Левстик Фран - Мартин Керпан

ФРАНЦЪ ЛЕВСТИКЪ.
Мартинъ Kерпàнъ.

Народный разсказъ.

Переводъ съ словенскаго М. Хостника.

Отъ переводчика.

Извѣстный словенскій писатель Францъ Левстикъ родился въ 1831 г. и умеръ въ половинѣ ноября 1887 г. Вскорѣ по окончаніи гимназіи въ Люблинѣ, онъ издалъ сборникъ своихъ произведеній, подъ заглавіемъ "Поэзія", сразу навлекшій на автора преслѣдованіе со стороны австрійскихъ властей. Цѣлый рядъ жестокихъ испытаній, горькая нужда и неудачи, вслѣдъ затѣмъ неотступно преслѣдовали автора до 40-лѣтняго возраста, когда ему удалось, наконецъ, получить скромное мѣсто библіотекаря при лицейской библіотекѣ въ Люблинѣ, въ каковой должности онъ и оставался до своей смерти, съ педантическою добросовѣстностью исполняя ее.

Въ теченіе 30-ти слишнимъ лѣтъ онъ обогащалъ скудную словенскую литературу разнаго рода произведеніями, которыя всѣ, по правильности языка и прекрасному слогу, долго останутся недостижимымъ для словенскихъ писателей образцомъ.

Его замѣчательная статья "Ошибки словенскаго письма" въ "Новицахъ" за 1858 г. произвела цѣлый переворотъ въ словенской литературѣ; а его "Грамматика словенскаго языка", изданная въ 1866 году, до сихъ поръ считается лучшей словенской грамматикой. Не только печатнымъ словомъ, но и при личной встрѣчѣ съ начинающими литераторами онъ распространялъ убѣжденіе въ необходимости изученія древне-славянскаго языка и славянскихъ нарѣчій и подробнаго знакомства съ рѣчью простого, не зараженнаго еще германизмомъ словенскаго народа.

Какъ хорошо понималъ Левстикъ духъ русскаго и древне-русскаго языка, доказываютъ его переводы изъ Державина и "Слова о полку Игоревѣ", напечатанные въ то время, когда знающихъ русскій языкъ среди словенцевъ можно было перечесть по пальцамъ.

Левстикъ, до конца своей жизни, пользовался неограниченнымъ и вполнѣ заслуженнымъ авторитетомъ, какъ филологъ и критикъ. Лучшіе словенскіе писатели, передъ напечатаніемъ своихъ произведеній, подвергали ихъ суду Левстика, строгому, но всегда справедливому. Извѣстный славистъ Миклошичъ, родомъ также словенецъ, относился къ филологическимъ изслѣдованіямъ Левстика съ глубочайшимъ уваженіемъ.

Левстикъ сотрудничалъ также въ политической газетѣ "Словенскій Народъ" и его статьи, полныя жгучаго сарказма и здраваго юмора, нерѣдко бывали причиною административныхъ каръ, постигавшихъ газету со стороны австрійскаго правительства. Враги боялись Левстика,-- отрѣжетъ-де лучше всякой бритвы,-- друзья боготворили, всѣ же, безъ исключенія, глубоко уважали, какъ человѣка въ высшей степени благороднаго и искренняго во всѣхъ дѣлахъ и словахъ. Это лучше всего доказали его похороны: и враги, и друзья соперничали между собою въ оказаніи ему "послѣдней почести"; такого блистательнаго и огромнаго похороннаго шествія самые старые люди въ Люблинѣ не запомнятъ.

Я избралъ для перевода именно "Мартина Керпана" потому, что герой этого разсказа -- образъ простого словенскаго народа, а самый разсказъ, простодушный и безъискусственный, одно изъ популярнѣйшихъ произведеній у словенцевъ. Общество св. Гермагора нынѣшнимъ годомъ дастъ своимъ членамъ, въ количествѣ 35,000 экземпл., это произведеніе въ новомъ изданіи, съ иллюстраціями академика профессора Юрія Шубича.

Въ давнія времена, въ деревнѣ Холмъ, въ Краинѣ, жилъ могучій силачъ, но имени Мартинъ Керпанъ. Его ростъ, говорятъ, былъ до того громаденъ, что ужъ большого и представить себѣ невозможно. Хлѣбопашествомъ, какъ прочіе односельчане, онъ не хотѣлъ заниматься, а предпочиталъ торговать солью, хотя, при существованіи въ Австріи монополіи на соль, подобная торговля считалась преступной контрабандой. Полагаясь исключительно на свою силу, отправлялся Керпанъ на тощей кляченкѣ въ Тріестъ и. набравъ тамъ нѣсколько пудовъ соли, свободно и безъ страха развозилъ ее по деревнямъ для продажи. Граничаре -- такъ звали акцизныхъ надсмотрщиковъ -- знали про эти проказы Керпана, но не рѣшаясь вступить въ открытую борьбу съ нимъ, хотѣли какъ-нибудь хитростью захватить его врасплохъ и посчитаться съ нимъ. Но и Керпанъ не дремалъ: онъ насквозь видѣлъ граничаръ и всегда счастливо избѣгалъ съ ними встрѣчи.

Было зимнее время. Поля и деревни были засыпаны глубокимъ снѣгомъ. Отъ одного поселка до другого тянулись узенькія тропинки, проложенныя пѣшеходами. Шоссе въ тѣ времена не бывало. По такой-то тропинкѣ плелся однажды Керпанъ на своей неизмѣнной лошадкѣ, навьюченной мѣшками съ солью.

Вдругъ, нежданно-негаданно, катитъ ему на встрѣчу дорогая карета, запряженная четверней. Въ каретѣ сидѣлъ кесарь Иванъ, отправлявшійся тогда въ Тріестъ. Керпанъ, никогда не видавшій царственныхъ особъ, не обратилъ никакого вниманія на проѣзжаго и даже шапки не снялъ. Но съ него взыскивать за это нельзя: съ одной стороны, онъ былъ простакъ, а съ другой -- и не до поклоновъ ему было: боясь, чтобы лихая четверня не сбила съ ногъ его тяжело навьюченной кобылки, онъ подхватилъ ее на руки и, вмѣстѣ съ товаромъ, отнесъ въ сторону. Такъ щегольская карета проѣхала мимо. Приподнять и перенесть кобылку -- для Керпана было все равно, что намъ передвинуть стулъ съ одного мѣста на другое.

Кесарь все это видѣлъ и удивился необыкновенной силѣ Керпана. Тотчасъ приказалъ онъ кучеру остановиться и спросилъ съ любопытствомъ:-- "Кто ты такой?"

-- Зовутъ меня Керпаномъ, хладнокровно отвѣтилъ силачъ,-- родомъ я изъ Холма, версты четыре отсюда будетъ.

-- Что за товаръ везешь? снова спросилъ кесарь.

На секунду смутившійся Кернанъ отвѣчалъ смѣло: -- Набралъ губокъ, да самую малость брусковъ.

-- Зачѣмъ же ты бруски положилъ въ сумки? продолжалъ кесарь.

-- Да видите-ли, баринъ: боюсь, какъ бы отъ морозу не потрескались; вотъ я и обернулъ ихъ въ солому да положилъ въ сумки.

Такой отвѣтъ вполнѣ удовлетворилъ любопытство кесаря Ивана и онъ прибавилъ:-- "Конечно, тебѣ лучше знать, какъ обращаться съ такимъ товаромъ. А вотъ диво, какъ это ты такъ легко перенесъ свою лошадку. Правда, она у тебя тощая, а все же кости у нея есть"

Послѣднія слова показались Керпану нѣсколько обидными; поэтому онъ гордо отвѣчалъ:

-- Вижу, что у вашихъ коней мяса побольше, да я все-таки не промѣняю своей лошадки на всю вашу четверню, вотъ на эту самую. А что я на рукахъ перенесъ ее, такъ доложу вамъ, что и двѣ такихъ могу нести на рукахъ верстъ пять, а нѣтъ, такъ и больше, еслибъ на то пошло.

Кесарь удивился, во ничего не сказалъ: "Его нужно имѣть въ виду", рѣшилъ онъ про себя и велѣлъ кучеру ѣхать далѣе.

II.

Прошелъ годъ, а можетъ быть, и больше. Нашъ Керпанъ продавалъ да продавалъ свою контрабандную соль. Но вотъ въ Вѣнѣ появился откуда-то страшный великанъ Бердаусъ. Гордо вызывалъ онъ на поединокъ всѣхъ богатырей кесарскихъ. Нашлись храбрецы, которые попытались было повѣряться силами съ Бердаусомъ. Но побѣждать ихъ было для великана шуткой, и, по своему жестокосердію, онъ всякаго побѣжденнаго тутъ же убивалъ. Отъ страха въ Вѣнѣ не знали, куда дѣваться. Кесарь Иванъ не ѣстъ, не пьетъ, все думаетъ думу горькую: "Что будетъ со мною и съ моимъ царствомъ, если никто не побѣдитъ великана! Сколько храбрыхъ и знатныхъ дворянъ онъ уже перебилъ у меня и сколько еще перебьетъ! Что тогда будетъ?" Кесарь думалъ такъ вслухъ, а кучеръ услыхалъ его слова.

-- Кесарь! сказалъ онъ, подойдя:-- развѣ вы забыли, что было прошлый годъ около Тріеста?

Кесарь съ досадой взглянулъ на своего кучера; но тотъ, не смутившись, продолжалъ:

-- Забыли Керпана, что брусками торговалъ? Онъ еще перенесъ тогда свою лошадку съ дороги, точно щи принялъ со стола? Если ужъ Керпанъ не одолѣетъ Бердауса, то никому это не подъ силу. Вотъ что я вамъ доложу.

У кесаря, послѣ такихъ словъ, точно гора съ плечъ свалилась; тотчасъ кликнулъ онъ своимъ придворнымъ: -- Привезти мнѣ сію минуту Керпана!

Всѣ бросились исполнять кесарево приказаніе и немедленно покатили на четверкѣ, запряженной въ дорогую карету, за Керпаномъ. Какъ муха мчался кесарскій посолъ при Холмъ, чтобы не пропустить ни минуты даромъ. Когда онъ примчался въ деревню Холмъ, Керпанъ только-что свалилъ около своей избы нѣсколько пудовъ соли. На этотъ разъ, пятнадцать граничаръ подстерегали его за избой, и какъ только Керпанъ свалилъ соль, всѣ они бросились на него, чтобы связать и конфисковать соль. Керпанъ сперва на нихъ только покосился; но его сердитый взглядъ не смутилъ граничаръ: они продолжали наступать на него. Тогда Керпанъ схватилъ за ноги перваго попавшагося и давай имъ бить остальныхъ. Граничаре разсыпались во всѣ стороны, а за ними сильно поизмятый побрелъ и тотъ, который исправлялъ должность дубинки.

Кесарскій посолъ видѣлъ все это, ибо какъ разъ въ самую свалку подкатилъ къ избѣ. Онъ сразу догадался, что это именно и есть тотъ, за которымъ его послали.

-- Ты Мартинъ Керпанъ? спросилъ онъ у него.

-- Не обознались, батюшка, я Керпанъ и Мартинъ тоже, отвѣчалъ силачъ.-- А что вамъ угодно? Если вы тоже на счетъ соли пожаловали, то знаете что: лучше отстаньте, пятнадцать человѣкъ я только-что расшибъ, а одного и подавно изувѣчу.

Посолъ недоумѣвалъ, почему это Керпанъ толкуетъ о соли, и сказалъ ему:

-- Убери лошадку, да одѣнься поскорѣй по праздничному: поѣдемъ въ Вѣну, кесарь тебя зоветъ.

Керпанъ недовѣрчиво посмотрѣлъ на него.

-- Куда намъ, горемычнымъ, ѣздить въ Вѣну, сказалъ онъ наконецъ.-- Нѣтъ, лучше я буду развозить соль.

-- Не думай, Керпанъ, что я шучу, отвѣтилъ на это посолъ.

-- Я бы вамъ этого и не совѣтовалъ, промолвилъ тотъ.

Нужно было убѣдить Керпана, что самъ кесарь его зоветъ.-- Вспомни, продолжалъ посолъ, какъ ты, прошлой зимой встрѣтился въ полѣ съ какимъ-то господиномъ, который ѣхалъ въ каретѣ; ты сдвинулъ еще тогда свою лошадку съ дороги, чтобы дать проѣхать ему. Вѣдь тотъ-то господинъ былъ самъ кесарь Иванъ.

-- Кесарь! Ишь ты! удивился Керпанъ.

-- Да, кесарь. Ты поразилъ его тогда своею силою, онъ хорошо тебя запомнилъ; теперь вотъ зоветъ тебя въ Вѣну: ты ему нуженъ. Видишь-ли: въ Вѣну недавно откуда-то явился грозный великанъ по прозванью Бердаусъ; онъ вызывалъ кесарскихъ богатырей на поединокъ и всѣхъ перебилъ. Кесарь и всѣ вельможи страшно горюютъ. Вотъ кучеръ и напомнилъ кесарю про тебя; онъ обрадовался и послалъ меня за тобою. Если ты не укротишь Бердауса, то пропадать кесарю и его столицѣ.

Керпанъ, который до того думалъ, что хотятъ вызвать его въ Вѣну, чтобы наказать за своевольную торговлю солью, теперь нѣсколько пріободрился. Къ тому же это лестное приглашеніе, повидимому, ему понравилось. Онъ согласился, но прибавилъ:

-- Только смотрите, сударь, не водите меня за носъ, а то вамъ же плохо будетъ. А коли и вправду вы зовете меня прогнать этого вашего Бердауса, то хоть пятнадцать ихъ давайте: для меня это легче, чѣмъ вамъ плюнуть черезъ лужу, которую трехлѣтній ребенокъ перепрыгнетъ.

Керпанъ поспѣшно привязалъ лошадку въ хлѣвъ, пошелъ въ избу и оттуда, черезъ нѣсколько минутъ, вышелъ одѣтый и обутый по праздничному, чтобы не стыдно было показаться кесарю.

-- Готовъ! сказалъ онъ послу; сѣлъ въ карету и помчался въ Вѣну.

III.

Въѣзжая въ столицу, Керпанъ замѣтилъ, что тутъ всѣ въ траурѣ, понуривъ голову, ходятъ по улицѣ, точно муравьи, когда разнесли ихъ муравейникъ.

-- О чемъ горюете, добрые люди? спросилъ у нихъ Керпанъ.

-- О, Бердаусъ, Бердаусъ! кричали всѣ въ одинъ голосъ. Сегодня онъ убилъ кесарскаго сына. Вышелъ, бѣдняга, на поединокъ къ чудовищу и погибъ, какъ многіе другіе богатыри, выходившіе въ бой на защиту родной земли.

Керпанъ велѣлъ ѣхать какъ можно скорѣе. Въ одинъ мигъ онъ очутился передъ кесарскимъ дворцомъ, величина и красота котораго поразили Керпана. Передъ воротами стоялъ караулъ, который тотчасъ прокричалъ, что пріѣхалъ Керпанъ. Передъ этимъ уже двѣ недѣли никого не впускали во дворецъ -- кромѣ самыхъ близкихъ лицъ.

Кесарь, повидимому, ожидалъ Керпана: едва заслышавъ крикъ караула, онъ сейчасъ-же выбѣжалъ на встрѣчу Керпану и повелъ его во внутренніе покои. Чудно показалось тамъ все Керпану, лучше, чѣмъ въ церкви,-- глаза его разбѣжались.

Кесарь спросилъ у него:-- Керпанъ, узнаешь ли ты меня?

-- Какъ не узнать! Вѣдь только два года прошло, какъ мы видѣли другъ друга. Вы, слава Богу, хорошо поживаете, если судить по вашему лицу!

Вздохнулъ кесарь и промолвилъ:-- На что здоровье, когда все пошло прахомъ! Вѣдь ты уже слыхалъ про великана? Что будетъ съ нами, если и дальше такъ пойдетъ? Вѣдь сына онъ убилъ у меня, подумай!

-- Что будетъ? А будетъ то, что голову снимемъ этому великану. Вотъ что будетъ!

-- Да, грустно проговорилъ кесарь,-- еслибы это сбылось! Но. кажется, нѣтъ на свѣтѣ богатыря, который сразилъ бы Бердауса.

-- Почему же нѣтъ? Говорятъ, что на свѣтѣ все есть. Даромъ что я бѣдняга, а такъ намну ему бока, что въ другой разъ и не подумаетъ бушевать тутъ въ столицѣ, ей-ей!

Такія смѣлыя рѣчи новравились кесарю, но онъ не совсѣмъ еще вѣрилъ въ Керпана.

-- Что ты силенъ, сказалъ кесарь, въ этомъ я не сомнѣваюсь, но вотъ что меня смущаетъ: Бердаусъ съ дѣтства привыкъ къ оружію, а ты только бруски да губки развозилъ по Краппѣ: копья и меча ты, небось, и не видалъ, развѣ только на иконахъ въ церкви. Какъ же ты думаешь бороться съ нимъ?

-- Не бойтесь, государь! сказалъ Керпанъ:-- какъ я выйду и съ чѣмъ противъ великана -- это ужъ мое дѣло! Не боюсь ни копья, ни меча, ни другого оружія!

Повеселѣлъ кесарь и крикнулъ:

-- Эй, вы! подавайте сюда полъ-кварты вина, хлѣба и сыру! Ѣшь, дескать, и пей, а потомъ пойдемъ выбирать оружіе.

Но Керпанъ нахмурился. Полъ-кварты вина такому молодцу! подумалъ онъ. Но, противу всякаго ожиданія, ничего не сказалъ: ему, вѣроятно, приходилось слышать, что благородные люди мало ѣдятъ и пьютъ, потому что все ѣдятъ и пьютъ, когда и что угодно.

Принесли пить и ѣсть: залпомъ выпилъ Керпанъ полъ-кварты вина, съѣлъ хлѣбъ и сыръ и всталъ. Кесарь тутъ сразу смекнулъ, что такому-де силачу нужно всего побольше, и съ тѣхъ поръ Кер пану давали ежедневно: два окорока, полъ барана, три утки и корки съ четырехъ хлѣбовъ, испеченныхъ на маслѣ и яйцахъ -- мякиша онъ не любилъ; вина же всегда подавали столько, сколько онъ могъ выпить.

IV.

Прійдя съ кесаремъ въ арсеналъ, Керпанъ увидѣлъ тамъ сабли, мечи, брони, шлемы и тому подобное. Долго онъ выбиралъ; но что ни схватитъ, все ломается въ рукѣ. Кесаря даже въ дрожь бросило, когда онъ это увидалъ. Въ концѣ концовъ, онъ однако осмѣлился спросить:-- Ну, скоро-ли выберешь?

-- Что тутъ выбирать-то, отвѣчалъ Керпанъ. Это все игрушки; не годятся онѣ ни для Бердауса, ни для Керпана. Нѣтъ-ли у васъ чего-нибудь получше?

Кесарь съ удивленіемъ замѣтилъ: -- Если это для тебя не годится, то ужъ и не знаю, какъ быть.

На это Керпанъ сказалъ:-- Знаете что? покажите мнѣ какую-нибудь кузницу.

Кесарь повелъ его въ кузницу, которая находилась тутъ же на дворѣ -- у такихъ господъ все подъ рукой. Конь-ли раскуется, починить ли или перековать нужно что-нибудь, вотъ тутъ и кузница, и молотъ, и наковальня.

Керпанъ взялъ кусокъ желѣза и самый тяжелый молотъ, который кузнецъ поднималъ всегда обѣими руками: у Керпана-же онъ зазвенѣлъ въ одной рукѣ, точно косу отбиваетъ.

-- Ну ужъ молодчина! говорили другъ другу присутствующіе; даже кесарь радовался, что въ его царствѣ да нашелся такой силачъ.

Керпанъ ковалъ, ковалъ, нажимая мѣхи, сколько хватало силъ, наконецъ изъ его рукъ вышла вещь, не похожая ни на какое оружіе, нѣчто въ родѣ топора, который употребляютъ мясники. Послѣ того, онъ отправился въ кесарскій садъ и срубилъ тамъ молодую, вѣтвистую липу. Подъ этой липой былъ каменный столъ, и вокругъ него, въ жаркіе лѣтніе дни, господа кесарскаго двора прохлаждались. Эта липа была особенно дорога супругѣ кесаря. Кесарь, все время ходившій вслѣдъ за Кернаномъ, подскочилъ къ нему и воскликнулъ:-- Керпанъ, что ты сдѣлалъ! Знаешь-ли, что царица лучше лишилась бы всѣхъ своихъ коней, чѣмъ этой липы! Господи, что она скажетъ.!?

Керпанъ не смутился ничуть.

-- Коли вамъ этой липы такъ жаль, вы бы мнѣ показали другую, сказалъ онъ. Дерево всегда деревомъ остается; я же долженъ запастись всѣмъ, что мнѣ нужно для поединка съ вашимъ Бердаусомъ. Ну, теперь звать что-ли великана.

Кесарь промолчалъ: поздно вѣдь бить въ набатъ послѣ пожара; но онъ все обдумывалъ, какъ оправдаться передъ женой. Керпанъ сначала сдѣлалъ ееб г" топорище: потомъ вытесалъ нѣчто въ родѣ толкача длиной аршина въ полтора, съ большимъ утолщеніемъ на одномъ концѣ Тогда онъ подошелъ къ кесарю и сказалъ:

-- Оружіе, значитъ, у меня есть, а коня нѣтъ. Аль пѣшкомъ будемъ драться?

Кесарь, все еще горюя о липѣ, сказалъ съ досадой:-- Ступай и бери себѣ любого коня изъ моей конюшни. Видно, ты хвастунъ. Я буду папа римскій, когда ты великана побѣдишь. Чего мѣшкать? Ступай и сними съ него голову; тогда въ моемъ царствѣ настанетъ спокойствіе, а тебѣ будетъ честь и слава.

Керпана такія слова задѣли за-живое; онъ однако удержался и сказалъ:-- Ну, Бердаусъ-то вѣдь не шутка! Это не то что воробей на кустѣ, котораго палкой либо кирпичикомъ можно спугнуть. Много ли у васъ богатырей, которые осмѣлились бы сразиться съ нимъ? Помните: что я обѣщалъ, то и сдѣлаю, хоть-бы отъ гнѣва потрескались всѣ клеветники, которые чернятъ меня тутъ. Еслибы всѣ ваши нѣмцы такъ добросовѣстно держали свое слово, какъ нашъ братъ, то никто на свѣтѣ не зналъ-бы, что такое ложь. Но люди злы; они забываютъ, что Богъ великъ, человѣкъ-же -- ничтожный червячекъ... Ну, пойдемъ выбирать коня. Не хочу такого, чтобы подо мною на корточки присѣлъ передъ великаномъ -- вамъ къ стыду, а мнѣ въ досаду, чтобы нѣмцы смѣялись, а вы говорили: вотъ даже коня мнѣ испортилъ!

Кесарь удивился мудрой рѣчи Керпана. Пришедши въ конюшню, онъ милостиво спросилъ:-- Какъ-же ты узнаешь, Керпанъ, хорошъ-ли конь или нѣтъ?

Керпанъ отвѣчалъ:-- А вотъ какъ: если я его вытащу за хвостъ изъ конюшни на дворъ, значитъ дрянь.

Кесарь на это сказалъ:-- Попробуй-ка! Хотя ты много хлопотъ надѣлалъ мнѣ у жены, но я все-таки предупреждаю тебя: берегись, не то конь убьетъ; они всѣ горячи.

Мартинъ Керпанъ повытаскалъ всѣхъ коней за хвостъ, отъ перваго до послѣдняго, даже того, на котораго кесарь садился только два раза въ годъ: въ свѣтлый праздникъ да въ день своего ангела. Послѣднее обстоятельство кесарю особенно не понравилось.

Послѣ этого, Керпанъ сказалъ:

-- У васъ коня подъ меня тутъ нѣтъ; посмотримъ другихъ.

Кесарь съ досадой отвѣтилъ:-- Если эти не годятся, то дѣлать нечего, придется тебѣ сражаться пѣшкомъ. Ты человѣкъ не то, что другіе; у меня въ цѣломъ царствѣ не найдется ни одного коня, котораго-бы ты не вытащилъ за хвостъ.

-- Это не такъ, возразилъ Керпанъ. У меня дома кобылица такая, что ни одинъ изъ вашихъ богатырей ея не вытащитъ, ручаюсь головой, что бы нѣмцы, вмѣстѣ съ Бердаусомъ, ни говорили, что я врунъ.

-- Не та-ли, спросилъ кесарь, съ которой ты тогда плясалъ по снѣгу?

-- Да, да, та самая! отвѣтилъ Керпанъ.

Кесарь, думая, что Керпанъ смѣется надъ нимі. разгнѣвался и сказалъ: Теперь я вижу, что ты дуракъ и меня дурачишь. Смотри, Керпане! моя десница длинна!

Керпанъ съ улыбкой отвѣтилъ: -- А все-же не хватаетъ вели кану до пояса, а вѣдь надо бы было схватить его за бороду, встряхнуть, да пообщипать маленько. Но шутки въ сторону: намъ нечего дразнить другъ друга. Поговоримъ-ка лучше о Бердаусѣ, у него вѣдь до сихъ поръ голова на плечахъ. Пошлите-же скорѣй за моей кобылкой, или я самъ поѣду за ней; только не знаю: вдругъ я не вернусь? Все вѣдь въ рукахъ Божьихъ.

Кесарь поскорѣй послалъ въ Холмъ за Керпановой кобылой. Когда ее привели, Керпанъ созвалъ всѣхъ нѣмецкихъ богатырей и сказалъ имъ:-- Ну-ка, пробуйте! мою кобылку никто изъ васъ даже до порога не дотащитъ, не то, чтобы черезъ порогъ.

Пробовали и конюхи, и ученые наѣздники, и всѣ, кто знаетъ обращаться съ конями, но никто ея даже съ мѣста не сдвинулъ -- такъ и поскидала ихъ всѣхъ на навозную кучу.

-- Ишь, штучка какая! ай да конь! мала, золотникъ, да дорогъ, говорили всѣ.

Настало время поединка съ Бердаусомъ; это было въ день св. Герасима. Керпанъ взялъ свой липовый толкачъ и топоръ, сѣлъ на свою знаменитую кобылку и выѣхалъ на лугъ, гдѣ происходили поединки съ чудовищемъ. Смѣшную картину представлялъ изъ себя Мартинъ Керпанъ: кобыла его была крошечная, такъ что длинныя ноги всадника тащились по землѣ. На головѣ у Керпана была старая шляпа съ широкими полями, а одѣтъ онъ былъ вѣтулупь изъ домашней овчины. Но онъ никого не стѣснялся; даже кесарь съ удовольствіемъ слушалъ его мудрую рѣчь.

Бердаусъ, увидѣвши такого потѣшнаго всадника, своего противника, захохоталъ во все горло.

-- Это-то вашъ Керпанъ, сказалъ онъ надменно, его вы выписали Богъ знаетъ изъ какой далекой страны! Лучше-бы ты, братецъ, остался дома, на печкѣ, чтобы не огорчать своей матушки, если она жива, или жены, если Богъ надѣлилъ тебя ею. Проваливай живо отсюда, пока сердце мое милостиво; когда оно у меня разгорится, такъ тебѣ не собрать грѣшныхъ своихъ косточекъ, какъ вашему кесаревичу, да и сотнѣ другихъ.

Керпанъ на это спокойно отвѣтилъ:-- Если ты Богу еще не покаялся, поторопись: я вѣдь долго ждать не намѣренъ, спѣшу домой на печь; твои слова нагнали на меня страшную тоску по моей хатѣ и печкѣ; но не поѣду, пока у тебя голова на плечахъ. Ты на меня, пожалуйста, не сердись: я исполняю вѣдь только волю моего кесаря, не зналъ я ни про тебя, ни про твое богатырство, ни про твои кровавыя потѣхи. Подъѣзжай-же поближе, повидаемся; никогда ты мнѣ руки не подавалъ и Богъ дастъ впредь подавать не будешь; но говорятъ, что Богу не любо, если кто со злобой въ сердцѣ является на его страшное судилище.

Великанъ нѣсколько удивился такой рѣчи, тотчасъ подъѣхалъ къ Керпану и протянулъ ему свою громадную руку: Керпанъ такъ стиснулъ ее, что у Бердауса сразу всѣ ногти почернѣли.

Бердаусъ заскрипѣлъ зубами, но ни слова не промолвилъ. "Этотъ-то золъ и силенъ, подумалъ онъ про себя; за то -- мужикъ мужикомъ, оружія небось отродясь не видалъ".

Шибко они повернули своихъ коней и издали разбѣжались другъ на друга. Бердаусъ высоко поднялъ свой мечъ, чтобы однимъ взмахомъ отрубить у Керпана голову; но тотъ быстро подставилъ свой липовый толкачъ, и мечъ глубоко засѣлъ въ немъ; прежде чѣмъ великанъ успѣлъ выдернуть его, Керпанъ спрыгнулъ съ коня, рванулъ великана съ сѣдла и положилъ на землю, точно ребенка укладываютъ. Приперевъ колѣномъ Бердаусову шею, онъ сталъ ему говорить:-- Ну, теперь молись поскорѣе и кайся въ своихъ грѣхахъ, исповѣдываться тебѣ ужъ не придется: мнѣ некогда возиться съ тобою, спѣшу домой на печь; жду не дождусь опять услышать звонъ колокола въ родномъ селѣ.

Сказавъ это, онъ взялъ потихоньку топоръ и отрубилъ у великана голову. Нѣмцы, издали смотрѣвшіе на поединокъ, теперь всѣ подбѣжали; подъѣхалъ и самъ кесарь и при всемъ народѣ обнялъ побѣдителя. Народъ-же радостно кричалъ: "Керпанъ нашъ спаситель! Слава Керпана переживетъ Вѣну! Ура!"

VI.

У Керпана на душѣ запѣли соловьи. Онъ подпрыгивалъ на своей кобылкѣ, точно на свадьбу ѣхалъ. Оно и понятно; вѣдь коли кто ужа убьетъ, такъ и то вѣшаетъ его на самомъ видномъ кусту.

Когда собрались въ кесарскій дворецъ всѣ князья и полководцы, вмѣстѣ съ Керпаномъ, кесарь самъ заговорилъ такъ:-- Теперь, Керпанъ, выбирай себѣ, что хочешь. Чтобы ты ни пожелалъ, все тебѣ дамъ. Ты спасъ царство мое и столицу отъ величайшаго бѣдствія. Нѣтъ у меня ничего такого, чего-бы я не далъ тебѣ, если пожелаешь. Даже дочь мою я тебѣ предлагаю въ жены, единственную дочь, если ты холостой.

-- Я былъ женатъ, а теперь вдовецъ, отвѣтилъ Керпанъ:-- жена умерла, другой-же я не искалъ. Не знаю самъ, какъ мнѣ быть, чтобы и мнѣ было хорошо, да Богу и добрымъ людямъ угодно. Дочку вашу я видалъ. Если она такъ-же умна, какъ красива, то гдѣ моей покойной бабѣ равняться съ ней! Конечно, она привыкла къ хорошей жизни, потому что изъ богатаго дома; но вѣдь и у насъ, въ Холмѣ, не одни нищіе; и у насъ круглый годъ что-нибудь свиное шипитъ въ горшкѣ. Не знаю ужъ, право, какъ быть. Слушайте: носили мы съ покойницей -- царство ей небесное -- виноградъ въ Тріестъ, въ корзинахъ, на спинѣ. Однажды, на обратномъ пути, вдругъ жена возьми, да и расхворайся. Такъ мнѣ было досадно, что страхъ. Лучше-бы у меня въ церкви сразу пооборвались помочи въ то самое время, какъ свѣчку ставлю! Но дѣлать нечего: положилъ я жену въ корзинку и взвалилъ на плечи. Это-бы еще ничего, потому что баба была какъ дѣвчонка тринадцати лѣтъ, даромъ что ей уже за тридцать перевалило, когда я ее бралъ; тяжела поэтому не была; но непріятно то, что куда ни прійду, вездѣ спрашиваютъ, какой-молъ это у тебя товаръ въ корзинѣ? Да, носить бабу на плечахъ по цѣлому свѣту -- товаръ не ахти какой! Ну, случись теперь что-нибудь подобное, то-есть, съ вашей дочерью и мною? Отсюда до Холма путь тянется какъ туманъ безъ вѣтра. Корзины съ собою нѣтъ, а на лошадкѣ лишь одно сѣдло. И нечему-бы удивляться, если-бы ваша дочка дорогой заболѣла; этакіе мякиши не привыкли съ пяти часовъ утра и до восьми вечера "цика-цока, цика-цока" на конѣ. Если, значитъ, все хорошенько пообдумать, да разсудить, то лучше всего будетъ, если кесаревна останется кесаревной, а я вдовцомъ, хотя, но душѣ говоря, этотъ санъ мнѣ не особенно нравится. Но коли ужъ такова воля Божья, мнѣ разсуждать не приходится.

VII.

Царица, до сихъ поръ, не могла забыть, что Керпанъ срубилъ ея любимую липу у каменнаго стола; поэтому она и не присутствовала тутъ; она подслушивала за дверью, какъ это вообще принято у любопытныхъ женщинъ. Услыхавъ, что кесарь предлагаетъ Керпану дочь, она немедленно вышла и сердито закричала: "Никогда я этого не допущу; липу ты мою срубилъ, но дочери я тебѣ не отцамъ. Любезный мой супругъ! у тебя, должно быть, голова не въ порядкѣ. Извини, но ты говоришь несообразныя вещи. И вамъ-то стыдно, господа дворяне! Вы дворяне, а васъ мужики должны выручать. Не будь вы такіе трусы, и понынѣ моя липа была-бы цѣла, а государству не угрожалъ-бы врагъ. Да, съ тѣхъ поръ, какъ мужчины обабились -- дура та изъ насъ, которая выхо дитъ замужъ. Керпанъ! правда, ты спасъ государство; столицу нашу тоже спасъ. За это ты получишь бочку вина въ пятьдесятъ ведеръ, сто пять ситныхъ хлѣбовъ, двадцать барановъ и сорокъ восемь окороковъ. Но слушай хорошенько: все это ты вези съ собою домой; ни здѣсь, ни въ дорогѣ не смѣй продавать ничего. Когда ты будешь въ Холмѣ, то дѣлай, что тебѣ угодно. И такъ какъ здѣсь у насъ ты перевелъ всѣхъ Бердаусовъ, то не дурно-бы, если-бы ты поскорѣе собралъ свои пожитки и отправлялся во свояси. Кланяйся тамъ отъ меня всѣмъ, особливо женѣ старшины.

Сказавъ это, царица удалилась въ свои покои. Всѣмъ господамъ сдѣлалось ужасно стыдно. Еще бы! какъ она-то ихъ отдѣлала! Керпанъ нахмурился, словно дождливый осенній день; изъ подъ сердитаго лба глаза сверкали, какъ молнія, а надъ ними, точно двѣ метлы, торчали брови. И жутко-же сдѣлалось всѣмъ вокругъ него. Даже кесарь, повидимому, струсилъ -- самъ кесарь! Но такъ какъ они съ Керпаномъ были большіе пріятели, то пріободрившись, онъ сказалъ:

-- Керпанъ, успокойся! мы съ тобою поладимъ.

Керпанъ его не слушалъ; онъ взвалилъ на правое плечо свой липовый толкачъ, на лѣвое топоръ, подошелъ къ двери и сказалъ:-- Знаете что? прощайте! Не поминайте лихомъ!

Сказавъ это, онъ взялся за щеколду, чтобы уйти.

Кесарь бросился за нимъ:-- Подожди-же! говорилъ онъ. Дай поговорить съ тобою. Господи Боже мой! развѣ ты не мужчина?

Керпанъ остановился и возразилъ:-- Что? Думаете, что я не наслушался здѣсь еще вдоволь? Уши вянутъ. Старъ я, чтобы вы мною подметали. Кто за мной послалъ карету? Мнѣ ваша Вѣна не нужна, а я понадобился Вѣнѣ; теперь же вотъ какъ вы со мною поступаете! Даже хлѣбомъ и виномъ попрекаете, точно Христа ради кормили. Нѣтъ на свѣтѣ ничего хуже этихъ попрековъ. Не хочется дать -- не давай. И кто-бы подумалъ, что исторіи съ этой липой не будетъ конца краю, точно это деревцо вмѣсто Бога вамъ было? Такое дерево выкопаешь въ любомъ лѣсу, Керпана же не найдешь за всякимъ угломъ, и не въ каждомъ царскомъ дворцѣ есть Керпавы, слава тебѣ Господи! Подарки ваши такіе, что ими воспользоваться невозможно, точно кошкѣ привязали мышь къ хвосту: кружится, кружится, а мыши все-таки не достанетъ. Пятьдесятъ ведеръ вина, сто пять хлѣбовъ, двадцать барановъ и сорокъ восемь окороковъ -- этакое добро дѣйствительно не пустякъ; но на что оно мнѣ? Продать нельзя, а таскать все это домой также немыслимо. Но я сдѣлаю то, о чемъ и во снѣ никто не думалъ: натаскаю досокъ на дворъ; если не хватитъ, то бѣда деревьямъ,-- всѣ посрублю, будь это липа или другое что, у каменнаго или у деревяннаго стола -- все равно. И сдѣлаю я посреди двора бесѣдку и буду лежать въ ней, пока въ бочкѣ будетъ мокро и пока будетъ чѣмъ закусывать. Но вотъ что я вамъ еще скажу: если снова какой-нибудь Бердаусъ явится въ Вѣну: пошлите тогда хоть вашу дочь за мною -- которая, кстати сказать, мнѣ ни чуточку не нравится -- и тогда увидите, кого приведете изъ Крайни. Я не думалъ сказать вамъ вы слова, но такъ какъ вы сами пристали ко мнѣ, то ужъ, пожалуйста, не взыщите: съ кѣмъ спорю, того медомъ-сахаромъ угощать не стану. Что ни на есть хуже и ядовитѣе слова подберу. А затѣмъ -- прощайте.

Кесарь сказалъ: -- Мартинъ, обожди немножко; экой суетливый!

Такъ ты изъ моего дома не уйдешь, ей Богу не уйдешь. Вѣдь хозяинъ тутъ я.

Керпанъ отвѣчалъ:--Каждый человѣкъ таковъ, какъ его Богъ создалъ; если не кривой, то косой или горбатый. Мое поведеніе вамъ не по вкусу, это я вижу. Слѣдовательно, остаться у васъ не могу и не хочу. Нашъ братъ не назойливъ, да и жить съ нѣмцами мнѣ не по нраву. Кромѣ того, моя кобылка не привыкнетъ къ сухому сѣну, дома она пасется въ лѣсу, а въ пути -- возлѣ дороги.

Тутъ подошелъ министръ Григорій, у котораго хранились ключи отъ кесарской кассы -- у кесаря вѣдь на всякое дѣло особая челядь -- и сказалъ:-- Кесарь! Вашъ шутъ Стефанъ умеръ, царство ему небесное. Степанъ и Керпанъ -- это почти одно и тоже. Да кромѣ того онъ ему, кажется, доводится землякомъ. Какъ по вашему? можетъ быть, этотъ занялъ бы его мѣсто; онъ хитеръ, толстъ и смѣшенъ? языкъ у него также безъ костей -- не скоро такого найдете.

Керпанъ на это сказалъ сердито:-- Магистръ Григорій, знаете что? Разъ ужъ я былъ дуракомъ, а больше не буду. Не совѣтую вамъ глумиться болѣе надо мною. Да кстати: чуть было не забылъ. Государь, вѣдь это вы встрѣтились со мною въ лѣсу, не такъ-ли?

-- Да, встрѣтился.

-- Чѣмъ тогда моя кобылка была навьючена?

-- Брусками да трутомъ.

-- Это было, когда вы ѣздили въ Іерусалимъ?

-- Не въ Іерусалимъ, а въ Тріестъ; объ Іерусалимѣ я знаю столько-же, сколько о моемъ смертномъ часѣ.

-- Да и я о брускахъ и трутѣ знаю не болѣе. Тогда, видите-ли, я вамъ совралъ, о чемъ и понынѣ жалѣю. Англійскую соль я везъ. Собственно говоря, я не боялся ни васъ, ни вашего кучера, но оно ужъ такъ бываетъ: какъ совратился человѣкъ съ пути истины, то боится даже, когда вѣткой его задѣнетъ, какъ бы онъ ни былъ силенъ.

На это министръ Григорій сказалъ сердито:

-- Развѣ не знаешь, что запрещено развозить соль? Это человѣкъ опасный -- государство раззоряетъ! Схватите его, тащите въ тюрьму!

-- Кто меня схватитъ! крикнулъ Керпанъ.-- Не ты-ли, долговязный верзило, сухой что твоя кочерга? Васъ со всей вашей министеріей едва хватитъ мнѣ на одну пригоршню? Одной рукой и васъ зашвырну черезъ колокольню св. Стефана, что посреди города. Этакъ вы всегда съ нами поступаете: когда мы вамъ нужны, виляете и разсыпаетесь мелкимъ бѣсомъ, чтобы затѣмъ, при первомъ же случаѣ, прижать насъ къ стѣнѣ, -- на то вы и нѣмцы, конечно.

Тутъ кесарь вмѣшался въ бесѣду.-- Ты лучше мнѣ скажи, чего тебѣ нужно, ласково спросилъ онъ Керпана;-- а ты, министръ Григорій, оставь его: я ужъ самъ знаю, какъ быть.

Керпанъ отвѣчалъ:-- Слушайте: моя возня съ Бердаусомъ, конечно, дѣло не пустое. Кто его знаетъ, можетъ быть, праздные люди даже разсказы и пѣсни будутъ сочинять объ этомъ, когда уже не будетъ ни васъ, ни меня на свѣтѣ, если разумѣется, министръ Григорій не прикажетъ какъ-нибудь иначе записать въ лѣтопись; во пускай дѣлаетъ, какъ ему угодно, мнѣ отъ этого не будетъ ни тепло, ни холодно. Какъ бы тамъ ни было, всякій работникъ достоинъ награды, какъ я слыхалъ въ церкви. Если вамъ угодно, то дайте мнѣ записочку, которая будетъ имѣть силу и передъ духовной, и передъ свѣтской властью; да и вашу печать кстати приложите къ ней, чтобы я безъ опасенія могъ торговать англійской солью. Если вы мнѣ это дадите, то будь я негодяй, если васъ когда-нибудь и въ чемъ-нибудь упрекну.

Кесарь тотчасъ согласился; министръ Григорій заворчалъ было, во кесарь на него не обратилъ вниманія.-- Бери перо, Григорій, приказалъ онъ,-- и пиши, какъ Мартинъ проситъ.

Министръ Григорій поморщился, но не посмѣлъ ослушаться: кесаря вѣдь всякій боится.

Когда письмо было готово и печать приложена, кесарь сказалъ Керпану:-- Мартинъ, продай мнѣ вино, окорока и все прочее, что тебѣ подарила царица. Этакъ лучше будетъ. Съ царицей ужъ я какъ-нибудь слажу, а тебѣ дамъ кошелекъ червонцевъ за все. Вѣдь какъ тебѣ все это оттащить домой?

Керпанъ отвѣтилъ.-- Полтора кошелька не много было бы, государь. Но такъ и быть, съ вами торговаться видно не приходится, только чтобы мнѣ съ царицей не вѣдаться: страсть не люблю возиться съ начальствомъ. Впрочемъ, у меня свидѣтели, что вы все приняли на себя.

Кесарь отвѣтилъ:-- Все это я устрою, Мартинъ. Вотъ тебѣ кошелекъ, а вотъ и записка. Но коли ужъ хочешь уйти, то не сегодня: день клонится къ вечеру.

Керпанъ отвѣтилъ:-- Спасибо вамъ, во-первыхъ, за записочку, которую я могу двинуть въ зубы всякому, кто посмѣетъ останавливать меня на пути; да и на счетъ денегъ -- не стану хмуриться; кто его знаетъ, что со мною въ пути можетъ случиться, особенно въ этой нѣметчинѣ. На ночь же у васъ не останусь, извините ради Бога. Только объ одномъ попрошу: дайте мнѣ дворника проводить меня до большой дороги; городъ великъ, домовъ бездна, и улицы какъ паутины порастянуты всюду. Ни въ Тріестѣ, ни въ Люблинѣ ничего подобнаго не видалъ; а съ кучеромъ мы ѣхали шибко: хоть убей, не упомню, откуда онъ меня привезъ, хотя я все время смотрѣлъ въ оба. Не дано вѣдь всякому человѣку всегда знать, гдѣ онъ находится.

Кесарь обѣщалъ дать ему своего слугу; потомъ онъ протянулъ Керпану руку и велѣлъ Григорію сдѣлать то же. Министръ позеленѣлъ отъ злости, но руку протянулъ.

Керпанъ взвалилъ толкачъ и топоръ себѣ на плечи и сказалъ на прощаніе:-- Если бы опять явился какой-нибудь Бердаусъ -- присылайте за мной. А поклонъ передамъ всѣмъ землякамъ, да и старостовой женкѣ. Прощайте.

-- Счастливаго пути! сказалъ кесарь, а министръ Григорій промолчалъ.

"Пантеонъ Литературы", 1888