ образомъ, могутъ ли земскіе дѣятели, положа руку на сердце, сказать, что у нихъ устроено народное образованіе? И пусть они не смущаются, отвѣчая отрицательно на этотъ вопросъ, потому что не ихъ вина въ плохомъ положеніи этого дѣла. Еслибъ они настроили въ десять разъ больше школъ и тратили на ихъ содержаніе не тысячи, а десятки и сотни тысячъ, то отъ этого положеніе дѣла не измѣнилось бы ни на волосъ. Вся бѣда въ томъ, что не съ того конца слѣдовало начинать.

Тоже, что съ народнымъ образованіемъ, случилось и съ земской медициной. Слѣдуя буквально тексту Положенія, возлагавшаго на земство попеченіе о народномъ здоровья, земскіе дѣятели вообразили, что сейчасъ же нужно приниматься за устройство больницъ и наемъ докторовъ; иначе, какъ въ видѣ доктора и больницы, земство не могло себѣ представить возможности заботиться о народномъ здоровья. Но тутъ безсиліе земства, происходящее отъ неправильнаго пониманія дѣла, обнаружилось рѣзче, чѣмъ во всѣхъ другихъ дѣлахъ. Людямъ, слѣдившимъ за дѣятельностью земства, давно уже бросалось въ глаза слѣдующее странное обстоятельство, встрѣчавшееся въ большей части земскихъ собраній: каждый разъ, когда заходила рѣчь о наймѣ земскихъ врачей, гласные-крестьяне постоянно заботились о томъ, чтобъ ихъ было какъ можно меньше. А между тѣмъ, земскіе врачи, съ одной стороны, предназначались почти исключительно для крестьянъ, съ другой -- болѣзни и смертность между крестьянами весьма значительны, такъ что врачебная помощь для нихъ крайне необходима. Нѣкоторые объясняли это тѣмъ, что крестьяне вообще чувствуютъ предубѣжденіе противъ медиковъ, предпочитая имъ простыхъ фельдшеровъ, или даже знахарей и знахарокъ, но въ крестьянахъ-гласныхъ, болѣе развитыхъ, чѣмъ вообще народъ, трудно допустить существованіе такого предубѣжденія, ни на чемъ не основаннаго. Причина тутъ болѣе серьезна и она отчасти выясняется изъ слѣдующаго случая. Въ прошломъ году, во время одного изъ засѣданій дмитровскаго земскаго собранія (московской губерніи), предсѣдатель обратился къ гласнымъ-крестьянамъ съ вопросомъ, часто ли у нихъ по волостямъ бываютъ врачи; на это одинъ изъ гласныхъ отвѣчалъ: "въ полтора года, ваше благородіе, только разъ и изволили быть". Все собраніе, не исключая и предсѣдателя, разразилось громкимъ смѣхомъ. А между тѣмъ, этотъ отвѣтъ вполнѣ объясняетъ, почему гласные-крестьяне, въ видахъ экономическихъ соображеній, стараются уменьшить число земскихъ медиковъ. Имъ рѣшительно все равно, одинъ-ли у нихъ будетъ медикъ, два-ли, три-ли, или совсѣмъ ни одного, потому что медики для крестьянъ совершенно безполезны и большое ихъ число повліяетъ только на увеличеніе земскаго бюджета; они, пожалуй, и совсѣмъ готовы бы были отказаться отъ докторовъ, еслибъ доктора "не требовались по Положенію". Съ другой стороны, какъ мы объяснимъ ниже, и медики рѣшительно невиноваты въ томъ, что такъ рѣдко посѣщаютъ крестьянъ; на это у нихъ есть весьма основательныя причины, о которыхъ рѣчь впереди.

Изъ цѣлаго ряда земскихъ отчетовъ, напечатанныхъ въ "Правительственномъ Вѣстникѣ", можно составить вполнѣ ясное понятіе о состояніи у насъ земской медицины и вообще о мѣрахъ, принимавшихся земствомъ по "народному здравію". Во первыхъ, эти мѣры состояли исключительно, или въ устройствѣ больницъ, на что истрачивались весьма значительныя суммы, или, гдѣ не хватало средствъ на больницы -- въ наймѣ докторовъ, съ возложеніемъ на нихъ обязанности разъѣзжать по деревнямъ въ извѣстные сроки и лечить больныхъ на мѣстѣ ихъ жительства. Чтобъ имѣть медика, обя'ънпаго посвящать все свое время земству, необходимо платить ему довольно значительное вознагражденіе, такъ что три-четыре медика составляютъ весьма чувствительную статью въ земскомъ бюджетѣ каждаго уѣзда. Такимъ образомъ, земскимъ собраніямъ и ихъ управамъ поневолѣ пришлось, при опредѣленіи числа медиковъ, сообразоваться не столько съ числомъ жителей въ уѣздѣ я количествомъ населенія, сколько со своими средствами. Отсюда произошло то, что почти вездѣ число медиковъ совершенно не соотвѣтствуетъ ни пространству уѣздовъ, ни числу ихъ жителей, такъ что, если даже признать, что врачъ можетъ дѣйствительно приносить пользу народу въ его многоразличныхъ болѣзняхъ, то число врачей понадобилось бы увеличить въ десять и двадцать разъ. Въ упомянутыхъ выше отчетахъ "Правительственнаго Вѣстника" нерѣдко попадаются такіе факты, что, напримѣръ, на 36 тысячъ душъ состоитъ всего одинъ врачъ, который завѣдуетъ и городомъ и уѣздомъ, имѣя только, въ качествѣ помощниковъ, четырехъ фельдшеровъ; именно такое отношеніе между числомъ медиковъ и населенія представляетъ Лодейнопольскій уѣздъ Олонецкой губерніи, въ которомъ, надо замѣтить, кромѣ обыкновенныхъ болѣзней, господствовали: эпидемія оспы, тифозная горячка, "появлявшаяся въ разное время и почти во всѣхъ волостяхъ", и сибирская язва на людяхъ. При этихъ условіяхъ, какой смыслъ можетъ имѣть существованіе одного врача на тридцати-шести-тысячное населеніе, когда тутъ и двадцати было бы мало. Но нѣкоторыя земскія собранія, имѣя незначительное число врачей, какъ будто съ цѣлью ставятъ ихъ въ такое положеніе, что лишаютъ всякой возможности даже какъ нибудь выполнять ихъ обязанности. Напримѣръ, въ Мелитопольскомъ уѣздѣ Таврической губерніи существуетъ четыре земскихъ врача, которые обязаны: 1) слѣдить за успѣхомъ оспопрививанія въ уѣздѣ; 2) разрѣшать прививаніе оспы лицамъ, которыя изъявили на то свое желаніе, съ выдачею имъ свидѣтельствъ на это право; 3) въ случаѣ появленія холеры или другой эпидимической болѣзни, земскіе врачи обязаны немедленно доносить управѣ и мѣстному медицинскому начальству; 4) земскіе врачи должны стараться распространять въ народѣ здравыя понятія о способахъ предохраненія отъ болѣзней и отклонять его отъ слѣпого довѣрія къ знахарямъ и отъ разныхъ предразсудковъ и 5) испросивъ разрѣшеніе правительства, земскіе врачи должны наблюдать за свѣжестью продаваемыхъ продуктовъ въ селеніяхъ, гдѣ бываютъ ярмарки. Кромѣ того, тѣ же врачи обязаны, разумѣется, лечить всѣхъ заболѣвающихъ. И мелитопольское земство, конечно, убѣждено, что составивъ подобнаго рода инструкцію, изобилующую такимъ количествомъ возложенныхъ на врачей обязанностей, оно вполнѣ разрѣшило вопросъ о народномъ здоровьи. Какое поразительное непониманіе народной жизни и народныхъ потребностей!

Намъ доставлены однимъ земскимъ прячемъ очень любопытныя свѣденія, дающія возможность убѣдиться, въ какомъ положеніи находятся медики среди сельскаго населенія и какую они приносятъ пользу народу. Свѣденія эти представляются особенно интересными именно потому, что сообщены лицемъ, ближе всѣхъ знакомымъ съ дѣломъ, о которомъ идетъ рѣчь.

Бугурусланское земское собраніе Самарской губерніи еще въ 1865 году опредѣлило, "въ видахъ усиленія попеченія о народномъ здоровой", пригласить пять медиковъ, одного въ городъ, а четырехъ въ уѣздъ, обязавъ этихъ послѣднихъ ежемѣсячно объѣжать свои участки и въ то же время исполнять требованія мѣстной полиціи и судебныхъ слѣдователей по части судебной медицины (впрочемъ, послѣдняя обязанность однимъ изъ слѣдующихъ собраній была отмѣнена). Такимъ образомъ, земство имѣло пять медиковъ на уѣздъ и считало вопросъ о народномъ здоровья у себя порѣшеннымъ; никто не имѣлъ права упрекнуть его, что оно упустило изъ виду "одну изъ насущнѣйшихъ народныхъ потребностей. Теперь подойдемъ ближе къ дѣлу. Каждый изъ четырехъ участковъ, имѣющихъ по одному врачу, заключаетъ въ себѣ отъ 24 до 30 тысячъ душъ мужескаго пола и отъ 106 до 130 деревень, которыя врачъ обязанъ посѣтить по крайней мѣрѣ разъ въ мѣсяцъ. Нашъ корреспондентъ беретъ наименьшій изъ этихъ участковъ, заключающій въ себѣ 24 тысячи душъ мужескаго пола, а вмѣстѣ съ женскимъ 50,000, что на каждую изъ деревень участка составитъ около 500 душъ обоего пола. "Представьте теперь, говоритъ онъ, медика, который обязанъ ежемѣсячно объѣзжать такой свой участокъ, то есть, не прогуливаться только, а побывать въ каждой деревнѣ, осмотрѣть въ ней всѣхъ больныхъ, приготовить лекарства, привить дѣтямъ оспу, дать наставленіе выломившимся уже больнымъ на будущее время и отправляться дальше, въ другую деревню, потомъ въ третью и т. д., объѣхать 106 деревень въ 30 дней или въ 720 часовъ; но такъ какъ изъ нихъ надо положить покрайней мѣрѣ семь часовъ въ сутки на отдыхъ, то есть, 210 часовъ въ мѣсяцъ, то на путешествіе ему останется круглымъ счетомъ только 500 часовъ; слѣдовательно, на каждую деревню прійдется по 4 часа и 42 1/2 минуты. Но и это при такомъ только условіи, еслибъ земскіе врачи имѣли возможность переноситься изъ одной деревни въ другую по телеграфу. Но такъ какъ этой возможности не существуетъ, то необходимо положить на проѣздъ отъ одной деревни до другой, среднимъ числомъ, по два часа, слѣдовательно, на 100 деревень 200 часовъ. Такимъ образомъ, вмѣсто прежней цифры, на леченіе въ каждой деревнѣ остается уже только по 2 часа и 50 минутъ. Но и этотъ разсчетъ далеко но вѣренъ. Когда медикъ является въ какую нибудь деревню, то даетъ знать о своемъ пріѣздѣ старостѣ или выборному, чтобы тѣ, въ свою очередь, повѣстили больныхъ, которые могутъ сами явиться къ доктору и узнали жилище тѣхъ, которые лежатъ. Эта, повидимому, простая церемонія продолжается необыкновенно долго, часовъ двѣнадцать, то есть, ровно полъ-сутокъ. Наконецъ больные являются... по что же оказывается? Оказывается, что врачу не только не хватило времени на леченіе, но уже образовался дефицитъ почти на цѣлыхъ десять часовъ. Слѣдовательно, на всѣ деревни участка ему не хватаетъ сорока пяти сутокъ. Другими словами: еслибъ мѣсяцъ состоялъ не изъ 30, а изъ 75 сутокъ, то тогда только его бы достало на то, чтобъ врачъ объѣхалъ свой участокъ".

"Но положимъ, что врачъ рѣшился проѣхать не всѣ, а хоть большую часть, хоть половину, четверть деревень. Спрашивается, что изъ этого выйдетъ? Какую кому пользу можетъ онъ принести такимъ своимъ путешествіемъ? Онъ все-таки не успѣетъ обойти всѣхъ больныхъ, не успѣетъ внимательно осмотрѣть даже тѣхъ немногихъ, на которыхъ у него и хватитъ времени, не успѣетъ обдумать всѣхъ встрѣченныхъ имъ болѣзней и слѣдовательно назначить правильное леченіе. Въ одно утро, которое только и можешь пробыть въ деревнѣ, приходится посѣтить за-частую до двадцати и болѣе больныхъ съ самыми разнообразнѣйшими болѣзнями и формами ихъ. Что можно сдѣлать съ этими двадцатью въ одно утро, день, даже недѣлю, когда на каждаго больного требуется два, три и болѣе часовъ времени. Къ тому же врачъ можетъ дать лекарствъ только на самое короткое время и при томъ не всѣ, какія требуются въ данныхъ случаяхъ; во первыхъ, потому, что возить съ собою двадцатипудовую аптеку чрезвычайно неудобно, во вторыхъ потому, что во многихъ болѣзняхъ необходима быстрая перемѣна лекарствъ. При подобныхъ обстоятельствахъ, теченіе можетъ быть чисто палліативное, ведущее за собой только временное облегченіе, а никакъ не радикальное, требующее, кромѣ множества другихъ условій, постояннаго присутствія врача. Слѣдовательно, больной въ самомъ лучшемъ случаѣ можетъ получить только временное облегченіе, а затѣмъ опять впадетъ въ свое прежнее состояніе, такъ какъ медицина не обладаетъ такими специфическими средствами, которыя вылечивали бы разомъ, однимъ пріемомъ. И вотъ, давши почти на обумъ какое нибудь лекарство въ одномъ мѣстѣ, медикъ отправляется въ другую деревню, чтобъ дѣлать тоже самое, слѣдовательно, не имѣетъ возможности слѣдить ни за однимъ лечимымъ имъ паціентомъ. Изъ 1200--1300 больныхъ, которымъ я оказывалъ пособія во время нолуторагодовой службы по земству, я могу сказать только о 50--60, не болѣе, что они выздоровѣли, остальные были упущены изъ виду, и что съ ними сталось -- неизвѣстно".

Но слѣдуетъ упомянуть еще объ одномъ важномъ обстоятельствѣ. Еслибы деревни хворали по очереди, сегодня одна, дня черезъ три-четыре другая и т. д., въ такомъ случаѣ положеніе земскаго врача все-таки было бы не такъ затруднительно. Однакожъ въ дѣйствительности этого никогда не бываетъ. Всегда случается такъ, что нѣсколько деревень, если не всѣ, хвораютъ разомъ. Вотъ факты, приводимые тѣмъ же земскимъ врачемъ и относящіеся къ 1867 году. "Десятаго декабря, говоритъ онъ, получилъ я изъ земской управы бумагу, извѣщающую меня, что въ деревнѣ Игари открылась на государственныхъ крестьянахъ болѣзнь, подъ названіемъ повальная горячка, вслѣдствіе чего управа поручаетъ принять къ прекращенію этой болѣзни тщательныя мѣры. Пріѣзжаю и принимаю тщательныя мѣры. Но жители деревни Игари оказываются чувашами, съ которыми справляться чрезвычайно трудно, и чтобы прекратить эпидемію, нужно не мало времени, не недѣлю, даже не двѣ и не три; но какъ разъ черезъ недѣлю, именно 31 декабря, получаю извѣстіе, что въ деревнѣ Успѣнка появился тифъ. Едва я началъ укладывать вещи и лекарства для отправленія себя въ Уснѣнку, какъ вдругъ того же 31 декабря является ко мнѣ другая бумага, въ которой управа поручаетъ мнѣ немедленно отправиться въ село Подбѣльской для оказанія пособія заболѣвшимъ тифомъ. Едва я успѣлъ собраться, не рѣшивъ еще опредѣленно куда именно ѣхать, какъ получаю еще одну бумагу изъ красногородецкаго волостнаго правленія; захворалъ рекрутъ, вслѣдствіе чего волостное правленіе имѣетъ честь просить мое высокоблагородіе пожаловать для освидѣтельствованія означеннаго рекрута, при чемъ считаетъ не лишнимъ присовокупить, что по распоряженію мирового посредника ставка рекрутъ въ присутствіе назначается только до 13 числа (дескать -- торопись). Куда же мнѣ ѣхать? Я думалъ-думалъ и прямо отправился свидѣтельствовать рекрута".

Еще примѣръ. "Перваго марта получаю извѣстіе отъ становаго, что въ селѣ Исаклахъ, деревняхъ Степановкѣ, Новопольѣ и Багряшахъ открылась тифозная горячка (и того, четыре деревни). Ѣду. 8 марта.: въ упраздненномъ городкѣ Сергіевскѣ открылся тифъ (и того, пятъ). Ѣду. 15 марта: въ селѣ Ишуткинѣ открылась корь и сильно свирѣпствуетъ на всѣ возрасты (и того, шестъ). Ѣду. Того же 15 марта: въ солѣ Смольяновѣ, деревняхъ Чесноковкѣ и Таркановкѣ открылась тифозная горячка (и того, девять). Ѣду. 16 марта: въ деревнѣ Ключахъ открылась на младенцахъ натуральная оспа (и того, десять). Въ шестьнадцать дней -- десять деревень! Куда же мнѣ, наконецъ, ѣхать!"

Изъ всѣхъ вышеприведенныхъ фактовъ, врачъ, сообщившій ихъ намъ, дѣлаетъ тотъ выводъ, что выполненіе обязанности объѣзда деревень 1) физически невозможно, потому что медику не хватаетъ на это часовъ; 2) во всѣхъ отношеніяхъ безполезно для больныхъ, потому что врачъ лишенъ возможности вылечивать; 3) вредно для врача, потому что онъ забываетъ медицину, и наконецъ 4) не выгодно для земства, потому что на безполезнаго врача безполезно тратится и жалованье. Вотъ чѣмъ объясняется, почему земскіе врачи такъ рѣдко заглядываютъ въ свои участки и въ нѣкоторыхъ изъ нихъ бываютъ разъ "въ какіе нибудь полтора или два года. Они очень хорошо понимаютъ, что подобныя визитаціи совершенно безполезны для кого бы то ни было. Это же самое понимаютъ и крестьяне и вотъ почему ихъ гласные такъ усердно стараются о возможномъ уменьшеніи числа земскихъ медиковъ.

Въ отвѣтъ на приведенные факты намъ могутъ представить слѣдующія возраженія: во-первыхъ, скажутъ намъ, если земство видитъ, что существующее число докторовъ недостаточно на уѣздъ, то это число можно увеличить; во-вторыхъ, если неудобны докторскіе разъѣзды, то можно устроить постоянныя больницы; слѣдовательно, затрудненія въ настоящемъ случаѣ вовсе не такого рода, чтобъ ихъ совершенно нельзя было устранить; наконецъ, въ третьихъ, но всегда же и не вездѣ же бываютъ такъ часты случаи повальныхъ болѣзней, какъ въ бугурусланскомъ уѣздѣ самарской губерніи.

ІТо допустимъ даже,-- чего въ сущности, какъ будетъ показано ниже, допустить невозможно,-- что земскіе медики, назначенные въ достаточномъ числѣ на каждый уѣздъ, могутъ приносить существенную пользу крестьянамъ въ ихъ многоразличныхъ болѣзняхъ, что они въ состояніи искоренять и тифъ, и всякія другія эпидеміи; чего, однако, это будетъ стоить земству? Чтобъ докторъ имѣлъ возможность прилагать къ дѣлу всѣ свои медицинскія познанія, ему необходимо имѣть подъ руками хорошую аптеку и кромѣ того, нужно, чтобъ одинъ врачъ приходился не болѣе, какъ на двѣ или на три деревни. Такъ какъ врачу приходится платить отъ 1000 до 1500 рублей въ годъ, то одна эта статья расхода, не говоря уже о стоимости лекарствъ, будетъ представлять такое значительное обремененіе, что крестьяне предпочтутъ умирать, чѣмъ выплачивать сумму, какая по раскладкѣ пришлась бы на ихъ долю. Слѣдовательно, съ этой стороны затрудненіе оказывается не случайнымъ, не легко устранимымъ, а существеннымъ, кореннымъ.

Устройство больницъ также стоитъ большихъ денегъ, такъ что въ каждой деревнѣ имѣть даже какую нибудь больницу нѣтъ ни малѣйшей возможности. Если же больницы будутъ устраиваться только въ волостяхъ, то ими могутъ пользоваться исключительно жители той деревни, гдѣ находится волость, потому что опасно больныхъ перевозить за нѣсколько верстъ весьма неудобно, а крестьянинъ только тогда и согласится лечь въ больницу, когда его уже ноги не носятъ. При томъ же, какъ велики должны быть больницы, чтобы вмѣщать въ себѣ всѣхъ заболѣвающихъ? Конечно, могутъ быть періоды, когда они будутъ совершенно пусты, но лишь только нагрянетъ эпидемія, охватывающая всегда нѣсколько деревень разомъ -- куда дѣваться съ больными?

Наконецъ, относительно того возраженія, будто приведенные нами факты исключительны, мы должны замѣтить, что это возраженіе совершенно неосновательно. Конечно, не круглый годъ свирѣпствуютъ эпидеміи въ каждой губерніи и въ каждомъ уѣздѣ; но за то, когда эти болѣзни появятся, то они охватываютъ большое пространство и въ этихъ-то случаяхъ земство и разсчитываетъ на помощь врачей. Когда эпидемій нѣтъ, тогда врачамъ въ деревняхъ рѣшительно нечего дѣлать, потому что въ легкихъ, повседневныхъ болѣзняхъ крестьянинъ обойдется домашними средствами и къ врачу не пойдетъ самъ. Еслибъ крестьянъ постигали только такія болѣзни, какъ простуда, кашель, лихорадка и т. п., то крестьяне совсѣмъ не нуждались бы въ медицинской помощи, и въ санитарномъ отношеніи ихъ можно бы было назвать счастливѣйшими изъ смертныхъ. Къ несчастію, они страдаютъ и гибнутъ не отъ простуды и кашля; ихъ морятъ тѣ страшные бичи, которые называются тифомъ, натуральной оспой, корью, сибирской язвой, холерой и проч., ихъ губятъ такъ называемыя эпидеміи, а эпидеміи являются постоянно если не но нѣскольку, то хоть по одному разу въ годъ. И въ этомъ отношеніи какой нибудь бугурусланскій уѣздъ по составляетъ исключеніи. Недавно корреспондента "С.-Петербургскихъ Вѣдомостей" сообщалъ слѣдующія извѣстія изъ воронежскаго уѣзда -- мѣстности, которая не можетъ жаловаться на свой климатъ. "Вотъ уже три года, говорилъ онъ, какъ въ здѣшнихъ мѣстахъ свирѣпствуетъ тифозная горячка и свирѣпствуетъ сильно. Во многихъ селахъ намъ случалось видѣть цѣлыя хаты, которыя заколочены и продаются съ публичнаго торга по случаю смерти хозяевъ. Знахари и знахарки отказываются лечить народъ, и едва только заболѣетъ одно лицо въ семьѣ, какъ тотчасъ же заражаются и остальные члены. Какая-то паника напала на народъ; больныхъ оставляютъ безъ присмотра, боясь къ нимъ прикоснуться. Есть дома, гдѣ 8--10 человѣкъ лежатъ въ тифѣ, а ходить за ними некому, потому что всѣ боятся." Такая продолжительность болѣзни, очевидно, обусловлена далеко не случайными какими нибудь обстоятельствами, и нашъ корреспондентъ справедливо замѣчаетъ, что едва-ли въ Россіи найдется хоть одна такая мѣстность, которая бы въ то или другое время года не страдала отъ какой нибудь повальной болѣзни. Весна почти всегда встрѣчается лихорадкой или сибирской язвой, которыя тянутся цѣлое лѣто и осень и замѣняются тифомъ; зимой свирѣпствуетъ оспа, лѣтомъ являются различные изнуряющіе поносы, затѣмъ опять слѣдуютъ лихорадки и такъ далѣе. Конечно, присутствіе или отсутствіе той или другой болѣзни, а также и самый характеръ ихъ зависятъ отъ свойства данной мѣстности, почвы, пищи и другихъ причинъ; въ одной деревнѣ не бываетъ тифа, за то десятки людей гибнутъ отъ оспы, въ другой преимущественно господствуетъ изнурительная лихорадка, въ третьей тифъ, но всѣ эти разные виды болѣзней влекутъ за собою одинаковыя послѣдствія -- страшную смертность.

Чтобы убѣдиться, отъ чего зависятъ, или по крайней мѣрѣ чѣмъ поддерживаются эти болѣзни въ средѣ крестьянъ и какъ безсильно противъ нихъ самое добросовѣстное усердіе медиковъ, мы приведемъ отрывокъ изъ одного донесенія бугурусланскаго земскаго врача уѣздной управѣ. Отправившись по деревнямъ "принимать тщательныя мѣры" противъ тифа, онъ собралъ слѣдующія свѣденія, съ цѣлью доказать рѣшительную невозможность бороться съ тифомъ при настоящей обстановкѣ крестьянъ (свѣденія эти относятся къ тому же 1867 году, отличавшемуся, какъ извѣстно, особенно сильными неурожаями). "Въ селѣ Подбельскомъ всего считается 270 душъ, которыя составляютъ 88 дворовъ или семей, болѣе чѣмъ на 3/4 живущихъ въ сырыхъ и неопрятныхъ курныхъ избахъ. Изъ 88 можно насчитать не болѣе 8, имѣющихъ хорошій хлѣбъ, безъ подмѣсей, то есть 1/2 часть всѣхъ жителей; остальныя 80 семействъ питаются хлѣбомъ съ лебедой и въ такой приблизительно пропорціи, что на четыре пуда хлѣба приходится только одинъ пудъ чистой ржи, а остальные 3/4 лебеда. Но той же причинѣ, то есть, отсутствію хлѣба въ деревнѣ, можно найти только у 8 семей квасъ, прочія не имѣютъ и его. Далѣе, во всемъ селеніи насчитывается только около 40 головъ рогатаго скота, изъ котораго дойныхъ коровъ не болѣе 6, остальныя телки, подающія молока, слѣдовательно имъ можетъ пользоваться только 1/15 часть всего народонаселенія. Говядину крестьяне ѣдятъ только въ годовые праздники, и то далеко не всѣ, потому что собственная скотина пала, денегъ же на покупку нѣтъ, не только для говядины, но и для хлѣба. Картофеля, огурцовъ, капусты, моркови также нѣтъ... Въ одной избѣ лежатъ по 6--8 человѣкъ больныхъ сплошь отъ мала до велика. Уцѣлѣвшіе ходятъ, по ихъ же выраженію, "какъ бы испитые". Многіе пошли по міру. Къ священнику и писарю безпрестанно являются дѣти и взрослые просить хлѣба и нѣкоторые дня по два сидятъ не ѣвши. И вотъ крестьяне, покушавши своего хлѣбца съ однимъ кислымъ квасомъ или даже водицей, валятся и мрутъ, какъ мухи. Тифъ, кровавый поносъ, изнурительныя лихорадки поражаютъ цѣлыя семейства, болѣзнь идетъ по всей деревнѣ, распространяется на сосѣднія, гдѣ находитъ себѣ столь же благопріятную почву, и захватываетъ огромныя пространства. Къ голоду и неопрятности жилищъ присоединяется упадокъ духа народонаселенія. Крестьяне становятся совершенно равнодушны къ своимъ страданіямъ, даже сами желаютъ смерти и этимъ нравственнымъ состояніемъ, при слабости физическаго, прибавляютъ еще одинъ лишній шансъ къ скорѣйшему заболѣванію. При такихъ условіяхъ, можетъ-ли принести крестьянамъ хотя малѣйшую пользу врачебная помощь; могутъ ли они поправиться въ своихъ избахъ, гдѣ полъ-сутокъ стоитъ жестокій холодъ и дымъ отъ топящейся печи при отворенной двери, гдѣ воздухъ удушливъ и преисполненъ всякими міазмами, гдѣ вмѣстѣ съ больными живутъ и свиньи, и короны, и овцы, заражая воздухъ своими испражненіями, гдѣ больной, едва получившій аппетита въ случаѣ выздоровленія, не находитъ пищи, способной подкрѣпить его ослабѣвшій организмъ, кромѣ кислой, вонючей капусты, огурцовъ, мерзлаго картофеля -- пищи, которой не можетъ выносить даже здоровый организмъ при здоровомъ желудкѣ, гдѣ больные не имѣютъ за собой ни малѣйшаго надзора и выползая для своихъ нуждъ на дворъ, схватываютъ жестокіе ревматизмы въ добавокъ къ своей главной болѣзни, гдѣ больные получаютъ страшные пролежи отъ лежанья на грубой, грязной постели, гдѣ, наконецъ, люди заражаютъ другъ друга и вымираютъ цѣлыми селеньями. При такой обстановкѣ, даже не серьезныя и не опасныя болѣзни становятся смертельными. Напримѣръ, простая лихорадка принимаетъ злокачественныя формы, осложняющіяся разстройствомъ другихъ органовъ, дѣлается такой упорной, что не поддается никакимъ средствамъ, никакому леченію и кончается, обыкновенно, водянкой и смертью. Въ одно время изъ общаго числа 400 больныхъ, лихорадкой страдали больше 100 человѣкъ, и изъ нихъ только 20 выздоровѣли совершенно, у остальныхъ же развилась анемія, водянка и многіе умерли. Десятки и сотни прежде здоровыхъ людей, провалявшись въ постелѣ, становятся живыми трупами. Далѣе, всѣ накожныя болѣзни, сами по себѣ непредставляющія ничего опаснаго, находятъ для себя такую удобную почву въ крестьянскихъ тѣлахъ, что разростаются до ужасающихъ размѣровъ. Часто больные являются сплошь, съ ногъ до головы, покрытые язвами и болячками, объ уничтоженіи которыхъ нечего и думать. Иногда буквально нѣтъ ни одного мѣста на какой нибудь части тѣла или даже на всемъ тѣлѣ, которое не было бы поражено язвинами. Въ деревняхъ нерѣдко можно встрѣтить настоящихъ многострадальныхъ Іововъ, которые не могутъ ни лежать, ни сидѣть и которые спятъ, стоя на колѣнкахъ и уткнувши голову въ подушку. Въ такомъ положеніи доживаютъ они остатокъ дней своихъ, отягощая и другихъ, и себя, и съ нетерпѣніемъ ждутъ минуты, когда очередь умереть дойдетъ и до нихъ."

Было бы большой несправедливостью утверждать, что нарисованная сейчасъ картина есть типичная для сельскаго населенія цѣлой Россіи; нельзя утверждать даже того, что у насъ есть отдѣльныя мѣстности, которыя постоянно находились бы въ положеніи, подобномъ только-что представленному; но вмѣстѣ съ тѣмъ, нельзя и не согласиться, что въ каждую данную минуту всегда можно найти нѣсколько мѣстностей, находящихся въ подобномъ положеніи. Что же могутъ тутъ подѣлать доктора! А между тѣмъ нѣкоторыя земства убѣждены, что доктора могутъ тутъ многое сдѣлать и если не дѣлаютъ ничего, то единственно по нерадѣнію или даже незнанію. По крайней мѣрѣ, бугурусланское земское собраніе разсуждало однажды о томъ, чтобы пригласить въ земство иностранныхъ докторовъ, въ надеждѣ, разумѣется, на ихъ большую опытность и знанія. А между тѣмъ то же земство имѣло случай убѣдиться, что когда въ одну изъ деревень, особенно страдавшую отъ эпидеміи и жители которой находились въ крайней бѣдности, было отправлено достаточное количество хлѣба, денегъ и овса, то эпидемія въ скоромъ времени сама собою прекратилась.

Такимъ образомъ, тѣсная связь между эпидемическими болѣзнями и гигіеническими условіями жителей, среди которыхъ они появляются, несомнѣнна и совершенію очевидна. Но ее можно еще лучше наблюдать въ нѣкоторыхъ исключительныхъ мѣстностяхъ Россіи, населенныхъ особенно бѣднымъ народомъ, гдѣ нѣкоторыя болѣзни не изчезаютъ никогда и гдѣ причина, производящая ихъ, настолько ясна, что ее можно, такъ сказать, ощупать руками. Въ этомъ отношеніи всего лучше могутъ служить весьма поучительнымъ примѣромъ нѣкоторыя деревни волжскихъ губерній, населенныя мордвой и чувашами -- народомъ, стоящимъ на весьма низкой степени экономическаго благосостоянія. Въ большинствѣ этого народа постоянно свирѣпствуетъ глазная болѣзнь, такъ что трудно встрѣтить деревню, особенно населенную чувашами, гдѣ бы въ каждой семьѣ не было хоть одного человѣка или совершенно слѣпого или сильно страдающаго глазами. Это, повидимому, странное явленіе объясняется очень просто. Почти всѣ чувашскія избы -- курныя, то есть безъ трубъ, такъ что дымъ изъ печи валитъ прямо въ глаза. Такая изба каждое утро, и особенно зимой, представляетъ такое зрѣлище, какое трудно себѣ вообразить. Ѣдкій, удушающій дымъ наполняетъ все пространство лзбы и преимущественно сгущается въ верхней ея части; а такъ какъ избы вообще низки, то людскія головы постоянно находятся во. самомъ сгущенномъ слоѣ дыма и ихъ почти не видно, такъ что люди кажутся безголовыми. Вонь и духота нестерпимыя, потому что тутъ же стоятъ и испражняются коровы, свиньи, овцы, куры, а иногда и лошади. Въ верхней половинѣ избы жаръ невыносимый, тогда какъ на полу страшный холодъ, производимый сквознымъ вѣтромъ, идущимъ отъ щелистыхъ рамъ оконъ въ раскрытыя двери. И такая атмосфера поддерживается все время, пока топится печь, то есть, часовъ съ пяти или шести утра до восьми. Затѣмъ дымъ мало по малу изчезаетъ, двери затворяются и начинается нестерпимая угарная духота. Къ вечеру, когда готовится ужинъ, дымъ снова наполняетъ избу, снова являются тѣже облака -- я такъ безпрерывно. При этомъ въ избѣ постоянно бываетъ мракъ, полусвѣтъ, потому что окна дѣлаются чрезвычайно маленькія и часто во всей избѣ существуетъ только одно окно. Все это производитъ разнообразныя болѣзни глаза, который, постоянно раздражаясь, наконецъ воспаляется -- и человѣкъ или совершенно слѣпнетъ или на всю жизнь остается подслѣповатымъ. При такихъ условіяхъ жизни чувашъ, попытки лечить ихъ глазныя болѣзни показались бы просто смѣшными, и ихъ дѣйствительно никто не лечитъ, понимая, что это совершенію безполезно. Точно также безполезно леченіе и для большинства русскихъ крестьянъ, поражаемыхъ эпидеміями, только тутъ непосредственная связь между болѣзнью и обстановкой крестьянской жизни не такъ замѣтна, не такъ рѣзко бросается въ глаза.

Такимъ образомъ, даже изъ приведенныхъ нами фактовъ земскіе дѣятели могутъ убѣдиться, что принимаемыя ими мѣры по устройству земской медицины есть совершенно безполезная трата времени, а главное -- денегъ. Существующіе земскіе врачи безполезны народу уже потому, что ихъ слишкомъ мало, а увеличить ихъ число нѣтъ никакой возможности. Но еслибы и была эта возможность, еслибы насадить въ каждой деревнѣ не только по одному, но по цѣлому десятку докторовъ, снабдивъ ихъ къ тому же самыми лучшими медикаментами, то и тогда отъ нихъ не было бы ни малѣйшей пользы. Сколько ни лечите глаза чувашанину, но пока онъ будетъ сидѣть въ своей дымной избѣ, ему ничто не поможетъ; точно также не помогутъ доктора и русскимъ крестьянамъ, пока они не достигнутъ большей степени благосостоянія. Фельдшера народу дѣйствительно не лишни, потому что они, стоя очень недорого, могутъ оказывать ему пользу въ разныхъ частныхъ случаяхъ заболѣванія, пораненіяхъ, переломахъ костей и т. д.; нужны ему также повивальныя бабки, потому что существующіе способы помощи роженицамъ у деревенскихъ повитухъ отличаются просто варварствомъ и не мало отнимаютъ жизни какъ у женщинъ, такъ и у дѣтей. Но доктора ему совершенно не нужны, и для борьбы съ эпидеміями слѣдуетъ прибѣгать не къ докторамъ, а къ другимъ, болѣе дѣйствительнымъ способамъ, имѣющимъ въ виду поднятіе экономическаго уровня народа. Поэтому, тѣ земскіе дѣятели, которые сами убѣждены въ безполезности докторовъ и держатъ ихъ больше, такъ сказать, для виду, боясь упрековъ въ бездѣйствіи, нерадѣніи о народныхъ нуждахъ и т. п., должны отбросить эту вредную конфузливость и прямо высказать свое мнѣніе (конечно, отвергая докторовъ, имъ въ то же время нужно позаботиться тотчасъ же о другихъ средствахъ борьбы съ эпидеміями). Тѣмъ же земскимъ дѣятелямъ, которые не убѣдились и до сихъ поръ въ своемъ ошибочномъ взглядѣ и въ справедливости нашего мнѣнія, мы приведемъ еще одно доказательство, убѣдительнѣе котораго даже выдумать невозможно.

Въ Петербургѣ, какъ всѣмъ извѣстно, медицинская часть устроена превосходно, и ни одно земство не въ состояніи конкурировать съ нимъ въ этомъ отношеніи. Бѣдный человѣкъ находитъ здѣсь множество учрежденій, предлагающихъ ему свою помощь или за ничтожную плату или совершенно даромъ. Здѣсь множество существуетъ больницъ, врачей для бѣдныхъ, клиникъ и лечебницъ для приходящихъ; словомъ, здѣсь медицинская часть стоитъ громадныхъ денегъ и ни одно земство не можетъ даже мечтать чемъ-либо подобномъ. Но что же мы видимъ? Какое вліяніе оказываетъ это изобиліе врачей на характеръ болѣзней, господствующихъ въ Петербургѣ и на цифру смертности? Или ровно никакого, или весьма слабое. Въ іюньской книжкѣ знакомаго уже нашимъ читателямъ "Архива судебной медицины", который постоянно заключаетъ въ себѣ богатые матеріалы по общественной гигіенѣ, мы находимъ слѣдующія свѣденія: въ столѣтній періодъ, въ Петербургѣ умерло почти на сто-сорокъ-четыре тысячи человѣкъ больше, чѣмъ родилось, слѣдовательно, среднимъ числомъ ежегодно убывало по 1,440 человѣкъ. Въ послѣдніе же 22 года этотъ перевѣсъ умершихъ надъ родившимися составляетъ почти 90 тысячъ, слѣдовательно, почти но четыре съ половиною тысячи ежегодно. Вообще по среднему разсчету, населеніе Петербурга вымерло бы въ 200 лѣтъ, если бы не пополнялось постоянно свѣжими силами, притекающими къ нему изъ провинцій. Между тѣмъ эти-то свѣжія силы и становятся главнѣйшей добычей смерти въ Петербургѣ. Пришлое его населеніе состоитъ изъ людей ничего неимущихъ, которые являются въ Петербургъ искать работы. Не имѣя средствъ и вслѣдствіе того тѣсно скучиваясь въ извѣстныхъ мѣстностяхъ, доступныхъ ихъ карману, они сразу попадаютъ въ самыя невыгодныя гигіеническія условія и мрутъ тысячами. Свѣденія, заключающіяся въ трудахъ центральнаго статистическаго комитета, показываютъ, что массы больныхъ самыми опасными повальными болѣзнями, какъ-то тифами, возвратными горячками и т. д., выходятъ постоянно изъ однихъ и тѣхъ же нумеровъ домовъ, а именно изъ такихъ, гдѣ наиболѣе тѣсно скучивается неимущее пришлое населеніе, и гдѣ оно лишено не только свѣжей, въ достаточномъ количествѣ пищи, но гдѣ ему не достаетъ даже чистаго воздуха. Слѣдовательно, если то богатство медицинскихъ пособій, какимъ обладаетъ Петербургъ, не можетъ замѣнить человѣку здоровой пищи и чистаго воздуха, то земству-ли, съ его сравнительно-ничтожными средствами, съ его какими-нибудь пятью или шестью медиками на уѣздъ, бороться съ эпидеміями тѣмъ путемъ, которымъ оно борется до сихъ поръ! Не очевидно-ли, повторяемъ, что это значитъ тратить понапрасну труды и деньги, не очевидно-ли, что необходимо измѣнить какъ можно скорѣе ту ошибочную систему, которой до сихъ поръ слѣдуетъ земство въ своей дѣятельности.

-----

Русское общество изобилуетъ такимъ разнообразіемъ въ способахъ оказывать помощь нуждающимся, какое трудно отыскать гдѣ нибудь въ другомъ мѣстѣ. Различныя филантропическія учрежденія существуютъ у насъ съ давняго времени и не только не уменьшаются въ числѣ и объемѣ, но постоянно увеличиваются. Въ одномъ Петербургѣ находится такое множество этихъ учрежденій, что мы, перечисляя ихъ, никакъ не могли бы поручиться въ правильности счета и въ отсутствіи пропусковъ, можетъ быть, даже очень значительныхъ. О провинціяхъ и говорить нечего; тамъ вновь возникающія общественно-филантропическія учрежденія безчисленны: но если бы и была какая нибудь возможность представить въ точныхъ цифрахъ дѣятельность этихъ учрежденій, то эти цифры все-таки не дали бы вѣрнаго понятія о размѣрахъ русской благотворительности" Помимо филантропическихъ обществъ, русская благотворительность проявляется въ такихъ разнообразныхъ и случайныхъ формахъ, что только самая незначительная ихъ часть доступна наблюденію. Повидимому, напряженіе филантропическихъ чувствъ русскаго человѣка такъ велико, что они ждутъ малѣйшаго случая для проявленія себя въ дѣйствительности. Лучшимъ примѣромъ въ этомъ отношеніи можетъ служить тотъ общеизвѣстный фактъ, что не такъ давно редакціи столичныхъ газетъ, противъ всякаго, конечно, желанія, едва было не сдѣлались настоящими кассами для помощи бѣднымъ, куда съ разныхъ сторонъ стекались пожертвованія, достигавшія иногда значительныхъ размѣровъ. Все дѣло началось съ того, что какая-то газета заявила однажды о бѣдственномъ положеніи какой-то вдовы, обремененной многочисленнымъ семействомъ. Успѣхъ заявленія превзошелъ самыя смѣлыя ожиданія: несчастная вдова и не мечтала о тѣхъ суммахъ, какія попали въ ея руки. Съ тѣхъ поръ подобнаго рода заявленія стали дѣлаться чаще и чаще, но благотворительность отъ этого нисколько не оскудѣвала. И если въ настоящее время такой путь собиранія пожертвованій почти совершенно оставлена:, то это произошло никакъ не отъ недостатка жертвователей, а или оттого, что редакціямъ, можетъ быть, пришлось нанимать особыхъ конторщиковъ для спеціальнаго наблюденія за правильностью сбора и раздачи по принадлежности этихъ пожертвованій, или же оттого, что при невозможности для редакцій лично удостовѣряться въ положеніи лицъ, обращавшихся къ общественной помощи, являлись злоупотребленія. Если бы можно было придумать еще какія нибудь новыя формы благотворительности, то всѣ онѣ не остались бы безъ успѣха, лишь бы только жертвователи были увѣрены, что ихъ деньги дѣйствительно пойдутъ на "доброе дѣло."

И однакожъ, не смотря на обиліе существующихъ у насъ благотворительныхъ учрежденій, не смотря на такую, достойную всякаго уваженія, готовность русскаго человѣка помогать нуждающемуся брату -- каждое проявленіе благотворительности въ той или другой формѣ есть новое доказательство ея безсилія въ борьбѣ съ нищетой, ея крайней нецѣлесообразности. Поневолѣ становится жалко и досадно, что люди, часто совершенно безкорыстно, даже скрывая свои фамиліи, помогающіе бѣднымъ, до сихъ поръ не убѣдятся, что этотъ родъ помощи совершенно безплоденъ, что онъ приноситъ скорѣе вредъ, чѣмъ пользу и что было бы несравненно полезнѣе идти къ той же цѣли, т. е. помощи бѣднымъ, совершенно инымъ путемъ. Какъ ни эффектны бываютъ случаи проявленія общественной и частной благотворительности, но этотъ эффектъ чисто-внѣшній, дѣйствующій исключительно на чувство и теряющій всякое значеніе, какъ только въ оцѣнкѣ его начнетъ участвовать холодный разсудокъ.

Для примѣра приведемъ два образчика общественной и частной благотворительности изъ самыхъ свѣжихъ, недавнихъ фактовъ. Одинъ изъ нихъ вызвавъ извѣстнымъ возмутительнымъ случаемъ съ 14-ти лѣтней ученицей дамскаго портнаго Карташева, дѣвицей Федотовой, которая по самому ничтожному поводу (за. то, что урывками шила себѣ платье), была избита своей хозяйкой, а потомъ публично высѣчена сторожами ремесленной, управы. Дѣло это происходило въ Нижнемъ-Новгородѣ. Петербургское "общество дешевыхъ квартиръ", пользуясь, вѣроятно, тѣмъ, что исторія съ несчастной мастерицей обратила на себя вниманіе, сдѣлало слѣдующаго рода заявленіе: "сочувствуя положенію дѣвицы Федотовой, которая послѣ наказанія розгами захворала и слегла въ больницу, комитетъ общества предлагаетъ ей переселиться въ Петербургъ, гдѣ ей будетъ дана квартира отъ общества я безплатный столъ; кромѣ того, дѣвица Федотова будетъ помѣщена въ учрежденную обществомъ мастерскую, гдѣ она будетъ имѣть постоянную работу; въ случаѣ неимѣнія дѣвицей Федотовой средствъ на проѣздъ отъ Нижняго-Мои города до Петербурга, ей будутъ высланы деньги отъ общества". Везъ сомнѣнія, многіе, прочитавъ это предложеніе общества дешевыхъ квартиръ, отнесутся къ нему съ полнѣйшимъ сочувствіемъ; у многихъ оно вызоветъ даже слезы умиленія. Чувство удовольствія, вызванное приведеннымъ заявленіемъ, будетъ настолько же сильно, насколько было сильно противоположное чувство, вызванное извѣстіемъ о несчастной мастерицѣ. Но взглянемъ холодно и спокойно на поступокъ общества дешевыхъ квартиръ и спросимъ, какими соображеніями руководствовалось оно, приглашая Любовь Федотову въ Петербургъ и обѣщая ей здѣсь всякія блага? Желало ли оно помочь вообще дѣвушкѣ, находящейся въ положеніи Федотовой, или предлагало свое содѣйствіе именно ей одной, нисколько не думая о другихъ? Но въ обоихъ этихъ случаяхъ чувство удовольствія у читателя, при нѣкоторомъ критическомъ взглядѣ на поступокъ общества, должно замѣниться инымъ чувствомъ. Въ самомъ дѣлѣ, если общество дешевыхъ квартиръ, въ лицѣ Любови Федотовой, желало помочь вообще бѣдной дѣвушкѣ, подвергшейся незаслуженному оскорбленію, то своимъ заявленіемъ оно не сдѣлало ровно ничего. Переведя Любовь Федотову изъ Нижняго въ Петербургъ, оно этимъ нисколько не улучшило положенія русскихъ мастерицъ, находящихся въ совершенной зависимости отъ хозяекъ, которыя и впередъ будутъ эксплуатировать ихъ точно также, какъ эксплуатировали до сихъ поръ. Изъ того, что одна изъ нихъ будетъ находиться въ лучшемъ положеніи, никакъ не слѣдуетъ, что участь остальныхъ сдѣлается лучше. Слѣдовательно, съ этой стороны филантропическій поступокъ общества дешевыхъ квартиръ не имѣетъ ровно никакого значенія. Если же смотрѣть на него просто какъ на помощь, оказанную именно Любови Федотовой, то есть отдѣльной личности, безъ всякой связи съ подобными ей, то является вопросъ такого рода: за что же страдаютъ и остаются безъ помощи другія мастерицы, разсѣянныя въ безчисленномъ множествѣ по Россіи и положеніе которыхъ нисколько не лучше положенія Любови Федотовой? Не возбудитъ ли въ нихъ поступокъ общества чувства естественной зависти относительно Федотовой, не пожелаютъ-ли онѣ точно также быть публично высѣченными розгами, чтобъ воспользоваться покровительствомъ общества дешевыхъ квартиръ? Но всѣмъ извѣстно, что и безъ сѣченія розгами, мастерицы находятся въ весьма бѣдственномъ положеніи; за что же общество оставляетъ ихъ безъ вниманія и благодѣтельствуетъ только Федотовой? Общественная помощь, обращаемая къ отдѣльной личности, можетъ быть разумна и можетъ достигать цѣли только въ исключительныхъ случаяхъ, напримѣръ, если я, погибая за какое нибудь общее дѣло, оставляю сиротами нѣсколькихъ малолѣтнихъ дѣтей, неимѣющихъ еще возможности содержать себя своимъ трудомъ, то общество обязано придти къ нимъ на помощь и эта помощь будетъ не только разумна, но и необходима, потому что кромѣ нея у дѣтей нѣтъ никакихъ средствъ просуществовать до зрѣлаго возраста; точно также необходима для меня общественная помощь, если я почему бы то ни было потерялъ возможность заработывать себѣ кусокъ хлѣба, если я ослѣпъ, лишился руки и ноги, и проч. Всѣ эти случаи суть исключительные и ихъ нельзя разсматривать, какъ отдѣльныя проявленія общаго правила. Но дѣвица Любовь Федотова представляетъ именно отдѣльный случай общаго явленія, и этихъ случаевъ такъ много, они такъ обыкновенны, что бороться съ каждымъ изъ нихъ въ отдѣльности нѣтъ никакой возможности. Остается выбрать одно изъ двухъ: или оставлять ихъ безъ всякаго вниманія, или дѣйствовать такъ, чтобъ имѣть въ виду не личную выгоду той или другой мастерицы, и бороться не съ отдѣльными случаями, а съ общими причинами, которыя ихъ производятъ. Иначе помощь, оказанная двумъ, тремъ, наконецъ сотнѣ мастерицъ и неоказанная всѣмъ остальнымъ, будетъ имѣть характеръ помощи, оказанной по протекціи -- все равно, чѣмъ бы ни была достигнута эта протекція, связями, знакомствомъ, угодничествомъ, или такимъ путемъ, какимъ достигла ее Любовь Федотова, то есть несчастнымъ случаемъ, обратившимъ не нее общее вниманіе.

Дѣятельность всѣхъ нашихъ благотворительныхъ учрежденій страдаетъ точно такимъ же отсутствіемъ послѣдовательности, какимъ страдаетъ поступокъ общества дешевыхъ квартиръ по отношенію къ Любови Федотовой. Печатая свое предложеніе о переѣздѣ Федотовой изъ Нижняго въ Петербургъ, Общество не рѣшилось (да и не согласилось бы никогда на это) адресовать свое предложеніе ко всѣмъ тѣмъ лицамъ, которыя находились или находятся въ положеніи, подобномъ положенію Федотовой; оно очень хорошо знаетъ, что, въ случаѣ напечатанія подобнаго предложенія, къ нему кинулась бы такая масса нуждающихся и жаждущихъ лучшей участи, удовлетворить которую не было бы ни малѣйшей возможности. Точно также и другія филантропическія учрежденія принуждены оказывать свое содѣйствіе по протекціи, потому что иначе имъ пришлось бы открыто сознаться въ своемъ безсиліи. Впрочемъ, такое сознаніе уже приходилось дѣлать нѣкоторымъ изъ нихъ, и въ томъ числѣ Петербургскому Благотворительному Обществу, основанному въ 18G7 году съ спеціальною цѣлью -- улучшать положеніе нуждающагося класса посредствомъ продажи ему здоровой пищи съ хлѣбомъ за 1/3 ея дѣйствительной стоимости. Просуществовавъ въ такомъ видѣ меньше года, Общество увидѣло, что оно не имѣетъ физической возможности вести свою дѣятельность въ предположенномъ направленіи. Поэтому оно измѣнило свою программу и рѣшилось оказывать свое содѣйствіе нуждающимся людямъ точно также по протекціи. Такъ напримѣръ, одной изъ цѣлей своей дѣятельности оно сдѣлало доставленіе работы лицамъ, нуждающимся въ ней и пользующимся довѣріемъ общества, то есть имѣющимъ какую либо протекцію.

Что касается частной, то-есть, единоличной благотворительности, то она, обыкновенно, проявляется еще болѣе нелѣпымъ и безтолковымъ образомъ, чѣмъ общественная. Если учрежденія, состоящія иногда изъ большаго числа членовъ, не могутъ правильно взглянуть на свою дѣятельность, не могутъ оцѣнить, насколько она, при самыхъ лучшихъ условіяхъ, безполезна для кого бы то ни было, то чего же можно ожидать отъ благотворительности частной, которая по большой части проявляется подъ вліяніемъ одного христіанскаго чувства, безъ всякаго участія разсудка, которая имѣетъ въ виду не столько получающаго помощь, сколько оказывающаго ее. Превосходнымъ примѣромъ этого рода благотворительности можетъ служить слѣдующій фактъ: какой-то неизвѣстный благодѣтель, по случаю праздника Пасхи, пожертвовалъ въ Обуховскую больницу болѣе 36 рублей сер. Эти деньги онъ употребилъ такимъ образомъ: купилъ болѣе 1200 полуторакопѣечныхъ булокъ и роздалъ ихъ каждому больному. Лице, сообщившее объ этомъ пожертвованіи въ газеты, совершенно справедливо замѣчаетъ, что подобная благотворительность не имѣетъ никакого смысла: опасно больной вовсе не нуждается въ полуторакопѣечной булкѣ, потому что не можетъ ее съѣсть, а выздоравливающему эта булка не составитъ никакого подспорья къ его обыкновенной больничной пищѣ. Нелѣпость этого воображаемаго благодѣянія очевидна; а между тѣмъ благотворитель былъ убѣжденъ, что дѣлаетъ доброе дѣло, и дѣлалъ онъ его вовсе не изъ тщеславія или другихъ подобнаго рода побужденій, потому что не пожелалъ даже объявить своего имени.

Чѣмъ же объяснить такое обиліе въ русскомъ народѣ чувства благотворительности и желанія помогать нуждающимся въ связи съ отсутствіемъ всякихъ видимыхъ результатовъ этихъ почтенныхъ качествъ? Чѣмъ объяснить, что общество такъ упорно держится старинныхъ формъ благотворенія, давно уже отжившихъ свое время и не дѣлаетъ ни единаго шага впередъ? Сознавая негодность этой формы, не придерживается-ли оно се изъ тщеславія? Несомнѣнно, что многіе благотворители руководствуются въ своей дѣятельности именно этимъ чувствомъ, по несомнѣнно также я то, что очень многимъ благотворителямъ, даже можетъ быть большинству ихъ, это чувство совершенію чуждо; многіе изъ нихъ, дѣлая "доброе дѣло", не хотятъ даже назвать своей фамиліи, и въ газетахъ намъ часто приходилось встрѣчать весьма крупныя цифры пожертвованій, подлѣ которыхъ стояли не фамиліи, а только какія нибудь буквы; очевидно, что благотворитель изъ тщеславія не сталъ бы такъ поступать. Ясно, что тутъ дѣйствуетъ одно незнаніе или невѣрное пониманіе благотворительности. Еслибъ была возможность растолковать каждому жертвователю по-одиночкѣ, какъ безполезна та помощь, которую онъ оказываетъ, еслибъ можно было разсказать ему, чѣмъ, съ гораздо большею пользою, можетъ онъ замѣнить свою филантропическую дѣятельность, еслибъ онъ успѣлъ убѣдиться представляемыми ему доказательствами, то нѣтъ никакого основанія думать, что онъ сталъ бы поступать по прежнему. Невѣжество -- или, говоря мягче, незнаніе -- вотъ что парализуетъ его филантропическую дѣятельность со всѣми его хорошими намѣреніями, а незнанію въ значительной степени помогаетъ умственная лѣнь и нежеланіе знакомиться съ тѣмъ, что говорятъ хорошія книги и нѣкоторыя періодическія изданія. Это невѣжество идетъ такъ далеко, что отражается не только на тѣхъ, съ которыми человѣкъ находится въ тѣхъ или другихъ отношеніяхъ, но даже на тѣхъ его собственныхъ, касающихся его лично, дѣлахъ, которыя нѣсколько выходятъ изъ уровня повседневности, и въ этомъ заключаются "уменьшающія вину обстоятельства". Такое незнаніе и непониманіе блистательно обнаруживается, между прочимъ, въ дѣятельности нѣкоторыхъ потребительныхъ обществъ.

Какъ извѣстно читателямъ, общества этого рода распространяются съ удивительной быстротой. Если есть еще нѣсколько губернскихъ городовъ, неуспѣвшихъ пока открыть у себя потребительной ассоціаціи, то во всякомъ случаѣ очень мало наберется такихъ, которые не запаслись уже разрѣшеніями на право учредить такое общество. И было бы большой ошибкой полагать, что это только мода: то, что дѣлается по модѣ, не продолжается такъ долго; нѣтъ, городскія населенія, исключая конечно купечества, сообразили, благодаря главнымъ образомъ отчетамъ петербургскаго общества "Бережливость", что потребительная ассоціація представляетъ легкую возможность сберечь въ годъ нѣсколько десятковъ рублей, а десятки рублей въ наше время такія деньги, которыми никто не побрезгаетъ. Такимъ образомъ, обыватели сообразили, что потребительныя общества дѣло вовсе не игрушечное и съ усердіемъ начали ихъ устраивать. Точно также посмотрѣли на нихъ и торговцы, которые, опасаясь конкуренціи, начали въ нѣкоторыхъ мѣстахъ даже сбавлять цѣны съ продаваемыхъ у нихъ продуктовъ. Одно только явилось помѣхой въ этомъ дѣлѣ: обыватели, привыкшіе жить на готовыхъ хлѣбахъ и мало заботиться объ устройствѣ своихъ дѣлъ (такъ какъ большинство ихъ составляютъ чиновники и вообще лица служащія) оказались рѣшительно неспособными принимать активное участіе въ дѣятельности этихъ обществъ и незнакомыми даже съ порядкомъ веденія дѣлъ въ потребительныхъ ассоціаціяхъ. Еслибы въ устройствѣ и веденіи этихъ ассоціацій участвовали лица купеческаго сословія, близко знакомыя съ сущностью коммерческихъ операцій, то они очень скоро поставили бы эти ассоціаціи на хорошую ногу. Но купечество, по весьма понятной причинѣ, не только не записывается въ члены потребительныхъ обществъ, по смотритъ на нихъ даже враждебно, открыто радуясь каждой неудачѣ въ ихъ дѣятельности. Что потребительныя ассоціаціи утвердятся у насъ прочно, въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія; они слишкомъ важны сами по себѣ и польза ихъ слишкомъ очевидна для каждаго, чтобъ можно было сомнѣваться въ ихъ успѣхѣ. Но во всякомъ случаѣ, успѣхъ этотъ еще впереди, а до того времени мы будемъ свидѣтелями не только многихъ ошибокъ и промаховъ въ дѣятельности ассоціацій, но и совершеннаго паденія нѣкоторыхъ изъ нихъ. Уже и теперь можно указать на фактъ окончательнаго разрушенія перваго московскаго потребительнаго общества, такъ что хотя въ той же Москвѣ осталось еще второе подобное же общество, но оно вмѣстѣ съ тѣмъ есть и единственное; несомнѣнно, что такая же участь постигнетъ и еще нѣкоторыя. Причиною этому будетъ незнакомство ихъ членовъ съ практическими дѣлами и неумѣнье заботиться о своихъ интересахъ -- причина, какъ видитъ читатель, весьма уважительная и устранить которую могутъ только время и опытъ. Этой причиной объясняется, напримѣръ, то невыгодное для обществъ явленіе, что члены ихъ почти не посѣщаютъ общихъ собраній, а между тѣмъ успѣхъ потребительныхъ ассоціацій требуетъ дружнаго, общаго содѣйствія. Въ самомъ дѣлѣ, зачѣмъ члены станутъ ходить на эти собранія? Участвовать въ преніяхъ могутъ весьма немногіе изъ нихъ, а огромное большинство должно сидѣть молча и испытывать самое мучительное чувство при баллотировкѣ того или другого вопроса, потому что оно настолько незнакомо съ дѣломъ, что даже не можетъ сознательно участвовать въ рѣшеніи уже разработаннаго вопроса. Въ провинціальныхъ ассоціаціяхъ было уже много весьма курьезныхъ случаевъ, обусловленныхъ незнакомствомъ членовъ съ подобнаго рода дѣлами. Вотъ, напримѣръ, одинъ изъ нихъ: правленіе какого-то общества, вѣроятно, разсчитывая на то, что члены мало станутъ вникать въ подробности отчета, и въ то же время желая, можетъ быть, рельефнѣе представить выгоды потребительныхъ ассоціаціи, придумало такую комбинацію, вслѣдствіе которой оказалось, что члены общества получили огромный процентъ съ своихъ закупокъ, чуть-ли не 20% въ годъ. Члены, разумѣется, пришли въ восторгъ и долго находились подъ вліяніемъ этого очарованія. Однако нашелся какой-то членъ, отнесшійся не такъ довѣрчиво къ

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ

Проституція въ Петербургѣ, по свѣденіямъ "Архива судебной медицины".-- Полицейская ея организація.-- Уменьшается ли проституція подъ вліяніемъ полицейскаго надзора.-- Мнѣніе о публичныхъ домахъ доктора Ельцинскаго.-- Правильно ли поставленъ вопросъ о проституціи.-- Ошибка смотрящихъ на проституцію, какъ на порокъ исключительно женскій.-- Умственное состояніе женщинъ въ связи съ явленіемъ проституціи.-- Мнѣніе объ этомъ журнала "La philosophic positive".-- Циркуляры двухъ министровъ по поводу женскаго образованія.-- Гг. Штернъ и Киркоръ, какъ инсинуаторы.-- Средство обузданія гг. Киркоровъ.-- Результаты совмѣстнаго обученія мужчинъ и женщинъ.-- Нѣчто объ общественныхъ предразсудкахъ.-- Участіе публики въ университетскихъ диспутахъ, какъ предразсудокъ.-- Гг. Лохвицкій и Ушинскій, какъ жертвы этого предразсудка.-- Жалобы въ провинціяхъ по поводу новыхъ почтовыхъ порядковъ.-- Кому успѣли оказать услугу эти порядки.

Есть общественныя явленія, которыя, несмотря на продолжительную и упорную борьбу съ ними и правительства, и общества, не только не изчезаютъ совершенно, но даже нисколько не измѣняются въ своемъ внѣшнемъ видѣ. Таковы, напримѣръ, бѣдность, преступленія, развратъ и т. п. Сколько тратится денегъ и труда, чтобы ослабить дѣйствія этихъ печальныхъ явленій общественнаго быта, и все-таки они никакъ не подаются различнымъ "мѣропріятіямъ", несмотря на всю замысловатость этихъ послѣднихъ. Для уменьшенія бѣдности существуютъ разнообразнѣйшіе комитеты, устраиваются филантропическія общества, дѣлаются иногда даже значительныя пожертвованія -- а нищенство, какъ свидѣтельствуютъ несомнѣнныя цифры, не уменьшается нисколько. Противъ преступленіи существуютъ строгіе законы, выработываются все лучшія и лучшія формы суда, совершенствуются и умножаются остроги, тюрьмы и разныя исправительныя заведенія -- но число преступленій, какъ свидѣтельствуютъ тѣ же неподкупныя цифры, не уменьшаются нисколько. Противъ распространенія разврата принимаются разныя строгія мѣры, какъ предупредительныя, такъ и карательныя, устраиваются. съ одной стороны, различные медико-полицейскіе комитеты, съ другой -- такъ называемыя, магдалинскія и всякія иныя убѣжища, гдѣ съ такой энергіей раздается краснорѣчивое слово противъ грѣховности разврата -- и все-таки, несмотря на то, что подобныя мѣры употребляются въ теченіи цѣлыхъ столѣтій, развратъ не только не уменьшается, но даже какъ будто увеличивается. Столько энергіи, столько труда, столько, мѣропріятій" -- а въ результатѣ ровно ничего!

Что за причина подобныхъ странностей, замѣчаемыхъ не только въ нашемъ, но и во всѣхъ другихъ обществахъ? Составляютъ ли перечисленныя нами явленія необходимую принадлежность всякаго общества, безъ которой обойтись нѣтъ никакой возможности, или же причины ихъ живучести заключаются въ чемъ нибудь другомъ?

Мы зашли бы слишкомъ далеко, еслибъ захотѣли рѣшать этотъ сложный, хотя и чрезвычайно интересный вопросъ въ примѣненіи къ каждому изъ перечисленныхъ выше явленій порознь. Поэтому, мы остановимся только на одномъ изъ нихъ, и именно на явленіи "разврата", пользуясь при этомъ нѣкоторыми цифрами и свѣденіями изъ статьи "Очеркъ проституціи въ Петербургѣ", напечатанной въ послѣднемъ нумеръ "Архива судебной медицины и общественной гигіены". Впрочемъ, мы и объ этомъ вопросѣ слишкомъ много распространяться не будемъ, особенно въ виду того, что для нашего журнала готовится обстоятельное изслѣдованіе но вопросу о проституціи. Мы скажемъ теперь о немъ на столько, насколько это можетъ быть полезно для уясненія нашего главнаго вопроса -- о причинахъ малоуспѣшности мѣръ, принимаемыхъ для уничтоженія тѣхъ вредныхъ общественныхъ явленій, о которыхъ мы упомянули выше, въ томъ числѣ и самаго явленія проституціи.

Въ прежнее время понятіе "проституціи" было чрезвычайно широко. Подъ него подводилось всякое незаконное сожитіе мужчины съ женщиной, которое иногда наказывалось очень строго. Но когда положительный опытъ доказалъ полное безсиліе даже самыхъ строгихъ законовъ, имѣющихъ въ виду свободныя отношенія двухъ половъ, тогда понятіе проституціи стало значительно съуживаться. Хотя моралисты и до сихъ поръ не дѣлаютъ почти никакого различія между женщиной, сдѣлавшей изъ разврата постоянный промыселъ, и женщиной, живущей съ любимымъ человѣкомъ внѣ существующихъ формъ брака, по правительства оказались въ этомъ случаѣ болѣе уступчивыми, въ настоящее время большая часть государствъ считаютъ проститутками только тѣхъ женщинъ, которыя распутство обратили въ ремесло и сдѣлали его, но какимъ бы то ни было причинамъ, средствомъ своего существованія. Такихъ женщинъ почти всѣ государства рѣшились преслѣдовать и искоренять. Впрочемъ, главнымъ мотивомъ для подобнаго вмѣшательства государства въ дѣло проституціи выставлялась сторона преимущественно гигіеническая. По крайней мѣрѣ, вездѣ, гдѣ только разсматривался вопросъ объ отношеніи правительства къ проституціи -- на первый планъ всегда выступалъ вопросъ объ охраненіи общественнаго здоровья. Проституція, говорили, способствуетъ распространенію нѣкоторыхъ заразительныхъ болѣзней, губительно дѣйствующихъ на послѣдующія поколѣнія; поэтому правительствамъ невозможно не вмѣшиваться въ это дѣло. Хотя нѣкоторые спеціалисты, напримѣръ, лейпцигскій полицейскій врачъ Штрейбель, Комитетъ вѣнскихъ профессоровъ и многіе другіе, серьезно занимавшіеся вопросомъ о проституціи, доказывали, что правительственное вмѣшательство въ дѣло проституціи никакъ не можетъ содѣйствовать уменьшенію спеціальныхъ заразительныхъ болѣзней, тѣмъ не менѣе, въ Европѣ повсюду установилось противоположное убѣжденіе. Нужно, впрочемъ, замѣтить, что государства, задумавши слѣдить за проституціей главнымъ образомъ съ гигіенической стороны, не упускали изъ виду и стороны нравственной; они разсчитывали, что подчиненіе проститутокъ строгому правительственному надзору будетъ косвенно содѣйствовать уменьшенію числа самихъ проститутокъ. Такимъ образомъ, почти всѣ государства установили у себя систему строгаго надзора за проститутками. Одна только Англія составляетъ въ этомъ случаѣ исключеніе. Она ограничилась тѣмъ, что устроила у себя множество спеціальныхъ больницъ, куда открытъ свободный доступъ для всѣхъ, страдающихъ проституціонными болѣзнями.

Государства, рѣшившіяся отказаться отъ безусловнаго преслѣдованія женщинъ, промышляющихъ развратомъ, и ограничиться подчиненіемъ ихъ строгому полицейскому надзору, сдѣлали, конечно, уступку. Но эту уступку онѣ разсчитывали обратить въ свою же пользу, сдѣлавъ ее орудіемъ для достиженія прежней цѣли -- уменьшенія разврата и вредныхъ его вліяній на общественное здоровье. Продолжительный опытъ научилъ ихъ, что подъ дѣйствіемъ строгихъ законовъ развратъ нисколько не уменьшается: онъ только изъ явнаго дѣлается тайнымъ, -- что отражается еще болѣе вредно и на общественной нравственности, и на общественномъ здоровьѣ. Поэтому, дозволивъ разврату принять извѣстную организацію, правительства разсчитывали такимъ путемъ обнаружитъ передъ собою всѣ тѣ наличные элементы, которые составляютъ въ данное время проституцію; а подчинивъ ихъ строгому надзору и сосредоточивъ въ опредѣленныхъ пунктахъ -- сдѣлать безвредными для общественнаго здоровья. Такимъ образомъ создались публичные дома и другіе притоны разврата. Такъ какъ для нашей цѣли достаточно ограничиться системой одного какого нибудь государства въ его отношеніи къ проституціи, то мы и перейдемъ прямо къ системѣ, существующей у насъ, и именно въ Петербургѣ. При этомъ мы будемъ пользоваться матеріалами, заключающимися въ вышеупомянутой статьѣ "Архива судебной медицины".

Въ Петербургѣ, какъ и въ нѣкоторыхъ другихъ городахъ, женщины, промышляющія развратомъ, раздѣляются въ полицейскомъ отношеніи на нѣсколько категорій: однѣ изъ нихъ живутъ въ публичныхъ домахъ, содержимыхъ по установленнымъ правиламъ, другимъ дозволяется жить на частныхъ квартирахъ. Главное условіе при этомъ заключается въ томъ, чтобы каждая проститутка, гдѣ бы она ни жила, непремѣнно находилась въ полицейскихъ спискахъ и являлась въ опредѣленные сроки для освидѣтельствованія ея здоровья: вотъ главнѣйшая цѣль полицейскихъ стараній объ открытіи и преслѣдованіи женщинъ, промышляющихъ развратомъ тайно. Обязанность непосредственно слѣдить за публичными домами и тайной проституціей возложена на особыхъ смотрителей, состоящихъ при врачебно-полицейскомъ комитетѣ. Эти смотрители обязаны знать всѣ публичные дома, находящіеся въ ихъ участкахъ и посѣщать ихъ еженедѣльно и неожиданно для хозяекъ; при этомъ они должны лично удостовѣряться, исполняются ли содержательницами домовъ всѣ предписанія комитета. Далѣе, смотрители обязаны знать лично всѣхъ публичныхъ женщинъ, живущихъ въ ихъ участкахъ, и въ особенности наблюдать за тѣми, которыя живутъ отдѣльно, на своихъ квартирахъ. Смотрители должны съ величайшею осторожностью розыскивать женщинъ, которыя, промышляя тайнымъ развратомъ, не находятся въ полицейскихъ спискахъ. О такихъ женщинахъ, а также о содержательницахъ тайныхъ притоновъ разврата, смотрители должны узнавать какъ отъ содержательницъ публичныхъ домовъ и внесенныхъ въ списокъ публичныхъ женщинъ, такъ и отъ дворниковъ. При этомъ они вообще обязаны наблюдать за всѣми подозрительными женщинами, посѣщающими публичныя мѣста и гулянья, а также за модными магазинами и т. д. Такимъ образомъ, къ спискахъ врачебно-полицейскаго комитета находятся женщины: открытыя смотрителями и развратъ которыхъ доказанъ; начавшія промышлять развратомъ по собственному желанію; тѣ, о которыхъ представляетъ полиція и, наконецъ, тѣ, о которыхъ даетъ знать Калинкинская больница, какъ о женщинахъ, лечившихся тамъ отъ спеціальныхъ проституціонныхъ болѣзней и не находившихся подъ надзоромъ полиціи.

Отъ женщины, занесенной въ эти списки, отбирается паспортъ и вмѣсто него выдается медицинскій билетъ. На этомъ билетѣ выставляется нумеръ, подѣ которымъ женщина занесена въ списки комитета, ея имя, отчество, фамилія, званіе, лѣта и примѣты. Кромѣ того, въ немъ существуетъ графа, въ которой свидѣтельствующій женщину врачъ записываетъ результатъ освидѣтельствованія. Паспортъ отбирается съ тою цѣлью, чтобы лишить женщинъ возможности укрываться отъ врачебно-полицейскаго надзора. По медицинскому билету женщина можетъ жить какъ въ публичныхъ домахъ, такъ и на частныхъ квартирахъ. Но во всякомъ случаѣ, этотъ билетъ кладетъ уже извѣстную печать на женщину, укрѣпляетъ за нею кличку "публичной" и обязываетъ въ опредѣленные сроки являться въ комитетъ для медицинскаго осмотра.

Устройство и содержаніе публичныхъ домовъ подчинено извѣстнымъ полицейскимъ правиламъ. Одна изъ главныхъ цѣлей полиціи заключается въ томъ, чтобы въ такихъ домахъ не было скандаловъ; въ виду этого, у насъ запрещается, чтобы на одной лѣстницѣ было но нѣскольку публичныхъ домовъ. Далѣе требуется, чтобы квартиры для нихъ были сухи и имѣли достаточно свѣту, чтобы они не помѣщались въ подвальныхъ этажахъ и т. д. Каждая публичная женщина, живущая въ публичномъ домѣ, должна имѣть особую кровать и опредѣленное количество бѣлья; кромѣ того, у нее должна быть отдѣльная комната, или, въ крайнемъ случаѣ, часть комнаты, отдѣленная перегородкой. Въ публичномъ домѣ не должно быть темныхъ помѣщеній, большихъ ящиковъ и ларей, однимъ словомъ, никакой мебели, куда можно бы было спрятаться. Содержательницы обязаны наблюдать за чистотой въ домѣ и за опрятностью живущихъ у нихъ женщинъ. Воздухъ въ квартирахъ долженъ освѣжаться какъ можно чаще.

Установила систему полицейскаго надзора за проституціей, правительство старается о томъ, чтобы но возможности затруднять поступленіе въ число публичныхъ женщинъ и, наоборотъ, дѣлать выходъ оттуда возможно легкимъ. Съ этой цѣлью женщины, явившіяся въ комитетъ записаться въ число публичныхъ, подробно распрашиваются, что побуждаетъ ихъ становиться на дорогу разврата; при этомъ стараются отговорить женщину вступать въ число публичныхъ, и только если она но поддастся убѣжденіямъ, ее заносятъ въ списки комитета. Исключеніе женщины изъ этихъ списковъ и освобожденіе отъ. врачебнаго надзора допускается въ слѣдующихъ случаяхъ: когда болѣзнь женщины не позволяетъ ей заниматься проституціей; когда женщина достигнетъ слишкомъ преклонныхъ лѣтъ; когда она выйдетъ замужъ; когда поступаетъ въ богадѣльню; наконецъ, если этого потребуютъ родители или опекуны; но по исключеніи женщины изъ списковъ, за нею нѣкоторое время продолжается негласный надзоръ полиціи, для удостовѣренія въ ея поведеніи. Кромѣ того, въ Петербургѣ существуетъ особое филантропическое общество, члены котораго посѣщаютъ публичные дома, убѣждаютъ публичныхъ женщинъ бросить свое ремесло, и въ случаѣ успѣха, даютъ такимъ женщинамъ пріютъ въ особыхъ убѣжищахъ, гдѣ онѣ живутъ нѣкоторое время на испытаніи и оттуда поступаютъ на, какія нибудь мѣста.

Такова оффиціальная сторона этой системы. Для лучшей оцѣнки ея практическихъ результатовъ, мы должны теперь же объяснить нѣкоторыя изъ ея неудобствъ. Несмотря на требованіе полиціи, большая часть публичныхъ домовъ, особенно назначенныхъ для простого народа, отличаются поразительною нечистотою. Трудно представить себѣ что нибудь хуже атмосферы въ подобныхъ домахъ. Запахъ махорки, пива, водки, наконецъ собственный запахъ посѣтителей -- все это составляетъ такой букетъ, о которомъ трудно составить даже приблизительное понятіе. Понятно, что женщины, живущія въ подобной атмосферѣ, подвергаютъ свое здоровье сильнѣйшей опасности. Къ тому же, ихъ отдѣльныя комнаты, заключающія обыкновенно отъ 3 до 4 аршинъ въ длину и ширину скорѣе похожи на тѣсныя клѣтки, чѣмъ на комнаты. Часто случается, что одна комната средняго размѣра раздѣлена на 5 или на О такихъ клѣтокъ, слѣдовательно, постоянно заключаетъ въ себѣ отъ 5 до О женщинъ. Какова должна быть здѣсь атмосфера отъ одной такой тѣсноты, не говоря уже о другихъ неблагопріятныхъ вліяніяхъ!

Жизнь женщинъ, населяющихъ публичные дома, хотя и представляетъ нѣкоторое разнообразіе, смотря по степени ихъ развитія, но въ главныхъ чертахъ она одинакова. Главная дѣятельность публичныхъ женщинъ начинается съ 10 часовъ вечера и продолжается до 2 -- 3 часовъ ночи. Остальнымъ временемъ онѣ располагаютъ такимъ образомъ: встаютъ онѣ очень поздно, но весьма понятной причинѣ; вставши, пьютъ чай и въ 3 часа обѣдаютъ. Въ короткій промежутокъ между чаемъ и обѣдомъ имъ дозволяется уходить изъ дому по своимъ дѣламъ. Остающіяся дома играютъ въ карты, гадаютъ, спятъ, или же просто лежатъ на диванахъ, куря папиросы. Нѣкоторыя занимаются шитьемъ, что, впрочемъ, случается очень рѣдко. Между читающими въ большомъ ходу пѣсенники московскаго произведенія, иногда попадаются пѣсни Беранже и стихотворенія Кольцова. Такъ проходитъ время до 6 или 7 часовъ вечера. Съ этого времени у публичныхъ женщинъ начинаются приготовленія къ вечернему туалету: однѣ раскрашиваютъ свои лица, другія приводятъ въ порядокъ платье. Съ 10 часовъ являются посѣтители и къ часу ночи начинается полный разгулъ. На слѣдующій день тоже самое, безъ всякаго разнообразія.

Старѣясь, публичная женщина, обыкновенно, переходитъ изъ лучшихъ домовъ въ худшіе и съ каждымъ днемъ подвергается все большимъ и большимъ матеріальнымъ лишеніямъ. Наступаютъ дни, когда ей приходится сидѣть безъ пищи--въ тѣхъ случаяхъ, конечно, когда женщина сдѣлается негодною даже для худшихъ публичныхъ домовъ. Нѣкоторыя изъ такихъ женщинъ, для прокормленія себя, дѣлаются торговками разныхъ ничтожныхъ товаровъ -- гнилыхъ яблокъ, апельсиновъ и т. п. Этой торговлей имъ удается заработывать но нѣсколько копѣекъ въ день, чѣмъ онѣ исключительно и существуютъ. Но и этого обезпеченія достигаютъ не всѣ изъ нихъ, а только болѣе счастливыя, такъ какъ для подобнаго торга все-таки нужно имѣть нѣсколько денегъ, чтобы купить товару, ящикъ или коробку, наконецъ заплатить за мѣсто. Большинство же состарѣвшихся публичныхъ женщинъ кончаютъ свой печальный вѣкъ въ ужасной нищетѣ. Одежда ихъ состоитъ обыкновенно изъ грязнѣйшихъ лохмотьевъ, истоптанныхъ, почти развалившихся башмаковъ и какого нибудь жалкаго подобія куцавейки. Гдѣ и какъ умираютъ такія женщины -- неизвѣстно, такъ какъ въ богадѣльню, по недостатку протекціи, попасть трудно; а какую протекцію можетъ имѣть состарѣющася публичная женщина. Вообще трудно себѣ представить что-нибудь ужаснѣе положенія такой женщины, неимѣющей ни семьи, ни знакомыхъ, ни самыхъ ничтожныхъ средствъ къ существованію.

Въ виду этихъ и многихъ другихъ обстоятельствъ, нѣкоторые считаютъ публичные дома учрежденіями весьма вредными. Авторъ статьи, изъ которой мы беремъ эти свѣденія, признаетъ, что публичный домъ имѣетъ дурное вліяніе на живущихъ въ немъ женщинъ даже съ нравственной стороны. Эти дома убиваютъ въ нихъ послѣдніе остатки стыдливости и развиваютъ страшный цинизмъ. Авторъ замѣчалъ, что прежде, чѣмъ публичная женщина развращалась окончательно, въ ея рѣзкихъ выходкахъ всегда проглядывала форсировка, натянутость, неестественность; видно было, что женщина, дѣлающая какой нибудь безнравственный поступокъ, дѣлала это не отъ чистаго сердца, но съ явнымъ желаніемъ порисоваться и броситься въ глаза, однимъ словомъ -- хоть чѣмъ нибудь выдѣлиться изъ массы своихъ товарокъ. Всякому извѣстно. прибавляетъ авторъ, что "любители" несравненно болѣе цѣнятъ подобныхъ, но ихъ словамъ, бойкихъ женщинъ, а это и заставляетъ ихъ казаться болѣе развратными, нежели онѣ бываютъ на самомъ дѣлѣ. Авторъ видѣлъ многихъ публичныхъ женщинъ, которыя, изъ стыдливости, пробовали носить закрытыя платья. Но онѣ или тотчасъ же получали приказаніе отъ хозяекъ переодѣться, при чемъ послѣднія, въ случаѣ сопротивленія, не жалѣли ни ругательствъ, ни даже побоевъ, или же платье ихъ бывало разорвано Въ клочки пьяными посѣтителями, требовавшими "не тряпокъ, а натуры". Далѣе авторъ обращаетъ вниманіе на танцы и замѣчаетъ, что если женщина не соглашается выдѣлывать такія па, какія требуются посѣтителями, то ее принуждаютъ къ этому разными ругательствами и толчками. Точно также, въ компаніи съ пьяными посѣтителями, публичныя женщины привыкаютъ къ пьянству и часто напиваются до безчувствія.

Противъ системы публичныхъ домовъ раздавались голоса даже въ вашей литературѣ. Для примѣра можно указать на брошюру доктора Ельцинскаго "Объ отношеніи правительства къ проституціи", сдѣлавшуюся въ настоящее время библіографическою рѣдкостью. Въ этой брошюрѣ мы находимъ слѣдующее энергичное мѣсто противъ публичныхъ домовъ.

"Дурныя качества, пріобрѣтенныя женщинами публичныхъ домовъ, говоритъ авторъ, пріобрѣтаются ими едва ли свободно, а скорѣе въ силу той обстановки, въ какую онѣ попадаютъ. Вступая въ публичный домъ, женщина за порогомъ его оставляетъ свою личность, свое я; она дѣлается товаромъ, которымъ торгуютъ но произволу, который или выбрасываютъ, если онъ поизносится, или передаютъ другому. Лучшіе годы этихъ женщинъ протекаютъ скоро: онѣ быстро разрушаются физически, быстро опускаются нравственно и, обыкновенно, преждевременно сходятъ въ могилу, или наполняютъ собою пріюты, рабочіе дома, богадѣльни и больницы." Въ этомъ отношеніи авторъ дѣлаетъ большое различіе между женщиной, живущей въ публичномъ домѣ и той, которая живетъ на частной квартирѣ, или, такъ-называемой, "одиночкой". Если, говоритъ онъ, публичныя женщины и внѣ публичныхъ домовъ иногда быстро разрушаются физически, то это уже зависитъ отъ нихъ самихъ; онѣ имѣютъ болѣе самостоятельности; въ публичныхъ же домахъ женщины должны согласоваться съ положенными правилами; у этихъ женщинъ нѣтъ воли, онѣ не могутъ желать или не желать. Публичныя женщины внѣ публичныхъ домовъ могутъ не только заработывать достаточно для своего существованія, но, при благоразуміи и волѣ, дѣлать нѣкоторую экономію, а при благопріятныхъ условіяхъ -- выйти изъ своего унизительнаго положенія; для живущихъ же въ публичныхъ домахъ, это почти невозможно; заработывать онѣ не могутъ ничего, собственной воли у нихъ нѣтъ, и могущія встрѣтиться благопріятныя обстоятельства проходятъ для нихъ безъ всякой пользы. Такими-то несчастными, потерянными, почти безвозвратно погибшими женщинами мы обязаны существованію ну блинныхъ домовъ. Но это еще не все зло, которое истекаетъ отъ существованія публичныхъ домовъ. Послѣдніе создали и поддерживаютъ цѣлый классъ презрѣнныхъ личностей, которыя содержатъ дома распутства. Эти личности, въ нравственномъ отношеніи, стоятъ ниже всякой женщины, преданной распутству. Проституціонння женщины дѣлаются таковыми часто по молодости, неопытности, завлекаемыя пышными обѣщаніями и т. п. и вообще поступаютъ не всегда сознательно. Содержательницы же публичныхъ домовъ берутся за. свое дѣло обдуманно; онѣ обыкновенно въ почтенныхъ лѣтахъ, и сознательно отрекаются отъ честнаго общества. Здѣсь нѣтъ никакой страсти, съ которой человѣкъ не всегда въ силахъ бороться, здѣсь холодный, безнравственный разсчетъ, попирающій въ себѣ всякое пробужденіе совѣсти. Для оцѣнки нравственнаго уровня этихъ личностей достаточно уже и того, что онѣ берутся за такое презрѣнное ремесло, и мы умалчиваемъ о тѣхъ отношеніяхъ, въ которыя онѣ ставятъ себя къ публичнымъ женщинамъ, разсматривая послѣднихъ какъ бездушную вещь, какъ товаръ, при продажѣ котораго нужно извлечь самые выгодные проценты."

Таково мнѣніе о публичныхъ домахъ человѣка, который спеціально изучалъ этотъ предметъ. Какъ изъ его словъ, такъ и изъ вышеприведенныхъ фактовъ видно, что эти дома дѣйствительно представляютъ много такихъ сторонъ, которыя не могутъ выгодно дѣйствовать ни на живущихъ въ нихъ женщинъ, ни на посѣщающихъ ихъ "гостей". По мы видѣли, что эти дома устроены съ цѣлью сгруппировать въ опредѣленныхъ пунктахъ всѣхъ женщинъ данной мѣстности, промышляющихъ развратомъ, if предупреждать распространеніе заразительныхъ проституціонныхъ болѣзней. Если эти цѣли дѣйствительно достигаются успѣшно, то, можетъ быть, съ невыгодной стороной публичныхъ домовъ поневолѣ прійдется примириться. Поэтому посмотримъ, насколько достигаются устройствомъ такихъ домовъ эти цѣли.

Сперва посмотримъ, удовлетворяютъ ли публичные дома той цѣли, чтобы сгруппировать въ одно мѣсто всѣхъ женщинъ, занимающихся проституціей. Что эта цѣль не достигается, видно уже изъ того, что правительство многимъ изъ такихъ женщинъ дозволяетъ жить на частныхъ квартирахъ, лишь бы только онѣ числились въ спискахъ врачебно-полицейскаго комитета. Въ виду этого факта, публичные дома становятся совершенно безполезными, Но мы пойдемъ еще далѣе и будемъ утверждать на основаніи несомнѣнныхъ цифръ, что вообще правительственная регламентація проститутокъ не достигаетъ своей цѣли, то есть, что въ каждой мѣстности, особенно густо населенной, всегда существуетъ множество проститутокъ, неизвѣстныхъ полиціи. И это явленіе замѣчается не только у насъ, но и въ другихъ мѣстахъ, Напримѣръ, въ Берлинѣ публичныхъ женщинъ, живущихъ какъ въ публичныхъ домахъ, такъ и на частныхъ квартирахъ, считается отъ 500 до 600. а между тѣмъ лицъ, неподлежащихъ полицейскимъ осмотрамъ, совершенно неизвѣстныхъ полиціи, но тѣнь, не менѣе промышляющихъ развратомъ, насчитываютъ отъ 14 до 15 тысячъ. Тоже самое замѣчается въ Парижѣ, гдѣ женщинъ, извѣстныхъ полиціи, считаютъ до 5 тысячъ, тогда какъ на самомъ дѣлѣ ихъ не меньше 15 тысячъ Наконецъ, то же самое явленіе повторяется и у насъ, въ Петербургѣ. По словамъ статьи "Архива судебной медицины", проститутокъ въ Петербургѣ считаютъ до двухъ тысячъ, то есть, именно столько ихъ находится въ спискахъ врачебно-полицейскаго комитета; между тѣмъ, на самомъ дѣлѣ ихъ насчитываютъ въ шесть разъ болѣе, то есть до 12 тысячъ. Какъ ни старается полиція открывать тайныхъ проститутокъ, но усилія ея остаются безуспѣшными, хотя иногда она обнаруживаетъ даже слишкомъ много усердія. Недавно въ газетахъ былъ напечатанъ приказъ московскаго оберъ-полиціймейстера, которымъ предписывалось полиціи какъ можно осторожнѣе слѣдить за раскрытіемъ тайныхъ проститутокъ. Этотъ приказъ вызванъ тѣмъ обстоятельствомъ, что подавно въ Москвѣ, по донесенію одного надзирателя врачебно-полицейскаго комитета, была представлена въ комитетъ дѣвушка, обвинявшаяся въ тайномъ развратѣ, которая однакожъ, по медицинскому освидѣтельствованію, "оказалась сохранившею свою невинность".

Теперь посмотримъ ни другое явленіе, непосредственно связанное и, явленіемъ проституціи: уменьшается ли, вслѣдствіе медицинскихъ осмотровъ женщинъ, число заболѣвающихъ проституціонными болѣзнями. Всѣ цифры отвѣчаютъ на этотъ вопросъ отрицательно. По словамъ статьи "Архива.", въ Петербургѣ сифилисъ развивается съ каждымъ годомъ все сильнѣе и сильнѣе. Напримѣръ, въ 1843 году въ спеціальныхъ женскихъ больницахъ Петербурга больныхъ состояло всего 44, а восемь лѣтъ спустя, именно въ 1851 году, эта цифра дошла до 1500; въ 1851 году число больныхъ сифилисомъ простиралось до ft тысячъ, а. черезъ пять лѣтъ эта цифра увеличилась вдвое. При этомъ, авторъ статьи "Архива" замѣчаетъ, что очень много сифилитиковъ ускользаютъ отъ статистическихъ данныхъ уже потому, что очень многіе лечатся дома и никому не сообщаютъ о своей болѣзни. То же самое подтверждаетъ и докторъ Ельцинскій. Но онъ идетъ еще далѣе; онъ сравниваетъ мѣстности, гдѣ публичные дома устроены наилучшимъ образомъ, съ тѣми, гдѣ ихъ почти нѣтъ вовсе, и находитъ, что въ мѣстностяхъ, имѣющихъ публичные дола, сифилисъ распространенъ больше. Изъ приводимаго имъ отчета о состояніи здоровья русскихъ войскъ оказывается слѣдующее: самое большое число сифилитическихъ зараженій было въ войскахъ, расположенныхъ въ Петербургѣ и его окрестностяхъ, а самое меньшее въ войскахъ Сибири; въ Петербургѣ заболѣвалъ 1 изъ 55, въ Сибири же -- 1 изъ 118, а между тѣмъ публичные дома Петербурга находятся въ самомъ цвѣтущемъ состояніи и никто не можетъ пожаловаться на ихъ недостатокъ. Подобные плохіе результаты, оказываемые публичными домами, до того взволновали одного бывшаго члена врачебно-полицейскаго комитета, что привели его къ геніальной мысли -- подвергать медицинскому осмотру всѣхъ модистокъ, цвѣточницъ, бѣлошвеекъ и прочихъ работницъ Петербурга!

Нисколько не способствуя уменьшенію сифилиса и не ослабляя тайнаго разврата, система публичныхъ домовъ и медико-полицейскихъ осмотровъ, естественно, нисколько не способствуетъ уменьшенію и самой проституціи. Посѣщенія домовъ терпимости членами филантропическихъ обществъ также оказываются рѣшительно несостоятельными: это можно видѣть уже изъ тою, что въ нашихъ "магдалинскихъ убѣжищахъ" находится очень мало "кающихся женщинъ"; къ тому же, многія изъ нихъ, выйдя изъ такого убѣжища, очень часто снова становятся на дорогу разврата. Такимъ образомъ, всѣ мѣры, какія только существуютъ въ настоящее время, оказываются рѣшительно безсильными въ борьбѣ съ проституціей. Въ виду такого печальнаго факта, получаютъ тѣмъ большій интересъ мнѣнія такихъ людей, которые, какъ авторъ статьи "Очеркъ проституціи въ Петербургѣ", приступаютъ къ разработкѣ ненормальныхъ общественныхъ явленій съ серьезнымъ желаніемъ раскрыть истину.

Но обращаясь къ мнѣніямъ и выводамъ автора упомянутой статьи, мы только однимъ лишнимъ фактомъ убѣждаемся, что рутина у насъ весьма сильна и что выйти изъ круга устарѣлыхъ взглядовъ не такъ легко, какъ кажется. Повидимому, авторъ задался непремѣннымъ желаніемъ освѣтить нѣсколько ярче разсматриваемый имъ вопросъ, чѣмъ это дѣлалось до послѣдняго времени. Онъ собралъ много статистическихъ цифръ, чрезвычайно важныхъ, изслѣдовалъ нравственную сторону публичныхъ женщинъ, прослѣдилъ тѣ классы, изъ которыхъ онѣ преимущественно выходятъ, наблюдалъ жизнь этихъ женщинъ, подвергъ нѣкоторому критическому анализу существующіе способы надзора за ними, наконецъ высказалъ нѣсколько общихъ мыслей очень разумныхъ и основательныхъ; но результаты, къ которымъ онъ пришелъ, нисколько не соотвѣтствуютъ ни этимъ мыслямъ, ни собранному матеріалу.

Обозрѣвая исторію проституціи древнихъ и среднихъ вѣковъ, авторъ пришелъ къ убѣжденію, что всѣ усилія законодательства, направленныя противъ нея, не принесли никакой пользы, по повлекли за собою даже вредъ... Авторъ очень справедливо объясняетъ это тѣлъ, что отъ преслѣдованій, проституція переходила изъ явной въ тайную, и что результатомъ этого оказывалось еще большее распространеніе разврата въ народѣ. Далѣе авторъ высказываетъ также совершенно справедливую мысль, что правительства ошибались и ошибаются, обращай свое вниманіе на совершившійся уже факта, разврата и оставляя безъ всякаго вниманія причины, которыя способствовали его развитію...Проституція, говоритъ онъ, есть продуты общества, а потому странно бы было искать въ какихъ либо особенныхъ явленіяхъ законы увеличенія или уменьшенія числа проститутокъ... Проституція въ извѣстномъ обществѣ уменьшается или увеличивается вслѣдствіе какихъ либо сильныхъ причинъ, имѣющихъ вліяніе на все это общество". Переходя отъ этихъ общихъ соображеній къ болѣе частнымъ, авторъ высказалъ также совершенно справедливую мысль, что однимъ изъ условій, "отъ которыхъ находится въ зависимости проституція, слѣдуетъ считать браки", и что "проституція находится въ обратномъ отношеніи къ числу браковъ", а браки, въ свою очередь, "имѣютъ прямое отношеніе къ цѣнѣ хлѣба". Вообще, замѣчаетъ авторъ, "необходимо знать общія условія, отъ которыхъ зависитъ проституція, для того, чтобы можно было предпринимать различныя мѣры для ея ограниченія и правильной организаціи. Незнаніемъ законовъ, но которымъ развивается проституція, и можно объяснить всю безуспѣшность мѣръ, предпринимавшихся или предпринимаемыхъ съ цѣлью ограниченія или болѣе цѣлесообразной организаціи проституціи. Въ законахъ и правилахъ, издаваемыхъ для проституціи, или же противъ нея, надо быть въ высшей степени осторожнымъ ".

Всякій согласится, что такой приступъ заставляетъ ожидать многаго. Но авторъ, какъ мы сказали, подъ конецъ своей статьи совершенно отступается отъ того, что говорилъ въ началѣ. Разсматривая предположенія относительно увеличенія средствъ врачебно-полицейскаго комитета, авторъ признаетъ эту мѣру чрезвычайно полезною въ вопросѣ о проституціи. Онъ не только одобряетъ проектъ -- налагать 100-рублевый штрафъ на гостинницы, трактиры и тому подобныя заведенія, которыя будутъ промышлять тайнымъ развратомъ, но предлагаетъ даже "по крайней мѣрѣ" (?) совсѣмъ закрывать эти заведенія. Далѣе онъ сочувствуетъ слѣдующей мысли, высказанной въ проэктѣ: "въ виду того, что публичными домами несравненно болѣе, нежели чѣмъ либо другимъ, гарантируется общественное здоровье (выше мы видѣли, какъ оно гарантируется), врачебно-полицейскому комитету представляется настоятельная необходимость всѣми мѣрами поддерживать эти учрежденія." Насколько эта основная мысль проэкта соотвѣтствуетъ мыслямъ, высказаннымъ нашимъ авторомъ,-- мы предоставляемъ судить самимъ читателямъ. Странно только, что авторъ, считая полезнымъ въ дѣлѣ проституціи увеличеніе средствъ врачебно-полицейскаго комитета, упустилъ изъ виду примѣръ Франціи. Въ Парнасѣ надзоръ за проституціей организованъ превосходно, а между тѣмъ тамъ развратъ не только не меньше, но даже гораздо больше, чѣмъ въ Петербургѣ. Очевидно, что увеличеніе полицейскихъ средствъ здѣсь не имѣетъ ровно никакого значенія.

Чему же, наконецъ, приписать безуспѣшность той продолжительной борьбы, какую ведутъ правительства съ проституціей; въ чемъ заключаются тѣ "общія причины", которыхъ ищутъ и не находятъ разные спеціалисты, приступающіе въ разработкѣ этого вопроса? Одна изъ главныхъ причинъ безуспѣшности такой борьбы заключается, по нашему мнѣнію, въ томъ, что всѣ правительства смотрятъ на проституцію какъ на порокъ исключительно-женскій. Эта ложная точка зрѣнія мѣшаетъ правильной оцѣнкѣ многихъ важныхъ явленій, представляемыхъ проституціей. Между тѣмъ въ общественныхъ вопросахъ такой важности, какъ вопросъ о проституціи, рѣшительно все зависитъ отъ той общей точки зрѣнія, съ которой смотрятъ на дѣло. Если вѣрно выбрана эта точка -- окажутся цѣлесообразными и частныя мѣры; если же общая точка зрѣнія невѣрна, то вытекающія изъ нея частныя мѣры, какъ бы онѣ энергично ни примѣнялись, никогда не дадутъ удовлетворительныхъ результатовъ. Въ вопросѣ о проституціи общая точка зрѣнія выбрана именно совершенно неправильно; оттого-то всѣ частныя мѣры, къ которымъ прибѣгаютъ въ теченіи цѣлыхъ столѣтій, оказываются безуспѣшными. Не распространяясь о частныхъ мѣрахъ, мы обратимъ вниманіе только на общую, и для разъясненія ея. воспользуемся нѣкоторыми мѣстами изъ вышеупомянутой брошюрки г. Ельцинскаго, взглядъ котораго совершенно совпадаетъ въ этомъ случаѣ съ нашимъ. Остается только удивляться, что въ высшей степени справедливая мысль, высказанная на русскомъ языкѣ цѣлыхъ пять лѣтъ назадъ, осталась безъ всякой дальнѣйшей разработки и не подтолкнула никого разсмотрѣть вопросъ съ покой точки зрѣнія.

"Обычай разсматривать проституцію какъ порокъ только женскій -- говорить г. Ельцинскій -- такой давній обычай, что трудно отыскать его историческое начало и еще труднѣе опредѣлить его основаніе. Точно также не легко себѣ уяснить, кто больше всего содѣйствовалъ такому несправедливому пониманію дѣла: общество ли подчинилось идеѣ, высказанной въ правительственныхъ распоряженіяхъ противъ проституціи, какъ порока, свойственнаго исключительно женщинамъ, или же правительство слѣдовало въ своихъ распоряженіяхъ общественному мнѣнію, и всѣ преслѣдованія проституціи сосредоточило на женщинахъ. Во всякомъ случаѣ замѣчательно и совершенно необъяснимо, почему при проступкѣ противъ нравственной чистоты, большая часть позора и стыда и вся тяжесть наказанія въ общественномъ мнѣніи ложится на женщину. На развратъ смотритъ обыкновенно какъ на проступокъ, который лишаетъ женщину чести, на честь же мужчинъ, онъ, повидимому, но бросаетъ никакой тѣни Въ низшихъ сословіяхъ, вліяніе незаконнаго совокупленія на честь обоихъ половъ болѣе или менѣе еще одинаково; тамъ дѣвушка, лишенная невинности, вступая въ бракъ, ни мало не теряетъ уваженія въ глазахъ мужа; есть даже мѣстности, въ которыхъ крестьяне не женятся, не убѣдившись предварительно фактически, что ихъ будущія жены въ состояніи родить дѣтей, при чемъ женихъ одинаково будетъ удовлетворенъ, явятся-ли эти фактическія доказательства при его участіи, или же при содѣйствіи другихъ. Въ высшихъ сословіяхъ бываетъ совсѣмъ иначе. Здѣсь мужчина требуетъ отъ дѣвицы, на которой женится, совершеннаго цѣломудрія, хотя самъ не можетъ удовлетворить этому требованію; при своемъ свободномъ поведеніи, мужчина все-таки можетъ имѣть репутацію очень честнаго человѣка; въ случаѣ же если мужчина предается слишкомъ много половымъ наслажденіямъ, то къ милостивому приговору о немъ общество развѣ прибавитъ только, что онъ "немножко падокъ на женщинъ." Между тѣмъ если мы обратимъ вниманіе на отношеніе мужчинъ и особенно мужчинъ высшихъ сословій къ женщинамъ и дѣвицамъ сословій низшихъ, то увидимъ, что въ развитіи проституціи виновнѣе мужчины, чѣмъ женщины. Молодыхъ дѣвицъ низшаго сословія, особенно если онѣ довольно красивы, мужчины обыкновенно преслѣдуютъ и вполнѣ осаждаютъ, не имѣя въ виду ничего иного, кромѣ удовлетворенія своей чувственности. Любовь къ нарядамъ., тщеславіе, желаніе независимаго положенія, извѣстная степень лѣности, беззаботности и легкомыслія составляютъ обыкновенныя качества необразованныхъ и неопытныхъ дѣвицъ низшаго класса; эти качества и облегчаютъ, успѣхъ мужчинамъ, въ. достиженіи ихъ плотскихъ цѣлей. Послѣ паденія дѣвица легко уже попадаетъ на ту дорогу, которая ведетъ, къ обращенію разврата въ ремесло. При такомъ паденіи, большая часть вины должна падать на мужчину; искуство соблазнять доведено мужчинами до такой степени совершенства, что дѣвушкѣ безъ, образованія нѣтъ силъ ему противиться. Удовлетворивъ, своей чувственности, мужчина нерѣдко бросаетъ соблазненную, и въ то время, какъ онъ ищетъ, кѣмъ бы замѣнить ее, дѣвушка, потерявши нравственную опору и не имѣя силъ идти честной дорогой, по неопытности и легкомыслію рѣшается продолжать начатой торгъ собою и старается тоже пріобрѣсти себѣ новаго покровителя. Наконецъ, нерѣдки и такіе случаи, гдѣ дѣвушка, хранившая долго свое цѣломудріе, бываетъ доведена до продажи себя крайней бѣдностью, особенно въ виду своихъ сверстницъ, живущихъ, весело. Голодъ, какъ извѣстно, очень сильный двигатель, и мужчинѣ легко въ подобномъ случаѣ воспользоваться затруднительнымъ положеніемъ дѣвицы, сдѣлавъ предложеніе, которое могло бы быстро замѣнить недостатокъ довольствомъ."

Мы не станемъ слишкомъ много распространяться о томъ, почему именно во всѣхъ обществахъ сложилось такое фальшивое убѣжденіе, что главная виновница въ дѣлѣ проституціи есть женщина, тогда какъ на самомъ дѣлѣ главнымъ виновникомъ несомнѣнно долженъ считаться мужчина. Установленію такого взгляда способствовалъ весь строй современныхъ европейскихъ обществъ, а также и та печальная, безличная роль, какую играетъ въ нихъ женщина. Во-первыхъ, существующіе въ обществѣ взгляды складываются подъ непосредственнымъ вліяніемъ мужчинъ, причемъ женщины только подчиняются этимъ взглядамъ; а удобно-ли какому нибудь классу общества, виновному въ данномъ общественномъ фактѣ, не только признавать, но даже сознавать свою виновность? Сознается-ли фабрикантъ, что его рабочіе бѣдствуютъ но его винѣ, а не по своей собственной; сознается-ли вообще какой ни будь хозяинъ въ своей отвѣтственности за нѣкоторые поступки его слугъ, хотя бы эта отвѣтственность для всякаго посторонняго человѣка представлялась несомнѣнною? Всякое лицо, поставленное болѣе или менѣе самостоятельно, замѣчая извѣстные недостатки въ средѣ, стоящей ниже его, всегда склонно обвинять самую эту среду, и только при помощи постороннихъ людей оно можетъ иногда задуматься надъ вопросомъ: "не я ли первый виновенъ въ тѣхъ порокахъ, которые желаю карать". Кромѣ этого обстоятельства, въ вопросѣ о проституція играютъ значительную роль установившіеся взгляды на женщину вообще. Женщина почти вездѣ фигурируетъ только въ качествѣ или жены, или матери. Если она примѣрная жена, и добродѣтельная мать, то отъ нее больше ничего и не требуется. Въ то время, какъ мужчина, играя разныя общественныя роли, цѣнитъ другого мужчину по качествамъ его ума и общественной дѣятельности, при чемъ его семейные пороки отступаютъ на второй планъ -- женщина только и можетъ гордиться своими семейными добродѣтелями. РПадкій на женщинъ мужчина" можетъ быть отличнымъ администраторомъ, талантливымъ адвокатомъ и т. п., безнаказанно оставаясь при этомъ невѣрнымъ мужемъ, волокитой и даже просто развратникомъ, тогда какъ дурная мать или невѣрная жена не можетъ прикрыть этихъ недостатковъ никакими другими хорошими качествами: развратная женщина всегда остается развратной -- и больше ничѣмъ. Вотъ главная причина, почему въ вопросѣ о проституціи отвѣтственнымъ лицомъ всегда являлась женщина, а мужчина стоялъ на послѣднемъ планѣ. Женщинъ клеймятъ позорными кличками, устраиваютъ для нихъ особые притоны, откуда уже нѣтъ возврата въ общество, развращаютъ ихъ до самой послѣдней степени, подвергаютъ всякимъ медицинскимъ осмотрамъ весьма оскорбительнаго свойства -- а главный, или ужъ во всякомъ случаѣ нисколько не меньшій виновникъ остается при этомъ въ сторонѣ.

Мы не говоримъ, что одной новой постановкой вопроса разрѣшается вполнѣ этотъ вопросъ. Но однакожъ никто не станетъ отрицать того, что только при правильномъ взглядѣ на дѣло могутъ оказаться успѣшными и разныя частныя мѣры. При теперешнемъ направленіи вопроса о проституціи обращается главное вниманіе на такія частности, которыя не имѣли бы ровно никакого значенія, еслибъ вопросъ былъ поставленъ иначе; точно тоже и на оборотъ: явленія, которыя теперь кажутся неважными, получили бы тогда огромное значеніе. Такъ, напримѣръ, взглянувши на проституцію съ новой точки зрѣнія, пришлось бы обратить вниманіе на слѣдующіе, какъ самые главные, вопросы: въ какомъ отношеніи находится число браковъ къ явленію проституціи; не имѣютъ-ли при этомъ значенія существующія формы брака; каковы экономическія условія лицъ, вступающихъ на дорогу разврата; не имѣетъ-ли вліянія на проституцію соціальное, умственное и экономическое состояніе женщины; не находится-ли проституція въ зависимости отъ неравноправныхъ отношеній мужчины и женщины и т. д. И по всей вѣроятности, еслибъ вопросъ началъ разработываться именно въ этомъ смыслѣ, то онъ былъ бы рѣшенъ лучше и скорѣе, чѣмъ его рѣшаютъ врачебно-полицейскіе комитеты, даже при самой идеальной ихъ организаціи.

Теперь мы можемъ отвѣтить и на тотъ вопросъ, который поставленъ нами въ началѣ статьи. Ни развратъ, ни бѣдность, ни преступленія, ни другія печальныя стороны общественнаго быта вовсе не составляютъ ничего такого, что находилось бы въ неразрывной связи съ существованіемъ обществъ. Если эти явленія, не смотря на упорную, повидимому, борьбу съ ними, up изчезаютъ и не уменьшаются въ своемъ вредномъ вліяніи, то это происходитъ просто отъ того, что къ борьбѣ съ ними приступаютъ не съ той стороны, съ какой нужно.

-----

Въ числѣ причинъ, имѣющихъ вліяніе на проституцію, мы упомянули о соціальномъ, умственномъ и экономическомъ состояніи женщины, а также о неравноправности отношеній между женщиной и мужчиной. Что эти двѣ причины, кромѣ множества другихъ вредныхъ вліяній, значительно способствуютъ усиленію проституціи -- въ этомъ не можетъ быть никакого сомнѣнія. Одинъ изъ недавно основанныхъ, но уже пріибрѣвшихъ огромную популярность, французскихъ журналовъ, именно "La philosophie positive", коснулся въ одной своей статьѣ этого вопроса. Современному состоянію умственнаго развитія французской женщины этотъ журналъ приписываетъ огромное вліяніе въ дѣлѣ развитія проституціи. И въ самомъ дѣлѣ, если мы обратимъ вниманіе на то, что мужчина есть такой же участникъ проституціи, какъ и женщина, если вспомнимъ, что французскія жены, воспитанныя большею частію въ монастырскихъ стѣнахъ, вносятъ въ семьи пустоту и оказываются совершенно неподготовленными для пониманія и участія въ интересахъ, близкихъ ихъ мужьямъ, то сдѣлается вполнѣ понятнымъ круговой развратъ, какъ женъ, такъ и мужей въ Парижѣ. Съ одной стороны, жена, замѣчая охлажденіе къ ней мужа, начинаетъ обзаводиться любовниками; съ другой -- мужъ, получая мало-по-малу отвращеніе къ семейной жизни, возвращается въ холостой кружокъ. Правда, встрѣчаемыя имъ здѣсь женщины "вольнаго поведенія" также не отличаются особеннымъ образованіемъ,-- многія изъ нихъ не умѣютъ ни читать, ни писать -- но, какъ замѣчаетъ статья названнаго журнала, "нераскаянная Магдалина", отъ частаго и свободнаго обращенія съ мужчинами, пріобрѣтаетъ навыкъ участвовать во всѣхъ разговорахъ и сочувствовать всѣмъ интересамъ, занимающимъ мужчинъ. А именно этого-то качества французскіе мужья и не находятъ въ своихъ женахъ. Такимъ образомъ, проституція во Франціи получаетъ себѣ поддержку сразу съ двухъ сторонъ: жены обзаводятся любовниками, которыхъ онѣ могутъ мѣнять по собственному усмотрѣнію, а мужья -- любовницами, которыхъ всегда оказывается слишкомъ достаточное количество.

Впрочемъ, во Франціи уже обращено вниманіе на улучшеніе женскаго образованія. Еще въ 1867 году, министромъ народнаго просвѣщенія Дюрюи изданъ былъ циркуляръ, въ которомъ онъ не только исчисляетъ всѣ недостатки женскаго образованія, но и указываетъ средства для его улучшенія. Министръ постарался устроить дѣло такъ, что не пришлось ни открывать новыхъ помѣщеній, ни образовывать особыхъ профессоровъ, ни дѣлать вообще какихъ бы то ни было крупныхъ затратъ. Министръ предложилъ открыть для дѣвушекъ отъ.14 до 18 лѣтъ тѣ же курсы, которые уже существуютъ для молодыхъ людей но Положенію 1866 года. Программы, преподаватели -- все осталось то же, чѣмъ пользуются и молодые люди; мѣстомъ для курсовъ назначены залы въ городскихъ ратушахъ или какихъ нибудь другихъ общественныхъ зданіяхъ. Такъ просто положено во Франціи начало высшему образованію для женщинъ.

У насъ, какъ извѣстно, иниціативу этого дѣла взяло на себя само общество, въ лицѣ нѣсколькихъ сотъ петербургскихъ женщинъ, подавшихъ г. министру народнаго просвѣщенія просьбу о дозволеніи открыть спеціальные курсы по предметамъ историко-филологическихъ и математическихъ наукъ. Въ прошломъ "Обозрѣніи" мы упомянули, что со стороны министра уже полученъ отвѣтъ на просьбу женщинъ. Такъ какъ тогда у насъ не было еще полнаго текста этого отвѣта, то мы и не имѣли о немъ точныхъ свѣденій. Теперь отвѣтъ министра напечатанъ въ газетахъ и мы можемъ разсмотрѣть его нѣсколько подробнѣе.

По сперва не излишне будетъ напомнить нашимъ читателямъ нѣсколько словъ, сказанныхъ нами въ минувшемъ году, когда сдѣлалось извѣстно о ходатайствѣ женщинъ. Мы говорили, что женщинамъ не слѣдовало просить объ открытіи для нихъ отдѣльнаго университета; удовлетвореніе ихъ просьбы встрѣтило бы, по нашему мнѣнію, гораздо меньше препятствій, еслибъ дѣло шло о допущеніи женщинъ въ существующіе уже мужскіе университеты. Эта мысль тогда же была встрѣчена вполнѣ сочувственно со стороны нѣкоторыхъ нашихъ читательницъ, которыя даже присылали намъ письменныя заявленія по этому поводу. Теперь, съ полученіемъ женщинами отвѣта г. министра, мы еще болѣе убѣждаемся въ справедливости высказанной нами мысли. Въ самомъ дѣлѣ, еслибъ была подана просьба о допущеніи женщинъ въ мужскіе университеты, и при этомъ поставлено условіемъ, что женщины обязуются подчиняться всѣмъ условіямъ, обязательнымъ для студентовъ, то есть, держанію вступительнаго экзамена и платѣ за слушаніе лекцій -- то въ министерствѣ могъ бы возбудиться только одинъ вопросъ: удобно ли допускать совмѣстное слушаніе лекцій какъ мужчинамъ, такъ и женщинамъ. Теперь же вмѣсто этого одного, возбуждено цѣлыхъ два вопроса, которые и разрѣшены ici, невыгодномъ для женщинъ смыслѣ.

Въ отвѣтѣ г. министра хотя и выражено сочувствіе "къ стремленію женщинъ получить высшее образованіе", но вмѣстѣ съ тѣмъ заявлено и о тѣхъ неудобствахъ, съ которыми соединено удовлетвореніе ихъ просьбы. Попечитель петербургскаго учебнаго округа, отъ котораго г. министръ потребовалъ заключенія по поводу просьбы женщинъ, отвѣчалъ слѣдующее: "Чтобы съ пользою слушать университетскіе курсы, излагаемые научнымъ образомъ, нужно быть достаточно къ тому подготовленнымъ; дѣйствительнымъ же ручательствомъ къ надлежащей подготовкѣ служитъ установленный Оля поступленія въ университетъ экзаменъ: а такъ какъ программы женскихъ учебныхъ заведеній не соотвѣтствуютъ этой цѣли, то въ настоящее время можетъ быть рѣчь объ устройствѣ для женщинъ не университетскихъ курсовъ, а такого учебнаго заведеніи, но окончаніи курса въ которомъ воспитывающіяся были бы достаточно подготовлены къ слушанію университетскихъ лекцій." Такая постановка вопроса была бы немыслима, еслибъ шла рѣчь о допущеніи женщинъ къ слушанію лекцій въ мужскихъ университетахъ, потому что тамъ и безъ того существуютъ вступительные экзамены. Слѣдовательно, еслибъ изъ числа желающихъ нашлось хоть самое небольшое число женщинъ, способныхъ выдержать вступительный экзаменъ (а такія женщины нашлись бы непремѣнно), то отъ этого университетъ не страдалъ бы нисколько; для существующихъ, правильно и прочно установленныхъ университетовъ, не имѣло бы никакого значенія, еслибъ изъ сотни, напримѣръ, женщинъ, поступило всего десять или двадцать. Между тѣмъ, для университета спеціально-женскаго, существующаго главнымъ образомъ на средства самихъ слушательницъ, это обстоятельство имѣетъ огромное значеніе. Просительницы разсчитывали на, 200 слушательницъ, что ври 30-рублевомъ годовомъ взносѣ составило бы 6000 рублей въ годъ. Какъ ни мала эта сумма сама по себѣ, но кто могъ бы поручиться, что при установленіи вступительныхъ экзаменовъ въ женскомъ университетѣ, эта цифра не уменьшится въ значительной степени, то есть, что изъ 200 женщинъ, на которыхъ разсчитывали подписавшія прошеніе, выдержитъ экзаменъ гораздо меньшая часть. А если попечитель находилъ, что даже "представленная просительницами смѣта доходовъ недостаточна для покрытія необходимыхъ издержекъ", то она сдѣлалась бы тѣмъ болѣе недостаточною, еслибъ, въ случаѣ установленія вступительныхъ экзаменовъ, вмѣсто 200 женщинъ, поступили въ университетъ всего, напримѣръ, 50 или еще меньше. Понятно, что такихъ сложныхъ и важныхъ вопросовъ не могло бы возбудиться, еслибъ женщины хлопотали не объ устройствѣ спеціально-женскаго университета, а о допущеніи женщинъ въ существующіе уже мужскіе университеты.

Было ли какое нибудь основаніе разсчитывать, что просьба женщинъ въ этомъ послѣднемъ смыслѣ встрѣтила бы болѣе успѣха? На этотъ вопросъ трудно, разумѣется, отвѣчать положительно. Но еслибъ ее постигла даже неудача, то это все-таки имѣло бы свои выгоды: такъ или иначе, но вопросъ о совмѣстномъ слушаніи лекцій, о которомъ такъ много говорилось въ литературѣ, получилъ бы какое нибудь офиціальное разрѣшеніе; общество узнали бы, какъ именно смотритъ на этотъ вопросъ наша учебная администрація, ни разу еще неимѣвшая случая высказаться на этотъ счетъ открыто. Съ другой стороны, есть нѣкоторыя данныя предполагать, что онъ былъ бы разрѣшенъ, хотя, можетъ быть, и не такъ скоро, въ благопріятномъ для женщинъ смыслѣ. Если г. министръ призналъ "удобнымъ разрѣшить устройство общихъ публичныхъ лекцій, то есть совокупно для мужчинъ и женщинъ, то почему же не разрѣшить такого же "совокупнаго" слушанія лекцій и въ университетахъ? Относительно безвредности подобнаго слушанія лекцій установилось уже, кажется, довольно прочное убѣжденіе, и только изрѣдка появляются люди съ оригинально устроенною головою, которые не могутъ понять такихъ простыхъ вещей. Но и ихъ стараются убѣдить фактами въ ихъ невольномъ или намѣренномъ заблужденіи.

Въ литературѣ послѣднихъ дней однимъ изъ представителей подобнаго заблужденія явился нѣкто докторъ Штернъ, редакторъ новой популярно-медицинской газетки. Нужно, впрочемъ, сознаться, что давно въ нашей литературѣ не высказывалось такъ откровенно мнѣніе, признающее "единственно приличнымъ мѣстомъ для женщинъ -- семью" и по которому "нельзя придавать соціальнаго значенія" тому факту, что г. Кашеварова кончила курсъ со степенью доктора медицины. Г. Штерну, какъ врачу, а тѣмъ болѣе, какъ "спеціалисту" по женскимъ болѣзнямъ слѣдовало бы больше, чѣмъ кому нибудь другому, воздерживаться отъ подобныхъ заявленій, такъ какъ читателю очень естественно можетъ придти въ голову мысль, не движетъ ли рукою г. Штерна просто-на-просто боязнь конкуренціи. Но г. Штернъ, очевидно, не подумалъ объ этомъ; иначе онъ непремѣнно воздержался бы хоть отъ тѣхъ инсинуацій, которыя онъ высказалъ въ слѣдующихъ словахъ: "Мы узнали, къ сожалѣнію, говоритъ онъ, что опять толпа женщинъ наполняетъ анатомическую залу медико-хирургической академіи, занимаясь съ различнымъ усердіемъ препарированіемъ труповъ. Конечно, злобно добавляетъ г. Штернъ, отъ такихъ совмѣстныхъ занятій молодымъ людямъ веселѣе. Работается ли при этомъ лучше -- это другой вопросъ. Храмъ, куда ведетъ избранный или путь, ужь никакъ нельзя назвать храмомъ науки (подчеркнутое г. Штерномъ слово "храмъ" означаетъ, разумѣется, церковь)." Какъ ни безстрастно относится современная наша журналистика къ разнымъ появляющимся въ ней безобразіямъ и какъ ни велико число подобныхъ безобразій -- но такого мы давно не встрѣчали. Безобразіе г. Штерна только тѣмъ нѣсколько и смягчается, что онъ самъ врачъ и, притомъ, какъ мы сказали, "спеціалистъ" но женскимъ болѣзнямъ -- такъ, по крайней мѣрѣ, именовалъ онъ самъ себя въ "Обществѣ практическихъ врачей." По всей вѣроятности, неудачи его практики, заставившія его, конечно, взяться и за совершенно чуждое ему дѣло, довели его до такого состоянія, при которомъ даже преступленіе не ставится человѣку въ вину. Мы понимаемъ, что можно не соглашаться съ извѣстными взглядами и высказывать это открыто; но до такихъ инсинуацій, которыя позволилъ себѣ г. Штернъ, можетъ спуститься человѣкъ, не только необладающій никакими нравственными достоинствами, но еще и окончательно потерянный. Да простится же г. Штерну, ради его слабости, вина его! На него только и могутъ претендовать его же собратья -- медики, которымъ онъ оказалъ плохую услугу, подтвердивъ ходившій въ обществѣ слухъ, будто нѣкоторые изъ нихъ возставали противъ гг., Сусловой и Кашеваровой, исключительно руководствуясь карманными соображеніями.

Но совсѣмъ инымъ характеромъ отличается инсинуація, брошенная по тому же поводу изъ газетки "Новое Время". Какъ намъ ни противно, но мы должны привести здѣсь сущность этой, давно неслыханной у насъ, инсинуаціи. Г. Киркоръ заявилъ печатно, что г-жа Кашеварова "получила безплатное помѣщеніе въ зданіи академіи", что у нее "часто собирается общество молодыхъ ученыхъ, старающихся о введеніи новыхъ порядковъ въ управленіи академіей", что г-жа Кашеварова "въ совѣщаніяхъ этихъ играетъ не послѣднюю роль", что "одинъ молодой человѣкъ, занимающій видное мѣсто въ общемъ составѣ академіи и особеннымъ расположеніемъ котораго пользуется г-жа Кашеварова, намѣрена, отправить ее на нѣкоторое время за границу, съ тѣмъ, чтобы она, по возвращеніи, могла получить должность приватъ-доцента", и что, наконецъ, " такимъ образомъ, прямая цѣль, съ которой отпускались деньги для медицинскаго образованія г-жи Кашеваровой, не осуществится, ибо она уже не предполагаетъ ѣхать въ Оренбургскій край". Таково многообильное содержаніе этой гнусной инсинуаціи.

Всякій согласится, что приведенные нами два факта, и особенно послѣдній изъ нихъ, далеко оставляютъ за собой всѣ выходки противъ женщинъ, когда либо появлявшіяся въ русской журналистикѣ. Здѣсь наносится тяжкое оскорбленіе не просто женщинамъ, но женщинамъ, идущимъ по совершенно новой для нихъ дорогѣ умственна, то труда, женщинамъ, на которыхъ обращено вниманіе цѣлой Россіи. Какъ же къ этимъ фактамъ должна отнестись литература? И неужели не выразятъ теперь своего глубокаго негодованія тѣ органы печати, которые до сихъ поръ отстраняли себя отъ участія въ протестахъ противъ другихъ случаевъ оскорбленія женщинъ? Впрочемъ, мы думаемъ, что на такихъ господъ, каковы докторъ Штернъ и публицистъ Киркоръ, никакія печатныя заявленія не произведутъ надлежащаго дѣйствія. Вотъ почему намъ кажется, что лица, бывающія предметомъ подобныхъ инсинуацій, никакъ не должны пренебрегать тѣмъ средствомъ, которымъ въ этихъ случаяхъ обладаютъ только они одни и которое въ то же время оказывается единственно радикальнымъ для людей, стоящихъ на той степени умственнаго развитія, на какой стоитъ г. Киркоръ. Средство это -- судъ. Мы вообще не сторонники судебныхъ преслѣдованій, и въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ этотъ способъ можетъ быть замѣненъ другимъ, болѣе мирнымъ, мы всегда отдадимъ предпочтеніе послѣднему. Но тамъ, гдѣ для защиты извѣстныхъ общественныхъ интересовъ не оказывается никакихъ другихъ дѣйствительныхъ средствъ, гдѣ приходится имѣть дѣло съ людьми, у которыхъ не имѣется никакого чувства собственнаго достоинства, которые привыкли кланяться только грубой силѣ и только ея авторитетъ признавать для себя безусловно обязательнымъ, тамъ пренебрегать этимъ средствомъ нельзя. Инсинуаціи, которыя дозволилъ себѣ г. Киркоръ, прямо подходятъ подъ 1039 статью уложенія о наказаніяхъ, опредѣляющую штрафъ до 500 руб. и тюремное заключеніе до одного года и четырехъ мѣсяцевъ. Оставьте безнаказанными подобныя инсинуаціи -- и они польются цѣлою рѣкою, и ихъ не остановятъ никакія заявленія; а посадите такого инсинуатора хоть на полгода въ тюрьму -- онъ сдѣлается тише воды, ниже травы. Противъ человѣка, непризнающаго никакихъ нравственныхъ обязательствъ, нельзя употреблять даже презрѣнія; онъ его не пойметъ, потому что, повторяемъ, онъ боится только грубой силы. И мы думаемъ, что лица, подвергающіяся подобнымъ инсинуаціямъ, прибѣгая къ помощи суда, должны руководствоваться не столько своими личными побужденіями, сколько тѣми, близкими и для нихъ, общественными интересами, которые требуютъ энергической защиты.

Мы не знаемъ, намѣрена ли г-жа Кашеварова преслѣдовать судомъ г. Киркора; но она не замедлила прислать въ редакцію " Новаго Времени" заявленіе, въ которомъ признаетъ ложью все, что сказано о ней въ этой газетѣ. Изъ заявленія г-жи Кашеваровой оказывается, что она не только никогда не имѣла и не имѣетъ безплатнаго помѣщенія въ академіи, но даже никогда не жила въ академіи, что у нее никакого общества молодыхъ ученыхъ не собирается, что во время пятилѣтнихъ ея занятій она пользовалась одинаковымъ расположеніемъ всѣхъ членовъ академіи, "особеннымъ" же расположеніемъ не пользовалась ни отъ кого и никто не собирается отправлять ее за границу. "Для усовершенствованія въ изученіи избранной мною спеціальности, замѣчаетъ г-жа Кашеварова, т. е. Женскихъ болѣзней и акушерства, я отправлюсь за границу съ разрѣшенія моего начальства сама, какъ скоро позволятъ мнѣ средства, пріобрѣтаемыя мною отъ медицинской практики". Наконецъ, г-жа Кашеварова заявила, что она никогда не отказывалась И не считаетъ себя вправѣ отказаться отъ поѣздки въ Оренбургъ, откуда она имѣла стипендію во все время ученія; она осталась въ Петербургѣ съ согласія своего оренбургскаго начальства, "подобно тому, какъ многіе врачи, оканчивающіе курсъ съ отличіемъ, оставляются въ Петербургѣ на три года для усовершенствованія въ наукахъ".

Инсинуація доктора Штерна также вызвала категорическое опроверженіе со стороны одного изъ лицъ, близко знакомыхъ съ положеніемъ дѣлъ въ Академіи. Оказывается, что въ прошломъ году анатомическую залу академіи посѣщала не меньшая "толпа женщинъ", чѣмъ и въ нынѣшнемъ. Однакоже опасенія г. Штерна, что такія совмѣстныя занятія мужчинъ и женщинъ будутъ вредны для первыхъ, блистательно опровергнуты фактами. Профессоръ. Груберъ, у котораго собственно и занимались женщины, по окончаніи занятій въ анатомическомъ институтѣ, обратился къ студентамъ съ рѣчью, въ которой заявилъ, что занимаясь преподаваніемъ, болѣе двадцати лѣтъ, онъ видѣлъ передъ собою много студенческихъ поколѣній; почти съ каждымъ годомъ занятія студентовъ, становились все успѣшнѣе и успѣшнѣе. "Вашими предшественниками, сказалъ г. Груберъ, я очень доволенъ: они работали и усердно, и успѣшно; но еще болѣе доволенъ я вами. Вашъ курсъ, по справедливости, лучшій изъ всѣхъ, какіе были до васъ". Въ искренности словъ почтеннаго профессора никто, конечно, не посмѣетъ усомниться; а что же лучше всего можетъ опровергнуть безстыдныя инсинуаціи, какія позволилъ себѣ г. Штернъ, какъ не слова того самого профессора, въ аудиторіи котораго присутствовали женщины въ теченіи цѣлаго года.

Вообще никто изъ утверждавшихъ, что совмѣстныя занятія мужчинъ и женщинъ вредны для успѣховъ въ наукѣ, не представилъ до сихъ поръ ни одного факта въ подтвержденіе своего мнѣнія, тогда какъ факты противоположнаго свойства начинаютъ являться отовсюду -- не только изъ заграничныхъ, но и изъ нашихъ учебныхъ заведеній. Что же могутъ значить въ виду такихъ фактовъ увѣренія разныхъ неудавшихся докторовъ, въ родѣ г. Штерна или, напримѣръ, г. Хана, утверждающаго, что "въ юные годы безпрестанное сближеніе лицъ обоего пола всегда нонедетъ къ разнымъ интригамъ и составитъ непреодолимую преграду къ свободному развитію?" Если эти господа судятъ только по себѣ, то вѣдь это еще ровно ничего не доказываетъ. Въ виду такого-то отсутствія фактовъ съ одной стороны, и обилія съ другой, было бы, по меньшей мѣрѣ, интересно -- знать мнѣніе объ этомъ вопросѣ нашей учебной администраціи.

-----

Боязнь совмѣстнаго образованія мужчинъ и женщинъ есть одинъ изъ тѣхъ многочисленныхъ предразсудковъ, борьба съ которыми всегда бываетъ продолжительна. Не даромъ какой-то старинный аллегористъ сказалъ, что "предразсудокъ есть камень, который одинъ дуракъ бросилъ въ воду, а десять умныхъ не съумѣютъ достать". Подобныхъ предразсудковъ, которые держатся въ обществѣ и вопреки фактамъ, и вопреки здравому смыслу, можно бы привести множество. Но мы остановимся на одномъ изъ нихъ, который, повидимому, до сихъ поръ еще не считается предразсудкомъ; это -- участіе общества въ такъ называемыхъ публичныхъ университетскихъ диспутахъ на степень магистровъ и докторовъ. Извѣстно, что желающій получить ученую степень, напримѣръ, магистра, долженъ сперва выдержать установленный экзаменъ, затѣмъ представить диссертацію и, наконецъ, защитить ее въ публичномъ собраніи, передъ лицомъ университетскаго совѣта. Въ этихъ диспутахъ всегда участвуютъ нѣсколько офиціальныхъ оппонентовъ, которые должны возражать во что бы то ни стало, а вслѣдъ за ними предоставляется возражать и всѣмъ желающимъ. Въ прежнія времена (вѣроятно, древнія) эта торжественность имѣла нѣкоторое значеніе, такъ что тотъ или другой исходъ диспута имѣлъ прямое вліяніе на полученіе диспутантомъ отыскиваемой имъ ученой степени; но впослѣдствіи вся эта торжественность обратилась въ пустую формалистику, которой у насъ такъ много но всемъ. И университетскій совѣтъ, и самъ диспутантъ, присутствующіе на диспутѣ, очень хорошо знаютъ, что какъ бы ни были сильны дѣлаемыя возраженія, они не измѣнятъ составленнаго уже заранѣе совѣтомъ рѣшенія. И если, несмотря на это, намъ приходилось слышать на диспутахъ тщательно составленныя и старательно произносимыя возраженія со стороны присутствующихъ, то это мы приписывали невинному желанію ораторовъ -- поупражняться лишній разъ въ краснорѣчіи или заявить, что и я, молъ, нѣчто смыслю въ такомъ-то предметѣ. Мы были убѣждены, что сами оппоненты не придавали никакого практическаго значенія своимъ возраженіямъ.

Но года полтора назадъ, мы должны были убѣдиться въ противномъ. Мы увидѣли, что предразсудокъ, -- будто возраженія со стороны публики могутъ имѣть какое нибудь вліяніе на рѣшеніе совѣта, -- слишкомъ еще силенъ въ обществѣ, что этотъ предразсудокъ держится упорно, несмотря ни на отсутствіе фактовъ, его подтверждающихъ, ни даже на присутствіе фактовъ, положительно его опровергающихъ. Происходилъ, если не ошибаемся, диспутъ г. Таганцева на степень магистра уголовнаго права. Послѣ двухъ-трехъ оппонентовъ, заявилъ желаніе говорить г. Лохвицкій. Въ началѣ своей рѣчи, онъ вдругъ замѣчаетъ, что члены факультета начинаютъ подписывать протоколъ, не дождавшись ни конца рѣчи г. Лохвицкаго, ни отвѣта на нее диспутанта. Это возмутило г. Лохвицкаго. Онъ прерываетъ свою рѣчь и обращается къ факультету съ протестомъ противъ подобной неделикатности. Мы не помнимъ сущности этого протеста, но едва ли въ немъ не шла рѣчь о томъ, что если совѣтъ не придаетъ никакого значенія возраженіямъ со стороны публики, то ему слѣдуетъ, по крайней мѣрѣ, не показывать этого такъ явно передъ присутствующими. Публика, конечно, пришла въ неописанный восторгъ отъ такого "смѣлаго" поступка, колокольчикъ предсѣдателя пришелъ въ сильное движеніе -- вообще произошелъ "безпорядокъ". Послѣ этого факта, случайнымъ образомъ подтвердившаго то, что для многихъ было не такъ ясно -- слѣдовало ожидать, что въ публикѣ установится, наконецъ, правильное воззрѣніе на диспуты и на декоративное значеніе въ нихъ публика. Но недавній случай въ петербургскомъ университетѣ доказалъ противное: именно, что въ публикѣ до сихъ поръ существуетъ ложное убѣжденіе, будто всѣ эти декораціи не одна только простая формальность.

Въ томъ же петербургскомъ университетѣ очень недавно происходилъ диспутъ г. Владиславлева, представившаго диссертацію на полученіе доктора философскихъ наукъ. Диспутъ, по обыкновенію, начался длинною похвалою докторанту со стороны одного изъ офиціальныхъ оппонентовъ, замѣчаніе котораго состояло только въ томъ, что части диссертаціи слѣдовало бы располагать нѣсколько стройнѣе. Второй оппонентъ сдѣлалъ не менѣе важное замѣчаніе, что греческіе корректуры надо просматривать по нѣскольку разъ. Затѣмъ поднялись довольно продолжительныя пренія о томъ, какъ лучше сказать, "неоплатонизмъ", или "новоплатонство". Этимъ собственно и закончились факультетскія возраженія. Дошло дѣло до публики. Тогда одинъ изъ "вольныхъ" оппонентовъ, вѣроятно возмущенный пустотою и ничтожностью тѣхъ преній, которыхъ онъ былъ свидѣтелемъ, вздумалъ перенести споръ съ грамматической почвы на философскую. Оппонентъ сталъ указывать г. Владиславлеву на тѣ крупные промахи, которые попадаются въ его докторской диссертаціи. Тогда г. Владиславлевъ принялъ совершенно несвойственный ему юмористическій тонъ, который постепенно переходилъ въ тонъ явнаго недовольства: докторантъ, очевидно, хотѣлъ показать, что ему вовсе непріятно выслушивать хотя бы и самыя полновѣсныя возраженія отъ неоффиціальнаго оппонента. Замѣтивъ, что диспутъ начинаетъ принимать слишкомъ серьезный характеръ, г. деканъ факультета сталъ вмѣшиваться въ споръ, защищая докторанта,-- что, будто бы, онъ былъ обязанъ дѣлать. Затѣмъ, когда возраженія слѣдующихъ оппонентовъ стали дѣлаться все серьезнѣе и серьезнѣе, когда дошло дѣло до указанія на такіе источники, которые докторанту не были извѣстны, деканъ факультета окончательно обидѣлся. Онъ съ величайшимъ достоинствомъ замѣтилъ, что факультетъ по принялъ бы диссертаціи, авторъ которой незнакомъ со всѣми источниками своего предмета. Въ переводѣ на обыденный языкъ это значило: "вы не забывай

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ.

Удаленіе г. Аксакова съ редакторскаго поприща.-- Причины этого удаленія.-- Характеристика дѣятельности г. Аксакова.-- Отношеніе г. Аксакова къ духовенству.-- Г. Аксаковъ, какъ мученикъ.-- Г. Аксаковъ, какъ философъ и практикъ.-- Дѣло гимназиста Горскаго и рѣчь его защитника.-- Адвокатская неумѣлость и мнѣніе защитника о молодежи.-- Канканъ благонамѣренныхъ публицистовъ по поводу дѣла и рѣчи.-- Пустота, прикрытая трогательными фразами.-- Жестокосердіе и злоба подъ видомъ патріотизма и благонамѣренности.-- Кража архивныхъ бумагъ дли похоронъ ребенка.-- Случаи самоубійства отъ бѣдности, страха и наказанія розгами.-- Самоубійство, какъ поучительное явленіе для присяжныхъ засѣдателей.-- Мировая судебная камера въ Жиздрѣ.-- Удобства полученія писемъ въ провинціи.

Въ послѣднихъ нумерахъ газеты "Москва" заявлено, что редакторъ-издатель ея, г. Аксаковъ, удерживая за собой право изданія этой газеты, передаетъ временно редакцію въ другія руки. Въ этомъ пока нѣтъ ничего особенно интереснаго. Г. Коршъ, уѣзжая "на воды", передалъ редакцію "С.-Петербургскихъ Вѣдомостей" г. Сомову; г. Скарятинъ, уѣзжая также "на воды", передалъ редакцію "Вѣсти" г. Пензину; г. Погодинъ, также уѣзжая куда-то, совсѣмъ прекращалъ на время изданіе "Русскаго"; почему же и г. Аксакову также не передать свою газету въ другія руки, особенно при наступленіи лѣтняго времени?

Но удаленіе г. Аксакова отъ редакторской дѣятельности не имѣетъ въ настоящемъ случаѣ ничего общаго съ удаленіемъ гг. Корша, Скарятина и Погодина. Оно находится въ связи съ заявленіемъ, сдѣланнымъ г. Аксаковымъ въ 24 No "Москвы", одновременно съ полученіемъ этою газетою въ третій разъ второго предостереженія. "Съ завтрашняго нумера" -- объявилъ г. Аксаковъ -- "мы пріостанавливаемъ нашу личную бесѣду съ читателями въ видѣ передовыхъ статей и ограничимся кока помѣщеніемъ однихъ извѣстій и статей но отдѣломъ. Мы не замедлимъ сообщить читателямъ нате окончательное рѣшеніе". Дѣйствительно, нѣсколько нумеровъ "Москвы" вышли безъ передовыхъ статей и, наконецъ, появилось вышеупомянутое отреченіе г. Аксакова отъ редакціи въ пользу какого-то г. Попова. Несомнѣнно, что это отреченіе слѣдуетъ считать тѣмъ "окончательнымъ рѣшеніемъ", которое г. Аксаковъ обѣщалъ въ скоромъ времени сообщить своимъ читателямъ.

Мы не знаемъ, что намѣренъ теперь предпринять г. Аксаковъ, отказываясь отъ газеты и оставаясь только ея издателемъ. Намѣренъ ли онъ измѣнить ея направленіе, понявъ невозможность для себя говорить то, что ему бы хотѣлось, не чувствуя въ себѣ достаточно силы говорить не то, что у него на душѣ, и для этого передавая газету въ другія руки; намѣренъ ли онъ дожидаться болѣе удобнаго для себя времени, то есть, какой либо перемѣны во внѣшнихъ обстоятельствахъ, намѣренъ ли предпринять что либо другое -- намъ совершенно неизвѣстно. Во всякомъ случаѣ, мы въ состояніи допустить въ г. Аксаковѣ самыя наивныя надежды, самыя несбыточныя предположенія, самыя дѣтскія мечты; потому что въ средѣ наличныхъ редакторовъ, какъ русскихъ, такъ и иностранныхъ, врядъ ли можно найдти кого нибудь, кто былъ бы въ состояніи соперничать съ Иваномъ Сергѣевичемъ Аксаковымъ относительно присущей его душѣ наивности. Въ этомъ смыслѣ только чистый, пятнадцатилѣтній юноша, пылающій гражданскимъ жаромъ и видящій все въ розовомъ свѣтѣ, смотрящій на жизнь съ поэтическихъ высотъ божественной Эллады, могъ бы поспорить съ бывшимъ редакторомъ газеты "Москва". Втеченіи всей своей многолѣтней дѣятельности г. Аксаковъ жилъ и дѣйствовалъ на недосягаемыхъ высотахъ общихъ воззрѣній и лишь изрѣдка спускался въ презрѣнныя низменности настоящей русской жизни, причемъ всегда оказывался человѣкомъ весьма подозрительнаго свойства, родственнымъ отчасти г. Аскоченскому, отчасти г. Каткову,-- хотя въ тоже время онъ всѣхъ ихъ одинаково ненавидѣлъ и презиралъ. На высотѣ общихъ воззрѣній изъ устъ его лились рѣчи, "подобныя меду"; здѣсь вы постоянно слышали горячія слова о свободѣ совѣсти и убѣжденія, о полной свободѣ слова, о вредѣ разныхъ насильственныхъ мѣропріятій, о губящей насъ "оффиціальной лжи", о необходимости черпать политическіе взгляды изъ живого народнаго источника, о преимуществахъ силы убѣжденія передъ силой кулака и т. п. Но лишь только, повторяемъ, эти общія идеи воплощались въ болѣе частныя разсужденія и примѣнялись къ отдѣльнымъ вопросамъ -- отъ нихъ сейчасъ же начинало вѣять ретроградствомъ, дикостью, насиліемъ и т. п. Превознося, напримѣръ, свободную дѣятельность земскихъ учрежденій и ежеминутно воспѣвая ей хвалебные гимны, г. Аксаковъ въ тоже самое время поносилъ тѣхъ изъ дѣятелей земства, которые свободно, безъ всякихъ заднихъ цѣлей и съ полнѣйшимъ убѣжденіемъ совѣтовали отдать преимущество въ дѣлѣ народнаго обученія свѣтскимъ учителямъ передъ духовными. Проповѣдуя полнѣйшую свободу убѣжденія и слова, г. Аксаковъ въ тоже время обращалъ вниманіе учебной администраціи на одного изъ харьковскихъ профессоровъ, осмѣлившагося выразиться о славянскомъ съѣздѣ въ Москвѣ несогласно со взглядами на этотъ предметъ г. Аксакова; и многое множество подобныхъ противорѣчій можно бы отыскать въ дѣятельности Г. Аксакова, еслибъ только хорошенько порыться въ памяти, и еслибъ двухъ приведенныхъ примѣровъ не было совершенно достаточно. Чѣмъ же объясняется подобная странность?

Существенная разница между г. Аксаковымъ и другими литературными дѣятелями заключается въ томъ, что г. Аксаковъ всегда, при всѣхъ своихъ "странностяхъ", дѣйствовалъ, нужно отдать ему справедливость, безкорыстно, а не съ цѣлью подслужиться или понравиться, хотя, конечно, въ результатахъ не было никакой разницы. Какъ его "безкорыстныя" инсинуаціи, такъ и корыстныя другихъ дѣятелей достигали одной и той же цѣли и были одинаково вредны; и если взять вело его дѣятельность въ сложности, если задаться непремѣнною цѣлью отыскать въ этой дѣятельности что нибудь характерное, что нибудь не безличное, то зла въ ней окажется несравненно больше, чѣмъ добра, и притомъ, добро окажется неуловимымъ, существующимъ только на словахъ, а зло -- имѣющимъ очень опредѣленныя формы и очень реальное содержаніе. И это зло произошло вовсе не по желанію г. Аксакова, оно сдѣлано имъ не сознательно, а, какъ говорятъ о дѣтяхъ, по неразумію. Г. Аксаковъ построилъ себѣ какой-то несуществующій образъ Россіи, созданный его пылкимъ воображеніемъ, и любуется имъ со всѣхъ сторонъ въ передовыхъ статьяхъ своей газеты. Всякое противорѣчіе этому образу, откуда бы оно ни шло, подвергается со стороны г. Аксакова жестокому бичеванію. Какой же это образъ? спроситъ читатель: обусловленъ ли онъ какими нибудь новыми соціальными комбинаціями, любезными для г. Аксакова, подъ которыя на его взглядъ не подходятъ существующія формы жизни? Нисколько; о новыхъ комбинаціяхъ у г. Аксакова не было и помину. Его нельзя обвинять въ томъ, чтобы онъ не любилъ окружающія насъ формы жизни; напротивъ, онъ очень дорожитъ ими; но ему хотѣлось бы въ этихъ самыхъ формахъ видѣть иное содержаніе, и не только хотѣлось бы,-- но онъ положительно и безусловно видитъ его, на зло всѣмъ остальнымъ смертнымъ, не обладающимъ такою же остротою зрѣнія. Въ то время, какъ другіе, менѣе наивные, люди не отваживаются требовать отъ извѣстнаго положенія больше того, что оно можетъ дать, г. Аксаковъ упорно предлагаетъ ему сверхъестественныя требованія и насильственно сообщаетъ ему такой смыслъ, какого оно никогда не имѣло и имѣть не будетъ.

Возьмемъ для примѣра взгляды г. Аксакова на русское православное духовенство. г. Аксаковъ, если вѣрить его статьямъ, человѣкъ глубоко религіозный и основательно знающій св. писаніе. Онъ, повидимому, проникнутъ вполнѣ духомъ христіанскаго ученія, онъ хотѣлъ бы сдѣлать это ученіе основаніемъ для всякой критики. Но забывая, что не всѣ находились и находятся въ такихъ благопріятныхъ условіяхъ, какія окружали его самого, что не всѣ могли уевоить себѣ такой взглядъ на, обязанности человѣка, какой удалось усвоить ему самому, г. Аксаковъ мѣряетъ однакожъ всѣхъ на собственный аршинъ. Если я такъ смотрю на вещи -- разсуждаетъ г. Аксаковъ -- я, человѣкъ свѣтскій, то кольми паче должно смотрѣть на нихъ духовенство, которое есть носитель сокровеннѣйшихъ божественныхъ истинъ, преподанныхъ намъ св. писаніемъ. Изъ такого основанія проистекаютъ два рода воззрѣній у г. Аксакова: съ одной стороны, понятіе о духовенствѣ складывается у него въ такія необычайныя, хотя и привлекательныя формы, до которыхъ, конечно, никогда не доростетъ человѣчество. Духовенство, по понятію г. Аксакова, есть средоточіе и полное выраженіе всѣхъ тѣхъ божественныхъ истинъ, которыя излагаются въ св. писаніи; поэтому, каждый шагъ, каждое движеніе духовенства есть ничто иное, какъ осуществленіе этихъ божественныхъ истинъ. Малѣйшее уклоненіе отъ такого идеала есть чуть не смертный грѣхъ. Каждый сельскій пастырь представляется г. Аксакову не иначе, какъ окруженнымъ толпами благочестивыхъ поселянъ, получающихъ отъ него благословеніе, наставленіе и поученіе въ духѣ евангельскихъ истинъ. При малѣйшей бѣдѣ, поселяне тотчасъ же обращаются къ своему пастырю, который немедля избавляетъ ихъ отъ напастей, разрѣшаетъ всѣ ихъ недоумѣнія и направляетъ на настоящую дорогу. При такой роли духовенства, можно ли еще колебаться въ выборѣ, напримѣръ, народныхъ учителей изъ духовнаго или свѣтскаго сословія?.. Разсуждая такимъ образомъ, г. Аксаковъ, конечно, правъ -- если смотрѣть на дѣло съ идеальной точки зрѣнія. Конечно, именно такова должна бы быть роль духовенства въ народѣ. Но вѣдь каждый, живущій "въ мірѣ", знаетъ, что вѣчное стремленіе къ идеалу есть цѣль жизни людей, что нигдѣ идеалъ еще не достигнутъ и что достигнуть его вполнѣ нѣтъ и возможности; каждый также знаетъ что приближенію къ извѣстному идеалу способствуютъ неличныя усилія людей, а извѣстныя учрежденія, по милости которыхъ сглаживаются человѣческіе недостатки или направляются въ безвредную сторону. Каждому, наконецъ, извѣстно, что дѣятельность, которую навязываетъ г. Аксаковъ духовенству, такъ многосложна и трудна, что рѣшительно не но силамъ одному лицу, что она обыкновенно раздѣляется между различными должностными лицами, входящими въ составъ государства. Да и самъ г. Аксаковъ зцаегъ очень хорошо, что священники -- люди, которымъ нужно ѣсть, пить, спать, исполнять свои оффиціальныя обязанности, заботиться о своихъ собственныхъ семействахъ, что они не избавлены отъ тѣхъ недостатковъ, которые свойственны всѣмъ людямъ безъ исключенія, что они не ангелы, не духи безплотные, живущіе только для счастья и благополучія другихъ; все это г. Аксакову также хорошо должно быть извѣстно, какъ и намъ; однакожъ онъ упорно не хочетъ знать ничего подобнаго, и продолжаетъ твердить свое: духовенство должно быть такимъ, какъ я его себѣ представляю, и инымъ я не желаю его видѣть. Такимъ образомъ, оказывается, что г. Аксаковъ, говоря о духовенствѣ, разсуждаетъ собственно не о нашемъ духовенствѣ, а о чемъ-то вовсе не существующемъ въ дѣйствительности.

Не велика бы, конечно, была бѣда, еслибъ подобныя идеальничанья г. Аксакова не выходили изъ области общихъ разсужденій. Но нѣтъ, онъ не желаетъ играть скромной роли газетнаго идеалиста; онъ обнаруживаетъ положительное намѣреніе руководствоваться и въ практической дѣятельности подобными же взглядами. Выше мы сказали, что усилія г. Аксакова доказать преимущество духовнаго учительства передъ свѣтскимъ основаны именно на томъ ложномъ понятіи, какое онъ составилъ о духовенствѣ. Но г. Аксаковъ идетъ еще далѣе. Такъ, напримѣръ, въ его редакцію поступали пожертвованія въ пользу голодающихъ. Вмѣсто того, чтобы пересылать деньги въ спеціальную комиссію для пособія голодающимъ, или, наконецъ, препровождать ихъ въ распоряженіе земскихъ управъ, г. Аксаковъ разсылаетъ ихъ большею частію, если не исключительно, въ руки приходскихъ священниковъ. Это результатъ того же ложнаго взгляда, какой составилъ себѣ о духовенствѣ г. Аксаковъ. Если онъ не надѣется, что поступившія къ нему деньги будутъ правильно распредѣлены между нуждающимися комиссіей или земскими управами, то почему же большую гарантію въ этомъ от ношеніи представляютъ ему священники? Очевидно, что здѣсь г. Аксаковъ отдаетъ духовенству предпочтеніе не въ силу какихъ нибудь извѣстныхъ ему фактовъ, а опять таки основываясь на тѣхъ идеальныхъ, нечеловѣческихъ качествахъ, какія онъ, совершенно безъ всякихъ основаній, приписываетъ русскому духовенству.

Отдѣльные факты, даже безчисленное ихъ число, противорѣчащіе идеалу г. Аксакова, не только не въ силахъ его образумить и сообщить его міросозерцанію болѣе жизненное направленіе, но кажется еще болѣе укрѣпляютъ его на избранной имъ дорогѣ. Онъ только возмущается, говоритъ жалкія слова, но все-таки остается при прежнемъ мнѣніи; на факты же смотритъ какъ на печальное исключеніе изъ общаго правила, построеннаго имъ въ своей собственной головѣ. Пусть доказываютъ цифрами, что преподаваніе въ тѣхъ школахъ, гдѣ учатъ священники, идетъ крайне плохо, потому что священникамъ положительно нѣтъ времени заниматься съ народомъ, что въ приходѣ А. ученики за цѣлый годъ не могли научиться грамотѣ, въ приходѣ Б. школа стоитъ пустая, такъ какъ священникъ почти не посѣщаетъ ее, -- г. Аксаковъ будетъ негодовать и на А., и на Б., и на Б., и т. д., но все-таки станетъ доказывать, что начальное обученіе народа, но самой роли духовенства, должно принадлежать ему одному и никому больше, что тѣ земства, которыя* хотятъ вмѣсто священниковъ поставить свѣтскихъ учителей, идутъ по вредной дорогѣ и дѣйствуютъ не въ интересахъ русскаго народа, что они чуть не богоотступники и т. д.

Лучшее выраженіе взглядовъ г. Аксакова какъ на духовенство, такъ и на все, о чемъ онъ разсуждаетъ, обнаруживаетъ маленькая полемика, происшедшая между нимъ и г. Погодинымъ. Погодинъ, какъ человѣкъ несравненно менѣе идеальный я наивный, чѣмъ г. Аксаковъ, очень хорошо понимаетъ многое, недоступное пониманію г. Аксакова, и смотритъ на вещи съ болѣе обыденной точки зрѣнія. Дѣло зашло о "свободѣ совѣсти", проповѣдуемой "Москвою". Г Погодинъ сталъ доказывать, что свобода совѣсти для насъ вовсе неумѣстна. "Объявите", говоритъ онъ, "вашу свободу совѣсти -- ну, половина православныхъ крестьянъ и отойдетъ, пожалуй, въ расколъ, не понимая православія, и увлечется выгодами, которыя имъ предложатъ раскольники, также непонимающіе сущности вѣры. Объявите вашу свободу совѣсти -- ну, половина нашихъ барынь вслѣдъ за живущими въ чужихъ краяхъ Голицыными, Трубецкими, Гагариными, Бутурлиными, Воронцовыми и прочими, и бросится въ объятія прелестныхъ аббатовъ". Чтоже отвѣчаетъ на это г. Аксаковъ? Конечно, онъ не позволитъ себѣ сказать: "ну что жъ. уйдутъ, такъ и пускай уходятъ", или "пожалуй, что вы и правы", или что нибудь въ этомъ родѣ; нѣтъ, онъ до глубины души возмущается предположеніемъ г. Погодина и съ горечью восклицаетъ "Такъ это положеніе нашей церкви? Таково, стало быть, ея современное состояніе? Недостойное состояніе, не только прискорбное, но и страшное! Какой преизбытокъ кощунства въ оградѣ святыни, лицемѣрія вмѣсто правды, страха вмѣсто любви, растлѣнія при высшемъ порядкѣ, безсовѣтности при насильственномъ огражденіи совѣсти -- какое отрицаніе въ самой церкви всѣхъ старинныхъ основъ церкви, всѣхъ причинъ ея бытія, ложь и безвѣріе тамъ, гдѣ все живетъ, есть и движется истинною вѣрою, безъ нихъ же въ церкви ничтоже бысть!.. Соотвѣтствуетъ ли такой образъ церкви образу церкви Христовой?" Но несмотря на такія жалостныя восклицанія, было бы ошибочно думать, что г. Аксаковъ постарается ближе всмотрѣться въ тотъ предметъ, о которомъ онъ говоритъ; нѣтъ, эти восклицанія имѣютъ характеръ протеста противъ факта, какъ отдѣльнаго случая, и міросозерцаніе г. Аксакова остается прежнее. И онъ но прежнему будетъ утверждать, при каждомъ удобномъ случаѣ, что духовенство должно дѣлать и то, и другое, и десятое, что оно есть носитель лучшихъ идей христіанства и т. д.

И вотъ изъ такого произвольно составленнаго и ложнаго взгляда на духовенство вытекаетъ второй родъ послѣдствій, имѣющихъ уже практическое значеніе. Пока г. Аксаковъ философствуетъ, до тѣхъ поръ всѣмъ пріятно его слушать: и духовенству, которое видитъ въ г. Аксаковѣ человѣка глубоко-религіознаго, уважающаго духовное сословіе, и свѣтскимъ лицамъ, которымъ кажется, что онъ проникнутъ тѣми гуманными убѣжденіями, которыя кладутъ на всю дѣятельность человѣка очень пріятный колоритъ. Но какъ только г. Аксаковъ начинаетъ прилагать свою идеальную мѣрку къ явленіямъ жизни,-- тутъ оказывается, что всѣ противъ него, и духовныя лица, и свѣтскія. Въ самомъ дѣлѣ, замѣтивъ малѣйшую оплошность въ комъ либо изъ лицъ духовныхъ, какъ бы они высоко ни стояли, г. Аксаковъ, ничѣмъ не стѣсняясь, начинаетъ рѣзкими фразами бичевать ихъ во имя того высокаго понятія о духовенствѣ, какое онъ себѣ составилъ, чѣмъ естественно возбуждаетъ сильнѣйшее неудовольствіе за свои неумѣренныя требованія и рѣзкія сужденія. Съ другой стороны, если кто либо изъ общественныхъ или литературныхъ дѣятелей позволитъ себѣ отнестись неодобрительно къ какимъ либо фактамъ, касающимся духовенства, -- г. Аксаковъ сейчасъ же эти нападки изъ частнаго случая возводитъ въ обычай, и преслѣдуетъ человѣка, высказавшаго свое мнѣніе, какъ такого, который положительно опасенъ для спокойствія государства. А ставши на такую точку зрѣнія, онъ изъ недавняго гуманнѣйшаго человѣка мгновенно превращается въ какую-то странную смѣсь изъ гг. Аскоченскаго, Каткова и Скарятина, не уступая имъ ни въ проницательности взглядовъ, ни въ силѣ выраженія, ни въ убѣдительности доводовъ. Кто же остается на его сторонѣ? Сегодня одинъ, завтра другой, послѣ завтра третій, то есть, собственно говоря, никто.

Все это происходитъ отъ смутности понятій и крайней неопредѣленности цѣлей, къ которымъ стремится г. Аксаковъ. Еслибы вы его откровенно спросили, чего онъ собственно хочетъ, еслибъ при этомъ потребовали опредѣлить его идеалы въ двухъ-трехъ словахъ, то ему пришлось бы или смолчать, или отвѣтить: я хочу ангеловъ, при неизмѣнности существующихъ формъ жизни. Ламъ, конечно, оставалось бы только пожать плечами и удалиться, унося съ собою впечатлѣніе о г. Аксаковѣ, какъ о человѣкѣ, хотя, повидимому, и хорошемъ, но очень странномъ.

То, что мы сказали о характерѣ дѣятельности г. Аксакова относительно вопроса о духовенствѣ, примѣнимо и ко всей вообще его дѣятельности. Ни одному изъ нашихъ редакторовъ не приходилось переносить столько личныхъ непріятностей на журнальномъ поприщѣ, сколько перенесъ ихъ г. Аксаковъ, и въ тоже время ничья дѣятельность не была такъ безплодна, такъ полна внутреннихъ противорѣчій при кажущейся послѣдовательности, какъ дѣятельность г. Аксакова. Начинаетъ онъ издавать "Парусъ" -- правительство закрываетъ это изданіе; открываетъ "День" -- его преслѣдуютъ цензурныя стѣсненія, наконецъ, газета совсѣмъ пріостанавливается; берется за "Москву"-- и получаетъ цѣлый рядъ предостереженій, причемъ газета два раза прекращается на нѣсколько мѣсяцевъ; открываетъ вмѣсто "Москвы" "Москвичъ" съ подставнымъ редакторомъ -- "Москвичъ" запрещаютъ; снова принимается за "Москву" -- и снова получаетъ два предостереженія "теченіе самаго короткаго времени. Повидимому, эти факты должны доказывать особенную вредоносность, упорно и систематично обнаруживаемую г. Аксаковымъ; невидимому, его убѣжденія и взгляды должны быть совершенно ясны и опредѣленны, повидимому, г. Аксаковъ дѣйствуетъ на литературномъ поприщѣ совершенію сознательно, если подвергается такимъ постояннымъ административнымъ взысканіямъ. Но на дѣлѣ ничего этого нѣтъ. Почти всѣ предостереженія давались г. Аксакову не столько за сущность его убѣжденій, сколько за неприличіе формы, въ которой они проявлялись, а также и за его нападки на одинъ изъ самыхъ существенныхъ элементовъ настоящаго государственнаго строя -- административную власть. въ этомъ отношеніи нельзя не подивиться крайней наивности г. Аксакова. Любя горячо, если вѣрить его словамъ, Россію, стараясь сохранить неизмѣнными всѣ ея учрежденія, всѣ ея старинныя вѣрованія и преданія, всѣ ея формы, при которыхъ она существовала цѣлую тысячу лѣтъ, ненавидя и обличая тѣхъ, кто находитъ въ ней какія либо несовершенства,-- г. Аксаковъ начинаетъ самъ себѣ противорѣчіи, лишь только коснется разныхъ отдѣльныхъ случаевъ. Уважая вполнѣ законъ и воспѣвая хвалебные гимны русскому прогрессивному развитію, г. Аксаковъ въ тоже самое время отзывается непочтительно о разныхъ учрежденіяхъ, созданныхъ тѣмъ же закономъ, за что и подвергается постояннымъ взысканіямъ. Оказывается опять таки, что онъ любитъ не ту Россію, которая у насъ всѣхъ передъ глазами, а какую-то иную, созданную его пылкимъ воображеніемъ и населенную не людьми, а ангелами; выводя отсюда всѣ свои взгляды на разныя событія, онъ какъ будто игнорируетъ тѣ обстоятельства и законныя условія, которыя его окружаютъ, онъ сердится и обнаруживаетъ рѣзкое неудовольствіе, когда ему напомнятъ, чтобъ онъ не забывался; все, что онъ говоритъ и что другіе считаютъ относящимся къ дѣйствительной Россіи, говорится имъ но отношенію къ Россіи воображаемой, словомъ, онъ живетъ какъ бы во снѣ. Ему кажется, что каждый фактъ, каждое общественное мѣропріятіе имѣютъ двѣ стороны -- оффиціальную, существующую только для виду, и неоффиціальную, существующую на самомъ дѣлѣ. Этого рода воззрѣніе всего лучше выразилось въ изданіи газеты "Москвичъ". Когда "Москва" во второй разъ была пріостановлена на нѣсколько мѣсяцевъ, г. Аксаковъ пожелалъ высылать своимъ подписчикамъ вмѣсто нея другую газету, съ подставнымъ редакторомъ, "Москвичъ", которая ничѣмъ не отличалась отъ "Москвы" какъ по наружности, такъ и по внутреннему содержанію, кромѣ другого названія и другого имени отвѣтственнаго редактора. Вскорѣ, но докладу министра внутреннихъ дѣлъ, "Москвичъ" былъ запрещенъ, и однимъ изъ мотивовъ запрещенія было то, что эта газета есть замаскированное изданіе "Москвы". Чтоже г. Аксаковъ? Какъ только кончился срокъ пріостановки "Москвы" и вышелъ первый ея нумеръ, г. Аксаковъ началъ оправдываться и доказывать, что онъ вовсе не думалъ маскировать свою уловку, что онъ напротивъ всѣмъ открыто хотѣлъ показать, что законно воспользовался законнымъ выходомъ изъ того невыгоднаго положенія, въ какое былъ поставленъ пріостановленіемъ "Москвы". Этимъ онъ совершенно ясно выразилъ, что смотритъ на постигшее его административное взысканіе только какъ на оффиціальное неодобреніе его дѣйствій, но что настоящій, коренный законъ ему вполнѣ покровительствуетъ. Такой взглядъ, рѣшительно ни на чемъ неоснованный, и быль причиною всѣхъ перенесенныхъ г. Аксаковымъ непріятностей. Очевидно, что страданія г. Аксакова были совершенно безплодны и никому не принесли ни малѣйшей пользы; очевидно, что ему рѣшительно не стоило геройствовать изъ-за такихъ ничтожныхъ вещей, какъ та или другая форма; очевидно также, что еслибъ г. Аксаковъ отбросилъ изъ своихъ сочиненій рѣзкую форму, за которую онъ постоянно преслѣдовался, то ему ни въ какомъ случаѣ не пришлось бы переносить тѣхъ непріятностей, какія онъ переносилъ.

Какъ бы то ни было, но до послѣдняго времени г. Аксаковъ обнаруживалъ чисто-дѣтское простодушіе и наивность. Несмотря на цѣлый рядъ предостереженій, изъ которыхъ большая часть была мотивирована почти одинаковымъ образомъ, г. Аксаковъ упорно продолжалъ держаться за ту форму, которая нажила ему столько непріятностей. На что именно разсчитывалъ, поступая такъ, г. Аксаковъ -- намъ совершенно неизвѣстно; думаемъ, что его вводила въ заблужденіе его наивность, его юношескія надежды, его неясные идеалы, носившіеся передъ его глазами въ розовомъ цвѣтѣ. Но, повидимому, это уже прискучило ему самому, или показалось слишкомъ невыгоднымъ. Врядъ ли сдѣлается онъ человѣкомъ менѣе идеальнымъ вслѣдствіе испытанныхъ непріятностей; но крайней мѣрѣ, онъ, кажется, не разсчитываетъ болѣе на тѣ надежды, какія высказывались имъ печатно. Онъ оставляетъ редакцію и передаетъ ее въ другія руки. Дѣлаетъ ли онъ это съ какими нибудь особенными цѣлями, или же просто "отступается" -- намъ совершенно неизвѣстно. Повидимому, можно предполагать послѣднее, такъ какъ отказъ отъ редакціи объявленъ имъ вслѣдъ за обѣщаніемъ -- сообщить читателямъ окончательное рѣшеніе, по поводу полученнаго въ третій разъ второго предостереженія. Такъ посмотрѣло на этотъ отказъ и "Русское телеграфное агентство", которое сочло нелишнимъ сообщить о немъ во всѣ редакціи. Но съ другой стороны, г. Аксаковъ увѣряетъ, что передаетъ редакцію на самое короткое время. Очень можетъ быть, что онъ опять что нибудь затѣваетъ -- и тогда намъ только останется пожалѣть о томъ, что энергія г. Аксакова истрачивается совершенно по пустякамъ.

Итакъ, подводя итогъ всему сказанному нами о г. Аксаковѣ, мы можемъ разбить его дѣятельность на двѣ части -- такъ сказать" философскую и положительную. Въ философской г. Аксаковъ большею частію обнаруживаетъ наилучшія побужденія и гуманнѣйшія мысли; въ положительной -- онъ почти постояло соприкасается съ гг. Аскоченскимъ, Катковымъ и Скарятинымъ. Эти два рода дѣятельности идутъ у него рядомъ другъ съ другомъ, не обнаруживая между собою ни малѣйшей вражды. Были у г. Аксакова иногда такія статьи, о которыхъ невольно хочется сказать: "какая славная статья!" Были другія, о которыхъ можно сказать только то, что говорилось о статьяхъ Аскоченскаго. Наконецъ, были цѣлые нумера "Москвы", въ которыхъ свѣтъ смѣшивался съ мракомъ и выходило что-то туманное, грязноватое. При такомъ направленіи, трудно существовать журналу, и особенно въ наше время. Но своимъ существованіемъ, какъ журналистъ, г. Аксаковъ много обязанъ той х іесткой формѣ выраженія, которая заставляла нѣкоторыхъ видѣть въ его статьяхъ то, чего въ нихъ собственно не было, и которая надѣлала ему столько непріятностей; не обладай онъ этимъ качествомъ -- его, можетъ быть, давно бы уже никто не читалъ. Изъ всего сказаннаго также очевидно, что г. Аксаковъ вовсе не журналистъ; у него нѣтъ ни журнальнаго такта, ни широты взгляда, ни сдержанности. Подъ вліяніемъ какой нибудь живой мысли, онъ въ состояніи надѣлать множество несообразностей и причинить много вреда. Можетъ быть, съ точки зрѣнія той quasi-партіи, къ которой принадлежитъ г. Аксаковъ, дѣйствія его и имѣютъ какой нибудь особый смыслъ; но мы въ нихъ видимъ только пустоту, прикрытую блестящей наружностью.

-----

Процессъ несчастнаго гимназиста Горскаго, убившаго но неизвѣстной причинѣ семь человѣкъ, обратилъ на себя всеобщее вниманіе самымъ фактомъ преступленія, его подробностями, судебнымъ слѣдствіемъ, наконецъ, рѣчью защитника. Въ особенности послѣдняя подверглась ожесточеннымъ нападеніемъ со стороны такихъ газетъ, какъ "Вѣсть", "Современныя Извѣстія" и "Московскія Вѣдомости"; изъ нея сдѣлали мишень, въ которую посыпались немного уже устарѣвшія и притупившіяся стрѣлы благонамѣреннаго остроумія московскаго закала; а изъ самаго защитника соорудили представителя "извѣстной среды" и ревнителя "демократически-соціальныхъ стремленій", которыя при сей вѣрной оказіи получили еще разъ должное возмездіе и заслуженную хулу.

Причину, побудившую Горскаго совершить преступленіе, мы назвали "неизвѣстной", основываясь какъ на личномъ впечатлѣніи, такъ и на отзывахъ всѣхъ, интересовавшихся этимъ дѣломъ, въ томъ числѣ и газетъ. Самъ Горскій, сознавшійся въ преступленіи, утверждалъ, что онъ рѣшился его совершить съ корыстною цѣлью, желая ограбить семейство Жемариныхъ, гдѣ онъ занимался съ сыномъ-гимназистомъ. Но этому показанію противорѣчитъ множество фактовъ, оставшихся, къ сожалѣнію, неразъясненными на судѣ. Почему Горскій, еслибъ онъ дѣйствительно хотѣлъ ограбить Жемариныхъ, добивался непремѣнно смерти всего семейства; почему онъ вообще нашелъ необходимымъ прибѣгнуть въ убійству кого нибудь, тогда какъ онъ могъ найдти тысячу возможностей достигнуть своей цѣли и помимо убійства; почему онъ, еслибъ рѣшался на преступленіе съ корыстною цѣлью, не забралъ ничего изъ имущества Жемариныхъ въ то время, когда убивши всѣхъ, находившихся въ домѣ, уходилъ поправлять испортившійся револьверъ; словомъ, является множество вопросовъ очень важныхъ, но которые теперь уже безполезно предлагать, такъ какъ дѣло кончено.

Мы хотимъ только сказать, что предположеніе корыстной цѣли въ преступленіи Горскаго, несмотря на собственное его сознаніе, почти ничѣмъ не доказано. По крайней мѣрѣ, зритель и читатель, узнавъ то, что происходило на судѣ, остаются совершенно неудовлетворенными.

Отецъ-Жемаринъ, котораго не успѣлъ убить Горскій, съ своей стороны, тоже отвергалъ мысль о томъ, что Горскій совершилъ преступленіе съ корыстною цѣлью. Въ письмѣ, отправленномъ имъ въ одну изъ петербургскихъ редакцій, онъ утверждалъ, что преступленіе совершено съ политическою цѣлью, такъ какъ Горскій полякъ. Но на судѣ, Жемаринъ долженъ былъ сознаться, что его предположеніе рѣшительно ни на чемъ не основано и составлено совершенно произвольно. Такимъ образомъ, и эта цѣль, которой не признавалъ и самъ Горскій, осталась недоказанной. Затѣмъ не было возбуждено уже ни одного предположенія, могущаго оказаться болѣе правдоподобнымъ для объясненія причинъ, побудившихъ Горскаго къ преступленію. И прокурорская власть, и защита признали за совершенно доказанное, что Горскій совершилъ убійство съ цѣлью ограбить Жемариныхъ. Этой ошибкой защитникъ поставилъ себя въ крайне фальшивое положеніе, давшее поводъ редакціямъ вышеупомянутыхъ газетъ обрушиться на него цѣлымъ рядомъ нападеній и совершенно неприличныхъ выходокъ.

Со времени введенія въ дѣйствіе новыхъ судебныхъ уставовъ русская публика была свидѣтельницею многихъ такихъ фактовъ, которые незадолго передъ тѣмъ казались ей просто невозможными. Такъ, напримѣръ, обнаружилось передъ всѣми, что часто люди совершаютъ преступленія въ такомъ состояніи духа и подъ вліяніемъ такого нравственнаго разстройства, при которомъ совершенное преступленіе никакъ не можетъ быть поставлено имъ въ вину. Конечно, законы, опредѣлявшіе подобные случаи, существовали и прежде, до обнародованія новыхъ судебныхъ уставовъ, но, во-первыхъ, на нихъ тогда меньше обращалось вниманія, чѣмъ теперь; во-вторыхъ, если и обращалось, то это не было извѣстно ни публикѣ, ни тѣмъ изъ публицистовъ, которые не имѣли понятія о дѣйствовавшемъ у насъ уголовномъ законѣ. Но огромная и существенная разница въ этомъ отношеніи между старымъ и новымъ порядкомъ судопроизводства заключается въ томъ, что прежде, коль скоро доказанъ самый фактъ преступленія, судья не имѣлъ ни права, ни возможности, если только это преступленіе наказуемо по закону, признать его неподлежащимъ наказанію. Положимъ, напримѣръ, что извѣстное лицо совершило кражу, и фактъ кражи совершенно доказанъ; какія бы сильныя смягчающія обстоятельства ни были въ глазахъ судьи, какъ бы ни былъ онъ убѣжденъ въ томъ, что подсудимый совершилъ кражу вслѣдствіе совершенно уважительныхъ обстоятельствъ,-- онъ все-таки не могъ освободить виновнаго отъ наказанія; онъ только могъ уменьшить размѣры итого наказанія въ предѣлахъ, допускаемыхъ закономъ. Новый порядокъ судопроизводства отличается въ этомъ отношеніи самымъ существеннымъ образомъ отъ стараго. Теперь фактъ преступленія доказывается на судѣ, но оцѣнка его въ извѣстныхъ случаяхъ предоставляется уже не судьямъ, а самому обществу, въ лицѣ присяжныхъ засѣдателей. Теперь, вслѣдствіе этого, стали возможны такіе случаи, которые прежде были рѣшительно немыслимы. Возьмемъ примѣръ, подобный вышеприведенному: на скамьѣ подсудимыхъ находится лицо, обвиняемое въ кражѣ; фактъ преступленія совершенно доказанъ, пожалуй, даже, подсудимый самъ въ немъ сознался. Но если присяжные засѣдатели видятъ, что кража совершена подъ вліяніемъ какихъ нибудь тяжелыхъ обстоятельствъ, если подсудимый въ совершеніи преступленія видѣлъ единственный выходъ изъ своего несчастнаго положенія, то не смотря на то, что законъ не принимаетъ во вниманіе такихъ обстоятельствъ, присяжные все-таки могутъ совершенно и безусловно оправдать подсудимаго. Вотъ почему, между прочимъ, защитительныя рѣчи, произносимыя на судѣ съ присяжными и безъ присяжныхъ, существенно различаются между собою. Напрасно защитникъ сталъ бы взывать къ милосердію судей-чиновниковъ, напрасно сталъ бы онъ рисовать передъ ними картину бѣдности, невѣжества и всякихъ пороковъ, окружавшихъ подсудимаго -- доводы эти пойдутъ на вѣтеръ, потому что судьямъ нѣтъ никакого дѣла до тѣхъ обстоятельствъ, которыя не указаны въ законѣ, потому что судьямъ необходимо основывать свой приговоръ на законныхъ основаніяхъ, потому, наконецъ, что они должны дать отчетъ, почему именно извѣстное дѣло рѣшено ими такъ, а не иначе. Въ судѣ съ присяжными совсѣмъ иное дѣло. Здѣсь защитникъ можетъ совершенно не упоминать о требованіяхъ закона; здѣсь онъ имѣетъ полную возможность обращаться къ нравственному чувству присяжныхъ, потому что присяжные, произнося тотъ или другой приговоръ, обязаны руководствоваться только собственнымъ убѣжденіемъ и не обязаны давать кому либо отчетъ, почему они обвинили или оправдали подсудимаго.

Такова существенная разница между простымъ судомъ и судомъ присяжныхъ. И дѣйствительно, со времени введенія новыхъ судебныхъ уставовъ было безчисленное множество такихъ случаевъ, когда оправдывались подсудимые, несомнѣнно совершившіе какое либо преступленіе, которые, слѣдовательно, непремѣнно были бы обвинены, еслибъ судъ происходилъ безъ присяжныхъ. Подобныхъ случаевъ было такъ много, что ихъ нѣтъ никакой возможности перечислить. О нихъ знаетъ всякій, кто нѣсколько разъ присутствовалъ на засѣданіяхъ судовъ или постоянно читалъ газеты. Мы напомнимъ только одинъ изъ самыхъ послѣднихъ и наиболѣе рѣзкихъ. Г. Тенчицъ-Піотровскій обвинялся въ ложномъ доносѣ, за что по закону назначено довольно тяжелое наказаніе. Фактъ существованія доноса не подлежалъ ни малѣйшему сомнѣнію, потому что по сдѣланному Тенчицъ-Піотровскимъ доносу производилось формальное слѣдствіе и ложность доноса засвидѣтельствована самимъ сенатомъ. И между тѣмъ присяжные, убѣдившись доводами защиты, совершенно оправдали Тенчицъ-Піотровскаго, то есть другими словами, отвергли существованіе самого доноса, хотя, повторяемъ, оно не подлежало ни малѣйшему сомнѣнію. Судъ безъ участія присяжныхъ, при всемъ своемъ желаніи, никакъ не могъ бы постановить подобнаго приговора. Точно также были случаи, когда, при несомнѣнности какого либо преступленія, совершившіе ихъ оправдывались присяжными единственно только на томъ основаніи, что защитникамъ удавалось представить положеніе подсудимыхъ, во время совершенія преступленія до такой степени стѣсненнымъ и гнетущимъ, что изъ него оставался только одинъ выходъ -- преступленіе. Понятно, что признавая подобные доводы защитниковъ уважительными, присяжные руководствовались при этомъ не какими нибудь уголовными теоріями, а простымъ человѣческимъ чувствомъ; какъ люди общества, они знали очень хорошо, что дѣйствительно бываютъ въ жизни человѣка такія положенія, при которыхъ онъ рѣшается посягнуть не только на чужую собственность, но даже на свою жизнь. И потому если они находили, что картина, нарисованная защитникомъ, совершенно соотвѣтствуетъ фактамъ, добытымъ на судѣ, и ихъ собственному чувству правды, слономъ, если они вѣрили защитнику, то произносили оправдательный приговоръ, не смотря на всю очевидность уликъ.

Но въ тоже время было бы большой ошибкой со стороны защитниковъ, еслибъ они стали злоупотреблять этимъ средствомъ защиты, то есть, еслибъ они прибѣгали къ нему въ такихъ случаяхъ, когда это средство не можетъ принести никакой пользы, какъ напримѣръ, передъ судомъ безъ присяжныхъ, или же когда причина, заставившая человѣка совершить преступленіе, была какая нибудь иная. Употребляя некстати это средство, можно въ сильной степени парализовать его дѣйствіе, можно сдѣлать его общимъ мѣстомъ, употребляемымъ въ тѣхъ случаяхъ, когда больше нечего говорить, наконецъ, можно даже скорѣе повредить подсудимому, чѣмъ помочь ему. Защитникъ Горскаго, какъ намъ кажется, нарушилъ оба условія, при которыхъ это средство можетъ оказаться дѣйствительнымъ.

Въ рѣчи защитника находится, между прочимъ, слѣдующее мѣсто: "мы видимъ молодого 18-ти лѣтняго человѣка, желающаго жить и приносить пользу обществу, но для этого нужна подготовка, а для подготовки необходимы матеріальныи средства, которыхъ преступникъ не имѣетъ. Онъ видитъ, что можетъ разсчитывать только на свои собственныя силы, но, по неразвитости своего убѣжденія, онъ не надѣется на нихъ. Семейство его въ бѣдности, отецъ при смерти, онъ не можетъ ожидать помощи отъ семейства, онъ каждую минуту думаетъ, что со смертію отца семейство его должно будетъ идти по міру, если онъ будетъ не въ состояніи оказывать ему помощь. Очень естественно, что у него родился планъ какимъ бы то ни было образомъ достать что нибудь, чтобы только принести пользу семейству и себѣ; у него нашелся одинъ исходъ -- совершить преступленіе. Я не думаю, чтобы много было такихъ молодыхъ людей, которымъ бы не приходило на умъ воспользоваться какимъ бы то ни было средствомъ для достиженія своей цѣли, хотя бы даже совершить преступленіе".

Строя свою защитительную рѣчь на такомъ аргументѣ, г. защитникъ упустилъ изъ виду, во-первыхъ, то, что дѣло Горскаго разсматривалось не судомъ присяжныхъ, а военно-полевымъ судомъ, для котораго подобные аргументы ровно ничего не значатъ, и что, слѣдовательно, незачѣмъ и прибѣгать къ ихъ помощи; во-вторыхъ, и самое главное, защитникъ не обратилъ вниманія на то, что его аргументы рѣшительно не соотвѣтствуютъ тому случаю, о которомъ шло дѣло. Мы уже сказали -- и это общій голосъ -- что корыстная цѣль преступленія Горскаго ничѣмъ не доказана; а защитникъ не только призналъ ее безспорнымъ фактомъ, но пошелъ еще дальше, начавши развивать самые мотивы, создавшіе эту цѣль. Вышло, конечно, то, что защитникъ говорилъ какъ будто не о Горскомъ, а о комъ-то другомъ, до котораго суду не было никакого дѣла. Почти каждое слово защитника было фальшиво, натянуто, искуственно и должно было возбуждать въ публикѣ (не гоноромъ уже о судѣ) досаду, а не сочувствіе къ мальчику-преступнику. Защитникъ усвоилъ себѣ не сущность, а только мертвую форму того адвокатскаго пріема, который въ извѣстныхъ случаяхъ такъ легко достигаетъ цѣли; онъ профанировалъ этотъ пріемъ, насмѣялся надъ нимъ. Онъ произвелъ имъ такое же точно впечатлѣніе, какъ если бы какой нибудь защитникъ, указывая на толстаго, краснощекаго подсудимаго говорилъ: взгляните, гг. судьи, на эту блѣдную, истощенную, страдальческую физіономію, взгляните на эту тощую фигуру, истомленную подъ бременемъ гнетущихъ ее угрызеній совѣсти". Такая защита способна скорѣе вызвать смѣхъ, чѣмъ участіе къ подсудимому. Точно также, по нашему мнѣнію, поступилъ и защитникъ Горскаго. "Мы видомъ", говоритъ онъ, молодого человѣка, желающаго приноситъ пользу обществу". Между тѣмъ въ Горскомъ мы ничего подобнаго не видимъ; ни одинъ изъ фактовъ, обнаруженныхъ на судѣ, не касался съ этой стороны личности подсудимаго, такъ что предположеніе защитника для всѣхъ должно было показаться неожиданнымъ сюрпризомъ. "Онъ каждую минуту думаетъ", продолжаетъ защитникъ, "что со смертію его отца семейство его должно будетъ пойти но міру"; а судебными фактами ничего подобнаго опять-таки не обнаружено; изъ дѣла даже вполнѣ не видно, каковы были настоящія средства семейства Горскихъ, какова была домашная жизнь гимназиста Горскаго, каковы, наконецъ, были его отношенія къ отцу и другимъ родственникамъ. Предположеніе защитника и здѣсь оказалось призрачнымъ и совершенно произвольнымъ. "Очень естественно", замѣчаетъ далѣе защитникъ, "что у Горскаго родился планъ достать что нибудь, чтобъ только принести пользу семейству и себѣ -- вотъ онъ и совершилъ преступленіе"; Но въ настоящемъ случаѣ здѣсь, напротивъ, ничего нѣтъ естественнаго. Было бы естественно, еслибъ семейство Горскаго находилось дѣйствительно въ безвыходномъ положеніи, еслибъ при этомъ онъ, оставаясь единственною его опорою, перепробовалъ всѣ другія средства, къ которымъ обыкновенно прибѣгаютъ въ подобныхъ случаяхъ, еслибъ мысль его постоянно была занята заботою о завтрашнемъ днѣ, еслибъ онъ, совершая преступленіе, дѣйствовалъ такъ, какъ обыкновенно дѣйствуютъ люди въ подобныхъ случаяхъ, то есть подъ неотразимымъ, очевиднымъ вліяніемъ этой мысли. Вотъ когда защитникъ имѣлъ бы полное право назвать преступленіе Горскаго естественнымъ,-- хотя и то не передъ липомъ военно-полевого суда. Но защитникъ еще не остановился и на этомъ, а сталъ оправдывать преступленіе Горскаго указаніемъ на всѣхъ молодыхъ людей, изъ которыхъ будто бы "очень немногимъ не приходило на умъ воспользоваться какимъ бы то ни было средствомъ для достиженія своей цѣли, хотя бы даже совершить преступленіе". Это мнѣніе защитника о молодежи должно было окончательно довершить непріятное впечатлѣніе, произведенное на всѣхъ его защитительной рѣчью. Впечатлѣніе было тѣмъ непріятнѣе, что защитникъ, заподозрѣвая поголовно всю молодежь въ способности совершать преступленія и приводя этотъ фактъ въ защиту Горскаго, вмѣстѣ съ тѣмъ какъ бы доказывалъ, что молодежь способна производить убійства по тѣмъ же самымъ неяснымъ и, можетъ быть, нелѣпымъ побужденіямъ, но которымъ совершилъ преступленіе Горскій.

Что же можно вывести изъ рѣчи защитника Горскаго? Конечно, только то, что онъ очень неловкій адвокатъ, способный болѣе навредить, чѣмъ помочь подсудимому,-- хотя въ настоящемъ случаѣ не помогла бы, можетъ быть, и самая блистательная защита. Онъ слышалъ, что защитнику предоставляется право говорить все, что только можетъ способствовать облегченію участи подсудимаго -- и вотъ онъ усердно начинаетъ собирать факты, говорящіе въ пользу Горскаго; слышалъ, что нерѣдко преступленія совершаются подъ гнетомъ нужды, доводящей человѣка до отчаянныхъ поступковъ -- и вотъ онъ пробуетъ построить свою защиту на подобномъ же аргументѣ. Ему казалось, что если онъ откажется отъ этого аргумента, то у него не останется ни одного мотива для защиты, а защищать, между тѣмъ, нужно. Ему поэтому казалось даже невыгоднымъ не признать корыстной цѣли въ преступленіи Горскаго, потому что тогда онъ терялъ всякую почву подъ ногами. Адвокатъ болѣе опытный непремѣнно обратилъ бы вниманіе суда на неполноту слѣдствія, на совершенную неясность побужденій, руководившихъ Горскаго при совершеніи преступленія; онъ, можетъ быть, возбудилъ бы вопросъ о вмѣняемости, можетъ быть, потребовалъ бы врачей-экснертовъ для освидѣтельствованія умственныхъ способностей восемнадцатилѣтняго убійцы и т. д. Но защитнику Горскаго не пришло въ голову затронуть вопросъ съ этой стороны; онъ предпочелъ иное средство защиты, къ настоящему случаю вовсе непримѣнимое, и выказалъ себя крайне неумѣлымъ адвокатомъ. Онъ наказанъ за это рѣшеніемъ суда, который не призналъ Горскаго даже заслуживающимъ снисхожденія и приговорилъ его къ смертной казни чрезъ повѣшеніе.

Но что сдѣлали изъ процесса Горскаго и особенно изъ рѣчи его защитника нѣкоторые усердные публицисты -- просто уму непостижимо! Словно соскучившись долгимъ ожиданіемъ повода, на которомъ можно бы было повторить позабытые нападки на молодежь и на все "современное," они дружно накинулись на рѣчь защитника Горскаго -- и возопили.

"Московскія Вѣдомости" намѣревались было сперва поступить сдержаннѣе всѣхъ. Печатая защитительную рѣчь, они просто выкинули изъ нея то мѣсто, которое мы привели выше, и прошли его полнымъ молчаніемъ. Но когда въ "Русскомъ Инвалидѣ" появился полный текстъ защиты, тогда и они напечатали пропущенное мѣсто, сопровождая его, между прочимъ, слѣдующими словами: "нельзя оставить безъ вниманія фразъ, при чтеніи которыхъ не знаешь, чему болѣе удивляться, нравственнымъ ли понятіямъ защитника, или той храбрости, а можетъ быть и наивности, съ которыми они были высказаны въ публичномъ засѣданіи суда. Во всякомъ случаѣ, во имя глубоко-оскорбленной общественной совѣсти, нельзя оставить этихъ возмутительныхъ фразъ безъ протеста, хотя и запоздалаго, потому что онъ дѣлается безъ суда, а въ газетѣ".

"Современныя Извѣстія" оставили далеко позади себя "Московскія Вѣдомости", въ энергіи протеста противъ рѣчи защитника и въ глубокомысліи выводовъ изъ дѣла Горскаго. "Нѣкоторые возмущаются", замѣчаетъ газета, "Что у насъ способны раздаваться такія разсужденія. Возмущаться поздно; надобно всматриваться и поучаться: это есть знаменіе времени; дѣяніе Горскаго не есть исключительное явленіе и рѣчь его защитника нисколько не натянута. Не прошло двухъ лѣтъ, какъ мы были свидѣтелями совершенно подобнаго преступленія, схожаго съ настоящимъ до самыхъ послѣднихъ подробностей. Даниловъ, тоже молодой человѣкъ, едва переступившій за двадцать лѣтъ, тоже пошелъ на убійство съ единственною холодною цѣлью грабежа, безъ всякаго ослѣпляющаго чувства ненависти или мщенія, и тоже избиваетъ не одну жертву, а цѣлое семейство... Когда подумаешь, что это не случайностъ, что этимъ говоритъ время, что это цѣлый особый строй мысли, проникающій въ общественную жизнь въ видѣ сознательной и безсознательной привычки -- становится страшно за будущее передъ этою борьбою за существованіе, такъ обидно для человѣческаго достоинства воспроизводимою въ человѣческомъ мірѣ, и притомъ въ его обиходной жизни".

"Да", повторяетъ за "Современными Извѣстіями" газета "Вѣсть", "краснорѣчиво время, которое говоритъ грабежами и убійствами и къ тому же словоохотливо. Когда общественная атмосфера все болѣе и болѣе пропитывается міазмами, разъѣдающими основныя начала общественнаго быта, когда упадокъ гражданской дисциплины растлѣваетъ личность, а возбужденіе плотоядныхъ страстей сбиваетъ ее со святого пути честнаго труда, указуя легкій путь стяжанія попраніемъ общественныхъ и нравственныхъ законовъ, когда начала, созидавшія и охранявшія общественный порядокъ втеченіи вѣковой работы исторіи, съ наглостью предаются поруганію, а ядъ соціализма проводится во всѣ поры народнаго тѣла подъ легкой полумаской развитія, прогресса, цивилизаціи, народныхъ началъ и даже патріотизма. Грабежи и убійство -- знаменіе времени! Неужели же это плодъ того пресловутаго прогрессивнаго движенія, которымъ до опьяненія самохвальствовало наше общество, неужели это плодъ того общественнаго пробужденія, которое должно било вдругъ, магическою силою, исторгнуть Россію изъ "мрака невѣжества," изъ "мертваго застоя"; неужели же общество вмѣстѣ съ дремотою сбросило и тѣ нравственныя узы, которыя сдерживаютъ страсти и гармонически соединяютъ интересы цѣлаго съ интересами частей, общество съ личностью?.." Говоря собственно о рѣчи защитника, "Вѣсть" иронически замѣчаетъ: "вдругъ высказать нагую правду, изобличающую задушевныя стремленія извѣстной среды, не прикрывая ее узорчато-пестрыми одеждами, которыя иные мастера ткутъ изъ патріотизма, народныхъ началъ, развитія, прогресса и т. д. fi, quelle gaucherie!... Г. защитникъ, вы сдѣлали ужасную неловкость, вы насъ предали, скажетъ извѣстная среда. Это измѣна нашимъ демократически-соціальнымъ стремленіямъ Вы даете готовое оружіе въ руки зловредной газеты Нѣсть, которая можетъ заключить, что то, что мы возвѣщаемъ какъ знамя прогресса, народныхъ началъ и патріотизма, есть ничто иное, какъ такое помраченіе здраваго смысла и такая испорченность воли, которыя ведутъ къ самому звѣрскому и гнусному преступленію противъ христіанской нравственности, противъ историческихъ началъ общественнаго строя, противъ общественной безопасности".

Можно бы было ограничиться нѣсколькими восклицательными знаками, поставивъ ихъ въ концѣ каждой изъ приведенныхъ выше тирадъ. Но мы этого не сдѣлаемъ. Мы покажемъ, какая удивительная пустота скрыта подъ этими трогательными фразами; какимъ празднословіемъ съ "краской благонамѣренности занимаются люди, считающіе себя серьезными публицистами, какъ заѣла ихъ привычка кидать во всѣ стороны громкія фразы съ извѣстнымъ оттѣнкомъ, хотя бы для этого не было ни малѣйшаго повода. Кстати же довольно нѣсколькихъ словъ, чтобъ показать все это.

Читатели видѣли, что приведенныя выше восклицанія держатся на двухъ фактахъ. Во-первыхъ, на самомъ фактѣ преступленія Горскаго, во-вторыхъ, на рѣчи его защитника. Остановимся сперва на первомъ. Мы уже сказали выше, что побужденія, руководившія Горскимъ во время убійства, остались невыясненными; слѣдовательно, газеты не имѣли никакого основанія строить на нихъ свои выводы. Интереснѣе всего то, что сама "Вѣсть" сомнѣвалась въ справедливости корыстныхъ побужденій Горскаго. "Этотъ процессъ", замѣчаетъ она между прочимъ, "займетъ въ нашей судебной лѣтописи очень видное мѣсто... по не разъясненной на судѣ загадочности преступленія". Какимъ же образомъ, спустя нѣсколько строкъ, она такъ очевидно противорѣчитъ самой себѣ, считая вполнѣ разъясненнымъ то, что сама же назвала неразъясненнымъ и загадочнымъ? На чемъ же держатся ея восклицанія, когда основанія, на которыхъ они построены, отрицаются ею же самою? Другія газеты хотя не проговорились подобно "Вѣсти", но все-таки несомнѣнно признавали то, что признавалось всѣми, именно, что корыстная цѣль убійства подлежитъ величайшему сомнѣнію. И однакожъ, они мало того, что признали ее но наружности совершенно очевидною, но еще стали обобщать ее, называя знаменіемъ времени. Но допустимъ даже, что Горскій совершилъ убійство съ цѣлью грабежа, хотя, какъ мы сказали, это вовсе недоказано. Неужели же станетъ кто нибудь изъ здравомыслящихъ людей на основаніи этого единичнаго факта строить обвиненіе противъ всей современной молодежи? Неужели преступленіе Данилова, раздѣленное отъ преступленія Горскаго полутора годами разстоянія, можетъ имѣть съ нимъ что нибудь общее? Неужели, наконецъ, достаточно двухъ фактовъ, даже одновременно совершившихся на пространствѣ обширной Россіи, чтобы видѣть въ нихъ какое либо знаменіе времени?! Что бы сказали намъ эти самые публицисты, еслибъ мы, на основаніи несравненно большаго количества фактовъ другого характера, стали строить общіе выводы, для нихъ не совсѣмъ пріятные? Намъ, напримѣръ, было бы очень легко собрать въ одно слѣдующіе судебные факты: о сынѣ генералъ-майора Трифоновѣ, обвинявшемся въ кражѣ вещей у своего отца, о кражѣ помѣщикомъ Шоховскимъ двухсотъ тысячъ изъ симферопольской земской управы, о князѣ Трубецкомъ, обвинявшемся въ поддѣлкѣ росписокъ, о титулярномъ совѣтникѣ Бильбасовѣ, обвиняемомъ въ мошенничествѣ и подлогѣ, о дворянинѣ Бржозовскомъ, обвиняемомъ въ кражѣ со взломомъ, о губернскомъ секретарѣ Леоновѣ, обвиняемомъ въ подлогѣ по службѣ, о прапорщикѣ Лялинѣ, обвиняемомъ въ подлогѣ, о дворянинѣ Колосовѣ, обвиняемомъ въ мошенничествѣ, о харьковскихъ дворянахъ, обвинявшихся въ поддѣлкѣ серій, и т. д. Что бы сказали эти самыя газеты, еслибъ мы въ приведенныхъ фактахъ, число которыхъ легко можно увеличить до сотни, стали видѣть знаменіе времени и дѣлать изъ нихъ общіе выводы, еслибъ мы стали утверждать, что дворяне, чиновники и военные въ настоящее время совершенно изолгались, изворовались, потеряли совѣсть и т. д. Мы думаемъ, что насъ не похвалили бы за такіе выводы. А между тѣмъ, по логикѣ благонамѣренныхъ публицистовъ, мы имѣли бы полное право дѣлать подобные выводы, тѣмъ болѣе, что у насъ не одинъ, не два, а цѣлыя сотни фактовъ. И вотъ, если принять ко вниманіе это обстоятельство, если съ этой стороны взглянуть на восклицанія "благонамѣренныхъ публицистовъ", то какими представятся они жалкими, если не каррикатурными! Всѣ эти наусышванія, всѣ эти увѣренія, что отечество въ опасности, что побужденія, руководившія Горскимъ, представляютъ цѣлый особый строй современной мысли, что молодежь, готова при первомъ случаѣ разсыпать убійства направо и налѣво -- все это оказывается пуфомъ, выдуманнымъ съ цѣлью поточить притупившееся "благонамѣренное" жало, все это беззастѣнчивая, нахальная ложь, даже незамаскированная приличнымъ образомъ, и въ которую не вѣрятъ сами публицисты.

Теперь взглянемъ на второй фактъ -- рѣчь защитника Горскаго, также послужившую основаніемъ для вышеприведенныхъ тирадъ. Мы уже подробно доказали, что защитникъ выказалъ себя только какъ неумѣлый адвокатъ, кое-что слышавшій, но малосвѣдущій въ адвокатскомъ дѣлѣ. Съ какой же стати газеты выставили его представителемъ "цѣлаго класса людей", отвергающихъ будто бы всѣ существующія основы государственной и общественной жизни? Развѣ не очевидно для всякаго, что защитникъ, построивъ свою рѣчь на ложномъ основаніи, долженъ былъ но необходимости или говорить то, что онъ говорилъ, или же молчать? Молчать ему не хотѣлось, и вотъ онъ говорилъ. Противъ чего же возстаютъ газеты? Противъ того, что рѣчь защитится не соотвѣтствовала данному факту, то есть, что она непримѣнима къ Горскому, или что она сама по себѣ была безнравственна? Но въ первомъ случаѣ ее слѣдуетъ считать плохою, неидущего къ дѣлу, и только. Что же касается до того, что она безнравственна сама по себѣ, безъ всякаго отношенія къ Горскому, то есть, что безнравствененъ принципъ, на которомъ она построена, то противъ этого говорятъ безчисленные факты, которые не могутъ быть неизвѣстны самимъ "благонамѣреннымъ публицистамъ". Выше мы замѣтили, что присяжные засѣдатели очень часто оправдывали такихъ подсудимыхъ, которые даже сами сознавались въ совершенномъ преступленіи, и что оправдательные приговоры произносились именно въ силу представляемыхъ защитниками доказательствъ того, что подсудимые, рѣшаясь на преступленіе, находились въ самомъ безвыходномъ положеніи. Слѣдовательно, само общество, въ лицѣ присяжныхъ засѣдателей, признавало возможность такихъ случаевъ, когда преступленіе можетъ быть совершено самымъ честнымъ, самымъ нравственнымъ человѣкомъ, словомъ такимъ, котораго не за что наказывать. Противъ чего же возстаетъ ограниченная благонамѣренность публицистовъ? Отчего же она не подымала своего голоса въ тѣхъ случаяхъ, о которыхъ мы сейчасъ упомянули? Отчего она щадила какъ защитниковъ, такъ и присяжныхъ засѣдателей, оправдывавшихъ лицъ, завѣдомо преступныхъ? Зачѣмъ такая непослѣдовательность? Коль рубить -- такъ ужь съ плеча.

Итакъ, мы видимъ, что кромѣ неумѣлости защитника, изъ рѣчи его ничего нельзя вывести, и газетныя восклицанія, построенныя на этой рѣчи, также оказываются ходульными. Противъ чего тутъ было "протестовать, во имя глубоко оскорбленной общественной совѣсти", къ чему было приплетать "задушевныя стремленія извѣстной среды", изъ-за чего бѣсноваться и взывать къ общественной безопасности? Это просто отозвалась старая привычка, пробужденная крупнымъ судебнымъ фактомъ, наружность котораго показалась публицистамъ столь соблазнительною, что они не могли побѣдить въ себѣ желанія проѣхаться еще разъ на своемъ истасканномъ отъ частаго употребленія конькѣ.

Вообще къ разсужденіямъ "благонамѣренныхъ публицистовъ" слѣдуетъ относиться съ величайшею осторожностью, особенно въ настоящее время. Съузивъ свой кругозоръ до послѣдней степени, потерявъ изъ-подъ ногъ почву, на которой еще недавно имъ было такъ удобно развивать свои "благонамѣренныя идеи", они стали пробѣгать къ натяжкамъ, преувеличеніямъ, даже къ сознательной лжи и, подъ именемъ патріотизма, проповѣдывать жестокосердіе и злобу. На каждое, самое. естественное, человѣческое чувство они стали смотрѣть недовѣрчиво, подозрѣвая не явилось ли оно подъ вліяніемъ какой нибудь "зловредной" теоріи. Нападая, напримѣръ, на рѣчь защитника Горскаго, они преслѣдовали ее не за то, что она нисколько не относилась къ дѣлу, аза то, что она была построена на извѣстномъ принципѣ, который такъ имъ ненавистенъ; а между тѣмъ этотъ принципъ совпадаетъ съ самыми лучшими-сторонами человѣческаго сердца, и присяжные засѣдатели, поддерживая этотъ принципъ, можетъ быть, и не подозрѣваютъ о его существованіи. Они руководствуются простымъ человѣческимъ чувствомъ и здравымъ смысломъ, и только въ силу этого обстоятельства являются, помимо своей воли, сторонниками принципа. Конечно, ни студентъ Даниловъ, ни гимназистъ Горскій, совершая преступленія, не обнаружили достаточныхъ основаній для того, чтобы можно было считать ихъ дѣйствія сколько нибудь извинительными. Но вѣдь же множество такихъ фактовъ, въ которыхъ положеніе подсудимыхъ, рѣшавшихся на преступленіе, дѣйствительно ужасно и дѣйствительно способно вызвать самое теилое участіе у всѣхъ, имѣющихъ сердце. Мы, напримѣръ, помнимъ одно дѣло, производившееся въ петербургскомъ окружномъ судѣ. Обвинялся мелкій чиновникъ въ кражѣ старыхъ бумагъ изъ присутственнаго мѣста, гдѣ онъ служилъ. Кража совершена при слѣдующихъ обстоятельствахъ: дочь подсудимаго тяжело захворала; хорошо лечить ее у отца не было никакихъ средствъ; дѣвочка, наконецъ, умерла, и какъ разъ въ то время, когда отецъ истратилъ на нее послѣднія свои деньжонки. Нужно заказывать гробъ, нужно платить за погребеніе -- а денегъ ни копѣйки. Бросился отецъ въ одно мѣсто, бросился въ другое -- нигдѣ не даютъ. Долго и напрасно метался онъ изъ стороны въ сторону, наконецъ, рѣшился на кражу; отправился въ департаментъ, добылъ гдѣ-то нѣсколько пачекъ старыхъ архивныхъ дѣлъ и продалъ ихъ въ мелочную лавку за три или четыре рубля, которые и истратилъ на похороны. Конечно, еслибъ поручить защиту этого дѣла г. Каткову или г. Скарятину, то они, можетъ быть, не только не стали бы защищать чиновника, но протестовали бы противъ его поступка "во имя глубоко оскорбленной общественной совѣсти." И такихъ фактовъ очень много, особенно въ послѣднее время, Разница между ними только та, что въ однихъ тяжелыя обстоятельства подсудимаго выставляются сами собою и дѣйствуютъ непосредственно на слушателей, тогда какъ въ другихъ требуется нѣкоторое адвокатское искуство, чтобы вывести эти обстоятельства наружу. Вотъ въ этихъ-то послѣднихъ случаяхъ и обвиняютъ, обыкновенно, защитниковъ- въ томъ, что они дѣлаютъ натяжки или дѣйствуютъ въ силу "соціальной похоти," какъ выразилась газета "Вѣсть". Конечно, нужно гораздо лучше знать человѣческую натуру, чѣмъ знаютъ ее "благонамѣренные публицисты," чтобы умѣть вѣрно оцѣнивать человѣческіе поступки; нужно имѣть не такое заскорузлое сердце, какимъ надѣлила ихъ природа, чтобы отыскать "смягчающія обстоятельства" тамъ, гдѣ они не сами собою бросаются въ глаза; нужно отвыкнуть отъ привычки смотрѣть на подсудимаго, какъ на "соціалиста" или "демагога.," и видѣть въ немъ просто "человѣка," словомъ, нужно хорошенько умыть руки и тогда уже приступать къ оцѣнкѣ человѣческихъ дѣйствій. Многіе, напримѣръ, только ухмыляются, когда защитники пробуютъ отыскать оправдательные факты въ такихъ преступленіяхъ и у такихъ подсудимыхъ, гдѣ, повидимому, ничего подобнаго отыскать невозможно. "Ишь, разсуждаютъ эти господа, вздумалъ отвергать свободу воли! Знаемъ мы эти штуки! Насъ не надуешь!" Или: "нечего, нечего излагать передъ нами соціально-деспотическія теоріи; мы имъ не повѣримъ" и т. п. Словомъ, эти господа лишились способности наблюдать жизнь такъ, какъ она есть; они на все привыкли смотрѣть съ точки зрѣнія защитниковъ государства, обуреваемаго различными вредными теоріями, и потому они страдаютъ крайнею близорукостью. Ихъ могутъ расшевелить только крупные факты, картинно притомъ обставленные и эффектно освѣщенные. Простыя же человѣческія впечатлѣнія имъ недоступны. Если, напримѣръ, они видятъ, что человѣкъ, находившійся въ тяжелыхъ обстоятельствахъ, рѣшился на самоубійство, то они повѣрятъ, что положеніе его было дѣйствительно тяжелое, какъ бы ни были маловажны во наружности побудительныя причины. Но если въ силу тѣхъ же самыхъ причинъ, человѣкъ рѣшается на какое нибудь другое преступленіе, то врядъ ли они отнесутся къ нему съ такимъ же сочувствіемъ или хоть снисхожденіемъ, именно потому, что здѣсь уже не будетъ того эффекта. Посмотримъ же на нѣкоторые случаи самоубійства, происшедшіе въ послѣднее время.

Анализируя многіе изъ этихъ случаевъ, иной можетъ подивиться видимому отсутствію причинъ, заставившихъ человѣка лишить себя жизни. А между тѣмъ фактъ самоубійства говоритъ, что причины эти были слишкомъ сильны. И кто знаетъ, не обвинили ли бы этого самоубійцу, еслибъ онъ, подъ вліяніемъ тѣхъ же причинъ, совершилъ не это, а какое нибудь другое преступленіе, напримѣръ, кражу? Вѣдь видимыя причины такъ ничтожны! Вотъ, напримѣръ, восемнадцатилѣтній юноша, мѣщанинъ Николай Красильниковъ: онъ молодъ, здоровъ, имѣетъ руки и голову. Соверши онъ какую нибудь кражу,-- можно ли было бы допустить, что онъ сдѣлалъ это но бѣдности? А между тѣмъ полицейское дознаніе обнаружило, что этотъ Красильниковъ, именно "по неимѣнію никакихъ занятій и средствъ къ жизни, рѣшился на самоубійство и бросился въ Фонтанку". Или вотъ другой субъектъ, коллежскій секретарь Соколовъ, служащій въ рязанской духовной консисторіи. Хотя, положимъ, семейство у него и большое, а жалованье маленькое, хотя, слѣдовательно, жизнь его и не можетъ быть особенно радостной, но вѣдь живутъ же люди. И соверши этотъ Соколовъ какое нибудь преступленіе -- врядъ ли его оправдали бы, особенно такіе господа, какъ Скарятинъ, Катковъ и имъ подобные. Между тѣмъ нужда заставила его броситься съ моста въ оврагъ и размозжить себѣ голову. Мало того, онъ сдѣлалъ это совершенно сознательно и даже имѣлъ настолько твердости, что написалъ письмо и передалъ его кому-то изъ проходившихъ по мосту, за нѣсколько секундъ до самоубійства. "О себѣ я скажу, говоритъ въ этомъ письмѣ Соколовъ, что я такой-то. За декабрь мѣсяцъ 1867 года жалованья я получилъ 6 р. с., а за январь и послѣдующіе мѣсяцы получалъ по 2 рубля, но той причинѣ, что былъ болѣнъ, а между тѣмъ выдалъ старшую дочь Евдокію въ замужество за г. Муратова. Семейство мое, кромѣ меня, состоитъ изъ шести душъ, которыхъ содержать и пропитывать, по совершенной несостоятельности своей и неимѣнію къ тому всякихъ средствъ, окончательно не могу, посему и расположилъ себя на такую постыдную смерть. Это своеручно писалъ я въ консисторіи, безъ четверти въ одинадцать часовъ утра, на день си. Троицы, въ бытность въ канцеляріи такихъ-то и такихъ чиновниковъ". Въ настоящемъ случаѣ мы, конечно, по необходимости должны вѣрить, что исповѣдь Соколова совершенно искренна, и что причины, побудившія его къ самоубійству, были дѣйствительно сильны, -- кому же пріятно умирать по собственной волѣ... Этому повѣрятъ даже благонамѣренные публицисты. Но, повторяемъ, соверши Соколовъ вмѣсто самоубійства какое нибудь другое преступленіе по тѣмъ же самымъ причинамъ, и скажи на судѣ то самое, что онъ сказалъ въ письмѣ, т- е., "по неимѣнію, молъ, никакихъ средствъ къ содержанію семейства и т. д. совершилъ такую-то кражу"--ему врядъ ли повѣрили бы, и преступленіе его приписали бы просто "злой волѣ" подсудимаго.

Возьмемъ теперь факты другого рода. Положимъ, какой нибудь мальчикъ, лѣтъ 12 или 13, совершилъ какое нибудь преступленіе. На судѣ оказывается, что онъ рѣшился на это преступленіе чисто "по своей испорченности" и безъ всякихъ уважительныхъ причинъ, которыя могли бы служить къ уменьшенію его вины. Правда, незадолго до преступленія, его первый разъ въ жизни высѣкли розгами; по развѣ это уважительная причина? Мало ли кого наказываютъ розгами! Между тѣмъ, недавно въ "Одесскомъ Вѣстникѣ" напечатано слѣдующее: "Нѣкто далъ своему 12-лѣтнему сыну, который въ чемъ-то провинился, назидательное наставленіе розгами. Бѣдный мальчикъ, неиспытавшій до той поры такого внушенія, глубоко почувствовалъ оскорбленіе, нанесенное отцемъ. Онъ не вынесъ стыда и рѣшился покончить съ споимъ существованіемъ. Смертельная рана пулей въ лобъ до такой степени исказила его лицо, что отецъ долго не могъ узнать въ обезображенномъ трупѣ покойника своего сына и не хотѣлъ признать его, пока страшныя сомнѣнія не разрѣшились ясными доказательствами".

Возьмемъ, наконецъ, еще случай. Молодая дѣвушка поступила въ мастерскую; шить хорошо она еще не научилась. Это лишаетъ ее возможности заработывать деньги, и кромѣ того хозяйка и другіе мастерицы ее преслѣдуютъ: первая -- выговорами и наказаніями, вторыя -- насмѣшками. Тоскуя, возмущаясь и напрасно ища выходъ изъ своего положенія, дѣвушка совершаетъ какое нибудь преступленіе. Конечно, мы врядъ ли оправдаемъ ее или даже уменьшимъ ей наказаніе, потому что предъ нами, повидимому, не будетъ ни одного факта, объясняющаго преступленіе дѣвушки. Между тѣмъ недавно въ Москвѣ былъ такой случай: шестнадцатилѣтняя солдатская дочь, Александра Кешская, бросилась въ рѣку. Когда ее вытащили уже безчувственною, а потомъ привели въ чувство -- первыми ея словами были: "простите, никогда не буду". При спросѣ, почему она рѣшилась на самоубійство, дѣвушка отвѣчала: "я живу у хозяйки и никакъ не могу привыкнуть хорошо шить, а подруги мои надо мной смѣются, оттого я и хотѣла утопиться".

Всѣ эти факты показываютъ, что иногда, повидимому, самые ничтожные причины такъ сильно дѣйствуютъ на человѣка, что приводятъ его въ совершенно ненормальное состояніе, при которомъ онъ рѣшается даже на самоубійство. Самоубійство по закону есть такое же самостоятельное преступленіе, какъ кража, обманъ, мошенничество, убійство и т. п. По отношенію же къ личности преступника, его слѣдуетъ считать самымъ невыгоднымъ преступленіемъ. Вообще говоря, по законному чувству самосохраненія, человѣку должно быть труднѣе рѣшиться на самоубійство, чѣмъ на какое нибудь другое преступленіе. Человѣкъ, рѣшающійся на кражу или убійство, можетъ разсчитывать, во-первыхъ, что поступокъ его останется нераскрытымъ,

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ.

Обзоръ русской журналистики за текущій годъ.-- Почему мы умалчивали до сихъ поръ о журналистикѣ.-- Мѣрка для опредѣленія качества журналовъ.-- Нравственная связь съ читателями, какъ единственная опора для русскаго журнала.-- Взгляды на этотъ предметъ трехъ журналовъ.-- "Письмо провинціала о задачахъ современной критики".-- "Всемірный Трудъ" о направленіи.-- Рядъ противорѣчій въ статьяхъ гг. Соловьева, Крестовскаго, Кельсіева, Мордовцева и Загуляева.-- Клубничный элементъ во "Всемірномъ Трудѣ".-- Г. Кельсіевъ въ качествѣ журнальнаго jeune premier.-- "Вѣстникъ Европы" о направленіи.-- Характеръ его хроникъ, ученыхъ и литературныхъ статей.-- "Ночь въ лѣтнемъ саду" г. Полонскаго и отзывъ объ этой поэмѣ "Всемірнаго Труда".-- "Отечественныя Записки" о современныхъ отношеніяхъ публики къ литературѣ, "Письма изъ провинціи".-- Статьи о народности въ литературѣ.-- Статьи случайныя.-- "Недѣля" и "Искра".

Въ продолженіи всего истекающаго года мы почти ни слова не сказали о современной русской журналистикѣ. Казалось бы, то оживленіе въ нашей періодической печати, какимъ подарилъ насъ 1868 г. представляло множество матеріаловъ для интересныхъ журнальныхъ хроникъ: "Вѣстникъ Европы" изъ историческаго сборника, выходившаго четыре раза въ годъ, сдѣлался ежемѣсячнымъ журналомъ, прибавивъ къ своей программѣ литературный отдѣлъ; "Отечественныя Записки", повидимому, совершенно измѣнили свое прежнее направленіе. Еженедѣльный журналъ "Недѣля" также явился въ совершенно обновленномъ видѣ и съ первыхъ же нумеровъ обнаружилъ явное намѣреніе не имѣть ничего общаго съ бывшей "Недѣлей" г. Мунта; "женскій Вѣстникъ" объявилъ подписчикамъ, что дѣла его совершенно устроились и что онъ будетъ продолжать свое изданіе безостановочно; "Литературная Библіотека" запаслась нѣсколькими пикантными по названію романами и обѣщала подарить насъ въ текущемъ году нѣсколькими обличительными статьями "изъ жизни нашихъ нигилистовъ и заговорщиковъ"; "Всемірный Трудъ" обѣщалъ произвести въ своемъ составѣ какія-то значительныя улучшенія; наконецъ, явился и совершенно новый журналъ "Современное Обозрѣніе", въ которомъ должны были принимать участіе гг. Жуковскій и Пыпинъ, вмѣстѣ съ нѣсколькими профессорами университета и медицинской академіи. Сколько новостей, сколько перемѣнъ, сколько надеждъ и упованій! Послѣ того глухого литературнаго періода, который предшествовалъ нынѣшнему году, такое богатство журналовъ самыхъ разнообразныхъ направленій должно было одушевить лучшими надеждами и публику и журналистовъ. Для публики открывалась возможность взять въ руки что нибудь получше "Русскаго Вѣстника", а для писателей, неравнодушныхъ къ своимъ убѣжденіямъ,-- найдти себѣ пріютъ въ болѣе приличныхъ изданіяхъ, чѣмъ "Всемірный Трудъ". Нѣкоторые даже опасались за послѣдствія такого оживленія. "Что-то будетъ съ нами, что-то будетъ!" печально и въ смущеніи воскликнули гг. Ханы, Соловьевы, Загуляевы и имъ подобные публицисты. Будетъ борьба не на жизнь, а на смерть! храбро обѣщали они своимъ читателямъ.

Мы не боимся этой борьбы, возглашалъ "Всемірный Трудъ", мы ждемъ ее. Мы бросаемъ вызовъ вашимъ противникамъ не вслѣдствіе одной вражды къ ихъ убѣжденіямъ, а главнымъ образомъ потому, что считаемъ ихъ, хотя можетъ быть и безсознательнымъ, но очень вреднымъ орудіемъ въ рукахъ реакціи, которой ненавистно современное направленіе нашего общества.

Словомъ, все ждало борьбы -- упорной, продолжительной, можетъ быть, даже ожесточенной.

Въ виду такого неожиданнаго оживленія въ періодической печати, наши читатели, повидимому, имѣли полное право ждать отъ насъ подробныхъ и обстоятельныхъ указаній, какіе интересы преслѣдуются новыми органами печати, насколько они обогатили русскую журналистику, насколько разсѣяли тотъ мракъ, который окружалъ въ послѣднее время русскую печать, вообще, насколько оправдали ожиданія своихъ читателей. А между тѣмъ именно это изобиліе новостей и заставило насъ сдерживаться и, до поры до времени, не высказывать нашихъ взглядовъ на дѣятельность новыхъ періодическихъ изданій.

Мы рѣшились молчать, пока новые журналы не выяснятъ окончательно своей физіономіи и не дадутъ намъ возможности, на основаніи цѣлаго ряда статей, судить объ общемъ характерѣ ихъ дѣятельности. Нынѣшній мѣсяцъ, какъ послѣдній мѣсяцъ года, мы считаемъ самымъ удобнымъ для этого временемъ. Слѣдя за дѣятельностью журналистики въ теченіи цѣлаго года, мы, во-первыхъ, имѣемъ возможность не говорить теперь ни слова о тѣхъ явленіяхъ въ нашей печати, которыя оказались мимолетными, какъ "Литературная Библіотека" и "Женскій Вѣстникъ", прекратившіеся на первыхъ же книжкахъ, или "Современное Обозрѣніе", давшее своимъ читателямъ только пять книжекъ; во-вторыхъ, мы можемъ, не вдаваясь въ излишнія подробности и не рискуя ошибиться, представить довольно вѣрную характеристику главнѣйшихъ органовъ печати. Мы остановимся на "Всемірномъ Трудѣ", "Вѣстникѣ Европы" и "Отечественныхъ Запискахъ", потому, что каждый изъ этихъ журналовъ разсчитывалъ занять самостоятельное мѣсто въ журналистикѣ.

Но спрашивается, какую мы возьмемъ общую мѣрку для оцѣнки вышеназванныхъ органовъ печати? Понятное дѣло, что мы не имѣемъ никакой возможности подробно перечислять всѣ статьи, печатавшіяся въ этихъ журналахъ и подробно ихъ анализировать; это прежде всего безполезно, да къ тому же и неудобоисполнимо. Намъ необходимо заручиться какимъ нибудь общимъ положеніемъ, подъ которое можно бы было подвести частные случаи изъ дѣятельности каждаго журнала, и за тѣмъ уже судить, насколько тотъ или другой органъ удовлетворилъ въ теченіи года этому положенію. Напримѣръ, если бы мы рѣшили, что главное качество хорошаго журнала заключается въ печатаніи гладкихъ стиховъ, то намъ было бы легко приложить эту общую мѣрку къ каждому изъ журналовъ въ отдѣльности: кто изъ нихъ напечаталъ въ теченіи года больше стихотвореній, отличающихся гладкимъ стихомъ, тотъ, значитъ, имѣетъ и больше правъ на уваженіе со стороны публики и печати. Или, напримѣръ, еслибъ мы убѣдились, что главнѣйшая задача для журнала заключается въ помѣщеніи у себя эротическихъ романовъ и повѣстей, возбудительно дѣйствующихъ на читателей, то этой мѣркой и пришлось бы руководствоваться при оцѣнкѣ каждаго журнала. Такимъ образомъ, намъ прежде всего необходимо опредѣлить ту общую точку зрѣнія, съ которой можно было бы отвѣчать на слѣдующіе вопросы: какимъ общественнымъ интересамъ удовлетворяетъ тотъ или другой журналъ и какими потребностями онъ вызванъ? И если онъ, дѣйствительно, служитъ этимъ интересамъ, то въ какой степени и съ какою цѣлью? Затѣмъ опредѣлится само собою и достоинство каждаго органа печати.

Журналистика имѣетъ въ русской публикѣ воспитательное значеніе, не больше, -- съ этимъ давно всѣ согласны. Но не смотря на подобное согласіе, далеко не всѣ выяснили себѣ то, въ чемъ прежде всего нуждается журналистика для поддержанія такого значенія, хотя самое слово "воспитательное" прямо указываетъ на тѣ качества, которыя безусловно обязательны для каждаго журнала. Журналъ долженъ имѣть совершенно опредѣленные взгляды на общественные вопросы и выражать эти взгляды возможно честнѣе и проще передъ читателями; журналъ долженъ имѣть совершенно опредѣленную физіономію, то есть быть всегда послѣдовательнымъ и не противорѣчить себѣ не только разными статьями одной и той же книжки, но и въ цѣломъ ряду книжекъ, въ теченіи всей своей дѣятельности; наконецъ, журналъ не долженъ быть индиферентнымъ. Безъ этихъ условіи онъ не можетъ установить прочной нравственной связи между собою и своими читателями, то есть не можетъ имѣть прочнаго, постояннаго успѣха. Сегодня, благодаря какимъ нибудь случайностямъ, ему повезетъ, а завтра ему предстоитъ опасность остаться безъ читателей.

Но вредя себѣ, онъ вредитъ и всей вообще журналистикѣ. Въ публикѣ существуетъ совершенно неправильное убѣжденіе, будто выгода каждаго журнала заключается въ томъ, чтобы имѣть какъ можно менѣе конкурентовъ, и что, слѣдовательно, если два органа печати полемизируютъ между собою, то въ основаніи ихъ полемики лежатъ исключительно комерческіе разсчеты. Это мнѣніе, какъ остатокъ прежней рутины, совершенно невѣрно. Конечно, журналъ, существующій собственными силами, то есть, неполучающій ни прямыхъ, ни косвенныхъ субсидій, въ видѣ опредѣленнаго количества чистыхъ денегъ или обязательныхъ подписчиковъ, непосредственно заинтересованъ въ увеличеніи числа постоянныхъ своихъ читателей, потому что самое существованіе его обусловлено извѣстной ихъ нормой. Но это число можетъ быть увеличиваемо вовсе не тѣмъ путемъ, какой предполагаютъ читатели и даже многіе изъ журналистовъ. Для журнала, каково бы ни было его направленіе, несравненно полезнѣе существовать среди другихъ журналовъ, чѣмъ быть монополистомъ общественной мысли. Чѣмъ больше журналовъ и газетъ и чѣмъ разнообразнѣе ихъ дѣятельность, одушевленная лучшими стремленіями и цѣлями, тѣмъ быстрѣе развивается въ обществѣ потребность чтенія, тѣмъ больше увеличивается масса читателей. Точно такое же вліяніе оказываетъ на публику литература вообще. Чѣмъ выше ея уровень, чѣмъ разнообразнѣе и живѣе ея произведенія, тѣмъ кругъ читателей ея становится шире, и она, изъ узкихъ границъ своей національности, выходитъ и дѣлается достояніемъ всего образованнаго міра. Такъ, французская литература, благодаря энциклопедистамъ, возвысившимъ ее до общечеловѣческихъ интересовъ, сдѣлалась литературой не одной Франціи, а цѣлаго свѣта. Французскій журналъ читается какъ въ Россіи, такъ и въ Австраліи, какъ въ Турціи, такъ, въ Италіи. Тому же самому обстоятельству обязана своей громадной популярностью и англійская пресса, у которой можно считать, по крайней мѣрѣ, до двухъ сотъ милліоновъ читателей во всѣхъ частяхъ міра.

Такимъ образомъ, каждый органъ печати, вѣрно понимающій истинные свои интересы, никакъ не можетъ желать того, чтобы имѣть какъ можно меньше конкурентовъ, потому что съ этой стороны ему не предстоитъ ни малѣйшей опасности. Но это положеніе оказывается справедливымъ только въ томъ случаѣ, если вновь возникающіе журналы намѣрены имѣть совершенно опредѣленную физіономію и послѣдовательно излагать передъ читателями свои взгляды. При такомъ нормальномъ положеніи дѣла, каждый журналъ непремѣнно сгруппируетъ подлѣ себя извѣстный кругъ читателей, болѣе или менѣе солидарныхъ съ нимъ въ основныхъ взглядахъ на общественные вопросы; а вслѣдствіе солидарности взглядовъ, непремѣнно явится и та нравственная связь между журналомъ и читателями, которая является какъ результатъ жизненнаго направленія органа и его строго логической послѣдовательности въ своихъ идеяхъ.

Но представимъ себѣ такой случай. Предположимъ, что является какой нибудь журналъ или газета съ цѣлью исключительно спекулятивной. Этотъ журналъ, не имѣя никакихъ опредѣленныхъ взглядовъ, намѣревается, въ видахъ чисто комерческихъ, держаться серединнаго направленія, или, лучше сказать, не держаться никакого, то есть отчасти придерживаться направленія "Вѣсти", отчасти другихъ органовъ. Какое можетъ онъ имѣть вліяніе и значеніе какъ вообще въ журналистикѣ, такъ и но отношенію къ каждому журналу порознь? Очевидно -- самое невыгодное. Тѣмъ или другимъ путемъ, посредствомъ разныхъ заманчивыхъ обѣщаній и другихъ комерческихъ пріемовъ, онъ можетъ пріобрѣсти себѣ извѣстный кругъ читателей; но не имѣя возможности установить между ними и собою нравственной связи, онъ долженъ будетъ прибѣгать къ разнымъ неблаговиднымъ способамъ, чтобы удержать за собою случайно набранныхъ читателей. Всѣ такіе читатели представляютъ чистый убытокъ въ дѣлѣ журналистики. Привыкая видѣть въ получаемомъ ими журналѣ нѣчто индиферентное, непослѣдовательное, они становятся къ журналистикѣ въ самое фальшивое и невыгодное положеніе. Во первыхъ, они лишаются возможности усвоить себѣ какой нибудь опредѣленный взглядъ на общественные вопросы и слѣдовательно остаются индиферентными, во вторыхъ, привыкаютъ смотрѣть на журналъ, какъ на нѣчто, доставляющее имъ только удовольствіе, въ родѣ карточной игры, рюмки водки и т. п.; наконецъ, привыкаютъ считать журналистику явленіемъ совершенно ненужнымъ и безполезнымъ, отсутствіе котораго никому не можетъ доставить ни особеннаго удовольствія, ни особенной непріятности. Потому-то къ подобному органу печати всякій сознающій себя журналъ долженъ относиться чрезвычайно строго, какъ къ явленію въ высшей степени вредному для всей журналистики.

Изъ всего сказаннаго слѣдуетъ, что главнѣйшимъ качествомъ всякаго журнала, мы считаемъ ясность его направленія и полнѣйшую послѣдовательность. Эти качества мы признаемъ необходимыми въ интересахъ какъ журналистики вообще, такъ и каждаго органа печати въ отдѣльности. Отсутствіе этихъ качествъ дѣлаетъ существованіе журналистики непрочнымъ и не имѣющимъ никакого значенія въ обществѣ. Только при существованіи этихъ качествъ, возможна литературная полемика въ собственномъ смыслѣ, то есть борьба однихъ взглядовъ съ другими.

Повидимому, мы высказываемъ истины слишкомъ простыя для того, чтобы на нихъ стоило такъ долго останавливаться. А между тѣмъ читатели увидятъ, что и на эти простыя истины многіе нападаютъ не сразу, а многіе и совсѣмъ не нападаютъ.

Удовлетвореніе тѣхъ требованій, которыя мы предъявляемъ журналистикѣ, сдѣлалось возможнымъ и необходимымъ съ очень недавняго времени. Лѣтъ двадцать и даже пятнадцать назадъ, въ обществѣ, собственно говоря, не существовало никакихъ "вопросовъ", вытекающихъ изъ развитія общественной дѣятельности. Поэтому журналистикѣ приходилось имѣть дѣло почти исключительно съ вопросами чисто-литературными, которымъ она и посвящала всѣ свои силы. Поэтому тогда ей не было почти никакой возможности установить какія нибудь правильныя отношенія между собою и публикой. Придерживался ли журналъ направленія реальнаго, или идеалистическаго -- это, по большей части, не имѣло никакого практическаго значенія для читателя. Занимая ту или другую роль въ обществѣ, онъ не могъ вносить въ нее свою личность и свои взгляды. Дѣятельность его была строго опредѣлена извѣстными казенными рамками, выйти изъ которыхъ не оказывалось никакой возможности. Какъ бы онъ ни думалъ, какихъ бы убѣжденій ни придерживался, но въ качествѣ "дѣятеля", каждый долженъ былъ безусловно походить на другого, "не смѣя имѣть своего сужденія".

Теперь передъ нашими глазами происходитъ нѣчто иное: теперь тѣ или другіе взгляды читателя могутъ имѣть очень важныя практическія послѣдствія. Современный читатель можетъ бытъ присяжнымъ засѣдателемъ, гласнымъ, адвокатомъ, мировымъ судьей и т. д., то есть исполнять такія общественныя обязанности, для которыхъ не существуетъ казенныхъ, разъ навсегда установленныхъ рамокъ, но гдѣ должна принимать участіе его личность, гдѣ человѣкъ, не выступая даже изъ предѣловъ закона, можетъ дѣйствовать такъ или иначе. И какъ ни незначительна еще сфера, гдѣ дѣятельность читателя можетъ совершаться но его собственному усмотрѣнію и подъ его личною отвѣтственностью, по во всякомъ случаѣ ей невозможно найти ничего подобнаго въ сороковыхъ и пятидесятыхъ годахъ.

Мы нарочно указали на эти два противоположныя положенія русской журналистики, съ цѣлью напомнить, что между ними было положеніе переходное, совпадавшее съ началомъ шестидесятыхъ годовъ, когда только подготовлялись тѣ перемѣны въ общественныхъ отношеніяхъ, которыя создали современный порядокъ вещей. Съ одной стороны, журналистикѣ уже невозможно было играть такую мизерную роль, какую играла она въ предшествующее время, съ другой -- она не могла еще найти въ тогдашнемъ обществѣ элементовъ для установленія прочной нравственной связи съ читателями. Вотъ почему хотя такая связь отчасти и установилась, при посредствѣ теоретической разработки готовящихся перемѣнъ, но она не могла быть слишкомъ продолжительна. Общественное возбужденіе скоро, утихло, и значительная часть читателей, не успѣвшихъ еще твердо установиться въ тѣхъ или другихъ убѣжденіяхъ, оказались разочарованными, а потомъ и совершенно равнодушными къ журналистикѣ.

Въ такомъ именно положеніи находилась часть русской публики къ началу 1868 года. Дѣйствительно, ближайшіе предшествующіе ему два года были самымъ глухимъ временемъ въ исторіи новѣйшей русской журналистики, и равнодушіе публики къ литературѣ дошло въ это время до крайнихъ предѣловъ. Это было замѣчено почти всѣми журналами въ теченіи настоящаго года, а потому каждый изъ нихъ непосредственно былъ заинтересованъ въ томъ, чтобы, уяснивши себѣ истинный характеръ подобнаго положенія дѣла, найти болѣе или менѣе вѣрныя средства измѣнить невыгодныя для обѣихъ сторонъ отношенія публики къ журналистикѣ. Мы приведемъ выписки изъ тѣхъ мѣстъ и статей трехъ разбираемыхъ нами журналовъ, гдѣ говорится именно объ этихъ отношеніяхъ и предлагаются средства измѣнить ихъ болѣе выгоднымъ для журналистики образомъ. Мы не будемъ скупиться на выписки, потому что вопросъ, о которомъ у насъ идетъ рѣчь, едва ли не самый современный и интересный. Познакомивши нашихъ читателей съ тѣмъ, какъ рѣшается этотъ вопросъ каждымъ изъ трехъ вышеупомянутыхъ журналовъ, мы сдѣлаемъ большую половину дѣла, потому что тѣмъ самымъ познакомимъ ихъ и съ личностью этихъ журналовъ.

"Всемірный Трудъ" помѣстилъ у себя длинную статью г. Крестовскаго, спеціально посвященную вопросу "какъ относится провинція къ литературѣ". Г. Крестовскій, на основаніи собственныхъ своихъ наблюденій и соображеній, пришолъ къ тому выводу, что "въ значительной части нашей провинціальной массы проснулась охота читать", но эту охоту читать г. Крестовскій называетъ "чѣмъ-то примитивнымъ, эмбріональнымъ"; что же касается собственно отношеній читающей публики къ литературѣ, то г. Крестовскій утверждаетъ, что наша литература "вконецъ разошлась съ требованіями жизни, съ нашей русской захолустной дѣйствительностью." Затѣмъ онъ приводитъ наиболѣе, по его мнѣнію, распространенный типъ провинціальнаго читателя, который, восхищаясь либеральной журналистикой, вдругъ начинаетъ восхвалять статьи г. Каткова, называя ихъ "восторгомъ и прелесть что такое!" Онъ, по словамъ г. Крестовскаго,

разражается дождемъ похвалъ "Московскимъ вѣдомостямъ", говоритъ о честности и пользѣ ихъ направленія, о томъ, что онъ самъ русскій человѣкъ и чувствуетъ по русски; и противъ поляковъ гремитъ анафемой, и кандіотамъ сочувствуетъ, и славянскимъ братьямъ и за атлантическимъ друзьямъ, и повѣстями г. Слѣпцова и Холодова восхищается, и Зайцевъ-то свѣтлая головка, и Писаревъ отлично противъ клиссическаго образованія написалъ... Вы слушаете, слушаете -- что за сумбуръ! Вы сбиты наконецъ съ толку. Что же ты такое въ сущности, мой милый читатель? Подъ какую категорію сочувствователей прикажешь подвести тебя? Сперва я было думалъ, что натолкнулся на губернскаго остроумца, который, прикинувшись простачкомъ, энтузіастомъ, хочетъ немного помистифировать меня; но нѣтъ, тотчасъ же пришлось убѣдиться въ противномъ и признать въ немъ добродушнѣйшаго смертнаго, который съ равною степенью умиленія и съ равнымъ обожаніемъ относится и къ Писареву съ Курочкинымъ, и къ Каткову съ Аксаковымъ, и къ Краевскому съ г-жею Мессарошъ. Одинъ только Викторъ Ипатьевичъ Аскоченскій, благодаря "Искрамъ" et tutti quanti, остается у него неизмѣнной фабулой, притчей во языцѣхъ... Это наиболѣе распространенный типъ усерднаго читателя, который относится къ литературѣ самымъ благодушнымъ образомъ, даже съ весьма большимъ уваженіемъ и очень любитъ читать.

Нарисовавъ такимъ образомъ картину современныхъ отношеній читателей къ журналистикѣ, и считая эту картину безусловно-вѣрной для большинства русской публики, г. Крестовскій переходитъ къ самому интересному вопросу, именно, къ изложенію причинъ подобныхъ отношеній. Сперва онъ говоритъ, что виновниками такого положенія дѣла слѣдуетъ признать самихъ литераторовъ, которые пишутъ у себя въ кабинетахъ, не имѣя ни малѣйшаго понятія о русской публикѣ, занимаются личной перебранкой другъ съ другомъ, нисколько не интересной для публики, и т. п.; но главная, по его мнѣнію, причина есть "тотъ сумбуръ, который царствуетъ въ самой литературѣ нашей съ ея лагерями, котеріями, направленіями". Фактъ одновременнаго поклоненія двумъ противоположнымъ взглядамъ доказываетъ, по словамъ г. Крестовскаго, только то, что

многіе изъ нашихъ журнальныхъ направленій и теорій народилось у насъ совершенно случайно, самопроизвольно, безъ малѣйшихъ органическихъ требованій, которыя бы лежали въ самой жизни, что эти теоріи и направленія совершенно чужды нашей жизни и даже непонятны для нея во многомъ; что они суть дѣло кабинетовъ, или дѣло самолюбія, иногда свое корыстнаго разсчета -- растеніе, неудачно перенесенное съ западной почвы на русскую, которое по этому никакъ не можетъ правильно привиться къ этой почвѣ и выростаетъ на ней какимъ-то страннымъ, безобразнымъ, уродливымъ грибомъ. Короче сказать, дѣло это -- совсѣмъ мертворожденное... Про иниціальная читающая масса въ этихъ "направленіяхъ" еще не понимаетъ вкусу, ибо покамѣсть чувствуетъ позывъ на умственную пищу вообще, то есть, ищетъ чтенія... Ни наша общественная, ни наша политическая жизнь пока еще не даетъ намъ разумной арены, на которой могла бы серіозно проявиться борьба партій и мнѣній, и которая въ сущности только одна и можетъ порождать ихъ органически.

И такъ, по мнѣнію г. Крестовскаго, то есть "Всемірнаго Труда", причина нынѣшнихъ отношеній между литературой и публикой заключается главнымъ образомъ въ томъ, что существуютъ журналы, имѣющіе опредѣленную физіономію и старающіеся сообщить своимъ читателямъ извѣстные опредѣленные взгляды, тогда какъ большинство этихъ читателей "Требуетъ сказки, интересной и занимательной фабулы" и разнообразнаго содержанія.

"Вѣстникъ Европы" замѣчательнымъ образомъ совпалъ со "Всемірнымъ Трудомъ" во взглядахъ на тотъ же вопросъ. Признавая, что каждый читатель, подписываясь на журналъ, дѣйствуетъ почти также, какъ дѣйствуютъ при выборѣ повѣреннаго, то есть ожидаютъ, что журналъ явится толкователемъ нашихъ интеллектуальныхъ и общественныхъ нуждъ, посредникомъ между нами и остальнымъ міромъ, что нѣкоторая общность интересовъ должна предполагаться между читателями журнала и самимъ журналомъ, слѣдующимъ образомъ высказываетъ свои взгляды:

Наше общество прожило эпоху журнальныхъ направленій, когда всѣ, какъ верстовые столбы, занимались указываніемъ пути, и, какъ верстовые столбы, всѣ оставались на мѣстѣ, если только не двигались назадъ. Мы не существовали въ ту эпоху, и могли потому вмѣстѣ съ другими только читать различныя направленія, направо, налѣво, впередъ, назадъ. Наступила эпоха недовѣрія къ направленіямъ; читатели стали догадываться, что "направленіе" въ журналахъ есть только "фраза", такъ что, собственно говоря, при обращеніи другъ къ другу приходилось говорить не о томъ, что такой-то человѣкъ такого-то "направленія", а -- это человѣкъ такой-то "фразы". И нельзя за это винить журналы: въ нихъ отразилось только то, что дѣлалось въ самой жизни. Въ жизни наплодили очень много словъ, во всякомъ случаѣ гораздо болѣе, нежели идей и вещей; у насъ оказались только "имена и сражающіеся", а потому мы очутились въ эпохѣ повальнаго недоразумѣнія. Кончилось тѣмъ, что журналы потеряли свое значеніе, хотя и сохранили прежнія имена. Между тѣмъ жизнь нашла себѣ другой исходъ, другія школы, и въ числѣ такихъ школъ съ глубокимъ образовательнымъ значеніемъ явились публичные суды.... Надъ всѣмъ этимъ раздавался голосъ судьи, который всѣмъ указывалъ только одно направленіе и требовалъ: "правды, одной правды и ничего другаго, кромѣ правды". Возникла у насъ въ это послѣднее время и другая общественная школа, это -- земскія учрежденія; они за ставили насъ своими руками коснуться самыхъ вещей, принять на себя отвѣтственность за ихъ цѣлость и выслушать другое требованіе: "дѣла, одного дѣла и ничего другаго, кромѣ дѣла". Вотъ новыя направленія нашего времени, которыя, конечно, только еще начинаютъ себѣ прокладывать дорогу, по чувствуется, что она не выдумана, и это уже одно ручается за ихъ дальнѣйшій успѣхъ Итакъ, мы просимъ читателей избавить насъ отъ необходимости ставить капо? нибудь "прилагательное" къ нашему направленію, Прежде всего направленіе есть трудъ, дѣло, знаніе.

Такимъ признаніемъ редакція "Вѣстника Европы" открывала новый годъ изданія своего журнала. Изъ этого признанія оказывается, что "Вѣстникъ Европы", признавая существованіе недоразумѣній въ отношеніяхъ публики къ журналистикѣ, объясняетъ ихъ, подобно "Всемірному Труду", существованіемъ различныхъ направленій въ журналистикѣ.

"Отечественныя Записки" серьознѣе и внимательнѣе другихъ отнеслись къ вопросу о современныхъ отношеніяхъ литературы и публики. Въ мартовской своей книжкѣ онѣ помѣстили "Письмо провинціала о задачахъ современной критики", принадлежащее очевидно человѣку опытному и слишкомъ горячо относящемуся къ интересамъ литературы. Привѣтствуя нѣкоторое оживленіе въ журналистикѣ, совпавшее съ началомъ 1868 года, авторъ письма высказываетъ свои желанія новымъ или преобразованнымъ органамъ печати. "желаю, говоритъ онъ, чтобы эти изданія своимъ достоинствомъ возвратили слову литераторъ его честное значеніе, потерянное въ глазахъ читателей, желаю, чтобъ они возвратили публикѣ ту охоту къ чтенію, которая значительно ослабѣла".

Разсматривая подробно причины, создавшія подобное невыгодное положеніе дѣла, авторъ "письма", путемъ чисто-историческаго пріема, доказываетъ, что оно произведено вліяніемъ огромной массы индефереттистовъ, появившихся въ нашемъ обществѣ, которые совершенно безразлично относятся къ господствующимъ въ литературѣ партіямъ. "Спутанность понятій, нежеланіе понимать вещи, униженіе достоинства литературы, недовѣрчивость къ критикѣ и возрастаніе индиферентизма составляли характеристическія черты русской мысли въ 1867 году". По отчего зависитъ эта масса индеферентистовъ, оказавшая на литературу, такое сильное вліяніе? Въ отвѣтъ на этотъ вопросъ, мы приведемъ выписку изъ "письма", составляющую главную его сущность и цѣль.

Тому два съ половиною года, пишетъ авторъ, одинъ литераторъ говорилъ другому въ общественномъ собраніи, что названіе литератора дѣлается болѣе и болѣе презрительнымъ въ глазахъ публики вслѣдствіе непрочности, убѣжденій многихъ литераторовъ, вслѣдствіе измѣны этимъ убѣжденіямъ, вслѣдствіе готовности подавать руку той и другой партіи. Можно ли сказать, что съ тѣхъ поръ большинство литераторовъ стало болѣе уважать собственное достоинство въ этомъ отношеніи и внушило болѣе довѣрія публикѣ? Я не буду говорить о такихъ писателяхъ, какъ гг. Бобарыкинъ и Эдельсонъ. Лица, подавшія примѣръ литературнаго восхваленія "Взбаломученнаго моря", помѣстившія на страницахъ своего журнала первый романъ, прославившій нынѣ знаменитаго г. Стебницкаго, могли и могутъ писать подъ какими угодно знаменами, въ чьемъ угодно сообществѣ. По когда одинъ изъ редакторовъ "Эпохи" помѣщаетъ свой романъ въ "Русскомъ Вѣстникѣ"-- это характеристично. Еще характеристичнѣе были статьи въ "Санктпетербургскихъ Вѣдомостяхъ", подписанныя именемъ, которое литературная молва связала съ блаженной памяти Кузьмою Прутковымъ. Я пройду молчаніемъ многое. Я не могу упоминать о возмутительныхъ противорѣчіяхъ ученій и жизни. Я постараюсь остаться въ области литературы и ограничусь крупными фактами.-- Я упомянулъ о первомъ романѣ г. Стебницкаго. Онъ доставилъ этому автору не весьма почетную, но довольно громкую изѣстность, и вмѣстѣ съ тѣмъ, погубилъ, какъ помнится, "Библіотеку для чтенія". Многіе сотрудники ее оставили, многіе подписчики отшатнулись. Въ 1867 году еще болѣе громкую и еще менѣе почетную извѣстность получила повѣсть г. Авенаріуса, вкусная смѣсь Казановы съ Видокомъ. Въ иностранныхъ литературахъ есть подобные образцы, напримѣръ, романы, писанные отставнымъ нѣмецкимъ шпіономъ подъ псевдонимомъ Ретклифа, гдѣ соблазнительныя сцены смѣняютъ другъ друга въ самой милой послѣдовательности... И такъ, г. Авенаріусъ имѣлъ предшественниковъ, но романы Ретклифа вышли отдѣльно; въ Европѣ ни одинъ журналъ не р&#1123;шился помѣстить ихъ на своихъ страницахъ. Не потому, что не нашлось редакторовъ, согласныхъ на это, но прямой разсчетъ имъ говорилъ, что подобное помѣщеніе невыгодно, такъ какъ имъ пришлось бы помѣщать статьи только подъ стать Ретклифу, а подобные сотрудники уронили бы журналъ; другіе же не стали бы въ немъ писать. Я нисколько не обвиняю гг. Хановъ и др., что они печатаютъ статьи г. Авенаріуса: вѣрно есть читатели, не брезгающіе подобнымъ чтеніемъ, а для издателя, говорятъ, цифра подписчиковъ -- все. Но вѣдь рядомъ съ ними у тѣхъ же гг. Хановъ печатаютъ свои статьи и другіе. И между ними встрѣчаемъ имена, еще вчера уважаемыя. Что же? Или сообщество г. Стебницкаго, погубившее во время оно "Библіотеку" и усиленное еще г. Авенаріусомъ, теперь стало почетнѣе? Или наши лирики и прозаики настолько не чутки къ достоинству своего имени, что перестали имъ дорожить? Неужели потребность въ насущномъ хлѣбѣ заставляетъ ихъ, трудясь въ подобномъ сообществѣ, ронять ниже и ниже въ глазахъ публики званіе литератора и доказывать ей наглядно пониженіе литературной нравственности?

Высказавъ такимъ образомъ съ совершенною ясностью тѣ причины, которыя создали современное печальное состояніе литературы, авторъ "письма" обращается къ новымъ органамъ печати съ пожеланіемъ "разогнать ту тяжелую мглу, которая лежитъ на современной мысли, разъяснить требованія пауки и жизни, особенно послѣднія, совершенно затемненныя и до крайности запутанныя." Онъ совѣтуетъ вступить съ врагами мысли въ открытый бой, потому что такихъ враговъ развелось множество. Авторъ заканчиваетъ свое письмо слѣдующими словами: "въ присутствіи общаго индиферентизма и повальной неохоты мыслить, надо себѣ опредѣлить возможное изъ требованій жизни, отказаться безъ дальней думы отъ невозможнаго, отказаться отъ пріемовъ и вопросовъ теперь не достигающихъ цѣли, а затѣмъ смѣло и неуклонно, опираясь на законъ, на чувство человѣческаго достоинства и на крѣпкое убѣжденіе, идти въ избранномъ направленіи, осуществляя свою программу, борясь за прогрессъ, за истину, за жизнь."

Эту превосходную характеристику мы могли бы считать выраженіемъ основныхъ взглядовъ "Отечественныхъ Записокъ", еслибъ только редакція напечатала письмо, о которомъ мы сейчасъ говорили, безъ всякихъ оговорокъ, или по крайней мѣрѣ, оговоривъ совершенно точно, въ чемъ именно она съ нимъ не согласна. Но она, "соглашаясь съ основными принципами" письма, тѣмъ не менѣе заявила, что смотритъ нѣсколько иначе "на разныя частныя явленія нашей журналистики, разсматриваемыя почтеннымъ авторомъ." И мы, конечно, были бы лишены всякой возможности знать, въ чемъ именно согласна и въ чемъ несогласна редакція съ авторомъ письма, еслибъ въ одной изъ послѣдующей книжекъ не нашли особой статьи, принадлежащей самой редакціи и спеціально посвященной тому же вопросу, который разбирался "письмомъ провинціала."

Въ этой статьѣ, названной "Признаки времени" и трактующей объ отношеніи литературы къ обществу, мы находимъ сходныя черты съ "письмомъ провинціала" только въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ говорится о современномъ незавидномъ состояніи журналистики. Здѣсь авторъ не только безусловно признаетъ существованіе весьма печальныхъ отношеній между журналистикой и читателями, но даже нѣсколько преувеличиваетъ дѣло. Полусерьознымъ, полуироническимъ тономъ онъ въ разныхъ мѣстахъ своей статьи высказываетъ слѣдующаго рода мысли:

Одинъ изъ самыхъ характеристическихъ признаковъ современности, говоритъ онъ, -- это совершенно особенное положеніе литературы въ русскомъ обществѣ. Съ нѣкоторыхъ поръ, наше общество до того развилось и умудрилось, что уже не оно руководится литературою, но наоборотъ, литература находится у него подъ надзоромъ. Завелись соглядатаи, наблюдатели, руководители и вдохновители, но болѣе всего развелось равнодушныхъ, которыхъ нельзя подкупить ни пріятнымъ словомъ, ни даже талантливостью, и въ глазахъ которыхъ литература есть одна изъ тѣхъ прискорбныхъ и жалкихъ потребностей, которыя, подобно домамъ терпимости, допускаются въ обществѣ какъ необходимое зло.... Современный литераторъ всею меньше "властитель думъ"; современный литераторъ -- это парія, это почти прокаженный. Это существо забитое, вѣчно жмущееся къ сторонѣ, существо, коснѣющимъ языкомъ и съ безконечными оговорками сознающееся въ своемъ ремеслѣ. Его терпятъ, на него смотрятъ съ снисходительнымъ состраданіемъ потому единственно, что литература вездѣ признается, какъ одна изъ функцій общественнаго бытія Никогда еще литература не была такъ принижена, такъ покинута, какъ въ настоящее безпутно-просвѣщенное время. Читающая публика изчезла безъ слѣда, а вмѣстѣ съ тѣмъ и запросъ на литературное дѣло сократился до самыхъ ничтожныхъ размѣровъ.

Но на этомъ и кончается сходство мыслей, выраженныхъ въ "Признакахъ времени" съ мыслями "Провинціала". Переходя къ объясненію причинъ современной забитости литературы, авторъ "Признаковъ времени" совершенно расходится съ авторомъ "Письма". Этотъ послѣдній главнѣйшую вину современнаго затишья въ литературѣ приписываетъ самимъ литераторамъ, самой журналистикѣ, изъ чего и выводитъ извѣстныя необходимыя для нее обязанности, могущія поправить дѣло, тогда какъ авторъ "Признаковъ времени" всю вину взваливаетъ исключительно на читающее общество и только уясняетъ фактъ, не дѣлая изъ него никакихъ практическихъ выводовъ. Свое положеніе -- что въ современномъ состояніи литературы виновата публика -- авторъ излагаетъ такимъ образомъ; наша литература самостоятельнаго значенія и силы не имѣетъ, завися исключительно отъ внѣшнихъ обстоятельствъ; поэтому и общество не видитъ въ ней ничего для себя путнаго; какъ ни привлекателенъ на его взглядъ какой нибудь сонетъ или мадригалъ, "но въ сравненіи съ учрежденіемъ губернскихъ правленій, онъ далеко не выдерживаетъ даже снисходительной критики." Придя къ этому заключенію, даже цивилизованная часть нашей публики начинаетъ видѣть въ литераторѣ "нѣчто въ родѣ трактирной арфистки, вѣчно голодной, а потому вѣчно и умиленно кривляющейся." Затѣмъ, когда какія нибудь особаго рода обстоятельства даютъ литературѣ большую противъ обыкновеннаго, силу, когда печать начинаетъ казаться необходимымъ, а не случайнымъ элементомъ въ общественномъ организмѣ, когда она становится карателемъ общественныхъ недостатковъ -- публика нѣкоторое время смотритъ на нее какъ будто благосклонно; но тѣмъ сильнѣе становится прежняя ея ненависть, когда литература снова теряетъ случайно пріобрѣтенное ею значеніе.

Въ другихъ мѣстахъ своей статьи, авторъ еще болѣе обобщаетъ высказанные имъ взгляды на причины современнаго обезсиленія литературы и еще рѣзче, еще откровеннѣе ставитъ ее въ безусловную зависимость отъ общества. Находя, что толпа не только раболѣпна, но и труслива, онъ приходитъ къ тому выводу, что писатель, который вліяетъ на нее только нравственно, больше чѣмъ кто нибудь другой, на самомъ себѣ убѣждается въ справедливости этой истины. "Еще вчера онъ былъ чѣмъ-то въ родѣ баловня фортуны, еще вчера около него тѣснился кружокъ людей, громко заявлявшихъ о сочувствіи -- и вотъ достаточно одной минуты, чтобы поставить его въ то нормальное одиночество, изъ котораго, при извѣстныхъ условіяхъ жизни, ему не слѣдовало и выходить."

Толпа, продолжаетъ авторъ, вообще и вездѣ не отличается прозорливостью; она съ трудомъ отличаетъ друзей и недруговъ и въ большинствѣ случаевъ даже не понимаетъ, какимъ образомъ между ею и литературой могутъ образоваться отношенія доброжелательныя или злокозненныя.... Спрашивается, возможно ли, при такой туманности представленій, ожидать преданнаго отношенія къ мысли? возможно ли надѣяться, чтобъ общество когда нибудь заявило о своей устойчивости въ интересахъ мысли? Первое естественное слѣдствіе такой шаткости отношеній обнаруживается въ томъ, что писатель, не имѣя въ виду данныхъ для опредѣленія, къ кому именно обращается его слово, почти всегда дѣйствуетъ на удачу. Можетъ случиться, что слово это падетъ на почву добрую и возраститъ плодъ добрый, но можетъ также случиться, что слово падетъ на навозъ и возраститъ крапиву. Тутъ, стало быть, уже не до прозелитизма, когда лѣто идетъ объ отсутствіи даже той простой понимающей среды, без которой дѣятельность писателя есть дѣятельность, вращающаяся въ пустотѣ. А второе естественное послѣдствіе вотъ какое: когда писатель, случайно или не случайно, подпадаетъ опалѣ общества, когда его постигаетъ невзгода -- то тутъ уже не только нѣтъ рѣчи о друзьяхъ или недругахъ, но просто на просто всѣ обыватели безразлично сливаются въ одинъ общій хоръ и всѣ едиными устами вопіютъ: эту его! крѣпче! крѣпче! вотъ такъ! И такъ, съ одной стороны неустойчивость, какъ слѣдствіе непониманія мысли и неимѣнія поводовъ привязаться къ ней; съ другой стороны, та же неустойчивость, какъ слѣдствіе природной податливости и рыхлости обывательскихъ нравовъ... невольно спрашиваешь себя: какую же цѣль имѣетъ существованіе литературы? кому она нужна? что она можетъ?

Но не смотря на нарисованную имъ печальную картину литературнаго запустѣнія, автору все-таки сдается, "что литература нѣчто еще можетъ". Самая живучесть ея, по его словамъ, "даетъ поводъ думать, что будущее принадлежитъ ей, а не брюхопоклонникамъ." Такимъ образомъ, свои разсужденія авторъ, въ видѣ общаго вывода, заключаетъ слѣдующими словами:

Ежели мысль содрагается при видѣ ходячихъ крашеныхъ гробовъ, то та же самая мысль съумѣетъ, даже сквозь сплошную массу живыхъ могилъ, провидѣть иныя сферы, иные интересы и требованія, иную температуру, иную жизнь. Какъ ни обширно кладбище, но около него ютится жизнь. Исторія не останавливается оттого, что ничтожество, невѣжество и индиферентизмъ дѣлаются на время какъ бы закономъ и обезпеченіемъ мирнаго человѣческаго существованія. Оно знаетъ, что эти явленіе преходящее, что подъ нимъ и рядомъ съ нимъ не угасая теплится правда и жизнь.

Приведенныя нами выписки изъ трехъ различныхъ журналовъ совершенно сходны между собою въ томъ, что касается современныхъ отношеній между литературой и обществомъ; по за этимъ начинается ихъ разногласіе. Причины, создавшія такія отношенія, понимаются ими различно, а потому и средства, предлагаемыя для исправленія дѣла, оказываются также различными. "Всемірный Трудъ", устами г. Крестовскаго, утверждаетъ, что причиной всѣхъ бѣдъ слѣдуетъ считать моду на направленія, что общество едва только начинаетъ интересоваться чтеніемъ, и что поэтому теперь нужно заботиться только о томъ, чтобы давать ему интересный и разнообразный матеріалъ для чтенія, нисколько не заботясь о качествахъ этого матеріала. "Вѣстникъ Европы" точно также признаетъ, что причиною "повальнаго недоразумѣнія" въ отношеніяхъ между журналистикой и публикой слѣдуетъ считать "направленія". Такимъ образомъ, оба эти журнала всю вину современнаго литературнаго запустѣнія взваливаютъ на журналистику. "Отечественныя записки", также не только не отрицающія, но даже преувеличивающія современный разладъ между литературой и обществомъ, всю вину взваливаютъ, напротивъ, исключительно на общество, и. прямо выражаютъ свое несогласіе съ мыслями, изложенными по этому поводу въ "Письмѣ провинціала". Первые два названные журнала убѣждены, что сама литература можетъ поправить ею же испорченное дѣло; "Отечественныя записки", напротивъ, думаютъ, что дѣло исправится само собою, по естественному ходу вещей. Такимъ образомъ, мнѣніе "Провинціала", всего ближе подходящее къ тѣмъ признакамъ, которые мы считаемъ необходимыми для хорошаго журнала, оказывается одинокимъ, и слѣдовательно, ни одинъ изъ названныхъ вами журналовъ, если судить по вышеприведеннымъ выпискамъ, не подходитъ подъ ту мѣрку, которую мы нашли для оцѣнки органовъ печати.

-----

Разсмотримъ теперь подробнѣе тѣ основанія, на которыхъ построены вышеприведенныя мнѣнія, и то, какъ выразились эти мнѣнія въ дѣятельности каждаго журнала порознь, "Всемірный Трудъ" утверждаетъ, что нашей читающей публикѣ рано еще знакомиться съ "направленіями", что ей нужно только разнообразное и интересное чтеніе. Легко замѣтить, что здѣсь слово "направленіе" употреблено въ слишкомъ узкомъ смыслѣ, -- именно въ томъ смыслѣ, какой придавали этому слову лѣтъ восемь или десять назадъ. Въ то время если говорили, что такой-то журналъ "съ направленіемъ", то это значило, что рѣчь идетъ именно объ извѣстномъ направленіи, а не о томъ, что журналъ имѣетъ вообще какую бы то ни было опредѣленную физіономію. Такое неправильное употребленіе слова обусловливалось тѣмъ, что тогда журналы не имѣли еще никакого понятія о тѣхъ требованіяхъ, которымъ должна удовлетворять журналистика; поэтому первая попытка въ этомъ смыслѣ обратила на себя общее вниманіе и произвела то, что общему слову "направленіе" придали исключительный, спеціальный характеръ. Въ настоящее время это не имѣетъ никакого смысла; теперь можно указать много органовъ печати, которые болѣе или менѣе послѣдовательно проводятъ свое направленіе, хотя каждое изъ нихъ мало походитъ одно на другое. "Московскія Вѣдомости" придерживаются преимущественно одного направленія, "Вѣсть" -- другого. "Москва" -- третьяго и т. д., и каждое изъ этихъ направленій имѣетъ въ виду не однѣ "фразы", а напротивъ, чисто-практическіе интересы, только понимаемые различно. Собственно говоря, въ настоящее время, когда въ область литературы вошли именно практическіе интересы, журналъ или газета безъ всякаго направленія немыслимы, какъ не мыслимъ человѣкъ, какъ бы мало онъ ни былъ развитъ, безъ какого нибудь преобладающаго оттѣнка въ его воззрѣніяхъ. И если мы говорили выше, что хорошій журналъ долженъ имѣть вполнѣ опредѣленную физіономію, то именно въ томъ смыслѣ, что направленіе журнала должно проводиться совершенно послѣдовательно и вполнѣ сознательно. Какъ бы ни увѣрялъ насъ хоть тотъ же "Всемірный Трудъ", что онъ даетъ своимъ читателямъ только интересное и разнообразное чтеніе, ревниво оберегая отъ публики свои истинныя симпатіи, мы все-таки съ совершенною ясностью укажемъ ему цѣлымъ рядомъ примѣровъ, каковы именно его симпатіи, потому что онѣ все-таки видны чуть не изъ каждой статьи. Но мы говоримъ не о такого рода направленіи, проводимомъ журналомъ, такъ сказать, безсознательно и, можетъ быть, помимо воли редакціи; мы говоримъ о направленіи осмысленномъ, проводимомъ совершенно послѣдовательно и ненарушаемомъ даже случайными противорѣчіями. Спрашивается, что же можетъ скорѣе сбить съ толку читателя: опредѣленное ли направленіе, являющееся передъ нимъ въ каждой статьѣ журнала, въ обсужденіи каждаго общественнаго и литературнаго факта и ненарушаемое ни однимъ фальшивымъ тономъ,-- или же безалаберная смѣсь разныхъ мнѣній, противоположныхъ симпатій, уничтожающихъ одно другое положеній? Какъ, напримѣръ, должно подѣйствовать на читателя помѣщеніе въ одной и той же книжкѣ статьи какого нибудь г. Загуляева, отыскивающаго во всемъ современномъ молодомъ поколѣніи сходство съ студентомъ Даниловымъ, гимназистомъ Горскимъ и т. д.-- и статьи хоть г. Мордовцева, который среди кучи собственнаго хлама, высказываетъ о молодомъ же поколѣніи такія мысли, отъ которыхъ не отказался бы самый умный, самый честный литераторъ. Конечно, для насъ, внимательно слѣдящихъ за литературой, совершенно понятно, какой изъ этихъ двухъ отзывовъ объ одномъ и томъ же предметѣ слѣдуетъ считать случайнымъ и какой согласнымъ съ убѣжденіями редакціи; но на читателя, живущаго въ провинціи и читающаго, можетъ быть, только одинъ журналъ, такіе противоложные отзывы должны производить очень невыгодное дѣйствіе; повторяясь постоянно, они, наконецъ, окончательно собьютъ его съ толку и произведутъ именно тѣ явленія, обличителемъ которыхъ является самъ же "Всемірный Трудъ".

Какъ мы увидимъ далѣе, "Всемірный Трудъ" въ разныхъ своихъ статьяхъ высказываетъ такого рода мысли, которыя въ глазахъ сколько нибудь опытнаго читателя, должны весьма ясно обозначить тотъ лагерь, къ которому принадлежитъ редакція этого журнала. Почему же бы ему прямо не сказать, что редакція будетъ исключительно держаться такого-то направленія? Это можно объяснить двумя причинами: во-первыхъ, обозначивши рѣзко свое направленіе, нужно уже держаться его постоянно -- а это вещь довольно трудная для тѣхъ, у кого направленіе выработалось случайно и не имѣетъ твердыхъ основаній; а во-вторыхъ, если всему журналу проникнуться воззрѣніями, напримѣръ, г. Загуляева или г. Кельсіева, то многія статьи и мѣста въ нихъ пришлось бы вычеркнуть изъ журнала; но тогда что же останется печатать? Къ тому же, удочкой съ г. Загуляевымъ на концѣ можно бы поймать очень немного подписчиковъ; тогда какъ теперь, печатая рядомъ съ г. Загуляевымъ произведенія нѣсколько иного характера, можно разсчитывать на читателей съ разными, взглядами. Что нужды до того, что дѣйствовать такъ -- значитъ увеличивать тотъ "мракъ, который лежитъ на русской мысли" и унижать въ публикѣ значеніе и авторитетъ литературы; до этого нѣтъ никакого дѣла такимъ издателямъ, какъ г. Ханъ и такимъ литераторамъ, какъ гг. Загуляевъ, Щегловъ, Кельсіевъ, Соловьевъ и имъ подобные. Лишь бы была подписка на слѣдующій годъ, а о дальнѣйшемъ можно будетъ позаботиться впослѣдствіи. Конечно, если бы "Всемірный Трудъ" строго слѣдовалъ направленію гг. Загуляева, Кельсіева и т. п., то онъ долго существовать не могъ бы; до, умирая, онъ все-таки оставилъ бы послѣ себя наслѣдство въ лицѣ нѣсколькихъ сотенъ читателей, сохранившихъ нѣкоторое уваженіе къ печатному слову. Въ настоящемъ своемъ видѣ онъ также не можетъ существовать продолжительное время, потому что такіе журналы не живучи, но теперь онъ оставитъ по себѣ очень нехорошую память.

Въ первой своей книжкѣ "Всемірный Трудъ"выразилъ устами г. Соловьева желаніе занять въ литературѣ мѣсто, оставшееся вакантнымъ послѣ того, какъ "Отечественныя Записки", по слухамъ, перешли подъ новую редакцію. "Мы не можемъ не заявить, замѣчаетъ г. Соловьевъ, что сохраненіе въ извѣстной степени (?) направленія "Отечественныхъ Записокъ" необходимо не только ради приличія (!), но и ради разнообразія журналовъ. Не всѣмъ же настраиваться на одинъ ладъ! долженъ же быть журналъ и съ положительнымъ направленіемъ. Ужели "Всемірный Трудъ одинъ въ цѣломъ Петербургѣ долженъ взять на себя эту трудную роль (?!)"; Въ этихъ словахъ какъ будто высказывается желаніе и даже необходимость, въ противорѣчіе съ мнѣніемъ г. Крестовскаго, имѣть журналу какую нибудь опредѣленную физіономію.

Г. Загуляевъ въ той же самой книжкѣ также старался нѣсколько обрисовать физіономію "Всемірнаго Труда". Въ началѣ нашего "Обозрѣнія" мы уже замѣтили, что онъ обѣщалъ бороться не на жизнь, а на смерть съ своими противниками -- но за что и во имя чего бороться?-- защищая новыя учрежденія. Наивно до ребячества! Какъ будто новыя учрежденія нуждаются въ защитѣ со стороны журналистики, какъ будто тотъ или другой органъ печати можетъ спасти ихъ, если бы правительство нашло нужнымъ сдѣлать въ нихъ какія нибудь перемѣны и наконецъ какъ будто "защита защищеннаго и огражденіе огражденнаго" могутъ характеризовать направленіе органа печати!

Во всякомъ случаѣ ни желаніе занять въ литературѣ мѣсто "Отечественныхъ Записокъ", ни обѣщаніе защищать новые суды и земство, защищать какъ отъ "крайней правой", такъ и отъ "крайней лѣвой фракціи" никакъ не могутъ установить нравственной связи между журналомъ и его читателями. Да этого, какъ мы видѣли изъ статьи г. Крестовскаго, "Всемірный Трудъ" и не считаетъ нужнымъ; такую связь онъ не только не признаетъ полезной, но считаетъ даже вредной. Послѣ этого можно себѣ вообразить, какую удивительную и разнообразную смѣсь должны представлять двѣнадцать книжекъ подобнаго журнала, и въ какомъ затрудненіи долженъ находиться обозрѣватель, желающій познакомить своихъ читателей съ главными чертами этого журнала. Вы убѣждаетесь только въ одномъ -- что журналъ не имѣетъ ровно никакого направленія; но за тѣмъ передъ вашими глазами открывается безграничный океанъ фразъ, мнѣній, воззрѣній, въ которомъ вы совершенно теряетесь. Позвольте, думаете вы, а можетъ быть отсутствіе всякого направленія именно и есть-то направленіе журнала; такъ, покрайней мѣрѣ, слѣдовало бы заключить изъ статьи г. Крестовскаго. Но васъ сбиваетъ съ толку одна изъ статей г. Соловьева, который, разбирая журналы, упрекаетъ нѣкоторые изъ нихъ въ непослѣдовательности, изъ чего вы должны заключить, что послѣдовательность считается со стороны "Всемірнаго Труда" необходимымъ качествомъ для журнала. Далѣе, изъ статьи того же г. Крестовскаго слѣдуетъ, что журналъ долженъ спускаться до понятій читающей публики и давать только то, что можетъ ее интересовать, рискуя въ противномъ случаѣ остаться безъ читателей. Но вдругъ г. Кельсіевъ восклицаетъ, что "нѣтъ ничего противнѣе и возмутительнѣе, какъ рукоплесканія, слышимыя за то, что заслужившій ихъ поддался вкусамъ и прихотямъ толпы. "Масса, толпа, поясняетъ онъ далѣе, ни въ чемъ не судья. Повиноваться ей и признавать ея приговоръ за нѣчто абсолютное, значитъ продать себя, значитъ потерять вѣру во все святое и сдѣлаться ея лакеемъ". И вотъ ваша прежняя точка зрѣнія оказывается негодною. Далѣе, читаете вы, напримѣръ, такія слова изъ статьи г. Мордовцева, произнесенныя героемъ, весьма сочувственнымъ автору:

Сколько въ Петербургѣ прекрасныхъ свѣтлыхъ личностей, какія богатыя головки вы найдете и подъ стрижеными косами, какую жестокую и стой кую войну ведутъ эти хорошенькія головки противъ всего того, что наложило на женщину толстымъ слоемъ пыли и средневѣковое варварство, и современное невѣжество! Вы не смѣйтесь надъ женскими артелями: надо же бѣдной женщинѣ разбить вѣковыя цѣпи, которыя не только наложены на ихъ руки и ноги, по и на ихъ мозгъ, на ихъ сердце, впечатлительное, отзывчивое. Я знаю такихъ женщинъ -- въ нихъ надежда нашего и будущаго вѣка. У насъ есть сотни Сусловыхъ, хотя о нихъ не печатаютъ ни Сѣченовъ, ни Боковъ. Не смотрите на женщинъ, показанныхъ намъ Аве наріусомъ, какъ смотрятъ на нихъ его критики: хлыщи были и есть какъ между мужчинами, такъ и между женщинами.

И въ томъ же самомъ журналѣ печатаются слѣдующаго рода измышленія г. Кельсіева:

У насъ женщины и дѣвушки, чистыя, честныя и благородныя натуры, прослышавши громкое слово эмансипація, падали, и то, что случается какъ несчастіе, возвели чуть-чуть не въ догматъ. Кто не знаетъ этихъ исторій, что мужъ, любящій свою жену, нарочно подговаривалъ ее (?!) быть ему невѣрной "во имя права женщины", что жена, любящая своего мужа, во имя этого самаго несчастнаго права, съ его вѣдома ему измѣняла для того, чтобы хвалить свою самостоятельность, въ которой ей даже и нуждаться не приходи юсъ.

Наконецъ, во "Всемірномъ Трудѣ" не мудрено встрѣтить самые противоположные взгляды въ одной и той же статьѣ, и даже но одному и тому же поводу. Возможно-ли, напримѣръ, вывести какое нибудь цѣльное заключеніе изъ слѣдующихъ словъ г. Загуляева, посвященныхъ покойному Писареву:

Писаревъ былъ человѣкъ высокоталантливый и честно убѣжденный въ томъ, что онъ проповѣдывалъ. Онъ былъ одаренъ громадными способностями и чисто Боклевскимъ даромъ асимиляціи и дедукціи... Онъ принадлежалъ къ людямъ, которые умѣли пріохотить къ научнымъ занятіямъ цѣлое поколѣніе нашей молодежи... Писаревъ высказалъ много свѣтлыхъ мыслей и поднялъ въ нашей литературной критикѣ много существенно важныхъ вопросовъ".

Какъ соединить этотъ похвальный отзывъ о писателѣ съ тѣми словами, въ которыхъ говорится, что Писаревъ принадлежалъ къ направленію вредному для нашего общества, вредному для развитія русской жизни и русской науки" Какъ переварятъ все это бѣдные читатели "Всемірнаго Труда"?

Совершенно такое же противорѣчіе въ сужденіяхъ объ одномъ и томъ же предметѣ мы встрѣчаемъ по поводу отзывовъ о г. Стебницкомъ. Въ одной книжкѣ "Всемірнаго Труда" этого писателя называютъ тенденціознымъ, а повѣсть его -- смѣлою и написанною "съ большимъ тактомъ"; другая же книжка признаетъ въ немъ только "извѣстную даровитость и бойкость" и отрицаетъ существованіе "всякихъ убѣжденій".

Словомъ, подобныя противорѣчія мы встрѣчаемъ на каждомъ шагу, и исчислить ихъ здѣсь нѣтъ никакой возможности. Намъ скажутъ, можетъ быть, что это мелочи. Однакоже эти мелочи показываютъ, что между людьми, сотрудничающими въ одномъ и томъ же журналѣ, все таки идетъ разноголосица, что каждый изъ нихъ пишетъ свое, и что если между ними есть что нибудь общаго -- то это: одинаковая безталанность, одинаковая ограниченность и одинаковое непониманіе задачи журналиста.

Повидимому, "Всемірный Трудъ" самъ понимаетъ, что ему трудно разсчитывать на успѣхъ въ современной читающей публикѣ, и потому-то онъ особенно дорожитъ такими статьями, въ которыхъ наиболѣе развита клубничная сторона. Во "Всемірномъ Трудѣ", какъ извѣстно, было напечатано "Повѣтріе"; "Всемірный же Трудъ" пріютилъ у себя "Жертву Вечернюю" г. Бобарыкина и "Новые русскіе люди" г. Мордовцева. Обѣ эти повѣсти пропитаны клубничнымъ запахомъ; первая же изъ нихъ, кажется, спеціально и написана ради изображенія разныхъ клубнично-эротическихъ сценъ. Одинъ изъ критиковъ, разбиравшихъ романъ или повѣсть г. Бобарыкина, замѣтилъ, что при чтеніи ея, почти на каждой страницѣ чувствуешь "ощущеніе пола". Дѣйствительно, это совершенно справедливое замѣчаніе. Мы положительно утверждаемъ, что главная цѣль и г. Боборыкина и г. Хана заключалась единственно въ томъ, чтобы раздражить до невозможности спинные хребты читателей; остальныя же сцены, не дѣйствующія подобнымъ возбудительнымъ образомъ, написаны единственно для приличія.

Затѣмъ, исключая клубничности и постоянныхъ противорѣчій, на примѣры которыхъ мы указывали, во "Всемірномъ Трудѣ" за весь годъ рѣшительно не на чемъ остановится. Даже задорная его сторона отзывается крайнею безталанностью и безцвѣтностью, такъ что вмѣсто огорченія вызываетъ на лицѣ лѣнивую усмѣшку. Въ составъ этого журнала вошли статьи самаго разнообразнаго, хотя и очень неинтереснаго для русской публики свойства. Тутъ вы встрѣтите такія статьи, какъ "Очерки Тульчи", "Корреспонденція Наполеона I-го", "Максимиліанъ, императоръ мексиканскій", "Изъ записокъ кавказскаго военнаго инженера", "жизнь и дворъ персидскаго шаха",-- словомъ, статьи, которыя невольно переносятъ васъ во времена "Библіотеки для Чтенія" барона Брамбеуса. Уже по одному названію этихъ статей вамъ кажется, что вы ихъ гдѣ-то и когда-то читали, что это старые ваши знакомые. Тутъ же кстати попадаются вамъ и подходящія имена: старца Лажечникова, г.г. Ахшарумова, Щеглова и имъ подобныхъ заштатныхъ публицистовъ, романистовъ и критиковъ. Единственный оригинальный мотивъ, который рѣзко выдается изъ ряда статей за цѣлый годъ и подобнаго которому мы не встрѣчали до сихъ поръ ни въ одномъ журналѣ, это -- жалобы на то, что русскіе литераторы не приняты въ высшемъ обществѣ. Этотъ мотивъ слышался въ нѣсколькихъ мѣстахъ романа г. Бобарыкина, а г. Кельсіевъ развилъ его весьма обстоятельно въ статьѣ "Обличитель прошлаго вѣка". Г. Кельсіевъ очень сокрушается о томъ, что наши аристократки "весьма охотно идутъ замужъ за такихъ дешевыхъ французскихъ литераторовъ, какихъ у насъ самихъ чрезвычайно много, тогда какъ за русскихъ замужъ не только нейдутъ, но даже знакомствомъ ихъ своимъ не удостоиваютъ^. И г. Кельсіевъ прибавляетъ, что "винить въ этомъ нашихъ аристократокъ рѣшительно не за что", такъ какъ наша "неуклюжая косолапая интелигенція не только ни сѣсть, ни встать не умѣетъ, не только не умѣетъ говорить въ обществѣ или занять собой, но даже личностью своею привлечь никого не можетъ". Не сами ли послѣ этого виноваты русскіе писатели, прибавляетъ г. Кельсіевъ, въ томъ, что довели себя "до подобнаго униженнаго положенія?" Не менѣе курьозна по своей оригинальности статья того же г. Кельсіева о г. Полонскомъ, произведенномъ въ юмористы за два произведенія: "Кузнечикъ-музыкантъ" и "Ночь въ Лѣтнемъ саду", о послѣднемъ изъ которыхъ мы скажемъ ниже. Въ этой статьѣ г. Кельсіевъ взываетъ къ небесамъ о ниспосланіи грома на главы русскихъ реалистовъ, которые требуютъ отъ всякаго произведенія прежде всего мысли и потомъ уже изящной формы, а не наоборотъ, и которые сдѣлали то, что "талантливѣйшіе" изъ нашихъ писателей перестали писать, а сдѣлались сатириками на современное общественное настроеніе.

Н. Ѳ. Щербина пересталъ быть лирикомъ и ничего не производитъ, кромѣ талантливыхъ, злыхъ эпиграмъ, которыя не печатаются, по которыя каждый (?) знаетъ наизусть. Кроткій и тихій Я. П. Полонскій изъ лирика сдѣлался юмористомъ. А. Н. Майковъ пересталъ писать вещи въ родѣ первой части "Трехъ Смертей" и отдался исключительно произведеніямъ, пишущимся по случаю.

Г. Кельсіевъ, какъ человѣкъ, желающій быть критикомъ, вмѣсто того, чтобы плакаться на судьбу по поводу подобныхъ явленій, сдѣлалъ бы гораздо лучше, еслибъ вдумался серьознѣе въ это явленіе и далъ себѣ ясный отчетъ, отъ чего же оно зависитъ? Почему люди старые, опытные, во всеоружіи своихъ чисто-художественныхъ доспѣховъ не выдерживаютъ борьбы съ юными силами реалистовъ и уступаютъ имъ мѣсто? Неужели только потому, что "художники народъ вообще робкій, то есть не способный къ полемикѣ и неумѣющій себя защитить"? Впрочемъ этотъ вопросъ всего лучше разрѣшается собственными же словами г. Кельсіева, сказанными имъ всего мѣсяцъ спустя послѣ статьи о г. Полонскомъ: "если меня не читаютъ, стало быть я плохо пишу; если меня не слушаютъ, стало быть я или вздоръ говорю, или говорю непонятно". Этими же словами всего приличнѣе закончить и нашъ отзывъ о "Всемірномъ Трудѣ"".

-----

Переходя къ разсмотрѣнію дѣятельности "Вѣстника Европы" въ 1868 году, мы должны напомнить, что этотъ журналъ совершенно согласно съ "Всемірнымъ Трудомъ" понимаетъ причины, создавшія недоразумѣнія въ отношеніяхъ публики къ журналистикѣ. Такими причинами онъ считаетъ, какъ мы сказали, журнальныя направленія, за которыми, по его мнѣнію, всегда скрывалась одна фраза. Что же намѣренъ былъ "Вѣстникъ Европы" противопоставить въ своей дѣятельности фразѣ, чтобы возстановить порванную связь между читателями и литературой? Правду и дѣло, отвѣчаетъ "Вѣстникъ" ту правду, которая олицетворялась въ формѣ новаго гласнаго судопроизводства, и то дѣло, котораго требуютъ новыя земскія учрежденія. Въ поясненіе этой туманной мысли, "Вѣстникъ Европы" прибавлялъ: "новое требованіе отъ насъ правды можетъ быть удовлетворено развитіемъ общественной совѣсти, а для дѣла нужно обогащеніе ума и воспитаніе мысли".

Не трудно замѣтить, что все это не больше какъ фразы, изъ которыхъ ровно ничего нельзя извлечь, къ тому же фразы не продуманныя, не выясненныя даже для самой редакціи. Ей что нибудь нужно было сказать по случаю преобразованія "сборника" въ "журналъ", а такъ какъ это преобразованіе совершалось, очевидно, не вслѣдствіе сознанной редакціей потребности въ такомъ преобразованіи, то при этомъ и не могло быть сказано ничего продуманнаго, ничего, имѣющаго какой нибудь смыслъ. Редакція, очевидно, не имѣла ровно никакого понятія о томъ, чѣмъ долженъ отличаться сборникъ отъ журнала; ей казалось, что стоитъ только вмѣсто четырехъ книжекъ въ годъ давать двѣнадцать, да ввести въ программу литературный отдѣлъ -- и сборникъ тотчасъ же сдѣлается журналомъ. Но такое предположеніе очень ошибочно. Сборникъ, каково бы ни было его преобладающее содержаніе, никого не можетъ ввести въ заблужденіе своей программой. Сборникъ математическій выписываютъ люди, интересующіеся математикой, сборникъ историческій -- люди, интересующіеся исторіей и т. д.; но журналъ выписываетъ публика, въ составъ которой входятъ настолько разнообразные элементы, что нѣтъ возможности подвести ихъ подъ какую нибудь опредѣленную спеціальность. Прекрасныя статьи, помѣщаемыя въ сборникахъ, то-есть, имѣющія извѣстное научное достоинство, могутъ быть рѣшительно негодными для помѣщенія въ журналѣ. Ученый сборникъ точно также относится къ журналу, какъ ученый спеціалистъ къ публицисту. Для публициста могутъ быть очень полезны многіе ученые труды, но публикѣ они въ такомъ только случаѣ принесутъ какую нибудь пользу, если ими воспользуется публицистъ, сопоставивъ ихъ извѣстнымъ образомъ съ практическими общественными вопросами. Выпустите въ публику цѣлую сотню самыхъ замѣчательныхъ трудовъ ученыхъ спеціалистовъ -- они не принесутъ и тысячной доли той пользы, какую принесетъ одна умная публицистическая статья, основанная на тѣхъ данныхъ, которыя заключаются въ этой сотнѣ ученыхъ статей. Сборникъ даетъ читателю сырые матеріалы, обработанные научнымъ образомъ, тогда какъ журналъ долженъ осмыслятъ эти матеріалы и дѣлать ихъ доступными большинству читателей. Отсюда слѣдуетъ, что сборникъ можетъ не имѣть, или лучше сказать, не можетъ имѣть какого нибудь опредѣленнаго направленія, тогда какъ журналъ долженъ его имѣть. Это различіе въ требованіяхъ основывается на томъ фактѣ, что одинъ и тотъ же сырой научный матеріалъ очень часто служитъ основаніемъ для самыхъ противоположныхъ выводовъ. Осмысляя этотъ матеріалъ, человѣкъ невольно проявляетъ свою индивидуальность, то-есть осмысляетъ его въ томъ направленіи, которое обусловливается всею личностью человѣка. Въ журналахъ съ самымъ опредѣленнымъ направленіемъ помѣщались и помѣщаются статьи серьезнаго, почти научнаго содержанія, но это нисколько не исключаетъ для нихъ возможности имѣть извѣстную практическую цѣль, то-есть опредѣленное направленіе; но помѣщать въ журналѣ какую бы то ни было статью за то только, что она научна или серьезно написана -- значитъ обращать журналъ въ простои сборникъ. Такимъ именно сборникомъ и остался "Вѣстникъ Европы", не смотря на измѣненный срокъ въ выходѣ его книжекъ, -- сборникомъ совершенно безличнымъ и сухимъ.

Мы едва ли ошибемся, если предположимъ, что "Вѣстникъ Европы", согласный съ "Всемірнымъ Трудомъ" во взглядахъ на журнальныя "направленія", точно также сходится съ нимъ и въ исключительномъ пониманіи этого слова. Ему, повидимому, кажется, что уже одно названіе журнала "съ направленіемъ" непремѣнно предполагаетъ какое нибудь макетное направленіе, которому "Вѣстникъ Европы" не сочувствуетъ. Поэтому, называя, собственно говоря, только такое направленіе "фразой", и вычеркивая его изъ своей программы, онъ вмѣстѣ съ тѣмъ отрекся и отъ всякаго направленія, назвавъ его не только излишнимъ, но и вреднымъ для журнала. Вмѣсто направленія, то-есть вмѣсто "фразы", у него явилось "дѣло", то-есть отсутствіе всякаго направленія. Для насъ совершенно ясно какимъ образомъ редакція "Вѣстника Европы" додумалась до такой мысли. Исходя изъ совершенно ложнаго положенія, что направленіе предполагаетъ въ журналѣ нѣсколько поверхностное отношеніе къ предметамъ и "легкомысленный" тонъ, какъ выражались лѣтъ пять назадъ, и считая подобный тонъ не согласнымъ съ современными требованіями, она отреклась отъ него, а вмѣстѣ съ тѣмъ отреклась и отъ направленія. Она хотѣла быть солидной, а потому сочла для себя неприличнымъ имѣть какое нибудь направленіе. Такое ошибочное пониманіе слова солидность сгубило уже одинъ журналъ, именно "Современное Обозрѣніе", которому показалось, что перемѣна тона условливаетъ собою и перемѣну направленія. Одно и тоже направленіе можетъ держаться самыхъ разнообразныхъ тоновъ, смотря по требованіямъ времени или обстоятельствъ; оно можетъ прибѣгать къ насмѣшкѣ или къ серьезной критикѣ и все-таки оставаться однимъ и тѣмъ же. Напримѣръ, въ настоящее время совершенно неумѣстенъ и неудобенъ тотъ тонъ, который былъ въ ходу въ русской журналистикѣ лѣтъ шесть-семь назадъ; люди, писавшіе тогда такъ, могутъ писать теперь иначе, но это нисколько не налагаетъ на нихъ обязанности измѣнять свой образъ мыслей. Точно также и "Вѣстникъ Европы", нисколько не усвоивая себѣ легкомысленнаго тона, и даже не разставаясь съ научными пріемами, очень удобно могъ бы имѣть какое нибудь опредѣленное направленіе, чтобы сдѣлаться дѣйствительно журналомъ, а не оставаться тѣмъ самымъ сборникомъ, какимъ онъ былъ и въ первые два года своего существованія.

Намъ могутъ сказать, что "Вѣстникъ Европы" потому уже нельзя называть сборникомъ, что въ составъ его входятъ всевозможныя хроники, какъ-то: судебная, земская, иностранная, библіографическая и т. д., наконецъ, что у него существуетъ литературный отдѣлъ. Но этотъ-то послѣдній отдѣлъ и заставляетъ насъ строго относиться къ "Вѣстнику Европы". Не будь въ немъ литературнаго отдѣла, публика не могла бы заблуждаться на его счетъ, считая его, какъ и прежде, просто историческимъ сборникомъ. Между тѣмъ редакція "Вѣстника Европы"

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ.

Вліяніе двухъ законоположеній минувшаго года на дѣятельность земскихъ учрежденіи.-- Чѣмъ должны сдѣлаться земскія собранія для пріобрѣтенія себѣ того авторитета въ глазахъ общества, котораго они лишились, но который имъ необходимъ.-- Первый съѣздъ русскихъ естествоиспытателей въ Петербургѣ.-- Условія, при которыхъ онъ можетъ принести какую нибудь пользу,-- желательны ли, внѣ этихъ условій, дальнѣйшіе съѣзды естествоиспытателей.-- Надежда Прокопьевна Суслова, докторъ медицины цюрихскаго университета.

Минувшій годъ имѣлъ очень неблагопріятное вліяніе на нашу общественную дѣятельность, проявлявшуюся въ формѣ земскихъ учрежденій. Первымъ поводомъ къ нѣсколькимъ очень крупнымъ правительственнымъ распоряженіямъ относительно земства, послужило закрытіе и распущеніе петербургскаго губернскаго земскаго собранія. Высочайшее повелѣніе въ этомъ смыслѣ состоялось 16 января прошлаго года. Государь Императоръ, принявъ во вниманіе, что петербургское земство, въ лицѣ своихъ представителей, "непрерывно обнаруживало стремленіе неточнымъ изъясненіемъ дѣлъ и неправильнымъ толкованіемъ законовъ возбуждать чувства недовѣрія и неуваженія къ правительству", высочайше повелѣлъ: закрыть и распустить петербургское губернское земское собраніе, а также губернскую и уѣздныя управы; пріостановить въ этой губерніи дѣйствіе положенія о земскихъ учрежденіяхъ; всѣ дѣла и суммы управъ передать въ вѣдѣніе тѣхъ установленій, которыя завѣдывали ими до введенія въ дѣйствіе земскихъ учрежденій; отчетъ и докладъ губернской управы передать на разсмотрѣніе сената, и, наконецъ, предсѣдателя губернской управы считать отрѣшеннымъ, а всѣхъ другихъ членовъ земскихъ управъ уволенными отъ должностей.

Этотъ прискорбный случай повлекъ за собою рѣшительную перемѣну въ правилахъ о порядкѣ производства дѣлъ въ земскихъ собраніяхъ, перемѣну, которая, разумѣется, сдѣлалась обязательною для всѣхъ земскихъ собраній въ Россіи. Новый законъ имѣлъ въ виду три ряда измѣненій, касавшихся: правъ и обязанностей предсѣдателей собраній, постановленій, признаваемыхъ недѣйствительными и отвѣтственности за нарушеніе правилъ, установляемыхъ новымъ закономъ.

Власть предсѣдателя чрезвычайно расширена: сдѣлавшись главнѣйшимъ отвѣтчиковъ за все, что говорится въ собраніи, онъ получилъ и права, соотвѣтствующія новымъ его обязанностямъ; въ случаѣ какихъ либо безпорядковъ въ собраніи или отступленій отъ закона, предсѣдатель, не прекратившій ихъ во время, можетъ быть преданъ суду и подвергнутъ болѣе или менѣе тяжкимъ взысканіямъ, какъ-то: исключенію изъ службы, отрѣшенію отъ должности и т. п. По этому, власть его заключается въ слѣдующемъ: онъ обязанъ направлять занятія собраній въ извѣстную сторону, сообразно той цѣли, для которой созвано собраніе; онъ предлагаетъ для обсужденія одинъ вопросъ послѣ другого, въ томъ порядкѣ, какой признаетъ болѣе удобнымъ, "охраняя надлежащій порядокъ и единство предмета;" въ случаѣ разнообразія мнѣній, онъ долженъ подробнѣе объяснить сущность предмета; предсѣдатель наблюдаетъ, чтобы словесныя разсужденія излагались каждымъ членомъ отдѣльно и чтобы голосъ одного не былъ прерываемъ голосомъ другого, всѣ разсужденія членовъ собранія обращаются къ лицу предсѣдателя; онъ обязанъ останавливать и направлять въ надлежащую сторону того оратора, который будетъ уклоняться отъ дѣла; при вторичномъ уклоненіи, онъ можетъ лишить члена права голоса и перейдти къ разсмотрѣнію слѣдующаго за тѣмъ вопроса; если предсѣдатель признаетъ, что предложенія одного или нѣсколькихъ членовъ не согласны съ законами, или выходятъ изъ круга вѣдомства собранія, то не даетъ имъ дальнѣйшаго хода; члены, несогласные въ этихъ случаяхъ съ предсѣдателемъ, не имѣютъ права опровергать его, а могутъ, если пожелаютъ, изложить свое мнѣніе письменно и пріобщить его къ журналу засѣданія. При нарушеніи членами собранія порядка и при безуспѣшности напоминаній предсѣдателя, онъ обязанъ закрыть засѣданіе; вообще, всѣ, находящіеся въ собраніи, какъ постороннія лица, такъ и члены, обязаны безпрекословно подчиняться предсѣдателю.

Постановленія собраній считаются, но новому закону, недѣйствительными во всѣхъ тѣхъ случаяхъ, когда они окажутся противными общимъ постановленіямъ, или когда относятся къ предметамъ, неподлежащимъ вѣдомству собранія, или когда, по своему содержанію, превышаютъ тѣ права, которыя предоставлены собранію закономъ. "Постановленія о сношеніи или соглашеніи съ другими собраніями, по дѣламъ, относящимся къ общимъ правительственнымъ распоряженіямъ или къ вопросамъ объ установленныхъ закономъ предѣлахъ вѣдомства собраній, вступаютъ въ силу и подлежатъ исполненію не иначе, какъ съ согласія начальника губерніи".

Отвѣтственность предсѣдателя, о которой мы упомянули выше, за безпорядки въ собраніяхъ, все-таки не исключаетъ собою отвѣтственности членовъ, производящихъ эти безпорядки. Члены, которые послѣ того, какъ предсѣдатель объявилъ засѣданіе закрытымъ, будутъ продолжать пренія, подвергаются денежному взысканію отъ 25 до 100 рублей съ каждаго лица; а тѣ, которые предложили такое нарушеніе, подлежатъ исключенію изъ собраній на срокъ отъ трехъ до девяти лѣтъ, если только они, но самому содержанію преній, не подлежатъ болѣе тяжкому наказанію. Члены собраній, оказавшіе въ чемъ бы то ни было неповиновеніе требованіямъ предсѣдателя, подвергаются выговору, удаленію изъ собранія или исключенію изъ него на время отъ трехъ до семи дней.

Но кромѣ перечисленныхъ нами правилъ, установленныхъ новымъ закономъ, онъ произвелъ коренное измѣненіе и въ правилахъ о допущеніи публики въ собраніе. По этому закону, допускать или не допускать публику въ засѣданіе совершенно зависитъ отъ воли предсѣдателя; если же губернаторъ требуетъ, чтобы засѣданія происходили не гласно, то такое требованіе для предсѣдателя собранія обязательно -- онъ не имѣетъ права не подчиняться ему. Такимъ образомъ, если, напримѣръ, губернское начальство изъявляетъ желаніе, чтобы земское собраніе въ продолженіе всей сессіи происходило безъ участія публики, то оно будетъ закрытымъ, хотя бы даже, противъ воли предсѣдателя, или если бы губернское начальство желало сдѣлать засѣданія публичными, а этого не хочетъ предсѣдатель, то собраніе также будетъ происходить безъ участія публики. Это весьма важное измѣненіе въ положеніи о земскихъ учрежденіяхъ.

Какъ естественное продолженіе сейчасъ приведеннаго нами закона, явился законъ "о порядкѣ печатанія постановленій, отчетовъ о засѣданіяхъ, а также сужденій, преній и рѣчей, состоявшихся въ земскихъ, дворянскихъ и городскихъ общественныхъ и сословныхъ собраніяхъ". Этимъ закономъ, въ дополненіе къ законоположенію о печати 6 апрѣля 1865 года, постановлено, что постановленіи, отчеты и т. п., состоявшіяся въ земскихъ и другихъ собраніяхъ, могутъ печататься не иначе, какъ съ разрѣшенія губернаторовъ. Этотъ законъ оказалъ свое дѣйствіе тотчасъ же послѣ его обнародованія: въ газетахъ почти прекратилось печатаніе какихъ бы то ни было извѣстій, касающихся земскаго дѣла въ Россіи; изрѣдка появлялись только тѣ изъ нихъ, которыя предварительно печатались въ мѣстныхъ губернскихъ вѣдомостяхъ съ разрѣшенія губернаторовъ. Но судя даже по этимъ отрывочнымъ, неполнымъ и случайнымъ извѣстіямъ, не трудно убѣдиться, какъ это мы увидимъ ниже, что два приведенные нами закона оказали на наше общество и земство та. кое дѣйствіе, какого даже невозможно было и ожидать.

Одинъ и тотъ же законъ можетъ примѣняться въ разныхъ мѣстахъ совершенно различно, смотря потому, какова среда, въ которой онъ примѣняется и каковы лица, которыя его примѣняютъ. Конечно, два вышеприведенные закона въ значительной степени ограничиваютъ самостоятельность земскихъ собраній, подчиняя ихъ власти какъ предсѣдателей, такъ и губернскихъ начальствъ. Но во всякомъ случаѣ, изъ этихъ двухъ законовъ вовсе не вытекаютъ тѣ необходимыя слѣдствія, какія мы теперь видимъ въ дѣятельности земскихъ собраній. Законъ даетъ право предсѣдателю дѣлать собраніе закрытымъ или открытымъ; во вѣдь онъ не обязываетъ же его склоняться преимущественно на сторону келейности чѣмъ публичности засѣданій; онъ даетъ ему право, а не налагаетъ обязанности -- дѣло уже предсѣдателя пользоваться своимъ правомъ такъ, а не иначе. Съ другой стороны, печатаніе отчетовъ и рѣчей, произносимыхъ въ собраніяхъ, зависитъ отъ воли губернаторовъ, по и здѣсь точно также законъ не на кого не налагаетъ обязанности затруднять всѣми способами печатаніе этихъ рѣчей и отчетовъ, Не имѣя опредѣленныхъ данныхъ, мы не можемъ сказать, чѣмъ именно объяснить ту скудость извѣстій о земскихъ дѣлахъ, какую мы ощущаемъ въ настоящее время, потому что трудно же въ самомъ дѣлѣ предположить, чтобы гг. губернаторы, безъ всякаго повода и безразлично, стали пользоваться предоставленнымъ имъ правомъ односторонне, то есть, затрудняя всѣми способами появленіе въ печати извѣстій о дѣятельности земства. Правда, имъ предоставлена широкая власть запрещать; и разрѣшать; но зачѣмъ же они станутъ пользоваться именно правомъ запрещать и не будутъ пользоваться равносильнымъ правомъ разрѣшать. Очевидно, что въ этихъ случаяхъ имъ всего естественнѣе руководствоваться сущностью земскихъ учрежденій и свои запрещенія или разрѣшенія сообразовать съ общимъ смысломъ и цѣлью этихъ учрежденій. Если для того дѣла, въ интересахъ котораго образовано земство, полезнѣе и выгоднѣе тайна, чѣмъ гласность, то тогда да изчезнутъ изъ газетъ всякіе толки о дѣятельности земскихъ собраній; но если выгоднѣе гласность, то въ такомъ случаѣ ей долженъ быть предоставленъ самый широкій просторъ. Еслибъ законодательная власть безусловно признавала пользу тайны въ дѣятельности земства, то ей стоило бы только издать законъ въ этомъ смыслѣ. Но такого закона не существуетъ. И дѣйствительно, факты говорятъ несомнѣнно, что безъ участія печати въ земскомъ дѣлѣ, оно или окончательно замретъ, или сдѣлается въ рукахъ нѣсколькихъ лицъ средствомъ для облегченія однихъ въ несеніи земскихъ повинностей на счетъ другихъ. Правильное развитіе общественныхъ учрежденій въ Россіи немыслимо безъ содѣйствія печатнаго слова. Еслибъ печать была лишена возможности внимательно слѣдить за дѣятельностью, напримѣръ, мировыхъ учрежденій или общихъ судебныхъ мѣстъ, то врядъ ли установился бы у насъ такъ прочно и въ та кое короткое время мировой институтъ; врядъ ли приговоры присяжныхъ отличались бы тою солидностью и правотою, какую признаютъ всѣ публицисты, всѣ судьи, вся публика и даже само министерство юстиціи, въ лицѣ бывшаго министра г. Замятнипа.

Впрочемъ, этимъ мы вовсе не хотимъ сказать, ч то наша журналистика силою своей дѣятельности способствовала утвержденію въ народѣ правильнаго взгляда на мировыя учрежденія и судъ присяжныхъ. Журналистика оказала услуіи вовсе не своими разсужденіями и соображеніями, которыя часто скорѣе вредили, чѣмъ помогали дѣлу, а просто тѣмъ, что давала читателямъ подробные отчеты о дѣлахъ, производившихся какъ въ мировыхъ, такъ и въ общихъ судебныхъ установленіяхъ. Въ этомъ случаѣ журналистика проявила только силу печатнаго слова, а вовсе не силу своего непосредственнаго вліянія на читателей; подобнымъ вліяніемъ она давно уже перестала пользоваться. Точно тоже и относительно земскихъ учрежденій: насъ бы нисколько не опечалило, въ интересахъ земскаго дѣла, еслибъ журналистика была лишена возможности обсуждать отчеты земскихъ собраній и управъ, а также рѣчи гласныхъ, лишь бы только при этомъ условіи можно было заявлять все, рѣшительно все, что говорится и дѣлается въ земскихъ собраніяхъ. Наши обсужденія въ большей части случаевъ такъ темны и сбивчивы, что очень и очень рѣдко могутъ способствовать уясненію извѣстнаго вопроса въ глазахъ какъ публики, такъ и самихъ земскихъ дѣятелей; напротивъ, печатаніе подлинныхъ отчетовъ и рѣчей, или, по крайней мѣрѣ, наиболѣе характерныхъ выдержекъ изъ нихъ, само собою способствовало бы полному ознакомленію какъ публики съ дѣятельностью земства, такъ и земскихъ дѣятелей одной губерніи съ дѣятелями другой. Печатное слово въ этихъ случаяхъ оказывало бы самую простую, нехитрую и очень обыкновенную услугу.

Но кромѣ этой услуги, печатное слово, въ примѣненіи именно къ нашей общественной дѣятельности, оказываетъ и другую, не менѣе важную, услугу. У насъ многіе не столько дорожатъ тѣмъ дѣломъ, въ пользу котораго они призваны дѣйствовать, сколько тѣмъ мнѣніемъ, какое составится о нихъ въ публикѣ. А мнѣніе можетъ быть составлено только при посредствѣ печатнаго слова. Кому случалось присутствовать въ судебныхъ засѣданіяхъ, на которыхъ нѣтъ стенографа и мало публики, тотъ, конечно, замѣчалъ, что и защитники, и прокуроры говорятъ съ гораздо большею вялостью, чѣмъ тогда, когда зала полна и каждое произносимое слово записывается стенографически. Но судъ въ этомъ отношеніи стоитъ несравненно въ лучшихъ условіяхъ, чѣмъ земскія собранія. На судѣ и у защитника подсудимаго, и у обвиняющей власти есть ближайшая и вполнѣ опредѣленная цѣль, ради которой они ведутъ между собою пренія; они бы могли и совершенно позабыть о томъ, слушаетъ ли ихъ публика или нѣтъ, будутъ ли напечатаны ихъ рѣчи въ газетахъ или не будутъ. Совершенно иное видимъ мы въ земскихъ собраніяхъ: здѣсь очень часто пренія переходятъ на теоретическую почву и требуютъ несравненно большаго вниманія, наблюденія и опытности. Прокуроръ и защитникъ -- люди, спеціально подготовленные къ своему дѣлу; а изъ земскихъ ораторовъ едва ли наберется сотая часть такихъ, которые серьезно подготовляли себя къ дѣятельности гласнаго. Для нихъ мнѣніе публики служить очень важной побудительной причиной основательнѣе изучить тѣ, вопросы, о которыхъ они говорятъ; зная, что ихъ рѣчи не будутъ ни напечатаны,-ни услышаны публикой, многіе изъ гласныхъ или совсѣмъ махнутъ рукой на свое дѣло, или станутъ относиться къ нему небрежно, какъ нибудь, исполняя одну только формальность.

Печатаніе въ газетахъ преній, происходящихъ въ земскихъ собраніяхъ, и полныхъ отчетовъ, значительно бы уменьшило возможность тѣхъ злоупотребленій, которыя могутъ здѣсь случаться. Эти злоупотребленія въ дѣятельности земства происходятъ изъ двухъ источниковъ: или изъ взаимнаго столкновенія сословныхъ интересовъ, которые у насъ еще очень сильны и на ослабленіе которыхъ печать могла бы оказывать самое благотворное вліяніе, или же просто отъ небрежнаго отношенія земскихъ дѣятелей къ своей обязанности; эта небрежность стала теперь проявляться все болѣе и болѣе замѣтно; во многихъ мѣстахъ собранія не могутъ состояться просто потому, что на нихъ не является законнаго числа гласныхъ -- и пока трудно еще предсказать," до какихъ размѣровъ дойдетъ она впослѣдствіи. По всей вѣроятности, существованіе земскихъ учрежденій сдѣлается возможнымъ только подъ условіемъ болѣе или менѣе значительныхъ штрафовъ и другихъ взысканій. Повторяемъ, гласность необходима для успѣха земскаго дѣла, и необходимость эта настолько рѣзко бросается въ глаза, что мы не имѣемъ возможности приписывать отсутствіе ея въ настоящее время распоряженіямъ губернскихъ начальствъ, потому что такія распоряженія, неоснованныя на достаточныхъ данныхъ, были бы во всякомъ случаѣ противозаконны. Хотя губернаторамъ и предоставлено право дѣлать, когда имъ угодно, засѣданія собраній закрытыми или недозволять, по своему усмотрѣнію, печатаніе отчетовъ и преній, но имъ не предоставлено право способствовать упадку земскихъ учрежденій, да они и сами врядъ ли сколько нибудь заинтересованы въ томъ, чтобы поступать относительно земства именно такимъ образомъ. Вѣроятно, все дѣло происходитъ отъ того, что польза гласности для земскихъ учрежденій многими еще несознана, что на нее смотря тѣ какъ на роскошь, которой можетъ быть лишено земское дѣло безъ всякаго для него ущерба.

Мы хотимъ привести нѣсколько наиболѣе крупныхъ и характерныхъ фактовъ изъ дѣятельности земства въ минувшемъ году, фактовъ, явившихся, очевидно, подъ вліяніемъ той тайны, какая окружаетъ въ настоящее время нашу общественную дѣятельность, въ лицѣ земскихъ учрежденій. Въ дѣйствительности, подобныхъ фактовъ, разумѣется, несравненно больше, но тѣ, которые мы сейчасъ приведемъ, могутъ познакомить читателей и съ тѣмд, которые для насъ остались, неизвѣстными.

Приведенные нами два закона, относительно подчиненія земскихъ учрежденій мѣстнымъ губернскимъ началѣствамъ, поняты нѣкоторыми изъ низшихъ административныхъ властей крайне оригинальнымъ образомъ. Этимъ властямъ показалось, что новые законы подчиняютъ земскую дѣятельность не только высшей административной власти въ губерніяхъ, но даже мелкимъ ея органамъ, въ лицѣ становыхъ и исправниковъ; что имъ предоставлено право распоряжаться земскими учрежденіями по своему усмотрѣнію. Однажды въ залу засѣданій алатырскаго уѣзднаго земскаго собранія вошелъ исправникъ. Ему замѣтили, что по закону, онъ не имѣетъ права находиться при совѣщаніяхъ земства и попросили его удалиться изъ зады. Исправникъ счелъ это для себя личнымъ оскорбленіемъ и задумалъ мститъ земству. Месть его заключалась въ слѣдующемъ: однажды земская управа получаетъ отъ исправника формальное увѣдомленіе, что въ такомъ-то мѣстѣ уѣзда очень опасенъ мостъ, почему къ нему приставленъ караулъ. Членъ управы былъ посланъ для ревизіи. Хотя мостъ оказался совершенно безопаснымъ, но членъ все-таки составилъ смѣту для приведенія моста въ безукоризненное состояніе. И вотъ уже годъ, какъ мостъ стоитъ безъ поправокъ, совершенно прочно, а между тѣмъ караулъ обходится земству очень недешево. Черезъ нѣсколько времени тотъ же исправникъ увѣдомляетъ управу, что поставилъ на счетъ земства четыре пограничные столба, потому что прежніе были неформенные, и требуетъ присылки къ нему денегъ. Управа замѣтила исправнику, что власть, какую онъ себѣ присвоиваетъ, предоставлена лишь губернаторамъ, да и то съ разрѣшенія министра внутреннихъ дѣлъ. Но исправникъ и тутъ не успокоился: недѣли двѣ спустя, пріѣхалъ въ одно имѣніе становой и собралъ съ крестьянъ 33 р. с. на томъ основаніи, что исправникъ велѣлъ на счетъ общества выстроить въ другомъ селѣ мостъ; а между тѣмъ мостъ давно тамъ существовалъ и никто не заявлялъ о его неисправности ни управѣ, ли крестьянамъ. Одинъ изъ мостовъ уѣзда отданъ былъ земствомъ подрядчику, который разбиралъ этотъ мостъ каждую весну, при наступленіи полной воды. Вдругъ исправнику почему-то вздумалось не позволить разбирать этотъ мостъ своевременно: наступила вода -- и мосты разнесло по берегамъ. Спустя еще нѣсколько времени, исправникъ присылаетъ въ одну изъ волостей становаго съ порученіемъ собрать съ крестьянъ 80 рублей для покупки пожарной грубы; а если, говоритъ, крестьяне не дадутъ, такъ я самъ привезу трубу и взыщу уже не 80, а 120 рублей. Между тѣмъ, заведеніе пожарныхъ трубъ предоставлено закономъ на волю сельскихъ обществъ. Еще черезъ недѣлю исправникъ приказалъ волостному старшинѣ объявить крестьянамъ, чтобы они выстроили въ извѣстномъ мѣстѣ мостъ, и непремѣнно, къ опредѣленному дню; а по закону, если исправникъ и находитъ какія нибудь неисправности въ путяхъ сообщенія, то долженъ дать знать о нихъ управѣ, а не распоряжаться самъ. Положимъ, что всѣ эти дѣйствія, какъ незаконныя, проходили мимо земства; но уже одна пустая и совершенно безполезная переписка по такимъ ничтожнымъ дѣламъ должна была значительно затруднять дѣятельность земской управы.

Въ извѣстіяхъ херсонскаго земства встрѣчаются еще болѣе крупные факты относительно несправедливыхъ и противозаконныхъ притязаній мѣстной администраціи къ земству. Напримѣръ, одесская земская управа сдѣлала распоряженіе по натуральнымъ повинностямъ, а приставъ одесскаго уѣзда вздумалъ отмѣнять своею собственною властью эти распоряженія. Кромѣ того, одесское полицейское управленіе стало принимать къ своему разбирательству жалобы на дѣйствія земскихъ учрежденій. Херсонская губернская управа, отстаивая интересы земства, заявила губернскому правленію о беззаконныхъ вмѣшательствахъ полиціи въ дѣла земства, но губернское правленіе нашло "нареканія, взводимыя на становаго пристава, несправедливыми", а дѣйствія какъ его, такъ и одесскаго полицейскаго управленія "совершенно правильными". Губернскій прокуроръ протестовалъ противъ неправильнаго толкованія закона и высказалъ мысль, что "нельзя допустить, чтобы становой приставъ входилъ въ обсужденіе правильности дѣйствій управъ и циркулярными предписаніями возбуждалъ сельское начальство къ неповиновенію распоряженіямъ земскихъ учрежденій". Вышли пререканія -- и дѣло поступило на разсмотрѣніе Сената. Сенатъ, конечно, тоже нашелъ, что "со стороны полицейскихъ управленій и "шпонъ полиціи никакимъ образомъ не должно быть допускаемо, по отбыванію натуральныхъ повинностей, дѣйствій, противныхъ распоряженіямъ земскихъ управъ, и что равнымъ образомъ не должны быть допускаемы дѣйствія, клонящіяся къ поколебанію довѣрія къ земскимъ учрежденіямъ." Сенатъ призналъ незаконными и отмѣнилъ постановленія херсонскаго губернскаго правленія и замѣтилъ ему, что бы оно впередъ не дозволяло себѣ вмѣшиваться въ неподлежащія его разсмотрѣнію дѣйствія земскихъ учрежденій. А между тѣмъ по поводу этихъ пререканій между земствомъ и мѣстной администраціей, тянулась длиннѣйшая переписка, которая отняла немало дорогаго времени у земскихъ дѣятелей и, конечно, отвлекала ихъ отъ исполненія тѣхъ грудныхъ и сложныхъ обязанностей, которыя они на себя приняли.

Еще одинъ крупный и важный факта изъ дѣятельности земства той же губерніи. Елисаветградская уѣздная управа, при составленіи уѣздной смѣты и раскладки на 1868 годъ, нашла необходимымъ имѣть свѣденія о городскихъ доходахъ и расходахъ за 1867 г.; съ этою цѣлью она обратилась въ городскія думы съ просьбою, прислать ей копіи городскаго бюджета за минувшій годъ, такъ какъ подробныя городскія росписи, несмотря на законъ, не печатаются въ мѣстныхъ губернскихъ вѣдомостяхъ. Бобринецкая дума немедленно исполнила просьбу земской управы, но новомиргородская отвѣчала, что не можетъ исполнить желанія управы, не испросивши напередъ разрѣшенія со стороны херсонскаго губернскаго правленія. Между тѣмъ губернское правленіе въ томъ же мѣсяцѣ послало во всѣ городскія думы увѣдомленіе, что требованіе управы о высылкѣ ей копій съ городскихъ росписей, "съ одной стороны не основано ни на какомъ постановленіи закона а съ другой -- составляетъ излишній трудъ и затрату безполезно канцелярскихъ матеріаловъ." Получивъ это увѣдомленіе, елисаветградская управа просила губернатора, чтобы было предписано думамъ исполнить ея законное требованіе, и, не получивъ отвѣта, обратилась съ подобнымъ же ходатайствомъ въ министерство внутреннихъ дѣлъ.

Та часть приведенныхъ нами выше двухъ законоположеній въ которой говорится объ усиленіи власти предсѣдателей собраній хотя тоже значительно стѣснила самостоятельность собраній, но все-таки, очевидно, не имѣла въ виду тѣхъ злоупотребленій властью, какія иногда позволяютъ себѣ предсѣдатели. Нѣкоторые факты этого рода кажутся просто невозможными. "Голосъ," напримѣръ, сообщаетъ слѣдующее: въ одномъ городѣ происходило земское собраніе; толковали на немъ о пользахъ и нуждахъ края, вообще все шло отлично. Коснулось дѣло вопроса о подводной повинности и начались горячія пренія. По мнѣнію нѣкоторыхъ гласныхъ, необходимо было увеличить плату пунктовщикамъ на содержаніе ихъ пунктовъ, и особенно тѣхъ, въ которыхъ больше другихъ существуетъ проѣздъ и больше требуется лошадей. Одинъ изъ гласныхъ прежде всего указалъ на первый пунктъ, городской, содержимый исправникомъ Тогда предсѣдатель собранія, "положивъ указательный палецъ своей правой руки себѣ въ ротъ, помуслилъ его тамъ и, вынимая назадъ и показывая гласному, проговорилъ: вотъ чего не хочешь ли ты съ своимъ исправникомъ!" Но подобные факты свидѣтельствуютъ только о простотѣ нашихъ нравовъ и могутъ быть искоренены просто-на-просто судебными преслѣдованіями со стороны оскорбленныхъ лицъ, къ чему и прибѣгнулъ тотъ гласный, которому предсѣдатель показалъ замусуленный палецъ. Есть факты гораздо болѣе крупные и важные, происходящіе изъ того же источника.

Сословныя стремленія, такъ мало согласныя съ сущностью земскихъ учрежденій, также могутъ найдти для себя поддержку въ двухъ вышеприведенныхъ законоположеніяхъ. Извѣстно, что сословные интересы начали заявлять себя въ земскихъ собраніяхъ почти съ самаго начала ихъ учрежденія. Печать могла бы сильно способствовать ослабленію сословной раздѣльности, потому что тѣ самые гласные, которые отстаивали сословность, въ сущности очень хорошо сознавали свою неправоту въ этомъ случаѣ и очень бы не желали видѣть свои мнѣнія въ печати. До какого пристрастія, до какихъ рѣзкихъ крайностей могутъ доходить сословныя стремленія, видно, между прочимъ, изъ дѣятельности тамбовскаго земства, отчетъ о которомъ, къ счастію, появился въ печати, хотя и много времени спустя послѣ закрытія собранія. Тамбовское губернское земское собраніе отнеслось очень недружелюбно къ дѣятельности губернской управы, въ числѣ членовъ которой находился между прочими, крестьянинъ Шишкинъ. Столкновеніе собранія съ управой началось съ того, что управа не напечатала заблаговременно денежные отчеты ко времени собранія. Хотя управа и объяснила подробно причины, по которымъ она допустила эту неисправность, сославшись на то, что отчеты задержало у себя губернское начальство, хотя нѣкоторые гласные предложили даже обратиться къ правительству съ просьбою о томъ, чтобы земство рѣже встрѣчало подобныя затрудненія, но большинство собранія не приняло во вниманіе ни этого предложенія, ни объясненія управы. Къ слѣдующему засѣданію отчетъ былъ готовъ, ни собраніе нашло его составленнымъ безъ соблюденія всѣхъ формальностей. Предсѣдатель управы, видя, что собраніе относится къ нему придирчиво и не оказываетъ ни малѣйшаго сочувствія его дѣятельности, счелъ необходимымъ сложить съ себя званіе предсѣдателя управы; вмѣстѣ съ предсѣдателемъ сдѣлали подобныя же заявленія и другіе члены управы, кромѣ крестьянина Шишкина, который въ это время находился въ командировкѣ. Собраніе приняло заявленіе управы и назначило новые выборы, но, несмотря на то. что безпорядки въ счетахъ, представленныхъ управой, касались исключи тслѣно богоугодныхъ заведеній, которыми завѣдывалъ членъ управы генералъ-маіоръ Харнскій, собраніе упросило г. Харнскаго остаться членомъ управы. Вслѣдъ за этимъ явилось предложеніе о томъ, чтобы крестьянина Шишкина исключить изъ членовъ управы. Шишкинъ, какъ сказано, находился ш. это время въ командировкѣ по осмотру дорожныхъ сооруженій. Его вызвали въ собраніе, допросили и постановили слѣдующее: "собраніе, находя необходимымъ получить нѣкоторыя объясненія по отчетамъ управы, обратилось къ присутствовавшему въ собраніи члену управы Шишкину съ просьбой дать требуемыя объясненія. Г. Шишкинъ заявилъ, что по случаю отлучекъ его изъ города, по порученіямъ управы, онъ не можетъ представить желаемыхъ собраніемъ объясненій и раздѣлять отвѣтственность за безпорядки съ другими членами управы. Но на это сдѣлано возраженіе, что такъ какъ всѣ отчеты управы подписаны и г. Шишкинымъ, то они не видятъ достаточной причины къ его оправданію и къ отказу дать требуемыхъ собраніемъ объясненій, и что, по ихъ мнѣнію, онъ долженъ нести отвѣтственность наравнѣ съ другими членами управы."

Каждое новое учрежденіе въ Россіи, нуждающееся въ общественной поддержкѣ, какъ напримѣръ земскія учрежденія, можетъ разсчитывать на успѣхъ только въ такомъ случаѣ, когда въ судьбѣ его принимаетъ близкое и постоянное участіе журналистика, или когда ему открыто покровительствуетъ правительство. Только при этихъ условіяхъ публика станетъ относиться къ новымъ учрежденіямъ какъ къ дѣлу серьезному и нужному. Наша публика вообще мало привыкла полагаться на собственное мнѣніе въ сужденіи о какомъ нибудь дѣлѣ; ей нуженъ для этого чей нибудь посторонній и сильный авторитетъ. Въ исторіи земскихъ учрежденій было нѣсколько исключительныхъ случаевъ, которые заставили правительство обратить на лихъ особенное вниманіе и значительно съузить ту сферу дѣятельности, которая въ самомъ началѣ была предоставлена земскимъ учрежденіямъ. Понятно, что эти мѣры нисколько не условллвали собою перемѣну въ правительствѣ взгляда на пользу земскихъ учрежденій, потому что въ такомъ случаѣ они просто были бы уничтожены тѣмъ самымъ правительствомъ, которое дало имъ жизнь. Между тѣмъ, неблагосклонное отношеніе высшей администраціи къ нѣкоторымъ отдѣльнымъ случаямъ изъ дѣятельности земства, дало поводъ предполагать, будто земскія учрежденія потеряли въ глазахъ правительства всякій кредитъ и если еще существуютъ, то вовсе не въ силу своей необходимости, а только по особенной снисходительности со стороны правительства. Усиленію такого взгляда способствовало еще то обстоятельство, что газетныя извѣстія о дѣятельности земства почти прекратились. Незнакомство общества съ земскими учрежденіями, которое, въ свою очередь, значительно зависитъ оттого, что дѣятельность земства покрыта тайной, доказывается слѣдующимъ рѣзкимъ фактомъ; саратовская уѣздная управа напечатала въ мѣстныхъ вѣдомостяхъ объявленіе, съ цѣлью снять съ земства тѣ нареканія, которыя взводятся на него обществомъ. По закону, земство имѣетъ право взимать налога 25% со стоимости торговыхъ и промышленныхъ свидѣтельствъ; саратовское земское собраніе сочло достаточнымъ обложить эти свидѣтельства только 10%, но и эта мѣра подверглась осужденію со стороны публики. Доказывая неосновательность подобныхъ обвиненій, саратовская уѣздная земская управа, между прочимъ, говоритъ слѣдующее: "что касается до того, будто бы саратовская управа дѣйствуетъ но предмету обложенія самостоятельно я произвольно, то такого рода мнѣнія рождаются, конечно, въ публикѣ, незнакомой съ дѣлами земства и отношеніемъ управы къ земскому собранію; а потому саратовская земская управа имѣетъ честь довести до всеобщаго свѣденія, что засѣданія очереднаго саратовскаго уѣзднаго земскаго собранія откроются тогда-то и входъ на нихъ лицамъ, интересующимся дѣлами земства, закономъ не воспрещается, а со стороны унрачы болѣе, нежели желателенъ". Но хотя саратовская управа и испытала на самой себѣ вредъ незнакомства публики съ земскими дѣлами, все-таки ея одиночное заявленіе, которое мы сейчасъ выписали, не принесетъ особенной пользы дѣлу, потому что охлажденіе публики къ земству зависитъ отъ очень многихъ причинъ.

Въ журналистикѣ, существуетъ два различныхъ взгляда на земскія учрежденія: одни находятъ, что нашъ народъ слишкомъ богатъ прогрессивными элементами для того, чтобы эти элементы могли заглохнуть подъ вліяніемъ случайныхъ неблагопріятныхъ условій, и что земскія учрежденія укоренились въ нашемъ обществѣ настолько прочно, что имъ нечего бояться за свою будущность; этотъ взглядъ признаетъ, что земскія учрежденія въ настоящее время развиваются совершенно правильно и быстро идутъ по пути совершенствованія. Другіе, напротивъ, утверждаютъ, что земскія учрежденія не могутъ оставаться болѣе въ томъ видѣ, въ какомъ они существуютъ до послѣдняго времени, и что начала, на которыхъ они построены, должны быть замѣнены новыми, "болѣе согласными съ духомъ русскаго народа и съ общимъ строемъ государственной организаціи".

Первое изъ этихъ мнѣній мы считаемъ крайне-оригинальнымъ и дѣтски-наивнымъ. Соглашаясь вполнѣ съ тѣмъ, что земскія учрежденія успѣли отчасти доказать, путемъ очевидныхъ фактовъ, важное преимущество общественнаго хозяйства передъ казеннымъ, что въ исторіи земскихъ собраній есть очені. много случаевъ, когда земство производило, напримѣръ, за 27 рублей такія исправленія, которыя прежде стоили казнѣ до пятидесяти тысячъ -- какъ это случилось при осушкѣ херсонскихъ болотъ -- признавая вполнѣ не только вѣроятность, но и безусловную достовѣрность этихъ фактовъ, словомъ, отдавая въ принципѣ полнѣйшее преимущество идеѣ земскихъ учрежденій передъ началами казеннаго управленія, мы никакъ не можемъ согласиться съ мнѣніемъ, что наши земскія учрежденія стоятъ на совершенно вѣрной дорогѣ. Мы скорѣе готовы согласиться съ мнѣніемъ второго рода, потому что оно отличается гораздо большею послѣдовательностью. Постараемся объяснить нашъ взглядъ на это дѣло въ нѣсколькихъ словахъ.

Одинъ и тотъ же законъ, какъ мы замѣтили выше, примѣняется въ различныхъ мѣстахъ совершенно различно. Правительство, издавая въ разное время дополнительныя правила къ земскимъ учрежденіямъ, вовсе, конечно, не имѣло въ виду измѣнять самую сущность этихъ учрежденій, потому что въ такомъ случаѣ оно могло бы просто прекратить повсемѣстно дѣйствіе земскихъ учрежденій или сразу придать имъ такой характеръ, какой оно считаетъ наиболѣе пригоднымъ для дѣла, не прибѣгая къ мѣрамъ частнымъ, продолжительнымъ. Облекая предсѣдателей земскихъ собраній и губернскія начальства обширною властью по отношенію къ земству, правительство только имѣло въ виду устранить возможность тѣхъ случаевъ, которые происходили въ дѣятельности земства, но не лишать земскія собранія необходимой самостоятельности, а слѣдовательно и авторитета въ глазахъ не одного какого-либо сословія, но всею народа. Между тѣмъ, газета "Вѣсть" совершенно справедливо, однажды, замѣтила, что "дворяне получили повсюду значительный перевѣсъ въ губернскихъ земскихъ собраніяхъ" и что "дворянство дѣйствительно держитъ дѣло въ своихъ рукахъ". Вотъ этотъ-то именно перевѣсъ, происшедшій вопреки желанію правительства, такъ ясно выраженному въ положеніи о земскихъ учрежденіяхъ, и лишаетъ земскія собранія необходимаго авторитета. А такъ какъ авторитетъ необходимо нуженъ для пользы дѣла, то изъ этого слѣдуетъ, что нынѣшнее состояніе земскихъ учрежденій не можетъ быть признано нормальнымъ и нетребующимъ коренныхъ измѣненій.

-----

"Да развиваются и процвѣтаютъ у насъ естественныя науки во славу обожаемаго Монарха и во благо русскаго народа!" "Естествознаніе должно составлять необходимый элементъ первоначальнаго образованія въ Россіи." "Благосостояніе русскаго народа немыслимо безъ широкаго развитія у насъ естественно-историческихъ свѣденій." "Мы должны всѣми способами, популяризовать въ Россіи естественныя науки."

Такія и подобныя восклицанія раздавались недавно въ большой залѣ петербургскаго университета, въ присутствіи многочисленной публики, сопровождавшей эти восклицанія шумными знаками одобренія Отъ рукоплесканій дрожали стекла; лица присутствовавшихъ выражали страстное напряженіе: происходило что-то необычайное.

Ото было ничто иное, какъ публичныя засѣданія съѣзда русскихъ естествоиспытателей, учрежденнаго, какъ заявилъ профессоръ Бекетовъ, по иниціативѣ министра народнаго просвѣщенія графа Толстаго.

Признаемся, мы были удивлены и поражены всѣмъ, что происходило на нашихъ глазахъ. Изъ отдаленныхъ губерній Россіи, на свои трудовыя деньги, съѣхались оставшіеся еще на своихъ мѣстахъ учителя естественныхъ наукъ въ гимназіяхъ, чтобы присутствовать на засѣданіяхъ съѣзда. Передъ ними, устами профессоровъ и ученыхъ, произносились горячія рѣчи въ честь тѣхъ наукъ, распространенію которыхъ они посвятили свою дѣятельность, публика, горячо привѣтствовала эти рѣчи, выражая полнѣйшее свое сочувствіе естествознанію, а они. эти бѣдные учителя, знали въ тоже время, что почва подъ ихъ ногами колеблется, что классическіе языки мало по малу, но постоянно, вытѣсняютъ изъ среднихъ учебныхъ заведеній естественныя науки, становясь на ихъ мѣсто, а вмѣстѣ съ этими предметами вытѣсняютъ и тѣхъ лицъ, которыя ихъ преподавали. Положеніе во всякомъ случаѣ очень незавидное.

"Съѣздъ русскихъ естествоиспытателей въ С.-Петербургѣ, сказано въ докладѣ министра, Высочайше утвержденномъ, имѣетъ цѣлью споспѣшествовать ученой и учебной дѣятельности на поприщѣ естественныхъ наукъ, направлять эту дѣятельность главнымъ образомъ на ближайшее изслѣдованіе Россіи и на пользу Россіи, и доставлять русскимъ естествоиспытателямъ случаи лично знакомиться между собой". Съѣздъ состоитъ подъ покровительствомъ министра народнаго просвѣщенія. Членомъ съѣзда можетъ быть всякій, кто занимается научно естествознаніемъ, но правомъ голоса на съѣздѣ пользуются только ученые, напечатавшіе самостоятельное сочиненіе или изслѣдованіе по естественнымъ наукамъ и преподаватели естественныхъ наукъ при высшихъ и среднихъ учебныхъ заведеніяхъ. Засѣданія бываютъ общія и частныя; въ общихъ засѣданіяхъ читаются статьи общеинтересныя и обсуживаются вопросы, касающіеся всего съѣзда; въ частныхъ засѣданіяхъ обсуждаются и разбираются изслѣдованія и наблюденія, имѣющія болѣе спеціальное значеніе для одной изъ отраслей естествознанія. Члены Академіи Наукъ, преподаватели университетовъ и учителя естественныхъ наукъ, желающіе принять участіе въ съѣздѣ, получаютъ для этой цѣли командировки, срокомъ отъ двухъ до четырехъ недѣль, смотря по разстоянію мѣста ихъ жительства отъ Петербурга." Вотъ главнѣйшія характеристическія черты для опредѣленія цѣли, съ какой учрежденъ съѣздъ русскихъ естествоиспытателей.

Независимо отъ обнародованія тѣхъ главныхъ основаніи, изъ которыхъ мы взяли вышеприведенныя выдержки, "комитетъ съѣзда русскихъ естествоиспытателей" напечаталъ въ газетахъ и разослалъ въ разные концы Россіи слѣдующее поясненіе: "съѣздъ естествоиспытателей есть дѣло, общее всѣмъ, кому дорого распространеніе естествознанія въ Россіи. Россія, больше, чѣмъ всякая другая страна Европы, нуждается въ объединенія и укрѣпленіи ученыхъ силъ своихъ: громадность разстоянія, при трудности сообщеній, уединяетъ каждый изъ ученыхъ центровъ нашихъ, и окружаетъ нерѣдко настоящею пустынею разрозненныхъ дѣятелей науки. Слѣдовательно, въ сближеніи ученыхъ, въ личномъ ихъ между собою знакомствѣ чувствуется у насъ самая настоятельная потребность. Это-то сближеніе и составляетъ главнѣйшую цѣль съѣзда русскихъ естествоиспытателей. Пусть въ каждомъ изъ нихъ поселится убѣжденіе, что между всѣми русскими, предающимися изученію природы, существуетъ общая связь, что нѣтъ въ Россіи такого отдаленнаго угла, гдѣ даже и отдѣльно трудящійся не могъ бы ожидать себѣ помощи словомъ или дѣломъ."

Но, какъ бы предчувствуя, что и это поясненіе не вполнѣ раскроетъ передъ обществомъ цѣль учрежденія съѣзда русскихъ естествоиспытателей, дѣлопроизводитель комитета, профессоръ Бекетовъ, напечаталъ еще болѣе полное разъясненіе въ формѣ довольно-объемистой газетной статьи. Хотя г. Бекетовъ, преслѣдуя свою цѣль, и упоминаетъ въ этой статьѣ о существованіи въ Россіи большого числа любителей естественныхъ наукъ, доказательствомъ чего приводитъ, между прочимъ, нѣкоторые факты изъ воспоминаній своего дѣтства, хотя и говоритъ, что у насъ съ давняго времени существуютъ помѣщики, имѣющіе разныя зоологическія коллекціи, въ видѣ разноцвѣтныхъ бабочекъ и. жуковъ, узорно-расположенныхъ по стѣнамъ, или звѣрей и птицъ, картинно разставленныхъ но богатымъ шкапамъ подъ зеркальными стеклами, или особыхъ дворовъ, наполненныхъ кречетами и соколами, живыми волками, медвѣдями и лисицами, хотя г. Бекетовъ и старается увѣрить, что съѣздъ естествоиспытателей принесетъ не малую пользу и такимъ любителямъ естествознанія; но мы увѣрены, что г. Бекетовъ указываетъ въ своей статьѣ на нашихъ помѣщиковъ, какъ любителей естественныхъ наукъ, единственно для краснаго словца; онъ самъ очень хорошо знаетъ, что окружать себя живыми волками, лисицами и медвѣдями или увѣшивать стѣны жуками и бабочками вовсе еще не значитъ любить естественныя науки; точно также, какъ обставлять свою квартиру шкапами, полными книгъ, не значитъ еще заниматься науками; на то и на другое существуетъ извѣстная мода, въ томъ и другомъ заключается извѣстный шикъ въ глазахъ многихъ богачей. Нѣтъ, не на такихъ любителей разсчитывалъ, очевидно, комитетъ съѣзда и самъ г. Бекетовъ. Большая часть его статьи посвящена объясненію полезности съѣзда для учителей естественныхъ наукъ въ среднихъ учебныхъ заведеніяхъ. Неудобства и невыгоды, окружающія молодого человѣка, кончившаго курсъ въ университетѣ и поступившаго учителемъ въ провинціальную гимназію, неизбѣжно ведутъ къ потерѣ, времени какъ для учителя, такъ и для учениковъ: летятъ и безвозвратно исчезаютъ годы, успѣховъ нѣтъ -- и это приписывается самой сущности предмета, педагогическому безсилію естествознанія, тогда какъ все дѣло въ недостаткѣ средствъ, въ безпомощности, на которую обречено большинство нашихъ провинціальныхъ учителей... Вотъ для этихъ то людей, говоритъ далѣе г. Бекетовъ, для поддержанія ихъ-то энергіи необходимо сдѣлать все, что находится въ рукахъ людей, счастливѣе ихъ поставленныхъ; въ этомъ-то отношеніи съѣздъ естествоиспытателей можетъ имѣть большое значеніе."

Цѣль, очевидно, прекрасная и заслуживающая полнаго сочувствія; по только намъ кажется, что первый съѣздъ русскихъ естествоиспытателей открылся въ несовсѣмъ для него удобное время. Главную массу русскихъ натуралистовъ составляли студенты физико-математическихъ факультетовъ въ университетахъ. Съ тѣхъ поръ, какъ преподаваніе естественныхъ наукъ въ среднихъ учебныхъ заведеніяхъ значительно расширилось -- и естественные факультеты стали наполняться большимъ числомъ слушателей, этотъ фактъ прямо указываетъ на несомнѣнную связь между числомъ студентовъ-натуралистовъ и степенью развитія естественныхъ наукъ въ гимназіяхъ. Объяснить это явленіе чрезвычайно легко. Во-первыхъ, трудно предположить, чтобы ученикъ гимназіи, не получившій въ теченіи семилѣтняго курса ученія никакого понятія о естественныхъ наукахъ, поступилъ, по выходѣ изъ гимназіи, на естественный факультетъ. Познакомясь въ среднемъ учебномъ заведеніи съ математикой, исторіей, литературой, онъ очень легко можетъ почувствовать особенно сильную привязанность къ одной изъ этихъ наукъ и продолжать ея изученіе въ университетѣ. Подчиняясь силѣ запроса, онъ можетъ также поступить на юридическій факультетъ, съ цѣлью составить себѣ карьеру на судебномъ поприщѣ, хотя онъ и не знакомился въ гимназіи съ юридическими науками. Но что заставить его, кромѣ какихъ нибудь исключительныхъ случаевъ, поступить на естественный факультетъ? Гимназія не дала ему ни малѣйшаго понятія о естественныхъ паукахъ, сама жизнь не представляетъ запроса на натуралистовъ -- откуда же они возьмутся? Во-вторыхъ, какое бы сильное призваніе ни чувствовалъ молодой человѣкъ къ извѣстнымъ наукамъ, все-таки ему необходимо (а особенно человѣку бѣдному) имѣть въ виду возможность существовать, заработывая деньги той спеціальностью, которой онъ себя посвящаетъ. Теперь понятно. почему введеніе естественныхъ наукъ въ гимназіяхъ тотчасъ же повлекло за собою сильный приливъ молодежи на естественные факультеты. Съ одной стороны, молодые люди, знакомясь съ естественными науками въ гимназіи, получали возможность сознательно полюбить эти науки; съ другой -- всякій студентъ естественнаго факультета мнѣ разсчитывать, въ крайнемъ случаѣ, на прокормленіе себя впослѣдствіи путемъ учительской карьеры, потому что естественныя науки были введены во всѣхъ гимназіяхъ.

Теперь естественныя науки, какъ мы уже сказали выше, и какъ извѣстно нашимъ читателямъ, изгоняются изъ гимназій, и вмѣсто нихъ вводятся классическіе языки. Судьба, ожидающая, вслѣдствіе этого, учителей естественныхъ наукъ еще не извѣстна, но во всякомъ случаѣ довольно печальна; они не знаютъ, что будутъ дѣлать съ собою, когда преобразованіе гимназій въ полныя классическія окончательно совершится. "Намъ извѣстно, что въ нѣкоторыхъ гимназіяхъ число уроковъ по естественнымъ наукамъ, постепенно уменьшаясь, дошло до такихъ ничтожныхъ размѣровъ, при которыхъ учитель уже теряетъ право на полученіе даже самого меньшаго оклада жалованья. Для устраненія на нѣкоторое время подобныхъ затрудненіи, иные директора гимназій принуждены прибѣгать даже къ уловкамъ: они даютъ учителямъ естественныхъ наукъ уроки физики (которые, обыкновенно, преподается учителямъ математики) и даже математики. Но понятно, что такая система можетъ считаться только временной. Между тѣмъ у насъ студентамъ естественнаго факультета нѣтъ никакой возможности приложить куда бы то ни было свои знанія внѣ учительства. Чисто-ученая дорога открыта для немногихъ -- уже потому одному, что запросъ на профессоровъ натуралистовъ у насъ ничтожный. Г. Бекетовъ. въ своей рѣчи, произнесенной на второмъ засѣданіи съѣзда совершенно справедливо замѣтилъ, что число людей, занимающихся въ Россіи естественными науками, достигаетъ не болѣе тридцати человѣкъ, если не считать преподавателей гимназій. Можно ли. въ виду подобныхъ обстоятельствъ, разсчитывать на то, что молодые люди, кончающіе курсъ въ гимназіяхъ, станутъ поступать на естественные факультеты? Очевидно нѣтъ, потому что какую бы сильную страсть ни чувствовалъ человѣкъ къ извѣстнымъ наукамъ. но если они не могутъ имѣть никакого приложенія въ жизни, если они не въ состояніи дать ему возможности существовать, то ему поневолѣ прійдется подавить въ себѣ эту страсть и обратиться къ другимъ, хотя менѣе любимымъ имъ, но болѣе хлѣбнымъ наукамъ. Остается, слѣдовательно, тридцать человѣкъ натуралистовъ въ Россіи. Но стоило ли изъ-за такого ничтожнаго числа хлопотать о разрѣшеніи учредить съѣздъ русскихъ естествоиспытателей?

Вотъ почему мы назвали этотъ съѣздъ несвоевременнымъ, и вотъ почему мы были поражены тѣми восклицаніями, слышанными нами въ залѣ петербургскаго университета, которыя мы привели выше. Этою же несвоевременностью объясняется и тотъ неопредѣленный характеръ, какимъ отличались общія засѣданія первого съѣзда русскихъ естествоиспытателей.

При нормальномъ положеніи дѣла, то есть, еслибъ естественныя науки пользовались у насъ такимъ же уваженіемъ, какъ и всякая другая наука, общество имѣло бы право ожидать отъ съѣзда естествоиспытателей болѣе опредѣленной физіономіи, которая, по нашему мнѣнію, должна бы заключаться въ слѣдующемъ: такъ какъ засѣданія съѣзда, по уставу, суть общія и частныя, то на послѣднихъ, какъ и теперь, разбирались бы и обсуждались вопросы, имѣющіе чисто-спеціальный характеръ; но общія засѣданія имѣли бы цѣлью сообщать, въ общедоступной формѣ, какъ послѣдніе результаты естественныхъ наукъ, такъ въ особенности, успѣхи естествознанія въ Россіи, въ примѣненіи его къ разнымъ другимъ практическимъ паукамъ: медицинѣ, сельскому хозяйству и т. п. Сообщаемыя въ популярной формѣ, эти свѣденія могли бы представлять огромный интересъ какъ для членовъ съѣзда, такъ и для публики, которая имѣла бы возможность знакомиться съ дѣйствительными успѣхами естествознанія въ Россіи, и по нимъ уже непосредственно заключать о важности естественныхъ наукъ вообще. Одинъ изъ читавшихъ на съѣздѣ ученыхъ именно и сталъ на такую точку зрѣнія. Это былъ членъ географическаго общества г. Венюковъ, путешествовавшій по разнымъ мѣстамъ азіатской Россіи. Онъ произнесъ интересную, богатую матеріалами, рѣчь объ успѣхахъ естество-историческаго изученія этой страны, въ связи въ географическими открытіями въ ней за послѣдніе двадцать пять лѣтъ, и о видахъ на дальнѣйшую разработку естественной исторіи а-уральскаго края. Но г. Венюковъ составлялъ единственное исключеніе; остальные профессора и ученые говорили больше о "важности" и "необходимости" естественныхъ наукъ, сообщая при этомъ очень мало фактовъ; такъ, г. Кесслеръ говорилъ "о великомъ значеніи естествознанія для гражданскаго преуспѣянія народовъ и народа русскаго въ особенности, такъ какъ русскому приходится бороться съ болѣе неблагопріятными физическими условіями, чѣмъ всякому другому"; г. Щуровскій говорилъ о необходимости популяризовать у насъ естественныя науки и популяризовать на русскомъ языкѣ такъ, какъ ихъ популяризуютъ на родныхъ языкахъ Араго, Дарвинъ, Льюисъ и т. п.; г. Пеликанъ распространился о значеніи естественныхъ наукъ для юриспруденціи, въ лицѣ судебной медицины; г. Совѣтовъ доказывалъ важность естествознанія для сельскаго хозяйства вообще и Россіи въ особенности; г. Симашко говорилъ о необходимости распространенія естественно-научныхъ знаніи въ нашемъ сельскомъ быту; г. Здекамеръ говорилъ о важности естествознанія въ общественной и государственной жизни народовъ, въ видахъ охраненія народнаго. здравія и проч. Всѣ эти рѣчи могли бы имѣть серьезное значеніе и принести пользу въ такомъ только случаѣ, еслибъ наше общество безусловно отрицало важность естественныхъ наукъ, еслибы молодые люди, не смотря на всевозможныя предлагаемыя имъ средства къ естественно-научному образованію, отказывались отъ него и естественные факультеты въ Россіи были пусты; еслибъ издаваемыя въ Россіи дѣльныя естественно-историческія сочиненія оставались на полкахъ книжныхъ магазиновъ, не проникая въ массу публики. Въ подобномъ положеніи, защита естественныхъ наукъ устами такихъ именитыхъ лицъ, каковы гг. Пеликанъ, Здекауеръ, Щуровскій и т. п. могла бы дѣйствительно оказаться нужною. Но ничего подобнаго мы не замѣчаемъ; напротивъ, популярныя книги по естественнымъ науками, раскупались у насъ до послѣдняго времени чуть-ли не лучше всякихъ другихъ книгъ; естественные факультеты въ университетахъ далеко еще не опустѣли, хотя они не окружены никакими соблазнительными приманками; словомъ, все показываетъ, что естественныя науки встрѣтили въ нашемъ обществѣ самый радушный пріемъ. Къ чему же было тратить столько времени на доказательство такихъ истинъ, въ достовѣрности которыхъ никто изъ присутствовавшихъ не сомнѣвался? Вообще, эти рѣчи, хотя они и сопровождались восторженными рукоплесканіями со стороны іу, блики, составляли самую слабую сторону съѣзда русскихъ естествоиспытателей, какъ по своей безцѣльности, такъ и по ошибочности тѣхъ взглядовъ, какіе высказывались въ нѣкоторыхъ изъ нихъ.

Изъ рѣчей гг. Кеслера, Щуровскаго и отчасти Совѣтова можно было заключить, что знакомство нашего общества съ естественными науками исцѣлитъ его отъ всѣхъ недуговъ, какими оно страдаетъ; какимъ путемъ должно происходить рекомендуемое ими ознакомленіе -- объ этомъ не говорилось ни слова. Одинъ только г. Щуровскій доказывалъ, что подобное ознакомленіе должно совершаться посредствомъ популяризаціи естественныхъ наукъ. Но спрашивается, можетъ ли такая популяризація принести серьезную пользу тому обществу, которое не имѣетъ самыхъ элементарныхъ свѣденій въ естественныхъ паукахъ и нисколько не знакомо съ ихъ методомъ изслѣдованія? Такому обществу не помогли бы даже русскіе Араго, Льюисы и Дарвины; оно, правда, стало бы читать ихъ, какъ читаетъ теперь, но польза отъ этого была бы очень не велика. Конечно, не можетъ быть никакого сомнѣнія въ томъ, что читать Дарвина или Араго несравненно полезнѣе и благообразнѣе, чѣмъ просиживать цѣлые вечера за картами или проводить ихъ въ сплетняхъ и танцахъ; но если брать вопросъ шире, если обсуждать, что полезнѣе и необходимѣе для общества въ настоящую минуту, популярныя естественныя сочиненія или что нибудь другое, то, конечно, найдется много предметовъ гораздо болѣе нужныхъ и полезныхъ. Напримѣръ, обществу нашему гораздо было бы нужнѣе основательно ознакомиться съ тѣми условіями жизни, какія его окружаютъ и о которыхъ оно, въ большинствѣ случаевъ, не имѣетъ никакого понятія. Конечно, у насъ почти нѣтъ книгъ, которыя могли бы сразу и прямо отвѣчать на подобнаго рода вопросы; но за то есть сочиненія, отчасти оригинальныя, а большею частію переводныя, которыя значительно могли бы уяснить читателю всѣ выгоды и невыгоды того положенія, въ какомъ онъ находится. Хотя г. Фамницынъ, заявляя въ своей рѣчи, читанной на съѣздѣ, о легкости изученія естественныхъ наукъ, и сослался на тотъ фактъ, что даже между великими европейскими натуралистами есть люди очень ограниченныхъ способностей и что, слѣдовательно, изученіе естественныхъ наукъ доступно людямъ далеко не геніальнымъ, но мы все-таки думаемъ, что изученіе естественныхъ наукъ для нашего общества невозможно путемъ популярныхъ книжекъ, да и что вообще изученіе это полезно вовсе не въ томъ отношеніи, какъ полагаютъ наши отечественные спеціалисты. При всемъ нашемъ уваженіи къ естественнымъ наукамъ, мы никакъ не можемъ согласиться съ тѣмъ мнѣніемъ, что русскому обществу слѣдуетъ кинуться всей своей массой на изученіе естественныхъ наукъ, хотя они и удобны для изученія; не можемъ согласиться потому, что общество наше никогда не достигнетъ такого основательнаго знанія этихъ наукъ, чтобы было въ состояніи прилагать ихъ къ сельскому хозяйству, или народному здравію и т. п. По той же причинѣ, насъ не мало огорчило печальное заблужденіе одного изъ новыхъ русскихъ журналовъ, который вознамѣрился содѣйствовать развитію русскаго общества помѣщеніемъ такихъ статей, каковы "современное положеніе физіологіи центральной нервной системы," или "новыя изслѣдованія о падающихъ звѣздахъ" или труды такихъ почтенныхъ, но вовсе не журнальныхъ дѣятелей, каковы гг. Хлѣбниковъ, Якубовичъ, Сорокинъ, Усовъ, Энгельгардъ, Овсянниковъ, Бекетовъ и т. п. Эти господа не въ состояніи дать нашему обществу никакихъ основательныхъ знаній, потому что такія знанія, особенно въ сферѣ естественныхъ наукъ, требуютъ для себя твердой почвы; они въ тоже время не въ состояніи способствовать и развитію нашего общества, потому что естественно-научное развитіе пріобрѣтается путемъ изученія естественныхъ наукъ, которыя сильны своимъ методомъ, или же путемъ основательнаго ознакомленія съ цѣлыми философски естественными изслѣдованіями, какъ книга Дарвина "О происхожденіи видовъ," а не съ отдѣльными статьями, трактующими о падающихъ звѣздахъ, сухихъ туманахъ или инфузоріяхъ, водящихся на спинахъ рыбъ Ладожскаго озера. Но тутъ опять необходимо знакомство съ элементарными свѣденіями по естественнымъ наукамъ.

Несравненно большаго вниманія заслуживаетъ, но своей цѣлесообразности и современности, другая группа рѣчей, произнесенныхъ на съѣздѣ естествоиспытателей гг. Бекетовымъ, Фаминцынымъ, Юнге и отчасти Симашко. Первые три профессора, очевидно, очень хорошо поняли то странное положеніе, въ какомъ находится съѣздъ русскихъ естествоиспытателей, составленный преимущественно изъ лицъ, Которыя въ скоромъ времени, можетъ быть, будутъ заняты единственною мыслью -- какъ бы добыть средства къ существованію. Гг. Бекетовъ, Фамницынъ и Юнге, взглянувши глубже другихъ въ тѣ условія, среди которыхъ учредился съѣздъ естествоиспытателей, сочли невозможнымъ вполнѣ игнорировать тѣ преобразованія но министерству народнаго просвѣщенія, въ силу которыхъ естественныя пауки исключаются изъ курса среднихъ учебныхъ заведеніи, уступая мѣсто греческому и латинскому языкамъ. Зная, что съ уничтоженіемъ естественныхъ наукъ въ гимназіяхъ можетъ совершенно изчезнуть возможность появленія въ Россіи натуралистовъ, и что первый съѣздъ русскихъ естествоиспытателей можетъ сдѣлаться въ тоже время и послѣднимъ; сознавая между тѣмъ крайнюю необходимость для русскаго народа серьезныхъ спеціалистовъ по естественнымъ наукамъ; наконецъ, понимая причины, но которымъ министерство народнаго просвѣщенія предпочло классическіе языки естественнымъ наукамъ, гг. Бекетовъ, Фаминцинъ и особенно г. Юнге сдѣлали цѣлью своихъ рѣчей доказать, что естествознаніе на столько сильно своимъ методомъ, что можетъ способствовать развитію умственныхъ силъ молодаго человѣка гораздо болѣе, чѣмъ классическіе языки, давая въ тоже время матеріальное содержаніе развивающемуся мозгу. Ихъ рѣчи, поэтому, хотя не совсѣмъ соотвѣтствовали нормальной физіономіи съѣзда естествоиспытателей, были вполнѣ своевременны и цѣлесообразны.

Профессоръ Бекетовъ началъ рѣчь свою слонами Кювье, придающаго важное воспитательное значеніе естественнымъ наукамъ. Затѣмъ, онъ въ самыхъ сжатыхъ чертахъ охарактеризовалъ науки динамическія и морфологическія, выведи изъ этой характеристики различіе въ методахъ, употребляемыхъ тѣми и другими науками, а слѣдовательно и разницу въ педагогическомъ значеніи той и другой. Далѣе, посредствомъ примѣра, взятаго изъ зоологіи, г. Бекетовъ показалъ сходство между сужденіемъ натуралиста и сужденіями общежитейскими; сходство это заключается лишь въ формѣ; разница же касается именно сущности. Въ сужденіяхъ общежитейскихъ, также какъ въ сужденіяхъ натуралиста, употребляется для извлеченія выводовъ постоянно сравненіе; но въ сужденіяхъ общежитейскихъ выводы основаны лишь на сравненіяхъ незначительнаго числа признаковъ сравниваемыхъ предметовъ, а въ сужденіяхъ натуралистовъ исчерпываются по возможности всѣ признаки и каждый изъ нихъ изучается помощію изслѣдованія. Отсюда источникъ ошибокъ въ первомъ случаѣ, источникъ вѣрности заключеній во второмъ. Основываясь на этомъ, г. Бекетовъ старался показать, что изученіе естественныхъ наукъ въ школѣ есть лучшій способъ для исправленія общежитейскихъ сужденій. Отсюда необходимость, введенія ихъ въ число предметовъ общаго образованія. Рѣчь закончена краткимъ очеркомъ новѣйшаго метода обученія естественныхъ наукъ и новымъ заявленіемъ со стороны говорившаго, что онъ убѣжденъ въ высокомъ значеніи естествознанія для развитія умственныхъ способностей учащихся.

Прекрасная и вполнѣ умѣстная рѣчь г. Бекетова страдала однимъ недостаткомъ, свойственнымъ, впрочемъ, почти всѣмъ спеціалистамъ, когда они начинаютъ говорить о достоинствахъ своего предмета. Г. Бекетовъ постоянно смѣшивалъ натуралиста, то есть человѣка, спеціально занимающагося естественными науками, съ человѣкомъ, которому въ числѣ предметовъ школьнаго его образованія преподавались и естественныя науки, и противопоставлялъ сужденія натуралиста сужденіямъ общежитейскимъ. Въ этомъ пріемѣ, по нашему мнѣнію, заключалась двойная ошибка; во первыхъ, никогда и никакому спеціалисту не удавалось и не удастся доказать важность изученія какого нибудь предмета для общежитейскихъ цѣлей. Г. Бекетовъ старался показать, что безъ основательнаго изученія естественныхъ наукъ, человѣкъ будетъ постоянно дѣлать одни только промахи и несообразности. Врядъ-ли полезно для дѣла ставить подобнымъ образомъ вопросъ, потому что такая аргументація встрѣчаетъ безчисленное множество возраженій въ самой жизни, а между тѣмъ она даетъ прямой поводъ людямъ необразованнымъ или незнакомымъ съ естественными науками, думать, что у натуралистовъ нѣтъ въ запасѣ болѣе основательныхъ аргументовъ для защиты своей науки. Огромное большинство лицъ. слушавшихъ рѣчь г. Бекетова, думало, конечно, въ тоже время: "да, толкуй себѣ о необходимости для правильнаго веденія жизни знать естественныя пауки; вотъ мы и не изучали ихъ, а съумѣли устроить свои дѣлишки, съумѣли разсудить, что полезно для насъ и что вредно". Во вторыхъ, г. Бекетовъ, имъ мы сказали, ежеминутно переходилъ въ своей рѣчи отъ натуралиста, какъ спеціалиста, къ человѣку, образовавшемуся при содѣйствіи естественныхъ. наукъ. Конечно, г. Бекетовъ вовсе не имѣлъ въ виду доказывать, что Россія находилась бы на верху благополучія, еслибъ всѣ ея граждане были спеціалистами по естественнымъ наукамъ, а между тѣмъ изъ его рѣчи можно было вывести именно такое заключеніе. Доказательства свои относительно пользы изученія естественныхъ наукъ онъ часто подкрѣплялъ ссылками на людей, спеціально посвятившихъ себя естествознанію. Но съ одной стороны, и между очень извѣстными естествоиспытателями есть люди крайне неразвитые, въ чемъ признался самъ г. Фаминцынъ, говорившій послѣ г. Бекетова, хотя признался какъ-то совершенно случайно и вовсе по въ тонъ своей рѣчи: съ другой стороны, еслибъ даже всѣ натуралисты были людьми геніальными, то и этотъ фактъ все-таки ничего бы не доказывалъ, потому что онъ могъ бы говорить только въ пользу воспитательнаго значенія естествознанія, какъ предмета общеобразовательнаго курса. Г. Бекетову -- сообразно цѣли его рѣчи,-- слѣдовало бы больше распространиться о крайней необходимости для общества знакомства съ естественными науками, и какъ, о средствѣ для достиженія этой пѣли -- о необходимости сдѣлать естественныя пауки однимъ изъ предметовъ общаго образованія: тугъ же кстати доказать, что естествознаніе не только можетъ соперничать съ. классическими языками въ дѣлѣ развитія ученика, но имѣетъ безусловное надъ. ними преимущество.

Профессоръ Фаминцынъ также посвятилъ свою рѣчь вопросу о воспитательномъ значеніи естествознанія, Онъ. изложилъ историческій ходя, развитія естественныхъ наукъ и пришелъ къ заключенію, что никогда стремленіе къ, изученію природы не проявлялось въ такой силѣ, какъ въ настоящее время. Затѣмъ мотивировалъ воспитательное значеніе естественныхъ наукъ слѣдующимъ образомъ: предубѣжденіе, будто бы естественныя науки ведутъ непремѣнно къ матеріализму -- неосновательно; изученіе ихъ полезно и для учениковъ. средняго возраста, во-первыхъ, какъ средство для развитія умственныхъ. способностей, во-вторыхъ, для распространенія ихъ въ обществѣ, такъ, какъ исключительно отъ самого общества, а не отъ высшихъ ученыхъ и учебныхъ заведеній, каковы напримѣръ, Академія и университеты, можно ожидать успѣшнаго изслѣдованія обширнаго нашего отечества въ естественно-историческомъ отношеніи.

Г. Фаминцынъ, какъ видно изъ приведеннаго изложенія его рѣчи, также шелъ не совсѣмъ по прямой дорогѣ; особенно замѣтно онъ сбился съ пути подъ конецъ рѣчи, когда заговорилъ о томъ, что само общество можетъ способствовать изслѣдованію Россіи. Очевидно, что такое заключеніе не совсѣмъ вѣрно и не вполнѣ соотвѣтствуетъ той цѣли, съ которою г. Фаминцынъ составлялъ свою рѣчь. Онъ заговорилъ о воспитательномъ значеніи естественныхъ наукъ, а съѣхалъ на изученіе Россіи.

Профессоръ Юнге, говорившій на послѣднемъ, третьемъ, засѣданіи съѣзда естествоиспытателей, произнесъ рѣчь, менѣе всѣхъ другихъ соотвѣтствовавшую цѣлямъ съѣзда, но вмѣстѣ съ тѣмъ и болѣе всѣхъ подходящую къ тѣмъ условіямъ, среди которыхъ учредился этотъ съѣздъ. Г. Юнге откровеннѣе всѣхъ другихъ профессоровъ признался себѣ въ томъ, что изъ подобныхъ съѣздовъ не выйдетъ ровно ничего, если въ Россіи продолжится такое безусловное предпочтеніе классическому направленію, какое оказывается ему теперь. Поэтому г. Юнге посвятилъ свою рѣчь подробной разработкѣ но проса о томъ, что такое классическое и реальное направленіе, и необходимы-ли для насъ, русскихъ, классическіе языки. Г. Юнге провелъ въ своей рѣчи справедливую мысль, что раздѣленіе въ настоящее время системы образованія на классическую и реальную не имѣетъ никакого смысла. Какъ чисто-умозрительный методъ рекомендующій мозгу отрѣшиться отъ всего земнаго и витать въ безвоздушныхъ пространствахъ, добывая идеи изъ самого себя, оказывается при современномъ состояніи наукъ устарѣлымъ и нелѣпымъ, также точно и одинъ голый опытъ, безъ помощи умозрѣнія не можетъ дать человѣку правильнаго развитія. Развитіе ученика должно совершаться путемъ умозрѣнія и опыта. Такъ называемое реальное направленіе необходимо должно идти рука объ руку съ такъ называемымъ классичесскимъ. Представители первого суть естественныя науки, представителями второго обыкновенно считаютъ греческій и латинскій языки. Но дѣйствительно ли только одни эти языки могутъ считаться способными развивать въ человѣкѣ "умозрѣніе"? Въ доказательство справедливости этого мнѣнія, обыкновенно, указываютъ на западную Европу, гдѣ классическіе языки пользуются такимъ почетомъ, что даже Милль ополчился на ихъ защиту. Но г. Юнге объясняетъ такую привязанность западной Европы къ древнимъ языкамъ тѣмъ, что западно европейскіе языки чрезвычайно бѣдны формами. Между тѣмъ славяно-русскій языкъ представляетъ такое богатство формъ, что приближается въ этомъ отношеніи къ языкамъ греческому и латинскому, Г. Юнге, будучи, какъ видно, основательно знакомъ съ исторіей развитія славянорусскаго языка, указывалъ, для подтвержденія своей мысли, на многія спеціальныя сочиненія русскихъ фіглолиговъ. Такимъ образомъ, по мнѣнію г. ІОнге, русскій языкъ совершенно и безусловно могъ бы занять въ системѣ общаго образованія такое же точно мѣсто, какое въ западной Европѣ, а вслѣдъ за нею и у насъ, отводится языкамъ латинскому и греческому. Изученіе естественныхъ наукъ въ соединеніи съ основательнымъ изученіемъ богатаго формами русскаго языка -- вотъ та система, которой должно слѣдовать общее образованіе въ Россіи.

Такимъ образомъ, собственно говори, рѣчь г. Юиге болѣе бы годилась для съѣзда педагоговъ, чѣмъ естествоиспытателей, а между тѣмъ она была умѣстнѣе и своевременнѣе всѣхъ другихъ рѣчей, читанныхъ на съѣздѣ.

Мы должны еще упомянуть о рѣчи г. Симашко, который доказывалъ, что распространеніе естественно-научныхъ знаній въ народѣ значительно способствовало бы улучшенію матеріальнаго и нравственнаго его состоянія. Въ такія знанія могутъ распространяться не тѣми книжками и книжонками, которыя составляютъ часть такъ называемой нашей народной литературы, а единственно посредствомъ школъ. Извѣстно, что программы нашихъ народныхъ училищъ чрезвычайно ограничены и изъ нихъ тщательно исключено все, что касается естествознанія. Между тѣмъ народъ, какъ имѣющій непосредственное и постоянное дѣло съ землею и ея произведеніями, нуждается въ знакомствѣ съ естественными науками еще больше, чѣмъ общество; притомъ, онъ можетъ извлеченные осязательные результаты изъ такого небольшаго числа естественно-историческихъ свѣденій, какое для общества оказалось бы совершенно безполезнымъ и ни къ чему не приложимимъ.

Кромѣ трехъ общихъ засѣданій, первый съѣздъ русскихъ естествоиспытателей имѣлъ нѣсколько частныхъ, по отдѣламъ химіи, минералогіи, физіологіи и т. п. На этихъ засѣданіяхъ профессора сообщали послѣдніе результаты своихъ спеціальныхъ трудовъ, которые для публики не представляютъ никакого интереса ирохино". Объ-этомъ чтеніи было заранѣе объявлено въ афишахъ. При началѣ чтенія, представитель мѣстной полицейской власти всталъ съ своего мѣста и заявилъ, что гораздо было бы лучше не читать назначеннаго отрывка, тѣмъ болѣе, что всѣ обыватели села Иванова успѣли уже вполнѣ ознакомиться со статьей "О6ирохино". Однакожъ, чтеніе состоялось. Въ антрактѣ, нѣкоторые изъ публики и самъ г. Зубковъ, сойдясь въ буфетѣ, начали громко выражать свое мнѣніе, что выведенная въ статьѣ личность имѣетъ большое сходство съ фабрикантомъ Гарелинымъ. Прикащики послѣдняго немедленно донесли ему объ этомъ, и г. Гарелинъ подалъ мировому судьѣ жалобу на г. Зубкова. Къ сожалѣнію, намъ неизвѣстно, чѣмъ кончилось это оригинальное дѣло, и вообще кончилось ли оно чѣмъ нибудь, потому что разбирательство было отложено на неопредѣленное время, за неявкою нѣкоторыхъ свидѣтелей.

Мы не знаемъ, дѣйствительно-ли авторъ "Обирохино" имѣлъ въ виду какія нибудь личности при составленіи своей статьи. Мы видимъ только, что вообще обитатели Иванова отличаются замѣчательною чуткостью къ произведеніямъ русской литературы, мѣряя ихъ, впрочемъ, исключительно на свой аршинъ. Такъ, года три назадъ, тѣ же самые ивановцы, если не ошибаемся, рѣшили общимъ совѣтомъ не выписывать "Московскихъ Вѣдомостей" за то, что ггКатковъ и Леонтьевъ склонились на сторону либеральнаго тарифа и стали доказывать невыгоду протекціонизма. По если не правы тѣ, которые мѣряютъ все на свой аршинъ и объ извѣстныхъ литературныхъ явленіяхъ судятъ съ точки зрѣнія своихъ личныхъ выгодъ, то не менѣе неправы и тѣ, которые дѣлаютъ какой бы то ни было органъ печати орудіемъ для личныхъ уязвленій. Мы съ своей стороны презираемъ всякія "личныя обличенія", если только лице, о которомъ идетъ рѣчь, не служитъ представителемъ какого нибудь общаго принципа или системы, Очень можетъ быть, что авторъ "Обирохина", составляя свою статью, воспользовался для нея нѣкоторыми типичными личностями, встрѣченными имъ въ томъ или другомъ мѣстѣ; но онъ, конечно, былъ далекъ отъ той узкой цѣли, которая заключается единственно въ томъ, чтобы "уязвлять" то или другое частное лица. Къ подобнымъ пріемамъ могутъ прибѣгать только люди слабосильные и малоразвитые, которые думаютъ? что можно принести какую нибудь пользу, нападая на частныхъ лицъ и при томъ нападая такъ, что только сами эти лица узнаютъ себя въ нападеніяхъ, да еще развѣ близкіе ихъ знакомые. Мы по этому не одобряемъ ни г. Гарелина, принявшаго, повидимому, нѣкоторыя мѣста изъ статьи "Обирохино" на свои счетъ, ни г. Зубкова, рѣшившагося, если вѣрить извѣстію, открыто высказывать" что въ статьѣ есть явные намеки на личность г. Гарелина. Хотя бы даже авторъ "Обирохино" дѣйствительно имѣлъ въ виду "уязвить" кого нибудь изъ ивановскихъ фабрикантовъ (чего мы, однакоже, никакъ не допускаемъ), то все-таки плохую услугу нашему журналу оказываютъ тѣ, которые желаютъ статьямъ его придавать узко-обличительное значеніе и дѣлать ихъ поводомъ для судебныхъ разбирательствъ.

---

Въ заключеніе нашей хроники мы должны упомянуть о литературныхъ новостяхъ, которыми насъ подарилъ 1869 годъ и которыя относятся преимущественно къ области газетъ.

На первомъ мѣстѣ слѣдуетъ поставить "Правительственный Вѣстникъ"- новую оффиціальную газету, издающуюся при Главномъ управленіи но дѣламъ печати. Впрочемъ, это новость скорѣе правительственная, чѣмъ литературная, потому что "Вѣстникъ" намѣренъ быть чисто оффиціальнымъ изданіемъ рѣшительно во всѣхъ своихъ отдѣлахъ. Такъ напримѣръ, въ отдѣлѣ "внутреннихъ извѣстій" будутъ помѣщаться свѣденія о фактахъ "экономической" общественной и умственной жизни въ губерніяхъ", получаемыя оффиціальнымъ порядкомъ, на основаніи особаго но этому предмету циркуляра министра внутреннихъ дѣлъ. Въ иностранномъ отдѣлѣ также будутъ помѣщаться только тѣ извѣстія о политическихъ событіяхъ, которыя сообщаются министерствомъ иностранныхъ дѣлъ* или печатаются въ офиціальныхъ иностранныхъ газетахъ. Даже помѣщаемыя въ "Вѣстникѣ" отчеты о судебныхъ процессахъ будутъ имѣть офиціальный характеръ, такъ какъ прежде напечатанія они будутъ подвергаться провѣркѣ и просмотру со стороны лицъ прокурорскаго надзора. Словомъ, "Правительственный Вѣстникъ" будетъ, если такъ можно выразиться, офиціальнѣе даже "Сѣверной Почты".

"Судебный Вѣстникъ" изъ газеты министерства юстиціи сдѣлался частнымъ изданіемъ, хотя и остался подъ прежней редакціей. Впрочемъ, судя по первымъ нумерамъ, онъ обѣщаетъ сдѣлаться газетою довольно интересною, что для него теперь, при отсутствіи обязательныхъ подписчиковъ, рѣшительно необходимо. Онъ ввелъ у себя судебные фельетоны, статьи но вопросамъ судебной практики, передовыя статьи и проч. Только помѣщаемые въ немъ судебные процессы имѣютъ пока но прежнему характеръ совершенной безличности. Мы совѣтовали бы "Судебному Вѣстнику", при выборѣ процессовъ, держаться слѣдующаго правила: таю" какъ всѣхъ интересныхъ процессовъ помѣщать невозможно, то необходимо давать преимущество тѣмъ изъ нихъ, которые представляютъ наиболѣе характерные факты но вопросамъ судебной медицины, семейныхъ отношеній и т. п., словомъ -- которые имѣютъ болѣе соціальное, чѣмъ юридическое значеніе. Это послѣднее значеніе имѣетъ почти всякій процессъ. и потому дѣлать изъ нихъ выборъ весьма трудно- Къ тому же, юристы не особенно нуждаются въ подобныхъ процессахъ, такъ какъ всѣ они получаютъ "Сборникъ рѣшеніи кассаціонныхъ департаментовъ Сената" въ которомъ всегда найдутъ достаточно юридическаго матеріала для практики. Помѣщая же процессы преимущественно соціальнаго характера. "Судебный Вѣстникъ" могъ бы пріобрѣсти много читателей не только въ средѣ юристовъ, но и въ средѣ публикѣ, для которой онъ сдѣлался бы тогда очень интереснымъ изданіемъ. Мы совѣтовали-бы также ему ввести вновь отдѣлъ "Судебныхъ резолюцій", какъ по гражданскимъ, такъ и но уголовнымъ дѣламъ, почему-то выкинутый имъ изъ своей программы. Отдѣлъ этотъ имѣетъ очень важное значеніе, и "Судебный вѣстникъ" напрасно имъ пренебрегаетъ.

Газета "Вѣсть" сдѣлалась ежедневной и, повидимому, придаетъ этому обстоятельству очень большое значеніе. Нечего и прибавлять что она осталась тою же, какою была и прежде -- даже какъ будто еще болѣе усилила тотъ пошловато-элегантный тонъ, какимъ она всегда отличалась и образецъ котораго мы привели выше. Можно надѣяться, что сдѣлавшись ежедневной, она по необходимости должна будетъ выйти изъ тѣхъ узкихъ рачокъ, въ которыхъ происходила ея дѣятельность втеченіи почти всего минувшаго іода. Ромки эти были: съ одной стороны -- западный край, который она защищала въ интересахъ крупнаго землевладѣнія, и "Московскія Вѣдомости", которыя она преслѣдовала съ ожесточеніемъ. Въ послѣднихъ нумерахъ она стала, наконецъ, доказывать, что органъ г. Каткова есть ничто иное, какъ "Колоколъ", издающійся въ Москвѣ съ дозволенія правительства.

Г. Старчевскій возобновилъ изданіе "Сѣверной Пчелы", которую, впрочемъ, онъ сдѣлалъ еженедѣльной газетой, не теряя однакожъ надежды выходить со временемъ ежедневно. Г. Старчевскій съ перваго же нумера своего обнаружилъ явное желаніе "либеральничать", доказательствомъ чего можетъ служить сдѣланная нами выше выписка изъ этой газеты по "женскому вопросу". Но либерализмъ совершенно не къ лицу г. Старчевскому, и онъ съ перваго же своего нумера заявилъ рѣшительную неспособность держаться опредѣленнаго направленія, о чемъ мы также упомянули выше. "Сѣверная Пчела" представляетъ интересъ только въ одномъ отношеніи: въ ней можно видѣть но все доказательство того, что современной публикѣ достаточно уже надоѣли газетная безличность, постоянныя инсинуаціи и т. п., и что ей захотѣлось болѣе живого слова. Иначе зачѣмъ бы г. Старчевскому, послѣ "тринадцати лѣтней литературной дѣятельности". характеръ которой достаточно извѣстенъ всѣмъ, пускаться въ либерализмъ.

Вышли первые нумера "Космоса", еженедѣльной газеты съ приложеніями, издаваемой при участіи гг. Антоновича и Жуковскаго. Хотя по первому нумеру, особенно съ совершенно новой программой, и трудно составить ясное понятіе о журналѣ, но мы все-таки доли мы замѣтить, что отъ "Космоса" ожидали большего. Первые нумера составлены довольно однообразно и нисколько не знакомятъ читателей съ тою ролью, какую намѣрена играть новая газета въ журналистикѣ. Вообще, мы не думаемъ, чтобы "Космосъ", но своей программѣ, могъ имѣть успѣхъ въ русской публикѣ. Отсутствіе въ журналѣ беллетристики и такъ называемаго "текущаго отдѣла" не можетъ выкупиться, въ глазахъ публики, даже превосходными статьями, не говоря уже о посредственныхъ. Поэтому, напрасно редакція "Космоса", выпуская первыя свои объявленія, отнеслась пренебрежительно къ "легкому характеру" современной журналистики. При такомъ характерѣ, журналистика монетъ приносить публикѣ хоть какую нибудь пользу, тогда какъ журналы "серьезные" существуютъ, обыкновенно, самое непродолжительное время, не оставляя по себѣ въ обществѣ ни малѣйшаго слѣда.

Вышелъ первый нумеръ ежемѣсячнаго журнала "Заря". Отлагая подробный отзывъ объ этомъ журналъ до особой статьи о всѣхъ вообще журналахъ, мы однакожъ не можемъ не заявить о нѣкоторой безцеремонности, которую обнаружила "Заря" относительно своихъ подписчиковъ на основаніи обычая, въ публикѣ сложилось, убѣжденіе, что если годовое изданіе журнала стоитъ 15 или 16 рублей, то каждая книжка такого журнала должна давать не менѣе 30 печатныхъ листовъ, хотя бы объ этомъ редакція и не заявляла особо. Между тѣмъ "Заря" стоила именно 15 р., съ пересылкой 16 р. 50 к., а теперь будетъ стоить 18 р.,-- а первая ея книжка состоитъ менѣе чѣмъ изъ 25 листовъ. Мы вообще не охотники высчитывать буквы и строчки въ чужихъ изданіяхъ, по на такой фактъ не можемъ не обратить вниманія, такъ какъ онъ непремѣнно бросится въ глаза читателямъ и будетъ имѣть далеко не частное значеніе.

Гдб.

"Дѣло", No 1, 1869

декабря минувшаго года: "доложены свѣденія, собранныя, но порученію комитета, двумя лицами объ одномъ литераторѣ, просившемъ о пособіи. Изъ этихъ отзывовъ видно, что литературная дѣятельность просителя носитъ фельетонный характеръ, исполнена претензій на дешевое остроуміе и нерѣдко бывала расчитана на скандалъ. Проситель -- больной человѣкъ, работалъ въ разныхъ по временныхъ изданіяхъ, но эти работы прекратились, частію вслѣдствіе прекращенія самыхъ изданій, частію по размолвкѣ съ ихъ редакторами. Послѣ того, проситель обратился къ другимъ занятіямъ и, между прочимъ, давалъ уроки языковъ и участвовалъ въ нѣкоторыхъ иностранныхъ журналахъ, доставлявшихъ, впрочемъ, ему ничтожную помощь. Теперь онъ имѣетъ уроки, отъ которыхъ получаетъ очень небольшой доходъ,-- Комитетъ, усматривая изъ этихъ отзывовъ, что литературная дѣятельность просителя не даетъ ему права на пособіе (?), и что положеніе его, хотя и стѣсненное, нельзя назвать безпомощнымъ, опредѣлилъ: выдачу ему пособія изъ литературнаго фонда отклонить." Предоставляемъ каждому судить, не отразились-ли въ этомъ постановленіи комитета чистокружковые интересы? Комитетъ отказываетъ даже въ ничтожной помощи человѣку больному, получающему плохое вознагражденіе за труды, потому только, что литературная дѣятельность его носила фельетонный характеръ! Развѣ комитетъ всегда выдавалъ пособія только тѣмъ лицамъ, которые прославились замѣчательными литературными трудами? Но послѣ этого, кто же собственно изъ нуждающихся литераторовъ имѣетъ и кто не имѣетъ права на пособіе? Мы вовсе не хотимъ сказать, что въ литературѣ должно господствовать полное единомысліе. Партіи всегда будутъ и всегда должны быть, но кружокъ не есть партія. Партія кладетъ свою печать на извѣстную сферу дѣятельности, внѣ которой вліяніе ея становится незамѣтнымъ. Вліяніе же кружка отражается на всемъ, проявляется въ каждомъ дѣйствіи человѣка, каково бы оно ни было. Люди партіи уважаютъ своихъ противниковъ; люди кружка ихъ ненавидятъ; первые рѣдко когда вносятъ въ свои поступки элементъ личныхъ интересовъ -- послѣдніе же только этими интересами и существуютъ, только съ ними и соображаютъ свои дѣйствія.

Такимъ образомъ, "Общество для пособія литераторамъ" могло бы, еслибы захотѣло, способствовать сближенію между людьми, занимающимися литературой. Устройство на первыхъ порахъ простого собранія, обыкновенно называемаго клубомъ, содѣйствовало бы ослабленію кружковъ, что оказало бы полезное вліяніе на характеръ литературной дѣятельности нашихъ періодическихъ изданій. А устроивши такое собраніе, можно было бы подумать и о другихъ мѣрахъ, способствующихъ какъ развитію Общества, такъ и улучшенію нравственнаго состоянія русскихъ литераторовъ. Мы не говоримъ объ этихъ мѣрахъ теперь же, потому что они могутъ быть принимаемы только подъ условіемъ устройства такого собраніи, о которомъ мы сейчасъ говорили.

Гдб.

"Дѣло", No 3, 1868

духа публики, ихъ слушающей; въ странахъ, гдѣ публичность вошла въ правы и обычаи, общественные дѣятели, поочередно, не смущаясь, или терпятъ пораженія, или вызываютъ рукоплесканія". Изъ этихъ словъ довольно ясно видно, что г. Скарятинъ все еще желаетъ смотрѣть на смоленскій скандалъ какъ на происшествіе лично для него непріятное, но все-таки довольно обыкновенное и не заключающее въ себѣ ничего безобразнаго и ненормальнаго вообще. Но послѣдующія строки не менѣе ясно показываютъ, что г. Скарятинъ совершенно неодобряетъ подобныхъ способовъ полемики. Говоря о смоленскомъ скандалѣ, онъ выражается такимъ образомъ: "обѣденная публика, никѣмъ не уполномочены: я (?), не только не хотѣла слушать редактора Вѣсти, во даже позволила себѣ грубые противъ него крики". "Редакторъ Вѣсти былъ вправѣ считать себя вполнѣ гарантированнымъ отъ охотниковъ до скандала, которые не находятъ другаго мѣста для заявленія своего гнѣва противъ Вѣсти". Если, продолжаетъ г. Скарятинъ, считать смоленское происшествіе протестомъ общественнаго мнѣнія, то "это такое грубое, дикое забвеніе самыхъ элементарныхъ приличіи, которое достойно развѣ только пьяной толпы". "Мы убѣждены, заканчиваетъ г. Скарятинъ, что русское общественное мнѣніе оцѣнитъ по достопиству настоящій скандалъ". Изъ подобныхъ отзывовъ необходимо слѣдуетъ, что г. Скарятинъ совершенно не одобряетъ такого поведенія публики, при которомъ на мирныя слова отвѣчаютъ воинственными криками и требованіемъ убираться вонъ; то есть, сражаются съ человѣкомъ неодинаковымъ оружіемъ. Но вопросъ въ томъ, имѣетъ ли г. Скарятинъ какое ни будь право высказывать подобныя претензіи? Не самъ ли онъ, въ теченіи всей своей литературной дѣятельности, упорно держался того принципа, который имъ теперь порицается? Г. Скарятина насильно лишили слова, грубо заставивъ его молчать и пустивъ въ ходъ музыку, которая заглушила слова г. Скарятина. Но развѣ самъ онъ, въ борьбѣ съ нѣкоторыми изъ своихъ противниковъ, не пускалъ въ ходъ совершенно подобныхъ же по своей радикальности способовъ, волей-неволей принуждавшихъ его опонентовъ умолкать? Развѣ онъ боролся съ ними одинаковымъ оружіемъ и не прибѣгалъ къ помощи такихъ пріемовъ, какъ политическій доносъ, обвиненіе въ противу-государственныхъ тенденціяхъ и т. п.? Г. Скарятинъ, можетъ сказать, что поступая такимъ образомъ, онъ дѣйствовалъ какъ публицистъ, какъ представитель извѣстной партіи, не отнимая у своихъ противниковъ возможности и права отвѣчать ему тѣмъ же. Но подобное возраженіе есть ничто иное, какъ увертка. Г. Скарятину очень хорошо извѣстно, что есть такіе вопросы, о которыхъ невозможно говорить одинаково свободно съ двухъ различныхъ точекъ зрѣнія, и что слѣдовательно, если публицистъ старается всякому вопросу придать такое значеніе и свести споръ на политическую почву, то онъ тѣмъ самымъ намѣренно лишаетъ своего противника всякой возможности отвѣчать ему такъ, какъ бы слѣдовало. Такимъ образомъ не подлежитъ сомнѣнію, что г. Скарятинъ поступалъ со своими противниками (или съ нѣкоторыми изъ нихъ) именно такъ, какъ поступила съ нимъ смоленская публика на торжественномъ обѣдѣ. Отсюда слѣдуетъ такое нравоученіе, весьма полезное для нѣкоторыхъ русскихъ публицистовъ: не поступай скверно съ другими, если не хочешь, чтобъ съ гобой поступали также, не пускай въ ходъ такихъ пріемовъ, которые рано или поздно могутъ быть примѣнены къ твоей собственной особѣ, а пуская ихъ въ ходъ, будь послѣдователенъ и не сердись, когда другіе станутъ поражать тебя твоимъ же оружіемъ. Иначе ты будешь сердиться на самого себя.

Въ теченіи послѣднихъ десяти лѣтъ, и особенно съ 19 февраля 1861 года, наша литература стала обращать довольно серьезное вниманіе на народъ, то есть, собственно говоря, на крестьянъ. Освободившись изъ подъ власти помѣщиковъ и ставши на дорогу болѣе или менѣе свободнаго труда, крестьяне весьма естественно заинтересовали собою тѣхъ, интересы которыхъ не пострадали отъ совершившагося освобожденія. Литература, по мѣрѣ возможности, приняла участіе въ обсужденіи всѣхъ тѣхъ вопросовъ, которые непосредственно вытекали изъ крестьянской реформы, потому что эти вопросы, хотя, повидимому, касавшіеся преимущественно крестьянъ, имѣли общій интересъ. Въ нашей печати уже много разъ высказывалась мысль, въ подтвержденіе которой приводились и факты, что манифестъ 19 февраля, прямо или косвенно, произвелъ полный экономическій переворотъ во всемъ нашемъ общественномъ быту. Поэтому каждый общественный вопросъ, который въ прежнее время былъ по преимуществу вопросомъ дворянскимъ, сдѣлался въ настоящее время народнымъ, такъ какъ общіе интересы болѣе или менѣе смѣшали всѣ сословія въ одну массу, связанную денежными отношеніями. Крестьяне вошли въ эту массу какъ очень важный экономическій элементъ. Поэтому, при обсужденіи каждаго общественнаго вопроса, литература никакъ не могла миновать крестьянъ и должна была волей-неволей говорить о нихъ довольно часто.

Но крестьяне продолжали обращать на себя и особенное, такъ сказать, спеціальное вниманіе литературы, въ силу исключительности того положенія, въ какомъ они находились и находятся до настоящаго времени. Пріобрѣтя по закону права, почти одинаковыя со всѣми другими сословіями, они однакожъ рѣзко отличаются отъ этихъ сословій какъ своими экономическими средствами, такъ и отсутствіемъ всякаго образованія. Потому-то журналистика и должна была обращать на нихъ болѣе серьезное вниманіе, добиваясь того| чтобы крестьяне не только по закону, но и въ дѣйствительности сравнялись во всѣхъ отношеніяхъ съ другими сословіями.

Подобныя заботы журналистики, оказывавшей вниманіе крестьянамъ больше чѣмъ другимъ сословіямъ, постоянно вызывали чувство недоброжелательства и даже зависти со стороны людей, органомъ которыхъ служитъ газета "Вѣсть". Эта газета до того сильно прониклась чувствомъ зависти, что однажды совершенно откровенно назвала крестьянъ "единственнымъ привилегированнымъ сословіемъ въ Россіи". Въ настоящее время, говоритъ она, "дворянамъ слѣдуетъ просить о пожалованіи ихъ въ мужики, о переименованіи въ крестьянское сословіе, потому что оно пользуется такими преимуществами, какими до сихъ поръ никто не пользовался и не пользуется въ Россіи". Обращаясь собственно къ русской журналистикѣ и ея отношеніямъ къ крестьянамъ, "Вѣсть" продолжаетъ: "не будемъ уже говорить объ общемъ тонѣ большинства нашихъ газетъ, о той заботливости, съ какою онѣ старались скрывать дѣйствительное положеніе дѣлъ въ деревняхъ и селахъ, о томъ усиліи, съ какимъ желаютъ смягчать дѣйствительность въ настоящее время; укажемъ только на болѣе крупные примѣры, гдѣ ради пристрастія къ крестьянскому сословію, не колеблются высказывать требованія, нарушающія такія начала, которыя до сихъ поръ признаются основами общественнаго строя". Вообще по словамъ газеты г. Скарятина, наша журналистика "всѣ симпатіи свои обратила на сословіе крестьянъ и окружила его всею нѣжностью своего попеченія". Зависть "Вѣсти" такъ сильна, что повидимому редакція охотно согласилась бы хоть сейчасъ облечься въ армяки, отправиться пахать землю, ѣсть съ крестьянами мякину и солому вмѣсто хлѣба, лишь бы только пользоваться тою заботливостью журналистики, какую обнаруживаетъ она въ своихъ отношеніяхъ къ крестьянамъ.

Но наша журналистика дѣйствительно страдаетъ однимъ важнымъ недостаткомъ, который иногда напоминаетъ собою отношенія къ народу славянофиловъ. Этотъ недостатокъ обнаруживается преимущественно въ тѣхъ случаяхъ, когда обращаясь къ народу какъ къ извѣстной нравственной силѣ, говорятъ о немъ не какъ о принципѣ, держаться котораго обязательно для всякаго современнаго органа печати, но какъ о дѣйствительномъ явленіи, находящемся у насъ передъ глазами. Такое смѣшеніе принципа съ фактомъ можетъ привести къ тѣмъ нелѣпымъ выводамъ, которые проповѣдуютъ славянофилы. Для этой партіи, все, что происходитъ въ народѣ, должно пользоваться глубокимъ нашимъ уваженіемъ въ силу уже того, что оно происходитъ въ народѣ. Съ этой точки зрѣнія, крестьяне представляются средой до такой степени богатой естественными способностями и здравымъ смысломъ, что каждый совершаемый ими поступокъ, какъ бы онъ ни былъ безсмысленъ самъ по себѣ, непремѣнно имѣетъ въ своемъ основаніи разумное начало, или, говоря славянофильскимъ языкомъ, зерно живаго на роднаго духа. о такой теоріи, мы должны преклоняться передъ всякимъ фактомъ, даже не анализируя его, такъ какъ мы должны не учить народъ, а напротивъ сами у него учиться. Хотя въ настоящее время никто, повидимому, кромѣ самаго ограниченнаго кружка, не придерживается славянофильскихъ теорій, но нѣкоторые органы въ нѣкоторыхъ случаяхъ весьма близко подходятъ въ своей дѣятельности къ этимъ теоріямъ, и можетъ быть безсознательно впадаютъ иногда въ ихъ тонъ, говоря о народѣ. Между тѣмъ это пріемъ не только совершенно невѣрный, но и весьма вредный. Кому неизвѣстно, что крестьянская среда настоящаго времени пропитана насквозь такими недостатками, которые нужно искоренять, а никакъ не поддерживать? Кому неизвѣстно, что если современное намъ крестьянство и выдѣляетъ изъ себя ежегодно нѣсколько сотенъ умныхъ головъ, то эти головы, въ большинствѣ случаевъ, употребляютъ свои способности не на пользу той среды, изъ которой они вышли, а во вредъ ей, эксплуатируя сколько возможно необразованную и довѣрчивую массу. Кому также неизвѣстно, что интересы, какими пробавляется нашъ народъ, до такой степени мизерны, немногочисленны и немногосложны, что понять и вполнѣ исчерпать ихъ не стоитъ никакого труда. Тамъ, гдѣ нѣтъ никакого развитія, гдѣ нѣтъ условій для самостоятельной дѣятельности, гдѣ человѣку приходится жить изо дня въ день, заботясь только о кускѣ насущнаго хлѣба, тамъ не можетъ быть слишкомъ богатыхъ матеріаловъ для изученія, потому что не можетъ быть слишкомъ сложныхъ нравственныхъ отношеній. Современная экономическая наука выработала нѣсколько несомнѣнно-вѣрныхъ истинъ, которыя одинаково приложимы ко всѣмъ народамъ, находящимся на томъ матеріальномъ и умственномъ уровнѣ, на какомъ стоятъ наши крестьяне. Поэтому мы совершенно понимаемъ, если люди, заручившись этими истинами, подходятъ къ народу съ цѣлью дать ему возможность улучшить свое положеніе, образовать себя и т. п. мы понимаемъ, если общественные и литературные дѣятели заботится о практическомъ уравненіи крестьянъ со всѣми другими сословіями какъ въ умственномъ, такъ и въ экономическомъ отношеніяхъ; мы понимаемъ, если они начинаютъ восхвалять и даже ставить въ образецъ другимъ сословіямъ ту идею труда, какую выражаетъ собою наше крестьянство; но мы рѣшительно непонимаемъ, если къ народу, то есть къ крестьянамъ, начинаютъ относиться какъ къ такому-то неизсякаемому роднику благороднѣйшихъ идей, или когда хотятъ въ немъ видѣть предметъ, достойный глубочайшаго и всесторонняго изученія. Съ этого момента начинается славянофильство.

Не останавливаясь на множествѣ мелкихъ фактовъ, которыми можно бы доказать существованіе у насъ подобныхъ ошибочныхъ взглядовъ, мы коснемся факта болѣе крупнаго, именно критической статьи "Напрасныя опасенія", напечатанной въ октябрской книжкѣ "Отечественныхъ Записокъ", такъ какъ она затрогивая вопросъ весьма серьезно и разработывая его довольно обстоятельно, даетъ намъ возможность гораздо полнѣе на частномъ фактѣ разъяснить нашу мысль.

Сущность упомянутой нами статьи заключается въ слѣдующемъ: авторъ разсматриваетъ прежде всего тѣ причины, которыя создали современныя отношенія публики къ литературѣ; затѣмъ рѣшаетъ вопросъ, кто виноватъ въ томъ, что современная литература не вполнѣ удовлетворяетъ требованіямъ современнаго общества, и находитъ, что виновата сама публика; наконецъ, дѣлаетъ общіе выводы относительно плодотворности того направленія, какое приняла наша современная литература.

Такъ какъ мы въ настоящее время не имѣемъ цѣлью разбирать основательность высказанныхъ въ этой статьѣ мыслей, то обратимся прямо къ ея выводамъ, которые намъ собственно и нужны для разъясненія нашей мысли.

Авторъ "Напрасныхъ опасеній" замѣчаетъ, что въ послѣднее время наша беллетристика почерпаетъ для себя матеріалъ преимущественно въ народномъ быту. Правда, говоритъ онъ, попытки знакомить читателей съ народными типами ведутъ свое начала издалека, чуть не со временъ Державина, но до настоящаго времени эти попытки не приходили ни къ какому положительному результату. Въ лицѣ г.г. Григоровича и Н. Успенскаго народная русская литература приняла два совершенно разнородныхъ направленія. "Благодаря, говоритъ авторъ, балетно-идиллическимъ украшеніямъ съ одной стороны и поверхностно-карикатурнымъ украшеніямъ съ другой, физіономія русскаго простолюдина не только не выяснилась, но еще болѣе утонула въ туманѣ, а вмѣстѣ съ тѣмъ осталась скрытою отъ глазъ читателя и тайна русской жизни, та горькая тайна, которая до того спутываетъ всѣ понятія, до того морочитъ глаза, что и впрямь дозволяетъ всякому встрѣчному наблюдателю утверждать, что русскій крестьянскій міръ есть міръ безсмысленныхъ и ни чѣмъ необъяснимыхъ движеній." Но вотъ, послѣ 19 февраля, продолжаетъ авторъ, цѣлая фаланга молодыхъ писателей посвящаетъ мужику всю свою дѣятельность, и въ лицѣ этихъ писателей русская литература нашла свой настоящій правильный путь, по которому и идетъ съ полнымъ успѣхомъ.

Такимъ образомъ, заключаетъ авторъ, литература наша вовсе не обѣднѣла, какъ утверждаютъ нѣкоторые; она только приняла совершенно новое направленіе, и благодаря этому направленію, "никогда еще дѣятельность современной русской литературы не была такъ плодотворна и такъ правильно поставлена, какъ въ настоящее время". Словомъ, смыслъ статьи тотъ, что въ изображеніи типовъ современнаго русскаго мужика, дѣлаемыхъ, разумѣется, рукою честнаго и опытнаго писателя, литература можетъ найти новый источникъ своего могущества и своего вліянія въ обществѣ.

Такъ какъ статья "Напрасныя опасенія" написана, очевидно, по поводу романа г. Рѣшетникова "Гдѣ лучите" и самъ авторъ указываетъ на этого писателя какъ на представителя новой фаланги литературныхъ дѣятелей, то и мы остановимся на немъ же.

Что г. Рѣшетниковъ весьма близко знакомъ съ бытомъ русскаго мужика -- это не подлежитъ никакому сомнѣнію. Но этотъ же самый писатель представляетъ собою лучшее опроверженіе той мысли, что русскій народный бытъ можетъ служить неисчерпаемымъ источникомъ для современной беллетристики. Кто читалъ всѣ произведенія г. Рѣшетникова, какъ крупныя, такъ и мелкія, тотъ замѣтилъ, конечно, что г. Рѣшетниковъ весьма часто повторяетъ самого себя. Послѣдніе же его романы, именно "Глумовы" и "Гдѣ лучше", до такой степени походятъ одинъ на другой, что не достаетъ только сходства въ именахъ дѣйствующихъ лицъ, чтобы признать эти два романа вполнѣ тожественными. А при томъ знакомствѣ г. Рѣшетникова съ народнымъ бытомъ, какое мы въ немъ весьма основательно предполагаемъ, слѣдуетъ заключить, что писатель видитъ въ народномъ быту слишкомъ мало разнообразныхъ интересовъ, на которыхъ можно бы было строить много романовъ и повѣстей. И это сдѣлается совершенно понятнымъ, если мы вспомнимъ, что разнообразные интересы могутъ возникать только въ той средѣ, которая имѣетъ возможность думать не все только о насущномъ хлѣбѣ. Хотя "Вѣсть" и увѣряетъ, что "зараза нигилистическихъ идей проникла и въ крестьянскія семьи,"что у нихъ патріархальность нравовъ исчезаетъ совершенно" и т. д.; хотя съ другой стороны намъ и указываютъ на такіе факты, какъ крестьянинъ, изучившій самоучкой пять иностранныхъ языковъ и переводящій какое-то естественно-историческое сочиненіе Люиса; хотя подобные факты и указываютъ какъ будто на рѣзкія перемѣны въ нравственномъ быту крестьянъ: во во первыхъ, газета "Вѣсть" отличается особенной способностью видѣть то, чего не видятъ другіе, во вторыхъ, такія исключительныя явленія, какъ упомянутый нами крестьянинъ-лингвистъ, въ расчетъ приниматься не могутъ. Вообще же говоря, русская народная жизнь можетъ быть вполнѣ исчерпана въ двухъ-трехъ романахъ, а за тѣмъ должны слѣдовать повторенія одного и того же,-- что, какъ мы сказали, уже и случилось съ г. Рѣшетниковымъ. Но если это справедливо, то, конечно, нельзя видѣть спасенія русской литературы въ томъ, что она обратилась къ изображенію народныхъ типовъ и поздравлять ее со вступленіемъ на новый путь. Романы г. Рѣшетникова могутъ принести несомнѣнную пользу; а если бы онъ, при своемъ знаніи народнаго быта, обладалъ талантомъ автора "Дяди Тома", то его произведенія били бы способны произвести даже цѣлый переворотъ въ отношеніяхъ къ народу нѣкоторыхъ классовъ. Но все таки среда, давшая богатый матеріалъ для "Хижины дяди Тома", не можетъ дать ничего для другого подобнаго же произведенія; точно также среда, давшая богатый матеріалъ г. Рѣшетникову для одного или двухъ романовъ, не дастъ ему больше ничего для послѣдующихъ произведеній. И это будетъ продолжаться до тѣхъ поръ, пока современное состояніе крестьянскаго хозяйства не измѣнится къ лучшему, при чемъ явится для крестьянина возможность заботиться не только объ одномъ насущномъ хлѣбѣ.

Понятное дѣло, что мы не имѣемъ въ виду устранять отъ участія въ спеціально-крестьянскихъ интересахъ ни литературу вообще, ни беллетристику въ частности; напротивъ, мы считаемъ такое участіе въ высшей степени необходимымъ; но это не значитъ, что мы желаемъ указывать нашей литературѣ на народъ, какъ на единственный источникъ для ея существованія. Говорить это-значитъ невольно впадать въ тонъ славянофильскихъ теорій, хотя бы это происходило и въ силу иныхъ побужденій, не имѣющихъ ничего общаго съ славянофильскими.

Гдб.

"Дѣло", No 11, 1868

- еслибы "справедливый судъ" препроводилъ ихъ въ каторжную работу. Только изучая подобные случаи и влѣзая въ кожу неправильно привлеченныхъ къ суду, можно вполнѣ понять глубоко-нравственный смыслъ положенія, говорящаго, что лучше оправдать десять виновныхъ, чѣмъ обвинить одного невиннаго.

------

Россія, кажется, ужь самимъ Богомъ такъ устроена, что въ ней отдѣльнымъ лицамъ зачастую приходится быть агнцами искупленія за грѣхи всего народа. Недавно, напримѣръ, у насъ повсемѣстно процвѣтало взяточничество; существованіе его до такой степени было извѣстно всѣмъ и каждому, что оно принималось даже въ соображеніе при назначеніи жалованья многимъ чиновнымъ лицамъ; до самого послѣдняго времени у насъ существовали (и до сихъ поръ даже существуютъ) такіе оклады, при которыхъ нѣтъ физической возможности жить безъ взятокъ. И это, повторяемъ, вполнѣ было извѣстно всѣмъ и каждому. И вдругъ является какой нибудь обличитель, замѣчаетъ, что Ивановъ или Петровъ взяли тогда-то взятку -- и разоблачаетъ Иванова или Петрова, съ полнымъ сознаніемъ важности своего подвига въ гражданскомъ смыслѣ. Случалось, что надъ Ивановымъ или Петровымъ назначалось въ силу этого обличенія слѣдствіе, оказывалось, что они тогда-то дѣйствительно взяли такую-то взятку и несчастный Ивановъ или Петровъ позорно выгонялись изъ службы и дѣлались нищими. А выгнавшіе ихъ спокойно продолжали слѣдовать привычкамъ Иванова или Петрова и старинные порядки продолжали сохраняться въ удивительной чистотѣ и неприкосновенности. Въ страшномъ убыткѣ оказывался только Ивановъ или Петровъ. А въ сущности были ли они сколько нибудь виноваты и оказало ли ихъ удаленіе со службы какую нибудь услугу дѣлу россійскаго прогресса? Ровно никакой.

Точно также всѣмъ хорошо извѣстно, какіе безпорядки существуютъ и особенно существовали въ разныхъ нашихъ департаментахъ, палатахъ, канцеляріяхъ, управахъ и всякихъ другихъ присутственныхъ мѣстахъ. Очевидное дѣло, что въ этихъ безпорядкахъ виновата самая система, на которой построены канцелярскіе порядки, крайняя регламентація, машинность дѣлопроизводства, а никакъ не отдѣльныя лица. И между тѣмъ у насъ зачастую нападаютъ не на самую систему, а именно на лицъ, да еще по большей части лицъ самыхъ мелкихъ, которыя виноваты развѣ тѣмъ только, что творятъ волю пославшаго ихъ, и эти нападенія часто кончаются для нихъ очень плачевно. Такъ, напримѣръ, недавно тверская врачебная управа обвинила въ нерадѣніи по службѣ своего письмоводителя, котораго и предали суду между прочимъ за ложныя отношенія, которыя имѣли цѣлью отписаться, за невнесеніе полученныхъ денегъ на приходѣ, за составленіе неправильныхъ увѣдомленій и проч. Письмоводитель совершенно резонно-объяснялъ, что, при громадности переписки въ управѣ, одному ему невозможно было вести дѣла въ порядкѣ, что онъ не разъ докладывалъ объ этомъ членамъ, но что его доклады не имѣли никакого дѣйствія; далѣе, что всѣ отношенія, названныя ложными, подписаны не имъ однимъ, а всѣми членами управы, и что, наконецъ, не оказавшіяся въ наличности деньги сданы были имъ въ свое время одному изъ членовъ управы. Не смотря на все это, письмоводителя приговорили къ лишенію правъ и ссылкѣ въ вологодскую губернію на три года.

Точно также мы смотримъ на дѣло о покражѣ соли и желѣза въ Нижнемъ-Новгородѣ. Конечно, Вердеревскій и его участники виновны и должны подлежать суду. Но на насъ чрезвычайно непріятно дѣйствовали нижегородскія корреспонденціи по этому поводу, которыя. представляли похитителей какими-то необычайными злодѣями, которымъ будто бы и подобныхъ нѣтъ въ цѣлой Россіи. Корреспонденты говорили такимъ тономъ, какъ будто разсказывали что-то небывалое и совершенно выходящее изъ ряду. Такъ же, сколько намъ извѣстно, смотрѣли на похитителей и чиновники, производившіе слѣдствіе.

Подобное же впечатлѣніе произвела на насъ и замѣтка подъ названіемъ "странное явленіе въ петербургской судебной практикѣ", напечатанная нѣсколько дней назадъ въ "С.-Петербургскихъ Вѣдомостяхъ." Г. Сомовъ, завѣдующій редакціей этой газеты за отсутствіемъ г. Корша, думалъ вѣроятно оказать Богъ вѣсть какую услугу россійскому прогрессу тѣмъ, что напечаталъ замѣтку, которая, вѣроятно, повлечетъ за собою преданіе суду одного изъ судебныхъ слѣдователей Петербурга.

Обличитель "С. Петербургскихъ Вѣдомостей" увѣряетъ, что его обличеніе вызвано искреннимъ желаніемъ добра отечеству и что онъ "не только не имѣлъ съ слѣдователемъ никакихъ столкновеній, изъ за которыхъ могъ бы возжелать набросить на него невыгодную тѣнь, но даже первый разъ въ жизни видѣлъ его." Мы же должны замѣтить, что даже не видѣли никогда этого слѣдователя, и все-таки поднимаемъ въ защиту его свой голосъ.

Слѣдователь обвиняется въ томъ, что онъ прямо нарушаетъ 91--105 статьи наказа судебнымъ слѣдователямъ, а также 17 ст. того же наказа, изъ которыхъ первыя обязываютъ его лично допрашивать свидѣтелей, а послѣдняя собственноручно записывать показанія. Между тѣмъ, когда обличителя "С. Петербургскихъ Вѣдомостей" позвали къ слѣдователю въ качествѣ свидѣтеля по какому-то дѣлу и начали допрашивать, то впослѣдствіи оказалось, что допросъ этотъ производилъ не самъ слѣдователь, а его письмоводитель; который, впрочемъ, по собственному сознанію обличителя, вѣжливо предлагалъ приходящимъ садиться, дѣлалъ удачные вопросы и мѣткія замѣчанія и вообще произвелъ на обличителя такое пріятное впечатлѣніе, что, не появись на нѣсколько минутъ въ камеру самъ слѣдователь, обличитель ни за что бы не догадался, что его допрашивалъ письмоводитель.

Такое серьезное обвиненіе и такъ категорически заявленное въ печати, по всей вѣроятности, обратитъ на себя вниманіе кого слѣдуетъ и легко можетъ подвергнуть слѣдователя суду. Но кто же будетъ отъ этого въ выигрышѣ? Улучшится ли отъ этого наша слѣдственная система? Очевидно, нѣтъ; это хоть сколько нибудь знаетъ, какое страшное количество дѣлъ лежитъ на рукахъ судебныхъ слѣдователей, тому извѣстно, что слѣдователю нѣтъ физической возможности исполнить все то, чего требуетъ отъ него законъ. Имѣя на рукахъ постоянно около сотни дѣлъ, можетъ ли слѣдователь самъ производить осмотры мѣстностей, гдѣ совершились преступленія, присутствовать на судебныхъ вскрытіяхъ, дѣлать лично допросы свидѣтелямъ, собственноручно записывать ихъ показанія, и въ тоже время вести длинную и сложную служебную переписку съ подлежащими властями. Такая работа не подъ силу одному лицу; хорошо уже и то, если слѣдователь самъ успѣваетъ совершать важнѣйшіе акты при слѣдствіи и беретъ себѣ въ помощники умѣлаго и добросовѣстнаго письмоводителя.

Но намъ могутъ замѣтить, что вѣдь нельзя же пренебрегать и интересами подсудимыхъ, отдавая ихъ судьбу въ руки разныхъ письмоводителей, что обличенія вродѣ тѣхъ, какое напечатали С.-Петербургскія Вѣдомости", могутъ-обратить вниманіе кого слѣдуетъ на тяжелое положеніе слѣдователей и заставить принять нужныя мѣры для устраненія подобныхъ важныхъ недостатковъ. Но такое возраженіе могутъ сдѣлать только самые наивные люди. Спрашивается, какія должны быть мѣры для того, чтобы слѣдователи получили возможность вполнѣ добросовѣстно и точно исполнять свою обязанность? Огромное увеличеніе числа слѣдователей, то есть громадное увеличеніе бюджета министерства юстиціи.. Но откуда взять денегъ? Чтобы дать средству судебнымъ слѣдователямъ съ буквальною точностью исполнять то, что отъ нихъ требуется, надо увеличить ихъ число, по крайней мѣрѣ, въ десять разъ; а между тѣмъ можно указать множество важныхъ народныхъ нуждъ, которыя или совсѣмъ не удовлетворяются, за неимѣніемъ денегъ, или удовлетворяются крайне плохо. Народное образованіе у насъ даже не прозябаетъ, народная медицина существуетъ въ видѣ самыхъ слабыхъ намековъ на настоящую медицину, а о народномъ хозяйствѣ и говорить нечего -- оно держится только по какимъ-то неисповѣдимымъ судьбамъ. Слѣдовательно, чего же хотятъ обличители, подобные тому, о которомъ мы сейчасъ говорили? Неужели они желаютъ еще большаго увеличенія государственнаго бюджета насчетъ самыхъ необходимыхъ и въ милліонъ разъ важнѣйшихъ народныхъ потребностей? А если они не хотятъ этого, то, очевидно, желаютъ, чтобы разныя частныя лица, вродѣ вышеупомянутаго слѣдователя, были агнцами искупленія за такіе грѣхи, въ которыхъ они невиновны ни душой, ни тѣломъ. Положимъ этого слѣдователя предадутъ суду, положимъ даже удалятъ изъ службы; но развѣ его намѣстникъ не будетъ дѣлать того же, что дѣлалъ предшественникъ и развѣ весь остальной составъ слѣдователей измѣнитъ отъ этого свои порядки, которые находятся не въ ихъ власти?

Повторяемъ, слѣдователя, котораго обличаютъ "С. Петербургскія Вѣдомости", мы лично не знаемъ, и въ сущности намъ до него нѣтъ никакого дѣла; мы только хотимъ обратить вниманіе обличителей на меткость, непослѣдовательность и совершенную безплодность ихъ обличеній. Пусть они не думаютъ, что оказываютъ этимъ услугу россійскому прогрессу, и пусть знаютъ, что личныя обличенія, если изъ за нихъ не видно болѣе серьезной и общей мысли, имѣютъ характеръ тѣхъ наблюденій за порядкомъ, которыя по закону лежатъ на обязанности полиціи или прокурорскаго надзора.

Гдб.

"Дѣло", No 7, 1868

ъ и къ одной цѣли стремящееся". Правительство всѣми мѣрами поощряло учрежденіе благородныхъ пансіоновъ, что послужило поводомъ къ тому, что дворянства нѣкоторыхъ губерній входили къ министру съ просьбами, чтобы дворянамъ дозволено было содержать пансіоны не своими собственными средствами, а сборами съ помѣщичьихъ крестьянъ, собираемыми вмѣстѣ съ земскими повинностями. Правительство, однакожъ, отклоняло подобныя мѣры, находи, что "сей способъ не соотвѣтствуетъ благонамѣренной дѣли дворянства и несообразенъ ни съ существующими о земскихъ повинностяхъ постановленіями, ни съ уставомъ учебныхъ заведеній, по коему учрежденіе при гимназіяхъ благородныхъ пансіоновъ должно быть производимо насчетъ добровольныхъ приношеній." Пансіоны открывались одинъ за другимъ, и вскорѣ не осталось гимназіи, при которой не было бы благороднаго пансіона.

Кромѣ образованія пансіоновъ, были открываемы другія спеціально-дворянскія заведенія, какъ напримѣръ, московскій дворянскій институтъ. Правами онъ нисколько не отличался отъ гимназій, такъ что единственная цѣль его учрежденія заключалась въ образованіи спеціально-дворянскаго заведенія. Въ Пензѣ благородный пансіонъ при гимназіи также былъ преобразованъ въ дворянскій институтъ. Въ томъ же году (.1844) былъ открытъ такой же институтъ въ Нижнемъ Новгородѣ. Впрочемъ устройство дворянскихъ институтовъ не получило дальнѣйшаго развитія, потому, вѣроятно, что въ нихъ не предстояло особенной надобности, такъ какъ благородные пансіоны достаточно ограждала дворянскихъ дѣтей отъ столкновенія съ дѣтьми другихъ сословій. Дворянскіе институты оказывались тѣмъ болѣе излишними, что съ 1845 года начались разныя мѣропріятія, имѣвшія цѣлью затруднить доступъ въ гимназіи и университеты для лицъ низшихъ сословій.

До настоящаго времени, слѣдя за ходомъ народнаго образованія, мы видѣла, что правительство всѣми мѣрами старалось о томъ, чтобы привлечь къ образованію какъ можно большее число молодыхъ людей, къ какому бы состоянію они ни принадлежали. Министерства, правда, чисто впадали въ крайность, изыскивая лучшіе способы для огражденія учащихся отъ вредныхъ вліяній; но все-таки они старались постоянно о томъ, чтобы училось какъ можно больше народу. Въ 1845 году, какъ видно, число учащихся въ гимназіяхъ и университетахъ было уже на столько велико, что понадобились другія мѣры "Имѣя въ виду, говоритъ въ своемъ докладѣ министръ народнаго просвѣщенія, что въ высшихъ и среднихъ учебныхъ заведеніяхъ замѣчается очевидно умножающійся проливъ молодыхъ людей, отчасти рожденныхъ въ низшихъ слояхъ общества, для которыхъ высшее образованіе безполезно, составляя роскошь для нихъ и выводя ихъ изъ круга первобытнаго состоянія, безъ выгоды для нихъ и для государства -- я нахожу необходимымъ, по собственному убѣжденію и по предварительному соизволенію вашего императорскаго величества, не столько для увеличенія экономическихъ суммъ учебныхъ заведеній, сколько для удержанія стремленія юношества къ образованію въ предѣлахъ нѣкоторой соразмѣрности съ гражданскимъ бытомъ разнородныхъ сословій -- возвысить сборъ платы съ учащихся въ высшихъ и среднихъ учебныхъ заведеніяхъ". Приступая къ обсужденію этой мѣры, министръ однакоже выражаетъ опасеніе, что слишкомъ значительное сразу увеличеніе платы можетъ "затруднить министерству способы удержать за публичнымъ воспитаніемъ въ его заведеніяхъ перевѣсъ надъ воспитаніемъ домашнимъ и частнымъ". Государь утвердилъ предположенія министра, въ видѣ опыта, на три года. Черезъ три года, то есть въ 1848 году, министръ снова входитъ съ докладомъ. Заявляя о томъ, что возвышеніе платы послѣдовало повсемѣстно, онъ, соображая мѣстныя обстоятельства, находитъ, что возвышеніе платы за учениковъ гимназій въ Одессѣ и Таганрогѣ вмѣсто существующей 7 р.. до 20 р. будетъ слишкомъ значительно и что ее достаточно увеличить до 15 рублей, что и было высочайше утверждено. Для прочихъ же мѣстъ плата увеличена въ слѣдующихъ размѣрахъ: для столичныхъ университетовъ до 50 рублей: для казанскаго, харьковскаго и кіевскаго до 40 р., для столичныхъ гимназій до 30 р.; для остальныхъ, кромѣ кіевской, одесской и таганрогской до 5 рублей.

Относительно недопущенія дѣтей .низшихъ сословій въ университеты, еще въ 1827 году былъ изданъ высочайшій рескриптъ на имя министра народнаго просвѣщенія. Въ этомъ рескриптѣ уже тогда высказана была мысль, что "предметы ученія и самые способы преподаванія должны быть по возможности соображаемы съ будущимъ вѣроятнымъ предначертаніемъ обучающихся, я чтобы каждый, вмѣстѣ съ здравыми, для всѣхъ общими понятіями о вѣрѣ, законахъ и нравственности, пріобрѣталъ познанія, наиболѣе для него нужныя; и не бывъ ниже своего состоянія, также не стремился черезъ мѣру возвыситься надъ тѣмъ, въ коемъ, но обыкновенному теченію дѣлъ, ему суждено оставаться". Эта мысль приложена къ университетамъ въ 1847 году. До этого времени при университетахъ существовали "приватные слушатели". Въ запискѣ министерства, представленной въ государственный совѣтъ, говорится, что такъ какъ въ приватные слушатели допускаются лица изъ податныхъ сословій, которымъ высшее образованіе совершенно ненужно, то необходимо ограничить возможность поступать въ число вольныхъ слушателей "лишь тѣмъ, коимъ университетское образованіе или свѣденія въ нѣкоторыхъ предметахъ, въ университетахъ преподаваемыхъ, нужны но ихъ состоянію и роду занятіи и кои, по гражданскимъ или служебнымъ ихъ отношеніямъ, не. могутъ поступить прямо въ число студентовъ". "Эта мѣра, продолжаетъ записка, оказывается тѣмъ болѣе необходимою, что она согласуется съ видами правительства ограничить необдуманное стремленіе молодыхъ людей изъ низшихъ сословій къ высшему образованію, изъемлющему ихъ изъ первобытнаго состоянія безъ пользы для государства, не лишая между тѣмъ трудолюбивое юношество способовъ къ пріобрѣтенію нужныхъ спеціальныхъ познаній" Мнѣніе государственнаго совѣта, состоявшееся по поводу этой записки и высочайше утвержденное, состояло въ томъ, что разрядъ приватныхъ слушателей на будущее время совсѣмъ упразднялся. Служащіе и отставные чиновники, а также лица всѣхъ свободныхъ состояній допускаются къ слушанію отдѣльныхъ университетскихъ предметовъ съ разрѣшенія ректора, при чемъ чиновники, кромѣ того, должны представлять дозволеніе отъ своего начальства.

Кромѣ увеличенія платы и недозволенія поступать въ университеты и гимназіи лицамъ податнаго состоянія, въ 1849 году было сдѣлано распоряженіе о томъ, чтобы "штатъ студентовъ въ университетахъ ограниченъ былъ числомъ 800 въ каждомъ, съ воспрещеніемъ пріема студентовъ, доколѣ наличное число не войдетъ въ сей узаконенный размѣръ". Потомъ постановлено, чтобы при будущихъ пріемахъ въ студенты выбирать изъ кандидатовъ самыхъ отличныхъ но нравственному образованію. Это распоряженіе касалось только вольныхъ слушателей, ибо послѣдовала резолюція: "объ казенныхъ и рѣчи нѣтъ; приказаніе касается до вольноприходящихъ и до слушателей. Въ медицинскій Факультетъ принимать можно неограниченное число, но съ условіемъ строгой нравственности; затѣмъ, съ этими, не дозволять, чтобы общее число вольныхъ превосходило 800 человѣкъ". Извѣщая дерптскій университетъ объ этомъ распоряженіи, касавшемся всѣхъ русскихъ университетовъ, министръ народнаго просвѣщенія совѣтуетъ, "чтобы дѣти благороднаго сословія искали преимущественно, какъ потомки древняго рыцарства, службы военной передъ службой гражданской; на сей конецъ имъ открыта возможность поступать въ военно-учебныя заведенія, или же прямо въ ряды войскъ, для чего и университетское образованіе не есть необходимость". Въ 1850 году министръ входитъ съ новымъ докладомъ для разрѣшенія слѣдующихъ вопросовъ: "такъ какъ вакансіи для пріема въ число 300 своекоштныхъ студентовъ сдѣлаются рѣже и стѣснится возможность получать желающимъ высшее образованіе, то не слѣдуетъ-ли эти вакансіи предоставлять преимущественно тѣмъ молодымъ людямъ, которымъ, по происхожденію ихъ, и по кореннымъ государственнымъ законамъ, даровано право вступленія въ гражданскую службу, или же, надлежитъ по прежнему допускать къ тому всѣ свободныя и даже податныя состоянія." Министръ находитъ, что преимущество должно быть отдаваемо первымъ, "тѣмъ болѣе, что лица низшаго сословія, выведенныя посредствомъ университетовъ изъ природнаго ихъ состоянія, не имѣя но большей части никакой недвижимой собственности, но слишкомъ много мечтая о своихъ способностяхъ и свѣденіяхъ, гораздо чаще дѣлаются людьми безпокойными и недовольными настоящимъ порядкомъ вещей, особливо если не находятъ пищи своему чрезъ мѣру возбужденному честолюбію, или на пути къ возвышенію встрѣчаютъ неожиданныя преграды." Развивая далѣе свою мысль въ примѣненіи къ частнымъ случаямъ, и находя что должно быть постановлено правиломъ, что при удовлетворительности приготовительныхъ свѣденій и при удостовѣреніи въ отличной нравственности кандидатовъ, отдавать преимущество тѣмъ изъ нихъ, которые имѣютъ право на вступленіе въ гражданскую службу," министръ прибавляетъ: "осмѣлюсь присовокупить, что если эти предположенія будутъ удостоены Высочайшаго утвержденія, все еще молодымъ людямъ изъ состояній, не имѣющихъ права на вступленіе въ гражданскую службу, открытъ будетъ путь къ высшему образованію: имъ можно будетъ поступать въ студенты медицинскихъ факультетовъ, въ богословскій факультетъ дерптскаго университета и даже въ прочіе затѣмъ факультеты, если нормальное число 300 студентовъ не пополнится кандидатами изъ состояній, пользующихся особыми преимуществами." Докладъ этотъ удостоился Высочайшаго утвержденія

Цѣль вышеизложенныхъ ограниченій заключалась, какъ мы видѣли, главнымъ образомъ въ томъ, чтобы доставить высшее образованіе только лицамъ привиллегированныхъ сословій; но при этомъ также имѣлось въ виду отвлечь изъ университетовъ значительное число молодыхъ людей для военной службы, что при тогдашнихъ обстоятельствахъ было особенно нужно. Съ этою же цѣлью было повелѣно, въ 1864 году, въ столичныхъ университетахъ и высшихъ классахъ всѣхъ гимназій открыть для воспитанниковъ и студентовъ преподаваніе строеваго устава пѣхотной службы, ротнаго и батальоннаго, чтобы такимъ образомъ они могли быть офицерами, практически приготовленными и уже знакомыми съ теоріею строевого устава. Кромѣ того, въ столичныхъ университетахъ введено было преподаваніе артиллеріи и полевой фортификаціи преимущественно съ практической стороны.

Сословное направленіе народнаго образованія въ царствованіе императора Николая 1 нисколько не должно казаться для насъ удивительнымъ, потому что оно вполнѣ согласовалось съ существовавшими тогда коренными государственными законами. Подобное направленіе было бы странно въ настоящее время, послѣ освобожденія крестьянъ, земской и судебной реформы, когда всѣ сословія призваны къ государственной жизни, и когда образованіе должно явиться неизбѣжнымъ и необходимымъ союзникомъ совершающихся преобразованій; а въ то время, повторяемъ, въ образованіи низшихъ сословіи правительство нисколько не было заинтересовано. Военное направленіе образованія также является естественнымъ слѣдствіемъ того, что для внутренней жизни государства дѣятели были почти не нужны; на нервомъ планѣ тогда стояли политическіе интересы, подъ вліяніемъ которыхъ и происходило формированіе учебныхъ заведеній. Поэтому нисколько не удивительно также, что отъ учащихся и учащихъ требовали прежде всего строгой нравственности, и обращали менѣе вниманія на учебную сторону училищъ. Эта послѣдняя, естественно, оставалась на второмъ планѣ; отъ нея только требовали, чтобы она не носила въ себѣ противуправительственнаго характера, а затѣмъ ее оставляли въ покоѣ. Однакожь, памятникомъ царствованія Николая Павловича осталось огромное число гимназій и тѣ уставы, о которыхъ мы говорили выше. Огромное число этихъ гимназій все-таки значительно облегчило дальнѣйшія преобразованія въ послѣдующее время.

Въ первые годы царствованія императора Александра II начались значительныя перемѣны по министерству народнаго просвѣщенія, имѣвшія цѣлью уничтожить прежде всего плоды ошибочнаго, или соотвѣтствовавшаго только временнымъ обстоятельствамъ направленія, которое было утвердилось въ учебномъ вѣдомствѣ. Такъ, прежде всего уничтоженъ комплектъ своекоштныхъ студентовъ въ университетахъ и дозволено принимать неограниченное число учащихся. Студентамъ медицинскаго факультета дозволено переходить въ теченіи курса на другіе факультеты, что было безусловно запрещено при императорѣ Николаѣ. Въ слѣдующемъ году прекращено преподаваніе военныхъ наукъ и экзерцицій, введенное въ столичныхъ университетахъ и гимназіяхъ. Вслѣдъ затѣмъ разрѣшено открывать неограниченное число частныхъ школъ и пансіоновъ. Въ гимназіи и университеты дозволено поступать всѣмъ желающимъ, безъ ограниченія однимъ высшимъ сословіемъ. Диссертаціи на ученыя степени дозволено писать и защищать на русскомъ языкѣ, тогда какъ прежде для этого былъ назначенъ исключительно латинскій. Высшимъ ученымъ и учебнымъ заведеніямъ снова предоставлено право выписывать изъ-за границы книги и періодическія изданія безъ цензурнаго разсмотрѣнія, и т. п. Если мы припомнимъ изложенную выше исторію нашего учебнаго вѣдомства, то увидимъ, что многія изъ преобразованій, начатыхъ при императорѣ Александрѣ II, были только возвращеніемъ ко временамъ первыхъ лЬтъ царствованія Александра I; они были значительнымъ шагомъ впередъ только по отношенію къ ближайшему прошедшему времени.

Но независимо отъ этихъ частныхъ мѣръ, мы уже встрѣчаемъ отмѣну нѣкоторыхъ изъ тѣхъ педагогическихъ системъ, которыя долгое время господствовали у насъ и успѣли укорениться довольно прочно. Къ числу ихъ принадлежитъ, между прочимъ, система закрытаго воспитанія, съ которою тѣсно было связано существованіе гимназическихъ пансіоновъ, главнаго педагогическаго института, какъ закрытаго заведенія, и казенныхъ квартиръ для студентовъ. Система закрытаго воспитанія для взрослыхъ встрѣтила сильный отпоръ въ самомъ началѣ царствованія императора Александра II, по полнѣйшій упадокъ этой системы относится ко времени бывшаго министра народнаго просвѣщенія Головнина. Еще въ 1858 году было издано Высочайшее повелѣніе о томъ, чтобы всѣ казеннокоштные студенты перемѣщены были на вольныя квартиры съ производствомъ имъ опредѣленныхъ стипендіи. Затѣмъ, въ томъ же году вышло распоряженіе объ упраздненіи главнаго педагогическаго института, и о замѣнѣ его педагогическими курсами при университетахъ. При составленіи устава этихъ курсовъ, былъ возбужденъ вопросъ, должны ли они быть закрытыми заведеніями или открытыми. Главное правленіе Училищъ полагало, что "если закрытыя учебныя заведенія, какъ дознано опытомъ, для молодыхъ людей въ извѣстномъ возрастѣ, имѣютъ важныя неудобства, остающіяся не безъ неблагопріятнаго вліянія на нравственное и умственное образованіе, то тѣмъ важнѣе эти неудобства въ образованіи педагогическомъ: въ педагогѣ, который по преимуществу долженъ явиться самостоятельнымъ дѣятелемъ, есть большой недостатокъ -- незнаніе дѣйствительной жизни, а знанія жизни закрытое заведеніе ему дать не можетъ." По этимъ соображеніямъ признано, что педагогическіе курсы должны быть заведеніями открытыми, и что на нихъ, кромѣ стипендіатовъ, должны быть допускаемы и вольные слушатели. Въ 1862 году попечитель Петербургскаго учебнаго округа вошелъ съ представленіемъ въ департаментъ народнаго просвѣщенія о мѣрахъ въ уменьшенію пансіоновъ при гимназіяхъ. Въ своей запискѣ попечитель излагаетъ псѣ невыгоды закрытаго воспитанія и вмѣстѣ съ тѣмъ находитъ, что въ настоящее время пансіонамъ трудно существовать на тѣ денежныя средства, которыми они располагаютъ. Причина этого заключалась, вѣроятно, въ томъ, что пансіоны, вслѣдствіе крестьянской реформы, сами собою потеряли тотъ сословный характеръ, который былъ имъ приданъ при самомъ началѣ ихъ учрежденія. Попечитель округа полагаетъ, что было бы всего лучше упразднить совершенно пансіоны при гимназіяхъ. Принимая однако во вниманіе, говоритъ попечитель, что принятіе этой радикальной мѣры въ настоящее время сопряжено съ затрудненіями, какъ по неукоренившимся еще здравымъ понятіямъ о системѣ воспитанія, такъ и потому, что нѣкоторые расходы по гимназіямъ, вслѣдствіе недостатка собственныхъ средствъ, покрываются изъ суммъ пансіоновъ, попечитель предлагаетъ нѣсколько среднихъ мѣръ, имѣющихъ однако цѣлью постепенное закрытіе существующихъ пансіоновь. Представленіе его было утверждено съ незначительными измѣненіями, и въ слѣдующемъ же году дозволено закрыть пансіоны при лицеѣ князя Безбородко для учениковъ нѣжинской гимназіи и въ Таганрогѣ, при тамошней гимназіи. Затѣмъ министерствомъ народнаго просвѣщенія (г. Головнинъ) потребованы были отъ начальствъ учебныхъ округовъ мнѣнія по вопросу о существованіи пансіоновъ. Мнѣнія попечителей раздѣлились: одни находили, что гимназическіе пансіоны не соотвѣтствуютъ болѣе своей цѣла и потому должны постепенно закрываться, другіе высказывали противное мнѣніе. Главное правленіе училищъ, обсудивъ разнообразныя мнѣнія о пользѣ закрытыхъ заведеній, пришло къ заключенію, что въ настоящее время невозможно сдѣлать постановленія о закрытіи пансіоновъ въ видѣ общей мѣры, такъ какъ многіе изъ жителей, имѣя свое мѣстопребываніе вдали отъ гимназій, лишились бы возможности отдавать своихъ дѣтей въ среднія учебныя заведенія, еслибъ были закрыты пансіоны, потому что не всякій рѣшится ввѣрять своего сына присмотру совершенно незнакомаго лица. Вслѣдствіе этихъ соображеній, министерство предложило попечителямъ принимать въ пансіоны дѣтей не только дворянъ, но и прочихъ сословій съ цѣлью увеличить средства пансіоновъ тамъ, гдѣ они являются необходимо нужными; если же рекомендуемая министерствомъ мѣра, въ соединеніи съ нѣкоторыми другими, окажется недѣйствительною въ примѣненіи къ извѣстному пансіону, то такой пансіонъ закрывать. Такимъ образомъ мы видимъ, что пансіонамъ приданъ совершенно другой характеръ и что нѣкоторые изъ нихъ оставлены существовать вовсе не въ видахъ сословныхъ или педагогическихъ. Они только должны были доставлять значительныя удобства тѣмъ изъ родителей, которые живутъ въ городѣ, не имѣющемъ гимназіи, и принуждены воспитывать дѣтей за глазами.

Одновременно съ закрытіемъ нѣкоторыхъ гимназическихъ пансіоновъ были закрыты и дворянскіе институты, которые также были основаны на сословныхъ началахъ и но системѣ закрытаго воспитанія. Впрочемъ, эти институты уничтожились сами собою, по недостатку средствъ. Такимъ образомъ, если не считать оставшихся гимназическихъ пансіоновъ, имѣвшихъ, какъ мы видѣли, совсѣмъ особую цѣль, система закрытаго воспитанія въ вѣдомствѣ министерства народнаго просвѣщенія была признана несвоевременною.

Съ 1862 года начались чрезвычайно обширныя и сложныя работы въ министерствѣ народнаго просвѣщенія. Былъ возбужденъ вопросъ о лучшей организаціи всего народнаго образованія, начиная съ университетовъ и доходя до самыхъ элементарныхъ народныхъ школъ, въ которыхъ, по случаю крестьянской реформы, чувствовалась настоятельная надобность. Началось необыкновенное движеніе и въ обществѣ, и въ литературѣ, которой была предоставлена полная свобода обсуждать проэкты различныхъ уставовъ, разработываемыхъ въ министерствѣ. Казалось, настало время, когда педагогическіе вопросы, въ примѣненіи къ русской жизни, должны окончательно установиться и навсегда выйти изъ того колеблющагося состоянія, въ которомъ они до сихъ поръ находились.

Представляя на разсмотрѣніе Государственнаго Совѣта новый уставъ русскихъ университетовъ, министерство приложило къ нему обширную историческую записку о ходѣ высшаго образованія въ Россіи. Заявляя, что восшествіе на престолъ Императора Александра II ознаменовалось возвращеніемъ университетамъ многихъ утраченныхъ ими правъ, и что по одному этому университеты пришли въ гораздо лучшее состояніе, министерство все-таки находитъ его далеко неудовлетворительнымъ. Причины дурнаго положенія русскихъ университетовъ министерство находитъ въ слѣдующемъ: въ недостаткѣ, прежде всего, хорошихъ профессоровъ, на что имѣло сильное вліяніе запрещеніе посылать молодыхъ людей для усовершенствованія за-гранипу; потомъ въ излишней разнообразности обязательныхъ для студентовъ предметовъ: далѣе, въ недостаточномъ приготовленіи поступающихъ въ университетъ къ слушанію профессорскихъ лекцій, что естественно находилось въ связи съ плохой организаціей гимназическаго образованія; наконецъ, въ равнодушіи ученыхъ сословій къ интересамъ университетовъ и въ скудости учебныхъ пособій при университетахъ. Новый уставъ представленъ былъ съ цѣлью устраненія этихъ важнѣйшихъ недостатковъ. Самый крупный изъ нихъ, это -- несовершенство гимназическаго образованія, къ пересмотру котораго и было приступлено немедленно. Не входя въ подробности новаго университетскаго устава, мы замѣтимъ только, что главная его цѣль заключалась въ томъ, чтобы сдѣлать университеты вполнѣ самостоятельными заведеніями. Уставъ не входилъ въ слишкомъ подробное изложеніе разныхъ частностей вопроса, предоставляя разрѣшать ихъ самому университету. Такимъ образомъ, удовлетворяя требованіямъ одного общаго устава, университеты могли значительно различаться одинъ отъ другого. Впрочемъ, не смотря на то, что окончательной редакціи устава предшествовало обсужденіе его не только русской и иностранной журналистикой, но даже заграничными профессорами, все-таки мы не видимъ въ уставѣ слишкомъ рѣзкаго отличія его отъ предыдущихъ и строго проведенной системы.

Гораздо большее вниманіе обращалъ на себя, по своимъ особенностямъ и новизнѣ, уставъ гимназій и прогимназій, изданный въ 1864 году. По этому уставу, гимназіи раздѣлялись на классическія и реальныя; полный курсъ состоитъ изъ семи классовъ, но по мѣрѣ возможности, низшіе четыре класса отдѣляются отъ высшихъ и составляютъ прогимназію. Въ курсъ классическихъ гимназій входятъ языки греческій и латинскій; въ курсъ реальныхъ -- естественная исторія съ присоединеніемъ къ ней химіи, физики и космографіи. Открывать въ извѣстной мѣстности ту или другую гимназію предоставлено попечителямъ округовъ, но соображенію съ мѣстными нуждами и съ желаніемъ гражданъ. Но въ новый уставъ гимназій включена была одна статья, которая значительно помѣшала водворенію у насъ реальнаго образованія. Въ этой статьѣ сказано слѣдующее: "ученики, окончившіе курсъ ученья въ классическихъ гимназіяхъ, или имѣющіе свидѣтельства о знаніи полнаго курса сихъ гимназій, могутъ поступать въ студенты университетовъ. Свидѣтельства же объ окончаніи полнаго курса реальныхъ гимназій, или о знаніи сего курса принимаются въ соображеніе при поступленіи въ высшія спеціальныя училища, на основаніи уставовъ сихъ училищъ". Общество сперва или не замѣтило этой статьи или обратило на нее мало вниманія, и потому жадно кинулось на реальныя гимназіи. Со всѣхъ сторонъ начали поступать заявленія о желаніи гражданъ давать дѣтямъ реальное образованіе. Классическія гимназіи учреждались почти только въ тѣхъ городахъ, гдѣ было больше одной гимназіи; тогда одна обращалась въ классическую, а остальныя въ реальныя. Но вскорѣ многіе увидѣли, что пребываніе ученика въ реальной гимназіи, по смыслу приведенной нами статьи, почти преграждаетъ ему доступъ въ университетъ, такъ какъ для поступленія въ университетъ требуется знаніе латинскаго и греческаго языковъ, которые въ реальныхъ гимназіяхъ не преподаются. Вслѣдствіе этого снова посыпались просьбы о дозволеніи преобразовать реальныя гимназіи въ классическія, что и было охотно исполняемо со стороны министерства. Это недоразумѣніе, выразившееся въ такой странной формѣ, ясно показало, однако же, въ какомъ образованіи нуждается наше общество. Причина того, почему оно стало отказываться отъ реальныхъ гимназій, заключалась единственно въ неодинаковости правъ, предоставленныхъ этимъ двумъ образовательнымъ системамъ. Вѣроятно современемъ эта неодинаковость была бы или вовсе уничтожена, или значительно смягчена тѣмъ, что знаніе языковъ требовалось бы при вступленіи на одинъ только историко-филологическій факультетъ, и тогда существующія въ Россіи гимназіи раздѣлились бы, по крайней мѣрѣ, на ровное число классическихъ и реальныхъ. Но этого, по разнымъ обстоятельствамъ, не могло случиться. Нынѣшній министръ народнаго просвѣщенія, графъ Толстой, направилъ свою дѣятельность по иной дорогѣ.

Прежде чѣмъ перейдти къ разсмотрѣнію мѣръ нынѣшняго министерства, мы должны упомянуть еще объ одномъ крупномъ фактѣ того времени, именно, объ уставѣ о начальныхъ народныхъ училищахъ. До этого времени начальныхъ народныхъ школъ почти не существовало, если не считать училищъ вѣдомства министерства Государственныхъ Имуществъ. Правда, въ распоряженіи духовенства и разныхъ обществъ находилось довольно значительное число школъ, но большая часть ихъ существовала только на бумагѣ. Съ 1860 года быстро начали размножаться воскресныя школы какъ въ Петербургѣ, такъ и во многихъ другихъ городахъ. Число учащихся въ этихъ школахъ доходило до нѣсколькихъ тысячъ. Но въ 1862 году было издано Высочайшее повелѣніе "впредь до преобразованія воскресныхъ школъ на новыхъ основаніяхъ, закрыть всѣ нынѣ-существующія воскресныя школы и читальни". Это событіе побудило министерство поторопиться изданіемъ общаго устава народныхъ училищъ, который и вышелъ въ 1862 году. Этотъ уставъ важенъ потому, что представляетъ первый шагъ къ основательному учрежденію въ Россіи народныхъ училищъ и распространенію грамотности. При сочувствіи общества къ народному образованію, нѣкоторыя неудобства этого устава потеряли бы значительную часть своего вреда, тѣмъ болѣе, что онъ не старался передать дѣло народнаго образованія исключительно въ однѣ какія нибудь руки, а предоставлялъ его въ полное распоряженіе общества. Впрочемъ, мы намѣрены посвятить особую статью нашему народному образованіе, которое, также какъ и общественное, представляетъ много интереснаго.

Нынѣшній министръ народнаго просвѣщенія, графъ Толстой, при вступленіи въ министерство, самымъ положительнымъ образомъ высказался въ пользу классическаго образованія. Путешествуя прошлымъ лѣтомъ по Россіи, онъ въ разныхъ мѣстахъ выражалъ свой взглядъ на огромныя преимущества классическаго образованія передъ реальнымъ. На торжественномъ обѣдѣ въ Керчи, графъ Толстой сказалъ, между прочимъ, слѣдующее: "мы здѣсь стоимъ на почвѣ древней классической образованности: на каждомъ шагу открываются блистательныя о ней воспоминанія; каждый взмахъ топора и заступа вызываетъ изъ земли памятники греческаго просвѣщенія то въ камняхъ, то въ изваяніяхъ. На такой-ли почвѣ не водвориться классическому образованію? Классицизмъ, мм. гг., не есть только изученіе древнихъ языковъ; классицизмъ есть вмѣстѣ съ тѣмъ и изученіе древнихъ доблестей. Вотъ чего я желалъ бы вашимъ дѣтямъ, вотъ чего я ожидаю отъ новаго, только что начинающаго жить поколѣнія,.. Но да явится этотъ классицизмъ не въ камняхъ только и изваяніяхъ, а въ развитіи ума, въ силѣ духа и воли и въ тѣхъ нравственныхъ качествахъ, которыми отличались просвѣщеннѣйшіе народы древности". Впрочемъ, разсматривая программы классическихъ гимназій, не трудно убѣдиться, что греческому языку предоставлено первенство въ гимназическомъ курсѣ совсѣмъ по другимъ причинамъ. Министерство придастъ ему огромное значеніе въ той увѣренности, что греческій языкъ, собственно какъ языкъ, безъ полной его связи съ греческой литературой, имѣетъ огромное вліяніе на развитіе ума учащихся. Кромѣ того, нѣкоторые попечители, отвѣчая на предложенные имъ вопросы со стороны министерства, признавали необходимость для насъ греческаго языка по слѣдующимъ причинамъ: "святая православная вѣра, говоритъ одинъ изъ нихъ, перешла къ намъ изъ Греціи и первые дѣятели и распространители православія, первые отцы церкви писали по гречески. Поэтому, основательное изученіе русскими греческаго языка можетъ служить къ основательному усвоенію догматовъ нашей религіи, къ основательному пониманію нашихъ богослужебныхъ пѣснопѣній, нерѣдко мало вразумительныхъ въ славянскомъ переводѣ, но въ подлинникѣ имѣющихъ глубокій смыслъ и сильно дѣйствующихъ на сердце". На этомъ основаніи попечитель признаетъ необходимость не только повсемѣстнаго введенія въ нашихъ гимназіяхъ греческаго языка, но и рѣшительнаго преобладанія его надъ языкомъ латинскимъ. Словомъ, по тѣмъ или другимъ причинамъ, но классическимъ языкамъ отведено первое, почетнѣйшее мѣсто въ системѣ общаго образованія, и поборники реальныхъ гимназій увидѣли, что имъ нельзя надѣяться на то, чтобы ученикамъ реальныхъ гимназій было предоставлено право поступать въ университетъ; вслѣдствіе этого, реальныя гимназіи, одна за другою, стали преобразовываться въ классическія, такъ что теперь едвали можно насчитать три-четыре реальныхъ гимназіи во всей Россіи.

Систематичное утвержденіе въ нашемъ отечествѣ классическаго образованія естественно потребовало основанія особаго института для приготовленія учителей древнихъ языковъ. Институтъ этотъ возникъ въ Петербургѣ подъ названіемъ "Филологическаго". Основывая его, министерство руководствовалось правилами бывшаго главнаго педагогическаго института, и между прочимъ остановилось на томъ, что вновь учрежденный "Филологическій институтъ" долженъ быть закрытымъ заведеніемъ. Вотъ какъ объясняетъ офиціальный органъ министерства преимущества закрытаго воспитанія: "закрытое заведеніе, говоритъ онъ, правда ограничиваетъ свободу дѣйствій воспитанниковъ, но на столько лишь, чтобы она не могла перейдти въ пагубный произволъ. Подчиняя ихъ законному порядку, нисколько однако же не стѣснительному, оно пріучаетъ ихъ къ правильному образу жизни и къ правильному распредѣленію времени для занятій и отдохновенія; этотъ порядокъ обращается впослѣдствіи въ привычку, и каждый изъ воспитанниковъ, вступая въ дѣйствительную жизнь, узнаетъ всю пользу такой благодѣтельной привычки. Требуя отъ воспитанниковъ исполненія опредѣленныхъ правилъ, закрытое заведеніе побуждаетъ своихъ питомцевъ сообразовать съ ними свои дѣйствія и постоянно имѣть въ виду главную цѣль ихъ назначенія, и чрезъ то укрѣпляетъ въ нихъ сознаніе нравственнаго долга и поселяетъ уваженіе къ закону. Благотворное вліяніе воспитателей и училищнаго начальства несравненно сильнѣе дѣйствуетъ въ закрытомъ заведеніи, не уничтожаясь, или но крайней мѣрѣ не ослабляясь противодѣйствіемъ посторонней среды, не причастной интересамъ учебнаго заведенія". Такимъ образомъ мы видимъ, что основаніе института какъ закрытаго заведенія истекаетъ вовсе не изъ тѣхъ соображеній, на какихъ допущено предыдущимъ министерствомъ существованіе гимназическихъ пансіоновъ, а напротивъ опирается на преимущества закрытаго воспитанія передъ открытымъ.

Отдавъ предпочтеніе принципу закрытаго воспитанія въ лицѣ "Филологическаго Института", министерство обратило также особенное вниманіе на улучшеніе и поддержку падавшихъ гимназическихъ пансіоновъ, Съ этою цѣлью г. министръ народнаго просвѣщенія обратился съ особымъ циркуляромъ ко всѣмъ губернаторамъ, приглашая ихъ содѣйствовать поддержанію закрытаго воспитанія въ лицѣ гимназическихъ пансіоновъ. "Въ высшей степени было бы желательно, говоритъ офиціальный органъ, чтобы дворянство оказало всевозможное содѣйствіе къ осуществленію общеполезныхъ предположеній министерства но этому предмету".

Вмѣстѣ съ тѣмъ новое министерство обратилось къ установленію болѣе строгаго контроля надъ учебною частью не только въ гимназіяхъ, но и вообще во всѣхъ учебныхъ заведеніяхъ. Было даже высказано предположеніе о томъ, чтобы домашнее воспитаніе подвергнуть правительственному надзору; но эта мѣра не осуществилась. Что же касается учебныхъ заведеній, то усиленіе надъ ними контроля выразилось въ слѣдующихъ формахъ: министерство усмотрѣло, что по уставу 1864 года, разсмотрѣніе и одобрѣніе гимназическихъ программъ предоставлено рѣшенію педагогическаго совѣта каждой гимназіи. Хотя для руководства педагогическимъ совѣтамъ была издана особая инструкція, но новое министерство нашло, что эта инструкція составлена въ слишкомъ общихъ чертахъ, такъ что "дѣло преподаванія осталось всецѣло въ зависимости отъ усмотрѣнія педагогическихъ совѣтовъ гимназій". Для избѣжанія этого г. министръ потребовалъ доставленія ему общей программы но каждому округу, съ тѣмъ, чтобы но полученіи такихъ программъ, приступить "къ пересмотру преподанной отъ министерства инструкціи, съ цѣлью точнѣе опредѣлить предѣлы, въ какихъ каждый предметъ гимназическаго курса долженъ быть проходимъ въ каждомъ классѣ гимназіи или прогимназіи". Затѣмъ министерство обратилось къ разсмотрѣнію учебныхъ руководствъ, и нашло, что выборъ ихъ не можетъ быть предоставленъ усмотрѣнію не только каждаго учители въ отдѣльности, но даже всего педагогическаго совѣта гимназіи. По "тому министерство избрало слѣдующій способъ: дозволить употребленіе въ учебныхъ заведеніяхъ только такихъ руководствъ и даже книгъ для чтенія, которыя предварительно разсмотрѣны и одобрены въ самомъ министерствѣ. Съ этою цѣлью при офиціальномъ органѣ министерства постоянно печатается списокъ разсмотрѣнныхъ и одобренныхъ руководствъ. Впрочемъ, для болѣе строгаго контроля принято за правило, что появленіе однажды въ спискѣ извѣстной книги нисколько не исключаетъ возможности запретить употребленіе ея впослѣдствіи, если какимъ ни- будь образомъ окажется, что содержаніе этой книги вредно. Къ числу средствъ для усиленія контроля надъ гимназіями отнесены постоянныя ревизіи преподаванія. Ревизіи существовали у насъ съ давняго времени, но никогда не придавалось имъ такой важности, какъ въ настоящее время. При томъ же, до послѣдняго времени ревизіи производились или попечителями, или окружными инспекторами, или профессорами университетовъ. Въ настоящее время всѣ эти виды ревизіи оказались недостаточными и министерство начало учреждать особыя ревизіонныя комиссіи. Для характеристики этихъ ревизіонныхъ комиссій приведемъ нѣкоторыя мѣста изъ инструкціи попечителя казанскаго учебнаго округа, данной въ руководство комиссіи. "Ревизующіе должны подвергнуть основательному испытанію каждаго ученика, какъ изъ того, что пройдено въ томъ классѣ, въ которомъ находится ученикъ, такъ и изъ пройденнаго въ предыдущихъ классахъ; не допускать, чтобы преподаватели помогали ученикамъ своими вопросами, наведеніями и объясненіями, и ставить каждому ученику отмѣтку по взаимному соглашенію ревизующихъ... Ревизія должна положительно отвѣтить па слѣдующіе вопросы: съ должною ли строгостью производились переводные экзамены и всѣ ли ученики но достоинству занимаютъ мѣста въ извѣстномъ классѣ; достаточное ли вниманіе обращено учителями на главную цѣль гимназическаго ученія -- развитіе способностей учениковъ; не жертвуютъ ли учителя ложно понятому развивательному методу положительными знаніями, которыми обусловливается истинное развитіе учащихся". Такимъ образомъ, ревизіонная комиссія имѣетъ цѣлью бдительно надзирать надъ учителями чрезъ экзамены учениковъ, а для учениковъ установляются такимъ путемъ вторичные экзамены. Особенное вниманіе обращено министерствомъ на преподаваніе словесности и русскаго языка. По взгляду министерства, преподаваніе русской литературы не должно входить въ составъ гимназическаго курса. Преподается только общая словесность, куда русская литература входитъ только въ видѣ частныхъ примѣровъ, частныхъ указаній па произведенія того или другого русскаго писателя. Но кромѣ того, установленъ строгій надзоръ за преподаваніемъ и общей словесности. Въ одномъ изъ майскихъ циркуляровъ министерства за настоящій годъ мы встрѣтили слѣдующее распоряженіе г. министра: "въ одномъ изъ отчетовъ по управленію учебными округами за 1866 годъ, говоритъ циркуляръ, между прочимъ сказано, что для устраненія въ преподаваніи словесности л русскаго языка въ гимназіяхъ возможности задаваться несвойственными гимназическому курсу цѣлями и вдаваться въ изложеніе того, что но существу своему не относится прямо къ предмету, начальствомъ округа предложена къ руководству программа, въ которой съ точностью опредѣлены предѣлы, составъ и послѣдовательность занятій по этому предмету, а выборъ статей для чтенія, разбора въ классѣ и заучиванія, а также темъ для сочиненій поставленъ подъ ближайшее отвѣтственное наблюденіе директоровъ и инспекторовъ; въ основаніе же обученія собственно языку положено тщательное изученіе граматическихъ законовъ, разъясняемое и укрѣпляемое практическими упражненіями. Вполнѣ одобряя таковое распоряженіе, министерство народнаго просвѣщенія считаетъ нужнымъ увѣдомить объ ономъ гг. попечителей, на случай, еслибъ оказалось возможнымъ сдѣлать такое же распоряженіе и въ другихъ учебныхъ округахъ". Таковы общія, извѣстныя офиціально, мѣры министерства для усиленія контроля надъ учебною частью въ гимназіяхъ.

Подъ вліяніемъ взглядовъ нынѣшняго министерства, и университеты наши стали мало-по-малу вводить у себя разныя перемѣны, соотвѣтственныя общему духу современнаго педагогическаго направленія. Такъ, напримѣръ, при московскомъ университетѣ учреждена, въ видѣ опыта, греко-латинская семинаріи съ цѣлью приготовленія студентовъ къ занятію учительскихъ мѣстъ въ гимназіяхъ по греческому и латинскому языкамъ. Тотъ же университетъ, ревнуя объ усиленіи строгости переходныхъ экзаменовъ, постановилъ: "при легкости полученія медицинскихъ свидѣтельствъ о болѣзни и при невозможности со стороны университетскаго врача контроля надъ дѣйствительностью болѣзни, число заболѣвающихъ студентовъ всегда весьма возрастаетъ въ маѣ мѣсяцѣ (во время экзаменовъ), и эта возможность обойдти университетскія правила имѣетъ слѣдствіемъ то, что студенты мало занимаются въ теченіи-цѣлаго года; при значительномъ числѣ студентовъ, подвергающихся испытанію послѣ вакаціоннаго времени, и при краткости срока, назначеннаго для этихъ испытаній, нѣтъ возможности съ должною точностью повѣрить знанія испытуемыхъ, чрезъ что экзаменамъ послѣ вакацій дается характеръ нѣкоторой легкости сравнительно съ экзаменами до вакацій. По этимъ соображеніямъ ректоръ находитъ, что было бы справедливѣе и полезнѣе производить испытанія только въ маѣ мѣсяцѣ". Совѣтъ опредѣлилъ: просить у попечителя округа разрѣшенія объ отмѣнѣ дополнительныхъ испытаній послѣ вакаціоннаго времени. Въ нѣкоторыхъ университетахъ, какъ напримѣръ, въ петербургскомъ, были уничтожены переходные экзамены изъ перваго курса во второй и изъ третьяго въ четвертый; теперь эти экзамены снова возстановлены въ прежнемъ видѣ.

Относительно собственно-народнаго образованія министерство графа Толстаго также приняло нѣсколько мѣръ, существенно отличныхъ отъ тѣхъ, которыя принимались прежнимъ министерствомъ. Для ознакомленія съ общимъ характеромъ этихъ мѣръ, мы напомнимъ, что нынѣшній министръ народнаго просвѣщенія есть вмѣстѣ съ тѣмъ и оберъ-прокуроръ св. Синода. Это обстоятельство дало поводъ офиціальному органу министерства высказать слѣдующее: "изъ всѣхъ вѣдомствъ, говоритъ онъ, ближе всего стоятъ къ дѣлу народнаго образованія вѣдомство православнаго духовенства и министерство народнаго просвѣщенія- Разногласіе и антагонизмъ между ними, начинавшія было развиваться, особенно въ юго-западныхъ губерніяхъ Россіи, могли имѣть самыя прискорбныя послѣдствія для начальнаго народнаго образованія въ нашемъ отечествѣ; но Государю Императору было угодно предотвратить на будущее время всякую возможность подобнаго разлада, и теперь есть полное основаніе надѣяться, что оба вѣдомства дружно соединятъ свои усилія на пользу великаго государственнаго и народнаго дѣла. Это великій залогъ для будущаго его преуспѣянія". Мѣры для уничтоженія антагонизма, о которомъ упоминаетъ офиціальный органъ министерства, состоятъ въ томъ, что дѣло народнаго образованія поручается предпочтительно въ руки духовенства. Министерство не особенно сочувствуетъ начинаніямъ разныхъ обществъ но учрежденію училищъ для приготовленія народныхъ учителей. "Забота объ учителяхъ для начальныхъ народныхъ училищъ, по мнѣнію министерства, должна быть главнѣйшимъ образомъ предоставлена вѣдомству нашего православнаго духовенства; въ нашихъ духовныхъ семинаріяхъ ежегодно оканчиваютъ курсъ множество молодыхъ людей, которые во многихъ епархіяхъ за недостаткомъ священно и церковно-служительскихъ вакансій, остаются безъ всякаго опредѣленнаго дѣла и безъ всякаго обезпеченія. Неужели же всѣ эти молодые и хорошо подготовленныя силы должны даромъ пропадать для начальнаго народнаго образованія, и министерство народнаго просвѣщенія или земство должны растрачивать свои далеко не богатыя средства на какихъ-то еще другихъ учителей и даже учительницъ для народа? Дѣйствуя за одно, и министерство, и земство могутъ въ этомъ случаѣ смѣло обратиться къ православному духовенству и отъ него ждать наибольшей и наилучшей помощи". Кромѣ замѣщенія учительскихъ должностей окончившими курсъ семинаристами, министерство способствуетъ еще, тому, чтобы приходскіе священники сосредоточивали но возможности народное образованіе въ своихъ рукахъ. Это послужило поводомъ къ продолжительнымъ обсужденіямъ въ нашей журналистикѣ вопроса о томъ, въ какой степени полезно для народнаго образованія почти исключительное предоставленіе его въ руки духовенства. Сколько намъ извѣстно, три газеты, "Москва", "Московскія Вѣдомости" и "Вѣсть" высказались безусловно въ пользу этой мѣры; остальныя изданія доказывали противное.

Офиціальный органъ министерства народнаго просвѣщенія, приступая къ изложенію мѣръ и предположеній но учебной части, говоритъ между прочимъ, что дѣло общественнаго образованія въ Россіи пошло бы несравненно успѣшнѣе, "еслибъ наше просвѣщеніе было ведено послѣдовательно однимъ и тѣмъ же, но возможности ровнымъ путемъ, безъ потрясеній, безъ уклоненій въ различныя и противоположныя стороны, въ духѣ полнаго уваженія къ насажденіямъ и созиданіямъ предшествовавшихъ поколѣній. Неуклонное движеніе впередъ по одному и тому же разумно избранному пути и охраненіе того, что уже однажды было создано и успѣло развиться--охраненіе посредствомъ своевременныхъ, постоянныхъ, но постепенныхъ улучшеній -- вотъ правило, которымъ, казалось бы, должно наиболѣе руководствоваться министерство народнаго просвѣщенія. Къ сожалѣнію, это правило не всегда било его девизомъ". Таково убѣжденіе нынѣшняго министерства. Мы, слѣдовательно, имѣемъ право заключить, что оно считаетъ классическое образованіе наиболѣе соотвѣтствующимъ интересамъ русскаго общества; что закрытое воспитаніе есть форма, наиболѣе пригодная для нашего юношества; что начальное народное образованіе можетъ правильно развиваться только подъ сѣнью русскаго духовенства, и т. п. Если дѣйствительно таковы наши общественныя потребности но части образованія, если средства нынѣшняго министерства на самомъ дѣлѣ' соотвѣтствуютъ народнымъ нуждамъ, то мы искренно желали бы, чтобы они утвердились, наконецъ, основательно въ нашемъ отечествѣ. Если бы изъ всѣхъ разнообразныхъ образовательныхъ системъ, какія только примѣнялись къ намъ со временъ Петра Великаго, проводилась послѣдовательно хоть одна -- будь это самая либеральная или самая консервативная, система начала или конца царствованія Александра I -- мы бы находились теперь въ несравненно выгоднѣйшемъ положеніи, потому что въ самомъ обществѣ успѣлъ бы выработаться правильный взглядъ на достоинства или недостатки извѣстнаго педагогическаго направленія. Теперь же наше общество, находясь подъ вліяніемъ различныхъ системъ, будучи не въ состояніи вполнѣ ознакомится ни съ одною изъ нихъ, не можетъ сознательно выразить ни сочувствія, ни отпора тому или другому направленію, изъ которыхъ каждое принимается имъ съ одинаковымъ сочувствіемъ. То, чему вчера восторженно рукоплескали, сегодня порицается; то, что вчера открыто и повидимому сознательно порицалось, сегодня становится идеаломъ совершенства. Передъ нашими глазами есть нѣсколько фактовъ (въ дѣйствительности ихъ, разумѣется, несравненно больше), которые прежде едва ли бы встрѣтили сочувствіе общества: педагогическій совѣтъ одной гимназіи положилъ употреблять тѣлесное наказаніе; другая гимназія (Архангельская) "изъ желанія педагоговъ обезпечить свою репутацію во мнѣніи какихъ-нибудь пріѣзжихъ ревизоровъ" опредѣлила держать воспитанниковъ въ каждомъ классѣ не менѣе двухъ лѣтъ іі превратить такимъ образомъ семи-лѣтній гимназическій курсъ въ четырнадцати-лѣтній, педагогическій совѣтъ херсонской гимназіи дозволилъ ученикамъ даже старшихъ классовъ, посѣщать театръ только съ родителями, или же не иначе, какъ съ особаго разрѣшенія директора и инспектора, при чемъ всѣмъ имъ воспретить посѣщать раекъ; такое же распоряженіе сдѣлалъ педагогическій совѣтъ и воронежской гимназіи; этотъ же совѣтъ рѣшилъ выгонять изъ заведенія ученика, если онъ пропуститъ три учебныхъ дня почему нибудь другому, кромѣ дѣйствительной болѣзни, директору харьковской гимназіи достаточно было замѣтить одному изъ содержателей пансіоновъ, что въ его библіотекѣ находятся книги, не совсѣмъ удобныя для чтенія, и содержатель пансіона немедленно изгоняетъ изъ библіотеки такія сочиненія, какъ "Воспитанница" и "Гроза" Островскаго; редакторы "Московскихъ Вѣдомостей" предполагаютъ открыть въ Москвѣ заведеніе въ размѣрахъ лицея, съ гимназическимъ и университетскимъ курсомъ ученія и съ спеціальною цѣлью провести систему воспитанія отъ начала и до конца, отъ дѣтскаго возраста до зрѣлаго -- явленіе, котораго ужаснулось бы русское общество 1860 или 61 года. Но дѣло на этомъ не останавливается. Являются господа, которые открыто провозглашаютъ свое намѣреніе передѣлать науку на свой ладъ, для достиженія вовсе не научныхъ цѣлей. Такъ, напримѣръ, въ одномъ изъ послѣднихъ засѣданій педагогическаго собранія въ Петербургѣ, нѣкто г. Белярминовъ предложилъ на обсужденіе собранія рефератъ "о нравственномъ элементѣ въ преподаваніи исторіи какъ предмета обще-образовательнаго курса." Г. Белярминовъ поставилъ слѣдующіе тезисы: "Исторія въ общеобразовательныхъ заведеніяхъ, помимо цѣлей, лежащихъ въ сущности предмета, должна имѣть преимущественное вліяніе на образованіе характера; съ этою цѣлью, при первоначальномъ курсѣ должны быть выбираемы только такія біографіи, которыя возвышаютъ умъ. согрѣваютъ сердце и сообщаютъ волѣ энергію; въ систематическій курсъ должны войдти эпохи возникновенія государства и процвѣтанія его; періоды разложенія должны быть тщательно избѣгаемы; въ русскихъ учебныхъ заведеніяхъ историческій матеріалъ долженъ быть предлагаемъ въ интересахъ національныхъ (?). Тотъ и другой курсы должны сопровождаться нравоученіемъ (!), основаннымъ на нравственности христіанской; въ первоначальномъ курсѣ нравоученія должны быть выражаемы въ формѣ одобренія или осужденія событіи съ точки зрѣнія христіанской нравственности; въ систематическомъ курсѣ эти нравоученія должны образовать въ учащихся мысль, что исторія не есть игра случайностей, но нравственная работа человѣчества подъ руководствомъ промысла. Или короче, первый курсъ долженъ быть идеально-христіанскій, второй курсъ -- идеально-христіански-нравственный."--Трудно теперь сказать, до какихъ предѣловъ дойдетъ усердіе нашихъ педагоговъ; по крайней мѣрѣ характеръ сейчасъ приведенныхъ нами тезисовъ чрезвычайно напоминаетъ взгляды педагоговъ временъ Магницкаго и Рунича.

Таковъ историческій ходъ нашего общественнаго образованія. Дѣлая то шагъ впередъ, то шагъ назадъ, оно пришло только къ одному несомнѣнно-полезному и очевидному результату: оно заинтересовало собою значительную часть общества, такъ что если при Петрѣ заботились о томъ, чтобы школы наполнялись учениками, то теперь заботиться объ этомъ совершенно излишне. Мы видѣли также, что общей системы въ нашемъ общественномъ образованіи не существовало. При незнакомствѣ нашего общества съ педагогическими системами, при отсутствіи въ немъ твердыхъ историческихъ основаній для усвоенія того или другого направленія, и настоящая система можетъ рано или поздно уступить мѣсто другой -- лучшей или худшей, смотря по окружающимъ обстоятельствамъ.

Гдб.

"Дѣло", No 11, 1867

выдумкой какого ни будь празднаго филантропа. Между тѣмъ нѣкоторые господа до сихъ поръ утверждаютъ,-- и даже печатію -- что поддерживать "женскій вопросъ" есть безнравственность, такъ какъ въ Россіи требуютъ въ настоящее время немедленнаго разрѣшенія гораздо болѣе важные вопросы, каковы напримѣръ восточный, западный, тарифный и т. п., отъ которыхъ будто бы эти "спеціалисты по женской части" (?) стараются отвлечь вниманіе общества такими вздорными и ничтожными вопросами, каковъ женскій. Конечно, понятіе "великій" и "ничтожный" суть понятія относительныя, и очень многіе могутъ считать, съ своей точки совершенно справедливо, что вопросъ о прибалтійскихъ нѣмцахъ заслуживаетъ гораздо болѣе вниманія, чѣмъ вопросъ объ увеличеніи мѣсячныхъ заработковъ мастерицъ, незнающихъ, какъ поддержать въ теченіи мѣсяца свое существованіе. По въ такомъ случаѣ, почему же не существовать и мнѣнію противоположному? На какомъ основаніи запрещать нѣкоторымъ людямъ думать, что господа, несочувствующіе увеличенію заработной платы дѣвушекъ, руководствуются чисто-эгоистическими побужденія, и, и единственно въ силу этихъ побужденій, стараются отвлечь вниманіе общества отъ его насущныхъ нуждъ вопросами восточными, западными, сѣверными и южными и т. п. Пусть съ теоретической стороны оба мнѣнія будутъ справедливы; но во всякомъ случаѣ справедливѣйшимъ будетъ то, на сторонѣ котораго факты.

Учредители "магазина женскихъ издѣліи" совершенно вѣрно поставили вопросъ, начавши его практическую разработку изысканіемъ способовъ къ увеличенію рабочей платы для женщинъ по тѣмъ занятіямъ, которыя уже доступны женщинамъ. Это, конечно нисколько не мѣшаетъ ни имъ, ни тѣмъ, которые захотѣли бы, продолжать ихъ дѣло, подумать впослѣдствіи и о расширеніи той сферы труда, въ которой вращается теперь женщина. Словомъ, исходя первоначально изъ ближайшей своей цѣли -- помочь трудящейся женщинѣ, увеличеніемъ ея мѣсячнаго заработка -- они могутъ впослѣдствіи увеличить размѣры своей дѣятельности и взять подъ свое покровительство вообще бѣдный трудящійся классъ, не ограничивая его однимъ какимъ нибудь поломъ. Мы именно такъ и смотримъ на "женскій вопросъ." Мы вовсе не считаемъ его отдѣльнымъ, самостоятельнымъ вопросомъ, ничѣмъ несвязаннымъ съ другими нашими общественными вопросами. Было бы, конечно, весьма странно хлопотать объ увеличеніи женской рабочей платы и оставлять въ сторонѣ мужскую, которая очень часто стоитъ такъ же низко, какъ и женская. Дѣло началось именно съ женщинъ только оттого, что положеніе женщины рѣзче бросается въ глаза, да и дѣйствительно сопровождается болѣе печальными на видъ явленіями, чѣмъ положеніе мужчины, при томъ же, оно во всякомъ случаѣ безвыходнѣе. Но мы всегда были того мнѣнія, что "женскій вопросъ, "разрѣшаемый практически, долженъ быть только началомъ другого, гораздо болѣе общаго вопроса -- о предоставленіи вознаградительнаго труда всѣмъ, кто въ немъ нуждается. "Магазинъ ліонскихъ издѣлій "стоитъ именно на такой дорогѣ, представляя собою одинъ изъ способовъ поставить производителя лицомъ къ лицу съ потребителелемъ и устранить изъ ихъ отношеній легіоны тунеядныхъ посредниковъ.

-----

Въ судебной практикѣ послѣдняго мѣсяца обращаютъ на себя вниманіе нѣсколько дѣлъ, выходящихъ по своимъ особенностямъ изъ ряда обыкновенныхъ. 3 ноября въ московскомъ окружномъ судѣ разбиралось дѣло о дворянинѣ Дитрихѣ, обвинявшемся въ сбытѣ завѣдомо-фальшивой ассигнаціи. Въ самомъ началѣ производства этого дѣла произошло незначительное столкновеніе между товарищемъ предсѣдателя Арсеньевымъ и защитникомъ подсудимаго, княземъ Урусовымъ, которое повело потомъ къ дальнѣйшему столкновенію, названному во всѣхъ почти нашихъ газетахъ "прискорбнымъ." Товарищъ предсѣдателя, предлагая подсудимому обычные вопросы о лѣтахъ, званіи, занятіи и проч., спросилъ также подсудимаго, не находился ли онъ прежде подъ судомъ. Дитрихъ отвѣчалъ отрицательно. Тогда предсѣдатель напомнилъ ему, что онъ, кажется, былъ замѣшавъ въ политическія дѣла; на это подсудимый, съ нѣкоторымъ усиліемъ, отвѣчалъ; "я нахожусь подъ надзоромъ полиціи за участіе въ пѣніи гимна въ Гроднѣ." Защитникъ, князь Урусовъ, нашелъ, что подобные вопросы предсѣдателя нарушаютъ порядокъ, указанный въ 638 ст. устава, гдѣ говорится, что предсѣдатель суда предлагаетъ подсудимому вопросы "о его имена, отчествѣ и фамиліи или прозвищѣ, званіи, лѣтахъ, вѣроисповѣданіи, жительствѣ и занятіяхъ, а также о томъ, получилъ ли онъ копію съ обвинительнаго акта или жалобы частнаго обвинителя "и потому, пользуясь предоставленнымъ защитнику нравомъ, просилъ записать это нарушеніе въ протоколъ. "Да, отвѣтилъ на это предсѣдатель, обращаясь къ секретарю, но запишите также и мое объясненіе, что предсѣдатель руководствовался статьею 684." Въ этой статьѣ сказано, что предсѣдатель, члены суда и присяжные засѣдатели "могутъ предлагать подсудимому вопросы по всѣмъ обстоятельствамъ дѣла, представляющимся имъ недостаточно разъясненными." Затѣмъ производство дѣла происходило нѣкоторое время обыкновеннымъ порядкомъ. По прочтеніи списка свидѣтелей, изъ которыхъ на лицо оказался одинъ только мальчикъ, на средину зала вышла нарядная дама -- та самая, въ магазинъ которой дана была фальшивая серія. Она явилась въ качествѣ гражданской истицы. Хотя прокурорская власть заявила, что она не имѣетъ ничего противъ допущенія этой дамы въ качествѣ гражданской истицы, однако защитникъ выразилъ свое несогласіе. Въ 7 ст. уст. уголовн. судопр. ясно, но его мнѣнію, сказано, что гражданскій истецъ, незаявившій иска о вознагражденіи до открытія засѣданія по уголовному дѣлу, теряетъ право начинать искъ порядкомъ гражданскимъ, но можетъ предъявить его въ гражданскомъ судѣ послѣ окончательнаго рѣшенія уголовнаго дѣла. "Засѣданіе уже открыто, сказалъ князь Урусовъ, слѣдовательно г-жа Керфъ гражданской истицей допущена быть не можетъ." На это товарищъ прокурора замѣтилъ, что "такъ какъ еще не было исполнено ни одного дѣйствія судебнаго слѣдствія," то онъ считаетъ возраженіе защитника неосновательнымъ. Защитникъ, съ своей стороны, сослался на 636 ст., но которой судебное засѣданіе должно считаться открытымъ послѣ объявленія о томъ предсѣдателя. Г. Арсеньевъ, обращаясь къ присяжнымъ засѣдателямъ (?), заявилъ имъ, что г-жа Керфъ, за нѣсколько времени до засѣданія, словесно объявила ему въ его кабинетѣ и просила допустить ее въ качествѣ гражданской истицы, что и было ей разрѣшено. "Г. защитникъ, сказалъ предсѣдатель, обращаясь къ князю Урусову, ваше послѣднее слово! ""Заявленіе г-жи Керфъ не могло мнѣ быть извѣстнымъ, отвѣчалъ защитникъ; и я остаюсь при своемъ мнѣніи, ссылаясь на смыслъ 7 статьи." Во время совѣщанія суда по этому вопросу защитникъ встаетъ и проситъ о разрѣшеніи представить суду нѣкоторыя соображенія по настоящему вопросу. "Вы можете это сдѣлать послѣ резолюціи, отвѣчалъ предсѣдатель. Я вамъ предоставилъ послѣднее слово, вы ничего не сказали, а теперь, черезъ полчаса, придумали новыя соображенія. Этакъ конца не будетъ засѣданію." Защитникъ сказалъ, что послѣ резолюціи будетъ безполезно его заявленіе, "и я не вижу, продолжалъ онъ, чтобы въ уставахъ упоминалось о получасовомъ срокѣ. Я прошу разрѣшенія заявить, что объясненіе гражданскаго истца, какъ стороны въ дѣлѣ, должно бы. мнѣ кажется, быть заявлено письменно, такъ чтобы дать возможность противной сторонѣ, т. е. отвѣтчику, подсудимому, запастись доказательствами и знать, что съ него требуютъ -- иначе не будетъ простѣйшаго основанія гражданскаго процесса. Словесно ими предъявляются только въ мировыхъ учрежденіяхъ, но и тамъ они заносятся въ протоколъ. Права гражданскаго истца, по разъясненію кассаціоннаго департамента, слишкомъ велики, чтобы защита не охраняла свои законные интересы." Послѣ этого предсѣдатель объявилъ резолюцію суда, по которой, оставляя безъ уваженія доводы защитника о письменномъ заявленіи со стороны гражданскаго истца, какъ не требуемомъ закономъ -- судъ, принимая во вниманіе, что о заявленіи г-жи Керфъ не было составлено протокола, постановляетъ, на основаніи ст. 7, къ участію въ дѣлѣ ее гражданскою истицею не допускать."

Эти два незначительныя столкновенія между предсѣдателемъ суда и защитникомъ, имѣли, но нашему мнѣнію, значительное вліяніе и на послѣдующую сцену. Когда начался допросъ единственнаго свидѣтеля, мальчика, защитникъ естественно обращалъ самое строгое вниманіе на точность и опредѣленность его отвѣтовъ. "Припомните, сказалъ онъ, въ какомъ часу пришли къ вамъ покупатели." -- Не припомню, отвѣчалъ свидѣтель. "Утромъ или вечеромъ?" -- Въ полдень, такъ, въ половину дня. "А когда вы запираете магазинъ?" -- Какъ и всѣ, въ восемь часовъ. "Обѣдаете вы въ которомъ часу?" -- Часа въ два. "Значитъ, эти покупатели пришли въ магазинъ до обѣда?" -- Они пришли послѣ. "Вы сказали, что они пришли въ полдень, а теперь говорите, что послѣ обѣда, значитъ послѣ двухъ часовъ. Припомните, какъ это было." Въ это время предсѣдатель, обращаясь къ защитнику, предложилъ ему "не сбивать свидѣтеля, такъ какъ онъ малолѣтній и можетъ сбиться." "Я, кажется, и не сбивалъ его, но мнѣ необходимо узнать точнѣе о времени.) -- Вы этому вопросу придаете большое значеніе? спросилъ предсѣдатель. "Да." -- Какую же важность вы находите въ немъ? "Объ этомъ я буду говорить въ своей защитительной рѣчи." -- Но я не могу позволить вамъ сбивать свидѣтеля. "Г. предсѣдатель, сказалъ князь Урусовъ, я считаю необходимымъ разъяснить противорѣчія между показаніями. я докажу, что серія была другая. Позвольте мнѣ продолжать допросъ." -- Можете повторить вашъ допросъ, отвѣтилъ предсѣдатель, но больше сбивать свидѣтеля я не позволю. "Въ такомъ случаѣ, сказалъ защитникъ, я не считаю возможнымъ продолжать; но такъ какъ обстоятельство о времени должно остаться неразъясненнымъ, то я просилъ бы записать въ протоколъ, что защита заявила о нарушеніи 612 статьи ("предсѣдатель суда долженъ предоставлять подсудимому всевозможные средства къ оправданію").-- Прекратите ваши замѣчанія, замѣтилъ предсѣдатель; вы здѣсь призваны для защиты подсудимаго, а нисколько не для вашего самолюбія. "Прошу записать въ протоколъ, повторилъ защитникъ, о нарушеніи ст. 612 и 3 пункта 630 ("прокурору и защитнику предоставляется право дѣлать замѣчанія и давать объясненія по каждому дѣйствію, происходящему на судѣ").-- Милостивый государь, сказалъ тогда предсѣдатель, вы позволили себѣ сдѣлать замѣчаніе предсѣдателю. Вы можете жаловаться въ сенатъ, но здѣсь должны подчиняться. На основаніи ст. 154 и 157 учрежд. суд. уст., я признаю въ вашемъ поступкѣ нарушеніе порядка и благопристойности и объявляю вамъ публично выговоръ. Затѣмъ, въ случаѣ повторенія такого поступка, я удалю васъ изъ залы засѣданія." Вслѣдъ затѣмъ засѣданіе было пріостановлено на пять минутъ.

По возвращеніи суда въ залу, защитникъ князь Урусовъ всталъ и, обращаясь къ суду, началъ было говорить: "передъ перерывомъ засѣданія я получилъ выговоръ, котораго я не понимаю..." Но предсѣдатель, позвонивъ, перебилъ его. "Позвольте, сказалъ онъ, достаточно. Извольте удалиться." -- Невозможность защиты, началъ было снова князь Урусовъ; по предсѣдатель еще болѣе громкимъ голосомъ приказалъ ему удалиться. "Я протестую противъ нарушенія свободы защиты," сказалъ князь Урусовъ. Молчать! отвѣтилъ ему на это г. Арсеньевъ. Вы подвергнетесь дисциплинарному взысканію. Вы забыли, что вы кандидатъ на судебныя должности." Князь Урусова" вышелъ изъ залы, и, уходя, обернувшись на минуту въ дверяхъ, сказалъ: "я больше не кандидатъ." Предсѣдатель счелъ возможнымъ продолжать засѣданіе и по удаленіи защитника. Присяжные оправдали подсудимаго; но прокуроръ вошелъ съ протестомъ въ кассаціонный департаментъ сената -- и приговоръ, конечно, будетъ отмѣненъ, причемъ дѣло поступитъ на разсмотрѣніе новаго состава присяжныхъ, такъ какъ судебное засѣданіе продолжалось безъ защитника.

Но напечатаніи въ газетахъ отчета, изъ котораго мы извлекли самое существенное относительно этого дѣла, появилось въ тѣхъ же газетахъ письмо г. Арсеньева, въ которомъ онъ признавалъ, что отчетъ этотъ невѣренъ "и по буквѣ и по смыслу" и обѣщалъ напечатать въ "Судебномъ Вѣстникѣ" подлинный протоколъ засѣданія. Дѣйствительно, въ скоромъ времени этотъ протоколъ появился, а вслѣдъ за нимъ князь Урусовъ сообщилъ въ газету "Москва" свои замѣчаніи относительно разныхъ подробностей со ставленнаго протокола. Вотъ важнѣйшія подробности, расходящіяся съ газетнымъ отчетомъ:

1) По словамъ протокола, предсѣдатель, во время допроса защитникомъ свидѣтеля, сказалъ: "находите ли вы этотъ вопросъ на столько важнымъ, чтобы возвращаться къ нему нѣсколько разъ?" Защитникъ отвѣчалъ: "на сколько этотъ вопросъ важенъ, про это я знаю и объясню это въ моей защитительной рѣчи, а теперь объяснять это не считаю себя обязаннымъ." Князь Урусовъ въ своихъ замѣчаніяхъ, сдѣланныхъ имъ на протоколѣ, говоритъ: "подчеркнутыя выраженія мнѣ не принадлежатъ. Я просилъ дозволенія продолжать допросъ."

2) На замѣчаніе предсѣдателя -- не сбивать свидѣтеля, защитникъ, по слонамъ протокола, отвѣчалъ: "я не сбиваю свидѣтеля; если нельзя дѣлать мнѣ вопросовъ, то въ такомъ случаѣ я отказываюсь отъ допроса и прошу занести въ протоколъ, что предсѣдатель стѣсняетъ права защитника при допросѣ свидѣтеля." Предсѣдатель сказалъ секретарю: "занесите слова защитника въ протоколъ." Защитникъ сказалъ затѣмъ: "г. предсѣдатель нарушаетъ 612 ст. угол. судопр." -- Заявленіе это, возражаетъ князь Урусовъ, было сдѣлано въ другое время и въ другой формѣ. Такъ, какъ оно записано въ протоколъ, заявленіе представляется непонятнымъ; но какому поводу сдѣлано оно послѣ согласія предсѣдавшаго на нанесеніе требованія защитника въ протоколъ?! Я сказалъ слѣдующія слова, замѣчаетъ князь Урусовъ, "прошу занести въ протоколъ, что защита заявила о нарушеніи ст. 612 и 3 пун. 630" -- сказалъ это по слѣдующему поводу: предсѣдатель послѣ заявленія, что я считаю невозможнымъ продолжать защиту въ той послѣдовательности, которую считаю необходимою, замѣтилъ мнѣ: "прекратите ваше замѣчаніе, вы здѣсь не защищаете свое самолюбіе." Тогда я просилъ занести въ протоколъ нарушеніе ст. 612 и 3 нун. 630, не излагая ихъ содержанія.

3) По возвращеніи суда въ залу послѣ сдѣланнаго предсѣдателемъ защитнику выговора, когда князь Урусовъ снова началъ было говорить, предсѣдатель по словамъ протокола, сказалъ: "позвольте, позвольте" и зазвонилъ. Защитникъ замолкъ и предсѣдатель сказалъ: "вы возвращаетесь къ тому же предмету; теперь лишаю васъ слова; я васъ предупреждалъ. Приглашаю васъ удалиться изъ залы засѣданія; дѣло рѣшится безъ вашихъ словесныхъ объясненій." Князь Урусовъ замѣчаетъ, что предсѣдателемъ было сказано: "извольте удалиться, удалитесь."

4) Передъ удаленіемъ князя Урусова изъ залы, предсѣдатель, по словамъ протокола, сказалъ ему: "милостивый государь, извольте замолчать." Князь Урусовъ говоритъ, что словъ "милостивый государь" сказано не было, а слышно было одно слово "молчать!" Впрочемъ, относительно этого мѣста, въ самомъ протоколѣ сдѣлана оговорка однимъ изъ подписавшихъ его членовъ суда, г. Линдротомъ: "мнѣ помнится, замѣчаетъ г. Линдротъ, что предсѣдательствующій обратился къ защитнику съ такими словами: милостивый государь, извольте молчать (вмѣсто замолчать, какъ сказано въ протоколѣ)."

Безъ сомнѣнія, дѣло это будетъ въ скоромъ времени выяснено во всѣхъ подробностяхъ судомъ. Кто окажется въ немъ наиболѣе виновнымъ, князь ли Урусовъ или г. Арсеньевъ но вопросу о личныхъ столкновеніяхъ и о поведеніи ихъ относительно другъ друга -- объ этомъ мы узнаемъ въ скоромъ времени положительно. Что же касается того, что г. Арсеньевъ дозволилъ себѣ продолжать засѣданіе но удаленіи защитника, то въ офиціальномъ органѣ министерства юстиціи уже появилась статья, доказывающая, что дѣйствія предсѣдателя въ этомъ отношеніи были совершенно неправильны. "Удаленіе защитника, говоритъ газета министерства, должно необходимо имѣть послѣдствіемъ пріостановку засѣданія, но опредѣленію о томъ суда. Исключеніе можетъ составить только одинъ случай, именно, когда подсудимый тутъ же, на судѣ, заявитъ желаніе защищаться лично, безъ защитника. Одновременно съ пріостановкою засѣданія, вслѣдствіе удаленія защитника, въ большей части случаевъ, должны послѣдовать и распоряженія предсѣдателя о назначеніи новаго защитится. Затѣмъ, въ этихъ случаяхъ присутствіе присяжныхъ засѣдателей должно быть распущено по домамъ такъ какъ вновь назначенному защитнику должно быть предоставлено достаточно времени для изученія дѣла и приготовленія къ защитѣ. При возобновленіи дѣла, слѣдовательно, должно быть составлено новое присутствіе присяжныхъ и возобновлено съ самаго начала судебное слѣдствіе."

Какъ видно, удаленіе кн. Урусова изъ залы засѣданія не есть единственный примѣръ удаленія защитниковъ. "Московскія Вѣдомости" вспоминаютъ но этому поводу еще одинъ подобнаго же рода примѣръ, бывшій въ Москвѣ мѣсяца полтора назадъ. Производилось дѣло о пожарномъ служителѣ, обвинявшемся въ укрывательствѣ краденой на пожарѣ лампадки. Судебное слѣдствіе и пренія были уже окончены; стороны приступили къ препирательству о постановкѣ вопросовъ. Въ это время возникъ, но словамъ "Московскихъ Вѣдомостей," запальчивый разговоръ между предсѣдавшимъ (г. Доноръ) и защитникомъ (г. Розенбергъ). Защитникъ просилъ включить въ число вопросовъ новый, который потомъ и былъ принятъ судомъ. Въ подтвержденіе своей просьбы, защитникъ сказалъ, что на содержаніи этого вопроса была основана вся сила защиты. Возражая ему, предсѣдатель спросилъ защитника, чѣмъ же онъ доказалъ въ своей рѣчи это основаніе. Въ этихъ словахъ заключалось сужденіе, которое могло подѣйствовать на присяжныхъ, а потому предсѣдатель, по роли своей на судѣ, не долженъ былъ его высказывать. Защитникъ счелъ нужнымъ просить о занесеніи словъ предсѣдателя въ протоколъ; но такъ какъ эта просьба послѣдовала уже по объявленіи вопросовъ, то предсѣдатель, опираясь на это, рѣшительно отказалъ въ просьбѣ защитника. Этотъ отвѣтъ предсѣдателя- защитникъ снова просилъ занести въ протоколъ, ссылаясь на статью закона, дающую право защитнику дѣлать замѣчанія о всякомъ дѣйствіи на судѣ. Но тогда предсѣдатель приказалъ судебному приставу предложить защитнику, не угодно ли ему будетъ оставить зало засѣданія; защитникъ, конечно, не могъ не повиноваться распоряженію предсѣдателя и немедленно вышелъ изъ залы; но вслѣдъ за тѣмъ немедленно подалъ въ сенатъ просьбу на предсѣдателя за превышеніе власти.

Другое дѣло, также обращающее на себя вниманіе, производилось около двухъ недѣль назадъ въ с.-петербургскомъ окружномъ судѣ; это -- дѣло объ оскорбленіи купца Малькова г. Аскоченскимъ, редакторомъ издателемъ "Домашней Бесѣды." Кто хоть сколько нибудь знакомъ съ этимъ журналомъ, тотъ знаетъ, какихъ пріемовъ держалась и держится постоянно его редакція. Эти пріемы -- обличительно-полемическіе, при чемъ г. Аскоченскій не скупите" на выраженія съ цѣлью заявить свою несомнѣнную благонамѣренность на ряду съ неблагонамеренностью его противника. Такъ случилось и съ г. Мальковымъ.

Въ 31-мъ выпускѣ "Домашней Бесѣды" за настоящій годъ напечатана статья подъ заглавіемъ: "Заявленіе алтайскихъ миссіонеровъ къ покровителямъ и членамъ ревнителямъ миссіонерскаго общества." Въ этой статьѣ взводится обвиненіе на Совѣтъ Общества за то, что онъ, будучи извѣщенъ о неблагонадежности г. Малькова, не обратилъ на это заявленіе никакого вниманія, но еще оскорбился на начальника миссіи. "Передъ лицомъ всѣхъ васъ, пишутъ приславшіе заявленіе три іеромонаха, пять священниковъ и одинъ дьяконъ, заявляемъ, что Мальковъ дѣйствительно человѣкъ неблагонадежный, недобросовѣстный, и что его пребываніе въ миссіи вредно для миссіонерскаго дѣла." Къ этимъ словамъ г. Аскоченскій, но обыкновенію, дѣлаетъ свое собственное примѣчаніе слѣдующаго рода: "Мы имѣемъ множество поразительныхъ фактовъ, указывающихъ крайнюю недобросовѣстность этого прошлеца Малькова, лично намъ извѣстнаго съ 1861 года. Въ случаѣ надобности мы ихъ опубликуемъ. А между тѣмъ этому Малькову совѣтъ назначаетъ на путевые издержки отъ Томска до Петербурга 182 рубля и ему же въ счетъ перерасходованныхъ будто бы на нужды удалинской общины 291 р. 75 кои." Далѣе, въ заявленіи іеромонаховъ, священниковъ и дьякона говорится: "секретарь общества, за обнаруженіе правды о Мальковѣ, грозилъ начальнику миссіи судомъ, смѣною и заключеніемъ въ монастырь." Здѣсь опять г. Аскоченскій прибавляетъ отъ себя слѣдующія слова: "Каково?! секретарь позволяетъ себѣ угрожать архимандриту! Храбрый, должно быть, человѣкъ!"

Г. Аскоченскій, начиная оправдываться послѣ нѣсколькихъ словъ, сказанныхъ въ свою защиту г. Мальковымъ, прежде всего заявилъ, что журналъ его издается подъ предварительною цензурою, которая ничему предосудительному не даетъ появиться въ печати; поэтому онъ убѣжденъ, что судъ не станетъ входить въ обсужденіе существа дѣла. Тѣмъ не менѣе онъ началъ подробно излагать тѣ основанія, которыя, по сто мнѣнію, давали ему полное право какъ напечатать письмо трехъ іеромонаховъ, пяти священниковъ и одного дьякона, такъ и высказать свое личное мнѣніе о г. Мальковѣ. "Въ теченіи десятилѣтней моей практики на журнальномъ поприщѣ, заключилъ г. Аскоченскій, я всегда держался строго-православной, русской религіи, чистаго русскаго духа и писалъ то, что соотвѣтствовало совѣсти."

Однакожъ, въ глазахъ суда эти заслуги не показались на столько великими, чтобы давать право г. Аскоченскому публично оскорблять человѣка. Судъ призналъ г. Аскоченскаго виновнымъ въ оскорбленіи Малькова печатно, выраженіями: "прошлецъ," "недобросовѣстный" и т. п., и потому приговорилъ: подвергнуть его, Аскоченскаго, двухнедѣльному домашнему аресту и штрафу въ размѣрѣ двадцати-пяти рублей.

Мы предаемъ важное значеніе этому дѣлу и думаемъ, что оно будетъ имѣть не малое вліяніе на облагороженіе нашихъ литературныхъ обычаевъ. Въ послѣдніе три-четыре года инсинуація была хроническимъ недугомъ нашей журналистики. Подъ покровомъ собственной благонамѣренности, редакторы нѣкоторыхъ газетъ и журналовъ позволяли себѣ такія выходки противъ ненравящихся имъ лицъ, что ставили ихъ въ совершенно-безвыходное положеніе, лишая даже возможности оправдываться. Гласный судъ, конечно, положитъ конецъ подобнымъ пріемамъ, начало чего мы и видимъ въ дѣлѣ г. Аскоченскаго.

-----

Третье дѣло производилось въ Сенатѣ: о взысканіи бывшимъ содержателемъ Екатерингофскаго воксала убытковъ съ петербургскаго оберъ-полиціймейстера, понесенныхъ имъ вслѣдствіе неправильнаго распоряженія генералъ-лейтенанта Трепова. Это уже не первое дѣло въ нашей судебной практикѣ но взысканію частными лицами убытковъ съ начальствующихъ лицъ. Первымъ было дѣло обратившее на себя всеобщее вниманіе, по жалобѣ содержателя типографіи Куколь-Яснопольскаго съ генералъ-майора Чебыкина, бывшаго старшимъ инспекторомъ типографій, литографій и книжной торговли. Г. Чебыкинъ нанесъ г. Куколь-Яснопольскому убытки тѣмъ, что явившись въ его типографію для провѣрки количества находящагося въ ней шрифта, смѣшалъ большую его часть, отчего и сдѣлалъ ее негодною къ дальнѣйшему употребленію. Г. Куколь-Яснонольскій началъ искъ, обратившись въ Судебную Палату, въ которой на этотъ случай составилось особое присутствіе изъ мѣстнаго губернатора, двухъ членовъ судебной палаты, предсѣдателя казенной палаты и управляющаго палатою государственныхъ имуществъ и г. оберъ-полиціймейстера, какъ ближайшаго начальника отвѣтчика. Хотя прокуроръ судебной палаты далъ заключеніе въ пользу Куколь-Яснопольскаго, но Палата все-таки отказала ему въ искѣ. Тогда онъ обратился съ жалобою въ Сенатъ, который и рѣшилъ дѣло въ его пользу, присудивъ г. Чебыкина къ уплатѣ опредѣленнаго количества убытковъ. Намъ неизвѣстно, когда именно началъ свой искъ г. Петровъ, бывшій содержатель Екатерингофскаго воксала; но думаемъ, что его побудилъ начинать дѣло успѣхъ г. Куколь-Яснопольскаго. Между тѣмъ въ этихъ дѣлахъ нѣтъ ничего общаго, такъ что изъ проигрыша дѣла г. Петровымъ вовсе нельзя заключать о трудности начинать дѣла противъ административныхъ лицъ, если дѣйствія ихъ дѣйствительно сопровождались "нерадѣніемъ, неосмотрительностью или медленностію," какъ сказано въ 1376 ст. Устава гражд. судопроизводства.

Сущность жалобы г. Петрова заключается съ слѣдующемъ: генералъ-лейтенантъ Треповъ запретилъ производить въ Екатерингофскомъ воксалѣ трактирную торговлю послѣ 12 часовъ ночи, а также имѣть музыку и разнаго рода увеселенія. Между тѣмъ но контракту, заключенному Петровымъ съ петербургскою распорядительною думою, ему предоставлено было право производить торговлю въ Екатерингофскомъ воксалѣ во всякое время, и независимо отъ того имѣть музыку, давать танцовальные вечера, маскарады и увеселенія всякаго рода. Вслѣдствіе упомянутаго распоряженія г. оберъ-полиціймейстера, г. Петровъ обратился въ Распорядительную Думу съ просьбою о возстановленіи предоставленнаго ему права. Дума обратилась къ оберъ-полиціймейстеру, но ходатайство ея осталось безъ всякаго результата, такъ какъ генералъ-лейтенантъ Треповъ, объяснилъ; что его распоряженіе о превращеніи въ Екатерингофскомъ воксалѣ торговли послѣ 12 часовъ и проч. основано на Высочайшемъ повелѣніи отъ 14 іюля 1866 года, которымъ производство торговли въ трактирахъ, а также содержаніе музыки и увеселеній всякаго рода ограничено было для всѣхъ трактирныхъ заведеній. Дѣйствительно, вмѣстѣ съ этимъ, высшему полицейскому начальству предоставлено право дѣлать исключеніе для содержателей болѣе благонадежныхъ; но это уже зависитъ отъ личнаго усмотрѣнія оберъ-полиціймейстера, въ примѣненіи котораго онъ не обязанъ руководствоваться какими нибудь правилами. Полицейская власть, на основаніи Высочайшаго повелѣнія, предписала екатерингофскому воксалу закрываться въ 12 часовъ; затѣмъ г. оберъ-полицеймейстеръ имѣлъ въ виду данныя относительно неблагонадежности г. Петрова и не сдѣлалъ, на основаніи предоставленнаго ему права, исключенія изъ общаго правила въ пользу г. Петрова. Такимъ образомъ, дѣйствія высшей полицейской власти представляются въ настоящемъ случаѣ основанными на буквѣ закона, избавляющаго ее отъ всякой отвѣтственности. Конечно, г. Петровъ понесъ убытки, но за нихъ онъ не могъ претендовать на г. оберъ-полицеймейстера. Контрактъ его, заключенный съ петербургской думой, долженъ считаться нарушеннымъ, но опять не вслѣдствіе распоряженія со стороны полицейской власти. Естественно, что сенатъ въ искѣ г. Петрову отказалъ, возложивъ на него и судебныя издержки по настоящему дѣлу.

Но повторяемъ, неудача г. Петрова не можетъ служить доказательствомъ трудности взыскивать съ административныхъ властей убытки, въ тѣхъ случаяхъ, когда эти убытки произошли дѣйствительно по винѣ администраціи. Дѣло г. Куколь-Яснопольскаго служитъ лучшимъ тому доказательствомъ.

Гдб.

"Дѣло", No 12, 1867

и. Причина этого, по словамъ г. Палатебнова, заключается во всей матеріальной обстановкѣ студентокъ. Выборгская сторона, говоритъ онъ далѣе, заселена полуразвалившимися, вросшими въ землю лачугами. Каждая такая лачуга раздѣлена на нѣсколько, въ большинствѣ случаевъ сырыхъ, полуосвѣщенныхъ клѣтокъ, почему-то называемыхъ комнатами. Зимою эти клѣтки весьма плохо отапливаются, промерзаютъ насквозь, безъ всякой вентиляціи, часто съ трещинами въ полу. И въ такихъ-то клѣткахъ помѣщается большинство студентовъ. Прибавьте къ этому весьма скудную пищу, которою питаются студенты, одно, въ большей части случаевъ, неизмѣнное пальто для зимы и лѣта, ежедневныя занятія съ 8 часовъ утра до 3 въ академіи, и притомъ занятія въ больницѣ съ разложившимися трупами -- и вы будете имѣть прекрасно подготовленную почву для развитія легочной чахотки. Таково описаніе жизни "учащихся," сдѣланное человѣкомъ, близко знающимъ ихъ бытъ. Мудрено ли что при подобной обстановкѣ, число самоубійствъ въ средѣ учащихся представляетъ довольно значительную цифру?

Просматривая еще далѣе таблицы г. Гюбнера, мы снова останавливаемся на крупныхъ цифрахъ самоубійства, означенныхъ подъ рубриками "мѣщане обоего пола," "ремесленники, ихъ ученики и семейства," люди "неизвѣстнаго сословія" и т. п. Одни названія этихъ рубрикъ невольно наводятъ на мысль, что причина самоубійства въ этихъ случаяхъ заключалась въ матеріальныхъ условіяхъ, въ "нищетѣ и бѣдности". Поэтому было бы несравненно полезнѣе, еслибъ цифры г. Гюбнера, вмѣсто того, чтобы опредѣлять различные виды самоубійствъ, мѣста и орудія ихъ совершенія и т. д., были бы направлены въ тѣмъ кореннымъ причинамъ, которыя имѣютъ прямое вліяніе на совершеніе этихъ самоубійствъ. Тогда эти цифры служили бы не "матеріалами для нравственной статистики", какъ назвалъ ихъ г. Гюбнеръ, а положительными данными, представляющими чисто практическій интересъ для общества. Мы имѣемъ тѣмъ большее право требовать именно такого, а не инаго характера отъ статьи г. Гюбнера, что она напечатана въ журналѣ, который поставилъ себѣ главною задачею давать не "матеріалы," а прямо и категорически, съ цифрами въ рукахъ, отвѣчать на важные вопросы изъ судебной медицины и общественной гигіены, т. е. на такіе вопросы, которые имѣютъ необыкновенно важное соціальное значеніе.

-----

Мы было думали, что время "проэктовъ" прошло для насъ если не безвозвратно, то во всякомъ случаѣ надолго, что теперь было бы своевременнѣе приводить въ исполненіе многіе изъ тѣхъ проэктовъ, которые уже составлены чуть не десять лѣтъ назадъ -- а между тѣмъ передъ нашими глазами одинъ за другимъ, какъ въ годы юности "обновленной" Россіи, возникаютъ проэкты и проэкты. Что обозначаетъ это явленіе? То-ли, что мы страдаемъ просто сочинительской страстью, которую, за неимѣніемъ лучшаго исхода, обнаруживаемъ во всевозможныхъ проектахъ; то-ли, что мы еще въ самомъ дѣлѣ юны и считаемъ необходимымъ сперва поупражняться въ составленіи проэктовъ и потомъ уже приступать къ дѣлу; то-ли, наконецъ, что мы не имѣемъ ни малѣйшаго понятія о современныхъ народныхъ потребностяхъ, о современномъ положеніи Россіи, и въ этомъ счастливомъ невѣдѣніи полагаемъ, что причина отсутствія у насъ такихъ-то и такихъ учрежденій заключается ни въ чехъ я немъ, какъ въ отсутствія проэктовъ для постройки этихъ учрежденій.

По всей вѣроятности, здѣсь дѣйствуютъ всѣ эти три причины вмѣстѣ. Мы въ самомъ дѣлѣ еще юны, очень юны; и многіе изъ насъ серьозно полагаютъ, что причина, напримѣръ, современнаго нашего безденежья заключается только въ томъ, что никому еще не нршила въ голову счастливая мысль -- набавить по рублю въ годъ налога на каждаго жителя Россіи -- отчего сразу образовалось бы увеличеніе государственныхъ доходовъ на семьдесятъ милліоновъ рублей въ годъ, такъ что никакихъ дефицитовъ не существовало бы. И мы пишемъ проэктъ, разсчитывая удивить своего сообразительностью если не весь міръ, то покрайней мѣрѣ всю Россію. Замѣчаемъ, напримѣръ, мы, что такой-то край Россіи отличается непроизводительностью почвы, отсутствіемъ хлѣба, забитостью населенія -- и у насъ сейчасъ же является блестящій проэктъ соединить этотъ край тысячеверстной желѣзной дорогой съ центромъ Россіи, и мы торопимся напечатать свой проэктъ въ газетахъ, въ полной увѣренности, что такая счастливая мысль никому еще не приходила въ голову и что если у насъ нѣтъ такой-то желѣзной дороги, то единственно отъ недогадливости нашихъ общественныхъ дѣятелей. Видимъ мы далѣе, что наше народное образованіе не подвигается ни на шагъ -- и мы тотчасъ же удивляемся, отъ чего это до сихъ поръ никому не придетъ въ голову устроить порядочныя школы, посадить туда хорошихъ учителей и учить народъ всему, о чемъ ему знать необходимо,-- и мы высказываемъ нашу мысль какъ нѣчто совершенно новое, никому до сей минуты даже не снившееся. Примѣчаемъ нѣкоторую бѣдность въ литературныхъ дѣятеляхъ, нѣкоторую пустоту въ журналистикѣ -- и мы вполнѣ убѣждены, что эта пустота происходитъ ни отъ чего инаго, какъ отъ того, что господа журналисты никакъ сами не догадаются, о чехъ имъ слѣдуетъ бесѣдовать съ публикой и на какіе преимущественно предметы обращать главное вниманіе. Замѣчаемъ мы рознь въ нашихъ общественныхъ и литературныхъ силахъ -- мы готовы поносить нашихъ дѣятелей за то, что они не могутъ догадаться, какъ помочь этой бѣдѣ, не могутъ составить изъ себя какого нибудь общества, какой нибудь обширной ассоціація, гдѣ бы члены помогали другъ другу головами и руками, гдѣ бы царствовали миръ, порядокъ и любовь. Всѣ подобныя явленія объясняются вашимъ полнѣйшимъ невѣдѣніемъ того, что ежеминутно совершается у насъ передъ глазами, а потому и проекты, выходящіе изъ такого источника, отличаются, по большей части, крайней наивностью.

Но проекты, о которыхъ мы сейчасъ говорили, рѣдко получаютъ огласку путемъ печати; по большей части они остаются при самихъ же изобрѣтателяхъ и обращаются только въ кругу знакомыхъ, слѣдовательно, имѣютъ совершенно частный характеръ. Болѣе настойчивые проекторы идутъ нѣсколько далѣе, излагаютъ свои проекты на бумагѣ и подаютъ ихъ начальству или сообщаютъ въ редакціи, но и тамъ, и тамъ они оставляются безъ вниманія, а часто даже и "безъ разсмотрѣнія".

Но существуетъ другой родъ проектовъ, наивность которыхъ не такъ рѣзко бросается въ глаза и которые, по этому, находятъ себѣ мѣсто въ періодическихъ изданіяхъ и, такимъ образомъ, пріобрѣтаютъ болѣе серьезный характеръ. Въ числу такихъ проектовъ принадлежитъ, напримѣръ, проектъ. "Общества для распространенія въ народѣ журналовъ". Предполагаемое общество, но мысли учредителя, должно выписывать періодическія изданія и даромъ разсылать ихъ по волостямъ, съ цѣлью пріучить народъ къ чтенію.

Въ основѣ проектированнаго общества лежитъ совершенно вѣрная мысль, что народъ гораздо охотнѣе станетъ читать общія періодическія изданія, чѣмъ разныя спеціально-народныя газеты и журналы, къ которымъ онъ чувствуетъ полнѣйшее отвращеніе. Но вѣрность основной мысли никакъ не можетъ служить ручательствомъ, что построенное на ней предпріятіе можетъ осуществиться я имѣть успѣхъ. Этотъ проектъ, по словамъ напечатавшей его газеты, принадлежитъ "простому русскому человѣку, г. Баранову", и вѣроятно потому-то собственно онъ и походитъ на тѣ многочисленные проекты, также составляемые "простыми русскими людьми", о которыхъ мы упоминали выше.

Г. Барановъ, составляя и печатая свой проектъ, очевидно, не предполагалъ, чтобы мысль о немъ приходила уже кому ни будь въ голову. Замѣтивъ, что народъ почти ничего не знаетъ и не читаетъ, "простой русскій человѣкъ" смекнулъ, что должно быть это происходитъ отъ недогадливости тѣхъ, которые, горячо сочувствуя народнымъ потребностямъ, не понимаютъ, какимъ путемъ можно ихъ удовлетворить. Исходя изъ этой мысли, г. Баранову естественно должно было показаться, что въ дѣлѣ народнаго просвѣщенія главная задача состоитъ въ тонъ, чтобы "подать идею", а примѣненіе этой идеи на практикѣ -- вещь второстепенная. По всей вѣроятности, г. Барановъ думалъ именно такъ, потому что еслибъ онъ думалъ иначе, то есть не считалъ свой проэктъ неслыханною новостью, то онъ и поступалъ бы иначе: именно, онъ сперва составилъ бы маленькое общество, ну хоть изъ десяти человѣкъ, набросалъ бы проэктъ устава, получилъ бы надлежащее утвержденіе, а потомъ уже заявилъ бы о своемъ проэктѣ печатно, приглашая желающихъ -- участвовать въ его обществѣ. Тогда мы дѣйствительно видѣли бы, что у г. Баранова не проэктъ стоитъ на первомъ планѣ, а самое дѣло, и тогда мы первые отозвались бы о его предпріятіи совершенно иначе. Между тѣмъ "простой русскій человѣкъ" поступилъ совершенно наоборотъ и главныя свои силы отдалъ "проэкту". А что если этотъ проэктъ окажется неосуществимымъ? Что, если будетъ почему нибудь признано неудобнымъ существованіе подобнаго общества? Къ чему же тогда послужитъ этотъ проэктъ?

Впрочемъ, въ настоящемъ случаѣ трудно предполагать, чтобы г. Барановъ вѣрилъ въ практическую осуществимость своего проэкта; гораздо правдоподобнѣе думать, что онъ просто пожелалъ заявить о своей любви къ народу съ такой стороны и въ такомъ предложеніи, въ какомъ она никѣмъ еще печатно не заявлялась. Онъ достигъ своей цѣли -- и по всей вѣроятности уже совершенно успокоился. Нѣсколько инымъ характеромъ отличается другой современный проэктеръ, нѣкто г. Мясоѣдовъ, желающій учредить "литературно-издательское кооперативное общество" въ Россіи и тоже напечатавшій свой проэктъ въ газетахъ. Не принадлежа, повидимому, къ числу литераторовъ и издателей, г. Мясоѣдовъ не зналъ всѣхъ тонкостей того дѣла, о которомъ взялся хлопотать, и потому могъ вполнѣ вѣрить въ осуществимость своего проэкта. Это можно заключить и изъ того вниманія, съ какимъ составлялъ г. Мясоѣдовъ свой проэктъ, и изъ его покорнѣйшей просьбы -- присылать къ нему на квартиру замѣчанія, поправки и предложенія. Въ виду такого усердія, обнаруженнаго г. Мясоѣдовымъ, мы считаемъ нелишнимъ сказать нѣсколько подробнѣе о его проэктѣ, тѣмъ болѣе, что онъ все-таки затрогиваетъ довольно важный вопросъ {Сейчасъ мы узнали изъ газетъ, что г. Мясоѣдовъ не ограничился напечатаніемъ своего проэкта въ періодическихъ изданіяхъ, а издалъ отдѣльную брошюру подъ длиннымъ названіемъ "Самопомощь, какъ средство къ удешевленію книгъ и устраненію невыгодныхъ условій умственнаго труда. Изслѣдованіе по законамъ человѣческой науки". Объ этой брошюрѣ мы дадимъ отчетъ въ слѣдующей книжкѣ "Дѣла".}.

Съ перваго взгляда кажется, что начала, предлагавшія г. Мясоѣдовымъ, вполнѣ разумны, заслуживаютъ полнаго сочувствія и легко осуществимы. Г. Мясоѣдовъ желаетъ помочь авторамъ, освободивъ ихъ умственный трудъ отъ эксплоатаціи издателей посредствомъ учрежденія такой ассоціаціи, изъ которой бы соединились начала трехъ различныхъ обществъ: производительнаго, потребительнаго и кредитнаго". Не входя въ подробности предлагаемаго г. Мясоѣдовымъ общества, мы посмотримъ только, вѣрно ли онъ объясняетъ тѣ явленія, которыя натолкнули его на мысль устроить литературно-издательскую ассоціацію.

"Наше отечество, говоритъ г. Мясоѣдовъ, болѣе другихъ государствъ нуждающееся въ средствахъ къ образованію, находится въ этомъ отношеніи въ самомъ невыгодномъ положеніи. Дороговизна книгъ возбуждаетъ постоянныя жалобы публики, большая часть которой вынуждена отказывать себѣ въ знакомствѣ со многими произведеніями ума и науки; а сотни людей, способныхъ заниматься умственнымъ трудомъ, или находятся въ крайней нищетѣ, или же, вопреки своему призванію, обращаются къ другимъ занятіямъ, чтобъ какимъ бы то ни было способомъ, заработать средства къ жизни". Оба эти явленія г. Мясоѣдовъ объясняетъ "стѣснительными законами о печати, дѣйствовавшими до 1865 года", которые породили монополію въ лицѣ ограниченнаго числа издателей-капиталистовъ. Но ставя такимъ образомъ вопросъ, г. Мясоѣдовъ самъ собою наталкивается на слѣдующее возраженіе: значитъ теперь этихъ неблагопріятныхъ условій не существуетъ, съ изданіемъ новыхъ законовъ и печати, дѣйствующихъ послѣ 1865 года. Зачѣмъ же въ такомъ случаѣ учреждать литературно-издательское общество? Этотъ совершенно естественный вопросъ всего лучше объясняетъ ложность, той точки зрѣнія, на которую сталъ г. Мясоѣдовъ. Предлагая устроить кооперативную ассоціацію авторовъ и издателей, онъ тѣмъ самымъ доказываетъ, что если прежній законъ способствовалъ монополіи издателей, то этихъ недостатковъ не чуждъ законъ и нынѣшній.

Но эта видимая несообразность умозаключеній г. Мясоѣдова объясняется очень просто его незнакомствомъ съ условіями литературнаго труда въ Россіи, или, покраГ.ней мѣрѣ, очень поверхностнымъ къ нимъ отношеніемъ. Дѣйствительно, что и старые, и новые законы о печати заставляютъ желать еще многаго -- это не подлежитъ сомнѣнію; но вмѣстѣ съ тѣмъ нельзя согласиться, что невыгодная ихъ сторона для литературы проявляется или проявлялась такъ, какъ думаетъ г. Мясоѣдовъ. Какимъ образомъ эти законы могли или могутъ создавать монополію "въ лицѣ ограниченнаго числа капиталистовъ издателей"? Между тѣмъ и другимъ мы не видимъ ни малѣйшей связи. Невыгодное вліяніе этихъ законовъ обнаруживается явленіями болѣе общими, отъ которыхъ одинаково страдаютъ и авторы, и издатели, и отъ которыхъ не уйдетъ даже общество, проектируемое г. Мясоѣдовымъ. Къ такому же заключенію пришелъ бы, намъ кажется, и самъ г. Мясоѣдовъ, еслибъ основательнѣе изучилъ условія литературнаго труда въ Россіи.

Кооперативныя ассоціаціи оказываютъ несомнѣнную услугу тѣмъ работникамъ, трудъ которыхъ считается въ государствѣ необходимымъ, пользуется покровительствомъ закона и находитъ себѣ обширное приложеніе. Если мы видимъ какого нибудь фабриканта, разбогатѣвшаго насчетъ мало оплачиваемаго труда своихъ работниковъ, то мы приходимъ въ весьма естественному заключенію, что еслибъ на мѣстѣ фабриканта стояли сами работники, -- они пользовались бы такими же выгодами, какими пользуется фабрикантъ. Точно также, еслибъ мы могли указать на нѣсколькихъ капиталистовъ-издателей, пріобрѣтшихъ состояніе эксплоатаціей чужаго труда, то и здѣсь могли бы заключить, что сами работники, то есть авторы, могутъ пользоваться такими же выгодами, какими пользуются издатели. Но тутъ-то и слѣдуетъ остановиться и подумать

Что вознагражденіе, получаемое авторами или переводчиками отъ издателей, слѣдуетъ считать ничтожнымъ, объ этомъ нечего и говорить. Но въ то же время можемъ ли мы указать хоть на десять издателей, которые не то что составили бы себѣ капиталъ своимъ занятіемъ, но которые просто могли бы существовать одною издательскою дѣятельностью? Такихъ лицъ во всей Россіи наберется, можетъ быть, пять-шесть человѣкъ. Вообще же говоря, издательская дѣятельность у насъ тѣсно связана съ книгопродавческою и можетъ существовать только при помощи послѣдней. Здѣсь она управляется тѣми же соображеніями и поддерживается тѣми же искуственными средствами, которыя сопровождаютъ книгопродавческую дѣятельность. У насъ. было сдѣлано нѣсколько очень серьезныхъ попытокъ основать издательскую дѣятельность на болѣе правильныхъ началахъ; но всѣ эти попытки кончались полной неудачей, и смѣлые реформаторы, обыкновенно, разорялась въ конецъ. Правда, у насъ есть нѣсколько книгопродавцевъ-капиталистовъ, но условія ихъ совершенно исключительныя. Главнымъ образомъ они опираются не столько на своя книжные магазины, сколько на другіе виды собственности, и преимущественно дома, безъ которыхъ они не имѣли бы такого кредита, дающаго имъ теперь возможность оборачиваться и выгодно устраивать свои дѣла. Вообще же говоря, книгопродавецъ не пользуется у насъ никакимъ значеніемъ въ торговомъ мірѣ, если не имѣетъ какой нибудь другой собственности, и книжная торговля, а тѣмъ болѣе издательская дѣятельность, никого еще, кажется, не обогатила. Кто близко знакомъ съ процессомъ книгопродавческо-издательскихъ операцій тотъ знаетъ, что они ведутся большею частію самыми темными мутями, при помощи разныхъ купеческихъ тонкостей, безъ чего даже сносное веденіе дѣла становится почти невозможнымъ. Книгопродавецъ-издатель, смотрящій на свою дѣятельность какъ на постоянное занятіе, долженъ не брезгать никакими средствами, если хочетъ имѣть выгоду; онъ не можетъ руководствоваться личными симпатіями или антипатіями при выборѣ изданій; онъ долженъ печатать все, на что существуетъ запросъ: будетъ ли это книга Бокля, или плохонькій учебникъ, принятый гдѣ нибудь въ руководство, или снотолкователь, или домашній лечебникъ и т. п. Оттого нигдѣ, можетъ быть, такъ сильно не развита спекуляція въ Россіи, какъ въ книжномъ дѣлѣ. Напечатать книжку какъ нибудь, лишь бы только подешевле, дать ей хлесткое названіе, съумѣть рекламировать о ней надлежащимъ образомъ, умѣть ее выгодно намѣнять на другія изданія и т. д.-- вотъ большею частію обыкновенный процессъ книгопродавческо-издательскихъ операцій. Все это доказываетъ, что книжное дѣло въ Россіи стоитъ еще очень шатко, если требуетъ для своего успѣха такого множества всяческихъ уловокъ, если безъ нихъ на можетъ процвѣтать даже при той страшной эксплоатаціи, какой подвергаются авторы и переводчика. А это, въ свою очередь, доказываетъ, что и точка зрѣнія, избранная г. Мясоѣдовымъ, а слѣдовательно, и весь его проектъ, оказываются невѣрными.

Въ самомъ дѣлѣ, предположимъ, что издательская ассоціація осуществится и будетъ обладать огромными средствами, хотя это и очень сомнительно. Авторамъ она можетъ оказать большую услугу, это правда. Но съ другой стороны, ей нужно же и поддерживать чѣмъ нибудь свое существованіе, то есть, получать выгоды. Спрашивается, во-первыхъ, чѣмъ она будетъ руководствоваться при выборѣ рукописей для изданія, когда у насъ сплошь и рядомъ случается, что дрянная книжка раскупается великолѣпно, а хорошая -- валяется по магазинамъ цѣлые годы? Если ассоціація будетъ руководствоваться комерческими разсчетами, охотнѣе печатая дрянь, чѣмъ хорошую книгу, то значитъ, относительно добросовѣстныхъ писателей она не будетъ достигать цѣли; если же она станетъ руководствоваться болѣе возвышенными расчетами,* то очень легко можетъ ухлопать на изданія. всѣ свои капиталы и ждать, сложа руки, нока эти изданія разойдутся -- что можетъ продолжаться годъ, два и болѣе. Во-вторыхъ, книгопродавецъ-издатель, пріобрѣтая какую нибудь рукопись, расчитываетъ на то, что въ случаѣ неудачи, можетъ пустить свое изданіе дешевле между книгопродавцами и намѣнять его на другія книги; при этомъ онъ, во всякомъ случаѣ, одинъ страдаетъ отъ своей неудачи и ни передъ кѣмъ за нее не отвѣчаетъ. Въ ассоціаціи же, по проэкту г. Мясоѣдова (да иначе и быть не можетъ), роль издателя будетъ исполняться правленіемъ, "на которомъ должна лежать вся отвѣтственность передъ обществомъ". Чѣмъ же оно будетъ отвѣчать въ случаѣ рѣшительной неудачи предпринятаго изданія? Въ видахъ огражденія отъ ошибокъ, г. Мясоѣдовъ предлагаетъ "избирать независимо отъ правленія, но не иначе, какъ изъ предлагаемыхъ имъ кандидатовъ, особую комиссію изъ спеціалистовъ по разнымъ- отраслямъ знаній, которой правленіе можетъ поручать разсмотрѣніе и оцѣнку рукописей, предлагаемыхъ ему для изданія членами общества". Подобная комиссія оказалась бы вполнѣ цѣлесообразною въ такомъ только случаѣ, еслибъ успѣхъ изданій въ Россіи обусловливался дѣльностью ихъ содержанія. Между тѣмъ можно указать многое множество сочиненій, о которыхъ самые строгіе критики-спеціадисты дадутъ вполнѣ одобрительный отзывъ, но которыя тѣмъ не менѣе лежатъ на полкахъ магазиновъ, въ то время, когда разная дребедень находитъ себѣ обширный сбытъ. Наконецъ, что будетъ дѣлать ассоціація съ неудавшимися изданіями, не имѣя возможности, подобно книгопродавцамъ-издателямъ, вымѣнивать ихъ на другія изданія и сбывать тѣми хитрыми способами, къ какимъ обыкновенно прибѣгаютъ опытные книгопродавцы? Она должна или продавать эти изданія за безцѣнокъ, или держать ихъ по нѣскольку лѣтъ въ своихъ кладовыхъ -- что для нее одинаково убыточно. Могутъ сказать, что ассоціація устроитъ свою собственную торговлю, заведетъ типографію и т. п., какъ и предлагаетъ г. Мясоѣдовъ. Но сущность всего связаннаго нами отъ этого нисколько не измѣняется. Предпріятіе, существующее на соціальныхъ началахъ, можетъ имѣть успѣхъ въ такомъ только случаѣ, если условія его существованія строго опредѣлены и если его дѣятельность можетъ совершаться правильнымъ путемъ. Но такого пути, какъ мы говорили, для книжной торговли въ Россіи не существуетъ. Здѣсь все зависитъ отъ личнаго умѣнья, близкаго знакомства съ дѣломъ, находчивости, пронырливости и значительной доли кулачества. А всѣ эти условія могутъ выполняться тогда только, когда во главѣ дѣла стоитъ одно лице, само передъ собою отвѣчающее за всѣ возможныя ошибки и неудачи.

Если такимъ образомъ проэктъ г. Мясоѣдова оказывается неосуществимымъ въ главныхъ своихъ чертахъ, то тѣмъ болѣе наивными должны показаться разныя его частности, какъ напримѣръ, надежда выдавать членамъ общества ссуды подъ залогъ произведеній умственнаго труда, или употреблять запасный капиталъ "на поощреніе отечественной литературы и культуры назначеніемъ конкурсовъ и премій за лучшія сочиненія по русской словесности, или же имѣющія предметомъ изслѣдованіе Россіи" и т. п. Все это имѣетъ видъ дѣтскихъ фантазій, построенныхъ на самомъ шаткомъ основаніи.

Изъ вышесказаннаго мы должны вывести то заключеніе (очень, впрочемъ, не утѣшительное), что въ настоящее время не только проэктъ г. Мясоѣдова оказывается неосуществимымъ, но что вообще умственный трудъ въ Россіи не можетъ еще быть основанъ на правильныхъ соціально-экономическихъ началахъ. Какъ ни сильно нуждаются въ этомъ русскіе писатели, какъ ни эксплуатируются они издателями, все-таки нужно сознаться, что эта эксплуатація не особенно идетъ впрокъ капиталистамъ. Конечно, и здѣсь, какъ вездѣ, не безъ исключеній; бываютъ случаи, что издатель получаетъ громадный процентъ на сочиненіи, пріобрѣтенномъ имъ почти задаромъ; но во-первыхъ, это случается довольно рѣдко, вовторыхъ, выгоды одного предпріятія значительно уменьшаются невыгодами другого, такъ что въ концѣ концовъ не выходитъ ничего особенно-грандіознаго. Поэтому нужно сперва дождаться того времени, когда издательская дѣятельность не будетъ соединена съ такимъ огромнымъ рискомъ, какого она требуетъ въ настоящее время, и тогда уже пробовать устроить умственный трудъ на соціальныхъ началахъ.

Гдб.

"Дѣло", No 10, 1868

й власти, слишкомъ злоупотребляя своимъ правомъ оправданія. Но факты послѣдняго времени, какъ и слѣдовало ожидать, совершенно опровергали подобныя обвиненія. Они только показали, что дѣйствительно существуетъ значительная разница во взглядахъ на нѣкоторыя преступленія со стороны закона и общества. Сперва было извѣстно только, что присяжные часто оправдываютъ подсудимыхъ, обвиняемыхъ прокурорскою властью, но теперь есть факты совершенно противоположнаго свойства. Нужно замѣтить, что суду предоставлено слѣдующее право, заключающееся въ 818 ст. Устава угол. судопр.: "если судъ единогласно признаетъ, что рѣшеніемъ присяжныхъ засѣдателей осужденъ невиновный, то постановляетъ опредѣленіе о передачѣ дѣла на разсмотрѣніе новаго состава присяжныхъ, рѣшеніе которыхъ почитается уже, во всякомъ случаѣ, окончательнымъ"'. Многіе думали, что этимъ правомъ суду никогда, но придется пользоваться, потому что присяжные будто бы всегда обнаруживаютъ относительно подсудимаго болѣе снисхожденія, чѣмъ коронные судьи. Но 8 февраля въ петербургскомъ окружномъ судѣ случилось именно то, чего никто не ожидалъ. Подсудимый, крестьянинъ Лебедевъ, обвинялся въ подлогѣ. Присяжные, послѣ пятиминутнаго совѣщанія, признали его виновнымъ. Но судъ, удалясь для постановленія приговора, возвратился съ резолюціей, что по его единогласному мнѣнію, присяжными обвиненъ невинный, и что такимъ образомъ дѣло поступитъ на разсмотрѣніе новаго состава присяжныхъ. Такой же точно случай былъ въ Рязани, при разбирательствѣ дѣла о крестьянинѣ Кадыкинѣ, обвиняемомъ въ растратѣ ввѣренныхъ ему по службѣ денегъ: присяжные признали подсудимаго виновнымъ, а судъ единогласно постановилъ передать дѣло на разсмотрѣніе новыхъ присяжныхъ, то есть выразилъ единогласное убѣжденіе въ невиновности подсудимаго. Подобные же случаи бывали, по всей вѣроятности, во многихъ другихъ мѣстахъ, только о нихъ не заявлялось гласно. Но извѣстенъ вотъ какой оригинальный и дѣйствительно выходящій изъ ряду случай, доказывающій, какъ далеко можетъ простираться несогласіе во взглядахъ на одно и тоже дѣло суда и присяжныхъ: въ Бѣлевѣ, тульской губерніи, были преданы суду два крестьянина, обвинявшіеся въ покушеніи на кражу ржи. Приговоромъ присяжныхъ оба подсудимые были признаны виновными; но судъ, признавая ихъ невиновными, постановилъ передать дѣло на разсмотрѣніе новаго состава присяжныхъ. Повидимому, слѣдовало ожидать, что новый составъ присяжныхъ согласится со взглядомъ суда и скорѣе пойдетъ противъ собственнаго убѣжденія, чѣмъ обвинитъ подсудимыхъ, которыхъ трое судей, людей вполнѣ компетентныхъ, единогласно признали невиновными. Но случилось наоборотъ: новые присяжные рѣшили такъ же, какъ старые, то есть, признали подсудимыхъ виновными, и это рѣшеніе уже окончательное. Остается пожалѣть, что въ газетахъ по появилось отчета по этому крайне любопытному дѣлу.

Эти факты несомнѣнно доказываютъ, что общество, въ лицѣ присяжныхъ засѣдателей, не соглашаясь часто со взглядами суда, руководствуется вовсе не тѣми глупыми соображеніями, которыя ему нѣкоторые старались навязать; причины этого различія во взглядахъ лежатъ гораздо глубже и наиболѣе ярко проявляются въ тѣхъ случаяхъ, когда присяжные оправдываютъ подсудимыхъ, несомнѣнно совершившихъ извѣстное дѣйствіе, наказываемое по закону. На этотъ разъ мы приведемъ нѣсколько совершенно однородныхъ фактовъ, взятыхъ исключительно изъ дѣятельности московскаго окружного суда. Однородность этихъ дѣлъ и одинаковость взгляда на нихъ присяжныхъ засѣдателей, несомнѣнно свидѣтельствуютъ, что въ нихъ можно видѣть сознательное проведеніе извѣстнаго убѣжденія, а не случайное увлеченіе. Всѣ эти дѣла касаются преступленія святотатства.

Святотатствомъ, по нашимъ законамъ, признается всякое похищеніе церковныхъ вещей и денегъ, какъ изъ самыхъ церквей, такъ и изъ часовенъ, ризницъ и другихъ постоянныхъ и временныхъ церковныхъ хранилищъ, хотя бы они находились и внѣ церковнаго строенія. Наказанія, опредѣленныя за преступленія святотатства, отличаются суровостью и строгостью. Такъ, напримѣръ, за похищеніе церковныхъ предметовъ, употребляемыхъ при богослуженіи, хотя бы это похищеніе совершено было безъ взлома, виновные подвергаются ссылкѣ въ каторжныя работы на время отъ шести до восьми лѣтъ. Такому же наказанію подвергаются и тѣ, кто совершилъ кражу всякихъ другихъ, хотя и но столь священныхъ, предметовъ, какъ-то: кадилъ, свѣчь, лампадъ, богослужебныхъ книгъ и т. д. Слѣдовательно, стоимость украденнаго, чѣмъ обыкновенно опредѣляется степень виновности подсудимаго, въ дѣлахъ о святотатствѣ неимѣетъ ровно никакого значенія: здѣсь за кражу, напримѣръ, свѣчи, цѣною въ 3 к., виновный можетъ быть сосланъ въ каторжную работу. Такъ смотритъ на это дѣло законъ, но иначе смотритъ на него житейская практика. Общество, не знакомое съ тонкостями юридическихъ опредѣленій, не можетъ усвоить себѣ той мысли, чтобы человѣкъ, укравшій свѣчку у образа, могъ подлежать такому же тяжелому наказанію, какъ грабитель, убійца и т. п. Въ этомъ-то обстоятельствѣ, то есть въ строгости наказанія за святотатство, обусловленной юридическими опредѣленіями, и лежитъ объясненіе тѣхъ фактовъ, которые мы сейчасъ изложимъ.

Въ минувшемъ апрѣлѣ, въ московскомъ окружномъ судѣ разсматривалось дѣло о цеховомъ Петрѣ Ефимовѣ, обвиняемомъ въ кражѣ свѣчи изъ архангельскаго собора, во время вечерней службы. Подсудимый, сознавшійся въ этомъ преступленіи, былъ подвергнутъ предварительному заключенію, въ которомъ и содержался въ теченіи восьми мѣсяцевъ. Прокурорскій надзоръ обвинялъ его но статьѣ Уложенія, которая опредѣляетъ лишеніе всѣхъ правъ состоянія и ссылку въ каторжныя работы отъ четырехъ до шести лѣтъ. Подсудимый на судѣ сказалъ: "точно такъ, я виноватъ, я взялъ эту свѣчу. Я тогда изъ больницы только-что вышелъ, пропитанія никакого не имѣлъ, въ работу не могъ идти, потому что не оправился еще отъ болѣзни. Отъ голоду именно я и сдѣлалъ это. Пришелъ я въ церковь помолиться, вдругъ мнѣ захотѣлось взять эту свѣчу, ну я и взялъ ее. Хотѣлъ я ее продать -- и не рѣшился". Присяжные, послѣ десятиминутнаго совѣщанія, признали Ефимова невиновнымъ и собрали ему денегъ.

Въ томъ же судѣ разсматривалось дѣло о питомцѣ воспитательнаго дома Петровѣ, обвинявшемся въ кражѣ 13 к. с. изъ церковной кружки. Въ этой кражѣ подсудимый, мальчикъ лѣтъ 12, сознался, объяснивъ, что онъ сдѣлалъ ее но наущенію другого крестьянскаго мальчика, чтобъ уплатить проигранные ему въ бабки 13 к. с. Послѣ пятиминутнаго совѣщанія, присяжные вынесли оправдательный приговоръ, причемъ собрали порядочную сумму денегъ; часть ея они поручили употребить на покупку одежды безсемейному питомцу, а другую часть положили на книжку въ сберегательную кассу.

Въ томъ же судѣ разбиралось дѣло о мѣщанинѣ Трефильевѣ, обвинявшемся въ кражѣ стаканчика изъ церковной лампадки. Это мужчина лѣтъ за сорокъ, обремененный многочисленнымъ семействомъ: у него жена и пять человѣкъ дѣтей, которыхъ онъ содержалъ своими трудами. Въ своемъ преступленіи подсудимый чистосердечно сознался, объяснивъ подробно и причины, по которымъ онъ это сдѣлалъ. Прокуроръ обвинялъ Трефильева но статьѣ Уложенія, опредѣляющей каторжныя работы отъ четырехъ до шести лѣтъ. Но присяжные, послѣ непродолжительнаго совѣщанія, признали подсудимаго невиновнымъ и собрали для него небольшую сумму денегъ.

Въ этихъ трехъ случаяхъ, происходившихъ почти одновременно, больше всего бросается въ глаза сочетаніе трехъ рѣзкихъ фактовъ: сознаніе подсудимыхъ, слѣдовательно, несомнѣнность самаго факта преступленія, тяжелое, по закону, наказаніе, въ видѣ продолжительной каторжной работы, и оправдательные приговоры присяжныхъ. Не удивительно и нисколько не странно, если присяжные расходится съ судебною и прокурорскою властью во взглядахъ на доказательства, уличающія или оправдывающія подсудимаго; но невольно обращаетъ на себя вниманіе то обстоятельство, что при доказанности факта преступленія, совершеннаго подсудимымъ, одна сторона говорить ему: ты достоинъ каторжной работы, а другая -- ты невиновенъ, ступай съ Богомъ. И тѣмъ замѣчательнѣе эти случаи, что они происходили въ Москвѣ, населеніе которой никакъ нельзя упрекнуть въ религіозномъ индифферентизмѣ. И дѣйствительно, тутъ религія остается совершенно въ сторонѣ, но тутъ происходитъ столкновеніе между простымъ, житейскимъ взглядомъ присяжныхъ, то есть общества, и юридическими тонкостями закона. Законъ въ дѣлахъ о святотатствѣ не дѣлаетъ почти никакого различія въ причинахъ, но которымъ подсудимый совершилъ преступленіе; для него достаточно голаго факта преступленія, чтобъ виновный въ немъ подсудимый былъ жестоко наказанъ, тогда какъ присяжные вносятъ въ оцѣнку и такого спеціальнаго преступленія, каково святотатство, свои обыкновенные пріемы, какими они руководствуются во всѣхъ остальныхъ уголовныхъ дѣлахъ. Это доказывается тѣмъ, что въ томъ же самомъ судѣ были неоднократные случаи обвиненія подсудимыхъ, преданныхъ суду тоже за святотатство, но по мнѣнію присяжныхъ не заслуживавшихъ оправданія.

Вообще теперь, когда лѣтопись новыхъ судовъ заключаетъ въ себѣ громадное число фактовъ, сдѣлалось болѣе удобнымъ опредѣлять мотивы, по которымъ присяжные, даже въ виду собственнаго сознанія подсудимыхъ, произносятъ оправдательные приговоры. Теперь можно положительно утверждать, что присяжные часто оправдываютъ подсудимыхъ только въ виду той строгости наказанія, которая, но ихъ убѣжденію, не соотвѣтствуетъ совершенному преступленію, а также въ виду различія взглядовъ въ оцѣнкѣ самаго факта преступленія. Кромѣ приведенныхъ уже нами случаевъ святотатства, можно бы указать множество другихъ, не подходящихъ подъ какое нибудь одно общее названіе и встрѣчающихся при обсужденіи самыхъ разнообразныхъ преступленій. Для примѣра, мы укажемъ на одно дѣло, производившееся въ новгородскомъ окружномъ судѣ.

Въ прошломъ году отставной капитанъ Лепехинъ, явись къ вице-президенту новгородскаго комитета общества попечительства о тюрьмахъ, объявилъ, что онъ во время проѣзда изъ Петербургвъ Новгородъ потерялъ всѣ свои деньги и потому просилъ выдать ему заимобразно 10 р. с. подъ залогъ его указа объ отставкѣ. Эта сумма была ему выдана. Спустя нѣсколько времени Лепехинъ пишетъ вице-губернатору письмо, въ которомъ сознается, что онъ вовсе не потерялъ денегъ, но что ихъ у него не было, что онъ находится въ самомъ нищенскомъ положеніи. Сослался же онъ на потерю потому, что ему совѣстно было сознаться въ своей бѣдности и просить нищенскаго подаянія. За этотъ поступокъ Лепехинъ былъ преданъ суду и въ случаѣ признанія его виновнымъ подлежалъ бы лишенію всѣхъ особенныхъ правъ и преимуществъ и къ заключенію въ тюрьмѣ.

Въ чемъ же собственно заключается здѣсь преступленіе, наказываемое такъ строго? спросятъ, можетъ быть, читатели. Въ "дерзкомъ обманѣ", какъ выразился на судѣ вице-президентъ комитета, обманъ же заключается въ томъ, что Лепехинъ, обратившись за выдачею пособія, заявилъ о пропажѣ денегъ, тогда какъ ихъ у него вовсе не было. Повидимому, въ настоящемъ случаѣ это рѣшительно все равно: фактъ тотъ, что у Лепехина нѣтъ денегъ, а отчего именно нѣтъ -- это не имѣетъ особеннаго значенія. Къ тому же онъ самъ сознался въ своемъ "обманѣ"; ни у кого изъ окружавшихъ Лепехина не было ни малѣйшей возможности провѣрить, правду ли онъ говоритъ или нѣтъ; сознавшись въ этомъ "обманѣ" передъ лицомъ вице-президента, онъ только хотѣлъ очистить свою совѣсть и отъ этого ничтожнаго пятна, никакъ, разумѣется, не предполагая, что это сознаніе приведетъ его на скамью подсудимыхъ. Вотъ подлинная записка Лепехина, послужившая основаніемъ для преданія его суду.

"Ваше превосходительство! Простите меня, что я сказалъ вамъ неправду! Міг!" стыдно было сознаться въ своемъ нищенскомъ положеніи. Я не ѣздилъ въ Петербургъ, потому что незачѣмъ; я пѣшкомъ прошелъ болѣе 60 верстъ, отыскивая себѣ мѣста. Умоляю васъ, возвратите мнѣ указъ объ отставкѣ. Я хотя и больной, но немедленно оставлю Новгородъ, благословляя ваше имя. Сжальтесь, ваше превосходительство, надъ человѣкомъ, который невинно страдаетъ четвертый годъ""

На основаніи этой-то записки Лепехинъ и былъ преданъ суду. Намъ нѣтъ надобности слѣдить за подробностями этого любопытнаго процесса, потому что оправдательный приговоръ присяжныхъ понятенъ и безъ нихъ. Замѣтимъ только, что нѣсколько словъ самого Лепехина, сказанныхъ въ дополненіе къ прекрасной рѣчи защитника, г. Передольскаго, вполнѣ разъяснили вопросъ, можно ли настоящій поступокъ считать мошенничествомъ или даже обманомъ. "Я разскажу про себя другой случай обмана", замѣтилъ Лепехинъ; однажды я пришелъ въ солдатскую кухню, просилъ щей закусить, подъ предлогомъ, что мнѣ нужно идти по дѣлу, а домой идти далеко. Я солгалъ, у меня никакого дѣла не было; что же заставило меня не высказать правду передъ солдатами? Моя кокарда, а второе -- голодъ". А между тѣмъ этотъ поступокъ совершенно однороденъ съ тѣмъ, за который Лепехинъ былъ преданъ суду. Съ строгой точки зрѣнія закона, онъ, разумѣется, виновенъ, потому что все-таки совершилъ обманный поступокъ, но можетъ ли, положа руку на сердце, обвинить его общество, въ средѣ котораго ежеминутно совершаются милліоны подобныхъ поступковъ? Каждому изъ двѣнадцати присяжныхъ, передъ судомъ которыхъ стоялъ Лепехинъ, не разъ приходилось самому совершать подобные поступки и еще чаще наблюдать ихъ у другихъ. Вели должникъ, прося у своего кредитора отсрочки платежа, указываетъ ему не на тѣ именно причины, которыя заставляютъ его это дѣлать, а другія, вымышленныя, то съ точки зрѣнія закона онъ можетъ подлежать наказанію,-- но сочтетъ ли его преступникомъ общество? А подобные случаи повторяются ежедневно въ самыхъ разнообразныхъ формахъ и въ силу самыхъ разнородныхъ побужденій. Неужели кто нибудь обвинитъ людей, прибѣгающихъ къ подобному образу дѣйствій? Это невозможно уже потому, что пришлось бы ежедневно сажать въ тюрьму сотни тысячъ народу. Поэтому присяжные, оправдавъ Лепехина, поступили но чистой совѣсти, руководствуясь житейскими соображеніями, но тѣмъ не менѣе разошлись въ своихъ взглядахъ съ закономъ.

Впрочемъ, организація суда присяжныхъ даетъ въ этихъ случаяхъ полный перевѣсъ голосу общества передъ отвлеченными требованіями закона. Присяжные, говоря "да" или "нѣтъ", никому не обязаны давать отчета, почему они рѣшили такъ, а неиначе; они не мотивируютъ свои приговоры, не объясняютъ, чѣмъ они руководствуются, обвиняя или оправдывая подсудимаго; слѣдовательно, они могутъ весьма удобно парализовать тѣ слабые пункты уголовнаго кодекса, которые касаются не только случаевъ, однородныхъ съ приведенными выше, но и многихъ другихъ, касающихся всѣхъ сферъ человѣческихъ отношеній. Можно пожелать только одного -- чтобы присяжные, то есть общество, вполнѣ поняли свою роль и значеніе въ новомъ судѣ и относились бы къ своему дѣлу сознательно и честно.

-----

Лѣтъ пятнадцать и даже десять назадъ, когда деньги въ средѣ извѣстнаго класса нашего общества не имѣли особенной цѣны и бросались на-вѣтеръ, никого изъ насъ не удивляли шумныя оргіи и всякія иныя роскошества, поглощавшія десятки и сотни тысячъ. Блестящіе балы, маскерады, спектакли, бывшіе обыкновенными явленіями въ самыхъ глухихъ провинціальныхъ городахъ, каждому представлялись вещью весьма обыкновенною. Тогда у насъ объ общественной экономіи не было и помину, тогда царствовалъ шикъ, безумный, разорительный, проникавшій всюду. Но теперь мы стали несравненно скромнѣе; новыя условія жизни полеводѣ отрезвили насъ, поневолѣ заставили вглядѣться въ свои силы и въ свои средства, поневолѣ сдѣлали насъ степеннѣе. Мы стали толковать объ экономіи, начали устраивать потребительныя ассоціаціи, съ цѣлью сберечь нѣсколько лишнихъ рублей въ мѣсяцъ, мы стали открыто порицать мотовъ и расточителей, и роскошь начала и у насъ пріобрѣтать значеніе далеко не похвальнаго качества. Живымъ укоромъ возстаютъ теперь передъ нами многіе факты, напоминающіе намъ наше безумное прошлое. Говорятъ, что когда извѣстная актриса петербургскаго французскаго театра, г-жа Деверіа, уѣзжая навсегда изъ Петербурга, распродавала свое имущество, то это была настоящая укорительная выставка столичнымъ расточителямъ. Богатства, скопленныя актрисой, посредствомъ ея почитателей, поражали всякаго свѣжаго человѣка. И въ самомъ дѣлѣ, какъ не быть пораженнымъ, при видѣ, напримѣръ, роскошной кровати, продававшейся за пять тысячъ рублей!

Но чѣмъ дальше отодвигаемся мы отъ этого недавняго времени, тѣмъ болѣе дикими кажутся намъ тѣ послѣдніе отголоски недавнопрошедшаго, тѣ послѣднія судороги мотовства, о которыхъ иногда заявляется въ газетахъ. Какъ рѣзко выдѣляются они изъ общаго порядка вещей! Что мотовство далеко еще не изчезло у насъ -- это понятно само собою; по крайней мѣрѣ оно уже стыдится современнаго свѣта и не выставляется на показъ, не кичится своею глупостью и совершается втихомолку. Каждый знаетъ, что въ отвѣтъ на похвальбу расточительствомъ, съ разныхъ сторонъ могутъ раздаться укоры такого свойства: "а вотъ тамъ-то люди мрутъ съ голоду, а вотъ тамъ-то нечѣмъ платить податей, а вонъ тамъ-то молодые люди пѣшкомъ идутъ въ Петербургъ учиться и т. д. " Все это современный расточитель и мотъ знаютъ хорошо, и оттого-то они теперь пуще огня боятся огласки, роскошествуя втихомолку.

Но какъ ни уродливы въ настоящее время случаи мотовства, попадающіеся иногда въ частной жизни, все-таки они не могутъ имѣть общественнаго значенія; при видѣ ихъ можно только улыбнуться, пожать плечами и замѣтить, что у всякаго своя воля и своя логика. Совсѣмъ другое дѣло, если манія мотовства и глупаго шика проникаетъ въ дѣла общественныя, касающіяся не одного какого нибудь лица, а затрогивающія интересы многихъ. Проникая, напримѣръ, въ область земскихъ дѣлъ, эта несвоевременная манія создаетъ различныя прискорбныя столкновенія и производитъ иногда оригинальныя явленія. Такое столкновеніе произошло, напримѣръ, въ юрьевскомъ уѣздномъ земствѣ, костромской губерніи. Хотя здѣсь еще, собственно говоря, не было мотовства, потому что исторія произошла всего изъ-за 300-рублеваго расхода, все-таки это была борьба между стремленіемъ "расширить" и стремленіемъ "сократить". Собраніе, проникшись экономическими стремленіями, постановило уменьшить расходы на канцелярію управы съ 1,300 на 1,000 р. въ годъ. Тогда предсѣдатель управы сложилъ съ себя свое званіе, и надо было баллотировать другое лицо. И вдругъ -- о ужасъ! въ предсѣдатели управы попалъ крестьянинъ. Но на этомъ дѣло не остановилось. Такъ какъ управа состояла всего изъ трехъ гласныхъ, въ числѣ которыхъ уже прежде былъ одинъ крестьянинъ, теперь же ихъ оказалось двое, то третій членъ, дворянинъ, почувствовалъ себя въ неловкомъ (?) положеніи и тоже подалъ въ отставку. Стали выбирать третьяго члена унравы и выбрали тоже крестьянина. Такимъ образомъ, въ настоящее время юрьевская уѣздная земская управа состоитъ вся изъ крестьянъ. Вотъ какія чудеса могутъ произвести "экономическія" столкновенія. Во всякомъ случаѣ интересно будетъ слѣдить за дѣятельностью этой единственной у насъ чисто-крестьянской управы. Въ газетахъ не сообщено никакихъ подробностей о личности крестьянина, попавшаго въ предсѣдатели; но по тѣмъ свѣденіямъ, которыя сообщены непосредственно намъ -- это личность весьма почтенная, отъ дѣятельности которой можно ожидать много хорошаго.

Но если въ средѣ земства экономическіе вопросы и столкновенія влекутъ за собою такія важныя послѣдствія, если земскія собранія стараются соразмѣрять расходы съ пользою, приносимою тѣми, кому платятся деньги, то въ другихъ, частныхъ предпріятіяхъ, административнымъ лицамъ живется еще очень легко и привольно. Лучшимъ примѣромъ въ этомъ отношеніи можетъ служить правленіе шуйско-ивановской желѣзной дороги. Дорога эта имѣетъ протяженіе всего 85 верстъ; на ней, по отзывамъ газетъ, царствуютъ величайшіе безпорядки: станціи неудобны и тѣсны до невозможности, "негдѣ ни стать, ни сѣсть"; служащіе грубы и дерзки, единственный на ней мостъ, который долженъ быть оконченнымъ еще осенью 1868 года, строится и до сихъ поръ, временный мостъ успѣлъ уже однажды провалиться, стоимость моста опредѣлена по смѣтѣ въ 60,000 р., а онъ уже теперь стоитъ 230 тысячъ -- словомъ, безпорядки вездѣ и во всемъ страшныя. А между тѣмъ какимъ шикомъ, какою роскошью старается блеснуть правленіе! Оно, по словамъ "Русскихъ Вѣдомостей", занимаетъ великолѣпный двухэтажный домъ; внизу швейцаръ, канцелярія съ конторками; въ шкапахъ выдвижные ящики съ надписями въ родѣ "внѣшнія сношенія", "внутренняя корреспонденція", "дѣла по сооруженіямъ", "дѣла но наблюденію за сооруженіями" и т. д., полы устланы коврами, комната директоровъ снабжена драгоцѣнною, массивною мебелью, стѣны украшены акварельными и фотографическими рисунками дорогой цѣны, изображающими различныя формы одеждъ штата дороги и лицъ, носящихъ эту одежду, въ квартирѣ директора еще больше великолѣпія. И въ тоже время желѣзная дорога едва вырабатываетъ сумму, необходимую на ея содержаніе! Къ чему же эта роскошь, этотъ блескъ и шикъ? Если онъ имѣетъ цѣлью отуманить глаза акціонеровъ, то такіе разсчеты всякому должны показаться въ высшей степени странными, но если акціонеры поддаются на эту ловушку, то это уже совсѣмъ грустно.

-----

Въ одномъ изъ послѣднихъ нумеровъ "Петербургскихъ Вѣдомостей" помѣщена замѣтка, извѣщающая, что "въ послѣднее время" въ петербургской долговой тюрьмѣ начались такія строгости, "какихъ не запомнятъ даже должники, досиживающіе въ долговомъ пятилѣтній срокъ -- эту норму, свыше которой личное задержаніе за долги, какъ бы сумма послѣднихъ ни была велика, не существуетъ". Прежде, говоритъ авторъ замѣтки, должники пользовались иногда выходами съ разрѣшенія оберъ-полиціймейстера и съ согласія кредиторовъ, теперь же изъ должниковъ не увольняютъ положительно никого -- развѣ только кому есть вызовы въ судебныя мѣста. Но этимъ не ограничиваются введенныя въ долговомъ отдѣленіи строгости; прежде посѣтителей пускали просто въ нумера къ заключеннымъ, теперь же должникъ можетъ видѣться съ родными или знакомыми въ особой, такъ называемой "посѣтительской" комнатѣ, обыкновенно полной народа.

Судя по этому сопоставленію прежнихъ (вѣроятно недавнихъ) порядковъ съ нынѣшними, заведенными въ послѣднее время, а также потому, что вслѣдъ за приведеннымъ извѣстіемъ авторъ "замѣтки" указываетъ на помѣщенную въ прошлой книжкѣ нашего журнала статью "Въ долговой тюрьмѣ," признавая въ ней утрировку и даже фантастичность нѣкоторыхъ извѣстій -- судя по всему этому, мы имѣемъ основаніе предполагать, что на измѣненіе порядковъ въ долговой тюрьмѣ имѣла вліяніе помѣщенная у насъ статья, и что, слѣдовательно, мы оказали плохую услугу тѣмъ заключеннымъ, которые сидятъ въ долговомъ и но настоящее время.

Если наше предположеніе справедливо, то есть если именно мы были причиной начавшихся въ долговомъ отдѣленіи строгостей, то намъ остается только сожалѣть, что статья г. У. произвела вовсе не то дѣйствіе, на которое мы разсчитывали. Помѣщая эту статью, мы очень хорошо зналй, что даемъ огласку такимъ фактамъ, которые держались въ секретѣ; но цѣль этой огласки заключалась вовсе не въ томъ, чтобы обратить вниманіе начальства на допущенныя въ долговой тюрьмѣ упущенія и послабленія, а также не въ томъ, чтобы посмѣяться надъ тюремнымъ начальствомъ и кредиторами, которыхъ такъ ловко проводятъ должники. Наша цѣль была совсѣмъ иная, и мы думали, что она видна изъ самаго содержанія статьи г. У.

Помѣщая эту статью, мы разсуждали такимъ образомъ: авторъ говоритъ, что заключеніе въ долговой тюрьмѣ далеко не соединяетъ въ себѣ тѣхъ неудобствъ для должниковъ, которыя, вѣроятно, имѣлись въ виду при устройствѣ этой тюрьмы: заключенные довольно свободно выходятъ по дѣламъ, принимаютъ когда угодно посѣтителей, пьютъ и т. д. И однакоже, несмотря на такую сравнительно широкую свободу, какое жалкое зрѣлище представляетъ эта тюрьма! За то, что человѣкъ, по какимъ нибудь несчастнымъ обстоятельствамъ, былъ не въ состояніи расплатиться со своимъ кредиторомъ -- его сажаютъ въ тюрьму, то есть, лишаютъ послѣдней возможности исправиться и честно разсчитаться со своими долгами. Мало того, если у него есть семейство, то это семейство предоставляютъ на волю судьбы и, можетъ быть, обрекаютъ на нищенство, а заключеннаго семьянина заставляютъ страдать и кусать кулаки въ сознаніи рѣшительнаго безсилія помочь и себѣ, и семейству. Бѣднякъ, находящійся на свободѣ, все-таки лелѣетъ въ себѣ какія нибудь надежды; у него по крайней мѣрѣ есть возможность пріобрѣсть какую нибудь работу и со временемъ поправиться; но бѣднякъ, лишенный свободы, осужденъ на долгую и мучительную пытку -- каждый часъ и каждую минуту сознавать свое отчаянное положеніе и физическую невозможность разсчитывать на что нибудь лучшее. Въ такомъ мучительномъ положеніи люди не могутъ находиться долгое время. И вотъ, мало-по-малу, они придумываютъ способы, какъ бы забыться и отогнать отъ себя гнетущую мысль. Они пьянствуютъ, ссорятся, обращаются въ взрослыхъ школьниковъ, развращаясь сами и развращая другъ друга. Мысль, слишкомъ долго напряженная, слабѣетъ и извращается, люди неглупые кажутся малыми дѣтьми. Несмотря даже на возможность выходовъ и свиданій съ родными, заключенные, которымъ извѣстенъ срокъ ихъ неволи, считаютъ дни и часы своего заключенія, при неожиданномъ же извѣстіи объ освобожденіи, безумѣютъ отъ радости: плачутъ и школьничаютъ, какъ малые ребята. И въ чьихъ же интересахъ принуждены они проводить такую истинно-каторжную жизнь? Кто выигрываетъ отъ этого заключенія, кому оно нужно? Общественные интересы остаются тутъ, разумѣется, ни при чемъ; интересы кредиторовъ также. Заключеніе за долги оправдывается, обыкновенно, тѣми соображеніями, что между "несостоятельными" есть люди, припрятавшіе свое имущество, для которыхъ тюрьма можетъ служить средствомъ -- заставить ихъ честно расплатиться съ кредиторами. Но если и дѣйствительно между несостоятельными есть такіе господа (во всякомъ случаѣ ихъ ничтожное меньшинство), то неужели ради нихъ должны страдать люди истинно-несчастные,-- для которыхъ заключеніе равносильно окончательному раззоренію? Нужно однако замѣтить, что никто не можетъ указать фактовъ, когда долговая тюрьма оказываетъ свое вліяніе на должниковъ-мошенниковъ, припрятывающихъ деньги; она постоянно наполняется только людьми несчастными, которые выходятъ на свободу или но окончаніи срока или благодаря чьимъ либо благодѣяніямъ. Слѣдовательно, при своей безусловной безполезности для кого бы то ни было, она тѣмъ ярче обнаруживаетъ свой страшный вредъ для заключенныхъ, и помѣщая записки г. У., мы именно разсчитывали на то, что эти записки, составленныя безъ всякихъ претензій, нагляднѣе представятъ положеніе всего дѣла и особенно вредное вліяніе долговой тюрьмы на заключенныхъ. Мы полагали, что въ виду почти повсемѣстнаго въ западной Европѣ уничтоженія личнаго содержанія за долги, какъ мѣры вредной и устарѣлой, а также въ виду возникавшихъ и у насъ слуховъ о закрытіи долгового отдѣленія, будетъ небезполезно представить хотя поверхностную характеристику долговой тюрьмы въ ея современномъ состояніи, чтобъ ускорить осуществленіе этихъ отрадныхъ слуховъ. Но результаты, какъ сказано, оказались совершенно иные. Очень жаль!

Можетъ быть мы ошибаемся въ нашемъ предположеніи, можетъ быть тѣ строгости, о которыхъ говорятъ "С.-Петербургскія Вѣдомости", введены гораздо раньше появленія записокъ г. У. и не имѣютъ съ ними ничего общаго. Въ такомъ случаѣ намъ остается только пожелать, чтобы сторонники строгаго заключенія познакомились со статьей г. У., увидѣли бы, какую жалкую жизнь ведутъ заключенные, пользуясь даже нѣкоторыми льготами, какъ дорого заплатили бы они, еслибъ были въ состояніи, чтобъ избавиться и отъ этого "льготнаго" заключенія, и во сколько разъ сдѣлается ихъ жизнь мучительнѣе и безотраднѣе, если они будутъ лишены и этихъ ничтожныхъ, никому но мѣшающихъ, льготъ и послабленій. Ошибочно думаютъ тѣ, которые полагаютъ, что большая или меньшня строгость заключенія можетъ имѣетъ болѣе или менѣе важное значеніе для кредиторовъ. Эта строгость всею своею тяжестью ложится на "несчастныхъ". Человѣкъ сколько нибудь честный не согласится подвергнуться и самому легкому ограниченію свободы, если только имѣетъ какую нибудь возможность уплатить свои долги, а на мошенника не подѣйствуютъ и самыя строгія мѣры.

Гдб.

"Дѣло", No 5, 1869

летворить требованіямъ программы, надо прежде всего пожелать взяться за это дѣло; потомъ нужно хоть отчасти понимать важность цѣли, для которой могутъ быть полезны эти матеріалы; далѣе необходимо знакомство или покрайней мѣрѣ ознакомленіе съ положеніемъ рабочихъ на фабрикахъ и заводахъ; вотъ три главныхъ условія. Положимъ, что между врачами и другими лицами найдутся люди, удовлетворяющіе этимъ условіямъ; во всякомъ случаѣ мы не думаемъ, чтобъ ихъ нашлось слишкомъ много. Намъ кажется, что другой путь былъ бы гораздо полезнѣе и богаче результатами -- это тотъ путь, по которому идутъ нѣкоторыя изъ нашихъ ученыхъ обществъ, собирающія матеріалы но интересующимъ ихъ вопросамъ, путь экспедицій. Если г. Розовъ и редакція "Архива судебной медицины" интересуются дѣйствительно положеніемъ рабочихъ въ Россіи (въ чемъ мы нисколько не сомнѣваемся), то имъ вѣроятно не стоило бы большаго труда собрать небольшой капиталъ, отыскать нѣсколькихъ способныхъ лицъ, извѣстныхъ своею добросовѣстностью и опытностью и отправить ихъ въ нѣсколько различныхъ мѣстностей, населенныхъ рабочими. Еслибы такимъ способомъ нельзя было собрать свѣденій относительно всѣхъ рабочихъ поселеній, за то тѣ, которыя бы были получены, отличались бы положительною вѣрностью.

Способъ собиранія матеріаловъ тѣмъ путемъ, какой избралъ г. Розовъ, уже примѣнялся въ Россіи въ разныхъ случаяхъ, но онъ никогда не давалъ вполнѣ удовлетворительныхъ результатовъ: не зная человѣка, къ которому обращаешься за справками, невозможно быть увѣреннымъ въ точности сообщаемыхъ имъ свѣденій. Недавно, напримѣръ, президентъ сѣверо-англійскаго совѣта для женскаго образованія, Жозефина Бутлеръ, интересуясь положеніемъ женскаго дѣла въ Россіи, обратилась къ одному русскому туристу съ вопросомъ, въ какомъ положеніи находится трудящееся сословіе женщинъ въ Россіи, такъ ли какъ въ Англіи многія должны сами себя содержать и, не имѣя надлежащаго образованія, совершенно естественно ищутъ образованія спеціальнаго, техническаго, или же число нуждающихся женщинъ незначительно. На эти вопросы туристъ отвѣчалъ, что русскія дамы "глубоко заблуждаются, стремясь устроить высшее и спеціальное образованіе въ Россіи; что русскій народъ, конечно, не богатъ, но что у него всегда есть чѣмъ жить, и потому русскимъ женщинамъ нечего хлопотать о какихъ-то новыхъ мечтательныхъ средствахъ существованія и добиваться доступа въ университетъ и медицинскую академію." Въ такомъ же родѣ отвѣтили бы, вѣроятно, многіе, при чемъ подтвердили бы, пожалуй, свои слова даже цифрами, какъ это сдѣлали, напримѣръ, "Вѣдомости одесскаго градоначальства." Пустившись въ публицистику и объясняя вздорожаніе бумаги развитіемъ у насъ женскаго вопроса, онѣ, между прочмъ, спрашиваютъ, свободны-ли въ Россіи женщины, и отвѣчаютъ такимъ образомъ! "Изъ числа родившихся въ теченіи 1868 года 3,000 душъ православнаго исповѣданія, -- 500 незаконнорожденныхъ; изъ 6 рождающихся у насъ -- 1 незаконнорожденный! Нужно-ли еще большей свободы?"

Положимъ, вопросы, предложенные г. Розовымъ, не даютъ много просторы фантазіи наблюдателей, требуя почти исключительно цифръ а не выводовъ, но и въ нихъ можно отыскать нѣсколько важныхъ пунктовъ, не исключающихъ возможности участія при ихъ разрѣшеніи фантазіи. Таковы, напримѣръ, вопросы о заработной платѣ, о распространеніи болѣзней, о рабочихъ помѣщеніяхъ, о причинахъ заболѣваемости, и такъ далѣе. Участіе фантазіи въ отвѣтахъ на эти вопросы можетъ дать такое же вѣрное понятіе о нашемъ рабочемъ населеніи, какое даютъ о положеніи русскихъ женщинъ отзывы туриста и "Вѣдомостей одесскаго градоначальства." Тѣмъ не менѣе, въ виду того, что все-таки могутъ оказаться люди, которые имѣютъ возможность и захотятъ сообщить вѣрныя свѣденія по дѣйствительно важному вопросу, интересующему г. Розова, а вмѣстѣ съ нимъ и насъ, мы сочли не безполезнымъ перепечатать составленную имъ программу.

Гдб.

"Дѣло", No 4, 1869

итогамъ правленія и пожелавшій основательно познакомиться съ отчетомъ. И вдругъ оказывается, что 20%, вычисленные правленіемъ, есть дивидендъ мнимый, что члены въ сущности получили всего отъ 4 до 5%. Хотя это открытіе нисколько не измѣнило цифры сбереженій, приходившихся на долю каждаго члена, но такъ какъ процентный размѣръ этой цифры уменьшился въ четыре или пять разъ, то оно произвело на членовъ весьма тягостное впечатлѣніе. Кромѣ этого случая, можно бы указать нѣсколько другихъ, и уже не курьезныхъ, а прискорбныхъ, обусловленныхъ все тою же причиною; таковы, напримѣръ, случаи растраты общественныхъ денегъ, происшедшія отъ недостатка контроля со стороны членовъ и т. д. Все это очень естественно и всего этого слѣдовало ожидать. Но будучи знакомы съ дѣятельностью провинціальныхъ обществъ только по короткимъ газетнымъ корреспонденціямъ, мы не можемъ составить о нихъ такого яснаго понятія и такъ хорошо подмѣтить ихъ слабыя стороны, какъ относительно петербургской ассоціаціи "Бережливость", въ общихъ собраніяхъ которой намъ случалось бывать не одинъ разъ. Хотя петербургское общество гораздо разнообразнѣе провинціальныхъ по своему составу, хотя въ немъ легче встрѣтить людей, знакомыхъ съ дѣломъ и принимающихъ въ немъ близкое участіе, но и петербургская ассоціація страдаетъ тѣмъ же недостаткомъ, какъ и провинціальныя.

Первое, что прежде всего бросается въ глаза на общихъ собраніяхъ петербургскаго общества -- это удивительная малочисленность членовъ. Не смотря на то, что общее число членовъ этой ассоціаціи доходитъ до трехъ тысячъ, не было, кажется, за все время существованія общества, ни одного собраніи, на которомъ присутствовало бы болѣе 150 человѣкъ. Послѣднее же собраніе даже не состоялось, потому что не явилось и 100 человѣкъ -- необходимая цифра для дѣйствительности собранія, и было назначено новое собраніе, которое по уставу должно было считаться дѣйствительныя ь независимо отъ числа присутствующихъ членовъ. Эта малочисленность общихъ собраній кажется намъ очень естественною и по тѣмъ же причинамъ, какими мы объясняли малочисленность провинціальныхъ собраній. Въ петербургскомъ обществѣ поражаетъ удивительное разнообразіе его членовъ: здѣсь вы встрѣтите и отставного генерала, и вдову-чиновницу, и священника, и какого-нибудь мелкаго промышленника, и офицера, и чиновника. Все это, по большой части, народъ или совершенно неразвитый практически, или развитый крайне односторонне. Дорожа каждымъ рублемъ я понимая, что потребительная ассоціація можетъ оказать ему немаловажную услугу, оит. записывается въ ея члены, но при этомъ разсчитываетъ никакъ не на свои силы, а на другихъ. При такомъ взглядѣ, онъ не видитъ никакой пользы отъ того, что будетъ лично присутствовать въ собраніи, потому что все равно долженъ будетъ молчать, а при баллотировкѣ вопроса будетъ, пожалуй, даже вреденъ, такъ какъ станетъ на ту или другую сторону совершенно безсознательно, по вдохновенію. И онъ преспокойно сидитъ дома въ то время, когда на общемъ собраніи идетъ рѣчь о его же интересахъ, о его же рубляхъ. Но немногимъ большее знаніе и пониманіе дѣла обнаруживаютъ и тѣ члены, которые посѣщаютъ собранія; объ этомъ можно судить какъ по произносимымъ рѣчамъ, такъ и по баллотировкѣ вопросовъ. Когда баллотировка производится записками, тогда, конечно, трудно дѣлать какія нибудь наблюденія; но когда какой либо несложный вопросъ, ради сокращенія времени, баллотируется поднятіемъ рукъ или вставаніемъ, тогда можно наблюдать оригинальныя явленія. Намъ, напримѣръ, не разъ случалось замѣчать, что немедленно вслѣдъ за приглашеніемъ предсѣдателя "соглашающихся съ вопросомъ встать, а нссоглашаіощихся остаться въ мѣстахъ", въ рядахъ публики начиналось смущеніе: одни вставали и потомъ сейчасъ же садились, другіе, очевидно рѣшившіе остаться на мѣстахъ, вдругъ вставали. Было совершенно ясно, что они дѣйствовали на удачу, не составивъ себѣ ни малѣйшаго понятія о баллотируемомъ вопросѣ. То же отсутствіе пониманія проглядываетъ и въ рѣчахъ нѣкоторыхъ ораторовъ. Иногда вопросъ самый ничтожный усложняется и запутывается до того, что понять, о чемъ именно идетъ рѣчь, становится весьма трудно и въ то же время весьма капитальные для общества вопросы оставляются совершенно въ сторонѣ. Доказательство этого можно видѣть въ послѣднемъ общемъ собраніи. На очереди стоялъ необыкновенно важный для общества вопросъ о пріемѣ въ число членовъ общества артелей. Вопросъ этотъ возбудился вслѣдствіе того, что нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ въ правленіе "Бережливости" поступили предложи ія отъ четырехъ гвардейскихъ полковъ, двухъ гимназій, нѣсколькихъ частныхъ учебныхъ заведеній и артели рабочихъ Путиловскаго завода въ 1500 человѣкъ, съ предложеніемъ -- принять ихъ въ число членовъ общества. Мы замѣтили, что вопросъ о принятіи этихъ предложеній имѣетъ громадное значеніе для общества, потому что перечисленныя нами артели, заведенія и полки могутъ чрезвычайно расширить годовые обороты общества. Кто-то разсчиталъ, что вслѣдствіе принятія въ число членовъ этихъ артелей, обороты общества увеличились бы, по крайней мѣрѣ, на милліонъ рублей въ годъ. Но прежде, чѣмъ рѣшить этотъ вопросъ въ общемъ собраніи, была составлена комиссія съ цѣлью обсудить, на какихъ основаніяхъ можетъ быть допущено принятіе въ члены артелей, и доклада, этой-то комиссіи долженъ былъ читаться и обсуждаться въ послѣднемъ собраніи. Но члены, очевидно, не поняли важности этого вопроса; они увлеклись обсужденіемъ ничтожнѣйшаго вопроса о томъ, куда дѣваться съ запаснымъ капиталомъ (котораго, замѣтимъ, не собралось еще и 600 р.); слѣдуетъ ли оставить безъ измѣненія параграфъ устава, касающійся запасного капитала, или дать ему другой характера... Пренія поднялись очень горячія и неизвѣстно когда бы кончились, еслибъ какой-то членъ, повидимому, изъ мастеровыхъ, на ломанномъ русскомъ языкѣ не напомнилъ, что членамъ общества "Бережливость" слѣдовало бы экономнѣе обращаться съ временемъ и не тратить его на такіе пустяки. Хотя это замѣчаніе было встрѣчено съ восторгомъ публикой и пренія о запасномъ капиталѣ немедленно прекратились, но было уже поздно обращаться къ вопросу объ артеляхъ, который остается неразрѣшеннымъ и до сихъ поръ. И въ этомъ фактѣ выразился общій характеръ дѣятельности петербургскаго общества потребителей; всегда почти оно обращаетъ вниманіе на мелочи и частности, и оставляетъ въ стороны самое существенное. Такъ, напримѣръ, правленіе заботится о введеніи чековъ и объ открытіи членамъ текущаго счета -- предметъ, неимѣющій ровно никакого значенія, -- а между тѣмъ дѣлаетъ разныя, болѣе или менѣе значительныя упущенія, невыгодно отражающіяся на оборотахъ общества: не приготовляетъ къ сроку разсчетныхъ листовъ, мало заботится о болѣе выгодной покупкѣ припасовъ и о доставленіи потребителямъ доброкачественныхъ продуктовъ и т. д. Такія упущенія тѣмъ болѣе удивительны и неизвинительны, что въ числѣ членовъ правленія есть нѣсколько человѣкъ дѣльныхъ и заслуживающихъ полнаго уваженія. Тоже слѣдуетъ сказать и относительно чувствъ общества, участвующихъ на общихъ собраніяхъ въ преніяхъ; исключая двухъ-трехъ человѣкъ, дѣйствительно понимающихъ дѣло, остальные ни на минуту не могутъ выйти изъ круга частностей и мелочей, имѣющихъ самое ничтожное значеніе. Желая ораторствовать или заявлять свое мнѣніе, они, очевидно, заботятся не объ интересахъ общества, потому что рѣшительно ихъ не понимаютъ, а о томъ, чтобъ сказать побольше и, если можно, произвести нѣкотораго рода эффектъ. Къ числу подобнаго рода ораторовъ принадлежатъ, сколько мы могли замѣтить, главнымъ образомъ чиновники, жертвующіе сущностью дѣла ради мертваго формализма. Въ ихъ обточенныхъ фразахъ, въ ихъ округленныхъ и канцелярски-правильныхъ оборотахъ рѣчи всегда бываетъ очень трудно уловить что-нибудь существенное. И если общество "Бережливость", при всѣхъ своихъ недостаткахъ, существуетъ до сихъ поръ и даже продолжаетъ развиваться, то этимъ оно обязано исключительно нѣсколькимъ наиболѣе энергичнымъ членамъ правленія съ одной стороны, и съ другой -- тремъ или четыремъ членамъ общества, постоянно посѣщающимъ общія собранія и кстати подающимъ свой дѣльный, безъискуственный голосъ. И это на три тысячи членовъ! Если такой ничтожный процентъ дѣльныхъ практическихъ людей, соединяющихъ сочувствіе къ дѣлу съ его пониманіемъ, встрѣчается въ Петербургѣ, то чего же можно ждать отъ провинціи! И если, такимъ образомъ, у насъ оказывается такъ мало людей, умѣющихъ помогать самимъ себѣ, то нѣтъ ничего удивительнаго, что они до сихъ поръ не умѣютъ помогать другимъ.

Признавая совершенную безполезность той формы филантропіи, въ какой она у насъ проявляется, мы этимъ, однакожъ, вовсе не хотимъ сказать, что благотворительность безполезна вообще, въ какомъ бы видѣ и къ чему бы она ни прилагалась. Правильно организованная и лишенная того случайнаго характера, какимъ она отличается у насъ, къ тому же примѣняемая только въ извѣстныхъ случаяхъ, она не только полезна, но очень часто безусловно необходима. Самая слабая сторона нашихъ филантроповъ заключается въ томъ, что они на случайныя и исключительныя мѣры смотрятъ какъ на постоянныя и считаютъ существеннымъ то, на что слѣдуетъ смотрѣть какъ на временное; имъ, напримѣръ, не кажется нисколько ненормальнымъ, если человѣкъ, неимѣющій никакихъ средствъ къ жизни, дѣлаетъ нищенство своимъ спеціальнымъ источникомъ дохода; они, далѣе, убѣждены, что помощь, оказанная нуждающемуся человѣку, будетъ одинаково полезна и благотворна, отъ чего бы ни зависѣло бѣдственное состояніе человѣка, то есть, есть-ли такое состояніе постоянное, нормальное въ его жизни, или оно произведено какими нибудь случайными, временными, скороприходящими причинами; а въ этомъ различеніи заключается вся сущность дѣла. Напримѣръ, если я, опечаленный бѣдственнымъ положеніемъ работника, получающаго низкую заработную плату, дамъ ему нѣсколько денегъ, то моя помощь не будетъ имѣть для него никакого значенія; сегодня онъ поживетъ лучше, а завтра прійдетъ опять въ прежнее положеніе, опять будетъ нуждаться. Но если я, подъ вліяніемъ того же самаго чувства благотворительности, соединю нѣсколькихъ рабочихъ вмѣстѣ и посредствомъ устройства между ними, напримѣръ, производительной ассоціаціи, дамъ имъ возможность увеличить свои заработки, то этимъ я окажу имъ весьма существенную помощь: мое единовременное пособіе будетъ источникомъ ихъ постояннаго безбѣднаго существованія. Этимъ путемъ, во-первыхъ, я научу ихъ, какъ избавиться изъ подъ ярма какого нибудь ловкаго промышленника, богатѣвшаго насчетъ ихъ труда, и во-вторыхъ, дамъ имъ средство освободиться изъ подъ этого ярма, потому что безъ посторонней помощи, они, даже зная, какъ лучше устроить свою жизнь, не могли бы сдѣлать этого собственными силами. Примѣровъ такой разумной филантропіи можно указать много въ западной Европѣ; встрѣчаются они и у насъ. Извѣстный основатель крестьянскихъ артельныхъ сыроварень тоже, пожалуй, филантропъ, а между тѣмъ можно-ли сравнивать его благотворную дѣятельность съ безплодною дѣятельностью нашихъ благотворительныхъ учрежденій. И еслибы собрать все, что истрачивается этими учрежденіями и филантропами хотя въ теченіи одного года, еслибы эти деньги употребить болѣе разумнымъ образомъ, то какую громадную пользу можно бы оказать нуждающемуся населенію!

Но организованная такимъ образомъ филантропія нисколько не исключала бы возможности и даже необходимости филантропіи въ ея теперешнемъ видѣ, только примѣняемой не въ тѣхъ случаяхъ и не къ тѣмъ лицамъ, въ какихъ и къ какимъ она примѣняется теперь. Выше мы уже указали на тотъ родъ случаевъ, гдѣ общественная благотворительность является необходимою. Если, напримѣръ, имущество человѣка подвергается какому нибудь несчастію, -- пожару или наводненію, если смерть постигаетъ отца, оставляющаго безъ всякихъ средствъ дѣтей и т. д.-- то въ этихъ и подобныхъ случаяхъ единовременная или даже довольно продолжительная помощь, оказанная обществомъ, не пропадетъ даромъ, не останется безъ пользы. Съ этой стороны и такія чисто-филантропическія учрежденія, каково "Общество для пособія нуждающимся литераторамъ и ученымъ", могли бы быть чрезвычайно полезны, еслибъ только ихъ организація, хотя въ своихъ частностяхъ,-была нѣсколько иная, чѣмъ въ настоящее время. Это общество имѣетъ главною своею цѣлью то, что называется "выручить человѣка изъ бѣды", дать ему возможность оправиться, помочь въ случаѣ болѣзни и т. д., и потому еслибы члены его дѣйствовали нѣсколько гуманнѣе по отношенію къ просителямъ, еслибъ они руководствовались нѣсколько иными принципами при назначеніи пособій, то нельзя бы было безъ сочувствія относиться къ ихъ дѣятельности. И такъ, вотъ одинъ изъ случаевъ чистѣйшей, ничѣмъ неподкрашенной филантропіи, которой полезность мы не оспариваемъ. Точно также мы не оспариваемъ не только пользу, но и необходимость общественной помощи для учащейся молодежи.

Кому неизвѣстно бѣдственное положеніе большинства студентовъ нашихъ университетовъ и медицинской академіи? Кто не знаетъ, съ какимъ трудомъ соединено для многихъ изъ нихъ четырехъ или пяти-лѣтнее пребываніе въ этихъ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ, сколько силъ и здоровья отнимаетъ у нихъ горькая нужда, неравная борьба съ нищетой и непосильный трудъ, состоящій въ занятіяхъ наряду съ заботами о кускѣ хлѣба. Все это очень хорошо извѣстно обществу, хотя въ печати и рѣдко заявляются факты, характеризующіе бытъ нуждающейся молодежи. Такихъ фактовъ, заявленныхъ оффиціально, очень мало, но тѣ изъ нихъ, которые получили огласку и въ которыхъ, слѣдовательно, невозможно сомнѣваться, въ полномъ смыслѣ слова ужасны. Намъ, напримѣръ, приходилось однажды сообщать читателямъ цифры смертности между студентами медико-хирургической академіи, собранныя, если не ошибаемся, профессоромъ Чистовичемъ; изъ этихъ цифръ, сопровождавшихся подробными объясненіями, можно было составить ясное понятіе о необыкновенно-бѣдственномъ положеніи многихъ студентовъ-медиковъ -- такомъ положеніи, возможности котораго многіе, быть можетъ, и не подозрѣвали. Вслѣдъ затѣмъ намъ встрѣтилось не менѣе неутѣшительное извѣстіе, напечатанное въ "Воронежскомъ Телеграфѣ", что нѣкоторые изъ воспитанниковъ воронежской семинаріи и гимназіи, поступившихъ по окончаніи курса въ медико-хирургическую академію, "находятся въ такомъ бѣдственномъ положеніи, что нмъ приходится хоть назадъ возвращаться -- то есть (поясняетъ воронежская газета) бросить начатый трудъ и не добраться до того желаннаго берега, гдѣ ихъ ждетъ общеполезная работа и вмѣстѣ съ всю спокойная, лучшая жизнь, ради которой они перенесли столько борьбы и лишеній". Таковы факты, получившіе огласку; тѣ же, которые остались или остаются въ неизвѣстности, перечислить нѣтъ никакой возможности; замѣтимъ только, что намъ извѣстны случаи, особенно изъ послѣдняго времени, такого бѣдственнаго положенія студентовъ, что нѣкоторые изъ нихъ буквально доходили отъ нужды до совершеннаго помѣшательства. Тутъ общество обязано прійти на помощь нуждающимся и благотворить имъ щедрою рукою; здѣсь оно имѣетъ дѣло съ молодыми силами, еще только готовящимися къ самостоятельной дѣятельности и принужденные время и трудъ, употребляемые на пріобрѣтеніе средствъ къ жизни, отнимать отъ своихъ занятій; здѣсь общественная помощь является какъ временное средство, дающее молодому человѣку возможность сохранить свои силы для будущей самостоятельной дѣятельности, а вовсе не какъ мѣра, обрекающая его на вѣчное нищенство и жизнь на чужія, даровыя деньги. Въ виду этихъ соображеній будетъ понятно, съ какимъ чувствомъ удовольствія встрѣтили мы только что напечатанный въ "Правительственномъ Вѣстникѣ" уставъ "Общества для вспомоществованія нуждающимся студентамъ императорской с.-петербургской медико-хирургической академіи", утвержденный г. министромъ внутреннихъ дѣлъ 24 мая настоящаго года.

Уставъ этого общества явился совершенію неожиданно, по крайней мѣрѣ, для насъ; намъ также неизвѣстно, кому принадлежитъ иниціатива этого чрезвычайно полезнаго и необходимаго учрежденія. Судя по двумъ параграфамъ устава, можно думать, что въ составленіи его принимали участіе офиціальныя лица и что само общество будетъ имѣть полуофиціальное значеніе: именно, въ 2-мъ примѣчаніи къ 5-му параграфу говорится, что начальникъ медикохирургической академіи, по званію своему, считается почетнымъ членомъ общества, а по параграфу 10-му, онъ считается непремѣннымъ членомъ комитета. Но исключая эти два условія, неимѣющія особеннаго значенія, какъ увидимъ ниже, общество носитъ совершенно частный характеръ. Конечно, по уставу нельзя еще судить о будущей дѣятельности общества: хорошій уставъ можетъ бытъ испорченъ дурными дѣятелями и наоборотъ; но мы должны замѣтить, что уставъ общества, о которомъ у насъ идетъ рѣчь, открываетъ для будущихъ членовъ его полную возможность сдѣлаться учрежденіемъ дѣйствительно полезнымъ; онъ составленъ съ полнымъ вниманіемъ къ дѣлу и съ совершенною добросовѣстностью.

Сущность устава заключается въ слѣдующемъ: общество учреждается съ цѣлью помогать нуждающимся студентамъ-медикамъ посредствомъ выдачи единовременныхъ пособій и постоянныхъ стипендій; общество состоитъ изъ неограниченнаго числа членовъ обоего пола всѣхъ состояній и званій, слѣдовательно, членами могутъ быть и сами студенты, то есть тѣ изъ нихъ, конечно, которые имѣютъ средства и желаютъ помогать своимъ товарищамъ; для усиленія своихъ средствъ, образуемыхъ членскими взносами, общество можетъ устраивать публичныя лекціи, спектакли, концерты, лотереи и т. п. Комитетъ избирается общимъ собраніемъ, посредствомъ закрытой баллотировки, и рѣшаетъ дѣла по большинству голосовъ, при чемъ начальникъ академіи никакими особыми преимуществами но пользуется; единовременныя пособія комитетъ можетъ разрѣшать самъ, постоянныя же стипендіи разрѣшаются общимъ собраніемъ.

Особенности учреждаемаго общества заключаются, во-первыхъ, въ томъ, что оно не будетъ производить безвозвратныхъ пособій. "Общество, говорить уставъ, выдаетъ вспомоществованія единовременныя не иначе, какъ въ видѣ ссудъ, которыя должны быть ему возвращаемы сполна". Во-вторыхъ, какъ при собраніи свѣденій о просителяхъ, такъ при и обсужденіи степени ихъ нуждъ, комитетъ пользуется указаніями ихъ товарищей. Это двѣ чрезвычайно важныя особенности, которыя обращаютъ на себя вниманіе. Отсутствіе безвозвратныхъ пособій основывается, вѣроятно, на томъ, что лица, получающія пособіе въ видѣ ссудъ, будутъ больше соразмѣрять свои просьбы съ своими дѣйствительными нуждами, имѣя въ виду то, что впослѣдствіи эти ссуды придется возвращать. Вторая особенность имѣетъ еще болѣе важное значеніе. Составители устава поняли, насколько стѣснительно для членовъ комитета лично посѣщать нуждающихся студентовъ, осматривать ихъ квартиры, собирать посредствомъ хозяекъ и кухарокъ свѣденія о степени ихъ нужды. Въ этомъ отношеніи "общество для пособія нуждающимся студентамъ" далеко оставляетъ позади себя "общество для пособія нуждающимся литераторамъ и ученымъ", комитетъ котораго дѣйствуетъ именно такъ, какъ мы сейчасъ сказали.

Но эти двѣ особенности, не совсѣмъ основательно изложенныя, заключаютъ въ себѣ нѣкоторыя неполноты и неясности. Такъ, напримѣръ, въ уставѣ ничего не говорится о томъ, въ теченіи какого времени должны быть уплачиваемы полученныя ссуды и зависитъ ли назначеніе этого срока безусловно отъ воли общаго собранія или для него существуютъ извѣстные предѣлы. Точно также не сказано, можетъ ли общество, установивши при выдачѣ пособія срокъ его возврата, измѣнить этотъ срокъ впослѣдствіи, въ виду того, напримѣръ, что кончившій курсъ студентъ не сразу получилъ мѣсто, дающее ему сколько нибудь достаточное содержаніе и т. п. Далѣе, не разъяснено, какимъ именно путемъ будетъ обращаться комитетъ за свѣденіями къ товарищамъ просителя, въ какой формѣ будутъ происходить сношенія между этими двумя сторонами и т. д. Наконецъ, уставъ не опредѣляетъ даже размѣра ежегодныхъ взносовъ, обязательнаго для члена общества. Конечно, эти неполноты могутъ быть весьма легко устранены, особенно въ виду того, что общество всегда имѣетъ право просить объ измѣненіи своего устава, лишь бы на это было согласіе 2/3 присутствующихъ въ собраніи членовъ, составляющихъ, въ свою очередь, 2/3 общаго числа членовъ, находящихся въ Петербургѣ. Важную въ этомъ случаѣ роль имѣетъ также 19-й параграфъ устава, по которому "члены общества могутъ являться (только безъ права рѣшительнаго голоса) въ засѣданія комитета и заявлять свои мнѣнія объ улучшеніяхъ или полезныхъ нововведеніяхъ, касающихся дѣйствіи общества. Если комитетъ, по обсужденіи этихъ предположеній, признаетъ ихъ основательными, то дѣлаетъ по нимъ исполненіе самъ, или, въ случаяхъ, превышающихъ его власть, представляетъ на усмотрѣніе общаго собранія. При непринятіи же комитетомъ предложенія, члену, заявившему оное, предоставляется право представить его на обсужденіе общаго собранія".

Вообще, уставъ, какъ мы замѣтили, составленъ въ высшей степени добросовѣстно и съ полнымъ пониманіемъ дѣла; отъ членовъ-учредителей и членовъ общества перваго избранія будетъ зависѣть направленіе его дѣятельности. Мы искренно желаемъ, чтобы это общество въ первыхъ же порахъ заслужило довѣріе какъ со стороны молодежи, такъ и со стороны публики. Въ сочувствіи этой послѣдней, мы въ томъ убѣждены, недостатка не будетъ, а искреннее сочувствіе составляетъ лучшую гарантію дальнѣйшихъ успѣховъ общества.

Въ заключеніе пожелаемъ, чтобы студентамъ и другихъ высшихъ учебныхъ заведеній, въ числѣ которыхъ есть много нуждающихся нисколько не меньше студентовъ-медиковъ, была оказана такая же помощь, въ видѣ, учрежденія благотворительнаго общества, какая оказана студентамъ медико-хирургической академіи.

-----

На-дняхъ происходилъ выпускъ дѣвицъ, слушавшихъ лекціи на педагогическихъ курсахъ при Маріинской женской гимназіи. Не такъ давно въ число предметовъ этихъ курсовъ была введена бухгалтерія, съ цѣлью ознакомить воспитанницъ съ счетоводствомъ и дать имъ впослѣдствіи возможность служить по контрольной части IV Отдѣленія Собственной Его Императорскаго Величества Канцеляріи, въ вѣдомствѣ котораго, какъ извѣстно, состоятъ женскія учебныя заведенія. Въ настоящее время нѣсколько дѣвицъ послѣдняго выпуска уже получили довольно хорошія мѣста въ IV Отдѣленіи, съ обѣщаніемъ еще лучшихъ въ будущемъ. Говорятъ, что размѣръ вознагражденія, назначеннаго женщинамъ-контролерамъ, будетъ въ скоромъ времени равняться содержанію, получаемому старшими учителями гимназій. Лице, присутствовавшее на выпускѣ отъ IV Отдѣленія, заявило, что успѣхъ этого перваго опыта будетъ имѣть большое вліяніе на дальнѣйшій пріемъ женщинъ въ такія мѣста, куда до сихъ поръ принимались одни только мужчины. Ходятъ слухи, что почтамта и государственный банкъ уже готовы допустить женщинъ въ число своихъ служащихъ. И несомнѣнно, что какъ банкъ, такъ въ особенности почтамта, выиграютъ чрезвычайно много отъ этого нововведенія. Такимъ образомъ, у насъ уже есть женщины-ученые, женщины-доктора, женщины-телеграфисты и, наконецъ, женщины-чиновники. Если первый опытъ лицъ, избравшихъ этотъ послѣдній родъ дѣятельности будетъ также удаченъ, какъ удаченъ, напримѣръ, опытъ женщинъ-медиковъ, то женщинамъ предстоитъ много новыхъ сферъ дѣятельности и полное торжество ихъ стремленій. Ничто такъ не побѣждаетъ застарѣлыхъ общественныхъ предразсудковъ, какъ опытъ. Тѣ самыя лица, которыя доказывали недоступность для женщины медицины, сами же теперь обращаются къ женщинамъ-медикамъ, приглашая ихъ къ своимъ женамъ и дочерямъ, и на опытѣ убѣждаются въ ихъ необыкновенной полезности для общества. Сколько намъ извѣстно, одна изъ женщинъ-медиковъ, находящаяся теперь въ Петербургѣ, успѣла заслужить такое всеобщее уваженіе, какое немногимъ достается на долю. Это, безъ сомнѣнія, лучшій способъ бороться съ общественными предразсудками и доказывать возможность и необходимость того, что плохо понимается при теоретическомъ обсужденіи вопроса. Намъ уже и теперь приходилось слышать, какъ многіе сожалѣютъ о томъ, что въ Петербургѣ только одна женщина-медикъ, неимѣющая физической возможности удовлетворять всѣхъ, кто обращается къ ней за совѣтомъ, и какъ было бы хорошо, еслибъ женщинъ-врачей было больше. А многіе изъ этихъ господъ всего какихъ нибудь дна года назадъ были совсѣмъ иного мнѣнія. Точно также и женщины-чиновники могутъ въ самое короткое время уничтожить господствующее въ нѣкоторыхъ слояхъ общества предубѣжденіе противъ этого рода женской дѣятельности.

Впрочемъ, мы должны замѣтить, что но придаемъ особенно-важнаго значенія допущенію женщинъ въ число чиновниковъ; полезное практическое значеніе этой мѣры весьма незначительно. Мы привѣтствуемъ ее только, какъ новый шагъ по пути уравненія правъ женщины съ мужчиной, того уравненія, которое и до сихъ поръ многіе называютъ "самою разрушительною мыслью", какъ выразился недавно громогласно одинъ адвокатъ передъ лицемъ кассаціоннаго департамента сената.

Гдб.

"Дѣло", No 6, 1869

те, милостивые государи, что вамъ сюда позволили войти единственно ради приличія, что вашъ голосъ тутъ ровно ничего не значитъ, а потому совѣтую вамъ воздерживаться4. Послѣ подобнаго заявленія, собственно говоря, диспуту слѣдовало бы немедленно закончиться. Но г. деканъ счелъ сперва нужнымъ окончательно соблюсти формальность, и, обратившись къ публикѣ, спросилъ: "больше никому не угодно возражать?" -- въ полной, конечно, увѣренности, что отвѣтомъ на этотъ вопросъ будетъ общее молчаніе. Но вдругъ встаетъ г. Ушинскій и заявляетъ, что онъ также намѣренъ сдѣлать возраженіе. Неблагоразуміе такого заявленія г. Ушинскій хотя и созналъ, но слишкомъ поздно -- уже послѣ диспута. Тогда же онъ. по собственнымъ его словамъ, не сообразилъ, "какого рода этотъ философскій диспутъ, насколько деканъ позволитъ сдѣлать замѣчанія защищаемому имъ докторанту, насколько серьезно смотритъ самъ докторантъ на диспутъ, насколько онъ уважаетъ всѣхъ, дѣлающихъ ему честь своими возраженіями, насколько вообще умѣстны здѣсь серьезныя философскія разсужденія"; онъ не созналъ всего этого, а потому и былъ наказанъ за свою несообразительность и поселившійся въ немъ предразсудокъ относительно диспутовъ вообще. Едва г. Ушинскій пробрался впередъ съ задней скамейки, на которой сидѣлъ, какъ деканъ факультета, онъ же и предсѣдатель собранія, оставивъ свое мѣсто, подошелъ къ г. Ушинскому и, подставивъ ему подъ носъ часы, объявилъ, что можетъ дать на возраженіе только пять минутъ. Тутъ только г. Ушинскій сообразилъ нѣсколько, что значитъ факультетское приглашеніе публики на диспутъ; онъ счелъ за лучшее отказаться отъ милостиво отпущенныхъ въ его распоряженіе пяти минутъ и ушелъ, "давая себѣ впередъ слово никогда не довѣряться ласковымъ приглашеніямъ публики на диспуты въ петербургскій университетъ".

Но съ уходомъ г. Ушинскаго изъ залы, диспутъ еще не кончился. Публика подняла ужаснѣйшій шумъ, такъ что звонъ предсѣдательскаго колокольчика оставался гласомъ вопіющаго въ пустынѣ; очевидно, что публика была заражена тѣмъ же предразсудкомъ, за который такъ поплатился г. Ушинскій, ибо она въ поступкѣ декана усмотрѣла нѣчто выходящее изъ ряду, тогда какъ на самомъ дѣлѣ это былъ весьма обыкновенный поступокъ, быть можетъ, нѣсколько своеобразный только по своей формѣ. Наконецъ, порядокъ кое-какъ возстановили. Тогда предсѣдатель выразилъ факультету мнѣніе, что такъ какъ ученое дѣло не можетъ происходить среди шума, то онъ закроетъ засѣданіе, если шумъ будетъ продолжаться, и вслѣдъ затѣмъ предложилъ на разрѣшеніе факультета вопросъ, слѣдуетъ ли пріостановить засѣданіе. Профессоръ Миллеръ, человѣкъ, также, вѣроятно, не безъ предразсудковъ относительно взгляда на диспуты, высказалъ, что диспутъ только-что началъ принимать философскій характеръ, и что, поэтому, его слѣдуетъ продолжать. Взрывъ аплодисментовъ былъ отвѣтомъ на это заявленіе: публика любитъ неожиданности, а такого отвѣта со стороны г. Миллера она, конечно, не ожидала. Тогда засѣданіе было объявлено закрытымъ для возстановленія порядка. Когда многіе изъ публики удалились, засѣданіе снова, открылось, и такъ какъ на вторичный вопросъ предсѣдателя, "не угодно ли кому возражать", послѣдовалъ желаемый отвѣтъ, то есть общее молчаніе, то г. Владиславлевъ и былъ немедленно объявленъ докторомъ философскихъ наукъ, при бурномъ, впрочемъ, одобреніи со стороны публики.

Вотъ какія печальныя недоразумѣнія можетъ создавать простой и, повидимому, незначительный предразсудокъ. Что же, послужитъ ли, по крайней мѣрѣ, диспутъ г. Владиславлева на пользу нашей публики и особенно оппонентовъ-любителей? Не думаемъ. Если осталось безъ всякаго вліянія происшествіе, случившееся года полтора назадъ съ г. Лохвицкимъ, то почему же происшествіе съ г. Ушинскимъ должно принести болѣе замѣтные результаты? И о немъ позабудутъ, и снова на диспуты будетъ стекаться публика, снова явятся оппоненты, въ полной увѣренности, что и ихъ голосъ что нибудь значитъ. За одно только можно поручиться; что ни г. Лохвицкій, ни г. Ушинскій никому больше оппонировать не захотятъ.

У насъ, впрочемъ, и во всемъ такъ. Пока человѣкъ на собственной спинѣ не испытаетъ качества какого либо учрежденія, какихъ либо порядковъ, то какъ бы недоброкачественны эти порядки ни были, какъ бы много объ нихъ ни говорили другіе, онъ будетъ повторять одно и то же: "отлично! превосходно!" За то чуть эти неудобства коснутся его лично -- подниметъ такую руготню, что противно слушать.

-----

Въ заключеніе намъ слѣдуетъ упомянуть о довольно рѣдкомъ явленіи въ нашей провинціальной жизни, именно о всеобщемъ волненіи по случаю неисправной доставки газетъ и журналовъ. Съ нынѣшняго года, какъ извѣстно и нашимъ читателямъ, введенъ новый порядокъ въ разсылкѣ всѣхъ періодическихъ изданій. Нѣкоторые ожидали отъ него много хорошаго -- основываясь только на томъ, что онъ новый и слѣдовательно уже поэтому но можетъ быть хуже стараго, который былъ далеко не удовлетворителенъ; другіе скептически помалчивали или же выражали мнѣніе, что этотъ новый порядокъ не представляетъ ничего такого, что поставило бы его выше стараго. Для многихъ журналовъ пересылочная цѣпа увеличена -- говорили скептики -- но это обстоятельство не можетъ вліять на устраненіе безпорядковъ при пересылкѣ; надбавка пересылочной платы не произведетъ никакого измѣненія даже въ бюджетѣ почтамта, такъ какъ въ то же время со многихъ изданій почтамтъ будетъ получать меньше: одно уравновѣсится другимъ. Пріемъ подписки въ почтовыхъ конторахъ также не представляетъ особенныхъ удобствъ ни для почтамта, ни для публики, ни для редакцій: почтамтъ значительно усложняетъ свои операціи, публика не избавляется отъ необходимости платить тѣ почтовыя пошлины, которыя уплачивала пересылая деньги прямо въ редакціи, наконецъ, редакціи не только не получаютъ отъ это то какой либо выгоды, но несутъ положительный убытокъ, уплачивая почтамту за эту странную комиссію 5% съ подписной суммы. Право пересылать журналы и газеты не въ отдѣльныхъ пакетахъ, а въ общихъ тюкахъ представлялось скептикамъ мѣрой, не только неимѣющей никакого вліянія на улучшеніе пересылки, но, напротивъ, прямо способствующей ея ухудшенію. Если, разсуждали скептики. и при прежнемъ способѣ пересылки, газеты и журналы доходили иногда до подписчиковъ въ самомъ обезображенномъ видѣ, то что же будетъ теперь, когда нумера изданій станутъ отправляться въ общихъ пакетахъ? Такъ разсуждали скептики -- и без словно отрицали полезность новыхъ порядковъ. Оптимисты, напротивъ, высказывали надежду, что съ нынѣшняго года жалобы со стороны подписчиковъ на неисправность въ почтовой пересылкѣ сдѣлаются величайшею рѣдкостью. Опсктиками оказались журналы, ряды оптимистовъ наполнились исключительно газетами. Впрочемъ, надо замѣтить, что газетный оптимизмъ въ значительной степени поддерживался финансовыми соображеніями; дѣло въ томъ, что новыя правила установили однообразную для всѣхъ изданій пересылочную плату въ видѣ 20% съ подписной цѣны; а такъ какъ прежде газеты платили за пересылку 3 рубля въ годъ, а журналы 1 р. 50 к., теперь же, первымъ приходилось платить, вообще говоря, 2 р. 40 к., а вторымъ отъ 2 р. 60 к. до 3 р., то понятно, что журналы по необходимости должны были увеличить свою подписную плату, тогда какъ газеты могли оставить ее въ прежнемъ видѣ, при чемъ имъ оставалось отъ каждаго подписчика по 60 к., что при нѣсколькихъ тысячахъ подписчиковъ составляло сумму не малую. Понятно, что такое неожиданное приращеніе редакціонныхъ ресурсовъ не могло не скрыть отъ глазъ редакцій тѣхъ неудобствъ новой пересылки, которыя провидѣли редакціи журналовъ, неослѣпленныя никакими денежными выгодами.

Скептики, однакожь, оказались проницательнѣе и сообразительнѣе оптимистовъ, какъ это, впрочемъ, бываетъ почти всегда и вездѣ. Воспользовавшись тѣмъ, что почтамтъ предоставилъ право выбора между старыми и новыми порядками, они подчинились только тому, что для нихъ было обязательно, то есть увеличенной противъ прежняго платѣ, во всемъ же остальномъ предпочли сдѣлаться консерваторами, въ чемъ теперь нисколько и не раскаиваются. Хотя, какъ было уже заявлено въ нашемъ журналѣ, редакціямъ журналовъ пришлось принять участіе въ трудахъ почтамтскихъ чиновниковъ, что потребовало не мало времени и хлопотъ, хотя отъ этого произошли задержки въ отправкѣ иногороднимъ подписчикамъ первыхъ книжекъ, но за то этимъ редакціямъ не пришлось быть участниками во всеобщемъ стремленіи газетъ снова возвратиться къ старымъ порядкамъ. Это стремленіе явилось у нихъ вслѣдствіе того, что въ редакціи цѣлыми десятками стали поступать жалобы на разныя почтовыя неисправности. Эти жалобы такъ многочисленны, что ихъ можно отыскать въ любомъ нумеръ газеты, и такъ разнообразны, что ихъ невозможно подвести ни подъ какія опредѣленныя категоріи. Видно только одно -- что провинціи буквально взволновались и что это волненіе не минуло ни одного уголка, до котораго только доходитъ печатное слово. Изъ этихъ жалобъ можно только вполнѣ безошибочно заключить, что ни одно изъ опасеній, выражавшихся скептиками, не оказалось безосновательнымъ. Факты подтвердили, что:

Мѣстныя почтовыя конторы, не привыкшія къ совершенно новымъ для нихъ операціямъ, стали или задерживать подписныя деньги, или высылать ихъ не въ томъ количествѣ, въ какомъ слѣдовало. Отсюда проистекали безчисленныя жалобы, излишняя переписка и въ концѣ концовъ -- или совершенное неполученіе, или полученіе крайне неисправное подписчиками газетъ; газеты, сдаваемыя въ почтамтъ не въ пакетахъ съ печатныя и адресами, какъ это дѣлалось прежде, стали перепутываться однѣ съ другими. Бывали случаи, что подписчикъ, выписавшій себѣ, напримѣръ, "С.-Петербургскія Вѣдомости", получалъ нѣсколько дней эту газету, потомъ, вмѣсто нея, два-три нумера "Сына Отечества", потомъ опять "С.-Петербургскія Вѣдомости", потомъ слѣдовалъ продолжительный антрактъ, пока его не прерывалъ снова "Сынъ Отечества"; газеты стали часто приходить къ подписчикамъ измятыя, испачканныя, изорванныя. Это происходило, во-первыхъ, отъ того, что только-что отпечатанные, свѣжіе листы, попадая въ общіе пакеты, не могли не пачкаться отъ простого тренія; да, кромѣ того, оказывалось, что въ мѣстныхъ почтамтахъ находились охотники пользоваться даровымъ чтеніемъ, такъ что газета доходила до своего хозяина уже изъ вторыхъ, а можетъ быть и изъ третьихъ рукъ.

Мы привели здѣсь наиболѣе замѣтные виды тѣхъ неисправностей, о которыхъ заявлялось въ газетахъ; перечислить ихъ всѣ нѣтъ, повторяемъ, никакой возможности. Мы знаемъ только, что эти неисправности до того озлобили подписчиковъ, что нѣкоторые грозили даже прибѣгнуть къ суду.

Почтовый департаментъ не остался глухъ къ этимъ многочисленнымъ жалобамъ. Сперва онъ обратилъ вниманіе на тѣ случаи неисправностей, гдѣ виновниками оказывались сами редакціи, по потомъ откровенно заявилъ, что и онъ тутъ виноватъ во многомъ. Такъ, напримѣръ, онъ получилъ несомнѣнныя свѣденія, что съ 11 декабря минувшаго года во 5 января настоящаго, почтовыми мѣстами не были сданы 790 подписчиковъ въ надлежащія редакціи. Цифра, какъ видитъ читатель, весьма значительная, особенно если принять во вниманіе сравнительную малочисленность существующихъ у насъ періодическихъ изданій.

Въ этомъ объясненіи почтовый департаментъ заявилъ, между прочимъ, довольно интересный фактъ -- что въ нынѣшнемъ году общая цифра подписчиковъ на всѣ вообще періодическія изданія возросла противъ прошлаго года на 20%- Причину такого значительнаго увеличенія числа подписчиковъ объяснить пока довольно трудно. Если принять во вниманіе, что исправная пересылка изданій имѣетъ огромное вліяніе на расширеніе круга читателей, то очень можетъ быть, что такое увеличеніе произошло вслѣдствіе обнародованія новыхъ почтовыхъ правилъ, подававшихъ подписчикамъ надежду на болѣе исправную пересылку. Въ такомъ случаѣ придется пожалѣть, что подписчики ошиблись и должны разочароваться въ своихъ надеждахъ. Если же это увеличеніе явилось вслѣдствіе нѣкотораго оживленія въ періодической печати за послѣднее время, то тѣмъ болѣе придется пожалѣть, что почтовые безпорядки оказываютъ значительное противодѣйствіе литературному оживленію. Во всякомъ случаѣ, устраненіе подобныхъ безпорядковъ оказывается крайне необходимымъ. Можетъ быть оно благополучно совершится при содѣйствіи какъ со стороны почтоваго департамента, такъ и самихъ редакцій, особенно тѣхъ изъ нихъ, которыя пожелали возвратиться къ старому порядку, то есть пересылкѣ своихъ изданій въ заклеенныхъ пакетахъ и съ печатными адресами. Положимъ, онѣ уже не воротятъ 5%, уплаченныхъ ими почтамту за комиссію, но по крайней мѣрѣ избавятъ себя отъ тѣхъ многочисленныхъ жалобъ, которыя до сихъ поръ продолжаютъ сыпаться въ ихъ конторы.

По странному стеченію обстоятельствъ, новые почтовые порядки успѣли оказать двѣ, хотя и совершенно разнородныхъ, услуги только одной "Вѣсти". Первая услуга состояла въ слѣдующемъ: сторонники "Вѣсти", живущіе въ провинціи, воспользовавшись тѣмъ, что подписка на газеты стала приниматься въ почтовыхъ мѣстахъ, начали распускать слухи, что "Московскія Вѣдомости" (единственный конкурентъ "Вѣсти") переходятъ подъ новую редакцію, и что мѣсто ихъ въ литературѣ займетъ газета "Вѣсть", Этимъ путемъ, будто бы, "Вѣсть" пріобрѣла себѣ нѣсколько новыхъ подписчиковъ. Насколько это извѣстіе, заявленное "Московскими Вѣдомостями", справедливо -- мы не знаемъ; но что оно правдоподобно и возможно -- въ этомъ нельзя сомнѣваться. Прежде подписчикъ являлся на почту уже съ готовымъ письмомъ въ редакцію газеты, которую онъ хотѣлъ выписывать, такъ что ему было неудобно, прійдя уже на почту, и тамъ подчинившись какимъ либо убѣжденіямъ, мѣнять одну газету на другую: нужно переписывать письмо, мѣнять конвертъ и т. д. Теперь подобнаго неудобства не существуетъ; если бы подписчикъ явился на почту уже съ заранѣе составленнымъ намѣреніемъ вштпеывять такую-то, а не другую газету, то ему ничего не стоитъ здѣсь же измѣнить свое намѣреніе: не надо ни мѣнять конверта, ни переписывать письма, такъ какъ ни письмо, ни конвертъ при новыхъ порядкахъ не требуются.

Другая услуга нѣсколько иного характера. Газета "Вѣсть" позволила себѣ разныя нареканія на опочецкаго предводителя дворянства. Вслѣдствіе этого, 86 опочецкихъ дворянъ послали къ предводителю сочувственное письмо, которое, вмѣстѣ съ тѣмъ, напечатали и въ "С.-Петербургскихъ Вѣдомостяхъ". Но оказывается, что ни одинъ изъ подписчиковъ этой газеты, живущихъ въ Опочкѣ, не получилъ того нумера, гдѣ напечатано это письмо.

Гдб.

"Дѣло", No 2, 1869

. Замѣчательно только то, что, какъ мы слышали, студенты медико- хирургической академіи и университетовъ сообщали на этихъ засѣданіяхъ такія наблюденія и открытія, что ученые профессора приходили въ нѣкоторое изумленіе; ихъ поражало то основательное знаніе, какое молодые люди успѣли себѣ усвоить и тѣ несомнѣнно важные результаты, которыхъ они достигли. Собственно говоря, чему же тутъ было удивляться? Не меньшее вниманіе обращаетъ на себя и то обстоятельство, что на нѣкоторыхъ частныхъ засѣданіяхъ число студентовъ, дававшихъ отчетъ о своихъ самостоятельныхъ изслѣдованіяхъ, или равнялось или даже превосходило число ученыхъ профессоровъ.

Первый съѣздъ русскихъ естествоиспытателей оставилъ но себѣ слѣдующіе, такъ сказать, осязательные результаты: на второмъ общемъ засѣданіи съѣзда было предложено членамъ собрать подписку для образованія капитала, проценты котораго могли бы служить преміей, ежегодно выдаваемой одному изъ студентовъ физико-математическаго факультета с. петербургскаго университета за лучшее изъ студенческихъ сочиненій, въ память первого съѣзда русскихъ естествоиспытателей; предложеніе это было принято съѣздомъ единогласно. На третьемъ засѣданіи было предложено обратиться къ министру народнаго просвѣщенія съ просьбою о дозволеніи учредить при всѣхъ русскихъ университетахъ общества естествознанія, по примѣру подобнаго же общества, существующаго при московскомъ университетѣ; также было предложено просить объ учрежденіи геологическихъ, ботаническихъ и др. коллекцій съ помощію отъ министерства по пяти или шести тысячъ рублей; и наконецъ, объ учрежденіи въ Петербургѣ химическаго общества, которое могло бы соединить русскихъ химиковъ и помѣщать ихъ труды на русскомъ языкѣ въ своемъ журналѣ. Затѣмъ было предложено основать общій естественно-историческій журналъ, въ которомъ русскіе естествоиспытатели могли бы печатать свои труды. Наконецъ, предсѣдатель предложилъ ходатайствовать о сознаніи второго съѣзда естествоиспытателей въ августѣ 1869 года въ Москвѣ. Всѣ эти предложенія приняты единогласно. На второмъ засѣданіи было сдѣлано еще одно предложеніе отъ имени лицъ, совершенно постороннихъ съѣзду, и именно отъ лица женщинъ. Признавая важность знанія естественныхъ наукъ для матерей, на которыхъ лежитъ, обязанность давать первоначальное воспитаніе и образованіе дѣтямъ, эти женщины просили съѣздъ изыскать средства для преподаванія основныхъ началъ естественныхъ наукъ тѣмъ женщинамъ, которыя уже не могутъ учиться въ школѣ; вмѣстѣ съ тѣмъ онѣ просили съѣздъ принять на себя ходатайство передъ правительствомъ объ открытіи для такихъ женщинъ лекцій и іи особой школы. Но съѣздъ хотя и выразилъ полное свое сочувствіе этому заявленію, однакожъ отклонилъ отъ себя какъ обсужденіе просьбы, такъ и ходатайство передъ правительствомъ, потому что такое ходатайство выходитъ изъ предѣловъ программы съѣзда.

Какое же общее впечатлѣніе производитъ первый съѣздъ русскихъ естествоиспытателей? Даетъ ли онъ право ожидать, что недавнія его засѣданія не пройдутъ безслѣдно, а принесутъ дѣйствительную пользу развитію естествознанія въ Россіи? Отмѣтилась ли какою нибудь рѣзкою чертою двухъ-недѣльная дѣятельность съѣзда? Отвѣтъ на эти вопросы вытекаетъ самъ собою изъ вышеприведеннаго очерка рѣчей и заявленій, сдѣланныхъ на съѣздѣ. Читателей остановитъ видимое несогласіе между цѣлью учрежденія этого съѣзда (споспѣшествованія ученой и учебной дѣятельности на поприщѣ естественныхъ наукъ въ Россіи) и условіями, окружающими наше общее образованіе. Въ самомъ дѣлѣ, прямая и непосредственная цѣль съѣзда, какъ сказано въ офиціальномъ его уставѣ, состоитъ въ томъ, чтобы содѣйствовать ученой и учебной дѣятельности на поприщѣ естественныхъ наукъ, а между тѣмъ въ скоромъ времени въ нашихъ гимназіяхъ совершенно исчезнутъ естественныя пауки, потому что почти всѣ существующія въ Россіи гимназіи преобразованы въ полныя классическія, съ двумя древними языками. Но какъ скоро прекратится преподаваніе естественныхъ наукъ въ гимназіяхъ, тотчасъ же, по указаннымъ нами причинамъ, опустѣютъ и естественные факультеты въ университетахъ; затѣмъ, въ цѣлой Россіи останется не болѣе тридцати человѣкъ, спеціально занимающихся естествознаніемъ, а для этого числа нѣтъ никакой надобности устраивать съѣзды. Вслѣдствіе этихъ-то обстоятельствъ, нер вый съѣздъ русскихъ естествоиспытателей и имѣлъ такую неопредѣленную физіономію; потому-то главнѣйшую роль на немъ и играли тѣ рѣчи, гдѣ говорилось о воспитательномъ значеніи естественныхъ наукъ. Эти рѣчи указывали на необходимость, въ интересахъ и естественныхъ наукъ, и самаго съѣзда, сдѣлать естествознаніе однимъ изъ предметовъ общаго образованія, потому что безъ этого условія дальнѣйшее существованіе съѣзда сдѣлается невозможнымъ. Если бы эти заявленія принесли какую нибудь пользу, то есть, еслибы естественныя науки снова заняли прежнее мѣсто въ системѣ общаго образованія, тогда мы, не смотря на всю неопредѣленность первого съѣзда, считали бы его явленіемъ въ высшей степени полезнымъ и съ нетерпѣніемъ стали бы ждать открытія второго съѣзда. Но если наши гимназическія программы останутся въ томъ видѣ, въ какомъ они проэктированы, то тогда ни первый, ни даже второй съѣздъ, если къ тому времени и останется на своихъ мѣстахъ нѣсколько учителей натуралистовъ, не будутъ имѣть ровно никакого значенія, и никто не можетъ быть заинтересованъ въ ихъ существованіи.

------

Наша современная журналистика любитъ хвалиться тѣмъ, что она не увлекается случайными и мимолетными явленіями, подобно журналистикѣ временъ 1860--62 годовъ, не говоритъ восторженныхъ фразъ по поводу одиночныхъ, хотя и эффектныхъ фактовъ, но за то не проходитъ молча мимо явленія, имѣющаго дѣйствительно серьезный характеръ, не оставляетъ безъ обсужденія и поддержки честныя и полезныя стремленія какъ всего общества, такъ и отдѣльныхъ личностей.

Если признать подобныя увѣренія искренними и справедливыми, то нужно будетъ допустить, что современная наша журналистика считаетъ ничтожнымъ или, покрайней мѣрѣ, не болѣе, какъ эффектнымъ тотъ фактъ, что извѣстная наша ученая, Надежда Прокофьевна Суслова, прослушавъ курсъ медицинскихъ наукъ въ цюрихскомъ университетѣ, выдержала экзаменъ на степень доктора медицины и блестящимъ образомъ защитила диссертацію, написанную для полученія этой степени.

Сколько вамъ извѣстно, первою женщиною поступившею въ медико-хирургическую академію, почти на правахъ студента, была Надежда Прокофьевна Суслова. Медицинское начальство не находило достаточныхъ причинъ отказать просьбѣ г-жи Сусловой, но вмѣстѣ съ тѣмъ, поставило ей непремѣннымъ условіемъ для полученія права посѣщать медицинскія лекціи, выдержать въ одной изъ здѣшнихъ гимназій экзаменъ изъ полнаго гимназическаго курса. Условіе, повидимому, было тяжелое, но г-жа Суслова согласилась его исполнить. Спустя нѣсколько времени, молодая восмнадцатилѣтняя дѣвушка блистательно выдержала полный гимназическій экзаменъ (по курсу, конечно, не женскихъ, а мужскихъ гимназій). Несмотря на то, что экзамену изъ латинскаго языка и математики продолжались по два часа каждый, не смотря на всю строгость, съ которой производилось это испытаніе -- г-жа Суслова получила такое свидѣтельство, что имѣла бы право, еслибъ была гимназистомъ, на полученіе золотой медали, какая дается воспитаннику, кончающему курсъ въ гимназіи первымъ.

Но поступленіи въ академію, она сразу обратила на себя вниманіе профессоровъ, и особенно знаменитаго вашего физіолога г. Сѣченова -и уже черезъ два года производила, самостоятельныя работы и изслѣдованія, которыя отчасти печатались въ "Медицинскомъ Вѣстникѣ." Нѣкоторыя изъ этихъ изслѣдованій были на столько самостоятельны и важны, что на нихъ ссылался даже г. Сѣченовъ въ своей "Физіологіи нервной системы."

Между тѣмъ разрѣшеніе женщинамъ посѣщать лекціи медико-хирургической академіи было отмѣнено, и допущеннымъ однажды въ академію не было дозволено дослушать начатый ими курсъ. Въ числѣ этихъ женщинъ находилась и г-жа Суслова.

Мы уже отчасти показали, изъ какихъ побужденій слушала она лекціи въ медико-хирургической академіи; ею руководило не желаніе что нибудь дѣлать, чѣмъ-нибудь заниматься, чтобъ только не сидѣть сложа руки, но положительная страсть къ медицинѣ, страсть, развившаяся на такой основательной подготовкѣ, какою такъ была богата г-жа Суслова. Очевидно, запрещеніе женщинамъ посѣщать лекціи не могло подавить въ ней этой страсти, которая требовала исхода. Она отправилась заграницу.

17 августа 1867 года, въ одной газетѣ появилось слѣдующее письмо профессора Сѣченова, которое мы приводимъ цѣликомъ: "было время, говоритъ г. Сѣченовъ, когда общество наше, и даже начальствующія лица медицинскаго міра, интересовались вопросомъ, способна ли женщина быть медикомъ. Существовала, по видимому, даже попытка рѣшить этотъ вопросъ опытнымъ путемъ; но опытъ почему-то былъ на половинѣ прерванъ -- вѣроятно изъ теоретическаго предубѣжденія, что задача не по женскимъ силамъ. А между тѣмъ факты, говорящіе противное, все умножаются. Въ настоящее время въ цюрихскомъ университетѣ выдержала экзаменъ на степень доктора медицины глубоко, уважаемая всѣми знающими ее соотечественница наша Н. П. Суслова. Лѣтъ пять тому назадъ она выдержала во 2-й петербургской гимназіи экзаменъ изъ полнаго гимназическаго курса и занималась затѣмъ, вплоть до запрещенія посѣщать женщинамъ лекціи, въ здѣшней медико-хирургической академіи. Теперь когда задача всей ея жизни на половину кончена, дай Богъ, чтобы ей дана была возможность приложить свои знанія къ дѣлу въ отечествѣ. Грустно было бы думать въ самомъ дѣлѣ, что даже подобныя усилія, столь явно искреннія по отношенію къ цѣли, могутъ быть потрачены даромъ; а это возможно, если онѣ встрѣтятъ равнодушіе въ нашемъ обществѣ".

Вслѣдъ за этимъ письмомъ, четыре мѣсяца спустя, въ той же газетѣ появилась слѣдующая лаконическая замѣтка: "намъ сообщаютъ, что 2.(11) декабря въ цюрихскомъ университетѣ г-жа Суслова защищала диссертацію на степень доктора медицины. Защита была блестящая. Ректоръ университета послѣ защиты сказалъ публично теплую рѣчь въ честь новаго доктора. Присутствовавшая при этомъ публика тоже сочувственно отнеслась къ г-жѣ Сусловой." Мы считаемъ себя не вправѣ передавать печатно тѣ интересныя извѣстія, которыя дошли до насъ частнымъ путемъ, о знакахъ глубокаго уваженія и необыкновеннаго сочувствія, оказанныхъ г-жѣ Сусловой со стороны цюрихскаго общества и особенно со стороны женщинъ. Читатели сами могутъ составить себѣ понятіе о размѣрахъ этого сочувствія.

Г-жа Суслова, какъ намъ извѣстно, прибыла въ настоящее время въ Петербургъ.

До сихъ поръ, какъ мы видѣли, г-жа Суслова шла, опираясь на свои собственныя силы и хотя была окружена всевозможными препятствіями, но достигла той цѣли, къ которой такъ долго и такъ упорно стремилась. Дальнѣйшая ея дѣятельность -- примѣнять свои знанія на пользу русскаго общества -- зависитъ уже не отъ ея воли. Но русскимъ законамъ, доктора медицины иностранныхъ университетовъ въ такомъ только случаѣ пріобрѣтаютъ право заниматься медицинской практикой въ Россіи, если выдержать требуемый экзаменъ въ одномъ изъ русскихъ университетовъ или въ медико-хирургической академіи. Конечно, г-жа Суслова можетъ посвятить себя ученымъ трудамъ и въ самомъ скоромъ времени сдѣлать свое имя знаменитымъ во всемъ медицинскомъ мірѣ, по намъ бы хотѣлось, чтобы она употребила свои знанія болѣе скромнымъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ болѣе полезнымъ для русскаго общества образомъ; намъ бы хотѣлось видѣть ее преимущественно докторомъ-практикомъ, чѣмъ докторомъ-ученымъ. Повторяемъ, возможность подобнаго примѣненія своихъ знаній зависитъ не отъ нея, а отъ правительства. Если правительство найдетъ возможнымъ допустить ее къ докторскому экзамену, то конечно, не можетъ быть никакого сомнѣнія въ томъ, что г-жа Суслова и здѣсь будетъ имѣть такой же блистательный успѣхъ, какой она имѣла въ Цюрихѣ. Въ лицѣ г-жи Сусловой въ скоромъ времени порѣшится вопросъ, возможно ли у насъ существованіе женщинъ-медиковъ или нѣтъ; рѣшеніе этого вопроса будетъ происходить уже не теоретическимъ, а практическимъ путемъ.

Мы не думаемъ, чтобы наше правительство было противъ самого принципа дозволять женщинамъ быть медиками. Это мы основываемъ на томъ, что послѣ запрещенія женщинамъ посѣщать лекціи академіи, было сдѣлано исключеніе въ пользу одной изъ нихъ, которая слушаетъ лекціи но волѣ самого правительства, желающаго послать се медикомъ къ башкирамъ. Башкирки никакъ не соглашаются получать пособіе отъ медиковъ, и потому смертность между ними чрезвычайно велика: слѣдовательно. очевидная необходимость заставляетъ образовать для нихъ медиковъ-женщинъ. Но вѣдь и въ русскомъ обществѣ есть огромное количество женщинъ, которыя, при извѣстныхъ болѣзняхъ, скорѣе согласятся умереть, чѣмъ позволить доктору освидѣтельствовать себя. Развѣ, для такихъ женщинъ не было бы счастьемъ поручить себя такому медику, какова г-жа Суслова? Мы увѣрены, что сами эти женщины были бы чрезвычайно благодарны правительству, еслибъ оно дало имъ возможность лечиться у медиковъ-женщинъ.

Нѣтъ сомнѣнія, что еслибъ г-жѣ Сусловой было разрѣшено держать экзаменъ на доктора, то есть, еслибъ ей было дозволено заниматься практикой, то у нея не хватило бы времени удовлетворять всѣ просьбы, которыя бы къ ней посыпались.

Повторяемъ, г-жа Суслова сдѣлала, для достиженія своей цѣли, все, что могла и на что, конечно, способны только необыкновенно-энергичныя натуры. Она геройски вынесла на своихъ плечахъ разрѣшеніе вопроса, способна ли русская женщина быть медикомъ-ученымъ. Если ей будетъ дана возможность, то она докажетъ также, способна ли женщина быть медикомъ-практикомъ.

Гдб.

"Дѣло", No 1, 1868

именно этимъ-то отдѣломъ и желала замаскировать передъ читателями истинный свой характеръ. Мало того, она употребляла всѣ старанія, чтобы привлечь къ себѣ гг. Тургенева, Гончарова и т. п., на имена которыхъ публика до сихъ поръ еще накидывается жадно, не смотря на то, что, напримѣръ, "Бригадиръ", г. Тургенева, напечатанный въ первой книжкѣ "Вѣстника", есть такой разсказъ, подобныхъ которому каждый гимназистъ напишетъ цѣлый десятокъ. Конечно, года черезъ два публика разочаруется окончательно въ своихъ бывшихъ любимцахъ, упавшихъ до возможности писать "Бригадировъ", "Собакъ", "Лейтенантовъ Ергуновыхъ" и т. д., но теперь, повторяемъ, она ими еще увлекается, и редакція "Вѣстника Европы" очень хорошо это понимаетъ. Но такъ какъ одно существованіе въ журналѣ литературнаго отдѣла не можетъ превратить сборника въ журналъ, а съ другой стороны, такъ какъ публика, благодаря этому отдѣлу, особенно съ участіемъ гг. Тургенева и Гончарова, расположена смотрѣть на "Вѣстникъ Европы", пожалуй даже, какъ на хорошій журналъ, то естественно, что читатели вводятся въ сильнѣйшее заблужденіе и составляютъ себѣ совершенно ложное понятіе о журналѣ.

Что же касается до упомянутыхъ выше хроникъ, то составители ихъ ухитряются писать весьма оригинальнымъ образомъ. Ни въ одной изъ этихъ хроникъ вы не замѣтите личности автора, его симпатій и антипатій. Всѣ онѣ приведены къ общему знаменателю, какъ будто всѣ разомъ писаны съ одного почерка. Безличность ихъ, какъ и безличность всего журнала, не имѣетъ впрочемъ, ничего общаго съ безличностью "Всемірнаго Труда". Тамъ эта безличность является слѣдствіемъ постоянныхъ противорѣчій, хотя авторы не отказываются объяснять факты съ своей личной точки зрѣнія; здѣсь же -- это безличность сознательная, намѣренная, принципная. Здѣсь вы не встрѣтите ни одного абсурда, въ родѣ того, что гласный судъ развращаетъ народъ, но и не встрѣтите ни одной умной мысли, ни одного живого слова. Всѣ эти хроники составляются по казенной мѣркѣ, казеннымъ языкомъ и непремѣнно на законномъ основаніи. Можетъ случиться, что насъ вдругъ остановитъ на себѣ, повидимому, смѣлая и оригинальная мысль. Но всмотрѣвшись въ нее, вы тотчасъ же убѣждаетесь, что это не мысль, а нѣкоторая варіація какой нибудь статьи "учрежденія судебныхъ установленій" или "устава уголовнаго судопроизводства". Далѣе, самый выборъ предметовъ для хроникъ выказываетъ стремленіе редакціи говорить только о такихъ вопросахъ, насчетъ которыхъ составилось уже болѣе или менѣе опредѣленное общее мнѣніе. Народное образованіе полезно, и жаль, что у насъ мало народныхъ школъ; земство -- вещь очень хорошая, но жаль, что часто собранія не составляются по недостатку гласныхъ; судъ не можетъ мѣшать администраціи; желательно, чтобъ желѣзно-дорожное дѣло развивалось въ Россіи, тарифъ либеральный лучше тарифа покровительственнаго и т. п. Словомъ, рѣчь идетъ постоянно о такихъ предметахъ, которые хотя не лишены общественнаго значенія, но не имѣютъ непосредственно общественнаго интереса. Притомъ же, толкованіе о пользѣ или вредѣ той или другой мѣры никогда не переходитъ за предѣлы самой этой мѣры; то есть, если "Вѣстникъ Европы" говоритъ, напримѣръ, о земствѣ, то онъ никогда не позволитъ себѣ коснуться этого предмета съ журнальной точки зрѣнія; нѣтъ, онъ будетъ говорить такъ, какъ говорилъ бы, сочувствующій земству, предводитель дворянства или предсѣдатель земской управы, офиціально бесѣдуя съ гласными; если дѣло коснется судебныхъ вопросовъ, то и о нихъ "Вѣстникъ Европы" начинаетъ говорить такъ, какъ говорилъ бы дѣльный и усердный предсѣдатель окружнаго суда или даже членъ судебной палаты и т. п. И предводитель дворянства, и предсѣдатель земской управы или окружнаго суда, и членъ судебной палаты будутъ говорить весьма дѣльно и толково, въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія; но несомнѣнно и то, что для публики ихъ рѣчи не могутъ представлять интереса, да и польза ихъ въ высшей степени сомнительна. И какъ у всѣхъ этихъ должностныхъ лицъ вы не встрѣтите личнаго взгляда на дѣло., такъ не найдете вы его и въ хроникахъ "Вѣстника Европы". Это въ буквальномъ смыслѣ слова хроники, то есть сводъ въ одно извѣстныхъ фактовъ, связанныхъ между собою казеннымъ способомъ. А такія хроники не въ состояніи придать сборнику журнальнаго характера.

Почти той же мѣрки придерживается редакція "Вѣстника Европы" при составленіи своего первого отдѣла, то есть литературнаго и ученаго. Можетъ быть изъ нѣкоторыхъ ея статей, осмысливъ и освѣтивъ ихъ надлежащимъ образомъ, и могло бы получиться нѣчто интересное для читающей массы, но такихъ освѣщеній "Вѣстникъ Европы" не допускаетъ, помѣщая статьи въ сыромъ видѣ, такъ, какъ они есть. И мы убѣждены, что большинство этого рода статей остаются не разрѣзанными. Такова, напримѣръ, статья Влад. Стасова "Происхожденіе русскихъ былинъ". Предметъ ея, пожалуй, могъ бы имѣть и общій интересъ, еслибъ самая статья была, написана для журнала, а не для сборника. Г. Стасовъ доказываетъ что русскія былины имѣютъ восточное происхожденіе, а вовсе не созданы народной русской фантазіей; что такимъ образомъ для насъ оказывается необходимымъ близко познакомиться съ созданіями монгольской, калмыцкой, киргизской, башкирской, армянской и грузинской поэзіи, а также съ пѣснями и поэмами разныхъ сибирскихъ и кавказскихъ племенъ и народовъ. Такое изученіе, но словамъ г. Стасова, можетъ сообщить вамъ совершенно новыя данныя по русской исторіи, "и первыя страницы нашей лѣтописи, въ большинствѣ случаевъ, могутъ оказаться точно такимъ же повтореніемъ восточныхъ легендъ и разсказовъ, какъ и паши былины". Отсюда, повторяемъ, видно, что г. Стасовъ затрогиваетъ вопросъ, повидимому, не лишенный общаго интереса. Но намъ интересно бы знать, сколько именно подписчиковъ ""Вѣстника Европы" прочли эту статью, растянувшуюся на пространствѣ шести книжекъ, занявшую до двадцати пяти печатныхъ листовъ и написанную такимъ образомъ, какъ пишутъ, обыкновенно, для спеціалистовъ? Признаемся, у насъ, по крайней мѣрѣ, не хватило ни охоты, ни силъ прочитать эту статью страница за страницей, хотя она и намѣрена произвести переворотъ въ господствующихъ взглядахъ на народную поэзію.

Но статья г. Гильфердинга "Древнѣйшій періодъ исторіи славянъ" не имѣетъ даже и тѣхъ достоинствъ, которыя могла бы имѣть статья г. Стасова при другомъ изложеніи. Это уже вполнѣ безхитростное спеціально-историческое изслѣдованіе, помѣщенное, по словамъ редакціи "Вѣстника", единственно въ виду "той легкости, съ какою рождаются самыя нелѣпыя теоріи по этому предмету въ западной литературѣ вообще и во французской въ особенности". Опять-таки, для сборника эта статья, быть можетъ, и могла бы имѣть какое нибудь значеніе, но въ журналѣ ей вовсе не мѣсто.

Къ числу подобнаго же рода статей нужно отнести: "Патріархъ Фотій и первое раздѣленіе церквей" г. Костомарова, "Сектаторыколонисты въ Россіи" г. Клауса, "Князь Волконскій и его донесенія изъ Польши" г. Дубровина, "Древнѣйшая повѣсть въ мірѣ" г. Стасова, "Послѣдняя судьба папской политики въ Россіи" г. Попова и другія, перечислять которыя слишкомъ утомительно.

При выборѣ статей чисто-литературныхъ, редакція "Вѣстника Европы" руководствуется, повидимому, тѣми же соображеніями, какими руководствовались прежде "Отечественныя записки". Ей не нужно мысли въ произведеніи, для нея неимѣетъ никакой цѣны то или другое его направленіе -- ей нужны только имена. Что бы ни написали г.г. Тургеневъ или Гончаровъ -- она все съ удовольствіемъ напечатаетъ и даже заплатитъ большія деньги. Помѣщеніе ученическаго разсказа "Бригадиръ" съ подписью г. Тургенева лучше всего это доказываетъ. "Письмо провинціала", о которомъ мы упоминали выше, высказывало, между прочимъ, ту мысль, что г. Стасюлевичъ, обѣщая не держаться никакого направленія, самъ клеветалъ на себя, что честный и добросовѣстный журналъ не имѣетъ возможности остаться безъ направленія и что, наконецъ, въ "Вѣстникѣ Европы", невозможны г.г. Стебницкіе, Авенаріусы, Клюшниковы, Писемскіе и имъ подобные журналисты. Но "Провинціалъ" долженъ окончательно разочароваться въ своихъ надеждахъ, прочитавъ поэму г. Полонскаго: Ночь въ лѣтнемъ саду", напечатанную въ шестой книжкѣ "Вѣстника Европы". Для редакціи, при помѣщеніи поэмы, достаточно было того, что подъ нею подписана фамилія г. Я. Полонскаго, давнишняго поэта, имѣющаго достаточную извѣстность въ литературѣ. Мы не предполагаемъ въ редакціи "Вѣстника Европы" никакихъ другихъ соображеній при напечатаніи этой поэмы, единственно потому, что не видимъ въ "Вѣстникѣ" ровно никакого направленія; но поэма г. Полонскаго во всякомъ случаѣ такого свойства, что кладетъ крайне сомнительный колоритъ на журналъ, давшій ей у себя мѣсто.

Г. Полонскій принялся устами баснописца Крылова обличать современныя "язвы". Пріемъ этой поэмы самъ по себѣ довольно удаченъ, и попадись онъ въ руки добросовѣстнаго, умнаго и не озлобленнаго поэта -- изъ него могло бы выйти нѣчто весьма интересное. Дѣло въ томъ, что какой-то молодой человѣкъ, меланхолически-настроенный, зашелъ въ Лѣтній садъ и остался тамъ на всю ночь передъ памятникомъ Крылова. Скоро онъ впалъ въ дремоту, и ему почудилось, что статуя Крылова начала шевелиться и вдругъ заговорила съ нимъ человѣческимъ языкомъ. Тутъ Крыловъ сталъ разсказывать, какъ однажды ночью онъ почувствовалъ въ себѣ способность видѣть и слышать все, что вокругъ него происходитъ, какъ онъ сталъ, сравнивать настоящее съ прошедшимъ и какія замѣтилъ перемѣны; насколько измѣнились то зло и та неправда, которые онъ обличалъ въ своихъ басняхъ и насколько вообще измѣнились люди. Повторяемъ, что поэтъ добросовѣстный могъ бы очень удачно воспользоваться такимъ пріемомъ. Для этого онъ собралъ бы наиболѣе общіе, такъ сказать, типическіе недостатки нашего времени и сопоставивъ ихъ съ недостатками, порицавшимися Крыловымъ въ его басняхъ, имѣлъ бы прекрасный случай дать очную ставку двумъ эпохамъ послѣдняго столѣтія. Отсюда могло бы произойти нѣчто весьма поучительное.

Что же сдѣлалъ г. Полонскій? Онъ обратилъ всѣ свои громы на такіе вопросы, которые не только еще не разрѣшились въ жизни, но съ которыми чуть не вчера познакомилось наше общество; онъ старательно сталъ отыскивать недостатки въ той средѣ, которая уже столько разъ забрасывалась грязью со стороны разныхъ Стебницкхъ и Авенаріусовъ и сталъ третировать съ высока такіе предметы, которые заслуживаютъ полнѣйшаго уваженія и въ которыхъ заключаются, по словамъ даже г. Мордовцева, спасеніе нашего общества. Мы не отвергаемъ, что недостатки можно найти вездѣ, особенно въ людяхъ молодыхъ, которые съ честною горячностью бросаются на всякій живой вопросъ. Но нужно помнить, что уважающая себя сатира только тогда честно служитъ обществу, когда касается пороковъ общихъ, установившихся и имѣющихъ на своей сторонѣ матеріальную силу. Если же сатирикъ въ каждомъ новомъ движеніи склоненъ видѣть одни дурные элементы, и если онъ начнетъ бросать въ нихъ грязью, если къ тому же, онъ начнетъ клеветать и извращать факты, то это значитъ, что онъ въ глубинѣ души своей питаетъ корыстную ненависть ко всему движенію и готовъ задушить его собственными руками.

Мы заняли бы слишкомъ много мѣста, еслибъ захотѣли дѣлать выписки изъ длинной поэмы г. Я. Полонскаго для подтвержденія нашихъ словъ. Поэтому мы скажемъ только, о чемъ идетъ рѣчь въ этой поэмѣ и приведемъ, для большой выразительности, нѣкоторые отзывы о ней "Всемірнаго Труда", совершенно одобрившаго произведеніе г. Полонскаго и даже произведшаго его въ "Юмористы".

Крыловъ г. Полонскаго разсказываетъ, между прочимъ, что къ нему на паленъ сѣла канарейка, которая, вѣроятно, не могла снести неволи и улетѣла изъ клѣтки. Тутъ какой-то задорный воробей, слѣдившій за канарейкой, сталъ упрекать ее за то, что она прибѣгла подъ покровительство. Какая ты послѣ этого дрянь! замѣчаетъ воробей. Вотъ мы не ищемъ покровительства у истукана,, мы хоть и боимся его, да мараемъ". Ты на насъ сердишься за то, что мы тебя немного пощипали; вѣдь мы по любви загоняли тебя обратно въ клѣтку. Эй, галки! скомандовалъ воробей, подбейте ей крыло да выколите глазъ. "Всемірный Трудъ, такъ поясняетъ это мѣсто:

Кто не знаетъ этой несчастной канарейки, которая должна была наконецъ прибѣгнуть подъ покровительство великаго сатирика, потому что ее преслѣдуютъ воробьи ті галки, которые хоть этого сатирика и боятся,--

Кто не знаетъ этихъ воробьевъ и галокъ, которые щиплютъ канарейку, чтобы научить пѣть и любя ее загоняютъ обратно въ клѣтку, которые накликаютъ на нее галокъ подбить ей крыло и выколоть глазъ? Всѣ разсказы статуи Крылова о его похожденіяхъ сводятся на эту тему.

Не скажи "Всемірный Трудъ" подчеркнутой нами фразы, мы не рѣшились бы придавать приведенной сценѣ, ради ея неясности, какой нибудь скверный смыслъ; но слова "Всемірнаго Труда", какъ судьи болѣе насъ компетентнаго въ этомъ случаѣ, заставляютъ насъ смотрѣть иначе. Какая же это тема, о которой упоминаетъ "Всемірный Трудъ"?-- Въ слѣдующей картинѣ, тумба говорятъ статуѣ Юноны слѣдующія слова: "будь современнѣе, приноровись къ тому, чтобъ въ праздникъ на тебѣ горѣли съ саломъ плошки". На что Юнона ничего не отвѣтила. Тогда тумба пригрозила ей тѣмъ, что найдетъ на Руси "не мало охотниковъ сколачивать у богинь носы "

Эта тумба, поясняетъ "Всемірный Трудъ",-- наша короткая знакомая. Мы слышимъ этотъ хриплый голосъ и требованіе, чтобы каждый изъ любви къ человѣчеству вообще, а къ отечеству въ особенности, держалъ бы на себѣ, если не плошку съ саломъ, то какой нибудь вонючій фонарь.... Кто мѣшаетъ людямъ быть ремесленниками, писцами, даже рецензентами? но почему же всѣ эти господа не могутъ простить изящества, не могутъ простить таланта, не могутъ простить знаніи.... Талантъ, сила, красота умѣютъ щадить, а тумбы только подымаютъ тупое рыло и хриплымъ голосомъ нападаютъ на все, что есть лучшаго въ мірѣ и ликуютъ, что въ наше время на Руси находится не маю охотниковъ сколачивать носы у богинь. Свою бездарность, свою тупость онѣ вымѣщаютъ на всемъ, что выше ихъ. Они не прощаютъ превосходства, и каждое превосходство, каждое совершенство -- въ ихъ глазахъ лютая обида и преступленіе и т. д.

Далѣе Крыловъ увидѣлъ снигиря, который прилетѣлъ со своей ученицей -- синицей, внучкой той синицы, которая грозилась сжечь море. Между этими двумя пернатыми начинается разговоръ, съ которымъ мы считаемъ удобнѣе познакомить нашихъ читателей также по "Всемірному Труду", не отступающему, впрочемъ, ни на шагъ отъ подлинника:

Синица эта, поясняетъ "Всемірный Трудъ", опять-таки дама намъ весьма близко знакомая. Мы ее встрѣчаемъ на каждомъ шагу; она стонетъ о томъ, что "неужели никогда не будетъ горѣть море?" Неужели никогда на свѣтѣ не будетъ той идеальной ухи, которую безъ всякаго труда могли бы хлебать всякія птицы? Мы такъ и видимъ эту синицу съ бойкими развязными манерами, съ глубокой думой на челѣ о будущности рода человѣческаго и съ пискотней объ идеальной ухѣ. Ея учитель -- снигирь не простой. Крыловъ чрезвычайно ловко называетъ его снигиремъ насвистаннымъ. Онъ поетъ не со своего голоса; снигирья пѣсня вообще никакими особенными прелестями не отличается; онъ насвистался около разныхъ книжекъ, около разныхъ трактатовъ, онъ Консидерана клюнулъ, онъ прочелъ внимательно Дарвина и кое-что понялъ изъ Бокля; насвистался, развилъ синицу и утѣшаетъ ее словами, въ которыхъ такъ и мечетъ глубокою ненавистью къ искуству. Онъ ненавидитъ искуство не за то, за что ненавидитъ его тумба, которая искуство считаетъ личнымъ оскорбленіемъ, благо сама неуклюжа и тупорыла. Насвистанному свигирю, поющему не съ своего голоса, искуство -- помѣха. (Еслибы не театръ, не музыка, не живопись, еслибы проклятый соловей не свисталъ, сивгиря стали бы слушать, потому что надо же людямъ кого нибудь слушать; соловья нѣтъ -- будутъ слушать снигиря, котораго насвисталъ честный сапожникъ-нѣмецъ; и т. п.

Затѣмъ у г. Полонскаго слѣдуетъ описаніе какой-то осы, которая, обращаясь къ дождевику, какъ къ "публицисту", говоритъ ему, что въ настоящее время развелось не мало осятъ, требующихъ знанія и труда. Она жалуется, что не можетъ удовлетворить любознательности осятъ, потому что сама невѣжда круглая, "а все оттого, что пчелы осамъ лекцій не читаютъ", Тутъ опять слѣдуетъ длинный разговоръ, по поводу котораго "Всемірный Трудъ" изъясняется такимъ образомъ:

Эта оса (мелкій литераторъ, изъ самыхъ дешевенькихъ, пола женскаго) одна изъ тѣхъ милѣйшихъ осъ, которыя, прослышавши кое-что о свободѣ женщины, объ обязанностяхъ матери, о вредѣ аристократическаго воспитанія, составили винигретъ изъ всѣхъ своихъ свѣденій, и въ этотъ винигретъ сильно накрошили и материнскую любовь, и изъ всего этого составили блюдо, которымъ потчуютъ всѣхъ встрѣчныхъ и поперечныхъ, и котораго никакой здоровый желудокъ переварить не въ состояніи. Постоянно осаживаемыя назадъ, эти осы питаютъ ненависть ко всякому серьезному тѣлу и задаются вопросами. Задались онѣ себѣ естественными науками да изученіемъ эмбріологіи, даже въ акушерство забрались, даже Чорчиля читали, но ничего толкомъ не вычитали, сами съ толку сбились, мужей съ толку посбивали и постоянно занимаются сбиваніемъ съ толку своихъ собственныхъ осятъ, и т. д.

Въ дальнѣйшихъ сценахъ г. Полонскаго являются все подобнаго же рода личности: слѣпорожденный кротъ приноситъ на просмотръ къ червяку свои литературныя произведенія, въ которыхъ наглядно доказываетъ, "что вовсе не цвѣты прекрасны, а картофель, и что цвѣтовъ онъ даже не встрѣчалъ, когда подземнымъ онъ путемъ предпринималъ свою экскурсію". Кротъ возражалъ противъ этого; тогда крота обругали ретроградомъ. Далѣе шмель увѣряетъ всѣхъ, что онъ великій демагогъ, говоритъ "о загнанныхъ рабочихъ", негодуетъ на право кулака, и въ то же время не платитъ своего долга, въ полтину серебра, какимъ-то двумъ муравьямъ, которые боятся даже напомнить ему объ этомъ долгѣ, потому что демагогъ непремѣнно "огрѣетъ спину" за подобное напоминаніе.

Вотъ до какихъ пошлостей можетъ дойти журналъ, гоняющійся только за именами!

Нѣкоторые рецензенты, по кумовству-ли, или но собственной ограниченности, указывали постоянно въ теченіи настоящаго года на "Вѣстникъ Европы" какъ на самый солидный, а потому и самый интересный и самый полезный въ настоящее время журналъ. Эти господа не могутъ понять той простой мысли, что никогда ни одинъ журналъ въ мірѣ не могъ и не будетъ имѣть возможности сообщитъ своимъ читателямъ прочныхъ знаній. Подобная цѣль для журнала совершенно недостижима. Журналъ можетъ и долженъ давать своей публикѣ правильное, по его мнѣнію, міросозерцаніе, и направлять ея взглядъ въ ту или другую сторону. Сама редакція "Вѣстника Европы" заявляла, что она намѣрена "развивать общественную совѣсть", обогащать и воспитывать мысль -- а не учить своихъ читателей русской исторіи. Но въ какой степени "Вѣстникъ Европы" способенъ развивать общественную совѣсть и воспитывать мысль -- мы предоставляемъ, на основаніи всего вышесказаннаго, рѣшить самимъ читателямъ.

-----

"Отечественныя Записки", какъ журналъ, должны быть поставлены во всякомъ случаѣ несравненно выше какъ "Всемірнаго Труда", такъ и "Вѣстника Европы", но все-таки онѣ далеко не удовлетворяютъ тѣмъ качествамъ, которыя мы считаемъ необходимыми для хорошаго и полезнаго журнала. Стать въ правильное отношеніе къ своимъ читателямъ имъ мѣшаютъ даже не случайныя внѣшнія обстоятельства, а самая точка зрѣнія, какую онѣ себѣ усвоили и о которой мы говорили выше. "Отечественныя Записки", какъ мы видѣли, нисколько не заблуждаются на счетъ той печальной роли, которую въ послѣднее время играла русская журналистика, но въ распоряженіи самой журналистики онѣ не видятъ никакихъ способовъ для поправленія дѣла. Всю вину фальшивыхъ отношеній между печатью и обществомъ онѣ взваливаютъ нераздѣльно на это общество и только вѣруютъ, что рано или поздно наступитъ время, когда общество образумится и снова почувствуетъ необходимость для себя журналистики. Можетъ быть такое время и наступило бы когда нибудь, даже безъ всякаго содѣйствія со стороны литературы; но все-таки мы не можемъ согласиться съ тѣмъ, что журналистика должна выжидать наступленія такого счастливаго времени и не стараться о томъ, чтобы достигнуть его какъ можно скорѣе. По мнѣнію "Отечественныхъ Записокъ", журналистика тутъ ничего не можетъ сдѣлать, такъ какъ теперь "не общество руководится литературой, но наоборотъ, литература находится у него подъ надзоромъ".

Разсуждая подобнымъ образомъ, "Отечественныя Записки" пожалуй и правы, если смотрѣть на дѣло исключительно со стороны, однаго факта. Дѣйствительно, все что говорятъ онѣ по этому поводу, все это дѣйствительно было; но возводить этотъ фактъ въ общее и дѣлать изъ него такіе выводы, какіе сдѣлали "Отечественныя Записки" значитъ относиться къ дѣлу весьма поверхностно и обнаруживать усталость и разочарованіе, значитъ преклоняться передъ безсмысленнымъ фактомъ. Еслибъ "Отечественныя Записки" внимательнѣе обсудили этотъ фактъ, то они перестали бы считать его чѣмъ-то необычайнымъ и наводящимъ на безотрадныя мысли, а увидѣли бы въ немъ весьма естественный результатъ всего предшествующаго порядка вещей. Неужели русское общество могло твердо стать на ноги и окрѣпнуть въ тѣхъ и другихъ убѣжденіяхъ, когда оно существуетъ, собственно говоря, всего какіе нибудь десять лѣтъ, когда русская журналистика народилась чуть не со вчерашняго дня? Гдѣ имѣло оно случай и возможность усвоить себѣ правильныя воззрѣнія на литературу, и естественно ли требовать, чтобы оно совершенно переродилось въ нѣсколько лѣтъ? А если это невозможно, то значитъ и нельзя сосредоточивать всего своего вниманія на этомъ фактѣ и придавать ему такое громадное общее значеніе. Поступать такъ, значитъ противорѣчить самому себѣ. Если вы считаете общество дикимъ, невѣжественнымъ и т. д., то какимъ же образомъ придаете вы ему такое громадное вліяніе на журналистику? И если оно въ самомъ дѣлѣ такъ невѣжественно и дико, то старайтесь сдѣлать его лучше а не складывайте руки въ ожиданіи того, когда оно само собою поумнѣетъ, разовьется и прійдетъ къ вамъ за совѣтомъ. Этого вы врядъ ли когда нибудь дождетесь, если сами не будете ничего дѣлать.

Нашимъ читателямъ уже извѣстно, что мы считаемъ необходимымъ для того, чтобы журналъ могъ имѣть хорошее вліяніе на публику. У него должна быть какая нибудь опредѣленная физіономія, то есть извѣстное направленіе и полнѣйшая послѣдовательность. Эти качества дѣйствуютъ на читателей самымъ благотворнымъ образомъ и установляютъ нравственную снялъ между читателями и журналомъ, то есть, съ одной стороны, все-таки даютъ журналу нѣкоторую опору въ его дѣятельности, а съ другой -- образуютъ классъ мыслящихъ и сознательныхъ читателей, то есть закладываютъ прочный фундаментъ въ обществѣ для литературы. Несомнѣнно также и то, что для успѣха журнала въ матеріальномъ отношеніи недостаточно имѣть только опредѣленную физіономію, а нужны нѣкоторыя другія условія; но принебрегая этимъ качествомъ, журналы будутъ возникать и лопаться какъ пузыри на водѣ, не имѣя никакой возможности объяснить свои неудачи какими нибудь опредѣленными причинами, и постоянно будутъ "вращаться въ пустотѣ, сокрушаясь объ отсутствіи даже простой понимающей среды", на которую они могли бы опереться и забывая, что образованіе такой среды зависитъ прежде всего отъ нихъ же самихъ.

По "Отечественныя Записки", какъ видно, прочно установились на той мысли, что отнынѣ не литература стала руководить обществомъ, а наоборотъ. Выразивъ свое несогласіе съ мыслями, высказанными по этому поводу въ "Письмѣ провинціала" и противопоставивъ этому письму особую статью, редакція стала проводить свою, мысль и въ другихъ статьяхъ. Такъ напримѣръ, въ статьѣ "Напрасныя опасенія" говорится совершенно ясно, что у насъ не "литературныя силы бѣднѣютъ" и поражаются безсиліемъ, а чутье читающей публики дѣлается все менѣе и менѣе самостоятельнымъ. "Бѣдность дѣйствительно существуетъ, говорится въ другомъ мѣстѣ той же статьи, но не тамъ, гдѣ ее предполагаютъ. Она поразила не литературныя силы, а саму публику, которая не хочетъ или не можетъ измѣнить свои взгляды на жизнь даже тогда, когда сама эта жизнь измѣняетъ себя во всѣхъ своихъ подробностяхъ". Наконецъ, статья, о которой мы говоримъ, и заканчивается подобными же словами: ежели современная русская литература "не удовлетворяетъ вкусамъ и требованіямъ читающей публики, то причина такого явленія заключается едва-ли не въ недостаточной умственной подготовкѣ самой этой публики".

Заручившись подобнымъ ложнымъ взглядомъ, "Отечественнымъ Запискамъ" не оставалось ничего болѣе, какъ сложивши руки ждать наступленія того времени, когда публика поумнѣетъ и разовьется до возможности понимать современную литературу. Остановившись на. этомъ рѣшеніи, онѣ, впрочемъ, сочли нужнымъ чуть не въ каждой книжкѣ помѣщать статьи подъ рубрикой "Письма изъ провинціи", посвященныя анализу современнаго общества. Нѣкоторыя изъ этихъ писемъ довольно вѣрно изображаютъ тѣ оригинальныя особенности, которыя замѣчаются въ нашей провинціальной публикѣ, но врядъ ли онѣ могутъ имѣть серьезное практическое значеніе. Во первыхъ, въ нихъ идетъ рѣчь почти исключительно о нашемъ чиновномъ сословіи, во вторыхъ, онѣ написаны до такой степени тяжелымъ языкомъ, и въ такихъ отвлеченныхъ выраженіяхъ, что ихъ врядъ ли могутъ читать въ провинціи. Для ознакомленія читателей съ характеромъ этихъ писемъ, мы приведемъ на удачу образчикъ, взятый изъ самаго начала перваго же письма. Упомянувъ о томъ, что въ настоящее время провинція во многомъ измѣнилась, авторъ изображаетъ современное общество такими чертами:

На одной сторонѣ сцены стоятъ люди, которые издревле привыкли понимать себя прирожденными исторіографами Россіи и зиждителями ея судебъ, на другой сторонѣ -- люди новые, которыхъ девизомъ еще такъ недавно была знаменитая поговорка: "изба моя съ краю, ничего не знаю". Середку (хоръ) занимаютъ такъ называемые фофаны, т. е. вымирающіе остатки эпохи богатырей. Понятно, съ какимъ чувствомъ смотрятъ исконные исторіографы на пришельцевъ, которые отнынѣ обязываются не только раздѣлять ихъ труды по части сочиненія русской исторіи, но даже редактировать нѣкоторыя ея главы вполнѣ самостоятельно. Съ призывомъ русскихъ сочинителей на поприще русской исторіи, старые исторіографы чувствуютъ себя неловко. Во первыхъ, имъ стыдно, что исторія, которую они до сихъ поръ сочиняли, имѣетъ несомнѣнное сходство съ яичницей; по вторыхъ они боятся, что пришельцы пожалуй догадаются, что это не исторія, а яичница, и вслѣдствіе того не выдадутъ имъ квитанціи; "третьихъ, имъ сдается, что пришельцы наступаютъ имъ на ноги, и хотя говорятъ pardon, но съ замѣтною въ голосѣ ироніей; въ четвертыхъ, они чувствуютъ, что имъ нечего дѣлать, что празднаго времени остается пропасть, а дѣвать-его рѣшительно некуда. Поэтому, истинный исторіографъ съ ранняго утра мучится подозрѣніями и безпокоится мыслью, какъ бы ему на кого нибудь такъ наѣхать, чтобы отъ наѣзда этого громъ прокатился отъ одного конца вселенной до другого, и чтобы разумѣли языцы, что зубосокрушающая сила исторіографовъ отнюдь еще не: упразднилась.

Этотъ отрывокъ, взятый, повторяемъ, совершенно на удачу, можетъ дать самое ясное понятіе о всѣхъ письмахъ, помѣщенныхъ въ "Отечественныхъ Запискахъ" за текущій годъ. Можетъ быть, нашлись бы отрывки еще болѣе туманные. Слова: исторіографы, піонеры, соломенныя головы, складныя души, административные и судебные блины и тому подобныя попадаются въ нихъ на каждомъ шагу и, конечно, никакъ не могутъ содѣйствовать уясненію передъ читателями главной мысли автора. Мы вовсе не хотимъ сказать, чтобы приведенный нами отрывокъ можно было назвать безсмыслицей: онъ, какъ и всѣ письма, особенно въ общей ихъ связи, вполнѣ доступенъ пониманію наиболѣе изощрившихся читателей; но вѣдь журналъ издается не для избранныхъ, а для массы читателей; масса же врядъ-ли пойметъ хоть что нибудь изъ утихъ писемъ. Мы рѣшительно не понимаемъ, чему приписать такой убійственный способъ выраженія; если онъ составляетъ органическій недостатокъ самого автора, то разумѣется, тутъ ничего не подѣлаешь; но если онъ намѣренно избранъ для того, чтобы было удобнѣе говорить о предметахъ "неудобоговоримыхъ", то намъ кажется, что опасенія автора на этотъ счетъ совершенно неосновательны: сюжеты его писемъ по большей части настолько безопасны, что о нихъ можно говорить гораздо яснѣе, къ положительному выигрышу какъ читателей, такъ и самаго журнала.

Впрочемъ, мы должны замѣтить, что изъ ряда этихъ писемъ самымъ выгоднымъ образомъ выдается письмо третье, въ которомъ идетъ рѣчь о господахъ, подставляющихъ ногу послѣднимъ преобразованіямъ, то есть, гласному суду и земству. Авторъ совершенно вѣрно подмѣтилъ тотъ дѣйствительно странный фактъ, что эти "ненавистники" не только не преслѣдуются обществомъ за противодѣйствіе правительственнымъ распоряженіямъ, какъ этого слѣдовало бы ожидать по другимъ фактамъ, но напротивъ пользуются въ извѣстномъ кругу даже уваженіемъ. Ненавистничество, говоритъ авторъ, до такой степени подняло голову, что самое слово ненавистникъ сдѣлалось чѣмъ-то въ родѣ рекомендательнаго письма.

Ненавистники не вздыхаютъ по угламъ, не скрежещутъ зубами втихомолку, но авторитетно, публично, при свѣтѣ дня и на всѣхъ діалектахъ изрыгаютъ хулу, и, не опасаясь ни отпора, ни возраженіи, сулятъ покончить въ самомъ ближайшемъ времени съ тѣмъ, что они называютъ "гнусною закваскою нигилизма и демагогіи" и подъ чѣмъ слѣдуетъ разумѣть отнюдь не демагогію и нигилизмъ, до которыхъ ненавистникамъ нѣтъ никакого дѣла(а преобразованія послѣдняго времени.

Этой темѣ посвящено все третье письмо и оно, повторяемъ, рѣзко выдѣляется изъ ряда другихъ писемъ какъ опредѣленностью своего содержанія, такъ и ясностью выраженій.

Какъ бы то ни было, но "Письма изъ провинціи" составляютъ, сколько намъ кажется, зерно "Отечественныхъ Записокъ", потому что только въ нихъ однихъ настойчиво и послѣдовательно проводится одна и та же мысль, совершенно согласная съ тѣмъ, что говорится въ "Признакахъ времени" объ отношеніяхъ литературы къ обществу; только одни они и связаны между собою логическою связью. Что же касается статей другого рода, то онѣ являются какъ будто случайно, хотя многія изъ нихъ и представляютъ значительный интересъ для читателей. Изъ ряда ихъ выдается лишь нѣсколько статей, наиболѣе связанныхъ между собою, но всего менѣе интересныхъ для современныхъ читателей; это именно статьи о "народности въ литературѣ", закончившіяся тѣмъ страннымъ, чуть не славянофильскимъ выводомъ, о которомъ мы слегка упомянули въ "Обозрѣніи" за прошлый мѣсяцъ. Статьи эти начались "живой струей" г. Скабичевскаго и кончились "Напрасными опасеніями" неизвѣстнаго автора. Впрочемъ, ни въ "живой струѣ" ни въ "Противоположной крайности" г. Скабичевскій не доходилъ въ своихъ сужденіяхъ о народности до такой крайности, до которой дошелъ авторъ "Напрасныхъ опасеній". Главная мысль его заключалась въ томъ, что Марко-Вовчекъ, какъ народная писательница съ одной стороны, и гг. Успенскій, Слѣпцовъ, Рѣшетниковъ, Левитовъ и т. д. съ другой, представляютъ двѣ противоположныя край, ности, изъ которыхъ каждая страдаетъ значительными недостатка, мы, и что до сихъ поръ "не явилось еще писателя, который перебросилъ бы мостъ черезъ пропасть, отдѣляющую произведенія Марко-Вовчка отъ произведеній прочихъ нашихъ писателей народнаго быта". Хотя въ обѣихъ статьяхъ г. Скабичевскаго и попадаются нѣкоторыя отдѣльныя мѣста, имѣющія славянофильскій оттѣнокъ (въ особенности на стр. 149 въ статьѣ "живая струи"), но все-таки они совершенно пропадаютъ въ общемъ характерѣ этихъ статей, авторъ же "Напрасныхъ опасеній" нашелъ, что г. Рѣшетниковъ не только перебросилъ мостъ черезъ упомянутую г. Скабичевскимъ пропасть, но и далъ совершенно новый животворный толчекъ русской литературѣ. Но словамъ автора "Напрасныхъ опасеній", "никогда еще дѣятельность русской литературы не была такъ благотворно и такъ правильно поставлена, какъ въ настоящее время". Эти слова давали бы намъ право предполагать, что "Отечественныя Записки" и въ самомъ дѣлѣ заразились славянофильскими тенденціями, еслибъ этому не противорѣчили другія соображенія. Именно, почти за весь годъ мы не находимъ въ "Отечественныхъ Запискахъ" ни одной статьи легкаго или серьезнаго характера о торая была бы направлена въ ту же сторону. Статья г. Елисеева" Крестьянскій вопросъ" хотя и разсуждаетъ о крестьянахъ, но нисколько не обнаруживаетъ тенденцій, имѣющихъ что нибудь общее съ тенденціей "Напрасныхъ опасеній". Другая статья "Положеніе крестьянскаго хозяйства" имѣетъ характеръ легкой замѣтки и трактуетъ о предметѣ съ обыкновенной точки зрѣнія; въ отдѣлѣ беллетристики мы находимъ только романъ г. Рѣшетникова, о которомъ собственно и говоритъ упомянутая статья,-- и затѣмъ, больше ничего такого, что оправдывало бы помѣщеніе въ "Отечественныхъ Запискахъ" "Напрасныхъ опасеній". Судя по общему характеру "Отечественныхъ Записокъ", ихъ скорѣе можно упрекнуть въ томъ, что онѣ слишкомъ мало занимаются крестьянскимъ вопросомъ, чѣмъ въ томъ, что слишкомъ много. А между тѣмъ статья "Напрасныя опасенія" все-таки чуть-чуть не проповѣдуетъ славянофильства.

Относительно другихъ статей Мы рѣшительно не имѣемъ возможности составить себѣ какое-нибудь ясное представленіе и рѣшить, какими мотивами обусловливается помѣщеніе ихъ въ "Отечественныхъ Запискахъ". Въ каждомъ отдѣлѣ мы встрѣчаемъ рядомъ и очень хорошія и очень плохія статьи, то есть плохія по самому ихъ характеру, по отсутствію въ нихъ какой нибудь мысли. И это повторяется рѣшительно во всѣхъ отдѣлахъ. Рядомъ, напримѣръ, съ очень хорошими, иностраннымъ романомъ "Исторія маленькаго оборвыша" мы находимъ очень плохую повѣсть Дроза, въ которой всего рѣзче выступаютъ мѣста клубничнаго свойства. Рядомъ съ романомъ г. Рирса "Старая и юная Россія", хотя не оконченнымъ, но все-таки заключающимъ въ себѣ превосходныя страницы, встрѣчаемъ разсказъ какого-то г. Ромера "жизнь или сонъ", въ которомъ нельзя найти не только какой нибудь мысли, но даже простого человѣческаго смысла. Рядомъ со статьями г. Скабичевскаго, изъ которыхъ въ особенности одна, "Русское недомысліе", заслуживаетъ полнѣйшаго вниманія, попадаются такія, какъ "Наши бабушки" (о романѣ "Война и Миръ") или "Новаторы особаго рода" (о романѣ "Жертва вечерняя"), написанныя, повидимому, для покойной "Библіотеки для чтенія" г. Писемскаго. Рядомъ со статьями г. Елисеева "Производительныя силы Россіи" или "Наказъ Императрицы Екатерины II" мы встрѣчаемъ статью г. Мордовцева "Русскіе государственные дѣятели", написанную очевидно спеціально для какого нибудь военнаго журнала, такъ какъ въ ней почти исключительно идетъ рѣчь о томъ, какъ бы слѣдовало дѣйствовать такому-то или такому генералу, чтобъ удобнѣе изловить Пугачева, почему въ такомъ-то городѣ не было достаточнаго количества пороху или пушекъ и т. д., при чемъ подробно описываются біографіи тѣхъ генераловъ, которые дѣйствовали удачно и "заслужили безсмертную славу своимъ умомъ и своей неутомимою дѣятельностью въ то время, когда все или обезумѣло отъ страха, или погружено было въ глубокій сонъ". На такихъ личностяхъ авторъ останавливается "съ особенною любовью" и пишетъ ихъ имена "самыми крупными буквами на видной страницѣ самаго тяжкаго для Россіи времени". Однимъ словомъ, и по пріемамъ, и по слогу, и по всему характеру статьи г. Мордовцева, ей приличнѣе бы появиться въ "Военномъ Сборникѣ", чѣмъ въ "Отечественныхъ Запискахъ". Да и вообще, какъ объяснить появленіе въ этомъ журналѣ даже имени г. Мордовцева, который упрочилъ за собою репутацію сотрудника "Всемірнаго Труда", и одною рукою помѣщая въ одномъ журналѣ "Русскихъ государственныхъ дѣятелей", другою сочинялъ "Новыхъ русскихъ людей" для помѣщенія во "Всемірномъ трудѣ". Это можно объясните только крайнимъ индиферентизмомъ со стороны "Отечественныхъ Записокъ", то есть тѣмъ качествомъ, противъ котораго такъ энергично возставалъ "Провинціалъ" въ своемъ письмѣ.

Впрочемъ, какъ мы видѣли выше, сами "Отечественныя Записки" смотрятъ на свою задачу такъ, что мы и не имѣемъ нрава требовать отъ нихъ строгой послѣдовательности и какого нибудь опредѣленнаго направленія. Не заяви онѣ такъ категорически своего несогласія съ мыслями "Провинціала" и не выскажи совершенно откровенно своего собственнаго взгляда на дѣло, мы могли бы предполагать, что указанные нами промахи -- чистая случайность, происшедшая по недосмотру редакціи, или явившаяся вслѣдствіе какихъ нибудь постороннихъ соображеній, которыя иногда бываютъ извинительны для всякаго журнала. По теперь намъ нѣтъ никакой надобности строить подобныхъ предположеній: дѣло и безъ того совершенно ясно.

Въ заключеніе мы считаемъ нужнымъ прибавить, что въ "Отечественныхъ Запискахъ" мы замѣчаемъ борьбу двухъ довольно несходныхъ между собою элементовъ. Такъ какъ этотъ журналъ долженъ быть во всякомъ случаѣ поставленъ несравненно выше "Вѣстника Европы" даже и въ настоящее время, то будущность его угадать очень трудно: все будетъ зависѣть отъ того, какой элементъ пересилитъ, такъ какъ продолжать свое совмѣстное существованіе имъ врядъ ли удобно.

-----

Если мы къ тремъ перечисленнымъ журналамъ прибавимъ еще одинъ ежемѣсячный "Русскій Вѣстникъ" и два еженедѣльныхъ "Недѣлю" и "Искру", то передъ нами окажутся всѣ наличныя силы русской журналистики. Впрочемъ, о "Русскомъ Вѣстникѣ" говорить не стоитъ, такъ какъ этотъ журналъ давно уже исключилъ себя изъ числа журналовъ, сохранивъ за собою только право выходить двѣнадцать разъ въ годъ. Что касается остальныхъ двухъ, еженедѣльныхъ, то о нихъ мы скажемъ лишь нѣсколько словъ.

"Недѣля", какъ мы упомянули въ началѣ нашего "Обозрѣнія", съ нынѣшняго года перешла подъ новую редакцію, не имѣющую ничего общаго съ редакціей прежней. Къ сожалѣнію, въ теченіи нынѣшняго года она. еще не успѣла достаточно выяснить своей физіономіи и занять опредѣленное мѣсто въ журналистикѣ. Всѣ ея статьи отличаются стремленіемъ честно служить дѣлу общественной мысли; но всѣ онѣ, вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ-то не связаны одна съ другой; въ нихъ не видно одной общей идеи, которая бы особенно настоятельно преслѣдовалась редакціей. Отъ этого журналъ разбрасывается въ разныя стороны и желая говорить о многомъ, не говоритъ опредѣленно ни о чемъ. Очень можетъ быть, что этотъ недостатокъ устранится впослѣдствіи, когда редакція пріобрѣтетъ больше опытности, по въ настоящемъ году, повторяемъ еще разъ, журналу не удалось занять опредѣленнаго положенія въ литературѣ.

Объ "Искрѣ", мы упомянули собственно потому, что этотъ журналъ въ настоящемъ году кончаетъ десятилѣтній періодъ своего существованія. Основанный десять лѣтъ назадъ, при совершенно иныхъ обстоятельствахъ, весьма мало похожихъ на нынѣшнія, онъ испыталъ въ своей дѣятельности много невыгодныхъ вліяній. Года два назадъ, ему сулили окончательную погибель, ссылаясь на то что въ настоящее время подобный журналъ не имѣетъ никакого смысла. Дѣйствительно, въ то время въ "Искрѣ" почти нечего было читать до такой степени она была обезличена. И однакожъ, журналъ устоялъ. Чему приписать это явленіе? Не тому ли что среди всевозможныхъ обстоятельствъ, редакція "Искры" никогда не теряла того такта, которымъ отличалась она съ, самаго начала своей дѣятельности, и что, вслѣдствіе этоі'о, она образовала вокругъ своего изданія извѣстную массу читателей, между которыми и ею установилась, такимъ образомъ, нравственная связь. Эта-то связь и поддерживала редакцію въ то время, когда ей приходилось довольствоваться весьма скудными матеріалами для своего журнала. Теперь неблагопріятныя обстоятельства значительно ослабѣли и уже въ нынѣшнемъ году редакція нашла возможнымъ сдѣлать свой журналъ гораздо болѣе живымъ и интереснымъ. по всей вѣроятности, съ будущаго года положеніе его еще болѣе упрочится.

Мы желали бы, чтобъ примѣръ "Искры" послужилъ въ пользу остальныхъ органовъ нашей печати, за которыми, къ сожалѣнію, нельзя признать и десятой доли тѣхъ литературныхъ достоинствъ, которыя мы съ удовольствіемъ признаемъ за "Искрой".

Гдб.

"Дѣло", No 12, 1868

что онъ, выйдя незаконнымъ образомъ изъ своего такъ называемаго безвыходнаго положенія, избѣгнетъ вмѣстѣ съ тѣмъ и наказанія; во-вторыхъ, часто случается, что человѣкъ, совершая преступленіе, самъ идетъ на наказаніе, предпочитая жизнь въ тюрьмѣ, или въ каторгѣ жизни на свободѣ. Но человѣкъ, рѣшающійся на самоубійство, идетъ на вѣрную смерть, на полное уничтоженіе своей личности. Слѣдовательно, можно съ полнымъ правомъ утверждать, что причины, толкающія человѣка на самоубійство, должны считаться несравненно сильнѣе тѣхъ, вслѣдствіе которыхъ люди совершаютъ всякія другія преступленія. Но каковы же причины въ приведенныхъ нами трехъ случаяхъ самоубійства? Бѣдность, чувство обиды и стыда. Первая причина еще многими считается уважительною; что же касается до второй и третьей, то есть обиды и стыда, то къ нимъ, обыкновенно, относятся очень легко, ихъ часто не считаютъ важными двигателями въ человѣческихъ поступкахъ, и преступленія, совершаемыя подъ вліяніемъ стыда или обиды, объясняютъ обыкновенно дѣйствіемъ злой воли человѣка. Между тѣмъ мы видимъ, что эти причины бываютъ иногда столь сильны, что побуждаютъ человѣка даже на самоубійство, то есть, на самое невыгодное для него преступленіе. Этимъ мы хотимъ показать, какъ слѣдуетъ быть осторожнымъ въ отысканіи истинныхъ причинъ, руководящихъ человѣческими поступками, и съ какою строгостью нужно относиться къ мнѣніямъ тѣхъ изъ "благонамѣренныхъ) дѣятелей, близорукость которыхъ признаетъ только эффектно обставленныя и ярко освѣщенныя причины, и которые подъ видомъ патріотизма проповѣдуютъ жестокосердіе, а безнравственными называютъ самыя чистыя, самыя гуманныя побужденія. Случаи самоубійства могутъ въ этомъ отношеніи принести не малую пользу обществу. Изучая ихъ внимательно) можно научиться правильнѣе смотрѣть на преступленіе и вѣрнѣе опредѣлять многія изъ тѣхъ, которыя обыкновенно объясняются злою волей или испорченною натурою человѣка. Эти соображенія мы въ особенности рекомендуемъ вниманію присяжныхъ засѣдателей. которые легко могутъ осуществить ихъ на дѣлѣ.

-----

Сопоставляя и сравнивая между собою нѣкоторые одинаковые факты изъ жизни Петербурга и провинціи, приходится удивляться той требовательности и взыскательности, которыя обнаруживаетъ Петербургъ и той патріархальности, какая господствуетъ въ провинціи. Намъ кажется, что провинціалы, близко знакомые съ окружающею ихъ жизнью, должны считать всѣхъ поголовно петербуржцевъ людьми, крайне безпокойными, мелочными и придирчивыми. Дѣйствительно, Петербургъ можно назвать богатымъ бариномъ съ самыми утонченными привычками и избалованнымъ вкусомъ, бариномъ, изнѣженнымъ до крайности, любящимъ комфортъ и сердито ворчащимъ, если ему самому приходится класть себѣ что-нибудь въ ротъ; тогда какъ провинція должна довольствоваться скромною ролью бѣдняка, завистливо смотрящаго на недоступныя ей блага.

Мы уже не будемъ говорить о тѣхъ внѣшнихъ удобствахъ, какими пользуется наша столица вслѣдствіе значительности капиталовъ, находящихся въ распоряженіи города, не будемъ говорить о торцовыхъ мостовыхъ, газовомъ освѣщеніи, роскошныхъ домахъ, водопроводахъ, конно-желѣзныхъ дорогахъ и т. д. О подобныхъ удобствахъ и во снѣ даже не -будетъ мечтать житель какой нибудь Орши, Можайска, Бобрница и т. д. Нѣтъ, мы посмотримъ на удобство другого рода, болѣе, такъ сказать, жизненнаго характера. Петербуржецъ избалованъ но всѣхъ-отношеніяхъ; въ то время когда провинціалъ смиренно отдаетъ ежегодно извѣстное число сюртучныхъ Фалдъ или брючныхъ калошъ въ жертву городскимъ собакамъ, -- петербуржецъ до глубины души возмущается даже тѣмъ" если чья нибудь собака громко и неожиданно залаетъ на улицѣ и испугаетъ проходящаго. Провинціалъ терпѣливо сноситъ постоянное присутствіе на улицѣ свиней и коровъ, портящихъ огороды и деревья, ломающихъ палисадники и даже иногда (чему были неоднократные примѣры) поѣдающихъ малолѣтнихъ дѣтей,-- петербуржецъ возмущается, если увидитъ на улицѣ подобное животное даже Никому и ничему не вредящее, и требуетъ немедленнаго его арестованія посредствомъ полицейской власти и затѣмъ публикаціи въ газетахъ объ арестованномъ животномъ. Словомъ, подобныхъ параллелей, крайне непріятныхъ для провинціи, можно бы привести множество. Ясно, что провинціалъ, читая въ газетамъ какое нибудь обличеніе петербуржца по поводу "незаарестованнаго скота" или громко залаявшей собаки, непремѣнно долженъ счесть обличителя человѣкомъ, просто придирчивымъ и капризнымъ. Но если даже въ этомъ случаѣ считать подобный выводъ провинціала неосновательнымъ, то придется согласиться съ нимъ во многихъ другихъ случаяхъ. Возьмемъ, напримѣръ, мировые суды. Въ газетахъ появлялось довольно много обличеній, касавшихся какъ судей Петербурга, такъ и ихъ съѣзда. Высказывались, напримѣръ, неудовольствія противъ того, что въ нѣкоторыхъ судебныхъ камерахъ нѣтъ рѣшетки, отдѣляющей публику отъ судьи, что иногда судья какъ бы совѣщается съ своимъ письмоводителемъ, что нѣкоторые судьи нарушаютъ принятое обыкновеніе говорить всѣмъ подсудимымъ вы и говорятъ вмѣсто того ты, что нѣкоторые изъ нихъ, вызывая тяжущіяся стороны, положимъ, къ 12 часамъ, приступаютъ къ ихъ разбирательству получасомъ позже, что исполнительные листы выдаются иногда не тотчасъ по предъявленіи требованій, а спустя два, три дня и т. д. Намъ кажется, что нѣкоторые города, гдѣ уже введены мировыя учрежденія, читая выше, перечисленныя претензіи петербуржцевъ, должны считать обличителей просто сумасшедшими людьми, незнающими, чего хотятъ. Возьмемъ для примѣра городъ Жиздру и взглянемъ на тамошнюю мировую камеру, какъ описываетъ ее корреспондентъ "С. Петербургскихъ Вѣдомостей." Комната грязная и душная, безъ малѣйшей вентиляціи, воздухъ пропитанъ махоркой; толпа присутствующихъ стоитъ все время на ногахъ, вѣроятно, не смѣя сѣсть. Судья -- въ нанковомъ сюртукѣ, разстегнутой рубашкѣ и безъ галстуха чинитъ правосудіе. Конечно, костюмъ ничего не значитъ; мундиръ или фракъ или сюртукъ сами но себѣ не дѣлаютъ человѣка лучшимъ. Но посмотримъ, что исходитъ изъ подъ этой нанки и разстегнутой рубашки; если исходитъ что нибудь добропорядочное -- мы забудемъ внѣшность и, можетъ быть, она намъ понравится.

Вередъ судьей проситель-мужикъ. Судья читаетъ его бумагу.

-- Вѣдь опять навралъ въ просьбѣ, говоритъ онъ.-- Ну, чего молчишь? Вѣдь сказано тебѣ было, что не такъ просьбы пишутся, а ты другую подаешь еще хуже. А?

-- Батюшка, ваше-скородіе, мы неграмотны, отвѣчаетъ мужикъ.-- Писарь писалъ; гдѣ намъ знать, какъ оно тамъ написано. Окажите милость батюшка.

-- Убирайся ты; некогда мнѣ съ вами тутъ разговаривать! Ступай перепиши прошеніе.

-- Да какъ же быть-то, батюшка... писарь три гривны взялъ. Мы люди бѣдные; ктожъ его зналъ, что не такъ напишетъ.

-- Ну, пошелъ, пошелъ! заревѣлъ судья такимъ голосомъ, что проситель вздрогнулъ. Заплатишь и еще три гривны. Впередъ вамъ наука.

Вслѣдъ за симъ произошла еще подобная сцена (которую мы опускаемъ), кончившаяся такими словами судьи:

-- Вотъ народецъ! Точно у меня сто ушей, чтобы слушать всѣ ихъ глупости. Лѣзутъ, лѣзутъ, просто мочи нѣтъ!

Помолчавъ нѣсколько времени и просмотрѣвши какую-то бумагу, судья обратился къ сисему письмоводителю.

-- Какая тутъ статья примѣняется?

Письмоводитель, которому дѣло, изъ особенности одно изъ участвующихъ въ дѣлѣ лицъ, было хорошо извѣстно, подумалъ и сказалъ, какая статья примѣняется.

-- Да вы все врете, замѣтилъ судья.-- Покажите сюда уставы.

Письмоводитель сунулъ ему уставы, раскрывъ нужную статью.

Тотъ прочиталъ раза два.

-- Ну, пожалуй, примѣнить ее. А то вѣдь тамъ на съѣздѣ опять отмѣнятъ. Пишите протоколъ.

Пока протоколъ писался, въ камерѣ царствовало молчаніе. Всѣ чего-то ждали. Старикъ-судья сидѣлъ съ недовольной миной, видимо скучая. Потомъ онъ всталъ, вытеръ выступившій на лбу потъ, подумалъ, снялъ съ себя цѣпь и ушелъ въ сосѣднюю комнату, махнувъ рукой. Тѣмъ засѣданіе и кончилось. Нужно сказать, что вообще этотъ судья до того тяготится своею службою, что даже производство допросовъ поручаетъ своему письмоводителю. Письмоводитель -- правая рука судьи и рѣшеніе дѣлъ въ его власти.

Не вправѣ ли будетъ житель города Жиздры, побывавшій у своего мирового судьи, обозвать сумасшедшими или, по крайней мѣрѣ, безпокойными людьми петербуржцевъ, которые недовольны тѣмъ, что нѣкоторые судьи говорятъ ты вмѣсто вы или не отдѣляютъ себя рѣшеткою отъ публики...

Возьмемъ еще одинъ примѣръ, уже не но судебной, а но почтовой части. Извѣстно, что ни въ одномъ городѣ Россіи нѣтъ такого частаго движенія, какъ въ Петербургѣ; здѣсь почта уходитъ и приходитъ не только каждый день, но даже но нѣсколько разъ на день. Почтальоны разносятъ письма тотчасъ же по полученіи, въ городѣ существуетъ, для удобства публики, нѣсколько почтовыхъ отдѣленій; кромѣ того, во множествѣ мѣстъ висятъ ящики для опусканія инеемъ; на ящикахъ, во избѣжаніе ошибокъ, нарисованы изящные бѣлые конверты и выставлены цифры, означающія, когда будетъ вынуто бросаемое письмо; въ ящики опускаются какія угодно письма, городскія, иногородныя, даже заграничныя; какъ городскія, такъ и всѣ вообще письма, вынимаются изъ ящиковъ шесть разъ въ день. Въ главномъ почтамтѣ съ утра до вечера кипитъ работа; чиновники и письмоносцы дѣйствуютъ ежедневно съ 5 часовъ утра до 10 часовъ вечера; кромѣ воскресныхъ дней, почтамтъ открытъ для публики во всѣ праздники -- церковные, господскіе, торжественные и т. д. Словомъ, всѣ удобства. И несмотря на это, раздаются жалобы на разные отдѣльные случаи пропажи инеемъ или поздняго доставленія ихъ но городской почтѣ. Жалобы эти, какъ они ни рѣдки, обращаютъ однакоже на себя вниманіе. Почтамтъ собирается ввести важное усовершенствованіе въ почтовомъ дѣлѣ,-- особую машину, посредствомъ которой каждый отправитель письма, бросая его въ ящикъ, сейчасъ же будетъ получать росписку въ принятіи письма на почту. И все-таки, несмотря на эти удобства, слышатся жалобы на то, что иногда письма получаются какъ будто распечатанными и какъ будто уже кѣмъ-то читанными. Но что долженъ подумать о требовательности и прихотливости петербуржцевъ провинціалъ, у котораго нѣтъ ни почтовыхъ ящиковъ, ни исправныхъ почтальоновъ, который обыкновенно самъ ходитъ на почту, самъ получаетъ письма и газеты, и считаетъ себя счастливѣйшимъ человѣкомъ, если втеченіи мѣсяца у него не пропадетъ нѣсколькихъ нумеровъ газетъ. Чтобы показать, насколько различны удобства полученія писемъ въ Петербургѣ и провинціи, мы приведемъ слѣдующій разсказъ -- о полученіи писемъ въ провинціи, сообщенный "Донскимъ Вѣстникомъ".

Нѣкто г. H. С. пишетъ редактору этой газеты, что изъ десяти адресованныхъ къ нему инеемъ, онъ получилъ только два или три цѣлыми, всѣ остальные были распечатаны. "Идешь), говоритъ онъ, "въ станичное правленіе получить письмо, изъ котораго надѣешься узнать что нибудь новое, еще никому неизвѣстное -- и вдругъ что же? Васъ встрѣчаютъ еще на улицѣ и разсказываютъ вамъ содержаніе того письма, за которымъ вы идете. Спрашиваете: "почему вы знаете все это?" -- Да я читалъ его. "Какъ же вы осмѣлились читать?" -- А отчего жъ бы и не прочитать, когда оно распечатано. "Кто же распечаталъ его?" -- А кто жъ его знаетъ, такъ получено изъ конторы". И подобныя удовольствія приходится испытывать не одному или двумъ, но очень многимъ. "Прежде я грѣшилъ на своихъ", замѣчаетъ г. H. С., "думалъ, что это они все дѣлаютъ, но нечаянно открылъ, что это дѣлается и другими. Я сидѣлъ въ станичномъ правленіи и какъ разъ въ то время явился туда нарочный казакъ, только что возвратившійся изъ почтовой конторы, куда посылали его за бумагами. Онъ привезъ десятка два писемъ, адресованныхъ въ нашу станицу, которыя всѣ, кромѣ одного, были вскрыты. И какъ вскрыты! Хоть бы ужъ немножко повѣжливѣе дѣлалось все это, а то просто оторвана одна часть конверта, такъ что письмо наготовѣ выскочить оттуда Въ числѣ этихъ писемъ было одно и на мое имя. О томъ, что оно было распечатано -- и говорить нечего; а главное то, что оно было не все, а только начальная половина его, такъ что я только но почерку и могъ догадаться, отъ кого именно это письмо". Противъ распечатанія писемъ г. H. С. уже и не протестуетъ; онъ желалъ бы только, чтобъ его письма получались хоть цѣлыми. Его страшитъ, главнымъ образомъ, возможность получить письмо съ оторванною частью отъ такого лица, рука котораго ему нехорошо извѣстна, такъ что онъ будетъ не въ состояніи догадаться, отъ кого именно это письмо.

Спрашиваемъ еще разъ, не вправѣ ли провинціалъ счесть петербуржца крайне безпокойнымъ человѣкомъ за то, что онъ выражаетъ неудовольствіе на полученіе письма какимъ-нибудь часомъ или двумя позже обыкновеннаго, или какъ будто распечатаннаго и какъ будто уже кѣмъ-то читаннаго. Да, нужно сознаться, что петербуржецъ крайне избалованъ и не умѣетъ достаточно оцѣнить тѣ блага, какими онъ пользуется. Въ провинціи бы ему пожить да присмотрѣться къ тамошнимъ, порядкамъ. Что бы онъ тогда сказалъ!...

Гдб.

"Дѣло", No 6, 1868