Леметр Жюль - Жорж Занд

ЖЮЛЬ ЛЕМЕТРЪ.
СОВРЕМЕННЫЕ ПИСАТЕЛИ.

ПЕРЕВОДЪ Д--ОЙ.

Изданіе журнала "Пантеонъ Литературы".

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Паровая Типо-Литографія Муллеръ и Богельмавъ, Невскій, д. 148.
1891.

Жоржъ Зандъ.

Театръ Нортъ-Сенъ-Мартенъ возобновляетъ постановку франтовъ Боа доре (Les beaux Messieurs du Bois doré), эту прелестную романтическую комедію; а Одеонъ обѣщаетъ намъ возобновитъ въ скоромъ времени Клавдію, сельскую драму, первый актъ которой по крайней мѣрѣ шедевръ, трогательная и грандіозная георгика. Я очень радъ -- какъ былъ радъ, замѣтивъ въ прошломъ мѣсяцѣ, начало нѣкотораго возврата умомъ и сердецъ къ Ламартину. Ибо по мѣрѣ того, какъ настоящій вѣкъ печально близится къ своему окончанію, меня сильнѣе влечетъ къ геніямъ полнымъ, великолѣпнымъ и плодовитымъ, ознаменовавшимъ собой первое пятидесятилѣтіе.

Вамъ извѣстно какъ обѣ половины семнадцатаго столѣтія мало походятъ одна на другую и что литература, героическая и романтическая д'Урфё, Корнеля и великихъ Жеманницъ возвращается около 1660 г. къ большей правдѣ, начиная съ Расина, Мольера и Боало.

Но не находите ли вы, принявъ во вниманіе различіе временъ, что нѣчто сходное произошло въ нашъ вѣкъ?

Въ слѣдъ за славнымъ царствованіемъ писателей великодушныхъ, вѣрующихъ, оптимистическихъ, идеалистовъ, влюбленныхъ въ мечту, произошло движеніе литературы реалистическое, весьма грубое и весьма сумрачное. Катастрофа 1870 г. внесла еще большую печаль и горечь въ чувства. Великія души, довѣрчивыя и широко раскрытыя, напоявшіе вашихъ дѣдовъ поэзіей и химерами, казались весьма наивными ихъ внукамъ и вызвали ихъ полнѣйшее равнодушіе. Мнѣ помнится, что въ молодые годы, я -- болѣе чѣмъ кто-либо -- предавался тяжелому опьяненію натурализмомъ (такъ неправильно окрещеннымъ). И надо признаться, что, не взирая на крайности и недоразумѣнія, этотъ возвратъ къ правдѣ не остался безплоднымъ, и что, кромѣ того, подобная реакція была неизбѣжна и вполнѣ соотвѣтствовала самымъ непреложнымъ изъ законовъ исторіи литературы.

Но мнѣ кажется, что это движеніе уже близко къ концу. Начинаетъ чувствоваться большая усталость, и отъ документальнаго романа и отъ писательства художническаго и нервознаго. И вотъ обращаются къ забытымъ богамъ, и они снова станутъ для насъ и дорогими и благодѣтельными.

И почему бы не начать съизнова любить Жоржъ Зандъ? Она, быть можетъ, на ряду съ Ламартиномъ и Мишле, была душой, наиболѣе широко отразившей и выразившей мечты, мысли, надеждъ и дѣла любви первой половины столѣтія. Женщина она была оригинальная и добрая; что же до ея творчества, то часть его будетъ вѣчно-прекрасной, другая осталась одной изъ интереснѣйшихъ для историка умовъ.

* * *

Жоржъ Зандъ, на ряду съ пламеннымъ воображеніемъ и великой силой любви, обладала крѣпкимъ, здоровымъ темпераментомъ и долей здраваго смысла, никогда не терявшагося. Въ ней были въ высшей степени всѣ качества честнаго человѣка. Говорятъ также будто и любовь ея была мужской, -- безъ разговоровъ и на тотъ же ладъ.

Не вѣрьте. Она была только великодушной натурой, способной много дѣйствовать и много чувствовать; кровь въ ней текла обильная и горячая, какъ у древней богини, дочери Фавна, обитательницы священныхъ лѣсовъ. Она любила стало-быть съ страстнымъ увлеченіемъ. Но каждый разъ чувствовала себя снова захваченной властнымъ долгомъ своего литературнаго призванія; и вслѣдствіе этихъ перерывовъ казалось, что она любила часто и какъ будто и долго. Она не могла ни воздерживаться отъ страсти, ни удерживаться ею, ея настоящею склонностью было состраданіе и материнская нѣжность.

Свобода ея жизни была во многихъ случаяхъ не болѣе какъ уклоненіемъ, быть можетъ извинительнымъ, ея доброты. Она была любовницей, какъ мной уже было сказало, для того только, чтобы стать лучшимъ другомъ, а назначеніемъ ея было -- быть другомъ многихъ,

Ничего во всемъ этомъ похожаго на мужской развратъ, всецѣло эгоистическій и безъ малѣйшей заботы о сотоварищахъ. Прибавьте, что частыя сердечныя приключенія этой царски-щедрой женщины могутъ быть объяснены ея романтичностью, свойственнымъ ей даромъ видѣть существа въ лучшемъ и прекраснѣйшемъ видѣ, чѣмъ они есть. Она была послушна природѣ, какъ говорилось въ истекшемъ вѣкѣ, а способность ея идеализаціи поставляла ей поводы къ частому подчиненію. Многіе изъ моихъ милыхъ современниковъ поступаютъ гораздо хуже, повѣрьте мнѣ. Ихъ манія анализа, ихъ страхъ обмануться, и быть можетъ обѣдненіе крови сдѣлали ихъ неспособными для любви и обратили ихъ въ болѣзненныхъ искателей исключительныхъ ощущеній. Не было ни слѣда невроза въ Жоржъ Зандѣ: здоровье всегда входило во всѣ ея сантиментальныя заблужденія.

* * *

Творчество ея упрекаютъ въ романтичности; правда, что ея много, и двухъ видовъ: романтичность дѣйствія и лицъ, и романтичность идей.

Первое не поражаетъ меня непріятно, и даже пожалуй забавляетъ. Во первыхъ оно въ ней совершенно непосредственно; выливается изъ нея безъ натяжки. Ея воображеніе, естественно и по неотразимой потребности видоизмѣняетъ и украшаетъ дѣйствительность и придумываетъ комбинаціи фактовъ неожиданныя и прелестныя. Она "аедъ", если можно такъ выразиться, и сочинительница сказокъ. Она до конца осталась той дѣвочкой, что на, баркахъ Берри выдумывала чудесныя исторія въ усладу маленькихъ пастуховъ... Я увѣренъ, что странныя и загадочныя приключенія "Снѣжнаго человѣка, Консюело и Фламерандъ" и теперь еще привели бы меня въ восторгъ. И что за роскошная фантазія, что за свободно-поэтическое видѣніе въ "франтахъ Боа до ре", въ "Замкѣ де Дезертъ" (Château des Désertes) или "Теверино"!

Что касается персонажей, я знаю, что встрѣчаются въ ея первыхъ романахъ слишкомъ много Рене въ юбкахъ, внуковъ Сенъ-Пре, работниковъ поэтовъ и философовъ, знатныхъ барынь, влюбленнымъ въ мужиковъ -- и что весь этотъ людъ здорово декламируетъ. Но во первыхъ всѣ они декламируютъ естественно, какъ дышешь. Затѣмъ съ теченіемъ времени персонажи ея становятся все милѣй. Такъ какъ они уже далеко не современны намъ, ихъ фальшъ для насъ не особенная помѣха: мы видимъ въ нихъ не болѣе какъ свидѣтелей романтичности эпохи; и въ концѣ концовъ любимъ ихъ, потому что, они нравились нашимъ отцамъ.

Что до другой, т. е. до романтичности идей...-- Ну, чтожъ! и она меня не смущаетъ. Великолѣпный и туманный мистицизмъ Спиридіона или нѣсколько безпорядочный соціализмъ Консюэло, "Грѣха г. Антуанъ или Мельника д'Обиго", вѣра въ прогрессъ, гуманитарность...-- Все это нравится въ этой чудной женщинѣ съ аркадійскимъ воображеніемъ, ибо у ней, опять. таки все исходитъ отъ сердца и изливается широкой струей. Ея философскій и идеалистскій романтизмъ, и тотъ, если вникнуть въ него, есть одна изъ формъ ея доброты.

Вѣрить въ такой степени въ будущее царство правды, значитъ быть добрымъ къ міру, значитъ прощать дѣйствительности ея настоящее великое смѣшеніе.

Если же эта романтичность утратила временно свое значеніе, такъ потому, что мы великіе негодяи. Мечта была не по вкусу намъ, не потому что она давала намъ больнѣе чувствовать дѣйствительность: она приводила насъ въ отчаяніе какъ мечта. Она была какъ бы извращеніемъ нашихъ умовъ. Представленіе міра плохимъ услаждало насъ вслѣдствіе странной болѣзненной гордости: мы предпочитали міръ дурнымъ, чтобы казаться сильными, видя и высказывая это. Въ наше упорство изображать зло входилъ отказъ отъ лучшаго, злое чувство, походившее какъ будто отъ дьявола. Мы не хотѣли уже украшать жизнь мечтой и надеждой, до того мы гордились находя ее подлой и до того этотъ удобный пессимизмъ служилъ намъ отпущеніемъ всего въ нашихъ собственныхъ глазахъ.

Вернемся-же къ странѣ утопій Жоржъ-Занда. Она отразила въ своихъ книгахъ всѣ химеры своего времени; и такъ какъ она была женщиной, то и прибавила къ своей мечтѣ мечты всѣхъ людей, которыхъ она любила. Это часть ея творчества, казавшаяся мнѣ несостоятельной, нынѣ привлекаетъ меня наравнѣ съ остальнымъ. Міръ живетъ всецѣло только мечтой.

* * *

Въ чемъ упрекаютъ еще Жоржъ Зандъ? Фарисеи говорили, будто первые ея романы были причиной погибели многихъ женщинъ, и -- отмѣнная комедія -- романисты-натуралисты повторяли слова фарисеевъ. Г. Золя тяжеловѣсно показываетъ намъ въ Домашнемъ очагѣ женщину изъ мелкой буржуазіи, павшую вслѣдъ за чтеніемъ Андре. Увы! тѣ, кто могъ пасть, прочитавши Андре или Индіану, были уже зрѣлы для паденія; и быть можетъ безъ нихъ пали-бы и грубѣе и ниже. Если Жоржъ Зандъ какъ бы признавала въ первыхъ своихъ романахъ абсолютное право страсти, такъ только той, "что сильнѣе смерти" и которая заставляетъ желать или презирать себя. Возможно, чтобы романы ея, понятно, входили отчасти какъ причины въ ошибки г-жи Бовари; но тогда благодаря имъ же въ ней уцѣлѣло достаточно благородства, чтобъ искать убѣжища въ смерти. Безъ нихъ въ Эммѣ не хватило бы порядочности, чтобъ желать бѣжать съ Родольфомъ, и она бы не отказалась отъ денегъ Таванга. Наши неврозныя получили бы большую пользу отъ прочтенія Жака или Лиліи.

* * *

Если же романтичность Жоржъ-Зондъ вамъ все еще не но вкусу, то вы найдете въ ея произведеніяхъ достаточно правды, гораздо болѣе, чѣмъ говорятъ. Правды отборной, какова всегда правда, выраженная произведеніемъ искусства. Только выборъ здѣсь въ обратномъ смыслѣ съ тѣмъ, что господствуетъ за послѣдніе двадцать лѣтъ.

Не говорю о ея прелестныхъ дѣвушкахъ; не стану также напоминать, что ею сдѣланы тончайшіе и наисильнѣйшіе анализы характеровъ артистовъ и актеровъ (Горацій, Красавейъ-Лоренсъ и т. д.). Но не слѣдовало бы забывать, что Жоржъ Зандъ созданъ сельскій романъ. Первая, если не ошибаюсь, уразумѣла она и полюбила крестьянина, того, который существуетъ вдали отъ Парижа, въ провинціяхъ, сохранившихъ свою самобытность нравовъ. Первая почувствовала она все величіе и поэзію его простоты, терпѣливости, общенія съ землей; она вкусила архаизмы, медленности, образы и сочность почвы ея образной рѣчи; она была поражена глубиной и спокойной устойчивостью ея чувства и страстей; она выставила его влюбленнымъ въ почву, жаднымъ на трудъ и наживу, осторожнымъ, недовѣрчивымъ, но съ здоровымъ смысломъ, весьма преданнымъ правды и доступнымъ чудесному...

Мы обязаны, кромѣ того, Жоржъ Зандъ чуть-ли не обновленіемъ (въ силу ея искренности) чувства природы. Она лучше знакома съ ней, стоитъ къ ней ближе кого-либо изъ пейзажистовъ, ея предшественниковъ. Она, дѣйствительно, живетъ жизнью земля, вовсе безъ труда. Она самый натуральный, наименѣе старательный и наименѣе совѣщательный изъ пейзажистовъ. Въ то время какъ другіе въ большинствѣ случаевъ взираютъ на природу сверху и устраиваютъ ее или вкладываютъ въ нее свои собственныя чувства, она отдается прелести вещей и всецѣло проникается ими. Везъ сомнѣнія она научила насъ любить ее съ болѣе нѣжнымъ отдаленіемъ, эту природу, благодатную и божественную, что песетъ своимъ при верженцамъ умиротвореніе, ясность и доброту.

Доброта одно изъ словъ, къ которымъ постоянно возвращаешься, когда дѣло идетъ о ней. Другое слово, совсѣмъ близкое -- плодовитость и благодатное обиліе. Она изливала свои разсказы правильнымъ потокомъ, какъ неизсякающій источникъ,-- но почти безъ плана, ни намѣренія, не лучше зная, куда придетъ, чѣмъ широкій фонтанъ дремучихъ лѣсовъ. Самый слогъ ея, широкій, свободный, свѣжій и полный, не заявляетъ себя ни тонкостью, ни выдающимся блескомъ, по качествами, которыя тоже, какъ будто, исходятъ изъ доброты и сродни ей...

Жоржъ Зандъ была вполнѣ развита для воспринятія, въ нѣкоторой смѣси, самыхъ великодушныхъ идей. Она была грудью-кормилицей, питающей людей поэзіей и чудными сказками. Она Изида современнаго романа, "щедрая богиня" о многихъ сосцахъ, постоянно истекающихъ млекомъ. Сладко освѣжаться въ этомъ млечномъ потокѣ!