Грот Яков Карлович - Некролог князя П. А. Вяземского

ТРУДЫ Я. К. ГРОTА

III.
ОЧЕРКИ
изъ
ИСТОРІИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
(1848--1893).

НЕКРОЛОГЪ КНЯЗЯ П. А. ВЯЗЕМСКАГО 1).

1878.

1) Читанный въ засѣданіи Отдѣленія Русскаго языка и словесности 16-го ноября 1878 года. Сборн. Отд. р. яз. и сл. 1880, т. XX.

10-го ноября скончался старѣйшій сочленъ нашъ по Академіи и старѣйшій же собратъ нашъ по литературѣ. Родившись въ 1792 году, князь Вяземскій началъ свою литературную дѣятельность уже въ 1808, семьдесятъ лѣтъ тому назадъ, 16-ти лѣтъ отъ роду, и, продолжая ее до послѣднихъ дней жизни, какъ бы опровергъ собою извѣстное положеніе науки, что чѣмъ ранѣе силы развиваются, тѣмъ ранѣе и увядаютъ.

Онъ умеръ въ Баденъ-Баденѣ, черезъ 26 лѣтъ послѣ Жуковскаго, который кончилъ свое поприще тамъ же, спустя 26 лѣтъ послѣ смерти Карамзина.

Грустны могли казаться послѣдніе годы жизни князя Вяземскаго: онъ провелъ ихъ не только на чужбинѣ, но и въ совершенномъ умственномъ одиночествѣ, вдали отъ современнаго движенія родной литературы, переживъ всѣхъ своихъ сверстниковъ и товарищей, почти забытый молодымъ поколѣніемъ, считая между живыми литераторами лишь немногихъ ему сочувствовавшихъ и цѣнившихъ его талантъ. Но судьба облегчила ему перенесеніе этихъ лишеній, сохранивъ ему до гроба вѣрнаго друга, достойную спутницу жизни, избранную имъ еще въ молодые годы, неизмѣнно дѣлившую съ нимъ на долгомъ пути и радость, и горе. Самъ поэтъ никогда не разрывалъ связи съ русскою литературой, постоянно продолжалъ слѣдить за нею, какъ и за всѣмъ, что происходило въ отечествѣ, и былъ счастливъ въ тиши уединенія, въ тѣсномъ кругу семьи и немногихъ близкихъ.

Справедливо ли было равнодушіе или, вѣрнѣе, пренебреженіе, съ какимъ современная литература относилась къ князю Вяземскому? Положительно нѣтъ. И въ этомъ случаѣ, какъ бываетъ такъ часто въ людскихъ дѣлахъ, виною было недоразумѣніе: покойнаго считали гордымъ, спесивымъ, холоднымъ:, это было несправедливо. Въ его талантѣ преобладала критическая струя; его сила была въ эпиграммѣ и сатирѣ; онъ не умѣлъ сдерживать остраго и бойкаго слова, и вотъ что поссорило его съ молодымъ поколѣніемъ, когда оно въ своихъ увлеченіяхъ давало пищу его перу.

Блестящаго ума и таланта въ князѣ Вяземскомъ не могли отрицать и враги его: съ поэтическимъ дарованіемъ онъ соединялъ самостоятельность и глубину мысли, рѣзкость и оригинальность выраженія;сатира его была мѣтка и язвительна. Понятно, почему онъ особенно сочувствовалъ Фонвизину и посвятилъ этому писателю свой главный историко-литературный и критическій трудъ. Эта превосходная монографія, которая впервые познакомила автора съ высокимъ наслажденіемъ прилежнаго и добросовѣстнаго изслѣдованія, даетъ понятіе, какого значенія въ этой сферѣ дѣятельности могъ бы достигнуть нашъ покойный сотоварищъ, еслибъ обладалъ постоянствомъ въ трудѣ и привычкой къ ученымъ занятіямъ. Впрочемъ, есть слухъ, что въ портфелѣ его остался еще трудъ этого рода, предметъ котораго также родственная ему и Фонвизину по свойству ума личность, именно извѣстный своимъ остроуміемъ князь Козловскій.

Къ сожалѣнію, князю Вяземскому не былъ чуждъ тотъ недостатокъ, который такъ часто препятствуетъ полному развитію силы и даровитости русскаго человѣка: его не увлекала жажда труда, онъ легко предавался бездѣйствію. "Если, говорилъ онъ мнѣ однажды; я не сдѣлалъ въ литературѣ значительнаго, то это произошло всего болѣе отъ моего образа жизни: я никогда не умѣлъ рано вставать и день мой рѣдко начинался до полудня". При такомъ недостаткѣ дѣятельности, виною котораго, впрочемъ въ позднѣйшіе воды былъ и тяжкій недугъ, надо еще удивляться, какъ успѣлъ князь Вяземскій, посреди свѣтской жизни, въ которой онъ по своему положенію вращался, написать такъ много замѣчательнаго: это объясняется только высокою степенью его ума и способностей. Къ отсутствію энергической дѣятельности присоединялась въ немъ и безпечность даже о собственныхъ своихъ интересахъ. Иначе онъ, конечно, давно озаботился бы. собрать и издать свои сочиненія, и тогда его мѣсто въ литературѣ было бы, безъ сомнѣнія, и опредѣленнѣе, и виднѣе. Но князя Вяземскаго знали большею частію только по наслышкѣ; и многіе на него смотрѣли сквозь мутныя очки сословнаго предубѣжденія. Кто зналъ его близко, не могъ не уважать въ немъ человѣка съ душою теплою, съ умомъ просвѣщеннымъ, съ сердцемъ, сочувствовавшимъ всему доброму и прекрасному, въ какихъ бы житейскихъ условіяхъ оно ни проявлялось. Недостатокъ дѣятельности не мѣшалъ ему цѣнить это свойство въ другихъ и отдавать справедливость всякому честному и полезному труду.

Года два тому назадъ, родственникъ покойнаго, графъ С. Д. Шереметевъ, предпринялъ изданіе сочиненій поэта, почти противъ воли его. Съ трудомъ собрался старецъ написать по этому поводу родъ автобіографической записки, о которой его просили и которая въ настоящее время уже печатается впереди приготовляемаго тома. Пожелаемъ, чтобъ это изданіе установило въ потомствѣ справедливый судъ о писателѣ, котораго Карамзинъ, убѣдившись въ его талантѣ, благословилъ на служеніе поэзіи, котораго высоко ставили Жуковскій, Пушкинъ и Гоголь. Кончаю этими немногими словами, въ надеждѣ, что ко дню годового собранія Академіи Наукъ М. И. Сухомлиновъ, вмѣстѣ съ отчетомъ по нашему отдѣленію, представитъ болѣе полный обзоръ дѣятельности и оцѣнку заслугъ нашего знаменитаго сочлена. А покуда почтимъ память поэта, повторивъ давно произнесенное имъ "слово примиренія", которому теперь всепримиряющая смерть даетъ новую силу и новое значеніе:

"Да плодъ воздастъ благое сѣмя,

Чья ни посѣй его рука:

Богъ помочь вамъ, младое племя,

И вамъ, грядущіе вѣка!"