Книговод

Слава

Корчак Януш


   

Слава.

Повѣсть Януша Корчака.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

   Труднѣе всего начать разсказъ потому, что нужно сразу много разсказать. А если сразу разсказать очень много, то можно все перепутать.
   Въ этомъ разсказѣ есть цѣлыхъ пятеро дѣтей, ихъ родители, старая бабушка, дядя, кошка, тетушка и много другихъ лицъ. Собственно говоря, стоитъ разсказывать о большихъ. Что интереснаго въ маленькой Абу, которая всегда спитъ, плачетъ или бормочетъ: "абу, абу, абу?"
   Витя и Блошка постарше Абу, но скоро заболѣютъ и умрутъ, поэтому и о нихъ не стоитъ говорить много. Бабушка тоже вскорѣ уѣдетъ, а кошка останется на старой квартирѣ.
   И о старой квартирѣ не стоитъ упоминать потому, что вѣдь переѣдутъ на другую.
   Владекъ пока еще ходитъ въ школу; у него поясъ съ пряжкой, блуза съ боковымъ карманомъ и пеналъ съ ключикомъ.
   И Маня ходитъ въ школу, но въ легкую, гдѣ только въ уголъ ставятъ, если плохо ведешь себя.
   Собственно говоря, Владекъ разговариваетъ только съ Маней, да и то неохотно, потому что Маня дѣвочка, не видѣла пожара и если что разсказываетъ, никогда нельзя понять, было ни это на самомъ дѣлѣ или просто она сама выдумала.
   -- Врешь, -- говоритъ Владекъ.
   -- Вотъ тебѣ крестъ, правда!
   И Владекъ, разговаривая съ Маней, все повторяетъ:
   -- Много ты знаешь!
   Или:
   -- Что ты тамъ знаешь?
   Или:
   -- Дура!
   Про тетушку, которой постоянно жарко и которая не любитъ шуму, тоже не стоитъ говорить, потому что она не хотѣла дать папѣ сто рублей, а папа всѣмъ вѣрилъ и всѣмъ давалъ взаймы.
   Даже дядя, но не мужъ тети, а тотъ, другой, который Блошку назвалъ Блошкой, а Владеку подарилъ домино и пеналъ съ ключикомъ, не станетъ приходить на новую квартиру. И все измѣнится.
   Можно добавить, что однажды Абу выпала изъ люльки; что Блошка нашла за бочкой мышь, которая еще двигалась, что Владекъ очень поспорилъ съ Витей изъ-за душистой бутылки изъ-подъ одеколона, потому что не зналъ, что Витя заболѣетъ и умретъ.
   Можно упомянуть, что у папы отъ того пошатнулись дѣла, что по другую сторону улицы Смокъ открылъ кофейню съ мраморными столиками для гостей, а на окнахъ нарисовалъ билліардные шары и кіи.
   -- Вотъ увидишь, что этотъ Смокъ сожретъ насъ,-- сказала мама отцу, когда увидѣла мраморные столики и большую прелестную вывѣску съ нарисованнымъ на ней калачомъ и стаканами.
   И на самомъ дѣлѣ, всѣ стали заходить къ Смоку и не хотѣли пить чаю и молоко въ молочной папы за столиками, обтянутыми клеенкой.
   -- Придется въ другомъ мѣстѣ искать хлѣба, -- говорила мама, а папа вздыхалъ.
   Владекъ зналъ, что хотятъ переѣхать, но не понималъ почему: вѣдь папа былъ первый, зачѣмъ же ему уступать.
   Я долженъ добавить, что какъ разъ передъ переѣздомъ на новую квартиру разрыли всю улицу и проложили длинныя желѣзныя трубы. Можно было въ нихъ такъ отлично играть.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.

   Переѣздъ на новую квартиру всегда очень пріятенъ потому, что во время укладки можно все дѣлать, можно видѣть много вещей, которыя были спрятаны, а коробки и веревки которыя выбрасываетъ мама, можно брать себѣ. Переѣздъ пріятенъ даже если вся улица разрыта, если видишь слезы на глазахъ родителей, печаль бабушки и кошки.
   Вѣдь и кошка печальна. Позѣвываетъ, умывается, мяукаетъ, все ходитъ за бабушкой и убѣгаетъ отъ Вити. Витя хочетъ ей объяснить, что именно происходитъ, но кошка не слушаетъ. Витя беретъ ее на колѣни; кошка вспоминаетъ что-то очень важное и быстро уходитъ.
   Отецъ, Владекъ и Маня поѣдутъ на возу съ вещами, а бабушка, мама и дѣти трамваемъ. Владекъ держитъ два абажура отъ лампы, а Маня клѣтку съ канарейкой.
   Ѣхали долго-долго совсѣмъ другими улицами; потомъ взобрались высоко по лѣстницѣ; на каждомъ этажѣ много людей разсматривало ихъ.
   "Теперь у насъ будетъ чисто",-- подумалъ Владекъ.
   Мама говорила, что у нихъ грязно, какъ въ хлѣву, потому что въ нижнемъ этажѣ не бываетъ чисто, что дѣти приносятъ съ улицы грязь и соръ.
   Въ тотъ день не обѣдали. Спали на полу, потому что кровати нужно было еще складывать, а у одной кровати обломилась нога.
   На другой день всѣ встали рано. Витя не хотѣлъ одѣваться, мама дала ему три звонкихъ шлепка. Витя очень удивился и сейчасъ пересталъ плакать. Онъ понялъ, что на новой квартирѣ какъ-то иначе.
   -- Пейте чай и ступайте во дворъ, -- сказала мама.
   Раньше мама всегда добавляла: "Только не играйте съ уличными дѣтьми"...
   -- Всѣ должны уйти?-- спросилъ Владекъ.
   -- Всѣ, -- сказала мама.
   Владекъ помогъ Витѣ сойти съ лѣстницы съ той же осторожностью, съ которой вчера несъ абажуръ отъ лампы. Витя очень радовался, что тамъ много ступенекъ, а Маня вела Блошку и несла три коробки, потому что боялась, чтобы мама не выбросила ихъ.
   Во дворѣ остановились около стѣны, и дворовыя дѣти съ любопытствомъ осматривали ихъ, ничего не говорили, только подходили все ближе и смотрѣли. Очень неловко было такъ никого не знать.
   Наконецъ, одна старшая дѣвочка прогнала всѣхъ.
   -- Чего глазѣете? людей не видали? Уходите!-- крикнула она.
   Послушались, ушли, а она осталась.
   -- Это вы вчера переѣхали, да?-- спросила она.
   -- Мы,-- отвѣтила Маня.
   Собственно говоря, отвѣтить долженъ бы Владекъ, вѣдь онъ старшій, но онъ придумывалъ, что бы такое сдѣлать, чтобы чужая дѣвочка поняла, что онъ не простой уличный мальчишка. Нельзя же сразу сказать, что онъ ходилъ въ школу, это было бы хвастовство; поклониться тоже не могъ, потому что фуражку оставилъ на верху. Наконецъ, онъ неожиданно сказалъ:
   -- Спасибо.
   -- За что?-- спросила удивленно дѣвочка.
   -- Что всѣ эти ушли отъ насъ.
   Владекъ понялъ, что вышло глупо: мама велѣла благодарить за подарки, а вѣдь дѣвочка ничего имъ не дала.
   Потомъ стали разговаривать, и новая знакомая разсказала очень странную исторію про своего отца. Говорила шопотомъ, чтобы даже Маня не слыхала, и запретила Владеку повторять.
   Владекъ вернулся въ квартиру гордый, что ему ввѣрили такую тайну, о которой никто не долженъ знать.
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

   Маня, Блошка и Витя скоро нашли знакомыхъ, и когда была хорошая погода, играли во дворѣ, чего имъ теперь мама больше не запрещала. Маня не носила во дворъ никакихъ игрушекъ, потому что всегда кто-нибудь просилъ ихъ подарить.
   Когда шелъ дождь, спускались этажомъ ниже и или играли на площадкѣ лѣстницы, или у жильцовъ въ нижнемъ этажѣ. Тогда Маня брала куклу, подарокъ дяди, или сервизъ, который остался отъ лучшихъ временъ. И для нихъ все шло постарому, не хватало только конфетъ.
   Владекъ оставался одинъ, ужасно скучалъ, сердился на Маню, Витю и Блошку, что имъ нѣтъ дѣла до него, видѣлъ, какъ играли то съ тѣмъ, то съ другимъ, а домой приходили только ѣсть и вовсе ничего не разсказывали. А Владекъ слишкомъ гордъ, чтобы первому разспрашивать.
   Однажды Владекъ открылъ ранецъ, пересмотрѣлъ тетради и книги, но ему ничего не было задано, потому что въ школу онъ больше не ходилъ; сѣлъ опять возлѣ окна съ маленькой
   Абу и смотрѣлъ глубоко внизъ во дворъ, гдѣ все сверху кажется такимъ маленькимъ. Раньше только изъ снисхожденія онъ игралъ съ Маней, теперь осталась ему одна Абу, которая еще и говорить не умѣетъ.
   Когда мама посылаетъ Владека въ лавочку, онъ идетъ по двору очень медленно: а вдругъ кто нибудь подойдетъ и заговоритъ.
   Тамъ, гдѣ жили раньше, Владекъ зналъ всѣхъ, и всѣ его знали: и токарь, и парикмахеръ, и Мартынъ, и Франекъ. Если бы можно хоть на минутку вернуться, посмотрѣть, что тамъ дѣлается, кто живетъ на старой квартирѣ, что дѣлается безъ него въ школѣ, роютъ ли уже во дворѣ канавы... Плохо жилось Владеку.
   Отецъ уходилъ рано, возвращался вечеромъ, и мама ежедневно спрашивала:
   -- Но и что жъ?
   -- А что, ничего, -- отвѣчалъ отецъ.
   Бабушка сидѣла грустная, даже не ворчала, потому что теперь все дѣлаетъ мама. Зато мама чаще сердится, и Витя и Блошка вмѣсто конфетъ получаютъ шлепки.
   Мама говоритъ:
   -- Не думайте, что теперь то, что было.
   Такъ было до субботы.
   Въ субботу пришелъ дядя и тетя, но безъ Жучка и только съ однимъ Ваней. Владекъ не любитъ Ваню потому, что онъ хвастунъ. Очень охотно остался бы Владекъ въ квартирѣ, чтобы слушать, что будутъ говорить старшіе, но мама велѣла итти внизъ.
   -- Только играйте одни,-- сказала мама, и Владекъ покраснѣлъ.
   Ваня говорилъ мало, не вспоминалъ о ружьѣ, и вообще Владеку казалось, что Ваня знаетъ много, но что тетя запретила ему говорить. Усѣлись въ сѣняхъ на окнѣ и смотрѣли, какъ глупо играютъ мальчики въ гости.
   Когда ихъ позвали на верхъ, Владекъ думалъ, что будетъ кофе и печенье, но на столѣ не было ни скатерти, ни чашекъ.
   -- Не голоденъ ли ты, Ваня?-- сказала мама и опустила глаза.
   -- Нѣтъ, онъ не голоденъ,-- быстро сказала тетя.-- Правда, Ваня, ты не голоденъ?-- и начала прощаться, но иначе, чѣмъ всегда, и Владекъ сразу догадался, что бабушка завтра должна уѣхать.
   Раньше бабушка часто сердилась на Владека и жаловалась отцу, и Владекъ любилъ ее какъ разъ столько, сколько обязательно нужно. А теперь, когда онъ взглянулъ на ея морщинистое лицо и увидѣлъ, что она очень стара, и подумалъ, что у нея никого нѣтъ, ему сдѣлалось такъ, какъ тогда, когда хочется плакать. Но онъ не плакалъ, а только подумалъ: "Потому, видно, не плачу, что теперь я большой".
   И первый разъ въ жизни онъ не радовался, что уже большой.
   И какая ему польза отъ этого!
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

   На другой день Владекъ проснулся очень рано, несмотря на то, что это было воскресенье.
   Правду сказать, теперь воскресенье ничѣмъ не отличается отъ будней.
   Старшіе уже не спали. Бабушка была одѣта, какъ въ гости, а отецъ завязывалъ узелъ.
   Владекъ сѣлъ на кровати, но мама сказала сердито:
   -- Спи, спи, еще рано.
   Пришлось положить голову на подушку и закрыть глаза. Отецъ завязалъ узелъ. Всѣ пили очень черный кофе, и всѣ молчали. Отецъ пилъ скоро, а бабушка съ ложечки и долго дула на каждую ложечку.
   Потомъ мама завернула въ газету хлѣбъ, котораго не ѣли съ кофе, а бабушка шопотомъ сказала:
   -- Зачѣмъ это, нѣтъ, не надо.
   -- Пригодится въ дорогѣ,-- сказала мама.
   Потомъ бабушка стала на колѣни передъ кроватью, гдѣ спали дѣти. Владекъ закрылъ глаза и слышалъ, какъ папа помогалъ ей вставать.
   Отецъ взялъ узелъ и вышелъ вмѣстѣ съ бабушкой и съ мамой въ сѣни; потомъ мама вернулась, сѣла на стулъ и о чемъ-то долго думала.
   Когда Владекъ второй разъ проснулся, Витя уже не спалъ. Витя теръ глаза, гримасничалъ, смотрѣлъ вокругъ и сказалъ:
   -- Бабушка пошла къ кошкѣ.
   Теперь только Владекъ вспомнилъ, что кошка осталась на старой квартирѣ, и подумалъ, что Витя очень еще глупъ. Мама позволила Манѣ и Блошкѣ итти въ костелъ съ сосѣдкой изъ нижняго этажа, потому что мама нѣсколько разъ разговаривала съ ней и давала ей корыто для стирки.
   Витя пошелъ въ сѣни къ мальчикамъ, а Владекъ сѣлъ около окна съ Абу.
   Сегодня всѣ дѣти были въ башмакахъ и не валялись по землѣ. Черезъ дворъ прошелъ тотъ большой, всегда оборванный мальчикъ, и тотъ, который вмѣстѣ со сторожемъ мететъ улицу, и тотъ, который давалъ всѣмъ лизать большую красную карамель. Прошла дѣвочка, которая ни съ кѣмъ не играетъ, только смотритъ, и всѣ разрѣшаютъ ей стоять близко и смотрѣть.
   А вѣдь не всѣмъ можно стоять близко, когда другіе играютъ, сейчасъ говорятъ: "Чего не видѣлъ? Какое тебѣ дѣло". И Владеку разъ такъ сказали. А когда онъ уходилъ, кто-то еще крикнулъ: "Смотрите, какой франтъ!" Видно обозлились, что онъ былъ въ башмакахъ, хотя это были будни.
   Потому-то Владекъ ни съ кѣмъ еще не знакомъ, хотя живетъ здѣсь уже цѣлую недѣлю. Обидѣли его во дворѣ, далъ себѣ честное слово, что первый ни къ кому не подойдетъ, а они и вниманія на него не обращаютъ.
   -- Помоги мнѣ, Владекъ, почистить картофель,-- сказала мама такимъ голосомъ, какимъ они говорятъ мамѣ, когда просятъ о чемъ-нибудь, а не знаютъ, согласится ли мама.
   Владекъ посадилъ Абу въ люльку, взялъ ножъ и очень неловко сталъ чистить картофель. Картофель скользилъ у него въ рукахъ, а одна картошинка выскользнула и покатилась далеко подъ шкапъ.
   Около полудня вернулась Маня изъ костела и съ таинственнымъ видомъ сѣла около Владека.
   -- Знаешь, что я тебѣ, скажу,-- начала она, потому что не знала, захочетъ ли Владекъ слушать.-- Знаешь, отецъ той Насти, которая съ тобой говорила, политическій и сидитъ подъ землей въ крѣпости. Пришло много войска! Надѣли ему цѣпи на ноги и руки, глаза ему совсѣмъ завязали, въ ротъ воткнули платокъ, чтобы не кричалъ. А одинъ офицеръ стоялъ на лошади и только смотрѣлъ, чтобы стрѣлять, если кто двинется.
   Откуда Маня знала то, о чемъ ему подъ секретомъ разсказывала тогда Настя? Только Маня совсѣмъ иначе разсказываетъ, съ разными прибавленіями и безъ толку.
   Отецъ Насти былъ политическій, это правда; только арестовали его обыкновенно, потому что нашли у него бумаги, и вовсе никакихъ цѣпей на него не надѣвали. Какъ это Маня все странно разсказываетъ, будто сказку! Зачѣмъ врать, когда можно просто сказать. Владекъ этого ужасно не любитъ.
   

ГЛАВА ПЯТАЯ.

   Наконецъ, Владекъ нашелъ друга.
   Сидѣлъ однажды Владекъ на лѣстницѣ съ Абу. Вдругъ услыхалъ, что кто-то идетъ и свиститъ.
   "Какой-то уличный мальчишка", подумалъ Владекъ, потому что мама говорила, что свистятъ только уличные мальчишки. Мальчикъ съ кучей книгъ подъ мышкой остановился отдохнуть, положилъ книги на окно, присѣлъ на корточки и сталъ разсматривать Владека и Абу.
   Улыбнулся отъ удовольствія, и видно было, что хочетъ начать съ Владекомъ разговоръ, потому что разъ, потомъ другой взглянулъ на него.
   -- Умѣешь читать?-- спросилъ, наконецъ, мальчикъ.
   -- Понятно,-- отвѣтилъ Владекъ.
   -- Знаешь, на эту книгу я охотился цѣлый мѣсяцъ.
   Владекъ игралъ когда-то въ охоту съ Ваней, у котораго было игрушечное ружье, только охотились они на зайцевъ и на утокъ, но что такое охота на книги, онъ не понялъ.
   -- Это историческая повѣсть изъ временемъ Наполеона. Видишь, всѣ страницы налицо и книга цѣла. Всѣ повѣсти изъ временъ Наполеона я читалъ по два раза, а "Потопъ" читалъ три раза. Знаешь, "Потопъ"?
   -- Знаю,-- отвѣтилъ Владекъ, который въ школѣ училъ о потопѣ:-- какъ Ной выстроилъ ковчегъ и голубь принесъ ему вѣтку,-- доказательство, что уже есть сухое мѣсто.
   -- Вотъ эта книга,-- продолжалъ мальчикъ,-- это научная, о звѣздахъ. Я ее тоже читалъ, но взялъ потому, что завѣдующая не хочетъ давать однихъ разсказовъ. Но разсказы вмигъ поглотилъ, а книги выдаются разъ въ недѣлю, и нечего было бы читать. А тебя какъ зовутъ?
   -- Владекъ.
   Владекъ съ любопытствомъ осматривалъ мальчика, который читаетъ книги. Что это значитъ -- глотать книги?
   -- Ты еще не былъ въ читальнѣ, правда? Жаль, что я не зналъ, взялъ бы печатную карточку. Хотя можешь написать и на простой, лишь бы управляющій приложилъ печать. Ужъ я тебя устрою. Идешь въ гости послѣ обѣда?
   -- Нѣтъ, -- отвѣтилъ Владекъ смущенно, потому что все меньше и меньше понималъ, о чемъ говоритъ новый знакомый, и боялся показать, что не понимаетъ: а то еще новый не захочетъ съ нимъ водиться.
   Условились сойтись въ пять часовъ.
   Этотъ день былъ выдающійся въ новой жизни Владека. Чего только ни наговорилъ ему мальчикъ! Удивительно, въ школу не ходитъ, а все знаетъ.
   -- Знаешь, какую шляпу носилъ Бонапарте? Какъ скрещевалъ руки на груди? Знаешь, какъ по красной подкладкѣ отличать генерала отъ простого офицера? Знаешь, что есть деревья боабабы, такія большія, что въ ихъ стволѣ можно жить, какъ въ домѣ? Знаешь, что въ воздухѣ есть газъ-кислородъ, безъ котораго умираютъ мыши и звонокъ не звонитъ? А слыхалъ, что у того, кто не моетъ зубовъ, будутъ во рту червячки? А телеграфъ -- это электрическая искра. Хочешь убѣдиться?-- спросилъ мальчикъ.
   -- Хочу,-- отвѣтилъ Владекъ, потому что хотя и вѣрилъ, что мальчикъ не вретъ, но все же, кто его знаетъ, правда ли это.
   Перелѣзли черезъ заборъ и приложили ухо къ столбу.
   -- Видишь проволоку?
   -- Вижу, -- сказалъ Владекъ.
   -- Вѣдь это телеграфъ, правда?
   -- Правда, -- сказалъ Владекъ.
   -- И слышишь, какъ гудитъ въ серединѣ?
   -- Слышу, -- сказалъ Владекъ.
   -- Вотъ видишь, это потому, что въ столбѣ есть электричество.
   

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

   Около забора, въ углу двора, на низкой крышѣ ледника въ теченіе цѣлаго ряда вечеровъ Олекъ училъ Владека, а тотъ взамѣнъ говорилъ ему о школѣ и школьномъ ученіи. Пока по очереди читали, все шло хорошо; когда же брали какой-нибудь учебникъ -- грамматику или задачникъ, Владекъ убѣждался, какъ плохо онъ все знаетъ, какъ мало понимаетъ.
   -- Имя существительное отвѣчаетъ на вопросъ: кто? что? Если одушевленное: кто? Если неодушевленное: что?
   -- Значитъ, и Наполеонъ тоже имя существительное?
   -- Понятно, потому что его можно видѣть.
   -- Нѣтъ нельзя его видѣть, потому что онъ умеръ.
   -- Да, но на картинкѣ.
   -- На картинкѣ вѣдь тоже не живой, значитъ отвѣчаетъ на вопросъ: что?
   Владекъ подергивалъ плечами.
   -- А развѣ слава это тоже имя существительное? Можно видѣть славу или нельзя? А почему слава отвѣчаетъ на вопросъ что, если слава живетъ?
   Слава не только живетъ, она безсмертна. Олекъ хочетъ быть знаменитымъ вождемъ и навѣрное будетъ имъ. Олекъ знаетъ, что надо сдѣлать, чтобы быть славнымъ: нужно вечеромъ смотрѣть на небо, когда видны звѣзды, потому что между ними есть падающія звѣзды. Нужно слѣдить, и когда такая звѣзда падаетъ, быстро сказать: "хочу быть славнымъ",-- и это сбудется.
   Можно сказать: хочу быть богатымъ. Но Олекъ на деньги не обращаетъ вниманія.
   -- Богатый живетъ, живетъ, потомъ помретъ и конецъ. А славный -- это другое дѣло.
   Въ воскресенье пошли въ читальню и цѣлый часъ ждали, пока ихъ вызовутъ, и Владекъ понялъ, что значитъ охотиться на книги.
   Въ школѣ, кромѣ двухъ-трехъ учениковъ, мальчики никогда не разговаривали о книгахъ. А о томъ, что въ нихъ записано, говорилось только тогда, когда учитель вызывалъ къ доскѣ.
   Здѣсь совсѣмъ другое дѣло.
   Интересная эта книга? Что ты читалъ? О чемъ тамъ говорится? Знаю. Не знаешь? Сказка, повѣсть, стихи, описаніе, жизнь. Понятная, непонятная книга, въ одномъ, въ двухъ томахъ.
   Мальчики брали книги для себя, для братьевъ и сестеръ, для родителей.
   Олекъ здѣсь всѣхъ зналъ, и всѣ знали его. Онъ давалъ указанія, совѣтовалъ, отговаривалъ.
   -- Ты думаешь, завѣдующая дастъ тебѣ три повѣсти? А другимъ что останется? Этой книги не бери, окончаніе вырвано. Это очень смѣшная. Вотъ ту возьми для отца.
   Владекъ не сумѣлъ бы самъ устроиться. Олекъ отдалъ его карточку съ печатью управляющаго.
   -- Это новый мальчикъ,-- сказалъ онъ.
   Владекъ только ногой шаркнулъ и то неловко, потому что его толкали и было тѣсно.
   Завѣдующая взяла карточку и записала новаго читателя.
   -- А пятакъ есть.
   -- Нѣтъ.
   -- Ну, принеси въ слѣдующее воскресенье.
   -- Хорошо.
   Владеку сдѣлалось грустно.
   -- А что будетъ, если мама не дастъ пятака?-- спросилъ онъ по дорогѣ у Олека.
   -- Ничего не значитъ. Она не требуетъ. Вотъ къ той другой безъ пятака не подступай, а эта добрая, такъ только говоритъ. Наконецъ, если ты честный, я тебѣ дамъ взаймы.
   Олекъ служитъ въ магазинѣ письменныхъ принадлежностей и зарабатываетъ шесть рублей въ мѣсяцъ.
   -- Не безпокойся, я и тебѣ мѣсто найду. Какъ только самъ получу въ книжномъ складѣ, уступлю тебѣ свое.
   Въ тотъ вечеръ дома всѣ читали: и отецъ, и мама, и Владекъ, а Маня показывала Витѣ и Блошкѣ картинки и къ каждой картинкѣ изъ собственной головы, придумывала разсказъ.
   -- Смотри, не порви только,-- наставлялъ ее Владекъ.
   И вечеръ прошелъ быстрѣе всѣхъ предыдущихъ.
   

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

   Отецъ днемъ спитъ, вечеромъ уходитъ и возвращается утромъ. Отецъ нашелъ работу въ булочной, гдѣ онъ тратитъ здоровье и такъ мало зарабатываетъ, что Владекъ теперь часто бываетъ голоденъ.
   Ахъ, ни за что не сказалъ бы этого никому, даже мамѣ, никому, никому, это такъ стыдно быть голоднымъ! А когда видитъ, что хлѣба мало, отрѣзаетъ себѣ тоненькій ломтикъ. А когда мама разливаетъ супъ, говоритъ, что сытъ, хотя супъ такъ вкусно пахнетъ. И часто, къ своему стыду, вспоминаетъ громадные куски хлѣба съ вареньемъ на старой квартирѣ.
   Мама теперь никого не уговариваетъ кушать больше, даже Витю. Владекъ дѣлаетъ видъ, что не замѣчаетъ этого.
   Совсѣмъ неожиданно и Владекъ нашелъ работу.
   Въ этомъ же домѣ была лавочка. Въ лавочкѣ жилъ мужъ съ женой, но дѣтей у нихъ не было. Лавочница была очень толстая, а у лавочника деревянная нога. Они оба не умѣли ни читать, ни считать.
   Однажды они велѣли Владеку прочесть о преступленіи, которое случилось на той же улицѣ; похвалили Владека, что хорошо читаетъ, и дали ему шесть карамелекъ.
   Владекъ далъ Блошкѣ и Витѣ по двѣ, потому что они маленькіе, одну карамельку далъ Манѣ, а одну глухонѣмой дѣвочкѣ, которая ни съ кѣмъ не играетъ, только всегда стоитъ близко и смотритъ, какъ играютъ другіе, и никто ея не гонитъ.
   Нѣсколько разъ читалъ Владекъ газету въ лавочкѣ и нѣсколько разъ подсчитывалъ счета. Потомъ лавочникъ съ толстой женой пришли въ воскресенье въ гости и сказали, что за то, что Владекъ будетъ имъ считать, они будутъ ему платить 75 коп. въ мѣсяцъ и что хотятъ совсѣмъ взять маленькую Абу, потому что Абу уже не сосетъ груди, а у нихъ нѣтъ дѣтей.
   Владеку всегда казалось, что онъ не любитъ Абу. Абу была капризная и плакса, ничего не понимала и все хотѣла взять въ руки, а какъ только брала, сейчасъ же портила. А мама велѣла уступать ей, потому что Абу маленькая и глупая. Если глупая, то пусть не надоѣдаетъ, не лѣзетъ. И Владекъ часто злился на Абу за то, что ему приходится няньчиться съ ней.
   Но когда онъ услыхалъ, что хотятъ взять Абу навсегда, что онъ уже не будетъ ея братомъ, что лавочникъ безъ ноги станетъ ея папой,-- онъ очень испугался, и Абу вдругъ стала такой дорогой, что Владекъ ни за что не согласился бы отдать ее.
   -- Мама, я стану работать, Олекъ подыщетъ мнѣ мѣсто... Нѣтъ, нѣтъ, мама, не отдавайте Абу! Она такая маленькая. Ей будетъ скучно безъ Блошки и безъ Вити. Я отдамъ ей свою картошку.
   Владекъ совсѣмъ забылъ, что онъ уже большой, и такъ плакалъ, такъ плакалъ, что убѣжалъ на крышу ледника, въ уголъ двора, и все плакалъ и плакалъ и не могъ успокоиться.
   За что Богъ такъ ихъ наказываетъ! Кофейни у нихъ нѣтъ, въ школу онъ не ходитъ, кошка осталась на старой квартирѣ, бабушка уѣхала, папа теряетъ здоровье.
   И Владекъ обо всемъ разсказалъ Олеку.
   -- Не реви, плакса, -- утѣшилъ его Олекъ, -- всѣ знаменитые люди были несчастны,-- и подарилъ Владеку цѣпочку съ глобусомъ.
   

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

   -- Завтра не пойду въ лавочку, -- сказалъ Олекъ.
   Лавочкой называетъ Олекъ магазинъ, въ которомъ служитъ, а владѣльца магазина зоветъ "старикомъ". Если "старикъ" былъ молодой, онъ все же прозывается "старикомъ", это ужъ такъ полагается.
   Олекъ долженъ завтра сходить въ очагъ, чтобы записать младшаго брата.
   -- И у тебя есть малыши. Возьми ихъ метрики, запишемъ всѣхъ троихъ. Но ты, видно, опять не понимаешь.
   Олекъ уже знаетъ, что Владеку нужно все объяснять.
   Очагъ это школа для совсѣмъ маленькихъ дѣтей, восьмилѣтнихъ уже не берутъ, потому что тамъ воспрещено учить, даже буквъ нельзя показывать. Дѣти рисуютъ, поютъ, плетутъ корзинки, имъ даютъ молоко и два раза въ годъ подарки: передники или ботинки и пирожное.
   -- Впрочемъ, самъ увидишь.
   Какой бойкій этотъ Олекъ! Изъ передней вошелъ въ классъ и показалъ Владеку мѣсто, на которомъ самъ сидѣлъ, когда былъ малышомъ и приходилъ сюда. Потомъ показалъ картинки на стѣнѣ и тѣ, которыя висѣли, и тѣ, которыя повѣсили послѣ него. Затѣмъ открылъ дверь во вторую комнату, гдѣ столы и скамейки больше и другого вида.
   -- Смотри, это швейная. Здѣсь старшія дѣвочки учатся шить и вышивать.
   Вотъ тутъ-то и застала ихъ низенькая, худощавая учительница, которая сейчасъ же узнала Олека и совсѣмъ не сердилась.
   -- А, Олекъ! Какъ поживаешь? Что скажешь новаго?
   -- Я пришелъ къ вамъ по дѣлу. Надѣюсь, что вы намъ не откажете. А это мой товарищъ, Владекъ, у котораго тоже двое дѣтей.
   Учительница подала Владеку руку, съ которой онъ не зналъ, что сдѣлать.
   -- Вотъ метрики моего брата, а эти двѣ -- дѣтей Владека.
   Учительница пересмотрѣла метрики и нашла, что Витя еще слишкомъ малъ для очага.
   -- Я за нихъ ручаюсь, пожалуйста, -- увѣрялъ Олекъ.-- Всѣ трое на подборъ и самаго лучшаго сорта. Не отказывайтесь, товаръ хорошій и по оптовой цѣнѣ.
   -- Не дурачься, Олекъ, -- сказала учительница.-- Зачѣмъ тебѣ валять дурака, когда ты умный мальчикъ.
   Олекъ покраснѣлъ и замолчалъ, а учительница простилась съ ними, потому что вошли двѣ женщины съ метриками дѣтей, чтобы записать ихъ въ очагъ.
   Владеку стало непріятно. Онъ очень любилъ Олека, но иногда приходилось краснѣть за него. Однажды и въ читальнѣ сказали Олеку, что если онъ не будетъ лучше вести себя, то вовсе книгъ не получитъ. Тогда тоже сказали: "Не дурачься".
   Въ общемъ то Олекъ умный, милый, то ведетъ себя такъ странно, будто нарочно, чтобы надъ нимъ смѣялись.
   -- Учительница разсердилась на тебя, -- сказалъ Владекъ, желая перервать тяжелое молчаніе.
   -- Это пустяки, мы скоро помиримся. Въ воскресенье пойду къ теткѣ, нарву тамъ цвѣтовъ, сдѣлаю букетъ и золотыми чернилами напишу: "миръ".
   Олекъ много разсказывалъ о томъ времени, когда самъ ходилъ въ очагъ.
   -- Она очень добрая. Но здѣсь есть другой очагъ; я бы собакѣ не посовѣтовалъ ходить туда. За каждый пустякъ деретъ за уши или линейкой бьетъ по пальцамъ. Такая злая, доложу я тебѣ, какъ холера.
   Владеку показалось, что Олекъ и въ тотъ очагъ тоже ходилъ, но, вѣрно, не долго.
   

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

   Мама говорила, что будетъ все хуже, однако теперь лучше, чѣмъ было вначалѣ. Витольдъ изъ Праги отдалъ отцу тридцать рублей, которые былъ долженъ; продали ненужный комодъ. И опять появилось масло на хлѣбѣ и чаще мясо на обѣдъ. А маленькая Абу получила первые въ жизни башмаки.
   Абу была спасена. Никто ее въ собственность не возьметъ, никто не унесетъ изъ дому.
   -- Наша Абу,-- съ гордостью говорятъ дѣти и берутъ ее съ собою, когда идутъ во дворъ.
   А раньше ни Владекъ, ни Маня не хотѣли спускаться внизъ съ Абу: имъ казалось, что имъ неприлично няньчиться съ ребенкомъ. Раньше Абу была мамина, теперь принадлежитъ всѣмъ.
   Потому-то Владекъ и купилъ для Абу настоящій швейцарскій шоколадъ, послѣ котораго Абу вырвало три раза; Маня подарила ей меньшую изъ своихъ куколъ, хотя знала, что Абу разобьетъ ее окончательно, а Блошка и Витя готовили для Абу сюрпризъ, который плели и вышивали въ очагѣ. (Учительница приняла Витю въ очагъ, хотя онъ и малъ.)
   Вотъ какой теперь день Владека. Утромъ идетъ Владекъ въ лавочку за дровами, за хлѣбомъ и керосиномъ. Потомъ помогаетъ мамѣ убирать комнату, въ которой вовсе не чисто, несмотря на то, что живутъ они теперь высоко. Потомъ у него урокъ съ Маней -- пусть не забываетъ, чему выучилась въ школѣ. Потомъ помогаетъ мамѣ готовить обѣдъ.
   Жаль, что онъ тогда не отдалъ метрики Мани, могла бы ходить въ швейную и учиться шить, а теперь уже поздно.
   Въ четыре часа идетъ Владекъ въ контору газеты, гдѣ на стѣнахъ наклеиваются объявленія. Всегда приходится торопиться, чтобы занять хорошее мѣсто передъ стѣной, чтобы списать всѣ адреса, гдѣ требуется мальчикъ, и быстро бѣжать по указанному адресу.
   Владекъ не зналъ хорошо Варшавы. Приходилось ему по пути спрашивать у прохожихъ, куда и какъ итти на нужную улицу, и когда, наконецъ, онъ попадалъ туда, всегда оказывалось, что или пришелъ слишкомъ поздно, или слишкомъ малъ, или слишкомъ мало знаетъ.
   -- Ну что?-- спрашивала мама.
   -- А ничего!-- отвѣчалъ Владекъ, совсѣмъ такъ, какъ говорилъ отецъ, когда искалъ мѣста.
   Видно, много мальчиковъ искало труда, потому что много разъ слышалъ Владекъ, что пришелъ слишкомъ поздно, что уже кто-то былъ до него и получилъ мѣсто. Много мальчиковъ, дѣвочекъ и взрослыхъ стояло каждый день передъ газетой и читало объявленія. И ежедневно приходили тѣ же, видно, и они не могли найти работы.
   Часто шелъ дождь, и они терпѣливо стояли и ждали, если газета опаздывала, или мѣсто у стѣны было занято другими, а издали трудно прочесть, потому что буквы маленькія.
   Однажды, когда Владекъ разыскивалъ точильщика, которому нуженъ былъ мальчикъ, бросилась на него собака и хотя укусила не больно, но разорвала штаны.
   Какъ будто, не полагается, чтобы собаки кусались, и Владекъ былъ въ правѣ требовать новые штаны отъ того хозяина, которому принадлежала собака. Но нужно, чтобы былъ свидѣтель, который видѣлъ, а здѣсь только одинъ сторожъ стоялъ въ сѣняхъ и тотъ еще разсердился, еще выругалъ Владека:
   -- Смотрите,-- работы ищетъ. А можетъ, ищешь того, чего не потерялъ? Знаю васъ, оборванцы!
   

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

   Было уже почти темно. Владекъ читалъ очень усиленно, чтобы окончить главу, пока совсѣмъ стемнѣетъ. Читалъ какъ разъ о томъ, какъ краснокожіе хотѣли сжечь путешественника, товарищи котораго уже бѣжали ему на выручку. И вдругъ кто-то потянулъ Владека за рукавъ.
   -- Что ты?-- почти испугался Владекъ.
   Это была Блошка. Всегда веселая и прыгающая Блошка теперь была тихая и печальная.
   -- Вла-а-адекъ!
   -- Что?
   -- Не будешь сердиться на меня?-- У Блошки на глазахъ были слезы, большія, круглыя слезы.
   -- Что ты сдѣлала, Блошка?
   -- А не будешь сердиться и никому не скажешь?
   -- Никому не скажу.
   -- Знаешь, я скверная; Витя маленькій и глупый; онъ не виноватъ, что я покупала конфетки.
   Витя, услыхавъ свое имя, вылѣзъ изъ-за шкапа и медленнымъ шагомъ приблизился къ Владеку.
   -- Разъ я купила на полушку, а потомъ на копейку. Потомъ я держала пари на копейку и тоже проиграла.
   -- А откуда же у тебя деньги?-- удивился Владекъ.
   -- То-то и есть, что у меня не было...
   Владекъ все понялъ: Блошка надѣлала долговъ, теперь ее рвутъ кредиторы, такъ, какъ папинаго знакомаго Витольда. Блошка легкомысленна, жила не по средствамъ и теперь платится.
   -- Сколько ты должна?-- спросилъ Владекъ.
   -- Всего я должна двѣ съ половиною копейки: въ очагѣ полторы копейки и во дворѣ копейку.
   Блошка сегодня совсѣмъ не пошла въ очагъ, потому что та дѣвочка велѣла ей принести деньги, потому что дольше ждать не желаетъ и скажетъ все учительницѣ, а учительница навѣрно прогонитъ ее.
   -- Мой Владекъ, мой дорогой Владекъ, только не говори ничего мамѣ! Я никогда больше не буду.
   И Блошка понемногу разсказала все. Началось съ того, что она купила у Юзи карамельку за полкопейки, будто будетъ ей должна, вѣдь за полкопейки можно купить четыре карамельки. Потомъ у нея не было полкопейки и для того держала пари и проиграла -- это уже была копейка. Тогда Юзя велѣла ей за ту копейку принести сервизъ Мани, но Блошка не хотѣла. Потомъ Витя сказалъ, что разскажетъ мамѣ, и Блошка должна была купить ему карамель, чтобы онъ не говорилъ мамѣ, и она заняла у дѣвочки въ очагѣ; эту карамель она сама даже не попробовала.
   -- Владекъ, помнишь это зеленое стеклышко, черезъ которое все казалось зеленымъ? И вотъ: и стеклышко, и картинку съ ангеломъ, и маленькую фаянсовую кошку безъ ноги -- все отдала, и больше у меня ничего нѣтъ.
   Владекъ совсѣмъ забылъ про путешественника, котораго собирались сжечь краснокожіе. Если бы вмѣсто того, чтобы думать объ индѣйцахъ и тиграхъ, онъ больше присматривалъ за Блошкой, онъ замѣтилъ бы, что она уже давно печальна, не смѣется и не прыгаетъ, какъ раньше, что неохотно ходитъ въ очагъ, что постоянно таинственно шепчется съ Витей.
   Владекъ обѣщалъ Блошкѣ уплатить пять съ половиной копеекъ ея долговъ, а себѣ далъ слово, что станетъ больше заботиться о своихъ маленькихъ сестрахъ и братѣ. И когда Блошка опять громко хохотала и весело прыгала, Владекъ съ удовольствіемъ думалъ, что это благодаря ему.
   

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.

   Наконецъ-то выяснилось, куда мама ежедневно уходила и долго не возвращалась. Ходила она отъ одной кондитерской въ другую, отъ одной булочной въ другую и выискивала для отца мѣсто получше. По пути заходила она въ магазины и спрашивала, не нуженъ ли мальчикъ въ услуженіе или дѣвочка, то-есть Маня.
   Владекъ хорошо зналъ, какъ непріятно вездѣ получать отказъ, и больше не удивлялся, что мама такъ часто теперь бываетъ сердита. Одинъ вѣжливо скажетъ, что у него нѣтъ работы, другой сердится, что ему мѣшаютъ, а третій прогонитъ.
   Даже собаки бросаются на того, кто ищетъ работы,-- ужъ это знаетъ Владекъ.
   Только теперь мама сразу все сказала. Отецъ получитъ дневную и лучше оплачиваемую работу, потому что тамъ знаютъ его издавна, когда еще онъ былъ молодъ и не было у него ни жены, ни дѣтей. Маня будетъ ходить въ цвѣточную мастерскую. Владекъ поступитъ на мыловаренный заводъ, гдѣ нужно быть очень осторожнымъ, чтобы не надѣлать пожара.
   -- Не умремъ зимою съ голода,-- весело сказала мама; но отецъ былъ грустенъ и вздыхалъ.
   -- Не такъ я думалъ,-- сказалъ отецъ.
   -- Слушай, Антонъ,-- говорила мама,-- не будь ребенкомъ. Знаешь, сколько у насъ осталось денегъ? Всего на-всего двѣнадцать рублей. Помни, что идетъ зима. Можетъ, весною опять получимъ долгъ, и придумаемъ что-нибудь получше.
   -- Я знаю, но нельзя же дѣтей такихъ лѣтъ гнать на работу. Будетъ съ нихъ, что не могутъ учиться. Что изъ нихъ выйдетъ?
   Первый разъ мама говорила про важныя дѣла при Владекѣ и Манѣ; раньше всегда велѣла имъ уходить изъ комнаты.
   Мама взяла карандашъ и бумагу и начала подсчитывать, сколько стоитъ квартира, уголь, ѣда. Потомъ подсчитала, что нужно купить изъ одежды. Нельзя и думать объ ученьи и книгахъ. А если посылать въ безплатную школу, то и на нее выходитъ не мало, Владекъ и Маня заработаютъ вмѣстѣ восемь рублей съ полтиной; безъ этихъ денегъ никакъ не прожить.
   -- Я не укоряю тебя, -- сказала мама,-- но тутъ много твоей вины.
   Тогда отецъ вскочилъ со стула, ничего не сказалъ, надѣлъ шапку и вышелъ.
   Владекъ въ тотъ вечеръ много думалъ. Уже давно казалось Владеку, что онъ теперь уличный мальчишка, и потому, что бѣгаетъ съ непокрытой головой, и потому, что носитъ на рукахъ маленькую Абу. Но все же онъ не совсѣмъ уличный мальчишка, потому что не куритъ, не говоритъ скверныхъ словъ, не цѣпляется за извозчичьи пролетки и за трамваи, и если увидитъ ученика съ ранцемъ, то хотя ему очень непріятно, но все же не кричитъ: "Приготовишка -- кишка". И Олекъ тоже не уличный мальчишка. Олекъ хочетъ быть славнымъ вождемъ, но пока не можетъ, потому что долженъ работать.
   Во дворѣ есть уличные мальчишки, но не потому, что у нихъ нѣтъ ранцевъ, пеналовъ и поясовъ съ блестящими пряжками, а потому, что никто изъ старшихъ не думаетъ о нихъ, никто не говоритъ, что хорошо, что дурно. И Владеку пришла въ голову мысль, о которой нужно поговорить съ Олекомъ.
   

ГЛАВА ДВѢНАДЦАТАЯ.

   Три недѣли совѣщались. Вѣдь теперь и Владекъ занятъ на мыловаренномъ заводѣ; только по вечерамъ собирались они на крышѣ ледника. Совѣщались Олекъ и Владекъ, потомъ взяли Маню и Настю. Приходила глухонѣмая дѣвочка, но та только смотрѣла,-- пусть сидитъ, разъ не мѣшаетъ.
   Наконецъ, "уставъ", то-есть правила общества, былъ готовъ. Названіе общества было звучно -- "Серче", что обозначало "Союзъ Рыцарей Чести".
   "Серче" имѣетъ свой лозунгъ: "Слава". "Серче" имѣетъ верховнаго вождя. Верховнымъ вождемъ можетъ быть и дѣвочка, если согласятся всѣ участники.
   Кто принадлежитъ къ "Серче", тому нельзя врать, нельзя мучить животныхъ, нельзя курить папиросъ, нельзя дразнить и обижать маленькихъ, а защищать ихъ отъ опасностей и помогать имъ.
   Если во дворѣ есть больной ребенокъ или калѣка, или глухонѣмая, а у ерче, то-есть у рыцаря чести, есть конфетка то онъ долженъ отдать конфетку несчастному; такъ же долженъ поступить съ игрушкой, если позволятъ родители.
   Ерче долженъ брать книги изъ читальни, но ему нельзя рвать книгъ. Ерче обязанъ каждую недѣлю прочесть одну научную книгу.
   Ерче не долженъ воровать, хотя бы въ шутку; не долженъ выманивать подарковъ; не долженъ говорить скверныхъ словъ; не долженъ дурачиться.
   Если у ерче грязная голова, долженъ ее вымыть. Долженъ такъ же чистить свое платье. Если не умѣетъ шить, дѣвочка должна пришить ему пуговицы.
   Ерче будутъ зимою собираться каждый день въ разныхъ квартирахъ и будутъ читать вслухъ, если есть неграмотные. Верховный вождь на каждый день назначаетъ начальника двора и начальника лѣстницы, чтобы слѣдить за порядкомъ.
   Обязанности начальника двора:
   1. Чтобы мальчики не дрались.
   2. Чтобы не безобразничали,
   3. Чтобы не обманывали.
   4. Чтобы не ссорились.
   5. Чтобы не дразнились.
   Начальникомъ можетъ быть и мальчикъ и дѣвочка.
   Если начальникъ двора самъ ничего не можетъ сдѣлать, тогда даетъ сигналъ, крикъ кукушки, и всѣ ерче должны прійти ему на помощь.
   Начальникъ двора имѣетъ булаву, которую получаетъ отъ верховнаго вождя.
   Все то же продѣлываетъ на лѣстницѣ начальникъ лѣстницы. Онъ долженъ еще собирать ягодныя косточки, кусочки стекла и все, чѣмъ можно причинить себѣ вредъ или на чемъ можно поскользнуться.
   Всѣ ерче помогаютъ дворнику, чтобы было чисто.
   Никакихъ денегъ, ни вкладовъ пока не берется; нужно сперва попробовать, какъ дѣло пойдетъ.
   Если родители зря бьютъ дѣтей, двое изъ ерче идутъ туда и просятъ, чтобы этого не дѣлали.
   Каждый новый рыцарь даетъ такую присягу:
   "Я (имя и фамилія) вступаю въ "Серче", то-есть Союзъ Рыцарей Чести. Принимаю лозунгъ "Слава", которая будетъ имя существительное безсмертное.
   Знаю, чего мнѣ нельзя дѣлать, а если сдѣлаю что-нибудь такое, долженъ сознаться и сказать правду, и пусть меня осудятъ, на какое наказаніе я заслужилъ".
   Пять разъ пришлось переписать уставъ "Союза Рыцарей Чести", потому что одинъ экземпляръ взялъ Владекъ, одинъ Олёкъ, по одному Настя и Маня, а пятый положили въ бутылку и позднимъ вечеромъ зарыли около телеграфнаго столба, какъ основной уставъ.
   

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.

   Пришла зима, засыпала снѣгомъ дворъ и ледникъ, разогнала дѣтей по домамъ. Стихли шумныя игры, опустѣли сѣни и лѣстница.
   Витя не ходитъ въ очагъ, потому что у него нѣтъ теплаго пальто. Владекъ отморозилъ уши, которыя распухли и горятъ. Утромъ такъ холодно въ комнатѣ, что видно паръ при дыханіи. Отецъ и маленькая Абу кашляютъ очень громко. А уголь все дорожаетъ.
   Про именины Блошки вспомнили только вечеромъ; о елкѣ и подаркахъ никто дома не говорилъ, хотя на мыловаренномъ заводѣ уже получили два ящика съ голубыми и красными свѣчками.
   Пришло изъ деревни письмо, что бабушка больна,-- можетъ, отецъ захочетъ пріѣхать.
   Отецъ пошелъ къ дядѣ, вернулся поздно и говорилъ очень много и очень громко.
   Говорилъ, что раньше люди не знали угля и жили; что дѣти вовсе его не интересуютъ, потому что каждый долженъ думать о себѣ; что лучше всего итти въ лѣсъ и жить среди волковъ, потому что волка можно приручить; что люди хуже волковъ, потому что сытый волкъ не мѣшаетъ ѣсть голодному. Потомъ отецъ говорилъ, что когда былъ ребенкомъ, то цѣлую недѣлю ѣлъ одинъ хлѣбъ съ водой и, несмотря на то, выросъ; что водка вовсе не вредна, потому что просвѣтляетъ умъ человѣка, какъ электрическая лампа.
   Владекъ спряталъ голову подъ одѣяло, потому что понялъ, что отецъ пьянъ. Мама пробовала успокоить отца.
   -- Говори тише, Антонъ, разбудишь дѣтей.
   Но отецъ отвѣтилъ, что желаетъ говорить громко, потому что это -- его квартира, а кому не нравится, пусть убирается.
   Мама хотѣла дать отцу чаю, но отецъ бросилъ стаканъ на полъ.
   Тогда проснулись дѣти, начали плакать, а отецъ началъ кричать; сказалъ, что не желаетъ быть папой, что мама ему не нужна, что онъ уѣдетъ въ Америку.
   -- Владека возьму съ собою; въ Америкѣ выйдетъ въ люди, здѣсь пропадетъ, опустится, сдѣлается пьяницей.-- Положилъ голову на столъ и ничего уже не говорилъ, только дрожалъ точно отъ холода. А мама гладила его по головѣ и шептала:
   -- Успокойся, Антонъ, помни о своемъ здоровьѣ, оно намъ еще долго будетъ нужно. Не такъ ужъ плохо, лишь бы зиму продержались.
   Вѣдь не они одни мучаются, вездѣ то же. Тѣ, что живутъ рядомъ, еще за квартиру не уплатили, хозяинъ хочетъ выбросить ихъ на улицу; швея внизу уже вторую недѣлю безъ работы; у извозчика такая нужда, что вчера мама была вынуждена дать имъ тридцать копеекъ.
   -- И ты дала?-- спросилъ отецъ.
   -- А что жъ дѣлать!
   Отецъ очень обрадовался.
   -- Видишь, про меня ты говорила, а сама то же дѣлаешь. Развѣ можно отказать другому въ нуждѣ?
   Отецъ хвалилъ маму за доброе сердце, цѣловалъ ей руку и благодарилъ, что мама дала извозчику тридцать копеекъ.
   И Владекъ подумалъ, что хорошо бы было, чтобы отецъ принадлежалъ къ "Союзу Рыцарей Чести", что тогда отецъ былъ бы верховнымъ вождемъ, какъ самый старшій, и окончились бы ссоры, потому что взрослаго всѣ бы слушались.
   Нужно измѣнить уставъ и добавить, что ерче не долженъ пить водки и не долженъ сплетничать. А изъ-за сплетенъ ушла отъ нихъ Настя, потому что сказали, что ея отецъ сидитъ въ тюрьмѣ совсѣмъ не за политику. А Настя была очень полезна; ее даже мальчики слушаются.
   

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

   Шесть разъ въ недѣлю собирались рыцари чести для чтенія вслухъ, каждый разъ въ новой квартирѣ: въ понедѣльникъ у Іосифа, слесаря съ завода; во вторникъ у родителей Олека; въ среду у Владека; въ четвергъ въ лавочкѣ, гдѣ Владекъ велъ счета; въ пятницу у кондуктора; въ субботу у мамы Михалинки.
   Въ лавочкѣ ихъ даже угощали чаемъ, и каждый рыцарь получалъ булку съ сыромъ. Иногда еще играли въ шашки, а больше нечего было дѣлать.
   Только въ февралѣ устроили театръ съ лотереей. Билеты въ театръ стоили пять копеекъ для взрослаго и двѣ копейки для дѣтей. А билетъ на лотерею стоилъ копейку.
   Самые главные выигрыши были: цѣпочка съ глобусомъ, сервизъ для куклы, перочинный ножикъ съ двумя лезвіями, душистое мыло, луковица гіацинта, пирожное съ кремомъ, рамка для фотографіи, плетеная изъ бумаги, и золотая рыбка въ банкѣ. Нѣкоторые выигрыши собрали между собой, другіе -- получили отъ своихъ стариковъ изъ магазиновъ; золотую рыбку купили за гривенникъ, потому что одинъ выигрышъ долженъ быть живой. На настоящихъ лотереяхъ одинъ выигрышъ всегда лошадь, корова или что-нибудь другое, живое.
   Представленіе сперва предполагалось драматическое. Олекъ вмѣстѣ съ Маней сочинили наполеоновскую драму, потомъ историческую -- изъ "Потопа". Владекъ теперь знаетъ, что "Потопъ" -- это повѣсть Сенкевича, и знаетъ, что Маня потому все странно разсказываетъ, что у нея писательскій талантъ. Такъ говоритъ Олекъ.
   Съ драмой очень тяжело: только одинъ откажется -- все сразу разстраивается. Всѣ были, кажется, согласны, что Олекъ будетъ Наполеономъ, а потомъ всѣмъ не понравилось, что Наполеонъ больше всѣхъ говоритъ, а другіе только стоятъ и молчатъ.
   -- Весь міръ покорю!-- кричитъ Наполеонъ.-- Покорю Европу, Азію, Африку, Америку и Австралію! Смотрите, мои вѣрные товарищи, вотъ этотъ брелокъ на цѣпочкѣ, этотъ маленькій шарикъ -- это весь міръ, это глобусъ. Нужно вамъ знать, что земля имѣетъ видъ шара. Всѣ народы покорятся мнѣ, и я буду славнымъ.
   -- Наполеонъ, а что будетъ съ нами?-- спрашиваетъ генералъ Домбровскій.
   -- Будь покоенъ, дорогой вождь геройскаго народа,-- волосъ вашъ съ головы не упадетъ.
   -- Какой дуракъ этотъ Юра, говоритъ, что Наполеонъ не можетъ на сценѣ говорить по-польски! Никогда, видно, не былъ въ театрѣ. Вотъ Олекъ, тотъ былъ уже пять разъ.
   Такъ или иначе, а драма не состоялась, а состоялся концертъ.
   Игралъ граммофонъ; Олекъ декламировалъ; братъ Бронки подражалъ голосамъ разныхъ животныхъ и птицъ; Стефекъ съ Юзей танцовали краковякъ подъ граммофонъ; потомъ было пѣніе и комическій монологъ.
   Концертъ былъ великолѣпный, и всѣмъ было очень смѣшно, что пирожное съ кремомъ выигралъ "старикъ" Петръ, который недавно только женился, а рыбку выиграла лавочница, у которой нѣтъ дѣтей.
   Настя въ тотъ вечеръ помирилась съ ними и пѣла сверхъ программы. А глухонѣмая Михалинка радовалась больше всѣхъ, потому что сборъ съ вечера предназначался ей на пальто, а то всю зиму пришлось бы ей просидѣть дома.
   Легкомысленная Блошка и маленькій Витя такъ были довольны, такъ смѣялись, не переставая, особенно, когда братъ Бронки представлялъ молодого и стараго пѣтуха, сердитаго индюка, собаку, которая разговариваетъ съ кошкой, курицу которая снесла яйцо, и щенка, котораго бьютъ за безпорядокъ.
   Долго, очень долго помнилъ Владекъ этотъ вечеръ.
   Когда умерли Витя и Блошка, когда Олекъ совсѣмъ уѣхалъ въ Лодзь. Владекъ ихъ вспоминалъ не иначе, какъ на чудномъ вечерѣ съ лотереей.
   

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.

   Владекъ получилъ урокъ, будетъ учить Казя и Зосю читать и считать.
   -- Сумѣешь ли, молодой человѣкъ, у тебя самого еще молоко на губахъ не обсохло, -- сказалъ отецъ дѣтей.
   -- Сумѣю, буду стараться, -- отвѣтилъ Владекъ.
   -- А вы, ребята, помните, не особенно вольничайте! Всегда вѣжливо ему кланяйтесь и обращайтесь на "вы",-- поняли? Выучитесь читать, то какъ будто вторые глаза получите. Это будетъ вашъ благодѣтель, первая особа послѣ отца. Если пожалуется на кого, задамъ вамъ, будете помнить, головорѣзы! А ты, _молодой человѣкъ, если что -- сейчасъ въ загривокъ, за ухо, спуску не давай.
   Владекъ очень обрадовался, что рѣчь кончилась, вѣдь дѣти еще ничего дурного не сдѣлали, зачѣмъ же ихъ ругать?
   За урокомъ все шло отлично. Владекъ показалъ три первыя буквы, объяснилъ, что у "б" животикъ налѣво, а у "в" направо. Голосъ у него немного дрожалъ отъ волненія. Потомъ велѣлъ считать до десяти по пальцамъ и по таблицѣ. Потомъ прочелъ разсказъ о Мунѣ-пастухѣ и о волкахъ. Окончилъ тѣмъ, что написалъ въ тетрадкѣ черточки и крестики и велѣлъ писать ихъ на завтра.
   -- Ну, на первый разъ довольно,-- сказалъ отецъ Казя и Зоей.-- Поклонитесь господину учителю. Да, мой милый, жизнь ничего не даетъ даромъ.
   И пришлось Владеку, голодному, потому что на урокъ пришелъ прямо съ мыловареннаго завода, выслушать цѣлую рѣчь о наукѣ, почтеніи и дѣтскихъ шалостяхъ.
   На слѣдующій день урокъ прошелъ отвратительно. Здороваясь, Казя отвѣсилъ низкій поклонъ и будто ненарочно шлепнулся. Зося выпучила животъ, начала бѣгать по комнатѣ и кричать, что она "б" и "в". Одинъ спрятался подъ столъ, другой подъ кровать. Владекъ потерялъ голову. Сначала упрашивалъ, обѣщалъ разсказать сказку, купить имъ по конфеткѣ, но это не помогало. Хотѣлъ даже ударить Казя, но мальчикъ отскочилъ и грозно закричалъ:
   -- Попробуй-ка тронуть!
   Владекъ направился къ дверямъ, еле сдерживая слезы.
   -- А что будетъ съ ученьемъ?-- спросили дѣти.
   -- Вы глупы! Не стану учить васъ.
   -- А у тебя молоко на губахъ, -- сказалъ Казя.
   Зося остановила брата, вся встревоженная.
   -- Молчи и не говори ему "ты". Ты слыхалъ, что папа приказалъ говорить ему "вы".
   Владекъ остался, потому что дѣти обѣщали вести себя хорошо. И дѣйствительно, усѣлись за столъ, но нарочно отвѣчали плохо и ежеминутно начинали смѣяться.
   Ушелъ Владекъ усталый и грустный. И вспомнилось ему, какъ со старой квартиры пошелъ въ кондитерскую къ Смоку: просилъ его, чтобы онъ въ другомъ мѣстѣ открылъ свою кофейню съ мраморными столиками.
   -- Мой папа былъ здѣсь первый,-- сказалъ Владекъ, -- зачѣмъ вы переѣхали сюда?
   Смокъ сначала не понималъ его, а когда понялъ въ чемъ дѣло, прогналъ Владека, назвалъ его молокососомъ, который лѣзетъ не въ свои дѣла.
   И подумалъ Владекъ, что больнѣе всего бываетъ, когда хочешь сдѣлать добро, а тебя не понимаютъ. Почему дѣти такъ его обидѣли сегодня? Вѣдь ничего дурного онъ имъ не сдѣлалъ.
   Почему Смокъ такъ унизилъ его? Развѣ не правъ онъ былъ, желая защитить отца?
   Почему люди хуже волковъ? Вѣдь сытый волкъ не мѣшаетъ ѣсть голодному.
   

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.

   Однажды Владекъ, вернувшись домой, почувствовалъ себя очень плохо. За чаемъ ничего не ѣлъ, сейчасъ легъ въ кровать, его знобило. Хотѣлъ уснуть, но не могъ, -- не могъ понять, то ли горло болитъ, то ли мучитъ выпитый чай. Долго томился; наконецъ, часы пробили двѣнадцать и онъ дольше не могъ терпѣть.
   -- Мама!-- позвалъ онъ.
   Мама не отвѣчала. Владекъ еще полежалъ, пытался заснуть,-- нѣтъ, все хуже.
   -- Мама!
   -- Что?
   -- Спать не могу.
   -- Перекрестись, -- сказала мама соннымъ голосомъ.
   Но Владеку дѣлалось все хуже. Началъ стонать. Мама зажгла свѣчку, подошла къ кровати и до утра сидѣла около него. А утромъ заболѣлъ и Витя.
   Владекъ знаетъ, что пора вставать и итти на мыловаренный заводъ; слышитъ, что Витя кричитъ въ жару; слышитъ, какъ мама разговариваетъ съ отцомъ, но ему это все равно. Отвратительный этотъ мыловаренный заводъ: все такое грязное, такъ скверно пахнетъ... Лучше Олеку въ писчемъ магазинѣ.
   Пришелъ какой-то господинъ, смотрѣлъ его и Витю; мама начала плакать, господинъ сердился на маму; потомъ вернулся отецъ; одѣли Витю и Владека, завернули въ одѣяла и снесли внизъ-по лѣстницѣ на извозчика.
   -- Куда мы ѣдемъ?-- спросилъ Владекъ.
   -- Въ больницу.
   -- Зачѣмъ?
   -- Не разговаривай, холодно.
   И мама завернула ему голову платкомъ.
   Владекъ все понимаетъ. Ѣдетъ на извозчикѣ на большой скамейкѣ съ Витей, а мама и отецъ на маленькой. Потомъ господинъ въ бѣломъ халатѣ закладываетъ ему глубоко въ горло желѣзко. Владекъ видитъ, что это не ложка, а что-то другое. Теперь сидитъ въ ванной; моетъ его женщина въ бѣломъ передникѣ. И вотъ они уже въ кроватяхъ, слышитъ, какъ Витя мечется и кричитъ.
   -- Молчи, щенокъ, -- кричитъ какой-то мальчикъ.
   Въ большой бѣлой комнатѣ стоятъ кровати одна возлѣ другой, и на каждой кровати кто-то лежитъ.
   "Если начнутъ бить Витю, заступлюсь за него", -- подумалъ Владекъ.
   Но Витю никто не билъ. Много разъ Владекъ просыпался, подымалъ голову и смотрѣлъ, что дѣлаетъ Витя. Одинъ разъ видѣлъ при немъ господина въ халатѣ, потомъ сестру милосердія въ бѣломъ чепцѣ.
   "Витя умретъ", -- подумалъ Владекъ.
   Пришло утро и опять вечеръ. Владекъ чувствовалъ себя лучше, только горло сильно болѣло, и хотѣлось пить. Сѣлъ, смотрѣлъ на брата и жалѣлъ, что тогда не отдалъ Витѣ пузырька изъ-подъ одеколона.
   -- Витя, чего кричишь, чего хочешь?
   -- Не говори съ нимъ, онъ безъ сознанія,-- сказала сидѣлка.
   Странно, что здѣсь всѣ ходятъ въ бѣлыхъ халатахъ.
   Уснулъ Владекъ и ни разу не просыпался.
   Утромъ мальчикъ, который лежалъ рядомъ съ нимъ, крикнулъ ему:
   -- Смотри, нѣтъ твоего брата.
   Владекъ испугался.
   Но вошелъ фельдшеръ, который утромъ и вечеромъ всѣмъ ставилъ градусники.
   -- Скажите, гдѣ Витя?
   -- Родители взяли его.
   -- А меня когда возьмутъ?
   -- Ты большой, не скучаешь здѣсь.
   Владекъ вздохнулъ, и ему хочется домой. Горло болитъ самую малость.
   

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.

   Владекъ былъ уже совсѣмъ здоровъ, только съ ногъ и съ рукъ слѣзала у него кожа. Владекъ обрывалъ куски кожи, чтобы скорѣй вернуться домой. Получалъ уже булочки, но только двѣ.
   Въ воскресенье пришелъ къ нему отецъ, мама не могла притти, потому что Блошка больна.
   Въ слѣдующее воскресенье Владека возьмутъ домой, -- такъ говоритъ докторъ. Хорошо ли Владеку въ больницѣ?
   Хорошо, только очень скучно. Вчера мальчику, который лежитъ рядомъ, разрѣзали нарывъ на шеѣ, и ему было вовсе не больно, потому что ему дали такихъ капель. А этотъ, что лежитъ у стѣны, тоже съ ихъ двора; это сынъ разсыльнаго, его дома такъ бьютъ, что онъ не хочетъ домой. И здѣсь хорошо кормятъ и спятъ на кровати.
   Правда ли, что Витя дома? И почему взяли его такъ поздно, а не днемъ послѣ пріема, какъ всѣхъ. Витя, навѣрно, уже не кричитъ? А въ сознаніи онъ?
   Съ нетерпѣніемъ дожидался Владекъ слѣдующаго воскресенья. Быстро вбѣжалъ по лѣстницѣ въ квартиру. Есть Маня, есть Абу, а на кровати кто-то лежитъ. Это Блошка лежитъ на кровати, но вся голова у нея обвязана, и вся она такая странная.
   Хотѣла Блошка поздороваться съ Владекомъ, но еле двинула головой, застонала и закрыла глаза.
   -- Владекъ!
   -- Чего хочешь, Блошка?
   -- Лучше ли Витѣ? Скоро онъ домой вернется?
   Владекъ посмотрѣлъ на маму и понялъ все, и такъ ему стало, какъ тогда, когда хотѣли отдать Абу лавочницѣ.
   Три дня Блошка ничего не говорила, не ѣла, не пила, только тихо, даже во снѣ стонала.
   На четвертый день, когда Владекъ пришелъ къ обѣду съ мыловареннаго завода, а мама отъ усталости заснула, Блошка тихонько, тихонько позвала Владека:
   -- Владекъ, знаешь Еленку?
   -- Сестру Карла?
   -- Да... я должна ей копейку... Когда умру... отдай ей. И не сердись на меня.
   Блошка говорила очень тихо, потому что на губахъ у нея были черные струны, которые очень болѣли, и нужно было постоянно прикладывать къ нимъ кусочки ваты, намоченные въ холодной водѣ.
   -- Владекъ, попроси маму, пусть больше не дѣлаетъ перевязокъ, это такъ больно, такъ страшно больно.
   Еще только одну перевязку сдѣлали Блошкѣ, больше не понадобилось...
   Владекъ не хотѣлъ ждать, пока получитъ жалованье, взялъ у Олека три копейки, разыскалъ Еленку.
   -- Блошка заняла у тебя копейку, правда?
   -- Да,-- сказала Еленка, и какъ будто ей стало стыдно.
   -- Вотъ тебѣ три копейки.
   Еленка не хотѣла брать больше, чѣмъ слѣдовало.
   -- Отдай лишнее нищему и скажи, пусть помолится за упокой Вити и Блошки.
   А Маня написала такіе стихи:
   
   Не плачьте, мама и папа, милые;
   У Блошки крылья бѣлыя.
   Она на небѣ, а при ней Витя,
   Ваше любимое дитя.
   Она, какъ ангелъ, бѣла и свѣтла,
   Поютъ они пѣсни радостныя.
   Поютъ: "простите, родные!
   Да здравствуетъ лѣто и весна!"
   

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.

   -- Хочешь быть знаменитымъ?-- спросилъ Олекъ.
   -- Хочу,-- отвѣтилъ Владекъ безъ колебанія.
   -- И тоже знаменитымъ вождемъ?
   -- Кажется, нѣтъ,-- сказалъ Владекъ.
   -- Въ серьезныхъ дѣлахъ "кажется"!-- возмутился Олекъ.
   Владекъ сказалъ бы Олеку, но пусть не смѣется. Владекъ хотѣлъ бы быть знаменитымъ докторомъ. Съ того времени, какъ умерли Витя и Блошка, онъ часто думаетъ объ этомъ, хотя знаетъ, что это невозможно.,
   Почему невозможно? Развѣ Владекъ не читалъ описанія жизни извѣстныхъ самоучекъ и мучениковъ науки? Все возможно, нужно только очень хотѣть и сумѣть взяться за дѣло. Чтобы быть докторомъ, нужно только окончить школу. Полководцемъ сдѣлаться труднѣе: полководцу нужна армія.
   -- Какъ же я окончу школу, если совсѣмъ не хожу въ нее?-- прошепталъ Владекъ съ горечью.
   -- Будешь ходить, вотъ увидишь. И я буду ходить, потому что полководецъ многое долженъ знать.
   Олекъ нашелъ въ Варшавѣ воскресную школу: это значитъ, что можно цѣлую недѣлю работать и только разъ въ воскресенье ходить въ школу. Школа безплатная, только долженъ записать въ школу хозяинъ магазина, потому что такая формальность.
   -- Я всегда дѣйствую, какъ стратегъ,-- говоритъ Олекъ.-- Школа -- это крѣпость, которую хочу взять приступомъ. Знаю уже мѣстность и форты. Завтра первая атака.
   На слѣдующій день, въ обѣденное время встрѣтились передъ большимъ магазиномъ, владѣлецъ котораго долженъ былъ ихъ записать...
   -- Пришелъ, ладно! Теперь голова вверхъ, грудь впередъ, и маршъ, только смѣло.
   Владекъ ни за что на свѣтѣ не вошелъ бы одинъ.
   -- У насъ есть къ хозяину дѣло, не терпящее отлагательства,-- сказалъ Олекъ, войдя въ магазинъ.
   -- Нетерпящее отлагательства?-- удивился приказчикъ и пошелъ въ другую комнату.
   Черезъ минуту ихъ ввели въ кабинетъ, гдѣ сидѣли два господина: молодой и сѣдой.
   -- Что вамъ нужно, мальчики?-- спросилъ молодой.
   -- Намъ нужно, чтобы вы насъ записали въ воскресную школу.
   -- А вы откуда?
   -- Я работаю въ писчебумажномъ складѣ, а мой другъ на мыловаренномъ заводѣ,-- сказалъ Олекъ.
   -- Почему же вы пришли ко мнѣ?
   -- Потому что вы состоите членомъ Купеческаго собранія.
   -- Да, но я могу записывать только своихъ служащихъ.
   -- Мы думали, что вы намъ не откажете, вѣдь это только формальность, -- смѣло отвѣтилъ Олекъ.
   Сѣдой господинъ надѣлъ очки и вдругъ спросилъ медленно:
   -- А что это значитъ формальность?
   -- Формальность, -- отвѣтилъ Олекъ, -- это такой пустякъ, который нужно сдѣлать для того, чтобы ходить въ школу, чтобы я могъ сдѣлаться полководцемъ, а Владекъ докторомъ.
   Владекъ готовъ былъ провалиться сквозь землю со стыда: какъ можно чужому человѣку такъ сразу все говорить.
   -- Хорошо, я васъ запишу, -- сказалъ сѣдой господинъ,-- зайдите завтра ко мнѣ.
   Олекъ вынулъ записную книжку, господинъ продиктовалъ свою фамилію и адресъ, и Олекъ, какъ будто слишкомъ громко, сказалъ, уходя:
   -- Мое почтеніе.
   Когда вышли, Олекъ глубоко перевелъ духъ.
   -- Первая атака удачна, завтра второй бой.
   -- Но я не пойду съ тобой,-- предупредилъ Владекъ.
   -- Обойдется и безъ твоей милости. Завтра самъ сумѣю дѣйствовать. Скажу старику, что ты очень застѣнчивъ.
   

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.

   Олекъ, Владекъ и Маня все свободное время проводятъ вмѣстѣ. Въ будни свободнаго времени очень немного, и вотъ по вечерамъ они зубрятъ грамматику и рѣшаютъ задачи. И сходятся совсѣмъ поздно и скоро нужно ложиться спать.
   Но зато по воскресеньямъ идутъ вмѣстѣ осматривать магазинныя выставки. Какъ-то были надъ Вислою, однажды въ зоологическомъ кабинетѣ, гдѣ были чучела всѣхъ звѣрей; были и на кладбищѣ, на могилкахъ Вити и Блошки, но родители очень были недовольны, потому что дѣти долго не могли найти крестиковъ и вернулись очень поздно.
   Иногда къ нимъ присоединяется Настя; иногда сынъ управляющаго, часто Михалинка, которую они уже теперь понимаютъ, когда она говоритъ жестами.
   Михалинку они любятъ, Настю меньше: она думаетъ, что если ея отецъ политическій, то всѣ должны ее слушаться.
   Сынъ управляющаго -- хвастунъ. Отецъ купитъ ему часы, велосипедъ, карету; одинъ его дядя священникъ, другой очень богатый, и у него онъ верхомъ катается. Чаще всего говоритъ о часахъ, и тогда Владекъ думаетъ объ отцѣ, который теперь по вечерамъ не заводитъ часовъ и на пальцѣ не носитъ больше кольца, потому что они заложены въ ломбардѣ.
   Разъ сынъ управляющаго пригласилъ ихъ въ гости. Велѣли вытирать ноги, чтобы не нанесли грязи, не прикасаться къ стѣнамъ, потому что обои новые. А они все же должны вести знакомство съ сыномъ управляющаго, потому что онъ помогаетъ имъ рѣшать трудныя задачи, да и то нужно его просить и кланяться.
   -- Лишь бы выиграть генеральное сраженіе, -- говорилъ Олекъ, который такъ называетъ экзаменъ.
   Экзаменъ долженъ былъ быть осенью, а уже въ іюлѣ Олекъ съ родителями навсегда уѣхалъ въ Лодзь.
   Собрались втроемъ съ Маней на крышѣ ледника въ послѣдній разъ. Долго смотрѣли на небо, не будетъ ли падать звѣзда, чтобы вмѣстѣ сказать:
   -- Хочу быть знаменитымъ.
   Потому что Маня, которая умѣетъ интересно разсказывать и больше всего любитъ читать стихи, тоже хочетъ быть знаменитостью, какъ Конопницкая.
   Потомъ Олекъ вышелъ съ Владекомъ на улицу, потому что долженъ былъ ему сказать что-то очень важное. Олекъ такъ серьезенъ, какъ никогда еще.
   -- Владекъ, помнишь эту цѣпочку съ глобусомъ?
   -- Помню.
   -- Знаешь, я эту цѣпочку укралъ въ магазинѣ. Сегодня, прощаясь, я ему сказалъ. Я сказалъ, что мнѣ очень хотѣлось имѣть глобусъ, что я ее подарилъ и уже не могъ вернуть, что потомъ цѣпочка попала на лотерею для Михалинки. Я сказалъ, чтобы онъ мнѣ вычелъ изъ жалованья, но онъ не согласился и руку мнѣ подалъ, такой добрый. Хотѣлъ дать на память портмоне, но я не взялъ. И я уже не могъ рекомендовать тебя... Ты не сердишься на меня? Не презираешь меня, Владекъ?-- Олекъ хочетъ еще что-то сказать, самое важное.
   Олекъ будетъ писать письма Владеку и Манѣ.
   -- Только не говори ничего Манѣ, гя ей самъ скажу. Знаешь, я ее люблю и буду ей вѣренъ. Это ничего, что мы уѣзжаемъ въ Лодзь. Какъ вырасту и буду зарабатывать, пріѣду и женюсь на Манѣ. Ты согласишься?
   Владеку показалось страннымъ, что Олекъ хочетъ жениться на Манѣ и что любитъ ее. Если хочетъ и родители согласятся, хорошо,-- пусть беретъ ее въ жены.
   Олекъ сказалъ, что будетъ ему благодаренъ по гробъ жизни.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.

   Опять пришла зима.
   Мама говорила, что, можетъ, потомъ найдется что-нибудь получше. Думали, искали.
   Отецъ подалъ прошеніе въ кондуктора на трамвай. Ходилъ въ банкъ, гдѣ нуженъ былъ курьеръ. Думалъ уѣхать приказчикомъ въ деревню. Истратилъ три рубля въ конторѣ, гдѣ даютъ должности. Безъ протекціи не найдешь никакой работы, къ каждому куску хлѣба тянется сто рукъ, а въ честныя руки рѣдко хлѣбъ попадаетъ. Чѣмъ тяжелѣе и больше работаешь, тѣмъ меньше платятъ; зачѣмъ держать стараго, когда молодой дешевле.
   Опять пришла зима.
   Отецъ все еще въ булочной; Владекъ на мыловаренномъ заводѣ; Маня вмѣсто цвѣточной мастерской ходитъ въ корсетную мастерскую, говорятъ,-- что это занятіе выгоднѣе.
   Зима тяжелая, а Владекъ уже знаетъ, что такъ будетъ всегда, что у всѣхъ такъ же. Опять уголь дорогой, опять холодно и голодно, видно, иначе не бываетъ!
   Олекъ сдержалъ слово, написалъ два письма. Въ первомъ письмѣ спрашиваетъ, выдержалъ ли Владекъ экзаменъ, ходитъ ли въ школу.
   Нѣтъ, Владекъ не выдержалъ, проигралъ сраженіе, что подѣлать!
   На письменный экзаменъ не взялъ ни пера, ни бумаги; не зналъ, откуда ему знать! Начали диктовать, онъ сидитъ и смотритъ.
   -- Почему ты не пишешь? Вотъ дуракъ! Что же ты думалъ, что носомъ по столу будешь писать диктовку.
   Учитель сердился, далъ перо и бумагу и велѣлъ быстро писать, чтобы не терять времени, потому что всѣ ищутъ.
   Срѣзался, какъ говорятъ ученики.
   Въ другомъ письмѣ писалъ Олекъ, что скучаетъ, что хотѣлъ бы вернуться, что даже читальня тамъ никуда не годится. Олекъ начинаетъ только осматривать позицію -- такъ велитъ стратегическое искусство.
   "Сказалъ ли ты уже Манѣ? Согласна ли она?" Значитъ, Олекъ хочетъ, чтобы сказать Манѣ. Манѣ уже давно интересно, о чемъ тогда на улицѣ они такъ долго говорили. Владекъ не обмолвился, не выдалъ секрета, но теперь -- другое дѣло.
   -- Олекъ хочетъ жениться на тебѣ, не сейчасъ, а какъ вырастетъ и будетъ зарабатывать.
   Маня велѣла передать все подробно, потому что должна подумать, сразу не можетъ. Цѣлое воскресенье думала, съ Владекомъ не разговаривала, вечеромъ написала стихи, что хочетъ быть женою Олека. Удивительная дѣвочка, какъ она эти стихи складываетъ.
   Вѣроятно, Маня будетъ потомъ Конопницкой: вѣдь такъ мала, а пишетъ въ риѳму. Можетъ, и Олекъ будетъ полководцемъ: вѣдь въ чужомъ городѣ уже нашелъ читальню и должность, и уже ищетъ школу. Зарабатываетъ шесть рублей въ мѣсяцъ,-- писалъ онъ въ третьемъ письмѣ.
   Одинъ только Владекъ никогда не будетъ знаменитымъ. Вѣдь печально ничего больше не дѣлать, только вѣшать мыло, разливать керосинъ и все время помнить, чтобы не надѣлать пожара....
   

ОКОНЧАНІЕ.

   Трудно начать разсказъ, еще труднѣе кончить. Сколько интересныхъ вещей случилось только за одинъ годъ! А если такихъ лѣтъ

Слава

Повесть Януша Корчака.

Перевод с польского Э. Пущинской

Глава I.

   Труднее всего начать повесть, потому что надо сразу много сказать. А если скажешь сразу слишком много, то можно все перепутать.
   В этой повести говорится о целых пятерых детях, об их родителях, о старой бабушке, о дяде, коте, тете и о многих других.
   Конечно, стоит говорить только о старших. Да и что может быть интересного в маленькой Абу, которая всегда спит, плачет или бормочет: "Аба, абу, абу"?
   Вицусь и Пхелка старше Абу, но скоро заболеют и умрут, значит, и о них немного можно сказать. Бабушка тоже скоро уедет, а кот останется на старой квартире.
   И о старой квартире не стоит вспоминать, потому что ведь из нее уезжают.
   Теперь Владек еще ходит в школу, имеет пояс с пряжкой, блузу с боковым карманом, пенал с ключиком. И Маня ходит в школу, но более легкую, где ставят только в угол, если плохо занимаешься.
   Владек, конечно, разговаривает только с Маней, да и тоже не охотно. Потому что Маня девочка, пожара она не видала, а когда что-нибудь рассказывает, то никогда нельзя разобрать, было ли это на самом деле, или только она так выдумала.
   -- Лжешь! -- говорит Владек.
   -- Ну, вот, как маму люблю, что правда!..
   И Владек в разговоре с Маней часто повторяет:
   -- Много ты там знаешь!
   Или:
   -- Глупая ты...
   О тете, которой всегда жарко и которая не выносит шума, тоже говорить не стоит, потому что она не хотела одолжить папе сто рублей, а папа был доверчивый, всем одалживал.
   Даже дядя, -- но не муж тети, а тот другой, который Пхелку назвал блохой, а Владеку дал домино и пенал с ключиком, -- и он тоже не будет приходить на новую квартиру.
   И все изменится.
   Можно припомнить, что один раз Абу выпала из люльки; что Пхелка нашла за бочкой мышонка, который еще двигался, что Владек сильно поссорился с Вицусем из-за пахучей бутылочки от одеколона, потому что ведь он не знал, что Вицусь заболеет и умрет.
   Можно припомнить, что у папы стали плохие дела от того, что Смок от-напротив кофейню с мраморными столиками и на окнах нарисовал кий и биллиардные шары.
   -- Вот увидишь, этот Смок нас проглотит, -- сказала мама папе, когда увидела мраморные столики и большую прекрасную вывеску с нарисованными пирожными и стаканами.
   И действительно, все начали ходить напротив, не хотели пить чай и молоко в папиной кофейной за столиками, обитыми клеенкой.
   -- Надо будет где-нибудь искать хлеба, -- говорила мама, а папа вздыхал.
   Владек знал, что они должны переехать, но не понимал зачем; ведь папа же был первый, так зачем же он должен уступать?
   Надо добавить, что как раз перед отъездом раскопали всю улицу, положили длинные железные трубы.
   Можно бы было так прекрасно играть в крепости!

Глава II.

   Переезд на другую квартиру -- вещь очень приятная, потому что во время сборов можно делать что хочешь, видишь много предметов, которые были спрятаны, а коробки и веревки, которые мама выбрасывает, можно присвоить себе в собственность. Переезд даже и тогда приятен, когда на улице выкопаны рвы, даже тогда, когда видишь слезы в глазах родителей, грусть бабушки и кота.
   Потому что и кот грустен, он зевает, моется, мяукает, все время ходит за бабушкой и тщательно избегает Вицуся. Вицусь может объяснить ему то, что происходит, но кот не слушает. Вицусь берет его на колени, кот вспоминает что-то очень важное и быстро отходит.
   Отец, Владек и Маня поедут с вещами на фуре, а бабушка, мама и маленькие на трамвае. Владек держит два колпака от лампы, а Маня -- клетку с канарейкой.
   Ехали долго-долго, совсем новыми улицами; потом взошли очень высоко по лестнице, а на каждом этаже их рассматривали разные люди.
   "Теперь у нас будет чисто", -- подумал Владек.
   Потому что раньше мама говорила, что у них грязно как в хлеву, что в первом этаже не может быть чисто, потому что дети приносят сор и грязь со двора.
   Обеда в тот день не было. Спали на полу, потому что надо еще сначала расставить кровати, а у одной кровати сломалась ножка.
   На другой день все встали рано. Вицусь не хотел одеваться, -- мама прикрикнула на него. Вицусь очень удивился и сразу перестал плакать. Он понял, что на новой квартире все как-то иначе.
   -- Пейте чай и уходите на двор, -- сказала мама.
   Раньше мама еще прибавляла:
   -- И не играйте с уличными мальчишками.
   -- Всем уходить? -- спросил Владек.
   -- Всем, -- сказала мама.
   Владек свел с лестницы Вицуся так же осторожно, как вчера нес колпаки от лампы. Вицусь был очень доволен, что он сходит со стольких ступенек, а Маня вела Пхелку и несла три коробочки, потому что боялась, что мама их выбросит.
   На дворе они встали у стены, а дети со двора с любопытством осматривали их; не говорили ничего, только придвигались все ближе и смотрели. Это было очень неприятно никого не знать.
   Наконец, одна девочка, постарше, отогнала всех.
   -- Чего глаза вытаращили? Людей не видали, что ли? Ступайте себе!
   Дети послушались и отошли, а она осталась.
   -- Это вы вчера переехали, правда?-- спросила она.
   -- Мы, -- ответила Маня.
   Конечно, должен был ответить Владек, потому что он старший, но он придумывал, что бы ему сделать, чтобы чужая девочка поняла, что он не простой уличный мальчишка. Сказать же сразу, что он ходил в школу, он не мог, потому что не хотел хвастаться: поклониться он тоже не мог, потому что оставил шапку наверху.
   Вдруг он сказал:
   -- Спасибо!
   -- За что ты благодаришь меня? -- удивленно спросила она.
   -- За то, что те все ушли от нас.
   Владек понял, что поступил глупо, потому что ведь мама велела благодарить за подарки, а девочка им ничего не подарила.
   Потом они начали разговаривать, и новая знакомая рассказала о своем отце очень странную историю. Говорила она шепотом, чтобы даже Маня не слыхала, и велела Владеку никому не рассказывать.
   Владек вернулся домой, гордый тем, что ему доверили такую большую тайну, о которой никто не должен знать.

Глава III.

   Маня, Пхелка и Вицусь скоро нашли знакомых, и, если была хорошая погода, они играли на дворе, чего мама теперь им совсем не запрещала. Маня не брала на двор никаких игрушек, потому что всегда кто-нибудь просил подарить ему. Если шел дождь, то дети сходили этажом ниже, либо играли в коридоре, либо у жильцов внизу. Тогда Маня брала куклу, подаренную дядей, или сервиз, который остался еще от хороших времен.
   И дети были очень довольны. Они имели все, кроме только карамелек.
   Владек остался один. Он скучал страшно. Сердился на Маню, Вицуся и Пхелку, что они не думают о нем; он видел, как они бегали то с тем, то с другим и приходили наверх только поесть и совсем ничего не рассказывали. А Владек слишком горд, чтобы спросить первому.
   Один раз Владек открыл ранец, просмотрел тетради и книги, но ему ничего не было задано, потому что он больше не ходил в школу; тогда он сел опять к окну с маленькой Абу и смотрел вниз на двор, где все кажется сверху таким маленьким. Раньше он делал одолжение, когда играл даже с Маней; теперь у него осталась только Абу, которая даже и говорить не умеет.
   Когда мама посылает его в лавочку, он идет по двору очень медленным шагом: может быть, кто-нибудь остановит его и заговорит.
   Там, где они жили раньше, он знал всех и все знали его: и токарь, и парикмахер, и пан Мартын, и Франек. Если бы вернуться туда хоть на минутку, посмотреть, что там делается, кто живет, на старой квартире, что делают без него в школе, копают ли уже там на дворе ямы и канавы...
   Плохо было Владку.
   Утром отец уходил и возвращался вечером, и мама каждый раз спрашивала:
   -- Ну, что?
   -- Да ничего, -- отвечал отец.
   Бабушка сидела грустная, даже не ворчала, потому что теперь все делает мама. Зато мама чаще сердится, а Вицусь и Пхелка не получают карамелек.
   -- Не думайте, что теперь так же, как было раньше.
   Так было до субботы.
   В субботу пришли дядя и тетя, но без Азора, а только с одним Янком. Владек не любит Янка, потому что он хвалится. Он бы охотно остался дома, чтобы послушать, о чем будут говорить старшие, но мама велела сойти вниз.
   -- Только играйте одни, -- оказала тетя, и Владек покраснел.
   Янек говорил мало, ничего не упоминал о ружье, и вообще Владеку казалось, что Янек знает много, но тетя запретила ему говорить. Они сели на окно в сенях и смотрели, как маленькие играют смешно в гости.
   Когда их позвали наверх, Владек думал, что будет кофе и пирожное, но на столе не было даже ни скатерти, ни чашек.
   -- Ты не голоден, Янек? -- спросила мама и опустила глаза.
   -- Нет, он не голоден, -- быстро сказала тетя.-- Правда, Янек, ты ведь не голоден ?
   И начали прощаться, но не так, как всегда, и Владек сразу догадался, что бабушка должна завтра уехать.
   Раньше бабушка часто сердилась на Владека и жаловалась отцу, и Владек любил ее лишь настолько, насколько это необходимо. А теперь, когда он взглянул на ее сморщенное лицо и заметил, что она очень стара, и подумал, что у нее никого нет, -- стало Владку так, как тогда, когда хотелось плакать. Но он не заплакал, а только подумал:
   "Вероятно, я не плачу потому, что уже большой".
   И в первый раз в жизни он совсем не радовался, что уже большой.

Глава IV.

   Наутро Владек проснулся очень рано, хотя и было воскресенье. Правда теперь воскресенье ничем не отличается от будней.
   Старшие уже не спали. Бабушка была одета как в дорогу, а отец завязывал чемодан.
   Владек сел на постели, но мама сказала сердито:
   -- Спи, спи, еще рано.
   Тогда он положил голову на подушку и закрыл глаза. Отец кончил завязывать, пил очень темный кофе, и никто ничего не говорил. Отец пил быстро, а бабушка с ложечки и долго дула на каждую ложечку. Потом мама завернула в газету хлеб, котораго они не ели, а бабушка тихо прошептала:
   -- Зачем это? Нет, не надо.
   -- Пригодится в дороге, -- сказала мама.
   Потом бабушка встала на колени у кровати, где спали дети. Владек закрыл глаза и слышал, как папа помогал ей встать с колен.
   Отец взял чемодан и вышел вместе с мамой и бабушкой в сени; потом мама вернулась, села на стул и долго о чем-то думала.
   Когда Владек проснулся во второй раз, Вицусь уже не спал. Вицусь протирал глаза, гримасничал, оглядывался, а потом сказал:
   -- Бабушка пошла за кошкой.
   Только теперь вспомнил Владек, что кот остался на старой квартире и подумал, что Вицусь еще очень глуп.
   Мама позволила Мане и Пхелке пойти в костел с жилицей снизу, потому что мама разговаривала с ней несколько раз и одолжила ей корыто для стирки.
   Вицусь пошел в сени к детям, а Владек сел с Абу на окно.
   Сегодня на всех детях были башмаки, и они не валялись по земле. По двору прошел тот высокий, всегда оборванный парень, который вместе с дворником подметает канавы и который всем давал лизать большую красную карамельку. Прошла девочка, которая ни с кем не играет, а только смотрит, и все позволяют ей стоять близко и смотреть.
   А ведь не каждому можно стоять близко, когда другие играют, потому что сейчас же говорят:
   -- Чего не видал? Какое тебе дело?
   И Владеку один раз так сказали. А когда он отошел, кто-то крикнул:
   -- Смотрите-ка, какой франт из морской пены!
   Они, наверно, сердились, что он был в башмаках, хотя и были будни.
   Поэтому-то Владек никого еще и не знает, хотя живет здесь целую неделю. Его оскорбили на дворе, и вот он дал честное слово, что ни к кому не подойдет первый, а они о нем и не думают.

Глава V.

   Наконец, Владек нашел товарища.
   Один раз Владек сидел на лестнице с Абу. Вдруг он услышал, что кто-то идет и свистит.
   "Какой-нибудь уличный мальчишка" -- подумал он, потому что мама говорила, что свистят только уличные мальчишки.
   Мальчик с пачкой книг остановился, чтобы отдышаться, положил книги на окно, присел и начал оглядываться. Он улыбался с довольным видом, и было ясно, что он хочет начать с Владеком разговор, потому что взглянул на него раз и другой.
   -- Ты умеешь читать? -- спросил он, наконец.
   -- Ну, конечно, -- ответил Владек.
   -- Вот видишь, за этой книжкой я охотился целый месяц.
   Владек играл в охоту с кузнецом Янком, у котораго есть ружье; но они охотились на зайцев и уток, а что может значить охота на книги, он не знал.
   -- -Это историческая повесть из наполеоновских времен. Видишь, картинки все целы и она совсем не испорчена. Все наполеоновские повести я читал по два раза. А "Потоп" я читал три раза. Ты знаешь "Потоп"?
   -- Знаю, -- ответил Владек, который, проходил в школе о потопе, -- Как Ной выстроил себе ковчег и голубь принес ему веточку в знак того, что уже сухо.
   -- А вот эта книга, -- дальше объяснял мальчик, -- научная, о звездах. Я ее тоже уже читал один раз; но взял опять, потому что они не хотят давать одни повести. Да и, наконец, повесть проглатывается в один день, а книги выдают только один раз в неделю, -- так мне бы потом было скучно. А как тебя зовут?
   -- Владек.
   Владек с любопытством рассматривал мальчика, который глотает книги. Что значит проглотить книгу и где на нее охотятся?
   -- Ты еще не был в читальне, правда? Жаль, что я не знал, а то, взял бы карточку. Хотя ты можешь написать и на обыкновенной бумаге, лишь бы заведующий положил печать. Уж я тебе устрою. Ты пойдешь после обеда в гости?
   -- Нет, -- ответил смущенный Владек, потому что с каждым словом все меньше понимал, о чем говорит новый знакомый, и боялся показать, что он ничего не знает, что он глупый и что не стоит с ним разговаривать.
   Уговорились встретиться в пять часов.
   Это был памятный день в новой жизни Владека. Чего только ни нарассказал ему мальчик! Странная вещь: в школу не ходит, а ведь знает все.
   Знает, в какой шляпе ходил Бонапарт, как складывал руки на груди. Знает, как по красной подкладке отличить генерала от простого офицера, и что есть деревья баобабы, -- такие большие, что в них можно жить, как дома; что в воздухе есть газ -- кислород, -- без котораго умирают мыши и звонок не звонит, и что кто не чистит зубов, у того заводятся во рту червячки, и что телеграф, это -- электрическая искра.
   -- Хочешь убедиться? -- спросил он.
   -- Хочу, -- ответил Владек, потому что, хотя он и верил, что тот говорит правду, однако, кто знает, правда ли это?
   Они перелезли через забор и приложили ухо к столбу.
   -- Видишь проволоки?
   -- Вижу, -- сказал Владек.
   -- Значит, это телеграф, правда?
   -- Правда, -- сказал Владек.
   -- А слышишь, как шумит внутри?
   -- Слышу, -- сказал Владек.
   -- Ну, вот видишь, это потому, что в столбе есть электричество.

Глава VI.

   У забора в углу двора на низкой крыше погреба в течение целого ряда вечеров Владек набирался знаний от Олька, а сам рассказывал ему о школе и школьной науке. Когда для смены они читали вместе, то все шло у них хорошо. Когда же они брали какую-нибудь школьную книжку: грамматику или сборник задач, -- Владек понимал тогда, как плохо он все знал, как мало что умел.
   -- Имя существительное отвечает на вопросы: кто? что? Если одушевленный предмет, то -- кто? Если неодушевленный, то -- что?
   -- Значит, Наполеон тоже имя существительное?
   -- Понятно, потому что его можно видеть.
   -- Но его нельзя видеть, ведь он умер.
   -- Ну да, но на картинке.
   -- А на картинке же он не живет, значит, отвечает на вопрос -- что?
   Владек пожимает плечами.
   -- А что слава, тоже имя существительное? Славу можно или нельзя видеть?
   И почему слава отвечает на вопрос: -- что? когда ведь слава живет?
   -- Слава не только живет, но она бессмертна.
   Олек хочет быть знаменитым полководцем и, наверно, будет им. Олек знает средство, чтобы стать знаменитым: надо вечером смотреть на небо, когда есть звезды, потому что между ними есть падающие звезды. Надо следить, когда упадет такая звезда, и быстро сказать:
   -- Хочу быть знаменитым.
   Тогда это исполнится.
   Можно сказать: хочу быть богатым. Но Олек не думает о деньгах.
   Богатый живет, живет, потом умрет -- и все. А знаменитый, -- это совсем что-то другое.
   В воскресенье они были в читальне -- и ждали целый час, пока их вы-звали; и Владек понял, что значит охотиться за книгами.
   В школе, за исключением нескольких учеников, мальчики никогда не говорили о книгах. А о том, что в них написано, говорилось только тогда, когда учитель вызывал к доске.
   А тут совсем иначе.
   -- Хорошая ли это книга? Ты что читал? О чем там говорится? Знаю, не знаю. Сказка, повесть, стихи, биография. Легкая, трудная книга; в одном, в двух томах.
   Мальчики брали книги для себя, для братьев, сестер и родителей.
   Олек знал здесь всех и все его знали. Давал указания, уговаривал, отсоветовал.
   -- Ты думаешь, что тебе дадут три повести? А что получат другие? Не бери эту книгу, здесь вырван конец. Эта очень смешная -- это фантастическое путешествие. Возьми эту для отца.
   Сам Владек ничего бы не знал.
   Олек отдал записку с печатью заведующего.
   -- Это новый мальчик, сударыня.
   Владек только шаркал ногой и то нескладно, потому что его толкали, так как было тесно.
   Библиотекарша взяла записку и записала нового читателя.
   -- А пятачок у тебя есть?
   -- Нет, сударыня.
   -- Так принесешь через неделю.
   -- Хорошо, сударыня.
   Владек опечалился.
   -- А что, если мама не захочет дать пятачок? -- опросил он на обратном пути.
   -- Не беда. Эта не потребует. К той, другой, и не подступай, а эта добрая, она только так говорит. А впрочем, так как ты честный, так я тебе одолжу.
   Олек служит в складе письменных принадлежностей и зарабатывает шесть рублей в месяц.
   -- Ты не беспокойся, я и для тебя найду место. Когда поступлю в книжный магазин, то уступлю тебе свое.
   В тот вечер все в доме читали: и отец, и мама, и Владек; а Маня показывала Вицусю и Пхелке картинки и к каждой картинке придумывала рассказ.
   -- Только помни, чтобы не разорвать, -- напоминал Владек.
   И вечер прошел быстрее, чем все прежние.

Глава VII.

   Отец днем спит, а вечером уходит и возвращается утром. Отец нашел работу в пекарне, где он убивает здоровье, а зарабатывает так мало, что Владек часто бывает голоден.
   Ах, ни за что на свете он не сказал бы никому, -- ни маме, никому, никому, -- потому что это ужасно стыдно быть голодным. Но когда он видит, что хлеба мало, он отрезает тоненький кусочек. А когда мама наливает суп, он говорит, что довольно, хотя суп и очень вкусный. И часто; -- ах, как стыдно Владеку! -- он вспоминает огромные куски хлеба с морсом на старой квартире. Мама теперь никого не уговаривает кушать, даже Вицуся. Владек делает вид, что ничего не заметил.
   И совсем неожиданно Владек тоже нашел занятие.
   В том самом доме, где они жили, была лавочка.
   В лавочке жили муж и жена, но у них не было детей. Она была очень полная, а у него была деревянная нога. Оба не умели ни читать, ни даже считать.
   Раз они велели Владеку прочитать об убийстве, которое произошло на той же улице; похвалили Владека, что он прекрасно читает, и дали ему шесть ландринок. Владек дал Пхелке и Вицусю по две ландринки, потому что они маленькие; одну ландринку дал Мане и одну глухонемой девочке, которая ни с кем не играет, а только стоит всегда близко и смотрит, как другие играют, и никто не запрещает ей стоять близко.
   Несколько раз Владек читал газеты в лавочке и несколько раз составлял счета. Потом лавочник с полной женой пришли в воскресенье с визитом и сказали, что будут платить Владеку за составление счетов 75 копеек в месяц и что они хотят взять маленькую Абу к себе, потому что Абу ведь уже не кормят грудью, а у них нет детей.
   Владеку всегда казалось, что он не любит Абу. Абу была капризна и плаксива, ничего не понимала и все хотела брать в руки, а как только возьмет, так сейчас же испортит. А мама велела уступать ей, потому что Абу мала и глупа. Если она глупая, так пусть не надоедает и не суётся всюду! И Владек часто сердится на Абу, если должен забавлять ее.
   Но когда он услыхал, что хотят навсегда забрать Абу, что он уж не будет ее братом, что господин без ноги будет ее папой, это показалось ему таким страшным! Абу сделалась так дорога, что ни за что на свете Владек на это не согласится.
   -- Мама, я буду работать, Олек найдет мне место... Нет, нет, мама, не отдавай Абу. Она такая малюсенькая. Ей скучно будет без Пхелки и без Вицуся. Я отдам ей свой картофель.
   Владек совсем забыл, что он уже большой и так плакал, так сильно плакал, что убежал на крышу погреба в углу двора и плакал еще, и еще, и не мог успокоиться.
   За что Бог их так наказывает? Кофейни у них нет, в школу ходить не могут, кот их покинул, бабушка уехала, папа портит здоровье...
   И Владек все рассказал Олеку.
   -- Не реви, глупая голова, -- уговаривал его приятель, -- все великие люди были несчастны.
   И он подарил Владеку цепочку с глобусом.

Глава VIII.

   -- Завтра я иду в лавку, -- сказал Олек.
   Лавкой называл Олек магазин, в котором он служит, а хозяина магазина он называл "стариком". Если даже "старик" молод, всегда называется "стариком", потому что так говорят все.
   Олек знает уже, что Владеку надо, чтобы записать младшего брата.
   -- И у тебя есть маленькие. Возьми их метрики, запишем всех троих сразу. Но ты ведь, наверно, опять не понимаешь?
   Олек знает уже, что Владеку надо все объяснять.
   Детский сад -- это школа для совсем маленьких детей; восьмилетние уже слишком велики, потому что учить там не полагается даже и азбуке. Дети рисуют, поют, плетут корзиночки, получают молоко и два раза в год подарки: фартучки или башмачки и пирожные.
   -- Да, впрочем, сам увидишь.
   Какой этот Олек смелый!
   Он вошел из передней в класс и показал Владеку, где он сидел, когда был маленький и сам приходил сюда. Потом он показал картинки на стене, которые еще и тогда висели, и новые, которые появились позднее.
   Потом он открыл дверь в другую комнату, где столы и скамейки были больше и совсем другие.
   -- Посмотри. Видишь? Это швальня. Здесь старшие девочки учатся шить и вязать кружева.
   Там и застала их низенькая, худая дама, которая тотчас узнала Олека и совсем не рассердилась.
   -- А, Олек, как поживаешь? Что скажешь новенького?
   -- Я пришел к вам по важному делу. Надеюсь, что вы нам не откажете. А это мой товарищ Владек, у котораго тоже есть двое детей.
   Дама подала Владеку руку, с которой он не знал, что сделать.
   -- Вот метрика моего брата, а эти две -- детей моего товарища.
   Дама посмотрела метрики и осталась недовольна, что Вицусь еще немного мал для детского сада.
   -- Уж я отвечаю за него, -- уверял Олек. -- Вся тройка, сударыня, как вылитая и самый первый сорт. Будьте покойны, товар хороший и по оптовой цене.
   -- Не дурачься, Олек, -- сказала дама. -- Зачем ты разыгрываешь глупца, когда ты умный мальчик?
   Олек покраснел и замолчал, а дама простилась с ними, потому что вошли две женщины с метриками своих детей, чтобы записать их в детский сад.
   Владеку было неприятно. Он очень любил своего товарища, но иногда немного стыдился за него. Один раз даже Олеку сказали в читальне, что если: он не успокоится, то ему не выдадут книг. Тогда тоже сказали:
   -- Не дурачься.
   Вообще, иногда Олек бывает умный и милый, а иногда он говорит как-то так странно, как будто бы он хочет непременно, чтобы над ним смеялись.
   -- Она рассердилась на тебя, -- начал Владек, желая прервать непонятное молчание.
   -- Это ничего, опять помиримся. В воскресенье поеду к тебе и золотыми чернилами напишу: "Для примирения".
   Олек много говорил о тех временах, когда он сам ходил в детский сад.
   -- Она очень добрая. А здесь есть другой детский; сад; собаке не посоветовал бы я ходить туда. За что ни попало учительница таскает за уши или бьет линейкой по пальцам. Такая, говорю тебе, бешеная, как сама холера.
   Владеку казалось, что Олек, должно быть, ходил и в другой детский сад, но, вероятно, недолго.

Глава IX.

   "Мама предсказывала, что будет все хуже, а все-таки теперь было лучше, чем сначала. Пан Витольд из Праги отдал отцу тридцать рублей, которые был должен; продали ненужный комод. И снова начало показываться масло на хлебе и чаще мясо к обеду. А маленькая Абу получила первые-в своей жизни башмачки.
   Абу была спасена.
   Никто не возьмет ее к себе, никто уже не вынесет из дома.
   -- Наша Абу! -- говорят дети с гордостью и, идя на двор, берут ее с собой.
   Раньше ни Владек, ни Маня не хотели ходить с Абу на двор; думали, что неприлично им нянчить ребенка, как всякому первому встречному, который никогда не ходил в школу: потому что раньше Абу была мамина, а теперь она принадлежит всем.
   И вот. Владек купил для Абу настоящего швейцарского шоколада, после котораго Абу три раза стошнило; Maня подарила ей самую маленькую куклу, хотя знала прекрасно, что Абу ее в конец сломает; а Пхелка и Вицусь готовили для Абу сюрприз, который плели и вышивали в детском саду (Вицуся приняли в школу, хотя он и был немного мал).
   День Владека теперь складывается так.
   Утром Владек идет в лавочку за дровами для печки, за хлебом и керосином. Потом он помогает убрать комнату, которая все-таки не совсем чиста, хотя и так высоко. Потом он занимается с Маней, чтобы она не забыла, чему научилась в школе. И маме помогает готовить обед.
   Жаль, что он не отдал тогда метрику Мани, которая могла бы ходить в швальню и учиться шить, а теперь уже было слишком поздно.
   В четыре часа Владек шел в контору газеты, где были расклеены на стенах все объявления. Нужно было очень спешить, чтобы захватить удобное место, чтобы списать адреса, где ищут мальчика в лавку на посылки, и быстро бежать по указанному адресу.
   Владек не знал хорошо Варшавы. Он должен был по дороге спрашивать прохожих, где он находится и как пройти на нужную улицу; а когда он, наконец, приходил, то всегда узнавал, что пришел слишком поздно или что он слишком мал или что слишком мало знает -- Ну, что? -- спрашивала мама.
   -- Да ничего, -- отвечал Владек совершенно так же, как раньше говорил отец, когда искал места.
   Много, должно быть, было мальчиков, искавших работу, потому что много раз слышал Владек, что пришел слишком поздно, что уже кто-то был перед ним и был принят. Много мальчиков, девочек и взрослых людей стояло перед газетой, читая объявления. И каждый день приходили одни и те же, -- значит, тоже, наверно, не могли найти работу.
   Часто шел дождь, а они терпеливо стояли, ждали. Иногда газета опаздывала или места у стены были заняты; а издали нельзя прочесть, потому что буквы маленькие.
   Однажды, когда Владек искал токаря, которому нужен был мальчик, на него бросилась на дворе собака и, хотя легко укусила его, но разорвала штаны.
   Это, кажется, не полагается, чтобы собаки кусались, и Владек имел право требовать новые штаны от господина, которому принадлежала злая собака-
   Но нужно иметь свидетеля, который это видел; а тут стоял один только дворник в подворотне и еще сердился, еще насмехался:
   -- Посмотрите-ка на него, -- он ищет работы... А может, ты ищешь того, чего не потерял? Знаем мы вас, лапсердаков!

Глава X.

   Было уже почти совсем темно, Владек поспешно читал, чтобы окончить главу до полной темноты. Читал он как раз о том, как краснокожие хотели сжечь путешественника, на помощь к которому уже бежали товарищи. И вдруг кто-то потянул Владека за рукав.
   -- Кто это? Что нужно? -- почти испугался Владек.
   Это была Пхелка.
   Всегда веселая попрыгунья, Пхелка выглядела теперь смущенной и грустной.
   -- Владек!
   -- Что?
   -- Ты не будешь сердиться на меня?
   У Пхелки были слезы на глазах, -- большие, круглые слезы.
   -- Что ты наделала, Пхелка?
   -- А ты не будешь сердиться и никому не расскажешь?
   -- Никому не скажу.
   -- Так вот видишь, я гадкая. Вицусь мал и глуп; он не виноват, что я покупала конфекты.
   Вицусь, услышав свое имя, вылез из-за шкафа и медленно подошел к Владеку.
   -- Один раз я купила на грош, потом на два гроша. А потом я истратила еще два гроша.
   -- А откуда у тебя были деньги? -- удивился Владек.
   -- В том-то и дело, что у меня их не было.
   Владек понял все: Пхелка наделала долгов, а теперь ее мучают кредиторы так, как пана Витольда. Пхелка легкомысленна, она жила не по средствам, а теперь раскаивается.
   -- Сколько ты должна? -- спросил Владек.
   -- Я должна пять грошей: в школе три гроша и на дворе -- два.
   Сегодня Пхелка даже не была в школе, потому что та девочка велела ей принести деньги, так как она больше ждать не может и все расскажет учительнице, и учительница ее непременно исключит.
   -- Владя, милый мой Владя, только не говори ничего маме. Я уже больше никогда не буду.
   И понемногу Пхелка рассказала все.
   Началось с того, что она купила у Юзи ландринку за грош, -- это оттого, что в долг, а то ведь за грош можно достать четыре ландринки. Потом у нее не было гроша, тогда она... и проиграла, -- это было уже два гроша. Тогда Юзя велела принести ей Манин сервиз за эти два гроша, но Пхелка не хотела. Потом Вицусь сказал, что пожалуется маме, и она должна была купить ему карамельку, чтобы он ничего не говорил, и она одолжила у девочки в школе; этой карамельки она даже и не попробовала. Владек помнит то зеленое стеклышко, через которое если посмотришь, то все кажется зеленым. Так вот стеклышко и печатку е ангелом и малюсенькую фарфоровую кошечку без ноги, -- все она отдала, -- и больше уж у нее нет ничего.
   Владек совсем забыл о путешественнике, которого должны были сжечь краснокожие.
   Если бы вместо того, чтобы думать об индейцах и тиграх, он больше смотрел за Пхелкой, то он заметил бы, что она уже давно грустна, что она не смеется, не прыгает, как раньше, что она неохотно ходит в школу и постоянно шепчется с Вицусем. Мама просила, чтобы он смотрел за Пхелкой и Вицусем, а он даже и не подумал.
   Пхелке Владек обещал уплатить одиннадцать грошей долгу, а себе дал слово больше заботиться о младшем брате и сестрах.
   И когда Пхелка снова громко смеялась и весело скакала, Владек с удовольствием думал, что это его заслуга.

Глава XI.

   Теперь, наконец, открылось, куда ходит мама каждый день и долго не возвращается. Мама ходила от одной кондитерской к другой, от одной булочной к другой и искала для отца лучшего места. По дороге она заходила в магазин и спрашивала, не нужен ли мальчик для услуг или девочка, -- это, значит, Маня.
   Владек хорошо знал, как неприятно всюду слышать, что ты не нужен, и не удивлялся, что мама всегда так сердится. Один скажет вежливо, что у него нет работы; другой выругает, чтобы не кружила ему голову, а третий велит убираться. Даже собака бросается на того, кто ищет работу, -- Владек по опыту знает об этом.
   Теперь только мама все рассказала сразу.
   У отца будет денная и лучше оплачиваемая работа, потому что его знают там с давних времен, когда он был молод и не имел ни детей, ни жены. Маня будет ходить на цветочную фабрику. Владек пойдет в мыловарню, где он должен быть очень осторожен, чтобы не наделать, пожара.
   -- Не умрем зимой с голоду, -- весело сказала мама; но отец был грустен и вздыхал.
   -- Не о том я мечтал, -- сказал отец.
   -- Послушай, Антон,-- объясняла мама, -- не будь же ребенком. Ты знаешь, сколько у нас осталось денег Витольда? Всего-навсего двенадцать рублей. Помни, что приближается зима. Может быть, весной снова получишь немного денег, тогда придумаем что-нибудь получше.
   -- Я знаю, но как же детей так гнать на работу? Они уж и так не учатся. Что из них станет?
   В первый раз мама говорила о важных делах при Владеке и Мане; раньше их тотчас высылали из комнаты.
   Мама взяла карандаш и бумагу, начала считать, сколько стоит квартира, уголь, пища. Потом вычислила, что нужно купить из одежды. Где ж тут думать о школе и книгах? А если бы даже и бесплатная школа, -- тоже из этого ничего не выйдет. Владек и Маня зарабатывают вместе 8 р. 50 к., -- без этих денег нельзя обойтись.
   -- Я не упрекаю тебя, -- сказала мама, -- но ты сам во многом виноват.
   Тогда отец вскочил со стула, ничего не ответил, надел шапку и вышел.
   В этот вечер Владек много думал.
   Уже давно подозревал Владек, что он -- уличный мальчишка, потому что в школу не ходит, потому что с голой головой выходит на двор и носит маленькую Абу на руках. Но все- таки он не уличный мальчишка, потому что папирос он не курит, не говорит дурных слов, не вешается на извозчиках и трамваях; а если видит ученика с ранцем, то, хоть ему и очень неприятно, он не кричит:
   
   "Ученик первого класса
   Поймал лошадь, съел колбаску"...
   
   И Олек не уличный мальчишка.
   Олек хочет быть знаменитым вождем, но он не может, потому что должен зарабатывать.
   На дворе есть уличные мальчики, но не потому, что не имеют ранцев, пеналов и ремней с блестящими пряжками, а потому только, что ни у кого из старших нет времени, чтобы заняться ими, чтобы сказать им, что хорошо и что плохо.
   И вот Владеку пришла в голову одна мысль, о которой он должен посоветоваться с Олеком.

Глава XII.

   Три недели продолжались совещания. Так как теперь и Владек целый день занят в мыловарне, то собирались только вечером на крыше погреба. Советовались Олек и Владек, потом приняли Маню и Наталку. Приходила глухонемая Михалинка, но она только смотрела, -- пусть себе сидит, раз не мешает.
   Наконец устав общества был готов. Общество назвали "Союз Рыцарей Чести", а сокращенно: "С.Р. Ч.". В уставе было написано:
   "С. Р. Ч." -- это союз рыцарей чести. "С. Р. Ч." имеет лозунг: "Слава". "С. Р. Ч." имеет предводителя. Предводителем может быть также и девочка, если согласны члены.
   Кто принадлежит к "С. Р. Ч.", тому нельзя ни лгать, ни мучить животных, ни курить папирос, ни дразнить, ни смеяться над маленькими детьми; но он должен защищать их от опасности и помогать им.
   Если на дворе есть больной ребенок, калека или глухонемой, а "Р. Ч.", т. е. Рыцарь Чести, имеет конфекты, то он должен отдать их маленькому или несчастному так же надо поступить с игрушкой, если родители позволят.
   "Р. Ч." должен брать книги в читальне, но он не должен их портить. "Р. Ч." должен каждую неделю прочитывать по одной научной книжке.
   "Р. Ч." не должен воровать, хотя бы в шутку, ни выманивать подарков, ни говорить дурных слов, ни шалить.
   Если у "Р. Ч." грязная голова, он должен ее вымыть. Также он должен чистить свою одежду. Если он не умеет шить, девочки пришьют ему крючки.
   "Р. Ч." будут зимой собираться каждый день в другом доме и будут читать вслух, если кто-нибудь сам не умеет читать.
   Предводитель каждый день назначает начальника двора и лестниц, чтобы следить за чистотой.
   Обязанность начальника двора -- следить: 1) чтобы маленькие не дрались; 2) чтобы они были приличны; 3) чтобы не обманывали; 4) чтобы не сорили; 5) чтобы не ссорились.
   Начальником может быть одинаково как мальчик, так и девочка.
   Если начальник не может сам справиться, то он кричит как кукушка; и все "Р. Ч." должны прийти ему на помощь.
   Начальник двора имеет булаву, которую он получает от предводителя.
   То же самое делает начальник лестницы на лестнице. Также должен он собирать косточки, кусочки стекла и все, обо что можно напороться или споткнуться.
   Все "P. Ч." помогают дворнику, чтобы везде было чисто.
   Ни денег, ни добровольных пожертвований пока не собирать, потому что надо сначала посмотреть, удастся ли нам.
   Если родители несправедливо наказывают детей, два посла от "С. Р. Ч." идут туда и просят, чтобы они этого не делали.
   Каждый новый рыцарь произносит такую присягу:
   "Я -- (имя и фамилия) вступаю в "С. Р. Ч.", т. е. в "союз рыцарей чести". Принимаю лозунг: слава, которая бессмертна. Я знаю, чего я не должен делать, а если я что-нибудь подобное и сделаю, то признаюсь, расскажу правду, и пусть меня приговорят к наказанию, котораго я заслужил".
   Надо было пять раз переписать устав "союза рыцарей чести", потому что один экземпляр взял Владек, один Олек, Наталка и Маня по одному, а пятый вложили в бутылку и поздним вечером закопали возле телеграфного столба.

Глава XIII.

   Пришла зима, засыпала снегом двор и погреб, и загнала детей в дом. Затихли громкие игры, опустели сени и лестница.
   Вицусь не ходит в детский сад, потому что у него нет теплого пальто, Владек отморозил уши, которые распухли и горят. Утром так холодно в комнате, что при дыхании идет пар. Отец и маленькая Абу очень громко кашляют. А уголь все дорожает.
   Об именинах Пхелки вспомнили только к вечеру; о звездочке и елке никто в доме не говорит, хотя в мыловарню уже принесли два ящика красных и голубых свечек.
   Из деревни пришло письмо, что бабушка больна, -- не хочет ли отец приехать?
   Отец пошел к дяде, вернулся поздно вечером и очень громко и много говорил.
   Отец говорил, что раньше люди не знали угля и жили; что ему нет дела до детей, потому что каждый должен думать о себе; что лучше всего пойти в лес и жить с волками, потому что волка можно приручить; что люди хуже волков, потому что сытый волк всегда накормит голодного. Потом отец говорил, что когда он был ребенком, он ел от воскресенья до воскресенья сухой хлеб с водой, а ведь вырос же и в солдатах получил повышение в чине; что водка совсем не плоха, потому что просветляет человеку разум как электрическая лампа.
   Владек спрятал голову под одеяло, потому что он понял, что отец говорит так, как старший брат Бронка, когда он пьян.
   Мама пробовала успокоить отца:
   -- Говори тише, Антоний, а то детей разбудишь.
   Но отец ответил, что он хочет говорить громко, потому что это его квартира; а кому не нравится, тот пусть убирается.
   Мама хотела дать отцу чаю, но отец бросил стакан на пол.
   Тогда проснулись дети, начали плакать, а отец начал кричать; заявил, что он совсем не хочет быть папой, что мама ему, совсем не нужна, что он поедет в Америку.
   -- Возьму Владека с собой. В Америке он вырастет человеком; а здесь он испортится и сделается пьяницей.
   Он положил голову на стол и больше уж ничего не говорил, только дрожал, как будто ему стало холодно. А мама гладила отца по голове и шептала:
   -- Тише, Антось, не трать здоровья напрасно, ведь оно нам еще долго будет нужно. Да вовсе уж не так плохо, -- только бы зиму как-нибудь промучиться.
   Ведь не они одни так страдают, -- везде так. Те, что живут рядом, еще и за квартиру не заплатили; хозяин хочет их выгнать на мостовую; у портнихи внизу уже вторую неделю нет работы; у извозчика такая нужда, что вчера мама должна была одолжить им 30 коп.
   -- И ты одолжила?--спросил отец.
   -- А что же мне было делать?
   Отец был очень доволен.
   -- Видишь, ты на меня говорила, а сама делаешь то же самое. Ведь разве можно отказать ближнему в нужде?
   Отец хвалил маму, что у нее доброе сердце, целовал ее руки и благодарил, что она одолжила извозчику 30 коп.
   И Владек подумал, что хорошо бы было, если бы отец захотел принадлежать к "союзу рыцарей чести", что тогда отец был бы предводителем, как самый старший, и прекратил бы постоянные ссоры, потому что все должны были бы слушаться страшего.
   Нужно бы изменить устав и прибавить., что "Р. Ч." не должен пить вина и не должен сплетничать.
   -- Из-за сплетни вышла из союза Наталка, потому что сказали, что отец ее сидел в тюрьме совсем не за политику.
   А Наталка была очень полезна: ее слушались даже мальчики.

Глава XIV.

   Шесть раз в неделю собирались "рыцари чести" на совместное чтение вслух; каждый вечер в другой квартире: в понедельник -- у пана Юзефа, слесаря с железной фабрики; во вторник -- у родителей Олка, в среду -- у Владека, в четверг -- в лавочке, где Владек составлял счета, в пятницу -- у кондуктора и в субботу -- у матери Михалинки. В лавочке их даже угощали чаем и каждый рыцарь получал булку с творогом. Кроме того, иногда они играли в шашки. А больше было нечего делать.
   Только в феврале состоялся спектакль с лотереей. Билеты на спектакль стоили по 5 коп. для взрослых и по 2 коп. для детей. А лотерейные билеты были по копейке.
   Главные выигрыши были такие: цепочка с глобусом, кукольный сервиз, перочинный ножик с двумя лезвиями, душистое мыло, луковица гиацинта, пирожное с кремом, рамки для фотографии, сплетенные из бумаги, и золотая рыбка в баночке. Некоторые выигрыши они собрали между собой, другие получили от "стариков в лавке"; золотую рыбку купили за 10 копеек, потому что один выигрыш непременно должен быть живой. В настоящих лотереях один выигрыш всегда бывает или лошадь, или корова, или что-нибудь другое живое.
   Спектакль сначала должен быть драматическим, Олек вместе с Маней написали пьесу, сначала наполеоновскую, а потом историческую из "Потопа". Теперь Владек уже знает, что "Потоп", это -- повесть Сенкевича, и ещё он знает, что Маня так странно обо всем рассказывает, потому что у нее литературный талант. Так говорит Олек.
   В пьесе есть одна плохая сторона: если только кто-нибудь один поссорится, то все сразу испорчено. Уж, кажется, согласились, что Олек будет Наполеоном, и вдруг опять нашли претензию, что Наполеон говорит больше всех, а другие только стоят -- и ничего.
   -- Весь свет покорю! -- кричит Наполеон. -- Покорю Европу, Азию, Африку, Америку и Австралию. Смотрите, мои верные товарищи: вот этот брелок на цепочке, этот маленький шарик -- это целый свет, это глобус. Нужно вам знать, что земля имеет форму шара. Все народы будут послушны мне, и я буду знаменит.
   -- Наполеон, а что будет с нами? -- спрашивает генерал Домбовский.
   -- Будь спокоен, ни один волос не упадет с головы вашей, любимый предводитель богатырского народа!
   Какой этот Юлек глупый: говорит, что Наполеон не может говорить на сцене по-польски. Наверно, он никогда не ходил в театр, а Олек был уже пять раз.
   Так или иначе, но пьесу оставили, устроили концерт.
   Играл граммофон. Олек декламировал, брат Бронка подражал голосам различных животных и птиц. Стефек с Юзей танцевали краковяк под аккомпанемента гармонии; потом пели песни и читали смешной монолог.
   Было очень весело, и много смеялись, что пирожное с кремом выиграл старый пан Петр, который только недавно женился, а рыбку выиграла лавочница, у которой не было детей.
   Наталка помирилась с детьми, пришла на вечер и пела сверх программы. Глухонемая Михалина радовалась больше всех, потому что сбор с вечера был предназначен на то, чтобы купить ей пальто, потому что она всю зиму не могла выходить.
   Легкомысленная Пхелка и маленький Вицусь так были довольны, так смеялись, когда брат Бронка представлял старого и молодого петуха, рассерженного петуха, собаку, разговаривающую с кошкой, кукушку, которая снесла яйцо и щенка, котораго бьют, за то, что он наделал беспорядок.
   Долго, очень долго помнил Владек это развлечение.
   Когда умерли Вицусь и Пхелка, когда Олек переехал навсегда в Лодзь, Владек часто вспоминал их, и особенно тот прекрасный вечер с лотереей.

Глава XV.

   Владек получил урок; он должен был учить Казя и Зоею азбуке и счету.
   -- Только справишься ли, парень -- сказал отец этих детей.
   -- Оправлюсь, постараюсь,--ответил Владек.
   -- А вы, карапузы, чтобы не вольничать, помните! При встрече чтобы вежливо кланяться и говорить ему "вы", понимаете? Выучитесь читать, это все равно как вторые глаза получить. Это будет ваш благодетель, третий человек после отца и ксендза. Если он на кого-нибудь из вас пожалуется, тому достанется. Тогда попомните, повесы! Голову держать кверху, смотреть в глаза! Чего носы опустили?.. А ты, парень, чуть что, -- спуску, не давай!
   Владек был доволен, что речь кончилась: ведь дети еще ничего дурного не сделали, так зачем же на. них сердиться?
   На уроке все шло хорошо.
   Владек показал четыре первые буквы, объяснил, что у б головка поворачивает направо, а у д -- налево. От волнения у него немного дрожал голос. Потом велел считать до десяти по пальцам и на таблице. Потом он прочел им рассказ о лгуне-пастушке и волках. Потом написал в тетради черточки и крестики к следующему уроку.
   -- Ну, на первый раз будет, -- сказал отец Кази и Зоей. -- Поклонитесь господину учителю. Так-то, мой милый, жизнь ничего не дает даром.
   Владек был голоден, потому что он пришел на урок прямо из мыловарни; но, несмотря на то, он должен был выслушать длинную речь, о науке, почтении и о детских шалостях.
   На другой день урок прошел так плохо, что уж хуже совсем не могло быть. Здороваясь, Казя низко поклонился и как будто нечаянно перекувырнулся. Зося начала бегать по комнате, изображая буквы б и д. Один влез на стол, другая под кровать. Владек потерял голову. Сначала он просил, обещал рассказать сказку, купить им по конфетке, но это не помогло. Он хотел даже ударить. Казя, но мальчик отскочил и громко заявил :
   -- Только попробуй меня, тронуть!
   Чуть не плача, Владек направился к двери.
   -- А что будет с уроком? -- спросили дети.
   -- Вы злые и глупые. Я не буду вас учить.
   Испуганная Зося набросилась на брата:
   -- Тише, не кричи и не говори ему: ты. Ты слышал, что папа велел говорить ему: вы.
   Владек остался, потому что они обещали, что будут спокойны. И правда, они сидели за столом; но назло ему отвечали плохо и каждую минуту разражались смехом.
   Усталый и грустный вышел Владек, и вспомнилось ему, как на старой квартире пошел он в кофейню напротив, к Смоку; он просил, чтобы тот открыл свой магазин с мраморными столиками где-нибудь в другом месте.
   -- Мой папа был здесь первый, -- сказал он, -- зачем вы открыли напротив папы?
   Сначала Смок не понимал, а когда он догадался в чем дело, то выгнал Владека и сказал ему, что он суется не в свое дело.
   И подумал Владек, что обиднее всего, когда хочешь сделать что-нибудь хорошее и тебя плохо поймут; что обиднее всего несправедливость.
   Почему сегодня дети его так обидели? Ведь он им ничего не сделал дурного.
   Почему Смок так унизил его? Разве он не был прав, желая защитить отца?
   Почему люди хуже волков? Ведь сытый волк накормит же голодного.

Глава XVI.

   Однажды Владек вернулся домой к чаю очень слабый, ничего не ел и сейчас же лег в постель, -- ему было холодно, он хотел заснуть, но чувствовал себя нехорошо, -- не знал, болит ли у него горло или мучает выпитый чай. Промучившись до двенадцати часов, он больше уж не мог выдержать.
   -- Мама! -- закричал Владек.
   Мама не отвечала. Владек полежал еще, попробовал заснуть, -- нет, все хуже.
   -- Мама-а-а!
   -- Что?
   -- Я не могу спать.
   -- Перекрестись, -- сказала мама сонным голосом.
   Но Владеку было все хуже. Он начал стонать. Мама зажгла лампу и подошла к кровати и уж сидела возле него до утра. А утром заболел и Вицусь.
   Владек знает, что пора встать и идти в мыловарню; он слышит, что Вицусь кричит в жару, слышит, как мама разговаривает с отцом, но ему все равно. Противная эта мыловарня; все такое грязное, так скверно опахнет... Олеку лучше в писчебумажном магазине.
   Пришел какой-то господин, осмотрел его и Вицуся; мама начала плакать, господин сердился на маму; потом вернулся отец, одели Владека и Вицуся, завернули в одеяла и снесли по лестнице на извозчика.
   -- Куда мы едем? -- спросил Владек.
   -- В больницу.
   -- Зачем?
   -- Не разговаривай, а то холодно.
   И мама надвинула ему платок на голову.
   Владек все понимает. Он едет на извозчике, на большом сиденье с Вицусем, а мама и папа на маленькой скамеечке. Потом они стоят перед домом с решеткой. Потом господин в белом фартуке кладет ему глубоко в горло железо. Владек видит, что это не ложка, а что-то другое. Теперь он сидит в ванне; женщина в белом фартуке моет его. И вот он в постели; слышно, как бросается и сердится Вицусь.
   -- Тихо там, щенок! -- кричит какой-то мальчик.
   В большой белой комнате, близко друг к другу стоят кровати, и в каждой кровати кто-нибудь лежит.
   "Если вздумают бить Вицуся, то я заступлюсь за него", -- подумал Владек.
   Но Вицуся никто не бил. Часто пробуждался Владек, поднимал голову и смотрел, что делает Вицусь. Один раз он видел около него господина в белом фартуке, а то опять сестру милосердия в белом чепце с большими крыльями.
   "Вицусь умрет", -- подумал Владек.
   Наступило утро и опять вечер. Владек чувствовал себя уже лучше, только очень сильно болело горло и хотелось пить. Он сел, смотрел на брата, и стыдно ему было, что тогда он не хотел отдать Вицусю бутылочку от одеколона.
   -- Вицусь, чего ты кричишь? Чего ты хочешь?
   -- Не говори с ним, он без сознания, -- сказала женщина.
   Как странно, что все ходят здесь в белых фартуках.
   Владек заснул и ни разу не просыпался, пока, наконец, его не разбудил мальчик, который лежал возле его постели:
   -- Ты, смотри-ка! Нет твоего брата!
   Владек испугался.
   Но вошел фельдшер, который утром и вечером меряет всем температуру.
   -- Скажите, пожалуйста, где Вицусь?
   -- Его взяли родители.
   -- А когда возьмут меня?
   -- Ты ведь большой, ты не скучаешь по дому.
   Владек вздохнул: и ему хочется домой... Только еще немножечко болит горло.

Глава XVII.

   Владек был уже совсем здоров, только на руках и ногах у него сходила кожа. Владек обрывал кусочки кожицы, чтобы скорее вернуться домой. Он получал уже булки к чаю, но только две.
   В воскресенье навестил его отец; мама не могла прийти, потому что Пхелка больна. В будущее воскресенье Владек вернется домой. Так говорит доктор.
   Хорошо ли Владеку в больнице? Хорошо, только уж очень надоело. Вчера разрезали нарыв на шее тому мальчику, который лежит у окна; ему совсем не было больно, потому что ему дали такие капли для сна. А тот, который лежит у стены, тоже с их двора, это мальчик посыльного, котораго так бьют; он не хочет возвращаться к своим, потому что здесь он получает каждый день мясо и спит на постели. Правда ли, что Вицусь дома? И почему его взяли ночью, а не днем после посещения родителей, как всех? И теперь тоже выписали двух детей, потому что они здоровы. А что, Вицусь уже не кричит и в сознании ли он?
   С нетерпением ждал Владек будущего воскресенья. Быстро вбежал по лестнице в квартиру. Маня здесь, Абу здесь, а в постели кто-то лежит. Это Пхелка лежит в постели, но у нее обвязана вся голова и вся она какая-то другая.
   Хотела Пхелка поздороваться с Владеком, но шевельнула только головой, простонала и опять закрыла глаза.
   -- Владек!
   -- Что тебе, Пхелка?
   -- Что, Вицусю уже лучше? Когда он вернется домой?
   Владек посмотрел на маму и все понял, и стало ему так, как тогда, когда хотели отдать Абу навсегда лавочнице.
   Три дня Пхелка ничего не говорила, не ела, не пила, только тихо, даже сквозь сон, стонала. На четвертый день, когда Владек пришел из мыловарни обедать, а уставшая мама уснула, Пхелка тихо-тихо позвала Владека.
   -- Владек, ты знаешь Еленку?
   -- Сестру Кароля?
   -- Да... Я должна ей одну копейку... Когда я умру, ты отдай... И не сердись на меня.
   Пхелка говорила очень тихо, потому что на губах у нее были черные струпья, которые очень болели, и нужно было постоянно прикладывать кусочки ваты, смоченные в холодной воде.
   Владек попросил маму больше не делать перевязок, потому что так больно... так страшно больно!
   Еще только одну перевязку сделали Пхелке, а другая уже была не нужна...
   Владек не хотел ждать, пока получит месячное жалованье; он взял у Олека три копейки и отыскал. Еленку.
   -- Пхелка заняла у тебя копейку, правда?
   -- Да, -- сказала Еленка и как будто смутилась.
   -- На вот три копейки.
   Еленка не хотела брать больше, чем ей следовало.
   -- Так отдай остальное дедушке и скажи, чтобы помолился за упокой души Вицуся и Пхелки.

Глава XVIII.

   -- Правда, что ты хочешь быть знаменитым? -- спросил Олек.
   -- Хочу, -- не колеблясь, ответил Владек.
   -- И тоже знаменитым полководцем?
   -- Пожалуй, нет, -- говорит Владек.
   -- В важных вопросах нет слова "пожалуй", -- обиделся Олек.
   Владек сказал бы Олеку, только если он не будет смеяться. Владек хочет быть знаменитым доктором. Он часто думает об этом с тех пор, как умерли Пхелка и Вицусь, хотя он и знает, что это невозможно.
   Почему невозможно? Разве Владек не читал биографии знаменитых самоучек и мучеников знания? Все возможно, только нужно действительно хотеть и знать, как взяться за дело. Чтобы сделаться доктором, нужно только окончить школу. Полководцем быть труднее: полководец должен, прежде всего, иметь армию...
   -- Как же я окончу школу, в которую я вовсе не хожу? -- с горечью прошептал Владек.
   -- Будешь ходить, вот увидишь. И я буду ходить, потому что полководец тоже должен много знать.
   Олек отыскал в Варшаве воскресную школу. Это значит, что можно целую неделю работать и только по воскресеньям ходить в школу. Запись ничего не стоит, только записать должен владелец большого магазина, -- такое уж правило.
   -- Я все делаю по-военному, -- говорит Олек. -- Школа -- это крепость, которую я хочу взять приступом. Теперь я познакомился с препятствиями. Завтра первая атака.
   Они встретились на другой день во время обеда перед большим магазином, владелец котораго должен был их записать.
   -- Пришел? Хорошо. Теперь голову кверху, грудь вперед, перекрестись -- и смело марш!
   Ни за какие сокровища Владек не вошел бы сам.
   -- У нас есть к хозяину дело, не терпящее отлагательства, -- громко заявил Олек, войдя в магазин.
   -- Нетерпящее отлагательства? -- удивился господин и вышел в другую комнату.
   Через минуту их ввели в кабинет, где сидели два господина, молодой и старый седой.
   -- Чего вы хотите, мальчики? -- спросил молодой.
   -- Мы хотим, чтобы вы записали нас в воскресную школу.
   -- А вы откуда будете?
   -- Я работаю в писчебумажном складе, а мой товарищ -- в мыловарне, -- говорит Олек.
   -- Так зачем же вы пришли ко мне?
   --- Потому что вы принадлежите к "Купеческому обществу".
   -- Ну да, но я могу записать только своих служащих.
   -- Мы думали, что вы не откажете, потому что ведь это только формальность, -- смело возразил Олек.
   Седой господин надел очки и неожиданно спросил:
   -- А что такое значит формальность?
   -- Формальность, -- ответил Олек, -- это такая глупость, которую нужно сделать, чтобы ходить в школу, чтобы я мог сделаться полководцем, а мой товарищ -- доктором.
   Владек охотно скрылся бы под землю от стыда. Как можно чужому рассказывать так все сразу?
   -- Хорошо, я запишу вас, -- сказал седой господин. -- Приходите ко мне завтра.
   Олек вынул блокнот, господин продиктовал свою фамилию и адрес, и, выходя, Олек сказал как будто слишком громко:
   -- Мое почтение!
   Когда они вышли, Олек глубоко вздохнул:
   -- Первая атака успешна, завтра второе сражение!
   -- Но я не пойду с тобой, -- возразил Владек.
   -- Обойдемся без милости. Завтра сам устроюсь. Скажу старику, что ты очень робок.

Глава XIX.

   Олек, Владек и Маня все свободное время проводят вместе. В будни у них мало времени; даже вечером они занимаются грамматикой и делают задачи. И только очень поздно они сходятся вместе на короткое время, так как сейчас же надо идти спать.
   Зато в воскресенье они идут все вместе гулять и рассматривают витрины магазинов. Один раз они были на берегу Вислы, другой раз -- в зоологическом кабинете, где выставлены чучела всех животных; были они и на кладбище, у гроба Вицуся и Пхелки, но родители очень сердились на них, потому что дети долго не могли найти крестиков и поздно вернулись домой.
   Иногда присоединяется к ним Наталка, иногда сын управляющего, часто Михалинка, которую они теперь понимают, когда она говорит на пальцах.
   Михалинку они любят. Наталку же меньше, потому что она воображает, что все должны ее слушаться.
   Сын управляющего очень несимпатичный, он хвастается совсем как кузен Янек. Отец ему купил часы, карету; у него есть дядя священник и дядя-богач, у котораго он ездил на пони. Но чаще всего Янек говорит о часах, и тогда Владек думает об отце, который уже не заводит по утрам часов и не носит на пальце кольца, потому что они лежат в ломбарде.
   Сын управляющего пригласил их к себе. Когда они пришли, им велели вытереть ноги, чтобы не испачкать пола, и не хвататься за стены, потому что обои новые. А между тем они должны дружить с сыном управляющего, потому что он им решает более трудные задачи. Но сначала приходится просить его и кланяться, словно Бог знает что: то ему некогда, то после, то ему не хочется.
   -- Пусть только я выиграю генеральное сражение, -- говорит Олек; так он называет экзамен.
   Экзамен должен был быть осенью, а уже в июле Олек с родителями переехал навсегда в Лодзь.
   В последний раз собрались они втроем с Маней на крыше ледника. Долго смотрели на небо, ждали, не упадет ли звездочка, чтобы всем вместе сказать: "Хотим быть знаменитыми".
   Маня, которая так интересно умеет рассказывать и больше всего любит читать стихи, тоже хочет быть знаменитой поэтессой, как Конопницкая.
   Потом Олек вышел с Владеком на улицу, так как он должен был сказать ему что-то важное. Олек сегодня такой серьезный, как никогда.
   -- Владек, помнишь ли ты тот брелок с глобусом?
   -- Помню.
   -- Так вот этот брелок я украл в лавке. Когда я прощался с хозяином, я рассказал ему это. Сказал, что мне страшно хотелось иметь глобус, что я подарил его и не мог уже взять обратно, что потом он послужил фантом для Михалинки. Я просил, чтобы он вычел за него из моего жалованья, но он не хотел и руку мне подал, -- такой славный. Он хотел подарить мне на память кошелек, но я не взял. И уже не мог рекомендовать тебя... Ты не сердишься на меня? Не презираешь меня, Владек?
   Олек хочет сказать нечто еще более важное.
   Олек будет писать письма ему и Мане.
   -- Только ты ничего не говори Мане, я ей сам все скажу. Видишь ли, я ее люблю и никогда не забуду ее. Это ничего, что мы переезжаем в Лодзь. Когда я вырасту большой и буду зарабатывать, я приеду и женюсь на Мане. Ты позволишь?
   Владеку показалось странным, что Олек хочет жениться на Мане и что он ее любит. Но если он хочет и если родители позволят, -- хорошо, пусть жениться.
   Олек сказал, что будет благодарен ему до гробовой доски.

Глава XX.

   Снова наступила зима.
   Мама говорила тогда, что, может быть, летом подвернется что-нибудь лучшее. Думали, искали...
   Отец подал прошение о принятии его в кондуктора трамваев. Ходил в банк, где был нужен служащий. Думал устроиться в деревне экономом, заплатил три рубля в бюро для приискания занятий.
   -- Без протекции нельзя найти никакой работы, потому что за каждым куском хлеба протягивается сразу сто рук и реже всего хлеб попадает в честные руки. Чем больше и тяжелее работаешь, тем хуже тебе платят: зачем им держать старика, когда молодой будет работать дешевле?
   Снова наступила зима.
   Отец все еще служил в пекарне, Владек -- у мыловара; Маня уже не делает цветов. Она учится у корсетницы, -- эта профессия выгоднее.
   Зима очень тяжелая, но Владек уже знает, что так будет всегда, что и у всех то же самое. Опять уголь подорожал, опять холодно и голодно, иначе, видно, уж не может быть.
   Олек сдержал слово: написал два письма. В первом письме он спрашивает, сдал ли Владек экзамен и ходит ли уже в школу.
   Нет, Владек не сдал, проиграл сражение. Ну, ничего не поделаешь.
   На письменный экзамен он не принес бумагу и перо, потому что не знал, что это нужно. Да и откуда же ему было знать? Начался диктант, он сидит и смотрит.
   -- А ты почему не пишешь? Что ж, ты думал, что носом на столе будешь писать диктант?
   Учитель рассердился, дал ему бумагу и перо и велел поскорее писать, чтобы не терять времени, потому что все ждут. Владек поторопился и написал плохо, криво, с ошибками.
   И срезался, как говорят школьники.
   Во втором письме Олек писал, что он скучает, что хотел бы уже вернуться, что даже читальня там какая-то скверная.
   "Рассказал ли ты уже Мане? Согласна ли она?"
   Значит, Олек хочет, чтобы он рассказал Мане? Маня уже давно интересуется, о чем они тогда так долго разговаривали на улице. Владек не выдал тайны, -- теперь другое дело.
   -- Олек хочет на тебе жениться; не теперь, конечно, а когда он вырастет и будет зарабатывать.
   Маня велела повторить все подробнее, потому что она должна подумать, так сразу она не может. Она думала все воскресенье, с Владеком не разговаривала, а вечером написала стихотворение, что хочет быть женой Олека. Удивительная девочка: как это она пишет эти стихи?
   Наверное, Маня будет когда-нибудь поэтессой; ведь она еще такая маленькая, а уже пишет стихи. Может быть, и Олек будет когда-нибудь полководцем, потому что в чужом городе он уже нашел читальню и службу и уже подумывает о школе. Он зарабатывает шесть рублей, -- писал Олек в третьем письме.
   Один только Владек никогда не будет знаменитым. А ведь неприятно только и делать, что вешать мыло, разливать керосин и следить, чтобы не было пожара...

Заключение

   Трудно начать рассказ, но еще труднее его окончить. Подумайте, сколько интересных вещей произошло за один год! А если таких лет пройдет десять, пятнадцать?
   Как сильно должны были измениться наши "рыцари чести"! Что стало с ними, когда они выросли? Остался ли Олек верен Мане или забыл о маленькой поэтессе?
   Олек женился на Мане и работает на фабрике. Его всегда выбирали представителем от рабочих. Итак, мечты его исполнились: он стал действительно вождем, хотя армия его не имеет ни штыков, ни пушек.
   Маня работает на фабрике ковров, а дневник ее печатается в газете. Маня всегда умела интересно рассказывать; она хорошо описала свои приключения. Ведь газеты не станут печатать всякую ерунду...
   А Владек, который должен был стать знаменитым доктором?
   -- "Я не сделался доктором, -- писал он в письме к Олеку и Мане. -- Я служу в госпитале, но зато я стал знаменитым"...
   Это длинная история, каким образом Владек прославился как госпитальный служащий.
   Он дал публикацию, что хочет работать в госпитале. И делал свое дело, -- послушный, тихий, всегда на своем месте. Никто не знал о нем, ну, словом, обыкновенный служащий, как и всякий другой.
   Но однажды Владек поссорился с сестрой милосердия за то, что она дает плохую пищу тем больным, которых она не любит; ведь и сестры милосердия бывают разные. Потом он сделал выговор фельдшеру, что тот плохо исполняет свое дело, не измеряет температуры. И опять хотели Владеку отказать, опять о нем много говорили.
   Было и еще хуже. Больному не делают перевязку, потому что его доктор уехал, а пройдетъ десять, пятнадцать!
   Очень и очень должны были измѣниться наши рыцари чести. Что стало съ ними, когда они выросли, сдѣлались ли знаменитостями?
   Остался ли Олекъ вѣренъ Манѣ или забылъ маленькую поэтессу?
   Олекъ женился на Манѣ, работаетъ на заводѣ Кунца. Была забастовка, Олекъ былъ делегатомъ; выслали его на три года въ Россію; когда, наконецъ, вернулся, товарищи хотѣли избрать его депутатомъ въ Думу. Значитъ мечты сбылись: Олекъ на самомъ дѣлѣ вождь, и хотя его армія не имѣетъ ни штыковъ ни пушекъ,-- все же она многочисленна, сильна и мужественна.
   Маня работаетъ на фабрикѣ ковровъ, дневникъ ея печатаютъ въ газетѣ. Маня всегда умѣла интересно разсказывать и красиво описала свои приключенія. Не станетъ вѣдь газета печатать Богъ вѣсть что.
   А Владекъ, который хотѣлъ быть знаменитымъ докторомъ?
   "Не вышелъ изъ меня докторъ -- писалъ онъ въ письмѣ къ Олеку и Манѣ,-- я только больничный служителъ, но зато знаменитый".
   Длинная эта исторія, какъ Владекъ сталъ знаменитымъ больничнымъ служителемъ. Принялъ Владекъ должность больничнаго служителя, исполнялъ свои обязанности: послушный,-- тихій и всегда готовый работать. Никто ничего не зналъ о немъ -- самый обыкновенный служитель, какихъ много.
   Но вотъ поссорился Владекъ съ сестрой милосердія, потому что, если ей больной не нравится, она даетъ ему плохое кушанье; вѣдь и сестры разныя бываютъ. Потомъ выругалъ фельдшера, что не исполняетъ своихъ обязанностей, не мѣряетъ температуры. Опять хотѣли разсчитать Владека, опять много говорили о немъ.
   Случилось еще хуже: больному не дѣлаютъ перевязки, потому что его докторъ уѣхалъ, а у другого нѣтъ времени. Вымылъ Владекъ руки, самъ сдѣлалъ перевязку и написалъ рапортъ: пусть его накажутъ за самоволіе. Вышелъ скандалъ, шумѣли цѣлую недѣлю. Владека уже теперь боятся.
   И наконецъ случилось то, что сдѣлало Владека знаменитымъ.
   Пришелъ на ревизію большой чиновникъ въ орденахъ, хотѣлъ съ главнымъ докторомъ войти въ залъ во время операціи. Владекъ не пустилъ, сказалъ, что не разрѣшено.
   -- Пусти,-- говоритъ главный докторъ,-- я приказываю.
   -- Нельзя мѣшать, не пущу, мой докторъ запретилъ.
   Что-то между собой поговорили.
   -- Молодецъ,-- сказалъ важный господинъ,-- знаешь службу,-- и ушли.
   Наконецъ, пріѣхалъ изъ Кракова знаменитый хирургъ осматривать больницу.
   -- Можно ли войти въ залъ?-- спросилъ Владека старшій докторъ, улыбаясь.
   А гость изъ Кракова сказалъ:
   -- Ахъ, это вашъ знаменитый служитель Владиславъ, -- и подалъ Владеку руку.
   "Видите, мои дорогіе, что и я знаменитость", -- писалъ Владекъ Олеку и Манѣ.
   Дальше Владекъ пишетъ, что у отца уже не болятъ глаза, что мама съ Абу пріѣдутъ къ нимъ на праздникъ, и проситъ Олека, чтобы онъ нашелъ присяжнаго повѣреннаго, который написалъ бы уставъ для общества больничной прислуги.
   "Помните нашъ уставъ "Рыцарей Чести"? Какъ странно все сбывается въ жизни!"

Съ польскаго М. Щавинская.

"Маякъ", NoNo 1--3, 1917

   
   
   
другому некогда. Ночью у больного сделался жар; фельдшер говорит, что это не его дело. Владек вымыл руки, сам переменил повязку, написал рапорт: пусть его наказывают за самоволие. Произошла история, целую неделю весь госпиталь волновался, -- теперь Владека уже боятся.
   И вот случилось то, что окончательно прославило Владека.
   В больницу приехал с ревизией военный чиновник в орденах и хотел вместе с главным доктором войти во время операции в зал. Владек не впустил их, говоря, что это запрещено.
   -- Пропусти, -- сказал главный доктор, -- я приказываю.
   -- Нельзя мешать. Не впущу, потому что мой доктор запретил.
   Они пошептались что-то между собой.
   -- Молодец, знаешь службу! -- проговорил чиновник, и они ушли.
   Но вот приехал из Кракова знаменитый хирург осмотреть госпиталь.
   -- Можно войти в операционную? -- улыбаясь, спросил Владека главный доктор.
   А гость из Кракова сказал:
   -- Так эта и есть ваш знаменитый служащий Владислав? -- и подал руку Владеку.
   "Видите, дорогие мои, и я тоже стал знаменитым", -- писал Владек Олеку и Мане.
   В конце письма Владек сообщает, что глаза у отца поправились, что мама с Абу приедут к ним на праздники, и просит Олека найти адвоката, который написал бы ему устав общества госпитальных служащих.
   "Помните наш устав "рыцарей чести"? Как это все странно осуществляется в жизни!"

* * *

   Дети! Имейте гордые замыслы, мечтайте о великом и стремитесь к славе.
   Что-нибудь из этого всегда исполнится.

------------------------------------------------------------

   Текст издания: журнал "Детский мир", 1914, NoNo 8, 10, 12 ,13 ,16.
   
   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов