Грот Яков Карлович - О Блудове и Шевыреве

ТРУДЫ Я. К. ГРОTА

III.
ОЧЕРКИ
изъ
ИСТОРІИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
(1848--1893).

О БЛУДОВѢ И ШЕВЫРЕВѢ 1).

1864.

1) Изъ Отчета Имп. Ак. Н. по отд. р. яз. и сл. за 1864 г. Сборникъ отд. р. яз. и сл.

Истекающій годъ былъ обиленъ утратами для Академіи Наукъ: смерть, избирая свои жертвы во всѣхъ трехъ отдѣленіяхъ, не миновала и высшей административной ея сферы. Сегодня мы уже не видимъ въ средѣ своей того, кто еще годъ тому назадъ занималъ здѣсь президентское кресло. Лишась графа Блудова вскорѣ послѣ того {Графъ Д. Н. Блудовъ скончался 19 февраля 1864 г.}, Академія съ довѣріемъ и надеждою встрѣтила дарованнаго ей новаго президента. Давнишнія связи съ нею адмирала Ѳедора Петровича Литке, въ качествѣ ея корреспондента и почетнаго члена, его извѣстная любовь къ наукѣ и наконецъ долговременная дѣятельность по другому ученому обществу служатъ намъ ручательствомъ, что наука и ученый трудъ найдутъ въ немъ просвѣщеннаго и ревностнаго охранителя. Но мы не могли бы внушать довѣрія и уваженія къ нашимъ чувствамъ, еслибъ, въ виду настоящаго, отвращались отъ того, что намъ дорого въ прошедшемъ. Итакъ первое наше публичное слово при новомъ президентѣ да будетъ посвящено воспоминанію о его предшественникѣ. Принести нынѣ дань уваженія памяти графа Блудова есть для всѣхъ насъ еще болѣе потребность сердца, нежели долгъ. Но, желая посвятить этой почтенной памяти часть сегодняшней бесѣды, не могу скрывать отъ себя всю трудность такой задачи. Трудность эту составляетъ главнымъ образомъ не недостатокъ матеріаловъ для краткой біографіи покойнаго: трудность всего болѣе заключается въ обстоятельствѣ совершенно другого рода, въ общей извѣстности важнѣйшихъ обстоятельствъ жизни гр. Блудова. Нелегко сказать о немъ что-либо новое предъ просвѣщенными слушателями. Тотчасъ по кончинѣ его наши періодическіе листы, одинъ послѣ другого, поспѣшили представить очерки біографіи или характеристику незабвенной личности. Въ лѣтописяхъ нашей общественной жизни едва-ли найдется другой примѣръ смерти, которая въ самыхъ разнообразныхъ органахъ печати вызвала бы столько единодушныхъ отзывовъ сожалѣнія, столько согласныхъ между собою сужденій о достоинствѣ отшедшаго {См. СПб. Вѣд. 1864 г. No 43, 44 и 66, Голосъ No 53, Р. Инвалидъ No 43 и 54, Совр. Лѣтоп. No 8, День No 8 и 9, Моск. Вѣд. No 42, Русскій Архивъ No 3 и проч.}. И это тѣмъ замѣчательнѣе, что эпоха, въ которую мы утратили графа Блудова, особенно дорожитъ свободою и искренностію слова. Какъ непритворная дань уваженія къ покойному, большая часть этихъ статей были проникнуты теплотой и одушевленіемъ; онѣ нисколько не походили на тѣ холодные возгласы, которые такъ часто слышатся надъ могилами людей, занимавшихъ тѣ или другія высоты земного поприща. Въ этомъ свидѣтельствѣ, которое подтвердитъ вся читающая публика, заключается конечно величайшая похвала графу Блудову.

Кому неизвѣстны, изъ многочисленныхъ некрологовъ, главныя черты его долговременной жизни? Въ комъ не отразился, по нѣкоторымъ изъ нихъ, образъ этого человѣка, который, принадлежа къ высшему обществу по рожденію и по обстоятельствамъ, встрѣчая на пути своемъ смолоду успѣхи и соблазны всякаго рода, остался во всю жизнь вѣренъ своей благородной природѣ, среди почестей сохранилъ простоту нравовъ, среди обаяній власти выше всего ставилъ законность, среди легкости къ обогащенію не измѣнилъ безкорыстію и умѣренности.

Здѣсь немногія минуты, которыя мы еще вправѣ отдать воспоминанію объ отшедшемъ, будутъ, кажется, употреблены надлежащимъ образомъ, если мы бросимъ взглядъ на его значеніе въ области отечественнаго образованія. Способности, воспитаніе, родственныя связи, все соединялось къ тому, чтобъ доставить ему почетное мѣсто на этомъ поприщѣ дѣятельности. По направленію своихъ занятій, по своей начитанности и громадной памяти, по своимъ наклонностямъ, графъ Блудовъ обладалъ многими условіями для того, чтобы самому сдѣлаться писателемъ. И хотя онъ никогда не посвящалъ себя вполнѣ этому званію, однакожъ мы знаемъ, какъ изъ многихъ преданій, такъ и изъ собственныхъ его разсказовъ, что онъ принималъ дѣятельное участіе въ литературномъ движеніи блистательной и кипѣвшей новою жизнію эпохи своей молодости. Въ первыя два десятилѣтія вѣка мы находимъ его въ рядахъ той фаланги молодыхъ литераторовъ, которая подъ знаменемъ Карамзина ратовала оружіемъ ироніи противъ крайностей школы Шишкова. Особеннаго вниманія заслуживаетъ, что имя Блудова тѣсно связано съ происхожденіемъ извѣстнаго Арзамасскаго Общества, ополчившагося легкой и остроумной шуткой противъ Бесѣды, собиравшейся въ домѣ Державина. Поводомъ къ новому литературному союзу было нападеніе, сдѣланное княземъ Шаховскимъ на Жуковскаго въ комедіи Липецкія воды. Друзья поэта сговорились отомстить за него. Это было въ 1815 году; Блудовъ написалъ шуточно-важное Видѣніе въ нѣкоторой оградѣ, разумѣя подъ словомъ "ограда" Державинскую Бесѣду. Потомъ, чтобы дать этой сатирѣ приличную рамку, онъ написалъ письмо отъ "Арзамасскаго" литератора, который будто бы слышалъ, какъ Шаховской декламировалъ Видѣніе, лежа въ постели въ арзамасской гостиницѣ: имя Арзамаса было выбрано гр. Блудовымъ потому, что близъ этого города находилось его имѣніе, куда онъ незадолго передъ тѣмъ ѣздилъ. Вновь образовавшееся общество стало собираться то у Д. Н. Блудова, то у С. С. Уварова; но оно, собственно говоря, существовало только года три; однимъ изъ послѣднихъ выбранныхъ въ него членовъ былъ Пушкинъ, принятый въ 1818 году. Проза и стихи, которые Блудовъ писалъ не только на русскомъ, но и на французскомъ языкѣ, всегда однакоже входили только случайно въ его занятія. Рано поступивъ на дипломатическое поприще, онъ ограничивалъ свое участіе въ литературѣ тѣсными сношеніями съ молодыми писателями Карамзинскаго круга, которые, довѣряя его тонкому вкусу, его обширнымъ знаніямъ, нерѣдко обращались къ нему за совѣтами. Но при такомъ отношеніи къ лучшимъ представителямъ нашей тогдашней литературы, онъ конечно и самъ безпрестанно находился подъ благотворнымъ воздѣйствіемъ этого избраннаго общества. Еслибъ мы имѣли возможность прослѣдить всѣ тѣ внѣшнія вліянія, которыя, независимо отъ его врожденныхъ свойствъ и воспитанія попеченіями нѣжной и просвѣщенной матери, помогли графу Блудову сдѣлаться такимъ, какимъ мы его знали, то безъ сомнѣнія мы бы должны были въ исторіи его развитія дать важное мѣсто его раннему общенію съ первостепенными литературными талантами. И вспомнимъ, въ какую эпоху это происходило, вспомнимъ, какова была атмосфера идей, распространившихся въ русскомъ обществѣ, когда оно на престолѣ увидѣло молодого монарха, оправдывавшаго самыя смѣлыя его надежды. Къ означеннымъ двумъ вліяніямъ присоединилось впослѣдствіи пребываніе гр. Блудова, по дипломатической его службѣ, въ Швеціи и въ Англіи, двухъ странахъ, гдѣ общественные нравы проникнуты идеей уваженія къ закону и гражданской свободѣ. Литературныя связи, имѣвшія несомнѣнное участіе въ духовномъ его усовершенствованіи, дали вмѣстѣ съ тѣмъ окончательное направленіе и его служебной карьерѣ. Въ этомъ отношеніи Карамзинъ играетъ особенно важную роль въ судьбѣ его: извѣстно, что исторіографъ незадолго передъ своею смертію указалъ императору Николаю на Блудова, какъ на человѣка достойнаго быть употребленнымъ въ высшей государственной администраціи {Есть извѣстіе, что Карамзинъ же въ 1807 году своею рекомендаціею доставилъ Блудову мѣсто подъ начальствомъ графа Н. П. Румянцова, управлявшаго въ то время министерствомъ иностранныхъ дѣлъ; но это требуетъ еще подтвержденія. Разсказъ о началѣ арзамасскаго общества слышанъ мною отъ самого Дмитрія Николаевича.}. Рядомъ съ нимъ Карамзинъ наименовалъ своего литературнаго защитника, Дашкова, и оба блистательнымъ образомъ оправдали это засвидѣтельствованіе. Окончательно отвлеченный новыми обязанностями отъ поприща писателя, посвящая перо свое на труды государственные, графъ Блудовъ не успѣлъ исполнить другого завѣта Карамзина -- быть его продолжателемъ и написать исторію новой Россіи. Но бывъ оторванъ отъ этого важнаго предпріятія, къ которому онъ уже серіозно готовился, графъ Блудовъ не переставалъ однакожъ любить литературу и покровительствовать тѣмъ, которые достойно служили ей. Въ домѣ его писатели всегда находили особенно-радушный пріемъ, поддержку, совѣтъ. Въ одномъ изъ некрологовъ его было уже упомянуто, что большая часть замѣчательнѣйшихъ произведеній русской литературы за нѣсколько десятилѣтій были прочитаны въ домѣ Блудова еще до появленія ихъ въ печати. Изданіемъ послѣдняго тома исторіи Карамзина онъ оказалъ литературѣ услугу, которая конечно не будетъ забыта {Какъ предсѣдатель комиссіи, составленной изъ кн. Вяземскаго, Плетнева и Никитенко, онъ участвовалъ также въ изданіи посмертныхъ сочиненій Жуковскаго.}. О дѣятельности его въ должности товарища министра народнаго просвѣщенія, которую онъ занималъ съ 1826 года, когда министерствомъ управлялъ князь Ливенъ, говорить не буду; разсмотрѣніе этой дѣятельности требовало бы предварительнаго ознакомленія съ малодоступными матеріалами и можетъ относиться только къ подробной его біографіи. Но не могу пройти совершеннымъ молчаніемъ однороднаго порученія, возложеннаго на него въ позднѣйшую эпоху, когда онъ, назначенный предсѣдателемъ особаго комитета, былъ призванъ къ рѣшенію важныхъ вопросовъ въ дѣлѣ народнаго просвѣщенія, -- къ участію въ пересмотрѣ устройства нашихъ учебныхъ заведеній. Біографу его предлежитъ опредѣлить мѣру услуги, оказанной имъ русскому просвѣщенію какъ въ этомъ случаѣ, такъ и вообще во всѣхъ обстоятельствахъ, когда онъ, вѣрный убѣжденіямъ своей юности, свято храня въ душѣ уваженіе къ самымъ дорогимъ интересамъ человѣчества, доставлялъ имъ опору своимъ честнымъ и разумнымъ словомъ. Къ этой же отрасли его служенія отечеству относится забота послѣднихъ дней его жизни о судьбѣ нашихъ народныхъ училищъ.

Въ старости на долю его выпало рѣдкое счастье не только видѣть осуществленіе нѣкоторыхъ изъ надеждъ, озарявшихъ его юность, но и самому участвовать въ важнѣйшихъ государственныхъ преобразованіяхъ, которыми выполнялись эти надежды. Назначеніе графа Блудова президентомъ Академіи Наукъ 26 ноября 1855 г. было отраднымъ для него признаніемъ той стороны его духовнаго развитія, которою онъ всегда особенно дорожилъ. Какъ нѣкогда онъ дѣлилъ стремленія и начинанія молодыхъ писателей, какъ всю жизнь сочувствовалъ и содѣйствовалъ литературѣ, такъ въ послѣднее свое десятилѣтіе сдѣлался онъ, по довѣрію Монарха, покровителемъ и двигателемъ науки.

Наша Академія давно чувствовала потребность разныхъ преобразованій, и въ первый же годъ послѣ назначенія гр. Блудова составленъ былъ, по его распоряженію и при его собственномъ участіи, проектъ новаго устава Академіи; но время ея управленія гр. Блудовымъ совпало съ важною для Россіи эпохою, наступившею вслѣдъ за крымскою войною, -- эпохою коренныхъ государственныхъ реформъ, слишкомъ неблагопріятною для задуманнаго имъ дѣла. Ему не суждено было дожить до осуществленія любимой его мысли, которая такъ занимала его, что за нѣсколько недѣль передъ кончиною своею онъ, съ Высочайшаго разрѣшенія, испрошеннаго г. министромъ народнаго просвѣщенія, опять назначилъ комиссію для пересмотра того же вопроса. Нынѣ, когда комиссія эта, при живомъ участіи новаго нашего президента, окончила возложенное на нее порученіе, мы не должны однакожъ забывать, что иниціатива предположенныхъ въ Академіи улучшеній принадлежитъ гр. Блудову. Но если президентство его не ознаменовалось въ ней никакими особенными событіями или преобразованіями, то какъ объяснить, что онъ оставилъ въ Академіи столь дорогую но себѣ память? Причина тому, конечно, характеръ его дѣятельности въ нашемъ учрежденіи, характеръ его связи съ Академіей. Образъ дѣйствій его въ этой сферѣ не разъ уже былъ гласно заявляемъ и оцѣниваемъ; но въ настоящемъ случаѣ мы не можемъ не высказать еще разъ громко и торжественно глубокой признательности, какую вся Академія питаетъ и всегда питать будетъ къ памяти мужа, который, на высотѣ гражданскихъ почестей, во всѣхъ своихъ отношеніяхъ къ наукѣ и ея представителямъ, являлъ себя не начальникомъ и не вельможею, а человѣкомъ, въ достойнѣйшемъ значеніи этого слова.

II.

8-го февраля скончался старшій изъ членовъ Академіи, знаменитый во всемъ славянскомъ мірѣ Востоковъ. Академикомъ Срезневскимъ приготовленъ особый обзоръ ученыхъ трудовъ покойнаго {Этотъ обзоръ былъ въ торжественномъ засѣданіи 29 декабря читанъ въ извлеченіи, напечатанномъ послѣ въ отчетѣ акад. Грота, СПб. Вѣд. 1865 г. No 4, 5 и 6.}, и потому считаю излишнимъ, съ своей стороны, касаться заслугъ его. Ограничусь только заявленіемъ, что вдова Востокова къ нынѣшнему собранію принесла въ даръ Академіи бюстъ дорогого усопшаго, сегодня въ первый разъ украшающій эту залу.

Затѣмъ перехожу къ другому умершему въ этомъ году сочлену нашему, Шевыреву. Болѣе нежели въ отношеніи къ кому-либо изъ сошедшихъ въ могилу дѣятелей недавняго времени, на насъ лежитъ въ настоящемъ случаѣ забота исполнить святой долгъ справедливости. Въ послѣдніе годы жизни Шевырева обстоятельства ея приняли особенно-неблагопріятный для него оборотъ. Вслѣдствіе разныхъ прискорбныхъ случайностей, чуждыхъ литературѣ, всѣ прежнія заслуги его были забыты и -- что едва-ли послужитъ къ чести нашей эпохи -- не раздался ни одинъ голосъ въ защиту человѣка, оказавшаго въ свое время существенную пользу наукѣ. Пусть Шевыревъ имѣлъ свои человѣческія слабости: смерть уже бросила на нихъ свой примирительный покровъ, и въ глазахъ потомства ничто не должно заслонять его значенія какъ ученаго и писателя.

Шевыревъ представляетъ одинъ изъ примѣровъ того, что у насъ встрѣчалось и до сихъ поръ встрѣчается нерѣдко: къ дѣятельности, которой онъ окончательно посвятилъ себя по призванію, не былъ онъ заранѣе подготовленъ спеціальнымъ университетскимъ ученіемъ. Но по вступленіи его въ свѣтъ благопріятная судьба доставила ему всѣ средства пополнить свои свѣдѣнія и явиться съ честью на избранномъ поприщѣ. Притомъ заведеніе, гдѣ онъ кончилъ курсъ наукъ, способно было положить хорошее начало учебному образованію. Это былъ Московскій университетскій благородный пансіонъ съ своимъ достопамятнымъ начальникомъ, Прокоповичемъ-Антонскимъ. Туда поступилъ Шевыревъ 12 лѣтъ, родясь въ 1806 году въ Саратовѣ, въ образованномъ дворянскомъ семействѣ. Это училище, тогда уже богатое преданіями и славными именами въ спискахъ своихъ близкихъ питомцевъ, особенно Жуковскаго, много способствовало къ развитію въ Шевыревѣ страсти къ литературѣ. По выпускѣ оттуда въ 1822 году онъ, хотя и могъ бы тотчасъ же поступить на службу, однакоже продолжалъ заниматься науками, съ тѣмъ, чтобы, не записываясь въ студенты, выдержать въ университетѣ экзаменъ прямо на степень кандидата; но, не получивъ на это разрѣшенія, онъ опредѣлился въ московскій архивъ иностранныхъ дѣлъ. Вскорѣ послѣ того онъ выступилъ на поприще литературы и сталъ печатать много, особенно въ журналахъ и альманахахъ. Въ тогдашнихъ опытахъ его замѣтно уже двоякое направленіе: съ одной стороны легкая литература, стихи оригинальные и переводные, съ другой -- труды, болѣе или менѣе входившіе въ область науки: это были по большей части переводы то съ нѣмецкаго, то съ французскаго, то съ древнихъ языковъ, которыми Шевыревъ продолжалъ заниматься. Такая разнородность юношеской его дѣятельности была возбуждена двоякимъ характер.онъ литературныхъ его связей: съ одной стороны Раичъ, Ознобишинъ, Веневитиновъ, Пушкинъ, съ другой -- Мерзляковъ, Калайдовичъ, Погодинъ. Послѣдній съ 1828 г. началъ издавать журналъ "Московскій Вѣстникъ", возникшій изъ дружнаго соединенія нѣсколькихъ молодыхъ литераторовъ. Между ними былъ и Пушкинъ; онъ съ большимъ уваженіемъ сталъ смотрѣть на Шевырева, незадолго передъ тѣмъ ему представленнаго, какъ на молодого человѣка, который, превосходя его самого въ филологическомъ образованіи, вмѣстѣ съ тѣмъ обнаруживалъ въ его глазахъ признаки поэтическаго таланта. Послѣ двухлѣтняго дѣятельнаго участія въ этомъ журналѣ Шевыревъ отправился за границу съ княгиней Зинаидой Волконской, въ качествѣ наставника ея сына. Княгиня сама занималась литературой, авторствомъ, имѣла значительную библіотеку; и легко понять, какія благопріятныя условія успѣховъ умственнаго развитія соединились для Шевырева въ этомъ путешествіи, которое доставило ему возможность прожить довольно долго въ Германіи, въ Римѣ, въ Швейцаріи. Однимъ изъ плодовъ этого періода его жизни было изученіе итальянской литературы.

Между тѣмъ въ Московскомъ университетѣ, по смерти Мерзлякова и поступленіи на его каѳедру Давыдова, открылась вакансія адъюнкта словесности. Возвратясь изъ-за границы, Шевыревъ обратилъ на себя вниманіе тогдашняго министра народнаго просвѣщенія, С. С. Уварова, который и предложилъ ему названное мѣсто. Шевыревъ принялъ съ радостію это предложеніе, какъ осуществленіе мечты, которой онъ не смѣлъ предаваться, не имѣя ученой степени. Однакожъ, прежде нежели окончательно рѣшилась его участь, онъ, по опредѣленію факультета, долженъ былъ приготовить диссертацію. Представленное имъ изслѣдованіе: Дантъ и его вѣкъ было одобрено, такъ же какъ и прочитанная имъ пробная лекція на заданную тему. Въ сентябрѣ 1833 года Шевыревъ поступилъ въ университетъ адъюнктомъ и вскорѣ открылъ лекціи по исторіи всеобщей словесности. Званія ординарнаго профессора онъ достигъ осенью 1840 г., а въ слѣдующемъ избранъ въ члены вновь учрежденнаго въ Академіи Наукъ отдѣленія русскаго языка и словесности.

Сужденіе о практической дѣятельности Шевырева, какъ университетскаго преподавателя, принадлежитъ его сослуживцамъ и слушателямъ; позволю себѣ только указать на тѣ черты этой дѣятельности, которыя сдѣлались извѣстными далеко за стѣнами Московскаго университета. Шевыревъ не щадилъ трудовъ для пользы молодежи: устроивъ для своихъ слушателей библіотеку, чтобъ они могли заниматься литературой по источникамъ и учились самостоятельно трудиться, онъ совѣстливо исправлялъ ихъ письменныя работы, вообще всегда былъ готовъ помогать студентамъ не только совѣтами, но и дѣломъ, охотно ссужалъ ихъ книгами, а неимущимъ доставлялъ не разъ и матеріальную поддержку: это засвидѣтельствуютъ многіе изъ бывшихъ учениковъ Шевырева.

Главная дѣятельность его, какъ писателя, распадается на ученую въ собственномъ смыслѣ и критическую. Въ первомъ отношеніи замѣчательны, какъ единственныя въ своемъ родѣ на русскомъ языкѣ, его сочиненія: Исторія поэзіи, которой впрочемъ вышла только одна часть, и Теорія поэзіи въ историческомъ ея развитіи у древнихъ и новыхъ народовъ. Капитальный трудъ Шевырева -- Исторія русской словесности, преимущественно древней. Это сочиненіе особенно важно, какъ первое подробное, систематическое изложеніе исторіи нашей древней литературы, основанное на изученіи источниковъ, Что бы ни говорили о нѣкоторыхъ любимыхъ взглядахъ автора, составляющихъ слабую сторону этой книги, нельзя однакоже отрицать ни того богатства положительныхъ свѣдѣній, которое она распространила, ни того вліянія, какое она имѣла на усиленіе разработки обнимаемаго ею періода нашей письменности. Она сдѣлалась необходимымъ пособіемъ для всякаго, занимающагося въ какой бы ни было степени исторіею русской литературы, начиная отъ студента до профессора и академика. Шевыреву должна быть вообще отдана справедливость въ томъ, что онъ своими трудами много способствовалъ къ утвержденію у насъ историческаго направленія въ изученіи и преподаваніи литературы.

Профессорская должность не ослабила участія Шевырева въ періодической литературѣ. Просматривая журналы и другіе сборники, гдѣ онъ помѣщалъ труды свои, невольно изумляешься многочисленности и разнообразію статей, подписанныхъ его именемъ. Это относится особенно къ двумъ журналамъ, въ которыхъ онъ, послѣ перваго своего путешествія, былъ постояннымъ сотрудникомъ и преимущественно наполнялъ критическій отдѣлъ, именно къ "Московскому Наблюдателю" въ 1835 году и къ "Москвитянину" въ сороковыхъ годахъ. Какъ критикъ, Шевыревъ, безъ сомнѣнія, иногда ошибался или слишкомъ далеко увлекался во взглядахъ на нѣкоторыя явленія современной литературы; но нельзя не признать за нимъ той заслуги, что онъ всегда открыто и смѣло высказывалъ свои мнѣнія, чѣмъ и навлекъ на себя вражду большей части журналовъ. При частныхъ ошибкахъ, въ которыя впадалъ Шевыревъ, надобно однакожъ замѣтить, что всѣ крупныя явленія литературы, что такіе таланты, какъ, напримѣръ, Лермонтовъ и Гоголь, такія произведенія, какъ "Герой нашего времени" и "Мертвыя души" или, въ противоположномъ смыслѣ, баронъ Брамбеусъ съ его "Библіотекой для Чтенія" были имъ оцѣниваемы вѣрно и мѣтко. Въ нашемъ немногочисленномъ до сихъ поръ ряду русскихъ критиковъ онъ конечно одинъ изъ самыхъ замѣчательныхъ; между тѣми еще болѣе рѣдкими, которые въ основаніе своихъ сужденій полагали строгую науку, точное знаніе и добросовѣстное изученіе, онъ по размѣрамъ своей дѣятельности занимаетъ весьма видное мѣсто.

Въ послѣднее десятилѣтіе жизни Шевырева выдаются особенно его труды по поводу столѣтняго юбилея Московскаго университета: изъ нихъ всего важнѣе составленная въ первый разъ исторія этого учрежденія, основанная на подлинныхъ документахъ. Въ 1860 году болѣзнь и другія обстоятельства заставили его покинуть университетъ, которому онъ съ горячею любовью посвятилъ лучшіе годы своей жизни. Но и на чужбинѣ, и съ разстроенными силами духа и тѣла онъ не измѣнилъ привычнымъ занятіямъ: въ 1862 г. издалъ онъ во Флоренціи вмѣстѣ съ г. Рубини, бывшимъ лекторомъ Московскаго университета, исторію русской литературы на итальянскомъ языкѣ; позднѣе же читалъ въ Парижѣ для русскихъ публичныя лекціи по тому же предмету.

Тамъ вскорѣ послѣ того, 8-го мая нынѣшняго года, смерть положила конецъ страданіямъ этого, въ свое время неутомимаго и полезнаго дѣятеля.

Равнодушно было принято въ Россіи извѣстіе о его кончинѣ. Только одинъ некрологъ прервалъ общее молчаніе: ученикъ Шевырева, членъ-корреспондентъ нашего отдѣленія, г. Тихонравовъ въ немногихъ, но безпристрастныхъ строкахъ {Московскія Вѣдомости 1864, No 107.} оцѣнилъ дѣятельность покойнаго. Не пора ли уже теперь воздать памяти Шевырева ту долю чести, которой она требуетъ во имя истины?