Гладстон Уильям - Россия и Англия

Россія и Англія.

Статья Гладстона.
(Russia and England. By О. K. London. Longmans. 1880)

Эта книга написана женщиной, обладающей большимъ политическимъ дарованіемъ или, по крайней мѣрѣ, умѣніемъ удачно вести политическую полемику. Это -- трудъ партизана и защитника и одинъ этотъ фактъ придаетъ книгѣ, въ глазахъ всѣхъ безпристрастныхъ людей Англіи, великое достоинство, такъ какъ во всякомъ спорномъ вопросѣ необходимо вникнуть во всѣ обстоятельства и положеніе противной стороны, но такую ясную и полную картину рѣдко могутъ доставить оффиціальныя извѣстія какой-нибудь страны, стѣсненныя различными условіями и соображеніями.

Каковы отношенія О. К. съ правительствомъ ея страны, мы не знаемъ и даже не нуждаемся знать. Она защищаетъ только свою страну, свой народъ. Ея горячій патріотизмъ даетъ ей право на особенное уваженіе со стороны англійскихъ тори, считающихъ это свойство краеугольнымъ камнемъ "мира и всѣхъ добродѣтелей", и потому оно не можетъ служить упрекомъ О. К.: божество, которому они поклоняются на берегахъ Темзы, также священно и на берегахъ Невы.

О. К.-- женщина съ положеніемъ въ обществѣ, имя ея хорошо извѣстно, но прозрачное покрывало, которымъ она думала не скрыть, но замѣнить свои черты не можетъ быть поднято поспѣшною рукою критика. Во время нашихъ горячихъ преній по поводу восточнаго вопроса, она смѣло защищала дѣло своей родины и порабощенныхъ Оттоманской имперіей народностей на страницахъ провинціальной газеты "Northern Echo", издаваемой въ Дарлингтонѣ.

О. К. желаетъ возникновенія горячей симпатіи между Англіей и Россіей. Она не видитъ причины, почему тридцать четыре или пять милліоновъ англичанъ и восемьдесятъ милліоновъ русскихъ должны ненавидѣть или бояться, или надоѣдать другъ другу. Ссора ея съ нами похожа на распри влюбленныхъ и ведетъ она ее откровенно. Будь она сдержанна, дипломатична и, такъ сказать, сладкорѣчива, ея стрѣлы были бы нетакъ мѣтки. Однако, не смотря на ея откровенность, она всегда остается тѣмъ, что есть, -- хорошо воспитанной женщиной. Главное достоинство и интересъ ея книги заключается въ строгости критическихъ замѣтокъ. По многимъ вопросамъ эта книга должна навѣять на англичанъ далеко небезполезное раскаяніе и скорбь. Кромѣ политическаго и нравственнаго значенія, трудъ этотъ не лишенъ и литературныхъ достоинствъ. Книга читается легко, слогъ ясенъ, свободенъ, полонъ остроумія, къ тому же О. К. владѣетъ англійскимъ языкомъ лучше большинства туземныхъ писателей. Замѣтно, что книга написана не подъ руководствомъ англійскаго учителя и безъ особенныхъ приготовленій, но горячо, самобытно, что сообщаетъ еще болѣе привлекательности этому труду. Сверхъ того, онъ представляетъ еще одну трогательную особенность: книга посвящена геройской памяти брата автора, полковнику Николаю Кирѣеву, погибшему на полѣ битвы во время сербской войны 1876 г. Онъ былъ одинъ изъ тѣхъ, чья пролитая кровь электрически возбудила русскіе умы и вмѣстѣ послужила сѣменемъ освобожденія славянъ, какъ кровь мучениковъ первыхъ вѣковъ христіанства была сѣменемъ христіанской церкви.

Первое положеніе, которое поддерживаетъ и доказываетъ О. К., это -- рядъ уступокъ, которыми русское правительство старалось избѣжать войны съ Турціей. Россія употребила много усилія для поддержанія европейскаго концерта и старалась примѣниться ко взглядамъ Англіи. Съ своей стороны, Англія и Франція недружелюбно смотрѣли на тройственный союзъ Россіи, Германіи и Австріи. Что касается Турціи, самый подозрительный взглядъ не можетъ усмотрѣть въ нотѣ къ Андраніи или въ берлинскомъ меморандумѣ слѣдовъ кровожадности.

На константинопольской конференціи, говоритъ О. К. (стр. 360), Россія больше слѣдовала англійскому плану, чѣмъ своему собственному, въ видахъ сохраненія того же мира. Когда, по окончаніи конференціи, всѣ европейскія державы смиренно вынесли ударъ, нанесенный ихъ самолюбію турецкимъ отказомъ, Россія скромно выступила съ своимъ протоколомъ. Этотъ протоколъ соглашался на всѣ и только заявлялъ о намѣреніи державъ наблюдать за положеніемъ турецкихъ провинцій, прибавляя, что если въ нихъ произойдетъ что-нибудь особенное (что именно -- это не было опредѣлено въ протоколѣ), то державы, по истеченіи времени, которое также не. обозначено, имѣютъ право обсудить, какъ имъ надо дѣйствовать (ст. 2).

Но этотъ непритязательный протоколъ былъ отвергнутъ Турціей, такъ какъ она надѣялась, что, не смотря на ея преступленія, Англія во всякомъ случаѣ поддержитъ ее. Такъ, жестокосердый Фараонъ не пустилъ народъ Божій въ землю обѣтованную. Такимъ образомъ, неуспѣхъ державъ на конференціи, бездѣйствіе, послѣдовавшее за болгарской рѣзней, лживыя и пустыя обѣщанія дипломатіи, -- все это вмѣстѣ заставило Россію объявить войну Турціи. Она пошла на бой одна. На нее посыпались со всѣхъ сторонъ ропотъ, угрозы, презрительное удивленіе, но не раздался ни одинъ одобряющій голосъ какой-нибудь націи, правительства, партіи. Можетъ быть, гдѣ-нибудь и возвышался одинокій сочувственный голосъ, но никто на него не откликнулся. Въ этой войнѣ никто, кромѣ русскаго царства, не участвовалъ въ тратѣ крови и денегъ, никто, кромѣ него, не несъ за войну отвѣтственности и никто также не раздѣлилъ его славы. Русскіе съ полнымъ правомъ могутъ приписать только себѣ всѣ благія послѣдствія этой войны, такъ какъ даже тѣ немногіе, которые сочувствовали ея цѣли, оставили Россію дѣйствовать одну, на свой страхъ. Большинство этихъ сочувствующихъ соглашалось, что на Турцію слѣдовало дѣйствовать принудительными мѣрами, но не въ одиночку, а соединенными силами всей Европы. Все это было на словахъ, на дѣлѣ же концертъ разстроился вмѣстѣ съ проектами о принудительныхъ мѣрахъ, и вся тяжесть этой задачи, была предоставлена Россіи. Поэтому мы не можемъ претендовать на какіе бы то ни было выгодные для насъ результаты отъ этой войны, такъ какъ мы не участвовали въ ней, не несли ни ея тягостей, ни отвѣтственности за нея.

Такимъ освѣщеніемъ фактовъ, предшествовавшихъ войнѣ Россіи съ Турціей, будетъ глубоко оскорблена Англія Синей Книги и Англія берлинскаго конгресса. Я только говорю о фактахъ, не касаясь мотивовъ, вовлекшихъ Россію въ войну. Я не имѣю претензіи, подобно многимъ, даже самымъ скромнымъ тори, открыто читать въ человѣческомъ сердцѣ, но полагаю, что мотивы, побудившіе Россію объявить войну Турціи, были подобны мотивамъ, приведшимъ Англію на константинопольскую конференцію, т. е. различны. Русскій народъ былъ объятъ безкорыстнымъ энтузіазмомъ и Россія покрыла себя славой въ этой войнѣ, такъ что англійскіе тори готовятъ себѣ горькую будущность, преднамѣренно закрывая глаза, чтобъ не видать этой славы, которая часто совершенно не зависитъ отъ мотивовъ и не выдерживаетъ строгой критики, но въ этомъ случаѣ она способна не выдержать, по крайней мѣрѣ относительно достигнутыхъ результатовъ, такъ какъ, не смотря на изувѣченіе, которому подверглось дѣло освобожденія порабощенныхъ славянскихъ племенъ, оно все-таки сдѣлало великій шагъ впередъ. Десять милліоновъ людей стали совершенно свободны или вышли изъ унизительнаго рабства, остальные получили болѣе стройную, чѣмъ прежде, государственную организацію и права вмѣстѣ съ надеждой въ недалекомъ будущемъ также добиться полнаго освобожденія. Англія способствовала освобожденію Восточной Румеліи. Почему мы не хотимъ согласиться, что это дѣло -- великое благо для человѣчества? Почему мы не хотимъ видѣть, что лучшій путь для доживающей свои послѣдніе дни на материкѣ Европы Турціи -- это войти въ соглашеніе съ подвластными ей еще народностями? Такъ дѣйствовала она въ Самосѣ и недавно на Ливанѣ. Почему не поступить ей также съ Македоніей, Албаніей и Критомъ? Если вещь сама по себѣ справедлива и хороша, то неужели нужно ей противодѣйствовать единственно потому только, что Россія была бы довольна этимъ?

О. К. сдѣлала мнѣ честь, отвѣтивъ на одну изъ моихъ статей {The Friends and Foes of Russia. Nineteenth Century. January 1879.}, гдѣ я высказалъ, что Россія въ царствованія Александра I и Николая была главою европейскихъ тори и самымъ виднымъ лицомъ Священнаго союза. О. К. возразила мнѣ на это, говорю я, что независимо отъ своего положенія въ Священномъ союзѣ, Россія, благодаря своимъ религіознымъ и и расовымъ симпатіямъ, стала въ христіанскихъ и особенно славянскихъ областяхъ Турціи на сторону свободы. Какъ потомъ замѣтили, этотъ вопросъ былъ единственнымъ предметомъ оппозиціи англійскихъ тори Россіи. Какъ тори противодѣйствовали Россіи за то, что она освобождала отъ цѣпей, вмѣсто того, чтобъ надѣвать ихъ, такъ, наоборотъ, англійскіе либералы, осуждая ее, когда она поступала дурно, не могли порицать ее, когда она дѣйствовала хорошо; тори противодѣйствовали Россіи во всѣхъ попыткахъ ея водворить независимость въ Италіи, Греціи или Бельгіи, съ чѣмъ несогласна О. К. Она заявляетъ, что Россія, спасая Австрію отъ венгерцевъ, заслужила за это одобреніе лорда Биконсфильда 1 февраля 1849 г. и еще одного консервативнаго государственнаго секретаря (стр. 297), что въ Лейбахѣ въ 1819 г. и Веронѣ въ 1821 г. Россія вмѣстѣ съ Англіей поддерживала "правительственный порядокъ", что въ 1846 г. она соединилась съ Австріей для уничтоженія независимости Кракова и за это также удостоилась похвалы Дизразли, и, наконецъ, въ 1878 году Англія санкціонировала возвращеніе Бессарабіи Россіи.

Вышеприведенные факты служатъ лишь иллюстраціями къ мысли, высказанной въ моей статьѣ "Friends and Foes of Russia", а именно, что англійскіе тори никогда не препятствовали Россіи въ ея антагонизмѣ къ свободѣ.

На страницѣ 315 О. К. выставляетъ различные случаи, при которыхъ Россія помогала угнетеннымъ Турціей племенамъ порою одна, иногда вмѣстѣ съ Англіей и дважды противъ желанія послѣдней: въ 1868 г. относительно Крита и въ 1877 г. въ Болгаріи. Тутъ она снова только подкрѣпляетъ положеніе, противъ котораго ратуетъ; она, правда, выставляетъ, какъ въ 1867 г. правительственная партія, имѣя во главѣ лорда Дерби-отца и лорда Дерби-сына министромъ иностранныхъ дѣлъ, помогла Россіи заставить турокъ очистить сербскія крѣпости. Если бъ побольше можно было найти такихъ примѣровъ для защиты партіи, нынѣ находящейся въ силѣ! Смѣлость нашего автора на этомъ не останавливается. Она храбро заявляетъ: 1) что Россія въ 1831 г. при содѣйствіи Англіи способствовала созданію Бельгійскаго королевства; 2) что она спасла Шлезвигъ-Гольштейнъ отъ Германіи въ 1850 г.; 3) Бельгію отъ Наполеона III въ 185І г. 4) Въ 1859 г. Россія, противъ желанія Англіи, поддерживала Италію, освобожденную Франціей; 5) что въ 1866 г. она сочувствовала войнѣ Пруссіи съ Австріей, положившей начало объединенію Германіи, довершившей единство Италіи и окончившейся освобожденіемъ Венгріи.

Предѣлы настоящей статьи мѣшаютъ подробно разобрать представленные доводы, но первый изъ нихъ не можетъ назваться историческимъ, второй и третій касаются не вопроса освобожденія, а общественнаго права и національной независимости и въ этомъ случаѣ несправедливо было бы утверждать, что Россія стояла на сторонѣ неправой. Въ 1859 г. лишь партія англійскихъ тори отнеслась враждебно къ освобожденію Италіи; но либералы могутъ нѣсколько усомниться въ полноправномъ вмѣшательствѣ Людовика Наполеона въ это дѣло и въ рѣшительной защитѣ Россіи, на которую напираетъ О. К. Въ 1866 и 1859 гг. Россія имѣла причины недружелюбно отнестись къ Австріи и она заплатила свой долгъ Пруссіи за время Крымской войны, болѣе честно, пожалуй, чѣмъ Германія отплатила Россіи въ 1878--9 гг. за громадную услугу, оказанную послѣдней нѣмцамъ въ 1870 году. О. К. успѣшно доказываетъ, что гербовый щитъ Англіи не безъ пятенъ, но ей не удается ослабить роль, игранную Россіей въ европейской политикѣ (исключая восточнаго вопроса) между Крымскою войною и 1875 г., это не удается ей не вслѣдствіи отсутствія умѣнія или доброй воли, а просто потому, что вещь сама по себѣ невозможна.

Теперь я начну приводить нѣкоторыя мѣста изъ книги О. К., которыя ярче всего обрисовываютъ ея убѣжденія, касающіяся вопросовъ, поднятыхъ между Англіей и Россіей, о нашемъ положеніи въ Афганистанѣ и о настоящемъ обоюдномъ положеніи великихъ державъ.

О. К. сравниваетъ русскихъ и англійскихъ волонтеровъ:

"Наши волонтеры жертвовали всѣмъ -- семьей, друзьями, отечествомъ, самою жизнью -- для освобожденія своихъ братьевъ. Ваши волонтеры, менѣе идеалисты и болѣе практичные люди, чѣмъ наши, продавши свои услуги за золото и всѣ, кажется, сохранили свою драгоцѣнную жизнь". (стр. 74).

Наши финансы -- главный вопросъ администраціи -- возбуждаютъ ея сарказмъ:

"Звонъ вотированныхъ шести милліоновъ, которые приказано было не тратить, былъ совсѣмъ не нуженъ, чтобъ убѣдить насъ въ богатствѣ Англіи. Мы думали, что она такъ богата, что не нуждается въ займѣ такой ничтожно& суммы. Всякій можетъ занимать, даже бѣдная, милая Австрія." (стр. 90).

Г. Аксаковъ, выразитель народныхъ славянскихъ чувствъ, повидимому, -- замѣчательный ораторъ, не могъ не высказать (стр. 99) негодованія народа при уступкахъ, сдѣланныхъ въ Берлинѣ относительно обрѣзанной Болгаріи.

О. К. знаетъ, что есть или была какъ оффиціальная, такъ и національная Англія. Она радуется, что

"въ двухъ случаяхъ, когда англійское правительство на столько пренебрегло дѣйствительными своими интересами (1791 и 1876 г.), что угрожало войной Россіи, народъ сильно протестовалъ противъ этихъ предполагаемыхъ войнъ. Народный инстинктъ былъ мудрѣе политики его вождей, и англичане сдѣлали почти невозможную вещь даже въ конституціонномъ государствѣ: удержали перваго министра отъ объявленія войны". (стр. 356, 357).

Авторъ сравниваетъ въ принципѣ Крымскую войну и англо-турецкую конвенцію. Эта война и эта конвенція не могутъ стать рядомъ: признаніе одной есть приговоръ другой.

"Русская политика, съ которой вы боролись въ Крыму, не нуждается теперь въ защитѣ. Она получила хоть и поздно, но полное оправданіе отъ англійскаго правительства. Вина Россіи въ глазахъ Запада {И Востока также: Пруссія и Австрія пока вопросъ не достигъ послѣднихъ результатовъ (Примѣчаніе Гладстона).} было требованіе, основанное на неоспоримомъ правѣ трактата, предоставляющемъ ей протекторатъ надъ Оттоманской имперіей. Эта вина превратилась теперь въ добродѣтель. Англотурецкая конвенція -- оффиціальное покаяніе Англіи, что въ принципѣ Россія была права, а Западъ виноватъ въ спорѣ 1853 г." (стр. 311).

"Дѣло лорда Кларендона было уничтожено лордомъ Биконсфильдомъ и русскія стремленія, омраченныя севастопольскимъ разгромомъ, были оправданы англійскимъ правительствомъ. Англо-турецкая конвенція -- это кайнарджійскій трактатъ, изложенный пространно и примѣненный къ Азіи, нуждавшейся въ немъ меньше Европы, гдѣ намъ протекторатъ былъ нуженъ для защиты христіанскихъ племенъ". (стр. 137).

Герцогъ Веллингтонъ названъ представителемъ тѣхъ принциповъ европейскаго концерта, противъ которыхъ тщетно боролась оппозиціонная партія, -- принциповъ, названныхъ лордомъ Кронбрукомъ въ Нижней Палатѣ простымъ захватомъ.

"Цѣль нашихъ мѣропріятій, каковы бы они ни были, заключалась въ обязательствахъ или, по крайней мѣрѣ, въ ясно-понятыхъ отношеніяхъ между пятью державами. Въ случаѣ распаденія турецкой монархіи, государственный порядокъ ея областей долженъ былъ быть предметомъ обсужденій на конференціи между пятью державами". (стр. 219).

Затѣмъ упоминается о результатахъ для Европы въ случаѣ нападенія Австріи на Востокъ, что нѣкоторыми министрами почиталось выгоднымъ дли Англіи и для обще-европейскаго мира.

"Нѣкоторые утверждаютъ, что Англія и Австрія все порѣшили между собою безъ совѣта съ остальными членами европейскаго концерта. Такой поступокъ можетъ принести къ одному -- къ войнѣ... Мы не ищемъ завоеваній для себя, но это безкорыстіе даетъ вамъ право препятствовать завоевательнымъ намѣреніямъ другихъ" (стр. 148--149).

Авторъ прямо заявляетъ намъ, что Россія ни какъ не приписываетъ доблести нашихъ алармистовъ ихъ выходки и крики противъ нея.

"Мы ни какъ не можемъ понять въ Россіи, почему англичане допускаютъ своихъ консерваторовъ пересыпать ихъ рѣчи постояннымъ опасеніемъ власти Россіи. Опасеніе это замѣтно и въ политикѣ вашихъ министровъ. Мы слишкомъ хорошо знаемъ силу Англіи, чтобы считать такой комплиментъ серьезнымъ... Мы знаемъ могущество Англіи на морѣ, ея первоклассное финансовое положеніе. Россія, съ другой стороны, не богата... Къ чему же такая неразумная паника въ народѣ, который всегда былъ самымъ твердымъ, самостоятельнымъ и неустрашимымъ народомъ въ мірѣ? Будь я англичанинъ, я покраснѣла бы отъ стыда, если бъ во мнѣ гнѣздился трусливый страхъ передъ какою бы то ни было державой въ свѣтѣ." (стр. 121--122).

Сторонница самодержавія въ Россіи, О. К., не прикидываясь, на сколько мы замѣтили, англійскимъ либераломъ, не считаетъ абсолютизмъ возможнымъ въ Англіи и заключаетъ свое разсужденіе объ этомъ вопросѣ умнымъ и вѣскимъ словомъ изъ книги Tocquevill'я.

"Самодержавіе было полезно Россіи, но я сомнѣваюсь, чтобъ оно могло быть полезно Англіи. Самодержавіе безъ самодержца и конституціонализмъ, превратившійся въ хвастливый деспотизмъ, не привлекаютъ меня и, надѣюсь, никто не заподозритъ меня въ желаніи пропагандировать абсолютизмъ въ Англіи. Токвиллъ говоритъ: "подчиниться деспотизму, уже узнавъ, что такое свобода, -- унизительно, но часто привходитъ въ подчиненіе народа, никогда не знавшаго свободы, нравственный принципъ, который не долженъ быть упущенъ изъ виду." (стр. 223--4).

Авторъ допускаетъ, что мы можемъ двинуть свои восточныя войска для войны въ Европу, но не думаетъ, чтобъ сипаи испугали войска, неустрашимо сражавшіяся съ англичанами и французами. Она приводитъ свою встрѣчу съ генераломъ Грантомъ, чтобъ доказать, что не присутствіе англійскихъ броненосцевъ близъ Константинополя остановило русскія войска отъ занятія этого города.

"Никакая власть, кромѣ послушанія царской волѣ, не удержала бы нашу побѣдоносную армію въ виду Константинополя... Прошлаго года я встрѣтила въ Парижѣ генерала Гранта, бывшаго президента сѣверо-американскихъ штатовъ. Почти первый вопросъ, который онъ мнѣ сдѣлалъ, былъ слѣдующій: можете ли вы объяснить, почему русскіе не заняли Константинополя, когда онъ совершенно былъ въ ихъ рукахъ?"

Получивши ея отвѣтъ, генералъ, далеко несловоохотливый, улыбнулся и сказалъ:

"Я могу сказать одно: будь я на мѣстѣ одного изъ вашихъ генераловъ, я бы положилъ приказъ въ карманъ и распечаталъ бы его въ Константинополѣ три или четыре дня спустя." (стр. 241).

Еще:

"Лордъ Биконсфильдъ занялъ одинокое положеніе, благодаря своей преданности "англійскимъ интересамъ". Скажите, было ли вамъ такъ выгодно заботиться только объ "интересахъ"? Кто выигралъ отъ этого? Россія, конечно, пострадала. Мы потеряли на войнѣ двѣсти тысячъ человѣкъ, не говоря о деньгахъ. Достаточно ли велико вознагражденіе полученное вами -- ненависть ста милліоновъ славянъ?".

"Какую выгоду получила Англія, матеріальную или нравственную? Ваша національная честь стала ли выше со времени таковыхъ соглашеній и уступки Кипра?" (стр. 265--266).

О. К. напоминаетъ намъ (стр. 182), что тѣлесныя наказанія отмѣнены въ Россіи съ 1863 г., но литературный кнутъ, употребляемый ею, бьетъ больно по плечамъ ея противниковъ. Она открыто заявляетъ (стр. 288) о негодованіи своихъ соотечественниковъ. Они, по ея словамъ, желаютъ дружбы съ Англіей, но послѣдняя столько разъ ихъ отталкивала, что первый шагъ сближенія долженъ быть сдѣланъ съ ея стороны. О. R., разумѣется, не желаетъ пріобрѣсть наше расположеніе къ Россіи какимъ-нибудь постыднымъ упущеніемъ ея интересовъ.

"Будущее наше!

"Германія достигла утра своихъ дней, Англія полдня, Франція перешла полуденное время, для Италіи наступилъ вечеръ, для Испаніи ночь. Славяне стоять на разсвѣтѣ..." (стр. 289).

Какъ ислѣдовало ожидать, О. К. не упускаетъ изъ виду нашего положенія въ Азіи:

"По вашимъ словамъ, завоеванія ваши -- вынужденныя и вы одни посреди всѣхъ націй не жаждете земли. Можетъ быть. Однако, по результатамъ замѣтно, что, не смотря на отсутствіе аппетита, никто не кушаетъ больше васъ". (стр. 322).

"Россія никогда не присоединяла себѣ и пяди земли, не смежной съ ея границами. Время отъ времени она старалась оставить естественное и неизбѣжное расширеніе своихъ владѣній и всегда тщетно. Въ завоеваніяхъ ея нельзя заподозрить корыстолюбивыхъ цѣлей, онѣ -- мнѣ грустно сознаться -- для вся то же, что для васъ будетъ Афганистанъ -- постоянный источникъ раззорительныхъ тратъ. Россія и Англія должны были бы больше другихъ государствъ прощать другъ другу взаимныя погрѣшности, такъ какъ имъ приходится бороться съ одинаковыми препятствіями. Россіи выпалъ въ удѣлъ холодный негостепріимный сѣверъ и безплодныя, знойныя степи, тогда какъ вамъ принадлежитъ плодоносный югъ, вмѣстѣ съ сказочнымъ богатствомъ Индостана. У вашихъ ногъ древняя цивилизація, тогда какъ мы имѣемъ дѣло съ кочующими въ степи племенами и съ фанатическими татарами Туркестана." (стр. 322--324).

Авторъ приводитъ слова сэра Генри Роулинсона, честнаго противника ея мнѣній: "Россія не можетъ остановиться на полдорогѣ на томъ пути, по которому она пошла" и затѣмъ утверждаетъ, что Россіи тоже возможно напасть на Англію съ моря, какъ на Индію черезъ неприступныя Афганскія горы (стр. 335). Затѣмъ она переходитъ къ вопросу о Хивѣ.

"Насъ непрестанно понуждали брать Хиву, но мы постоянно уклонялись отъ этого, въ виду, какъ многіе думали у насъ, нашего неблагоразумнаго обѣщанія Англіи. Кто поблагодарилъ васъ за честно исполненное обязательство? Кто даже признаетъ это?" (стр. 326).

Въ слѣдующей главѣ она прямо переходитъ къ обличенію.

"Первая афганская война стоила вамъ двадцать милліоновъ. Сколько вамъ будетъ стоить вторая, этого правительство ваше не поторопится обнародовать. Между тѣмъ, вы дальше отъ своей цѣли, чѣмъ когда бы то вы было. Когда наша миссія посѣтила Кабулъ въ 1878 году, афганцы объявили, что 1842 годъ, когда англичане раззорили всю ихъ страну, памятенъ всѣмъ жителямъ Афганистана. Это воспоминаніе не изгладилосъ вашимъ торжествомъ у 1879 г. и чѣмъ больше они васъ станутъ ненавидѣть, тѣмъ дружелюбнѣе отнесутся къ вашимъ врагамъ, кто бы они ни были. Такъ, вмѣсто того, чтобъ помѣшать Россіи придвигаться къ вашей границѣ, ваши недавнія дѣйствія только отстранили единственную политическую помѣху, стоявшую у васъ га пути, если бъ помѣха дѣйствительно была политическая, а не естественная". (стр. 336--337).

Эти выписки даютъ обращикъ слога, пріемовъ и таланта автора вмѣстѣ съ полезными уроками для насъ самихъ. Нѣкоторые доводы остаются, можетъ быть, открытымъ вопросомъ, но въ ея рѣзкихъ, остроумныхъ замѣчаніяхъ видѣнъ большой здравый смыслъ, способность убѣждать и желаніе принести пользу своей книгой. Она удачно рисуетъ заключеніе союзовъ, изъявленія дружбы и различныя соглашенія между Англіей и Россіей. Такъ она говоритъ:

"Кажется, лордъ Биконсфильдъ указалъ восемь лѣтъ тому назадъ на англо-русскій союзъ, какъ на средство удержать Наполеона III отъ похода на Берлинъ, который такъ плачевно завершился въ Седанѣ" (стр. 364).

Тѣ, которые пожелаютъ поближе познакомиться съ весьма возможной бъ будущемъ русской и славянской политикой на востокѣ Европы, найдутъ въ этой книгѣ то, что они желаютъ узнать. Европейскій Востокъ обладаетъ географическимъ единствомъ, но никакъ не политическимъ. Онъ раздѣляется на три части, не считая такихъ второстепенныхъ вопросовъ, какъ будущее положеніе Албаніи. Эти три части слѣдующія: 1) Славянскія области, къ которымъ въ настоящемъ случаѣ можно причислить Румынію; 2) эллиническія племена и 3) Константинополь -- не славянскій, не эллинскій городъ -- ключъ къ проливамъ.

Ничто не можетъ быть яснѣе изложенія О. К. о переустройствѣ Балканскаго полуострова, благодаря которому единственно эта страна, вмѣсто настоящаго жалкаго и опаснаго для многихъ существованія, можетъ превратиться въ счастливый и безопасный для всего свѣта край.

"Изъ этихъ областей также, какъ и изъ территоріи, оставшейся за султаномъ по берлинскому трактату, Россія не требуетъ себѣ ничего, но ничего и не уступаетъ другимъ. Балканская земля принадлежитъ балканскимъ племенамъ. Г. Аксаковъ точно опредѣлилъ взглядъ Россіи на этотъ вопросъ, когда писалъ: "Востокъ Европы принадлежитъ восточнымъ европейцамъ. Славянскія земли -- славянамъ. Россія въ этомъ вопросѣ не ставитъ себѣ цѣлью территоріальныя завоеванія, главное ея стремленіе вызвать къ независимой жизни, политической и соціальной, различныя славянскія племена, населяющія Балканскій полуостровъ". (стр. 149).

Эллинскій вопросъ обрисованъ въ нѣсколькихъ словахъ, но съ сарказмомъ, способнымъ растревожитъ желчь многихъ лицъ:

"Греція должна получить Эпиръ, Ѳессалію, Критъ и эллинскіе острова, къ которымъ можно, пожалуй, присоединить Кипръ, когда онъ вамъ надоѣстъ". {стр, 159).

Что касается области "не достаточно эллинской, чтобъ быть присоединенной къ Греціи, или болгарской, чтобъ быть соединенной съ Болгаріей", О. К. находитъ, что въ ней должно быть введено управленіе, подобное настоящему управленію Восточной Румеліи, и что со временемъ, вслѣдствіе смѣшенія расъ или естественно возникшаго превосходства какого-нибудь племени надъ другимъ, эта область примкнетъ къ той или другой сторонѣ.

Остается Константинополь -- вопросъ первой важности для Эвксинскихъ областей и для задунайскихъ австро-венгерскихъ земель. Для послѣднихъ, кромѣ безопасности, вопросъ этотъ важенъ я въ коммерческомъ отношеніи. Мысли О. К., по поводу этого "послѣдняго слова восточнаго вопроса", какъ оно было названо лордомъ Дерби, замѣчательны своей прозрачностью:

"Лучшаго привратника Эвксина, какъ султанъ, Россія и желать не можетъ (стр. 162). Есть въ немъ недостатокъ: онъ слишкомъ слабъ, чтобъ удержать за собою права, предоставленныя ему трактатомъ, и противиться захватамъ Англіи (стр. 163). Ему бы слѣдовало владѣть лишь небольшимъ садикомъ въ Европѣ" (стр. 163).

Турецкая имперія около столѣтія обходилась безъ города Константина Великаго, такъ что этотъ городъ можетъ стоять я послѣ исчезновенія Турецкой имперіи съ материка Европы. О. К. затѣмъ приводитъ слухъ, возможный лишь во дни, видѣвшіе заключеніе англо-турецкой конвенціи, когда все можетъ стать вѣроятнымъ:

"Англійское правительство убѣждало Австрію занять Констастинополь при удобномъ случаѣ (стр. 164). Россія желаетъ видѣть въ Константинополѣ такое же управленіе, какъ ваши министры будто бы хотятъ видѣть въ Кабулѣ: твердое, дружеское и независимое" (стр. 165).

Еще:

"Константинополь имѣетъ такое важное значеніе для русскихъ, что, помимо самосохраненія; ни одинъ русскій императоръ не потерпитъ австрійцевъ на. Босфорѣ" (стр. 166).

Я теперь прерву на время цитаты изъ книги О. К. Европа рѣшила, что Россія не будетъ владѣть Константинополемъ. Предположимъ, что державы, не желающія опаснаго распространенія могущества Россіи, возьмутъ на себя отвѣтственность извѣстнаго положенія, вмѣсто того, чтобъ сложить ее съ себя, какъ они однажды сдѣлали въ очень важномъ случаѣ. Черный день однако настанетъ для Европы, если Австрія задумаетъ осуществить свое дикое намѣреніе. Можно сказать, что такая попытка, и она одна, отдаетъ Константинополь въ руки Россіи. Я не говорю объ измѣненной славянской Австріи. Каждый здравомыслящій человѣкъ будетъ довѣрять такой Австріи, когда онъ ее увидитъ или, по крайней мѣрѣ, когда онъ увидитъ въ исторіи примѣръ такого перерожденія. Свѣдѣнія изъ Босніи, подтвержденныя людьми, достойными довѣрія, не даютъ и тѣни указанія на измѣненіе такого рода. Если Австрія вознамѣрится покуситься на это дѣло, она отдастъ въ руки Россіи единственно то, что ей мѣшаетъ быть истинно могущественной: положеніе защитницы свободы, независимости и національности балканскихъ областей. Трудно повѣрить, чтобъ эти области стали когда-нибудь отрицать, что Россія помогла имъ добыть ихъ трудно завоеванную свободу, или, наконецъ, что онѣ будутъ тратить кровь и деньги, чтобы помочь Австріи поглотить ихъ православныя славянскія земли и подчинить ихъ латинскимъ традиціямъ и власти -- это дикая невозможная мысль.

Австрія имѣетъ одну, только одну свѣтлую страницу въ лѣтописяхъ своей иностранной политики: это предложеніе графа Бейста учредить на Балканскомъ полуостровѣ автономныя области, платящія Турціи дань, что и должно было быть устроено европейскимъ концертомъ. Тогда болѣе чѣмъ когда либо, австрійское вліяніе могло утвердиться надъ раззогрѣтыми надеждой славянскими умами, но съ тѣхъ поръ и со времени берлинскаго конгресса Австрія явилась рѣшительной противницей христіанскихъ племенъ и, такимъ образомъ, повторила урокъ, который обстоятельства иного разъ давали славянскому населенію Балканскаго полуострова, что Россія заботилась о немъ въ дни его испытаній, а остальныя державы и пальцемъ не двинули.

Такимъ образомъ, политика будущаго опредѣлена такъ: славянскія земли для славянъ, эллинскія для эллиновъ, отдѣленіе областей, населенныхъ смѣшанной расой, для того, чтобъ, развившись политически, они могли бы самостоятельно найти свой путь; Россія не присоединитъ къ себѣ никакихъ земель, также какъ и никакая другая держава. Взглянемъ теперь спокойно въ будущее и спросимъ себя: не самое ли это разумное и желаемое устройство для востока Европы? Если такъ, то не маловаженъ фактъ, что оно было заявлено въ Англіи русской женщиной, горячо сочувствующей своимъ славянскимъ соплеменникамъ. Отъ себя прибавлю слѣдующее: хотя нѣтъ настоятельной надобности, какъ въ другихъ вопросахъ, немедленно рѣшить участь Константинополя, но онъ безъ особенныхъ затрудненій, за поручительствомъ европейскихъ державъ, могъ бы стать вольнымъ городомъ и портомъ. Затѣмъ, О. К. пишетъ такъ открыто, точно восточный вопросъ можетъ быть разрѣшенъ завтра же, по крайней мѣрѣ, въ Европѣ, но многіе прежде, чѣмъ направить руль къ этой точкѣ, пожелаютъ справиться съ политическимъ барометромъ и рѣшить благоразумно ли будетъ пускаться въ путь. Море можетъ оказаться бурнымъ. Наученная крымской войной опасаться произвольныхъ поступковъ съ собой на Востокѣ, Россія была избавлена отъ своего территоріальнаго штрафа въ минувшую войну и снова водворилась на Дунаѣ. Она также получила часть Арменіи, но важнѣе всего пріобрѣтенное ею право неоспоримаго вмѣшательства въ дѣла Турціи, чего Европа не могла не признать за нею. По санъ-стефанскому трактату, хоть и обрѣзанному берлинскимъ договоромъ, освобождено, хоть и не вездѣ съ одинаковыми правами на свободу, болѣе половины европейской Турціи. Европейскія державы настоятельно потребовали территоріальныхъ уступокъ со стороны Порты въ пользу Греціи. Остальная часть Турецкой имперіи состоитъ въ какомъ-то залогѣ у европейскихъ державъ, участвовавшихъ въ европейскомъ концертѣ, такъ какъ Турція дала каждой изъ нихъ обязательство произвести необходимыя реформы въ оставшейся подъ ея властью территоріи.

Англія, всегда свидѣтельствовавшая о своемъ стремленіи къ сохраненію мира и справедливости въ Европѣ, оказалась, по мнѣнію большей части своего народа, неразумной и пристыженной, благодаря оскорбленіямъ, нанесеннымъ ею же поборникамъ свободы; сверхъ того, она лишена возможности свободно вмѣшиваться въ европейскія дѣла, занятая предполагаемыми или дѣйствительно случающимися войнами, которыя ея приходится вести въ различныхъ частяхъ свѣта. По своимъ же традиціямъ, по чувству чести и человѣчности, она предназначена быть самымъ независимымъ поборникомъ правъ небольшихъ свободныхъ европейскихъ государствъ. Кто можетъ утверждать, что положеніе этихъ государствъ обезпечено или что положеніе Англіи для защиты ихъ также благопріятно, какъ было въ 1870 г.?

Кромѣ восточныхъ вопросовъ, есть вопросы и западные. Впрочемъ, вездѣ, на Востокѣ, Западѣ, Сѣверѣ и Югѣ, общій врагъ -- милитаризмъ распространяетъ свою власть, я даже увѣренія въ миролюбіи, которыми принято прикрывать или смягчать его появленіе, начинаютъ истощаться при каждомъ повтореніи его дѣйствій. Между тѣмъ, проносится слухъ о союзѣ Австріи съ Германіей и насъ приглашаютъ радоваться этому извѣстію. Желательно было бы знать цѣль этого союза прежде, чѣмъ согласиться, можетъ быть, на какое-нибудь кровопролитное и легкомысленное дѣло. Я согласенъ съ мнѣніемъ одной изъ нашихъ самыхъ видныхъ и независимыхъ министерскихъ газетъ, которая говоритъ, приводя недавнюю рѣчь германскаго императора: "Въ виду сохраненія мира, нѣтъ унизительной уступки со стороны державъ, желающихъ заключить между собою союзъ, если цѣли его будутъ обсуждены и разсмотрѣны заранѣе".

Мистеръ Форстеръ напомнилъ намъ, что союзъ съ однимъ государствомъ способствуетъ отчужденію съ другими. Не должно опрометчиво выводить свои заключенія, но такіе частные союзы рѣдко ведутъ къ добру. Только одинъ такой союзъ, заключенный въ первой половинѣ текущаго столѣтія, заслуживаетъ одобренія исторіи. Это союзъ Англіи и Франціи. Онъ былъ заключенъ съ либеральнымъ правительствомъ Франціи въ 1830 г. Въ 1847 г. онъ ослабѣлъ, но продолжалъ существовать, то оживая, то замирая, до окончательнаго прекращенія въ 1870 г. Онъ уничтожился не отъ ссоры двухъ націй между собою, но потому, что мы не согласились слѣдовать за Наполеономъ III на войну, которую не считали необходимой и законной.

Этотъ союзъ оставилъ благородные памятники своей дѣятельности на материкѣ Европы, въ Бельгіи и въ Испаніи; но кромѣ этихъ памятниковъ, онъ содѣйствовалъ охраненію равновѣсія европейской системы и никогда не употреблялся для низкихъ, беззаконныхъ, деспотичныхъ цѣлей и могъ только мѣшать врагамъ справедливости, нисколько не измѣняя нашихъ дружескихъ отношеній къ остальнымъ государствамъ. Онъ дѣлалъ ошибки, какъ, напр., въ Даніи въ 1862 году, но преступленій -- никогда. Сліяніе военныхъ силъ Франціи и морскаго могущества Англіи могли казаться опасными, но эта соединенная сила была лишь охраной свободы, мира и порядка. Англичане и Французы, послѣ своего продолжительнаго и теперь давно забытаго антагонизма, могутъ съ отрадой взглянуть на эту великую главу исторіи, общую анналамъ обѣихъ націй. "Вспоминать о счастіи посреди горя, говоритъ Дантъ, бываетъ горько человѣку", но вспоминать о могущественномъ механизмѣ, дѣйствовавшемъ во имя блага, посреди мрака, сгущающагося надъ будущностью Европы, живительно. Союзъ, о которомъ идетъ рѣчь, -- дѣло прошлаго, но онъ возможенъ въ будущемъ. Я говорю лишь о возможности, такъ какъ считаю общимъ правиломъ, что такіе исключительные союзы стѣсняютъ государства, заключающія ихъ между собою, и отчуждаютъ отъ себя государства, не вошедшія въ нихъ. Я не совсѣмъ ясно понимаю, какъ предполагаемый союзъ Германіи и Австріи можетъ считаться залогомъ мира, такъ какъ онъ исключаетъ такія державы, какъ Франціи и Россія, что естественно должно соединить эти два государства между собою и съ Италіей. Существуетъ другаго рода соглашеніе между державами, стоящее на иной почвѣ, ограниченное совершенно спеціальными естественными и необходимыми интересами. Такъ, можно было бы пожелать Австріи и Италіи дружеское соглашеніе касательно италіанскаго Тироля, границы котораго опредѣлены неправильной линіей, идущей частію по сѣверо-восточной границѣ Италіи. Въ томъ же смыслѣ очень желательно было бы видѣть Англію и Россію, пришедшихъ не къ одному только modus vivendi, но къ рѣшительной entente cordiale относительно Центральной Азіи. Такое соглашеніе было въ полной силѣ шесть лѣтъ тому назадъ. Въ какомъ состояніи оно теперь находится, могутъ лучше всего объяснить почитатели министерской политики въ Афганистанѣ, оправдывающіе дорого стоющее, кровавое и продолжительное столкновеніе, которое мы туда отправились искать подъ видомъ необходимости остеречься посредствомъ рѣшительныхъ мѣръ отъ коварныхъ замысловъ Россіи. Когда страсти утихнутъ, странно будетъ подумать, что какая-нибудь часть нашихъ соотечественниковъ будетъ противиться дружескому соглашенію нашему съ Россіей относительно Центральной Азіи. Нашъ авторъ идетъ гораздо дальше.

"Четыре года спустя послѣ подачи головъ въ Англіи за войну съ Россіей, въ 1791 году обѣ державы заключили между собою тѣсный союзъ. Кто знаетъ, то же самое можетъ случиться и послѣ подачи голосовъ, предпринятой съ тою же цѣлью въ 1878 г. (е. 359). Не въ одной только Азіи эти двѣ націи стоятъ рядомъ (е. 360). Я смотрю на будущее съ надеждой, что дружеское соглашеніе произойдетъ между Англіей и Россіей, основанное на мирномъ, но окончательномъ изгнаніи турецкаго владычества изъ Европы." (с. 362).

Тѣмъ изъ насъ, которымъ не представляется, что Англія не имѣетъ интересовъ, выше заключенія крѣпкихъ связей съ Россіей или разрѣшенія турецкаго вопроса, необходимость тѣснаго сближенія съ Россіей можетъ остаться открытымъ вопросомъ, но нашими свирѣпствующими журналистами, объявляющими, что защита Константинополя также необходима, какъ и защита Лондона, и мудрыми посланниками, которые отъ нашего имени увѣряли, что наши интересы въ этомъ случаѣ не имѣютъ цѣны -- такъ они велики, -- приглашеніе O. K. должно быть принято съ большимъ сочувствіемъ.

Кромѣ Россіи, есть еще держава, интересы которой тѣсно связаны съ восточнымъ вопросомъ, это -- Австрія. Но Австрія -- это домъ, раздѣлившійся самъ въ себѣ. Она не можетъ ни думать, ни дѣйствовать, не вооруживъ славянъ противъ мадьяръ, Цислейтанію противъ Транслейтаніи, не можетъ не справляться, одобряетъ ли ея поступки важное лицо, угрюмо сидящее у нея за спиной. Россія же сильна духомъ, всегда наготовѣ, мнѣніе ея о Турціи давно опредѣлялось, наконецъ, она опирается на чувства тѣсно связаннаго между собою народа, дѣйствовала и снова можетъ дѣйствовать одна. Тѣ, которые полагаютъ, что Константипополь -- ключъ къ Лондону, должны были бы столковаться объ этомъ вопросѣ жизни и смерти съ державой, производящей на Турцію такое сильное давленіе. Они не могутъ быть увѣрены въ неуспѣхѣ переговоровъ, такъ какъ никогда еще не пробовали завязывать ихъ. Нѣкоторые могутъ полагать, что усилившееся за послѣднее время развитіе нигилизма въ Россіи связываетъ руки правительства и что дни его сочтены. О. К. отзывается о нигилизмѣ съ омерзѣніемъ, котораго онъ заслуживаетъ. Весь цивилизованный міръ былъ недавно пораженъ ужасомъ, узнавъ о взрывѣ, произведенномъ въ Зимнемъ дворцѣ въ Петербургѣ. Какъ умыселъ превзошелъ, можетъ быть, все, что было придумано до сихъ поръ въ этомъ родѣ, такъ и чувство, которое онъ возбудилъ, не поддается описанію; отвращеніе и ужасъ къ неслыханной злобѣ сливаются въ немъ съ почтительнымъ сочувствіемъ и глубокимъ сожалѣніемъ, съ которыми мы издали смотримъ на жертвъ такой необыкновенной ярости.

Въ своемъ сочиненіи О. К. мало говоритъ о Польшѣ и Сибири и также мало изслѣдуетъ вопросъ о нигилизмѣ -- фактѣ, имѣющемъ свои соціальныя и политическія причины.

Нигилизмъ въ Россіи -- это глубоко скрытое зло, болѣзнь, требующая леченія. Перепорченные недугомъ, гнилые соки вырываются наружу въ видѣ низкихъ и жестокихъ заговоровъ, прилагающихъ на практикѣ теорію всеобщаго разрушенія. Италіанская камора, парижская коммуна, русскій нигилизмъ, превзошедшій своими неистовствами и ту, и другую, носамъ, кажется, достигшій совершенства, котораго никому не превзойдти, и всякое такое явленіе -- плодъ глубочайшей испорченности общества -- факты не случайные и не безпричинные. Замѣтно по пріему, съ которымъ О. К. говоритъ о нигилизмѣ, что она не вполнѣ изучила эту домашнюю проблему. Синьоръ Арнодо въ своей книгѣ "Il Nihilissmo" называетъ нигилизмъ соціальной гангреной, такъ организованной и широко развѣтвленной, что вниманіе многихъ русскихъ писателей, и въ особенности г. Тургенева, было обращено на него. Нигилизмъ гнѣздится въ учебныхъ заведеніяхъ и послѣднее покушеніе на жизнь царствующаго Государя -- продолженіе длинной вереницы кровавыхъ попытокъ, сдѣланныхъ съ цѣлью низверженія существующаго государственнаго строя. Какъ бы скрыты ни были дѣйствительныя причины этого подземнаго вулкана, средство избавиться отъ него заключается, какъ кажется, въ свободномъ развитіи народныхъ силъ, ищущихъ себѣ выхода и простора; при такихъ условіяхъ здоровыя силы политическаго тѣла возьмутъ верхъ надъ дикими утопіями и нигилизмъ отживетъ свой вѣкъ. Мы кончимъ, чѣмъ начали -- данью справедливости автору разобранной книги. Она скрывалась въ неизвѣстности до начала великой борьбы славянъ, но перо ея могло бы сдѣлать честь и болѣе опытной рукѣ. Она пишетъ съ смѣсью простодушія, остроумія и таланта, которые не даются по произволу, какъ бы опытенъ писатель ни былъ. Ея влеченіе къ Англіи совершенно искренно и особенно полезны такія книги, какъ трудъ О. К., чуть не безнадежнымъ жертвамъ ложнаго патріотизма, поклоняющихся всему англійскому, только потому, что оно англійское, и такимъ лицамъ полемика, вызывающая къ свѣту изъ темныхъ угловъ обманъ и неясность, не преувеличивающая причины несогласій, но и не скрывающая ихъ, такая полемика, повторяю, будетъ очень полезна. Сущность и причины нашихъ затрудненій лежатъ въ громадномъ самомнѣніи, въ глупомъ самообожаніи, которыя, какъ панцырь броненосца, охватываетъ умы предразсудками и не оставляетъ ни одной скважины, черезъ которую могла бы проникнуть правда. Но воздухъ очищается у насъ посредствомъ открытаго и смѣлаго обмѣна мыслей, дружныя усилія сторонниковъ и противниковъ приготовляютъ намъ лучшее будущее. Книга, о которой была рѣчь, подходитъ къ этимъ условіямъ -- битвѣ въ открытомъ полѣ -- такъ, что ея появленіе должно быть встрѣчено съ благодарностію, какъ содѣйствіе къ утвержденію мира, довѣрія и общественнаго спокойствія въ Европѣ.

Съ англ. М. О.

"Русская Мысль", No 11, 1880