Книговод

Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной

Шмелев Иван Сергеевич


И. С. Шмелев и О. А. Бредиус-Субботина

Роман в письмах

  
   И. С. Шмелев и О. А. Бредиус-Субботина: Роман в письмах: В 2 т. Т. 2
   Подготовка текста и комментарий: А. А. Голубковой, О. В. Лексиной,
   С. А. Мартьяновой, Л. В. Хачатурян.
   М.: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН), 2005.
   OCR Ловецкая Т. Ю.

Содержание

  
   Письма. 1942--1950 гг.
   Из истории семьи Субботиных. Г. Ф. Добровольский.
   Примечания
   Именной указатель
  

ПИСЬМА

1942--1950 гг.

  

1

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   1.VI.42 2 ч. дня
   Светлая, радостная Ольгуночка, серо-голубоглазка, новорожденна милая, нежка-ласка, Олюна... -- еще, и еще, и еще, и еще-еще, -- весь к тебе, весь с тобой, весь о тебе, только о тебе... еще пишу, хочу, чтобы ты вся была мной полна, моей нежной-нежной думочкой о тебе, моя детка, цветочек мой заревой, вся весенне-летняя, вся майская, вся душистая жасминка, примаверочка {Игра слов: primevère -- примула, primavera -- весна (лат.).} хрупкая, леснушка-полевушка, легкокрылка-чудеска... -- весь взят, опять и опять, вновь взят, и как же полно и сильно! "Что ты со мной сделала?.." -- это мне говорить счастливо, а не тебе вопрошать меня... -- ты со мной все сделала, ты меня ослепила, опоила собой, сердцем своим, очаровала яркостью своей, искрами осверкала, -- новое слово, т_ы его выбила из меня! -- о, чистая моя голубка!.. -- не нарадуюсь, не надумаюсь о тебе, весь в тебе. Ольга, я так сейчас взбит, так хорошо и светло разволнован тобой, твоим светлым письмом, после твоих томлений и сомнений... -- не мог улежать... -- я после утреннего кофе читал на кушетке газету, как всегда, и вот -- письмо... и от Сережи, -- вскочил, заметался, запел... -- а когда я пел?! -- пью твою любовь, и как же называю тебя, как безумный... -- таких и слов язык не знает! -- а я тебя ласкаю, я тебя нежно лелею... и сердце бьется, как чумовое, ища тебя, зовя тебя, стучась к тебе... Оля, приди, Оля... не могу... без тебя не могу, не хочу жить, нет без тебя мне жизни! О, Ольгунчик-Ольгунушка, как нежно теплится к тебе, тобой -- сердце! Я весел, я весь собран, я радостен тобой... -- ты угадала -- слышал твое письмо у доктора1, -- я так томился -- истомился по тебе, твоими страданиями истерзался, и будто вся сила моя пропала, -- я был как приговоренный. Твое выздоровление воскрешало меня медленно, -- слишком много нервной силы ушло... но сегодня я воскрешен, радостен, счастлив -- почти счастлив, т.к. без тебя не могу быть счастливым вполне. Глупенькая моя, разве могу я когда-нибудь забыть тебя? Небо-то мое забыть? свет мой, солнце мое святое забыть!? Ольга, как томлюсь тобой... -- поняла, да? Моя, животворящая, все творящая во мне... Ольга! Радуйся, Оля, живи всем существом... пей солнце, весну, пей от чаши земной, Господняя это чаша, чистая чаша радости... -- будь же здорова, будь сильной, -- радость дает силы! -- и береги себя. Олёночка моя, я страшусь, что ты, от небрежения, можешь заболеть, и опять может начаться прежнее. Берегись же простуды, гриппа! Прошу: не считайся "забронированной" в летнюю пору: теперь же прими антигриппаль, и так -- каждые 2 с половиной месяца -- и не будет гриппа. Почему ты не можешь до сей поры спать, как любишь, не на спине только? почему? Если бы я был с тобой! Я баюкал бы мою голубку, мою зарянку, нежную мою киску... -- о, как дорога ты мне! Я весь -- трепет, от нежности к тебе, от светлой, такой святой жалости к тебе, Олюша. Думаю о тебе, и сладко кружится голова, когда _т_а_к_ думаю... Т_а_к..? Ну, да, о тебе, как о моей... _в_с_е_й_ моей... прости. Безумец я, но и ты же безумство во мне рождаешь, питаешь... Оля, ты лучше для меня всех, всех, -- ты ни с кем не сравнима, ты моя святыня на земле. Откуда ты взяла, что мне могли нравиться спортсменки?! И та, пражская, -- К.2 -- нисколько! Напротив, от таких -- холодком веет на меня, ослабляет "вкус", -- всегда! Я благоговею перед женственностью, а ее у тебя -- _в_с_я_ ты. Знаю, чувствую, слышу, осязаю.
   Сейчас был у доктора. Говорили о тебе. Ты -- удивительная... беспокойка. "Оба хороши", -- диагноз доктора. Обещает нажаловаться на меня. М. б. уеду с ним на день--два в один пансион, в субботу, до понедельника. За 30 верст. Там лес, луга. Солнца хочу. И буду грезить тобой. Прочел он мне два письма женщин-врачей из Красного села. Если бы русские эмигранты _з_н_а_л_и_ больше! Не было бы колеблющихся: советы создали для народа сплошной ад! Как умирают дети! как чувствуют!! "Обещали тюрьмы превратить в дворцы, а на деле -- дворцы даже обратили в тюрьмы". "Благословляйте освобождающих!" Вот _к_а_к_ пишут. Немцы спасают народ от голода, отправляя в Германию на работы. Надо знать _в_с_е. Оля, знай: герои те, кто сейчас едут туда, помогают освободителям! Мне пишут _с_в_я_т_ы_е_ женщины. Их мужья едут, и они их благословляют. Это -- _р_у_с_с_к_и_е_ женщины, героини. Академик Любинский М. Б.3 -- из тех же мест молит: помогайте же! Нет такой цены, которой жаль было бы дать за избавление от... дьявола! Это страдальцы только знают. Не верьте _и_х_н_и_м_ статистикам -- все ложь: Россия испепелялась, и теперь приходится спасать ""последние остатки" ее, ее души, ее заветов". Я это сердцем чувствовал, я знаю. Женщина-врач пишет: ее мужа большевики расстреляли за шпионаж, -- "по ошибке", -- ее замотали по ссылкам, издевался жид-следователь, отобрали детей -- двоих! -- девочка умерла, другой ребенок "пропал", неизвестно где. "И так творили "со всеми"" -- пишет докторша. Теперь она спасает русских детей от голода, устроили приют в Красном селе на семьдесят человек. Как-то сумели эти две женщины остаться в городе, не дали "угнать" себя в большевизию {В оригинале: бельшевизию.}. Как чувствуют дети _в_с_е! какая сознательность у них, и как же они несчастны. Немецкий капитан, которому показали этот приют спасаемых, прослезился, -- пишут оттуда. Когда дети видят "знакомого дядю", который им иногда приносит крендельки, поднимается истеричный вопль, пока раздают. Потом -- тишина, жеванье. Взрослые зрители -- и немцы! -- не могут смотреть без слез. Сплошной вопль уцелевших русских интеллигентных людей -- "знайте, нет такой цены, которую жаль было бы заплатить за освобождение".
   Не расстраивайся, родная моя детка, я знаю, как все это больно тебе. И как все сложно. Ты сохранишь волю, силы, -- многое ты дашь родному, придет время. В тебе -- огромные возможности -- души, сердца, всего существа твоего, -- ты, знаю, все готова отдать и ты отдашь, Ей отдашь. О, моя светлая... одно помни: каждый даст с бОльшими результатами, -- когда придется ему дать ему присущее. Сделаешь это ты. Бог даст, сделаю -- и посильно делаю теперь же -- и я. О, милая!.. В тебе -- для меня -- истинное воплощение -- дорогого мне, самого дорогого, -- и да поможет Господь нам, укрепляя друг друга, использовать свои силы на благое, достойнейше. Е_с_т_ь, во имя чего жить. Видя вокруг, как выпрямляются души, получаешь укрепление.
   Я целовал твой "анютин глазок". Все твои строчки целовал. И слезку твою принял в сердце, мой нежный ангел-Олюша. Ты мой Ангел-Хранитель, мой водитель. Я снова начну писать "Пути". Завтра я соберу все справки о поездке4, и все сделаю, что в силах, чтобы прийти к тебе, услышать сердце твое, обнять тебя, ненаглядная моя. Единственная моя, _п_е_р_в_а_я_ моя так сознанная любовь. Полнее такой любви -- нет другой. Я знаю это, и это святая правда. Это высшее счастье на земле. Оля, ты столько мне дала, даешь... -- Господи, я так остро чувствую недостоинство свое. Ты, Оля, -- о, поверь, это истинное во мне! -- дар чудесный, высшее благо из всех благ на земле... поверь! Ты -- прекраснейшая из русских женщин, чистейшая из чистых, глубочайшая из глубоких душ. Ты _т_а, идеал которой предносился мне в грезах творческих... -- полное воплощение его, -- о, сбывшийся дивный сон! Ласточка, горлинка, девочка ясная, как я нежно тебя ласкаю, как исступленно молюсь тебе, -- стань явью живою, стань моею вечной.
   Олька, милочка, не глупи... какие еще у меня могут быть "двигатели к фактам"?! Караимочка эта никак не касается сердца, чувствований даже, тем более -- "вожделений". Как я далек от этого! И -- уверен -- и она тоже. Разве могу я сопоставлять тебя с кем-нибудь?! Я счастлив, что "Мери"5 -- твоя лошадка. Перестань видеть томящие сны. Ты должна спать без сновидений, -- ты теперь вся здорова. -- Лермонтова я не сравню с Пушкиным, а прозу его я считаю образцовой по той поре. Чехов ставил его "Тамань"6 -- как образец рассказа7. И это верно. Пушкинская точней, четче, -- самостоятельней. Стихи Лермонтова страшно перегружены _л_и_ш_н_и_м, у Пушкина -- только необходимое, кратче нельзя, предел. Как Слово Божие. У Лермонтова тьма безвкусицы, громкости, красивости, вычурности (* вперемежку с совершенно гениальным!). -- Арабесок. У Пушкина -- чекан, у Лермонтова -- расплесканность, часто ходульность... -- но ведь и молод же был! И -- понимал, _к_т_о_ такой -- в сравнении с ним -- Пушкин! И как же из него чер-пал..! Сличи, детка... -- увидишь, сколько в "Демоне" -- "реминисценций", часто непростительных. Демон -- романтически-эффектен, до... "парфюмерии" и "кондитерщины", сладости много. Ты, м. б., не согласишься со мной, но Лермонтов мне напоминает "провинциальных" кокеток, отчасти с приглупью. Очень _г_р_о_м_о_к_ и многоречив. Была, помню, во Владимире дама-каланча, звали ее "Драцена Грандиоза"8. Она, обычно, говорила выкрутасно: "Вчера мы отправились в прогулку для моциона... ну, взять небольшую порцию кислорода... ну, чуть провентилировать дыхательные пути... и подверглись ужасному действию электрического тока". Это означало: попали под грозу. Или: -- "вернувшись с прогулки, я сейчас же приняла горизонтальное положение". Ну, помнишь, как у Гоголя, -- Маниловы?9 "Облегчить нос посредством платка"10.
   Детка, хочешь, я перепишу для тебя "Трапезондский коньяк"? Вчера я читал и смеялся -- "Веселенькую свадьбу" читал, из "Как я встречался с Чеховым"11. Да, встречался, когда был гимназистом 4 кл., -- и мой приятель Женька участвует. Это -- я тебе, кажется, писал? -- три очерка: "За карасями", "Книжники, но... не фарисеи" и "Веселенькая свадьба". Хохотал мой доктор. И Чехов бы посмеялся: он тут живой. Ах, прочитал бы я тебе! Но как это далеко от... "Путей"! Хотя писано тут же, после лежанья -- 5 дней! -- в американском госпитале, писал в Альпах, в 34 году, летом. А в марте тридцать пятого -- начаты "Пути". Тогда я "отдыхал". И -- побаловался. Много юмору. Да и нельзя иначе -- ведь я давал Чехова, и его отсветы тут -- "зернышки" из него, которые он потом -- после наших "встреч" -- и раскидал в рассказах. И его "Свадьба"12 -- это же вышла из... _м_о_е_й, которую видели мы с Женькой, -- и которую он "подглядел"! Вот как странно... -- пересеклись пути слагавшегося писателя и... "зародышка" -- т.е. -- меня. А что я из сего сделал, -- ты бы меня обласкала. И тут -- тот же я, мальчик Тоник, восторженный, благоговеющий перед Божьим даром. Господи, тогда "писатель" -- был для меня -- святая святых. Теперь..? Почти -- то же. Т.е., когда я сознаю, что -- действительно, _п_и_с_а_т_е_л_ь, не торгаш, не "на заказ", а -- _с_л_у_ж_и_т_ь. Я это выразил в конце "Веселенькой свадьбы" так: -- -- -- "После, мы прочитали на карточке: "Антон Павлович Чехов, врач". Он жил внизу, под вывеской -- "для свадеб и балов". Он видел! Может быть, и нас он видел. Многое он видел. Думал ли я тогда, что многое и я _у_в_и_ж_у -- "веселенького" -- свадеб, похорон, _в_с_е_г_о! Думал ли я тогда, что многое узнаю, в душу свою приму, как все, обременяющее душу, -- для чего?.."13
   Ты, Ольгуночка, многое видела, многим обременила душу. И ты знаешь, для чего обременила. Теперь ты должна освободиться от бремени. И ты освободишься и познаешь чудесную легкость... и наградишь этим сладким и горьким бременем многих-многих... О, ты икрянАя девочка... и сроки твои подходят. Ты -- истинная, настоящая. Дай же, обойму тебя, родная моя, мое сердечко чудесное... столько несущее чудесно-страшного, светлого, больного, нежного, затаенного, чуемого, благодатного... -- "и благословен плод"... сердца твоего!14
   Не могу оторваться, так хочу шептать тебе, уверить тебя, внушить тебе -- будь той, какой даровано быть тебе, _д_а_н_о, как долг, который ты обязана вернуть! Ты это сделаешь. Оля моя, сегодня, в день твоего духовного Рождения, в радостный, светлый день, -- ты найдешь себя совсем другой, чем три протекших года тому была. Перед тобой не туманные пути, а верная дорога. Не скорби и томления страхами впереди, а радостное сознание твоей назначенности, избранности и... -- творческой воли. Ты видишь, -- верю! -- что _т_а_к_ и нужно было, что наша встреча не случайна, что она была _д_а_н_а_ в Плане. И надо принять ее, эту встречу, как Господне благословение. Для меня -- именно так. Мне надо было, дано было -- найти тебя и пробудить, родить тебя в новую жизнь. Мою детку духовную, мою красоту живую. Какими словами высказать тебе, все, что во мне к тебе? Все слова в тебе тонут, такая ты неисчерпаемая, все чувства не изопьют тебя, неупиваемую! Люблю неизлюбимую тебя. Всю. Оля, твой День -- 27 мая -- 9 июня -- священный для меня День. Молюсь о тебе. Вспомни -- я правлю его, мыслями весь с тобой, весь сердцем. С утра, неотрывно, с тобой, весь с тобой, моя ненаглядка, ягодка, Олюша. Вечером придет доктор, напомню ему, и выпьем за твое здоровье, за твое светлое Рожденье. В 11 часов я сварю доктору шоколад, поднимем стаканы за тебя, за маму, за Сережу. Я вспомню-помяну папочку твоего, он светло живет в сердце нашем. Я позову тебя -- Оля моя... жизнь моя!.. И ты почувствуешь мое сердце. Я его так слышу... так оно взмывает во мне. Должно быть ты получила письмо, и думаешь о Ване. Сегодня я просил Арину Родионовну сделать мне "в твою честь" пирог (* это ты меня -- твоим лукулловским обедом..!) -- она испекла чудесно, с вязигой и яйцами, и сладкий, маленький, с ревеневым вареньем, -- мне Юля пять кило прислала! Пир какой... вчера объелся доктор. Ну, Олюночка, радостная будь, светленькая-светленькая, отстрадавшая, теперь здоровенькая, -- и всегда, всегда здоровенькая да будешь! Позови меня на Рождение, скажи -- "Ваня, любимый, ну, поцелуй меня, малютку, рыбку свою, русскую девочку светлоглазку!" Я тебя поцелую так нежно, и так жарко-жарко... -- щечки будут гореть твои, чуть, румянка... о, как дорога ты мне! Люблю, люблю... в сердце баюкаю... Покоен за тебя и радостен тобою. Твое фото обставлю цветами, -- мою иконку. Я здоров, болей нет. Твой висмут успокоил раздражение. Почему ты недовольна жеребчиком? Ты хотела "Мери"? Если бы Сережа нашел для тебя гардению! или -- апельсиновое дерево. Но м. б., не хватит денег? Я дошлю.
   Твой всегда Ваня. Неизменный.
   [На полях:] А тебя украшу розами. Ах, если бы Сережа -- забыл ему сказать -- привез тебе жасмин! Я просил -- пионы.
   Оля, я не догадался, что тебе подумалось... Ты вскрикнула: "ой, что подумалось..!" (что не спишь без снов).
   Спи калачиком, как киска. Круто. _В_и_ж_у_ тебя! и целую.
   Ольгушка, пиши "Лик"15, -- да, просто, как бы _м_н_е.
   Не смутись: "Пути" будут завершены -- я могу скоро написать, созрело.
   Олька, если ты не начнешь писать, я не буду тебе писать. Я тоже -- и упрямый!
   Оля!.. Я хочу писать "Пути"... но... все мне мешает и -- тревога -- когда же? когда? Но я овладею собой. Увижу тебя и -- во-имя твое буду.
   Олька, спи утром, не жди почты: она все равно придет!
   Как хорошо, что ты видишь рождающееся, новое: от котят до... жеребят! Я бы написал... о, напишу, что Дари видела и _к_а_к_ принимала.
   Какая крупная твоя гортензия!16 Я ее надушил и поцеловал в сердечко.
  

2

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   4.VI.42    5 вечера
   Дорогая моя Ольгуна, пишу наскоро, очень сегодня замотался, с 8 утра и до 4 ч. был в хлопотах, -- и в связи с моим чтением, и по поводу моей деловой поездки. А сегодня жарища еще... хоть я и люблю жариться, но лишь при полной беззаботности-неспешке. Эх, хорошо в такую пору в березовой роще -- лежать и слушать усыпляющее жужжанье пчел, дремотное бульканье в овражке... -- вспоминаю, как в Крыму, бывало, баюкали арЫки!.. Что за воздух в такую пору, в полдень, когда накрепко припекает, и в этом густом припеке -- такие пряники, такие струйки, каких и сам твой любимец "Герлен" не выдумает! Ах, Ольгуночка моя далекая, -- и какая же близкая-близкая! -- вспомнил сейчас эту чудесно-пряную затинь березовых наших рощ в жару... -- и глаза сладко щурятся от истомы, и лень мне думать, и чувствовать даже лень. Помешали, непрестанные посетители сегодня... -- только отмахиваюсь. Как мне порой мешают!.. И часто -- из пустого в порожнее. До завтра.
   5.VI 1 ч. дня Вечером вчера зашла Марина Квартирова с каким-то провожатым17, -- поразился я, до чего она изменилась, исхудала! Лечится здесь от болезни в кишечнике, и врачи не могут определить, ощупью идут. Советовал ей обратиться к нашим врачам, указал на Серова-интуитивиста18. Хочет попробовать. Говорил ей о том из нашего, что не поддается решению рассудком, на чем сбивается большинство, -- как вести себя перед лицом событий. Для меня в этом нет преткновений: для меня -- _п_е_р_в_е_й_ш_е_е_ -- борьба с воплотившимся в большевизме _з_л_о_м, борьба _в_н_е_ всяких исторических, географических и -- вообще всех "относительных", _з_е_м_н_ы_х_ соображений: мы -- и это не впервые в жизни земли, -- лицом к лицу с вневременным, а извечным, -- в необъяснимой для нашего рассудка _т_я_ж_б_е_ (т_а_к_ мы, м. б. судим -- т_я_ж_б_е!) -- перенесенной из "оттуда" -- в земную ограниченность. Подобное проявление "вечного-потустороннего" -- да зрят земнородные! -- было две тысячи лет тому19, и лишь избранные это постигали _т_о_г_д_а. (Ныне постигают это верующие.) Творящееся ныне для большинства так же темно, и потому много душевной и умственной смуты и разброда. Мир ныне -- в "р_о_к_о_в_ы_х_ _м_и_н_у_т_а_х"20, а зрители и участники действа меряют на свой аршин привычный. Отсюда невероятный хаос непонимания и ошибок, -- у всех. Говорю о включенных в "надмирный поединок". Думается мне, что _в_с_е_ дано Волею -- для испытания, для как бы нового чекана более совершенной земной Души, для углубленнейшего постижения Божественного Плана, -- это этап в эволюции мира и драгоценнейшего в мире -- _ч_е_л_о_в_е_к_а_ -- Господнего дитяти: приблизься же к познанию твоей сущности! Так чувствуется мне. А почему и зачем, -- конечная-то _ц_е_л_ь! -- это невнятно мне, -- это еще не открывшаяся божественная тайна. Одно несомненно: -- это -- для блага, для наполнения человеческо-божественной сущности в нас... -- это продолжение тайны Вифлеема и Голгофы. Это новый шаг -- к сближению тварного с Творцом. И потому мы все должны быть готовы к возможному новому _О_т_к_р_о_в_е_н_и_ю. Не о "последних временах" говорю я, а лишь о новом этапе в жизни мира, -- о "самораскрывании Бога и его Воли"21. Посему и должны как бы со светильниками бодрствовать22, а не смотреть через муть близоруких глаз, через ребячью "хронику событий". Тут "божественная трагедия"23 -- для новой выучки нас, маленьких, а мы все еще продолжаем смотреть, как на бесследно проходящий очередной "водевиль" с историко-социальным содержанием. Нет, тут содержание глубочайшего масштаба, тут космическое касается нашего микрокосма, вечное -- временности нашей. Если бы жив был Достоевский, Тютчев, Пушкин..! Они нашли бы форму -- выразить ныне совершающееся глубинно и... упростить для нашего мелкодушия. Да, _э_т_о_ может быть внятым только в формах высокого искусства: в образах, -- не в словах-понятиях. Я чувствую это чем-то, что за пределами моих пяти чувств. А найду ли способ постичь и _в_н_я_т_ь... -- не знаю. Но я так остро и так -- пока -- невыражаемо -- воспринимаю!
   Счего {Так в оригинале.} (наречие!) я так расписался?.. Очевидно, стого {Так в оригинале.}, что это во мне бродит, это меня томит, искушает... Ну, оставлю. К "часу сему" перейду лучше.
   Твое сообщение о родственнике-инженере24, который хотел бы приобрести частично мои литературные права, -- права распорядиться моими произведениями, в пределах уступки их возможному издателю будущего русского семейного журнала, -- по типу былой "Нивы", -- "для приложения к журналу", а не в полную собственность, меня очень заинтересовало. Обсудить условия и, при благоприятных результатах, заключить нотариальную сделку, я готов и постараюсь приехать в Арнхем. Тогда и с тобой встречусь, и мы о многом поговорим, Олюшенька. Обсуди с инженером подробней, выясни степень серьезности его предложения. Если у тебя не возникает сомнений в его доброй воле, тогда мне стоит приезжать, -- ты же знаешь, как теперь затруднительны поездки. Но в таком случае мне необходимо представить строго мотивированные соображения при ходатайстве о разрешении поездки в Голландию. Я должен получить предложение об уступке -- частичной -- моих литературных прав от самого лица, желающего их приобрести, -- конечно, лучше на немецком языке, -- для представления при просьбе. Мне сказали в эмигрантском комитете, что предпримут шаги в помощь мне, дадут ход моей просьбе, -- словом, будут содействовать. Что из этого выйдет, -- не знаю. В нынешних условиях моих я, конечно, охотно пойду навстречу предложению, тем более, что мои авторские права при мне и остаются, а приложение моих книг к журналу лишь поспособствует -- как это уже не раз оправдывалось, -- более широкому ходу книг в отдельных изданиях. Вот видишь, как удачно складывается, -- т.е., вернее, может сложиться: и с тобой встречусь, хотя бы в Арнхеме. Не представляю себе только, сколько я мог бы получить и в какой валюте. Очевидно -- в гульденах? Конечно, эта нотариальная сделка должна получить, для своей юридической силы, какие-то одобрения со стороны экономического контроля... но это, конечно, выяснится на месте. Итак, буду ждать письменного предложения предполагаемого покупателя, а там увидим. Подобное предложение -- только на _в_с_е_ права! -- мне уже делалось, года полтора тому, но тогда я отказался обсудить условия, испуганный мыслью -- продать в полную собственность мое заветное!.. -- это же -- совсем осиротить себя. Этого я не мог.
   Сегодня очень жарко, а мне сейчас надо к доктору, -- впрыскивание ляристина! потом на чай, по приглашению, а в 7 -- панихида, 9 день по дорогому кн. А. Н. Волконскому. Слава Богу, болей у меня нет.
   4-ый день нет писем от тебя, мне грустно, но я не пеняю, -- очевидно, ты ездила на Троицу, а там гости... -- ты без гостей, ведь, не можешь, опять вертишься с хозяйством... Я не стану платить той же монетой, -- я пишу тебе почти каждый день, хотя меня и очень донимают болтовней... и тревогами. Не знаю, -- удастся ли закабалить себя в писание "Путей", как было с 1-ой частью25, когда я начал печатать, не написав и трех глав: вопрос в том, будет ли в Париже издаваться газета26. Это должно решиться на днях.
   Родная детка, целую тебя, жду увидеть тебя... ах, если бы устроилось! Тоскую по тебе, сникаю порой... и -- борюсь с наплывающим безволием. Особенно ранят дни, когда нет весточки твоей... -- и тогда -- будто выпал тот день из жизни.
   Твой всегда Ваня. Господь с тобой, моя бесценная детка!
  

3

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   10.VI.42
   Бесценный мой Ваня, обнимаю тебя и нежно благодарю за праздник, который ты мне вчера устроил! Я чувствовала, что ты со мной был! Накануне я плакала, думая, что уж письма не будет, -- я же его давно получила... И кроме того С. звонил, и я маме велела спросить, получил ли для меня -- нет! Но вот с вечерней почтой подали твою заказную открытку на меня и маме заказное "pour nouveaunée" {"Для новорожденной" (фр.). Такая помета есть на конверте письма И. С. Шмелева от 1 июня 1942 г. (No 1).}. Открытку я проглотила тут же, а письмо отдала обратно маме до утра... Томилась, жгла себя терпеньем. Я прочла его 9-го утром, сразу же после того, как умылась и причесалась. В 10 ч., с первым автобусом является шофер и тащит целый ворох цветов. Открываю: огромный букет(ище) {Так в оригинале.} роз чайных. Без карточки, без письма... Кто? Из Утрехта, из магазина рядом с Фасей... Она? Нет...
   Сережа приезжает лишь вечером. Мама мне говорит: "Ну, известно от кого, конечно от И. С., я то знаю, Сережа мне говорил..." Мама смотрит розы и... в ужасе, в отчаянии: "Ну, что за болван, ну как же это можно, все испортил, всю радость мне отравил!.. И. С. просил гардению или апельсинчик!" Мама расстроена, чуть не до слез! "Столько просил его И. С.!" Сережа вечером приезжает сам и тоже огорчен, но объясняет, что задолго уже он справлялся, где мог, и для него звонили из магазинов в садоводства. Но оказалось, что гардения (я не знаю, кажется, этого цветка, это беленькие, маленькие цветочки? Да?) почти вся вывелась в Голландии, т.к. за недостатком топлива, это хрупкое растение не перенесло зимы. М. б., они будут к осени, -- не требуется тогда угля. А апельсина тоже нигде не сыщешь, и вряд ли будут. Раньше (ему так сказали) будто бы в Голландии была огромная продукция гардении, огромный экспорт. Цветов здесь теперь мало, бери, что есть. Пионы... уж кажется самое то время, -- не найти! Их продают бутонами, совсем бутонами, меньше голубиного яйца. Ни красоты, ни уверенности, что распустятся. И за розы не ручались, что найдутся в магазине такие, как хотел ты. Ванечка, транжирка! Что ты делаешь?! Это же безумно! Не смей! Не хочу! Буду злиться! Божественно раскрылись сегодня розы! Аромат чуть чаем! Правда! С каждым часом великолепней! Роскошный букет. Стоит в большой хрустальной вазе, тяжелой, дорогой, -- достойный сосуд для твоих цветов. Эту вазу подарил мне один несчастный человек в благодарность за "спасение" его и его семьи. Кавычки, впрочем, можно снять, т.к. это было воистину спасение. Это давно было. И много чего они надарили мне тогда. Готовы были на руках носить, и не только меня.
   Вчера меня ужасно все баловали. А мне было грустно... Я нехорошая. Подумай, вчера, когда все были так трогательно-внимательны, -- я поддалась припадку вспыльчивости. И мне стыдно... Ужасно было больно. Ну, момент один, но все же! Я должна была встать, и что-то было не так, я боялась встать, приехали поздравители уже, а я не могу никого дозваться. Трамбовка провалилась куда-то, а мама в кухне. Когда пришли, то уже сидел свекор, а ко мне и войти нельзя, и сама выйти не могла. Сил нет, ни белья не принесли мне, ни туфли, ни платья. Ну, как же я встану? И сил нет. Ну, я "покапризничала". Мне так стыдно. Какая я гадкая. "Не хочу вставать, не выйду, забыли, бросили все меня, не дозовусь". А все неправда! Мама-то задергалась! Ваня, побрани меня! Мне стыдно! Я же всем только в тягость! И еще претензии! Я ненавижу себя порой! Ну, за завтраком в 1 ч. дня я была за столом. Пирог мама с ливером делала. С вязигой мы (если живые будем) испечем на мои именины, а то эти гости все равно не понимают толку, а будут только вопросы: "что это?", "откуда?" и т.п. После завтрака рада была добраться до постели. К вечернему чаю Сережа приехал. Тоже массу цветов навез: гвоздик каких-то грандиозных, душистого горошку. Свояк27 был к обеду и оба с Сережей остались ночевать. Этот привез тоже гвоздик со словами: "Тебе нельзя пить вина, так вот это цветы, с окраской шампанского!" Удивительные какие-то гвоздики, не видела таких, цвета шампанского с розовым отливом в середине... будто живое тело. Притащил (раздобыл эту редкость!) два огромных огурца, знаешь, здешние, длинные. Я обожаю огурцы и мне зелень нужна, а их не найти. И привез еще печенья и... книгу. Ах, Ваня, -- чуднО: "флиртуй!" Я никогда с ним не флиртовала. Он меня жалеет, с разными врачами советуется, куда бы меня еще послать на исследование и т.п. Я теперь, поверь, никому не интересна. К обеду я встала опять. А вечерний чай пили у меня в комнате, сидя кто где. Это было от 9--10 ч. Вчера же у второй клушки высиделись цыпки... Но вечером заболел один кролик, не знаю, что такое. Сегодня родился еще бычок. Почему я недовольна жеребчиком? Потому что его изуродуют и продадут как рабочую, ломовую силу. А красота где? Он недостаточно отвечает требованиям, чтобы рискнуть оставить его на племя жеребцом, -- значит только для работы. Кобылиц здесь ценят гораздо выше -- они остаются на племя. Они все у нас породистые и, таким образом "дочка" тоже бы осталась в книге родословной. Для нашего хозяйства оставлена известная норма на всякий скот, превысить коего мы не смеем, -- таким образом невыгодно оставлять кастрированного жеребенка и отнимать им место у другой лошади, могущей быть матерью. Продавать надо! А жалко! Ты получил с них фото?27а
   Ну, вот, Ванюша, увлеклась и не продолжаю о самом главном. Вчера вечером я вдруг так заволновалась внутри, так все засветилось во мне... Спрашиваю: "Сколько времени". -- "Без 10 мин. 11 ч.", -- говорит Сережа. Это ты обо мне думал? Я крепко, крепко подумала о тебе, поцеловала тебя очень нежно и поблагодарила тебя за твою ласку, за твои дивные цветы! Чудесные, стоят они и красуются... До того, что обнять их хочется!.. Спасибо за письмецо твое и за открыточку ласковую, нежную... И за шоколад, который ты доктору за мое здоровье предложишь выпить! Это же ты мое рожденье правишь! И будто я у вас обоих была... Нет, у тебя, конечно, только! Ну, что ты спрашиваешь: "хочешь, перепишу "Трапезондский коньяк""? Конечно, хочу!! Еще бы не хотела! Но я страшусь просить тебя на это тратить силы, и время, и отдых. Все хочу! Очень! Ты не писал мне о "Веселенькой свадьбе". Как все твое хочу знать! И как же многое не знаю! Это же ужас! Я твои конфеты шоколадные все съела, успокойся, а пчелки {Имеются в виду медовые конфеты.} еще оставила. И грушку _б_е_р_е_г_у! Духи тоже. На "Голубой час" {Речь идет о духах "L'heure bleue", подарке И. С. Шмелева.} только любуюсь -- бутылочка похожа на куполок нашей церкви... Куполок... в голубом часе, в чудесном часе, когда вершится тайна! Я мечтаю... Глуплю... Не старайся разгадать, почему я сказала "ой, что подумала!" -- Глупости! Я тоже кое-что не поняла из твоего, а м. б., и поняла...
   Пишу, а у меня на груди сидит птенчушка, недавно вылупился, слаб еще с другими-то сидеть. Пришел доктор. Вдруг что-то пи-пи... Что это? Цыпленок! Смеялся! Грею вот. Молчит, растет... крепнет. Глупышка. Я жадно думаю о твоем чтении, беснуюсь, что не присутствую. Ах ты, -- Дока! Все-то ты догадываешься! Конечно, цветы послала. Но жалко, что тебя о зале спросила, -- было бы сюрпризом! Боюсь, что запоздают, пришлось письменно заказывать, больна-то я вот. Я волнуюсь, будет ли красиво и со вкусом. Как на этот счет в Париже? Умеют подавать? Здесь хорошо это дело знают. Я послала тебе красные розы. Не потому, что вкладываю значение в окраску, но потому, что очень люблю бархатистость темных лепестков. И запах красной розы особый, густой какой-то. Ты любишь? Но мне так мало срезанных цветов! Вчера, -- вот потому тебе и описала, правда, не из похвальбы, -- вот нанесли, а у меня у сердца ныло... сколько их погублено! Живые они все!.. Я всегда, всегда жалею срезанных цветов. Золовка моя пыталась мне витиевато объяснить о каком-то "высшем призвании, служении цветка"... все это хорошо, но сердцу жалко. Сережа мой -- другой, -- любит размах. Вчера мы об этом толковали, -- я его "бранила" нежно: "Ну чего ты сколько цветов притащил, ведь больно, сколько погубили?!" -- "Ах, вот не понимаю, красиво! Дарить, так дарить, много цветов, охапки, именно срезанные, для тебя срезанные. Ненавижу горшочки, таскайся с горшочком!" Впрочем он сам иногда присылает "горшочки"... "Сережа, говорю, безумие ведь это, такую массу!" -- "Ах, массу, массу, шел мимо витрины, красивые гвоздики, ошеломляющие краски, не видал таких в Берлине, -- ну и принес, чего кукситься-то на цветы?!" А мне жаль. Это не мелочность, Ваня, а просто мне думается, что они чувствуют! Я еще девочкой все к учителю привязывалась: "Живое существо цветы?" Он был мечтатель и говорил: "Я думаю, что у них есть своя душа! Они растут, питаются и размножаются... еще одно свойство: движение, но есть цветы-"путешественники", так что и этим свойством живого существа они обладают". С тех пор я их так и взяла в душу... Живут!
   Тебе я посылаю срезанные розы без сожаления!
   Символически, желая срезанных. Жертву тебе, единственному. Они, трепетные, ароматные бархатушки отдают с восторгом тебе свои жизни! Потому не в корзине, как я думала сперва. Отсветы сердца моего живого, все, все в служении твоему великому Духу!.. {В оригинале абзаца нет.}
   Ваня, я поняла теперь многое из твоих писем28. Представляю и тех, письма которых тебе читал С[ергей] М[ихеевич]. Я помню, что точно то же самое говорили и нам, в связи с этим браком роднушки. Точно так же думала и чувствовала я и все мы. Я понимаю тебя вполне, но я не могу закрывать глаза на свой опыт. И считала бы это даже преступным. Ты не имел его. Поверь, что горько было мне получить этот опыт. Поверь. И для меня особенно трагично представляется вся эта романтическо-идеалистическая уверенность людей, смотрящих на других из себя и судя по себе. В этой семейной драме брака я проглотила много горьких слез. Не личных. Я не могу тебе в письме все высказать, но, поверь, что я глубже и серьезней смотрю на все, о чем ты думаешь. Когда ты мне пишешь, то мне на многое хочется сказать: "Не надо ломиться в открытую дверь -- все, что ты чувствуешь, переживаю и я". Но невозможно несчастной измученной женщине, измученной подлым мужем-мерзавцем, сознавая всю подлость и низость его, все-таки советовать кинуться "из огня да в полымя!" Если она теперь раба его, убивающего ее дух, то тот, кто якобы любит ее (а на самом деле желает только ее миллионы! Я это знаю), этот сумеет ее так скрутить, как еще никогда ее духу этого и не снилось. Ты знаешь, как я близка к моей Дорогой, верь, что я так же, как ты и прочие судила обо всем. Точно так же. Но нельзя закрывать глаз и убаюкивать себя "авось"-ем {Так в оригинале.}. "Полымя" будет еще хуже "огня". Я знаю, что я говорю. Единственный путь несчастной -- это самостоятельно выпрямить свой хребет. Только это. Пусть трудно, пусть она непривычна, я верю в то, что она достаточно сильна духом, чтобы теперь, именно теперь взять в руки вожжи своей собственной жизни. Нельзя никогда забывать, что это же два друга давнишних, очень давнишних и что теперешний обольститель очень даже в свое время старался женишка всучить и для чего? Или ты это забыл. И этого нельзя забывать! И если, обессиленная раба, рада хоть какой-нибудь, но перемене, то нельзя же ей подсовывать такой же "хрен". Она не знает его! (* и ей простителен поэтому ее флирт.) И ты не знаешь. И все это относится к такого сорта _п_р_а_в_д_е, что понадобься это -- можно бы и на костре сгореть. Ты многого не знаешь. И то, что знаю я, -- знают немногие из родных. И именно только и исключительно чисто душевно-духовного порядка. Все материальное, земное (как ты назвал), все понимаю!! для меня, как и для тебя не играет роли. Я не так мелка в этом вопросе. То, что она флиртует, не является доказательством того, что это правильно. Она его не знает (** Она хочет верить, и в этом особый ее трагизм. Не хочу, однако, себя тревожить сугубыми думами, мне надо поправиться. Силы и духа и тела мне еще надо долго собирать!). Судьба этой несчастной так меня огорчает, что я очень прошу тебя мне ничего не писать, не сыпать, так сказать, соли в раны. Я ночи не сплю иногда. Новый хахаль даже и не думает скрывать перед некоторыми друзьями своими, что ему только капиталы невесты нужны. Нахал! А она верит всей его гнусной болтовне! Нужно знать этого фрукта. Ты не знаешь, иначе ты не так бы относился при твоей требовательности. Не думай, что я оправдываю ее сиденье с подлецом! Откуда у тебя эти сомнения? Думаю, что есть эти сомнения, иначе чего же тебе доказывать, что он гад? Я же знаю! И вот уже поэтому только судя -- каков же новый "претендент"?
   [На полях:] Ванечка, родной мой, крепко тебя целую. Обнимаю. Рвусь к тебе, чтобы сердцем сердцу все сказать. Уверена, что и ты тоже. Сейчас письмо от жены "кавказца"29 и маленькое его. Еще не получил о новой болезни, не хочет на расстоянии делать диагноза, тревожится и просит подробно описать. Я послала. Уверен, что теперь "здорова"!!
   Целую, будь здоров, пиши! Оля
   11.VI.42 Ванюша, мое солнышко, очень нежно думаю о тебе. Не обидься!
   Ах, да, доктор был -- доволен мной, крови нет, встаю
  
  
  

4

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   12.VI.42      7 вечера
   Родненькая моя, Олюночка, опять заболела! Вот, моя тоска 29--30! Страдаю тобой, бедная больнушка... но не падай духом: _д_о_л_ж_н_о_ _в_с_е_ пройти, ты бу-дешь здорова! Оля, ты сама мешаешь болезни пройти: слишком рано начала разъезжать, мотаться в хозяйстве, -- и... нервить, конечно. Прошу -- молись, Пречистую призывай, Ей душу всю препоручи, молись преп. Серафиму, и благостному нашему Хранителю -- преп. Сергию! отдай себя им, светлым, -- и веруй, что будешь здорова. И лечись, конечно. Ты права: напиши "кавказскому доктору", -- он, м. б., чуткий диагност. Принимаешь ли, что советовал С. М. Серов? Хлористый кальций, и желатин -- в соках фруктовых. Во всяком случае, это безвредно. Я каюсь, что затеян "вечер литературный", -- очень меня треплет, всячески. Нет органа печати нашего, мои друзья беспрестанно справляются... эти мелочи всякие... я устал. Я не имею часа покойного -- забыться в тебе, в своем. Твое письмо 27 мая -- ах, какое нежное, насыщенное тобой, твоим чувством. Через скорбные думы о тебе, через горечь всего, тебя отягчившего, пытаюсь отвечать на твои запросы.
   Еженедельника30 я тебе не буду выписывать, но я не виноват, что ты его получаешь. Сами шлют..? Я уже месяца три не вижу его. И на твой вопрос о статье Г[орянского]31 -- и охота тебе -- о сем! -- отвечу: и не буду читать. Сором заполонять остатки света во мне?! Брось... Фася слишком "проста"... вот это -- провинциалка! А ты... нет, ты слишком -- _т_ы_... и никем-ничем не можешь быть, только -- ты, Оля -- для меня. Всегда -- "Оля моя, -- всегда -- Олюша, Олюночка, единственная, несравненная". Ну, поцелуй. -- Да, мы почти -- одно. Я это давно вижу. Отлично. Одного "куска". Это-то и дивно, в этом -- _в_с_е_. Ты -- вся _м_о_я, как я сам -- _м_о_й. Отсюда такая правда любви, такая неразрывность. Отсюда и мука моя о тебе, тобой, -- и радость, свет, счастье... -- святая, чистая, сверхземная радость. Мы были бы -- знаю! -- очень счастливы в браке. Но мы и теперь почти счастливы. Когда душа истекает в нежности, в жалении, в любовании, в чуянии нерасторжимости навеки -- это чудесное чувство, очень близкое к благоговению, к религиозному восторгу. О, милая девочка, -- будь же здорова, вытерпи, вылежись, излечись! Молись же, Оля! До тихих, благостных слез веры! Я хочу, хочу, я верую -- ты должна быть здорова. И мы должны встретиться, прильнуть душами, самым чистым и светлым в нас!
   Не может быть "жути" в такой общности многого в нас. Словечка "замазыриться" -- ть, -- нет в словаре Даля32. Я не слыхал. Того же смысла -- "забельшить"33. А есть слово -- "мазырничать" -- привередничать, размазывать кушанье по тарелке от прихоти. Олёк, остерегайся "областных" словечек в писаньи, они бывают нужны лишь для оттенения лица, для "характера", порой... Говорю, конечно, об очень редкостных словах, мало внятных общему читателю, -- их лучше избегать. -- Напомни, какое "определение" я дал тебе, в конце лета, которое тебя обожгло? я вспомню смысл его... -- напиши, за _ч_т_о_ извинился. -- Твою рубашечку бу-ду носить, ведь ты в ней, твое сердце, свет глаз твоих! О, нежная моя! -- Олюночка, я не нашел твоей карточки -- "полненькой", и лошадки! Пропала. -- Моего портрета художника Калиниченки, я не могу отобрать уже от приятеля, раз отдал! Не отдаст!! Он даже не дал мне на время, а сам для меня переснял. Отдал я в черные дни, когда все разбрасывал из своего... после Оли, -- не хотел жить, собирался уходить... Теперь как жалею! Если бы ты подошла ко мне тогда, в Берлине! Но тогда я был чужим твоей душе. А я -- бессознательно _ж_д_а_л, -- _к_т_о_ же меня приласкает?! укрепит..? И -- все чуждое было, все -- _н_е_ для меня! А как за мной ухаживали -- в самом светлом смысле! -- везде! И -- все чужие, -жия... Но ты... ты бы _м_о_г_л_а_ отеплить сердце... Ну, _п_р_о_ш_л_о. Я все же нашел тебя! Ты... меня... ?! И благодарю Господа: я уже _ж_и_в_у... я заставлю себя писать, завершать. Чего жду? Спокой-ствия. Многое тревожит душу, чего-то жду... -- да ведь жизнь-то какая, какие события! А для моей работы -- ей надо _в_с_е_г_о_ меня, как всегда. Но я себя за-ста-влю. Увидишь. Оля, я ничего не утаиваю от тебя из жизни моей, и из работы моей. 2-я часть "Лета Господня", -- это написано до 41 года. У меня двенадцать очерков, надо еще 3--4 -- болезнь, кончина отца, похороны, поминки, _к_о_н_е_ц... -- тогда будет _в_с_я_ 2-я ч. "Лета". Да, я изменил чуть программу чтения: первым номером пойдет не "Чертов балаган", а... благостное -- "Крестный ход"34, из II ч. "Лета Господня". В литературе _т_а_к_о_г_о_ никто не давал и не даст. Дано мною, и -- исчерпано. Возможно, что будут на чтении митрополиты35, оба, или один... -- м. б. и не будут! -- но мне дано было дружеское указание... -- м. б., кто-нибудь из них и изъявлял желание. Придется поехать и пригласить. Митр. Евлогий не раз меня слышал и -- радовался. И начинать -- при них -- с... "Чертова балагана"... -- нет, хоть и ничего непристойного, но... рассказ очень жесткий, "волнующий нашей _б_о_л_ь_ю", -- это удар по части нашей интеллигенции... -- не хочу ворошить. Я дам родную, светлую стихию, нашу "святую силу", -- Крестный ход -- ан гран! {Здесь: широко (от фр. en grand).} Смотр святынь! Встреча Господа и Пречистой, "смотр" земной жизни: ""пойду, погляжу, как на моей земле люди живут" -- скажет Господь, и пойдет, и все праведники и преподобные, и все святые с Ним..." -- говорит Горкин36. И тут читатель увидит... -- "земное"... грязь, злобу, недостоинства... и... -- при всем этом "беспутстве" -- _ж_и_в_у_ю_ душу, порыв к Небу! -- да, Оля... кажется, мне удался этот труднейший "опыт". Встанут перед слушателями _в_с_е_ храмы Замоскворечья и Кремля -- в их "знаменах". И -- будет двигаться _х_о_д... _с_м_о_т_р_ _з_е_м_н_о_г_о. Остальное без изменения. Из "Няни" беру страницы 113--116 -- начиная со слов "А жить уж нам трудно стало..."37 Чтения на 12 минут. Но "Крестный ход" возьмет почти 30--35 минут. Он труден для чтения, много сил возьмет. Из "Богомолья" беру -- знаешь, детка, я задумал, -- чего Оля хотела бы? -- и раскрыл на удачу: 92 страница! -- "Идем самыми страшными местами...38 Парит. Гроза. Ливень. Розовая колокольня Троицы... Свеча пасхальная -- отец -- земляника..." -- ну, вся наша родная стихия! Ты довольна? Да, да... -- ты в ней!! Читать буду -- _т_е_б_е, знай! Воображу тебя -- в рядах, и скажу мысленно перед чтением: -- "Ольгуна, слушай девочка, для тебя я". Если бы чу-до..! Увидал бы тебя... -- сердце взметнулось бы..!
   Читаю -- тебя вижу, тебя в сердце держу. Так и знай.
   Растяпа доктор бо-ится... сказать два слова39, при поднесении твоих цветов и карточки! "Я непременно споткнусь!" Я ему внушаю: "скажете "эти розы от вашей преданнейшей читательницы-друга, из Голландии!"" Не мо-жет!.. Придется просить Юлю -- чтобы -- за доктором -- сказала эти слова. Так я хочу: пусть видят, _к_а_к_ меня лю-бят! Хочу!! И -- поцелую цветы. Это воспитывает читателя. Мне так дорого движение твоего сердца, что не в силах сдерживать (цветы-то!) тебя -- сумасбродку милую, нежную мою... -- Как меня теребят! А я боюсь -- ну, будет полупустой зал: нет, ведь, печати... -- а все смеются. Я всегда волнуюсь, -- му-ка мне эти чтения! И после -- весь разбит. -- Милые стрижи -- тебе явились! Олюна, должно быть не получишь ты на Рождение "флер д'оранжа"! {Здесь: апельсиновое дерево.} или -- гардении... До войны это в Бельгии выводили, "спесьялитэ" {"Специальность" (от фр. spécialité).}, а теперь и в Париже не могу найти, а я так мечтаю -- о, чудесный аромат! Хотел тебя порадовать, писал Сереже. Пустяки и получишь. Твоя гортензия все пышная. Твои "мотыльки" снова дают листья. С декабря не покидают меня твои цветы-поцелуи. -- Оля, верь мне, себе. Ничего не значит, что пока _н_е_ чувствуешь, что _м_о_ж_е_ш_ь (* творить). Это мне отлично знакомо. Помни: надо заставлять себя! И -- увидишь. Слушай гОлоса в душе... _х_о_ч_у_ -- и работай! Тогда почувствуешь, в процессе работы. Никогда во всех подробностях заранее не рисуй себе содержания: лишь чуть ощути неясное, оно станет _г_л_а_в_н_ы_м. Напишешь так, как и не думала. _Б_е_з_ усилий! всегда без напряжения! Только подумай мельком -- и свободно! -- вот, рассказываю, как хочу, любимому... душу открываю, и ничто меня не связывает, никакая форма... а что душа хочет... Это после, когда уже написала _в_с_е_ -- будешь сжимать, пополнять, -- ну, форму давать. Тогда увидишь, что ненужно, что на-до еще... и все -- чуть-чуть... Только не медли, не пугай себя, при-нудь! -- я и до сей поры должен себя принуждать! Во мне или лень, или... нерешительность, -- но это все обманное. Надо _н_а_ч_а_т_ь. Надо почувствовать наплывающую "радость" от чего-то, что ты напишешь... когда в сердце начнет что-то назревать, очень неопределенное... но потом -- _с_а_м_о_ прояснится, уже в работе. Да так, что и поразишься. Пришли мне -- спиши -- из письма об искусстве, о "влияниях". Про-сит приятель40. А я не вспомню. -- Обмираю от жасмина! Понимаю твое... -- сам головой в куст... -- не передать. У жасмина есть чуть общее с флердоранж, в запахе, в томлении... Помнишь, в "Богомолье"? Это я, а не Домна Панферовна41 -- так обмирала. В аромате жасмина -- есть волнующее, томящее, дразнящее. В оранже -- тоньше. Самое страстное, близкое к... секс... -- в иных орхидеях. С любкой у меня связана первая влюбленность -- в Таню... -- когда мне было 12 л. Как услышу любку... -- образ _ж_е_н_щ_и_н_ы... и -- сладострастие... Если бы слить тройку: любку, жасмин, оранж?! -- овладела бы страсть, замучила бы!
   "Шалая"? Мне это знакомо... я сам такой, порой... был, по крайней мере... -- но никогда не грязнился. А -- истомлялся... Но если бы ты была со мной... -- совсем... -- я привлек бы к _с_ч_а_с_т_ь_ю... -- эти страстные "души" -- кремово-бледнушек, страстунь скромных... о, ка-кие!.. Это чудесный аккомпанимент к лю-бовному экстазу. Духи меня очумляют... такой вдруг пожар вспыхнет...
   Описался я: конечно, Ирина, в "Дыме", -- не хотел бы я, чтобы ты ее повторила. Нет, ты не "гурманка", и не безвольная. Ирина -- чтобы "и волки сыты, и овцы целы". -- Роман этот "нарочитый", фальшивый. Таня -- бледна, божья коровка, ну, какое с ней у Литвинова42 могло быть счастье! Все белые нитки, нарочитость. Самонатаскивание. Не сумел Тургенев одолеть. Тут от Виардо в нем что-то. Та была жох-баба, практичная... слизывала сливки... Надумана Ирина. И как глуп повод московского "разрыва"! И этот глупый "бал"! Тут Тургенев -- никуда. Как романист, он -- грош, сильно раздут. Лучшее -- повестушки, -- самое лучшее -- "Первая любовь", -- это пережи-то. Чудесны очерки из "Записок охотника". Этот не пройдет "по всей Руси великой"43 -- "Нургет"44 ты должна бы прочесть не в переводе. Перевод обледнил. И не вишни, а черешни. Ты переоцениваешь "Под горами" -- "Любовь в Крыму". Это далеко несовершенное, "проба", шутка. Не бойся "оглядок" и "не полагается". Оставайся собой. Рядиться по моде... -- почему не рядиться?! Рядись, глупочка... милка моя... -- хоть на голове ходи, -- еще прелестней будешь, если можно. Но -- всегда собой останься. И не смущай себя -- какая ты "провинциалка"? -- О караимочке. Она сама захотела и по-немецки прочесть меня. Нет, она некрасива, но -- порой -- прелестна. И очень неправильные черты. Скульцы, очень толстые губы, очень большие глаза. Это лучшее, все искупающее. Должно быть она из страстных. Очень идет ей черное. Когда обледнит лицо -- глаза живут. Очень хрупкая, совсем миниатюрная, худенькая. Ну, будто артикль д'ар {Предмет искусства (от фр. article d'art).}. И только. И внутри -- ничего особенного. Это -- совсем не ты. С ней приятно посидеть -- я охотно бы послушал, если бы она умела играть на рояле. И должно быть горячка, м. б. спорщица. Я ее совсем не знаю, и ничего в ней меня не захватывает. Я с ней очень предупредителен, корректен, ни одного вольного слова, намека. И она -- тоже. Любит мое искусство, ценит, и чуть переносит на меня, но именно как "ценящая писателя". Ей 40. Она неглупа, и, м. б. чувствует, как я к тебе. Но это ее не касается, и она знает это. -- Ты -- воображаешь, что в Париже все как-то особенные. Все слишком не особенное, а штандартное45 и мало _к_р_а_с_о_т_ы. Ты была бы лучшей парижанкой, -- как говорят -- фэн-флер {Изящный цветок (от фр. fin-fleur).} -- и будь ты модницей, кокеткой, "игралочкой", о, ты тысячи голов свернула бы! Ты как раз -- по характеру -- "шик паризьен" {"Шикарная парижанка" (от фр. chic Parisiene).}. Есть в тебе эти и-скорки... и ты умела бы шикарно носить платья... -- в тебе мно-го _в_и_н_а..! -- чувствую. И будь ты воистину такого "пошиба"... -- несчастен был бы безумно тебя любящий... -- Но в тебе -- сдержка, ум, большая и страшно тревожная совесть... и еще -- ты вся "для песен и молитв"46. Но любовницей ты была бы сверхочаровательной, до головокружения. Скажу -- была бы прелестнейшей из супруг, -- полней и выдумать нельзя. Ты же и в страсти была бы необычайна: эта сфера огромна в тебе, и очень высока, и освящённа... -- не шарж или любовь-страсть, а страсть-поэзия, музыка... Никакого у меня особенного _г_л_а_з_а... -- я, напротив, многого не вижу, что видят самые заурядные... я _в_и_ж_у, что мне _н_у_ж_н_о... Я никогда не помню, как были одеты те и те... -- я иное _б_е_р_у, должно быть. Твой мир -- и мой он. И я в "ином" мире живу, как и ты, в _т_в_о_е_м -- своем. Но будь я молод, и будь ты моя... -- я бы очень толкал тебя к пределу "моды", хотел бы испить все в тебе! Это и есть -- шалое во мне. Мы жили бы -- играли, как дети, -- временами, "пока не требует поэта"47 и т.д. -- безумствовали бы, азартничали... были бы "малодушно погружены в заботы суетного света". Словом, -- пили бы жизнь... _н_е_ пропиваясь. Да, слава Богу, что ты -- О-ля. Только т_а_к_а_я, ты и дорога мне -- _у_м_н_а_я, -- сердцем и рассудком! -- чуткая, нервная, даже "трепыхалочка"... -- но -- главное -- твое душевное сверх-богатство _в_з_я_л_о_ меня всего и навсегда. Увы, _к_а_к_ же _п_о_з_д_н_о_ взяло! Оля, ты не все во мне знаешь. Я не люблю интеллигентов, их стертых разговоров... их кривизны... я предпочту день проговорить с серым мужиком, со старухой, с бойким пареньком, чем час с человеком нашего круга. Я люблю все простое. Я ценю комфорт, хороший стол, красивую обстановку... -- но это лишь дополнения. Я выше всех экзотических цветов люблю цветущий лужок усадьбы, рощицу конопли, -- и как же люблю -- воздух хлебных полей, мягкий проселок во ржи, -- неповторимый дух нагрева в хлебах, к закату, после жаркого дня конца июня! Ты же понимаешь... я все сказал в своих книгах! Мои "Росстани"... -- это куда же -- природа-то! -- захватней для меня, чем все черешневые сады Крыма... -- пасеки люблю, пчел гуд... -- Вот в _э_т_о_м-то я всегда был готов полюбить русскую простую девушку, Таню, Дашутку... -- но у-мных! -- с ручьистыми глазами, с запахом здоровья их девичьего тела, их простоты прелестной. М. б., на месяц-другой..? -- Но вот от такой простой девушки я хотел бы иметь ребенка. Но это -- в прошлом, в беглых думах-чувствах... -- а м. б. и никогда такой мысли не было, м. б., это "натекает" в меня -- для "Путей". ОлЮшка, гадкая моя девчонка, капризница, нетерпеливка... -- опять себя в постель уложила. Но ты будешь здорова, и тогда я вложусь _в_е_с_ь_ в "Пути". Клянусь тебе, я скоро весь уйду в них, только бы мне не хворать, не чувствовать болей. Пока я их иногда слышу, -- сегодня почти часа четыре вертелся... -- должно быть потому, что были спазмы желудка, -- были вчера гости, а я постеснялся есть при них, не ел часов 7--8, а лег -- уже не хотелось есть. Ну, меня и крутило. Пришлось встать, принять твоего висмута, половину чайной ложки -- и через четверть часа я заснул. Но вот теперь, растревожив себя запахами поля, хочу писать "Пути". Читаю про оптинского старца Амвросия. Это он, -- а не о. Варнава! -- говорил сказочку о бабе. Но это обще-русская сказка. Такая: Упал из чела печи кирпич на шесток. Старуха завела -- да если бы у нашего сынка сыночек был, внучек, да сидел здесь, да его бы кирпичом... ну, в го-лос... и старик за ней -- в го-лос. А сын и говорит, узнав, о чем... -- "Пойду от вас по свету, ежели встречу глупей вас -- ворочусь". Пошел и видит -- мужики корову на крышу втаскивают. Чего это? Да трава выросла, вот попасти хотим, и т.д. несколько случаев. Пришел сын домой. "И глупей вас нашел". Вот как. Если бы ты была здесь! Не унывай, ничто еще для тебя не утрачено. Не думай о приемыше. Кто что знает? Выздоравливай. Мы должны -- друг для друга _в_с_е_ выполнить, что укажет жизнь, Господь. Что мы знаем?! Я рвусь к тебе. И ты должна быть здорова, если я приеду. Оля, не дошла карточка "здоровенькой" Оли 48. У тебя красивые ноги, в купальном видел, 33 г.?49 Немножко "макаронки", а красивые. И стан хороший. Что же -- чулочки? размер? Брось глупости. Какого цвета? Пока еще есть, настоящие. Если найдешь висмут -- удержи, но не плати сама. H_e_ хочу!!! Вышлю или приеду -- сам уплачу. Здесь нет. У меня висмута осталось четвертая часть. Теперь экономлю.
   Не на все ответил. Но спешу отправить, чтобы ты не томилась ожиданием. Не читай меня (* если расстраивает покой.), Пу-шкина читай, как писал. Оля, не читай и глупых книг, -- хотя в болезни "глупость" облегчает. По-знай Пушкина! И -- Евангелие. Ты не представляешь себе, сколько внутренних "толчков" дают тот и _О_н_о. Это -- насыщение. А мое... разве "Богомолье" порой... -- в нем я, лучший, пожалуй, и -- _в_е_с_ь. Дитя. Ничего из моего творчества никогда не таил от тебя! Моя душа вся тебе открыта.
   Целую, всю целую. Как меня теребят!
   Твой Ваня
   [На полях:] Нет, я люблю тебя, пополневшую, но... не видел!
   Напиши No чулочка.
   С Серовым буду говорить о тебе, -- я уверен, что все дело в свойстве сосудов и крови.
   Ни в каком случае -- университетские клиники!!! Ты там будешь только препарат для опытов! Умоляю!! И не помышляй!
   Как я целую тебя..! Как я томлюсь твоей болезнью!
   Олюша, оставь все, только лежи и ешь!
   Попробуй еще послать себя с лошадкой!
  

5

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   23.VI.42      3 ч. дня
   Родная моя Ольгуночка, -- я вчера весь день был разбит, как всегда после чтения для народа, хотел писать тебе и не мог. Поднялись еще боли -- это след волнений и возбуждения, и сегодня ночью вертелся до 2 ч., нестерпимые были боли. Сегодня -- прошло два с половиной часа после кофе и сухарей с маслом, и вот, чуть позывают боли, а то совсем не было, и спал хорошо, чуть ли не после двух недель нервной бессонницы. Ты со мной, всегда. Мое чтение увенчалось определенным успехом, захватило, и я чувствовал все время, как установились токи между мною и людьми. Зал был совершенно полон, голос мне не изменил до конца, -- в конце самое-то _г_р_о_м_к_о_е! -- иные плакали, слушая "Крестный ход", "Богомолье"... приходили ко мне и высказывались, и сколько же трогательного! У меня устала рука от пожатий. Были артисты, -ки, танцовщицы, профессора, военные, собратья... -- эти на эстраде. Достаточно тебе сказать, что на эстраде было не меньше 30 человек -- негде было стула поставить.
   Твои цветы -- о, родная, я в сердце принял твои -- "я _з_д_е_с_ь_ душой и сердцем". Доктор, конечно, "испугался", передавала цветы твои племянница, громко, четко: "по срочному приказу из Голландии, от самой горячей твоей почитательницы..." -- и я их... на глазах всех поцеловал! -- потом последовали другие цветы... еще три подношения, не считая мелких. Племянница купила чудесный торт, -- редкость ныне! -- но, по наивности, посоветовалась с кем-то, и ей представилось, что "неловко" подносить "хлеб-соль". Ну, мы его дома съели, без "подношения". Словом, был как бы триумф... -- Пишут мне -- "было захватывающе", "изумительная дикция", "чувствовалось веяние "Духа России"...", "все время в зале была такая теплота к Вам, ласка и любовь", "всем Вы были родным, дорогим..." Правда, все были в светлом очаровании, -- это я видел, чувствовал, Слава Богу. Удивлялись голосу, выдержке... -- одна дама шепнула мне -- "вы все такой же... стройный, живой, молодой..." Да, Олёк, мне самому удивительно, что голос так звучал... и не сдал даже к концу второго часа чтения..! "Орел" был прочитан с полной силой! И еще так говорила одна артистка: "никуда не годятся знаменитейшие чтецы-артисты... а я всех слыхала!" Ну, перед тобой мне не стыдно говорить так: это -- правда, Господь дал сил. Словом, это был "мой праздник..." -- последний..? Несмотря на очень высокие цены, -- для Парижа! -- первый ряд по сто франков, последних цена -- 20, -- сверх-полный сбор. Требовали иные дорогие билеты... но их уже не было. И это почти без публикаций! Не было митрополитов, -- убоялись взаимно "встречи" и сиденья рядом. Ну, кума с воза -- куму легче. Присутствовали все писатели нашей зоны50. -- Ты довольна? Борис Зайцев51 говорит: "Ну, и силища же у вас!" Он моложе меня на шесть лет, ему свыше 59. Голосок его сла-бый... Если бы ты слышала, как мой матрос Бебешин52 гвоздил! От "Небывалого обеда" -- по-катывался весь зал. Гроза из "Богомолья" удалась... "Слышали гром и ливень"... -- говорили. Зал чувствовал запах земляники... _в_и_д_е_л_ ее! Мой доктор, всегда молчальник, был у меня вечером, ел торт... и, прощаясь, сказал: -- "ну, и здо-рово Вы..!" Все. Ирина53 продавала мои книги, -- почти на тысячу франков, -- но была только горсть книг, т.к. многих нет. Я мог дать лишь несколько экземпляров (авторских) "Путей" -- разобрали все. Офис рюс54 был полностью, после чтения поднялся на эстраду и приветствовал. (* Я сознательно составил нетрудную программу -- для восприятия, но для чтения она -- трудная.) А я... я держал только тебя в сердце, и -- моих светлых, отшедших. Это был канун 22, кончины Оли. В субботу я не рискнул поехать на могилку, надо было беречь силы. В понедельник, 22, -- я был разбит, и еще посетители дергали. Я решил с друзьями ехать 27, в субботу, -- день поминовений. -- Твои цветы были поданы после 1-го отделения, перед концом было бы мало заметно, т.к. утомились бы, а в самом конце -- совсем бы неудачно, -- движенье. И вышло хорошо, внушительно. Когда я вернулся на эстраду для II отделения -- цветы уже снова лежали передо мною. Твои, еще.., и -- огромный сноп васильков! Это -- жест караимочки, он шел к "русской стихии". Твою карточку я открыл, стоя перед столиком, внимательно прочел, и -- положил в левый боковой карман. Ольгунка, от тебя мне дорого -- все твое. Если бы ты прислала пучок незабудок, ромашки... или даже -- милые бубенцы, все было бы -- твое сердце! Розы были хороши... -- но цветочники, конечно, тебя обманывают, уверен. Розы были не длинностебельные, не одного сорта, иные были похожи на махровый... шиповник! Зал этого не мог _в_и_д_е_т_ь -- "прекрасные розы", говорили. Пусть тебя это не удручает, я же не могу даже в _э_т_о_м_ сказать тебе неправду. Ты тратишься, твое сердечко рвется -- дать Ване твоему -- самое отборное, редкостное... -- я _з_н_а_ю. Но торгаши наживаются заглазно, -- и утрехтский, и парижский. Они завяли на другой день. Я их храню бережно, но они сыплются и "горят" по краям лепестков. Между тем как розы, поданные другими, -- в смеси с гляйоль {Гладиолусы (от фр. glaïeul).} и др. -- почти и сейчас свежи. Воскресенья для цветочных магазинов -- самый торг, и они открыты. Доктор получил в субботу. Он в цветах ни бельмеса не смыслит, для него -- "чудесные"! Нет, обманули тебя -- и меня. Но не могли украсть моего "счастья" -- счастья _о_т_ тебя, через тебя! Для меня были -- _т_о_л_ь_к_о_ твои цветы. Была и Марина с родными, были и от них цветы, -- сборные. Когда я читал -- я _д_л_я_ тебя читал... -- и потому так сильно вышло. -- Олечек, я очень устал. Сегодня ночью, -- продолжаю 24-го, были острые боли, до 3 ч. Потом и до сего часу -- 2 ч. дня -- ни-чего! А после утреннего кофе и еды -- прошло почти 3 часа! Что со мной -- не знаю. Сегодня иду к другому доктору55, который мне сразу помог прошлым летом от болей у сердца и груди, во время ходьбы: сказал, что это давит воздух в желудке... через 2 недели все прошло от "спазмозедина". Но такие боли, как теперь -- новость для меня! И продолжается почти два месяца! И что еще странного! Серов толкует, -- это, м. б., нехватка витаминов, от крови, а не от печени, печень и не прощупывается даже, -- у меня на коже местами -- полосами -- буроватая пигментация, попадаются прямо белые "местечки"... Бывало это -- лет десять тому -- будто "мятежные пятна", потом проходили {* Скучно об этом, но я не могу ничего скрывать от тебя.}. У глаз, на скульцах, тоже белые пятна. Будто я рысь! Черт знает что... Если боли не пройдут, я не смогу поехать в Арнхем. Я получил письмо инженера о литературных правах. Я не чувствую себя слабым, но я все же похудел, -- это, конечно, от волнения, от теребенья, от несрочного приема пищи. Сейчас, в 5 ч., пойду к доктору, -- это серьезнейший, караим он, -- и завтра уезжает на отдых. Что он скажет? ... ?! Странная вещь: сегодня утром я не принимал "каолен", -- глинку, и если бы было это от "язвы", были бы и боли, после еды прошло 3 часа... -- а ни изжоги, ни малейших болей. Но к вечеру, особенно когда лягу... начинается сверленье... болевые токи к груди -- даже к левой стороне! Я верчусь, и нахожу положение, на боку, стихают... массирую от "язвы" по животу... -- легче, стихают. Знаю, что волнения усиливают боли. А я всегда задолго перед чтением -- весь в трепете. Ду-рак... Ем очень режимно. Ну, надоел тебе болями... -- оба хороши! Да еще пришлось волноваться: от меня требуют "советов" по острым вопросам, пишу письма, мои письма ходят по рукам... попадают, куда не следует... от меня требуют разрешения их печатать... а я "связан": у меня в Москве три сестры, племянники... -- не могу же я их отдать на пытку! Раньше бесы56 еще стеснялись Европы... носили маску... -- и тогда тревожили и мою мать престарелую, и сестру... -- мне они через "третьи руки" давали знать: "потише, ради Бога... нас таскают в "че-ка"..." Я сдерживался в выступлениях, мне грозили, и Господь не раз сохранил меня. Теперь -- бесы в союзе с англо-саксами и американцами, Германия их разит, и им уже не страшна "дурная слава"! Они могут испепелить моих, мне нанести раны. И вот, пришлось отказать -- опрометчиво обещал! -- местной газете русской -- вышло два NoNo, -- в праве печатать мои "письма" по больному, очень важному вопросу! М. б., поймут мое положение, не осерчают. Это я говорю об "Управлении делами русской эмиграции". Оно мне могло бы помочь и в поездке57... -- и как все будет -- не знаю. Олюшечка, не пиши мне о "семейных делах"58, -- ты и себя волнуешь, и мне нового, все равно, не скажешь. У меня свой взгляд, и его не изменю. Ты не знаешь моей оценки _в_с_е_г_о. Я смотрю на вещи и события не только в земном, -- историческом, -- аспекте... нет: для меня существенное -- главное! -- в "божественном предопределении", и моя теория "событий" все больше и больше подтверждается временем. Мир _д_о_л_ж_е_н_ будет выполнить назначенный ему План. Хочешь, не хочешь, -- вы-полнишь! И моя душа спокойна. В_с_е_ _и_д_е_т_ так, как я предчувствовал. Много было совершено ошибок... Если бы мне дали возможность сказать все, _в_с_е... Умные же люди, даже почти-г

  
  
  

И. С. Шмелев и О. А. Бредиус-Субботина

Роман в письмах

  
   И. С. Шмелев и О. А. Бредиус-Субботина: Роман в письмах: В 2 т. Т. I
   Предисловие, подготовка текста и комментарий О. В. Лексиной,
   С. А. Мартьяновой, Л. В. Хачатурян.
   М.: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН), 2003.
   OCR Ловецкая Т. Ю.
  

Содержание

  
   Последний роман Ивана Шмелева. Л. В. Хачатурян.
   Возвращение в Россию. Протоиерей Григорий Красноцветов.
   Архив И. С. Шмелева в РГАЛИ. Е. В. Калинина.
   От составителя
   Письма. 1939--1942 гг.
   Примечания
   Именной указатель
  

Последний роман Ивана Шмелева

   Переписка Ивана Сергеевича Шмелева с Ольгой Александровной Бредиус-Субботиной началась в 1939 г. К этому времени И. С. Шмелев не только признанный писатель, но один из наиболее русских писателей эмиграции: один из тех, чье творчество воспринимается как связь с утраченной родиной, как глубочайшая нравственная ценность. Позади огромный жизненный и творческий опыт. Уже написаны романы "Солнце мертвых", "История любовная", "Няня из Москвы", "Богомолье", первые книги "Лета Господня" и "Путей небесных" -- те произведения, по которым и сейчас мы представляем себе творческий облик И. С. Шмелева.
   Известность пришла к И. С. Шмелеву уже в 1911 г. после публикации повести "Человек из ресторана". Судьба "маленького человека" становится в творчестве Шмелева зеркалом, в котором отражается и оценивается все "содержание" жизни, "правда", которую ищут и писатель, и герой повести. Уже в рассказах 1914--1915 гг. (сборник "Суровые дни") слышна нарастающая тревога: война не только разрушила размеренный уклад, но и лишила человека нравственной опоры: выбросила из привычной, хотя и трудной колеи в бездорожье. Февральскую революцию Шмелев, тем не менее, принял восторженно. Для него революция это не только социально-экономические преобразования, а в первую очередь возможность иной, более справедливой жизни.
   Октябрьский переворот и Гражданская война навсегда разделили жизнь писателя на "до" и "после". В январе 1921 г. был расстрелян единственный горячо любимый сын Шмелева. "С ним все ушло, с ним взяли у меня все, всю мою силу и волю, -- жизнь, осталась одна шелуха. И вот живу я с грамотой охранной, с телеграммой тов. Калинина о покровительстве. Горько, больно. Вот она, скверная усмешка жизни. Вся моя "охранная-то грамота" в сыне была" {РГАЛИ. Ф. 1398. Оп. 2. Ед. хр. 645. Л. 1--2 об.} -- писал И. С. Шмелев В. В. Вересаеву в декабре 1921 г. От этой трагедии Шмелев не оправится никогда. Во всем его дальнейшем творчестве можно найти ее отзвуки, как бы ни укрыта, затаена была личная боль автора. Два года спустя, в эмиграции, Шмелев за четыре месяца напишет произведение, донесшее до сегодняшних дней остроту событий, переломивших не только жизни людей, но и историю народа. И для современного читателя роман-эпопея "Солнце мертвых" -- один из наиболее страшных подлинных документов, "обвинительных свидетельств" произошедшего.
   Даже эмигрировав, Шмелев остался (а вернее -- в полной мере стал) национальным писателем. В 20 -- начале 30-х годов Шмелев создает свою Россию -- целый мир, ушедший из гремящего XX в., -- "страну, которой нет на карте". По словам знакомого писателя, "Иван Сергеевич жил в двух планах: один -- это существование писателя-эмигранта с его материальными и житейскими невзгодами и печалями. Другой -- это был целый мир, какое-то мистическое житие в России" {Мищенко А. Иван Шмелев // Возрождение. 1971. No 233. Цит. по изд.: Черников А. П. Лики жизни. Калуга, 2002. С. 61.}. Именно тогда написаны романы "Лето Господне" (1927--1931, первая книга), "Богомолье" (1931), "Няня из Москвы" (1933) и сборники рассказов, которым сам Шмелев дал подзаголовок "Про нашу Россию".
   Последнее десятилетие стало наиболее сложным в жизни писателя. Смерть жены была тяжелым ударом для И. С. Шмелева: он утратил опору, много лет поддерживавшую его. В 1936--1937 гг. И. С. Шмелев думает и о завершении своего пути, разбирает рукописи и переписку, раздает личные вещи. Дописав первую часть "Путей небесных" буквально за несколько дней до смерти жены, писатель обрывает работу над романом. Именно во время безнадежности, сомнений и глубокого одиночества, И. С. Шмелев получил первое письмо О. А. Бредиус-Субботиной -- пока еще просто одной из его "по-читательниц", корреспонденток. Начинается "роман в письмах", который, по глубокому убеждению самого И. С. Шмелева, стал одним из главных событий его жизни, вобрав в себя все, пережитое и написанное, принесший новые жизненные силы и творческие планы.
   Ольга Александровна Субботина (1904--1959) родилась в Угличе, в семье потомственного священника. Весь жизненный уклад семьи Субботиных воспитал в дочери чувство глубокой религиозности, острое переживание православия как необходимой основы жизни. Именно эта "наследственная религиозность" (слова самого И. С. Шмелева) и вызвала у писателя чувство внутреннего родства, которое он ощутил уже в первых письмах своей корреспондентки. Еще в детстве, а особенно, в гимназические годы, проявилась творческая одаренность Ольги Субботиной -- необычайно яркое образное мышление, задатки будущего художника. Окончив гимназию (преобразованную после 1917 г. в школу II ступени) О. А. Субботина поступила в художественное училище. Среди бурлящих течений 1920-х гг. религиозная тематика живописи выглядела смешным анахронизмом, непонятным и ненужным новой жизни. Оборвав учебу, Ольга Александровна лишилась возможности получить художественное образование. Невозможность реализовать себя в творчестве наложила свой отпечаток на характер и судьбу Ольги Александровны: в течение многих лет это была постоянная боль, исказившая ее жизнь.
   В 1922 г. вместе с другими учеными был выслан за рубеж отчим О. А. Субботиной, ректор Казанского университета Александр Александрович Овчинников. В следующем году семья последовала за ним, и Ольга Александровна оказалась в эмиграции. Первые годы в Берлине были трудны для семьи Субботиных. Необходимость стабильного заработка определила выбор профессии -- окончив медицинские курсы, Ольга Александровна поступила на работу в госпиталь. В начале 1930-х гг. произошло знакомство О. А. Субботиной с И. А. Ильиным, постепенно перешедшее в духовное водительство философа. Под влиянием И. А. Ильина Ольга Александровна совершила наиболее важные поступки в своей жизни. Именно его слова о мессианском призвании русской эмиграции (донести до Европы и Америки подлинную религию и подлинную культуру) сыграли решающую роль в замужестве Ольги Александровны. В 1937 г. она вышла замуж за Арнольда Бредиуса ван Ретвельда и переехала в Голландию. Живя в Голландии, Ольга Александровна поддерживала постоянную переписку с философом. Поэтому отражение "романа в письмах" между О. А. Субботиной и И. С. Шмелевым можно увидеть и в "Переписке двух Иванов" -- переписке И. С. Шмелева с И. А. Ильиным.
   Казалось бы незаметная фраза, краткое упоминание в одном из писем Шмелева 1939 г. означали начало большой, последней любви писателя. "Написала мне из Голландии О. Bredius-Soubbotina, -- благоговеет перед Вами" {Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. М., 2000. Т. 2. С. 274.}. Столь же коротко отозвался о ней Ильин: "Субботины -- целое гнездо хороших людей. Пишут недавно: мать и сын в Берлине (мой ученик), а дочь замужем в Голландии" {Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 275.}. Шмелев ответил на письмо Ольги Бредиус-Субботиной, постепенно завязалась переписка, ставшая необходимой обоим. Из писем И. С. Шмелева к И. А. Ильину: "Чудесно раскрывается мне душа О. Субботиной-Бредиус. Она исключительная, светлая, умная, душевно и духовно богатая, -- непохожая на всех. Какая она, Вы знаете? Маленькие ее письма полны ласковости, нежности. Жалею, что так и не придется встретиться. Она поражающе чутка сердцем, и вся она -- болеющее сердце. Но почему она -- одна? Впрочем -- такая всегда -- одна" {Там же. С. 293.}. Постепенно взаимная симпатия переросла в более глубокое чувство. Сходство имен (Ольга Александровна Шмелева -- Ольга Александровна Субботина), внешнее сходство, постоянно подчеркиваемое Шмелевым, позволили ему видеть в Ольге Субботиной повторенье "первой" Оли: "Хотел бы побеседовать с ней вслух, многое сказать... -- послана она была мне покойной моей Олей, во укрепление: это я твердо знаю. Ибо есть у меня знамение сего дара..." {Там же. С. 307.} В это время Шмелев возобновляет работу над романом "Пути небесные", прерванную после смерти жены. Ольга Александровна Субботина становится прототипом Дариньки (главной героини) второй части романа. Письма Шмелева к Ильину полны восхищения, радости, творческой энергии. "Она чиста, открыта, детска, и, часто, непостижима для меня. Она давно-давно была в моих предчувствиях, и я несчастен, что она... лишь коснулась моей жизни. [...] Но знаю я, что перепиской за почти 7 лет, мы многое нашли друг в друге, настолько, что других слов не надо. Мне было даровано счастье увидеть чудо русской женщины -- во всем" {Там же. С. 423.}.
   Сравнивая "Роман в письмах" с "Перепиской двух Иванов", можно заметить, что наиболее верно характер Ольги Субботиной Шмелев передает именно в письме к Ильину: "...В Ольге Александровне я встретил лучшее издание персонажей -- некоторых! -- Достоевского. При всем обаянии -- поразительнейшей одаренности!.. -- но такие вывихи... такие "спазмы"... Господи, я плачу... Ведь такая душа, сердце... будь светло направлены -- огромное могли бы творить в Жизни!" {Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 80.}. "Будь я в ином плане писаний, да будь я моложе лет на 20--25 -- я бы, м. б., провел ее -- такую -- в романе. В ней есть несомненная, яркая русскость и страшный душевно-духовный опыт предков. [...] Страшный груз... -- сколько взято на душу всего поведанного на исповедях! [...] Но... много "чувствительности"... -- в ней-то и растрачивается глубина-подлинность. Все проходит вспышками, до... "припадков", условно говоря. Проходит, не осекаясь глубоко. Скольжение. Странный характер, -- удивительная мягкость и -- порой -- непостижимая жесткость, -- такая крутая смена, -- "буерачность" и души, и сердца. [...] Не хочу судить: жалею, глубоко жалею. Какой бы это был бриллиант, -- если бы поддался алмаз граненью!.."{Там же. Т. 3. С. 89--90.}
   Слова Ольги Александровны, повторенные Шмелевым в одном из писем к Ильину, прекрасно иллюстрируют то огромное влияние, которое имел на нее философ: "Как прав Иван Александрович! Как блестящи его выводы! Как верны! Мне он много дал опоры и как бы дал ключ к уразумению себя, -- не в смысле искусства, а в общем. Как ключевая вода -- кристально ясен ум его. Какая точность. Люблю такую точность, такую деловитость. Но она у него всегда не без тепла. И это чарует"{Там же. Т. 3. С. 83.}. Тем не менее, когда во время наиболее тяжелой ссоры с Ольгой Субботиной Шмелев обратится к Ильину за поддержкой, отзыв Ивана Александровича поразит его своей холодностью: "История с Ольгой меня не удивляет. Не хотел мешать Вам -- давно уже помалкиваю. Я знаю ее лучше. Теперь Вы видите ее вернее. От Достоевского и от великих талантов там ничего и никогда не было. А от обычного женского тщеславия -- даже в религии -- тем более в религии -- край непочатый" {Там же. Т. 3. С. 81.}. Шмелев горячо возразит ему, однако здесь, как и в отношении романа "Пути небесные" мнения корреспондентов разойдутся, и эти вопросы они будут обходить молчанием. "Я упомянул про героинь Достоевского в смысле "неистовства истерического", "одержимости"... а не про "таланты". Нет, она талантлива, и очень [...] А, все бы рассказать -- бумаги не хватит. Сколько я сил положил, чтобы огранить... Она за эти 8 лет очень выросла! Накопилось всего. Иные письма восхищают... да, блеском. Я не ошибусь. Да и я не из нищих... если когда объявится эта "переписка"... -- умопомрачительное "литературное событие"! Клады... неисчерпаемые по разнообразному содержанию и -- захвату! Не было еще такого, знаю. А эпоха-то!!!! чего-чего не пришлось коснуться!.." {Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 85--87.}
   Кем была в жизни Шмелева Ольга Александровна Бредиус-Субботина? В своем резком отзыве Ильин не одинок. Тем не менее, именно ее письма давали Шмелеву силу жить после всех потерь, и не просто жить, но продолжать работать. К ней, перед смертью, он обращает свое последнее письмо (написанное под его диктовку сиделкой -- Иван Сергеевич уже не мог писать), к ней, в течение двенадцати лет, обращены самые нежные слова Ивана Шмелева.
  

* * *

  
   Тематика переписки И. С. Шмелева с О. А. Бредиус-Субботиной была широкой -- литературные и художественные течения русской эмиграции, судьбы Православной Церкви в СССР и за рубежом, догматика и религиозная философия, пути возрождения России. И. С. Шмелев обращался к Ольге Александровне по поводу своих лучших произведений, специально перепечатывая и исправляя их для нее. Понимая ее одаренность, И. С. Шмелев советовал ей (часто и упрекая) вернуться к творчеству, разбирал и оценивал ее работы в своих письмах.
   Что же представляли письма Шмелева к ней? Прежде всего, это "дневник писателя" за последние 12 лет: повседневная жизнь в Париже, картины оккупации, англо-американская бомбежка, нужда, постоянные заботы о пропитании, болезни, поездка на год в Швейцарию, литературные выступления, его оценки себя и близких -- и это все изо дня в день. Нередко Шмелев обращается к прошлому, вспоминая детство, смерть отца, жизнь в деревне, рождение сына, первые произведения, трагедию Крыма, болезнь и смерть жены.
   Одна из постоянных тем переписки -- отношение Шмелева к писательству, истории русской литературы и ее предназначению. "Писатели наши православные... -- это отсеянное изо всего народа. Говорю о подлинных, их совсем немного у нас было, не нынешних..." (из письма 26.09.1941). Замечательна его характеристика Ф. М. Достоевского. В понимании Шмелева, произведения Достоевского стали как бы рубежом, вехой в истории русской литературы. Достоевский в равной степени и наследник Пушкина (и даже более глубоко -- наследник религиозной традиции русской литературы), и предвестник "грядущего разброда". "Романы его -- это опыты его -- не отстоявшееся вдохновение... и потому не от Пушкина, не от Толстого. Те -- певцы, а он -- пророк, и страстный, и потому смутен. Он ставит себе задание, всегда. Страшно субъективен, горяч, сам в себе бунтует. Все его "герои" -- он. И всегда -- вопрос, возмущение, бунт. Бушующий внутренний, скрытый мир человеческих страстей и мыслей -- вот что дал Достоевский -- _б_о_л_е_з_н_е_н_н_о_е_ в человеке. Иное -- просто гениально по мыслям, по "взрывам" -- возьми хоть "Легенду о Великом Инквизиторе"... Но искусство -- преодоление хаоса, облечение в форму, по слову "да будет!". Тво-ре-ние... Достоевский лишает, а не дает" (из письма 15.09.1943).
   И. С. Шмелев неоднократно пишет о классиках русской литературы. Интересны и его оценки своих современников. В ряде писем охарактеризованы К. Д. Бальмонт, Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, Л. Н. Андреев, А. М. Ремизов, А. Н. Волконский, А. Н. Бенуа, Л. С. Бакст и др. Более подробно Шмелев пишет о Николае Евреинове в связи с возможностью театральной постановки "Человека из ресторана".
   В переписке последовательно обсуждается, иногда вызывая споры, творчество И. А. Ильина. "В нем есть порядком склонность "учительствовать" и "регламентировать". Даже и в _м_о_л_и_т_в_е_н_н_о_м -- дидактик и методик. О молитве... -- он может хорошо сказать, но не для молитвы". "Иван Александрович -- острый аналитик, творец схем, но... не образов. При этом он тонкий критик, я бы сказал -- единственный настоящий в наше время". "Я -- полная противоположность, хоть он и настаивает, что я мыслитель, большой даже... Нет, мысли мои воплощены в живое, живущее -- это мысли-чувства, в них ходит-бьется живая кровь. Мне не надо исписывать сотни страниц чтобы внушить осмысление вещей и соотношение их, это дается искусством -- в миг один -- жестом, словом, действием принятого в сердце персонажа" (из писем 27.04.1942 и 31.08.1942).
   Значительная часть писем содержит варианты произведений самого Шмелева: главы романов "Лето Господне", "Богомолье", повести "Куликово поле", фрагменты рассказов ("Рождество в Москве", "Под горами", "Трапезондский коньяк", "Свет во тьме" и др.). Нередко работа над произведением продолжалась и в процессе переписки -- правка Шмелева уже по перепечатанному тексту. Среди этих писем наиболее интересны комментарии Шмелева к своим произведениям и размышления о них.
   Для изучения творческого наследия Ивана Шмелева особенно важны письма позднего периода -- 1943--1950 гг. В это время Шмелев возобновляет работу над романом "Пути небесные" (второй том), прерванную после смерти жены. Вместе с работой над второй частью романа в жизнь Шмелева входит его героиня. В письмах приведены фрагменты романа и авторские пояснения к ним. "Последнюю главу ["Пути в небе"] я изменял раз пятнадцать! Больше, лучше -- я не могу. Совесть спокойна" (1947 г.). Однако более интересны планы и заметки, посвященные третьей и четвертой частям "Путей", раскрывающие сюжетную и философскую сторону незавершенного романа: ""Пути" творились, вырастали незаметно. Я Вас любил -- и они любили, росли... Сколько в них вливалось! Я воскресил -- я же творю их, я имею право, как Творец! -- я воскресил моего Диму... я ему дал Дари... я дал ребенка им... я дал страдание-искупление, сверх всего, огромного... гимн творению, Творцу, земле и небу. Небо я спустил к земле и сочетал их..." (из письма 10.10.1941). Роман "Пути небесные" подводит итог не только творчеству Шмелева, но, в его понимании, и "беспутью" литературы XX в. Роман призван "направить", вернуть современную литературу к истоку словесности.
   С осмыслением литературного творчества переплетается тема православия. Если в церковных обрядах Шмелев видит вершину творчества, отражение соборного духа церкви, то многие догматические положения вызывают напряженные раздумья писателя. В первую очередь это вопросы оправдания Бога и человеческих страданий. Мировая война воспринимается им как "суд истории", подготовление человечества к Третьему завету, новому Откровению. Подобная трактовка очень близка религиозно-философским исканиям последователей Владимира Соловьева, которым в целом ряде своих произведений ("Неупиваемая чаша", "Пути небесные") отдает дань и Шмелев.
   С православием неразрывно связана для Шмелева тема родины. Отношение писателя к СССР и Второй мировой войне гораздо сложнее односторонне понимаемого "коллаборационизма". СССР никогда не существовал для него как Российское государство (в этом взгляды Шмелева очень близки И. А. Ильину). С точки зрения Шмелева, после Октябрьского переворота подлинная Россия была парализована чуждой ей властью, перестала существовать как реальное государство. Только с уничтожением "бесовского ига" возможно возрождение России и возвращение на родину писателя и его произведений. Шмелев неоднократно высказывается о желаемом, "необходимом" поражении СССР во Второй мировой войне, но в то же время все его произведения обращены не к эмигрантской диаспоре, а к русскому народу.
   Возникший в мировоззрении Шмелева разрыв между "душой" Родины и ее "территорией" возводит переживаемые события почти на апокалипсическую высоту. С точки зрения Шмелева мировая война должна стать последним испытанием на пути к возрождению, это катарсис России -- очищение через страдания. В подобной трактовке нападение Германии на СССР становится необходимой борьбой со злом -- большевизмом. В переписке появляется образ Рыцаря {Не совсем ясно, что конкретно имеет в виду писатель в письме от 30.06.1941 ("...подвигом Рыцаря, поднявшего меч на Дьявола..."). Вероятно, подразумеваются Гитлер и Сталин, хотя возможно, что И. С. Шмелев использует обобщенный образ борьбы со злом.}, с победой которого связаны для писателя и возвращение на родину, и возможность встречи с Ольгой Александровной.
   Убеждение в том, что Германия должна воевать не с Россией, а с большевизмом ради возрождения подлинной национальной России было присуще не только И. С. Шмелеву, но и определенным кругам русской эмиграции. Именно это, вполне объяснимое стремление было в дальнейшем успешно использовано нацистской пропагандой. В зависимости от того, к каким слоям населения она обращалась, использовались два почти противоположных образа России. Если первый образ представлял извечного врага Германии и всей цивилизации, то второй -- возможного союзника, страны европейской культуры, но крайне враждебной идеологии. Так, в учебниках, изданных в 1942 году в Риге, на примере текстов И. Шмелева, Д. Мережковского, К. Бальмонта объяснялось, как и зачем надо любить и защищать Россию {Именно в ответ на эту более тонкую пропагандистскую установку Сталин, умело манипулируя национальным самосознанием, был вынужден частично реабилитировать прошлое России, восстановить влияние Православной Церкви. Об этом см. Горяева Т. М. "Убить немца". Образ противника в советской пропаганде // Родина. 2002. No 10. С. 41--44; Константинов С. В. "Хайль Сталин!" Школьная политика Третьего рейха // Родина. 2002. No 10 (специальный выпуск). С. 51--53.}. Те же имена были представлены в "Народных календарях" -- книгах, предназначенных для жителей оккупированных территорий {Новая Европа на 1942 год. Новый календарь Спутник Сельского хозяина. II выпуск. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 100. Л. 76--79.}. И во всех этих изданиях произведениям И. С. Шмелева отводилось главенствующее место.
   Тем не менее, уже в 1943--1944 гг. позиция писателя значительно меняется. В первую очередь это связано с реалиями жизни в оккупированном Париже (любая информация о событиях на территории СССР подвергалась жесткой цензуре) и судьбами знакомых писателя, многие из которых погибли в концентрационных лагерях. Значительную роль сыграли здесь и письма Ольги Александровны, сопоставившей авторитарные режимы СССР и Германии. Иносказательно называя Гитлера и Сталина ("хирург", "семинарист"), О. А. Бредиус-Субботина смогла донести до писателя свою позицию, минуя нацистскую цензуру. Образом войны становится уже не Рыцарь, а машина тоталитаризма, уничтожающая все на своем пути.
   К письмам Ольги Александровны И. С. Шмелев относился гораздо глубже и трепетней, чем к обыкновенной частной переписке. Уже в письме 1941 г. он пишет о ее значении: "Оля, ты можешь сжечь мои письма? Я не могу -- твои... это ты -- живая, вечная. Ты можешь закрыть себя, снять свое имя, но отнять у жизни ценнейшее -- подобного не было в веках! -- это грех. Мы поем друг друга. Мы находим новое в любви..." (из письма 26.12.1941).
   Для Шмелева переписка становится живым произведением, наиболее важные в литературном отношении письма он перепечатывает на машинке и просит Ольгу Александровну сохранить их. В 1944 г., для того, чтобы не разрывать переписку, Шмелев разбирает письма Ольги Александровны и пересылает их ей. Из письма 3 марта 1944 г.: "Я запаковал все твои письма в четыре пачки, 270 писем! На каждой написал: "Может быть опубликовано только с разрешения автора и только вместе с моими письмами к О. А. Бредиус-Субботиной", и отвез к профессору Карташеву... Я успокоился, когда отвез их. Сердце свое укрыл... Очень хорошо, что [ты] решилась положить в сейф мои письма в тихом городке... Одни без других не могут получить жизни". К концу жизни И. С. Шмелев все больше укрепляется в мысли, что переписка должна быть опубликована. "Мы, Олечка, сами должны отредактировать нашу переписку. Создастся небывалый роман, огромной художественности, опыта, захвата. Должны решить, что оставить, что закрыть, и определить срок будущего опубликования. Это должно остаться. Этот роман будет переведен на все языки" (из письма 24.11.1946).
   И. С. Шмелеву было не дано завершить "Пути небесные". Как писала Ю. А. Кутырина "роман остановился на слове, которое явилось завершающим и всеисчерпывающим: "... Евангелие... тут все"". Но "духовный роман", как называл его сам Шмелев, был осуществлен в переписке с Ольгой Александровной: "Жизнь написала роман. Сего не выдумать. Это сердца наши -- себя отдали" (из письма 21.02.1947). Сейчас, когда выполнена воля писателя и его переписка с О. А. Бредиус-Субботиной опубликована, читателям стали доступны бесценные сведения о жизни, творчестве, "пути небесном" И. С. Шмелева и той, которой были посвящены последние годы его жизни.

Л. В. Хачатурян

  

Возвращение в Россию

  
   В 1990 г. я был назначен в Нидерланды в г. Роттердам настоятелем домовой православной церкви в честь иконы Божией Матери "Скоропослушницы". В Роттердаме и его окрестностях проживало несколько семей из первой волны русской эмиграции, в том числе и Сергей Александрович Субботин со своей супругой Марией Филипповной Постниковой-Субботиной. Сам Сергей Александрович был интереснейшим человеком, очень церковным и артистичным, в свое время был знаком с актером Михаилом Чеховым, певцами Ф. И. Шаляпиным и Л. В. Собиновым, певицей Н. В. Плевицкой, балериной Анной Павловой, генералом П. Н. Врангелем, философом И. А. Ильиным. Семья Сергея Субботина родом из г. Рыбинска Ярославской губернии, где священником служил его отец Александр Александрович Субботин, который скончался, когда дети -- Сергей и его сестра Ольга -- были еще маленькие. После 1922 г. семья Субботиных оказались в эмиграции в Берлине, где Ольга Александровна училась в Русском научном институте, посещала лекции и выступления многих писателей и философов, в 1936 г. присутствовала на лекции И. С. Шмелева. В 1937 г. О. А. Субботина вышла замуж за голландца и переехала в Нидерланды.
   9 июня 1939 г. в день своего рождения Ольга Александровна написала письмо И. С. Шмелеву, который ответил на него так, как он отвечал, наверное, многим своим почитателям и читателям, хотя что-то его душу тронуло: "Благодарю за привет писателю, -- писал он уже 19 июня, -- я его сохраню в немалом, слава Господу, пакете писем от читателей-друзей. Ваше письмо -- окрик на уныние мое". Потом последовали еще письма с той и другой стороны. Они стали обмениваться мыслями не только по поводу ежедневной жизни каждого из них, но и своими размышлениями о творчестве, окружающей жизни, политике. Обмен мнениями довольно быстро перерос в настоящую дружбу родственных душ. Через какое-то время они обменялись фотографиями.
   О. А. Бредиус-Субботина скончалась 19 августа 1959 г. и похоронена на кладбище в Гааге. Затем ее переписка со Шмелевым хранилась у брата Сергея, после смерти которого в 1992 г. владелицей писем стала его вдова Мария Филипповна. Несколько раз она пыталась сжечь различные документы и письма, которые остались после смерти супруга. Я с ней часто и подолгу разговаривал, пытаясь убедить в необходимости передать переписку Шмелева в Россию. В конце концов, Мария Филипповна с громадным трудом согласилась передать письма в Россию, но только при непременном условии издать письма. Дело осложнялось тем, что у нее был рак, и смерть могла наступить очень быстро. Я через атташе по культуре посольства Российской Федерации в Нидерландах Е. Ю. Бутовта связался с РГАЛИ и получил ответ из архива в апреле 1996 г., но, к сожалению, ничего конкретного предпринять не успели -- М. Ф. Постникова-Субботина умерла. Устное завещание, которое было мне дано -- если удастся этот архив вернуть в Россию, то только с условием публикации писем и помощи в строительстве русской церкви в Роттердаме.
   Приведением в порядок квартиры после смерти М. Ф. Постниковой-Субботиной занимался нотариус и дальний родственник со стороны Ольги Александровны, которые предложили мне (так как я последние годы много общался с Марией Филипповной) взять некоторые книги из библиотеки. Большое количество бумаг и газет было приготовлено ими на выброс. Среди этих вещей стояла и коробка, в которой, я знал, хранилась переписка. Я попросил взять эти письма. Голландцы посмотрели, что это бумаги на русском языке, старые. Поинтересовались, что это? Я объяснил, что пожелание покойной было передать эти документы в архив в Москву. Мне отдали коробку с письмами, и я до сих пор помню, как торопился быстрее спуститься по лестнице, чтобы, не дай Бог, голландцы не передумали. Так эти письма оказались у меня. Как выяснилось позднее, примерно через год, М. Ф. Постникова-Субботина все завещала Русской Церкви, но до этого момента переписка могла уже быть предана огню. В 1999 г. я передал все письма в РГАЛИ с тем же условием, что было высказано М. Ф. Постниковой-Субботиной -- публикация писем и помощь в строительстве церкви в Роттердаме.
   Похоронены они в одной могиле: М. Ф. Постникова-Субботина, которая сохранила письма для нас, и О. А. Бредиус-Субботина, -- та, которой на протяжении последних двенадцати лет жизни писал письма русский писатель Иван Шмелев. На могиле стоит мраморный белый православный крест.

Протоиерей Григорий Красноцветов

  

Архив И. С. Шмелева в РГАЛИ

   Переписка И. С. Шмелева с О. А. Бредиус-Субботиной входящая в личный фонд И. С. Шмелева (No 1198), созданный в РГАЛИ в 1949 г., публикуется по оригиналам, хранящимся в архиве.
   Опись 1 фонда содержит материалы, переданные в РГАЛИ сыном домработницы Шмелевых -- документы к биографии И. С. Шмелева, рукописи, фотографии, оставшиеся в Москве после эмиграции писателя. В опись 2 входят книги, статьи и фотографии, подаренные РГАЛИ Юлией Александровной Кутыриной и поступившие из Парижа.
   Переписка И. С. Шмелева с О. А. Бредиус-Субботиной входит в опись 3 фонда (164 единицы хранения) и содержит 638 писем самого писателя и 513 писем его корреспондентки. Несмотря на столь внушительное количество, это не полное собрание писем -- в фонде находятся и пустые конверты. Часть бывших в них писем уничтожена самой Ольгой Александровной, часть сохранилась в парижском архиве И. С. Шмелева (Российский Фонд Культуры) {В настоящем издании публикуются 2 письма И. С. Шмелева к О. А. Бредиус-Субботиной, хранящихся в этом собрании. Всего в Российском Фонде Культуры находятся 5 писем И. С. Шмелева (включая черновики) и 3 письма О. А. Бредиус-Субботиной.}. Основная часть писем -- рукописные, но ряд писем Шмелева напечатан на машинке и содержит рукописную правку автора. К некоторым письмам приложены фотографии мест, связанных с жизнью И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной, фотографии самих корреспондентов и их родственников. Иногда к письмам приложены засушенные цветы и листья, а к письму от 3 декабря 1941 г. -- локон волос Ольги Александровны.
   Существенную трудность при датировке писем представляют периоды активной переписки Шмелева, когда письма писались по 3--4 раза в день. Определенную помощь оказывают сами корреспонденты, указывая на конверте или в ответном письме точную дату получения письма и сообщая о впечатлении, которое оно произвело. Хотя датировка писем О. А. Бредиус-Субботиной не отличалась особой точностью, процесс научного описания документов был облегчен тем, что практически все письма снабжены конвертами с почтовыми штемпелями, где стоит дата отправления письма. Часть писем написана на почтовых открытках. Начиная с 1944 г., И. С. Шмелев систематизирует и нумерует письма Ольги Александровны. Он обращается к ней с неоднократной просьбой начать перепечатку его писем к ней. К сожалению, эта работа не была завершена.
   Кроме переписки, в состав поступившего из Голландии архива И. С. Шмелева входят его рукописи (рассказ "Куликово поле", отрывок повести "Под горами", дневниковые записи со стихотворениями "Завет прощальный", "Оле -- в день Ангела" и др.), дарственные надписи, письма к А. А. Овчинниковой, письма с упоминаниями о писателе, записки О. А. Бредиус-Субботиной ("Очень доверительно") об окружении И. С. Шмелева в последние годы жизни и о судьбе переписки после его смерти, ее рассказы и рисунки (в т.ч. автопортрет), переписка с родственниками и собранные ею материалы.

Е. В. Калинина

  

От составителя

   В настоящем издании выполнена последняя воля И. С. Шмелева -- его переписка с Ольгой Александровной Бредиус-Субботиной опубликована как самостоятельное художественное произведение. В книге выдержана сюжетная и хронологическая линия (первое обращение Ольги Александровны к писателю, постепенное узнавание друг друга в письмах, признание, взаимные исповеди, ревность, долгожданная личная встреча, разрыв, примирение и т.д.), соблюдена смысловая последовательность писем. Часть писем, не вошедшая в двухтомник (письма, содержащие повторные сведения или не столь интересные с художественной точки зрения, черновики, литературные наброски), будет включена в дополнительный том, рассчитанный на специалистов по русской эмиграции и ценителей творчества И. С. Шмелева.
   Публикация эпистолярных материалов как литературного произведения вызывает определенные затруднения. Так, например, достаточно сложно установить точную последовательность переписки: письма задерживались цензурой, их отправление откладывалось, нередко одно и то же письмо, прочтенное в разное время, вызывало почти противоположную реакцию адресата.
   При передаче текста составители стремились максимально сохранить индивидуальность корреспондентов. В тексте сохранены все авторские словообразования, интонационные знаки, ритмическая пунктуация (дефисы, отточия и др.), характерная для И. С. Шмелева разбивка слов на слоги, разрядка, подчеркивание и другие особенности. Слова, подчеркнутые дважды выделены курсивом, многократно подчеркнутые -- жирным шрифтом. Оставлено без изменений намеренное повторение букв, прописные буквы в середине слова и характерное для людей, свободно владеющих иностранными языками, русско-латинское написание слов и выражений. Соответственно сохранено и авторское написание собирательных числительных (10-летка, 1/2 часа, 3-ое (трое) и т.п.).
   В тексте оставлены без расшифровки инициалы, наиболее часто встречающиеся в переписке: И. С. Ш., И. Ш. (Иван Сергеевич Шмелев), О. А. (Ольга Александровна), С. (Сережа), А. (Арнольд), И. А. И., И. А. (Иван Александрович Ильин). Инициалы не расшифрованы и в том случае, если обозначение того или иного лица только инициалами входило в авторский замысел (поклонники О. А. Бредиус-Субботиной в "Повести жизни" и т.п.) Расшифровка других инициалов приводится в квадратных скобках.
   Стремясь уместить как можно больше информации в письме (во время оккупации объем писем был лимитирован цензурой), корреспонденты писали на полях, между строк, и, нередко, поверх основного текста письма. В связи с этим иногда невозможно точно установить последовательность текста. В этом случае составителями сделаны пометы [На полях:] или [Приписка:].
   Для свободного чтения "Романа в письмах" в тексте расшифрованы сокращения, которыми наиболее часто пользовались И. С. Шмелев и О. А. Бредиус-Субботина (например: "Знаю, кк одиноко, кк пусто в тв. жизни" -- "Знаю, как одиноко, как пусто в твоей жизни"; Map. Кв-ва -- Марина Квартирова). В тех случаях, когда сокращенный либо неразборчивый текст может быть истолкован различным образом, расшифровка приведена в квадратных скобках. Унифицировано написание порядковых числительных и обозначение дат. В книге приведено наиболее часто встречающееся в оригинале написание (9-го июня; 9.VI; 9.VI.39). Даты помещены в том месте, где их поставили авторы писем. Составительские даты указаны в квадратных скобках. В том случае, если приведение писем к современной орфографии и пунктуации не нарушало индивидуального стиля автора, в тексте изменено употребление запятых, прописных букв (главным образом -- в письмах О. А. Бредиус-Субботиной), правописание окончаний и т.п. Были исправлены описки, устранены характерные ошибки в написании знаков препинания (2 точки вместо многоточия и т.п.).
   Комментарий к письмам расположен в конце текста, для избежания путаницы использована сквозная нумерация сносок (1, 2, 3). Справочная информация (адрес, исполнение документа, архивный шифр) перенесена в конец издания и расположена непосредственно перед примечаниями к данному письму. Текстовые примечания расположены внизу страницы (i, ii. iii...), кроме того, в тексте сохранены авторские сноски (*).
   Творческая группа, работавшая над подготовкой издания, благодарит за неоднократную помощь и содействие в работе протоиерея Григория Красноцветова и его семью, Наталью Борисовну Волкову, Татьяну Михайловну Горяеву, Татьяну Федоровну Павлову, Виктора Мирославовича Гуминского, Веру Николаевну Терехину, Лидию Алексеевну Спиридонову, Светлану Алексеевну Шушунову, Людмилу Игнатьевну и Валерия Петровича Цыгаников, Евгению Кузьминичну Дейч, Марию Викторовну Михайлову, Елену Баурджановну Коркину, Марию Аркадиевну Рашковскую, Татьяну Марковну Коробову, Людмилу Яковлевну Дворникову, Татьяну Викторовну Волкову, Ольгу Владимировну Рожкову, Ольгу Кузьминичну Землякову, Виктора Владимировича Леонидова, Сергея Николаевича Овсянникова, Анну Владимировну Толмачеву, и всех исследователей творчества И. С. Шмелева, без которых было бы невозможно осуществить это издание.
  

Письма.

I

1939 - 1942

1

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   {Первое письмо И. С. Шмелеву О. А. Бредиус-Субботина отправила через журнал "Возрождение" по адресу: La Renaissance. 73, Avenue des Champs-Elysées, Paris, 16. На конверте помета редакции: от читат.}

9-го июня 1939 г.

Глубокоуважаемый, искренне чтимый

и душевно любимый Иван Сергеевич!

   По непреодолимому желанию выразить Вам преклонение мое перед Вами пишу Вам. В наше тяжелое время бессердечия, бездушия и безлюдья, как светлый луч светите Вы.
   "О, вы, напоминающие о Господе, -- не умолкайте!"1 Не умолкайте! Ибо Вы ведете нас как вифлеемская звезда к ногам Христа.
   Когда мне тяжело на душе, я беру Ваши книжки, и т.к. в них не лицемерная правда, а Душа, то становится и легко и ясно. И это Ваши "Лето Господне" и "Богомолье"2 были моими подготовителями и к посту, и к Св. Пасхе. Увы, наши "батюшки" редко бывают истинно духовны, и часто не находишь у них того Духа, которым жила Русь. Читая Вас, я (и моя семья (*Я временно была в Берлине.)), чувствовали все таким своим, родным, русским до последнего вздоха. И Вашего батюшку, такого прекрасного, так рано погибшего, и старенького Горкина, и Вас ребенка3 мы любим, как любят своих близких. Простите мне, что так пишу, что все выходит как-то м. б. шаблонно. Но верьте, что от искреннего сердца идут мои слова. И хочется больше и больше знать о судьбе всех этих лиц, ставших близкими и родными. Я слушала Ваше чтение в Берлине4 после того, как скончалась Ваша супруга5. Как ужасно, -- столько чудесных, прекрасных близких лиц суждено было Вам утратить из жизни когда-то такой полной, богатой этими людьми. Если Вам покажется м. б. иногда, что Вы одиноки, то не думайте так! {Эта фраза в письме О. А. Бредиус-Субботиной подчеркнута И. С. Шмелевым. Авторское подчеркивание не оговаривается отдельно.} Вашим Духом живут много людей, Ваша Божия Искра затеплила у многих лампаду. Для многих во всей эмиграции существуют лишь два человека, два пророка, -- это Вы и Иван Александрович Ильин6. И если бы наше духовенство воспитывало людей в духе этих двух, то насколько бы поднялась наша мораль.
   Я живу в Голландии, замужем за голландцем7, в деревенской тишине; единственная связь с Русским -- книги, т.к. русских людей очень здесь мало. Стараюсь у кого можно развивать вкус к путям и Вашим, и Ивана Александровича Ильина, ибо только они безошибочно непреложны.
   Хотелось бы от всего сердца вымолить у Господа Вам еще на многие годы здоровья, радости, творчества для нас грешных.
   Всего Вам доброго!
   Искренне почитающая Вас

Ольга Бредиус-Субботина

  

2

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   19.VI.39
   Сердечно признателен Вам, Ольга А., -- не знаю отчества, -- за привет писателю. Я его сохраню -- в немалом, слава Господу, пакете писем от читателей-друзей. Ваше письмо -- окрик на уныние мое. Да, я очень одинок, я совсем одинок, и часто ропщу. Вы почувствовали это, сказали это, и правильно: я часто забываю, что я не одинок. Со мной, [в] духе, -- моя покойная жена, мой, отнятый мучителями Родины, сын, офицер8. Господь же со мной! -- и еще -- великое множество русских людей, единомысленных. Да, знаю, слово мое, волею Божьей, доходит до читательского сердца. Только это еще дает силы. Вы так искренно, нежно обласкали душу мою. Но не называйте меня _у_ч_и_т_е_л_е_м. Я недостоин сего. Я -- слабый, грешный человек, куда быть мне учителем нравственной жизни! О батюшках Вы напрасно. И в нашем Содоме есть светлые пастыри, есть. Всего Вам доброго. Спасибо
   Ив. Шмелев
   Привет Вашей семье. Спасибо!
  

3

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   26.IX Св. Иоанна Богослова9
   9.Х.1939 écrit en russe
   {Écrit en russe -- Написано по-русски (фр.). Сообщение для цензуры, необходимое для отправления письма из Франции, т.к. в соответствии с правилами письмо не должно превышать 4 страниц и должно содержать указание о том, на каком языке оно написано. Позднее эти сообщения делались на немецком языке (der Brief in der russischen Spreche). В дальнейшем при передаче текста писем стандартные пометы для цензуры опущены.}
   Сердечно благодарю Вас, добрый друг, Ольга Александровна, за трогательный привет, -- за Ваш подарок писателю-другу. Я принял его с легким сердцем, принял, растроганный, ибо за этим даром чувствую светлую душу Вашу. В эти суровые дни одиночество мое в жизни особенно давит. Растерянная душа не может уйти в работу, будто уж и писать не надо, будто и не для чего. Но знаю, что лишь работа может давать забвение и утверждение, -- и надо закончить еще не завершенное -- "Лето Господне" и "Пути Небесные"10. Уже с июля, как бы предчувствуя мировой кризис, потерял я волю к работе. Единственный близкий человек, наш Ives, или Ивик11, внучатый племянник покойной Ольги Александровны, скоро должен быть мобилизован, и пока уехал в провинцию в лицей, где после 2-го башо {Экзамен на степень бакалавра (от фр. bachot).}, сданного с отличием, проходит дни подготовки к École Normale Supérieure, -- Classe le matématiques spéciales {Высший педагогический институт, математический факультет (фр.).}. Две недели жил я в St. Geneviev, в Maison Russe {Русский Дом (фр.).}12 и каждый день ходил на могилку покойной О. А. Целую Вашу руку, добрый друг. Слава Богу, я имею кров и хлеб -- в будущее не заглядываю, а теперь участие Ваше для меня -- свет. Желаю здоровья. Сердечно Ваш Ив. Шмелев
  

4

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

14.Х.39

Дорогой Иван Сергеевич!

   Как рада я была сегодня получить Вашу открытку и узнать, что Вы здоровы. Я сейчас в ужасной тревоге за моих маму13 и брата14. Стараюсь изо всех сил их перетащить к нам в Голландию, но это очень трудно, м. б., даже безнадежно. Я измучилась от этой неизвестности: то отчаиваешься совершенно, то молишься, то будто веришь. Я -- в это ужасное время совершенно одна, т.к. мой муж по делам должен был уехать из дома, и то уж до последнего момента был со мной. У него русская душа. Он очень любит все русское (не так, как многие иностранцы), не из экстравагантности, а просто вот так, -- любит. По душе почти что православный, более православный, нежели некоторые из русских. И дом у нас русский. Но только я совсем одна теперь. Одна в деревне; дом стоит около шоссе, а кругом сады и поля. Никто ни ко мне не зайдет, ни я ни к кому не зайду. Ни души, кроме меня да птички. Есть кое-кто русские за 6 км, но не очень хочется их видеть, -- чужие духом. Сколько дум разных пройдет в голове в одиночестве. Сейчас шторм {В оригинале -- штурм. Далее это исправление не оговаривается.} у нас, -- мои высокие подсолнухи в саду сломило, и так все грустно. А летом было так уютно! Мама и брат у меня гостили, и подумайте: должны были 16-го сентября уехать. Как рвалось мое сердце, сколько было мук, просьб, молений даже! Люди не слышали этих молений. Теперь мы вновь стараемся, но что выйдет?! Как прекрасно, что Вы пишете еще "Пути Небесные" и "Лето Господне". Я не могла достать "Пути Небесные". Есть ли они в Париже?
   Всего Вам доброго! Помолитесь за меня! Мне очень тяжело. Ваша Ольга Бредиус.
   Напишите мне, когда будет можно!
  

5

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   23 октября 1939
   Дорогая Ольга Александровна,
   Ваше открытое письмецо, от 14 окт., очень тревожно, горько. Да не надо же так поддаваться огорчениям преходящим, Ваше одиночество -- временно, увидите близких, Бог даст. Другое дело -- одиночество безнадежное... Да и религиозная Вы, верою укрепитесь. А чтобы свидеться с мамой и братом, хлопочите, пока не убедитесь, что все испробовано. Вы же полноправная гражданка Голландии, и, на мой взгляд, ни божеские, ни человеческие законы не могут отнять у Вас естественного права иметь возле себя близких, самых близких. Тем более, что Вы, сами, с Вашим мужем, искони голландцем, дадите им и кров, и хлеб. Они же -- русские эмигранты не по своей злой воле, а в силу непреоборимых обстоятельств, в силу того, что по своей духовной природе _н_е_ _м_о_г_л_и_ признать насильнической власти над своей Родиной за правомерную власть -- и ушли под защиту той культуры и той морали, которая им духовно близка и которая еще не ушла из мира окончательно. Ваша страна, родина мужа Вашего, Голландия, -- не признала большевиков закономерной российской властью, и это, несомненно, может Вам облегчить ходатайство Ваше за близких. Где же и пребывать-то Вашим близким, как не под Вашим кровом?! Это же -- сама правда. Еще висит в Гааге на парадной двери дощечка -- "легасьон рюсс" {Дипломатическая миссия России (от фр. Legation Russe).}15. И живет еще в Гааге "шаржэ д'аффэр" {Поверенный в делах (от фр. chargé d'affeires).} российской легации -- Павел Константинович Пустошкин (Poustoshkine) -- адрес: 66, Sweelingstraat, Za Haye. Если еще не просили у него совета и помощи, напишите ему. Я сегодня виделся с одной моей милой читательницей, она ему о Вас напишет. Я ей сказал, что я, русский писатель, которого г. П[устошкин], конечно, знает, и профессор государственного права и философ И. А. Ильин, проживающий в Цюрихе, мы оба ходатайствуем по Вашему делу и даем самый положительный отзыв о достойной семье Субботиных. Если он сможет разъяснить недоразумение, -- ибо тут несомненно только недоразумение, -- найдет возможным вступиться за соотечественников, -- он это сделает. А он, как бы, все еще наш правозаступник, ибо в глазах Вашего Правительства он является как бы представителем русских, законных, интересов, т.к. для Голландии никакой "советской страны" не существует, дипломатически, а осталась Россия, пусть и в анабиозе. Даст Господь, зачтется это, российской историей зачтется, ибо российская история не кончена, а лишь прервалась насильнически. Ну, да поможет Вам Господь.
   Я постараюсь послать Вам свой роман "Пути Небесные", справлюсь только на почте, можно ли пересылать книги.
   Трудно теперь писать, собрать душу, -- вихревые события все перерыли в ней. Особенно -- _т_и_х_о_е_ писать, мое, далекое... Газет не могу читать: кипят они "злобою дня сего". Видите ли: нас, русских, мир все еще очень мало знает. Он знает, конечно, нашу великую литературу, но... она для него, пожалуй, как "всечеловеческая", -- говорю о классиках, -- стоит как бы _в_н_е_ "русского" и "русских". На взгляд мира, мы еще "полудикари", -- этому взгляду помогли -- большевики из международного отброса, -- нам еще "далеко" до... западной культуры! А мы-то знаем, кому еще далеко до подлинной культуры. Так вот, вспоминаю _н_а_ш_и, _б_ы_л_ы_е, _р_о_с_с_и_й_с_к_и_е_ газеты! Наши были ку-да вдумчивей, сдержанней и -- точней, особенно в исторические дни, в суровые дни народного испытания. Нет, мы знаем свою культуру, и не растрясем ее, вернем освобожденной России, -- заветное это наше. Без этой высокой культуры не было бы и вселенской литературы нашей. Жива она и в порабощенном народе нашем, в его чудотворном языке.
   Будьте крепки верой и духом, уповайте. Не бойтесь преходящего одиночества. Все это легкие испытания. Была бы жива душа. Помните, что ныне многим-многим миллионам людей -- сверхмерное выпало на долю. Этим вот "сверхмерным" и меряется подлинная культура: будь мир воистину на высоте Подлинной культуры, не было бы того, что видим. Да, подрасти еще надо, надо... и не гордиться достижениями "ума" только, а не _д_у_х_а. Будьте сильны.
   Сердечно Ваш Ив. Шмелев
  

6

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

Бюнник, 19 окт. 1939 г.

ночью

   Дорогой, душевно-родной Иван Сергеевич!
   Послала Вам открытку, и так мне стыдно, что в ней писала лишь о своих думах, а Вас-то никак и не ободрила, не сказала того, что все-таки думала, а именно: что так грустно мне и за Вас, и за того мне незнакомого, но очевидно очень юного Ивика, и за многих, многих...
   И если бы Вы знали, как много я думаю о Вас и о Вашем мире, о Ваших страницах русской души и веры!.. Моей семье и мне Вы близки и дороги как самый родной человек, каждым Вашим словом, каждой мыслью.
   И вот мне захотелось Вам рассказать о себе. Можно?
   Я уехала из России еще полуребенком, полуподростком. Но тот, объективно говоря, коротенький отрез моей жизни Там, на Родине, я чувствую как именно всю, целую, большую мою Жизнь. Все, что здесь -- эпизод. Это конечно не реально, не логично, но это такое внутреннее чувство. И все то, что во мне Там сложилось, так и осталось. Конечно, многому пришлось с годами научиться, разочароваться во многом, утратить свежесть чувств и детскость Веры, утратить нежность и научиться носить маску, и ничего не удалось из Прекрасного (* Прекрасное только потому, что Там родилось. Сама же я очень несовершенна. Не находИте и Вы во мне ничего особенно светлого. Я недостойна этого! Я хочу только стать лучше.) умножить, приобрести к тому, что Там родилось...
   А родилось и рождалось все это в той атмосфере, которой пронизана каждая Ваша вещь, до мелочей, до болезненных, подробных мелочей, будто вырванных из моей собственной души и памяти.
   Мой отец16 был священник, по призванию, по глубинной, чистой Вере; горел на своем посту душой. Ах, какой удивительный это был человек! Он умер 37-ми лет в год войны. Мы были (я и брат) очень малы. Но его, светлого, как Ангела, хорошо помним. Моя мать -- та самая женщина, которая бы несомненно заслуживала быть поставленной в ряды героев. Сколько она несла на своих плечах забот и горя; и это все в ее 32 года! Какое было у них с отцом счастье, -- только не полных 10 лет! И с тех пор собственно наша семья разбита, и с тех пор начался тот Крестный Путь, который и до сего дня не окончен.
   Но впрочем, я хочу говорить о том, что было.
   Знаете ли Вы Ярославль, Углич, Кострому?
   Были ли Вы в тех краях Костромской губернии, где в дремучем лесу живут воспоминания о Сусанине? Знаете ли Вы ту чудесную русскую природу, немного простую, незатейливую, но такую чудесную Духом?! Это сердце России, такое глубокое, старое, Наше! Вот там, в этих лесах, лугах и полях, в деревушке (нет, в селе) выросла моя мать. Такая же цельная, неизломанная, простая и прямая, как и вся эта природа. Ее отец был благочинный17 там, в Костромской губернии. Не могу всего Вам описывать, но коротко скажу, что, как в самом прекрасном романе, встретила она отца моего, такого светлого, прекрасного.
   Род отца моего выходит из Углича, этого очаровательного волжского городка. Милая Волга! Вся жизнь моих родителей была гармония, счастье, безоблачный сон.
   Не стоит говорить о том, что в доме царил дух религиозности, обряда, русского быта.
   Так же, как у Вас, горели всюду лампады, отец пел молитвы18, -- он чудно пел, до священства даже выступал.
   Мы постились, а в сочельник19 говели "до Звезды". Мы "славили Христа" в Рождество и Пасху, и для смеха "получали" от папы по рублю "в ручку". Я никогда, до моей смерти, не забуду первого говения и исповеди, этого звона "пом-ни" и чмокающей грязи под ногами (* а на ногах уже весенние "калоши". Помните?), -- смеси талого снега и навоза на почерневшей мостовой. И шары на углу улицы и главное капели. Почему-то Пост, звон, капели и крик галок, -- все это -- одно. И как-то трепетно и грустно, и чего-то как будто ждешь, и на душе чудесно. И где это все еще повторится на Божьем свете? А как пахнет в церкви у Плащаницы... Гиацинты, нарциссы, тюльпаны и много азалий, и свечи, и женщины в платочках черных.
   Помните?
   А причащалась я в детстве на Крестопоклонной20. С вечера уж старались не говорить много, -- а то согрешишь. А на утро у кроватки платье белое и новые ленточки в косички, и няня тоже в светлом, и мама в белом платье, а на голове не шляпа, а шарф. И все идут и идут в церковь, и все такие особенные, нарядные и строгие.
   Это прошло... Неужели навсегда?!
   А помните ли Погребение Христа?!21
   Я много раз в жизни переживала эту службу, но запомнила лишь одну.
   Мне было 7 лет. Я умолила маму взять меня [на] заутреню. Как величественна, как Божественна была та служба. На полу лежал можжевельник, все в черном, женщины в платках, все торжественно-грустно, все необычайно, и свет такой особенный. А пение! Когда понесли Плащаницу и запели "Благообразный Иосиф"22, я, помню, горько заплакала. Я совершенно реально увидела умершего Христа, без вопросов и сомнений шла я за Плащаницей, и сердце мое было полно горя, и не чувствуя веков, я была душой там, около Гефсимании. Как все это было величественно и просто. Как неповторимо чудесно.
   Море свечей и море голов, звон особенный, какой-то падающий, и утро свежее и сырое.
   За ручку с мамой, молча, словно боясь вернуть себя к действительности, мы приходим домой.
   Кухарка уже возилась с тестом для куличей. Мне не хотелось идти спать, и я упросила маму взять меня еще к цветочнику выбрать цветы для пасхального стола. Ах, как жаль это было! В городе все шумело, торговало, жило этой жизнью.
   А дома я искренне расплакалась, когда увидала, что мама пробует скоромное тесто для куличей до разговения.
   А Пасха?! Разве не воскресал для нас Христос?
   Разве не совершалось с каждым в эту ночь великое чудо? Ах, если бы Вы знали нашу церковь!
   Нерукотворного Спаса храм23 был это.
   Но какой храм! Перед ним, в ограде (там нету кладбища) перед алтарем могила моего отца. И когда был праздник 3-го Спаса24, то вся церковь была в цветах. Как Вы сказали "Спасовы цветы"? Вот именно: бархатцы, георгины и многие другие осенние, будто на этот праздник только и выхоленные. И много брусничного листа. Гирлянды, гирлянды. Вся кухня у нас полна травы, цветов, всего, что для этого нужно. Я даже запах этот помню. Такой крепкий, лесной, горьковатый.
   А как служил отец! О нем написан некролог был. Он умер в Казани, пробыв там 1/2 года, а похоронить его захотела паства в Рыбинске, где он служил 8 лет. Гроб не несли, а передавали через головы, -- это была несколько-тысячная толпа плачущих людей.
   Вся радость жизни, беспечность, детство наше ушли с ним вместе. Но все в руках Божьих. И мы через несколько лет увидели и в этом Промысл Божий. Сколько было потом страданий, как сложилась наша жизнь потом, -- говорить долго м. б. скучно и не стоит. Я хотела только немного познакомить Вас с нами. И показать, почему все Ваше мне так дорого и близко. За все эти годы никто и никогда не был таким родным, таким духовно родным, как Вы. И я знаю, что Вы не посмеетесь и не осудите, если я скажу, что читая Ваши книги, я плачу, плачу о Вашем и о своем потерянном Рае. Как плачу и сейчас, вспоминая все невозвратное, такое близкое и единственное.
   Простите меня, если надоела. Шлю Вам мой искренний привет. "Не умолкайте!!!" "Напоминайте о Господе!" Это нужно!
   [На полях:] Помните, что м. б. многих Вы возвращаете к их Раю Вашими книгами, Вашими Путями даете идти к светлой цели! Ваша О. Б.
   Перечитываю Ваш "Въезд в Париж"25. Какая Правда!
   Черкните мне, если не осудите меня за навязчивость.
   Перечитала письмо и боюсь, не приняли бы Вы мои отзывы о семье моей за хвастовство, но если бы я писала о папе и маме иначе, то это была бы ложь. Отец был действительно как Ангел. Я с Вами хочу быть совершенно правдивой. И если я отзываюсь так о родителях, то это еще вовсе не дает мне права себя самое возносить. Ибо я их недостойна во многом.
   27.Х.39
   P.S. Я не страдаю от одиночества, как такового, -- это же пустяки. Что такое скука? Глупости! Когда такое творится в мире, то эти вещи даже стыдно замечать. Но, знаете, сколько всего передумаешь одна!
  

7

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

27.Х.39

   Дорогой, ласковый Иван Сергеевич!
   Сегодня пришло Ваше письмецо с утешениями. Какое Вам спасибо! И после него я решаюсь послать Вам мое, написанное 19-го окт., но не посланное. Стеснялась надоедать.
   Но самое-то главное: я получила позавчера разрешение на въезд моим!
   Милый, дорогой Иван Сергеевич, как хорошо все еще Вы думаете о людях! Как верите еще в человечность в Вашем письме! Если бы Вы однако знали, чего стоило это разрешение, и главное как оно далось! С Пустошкиным я хорошо знакома, -- он, как и я с мужем, понять не мог, что сердца в людях больше нет. Пустошкин не мог абсолютно ничего сделать при всем его желании. Адвокаты, связи, немалые связи (!) -- не помогли. Железная дверь закона опустилась перед слезами нашими. Надо Вам сказать, что в роду моего мужа есть лица с интернациональной известностью, есть лица с очень большим влиянием. И только одному из них, члену правительства, удалось упросить, и то ему это дали, высказав пожелание, что при первой возможности брат уедет куда-нибудь, хотя временем его въезд не ограничили.
   Но я счастлива! Я тотчас же хотела писать Вам, и сегодня написала бы и даже до Вашего письма.
   Иван Александрович26 тоже очень беспокоится о моих и писал мне, что "как удар" было для него мое известие, что они опять там.
   И Вы знаете, как раз сегодня пишет мама, что положение может создаться ужасное, -- их могут всех послать на прежнее пепелище! Подумайте только! Я все читаю и перечитываю Вашу книгу, переживаю, выплакиваю все, что там болит. И думаю, что ее можно было бы озаглавить даже: "Въезд в Европу" (* Ибо всюду на Западе одно и то же.). Если бы я умела писать, то несколько этюдов на эту тему могла бы добавить. Например, после всех высказанных страданий, после жизненно важных соображений, когда нам в 1-ый раз отказали, то адвокат спросил: "а как же теперь Ваша матушка без прислуги будет жить?". Поняли они нас -- нечего сказать! Ну, Господь с ними! Теперь все это позади. Я благодарю Бога. Часто думаю о милом, тоже родном Горкине.
   Молюсь о Вас!
   Всего Вам доброго!
   Спасибо за поддержку. Спаси Вас Бог! О. Бредиус
  

8

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  

17.XI.39

   Милая Ольга Александровна,
   Ваши письма радостью озарили меня, -- и за Вас, и за меня. За Вас -- что увидите, быть может, маму и брата; за меня -- что так доверчиво отнеслись, привлекли и меня в сорадование, как близкого. Знаю о Вашем батюшке от И. А., а Вы так нежно и просто _д_а_л_и_ его духовный облик. Вы -- умны сердцем, умны и умом, -- и талантливо-живо, ярко даны изображение Вашего обихода и душевного уклада -- Праздник душе дали, чуть приоткрыли свой мир. Чего же Вы стеснялись? Это-то и чудесно -- искренность, и я очень ценю и благодарю. Метко Вы определили сущность "страдания" на взгляд адвоката. В этом -- и все. И это так точно. Например, для Сельмы Лагерлёф27 оказалось невнятным, почему мой Илья (в "Неупиваемой чаше"28) м_о_г_ вернуться в рабство, когда ему открывалось "счастье" -- славы и богатства. И заметьте: ведь это как-никак писательница, и даже отмеченная некоторым дарованием. Чего спрашивать с прочих! Пишу Вам кратко, неуверенный, что письмо дойдет, в эти тревожные дни. Известите, что мама и брат -- свиделись ли? И да успокоится душа Ваша, родственная моей. Не помню я Ваш внешний облик, так много было народу на моем чтении. Будьте здоровы, душой крепки, сильны волей.
   Сердечно Ваш Ив. Шмелев
   А письмо Ваше перечитывал.
  

9

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

29.XII.39

   Дорогой Иван Сергеевич! Не знаю отчего, но, думая о Вас ежедневно, стремясь к Вам, я все же не могла писать. Т.е. я даже писала, много, но именно поэтому не решалась послать, а потом устарело, и так вот и вышло, что я молчала как будто. Нам очень много пришлось пережить, -- Вы верно знаете? А как Вы? Мне так тоскливо, что давно ничего о Вас не знаю. Читаю еще одну Вашу книжку "Это было"29. Можно мне Вас спросить, какая вещь из Вами написанных больше всего Вам самому нравится? Или это нетактично с моей стороны? Тогда просто не отвечайте!! Мне больше всего нравятся "Лето Господне" и "Богомолье", "Пути Небесные" (читала только отрывки), а потом чудно тоже "Въезд в Париж", да хотя, все прекрасно. "Въезд в Париж" -- стихи в прозе. Чудный стиль. Все дивно, но первые вещи (мной названные) уж как-то особенно еще душе близки, так что хочется плакать. "Няня из Москвы"30 тоже дивная вещь. И "Человек из ресторана"31. Работаете Вы теперь или трудно? Я думаю, что именно Вам тяжело в такое время писать. Как досадно, что теперь нельзя в Париж поехать. Я так часто раньше собиралась. Тогда бы и могла Вас увидеть и так хорошо поговорить. Здесь русских мало, а по-душе совсем почти нет. Об Иване Александровиче я давно тоже ничего не знаю. Как-то они там? Милый Иван Сергеевич, да сохранит Господь Вас здоровым и благополучным и да пошлет мир и тишину людям своим в этом Новом Году! Страшно думать о том, что несет этот год, но будем молиться и верить, что Господь пощадит нас всех! Я всегда молюсь о Вас, чтобы Вы были подкреплены Божьим Духом, чтобы тьма не объяла Ваш талант, чтобы вся суета и ложь мира нашего не смутили Духа Вашего и не огорчили бы Вас. Чтобы Вы пели, пели Бога, чтобы Вы не умолкали, ибо только такое теперь нам нужно. Вы не один, -- нет, за Вами много, много людей, сердца которых Вы ведете к Богу. Здесь в Голландии очень раскиданы все русские, и я очень вдали от центра, но все же мечтаю когда-нибудь устроить чтения Ваших вещей, особенно для детей и молодежи, забывающей Россию и Русское. Мои родные все еще не здесь, -- трудно все это очень. М. б. я попаду к ним к Русскому Рождеству или Русскому Новому Году, если получу визу. А как Ваш племянник? Знаете, я получи ении творят историю, и они правы, -- с _и_х_н_е_й_ _т_о_ч_к_и_ _з_р_е_н_и_я... да, да. Но если бы взяли для многих сокрытую -- или, вернее, мало-понятную -- иную точку... -- совсем по-иному многое показалось бы, и так бы просто стало решать, и сколько бы сил и жизней было бы сбережено! Силы русской эмиграции дремлют втуне, не привлечены к великому делу всеобщего освобождения и обновления. Их, просто, _н_е_ знают. И в этом -- главное. Я не мог добиться права ехать59 к близким мне по крови, духу и сердцу... -- а я мог бы -- знаю! -- влиять... я, м. б., чудо сделал бы, сколько сердец отомкнул бы... -- одним своим "Богомольем"! И как бы мы, своим знанием родной души, могли бы облегчить великий и страшный подвиг -- мирового очищения! Больше бы взаимного доверия... -- и случилось бы чудо, _Ч_у_д_о!!! Оно и случится, только... с большим запозданием, с излишней -- и великой! -- затратой сил. Я глубоко верю в предназначение Божие, карающий и очистительный "меч" был вложен в руку Германии... так _д_а_н_о_ в историческом течении, Высшею Волею, избран достойный сего. Но... мы-то -- _т_о_л_ь_к_о_ свидетели..! А если бы была полная вера в нас, в _н_а_ш_е_ _п_р_е_д_о_п_р_е_д_е_л_е_н_и_е... -- если бы был братский союз двух великих народов..! -- о, что было бы!! Я держусь точки зрения Бисмарка60, но не иного течения, когда-то возглавлявшегося фон дер Гольцем... -- не недавним61, а его, должно быть, предком62. Верно сказал знаменитый Кляузевиц63... разбирая "поход наполеоновский", -- почему _н_е_л_ь_з_я_ было Наполеону завоевать Россию! Ты должна мне поверить, Оля... я не с потолка списываю выводы... -- и если я говорю и мыслю _т_а_к, я имею основание в вере и в знании. Поверь, что не скудные. Право такое признал за мною и строгий мыслитель, твой посажёный -- и так бессмысленно! -- отец64: я бы _н_е_ допустил того, что допустил он (* не благословил бы тебя на такой брак.). Запахло гарью: поставил варить картофель, а он спекся! Сколько я кастрюль испортил, за эти годы, а их теперь не достать. Сколько посуды перебил! Ухитрись вот -- и думать, и творить, жить где-то... и помнить о мелочах... добывать пищу, стряпать... только два--три раза в неделю приходит моя Арина Родионовна. Сделала мне ватрушку -- на три дня. Я порой забываю пообедать... а когда, ночами, один... в пустой квартире... и -- бо-ли... ох, какие иногда бывают! -- так горько станет, и вскипают слезы... Это лишь я знаю... И вот, мысль... больная: "скорей бы, устал я... ото всего устал... так вот _ж_и_т_ь_ устал". -- Ну, пройдет.
   Вчера снова поднят вопрос о покупке экранного воспроизведения "Неупиваемой". Приедет крупный деятель, двоюродный брат караимочки, Дуван... -- сын артиста Дуван-Торцова...65 Он захвачен "Чашей", только что прочитал. Будут искать большую артистку... называли -- какую-то -- я же невежда! -- Паулу..?66 Если дам право, возьмусь за сценарий, то только лишь для заграницы, _н_е_ для России! Придет время, там найдется большой ансамбль. -- Олюшо-нок милый, нежный... -- почему ты не прислала письма -- а я так его ждал _п_о_с_л_е_ моего чтения, как бы освежило оно меня! Ты не была и ты даже в письме не пришла ко мне после моего напряженнейшего труда! Именно -- напряженнейшего! Мне все говорят -- "так, с такой силой читать -- _ж_и_т_ь! -- в продолжение двух часов, в таких разных темах, тонах, темпах... это и сильно молодому таланту не выдержать!" Говорили и артисты, и просто понимающие, что такое художественное напряжение... -- адвокаты, врачи! Я, Оля, выдержал, держа в сердце... _т_е_б_я! А ты знаешь, _к_а_к_ иные ко мне..? Были понимающие труд люди... они за 100 франковый билет давали... 1000. Но я распорядился, чтобы с неимущих не брали, и были, слава Богу, такие, приводили детей -- "ведь детки родного языка, настоящего... не знают!" Ты знаешь, в набитой публикой зале после моего "Богомолья" -- "пахло земляникой"! многие заявляли (ах, я уже писал!) -- передалось въявь. И пережили грозу и освежающий ливень... -- о, сколько тут надо было найти темпов! -- игры в голосе, -- а эта последняя тирада монахини под сараем67... -- ее надо было особым говорком дать, без останова! -- би-серкОм... -- и не задохнуться. Я мог, потому что у меня воздушные мешки особенные, -- мои легкие закрывают почки, -- запас "духа" изрядный. Знаешь, голос ни-как не сдал, ни дребезгу, ни дрожи, ни запала. Все и в конце оказалось так же свежо и сильно, как в начале. А "Крестный ход"... -- его _у_в_и_д_е_л_и, и блеск его, -- говорили, -- ослеплял. Благодарю Господа. Но если бы была ты... -- кажется, я еще лучше мог бы воплотить в звуках _в_с_е. -- 24-го VI, 7 вечера. Сейчас от доктора, одного из наших лу-чших! Диагноз: "язвы" дуодэни -- _н_е_т. Он сжимал эту кишку, и никакого ощущения боли. Печень -- вполне, будто бы, здорова. И ее достал, и ее мял, -- ни-чего. Сердце, легкие -- все в порядке. Ни расширений, ни... Давление хорошее -- 13 с половиной и 8. Безусловно -- малокровие. На этой почве "окраска" -- это "грибок" кожный, который пропадет, -- дал какое-то растирание. Надо лучше питаться. Дал средства усилительные. Вес мой... -- 49 кило!! За год -- я был у него же в июле прошлого года -- я потерял 2 кило. Объяснимо это: письма мои к тебе сколько-нибудь да весят? а мои чувства... не из легковесных, правда? А то, что даешь мне ты... разве не обжигает порой, и жгучим, и сладостно опаляющим огнем?., ну, дай же губки, моя красавка... Что за чудеса! Вчера... у стола -- ! -- вдруг увидал молодку, ядреную молодку, да... Это ты _п_р_и_ш_л_а! чуть даже пышную, пушистую, сквозящую чуть, -- ветром пообтянуло на ногах платьишко легкое... да и вообще... -- только бы ей носиться по лугам, показывая ноги в ветре... чудесную лошадку -- ушки!., узнаю -- по-ро-да!! -- и "мальчика"... Как, откуда? Не постигаю, -- _к_т_о_ положил?! Я же не нашел в письме... прошли недели... -- откуда выпала? Помечено 24 мая. Браво! Я поцеловал молодку... _в_с_ю...
   25.VI Олёк, вчера, с десятого часа вечера -- боли... до часу ночи, но легче. Проснулся опять рано -- 6! Начинаю новое лечение. Да, "недоедание", говорит доктор. Думаю -- волнения. Ем достаточно. -- Ну, на письмо твое от 27 мая -- оно чудесно! -- я тебе писал. На что еще ответить -- скажи. А теперь повеселю тебя свежим анекдотом. Я не люблю их, но этот -- тон-кий, юмор -- от контрастов. -- На Шан-з' Элизей {Елисейские поля (от фр. Champs Elisees).} два еврея без "украшений"68: "А ви видите, Яков Соломонич, эти два евгея, там, со звездАми..." "Ну, и сто? Ну..?" -- "Они говогут... И... цего вам напоминается с русской литегатугы..?" -- "Ну, и почему с литегатугы..? ну..?" -- "Ви не знаете с гусской литегатугы!.. ви зе не знаете насего Пускина..?" -- (примечание: Лермонтова, конечно,) -- "Ну, и сто?" -- "Ну, и самое лутцее ис Пускина". -- "И сто..?" -- "И звэзда с звэздою говогит!"69 Я хохотал. -- Если бы ты знала, как меня теребят! Я бросил отвечать на письма, но -- посетители..! Я хочу воздуху, покоя... мне мешают думать, а тут еще -- о себе думать... Я получил твой укроп, розу... -- то и другое быстро теряет аромат, но укроп я стравил в суп, все равно... трава, но -- _т_в_о_я. Здорова ли ты? Ты меня забыла. Ты не пришла (* и все же _п_р_и_ш_л_а... в чу-дом явившейся карточке!!!!!) и _п_о_с_л_е_ моего чтения, хотя бы положить руку на мою усталую голову. Я -- _о_д_и_н_о_к, хоть и много людей кругом меня. Сейчас нет одиннадцати утра, а я сонлив, я едва заставлю себя идти за молоком. Лечь бы -- под березами, и чтобы все -- ти-хо... не думать, не ждать... не двигаться. Я так устал... Оля. Мне плакать хочется... неужели не увижу тебя, родная моя девуличка?! Когда, когда я смогу уйти в свои "Пути", в полном покое, в полной свободе ото всего теребящего? Никогда..? Какая горечь... Твое последнее письмо -- от 16. Сегодня 25. Ты молчишь. Почему ты не подарила мне хотя бы отсвета твоего чувства, сердца... -- к 22.VI? Этот день -- черный, страшный день мне: День кончины Оли... -- 6 лет прошло. Я... так одинок... -- и в этот день, весь разбитый, я был -- _о_д_и_н. Я не упрекаю тебя, и лишь оплакиваю... _с_е_б_я. После моего "праздника" общения с читателями, цветов, высказываний любви к писателю... такая разбитость, такая... _п_у_с_т_о_т_а... и тревога за тебя -- больна?! ...
   [На полях:] Насилу дописал письмо! (3 дня!!) -- о, какая [нервная] усталость! Целую, милая. Твой Ваня
   Мне, кажется, ни-че-го не надо. В таком состоянии, должно быть, умирают. А я живу!
   Хоть в снах приди, О-ля..!
   Как же я в Arnhem, когда инженер Субботин скоро оттуда выезжает?! Как все спутывается...
   Напиши -- всю правду -- о твоем здоровье.
   Не знаю, найду ли силы поехать 27-го на кладбище: с 7 утра до 7 вечера -- и все на ногах! И -- горько.
   Гулинька моя светлая, 4 1/2 дня (25) с 1 часа ночи нет никаких болей, а я и глинки не принимал утром.
  

6

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   26.VI.42     4 ч. дня
   27-го     5 ч.
   Ах, какое твое письмо (19.VI)70, девочка моя полевая, нежная, Ольгунка родная, такая вся близкая, чувствую тебя живую, трепетную, жгучую, рвущуюся, вольную, всю -- обвеянную родимыми ветрами, всю _с_в_о_ю! Весь я взбудоражен тобой, впиваюсь взглядом в "скульптурность" твою, -- о, баловливый ветер, нескромник! -- и ты не стыдишь меня, не смущена такой близостью твоего глупца... Ты же вся моя, ненаглядка, я это чувствую, я -- весь, весь твой, -- но что я..? -- могу ли с тобой ровняться? Я же -- увы! -- далеко не полевой, далеко не безоглядный: если бы лет 15--20 долой.
   Ольгушоночек мой душистый, пушистый, -- тепленькая какая ты в этой картинке, чудом ко мне явившейся! Никак не могу объяснить, _к_а_к_ она объявилась?! Я тогда все, все обыскал... двадцать раз мели, все перебиралось на столе, все конверты я вывернул... -- я же помню! Ну, _я_в_и_л_а_с_ь... _с_а_м_а_ _п_р_и_ш_л_а... _з_а_х_о_т_е_л_а... -- и я тебя пью, и целую твои ножки, -- ах, ты, вы-пуклая красавка-молодка! Ольга, чудеса со мной... надолго ли? -- все боли кончились, ночь спал, -- и это от одного, умно найденного доктором Очаном, средства! Какой же пустяк -- "карбатропин"! Т.е. -- уголь с ничтожной дозой атропина..! Значит, и Серов был прав, говоря, что не язва, а... "спазмы" интестинальные {Внутренние (от лат. intestinus).}. Только по лени своей он _н_е_ выбирал средства, а Очан... он не менее получаса комбинировал! Хорошо, что захватил его, накануне отъезда его к дочери и внучкам -- в неоккупированную зону! В исключение только -- принял меня, уже укладывались. Какой удивительный человек, какая выдержка! Знаешь, он точно знает, что приговорен: у него страшная болезнь, -- злокачественная опухоль прямой кишки! Две операции. В прошлом году он помог мне... за три дня до оперирования его, -- операция продолжалась два часа! Делал самый известный хирург Франции. Рецидив парализовал. Взял _в_с_е_ ножом. Очан должен каждый день делать сложнейшую "гигиену", т.к. ему необходимо механически закупоривать "выход". Новый рецидив возможен. И он ровен, по виду не узнать... а в душе -- о, какая тоска, должно быть! Единственная радость -- он женатый -- внучка или две... -- светлая его радость, последняя... В прошлом году, придя к нему по совету друзей, я и не предполагал, что он как бы "перед приговором". А он знал. И теперь... ласков, вдумчив, сосредоточен на пациенте, не на своем, трагическом! Ладно. Я отдохнул после чтения, после бессонных ночей, болей... Завтра еду в Сен-Женевьев, с Радуницы71 не был на могилке.
   Ольгулька, я спешу опередить вчерашнее письмо, -- оно могло опечалить тебя. Веришь? Я _д_л_я_ _т_е_б_я_ читал, тебя нес в душе, тобой жил... -- и цветы твои -- поцелуем твоим мне были, тобой мне были! И при всех я поцеловал... _т_е_б_я. Усыхающие, вот они... но они для меня тобой живы, тобой прекрасны. Я не мог говорить тебе неправды, и я сказал тебе бытовую правду, -- только тебе! -- не страшась, что тебя обижу, -- ведь ты _м_о_я... -- ты -- я, как я могу _с_е_б_я_ обманывать?! И я сказал, как тебя купчишки обводят. Конечно, они не сумели и обрамить... -- все кой-как... -- спаржевая зеленца, сойдет! Но я был счастлив моей чудеской, моей неизменной, моей переполненной чувствами, мыслями, -- _ж_и_з_н_ь_ю, образами живущей... Олькой моей бесценной... -- не знаю, что бы со мной сталось, если бы ты сейчас была тут... -- подумала бы -- безумец!? Ну, да, от тебя безумец. -- Ты не знаешь, как хочу быть вместе с тобой, жить тобой, для тебя, -- только подумать..! Хоть месяц с тобой, у моря, на Юге... какие утра, в Крыму! Ах, какие... -- Олёлька-девуленька... измазал бы земляникой твои щечки, любками отуманил бы тебя... всю, всю... до беспамятства... Ольгунка, верхом в горы бы... на заре... утро на высоте Демерджи72... полдень... черешневые сады... в солнце раннем... в звоне ручьев, в цикадах... жар палящий, зной -- от каменных глыб, с белых дорог... от седла конем пахнет, жаром пышит... от щек твоих, от твоего дыхания... от голубого блеска... в глазах и в небе. Я хотел бы с тобой дремать на стогу, в пряном его дыханьи... в твоем дыханьи!.. Ольга, это же тебя я воображал, говоря о "простой молодке", родной, полевой... -- нет, никого для меня нет больше... -- и все, мечтаю о чем, что влечет, манит и искушает сладко... -- все ты, и во всем ты... Ты, душевной и страстной переполненностью своей --_в_с_е_ для меня включила, в себе таишь. Разве ты не почувствовала это? "Простила бы"... ах, милая моя глупка... -- конечно, простила бы... -- ведь все -- только с _т_о_б_о_й_ бы было, и ты все отдала бы мне, и я все взял бы от тебя. Сегодня я, прямо, взбудоражен, дивлюсь остатком здравого смысла во мне, _к_а_к_о_й_ я еще... _п_о_ж_а_р! Будь ты сейчас тут, побежали бы есть мороженое! -- и ты, как девчонка, облизывала бы бочки стаканчика... -- помнишь, облизывала..? -- и я смотрел бы, как ты ловко умеешь это, вку-сно! Я тебя _в_с_ю_ вижу, всю могу воссоздать, как хочу, и _к_а_к_о_й_ хочу... -- так во мне ярко воображение... так живо, будто на заре бытия. _В_с_е_ воображу... -- а иные этого не постигают, до чего это легко, захватывающе дивно! Я же твое дыханье слышу... слышу, как вкусно ты ешь горстями землянику, и чувствую, как зернышки хрустят на твоих белых зубках... и что ты чувствуешь... Я тепло кожурки твоей слышу, загар чутошный, его дыханье... -- загар, ведь, дает тончайший запах, чуть-чуть от него паленым и горчит чуть, а какая в загаре неуловимая сладость-страстность! Вот такую, летнюю, июльскую, жаркую... чуть сомлевшую... чуть-чуть влажную тебя... я чувствую! Я страстно люблю запахи... Ты помнишь, как пахнет в полуденную жару цветущая лужайка, новый ситец на молодайке... -- это, кажется, только Толстой мог слышать, это смешение... не в его ли "Дьяволе" это..?73 Я всегда смущался показывать в работах этот сверх-нюх. А сколько в жизни, для многих, неуловимого "дыханья"! А как опята пахнут в мае--июне? а в апреле -- голые еще луга в ветре? А первая сыроежка, найденная ребенком, тобою найденная?! Не забуду -- масляток, как я их впервые _п_о_н_я_л... -- молоденькие -- совсем-то сливошные... склизкие-липкие... и как же пахнут! Ольга, я хотел бы забраться с тобой в густой малинник, в его цапкую чащу зелени. Какая алость, густо лиловость даже ягодной сочной зрели... такой зрели... каждая ягода налита, будто душистые икринки слиплись! страстно дрожит-горит сладкий сок... в ней особая, таящаяся страстность созрева, нагрева, сгущенной сладости... -- будто в зрелой, познавшей страстность объятий женщине... У, как я расписался, раскрылся перед Ольгулькой милой... -- ведь это ты, _з_н_а_ю_щ_а_я... ты -- зрель, и недозрель, -- все в тебе смешано, всем ты влечешь, все _з_н_а_е_ш_ь... от бездонной глубины-высоты небесной... до -- самого чудесного земного, до страстного пения тела, в истомном стоне... -- огромнейший твой размах, я это чувствую. Русская душа -- великолепно-богата, а ты -- сверхрусская! Ты в любви высоко-духовно одарена, до недоступной гармонии херувимов... и так близка-созвучна земному, так всеохватна в томлении, в страстности-жажде -- создать, жизнь дать, слить пределы небесного с чудесно-тленным. В тебе для меня слились -- и дитя, и женщина, их сущности живые... их души, их желания... Ты страшно чиста... и свята, и ты... -- _в_с_я_ земная, но какая единственная чудесная земная! Что Творец дал в радость живущему... -- это в тебе сгущено вложено, и ты еще и сама этого не сознаешь, и как бы я был счастлив раскрыть все это! Оля, ты не сочтешь меня за какого-то тонкого страстника? Нет, конечно... -- это же миг такой раскрыл меня тебе... это же сдавленное во мне, не находящее исхода... Я отравлен будто... тобой, да. И без тебя... _н_е_ тебя -- не надо мне, все так безвкусно, пресно, _н_е_ _п_о_е_т_ для меня. Если твои слова-письма, вылившиеся в них чувства могут так действовать на меня, -- _ч_т_о_ _ж_е_ было бы, если бы я их слышал..! Если бы я видел тебя, твои глаза... -- о, в них -- _в_с_е_ -- кричит безмолвно, все обнажается без смущенья. И когда это _в_с_е_ -- живое, все перед глазами, все _п_о_е_т... -- представляешь ты, как это слушается, вбирается, _т_в_о_р_и_т..? Отдаленно лишь равное сему -- в музыке только разве... Творчество взглядов -- искусство тоже, тончайшее -- музыка! "Взгляд" -- тот же "акт", сила, деяние. Вспомни: "если кто взглянет на... жену -- -- -- в сердце своем"74. Какая правда! Я сегодня вот именно _т_а_к_ -- о, прости же! -- глядел на тебя... Я смущен, но как же я могу от тебя скрывать? Ты помнишь мои "буковки"... в открытке?75 Ты простила, да? Я смутился, когда... отправил. Бывают минуты отчаяния -- _б_е_з_ _т_е_б_я!
   Ольгулёчек мой, ластушечка, птичка, стрекозочка июльская... трстррр... -- я так слышу! -- я глажу твои щечки, твои губки... пахнут они малиной... такой жаркой, такой сочной... -- сладкой... -- дурман какой-то во мне. Ты мне _в_с_е_ "сказала бы в глаза"? Да, да, да... -- в сумерках бы сказала... и в ярком солнце. Ольга, тобой я смог бы _в_п_о_л_н_е_ написать Дари. Ты же -- неясно! -- мне предносилась, желанная, _н_о_в_а_я... тобой я грешил, творя? воображая? _у_ж_е_ любя? Ибо _н_е_ полюбив, -- но это как-то неопределимо! -- нельзя _т_а_к_ чувственно вообразить. Значит, и Нургет любил, и Анастасию... и _в_с_е_х... -- но ты-то не взревнуешь, зная, _к_о_г_о_ я любил-искал. Стало быть я _и_с_к_а_л... мне было _н_у_ж_н_о? Да, конечно. При всем -- уже _м_о_е_м_ счастье, к которому я привык. Надо было... пополнение: значит, _ч_е_г_о-то надо было еще. И я нашел тебя, столько исканную, так жданную! Да как же так... -- _н_е_ _в_з_я_т_ь?! не увидеть, не встретить? Не... влить в себя?! Ольгуша, мне мало воображать, метаться в бессилии, -- ну, Ольгуна... я не могу без тебя... -- хоть мне и страшно порой, -- "отбоя". Ну... я обезумел... ты все поймешь. Оля, милка, здорова ты? Ах, как досадую, что Очан уехал. Он м. б. и твою болезнь понял бы... Я все сказал бы ему. В письме это будет трудно все объяснить. Он нашел бы средство, что-то мне говорит. -- Оль моя, радость и боль моя... -- как я порой хочу всей твоей открытости... не только "Лавры", а и... томящего "герлен'а", тонкого-тонкого... -- до помрачения. Я не знаю, чего бы я хотел... перечти Пушкина -- "Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем..." Какое "открытое" стихотворение! Конечно, я... выбрал бы -- _в_т_о_р_о_е76, но... с некоторой поправкой. Вакхическое... так же оно правдиво, и так _я_р_к_о! Гармоническое слияние _е_с_т_ь_ между этими "двумя". Ну, да, оно и дано Пушкиным! "И делишь, наконец", и т.д. Только одну поправку: _н_е_ "поневоле"! Нет, а... смиренница разгорается и переплавляется чуть в вакханку. Как тебе кажется? Ответь. Ты -- потупилась? Но ты же меня _в_с_е_г_о_ знаешь, ты могла бы "в глаза" сказать.
   Олюночка, ни-когда не поминай обо мне высокими словами. Я -- Ваня, твой нежный, твой весь, всегда перед тобой покорный Ваня. Пусть другие оценивают, как хотят. Ты -- мне -- Оля. Моя Оля. Без условий, без ограничений. И если я тебе писал: привожу выдержку, "чтобы тебя приманить", что ли... -- то вовсе не для того, чтобы набивать себе цену, со-всем нет: чтобы разгорячить тебя к творческому, -- дескать, смотри, как о достижениях пишут, это -- _н_а_г_р_а_д_а_ за труд... милая, возьмись же, я верю в тебя, как в себя верю. Но я _н_е_ принуждаю, нет, Олёль, детка моя нежная, нет-нет... не принуждаю... лишь -- соблазняю... как детку пряничком! Ну, поняла, глупенькая моя, близкая-близкая моя... ведь ты у меня под сердцем... всегда... все, всю пустоту мне заполнила! И будь же моей, далекая-близкая, роднушка, единственная. -- Висмуту мне не надо. Думаю, что так. Преп. Серафим благословил77. Что Он даровал -- должно быть прочным. Все можно испортить, но я буду стараться, беречься. А, надоело. Я жить хочу, тобой, с тобой. Всей тебя хочу, жду... и жить хочу, потому что ты живешь, ты можешь быть моею. И _в_с_е_ может быть, до _ч_у_д_а. Это было бы такое счастье... -- Оля, ты будешь здорова, ты здорова, в тебе лучшая кровь, чистая... -- и она хочет _ч_у_д_а. Оля, да совершится же оно! хоти, хоти, зови... моли!
   Ты мне когда-то писала, еще не разглядев _в_с_е_ во мне, что ты мне якобы нужна только для творчества, не ты сама, а лишь твой "образ"... Как это неверно! Именно _т_ы, _в_с_я, и всей твоей сущностью... всей полнотой души и тела. Для меня, и для того, что во мне живет, что возникает и облекается словесно-живою тканью. Это как раз нужный _з_а_р_я_д, _в_з_р_ы_в_ общий, возбудитель неизъяснимый... страшную силу дающий... -- _э_т_и_м_ всегда и у всех настоящих деятелей в области искусства -- живет их сила, обновляет, окрыляет, возносит. Да, да. _Ч_у_в_с_т_в_а_ -- возбудители, родители воображения, -- то же чувство! -- питатели творческого действия. Ибо ведь и любовь, и -- главное -- завершение ее -- наполнение ее -- то же творчество, действие. Она освежает телесную структуру, она и возносит душу, крепит, целит, -- открывает все "пробки", дает, подлинно, _ж_и_з_н_ь. Тут "физиология" -- и, кажется, в этом одном, главное, -- служить духу. Конечно, не из беф-стексов родятся поэмы, симфонии, трагедии, романы... "рафаэли"... -- они питаются все же "беф-стексами", и, главное, крайним выражением их, -- страстью, восторгом, покойной гармонией формы, дух носящей. Все это, -- понятно, -- лишь "леса" на стройке: но есть та разница, что "венец счастья" для масс -- увенчанная земным "творчеством" любовь... -- детьми! -- для некоторых только -- и еще -- самым главным -- выражением их духовной сущности _в_н_е, и внешними, будто, средствами: словами, подбором красок, звуков, линий... -- тайна же творчества -- невидимая никем "жизнь Духа".
   [На полях:] Только сегодня, 27.VI посылаю: вернулся из Сен-Женевьев. Вчера была Марина, принесла нежные цветы, будто махровые полевые астры.
   Целую. Твой глупый Ваня. Целую.
   Сейчас письмо от Сережи, но он не пишет, получил ли деньги (на цветы) (10--11 [гульденов]) от моих знакомых (Russel).
   Духи {Приписка карандашом.}.
  

7

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   5.VII.42
   Здравствуй, гений мой чудесный!
   Вчера писала тебе как пьяная, безумное письмо78. Смущаюсь. Не буду больше. Забыла все на свете, забыла даже тебя поздравить с твоим успехом. Для меня это было совершенно ясно: не могло быть иначе. Я рада, что тебя так тепло чествовали. Милые дамы, они сумели тебе дать радость! Ну, теперь отдохни! Хоть караимочку попроси, чтобы тебя не дергали пока, -- м. б. она скажет другим, что тебе покой нужен. Как горько мне, что я только испортила, м. б. своими дрянными розами твой _п_а_р_а_д.
   Мне несказанно больно это. Я поссорюсь с магазином. Это -- наглость. Так и скажу. А мы их давнишние клиенты. Не могу сказать тебе, какой это нож мне в сердце! Ну, не подносила бы их "Юля". Лучше бы было! Ты утонул бы в васильках чудесных. Кстати, скажи, "Юля" что-нибудь про меня знает? Скажи! Меня очень удручает твое здоровье. Я думаю, я почти что уверена, что нервы твои тут главное. На почве усталости, недоедания, вернее -- _п_о_х_у_д_а_н_и_я. Я помню, как болел мой папа (молодым): боли в груди не давали шагу ступить. Думал angina pectoralis {Воспаление легких (лат.).}. Был в Москве у знаменитостей. Ничего! Велено было усилить питание и прибавить в весе на 20 фунтов minimum. Он ел до 6 желтков яичных (во всяких видах, просто глотая сырыми часто) и пил молоко и сливки, много лежал, спал. Прибавил за лето пуд!! И все как рукой сняло! Папа мой был нервный клубок. Я уверена, что у тебя м. б. тоже. Если тебе дорога не очень трудна, Ваня, то сделай все, чтобы приехать! Я постараюсь тебе устроить отдых. Каждый час буду тебя пичкать всем, что тебе полезно. Увидишь! Никаких глупостей не говори. Я люблю тебя и буду любить всегда. А не приедешь если, -- скорее м. б. наступит у меня отчаяние, а от него упадок и любви. Не знаю. Но думаю, что так вытягивать нервы у любви нельзя долго. Это ничего не значит, что я не ценю достаточно все то, что и на расстоянии не теряет силу! -- Нет. Но и это все: дружба, поклонение, духовное родство -- все это требует встречи и личного обмена мысли. Не думай, что вчерашний дурман меня толкает и требует своего. Нет, Ванечек. Я повторяю, что, если так угодно, я останусь "рыбкой". И моя любовь к тебе не остынет от этого. Другие силы зовут тебя. Силы духа, души, мысли. Мне так тебя не достает. Так много надо сказать, знать. А... вчерашнее? Мне это не первично-необходимо. Это на втором, на десятом месте! Я сдержусь. Я всю жизнь такая. Приезжай, дружок. Тебе отдохнуть необходимо. И не надо трепать себя и жечь. Я хочу, чтобы ты запасся силами. Не будем заранее грустить разлукой. Дружочек, приедь! Подай прошение. Увидишь, чтО будет! Как мне хочется походить за тобой! Не буду "дерг-дерг", -- обещаю! Буду "пай". Мамой твоей буду. Хорошо? Мы обо всем поговорим. Много о творчестве я от тебя услышу. Замираю в счастье, когда подумаю, чтО ты мне открыл бы! И как! Мы поговорили бы о твоих планах для фильмования "Чаши", -- Ванёк, я в ужас пришла, узнав, что тебе подсовывают в героини "Paul'y". Ты непременно посмотри ее, прежде, чем согласишься! Если тебе интересно мое мнение, и если оно что-нибудь весит, то я тебе его скажу: Это, конечно, Паула Вессели? Да? Тогда болван тот, кто ее подсказывает. Безвкусный и нечуткий к _т_в_о_е_м_у! П. В[ессели] -- хорошая актриса, но совершенно иного жанра. Это, я бы сказала, -- добродетельная девушка, крепышка, хороший друг-жена, порядочная, очень вся реальная, очень "здравосмысленная", "ein guter Kerl" {"Хороший парень" (нем.).}. Но в ней совсем нет, не завязалось даже, того, чем полна Анастасия, -- этой таинственно-женственной загадочности, прелести... Ни-чуть! И внешне: она женщина-репка, крепышка. Хороша в тирольском костюме, -- это вот ее роль: здоровая девушка в горах, спортивная. Она не красива, никак. Косит слегка даже. В ней -- _н_и_к_а_к_о_й_ _Т_а_й_н_ы! Я вижу Анастасию высокой, а эта -- коротышка! Анастасия? и на... коротких ногах? П. В[ессели] -- в хороших пропорциях, но именно "р_е_п_к_а"... И этот огонь священный Анастасии, эту, м. б. только русским женщинам свойственную природу: хранить под внешним льдом пожар чувства, -- этого никогда ей не воплотить! Уродство будет. Эта сцена у дверей лачужки Ильи, зимой...79 А это ведь не выбросишь. Это -- сущность. Вижу Анастасию... Как живую.
   Трудно, трудно найти среди иностранок. Никого не знаю, кто бы подошел. Из всех, пожалуй, могла бы дать что-то... одна, не знаю имени ее80. Француженка. Помню фильм один ее "Элен"81. Фильмовщики, конечно, знают. Она хороша. Она... с "ароматом женщины". И... вся хороша. Играет тонко. Масса шарма. Божественно играет. М. б. чуть "зрела", -- о, не стара, не "тяжела", но именно слишком уже женщина, а у Анастасии мне видится еще и "девушка". Но хороша. Посмотри. -- И еще: очень подошла бы, совсем не "огромная", а даже очень мало-известная, но очень подходящая -- одна наша: Ал. Ал. Зорина82. Знаешь? Она очень скромна была, и потому не сделала, дающуюся ей карьеру. Ей даже бы и "играть" не пришлось. Она -- вся тут! Огромные ее, небесно-голубые глаза, лучистые, невиданные глаза, "плещущие" чем-то... И вся она. Вся "укрытая", "затаившая" {Так в оригинале.}, как сфинкс. Но, поздно. Она не играет. И м. б., постарела. Я ее не видела лет 1083. И это только к слову. Я считаю полным фиаско дать эту роль П. В[ессели]!
   Даже ненавистная мне хищница Ольга Чехова84, смогла бы, пожалуй, "с_ы_г_р_а_т_ь" ("выломать") лучше. Думаю, что любая простая русская девушка вернее могла бы ее изобразить.
   Я боялась бы пустить на чужом экране эту вещь. Ну, а кто же Илья? Кто -- ты? Ибо ведь Илья -- ты! И думается мне, что вышвырнет твою "Чашу" модный экран европейский плоско и пошло. Расплещут ее по базару. Где же "Н_е_у_п_и_в_а_е_м_а_я"? Да и поймут ли? И можно ли ждать и требовать от актрисы верной роли, когда ей и перевести-то не сумели? Неупиваемая? Разве это то, как переводят здесь: "никогда не опоражниваемая"..? И разве можно перевести, найти слова и определения тому, таким понятиям, которых в своем языке, в своей душе нет?? Как переводится наше: обаяние? нега? упоение? И много, много? Как переведено наше "Иван Грозный"? "Грозный" -- вовсе не "страшный", не "ужасный". "Грозный" -- м. б. царь. А "страшный" -- пьяница может быть. И так все! Не знаю хорошо французского языка. Но можно ли передать?
   Вспомни и другое: как понимают они тут все? Сельма Лагерлёф не поняла же, почему Илья от воли отказался! И что покажут они? Русское крепостничество? "Дикость" русскую? Сумасброда-барина (пикантно!)? Или красоты Италии? Душу Ильи и Анастасии Павловны никто не даст. У себя, да! Не сомневаюсь. Когда время придет! А здесь? Очень будь осторожен. Предостерегаю тебя, т.к. боюсь горя твоего от искалечения детища твоего родного. Ты же не перенесешь. Посмотри Паулу в фильмах. Увидишь, что я права. Ты часто не считаешься с моим мнением, я для тебя -- ребенок, но тогда спроси других, твое чтущих. Да посмотри же сам! И вообще, для оценки экранщиков на будущее, тебе полезно увидеть то, что тебе предлагают. Я люблю Паулу В[ессели] в ее жанре. Были чудные картины с ней: "Maskerade"85, "Episode"86, "Der Spiegel des Lebens"87 и т.д. Она хороша. Свежа. Не ломака, как Леандер88 или Гарбо. Очень проста, естественна, мила. Но не Анастасия Павловна! Никак! Прошу, посмотри и скажи, прав ли Олёк. Очень прошу! -- Как я жалею, что не училась, не красива, не могу теперь. Я бы дала Анастасию Павловну. Я ее всю чувствую. Ты знаешь, мне часто советовали идти на экран. Но я уродом себя считала-таю, и потому не пошла. Поищи сам актрису. Походи в кино. Как вспомнишь, какое уродство дала Гарбо в Анне Карениной! -- Ужас. Я ей писать хотела, чтобы она стыдилась себя художницей считать. Я топотала в бешенстве. А за твое глаза выдеру. Спроси же хоть "Юлю". Ну, кому ты веришь? Да посмотри сам! Очень прошу! Скажешь тогда, права ли я. Ну, Ванёк, кончаю. Я здорова. Кровь не совсем в порядке, но я не худею и не температурю. Вырвала зубы (2). Ну, их к шуту! Советовалась с дантистом не рвать ли и 3-ий (рядом), но он не нашел нужным. А по первому "зубодеру" надо было! Никаких гранулем не нашел. Вырвали корень от зуба мудрости и рядом, чуть стал чувствителен, без нерва он. Еще опухлая щека капельку. Боль была от 3 ч. дня до 5 утра. Но ничего! Еще достаточно зубов. Пусть дерут, что надо, потерплю. Так хочу быть здоровой! Ванечка, берегись! Не кури, родной. От курения и худеют. Я в ужасе от твоих 49 кило! А я -- 62 1/4! Подумай! Прибавила.
   Против зимы -- не узнать! -- Фасин муж все еще здесь.
   [На полях:] Ну, Христос с тобой! Будь здоров! Собирайся тихонько! Приезжай. Беречь тебя буду. Ванюшенька, я все время с тобой.
   Целую нежно. Оля
   О "семейных делах" не писать лучше. Дружок, ты часто так увлекаешься, что забываешь в отношении меня то, что все же принимаешь во внимание касательно твоих сестер и племянников. Не надо лучше. У меня тоже свое крепко!
   Пиши "Пути" -- как чудесно все будет!
   Я тоже хочу работать. Буду! Но и ты пиши! Дай же Дари нам! Напиши: Марина обо мне что-нибудь говорила? Поняла, от кого эти несчастные розы?
  

8

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

Письмо первое

   Ужасно мне послать тебе это, Ваня, -- будто признаться в чем-нибудь очень стыдном. Не суди! Прости, забудь эту мазню. Мне физически больно!
   Целую. Оля

Мой первый пост

  
   По календарю завтра начало поста. Ни служб церковных, ни благовеста грустнозовущего, ни, даже, талого снежку, ни почерневшей дороги весенней, ни капелей... Грустно стало, и вспомнился другой, далекий, мой первый пост.
   -- Не шали, говорит мне няня, -- сегодня уже готовиться к посту надо, друг у дружки прощенья все просить станем. И ты уже -- отроковица и за всякой грех ответ несешь.
   И правда, мне кажется, что сегодня особенное какое-то воскресенье, серьезное. И ждешь торжественного чего-то, необычайного.
   Когда после вечерни в гостиной просят все друг у друга прощенья, а муж Александрушки-кухарки бухается даже всем в ноги, то мне становится так странно-тесно в груди, точно вот: -- возьми и полети! С запинкой (совестно-неловко чего-то) я повторяю за прочими: "прости, Христа ради" и "Бог простит!"
   -- Ну, прости меня! -- берет мама меня за ушки, -- и я вдруг нежданно для себя заливаюсь слезами какого-то неописуемого чувства. Обхватываю колени ее и шепчу:
   -- Мамочка, за что же?
   -- А ты скажи "Бог простит!", дурашка, -- наклоняется она ко мне, -- а плакать-то нечего... Ну! Говельщица ты этакая!
   И от этого "говельщица" что-то новое, такое радостное заливает сердце. Я вспоминаю, что мама обещала брать меня за все, за все службы в церковь, и даже на рассвете, на погребение Христа и за Светлую Утреню в Пасху.
   -- Мамочка, мама, -- могу я только шепнуть ей в шейку и швыркаю еще сильнее носом.
   -- Простите, барышня, Христа ради, -- берет мою ручку Василий...
   -- "Барышня", -- думаю я, -- как вдруг сразу можно стать взрослой! Нас рано ведут спать.
   "Бог простит" -- слышится мне сквозь дрему. На другой день -- "чистый понедельник", и мы едем в баню. Уроков нет, а только мама читает нам жития Святых, и так это все удивительно и такое все совсем другое. И няня Соня наша совсем уже не та, что прежде. Она не шалит, не выдумывает новые игры, не возит на себе братишку, не смеется. Только вот по дороге в баню не утерпела и рассказала, как вчера за ужином "баба Лиза", доедая рыбу пожадничала и подавилась костью.
   -- Посинела, глаза выкатила, ну прямо страсти! Долго ли кончиться! -- ни туда -- ни сюда кость-то. Да кто-то догадался свечкой ей протолкнуть... Ну и... прошло. А то уж мы подумали, что и по-делом, может, ей! Нам-то все не доверяет, -- мамочка ее оставит домовничать, как на дачу уедете, а она все-то баночки с вареньем ниткой перетянет, да заметит, до каких пор съедено. Да... вот, мы только бывало с Катюшкой, возьмем да ложкой все и переболтаем, стенки-то обмажем, а она-то, жадина такая! бесится.
   Мы до смерти жалели, что спали и не видели, как "баба Лиза" давилась костью. Хоть и страшно, а любопытно, -- как это свечкой протыкали? Соня обещалась показать и свечку. Но когда мы вернулись, она совсем притихла и не велит нам поминать больше про бабу Лизу, а сама собирается к ней просить прощенья. Соня и с виду стала совсем другая, и волосы у нее блестят, пахнут лампадным маслом, и кажется, что она похожа на гладенькую репку. Соня не пьет в пост чаю, а только кипяток с сушеной земляничкой, которую ей мать привезла из деревни. И сахару Соня не берет, а покупает на копейку каких-то пестрых, душистых "крошек".
   И я тоже не пью чаю, и кажется, будто кипяток куда вкуснее, а кро-шки... Чудо -- эти крошки!
   Соня после чаю читает Евангелие и объясняет нам, а потом много рассказывает об Иисусе Христе, и как Его мучили люди, и об Иуде-предателе и много-много... Нам делается так жалко Иисуса Христа, что мы плачем, и Соня тоже сморкается все...
   Сказок не говорит больше Соня, и даже про барсука, что жил в лесу у их деревни, ничего не рассказывает. -- "Празднословия не даждь ми!"89 -- объясняет она. Когда мы хотим гулять теперь, то она водит нас на паперть церкви, где нарисована большая картина Страшного Суда, и показывает всякие грехи и муки.
   И я уже знаю, что на каждом-то шагу стерегут человека бесы, и когда согрешишь, то радуются они, а Ангел-Хранитель {В рассказе сохранено написание оригинала.} отходит и тихонько плачет. Такой красивый.., милый ангел. Знаю тоже, что только до 7 лет детки чисты, и когда умирают, то ангелочками у Бога. А кто старше -- должен "ответ нести", и потому вот каяться нужно.
   И все бы слушал и слушал...
   Ах, какие удивительные дни настали. Вся наша жизнь как-то вдруг переменилась. Даже вот, никто не заставляет пить молоко и яйца есть. А новое... -- все такое вкусное! И грибки, и разные ягоды, молоко миндальное, яблочки моченые и этот душистый постный сахар! Баранки теплые, позвякивают на мочалочке -- прямо из курени! Чудесный какой _о_н, -- пост!
   День за днем уходит он, и вот уж скоро пойдем мы к исповеди с мамой. Мы ходим в церковь... и там все иное: грустно как-то, заунывно, и люди-то будто другие, -- в темном, в платочках, вздыхают по уголкам. Таинственно и страшно подумать: _и_с_п_о_в_е_д_ь, и замирает сердце!
   Соня говорит, что так и надо -- трепетать и страшиться, потому что Сам Господь стоит невидимо и грехи принимает.
   И все-то, все сказать Ему надо, а коли что утаишь, то вдвойне зачтется... Если забудешь, то -- ничего, а утаить вот никак нельзя.
   И я молюсь, усердно молюсь Богу, чтобы Он мне все простил и чтобы не было страшно.
   Знакомые молитвы мне кажутся другими, и будто это для меня именно сказано: "и не осуждати брата моего"90... А этот "брат мой", с челочкой и светлыми кудряшками, только что вот плакал: расцапались опять с ним! И засыпая, я думаю, что завтра ни за что, ни за что не буду спорить с Сережей. Хочется быть послушной, доброй, чтобы не плакал милый Ангел-Хранитель...
  

- - -

  
   И вот... все, все пропало, в один-единственный, ужасный день! Вспомнишь, -- сожмется сердце, и нет уже радости от поста.
   Вижу вот все, как было: и детскую, и Сережу перед образом, вот как он ёжится усталый, спать хочет, а все-таки _с_а_м_ читает молитвы. Раньше нарочно встал молиться, чтоб одному, чтоб "не мешали". Так он любит. А помешай ему, -- собьется, забудет, заплачет, но не даст себе подсказать. И будет плакать, что не дали ему помолиться и долго еще во сне будет всхлипывать...
   Я знаю все это. Знаю. А вот забыла _т_о_г_д_а, должно быть!? И... пирог с соленьем несчастный этот вижу в руке своей,.. вкусный, самый любимый мой пирог, с желтенькими капельками масла. Нажмешь пухлое тесто -- и выступят!..
   И как подскочила к Сереже, вижу!
   -- Посмотри, посмотри, -- как губка! Пожми-ка!
   -- Не мешай!.. "Утешителю91... утешителю..." -- Сережа беспомощно оборачивается на Соню.
   -- "Душе истинный", -- подсказывает та, но он сбит... Я вижу его, как собирает он носик...
   -- Не могу, забыл, -- плачет он... -- Зачем ты меня соблазнила?! Зачем соблазнила?!
   Он трет глаза кулачками и не может закончить молитву. Соня бьется с ним, уговаривает сегодня уж так идти в кроватку, -- смотрит на меня с укоризной.
   Вот, вот... все так и было... И от воспоминания этого мне становится так невыносимо, так сжимает сердце, подступает ком к горлу... Но _т_о_г_д_а, тогда я не поняла, не знала, что я сделала.
   А вчера вот, -- все открылось! Вдруг открылось!
  

9

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

Письмо второе

  
   Я уныло брожу, мне не найти себе места. И когда мама утром сказала, чтобы мы недолго гуляли, а то устану я, что за вечерню мы пойдем в кладбищенскую церковь, а не в нашу, и что останемся там исповедоваться, -- то у меня сдавило сердце. Гулять не хотелось, но тянуло посмотреть страшную картину на паперти... Не повела Соня, -- торопиться к обеду надо.
   -- Ну, что же ты не ешь? Не любишь горох, а вот и съешь его, и будь умница!
   -- Ах, не от того, что не люблю, а просто не глотается чего-то. Еще несколько часов до исповеди...
   Я бегу в "учебную" комнату и достаю маленькое Евангелие. Тихонько (Соня отвернулась) я вчера зернышками канарейкиными заметила местечко, где читала Соня, чтобы еще перечитать. Вот оно: "И кто примет одно таковое дитя во имя Мое, тот Меня примет. А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня; тому лучше было бы, если бы мельничный жернов повесить ему на шею, и бросить его в глубину морскую. Горе миру от соблазнов: ибо надобно прийти и соблазнам: но горе тому человеку, через которого соблазн приходит"92.
   Тоскливо заныло во мне и потянуло в животе даже...
   "Соблазнила"... Так и сказал: "соблазнила". Не было сомнений... -- Господи, что же я сделала?!
   Тихо в комнате, -- только "кенка" скачет с жердочки на жердочку, сыплет зернышки. -- Пи-и, пи-и, позывает она грустно. И от этого еще тоскливей. Со стены смотрят любимые картины... Вот, Христос и дети, и надпись... "Таковых есть Царствие Божие"93. Я взбираюсь на стул, чтобы лучше увидеть все, и стараюсь угадать: _к_а_к_и_е_ детки? Маленькие? Меньше меня?
   Вот, маленькие, совсем маленькие, на руках, а вот побольше... Но сколько лет им? Семь? Меньше?
   -- Господи, -- горестно шепчу я, складывая на груди ладошку на ладошку, -- отчего же не умерла я до 7-ми лет?!
   И жалко и себя, и ангелочка, который плачет, и страшно ужасных жерновов. Мерещится страшная картина на паперти. Я смотрю на доброго Христа с детками, и так мне хочется, чтобы и меня Он погладил и пожалел...
   Меня одевают впервые в драповое пальтецо, и маленькие калошки. Полегче стоять, да и тепло очень.
   Снег в саду сильно стаял и осел, а по дорожкам уже кое-где видно глинку. За день нагрело так, что льет, журчит ручейками, и так приятно было бы пошлепать по лужам!.. Но не радуют ни пальтецо, ни калошки, ни лужи...
   -- Свадьба, свадьба! -- орут мальчишки вслед перелетающей с альтистым цоканьем стае галок.
   -- Им весело! -- думается, и я вздыхаю.
   Мы идем мимо лавчонки, где Соня покупает "крошки", мимо аптекарского магазина, где дают в премию какую-нибудь игрушку. Обезьянки, вагончики, куколки.
   А вот и вокзал, а там, за полотном и кладбище93а. Мне хочется вздохнуть еще, и еще, и все поглубже.
   -- Что ты? -- спрашивает мама и притягивает к себе мою руку. В один миг мне хочется рассказать ей все, выплакать свое горе и узнать, "простится" ли?
   Но я не могу, не могу и отвечаю: "так!"
   -- Ты не бойся, отца Константина ведь знаешь, -- ну и поговори с ним!
   Я и не боюсь отца Константина. Старенький, седенький, он все качает головой, будто поддакивает, так похоже на китайскую куколку у мамы на этажерке.
   Нет, его я не боюсь.
   На кладбище очень тихо, только галки гомозятся в березах. В церкви полутемно и тоже тихо. Мы становимся вперед, за каким-то образом. Я помню, стоял там стулик, а около него сухонькая юрконькая старушка. Она оглядела нас, чужих, подергалась плечиками и что-то сказала маме. Видно было, что это -- ее место, потому что она меня все _у_с_т_а_в_л_я_л_а: то подвигая вперед, то оттягивая назад, то в сторонку. То и дело оправляла мне косички, разглаживала ленточку на шапочке-матроске. Мне не молилось. Мурашки бегали в ногах и ныло чем-то тоскливым в сердце.
   "Боже, помилуй мя грешного!"94 -- прорывался порой шепот о. Константина. И он, размашисто крестясь, клал немые поклоны. Крепко сжимая щепоть, я врезывалась ногтями в лобик, шептала и тоже кланялась.
   "Господи, Владыко живота моего..." -- раздавалось снова громко... и, повторяя шепотком, я так старалась вникнуть в смысл этих малопонятных, малознакомых слов.
   Старушка рядом чего-то вдруг засуетилась и что-то стала шептать маме.
   -- Я уж, матушка, сейчас пройду, дело-то немолодое --, устала. Я всегда уж так, первая иду. А коли деушка-то Ваша устала, дак пускай со мной вместе идет, какие у ней грехи-то, -- да и у меня-то ей нечего наслушаться.
   -- Пойдешь с баушкой? А? -- дышит она мне в ухо.
   -- Господи, что же это? -- думаю, заливаясь румянцем. -- Кто она? Зачем она должна все обо мне услышать?
   И мое горе, мое первое горе давит меня всей своей тяжестью. Я смотрю умоляюще и на нее, и на маму, и ничего не могу сказать.
   -- Нет, зачем же, идите Вы первая с Богом, она не устала. Говорит за меня мама.
   Господи, -- думаю, -- м. б., мама догадывается о моем грехе, м. б., она что-нибудь знает?
   Я не замечаю конца вечерни, даже молитву перед исповедью, вся я в думах о моем грехе.
   И когда о. Константин вышел в ряске и епитрахили на клирос, не поняла даже, что _и_с_п_о_в_е_д_ь_ уже началась. Казалось, что вечность прошла с тех пор, как двинулась к клиросу старушка, еще в последний раз переставив меня и отдернув мое пальтецо.
   Я ничего не могу думать, и кажется, что все, все забыла. Все, кроме _т_о_г_о, страшного, ужасного греха. Старушка кувыркается как-то на колени, и потом, сокрушенно вздыхая и крестясь, направляется к своему стулу.
   -- Ну, поди ты теперь, Господь с тобой! -- слышу я, и мягкие руки тихонько толкают меня вперед. -- Поди к батюшке, не бойся.
   Холодком каким-то, будто ветерком понесло мои ноги, и я, сама не знаю как, очутилась перед о. Константином.
   -- В первый раз пришла к исповеди? -- подергивает его рука на моей головке. -- Ну, что же, вот и расскажи, чем ты Господа огорчила.
   -- Ну! --
   Молчу я, начать не знаю как, щиплю до крови пальчик.
   -- Ну, папу-маму сердила? Не слу-шалась? Ленилась?
   -- Да, -- повторяю я чуть слышно и чувствую как мне трудно и говорить, и смотреть.
  
   (13.VII) Ванечка мой родной, я в отчаянии от твоего письма (7.VII). Твоя болезнь, я уверена, от издерганности и недоедания. Умоляю, ради меня хоть:
   1. отмени посетителей!!
   2. ложись рано спать!!
   3. не бери сонное!! (* у меня всегда после снотворных боли ужасные в желудке, без всякой язвы. В больнице прямо всю ночь мучилась.)
   4. лучше нет валерианового [чая].
   Целую. Пишу скоро!
   Приезжай! Я тебя поправлю! Оля
  

10

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

Письмо третье

  
   Светящиеся кружочки теснятся в глазах, сталкиваются друг с другом, застилают, струятся лучиками. Я мигаю, потом таращу глаза и все-таки не вижу больше золотого крестика на епитрахили о. Константина. Он растекается, плывет куда-то, и вот, -- исчезает вовсе... Батюшка покрывает чем-то мою голову.
   -- Господи, как же! -- проносится молнией в голове, -- не сказала! Нельзя, невозможно! Но что же делать?
   Я выползаю из-под епитрахили и отчаянно шепчу, глотая слезы:
   -- Не все еще, не все, у меня... еще грех.
   И не слыша, что ответил священник, я рассказываю ему все так, как случилось, как врезалось в память за эти последние два дня.
   -- Я соблазнила одного из "малых сих", -- докончила я, с горестным отчаянием, выговаривая всю суть беды моей...
   Добрая рука гладит мою голову и тихий голос говорит что-то. Но я ничего не слышу, ничего не думаю больше. Слезы застилают глаза, растекаются по щекам, и нет сил удержать их. Я отдаюсь им, и мне легче.
   Но мысль "простится ли?" снова пронзает меня и снова щемит сердце. Я хочу спросить батюшку обо всем, и о страшных жерновах, и о плачущем ангеле, -- хочу дотянуться на цыпочках и спросить тихонько... Но в этот момент тяжелая епитрахиль накрывает мою голову и глухо доносятся ласковые слова... Воском, медом, ладаном струится от епитрахили, горят щечки, стукает сердце.
   -- Ну, потом спрошу, -- замирает во мне что-то, а в душе уже _н_е_т_ муки.
   И вдруг... "И аз, недостойный иерей, прощаю и разрешаю"95... Неземным счастьем ликует сердце.
   Когда мы вышли из церкви, слегка морозило и стемнело. В чистом небе светился молодой тонкий месяц. "Прощаю и разрешаю"... звучало в ушах, пело в сердце, мерцало в звездах, хрусталем звенело в тонком рожке высоко в синем небе.
   -- Дай-ка подниму воротник тебе, не простуди горло, разогрелась как! -- Я не могу ничего говорить и только крепче сжимаю теплую, родную руку. Мы идем задним крыльцом, через кухню.
   -- С очищением совести Вас... -- ласково поет Александрушка и подхватывает меня подмышки.
   Дрожит что-то в сердце, рвется, смеется и плачет... Я утыкаюсь Александрушке в платочек, у ушка и тихонько ее целую.
   -- Как это ты придумала так? "С очищением совести?.." Почему это ты _т_а_к?
   -- Да не придумала, а уж так водится, завсегда так! Устала чай?
   -- Н-нет, -- весело кричу я, -- нисколечко не устала...
   -- Она у нас настоящая говельщица, -- перемигивается мама с ней смеющимися глазами.
   Я стою на широкой кухонной лавке вровень с Александрушкой. Она обсуждает стряпню на завтра и мерно гладит мне спину широкой шершавой рукой, цепляет шелк ленточек.
   Сережа уже уложен спать, и Соня чего-то деловито бегает из детской в "учебную". -- Что это она там делает?
   -- Уж не будем разговаривать-то, -- говорит она тихо, а то... от греха поди-ка сразу спать!
   В детской тоже горит лампадка, как и по всему дому, а сквозь стекло в двери проходит свет из "учебной", и потому не темно, а как-то особенно покойно.
   Вот тихонечко открылась дверь, и Соня осторожно несет что-то, кладет на стул, развешивает на спинку... Что это?
   -- Что это, Соня?
   -- Не спишь все еще? Ну, ладно, скажу уж, -- это платьице тебе новое выгладила к Причастию. Мамочка сделала. Пре-лесть! Белое, на голубом чехле, и ленточки голубые. Завтра увидишь. А сейчас спи!
   Ровно-покойно мерцает лампадка, плавно колышутся на потолке порой какие-то тени... Тихо... плывешь куда-то будто...
   ...Мне видится свежее утро, холодок.., а подмороженная дорога под льдистой корочкой так напоминает бо-оль-шой, бо-ольшой залитой орех... Лужицы затянуты тонким ледком звонким, как стеклышко, а под ним пузыриками ходит водичка. Ах, как весело... и в носиках калошек яркое солнышко шалит зайчиками. Радостно шуршит шелковый чехольчик под новым платьем. Какое оно дивное... все будто в птичках?.. в бабочках? Или это ангелочки? И будто и у самой вырастают крылышки и... вот-вот и полетишь. Оторвалась вот, дрогнула... и... полетела, все выше, выше... "Шу-шу-шу" -- свистит как воздух? "Ши-ши-ши" -- слышу я, хочу еще выше, выше, вздрагиваю всем телом... и открываю глаза, проснувшись. Темно, -- нет ни солнышка, ни лужиц звонких, ни ангелочков...
   -- Спи, спи!.. -- Я узнаю склонившегося над кроваткой отца и, вскакивая, обвиваю его шею.
   -- Папочка, как хорошо, -- лепечу, не находя слов, -- папочка, ангелочек не плачет, и жерновов не будет... -- выдаю я со сна свою тайну.
   -- Каких жерновов? -- спи-ка, тебе чего-то снится!
   Тонкая, холодная рука ложится на глаза мои, и я, накрыв ее своей ладошкой, нащупываю знакомые жилки, перебираю их пальцами и стараюсь дотянуться, хоть до мизинчика, губами.
   И кажется, что нет счастливее меня на земле человека, и нет ничего прекрасней, как вот жить так безгрешно и ждать чудесного завтра, полного Света, Радости и любви.

Все!!

1942 год. Февраль

  

- - -

  
   Я многое выбросила и сократила, т.к. показалось, что от тебя. Например, описание домашнего быта. Прогулка перед исповедью была первоначально тоже длиннее. Я правила сегодня, переписывая. У себя ничего не оставлю, никакой копии. Если ты уничтожишь, то и хорошо. Это только из великой любви к тебе я шлю, но не как произведение, а как доказательство, что перед тобой я не ломаюсь. И еще: чтобы ты увидел, что я не могу!
   Мне легче знать, что ты мне ничего не скажешь об этом рассказе, а то я измучаюсь. Ты не захочешь меня огорчить, -- будешь, м. б. хвалить. Я же никаким похвалам не поверю. Знаю, что -- бездарь. И все тут! Мне даже цензора стыдно.
   Целую тебя, Ванёк! Оля
   Ради Бога не думай, что я заделываюсь в писательницы! Ничуть, ничуть! Никому, никогда не дам. Не покажу. И молю тебя: сожги!!!!
   Цепенею, когда подумаю, что всю эту ерунду будешь ты читать! У меня _н_е_т_ копии!
   Я все время с тобой и о тебе! Лечись _п_о_к_о_е_м! Ваня, умоляю, отставь пока хоть посетителей! Если ты этого не сделаешь, то вечно будут боли. И я заболею. Мне нужно много сделать анализов -- Шахбагов требует. М. б. я сама сделаю, если найду лабораторию и согласие. Тогда будет точно!
   13.VII.42 Вчера были Фася с дочкой (приемыш) и один инженер русский из Утрехта с дочкой, деверь и Сережа. А сегодня не явилась моя "дульцинея"96, и потому масса дела. Но скоро пишу! Я очень тревожна твоей тревогой, но не болезнью, т.к. уверена, что все это нервы твои. Мой отчим всегда сваливался после выступлений и всяких волнений. Приезжай к именинам моим! Дорога не длинная, а здесь отдохнешь! Или боишься разочароваться в твоей "мечте"? Мама так думает, что ты боишься увидеть, т.к. создал идеал. Так это?
   Фася увлечена "Путями".
   Целую, люблю. Оля!
   13.VII.42 Ванюша, ты не хочешь приехать. Это я сразу чувствовала. Я знаю это. Поверь, я умею понимать твое "между строк". Ты болен, но еще больше ты не хочешь, ты потому и нервничаешь при думах о поездке. Я не неволю: Бог с тобой! Не требую жертвы твоей. Но я просто говорю тебе: приедешь -- поправишься. Я откормлю тебя и обласкаю, согрею. Получила письмо от Шахбагова очень обстоятельное. Зовет меня в Берлин для лечения.
   Жду! Но не неволю, как хочешь. Тогда я, м. б. уеду в Берлин, если ты не хочешь ко мне! Вот тебе! "Кавказец" очень трогательно меня утешает и возмущен как мало меня исследовали. Обещает, что в самый короткий срок распутает мою болезнь. Верю.
  

11

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   [Середина июля 1942]
   Милый Ванюша, пишу тебе из салона моего парикмахера, хочу сама отправить письмо из Utrecht'a. Давно от тебя опять нет весточки. Ты здоров? Я постоянно за тебя волнуюсь. Получил ли ты мой "рассказ"? Я страшусь о нем подумать -- такая бездарь. Ну, уж послала! Ванюша, я много буду думать о тебе 27-го июля {Описка, имеется в виду 24 июля.}. Этот твой когда-то светлый день, проведи в мире и тишине. Я молюсь всегда за О. А. Не грусти очень сильно. Будь тих и кроток! Я не забуду никогда, как ты писал мне в прошлом году... обо всем этом. И как я плакала, и как тебя любила, не знала этого, но уже таила от самой себя. И потом моя прогулка, дорога в поле, вся в ячменях и... солнце... Помнишь? И письмо тебе... Ах, помню, как его писала. Горело сердце! Чудное было время! Какая тоска, что нет солнца, нет лета... У вас как? Здесь от сырости все гибнет. И люди тоже страдают. Мама себя чувствует разбитой от этой гнетущей погоды. Заболел и А. Что-то с пузырем. Сырость, холод, -- он вечно в поле, на ветру, промокший. Удивительно, как часты здесь именно эти заболевания. Сегодня, кажется, чуть лучше. Он не лежит никогда. Мне казалось, что тоже была кровь, пошлю к доктору. Я пока здорова. Пополнела. Вес самый мой большой, даже стыдно. Скоро опять все анализы повторять будут. Вчера, вдруг получили письмо из Гааги, адресовано: О. Bredius, S. Subbotin, A. Owtschinnikova. Смотрю на имя отправителя и глазам не верю: один наш самый лучший друг из Берлина97. Читаю -- верно, в Гааге по делам. Умоляет отозваться и увидеться. Только вечером смогли найти телефоном друг друга и условились, что в пятницу, 24-го увидимся в Гааге. Если твоя Олька не заболеет, то мы проведем именины совершенно необыкновенным образом. И я сама буду гостьей. Я так жду твоих писем, так тревожусь о тебе, что ничего не могу сама писать. Что ты? Как ты? Как дела с поездкой? Ты ничего об этом не пишешь. Я уж не пристаю к тебе. Ты не хочешь? А порой мне страшно: не случилось бы чего?! Я видела недавно страшный-страшный сон. На Сергеев день. Когда именинник твой Сережик? В сентябре?98
   Меня мучает "роман", который я задумала. Или: не задумала, а сам задумался. Порой я ночью даже и в полусне мысленно пишу целые картины. Иногда так ярко, так сложно-жизненно, что мне страшно -- можно ли воплотить? Я где-то в себе ощущаю, живу, дышу этим, но смогу ли передать другим? Будет ли это легко, правдиво, тонко? Какая масса ощущений, чувств, переживаний затопляют моих героев, все мое, из жизни, пережитое. И как же трудно. Порой я так увлекаюсь, что сердце начинает биться, я и ревную, и люблю, и отчаиваюсь вместе с ними. Ну, да... душа-то романа -- не вымысел. Это -- сама жизнь. И пусть это не хроника моей жизни, но именно, в большом и узком -- это -- душа того, что когда-то пережилось. Это не биография, никак, но я знаю, что я все буду там сама, подлинная, хоть и не хочу этого рассудком. Я не знаю названия, оно даже не приходило мне в голову, -- м. б. просто назову именем героини, героя. Какие они? Тоже еще не знаю. Не знаю ее имени... А какие-то дать надо. Подскажи!? Как ее назвать. Похожую на Олю? Не хочу Ольгой. Но как же? Елена? И почему-то напрашивается Вера? И вовсе это не самое любимое мое имя. Он -- Владимир, хотя в жизни возьму многое от одного "Евгения". Не люблю "Евгений". Владимир мне поет о чем-то. Знаешь, бабушка меня благословила деревянным резным образком при отъезде с Родины и сказала: "возьми, этот маленький -- его удобно брать с собой. -- Это, кажется, св. Феодосии, надпись не разберу". Я молилась тогда как Феодосию. Но однажды я нашла и разглядела надпись: "Св. Владимир". Я была очень тогда рада. "Владимир и Ольга" были для меня всегда связаны. Равноапостольные, российские Князья. Но это -- отступление. М. б. попробовать писать? А? Ну, -- гадость мой рассказ, но это -- первый. "Первый блин комом!" Утешаю себя! Или начать с рассказов? У меня есть темы. У меня иногда бывают состояния, когда я буквально осязаю все. Шла однажды: сырь, муть, ветер, вода стальная, холодная. Облака серые, а в просветах, [воющий] какой-то, желтоватый отсвет, холодный, колющий. И так я все это ощутила, что родилась картина целая к моему роману. Будто у меня в руках все это, -- только возьми, и вставь в рамку! Ну, довольно! Целую, Ванечек. Оля
   [На полях:] Очень уж неловко писать на коленях. Пиши же, Ванюша, я так жду! Я подумаю о тебе в 12 ч. дня, 27-го. Услышь!
   В 11 ч. вечера думай обо мне всегда!
   Прости кляксы.
  

12

И. С. Шмелев -- О. Л. Бредиус-Субботиной

  

3.VIII.42 4 дня

   Ну вот, снова "зигзаг", Олюша...99 -- и сама, будто, не хотела, и я как просил, а таки вырвала зубы! Что это? зачем?! Грустно. И ко Дню ангела как нагромоздила, чтобы почувствовать себя обиженной. За-чем это?! И так все по-прежнему, хоть и каялась. Чего же стоит такое раскаяние! Как рвалась "определить все в себе", "уяснить себя"... кинулась в Гаагу... -- и разве это было серьезно? Зигзаг -- и только. И сама знала, что только мелькнет зигзагом. И многое. Когда ты кончишь о "розах за чтение"? Или не надо говорить тебе правды?.. Поздно мне лгать учиться. И эта "агава" к твоему Дню...100 -- или это мне _з_а_ розы?! Почему в таком случае не поднесли тебе кочан в горшке, куст картошки или мозольное дерево -- столетник? Знаю эту отвратительную агавку, -- на базарах у нас глаза мозолила мне эта розово-голубая ёжистая шишка. И это -- на День ангела! Вместо благородной гардении... чистой розы... -- а-га-ва... безжизненное. Грустно. Безвкусие, пошлость, вроде коллекции кактусиков, как старые девы или французские монашки заводят, -- что-то мелко-мертво-колючее. Я расстроен.
   Кажется, недомогание проходит, уже неделя, как нет тошнотности и прочего. Но сплю плохо. Нарастает душевная разбитость. Ты спрашиваешь, почему не пишу "Пути". Погляди на мои письма... -- томы написал за год, и сколько там сил положено, отдано души сколько, се-рдца, Оля..! А ты еще удивляешься. Да разве одни эти письма? А сколько люди теребят, и сколько текущей переписки!.. И за собой ходить... Спасибо верным друзьям... -- где бы я без них был теперь! Их заботами и любовью жив.
   О твоем блестящем письме о "Чаше", экране, об исполнительницах... я писал тебе. Почему не получила письма, от 30.VI, заказного, на маму?!101 Писал еще -- 30 июля заказное, на маму102. Там о твоем рассказе. Да, он хорош. Не пишу подробно, надо десяток страниц. Если свидимся -- докажу, и почему, и какая нужна правка. В живом обмене за полчаса получишь больше, чем от сотни книг по технике искусства. Олюша, говорю правду, не "комом", а для начала -- дала отлично. Ты мо-жешь, ты _д_о_л_ж_н_а_ работать. Вот тебе моя правда. По-мни. Целую, детулька, та-ак целую... о, как я эту ночь тобой жил... до страсти! Если бы ты была..! Ах, Оля... если бы ты явилась..! Я не знаю, достану ли разрешение, -- меня заверяют, что _с_е_й_ч_а_с_ это почти безнадежно. Но я не положу рук, пока не получу точного ответа. Еще два--три дня, окрепну, -- и все сделаю. Если бы ты попыталась получить -- для совета с парижской знаменитостью, о болезни! Оля моя... молю тебя, ты мне так необходима..! -- Твое проникновение в Анастасию -- глубоко-тонко. Ты _в_с_е_ бы дала. Я ничего не знаю в экране, никаких артисток... -- был в синема за последние 15 лет -- 5--6 раз. Помни, Ольгунка... твой рассказ очень удался. Как поцеловал бы тебя за него, и как ты меня поцеловала бы, когда я все в нем разобрал бы для тебя... -- я терпеть не могу "разбирать"! -- но для тебя, раскрыть "приемы"... а ты бы все поняла... -- _в_е_с_ь_ для тебя. Оля, я хочу видеть тебя, познавать тебя, всю тихую, открытую, прямую, нежную, всю тебя -- правду. Просветленье любовью для меня только в душевной открытости, как сам с собой. Не чинись со мной, будь вся -- пряма... -- и не смущайся, что надо учиться искусству. Я всегда учусь, до сегодня. Искусство -- искус, всегда. Раскрывание тайн его. Они бездонны. Искусство неисчерпаемо, "неупиваемо". В нем -- искание и обретение красоты. Красота... -- это неопределимо словом, это дается особым чувством -- проникновенно. Что такое -- _к_р_а_с_о_т_а? Лучшее определение дал, по-моему, Н. Я. Данилевский, автор знаменитой книги103 -- как современна, хоть писалась 70 лет тому! Шпенглер104 воспринял идею его "смен" и "циклов". Данилевский определяет красоту: "Красота есть единственная духовная сторона материи, -- следовательно, Красота есть единственная связь этих двух основных начал мира..."105 -- т.е., материи и духа. Вот почему люблю тебя, твою душу богатую и твое "земное". Вижу в тебе чудесную гармонию, чувствую. И вот почему для полноты любви необходимо сближение земное... и вот почему в "огнях", в страсти любви не чувствуется дурного, противного _ч_и_с_т_о_т_е_ любви. Это единственное выражение любви на земле, ее полноты. В этом сближении любовь получает оболочку, осязаемую чувствами, материальное выражение Красоты.
   Сколько и _к_а_к_ бы говорил я тебе о Красоте, любви, -- во мне столько бьется, но писать у меня нет терпенья, да и не в письмах об этом можно. Олёнок мой, какими бы чудесными огнями зажег я твое сердце, и как осветилось бы в тебе, и нежно, и страстно, и во всей глубине и высоте познание любви-Красоты! Это так во мне бродит, так волнует, такую дает _с_и_л_у! Ночью мечтал о тебе, и осязал всю твою _к_р_а_с_о_т_у -- _в_с_ю... и -- как..! До вскрика, до изнеможенья. Только в 6-м часу мог успокоиться... и как же любил тебя! Ты не поймешь из слов... -- и какую силу познал в себе, и не только мысли-чувства... но и -- земного, слишком даже земного... _т_в_о_р_ч_е_с_т_в_а_ в любви... до неуловимого ла очень горькую весть: -- умер мой любимый дядя, бывший нам вместо отца, чудесный человек, еще сравнительно молодой, в России, думаю, что погребен без отпевания. Как больно! Мама очень страдает, -- это ее любимый брат. Он раньше был врач в Москве, а из-за большевиков уехал в Кострому, а потом в Иваново-Вознесенск. А где умер не знаем.
   Может быть даже Вы его знали по Москве. Он был хороший хирург, -- Д. А. Груздев32.
   [На полях:] Напишите!
   Ну, всего, всего доброго!
   Ваша О. Бредиус
  

10

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

2.II.40

   Душевночтимый, дорогой Иван Сергеевич!
   Очень тревожусь о Вас? Здоровы ли Вы?
   Или м. б. Вам тяжело в эти мутные дни и не хочется никому писать? Тогда я не жду ответа. Я не хочу хоть как-нибудь тревожить Вас. Писала Вам несколько открыток в очень критические дни. Бог миловал, -- пока что...
   Сегодня я получила после большого промежутка, открытку от Ивана Александровича, который все мучается болями головы.
   У нас все в напряженном ожидании о маме и Сереже. Трудно мне им настойчиво советовать что-либо. Но все же брат решается уехать. М. б. приедут к марту. Муж мой не ездил к ним. Вот уже 3 недели как я все хвораю, -- не серьезно, но надоедливо. Муж приехал домой из-за моего нездоровья, но свалился сам с кашлем и т. п., а сейчас болит у него ухо, т.о. оба мы, как пленники, не выходим из дома. Но это все не страшно. Бог даст скоро будет тепло. Зима такая крутая, что здесь такую 50 лет уже не помнят. Снегу масса, почти русский пейзаж.
   А настроение тревожно, и так уныло на душе!
   Непрестанно звучит в ушах мой любимый псалом: "Хвали душе моя Господа"33... Знаете его? Можно мне его словами поделиться здесь с Вами? Как будто бы вместе помолиться...
   "Хвали душе моя Господа, -- восхвалю Господа в животе моем. Пою Богу моему дондеже есмь. Не надейтеся на князи, на сыны человеческие, -- в них же несть спасения.
   Изыдет дух его и возвратится в землю свою, -- в той день погибнут все помышления его.
   Блажен, ему же Бог Иаков помощник его,
   Упование его на Господа Бога своего,
   Сотворшаго Небо и Землю, Море и вся яже в них.
   Хранящаго Истину в век, Творящаго суд обидимым,
   Дающаго пищу алчущим.
   Господь умудряет слепцы,
   Господь возводит низверженные,
   Господь решит окованныя,
   Господь любит праведницы,
   Господь хранит пришельцы,
   Сира и вдову приимет, И путь грешных погубит..." и т.д.
   Этот псалом пели у нас в селе как "Запричастный стих"34, и он остался с тех пор в душе.
   Теперь, он полон смысла, тогда неведомого и не близкого сердцу. Как будто бы за все наши муки изгнания мы вознаграждены самым высшим -- Охраной Его! "Хранит пришельцы!"
   Да сохранит Господь всех нас по белу свету!
   Как больно за Россию, как всей душой хочется служить ей, помочь встряхнуться, сбросить иго, пока еще не поздно. Я не знаю как в других местах, но у нас приходится все время читать оскорбления России. Не S.S.S.R. {СССР (от фр. USSR).}, a России. Пишут прямо, что "русские, как нация -- brutal {Дикари (фр.).}". Оплевывают Петра I и Александра I, и пишут, что "никогда Россия не имела побед, а если что и завоевывала, то лишь благодаря хорошим союзникам или случаю". Меня не стеснялся один знакомый спросить "когда же я буду не русская, а финка"35.
   Никому не приходит в голову сделать разницу между Россией и большевиками. Все рады погибели не Советов, а России. Как тяжело это. У нас делаются сборы на Финляндию, а какие их побуждения? За красивые слова прячут пустые инстинкты. И. А. пишет, что на Финскую войну смотрят как на продолжение нашей Белой войны. Да, это так, но только тогда, если или Русские извне, или Русские изнутри смогут встать у руля истинной России. Все остальные, кто бы они ни были, не друзья наши.
   Финны России тоже не друзья. Никому нет дела до нашей трагедии. Больше 20 лет смотрели все спокойно как русский народ истреблялся большевизмом, и никто не находил это безбожным. Всколыхнулись же нации только тогда, когда их интересам грозит опасность.
   Я считаю, что Финская война -- только благоприятная почва для толчка Сталину в спину, но сама по себе она Россию не спасет, т.к. до России никому нет дела. И когда тут злорадствуют, что уже 300 000 русских воинов уничтожено, так радуются не истреблению 300 000 большевиков, а именно русских.
   Ничего, кроме гадостей, о России (за последние 300 лет!) не говорят у нас и не пишут. До слез тяжело. Никого я из русских тут не вижу. Трудно одной разбираться в этих проблемах. Удивляюсь на мужа моего: откуда у него такой прямо русский подход к этим вещам. Он чувствует, совершенно независимо от меня, точно так же. Если бы было иначе, то не вынести бы было всю здешнюю неправду.
   Посмешищем делают Родину! И как мало у них такта, у них, культурных людей, по отношению к "дикарям". Душевно обрадовали бы Вы меня весточкой. Хотя не хочу неволить.
   Книжки Ваши перечитываю и не могу начитаться. Все они почти наизусть знакомы, и все снова и снова влекут.
   Напишите (если будете писать) как живется Вам. Я тревожусь о Вас, как о родном. Один знакомый молодой человек сказал моей маме, расставаясь со всеми нами: "родственность души -- иногда больше родственности по плоти". И это верно. И Вы, и батюшка Ваш, и Горкин, и многие близкие Ваши, -- это все родные, свои, милые Русские люди. И где бы мы все ни были разбросаны, но по тяге душ наших, мы найдем друг друга.
   Милый, дорогой Иван Сергеевич, все же не легко Вам одному. Но знайте, что Вами, Вашим духом живут многие! Дай Бог Вам здоровья! И всего, всего доброго!
   Как Ваш племянник? Где он?
   Я от Вас от ноября ничего не имею и много думаю: как Вам живется? Как хорошо было бы, если бы не было войны! Я все мечтала пригласить Вас к нам на лето в гости, в деревню отдохнуть. Какой бы это был нам праздник! Мы приглашали И. А., и даже визу уже условились хлопотать, но тогда ему нельзя было. У нас так тихо... хорошие леса и парки, и очень красивое небо.
   Ну, кончаю. Шлю Вам мои душевные пожелания всего доброго, в надежде, что Вы здоровы. Сердечно преданная Вам,

Ваша Ольга Бредиус

   P.S. M. б., я глупо пишу о Финской войне, -- но так чувствуется из-за всех оскорбительных статей нашей газеты.
   Или Вы находите, что я не права?
  

11

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

17. II. 40

   Дорогой Иван Сергеевич!
   Преисполненная чувством восхищения, преклонения (перед Вами и Вашим Творчеством), благодарности, великой благодарности, -- пишу Вам, чтобы слабыми словами выразить хоть частичку того, что переживаю. "Пути Небесные" меня всю как-то захватили, унесли отсюда, заворожили прелестью свежей и подлинной, глубиной, святостью, и всем тем, что _б_ы_л_о_ _и_ _ч_е_г_о_ _н_е_т. Нехорошо слишком много заниматься своей персоной и еще хуже занимать ею других, но сейчас я не могу умолчать того, что я переживала: -- это был какой-то сон наяву, вся душа была восхИщена, унесена, и я не могла жить повседневной жизнью. Мой муж, видя мои переживания, тоже с каким-то благоговением относится к этой драгоценной книжке и сказал, что обязательно займется русским языком, чтобы прочесть. Милый Иван Сергеевич, Вы меня так обогатили этим чудным подарком, что я даже выразить не могу. Хотелось бы знать как Вам живется. Здоровы ли? Не очень ли холодно. У нас была (да еще и есть) очень суровая зима. Мама с братом от страшного холода ютятся в одной комнате и то еле-еле нагретой. Они все-таки собираются, конечно при страшных внутренних мучениях и колебаниях, т.к. брат бросает там прекрасное место и идет в этом смысле ни на что. Боюсь и думать, чем все кончится. Хочется крепко верить в Бога, чтобы не было страшно. А как удивительна эта небывалая зима?! Будто бы гнев Божий. Хочется верить, что есть у настоящей, подлинной Родины (а не "Союза") хотя бы 3 праведника, ради которых Господь ее пощадит... Тяжело жить на отлете от всего русского, -- я месяцами иногда слова русского не слышу, -- чего не передумаешь о бедной нашей многострадальной России. Неужели же ничто там не способно вызвать пробуждение?! А ведь этой надеждой только и живешь!
   Ну, всего, всего Вам доброго желаю я от полноты душевной. Ваша преданная Ольга Бредиус-Субботина.
  

12

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  

25.II.40

   Милая Ольга Александровна,
   Получив Ваше большое письмо, тотчас же написал Вам -- и не послал, а накануне Вашего письма послал книгу: сердце сердцу весть подает. Не волнуйтесь, что пишут о нашей России мерзости: это -- или невежды, или -- враги. Знающие историю и честные -- _з_н_а_ю_т_ нас и _н_а_ш_е. Ответьте: читаете ли "Возрождение"36. Там [как это должно] хорошо отвечено невежде. А галки и на кресты марают. От глупых и лживых слов -- наше не пропадет. А в минуты уныния читайте Пушкина, вду-мчиво, -- и -- Евангелие. Знайте: близок день Воскресения России, -- и веруйте. А клевета -- издавна. Во "Въезде в Париж" -- я писал -- "Russie"37. И Вы знаете, кто ненавидит, особенно, Р. {Россию.}, -- ясно. Рад, что "Пути Небесные" по душе Вам. У Вас чуткая, глубокая душа, -- Вы поняли книгу, уверен. Но она не кончена: все собираюсь -- дальше, но... многое мешает. А дуракам отвечайте смело о России -- "узнайте о ней не из энциклопедических словарей и не из бездарных газеток". У Вас есть знающие и ценящие ее: например, проф. N. Ван-Вейк38. Да давайте идиотам читать статью в "Возрождении" -- это, по-французски -- "открытое письмо"39 -- заблуждающимся. Я отвечу ему закрытым, иначе -- _н_е_л_ь_з_я. Я говорю об академике-писателе Ш. Моррасе40. Газету я вышлю, если не получаете. Так и суйте в нос, умно написано. А мужа учите русскому языку, упорно -- это н_а_д_о: не Шмелева читать, -- Россию, Пушкина. Если он не знает по-французски, переведите ему "письмо" Любимова: он чудесно владеет французским языком -- и талантлив. Кажется, [1 cл. нрзб.] заканчивать "Лето Господне", чтобы завершить путь свой "Пути Небесные", если будут силы. Мне так трудно и так пусто без моей Оли. Она была моим Ангелом-Хранителем. И это душевной ее заботой мог я написать "Пути"41. Теперь -- беспутье, холод.
   Ваш И. Шмелев
  

13

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

6.III.40

   Милый Иван Сергеевич! Очень благодарю и за открыточку, и за газету. Буду всем давать и даже на картон подклею, чтобы прочнее. Мужу конечно тоже дам читать, -- он свободно французским владеет, -- лучше меня. Он вообще всесторонне образованный человек, в своем роде не совсем обычный человек и очень немногими понимаемый, и особенно в своей семье и среде. Потому-то вероятно я его и нашла, что не похож он на них. Отец его хорошо конечно к нему относится, т.к. любит, но никто его по достоинству его души не ценит из ихних. Впрочем, младшая его сестра42, в этом году вышедшая замуж за русского, его тоже ценит, но только после того, как я ей его духовно показала. В салонах нашей знатной (часто даже очень знатной) родни, мой супруг скучает и буквально дремлет, уставши на полевой работе. Разговоры их ему так неинтересны, что мне бывает даже неловко. Но зато у мужиков, у простого люда, а также у наших русских он совсем другой человек. Не узнать его тогда. И там его любят и ценят, и знают. Все конечно в ужасе, что он, кончив один и несколько университетов прослушав, имея связи и т.п., стал простым хуторянином, да еще женился на чужой, иноверной, и что хуже всего -- нищей. Ибо я, с их точки зрения -- именно нищая. Разве не чудак? Но впрочем, меня приняли они все радушно, а некоторые даже весьма сердечно. Но мы живем только параллельно им, не смешиваясь с ними. И совершенно за бортом семьи живет его сестра с русским (не приняли). Брат мужа43 (И. А. И. его прозвал метко "флюнтик") тоже было занялся "русским флиртом" и стал изучать "русскую народную душу", -- серьезно! Ходил даже на какие-то лекции по этнографии, но "кишка тонка"! Теперь, вероятно, отрезвел от "русского дурмана". Говорю "вероятно", т.к. хоть и живет тут же, но вижу его 1--2 раза в год. Я, грешница, раньше его "увлечение Россией" всерьез принимала и самого его иначе ценила. Ну Бог с ними. С чего это я всю семью перебрала? Простите. А рассказать можно бы было еще больше. Пережито сердцем, кровью немало. Романов несколько можно бы было написать, как бы талант на это. А теперь другое: -- со дня на день жду маму и Сережу, хотя из их писем ничего ясного не вижу. И настолько все ненадежно и обманчиво, что я даже никому, кроме Вас, не говорю об этом. Мало ли что. И Вы тоже никому пока не говорите, что их жду. Мир мал.
   Милый Иван Сергеевич, какое было бы счастье, если бы Вы закончили "Пути Небесные". Мне снился необычайный сон, -- я видела "Пути Небесные". Конечно, это Ваша книга! Мне очень много хочется Вам сказать, но в открытке мало места, а они лучше доходят. Как рада была бы я Вас увидеть! Ужасно больно мне стало, когда прочла Ваше: "...чтобы завершить путь свой..." Не надо, миленький, дорогой, если и тяжело Вам одному, то все же не думайте _т_а_к_ о своем пути. Хочется, чтобы Путь Ваш был долгий и с солнцем, и с цветами. Я часто думаю о смерти, почти всегда (м. б. оттого что одна), боюсь ее ужасно, панически, животно. Это мало веры? Или я скоро умру? Так боюсь, что это заслоняет радость бытия, даже в минуты счастья... что это? Ответьте! После смерти папы это так стало. Ах, если бы я могла Вас увидеть и все рассказать! У нас весна, в саду цветут подснежники. И наступает пост. Шлю Вам, сердечный мой, родственный привет! Будьте здоровы!
   Ваша О. Б. C.
   [На полях:] "Возрождение" я не получаю.
   Простите, что расписалась о семье, но уж очень это все близко и тесно тут!
  

14

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   20.III.40
   Ваши письма для меня всегда интересны, милый друг Ольга Александровна, всегда -- "свет тихий"44, это свет души Вашей, чуткой, тихой, и всегда чуть грустной. Благодарю за доверие. Спрашиваете -- почему смерти страшитесь? Это неразрешимо, ибо это одна из "загадок Жизни". Кто ее разгадает! Толстой -- в самый расцвет свой страшился -- и до конца. А святые... не страшились? Все страшились, самые даже крепкие. Страшились -- м. б. по-иному только. Толстой страшился -- от избытка воображения жизни, и от жадности к ней. Думаю, что и в Вас эта "жажда жизни" (и пылкое воображение!), высокая цель, которую Вы ей даете, -- ибо Вы очень _ж_и_з_н_е_н_н_ы_ и богаты воображеньем. Мне это знакомо. В юности были полосы, когда я переживал онемение от ужаса смерти. И чем человек счастливей -- тем больше ужаса при думах о смерти. Теперь я, просто, не вдумываюсь. Но об этом надо говорить, а не писать. Я тоже хотел бы увидеть Вас, и, чувствую, -- много-много есть, о чем бы мы могли говорить, ибо я слышу Вашу душу. Ваши ласковые слова меня осветили, онежили как-то, -- на миг сняли неизбывную тяжесть одинокости. Но почему Вы пишете, что -- "одни". Вы же счастливы, у Вас прекрасный муж-друг, достойный, -- это я слышу в Ваших письмах. Он Вас, конечно, понимает. Часто остаетесь одни? Умейте же быть одна, уходите в любимую работу. Должно быть у Вас нет детей..? Это грустно. Такие, как Вы, богатые душевно, должны иметь и передавать свое богатство, дабы не пропало бесцельно. Заняты ли Вы какой-нибудь работой, любимой? Нельзя же жить томлением и тревогой. Какую книгу послать Вам? (из моих). Вы, должно быть, очень еще юны, у Вас такая ярко-живая восприимчивость. Вы меня знаете, видали, а я не представляю себе Вашего образа внешнего, и мне странно, будто мы говорим впотьмах. Правда, я очень чувствую, с_л_ы_ш_у_ -- душу Вашу. -- События мешают писать, давят. Не поверите, -- а будто я замурован, такое чувство. Как могу -- о тихом писать в такое время?! В "Путях Небесных" придется мне говорить и о страхе смерти: _н_а_д_о. Только _п_р_и_д_е_т_с_я_ ли? Не забывайте. И -- будьте всегда в делании. Сердечно Ваш Ив. Шмелев
   [На полях:] Ну, что напишешь в открытке?! Не умею.
   Читали ли Вы мое "Куликово поле"45?
   Живи Вы близко -- я почитал бы для Вас.
  

15

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

25.III.40

   Дорогой Иван Сергеевич!
   Ваша открыточка от 20.III. застала меня сильно больной, но несмотря на то, что я должна лежать лишь на спине и совершенно без движения (у меня было острое и очень сильное кровоизлияние из левой почки, -- причина неизвестна), -- я не могу удержаться от того, чтобы не написать Вам! Прежде всего: у меня наконец мои дорогие родные! Приехали они 11-го марта46, а в ночь на 17-ое я уже заболела. Так мне это тяжело, что мама после всей ужасной усталости ее должна еще со мной возиться! Мы очень перепугались, а я думала, что уж прямо медленно истеку кровью. Понимаете что я передумала?! Все мои мысли и страхи о смерти, тревожившие особенно за последнее время, та необъяснимая тоска, которую я все время испытывала, наводили меня на грустные чувства. Но пока что Бог милостив. Кровь мы остановили, температура и боли (вследствие образовавшихся кровяных сгустков в почке) прошли. Я только слаба очень. У меня столько мыслей, перебивающих одна другую, для Вас, а писать-то уж очень трудно. Уж, Бог даст, потом обо всем напишу. Сегодня было письмецо от М. Квартировой47, которой я так завидую, что она была у Вас! За всю Вашу доброту ко мне я Вам так благодарна, что не могу высказать. Всякая книжка Ваша для меня -- дар бесценный. "Куликово поле" читала только по отрывкам в газете, -- собственно, не читала можно считать. Хотела я Вам послать с нас всех фотографию, но нет хорошей, а я когда поправлюсь, обязательно с себя Вам пошлю, чтобы "впотьмах" не было. Помолитесь обо мне, если будет к тому охота. Бог не без милости!
   Эта открытка не ответ на Вашу чудную открытку, а так просто.
   От всех нас Вам самый горячий привет. Ваша Ольга Бр.-С.
  

16

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   31.III.40
   Всем сердцем желаю Вам, милый друг, полного выздоровления! Очень грустно все это, но уповайте на Милосердие Божие. Очевидно, Вы не остереглись после гриппа и -- простудили почки. Знаю, что такое -- болеть. В 34 году лежал в Американском госпитале, ожидая операции. Ее отменили, -- чудесно было!48 Одна голландская писательница Бауэр49, кажется (я утерял ее адрес), увлеченная познанной красотой русской словесности, (выучилась русскому языку!) -- прислала мне в госпиталь, в самый Троицын День, -- цветы. Добрый знак. Хотел бы я Вам послать, но это трудно ныне. Примите мои светлые пожелания. Ваш Ив. Шмелев
   Если достану -- пошлю Вам "Родное"50. Там есть, между прочими, "Росстани"51, -- м. б. они ответили на затронутую Вами тему. Когда-то я радостно писал их, да-вно-о... Ныне они мне почти безразличны.
   [На полях:] Не утруждайтесь ответить, терпеливо поправляйтесь.
   Радуюсь Вашей радости -- маме и брату.
  

17

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

24.IV.40

   Христос Воскресе, дорогой Иван Сергеевич!
   От всего сердца приветствую Вас и заочно в Светлую ночь троекратно похристосуюсь с Вами. Дай Бог Вам здоровья, мира душевного и всего доброго! Сегодня из письма Марины Квартировой, я узнала, что Вы не очень хорошо себя чувствуете. Как это меня огорчило, не можете себе представить. Что с Вами? М. б. язва желудка? Так много людей страдают ею. Буду просить Бога, чтобы Вы скорее поправились. Я сама на прошлой неделе была на исследованиях в клинике, где меня несколько дней продержали и промучили разными разностями. В результате оказалось, что по-видимому я незаметно перенесла воспаление почек на ногах, как последствие гриппа (вернее болезни горла) еще зимой. Теперь только следы видны на пластинке {Здесь: рентгеновский снимок.}, и доктора позволяют мне жить "как все", остерегаясь лишь острой пищи и утомления. Я очень рада, что Святые дни52 проведу, Бог даст, без тревоги за здоровье. Мы мечтаем всей семьей с Великого Четверга53 поехать в Гаагу на Богослужения. У нас чудная погода -- жара даже как летом. В садике цветут массой нарциссы и гиацинты, и скоро раскроются тюльпаны. Так пасхально! Во все эти дни я душой с Вами! Напишите о Вашем здоровье! Всего, всего доброго! Искренне преданная Вам Ваша Ольга Бредиус.
   [Приписка А. А. Овчинниковой:]
   Глубокоуважаемый
   Иван Сергеевич!
   Все праздники и события нашей жизни мы переживаем с теми же чувствами, что и Вы, и давно чувствуем Вас своим, родным, близким, -- постоянно о Вас и думаем, и говорим и в Светлую заутреню, перебирая всех своих, перенесемся к Вам и радостно скажем свое Христос Воскресе!
   Благодарная Вам мать Оли А. Овчинникова
  

18

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   28.IV.40
   Христос Воскресе, дорогая Ольга Александровна. Слава Богу -- Ваше здоровье укрепляется, рад был узнать, очень. Глубоко тронуло-расстрогало -- до слез! -- меня Ваше пасхальное приветствие: почувствовал себя на светлый миг не одиноким. Ваш дар пасхальный, переданный мне Н[атальей] Я[ковлевной]54 -- он согрел меня. Цветы светят мне. Мне было хорошо за Светлой Утреней. Причащался в Великую Субботу55. Чувствовал, что "храним". И вечная моя56 -- со мной, _з_н_а_ю. Верю, что Вам внушено было укрепить меня (прошлогоднее летнее письмо!). Желаю Вам здоровья и света. Привет маме и всем Вашим. Ив. Шмелев
   [На полях:] Я был незаслуженно осыпан дарами друзей-читателей -- и Вами, дорогая!
   Я на днях напишу Вам. Я рвался написать -- и болел, мешало.
   Две недели возврат болей (язва duodeni, старая). [Немного лучше].
  

19

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   3.XII.1940

Милая Ольга Александровна,

   Счастлив был узнать, что Вы живы и здоровы!
   Это -- самое светлое, что было у меня за эти месяцы. Я написал Вам на Вашу открытку от 3 мая (7 месяцев!)57, пожелал Вам самого светлого и милости Господа.
   Всегда Вы у меня на сердце. Не забуду Вашего 1-го письма -- ответа на мой немой крик в одиночестве глубоком (в июне 1939 г.) Э_т_о_ передалось Вашей душе, как-то... Так надо было. И всегда верил, в болезни Вашей, что Вы будете здоровы и увидите много Света... Дай Бог. Трудно писать "Пути Небесные". Пожелайте мне удачи. Роман (в душе-уме) разворачивается широко, но -- удастся ли? Ныне все неопределенно. Живу -- легко как будто на душе... ... -- а, вообще, -- грезится, будто сплю.
   Целую Вашу руку, далекий друг.
   Ваш Ив. Шмелев
  

20

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

2.II.41

   Дорогой, родной Иван Сергеевич!
   Вот уж действительно: "сердце сердцу весть подает"! Я непрестанно думала о Вас, перебирая все возможности узнать хоть что-либо о Вас. Как вдруг вчера вечером письмецо Ваше! Вы мне доставили им такую радость, что и выразить трудно... Но Вам и рассказывать не надо, -- Вы сами знаете... Как волнующе-радостно, чудесно было узнать, что Вы работаете над "Путями Небесными" дальше...
   Конечно, от всей души я желаю Вам успеха, легкости и удовлетворения в этом!
   Я очень часто об этом думала и думаю, и так прекрасно и отрадно сознавать, что этот дивный роман живет дальше.
   Что бы я дала за возможность видеть Вас и хоть чем-нибудь способствовать благоприятности условий, в которых протекает Ваша работа! --
   Невероятно грустно, больно чувствовать такую оторванность, недосягаемость и даже без надежд на перемену.
   Но я благодарю Бога за то, что Вы целы и здоровы! -- Сколько было мучительных дней, когда и этой уверенности не было.
   К сожалению, Вы так мало о себе пишете, что я не нахожу ответов на все то, что бы хотелось знать о Вас. Я из каждого Вашего слова стараюсь увидеть, угадать, как Вы себя чувствуете, как живется Вам?!
   Знать и рассказать хотелось бы так много...
   Милый Иван Сергеевич, знаете, что все время заботы и трепета о Вас и за Вас я не могла даже читать Ваших книг (большинства). Было как-то больно. Поймете?
   В Крещенье только мы с мамой читали вслух из "Лета Господня", и много говорили о Вас. Мы очень, очень часто о вас думаем, как о самом милом, родном человеке.
   Вот и сегодня, -- идет снег, порой будто метель, -- и вспоминается Дашенька58 и роман Ваш. Ради Бога, поскольку Вам это возможно, пишите его. Для скольких людей Вы несете этим радость! -- Хоть изредка давайте о себе знать, -- очень прошу Вас. А за письмецо Ваше такое милое и за сердечность Вашу благодарю Вас от души... Перечитываю его без счета.
   Открыточку Вашу от 3-го V получила тогда, в день большого отчаяния, т.к. хотели меня оперировать, но обошлось все хорошо! От 4-го до 8-го мая (вечера) я была в клинике на исследовании (котором уже по счету!), возвратилась домой слабая: чуть ноги держали, и привезли-то не поездом, а на автомобиле, оберегая; ну а через 2--3 дня прекрасно прошагала километров 7--8 почти бегом, да еще при солнцепеке. Господь миловал всех! У отца моего мужа мы так и не были (как предполагалось), не смогли попасть, и вообще все вышло иначе.
   Мама и брат здесь, хотя последний с нами не живет, т.к. служит в другом городе59. Прочно ли -- неизвестно. Живем мы тихо-скромно, стараясь как можно глубже уйти в сельское хозяйство. Не знаю, получили ли Вы мое письмо через И. А. (от него давным-давно ничего не слышу), там я писала, что разные бытовые черточки нашего житья-бытья напоминают мне отчасти разговор с [1 сл. нрзб.]. Муж мой старается над своим хутором изо всех сил. Забот очень много, -- больше чем радости. Я настаиваю на переезде в деревню, но это трудно, т.к. дом занят там. При доме в Бюннике у нас есть куры только и летом хотим цветник перекопать на огород. Жду очень весны. Так надоел холод. Из-за того, что все группируемся у железной печурки, а потом приходится выскакивать в нетопленые комнаты, -- часто все прихварывали. Живем мы в бывшем салоне (на юг), где и обедали в сильные морозы, и даже спали. Печка очень хорошая, так что на ней даже и готовим, а топим дровами с антрацитом. И тепло. Ну, мне не привыкать к таким обстановкам в "салоне", так что все идет прекрасно. И живо вспоминаю детство, -- вернее юность. Иногда я мечтаю: если бы удалось устроиться хорошо на хуторе, -- как чудесно было бы пригласить Вас. Это область мечты, но можно представить себе, что Вы бы у нас в деревне поселились? Или утопично? Ах да, болезнь моя просто исчезла! -- через 1/2 года была опять у специалиста по почкам, и он только руками развел: с пластинки все подозрительное просто пропало! -- Я очень рада. Горкин это сумел бы объяснить. И я так же думаю. Дорогой Иван Сергеевич, пишите! И никогда не думайте, что Вы одиноки! Господь да сохранит и защитит Вас! Берегите себя! Будьте здоровы.
   Всегда мысленно и в молитве с Вами! Ваша Ольга Б. С.
   [На полях:] Мама моя, как близкому душе человеку, тоже шлет Вам сердечное приветствие.
   За мужа очень болею душой, т.к. сама подобное горе испытала, но утешить в таких случаях трудно. Работа -- лучшее средство, а ее у него много, так что жизнь берет свои права.
  

21

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   29.III.41
   Милая, далекая Ольга Александровна,
   Самое для меня радостное изо всего, что случилось с мая прошлого года, -- это то, что Вы совершенно здоровы. Я ждал этого, правда, слушая сердце свое. Конечно, Горкин знает, что _э_т_о. И мы с Вами. А все _т_е_ не доросли, -- до сего _з_н_а_н_и_я. Извольте радоваться во-всю, пить солнце -- во-всю. Жить молодо -- во-во-всю. Идет весна -- с ней идите, всем существом живите -- и не раздумывайте, не пытайтесь управлять хаосом, который иногда водворяется в Вас. Это -- обычное, у всех. Не разрешите умствований, это приводится в порядок само, когда в организме устанавливается равновесие. Ни минуты не вдумывайтесь в больное в Вас, а здоровейте бездумно, наполняя день веселым трудом. Молитва, легкая, краткая, -- как дыханье. Светлей, светлей принимайте все, что дается. Помните, что Вы молоды, -- и чувствуйте это счастье. За советы не серчайте, и философом не называйте, -- от души пишу Вам.
   Зима прошла для меня -- быстро, но почти бесплодно. Вступаю в работу, -- кружится голова, -- как много надо, как смело надо. Да, "Пути" -- в пути: но боль в руке мешала. Теперь прошло. Вот хозяйство мое много сил и времени берет. Но Бог поможет. Попросите Его, внушится мне -- не бросать работу. Это самое мое заветное. До чего ужасны эти французские перья, острые, как жала. Не могу достать лучших, мягких, тупых.
   Ваш "цветок к Пасхе" меня не огорчил, нет... но пусть больше не повторится, -- прошу. У меня все есть. Пожелание мое Вам -- к Пасхе? Пусть все гиацинты и тюльпаны обвеют Вас дыханием своим, светом своим! И отдадут Вам крупинки своего здоровья -- цвета. О, повидал бы Германию и Голландию весной... но это никак не возможно, ни-как. Издалека слышу Вас, вижу, чувствую. Ваша милая карточка скрывает Вас, -- не вижу. Но дополняю ее воображением. Милые цветы, цветы... и даже наш подсолнечник!
   Почтение мое Вашей матушке. А Вам -- целую руку. Напишу на днях, м. б. получите, как и я получил. Даринь-ка моя должна продолжаться... но во что выльется? И знаю, и не знаю.
   Словом, как итог всего -- о, перо! -- мне очень приятно писать Вам. Ну, живите с Богом и в мире с собой.
   Ваш всегда И. Шмелев
   Дописался! Сейчас поставленная на газ картошка -- 3/4 часа тому! -- вместо варки -- испеклась! Хорошо -- не сгорела, а то возня с кастрюлей, -- вот Вам моя проза! Ничего!
  

22

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

   [16--17.IV.1941]

Ночь на Великий Четверг

Христос Воскресе!

   От души приветствую Вас, дорогой и любимый Иван Сергеевич, и троекратно христосуюсь с Вами в мыслях и сердце. У меня есть маленькая надежда, что этот мой привет дойдет до Вас, -- я так рада этой возможности.
   В эти дни Страстной недели как-то особенно хочется хоть мысленно побыть с Вами!
   Сегодня мы с мамой готовим (хоть и очень скромно) все к куличу и пасхе, яйца готовили к краске и т.п., а завтра очень бы хотелось уехать в церковь на остаток Великих дней. Очень жаль, что мы так далеко от храма и трудно всегда отлучаться надолго. А тут еще, как будто бы на радость лукавому, подоспели всякие каверзные дела, как например, суд с мужиком. Грязный тип и грязный его советник расхамели до того, что слов нет. Хутор так запущен, что там необходимо день и ночь нагонять работу, а мужик, несмотря на то, что его давно рассчитал муж, не уходит со двора. Наша квартира теперешняя уже сдана другим к 1 мая, а выехать нам некуда. Недавно, когда муж зашел в хутор, его мужик схватил за горло и стал душить и царапать руки. И вот подумайте, зло очевидное цветет пышным цветом, а нам же еще придется убираться на улицу.
   Ну, Бог с ним. Не праздничные это разговоры! Очень только грустно, что отравляются этой суетой Святые Дни!
   Очень я устала тоже. Иногда до отчаяния.
   И не видно конца и просвета заботам.
   Часто у меня в душе и мыслях все то, что Вы писали, и только там я нахожу свет и отдых.
   Как работа Ваша? Верю, что хорошо и бодро идет вперед! Как хотелось бы мне иметь возможность хоть изредка Вас видеть!
   Сколько безразличных лиц встречаешь на пути ежедневно, а тех, кто дают жизни свет и ценность -- нет, недосягаемо далеки они. Как это обидно. Мне очень, очень не хватает Вас. И так хочется дать Вам побольше тепла и уюта, и постоянное желание на сердце что-то хорошее сделать, -- а все так невозможно. И письмеца от Вас так редки теперь стали. Ах, Вы знаете, открыточку-то Вашу от 3-го мая (про которую Вы пишете) я ведь не получила. Я получила 4-го мая от 28-го апреля и думала, что Вы о ней пишете, но прочитав ее я узнала, что Вы собирались еще писать, и датирована она была 28-м апр. Как досадно! Если бы Вы знали, какая драгоценность для меня каждое Ваше слово! В них столько чувствуется Вашей души, родной, прекрасной! --
   Для меня нет ни одного писателя-современника, кроме Вас. Вы чудесным образом возвращаете нам утраченный рай, даете то, чего ищет душа и ни у кого не находит. Вы пишете о том, чем живете, чем бьется сердце Ваше. Я вечно буду преклоняться пред Душой и Духом Вашим, говорящим нам из Ваших книг!
   Как мы должны бы Вас беречь все!
   Пишите, дорогой Иван Сергеевич, давайте бедным русским людям воды живой! Думается, что с весной и теплом полегче будет жизнь. Хотя как Ваше здоровье по веснам? Часто у желудочных пациентов недочеты в желудке дают себя знать именно весной и осенью. Берегитесь ради Бога!
   Хотелось бы мне, чтобы Вы почувствовали, как дороги Вы нам, как Вы совсем не одиноки, если только не отринете нас сами. Много, много русских людей отдают Вам свое сердце!
   Простите меня, если я так пишу; -- мне очень хочется, чтобы Вы почувствовали это.
   Как поживает Ваш племянник? Я давно хочу спросить Вас о нем!
   Недавно я наконец узнала, что И. А. И. сравнительно благополучен. Он 2 мес. болел бронхитом и плевритом, -- теперь прошло. Они уезжали в горы. Наталья Николаевна60 здорова. И. А. все свои письма к Вам (в том числе и мои) получил обратно. Очень больно за него: трудно им, и постоянно боли головные, хотя теперь стали лучше, но И. А. говорит о "привычке" к болям. От Марины я больше ничего не слыхала, а жду уже давно весточки.
   В эти Великие Дни Поста и грядущей Пасхи особенно думается о всех братьях Веры Православной.
   Как бы мне хотелось перенестись к Вам и хоть часок побыть с Вами!
   В Заутреню Светлую я крепко подумаю о Вас и шепну Вам

"Христос Воскресе!"

   А пока что, далекий и такой родной и близкий друг души, кончаю до следующих строк и шлю Вам ласковый поклон!
   Будьте здоровы и Богом хранимы!
   Все самое лучшее желаю Вам от всего сердца! Мама моя также очень сердечно поздравляет Вас и шлет тоже "Христос Воскресе!"
   Всегда преданная Вам и любящая Вас Ольга Бредиус-Субботина
   P.S. До Пасхальной субботы, если бы Вы захотели мне ответить, могли бы написать по адресу, указанному на конверте первого письма (парижского), ведь Вы его получили?
  

23

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   26.IV.41
   Христос Воскресе! -- милый друг Ольга Александровна, -- час тому, как узнал, что разрешено почтовое сношение с Голландией, и не могу тотчас же не сказать Вам -- милый друг, Христос Воскресе! -- и всем сердцем пожелать Вам здоровья и бодрости, и счастья, сколько может вместить сердце Ваше. Ваш _С_в_я_т_о_й_ привет к Христову Воскресению принял я светло-светло. Особенная какая-то бодрость -- желание работать над романом, -- живет во мне эти последние дни. Роман не подвигался: я был задавлен обыденными хлопотами, но я сумею вырывать часы для души. Ваши светлые чувства к моему творчеству мне очень дороги, -- Вы как бы посланы кем-то, мне дорогим, -- душу мою укрепить и осветить! Милый друг, у меня и слова пропали, -- так я светло взволнован. Сейчас меня заливает радость, что могу писать Вам. За все Ваше доброе ко мне -- благодарю. И не могу писать. Хочу, чтобы сейчас же пошло письмо. Я не сетую, конечно, на Вас за Ваши "цветы". Но прошу, -- не делайте этого, у меня все есть, -- только близкого человека нет возле, но тут и Вы бессильны. Соберу мысли -- и напишу Вам после, скоро, скажу, что еще не готов сказать. Будьте счастливы, милый друг, с Вами -- т.е. что Вы _е_с_т_ь_, -- мне легче как-то стало в жизни. Это со мной впервые, со дня кончины моей Оли. Целую Вашу руку. Пришлите мне Ваш портретик, чтобы я мог видеть Ваше лицо, Ваши глаза. Ну, до свидания, до свидания, -- но вряд ли мы когда свидимся. Но у меня еще живо воображенье, и я заочно вижу Вас, чувствую и люблю Вас -- родную мне душу.
   Привет вашей маме. Ну, будьте здоровы и дышите молодостью, _ж_и_в_и_т_е!

Ваш Ив. Шмелев

   События меня как-то возносят -- и кажется, что мы, над обыденным поднятые живем в надземности, в вечности. И поставлены как бы перед лицо Судьбы. Вспомните Тютчева из "Цицерона"61: "Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые..." И -- Пушкина "Пир во время чумы"62 -- И хочется писать об этом: Ведь мы за эти годы тысячелетия переживаем.
  

24

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

8.V.41 Wickenburgh

Дорогой Иван Сергеевич!

   Будто могучие радостные крылья подняли и понесли меня в прекрасную даль... Я читаю глазами и душой Ваши милые слова и строки и не могу начитаться. Нужно ли говорить "спасибо" за все то, что Вы мне сказали?! Вы знаете без моих слов как дороги моему сердцу Ваши тепло и доверие ко мне. Но все же я хочу, чтобы Вы знали, что я невыразимо благодарю Вас, что все что наполняет мою душу к Вам так велико, что не могу выразить.
   Но вместе с этим чувством я стыжусь того, что недостойна Вашего отношения. Мне так хочется быть много, много лучше, чтобы со спокойной совестью принять Ваши дорогие слова. Я все последнее время очень страдаю от сознания своей ничтожности. Это очень все сложно. Не хочу об этом... Сейчас хочу только света и только в свете говорить с Вами.
   Я очень счастлива узнать, что Вы увлеклись работой. Лучшего, радостнейшего известия от Вас я бы не могла себе представить.
   Радость, с которой касаешься Святыни, наполняет меня, когда я пытаюсь душой коснуться Вашего творчества. Ваш роман для меня (именно "Пути") нечто такое чудесное, что всю как-то захватывает. Я писала Вам и опять так хочется сказать, что не существует для меня никакого писателя-современника, кроме Вас. Пожалуйста, милый, дорогой, не принимайте это за восторженные комплименты. Я это все терпеть не могу. Я с Вами совсем искренне говорю. Иначе я просто не могу с Вами.
   Знаете, Иван Сергеевич, все время (буквально постоянно) мне так хочется что-то для Вас сделать, -- много хорошего; -- все, что я вижу или слышу красивого, я тотчас же бы хотела дать и Вам. Я почти уверена, что непременно мы увидимся -- иначе уж очень было бы абсурдно. Не могу просто мыслить, что такая ничтожная причина как расстояние, станет навсегда преградой?! Разве не дико?! С моей стороны я приложу все старания, чтобы получить визу. И Вы увидите, что добьюсь! Мне так чувствуется.
   Как больно мне, что не могу освободить Вас от забот дня повседневных и взять на себя мелкие хлопоты, заполняющие время. Это очень обидно. "Буду вырывать часы для души", -- ужасно это... Ах, и кто это поймет?! Но может быть в этом, т.е. через это, особенно как-то чудесно преломляется Ваше Великое и захватывает так нас.
   М. б. крест одиночества, трудностей и всего, что выпало на Вашу долю дает такой неземной Свет Творчеству Вашему. Простите, если я глупо пишу, но мне так кажется иногда. И все-таки все это не то, что я думаю, не могу выразить... Я не хочу сказать, что для творчества нужны страдания, -- нет, я все, все бы сделала для того, чтобы отнять у Вас страдания и неудобства, дать Вам и уют и тепло, и беззаботность, -- но мне кажется, что не страдания ли это Души Вашей одинокой дают нам то, перед чем мы только можем склонить колени.
   Оторванность от Родины, Ваша одинокость в чужом мире, еще до Одиночества Вашего личного уже и тогда, так и бьется сердцем живым в каждую живую _Д_у_ш_у.
   Я люблю Ваше каждое произведение, каждое слово, каждую мысль, я преклоняюсь перед Трудом Вашим и молюсь, чтобы Господь укрепил Вас! И сколько русских людей живут Вами!
   Родной наш, берегите себя, будьте здоровы, бодры! Вы так нужны нам. Господь избрал Вас, чтобы Вы не умолкали!
   Я так часто с Вами, т.е. вернее я все время в какой-то духовной готовности, настороженности в отношении Вас, что мне странно кажется, что Вы так далеки. Ваше письмецо через Марину Квартирову я получила тоже, и оно скрестилось с моим, которое, думаю, Вы не получили, т.к. я так и не поняла отправили его или нет (я просила моего соседа). Как хотелось мне послать Вам простое красное яичко к Пасхе, но это было нельзя. Портрет мой я пошлю Вам, но в следующем письме, т.к. это хочу послать тотчас же.
   Все это время мы жили в досадной суете: должны были освободить дом прежний к 1-му мая, т.к. мы отказали, надеясь смочь переехать на хутор, но тип, сидящий на хуторе и рассчитанный мужем уже к 1-му апр., безобразничал и не съезжал, портя все хозяйство, моря скот и т.п. Был суд. Было масса всего такого, как делал сюсюкающий сын дворника "ссто, кому усси-то оболтали?"63. Вот такая атмосфера. Суд мы выиграли, тип уехал, а мы остались висеть между небом и землей. На 1--2 месяца мы остановились у одного знакомого мужа в его старом замке (в этом году 200 лет будет), где и живём сейчас. К счастью близко от хутора и можно ходить пешком даже туда. Хотим отделать дом и переехать. Собираться пришлось, таким образом, на 2 дома, и кроме всего заболела очень мама и слегла вплотную тотчас по приезде. Сегодня ей лучше, но она очень ослабела. Все это время было нашим больным зубом, и издергались мы все ужасно. Сейчас мы живем в чудных условиях, как в сказке, но даже и насладиться-то некогда. И все же хочется скорей "домой", хоть дома пока что и нет как бы. Живем мы оторвано от всего мира. Весна у нас очень холодная, и яблони все еще не раскрывают своих букетов, хоть и набрали их очень тугие и пышные. По стенам дома много шпалерных груш, -- очень красиво. Все Вам хотелось бы описать, но тороплюсь письмо отнести в ящик, т.к. выемка только 2 раза в сутки и то в деревне за 3/4 часа ходьбы.
   До июня наш адрес: "Wickenburgh"'t Goij
                                        Post Houten (U.), Holland.
   а потом: Schalkwijk (U.), Lage dijk 139.
   Но я скоро напишу! Мне так радостно Вам писать! Я счастлива, что почта опять открыта.
   Да хранит Вас Бог и даст Вам сил и радости Творчества.
   От всей души приветствую Вас, далекий, дорогой, неоценимый! Ваша Ольга Б.
   P.S. Цветы с хутора, мной самой уже посаженные.
   Простите, что неряшливо выглядит письмо. Сегодня год тому назад, вечером я вышла из клиники, и так долго, долго потом от Вас ничего не слыхала!
   Мама очень сердечно Вам кланяется!
  

25

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   23.V.41
   Милая Ольга Александровна,
   Приходится повторяться, но не могу не сказать, что, как всегда, письмо Ваше явилось для меня светлой радостью -- бывают и "темные" радости! -- Сам не знаю, не понимаю, чем объяснить ту необычную взволнованность, с какой вскрываю конверт... Чувствуется мне как бы назначенность -- получать от времени до времени знаки, что есть на свете тонко созвучная тебе душа, получать как бы отсвет отнятого у тебя, но тебя не оставившего совсем. Странное чувство... -- проснуться -- и тут же радостно вспомнить, что у тебя что-то праздничное, в тебе, с тобой... -- Ваши редкие письма, в которых столько, как бы прикровенно, скромно, утаено ласковости и нежности. Много-много получал я писем от читателей-читательниц, -- и много в них бывает и признательности, и заботливости, иногда истеричности ласковой, -- но ни одно не вызывало, не рождало таких чувств во мне, как Ваши письма. Но довольно, Вы умны, Вы все чувствуете, -- сердце Ваше заполняет и восполняет все несказуемое. Вы радуетесь, что я пишу наши "Пути"... -- я их почти не пишу, а живу ими только, сердцем вычерчиваю, -- условия жизни не дают больших полос свободного времени, а я иначе не могу работать: я могу писать, когда знаю, что ничто меня не оторвет. Но вот какая подробность: одновременно с Вашим письмом, пришло другое, от одного литератора-публициста былого времени, вдохновенное до удивления, -- с великой хвалой "Путям Небесным", и как бы "требованием" -- непременно закончить. В тот же день явился одни чуткий читатель-музыкант с ворохом книг моих для надписания, и стыдливо просил -- о "Путях" -- то же. Да, я знаю, есть у меня обязательство перед русским читателем. И я его должен выполнить, и что-то говорит мне, что светлая Ваша воля и Ваша дума о моей работе -- помогут мне духовно. Сознание, что Вы ждете завершения труда, что Вы этого хотите -- для меня уже повеление. Ибо чуется мне, видится духовным взором, что все это не случайно, а _д_а_е_т_с_я. И я крепче чувствую связь свою с дорогими отшедшими.
   Не хвалите меня, я знаю Ваше отношение к моим писаниям. Не надо этого. Ведь когда любишь что искренно и полно -- слова беспомощны высказать полноту. Вы пишете о визе... -- я не понял: для чего виза? или Вы хотите приехать? Но не будет ли это неосторожно? В бурные времена лучше быть у своей пристани. Я -- Вы это понимаете -- был бы рад личной встрече с Вами, но я еще более буду рад, зная, что Вы у пристани, что никакие тревоги и неудобства Вас не коснутся. Будемте же перекликаться, только. И потом, еще... -- увижу Вас, услышу Вас, и станет мне грустно, когда не станет Вас. А это может быть. Лучше и не видеться. Правда?
   Вы спрашиваете о моем Ивике. Он вернулся, окрепший -- он атлет-красавец, глаза у него и некоторые черты лица -- так напоминают мне моего погибшего Сережечку, -- общая у них кровь: он сын родной, по матери, племянницы моей Оли. Он любит меня, ласковый, не громко, но хорошо любит, я это знаю. Он снова на высших математических курсах при своем лицее64, готовится к трудному конкурсу в Эколь Нормаль Суперьер, -- его не влечет прикладное, он весь в чистой науке, готовит себя на путь ученого. Он умен, серьезен, очень к себе строг, с огромной волей. Политика его никак не трогает, он даже газет не знает, -- в ином живет, в проблемах высшего математического знания. Что выйдет из него -- не знаю, но должно выйти, -- его очень ценят профессора. В субботу он приходит ко мне ночевать, я его покормлю, что есть, любит музыку, -- это вторая его страсть, а третья -- атлетический спорт, гимнастика на аппаратах. Оля моя воспитала его, живую душу в него вложила, скромную ласковость и чистоту, и простую веру. Мы его окрестили, когда ему было 6 лет, -- теперь ему 21, -- и имя ему Ивестион, -- он по метрике своей -- Ив.
   Ну, дорогой друг, милый друг, нежный друг мой... мне хорошо от Ваших писем, я так привык к ласковости и нежности, и все это ушло от меня, и с какой болью! Такие утраты пережил -- самое дорогое взято. Сына я потерял в Крыму... -- ах, какой он был! Больно... Цветы Ваши -- та же ласка, благодарю, целую руку, пославшую их.
   Ваше письмо, писанное в ночь под Великий Четверг, я получил, и оно было для меня самым ныне близким "Христос Воскресе". Хотел бы приложить Вам ландыш, но... устыдился "сантиментальности". Но я мысленно посылаю, Вы его создадите воображением, оно у Вас живое, яркое, -- чувствую. Я могу иногда вызывать этим благом у человека, одним из ценнейших благ, могу вызывать все, до осязаемости. Сейчас я вызвал, как пахнет первый ландыш, впервые увиденный мной, в детстве... -- словами не скажешь. Я иногда так хочу услыхать Ваш голос, стараюсь вообразить звук его... -- нет, не могу. А какой голосок у ландыша? Кажется, звон, еле слышный звон тонкого-тонкого фарфора, тончайшего, чистейшего... А слышите ли Вы шепотливый шорох голубых -- синих, скорей -- лесных колокольчиков, крупных, росой облитых? Когда встряхнешь целый пучок -- как они шелестят, с подзвоном, приглушенным! А как шуршат спелые колосья!
   В "Путях Небесных" -- этому, всей природе я хотел бы пропеть славу словами моей Дари... -- я хочу сам уйти в наши просторы русские, в звоны монастырские, в молитвы, в зимние поля, в глушь парков старых поместий... в сенокосы... в метели, в хозяйственный деревенский быт, -- и все пронизать _с_в_я_т_ы_м, наполнить _е_ю, и через нее, Дариню, показать читателю русский мир Божий. Необъятность всего, что видит мое воображение, делает меня иногда немым и изумленным, -- не одолеть! Но... надо; надо попытаться. Мне иногда кажется, что это _н_а_к_а_з_ мне -- написать, закончить, отразить уже _д_а_н_н_о_е, таящееся _т_а_м, от века. Помните ли, если читали "Основы художества"65, о совершенном в искусстве, Вашего профессора66, -- как в переводе Фета67 говорится у персидского поэта Гафиза? Там приведено:
  
   Сошло дыханье свыше,
   И я слова распознаю:
   "Гафиз, зачем мечтаешь,
   Что сам творишь ты песнь свою?
   С предвечного начала,
   На лилиях и розах,
   Узор ее волшебный
   Стоит начертанный в раю..." -- ?
  
   {В оригинале разбивка стихотворения на строки отсутствует.}
   Это из тайн подлинного творчества. Ах, сколько бы мог я рассказать Вам, как, _к_а_а_к_ писались "Пути"! Всю правду... и Вы, м. б., убедились бы в истинности слов Гафиза. Вот почему трепет охватывает, когда думаешь что _н_а_д_о_ написать, что это непостижимо трудно, что... м. б. и надо спешить...
   О, я знаю, мы могли бы много-много сказать друг-другу, и все понять... -- но надо быть и благоразумным и покоряться требованиям жизни. Как говорил один татарин в Крыму: "тяни твои ножки, пока твое одеяло длинен будет". Так-с. Кстати, Вы читали мое "Под горами"68 -- очень давнее... Есть в немецком издании, -- называется "Ли-и-бе ин дер Крим", издание Университетской библиотеки. Реклама. Подлинник вряд ли найдется, у меня один экземпляр, авторский. Итальянцы еще издали69, -- европейцы любят "экзотику". Там много еще юного-меня, хотя я писал эту вещь не юным уже, а молодым, но до 10-го года, помнится, до "Человека из ресторана". Там -- юная любовь, "татарская". Видите, какой я смелый был? Правда, чтобы писать это, я проглядел десяток томов "Энциклопедии Крыма", изучал Коран и татарский фольклор, -- но все же это, пожалуй, не истинная картина, а приличная олеография. Теперь мне смешно вспомнить, но писалось с горячей искренностью. Я начал, было, недавно, рассказ -- "Дар чудесный" -- и бросил: очень больно. Вспомнились дни счастья, молодость наша, наша поездка70, в первый раз в жизни в горы, пикник, родники, собачка, моя Оля, мой Олёк, амазонкой, впервые севшая в дамское седло, но -- как! Были удивлены татары-наездники. Наследственность71 сказалась! Сперва, перед посадкой, татарин говорил ей: "Сыди, как свэчка... лошадь умней тэбя!" А потом -- "зачим обманул -- не ездил! сами лучши амазан, много ездил... плут ты, синие глаза..." И не стал писать... больно. А какая тема! Открылось -- человек владеет таким чудесным даром -- носить в себе чудесный аппарат -- воображение... Я и сейчас слышу, как собачка хрустит головкой тараньки, под камнем, на вершине Чатыр-Дага72... я слышу аромат от шашлыка, вижу бессмертные глаза... -- доселе! Мог бы написать все, в два-три дня, и вряд ли напишу.
   Ну, до свиданья, милый друг, ласковость родная... до свидания в письме.
   Да, Вы говорите, что Вы кажетесь себе ничтожной! Бросьте. Вы знаете, что все мы "куплены дорогою ценой"73 (Ап. Павел). Как же можете говорить?! Я-то Вашу "цену" знаю, но не стану писать об этом. Скромница Вы -- вот и все, что пока скажу. Иначе взволнуют Вас мои оценки. Как Ваше здоровье? -- Напишите. Как Ваша мама? Надеюсь, все хорошо. Самое мое острое желание, чтобы Вы были спокойны. Почему так? Ну -- потому что я тогда покоен. Видите, какой я себялюбец! Целую Вашу руку, милый, хороший друг. Жду Вашего образа, -- оживлю его воображением -- вот Вы и близко. Ваш Ив. Шмелев
   [Почтительно кланяюсь] Вашей маме.
  

26

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

16 июня 1941

   Дорогой, милый Иван Сергеевич!
   Не могла, не хотела сразу отвечать Вам на Ваше такое милое мне письмо. Не хотела слишком скоро прервать праздник, предвкушение радости беседы с Вами. Я ежедневно мысленно говорила с Вами, наполняла целый день общением с Вами и чувствовала, что, написав письмо, поставлю как бы точку. Но все же сегодня я не могла дольше и молчать, и вот пишу полная радостными мыслями о Вас. В Духов День74 я так много думала о Вас, т.к. вспоминала, как 2 года тому назад (тогда это не был Духов день) {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} я решила писать Вам в первый раз. Ах, если бы Вы знали, как я писала и что это был за день! Искренней не могла я быть больше, чем тогда, и говорило у меня само сердце. И потому, м. б., и Вам это сразу почувствовалось. Много я тогда переживала...
   Вы для меня так много значите, так много мне даете, что я не могу выразить.
   Как мне трудно писать Вам, не говоря многого, т.к. Вы это запрещаете, а между тем это так важно мне.
   Вы говорите, что лучше мне не стараться приехать лично. Я конечно поступлю так, как лучше для Вас, но мне хочется сказать почему я этого хотела;
   в последний раз скажу то, что Вы мне запретили говорить, т.к. иначе нельзя.
   Вы для меня наставник, учитель, источник правды душевной. Вы для меня ключ воды живой75, к которому, я стремлюсь всей душой. У меня много, много вопросов к Вам, вопросов жизненных, важных на _в_с_ю_ _ж_и_з_н_ь. Я не могу писать Вам обо всем и не хочу отягощать Вас в письмах моими заботами. Мне грустно, что я опять должна говорить то, что Вы не хотите слушать, но что же мне делать? Как дать Вам понять и поверить, что только у такой _Д_у_ш_и, как Ваша спросила бы я совета на _Ж_и_з_н_ь?! Беседу с Вами я сохранила бы до конца моих дней в душе и сердце. Я эгоистка, и мне этого стыдно, но это правда, все то, что я пишу, и я хочу, чтобы Вы меня поняли.
   Когда я говорю о своей ничтожности, то это не "скромничанье", -- нет. Это моя боль, это правда. У меня есть вкус к добру, и я способна видеть то, что мне не хватает, и это меня мучает {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. Я напротив -- духовно очень себялюбива и горда. Прежде я была лучше и любила больше ближнего.
   Мой дорогой, далекий, светлый Иван Сергеевич, я никогда не хочу писать Вам о моих трудностях {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}, т.к. Вам нужны светлые, радостные письма, -- я это чувствую {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. Но мне иногда хотелось попросить Вас помолиться обо мне {Подчеркнуто И. С. Шмелевым, его помета: ?}.
   И у меня есть "но" при мысли о встрече с Вами, вернее при мечте о ней. Я боюсь, что я в воображении Вашем совсем другая, и что мне будет больно, когда я в оригинале не буду соответствовать созданному Вами образу и утрачу Вас {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}.
   Этого я так боюсь, что только поэтому одному не решилась бы увидеться с Вами. И потому я уже теперь не хочу, чтобы Вы представляли меня лучше, чем я есть. Мне стыдно за все плохое во мне. Ради Бога, верьте мне, что я не скромничаю. Ведь у каждого человека бывает желание быть справедливо судимым. Я очень не люблю несправедливости в ту и другую сторону. Я не люблю себе приписывать добродетели, которых у меня нет. Я только скорблю о том, что я плохая. Не говорите мне ничего об этом, а то выходит, будто я напрашиваюсь на Ваш протест. Н_и_ч_е_г_о_ об этом не надо говорить. Только лучше, если Вы меня будете считать просто очень мелкой женщиной {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} с обычными недостатками, -- тогда мне легче жить. Тогда я не буду себе казаться вороной в павлиньих перьях. Как-то все глупо выходит. Но Вы поняли? Только одно истинно прекрасно, чисто и свободно от "ничтожности", -- это мое искреннее, правдивое чувство душевности, духовной любви и преданности Вам. Это моя правда, святая и искренняя.
   Но довольно о себе. Я поступлю во всем так, как хотите {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} этого Вы. Но все же я иногда мечтаю {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} и представляю себе различные картины {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}, увы невозможной, встречи. Я говорю тогда с Вами о многом, стараясь угадать {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} Ваши советы, стараясь понять и увидеть жизнь {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}.
   Как волнующе-чудесно знать, что родится Ваш дивный роман, что "Пути" намечаются и оживают... Я бы хотела хоть какую-нибудь жертву принести этим "Путям", хоть бы как-нибудь, каким-нибудь участием способствовать их появлению, их оживанию. Подвиг души бы на себя положила, чтобы легче было Вам писать. Как бывало в старинных сказках: -- один может своей жертвенностью помогать другому. Если бы это было можно!
   В "Путях Небесных" -- Божественное скрыто, будто бы собраны искры Божий, заложенные в людях, природе, способные проявиться на нашей грешной земле. Я плачу, когда читаю о желании Вашем пропеть гимн всему этому Божьему, нашей русской природе, всему, что дорого всем нам. Да подкрепит Вас Бог!
   Я несколько раз порывалась сказать {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} Вам, что чувствуется необычайность в "Путях Небесных", Ваше Святая Святых, -- но я не говорила этого, т.к. боялась быть нескромной. Я так это понимаю! Именно как у Гафиза! Я очень люблю "Основы художества". Милый Вы, как понимаю боль Вашу утрат безвременных, драгоценнейших! Как ужасно, действительно ужасно (не люблю это захватанное слово, но иначе не выразишь) все, что пришлось Вам пережить! Но Ваши милые усопшие конечно духовно с Вами! Как мог иначе называться Ваш сын?! Конечно Сергий! Я так это чувствую! Сколько любви, сколько гармонии, счастья. К чему утратить все это? За что? Для чего? Я понимаю как больно Вам писать о прошлом счастье. Но все-таки есть радость у Вас того, что _Б_ы_л_о. Печальная радость, но все же радость. Да, чудовищно то, что отнято у Вас! И ведь Вы поете, Ему, Единому Творцу, Ему, чья Воля да святится! И Он благ и не оставит Вас своей милостью. Я так этому верю. Не может быть иначе!
   Я к сожалению не читала "Под горами" {Помета И. С. Шмелева: и не надо.}. Постараюсь найти в немецком издании, но в Голландии ничего нет, -- напишу в Берлин.
   Мне радостно было узнать о Вашем Ивике (я зову его Вашими словами). Родная, близкая душа с Вами, и приятно это сознавать. Я ему заочно желаю успеха и продвижения в науке, счастья и радости. Это ведь и Ваша радость. Как мне хочется сделать для Вас что-нибудь! Если бы я жила в Париже, то я постаралась бы все, все сделать так, чтобы у Вас много времени для себя было, покоя, бестревожности. Ну, что я могу отсюда сделать?! Ничего. Только всей душой желать Вам этого.
   Мы здесь живем чудесно: парк такой роскошный, не вылизанный по-английски, а больше русский. Я сижу сейчас под елками, и все кругом меня цветы, цветы, простенькие, синенькие, желтенькие, беленькие, совсем "наши". Птиц масса. Ежик бегал только что. Галки (люблю их уютное цоканье) возятся на деревьях и галдят, птенцов кормят. Солнце, облачка белыми барашками бегут. В Голландии небо очень красиво меняется, и облака -- целая картина. Я смотрю на них и думаю, думаю. Ах, если бы можно было Вам погостить у нас! Сейчас будем сенокос начинать. Но, конечно, все это не то, что у нас. Все машины, машины. И вообще быта нашего нет. Все другое. Завтра м. б. высидятся у меня цыплятки. Курица "самоседка". Но точно, конечно, не знаю. Щеночка я себе купила, и назову его "Бушуй" в память Вашего Бушуя76. Видите какая обезьянка! Правда он еще такой маленький и совсем не бушующий. Крысолов он, -- здесь масса крыс, от воды. Ах как чудно сейчас запахло вдруг сеном и клевером!
   Как отдохнули бы Вы у нас! Невозможно? Теперь невозможно с визами, я знаю, ну а в принципе? И гостить долго-долго, пока мы не надоедим? Ну, это только мечты, мечты мои, если нельзя, то я молчу... Только церковь от нас далеко. Это грустно. Мы от Пасхи не были до Троицы. На Троицу ездили, и мы с мамой ночевать остались в церковном доме, чтобы и Духов День еще там побыть. Приехал и муж мой в Духов День. И вот так надолго. Батюшка77 хотел все у нас литургию служить, но мы сами (очень того по существу желая) отклонили, т.к. чувствуется будто недостойно в обычных наших грешных комнатах таинство совершать. Хотел он у меня для этого православных детей собрать для приобщения Св. Тайн (живущих в Утрехте и окрестностях), но эти дети никогда еще не бывали в храме, и думалось мне, что жаль, если у детей первое их такое Святое останется {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} в воспоминании какой-то профанацией. Все-таки у нас самый обыкновенный дом. Батюшка тоже согласился. Хотели было устроить всенощную, но с детками-то тоже каши не сваришь. Мало у всех тут русского, -- смешанные браки, и потому все это трудно. Мне бы очень хотелось взять православного ребенка на воспитание. Не знаю только как, т.к. хотелось бы именно православного, маленького совсем. Много остается теперь сирот всюду, но каких получить? Или русского или славянина вообще. Но этим желанием{Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} я только с Вами делюсь, пока. Пожелайте, чтобы это удалось! Здесь мало русских. Поистине прекрасная семья бывшего священника здесь78, -- вдова и ее дочери. Потом еще есть одна милая дама в Утрехте79. С ней мы видимся. Батюшка наш очень молодой монах, верующий, хороший священник. Мы с ним друзья, но все же Духом не близки. М. б. потому, что он еще по-молодости не очень опытен? Впрочем, близость Духа не наживается опытом. Нет, не то, -- родственности Духа с ним не чувствую. А так мы с ним друзья. Жду его скоро в гости к себе на недельку так. Он любит природу и радуется всему трогательно. Во время моей болезни, много меня поддержал. Ну, милый Иван Сергеевич, кончаю, жду весточки от Вас, если не будет для Вас слишком часто, напишу еще, скоро опять. Посылаю мою фотографию, не последнюю (несколько лет назад) и очень уповаю, что дойдет. Не знаю, похожа ли. С большого портрета дала уменьшить. Прикрасил фотограф. Много, много светлых дум о Вас, дорогой мой! Ваша Ольга Бр. С.
  

27

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   30.VI.41
   Милый друг мой,
   Послал Вам заказное письмо. Не оставляйте меня без вестей от Вас: мне так легко, когда Вы думаете обо мне, это мне дает силы в моих трудах. Вы -- благословение Божие мне, Вы указаны и ея светлой душой, я верю, -- моей Олей.
   Я так озарен событием 22.VI80, великим подвигом Рыцаря, поднявшего меч на Дьявола. Верю крепко, что крепкие узы братства отныне свяжут оба великих народа. Великие страдания очищают и возносят. Господи, как бьется сердце мое, радостью несказанной. Как Вы душевно близки мне -- слов не найду, -- высказать. Милый, светлый мой друг, я думаю о Вас всечасно, и сам не понимаю, что со мной. Знаю -- теперь я могу писать, хо-чу писать. Ваш Ив. Шмелев
  

28

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

8 июля [1941]

   Мой милый, бесценный друг!
   По получении письма Вашего, непрерывно думаю о Вас, днем и ночью, и невыразимо... страдаю. Не удивляйтесь, да, очень и тяжко страдаю, страдаю от невозможности полнейшей говорить о самом важном, говорить так, как это должно. Столько чувств, мыслей и состояний пережила я за эти дни, что Вам и представить трудно, и вот от невыразимости этого конгломерата душевных волнений становится еще мучительней... О, если бы не пространство! Ваше милое письмо в своей личной (как бы), ко мне обращенной части, меня захватило радостью чрезвычайно, и ничего, кроме этой радости, не вызывает, и я полна ею. Сердце мое рвется Вам навстречу, и это чувство радостной взволнованности живет и поет во мне, и толкает Вам писать скорей, скорей. И вот несмотря на остальные чувства, несмотря на то, что я просто не знаю _к_а_к_ подступиться (к, как Вы называете, "важному"), я во имя нашей личной дружбы пишу -- я слишком много живу одной душой с Вами и думаю; думаю и знойным днем (у нас чудесное лето), представляя, что Вам непременно такое солнце понравилось бы, -- на румяном закате, когда чуть-чуть повеет прохладой, думаю ночью, стоя перед прудом, на островке которого так сказочно белеет старинная башенка, вся залитая луной. У нас только теперь начинают петь стрекозы. Я выхожу в таинственную полутьму ночи, чтобы говорить с Вами... слышите Вы тогда меня? Как дивно здесь у нас! Рай! Гостили у меня батюшка, потом вдова бывшего священника, постоянно бывают и другие на 1--2 дня. Они все зовут этот уголок "раем". Ах, если бы Вы были здесь!
   Днем я много работаю в хуторском хозяйстве, т.к. без конца поливаю огород, подвязываю, подстригаю, полю и т.д., дома цыплята (прелестные!), кролики, вообще все домашнее хозяйство на нас с мамой. Я не держу прислугу, так что дела много. Кроме того, при постройке на хуторе масса трепки: мастера то и дело что-то хотят знать, да и нельзя их оставлять без подстрекания -- уснут совсем. Целый день суеты, но это все бы ничего, если бы не постоянная забота о нашей дорогой Болящей81. Ее состояние удручает меня безмерно, и все то, что с ней связано. В связи с ней у меня получился какой-то драматизм {Рвусь быть искренней с дядей, т.к. иначе не могу, -- иначе я бы была очень несчастна. А высказав все дяде, мучаюсь, что как бы слишком навязываю свое. Я не навязывать хочу, но вдруг он так примет, для меня было бы это ужасно. И до той поры, пока я не объяснюсь с дядей, я не успокоюсь и не перестану страдать. Что-то он мне скажет в ответ?! Простите, что этим занимаю Вас.} в отношении дяди Ивика: Хочу поделиться с Вами этим и верю, что Вы меня поймете и не осудите.
   Вышло все из-за метода лечения моей любимой, вернее, из-за доктора. Вы знаете, что старушка всецело попала под влияние ее отвратительного племянника (семинариста дикого), мучившего ее своими безобразиями долгие годы и выматывавшего все ее добро. Всей своей болезнью она обязана ему, и нам так хотелось убрать этого хулигана. Недавно у нее появился новый врач в доме, настаивающий на хирургическом лечении. Дядя Ивик от него в восторге, веря, что он и племянника сумеет удалить, и старушку вылечить.
   Давно когда-то я тоже этого таким именно образом хотела, но вот посудите сами: за мою долгую (почти 15 лет!)82 практику, за мой опыт, приобретенный во времена моей клинической бытности, я узнала, именно _у_з_н_а_л_а_ (не предполагаю, а знаю), что именно этот, вошедший в доверие Дяди Ивика, врач, не оправдает его доверия. Я знаю его так хорошо, как редко это может быть. Он гениален, как врач, но только для своего кармана, и если он узнал о семейных взаимоотношениях бабушки, то не выпустит ее из своих рук. Сравнивая во всем его (как человека, не как врача) с племянником-хулиганом, я могу лишь сказать, что "хрен редьки не слаще"! Я его очень, очень хорошо знаю. Его милая улыбка к бабушке -- лишь маска волка, хотящего ее поскорее сожрать.
   Ко мне лично и к нашим он относился всегда очень хорошо, так что я говорю строго объективно, только в интересах бабушки.
   Я имела возможность в клиническую мою бытность его изучить вдоль и поперек, кроме того, его коллеги мне много о нем рассказывали, я со многими его лучшими друзьями была близко знакома.
   О племяннике не может быть двух мнений, его надо убрать от "бабушки", но пускать в семью безморального, беспринципного, завравшегося и безбожного чужого человека -- ужасно! --
   У_ж_а_с_н_о... Неизбывно. "Бабушка" умрет прежде, чем мы этого ждать сможем. В его собственном доме, его родня относятся к нему точно так же, как Дядя Ивик к племяннику бабушки. Именно лучшая часть его родни. Я много о нем говорила с доктором (которого Вы как-то назвали "Ваш профессор"), -- и он с ужасом относился к его втирательству к бабушке. Он даже отчасти из-за этого разошелся с ним. Он мне прямо говорил: "волосы шевелятся, когда подумаешь об этакой возможности". Он был с ним прекрасно знаком, конечно, еще лучше меня.
   Никто никогда потом не посмеет порога бабушкиного дома переступить, когда он расхозяйничается там. Я много полезного в человеческих взаимоотношениях видела за мои 15 лет бытности в клинике, и всю Страду Нашу общую оправдывала именно этим опытом.
   Я благодарила судьбу, давшую мне возможность научиться тому, чего раньше не предполагала за покрывалом людской лжи, и _э_т_и_м_ _о_п_ы_т_о_м_ оправдывалась моя жизнь и мое назначение в ней. Я видела цель моего пребывания там и стремилась, не держа опыт только в себе, дать его и другим, видя в этом особую важность... Ну а теперь о Дяде Ивике: я повторяю, что думала так же, как и он, но это была ошибка.
   Вы хорошо знаете, как я люблю Дядю Ивика, что он для меня значит.
   Теперь представьте, что дядя в полном восхищении подлецом, веря ему, не подозревая подлости, делал оценку на свой, честный аршин. Дядя рад, счастлив, что нашел для матери хорошего друга, а не допускает того, что это сам Дьявол, по словам "моего" профессора -- это "гад".
   Что делать мне? Я думала молчать, не пытаться делать ничего, но не могу. Не смею. Это было бы нечестно с моей стороны. Я боялась дядю лишить радостности его, боялась хоть какой-либо дисгармонии между нами, боялась, что мой крик души, кровный крик, пропадет даром. Но я решила все же сказать дяде. Я не хочу вмешиваться, навязывать свое мнение, и не смею этого делать, -- но я обязана сказать то, что знает моя совесть. Я хочу на коленях, да, _н_а_ _к_о_л_е_н_я_х, просить во имя Бабушки прислушаться дядю к словам моим, и если он пока что их душой понять не сможет, а сердцем м. б. подсознательно не захочет (я конечно не сетую на это!), то просто м. б. он выждет еще немного. Он скоро убедится сам! Любя Дядю Ивика, я мучаюсь уже заранее тем, что он, такой чтимый, такой видный в нашей семье, вдруг сможет потом о чем-то из сказанного пожалеть. Его, именно его слова так много для нас всех значат, и если он делает мерзавцу хорошую рекомендацию, то это открывает последнему двери многих сердец. Если бы немножко подождать дяде! Пока что так опасны его слова. Это моя правда, -- большая, чистая _П_р_а_в_д_а. Не знаю, как это дядя примет. Хочу еще ему особенно подчеркнуть, что: 1) я никогда не на стороне племянника и что сама бы приняла все меры к его уничтожению; 2) хирургическое вмешательство конечно необходимо, как бы то в возрасте бабушки ни было опасно, но нельзя полагаться в своих делах на чужих людей, дарить им доверие, и кроме того, таким _г_а_д_и_н_а_м, как этот развратник беспринципный, знающий только свой карман. Дядя судит по нашим докторам-бессребреникам, которые работали по идее на добро Человечеству. Здесь, в Голландии, таких врачей нет! Ну, милый Иван Сергеевич, я надоела Вам, верно, своими рассуждениями. Простите! Жду очень, и скорее, Вашего ответа.
   Я и мама здоровы. Напишите больше о себе!
   Душевно Ваша О.
   Напишите мне, пожалуйста! Я так жду!!
   Отправляя уже письмо, получила Вашу открыточку. Мой милый, родной, прекрасный, шлю Вам привет от всего сердца. Мне так хочется молиться вместе с Вами! Молиться о том, чтобы мы остались надолго, навсегда в гармонии Души!
  

29

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

23 июля 41 г.

   Дорогой, далекий, прекрасный мой друг!
   Сколько радости, волнения чудесного испытываю всякий раз, получив Ваше письмо. Я не могу никогда сразу отвечать Вам, хоть и думаю о Вас постоянно. Не могу, т.к. слишком волнуюсь для связного изложения мысли. Вот и сейчас еще не могу. Первым порывом бывает всегда острое желание Вас видеть и слышать, такое сильное желание, что плакать хочется от его неисполнимости.
   Я должна Вас увидеть!
   Я так боюсь всегда Ваших похвал мне... И с ужасом думаю о Вашем разочаровании. После моего разговора в отношении дяди Ивика каждое ласковое слово Ваше жжет меня укором как каленым железом. Я нечутка была. Я не смела лишать дядю радостности. Но что, что мне было делать? С тех пор как я с ним объяснилась, страдания души моей еще усилились, ибо чувствую сердцем, что больно ему стало. Я думала эти дни даже, что м. б. правильно выражение "святая ложь", -- которое я никогда не оправдывала раньше. Тут была бы не ложь, а замалчивание разности мнений. М. б., это было бы нежнее. Но нет, я не могла и не могу так. Мой Дядя -- моя совесть, мой душевный мир. Я не могу быть с ним неискренней. Скажите же мне, ради Бога, осталась ли я еще для Вас все прежней? Не мучайте меня ожиданием слишком долго! -- Письмо мое предыдущее Вы верно получили? Господи, зачем я не могу говорить с Вами! Сколько раз я Вам вдогонку писать хотела, но не смела, думала, что надоедаю еще больше. Ваше последнее письмо мне дало силы и веры, что, м. б., простите. Хотя тут не в прощении дело. Мне больно, физически больно, что я доставила Дяде что-то неприятное, дала не то, что он ждал. Мучает меня именно невозможность ничего сделать Для Дяди. Я не сплю ночи, беспрестанно думая о дяде, и Ваше чудесное письмо последнее к именинам я не могу, не смею отнести на свой счет теперь. Вы верно не написали бы его таким, зная о моем письме к Дяде?! И еще главное то, что я все не полно и не совсем так высказалась, так, что Вы м. б. _в_с_е_г_о_ не узнали. Проще было бы говорить.
   Я живу Вашей же мечтой, Вашими же надеждами, м. б. лишь иначе облекая их! Дорогой Иван Сергеевич, если бы Вы знали, как Вы мне близки и дороги! Если бы Вы знали, как много Вы мне даете Света и радости! Никогда еще я не чувствовала того, что чувствую в отношении Вас {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}, -- это такое вечное желание постоянно заботиться о Вас, сделать Вам что-то очень хорошее, и постоянный страх, что это не удастся. Ах, если бы Вы поняли меня! Я так живо чувствую все, что Вас касается!
   И Вы понимаете, как я теперь страдаю! Как не люблю себя. Но все же не вижу, как бы я поступить могла иначе? Дорогой мой, родной и Светлый... посмотрите мне немного в сердце и узнайте, что в основном, Святом и главном, в нашем всех общем тоже, -- у нас с Вами нет разногласия. Я верю, что Вы это почувствуете.
   Вы спрашиваете, не помню ли я, что заставило меня писать Вам впервые? Конечно помню. Это было не "просто так".
   9-ое июня, или 27 мая ст. ст. -- день моего рождения. В 1939 г. этот день был не радостный для меня день, были неприятности. Я была настроена душой особенно восприимчиво.
   Чувствовала себя как-то странно, м. б. ненужной миру, этот день казался мне без смысла. Я долго так одна сидела перед окном и равнодушно смотрела на солнце, и не хотела его видеть {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. Мне было страшно подумать о поздравлениях, "веселых взглядах" и т.п. Я казалась себе такой одинокой {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. Глаза мои упали случайно на почту, где было письмо от мамы из Берлина, а рядом еще полученный накануне пакетик тоже от мамы, который я нарочно оставила "до завтра". Открыла и увидела Вашу книжку {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}83. Мама знала, что я так хотела собрать постепенно Ваши книги (в Голландии их не достать было вовсе). Я стала читать давно мне знакомое, и Ваша любовь к жизни, Ваше Святое, Ваша нежность и простота свершили что-то странное в моей душе. Я, сидя одна в душной гостиной, не видящая сияющего дня, вдруг увидела Вашими глазами, Ваше сияющее небо. Я плакала так сильно и безудержно над всем Вашим, что мне вдруг стало легче. Вы были так близки, так родны, так понятны. И было радостно знать, что Вы где-то есть. Я перечитывала одно и то же, и мое личное стало уходить на задний план. Я ощущала душой своей Вашу Душу {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} и чувствовала, насколько одиноки должны быть Вы. Испытав только что одиночество сама, я остро и больно страдала за Вас. Страшно за Вас, как за близкого мне человека...
   Я никогда никому не писала так, как Вам {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. Много раз, в юности, увлекшись певцом, художником, музыкантом, поэтом, чувствовала какое-то желание выразить это, но не говорила и не писала никому и никогда. --
   Я писала Вам от сердца, заливаясь слезами {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} только что улегшегося страдания {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}, любви и сострадания к Вам. Моих тогдашних переживаний я не забуду никогда...
   Мне как будто бы кто-то приоткрыл мою завесу мрака и показал Ваш Свет. Была ли это Воля Вашей Светлой покойной или папа мой обо мне помолился? -- М. б. и то, и другое?
   Переношусь в российскую усадьбу и вижу вечер золотой и тихий, и прудик и ветлы и чету, идущую из церкви {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}...
   Вижу с Вами вместе, мой прекрасный, удивительный, нежный {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}!
   Как трогательно это "девочка под вуалью" и "листочек ивы", и "взгляд". Как прекрасна, верно, была Она. Но ведь Она и есть, и Вы это знаете! Она так же с Вами, как папа мой со мной. Знаете, всякий раз, когда нам предстоит перенести тяжелое, Он, папочка, снится маме, как бы ободряя ее. И мы всегда выскакиваем из беды. О. А., конечно, всегда хранит Вас. Я в этом тоже уверена.
   Вы знаете, так странно, но даже Ваши близкие мне дороги. Вот и об О. А. я вдруг так заплакала, прочитав о "девочке под вуалью" {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. Так, будто я ее знала и я ее любила. И отца Вашего, и Горкина люблю и оплакиваю. Об О. А. я так внезапно для себя расплакалась {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}, что за завтраком мама и муж спросили, что такое у меня случилось. Я понятно не сказала правды -- никто бы этого не понял.
   Как мало слов в нашем богатом языке {Подчеркнуто И. С. Шмелевым, в скобках его помета: чудесно!}!
   Я не могу выразить Вам все, что хочется!
   То, что Вы пишите о Ваших книгах и образах так необычайно, так Велико для меня, что я не могу всего сказать в этом письме.
   Ваши сравнения меня с Анастасией84 и Олей Средневой85 -- не знаю, что на них и сказать...
   Только то, что я боюсь Вашей ошибки {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} во мне! Я этого боюсь как кошмара! Ужасно боюсь {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}!! Почувствуйте это! Я бы хотела скорее, скорее видеть Вас и узнать, откажетесь Вы от меня такой, какой видите теперь или нет {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. И если да, то пусть скорее! Как самоубийца, торопящийся свое задуманное свершить уж поскорее.
   Я не сомневаюсь, что Вы ошиблись во мне {Подчеркнуто И. С. Шмелевым, его помета: удивительно!!}. Но все же, хоть эти ложные пара лет {Помета И. С. Шмелева: на годы.} 86 будут мне светить еще и после!
   Ведь Вы меня тоже вырвали из темноты! Ах, как любите Вы Жизнь! Как молодо у Вас все! Как чудесно! Как влечет! Как нежны Вы! -- Таких немного, а м. б. и нет теперь. Когда-то я наивно верила, что все такие, вот как Вы, как папа мой, и во всех видеть хотела добро. Как больно было увидеть другое! Какой это Дар великий в Вас -- так уметь приобщать через Вас к Жизни!
   Сегодня я не могла спать и встала посмотреть из окна {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. Было чудесно над прудом таинственно и чуть-чуть страшно {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. И так волнующе светили звезды в небе... Я посмотрела еще на воду и вдруг "открыла", что эти звезды глубоко тонут {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} и в прудочке. Это так естественно, но мне казалось особенно необычайно. Так часто зачаровывает нас нежданностью восход солнца, происходящий, однако каждый день {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}.
   Я долго смотрела на звезды и думала {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} все о Вас. Я завтра буду смотреть на небо в 12.30 и скажу Вам сердцем, что думаю о Вас, о Вашем ушедшем счастье, о Вашем светлом Друге-Ангеле87, невидимом, но все же живущем и молящемся о Вас. Я помолюсь о Душе ее в день нашего общего Ангела. Я также думаю о Вашем сыне, и мне очень, очень больно. И так грустно, что ничем, ничем не могу Вас утешить... Я грущу невыразимо от слов Ваших некоторых. Знаете -- о "завершить Путь". Не думайте так! Вы пишете, что "это "чуть" длится уже 6 лет...". Вы стало быть часто думаете об этом.
   Дорогой мой, мне это так больно...
   Свечка не могла сгореть на много больше, ведь для этого слишком коротка служба {Помета И. С. Шмелева: !!}.
   Я чувствую, что это "чуть" будет еще долго, долго. Только не надо об этом так много думать! И то же о Вашей заботе литературной:
   Конечно, я всю себя дала бы в распоряжение для того, чтобы Вам было спокойнее, и все всегда сделаю из всех моих сил. Но какая горечь в этой "заботе". Я много над этим плакала. Вы должны мне поверить, что Вы очень, очень дороги мне {Подчеркнуто И. С. Шмелевым, его помета: !! }! Мне надо сейчас пока кончить, но я еще продолжу.
   Уже ночь. Время так быстро ушло: сначала надо было пить чай, потом обедать, потом ходила за ягодами, и нужно было их разобрать тотчас же. Но все время я в мыслях с Вами {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}... Вечер был чудесный. Безоблачно-золотой закат. Я шла навстречу солнцу, и текучее золото слепило глаза. Впереди вилась вся золотая в блеске солнца дорога, и по сторонам высокие ячмени. Золотой свет падал на поля, и ослепленным взором нельзя было ничего различить, кроме длинных усиков ячменных, горящих, золотых. И казалось, будто земля отвечает солнцу таким же сиянием {Помета И. С. Шмелева: !!}. Мой дорогой, далекий. Вы были тогда в моей душе {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}...
   Мне так много хочется сказать Вам, но уже так стало поздно. Я скоро, скоро буду писать ответ на Ваше письмо. И много хочется сказать о Вашем творчестве. Скажу и [о] своих мечтах. Еще с детства. Расскажу Вам одному.
   Я "Неупиваемую чашу" читала давно, еще совсем не видя, не сознавая Вас. У меня ее нет. Если бы можно было ее иметь сейчас! Как бы я была Вам благодарна! --
   "Куликово поле" я не читала целиком, но отдельными отрывками. Я была в Голландии уже, когда оно вышло. Здесь теперь ничего нельзя достать. Мне это ужасно больно. Я все хотела бы прочесть Ваше! Когда я и на чтение Ваше шла, то еще Вас душой не увидала, но там, в зале, у меня впервые появилось чувство нежности к Вам и желание Вам добра. Помню меня возмущало, что зал был темный и с плохой акустикой, и вообще неуютный. Помните? Я слушала и других, например Бунина88, но ничего подобного не испытывала.
   [На полях:] Вот уже кончая письмо, наконец, решаюсь попросить Вас, дорогой Иван Сергеевич: пришлите, если это не затруднит Вас, мне Ваш портрет. Я смотрю на Вас только в книжке, а мне хочется видеть Вас часто. Моему брату Вы подарили, и я урывками смотрела. Я жду.
   Почему Вы никогда не пишите о Вашем здоровье? Я прошу очень Вас беречься! Спасибо за привет маме. Она Вам тоже кланяется.
   Всей душой Ваша, О. Б.
   Очевидно, одной Вашей открытки я не получила, о "смешанности образов", как Вы пишете.
  

30

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

14 июля ст. ст. 1941 г.

   Здравствуйте дорогой мой!
   Не знаю прямо с чего и как начать!
   Я так полна думой о Вас, так трудно выразить словами. Все эти дни я ежеминутно думала о Вас, тревожно, приподнято, радостно и боясь все время, что утратила уже Вас! (Ведь я еще все не имею ответа на мое письмо.) С трудом я проводила дни без того, чтобы не писать Вам, -- так полна я была всем, что касается Вас. Хотела писать Вам сегодня, 14 ст. ст. и сказать Вам, что я переживаю душой этот день89 с Вами. Но мне вчера уже трудно было молчать, и я все не понимала, ч_т_о-такое это беспокойство.
   Вдруг вчера вечером приезжает какой-то мальчик и передает мне корзину -- Expres. Я ломала голову, что, от кого и откуда? (* Прислали цветок из Velp'a 24 в Houten, a Houten очевидно задержало еще 1 день. Голландцы заслали зачем-то в Velp. He понимаю, т.к. Utrecht ближе к нам.)
   Какое-то странное волнение охватило меня, когда я раскрывала упаковку.
   Описывать ли Вам то чувство, которое я испытала, увидев Ваше имя?!
   Я окаменела от удивления, восторга, радости, нежнейшей благодарности Вам милому, нежному, -- и от стыда за недостойность свою...
   Зачем, зачем Вы так балуете меня?
   Я не способна выразить все то, что меня волнует и, по правде говоря, я и сама себя не понимаю {Подчеркнуто И.С.Шмелевым.}.
   От какого-то детского восторга я ничего не могла другого сделать, как поцеловать розовые лепесточки цветка... Какое "спасибо" выразит мое чувство?! Я счастлива, что это растущий, живой цветок, который я могу растить и лелеять и много лет!
   Господи, но мне так страшно подумать, что Вы, м. б., отвернулись от меня теперь. Как жду я Вашего ответа!!
   Мне так много хочется Вам сказать, но я удерживаюсь, т.к. боюсь ответа Вашего. Если бы Вы знали, как дороги Вы душе моей! {Абзац выделен И. С. Шмелевым.}
   Вот отчего все эти дни от 24-го и до вчера я так волновалась и думала о Вас! Это привет Ваш мне, _ж_и_в_о_й_ привет был на пути ко мне! Зачем? Зачем?.. Вы так меня балуете!!
   Если бы знали Вы, как мучаюсь я тем, что возможно доставила Вам горечь! Я не могу этого выразить.
   Все это время я очень волнуюсь. Я не могу спать, и аппетит совсем пропал, как от волнения бывает перед экзаменом. Мои семейные уверяют, что я похудела и побледнела. Матушка, наша гостья, все время твердит: "что это О. А. с Вами, похорошели Вы, а так похудели, -- совсем другая". Видите, я не больна, т.к. болезнь не красит, а похудела от грусти о Вас. Я боюсь утратить Вас. Я боюсь, что я уже утратила Вас. Лучше убейте сразу и скажите скорее. А м. б. я внушила сама себе этот страх, и Вы все тот же? Если бы это могло так быть! Но я боюсь, т.к. Вы слишком, слишком хорошо обо мне писали!
   Как грустно мне! Как бы хотела я поговорить с Вами. Писать так трудно.
   Я очень, очень хорошо понимаю Вашу боль о сыне Вашем. Я ненавижу кровно его мучителей-большевиков. Не думайте, что я не понимаю Вас! Я верю крепко, что Святое и Вечное в русском народе не умерло, и что Оно, это Святое, сбросит большевистское иго, и что Русский народ оправдает сам себя перед Богом и историей своей. Я рада была услышать о войне, т.к. что-то сошло с мертвой точки, и война поможет освободиться нашим родным и дорогим от сатанинской власти. Рано или поздно это свершится. Я твердо верю в свой народ! Вы тоже? Как молиться надо! Я очень взволнована, я плохо молюсь.
   Сейчас цветочки Ваши стоят передо мной, -- я любуюсь на них.
   24-ое июля был яркий, чудный день! Как провели Вы его?
   Я все время, не только [в] 12.30, но все, все время была душой у Вас. В 12.30 я пошла в сад и... только что вышла с веранды, как вижу, едут 2 гостьи, -- одна тоже Ольга, праздновать именины у нас "в раю", как все "Wickenburgh" зовут. Я засуетилась и не могла уйти мыслью к Вам так, как хотела. Но вдруг меня такой радостью захлестнуло, будто я что-то чудесное узнала и до того, что поделиться с кем-то хочется. Я даже постаралась сама себя уличить, не случилось ли чего, но тут же поняла, что это просто Ваш голос был ко мне. Это было удивительно, так необычайно.
   Это было около 1 ч. дня. Я была очень весела и радостна до вечера. А вечером мне стало чего-то очень грустно... почему? Грустили Вы?
   Я это все так ярко чувствовала. Я это не сочиняю. Это все честно!
   Я каждый день хочу назначить время моего привета к Вам. Хотите?
   Ну хоть в 11 ч. вечера. Суета дня уже уйдет, и еще не поздно. Я буду точно в 11 ч. веч. думать о Вас и Вы будете знать, что Вы не один. Да, Душа у Вас родная, близкая, своя! -- "Одной духовной крови" -- сказали Вы... В минуту отчаяния, сознания своей ненужности миру, я вдруг нежданно нашла отклик Ваш на свое страдание. Таких людей, как Вы, м. б., уже даже и нет теперь. Я разумею здесь, за рубежом... Такой Вы русский, чуткий, нежный, очаровательный, -- слов не найду! Мне даже чуточку страшно, -- примете еще все это за истерический бред у меня.
   Но это сущая правда, и мне трудно молча это только в себе сознавать. Я не исступленно пишу, но совсем серьезно.
   Для меня Вы -- источник жизни!
   Жизни юной, красивой, полной. Получили ли Вы мое письмо от 24-го июля, -- я там уже писала, что Вы умеете приобщить к жизни через себя!
   Пишите, дорогой друг, работайте, если можно. В Вас столько силы, столько истинной красоты!
   С каким интересом я слушала бы Вас, о Вашей работе. Нет, не с интересом, а в Священном трепете!
   Вот в Вас, в Вашей Душе столько огня из Божьей кошницы!
   Для нас всех, а для меня как-то особенно, Вы такое сокровище! Что я могла бы для Вас сделать?!
   Как больно сознавать расстояние?! Я все же верю, что увижу Вас! --
   Ах, как много рассказала бы я Вам и о себе. Писать не могу. Я много видела горя. Жизнь у меня была не легка. Часто я роптала и даже (страшно подумать) говорила "зачем, зачем я родилась!" Мне казалось абсурдом, полнейшим всякое продолжение жизни. Мне за абсолютную истину казалось решение не иметь детей. Мне казалось преступным желание родителей для "своего счастья" давать жизнь новому человеку и посылать его на муку. И это была я, -- я, которая в юности всю цель жизни видела в детях. Я радостно шла в жизнь. Я даже забыла об этом; мне напомнил один доктор, знавший меня по работе в первые годы в клинике и часто разговаривавший со мной о том -- о сем, какая я была тогда. Я ужаснулась сама тому безрадостному содержанию в себе, слушая рассказ-воспоминание доктора обо мне же самой. Я не узнавала себя. И сказала ему об этом. Это был хороший, серьезный ученый товарищ. Тот объяснил это усталостью. Не знаю... Меня больно и беспощадно била жизнь. Но за все, за все я благодарю теперь Бога. Много мук было дано для моего же блага, и я бы не мучалась, если бы покорно принимала Волю Творца.
   Но человек чувствует иначе.
   Вы, каждым Вашим движением Души, каждым словом давали мне ответы на все. Я не знаю сама, какое чудо дало мне Вас. _Н_е_ _у_х_о_д_и_т_е_ _ж_е!
   Теперь, за эти последние недели я нахожу в себе новые силы, я как-то иначе воспринимаю мир.
   Ведь одно время я даже не считала себя вправе быть счастливой, -- а Вы меня как-то подбодрили. Правда, моя черная полоса лежит далеко позади {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}, но отголоски от нее оставались в душе очень долго. Я как-то так и не окрылилась вполне {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}, хотя и жила и живу хорошо. Вы дали душе моей Живую Воду {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. Помните, как в сказке: только после живой воды воскрес рыцарь. Боюсь, что в письме неполно и неясно... Но, м. б., Вы поймете.
   О тоске "по невоплощенному" Вы говорите... Ах, я так много могла бы Вам сказать. Были, были мечты и у меня {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}... Я в России училась в Высшей художественной школе на живописном отделении. Я шла туда как в Храм. Буквально. И... ушла, -- горько, с болью. Мне было 17 лет, когда я всю себя хотела отдать искусству. В Художественной школе были, как везде, большевики -- футуристы, экспрессионисты, кубисты и т.п. Я слишком откровенно высказала свое мнение мальчишке-учителю. Не мог простить мне. Жизни не давал. Профессор отделения был из старых и как-то мне тихонько шепнул: "масса у Вас ошибок, но чуется мне что-то настоящее, мое же!" А сидела я над трудной акварелью и без указаний "футуриста-мальчишки" пробовала пробиться _с_а_м_а. Я летела домой как на крыльях. "Масса ошибок" были мне как похвала за словами "что-то настоящее, мое же!". Через пару дней профессора выжили вместе с другими, и он уехал в Америку, а я осталась одна среди кого угодно, только не художников. Я ушла и поставила крест на искусстве... После мне было очень часто жаль, но не было другого выхода. За границей многие люди советовали, требовали даже, чтобы я продолжала, но я считала это для себя роскошью в наше тяжелое время изгнания. Мне нужно было скорее приниматься за дело, дававшее бы мне хлеб насущный. Я зарыла глубоко и наглухо в себе стремление к искусству, да и времени не было у меня, работавшей с 8 утра и до 11 вечера90. Я только очень изредка рисовала иконы. На живопись меня потянуло с раннего детства сильно и могуче. Теперь без необходимых данных, без подготовки, без "фундамента" я все равно художником не буду. Да и поздно... Поздно. Для многого я опоздала в жизни... Как быстро уходит молодость. А что я сделала? Как это горько знать! -- Хорошим художником не быть, а плохим не хочу. На один миг мне недавно стало очень жаль, что упущено, т.к. страшно хотела бы иллюстрировать Ваши книги. Конечно с Вашего согласия. Но я задавила в себе и это, чтобы не дразнить себя.
   О литературе?.. Я не рискую. У меня нет оригинальности. Давно, давно жил образ. Предмет. Высокий и Святой. Он толкал меня на Путь Искусства, он звал и приказывал. И все, все стерла жизнь. Жизнь с маленькой буквы, злая, тяжелая, скорбная жизнь. Этот образ родился в душе десятилетней Оли в церкви, и его намек я слабо попыталась дать на конкурсном экзамене на "вольную тему". "Старые" художники оценили, а молодые смеялись. Когда-нибудь скажу Вам все. Веря Вам, слушаясь Вас, м. б. я бы и попробовала писать, но у меня нет смелости писать о себе и нет оригинальности для другого. Простите, что так много говорю о себе. Кончаю, а сказать еще так много надо! Душевно Ваша О. Б.
   То, что Вы пишете о Вашем творчестве, об искусстве, об образах, стоящих перед Вами, -- так велико, так чудесно, так захватывает и поднимает меня! Обо мне Ваши слова настолько прекрасны, что мне их странно отнести к себе...
   Ваша "Неупиваемая чаша", помню, на меня произвела большое впечатление, но тогда, когда я ее читала, -- Вы еще были для меня просто талантливым писателем. Вы теперешний говорили бы мне конечно несравненно больше. И я не могу прочесть ее сейчас. Если бы я получить ее могла -- было бы большое счастье. Я послать бы могла обратно, если бы эта дама91 хотела этого. Здесь ничего нельзя достать.
   Сегодня слушала грамофонную пластинку хора Афонского92 "Хвалите имя Господне"93 и "Тебе поем"94.
   Знаете "Хвалите имя Господне" Львова95? Я его так люблю... Я очень люблю всенощную летом. Народу бывает мало, светло, хор поет звучно. И когда идешь в храм, то воздух уже не жжет, а ласкает, и стрижи так ласково перекликаются и задевают землю крылами. Я вспоминаю это из детства. И какое торжественное "Хвалите!"
   Мне так хочется быть с Вами у всенощной. Больно, что здесь почти не приходится бывать в церкви.
   И никогда нет хорошего хора.
   Неужели никогда не увидеться с Вами? Родная, милая, нежная Душа?! Неужели?
   Я верю, верно, что увижу Вас.
   В прошлом письме я просила Вас о портрете. Пришлете?
   Покойной ночи!
   Я скоро еще буду писать.
   Если я все еще смею, если Вы не отвергли уже меня.
   Ах, если бы Вы поняли меня в том давнем разговоре о Дяде Ивике. Я не хотела спорить с ним и не несогласна в образе лечения бабушки, но только врача считаю неподходящим.
   Мыслью долго, долго приветствую Вас дорогой, милый!
   [На полях:] Получили ли мои письма от 9-го июня, 24-го июля?
   Если Вам интересно, буду присылать любительские фотографии с меня, которые в изобилии делают брат мой и брат мужа.
   Простите эти кляксы -- это автоматическое перо так сделало. Я не переписываю. --

31

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   5.VIII.41
   Полдень
  
   Каждое слово Ваше, свет мой, возвращает меня к жизни! Вчера получил Ваше канунное письмо. Клянусь, Вы -- дар чудесный. По силе душевного богатства, не знаю равной Вам. Дар искусства явлен, до трепета! ослепляет!! Боже мой, Вы сами не сознаете этого!? Вы будете _т_в_о_р_и_т_ь, обязаны. Сестра моя, дружка моя, -- целую слова Ваши, они -- жемчуг. Ваша "дорога" -- золото! Ваши "звезды" -- глубинное. Как я счастлив, -- в пустыне -- найти такой родник! И плеск, и звон, и свежесть -- все в Вас. Вы переполнены _б_л_а_г_о_д_а_т_ь_ю, _ж_и_в_а_я_ _в_с_я. Смотрите на божий мир полными глазами -- Вы все охватите. Немею перед таким сердцем! -- Это посылаю наспех, завтра пишу полное. Все Ваши тревоги -- мираж, горжусь Вашим биением сердца. Не люблю сниматься, но для Вас -- завтра же отдам себя фотографу. Открытку Вы получили -- там было -- "не понимаю, что со мной творится" и "всечасно думаю..." Письмо все объяснит Вам. Весь день вчера -- пел Ангел, я слушал с замиранием, целуя строки. "Чаша" послана через Берлин, от моих друзей96. Добыл лекарство против осложнений гриппа, если случится. Умоляю -- оставьте поливку, не убивайте себя. Я слава Богу чувствую себя бодрым, как давно не было. Кипят мысли, -- я озарен светло и свято. 9.VI.1939 -- воистину день Рождения! Это -- не в Вашей и не в моей воле, -- это -- _д_а_н_о. Вдумайтесь -- во _в_с_е. И Вы вспомните о ткани "Путей Небесных": "знаки", "знаменья", "вехи" -- Плана. Божественная Правда. Знаете... -- я никогда не встречал даже подобия того, что Вы излили из сердца. И если бы это вошло в литературу (а оно войдет, наши письма, в историю русской литературы!) -- это было бы ценнейшим из всего ее богатства. Это не слова "признательности", это -- точный вывод ума и чувства. Целую руку. Ив. Шмелев
  

32

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

6. VIII. 41

   Милый Иван Сергеевич!
   Пишу Вам в последний раз из Wickenburgh'a, -- т.к. через день переселяемся уже на хутор. Мне очень грустно уходить отсюда. Здесь было так чудесно. На хуторе не будет свободы, т.к. дом стоит в ряду с другими и вообще все не то. Жаль парка и прудика, где я так часто думала о Вас и говорила мысленно с Вами. Каждый кустик мой приятель. Ну, ничего, -- на хуторе свое есть, надо привыкать! И небо плачет вот уже который день. Будто и не бывало ярких дней... И для сельского хозяйства эти дожди теперь вредны, -- убрать хлеб невозможно, а уже пора.
   Как Вы живете? Я очень о Вас все время тревожусь -- сама не пойму почему. Здоровы ли Вы? Сообщаю Вам мой новый адрес: Schalkwijk (U.), A.139 Holland.
   Хочется верить, что скоро получу от Вас весточку. И, м. б. и фото?
   Всего, всего Вам доброго, дорогой, милый Иван Сергеевич!
   Сердечно Ваша
   О. Б.-С.
  

33

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   6.VIII.41 11 ч. 30 вечера
   Родная моя, свет мой неупиваемый! Я пока оставил большое письмо, ответ на письмо от 8.VII, потому что меня "обогрела" одна мысль, -- и случилось такое "откровение", которое меня потрясло радостью несказанной, и я не мог продолжать. Вы узнаете, я м. б. завтра опишу _в_с_е. Поверите ли? Но случилось -- как было в "Путях Небесных", -- мне "разъяснение". Знаете, я только вчера узнал, -- клянусь святым для меня! -- Анастасия97 -- значит -- "Воскресшая"! День Вашего рождения стал для меня Днем Рождения! Пишу большое письмо пером, -- так Вам приятней читать, чувствую. Оно очень большое, кажется. Дорогая, остались для меня прежней..? Вы еще прекрасней, еще глубинней, еще дороже стали... -- если только эти слова могут передать -- _н_е_п_е_р_е_д_а_в_а_е_м_о_е_ _с_л_о_в_а_м_и. Вчера я послал Вам открытку: мне больно, что ожидание м. б. болезненно для Вас. Мои все письма -- только слабое отражение сложного и блистательного "мира", который во мне строится, вот уже больше года. Почему это во мне такая грусть за Вас, щемящая, слившаяся с неизъяснимой нежностью, будто Вы страдаете? -- и Вы самое мне дорогое здесь, а я -- бессилен утолить, только могу словами выражать жаление! В субботу 26-го весь день я был сам не свой, в тоске... -- не знаю. Я повторю Вас, говоря, что непрерывно думаю о Вас -- все ушло, и все ненужно, только одно, одно -- живу Вами. Это очень светлое и чистое. О себе..? Я здоров, но не могу писать -- все закрылось. Это пройдет, т.е. я овладею собой. Ваше письмо -- драгоценность, я его читаю... читаю... или чистый _с_в_е_т? И. Шмелев. -- Не забывайте меня.
   "Неупиваемая чаша", послана Вам из Берлина.
  

34

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   17 н. ст. VIII.1941
   Дорогая... письмо 8.VII смутило меня тревогой Вашей. Ну, не прав ли я был, что Вы страстны в воображении Вашем и в чувствах? Вижу, чего Вы навоображали и как Вы себя расстроили! А для меня теперь самое важное, чтобы Вы были спокойны. Ваши тревоги передаются мне -- и открывают Вас _н_о_в_у_ю. Я, мог (!), ошибаться, -- в Вас?! ... разочароваться, -- после этого письма Вашего?! Милая, да разве Вы не чувствуете, _к_т_о_ Вы для меня теперь?! Как бы хотел я поцеловать глаза Ваши, которые столько плакали! Ах, чудесный ребенок Вы, головка-то Ваша как работает! И мнительны же Вы, как... и я. Рыбак рыбака видит издалека. Вы и при всем Вашем воображении не чувствуете, как я Вас _з_н_а_ю. Ах Вы, моя сестричка милая, художница! Какая же Вы огромнейшая художница! Письмо Ваше, от 23.VII, меня совершенно изумило. Об этом -- дальше. Никогда не "хвалю" Вас, а говорю от сердца, правду.
   От личного перейду к совершающемуся. Никакие испытания не страшны, только бы душа России сохранилась. "Какой выкуп даст человек за душу свою?"98 Ныне -- не "историческое", а как бы "божественно-трагическое": сцена -- мир, Рок -- Господь, страдающее -- для нас! -- Россия, -- не бесовский СССР, -- развязка -- "Христос Воскресе" -- или гибель. "Да будет праведен Суд Твой, Господи!" Чаша исполнилась, меряется мерой -- за _в_с_е. Помимо людской воли. Так чувствую, и покойна душа моя.
   Да, я _с_л_ы_ш_у_ Вас, полон Вами. Такое владело мной, когда жил я призрачной жизнью _л_и_к_о_в, лелея в них неизъяснимое "дас-эвиге-вейблихе"99, что даже в Причастии чувствуют подвижники. Я жил в очаровании вызванных мною к жизни, и я любил их. Это со мной теперь, но это уж не _л_и_к, а... Вы, светлая, вышли из Ваших писем, и я... -- не смею коснуться этого.
   Лунной ночью стояли Вы на берегу пруда, спрашивали, -- слышу ли Вас? -- а башенка белела на островке -- знаю ее теперь! -- и Вы открываетесь мне в образе Анастасии... В "Неупиваемой" тоже островок100. Я только теперь открыл, что "Анастасия", с греческого, -- "Воскресшая". Ольга = Елена = светильник. Угас мой светильник. "Воскресшая", Ольга... -- ныне мне светите. Кто же это _п_р_и_д_у_м_а_л? Этого нельзя придумать.
   "9.VII", для меня, -- Рождение "Воскресшей", -- _с_в_е_т. Странная, дивная _и_г_р_а! Милая, как чудесно, как все во мне смешалось..! Я предвосхитил Вас 23 года тому, когда писалась "Чаша". Вы были тогда ребенком, но были уже _д_а_н_ы: -- "...на лилиях и розах узор ее волшебный..."? Вы получили от мамы из Берлина мой "Въезд в Париж" и нашли в "Яичке"101 -- "мое живое небо", и я увидел в нем -- Вас. Вы отвалили камень102 -- и я живу.
   Вы пишете -- "сердце мое рвется Вам навстречу..." Вы знаете мое -- и потому -- "навстречу". Свет мой, да не смутит Вас мое признание, не замутит Ваших чистых далей! Мне плакать хочется, -- и нет слез. Мне больно, когда я чувствую, как порой одиноки Вы. Это должно пройти. Вы будете писать, _д_о_л_ж_н_ы! И потому Вы -- дитя мое, мы связаны -- _Р_о_ж_д_е_н_и_е_м.
   Теперь я мог бы писать "Пути", много излил бы в них, переломал бы в плане, задержал бы Дари на восхождении, бросил бы в искушения, -- до чего обострились чувства! Но и другое слышу: благовест Оптиной103, утишающий страсти, ее страсти. Она же страстная, как все подвижники. Дари близка Вам. На 1-ую ч. страсти достало у меня. На 2-ю хватит ли благочестия? Много в Вас вложено -- и бьется. Вы переполнены. Пробуйте же излиться, _т_в_о_р_и_т_ь. Тревога во мне -- чувствую тоску Вашу. И не чужой ребенок утешит Вас. Вы -- неутешная. Да, вот что... Вы медик, и должны знать, что после Вашей болезни напряженная работа -- поливка и проч. -- может сломать Вас. К чему тогда Ваше душевное богатство! Bo-имя _ч_е_г_о_ -- "все на нас с мамой"?! Берегите себя. Вам нужен досуг, покой. В ином хотел бы я видеть Вас, -- в мысли, мечтах и взлетах...
   Вижу Вас утреннюю, в летнем покойном кресле, в тени березы... в легком белом, или светло-голубую, с книжкой. Смотрите -- смотрите в себя, в небо, -- снежные облачка на нем. И в светлых глазах -- снежные облачка в лазури. Задумалась милая улыбка, глаза что-то хотят сказать, скользнувшее в мыслях, в сердце... -- ненайденное еще. Июнь. Роса не сошла в тени, поет запоздавший соловей, в зарослях там, к купальне. Наплывает напевно... свежее что-то, юное... -- вспомнилось почему-то -- "Голубенький, чистый подснежник-цветок, а подле сквозистый, последний снежок..."104 -- от облачков ли снежных, от лазури..? от тонкого дуновения свежести..? Улыбка ясней, Вы радостны, -- Вы _н_а_ш_л_и. Прядка у виска играет на ветерке, трогает бровь, ресницы, чуть щекотно. Божья коровка взбирается по руке, на книжку. Смотрите на нее пытливо-детски, следят ресницы. Книжка скользит, падает мягко в траву... -- не надо, хорошо так... откидываетесь, закинув руки, легкие рукава спадают, зеленовато-нежным играют острые локотки, искрятся солнечные блики. Смотрите в небо, на снежное облачко, -- чернеют на нем зубчатые сердечки струящейся в ветерке березы. Мечтаете бездумно, ресницы дремлют... -- и вдруг, бархатный червячок-березовик, падает Вам на шею, изумрудный... страшно испуганный, конечно. Вы чуть коситесь, ресницами, высматривая его улыбкой. Червячок оживает и смелеет, соображает что-то, водя головкой, оглядывает местность. Чутким прикосновением, -- не смять бы нежную эту шелковистость, -- снимаете его, глядите на ладони, сдуваете на травку. Лицо теперь детское совсем, с поднятой верхней губкой, так и оставшейся, от дыхания. Книжка..? Хорошо так, не думать, смотреть на облачко, на сердечки, на... -- как земляникой пахнет!.. И столько свежести, радостного во всем, -- в радужной паутинке над головой в березе, в искристых точках солнца, во всем существе Вашем. Парит над цветником, -- видно из-под ресниц струение, -- гелиотропом пахнет, -- чуть монпансье, как-будто. Купаться... Солнце глядит из-за березы, ласкает руки, чуть дремлется... -- легкая летняя истома.
   Вот Вам -- маленькая игра воображения.
   24.VII -- Ольгин День105 -- был на могилке106. Много цветов, береза-то как раскинулась за пять лет, -- крест обняла, могилку, -- снуют муравьи по ней. Высокий -- восьмиконечный дубовый крест, с накрытием, как на Вашем родимом Севере, в Угличе где-нибудь, в Ростове... -- бывал я там. Лампадка в фонарике-часовне, образок Богоматери, литой, старинный, горькое надписание словами Остромира107, -- совсем уголок родного. Солнце, ветерок задувает свечки, "вечная память"... -- "Вы сегодня оживлены..." 12.30 -- Вы обо мне подумали, я _с_л_ы_ш_у, и мне легко.
   Остались ли Вы для меня прежней? -- после Вашего письма 8.VII? Вы -- жизнь для меня, все, все. Если бы я смел все сказать Вам! -- но это безнадежно, больно. Ваше последнее письмо меня изумило, кинуло в восторг, я целовал строки. _К_а_к_ Вы сказали..! Про звезды -- "глубоко тонут и в прудочке"! Милая, да помните ли, _к_а_к_ Вы написали!? и это ночное -- "и чуть-чуть страшно", -- когда глядите из окна на пруд! и о "золотой дороге", когда шли в закате, меж ячменей (!) -- как отвечала земля "сиянием"! И -- "как мало слов в нашем богатом языке"! Да перед этим меркнет фетовское "Как беден наш язык..! хочу -- и не могу!" -- А день 9.VII Вы -- огромное дарование! Целую Вас, милое дитя мое, Вы же дитя мое, свет мой. А это -- "равнодушно смотрела на солнце и не хотела его видеть"! Это так _в_е_р_н_о, когда больна душа! Если бы Вы глядели в мое сердце! Если бы Вы _з_н_а_л_и, что мной пережито! Часть, только часть страданий оставил я в своем "Солнце мертвых"108! Я с изумлением вижу, что живу еще... Нет, я не жалоблюсь, не утешения ищу, говоря так. Я с ужасом вижу, что живу. Я не должен жить после всего, что было. Простите это ненужное отступление "к себе". Знайте, что Вы -- огромное дарование, -- ума и сердца. Это не похвала, не обмолвка сгоряча, не в освещении от Вашего света сказано! не в ослеплении. Вы -- дар Божий. Помните это, это -- обязывает. Расскажите мне о себе, все, все, что сердце позволит. Зачем Вы -- в чужой стране?! за-чем?! ... Когда уехали из России, как учились, жили. Как могли _п_р_о_г_л_я_д_е_т_ь_ Вас?!! Я в ужас прихожу, когда подумаю, что мог не встретить Вас... хотя бы в письмах. Нет, я не мог не "встретить" Вас. Я знаю, -- это было _н_а_з_н_а_ч_е_н_о_ -- и потому -- исполнилось. Ваши письма -- жизнь мне, великое испытание: я вижу в них, как я ужасно счастлив, и как же я несчастен! Это -- "прощальная улыбка"109 за мой _п_о_ж_а_р. Всю жизнь горел, в воображении. Сжег ее и для Оли, и для себя... Теперь -- "не цвести цветам зимой по снегу". Как сказано чудесно, и как же горько! Ну, что же, пора смириться. Воли наковал, кажется, за жизнь.
   Не могу выслать портрета. Отличный фотограф-художник слишком омолодил меня, снял все морщины. Я -- и не я. Я предложил восстановить "натуру" -- ответ: "написавший "Неупиваемую чашу" не может стариться, я _т_а_к_и_м_ Вас представлял, таким и вижу, таким и дал". И еще: "когда Вы говорите с жаром, как вот со мной, Вы -- еще моложе". Он в тот же день должен был уехать на отдых, (я захватил его на отдыхе) но обещал скоро попытаться исправить. Очень удачно, но я не посылаю Вам. Вообще, с фотографиями мне не везет: я -- и не я, -- лицо у меня слишком изменчиво. Фотограф (7-го авг. снимал) сделал до 20 "видов"-прикидок, -- и все откинул: очень грустное лицо выходило. Наконец "схватил" -- и вышло -- нет, я не такой. Нет печали, правда, есть -- _п_о_р_ы_в_ -- но нет моего "характера". Yves'y {Иву (фр., искаж.).} понравилось "это ты когда возил меня на велосипеде" (лет тому 12). -- Для моих читателей -- сошло бы, но не для Вас. 11-го послал Вам лекарства. 4-го -- "Неупиваемую чашу", через Берлин. Позволил себе выписать для Вас газету. Прочтите в No 30 статью -- "Жизнь подсоветская", -- такие массажи нужны. Знаете ли мое "Солнце мертвых"? Там -- все. Как живу? -- спрашиваете. От письма до письма. (Вашего, конечно). Много читаю (подготовка к "Путям"). Не пишу. 4-го был самый счастливый день за все эти 5 лет: Ваше "золотое" письмо. Я целовал его, как юноша, Тоничка110 мой (из "Истории любовной"). И читаю каждый день, как молитву. Да... я давно не получал сухого цветочка в письме, -- почему? Не потому ли, что когда-то написал Вам, что хотел бы Вам послать, да смутился... "сантиментальности". Да, потому? Но ведь это совсем другое... -- мне или Вам. Умная, Вы понимаете. Прилагаю возвращенную мне открытку -- тогда еще не было разрешено писать в Голландию. О здоровье? -- Кажется, здоров, неважно. Хотя бы во сне увидеть Вас! Снимок с цыплятами -- чудесно, в голландском вкусе. Особенно мне понравился 3-й слева -- радостный такой. А вот у кролихи взгляд скорбный, -- думы об участи потомства. Вы милы -- юны (и нервны) (почему так скривились?) У Вашего мужа приятная улыбка. Мама -- приятная помещица. Кланяюсь ей низко-низко, -- дать жизнь _т_а_к_о_й! Целую Вашу руку, мое живое небо! Башенка -- очень живописно. А в пруду-то чувствуется карась... травка такая. Почему-то за деревьями вода мне чувствуется. Оля, не для Вас места сырые... Милый друг, шлю Вам -- "покойной ночи, дорогая!" Сейчас без 20 минут 12. Слушаю Бетховена. Смотрю на Ваш портрет. Он вот, на камине, рядом. Единственная, неповторимая...
   Ну, ради Господа... не томите меня, пишите! Ваш Ив. Шмелев
   [На полях:] 26-го VII я страшно тосковал -- что с Вами было? Слава Богу?
   Пришлите же мне глаза!
  

35

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

24.VIII.41 воскресенье

   Дорогой Иван Сергеевич!
   Вашу открытку от 6-го авг. я получила лишь в четверг, а от 5-го вчера. Нет слов выразить радость мою... Я так давно и напряженно ждала весточки Вашей. И так мне было тоскливо все это время. Ах, милый, родной друг, как часто хотелось мне писать Вам, но не знала, что значит молчанье Ваше и не хотела Вам мешать. Но накануне открыточки Вашей я вдруг решила все же писать. Я видела такой удивительный сон и так много думала о Вас. Я пережила такую веру в Бога и особенно в Воскресение, что во сне сказала: "жить стоит хотя бы только во имя вот этих переживаний, и я счастлива, что русская и православная". Я не могу описать его, но вся обстановка сна была такое напряжение всех духовных сил, что мне казалось будто это Воскресение нам (было масса народу русского) будет явлено воочию. Воскресение не праздник Пасхи, как воспоминание Воскресения, а _с_а_м_о_ Воскресение. Было очень странно. Я проснулась от напряжения духа и ожидания, что вся эта масса людей что-то должна проявить... У меня часто бывают сны, странные, говорящие. Так, я видела сон о моем брате Сереже и сказала, что он обязательно заболеет. Сказала ему самому, не зная, что он уже заболел (и именно в тот день и именно так, как снилось). Он не хотел нас пугать и скрыл, и уехал к себе в Арнхем {В оригинале: Арнгейм.}, и слег там. Потом уже узнали. Теперь он все еще болен, но лежит уже у нас. Простудился купаясь и лежа на сырой земле в мокром купальном костюме. Получил кровоизлияние из пузыря и боли, и жар. Теперь лучше немного, но долго продлится.
   Ах, Господи, что же я так долго молчу, -- спасибо вам за заботу Вашу обо мне, за лекарство. Но не надо! Правда, дорогой! Я очень берегусь. Мне стыдно, что Вы так заботитесь обо мне и так меня возносите, а я не стою этого. Мне страшно было бы теперь увидеться с Вами лично, -- уж очень Вы хорошей меня рисуете. Правда я не такая. Сейчас мне стало смешно, что часто я говорю эту фразу. Как-то один знакомый даже стихами ответил (не своими). "Ах нет, я не такая, я совсем, совсем иная и т.д." Знаете? Видимо мне часто приходилось протестовать. Но там было иначе. Но правда, прошу: представьте себе меня похуже! А то мне больно ваше разочарование будет А как мне хочется Вас увидеть! -- В тот день, когда пришла первая весточка Ваша, было в первый раз солнце; с 27-го июля шли дожди. Мне так радостно было проснуться и тут же решить обязательно писать Вам. А с почтой... такая радость... Мне безумно счастливо от мысли, что Вам хоть чуточку легче на душе. И потом... как хорошо, что Вы хотите работать!
   Я понимаю, что когда слишком полна душа, и образы толпятся перед духовным взором, то трудно связно работать, понимаю, что у Вас слишком еще трепетно все, для того, чтобы писать, но это чудесно. И я с радостью жду того момента, когда "Пути" разовьются дальше. Если у Вас тогда не будет хватать на меня времени, то пишите только два слова, чтобы знать, что Вы здоровы. "Путей Небесных" мы многие, многие ждем!!!! Иван Сергеевич, голубчик, как мне благодарить Вас за высланную "Неупиваемую чашу"?! А разве тот, кто посылает может с ней расстаться? Напишите мне, нужно ли мне ее послать обратно и кому. Я готова была бы, кажется, от руки ее переписать. Здесь я ничего не могу достать. В Берлине мама старалась для меня все, что можно было Вашего достать, но это было тоже очень скудно. Значит кто-то _с_в_о_е_ посылает. Мне это так неловко. Я помню хорошо свое состояние, когда я читала "Неупиваемую чашу", -- особенное, святое. Но теперь я прочту ее еще иначе. Тогда я не знала Вас. Если бы только дошла эта драгоценность! Не пропала! Я постоянно боюсь как бы не пропали Ваши письма, вот и теперь это большое письмо так долго идет, и я волнуюсь. Каждое слово Ваше -- драгоценно мне.
   Я пытаюсь через мужа попасть в члены библиотеки королевской в Гааге и надеюсь там найти Вас. Я хочу все, все прочесть Ваше. Я слышала, что кто-то здесь переводил Ваши книги. Кто это? Хорошо переводили и что? Разве можно перевести Вас на голландский язык?! Как надо чутко это делать!
   Знаете, Николай Васильевич ван Вейк {В оригинале фон Вейк. И. С. Шмелев и О. А. Бредиус-Субботина называют Н. ван Вейка в письмах также фон Вийком. Далее исправление не оговаривается.} скончался. Я все хотела Вам сообщить и забывала. Ранней весной. Был рак кишок. Я его лично знала, -- мой муж с ним был хорошо знаком. Жаль. Он любил русское и просил похоронить с русской молитвой. Пел русский хор на могиле. Все свое имущество он завещал одному русскому другу. А это здесь прямо небывалое явление. Здесь ведь семья и родня (каковы бы отношения не были!) на первом месте после Бога. Чужие -- это меряется на особую мерку. Но чужие, ставшие своими (замужество, например) зато освящены родовой принадлежностью и станут тоже своими, святыми. Все для рода, для мальчиков и то. Девочки -- отброс, необходимое зло, которое все равно отойдет к ненавистным чужим. Как идеал -- девиц не отдавать замуж, ибо тогда капитал дома.
   Я счастлива, что молодое поколение семьи мужа все это так же ненавидит, как и я. Много можно было бы порассказать, но не стоит уж.
   Я презираю деньги, особенно увидев западноевропейский капитализм. Благословляю труд и рада, что прошла тяжелую школу жизни и нужды.
  

- - -

  
   Продолжаю в понедельник вечером, т.к. вчера было уже 1/2 2-го ночи.
   Господи, что же это за радость мне! Сегодня пришла "Неупиваемая чаша"! Я хотела просить Вас на листочке прислать мне надпись к ней, а вдруг вижу, что Вы уже надписали! Каким образом? Объясните мне, откуда, от кого эта книга, и как Вы могли ее подписать??
   Я безмерно рада. Но в то же время, мне и стыдно ужасно... Милый, дорогой, не балуйте меня так, -- не надо. И главное: не хвалите меня. Нет, я не похожа на Анастасию, я совсем, совсем не красива. В детстве и юношестве я часто страдала от сознания своей некрасивости и считала себя дурнушкой. Я только очень люблю красоту, красоту всего, что совершенно в жизни. Вы как-то писали мне, что мое восприятие при чтении такое, как у очень юных. Не знаю, но одно верно, что когда я читаю Вас, то вся душа моя горит, и я живу всем Вашим. Вы так красивы! И хочется плакать от полноты души и сердца! М. б. у меня это детское осталось?! Мне говорил однажды некто, что самое характерное мое -- наивность ребенка и детское сердце в сочетании рассудочности взрослой женщины. М. б. верно. Я знаю только, что осталась почти во всем такая же, как и в 7 лет. Странно. Душа не "взрослеет", она все та же, на всю жизнь. Только жаль, что уходит мягкость, чуткость, отзывчивость детства. Как хотела бы я вернуть их!
   Как я любила людей, всех, без различия, как умела жалеть. Теперь я могу пройти мимо... Какие бывали исповеди, какие слезы! Вот эта свежесть прошла... Неужели не возвратится??
   Вы чудный, Иван Сергеевич! Я всякий раз открываю новое в Вас, прекрасное!
   Как досадно правда, что в книжку включился рассказ совсем другого духа! Неужели Бунин этого не почувствовал111?! Знаете, я года 1 1/2 тому назад несколько писем к Вам разорвала не решаясь послать их из-за критики на Бунина. Я боялась показаться дерзким профаном.
   Я не люблю Бунина... Т.е. конечно я признаю и чувствую мощь его творчества, но сам _п_р_е_д_м_е_т112 его не говорит душе. И там, где ждешь увидеть душу, -- встречаешь чувственность. Он гениален, и я понимаю, что его вещи могут захватывать и увлекать. Но, но... не то.
   Душа молчит. По-моему, он эгоистом должен быть, гордый, холодный. Не знаю почему, но у меня к нему холодок. Простите, если я не смею так писать! Но мне кажется, что это вот помещение рассказа к "Неупиваемой чаше" тоже характерно и потому я все-таки пишу. "Глаголом жги _с_е_р_д_ц_а_ людей!"113. Сердца! Он жжет, но разве сердце? Сердце в этом смысле?
   Когда я читаю Ваши письма, то чувствую, что разговор с другими не дал бы того, что дают они. Они уносят куда-то, покоряют, влекут. Простая открытка являет такие краски, такое созвучие! Как много жизни в Вас! Как заставить Вы умеете жить и любить солнце! Как много Вы даете! Когда красиво небо или слышно птички пенье, иль просто кузнечики стрекочут ночью и звезды светят, -- я думаю о Вас... Перед отъездом из Wickenburgh'a, как-то, было так чудесно... был свет за окнами закатный, розовый и золотой, был им весь парк наполнен. Я вышла в сад и замерла от очарования. Весь запад неба румянился нежнейшим светом, от пурпура до розоватости перламутра, переходя в оттенки чайной розы. Напротив, на востоке все было чисто, чисто и голубело нежно и прозрачно. И был контраст тот так необычаен и обаятелен до целомудренного трепета... А вдалеке уж где-то на горизонте туман спускался тонкой сеткой, скрывая резкость очертаний, и уводя куда-то [в] дали. А парк дышал под перламутром неба, и зелень казалась майски-яркой.
   И тишина... Казалось будто сон все это, видение, и неживые на лугу коровы.
   Такие есть картины у старых мастеров 18--19-го века. Минут 15 длилось очарование. И тогда я душой звала Вас... Всегда, всегда я думаю о Вас! Вы не беспокойтесь обо мне, -- я здорова. Поливкой уже себя не утомляю, -- сама погода все решила. Дожди. И скоро осень...
   Я люблю осень. И ощущаю ее так, как успокоенность после рыданий, как размягченность после слез. Я нахожу себя самою снова осенью, а вот весной теряюсь в шуме и нету мысли. Грустно, тихо и умиротворенно в сердце осенью. Но хороша она ясная, в солнце и паутинках, а не с ветром и дождями, и с небом цвета жести или грязной ваты.
   На хуторе у нас мне хорошо. Хотя уж очень много дела и суетиться надо целый день. Утрами, часов в 4--5 приятно сквозь сон услышать, как гремит подойник, и на таратайке позвякивают ведра. Это идет работник в луг доить коров. Уютно скрипит водокачка на дворе, и просят пить телята. На огороде у меня масса овощей. Огурчиков русских столько выросло! Летом мы часто делали окрошку и солили их. Теперь я тоже должна все то солить, то варить, то стерилизовать на зиму; -- ищу себе помощницу, но трудно найти.
   Мечтаю отдохнуть, уехать, куда-нибудь к лесу, чтобы было время почитать, подумать, за грибами походить. Их здесь бывает очень много.
   О, если бы можно было (!), то в Париж бы улетела. Как много сказать бы было Вам! Как много от Вас услышать... Я так живу Вашими "Путями", я как живую люблю Дариньку и мне так хочется много, много знать... Не любопытство это, а просто иначе даже и невозможно. Вы ведь поймете.
   Иван Сергеевич! Еще одно: только мне стыдно, если это глупость моя, -- скажите, как мне понять из надписи на "Чаше"114 -- "первый отсвет-страдание ее". -- И отнести к чему?
   Простите, что я так не умна, но мне хочется всякое слово Ваше вполне понять.
   Скажете? Вы писали 30.VII, и письмо мое с некоторыми вещами обо мне еще ведь не получали? Я жду с трепетом! --
   Опять уже стало поздно. Спокойной ночи! Завтра кончу.
   26.VIII
   А вот и "завтра". Я вся в волнении. Сейчас пришло Ваше письмо, большое, от 17-го авг. Я на него писать буду отдельно, после, когда немного успокоюсь. А сейчас только хочу сказать на Ваше: "О здоровье? -- Кажется здоров, неважно". Как же Вы можете так легко писать "кажется" и "неважно". Я умоляю Вас беречься и подробно мне писать. С желудком будьте осторожны. Ради Бога! Я узнаю нельзя ли посылать посылки в Париж, -- ведь у нас все еще такое доброкачественное, все, что надо для больных "ulcus duodeni"115 и "ventrikel" {Желудок (нем.).}. M. б. и позволят. И второе: обязательно, непременно пришлите Ваш портрет! Тот, который уже есть, который Ивику нравится. Я очень, очень жду. У меня есть в Ваших книжках и Вы в памяти, когда читали. Мне никакие "неточности" не помешают. Умоляю, вышлите тотчас же!
   Получили мое письмо от 27-го VII? Мой портрет тоже очень приукрашен. Я потому его не посылала долго. Но послала все же его именно, т.к. взгляд там мой, и сущность моя есть. Фотограф был русский, или из России вернее, по профессии юрист, но дошел до совершенства и был известен в Берлине. Снимал всю знать и артисток. Он говорил со мной на разные темы, заставлял реагировать невольно и снимал невзначай будто. Я не знала. Было масса снимков. Есть и с глазами, но неудачно, т.к. это единственный [раз], когда он позволил сесть в позу. Ну и вышла "поза".
   До свидания! Ваша О. Б.
   Тепло и ласку шлю Вам вдаль!! --
   У нас такой разгром в доме, мастера работают, и пишу я на туалетном столике.
   26.VIII М. б. после Вашего письма я немного понимаю надпись на "Чаше", но все же объясните! Да?
   Сейчас пришло и лекарство! Спасибо!!! --
  

36

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

31.VIII.41

   Дорогой Иван Сергеевич!
   Все это время душа моя поет в радости неописуемой. Ваше письмо невозможно охватить сразу, нельзя на него ответить словами. Писала Вам вчера -- 4 листа, но не посылаю. Все не то! И сейчас мне не дается. Я все еще взволнована слишком. И это письмо -- не ответ еще. Напишу еще. Пою, пою целыми днями. Пою все, что знаю, -- от молитв наших чудных и народных песен, -- до избитых модных "танцулек". Простите мне это? Я иногда такая какая-то шалая бываю и даже увлекаюсь (конечно в шутку) каким-нибудь "shlager'oм". Как чуть останусь я одна -- все мысли с Вами, но и все остальное время -- невысказанно Вы в моей душе... Я сама не знаю, отчего это такая сила, влекущая все движения души к Вам. Мне бы хотелось писать Вам очень много, и много рассказать Вам о себе116, но мысль, что письма должны быть прочитаны еще и другими, -- останавливает и парализует порыв. Я сказала бы Вам многое, -- от девочки Оли и до теперь. Я провела бы Вас чрез взлеты, искры, молитвы, слезы, -- чрез темноту отчаяния, выброшенности из жизни, ненужности, чрез все обиды, любовь и жертву, через тоску о "Вечном", чрез много увлечений ума и сердца, и, Боже мой (!), -- чрез сколько разочарований! --
   И сколько было чудесного, "укрытости", милости Божьей. И Вы бы поняли все, милый, м_и_л_ы_й... М. б. я напишу еще. Не знаю...
   Как хорошо бы было вдруг очутиться у Вас, в Париже! Я множество себе рисую вариантов нашей встречи.
   То мы идем по полю, в цветах и солнце, в чудесном теплом ветре, -- то в шуме волн и плеске океана я слушаю Ваш голос, -- то... в храме я узнаю Вас среди толпы и радостно внимаю сияющему "Хвалите" в торжественном блеске вспыхнувших паникадил, -- и опускаюсь на колени на "Слава в вышних Богу"117... А то у Вашего камина, уютно в тишине, внимая дроби дождя о стекла и плачу ветра в осенней стуже, там, за окном. И всюду -- Вы чудесный, родной, -- далекий и бесконечно близкий... Но нет, Вы не хотите, чтобы я появилась. Я чувствовала это, когда читала Ваше: "до свидания, конечно в письмах". И Ваши страхи за отплытие мне от "пристани", и все вообще. Вы не хотите. Но почему? Не говорите, я не спрашиваю... Но я не мыслю не увидеть Вас. И все же верю, что увижу! Вы не хотите?
   Если бы Вы знали, как много в жизни я переживала сердцем, как себя я не любила, как хуже, хуже всех себя считала... А вот Вы говорите такое... такое совсем другое. Разве я могу все так вот принять на свое конто {Здесь: принять на свой счет (от нем. Konto -- счет).}, -- нет, я боюсь, что Вы ошиблись. И поймите м ощущения... до сознания, -- вот так вот, вот в этот миг, вот... _э_т_и_м -- _д_а_е_т_с_я, создается новая жизнь... -- в другом, в дру-гой... Я был в пожаре... -- может быть это было близко к тому, что ты передала мне в письме от 4 июля, когда воскликнула... -- "о, из... чай..!" Я слышал, как все во мне кричало -- звало -- тебя! только -- тебя! И вдруг выплыло... почти темное... вспомнилась ночь в Капбретоне... когда я увидал "огни" в глазах, в "повадке" женщины... -- которая хотела любви... и так все повела, что... один взгляд, только... мое "навстречу" ей... -- и... я проклинал бы потом себя. Но она была замужняя, жена одного очень видного человека106, и я глубоко уважал этого человека... и я -- сковал себя. Но то было бы мигом, фейерверком... и все бы исчерпалось этим мигом, и очень грубо исчерпалось бы... -- тут не было ни-чего от высшего в любви... а просто -- крик животного... но именно этого-то и хотела она... При встрече расскажу. Я никогда не шел на этот "вскрик саморастерзания", на это -- "эвое!" -- обезумевшей вакханки. До того раз дошло с ней, от нее, от ее намеков заставить меня понять, чего ей надо... что как-то нашел в кармане пиджака... два цветочка фуксии... -- ты помнишь этих бело-тонко-ногих (как ниточки) балерин в бело-ало-фиолетовых юбочках..? так я нашел их у себя с "ножками", -- несвободными, а связанными петелькой, ножка за ножку, в узелок... -- очень тонкая была работа! и какой же ясный намек. И я его _н_е_ _п_о_н_я_л! -- для нее не понял. Тогда-то она выбрала иной прием, более ясный "для глупца", -- или уж слишком определенный, и... _г_о_л_ы_й.
   Ты все загадками мне пишешь: почему ты была "потрясена", -- говорю о встрече в Гааге в День ангела. Что это за друг семьи? Получила духи? Не понравились? Ты ни слова о них, -- м. б. не дошли? Серов говорит: "вы меня напугали... я уже хотел вас показать рентгенологу... но вы совсем здоровы теперь!" -- это было вчера. Ну, не совсем, конечно, я не спал недели две нормальным сном. Я ослабел. Скучно о сем. Голова пуста, напряжение, должно быть, исчерпалось ночью -- жгучим воображением... Ольга, я зову тебя, я мучаюсь, страдаю... Я мог бы сделать мою жизнь легкой, наполнить радостью преходящей... но у меня -- "запреты" повелевающие. Тебя полюбил -- и все обречено на запрет. Караимочка мне умно-косвенно призналась, как нежна она ко мне... нашла такую форму... -- и я благодарственно склонился, "не принимая всерьез", будто. Так мне во всех смыслах легко. Но всего не напишешь. Знаешь, Олюночка... как радостно чувствовать, что силен волею, что есть си-ла, которая помогает этой воле... -- это -- глубокая любовь, _т_ы_ это!
   Устал, никнут мысли. На многое не ответил. Чем обидела тебя мама? И за-чем Сережа привез тебе этот пошлый "дар от меня"? Для меня даже слово "агава" -- отвратительно! Не хочу думать, что _т_а_к_ ты заплатила мне, повинному лишь в правде, за "розы на чтении". Сегодня письмо от Земмеринг, я ей не ответил на ее пасхальное даже! Пишет, что же вы, не хотите ответить издательству относительно -- немецкого нового издания "Солнца мертвых"? А я... за-был! А мне же аванс предлагали... Отвечу. Возможно, что выйдет в Швеции еще... -- придется написать издательству в Стокгольм. Очень я ленив насчет своих книг, всегда они сами издавались, переводились. Зато _т_а_к_ _п_р_о_ч_н_е_й. Я попытаюсь достать для тебя подлинник "Под горами". М. б. найдется где или отдельным изданием, или в сборнике "Знания"107. И ты увидишь, насколько все неизмеримо лучше, чем перевод. И глупое дали же название -- "Любовь в Крыму". Для заманки? Идиоты. Оля, я думал, что болезнь моя -- роковая. Господь смилостивился, я опять -- я. Не хотел тебя тревожить, а был момент, когда я был почти уверен, что свезут в госпиталь.
   Целую. Твой Ваня
  

13

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   16.VIII.42     6 вечера
   Милый мой, бесценный мой Ольгуньчик, Ольгушоночек, Ольгунок-ангелок... -- и зачем только я тебя тревожу! Голубка моя, радость моя ненаглядка, все у меня приходит в порядок, уверяю тебя, -- я-то уверен! -- и никакой даже язвы нет. Вот уже неделя, как нет тошнот, а все это от нервного столпотворения. Я сегодня даже опыт над собой проделал, -- люблю о-пыты! -- нарочно придумал самый ядовитый обед: глаза бы вылезли, если бы язва была, -- ну, суди, чудесная моя Гиппократочка! Суп на телятине и костях оной, крепчайший бульон-лапша, от одного духу все бы панкреатические {Поджелудочная железа (от фр. pancréas).} гланды заиграли и открыли бы все краны-соки... второе -- рыба тон {Тунец (от фр. thon).}, -- не "Тоник", не "Тоничка"... а самый жирный тон, -- с угрем поспорит! -- а я еще его маслом полил постным, для "ожирения"... и на третье -- кисель из варенья, кислых -- английских -- вишен... -- и вот, прошло 4 часа, и не только нет болей, нет даже изжоги и прочего, и легко, будто я миндального молока попил с сухариком! Я-то знаю, что такое "бульон" -- в былое время я от курицына супа корчился, как угорь, кричать впору, -- знаю я биологическую химию, знаю, чтО _т_а_м_ и отчего происходит. И вот, ни-чего. А вчера пришла Маринина тетка108, сказал ей, что со мною творится -- творилось! -- а она -- "и со мной точь-в-точь... это же "гюпер-асидитэ" {Повышенная кислотность (от фр. hyper-acidité).}, ужасная вещь..." Ну, бром мне, очевидно, помогает, да еще новое лечение -- _с_а_м_ решил! -- стал принимать -- 3-й день -- крепящее нервную систему, и еще хлористую магнезию. Милка моя, ведь у меня нервы вниз головой, но теперь принимают горизонтальный вид, а вскоре и вертикаль правильную примут. Я все эти недели не чувствовал усталости, только похудел немного, но и это минет, уверен. И уже стали бока гладкие! Аппетит сильный, а доктор говорит -- "благодарите Бога за... крепкое здоровье". Я его выругал, -- "какое кре-пкое!? -- не глазьте!" -- а он свое. "С вашими "опытами" другой давно бы "на сани сел"", -- помнишь, как Владимир Мономах писал завещание? -- "Седя на санех"...109 и т.д. В старину возили усопших _т_о_л_ь_к_о_ на санях, хоть бы тебе июль! -- образное выражение взял Мономахово. Сегодняшний "опыт" удался. А завтра хотел бы взять холодящую ванну и мокрым лечь на сквозняке, -- для закалки. Я это, могу делать, для "нервов". Но ты не беспокойся, я _т_е_п_е_р_ь_ этого не сделаю, потому что, потому что... ну, ты знаешь -- почему. Я хочу видеть Олю, капризку-мнитку, мою роднушку, мою царевну, мою больнушку. Я тебе пришлю и книгу, и лекарства, только бы была оказия! Нервы мои приходят в порядок, я это _с_л_ы_ш_у. И вот, еще проверив с неделю, возьмусь за поездку. Хочу, о-чень хочу писать, а это -- вернейший у меня знак "волнующего покоя". Чуть сегодня не сел, но стал писать тебе. Даю слово, если буду чувствовать себя хорошо: до октября закончу "Лето Господне" -- 4--5 очерков. А там -- "Пути Небесные" -- которые должен кончить к Пасхе, если буду жив. Поцелуй Ваньку! -- Хорошо я сделал, что не поехал в усадьбу тортов, ватрушек, пирожков, брюнеток, красивых глаз... Глаза... да, у караимочки и у Ани стопудовой очень красивые глаза, но я знаю одну чудеску, у которой глаза несравненные, глаза... -- о, милая жасминка! глаза... -- умная моя, девочка нежная, свет мой, -- о, как ты дорога мне, Ольгуна! Все на воздухе, пуст Париж, даже доктор куда-то cсунулся... а я один, но ты со мной "в уме", -- и я не один. У меня все есть, о-чень даже все. А как я сегодня утренний кофе пил! Два яйца полу-сырых... и ма-сла... с сухарями... -- даже стыдно! Кто-то прислал отличных яиц, я их очень люблю, отлично переношу, хоть по пятку в день, -- и через два часа -- захотел снова есть, обедал, а сейчас хочу ужинать, хоть и семи нет. Курю... -- воля! -- только четыре раза в день, -- ночью ни-когда! -- по... трети папироски! Видишь? Знаю, что мне вредно. Все старцы предостерегали матушку -- писал тебе. Теперь _в_и_ж_у, как они верно понимали, что меня будет мучить. Ольгушка, я сейчас в романическом настроении, т.е. не роман у меня, а тянет к роману... -- к "Путям". Вспомнилось: одна мещаночка исповедывалась старцу: "и вся я в рО-ма-нах..." А он ей -- "а, -- в рОманах... так правь целый год молебен ежедень муч. Роману...110 не Сладкопевцу111, а му-ченику... -- вот тебе и но-вый "рОман", самый разантересный. Умучишься, и кончатся твои роО-маны!" -- Пришел неуютный посетитель... -- вчера тоже, два неуютных. Я отгымкиваюсь в таких случаях, но только редко кто учует. Ушел. Ужинал легко: блинчик с вишневым вареньем, белый сухарь с миндальным молоком. Все. Сейчас легко, болей нет, прошло полтора часа. -- Олюночка, боюсь даже поверить, что, м. б., и дальше хорошо будет. Да, Марина, говорит, -- ужасный вид, а не хочет из упрямства брать отпуск. Лечение не помогло. Алеша совершенно обескровлен, до обмороков, -- сильный геморрой. Должны оперировать, хочет приехать сюда, тут тетя его будет укреплять. Наталья Яковлевна от горя с ног валится. Жаль мне бедняг. Напишу Марине увещевание. Ах, Ольгунка... ох, не соглашайся на операцию... все вывери! Попробуй это новое лечение, -- не знаю, как доставить тебе книгу. И лекарства. Метод удивительно простой, разумный, до чудесного! Берлинский доктор нелогично говорит. Ну, что такое, что из одной и той же почки? Просто: эта почка чем-то слабей другой. А чем..? Почему, непременно, "песочек"? Олюна, помни: и ты, и я, мы оба подвергли себя, нашу нервную организацию, огромному испытанию. Правда, твое заболевание -- весна 40 г. -- явилось не следствием "потрясения любовью" -- прости, детка, это я позволяю сказать главным образом о себе, -- но, ведь, и другие потрясения переживала ты тогда! -- а дальше уж... что и говорить: весна да и зима 41--42 гг. несомненно трясли и шатали нервную твою организацию. И потому я ухватился -- и для тебя, особенно -- для тебя!! -- за новый метод: вернуть "нервам" сил, пополнить растрату, обрести "равновесие" и устойчивость. Дорогулинька, ты будешь здорова, ты _д_о_л_ж_н_а_ быть здорова. Ты _н_у_ж_н_а_ Жизни, верь в это. Ты мне нужна, _в_с_е_м_у_ _м_о_е_м_у, что ты ценишь-любишь во мне, в моем. Тебя Господь послал мне, ты мой ангел-хранитель земной, ты примешь бережно мое наследство -- духовное, ты его пополнишь -- да, да! -- ты его сохранишь в достойном виде, -- и тогда мое будет жить, через тебя. Только ты, только одна ты _т_а_к_ можешь. Это не мое себялюбие говорит, ты знаешь: я _з_н_а_ю, что не плохое _с_е_м_я_ я дал жизни, людям, родному. Олёк мой, свет мой, опора моя, моя надежа... ты должна быть здоровой, сильной, -- ты _п_р_и_з_в_а_н_а. Не допускай себя до заболеваний. Пока ты не укрепишь _н_е_р_в_ы_ -- нашу "защиту" от болезней -- я верю так теперь! -- ты должна хоть от гриппа предохранять себя, а потому мой вечный лейтмотив -- антигриппал! Изволь застраховаться!! Если у тебя нет, напиши: ты получишь. И должна попробовать новый метод лечения. Он совершенно невинный, абсолютно безвредный.
   Олёк, не думай, что, посылая шоколад, я лишаю себя пайка. Шоколадного пайка у меня нет, я еще не дожил до категории, которая получает его. Я покупаю конфеты, они внетикеточны, и я могу и для себя купить, когда захочу. Вот сейчас -- взял конфету, -- вот и след ее, мазну... -- -- {На письме пятно.} очень вкусный шоколад! И я хотел бы твой ротик... на, Олёк, правда, вкусно?.. Ах, как хотел бы много-много свежего воздуха, раздолья, солнца, цветов, леса... -- с тобой, с тобой. И как же родного воздуха хотел бы! Я его слышу, я _в_с_е_ вижу, -- так ярко создает воображение! -- Завтра буду писать вторую главу "Именин", оставленную -- два слишком года тому! -- продолжение очерка "Крендель"112, -- именины отца. Затем его болезнь -- иконы чудотворные, доктора, знахари... сбившаяся с ног жизнь... страдания, мои переживания, много-много... _в_с_е_г_о. Кончина отца. Бытовое, панихиды, отпевания, люди... грустное и смешное... похороны... _п_у_с_т_о_т_а... -- и новая жизнь и горе, горе... такое острое, хоть и не вполне сознаваемое. И будет закончено "Лето Господне". 11 часов, я с тобой, в тебе, _в_е_с_ь, твой Ванёк. Поздно, до завтра, чтобы не докучать французам стуком. Покойной ночи, ласточка, голубка, гу-лька... любимка... спи спокойно, светлая моя, Олю... на..!
   Не могу отстать от тебя, пером -- твоим драгоценным Даром! -- пишу. Смотри, как _к_т_о-т_о_ промышляет о твоем Ванечке! В 10-м вечера смотрю -- сахару два куска осталось! А достать... до 1-го сент. 2 недели! Думаю -- ну, на варенье отыграюсь. Бу-дет сахар... Звонок. Юля! Ездила с мужем на 2 дня за город. -- "Ах, я тебе достану сахару..." (а я и не поминал!) "а пока -- вот..." -- и высыпает из дорожной сумки... кусков 15!!! -- Ну, видишь? _К_т_о-т_о_ заботится. Знаю -- _О_н_а, святая, Оля. Послала. Знаю, верую. "Все эти два дня думала о тебе... бедный, один, в духоте..." А я -- в чудной прохладной своей квартире! Читаю, лежу, покоен. -- "Вы должны проехать, совсем близко... по metro, -- и такая природа!" Решил -- в субботу поеду на целый день. С ними. Ночевать не люблю, вернусь, -- и так просто, по metro, загородное, верст 15. Если буду здоров, возьму еду, книгу... буду лежать в затени, дышать! Поездка -- дальняя... ты знаешь... -- должна быть! Сентябрь хорошо, люблю "бабье лето". И -- Бог даст, -- исцелую все пальчики на ручках... услышу твое сердечко. Хо-чу! Я -- спокоен. Я даже удивлен, что нет тошноты, что я силен, что нет и боли, нет "вздутий", ни-чего... Будто я _с_о_в_с_е_м_ здоров! Господи, продли это "!" -- И я... я найду силу, дар пропеть Его! О, милая! Благословляю тебя, неназываемая моя! За-чем я не сдержался? Написал о недугах?! Но я _н_е_ мог не сказать тебе о тревогах. Верь мне. Я _н_и_ч_е_г_о_ не скрываю. От тебя ни-чего не скрою: Бог даст, все будет хорошо.
   До завтра. Сейчас без 10 мин. 12 ночи. Послушаю последнюю информацию. И -- спать. Ольга моя, как люблю..! Как нежно, чисто, глубоко!.. Будь покойна. Будь здоровенькая, -- дай, перекрещу... Господь с тобой. Это -- твои молитвы меня крепят, -- и... ЕЕ молитвы. -- Завтра возвращается Елизавета Семеновна ("караимочка"), и я опять должен завтракать у них... но только по моей диете. Не думай, я _т_а_к_ ничего не принимаю... Это не от тебя, и потому _т_а_к_ -- не принимаю. Я -- все же -- так или иначе нахожу способы -- возмещать. Ну, спи, бессонка... бывшая бессонка... -- теперь ты должна спать крепко, -- я всегда с тобой. Знай это, Ольгушоночек мой... _в_с_е_г_д_а. На душе мне легко, -- ты думаешь обо мне, ты вся -- ласка, вся -- думочка моя, вся -- _в_е_ч_н_а_я! Так есть мне хочется... !! -- но -- воздержусь до утра. Легкость во мне -- дороже насыщенья. А, кажется, -- три ужина съел бы!!! И еще хочется -- писать. И еще... -- но ты _з_н_а_е_ш_ь, что еще. Мы оба знаем. Да. Да будет.
   17.VIII.42 9-30 утра Олёк чудесный, -- от возбуждения ли, или это от пустоты в желудке, не мог и не мог заснуть. Спал не больше 2 ч., ра-а-но проснулся, и -- едово на уме. Татарин вспомнился: помнишь -- видел татарин во сне кисель, да ложки не было... Чу-дак... да лапой-то зачерпнул бы! Пару яиц полусырых, кофе две чашки, с маслом замешал... молока не осталось... ветчины ломтик... а есть все хочется. А переесть боюсь. Смешно на себя. И писать хочу, и плясать хочу... Бывало, в таком "движении" я крокодилом по квартире, -- большая была зала в Москве, ляжешь набок, потом плечи повернешь, на ладони обопрешься и -- помчишься так, "хвост" -- ноги-то! -- помчишь... -- что я проделывал! Я сейчас помчался бы верхом на казацком седле верст двадцать бы отмахал, на заре, в Крыму... -- воздух какой, какой простор! Я всю ночь с тобой, в мечтах жгучих, по горам катал, заезжал в кафейни, ел жгучие чебуреки... знаешь? -- пирожки татар, на бараньем сале, пузырчатые... -- а виноград... кисти-грозди какие, со-чные, теплые... сладкие... и ты такая яркая, свежая, летняя -- утренняя, гроздь спелая... и в глазах, синих-синих, от моря, от неба, заревые облачка в них, дымкой плывут, и как все молодо, как все свеже-сильно, как бьется-играет жизнью! -- Пишешь о чем-то в моем письме: "ошеломляюще-неожиданно... слишком ты там -- не ты!" Не пойму. Почему для меня "дама" определяется... миллионами..! Отку-да это ты..? Да ты вчитайся, милка... ты ли не поняла, я ли неясно что выразил..? Что ты мне навязываешь?! Я, именно, этих "дам" ни-как не беру... ну, ни-как... потому-то и вскипело во мне, что ты с ними считаешься, для них "прибираешь", для них -- "показ"! За тебя зло разобрало. С больной головы на здоровую?.. Я за тебя страшусь, ты опять напрягаешься, и для всякой др . . . влоск ложишься! Сама писала же, "сама вожусь все чищу..." -- Иверскую, что ли, встречаешь?! Да я бы плюнул на все -- смотри не смотри... какое мне дело до тебя, ба-рыня... ?! "Смотрины"...112а -- с усмешкой, а все таки -- "чтобы ни сучка ни задоринки"! Нашла -- для _к_о_г_о! Ну, конечно -- "за свою честь". Значит, считаешься с _т_а_к_и_м_и_ барынями... а они ничто для тебя. Не пойму. Олька, не задирайся со мной, я вовсе не через свою болезнь смотрю, а... взволновался, как ты себя укатываешь. Ох, горда ты, так горда и настойна на своем, что и меня не пощадила... выговор мне, с объяснениями "прописных истин". Ну, не надо, умница, будь кроткой... ах, как я тебя ти-хую люблю... "женское" для меня особенно в _т_и_х_о_с_т_и, ровности... плавности! Ведь твой -- и всех! -- идеал -- О_Н_А, Пречистая! А _к_а_к_а_я_ Она?! Ты ее _в_и_д_е_л_а, образ носишь в себе. Оля, я отныне ни-как не стану твоим -- часто налетным -- цепляться. Не надо, Олечек... ох, не надо. Я тебе ответил, и не раз! -- о твоем зорком разборе "Чаши" экранной, и о дивах. Меня поранило твое -- "как кончится война -- уеду... сперва в Швейцарию..."112б и т.д. А я где же? Будто забыт, будто и не было меня... _в_н_е_ жизни, _в_н_е_ тебя! Разве я что имею против -- и моего друга -- И. А.?! Но почему ты меня "обошла", будто похоронила? Почему пишешь -- "совершенно ненужно и _н_е_у_м_е_с_т_н_о -- ! -- твое замечание о Швейцарии" -- ? Перечти же... -- увидишь. Почему "неуместно", что "неуместно"? Не пойму. Но не буду... я так тих к тебе, так нежен, так весь -- с тобой. Хоть раз бы вгляделась в меня, в мое к тебе! И поняла, как только ты умеешь _п_о_н_я_т_ь!!
   [На полях:] Правда, Оля, я совсем не без ухода. Никому не навязывай заботу обо мне в Париже. Я -- обережен.
   Представь: я и не заметил, как от 17 кусков сахара к утру осталось -- 8! Ночью ел? Нет, кажется.
   Оля, что "еще не все в порядке..." (о твоем здоровье!) Все скажи.
   Оля. А ты меня считаешь "пустым" в сравнении с И. А. Я тебе ни-чего не могу дать от... духа? М. б. и так. Я никогда не жил "от ума". Да у меня и нет его, -- я всегда _ч_у_в_с_т_в_а_м_и_ жил, искал, создавал. М. б. я даже, просто _г_л_у_п_ы_й. Мне всегда не по себе от "умных". Я от образов -- не от схем, не от "диалектики". И всегда отмахивался, когда И. А. -- в письмах называл меня _м_ы_с_л_и-телем, чудак. Ну, какой я "философ"!?
   Все во мне вскипает через края... если бы доспать недоспанное -- и писать!.. Кажется, все могу, все превозмогу! Как ярко все вижу! Вот, -- это я _г_о_т_о_в_ работать.
   Если описался, неудачно сорвался -- прости кротко, ну, про-сти-и... -- не помню, чем погрешил. Одно знаю -- безмерно, безоглядно люблю тебя. Твой Ваня. Оля моя!!!
   Оля, не принижай, не темни _с_в_е_т_ в нас, не укоряй!
   Спи, покойной ночи, детка.
  

14

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

20.VIII.42

   Как горько мне, что ты болен. Сказать не могу! Но меня тревожит не столько сама болезнь, как твое самочувствие. Откуда такой "упадок"? Что такое с тобой вдруг случилось? Какие думы? Какие "тревожные" мысли? (Ты как-то мне так сказал)? Я тоже думаю, что твой ulcus duodeny не спал, а только притих. Ты же все еще слишком молод, -- я тебе как-то писала, что со старостью это проходит, а у кипучих, молодых это -- самая им присущая болезнь. Чего ты все кипишь-то? А? И сам себя навинчиваешь тоже часто. Ванёк, мне очень больно, что и меня, или: главным образом меня ставишь виной болезни и усталости... Разве я тебе тО дать хотела?! Знаешь, Ванюра, если бы ты лично смог поговорить со мной, то _н_и_к_о_г_д_а_ бы не мучился так, как теперь это бывает. В письме не скажешь, а при личном свидании... все бы ты во мне увидел. Да, я детка твоя. Больше детка и сестра, чем что-либо другое. Или вернее: все, все, и то, другое, но только какого-то иного "вида", не похожее на "фуксии"! Этого у меня в _т_о_м_ нет. Никогда мне не знакомо было. И вообще я в жизни очень "детка". Это правда. Я не знаю почему. Многие очень удивляются, что я не по годам молодо выгляжу; это оттого, что у меня и внутри какое-то все еще детство... Я не могу выразить. Правда, когда я пишу о детстве, то будто сейчас все переживаю. Ванюша, какое счастье было бы тебя услышать об искусстве, о творчестве. Я даже из 2--3 строк твоих так много черпаю. Я знаю, что ты действительно бы "зажег" меня. Ты лишь коснулся, сказал, что Александрушку "не видишь", и... я чувствую, что хочу и смогу тебе ее показать. Я до радости, до восторга ее сама вижу, через тебя вижу! Вот она:
   На продолговатом лице ее, милой моей Яйюшки, лучились всегда радостные, всегда ласковые глаза. Небольшие, серо-голубые, в светлых ресничках, под таким же светлыми, какими-то пушистыми, бровями, они никогда не бывали хмурыми. И оттого, что лицо ее всегда как бы было готово светиться приветливой улыбкой, -- масса, масса расходилось смеющихся морщин и морщинок, особенно у глаз. Я помню ее загорелой, и оттого губы ее красивого рта казались бледными, а там, где щеки и виски закрывались обычно платочком -- была белая, белая кожа, -- какая-то особенная эта белизна. И ушки бледненькие. Я их часто целовала. Она носила сережки -- маленькие колечки с бирюзинкой, а из одной выпал камушек, и Яйюшка туда вставляла кусочек синего "мраморного" мыла. Мне это всегда было очень занятно, как это она "драгоценный" камень сама делает так просто. Яйюшка была стройна и высока, держалась прямо, "статно". Русая, конечно. Когда ее отец умер, то у тетки Лукерьи осталась куча ребят мал-мала меньше. Александрушке шел 9-ый год. Молодой, красивый мужик был ее отец. Умер -- сгорел. Схоронили его. Притряслись на пустых дрогах, на кляче домой с погоста Лукерья с детками постарше, а дома еще: один на печке, другая в зыбке. Крепилась Лукерья на погосте, а как ехали полем -- завыла. Воет и в доме, хнычут ребятишки. Есть нечего. Не хочет и грудь давать меньшой девчонке -- "а, пущай хошь все подохнем!" -- "Мамонька, не вой, я тоже буду работать". -- "Чего ты, дура, будешь работать, кому нас нужно, за что взяться?" -- "Мамонька, я в люди пойду.., право мамонька, пусти меня в люди, я на всех потрафлю..."
   И "трафила" на всех Александрушка. И ушла в люди, сперва в няньки (сама ребенок) к ругателю-самодуру. "Уж он-то ли не колотил, не бил все, что под руку попадало, а меня ни разу не тронул", -- говорила она. Алешка-живодер, пьяница, ямщик, то богат, то нищий. Няньчилась она там с младенцем, а сама всюду поспевала: и жене его чахоточной печку топит, и старухе голову вычешет, и "самому" огурешнаго рассолу принесет с похмелья выпить. "Тот" матерщиной кроет, а я ему: "Да, Алексей Григорьевич, батюшка, может Вам принести из погребка огурчиков?" А у самой запятки дрожат. Много она служила "в людях" и всюду поспевала. Бывало придет мать к ней на праздник, больше для того, чтобы деньжонок домой взять от нее, а ей все не нахвалятся: "Ну и девка, она допреж всех и ягоды-то оберет, все обрыщет. Печку топить стану, а она уж тут, как бес под ногами опять вертится". Грубая похвала, но всем стало известно, что "Сашка Лукерьина -- золото". В 17 лет она нанялась работницей к моей бабушке. Пригожая, чистенькая была девчонка. Свечкой стояла в церкви. И платок-то даже как-то особенно, всей красотой распускался сзади по ее прямой спине. "Выговорила" мать ее за нее жалование, да столько-то платьев, да сак (тогда были в моде). У бабушки тогда работала старая служанка -- Ульяна. Всех молодых да новых не жаловала. Даже бабушка иной раз прислушивалась, в каком настроении "Ульянушка". А коли молодую работницу "жаловали", то сейчас же следовало: "ну и давайте это своей "хорошавице", где уж мне? -- нет, нет, мы уж стары стали, отслужили..." -- Пришла Саша свеженькая, "стромкая", как про нее говорили. "Ну, Саша, с Ульяной Егорьевной уживайся, слушайся ее" -- сказала ей бабушка. А Ульяна Саше еще и родня была.
   Туго ей приходилось под началом у сварливой тетки. Но лаской все она брала, все преграды. Та ворчит на нее, а она будто не слышит, делает свое дело. А вечером скажет: "Ульяна Егорьевна, хочешь голову тебе почешу?" В бане спину ей трет, незаметно тяжелую работу из-под рук вынимает. Полюбила ее и Ульяна. "Ну уж Сашку-то оставляйте, востра больно на роботу девка". К Преображенью работницам дают подарки: платья. Приходит раз Саша к бабушке: "Матушка, я чего просить у Вас желаю: платье-то кашемировое мне не шейте, сак-то тоже не надо уж". -- "Чего это ты?" -- "Да, матушка, куды мне? Я и так прохожу". Бабушка видела ее полные слез глаза при последних словах, пылающие щеки и не поверила. "Ты мне лучше правду говори, Саша, чего это тебе на ум пошло?" "Мне, матушка, не надо, а может Вы деньгами мамоньке отдадите". Оказалось, что брат один промотался, на промысел ушел в город, пропился, что ли, там? Все она отдать в дом хотела, уж не говоря о жаловании. То все целиком туда шло. Бабушка ей сшила и сак, и платья, и еще в руку денег сунула, и наказала про всякий случай у себя беречь. "Схоронила я это матушкино в платочек, да и берегу вот по сей день. Не могу истратить-то" -- говаривала она уже пожилой, а мне тогда казалась, даже старой, моей няней. Скоро взяли Сашу домой. "Ломить-то некому было, братья в город ушли, а мамоньке не под силу. Пошла за сохой, за бороной ходить. С мужиками и лес делить ходила, огород городила, подсеки жгла. Сперва смеялись, да отстали. На сенокосе-то "в головах" ходила. Никто, бывало, не угонится. А еще и с покоса бывало приеду, да ягод принесу, кусты-то все обегаю. "Девка -- хоть куда!" Знали, что это -- Саша. А женихов нет. Голь-то кому нужна? У дедушки много бывало разных свадеб на приход. Однажды женился богатый парень, единственный сын, складный дом, хорошие люди, а невесту брали "неделуху". -- "Ой, Иван, чего ты нашел своему Алешутке, куда глядел, чего он с этой "беспелюхой" делать станет, она ребятам носа утереть не сумеет". "Да, де, батюшко, невест-то взять, а эта богатая". -- "Богатая, богатая, не гляди на отцов-то карман, гляди на руки да сердце, а чего у Натальи взять? Вот взяли бы Сашутку Лукерьину, чего лучше?" "Так-то оно так... да... выезду-то у их никакого нету". -- "Какого тебе выезду понадобилось?" -- "Да как же вот, ежели родня приедет, али бо што, а тут и поглядеть-то не на что, одна дрань". -- "Ну, твое дело".
   Стояла у всех в глазах "дрань" да нищета Лукерьи, женились парни, любились, а Саша все одна да одна. Ломит работу с мужиками, одна на все руки. Всякую копейку отдаст мамоньке да пьяницам-братьям. Вот однажды приходит Саша к деду -- тихая, одета чисто, будто прифрантилась, даже. -- "Батюшка, я письмо пришла просить у Вас (это метрику, значит) -- замуж я собралась". -- "Ну? За кого, Саша?" -- "Да за Василья Зуева, плотника". -- "Так-себе мужичонка. -- "Ни с чем пирожок", ведь это, Саша, неужели-то его ты полюбила?" -- "Да не знаю, батюшка, а только все дома-то попрекают, что девка сижу, братья жениться хотят. Делиться надо". Вздохнула. Ничего не скажешь... "Вот что, Саша, подумай ты, девушка ты молодая, еще кто получше найдется, а из дома-то уходи, не бойся, приходи служить к матушке, коли хочешь. Подумай сперва!"
   Ну, думала... Отказала "Ваське-Зую". Письмо ему написала, что, дескать, мало его знает, а без любви перед Господом не встанет. А у того случись несчастье -- порубил себе ногу... Саша-то в письме ему деньги обратно послала, 30 руб. "выкупу" он матери дал. Ну а тот, как порубил ногу, пишет ей, что "дескать, это воля Ваша, Александра Андреевна, а деньги я не приму обратно, а еще прошу я Вас меня нещастного хоть в больнице навестить". Саша пошла. Лежит, плачет. Пожалела. Сговор был. "Приехал на сговор мой Вася, а от него ни песен, ни басен, смотрят все, изба полнехонька набилась, а я то заливаюсь-говорю, выгородить хочу его. Так и просидел ровно рыба". Васька-Зуй без гроша, жить-то надо было у его родителей. Как у его родни жили... и не описать. Бедные, да жадные... У Машутки-то, у меньшой-то его сестренки, всего один сарафан был, и в пир, и в мир, и в добрые люди. На них же еще работала опять Саша. Хотелось ей повылезти из нужды, стала Васю подбивать взять и ее с собой в город, в прислуги. А свекровь уцепилась: не пущу. Еще бы: такие-то золотые руки. Саша твердо решила: в город, а там и Манютку еще вытяну из бедноты. По себе знала, каково бедной-то невестой сидеть. Свекор со свекровью сперва паспорта не давали. Обещали по скольку-то им присылать в месяц. А на прощанье сказали: "Подумайте, да кабы вам на обратный-то путь хватило, да на котомку милостыню собирать". Саша сказала себе: "Нет, не бывать этому, всякому мурлу сноровляла, а в городе да не сумею!" Тянула из сил последних, все почти что отсылать должны были в деревню, а все-таки справила она Васе "тройку" (* Это костюм так деревенские зовут.) и часы купила, сама оделась на диво и приехали домой на сенокос, не на кляче, а на почтовой паре. Взяла Саша Машутку с собой. Потом она у меня была няней, а Яйюшка в кухне работала и ночью спала в детской со мной и... Манюшкой (она тоже была очень еще молода). Маню я звала "Макулька". -- Много связано у меня с ней. А Яйюшка, до нас (я забежала вперед) жила у многих. Васька пил. Когда мама моя вышла замуж, то взяли их обоих. Много чего было. Яйюшка жизнь свою на меня полагала. Помню: ездила она на свадьбу (много после) моей Макульки в деревню и простудилась под дождем едучи. Ревматизм схватил ее, скрючило пальцы, а в то время были случаи холеры. Плачет наша А[лександрушка] -- что такое? Гостил тогда у нас дядя -- доктор, а когда уехал, -- призналась: "Боялась, что "Митинька"-то отправит в бараки, крючит меня, видно холера..." Лечили ее от ревматизма. А Васька пил. Деток не было. После "Макульки" А[лександрушка] взяла еще одну сиротку, Варюшку. Трудно ей стало работать у нас с ревматизмом, а без дела, как ее не убеждали, сидеть не хотела. Уехали они с Васькой-Зуем и Варей за Волгу, зажили чистенько, хозяевами. Она ходила торговать селедками. Его-то заработка не хватало. Много чего было. И как Васька -- ничтожество, опускался, на один день когда без нее оставался, когда она была в больнице. Как она за него же еще страдала. Во время революции А[лександрушка] ходила промышлять дрова на топливо, ловила какие-то бревна в Волге. А потом мы узнали: умерла от столбняка! Она своими трудами скопила кое-что для Варюшки, и та ходила уже полубарышней. Тоже -- пустышка, кажется. Сколько бы рассказала тебе об этой исключительной женщине. Она никогда не жила для себя. Нас любила больше своей родни. А сколько у нее было прибауток, песен... Когда ее еще девчонкой шпыняли "в людях", спьяна, -- она песни пела. Сама рассказывала. Прости, что так увлеклась. Но м. б. тебя отвлечет это немного от дум о болезни?!
   Целую тебя Ванёк. Боженька тебя поправит! Не сомневайся! Будь тих, покоен. Ольгуля с тобой душой! Обнимаю тебя сердцем. Оля
   [На полях:] Я расписала тебе жизнь Яйи, но, увы, -- ее портрет опять не вышел! В чем же дело? Скажи!
   А Ульяна -- тоже своего рода _г_е_р_о_и_н_я. Чудесная тоже. Но я ее не знаю. Много у наших перебывало разных людей... Макульку я видала уже... здоровой, очень красивой бабой, с 3-мя детьми и в ожидании 4-го. Я была уже девушкой, лет 16-ти. Мы неловко смотрели друг на друга, -- она не смела сказать "Олинька", а я -- "Макулька". Она ждала приема больных у моего дяди. Его всегда осаждали из всего округа, стоило ему приехать, хоть на день. Болел ее сынишка чем-то. Я любовалась на эту красавицу, ничем не похожую на брата Ваську. Она богато вышла замуж и была счастлива. Александрушка вывела-таки ее в люди!
   Напиши, _к_а_к_ ко мне "Юля"?
   [Поверх текста:] Обратно!112в
  

15

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  

28.VIII.42     9 ч. утра

   Бесценная Ольгунка, еще раз -- об Александрушке113 -- дивно! Ты не сознавала, что писала "рассказ", не "озиралась" и была _с_в_о_б_о_д_н_а! Дивный образ! И ка-кой народный язык! Какая святость русской души! Вот, милочка, и после этого ты еще дерзнешь говорить о никчемности и бесцельности?! "Никому, ничему не нужна?!" Вдумайся: сколько людей вот _т_а_к_а_я_ "Яйюшка" за свою огромную жизнь -- не зная! -- направила! Она и не сознавала, как не сознаешь ты, что изобразила! Твой "Грех" -- прекрасен. Изволь его переписывать, править, "насыщать" значительными "м_е_л_о_ч_а_м_и"! Дай несколько черточек внешнего лика няни, и проч. Сама увидишь, чем дополнить: о пьянице Василии, об Александрушке, о весне (не бойся _в_е_с_н_ы_ нашей, которая в тебе, такой ни у кого нельзя заимствовать, -- все будет _ч_е_р_е_з_ тебя). Какое счастье, что ты видела Александрушку! -- это же -- Она, Россия. Какое счастье что мы оба -- из _о_д_н_о_г_о, и что мы нашли друг друга! Ты мне понятна, как я тебе. О, милая! Эта Александрушка святей Лукерьи из "Живых мощей". Оля, а у тебя сколько же о бабушке! Изволь все писать. И подойдешь и к "Лику". Как я тебя целую! О, двояшка моя! Вся -- родная, вся. Счастлив тобой. Ваня
   [На полях:] Я _п_р_и_е_д_у, все сделаю.
   Я здоров, только сплю плохо.
  

16

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  

28.VIII.42 9-30 утра Успение Прев. Богородицы

   Вместо депеши, про-няло меня!!
   Утренняя моя (в_и_ж_у, в солнце!), прекрасная!
   Олюлька-свет, ты захотела меня развлечь "в болезни" -- и раскрыла еще раз свои "подвалы". И я так развлекся, что вчера не долепил марок на открытку тебе. Только бы дослали!
   Чудеска! Я взволнован, до чего ты ярко дала (и не думая о сем!) -- твою "Яйюшку"! Я страшно рад, как ты слышишь ушками (чуть кусаю их, как ты целовала ушки Александрушки!). Одна бирюзинка из... голубого мыла (зна-ю!) _ч_е-г_о_ же стоит! Не выдумать. Ты дала _с_в_е_т_ в лике "Яйюшки". Вот это и о "мыльном камешке" -- добавь-вставь в "Первый грех" ("Говенье"). И о Василии -- два--три словца о "никчемности" его (Я таких знаю -- мягкие они, безвольные, лени-вые!) -- най-дешь, будто мимоходом. О... весне!!! Не бойся моего, умоляю: весна -- всеобщая! Радость свою дай, слепящее солнце... дорога горит вся, -- "заливной орех" (браво!) бо-о... бо-о-лыно-ой... -- Добавь "бугристая" дорога где -- там кажется, б-олыной -- бо-ольш... Ведь это -- детское сравнение, через _т_в_о_ю_ _д_у_ш_о_н_к_у -- ! -- ты заливные орехи любишь! В этом-то -- все!! Что это -- пирог "с соленьем"? Ягодным или -- грибным (грузди)!? Скажи ясней. Скажи об "Яйюшке", [продолговатом] лике... -- что может ребенок увидеть и полюбить. -- Очевидно, не рост... не статность, а глаза -- свет -- ласку, продолговатость, -- губы... (очень кратко) и, конец о сережках (мыльце). Скажи, что ты в ней _з_н_а_л_а_ от бабушки (такая Богу угодна!) ну -- как ребенок, и все будет ясно читателю. Найдешь! Очень хорошо -- впросонках отец -- и... нащупываешь знакомые жилки!!! (тут -- вся любовь твоя, этим дана! (При-ем дивный!!)
   Ольга, душу тебя! Не могу без тебя. Рвусь! Хочу тебя видеть, двояшка моя. Оля, и ты, ты, ты... рвись! Не знаю, кому из нас удастся -- до-рваться. Сейчас вернули вчерашнюю открытку, недостаточно оплачена. Очень хорошо, справлюсь сейчас на почте, можно ли доплатить -- и все же брошу. Олюночка-юночка, я весь словно взволнован, -- тогда, в тошнотности, я не мог всего сказать о "Говеньи", -- одно: _х_о_р_о_ш_о! Это -- "5" у меня. Пополнишь -- будет с плюсом -- отлично. А дар большой -- все дар, -- ясный сразу. Изволь быть собой, а не нытиком. Ольга, я тебя очень люблю, до... боли, до безумной ласки. И как мне хочется писать! Ты меня до-жгла. Душу тебя, зарылся в тебя, я слышу тебя, твое тепло. Если бы ты сейчас была здесь! Жизнь бы тебе отдал! -- в миг. Твой Ваня, нежно целую, и дольше.
  

17

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  

31.VIII.42     1 ч. дня

   Любимка, Олюночка-ю-ночка... твое письмо 25--26114, ми-лая! Отвечу ниже, а вот... -- в субботу ездил дышать. Чудесный день, и все чудесно. Юля встретила "дядю-Ваничку" на вокзале... -- ви-згнула даже! Прошлой субботой не дождались. Сытно завтракали в ресторане, долго гуляли. "Маленькая Швейцария", и да-ли..! -- три долины там и холмы-горы. Рябиной восхитился..! -- вся горела, сочными кистями глаза ласкала-целовала -- в темной перистой зелени. Под раскидистыми кривыми яблонями -- стадо вдали! лежало. -- Заметила ты, как яблони похожи -- своим "станом" -- на дебелых, отяжелевших, важных гранд-дам? -- очень покойно-увесистых и со спокойной совестью..? И вот ответ тебе -- "как ко мне "Юля""? Я нарочно захватил твое письмо об "Яйюшке", -- читая, изменял, конечно, местоимения личные... и прочее. Она была поражена..! Она знает народный говор, выступала по фольклору в радио, но большей частью напоминает мне оперных пейзан, в новых лапотках, пахнущих лачком игрушечным... но это не значит, что она не чувствует _ж_и_в_о_г_о_ говора. Рассказом она была захвачена, как и ее муж -- между прочим, отличный, своеобразный поэт, только недавно мною открытый и -- мною же признанный! Как-нибудь выпишу какие-нибудь его стихи, -- все крайний Север. Вот как -- к тебе! Очень сердечно, раз лю-бят "Дядю-Ваничку". Теперь -- с восторгом. "Ка-кой язык!!" Олька моя, ты -- бо-о-о-ольшая! у тебя все в этюде говорят _с_в_о_и_м_ языком. У меня ухо строгое, я-то _в_с_е_ _с_л_ы_ш_у. Да, необычайно. Как... -- это отметил Толстой, сам мастер, -- (н_о_ _н_е_ _в_с_е_г_д_а) -- в языке народном. Он отлично знал деревенский, хорошо -- мещанско-уездный, слабо -- купеческий, губернский... -- как у Эртеля115, -- несправедливо мало-знаемого! -- "Семья Гардениных"116, например... Там девчонка дворовая свой язык-тон имеет, старик-кучер -- свой, баба, приказчики, конюха, повара, нищие... -- _в_с_е_ -- с_в_о_й. Это -- чудо "языка". Так вот, в твоей передаче, -- и это после 20 лет "европы"..! -- _в_с_е_ -- _с_в_о_и. Это -- такой дар твой, -- граничит с чудесным. Да, мы с тобой одного теста, одной души и дара. Я признан -- в частности -- в "языкочуткости-меткости", ты -- будешь признана. Солнышко мое золотое, жаркое... -- не налюбуюсь на тебя. Ка-ак твой дедушка говорит... ка-ак... "отец жениха"..! ка-ак "Яйюшка"-девочка, девушка, женщина, пожилая... -- все -- разные оттенки! _В_с_е_ в передаче -- метко! Достигнут предел качественности, сжатости, то-чности... -- _о_б_р_а_з_ы! _В_и_ж_у, _в_с_е_ вижу. Потому что была свободна, не озиралась, не старалась _л_у_ч_ш_е_ дать. Это по-сле... когда написалось -- делается отбор, вымарка, вставка-наполнение, "чистка", словом -- отделка-обдумка. Пушкин сделал 18 вариантов "Жил на свете..."!117 Ну, будя... захвалишь еще. Юля не знает, как я к тебе... ни как ты ко мне: писатель -- глубокий-чуткий; художественно-чуткий, "влюбленный" читатель, -- и все. Это ей близко-понятно. Ну, какое тебе дело до нее! -- нам -- до нее! То, что переживаешь ты, когда я в сердце у тебя... -- самое то, точь-в-точь, и со мной. Все эти дни сердце играло, взмывало, несло тебя на крыльях трепетно-игривого стучанья, поющего биенья. Везде, во всем -- ты, ты только. И в яблонях ты, и в далях, и в силуэте напоминающей тебя фигуры женской, и в облачке, и в самом воздухе раздольном, легком... и в березке на откосе, -- везде твое _в_и_д_е_н_ь_е, -- для меня. Ты все собой наполнила, -- сейчас нашел духи, маленький флакон фирмы "Буржуа", "Жасмин"... не знаю, _д_а_д_у_т_ ли они -- жасминное, тебя? Купил. Кажется, розовым маслом и... апельсинным духом, -- только. Мне у Герлен сказали правду: _н_е_т_ больше "настоящих" -- "Жасмен"! Но... я наполню и их тобой. -- Были в детском лагере118 -- чудесно! 165, разного возраста -- был _у_н_е_с_е_н! Все сделали три священника, бывшие офицеры белой армии. И _ч_т_о_ сделали! Французский ревизор-доктор, -- часть на содержание добыли от "национальной помощи" -- был обескуражен: "как, почему у вас _в_с_е_ -- _ч_и_с_т_ы, все чисто и красиво одеты, все обуты даже... и все -- так здоровы, и все почти... бедные, иные совсем сироты?! Разве только вашей более высокой, чем... -- интеллигентностью могу объяснять?" -- Вырвалась правда у -- француза! Я был восхищен. Чудо. И в таком "чудесном", и _в_е_с_ь_ в тебе, с тобой, -- вернулся в Париж. Какие глаза, какие _у_м_н_ы_е, вдумчивые и -- счастливые! -- _с_и_л_ь_н_ы_е_ ли-чики у детей... и -- какие надежды, как _э_т_о_ крепит веру в наше! Я спокоен. И как же радостен... то-бой, моя подружка, моя дружка, сестренка, моя на-вечная, моя -- суженая мне! Оля, меня порой бросает в ужас, мертвит, при мысли -- если бы не встретил... !? _н_е_ _у_з_н_а_л... ?! -- кажется, не было бы меня теперь, да. _В_с_е_ -- _д_а_н_о, даровано -- в крайний миг полного отчаяния моего. Вспомни, Люночка... вспомни, как проходил тот день, 9 июня... ты плакала... _о_д_н_а_... перед _п_у_с_т_о_т_о_й. Вот такое же, -- вероятно, куда безнадежней было со мной в первые дни июня 39 г., когда я воззвал криком к _н_е_й... -- и ты _у_с_л_ы_ш_а_л_а! Ты _д_о_л_ж_н_а_ была услышать. И -- воззвала ко мне. Ведь... я тогда, в самый тот день, пришел к тебе, я-сам... в книге... подумай! вду-майся, Олечек, Олька моя. Юнка моя, Люночка нежная... милое дитя чистое, вся чи-стая моя... вся -- Божие Дитя, прелестная... Господи, благодарю тебя за милость Твою! за посланную Тобой -- _ж_и_з_н_ь_ в _с_в_е_т_е! Я могу, я хочу работать, я слышу силы в себе, я хочу воспевать Тебя! Оля, я чутко берегу, лелею мое высокое чувство, рожденное во мне тобою. Какое чи-стое..! какое нежное... и при всем этом -- какое чувство _б_л_и_з_о_с_т_и, и очень земной близости -- любви опаляющей! Но и это земное, -- как высокое произведение искусства, -- оно не режет, не оскорбляет чувство душевной красоты, _п_е_с_н_и, изящества душевного, этого _п_о_л_е_т_а_ в чувстве предельной любви... подлинно-земной, требующей _с_о_д_е_р_ж_а_н_и_я, творческого акта... увенчания! Ни-как не оттеняет, не мрачит, не дает и намека на "привкус" чего-то, вызывающего стыд... нет. Будто мы давно -- друг дружку _з_н_а_е_м... спознались. Ну, тебе все с полслова ясно: ведь ты чувствуешь созвучно, такой-другой нет на свете. Ты -- я. Так вот и созданы были, -- игра случая? -- пусть, но эта "случайность" стала "знамением" для меня. Это светло-благостная случайность стала -- важнейшим событием жизни, властно-неотвратимой, живой, _н_е_о_б_х_о_д_и_м_о_й, -- о себе говорю. Тобой буду дышать духовно, тобой влечься в творчестве. А ты... ты помни: ты -- назначена для высшего проявления сил твоих в искусстве, ты -- _р_о_д_и_л_а_с_ь 9. VI. И не замирай. Прошу, молю, тре-бую! А ты... тонешь в "гостях"! Не надо крайностей: гости -- тоже маленькие радости, но и -- омут, вериги. -- Об И. А. свойствах твой больной, друг семьи, -- правильно сделал вывод. В И. А. почти все, всегда -- рассудочность, диалектика, схема. Он понимает искусство, но сам творить его _н_е_ может. Он не полоняет, а та-щит читателя, втаскивает. Он о-чень умен, мудр, образован страшно широко и глубоко... он пылок в мыслях, и в чувствах, остроумен, шутлив умно, даже с огромным, -- не всегда со вкусом, -- юморе, скорей в мальчишничестве, -- как, например, Владимир Соловьев119, но _с_а_м_ он не _т_в_о_р_е_ц. Ну, как, например -- видишь, на тарелке чудесные сочные груши, тают во рту, даже через кожицу слышно, как они сладки, как они нежны-сочны, в комнате слышно -- дюшес! Это художественное произведение Жизни. Это один из ее "очерков". Еще, видишь? Вон, на стене "натюрморт", чудесные груши, почти _т_е_ _ж_е... -- но _ж_и_з_н_и_ нет, лишь ее отражение. Это "мысль", чувственная даже, о... о... о _г_р_у_ш_а_х-дюшес. Красочкой пахнет. И еще -- видишь, на картоне -- без расцветки -- тушью -- нанесена "проекция" груш, "штрихи" их, схе-ма... -- это "схематизация" груш, все стерилизовано, у них _в_с_е_ отнято: лишь "идея груши". Может быть, о-чень четкая, но -- это только "диалектические груши". Вот как "рай" и "лекция о рае". Иван Александрович _ч_е_г_о-то лишен... -- знай, я его люблю, чту, и ни-чего тут не примешано, клянусь! Он может _в_с_е_ понимать, чувствовать, но... сам _н_е_ может дать так, -- он лишь теоретик, эстетик, мыслитель... вдохновенный даже, пророк даже, но не... художник. Он "диалектик" и в любви, но... _н_е_ _л_ю_б_о_в_н_и_к, _н_е_ муж, _н_е_ _о_т_е_ц! Он может любить возвышенно и тонко, но... ни "жасмина", ни "черемухи", ни "малины" не даст, и сам _н_е_ услышит -- полностью. Он бурен, м. б. даже стра-стен... но он -- "холодный кипяток", как метко выразился о Мережковском не то Бальмонт, не то Амфитеатров. Он себя "натаскивает". И без-оглядным, самозабвенным не сможет быть. Глу-постей никогда не совершит. Он давно _н_а_ш_е_л_ -- строго логично и безупречно-диалектически, что он си-ла, гениальный мыслитель и политик, непогрешим... -- все это правильно с формальной стороны -- и м. б. не совсем правильно по сущности, -- ну, кажется же, что камбала однобока-одноглаза, а на самом деле... только вы-вихнута! -- не то! Так и тут -- кажется _е_м_у, что и т.д. -- и -- в сущности -- неверно. Он себя "определил", и отсюда -- самоценение, "приидите-поклонимся", противоречить? -- ни-ни!!! -- он -- яркая "самость", -- "я-я-я-Я..!" -- ради Бога, не подумай, что я разношу, хватаю через край, _л_и_ч_н_о, пристрастно... нет-же! -- я очень хочу _н_а_й_т_и_ его сущность -- и посильно -- только! -- нахожу. Олюнка моя, -- скажу-шепну тебе: я имею _д_а_н_н_ы_е. Я знаю его "опыты в художественном творчестве"120. Подробно -- при встрече. Не хочу доверить бумаге. Он -- очень великий талант, разнообразный, но в нем 9 частей -- от Ума, одна -- от -- сферы чувств, души. Я предпочту простую грушовку-спелку, даже с червоточинкой-зрелью, чем... -- даже того греческого живописца, который изобразил на полотне фрукты, которые клевали слетавшиеся птицы. Птиц-то, глаз-то можно обмануть, но прочие чувства -- между ними чувство _я_в_и_ -- нет, не обмануть! Большинство обманется; пожалуй, 99 из слушателей "рассказа" -- скажут -- хорошо! а сотый -- нет, фальшиво, наду-мано... из папье-маше. Ты... ты сотворена двойственно, и потому необычайна! -- ты и художник, подлинный и большой! -- и духовная сторона в тебе сильна: ты -- _о_т_ _Х_р_а_м_а... девушка от Церкви, от Духа Свята, и потому так многогранна. Это не акафист: это мое _в_и_д_е_н_и_е, мой ощуп тебя, -- и потому я растаю, сгорю в миг, если не увижу тебя, если потеряю, утрачу тебя... твоею волею -- еще убийственней! Я -- полная противоположность И. А. -- по-люсы, хоть он и настаивает, что я -- мыслитель, бо-льшой даже! Нет, "мысли" мои -- воплощены в _ж_и_в_о_е, живущее, -- это мысли-чувства, в них ходит-бьется _ж_и_в_а_я_ кровь. Мне не надо исписывать сотни страниц, чтобы дока-зать _и_д_е_ю, внушить осмысливание вещей и соотношений их: это дается искусством и _я_в_н_о! -- в миг один, жестом, словом _ж_и_в_ы_м, действием принятого в сердце лица... словцом, ибо этот "эссенс" {"Сущность" (от фр. essence).} вытекает из сущности характера, положения... Можно дать об искусстве, о жертве во имя его, о любви... -- целые томы... -- и все будет забыто, останется труха с редкими зернами, и это все; ну "развития" прибавится -- уму. Но вот кто-то написал "Неупиваемую..." -- она _в_с_я_ останется в сердце, наполнит его и обогатит _в_с_е_г_о_ человека... как-то (??) -- да еще и в расцветке, в разнообразных дозах, по слову: "могий вместити..."121 Не думай -- какое "я"-канье! Нет, у меня тоже "вывод" о себе, только не... "диалектический", а... "от образа": это вся моя сущность в "Неупиваемой" -- и мой "ум" -- м. б. очень малый! -- и мои "чувства", страстные и укрощенные, мое сердце, моя любовь... -- и все эти "силы" -- очень в большой дозе, в огромном потенциале: ну, раскрывай сам, читатель, копайся... да и не надо тебе копаться, а вы-пьешь... _в_с_е, и -- опьянишься ли, или освежишься -- зависит от твоего "аппетита", уменья смаковать, опробовать до... последнего, самого потаенного движения сердца-тела-души-духа Анастасии и Ильи. Почти уверен, что И. А. в _м_о_е_м_ воспринимает большой дозой -- что -- от участия в творческом -- от _и_д_е_и, и меньшей -- от "образа", воплощения. Но он очень умен, и умственно очень глубок, и -- в "чувствах" теоретически умело может разбираться, и потому ему _п_о_ч_т_и_ все в творческом доступно, только... через телескоп или микроскоп _у_м_с_т_в_о_в_а_н_и_я.
   Ну, ты меня знаешь, мне веришь, любишь меня, и потому верю, не обиделась за И. А.
   О "Лике"... Пиши, как тебе легче, твоему "дыханью"... мне было бы легче без "подмостков", без подставных лиц... а от себя. Тут какая свобода-то! Не надо обходить, условности по-боку: "ему показалось", "он подумал"... а открытой душой _п_о_е_ш_ь, что в сердце накопила, -- свободно, широко, и как же откровенно, искренно... всю душку свою покажешь, девочка моя, детка милая... Люночка, ю-ночка... -- увидишь сама. Ты отлично и в третьем лице даешь... -- вот же, "Яйюшка"! Но тут, про "Лик"... Ну, испробуй, не торопись, работа трудная, возьмет сил... береги себя от изнурительной работы, готовленья для гостей... -- мой дедушка, как надоедят гости, говорил: "гости гостите, а поедете... -- простите". И уходил спать. Олька, сколько у тебя в кладовых-то укрыто! Как ты упомнила... -- _к_а_к_ и я! Дивятся, а я только помалкиваю. Это же _н_е_ запомнилось, это же... само-строится, когда _н_а_д_о: это "память сердца и... Божья дара" (* Огромная у тебя "память слуха", ушки-то твои не спали! -- ж_и_л_и!! и на-жили.). Он -- в тебе. Ты -- КрЕзуха, от Креза! -- ты -- _в_с_я, как я. "И мне даже страшно, как мы похожи..." -- твои слова! И вот почему я не могу уже в твоем _д_а_р_е_ обмануться. Тогда я должен буду и себя, и все свое -- охулить и отказаться от себя. Это невозможно. Ты -- я=ты -- вся подлинная, мой алмаз.
   Сейчас увидел тебя под деревом, баварской крестьянкой -- летняя! "Притупиться" к тебе _н_е_л_ь_з_я, -- ты слишком многоцветна, _р_а_з_л_и_ч_н_а, -- на тебя го-ды надо, чтобы... при-гля-де-ться только! Да и то... слишком у меня глаз "фасеточный", _в_с_е_ и-щет! А ему помогает пыл воображения. Золотистая ты была? _О_т_к_р_ы_т_а_я. Ну, дочь солнца. Ты понимаешь, когда "играет сердце". Ты _в_с_е_г_д_а_ со мной. И -- как это ма-ло! Ольга, неправда, последние месяцы я всегда _з_в_а_л_ тебя. И если бы чудо, -- смогла ты быть здесь! Утонула бы в Лувре. Где бы ни побывали! Вчера проходил мимо ресторана "Корнилов", -- если бы с _н_е_й! _В_с_е_ представил. Опера. Музей человеческой культуры. Скачки-бега. Версаль, Трианон, Гран-Палэ. Тюй-ильри. Жарден де Плянт {Ботанический сад (от фр. Jardin des Plantes).}. Булонский лес. Покатались бы на лошадке, в кабриолете, как до авто. Ели бы мороженое на террасе Шанз-Элизе, и ты бы зорко оценивала "моды". И была бы прелестней всех парижанок в свете. _З_н_а_ю. Поехали бы в Сен-Женевьев. Всенощную стояли бы в тихой Церковке122, и потом -- слушали бы хор Афонского. Я бы не пустил тебя -- просил бы! -- на Эйфелеву башню. А Нотр-Дам!! -- Олюнок мой, _м_о_я... -- а тихие вечера, ты в кресле у стола..! Ты на кушетке, а я тебе читаю, сколько говорили бы, в-полслова... _в_с_е_ ловя..! -- "Села на "тетиву"", -- пишешь... -- на "ти-ну"?! -- м. б.? так говорят про ботву картофельную. Можно и -- ботва, только не "тетива", тетива -- это все натянутое, до палок легкой лесенки, в которую вставлены ступеньки. Или на Севере так. -- Нет, я не ожидал "лучше" -- про рассказ. Напротив, я ожидал некоторой "неуверенности"... -- ты -- молодец, умка, взял бы нежно тебя за розовые ушки и поцеловал бы -- дружку. Но про "Яйюшку" -- поразила _г_л_а_в_н_ы_м_ -- в этом -- _в_с_е! -- чутким _с_л_у_х_о_м, богатством _р_е_ч_и, ее оттенками и -- "музыкой родного". Ты -- мастер, моя красавка, у, ка-кая ты..! Оль, я зову, зову, я жду-жду тебя... Зачем я страшился... ?!! Утратить тебя страшился... -- меня увидишь... Теперь мне все равно, -- я хочу видеть тебя, ты лишь дыханье вина мне дала, я хочу пить... -- пусть даже не касаясь стакана. Я хочу _в_и_д_е_т_ь_ твое _в_и_н_о, дышать им, видеть игру его в луче солнца, в зеленоватости месяца, и в хладе ночи предосенней... -- в яблонях тебя увидеть, "баварочкой", "пушистой молодкой"... -- слы-шать тебя хочу... _у_м_ твой осязать... -- я же знаю, какой я стану робкий, закроюсь, как тебя увижу, и потом, стану чуть приоткрываться... не знаю... порой я бываю, становлюсь очень живым, как загорюсь... а ты... ты _в_с_я_ закроешься, мимозочка... ракушечка на воздухе. Только бы была здорова! О тебе молятся. Селюкрин... принимала? Он чудеса творит, говорит Алеша. Возьмет мно-го с собой, для родных наших. Да, это или воробьята или скворчата, скоро будут "сетками" носиться над толокой, у коров. Старые скворцы припускают детвору в стайки воробьят. Не называй -- "Иван Сергеевич" -- ре-жет! холодно мне. Ты так хорошо -- уме-ешь... по-другому! А как хорошо -- "Вань!" -- так _б_л_и_з_к_о. Оль... -- чего только не найду, как ласковей... но _н_е_ пишу. Как пьяный... о, мое вино! Оль, -- мне, без тебя -- _н_е_л_ь_з_я. И не было часа -- знай! -- даже ночью, в болях! -- без думы о тебе. Оль, нет, нет... пиши, часто-часто... этим живу, _н_е_ могу... часы считаю... как Тоник я... смешно и стыдно бы... а -- как дорога ты мне! Оль, так глубоко... -- ни-когда..! В ужас прихожу от мысли... если бы вдруг... утратил... тебя не стало бы... -- и -- тут же -- и меня не стало бы. Да. -- Мамочка чем больна? Надеюсь, мне разрешат, этим и живу. И не стану вплотную работать, пока не увижу тебя. Оль, а после -- ты..? да? Здесь найдем "светил" -- проверят и без операции, не мучая, помогут. За тебя жизнь отдам, Олёк. Как хочу радовать тебя! Жду подлинника "Под горами". Что-то ты решишь о "Солнце мертвых"? О "Лике"... писать от "мужчины"123 ты совладала бы, да... но пиши _с_о_б_о_й! свободней, _в_с_я_ откройся, этим -- захватишь, _д_ы_ш_и=живи в работе. Вот, ты привыкла к длинным письмам моим, но пишу тебе -- _в_е_с_ь_ с тобой, _ж_и_в_у... -- а _п_о_с_л_е_ -- письма... не гожусь для _м_о_е_й_ работы, трудно перестроиться, отрешиться, "охладиться", да и отдача нервной силы, -- ведь это некая растрата. В работе, я буду писать короче, но ты-то не лишай меня -- себя. Ты моя Муза, мой свет, солнце мое! _Д_а_н_н_а_я, воистину -- Дар. Люблю тебя не _ж_а_д_н_о, не алчно, -- люблю светло, нежно -- ведь ты моя детка-Оля, мой Оль, Олюна. Господь с тобой.
   [На полях:] Ребенком сажал подсолнушки, горошинки, лимонные и апельсиновые косточки, финички, "рожки". Лю-блю и по сию пору сажать, ростИть. А ты? Да, знаю.
   Знаешь, еще в 5 классе гимназии я в комнате, в горшке выращивал огромные огурцы, назывались Рытовские, сам опылял.
   Гимназистом -- я _с_в_о_и_ огурцы Оле привозил. Какие тыквы!
   Оль, я тоже люблю огород. Особенно -- начало июля... огурцы когда, укроп, -- к сентябрю морковь, репа, баклажаны, томаты...
   1 сент. -- 19 авг. Донской Божией Матери Крестный ход у нас. Пришлю тебе его.
   О нервах я не понял: "я от vagus'a... a ты?"124 Объясни глупому. Vagus -- блуждающий нерв, знаю. Ты пишешь "betont -- ударяемый"? Не пойму.
   Сколько для тебя в сердце! Завтра еще тебе _п_и_ш_у. Только бы здорова! Тебя бе-р-еч-ь надо!!!
   Я пишу, Оль... на этой неделе закончу "Именины"125. Куличи, пирог. Суприз-подарок Горкина -- папашеньке, и ночью -- соловей, в октябре! Поет соловей в октябре!
   Милая пучеглазочка!
   О "набросках" И. А. напишу, и о моем плане, но _м_о_и_х_ "мелочей"совсем иной был бы подход, прием.
   Тут духи "Жасмин". Но какой же это "Jasmin"?! {Письмо надушено.}
   Отель?.. Ну, тебе видней. Почему мне тесновато у Сережи? Простор..? Нет, ты мой простор, ты, Оль! Я люблю простоту, на любителей. Но ты сама решай. Мне тесно, что я должен быть _т_в_о_и_м_ гостем... смущает. Я всегда _с_а_м. Правда, Оль. Ливень с грозой помешал бежать на почту, оставалось 10 мин. Завтра пошлю. Твой, детка милая, Вань, Ванёк, Ваня
  

18

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

21.IX.42 вечер

   Милуша мой, Ваньчик!
   Пишу тебе еще... Все думаю, думаю... сердцем как-то думаю о тебе. Ты, Ваньчик, только сожги эти письма, а то я бояться буду, что свою болезнь тебе еще передам. Но мне самой-то совсем хорошо: t° -- вечером 35,8°. Это у меня всегда так после жара. Что было -- не знаю. Как скучно лежать. Если бы встать завтра!
   А знаешь о чем я думаю?.. Я вспоминаю год назад. Это был чудный, ясный день, тепло, как летом. Я писала тебе письмо. Я помню _к_а_к_ я тебе писала. Найди от 21-го. Наверное я не ошибаюсь. И во время моего писанья, кажется, принесли твое... Ах, как красиво расцветало чувство любви нашей, Ванечка! Мне так хорошо -- тихо сейчас... Я лежу в своей "келейке", маленькой, но такой уютной... Хочешь, схему дам? {В письме рисунок О. А. Бредиус-Субботиной.} Она миленькая. Большое окно с желтым стеклом наверху, и оттого кажется всегда, будто солнце. На стенах немного, но милое сердцу -- фото, картинки. Летом всегда цветы. Она светленькая, цвета -- крем. А над диваном мягкий ковер, уютно. Мягкий свет лампы. Я только и стремилась к своему уголку. Мне радостно работать в ней. Тебе бы понравилось. Иконки -- мои самые заветные. Лампадочку я тоже добыла. Твои пасхалики радость вносят. Как войду, -- их и увижу сразу, в красном углу. Я люблю уйти в этот, хоть только маленький твой, но все же и твой уют. Тут ты в книгах, тут письма твои, твои розы сухие, твои конфеты, ты -- сам.
   А, если бы к тебе перелететь чудом! Я часто себе это рисую. И вот осенью опять иначе: я приезжаю вечером в Париж... еще не совсем темно, а сумерки, тоскливые, дождь, ветер, сыро, стальное небо... Трепетно шумит отливающая листва, трепетно стучит сердце. Мне страшновато, как перед экзаменом. Сдаю багаж, бегу налегке. Не зная улиц, кручусь-кручусь. Вечностью кажется мне это искание тебя. И вот: rue Boileau. И тут уже только дом... О, как бьется сердце! И вот нашла. Дома ли? А если нет? И этот дом, и безнадежный ветер, и темнота... И я звоню. Я не угадываю за затемненными окнами, есть ли у тебя свет. Я звоню в темноту... И вот -- шаги. Молнией несется: м. б. не один? м. б. гости? М. б. даже выйдет открыть дверь услужливый посетитель? Но это миги... Дверь открыта, и я ничего не вижу, не понимаю, я вся волнение... И... это -- ты передо мной. Я в миг тебя узнала... не могу идти мыслью дальше... Как тепло, как уютно, как чудесно-родно у тебя... И как это чувствуешь еще в сто раз ярче с дождя и ветра, и исканий, и волнений.... Ты, конечно, суетишься, ты взбит весь, ты хлопочешь. Мы хватаемся то за одну тему, то за другую. Потом бросаем и ту и другую -- просто смотрим друг на друга, смеемся, плачем. И наконец с грехом пополам устраиваем чай и сидим уютно у твоей лампы. И я уж знаю твое кресло, я в нем тону, блаженно отдыхая и от пути и от волнений. Шумит сентябрь (?) октябрь (?) дождем и ветром, а у нас так дивно тихо, тепло, уютно, радостно и... светло-светло в сердце. Ах, я так все вижу, так ярко, что у меня сердце и вправду бьется. Потом ты помогаешь мне устроиться где-то, и мы прощаемся до завтра... А ночь так длинна... не спится, город спит, все тихо, а не спится, кипят думы, все нервы по-своему проснулись. И утро... какое ясное, умытое какое-то, и тихо... Ни следа дождя и ветра. Холодновато, золотятся клены. Как радует меня все это. И Париж своей новизной мне, и этот холодок осенний, все радостно гармонизует с... этой давно желанной встречей. И я бегу, не позавтракав (не глоталось) к... rue Boileau... Не доходя еще... вижу... ты... Ты тоже не спал, конечно (плохо это, Ваня!) и тоже не мог один кушать. Мы смеемся. Мы всему рады. У тебя столько света, как чудесно, как радостно... какое счастье мне!
   Ну, писать ли дальше?! Я не могу. Мне так тоскливо, что ты далёко! И все это так возможно... и _т_а_а_к_ невозможно! Я иногда так воображу, что будто и впрямь у тебя побывала... Вот и сейчас. И как грустно расстаться с этой мечтой, с этим свиданием на бумаге. Сколько бы сказали мы всего друг другу, Ваня! Как ты быстро предаешься тоске, отчаянию. Нельзя так! Береги себя. Помни, что такие провалы массу уносят сил. Ты же так много должен сделать! Я не смотрю как ты, не говорю "завершить", -- нет, ты должен и завершить, но и новое творить. Ты же призван на это! Ты должен это перед тебя призвавшим! Мне очень хочется писать. Окрепну, Бог даст и буду. Поуправиться с делами надо. Ну, не ворчи.
   Я не утопаю в хозяйстве, но есть дела неотложные. Осенью их много. И для почки моей тоже надо. О витаминах подумать было надо. Не ворчи. Я не могу заматывать маму, а посторонние руки не сделают. Это не те времена. Всюду самим надо. Не ворчи. Я надеюсь, что выберу себе время. У меня много тем. Еще есть одна "из народа". Ну, хоть не героиня на манер Яйюшки, но тоже -- мать удивительная. Молодая баба-вдова, с кучей ребят. За 12 верст на себе (на закорках) {В оригинале: на зарошках.} носила мальчонку в школу, т.к. у того воспаление колена было. Нога срослась, не сгибалась, его дразнили. И что только эта женщина не делала, чтобы Пашутку в люди вывести. Вывела таки. Первый стал сапожник. А дразнить бросили, "уважали даже очень, особливо за то, что на гармоньи умел складно". Она ему и "тальянку" купила. Ходил баринком, парень хоть куда. Пашутке 12 лет было, а мать его все на себе таскала. Мой дед взял его к себе жить на все время школы. Красавица была баба, чистой русской красоты: круглолица, черноброва, румяная "что яблоко", как говорили про нее. Глаза -- искры мечут, а голос певучий, но бисерком. Ходила, как пава. Несчастье с ней случилось, на большой дороге кто-то поймал ее... Руки наложить хотела, старший сынишка 14 лет Мишутка прибегал к нашим сказать, что "мамонька дурное в голову взяла". Отговорила ее бабушка, "со всяким, де, может попритчится несчастье такое, а она не гулящая какая, все знают, не корят ее, а коли руки наложить, так знала бы, что себе заготовить..." Ну утешилась, ей главное было, чтобы у батюшки-то ее не оттолкнули. И родила Машутку. Вся жизнь их тоже шла на глазах. Дочки работали у наших, а одна, Катя была моей няней, самой последней, собственно, горничной даже. Вышла замуж за очень интересного типа, в... Казани. Тоже достойно писания. Все, поездка матери ("Сашоны") к Кате в Казань, все очень интересно. Завяла только Катя. Не знаю, что с ней, жива ли? Не по такому она мужу. Сын родился, какой-то "гнилой" весь. А Катя-то -- кровь с молоком была. А другого... не родившегося, спьяна "вытоптал" ей супруг. А как увидел, чтО сделал (не знали они, что ждать бы надо), весь хмель соскочил, ревел, как баба. Неплохой был мужик, делец, самородок своего рода. На все руки. А вот случалось. Много бы можно написать. Катя барыней ходила в шляпках. Иван Иванович так хотел. Но была ли счастлива?
   [На полях:] Ну, будет про разных няней! Скучно тебе? Иван Иванович -- стоит, чтобы мы такой тип запечатали. Кабы да такому образование. Сам мыло варил. Научился, дошел. Барин был. Нас подкармливал в голод. Ну, целую тебя, солнышко. Вся в думах о тебе. Оля
   Нет, 21-го/8-го Куликовская битва?!
   22.IX Сегодня снилось, будто я в пустом партере "Малого" (что ли?) и кто-то объясняет постановку, я смотрю -- это ты. Ты ставишь что-то из своего. Я вся взметнулась к тебе, а передо мной ряды стульев, а ты вот-вот уйдешь. И я кричу: "Иван...", не договариваю Сергеевич, зная, что это тебя "захолодит". Ты узнаешь меня, но на протянутые руки, не отвечаешь, а в проходе упрекаешь: "Нельзя же так, надо чуть больше творческой идеи, чутья искусства... культуры... нельзя же кричать... да еще "Иван"". И я отхлестана. Проснулась. Сегодня встала, t° -- 36,0°. Целую.
   Сережин teleфoн: 21367 (Arnhem). На всякий случай -- вдруг приедешь [нежданно].
  

19

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   26.Х.42     11 ч. утра
   Светлая моя Олюночка еня, как я хочу отдать себя на суд Вам справедливый. Я бесконечно боюсь ошибки, разочарования во мне у Вас. Вы понимаете, что это для меня значит?? Я боюсь, что в письмах я другая, лучше, что ли. Ах, нет, не надо, не вызывайте меня к искусству, -- я ничего не значу, не могу. Ведь так давно я все в себе похоронила. Теперь уж поздно. Писать на холсте я не умею, -- мне не хватает школы, -- поймите, как это ужасно! Гореть, желать и... не мочь. Я не могу писать. И учиться _п_о_з_д_н_о... Все в этом слове. Писать словами, -- я тоже не умею. Писать красиво могу лишь Вам... И почему? Быть может, то Ваш гипноз, гипноз Вашего великого Таланта?! А я по впечатлительности воспринимаю...
   Мне вдруг так стало горько, горько. И ничего я не умею... Не смею поверить, что я в жизни такая, как говорите Вы... Перечитала еще письмо Ваше. Господи, как я хотела бы Вашего праведного суда. Тогда бы я м. б. снова получила в себя Веру им. б. могла бы что-нибудь "суметь"?
   Получили Вы мое письмо от 27-го июля?
   Я ни на что не способна. Плохая хозяйка даже, т.к. мне думать и мечтать хочется, а не хозяйством заниматься. Но все же надо! -- Все эти дни масса дела. Устраиваться надо... Потому пока что не пишу больше, т.е. длинное. Скоро напишу. Мечтаю поехать отдохнуть. Устала я за лето. Масса бывала гостей, почти все лето. И переезд. Прислугу найти трудно. Хочется к лесу, к грибам... Ах, если бы в Париж! -- Вчера узнала, что никакие посылки не разрешают. О визе не хлопочу -- Вы не хотите. Это не упрек, а подчинение Вашей воле. Сию минуту стало мне очень грустно, и Вы уж не сердитесь. Жду Вашего портрета. Непременно. "Глаза" для Вас раздобыть постараюсь, -- как только приду в себя и в норму.
   [На полях:] Пишите мне почаще!
   Здоровы ли Вы? Я волнуюсь.
   Получили ли мое письмо от 24.VIII с Wickenburgh'oм?
   Попробуйте эти перья -- м. б. они лучше пишут, Вы как-то писали, что острые Вы не любите.
   Шлю Вам, мой друг далекий, привет из сердца. Услышьте!
   Ваша О. Б.
   Сереже лучше стало.
  

37

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

10.IX.41

   Дорогой мой, милый Иван Сергеевич!
   Пытаюсь (уже в который раз!) на письмецо Ваше ответить. Оно вот предо мной, и дышит, бьется каждой строчкой. Ну разве, разве можно на него ответить, да еще письмом?! Я не найду ни слов, ни мыслей стройных не соберу. Вы милый, чудный, драгоценный мне! Что Вам скажу еще??
   Какие краски, созвучья, аромат какой от каждой Вашей строчки! Я впитываю в душу их и стараюсь запечатлеть в уме и сердце.
   Сколько чувств и мыслей разных роится, и все они, перебивая друг друга, лишают меня возможности их высказать.
   На каждую Вашу фразу можно было бы ответить отдельным письмом.
   Мой дорогой, прекрасный, нежный друг, скажу Вам прежде всего одно: -- как грустно мне, как до слез (буквально) больно чувствовать Ваши страдания, горечь... "Солнце мертвых" я знаю... Родной, неоцененный... Но говорите обо всем, что мучает Вас, конечно если Вам позволит сердце, -- мне дорого сознавать, что хоть как-нибудь смогу тогда облегчить Вам минуты горечи. Вы говорите: "я с ужасом вижу, что живу". Боже, как это ужасно горько! -- Если б Вы знали, как нужны Вы, как Вы незаменимы, то Вы бы м. б. немножко утешились!
   Подумайте, Россия пойдет за Вами!
   Кто, как не Вы, покажете ей, больной, разбитой, заплеванной большевизмом, -- покажете ей ее Святой Путь?! Все они, родные нам братья, увидят в Ваших "Путях Небесных" и для себя свои знамения и вехи. Это Вы, который дает и воскрешает ушедшее уже 1/4 века и в благовесте монастырском, и в звуках песни, и в ярмарочной пестроте и шуме, наш быт чудесный, дивный, наших Угодников, тружеников, девушек чистых, странников, калек убогих, всех наших "чистых сердцем", даете Вы живых и ярких, зовущих за собой. И видится она, прекрасная, убогая, любимая превыше сил -- в разливах рек весенних, в зное полдня, в кистях рябины ярких, в морозах жгучих крещенских. И слышится родная в шуме метелей, в звоне призывном, в "Христос Воскресе", в веселых песнях, в любовных соловьиных трелях, в овражных эхах, в... "приглушенном" подзвоне колокольчиков -- голубых цветочках. И запах ландыша и любки, и терпкий аромат цветов Воздвиженских118... все это -- Она.
   Потеряно, утрачено, иль лишь забыто? М. б. все это еще смутно живет глубоко в сердце.
   И Вы (Пророк!), Вы дадите им канву для узора, Вы позовете за собою, Вы дадите им не новый, а все тот же, забытый, но чудесный "Путь". Как же Вы можете удивляться, что живете?!
   Пусть радостно бьется Ваше сердце. Ваше призвание очень велико.
   И еще другое: -- "не цвести цветам и т.д."... -- я не могу словами ничего сказать. Я только хочу, чтобы Вы почувствовали как это горько... именно то, что Вам это горько. Как хотела бы я, чтобы Вы поверили, что для Вас нет времени и зимы. Разве Вы сами этого не знаете?
   Ваши письма полны огня и жизни, и цветов не зимних и не по снегу.
   Вы меня вытолкнули к солнцу своим внутренним горением и солнцем.
   Я не могу говорить, т.к. все получается не то. Но правда -- для Вас нет времени.
   И это так чудесно {Со слов "И еще другое" до слов "И это так чудесно" выделено И. С. Шмелевым. Его помета: "Боже мой!"}.
   И Вы же это знаете, знать должны...
   Как мало пишете Вы о себе. Почему? Скромность?! Как здоровье Ваше?
   Как волнует меня мысль о "Путях Небесных". Вы готовитесь к ним. Помоги Вам Бог! В них столько важного для нас всех. Они должны явиться!
   Дивно все так там. Как бы я хотела говорить о них с Вами. Как трудно писать.
   Я напишу (и собственно уже писала, но рвала) все о себе, все, что не жалко отдать в руки почты. Для Вас, только для Вас я м. б. попробую "писать". Но это не знаю.
   Эти дни я очень тоскую, не сплю, и просыпаюсь от короткого забытья порой в слезах. Все это из-за бабушкиной болезни. Я очень за нее страдаю. А дальше? -- Дождь, в доме все еще хаос, и даже вчера еще прорубили крышу на чердак для комнатки. Надолго возня, т.к. трудно получить материалы. Мне тоскливо... А 26-го июля я получила Ваши цветы, и страшно рвалось к Вам сердце, и было от расстояния очень грустно. -- А Вы услышали и это?! Ну, пока кончаю.
   Пишите!
   Портрет Ваш жду... Пришлите, милый. Из сердца Вам привет шлю горячий и нежный. Ваша О. Б.C.
   [На полях:] Ваша "игра воображенья" -- чудесна, но я опять должна сказать, что я то не стою. Пишите, пожалуйста, почаще!
   Цветочек хотела послать Вам, нежный розовый, но должна была скорее на автобус торопиться, письмо взяла с собой, чтобы из города скорей ушло. Цветочек в сердце. Пересылаю мыслью! Приписку делаю на почте в Утрехте.
  

38

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   27.VIII.41
   Милая-чудесная, видите, я не мог обмануться в назначенном Вам пути -- в искусстве. Никаких колебаний -- ищите в -- сердце, оно скажет, что надо. Молодость проходит? Смеюсь. 30-ти лет я едва начинал. 32-х (в 1910 г., год смерти Л. Толстого) дал "Человека из ресторана", -- он и теперь _с_в_е_ж_и_й. 40-ка лет (1918) -- "Неупиваемую чашу" -- 58-ми лет -- "Пути Небесные" -- они будут живы и к 2036 году.
   Извольте работать. Только перестаньте худеть-бледнеть. Хорошеть можете, продолжайте. После лечения "cellucrine'oм" -- расцветете розой. Кстати, что за цветок получили? Я просил послать Вам розы, а милые люди (знакомые знакомых) сделали лучше, кажется. В 11 ч. ночи я смотрел на Вас -- и чувствую, как люблю Вас! Но это такая сладкая опаляющая мука, что... не лучше ли будет -- для Вашего спокойствия, -- перестать мне писать Вам? К чему это поведет?! Видеться мы не можем, а если бы и сталось это -- новая рана сердца -- безысходность. Было бы преступно нарушить Ваш -- пусть относительный даже -- покой. Я чувствую, как Вы свыкаетесь со мной, воображение Ваше может разгореться и -- многому повредить. Цельно сердцем принять меня Вы не сможете, слишком большая разница между нами, в годах, (я -- дело другое!)... и потому..? Остается: брожение чувств, -- если есть намек этого, -- надо перевести в полезную работу -- в творчество. Мне -- только полезно "брожение" (если забыть боль), для "Путей Небесных" (боюсь, не слишком ли будет "страстного"). Не виновен я, что страсти еще кипят, до... безумия.
   Итак -- пробуйте же писать, без страха, -- и _ч_т_о_ хотите: _н_а_й_д_е_т_е! На мой омоложенный портрет одна восторженная дама воскликнула: идеально похожи! Но я не хочу посылать -- и -- хочу. Хочу видеть Ваши глаза! Целую Вашу руку, несбыточная, желанная. Простите. Ваш Ив. Шмелев
   [На полях:] Тоска-то моя!.. 26-го!!!
   Итальянское издание "Чаши" все разошлось (30 тыс.!) у Bietti119 (дешевое издание) 3,5 лиры. Будет новое, м. б. с художественными заставками.
   Болел: обычные приступы дуодени, кончилось, кажется.
  

39

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   4.VIII.41
   {Исправлено О. А. Бредиус-Субботиной: 4 сент. 41.}
   Милая Ольга Александровна, мне вернули заказное письмо с портретом. Ваше, от 24--26 авг., получил вчера. Благодарю. Досадно, что послал открытку, (кажется), где позволил себе быть слишком искренним (откровенным). Простите. Это, -- не повторится. Не понял Вашего запроса о надписи на книге120, -- будьте добры привести полный текст. Возможно, я торопился, писал на глазах отъезжавшего, очень спешившего, мог сказать не ясно. Думаю, что Вас я не имел мысли смутить, и, конечно, слово "страданье" к Вам не может иметь отношения. Очень прошу, посылки продовольственные мне не посылайте, очень благодарю за доброту Вашу, -- у меня есть все. Я здоров, "приступы" болей прошли. В голландском переводе есть три мои книги121, -- кажется, скверно переведено, одна с предисловием ван Вейка. Очень удручен кончиной Николая Васильевича. Как же, он бывал у меня, _з_н_а_л_ меня. Прекрасный человек. Он же выставлял мою кандидатуру в Нобелевский комитет122, как европейский славист-академик. Масонско-большевистско-еврейская группа [2 сл. нрзб.], по директивам центра отклонила: "Солнце мертвых" -- слишком жгло, да и до сих пор не охладело. Вы его не читали, да? Написанное Вам большое письмо остановил, получив Ваше и возвращенный портрет. Будьте здоровы. Ваш Ив. Шмелев. Напишу другое.
   Непременно теперь же примите antigrippal.
  

40

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

15.IX.41 года

11--12 ч. ночи

   Мой дорогой, родной мой, милый, неоценимый! Что с Вами? Откуда эти 2 открытки?
   Ужели вправду Вы все там серьезно говорите?! -- И верите тому, что сказали?
   Очень мне больно после Ваших этих открыток. Последняя от 4-го сент. -- заледенила меня совсем было. И... даже мне обидно стало.
   Другому, не Вам, я написала бы совсем иначе, или вовсе не писала бы. Но Вы -- меня тревожит это чрезвычайно.
   Ну, дайте Вашу руку, мой далекий друг, взгляните мне в глаза и расскажите правду!..
   Что с Вами? В чем Вы не поняли меня? Или в чем невольно я провинилась?..
   Я тихо в мыслях глажу Вам руки и молча прошу моей душе поверить...
   Голубчик мой, ну неужели Вы сами верите тому, что говорите в этих открытках?!
   Да разве следует откуда-нибудь, что Вам за откровенность надо извиняться?
   Что же тогда мне искать в Ваших письмах?
   Чем станут для меня все Ваши письма без откровенности?.. Какая же цена фальшивым тонам? И разве я считаюсь в формах и т.п.? Ведь Вы же знаете, чего моя душа искала. Большей боли не могу себе в нашем всем представить, как утрата откровенности... Боже мой, этого не допусти!
   Кто Вам подсказал, что я смущаюсь тем или иным от Вас?!
   И надпись на "Неупиваемой чаше" -- конечно, ничуть не смутила, но я хотела уточнить и почти что поняла ее. Вот она: "Моей светлой душе -- Ольге Александровне Б.С. -- первое отсвет-страдание ее, ныне явленной мне".
   Я очень прошу Вас отнестись ко всему просто. Поверить мне. Не видеть страхов, -- их нет. Я Вам скажу чистосердечно: мне чуточку обидно все это от Вас... Я думала, Вы знаете меня теперь уж лучше.
   И... потом за посылку. Отчего Вы так особенно отталкиваете меня? Я слышала как раз совсем обратное тому, как Вы пишете. Это так естественно. Ведь это было бы ложным самолюбием. На общее нельзя ведь даже самолюбиво обижаться. Крайне огорчена возвращением портрета. Почему так? М. б. послать бы простым письмом? Или, скоро, на днях будет муж моей подруги, -- буду просить его зайти, и м. б. Вы тогда передадите? Ну, сделайте, мой хороший!.. Доставьте же мне радость!
   Иван Сергеевич, я не могу представить себе, чтобы Вы могли быть жестоким. Что случилось в промежуток от 27.VIII -- до 4.IX? Откуда этот холод?
   Или права я была в одной скользнувшей мысли, что и от 27-го авг. Вы нежно пытались отойти? Да? Правда?
   Тогда скажите это мне прямо.
   Я не из тех, которым нужна вежливость превыше всего. Я ищу правды. Вы -- и дипломатия для меня нечто чуждое. Я искала Ваше сердце. И что я получаю? Камень?! Н_е_о_т_к_р_о_в_е_н_н_о_с_т_ь, а также и _и_з_в_и_н_е_н_и_я_ _з_а_ _о_т_к_р_о_в_е_н_н_о_с_т_ь -- это _п_о_щ_е_ч_и_н_а_ _В_а_ш_а_ мне! Вот это то, что я бы другому кому сказала. Я Вам этого не говорю. Я тревожусь, я чую, что тяжело Вам, что так вот спроста Вы бы мне _т_а_к_о_е_ не нанесли.
   И потому я подхожу к Вам с лаской. Вы не сердитесь, что не выходит у меня все в письмах.
   М. б. я немножко трушу, смущаюсь (просто по-женски) быть слишком ясной в письмах. Я боюсь написанного словом. Но разве Вам не ясно, как много нежности и... ах, такого чудесного для Вас в моей душе?!
   Не знали? Не может быть! И все же зная, так меня могли обидеть? Тогда я ничего не понимаю. И спрашиваю потому: хотите Вы расстаться?! Если "да", -- скажите прямо. И непременно отчего? И для чего? Я слишком горда, чтобы стать навязчивой. Я перестану конечно Вам писать тотчас же... Но, понимаете, я этому не верю... Откуда это иначе: "непременно теперь же принимайте antigrippal", -- значит я как-то Вам небезразлична. По крайней мере хоть не совсем. И потому я не смущаюсь быть с Вами нежной, очень нежной... Какая мука -- расстоянье! И потому, что в письмах я не умею говорить, я так хотела бы Вас увидеть. И Вы, увидя мои глаза... уж не смогли бы писать таких вот извинений. Т.е. конечно, если я для Вас все та же.
   [На полях:] Почему свое большое письмо Вы отложили? Что было в моих письмах? Вы холоднее его хотите сделать? Вы испугались, что слишком я вообразила. Я кажется начинаю понимать.
   Крещу Вас на сон, молюсь за Вас и обнимаю сердцем. Ваша О. Б.
   Простите, что приписка на обрывке, -- не оказалось бумаги, -- заперта в шкафу, а ключ не найду сию минуту.

Приписка:

   Ответьте непременно на вопрос:
   Вам жаль сказанного, не потому, что откровенность меня смутить могла, но только потому, что Вам для себя жаль сказанного.
   Вы увидали, что я не заслужила этого.
   Да?
   Это было бы для меня конечно самым болезненным, но и с этим было бы легче, чем оставаться без правды.
   И потому прошу: скажите!
   Я верю, что Вы это исполните.
   Если я для Вас все та же еще, что и в день моего Ангела, хоть скажем, то Вы ответите скоро, тотчас же. А если нет...
   Но почему разочарование? Что было?
   А сколько дум о Вас, прекрасных, нежных... Если бы Вы знали все, -- Вы возгордиться бы могли, как сильны Вы.
   Но я молчу пока. Пока не знаю того, что с Вами, я не пишу.
   Вы чуткий такой и милый, и добрый к людям, за что Вы мучаете меня?
   Если Вы знаете меня (как писали), то должны знать, как больно делаете мне. Сознательно? Или боюсь сказать... любя?
   Бывает и это. Бывает.
   Но я хочу знать правду!
   Простите, что написала слишком ясно, но я должна знать правду. Вы сами обронили это слово. Я потому только и смею его лишь повторить. Конечно, я не хочу придать ему какое-либо толкование, -- любить можно по-разному. Люблю цветок, люблю ребенка, люблю грозу и т. д. ... и например: Люблю свою мечту в портрете неизвестной. Ведь это думается так. Не возношусь я, не приписываю к себе и не воображаю ничего, больше того, что как мечта в портрете. И потому Вы не смущайтесь. Я не возгордилась, не возомнила. Честно Вам говорю стыдиться Вам нечего. Я эти слова приму так, как Вы того хотите. "Лишь тайных дум мучений и блаженства он для тебя отысканный предлог". Вот так же! И м. б. я у художника, как Вы, лишь просто пешка. Модель к этюду. Я много пережила в жизни. И много понимаю. И поэтому еще, быть может: "броженье мне только полезно для "Путей Небесных"". Я понимаю.
   Antigrippal мне не поможет. У меня болит в груди от сердца. Сжимает грудь как обруч железный по ночам, и я должна вставать, т.е. садиться. Это бывало раньше тоже. Не серьезно. Нервное. Я мучаюсь о бабушке и все ее во сне вижу и тогда боль.
  

41

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   3.IX.41
   {Оригиналы писем No 41 и No 42 утрачены. Текст публикуется по черновику. Повторные фрагменты сокращены.}
   Дорогая, письмо 27 июля обрадовало и встревожило. Нельзя Вам худеть, забудьте тревоги, победите эту ужасную мнительность и "страхи жизни", след прошлого. Каждый день жизни -- благословение, цените это. Внушайте себе: "я даровита, молода, здорова, сильна верой в себя и в Твою помощь, Господи!" Верно сказала Ваша гостья, что Вы -- "совсем другая". Да, другая в Вас оживают цели, у Вас верный друг, бо-льше... и если так чувствуете, не смущайтесь, не закрывайте сердца. Это благотворно для творчества. Ничто не утрачено, никуда Вы не опоздали. Волей, бесспорным даром, трудом претворите Вы душевное богатство в прекрасное искусство. "Так и не окрылилась", -- пишете. А я вижу, что окрылилась, только взмахнуть крылами! Забудьте про "гадкого утенка", взгляните в светлые воды -- какое чудесное блистанье! Помните "Лебедь" Тютчева123? ..."Но нет завиднее удела, -- О лебедь чистый, твоего -- И чистой, как ты сам, одело -- Тебя стихией Божество. -- Она, между двойною бездной -- Лелеет твой всезрящий сон -- И полной славой тверди звездной -- Ты отовсюду окружен." Это пел тот, кто в 50 л. опалился страстью 18-летней девушки-пепиньерки Денисовой124, 14 лет сжигал и сжег свое божество, сам сгорая, -- а был женат и даже 2-м браком, и не преодолел "уз света", отдал на истязание страстно любимую. Урок: преодолей жизнь, умей творить ее. И любимая не преодолела, сгорела жертвой.
   Я верю, дорог я Вам... и Вы мне дороги. Радуйтесь же, берегите себя, не смейте слабеть, дышите. Забудьте минувшее горькое, и закрестите ужасное это -- "зачем я родилась?!" Вы спрашиваете -- "какое чудо дало мне..?" Божья Воля. На вскрик неведомого сердца Вы так откликнулись! Благодарю, Господи. Так и примите Ваше Рожденье в Жизнь.
   Ваше горькое слово о "детях" -- сожгите в себе. Об этом можно лишь свято думать. Я знал счастье, -- его убили. И брежу еще безумием. "Н_е_ _у_х_о_д_и_т_е_ _ж_е!" -- писали Вы. Милая, сердце мое Вы знаете.
   Да, я люблю всенощную, святой уют ее. И львовское "Хвалите", все в ней люблю. И зимнюю люблю, укрывающую от вьюг. Помните, как "пели звезды"?125 под Рождество, в Кремле? ("Пути Небесные") Это писал я как в полусне, там о "младенчиках", -- это тоска моя. Даринькина тоска и радость-тайна. Если бы могли знать иные мои чувства, думы безумие мое! Теперь я знаю, у Дариньки _д_о_л_ж_е_н_ быть ребенок, -- страшное испытание, радостный взрыв и -- Крест. Помните ее "гвозди"? Гвоздь будет вбит126.
   Хорошо Вы сказали о летнем вечере -- "воздух уже не жжет, а ласкает, и стрижи так ласково (!) перекликаются (!!) и задевают землю крылами". Стриж -- птица злая, если даже и он "ласков". Какая же благодать (у Вас) в летнем вечере, в воздухе церкви русской, в "Свете тихом"! Так еще никто не писал Ваше сердце _н_а_ш_л_о, сумело сказать _с_в_о_е. Потому что глубоки Вы, правдивы, чисты сердцем, чудесная правда в Вас... -- Ваш дар. А Вы -- "нет у меня оригинальности"! Чего же _е_щ_е_ Вам нужно?! Я не шучу искусством, Вы знаете. И если бы безумно полюбил женщину, и как бы ни была прекрасна она, у меня достало бы рассудка не быть слепым в творчестве, в его оценке. Этого с Вас довольно? Целую внутренне-зрящие глаза Ваши, они мастерски _б_е_р_у_т. Такого еще никто от меня не получал -- ни женского, ни девичьего рода, -- а их слишком было достаточно, -- я далеко не щедр на это. А Вы меня _о_б_ж_и_г_а_е_т_е, милая моя дружка! Ну, продолжим Ваш тихий вечер, помечтаем немножко вместе... за всенощной, тут мы себе хозяева, и над нами властен один Хозяин, а Он -- Благий.
   Ну, мы -- у всенощной, -- этого Вы хотели! Ваша душа -- в молитве и там, за церковным окном, -- _в_е_з_д_е. Внутренним глазом видите, слышите тонким слухом, трепетом сердца ловите...
   За проселком, совсем у церкви, густая рожь; тянет с нее нагревом, цветеньем пряным, -- в окно доносит, в веянии наплывающей прохлады "...видевше свет вечерний127, поем Отца-a... Сы-на-а..." В вечернем свете, пологим скатом -- хлеба, хлеба, пышные исполинские перины, чуть зыблются изумрудно-седой волной. Вон, на далеком крае, по невидной в хлебах дороге, ползет-колыхается воз с сеном, с бабенкой в белом платочке, запавшем за спину, -- как же прозрачен воздух! -- постук на колеях доносит. "...Петь быти гла-а-сы преподобны-ми-и..." -- льется с полей и с неба, в стрижином верезге, в ладане, в вязком жасминном духе -- от батюшкина дома, из садочка. Веет-ласкает Вашу щеку, чуть кружит голову, сладко, томно, -- и такая несущая радость в Вас, радость несознанного счастья, влюбленности бездумной, беспредметной... жгуче, до слез в глазах... -- "Благословенна Ты в жена-ax128... и благословен плод чре-ва Твоего-о..." В радостно возносящем нетерпении, без слов, без мысли, вся залитая счастьем, креститесь страстно, жарко, не зная, за что благодарите, не помня, о чем взываете. Краешком глаза ловите -- шар-солнце, смутный, багряно-блеклый -- катит оно по ржам, на дали... -- да с чего же оно такое, замутилось..? Тайна в полях, святая, кто ее видел -- знает: дрогнуло по хлебам вершинным, дохнуло мутью, куда ни глянь, -- благостно-плодоносное цветение, великое тайное рождение (*Редкое явление (в первых числах июня) -- когда тихой вечерней зарей "взрываются" пыльники цветенья и совершается оплодотворение хлебов. Крестьяне это _з_н_а_-_ю_т.). ..."Хвалите рабы Го-спода-а-а-а..."129 Славите Вы, слезы в глазах сияют, играет сердце какою радостью! Взгляните, туда взгляните... -- славят хлеба, сияют, дышат вечерним светом, зачавшие, -- солнце коснулось их, тронуло теплой кровью, сизой пеленой закрылось. Верезг стрижей смолкает, прохлада гуще, -- и перезвон. -- "Слава Тебе, показавшему нам све-эт..!"130 -- внятен, как никогда, возглас из алтаря, все-возносящий к небу. И Вы припадаете к земле, смиренно, примирение. -- "...славословим Тя, благодарим Тя..."131
   Хотел бы такой Вас видеть, -- светлый порыв и трепет. Стоять и глядеть на Вас. Вот оно, наше творчество, милая, светлая моя... -- Твоя от Твоих. Ну, как же... взмахнете крыльями? Правда, летать -- чудесно? Ну, летите.
   Какой же образ рождался "в душе десятилетней Оли..."? в церкви? Поведайте. О, если бы Вы были только -- О. С! Я писал недавно, в помрачении -- не лучше ли перестать мне писать Вам, не тревожить душевного мира Вашего? Увы, трудно, без Ваших писем померкнет все для меня, как было три года, до нашей "встречи". Ведь с 17 лет я был в обаянии нежной ласки и сердце мое остановилось. И вот, "встреча" дарована? Не знаю... а, будь, что будет.
   "Чаша" Вам послана. М. б. Крым откроется. Там у меня маленькая усадьба, домик наш...132 -- останется он в "Солнце мертвых". Вот, спою Вам последнюю страничку -- "Солнца мертвых" -- раскрылось вчера, повернуло ножом в сердце.
   ...Черный дрозд запел. Вон он сидит на пустыре, на старой груше, на маковке, -- как уголек! На светлом небе он четко виден. Даже как нос его сияет в заходящем солнце, как у него играет горлышко. Он любит петь один. К морю повернется -- споет и морю, и виноградникам, и далям... Тихи, грустны вечера весной. Поет он грустное. Слушают деревья, в белой дымке, задумчивы. Споет к горам -- на солнце. И пустырю споет, и нам, и домику, грустное такое, нежное... Здесь у нас пустынно, -- никто его не потревожит. Солнце за Бабуган зашло. Синеют горы. Звезды забелели. Дрозда уже не видно, но он поет. И там, где порубили миндали, другой... Встречают свою весну. Но отчего так грустно? Я слушаю до темной ночи.
   Вот уже и ночь. Дрозд замолчал. Зарей опять начнет... Мы его будем слушать -- в последний раз133.
   Как бы прочел я Вам! Плакали бы вместе. И -- мой тихий разговор с "незнайкой", "Торпедочкой" моей134... курочка была такая... и ее _о_н_и_ убили, как все в России. Это не цыплятки Ваши, этого европейцы не поймут, те, западные "демократы". Сколько бы мог сказать Вам..! Чего не прочтут уже...
   Да... три дня тому -- 16/29 -- августа, был _в_а_ш_ праздник, Спаса Нерукотворного. Много травы, цветов осенних, горьковатых, лист брусничный... хоругви... Там у церковной стены -- могила Вашего отца135 -- пастыря доброго. А знаете, и тут у нас смыкается! Третьего дня, 19 авг./1 сент. -- наш праздник, нашего двора, "Донская"136. Самый близкий мне. Крестный Ход, со всего Замоскворечья, и из Кремля, в Донской монастырь137, мимо нашего двора. Я его крепко дал, войдет во II ч. "Лета Господня", почти законченного, остается "кончина отца", все не могу закончить. Тоже -- осенние цветы, подсолнухи, брусника, лес хоругвей. О-станется надолго. Вряд ли Вы читали. Там, в монастыре, могила моего отца... -- цела ли?138 Видите, какое "соотношение" могил! Во-он, откуда нити-то... и -- "встречает свою весну". Но отчего так грустно?.. Я слушаю до темной ночи. [...]
   Сколько же я мог бы сказать Вам, -- не свое сердце облегчить, нет... -- открыться сердцем, показать новые страницы, чего не прочтут уже. Вряд ли напишу. И о своем, что писано, -- _к_а_к_ писалось. Интимность творчества. Только бы Вам поведал, чуткой. Много нельзя сказать словами, -- сказал бы сердцем к сердцу, взглядом. [...]
   Ну, кончаю... Итак: будьте сильны, верните аппетит, но... "другой" останьтесь. Гостья Ваша -- не "просто так" сказала. Это ее -- "другая" -- это слово меня взметнуло. Только не болейте! Если дошли лекарства, непременно принимайте против гриппа -- "антигриппаль", страховка от осложнений гриппа. Каждые два с половиной месяца. И -- селлюкрин. Увидите, как расцветете. Это -- лучшее средство и для нервов. Будете вдвое сильны. На меня действие его -- чудесно: после лечения -- две коробки, -- я себя начинаю чувствовать, будто я давний-давний, 30--35 лет, но м. б. и другое тут влияет и я -- _д_р_у_г_о_й? Да, я _д_р_у_г_о_й.
   А сколько пережито..! Вот, вчера, роясь в своем архиве, увидал "Журнал де Женев"139... даны портреты: ген. Кутепов140, я, Теодор Обер141, основатель Лиги по борьбе с большевизмом в мире. Написано: непримиримые борцы с большевизмом. Бог сохранил: четыре раза я был на волосок от гибели. Первый раз -- в Крыму послали на расстрел, спас "случай"142. Три раза здесь, во Франции. Это знают двое -- я да Оля, -- Бог сохранил. Как это терзало Олю! Четвертый раз -- после ее кончины, я чуть не умер, уже холодел. -- Ив мой ночевал со мной, я накануне его вызвал было это 29 июля 37 г. В тот же день, после кризиса, случайно посетил меня о. Иоанн Шаховской144, проездом на испанский антибольшевистский фронт. Явление его было чудесное: "меня, -- сказал он, -- "привело" к Вам". Помню, стал на колени, молился у моей постели. Мне только что сделали три впрыскивания камфары. Сердце остановилось, было, давление -- 4 с половиной. Через три дня случилось, после появления у меня "чекиста", -- узналось после, человека _о_т_т_у_д_а, привезшего письмо от сестры. Это мне платили за мое "Солнце мертвых", за мою непримиримость и влияние. К чему я это пишу Вам? Чтобы укрепить веру в "ведущую Руку". Так я верую. И в том, что я Вас "встретил", вижу не случайность. Пусть только Вам на благо, -- и с меня сего довольно. Благодарю Тебя, Господи! "А мне пора пора уж отдохнуть и погасить лампаду..."144
   Портрет Вам послан. Только бы нашел Вас. Но знайте, что это не натура. Слишком я молод дан, ну... глаза остались... только на портрете они чуть меньше. И -- нет "глубины" -- "тяжести в лице", по замечанию иных. Пусть, любИте, не любИте... как хотите. Да, какие духи послать Вам? -- хочу так. Что любите? Ну же, говорите, дайте мне радовать Вас. Что за цветок получили? Я счастлив Вашей радостью. Трудно кончить общение с Вами. Целую, целую руку Вашу. Милая, Вы далеки -- хоть близки-близки! Не томите долго хоть письмами. Как смотрит мама на Вашу переписку со мной?
   Ваш до-конца -- Ив. Шмелев
   Вы -- _в_с_е.
   Сейчас -- 11 ч. вечера -- я смотрю на Вас, Вы -- со мной. Господи!..
  

42

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   [12.IX.1941] {Без авторской даты. Датировано по письмам И. С. Шмелева от 12 и 13 сентября 1941 г.}
  
   [...] Ну, продлим же Ваш летний вечер, вместе пойдем ко всенощной. Вы так хотели.
   Да дарует Он нам благостно сил творящих, может быть, новое что-нибудь увидим -- и покажем! -- чего еще не было в искусстве? Что-то мелькнуло мне... что-то я, будто, видел..? -- давно-давно. И это, что сейчас возникает в смутном пока воображении... -- приношу, дорогая, Вам, -- искра там Ваша теплится, -- "Твоя от Твоих"145, -- да будет. Ну, дайте руку: _в_м_е_с_т_е -- воображением. Чудесное наше -- "Свете Тихий..." Вообразим, что Вы все еще Оля Субботина... -- мы тут хозяева, -- можем повелевать "пространством", можем творить и "время".

СВЕТЕ ТИХИЙ

  

Оле С......ной

   ...Белая, у рощи, церковь. Поместье чье-то, тихие домики "поповки", березы в вечернем солнце. Первые дни июня. Тихо, далеко слышно, -- лязгает коса в усадьбе. Поблескивают-тянут пчелы, доносит с луга теплом медовым. Играют ласточки. А вон, над речкой, стрижи мелькают, чиркают по проселку летом, вот-вот крылом заденут. А это семичасный, от станции отходит, рокотом там, у моста, видите -- пар клубится, над дубками? В усадьбе ждут из Москвы гостей, -- завтра именинница хозяйка: всенощную -- попоздней, просили. Батюшка вон идет с "поповки", в белом подряснике, помахивает шляпой, -- поспеете как раз к началу. Гуси как размахались, у колодца, блеск-то... солнцем их как, розовые фламинго словно. Да, уже восьмой час. А вон и гости, -- во ржи клубится, тройка со станции, -- благовестом встречают. А может быть и нас встречают? Когда-то так встречали, когда мы с......Вы тоже Оля. Как прелестны, в белом, и васильки... в руке колосья... -- русская Церера146. Очень идет вам, голубенькая перевязка, на самый лобик... как вы ю-ны! Почему так мало загорели? Свойство такое, ко-жи... а правда, чудесно мы встретились... во ржи, на самом перекрестке двух проселков, сговорились словно: вы -- в церковь, я -- в усадьбу. Рожь какая нынче высокая, густая... чуть ли не по-плечо вам. А ну-ка, станьте... ми-лая вы, Церера! Уж совсем полное цветенье... смотрите, пыльнички-то, совсем сухие, слышите, как шуршит..? -- пыльца, дымочком..? Какое там -- все знаю! Сердца вот вашего не знаю... или знаю? Нет не знаю. А когда взглянете... нет, не _т_а_к, а... да, так вот когда глядите... о, милая..! Не буду. А видали когда-нибудь, вдруг все хлеба, все, сразу... вдруг будто задымятся-вздрогнут... и дымный полог, на все поля? Да, это редко видят. Народ-то знает... мне только раз случилось, видел святую тайну. Конечно, тайна, святое, как все вокруг. Что же говорю я вам, вы же сказали как-то, что все святое, даже паутинки в поле. А помните, как вы, про звезды... -- "глубоко тонут и в прудочке"?! Как же могу забыть такое, так никто еще не... это сердце сказало ваше. А где-то -- "золотой свет солнца... падал на поля, и..." -- не буду, милая. Да, душно сегодня, а как пахнет!., какой-то пря-ный... как из печи дышит. Нет, вы попробуйте, рожь-то... совсем горячая! И вы разгорелись как, прямо -- пылают щеки. Чем... смущаю... что _т_а_к_ смотрю? Не любите... _т_а_к_о_г_о_ взгляда? то есть, к_а_к_о_г_о_ взгляда? Странная вы сегодня, какая-то... не знаю. Ну... будто тревога в вас... ну, будто в ожиданьи... счастья. Да, так... всегда у женщин, когда предчувствуют... в глазах тревога. Ну, вот теперь прячете глаза... даже и слова смущают! Нисколько..? -- тогда не прячьтесь. Ну, ми-лая... взгляните... -- и в глазах колосья! Зеленовато-серые у вас, с голубизной... в них небо! и ласточки!.. Не закрывайтесь, ласточку я вижу, церковь, березы, небо... глубь какая, какая даль!.. Только один раз, раз только... ласточку в них только... никто не видит... рожь... высо... кая... не видит... о, святая! С вами? в церковь?! вы хотите... почему хотите, чтоб и я... Ну, хорошо, не говорите а все-таки сказали, глаза сказали, ласточки сказали, бровки... как ласточки! Не буду, чинно буду, Свете тихий мой... Клянусь вам, это не кощунство! Да, _м_о_й_ "Свете тихий"!..
   Бьет-ласкает вашу щеку, -- но почему она пылает? И такая прозрачная в вас радость.... несознанного -- ожиданья? влюбленности бездумной, безотчетной -- до слез в глазах. В радостно возносящем нетерпеньи, без слов, без думки, вся залитая счастьем, креститесь жарко, страстно, не зная -- за что благодарите, не помня -- о чем взываете. Краешком глаза ловите: шар-солнце, смутный, багряно-блеклый, -- катит оно по ржам, на дали. "...Благословенна Ты-ы... в же-на-а-ах, и благословен плод чрева Твоего-о-о..." Да с чего же оно такое, замутилось? Тайна в полях, святое; кто ее видел -- знает: дрогнуло по хлебам вершинным, дохнуло мутью, куда ни глянь, -- благостно-плодоносное цветенье, великое, тайное рожденье. Трепетно смотрите, не постигая. "...Хвалите раби Го-спо-да-а-а..." Славите вы, слезы в глазах сияют, в милой руке колосья, дрожат цветеньем, играет сердце -- какой же радостью! Глядите, скорей глядите: славят хлеба, сияют, дышат последним светом, зачавшие: солнце коснулось их, тронуло теплой кровью... -- сизою пеленой закрылось. Верезг стрижей смолкает, прохлада гуще, -- и перезвон: -- "Слава Тебе, показавшему нам све-эт!" внятен, как никогда, возглас из алтаря, все-возносящий к небу. И вы припадаете к земле, смиренно, примиренно -- "славословим Тя, благодари-им Тя..."
   Вот _н_а_ш_е_ творчество -- "Твоя от Твоих". Эту искру Вы во мне выбили, и она радостно обожгла меня... -- в сердце ее примите, она согреет. Разве, _б_е_з_ Вас, мог бы я _э_т_о_ дать?! [...]
  

43

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   31.VIII/13.IX.41
   10 ч. утра
   О, дорогая, только что Ваше письмо от 31 авг.! Пойте, пойте, -- я счастлив Вашей чистой радостью. Это чудо, что сегодня получил письмо! В ужас прихожу -- если бы не получил! Я готов был послать сегодня Вам смертельное для меня письмо, уже готовое. Я себе навоображал -- _т_у_п_и_к! Как я вчера страдал! -- до слез отчаяния: я был в ужасе, что смутил Ваш покой, и Вы -- отмахиваетесь от "похвал", не зная, как показать, что я смутил Вас. Но все же я посылал Вам -- "Свете Тихий" -- _н_а-ш_у_ всенощную. Теперь -- я _в_с_е_ знаю. Я счастлив, свет мой тихий! Не бойтесь жизни! Вы -- бесспорны! Все скажу. Пишите о себе, свое. Вы все о себе узнаете. _П_и_ш_у, о, радость, Свет мой! Ваш Ив. Шмелев
   [На полях:] Все Ваши письма _п_о_л_у_ч_и_л!
   Всегда пишите на конверте свой адрес -- expéditeur {Отправитель (фр.).}.
  

44

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

20 сент. 41

   Письмо Ваше вчерашнее от 14.IX, Ваше новогоднее147, меня изумило, наполнило радостью, вознесло и... дало снова Вас! Как я счастлива! Кошмар окончился. Как я страдала! Вы чувствовали? Знали? Как удивительно: писали Вы 14-го, -- когда я особенно о Вас грустила, металась, не знала что и делать. Вы мою тоску о крыльях угадали и говорите: "Вы вполне окрылились, только взмахнуть крылами". А вот мое в те же дни: "Вы мое солнце, Вы напоили меня теплом и светом... Найдет ли тучка; -- она приходит, чтоб, уходя, Вас снова дать и ярче, и победней! И как на солнце я могу лишь издалёка на Вас молиться... Но я молю судьбу мне даровать боольшие крылья, чтоб хоть немножко ближе к Вам подняться!.." И Ваши "страхи" -- они ведь и мои, точно такие же были. Почти что в тех же фразах. "Отделаться", "отмахнуться", "отодвинуть"... Одно и то же.
   Откуда это? И разве я не знала уже Ваше ужасное письмо. Я на него же Вам писала мою обиду. Вы поняли конечно? Не читая его, я его знала сердцем!
   Вы спрашиваете: "... но тогда -- зачем же все?". И как писала я об этом же?
   Я не помню, поверьте, совсем не помню, всего, что Вам писала. Я писала, рвала, жгла, снова писала. Я не знаю, что Вы получили и что сожжено. Кажется послала все-таки о том, что не хочу быть в "Путях Небесных".
   Теперь конечно все иначе. И конечно не надо больше Вам зачеркивать о встрече.
   Она -- чудесна, совершенна! Господи, как бьется, горит сердце!
   Вы говорите: "Свет, солнце мое, я не могу без Вас, знаю". Прочли мое?
   Откуда Вы списали нашу церковь? Я Вам о ней писала? О белой, и о полях, о ржи и обо всем? О той совсем нашей атмосфере, живущей в этом храме? Я писала? Я хотела писать о ней воспоминания. Не помню, послала ли я Вам?
   Как странно.
   Вчера я мысленно писала Вам: "что со мной? Я не знаю... Вы -- писатель верно узнаете скорее. Что это, -- счастье?" И Вы сказали мне, что это -- _с_ч_а_с_т_ь_е! Мы видим сердце издалека!
   Вчера я ездила на целый день... для Вас! Правда! У нас здесь нет хорошего фотографа, и я была в Haarlem'e. Я так светилась Вами, Вашим счастьем, что сама не понимала как это возможно, после таких тяжелых писем, -- такая радостность. У художницы-фотографа мне казалось, что я пришла, чтобы Вас встретить.
   Мы говорили с ней и она меня уловить старалась. И вдруг... "ну, а теперь подумайте о том, для кого Вы здесь". Странно? Я очень покраснела и сказала: "То есть?" -- "Разве не правда?" Глаза верно не скрыли. Не думаю, чтобы портрет был удачен... Меня испортил парикмахер, устроив из меня болонку. Я старалась сама изменить прическу,.. но не вышло. Всегда чудесно причесывал, а тут имела неосторожность [сказать], что иду к фотографу, -- пересолил, перестарался.
   Вы получили мои духи? Я никогда это не делаю, но мне хотелось, чтобы вы хоть раз меня почувствовали и в этом, в этом пустяке. Или было письмо долго в пути и выдохлось? Когда я Вам писала о стрижах? Я ничего не помню.
   Ах, да еще: я сказала, что понимаю, если Вы сетуете, что мое сердце не вполне Ваше (что-то в этом роде)... но я там сказала неудачно. Вы объясняете разницей возрастов и т.д. И этого я (для себя) не понимаю. Я могла бы Вас понять иначе: -- мы далеко, и я в другой жизни. И на это я сказала, что Вы для меня "единственный в веках". Ну, не буду больше о больном! Сейчас так ярко солнце!
   Писала Вам после одной бессонной (ужасной) ночи безумный стих. Конечно, прозой, -- я не знаю рифмы. Рифма у меня украдывает главное, отвлекает. Не пошлю! Сама себя боюсь там, не узнаю... Но там все, все, все мое и Ваше. Без слов понятно. И потому... моих не надо слов!
   И Вы сказали их, сказали чудно в "Свете тихий"... Я писала Вам, что м. б. искусство Ваше меня пленило, и потому я сама писать красиво стала... А Вы сказали: ""Твоя от Твоих" Искра от сердца Вашего..." Как чудесно... А о Божественном Плане? Я назвала Божественной комедией... На днях я в мыслях Вам писала, что вся жизнь моя была ожиданием Вас. И все как-то (* пятно от краски, -- у нас все мажется. Я схватилась за что-то! Простите!) скупо выходило, не то, обыденно для того чувства, что горит во мне. И вдруг: "вся жизнь моя была залогом свиданья верного с тобой..."148
   Я хотела писать. Была ночь, все спали. Протягивала к Вам руки, но было так, как бывает при отплытии парохода -- Вы хотите обнять еще раз близкого Вашему сердцу, стоящего на берегу, но... между вами пространство, маленькое, но достаточно жестокое.
   Я видела это все время во сне.
   Как чудно Вы всенощную дали!
   И как волшебно это упоминание о Наде, о тоже и у Нади пылающих щеках. Это именно так и бывает, что и других как-то видишь в том же. Я не могу объяснить. И баба на телеге. Флер д'оранжи? Вам я писала, что обожаю жасмин и всякий раз думаю о флер д'оранже, когда его срываю? Писала?
   Теперь я знаю как Вы меня обидели. Я счастлива от такой обиды. Она же подтверждает счастье! Но скажите мне отчего? Были мои плохие письма? Неудачны? Плохо выразила верно? Скажете? Или не надо? Откуда знаете, что васильки люблю и даже о голубенькой повязке на голове. Носила.
   Конечно в переводе плохом я Вас читать не буду. Вас же нельзя перевести... Такой-то язык, такую душу!
   О книгах Ваших?
   "Лето Господне", "Родное", "Богомолье", "Человек из ресторана", "Это было", "Как мы летали"149, "Въезд в Париж", "Пути Небесные" и "Чаша" -- это я имею.
   Читала, но не имею "Солнце мертвых" (читала его лет 10 тому, в тоске и муке ужасной, -- сама тогда переживала много муки), "История любовная"150 (хотела все спросить Вас, но не смела, -- кто этот мальчик?) меня эта книга очень, очень интересовала.
   "Куликово поле" книгой не могла достать -- читала в журнале отрывками. "Няня из Москвы" -- чудесна! "Старый Валаам"151 не знаю, а также и "Die Liebe in der Kriem"152. Ужасно бы хотела все узнать.
   Читала еще рассказы, например "Радуница"153, -- душой страдала. "Мери"154 конечно знаю. Конечно плакала. Чудесно! Напрасно и ненужно у некоторых книг я восклицаю "чудесно" и т.д. Все, все Ваше дивно! Каждая строчка! Мне все одинаково дорого! Все -- талант. Все! Понимаю, что И. А. 5 раз читал. Я очень люблю И. А. и за то еще, что он любит Вас! А помните: "любить можно по-разному: "люблю цветок" и т.д." Ну, не буду!
   На днях едет муж моей подруги155. Я не люблю его. А она -- прелестна! Красавица и доброта... вот она была бы лучшая Анастасия! Красавица! Но собственная подруга? Не знаю. Люблю бывать с ней. Но никогда не интимны. У меня нет никого. Я женщинам перестала верить. Она добра и русская. Чутка, художница немного. Воспитывать взяла русскую девочку. Детей нет. В этом мы понимаем друг друга. Об этом говорим. Она видала тоже много горя, и жизнь другому, новому давать боится. Не страданье?
   Хоть я не знаю, у меня-то иногда двоится. Да разве наше это дело. А кто же даст России смену новых? Я ничего не знаю. Это -- одно из моих мучений! Это ужасно откровенно? М. б. лучше и не писать про это?! Мне чуточку даже стыдно.
   Кончаю, но в мыслях говорю Вам дальше! Смотрите, смотрите на них и видьте ласточек, и небо, и рожь, и васильки -- все это Вы! Ваша сердцем О.
   [На полях:] Будьте здоровы, хранимы Богом. Милый...
   Каждый вечер в 11 ч. я с Вами! А Вы?
   Цветок Ваш все цветет -- чудесно! Удивительно красивый!
   Не беспокойтесь о моем здоровье -- я совсем здорова. Боли сердца прошли!! Совсем прошли! Я здорова! Не беспокойтесь, дорогой мой!
   Посылаю березку -- из русского одного садика вчера. Получили мою любимую фотографию, последнюю под деревом в солнце?
   Ваш "Свете тихий" должен свет увидеть. Его должны прочесть многие! Вот опять она -- Родина!
  

45

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   20.IX.41
   2.15 дня
   Милая сумасбродка... славяночка моя бесценная... прелестная моя выдумщица... ну, что Вы вытворяете с собой, со мной! Знаете, когда сегодня, в десятом [часу] утра, принесли Ваше заказное {Здесь идет речь о письме О. А. Бредиус-Субботиной от 15 сентября 1941 (No 40).}, -- вчера и получил Ваш экспресс и тотчас же послал экспресс ответный, -- упало сердце... и когда я, еще в полусне, читал, -- знаете, что я крикнул, -- вслух крикнул, -- себя не помня, закруженный счастьем, потрясенный, в неизъяснимой радости..? "Какая сумасшедшая... девчонка!" И в этом последнем слове было столько счастья, нежности страстной, мольбы, -- прости! прости, мой Ангел! -- отдачи всего себя, преклоненья, восторга, сознанья недостойности, ласки безграничной, любви благоговейной, святой, святого обожанья -- нет слов таких, чтобы хоть чуть определить, что было в сердце..! Так переполненная счастьем материнства, только женщина-мать может такое выразить ребенку, когда ласкается, любуется бесценным... целует ножки, льнет вся, вся к нему... себя не помня, -- то отступит, всплеснет руками, то душит поцелуями, трется щечкой, себя щекочет ресничками его, пяточки целует и шепчет страстно, как бы в забытьи... -- "о, маль-чи... шка... милый мальчонка мой... мой глупышка славный... жизнь моя..!" И это не передаст всего, что в этом неизъяснимом слове-ласке: -- "О, сумасшедшая... дев-чо... нка!!!" Да что Вы!.. Вы не разобрались в моем... я теперь ничего не помню, я же писал Вам в ослеплении, в смуте, в тоске, в безумстве... в страхе, что все пропало для меня, что я сам обманывал себя, воображал... смел Вам открыться сердцем... и -- оскорбил Вас, осквернил признаньем! Смутил, в тупик завел... -- и должен заставить Вас снять чары с сердца моего... а Вы... -- да, клянусь, я _т_а_к_ и думал, ни на минуту не сомневаясь, что я навязываю себя Вам, на скромность Вашу посягая... не имея никакого права душу Вам свою открыть... а все-таки открыл, не удержался, все силы растерял, и самолюбие, и уважение к Вам... -- зная, что _н_е_л_ь_з_я_ так, что Вы никогда не сможете хоть что-нибудь, похожее чуть-чуть на грустную ответность сердца, высказать... Самым святым мне, самым дорогим... священной памятью моих _о_т_ш_е_д_ш_и_х, заверю Вас... я был вся искренность... я ослепленными глазами увидал в Ваших просьбах считать Вас хоть немножко "хуже"... и в "я совсем не такая", -- в этих словах смущенья я читал: "как Вы не понимаете, что _т_а_к_ нельзя... я не могу Вас полюбить... ну, просто, Вы все переиначили, я люблю Ваши книги, через них и Вас, сердце Ваше... ну, как люблю Пушкина, благоговею перед Рафаэлем, люблю Чайковского... ну, и Вас, почти... нежность воображаемых теней в романах... как Вашу Дариньку... Анастасию... -- вот и предел "любви", это же так ясно, так привычно, так ... приятно!" Мне, _ж_а_л_ь, высказанного в письмах?! и -- "для себя" жаль?! Вы... "н_е_ заслужили", чтобы я _и_з--з_а_ _В_а_с... ?! О, как жестоко было бы все это, если бы Вы на миг могли поверить, что я искал лишь повода... _о_т_о_й_т_и_ от Вас! Да разве я, здравый, мог поверить, чтобы Вы могли _л_ю_б_и_т_ь_ _м_е_н_я?!! -- не видя даже, через книги?! Я мучился, мучился давно, все мне предостерегающе грозилось: ни зву-ка, что делается в сердце..! спрячь, запри, затаись, несчастный фантазер... ведь это не твои герои, не тени снов твоих, не оживленные до осязаемости _с_в_е_т_л_ы_е_ твои -- идеалы в тоске твоей, несбыточные твои... -- это же _ж_и_в_а_я, чистая, святая... недостижимая... лишь в снах являющаяся тебе, безумцу! Ведь ты -- кто ты для _Н_е_е?! "Любимый из писателей". Будь счастлив этим, это же награда, -- выше ее и быть не может! -- а ты... вдруг навоображал, явь смешал с мечтаньем... ты гипнотизировал словами, образами, трепетом чувства, всем, что у тебя даров от Бога... -- и... это же не только самообман, это же обман! -- и только горе новое тебе на сердце, и оно сожжет остатки, что пощадили все страданья... а ты, более еще жестокий, чем испытанья жизни... сам все испепеляешь... -- но это пусть, над своим ты властен! -- нет, ты смеешь посягать на божество! ты же Ее божеством считаешь, и ты сме-ешь! на Ее скромность, на ее стыдливость, на ее вежливость, чуткость Ее, ты ми-лостыни просишь, зная, что, м. б., и не откажут в милостыне, из со-страдания... мягко примут излияния и сумеют обратить в "легкую и безобидную игру"... Клянусь Вам, я всегда был откровенен и правдив перед Вами. Жизнь моя, Свет мой дивный... я плачу, если бы Вы увидали мое сердце!.. Я недостоин чувства Вашего, моя Царица, моя дивная из дивных, мое последнее Святое! Простите, милая, простите... о, прости, мой Ангел, как я нежно-свято люблю Вас, Оля моя... славяноч-ка моя -- царевна! замученное сердце полно последним жаром, все оно горит непостижимо, так нежданно... я же давно его утратил... -- мне казалось так! Я недостоин, я не смею, -- вот мое твердое признание: я не смею, я кощунствую, я -- пусть изнемогаю от "огня", -- нет, я не смею. А теперь... читаю Ваше письмо... я не смею верить... но я читаю, я знаю, как Вы чисты, как Вы правдивы, как недосягаемо правдивы! -- я... я для Вас не только автор... я для Вас и _ж_и_в_о_й_ еще..! Вот, моя гордыня... ви-дите? где же гордыня-то..? я взгляда Вашего не стою... так я себя скрепляю... тушу огонь свой... в мыслях оскорбить страшусь... О, несказанная... я так растерян... все во мне мутится, -- Боже, это _Т_ы_ творишь? Не Темный это льет в душу мою свет... Твой это свет... в мои потемки... Да ведь Ты, Ты, Господи... _в_с_е, _в_с_е, так _в_с_е_ направил, так ясно показал слепым глазам... -- так все начертал... Когда смотрю на эти годы, на это откровенье с неба... на этот "случай", на мой вскрик, на скорбь Вашу, далекую, в день Вашего Рождения... на эту книжку... на эти 9 мес. "разлуки", внешней только, и как зрел _п_л_о_д... во мне зрел, и я чувствовал, как зрел он... эти девять месяцев разлуки я был _с_в_е_т_е_л... это был свет в сердце... это был шепот воскресавших надежд, возвращаемых утрат... когда все _в_и_ж_у... -- Ты, Господи, жизнь мне возвращал... -- а я, видите ли... я все не верил, я страшился омрачить сердечко Ваше... Как я Вас люблю..! это нельзя измерить, у меня нет мерок слова, теперь в _э_т_о_м, слова мне непокорны... разбежались... истаяли и потускнели, мои слова, покорные мои рабы... творцы! Девочка моя святая, как я люблю тебя, как нежно гляжу в твои глаза... как пальчики твои целую... я плачу, я не могу больше говорить... ничего не вижу, вот пишу... Простите меня, прости, родная, мой Бог, моя нетленная, ласточка... ты залетела в мое сердце, ты и как там неуютно... ну, побудь немного, я так счастлив... ну, умчишься, но ведь ты _б_ы_л_а_ в нем... -- это безмерность счастья для меня... эта величайшая, слепящая награда, не по заслугам... это щедрость Бога, это твое великодушие, это -- кровь твоя, р_о_д_н_а_я... только потому все это... Мы так похожи, до... оглушенного "непониманья"! Ведь эти же дни... я сердце разбивал свое... я метался, плакал... _т_е_р_я_л_ и находил... ночей не спал, сжигал и возносил, терялся в сомнениях, молил, звал, пел, жизнь клял, рвал письма, писал и рвал... хотел вернуть отправленное... говорил -- а, будь что будет..! Я страшился... как будет, вот Вы здесь... взглянете... о, как я далек от созданного вами... Сердце, душа моя, мои к Вам молитвенные обращения в словах... все это -- святая Правда... но ведь я же не такой глазам... ну, не урод я, знаю... ну, загораются еще глаза... и мысли оживляют черты мои... голос не дрожит, я еще киплю страстями, я могу чувствовать себя счастливым... я могу жить безумством... -- но я ведь не _т_а_к_о_й... не для романа чувств, я это знаю... Было время, как меня любили... как я горел, сжигая, как Оля мучилась... -- и я оставался верным ей, при этом! Я _и_г_р_а_л, до увлечения, -- это в Москве все было, -- я совершал безумные поездки, я не щадил чужого сердца... и -- не виноват! -- если рассказать Вам искушения! Так ведь тогда -- какая страстность во мне вскипала! -- И вот, теперь я с изумлением взираю, в себя гляжусь... и ви-жу... -- страстность -- _е_с_т_ь! цела! я вспыхиваю и сгораю? чувства до изумления -- свежи!., но... _н_о_в_о_е_ еще я вижу: _т_а_к_о_г_о_ чувства... как теперь, сейчас... когда же оно было, _т_а_к_о_е_ чувство?! Было, когда мне было 17--18 л.! Оно все то же!! Оля заступила... О-лю!? _Т_а_к_ заступила! Все спуталось во мне. Я снова начинаю _б_ы_т_ь. Господи, это Ты даровал... это Твое чу-до! Милая, светлая, новая моя Оля! Ты открываешься, ты светишь, ты приникаешь к сердцу... ты в нем _ж_и_в_е_ш_ь, ты освятила-воскресила... ножки твои целую, сердце... твои ресницы трогаю глазами, нежно-нежно... слушаю, как бьется сердце... о, не-жная моя... Господь Бог мой -- Ты... вся Ты... сколько в Тебе жизни... женщины чудесной, чуткой, бурной, о, сумасшедшая... де-вчонка... безумица, упрямка, мнитка... вся нежность, вся стыдливость, скромность, нега... страсть! Все богатство, какое в русских женщинах, необычайных, лучших, все-славянках... рассыпано так щедро, но раздельно... -- _в_с_е_ в одной Тебе соединилось, как в высшем образце Творения! Я это _в_и_ж_у... и ты все знаешь, вся ты все чувствуешь, неизмеримое свое богатство. Смотри, вот сердце... смотри, родная, милая, смотри -- все там _п_р_а_в_д_а, все, все... что я писал Вам... все там... такое чистое, такое точное... -- все твои дары... вся твоя сила, творческая... все -- _п_р_а_в_д_а... Ты -- светлый гений... ты все сможешь... все охватишь, все дашь людям... моя подружка, дружка! Это не хвала, не возвеличение... пойми, что Тебя уже _н_е_л_ь_з_я_ хвалить и возвеличить... ты Богом восхвалена, Им возвеличена... Им сотворена _т_а_к_о_й. Ты меня встретила, чтобы только я тебе сказал, всем сердцем-правдой: вот твое назначение, моя безумно-мудрая, мудрая всеми чувствами -- _н_а_ _в_с_е. Лебедь мой, взмахни крылами, летай вы-со-ко... смело _д_е_л_а_й... преодолей естественную робость, ты одолеешь... о, моя, моя, моя... не песни пою тебе, правду _т_в_о_ю_ тебе же раскрываю... ну, маленькая, детка моя святая... бери же Правду, будь верна ей. Перекрестись, скажи -- Господи, благодарю -- и принимаю назначенье, буду, буду... как Ты велишь. Не выдумал я Вас, это Бог выдумал... а я только его орудие... _н_а_ш_е_л_ Вас, Вы -- для _т_о_г_о_ же назначения -- меня нашли, позвали, звали и -- _з_о_в_е_т_е. Пойте, ласточка нежная, быстрая, мой Свет тихий... пойте Бога, Жизнь, страдания, счастье... все, все, что бьется в сердце... -- а я Вами жить буду, творить из Вас и Вами, огнем от Вас -- великой светлой Вашей силой вооруженный... допою, что _н_а_д_о. Вместе будем петь... друг другу отдавая силы... -- Я теперь в уме пою Чайковского... его лиризм... -- и слова затертые становятся живыми... "Я имени ее не знаю... и не хочу узнать... земным названьем не желаю... ее назвать."156, "Красавица, богиня... ангел!" Смотрите, как ожили слова, от чувства. "Без Вас не мыслю дня прожить!"157 Как бы хотел я с Вами слушать это! Я безумствую, с ужасом чувствую, _ч_т_о_ я написал Вам! Но не вычеркиваю, не смею, -- это -- Правда. Вы нежно трогаете, Вы гладите любовно мою руку... -- поймите, я всегда был откровенно-честен перед Вами... не покривил ни тенью слова-мысли... я лишь страшился смутить Вас, ваш покой нарушить... я так не верил... боялся, что упрекнете в самомнении... Я хотел надписанием на "Чаше" сказать Вам, -- м. б. я неясно выразил, я был смущен присутствием другого, ожидавшего, когда я напишу... -- хотел сказать, что и Вы тронуты отсветом страдания, и с Вами я, как мой Илья-страдалец158, тоже опален страданием... -- но как-то неясно вылилось... Почему так написал? Не знаю... -- написалось так... спуталось во мне -- Анастасия... Ольга... моя любовь, которая может коснуться Вас только, как страдание? Не знаю... я так мало о Вас знаю... и так много знаю, сердцем? Ваше -- письмо, о Рождении... сдавило мое сердце... -- и я замер тогда от счастья, я тогда в первый раз _у_з_н_а_л, что я Вам близок, очень близок... и не смел, не дерзал раскрыть, как я Вам близок. Мне было страшно уяснить, что я могу быть л_._._._._._.??! Как я безумно счастлив, милая. Как Вы хороши "у дерева" -- сколько света, игры рефлексов... это -- и на фотографии -- _б_о_л_ь_ш_е, чем знаменитое Серова -- девочка под деревом159. Вот, игра света! Снимите это ужасное слово Ваше -- "пощ...на" {В оригинале 5 точек.}! Я ужаснулся, что мог оскорбить Вас, признаньем... невольным... так я благоговею перед Вами... оскорбить, ибо я недостоин Вас! Поймите же, это не рисовка, это -- больная правда. И Вы в душе знаете это, и потому Вы так нежны ко мне, так чутко, так -- любовно. Вы сами боитесь того, чего боюсь я... вы горды, и не можете быть навязчивой... -- я навязчивым себе казался, показался, вдруг. Вот и все. И теперь я... Вы вознесли меня, так одарили... так... согрели сердцем! О, благодарю, моя несбыточная -- сбывшаяся, -- нет, теперь Вы уже -- вся моя, вечная вся... -- без Вас убью себя, клянусь, жить я без Вас не стану... _н_е_ могу... -- и как все будет -- я не знаю... и не хочу знать... не хочу мучить себя и Вас, не могу больше ничего. -- Я Вас люблю крепко, неизменно, так не любил еще...
   Спешу послать экспрессом. Мне лучше, болей опять нет. Я получил "Wickenburgh". Благодарю. Не мучайтесь "болящей". Все будет хорошо, радуйтесь! Примите же "antigrippal"! И -- cellucrine, умоляю!
   Ваш до смерти, и после -- Ив. Шмелев
   [На полях:] Вы разбились на велосипеде -- когда? какие последствия? Что Вы вытворяете!
   "Свете тихий" -- сохраните в сердце. Он Вами дан. Этого не было в литературе -- зачатия полей. Но с Вами -- я все могу, все преодолею -- в творчестве.
   В Вас влюблены... да как может быть иначе?! Ми-лая!
   Сейчас после обеда -- пойду, с почты, в церковь. Завтра Рождество Богородицы. С Вами иду. Несу Вас в сердце. О Вас буду молиться -- и любить Вас.
   Завтра я утону в "Путях". Пишете их Вы -- во мне. Обнимаю тебя, Ты -- моя, да? Я схожу с ума от счастья. Оля, Оля, Оля...
  

46

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   22.IX.41
   Милая, самое дорогое в жизни, -- сердцем говорю Вам, -- дороже мне всех ликов, чем я томился сладко, пытаясь воскресить их из мысленного праха... -- я, дал, Вам... камень?! Вы его выдумали, этот камень-призрак. Если бы Вы бросили в меня, я бы поцеловал -- _В_а_ш_ камень! Я... "пытаюсь отойти"?! Где же чуткость Ваша, сердце, ум? почему они не осветили Ваше "потемнение"? Я испугался, что Вы "слишком вообразили"...?! Я смутился, что допустил себя -- признаться, -- вытянулся к _с_о_л_н_ц_у, как цветок, забытый... -- смутился, не оскорбил ли _С_о_л_н_ц_е. Боже мой, вдумайтесь, солнце мое живое! Я -- "жестокий"? Мне, "для себя" -- жаль сказанного? не ради Вас, которую смутил, как мне вдруг показалось?! Да я же благоговею перед Вами... поймите же... не могу же я сердце разорвать и... -- вот, смотрите! Ну, чем заставлю Вас поверить... ну, я не знаю... Но знайте, -- если бы Всемогущий сказал мне -- "все твое -- прахом, ничего не было и ничего не будет в твоем искусстве, но _о_н_а_ _б_у_д_е_т, какой ты _е_е_ знаешь, как теперь, далёко... -- что изберешь?" Чтобы _о_н_а_ была! -- клянусь, вот моя правда. И э_т_о_-- "камень"?! В вашей руке мое письмо, 15.IX {Вероятно, описка -- 12 сентября.}, там "Свете тихий"... -- там _в_с_е. Я тогда не знал о будущих "экспрессах" Ваших. Я для Вас писал набросок -- "Свете тихий", к Вам тянулся, на Вас молился... это же не-льзя нарочно, это творится сердцем, Вы же, такая чуткая, должны же слышать музыку слов... ведь каждая творческая вещь, пусть маленькая, но сердцем порожденная, свой ритм имеет, передает биение сердца, его стучанье, его... красноречивое молчанье!.. Ласточка моя, мое очарованье, лучшая всех женщин... Вами дышал я, любовался Вами... пел Вам песню... пусть в этом незначительном отрывке... -- но как легко, в сладком забытьи, в воображаемом -- не бывшем, _п_е_л_о_с_ь! Вы пожелали -- и я был счастлив. Вчитайтесь, -- м. б. найдете _с_е_р_д_ц_е, ритмы его стучаний... -- это нельзя придумать, нельзя подделать. Художник кисти знает, как _п_о_е_т_ "свет", его дуэты с тенью. Вы знаете, как поет Врубель в "Царевне Лебедь"160, Левитан -- "Над вечным покоем"16!, Саврасов в "Грачи прилетели"162, серовские портреты, не все. Нестеров -- мистически-бескровный -- мог бы спеть "ангело-любовь"... Даже малявинские "Бабы"163... -- только, он скуден, малообразован. Всякое истинно-искусство -- всегда песня, гимн. Поют цветы, и птицы... только "жестокие" не могут. Я -- жестокий?! О, дайте же, обойму Вас, безнадежно... нежная моя... я же знаю, что Ваше сердце тосковало, тепла хотело, ласки... я же знаю! Ну, возьмите же все, что нежного во мне найдете... мне ни-чего не надо, лишь любить Вас, в мыслях Вас лелеять... славить, моя прекрасная царевна. Почему открытки..? Я их не помню, почти, лишь смутно... Потому, должно быть -- что были письма, раньше, Ваши письма... там не было личного обращения, именного... там было обращение из сердца... -- Вы знаете. Так и я не мог уже -- я -- раньше! -- называть Вас по имени... -- Помните, лирическое, у Чайковского? -- "Я имени ее не знаю, и не хочу узнать... Земным названьем не желаю _е_е_ назвать..."? Вот, как душевно _в_е_р_н_о! И вот, после именинного письма... Вы стали называть меня по-имени... -- сердце вдруг мое затрепетало, затомилось... -- мне показалось -- после моего "признанья", -- что я Вас смутил, что ли... ну, не знаю... Я чуток, м. б. обманно-чуток... Когда страшишься потерять бес-цен-ное... -- сердце чутко-настороже... Я, благоговея, стал осторожным... -- мне, какой я есмь, мне же так стыдно навязывать себя, льнуть с нежными словами излияний... разве я не понимаю?! -- и я, -- чего мне это сто-ило! -- я запросил Вас, за Вас тревожась... Ну, да, я совершенно откровенен с Вами, говорю Вам все. Да, я знаю, что женщины влекутся не только внешним, не только "лаской тела", я _з_н_а_ю_... Я знаю и свою силу дарования, я видел много женских глаз, страстно-благодарных... я чувствовал не раз, совсем недавно, как иные готовы _в_с_е_ мне отдать... и отдавались бы душой и... телом! -- _з_а_ маленький "им" _г_и_м_н... -- благодаря _з_а_ _в_с_е, что дал я их чувствам, даже их страстям моими образами, налитыми страстной жизнью... я _м_о_г_ их очаровывать, раздражить в них чувственный инстинкт... _с_л_о_в_а_м_ и даже! -- и я, -- верьте мне, не верьте, воля Ваша, -- я ни-когда, после гибели-утраты моего Сережи, не пользовался этим. Да, я знаю, что нервно-жизненные силы во мне целы, я признаю за телом властные его права, все принимаю, как дар Творца, я не аскет, несущий подвиг, мне _т_е_л_о_ нужно, да... нужно для возбуждения, для творческих порывов-взлетов... но я себя держал на поводу, для Оли, для _п_о_р_я_д_к_а, для... не знаю. Раньше... в Москве, да, я увлекался, редко... только два-три раза... -- это было бурно, больно, не совсем и чисто... в отношении _т_о_й, кого любил я безотчетно. (Вам только говорю!) Это было временное ослепленье, до "Чаши". Так вот, как у Тютчева... с Денисовой {Так в оригинале.}. Он не одолел "уз света", я -- "уз любви": остался однолюбом. Оля моя _н_е_ _з_н_а_л_а. И -- слава Богу. Но она, _в_с_е_ _з_н_а_л_а... чутким сердцем... как мучилась..! мучился и я, скрывая. Это была... "святая ложь", как Вы назвали, помните? Моя "жертва" мучилась, немного, правда, -- порвала с мужем, бросила девчушку... меня _н_е_ укоряла, -- понимала..? -- не знаю. Быстро утешилась, сошлась с белым офицером, -- она училась пению в Москве, прекрасный голос, -- как она мне пела партию "Миньоны"164! -- Были слухи, что ее расстреляли большевики, офицер оказался в "группе", группу открыли, -- мы были уже в Крыму. Так вот, голубка нежная моя... -- вот мои грехи... перед женой. Правду говоря, я не считал их за грехи... да и теперь их не считаю... -- требовал инстинкт, душа была свободна, нетронута... -- _в_с_я_ у сердца моей святой. Так вот, -- теперь... вся моя душа, -- перед Вами. Вы _в_с_е_ закрыли, на земле. А _т_а_м... -- _т_а_м_ же темных чувств, боренья кро , пишу в постели, не хочется вставать. Сейчас твое письмо, от 18.Х, заказное (в субботу получил простое, от 17-го126). О, благодарю, -- я задумал: получу сегодня -- добрый знак. 15-го в открытке127, писал о диагнозе Antoine'a. Страшного нет, верно. Но вот, после 16 дней без -- почти! -- тошнот (когда мне делали впрыскивания женатропина) 23-го и вчера в желудке набралось чуть ли не 2 литра кислой жидкости -- и меня выхлестало. Вчера я терпел тошноту до 12 ч. ночи, наконец непроизвольно выкинуло! Я поразился: чуть ли не 2 литра! Первую половину дня я чувствую большой аппетит, утром ем овсянку, яйцо, жидкое кофе. Через 3 ч. -- завтрак -- все пропущено через машинку, пюре картофельное, телячьи котлетки (через машинку!), тыквенную кашу. Это -- часа в 2--3. Вторую половину дня уже ничего не хочу. В 6-м начинается тошнота. Терплю, страдаю. Что делать?! Болей от язвы нет, или почти нет. Теперь мне делают впрыскивания "histropa" -- это 1 раз в 3 дня. 12 впрыскиваний. Этот состав "Hisbs" -- atropine, histidine, scopolamine et l'ion brome. Сделано пока 3. Тошноты с последствиями меня ослабляют. Остатков пищи нет, одна очень кислая жидкость, даже обжигает гортань! Я, кажется, опять худею. На ноги страшно смотреть. И при всем этом -- очень хочу писать! Да, тяжелый висмут мне достанут. Но, думаю, он мне не так уж нужен. Только бы избыть эти тошноты-рвоты! Желудок очень расширен и вял. Сейчас написал Елизавете Семеновне, чтобы запросила доктора: я должен быть у него только через месяц! Еще 9 впрыскиваний по 3 дня = 27 дней. М. б. опять назначит женатропин? -- Все о себе я. Милая Олюночка, опять больна! Господи, помоги ей -- светику моему! Помоги, Пречистая! Олюна, зачем ты к знахарке хочешь? Я верю, что есть особенные люди, которые могут влиять на кровотечение (Гр. Распутин128), но у тебя не постоянное это, -- влияние [может] сказываться во время кровотечения -- какое-то воздействие на сосуды. Не утомляй себя хозяйством. Возобновление болезни -- от усиленных хозяйственных хлопот, уверен. Олюша, когда ты мне поверишь, что я люблю тебя всей силой моих чувств? что ты _в_с_е_ для меня? Предельным счастьем было бы -- увидеть тебя. Если бы ты приехала -- вот награда за все, за все. И если я "с ужасом" -- как ты пишешь, -- "отмахиваюсь", так это от страха за тебя: вдруг ты заболеешь!? Что, что я могу сделать, _т_а_к_о_й, сам больной?! Сердце разорвется. -- Мои писанья _н_и_к_о_г_д_а_ не закрывали тебя. Напротив: ты даешь мне душевные силы, я хочу как бы для тебя писать. Никто, никогда не закроет тебя для меня. До -- конца жизни! Пусть я не видел тебя... но я _з_н_а_ю_ тебя, я чувствую тебя, -- ты мне самая родная душа в мире. -- А я испугался: 14 дней нет письма! Или больна, или -- отвернулась, негодуя, что я согласился печатать свои статьи129. Ах, я все сам знаю, газета не блещет выдержкой, но вдумайся: читают _т_а_м, до дыр... оголодавшие 2--3 миллиона! Это _м_о_и_ читатели! Вот это меня _в_з_я_л_о_. Я попытаюсь сказать доброе и нужное, сколько в силах. Но ты не укоришь меня? Видишь, как я ценю твое -- ко мне. Я все хотел бы делать в полном с тобой согласии. И знаю -- мы ни в чем не расходимся. Разве с разных точек смотрим. На происходящее в мире я смотрю ныне, как на выполняющийся Божий План. Тогда ничто не удручит. Погоди, я м. б. выскажусь с полнотой, возможной. Лишь бы быть здоровым. Сто-лько надо сказать! И сто-лько изобразить! Я -- переполнен, несмотря на недуг мой. Олюша, я просил в письме 29-го IX -- выбери сама главы из "Солнца мертвых". Я пока взял и вчера переписывал (сокращая) главу "Чудесное ожерелье"130. Берлинское издательство (немецкое) хочет новую книгу -- "Чертов балаган" (* и русское издательство просит еще.), -- а я не в силах приготовить ее к переводу. Как на грех. Мне надо бы в 4 руки работать. Вот, мое онемение-то... я весь год этот как бы ожидал чего-то... болезни? Твой сон в канун решения Antoine'a... -- Покров Пресвятой Богородицы! Может быть это ко мне имеет отношение? Через _л_ю_б_и_м_у_ю, через _с_в_я_т_о_е_ для меня. Дай же, Господи, немного _п_о_с_л_е_д_н_е_й_ Милости нам обоим! Олюша, я пошлю тебе твой рассказ чудесный "Яйюшку" отдельно. Доктору скажу -- написать тебе. Он -- бедняга, умучен жизнью. Как он постарел за этот год! Не томи себя: твой Ванёк почти здоров, -- надо лишь на нервы повлиять, чтобы как-то стянули желудок. Конечно, у меня высокая кислотность, пилор не пропускает кислую жидкость дальше, она скопляется и... сама выбрасывается. Есть же средства против нее? Я читал, что один германский врач нашел лучшее средство, излечивающее hyper aciditi в неделю. Это сок молодого картофеля, розовых его сортов, главным образом. Но м. б. впрыскивания "histropa" помогут. D-r Antoine очень большой доктор, лауреат медицинской академии, мне очень приятен, мой читатель. "Солнце мертвых" его покорило. Я посылаю к нему Ивика, -- не может спать. Переутомление от усиленных занятий. Светлая девочка моя, будь же здорова!! -- потерпи, лежи -- лежи. Я все готов перенести, только бы ты _б_ы_л_а! Как хочу видеть тебя! Хоть миг один! И как боюсь -- поехала бы и заболела! Верь, Олёк, возможностью своего выздоровления клянусь, -- начаты и оставлены два рассказа для газет (парижской и берлинской). Один очень страшный -- и я не доволен заглавием131 -- изменю! -- "Гадёныш". В основе действительный случай, как сын Троцкого132 -- мальчишка 14 лет -- доказывал деревенским мальчишкам, что нет Бога: топил икону Божьей Матери в пруду, а она _в_ы_п_л_ы_л_а! Это мне рассказал в Москве, в 22 г. писатель Вересаев133, свойственник которого Петр Гермогенович Смидович134 (правая рука Ленина) был в селе Ильинском, где это случилось. После _ч_у_д_а_ была драка, избил один мальчишка "пархатого гаденыша". А потом создалась легенда... -- ночью один старик _п_р_и_н_я_л икону, взял ее с поверхности пруда и -- спрятали ее, до времени. Я написал 2 страницы только, -- Серов восторгался. Правда, мягко выходило. Но я задумался... -- о последствиях -- _т_а_м. Я страшусь... я не могу, чтобы мое искусство стало поводом к пролитию крови. Ведь виновники-то всегда в недосягаемости. А -- гаденыш -- умер уже. И я -- при всей моей страстности, при всем моем сознании, сколько страданий России причинено еврейством, -- я не могу "бить лежачего"135. Это-то и удерживает меня от печатания "Восточного мотива". Только это. Я слишком повидал..! Другой очерк -- из серии "Крымских былей" -- "Читатель". Как твой Ваня был сохранен Господом -- _ч_е_р_е_з_ одного читателя136. Н_а_д_о_ было Ване написать _в_с_е. А гибель была неминуема: от смерти меня отделяло лишь время на проход от Алушты до Ялты. Я был уже приговорен к расстрелу, это делалось автоматически. -- Как странно, теперь у меня, кажется все возможности писать: Анна Васильевна бывает каждый день, средства у меня есть на все, жажда писать, -- и -- болен. Я достаточно силен, я могу писать у стола, болей нет, но... этот страх надвигающейся тошноты! -- Нет, Олюнка моя, никто-никто-никто не может закрыть тебя! И не хочет, -- я для "дам" -- лишь чтимый писатель, любимый: меня жалеют. И мои отношения ко всем -- самые светлые, к чутким читательницам. А ты... -- ты _в_с_я, как читательница, как _д_р_у_ж_к_а, как _ж_е_н_щ_и_н_а_ -- но в каком-то очень высоком значении! -- безгранично дорога, _н_у_ж_н_а мне. Ты _д_а_р_о_в_а_н_а_ мне, как чудесная замена отшедшей. Пусть даже заочно. Ты оживила меня, усыпавшего. Ты вернула меня к работе. -- Сейчас письмо из Берлина. Какой-то д-р Аксенов137, -- пишет мне Милочка Земмеринг -- мой восторженный читатель, даст лекарство от -- кислотности. Его перешлют мне. Была на бегах?138 Почему -- неприятно? Азарт -- азартом, но _б_е_г_ красив, и можно, с билетом, любоваться. Хотя... бег хорош зимой... ах, в Москве..! Какие лошади были! Преломленно я дал в "Путях Небесных", в "Мери"... Рассказал бы тебе и об азарте... Азарт -- всегда в состязании, скверно только, что при азарте -- часто обман -- сговор наездников, -- обманывают самих лошадей! И это -- _в_и_д_и_ш_ь. Твоя интуиция -- частое явление в играх. "Младенцам -- всегда везет". Сам не раз видал. И -- в рулетке. -- Ты писала: будто я не отозвался на твои письма, в которых всю душу отдавала. Нет, Олёк: я все принял в сердце, и все сохранил, но пойми же: меня таскали по исследованиям, я был умучен и -- подавлен. Я ждал _к_о_н_ц_а... Я думаю, что я буду знать о _к_о_н_ц_е. Оля покойная это _с_к_а_ж_е_т. Она явится мне -- _о_с_о_б_е_н_н_о_й_ и скажет. Пока -- я ее не видел. К выздоровлению она является в светлом одеянии, -- и этого не видел. -- Бегония красива, но не _п_р_а_з_д_н_и_ч_н_о_е_ это. Не смущайся. У меня не было праздника -- Дня ангела. День рождения -- да, я твою фуфайку надел, -- и был бодрый! И розы твои, чудесные, уже увядшие -- были для меня _ж_и_в_ы_м_ приветом. Олюночка, не хлопочи о висмуте, он мне м. б. и не нужен. Болей нет. В больших дозах он хорош, как laxative {Слабительное (фр.).}. Как ты чудесно описала тишину осеннего склоняющегося дня -- эту вечернюю зорю в яблоневых садах! И _к_а_к_ я хотел бы быть возле тебя! Оля, я так хочу любоваться красотой творенья Его -- с тобой! Мы вместе нашли бы, находили бы _в_с_е, чего одному и не приметить. Ты чудесно чутка. Оля, пиши, что и как хочешь. Лежа _п_и_ш_и_ хоть. И не надрывайся в хозяйстве. Да, и в хозяйстве есть красота... ах, когда рубят капусту! снимают яблоки! мочат антоновку!! когда хлеб пекут! когда веют! -- все, все дал бы во 2 ч. "Путей". -- Оля, снова возобновляются монастыри _т_а_м! Какой это _с_в_е_т! Оля, мне скоро пришлют "Под горами". Я тебе пошлю как-нибудь найду путь. О, милая, нежная, ласковая... Не забывай своего Ваника. Жив -- тобой. Целую мою девочку родную. Господь с тобой, Он вернет тебе здоровье. Молюсь. Благословляю тебя. Твой всегда-всегда Ваня
   [На полях:] Как я люблю тебя, Олюночка! Как это сильно во мне и светло.
   Умоляю тебя, не вздумай принимать, если знахарка что даст!
   6 ч. вечера должен встать и идти на почту.
  

20

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   10.XI.42     8-30 вечера
   Олюночка-золотая, только из твоего сердца могла родиться эта открытка139,-- вот она, -- ласточка залетная, целую ее, -- _ж_и_в_о_е_ сердце твое в ней. В_с_е_ в ней: и великая любовь твоя, и мучительная тоска-тревога. Так мне понятно все это, -- это же и во мне, _м_о_е. Оля, мне лучше -- и _б_у_д_е_т_ лучше. Я -- спокойней. Вчера немного гулял. Дни -- золотые, крепкие, но мороза еще не было. В такие-то вот дни -- быть бы у тебя, дышать в садах, пить крепкий настой осенний, -- легкое, холодящее вино! Оно всегда бодрит меня, влечет к работе. Болей нет, но к вечеру чувствуется кислотность. Уколы "histropa" кажется, полезны, но они "о двух концах": если делать их близко -- по времени -- от приемов пищи, можно остановить пищеварение -- и тогда -- тошнота с последствиями. Это я точно установил, и велел сестре милосердия брать не 3/4 centimètrecube {Кубический сантиметр (фр.).}, a 1/2 -- для последних 4-х уколов. Аппетит хороший -- утром и в 2 ч. -- к вечеру -- я довольствуюсь горячей водой с молоком и 2 сухарями с маслом. Думаю, что вес мой -- во всяком случае, не падает -- м. б. даже "обрастаю"... Самочувствие лучше. Крепко возьму себя в руки, буду соблюдать диету, -- м. б. от мяса на время откажусь. Надо дать отдохнуть estomac {Желудок (фр.).} и проч.! -- Пишу тебе в постели, поленился -- не вставал сегодня. Мне покойней так. Родная моя, в целом мире -- единственная! Кляну себя, что писал 29-го X140, -- встревожил тебя своей "панихидой"... Но, Оля, не могу и таить от тебя -- открываюсь тебе в тоске, -- будто ищу у тебя защиты, _с_в_е_т_а... Прости, голубка. Я целовал, глазами-ресницами ласкал письмецо твое. Ско-лько в нем..! -- слышу я за этими строчками..! И как понятно это горькое -- быть на чужом веселье со своим горестным сердцем141. Олюночка, пойми же меня! Дождись меня -- я _д_о_л_ж_е_н_ к тебе приехать! И, Бог поможет, -- приеду. Что мне говорить -- о счастье _н_е_с_б_ы_т_о_ч_н_о_м -- увидеть тебя здесь? Но не жалким хотел бы встретить тебя... -- и -- о, как страшусь! -- если ты заболеешь здесь, это будет ударом мне, -- боюсь и думать, -- _к_а_к_и_м! Я всегда мог бы лечь в клинику-лечебницу, хорошую, _ч_а_с_т_н_у_ю, -- боюсь госпиталей! -- но не хочу, это меня придавит. Ведь _в_с_е_ в моей болезни -- кажется, определилось, -- надо: терпение -- и волю. Моя "Арина Родионовна" приходит в 8 ч. утра, уходит -- часа в 3. Все мне сготовит, подаст. Стучит, возится в другой комнате, (на зиму моя огромная -- "студия"? -- разделена, мой "заломчик-альков" вместе с кабинетом) -- и мне не так одиноко, если нет захожих. Я не умею совсем рисовать (бездарен!), но попробую дать тебе некоторое представление о моей квартире. Вот как (окна на Boileau) на запад-юго-запад {В письме рисунок И. С. Шмелева.}. Нет, как бездарно нацарапал. Будут топить, а пока -- малый радиатор, есть и еще два, в запасе, на случай морозов.
   Олечек, в сердце схоронил твой порыв -- приехать и все мне устроить, меня устроить! Как я _с_л_ы_ш_у_ твое сердце! Как _в_и_ж_у_ -- знаю _в_с_ю_ тебя, несравненная! Знаю: ты можешь сделать, и как же ценно!! Как _п_ь_ю_ нежность-любовь твою! Она меня исцелит, -- только одно твое _д_в_и_ж_е_н_и_е! На коленях перед тобой, целую твои ножки. Но, Олечек, не делай этого... за тебя в тревоге! И все равно, _н_и_ч_е_г_о_ нельзя провезти, _в_с_е_ отбирает или голландская, или французская таможня. Анна Семеновна не раз убедилась. Ну, что ты можешь мне привезти, чего я -- при известных усилиях, -- не мог бы найти здесь? И даю тебе слово: если бы мне стало вдруг хуже -- я сам попросился бы в клинику. Теперь я хоть за тебя спокоен: ты _д_о_м_а, всегда возле тебя дорогое твое -- мамочка, Сережа, и будут приняты все меры.
   Глухая осень, -- холода, пойдет непогодь, -- ив такую пору, в современных условиях, -- тебе, -- всегда под угрозой болезни! -- быть в трудной дороге (в поездах битком, нельзя тебе!!), на-юру, в чужом Париже, (пусть и в удобном отеле). Когда твой Ванёк "скрипит". Ну, случись с тобой... -- я... _ч_т_о_ я-то буду... ?! Изведусь. А ты -- будешь беспомощна. Знаю, о тебе будут заботиться, да, -- и как еще! Юля _в_с_е_ сделает, по моим указаниям... в_с_е!! Но мы с тобой -- источим последние силы -- в тревогах смертных. Не надо делать такого _с_и_л_ь_н_о_г_о_ опыта. Светик мой, -- о, чудесная-призрачная моя! -- в иные миги мне так представится... -- будто сон мне снится, _с_о_н_ _о_ _т_е_б_е! -- так для меня это несбыточно -- щедрая Милость Господня..! -- Ты, _я_в_л_е_н_н_а_я_ мне! Я молю Господа -- ущедрить Милость -- дать мне увидеть тебя, поклониться тебе, душа родная, моей дружка.
   На днях А. С. Будо едет по делам в Голландию, возьмет мою книгу для тебя. Это -- забытый мною! -- II-й том моих сочинений, выпущенный Петербургским союзом писателей в 1912 г.142 (после был переиздан, причем я исключил рассказ "Иван Кузьмич"143. Почему -- не знаю). Перечитал теперь и вижу -- для _т_о_г_о_ Ив. Шмелева -- рассказ приличный, психологически выписан удовлетворительно -- и -- по характеру -- _м_о_й! -- Не знаю, дам ли еще что газете. Печально, что не пришлось изложить мои взгляды на жизнь и мир... а без повода (если негде печатать!) я теряю "толчки" к писанью. А как я горел! И как бы мно-гое выперло из души! -- В ночь на понедельник -- 9-го XI -- видел покойную матушку! Не помню, ко-гда еще видал! Она, похудевшая, в белесом платьице, хочет, словно, меня увидеть... и вот, кто-то слева, м. б. Оля покойная, _п_о_к_а_з_ы_в_а_е_т_ на меня, а я где-то на 3-м -- заднем плане {В письме рисунок И. С. Шмелева.}.
   Матушка, кажется ничего не сказала, смотрела, как бы жалея меня. А я что-то сказал, -- я не помню. Просил..? или -- приветствовал... Мне было радостно -- увидеть старенькую, и я почувствовал, что она -- _р_о_д_н_а_я_ моя, и я люблю ее, и мне жалко ее... почему? Теперь мне больно, как мало был я с ней ласков, как не умел быть ласковым с ней! Надо было хотя бы переломить, для нее, перестроить что-то в душе. Она не умела -- или очень редко умела, и так неуклюже! -- ласкать детей. Что же, она не виновата, не умели воспитать в ней ласковость, суровая семья была у ней, училась и жила в институте (Елизаветинский институт в Москве)144, очень хорошо училась, с наградами, почти из института -- замуж, не по любви, но жили с отцом хорошо, у него был такой _я_с_н_ы_й_ характер, _м_и_р_н_ы_й, -- чуткий душевно был он, даже (в то-то время!) служащих _н_е_ _м_о_г_ обидеть или прижать... Да вот: иной раз воротится домой часам к 11 вечера. Кухарка спит. Все спят. Осторожно разбудит -- "Татьянушка, сделай-ка яишенку... прости уж... есть хочу..." -- не любил ресторанничать или по трактирам, -- она на таганке, на лучине, изготовит -- в 5 шт. глазунью... -- подаст тихо в столовую, (снизу из кухни) -- валенки всегда, чтобы не стучать. Отец -- помню! -- калач так вкусно над яичницей разломит, (крупные золотые запонки сверкнут на чистых крутых манжетах, -- он без жилетки, _н_о_ч_н_о_й...) -- "Погоди-ка, -- скажет шепотком, на-ка... не серчай, что побудил..." -- и -- двугривенный. Та -- "да что вы, Сергей Иванович... да я всегда рада... как же так голодным спать..." Всегда любил наградить. А если кого обидел... погорячился... весь день сам не свой... О, _к_а_к_ это ценил народ! И как я, я, маленький, _ч_у_в_с_т_в_о_в_а_л... до слез!! Я всегда страдал, и ка-ак! -- если кого увольняли. И очень не любил увольнять. Как любили его, и как ходили за ним, когда он заболел смертно... и как же страдал! Вот мне и жутко писать последние очерки "Лета Господня". Но надо. Дал бы Господь войти в силу. Одиннадцатый час. Тошноты нет, но небольшая renvoi {Отрыжка (фр.).}. Завтра заставлю себя пойти пройтись. Почти бросил курить: два раза в день по 1/3 папироски.
   [На полях:] 11.XI -- Утром твое письмо 5.Х1144а. Целую. Да, сердцем страшусь за тебя -- пойми! И хочу видеть тебя в Париже, но разум говорит: _н_е_л_ь_з_я, нет. Страшусь за тебя -- пойми!
   Я -- старовер, -- больница для меня -- ужас, не верю во французское лечение, и -- французским сестрам.
   Процесс моего пищеварения, -- вполне хороший, только вот отрыжка дрожжами -- очевидно, залеживается.
   Желудок очень расширен и опущен.
   Не заметил -- как кончил 2 лист. Целую, деточка, Оля моя. Пиши. Твой Ванёк
  

21

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

12.XI.42

   Милое мое солнышко, родной Ванюша!
   Письмо твое сегодня, -- и как я счастлива, что тебе получше. Видишь мой дорогой, -- ты, как я и думала, перепринимал лекарств. Господи, что же мне сделать, чтобы попитать тебя?! Анна Семеновна _д_о_л_ж_н_а_ (!) обязательно взять от меня все, что я ей соберу. Я сама стесняюсь многим ее отяготить, но хоть немного-то!
   Я ей на Rusell пишу, чтобы заранее мне она сообщила, а не в день отъезда, а письмо пришло 2 дня после ее отбытия. Я хлопочу о своей поездке в Париж, но из-за вчерашних событий м. б. еще новые затруднения встретятся. Мой друг, могущий мне помочь, уехал как назло до сегодня или завтра в Париж, а без него нечего и пробовать. Мне доктор мой сказал, что, если van Capellen мне не мог помочь в болезни, то в Голландии не к кому обращаться больше, что помощь парижского врача можно только приветствовать. Дал и бумажку. Напиши же еще и адрес и имя urolog'a, знаменитого у вас. Есть же!? Пока что я собираюсь только к Марининому и твоему Antoine. Посмотрю, что выйдет из моей просьбы. Я только и живу этой мечтой. Я извожусь думами о тебе, Ванёк, ночи не сплю, воображая тебя одиноким в болезни. И этот холод! Эту ночь у нас был о. Д[ионисий], -- ночью страдал желудком -- язва, операция была уже у него. А я, слыша его муки, о тебе думала. Господи, что же мне для тебя сделать. Я грешу досадой на то, что вот Анна Семеновна, Елизавета Семеновна, "Юля" и прочие тебе помочь могут, а я только бессмысленно развожу руками...
   О статьях... чего же мне добавить? Я этого ждала, ...если Ваня со мной одинаково чувствует. Иначе же не могло и быть. Я их слишком хорошо знаю. Не год и не два, а целый большой отрезок сознательной жизни. Правда только хронологически, не внутренне. Не горюй, -- значит так надо. Но каковы они-то, видишь? Ну, будет. Ты обо мне не волнуйся, я здорова, хотя эти дни простужена была адски. Прошло. Крови нет пока что. Берегусь, конечно. Боли в груди было начинались вчера ночью, но я приняла твое против спазм. Помогло. Спала плохо, т.к. о. Д[ионисий] страдал, а я слышала, -- он с голодовки-то попал (как он выразился) в "землю обетования". Молоко не снятое и прочее его и "угробили". Но ему помогла моя микстура, которую мне дал 4 года тому проф. Руднев144б в Берлине. Магнезия. Утром бледный встал, но говорит все прошло. Я виновата, -- заугощала его. Уху сварила, чудную, жирную, щуку ему дала, с соусом из масла с желтком стертыми, потом еще старых времен была у меня такая индийская "история" для вегетерианцев -- котлетку ему сделала из нее, груши вареные, теплые, яблочный мусс, а на ночь простокваши, вот после нее-то и взяло его. Хлеб ему пекла сама из своей муки, чтобы не было суррогатов. С хлебом будет трудно, в этом году у нас плохая пшеница, прибило дождем ее. Дают строго по пайку, тоже что и на карточки, только как премию за поднятие целины под злаки, дали немного добавочного. Молотьба еще была эти недели. Было 14--15 человек рабочих около молотилки, контролер (бывший сыщик полиции), чтобы мужики не утянули чего сверх пайка. А над этим контролером еще 2 контролера, чтобы он не вошел в стачку.
   Одного засадили в тюрьму, что плохо глядел. Мне надо было 11 человек кормить по 5 раз в день! Подумай, сколько работы. Под конец они сказали, что такого приема они ни в одном доме не встречали и долго будут помнить mevronw {Госпожа (голл.).}, о которой их предупреждали, что "она вероятно и слова одного по-голландски сказать не сможет, т.к. ее слышат говор на каком-то странном языке". Я выслушала массу комплиментов и моему голландскому языку, и хозяйственным заботам, и гостеприимству. На все сие я только сказала: "...Ничего нет особенного, это тот minimum, который вы встретите в каждой русской семье. Гостеприимство -- наш приятный долг". Из неприятной процедуры молотьбы сделался праздник, несмотря на всю возню, работу и грязь. А кончилось еще и романом: моя миленькая служанка (не трамбовка, ту я отпустила) приглянулась одному мотористу, тоже редко очаровательному, -- обаятельная какая красота и симпатичность. Мне радостно было на них смотреть. Мило, просто, чисто. Я ее посылала подавать к столу, а она малиной заливалась и глаза опускала. Хорошенькая девочка, кокетливая кошечка от природы. Ну, Бог с ними. Ванечек, золотко, поправляйся, не томи себя мыслями. Может быть лучше тебя в больницу направить? Попытайся же, м. б. и не так там плохо. Тепло там будет. Мне очень хочется приехать в Париж. А тебе? Нет... не совсем... Чую. И иногда боюсь, что оказалась бы "татарином" или хуже. Ведь правда? Голубочек, прости, что я не переписала до сих пор "Яйюшку", я ужасно заверчена в хозяйстве. Теперь надо все убрать: маис сушить, а то гниет, курам есть нечего, капусту рубить. Еще здешнюю травку -- андивию солить и массу всего другого. Яблоки и груши чистить для сушки... Ящиками. Вот бы тебе привезла. У меня мозоль на пальце от чистки. Дней не хватает. И все -- это несчастное, презренное и такое нужное "едово". Кур старых колоть надо, стерилизовать. Вот тебе бы! Корнеплоды приводить в порядок... А еще целая куча других дел. Шить надо: платья зимние пересмотреть, пижаму фланелевую, кофточку верхнюю сшить -- начато -- не кончено. Еще кое-что. Платья все мне узки... особенно парадные. Взять хоть одно с собой, если поеду? Или только то, в чем поеду? А в чем? Трудно остановиться. Что тебе лучше всего приглянется? Не нарядное хочется, а свое, что лучше гармонирует. Но что? Я никогда не знаю. На свадьбе у соседей я королевски выглядела... до... 5 часов, до письма твоего145, а потом... жалкая была, с опухшими глазами. Не смогу тебе такой показаться... вся прелесть была в камнях -- золотых топазах -- старинное колье из топазов и жемчугов, на открытой шее, платье -- черный бархат без всяких прикрас, только золотой поясок. Короной волосы. Колье -- бабушки, прабабушки. Но его в дорогу не возьмешь. Осталась одна только серьга, длинная, веткой, чудно мне идет, дивно. Но второй, увы, нет. Мне дарит мама имитацию к рождеству, тоже хороши. Мне нравятся эти побрякушки. Негритянка? Для торжества, мама мне еще приколола очень красивые кружева, широкие, настоящие... Был вид, как со старинной картины. Оригинально. Мне идут такие "воротники", как крылья. Одно вечернее, еще девичье, платье: узкое до полу, черное, атласное, только в самом низу клеш, ничего, никаких "штук", а у декольте огромный белый тафтовый, как крылья "воротник", особенно сработанный. Декольте: спереди не большое, а спина до пояса остроконечно открыта. И кончалось бриллиантовой пряжкой (имитация, конечно, но эффектно). Такого 2-го ни у кого не было. А все мама. Какая дура, все о тряпках. Но я тебя нарочно хочу вырвать из твоих дум. Вот изволь слушать, как твой Олёк бывает тут! Вот твоя "умница"-то! Я люблю "стройные" платья. Но не строгие. Я женственное люблю и в туалетах. Бантики, кружева, цветы, камни... очень люблю. Кольца, серьги. Не люблю полумужественных мод, английских костюмов. У меня были, -- гадко. Не по себе. Амазонка -- другое было. В костюме наездницы (имею в виду модный, с галифе) много может быть шарма. Ты согласен? На свадьбе у мужиков была такая масса бриллиантов, золота... и каких! Сами то часто бегемоты, а грудь и руки и уши... горят, горят. Чудно! Я глаз не могла оторвать от одной старушки 85 лет, всю увешанную драгоценностями и какой работы! Игра какая! Только бы хоть раз примерить! Таких вещей, смело уверяю, не снилось ни одной фильмовой диве. Богаты крестьяне здесь, что и говорить. Но скучно все это. Ах, много бы можно написать, да не хватит времени. Ванечек, душенька, я все время с тобой, все, все время.
   Крещу тебя. Молюсь, целую. Будь здоров, солнышко.
   [На полях:] Целую нежно и обнимаю. Твоя О.
   Стыжусь такого глупого письма... Простишь? Так счастлива, что лучше тебе. Так мечтаю о свидании и потому о женской ерунде пишу, как бы уже выбирая для тебя туалет. Но это мне не важно. Это все -- совсем, совсем между прочим. Ванечка, если бы удалось встретиться!! Будь здоров!
   Это птичка грызла, летать ее пустила! {Бумага повреждена.}
  

22

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  

18.XI.42     4 дня

   Милая, нежная моя Олюночка, как успокоительны, как хороши, как ласковы твои письма! Это мне такое укрепление! И знаешь, твои хозяйственные заботы так почему-то и мне близки, -- да потому, что _т_ы_ здесь, вся в них, и в них страстная, пылкая, вся -- _р_у_с_с_к_а_я. Ну, как же чужакам и еще голландцам, привыкшим копить копейку, не удивляться на гостеприимство твое! Но ведь это же какой труд и какая же брешь в хозяйстве -- кормить несколько дней целую ораву и каких едоков -- молотильщиков! Что же это у вас, с подвижными молотилками -- артели? Это в богатой-то стране. От хозяйства -- к хозяйству? Да сколько же у вас запашки-посева, если надо чуть ли не неделю молотить? Или у тебя -- русское имение? Яблочные сады -- на километр? И ты -- владетельная особа?.. имение -- маркиза Фортинбраса? (помнишь -- "Кот в сапогах"?146) Ах, много красоты в жизни помещика, хотя бы и голландского. Я люблю хозяйство, всегда мечтал... -- Тоника помнишь? Какая чистая, какая _н_у_ж_н_а_я, какая справедливая жизнь -- _з_е_м_л_е_ю! Ах, потому-то я и кинул мою Дариню к Мценску, и вот, жду не дождусь, когда окунусь в хозяйство, в эти чудесные мелочи повседневщины... -- в захват красотой труда. Я вижу поля хлебов, огороды в расцвете, сады... -- их цветение и налив, их созревание... парники, грунтовые сараи... скотный двор, птичник, -- эти смены времен года, -- и во всем этом жизненном ходе, под небом, в Боге... -- даже холодный, мрачный, в полудожде-полуснегу октябрь... -- все дар Божий, все красота. Холодные месяцы -- декабрь -- январь, когда в разгаре отел коров, -- ночью телятся! -- таинственные огоньки скотников, наблюдающих... -- у нас кухарка Татьяна, бывало, в первой половине декабря радовала нас известием, что "телочка у нас", -- и я не мог дождаться морозного, часто метельного утра, бежал в кухню, где за печкой, в огороже, сохла, -- уже на ногах стояла! -- телочка. У нас так подгадывали отел, чтобы к Рождеству и длинному мясоеду было хорошее и обильное молоко. Ах, какие сливки... и как я любил, когда заливали ими клюквенный кисель! Это такой чудесный "мусс"... когда смешается, и какой же удивительный вкус! Эйнем выпускал такую карамель, похожую... Ах, Олюночка! как прекрасна жизнь, _в_о_ _в_с_е_м... когда она идет в ладу с природой. Сказывается во мне от предков, от крестьян -- государственных -- Гуслицкой волости, Богородского уезда, Московской губернии... -- эта страсть к земле. Редко приходилось мне живать в больших хозяйствах. Перед войной, когда я уже получил "имя", начинались приглашения гостить... помню, один витебский русский помещик147, -- и сам малость писатель, -- как звал..! Все предлагалось: верховые лошади, охота, рыбная ловля, -- и какая! Я большой рыболов... -- обилие ягод и грибов, кормление до-отвалу... -- тогда я мог все есть! -- полное хозяйство, богатейшее гощенье, -- хоть целый год! -- и чудесное же имение, по рассказам Бунина, -- и я собирался в конце июля, война помешала. Как я мечтал о яблочных садах!.. -- ах, какие сады видел я в Малоярославце у Ильи Львовича Толстого148, -- и опять -- за два--три дня до объявления войны! Олюночка, не судил Бог мне насладиться тем, что мне так дорого, в чем я вижу высокий смысл жизни... -- трудами от земли, на земле... -- под Господним небом! Город всегда был мне невыносим... с детских лет. Это -- "на дачу!" -- в этих двух словах -- ско-лько для меня было... _в_с_е_г_о... еще неясного! Оля... как любил я сойти на маленькой станции... за вокзальчиком ждет тарантас, уже вечер... знакомый кучерок... и мы катим небыстро проселками, в хлебах... -- в этом духе полей ржаных... -- с последними песенками птиц по перелескам... -- с девочкой на опушке, разбирающей кузовок с грибами... (у меня сушатся белые грибы на радиаторе! хочу пирожка с грибами... мо-жно? -- ) -- или -- в июне, только-только спеет земляника... -- и белоголовая девчушка протягивает букетик земляничек... -- ягодок-огоньков... -- какая красота, душистость сладостная... -- какое... дыхание Господне -- во всем! Дали, деревни в рябинах... а вон и усадебка... -- матушкино именьице, маленькое... и какие же яблоки там, клубника, малина.., как жирно трещат дрозды... -- Господи, как хорошо было, _п_о_л_н_о_ удивительно ясной простоты и -- чистоты! Помню, как я, студент уже, устроил сам разборный улей... и как трепетно следил за первой работой пчел! Как я люблю все живое: цыплят, птичьи голоса-гомоны... конный завод... охоту... тихие заводинки, где берут лещи... -- но особенно почему-то -- омуточки, где ерши и окуни! Днями просиживал, вставал до солнца, любовался, как пруд дымится -- парит от него... и в этом -- каком-то первозданном "куреньи" вод... -- всплески рыбьи... -- лещи, что ли, купаются? И как таинственна глубина там... -- куда забросишь удочку. Первый сбор ранних яблок... -- и к осени глубокой -- последний добор крепких... -- и как, бывало, ищешь по верхушкам -- золотистое, антоновское... с наклёвом -- сла-дкое! Все это, кусочками, раскидано у меня по книгам, в "Лете Господнем", в "На пеньках", -- но главное -- кратко! -- в "Росстанях"! Ты чувствуешь, как во всем этом -- чуть и твой Ванюрка... Я всегда влюблялся в заброшенные уголки, в глухие поместья... -- и так хотел бы остаться совсем..! Я так люблю следить, как все растет, меняется, зреет, _д_а_е_т_с_я_ человеку! Я поездил по России... -- и все же мало! Я не посетил больших рыбных промыслов в разгаре труда, не видал большого сплава леса, не знаю, как снетков ловят. Ах, снетки эти..! Я часто теперь их вспоминаю... а был на Белом озере, где самые лучшие, белозерские... -- помнишь -- "Марево"?149 Я люблю этот рассказ... Ах, как было жарко в Белозерске, в августе 13 года! Тогда я -- осенью -- написал рассказ "Волчий перекат"150... -- по Северной Двине ездил. Снетки... -- их запах, их вкус... на сковородке... -- это неповторимое... -- сколько же Господь дал людям, и сколько же -- русскому человеку, который умеет _в_и_д_е_т_ь, принять!
   Ну, я увлекся. А теперь -- к грустному текущему...
   Вчера А[нна] В[асильевна] отнесла посылочку Елизавете Семеновне. После я сам зашел и застал ее ломающей голову, как это все навязать сестре. Через полчаса она должна была ехать к ней, помочь уложиться. Сказала мне: боюсь -- не возьмет всего, при всем желании -- а я еще письмо написал просительное А[нне] С[еменовне], суля по книге ей и дочке Ниночке. Духи будто бы отбирают, таможенники. Носильщиков нет, она -- дама сырая, тучная, везет много торговых всяких бумаг для своих отделений модных вещей в Бельгии и Голландии. Я сказал -- ну, что можно. Так что, Олюша, прости, если перечисленное мною в прежнем письме не все доставят тебе (* Как бы хотел исправить непринятое тобою, горькое мое прошлогоднее Рождество! Я от всего сердца тогда сам посылал тебе, как горел!). Тройку акулек клюквенных, конфетки... и антигриппал, жасмин, книгу, золотистую медовую карамель, душистый горошек... -- что получишь? Если бы ты с ней повидалась! -- ты бы ее очаровала. Она очень приятная, "мягкая", -- и у-мная! -- красивы голубые глаза. Но полнота... Елизавета Семеновна -- совсем миньятюрка, как бы не доразвилась в женщину, совершенно резко-другой тип! Ну, да ты умница, сделаешь, как нужным найдешь. Уповаю -- что-нибудь дойдет, м. б. Ваня -- кисти Калиниченко, -- помнишь, художник -- небольшой! -- его картина -- "Перед обыском" -- студент жжет в печке нелегальщину, Румянцевский музей.
   Сейчас был Ивик, принес от Юли... Кстати, почему ты всегда берешь Юлю в кавычки?! Так звала ее О. А., я, все. Это -- Юлия, почему же кавычки, -- не ирония же тут?.. Она этого никак не заслуживает. Она так чутко старается меня беречь. Был Ивик и принес горестное письмо. Боже мой... Мой родной племянник, сын старшей сестры, сверстник Сережечки моего, не мог оставить семью в Москве в 18 г. -- офицер вел войны, и остался -- со всеми последствиями. Он чистый человек, а семья недавно осталась без кормильца, мой зять помер. И вот, прошло 25 лет. Недавно я получил письмо от неизвестной дамы, спрашивает -- "Сергеевич" ли я по отчеству, и есть ли у меня племянник Любимов151. После ответа она переслала мне письмо... племянника! помеченное 30.Х.41 г.!! Оказывается, ее муж был переводчиком в одном из лагерей советских пленных, -- кажется, в Эстонии. Ему-то, разговорившись, Норя -- Никанор -- и передал письмо -- доставить мне. Тот м. б. не решился тотчас переслать, -- запрещено сноситься о пленных, -- заболел тифом и умер. Его жена -- дама-то! -- нашла в бумагах и переслала мне, -- очевидно, переписала на машинке?? Письмо не рукописное, даже и подпись. Вот оно:
   Пари, Ивану Сергеевичу Шмелеву, -- латинский шрифт. Дальше -- русский. "Милый, родной дядя Ваня. Примите мой сердечный привет", -- нет, должно быть это его текст, советская орфография, боялся писать своей рукой? -- "и пожелание..." -- буду уж старой орфографией! -- "хорошего здоровья. Пережил много горя и может быть близок к таким же тяжелым утратам, которые перенесли Вы". -- Очевидно, о моих _о_т_н_я_т_ы_х! -- "Сын за три дня до начала войны ушел в артиллерийское училище, жена осталась в Москве. Я после сорока дней -- ежедневного соседства смерти -- в руках германской армии. Мое единственное утешение вижу в том, что разящий германский меч -- меч священный (* Вот как и подсоветские видят! Правильно.), направляемый рукою Всевышнего, веру в которого я сохранил и буду хранить до конца дней моих. Целую крепко. Любимов. P.S. Мама жива. Если будет возможность, пришлите нательный крестик. В партии никогда не был. 30.X.1941". -- Вот... Больше года тому... Я знал, что где-то в Эстонии -- Норя мой, полковник артиллерии, в плену. С прошлого года не мог добиться, где он. Единственная возможность была -- к "Новому слову" -- к его редактору, но я уже отклонил тогда сотрудничество и не мог обратиться. Теперь я повелительно _д_о_л_ж_е_н_ его просить. У меня болит душа за родного. Они с Сережечкой были дружны, вместе и в поход вышли в 15--16 гг., из Серпухова. Помочь бы чем ему... Крестик нательный..! Я плачу сердцем. Буду умолять -- разыскать его, снестись. Я ручаюсь за него, он прямой, честный, -- и, конечно, ненавидит большевиков. Это -- жертва. Не мог бросить семью, надо было кормить мать, неподросших детей, учившихся. -- Пятеро! И вот -- рабство в когтях у дьявола. Представляю, что он вынес! И как мучился, когда мы вернулись с Олей в Москву, в 22 г., без Сережечки, и он пришел к нам... -- бледный, в слезах... в стыду... -- что не ушел с Сережечкой и не разделил его судьбу -- ? Ему было тяжело смотреть нам в глаза. Но разве я _м_о_г_ его укорить? М. б. ему думалось, что мы его презираем... -- ? Не знаю. Я тогда был убит. И вот, теперь, спустя четверть века... Не получая отзвука от меня на это письмо, _ч_т_о_ он мог подумать? Презираю? не прощаю?.. Я его не обвиняю ни в чем. Таких было много, _в_з_я_т_ы_х_ жизнью, прикованных. Ну, буду хлопотать, добиваться... Боже мой... если бы русские люди здесь воображением представили _п_ы_т_к_и, в каких томился народ..! Бог с ним, с нашим великим имперским прошлым... будущего никто не знает... а ныне... ныне приносится страшная жертва кровью... во искупление грехов мира... -- и молюсь -- да дарует Господь истребления большевистской чумы! Я делаю поправку на "лежачего не бьют" -- это, помнишь, о чем? о "гонимом народе". Нет "лежачего"! Этот "лежачий" точит смертоносный яд, там, где может еще... и этот "лежачий", если бы его дело выиграло, до последней капли выпьет и русскую, и немецкую кровь. Да, да, да! Отплатит тысячерицею, не как в книге "Эсфирь", Пурим-то... Отдельных, неповинных можно жалеть... но, когда подумаешь... больше 30 миллионов русских людей истреблено, и к_а_а_а_к_ истреблено..! Боже, Боже правый... даруй просветления сердцу... не могу, ненавижу, проклинаю! Оля, не суди меня, ты -- добрая душа, ты -- вся со мной, и ты болеешь сердцем за родное. Я не жестокий, -- я только -- весь в страдании. Не осуди, родная. Ты сама ненавидишь дьяволов.
   Весь режим нарушил. После обеда не лежал, тебе пишу. Я сыт. Ел курицу, кисель с молоком, творожок хороший. Буду писать завтра Деспотули152, молить его. И вот, придется послать газете рассказ, что ли. О, сколько "проклятых" вопросов надо разрешать нам! Сейчас канонада над Парижем... жуть...
   Пора в постель. Холодно. Радиатор рядом. Буду Толстого читать "Утро помещика"153 для оттяжки. Целую. О, родная! Ваню не забывай. Один я, один... Твой Ваня. Увидеть тебя!! Ты -- вся яркая, я... о, какой я, стыдно.
   [На полях:] Если бы был здоровым!!!
   Да, А. Н. Меркулов все исхлопотал мне: продовольственные карточки, газ, carte d'identité {Удостоверение личности (фр.).}, не в мэрии, а в префектуре. Это огромное бремя снял с меня! сделал чудо! Вот -- _д_р_у_г!
   Совсем, было, забыл: отличный уролог Dr. (professor) H. Marion, 74, Avenue La Bourdolais, Paris, VII, bl. Inwalides, 14-02, sur rendez-vous.
   Как жалею, что 1-ая статья не прошла. Я бы всю систему изложил! Я буду добиваться. Важно напечатать. Два народа: германский и русский.
   Отбой тревоги!
   Уже другой месяц не могу вымыться как следует. Противно. Такой холод. Не топят. Велю нагреть кухню газом.
  

23

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   25.XI.42
   Милый, дорогой Ванюша!
   Вчерашнее твое письмо на машинке! Я так рада, что тебе лучше. На многое хочу ответить и не знаю с чего начать... Понимаю твои чувства относительно племянника. Ах, и многое все-таки не высказать, что давит сердце! -- И трудно же писать: я лежу и лежу, с 14-го... На этот раз какое-то окаянное кровотечение, -- только позволит доктор сесть, как начинается снова, но не от сиденья, т.к. я еще не успеваю исполнить это {Описание болезни О. А. Бредиус-Субботиной не публикуется.}. [...] Обиднее всего лишь то, что я не смогу увидеть Анну Семеновну... Ах, Ваня, ты огорчаешь меня такими посылками! Ну, зачем!? И что сказать А[нне] С[еменовне] про меня, такую баловницу духами в этакое время!? Конфет у нас найти можно. И в доказательство я посылаю тебе пьяную вишню. От А[нны] С[еменовны] я не получила до сих пор никакого известия, а 23-го, как только пришло твое письмо, я просила маму все, что хотелось тебе послать, притащить мне на кровать, и мы вместе упаковывали. Прости, что яички не выслали. Мне то это невозможно, а маму то уж очень загоняла своей болезнью. И маленькие они очень, т.к. это от молодок нынешних, они начали нестись 1-го ноября, будучи 5 месяцев. Мамины выкормыши. Мужики завидуют, ни у кого еще не несутся, а у нас -- самые свежие яички. Как бы хотела, чтобы до тебя дошли! -- Ну, вот думали, думали как отправить в Гаагу? У нас автобус только 4 раза в день ходит и последний из Утрехта к нам в 5 1/2 часов, так что можно было только на другой день. Маме меня оставить невозможно, а девчонка моя -- дитя, говорит: "Не найду я пожалуй, я никогда на поезде не ездила". Но все-таки решили, что, если не будет крови у меня, то мама поедет. У Фаси еще несколько пакетов Bisma-Rex были, я просила ее захватить, т.к. в одни-то руки не дают. Мама звонит ей вечером, а она и говорит: "А[лександра] А[лександровна], так я их сама отвезу, у нас 9-ый день по папочке, мы с мамой в церковь завтра едем". И подумай, все захватила. Она мила, Фасёк, тащила еще одежу для русских после папы.
   Я Анне Семеновне письмо написала, объяснила, что сама больна, что пользуюсь оказией в Гаагу, и решаюсь без предварительного разговора с ней послать кое-что для тебя. И послала. Теперь, после твоего письма, я стыжусь, что она "клянет" и меня... Но мне таак хотелось тебе все это послать. Я просила ее взять с собой: 20 шт. яиц (свежих, за последние 5 дней нанесенных, хорошо упакованных), 2 фунта сливочного масла, 2 банки сгущенного сладкого молока, сушеных яблок сладких, висмут и Bisma-Rex, коробочку пьяной вишни и носки шерстяные. Они очень не элегантны, но еще хорошей чистой шерсти. Дикий цвет, но я думаю, что ты их сможешь надевать на ночь, когда холодно. Я рада была хоть такое достать, т.к. -- прежней выработки еще. Безумно хотела послать тебе жареного петушка из наших молодых, но для этого должна знать точно день отъезда А[нны] С[еменовны]. Очень прося прощения, я об этом ей написала, сказав, что это только на случай, если бы ей было возможно. От нее же я не имею еще никаких сведений.
   Заказное мое письмо было отправлено 17-го XI, значит она его получила. Фасенька вчера звонила (как раз когда я плакала от новой (?) крови) и сказала, что она была в магазине, где и узнала, что m-me Boudo здесь, передала пакет и письмо, и лекарство (Bisma-Rex) и просила, что если что у m-me Будо (я об этом же писала А[нне] С[еменовне] кроме того) есть для О. А. Б.-С, то чтобы это было передано в магазин, а оттуда кто-нибудь возьмет. Клянет меня она? Я очень хотела бы ей хоть цветов послать, хоть торт, но не лично, это как-то неловко, да и балованная она, думаю. Что любит? Ломала голову, как бы ее поблагодарить... и не придумала. И все это меня очень угнетает, а еще пуще, что не увижу ее, живой твой привет, что она меня не увидит и не перескажет тебе обо мне. Ехать в Париж теперь -- безумие, -- Бог знает, когда я опять поправлюсь! А на днях уезжает B[oudo] обратно в Берлин и уже совсем. Так что никакой протекции... Ну разве можно не досадовать!? Нет, мой приезд к тебе... не угрожает тебе, Ванюша! Еще, скорее хочу сказать: "Юлю" я беру в кавычки _т_о_л_ь_к_о_ потому, что я стесняюсь называть ее просто "Юля", ибо какая же мне она Юля? И только оттого, что я не знаю как могу ее назвать иначе, беру это, твое для нее имя. Почему ты хочешь видеть иронию? Разве я сумасшедшая? Я именно очень рада, что она около тебя есть, родная тебе душа, заботливая и берегущая. Откуда ты, Ванюша, такое выводишь? Ивика я Ивиком зову только потому, что это -- мальчик, сколько ему? 20 лет? Елизавету Семеновну я тоже беру в кавычки, когда пишу _т_в_о_е -- "караимочка". Как это ты самое простое объяснение не нашел?! За что же бы мне твою племянницу обижать? Напиши лучше ее отчество. Это почти то же самое, как если бы вдруг размахнулась писать "Оля" об О. А.! Ну, понял? По-моему ты всегда так скоро обидное обо мне думаешь?! Не знаю.
   Я очень томлюсь тем, что лежу беспомощно и... тягуче-долго. И не могу поискать для тебя гречки. У нас, впрочем, здесь настоящей крупы не было, или очень редко (как куриный корм!), а все только мелко-размолотая, но и она была вкусная. Она давно пропала. Я бы хотела ее посеять, но: 1) низка почва; 2) нельзя сеять то, что хочешь, но то, и столько, как укажет правительство. Вообще, Ванюша, хозяйство теперь совсем нельзя сравнивать ни с прежде здесь, ни с прежде у нас. Я расскажу тебе, если ты этим заинтересовался. Ты спросил, почему хозяева не молотят единолично. После капитуляции Голландии были образованы специальные учреждения для ведения учета урожая и т.п., ведающие сельским хозяйством. Они регулируют норму скота, всякого, даже кур. Мы не имеем права сами по себе держать скота столько, сколько хотим, но нам дается строгая норма. Также лошади. Мы не имеем права больше 2 взрослых лошадей держать. Пашем вместе с -- соседом, на -- четверке, т.к. на паре -- земля тяжела, не поднять. Пахоту же мы обязаны были увеличить и засеять тем, что предписано. Картофель, горох, фасоль и т.п. мы должны только определенное количество для себя оставлять, а остальное сдавать. Хлеба, т.е. пшеницы, мы получаем то количество, которое полагается на хлебную карточку по пайку и сдаем все, что сверх нормы, т.е. большую часть, печа хлеб сами. Как премию за поднятую целину дают на душу лишних 25 кило на год. На кур мы ничего не получаем. Мясные карточки сдаем тоже, и за это имеем право убить свою 1 свинью, по весу того пайка, который был бы на мясную карту. Ели весь год солонину. Колоть свинью мы можем лишь тогда, когда сдадим одну свинью, определенного веса государству, и когда нам разрешат. Тогда приходит контролер и весит тушу, штемпелюет и дает нам нашу часть. С молотьбой не так, как ты думаешь: _н_и_к_а_к_и_х_ единоличных обмолотов нельзя устраивать. И очень понятно отчего: все должно быть учтено. За личный обмолот можно бы было сесть на порядочное время в тюрьму.
   Нет, но по всей стране, из деревни в деревню ездят доверенные молотильные артели. При каждой такой молотилке есть свой контролер, который и следит за тем, чтобы крестьяне не утянули себе зерна свыше пайка. И это так строго, что над этим контролером еще 2 контролера. И были случаи, когда молотилочных контролеров за недостаточный дозор арестовывали. После молотьбы в ближайшие же дни бывает обыск, на дому и в угодьях. У заподозренных ищут даже в кроватях. Это же очень важный момент -- хлебозаготовка, ты поймешь, что молотить единолично, собственной машиной дозволено быть не может. "Казенных" людей при молотилке 3-ое: моторист, хозяин, -- тоже моторист, и контролер, а остальных, рабочих можно брать своих. Но т.к. надо очень много людей, около 15 человек, то обычно "сколачиваются" несколько дворов. У нас сама молотьба шла 3 дня (* 3 дня -- сама молотьба, и почти неделю с ней связанной работы.), но это не все, т.к. остальное жито будут молотить в январе--феврале, т.к. жито у нас признали (по высшей категории) годным для семян и его лучше сохранить в скирдах немолоченным. Тут такие уж порядки. Нам-то казалось бы в амбарах хранить лучше. Ну, маленькую частичку тебе рассказала и то только на твое удивление, почему же мы _с_а_м_и, единолично, не молотили. Нет, все должно быть строго учтено, а как же это провести, коли каждый бы тянул свое? И то, при этих нормах даже, постоянный нужен контроль, -- у нас чуть не каждую неделю проверяют, все ли в порядке. И если хочешь быть без забот, то -- исполняй то, что говорят.
   Конечно, артель молотильщиков задала дела мне, но было и весело. Мы днями, все три женщины, стояли у плиты. Прощаясь, они меня очень благодарили! Контролер -- пожилой человек, даже растрогался... даже просил разрешения бывать у нас, конечно после его обязанностей. И еще... смотря на меня, как на какую-то деточку, спросил: "У вас, кажется, нет детей?.. Какая же это несправедливость... нет, я не понимаю... какая же жалость!" Но как контролер был "дюже" строгий. Бывший следователь, всякого насквозь видит. -- Господи, у соседей напротив пожар. Все бегут... Горят стога сена и... обмолоченной ли? -- соломы. Приехали пожарные. Мама тоже туда пошла на минутку.
   А 18-го у нее тоже было событие: привезли свеклу к нам на баркасике из "майоратного" (* Оно -- не майоратное в строгом смысле, но вроде того.) имения В.154 (там есть часть Арнольда) по каналу, остановились против наших окон. Стали натягивать мачту, а она да и задень за провод высокого напряжения. Масса искр, пламя и... как потом выяснилось удар в матроса, натягивавшего кабель. Стоявший около дома А., увидя пламя, пошел узнать в чем дело. И видит, что на поверхности канала плавают лишь 2 деревянных башмака, да кепка. Он бросился наугад, и в чем был, в воду и вытащил хлопца. Головой ткнулся в ил, без чувств упал, сраженный электрическим током. Ну, доктор, полиция, толпа. У нас во дворе его искусственным дыханием в себя привели и принесли в дом. Я-то -- больная... День пролежал, отогрели его, кормили, поили, -- очухался. Домой уехал. Ну, не чудо ли? От 2-х смертей ушел?! Доктор не понимает, как он такое электрическое напряжение мог вынести. Единственный сын... Все на пожаре. Что-то там?! У мужика этого одна беда за другой, -- 2 жеребенка пали в эту весну (оба -- кобылки кровные). Ужас! Слышу все за окном: бегут-бегут... Ах, Ванечка, да, красива жизнь на земле... А особенно та, наша, которая не вернется! Здесь нет романтики. Уж слишком все научно, а сердца-то мало... Ах, как жду, жду Ваню. Неужели не получу книжку и тебя? Только это и жду, а за духи и конфеты бранюсь... Бранюсь, Ванюша, и строго... Ну, целую, тебя, милый. Молюсь, чтобы был здоровым. Берегись! Лежи больше! Брось Д[еспотули]! Целую. Оля
   Не успела запечатать письмо -- m-me Boudo звонит и говорит, что ничего не может тебе взять. А твое -- мне у нее отняли. Я плачу! Что ты не получишь.
  

24

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

15. ХII. 42 г.

   Милый мой Ванечка, я писала тебе наскоро, что мои 2 письма к тебе вернули155 и ты м. б. (?) ждешь писем? Так трудно теперь все снова восстановить, о чем писала, что спрашивала... Не люблю читать свои старые письма. Прежде всего -- благодарю тебя за присланное: духи (мне они очень нравятся, и я тебе ими те письма душила), конфеты (чудные!), коробочку antigrippal'а, клюквенную "Матрешку"! Я очень огорчена была, что не получила книгу и, главное, тебя! Но совершенно убита была тем, что А[нна] С[еменовна] н_и_ч_е_г_о_ не взяла из моего для тебя! Она даже не взяла висмута, который с таким трудом удалось достать, обегав весь Утрехт, а из Bisma-Rex она взяла тоже не все, оставила еще 3 коробочки в магазине. Я ничего от тебя не имею уже бесконечно долго и, если бы не письмо А. Н. Меркулова156, то я потеряла бы и сон и аппетит от заботы о твоем здоровье. Но ты почему-то другому не пишешь, и я... не докучаю вопросами. Молчу. Мне давно, м. б., следовало бы себе кое-что уяснить... Я не знаю, передала ли А[нна] С[еменовна] тебе хоть что-нибудь, хоть одну коробочку Bisma-Rex, т.к. от тебя об этом ни звука. Очевидно, не передала, т.к., судя по письму Александра] Н[иколаевича], о приезде А[нны] С[еменовны] уже и тебе, и, даже, ему известно. Мне очень жаль, что я так наивно положилась на любезность А[нны] С[еменовны] и просила ее еще об одной мелочи. Теперь, благодаря этому, очень возможно, что ты не получишь того, что я всем сердцем тебе хотела дать к Рождеству Христову. Но тогда пеняй на нее. Мне уже исправить теперь поздно... Ванечка, я не смею и не хочу касаться твоих таких близких, но скажу все же, что: умоляю тебя _н_и_к_о_г_д_а, _н_и_к_о_г_д_а_ не просить ни о чем для меня M-me B[oudo]. Все поведение ее было таково, что я могла сделать лишь этот вывод. Кроме того, всю мою посылку она оставила в магазине (на протухание, т.к. там жарко было): 2 фунта сливочного масла, 2 банки сгущенного молока, 20 яиц, сухие яблоки, коробку пьяных вишен, пару шерстяных носок и лекарства. И еще одну мелочь, от которой она и то "переломилась", хотя сунуть могла в сумочку, не ощутив никакого веса. Ну, Бог с ней... Я сама не имела удовольствия с ней говорить. Была у телефона мама. Я лежала с новым кровоизлиянием. А я-то, дура, еще думала душегрейку для Анны Васильевны послать, чтобы Вы оба у елочки обо мне подумали, чтобы она лучше за тобой ходила! -- Ты м. б. скажешь, что я очень многого от нее ждала.., но нет же! Если вспомнить, что мы возили для других! А по твоей же теории ответственности одного за всех и всех за одного, -- что выходит? Ну, будет! Будет! Прости, что выразила свое мнение о дорогих тебе людях, но я не виновата, что от нее в отношении себя видела только такое.., на основании него не могу составить хорошего мнения. -- Из твоего письма (давным-давно) вижу, что у тебя появился оптимизм относительно моей болезни и как будто даже на основании каких-то моих замечаний. Оснований к этому -- _н_е_т. Наоборот -- все так же неясно, как и было. Доктор энергично отклонил всякую мысль о камне в почке, произведя анализы. Я опять сильно ослабла и очень побледнела. Кроме того, осталось осложнение, которого прежде не бывало, и хотя я не больна в полном смысле этого слова, но чувствую себя не хорошо. Лекарства мои все (витамины "С" и "К") отменили за очевидной их бесполезностью. И я живу на авось. Сам понимаешь, что не очень-то весело от всего этого. Последнее кровоизлияние пришло во время моего 2-х-недельного лежания, -- значит никакой внешней причины тоже не было. Я и плюнула теперь на это "беречься" -- делаю все, что хочу, что могу. Никакое "беречься" меня не спасало. Я не делаю безрассудностей, не езжу верхом и т.д., но живу обычно, как если бы была здорова. Скоро и на боку попробую спать. И это не оттого, что я верю в здоровье, а... от отчаяния. Но, впрочем, хватит о болезни. Это надоедает.
   А теперь настоятельная к тебе просьба: ответь же мне Бога ради (на этот хоть раз только!!) -- как пишется фамилия Елизаветы Семеновны? Ты писал, и я поняла Ghelelovich, a А[лександр] Н[иколаевич] пишет по-русски "Габрилович". Мне это очень нужно, и скорей. Если тебе трудно писать мне много, то хоть открытку напиши. Это мне надо! И затем, если вздумаешь писать и больше, то я давно уже спрашивала тебя твое мнение о Жорж-Санд157..
   Я тебе в возвратных письмах писала, почему не отозвалась на твой вопрос о выборе глав из "Солнца мертвых" для печатания. Не могу (не люблю) повторяться. Да ты м. б. и знаешь почему. Эти новые твои "собратья по литературе" -- мне не хотелось тебя видеть на ряду с ними.
   Семейные дела158 меня, конечно, очень расстраивают, всякий раз, когда ты все это затрагиваешь в письмах, я так разгораюсь, что могу забыться и наговорить такого, что прямо погублю свое положение в доме. Я же очень несдержанна могу быть в таком. Я не могу примириться с мачехой159... ни в чем, -- ты это знаешь и не надо этого касаться.
   М. б. в этих же вернувшихся письмах было и мое объяснение тебе, почему я "Юля" пишу в кавычках... Не знаю, на всякий случай, еще скажу: конечно, не по неуважению (откуда бы оно могло взяться?), но только потому, что я не имею основания ее звать Юля, как не смела бы покойную О. А. назвать Оля. Ведь то, что ты ее так зовешь, не дало мне права на это. По крайней мере ты мне об этом не сказал. -- Ну, "отчетная" сторона письмА кончена. Что же хочешь ты знать обо мне еще? И хочешь ли вообще? Меня лечит все еще магнетизерка. И я тоже ничему не верю. Она мне в последний раз сказала, что ощутила при входе к нам тяжесть в груди, до обморока почти и тотчас же увидела молодого мужчину с бородой -- призрак. Спросила меня, не носил ли папа бороду. Сказала, что папа умер рано очень, но что всякий раз, как она приходит, она его у нас чувствует. И это ощущение в груди передалось ей -- его предсмертное состояние. Не знаю... Так странно. Она лечит так: встав на колени перед больным, молится, держа за руки больного. Потом легко прикасается и гладит все тело. И тогда чувствуешь сильный холод, а внутри жар. Очень странное чувство. Потом опять молится. Она мне сразу сказала, что болит у меня левая почка, -- этого ей никто не говорил. Маме она сказала про сердце, -- тоже верно. Все это, конечно, странно очень, но я не делаю никаких суждений, пока что.
   Удастся ли мне поехать на Рождество в церковь -- не знаю. Сегодня получила письмо от о. Д[ионисия] с сообщением разных церковных служб. Но я не смогу. Рада бы была, если бы удалось, хоть на Рождество Христово. Но, что я о себе знаю? Сегодня здорова, а завтра в лежку могу. А поехать в храм очень хочу, т.к., Бог знает, долго ли он просуществует. Церковь и дом находится в 3-ей зоне для эвакуации, а 2 первые зоны уже выселены, и дома многие срыты до основания160. А мне так бы хотелось помолиться. Ты не можешь себе представить моего состояния: этот вечный респект перед почкой! Только на миг я поверила в камень, вообразив себя уже здоровой, и тогда-то вот, почувствовав себя как бы вне болезни, поняла всю тяготу моего жития с этим страхом рецидива.
   Но не стоит, не стоит об этом. Я и так наскучила тебе. -- Мой друг161, узнав от мамы (она 4-го дек. была в церкви -- Введение, и виделась с ним) о таком тяжелом рецидиве на этот раз, страшно всполошился и заметался. Под конец он пристал к маме: "Но, А[лександра] А[лександровна], что же делать? Что же делать-то? Так нельзя ведь оставлять! Господи, Господи..." И потом вспомнив, говорит: "Знаете, О. А. меня летом просила посодействовать ей поехать к специалисту в Париж, я завтра же постараюсь все устроить, и когда ей будет возможность, то пусть, даже если и меня не будет, спросит разрешение". Я не знаю, что он делал, -- я отклонила.
   М. б. мне и в самом деле надо бы поверить Шахбагову и ехать в Берлин на операцию? В Берлине в медицинском мире у меня много знакомых. А также знаю и прекрасные клиники там. Но тут меня отговаривают от операции. И не знаю, что делать. Я сама, конечно, не хочу. Магнетизерка велит пить молока больше. Но его скоро у нас не будет, т.к. за неимением корма (мучного -- его отпускало государство) предписывается возможно скорее коров сделать "сухими", т.е. не доить, чтобы они остались достаточно сильными ко времени теленья. Я не люблю молоко, и это мне не лишение, но вот говорят, что мне оно необходимо.
   Как у тебя с продовольствием и топливом? Мы сыты и в тепле. Хотелось бы знать, что ты делаешь... Но я не хочу быть нескромной, если ты сам не пишешь так долго. А[лександр] Н[иколаевич] пишет, что ты работать начал. Мне же ты ни словечком не обмолвился о том, что ты делаешь. Пишешь? Что? Мне больно, что я от тебя только и слышала, что все общение твое со мной принесло тебе расстройство нервов, парализовало твой заряд к творчеству. Ты так часто это говорил! И это вместо вдохновения-то, которое дается любимой! Перечитывая все твои письма (с июня--июля и до теперь) я вижу с болью, сколько там твоих упреков.
   И, правда, за наше знакомство ты не писал.
   Что же мне сделать? Скажи, и я послушаюсь.
   Не прими это письмо, как упрек и да не раздражит оно тебя. Я сама не люблю скулящих оставленных. Я не знаю, не _о_с_т_а_в_и_л_ ли ты уже меня? (* У меня такое странное чувство -- будто ты оторвался от меня, я не могу уловить твоей души. Но, м. б. я ошибаюсь, и ты все тот же?) Я ничего не знаю. Не знаю, как кончить. Нужны ли тебе и моя любовь, и моя молитва за тебя и мой, тем более, поцелуй. Оля
   P.S. Надеюсь, что написала отчетливей, я старалась для цензора исправить свой мерзкий почерк.
   [На полях:] 16.XII Подождала еще отсылать, не получу ли от тебя. Ничего нет. Ты забыл меня?
   Фасенька родная обещала, что ее муж возьмет для тебя посылочку, только когда?..
   Если любишь еще, то целую крепко!
   Если можно, то м. б. пришлешь мне No парижской газеты, где ты пишешь.
  

25

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  

22.ХII.42 по 29.XII 12 ч. дня

   Олюночка-дорогушка, сегодня твое письмо от 15.XII. Благодарю, дружок. Забудь упреки: ты знаешь, _к_т_о_ ты для меня, Светик! Ты мне дала счастья -- пусть в письмах! -- света, _ж_и_з_н_и... -- не измерить! Ты для меня _е_д_и_н_с_т_в_е_н_н_а_я. Довольно. Упустить тебя?! ... Я... я, волей своей, не могу. Я могу цепенеть, замирать... -- как было эти 3 недели... Я был в ужасе, что тебя уже нет на свете! После радости-веры, что камень вышел, что ты здорова, -- твое письмо 25.XI повергло меня в... анабиоз -- обмирание. И потом -- пойми же -- моя болезнь все продолжается. Я думал, что здоров, расширил режим пищевой -- и наказал себя. Я еще, болен. Теперь я взял себя в руки. Пусть буду полуголоден (кстати, -- нет аппетита), но до приступа себя не доведу. Вчера меня стошнило в metro. Пища переваривается, а это -- жидкости. Пилор делает спазму, а жидкости болтаются в желудке -- до 2--3 литров! Вчера я был в банке, потом у цветочника, устал. Кстати: correspondent a Paris {Парижский корреспондент (фр.).} вашего утрехтского162 не ручается, что ты получишь ландыши или живую сирень белую. Хотя я внес достаточно (для Парижа?). А посему я просил, чтобы утрехтский цветочник известил твою маму (пусть она меня простит!) -- м. б. она -- приедет же в Утрехт за предпраздничными покупками? -- зайдет и сама выберет для... Олюнки! Олюшечка, не лишай меня последней радости... м. б. это мои последние цветы тебе! -- чистая ласка Ванина его Олюне. Денег у меня довольно. И это -- мои, -- Юле я и Оля дали в 10 раз больше, м. б. -- чем она дает мне. Да у меня есть запас в Швейцарии. И пишу я не для денег. Тебе непонятно, как мне дорого, но я общаюсь с русским читателем! А что я _р_я_д_о_м_ печатаюсь с [НТСами]163 -- мне плевать. Ты в трамвае со всякими ездишь. Мне важно давать _м_о_е. Довольно о сем. Меня это начинает злить, это упорство. Я всегда в работе был и останусь _с_о_б_о_й. И в писательских путях я останусь свободным, нет силы меня ломать. -- Фамилия Елизаветы Семеновны -- Guelelovitch (Гелелович, караимка, я тебе ясно писал) 108, rue Michel-Ange, Paris, 16e.
   Анна Семеновна для меня никак не дорога, -- не выдумывай! -- напротив: я всегда видел, какая она сухая, эгоистичная. Такого же мнения о ней и муж Елизаветы Семеновны. Эта -- вся другая. Я глубоко возмущен, что она не распорядилась немедленно вернуть тебе твою посылку. Просто, мой вывод: она -- _з_л_а_я, обжора, слова с ней не скажу! Мне больно, что книга не дошла, с Ваней, -- должно быть она ее и не брала с собой, (вернула мне ее!) -- У меня топят, тепло. Мучают жуткие сны, -- болезнь. Тошноты пройдут. Ну, буду на хлебе-воде, выдержусь. А как работает воображение в... кулинарной области! -- Парижская газета не дойдет, запрет печатное посылать. Фасин муж возьмет. Посылаю тебе "Михайлов день"164. Я его переписал для тебя, урывками от болезни. -- Мне было очень неважно, (тошноты и проч.) я лежал эти дни, б ви... -- нет, _т_а_м_ -- только _с_в_е_т, _т_а_м_ -- _в_ы_с_ш_а_я_ _л_ю_б_о_в_ь... _т_а_м_ -- кто может знать?! -- что _т_а_м? Опытом я знаю, _к_а_к_ _я_ _л_ю_б_л_ю_ Вас, _к_а_к_о_й_ _л_ю_б_о_в_ь_ю: эта моя любовь -- _в_ы_с_ш_а_я, какая только может быть на земле, -- любовь до смерти. _В_с_я_ _л_ю_б_о_в_ь, -- я откровенен с Вами, полная любовь, -- не только в воображении, благоговении, -- нестеровское, что ли, -- нет, тут и бурленье крови, и томленья страсти, и -- поклонение, и нежность, и любовь _у_м_а... -- ну, как это можно, словом? -- ну, -- "я имени ее не знаю и не хочу узнать... земным названьем не желаю _е_е_ назвать!" Вот. Творят в искусстве лишь _с_т_р_а_с_т_н_ы_е -- я {В оригинале подчеркнутые буквы объединены лигатурой.}. Как и в подвижничестве. Я знаю, _к_а_к_ Вы -- страстны. Да эти же... "экспрессы", упреки, обвинения... нежность... -- это что? Лю-бовь, конечно... пусть хоть... _и_д_е_а_л_а. Да Вы же -- вся православная, моя славянка. Вы, м. б. еще не все постигли, что же такое -- православный? Как понимаю я, -- это -- _в_ы_с_ш_а_я_ _с_в_о_б_о_д_а_ _д_у_ш_и, полная свобода... только надо _в_ы-н_е_с_т_и_ ее! Я многое хотел бы сказать Вам... рука в руку говорить Вам о "православном", как я понимаю. В православном ценны -- "жар и миг". Да, да. Тут нет игры словами. Пока скажу лишь -- есть _т_р_и_ момента, недоступных ни католицизму, ни лютеранству: притча о блудном сыне165, миг на кресте, "помяни мя -- разбойника"166, и... неповторимое "Слово" Иоанна Златоуста -- на Воскресение Христово167. Католики изгнали это слово из сочинений Отца Церкви. Хотели бы вырвать и заветные страницы Евангелия... -- они их уличают. Мы, православные, -- мы, просто, -- скотина беспастушная168! Такая нам дана свобода... -- ну, вы-держи! Страстные душой и телом, мы мечемся в своей свободе от Мадонны к Содому, по слову Достоевского169. А его герои! Митя Карамазов! Мы -- "го-рячие", по Апокалипсису170, нас Господь не изблюет из уст Своих. Мы _и_щ_е_м, путаясь в грехе, грешим в исканиях. Слишком мы степные, вольные, в просторах... Недаром князь Владимир, слишком накрутивший в жизни, -- принял такую веру171: чувствовал свою стихию. Потому-то и стала Русь -- Россией. И Вы, милая девочка моя, Вы сами чувствуете, радостно плещете в ладошки, вся в слезах, от сна, Вас воскрешающего, -- "Воскресенья", -- в бурном напряжении чувств, -- какая же Вы _р_у_с_с_к_а_я_ и -- православная! Браво, милая ласточка, вольная певунья... Вы -- бурная-святая! Вы "неутешная" -- помните, писал Вам, о ребенке? И я Вас так и учувствовал, всю, _в_с_ю... -- и _о_б_н_я_л, уже давно-давно... когда -- "кроме меня да птички"! Да Вы же сами не знаете себя, а я-то _з_н_а_ю, _к_а_к_у_ю_ песнь споете. Вы -- вольная чудесно, но уже и теперь в Вас чувство меры... Простите, но такой чудесный образ: Пушкин дал!!172 -- образ для всех, творящих бурно... образ "сдержанного мерой творческого порыва", это -- гениально! -- Вот, напомню: "Кобылица молодая, -- Честь кавказского тавра, -- Что ты мчишься, удалая? -- И тебе пришла пора; -- Не косись пугливым оком. Ног на воздух не мечи, (Видите -- _к_а_к_ дано!! скульпту-ра!! Вот чудеса-то _С_л_о_в_а!) -- В поле гладком и широком -- Своенравно не скачи. -- Погоди, тебя заставлю -- Я смириться подо мной: -- В _м_е_р_н_ы_й_ _к_р_у_г_ твой бег направлю -- _У_к_о_р_о_ч_е_н_н_о_й_ _у_з_д_о_й" -- разрядкой данные слова -- это я подчеркиваю, я даю разрядкой. -- Не знаю, как Вы, а я _э_т_о_ пережил, я себя сам укоротил уздой и направил в мерный бег... -- слишком я был бурнопламенен, -- тут помогла и светлая душа Оли, при ее жизни со мной, и -- _п_о_с_л_е. Для меня сомненья нет: она отозвалась на мою мольбу-тоску, и я увидел Свет... -- Вас, "не в портрете неизвестной _с_в_о_ю_ мечту"... нет, Вас -- все закрывшую, _ж_и_в_у_ю... -- радость, веленье, _ж_и_з_н_ь. Как Вы меня изобразили бо-льно... -- в "обиде" Вашей, в гордости, в тревоге, в грусти. Ми-лая... я склоняюсь перед Вами, молюсь на Вас, целую Ваши ножки, стройные какие -- у дерева! -- какая вся Вы стройная, статная какая, _л_е_г_к_а_я_ какая... -- вся _п_о_е_т_е. Смотрю в восторге, -- только глаза мои ласкают... -- "твоей одежды не коснусь"! -- о, милая..! чистая вся, святая. Как я люблю Вас, моя Олёль, -- простите мне, я же хочу быть откровенным, Вы этого хотели, Вы -- _в_е_л_и_т_е. Ну, отвернитесь, велите замолчать, -- замолкну. Я, _п_ы_т_а_ю_с_ь, "отойти", от Вас?! Слышите Вы, _ч_е_м_ бьется мое сердце? _к_е_м_ _о_д_н_о_й? Вы знаете. Я -- пишете Вы -- "не смог бы писать так, если бы увидел _г_л_а_з_а..." Хочу увидеть! "Броженье мне помогает"? Да, Любовь -- самый верный друг творчества: она рождает детей... телесных и духовных. Не плохо это. На Вас смотрю, как... на модель? Много кругом "моделей". Вам самим _н_у_ж_н_ы_ "модели", а в Вас, пред Вами вянут, гаснут _в_с_е_ мои образы, то-нут... "Мучаю... _л_ю_б_я"?! "Мечта, в портрете неизвестной"? Да, Ваш портрет -- _м_е_ч_т_а. Прекрасная. Все дни любуюсь, -- покрыли все портреты. Искры Ваши опаляют, до сладкого ожога, _т_р_е_в_о_ж_а_т. "Если бы Вы знали _в_с_е! Молчу пока". Да, _в_с_е_г_о_ не знаю. О, благодарю за то немногое, что знаю, храню в сердце, как святое. "Вы гордились бы, как вы сильны". Чем силен? Не знаю. М. б. почти знаю. Люблю _Т_е_б_я, моя бесценная, Красавица, Прелестная, неупиваемая, неповторимая, несказанная! _В_с_ю_ Вас люблю... со всею Вашей страстной-тревожной устремленностью в порыве... чу-дная моя, -- молиться на Вас хочу, -- не песню, акафисты173 Вам петь хотел бы. Что большего могу еще сказать? Все исчерпал; сложил все силы чувства в молитвы Вам. Страдаю -- и люблю. Я, Вас, люблю. Люблю тебя, моя царевна, люблю безумно, девочка моя прелестная, вся в солнце... -- Вы разрешили мне, Вы хотели, чтобы я был _о_т_к_р_ы_т_ы_й... -- я всегда был прям душой перед Вами. Я люблю тебя, милая Оля, сестра моя по духу, по призванности, красивую и молодую.... а я -- какой! -- ну, это же не может быть обидно, для Вас! Не видя и не слыша, на отдалении... -- _т_а_к_ полюбить, -- нет, _н_е_ влюбиться, нет, -- так отдать себя в чувство всего! ... -- так со мной не бывало, ни-когда! -- детская моя любовь... -- первая любовь, -- это так понятно.
   Антигриппал не поможет -- пишете. Он необходим для страховки от осложнений после возможного гриппа. Прошу Вас, извольте же принять. И селлюкрин, он даст Вам силы, мно-го силы! Я посылаю Вам сегодня же экспрессом (а, поздно, 7 ч. вечера, завтра) -- три лекарства. Против бессонницы -- отлично помогает "Седормид" Рош-а. Не форсируйте, на меня действует и пол-таблетки. 2 -- "Спазмозедин" -- по одной компримэ, 3 раза в день, перед едой, -- принимайте в течение 10 дней. Это прекрасное средство против сердечных невралгий, толчков, тупых болей... нервного, как Вы сказали -- порядка. Эти лекарства прописаны отличным доктором, проверено. Но, все же, установите прежде, характер сердечных болей, грудных (этого "обруча") -- нет ли органических причин, сердечных, -- только если их нет, а нервное... -- тогда пользуйтесь. После 10 дней лечения начинайте "Фосфопинал" Жюэн, по две капсулы _д_в_а_ раза в день, _п_о_с_л_е_ еды (т.е. всего в день -- 4). Если надо, вышлю еще. Будете прыгать и петь. Увидите! Это Вам необходимо для творчества, укрепитесь, -- будете, миленькая моя, так летать воображением, пожаром загоритесь и других зажжете! Вы _б_у_д_е_т_е_ писать, я счастлив, я пою от счастья, что бу-дете писать -- прекрасно, по-своему, как никто: Вы -- си-ла! Клянусь Вам, я-то _з_н_а_ю_ Вас. Целую Ваши глаза. -- Скажите же, чего -- писали -- не можете _п_о_к_а. Скажете? Это -- радость мне, да? Вы все мне заполонили... я как опьяненный... жду, жду чего-то... так взволнован... а надо -- к "Путям"... они уже кипят во мне... -- боюсь, слишком я буду страстен в них... но Даринька будет иметь ребенка... и какие сцены!., что я _в_и_ж_у! _и_г_р_а_ какая..! Призраки какие... и сколько -- му... ки..!
   Неужели не вместится во II часть? -- Под Твоим _з_н_а_к_о_м_ будет, чую. И -- м. б., III ч.? -- нет, две части, только. В Вас влюблены..? Прекрасно, иначе не могло быть. Когда _п_р_о_я_в_и_т_е_с_ь_-- о, ско-лько будет! Нимфа -- в голландском маскараде. Я Вас всю _и_с_ц_е_л_о_в_а_л, на карточке -- ну, не серчайте. Я -- сумасшедший. Без Тебя -- не жить. Твой, милая, весь твой. Ив. Шмелев
   [На полях:] Ну, теперь остается получить, после приписки -- нагоняй -- "Ка-ак, Вы меня поцеловали?" Не Вас, а "нимфу" в портрете неизвестной. Пью Вас.
   Из-за одного этого готов сгореть, от Вашего огня. Да, Вы -- моя? Пишите, ради Бога! -- и мне, [и] -- миру. Да, мир Вас узнает, _в_е_р_ю!
   Как все это не похоже на меня, -- до... Вас! Вот что Вы сделали.
   Отопление будет, слава Богу. Да у меня, сверх, два электрических radiator'a. Тепло Вам будет, Вашим ножкам, в кресле. Пряничками буду кормить Вас и горячим шоколадом с молоком.
   В отеле, 3 минуты от меня, жили Квартировы, у Вас будут ванна и телефон, и тепло. Спросите-ка Мариночку! А какие золотые дни стоят! Вижу мгновеньями, Вы закрыли все.
   Сейчас, 11 ч. вечера. Письмо давно готово, все обрастает, беру его, любуюсь Вами. _Ч_т_о_ я говорю Вам! Я сам создаю слова, мне мало сущих. Как я целую Ваш портрет! Я весь в безумьи счастья. Я знал, Вы -- да? Ну, пусть хоть на один миг, пол-мига! Ваше лицо наполняется в моих глазах жизнью... я чувствую Вас, слышу, Ваши губки теплеют, вот, розовые они, алые... Я их целую -- ...о, ми-лая, как я люблю. Как Вас _л_а_с_к_а_ю! Откуда это? Такое полыхание страсти и любви нежнейшей [тонкой-тонкой] и -- такой глубокой! Милая Олёль... я изнемогаю, нет сил...
   О, Ваше _с_е_р_д_ц_е! Кто, откуда Вы?! Что со мной творится! Мог ли думать, что я еще _т_а_к_о_й?! такой -- по-жар! И... такая нежность -- истаивает сердце. Вот Вы -- _к_а_к_а_я_ _с_и_л_а_ _ч_а_р! Подобной женщины не знаю.
   Как я для Вас буду читать! так ни-когда не читал -- _у_с_л_ы_ш_и_т_е! Отдам всю душу! Только за один взгляд!
   Не знаете Вы, ско-лько Вы можете! В Вас исключительная сила творящей воли, душевного очарования, страсти, душевного богатства, воображения непостижимо-яркого. Вы -- дарование безмерное. Клянусь.
   Ради Бога, все, все от Вас приму: укоры (не виновен) -- молчанье... (бо-льно!) только, ради Господа, верните себе здоровье, -- ешьте, спите... лечитесь... -- весь и навеки Ваш, все, все для Вас.
   Уверяю Вас, у меня все есть. Нужно будет -- мне пришлют мои же деньги, мой труд литературный -- у меня на все хватит, будете -- все узнаете.
   А Россия... -- если буду жив -- даст _в_с_е. Мне уже предлагали продать литературные права! Конечно, -- _о_т_к_а_з_а_л. Вот до революции "Нива"174 покупала за 50 тысяч золотых рублей только "приложить" (*А тут все рухнуло. За эти годы -- у меня книг 15--18 вышло. Не знает их Россия. Ну, по-чи-та-ет! Мой тираж в России был втрое сильней Бунина, все рос. [См. примечание 175 к письму No 46.])175. Да мои "детские"176 -- в народные школы приносили до 3-- 4 тысяч золотых рублей в год.
   Ну, все Вам расскажу, мно-го интересного, а сколько д_и_в_н_о_г_о! На днях я увидел чудесную Мадонну! Это -- Красота! В окне напротив... как виденье! Напишу... -- из области искусства. В ответ на Ваше -- о, глупенькая моя сестричка! -- слово -- "Я совсем некрасива". Вот мы об этой красоте и поговорим в письме, ближайшем, если не забуду. А в Париже уж наверное. С трепетом жду Вас. Я не смущаюсь -- но трепетанье чувствую... -- Вашего разочарования. Ну, будь -- что будет. Все свои мечтанья _с_п_р_я_ч_у. Все-таки для Вас останется И. Ш. Для меня -- Ваш _С_в_е_т, и Ваш Талантище!
   Милая, целую... Ив. Шмелев
   Сначала -- читайте по "машинке". Я и сам не разберу. Вот что Вы со мной творите!
   Но знаю, я не буду видеть строчек. Вы только -- и _в_с_е_ -- Вы, Ты, родная! Дитя мое, мой Свет тихий -- о, сумасбродная девчонка! Что Вы написали! в exprès! о, сумасбродка!
   Вы -- самая женственная из всех, всех -- женщин, да! Извольте написать, безумица, какие духи любите? Очень прошу. Ах, Вы сумасбродка! И потому за это я Вас еще больше люблю -- но больше уже нельзяя.
   "Она меня -- за муки полюбила177... а я ее -- за состраданье к ним". Шекспир "Отелло". О, когда увижу?! Как у меня будет уютно с Вами! Ско-лько скажем! Каждый день -- годы счастья!
  

47

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

23.IX.41

   Дорогой, далекий, -- шлю Вам привет, и жду, жду письма Вашего, обещанного, ответного... Его все нет еще! Писала Вам в Рождество Богородицы, а думаю... всегда... Не послала то письмо от 21-го. Слишком много слов, а все не выражают. Я так волнуюсь чего-то. Меня волнует особенно пока я не узнала откуда Ваше отчаяние тогда было? И почему Вы (когда еще все ясно было) вдруг написали: "Воображение Ваше может разгореться и многое испортить" (* "я чувствую, как Вы свыкаетесь со мною." Вы боялись этого? Скажите!). Я навоображала? Что это: "учитесь властвовать собою"178..? Я должна знать. Весь день я с Вами -- читаю все Ваши письма, потом метнулась к "Путям Небесным", -- опять за письма... Мне все же странно, как Вы отговаривали (прямо трепетно) меня от приезда в Париж. И "быть благоразумной, считаться с условиями жизни". Объясните? Напишите подробно какое письмо мое было от 24-го -- 26-го и какое от 31-го? Я все забыла. Пишу так много. Много на бумаге, а в мыслях еще больше. Сию секунду девочка из деревни принесла мне Ваш expres. Какое трепетное чувство, -- сейчас открою.
  

- - -

  
   Прочла.
   Ответ мой, не на письмо, конечно, а на ТО, на Ваше, главное -- найдите в сердце Вашем! -- Как мучительно мало слов, -- как много чувств, и... трепета, и счастья...
   Как назову Вас, какими (жалкими!) словами скажу о том же?!
   Нет, я хочу сказать Вам прямо, словами, и пусть извечно-знакомыми всему миру; не потому ли и вечно-живыми, как обмоленная икона в храме?! --
   Да, я люблю Вас тоже. Давно, нежнейше и полно, и свято! Люблю.
   "Вы не случайны в моей жизни, и, быть может я -- в Вашей". Сказали Вы. Не бойтесь, отчего же это "быть может"? Да, знайте, люблю Вас. Всей силой души и сердца. Не говорила, не писала. Робела и не знала, нужно ли Вам это. А впрочем м. б. сама не оформляла, не сознавала. Но Вы могли увидеть души глазами в каждой моей строчке.
   Поверьте, обязательно поверьте, что все время я была в тревоге, трепете и ожидании; я духом знала, что все именно _т_а_к_ и будет. Я знала не словами, не разумом, а чем-то высшим. При мысли о Вас сжималось сердце. Я выразить бы это не сумела. Я понимаю такое "знание"179 Дариньки. Таак понимаю!.. Вот и теперь я "знаю" еще и другое что-то. То, что Вас больше всего терзает, но не скажу. Нет, не скажу.
   В моем стихе-безумье к Вам (не пошлю его ни за что!) намек есть бледной тенью на то, тонкой тенью, как дух мимозы. Не думайте, что что-нибудь, чего мне стыдно, -- нет -- это очень, очень свято! Я не потому молчу. А просто сердце приказало пока молчать.
   Ах, как пою, смеюсь я навстречу солнцу! Как чудно, нежно небо, как звонки птички! И как мучительна разлука!.. Далекий, чудный, единственный... любимый.
   Всей душой и сердцем любимый!
   Вы не осудите меня? Пишу такое, пишу, не принадлежа Вам? Чужая! Осудите?
   Мне очень больно касаться этого. Но это надо. Мне хочется сказать Вам, что это не кокетство, не влюбленность, не "Анна Каренина"180 и не "со скуки", -- не от неудовлетворенности в семейной жизни, во мне. Нет, -- но потому, что Вы единственный, о Вас молилась годы, пред Вами, пред Духом Вашим преклоняюсь. Я много думала о "совестном акте"181, что у И. А. так чудно разъяснено. И я не нахожу себе упрека. Поймите, что в Вас -- жизнь и Вера в Бога, все самое чудесное, что делает жизнь Жизнью. И упрекнуть за любовь к этому никто не может. Ах, это сложно описать, но это я сердцем чую. Не оправданий себе ищу, а знаю. Я не боюсь себе обвинений и помню "не пщевати вины о гресе..." Но где не грех, -- там нет вины. Не надо больше об этом. Больше мне сказать нечего. Не скажу больше.
   Еще только одно: не думайте, что ветреная я.
   Я только теперь так вот (себя не понимаю) могу все говорить. Я предаюсь волне бездумного океана -- счастья. Я люблю Вас не только как писателя, -- нет, -- вполне, как только я могу любить. И я хочу об этом сказать Вам. Мне радостно сказать Вам это. Я испугалась мысли, что я Вам только для искусства? Скажите! Не томите! Это Ваше: "брожение мне только полезно (!) для "Путей Небесных"" меня ужасно как-то хлестнуло болью. Прекрасно, что для "Путей", но не хочу, чтоб _т_о_л_ь_к_о.
   Ах, да, не думайте, что ветреная и т.д.
   Не понимаю, что со мной. Прежде меня считали кто "гордой", кто "холодной", "русалкой" звали, а один остряк назвал "Fischauge" {Здесь: льдышка (буквально: глаз рыбы, нем.).} и добавил "Fisch selbst ist immer zu warm, -- Sie sind im Auge vom kalten Fisch" {"И даже рыба еще слишком горяча, -- У Вас глаза холодной рыбы" (нем.).}. В клинике меня расспрашивали довольно откровенно нормальна ли я в таких вещах, или просто "raffiniert" {Здесь: "слишком изысканна" (нем.).}. Я очень была наивна и не понимала что их интересует. Один врач сказал, что я, наверное, очень "infantil" {Здесь: "заторможена" (нем.).} или это русская натура? Пытали даже и про сны "не может быть, чтобы и в подсознании такой же холод". На вечеринках пытались под вином и, разжигая в модных танцах узнать все что-то. А я держалась очень строго, оберегая "не расплескать бы". Вы знаете ли что такое нынешний медицинский мир? Я подходила к такому иногда вплотную, что даже странно было бы мне и подумать. Я все это с самой великой простотой, одна среди 5--6--10 врачей. Вот с их такими подходами. И потому особенно строга. И те -- не знали _к_а_к_ я любить умела. Да, холодная "русалка". О, какая была для меня мука эта любовь в ужасном тупике, с ее начальных дней, с признания (его) уж в тупике. Я ночи плакала, молилась, а днями отдавалась вся работе с горящими веками и жаркими губами от бессонья. Работа до самоистязания. Холодная "русалка". И, знаете, помог мне _р_а_з_у_м. Рассудок. Всегда рассудочна была, -- не по-женски, говорили.
   И вот теперь? -- Где все это? Одно бездумье! И я сама зову слова когда-то для меня звучавшие: "leben Sie nach Goethe, nicht zu viel Fragen, mehr Sonne, mehr Herz..!" {"Живите по Гете, не задавайте слишком много вопросов, больше солнца, больше сердца..!" (нем.).} Я писала однажды сочинение на тему "Goethe und Frauen" {"Гете и женщины" (нем.).}. И знаю о его "крошке"183. Напишите мне о Тютчеве, -- я о нем ничего не знаю, т.е. романа этого.
   Нет рассудочности и нет вопросов... Есть одно -- жажда видеть Вас... Хочу безумно увидеть сейчас же! Я раньше Вас учуяла тоску этого "далека". _Х_о_ч_у_ Вас видеть. Говорить с Вами, смотреть на Вас, сидеть с Вами молча, с закрытыми глазами...
   Как мучает меня, что Вы нездоровы. Ради Создателя, берегитесь! --
   Какой Вы чудный, нежный, Иван Сергеевич!
   Мой милый, ненаглядный...
   Какой прелестный наш язык! Как много ласки в нем, сравнений, как много неги и обаяния. И все же -- не сказать всего, что хочешь.
   Ах, да, Вы говорите об "истории литературы русской" и о письмах наших. Вы этого хотите? Я не хочу. Я никогда бы не дала Ваши письма ко мне большому свету184. По крайней мере, при моей жизни. Будто бахвальство какое-то, что "вот мол я какая хорошая". Я очень возмущалась, что Книппер-Чехова185 публиковала Антона Павловича письма. Как это было горько. При моей жизни никто их не узнает. Или хотите Вы? Тогда -- другое. Тогда совсем другое.
   Прислали фото. Ужасно. Отвратительно. Не то, что не похоже, а просто -- совсем не я. Абсолютно. Не понимаю, как так можно. Ретушировкой еще больше испортили. Сегодня же иду к другому фотографу. Как хочу Вам послать "глаза". И как раз глаз-то и не видно -- черные, вставные, не мои. Какая-то натянутость, жеманность... Ужас... А у меня серые глаза, с голубоватым, -- иногда голубые.
   Сегодня я причесалась (сама) совершенно так, как прежде, в девушках еще. Попробую, что будет.
   Кончаю, т.к. пришли ко мне -- ковры вымерять, линолеум класть, гардины вешать и т.п.
   Я вся -- в нездешнем. Как скучно -- все эти мастера... Они такие тошные... А я слыву небось за ведьму у них. Бранюсь и требую скорости и работы, а не мазни. Боятся меня они больше, чем мужа. Ненавижу "кое-как". Наш работник (основной, полевой, так сказать) к счастью другой. Другое тесто, не похож на местных мужиков. Мы с ним друзья... Всегда веселый и довольный. Дождь идет,.. мокнет, а "ну, скоро разъяснится". А если солнце, то каждый раз: "с добрым утром, mevronw {Хозяйка, госпожа (голл.).} что, Вы солнце принесли?! Тогда -- милости просим". И смеется.
   [На полях:] Ну, кончаю... Крещу, и долго, долго обнимаю сердцем. Ваша О.
   Ваше письмо 14-го и "Свете Тихий" -- получила и на него ответила 19-го уже.
   Посылаю духи мои, вот здесь, на этом месте, чтобы хоть так меня почувствовали.
  

48

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   24.IX.41, 9 ч. вечера
   "Чистейшей прелести чистейший образец"186! -- только Пушкина вечным словом, -- пытаясь выразить, хотя бы только близко, светлую сущность Вашу, -- могу говорить Вам, чудесная, _Ч_у_д_е_с_н_а_я! Так молитвенно, "невер", -- какое заблужденье, -- ныне, слава Богу, истлевшее! -- назвал _М_А_Д_О_Н_У, -- (его правописание). Вы смутились, что я позволил себе так с Вами говорить? Нет тут кощунства: для "Мадонны" я нашел бы иное облеченье словом, -- оно в молитве-величании -- "Честнейшая Херувим и Славнейшая без сравнения Серафим"187. Вы для меня святы, -- _в_с_е_ Вы для меня, _в_с_е-Женщина! Я хочу словами выразить предельность чувствований, Вами во мне рожденных, _н_о_в_ы_х, неведомых доселе, ни-когда! -- и не могу, бессилен, -- таких слов нет, для человеческого сердца, -- о земном. Чувствую, как млеет сердце, ищет, стремится вылиться... -- бессильно. Ну, что же... по-земному буду, тенью чувств. О, ми-лая, неупиваемая радость... я не верю _ч_у_д_у, -- хочу -- и не могу! -- что Вы... "как много нежности и... ах, такого чудесного для Вас в моей душе!" -- нет, я не обольщался, не смел поверить... слышал сердцем -- и не смел _п_о_н_я_т_ь. Светлая, девочка моя... поверьте, это правда, это... -- как Вы мило-детски-верно говорите! -- это _ч_е_с_т_н_о. Вот за _э_т_о-то, за это детское-простое, от сердца, как _н_и_ч_ь_е, а только Ваше, я сверх-люблю Вас! Да нет, слов не хватает все передать. _Ч_т_о_ люблю в Вас? _В_с_е, _в_с_ю_ Вас, хоть и не видел, голоса не знаю, глаз не знаю ясно... но _л_ю_б_л_ю, инстинктом, глазами сердца, трепетом во мне, волненьем, _т_я_г_о_й_ к Вам, безумием своим, страстями, _т_е_м_н_ы_м, всем нежным, что во мне, всем светлым, что еще осталось светлого, всем бурным, что еще не нашло покоя, всем огнем, еще сжигающим... -- вот не думал! -- не видя, во сне люблю... -- проснусь вдруг, и... обнимаю воздух, зову, какими именами называю -- таких и нет. Днем, у себя, вдруг остановлюсь и начинаю с Вами говорить, беру портрет, трусь об него глазами... целовать смущаюсь... редко только, и бе-шено... -- так мать, в безумстве от любви к ребенку, схватит вдруг, в порыве, -- и за-душит в поцелуях. Спрашиваю себя, _ч_т_о_ _э_т_о..? больное? Нет: знаю, что нет, знаю, что это предел любви, граница страсти, качанье души-тела крик, беззвучный, бессловесный, -- _з_о_в..? Простите. Так все дни. Молюсь на Вас -- и обнимаю. Стыжусь, страшусь... дерзаю! О, ми-лая, простите, но ничего не смею скрывать от Вас. Знаете, я _т_а_к_ привык к Вам! Самовнушение? Ну, будто мы -- _с_в_о_и, Вы -- это уже я, почти будто мы с Вами давно-давно, все в друг-друге знаем, до родинки до -- _м_ы_с_л_е_й. Что же отсюда..? Хочу все сказать Вам, чтобы Вы _в_с_е_ знали, какой я к Вам. Ну, вдруг Вас нет, что же я-то буду? Да, спрашиваю себя... Ни-что. Знаю, что это: и меня не будет. Иначе невозможно, я это знаю. Ну, пополам меня рассекли... -- что же может быть! Но зачем я это говорю?! Не знаю. Вот сейчас, спать хочу лечь, но хочу дождаться -- одиннадцати, услышать Ваше сердце... Вот, смотрю на Вас, в портрете, и "у дерева"... солнечную царевну, лесную нимфу, млеющую в солнце, такую отдающуюся сердцем, -- чувствую, как Вы те-плы... чисты, нежны-нежны... и говорю обеим: "де-вочка моя, как я люблю... как светло, безоглядно, страстно, бо-льно люблю, безумно, взрывно, тихо-тихо... Оля моя, моя Олёль, моя... не знаю... приснись мне, руку мою возьми, не говори ни слова, только погляди... я тебя недостоин, я это знаю, живу самообманом. -- Да, вот ровно одиннадцать, так я говорю, смотрю... вот положил, портрет и "нимфу" и тут, около машинки, играет радио, Берлин... аккордеон, мне чуть весело, я задыхаюсь от чувства... целую... ми-лая нимфа, Олёль, моя леснушка... искорка во тьме. Боже мой, у Вас дрожат ресницы... не портрет -- лицо живое... бьется там ток крови... почти я вижу, розовое вижу, бровки... ну, живые... зову глазами, вздохом. А _о_н_а, "у дерева"... -- в улыбке, в блеске... прозрачная! вижу чуть к коленям, целую кружевца, блики солнца -- ско-лько их, вот очарованье света! вижу краски, фиолет теней, лиловость локтя, локотка... целую траву, воздух, вижу... о, девочка моя, о, святость моя небесная, лазурная, бабочка моя, -- зачем же это все... так! бы-ло..! бу-дет..? Не верю. Господи, сделай так, как Воля Твоя только не так больно... сердцу чтобы не так... а сразу... сил у сердца нет... Я _п_л_а_ч_у. Вот так сижу, пишу Вам. Вы тут... -- и я не могу расстаться. Как обмирает сердце! Так вот, зальется... вспорхнет... -- оно вполне здоровое, мой друг доктор говорит -- "с этим мо-жете жить... ни... чего нет!" Легко мне, ну вот, выстукивает словно, -- будет хорошо, будто... Как и о России оно мне... Вы помните, как я переживал ту, "финскую войну"... другое совсем было, а теперь -- ну, так спокойно, будет _С_в_е_т_л_о_ _Е_й. Радио вдруг остановилось... нет, опять.
   11 ч. 17 мин. Не хочу спать... Вы у меня в гостях, вот Вы... -- Олёль! откуда ты, чудесная моя? Господь тебя мне показал, открыл из моей тьмы... Вымолил я тебя! Я помню этот страшный миг тоски... тот июнь вначале, 39 г., сижу на кровати, без мысли, раздавленный... -- "О-ля!.. не могу я больше..! нет сил... так я одинок... оставлен... умереть бы... О-ля..!" -- как я плакал, как звал... -- это был возврат, страшный прилив тоски, горя, так остро сознанного. Долго я сидел, охватив голову руками, пригнувшись... Не помню больше. Кажется, было утро... не помню. И вот, через 4--5 дней... -- Ваш отклик. Я это принял, как _о_т_в_е_т. Кажется, я в ответном писал Вам тогда же. И вот -- во что же вы-ли-лось..?! В... счастье..? которого не вынесешь? в го-ре..? Что-нибудь одно. _С_р_е_д_н_е_г_о_ быть не может. _Т_а_к_ (среднего) -- не может быть от Бога. От _З_л_а..? Нет, Злу не могло быть доступа. Тут -- _С_в_е_т. То, что в моей душе, и -- _з_н_а_ю! -- в Вашей, такой чистой, светлой, Господом созданной из Света, так Им одаренной... в этой золотинке, пролившейся из небесной кошницы, из Божьего сосуда -- нет, это не _з_л_о_е... это благодатное... -- но... _к_а_к_ _ж_е?! будет?! Господи, помоги понять, принять достойно, чисто, чтобы не пронзило сердца! Я грешный, я страстями грешен... знаю, я столько мучил ее, Олю... этой своей работой... -- я проклинал эту ра-бо-ту! -- и не мог не отдаваться ей весь, _в_е_с_ь... и своим, порой, безумством... Неужели это мне -- "Аз воздам"?! Ну, а Вы-то? Вы-то уж ни в чем... Ну, а как же я посмел мою Дари... бросить в искушения, в позор, в страдания на край погибели..? Я же _н_е_ выдумывал, _п_и_с_а_л_о_с_ь -- как в забытьи, порой, до... наважденья, до "откровенья"... Я Вам _в_с_е_ скажу... как меня _в_е_л_о. Не выдумываю я, клянусь данным мне от Бога моим _п_у_т_е_м! Я же метель видел, на парижской улице! Я угадывал, чего _н_е_л_ь_з_я_ угадать, -- три раза _т_а_к_ угадывал..! до ужаса! Оля знала это... и верила, что _т_а_к_ _д_а_н_о. А из какого зернышка все зародилось! -- для чего же _в_с_е? для чего Оля _у_ш_л_а? почему? Последнюю главу, 33-ю, я написал за... две недели, кажется, до ее _к_о_н_ц_а. Она просила последние недели: "милый, пиши... я хочу знать, что _д_а_л_ь_ш_е_ будет". -- Не что, а "как": я ей рассказывал свои "виденья", она знала -- дальше что... в общем, смутно, как у меня в воображении. Мне ведь и сейчас все смутно, я чутьем лишь каким-то _и_щ_у... в себе? -- Как всегда. Я ничего _н_е_ знаю, когда начинаю вещь... только "зернышко" неощутимое, смутность, только. Я Вам все о себе скажу, тебе, моя бесценная, мамочка моя в трудах... водитель мой... новый, мне сужденный, что ли... не знаю... я все скажу... всю душу выну перед тобой, моя святая, мама... Оля, Олёль моя..! О, сколько в сердце, как я тобой напитан, полон, весь -- Ты, моя святыня, моя ангелика, девочка моя, какой я так хотел, девочку, _с_в_о_ю... была бы теперь... пусть одна. Ну, мальчика моего убили, а она м. б. еще была бы... вот сидела бы, тут... говорила -- "папа... ты устал". Нет, никогда не слышал, как бы девочка моя сказала... она меня любила бы... Простите, я весь в слезах... а пишу, вот стучу... как у меня нервы развертелись... А сегодня был хороший день, мне очень светлый, с Вами в мыслях, в душе... Меня позвали друзья завтракать в русский лучший ресторан, "Корнилов"... Хотел со мной познакомиться Афонский, хор-то его известный в соборе на Дарю188 поет... -- все мои читатели... так ласково было... весело, один адвокат московский -- удивительный рассказчик, друг Шаляпина, Коровина, всей художественной Москвы... тоже мой горячий читатель. -- На Шан-з'Элизе солнце, блеск простора, воздух почти весенний, золотистые каштаны... блеск фонтанов на "Пуэн", нарядно... -- золотое пред-осенье, теплы-ынь... Я ничего не пил, глоточек водки, только, -- свежо в душе, и Вы, Вы, Вы, Ты, девочка моя... все сердце заняла, так и ношу, -- пречистое даренье Бога... слушаю, смеюсь, рассказываю... я был весь собран, чуть в ударе, так легко было, так по-душам, с новыми друзьями... -- и все время, ну, миг каждый чувствую Тебя... со мной, со мной, моя... моя... моя... моя... -- так шептало в сердце, так радостно переливалось... А теперь в слезах... ничего, -- обсохли мои глаза. Легче стало. Это от радости, пожалуй, от счастья, которого не заслужил? Ну, все равно, что будет, то и будет... Ну, пора, 12-5 мин. Бывало, Оля заставляла спать -- "иди же, милый, устал ты"... А теперь сам должен заставлять себя. Легкая усталость. Домой вернулся в 5-м (дня, конечно), читал Пушкина, вот и его "Мадону" вспомнил, с нее и начал письмо. Спокойной ночи, девочка моя! спите, я послал Вам лекарства, чтобы снять с Вас "обруч" с Вашей грудки. Как Ваше сердце? Как Вас успокоить!? Ми-лая, верьте мне, все будет так, как Господь уставил. Предайтесь его Воле, он все излечит, чем болеете за дорогое. Милая, берегите себя, -- я не знаю, чего бы я для Вас не сделал! Хотел написать Вам про мое "виденье", как недавно думал о детях... о Ваших черных мыслях, так унесся... и вдруг -- Мадонна! Увидите, все очень обыкновенно, но -- _к_а_к_ это вдруг предстало! И еще хотел рассказать, как могла быть девочка у нас, да-вно-давно! и как _п_р_о_п_а_л_а... как я шел Москвой и плакал -- студентом был еще... нес... и плакал. Да _ч_т_о_ нес-то!! ... И вот, Оля моя уже больше не могла... _т_в_о_р_и_т_ь, -- долго болела. Как мы молились... как в Крыму взывали... уже после Сережечки... теплилась надежда... ей тогда было 40--41, в 21 году... как она была красива, молода, сильна! Напрасные надежды... какой-то больной экстаз был, все это. Страшно вспоминать. Ну, многое хотел еще да, о _н_а_ш_и_х_ близких праздниках... 16 и 19 авг.189 Напишу еще... Покойной ночи, моя детка... целую в светлый, умный лобик нежная моя!..
   [Между строк:] Милая, Оля! Если немного любите... вот, узнаете меня... Увидите меня... -- Я весь Ваш, -- если по сердцу я... -- будьте моей, навечно... моей женой, законной, брачной! Все устроится. Я говорю сознательно, крепко. Простите, милая. Это вас не омрачило? Если да (* т.е. -- омрачило.) -- тогда ни словом не упоминайте, и я не стану.
  
   25.IX.41 12 дня
   Радость моя!! ... детулька, Олёль моя, как я счастлив Вами, так играет сердце, с пробужденья, поют в нем золотые птички, так вспархивают, рвутся к Вам, так нежно бьются, так Вас целуют в моем сердце, так ласкают, зовут к себе, всю, _в_с_ю..! и навсегда, прекрасная из всех прелестных... прелестная из всех прекрасных... нет сил измерить мои чувства к Вам... к тебе, родная, святыня всех святынь ты мне... огонь мой жгучий-страстный, все темное во мне очистивший... о, свет бессмертный, гений мой воскресший, сияющая греза... нету слов, не знаю... Ты знаешь, ласточка... так я Тобою переполнен, ...так вознесен, так закружен тобою, так заметен любовною твоей метелью, так замучен сладко... о, еще, еще замучай, до боли жаркой, до вскрика счастья..! -- так все превзойдено... слов не будет скоро, -- онемею, молчание меня скует... созерцание Тебя, неуяснимой чувствами... -- так только в высшем экстазе бывает, редко-редко... знают это святые... когда все чувства обессилены, и только созерцание и трепет, и горенье сердца... О, не-жная моя, о, ... -- слова бледнеют, губы жаждут... ждут... Ты меня взяла, лаской освятила, лаской прелестной женщины, прелестной из прелестных, напоила незнаемой еще любовью, о, радостная королева-девочка! ...Я сейчас такой, что могу только вскрикивать, руки кидать к тебе, звать, звать... -- это любви безумие... вот когда узнал, впервые... ?! Не знаю... Как это странно, смешно... во мне-то..! Какое молодое сердце вот не думал!! я -- прежний? я -- юный? тот мальчик, гимназист когда-то... наивно-чистый..? Я сохранил жар сердца, среди всех стуж, всей жизни... не растерял..! Да это чудо Божие... -- Ольгу-ночка моя, Олёль моя, -- ... Сейчас у меня детишки были... одного "белого" добровольца, он женат на француженке, когда-то убирал квартиру, два года у меня был... я крестил у него мальчушку, -- хоро-шенький, два года только... -- отец теперь уехал, под Варшаву, работает у немцев, механиком... -- схватил я этого мальчушку... зацеловал... от счастья, что Ты так любишь, что Ты _ж_и_в_е_ш_ь... и такое безумство охватило... дрожу весь... Ушли они... -- приносили письмо... -- я думаю, в безумии... если бы... это _м_о_й_ был!.. О, ми-лая... Господи, да будет чу-до... дай мне, дай..! Безумие... Простите, чистая моя... я себя не помню. О, простите! я недостоин, я не смею даже таить в себе... Господи, прости меня. Милая моя, слушай, что недавно было недели три тому... Ты мне поверишь, да? Разве я могу тебе сказать неправду, хоть тень неправды показать тебе? Слушай. У меня остался лист письма... почему-то я не послал тебе... -- когда рвал письма. Вот, слушай. Вот текст этого письма, 4.IX, в отрывке: "Сколько для себя света нашел я в чудесном письме июльском! Я прочел _в_с_е_ в нем, и это "все" залило таким счастьем, такой чистотой чувства, животворящей! Ангел вошел ко мне, озарил крылами и воспел -- "радуйся!""190 Верьте, чистая, это так. Боже, что я сейчас увидел, вот сейчас вот, когда написал -- "чистая"! Клянусь Вам, дорогая, это не воображение, такая радость, дар мне -- чтобы я мог сейчас же написать Вам? Слушайте. Я живу во 2-м этаже. Пишу против окна. Большое у меня окно. Сейчас 8 с половиной вечера, сумерки. Через узкую улицу, из окна в окно, вдруг -- Мадонна! Всего пронзило светом... Го-споди! "Твою Красоту видел!" (не из того письма). -- За сумасшедшего сочтете, милка, милка, милка моя, роднушка! Что со мной? -- эти последние слова -- "сегодняшние", не из приводимого письма: тогда я не мог бы _т_а_к_ к Вам... а теперь... Вы дали счастье мне -- быть совсем открытым с Вами, да? можно, да? не хмурятся бровки-ласточки, да? Я Вас целую -- благодарю... А, мне все равно, я не могу уже себя держать... все равно, выбор один: -- жизнь -- смерть. Мне ничего не страшно. Я хочу жить Вами и... всю, всю, всю Вас целую... ну, оттолкните, я умру легко. -- Теперь дальше, из того письма: -- да, как играет сердце! -- Ну, из письма: "Юная француженка, миловидная блондинка, тонкие черты, в светлом, явилась в раме окна, напротив... на темном фоне, -- огня еще не зажигали, -- с ребенком на руках... ну, как Богоматерь пишут. Смотря прямо как бы в мое окно, или -- перед собой, она... -- знаете, это вечное материнское движение..? -- к себе ребенка, -- неуловимо это, -- целует в щечку, как-то сбочку целует, уголком губ целует, -- все смотря ко мне... ну, так недвижно, лишь прильнула... -- о, ско-лько в этом! о, святое материнство! Свет Господень! "В этом -- _в_с_е!" -- мысль, мгновенно. Вот, что такое -- Красота! Было мне явлено: "вот, Красота". Теперь продолжаю настоящее письмо. Ведь не раз видал но _т_а_к, в раме окна, на темном фоне, на _м_о_и_ мечтанья... -- _т_а_к_ увидел впервые, моя Святая. Как все условно! Вот оно, искусство! _Д_а_н_о -- жизнью, с улицы, _д_а_н_о -- великое Искусство! Обрамленье, тона, и -- _с_е_р_д_ц_е_ облекло, сердце очам _д_а_л_о! Как все условно и как непреложно _в_е_р_н_о! _В_з_я_т_о_-- "сквозь магический кристалл"191, по Пушкину, -- и -- Красота! Близко взглянуть -- м. б. и некрасива, и грязновата, и ребенок пузырики пускает губенками, и кислотцой... -- а в вуали сумерек, так мягко, так _п_о_е_т! Я видел -- _с_ч_а_с_т_ь_е. Будь я живописцем, дал бы в триптихе: явилась, потянулась, уголком губ, -- поцелуй -- недвижность. Француженка, мещанка... _м_а_т_ь... -- Богоматерь! Так творить Искусство... тут жизнь -- сама творец, -- случайный? Странно, -- _к_а_к_ с моим связалось! Счастлив передать Вам, тебе, родная... тебе, мой Ангел, -- виденье это... Правду! Или скажешь, что "на ловца и зверь бежит"? Ну, что же... стало быть -- "ловец" -- _п_о_д_ Чудом, под Благоволением Господним! -- Благодарю, Господи, за дар Твой! Не мне, не мне... Имени Твоему хвала и поклонение. И Тебе, Тебе, Олёль моя, ножки твои целую, Ты меня озарила, озаряешь, Ты -- _в_е_д_е_ш_ь. О, ми-лая... как я люблю Тебя, кровочка моя родная, чистая моя славянка!
   Да, давно хотел сказать тебе: м. б. тебе не раз уже последние недели приходила мысль -- письма на голубой бумаге... как Вагаев192 в "Путях"... Это меня смутило бы. Но тут проще: нет, я не Вагаева повторяю, а вышло так -- "под Вагаева", не-воль-но: была белая бумага, писал на ней, она вышла, не собрался поехать в центр, -- есть еще там (есть и уже заказал оставить), а недавно мне кто-то принес блок, -- проф. Карташев193 (в подарок, я писал в Лейпциг, за его пасынка в плену)... я нетерпелив, остановить письма не могу... и взял, на голубой бумаге, а через два письма вспомнил -- стало немного не по себе, что "под Вагаева", отмахнулся -- пусть, под кого угодно, мне _н_а_д_о_ душу излить моей милой, я не могу без нее быть, я рвусь к ней... на какой угодно бумаге, есть и зеленая, а белой пакет оставил для "Путей", для чистовой редакции... -- а на днях поеду и куплю. А пока -- "голубые письма", пусть... милая моя _в_с_е_ теперь знает, скоро совсем "ручная" будет, _с_в_о_я..? о, Господи! Вы не сердитесь, что я... но мне уже трудно собраться в ком, закрыться... не могу иначе с Вами, с то-бой, милочка моя, вся моя нежность... о, чудесная какая ты... славная какая, у-мная какая... мудрая... чуткая... -- и твои тревоги, как мои, мы так похожи, не сердца, а Сердце, _о_д_н_о_ у нас. Всю тебя целую, весь в тебе, с тобой, -- навеки. Если забудешь, отвернешься... сердце мое уже не отдаст тебя, -- остынет, но в нем замрет _в_и_д_е_н_ь_е... образ Твой, Оля.
   Целую. Целую. Целую. Твой Ив. Шмелев
  

49

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   30.IX.41
   День Веры, Надежды, Любви, --
   День Софии194.
  
   Оля моя, Солнце мое! -- Ты светишь! Ваше письмо -- я получил вчера, в 4 ч., -- а утром, вчера, _т_о, "Сумбурное", от 13.IX, -- Вы так назвали. Я... счастлив?! Вчера я _н_и_ч_е_г_о_ не мог, душа играла, пела, плакала, смеялась, -- душа -- ребенком стала, таким чи-стым! таким -- до изумления беззаветным, безоглядным, _н_е_з_д_е_ш_н_и_м. О, святая, [всех Святых], что Вы сказали! что Вы дали мне!! -- Оля, Оля... -- у меня нет слов сказать Вам. Господи, за что мне _э_т_о?! Это -- что же _э_т_о?! Я ждал, да... я не спал две ночи перед _э_т_и_м. А вчера, когда раскрыл и увидал... -- Я же _з_н_а_л! давно знал... -- и мучился. Это так велико, так непередаваемо священно... так я недостоин, -- я _у_б_е_г_а_л_ от этого, что _м_о_г_л_о_ быть, что я _в_и_д_е_л... -- и Вас невольно нежил. А я так давно -- _в_е_с_ь_ Ваш, и так таил от самого себя... Оля, поймите, я всегда -- когда это началось? -- не знаю, -- страшился, что это все -- воображение, и вот -- растает! "Русалка"! "Холодная" русалка! Ледяная. Вот Вы, хрустальная, вся льдистая сквозная, в Солнце, -- я вижу Вас... -- вот таете, моя снегурка... -- вот, вырастаете цветком чудесным, весенним, летним... -- вот, живая, девушка из леса, лесничка тихая, вся нежность, легкость, вся чистая, Пресветлая, мой Бог -- Вы, _в_с_е_ Вы мне, -- все искупили для меня, _в_с_е, _в_с_е, все страдания утолили, _н_о_в_о_г_о_ меня создали -- одним движением сердца, -- одним -- "л_ю_б_л_ю_ Вас"! Оля, Вы -- ВСЕ. Я сейчас собой владею. Оля, слушайте. Слушай, мой Свет Святой... Клянусь всем нашим, -- говорю перед Господом, как велит сердце, -- это все открыто перед Вами: Вы -- дар Господний. В Вас -- Дар, Вы -- Сила, Вы -- гениальны! Да, я _з_н_а_ю. Все, что в женских душах рассыпано крупицами, -- в Вас, одной, _с_л_и_т_о, -- Вы -- Bсe-Женщина (не ё, а е). Все можете. Вы -- само великое Искусство. Тут я не слеп, -- я собирал "Вас" из Ваших писем, -- мыслей, чувств, изгибов мыслей, извивов чувств... -- я изумлялся, вглядывался... -- восторгался, -- _т_а_к_о_г_о_ ни-когда ни в ком -- Вы неуловимы, Вас нельзя _д_а_т_ь... -- перед Вами, сущей, все чудеса, Все женские портреты наших титанов Слова -- блекнут. Заверяю Вас, это -- не хвала. Я могу только на Вас молиться... А Вы мне -- "мечта в портрете неизвестной". Будете летать, должны, обязаны! Пойте Господа, Оля, -- ка-ак споете -- _в_с_е! Счастье! -- найти подругу, _т_а_к_у_ю!! Это же мне -- всем -- милость Его. Падаю к ногам Вашим, моя Святая -- и слышу, -- "ты искал... -- в Анастасии... в Дари... -- вот увенчание исканий, вот Лик -- _Ж_и_в_о_й, надуманный Тобою, Явленный -- тебе. Какою силой! Божьей Силой. Вот она, _т_в_о_я_ Слава. Выше -- быть не может. Нет на земле _в_ы_ш_е". Мы _в_с_т_р_е_т_и_л_и_с_ь. Недавно я видел Вас на перекрестке двух проселков. Мы молились вместе. Мы созерцали _т_а_й_н_у. Ее -- искусство наше не давало, не знало. Никто. Нашла ее _л_ю_б_о_в_ь. Я вижу, как письмо играет, -- пьяное оно, письмо, -- душа, -- счастьем опьяненная, но _в_с_е, _в_с_е_ -- правда, такой правды, всей Правды не вместить. Милая, умная, гений мой светлый... я _з_н_а_ю, чего Вы не сказали. Я _с_л_ы_ш_у... да, как же _э_т_о_ _с_в_я_т_о! Святое увенчание. Да. Господи, да будет Воля Твоя.
   Оля, святая девочка... Вы не омрачились моим -- "будьте... моей, навечно, освященной Богом?" Не волнуйтесь, не смутитесь. Пока не говорите... я не смею, не смел... Но так сказалось. Оля, я Вас жду, Вас хочу увидеть. Сказать все сердцем сердцу. Видит Бог, как благоговейно, как бережно ношу Вас в сердце! Все -- не мы, не мы... -- все как бы Высшей Волей. Так я верю. Не могу иначе принять -- так _в_с_е_ знаменательно текло, зрел плод, -- созрел. Как я люблю Вас, моя Олёль... -- нет слов. Они найдутся, знаю. Сейчас я не могу писать "Пути". Но они бу-дут созданы. Вы -- дали силу мне. Без Вас -- я не мог бы, я это слышал, в сердце.
   Да, ответить надо Вам. Да духи Ваши -- не цвет ли яблони? или -- мимоза? Нет, не "Эмерад" Коти. Скажите, я не успокоюсь. Еще что? Как хочу Вас видеть! портрет не разрешают. Жду Вас -- случая. Я здоров, как Вы верно... о duodenum'e. Да, конечно. Да, ради Бога, пришлите Ваши стихи!! Пришлите, Оля. Оля, милая, я не могу без Вас. Вы _н_у_ж_н_ы, _ж_и_з_н_и... это нужно для Вас самих. Это так нужно, так важно это! О всем моем -- для меня -- я Вам сказал -- оно прах -- пред Вами. Вы _в_с_е_м_ во мне повелеваете, _в_с_е_ -- освящаете. Все! Завтра я приду в форму, напишу. О романе Тютчева с институткой Денисовой. Приведу и стихи. Но _н_и_к_о_г_д_а_ не было -- ни у кого! -- как у нас с Вами, -- нет, конечно, нашу переписку дать не при жизни... -- но в истории литературы это будет -- самый захватывающий, самый потрясающий роман! Как нужен слепцам -- людям. Это -- великолепие любви, это -- откровение божественного Начала через любовь. Это -- искать бога в человеческой душе, это -- гимн Матери Света. Это -- Рождение Любви. Оля, дайте мне Ваши глаза... я нежно целую их, я угадал их. Всю Вас целую взглядом, силой любви -- безмерной. Нет, ни в чем не обвиняйте себя. Ни-в-чем! Оля, ...я же Вас... Оля, знайте... -- если бы Вы мне не открылись, тогда, давно... -- 9.VI.39 г. -- я не стал бы жить. Я это чувствовал... И я позвал... безнадежно... -- Вы отозвались, чтобы найти себя, чтобы удержать меня. Так надо было. Дальше... -- скажите, что Вы знаете еще. Вы скажете? да, Оля, ми-лая! Целую Вас, Тебя. Крещу. Люблю. Твой Ив. Шмелев
   Как хорошо -- Вам -- 37! -- это пора расцвета, так Вы юны сердцем!
   "Неупиваемая"! Ты мне Ее дала?! Ты, Дари? -- Святое Слово дало мне Вас, Оля, Оля... -- Чтобы я молился Вам. Мое искусство вернуло мне _в_с_е, так беззаветно принесенное ему, -- Вы вся из него вышли. Из чистоты всех _л_и_к_о_в. Может ли быть награда -- _в_ы_ш_е! Нет. Как хочу видеть Вас -- сидеть, рука с рукой... и ни о чем не думать -- Вас чувствовать, весенняя, -- нет, Вы не "чужая", Вы -- моя.
   В такой душе -- в святом хаосе -- может ли твориться?! Но -- зреть может. Созреет. Бу-дет. Будет жить. Вот они, -- "Небесные пути". И по земле они проходят, небо на землю сводят. Надо найти его и показать.
   С Вами я этого достигну. Так я верю.
   Непременно примите antigrippal. И -- укрепляйтесь. Берегите себя, родная!

И. Ш.

   [На полях:] Пишите! Я Вам много послал. Вот мне творчество, -- да, это нужно, так велено! Да будет. Пересмотрю все и отвечу. Покойно спите.
   Как Вы расшиблись на велосипеде? Боли в груди -- от этого?
   Нет минуты, когда Вас нет со мной. Сегодня, в 6 ч. утра я звал Вас. Как ласкал [1 сл. нрзб.], называл.
  

50

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

2 окт. 41

   Родной мой... Пишу открытку, чтобы только сказать, что все эти дни писала Вам тома и... не могу ничего выразить. Не могу писать. М. б. все это сумбурное пошлю после, а теперь не могу. Пишу это. Коротко, чтобы не запутаться, чтобы молить Вас не страдать, не мучиться ожиданием писем, не делать ложных себе тревог... Я просто потрясена всем Вашим. Много Ваших писем получила. Я потрясена так, как никогда. Почти больна. Не пугайтесь -- Вы не виноваты. Тут много чего! И с ужасом представляю, что Вы можете тоже нечто подобное переживать... Умоляю -- берегите себя! Берегите нервы! Пока что скажу, что для всего, нашего, что от Бога -- верю, что от Бога! -- нам больше всего нужно хоть относительное спокойствие -- иначе все будет еще сложнее. Я не посылала мои письма еще и потому, что боялась вспугнуть Вашу работу в "Путях Небесных". А теперь просто... не могу. Не мучьте себя представлениями "страхов", -- я все та же. Нет -- больше, гораздо больше "той же". Ваш вопрос, между машинных строчек от руки... "не омрачил", конечно. И потому я еще хочу сказать, чтобы Вы не думали, что если я молчу об этом, то это _з_н_а_к, что "омрачило". Как Вы там условились. Но я потрясена. Господи?! Я не грешила, нет, нет, я только сердцу дала волю... Из важного еще одно: в Париж я не смогу приехать. Я это теперь знаю. И это мне большое горе... я знаю также, что встреча нам необходима -- Вы должны меня увидеть. Я -- не Богиня. Обнимаю. Люблю. Ваша Оля
   Сегодня я во сне (впервые) Вас видела. Очень странно... А вечером вчера, читая письмо Ваше "сейчас ровно 11 часов вечера..." -- читая именно эти слова, слышу бой башни -- 11!! Все что Вы пишите -- я знаю, угадываю наперед. Пугающе... Пишите мне, только не надо ничего, что "auffallend" {Здесь: "бросается в глаза, выделяется" (нем.).}; ради Бога, не надо ни духов и ничего! Все, все есть, что надо. Мне так немного надо! Я грим употребляю очень редко, только, чтобы не быть "отсталой". У меня еще очень свежи краски -- это мой козырь, -- и не выносит лицо никакой "приправы". Даже мыло не выношу я для лица, и моюсь только холодной, очень холодной водой. Да, как Дари! Дари сегодня снилась! Какой у меня голос? Пою я меццо-сопрано или даже альтом. Грудной голос. Нам нужно видеться!.. Я знаю, что я должна Вам многое сказать... но отчего же не могу?.. Не могу... Я отдохну немного и напишу. Не сердитесь. Берегите же себя! Нам нужны силы. Пишите же "Пути"! Бог Вам в помощь! Муж мой многое знает (* и это очень сложно!). Я слишком плескалась счастьем -- не могла иначе, не могла и лгать. Помолитесь крепко и за меня. Мне очень тяжело и сложно!
   [На полях:] Мысль, что и Вы страдаете -- всего ужасней. Берегите себя!
   Все, все здесь правда.
   Скоро постараюсь написать. Вся я с Вами. Душой и сердцем Ваша.
  

51

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

2 окт. 41 г.

4 ч. вечера

Милый, дорогой, чудесный, любимый!

   Только что отправила Вам открытку и спешу послать вот это. Я так безумно взволнована.
   Я боюсь, что Вы меня не поймете... Я там писала, что я потрясена. Боюсь, что Вы поймете это, как нечто отрицательное?! Нет, я вся, до глубины глубин моей души, и любящей, и православной, и русской -- _п_о_т_р_я_с_е_н_а. Потрясена любовью, счастьем, нежностью, всей ужасной сложностью, которая _в_д_р_у_г_ возникла. Эта сложность не во мне и не в Вас.
   Ведь у меня еще другая жизнь есть...
   Я коснулась лишь слегка Вашего "вопроса между строчек, между машинных строчек, от руки..." (Это не слезы -- вода-роса из розы!)
   Это так огромно, так удивительно огромно, что мне нет сил собраться мыслями и чувством.
   Конечно не "омрачило"! Как же Вы могли это подумать.
   Но это так... так серьезно... И... если бы я была свободна! Я все Тебе бы дать хотела! Все, все!
   Сережечку твоего, если не вернуть, то повторить; хоть тенью слабой!
   Все, Иов195 мой многострадальный, всего лишенный, -- столько перетерпевший... и... все поющий Бога!..
   Вот что я думаю сердцем, вот как я чувствую и как живу...
   И знаю, Вы мне верите...
   Вот мое сердце! Но как мне больно, как _г_о_р_е_с_т_н_о, что все так сложно! Положимся на Бога. Он поможет и все устроит, если это все... от Бога! Я верю в это... Нам нужны силы, покой душевный. Успокойся и положись на Волю Божью. Иначе -- грех!
   Я не знаю, как все будет.
   И _к_т_о_ я стала?
   Мне хочется сказать Вам как мне больно, и боюсь Вас омрачить. "Пути" пишите! Ради Него, Создателя!
   Как я люблю Вас, милый!
   Нет у меня вопросов больше тех черных, о детях... Зато как много других!.. Сегодня я видела Вас во сне. А потом Дари. И все должна была беленькие детские туфельки выбрать и кому-то надеть...
   Я не пишу умышленно никаких "разборов" по существу. Я так устала. Подожду немного. Напишу скоро. Будьте только Вы спокойны. Я тоже так устала. Я немножко даже нездорова. Не волнуйтесь. Все нервы только. Просите крепко Бога о помощи мне и Вам, т.е. Вам и мне. Я потому сначала "мне" сказала, что о себе-то знаю, как это нужно!..
   Я не сказала Вам о том, какая честь мне в Вашем "вопросе", -- но это потому, что для сердца это все не так уж важно. Честь, слава, все это для ума, но не для сердца. Я люблю Вас не за это. Родное, дорогое Ваше сердце люблю... Не говорите лишь про "годы", -- как это не важно!.. Но у меня много других вопросов. Вы должны меня узнать ближе. Иначе я боюсь о чем-либо и думать. Вы должны меня понять в этом. У меня, кроме сердца и души, есть еще и характер. И много еще других мыслей, но о них после,., когда справлюсь с собой. Если любите меня, то сделайте все, чтобы сдержать нервы, -- Вы слишком себя мучаете... Хотя... я тоже! Мы должны себя беречь. Так нельзя! Умоляю!..
   [На полях:] Я писала, что о Париже мне и думать нельзя. Это мне такое горе! Но как же мы увидимся? М. б. Вы приедете? Я не смею просить об этом. Но как же тогда иначе? Милый, подумайте! Ваша Оля "леснушка" (как это слово мило!) преступница? Господи! Господи, помоги!!
   Ничего такого, что в глаза бросается, не присылайте! Не надо, ради Бога! Но трогательна Ваша забота, дорогой мой!.. Спасибо!
   Я посылаю розу, первую за осень на этом кусте. М. б. это письмо получите ко дню Ангела, -- тогда еще раз крепко Вас целую! Целую розу в серединку.
  

52

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   9.Х.41--26.IX.41        8 ч. 45 мин. утра
   Преставление апостола Иоанна Богослова. Какое серенькое утро! -- как во мне.
   Вчера писал до 3 ночи, тебе все, Оля, и не пошлю. Писал о Православии, о его духе, о свободе в нем. Слышал, как пробило -- 4. Проснулся в 6, в 7... -- с мокрыми глазами, -- плакал? Сегодня я в церковь не пойду, не могу я в церковь, душа застыла. Будут люди, как ужасно, все у меня в разгроме, на столе вороха бумаг, писем недописанных, к тебе все, ведь давно ничего у меня, никого, ты только. Скован я с тобой, не оторвать. Сегодня не будет от тебя письма, были уже, два, одно такое светлое, другое... о, какое там чудесное! там ты мне -- "ты" -- сказала, отворила сердце, Сережечку дарила... _в_с_е_ отдать хотела, -- верю, Оля! -- и сколько еще горького там было! Надо спешить, сейчас поеду в "Возрождение" отправлю книги для тебя, мой дар последний... Что же я тебе _е_щ_е_ могу? Не велишь ты, тебя смущает. Ты... бояться стала! Это _т_ы-то! Сегодня еще -- совсем последний привет тебе, в 8 ч. утра повезли в Берлин, Мариночке Квартировой -- портрет мой. Ты получишь скоро, я умолял их послать. Там увидишь ты мои глаза, как они горят, в них -- ты. Опять все мысли разбежались, не знаю Да, вот что. Вчера я писал Мариночке, было о тебе там, о твоем _о_г_р_о_м_н_о_м... о моей радости, что я _у_в_и_д_е_л_ это, только. И вот, писал когда, _з_н_а_л, что будет что-то важное сегодня, оставил радио открытым... Ведь вчера был день моего Сережечки, преп. Сергия Радонежского196, России покровителя. Я ждал. Я _т_а_к_ ждал, отзвука, -- благовестил ждал -- с "Куликова поля"! Я его писал ночами, весь в слезах, в дрожи, в ознобе, в _в_е_р_е. Ведь _п_р_а_в_д_у_ _о_ _Н_е_м, ходящем по России, услыхал я на могилке моей _т_о_й_ Оли197, которая вела меня всю жизнь. Ведь меня надо вести, я весь безвольный, -- вот и послали тебя мне -- довести. Ты не решаешься. Опять я... словно под водой пишу, вот как сдали нервы. Я не обманулся сердцем, Преподобный отозвался... Я услыхал фанфары, барабан -- в 2 ч. 30 мин., -- специальное коммюнике: прорван фронт дьявола, под Вязьмой198, перед Москвой, армии окружены... идет разделка, Преподобный в вотчину свою вступает. Божье творится не нашими путями, а Его, -- невнятными для нас.
   Сроки близки. Оля! Я хочу сказать тебе, что тебе Господи, вразуми же: -- _д_а_н_о_ вести меня, а ты боишься принять такое. _Н_е_к_о_м_у_ это делать больше, пойми же, что -- _н_е_к_о_м_у! Я как пробочка в потоке, я знаю меня бросает, меня прибьет куда-то... Я на распутье сейчас, я хочу в Россию ехать, искать чего-то, руки какой-то... я уже не могу без сердца женщины, я знаю. Я не могу. Я топчусь. После Оли, _т_о_й, я мало сделал, только "Куликово поле" -- оно _б_о_л_ь_ш_о_е, знаю... это было мне _д_а_н_о, _е_е_ могилкой, там я узнал о _н_е_м. Ты его не знаешь, _ч_т_о_ там главное. Оля моя, единственная моя... не отходи... не бросай меня. Слушай. Писатели, _н_а_ш_и, православные... -- это отсеянное изо всего народа. Говорю -- о подлинных. Их совсем немного у нас было, ты их знаешь... _н_е_ нынешних. Я -- знаю -- я отсеян _и_з_ писателей, только я один -- для _н_а_ш_е_г_о, для родного нашего. Мне не стыдно говорить тебе, ты -- я, для меня. Одно со мной, так я чувствую. Только я, _в_е_с_ь, жил, страдал Россией. Говорил о Ней. Ты знаешь все мое. Не все, все -- узнаешь после. Ты не знаешь прежнего, не знаешь половины здешней -- посылаю, чтобы знала. Таков удел мой. _В_с_е, что у меня с тобой творилось, только начало было, под покровом Божиим, по Его воле, -- разве тебе не ясно? И для тебя так нужно. Ты ведь -- вглядись в себя, -- мне кажется... ты отвернулась от _с_в_о_е_г_о... ушла, в чужое... от обиды, от оскорбления? от горя? от непереносного... ушла. Выбрала себе чужого, в порыве, в растерянности, в подавленности... Так мне кажется. Ты мне ни-чего не говорила. Не открыла сердца. Смущалась? от гордости? Ты была отравлена каким-то ядом, озлобилась, душу свою опустошила, опустошала, _с_а_м_а... -- не нашла сил уняться. Ты получила удар в сердце? Не знаю, мне кажется. Никто мне ничего не говорил. И ты _н_а_ш_л_а_ меня, водителя, слабого волей, но горящего любовью к своему. Мы нашли взаимно. Я открыл в тебе чудесный родник, великое богатство, -- для того, от чего ты отвернулась. Тебе открылся путь. Сердце твое получило возмещение, вся обида твоя покрыта -- и как покрыта! Ты так любима, так _в_з_я_т_а, так понята... так засветилась, вся! Оля, не отклоняй руки, которая тебя направила, -- святой Руки! Оля моя, _т_а, по воле Божией, получила право тебя утешить, укрепить меня... _с_в_е_л_а_ нас вместе. Разве ты не видишь? Вдумайся, вспомни, милая, необычайная... Не повтори ошибки, будет поздно. Оля, не свяжи себя чужим ребенком! Преодолей все, будь верна пути, тебе показанному так поразительно _о_т_к_р_ы_т_о! Что будет если не преодолеешь? Без тебя я не могу писать, не буду, откажусь, так -- замотаюсь. Попаду в Россию, м. б. найду "водителя"... -- не могу я теперь без женщины, -- не тело тут, не утоление страстей, а мне надо ласки, теплоты, души я истосковался... я затерялся в одиночестве. Все будет тускло, без _с_в_е_т_а. Я не выполню в полную меру моих сил. Я много сделал, но далеко не все. Мое наследство будет без ухода, без оправы, без _д_у_ш_и. Ты предназначена, -- раскрыться, продолжать _м_о_е, -- у тебя Дар, огромный, Оля! Клянусь тебе, в этом я не могу обманываться, -- я вижу... ты -- гениальная! да, это не влюбленность, не любовь мне говорит: это моя чуткость говорит, я слышу _э_т_у_ _м_у_з_ы_к_у... -- твоего сердца, безмерного, глубокого, все-охватывающего сердца, израненного, и потому _т_а_к_о_г_о_ все-чуткого! Это твое сердце -- самое-то _н_а_ш_е, от поколений твоих родов ты -- _в_с_я -- особенная, как и я. Мы -- _ч_и_с_т_ы_е, и мы _д_а_н_ы, для _Ж_и_з_н_и, чтобы творить ее, _н_о_в_у_ю_ на пепелище, на гноище, -- в такие страшные дни наши, -- _о_с_в_я_т_и_т_ь_ должны Родное, _с_м_е_н_у_ должны править, во имя Божие, во имя нашего родного. Спроси папочку, сердцем воззови, -- он скажет тебе. Оля, у меня нет больше слов. И времени нет, и сил. Я третью ночь не сплю, терзаюсь, жду чего-то... и верю, что подадим друг другу руки, вместе пойдем, как дружки, как ровни, как дети нашей дорогой, как Божьи дети. Оля, я безвольный, знаю я тобою силен... я Олей, _т_о_й, был силен. Без нее -- пропал бы. Ничего бы я не сделал. Она была _д_а_н_а. Теперь -- ты мне даешься, и -- боишься. Чего боишься? Света, такого яркого, такого... чистого, такого _т_и_х_о_г_о, -- в искусстве, чистом, в чистой жизни! Ты со мной в венце пойдешь, благословленная! Оля, маму спроси, -- она поддержит тебя. Неужели ты думаешь, что меня любовь плотская ослепила так, тобой? Я так благоговейно с тобой сближался, так нежно-свято прильнул к тебе, очаровался сердцем твоим, умом, талантом, _ч_е_м-т_о, чему названия не знаю -- _в_ы_с_ш_и_м_ _в_ _р_у_с_с_к_о_й_ девушке... ты для меня -- чистая девушка, непорочная голубка, загнанная бурей от родимой стаи... Оля, я простираю к тебе руки, зову тебя... -- пойдем же вместе, не бойся, не смущайся, путь наш чистый, верный, не нами для нас начертанный. _Т_а_к -- _д_а_н_о. Недаром начаты мои -- и не окончены -- "П_у_т_и_ _Н_е_б_е_с_н_ы_е". Ты их направишь, ты их мне освятишь, ты их собой замкнешь. Вглядись во все! в мой крик, в твое Рождение! -- _т_а_к_ _н_а_й_т_и_ друг друга, в такое время! в таком разгроме, в таких страданиях, -- в твоих, в моих... -- ведь это только святое _Ч_у_д_о_ могло помочь! Оля, крещу тебя, молю, зову, обнимаю твои колени, целую землю у ног твоих, -- она уже святая, через тебя, моя царевна, моя светлика, мой ангел... -- отдай мне твое сердце, нераздельно... дай мне жизнь, дай мне моего... твоего Сережечку! -- Что мы знаем? Быть все может... может быть -- _с_в_я_т_о_е_ ты выносишь под сердцем?! _В_е_л_и_к_о_е! Мы оба -- исключительны, как ты не понимаешь этого! _Т_а_к_и_х_ нет больше, при всем моем плохом и грешном. Нет таких, как мы. Это не гордыня, а _з_н_а_н_и_е. Это -- дано, все видят, только не все уразумели. Оленька моя, душа родимая, радость неизреченная моя, последняя надежда -- ответь же! выпрями волю, душу, борись за свой удел, за назначенье, за свою правду, за свою свободу духа, сердца, -- за Дар твой, он тебе от Бога, -- ты его дашь людям, -- ведь такого сердца нет на свете, нигде, как у тебя! Мое -- потонет в нем, расплавится в твоем божественном огне, в этом _в_е_ч_н_о_м_ _с_в_е_т_е! Я-то знаю, и ты... тебе стыдливость, скромность мешают сознать, какое в тебе сердце, -- какая сила! Оля, дорогая моя душа, моя красавица, мне не надо узнавать характер твой... -- мне безразличен твой характер, -- он -- не нужен мне, -- мне твое сердце нужно, -- я знаю, что покорюсь тебе, таким я создан, -- не управлять, а -- следовать, храня _с_в_о_е. Нельзя во всем быть главным. Главное, чем управляю я, я только, -- это -- дар мой, не для меня, для -- всех. Целую всю тебя, о как я тебя люблю, все крепче, все сильней, день ото дня, час-от-часу... дивлюсь, можно же любить так! Такого еще не знал в себе. Не бросай меня на полдороге, не покидай меня, родного самого -- не найдешь родней, я самый близкий сердцу твоему, ты знаешь.
   Твой Ив. Шмелев
   Все, я, Оля, мой мальчик -- молим тебя, -- спаси себя и меня.
   Напиши, здорова ли, я боюсь всего. Крещу, целую, всю тебя, -- не могу без тебя, это не жизнь, я истаю, не губи меня! Если бы ты знала, как я страдаю.
  

53

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   10.Х.41
   11 ч. ночи -- 12 ч. -- 1 час ночи на 11.Х
   Далекая... о, какая далекая, теперь... потерянная так безвинно, Оля! Я уже смущаюсь писать Вам _т_ы_... Вы меня этого лишили, не буду больше сердце Вам открывать, оно закрылось, оно забито болью. Снова вчитываюсь в страшное письмо, 2 окт., -- 19 сентября! -- канунный -- ?! -- день моего рождения, день несчастья! -- и снова оглушаюсь. Так внезапно! 9 дней лишь прошло с памятного -- 23.IX, светлейшего дня в жизни, когда сказали так ясно, просто, полно -- _л_ю_б_л_ю! Только де-вять дней... "счастья!" нет, во-семь, только: _т_о_ письмо я получил 29, несчастное -- 7, в канунный день Ангела моего Сергуньки, ставший днем гибели моей любви. Что же случилось в эти 9 дней? Вы не открыли мне, не объяснили, оглушили, только. Этого я не заслужил. Вы меня на муку обрекли. Случилось, _в_и_ж_у. Вдруг -- "о Париже и думать нельзя"! и -- "что может броситься в глаза, не посылайте, ради Бога! не надо, ради Бога!" Страх? почти что -- ужас?! -- "ради Бога!" Что случилось? Неужели я до того "пустое место", мое израненное сердце до того "пустое место", что я могу и... обойтись без пояснений? _Т_а_к_ Вы заключили Ваш "роман"? _Т_а_к_ Вы поняли "о русском счастье"199 -- Достоевского? _т_а_к_ ни Лиза Калитина200, ни Татьяна Гремина201 не понимали. О них особо, как и ез воли. --
   Продолжаю 29-го. 2-ой день, как встал, мне лучше, вернулся аппетит. Сегодня у меня _п_и_р: уха, печеная рыбка, картофель вареный, политый сливками (!) (обещают каждую неделю!) и молочный кисель со сливками. Утром -- яйца, крекер и кофе. Я уже написал рассказ "Рождество в Москве" -- для России. И кончаю "Именины" -- 2-ю ч. -- для Франции. -- Умер Бальмонт, за 3 дня до смерти читал мое "Лето Господне" (слова жены его)165. Это не впервые: за день до смерти митр. Антоний просил читать ему "Богомолье". Василий Иванович Немирович-Данченко в утро дня кончины -- читал "Богомолье". И так -- вроде "отпускной" молитвы. Боже мой, ты все больна! Олюночка, тебе необходимо показаться большому специалисту. М. б. в Париже. D-r. H. Marion -- считается самым лучшим.
   Нашелся племянник. Он -- в Германии. Судя по письму, играет очень важную роль. Бывает в Берлине. М. б. будет (с кем-то?!) в Париже. Он был профессором Артиллерийской академии. Пишет: "Мы (?) в России примем Вас с исключительным почетом, Ваши великие заслуги перед Россией -- будут особо отмечены". Он вполне моей ориентации, -- страстная любовь к Родине и преклонение перед народом, ее освобождающим от красного дьявола. Он -- "вполне обеспечен" -- "как солдат". У него всегда была светлая голова. О-чень тонкий аналитик и -- сильной воли. Много вынес в лапах у красных. Другого племянника моего166, его среднего брата -- убили большевики в 36 г. Теперь он сам м. б. потеряет сына, единственного, и жену167. Жду его, с нетерпением. Ему уже 49 лет! Сереженьке было бы 45. Они были друзья, вместе вышли на великую войну, в 15--16 г.
   Олюша, прилагаю письмо к маме168. Прими мои рождественские _ч_и_с_т_ы_е_ цветы. С ними пусть войдут в сердце твое -- свет, вера, надежда! Извести, когда поедет в Париж Фасин муж: я пошлю с ним духи, книгу, себя и пакетик конфет -- ждет 2-й год. Шоколад запрещен здесь, увы. Вернули ли тебе твои-мои -- "гостинцы" из магазина Roussel? Яиц не могу достать. Но все остальное есть, кроме чаю, -- не пью его больше месяца. Это для меня огромное лишение. Рассказ "Рождество в Москве" -- написал за 4 часа, начисто. Должно быть плохо..? Прочтешь? Я сердит на тебя, за отказ выбрать из "Солнца мертвых". Ты что... блюдешь чистоту риз своих?168а Это уже 2 раз -- отказ мне. 1 раз -- с "Восточным мотивом". Ну, я не могу тебя неволить. Я все, все знаю, -- и -- пребываю в том же плане. М. б. и напечатаю _в_с_е.
   Целую, родная. Твой Ванёк. Меня задергали. Но -- пишу все же.
  

26

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  

31.ХII.42

   Дорогая моя Олюшенька, светик ты мой тихий -- и, порой, какой же буйный! -- обнимаю тебя, целую любящие твои глазки, -- я их так чувствую, чувствую тепло их на себе! Письмо это получишь в канун или в самый день Рождества Христова. Да светит Свет Христов в сердце твоем, родная моя, -- и оно будет нежно светиться любовью, лаской, нежностью к твоему Ване. Молю Бога, сколько есть во мне молитвенной силы, исцелить и укрепить тебя. Елочку ты зажжешь, -- м. б. алые свечки затеплишь, думая обо мне. Мне передастся тепло твоего сердца, Олюночка, милая... вот уже четвертое Рождество идет, как мы _в_с_т_р_е_т_и_л_и_с_ь... -- и нет еще встречи полной, когда можно будет открыть наши сердца настежь -- друг-другу. И будет ли эта, подлинная встреча, когда-нибудь..? Как все эти последние годы, Праздники не принесут мне ни легкости, ни полной радости. Но твои чувства ко мне смягчат мое одиночество. Знаешь, Олюна... я всегда чувствовал грусть одиночества, даже во дни тихого моего семейного счастья, с мальчиком и Олей. Мне все _ч_е_г_о-т_о_ недоставало! Как часто покойная Оля пеняла мне: "Ты вечно недоволен жизнью, какой это большой грех!" Да, верно... грех. Но что я мог с собой поделать?! Недовольство это можно, пожалуй, объяснить суровой оценкой моих художественных работ, _м_о_е_й_ личной оценкой. Ни одна работа моя не удовлетворяла меня: я всегда хотел лучшего, совершенней. Теперь -- тем более, я еще суровей к себе. Я все жду от себя -- большего. А в личной жизни... -- я счастлив тобой, твоим чудесным чувством, скажу -- да, твоею любовью, твоими заботами обо мне, твоим устремлением, ко мне... твоею лаской. О, милая... я люблю тебя сильно. И мне горько было читать в твоей открытке169: "это же -- лицемерие -- твое письмо к маме". Ты неправа, ты здесь сугубо жестка. Меня ни-когда, ни-кто не назвал лицемером: это совсем чуждо мне. Я -- скорей -- слишком открыт, слишком правдиво искренен. Бог с тобой... не буду упрекать. Я был все дни в обмирании, в безволии... мне казалось -- что _в_с_е_ кончается... В такие полосы дней я часами сижу, уставясь в одну точку, без дум, без слов, без желаний... я сознаю, что на-до то и то... и _н_е_ _м_о_г_у_ двинуться, пока не столкнет _ч_т_о-т_о_ с мертвой точки. А теперь, такой ослабевший от 6 мес. недугов, я все чаще впадаю в эту душевную _п_у_с_т_о_т_у. Ну, оставлю.
   Буду о тебе си-льно думать, душой стремиться к тебе в эти святые дни. Подумай и ты, сильно... Скажем же друг дружке -- "приди, сердцем, духом своим при-ди..! шепни, поцелуй нежно, крепко-сердечно-чисто поцелуй меня..! И да будет мир в душе нашей!" Я помолюсь о тебе в канун Рождества, в 9 часов вечера, придя ото всенощной. Зажгу лампадку и свечку -- и помолюсь. Никого у меня не будет, я -- в одиночестве буду, чувствую. А м. б. Юля забежит, -- вряд ли. Да и неуверен, смогу ли пойти в церковь, так хрупко мое здоровье, так изменчиво душевное состояние... Я все еще болею, во 2 половине дня, начинаются эти "ранвуа" {Отрыжка (от фр. renvoi).}, это застаивание, брожение... -- очевидно, так и не пройдет, хоть я и стараюсь строго держать диету, следовать предписаниям. Я бросил, или -- почти бросил -- есть мясное. Что-то будет... увижу. Курю -- одну папиросу за день! И как все это надоело..! -- оглядка эта. Главное -- мне надо хотя бы "Лето Господне" закончить. Чтобы написать тебе сейчас, я оставил срочную работу -- над 2-ой ч. "Именин". Мне ведь и зарабатывать надо, не могу же я, -- имея некоторые сбережения, которые не могу достать полноценно, -- они в Швейцарии, -- гонорары мои за "Няню" и проч. -- не могу я -- и не хочу -- брать у Юли... -- я еще в силах работать! Я дважды уже отклонил предложения -- купить у меня авторские права. Все это также отзывается на душевном состоянии. Я ни в чем не нуждаюсь, слава Богу, и всегда отклоняю излишки, которые мне предлагают. Эти дни у меня тепло, 18 градусов, топят, и еще я топлю железную печурку в камин труба. Я так люблю тепло, так оно мне необходимо.
   Олёк мой, напиши о себе, я в тревоге за тебя, и бессилен помочь... -- да что же это с тобой. Тебя губит голландский сырой климат, -- столько работы почкам! Должно быть почечные болезни -- чаще всех других и опасней -- в Голландии. Уверен, перемена климата или места -- твое спасение. Если бы ты пожила с год хотя бы в сухом климате, -- ты оправилась бы. Здесь же ты не можешь вылечиться, надо дать отдых почкам. -- Не смей же есть все, оправдываясь "луженым желудком". Не от желудка зависит, а и... от переваренного им и -- вредного почкам. Ты ешь много соли, острого, пряного... пьешь крепкое что-нибудь -- и выделения в почку -- ее возбуждают, воспламеняют. Помни, ты же все знаешь сама... Ты посади себя на молочное и легкое, и оставь пока мясное и жирное. Назначь режим для больных почками и сосудами. И -- увидишь. Я попробую найти для тебя таблетки "Виши", а теперь и в Париже нет вод Виши -- все нет, где ни спросишь. Пишу в большую лабораторию, друзьям. Не шути с настоями из березы, можжевеловых ягод и проч. -- могут быть и обратные результаты. Напиши мне, куда ты уезжала, "приготовив всем им праздник". Что это? Ты снова себя ухлопываешь трудом? да? Или твои этого _н_е_ понимают?! -- ты так уж сама поставила, приносить жертву?! -- На днях закончу переписывать для тебя "Михайлов день", первую часть послал дня два тому, и еще письмо. "Парижский вестник" нельзя послать, печатное не принимают на почте. Я уже напечатал два подвала "Именин", 1ч. -- "Преддверие", сейчас кончаю и пойдет 9 янв. II ч. -- "Торжество"169а. Потом дам "Черствые именины"170, и... начну с болезни отца и до конца. -- Эти посетители! Сейчас один отнял у меня полчаса... му-ка это моя! Я урываю час-другой, чтобы уйти в себя, в работу... пока не мешают отрыжки, томленья... да еще часами надо лежать, после еды... Не сетуй, если мало тебе пишу -- ну, нет сил, воли, времени...
   Целую твои глазки, детка... да смилуется Господь над нами, незадачливыми. Вот, уже чувствую, как крутит в желудке, будто там пружины развертываются. А надо нести на почту, а потом до глубокой ночи писать -- закончить ко 2 янв., чтобы поспело к рождественскому парижскому No. "Новому слову" я дал -- "Рождество в Москве" -- новое мое. Кажется, _ч_т_о-т_о_ вышло... а м. б. и ошибаюсь. Ну, м. б. прочтешь... хотя не уверен. Жду встречи с племянником. Узнаю кое-что мне нужное и -- беспристрастное. Нет, я все еще болен... и будет ли улучшение?! ... -- я ото всего откажусь, стану полным аскетом, только бы окрепнуть и закончить работы. Мои "Именины" -- слышу -- захватывают читателей, будят _р_о_д_н_о_е_ в душах. Когда-то появится вся книга "Лета Господня"?! Увижу ли..? Она будет ярче 1-ой. _З_н_а_ю. Ее считают -- 1-ую-то -- "классической", все чаще слышу, а в одном из NoNo парижской газеты она так и названа. Нет ее в продаже, мне надоели запросами, где достать. _Н_е_г_д_е_ и нигде.
   С Новым годом, светлая моя, дружка моя, -- о, не во всем, _н_е_ всегда. Это мне больно. И не я в этом виноват...
   Все жду миндаля, -- мне помогает миндальное молоко. Нет миндаля! Разослал письма друзьям в ту зону -- там есть.
   Поцелуй маму и Сережу. Прими мой поцелуй в цветах, прими нежно, не как в прошлом году!
   Я так был бы счастлив, если бы они тебя порадовали. Найдут ли то, чего я хотел -- ландыши или белую _ж_и_в_у_ю_ сирень.
   Жду приезда Фасиной "дубины". М. б. он возьмет книгу мою -- тебе и духи.
   Целую. Твой Ваня
   Как нежно, как глубоко люблю тебя, моя радость... как _ж_д_у_ _т_е_б_я! Если бы я поправился, я поехал бы к тебе, детка!
   Дни стали _п_р_и_б_ы_в_а_т_ь... Тепло у тебя? Для почек это так нужно! И -- ванны, ванны. Ищу "Виши" для тебя. Ванёк
  

27

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   7. I. 43
   25. XII
   Мой дорогой, мой милый Ваня!
   Так я полна сегодня тишины и мира, какой-то растроганности душевной, что хочу вот сейчас же поделиться всем этим и с тобой, хотя устала до крайности, глаза слипаются, -- я спала всего 3--4 ч. сегодня, не больше. Ванюшечка, оставь мрак и увидь меня той, какою прежде видел. Нельзя, Ванюша, не поговорив точно обо всем лично, делать выводы, что будто я уж и другая стала. Я не люблю выражения о "ризах", дружок, -- оно совсем ко мне не применимо. Все-таки ты не представляешь меня себе ясно. Если бы лично знал, то не сказал бы так. Ну, оставлю. Я только хочу сказать тебе, что всей душой хочу тебе света и тепла и ласки. Твои праздничные письма мне -- не праздничные. И, -- прости голубок, но это верно, -- ты там сам себе противоречишь. Ты, прости, раздосадовался на меня за что-то и., не мог писать, а м. б. работа? Но не страх того, что я уже умерла, ибо не могу себе представить у тебя такой холодной, леденящей реакции на подобное "событие". Согласись! Если мне поверить целиком этим письмам, то следует прийти к печальнейшим выводам. А я этого не могу и не хочу!
   А потому: дай ушко, я выдеру тебя за него и поцелую красную раковинку и шепну что-то нежное и ласковое. И... будет! Сегодня я причащалась... Вчера выехала из дома в 2 ч., а приехала лишь около 6 ч. вечера в Гаагу. Всенощная уже кончалась. Убого пели, т.к. регента взяли на работы в Днепропетровск. Но все же пели. Как я люблю это дивное "...днесь воспреемлет Вифлеем..." -- "...днесь ангели младенца рожденного боголепно славословят..."171 приводило меня ребенка в умиление, и казалось, что "Христосик" миленький, чуть ли не товарищ по играм детским. Казался близким, родным, доступным и... _В_е_л_и_к_и_м_ _Б_о_г_о_м! Слушала, и сжималось сердце. Ночевать ушла к одной армяночке, звавшей меня давно. Болтушка... "кавалеры", флирт и т.п. темы. Томилась у нее. Устала. Отказалась от кофе, чтобы заснуть. Придя, однако, к ней, установила, что потеряла мою дивную серьгу (подарок мамы). По дороге от церкви до нее... Хоть плачь! Как они мне шли! Сегодня, как назло, одна дама (тоже причастница и тоже Ольга)172 говорит: "Тезка милая, хочу сказать, что Вы не только интересны, но -- красавица (* Я не красива, но привожу ее слова как иллюстрацию к красивым серьгам и тому.., что могут безделушки сделать!) (прости, что так пишу, но это буквально), носите эти чудесные серьги всегда и вуальку..." Увы, серег уже нет! Но это -- искушение, не надо красоваться. Надо проще. И я принимаю с благодарностью урок. Ну, конечно, мы выбежали уж при первом свете искать, но... столько выпало снегу за ночь!.. Так надо, значит.
   Хотела тебе писать с себя портрет в этих серьгах. Значит и это нельзя... Но все это не важно. Иванушка, горлинка, я не получила "Михайлов день". Неужели пропало? Ванюша, сейчас, как вернулась домой, -- приносят твой цветок... Обнимаю тебя и цветы. Поцеловала их. Конечно, приняла в сердце, но браню тебя, растратчик! Прислали очень красивую азалийку, густо-розовую. Буду ее холить. У меня на них легкая рука. Свекор упрашивает взять и его, которые все гибнут, на "лечение". Получил ли ты мое?? Теперь открою: я просила А[нну] С[еменовну] взять для Е[лизаветы] С[еменовны] 20 марок для елочки тебе или хороших цветов. Она тогда, когда я истекала кровью, звонила маме и сказала, что ничего взять не может, но мы надеялись, что марки то хоть взяла. Когда мама, наконец, смогла от меня урваться в Гаагу за посылкой, то спросили и о деньгах. Не для того, что мне их надо, но чтобы знать, получишь ли ты елочку. Чтобы не терять времени, я 5-го же декабря писала Елизавете Семеновне, умоляя ее купить тебе от меня и то, и другое, а если мол, деньги не взяла А[нна] С[еменовна], то поскорее ответьте, чтобы я успела И. С. Ш. еще через магазин хоть послать. В магазине "Roussel" сказали, что о деньгах ничего им не известно, и я была счастлива, что, значит, взяла, мол!
   От Елизаветы Семеновны никакого сообщения... Как вдруг дней через 10 письмо заказное от Руссель, а в нем 20 марок с сообщением, что M-me B[oudo] их не взяла. Я, конечно подумала, что, получив мое письмо, Е[лизавета] С[еменовна] спросила сестру, а та распорядилась мне вернуть деньги. Я горько была обижена... обеими. Ты поймешь?! Послала тотчас же тебе цветы через магазин, но там ни за что не ручались. Но вот вчера... пришел ко мне праздник: письмо (написанное 14-го XII!) от Елизаветы Семеновны172а чудеса! -- Пишет мило, что с удовольствием устроит все, как я прошу, и что, хотя сестра и не взяла денег, "но это не важно и не спешно с отдачей" и т.д... Я ей несказанно благодарна... М. б. у тебя благодаря этому будет праздник! М. б. и меня вспомнишь с улыбкой, т.к. это мое вечное желание -- елочка тебе. Как бы я ее украсила! Она обещала фрукты м. б. достать, т.к. я просила "что-нибудь и под елочку положить, что достать можно". Я ей тотчас же напишу, от всего сердца. Искала уже вчера и ищу, и буду искать оказии отдать ей "забытое" ее сестрой. Был ли ты в церкви? Здоров ли? У тебя все нервы, Вань! Утиши себя! Ох, меня вчера Марианна173 паприкой угощала. И такая досада, -- полила этим соусом из пущей гостеприимности сугубо всю картошку и прочее. Ну, ковыряла вилкой: не могу обидеть, не могу и себе вредить. Кажется, прошло. Я никогда острого не ем и ни капли вина! Я знаю... Я очень берегусь. О. Дионисий {В оригинале: Dionisy.} был очень ласков, нежен, -- церковь была с начала обедни пуста, тихо, мерцали свечи сквозь елки, лампадки, и я рада была, что никто не видел моих заплаканных глаз. Плакала легко и благостно... И пришел мир! Я думала о тебе... Но звезд не было.
   [На полях:] Где-то столкнулись 2 поезда. В пути разговорилась с какой-то девушкой, и та меня на трамвай в темноте отвела, с чисто юной восторженностью. Обожает музыку, Чайковского и вообще наших композиторов и ласку перенесла, видимо, и на меня.
   Обнимаю тебя радостно и нежно, ласково, тепло, от всей души! Ответь мне! Не оставляй мое движение сердца без ответа!
   Оля
   Посылаю цветок твоей азалии. Она очень хороша!
  

28

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   Второй день Рождества Христова,
   8 января 1943 1 ч. дня
   Олюночка моя, свет жизни, цветенье моей души, благословляю тебя, радость моя! Такого _с_в_е_т_л_о_г_о, умиротворяющего, возносящего Праздника Рождества я не переживал, таким Праздником мира и благоволения, -- несмотря ни на какие бури вселенские, -- не жил годы, годы... -- как это Рождество! И это ты, моя чудесная, даровала мне! О, какая ты удивительная!!! -- какая несказанная... моя Олюнка. Как осветила, согрела, приласкала, утишила, утешила, зачаровала нежно. Ну, слушай, моя девочка, свет мой негасимый, целящий душу и все во мне. -- Олёль моя... ведь, правда это, чу-до со мной сотворилось. Вот уже 4-й день -- я здоров, я не верю, но это так. С первого дня Нового года, когда приехал инженер Пастак, товарищ по оружию в белой борьбе моего Сержика, и сказал: "вот привез... -- хмуро так! -- пустяков вам... морковь... сейчас натру, жмите и пейте... у Вас нехватка всех витаминов, Вы все едите вареным, так нельзя... и позвоню двоюродной сестре174, она, кажется -- ! -- хороший врач..." На следующий день утром она является... -- и -- "у Вас нет никакой язвы! бы-ла... да... но больны Вы гастритом, оголоданием, нервное предельное истощение... я вас вылечу в месяц! Вы -- здоровы". И... -- с 5-го кончилось все. Ни ощущений болей, ни отрыжки, ни тошноты... Мне сделали три вливания под кожу "серум глюкозе", она -- радостно! -- схватилась за твой "Бисма-Рекс" (если найдешь еще -- удержи для меня!), режим пока, недели две -- без мяса, -- но больше свежего творога! -- да, найди-ка! -- молока, масла, сливок, -- словом, у меня большой аппетит, я ем сытно, -- яйца, и слышу, как силы вливаются. Велела "Гемостил" или -- "Селюкрин", больше, и я бешено хочу писать! Я уже много написал. Олюночка, Бог дал мне отсрочку, я напишу "Пути", _з_н_а_ю!!! И все. Боже мой, какой чудный был вчерашний день! Рождество. Отправив тебе 6-го письмо, -- говорил, что принесли чудный девственный белый твой цветок -- любовь, я зашел к Елизавете Семеновне. Она -- "Вот Ваша елка, от О. А.! Сюрприз". Я не поверил глазам, словам... Елка..! И -- какая!!! Елизавета Семеновна нарочно ездила в "Лувр", чтобы найти, выбрать... и как же художественно убрала! Я такой -- высокого искусства -- елки не видел... такой _ч_и_с_т_ы_й_ серебристый нежный тон, во всем... тихий блеск, девственность, нити, звезды, самые конфеты в таких тонах... -- она _п_е_л_а, твоя Елочка! -- пела молитву! -- Елизавета Семеновна хотела сама с сыном нести ее ко мне... Пого-да..! -- темень, ливень, болото -- улицы... -- я не позволил. И мы с юношей пришли ко мне, нес он. Поставили на стол, -- у меня было все убрано, стояла кутья, взвар... -- а сколько лет не было этого! -- но в этом году я _п_о_ч_е_м_у-т_о -- ? -- захотел!! Цветы, -- твои -- вне сравнений, это ты сама, твоя душа впорхнула ко мне белыми крупными мотыльками в европейской зиме -- грязи! -- и принесла сердцу покой и свет. Я взмолился к тебе... я молился за тебя, я молил исцеления тебе, детка! -- и, умиротворенный, зная, что теперь я буду вполне здоров, в полноте сил, пошел ко всенощной, в ливень, во тьме. Чудесно. Я слышал Рождество, "Слава в вышних Богу..."175 -- я молился за тебя. Олюнка моя... ка-ак молился!!! Вернулся, со свечками. Но на елочке были свечки, _в_с_е_ было в ней, на ней, -- и -- главное -- _т_ы_ была в этой елке, ты была _в_с_я_ у меня. Такой тихий светлый восторг пел нежно в сердце! И я решил тут же... -- завтра я сзываю друзей, и будет полная елка, и я скажу краткое слово о мире в моей душе, и я прочту им новый рассказ -- "Рождество в Москве", (рассказ делового человека). Разослал экстренно приглашения. Моя старушка не приходила два дня, но я сам все сделал, сварил себе (по режиму)... был сыт, согрет, -- это все ты, ты, мой Ангел! Такого Рождественского вечера давно не помню. Были Юля -- а-катр {Вчетвером (от фр. a quatre).}, Елизавета Семеновна -- ан-труа {Втроем (от фр. en trios).}, инженер Пастак (брат его на юге, у дяди удар!) -- докторша не могла, хоть и рвалась, очень важное у нее было прощание с друзьями! Меркуловы -- а дэ {Вдвоем (от фр. a deux).}... -- других не мог за краткое время вызвать, человек 5--6 не явились, м. б. были уже отозваны? -- человек десять. Серова почему-то не было. Я просил пропеть тропарь Рождественский. Пели все. Зажег лампадку. Угощала Юля чаем, конфетами, кутьей, взваром, лепешками, зажгли елку после молитвы. И я сказал, кратко, -- почему Елка и от кого. Я _з_н_а_л, что сказать, и если бы ты слышала -- поцеловала бы меня. Потом я прочитал несколько стихов Ивана Ивановича мужа Юли, -- все были поражены, ка-кой это Поэт! Я сумел его подать. И я напишу статью в парижскую газету о его поэзии. Это -- но-вое! Вклад!! "Певец стихий и ледяной пустыни"176. Потом... -- я прочел свой рассказ177. Ну, я с тобой всегда откровенен... -- слушатели были _в_з_я_т_ы... Я сам был ошеломлен, как я мог дать т_а_к..? Вдумываясь, понял: чутьем, настроением душевным я выразил, кажется, гибель жизни, после ее плавного течения в дореволюционный период, -- она "сломалась", "рухнула"... -- это в самом конце рассказа передалось резким снижением тона, как бы -- срывом в провал... -- ну, представь -- даровитый солист дает на скрипке что-то такое... чудесно уносящее, баюкающее, -- "полноту жизни" закономерной и страшно яркой, и _с_и_л_ь_н_о_й, и вдруг -- ло-пнула струна! Мое "сниженье тона" тупые критики-читатели могут принять за технически-психологически-ошибочный "срыв"... -- не поняв! "Рассказ-то не вы-держан!.." Вот... -- и этот диссонанс -- _в_с_е! Читатель этого никак не ожидает. Как мы -- от революции... -- и вдруг, по голове, по душе, -- до оглушения, до удушения. "С нами Бог..."178 -- чудесное в Рождество. Теперь -- нет, Бог _н_е_ с нами. С нами -- тьма, дьявол. Он испепелил знамение Рождества в Москве -- Храм Спасителя179. Тогда, до... -- звезды пели. Теперь... они поют... пустому месту, а душа наша -- в страдании и тьме. У нас нет Рождества. Но -- придет срок... Я не предаюсь и не предаю читателя отчаянию... Чтение произвело на всех потрясающее впечатление. В одиннадцать разошлись. А я остался с Господом, с твоей исцеляющей Елочкой -- с тобой, Олечек! Так мне уютно... так легко. Весь день -- и особенно вечер я так ярко чувствовал тебя! Как благодарю безмолвно, целую твои глаза, ручки, склоняюсь к твоим ножкам, моя деточка. Ты меня озарила, сделала радостным -- легким... -- так мне тихо, хорошо... -- не могу определить -- _к_а_к_ мне... Ты будешь здорова. Я скажу Кларе Абрамовне о твоей болезни. Если бы ты могла с ней видеться. Напиши ей... -- а? -- пока? Ее адрес -- 17, rue Saint-Saens, Paris, 15-e Docteur Claire Krymm. Я совсем здоров! Вот -- 4-й день. Мне сделали три подкожных вливания "серум глюкозе", по 250 куб. см -- для питания. И я... стал быстро -- за 3 дня! -- набирать вес! Вижу, как толще стали ноги... -- чудеса!
   Олёлька моя, я так хочу увидеть тебя! Я приеду, если ты не сможешь. Мне надо подписать с инженером запродажу литературных прав -- части их! -- буду хлопотать, хочу тебя видеть, и мы все скажем друг другу и -- главное! -- о "Путях Небесных" -- роман я на-пи-шу! Как пахнет елкой, -- тобой, -- о, святая душа! Да... этот "жасмин" Пиверовский, неужели пахнет -- жасмином?! Ждет тебя "Душистый горошек" -- это -- ты, мой душистый горошек! Пакетик золотистой карамели на меду, книга, "я"... и еще достал для тебя пакетики настоящих, из Виши -- Государственных минеральных вод -- "пастилль-Виши" -- с вкусом ситрон {Лимон (от фр. citron).}, мяты и -- хочешь, если любишь, -- я -- нет! -- аниса?! При случае ты получишь. Я с удовольствием сосу одну--две, на ночь. Видишь, ты напрасно пеняла на Елизавету Семеновну. Сестра ее -- та вся -- "для себя", но все-таки она тебе кое-что доставила, при всей своей ленивой толщенности! (Она -- 120 пудов весом!) -- и мне, -- лекарство, очень важное -- "Бисма-Рекс"! А Елизавета Семеновна (в 1/2 фунта весу!) -- в такую погоду, грязь, ливни, -- моталась по Парижу, с Рустемом своим -- сын, 19 лет! -- очень милый, огромные глаза, _е_е... -- Рустиком (как его зовут в семье, и я) И -- все приложила, чтобы угодить мне -- тебе, чтобы исполнить _т_в_о_е_ горячее желание. Ты понимаешь, _к_а_к_ _э_т_о -- не _д_л_я_ _ж_е_н_щ_и_н_ы... а она все сделала. Олюша, конечно, она лишь самые чистые чувства, -- приязни, дружбы -- ко мне, м. б. несет в себе, -- и только. Вчера она меня угостила булочкой, испеченной ее веской сестрой -- та -- объедала. Это -- волшебство. Воздушная, чуть в ней масла, легкость, аромат... -- самая лучшая "венская" булочка-румянка! Если бы моя старушка научилась! Но нужна высокая мука... и духовка... а у моей маленькой газовой печурки... нет. Я заказал в комиссионный магазин... оставить за мной, если будет. В Газовом обществе нет ничего теперь. А я так люблю булочки... ведь, я хочу отдать мясную карточку, взять на молоко, дополнительную -- тогда мне дадут лишних в месяц 6 кило картофеля, 750 г сахара, столько же макарон и проч. мучного, и четверть литра молока в день. А возьмут -- 600--700 г мяса за месяц и 120 г -- сыру, который я не ем, -- я держу режим: я ем только свежий творог, свежий сырок пти-сюис, -- сливки. Тогда я могу из добавочного молока сделать в месяц 5--6 фунтов свежего творога! Прости за это "пищевое"... но -- для меня теперь _в_с_е_ от этого зависит, -- вся моя литературная работа, мой покой, моя радость тобою. Да, не так ничтожно и "низко", как болтали лицемеры -- интеллигенты, -- пища, "разговоры о пирогах". Я хочу об этом писать, и дам такие "блины"... такой "гимн"..! Увидишь. Ну, не насмотрюсь на тебя-елочку! Дышу ею, счастлив, как не помню -- когда. И это ты сделала так со мною! А я -- что я тебе послал?! Я уже обеспокоил Александру Александровну, прося выбрать цветы... боюсь, что не смог дать тебе радости Рождества. Но что-то мне говорит, что мое сердце тебе передалось, и бьется для тебя, в тебе! Чувствую, как ты слышишь меня... -- ты покойна? Скажи, здоровье твое как? не утаивай, все скажи мне, я так тобой болел... -- тебе странно, как я мог не писать тебе... но меня ударил ужас -- тебя уже нет! Это обман, конечно... но я так поддался... "писать в пустоту... земную!"... И я написал маме. Предел отчаяния, итог моей разбитости от моей болезни. Теперь я у себя в руках. Я всякий суровый приказ врача выполню, лишь бы жить и писать. И тобой жить, тебя ждать. Не узнав тебя, не поглядев так глубоко и полно в твои глаза, я _н_е_ _м_о_г_у_ _у_й_т_и! Твой Ваня
   Я подарил Елизавете Семеновне в Рождество -- белые цветы, -- сирень от меня ей на память за тебя -- срезанные ветки, нарциссы и "вербы" -- и это было ей доставлено в красивой -- очень хорошей работы стеклянной вазе, в матовом рисунке и маленькой золотой арабеске. Она за хлопоты получила достойную награду. Очень ей приятно. Целую. Ваня
   [На полях:] Олёк -- ты для меня -- _в_с_ё! Ты послана мне Промыслом.
   Дочего белоснежны твои рождественские "мотыльки" -- цикламен, и как крупны! я их каждый вечер опрыскиваю и уношу в ванную комнату, -- у меня хорошо топят, сухо.
   Олюлька, в Рождество я надел твою синюю "крутую" фуфайку! Я был счастлив. Я не трону елочку до... до последней упавшей иголочки! Она -- святая для меня!
   Окончил "Именины" {В оригинале: оконч. "Именин".} -- буду писать! Бешено хочу писать! Я -- будто мне 30 лет! Сегодня выйдут "Именины" -- вторая часть.
   9.I.43 3-ий день Рождества. Я встал в 7 утра и пел, пел, пел... под Елочкой! Я -- _п_о_ю. И сейчас сяду переписывать для тебя "Михайлов день" -- все оставлю.
   Олюленька, ты своим сердцем все Рождество мне вернула, озарила!
   Оль, сейчас 8 1/2 ч. утра (9-го января), я съел 1/2 большой тарелки молочной овсянки с маслом, 1 яйцо всмятку, 1 -- крутое, 3 сухаря, 2 чашки кофе со сливками и сливочным маслом, желе яблочное -- и уже думаю о завтраке!
  

29

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   17.I.43 г.
   Ванюша миленький, вчера твоя открытка от 11-го180. Ну, брось об "укоризнах". Я не хочу вспоминать о том провале, о том ужасном молчании твоем. Все хорошо теперь, все, дивно!!!! Это мне дорого стоило. Если бы ты тогда мою душу мог видеть!! Я поборола все свои решения одной только любовью к тебе, желанием беречь тебя, страхом напортить тебе в нездоровье. Но, довольно, довольно... Прошу тебя, однако, если можно, -- не надо таких повторений. Это все от темного. Ванюша, как удивительно: в 1-ый или во 2-ой день Р. X. я тебе писала, или в прошлое воскресенье (?), что мне легко, особенно тихо, гармонично на душе. И спрашивала себя, не оттого ли, что ты снова ко мне светел?! Помнишь? И верно ведь! Как это дивно! Ничто не радует меня так сильно, как то, что ты был в свете Рождества, здоров что, что хочешь работать. Как это дивно! И ты был радостным у всенощной... и гости были... И так это славно, мило, так тепло. Я очень, очень рада! И я тебе писала, что и мне казалось, будто у меня гости, а никого не было... А это я у тебя была! Конечно! У _н_а_с_ с тобой были гости! Как это прекрасно, Вань! Досадно, что Анна Васильевна больна, что с ней? Опять ты замотаешься?! Береги себя, не воображай, что ты деревья можешь корчить! {Так в оригинале.} Будь осторожен с приходящим выздоровлением! Хорошо? Ваня, ну, а теперь расскажи о гостях. Все, все. Мне так хочется знать, будто и я была... И что ты про меня сказал? Расскажи же! Елизавете Семеновне я писала, но сегодня же еще напишу, ибо это я ей обязана, и только ей, тем, что ты был так радостен. И, Ванечек, не хвали елочку, как нечто моего вкуса, т.к. всю ее красоту создала ведь не я. Это она -- твоя Елизавета Семеновна. Но я радуюсь, потому что через это ты был светел. Я хотела только, это мысль моя, но и труды, и вкус -- это она. Так что не приписывай мне больше того, что я заслужила, т.е. -- ничего не заслужила! Только обременила Елизавету Семеновну просьбой. Нет, твой цветок чудесный, -- конечно, принес мне Праздник! Да если бы даже пучок крапивы был от тебя, я бы и то была счастлива! Между прочим, мне подарили на это Рождество в числе прочих вещей, -- картинку-акварель: репей, цветы репея, только знаешь, такого колючего, -- дивно! {В письме рисунок О. А. Бредиус-Субботиной.} Извинялись, что _т_а_к_и_е_ цветы, но я в таком восторге. И у художницы, и у дарящей (не Фася!) -- масса вкуса. Висит в моей комнате. Что может талант извлечь и из колючки! Но удивительней всего то, что однажды я, идя с почты (отправила тебе), мокрым таким сумеречным вечером, вся в думах о тебе, о солнце, вдруг увидала на дороге куст этих колючек. Не было уже ни одного цветка, ни одной зеленой травки (в прошлую зиму) и только этот куст стоял не померзшим. То был день не холодный, мокрый, весь в тумане. Туман пронизывал все, и с тополей над каналом капал в воду тяжелыми слезами. Ни души по дороге. Ни звука, только это шлепанье капель и мои шаги по асфальту. Встреча с кустом репейника... была именно встречей. И я нагнулась и сорвала его цветки. Они были мокры и свежи, эти ярко-лиловые нежные кисточки в сухой коричневой чашечке. Они дивно пахли медом и были очень красивы, оторванные от колючего, невидного такого куста. У меня тогда роились мысли... что-то будто напрашивалось (написать...), какие-то сравнения... Но так и осталось в тумане... Но я принесла их домой, более бережно, нежели несла бы розы летом... И вот, как ответ, эта картина... Кто-то еще, м. б. точно то же почувствовал, как и я и... воплотил. Так просто, так очаровательно... Ах, если бы я могла! У меня много мыслей. Мне тебя так недостает. Но я знаю, что ты очень занят. Я не могу тебя отвлекать. И лишь иногда, т.е. почти всегда, кажется, что я никогда, ничего не сделаю... Ты понимаешь, вся эта суетня меня съедает. Я хочу вставать рано, чтобы утром хоть работать. Я должна работать так, чтобы никто об этом не знал. Мне мешает иначе сознание, что они знают. Это м. б. глупо, но это так. Я должна быть совсем _о_д_н_а. М. б. взять мне "отпуск". Но мама измучается. А на прислугу нельзя оставить. Все теперь так сложно. Скоро опять молотьба: горох и овес, остатки, то, что на семена. Из всего Shalkwijk'a только у Арнольда комиссия признала их годными для семян, отвечающими всем требованиям государственной комиссии. Опять эта возня. Я не могу рано вставать: плохо сплю, часам к 3 ночи лишь засыпаю, тревожно и очень чутко. Утром разбита. Сердце меня беспокоит -- опять нет воздуха... М. б. малокровие. Все делаю через силу, и нет желания куда-нибудь пойти или что-нибудь предпринять. Сережа зовет к себе, а мне прямо страшно подумать о поездке... Старею? Чудесный твой "Михайлов день"! Все у меня от него в восторге. Несколько раз прочла и маме и С. Ах, все хочу тебя спросить: где же муж твоей племянницы -- поэт? Я думала, что отец Ивика -- француз? Иначе, почему он Ives? Или она 2 раза замужем? Как жаль, что я не могу получить парижскую газету, -- там столько твоего! Ах, если бы не было войны! Ванечек, я не смогу приехать к тебе: не дают виз, ни по каким причинам, личного свойства. Я отклонила возможность, тогда, через друга, а теперь никак нельзя. Не верю, чтобы и ты смог. Очень все трудно, да и беспокойно. Ну, надо терпеть! М. б. недолго будет так. М. б. и сможем еще повидаться. Я, для себя знаю, что, если бы я на что-нибудь была в искусстве способна, то от этой встречи все зависит. Я должна тебя увидеть. У меня так много вопросов, полу-вопросов, оттенков, о которых невозможно спрашивать письмами. Ты одним словом зажег бы во мне то, что сейчас тянет, не давая ни света, ни тепла... --
   Ах, проглотила "Madame Bovary"181... Ужасно быстро прочла, хоть и на голландском... Но не жила. А "Войну и мир" оставила, не могла, вся душа изорвалась, я плакала вроде того, как над "Путями". Какая прелесть, как из сердца, как в каждом сердце должно быть есть, бывает такое... Ах, вот так же, как у тебя у Тоника... Я теперь ни одну твою вещь не могу читать, вот так же: оставляю, оттого что рвется душа. Я должна почти стонать от переполнения чувствами. Оттого, что я живу, живу всем этим, и все же... не могу жить, т.к. я -- другое, в другом мире... И это мучительно... Не эти ли чувства будут владеть нашими душами и после смерти, когда вечный Свет будет манить нас, будет отвечать чему-то в нас, и все же, мы грешные не сможем вполне слиться в этом блаженстве со Светом, ибо мы темные. И м. б. оттого и есть так, что кому много дано, с того больше и спросится? Надо понимать, что чем больше у человека искры Божьей, тем сильней его тяга к Свету, и тем ужаснее разъединение с Ним из-за внешних пут, страстей ли, или чего другого, что мешает соединиться. Это думы мои вот в эту минуту, м. б. глупые, -- они не продуманы, еще совсем "сырые". Прости, тогда, глупость! -- Когда я читаю твое, то захлебываюсь в слезах. Ничего _т_о_ч_н_о_ не пойму. Но это дивно. И еще -- я обожаю Родину. И все, что о ней, о Ней -- так берет душу. -- Мне не понравилась героиня Флобера. Написано прекрасно, мне очень нравится его стиль, хоть, опять-таки -- это не оригинал еще. Но она... Нет, непонятна. Т.е. Флобер делает ее нам понятной, "события" развиваются очень последовательно, и психологически она очень выдержана. Но мне непонятно вообще: откуда такой тип женщины? Могут ли и у нас быть такие? Понимаешь, без любви даже к ребенку... Без единого укора совести... И ради чего? Нет, не ради любви, но ради колоссального эгоизма. В конце концов, это только эгоизм. Что должны были иметь в себе ее любовники? Ничего, кроме отвечающей ее вкусу внешности и уменья давать ей наслаждения. Я поняла бы все: и преступления даже, во имя любви, настоящей любви. А тут? Рудольф ли, Леон ли -- все равно... Это чередование тоже очень характерно... Впервые в жизни -- не почувствовала ни малейшей жалости к ней, уже загнанной жизнью. Читала и думала: "так тебе и надо"! Права я или нет? Ответь! Если бы она хоть кого-нибудь любила! Ведь это не любовь, когда она подыскивает обстановку для того, чтобы быть "счастливой", и даже ее любовник отвечает: "Но зачем же нам роскошь Парижа, -- разве мы и здесь несчастливы?" Эта алчность к наслаждению, без всякого внутреннего содержания. У нее нет ничего, что освещает и освящает женщину в любви. И этот несчастный ребенок! Но я все же остаюсь под впечатлением книги. Хочу очень освежить французский и хочу много читать. Напиши же мне отзыв твой о Жорж-Санд! Ах, кончать надо, а еще так много надо сказать! Вань, мне не для желудка надо Виши. Или у тебя тоже почки? Почему ты их тоже принимаешь. Или это другое? Я пью Ersatz {Заменитель, суррогат (нем.).} -- Vichy.
   [На полях:] Думаю о Дариньке, о всем, что пережила она в эти дни.
   Обнимаю тебя, солнышко родное. Оля
  

30

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   28.I.43 10-30 утра
   Ольгуночка, ми-лая, что я сделал..! Я закончил "Именины"! Если бы прочитал тебе... -- а тебе так, как ни-кому другому! -- ты меня о-чень поцеловала бы!.. Ладно. Подождем. Сегодня хочу написать статью о стихах нового поэта -- Ив. Новгород-Северского. А там -- "Масленица в Москве"182. Юля была замужем за подлецом-французом mr. Gentilhomme (!?), скряга, весь мир -- для него только. Долго рассказывать. Получилось путного -- Yves, от матери это, а от отца что было -- тетя Оля выкурила. 2-й брак (сперва, до совершившегося по закону (о, французские законы) развода) с этим Новгород-Северским, это фамилия литературная!183 Мы с Олей были против. Я и не подозревал, что этот (запои и полу сумасшествие: 3 раза в сумасшедшем доме!) это талант! Долго рассказывать: случайность открыла мне глаза, (я пересилил себя и раскрыл его тонкую "книжонку"...) и -- _н_а_ш_е_л! -- Брось укоры. Знай, что я -- Ваня, твой. Не пишу -- весь в работе, вот. Но сегодня, отрываясь от запала, пишу, хочу с тобой. О елке, гостях -- все написал. О тебе сказал... -- самое чуткое сердце, которое отозвалось мне в горькую и жуткую минуту тоски смертной. Дар Божий. Та-лант. И вот эти цветы, эта елка. Мои мысли -- устремлены к ней, я чувствую, что и ее ко мне -- и сердца. Все. Словом, я был счастлив и светел. Да, ты была со мной. От того и читал я так, -- _т_е_б_е_ читал! (Я напишу "Пути" -- знаю!! Во имя твое. Теперь. То -- во имя Её!)
   О репейнике-татарнике! -- все понимаю. Возьми "Хаджи-Мурат" Толстого184 -- с него и начинается: эта "встреча" Т[олстого] с татарником на прогулке подарила нам чудо -- "Хаджи-Мурата"! Вот -- и тебе. Разберись в сем. И -- _п_и_ш_и. Ты -- дурёха! Ты -- готовая, все можешь. Так дивно дала "встречу" с этим шершавцем и -- все, туман, шорох капель, -- за-ме-чательно. А потому, что не думала, _к_а_к_ писать. Брось, забудь думать, "как выйдет", не смей "оглядываться" -- в соляной столб обратишься185. Это -- закон. Понимаю, -- трудно, это легко дается годами труда. Я тебе много рассказал бы -- про _с_в_о_е. Забудь о форме! -- Но, после, когда написано, вот... тут _д_р_у_г_а_я_ забота. А сначала -- одно удовольствие -- лететь душой, жить с тем, о чем пишешь. Форма -- ва-жно! Но -- _п_о_с_л_е. Надо говорить об этом. Нигде не найдешь -- в теории словесности... -- это дает личный опыт. Твой Ванька у себя учился. Для работы надо быть свободным, до-суг! Твоя бессонница меня тревожит -- нервы надо приводить в порядок. У меня со сном неважно, но это потому, что -- _г_о_р_-ю. -- "Именины" -- очень большой рассказ. Около 1600 строк. --
   Поездка твоя в Париж, для совета со специалистами может быть разрешена, хлопотами того вашего друга семьи и на расстоянии! Добейся. На будущее рассчитывать, -- а кто что знает?! Это меня ныне заботит, о-чень. О Бовари -- долго надо. Ну да, страстная, жадная... -- сказалось и чтение... Жорж Санд! Об этой... ну, на 3 с плюсом. Лучшее -- ее деревенские романы186. Об их _д_и_к_о_м_ романе с А. Мюссе -- у ней в "Elle et lui"187. У Мюссе -- в "La Confession on d'un enfant du siècle"188. Оба врали по-своему. Вся в страстности, Жорж Санд (это псевдоним) разнуздала все "женское" в себе и отсюда ее гимн свободной любви, что ж... по крайней мере искренно. Но влияние ее было преходящим, хотя и очень губительным. Прочти "Историю моей жизни"189. Романы о "любви" (вернее -- о страсти) -- "Индиана", "Валентина", "Жак"190... Интересны мне были ее письма к А. Мюссе. Она меняла "со-ложников", очень часто. У талантливых _б_р_а_л_а_ и сюжеты, и -- [выражения]. Часто жила отраженным светом. Она далеко не мастер. Не умела (не могла!) _о_ч_и_щ_а_т_ь_ вещи свои от мусора. Я бы послал тебе "Histoire illustré de la littérature France" (E. Abry -- C. Audig) édition Henri Didier, Paris, 4-b rue de la Sorbonne. 275-e mille!! 386 illustrations {"Иллюстрированная история французской литературы" (Е. Абру -- С. Аудиг), издательство Анри Дидье, Париж, ул. Сорбонны 4-б. 275 тысяч!! 386 иллюстраций (фр.).}, -- но нельзя теперь не пропускают. И книга веская. Постарайся найти в Голландии. Или выпиши через Берлин. Тебе будет полезна очень. Это пособие для старшего класса лицея. Очень сжато и -- исчерпывающе. Кажется без тенденций. Зато _в_с_е_ возьмешь и обновишь французский язык. Чи-тай, без словаря даже -- вчитаешься! Через месяц все вберешь. Закажи Достать книжному комиссионному торговцу. Я недавно видел эту книгу, перелистал -- главным образом интересовался иллюстрациями. В общем, это шари-вари {Кавардак (от фр. charivari).}... всякого жита по лопате. Я люблю монографическое изложение, углубленное изучение автора. Бовари по природе своей -- гетера (грошовая), такие всегда являются жертвами общественного "темперамента". Конечно, что такой мог предложить -- аптечный пузырек, клистирная трубка?! Ну, и больная фантазия, и -- индульгенция от Ж. Санд, пожалуй. Все.
   Лепешечки Vichy сосу -- не лечусь, а -- приятно, чистый сахар и вкус или мятный, или -- лимонный. Они еще и улучшают пищеварение. Я почти здоров, почти -- говорю потому, что порой чувствую в желудке тяжесть, порой -- легкие отрыжки, но они уже -- без тяжелого отвратительного запаха-вкуса. Язвы _н_е_т. Докторша чудесна. Привезла мне бисквитный пирог -- легкости небывалой. Творожок обеспечен... был у меня русский фермер-миллионер, читатель, привез... чудо! Ем с вареньем густым, как творожные сливки, -- лечусь!! Зовет к себе -- как потеплее будет -- "выкупаю Вас в сливках, в сметане". Оль, "Именины"... -- ах, как удались! -- _з_н_а_ю. Послезавтра появятся. Все ждут, только и слышу, -- как чудесно! Но что же скажут про последнюю часть?! Оля, целуй Ваньку! Стоит!! ей-ей стою твоего поцелуя, это же мой лавровый венок! -- ты, моя красавица, моя жен-на, м_о -- ж -- н_к_а {Так в оригинале.}. Оля, я так жду тебя! Напиши о здоровье! было обычное, нет?? ... Правда?.. Все. --
   Сейчас посажу 4 гиацинта, твои. Они дали ростки -- сильные. Не знаю, как надо с ними. Напиши. Глубоко садить или чтобы 1/3 луковицы наружу? Кажется -- так. Твои белые мотыльки -- поцелуи мои, твои. Мой вес, должно быть за 50 кило. А было 43! -- 4 мес. тому. Я -- жру! Иначе нельзя выразить. И такой аппетит! Все есть. Ем мясо, черный хлеб. Желудок работает как часовой механизм (вот уже 2-ю неделю). Приняла ли перед Рождеством antigrippal? Непременно! Я сегодня делал 2-ой прием. У Вас февраль -- губителен. И -- все. Почки... вся работа на них, кожа не испаряет в голландской тине -- сырости! Нельзя тебе так жить. Пойми! Тебе бы -- со мной -- в горы, месяца на 2--3. Ах, если бы в Швейцарию! Хлопочу о визе. На -- ура! М. б. ты..? О, если бы. Мы исходили бы, с палками, -- всю! И -- учились бы друг у друга искусству и проч. Оль, су-нитрат висмута меня отравил. Сохрани мне Bisma-Rex, этот можно. Целую, прижимаю, сжима-ю!..
   Твой Тонька -- Ваня
   [На полях:] Пиши безоглядно, будто себе самой. Стареешь? ох ты -- дурочка! Я бы омолодил тебя -- одним словом!
   Оля, пиши мне нежно. Я хочу... твоего сердечка и... _в_с_е_г_о_ твоего, и души... и... глаз! -- умница!!
   Закажу найти "Иллюстрированную историю французской литературы" (Abri) -- для тебя. Да в ней, должно быть больше 2 кило!
   У меня топят. Т +18--19. Солнце. На воле + 10--12. Не ючусь в ателье, а гуляю. Прыгаю! Пою. Говорят -- глаза _я_р_к_и_е. Оля, мне сделали чудесное фото с фотографии 26 года. Очевидно -- самая удачная. Но как дать тебе. Она была приложена к французскому изданию моего "Человека из ресторана"190а.
  

31

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   26.II.43
   Милый Ванечка! Спешу сказать тебе, что чудесно, удивительно ты создал "Именины"191 (наконец-то я их получила!). Так трудно было удержать себя от чтения конца и начала... но выдержала все-таки. Как тонко, как дивно тонко даешь ты почувствовать всю атмосферу, дух, насыщенное богатство... всего! Как ясно вижу преосвященного, откинувшегося в глубь коляски, утомленно заведшего глаза... Читатель не может не плакать от этого "писка" Василия Васильевича...192 И как неподражаем твой конец: видишь и образ с догорающей лампадой, и отца твоего, уставшего от всего дня, полного живыми впечатлениями от славословия ему его народом, грустного чуть-чуть тихой грустью, кто знает, м. б. ему и больно где-то в сердце от слов "живоглотов"193 и непонятно и горько...
   Все чудесно, и не могу я всего коснуться. Не может профан хвалить мастера... Но и молчать не могу, не _р_а_з_б_о_р_ твоему делаю, а только чуточку завесу души приподнимаю.
   Ванюшечка, я тебе хотела бы тоже один "сюрприз" послать, маленький этюдик, но думаю, что не выйдет. Ванечка, я опять ведь в горе: опять, кажется, была кровь! --
   Все это время была давящая тоска, так что я маме даже сказала, что: "или перед болезнью, или что случится". Была очень мутная жидкость -- судя по осадку -- коричневатая кровь. Послали исследовать. Жду ответа. Дрожу, боюсь. И... уверена, что кровь. Что же? Ничто не помогает! И какое безынтересное отношение к пациентам -- даже не потрудятся поискать дальше, углубиться в этот "загадочный случай". Я не знаю, что мне еще делать! Я в отчаянии! Ну, хоть бы знать, что такое! Это же невозможно часто. Я и так стала страшно малокровна, хотя и прибавила в весе от ничего неделания (физического), от вечного "упитывания" почки. А завтра собирались к Сереже, -- ждал нас с января к себе в гости. Все, все пропадает, что ни наметишь! Тогда хоть 2 года перерыв был, а теперь что!? Пью регулярно Виши-соль. Ну, что еще надо? Ничего пряного в рот не беру. Сплю на спине. Живу как в вате! Тоска была ужасная все это время. Сколько раз писала тебе, и все это было так гнетуще, что не хотелось тебя омрачать, -- не посылала. Ты не сердись и не надумывай обид. Ванюша, я очень подавлена. Болей не было ни вчера, ни сегодня. Не думаю, чтобы камни. Маму жалко. Утихла и бросила радостные сборы к сыну, а как она этой поездки ждала! Ах! Всегда так вот со мной: все всем порчу! Еще 2 часа до звонка доктору... Не знаю, что еще делать с собой. Ехать в Париж к докторше теперь и думать нечего. Все равно не разрешат. Друг наш даже и не советовал. Кстати: его адрес не надо давать. Неудобно. Да и пример с Fr. Zömmering очень красноречив. М. б. Фасин муж соберется, тогда попрошу его, если буду здорова, отвезти тебе чего-нибудь. Вчера я была в одном имении, где ковром цветут подснежники. Посылаю тебе цветочек. Целую тебя и благословляю. Помолись за меня. Оля
   [На полях:] 27.II утро
   Доктор вчера звонил поздно; -- это кровь и довольно много. Говорил, что белок есть. Только ли от крови (кровь содержит много белка) или и помимо? Спала плохо. Чувствую себя плохо. Больше крови не было. Лежу смирно, затаившись мышкой. Но что же делать? Домашние все ходят понурые... И какой чудесный день! Целую тебя. Оля
  

32

И. С. Шмелев -- О. Л. Бредиус-Субботиной

  
   10.III.43
   Олечек, миленькая моя бедняжка... перечитывал твое письмо (26--27.II), и как же мне больно, за тебя, тобой больно, страдалица неповинная! Докторша то же сказала, что и я: с больной почкой жить в сыром климате -- это ядом себя травить. Возьми голландскую медицинскую статистику: уверен, что болезни почек и крови (сосудов) -- ревматизмы, как и туберкулез -- на 1-м месте. Это -- заколдованный круг -- в таких условиях леченье -- безнадежно. Обрати внимание -- самые сырые месяцы -- ухудшение. С того и слабость, -- не только тут малокровие, но и ослабленность сердца. К искусственным [выпотам] -- нельзя прибегать. М. б. и травы тут вредят. По-моему (прости неуча!), какой-то ничтожный дефект в почке, ослабленность какой-то точки тканей ее и сосудов не могут вернуться к здоровью, т.к. все время "в работе чрезвычайной". Мудрая природа дала живому существу исход -- отдых: испарение порами. (При болях почки обыкновенно горячие ванны, но это в нормальных условиях, в клинической обстановке, а не на ферме, хоть и в благоустроенном доме: у вас же все пропитано влагой!) Возможно, что и не _в_с_ю_ работу выполняют почки, -- м. б. ничтожные следы мочевины -- в крови... -- отсюда и слабость, и подавленное состояние, и приступы внезапной лихорадки... Олюночка, умоляю: добейся, заставь своих родных и друзей добиться, чтобы тебя перевезли куда-нибудь в более сухой климат, м. б. в вашей гнилой Голландии есть и холмы, более сухой воздух?.. Или -- в Швейцарию, Германию... Пусть я не смогу встретиться с тобой, -- не для себя же я это, -- только бы ты оправилась, стала прежней певуньей-птичкой! Пришли скорей историю болезни (anamnesis!), я покажу, попрошу докторшу посоветоваться со специалистами. Все она сделает, я упрошу ее. Она для меня -- предел внимания! Молюсь, всем сердцем взываю -- да исцелишься!
   Третий день я без старухи. Отпустил. Зажилась и стала дерзкой. Я этого не терплю, чтобы мне садились на голову. Она повадилась, выбивая время, приходить все раньше. Недавно в нашем доме обокрали квартиру (уехали на несколько дней жильцы), отперли отмычкой, что ли... С того дня я стал накладывать цепочку. У А[нны] В[асильевны] был ключ, но при цепочке мне надо ей отворять. Раз сказал: позднее приходите: не мо-жет... надо работать. Она -- жадная, работает с 8 утра до 11 ночи! У меня 6 дней в неделю с 8 до 3 до 4. Я ей платил много (болезнь заставила), не усчитывал, а дела-то у меня -- мало для нее. Ну, сидит -- ковыряется, штопает. Молчу. Она мне становилась в месяц до 1400 фр. -- это по здешнему масштабу -- огромная плата (за легкую работу: ни стирки (все отдаю), ни полов не натирает (я не позволял, не по ее годам, да и чисто у меня)). Ничтожную посуду помыть, что-то состряпать: я ведь живу спартанцем, разносолы редки, а то все -- овсянка, картошка... [молочный кисель]... -- сам все легко могу. И вот стала, как нарочно, являться раньше и раньше: в пятницу -- в 7 3/4, субботу в 7-35, понедельник 7-25. Меня взорвало, что она неумолчно звонит: я не слыхал, крепко спал, после плохой ночи, -- от длительного звона проснулся, и у меня сразу -- головная боль! Решил ждать, долго ли будет звонить. Наконец, оделся. -- Говорю -- то и то. "Ну да, вам спать, а мне надо работать". Терпение мое лопалось, но я сдержался. Слышу -- ворчание: "могу и совсем не приходить". Ну, довольно... "Да, уходите и больше не приходите". Тем и кончилось. Будто черт ее накалил. Сказал ей на прощание: "ну, святой человек... хорошо Вы начали Великий Пост!" И, вообще, стала "выбивать часы", но я жалел и -- наплевать. Но всему есть предел. Просил друзей -- поискать новую слугу, русскую, пожилую, честную.
   Переговоры о "Неупиваемой чаше" и "Путях Небесных" с фильмовским представителем. Предложил -- на-смех!? -- 125 тыс. фр.! -- аванс в 50 тыс. Я посмеялся. Новые условия, обсудят, мои: непременное участие в определенном % в прибыли (валовых поступлений). Я делаю сценарий (во всяком случае я даю "диалог", за особое, конечно, вознаграждение). Постановка -- под моим контролем, -- аванс 20 тыс. марок. "Лучше, говорю, стряпайте веселый (и при этом содержательный) фильм "Трапезондский коньяк", будете огребать лопатами, _з_н_а_ю. Только и на эту роль "турчанки" -- нужна бо-ольшущая актриса, хоть роль и без слов, почти: все -- _и_г_р_а_ -- мимика -- лицом, глазами... -- _п_л_а_с_т_и_к_а". Предприниматель предполагает из "Путей Небесных" создать "большой" фильм, как "Анна Каренина". Смех! Талантливый, говорят, с художественным даром. Словом -- я не дамся. Не мне деньги нужны, а моему труду -- оценка, а она чему-то должна послужить.
   Рад, что "Именины" тебе нравятся, -- ты их чувствуешь. А чувствуешь, что самая та жизнь -- творчество? устремленность?.. искание "расцветки"?.. У отца был несомненный залог "художественности". А восторг народа перед "рыком"! А -- восторг "кренделю" (до трезвона!) А "соловей-то"... ты его поняла?! Ну, конечно. Ведь он тоже -- _т_в_о_р_е_ц и его песни -- _т_в_о_р_ч_е_с_т_в_о. И вот, как это "творчество" действует даже на... "живоглотов" и закостеневших! Я испытал _р_а_д_о_с_т_ь, когда писал "Именины", особенно 2-ую часть. Грусть-усталость отца, в углу под иконой... -- его, м. б. и грусть-предчувствие..? Нет, конечно не "живоглота" слова... они потонули в "торжестве"... Это -- усталость переполненной души... Но я не могу же об этом говорить, я лишь даю _о_б_р_а_з_ы. М. б. что все -- от ребенка сказ, через его сердце-глазки гляжу и вижу... -- Я никогда себя дешево не отдавал, свое-то... а теперь -- и подавно. Если даст Господь дней, увижу родину, там создастся фильм... Надо воспитывать народ _ч_и_с_т_ы_м_ и высоким экраном, без крови и бандитов, без пошлости-похабства. Будут силы, об этом я позабочусь.
   Скоро, в 20-х числах марта приезжает племянник, _н_а_в_е_р_н_о_е. Так пишет. Пишет: "дорогой дядя Ваня! Вы нужны России и мне...". Еще пишет. Я жду с нетерпением. Узнать о судьбе моих родных, обо всем. Его последнее письмо из Sudetenland'a {Судетская область (нем.).}. Был в Германии у Земмеринг. Пролетело 12 часов незаметно в интересной беседе. Из его письма узнал, что и Милочка хотела в это же время быть в Париже. Это было бы хорошо: вот и побегали бы по Луврам, мне покойней. Пишет еще очень важное, -- т.е. -- я догадываюсь. Приедет -- потолкуем, почему я ему нужен. Это время он очень много работал (и не писал мне больше 2 мес.!). Пишет -- "Людмила Гербертовна (Милочка!) -- прелестна, несмотря на ее радикализм и критику всех и вся". Какой там радикализм, она вся-то -- правая, а это "юный задор", она горячка-спорщица. А со мной всегда -- благонравна (была, в 36-м г.!). Но тогда ей было 18 лет. Теперь -- юрист, готовится должно быть к трибуне говорителя. Ярая жидоедка, и, должно быть, дразнила Норю. Но он только "вежливо и изящно отсмеивался" (это от отца!), а от матери у него до-брая душа. Но склад ума -- математик, логик (о-о-о!), волевой. С огромным жизненным опытом! (еще бы: 25 лет под пятой дьявола был, закалился). Всего хлебнул. И -- сохранился. 49 лет. Самая пора -- строить родину. Глубоко верит в это. Дай Бог. Приехав в Берлин, он позвонил к Земмеринг, а они приехали и увезли к себе. "Угостили по-русски". 12 часов! А Милочка еще хорохорится над ним, в письме ко мне! Наставляла его на путь истины, а ему -- как стене горох. Он и юным то был -- уп-по-о-р! И от меня отшучивался, бывало, -- как отец его. Но тогда это был "юный задор". Теперь -- благоговение, судя по письмам. Посмотрим. Что-то из него выкраивается... дай Бог! Ученый, (артиллерийские науки, -- баллистика и проч.) умный от природы, думаю -- сильный. Повезу его в St-Geneviève -- поклониться тете Оле, которая "была для него идеалом женщины". Он был "по-гимназически влюблен в нее". А кто не был в нее влюблен?! Благоговейно, _ч_и_с_т_о! Никто, никогда, не осмелился -- знаю! -- переступить, даже взглядом, эту неопределимую грань благостного созерцания. Это было, поистине, почитание, как -- божества! О, как мало я уделял ей себя, весь в работе! И скольким пожертвовала она -- для меня, для моего, во-имя моего искусства! -- вообще, во-имя, м. б. даже и бессознательно порой. И я всегда говорю близким читателям -- меня, мое любите, чтите... знайте же, что многим обязаны ей. Ах, Ольгуна, это нельзя учесть. И тут -- я оказался таким эгоистом, таким безоглядно-жестким, и -- бессознательно. Господи, прости... Ты все знаешь, Ты все зришь.
   Ольгуна, милая, попроси г. Толена взять для тебя пакеты! Иначе -- что же мне делать-то?! ...
   Целую. Господь с тобой. Молю Бога -- дай исцеления!
   Поцелуй мамочку и братика. Я, [должно быть] и не поздравлял их с праздником Рождества Христова. Да простят мне: ведь я болел, был не в себе. Пока снова в форме, эти 2 дня чуть "понывало", м. б. газы. Сегодня ни-чего!
   Твой Ваня
   [На полях:] Прилагаю фото-паспортное, этот портрет дан во французском издании "Человека".
   Цветут твои пасхальные гиацинты, слабенькие. Странная (именинная) бегония (декоративная), дает новые листья.
   В пятницу надо быть у Великого Князя194 -- отдать "долг", он проявил ко мне особое внимание в болезни. Может быть прочту ему "Орла".
  

33

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   10/23.III.43
   Дорогая детка, как вчера писал195 -- так и сделал: портрет акварельный196 у меня. Я его достал путем византийской дипломатии, -- иначе не отдал бы "любитель": ему, хоть он и очень небогат, и тысяч не надо за него! -- ибо -- любитель и -- благоговеет. Я сказал, что беру на время, снять копию, -- есть знаменитый художник за границей. Есть, следовательно, доля истины. Ну, вот: пошлю, а ты -- как хочешь: хочешь -- оставь, я как-нибудь опять "свизантийствую"; хочешь -- я был бы рад! -- сработай с него до сердцу. Вот тебе и занятие-отвлечение. Ты же, по существу, почти здорова, ты будешь совсем здорова: превозмоги "страхи", цени каждый миг жизни! Я теряюсь перед таким беспричинным _о_т_ч_а_я_н_и_е_м. На 90% -- здесь неврастения в остром виде. Надо скорей переменить обстановку. Если ты станешь умницей, я буду посылать тебе "Пути" по мере того, как примусь переписывать их (частями). И у тебя соберется полная "рукопись" II-й ч. романа. --
   Но как же переслать портрет? Он застеклен, на обороте обрамления наклеена моя подпись-даренье нынешнему собственнику, и тот сказал, что художнику нет надобности разрушать застекленное -- ?! Тогда, конечно, тот кто повезет тебе, может уложить его в чемоданчик с бельем. Размер обрамления: 25 на 34 сантиметра. Размер самого портрета -- 24 на 30. Ты его отлично воспроизведешь, -- м. б. даже внесешь _с_в_о_е. Дан он чуть акварелью, пастелью, тушью(?). Тонов -- красной очень мало: синеватая -- для блузы, для губ -- красноватая, для волос -- brun {Коричневый (фр.).}, для лица -- крем-petit-rose {Кремовый, бледнорозовый (от фр. crème petit rose).}. Напомню: я не хотел писаться. Болела голова, да и не люблю "сидеть смирно". -- "Ну, ладно: пишите, а я буду читать газету". Я сел, нагнувшись, -- а Калиниченко за 1/4 ч. намалевал. После моего отъезда из имения (Рязанской губернии) он домалевывал, потом дослал. Писался портрет 21.I.1917 г., за несколько дней до проклятой революции. Сейчас разобрал: подпись-то я, осел, сделал на самом тылу портрета! на этой... ватмановской, что ли, или -- "слоновой" бумаге! Так что ты сними копию для себя, и я верю, что она будет лучше подлинника. Ты и для меня напиши. Это тебе -- раз плюнуть. Да встряхнись же, родинка-уродинка моя, не поддавайся, _н_и_ч_е_г_о_ не бойся! Смерть от тебя -- на десятки голов! Будешь здорова, не казни сама себя. Отдайся весне. Но для сего: надо помочь лечением. Скажи дураку-доктору, местному, чтобы дал для "bien-être" {"Хорошее самочувствие" (фр.).}! -- впрыскивание, что ли. Это же _д_о_л_ж_н_о_ быть. Если нет, ты должна приехать сюда: здесь мы тебя сразу вылечим! Добейся. Если захочешь -- добьешься {В оригинале подчеркнуто волнистой линией.}. Немецкие власти -- знаю! -- пойдут навстречу тебе, ты сумеешь обосновать поездку. Это же для тебя вопрос жизни = жизни-жизни, а не жизни-обмирания. Если хочешь написать И. А. -- пришли мне, я ему передам. Живу 3-ю неделю без упрямой старушенции, и пока отдыхаю от нее: она перебила у меня всю посуду! Питаюсь хорошо. Суп варю на 2--3 дня, раза два в неделю. Завтракаю у Елизаветинки! Узнай у попа-плута, когда кто к нему приедет, или он двинется, мне хочется послать тебе пасхалики, -- поищу. Одно, с незабудками, есть. Что делать с шоколадными конфетами?! Они ждут 3 месяца! Это же разрешенный "рождественский" шоколад, я его достал с большим трудом, "византийски", -- и это очень большая коробка, золотая -- для Ольгунки. Только для нее. Так и лежит завязанная лентой (?), кажется -- лентой. Дубина Т[олен] может отказаться. Ибо -- еще "душистый горошек", pastilles Vichy, коробка в 200 шт., cellucrine, antigrippal, книга, портрет, пасхалики... Нет, ты сама "приедь"!.. заставь себя, и увидишь, как ты сразу выздоровеешь. К Корнилову завтракать поедем! Да встряхнись же!!! Ты себя убедила, что безнадежно все. Все -- поправимо, все -- твое, все -- ты, _ж_и_в_а_я, творящая, моя Олюша, ОлЮшка, Олюшка, Олёнка, Оленька, Оль-Оль, Оля, О -- -- о -- ля -- -- я... ... -- о, приди! Хоть поглядеть на тебя, хоть к сердцу сердце приложить.
   Переписать "Трапезондский коньяк"? Нажалуюсь на тебя сегодня "посажёному отцу". Ивик с Лучинушкой197 скоро поженятся. Утренники довольно крепки, хоть и без мороза. Дни яркие, дождя не было больше месяца. Нет и "жибулэ-де-маре" {"Короткий и внезапный весенний дождь с градом" (от фр. giboulée).}, -- дождик с солнцем, в ветре. Скоро були {Березы (от фр. bouleau).} [1 сл. нрзб.] -- запоздали что-то.
   Россия вступает в фазу "прославленья". Это я сказал еще год тому. Всяческого: и мученического, и -- историко-государственно-культурного. Только теперь близорукий мир начинает узнавать, что такое эта полу-азиятка. Наша культура! Ломоносов за 17 лет до Лавуазье198 открыл закон сохранения "материи"!199 Создал первую в мире научно поставленную лабораторию200. Открыл атмосферу на Венере201. И все это -- с какими средствами, на гроши! А что потом-то было!.. Не будь этой окаянной войны [19]14-- [19]18 гг. -- где бы мы были..! Если бы не обожралось русское общество "западной кулинарии" -- а применяло малыми дозами в свою _п_о_х_л_е_б_к_у, где бы мы были!
   Да встряхнись же! Не упусти весны! Вливай ее в себя, пей, пой Господа!
   Целую тебя, во все в тебе.
   Твой Ванёк
   Привет маме. Скажи ей, чтобы она тебя выдрала святой вербой. И по этому месту, и по тому, и по сему... Твой Ваня
  

34

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

8.IV.43

   Милый Ванечка,
   вчера не удалось мне ни причаститься, ни даже побывать в церкви, -- ужасно это! А как я собиралась. Какое-то прямо будто издевательство. Мы не могли дождаться автобуса, а когда он пришел, то было уже 10 ч., да еще к тому же он не мог хорошо идти, т.к. поломался. Стали его чинить. Кусочек, который он делает в 10 мин., ехали ровно час!! Мы вышли из него, когда шофер сказал, что не уверен, попадем ли мы на поезд в 11 ч. Ехать до Гааги от Утрехта 1 ч. да еще трамваем 1/2 часа. Обедня 10 3/4... Пришли домой... Так горько. До слез! И вот начался сумасшедший д "о русском счастье", много бы я сказал Вам, написал бы роман, быть может -- и хотел! -- у меня _с_в_о_е "о русском счастье"... -- и через 61 год -- Достоевский говорил в 1880, -- русская женщина, м. б. скажет -- при случае, -- "как это гениально!" У меня _в_с_е -- свое, как и понятие "греха", и -- православия, о чем хотел в "Путях" поведать, -- не скажу теперь, Вы это заглушили болью, ударом в сердце. Вы... мне на _в_с_е_ откры-ткой отписали, отмахнулись... я не получил ее, она страшней, должно быть.... не приходила бы! Пожалели все же, бросили экспресс вдогонку. Благодарю за ку-де-грас {Последний удар, "удар милосердия" (от фр. coup de grâce).}. Мне больно! О-ля, больно мне... Простите, тревожу Вас. Признайте же за мной хоть право на... -- знать _п_р_а_в_д_у!
   Простите, но я... Ваше -- о моем мальчике... -- я вспомнил! -- не должен ли я принять за -- _р_и_т_м_ я слышу -- "безумный стих", как Вы писали? _В_с_е_ -- в _о_д_н_о_м! И -- "это не слезы, а вода из розы!" Ну, конечно, вода из розы, я понимаю -- и уважаю -- Вашу гордость. Меня, оплакивать..? Оплакивать меня никто не будет, Господь избавил _т_у, кто так страшился этого, кто молился, чтобы Господь избавил... Он услышал. Я -- не "многострадальный Иов": тот тягался с Богом, я -- _п_р_и_н_и_м_а_ю_ _в_с_е_ покорно. "М. б. Вы приедете?" Я _с_л_ы_ш_у_ в этом -- нет, не приезжайте. Ведь это так противоречит -- "ничего такого, что в глаза бросается". Объясните? Не надо объяснять, теперь не надо, уже поздно {Это предложение дописано И. С. Шмелевым поверх машинописного текста от руки.}. Или и это -- тайна, как все в Вас? -- что рассказать хотели -- и не рассказали. "И _к_т_о_ я стала?" Вы испугались, что теряете себя? Вы ничего не потеряли. Вы та же, чистая, как были. Разве я загрязнил Вас моими письмами? мечтами? "Свете тихий"? признаньем, что Вас люблю? Мне о-чень больно, Оля. Зачем, зачем Вы написали "какая _ч_е_с_т_ь_ мне"..? Это еще больней. И -- "ведь у меня еще другая жизнь есть..." Жизнь..? Виноват: это я забыл. Да, главное я забыл. Советуете положиться на Волю Божию. "Иначе -- грех". Я Вас не потревожу. Не объясняйте, почему так вдруг -- все. Оставьте меня впотьмах, не подавайте милостыни. Мое "спокойствие" Вам нужно? Я теперь спокоен, для Вас. Убираю последние осколки, какие колют. Простите это убиранье -- это письмо. М. б. кончу этим. Простите мое безумство, мою разбитость: в последних письмах, от 8, 9-го -- я еще кричал, от боли. Теперь -- осколки убираю -- замолчу.
   На прощание скажу Вам о "Путях Небесных", -- Вы же остались хоть читателем моим, меня любившим? Верю Вам, в _э_т_о_м, -- и доверюсь.
   "Пути" -- творились, вырастали, незаметно. Я Вас любил -- и они любили. И росли. Столько в них вливалось..! Я любовался ими, я гордился ими. Я горел восторгом. Они вычерчивались в сердце -- в Небе! Я воскресил -- я же _т_в_о_р_ю_ их, и имею право, как Творец! -- я воскресил (убит? -- ошибка газетного корреспондента) уже прекраснейшего "дон-жуана", -- р-у-с-с-к-о-г-о! -- моего Диму202... я ему _д_а_л_ Дари... я дал ребенка им... я дал страданье-искупленье, сверх всего, огромного... гимн творенью, Творцу, земле и небу. Небо я спустил к земле... и сочетал их. Это вошло бы во II часть. Рождалась -- третья, _в_а_ж_н_е_й_ш_а_я. Горело сердце. Я подходил к _р_е_ш_е_н_и_ю. Смешалось... -- Все. А теперь, доверюсь: не примите за похвальбу. Это -- признание писателя -- _л_ю_б_и_м_о_й... читательнице, чуткой. Знаю, "Пути" Вам дороги. И -- мне. Это Вам приятно будет.
   Произошло сегодня. Два момента. Первый: Ирина203 принесла цветы. Вы ее не знаете. Писал Вам? Не помню. Это дочь моего друга-доктора204. Я ее знал почти ребенком. Она -- красива, очень. Мне нравилась. И -- Оле. Ко мне привыкла. Бывало, голову положит на плечо и поцелует. Когда я выступал публично, она _г_о_р_е_л_а. Мы ее любили оба. После Оли она меня жалела. Я... мыкался по-заграницам, болел, метался. Продолжала, чисто, целовать меня (как и я ее -- _ч_и_с_т_о, клянусь!), когда видались, при встрече, как родная, как дочь, девочка совсем... 27 лет ей стало. В прошлом году... -- я долго к ним не заходил, -- когда болел я, с месяц не выходил, был тяжелый грипп, с головокруженьем, -- я получил "билет на свадьбу". Вышла замуж за "товарища по школе"205, рисовальщика, -- пустое место. Я послал письмо, поздравил. Это было в ноябре. С тех пор так и не виделись. И странно: как-то забегала -- не застала. Я два раза заходил, -- они живут с отцом, -- не заставал. Эти дни мой друг делает мне впрыскивания "ларистина", -- так известный профессор Брюле мне прописал, давно, когда хотели оперировать меня, но преп. Серафим _у_с_т_р_о_и_л, это было в 34-м, -- и четыре раза я не заставал ее: не видел ни разу после свадьбы. Сегодня был в 3 ч. у них. "Ирина..?" -- "Ушла куда-то". Странно. Дождь. _З_н_а_л_а, что я буду. Доктор вчера был у меня, в день Ангела. Выпили мы с ним. Сказал, что разъезжается с супругой207, -- давно пора! От этого я был в восторге, доктор -- удручен, очень уж глупо-религиозен, все "на волю Божию" полагался, до-положился, до болезни, до помрачения, до... стыда. Говорили об Ирине. Будет с ним жить, не с матерью. Муж..? Молчание. Пустое место..? Ирина..? Ничего... скучает... 28 лет -- скучает. Ребенка нет. Такая же, хрупкая, женщина-ребенок, карие глаза, огромные... живые вишни, -- круглоглазая она, модель Мадонны-девочки. Художница, чудесные эскизы, -- парижские предместья, осень, голость, облезлые дома... -- в сетке серой все, деревья плачут... -- грустная душа немножко. С внутренним гореньем, бледновата, -- у таких -- внутри, горенье, лицевые сосуды не пускают кровь погулять, в лице. Помните, "Мисюсь"206 -- последние страницы -- ночь, надежды... "Мисюсь, где ты?" Доктор ушел вчера, угрюмый, -- после двух рюмок! -- раньше эти две всегда "шумели". Как-то, с год тому, сказал: "только бы не в мать пошла..." У той -- всегда "горенье", другое только, -- ровно 50! -- уж слишком внутреннее: как-то я, шутя, протанцевал с ней, тому лет десять, вальс "Березку", у океана, ночью, в Ландах, под граммофон, -- вспомнил в Севастополе оркестр матросский, "раковину" оркестра, звезды, свежесть моря, снежные кителя ловких моряков, матовые шары Яблочкова светили шорох гравия, сырого, трубы в блеске, женщины, духи, корзины винограда... струйки шампанского Абрау, глаза гречанок, разлеты летних юбок в вальсе... острый, горьковатый дух рябчиков от ресторана, капельмейстер-боцман лихо играет на валторне... и машет, ловкий, ведет команду... -- и... мы, двое, с Олей, у столика, счастливые и молодые, смотрим -- и _н_е_ видим, ничего. Глаза-то видят, у меня-то, вбирают, по привычке, что им надо... и _н_е_ видят. И милая "Березка" в нас _п_о_е_т. Ну, вспомнилось... -- пошел я с тоненькой Марго, в "горенье"... это у Марго, конечно, -- и... чувствовал "горенье", у Марго... конечно... ну, 40 лет ей было, тогда-то, десять лет тому... -- понятно. Меня не тронуло "горенье", с вызовом хотя. Я... ре-ли-ги-о-зен, тоже.
   Пришел домой, сегодня. У двери -- цветы, записка. Была. Впервые после свадьбы. "Так жалею, не застала". Послал ей "пней" {Сообщение по пневматической почте (от фр. pneumatique).} -- увижу завтра. Цветы красивые, гляйоли, алые, и георгины-звезды... стрелки, остро-красные, -- не серые, как все эскизы. Мне стало грустно. Мне стало ее жалко. Может быть, на жизнь пожаловаться приходила... я ее люблю, как дочку. Ах, "Мисюсь" -- "Мисюсь"... Я ее спросил бы, счастлива ли... она не затаилась бы, сказала... и я сказал бы ей, как умудренный жизнью: "Милая "Мисюсь", не стоит плакать... ты юная совсем... пиши эскизы... повеселей... в Бога верь... и -- во-ли больше... меньше боли... не жди на полустанках, полагайся лишь на себя, _т_в_о_р_и_ сама жизнь, милая "Мисюсь"... все впереди твое... с папы не бери примера, с мамы -- тоже". Выпили бы с ней Мюска, она поцеловала бы меня, как прежде... спросила бы, как прежде, -- "Вам не легче?" Я сказал бы -- "нет, не легче... тяжелей, Ирина". Остановила бы на мне глаза, живые вишни, и... ни слова, вздох легкий, только.
   Видите, этюд к роману. Их много, этюдов этих. Жизнь их пишет.
   Да, "Пути". Их не будет... хоть и должны бы быть. Вот, довод, -- второй момент, сегодня.
   У меня был большой юрист208, прекрасный адвокат, мой новый друг. У него убили сына209, призванного французами. Горе у него. Очень любит женщин, хотя в годах, на год меня старше, 65. Стройный, живой. Топит горе в бабах, -- простите. Жаловался на тоску. Бабы? Исчерпываются в полчаса. Все. Бабы... из приличных. Я сказал: "пять котлет"? Он понял: на каждую котлету -- шести мин. довольно! И вот, тут-то он, -- "Снова Ваши "Пути" читаю". "Снимает боль, скуку, уводит баб". Было приятно мне. Он -- тонкий, очень. -- "Все устарело, не могу читать... все вяло, ложь. И Толстой, и... все. Эта Дари... это _н_о_в_о_е... "духовный роман""...
   Это "мое" слово, он _н_е_ знал. Читая снова, он находит _н_о_в_о_е. Все больше. Я был доволен. Это мне -- награда, от читателя. _H_e_ от... читательницы!.. Это о-чень важно. От "знатока"... "котлет". Вкусил -- "нет, эта -- не "котлета"". Вспыхнуло во мне... и -- погасло. Не примите за похвальбу, я не нуждаюсь в ней. Просто, за "этюд" примите. Жизнь их пишет... только "Путей"-то не сможет написать: они _н_а_д_ жизнью. И вот, они -- убиты. Нет, не Вами, -- мною, моей ошибкой. Еще "этюд" -- к роману.
   Ив. Шмелев
   Оля!... Я плачу... засохла Ваша роза, последняя, без слез. Вот лепесток ее.
   [На полях:] Будьте здоровы. Я -- спокоен.
   Чтобы "не бросалось в глаза" -- посылаю простым, не заказным, и не экспрессом.
   Ваших духов не слышу -- испарились, и не знаю, какие они были, Вы и это не сказали мне.
   Вот "стрелка", от цветка Ирины.
   Мой портрет у Мариночки теперь. Вы получите "Старый Валаам" из монастыря в Словакии. Я их просил послать, это издательство210. Я им отдал книгу, для монастыря.
   Письма Ваши я сохраню: кому-нибудь понадобятся, как этюд к роману. Если прикажете вернуть -- верну: их 33. (Столько же и глав в "Путях".)
  

54

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   14.Х.41 Покров Пресв. Богородицы211
   Пречистая да хранит тебя, дорогая, светлая, несбывшаяся... пока? -- вовсе? -- Оля моя, чистая! Позволь мне на "ты" с тобой, хоть это счастье, маленькое счастье, позволь мне, это не может оскорбить тебя, мы с тобой, как товарищи, как дружки, служим Единому, служим чистым сердцем, Бог видит это. Позволь, родная. Видишь мое сердце... ты видишь. Тяжело мне, очень тяжело, боль я задавил в себе, ни словом, ни вздохом тебя не потревожу, ни безумством, ни безоглядностью Все понимаю, всю сложность, для тебя. Прости _т_у, прямоту мою, я не мог таиться, _в_с_е_ тебе сказал, чтобы ты знала, как я, _к_е_м_ я тебя считаю, для меня. Теперь ты знаешь, все. Да, жизнь сложна. Я хотел, чтобы ты верила, _к_е_м_ живу и -- чем. Так еще недавно, -- помнишь, Оля? -- ровно тому месяц, 14.IX, так взволнованно ты мне писала... тебя встревожила моя тревога... помнишь? я боялся, что мое чувство может смутить покой твой... ты это приняла иначе, ты думала, что нужна мне лишь для "искусства". Я тебе открылся. Потом -- сказал всю правду. Это тебя совсем смутило. Прости. Твое здоровье, покой твой мне дороже моей любви... светлая, не мучайся, я ни словом не потревожу больше. Только бы ты была здорова, светла, пела, как летняя, зарянка розогрудая моя. Я должен был бы понять, что ты облекала жизнь свою мечтой, что ты искала большей радости для своего взыскующего сердца... -- и я счастлив, что хоть немного радости мое святое к тебе чувство дало тебе. Я не стану больше, лишь бы тихо и свято было все в твоей душе. О, чудесная моя, необычайная, далекая. Я так взволнован, так страдаю, что ты больна, все эти дни покоя не найду... Ну, прошу... думай же о себе, я тебе послал, что мог, сколько упрашивал -- Оля, так я за тебя страшусь, ты слабеешь, похудела... твои нервы разбились, я это слышу... Господи, помоги мне уговорить ее! Оля, лечись же, ты медик, понимаешь. -- Мне вернули два "экспресса", от 7 и 8-го, они были неразборчивы. Я рад. Так я был оглушен, так неверно понял твое письмо, 2-го, -- открытки еще не получил. Я отдаюсь на волю Божию, я тебе послушен, я закрыл все в себе, как мне ни больно. Живи только, будь покойна, пой, моя ласточка, моя голубка светлая. Для тебя, во-имя тебя я попробую начать работу, забыться в ней. Это трудно. Было со мной такое, что... нет, не надо. Ну, я теперь почти спокоен. _Э_т_о_ не повторится, мое отчаяние. Слишком мне дорого жить-сознавать, что есть ты на земле, хоть и не верю, что смогу увидеть чистую мою... Оля, я тебе во всем верю. Как благоговейно благодарю тебя за твое чувство, за твое сердце, за мою боль, которую ты поняла так свято, за моего Сережечку... Святая моя, благодарю тебя, руки твои целую, слов не найду высказать тебе, как чувствую. Посылать ничего не буду, будь покойна, ничем тебя не потревожу.
   Ты писала о "русском счастье". Я знаю, это из речи Достоевского о Пушкине. Я многого не принимаю в ней. Надо вспомнить, _к_а_к_ все там творилось. Достоевский и диалектик гениальный, да. Он победил тогда "обе половины" собрания, мыслящей России. Дал и Тургеневу "на бедность", пя-так, плакать его заставил, Ли-зой... А знаешь, как он писал жене, когда в гостинице готовил свою "победу"? Бешеный вулкан, -- ему _н_е_ правда тогда нужна была, -- по-бе-да! Он закрыл _п_р_а_в_д_у, он-то понимал, что не Лиза -- не она, а сладенький Тургенев сказал _н_е_п_р_а_в_д_у, у-бил Лизу! Но это надо было тогда -- Достоевскому! -- создать "апофеоз", склеить две половинки русские, примирить непримиримое. Три дня склейка держалась, угар прошел. Включаю, понятно, и главное -- о "русском счастье", Татьяну. И тут неправда. У меня свое понятие о "русском счастье". Дари за меня выскажет в победном споре с атеистом-врачом и другим, "страшным". М. б. скажу. Моя "правда" будет строиться на духе Православия, на Христе. Видишь, Олечек мой, нежная моя... ты Дари поверишь? старцам оптинским поверишь, отцу Варнаве212? Они решали вопрос о "счастье". Не толкнули Дари "за стены", и не лишили "беззаконных" благословения. Не освятили бы они и "жертвы" Тани. У них своя мерка, _с_в_о_б_о_д_о_й_ во Христе, в _Д_у_х_е. Это -- _н_а_ш_е, это Православие. Католики, лютеране -- те подошли бы с "правом" -- римским -- 1-ые, и с "анализом" -- 2-ые. _Н_а_ш_и -- сердцем, чего и Виктор Алексеевич 213 не постиг, тогда. Я иду от веры, что Божий Завет _р_а_с_т_е_т, развивается по своему Закону, как все Божие, _ж_и_в_е_т. Только Тьма -- мертва. Бог взращивает человека, творит вечно его живую душу, изволит, яко Всеблагий, поднять человека до Себя! И это Дари поймет, она вся _н_о_в_а_я. Это познал и Дима, потому и -- обновление его. Теперь ты, бесценная, ведешь меня в "Путях", и я хотел бы смотреть на Дари _ч_е_р_е_з_ тебя, через твое сердце. Господи, _ч_т_о_ во мне творится! Оля, ты не знаешь, _к_т_о_ ты для меня. Будь _н_о_в_о_й! не отдавайся той "закваске", которая в тебе, -- так понятно это! -- от ряда поколений твоей крови, -- святых для меня, клянусь! Папочка твой для меня -- святыня, я молюсь ему. И все скажу -- _р_а_с_т_е_т_ человеческий Дух, в обновлении. Дари назовет неправдой "подвиг" Лизы, святотатством! Лиза воспел_а "тьму". Богу нужна ли ее "жертва"? Насилие над духом неугодно Богу. Ее "уход" -- надрыв. Кому построила она "счастье" на своем страдании? Лиза разбила себя, любимого и... вручила его "пустышке", грязи. Хорош "апофеоз"! Хитрый "диалектик" _в_с_е_ понимал, знал, _к_а_к_ взять победу. Взял, обворожил. Устроил и Тане "апофеоз". Знаешь, дружок, что Пушкин _с_а_м_ был удивлен, что _т_а_к_ закончил. Крикнул удивленно-загадочно, в салоне своего друга-женщины: "а ведь моя Таня отвергла Евгения!" -- "другому отдана и... т.д.!" А вот. Он уже готовился к женитьбе, был "весь огончарован"214. Страшась расплаты, "ловец чужих жен", он дает поучительный пример "верности", приковывает Таню к "нелюбимому" -- он _ч_у_я_л, кто он для будущей жены! -- Дари сказала бы: "какое святотатство"! Таинство освящает великое из таинств -- любовь. Таня сказала Христу ложь. Она не любила мужа. Она продолжала любить _е_г_о. На -- "обещалась ли кому..?" -- буквой сказала правду, духом -- ложь: она вся рвалась к _н_е_м_у, молила! И убила таинством -- себя, _е_г_о_ и "мужа", -- обманула в таинстве. И вот, на _т_а_к_о_м-то Достоевский строит -- для него заведомо шаткое -- понятие о "русском счастье"! Но тогда, в расколе русском, общественном, -- все проглотили в бешеном восторге. А Достоевский сделал свое дело и... стал "адвокатом дьявола"215. С ним бывало и похуже, ты, м. б., детка моя, знаешь: не стоит. Анна Каренина тут святая, хоть и из "романа в конюшне", как припечатал желчный Щедрин. Ах, сколько бы говорил с тобой! сколько кипит в душе! -- весь горю, так неспокоен, -- надо остыть -- к роману. Гимн какой спел бы, во имя твое, моя необычайная! Ты говоришь -- "положись на его Волю, все будет, если _э_т_о... от Бога!"
   Чистая душа, да от кого же, _в_с_е-то?! Вглядись, родная, зоркая ласточка. Для меня нет сомнений. Но мало -- только ждать, от Воли. Бог дает указания, Бог даровал волю человеку, свободную... великий дар! Бог ждет "творчества жизни" от своего чудесного создания, -- или ты отвергнешь это? В плане Божьем -- чтобы человек _в_о_з_р_а_с_т_а_л, чтобы творенье, подобие _Е_г_о, _т_в_о_р_и_л_о_ Его Волю, познанную с Его Помощью, Олёк мой! Мне было грустно читать -- видеть твою покорность "течению земному". Твой Дух -- в _с_в_о_б_о_д_е, -- дух творческий, как я верю! Оля, сама твори. Оля, у тебя крылья, -- дар Божий. Оля, жизнь пересмотри свою... Напиши мне, поведай, доверься... расскажи о драме, как ты вышла из родного, почему? Я чувствую, что тут есть -- от обиды, от _н_е_п_р_а_в_д_ы... -- прости мне, что я позволил себе коснуться. Ты для меня вся чистая, вся непорочная, моя прекрасная царевна. Твоя воля, не хочешь -- я ни слова не оброню, я весь в свободе и чту твою свободу. Я не посмею теперь ничего тебе послать, не тревожься... скажи только, какие твои духи, это -- для меня. Хотел бы видеть локончик твой хотя бы... Мой портрет у Марины. Знаю. "Старый Валаам" -- м. б. пошлют тебе из монастыря в Словакии, написал издательству. Еще м. б. издательства вышлют другие книги (8). Пошлют "Историю любовную" и "Свет Разума"216. Как могу -- я -- приехать? Если вещи бросаются в глаза... и -- трудно найти предлог поездки. Но... если ты изволишь... я постараюсь все исполнить. Многое надо сказать, но места нет. Можно писать лишь 4 страницы. Да, мой возраст. Я родился в 77, как твой папочка, 20 сент. Официально я старше на 4 г.217 -- надо было представить при отъезде из "рая" право на выезд, ограничение возраста не менее 50 л., для военного комиссариата, в 23 году. Вот. Отец мой скончался в 85. В 80 г. -- Пушкинские торжества -- я, трехлетка, строил домик из билетов на трибуны. Отец тогда не был болен, был на празднике, но я в очерке "Как открывали Пушкина"218 -- дал его больным, -- это художественная выдумка, прием, -- он "не знал" Пушкина, -- и -- _н_е_ _б_ы_л. Женился я в 95-м, не было полных 18 л. -- !! -- и... был уже в _н_е_й_ -- Сережечка. Он родился -- 6 янв. 96. Ей было 16 1/2 л. -- я полюбил 14-ти л. -- она приезжала из Петербурга, из института. Я -- почти "Тоничка" из "Истории любовной", -- _о_н_а_ -- в самом конце является, "глаза" ее... -- много автобиографического в романе, -- это -- исключение. Больше я нигде не выводил ее. Утратив ее, я уже не мог вернуться к "Путям Небесным". Она, Господь... -- послали мне тебя. Не от Бога -- _э_т_о?! Ты вошла в мою жизнь -- для Господа, по Его Воле. Ты нашла себя. Так _н_а_д_о_ было. Проверь, что шепчет в сердце. Это _т_в_о_и_ _П_у_т_и. Я не играю: я люблю, я жив тобой. Не уходи, Оля! Не мучай. Целую твои руки, мой гений. Твори _с_в_о_е, себя. Ты -- призвана Господом. О, не забывай! Оля!!
   Твой Ив. Шмелев
   [На полях:] Когда получишь книги, я пришлю автограф, ты наклеишь. Не забывай, не забывай!
   Ради Бога, напиши о здоровье.
  

55

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

4 окт. 41 г.

{Помета И. С. Шмелева: Ошибочно: письмо написано 6.Х.}

  
   Созвучья дивной Песни Мира я б уловить хотела
                                                                            в гимн победный, --
        -- от рева волн могучих океанов,
        раскатов гроз, сорвавшихся камней с утеса,
        от ручейка весны журчащей,
        трели соловья влюбленной,
        от шепота колосьев спелых,
        шума ласкового бора
        и звона жаворонков в небе,
        от шелеста осенних листьев,
        метели-бури завыванья, --
                                до...
        звонких слезок мартовской капели,
        до... шороха травы, растущей,
        до... лепета ребенка...
   Букеты пышные Цветов Земли собрать бы я хотела, --
        от лотоса,
        мимозы стыдливо-робкой,
        фиалки скромной, --
                                    до...
        жарких маков...
   И ароматов Жизни я бы взять хотела, --
        от свежести холодной льдинки, --
        до душных волн сосны смолистой в солнце,
        от нежности душистой детской щечки,
        земляники спелой,
        от ландыша благоуханья чистого, святого, --
                               до...
              страстного дыханья алой розы
   Чтобы к ногам Твоим повергнуть и знать,
   Что Ты отдашь мне все, --
                                              -- в... одном лишь поцелуе.
  
   {В стихотворении сохранена ритмическая пунктуация О. А. Бредиус-Субботиной.}.
   16 сент. 41 г.
  
   Вот этот "стих безумный" Мой родной, мой милый! Теперь он мне не кажется уж, ни "безумным", ни "не можно". Как будто правда, как Вы сказали, что -- "все можно". Бесценный мой, чудесный, дивный... Как я люблю Вас!.. Никогда, никогда я этого еще не знала. Такой вот муки, муки, слаще самой жизни, тоски сжигающей, биений сердца таких, таких чудесных и... вот такого стремления, -- стремления всей душой, всем помыслом, всем чувством, всем дыханьем, -- стремленья... к Вам, конечно...
   Конечно бывало и раньше: увлекалась, любила... но постоянно оставалось _ч_т_о-т_о_ в резерве... Делалась подсознательно выдержка на некоторую возможную неоткровенность, ну, дипломатическую "игру", что ли, с той стороны, -- и некоторую, такую присущую всем женщинам, "хитрость" со своей стороны. И получалась часто -- игра чувством. Красивая, но все же сколько-то игра... А я была игрок упрямый, я часто все срывала, когда не нравился мне ход другого...
   Но здесь, но с Вами... тут мысли, тут силы для "игры"... Здесь дивная, "божественная комедия". Как я люблю Вас, как радостно мне Вам признаться в этом, без "лукавства", просто быть с Вами! Как я Вам верю! Как не хочу Вас мучить!..
   Как я страдаю от разлуки! Родной мой! Как я бедна словами! Я не могу так выразить, как Вы это красиво можете!.. И мысли одна другую перебивают. Ах, да, "Свете Тихий"... неужели у Вас нет копии? Прислать? Я перепишу! Хотите? Хотите эту дивную "картинку" несколько обобщить? Лишить самого личного и дать на радость свету? Я не обижусь. Ведь Вас нельзя _о_д_н_о_й держать; только для себя, под спудом беречь такое Чудо Божие, такое дивное Творенье... "Свете Тихий"... Я в следующем письме пошлю Вам. Делайте, что хотите. Милый, Вы не пишете "Пути Небесные"? Я понимаю, как трепетно, как неспокойно в душе... конечно, так трудно собраться в стройность работы... Но Вы ведь будете? Как я страдаю от разлуки...
   Как мучаюсь... Вы? Тоже?
   Какая острота, живучесть, порывистость чувства!..
   Вам трудно писать -- я знаю... Я ведь тоже ничего не могу делать. Я только думаю о Вас... Да, 30-го сент. Вы в 6 ч. утра меня звали?.. Я проснулась, тоже в 6 ч... Правда... И был у меня разговор с мужем. А в 1/2 8-го был Ваш экспресс... какой чудесный... Я была рада, что разговор был до Вашего экспресса, -- и независимо от Вас... А в общем, о нашей жизни...
   Я не знаю, что и _к_а_к_ будет... Я не вижу. От Бога ли? Тогда, 9.VI.39, я была во тьме. После, была у исповеди и так и сказала: "я чувствовала, как была во власти темной силы"... Но Вам писала я, я это чудно помню, не во тьме. М. б. из тьмы, взывая, хватаясь за Свет, именно от жажды Света!.. Грех ли это?! И разве Бог тогда попустил, дал _т_е_м_н_о_м_у_ меня опутать, чтоб погубить и Вас? Из тьмы, из рва глубокого, я все же тянулась к Свету... Я помню, как я рыдала тогда, как я оплакивала все Святое, родное, что в Вас и у Вас так ярко!.. Я не во зле Вам писала... Нет... Ах, если бы _з_н_а_к! Я не могу молиться... Я вся в Вас... Нет у меня другого взлета... даже и к молитве. И я боюсь таких вот состояний. Некое пробужденье? Но я всегда ношу в себе о Боге помысел...
   Милый, Иван Сергеевич (как захотелось назвать Вас), как будет дивно, когда родится из этого чудеснейшего, красивейшего чувства Ваш Труд!..
   Мне иногда до ужаса бывает страшно, совестно пред миром, что Вы такое богатство, такой редчайший жемчуг мне, мне одной лишь рассыпаете... О, если бы можно было все это ухватить, собрать, сложить в сокровищницу... Как было бы велико... Как недостойна я... одна все это принять...
   "Пути Небесные" творите, вот в этом Святом Пожаре! Пробуйте! Дайте все, всю силу, которая теперь завинчена {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} судьбой так крепко... Как это ужасно!
   Я не могу к Тебе приехать!.. Да, да к _Т_е_б_е, не к Вам, а к Тебе... Я не могу больше не видеть Вас! Ну, разве не жестоко? Но Вы-то не хотели... И теперь не понимаю... Я не могу приехать... Но как же тогда? Так ничего, все просто так?.. Ах, сотворите тогда Вы, силой Вашего гения, сотворите тогда прекраснейшую сказку жизни!.. Нет, я должна Вас видеть, как Вы -- меня! И Вашего портрета нет. Пошлите хоть маленькую [карточку]. Но я хочу не лик, а Вас увидеть-услышать! -- Вы не можете приехать? Я не смею этого просить... Мужчинам легче дают визу. Мне же для себя не достать _н_и_к_а_к. И потом -- сейчас пытаться к Вам поехать -- значило безумно все испортить дома (для нас испортить). Попробуйте приехать, если хотите только, я не смею просить. И скажем: пусть это будет _з_н_а_к. Если удастся Или это нельзя? Нельзя искушать? Тогда не буду...
   Если бы Вы смогли приехать, -- то я бы предпочла остаться в Arnhem'e -- это прелестный городок, -- там есть леса (теперь все золотые), березы, и вид немного наш, русский. Я бы уехала на отдых. Мне он так нужен. Из нашего совместного отпуска, как предполагалось раньше, ничего не вышло. Муж лишь объявил, что ему некогда, что я могу одна уехать сколько хочу и т.д. В Arnhem'e мой Сережа, поэтому понятно, почему я в Arnhem'e. И в то же время Сереже я скажу, что быть хочу совсем одна и независима. Ему знать ничего не надо.
   Не знаю иначе, здесь ничего более подходящего...
   Но это ведь мечта только?! Но без мечты нельзя ведь жить!.. Нельзя жить без мечты...
   Как часто я вспоминаю чеховскую "Дама с собачкой"... С собачкой, "с птичкой"... -- не одно ли то же?!.
   Не понимала как-то раньше душой при чем тут собачка... А как это верно. Мне всегда делалось надолго грустно, как-то горестно от этого повествования... А вот теперь... теперь ведь, пожалуй еще горестнее... не видеть даже!..
   Если бы я _т_а_к_ могла, как Вы, -- то всю эту тоску, всю безысходность, эту молитву любви, -- я бы воплотить хотела...
   Пусть бы это было Дитя святое святого чувства! --
   Но я не умею. Я инспирирована только Вами.
   Вот этот "стих" я посылаю и стыжусь, как плох он... Я ведь знаю это. И чувствую, _к_а_к_ бы его критиковать надо. Я вижу "со стороны" как бы. Но посылаю так, как был написан 16-го сент., когда я ничего еще от Вас не знала. Имела только 2 жестокие открытки... Понимаете, почему я его послать смущалась? Вас этот "стих" уверить должен, что я творить не умею. Я же вижу, как он безвкусен. Я не выразила им ничего из того, что бы хотела, -- значит бессильна, не владею... Я даже себя как-то ненавижу, когда вот такую мазню вижу. Но посылаю, чтобы Вы уверовали в мои сомнения. Только, чур, не браниться... Напишите все, что Вам не понравится! В критике, конечно, браните! Я не боюсь!
   Какой вчера был чудный день! Меня снимал вчера Сережа в саду плодовом. Конечно для Вас! Я хотела в светлом, радостная, с цветами! И когда я одевалась, -- казалось, что на свидание с тобой иду. Как мне тогда тебя обнять хотелось! -- Далекий, чудный... волшебник...
   Л_ю_б_л_ю...
   Ах, да, я все предостеречь Вас хотела... о себе... У меня скверный характер. Не боготворите так! Я больше всего страдаю от несправедливости и также к себе самой. Я не выношу незаслуженного поклонения. Понимаете, мне не по себе. Ну, будто я краду. Я не богиня. Я даже очень могу быть неприятной. Поверьте мне! Вы отвернетесь, когда Ваши мечты так рушатся! Мне говорил мой сослуживец (главный врач, русский, кавказец219), что я "ужасна". Он называл меня "glatteis" {Гололедица (нем.).}, утверждал, что я -- в своей стихии, если заставлю поскользнуться. И поэтому -- "glatteis"... Мы были... врагами? Нет. Друзьями? Конечно нет! Я знаю про себя, что мучила его. За что? Не знаю... Он любил, пожалуй, со страстью аскета. Был аскет науки. Любил как-то очень по-своему, по-кавказски. Хотел увидеть во мне рабу? Рабу чувства. Я оставалась упрямо тем, чем все звали. Представьте себе аскета, вдруг в налетевшем урагане страсти... Для меня это было ужасно... И... полным противоречием всему, что я в любви искала... За это, пожалуй, и мое "упрямство". Чувство его меня обидело, я его за это оскорбляла. Была невыносимейшая драма. Я не была "русалкой" -- он был красив, умен и силен,.. дерзок. И все это так меня злило... И за "дерзость" его я ненавидеть начинала. Была игра, игра на высших нотах, на напряженнейшей струне... И все это в работе!.. Я работала с ним непосредственно, и как он мстил... По воскресеньям вызывал меня, отыскивал пациентов, выдумывал работу. Бранил, искал ошибок, упрекал за то, что пациенты обо мне влюбленно замечают. Требовал даже (!) прическу изменить, похуже, попроще сделать, -- для пациентов. И все это "властью главного врача"... Шеф даже уж вступился, снял с меня его "опеку". Завел интрижку с сестрицей, чтобы... "назло". И все для того, чтобы вдруг поймать в операционной и клясться совсем в другом... Он умолял поверить ему; что он же "р_у_с_с_к_и_й_ тоже!". А я (какая дрянь!) -- "не русский Вы, таких я за русских не считаю". Отцом умершим клялся, что любит, что все остальное -- ложь, -- а я: "не верю, нет у Вас святого"... И знала, знала, что лгу. И стыдилась. А говорила. Месть его была ужасна... Я извелась. Он всячески меня извел. И заявил, что от моей достойной семьи меня отгородила пропасть, что я не заслужила быть дочерью моих родителей. Было так ужасно, что говорил с ним даже шеф и жена шефа. После, когда остыло все немного, ушел из клиники, женился (глупо как-то!) -- умирал у меня отчим220. Он его лечил и раньше. В день смерти пришел с такой любовью, тихий и массу [всего] для нас сделал. Сережа был тогда тоже при смерти... Сказал, потом... много спустя: "все было неправда, -- никогда я так о Вас не думал -- помощницы же в работе такой как Вы, я не найду всю жизнь. Но вот, что правда: с Вами жить -- это дойти до предела счастья, сгореть в нем, чтобы в следующую же минуту проклясть Вас до преступления. И вся жизнь была бы Рай и Ад". Послушайте, как ужасно. Но он не прав: -- это его чувство. Но значит, я могу такое чувство вызвать?! Когда мы виделись в последний раз (я была замужем), то я спросила: "ну a "glatteis?"" -- "О, это остается!" У меня нет, не было и тогда ни тени чувства. Сюда он писал (совместно с женой, конечно) заботливые письма, особенно в болезни...
   Странно все это было. И много я страдала. Его смятенья меня ужасно мучили. Но, понимаете, я тогда "играла". И в этом преступленье было. Злило меня еще и то, что он мою религиозность объяснил комплексом, психоанализом пытался все разложить. Сам -- невер. И не любил детей. И вся его сущность казалась мне такой _з_е_м_н_о_й. Он и меня только так хотел видеть, а религию оставить, как игрушку ребенку. Так и говорил. И под каким-то таким углом и рассматривал. Все это меня ужасно возмущало. Понимаете? Но столько мне выслушать пришлось за те годы (да, годы!), что я в себе уж стала сомневаться... Конечно, была моя вина. Я играла. И увлекалась, -- была я тоже только ведь в работе, без просвета, без мысли даже о просвете, -- не позволяла себе мечтать о счастье, о личном... С 8 ч. утра до 10--11 ч. вечера -- в больнице. Он точно так же, белый русский, отец большевиками умучен. Мальчишкой убежал, на гроши выучился, давал уроки и получил немецкую апробацию (редкость!) за исключительные заслуги в медицине. Прекрасный доктор. О личном никогда не думал. И вдруг -- столкнулись. Именно столкнулись! Он -- был целиком все обратное тому, чего я ждала. И подходил ко мне так, как я больше всего не терпела. На каждом шагу, на каждом слове. И все же... хотелось чего-то, кроме больных и микроскопа. И потому вот так я и злилась. На себя злилась! И на него за его... дерзость.
   Нет, не любила, конечно. Это не был роман любви... То был другой... там я была -- вся жертва, без упрека. То -- было раньше, ровно 10 лет назад! Но и тогда -- я не любила так, как нынче.
   Нет, нет, все, все это не то! Лишь хочется, чтобы Вы обо мне больше знали, все и дурное, чтобы Вы не обольщались, знали _п_р_а_в_д_у. Да разве я могла бы Вас мучить? Даже невольно?! Никогда. И если нам вот нельзя увидеться, то я скреплю себя, и ни единым словом не скажу, как больно... Мне ведь невыносимо так вот быть... Но для Вас -- все, все могу! Все могу вынести и даже самое тяжелое -- ложь. Я все приму для Вас. И даже разлуку эту. Я благодарю Бога за все, что с Вами! Не надо муки! Не надо! Я люблю Вас! Знайте это! Пока что все так безысходно. М. б. так _н_а_д_о, чтоб мы любили на расстоянии? Так святее! Так надо для "Путей Небесных"?! Скажите, думаете Вы обо мне, что я непостоянна? Ветрена? Это было бы так больно. Поверите, что это все не то! Я так мало ведь имела от жизни! Вы даже не поверите! Да, много слез! Много муки, но мало счастья! Так мало! Я знаю, Вы хотите знать обо мне больше. Но мне не говорится на бумаге.
   Мой муж -- человек прекрасный и -- нет на нем вины определенной... Он, конечно, верен мне! Но... А впрочем, не могу я на бумаге. Хотела бы вернуть тот год, когда только "я да птичка". Теперь опять все мешает. Мне трудно... Ах, да, я тебе писала, что нездорова... Лучше. Т.е. я все еще в тумане, волнении. Спать не могу. Хотела не писать пока, но не могу. Живу я только почтой. Пишите. Счастье мое, дорогой. Я грешная? Скажите! Вам я говорю только правду. Все -- совсем честно! Никому я никогда так не признавалась. Я скромная вообще-то! Я не могла бы и поверить, что могу _т_а_к. Люблю Вас! Все Вы во мне расшевелили, к жизни разбудили. Все силы души и сердца, ума, воображения, все чувства во мне проснулись...
   Как я люблю Вас!.. Обнимаю Вас долго... Так нельзя писать?! Да, нельзя, я знаю. Это волнует... но... не могу.. молчать!
   Люблю, безумно, до смерти, исступленно!
   Все, все знайте! Как жду тебя, как томлюсь, страдаю без тебя и как счастлива всем этим! Грешно это? Скажи! Чем ты силен? Господи, да разве это назвать надо?! Не знаю чем, собой, всем! Словом твоим великим! Пишите же "Пути"! М. б. -- это выход. Как бы я творить хотела, -- и всю любовь свою туда отдать. А так нельзя ведь! Как горько! Но если мы увидимся, -- я так боюсь разлуки снова. Не надо лучше встречи! Не знаю я о чем молиться! Твори! Твори! Насколько ты меня счастливей! Я обнимаю тебя мыслью и долго, долго Тебя целую... Оля
   Перечитала письмо не могу кончить: к тебе хочу! _М_и_л_ы_й! Целую, це-лую много, крепко, обнимаю, замираю в твоих объятиях. Остаться так до смерти! Молюсь за тебя! Прости, что так пишу.
   [На полях:] Пишите же! Скорее! Я живу только почтой! Пожалейте меня! Пишите! Пишите больше! Ответьте на все мои вопросы! Я жду!
   Муж подруги все не едет -- ждет визу. Как досадно, я хотела бы к Вашим именинам.
  

56

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

9 окт. 41

Иоанна Богослова

11 30 ч. ночи

   Почему Вы так давно не писали?
   Мне очень грустно.
   Ничего не могу больше.

О.

   Открытка 12-го окт. только. Муж приятельницы сегодня уехал.

О.

  

57

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

16 окт. 41

   Дорогой мой, письмо Ваше "именинное" повергло меня в уныние и горечь... Что же Вы и с собой, и со мной делаете??
   Это так-то "отдавая друг другу силы"?
   Ваше состояние, Ваши тревоги и мучения (созданные Вами самим), передались и мне, -- я не знала все это время что с собой начать {Так в оригинале.}. Вот Вам слова из письма, не посланного мной от 13-го окт.: "Я не знаю, что со мной. Все это время (от 8-го окт.) я не в состоянии ни писать Вам, ни спокойно думать. В душе моей смятенье, беспокойство... без видимой причины... Т.к. в руках у меня Ваши давние письма... Не могу ничем объяснить, как только возможностью у Вас какого-то надлома..."
   Вот видите Разве это не удивительно?
   Писала Вам вчера очень большое письмо, но окончу его после и м. б. пошлю, -- начала же новое, это только для того, чтобы, не уклоняясь от основного, сказать Вам коротко, что _т_а_к_ _н_е_л_ь_з_я. Какая доблесть в том, что Вы всю волю бросили на растерзанье нервам? Кому это надо? Что Вы с собой делаете?? Нет, О. А., была бы Вами очень недовольна!
   "...не могу я в церковь....... Это у мальчика на "Богомолье" могли устать ножки -- понятно. Но и то, что сказал ему Горкин?..221 Нет, родной мой, так нельзя!
   Но вот по существу: Вы себе наделали сами мук и страданий и совсем не подумали обо мне!
   Если ты меня любишь, -- почему же не пожалел? Или не понял меня? М. б. я сама виновата в том -- слишком мало о себе открыла...
   Ты не понял меня ни в письме, ни в жизни... В жизни -- я и не думала "отбиться от родимой стайки", не стремилась никогда объевропеиться, душу свою опустошить не хотела... Разве она опустошилась? Иногда -- помимо моей в том воли... не знала... может быть...
   Я не с отчаянья, не с обиды, не в порыве и не на-зло ушла к нерусскому. Все тут несколько сложнее.
   Письмо большое даст тебе больше, но здесь скажу лишь, что в этом нерусском, я нашла тогда больше, чем в окружающих меня своих. Я подходила к людям, нося в себе чудесный идеал, -- м. б. образ отца моего... Искала нечто определенное. В тех, своих, кого я встречала, -- было все так мелко... Молодежь в эмиграции меня поразила своим духовным уродством. А мужчины, как будто соскочившие со стержня, не представляли уже больше того, что делает мужчину ценным. И над всем этим еще какой-то цинизм и молодечество такими "достижениями". Были верно и другие, но мне не привел Бог встретить. Я много перенесла неправды, горя. То письмо тебе расскажет. Увидишь, какой камень был мне положен в протянутую руку222. И что я видела в среде "своих". Они мне не были _с_в_о_и_ по духу. Дух они вообще всякий в себе гасили. Я осталась очень русской!.. С этой стороны мой посажёный отец223 меня знает достаточно близко. Прошу тебя, -- спроси его обо мне! --
   В муже я нашла человека близкого по духу. В нем нет совсем той грубой силы, которую я так не люблю в мужчинах, верующий по-нашему. Россию любит и знает.
   И другое: -- он дитя, на редкость дитя, с большим надломом в жизни. Его вести мне нужно было шажочек за шажочком. И. А. так много об этом знает. Когда я приняла его, -- он сам не верил в то, что право на жизнь имеет, что есть же в жизни _р_а_д_о_с_т_ь. Меня И. А. предостерегал, что трудно будет мне... Но я взялась... и перед алтарем (и _н_а_ш_и_м_ тоже!) сказала "да". Мой муж остался конечно таким, человеком вне жизни... Трудно мне Вам все это объяснить. Скажу примером: страстный он любитель книг, растратил капитал на них, скупает за безумные деньги (теперь, положим, после войны не может) редкостные экземпляры и... неразрезанные стоят они в шкафу. И даже не у нас в доме. До них и не доберешься!.. Это любовницы его неласканные, в гареме ждут череда... А я? Я тоже -- такая книга...
   М. б. когда-нибудь момент наступит, и ему захочется заняться мной серьезно... Он любит меня, без меня в делах -- ни шагу, верен, понятно, -- да ему и не до женщин! Ведь это какая-то жизнь, -- а он вне жизни. Он массу помогает, тратит на это время, но для себя (а я, считаюсь конечно тоже "для себя") -- считает преступлением такую роскошь. Жизнь -- это долг, обязанность, -- но никогда не радость. Я часто говорю ему, что у нас нет духовного обмена, о чем мы так мечтали. Его это убивает, но... ничто не меняется. Все время его, от раннего утра до ночи, забито всем, чем угодно. Обещает измениться, -- но я знаю, что все так же и останется. По своим качествам -- это человек редкостно-прекрасный. Но каждый из нас живет сам по себе. В мое рожденье (1939 г.) была еще и ссора, -- сдали его нервы (не удивительно!) -- я, понимаете, не ставлю "каждое лыко в строку", -- прощать умею. И многое ему прощала. Но было горько, что в рожденье... И вообще у него -- воскресенье, понедельник, будни, Рождество, Пасха -- все одно, -- один мутный день долга. Когда мне особенно тяжело бывало, я напоминала себе о том, что и заранее знала, на _ч_т_о_ иду, и что знала, что его вести надо. Меня предупреждал И. А. Встреча со мной спасла его от гибели тогда. Это не одна я знала, а и его сестра. Он весь больной был. Понимаешь, как сложно?
   Но я скажу Вам здесь всю правду, -- я все-таки (несмотря на обещание пред Богом) -- уйти хотела. Это было раза 3. Последний раз однажды в Wickenburgh'e, на Троицу. Разойтись друзьями. Потому что не имела больше силы вести его, безрезультатно... вести, бесплодно. Но всякий раз... жалела... Дитя он, беспомощный ребенок. Сережа мне говорил как-то: "без тебя ведь в одну неделю свернется с толку". Он всем верит... Ему бы кабинетным человеком, профессором быть, а не с жульем-мужиками дело иметь. Я оставалась, повинуясь, жалости и долгу, и... любви?? Да, я не знаю, можно ли любить 2-х сразу... Или это жалость -- будто любовь? Вот написала и боюсь, что обидишься, не поймешь меня... Ты успел уже запугать меня! Ты должен это понять! Пойми! Мы много с ним перенесли вместе, -- получилась, конечно, известная сплоченность, -- что бы это ни было...
   Но ты поймешь, что я страдала. Я не жила, я убивала, и убиваю дни. День за днем всю жизнь. Порой я в исступлении ему кричу об этом, взываю... Теперь, впрочем, нет... Теперь я не прошу его ничего "исправить". По лозунгу: "чем хуже, тем лучше", м. б.?
   Теперь с тобой, любя тебя, я предоставила все теченью. Клянусь тебе -- я так сказала перед _Б_о_г_о_м: пусть будет так, как нужно, как покажет Господь! Я ничего (обещала Богу!) не хочу форсировать. Я все вручила Ему и жду... Я спокойно жду. Нельзя метаться. Иначе (если метаться) -- не от Бога будет, придет решенье. Не думай, что у меня не хватит силы уйти (хоть это очень трудно, я знаю, -- мама была за разведенным II-й раз), -- но знай, что этот мой уход м. б. уничтожит тоже одну жизнь! Надо как-то выждать, -- что мне Господь откроет! Ты в письме меня не понял: не не хочу, не убегаю, не испугалась -- а _н_е_ _з_н_а_ю,_ _н_е_ _м_о_г_у, _н_е_ _с_в_о_б_о_д_н_а!
   Неужели ты думаешь, что будучи свободной сделать выбор, я не пошла бы за тобой?
   Я скажу тебе больше: -- я все бы сама решила, за все бы взяла на себя ответ, даже за грех, за всякое решенье, где я сама за себя решаю, которое не убило бы, не искалечило бы другую жизнь. Будь ты здесь, -- я доказала бы тебе это!.. Ну, приезжай! Я все тебе отдам в моем сердце, все, т.к. другому все равно не интересно (практически не интересно), все отдам тебе и не сочту грехом -- ведь все равно все у меня под спудом. А разве сердце для того, чтобы умереть при жизни? Нет, это не грех. Я дам тебе всю нежность, все, без чего ты жить не можешь. Я ни у кого не отнимаю -- ибо никто на это и не посягает. Но понимаешь ли ты мою драму? Ты не подумал обо мне. Я мучаюсь за троих! Что значит для меня развод. Да и не даст он согласия на развод. У нас же был с ним разговор об этом. Если я говорю, что не могу жизнь нашу больше выносить, то слышу: "gut, ich will alles verändern, aber wenn Du es nicht kannst, dann habe ich kein Recht um dich zurück zu halten, Dein Leben zu verderben, ...wenn ich auch selbst daran zugrunde gehe..." {Хорошо, я хочу все изменить, но если ты этого не можешь выносить, то у меня нет права удерживать тебя, разрушать твою жизнь, даже если при этом я и сам погибну (нем.).} Но когда мелькнуло у него подозренье, что это из-за тебя, -- о, как он изменился! Какая властность. "Nein, das geschieht nie mais! Ich habe auch noch was zu sagen!" {Нет, этого никогда не будет! Я тоже имею право кое-что сказать! (нем.).}
   Ты понимаешь, почему я стала осторожна?
   Мне больно лгать. Я у почтальона выхватываю еще на двери почту, ища твое. Уверила, что это только писательская поэзия, а... я, ну, преклоняюсь... Не поверил в душе, конечно. Тем более, что под запал-то я сама другое сказала. Потому я и духи не захотела. Понятно?
   Мне ужасен обман... особенно потому, что муж наивно-доверчив. Ведь ты... насколько ты счастливей, -- ты радоваться, плакать, мечтать... свободно можешь, а я? Я вся в контроле... И ты не пожалел меня. Ты своим мученьем мучаешь меня ужасно. И для дела самого, если бы что-либо было, -- это -- порча. Ты понимаешь, что мне, в Париж нельзя? Я могу настоять, удрать, но ты ведь должен знать, что это значит... И потом Бредиусы -- очень сильны в Голландии. Это очень известный род. Мне не дадут, сыну не дадут так просто все разрешить. Нельзя -- наспех. М. б. постепенно и можно. Не знаю. Надо положиться на волю Бога. Я не вижу ответа.
   Зачем ты говоришь мне упреки? К чему "будь нераздельна" -- разве я этого сама не хочу?
   Зачем ты сыплешь соль мне в рану? Что, что же мне делать?? Неужели ты думаешь, что я могла, вот, так, на ветер бросить _т_о... о Сереже..? Что же я -- холодная кокетка? Не стоит мне ничего все это? Да, я больна. Я так страдаю. Я люблю тебя, -- ты знаешь _к_а_к... люблю, принадлежа мужу!.. Ты никогда об этом не подумал? -- Заставил сказать меня?! И что же? Ты меня не считаешь верно достаточно чистой, если допускаешь, что я в воле так оставить или нет, что я могла бы изменить все... да по халатности, удобству... оставляю обман... предпочитаю тебя мучить?.. Опомнись!! _О_п_о_м_н_и_с_ь! У меня _н_е_т_ сейчас выхода! И потому я, очень молясь, прося у Бога защиты, дала все в руки Божьи!
   Другого совета я не знаю... И дав Ему решить, я не мечусь. И умоляю тебя -- и ты оставь метаться! _Э_т_о_ -- _г_р_е_х. Иначе -- не от Бога!
   Мы ничего не знаем... М. б. мой муж поймет, будет такой момент, обстоятельства,.. не знаю.
   А пока, как ни ужасно... что же остается... как не терпеть..? Приедь сюда... Ну хоть немного вместе будем...
   Я никуда не отхожу. Я -- вся твоя. Пиши, говори мне все, как совсем твоей -- все можно. Все мое сердце у тебя! Ты понимаешь -- не любовь эта моя меня смущает, а необходимость обмана. Эта двойная принадлежность. Я тебе писала, что м. б. приехать сможешь ты? Не знаю, что ты на это скажешь. Не можешь? Но тогда что же? И вообще: приехать на неделю, чтобы после оторвать живое сердце?! Ужасно. Но видеться нам все же надо! Нет, я не знаю совета! Не знаю, что делать!
   Умоляю тебя: не мучь тебя, меня! Пожалей меня!!
   Помнишь, ты обещал, что "ни единой слезой" не затуманишь глаз моих, что уже довольно тебе любить меня "вдалеке". Почему ты думаешь, что мне легче? Откуда это? Я заклинаю Тебя памятью О. А. (ты пойми что это значит, что я этим заклинаю!) -- не мучь тебя и меня! Что, что мне делать? Пойми: выбор я сделала тогда, перед алтарем, ведь не шутя, я знала, на что иду, знаю теперь, что значить будет уйти! Ты просишь тебя вести... а тот, Арнольд, он упадет, он... я не знаю какой ребенок. У него сложная, больная психика, он много страдал. Он не здоров... В этом -- все! Я боюсь! Пойми меня! Тут все так сложно! Я боюсь, но я не знаю ничего. М. б. все же уйти мне надо?! Пусть Бог укажет! Его, Его -- Святая Воля да будет!
   Еще одно: когда ты мне вот так ужасно говоришь, я начинаю жалеть, что тогда тебе писала. М. б. было бы тебе сейчас без меня покойней? Да? Не надо было письма 9 июня 39 г.? Я вся разбита... За что ты мучаешь меня? Успокойся! Дай, мой любимый, я разглажу лобик, вот снизу вверх и к височкам, как бывало у папочки "разгоняла думки"! Не надо же так беспорядочно себя тиранить! Спи ночи! Кушай! И главное -- займись трудом! О. А. тебя об этом просит! Чего ты хочешь? Заболеть? Чтоб я свернулась? Я сразу же почую, когда ты перестанешь так плохо себя вести. Успокойся. До всякого твоего письма я буду знать это! Исправься же! А то я рассержусь. Серьезно! Нам нужны силы! Пиши "Пути" -- если любишь меня! Я так много терплю любви твоей ради! Ведь ты не хочешь же меня утратить?! Получил ли ты мою фотографию -- она плоха. Ничего не вышло. Видел ли мужа подруги? Перо я посылаю в знак именно труда в "Путях", -- пусть оно тебе обо мне напоминает! Ничего не написала на портрете из-за оказии -- неловко было. Пришлю отдельно -- подклей! Что ты писал Квартировым обо мне? Меня это волнует! Зачем? Очень смущает! И потом еще одно: я очень, смертельно стражду в думах о бабушке. Все эти семейные отношения так ужасны, что когда радость дяди Ивика достигнет высшего предела, -- я буду тосковать... до смерти. Это не слова. Тогда мне жизнь -- не в жизнь... Не надо жизни! Я ведь знаю, знаю, что тогда будет! Как разочаруется, как разбит будет и сам дядя, увидев осколки своих надежд, именно потому, что он _и_с_к_л_ю_ч_и_т_е_л_ь_н_ы_й! Я так много знаю! Если бы он также все знал!
   Но довольно... То, что я читаю через г-жу Земмеринг, -- делает меня больной... Пусть дядя Ивик меня пощадит! Я извелась! Как я хотела бы сейчас к И. А.! Я изрыдалась бы до полного изнеможения, выплакала бы все горе! Я так прибита! Я кончаю. Мне так холодно, я вся поледенела. Лечь хочется.
   Не мучайся -- этим ты мне поможешь! Успокойся! Все будет хорошо! Так, как надо! Как Богу надо! Нельзя же силой у Него выхватывать, торопить сроки! Начни работу! Ты должен! Ради меня, если действительно, действенно любишь! Я тоже ищу успокоения в труде! Не порти жизнь! Тебя любят, перед тобой открыто сердце! Ведь не по нашей воле устроить что-либо так, а не иначе! Даже визу не достать для проезда. Волей-неволей сдержать себя придется! Успокой нервы -- мне совсем не импонирует твое такое состояние! Ты должен изменить такое... больное. Спи, хоть с таблеткой, кушай, трудись. Пока что брось обо мне думать, не пиши, если это тебе трудно. Я жду твоих писем, но для тебя и эту жертву принесу.
   [На полях:] Целую и благословляю. Твоя Оля
   Умоляю -- успокойся! Я же все _т_а_ же!
   Если любишь, -- пришли все, что мне писал! Я хочу все знать! У тебя много моих неотвеченных писем. Ответь же!
   Как все вы, -- мужчины, одинаковы!
   Письмом я не довольна. Не так бы говорилось. Но не пишу новое. Тороплюсь отправить. Мигрень и озноб.
  

58

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   17.Х.41 12--30 дня
   Солнышко мое, Оля! -- так мне дорого это словечко -- ласка. В 8-м ч. первой мыслью -- ты, _к_а_к_ я звал тебя! Ты без меня не можешь теперь, -- и я не могу без тебя. Сейчас впивал твой "стих", -- о, какая сила любви, несравнимой ни с кем нежности, _с_в_е_т_а, -- вкус к _с_л_о_в_у, -- что ты себя мучаешь сомнениями! Поэты наши, поэтессы -- позеленели бы от своего бессилия перед тобой. У тебя -- ток сердца, несравненный, его биение -- ключ живой, тобой поется _ж_и_з_н_ь, все от глубин души и недр, -- это поэзия, истинная, мой жемчуг -- женщина! У тебя ритм звучит, ты так напевна, свирель живая, ты так _о_т_к_р_ы_т_а, дива -- чудо... мой ангел светлый, птичка заревая! Ольга, не смей себя бранить, ты делаешь мне больно. Ты не знаешь своего "хозяйства", чем ты владеешь. В твоей головке, в сердце, в _д_у_х_е... в Душе... -- для меня Душа _в_ы_ш_е_ духа... (Пусть грех!) Дух лишь проверяет, стережет Душу, ведет ее... -- и с этим ныне согласно последнее течение немецкой философии, -- и религиозной, -- _Д_у_ш_а -- _в_с_е_ в человеке, его глубинная сущность. Так вот, твоя Душа -- хозяйка великолепного "хозяйства", в твоих недрах. Целые дворцы там! -- а ты сама знаешь в себе -- пока! -- лишь две-три комнатки, можешь туда входить, дышать, оттуда брать то-се, для "обихода", -- он богатый, о-чень, этот твой обиход, который ты сейчас творишь... но по-мни, глупая! упрямка-девочка, кинарка-юнка... ты лишь пробуешь робкий голосок свой, только еще горлышком учишься играть, -- я вижу, как там горошинка играет... Будешь сильнеть, расти, -- ты же -- юн-ка! -- о, ка-кая бу-дешь! Верь мне, Оля, я не обманусь, нет, в э-том -- не могу обмануться! Все больше будешь узнавать свое "хозяйство", ключи узнаешь, от всех комнат твоих дворцов, -- раскроешь... -- заблестишь от радости, от счастья творческого, _т_в_о_е_г_о! Я вижу: вот, новое открыла, -- свету сколько, тут жемчуг. Вот, еще дверь, открылась неожиданно -- топазы, шампанские, льются, в солнце. Еще, вот этот ключ... -- изумруды, ослепленье глаз. Вот, там... -- сапфиры, твои глаза живые, синие какие, в _н_е_б_е_ все. И так, всю жизнь... все _н_о_в_о_е... все ярче, громче, жарче. Конца не видно, -- а -- подвалы? там -- что..? О, глубина там, _з_р_е_л_ь, _в_и_н_о... из винограда, от топазов, изумруда, жемчужно-черного муската... -- настойное, густое, от _л_ю_б_в_и_... -- венец твой, увенчанье Духом. Веришь? _в_и_д_и_ш_ь_ ли, моя певунья?! "Увидь, увидь..." -- как славно-детски говоришь ты, -- _в_с_е-о я помню, что находило твое сердце для меня! "У-видь!", "у-видь!.." -- да это так поет весной, в солнечном молодом саду, в березках, чуть тронутых зеленым клейким пухом... пеночка поет на солнце, малиновка играет горлышком -- "у-видь", "у-видь-у-видь..!" Увидала, _в_с_е? Тепло тебе, на солнце, под березкой, в пеньи..? Плечиками ежишь, от восторга, как девочка, бывало? да? Ты _в_и_д_и_ш_ь..? Я -- ви-жу... всю тебя... всю, всю... даже как тебя моют в корытце, ма-ленькую... глу-пенькую такую... пупсика-девульку... Я тебя целую, Оля... как люблю тебя! Ты чувствуешь, как сильно еще во мне _т_а_к_о_е_ чувство? Да, _ж_и_в_о_е. _Ч_т_о_ _б_ы_ я написал теперь..! Вот, _и_г_р_а-то... _к_р_о_в_и, _д_у_ш_и ..? Не знаю. Но не слепо, не страстью...-- страстью _в_з_я_л_ бы на-черно, разлился, расплескался... дал бы "пятна", только... -- а затем... собрал бы в форму, зрело, ме-рой... точной, -- "в мерный круг". Вот, говоришь -- "все для меня одной"? Да, для тебя, одной, моя царевна! _т_о_л_ь_к_о. Для тебя поет душа моя, _т_о_л_ь_к_о_ для тебя. Не тревожься, и для всех найдется, -- ведь Ты, Ты... меня творишь, _с_а_м_а! Не понимаешь? Без тебя -- я -- пуст. Ты осветила мне мои потемки, ты повела меня в "подвалы", где все забыто... было. Ты дала ключи, ты нежно коснулась сердца... -- и оно проснулось. Для тебя... для _в_с_е_х. Вот, твое _ч_у_д_о. Да. И -- другое чудо: _т_ы_сама проснулась... стала раскрываться, расцветать... -- "какие сильные набрали букеты... тугие и пышные..." _К_т_о_ так сказал... ?! Давно, ты и не думала... -- проснулась, вдруг зашевелилась... -- "сквозь сон встречаешь _у_т_р_о- _г_о_д_а..."225. Ах, ты, годовалая моя... моя певунья, ласточка... зарянка розогрудая моя... -- всю, _в_с_ю_ тебя целую, страстно, как и ты... Ах, Оля... что со мной творится, вот не думал..! Не знал. Какое счастье! Бу-дет! Теперь -- слушай, прошу тебя... чутко прислушайся. Так это важно. Оля, умоляю тебя... будь сильной. Думай, ты должна быть здорова, вернуть покой, сон, силу женщины, окрепнуть... для творчества, для творчества души и тела. По-мни, Оля! Примени все силы, нам _н_а_д_о_ выдержать. Брось "скуку", забудь тоску... петь себя заставь... -- мы свидимся! -- увидишь!! (я нахожу пути -- увидеться) -- черпай упование в _в_е_л_и_к_и_х_ наших, в моем искусстве! Многое найдешь ты в _м_о_е_м, м. б. еще незнаемом... да, и в "Старом Валааме" даже. И -- в "Солнце мертвых", -- вчитайся. Но, главное, читай Евангелие, Псалмы... Пу-шкина, Гете, если бы нашла Овидиевы "Метаморфозы"226... -- какая сила... если бы в оригинале! Олёк мой, прошу тебя... -- не смейся, не смейся, девчонка глу-пая, смеяться!.. -- пей рыбий жир (рыбий глаз!) -- !!!! -- (рассмеялась?) -- не вяжется, а? -- _в_с_е_ вяжется. Пушкин, чтобы написать "Пир... чумы" -- ел, конечно, жиго, пил шато-д'Икем, ел апельсины -- любил он апельсины! -- и... лю-бил! _В_с_е_ связано. Так вот: извольте есть "селюкрин", -- конечно, он не тронут, да? -- Ну, сознайся. _Н_у_ж_н_о, дитя мое, пусть скучно. Если я пишу так жарко, -- вот тебе-то... -- так это потому еще, -- ну, да, я страстно, до задыханья, люблю тебя... -- потому еще, что я стараюсь, хочу быть сильным, я слежу за _в_с_е_м: стараюсь есть, -- и ем! -- принимаю "скуку" -- да, и селюкрин, -- гормоны! -- и "гемостил", -- это надо, это дает огромное питание нервам, крови... -- я теперь сильней, чем был лет двадцать тому, и _в_с_е_ это видят. Делаю легкую гимнастику, ручную. Ты замечала, -- когда любят, -- начинают править культ... "физике" своей? Это -- инстинкт. Помни, моя плескушка-уточка, -- простуды бойся. Ты страшно похудела!? Отчего? Дознай. Общий анализ вели сделать. Ведь от худения -- что же будут твои почки делать: прыгать? вертеться, как горошина в бутылке? мучить тебя блужданьем? Возьми же себя в руки! Не брезгуй "антигрипалем", _н_а_д_о. Скажи мне, какой болезнью умер папа? Вдумывайся, -- ведь это ужас, если ты не раскроешься! Это преступление будет, страшный _г_р_е_х. Вот, в чем грех. Не в любви нашей, нисколько... это -- святое, это -- милость Господня, знай! И ни-чего не бойся, не стыдись. Тут -- _п_р_а_в_д_а, -- "больше любви! солнца!" Или ты виновата, что не могла "раскрыться", в том, в чем живешь? Нет, ты -- не виновата. Не _с_м_о_г_л_и_ раскрыть, понять. Значит -- банкротство такой любви. Ошибка, только. Твоя? Ну, и твоя. О-шибка. Я не смею касаться отношений твоих с Б[редиусом]. Ты не досказала, только -- "прекрасный человек", -- о, я верю, всей душой, что да! -- "и нет на нем вины определенной" -- ? "он верен мне, но..." Скажи мне все, если можешь... а -- любовь... есть? У вас обоих? лю-бовь... не "физика", конечно... а -- _л_ю_б_о_в_ь... сростанье душой--сердцем... _б_е_з_ чего -- лишь "ответ инстинкту"... пока не тошно. _Т_а_к_о_е_ не дает _ж_и_з_н_и, -- _с_к_у_к_а, только. Тут бессильно "таинство", оно уходит, оно -- сквернится, -- веришь ты, что человек растет? Растет и его Богопознание, -- об этом я уже писал тебе. -- Отклонился. Сон... -- утиши нервы, принимай "седормид", _н_а_д_о. Бром. М. б. у тебя нехватка брома, не вырабатываешь сама? Этот "гипофиз", что ли... в мозгу, отдел, маленький отросток -- читал я, о-чень это важно... от его Дурной функции -- утрата гармонии организма, общее нарушение. Я это испытал, ужа-сно! Друг меня выправил. Оля, не мне учить тебя, мне тут надо у тебя учиться -- и бу-ду! Но послушай, моя упрямка, дичок мой... -- будь ручная тут... -- ты во всем свободна, я не осмелюсь ни в чем тебе перечить, ни зернышка твоей свободы тронуть, -- ни перышка оправить на тебе, моя кинарка золотая... но пощади себя-то! и меня... Безусловно, нужен тебе глицерофосфат, -- огромная сейчас у тебя растрата драгоценного, -- "угля нервных очагов" -- погаснуть могут! Помни, Оля, глупая моя. Не кочевряжься, не криви ножки, детка, нехорошо. Отчего такое похудание? Останови, если возможно. У тебя на ферме -- что же лучше! Ты -- пока -- будто в санатории. Дыши. Но... -- приходится касаться, -- _н_а_д_о_ будет, когда окрепнешь; _р_е_ш_а_т_ь. Придется все сказать Б[редиусу]. Как взрослые должны, смотреть правде в лицо. Жизнь не ждет. Мы _к_р_а_с_т_ь_ не можем. Вот почему я тебе _т_а_к_ сказал, прямо, честно: я тебя чту, я тебя люблю, -- ты мне -- Дар от Бога. Тебя я хочу -- от Бога. Так и верь. Никаких сомнений, что _н_а_ш_е_ _н_е_ от Бога, -- вот где грех, в сомнении. Ну, вот опять мало сказал, а 4 страницы. В следующем письме -- тут же -- продолжу. Надо объясниться с Б[редиусом]. Он -- должен честно тебя понять. Каждый миг в мире -- ты-сячи подобных "ошибок" жизни. Драм -- сотни. Я верю, что Б[редиус] поймет. М. б. -- ты ему совсем не в жизнь? Нет любви тут. Вот грех -- без любви. _Т_а_к. Не смущайся, что у него живешь. Ты с мамой -- как даровые работницы. Целую, до-сейчас. Твой, весь, Ив. Шмелев
   [На полях:] Ольгушечка, ничего не понимаю: ну, можно ли все больше, больше любить? А вот -- все больше, больше....
   Отвечу о Земмеринг -- и на все. Должен ехать на панихиду. Да, напишу мое меню, вчера, сегодня. Увидишь!
   После панихиды еду к другу-профессору узнать адрес голландского влиятельного журналиста Гр., который может посодействовать поездке. -- Оля, знай, что я _в_с_е_ сделаю.
   Спасибо за "баварку"227 -- ми-лая какая, вся -- жизнь! И -- прелесть -- в шапочке! О, тут, почти, глаза! Красавка. Расцеловал чернушку.
   Как я молюсь на тебя за -- свободное "ты", за жар твой. Всю, обнимаю, _в_с_ю_ -- целую! О, как хочу тебя..! -- любить!
  

59

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   20.Х.41 12 ч. 40 мин. дня
   Моя голубка, Оля моя далекая... Только что послал открытку, получив твою -- пустую. Больше не делай так, это больно. Понимаю, что это -- от твоей боли. Проверь на почте, у них должна быть расписка в получении заказного экспресса от 30 сент. -- парижский штемпель! Кто мог дать ее?! Не ты! От 25-го IX ты получила экспресс заказной, тебе его подали в половине 8 ч. утра 30 сент., это ты сообщила мне в письме от 5--6 окт. 9-го {Так в оригинале.}. В открытке, бесприветной (от 9--12.X), ты написала -- "почему Вы так _д_а_в_н_о_ не писали?" Значит ты _н_е_ получила заказного экспресса от 30 сент., от руки, очень важный exprès, -- все сердце -- он должен был получиться 5--6 окт., самое позднее, и потому ты не могла бы мне писать -- "давно"! Проверь -- и установишь, что пропало?! украли у тебя, _т_в_о_е?! Этого еще не доставало! Заяви требование почте. А ты _м_е_н_я_ винишь. Я перед тобой ни-когда, ни-чем еще не погрешил. И -- _н_е_ погрешу. И вот, ты наказываешь меня пустой открыткой? Но от тебя -- и это приму: я люблю тебя.
   Да, 6-го окт. я читал в Берлине -- в 1936 г., замученный горем и -- трудом. Был как каменный. Твое большое письмо -- мне свет. Нет, именно _т_а_к_ пиши, открыто, сердцем. Ты в буре чувства, -- не чурайся, это живая правда, это счастье. Ты бедна была им, ты так оголодала, так замучена, затравлена нечуткостью, -- и все еще боишься _ж_и_з_н_и! Слушай, Оля, как я, "безвольный", ма-льчик... боролся за _м_о_е_ счастье и за счастье любимой. Мне было 16 лет, ей не было 15. Мать боялась, что я не кончу гимназии. Я каждый день, когда Оля приехала из Петербурга, кончив Патриотический институт228, по вечерам ходил к ней. Пропускал уроки, -- больше половины всех учебных дней! сам писал "письма об отсутствии", мать не хотела. Жаловалась на меня полиции,.. -- ! -- "я бегаю к девчонке, не учусь". Дурак пристав позволил себе вызвать меня. Ну, и сцена была! Я сумел, мальчишка, устыдить его -- "у полиции, надеюсь, более важные обязанности, чем мешаться в мои дела..." Мать заявила директору, все раскрылось. Грозило исключение. Заступился учитель словесности...229 -- "нельзя губить исключительно даровитого мальчика!" Был наказан, пять "воскресений", насмешки -- "жених"! Я оправдал себя, че ень: поднялся шторм с дождем. Сперва просто сильный ветер, а затем перешло в бурю. Делалось Бог знает что. Все ломилось и рвалось, неслось куда-то. Дуло со всех концов. Около 6 ч. вечера было так ужасно, что жуть брала. У соседа раскрыло крышу. Только что согнали мы телят, надо было их привести домой, Арнольда дома не было. Я распорядилась работнику, -- он пошел, но пропал и пропал, а я пошла вокруг дома и угодий, посмотреть, все ли в порядке. Ветер был NW {Северо-западный.}, а у кухни SO {Юго-восточный.} -- задрало крышу, побежала к соседу, а там уж целая толпа мужиков собралась -- чинят ему крышу. Ну и мне сделали, а пока возились над кухней, смотрю: со стороны NW начало вихрить солому (* Не солома это собственно, а камыш вроде.), чуть-чуть, но уже видно. Полезли туда на лестницах, все, что нашлось, взвалили на крышу. Слава Богу, что мы весь дом перестраивали, а то бы беда. У других так прямо пораскрывало. Кирпичные крыши сыпались прямо за милую душу. Буря идет все хуже и хуже, а работник с телятами не идет. Около 7 ч. приходит А., пошел за телятами и тоже пропал. Я пошла, уже темнело... и что же? -- Вижу, Арнольд один гоняется за ними, а те идти против ветра не могут, так и валит. А загнать надо, т.к. они были в самом конце нашей земли, м. б. за 1 квартал от дома. И у нас-то дух захватило. А где -- кричу -- работник? Понятия не имеет. Вот, думаю, хорош гусь, обещал и удрал. Ругаюсь про себя, т.к. слова то ветром так и давились, -- не крикнешь. Только подходим к домам, -- бежит работник: "а у меня дома пожар случился, жена прислала..." Слава Богу, что не успел за телятами запропаститься! Погасил, т.к. только в трубе началось. А что бы это было в такой ветер! Спалили бы всю деревню!
   Один стог сена у нас разнесло, хорошо, что трава уже зеленая! Кругом, у кого ни глянь -- беда. Перебило окна. У нас от ветра звонок сам звонил на "парадном". Чтобы войти в комнату со стороны ветра, надо было с силой навалиться на дверь, чтобы открыть ее, такой был напор и в доме. Вот какое Благовещенье! Всю ночь так вот бушевало. Где уж тут спать! Сегодня шел снег и град, и дождь, ветер тоже. Печки воют, не успевают нагреться, как все летит в трубу. Как дьявол с цепи сорвался. А вот сейчас солнце! Петушок на церкви качался так, будто клевать собрался. Как мы телятишек загнали, сама не понимаю. Каблук у ботинка сломала, так и потеряла, не заметила. Ну, довольно.
   А ты теперь мне долго писать не станешь... Я знаю. Я хорошо тебя знаю. Во-первых {В оригинале: во 1.). Далее исправление не оговаривается.}, будешь мстить мне, а во-вторых, ты уже давно обещался не писать "до-л-го". И знаю уж: недаром ты мне и про палец написал202. А разве машинка тебе помочь не может? Но, как хочешь. Я ведь все, все понимаю... Наконец-то Фася раскачалась достать у своей родни "Человека из ресторана", что ты ее мужу подарил. Я прочла. Нет, неважно перевели. Да и можно ли перевести? Ну, все равно, если бы кто взялся переводить "По небу полуночи ангел летел..."203 и сказали бы: "в 12 ч. ночи летел по небу ангел"... Все точно передано, и читатель знает в чем дело, но... но искусства-то, искры-то и нету! Ну да, "Человек из ресторана" -- конечно "кельнер" -- кто же иной? И все-таки вот уже для начала, хотя бы и название-то -- не то! Ведь не то? Совсем не то! Даже французский "гарсон" и то, по-моему, лучше. Все не то. И это "Liebe in der Krim" -- ну разве это можно?! "Под горами"... сколько это дает, рассказывает укрыто, сулит какую-то тайну... Там, под горами, своя жизнь, под горами, там, под теми большими, которые мы видим... маленькие люди, мы их не замечаем, их жизнь под этими горами разве заметна? А вот художник дает ее... И мы видим еще что-то, не только этим горы, но и... "Под горами"... А что говорит "Liebe in der Krim"? A ничего. Заранее предвозвещает, что дело идет о любви. Ну, в Крыму, на лоне прекрасной природы. А мне, непрочитавшей, может по заглавию подуматься: "интрижка, должно быть скучающих курортников..." Вот что дает нечуткий перевод заглавия. Это же не твое, ты бы никогда не сказал так! Как досадно. Разве трудно было перевести "Под горами" точно? Нет, это я знаю что. Хотели нетерпеливой публике сразу пообещать бублик, дескать, "нате, о любви! Не подумайте, что описание ландшафтов". Как жаль. Переводчик должен быть тоже ведь художник, должен понять творца вещи, переводимой им. Как переводят "Солнце мертвых" г-жи Хааз? Теперь тебе удобно это -- они у тебя под боком? Напиши. Я очень хочу заняться французским языком. Хотела бы что-нибудь из твоего перевести на немецкий, но так, как должно. "Конечно с Вашего согласия, многоуважаемый Иван Сергеевич! Не бойтесь, я не свольничаю". "Твои вещи в фильмах смогут играть только свои. Не я, нет, но молодые, свои!" Они есть! Я помогала бы, если бы в чем была нужна моя помощь. Дашеньку я вижу. Какая она! А Анастасию... тоже... но трудно, трудно дать ее, без слов ведь почти. Выразить силу ее без действия. Актриса должна ее вполне понять, быть ею, иначе получится ломака. А если справится, то потрясет. Актриса та -- А. А. Зорина. Она, по-моему, просто без игры, по природе подошла бы. Она ультраскромна при своей красоте была. Говорили, что не сделала карьеры благодаря тому, что "строга" была. Понимаешь? Я, конечно, ничего не знаю. Она была красива. Очень. Теперь она не может играть, т.к., конечно, стара для этой роли, да и сошла с экрана. Не называй ее имени как претендентки, т.к. она действительно стара должно быть для Анастасии. Я ее дала, как пример лишь. Огромные синие глаза, прямо как фарфор. Какие-то особенные. Ее хотели "купить" американцы, кажется, но она не далась. Это все слухи. Я лично ничего не знаю. Видала ее на балах благотворительных, она была очаровательна. А где она? Не знаю. Сказала о ней, чтобы сравнить ее с той Паулой-коровой.
   О стихах Новгород-Северского я тебе писала. Что получил разве? Или это было в серии сожженных писем? Так странно: пишешь, а сожжешь, не пошлешь, и все думаешь, что написано уже. Мне понравилось особенно его об олене204. Но я не очень "взята" им. Не знаю почему. Мне кажется, что его "простота" не рисовка ли чуть-чуть? М. б. я ошибаюсь. Надо больше читать, чтобы критиковать. Но какого-то крючочка нету, которым бы он мою душу зацепил. Мне нравятся его стихи, я согласна, что это -- талант, но... лично моей душе чего-то м. б. не хватает. Нет того волнующего, от чего долго-долго не хочется ничего другого. Хочется плакать, не хочется ни о чем думать, и отчего-то становится сладко-грустно и поднимается тоска?.. Нет, не тоска, а то чувство, которое испытываешь вдруг, почуяв, что в этот день, именно в этот, наступила весна. Когда торопишься на службу, работу, бежишь по бульвару, а солнце светит, террасы дорогих Café открыты, под маркизами столики... вуальки, фиалки, духи, сигары дым... Смех особенный, весенний... Глаза какие-то особенные... И этот ветер, и вуальки... На каждом углу фиалки, фиалки... Они надушены, но это ничего... это всегда так, в городе весной... И ты бежишь, одна с своей заботой... да, на работу... И мне, конечно, бросаются весенние улыбки... Торгуют мороженым. Толпа идет колышущейся рекой неторопливой... в ветре... в флирте... И сумерки фиолетовые, особые весенние... И вот тогда у тебя, спешащей, вне весенней толпы, может подняться тоска... О, нет, не о café и прочем, а той истиной весне, которой в городе мы видим только слабое отображенье, подобное отображенью в зеркале нарядившейся кокетки, запудрившей, замазавшей свои небесные черты... Тоска..? Нет, не тоска, а что-то неописуемое это.
   Ванюша, если преломишь гнев на милость, то ответь мне на это письмо, я тебе много дум своих тут сказала. Бывает ли так и у тебя? Оля
   Вот такую тоску я не испытала, читая его стихи. Ну, до свиданья. Обнимаю. Оля
  

35

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   8.IV.43
   26.III
   Что с тобой, дорогая моя Ольгу ночка? Вот уже 17-й день (с 22.III, когда я получил последнее твое письмо)205, я не знаю о тебе. Впервые за эти годы такая неизвестность. Что мне думать?! ... Ты меня забыла? Я уже _в_н_е_ твоего мира душевного? Не нужен? Тебе уже безразлично, жив ли я, здоров ли, страдаю ли... Ты _о_т_р_е_ш_и_л_а_с_ь_ от всего, что связывало тебя со мной? Нет воли на это -- даже? Но что же _э_т_о? Болезнь? Боже мой, я так подавлен. Я старался вернуть тебя к _ж_и_з_н_и, пусть полупризрачной. Я бессилен? Не писать? В таком состоянии, как у тебя, и мои письма -- ничто для тебя. Я писал тебе, переписывал для тебя рассказы, посылал фото, достал акварельный портрет, -- как его тебе послать -- не знаю! -- я сохранил для тебя и "Чашу", и "Пути", отказался отдать другим, хотел, чтобы ты, когда наступит (скоро, м. б.!) время воспроизведения на экран, могла сама дать любимые тобой образы... -- все напрасно. Ты не ответила мне даже. Нет, я не обижен, я знаю, что ты не владеешь собой. Но _н_а_д_о_ же сделать усилие! Вернуться к жизни. У тебя idée fixe {Навязчивая мысль (фр.).}, что болезнь твоя неизлечима. Надо бороться с этой мыслью. Ты болезненно сделала себя как бы центром вселенной. Вся -- о себе, все -- свое, твой недуг! Так закрыть все (и меня, конечно,) _с_о_б_о_й... -- это же страшно, это -- болезнь воли, это -- полная неврастения. Т_а_к_ предавать себя, так все забыть -- во имя _с_т_р_а_х_а_ и боли за _с_е_б_я!? А когда-то писала: Я за свою идею готова хоть на костер! Значит _б_ы_л_о_ для тебя что-то дороже жизни? дороже тебя самой? Ты плюс твоя _и_д_е_я? Вернее: _и_д_е_я. Неужели ты так опустошена таким ничтожным, как временное заболевание? Я теряюсь в выводах, причинах, -- в итоге. Думай о других -- сколько горя! Вспомни, как переносил свою болезнь Паскаль206. Как работал!! А ты -- какая слабость! Ты не находишь сил представить себе даже, (только на миг _п_о_н_я_т_ь!), как мне все это больно. Мои-то страдания для тебя -- _н_и_ч_т_о ?! Забыть тебя, как ты меня забыла? Это мне очень трудно, очень больно. Я снова в черном одиночестве, как в июне 39-го. И не знаю, чем оно кончится. У меня уже нет желания _б_ы_т_ь. Тебе и это безразлично?.. М. б. я скоро свалюсь, -- так мне _ч_у_е_т_с_я. Я -- как пятак: пока _к_а_т_и_л_с_я_ -- не падал. Я чудом преодолел болезнь. Да, чудом. Врачи были поражены. Теперь -- я махнул рукой на себя: меня уже ничто не связывает с жизнью. Да и жизнь-то... какая она -- жизнь наша?! Если бы ты знала. Я бросил "Пути" свои... к чему? Они не будут закончены. Мне это не нужно. Теперь -- не нужно. Без тебя -- мне ничего не нужно. Я тебя узнал -- так чудесно! -- и полюбил сильно и так чисто! Ты у меня -- единственное дорогое в этой жизни. И _т_ы_ -- _у_ш_л_а_ от меня. Меня -- вот при этом-то -- не пронизало болью даже известие, что любимая моя сестра, младшенькая, сестренка моя, Катюша моя... умерла... в 38-м году! А я только в субботу (3 апр. 1943 г.) узнал от племянника. Я только перекрестился. Было скорбно, пусто-скорбно. Теперь я плачу... -- вот сейчас, плачу... -- как пусто кругом. За что все?! за что, Оля... ?! Дать столько, пусть в письмах, (мое воображение все это оживляло, переводило в _б_л_и_з_к_о_е), и -- _т_а_к_ оборвать, мОлча, угасить неслышно, погасить, -- как уже не нужную свечу. Господь с тобой. Я бессилен оживить тебя. И я не стану ни ранить укором, ни призывать лаской. Тебе безразлично _в_с_е. Но, Господи, что же делать?! Оля, найди последнее усилие, сделай, верни себя себе, -- не мне, пусть только себе. Живи. И скажи мне -- я живу. Довольно и этого. Целую. Твой Ваня
   Или надо, как всегда с больными неврозом, приказывать тебе, кричать на тебя?! Приказать? Я не могу так. Мне так жалко тебя, такая боль во мне о тебе... -- я могу только шептать -- Оля, опомнись... вспомни все, чем мы обменивались эти годы... как я раскрывал тебе всю душу... отдал тебе все мое, _с_е_б_я!.. -- пусть в письмах, но я _о_т_д_а_л_ себя -- тебе. И ты забыла? ты не сознаешь? Ничего не было? -- Оля... нет, я не могу больше. Я -- м. б. так легче тебе... -- не буду больше тебе напоминать о себе. М. б. это уже мучительно для тебя?
   Какой тяжелый конец моего _п_у_т_и! Какой [темный] итог.
   И. Ш.
   Да хранит тебя Бог, Оля моя, светлая моя подруга, несбывшаяся. Но тогда... зачем же все это было?!
   Сделай же последнее усилие, уезжай на время, перемени обстановку... -- найди себя. Сбрось волей этот недуг душевный. Помоги тебе Господь!
   Ваня
   Ивик повенчается в по-пасхальное воскресенье, 2-го V. А мне и это -- _в_с_е_ равно. Я полумертвый.
   Вот сейчас, я увидал твой портрет, большой, -- "Девушка с цветами"... -- метнулось сердце, и -- заплакал. Ты, светлая, но где же ты -- девушка моя с цветами?! Как хотел бы вспомнить "Свете тихий"... -- но у меня нет его. Вот это... -- все же _н_а_ш_а_ жизнь была! Пусть _т_а_к_а_я_ только, но -- была, жизнь! А теперь -- ты обратила ее, эту скудную (и какую же _б_о_г_а_т_у_ю!) жизнь -- в -- пустоту, в ничто, в не-бытие. За-чем?! Верни же мне хоть призрак девушки с цветами, мой текучий образ -- милый образ -- девушки в церкви, в хлебах, теплым, июльским вечером... верни... верни... я так беден, у меня ничего не осталось... верни, Оля! Последним усилием верни мне призрак жизни, мой бедный отсвет неживого _с_ч_а_с_т_ь_я-призрака... -- этим ответь мне на все, что от меня брала душой, что я мог отдать тебе... верни... не могу, не вижу ничего от слез, все застлано... но мне легче... Они и на письмо упали, эти слезы... последние. Больше не будет и их, иссякло. И ты -- знаю -- ты ни в чем не повинна, не смею укорить, _з_н_а_ю... боль твою знаю, родная Оля моя... знаю. И -- бессилие. Ну, Господь с тобой, родная детка... м. б. Он услышит. И пошлет сил, и выход из этого чуждого нам мрака. Ваня
   Христос Воскресе! Целую. Глаза мои милые целую. Не знаю, смогу ли писать больше, не знаю. У меня не будет Св. Дня...
   И вот, в такой подавленности, мне приходится публично читать (я выбрал только "Рождество в Москве" -- последний рассказ, на 1/2 часа) в помощь престарелым, забытым жизнью, лишенным крова, -- не мог отказать, в воскресенье 11-го IV. Последнее усилие, во-имя... во-имя тебя, Олюша.
   Больше я не смею писать: м. б. это еще хуже молчания? Скажу последнее: Оля, Христос Воскресе! Воскресни!
  

36

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   17.IV.43 {На конверте помета И. С. Шмелева: Слава Богу -- светлое письмо! -- к Светлому Дню.}
   Христос Воскресе!
   Ванюшечка мой, родная душенька, солнышко мое, крепко целую тебя, мое счастье, и по-пасхальному, и еще просто "не в счет" много, много раз.
   Милунчик ты мой, будь радостен и светел ты в этот Великий день. "И ничто же земное в себе да помышляет..." 207 поется в скорбные дни страданий Христа, а я скажу, что и в светлой радости Воскресения Христова грешно нам иное помышлять. Ванюшеночек мой, мне не хочется в этом пасхальном письме касаться того мрака... Но ты не думай, что я увертываюсь. Я все, все тебе объясню и скажу, и ты увидишь, солнышко, что тебе не надо так унывать. И ты м. б. и меня поймешь и увидишь, что это все совсем не то, что ты думаешь.
   Ванечка, не потому что ты мне "безразличен" (ты так пишешь), но именно наоборот: я не писала, т.к. тебя жалела огорчить. А о себе я тебе тоже все скажу, -- откуда это взялось. Ты поймешь, мой Ваня, я знаю это. Ванюша, зачем ты так себя мучаешь и терзаешь? Ты заболеешь снова... Ах, и чтение это! Ну, не гори уж ты так, пожалуйста. Ведь горе с тобой! Я понимаю, понимаю, что ты не можешь иначе, а то бы это был не ты. Ну напиши мне о Юле, о Ивике. Как прошла их свадьба. Ты не напишешь мне к Светлому дню? Не верю, Ванюша мой. Ты ведь получил мои письма и увидишь, как ты мне дорог! Я все, все тебе, счастье мое, скажу, и ты увидишь. Я послала тебе ландыши, т.е. просила магазин послать. Обещали. Просила, чтобы устроили хорошо и красиво. Ну, кто их знает... То, что я здесь заказала, было чудесно-нежно-ласково, а уж как выполнят у Вас -- не знаю. Чудный "садик" из белых колокольчиков -- большая корзиночка. И так хотела послать тебе еще другие ландыши... Угадай! Я пошлю их, но позже, -- не успела... Пустячок. Увидишь. Только для тебя! И ты увидишь, как я живу твоим сердцем. Именно сердцем твоим, Ваня. И не надо вдвигать между нами ничего иного. Твое сердце -- и мое, а твоя душа -- и моя. И разве не достойно это самой бережливой сохранности? Не надо засорять ничем! Я не имею в виду какие-либо наши чувства, т.к. все, что исходит из любви, не может быть диссонансом. Но все иное, внешнее. Я пошлю тебе ландыши и те. Скоро постараюсь. Я тебе яичко нарисовала к Пасхе -- Кремль ночной в огнях. Хорошо удалось. Но не едет Фасин муж! Как мне это досадно. Ему отказали в визе. Хлопотал 2-ой раз, -- ответа нет.
   Ванечка, не бросай "Пути"! Ты убьешь меня этим... Я не шучу. Я в холод впадаю, когда подумаю об этом.
   Пиши же, Ангелок. И тогда я тоже буду. Мне хочется очень много написать. Если бы я тебя видала! Я бы все тебе сказала, все темы. Ты объяснил бы многое и указал бы мне путь. И та-а-ак хочется рисовать. Не знаю, что больше. И плохо, плохо умею. Хочу учиться. У Фасиной сестры муж художник -- преподаватель в школе искусства. Дивные у него акварели. А я влюблена в акварели теперь. Те "ерунды", которые я сделала на днях, сравнила с прошлогодними -- и странно: без украшений, без школы -- отчего-то большой шаг вперед. Как будто я душой что-то поняла. М. б. это так же и в слове?! Хочу, Ванечка, для тебя хочу писать. Только силенки-то у меня... так себе! Не оправдаю твоих надежд!? После той пробы пера ("Пост") знаю, что мало могу. Знаю, что и ты был разочарован. Ванёк, я не поняла, что ты для меня отказался от экранных "Путей" и "Чаши". Миленький, пусть же возьмут их достойные большие актрисы наши. Я -- урод. Правда. Это не скромность. И стара я для них.
   Весна буйно идет. Жара стоит. У нас много горя и забот со скотом. Ваня, какая трагедия, когда они дохнут от голода! Я не могу порой этого выносить. МукИ нет для них, и вот они дохнут с телятами в животе! Ужас! [Одры]! На луг пустили не сразу, т.к. иначе травы не хватит и придется пускать в сенокосные луга, а это грозит новым голодом на зиму. Сухо очень, трава плохо растет. Сегодня ночью родился жеребенок, -- очень трудно, но благополучно. Три ночи не спал никто -- караулили. Пишу тебе все это, т.к. знаю, что любишь ты природу.
   [На полях:] Так трудно с тобой "расстаться", хоть бы и в письме... Долго обнимаю тебя. Будь счастлив! Ты все выдумал. Я все та же Оля. Но много страдала.
   Целую тебя, глажу височки, лобик. Ну, дай, я обниму тебя ласково и нежно! Оля
   Не знаю, празднует ли Елизавета Семеновна Пасху нашу, если да, то поздравь ее от меня.
  

37

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   9/22.IV.43
   Великий Святой Четверг
   Христос Воскресе, родная моя Олюша, Олюшка... и еще, и еще, и еще, _в_е_ч_н_о -- "Христос Воскресе!" И -- "Воистину Воскресе!" -- дорогая, бесценная, неизъяснимая, полная чудесно-дивных "противоречий", вечно меняющаяся женственно-чутко-зыбкая, -- о, мимозная, вся -- огонь и свет, и боль, и счастье! Многое мне в тебе невнятно порой, и все -- объяснимо, хоть и невыразимо словом. Сердцем -- да, -- будто и объясню. Конечно, много тут и болезненного, но как-то -- свято-болезненного для меня в тебе. Как я тебя люблю..! Вдруг -- почувствую так ярко, так остро, как -- люблю! И это не передается словом... И сильно, здорОво, открыто, _п_о_н_я_т_н_о... -- и болезненно чуть -- люблю. Ну, что тут слова, тут замираньем сердца только знаешь, неуловимо это счастье, оно -- в нем, в сердце, в _т_а_й_н_е, которую и сам-то не разгадаешь, не раскроешь... Нежно Целую, свято, бережно, чисто, тихо, как _с_в_я_т_у_ю! Олюша, твое письмо пасхальное сегодня (от 17.IV), -- свет какой! Я Уже шел к двери -- идти в церковь -- к исповеди и причастию, -- почтальон! Я только вскрыл, только пробежал, и -- осветило... -- оставил. Нет, не то, чтобы боялся, идя к Таинству, разбиться мыслями, духом, -- нет: это та же Святыня для меня, ты, моя Олюша, ты -- Божья весна во мне! -- _д_а_р. А -- сберечь, раздвинуть радость, продлить...
   Я преодолел себя, заставил себя говеть. Взял в руки. День -- теплый, чуть облачно, капли... Поспел лишь к "Иже Херувимы..."208. Был покоен, но возбуждения-подъема-трепета -- не было. И все же был миг -- искренней мольбы к Нему... -- прими, не отринь... недостоин, знаю -- недостоин... но -- не отринь! Ты -- Все. И все -- примешь. Ты -- Б_л_а_г_и_й, безмерно. И _м_е_р_а -- не Твое: Твое -- Все, и в этом _В_С_Е_М -- я, пылинка. К Тебе несемся неведомым дуновением, -- и Ты -- и _п_ы_л_и_н_к_у_ примешь. Вот _э_т_о_ было. И это -- счастье и облегчение.
   Ольгуночка, я достал "пасхалики". Немножко они другие. Один -- с государственным российским гербом. Но когда, когда пошлю?! ... Все, все у меня ждет встречи с тобой. Какое испытание..! О, дивно письмо твое. Ты -- живая нежность, люба моя. Как ты умеешь сказать, -- я _с_л_ы_ш_у_ тебя в милых, незабвенных строчках. Пиши, голубка, рисуй, все, что хочешь, -- я буду счастлив. Я в прошлом письме попросил тебя -- ну, пришли мне твою картинку... (17-го, кажется, или -- 19-го?209). А ты -- пишешь. Я понял сердцем. О, пришли! Ольга моя, ты дивно пишешь. Пиши -- жизнь имения, историю фермы, о скотиках... о чем -- угодно. О жизни сада, о свинушках, о кошках, птицах... о смородине... -- все будет чудесно! Не думай, что для печати пишешь, что -- п-и-ш-ешь... -- самое главное! А -- _ж_и_в_и_ в этом. И -- уви-дишь! Потом -- это уже 2-ой акт творчества -- будешь чистить. А будто мне пишешь, будто родному сердцу открываешь мир Божий -- он же -- _в_с_е! Ты как бурю в пяти строчках _д_а_л_а -- а я ее _у_в_и_д_е_л (прошлое письмо!) Колокольчик у ворот, что ли -- сам звенит... дверь -- надо навалиться... задрало крышу... -- и ты. угорелая, бешеная... до -- "каб-лучишко отлетел!" Кажется, схватил бы тебя -- такую -- и задушил-сжал... -- удержал! Как же глаза горели -- и страхом, и "радостью", и -- безоглядностью! Ты тут -- сама Дари, вся -- страстность. Но чистая, детски-безудержная страстность -- нового познаванья [мира] Божьего. Вот ты какая. --
   В субботу 24-го Люсьен крестят: она ведь -- язычница была, никакой религии: из мелкой буржуазной (мещанской) семейки -- "либрпансёры"! {"Свободомыслящие" (от фр. libre penseur).} -- ха-ха! Сознательно идет к Церкви. Я -- за крестного отца (я же и за посажёного, 2-го мая). Ну, хлопотно это для меня, да чего же делать! Ухватились. После крестин (в маленькой церкви, у Сорбонны!) потороплюсь к себе -- попасть к Велико-Субботней литургии. Я так люблю свет Ее. Это -- "Воскресни, Боже..! ..."210 Лучшей службы, кажется, для меня нет. Ну, Светлую Утреню, -- что же говорить, нельзя сравнивать, но _т_у_т_ уж явь. А в Субботу Великую -- предъявье, вся душа _ж_д_е_т... тут ты как Мария -- в пути ко Гробу211... тут -- уже свершилось, но не-явлено. Тут как бы -- рождение Воскресения, ну, девочка! -- помнишь чувство, когда держала яичко, а в нем -- тук-тук-тук... и ты вся -- трепет и ожидание, и вся -- радость. -- Как одарила ты лаской -- пасхальным письмом твоим! Ножки твои мысленно целую, а ручки..! А глаза... а -- сердце твое! Олёк, далекая... Христос Воскресе!
   Досада: m-lles de Haas вернули деньги, были вчера: их брат тяжело болел, в больнице (воспаление легких) -- его нельзя беспокоить поручением. Я устроил. Я передал, что надо Елизавете Семеновне -- и тебе не надо пересылать ей. Я -- выдрал у нее [чисто звон] -- получила ли за елочку? Ведь ее сестрица не взяла тогда, и тебе вернули деньги. Идиоты! Она была смущена. Но я объяснил ей, что это мне необходимо. Она приняла только 250 фр. А я маме писал о 300. Напиши мне. André Baumann {В оригинале описка: Baukian.} -- я уже писал маме -- не принимает поручений цветочных на Голландию (с 8 марта!) Как ты могла устроить с посылом мне -- не знаю. Если не получу -- не огорчайся. Ты меня засыпала цветами -- сердца, сегодня, в милом письме пасхальном. И я -- в свете. Это чудесно, что ты хочешь пройти "школу" живописи. Ты _в_с_е_ уже в себе несешь, но школа сможет дать "приемы", (технику). Тебе -- важно. Бездарным школа (любая) ничего не даст, лишь оттенит бездарность. Тебя -- еще ярче проявит (не вЫ-явит: терпеть не могу этого "одесского" словечка). (Вот еще не выношу идиотско-жидовского -- "о_с_о_з_н_а_ть"! Это -- "о"!! Сознать -- вот, познать, узнать.) --
   Нет, ты не можешь состариться ни для "Чаши", ни для "Путей". Я хочу, я буду ждать. Я _з_н_а_ю, какая ты артистка. У вас это в крови. Вон, и Сережа... -- _е_с_т_ь. Ты -- истинно-художник, от природы. Олюша, пиши, рисуй... прошу! (Конечно, ты _с_о_з_р_е_л_а_ -- для творчества, оттого и _л_у_ч_ш_е, _л_е_г_ч_е_ берешь. Так и в слове. Свободней!) Не упускай дней. Ну, пиши историю твоей жизни -- на ферме... Так и начни... с любого дня (любое время года) и -- рассказывая, как живет имение и все в нем, _в_с_е_ и о себе (главно это будет) расскажешь, душу свою изобразишь... да, с отступлениями, это технически удобно можно, -- всю жизнь свою расскажешь, все _ч_у_в_с_т_в_а, и -- _э_т_а_п_ы. Будто -- "отраженья" это, текущее, пустяк -- могут давать толчки, вызывать минувшее в жизни. (Ну, будто, отрываясь от жизни фермы, от хозяйничанья, заносишь в дневник... Все дать, все голландское, и все -- _р_о_д_н_о_е_ (душу-то!) Ах, будь я с тобой..! _з_а_п_и_с_а_л_а_ бы... Рисуй... -- но не уходи "в себя"). "Пост" твой был хорош, хоть и "проба". "Яйюшка" -- отлична, хоть в трудном роде. Ты -- можешь. Твои письма (иные!) -- _у_н_о_с_я_т. Ты сама не сознаешь, _ч_т_о_ ты даешь. Это самое лучшее. Не думай, что -- для печати: для меня, себя, ну... будто говорим. Понимаю твою боль о _ж_и_в_о_м_ в хозяйстве. Милая, _п_и_ш_и_ мне о _н_и_х, живых. Как ты чудесно о кощёнке, о котишке... даже о _м_ы_ш_а_х! Меня всегда захватывает живое. Я все люблю. Я радовался эти дни, когда лимонные зернышки (два) проросли. Это -- навязчивость моя. Ищу, привить бы со временем. Написал Нарсесяну, нашел бы апельсинчик. Его адрес (не знаю, можно ли из Голландии писать) W. Narcessian, 142 Cr. Lafayette, Lyon (R.) (Департамент Роны) France. Целую, всю, всю. Крещу. Христос Воскресе! Милая, птичка моя, Олю-ша-а-а..! Твой, радостный, Ваня
   [На полях:] "Чай" с моим чтением, назначенный на 11.IV, был отложен из-за тревожного времени (налеты вражеские пугали, после памятного, 4-го числа апреля!). Будет поздней, в Париже.
   Напиши о почке, о здоровье. Пасхальный привет маме и Сереже.
   Почему не пишешь на обороте конверта имени и адреса? Надо же. Всегда писала! Забываешь.
   Ландышки, я их целовал. Христос Воскресе!
  

38

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   11/24.IV.43
   Великая Суббота 5-й час
  
   Сейчас много солнца!
   Еще, еще и еще раз -- Христос Воскресе! -- дорогая моя Ольгуночка, Олюша, Олюшка моя, Олёньчик, Олюнчик!
   Сегодня я рано поднялся. День был холодный, чуть крапал дождик. Надо было ехать далеко, к Сорбонне, но от меня удобно на metro (подземная дорога), без пересадок: крестили мы "бебе" двадцати двух лет, Ивкину невесту. Я был крестным отцом, Юля -- крестной матерью. Церковка катакомбная, убогая. "Бебе" было далеко -- в другую, она чего-то недомогает, и докторша велела ей неделю лежать. Должно быть (между нами) -- "вже угу!" Ну, это их дело. Свадьба -- 2-го мая, в соборе на Daru. Крещенье было "походное", как теперь для взрослых у нас, -- без крестильной сорочки, в полном одеянии, даже в пальто, -- "символическое": склоняется над "купелью" (эмалированный таз, в каком, обычно, посуду моют), коснется воды ликом, чуть, а священник (в данном случае -- иеромонах, учившийся в Сорбонне), чуть мочит голову. А остальное -- обычно. "Бебе" прочитал "Верую"212 по-французски. Малое слово иеромонах сказал по-французски, хотя и "бебе" понимает и по-русски довольно много. Было просто и даже внутренно-содержательно. Ну, дули и плевали на него (сатану), и постриг был -- во Христово воинство. Одну овечку ввели во Христово стадо. Я подарил "бебе" -- ей дали имя -- Лукина -- Лукиана, созвучное с ее "языческим" -- Lucienne. Она была, как я тебе писал -- никакая. Тут же, спеша по другим делам, я подарил ей духи -- "Apres l'ondée". Затем -- был на вокзале (близко), узнал, какие поезда в St-Geneviève. Теперь раписание меняют часто (у меня столько дел! Все веду сам!).
   На 2-й день Пасхи -- иду на кладбище. Оттуда (из St-Geneviève), по пути, звали к обеду пасхальному (завтрак). Не знаю -- смогу ли, слишком утомительно. С вокзала заехал в свою церковь, на Michel-Ange213, захватил часть литургии, как раз кончали последнюю паримию, и чтец возгласил -- "Воскресни Боже, Судия земли... яко Ты наследиши..." Перемена риз -- на светлые. "Ангел вопия сие..." Евангелие от Матфея -- о Воскресении214. Затем я дошел до дому, много домашних дел. Был уже 3-ий час. Подали, родная, твое "Христос Воскресе" -- горшочек ландышей, -- чудесно! Их 9, крупные, во мху, и обсажены спаржевой зеленцей. Да, маленький садик. О, радость моя! Благодарю, светик. Чудесно. Пока я -- один. Анна Васильевна стала приходить пока 1 раз в неделю, только. Вдова полковника, которую мне рекомендовали, не могла оставить больного, за которым ходила: он стал _в_ы_т_ь, когда узнал, что она его хочет оставить. Она рекомендовала какую-то (тоже интеллигентную вдову), но я не возьму: я стесняюсь с этими, не рабочего класса. М. б. уломаю "Арину Родионовну" -- приходить 2--3 раза в неделю. Она у меня очень хорошо получала, работая (сидя почти) по 7 ч. в день. Становилась мне в 1400--1500 в мес. -- при моей "безработице"! Это болезнь моя все, а после я и не менял -- пусть чинит белье. Купить же ничего нельзя... все рвется, дырявеет.
   Чушь. А вот -- от миллионов отказывается чудак-писатель. "Впервые вижу автора, оговаривающего свои шедевры", -- сказал посетитель-торговец. "Смотрите, раз впервые... [интересно]?" -- ответил я. Чудаки. Но это все -- маленькое.
   Большое -- ты для меня. Твое сердце, твоя любовь. Я целую твои "пасхальные". Чудесно дышат. О, как целую тебя-их! Свет мой, Олюша-цветик, дай губки, глазки...
   Христос Воскресе! -- еще, еще, еще. Сейчас 5. Почта скоро закроется до понедельника. Иду-бегу. Юля прислала кулич. Я сделал пасху, сам. Сейчас выкрасил 6 яичек. Одно -- тебе, лучшее какое выйдет. Заутреня -- в 7 1/2 ч. А я еще не ел, я здоров, слава Богу. Целую, пасхальная моя девочка -- весенняя! Твой Ваня
   [На полях:] Сколько для тебя -- ждет! Сделал такую пасху -- вот задивятся! Вот бы поглядела на меня в кухне! А думал о тебе, о "Путях".
   Расцелуй себя (в зеркале), маму, Сережу. О, пришли ландыши -- твою картинку-акварель!
   Как странно: цветы твои от André Baumann, a от меня он не принял на Голландию: с 8 марта -- прекращено, запрещено! Удачно -- ты!.. Должно быть раньше?..
   Завтра Юля приедет с мужем и будем завтракать.
  

39

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

25.IV.43 г.

Св. Пасха

   Мой милый Ванечка!
   Сегодня, в первый день Св. Пасхи, -- еще и еще "Христос Воскресе"! Где ты и что ты сейчас? Здоров ли? И как у тебя на душе, дружок мой? Я только что вернулась из Гааги, где была с пятницы и говела. Меня было опять начала мучить тоска, я не чувствовала даже себя достойной приобщиться, но, приехав в Гаагу, я все забыла. Были дивные службы, и меня всю очень согрели. Исповедь была необычайна, я только тебе это скажу. Отец Дионисий меня так чутко понял и принял. Он так и сказал: "Да, я понимаю". Всю тоску мою безымянную понял и перед Плащаницей вместе со мной (я на коленях стоя исповедовалась) стал на колени и преклонившись головой до земли за меня и со мной молился. И потом взял голову мою и поцеловал в макушку. Утешал меня, и я всю тоску свою излила слезами у Христова Гроба. И стало легко. Я тебе это свое "Святое Святых" открываю. Лучше больше этого не касаться в письмах. Заутреня была у нас в 7 ч. вечера субботы, а обедня в 9 утра. Было дивно... Всю церковь украсили мы цветами, мама и я плели гирлянды, масса была цветов. Был подъем большой, несмотря на раннюю утреню. За обедней все, приобщавшиеся в Субботу, были допущены даже без разрешительной молитвы к Св. Причащению, так что я сегодня опять Причастница. Чудно было. А сколько у нас голландцев переходят в Православие или даже крестятся, т.к. были до сих пор не крещеные. Подумай, даже не крещены!
   Какой был Пир Веры!.. Чудно! Ванечка, как горько мне, что опять перерыв был в письмах, не написала тебе тотчас о том, что я соскорблю тебе в утрате Катюши. Мне хочется ее именно Катюша назвать. Я не хотела в пасхальном поздравлении писать об этом, но все время думала о ней, о твоей скорби. Да, это очень тяжело. У мамы вот также, умер брат любимый215. И узнали тоже позже. Она и теперь еще не верит, что ее Митенька не жив, а был он сама жизнь. Известный московский хирург. Горько, Ванечка, горько узнавать о таких утратах... Но Господь знает, для чего это все нужно, и м. б. для усопших это лучше. Я помолюсь о ее душе, о душе твоей сестреночки, о твоей Катюше... Милый ты мой, Ваня! Меня очень огорчило письмо твое к маме (шло оно 17 дней!), -- ты, Ванёк, меня не понял, нет, я не центром мира себя делаю, где же этому быть! -- я слишком себя чувствую ничтожной и от того страдаю. И не моя болезнь тому причиной, не прямой причиной. Но ты пойми: болезнь эта лишает меня всякой самой минимальной свободы. Вдумайся и пойми, больше я ничего не буду разжевывать. Я вся в зависимости, в самой крайней... когда больна. О том, что горя масса в мире, я ни на минутку не забываю, и меня оно осязательно давит. И свое бессилие усугубляет боль. Нет, моя идея, о которой ты упоминаешь, и готовность на костер идти, ничуть не угасли, и меня мучает только то, что эта моя жертва (если бы ее было нужно осуществить на деле) ничего бы не изменила. Вот, очень схематичное изображение моих состояний. Ты за последние полгода, или даже дольше, все время раздражался мною, и муки этой моей я не могла тебе высказать. Ты (вспомни!) за все меня журил, даже за мелочи. У меня не было никакой даже малой уверенности в твоей дружбе ко мне {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. Ты как-то злобно {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.} меня отпихивал. И больно колол часто {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. И разно: то как любящую женщину, то как друга. Я это не в упрек, но в пояснение моего упадка. Это у меня было чувство, что мои письма тебе не нужны больше, и я сама тоже. Но не это было единственной причиной моей тоски, -- это только довело ее до предела, закрыло отдушину души, взяло возможность с тобой делиться. Ты пишешь маме, что мне не дорога "озаряющая душу переписка с другом..." Но вспомни, _к_а_к_ ты все это время писал мне! Какая же тут открытость. Ты за все меня корил. И часто не объясняя причин. Я с год уже страдаю от твоего чего-то нового в твоих письмах {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}. И раньше прямо тебе об этом писала. Ты запретил писать и "накручивать". И какое-то чувство меры мне подсказало больше об этом не писать. И так один за другим закрывались клапаны открытости. Я страдала от этого больше, думаю, тебя. Но я не могу быть счастливой, если я не могу быть открытой. И не умею притворяться. Боялась касаться некоторых вопросов, т.к. у тебя они вызывали только злобу. Даже бытовую сторону своей жизни я боялась тебе описывать, т.к. ты и тут сердился. И получилось: пишу и думаю: "что рассердит, что не рассердит?" Ну а разве так можно? Но не хочу об этом сегодня! Скажу лишь, что самой счастливой моей минутой была бы та, если бы я сознала, что я могу кому-то послужить, другим облегчить долю, увидеть цель своего бытия. Пойми. Не приписывай мне "центра мира". В этом ты не прав. Как раз обратное!
   Послезавтра приедут ко мне гостить надолго одна несчастная мать с девочкой. А вскоре я позову (уже позвала) еще 3-х детей из прихода, откормиться. Я не люблю расписывать всякие "доблести", но скажу тебе, что никогда в жизни чужое горе не закрывалось от меня своими состояниями. Я не для себя живу. О, если бы все ты знал, что у меня в душе!.. И как можно превратно понять страдания другого. Ну, довольно. Как мне горько было узнать о смерти С. В. Рахманинова216... Еще один уход!.. Так всегда это больно. Ну, и об сем довольно! Получил ли ты, Ванечек, мои цветы? Я просила их доставить тебе в субботу. И хороши ли они? Ты в мамином письме просишь ее о цветах мне, -- (зачем, зачем?), но она не могла, т.к. письмо пришло в пятницу, и мы уже собирались в Гаагу, а тогда дома столпотворение бывает и надо мчаться к поезду. Меня огорчило, что нет от тебя письмеца, -- его я ждала и жду... Ты опять неправ, утверждая, что мне они не интересны. Как ты так можешь?! Ах, да, гиацинтов действительно в продаже нет, но моя девочка добыла мне от своего отца -- садовника-любителя, 5 гиацинтов и сюрпризом поставила в столовой к моему приезду. Меня это очень тронуло. Она очень мила. У меня мечта ее вытянуть в люди. Мы будем учить языки и машинку, а стенографию она пусть на вечерних курсах учит. Хорошенькая она стала, выросла, и скромница, краснеет и глазенки опускает, и так вдруг мило их взметнет!.. Я ее одела всю, шью ей иногда то то, то другое. Велю ей у нас и купаться. Она и растет полубарышней. Масса вкуса у нее и любви к красоте. Но гиацинты, гиацинты... Вся комната благоухает... Пасхой... ими? Это у меня с детства. Ах, как хороши были тогда Пасхи!
   Но как же я опять устала... За меня и в Гааге-то уже все боялись, просили отдыхать, чтобы не случилось заболеть на праздник. Чужие даже и то заботились. Даже надоело. Матушка, как родная. И Валя -- чудесна. Были у нее на минуточку. Фаси не было. Мужья язычески проводят Пасху и сестры в церковь не попали. От Фаси только получила сегодня блюдо с чайными розами, укрепленными стебельками в целом море незабудок вместо мха. Очень красиво. Фаська с ума сошла, цветами дарится. Знаю почему. Она за каждую мелочь благодарит... Ее муж, увы, не едет... Мне это очень больно. Уж не говоря о прочей, полезной посылке, так хотела тебе подарить яичко с Кремлем пасхальным. Твои пасхалики радуют меня, а свечечку красную я не зажгла... берегу. Я ее в сердце теплила. О тебе думала в Заутреню. Сказала тебе "Христос Воскресе". А ты? Неужели у тебя темно на душе? Это мне больно было бы! Что же, Ивик-жених? Чего это люди женятся, выходят замуж?! Мне их всех жаль! Почему мечта всякой "девы" -- замужество? И как редко оправдываются ожидания, -- или м. б. надо очень молодым венчаться? -- (вот как ты с Ольгой Александровной), не подумай, что я проповедую распутство, -- совсем нет. Ты знаешь, у меня отродился твой ландыш, один из высаженных мною корешков от рождественских, прошлогодних. Цвести будет в саду. Я так рада. Хотела этого очень. Азалия этого Рождества, цвела так пышно, что истощилась и не дала новых листьев, но потеряла и старые. Я ее усиленно питаю, и она кое-где пускает листочки, именинный цветок хорошо растет. Но чудесно растет мой апельсинчик, который я года 3 тому сама вырастила из зерна. Уже маленькое деревцо и стволик в корочке. Подарила бы его тебе, -- ты так о нем мечтаешь. Я не знаю, что мне делать, -- откуда взять время. Столько у меня планов писать и рисовать. Надо тотчас же, пока ярко, т.к. я замечала, что от откладывания стираются образы и картины. Я тебе хотела кое-что послать. У меня совсем готова одна вещь для тебя, только занести, записать, а вот, стыжусь, до сей поры все не послала. А в душе уже совсем созрело. И даже в церкви сегодня еще все в душе звучало, так что я даже усилие над собой делала, чтобы не отвлекаться от службы. Но ты получишь скоро. Я напишу, как только уедут гости. Как хочу покоя. Ах, еще Оля217 собирается с мужем. Теперь пойдет! В Гааге все бы хотели погостить, прямо спрашивают: "а меня пригласите"?
   [На полях:] Ванечка, кончаю, т.к. 2 листа уже вышли. Под конец обнимаю тебя ласково и нежно и тихо, тихо прошу: "Голубчик, будь мил ко мне, не казни меня, мне так не достает тепла, -- если бы ты знал!.." Целую. Оля
   Стало очень поздно, ночь, пора спать. Устала.
   Посылаю тебе гиацинтик -- символ Пасхи, и примулку.
   Целую. М. б. пришлю фото, если хорошо вышла, снимал один знакомый из Гааги меня с отцом Дионисием и мамой, когда он был здесь в Shalkwijk'e.
  

40

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

3.V.43

{В оригинале описка: 3.1.43.}

   Ванечка, Ванюша, Царевичек, дорогунчик!
   Тоже: еще и еще "Воистину Воскресе Христос"!
   Мне столько тебе сказать надо, а не знаю, с чего приняться. Твои письма от Великого Четверга, Великой Субботы... чудные, а после них... от Великого Понедельника218 и маме... Ну, не коснусь их... За первые целую, а таких, как от Великого Понедельника... не хочу!
   Поздравляю тебя с новопросвещенной, с новокрещенной и с новобрачными. (Находятся же чудаки и женятся еще!!) Но это именно -- примечание в скобках!
   Жаль, что убого крестили Люси. Почему не потрудятся наши батюшки устроить как можно более богато впечатлением?! О. Дионисий делает это все же гораздо лучше. Он нанимает (пусть даже очень дорого) "бассейн для спортивных состязаний" и в день крещения взрослых велит спустить всю воду, "вымыть" (т.е. пропустить много воды) бассейн и наполнить его чистой водой. В 5 ч. утра с причтом и "бебе" совершает Таинство Крещения, погружая "бебе" совершенно в воду в длинной специальной сорочке. Сам о. Д[ионисий] стоит на сходнях и только рукой, кладя ее на голову "бебе", погружает последнее в воду. Таких крещений у нас очень много. Последнее Крещение было в виде исключения в церковном доме, в... ванне. Но чудно устроено. Я была в церкви уже в 8 ч. утра (обедня началась в 10 3/4), т.к. хотела побыть в тишине, и как раз было присоединение "язычницы". О. Д[ионисий] хороший миссионер, видимо. Стекаются к нему отовсюду. Большинство присоединенных -- ученики русского языка. Через нашу литературу приходят к Православию. Ах, как жаль, жаль, что опять вот Пасха прошла, а мы врозь друг от друга ее встретили. Как радостно было бы вместе разговеться, ну хоть на 1--2 дня бы увидаться!
   Мы были в церковном доме у матушки Розановой, навезли опять туда снеди, а дочки матушкины тоже навезли и получилось очень торжественно. Рядом в зале было другое разговение, устроенное с "ломом и переломом" г-жой Пустошкиной, так сказать официальное. Но супруг ее, староста церковный и не подумал там быть, а прикатил тоже к матушке. Ужасно противно-лощеный тип с его "светскостью". Например: вместо того, чтобы просто взять колбасы, которую я только что отрекомендовала, кривляясь, заявил: "О. А., каким Вы голосом это сказали... "чудная колбаса"... каждой ноткой дышит у Вас голос, и я вот захотел этой самой колбасы..." Дурень, ему просто давно колбасы не хватало. Были и у Вали, ели торт "его". А потом и сам явился. За то, что он любит такую Валю, сам в глазах моих поднимается. Валя -- дивное созданье.
   Но как же я убита этими убогими ландышами, которые ты получил. Ванечка, я не хотела и никогда бы [не] сказала тебе этого, но теперь я хочу, чтобы ты знал, какие они жулики у André: я перевела 15 1/2 гульденов. Что же, по 1.50 что ли один ландыш? Это же дико. Они скоро в природе будут. Не за расходы же такой процент?! Здесь мне показали дивную корзиночку в лентах и с растеньицами папоротника. Ну, и Париж! Кроме спаржи видимо гарнитура не знают? Наш магазин до такой степени не жулит, я много раз там заказывала. М. б. не то посылают, но не крадут. Тогда на твое чтение я тоже послала заказ на большой букет. Это же хамство. Ну, что это... получается только символ цветов. Мне очень больно. И ты мне еще больнее сделал тем, что рассчитался с Елизаветой Семеновной. Как будто ты "отплатить" торопишься. Я Толену уже отдала деньги для перевода через его магазин, он думал, что это удалось бы. Или тебе за меня было неловко перед Е[лизаветой] С[еменовной], думал, что я "з_а_б_у_д_у"? Мне так обидно... Никогда я такого не забываю, и я не хотела Елизавету Семеновну эксплуатировать. Они с сестрой сами устроили недоразумение. Никогда я не люблю никому обязываться. Ты у меня отнял всю радость. К чему это?! Я плакала из-за этой обиды. И еще одну радость ты взял у меня... отнял единственность "Après l'ondée". Когда я душилась ими, я знала, что это только твое, только мне. Я ни от кого бы не взяла их больше... А теперь еще у Люси ты их будешь слышать. Но м. б. ты не поймешь меня в этом... Как не понял во многом.
   Нет, я не знаю, живу ли я "во-имя", т.к. я не знаю хорошо, что это значит. Я поступаю просто по движению сердца, и если мне кого жалко, то я не спрашиваю себя, во имя чего это, а просто помогаю. И все равно, люди ли или даже телята, кошка.
   А о болезни моей я уже писала, что она на 2, 3, 5, 10-ом месте, а тоска была безымянна. Болезнь же я свою никогда не считала смертной, не думала, что все кончено. У меня были другого сорта душевные муки. Нет, не я центр мира, а совсем, совсем иное. И я по-прежнему, нет, больше прежнего, готова "на костер".
   Сама же я себе казалась ничтожной, до отчаяния. Очень много всего у меня было. Устно бы все тебе сказала. Ты бы меня понял. Но если тебе проще, приятней думать, что я -- "центр мира", то все равно -- думай. Но ты не прав. И ты, кто знает, отчего я страдаю, знает, что это не то. Но мне все равно, какая я. Всякое мое я -- просто ничто. Я должна сделать максимум в жизни, что допустят силы, чтобы оправдать свое бесцельное бытие. По мере я стараюсь. Оставлю это... Когда твое чтение? Обязательно напиши. Не надорвись опять. Ах, то чтение! Оно тебя взяло от меня; Как я томилась от твоих писем. Ты, Ванёк, меня вот коришь, а сам у себя не видишь. Почти год, как ты меня "цукаешь". И кого-кого мне в пример не ставил!? Ну-ка подумай. Ведь я не дубина, и сквозь строки читать умею.
   Какая бурная весна. Зловещая... Ветры, сушь. Эту неделю гостила у меня бывшая соседка наша с дочкой (4 лет). Я устала. Девочка очень умна и развита, но в глупых руках матери донельзя избалована. Никому не давала спать: колотила головой в подушку (!!) сотни раз, да так, что сломала кровать. Будто бы это очень забавно... говорила мамаша. Дура! А у ребенка коклюш. Заходится до рвоты. И такое биение головой! До 4 ч. утра однажды колотила. Ну, все, все это неважно. Ты, ты, мое солнышко, будь со мной, думай обо мне, пиши же мне! Люби меня! Я не буду тебе ничего говорить в упрек! Ну, ничего, что духи тоже Люси подарил, ничего, что с Елизаветой Семеновной "сговорился" (мне больно это!)... ты только будь светел! Я очень, очень хочу писать. Ах, время, время! Мне нужно еще как бы оправдать себя, что не "пустяками занимаюсь", если пишу, меня же, кроме тебя, никто всерьез не берет, как (хотя бы малюсенького) творца. Знаешь, у нас теперь нельзя выходить из дома с 8 ч. вечера до 6 утра. Никуда не пойдешь, а я хотела брать уроки живописи у Фальк'а218а. Бегу, телефон.
   Опять гость. Я устала. До 1/2 8-го еще есть время, поговорить с тобой, уйти от суеты, а там опять: готовить, угощать, занимать... Устала я от этой суеты. Как радостно мне, что ты в субботу тоже причащался. Смотрю в окно... какие краски, как много солнца и ветер, ветер. А у нас опять корова больна, тяжелые были роды, по кускам вынули телку (!), а мать хворает. А та, умерла. Я ее через 1/2 часа кормила, все, что было повкуснее. Резала ей свекловицу. Она ее только и ела. Стонать потом стала. Думали, что от голодовки, и ветеринар сказал, а я думала, что она еще хворает. Однажды, вижу у нее -- кровавая моча. Позвонила врачу. Нашли, что у нее болезнь почки. Не встала. И теленок погиб за 3 недели до теленья. Цыплят вышло только 5 из 15-ти (!). Остальных клока передавила. Полудохлыми выкинула я их. Никогда так не бывало. Все жалуются, что в этом году незадача. Я себя чувствую прилично. Боли в области сердца стали реже. Я тебе об них ведь писала? Почка пока что не шалила. 1-го мая приняла antigrippal и осталась еще 1 коробочка. У Арнольда был сильный грипп, да еще и есть, от него осталась тень, так он исхудал. Была кошмарная температура {В оригинале: t-ra.} и при том еще гости! Он только 3 последних дня с 39,5 слег, а кризис перенес на ногах... по упрямству, видимо. Я тотчас принимать стала antigrippal. M. б. пронесет. Сожги письмо, не передалось бы и тебе... -- Я твои ландышки поцеловала (в письме). В саду у меня взошли твои ландышки и будут цвести. Я так рада... Спасибо за адрес Вигена. Мы ему напишем. Ценный человек. Что же ты ничего мне не скажешь о твоем племяннике, как они у тебя с Frl. Zömmering гостили. Ты напрасно обиделся за конфеты218б: я серьезно это -- они же испортятся. Дай скушать гостям и сам полакомься. А так они -- никому. Ведь не долежат до меня. Это я не во зле! Я совсем, вся теперь нисколечко не во зле. А вот хочу тебя подразнить, подурачиться, пощенятить, пошалить. И обнять тебя. Забросать тебя этими летучими бело-розовыми лепесточками, что всю траву засевают теперь в саду, незабудками на тебя швырнуть, как конфетти, за ворот тебе их насыпать. У меня их много, много... садишка голубой, нежный. В ладошки бы хлопала, от смеха бы прыгала, глядя как ты их отряхаешь. Живые конфетти. Ах, тополи какие чудесные, золото-бронзовые на солнце, ходят плавно в небе, по голубой эмали. До того красиво. Такие клейкие, лакированные листочки... пахнут как ладан. Как хороши твои пасхалики, передо мной стоят... Ванечка, пиши мне нежно, -- мне так не хватает ласки! Я не могу жить, когда ты уходишь, сердишься, раздражен. Я всегда страдаю. Пиши мне, не забывай... А "Пути"? Ты же их не бросил? А письма мои... они "постылые"? Не верю. Ты меня манил "Трапезондским коньяком" -- пришлешь? Если не трудно... А "Рождество в Москве"? Твои вещи, написанные "при мне", мне ведь особенно интересны. А я их и не знаю. Я ошиблась, предположив, что ты написал "мне" "Михайлов день" -- он уже до меня был? Это из прежнего? И это не то, что моя современность. Хотя я и рада, рада безмерно, польщена, удостоена, но... все-таки я, помню, огорчилась, узнав, что "Михайлов день" "уже был", не со мной родился. Что ты пишешь сейчас? Досадно, что А[нна] В[асильевна] не работает у тебя. Кроме всего прочего, очень дорого она тебе стоила, по-моему, -- я тоже так платила поденно, но гораздо выгоднее взять по-недельно кого-нибудь, по крайней мере здесь так.
   4.V.43 Ветрище окаянный сегодня. Целую, Ванечка, тебя нежно. Оля
   Бестолковое вышло письмо.
   [На полях:] Молюсь о Катюше.
   Прости карандаш!
  

41

  

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   14.V.43
   Милая Олюша, давно не писал тебе: был в хлопотах, и -- подавленность от письма 25 апр. Последние письма, 5-го и 6-го219 -- из подлинно "Олиных" писем, и это меня разрядило. Вчера, пользуясь первым, почти жарким, днем, ездил в Сен-Женевьев, где не был с... июля! И болезнь, и холода -- мешали. И этим был подавлен. Ты всегда писала -- будь со мной прям, открыт. Я всегда прям и открыт, слишком даже _р_а_с_к_р_ы_в_а_л_с_я, -- мое свойство, много тяжелого мне приносившее в жизни, -- я плохой политик. Этой чистоте в слове-мысли-образе благодарны читатели: даже творческим вымыслом я не обманывал: он рождался "внутренним вИдением". И вот, открытый в письмах к тебе, я всегда получал -- "не казни", "злые письма", "злишься". Конечно, не безгрешен я, не свят я. Но я всегда говорил сердцем. Ты вон и мой больной палец сочла за "византийство"! Это когда я был без прислуги и должен был все для себя делать! Твои письма последних месяцев были, поистине, "от гололеди", хуже: они были -- пу-сты-ми, бесплодными. Ты же писала: "даже твои ласковые письма меня не согревают". Просто, они были уже не нужны. Вот, что такое -- "гололедь"! И я старался ее растопить: смотри письма! Если ты еще не утратила чуткости, они скажут тебе, _к_а_з_н_и_л_ ли я или -- был в тревоге за тебя. Редко пишу..? Беру, что под рукой, -- от 10-го окт. прошлого года. За это время по 24 апр. ты получила 39 закрытых и 10 открытых. От тебя за этот отрезок -- 30 и 6. Об объеме и не говорю. Как и -- о содержании. Я не гололедь. Я не писал тебе, что твои письма мне безразличны, а тебя даже начатая работа над продолжением заветного труда -- никак не обрадовала. Ты даже не отвечала на повторный запрос, получила ли фото в письме от 11.III220, профиль с бородой. Вот как тебе мое стало безразлично. Ты, должно быть невнимательно и читаешь. Не раз просил я передать привет и похристосоваться с мамой и братом. Безответно. Ну, ко мне привыкли, примелькалось. Пусть так и останется. Про-шу: пусть так и остается, я не живу _в_н_е_ш_н_е. До сего дня, -- до последнего твоего письма! -- так и не захотели принять цветов. Конечно, они уже не интересны: примелькалось. Я писал 7.IV221, заказную открытку 10-го IV222, -- она-то во время попала! Заплатил твой долг -- 250 фр. -- н_е_ ради тебя, не _з_а_ тебя, а дознался у Елизаветы Семеновны, сколько и -- еще не дошли, и свободно мог просить купить для тебя цветы. И до 6.V -- впустую мое движенье сердца! Хорошо. Я прошу -- больше не посылать ни-когда. Поверь, что мне приятней, -- _б_л_и_ж_е! -- твои сухие цветочки -- в искреннюю минуту вложенные в письмо. Кстати, парижские цветочники не принимают уже комиссии, с 8 марта, и мне некому переслать просьбу о цветах. Некому! Я лучше буду сам себе во имя твое покупать себе -- как бы от тебя! -- что приятно душе. И ты, если хочешь, так поступай. Про-шу. Я узнал о твоем возмущении жадностью парижского цветочника, показал специалистам-цветоводам тот голый горшочек, который прислал Андре Боман {В оригинале: Андрю Бауман. Далее исправление не оговаривается.}, на Пасху. Они определили -- самое бо-льшее -- ну, сто франков. Ты же внесла "Авроре" в Утрехте -- 15 с половиной гульденов! Значит, помимо комиссионных, помимо торговой нормальной прибыли, парижский глот положил твои 9--10 гульденов, как недобросовестную наживу. Нечего им потакать. Я перед Рождеством внес А. Боману -- 300 фр. и 60 фр. комиссионных. _Ч_т_о_ тебе доставили! А твой "большой букет" лучших роз к моему чтению! И это -- в июне! Меня всегда раздражает недобросовестность, и я не хочу и не могу этому помогать. Мне некого просить о содействии, опыт сделан.
   Да, ты невнимательно читаешь письма: я причащался в четверг, а не в субботу. В субботу я крестил невесту Ивика. Кстати, о твоем восторге "пиром веры". Я не разделяю, я возмущен. Это -- "постановка", а не таинство. Вести к таинству в... спортивный бассейн! Туда, где всегда "свидания", похабство, где сами стены пропитаны плотскими испарениями и прочим... -- как ни сменяй воду -- _м_е_с_т_а_ _н_е_ сменишь. Это -- "самолюбование" и "бумм"! Тут и другое: лю-бо-ва-ние! Молодой нарочитый "монах" доставляет себе щекотное -- о, о-чень сокрытое, может быть даже от сознания его -- "сладострастие", нечто подпольное... может быть. Во всяком случае это -- реклама! -- столь чуждое духу православия. Уверен: ни один здравый иерей этого не допустил бы. Это -- позор православия, а не "пир веры". Это скорей -- в духе католичества, такая шумиха. Почему, непременно, надо "погружение"? нагота в сорочке? -- в мокрой-то -- сквозится сокровенное! -- тут, при крещении взрослого, довольно и "символического" освящения водой и Духом. И сколь же чисто и благодатно было крещение Лукианы в бедной церковке, без "зевак", поливанием на главу, батюшкой, -- монахом строгим, уже немолодым, глубоким человеком -- познавшим и науки, и -- веру! "Базар-крик" не свойствен Православию, как выстрелы из ружей -- петарды, пускание голубей, и прочее у римских католиков. Меня отталкивает такая "труба". И -- глупо, да, глу-по! Ты не вообрази, что я чем-то тут раздражен, не припиши еще мне мелкого чувствишка, в отношении к нарочитому монаху! Смешно и -- тоже глупо. Но вот что не смешно и не "глупо": это твое краткое поведание о "Святая Святых", о твоей исповеди у Святого Гроба Распятого за ны. Вот что отняло у меня волю писать тебе, пока я не переломил себя, хотя бы и после твоих ласковых двух последних писем. Вдумайся! Ты была в состоянии явной истерии. Ты не смогла почувствовать святотатственную сущность совершенного при твоем невольном участии. Но ты, повторю, была -- жертвой недуга. А нарочитый, -- может быть и сам недужный -- совершил гадкое, страшное даже. Знаешь, тут -- _в_с_е_ -- от надрыва и -- у нарочитого -- от выпирающей... похоти. По-разному это проявляется! Я не стану вдаваться в глубины сего: это -- из сферы, присущей иным героям Достоевского, самым-то гадостным больным. Может быть и Достоевскому, который, описав, выплевывал из себя мучившее его. Тут -- на народный аршин -- голое хлыстовство -- радение, тут -- Гр-распутинство223. Может быть и бессознательное. Но у меня _е_с_т_ь "ключ" к объяснению. Не первый раз эти "духовные" -- !! -- "поцелуи-касания". Ты писала мне. Значит, эти "прикладывания" обращали твое внимание, были тебе, как бы, отличительными, ты с ними считалась. Иначе -- зачем бы и сообщать?! Ты еще писала: никто (и ничто) не может тебя _п_о_н_я_т_ь_ и успокоить: только "нарочитый" -- твое словцо! -- мо-жет. Он _в_с_е_ понимает. Вот какой умница, какой понятливый! Ты знаешь: опыт подвижников -- за многие века -- и всюду!! -- ни-когда не позволяет -- не допускает! -- молодым монахам -- пусть и иереям -- ранее чуть ли не 45--50-ти лет! -- быть духовниками, "старцами". Они руководствуются и учениями Св. Отец, между прочим -- особенно -- Иоанна Лествичника224. Там очень все глубоко и сложно. Монахам молодым не дозволено читать _в_с_ю_ Библию, например. А тут -- все дозволено, сверх-дозволено, без подготовки. Крестить в спортивном бассейне, в "публичном доме" почти... -- девиц в рубашечках, мокрых, сквозных... а тут на духу выслушивает нарочитый интимные признания, для него-то раздражающего, подчас, содержания, -- не о тебе речь, я не знаю, как ты раскрываешься на духу, -- м. б. в состоянии нервного распада, истерии -- до-гола! -- а нарочитому -- при всей его напряженности остаться "духовником" -- разжигающе-опаляюще сладостно-больно... некий духовный блуд. Ты можешь быть -- бесспорно, -- очаровательна. Ну, как нее быть бедному голодному монашку-сластолюбцу! А он-то ведь сластолюбец, я _в_и_ж_у! И многое я знаю... да! Сластолюбец... и до сладенького пирожка охочь, маменька пичкает, _з_н_а_я_ слабость своего нЕщечка {Сокровище, любимое существо (рус. диал.)}. И до "мясца" запретного охочь. А тут вдруг молодка, от которой вон кружились и более изведавшие "сластей" головы. И вот, произошло величайшее непотребство. У Плащаницы, в Великий Пяток. И, конечно, ночью, или поздно вечером, в пустой, понятно церковке... ибо на людях сей нарочитый не отважился бы на "жест с макушкой" -- молодой женщине. Вдуматься только!.. Никогда ни один старец, истинный, ни один Святой не мог бы отважиться, дерзнуть на такое. Ни-когда. Это м. б. бывало в исповедальнях у "аббэ" {"Аббат" (от фр. abbé).}, в парижских и прочих модных "Мадлен" с "глубоковерующими дамами света и полусвета"... -- но это не могло быть и не бывало с русскими женщинами и у православных пастырей. Русская женщина целомудренна... как ты... -- ты тут ни при чем, -- я говорю это твердо! -- ты была -- _н_е_ _т_ы, _т_ы_ _н_е_ сознавала! Но "нарочитый" обязан сознавать. Мне уже и раньше многое в нем казалось странным и "укрытым", вплоть до его "стояния ночью у Св. Гроба". Тут тоже некое "уклонение". Тут "натаскивание себя", как это делается у хлыстов. И этот "хлыст" мог бы тебя посвятить в "хлыстову богородицу"225, при твоем омертвении и разъятости. Берегись. То, что совершил нарочный, отвратно, неповторимо. У меня такое чувство, будто я проглотил такое гадкое... такое... -- ты не подумала об этом? Ведь это "моленье вместе", голова к голове, может быть даже с "касанием", для нарочитого-то было верхом сладострастного упоения... -- иначе как же принять этот "пригробный поцелуй в макушку"?!! Ты когда-нибудь видела, что духовники целовали своих -- чад духовных, особенно молодых женщин?! слыхала ты?! Ну, так спроси у более опытных. Когда я одному духовному отцу (не моему!) рассказал о твоем случае, заменив лиц жизни -- выдумкой -- и дурной -- оголтелого беллетриста, -- "читал где-то, давно"! -- он возмутился духом я крикнул -- "ах, мерзавец!! какую ложь, какой пасквиль на духовенство!! должно быть этот сочиняка из жидов!" Позор, и гнусный позор. В страшные часы воспоминаний Страстей Христовых, после "плача Богоматери"226, тут, у умученного за ны -- такая гнусная идиллия... слияние слез и -- поцелуй! На людях дерзнул бы?! кто дерзнул бы?! Никто и никогда. А сей -- дерзнул. Ибо -- одержим "бунтом плоти", похоти, сладострастием. И все это выпирает из-под покровов "духовной любви духовного отца к духовной дщери", из сокрушения за несчастную, из глубочайшей жалости! Так-таки и нельзя без "поцелуя в макушку"? Никак нельзя? Или -- призная -- это была "эмоция"? Но, ведь, где же предел таким "эмоциям"?!! Это подлое воровство "сластишек", без риска ответа: ночью, втайне, при такой "разъятости" исповедницы, при такой ее наивной искренности и чистоте! Да, я тебя ни пылинкой не коснусь в этом, ты -- _в_н_е_ сего. Иначе ты не сказала бы мне. Хотя... -- ты тут _ч_т_о-т_о_ чувствовала, (очень глубоко, где-то в подсознании) что-то... "необычайное"! Воистину -- необычайное -- ибо это величайшее святотатственное кощунство и надругание над Святым -- ты тут же и написала -- "лучше больше не говорить об этом": ты как бы предчувствовала мои "раскопки". Да, я всегда вглядываюсь в слова и дела людские, привык так. А раз в игре ты, кого я люблю _в_е_р_н_о, как же тут-то мне скользить поверх? Ну, теперь оставим.
   Хорошо, что приняла, наконец, антигриппаль. Если бы была точна раньше -- не было бы последствий гриппа. А ты болела им. Последствия гриппа, нераспознанного, небережение себя, когда он оставил следы в бронхах и легком, для многих были печальны, вплоть до ползучего воспаления легких. Будь же осторожней. Я тебе пошлю, если будет оказия: заказал. При гриппе на исходе необходима проверка врача, нет ли "залежей" в легких. Иначе -- возобновление и -- по-жар! У тебя же еще и кровотечения. Пришлю, если ты не болела брюшным тифом -- и против тифа, тоже глотанием, без температуры! Страховка на 1 год, надо повторять каждый год. Но это лучше, чем обычная прививка: жар сильный, а у тебя "последствия".
   Не упрекай меня в охлаждении: ты надумываешь, этого нет, я-то знаю, и я прям с тобой. Я не всегда могу писать лирические письма и жить "вскриками". Мое чувство к тебе стало глубже и сильней. А тебе нужно -- внешнее выражение? Вдумайся. 2 года "вскриков" -- а дальше..? -- "Вампука"227 словно -- "бежим-спешим", на месте. Ты меня мало знаешь. Разбирая архив, нашел статью Бальмонта: "Шмелев, кого никто не знает"228. Т.е. -- внутренний, "устный". Он узнал -- и написал. По его словам я -- живой -- непередаваемо. Моя речь и движения, по его мнению, дают то, перед чем отступают все мои писания. Ну, ему судить. Статья была напечатана.
   Олюша, я тебя люблю, я -- твой, _в_е_с_ь. И жалею тебя. Прости мне мою прямоту, но я не могу иначе, -- ты для меня -- свет, моя бесценная. Люблю. О-сень... о-сень-осень. Сережечка так говорил. О, как мне грустно, как горько -- не увидеть тебя. Господь видит.

Твой Ваня

   [На полях:] О частном -- Напишу через 2 дня. На маму я не обижаюсь -- понятно, замотана, как ты -- и вот вы.
   Получил жасмин -- и думаю о тебе, вдыхая.
   Анна Васильевна снова приходит (2 раза в неделю), ем я сытно, привык все для себя делать, здоров. Но очень все же мешает работе моей.
   Уже написал письмо -- подали (в 5 ч. дня) твою открытку!229 Опять больна?! Ну, вот... Не смей вставать до срока! Это последствия гриппа (хорошо, что приняла antigrippal!) У твоего А. или брюшной тиф, или верней -- "залежи" в легких. Банки!!! Дурак ваш врач. Банки -- подряд три дня, на-ночь!!!
  
рез три месяца был -- первым, в 7 кл. Сохранился "балльник" в Москве, цел ли? -- 2-ая пересадка -- последний, 3-я -- первый: И -- продолжал "бегать" к невесте -- ! -- да! да! Раз мать заперла шубу. В мороз я ушел в курточке. В 12-ом ч. ночи меня не впустили, заперли ворота, дома. Через всю Москву я побежал к замужней сестре, 12 верст! -- прибежал в 2 ч. ночи. Переполошил всех, -- не замерз, _л_ю_б_о_в_ь_ согрела. Кончил гимназию отлично, не хватало полбала до медали, но я о ней не думал: я _ж_и_л_ Олей. И тогда же написал рассказ -- это чуть ли не во время экзамена на аттестат зрелости! -- "У мельницы"230 -- через год был напечатан в толстом журнале "Русское обозрение"231, и встречен одобрением. Первый курс университета232, 18 лет. Мне начинают скороспело сватать -- для будущего! -- богатую невесту, -- мать старалась: я "понравился" в церкви, приданое 200 тысяч, нам дадут особняк на Поварской, имение, дачу в Крыму. Я не захотел даже "смотрин". Я ходил к Оле, в их бедную комнатку, -- оттуда она выходила за меня, она, королевской крови, урожденная Охтерлони... -- потомок дома Стюартов. (Портреты ее предков видела ее племянница, в родовом городе.) Мне было безразлично, я видел _т_о_л_ь_к_о_ Олю. Наконец -- победа: мать позволила ей явиться, "познакомиться" -- она ее хорошо знала, когда они одно время снимали квартиру в нашем доме, -- потом им отказали, когда мать узнала, что я "ухаживаю", -- мальчишка! Оля победила мать мою, очаровала, без усилий: слишком она была горда и... скромна. Мать ее ценила больше дочерей. Я перешел на 2 курс -- юрист, я слушал и филологические науки, сравнительное языкознание, историю Ключевского... я еще бегал в публичную библиотеку -- увлекался агрономией, -- _в_б_и_р_а_л_ _в_с_е_... Наша свадьба, с помпой, в усадьбе матери233, какой фейерверк был! На заре -- в Москву, на тройке, 40 верст. Как восходило солнце! Да, вот как _д_е_т_и_ боролись за свое счастье! И вот, знай, Оля: это _о_н_а, в заботе обо мне, _о_т_т_у_д_а... благословила меня -- тобой. Вспомни, вдумайся, как все произошло. Это даст тебе сил..?! Помни и другое: _н_е_д_а_р_о_м_ все _т_а_к. Бог видит, _к_а_к нужна ты мне. М. б. -- и я -- тебе? Не знаю. Ты меня должна знать больше, чем я тебя: я -- в книгах, моих _ч_и_с_т_ы_х_ книгах. Их знают миллионы людей, на всех языках. Я за свои книги вынес страшную борьбу. И _д_о_ революции, когда меня старались заглушить критики -- евреи -- и не евреи. Они _з_н_а_л_и, кто я для них и что -- для России. Здесь, в продолжение 12 лет, меня пробовали топить, избегали называть меня и мое... (до смешного доходило!) -- но даже левая печать -- "Современные записки"234 -- уже _н_е_ могли без меня: меня требовал читатель! О, что со мной выделывали! с моим "Солнцем мертвых"! Ряд стран -- все под давлением жидомасонства -- покупал право на издание и... не издавал!! И я победил их... -- на иностранных языках вышло до сей поры... до 50 книг (на немецком235 -- 9--10, не помню хорошо). Если бы я не был "я", -- а, скажем, вел себя "политично"... -- поверь, Оля, давно бы я был "лауреатом"... -- за Бунина 12 лет старались: сам Нобель, шведский архиепископ, ряд членов Нобелевского комитета, -- ставленники жидо-масонства, -- Мне ни-чего не нужно было, -- я писал о России, _д_л_я_ своего народа, о _с_в_о_е_м_ (не для Европы, но она читает!). Да, я победил, "безвольный". Вот, за _э_т_о, мне _д_а_н_а_ высшая награда, сверх-приз -- Ты!!! Я так и принимаю. А Россия -- когда первые раны заживут... -- ско-ро будет!! -- Она наименует меня, м. б., -- верным сыном, примет в сердце, даст все, что может дать. Сережечку не возвратить... его замучили, убили дьяволы! Святого моего, единственного моего, за Нее _в_с_е_ отдавшего! У него осталась в Москве невеста. Он пошел за Нее, за Родину. Вот, дорогая моя, ты _в_с_е_ знаешь, знаешь, что я сердце свое в книги вливал, с кровью _б_о_л_и. Я искал родного Неба, во тьме. В нем я искал... тебя? При живой Оле я не искал тебя... -- после -- мне нашла тебя -- _о_н_а. Так я верю. Больше не могу сказать.
   Отчего ты так худеешь? Если -- от... из-за меня, -- нестрашно, не очень страшно. Но, м. б., -- другое... проверь, про-шу тебя! Сделай общий анализ, нет ли причин молю! Откуда такое "потрясение"? Я так ясно, прямо тебе сказал -- будь моей женой, церковной, полноправной. Взвесь все. Напиши мне, как ты выходила за -- чужого. Объясни твое "но..." -- "он мне верен, но..." Нет любви, взаимной? Что же за жизнь -- без "главного"? Пусть совесть тебе все скажет, сердце... рассудок. Тянуть нельзя. Мне -- нельзя. Для меня каждый день дорог. Мне важно найти решение, полное: от этого зависит моя работа, моя жизнь... Я много после Оли написал, но "главного" не сделал. Надо сделать или -- _к_о_н_ч_и_т_ь_ делание, уйти. Я устал. Душой. Телом я еще очень силен. Будто мне все еще 35--40 л. Меня изводили боли все эти 25 лет, и -- режим, который я не всегда соблюдал, _н_е_ мог. В болях -- писал. Кто это знает? Только я да Оля. Я катался от болей (в 23 году), когда писалось "Солнце мертвых". Перечитай его -- _т_а_м_ этих болей ты не услышишь, другое, другие боли -- услышишь. Вот, _ч_е_м_ я силен: я принял дар от Бога, я его берег, я его -- дал, через мое страданье -- _м_о_и_м_... -- и -- многим _н_е_ моим.
   Напиши, откройся, почему благодарила Бога за болезнь твою? Неужели _т_о_ было... от _д_р_у_г_о_г_о? Это было то, что было с... Олей? В июле 96 г.? Да?! Это я писал, должно быть в пропавшем exprès. У Оли был 3 мес. выкидыш, -- Сережечка родился 6 янв. 1896 г. Но ты... _ц_е_л_а? Ах, все равно... только бы душа твоя была цела! Напиши и о твоей "любви", будь открыта, как я перед тобой. Бог тебя спас от "деспота". Да, ты повергла бы себя в тягчайшее рабство. Но ты... не была же в _е_г_о_ обладании? Нет? Ах, мне все равно... твоя душа _н_е_ могла отдать себя. Одно мне непонятно: почему ты _н_е_ ушла из клиники? Го-ды мучилась -- или... -- услаждалась? Не верю. Продолжала "игру" в таких условиях? Ты, _т_а_к_ работавшая, чего страшилась? Могла найти другую клинику! Как странно. Или -- это твоя "любовь" была, такая, с надрывом, в стиле Достоевского? Я тебе скажу: ты -- после таких "опытов" над тобой, -- готова для творчества. Ты должна писать не этюд, а -- крупное. Ты его найдешь. Но оно -- помни! -- _н_е_ должно быть "фотографией". Ты все преломишь... -- тогда только будет искусство. Не пугайся, брось сомнения. Страх наполовину крадет силы. Будь смелой. Духовно, и сердцем -- ты на много голов выше "гг. писателей". Мне-то уж поверишь? моему-то _з_н_а_н_и_ю? Пойми, -- _н_о_в_а_я_ жизнь введет тебя в "художественную атмосферу", -- а это незаменимо. Хорошо об этом у Чехова, в его письмах. Моя душа все тебе откроет, все тайны творчества, добытые _т_о_л_ь_к_о_ моим опытом, огромным. Я у себя учился -- писать. Теория искусства ни-чего мне не давала, она -- лишь "примечания". Я учился у "великих", вдумчиво, и... слушал сердце, -- оно писало. Это первое условие искусства: без сердца творить нельзя, -- тогда подделка, только. Но надо и стража сердцу: -- ум, строгость, чуткость к слову -- форме, труд, о, мно-го труда! Знаешь, Оля... -- часто, особенно в последние годы, -- да и ра-ныне! -- Оля -- не с укором, а с грустью говорила, стыдливо: "ты меня совсем... забыл". И она старалась -- и как нежно, чутко... _с_е_б_я_ напомнить! Приносила жертву. В страстной работе, в борьбе за _с_в_о_е, -- как меня терзали, мелочами! -- я забывал ее. После, -- мучился _н_о_в_ы_м, вынашивая душой... и -- забывал ее. Ведь "вся сила" уходила в творчество! В нем я был страстен, до галлюцинаций, "видений". Они брали остатки. Вот теперь... -- я весь в тебе... -- я не пишу, я -- _ж_д_у. Какая му-ка! Я слышу твой крик, твой _з_о_в. И... -- такая безнадежность, непреодолимость дали, пытка.
   Напиши _в_с_е, как ты любила, была жертвой. Мне не для "искусства" нужно, а для _т_е_б_я_ _ж_е. Для "искусства" -- у меня _в_с_е_ есть. Надо будет -- в себе найду, в "подвалах", -- в воображении. Ты не знаешь, _к_а_к_ оно сильно у меня. Из _н_и_ч_е_г_о -- _м_о_г_у! Будет живей живого. _В_с_е_ могу. _З_н_а_ю. Тебе это мой Тоник скажет, в "Истории любовной". Вчитайся -- и поймешь, _ч_т_о_ я дал там. И. А. понял236. Понял и профессор-педагог немецкий237 -- забыл имя, -- писавший: этот роман надо не один, не два раза прочесть, а три, четыре... пять... -- это открывает тайну "смуты юных". Сколько там у меня "любвей"-то! Посчитай -- "линии любви", виды, истоки чистоты и -- грязи. Все сплетено. Как только мог Тоничка выбраться на чистую дорогу, из таких "дебрей"! Писал я, чуть обжигаемый одной молодой женщиной... -- отмахивался от нее. Ах, Оля... сколько характеров... русской женщины! Сколько их хотело _в_з_я_т_ь_ от меня... _о_г_н_я! Последний случай... -- это только на словах могу, одной тебе... не на письме... -- был со мной в Праге, в мае 37 г. Ставился вопрос о... жизни. Меня катала на своей машине жена одного инженера... русская, вся... и инженер русский... -- мчала меня 130 км в час, и... в этом сумасшествии... прямо поставила вопрос... -- я сумел ответить. Мне было безразлично, смерть -- готов! Чутошный нажим руля -- и гибель. Бог завершил все -- двойной болезнью -- моей -- отравление? писал я -- в июле, 29 -- и -- ее: она проглотила, случайно, кусочек тончайшей проволоки, от проволочной губки, посуду моют... в кушанье попала -- ее спасли. А там -- недосягаемость, события, все оборвалось. Она хотела от меня... -- понимаешь? Она была бездетная. "Дама с собачкой", в буквальном смысле. Решительная была, лет 32, спортсменка, сильная, стройная, бледная, с внутренним огнем. Правда, тогда мой успех в Праге23.8, моя речь о Пушкине и "купели Православия"239 -- потрясла всех, -- "такого не запомнить", даже "Последние новости"240 должны были признать "большой успех". На женщин это сильно действует. Но что мне писала одна девчушка, 14 лет! Неужели я разорвал эти письма? Не знаю... все в хаосе. Это была "болезнь". Племянница одного казачьего генерала. Вот это -- темперамент. Я сумел успокоить сердце милой девчурки, так чисто, чутко, -- так отцовски. Плакала она. "Писательница" уже была, -- дала мне слово "много учиться, думать". Где она и что с ней -- не знаю.
   Твое письмо 13 сент. -- болезненно-чудесное. Непередаваемо. Кратко: "если это -- лучше не писать друг другу -- для _м_о_е_г_о_ покоя, то нет, не лучше" -- не писать. Просила не давать себя в "Пути". "Я _в_с_е_ вдруг понимаю", -- и тут же, поперек: "ничего не понимаю". "9 июня "Рождение"? Рождение в му-ку? Кто же этого тогда хотел? Не может этого быть". "И "золотое" мое письмо проклясть мне"? Надо _в_с_е_ переписать, письмо -- "полубезумное". Но -- для меня -- все счастье. Не стыдись чувства, все пиши, Оля. Мне для сердца надо, укрепление. Нет, не трону твоего "Свете тихий" -- _т_о_л_ь_к_о -- Тебе! Для других -- хватит, дал все. Будь со мной "без лукавства". Лукавство -- не для меня. Не снижай себя. Не требуй "знака", еще... -- _в_с_е_ дано. Это -- язычество уже, это недостойно _в_е_р_ы. Не называй меня по имени-отчеству -- это уже _п_р_о_ш_л_о. Я могу для тебя быть только "ты", ну... твой... как хочешь. "Так -- просто" (все, что с нами творится) не должно быть, это от нашей _в_о_л_и_ теперь зависит. Я свое сказал, буду действовать, что только в моих силах. Но ты не будь безвольной, -- и -- рабой. Во-имя _ч_е_г_о? Ты -- груда самоцветов, в них попал луч солнца, замкнут и -- стреляет, все горит искрами, все бьется, ищет, меркнет, чтобы вспыхнуть, играет самоцветной жизнью... и рядом -- прости! -- кусок угря__ холодного, сырого, тинного. Так я вижу... ошибаюсь? Мне странно: "некогда.... можешь одна ехать... "Что это? Любовь?.. Это уже -- равнодушие, по меньшей мере. Делай вывод. Я до сих пор не знаю, чем занят Б[редиус]. И чем _б_ы_л_ занят, когда ты была одна: "я да птичка". Гнилая связь -- не связь, а насилие, над духом, -- и это -- благословлено Богом? Будь перед собой искренна. Не могу больше. Ты сама поставь вопросы. Отвечу.
   Целую, твой наказанный безвинно. Твой Ваня -- Ива -- Ив. Шмелев
   [На полях:] Затребуй у Б[редиуса] мне -- твое письмо! Никто -- из Голландии -- не был у меня. Не полагайся на _ч_у_ж_и_х_. Не верь "приятельницам".
  

60

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   20.Х.1941
   5 ч. 40 мин. дня
  
   Оля, дорогая, сердечко мое, свет мой вечный, -- как я тобою счастлив! А вот, слушай... Я искал в своем хаосе... -- дрожит от волнения рука, а я ее целую, -- не ее, а тебя, _т_в_о_е_ _с_т_и_л_о! -- искал квитанцию на exprès recommandies, писанное тебе 30.IX. От руки, -- очень важное, я там душу, всю, открывал тебе, ты его не получила?.. -- сколько я искал, эта -- _о_д_н_а_ -- куда-то скрылась, а все другие целы... И вот -- нашел!! Bureau de Poste, Paris, rue Claud Terrasse, 30.IX.1941 -- 165. Наведи справки, на почте. И вот, через 2--3 мин., звонок! Приносит почтальон -- я не понял, что, от кого... Paris, 7, Rue Vignon "Robert Holer" -- Fournitures Dentaires en gros {Зубные принадлежности оптом (фр.).}. -- ?? ... Ну, и сразу понял, по золотой наклейке! Утрехт!.. Ты..! О, счастье -- ты! Оля, детка, милка! Ты это! Первый раз пишу -- _и_м, _т_в_о_и_м-... Тебе! Свет мне светит. Как приятно, мягкое какое. Веришь? Ни-когда... ни-кто... мне не дарил стило, -- сколько было даров, подношений... -- ни-когда, стило! У писателя -- _д_о_л_ж_н_о_ быть стило! Сам я покупал себе. И скоро ломал. Т_в_о_е_г_о_ не сломаю до смерти! О, как сердце болит, ликуя. Оля, не вижу, слезы... Обнимаю, целую глаза твои, губки, всю тебя, светлую, усталую, измученную... Нет, я _в_с_е_ сделаю, пока не ударюсь головой в стену, чтобы увидеть тебя и -- все сказать, и все узнать -- и _в_с_е_ решить. Все пальчики твои целую. Это перо, ты его держала, ты на него смотрела, ты его благословила всем сердцем, -- _з_н_а_ю! Какое легкое, послушное! скользит, играет в моей руке. Это не перо, это -- это твоя душа играет в нем, оно -- _ж_и_в_о_е, от тебя. Ж_и_в_о_е, Оля! -- Так _н_а_д_о_ было, чтобы _н_и_к_т_о... а Ты только, первая, единственная -- дала его мне в руку -- _п_и_ш_и_ же, милый! Вот, и пишу, -- не прошло 3 минут -- пишу, тебе, первой -- единственной! Ми-лая! Отыскивая квитанцию, вдруг нашел в хаосе -- открытое письмо -- тебе. Почему не послал? от 31 авг. -- 13 сент.?! Ты -- как раз -- 13-го IX писала мне сумбурное из писем! Как странно! Досылаю, опущу сейчас вместе с этим, вместе с утренним, -- Боже, сохрани их в пути! Оля -- веришь? _Т_а_к_ я еще _н_и-когда не любил. Вот _т_а_к_ -- вот. Ту Олю я не беру в сравнение: _О_н_а_ _в_н_е_ _в_с_е_г_о -- теперь, -- она _б_е_с_страстна теперь, и я не могу ее брать ни-ка-к. Ты понимаешь, там -- Святое, вне нас. Но так, как Тебя, я не любил, никого. Все крепче верю -- от Бога, от Него, от нее, от святой моей -- все это, -- ты, ты, ты! Д_а_н_а, явлена. Оля, люблю тебя: будь сильна, не поддавайся ни тоске, ни скорби, ни болезни. Верь -- будет! Или меня не будет. Я тебе еще напишу, _к_а_к_ берут свое счастье. Только что у-знал... про Ивика. Он мне не сказал: боялся, как посмотрит дядя-Ваня, такой "строгий" -- в --? -- моральном смысле? Я, для него, -- о-чень в таком смысле непреложен. И вот... чудесная девчонка241, француженка, дочь фабриканта из Рубэ -- северо-восток, -- его _в_з_я_л_а! Да! Учится русскому языку, бросила школу, где учила (ей 21 год -- 22, как Иву). Приехала в Париж, (что с родителями они [устроили]?) -- сняла в отеле No, и -- _в_з_я_л_а_ Ивку! Они уже 2--3 г. знакомы. Она без него не могла жить. Как он на моего Сережечку похож -- две капли! Глаза-а..! -- Ивку я не вижу, с именин. Он страшно осунулся, -- атлет-то! Медовый месяц. Ду-рак! Боится дядю-Ваню. Если бы знал _в_с_е_-_т_о! Как дядя-Ваня завоевал свое счастье! -- и она, чистая моя! -- и _к_а_к_ -- зачат -- Сережечка!.. Все тебе говорю, моя далекая -- во мне навеки! Когда свадьба -- не знаю. Будет. Не побоялись ни бедности -- возможной пока. Она будет учиться в художественной школе. Она рисует. Красива, сильна, спортсменка -- из народа. Люблю я смелость! Целую. Твой всегда Ив. Ш.
   [На полях:] Всю тебя целую. Ольга, как ты мне дорога! Свет мой тихий.
   Я нашел на Стило серебряные знаки J. Ch. 26 -- 9 -- 41. Это -- Ты! Свет мне!
   Чуть посыпал "Эмерад" {Здесь: сухие духи.}, томящий аромат -- люблю.
   Спешу на почту.
  

61

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   20.Х.41 9 час. 15 вечера
   Как хороша ты, Оля, как _с_в_е_т_л_а! Как мне тебя благодарить за этот _л_и_ч_н_ы_й_ дар?! Это -- _Л_и_к_ мне светит. Я ждал его, -- вот такой вот, -- в себе носил. Это не красота, это -- ее предел, это -- запредел ее. Понимаешь, это лицо, -- о нем надо, можно сказать одно: о, какое ми-лое лицо! В этом "ми-лое" столько есть, что можно только _с_е_р_д_ц_е_м... не словами, ни-чем -- назвать. Эта светлость, это мягкость, это -- ясность-лучезарность -- это сильней всяких "красот", глубже, неуловимей, -- _м_и_л_о_с_т_ь, умиление. "Красота..." -- в ней не звучит _т_е_п_л_о, не слышно -- "сердце", она не излучает "содержания". В _я_с_н_о_с_т_и_ твоего образа -- огромное, его, это огромное, надо долго искать в душе своей, чутко вбирать его, творчески -- сердцем наполнять. Это то, чего ждут, ищут все. _С_в_о_е, особенное, ни на что не похожее, не тип, а _ч_и_с_т_а_я_ _о_с_о_б_о_с_т_ь, чего нельзя уже ни у кого найти, -- единственное, неповторимое, -- чего нельзя утратить без потери _в_с_е_г_о. Понимаешь ли эти путанные пробы _н_а_й_т_и, что -- _э_т_о?! Выразить? Но ведь это -- в снимке -- _о_д_и_н_ миг жизни _л_и_к_а! А их, мигов, -- беспределье! -- Вот, какое твое лицо. Я склоняюсь, как перед чудотворным ликом. Я благоговею, вбираю взглядом, -- как прелестна! сколько _ж_и_з_н_и, за этими очами, -- _с_в_е_т_о_м! Чудо мое чудесное! Благодарю, у меня нет слов сказать _в_с_е, что _е_с_т_ь... -- только в душе сияет "Свете тихий" мой, _м_о_й... -- одному мне _т_а_к_ говорящий, так поющий не-звуками, а чем-то, -- еще -- для человеческого слова -- непонятным, каким-то ему еще не данным -- чувством? Милая, как же ты светла, жива, ми-ла!.. Ах, Оля, это невозможно... это особенное, музыка души, -- лицо _п_о_е_т! Вот -- чудо неуловимого искусства. Этот портрет -- только великий мастер его понял бы... и -- сделал _с_л_а_в_о_й. Такие лица -- редкость, ну... как Мона Лиза... -- но там -- другое. Так вот, я -- прав. Вот -- Анастасия, могла бы быть такой, если бы не родилась из... моего воображения. Ныне она явилась в жизни. Мне, ее Предтече-провозвестнику. Дар мне -- _з_а_ _в_е_р_у, что Она _е_с_т_ь. Жизнь оправдала творчество души и сердца. Слава Господу, за все, за все! За муки, за все боли, за -- эту Радость -- все покрыто. Тобой, _Ж_и_в_о_й. Целую эти лучезарные глаза, -- звезды. Милая, целую. Свет мой!
   Но, _к_а_к_ ты мне явилась..! _Ч_у_д_о_м. Слушай. Я уже писал, как получил _п_е_р_о. Узенький, тугой пакетик, по длине заклеенный. Я открыл концы и -- выдавил картонный футлярчик -- там перо. И... -- оставил на столе обложку. Решил -- спишу адрес магазина-отправителя, -- поблагодарить за "Comission". Чтобы удобней прочитать, -- разрезал ножницами... начал, было, -- и увидел -- какая-то бумажка _т_а_м, белая... осторожно, вынул... конверт, -- бланк, отель, имя... два слова -- m-me N.N. просила... и т.д. Конверт... и -- моя Ты... единственная в мире... Ты! Такой свет -- счастья..! Не мог словами... нельзя. Если бы я... -- мог, мог! -- выкинул обертку!.. Это было бы таким ударом, таким намеком... Бог вразумил, я знаю. Я не мог тебя утратить. И не утрачу. Вот -- это -- Знак. Тебя потерять -- _н_е_л_ь_з_я. На-вечно данная, Д_а_р_о_в_а_н_н_а_я. Фото чуть смялось, чуть-чуть. Пресс все сгладит, без малейшей складки. Все _ц_е_л_о, все. Это -- тоже -- чудо. Ни цапинки, ни трещины, ни-чего. Завтра ты будешь в рамочке, -- найду, что необходимо, что достойно. О, светлая, чистая моя. Как ты прекрасна, до -- прославления! песнопения! Завтра пойду по адресу отеля, поблагодарить. И -- там увижу. Я так взволнован, так все во мне дрожит, от Света счастья... -- свет чую, счастья. И мне страшно, в сравнении с тобой... такому! А, что будет -- будет. Я тебя _н_а_ш_е_л. И -- не могу утратить. Тревожусь, не опоздаю ли, застану ли? Послано 18-го. Завтра -- 21-ое. Пошлю "pneu" и попрошу позвонить, дам телефон друзей назначить час. У меня нет, я не выношу их, да и нужды нет особой. Кому надо -- меня всегда найдут. Вот, когда ты будешь -- другое дело. В Москве, бывало, изводили, _в_и_с_е_л_и. Правда, и я, порой, _в_и_с_е_л, но только для дела (по -- нашему "Книгоиздательству писателей"242), а если что "личное" -- просил Олю. Милая, благодарю.
   Закончу об Ивике. Явятся когда -- я встречу их рукоплесканием. Молодец -- девчонка! Нашлось-таки нечто посильней математики. Сразу сломала все! _в_з_я_л_а! А то бы... Ивик -- "слепой"... его бы слопали, бабища какая, хищная... А тут -- взаимно, уже два года встреч в Auberge de la Jeunnesse {Туристическая база для молодежи (фр.).}, -- ее письма, ее пылкая влюбленность -- взяла. Как она его искала, когда рухнул французский фронт243, и мальчик оказался в Пиренеях244, а она -- в самом пекле, у Рубэ... Летом съехались у -- дяди ее -- торговца, где-то. Ну, заполыхало... безопасно. А там -- явилась в Париж, дома все сломала, -- _в_з_я_л_а_ -- и -- будет "русский" -- пусть полурусский, как и она, почти. Отец -- француз. То-то он принялся читать дядю-Ваню... Это -- _о_н_а_ его, уверен. Какова энергия. Там Рубэ, нашла русского учителя, и, говорит, уже понимает разговор. Я рад за Ивку, только бы сдал тяжелый конкурс -- самый тяжелый. Он выбрал -- "чистую науку". Ecole Normale Supérieure245. Твой Ив. Шмелев. О, как целую всю.
   Крещу тебя. Боже, дай ей сил! Твой Ив. Шмелев
  

62

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   21.Х.41 2 ч. 20 мин. дня
   кончил -- ночью
  
   Милый друг, пишу Вам оказией, м. б. мне удастся это. Послал мужу Вашей приятельницы "пней" и жду ответа, чтобы лично поблагодарить его за великодушную миссию. Попробую послать для Вас французское издание "Солнца"246 и немецкое -- "Любви"247. И -- свое _с_е_р_д_ц_е, в глазах моих. Я в озарении, весь, как никогда. Ваша _и_к_о_н_а_ -- неизъяснимо ослепляет. Я в бреду, священном. Знаете ли Вы, Дари..? -- Вы -- Дари. В Вас -- непонятное, необлекаемое словом, ни-как... -- узренная раз, Вы незабвенны. Нет сил забыться, -- Вы, Вы, Вы... -- так неотступно, так безвольно. Почему -- "Вы"? Да, вот -- "оказия"... -- но тут -- перед иконой-то -- благоговение, и я -- "в параде". Это тайна неповторимых ликов. Это неопределимо -- "радостностью", "счастьем", "неземным", -- эти слова в Вас ничто не выражают, ни-как не определяют. Это -- _Б_о_ж_и_я_ тайна, ласка Божия, красота Божия. Это ведь свет поет Вашим светозарным устремлением, обетованием, неисповедимым в Вас чудесным чудом. Это тайна, -- от нее не оторвешься, она влечет непобедимо. Какое счастье -- всегда смотреть на Вас, _В_а_с_ _в_и_д_е_т_ь! Вас чувствовать, как благодатно ослепленный. Молиться, вот что можно, с Вами. Свете тихий... изумленная Святая! Слова не выражают Вас, лишь чувство _з_н_а_е_т, _к_т_о_ Вы. И не скажет, не может, так оно безмолвно. Сколько раз спрашивал себя -- "к_т_о_ -- Вы... ?!" Нет ответа сердцу, и не будет: ему не надо ни ответа, ни определений: _з_н_а_е_т_ без слов: слова роняют. В Вас Небо, Свет, -- Вы -- Божие дитя, никто его не видел. Безнадежно пытаться находить слова: Вы -- _н_е_н_а_х_о_д_и_м_ы_ словом, -- только чувством, тончайшим, возносящим, как в "Тебе поем". О, как бессилен я -- дать Вам определение. Несу Вас в сердце, возношу молитвой. Свете мой тихий..! Олёк мой! Как хороша ты!
   Сегодня хлопотливый день. Разговор об авторских правах. Я _н_е_ даю. Знают, что им надо. Просят "хотя бы две-три книги, -- для "всея России"". Из Кёнигсберга, кто-то... в проекте -- "трест книгоиздательств". Что же намечают? "Богомолье"... "Лето Господне"... "Пути Небесные"..! Знают -- пойдет м. б. в сотнях тысяч. Т_а_к_о_г_о_ не найдут ни у кого; все знают. Я _т_о_ж_е_ знаю. Если договоримся, обусловив, _к_а_к_ мне, _м_н_е_ (и -- тебе, моя дружка, главное -- тебе!) полезно, -- "Путей" не дам. Они принадлежат кому-то... не только мне... _к_о_м_у_-т_о. _О_н_и_ _т_в_о_р_я_т_с_я. И -- _с_-_т_в_о_р_я_т_с_я. В _н_и_х_ _ч_у_д_н_а_я_ _Д_а_р_и, _д_о_п_о_л_н_е_н_н_а_я, _н_о_в_а_я_ Дари, -- звено от женщины -- к все-женщине, к ангело-женщине, _н_е_т_л_е_н_н_о_й. Господи, дай силы! "Пути" пойдут своей дорогой, своим путем. "Пути" _в_о_з_ь_м_у_т_ Россию, будут Ей светить, -- так сердце шепчет. "Пути" -- священный _з_н_а_к, обетование, искание, надежда... осуществление надежды, воскресание!
   Ваше перо -- никому ни слова не напишет, знайте! Вам только, только во-имя Ваше, для Вас и -- через Вас. "Пути" непостижимо _В_а_ш_и. Двойные. Ее -- Отшедшей, Ей писались, ЕЮ... и -- ныне _с_у_щ_е_й, озаренной и озаряющей, -- Вы знаете _е_е?! ... Она -- необычайна, уверяю Вас. Да, да?
   Да, вот что... Простите... в одном из писем, -- кажется, вчера? -- я перед Вами очень виноват. Я не должен был касаться. Я удручен... прошу -- простите! Вы поймете. Я сравнил... груда самоцветов, в них луч, плененный, бьется светом, в искрах, колет, льется, сверкает страстно, взрывно... -- и -- рядом... -- темное, сырое... тинное. Я не должен был. Мог иначе: свет -- тени, смутность, непонимание... предел различности. Это моя ошибка, -- и как мне не по себе теперь! Простите, винюсь: бесславно это, нехорошо. Так не должен был. Не помрачите света Вашего, -- так больно, так... сорвалось. Не вижу оправданий себе, -- поверьте, мне перед Вами стыдно. Ну... браните, только помилуйте, -- голову мою, повинную.
   М. б. уже уехал г. Т[олен]? Сейчас мне нашли-таки "Солнце Мертвых", библиотечный экземпляр, до дыр зачитанный, но цельный. Я его себе оставлю, очень он "испытан" читателем. Я пошлю Вам свой, "единственный", -- _Е_д_и_н_с_т_в_е_н_н_о_й, -- мне в радость это. Над ним я... плакал... редко-редко брал с полки, сердце трогал -- спит или... все еще живо? Живо, всегда томится, _в_и_д_и_т. Не утомляйте сердца, слегка касайтесь... верю -- найдете _б_о_л_ь_ш_е, чем когда-то, внятней, _в_с_е. Трудно его читать: ритм скрытый слышен... порой -- болезненный. Найдете мое _с_е_р_д_ц_е, перебои уловите, тоску... о, Вам все будет внятно. Вы, ведь, -- как -- ни-кто. О, милая... мой свет, последний!
   ..."Пней" все нет, -- м. б. уже уехал? Но тогда отель вернул бы мне. До завтра. Я хотел г. Т[олену] за его великодушие дать на память голландский экземпляр "Человека", -- в отчаянном, должно быть перевоЗе! И Вам -- русский "Солнце" и немецкий "Любовь в Крыму". Там недурно моя переводчица248 дала "сборную" статью об авторе, с выдержками из Бальмонта249, Амфитеатрова250 и др. Да, я знаю, _к_т_о_ первый у нас писатель... -- много слышу, от кругов "литературы" -- доносится. Сегодня от Мережковского251 ко мне "посол", зондируют, как я насчет продажи "авторских". Им _н_у_ж_н_о, очень, -- _м_о_ю_ инициативу. Сказал: готовые деньги мне нетрудно брать, -- сами придут. В России сейчас -- все чувствуют -- да так и есть! -- духовное оголодание, нужен -- Свет. Будет. От Церкви. От литературы _ч_и_с_т_о_й, ее так мало. "Советская" бесповоротно признана "похабством, окаянством", наконец-то! Я 15 лет боролся с "Возрождением" столько места уделявшем "помойке" -- кормление Ходасевичам252. Посветит "Богомолье", "Лето Господне" -- его будет две книги. "Пути Небесные" -- тобой посветят, Оля, -- но что мне делать? Поймешь ли... -- что со мной? И счастье, до невыносимости... -- и -- ох, как трудно мне! Ты "пришла чудесно и укрыто", чуть не пропала, до того "укрыто". Я писал, как ты была затиснута, в обложку. Надо было учувствовать. Я учувствовал. Вчера пришла, и принесла перо, _п_е_р_в_о_е_ мне в жизни -- в дар. Какое счастье! как Знак! Так и принял -- ко благу! Ты спала ночку, первую, -- в конвертике, как новорожденная детулька, -- в томе Даля, -- гладилась от скручки. Я нагрузил четыре тома. К утру ты была -- гла-денькая, покорная, "пай-детка" (все -- твои слова). Я поцеловал тебя, так нежно, не разбудить бы. Ты сейчас... вот ты! рядом, всего аршинчик, -- о, как хорошо-прелестна! Как... сердцем смотришь -- вся в полете, в свете!.. О-ля..! Нет сил быть без тебя, так до-лго-долго... Ты в стеклянном, живая... стекла не слышно, -- ты -- Царица, да! Знаешь, чуть есть... Царица наша, красавица... Мученица Александра253... -- святая, Царица... Святой Руси? Да, была бы... если бы Святая Русь была... но темная она была, подспудная-святая... И Царица... подспудная, невзгодная, несрочная... Ты -- чуть, намек неуловимый. В кокошнике боярышни... -- вся, наша Русь. Ты -- кровная. Ты -- светозорька, ты -- радостная королева-девочка, да, вот когда _н_а_ш_е_л-т_о! Ты сложная, Дари-Анастасия-Ольга-Воскресшая -- и Победительница скорби. Что мне делать?! Ты вошла, Неупиваемая Радость. Я знаю -- без тебя нет жизни, воли к работе, нет вольного дыхания. Ты должна быть... ты -- _б_у_д_е_ш_ь! Или ничего не будет. Я все силы за тебя отдам, все испытаю, Господу _в_с_е_ предам, молю, -- и буду делать, добиваться, умолять тебя, крепить... только бы ты была сильна, здорова, не теряла веры, не хладела. Все наше пронизано предназначе-нием! Этого нельзя придумать. Сейчас, так ярко _в_и_ж_у, что чувствовал, как получилось первое твое письмо, то, "день Рождения". Такой ласки не помню... так согрело, до восторга святого... никто так не писал, сердцем... так переполненным. Я так взял в сердце..! Проверь, когда ответил. Я не мог медлить... скоро? В ужас прихожу опять, -- если бы затерялось, в редакции! Столько моего терялось! После узнавал: несколько раз издательства искали меня, иностранные -- кто портил?! Мне писали с Аляски, из Австралии... -- искал читатель... Сколько не достали меня..! -- "терялось", залеживалось месяцами. Если бы твое пропало! Не получив ответа, -- не написала бы еще? Так бы и... -- Ужас, ужас. Господь _н_е_ допустил. Как _с_в_е_т, я принял. Проследи, как я тебя касался, тихо, тихо... душу твою хотел раскрыть, все больше, так бережно, так... любовно-нежно. И это -- "я да птичка"... -- так меня... коснулось, самого трепетного в сердце, так жалко тебя стало, -- будто _в_с_е_ я понял. И -- ты уже родная стала, я уже не мог молчать... я смущался только, не смел открыться, показаться навязчивым... -- боялся, себя боялся, жалости твоей ко мне боялся... -- целения боялся, милосердия боялся, -- ну, один... и буду... везти возок. И -- Свет!! какой же -- Свет! И _э_т_о, это, Оля... не от Бога?! Тебя я недостоин. Говорить не буду, очень сложно и больно. Причина -- и велика, и... так ничтожна! Разница наша... 27 лет. Правда, если внести _в_с_е_ сходства... и главное... горение, дар творчества, твое душевное богатство, твои дары неиспиваемы... да! да!! -- даже и твои "изломы", -- но это так острит желания! -- так душу теребит -- _в_е_д_е_т... -- разница сжимается, -- душа-то наша "не взрослеет", Оля! -- мы оба слишком молоды ею. Да, у тебя "изломы". Но это -- "пряность". Не лишне это. Но для меня -- пожалуй лишне. Разжигать меня не надо, я не хладен, -- во мне довольно пряностей, -- ты же пока не знаешь. Да, я пылкий, иначе -- не был бы -- я. -- Ты должна узнать меня, тогда... -- решится. Да... вчера, когда пришла и подарила... день был особенный -- 20 окт. -- 7-ое, "Сергия и Вакха"254, день Ангела отца. Вспоминал я... день уходил. И вот... -- "открытия", в траурный мой день. А, для меня все -- "знаки". Сегодня -- 8 окт. -- день его кончины, 56 л. тому, в 85-м. День прошел, 8 с половиной уже. "Пней" все нет. До завтра? На тебя любуюсь... -- пришла со-всем ты? Оля? да? Как ты славно смотришь -- _в_и_д_и_ш_ь... что? Все забыто. Неделями ждут письма. Земмеринг, небось, не понимает... или -- понимает. Я ей чуть коснусь, какая ты... -- позволишь? Чуть-чуть. Она на книжке видела. Умная она. Знаешь, она достойна ласкового слова, твоего, верь, милая. Чувства ее так чисты, так неколебимо верны. И Милочка255. Конечно, им и в голову не приходило видеть во мне другое, что-то, -- только любимого писателя, столь "много" им дававшего, -- вот почему они такие -- видят они во мне. Еще не купил "магнит" -- духи! -- а может быть оказия от них. Но напиши -- какие ты любишь. Это -- для меня. Для "чар" -- обмана. Наши рабочие бывают в отпуске. Достану завтра. Теперь все у меня -- "завтра". Только не ты, и не то, что _н_а_д_о_ делать, -- жду адресов, ищу путей, -- где эта Бауэр, писательница? Да вряд ли она тут -- что-нибудь. Два письма послано. Так тянется... -- надо "нерв" найти, кто мог бы разрешить мою поездку. Ведь знаю, _е_с_т_ь_ мои читатели... десять моих книг читают... и -- _н_а_х_о_д_и_л_и, узнавали из книг моих с признательностью -- что, бывало, казалось темным. Я писал тебе, как кто-то "всю русскую психологию" постиг из "Няни" -- "Киндерфрау", -- какое неудачное название. Я сколько раз писал -- непременно "из Москвы"! Гов {Воспитательница (от фр. gouvernante).} -- не звучит так -- Фрау -- Москау... Ну, Бог наведет. Племянница Олина256 -- с этим их "романом" -- да еще тут... ее "муж"257 спятил... мыкается она... вызову ее завтра -- эта все дороги знает, упорная. Оля, бывало, все дивилась. Для "дяди-Вани" -- все сделает. Ты ее, м. б. в радио слыхала... Кутырина... -- фольклор... баю "баю" {Так в оригинале.}, петухом кричала, былины напевала... дарованье, да, есть... но... "ложное искусство" -- под-искусство. Поздно взялась. Математичка, музыкантша -- ученица Рахманинова258, по Москве. И -- в голове сумбур. С мужем развелась259 -- француз, ничтожество! -- сплелась с... дубиной, самозванцем260, идиотом, -- я ей _в_с_е_ нагадал! -- и вот, спасает от желто-дома. Как еще жив... -- ходит по Парижу и всех "кроет", знает по-французски одно слово -- "m....." -- ген. Камброна261. Чуть было его немцы не забрали, -- а надо бы... -- она случилась, выдрала: ее признал один из немцев -- видел в "Солдатском очаге" -- она там пела. Так вот, она -- возьмется -- может многое. Сейчас вызову ее (утро 22-го). Ивка не заявляется, "медует". -- И -- курсы, работа.
   Прошу... сделай для меня... -- не надо ли тебе чего... ?! мне дорога твоя свобода, -- м. б. ты стеснена в чем? у меня есть все... и будет еще больше. Только скажи, -- все сделаю. Тебе может понадобиться. Ольга, изволь сказать, смотри, осерчаю! Задушу в поцелуях. Суют авансы -- не беру, _св_о_е_й_ свободой дорожу. Терпеть не мог закабаляться, всегда -- на воле. А в России... все бы поглядели вместе... всю прознали! и -- _к_а_к! На своей машине, сильной. -- Помню, как в Праге инженерша меня мотала..! -- вот рассказ-то..! Я давал "машину", бег-гон... в -- "Это было"... в -- "Приключении"262... где еще? Отец любил верхом, Оля -- тоже любила гон, и -- машину... много изъездили. Военно-Грузинской дорогой в Грузию спускаться..! Или -- Байдарские ворота, скучная дорога... -- и -- ух, вдруг простор! -- все море... и какое!! Не найти нигде -- вдруг, провалился камень... -- мо-ре! в грудь, -- небом! синим током -- морем! волей!.. -- Помню, давал я в "Винограде"263 -- тут не знают, -- на Чатырдагском Перевале... -- море... великое "корыто с синькой" -- Саше -- горничная-девушка -- вдруг мелькнуло... только корыто с синькой знала! -- Тебе понравится мой "Виноград" -- ты сама -- му-скатный виноград мой. Ну, слушай, кончик III гл. -- уловишь "колыханье", гул -- дале-о-кий... моря? -- вслушайся в ритм... Музыкант уловит, -- плавность, на-кат... Вот, сейчас: (из "Винограда") ..."Винтами и петлями (пауза) -- я буду для тебя двоеточие ставить, легче услыхать внутренний ритм, -- побежала вниз белая дорога на синее море" :: -- паузы, разного счета, -- "а оно яснело -- и вливалось в глаза. Влилось, -- и никогда не уйдет теперь, хоть потеряй глаза, :: хоть уткнись в темный угол :: на весь век свой. Корыто ли с синькой увидит взгляд, к небу ли подымутся усталые глаза, -- встанет оно, живое, и вольется в душу. Все целиком, огромное. Придет из-за тысяч верст и вольется. В снах придет теперь -- и вольется". Ничего писалось? "Виноград" любили. Саша удалась -- и -- повар-старик. И -- виноград. Дано _в_и_н_о_ в подвалах, как набирает силу. Му-зыка вина, песенка его дана. Тугоухие _н_е_ слышат. А я -- _п_о_ю. Вот Рахманинов поймет -- он говорил мне, -- а я раньше его _з_н_а_л, что _п_о_ю. Как спел бы... Тебе, моя царевна! Ты -- тут! красавица, светло мне, от тебя... о, как благодарю за... _Д_а_р_ твой, за тебя. За -- _в_с_е. Господи, услышь, -- я пел Тебя... я буду петь Тебя! Услышь!! Но надо и "нудить" цели... помоги, Господи! Светись, мой Свет!
   Ольга, я так крепко тебя целую, так ........ -- что писк я слышу. Оля, за что обидела пустой открыткой? Я весь с тобой. Глупая, целую. Твой Глупый
   Утро 22-го -- 10 ч. -- а "пней" все нет. Буду звонить.
   Сегодня опять напишу. Не могу. Ты чем меня зачаровала? чем?! Ну, погоди... мы это разгадаем, вместе _у_з_н_а_е_м.
   "Погоди, тебя заставлю
   Я смириться ..........."264 -- ?! --
   М. б. ты дашь адрес верный, -- на Сережу? -- Я тогда буду par exprès (5 дней доходят). Сделай это. Скажи -- куда.
  

63

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   24.Х.41 5 ч. вечера
   Оля, я не могу больше так жить, -- это сплошное страдание. Если нет у тебя силы изменить свою жизнь, так и скажи. Нельзя жить двойной жизнью, обманывая себя. Что препятствует тебе связать свою жизнь с моей? Если это -- неопределенность, тревога за твоих, я ее устраняю: и мама, и брат будут всегда с тобой. Другое чувство? Но тогда скажи открыто, и я не потревожу тебя ни словом, -- ни словом не упрекну, постараюсь _в_с_е_ забыть. Удастся ли это -- не знаю, но иного исхода не вижу. Необходимость увидеться? Для меня нет этой необходимости, я тебя _у_з_н_а_л. Для тебя? Тогда постарайся встретиться со мной там, где живут наши друзья -- Наталья Яковлевна с Мариной. Они пригласят тебя, -- неужели и тут -- "нельзя и думать"? На что же ты обрекаешь себя? и меня? У тебя родилась потребность беседовать со мной в письмах. У меня -- больше: жизнь с тобой. Письма меня только мучают, в данных условиях. Да ты вон и этого хочешь меня лишить (твоя открытка в 2 строчки, а я все время пишу тебе). Нужно кончить эту тяжелую "игру", -- для меня хотя бы. У меня мало надежды приехать в Голландию, но я ее не оставляю. Ну, хорошо: свидимся. А -- дальше? Все то же? Нет, на это я не могу согласиться. Я должен знать твой прямой, заключительный ответ. Хочешь связать свою жизнь с моей? Решай. Знаю: тебе куда сложней, -- я свободен. Но нельзя закрывать глаза, нельзя тянуть эту неопределенность: она убивает меня, я не могу в ней писать, и у меня не остается воли жить. Или -- жизнь с тобой, или -- ни-чего. Это уже мое дело -- как я выйду из этой пустоты. Если при любви ко мне, во что я безусловно верю, -- нет _д_р_у_г_о_г_о, тогда единственное решение: выйти из тупика, не портить своей жизни и не убивать меня. Отсюда: необходимо смело все сказать _д_р_у_г_о_м_у_ -- и начать новое, не склоняться перед неопределенностью, -- ее не будет, будет все ясно: новая жизнь, со свободным сердцем. Повторяю: ни за себя, ни за своих не бойся. Все мое -- твое. Будущее твое совершенно обеспечено. Для текущего средства у меня есть; для будущего -- открываются. В ближайшие дни я подпишу договор, вполне ограждающий интересы _н_а_ш_и. Авторские мои права я никому не уступлю. Эти права будут -- твоими. За покой твой (материальные удобства) -- я отвечаю, можешь мне поверить. Да я знаю же, что для тебя главное не в этом. Но знай и ты: я не могу жить без тебя. Если твоя любовь -- не только временное увлечение, -- и ты не сможешь -- без меня. Зачем тогда тянуть, ждать -- _ч_е_г_о? Тебя пугает чувство _г_р_е_х_а? Его нет, и не будет, _г_р_е_х_а. А как назвать жизнь -- через силу? сверх сил? когда утрачена связь, освященная Церковью? А это есть на самом деле. Только -- сделкой с совестью и, в сущности, -- медленным самоуничтожением, связанным с моею гибелью. Надо найти силы -- и решить радикально. Я предлагаю попытку -- свидеться у Марины, там, где она. Это -- легче. Если же тебе и это недоступно, в таком случае я не вижу никакого смысла и в моей поездке в Голландию, -- она, при таком безволии и покорности судьбе, не приведет к развязке. Будь искренней перед совестью, не прячь за дерево голову, как глупый страус. Счастье _б_е_р_е_т_с_я, -- а не приходит на зов, при полном безволии зовущего, при его "страхах".
   В последний раз говорю: любишь -- будем вместе; колеблешься, -- скажи раз навсегда. И неопределенность кончится. Я говорю, как перед Богом: люблю тебя -- и не могу без тебя. Жду тебя. Ни тебе, ни мне не надо "краденого счастья". Значит: узел надо разрубить, найти в себе сил и _н_и_ч_е_г_о_ не бояться. Людей бояться?! Значит: любви нет крепкой, и нечего себя обманывать. Я тебя высоко несу, крепко люблю, людей не боюсь, -- слишком хорошо их знаю, -- и перед всеми назову тебя моею законной женой, пусть и не вдруг освятится наша совместная жизнь Церковью. Двойная жизнь -- обман, самообман, мне ее не надо.
   Решай же. Я буду ждать этого решения до Рождества. Буду тебе писать, буду добиваться возможности тебя увидеть. С Новым Годом мы должны кончить эту муку. Что будет со мной, если утрачу тебя, -- не знаю. М. б. буду стремиться уехать на Родину. М. б. -- все кончится для меня, как это ни тяжело, ни кощунственно в отношении тебя, моя голубка.
   У меня сейчас снова -- боли. Это, я знаю, от "событий". Я сгораю на этом огне, -- невольно, да, но это твой огонь.
   Люблю тебя. Целую. Благословляю за то малое счастье, что ты даешь мне в письмах. Господь да сохранит тебя.
   Твой Ив. Шмелев
  

64

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   25.Х.41 1 ч. 40 дня
   Дорогая больнушка моя, весь с тобой, всегда! Ты больна, надо определить -- чем. Твои сны -- больные, слишком они красочны, блестят. Это всегда в болезни. Болезнь -- следствие _в_с_е_г_о: и от чужого климата (ужасная Голландия!), и от сложившейся так горько жизни твоей, и от _р_а_з_л_у_к_и. Ты _н_а_ш_л_а_ меня -- и нет меня. Не меня, а _с_е_р_д_ц_е, любовь мою. Заставь сделать общий анализ. Для твоего покоя -- на все готов. Вчера послал письмо, -- беру его назад. Я буду ждать тебя, не стану торопить, примирюсь с горькой долей, -- только окрепни, моя святая, мое счастье, моя несбытка! Чтобы не огорчило тебя вчерашнее письмо, это посылаю par exprès, -- не могу иначе, а то ты измучаешься. Меня сегодня взметнули твои строки (два письма expres). Бедняжка! Чего бы только не сделал для тебя! Что пользы, если стану укорять -- жалеть, что ты с собой сделала, на что отдала жизнь, с _ч_е_м_ связала! Теперь -- бесцельно. Не прощаю И. А., что он не воспрепятствовал, _в_с_е_ зная! Это ужас! Так замуровать себя, и во-имя че-го! Видишь, я угадал, сказав о голландцах, о высоком % психиков, о яде мешаной крови! "Драма в детстве"! У многих из них такая "драма", -- кровь гиблая! За что -- тебе-то?! Конечно, это повод для развода, очень веский, но... _э_т_о_ может длиться долго. Но больше всего мне больно -- недуг твой. В _т_е_х_ условиях ты не оправишься. И ничего не могу придумать, чтобы спасти тебя. Живи, прикованная... -- я с тобой скован, я буду пытаться _у_й_т_и_ в работу, пока... -- знаю, что мой роман "Пути Небесные" -- не будут светлы, -- слишком я придавлен. Нет, я не враг твой: мне больно только, очень больно, все. Буду добывать разрешение на поездку. Но ведь ты не будешь в силах приехать, где я буду! Ну, допустим, -- ну, приеду в Arnhem... не в Schalkwijk265 же Ваш, эту уездную щель, чтобы на тебя указывали пальцами! М. б. в Берлин? -- писал я Квартировым, чтобы тебя позвали. Но ведь, пожалуй, и в Arnhem ты не приедешь. С больным человеком ты ничего не уладишь, а его névrose только тебя погубит. Его ты не исцелишь, жертва твоя бесплодна. Теперь понятно мне: дать жизнь будущему у-ро-ду! -- это кошмар. За мои "нервы" не беспокойся: испытаны, _н_е_л_ь_з_я_ больше их пытать, -- не отзываются. Писал вчера -- снова боли... Это -- те же нервы, не от язвы, а -- отражательные, от "вздутий", -- не могу режим держать, такие условия (хлеб), но все есть у меня, с избытком, -- могу делиться -- и рад. Мое меню -- даже роскошь. Русская "няня", 65 л., новгородка, -- прекрасно готовит. На днях я угощал моего друга-доктора: салат, суп из потрохов, жареная курица, хорошее бордо (я не пью), блинчики с творогом, виноград, кофе. И это -- случайно [вышло], к такому часу забежал доктор. Мясо -- 4--5 раз в неделю (жиго, ветчина, бифштекс). Очень она меня жалеет, эта "няня", что _о_д_и_н_ я на свете. Она ходила за дочкой ген. Слащова266, убитого в Москве большевиками. Как я _ж_и_в_у_ тобой, Олёк мой! Все смотрю, смотрю: _н_о_в_а_я..! -- пишу твоим стило! Ты еще не знаешь, а я уже _н_а_п_и_с_а_л_ тебе (21.X). Чтобы ты знала, как я живу тобой, вот письма: после 25.IX, где я просил тебя связать церковно свою жизнь с моей, -- я писал: 30.X -- expres, 7 и 8 -- expres (вернулись), 9 -- expres, 10 -- открытое, 11-го -- закрытое (по твоему приказу я не посылаю ни заказных, ни срочных, только это письмо -- как исключение, во имя твоего покоя). Дальше 15.X -- закрытое, 16.Х -- издательство послало, пока, 2 моих книги. Завтра (нет, в понедельник 27-го) -- другие. "Старый Валаам" должен прийти из монастыря на Карпатской Руси. 17.Х -- два, утром и вечером (Я почувствовал, как тебе нужно мое-твое сердце!), 20-го X -- 2 закрытых и 3 открытых, из них одна старая, забившаяся в моем писательском хаосе. Бывало, Оля его улаживала, а я сердился, что мешает мне. Мой "хаос" особый, -- для -- "чтобы под рукой все было!" 21.Х -- два закрытых утром и вечером, 23-го закрытое, 24 -- два закрытых письма. Ви-дишь, Ольгушка?! -- как я не пишу тебе! Я -- исписываюсь -- для тебя. Моя святая, Царица! Для всего света у меня уже ни-чего не остается. Все -- лежит, ты все закрыла. Так... -- я никогда, ни-кого не любил. Оля -- особо, -- она -- детская любовь, перелившаяся в _н_е_о_б_х_о_д_и_м_о_с_т_ь_ _л_ю_б_в_и_ -- очень тонкой. А к тебе -- _в_с_е_ -- и эта, "очень тонкая", и -- _с_и_л_ь_н_а_я, требовательная, бурная, жгучая, и -- _у_м_н_а_я, -- от общего нам "искусства" -- "к светлой дружке". Сердце должно подсказать тебе, когда и как -- уйти от тяжкой атмосферы Шалквейка, -- это _н_у_ж_н_о, спасай себя, во-имя большего, чем ты, я, наше чувство... -- во-имя бу-дущего! и -- того ценного в духе, что в обоих нас. Но -- будь осторожна: психоз _с_в_о_б_о_д_е_н, безотчетно. Я теперь буду об этом ду-мать... -- а, это моя судьба -- думать, выдумывать, надумывать, -- не открещусь. Но сидеть сложа руки -- не буду, буду _и_с_к_а_т_ь, тебя.
   -- Сказать в письме о "Путях" -- романе -- невозможно: о "хаосе" -- нельзя. Все еще _х_а_о_с. Кратко: в Дари все тонут. В 1-ой половине 2-ой части Дима -- призрак, _ж_и_в_о_й, (видится Дари, встречи в поле, в парке, до...(!!)). Циник-доктор (не твой кавказец, а давно, до тебя, наметил) -- атеист. Борьба Дари -- и выход ее "на проповедь", духовный рост. Все слито с природой, (гимны), с бытом поместий, типы людские русские (от низов дО верха). Болезнь Виктора Алексеевича и первое "чудо" (стучится Оптина Пустынь). Первое посещение обители (старец Амвросий267). Появление _ж_и_в_о_г_о_ Димы. Грехопадение (июльский полдень, гроза). Крестный ход, в полях (будет раньше о "зачатии" -- и тревоги Дари). Явление матушки Агнии (это начало смешения "неба" и "земли"). Не понятно тебе? Трудно -- на словах, надо говорить -- глаза в глаза, тогда услышишь сердцем. Отъезд Димы на фронт (он был ранен, а _н_е_ _у_б_и_т, был в отпуске -- и уезжает.) Его гибель _т_а_м... Дари узнает, что она беременна. Ее переживания, -- это самое важное в этой части, много света -- и -- ужаса. Эта часть романа кончается смертью мальчика, (на 2-м году). Должно дать любовь матери -- тончайшую и -- животную (ряд сцен!) -- к ребенку, и -- вой Дари. Это ряд сцен, меня страшащих, -- одолею ли? Два--три посещения Оптиной. "О русском счастье". ("Дворянское гнездо", Татьяна... -- В[иктор] Ал[ексеевич] хотел бы вести Дари, -- бессилен.) Тайна -- чей ребенок -- неизвестно ни ей, ни В[иктору] Ал[ексеевичу]... но читателю, [пожалуй], будет ясно. Тут очень трудно дать "намеки". Будто нет греха... для Дари... -- явь в ней слилась с галлюцинациями, но сердце ее -- _з_н_а_е_т, от кого. Тут интересное место -- самоубийство юноши, в нее влюбленного, -- художника, бывшего владельца "Уютовки". Ах, Оля, какая ночь у меня -- в наброске: первая ночь Дари, (и игра звезд в зеркале), под Ивана Купала (приезд)! Там-то твое... гениальное! -- "звезды глубоко тонут и в прудочке"!!! Новая фигура: няня, бывшая крепостная Варвары Тургеневой268, матери писателя. Много "знамений". Эта "няня" -- символ русской женской души, очень здоровой, она очень влияет на Дари. Потеряв ребенка, пережив гибель "небесного супруга", Дари видит "оставленный "возок"". Надо его до-везти. 3-я часть романа -- духовное обновление В[иктора] А[лексеевича] -- Дари -- попытка обновиться -- атеиста-доктора, полупокоренного Дари, его покушение на Дари (страшная сцена, как бы "явление Ада -- Дьяволу"). Гибель доктора. Но столько фигур, это нельзя в письме. Провал в 20 лет. (Это трудно для структуры романа.) -- новое место. Новая Дари. Ее смерть (это по трудности -- выполнимо ли?). Действие в Средней Азии, на туркестанской дороге, на р. Аму-Дарье. Сбылось пророчество старца Иосифа269. "А светлый конец найдешь, земной, на своей реке!" (Аму Дарья) Это такой должен быть _а_п_о_ф_е_о_з_ Святости, ее победы, чистоты, любви к людям (всенародное покаяние Дари!) Видишь мой "хаос"? Он уложится в форму в процессе работы. (Да, явление тигра в орловском поле!) Все -- правда. Читатель должен _в_и_д_е_т_ь, как н_е_б_о_ слито с землей. Ну, милка моя... не могу больше, чувствую как в твоем сердце -- и радость, и недоумение. Но твой Ваня-мальчик, (зови так, не Иван Сергеевич!) _з_н_а_е_т, _в_и_д_и_т_ вышивку на канве романа, и _д_о_л_ж_е_н_ одолеть -- по-бе-дить! И с тобой -- только с тобой, -- победа бу-дет! Работы -- на меньше года бы. Да, _з_н_а_ю. "Няню из Москвы" -- я написал -- в 3 месяца. Пусть попробуют такой рекорд поставить! Для "Путей" -- мне надо любить, о-чень, безумно... -- тогда роман будет насыщен тихой "страстью". 1-ая часть была в любви Олиной, но... мешала ей боль за нашего мальчика. Я ее заменил Дари, и Дари меня _б_у_д_и_л_а. Ах, Оля... это трудно объяснить. Я знаю, что в работе над II частью я буду грезить, гореть, м. б. _в_и_д_е_т_ь. Она будет связана тобой, про-ни-зана. Беря от меня силы, ты мне будешь возвращать их -- удесятеренно. Да! Я буду о-чень тебя любить..! Но... будет ли все это?! "Пути" не могут быть оскопленными. К концу только -- повеет _б_е_с_п_л_о_т_н_о_с_т_ь_ю. Кульминационный пункт -- _з_а_ч_а_т_и_е. (Поляна, малина спеет. О, какой бунт красного, запахов.... -- пожар крови!) Дари в этот один момент _в_с_я_ истает, отдаст все, что было в ней земного. Как бы -- за этим -- наступит ее "Преображение". Да, картина падающих звезд (28 [июля] Прохора-Никанора270). Ну, не кажется тебе, что я -- полусумасшедший? Нет, это я все сведу в страстную симфонию.
   О семье, о матери -- в следующем письме. И на все отвечу. На твои чуткие слова -- о музыке, живописи. Губки дай, поцелую. Ты -- новая у меня под стеклом, -- необычайна. Все уже дано в письмах, они в дороге. Все. Ты -- Царица, так напомнишь, в миг какой-то, -- Императрицу! Оля, все, все для тебя, всему покорен, -- только _ж_и_в_и! победи болезнь! ничем не тревожься, деточка, кровка моя родная, -- все для тебя, скую себя твоею цепью, сломаю боль свою, -- будь же здорова, я пошлю "селюкрин" -- очень важно. Можно? Напиши. Антигриппал прими. Я принял, и болел бронхитом только два-три дня. Много дал тебе письмами, увидишь. Ка-ак я тебя _в_и_ж_у! Божий дар Ты мне. Как жду..! как .... -- не скажу. Целую, всю. Уже ничего не помню. Отвечу. Не пишу больше, чтобы не вернули. Благодарю за ласку! Ив. Шмелев
   [На полях:] Если бы захватил m-r Т[олена] -- послал бы тебе мое колечко, черной эмали, бриллиант.
   Совсем не тревожусь за Россию! Освятится!
   Не надо ли тебе денег? Я пошлю на Сережу, если разрешат, или на Марину.
   Целую ручку у мамы.
   Как я восхищен тобою -- _н_о_в_о_й!
   Не захватил голландца!
   Как я хочу тебя, видеть, слышать тебя, баюкать! Ах, Оля... -- а дни уходят.
   Получила -- меня от Мариночки? опять торгуют мои авторские права!
  

65

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

22 окт. 41 г.

   Вчера письмо Ваше от 10-го окт.
   К нему мне нечего добавить. Вы знаете, что Вы там и как писали. Но я скажу Вам все же, что я все увидала, все поняла.
   Вы не оставили _н_и_ч_е_г_о, что могло бы больно уколоть меня.
   Сердце мое, открытое Вам мною просто и без затей. -- Вы как бы бросили в помойку, в сорный угол,.. в котел общий, где варятся _и_г_р_а_н_ь_я_ в чувства, кипя словесной пеной наших эмигрантских тетей. (Я часто таких видела: одна мне показала письмо свое, оставившему ее... "другу"... "я стою у последней черты", а когда я спросила, что это значит, -- так сама не знала и призналась, что "просто хорошо звучит".)
   Зачем ты это сделал?
   Ты, именно ты не мог не видеть, не осязать, положенное тебе в руки, живое мое сердце!
   Зачем мое святое читаешь, хочешь читать, наоборот?
   На зов мой приехать... "слышу не приезжайте!" Ведь Вы не верите этому сами!! Не можете верить!
   Вы не поняли мое: "я не могу приехать, и это мне большое горе"??
   Да, "тети" тоже могут это, но разве Вы-то не различили?
   Ты не оставил ничего, что больно могло бы резать. "Осколки"-то Ваши в меня швырнули, -- "осколки", сделанные самим собою!..
   О "Путях Небесных" даже... "они убиты, нет не Вами, -- мною, моей ошибкой". И... "это мне награда, от читателя. Не от читательницы". И _э_т_о_г_о_ Вы не оставили мне! Хоть и говорил вначале письма как о "читательнице чуткой, хотя бы только". Нет, этот "бабий", "тонкий", "знаток", -- он ценит... и это Вам "ценнее, чем читательница".
   Правда ли это?
   ..."бабы из приличных". Чем определяете Вы "приличность"? Классом?.. "Котлеты... по 6 минут на каждую..." Даже деление произвели: 30 : 5 = 6!..
   Что это? Вы -- роковыми словами швырнули в мою душу: "теперь уже поздно, не надо объяснений", "это письмо последнее", и "...Ваших 33 письма!" И... много еще! Если Вам дорого _т_о, ценное, большое, -- не надо так!
   Не нахожу я объяснений тому, что породило это в Вас! И вот и с розой: я в муке за тебя, что больно тебе было бы подумать, не плакала ли я, -- по себе судя, -- я писала: "это не слезы -- вода из розы". Это и было так. Как же ты-то меня колол за это?!
   Ты ничего не пощадил, чтобы меня изранить. Даже, узнав все из того же от 2-го, о том, что "свежи у меня еще краски", -- воспел бледность лица,
   _г_о_р_я_щ_е_й_ _и_з_н_у_т_р_и, Ирины!
   Мое больное, самое больное, о сожженных моих портретах, там, в России, о разбитой моей мечте большой, о всем з-а-д-а-в-л-е-н-н-о-м во мне... Вы и это не пощадили.
   Ирина -- художница, у нее "прекрасные этюды".
   Да, у меня их нет. И _н_и_к_о_г_д_а_ не будет. Я никому об этом здесь не открывала, -- тебе про эту боль сказала, робко... не сразу доверилась.
   А ты?.. Ириной бросил?
   Я не ревную. Ревности здесь нет места. Ваше, да и мое, -- я ставлю выше.
   Чтоб Вы не поняли, _к_а_к_ это будет больно? Нет, ты знал, как ты меня изранишь! И это ты, -- понявший с полувздоха тоску Ирины!..
   Я все тебе открыла, -- ясней нельзя!
   Мое все сердце я отдала тебе, а ты... ты, в твоих руках его, горячее, имея,.. хотел сам, сам хотел увидеть его... это горящее... увидеть камнем!
   Ты вдруг не понял, что могло случиться. "Какой страх", "почему страх".
   Вспомни, вспомни, _Ч_Т_О_ я тебе давала, к чему звала тебя к себе, звала в "горе", что "сама не могу приехать"... К чему о Лизе, о Татьяне? _Э_т_о_г_о_ -- они не обещали. Я вспомнила "Даму с собачкой"... Это -- Лиза? Твое письмо чудовищно...
   Вы на меня обвинительный акт опрокинули, -- пригвоздили. И даже доктора, отца Ирины, вспомнили, -- меня уколоть было удобней: ..."очень уж глупо-религиозен, все на волю Божию..." Умышленно -- неприкровенно? Я понимаю.
   Ты понимаешь меня немножко слишком примитивно: -- я -- зрелая духом. И для меня: "на Волю Божию" -- значит: вся моя правда, моя Вера, мой Опыт! Смеяться над этим разве мог ты?
   Вчера я Вам писала свой роман, -- всю жизнь мою, в нескольких письмах... Конечно не посылаю...
   Вы мелочами себя тревожите: "духи не пахнут, роза завяла", а спросили Вы, что в моем сердце?
   Мне больно будет, если Вы меня не поймете...
   Понять же очень просто: -- читайте тО, что тут стоИт и не ищите других, надстрочных смыслов...
   Я не жалуюсь. Я Вас и не укоряю. Но я должна сказать во имя Правды, что то, что сделали Вы, -- _о_п_а_с_н_о.
   Как берегла я Вас! И даже то, о чем я уже скрывать не смела, -- я все же скрыла по мере сил, чтобы сохранить покой Вам! Не помешать в работе. Я уничтожила 2--3 письма о драме с мужем, о всем, что было, об унижении... Я только написала то, чего уже нельзя было скрыть, что "о Париже нельзя и думать"... О... "моем горе", чтобы дать знать тебе и этим дать возможность тебе приехать.
   Я верила, что наше с _т_о_б_о_й_ -- _П_р_а_в_д_а. И потому -- "на Волю Божью". На "грешность" мою толкнул меня ты сам же: "как же смел я Дари мою бросить в искушенье, в позор, на край погибели?"
   Нет, ты меня совсем не знаешь!
   Не важно, что ты зовешь меня Святая, Прекрасная и все другое... Но важно, как со мной ты поступаешь! "Чистая"... и "чистой" о... "котлетах"...
   И как легко у тебя с "ошибкой" получилось! Ну, прямо "Полукровка" Вертинского271!
   Я, кончая, хочу сказать, что если ты ищешь сердце, ласку, друга, -- то -- оставь... все это... имени этому, в твоем письме 10-го -- я не найду. Не знаю, что это...
   Но оставь это!
   И я тебе не повторяю что люблю, и как люблю. Ты знаешь это. А не знаешь если?.. то, значит, и не узнаешь, хоть сотни раз тверди я все об этом!..
   Мне -- _н_е_ч_е_г_о_ тебе еще отдать!
   Я все дала!
   Вынь это из мусора, куда ты сам забросил, отмой, почисти -- и увидишь!
   Мне грустно, если это письмо должно доставить боль тебе. Я всегда помню: "мне нужны радостные письма". С какой лаской, нежностью, бережливой заботливостью я тебе писала, выбирая даже слово, чтобы лучше, мягче... А ты не понял? Сердца звук не понял? Ты-то?! И "стих" мой не увидел? Хоть писала его и внешне стихом. Там было о созвучиях, цветах и ароматах, и поцелуе. Я не художница! Я знаю! Я слишком захлебнулась, захлебалась жизнью.
   Забудьте про мои "таланты" -- их просто нет!
   Не говорите о них н-и-к-о-г-д-а!
   Мне больно это! Все это только _б_ы_л_о!
   Поймите, что мне больно, что я сожгла себя в искусстве!
   Храни Вас Бог! Будьте здоровы!
   Ольга
   P.S. Вы, со свойственной Вам гениальностью творить чудесное, -- Вы так же гениально сотворили это злое, 10-го!
   Что это? Я жду объяснений Ваших. Я до них не могу писать Вам.
   Ольга
  

66

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   27.Х.41     1 ч. 20 мин. дня
   Ольгушечка моя, забудь мое помрачение, -- все это от _с_т_р_а_ш_н_о_й_ любви к тебе, от хаоса во мне и ужаса, что могу тебя утратить. Вот, клянусь именем, памятью моих дорогих, -- люблю тебя все мучительней, все отчаянней! Вот именно -- отчаянней, и потому, все во мне кричит, я нагромождаю _с_е_б_е_ ужасов, мечусь в _с_в_о_е_м_ нагромождении, -- и это -- безвольно -- отдается в письмах. Этого не будет больше, -- ты увидишь, ты м. б. до этого письма прочтешь, ско-лько я послал! Я уже забыл, что я тебе писал, -- так все в хаосе. Я теряюсь, как тебе объяснить какое-то мое письмо -- чертово пись-мо! -- от 10-го окт. Я писал открытое 10-го, а 11-го -- закрытое, судя по записи в блокноте, чтобы хоть это помнить: сколько писем и когда послал. Только и могу -- тебе писать. Совсем утонул в тебе, всего себя -- тебе! Ну, что я тебе скажу?! Если бы я _в_с_е_ (или -- почти все?) знал, что теперь знаю, не написал бы _т_а_к. Нет же у меня копий! Ни одно твое замечание не верно. Т.е. -- твои выводы из моих идиотских строк. Я горя всем, -- и ревностью, и сознанием, что потерял тебя, и растерянностью, и -- болью за тебя, и -- бессилием _с_е_й_ч_а_с_ все это устранить, спасти тебя! Ольга моя, безумная, умная, глубокая, святая, да, да! -- чистая, да-да! -- единственная, -- да, да, да! Для меня не может быть никаких Ирин, Людмил... -- _н_и_к_о_г_о! В любви к тебе -- так она всеохватна, всезахватна, -- я себя, настоящего, теряю... все мне темно, слова безотчетны, я -- _б_е_з_ самонаблюдения... я мечусь. Я с тобой -- как с другом, как с товаркой, как с самим собой, -- и потому _в_с_е_ тебе говорю, -- и эти идиотские, пошлые "котлеты"... Так и есть! Для меня это -- котлеты жрать -- когда другие этому предаются! Я никогда _н_е_ предавался, -- я люблю _ч_и_с_т_о, так только могу. И вот "бабы" -- котлетные, для жратвы, -- у жрущих. Это -- _в_н_е_ меня. Теперь -- Ирина эта... _Н_е_т_ ее для меня! Ты -- только. Ее "пейзажи"... -- как мальчик написал, взманить тебя -- к себе, глупо и недостойно это тебя и меня, -- ее "пейзажи", все не стоят одной твоей буковки в светлом письме твоем! Прости же мое неистовство! Ну, так неверно я принял твое письмо -- от 2 окт.? -- Я был в отчаянии. Я хотел... -- о, было такое! -- умереть, -- я даже, в отчаянии, неосторожно порезался бритвой, -- безопасной! -- потерял много крови, 2 часа был один без памяти, с платком, прижатым к шее, у артерии, -- прости, это случайно, я весь дрожал... Стал слабеть, лег, прижал платок... и ничего не чувствовал. Когда пришел в себя -- платок присох, я его сорвал... и опять... но тут я кинулся к воде, замотал горло, -- и потом, слава Богу... Залил одеколоном и йодом. На другой день я был вполне здоров и -- еще лучше! Будто искупался. Ну, вот -- видишь, что со мной. Безумие любви, вот что. Теперь другое... написал, что Милочка Земмеринг хочет приехать -- посоветоваться, как ей готовить себя для России. Она не приедет. Я не хочу. Все равно, она и уехала бы, какой приехала бы... Но т.к. я _в_с_е_ тебе пишу, я написал бы, если бы она приехала, -- а ты могла бы волноваться... -- и потому я написал, что м. б. сам весной приеду в Берлин, и обо всем поговорим, а ей посоветовал -- продолжать на юридическом факультете или -- идти в институт "Экрана" -- _в_с_е_г_о_ Экрана, техники и сцены, -- это _с_и_л_а_ для жизни, если брать экран не как жидовски-доходную статью, а как важнейший рычаг просвещения и _в_е_д_е_н_и_я_ народа. Как -- "это письмо последнее"? Это, я -- написал? Но это же бред! Это безумие. Я ничего не помню. О-ля, Бог мой, миллионы "прим" -- ничто! Ты -- одна, гений мой, _т_в_о_р_и_ц_а_ истинная! Оля, мой водитель, -- ты _д_о_л_ж_н_а_ работать, ты - все! Ольга, я не смел и коснуться мысли, образа, что, что (!) ты мне отдавала! Я уперся в одно, как ослепленный ужасом: она _у_х_о_д_и_т, она _с_в_я_з_а_н_а, она -- другого любит, она ему всем пожертвовала, -- все все -- для него. А меня... -- как "разнообразие", как пряность, _т_а_к... Я как бы иногда чувствовал _и_г_р_у_ твою. Ты же писала, что ты была -- "игрок упорный, и часто срывала все, когда ход партнера тебе не нравился". Я все это в миллион раз увеличил! На себя свел. Я ведь бил себя по глазам, видящими тебя Святой! -- когда рисовал себе сцены -- !!! -- с тем насильником-кавказцем... -- чего я не навоображал! Это -- мое > 42

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

25.V.43 г.

   Дорогой Иван!
   Твое письмо от 14-го я получила 20-го и не могла, не имела ни слов, ни духа, ни сил, чтобы на него ответить. Но теперь делаю все же это, ибо случилось одно обстоятельство, показавшее мне всю ненадежность и тщетность дней наших и еще, что есть вещи, которые мы _о_б_я_з_а_н_ы_ выполнить "пока еще с ближним своим на пути"230. Скажу коротко: в эту субботу я случайно наткнулась на опухоль в правой груди и подмышкой231, в воскресенье местный, домашний доктор посмотрел и, т.к. я сама многое понимаю, не стал лукавить, а без обиняков высказал свое мнение, утешая впрочем успехами в области хирургии рака за последние годы. Он не совсем исключал возможность и чего-нибудь другого и для подтверждения диагноза послал меня тотчас же, рекомендуя сделать пробную вырезку опухоли, к известному хирургу-специалисту в Утрехт. Мы на лошади туда и ездили в праздник же. Но это все не важно. Но за этот день пытки я многое взвесила и продумала, будучи одна в своей комнате. И, конечно, это твое письмо... Мне жутко от таких плодов твоего воображения. Но не о произведенном впечатлении им на меня я хочу тут говорить, ибо об этом можно сказать одной строкой: ты говоришь, что у тебя "чувство, будто ты что-то отвратительное проглотил", ну так вот -- это ты плоды своей собственной фантазии проглотил и заставил меня это же отвратительное проглотить.
   За обязанность же я свою почитаю (и положила это сделать в незабываемое это воскресенье) сказать тебе, что все, решительно _в_с_е_ -- твой вымысел.
   Страшная, воистину страшная _к_л_е_в_е_т_а.
   Поверишь ли ты мне, или твоему болезненному воображению -- дело твое. Духовной и интимной стороны всей истории я не хочу и не смею больше касаться, тем более, что _д_о_к_а_з_а_т_е_л_ь_с_т_в_ тебе, кроме _в_е_р_ы_ никаких дать не могу. Если ты мое отношение ко всему, как к Святая Святых, объяснил моей боязнью перед "твоими раскопками", то _ч_т_о_ я могла бы тебе сказать?
   Из фактов могу тебе сказать, что никакой "укрытости" не было и никакой "пустой церковки", а наоборот -- стояли исповедники, ожидающие очереди и слушали громко читавшееся правило. О.Д[ионисий] совершенно открыто себя вел. Можешь об этом факте спросить Сережу, который исповедовался много спустя еще и меня и стоял с прочими. Как можешь ты толковать о какой-то моей "разъятости", не имея никакого понятия ни о моей исповеди, ни о состоянии моем?
   Эти чудовищные и страшные слова твои объясню себе твоим незнанием меня лично. И пока что вообще не хочу касаться никаких моих чувств и переживаний.
   Я знаю, что ни в чем никого нельзя переубедить, и если ты _т_а_к_ все видишь и _т_а_к_ веришь, то Бог с тобой, но я утверждаю, что все от начала до конца вымысел. Страшный, какой нашептать мог только сам дьявол. Для меня не нужно ни извинений, ни объяснений, ибо не я здесь главное. Но если ты не захочешь увидеть правды, то я верю, что если не передо мной, и не здесь, то Там, перед _Н_и_м, за подобное ты понесешь ответ и из этого ответа увидишь, где Правда. Больше мне нечего сказать. И трудно. -- Завтра я назначена снова к хирургу, а эти дни была дома, чтобы мерить температуру и беречь руку (я ей собственно н_и_ч_е_г_о_ не должна бы делать и писать), чтобы проверить опухоль. Хирург склонен думать не инфекционного ли характера эта опухоль, от ранки, бывшей на моей руке {Подчеркнуто И.С. Шмелевым, его помета: ?}. Узнаю все завтра, если ему все будет ясно, а м. б. меня-то и обманет?! Пока что он очень утешал, склоняясь к инфекции. "Домашний же врач" очень переполошился и поставил мою почку тоже в зависимость, ибо хирургу уже было все обо мне известно, когда пришла. Рано утром вчера звонил мне, чтобы узнать, что и как.
   Ну, на все воля Божия. Будь здоров. Оля
  

26.V.43 г.

   Только что вернулась от доктора и "не стала от того умнее", как здесь говорят.
   Сегодня у него и речи нет о возможном воспалении. Он предложил завтра утром оперировать грудь, будто бы {С начала абзаца и до этих слов фрагмент письма выделен И. С. Шмелевым. Его помета: !! Господи.} дело получаса, под местным наркозом. Я ему теперь мало верю, т.к. не могу объяснить себе его оптимизма в воскресенье, а теперь он его будто бы забыл... Опухоль он отдаст на исследование гистолога, -- тогда, где же его уверенность в незлокачественности {Подчеркнуто И. С. Шмелевым. Его помета: ?! }. Ну, увидим. Ничего не поделаешь. Что уж есть, того не изменить мне. После операции обещает отпустить меня тотчас домой. Но, когда я спросила, будет ли резать и под рукой, то сказал, что "ну для этого надо будет лечь в клинику"... Не пойму ничего: собирается что ли все-таки резать после? И тут же сказал: м. б. под рукой само собой пройдет.
   Но вот другое: в воскресенье следующее (30.V), едет Фасин муж, совершенно неожиданное получил разрешение. Я в субботу хотела все ей послать, но теперь не знаю, смогу ли все так устроить, как бы хотела, м. б. все-таки нездоровиться будет (* Но я пошлю все, что смогу. Пошлю, хоть Тилли.). Вряд ли смогу завтра рукой работать и писать. И письмо тороплюсь отправить сейчас же, т.к. самим надо являться, а смогу ли я завтра путешествовать.
   Ну, всего доброго. Будь здоров.
   Помолись. Оля
  

43

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   2.VI.[1943]
   Свет мой, Олюшенька моя дорогая, я так подавлен твоим душевным состоянием, -- вместе с тобой в тревоге, понимаю это твое, все твое, все сам не раз переживал -- и ско-лько! -- за все эти годы, когда болезнь моя вспыхивала, и врачи чуть ли не приговаривали меня... -- я-то видел, хоть они и не говорили ясно. Сколько раз грозило мне, -- и Бог миловал. Мне больно знать, что ты опять (это же не раз было!) считаешь себя чуть ли не обреченной. Родная, детка моя, не томись, веруй! -- тысячи врачей тысячи раз ошибались и будут ошибаться. Как смел ваш уездный врач тебя встревожить?! -- это или дурак, или -- паникер, нервяк и неуч. Не знает, что во всей болезни главное -- самочувствие больного, а он, ничтожный, не имея твердых данных, ошеломил тебя! Не врач, а -- ничтожество, полоумный. Всякие бывают опухоли, -- особливо у женщин, -- а у тебя и особенно, ибо ты вся -- необычайна, со всей твоей "физикой" и психикой. Возможно, (я же не доктор и, понятно, могу лишь предполагать!) что и вся "опухоль" -- какой-то преходящий воспалительный процесс, -- м. б. в области лимфатической системы, -- область внутренне-грудная так связана с мышечной! -- причем и t° не показатель, может и не проявляться. Очевидно, это как-то сразу проявилось (м. б. даже и на почве нарушения обмена веществ, ненормального питания... (ты, думаю, постилась!)), -- теперь всякие опухоли -- очень частое явление! Уверяю тебя, ибо знаю случаи. А ты вот слишком много знаешь из медицины и анатомии и, как студенты-медики, проходящие курс терапии, находят у себя тьму всяких (и самых страшных!) заболеваний, так и ты, нервка, чутка и -- суеверка милая! -- сейчас же за страшное. Где основания? Выводы из слов и жестов врачей?.. Умница, да ты же отлично (когда разумна) опрокинешь сама свои набеглые предположения. Помни и повторяй: "Господь мя пасет и никто же мя лишит"!232 Недавно был случай, переполошили семью -- скорей, скорей... резать... (была опухоль в груди у молодой женщины, лет 37--38). Сделали, удачно. И... -- после гистологического исследования -- нашли совсем не злокачественное. Студент 2--3 курса медик мог бы по одному присутствию подмышечной опухоли найти у себя "признаки" бубонной чумы! Я молюсь за тебя (и на тебя молюсь, Оля!), я болею т_в_о_и_м_ душевным состоянием -- и что-то мне говорит _в_н_у_т_р_и, что Господь будет милостив к тебе... -- и ко мне! -- хоть я-то и недостоин Его Милости. Твои тревоги-боли -- _м_о_и_ же! Да... Знаешь, я все эти недели был сам не свой, как и ты была -- сама не своя. Были и светлые промежутки, но большей частью я был "не у себя". С 16-го мая я был болен (простуда), и 10 дней валялся дома, потеряв вкус к еде и делу. Недомогание, вроде инфлюенции. И погода была серая, с ветрами. Я привел лишь в некоторый порядок свой литературный багаж, собрал напечатанное, но еще не изданное книгами, и увидал -- почти 5 новых книг! (с неоконченными оставленными романами -- "Солдаты"233, "Иностранец"234...) Все эти дни твои душевные волнения мне передавались, знаю... -- о, тоска какая! --
   Сейчас я, несмотря на твое письмо, я куда светлее... Оля, одно верное у нас -- Господь, Святое. Ты счастливей меня: о, как трудно мне полной душой молиться! Как я говел... ?! Стыдно мне. Теперь скажу тебе, детка: я был так душевно опустошен, что не нашел сил пойти к Светлой Утрене! Да. Так одинок был, так -- _о_с_т_а_в_л_е_н. Твои милые ландышки... -- одни они светили мне. Я их -- 15-го мая -- отвез на дачу племянницы235 и там посадил в зАтени. А через день заболел. Я мучился гадким письмом своим, клял себя... -- за-чем я так?! Ты права: это дьявол распалил мое дикое воображение. Прости, родимочка Олюша, прости. Чистая, светлая моя, святая... Прости безумца. И не поминай. Я все зачеркнул. Дивлюсь на себя, какой я пламенный и безоглядный, "несущийся" (по Достоевскому)... -- до сей поры, до подлинного "склона дней"236. Не укаталась Сивка. А пора бы. Оставим, забудем, гуля моя, голубочка. Я с тобой, чутко, близко, нежно, весь, весь с тобой, -- моя непостижимка, -- о, какая ты сложная, какая насЫщенная знаемым и незнаемым. Да, ты права: я и до сей поры не постиг _в_с_е_й_ тебя. И потому -- срываюсь. А ты снизойди от сложности своей, от _з_а_г_а_д_к_и_ в тебе -- к моему подчас восторженному недоумению перед тобой -- и прости. Теперь многое отошло, теперь ты -- часа сего Оля, и только тревогой твоей пронизан, только и живу -- тревогой твоей и твоей надеждой. Надеждой -- сильней. Ты _д_о_л_ж_н_а быть, ты _б_у_д_е_ш_ь_ здорова! И ты скоро напишешь мне, что ты успокоилась. И я успокоюсь. Я эти дни все порывался вложиться в "Пути Небесные"... -- и все чего-то ждал. Да, я ждал твоего письма, и когда сегодня, в 6 вечера, получил, -- боялся открыть его. И потом, прочитав и перечитав... -- сидел, оглушенный... болью твоей пришибленный. И вот, к ночи мне стало легче... а теперь еще легче... -- я же с тобой, и ты -- со мной, вот здесь, так близко, так тепло со мной, так ласково, так светло-тихо, -- со мной, во мне. Олюночка моя, дай твою головку, усталую, истомленную, я прижму ее к сердцу... я глажу твои косы, твои височки... свет глаз твоих вбираю, и мне тепло, и свет мне -- твой, Оля, свет, -- вечный свет твой, пресвет-лая моя! Прости твоего безумца. Я тебя ни в чем не _в_и_н_и_л, не смел, не мог, -- ты вся для меня во святой броне. И всегда была, как открылось мне твое сердце. А если я загорался, так это от дурного во мне, -- во мне! -- Прости, голубонька. Со слезами пишу тебе: прости.
   Не поддавайся, не теряй воли, не шатай _в_е_р_у_ в себя -- веру в _с_в_о_е_ чудесное.
   Письмо это придет м. б. ко дню рождения твоего. Господи, помоги же, чтобы день этот был светел в душе-сердце моей Олюши, Ольгунки милой. Господи, пошли ей здоровья и радости и счастья -- славить Тебя, Тобою дарованными ей силами! Да будет. Целую тебя, Ольгуночка, нежно, свято, благостно, чистоту твою целую, боль твою снимаю... крещу тебя, всей силой, во мне живущей. Если ты почему-либо не будешь иметь возможность написать, пусть мама хоть открыточку мне пошлет. А я с тобой, всегда, -- всегда ты будешь меня слышать, я буду неотрывно -- возле. Буду чаще писать, не ожидая от тебя. А за все дурное во мне -- прости. Ведь ты чутка, и не обманет тебя сердце: твой Ваня тебя любит и безмерно ценит. Только он все еще взрывается, _г_л_у_п_е_ц, неуемный, -- горько и смешно мне -- за себя. Но ты понимаешь, ты -- простишь. И не могу послать цветочков тебе. И не знаю, будет ли завтра открыта почта (Вознесение и у иноверцев). Да хранит тебя Господь и Пречистая... о, милая, светлая моя... если бы Господь дал мне сил молиться за тебя!
   Целую, крещу сердцем, весь с тобой.
   Ваня
   Утро 3.VI Сейчас посылка от mr. Tholen. Спасибо, милая Олюша, но я же _в_с_е, все достаю! А лекарств никаких не принимаю. Сейчас хочу поехать к Т[олену] и попытаться передать духи, яички, лекарства, книгу и pastilles Vichy -- для тебя. Возьмет ли?!
   [На полях:] Был у Толена и, как всегда, не застал. Просил передать ему посылочку.
   Почта закрыта, пошлю завтра.
  

44

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   [19.VI.1943]
   Милый Ваня! Мне очень трудно писать, но все же, хоть строчку сама. Операция была очень большая: ампутация груди, удаление железы под рукой (правой) и маленькая операция выше локтя.
   О том, что я изуродована, что больно все, (даже правая сторона лица), говорить не приходится, -- это все "нормально". Надо благодарить Бога за очень многое:
   1) чудом открыла я опухоль рано;
   2) операцию делал удивительный доктор237, когда-нибудь опишу; -- коротко о нем нельзя;
   3) все условия, при которых была операция и та легкость у меня, с какой я пошла;
   4) наконец то, что я была последней им оперирована, а потом он должен был уехать, а теперь болен. Он -- знаменитый хирург тут, и точно, что ему подсказывало: очень торопил до отъезда своего. Вчера через ассистента передал мне, что первое, что сделает, как сможет выходить, это навестит меня, -- надеется через несколько дней, даже если еще не в состоянии будет работать.
   Что будут со мной делать дальше -- не знаю, не спрашиваю. Кажется, рентгеном лечить.
   Не задаюсь также больше и вопросом о том, что было... К чему?
   Доктор хороший психолог. Изъял из всей истории нашего "домашнего врача", сказав Ару, что тот меня только навинтит и ему работу отягчит. И домашний врач исключен. Он только был у меня как частный посетитель.
   Невозможно писать левой рукой и устала.
   Коротко: по-немножку встаю. Маленькое осложнение: вода собралась на месте, где была грудь (будто маленькая [грудка]) а так даже до углубления выскоблил.
   И ранка выше локтя плохо затянулась. Но все это тоже почти "нормально".
   Забыла самое главное-то!! Doctor после операции позвонил Ару и сказал: "операция прошла так, как я только мог желать". И еще похвалил меня за храбрость.
   Вот и все.
   А теперь надо поправляться, хоть и не легко: -- не могу есть.
   Спасибо тебе за все доброе.
   Будь здоров! Крещу. Целую.
   Оля
   P.S. A я знала, что заболею. Маме сказала незадолго.
   P.P.S. Ах, да, -- Толен не взял еще 2-х пакетов масла, 4 пакета лекарства, банку меда, kilo ветчины, очень хорошей, сама коптила и солила (наш мясной паек, -- на целый год дают, что полагается, так что я научилась хорошо солить) и яичко с картиной Кремля не взял, несмотря на скандал его жены. Говорит, что не пропустили бы. Твое последнее мне тоже не взял. Но я благодарю тебя за желание.
   О.
  

45

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   25.VI.43 12 ч. дня
   Дорогая моя Ольгуночка, как я рад -- от тебя письмо вчера вечером! С 9.VI -- открытка мамы от 2-го, -- я был в томительной неизвестности, намучивая себя, не мог места найти, думать уже не мог здраво -- в томительной тревоге. И потому, с 10--11-го, когда послал тебе письма с рассказом "Трапезондский коньяк"238, -- получила? -- не был в силах писать. Эти жгучие думы, как прошла операция... Господи! Боялся осложнений, лезло все в голову... не недуг твой, -- он миновал уже и не вернется, верю, верую... а как ты перенесла все, как ты -- вся, вся... -- все лезло в душу. Как сердце, как душа твоя... -- ну, что говорить: ты, чуткая, знаешь меня -- себя (мы так похожи _в_н_у_т_р_е_н_н_и_м_ своим!) -- и представляешь, что переживал я. Да, как и ты, я верю, что Господь был с тобой -- во всем. Ты будешь жить, ты будешь радостная, здоровая, ты найдешь _в_о_л_ю_ -- и жизнь обернется для тебя _с_в_е_т_о_м! Помогай же выздоровлению, укрепляйся: спа-семся! Так, верю, дано. Пройти через муки, сомнения, тревоги, -- и укрепиться, омолодиться духовно и душевно. Свет мой ясный... ты -- многим-многим -- _с_в_е_т, тихая моя звездочка, далекая. Если можно только это... -- я тебя еще сильней люблю, чище, глубже, дорогая Ольгунка. Когда будешь сильней, напиши мне _в_с_е, что скажет сердце, меня все, все за эти дни с 31 мая, что было с тобой, томит -- _в_с_е_ знать хочу, все твои чувствования, -- будто это мои, и так _в_с_е_ мне дорого, до последней черточки, -- это мне даст как бы отшедшее, как бы тебя самое, как бы я сам все эти дни был с тобой.
   Меня до боли прожгло, когда я узнал, что этот закостенелый Толен отказался взять мой пакетик для тебя, -- только из твоего письма вчера узнал. Меня не известила та дама, у которой я оставил посылочку для передачи Толену! А как я просил ее! И я был почти уверен, что ты все получила, и был рад твоей маленькой радостью. И вот... что за люди! Все -- только для себя!! Ничто не изменит этих господ "европейцев". Они лишены сердца, способности вживаться в чувства -- не ихние. "Каждый для себя" -- вот вечный девиз их. И отзовется (и отзывается!) такое предельное шкурничество! Не будет счастья г-ну "Толену" -- в самом широком значении. Посылка -- для больного человека, -- знал же он! -- хотя бы и сквозь толщу-шкурность свою! -- для доброй знакомой его жены, -- и так поступить. Хотя бы что-нибудь мог взять! Хотя бы только лекарства, пасхальное яичко! Отобрали бы... Пусть, надо было пойти и на это. Это лишь отговорка. Для своей Фаси он, конечно, забрал все, что хотел. Милые духи для тебя... сколько я их добывал, хранил, ждал случая! Он мог бы открыть их, как свои. Не захотел. Шкура. Он _п_о_л_у_ч_и_т_ воздаяние, -- и ско-ро. Я это чувствую. И я хочу этого, х_о - ч_у. Мало им, толстокожим... -- будет больше. Ах, Олёк... все возмерится. И уже возмеряется. Прочуй, как только ты умеешь читать меня... -- прочти "Чудесный билет"... -- из "Про одну старуху". Вчера почему-то попалось мне на глаза... -- "Губить пойдут -- а мы спасемся!"239 Там ни одного лишнего, пустого, слова нет, -- так ясно я увидел. И сам, себе, вслух, _о_д_и_н, прочитал вчера, -- перед получением твоего письма. Прочти. К сему идет. Я -- во многом (за эти месяцы) сделал пересмотр -- из моего душевного склада. Да, я, как всегда, брал не рассудком, а чувством... -- не -- "как должно быть", а... -- как хотелось, чтобы было. И -- поплатился томлением тягчайшим. Плачусь. Но меня не оставляет _в_е_р_а, то что-то, что во мне "шепчет". Ну, как мой рассказчик перед группой фонтана Святого Михаила-Архангела на парижской площади. А ОН -- "спасемся"! Вопреки всем толстомясым "голландцам" и прочим _г_л_у_х_и_м_ и слепым. -- Ах, скот этот Тюлень-Толен! Ну, отобрали бы... Подумать, какая важность. Но для них -- вещи -- все. А сердце _ч_е_л_о_в_е_ч_е_с_к_о_е -- они его не видят, не могут представить, они слишком узки и сухостойны, слишком лишены воображения-чувства.
   Завтра я напишу тебе, а сейчас надо ехать по "злобу дня сего", для пропитания, по пятницам я получаю особый творог, ехать далеко, заеду за моим пакетом к этой "H_o_l_e_r'e"240 -- приятелю той "холеры-остолопа". Так ты и не получила "Под горами"! Теперь я вложусь в "Пути Небесные", буду писать гОном. Я спокоен за тебя. Не оставляй меня без писем. Не сможешь если -- пусть мама, хоть две строчки. Господь с тобой, моя светлая. Целую. Ваня
   Дари погребена в Шамордино241. Вчера была у меня пожилая дама242, которая _в_и_д_е_л_а_ могилку Дари и ее посмертное фото.
  
   25.VI.43 10 ч. вечера
   Не пришлось послать, и вот, дописываю. Волнения за эти дни томлений сказались разбитостью, слабостью. Вернулся домой вареный. Не заходил и за посылкой незадачливой моей. Боже, как я убит этой незадачей, -- как думалось -- вот моя бедняжка будет читать мое, еще нечитанное, будет вдыхать "Душистый горошек", любоваться новым "пасхаликом", так запоздавшим... и Vichy-pastilles будет хрупать... a "cellucrine" так нужен тебе, для укрепления... -- и вот! Сердце сладко, до щемящей боли, понывает, как представляю себе тебя, всю затерзанную тоской, тревогой неопределенности -- до операции-то! -- и ты, в эти часы, ду-мала обо мне, в заботе обо мне, ничтожном! Родная, ласточка, свет вечный мой, святая детка... Да что обо мне... -- этот дикарь-жестянка, этот голландец Т[олен] _л_и_ш_и_л тебя, -- сознательно, не желая утруждать себя, тревожась за свой покой в дороге, не взял..! Последний наш мужик этого не сделал бы, -- перед страданием, перед _ч_и_с_т_о_т_о_й! Ведь не слепец же этот бесчеловечный!? -- ведь он хотя бы от своей жены знал о тебе!.. -- _к_т_о_ ты, _к_а_к_а_я -- ты! О, пустышки, формы человечьи, набитые черным мясом, напитые черной кровью, салом налитые! -- о, ско-лько их повсюду здесь!.. -- таких!! Забудем.
   Оля, не думай о болезни. Помни: ты -- в Руце Божией. Пречистая с тобою, все святое -- тут, около, -- светло молись -- и будешь жить, вернешь и волю творческую, и радость перед всем чудесным в Божьем мире! Ты _д_о_л_ж_н_а_ быть -- и бу-дешь! Все Господне -- тебе опора, укрепление, исцеление. Не ослабляй себя. Надо петь, надо заставить себя петь. Не волнуй себя накручиваньем дум. Как пришла слабость духа -- шепчи умно: "Господь мя пасет, и никто-же мя лишит!" Не мне тебе советовать, знаю... -- ты духовно сколь же полней меня, полуопустошенного. -- Бог даст и _н_а_ш_е_ прояснится. Все я жду этого, все жду. Что-то должно произойти... -- не знаю, но -- во мне тревога-нетревожная. Все думается -- вот пройдет [боль]... -- и вдруг... -- и так воспрянет сердце, так всполохнется... -- сам не знаю, -- какие у меня надежды?.. А вот... не знаю.
   Вчера зашла незнакомая пожилая дама, -- газету мне носила, оставляла всегда у консьержки. И вот, зашла. Оказалась москвичкой, внучкой Сергея Васильевича Перлова243, известного чаеторговца. Знала о. Амвросия, с 7 л. бывала каждый год в Оптиной пустыни, в Шамордине244 (женский монастырь, созданный о. Амвросием, помог Перлов). Любила очень Шамординский монастырь. Как-то сокрушалась, что хотела бы часто-часто бывать, да все не удается. Одна слепая монахиня (игуменья?)245, слывшая за прозорливицу, сказала ей лет за 10 до войны 14 года: "что же поделаешь... а случится и так, что мно-го годов, мно-го-много... и совсем не увидишь Шамордина... а перед концом жизни зачастишь, все тут наезжать и будешь, дело тебе будет до Шамордина нашего... вот и наглядишься напоследок". Ей теперь 64 г. И она верит, что увидит, и будет дело -- восстановлять обитель, оби-те-ли... Она теперь без гроша, в труде копеечном... -- и верит, что Господь поможет, -- и она будет _н_у_ж_н_а_ не только новому Шамордину. -- Недалеко от Шамордина монастырская "дача" Руднево. Там маленькая церковь. И там погребена у стены алтаря Дарья Ивановна. В. А. Вейденгаммер (о нем она много слыхала в Оптиной) перевез прах Д[арьи] И[вановны] из Ташкента, где она погибла на железной дороге в Руднево, которое та очень любила. Дама видела посмертное фото усопшей -- "удиви-тельное лицо!" -- не может забыть. А видела лет 35 тому, впервые: "светлое, такое небесно-покойное... в белом кружевном чепце... -- лилия-лик..."
   Олюша, тебе бы отдохнуть в том старинном замке -- Витонбург? -- как в 41 году. Сделай так, чтобы удалось там жить, дышать. Тебе _н_е_л_ь_з_я_ кружиться в хозяйстве, окрепнуть _н_а_д_о. Там станешь рисовать, писать. Голубка, на коленях молю тебя!..
   Как я беспомощен перед этими "force-majeure" {"Непреодолимая сила" (фр.).} -- грозовой эпохи нашей... -- полетел бы к тебе, завтра был бы у твоей постели, держал бы руку... о, как нежно глядел бы в тебя!.. Целую. Ваня
   Молюсь за тебя, как могу. Я не смею просить -- пиши, не утруди ручку, пусть посильнеет, тогда! Но два слова, только.
  

46

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   17. VII. 43
   Дорогая моя именинница, светлая моя, -- и какая недосягаемая! -- Ольгуночка, Олюша! Будь здорова, мой чистый Ангел, будь покойна душой, -- никаких дум смутных и тревожных пусть не будет в твоем сердечке, в твоей милой головке! С ангелом тебя, моя голубка, моя Олюночка, моя Ольга -- далекая! И не могу сделать ничего, чтобы ты и моими цветами любовалась, чтобы я так легко-светло прислал в _н_и_х_ свое сердце -- живое сердце тебе. Но оно тобой бьется-бьется... пусть эти дни и мучительно, замирая и тоскуя порой. Я вот уж 15 дней не получаю о тебе ни строчки. Не могу ничего думать, делать. Господи, когда же, наконец, разрешится это томление?! Я переписываю для тебя "Под горами", и в понедельник, м. б. пошлю часть -- первые главки. Но вот, какая незадача... болит правая рука, у большого пальца, и в кисти, сводит при усилии, и острая боль. Это -- писательская болезнь, знаю. Проходит, и опять. Бывало не раз последние годы. И на машинке трудно. Все эти дни не знаю, куда деть себя, к чему приложиться, -- так все не радует, не _б_е_р_е_т! А в таком состоянии я не могу работать. Читаю, бросаю... вожусь с разными пустяками... И хозяйство -- о, как это скучно! -- требует усилий, беготни. Да еще события... особенно эти "открытия" разных "ям"246 -- следы кровавого большевистского разгула. Кипел, хотел писать статью, -- о, громовую! -- и вижу, что нельзя, как надо. Ибо, кто, кто содействовал всему этому кошмару -- вот эти 25 лет?! Сама Европа. Она укрепила бесов, признала их, давала кредиты, укрепляла змеиное гнездо. Теперь -- расхлебывает эту кровавую кашу, омывает кровью. Все, все, все... -- за одним исключением -- святого убиенного короля -- Александра!247 И веймарцы248 тоже, и вот через все это ныне приходится лить кровь. Новая Германия в этом не повинна: но ей приходится расплачиваться за грехи старой. А главные-то питатели -- англичане и американцы. И -- все жиды. Это они, они помогли [развести] эти "фрукты" (Винница и проч.) А сколько таких "charriers" {"Каменоломни" (фр.).} по всему российскому простору!?! Ужас, ужас. Мы, эмиграция, все эти 25 лет кричали во весь [мир], -- всячески! -- приводили данные, пугали страшной _п_р_а_в_д_о_й, остерегали, оберегали... Сотни книг -- и ка-ких! -- хотя бы мое "Солнце мертвых" -- и др. -- были даны миллионам европейцев. Тысячи обращений, воззваний -- (Национальный комитет в Париже)249 доходили до власть имущих, до членов парламентов (знали они, читали!!), тысячи связей были использованы. Да и лучшие, понимавшие, _т_о_г_д_а, из влиятельных иностранцев подтверждали _н_а_ш_и_ предостережения... Ничего! Корысть, жадность, радость, что Россия, наконец, скинута со счетов в мире, -- все это покрывали русский вопль. И вот -- расплата пришла. Если бы в свое время помогли белой армии стереть большевиков, свободная сильная Россия, _н_о_в_а_я, (!) была бы в совете держав, и не было бы допущено этой бойни. Ибо, по всей вероятности, Россия была бы судьей и сдержкой в грозивших мировых сполохах. Мы свою миссию выполнили честно, полно, во всей мере наших возможностей. В_с_е_ было сделано нами. Ты знаешь и мое усилие -- писателя: пусть меня судят! Я _в_с_е_ сделал. И все, на своем посту. Неисчислима наша пролитая кровь, в неравной борьбе! Легли _л_у_ч_ш_и_е! А мир... плясал. И доплясался. И обратился против -- пусть несколько запоздавших -- провидевших, понявших грозящий ужас -- молодых сил Германии и Италии. Я _в_с_е, все знаю. На все кладу поправки. Но я знаю, -- и _к_т_о_ главный виновник всего: алчба и злоба мира, его ненависть к нам. Мы заплатили за свои грехи, но мир пьет и -- _в_с_е_ выпьет.
   Прости эти строки, так неидущие к именинному письму. Но столько накипело в сердце! И вот, я нигде не могу сказать печатно о всей правде... Это меня давит, убивает.
   Родная, дай же мне весточку о себе, о здоровье... -- я так исстрадался. Голубка, -- через свои скорби-боли -- подумай о твоем одиноком Ване!
   Сейчас (9 ч. утра) я должен выехать из Парижа на дачу к Юле. Она меня упросила поехать на эти дни -- на дачу, остаться ночевать там с ними. Ходят слухи о возможном налете на Рено (заводы), а это рядом со мной. Будто бы было предупреждение. (?!) Болтовня, но это нервит. И для моих я это делаю. "Камо пойду от Духа Твоего..."?250 Но чувствую, что мои нервы, моя подавленность... требуют воздуха, перемены места. Жара. Все разъехались. Я почти безвыходно сижу дома, не знаю, без сил душевных -- за что взяться...
   Завтра или в понедельник пошлю письмо и в нем начало "Под горами"251. Пусть это будет моим тебе приношением -- тебе, Ангел! Вместо цветов. Но это -- _м_о_и_ _ц_в_е_т_ы.
   Целую тебя, дорогая именинница, Олюша моя. Да будет с тобой Господь-Христос, и его Пречистая. Твой Ваня
   Поцелуй от меня маму. Привет Сереже.
   И. Шмелев
  

47

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   [10.VII.1943]
   Милый Ванюша!
   Пишу тебе из дома и правой рукой (хоть еще и с трудом). Спасибо тебе за последнее письмо от 25-го, я его только что получила. Ты просишь описать тебе все мое состояние перед операцией, все страдания и трепыхания... И знаешь, как это ни странно, все, что было тяжелого у меня, куда-то все ушло, скрылось за то удивительное состояние духа, в котором я пребываю. Просто говоря -- я блаженствую от ясности и необычайного покоя души, у меня такое чувство, точно случилось со мной что-то необычайно светлое, какой-то душевный праздник. Это даже неописуемо. Это какой-то душевный или духовный _о_п_ы_т, о котором я прежде только слыхала.
   Не думаю, что этому способствовала обстановка: из моего выздоровления сделали окружающие (и некоторые даже издалёка, даже с фронта) какое-то торжество, какой-то, я бы сказала, бенефис жизненный вызвала моя болезнь. Мне было дано увидеть людей и чувства их открытыми и ясными. Многие, м. б. впервые, стали откровенны и говорили и писали не то, что "модно", "красиво" и т.д., но то, чем они живут где-то в глубине. Не в отношении меня, но в отношении главных вопросов жизни.
   Ценнейшим вкладом в духовный опыт было для меня знакомство с хирургом и старшей сестрой (* Эта женщина неустанно и уравновешеннейшим образом служит ближнему и дает пример истинно-христианского смирения и покорности Воле Божией. Тонкий и чуткий подход, редкое сердце и юмор, несмотря на ее положение.), -- это святые люди. И как же много чудесного в жизни. Как многое я теперь иначе вижу, сколько надо было в себе изменить.
   Где-то я читала, что есть такое наблюдение, что с утратой какого-нибудь физического члена, человек утрачивает и какую-нибудь соответствующую сторону души. Может быть. Не знаю в связи ли с утратой моей физической или по другой причине, но во мне, конечно, что-то изменилось. Как много надо, однако, говорить и как же трудно! -- Ну, сначала: "трепыхалась" и очень страдала я, собственно, одни сутки, до визита к врачу. То воскресенье; я думала "незабываемое", но я его уже забыла.
   В приемной доктора, до его прихода, произошло уже "н_е_ч_т_о", что дало мне уверенность в "у_к_р_ы_т_о_с_т_и". Конечно, я не была еще совершенно спокойна, но где-то глубоко, жила уверенность и вера. Мне Ар не смог, (не хватило духу ему) сказать (* После гистологического исследования, в субботу А. был у хирурга (чтобы узнать результат), но мне не сказал, а доктор это очень одобрил и даже домашнего врача исключил, чтобы никаким путем меня не волновать раньше воскресного утра.), как поручил ему доктор, что операция необходима неотложно и радикально (ампутация), с мамой и Сережей они решили мне сказать лишь часть, т.е. только об операции под рукой и сослались на то, что доктор уходит в отпуск (что так и было), потому и срочно, а сообщить об ампутации Ар письмом просил самого доктора. 30-го мая (воскресенье) меня отвезли в лечебницу, где хирург уже сам заказал мне комнату, чудную, и назначил час операции. Формальность требует согласия пациента на всякую ампутацию, потому доктор был у меня в воскресенье вечером "поговорить о том -- о сем". Болтал обо всем, а потом исследовал сердце, легкие, вены, почку, т.к. этого хотел Арнольд. Объяснил мне, какой наркоз даст и, вообще, говорил как с коллегой.
   И тут что-то нашло на меня, ту, которая обычно все хочет выведать: смотрю на него и говорю: "Знаете, доктор, я не хочу ничего больше знать, что Вы будете завтра со мной делать, не хочу из Вас выматывать..." -- а он подхватил и говорит: "Чудесно, это самое разумное, но давайте условимся: позвольте мне завтра помочь Вам так, как только я умею хорошо, как мне поможет мое знание, мое желание и мои силы?" Я была тронута и дала согласие на все. Уходя, он наказал сестрам дать maximum забот обо мне, т.к. де она заслужила. Произнес даже маленькую речь. Я дивно спала ту ночь, которая из-за приготовления к операции была не очень длинной. Утром тиха. Мне было бы стыдно не быть такой. Почему? Не знаю. Помню, что мне неприятно было, что и так моей соседке по комнате мешают спать приготовлениями. Наркоз приняла легко, без "провалов", а просто ушла в "небытие". Ты знаешь, что во время операции проснулась, не сказав ни звука, кроме "да я проснулась". Я много передумала (но как-то не головой) перед операцией и к чему-то пришла, сама не зная точно к чему. И вот когда проснулась, то и находилась именно в этом состоянии обретенного покоя. Это было что-то новое, не мое. И всех это как-то поразило. Три минуты были ко мне допущены мама, Арнольд и Сережа, говорить я, конечно, не могла. А они смотрели с каким-то благоговейным изумлением, потом, приложив губы к руке, лежавшей поверх одеяла, и вышли. Пришел доктор и _т_о_ же выражение, подошел к изголовью и сказал: "Я помог Вам на всю жизнь и очень рад, поражаюсь Вашей храбростью... все очень хорошо". Боли были адские, давали шприцы {Здесь: делали уколы.}, но ночью я сама сократила на 1 шприц, -- не люблю. Мучительны были всякие звуки. Вечером опять был доктор, меня тошнило. Долго не работали почки -- почти сутки. Шли дни... физически мучительные ужасно. Перевязка была очень тугая, так что трудно дышать. Поты. Жар. Но я все еще не знала об ампутации. Доктор уехал, а Арнольд сказал, что он сам не знает точно. На 7-ой день сменили бинт, и я услыхала слова сестры одной, что нет груди. Но это была чужая сестра, и мне сказали, что она ничего не знает. Т.к. я лежала в клинической рубашке-распашонке, то не могла видеть себя спереди, а рукой боялась коснуться боли. Накануне моего рожденья сняли швы, и тогда я спросила и узнала все. И тут настали тяжелые дни. Я утратила на время мой покой и пережила нечто очень тяжелое. Но через это нашла еще лучшее и светлейшее. Сестры говорили, что всю 1-ую неделю удивлялись на покой мой, т.к. обычно такие пациентки жестоко страдают. Я же даже на боли не пожаловалась ни разу, только боялась, когда меня неумело поднимали и прямо пытку устраивали. "Утрату" физическую же свою я пережила бурно и тягостно, но затем в несколько дней сломила себя решительно и окончательно. Это было удивительно. В Троицу я была светла и радостна. Не то что кое-как утешена, но просветлена. Это особое что-то.
   Не хочу говорить о всех и всяких физических муках, -- их было много. Вставанья первые на 5 мин. были мучительны. Я же очень беспомощна. И проблема одеванья? Платье надеть нельзя, рука то не поднимается. Фигура? И все это прошло. В дни моего упадка меня много поддержали люди. И свои, и чужие. Тогда я ничего не ела. Ничего. Не могла. Какой-то шок. У меня и теперь все время боли и днем и ночью, при всяком движении, но это меня ничуть не смущает. Я и к почке своей отношусь иначе как-то. Это м. б. дико, но у меня прямо какое-то постоянное радование, точно не опасная болезнь была со мной, а что-то удивительно приятное. Такое мое состояние не прошло незамеченным и другими, вот что пишет доктор в одном письме к Арнольду и мне: "...Я должен еще раз сердечно поблагодарить "mevronw" за ее прекрасное поведение в дни ее пребывания в лечебнице. Она дала сестрам и всем нам исключительный пример своей верой в Бога -- воистину она держала доброе имя и честь своих предков высоко. Она была милая и симпатичная пациентка, и я для нее особенно рад, что все так хорошо удалось, и что ей не следует иметь ни единой заботы в будущем, и что теперь все снова в порядке". Этот доктор очень верующий, идеалист, живет только для больных, не имея от жизни ничего. Когда мы прощались, то он сказал мне: "Я перенесся в Вас и почувствовал, что сделаю все так, как хотел бы себе получить помощь от той науки, которой отдаю все свои силы. Вы тоже ей служили, и я знаю, что много служили... Я Вас лечил так, как бы лечил члена моей семьи". Глаза его были закрыты тогда, но когда он их открыл, они блестели влагой. Я плакала. Старшая сестра, стоявшая тут же, сказала: "Вот я не люблю в глаза хвалить, но спросите кого хотите, что я говорила всем о Вас... я рада, что случай меня столкнул с Вами, а доктор то же самое говорил, он всех людей сразу видит и Вас он всю понял... Так осторожен он еще ни с кем не был, хотя славится своей мягкостью". Сестре этой около 70 л. Она монахиня. Я, конечно, протестовала и говорила, что я похвал их недостойна, благодарила их и доктора за его поддержку, а тот сказал: "не меня, нет, нет, но Того, Кто Там", -- и показал вверх. "А покой Ваш изумительный Вы получили через Вашу веру". Он говорил, что поражен был той мной, которую ему вкатили в операционный зал и после. И все это видели. И это неизреченная милость Божия, а не моя заслуга, дающая такую поддержку в жизни, такую радость. Сережа и Арнольд, каждый порознь, сказали, что они потрясены видом моим в день после операции были, небывалым. А мама сказала... "Ну знаешь, помнишь то выражение у умершего Александра Александровича (отчима) торжественности и покоя, -- так вот что-то от этого было и у тебя. Ты была так красива, но не обычной красотой, а какой-то строгостью, почти как судья". Мне было очень тихо. И знаешь, я все думала: "Как рада буду, когда проснусь, узнаю, что жива осталась". А случилось, что когда проснулась, то вспомнила эти думы и... ничего не ощутила. Ничего, кроме покоя. Ну, будь здоров, целую, Оля
   [На полях:] А ты меня не балуешь письмами!
   Сейчас я простужена слегка, но чувствую себя и выгляжу хорошо. Свежа на вид. Но делать ничего не могу и очень трудно писать. А это жаль, т.к. времени у меня много. Но м. б. и лучше пока, т.к. очень устаю. Велено больше лежать и отдыхать.
  

48

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   21.VII.43
   Олюночка, еще не отправил тебе продолжение рассказа "Под горами", уже готовое к почте, как в 11 ч. утра -- твое чудесное письмо, удивительное, так оно меня осияло, так _у_с_и_л_и_л_о! Рухнула с меня гора, давившая эти дни, вдруг свалилась! О, как благодарю тебя, как я весь закружен счастьем, радостью... -- о, как это слабо -- "радость" тут! -- ты -- _ж_и_в_а_я, ты -- полна чудесной Жизнью, моя -- _н_е_о_б_ы_ч_а_й_н_а_я. Такой-то вот я и чувствовал тебя _в_с_е_г_д_а. Ты не можешь уйти с земли, не выполнив тебе назначенного, а оно -- бо-льшое, оно -- огромное светом и плодом. Такое во мне чувство. Творчество -- ? Да, и оно, и оно, во многих видах, -- в слове, мысли, в красках, в чем угодно, что зовет сердце твое и дар твой, но не в этом только, не этим наполнишь свою требовательную душу, все существо свое: а _ж_и_з_н_ь_ю_ в высоком и чарующем этой высотой -- _д_е_л_е, так близком тебе, требовательной в жизни духа, души, всего существа твоего -- _в_с_е_й_ тебя. Олюгла милая, как я рад, как ты меня подняла, слабенькая еще... еще "бинтушка". Ибо ты -- си-льная! Письмо твое -- исключительно насыщено мыслью и тонким ее светом. Я все вобрал, все влил, что смог учувствовать в неполноте строк. Понимаю, -- обо _в_с_е_м, что тронуто в письме, или ничего не надо писать -- не выразят в полноте слова-образы, или уж сказывать сердце к сердцу, и до-лго, долго, -- но мне, говорю, все сказалось -- несказанное и несказуемое. Ты будешь жить и делать, долго и полно будешь. Сему -- назначена. Ты вся -- _р_о_д_н_а_я, связанная с _р_о_д_н_ы_м_ и живой кровью, и жарким сердцем, и духом служения в любви, и -- _Д_У_Ш_О_Й! Вот все это, и все возможности и преизбытки твои нравственные и творческие, и горенье любви чудесное -- к родимому и так истерзанному всем, всем... -- я все это давно чувствовал и _в_и_д_е_л_ в тебе, но теперь, после _в_с_е_г_о, теперь, когда ты так выросла духом и душевно, -- и вырастешь всей полнотой твоей, и телесно укрепишься, -- и будешь в цветеньи полном, -- забудь -- и ты забыла! -- о болезни, ампутации, о болях,.. -- так это мало в сравнении с тем, -- _к_а_к_а_я_ ты, _к_т_о_ ты, и _Ч_Т_О_ ты будешь выполнять в назначенном тебе от Бога пути. Ты -- редкая... я знаю это. Ты из того рода Родины нашей, откуда выходили в жизнь те, кем жива жизнь: наши святые-я, наши подвижники, наши трудники Руси, наши "добрые люди древней Руси", как называл Ключевский252, наши _ч_и_с_т_ы_е_ деятели на путях воспитания, очищения, _п_р_и_м_е_р_а, помощи, просветления, про-све-ще-ния в полном-глубоком смысле. Какое поле _б_е_с_п_р_е_д_е_л_ь_н_о_е! и _ч_т_о ты, _т_а_к_а_я, с таким богатством ума и сердца и даров Божиих -- сделать можешь!!! ... -- Олюна, я столько вобрал и столько в себе уместил и постиг -- из твоего письма! И почувствовал, чуть ли не осязаемо, как ты вся в руце Господа, в Его Лоне, -- в Его Путях! И радостно мне, и так легко дышать стало! Знаешь, голубка... одно явление твое людям делает их лучшими! Так это во всем видно, и сколько раз я сознавал это, выхватывая из твоих писем. Ты и не думаешь об этом, ты лишь свою жизнь набрасываешь, -- порой, просто, мимоходом, словечком, образом, и не думая, _ч_т_о_ из этого я увижу, -- и я вижу самое главное, как ты делаешь людей лучшими. Какая сила дара Господня в тебе! И как же несчастен я, что не дано мне -- пока? -- увидеть тебя земными глазами, но я _в_и_ж_у_ душой и сердцем... и -- рассудком..? Я не умею, я не люблю, как-то не по мне брать рассудком. Так -- только вообразить, _ч_т_о_ и _к_а_к_ можешь ты делать среди людей, среди _с_в_о_и_х... -- примером, словом, взглядом, вздохом, укором, лаской, -- о, больше всего лаской, тихим сердцем. Но ты властна и на гнев, я знаю... -- и будут гореть стыдом, будут неметь и трепетать, будут грехи и неправды свои больно слышать, когда увидят властный твой взгляд укора, раздраженья, негодованья, _с_е_р_д_ц_а! Я всегда говорил тебе, что ты из особого состава, сложного... -- и на земле не-слу-чай-но явлена. Т_а_к_и_х_ я еще не встречал... не мыслил. Твой хирург лишь чуть постиг -- из твоего мира! -- многое было бы ему невнятно: он взял очень "запросто", _р_а_с_с_у_д_к_о_м, -- что ж, иначе и не мог, иной лепки, хотя и достойнейший человек, пошли ему, Господи, здоровья и радости. Милая, ведь и д-р Га-аз, тюремного замка в Москве, и врач Гинденбург из Минска, о котором говорит Достоевский в "Дневнике писателя"253 -- высоких качеств люди; но они... "от разумного делания", из какой-то своей логики духа, но не -- естество, не песня души, не _с_у_щ_н_о_с_т_ь_ во Христе духа, -- это у них -- нажитое, воспитанное, выхоженное, -- не взлет, не сущность, не -- свободное дыханье, без чего нельзя жить, как тебе, и тебе подобным святым, редкостям в человечестве! Это у них выработалось в хорошую "привычку". У тебя -- рождено с тобой. Но оставлю, а то посмеешься над "размягченностью" всегда унылого -- последнее время! -- Вани и скажешь -- "не пой ты мне, милый, акафиста". -- Ах, Олюночка, ну это в следующем письме... я хочу сказать тебе, какие мысли родились во мне от безумной бомбардировки Рима254... -- как бы вариация-дополнение "Легенды о Великом Инквизиторе"255. Кипел я -- бесплодно горя -- эти дни, уходя от _с_е_б_я, -- страдал, разглядывая в газетах фотографии "Винницк[ого] фр[онта]" -- и проч. Написал бы... но... -- "крылья связаны". А тебе напишу о "римском действе" _б_е_с_о_в. Роднуша, родимоч-ка, как я рад, что ты _т_а_к_ написала мне, что ты -- воскресаешь! Твое письмо -- от 10.VII на штемпеле, заказом, шло... -- одиннадцать дней, и я горько думаю, что мои письма тебе -- Ангелу -- посланные 17-го, придут позже! Целую твои глазки, деточка, мудрица святая... ручки твои целую, боль всю твою чувствую и целую... -- да минет все. И минет! ми-нет!! Ми--- нет!!! ... Снова хочу вложиться в "Пути" -- "Ныне отпущаеши..." А пока хочу послать тебе продолжение "сада" из "Под горами" {Далее в оригинале перепечатан фрагмент рассказа И. С. Шмелева "Под горами".}.
   [На полях:] Господь с тобой. Крепни, набирай сил. Питайся, заставляй себя. Целую. Ваня
   (Закончу эту сцену завтра.)
  

49

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   20. VII.43 г.
   Милый Ванюша!
   Очень волнуюсь за тебя. Как твое здоровье?
   Вышел промежуток в моих письмах256. Много всего. На глазах наших разыгрывается ужасная драма: между нами строго: умирает Валя Розанова от рака позвоночного столба. Накануне моей операции я была в Гааге и причащалась Св. Тайн, видела Валю, которая меня ободряла "по опыту", т.к. самой ей 2 года тому отняли грудь (рак!), а потом "как товарищ по несчастью" писала в клинику мне, будучи уже немного больной. Потом слегла, а вот теперь уж быстро приближается к развязке. Валю я особенно люблю и прямо убита этим горем. Очень много развилось трагизма, представь: ей стало все, до мельчайших подробностей известно. Вся безнадежность ее. Ей сказали!!!! Ужас! Отнять всякую надежду! А она.., чтобы не тревожить мать и Пустошкина, таила эту истину в себе, пока тот, кто сказал, сам не открыл это ее сестре. Она ломает комедию перед матерью, не смея даже плакать. Розановы все очень сильны духом, но Валя -- особенная. Хотела я в Ольгин день ехать в храм, но прямо не могу. Да и слаба еще я. Здесь был один доктор, лечивший рак очень успешно. Его затравили коллеги и не дали его теории ходу. Я звонила ему, но не получив ответа, просто позвонила кому-то, проживающим на той же улице. Оказалось, что он умер! А та дама сказала по телефону, что он сущие чудеса творил, массами исцелял. Я-то о нем из русских газет заграничных давным-давно еще читала. Вчера звонила еще одной докторше. Та дала как будто луч надежды, выразив предположение, не инфекционное ли это заболевание, т.к. отсутствие параличей, а по телу появляются затвердения и красные пятна. Кто их знает. Валю исследовали как раз тогда, когда производились аресты врачей256а, м. б. плохо были сделаны снимки. Хочется верить, но так мало надежды. Прости мне, что ни о чем ином не могу писать, -- я в большой печали.
   Лучше Вали я никого из женщин не встречала. Ни на Родине, ни за рубежом. Она -- вся обаяние и женственность, очаровательная, светлая Валя.
   Днем и ночью думаю я о ней, а помочь вот никто не может. Христиански говоря: все мы в руке Божией и надо, конечно, всю жизнь свою направлять к достойному ожиданию конца, но все же так тяжело это переживать на близких людях.
   Мое здоровье пока слава Богу. Начинаю втягиваться в жизнь. Пишу тебе кратко, но не сердись, скоро напишу больше. Сейчас же тороплюсь, чтобы дать о себе знать и не томить тебя. Это письмо не в счет!
   Обнимаю тебя! Будь здоров!
   Оля
  

50

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   12/25.VII.43
   Милый Ванюша!
   Спасибо тебе за именинное письмо и за вчерашнее, от 12-го257 (простое!). И еще большое, пребольшое спасибо за переписку "Под горами". Наслажусь ими. Отчего же ты так утомлен? Почему не поедешь на дачу? Вероятно Юля тебя звала? Я не все понимаю в отношении твоего племянника... А ты скуп на описания вашей встречи. Ничего не сказал, кроме сообщения о смерти Кати. Оценку твою дяди В.258 я тоже не знаю с какой стороны понимать, ибо не знаю точно, каков он и как себя проявляет, а также не знаю точно и твоих взглядов, т.е. вернее всех оттенков.
   Мои именины мы будем праздновать собственно сегодня, т.к. вчера я безумно устала: ездила в Гаагу в церковь, еще накануне уехала в Утрехт, где и ночевала, чтобы с ранним поездом попасть в церковь. В 754 села в вагон, а вдруг по микрофону сообщают, что путь испорчен и нас повезут через Амстердам. Результат: приехала только к "Милость мира"259... Но все же причастилась, т.к. очень этого хотела. Из храма сразу же поехала навестить Валю. Там меня накормили ее сестра и мать, как на убой, но все наспех, наспех. Еле удалось поговорить с Валей. А дома нахожу письма: ее, ее сестры Оли и Пустошкина259а (сожженного горем), из коих вижу, как Валя меня ждала, но т.к. я сперва не собиралась в Гаагу, то очень огорчилась. Пустошкин пишет: "Она собирается с Вами отвести душу". А я-то, негодная, быстро укатила. Боялась опоздать к автобусу.
   Еле доехала: с билетом 2-го класса еле втиснулась в 3-й, но когда огляделась, то увидала, что он, собственно, для Wermacht и вот перед самым отходом нас стали выбрасывать, но т.к. все было забито и можно было только выйти через окно, то случилась задержка и поезд тронулся.
   Кое-как доехали. Но при посадке (я еще с чемоданчиком и зеленью из города, т.к. у нас даже шпината не найти, не говоря о салате) так меня толкали и все по больной-то руке и груди. Я чуть не плакала в невыносимой жаре и давке. Какая-то тетя так меня двинула, что даже устыдила ее. Долго не могла отдохнуть. Болит рука, все мускулы. Погода стоит чудная, а до этих дней был холодище, так что я не понимаю, что у тебя жара и завидую. Свидание с Валей меня очень потрясло. Очень жаль бедного Пустошкина. В ней вся его жизнь и радость. И как тонок и чуток он с ней. Говорит: "Не думал, что так будет. Надеялся, что Валя закроет мои глаза". Она лежит вся в цветах, люди ее любят и все балуют. Она роскошно обставлена, чудно питаться могла бы, но... ничего не кушает. Я отвезла ей собственного печенья, умоляла хоть отведать. Нет. Ах, Валя, Валя, какая это огромная сила духа. И как жестока к ней судьба. К чему было рассказывать людям (да еще как!!) о ее безнадежности? Я м. б. грешу, но думаю, что это сделано под косвенным влиянием Натальи, узаконенной цепи жизненной Пустошкина. Я грешница, не могу одолеть отвращения к этой мартышке. Все в ней ломанье и притворство.
   26.VII. Кончаю сегодня. Вышли очень удачные именины: приехал в 1/2 8 ч. вечера мой хирург и было очень уютно. Сперва все "пугал", что ему к пациентам спешить надо, но засиделся до 11 ч. и только-только мог домой добраться. Страшно меня чествовали. Доктор сперва, увидя, что попал на семейное торжество, смутился, -- не помешал ли. Всех он очаровал. Угощенье вышло чудное. Меня мучает, что тебе по хозяйству трудно. И что у тебя с рукой? От писанья? Пишешь ли ты "Пути"? Отдохни летом, постарайся уехать к Юле. Ах, Ваня, спроси при случае Елизавету Семеновну, получила ли она деньги. Меня смущает, т.к. до сих пор от нее нет ни строки об этом, а Фася уверяет, что ее муж переслал. М. б. он поручил той же "холере", а та и забыла. Я послала 20 гульденов и просила указать мое имя. У нас стоит тоже жара, пышет как из печки. Цветов в саду у меня масса, дом утопает в цветах. У меня много порывов и писать и рисовать, но все не соберусь. Руку больно. У меня многие буквы не выходят как-то, и до сих пор слаб мускул подбородка и нижней губы. Для посторонних это не видно, но мне трудно, например, плевать или полоскать рот. Со временем стало лучше, но не прошло. Рот был чуточку как-то атрофирован после операции. И все еще болит правое лицо, особенно губы. Причесываться больно, вся? кожа передает ток какой-то. Но это все пустое. Жаль, что правая рука. Ваня, меня очень интересует то, что ты писал будто я ушибла когда-то грудь. Я забыла. Ты это хорошо знаешь? Ответь на этот вопрос.
   [На полях:] Целую тебя и благословляю. Будь здоров. Оля
   Конечно, Валю разуверяют близкие, но это очень трудно, "отрава" дана. Уже и она не верит.
  

51

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

   Это те "ландыши", символ коих я послала тебе к Пасхе. А не акварель, как понял ты.
   Продолжение и окончание следуют одновременно.

Ландыши

Старая легенда

  
   Давным-давно, в ту пору, когда солнце еще ярче в небе горело, а на земле водились разные диковинные звери, по лугам цвели лазоревые цветочки, а в лесах еще певали райские птицы; -- в далеком заморском государстве жил-был Король. Славно жил Король со своей молодой красавицей-Королевой {В оригинале описка: Королевной.}, всего было у него вволю, и народ любил его крепко и верно, хоть и был он правитель строгий. Одна лишь была у Короля кручина, злой змеей она ему легла на сердце, высосала всю из жизни радость: уже седые нити выбиваются у Короля из-под короны, а все нет у него наследника-сына, кому бы передал он все свое славное государство, все свое богатство, славу, величанье. Не оставит он отпрыска славного своего королевского рода. Так кручинился Король втихомолку, становился он все строже, все седее да угрюмей.
   Кручинилась и молодая Королева, -- так она молилась, поднимая дивные свои очи к небу: "Ты, Пречистая Матерь Божья, услышь мою грешную к Тебе молитву, дай и мне Ты счастье материнства, дай дитя мне с сердцем добрым, чистым". Дивные смотрели в небо очи, трепетной душой внимала королева пенью райской птички. Сердцем всем своим любила Божий мир и всякое Его творенье. И молила она Творца снова: "Боже, Ты не дашь моему сердцу, полному любви к Твоему великому творенью, отойти в сырую землю и из мира Твоего пропасть бесследно... допусти меня, великий Боже, чистому дитяти передать любовь мою большую, чтоб младенец после нес перед Тобой свой любви светильник". И когда молилась Королева, все лицо ее светилось счастьем, знала, что Господь ее услышит.
   И родился у нее сыночек, красотой своей был всем на диво. Сорок дней палили пушки, сорок дней пировали в Королевстве. Не нарадуется Король на своего наследного сына, планы строит про то, как тот будет править королевством. Не отходит от сына Королева, сама поет ему колыбельные песни, тихие слова ему шепчет: "Ты, дитя мое родное, малое созданье Божье, полюби ты мир Его прекрасный, пожалей ты всякую тварь земную. Сердцем ты своим увидь премудрость Божью, угадай святую тайну в мире и поведай ее ты людям". Прижимала мать дитятю к груди, будто сердце ему свое отдать хотела.
   Вырастал Королевич родителям на радость, людям все на удивленье. А как стал он юношей разумным, стал учить его Король разной мудрости королевской, стал сажать его с собой рядом в высоких своих хоромах.
   Ярко блещет солнышко красное в небе, да не пробиться ему сквозь толстые цветистые стекла в королевских хоромах... звонко птицы поют на ветках, да не слышно их Королевичу в пышных отцовских палатах: звонче их гремят казначеи, золотом пересыпают.
   И затомилась душа Королевича по Божьему дивному миру, заныло его чистое сердце, затуманились его ясные очи. И запросился он у отца своего на волю, с матушкой своей выйти в лес-дубраву, в поле-чистое, в долы дальние, чтобы ветры буйные приносили им песни моря шумного, птицы райские голосисто пели чтобы, и над всем чтобы солнце яркое в небе плавилось.
   Люда бедного Королевич сам разыскивал, по дорогам-тропам, по полям-лугам ходючи. И у каждого Королевич знал нужду-жалобу. И для каждого Королевич был ласковым. Полюбил народ Королевича крепче старого Короля сурового. Отзывался сердцем он на нужду-беду и на радость людскую, забывал тогда он про хоромы отцовы пышные. А Король-отец на сына стал хмуриться, Королеве стал выговаривать: "Не хочу я, чтобы ты мне бабью куклу из сына сделала, сам воспитаю я своего Королевича". И услал он сына в земли заморские, чтобы научился он уму-разуму. А когда вернулся домой Королевич, узнал он, что не стало его родимой. Умерла она тоскуя, его, сына своего призывая. Стало тесно Королевичу в отцовских высоких хоромах, ушел он в поле выплакать свое горе. И как глянул он в синее небо, будто очи родимой ему улыбнулись; речка ласковые слова ее, будто, прожурчала, птичка песенку сердца ее спела, а как кинулся он на траву шелкову, -- будто кудри ее золотые рук его коснулись. И узнала его душа в миг тот, что жива душа его матушки любимой, что со всем она Божьим миром слитна. И наполнилось сердце Королевича несказанным светом, -- будто матушку он свою увидел. И от полноты своей сердечной сыграл он на свирели песню. Песню, какой доселе не слыхали люди. С той поры стало ему сладко одному встречать-провожать ясные зори, ночью темной глядеть на высокие звезды, в быстрой речке умываться утром. Не вернулся Королевич в замок, а пошел он по велику свету. Вот приходит раз он в чужую землю, там народ весь готовит великий праздник, -- выдает царь земли той свою дочку замуж. Проходил однажды Королевич мимо царева сада и увидел он там красавицу-царевну. То не радостная была невеста, не веселья песни она распевала, а кручинилась царевна сердцем, слезы горькие проливая. За немилого выдавал ее отец замуж. Так она была прекрасна в своей скорби, что пожалел ее Королевич от всего сердца. Полюбилась душе его царевна, полюбилась, хоть даже и до смерти.
   И сказал в себе Королевич: "Как скажу ей про то, что во мне родилось, как всю душу ей мою открою, мало слов мне в языке нашем богатом, чтобы выразить любовь мою к прекрасной... любовь мою больше жизни..." И сыграл тогда юноша царевич песню, песню лучше всех песен в мире... Затаили буйны ветры свое дыханье, быстра речка замерла-затихла, птичка райская умолкла, потому что слушали они, как пело сердце человека. А когда окончил Королевич, подняла на него Царевна свои небесные очи и тихо-тихо ему сказала: "Кто ты, юноша неизвестный, и откуда ты сюда явился?" Как увидел Королевич те ясные очи, будто светом его озарило, краше матушки его родимой стояла перед ним Царевна, всю бы душу он за нее отдал... И ответил он ей так же тихо: "Я пришел сюда из стран далеких, странник я, простой прохожий в мире, твой слуга, царевна, до могилы, а зовут меня люди Ланом". Встрепенулась тут царевна-Елена, дивное слово ему сказала: "Я не знаю тебя Лан милый, но когда играл ты свою песню, вспомнила душа моя ее напевы, будто я сама ее давно играла, будто уж давно тебя я знаю, будто душенька у нас с тобой едина, только живет она у двух разных человек". Изумился такому слову Королевич, потому что сам свою в ней почуял душу. И сказал он Елене: "Нет у меня ни богатства, ни славы, царевна, есть в груди лишь сердце полное любви и песен, и его отдать тебе почту за счастье. Прости мне безумное слово, но коль хочешь, будь мне подругой-спутницей в жизни... приходи ко мне моя голубка, буду ждать твоего я решенья три дня и три ночи". Посмотрела в глаза ему царевна и увидела в них свое отраженье, не сказка ему ни слова и ушла в свои хоромы... День прождал Королевич в роще и другой уж вот на исходе. Ночью темной Королевич томится, про Елену ничего не знает. А на третье утро пошел он к царевым хоромам. Под окном притаился, горькие речи слышит. Пред отцом стоит его Царевна, милости у родителя просит. "Милости твоей просить пришла я, дорогой родитель, не прогневайся, вели слово молвить!" -- "Что ты, дочка, и в уме ль ты, что ведешь такие речи, в чем тебе я отказывал прежде? Али мало я тебя холил? Али слуги тебе плохи, -- дочка служат, али гусляры плохо играют песни, аль каменьев у тебя мало самоцветных?.. Жениха ли я тебе сыскал плохого, дочка? Иль полцарства тебе моего мало?? -- Нет, родимый, всего у меня довольно, только нету у меня воли, -- отпусти ты меня, батюшка по белу-свету, тесно мне в моем терему высоком..."
   Улыбнулся царь боком, бороду в кулаке крутит.
   "-- Погоди, голубка, скоро ты пойдешь в просторные хоромы, сама ты будешь царицей державной, через 3 дня сыграем мы на славу твою свадьбу, царство мы с зятем наше удвоим, заживем мы на славу..." Упала Царевна отцу в ноги, и в слезах она его просит-молит: "Ты, родитель мой, батюшка родимый, не губи меня, не отдай за постылого замуж, отпусти ты меня на волю, а царицей {В оригинале описка: царевной.} сделай мою сестру меньшую, завидует она моей доле. Не нужные мне, батюшка, царские хоромы -- чисто поле краше их и шире, самоцветных камней ярче звезды, гуслярам твоим не спеть той песни, что слыхала я у юноши-Лана".
   Тут нахмурился царь черной тучей, крепче бороду ухватил рукою и сказал-отрезал слово: вот что, дочка, как скажу я, так и будет, -- за тебя я дал свое царское слово, жениху твоему обещал я тебя дочка, невозможно мне идти на попятный, невозможно мне опорочить свое слово, все равно, что в лик дать себя холопу ударить. Не проси у меня, чего ты не разумеешь. Через 3 дня будешь ты царицей!.. стерпится и... гляди... полюбишь!
   А когда ушла к себе в терем Елена, приказал ее старухе-мамке запереть ее ключом тяжелым.
   Третий день тоскует Королевич, нет у него никакой надежды. На заре собрался снова к царевым хоромам, захотелось ему, хоть издали повидать Царевну... Вот идет он полем, -- в поле цветики цветут один краше другого, а все нет такого, что достоин был бы украсить Красавицу-Елену. А как выйти ему на дорогу, увидал он лазоревый цветок -- волшебный, красоты он был необычайной, и сорвал его Лан для своей любы. К сердцу прижимает он цветочек, а на сердце у него черная кручина. Ночью пришел он под окно царевны, не видать в нем милой тени. Песню он хотел сложить ей, да не смог от горя. От кручины онемело сердце... так и ушел Лан один обратно.
   А идет одиноко прижимая он к груди своей тот лазоревый цветочек, прижимая его к своему сердцу, душенька в нем тоской черной тосковала. Высохли-иссякли у Лана с горя слезы, показалась жизнь ему горше полыни. Переполнилось его ретивое сердце скорбью-печалью, не могла из него выйти ни едина песня. Задыхался Лан-Королевич, захлебнулся горем, сперлась в сердце тоска, и не выйти ей ни слезьми, ни песней. И случилось тут великое диво: почернел у Лана тот цветочек, что холодными руками к жаркой груди прижимал он. Посмотрел на него Королевич, пожалел творенье Божье,.. отогрелось жалостью этой его сердце, и тогда услышал Лан тихо пенье, будто на груди у него кто-то плакал. А в руках у него шевелился цветочек, распускал свои лепесточки, словно перья пестик вырос в тонкую головку, птичкой малой обернулся лазоревый цветочек.
   Продолжение и окончание260
  
   И за песней той рыдать начал Королевич -- горьки были его слезы, горьки были они и сладки -- выплакал до дна он свое сердце, сердце, что само уже петь не умело. А к утру завял цветочек-птичка, -- к утру же не стало и Лана. Вот Елена в тереме тужит, в двери напрасно она стучится. А как заснул отец ее в своей опочивальне, порвала она свое покрывало, крепкие жгуты из него скрутила и сползла по ним через окошко. Темной ночью искала она пути-дороги, к милому спешила через рощи. Только к утру нашла она Лана, -- он лежал под дубом бездыханен. На груди у него птичка -- лазоревый цветочек засох перышками-лепестками. А где падали Лановы слезы ключиком вода из земли пробивалась. Шел от ключика того дух прекрасный, были в нем и сладость-горечь жизни, любви и смерти. Сердцем своим Елена слезы Лановы в нем угадала. Бросилась она к нему на сердце, руками голову его обнимает. Вот взяла она из ключика водицы, брызгает в лицо Лана. -- "Оживи, встань мой любимый, Лан -- дыши же! Лан -- дыши же!" Но не встал Королевич-Лан к жизни этой, не ожил он для разлуки с милой. Плачет Елена над Ланом, а Царь-отец выслал уж за ней погоню, приказал связать, как пленницу свою дочку.
   Слышит топот коней Елена, зовет она, кличет друга... "Лан -- дыши же!.. а коль нет, возьми меня с собой, любимый". Брызжет Елена из ключика водицей, дышит ее ароматом, а куда падали те капли, вырастали там белые цветочки. Слезами на стебельках они повисли, сладкой горечью напоили воздух, сладкой горечью жизни, преступление! Оля, я не в _с_и_л_а_х_ отвечать на твои обвинения. Оба мы хороши -- два сапога -- пара. Но ты-то -- Свет, а я -- во тьме. Я ни-чего не знаю, о тебе, -- или очень мало. Ради Бога, все, всю драму дай мне... не бойся, я не стану мучиться. Но я должен _в_с_е_ знать. Но все это уже -- прошлое, и из моих писем ты _в_с_е_ увидишь, как я -- к тебе. Вчера я так молился о тебе! До слез, до крика -- к Ней, Пречистой, -- сохранить Тебя! Оля, после молитвы -- дикой, иступленной, перемешанной Тобой, _в_с_е_й, _в_с_я_к_о_й, в горящем воображении, -- я все на Тебя смотрел, -- ты в луче лампы, тут, как Новая Чудотворная моя, Икона Небесная! -- и -- страшно-страшно Земная, -- я твое дыханье пил! -- после всего я... стал смотреть (до 4 ч. ночи) "Старый Валаам". И -- прочитал страниц до 60, все думая: "вот это ей понравится... вот тут она будет сладко плакать... вот это ее еще ко мне приблизит... вот -- улыбнется, вот смеяться будет..." -- Пойми, ты _в_с_е_ пронизала собой -- во мне. Если ты меня забудешь -- я _в_с_е_ забуду, жизнь свою сожгу сразу, без думки, -- как спичку чиркну! Вот я какой -- к тебе, с тобой, -- без тебя. Знай это. Я все сделаю, чтобы быть около тебя. Я _н_а_ш_е_л_ путь. Вдруг осветило! Я получу право ехать! Сегодня же пишу. Мне не откажут. Верю. _О_н_ меня чтит, очень, и он имеет огромное знакомство -- _т_а_м. Это наш военный, писатель272. Он все сделает, о чем попрошу, я верю. Если не сделает, -- _н_и_к_т_о_ не сделает. Ласковая ласточка, я тебя люблю, как никогда не любил! Это -- выше всех чувств моих, -- выше сил моих! Все забудь, -- не было моего помрачения! Не могу разбираться, не стану. Не хочу. Это пыль от моего бунта, она слепит. Брось. Приласкай, приласкайся, прижмись сердцем, сожги меня собой, -- я не могу без тебя. Прочти все мои письма, последние, они в пути. Ты меня связала требованием -- не слать expres. Ведь письма плетутся, и они отстают уже от нового меня, еще ближе к тебе, -- _н_е_л_ь_з_я_ быть _б_л_и_ж_е, искренней, жарчей, страстней, нежней! Ты -- все взяла -- не слышишь? Я -- в боли за тебя, пойми, глупая, злюка, красочка, свежесть, -- о, твое лицо! Все девушки, все женщины одной реснички твоей не стоят! Я -- весь чистый, твой, клянусь Сережечкой! Ни одного взгляда, ни на какую! -- не нужны мне, _н_и_ч_т_о_ для меня они! Это я -- про Ирину -- она как дочка друга, я был бы рад, если бы она была Ивкина! Да нельзя теперь, и она на 6 л. его старше. Но если бы я тебя не встретил, а она хоть чуть любила бы меня, и мне было бы 45--40 л. -- нет, и тогда не женился бы! Ни за что! Я ее целовал при Оле, как ребенка, всей чистотой и -- полным безразличием. Мы ее 10-леткой знали. Оля, твой изумительный по краскам, по глубокому чувству стих-сердце... он во мне, как Солнце! Олёк, взгляни лаской, прижмись глазками к сердцу, -- увидь, увидь! Ужаснешься, что там, ты все его взяла, оно все занято, груди больно от такой любви! Брось это "Вы"! Оно режет меня. Оля, гадкая, бедная, ласкунчик мой, безумка, мученица, -- сделай, как советую (послано письмо). Поезжай в санаторий. Я буду у тебя, да, да! Ты вся -- дар от Бога. Пришли три письма о твоей жизни! Все хочу знать! Как ты жгла себя -- для другого, во-имя _ч_е_г_о! Ольга, безумица, все-Женщина! Я счастлив был бы землю целовать, где ты пройдешь! Я -- для тебя Тоник, мальчик твой, -- только умней и... еще пыльче! (неправ, но все равно). -- Твой портрет сегодня увеличу, завтра. Бегаю по квартире, в пустоте, ловлю тебя, мыслью ищу -- Оля, Оля, Олёк! Не могу жить без тебя. Ты -- кто Ты мне? Дочурка, мама, -- у меня не было _м_а_м_ы, а... мамаша! -- сестричка, жена, любимка, (Тетёль {Тетёль -- здесь: тетя Оля (обращение Ива Жантийома к О. А. Шмелевой).}, Ивки) ты -- все цветы на свете, все лучи, все звоны... ты -- Жизнь, живая кровь, -- тобой я есмь. Ол-ь, я... такой! Слышишь ли, как бьется сила жизни во мне! От тебя. Оля, я ничего не ответил на твое письмо: его _н_е_т, и моего не было. Ты -- только. Все -- ты. Я ничем не мог тебя мучить. Это -- сон дурной. Ты -- Дари. Дар -- Ты, и я весь -- любовь. Нет терпения выискивать в твоем письме. Его нет. Твой _б_е_з_у_м_е_ц_ Ив. Шмелев
   [На полях:] Весь твой, все эти дни с июня 39. Я для тебя "ты", не Вы. Не смей!!! Не смей, Оля моя!
   Что "опасно"? Что я сделал так? Крещу тебя!
   Твое творчество в России (твои портреты) -- святое для меня! Го-споди!
   Ты -- гениальна сердцем. Потому -- необычаен Дар. И еще смеешь сомневаться в себе! В Божьем даре?!
   Ну, и подобрались друг к другу! Кажется, оба задохнемся, друг от друга! Не знал такого чувства. Потому что два таланта -- и каких..! до чего же схожих!!
   Мы совсем безумные! Помни одно: люблю -- до смерти.
  

67

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

28/29 окт. 41

   Любимушка мой, это только "gutachten" {Свидетельство (нем.).}. Письма идут особо.
   Как я ушла к... "чужому"? Или вернее почему? Кто он? Я кажется тебе писала (или порвала?) о его потрясении в детстве-юности, о его "болезни"? Так вот: отец -- деспот, мать -- святая. Мать умерла. Все: жена, дети, прислуга -- были подвластны отцу. Он "добрый-малый", -- я с ним чудесно лажу, лучше, чем его дочки. Правда теперь (ему 78) -- он мягче стал, -- ну, а тогда был неограниченным "монархом". Дети воспитывались им, конечно, во всем том, что мне здесь так мерзко. Кальвинизм -- ужасно тут проявлен. И -- все!.. Мать страдала... потом узналось. Арнольд боготворил мать. Понимал драму. И вот он -- отпрыск и надежда "великого рода!", -- он чурается этого рода. Для него "Бредиусы" стали нарицательным, для всего, что его душе было мерзко. Он рано развился. В 14 лет прочел всего Канта, знал весь энциклопедический словарь. Читал массу. Отец -- собственно мало образован. Не знаю, что он читал, хоть и говорит на разных языках. По воле родителя Ара (он старший) отдали учиться музыке (орган(!)) -- он был и музыкален, и мечтателен, и очень религиозен. С восторгом принял это учение... и... попал! М. б. ты слышал о скандале в Голландии, об одном известном (знаменитость) органисте -- homosexual'e? Об этом мой отчим еще в бытность в России слышал. Его выслали из Голландии, -- уехал в Вену, а оттуда, тоже со скандалом, -- в Америку. И там 1--2 года тому назад умер. Ару было лет 9--10. Я не могу от него _в_с_е_г_о_ узнать. Но было что-то ужасное. Мальчишка бился, кусался, до истерики, до исступленья. На его глазах учитель проделывал гадости со старшими, которые тоже отбивались, били стульями своего "патрона". Арнольду было сказано, что если он дома расскажет, то всем будет огромное несчастье -- месть!
   ...Он умолял дома взять его от органиста. "Ах, ты лентяй, то-то ты ничего еще не можешь играть... а то так... красиво... мальчик играл бы для нас на органе... и так _д_у_х_о_в_н_о!" Когда он плакал, молил, не шел просто -- его лупили (отец) по щекам. Ну, а учитель все разжигался на упрямца. И вот случилось самое ужасное... Тот, для вида, для отвода глаз, -- жил с бабой. Именно -- бабой. И вот та, должна была мальчишку совратить. Мне только 1 раз муж сказал: "отвратительная глыба мяса, периной на меня рухнула и все душила". И вся эта мерзость до... припадка у А. Что было с ним, он сам не знает. Органист на все это любовался и... избил "идиота-мальчишку". И так вот около 2-х лет. Под вечным страхом подобного. До тех пор, пока одна девушка, невеста одной из "жертв" -- совершенно нормального мальчика, -- заявила полиции, не боясь "угроз". Надо было найти "улики" -- рассказов было не достаточно. И вот на одном концерте в соборе, этот мальчик "сдался", дал понять, что наконец согласен. Спровоцировал. И вот, когда уже нельзя было сомневаться что это такое -- вышла полиция, спрятавшаяся за трубы органа. Арест. Высылка. Только тогда дома поняли, отчего этот "лентяй" упрямился идти на уроки. Но, не вразумился отец. И в каждом случае жизни проявлял себя по-старому. Так, когда А. надо было выбрать профессию, -- отец нашел благоприлично его старшему отпрыску быть пастором. А. -- очень верующий. Стал учиться. Но, учась, он понял, что кальвинизм -- не Церковь, _н_и_ч_т_о. Он изучил все религии, был в Лондоне, Париже, Берлине. Он был всецело взят Православием.
   Когда он сдал выпускной экзамен, и ему предложили приход -- он отказался. Он пришел к матери и рассказал, что лгать не может, что он сам не верит, тому, что должен проповедовать. Мать поняла его, хоть было ей очень больно. Во время разговора их вошел отец и... узнав... дал Ару пощечину! Это окончившему-то студенту! Ты все поймешь, если скажу, что здесь до 30 лет -- дети под опекой. Даже не венчают до 30 лет без бумаги от родителей о согласии. Отец не понял ничего. Он сказал: "помни, я, я твой отец -- тебе на земле заместитель Бога, -- меня слушайся. Ты как Каин, если уйдешь из Церкви!" Ар все бросил. Не работал. Уехал в горы -- страстный альпинист. Хотел все с жизнью кончить. Гнет у них дома ужасный. Одна сестра кидалась из окошка. От гнета. И вот случилось с ним: на языке науки -- Verdrängung, Hemmung, Winterbewu?tsein -- Störung {Искривление, торможение, "зимнее сознание", расстройство (нем.).}... называй как хочешь. Единый свет, который еще остался -- была мать...
   Все, что связывалось с женщиной-женой-любовницей... было -- грязью. Конечно, он развивался, рос, был здоровый мальчик, -- был влюблен в девушку у них в доме, (Тоничкина Паша273), но что это было?.. Она была похожа на Мадонну. Не смела напоминать другое, вызывать другое... Другое -- низость, гадость, улица.
   Он был в Берлине в 1929 г. -- видел меня в церкви. Думал, что я замужем -- была я с крестницей моей на руках -- причащала ее. Ему казалось, что в моей молитве, в "материнстве" он увидал... и _т_о... и другое... И -- не отвратило. Впервые. Он бывал в церкви. Приехал нарочно для этого из Голландии -- отдохнуть духом. Тут еще припуталась одна история -- ему не удалось узнать, кто я. А в 1931 г. -- после моей любви -- моего горя, -- он был снова. Мы увидали друг друга в наш Рождественский Сочельник. Я плакала у образа, еще не начиналась служба. Я рыдала, себя не помня, -- как вдруг -- почувствовала чей-то взгляд... Незнакомец. Не наш... Кто это? Сколько участия, ласки, тоски какой-то было в его взгляде... И вот, не зная, кто я, думая, что чья-то жена, он на другое утро представился моему отчиму, прося его дать некоторые православные книги. Его направил староста к нам. Поймешь и удивление, и восторг, и... что-то неописуемое при знакомстве?.. Я-то была тогда мертва. Я вся была убита, взята куда-то... Он [чуял] это. Нежно подошел. Потом перед отъездом во всем признался и просил позволить... не терять из вида. Писал мне... Стихи... Письма... удивительные письма. Он так любил православие, так впитывал в себя все, то, чего не видел дома. Учил русский язык. Массу всего знает. А дома драмы... Мать умерла еще раньше, в 1926/27 г. Это его убило страшно. Он называл меня Мадонной-Женщиной -- его Mutterimago {Символ материнства (нем.).}, святыней. Он был у своего доктора, чтобы рассказать, что все прошло, что любовь -- счастье, что... Но ему ничего не пришлось сказать... доктор на пороге ему уже крикнул: "Вы любите?!" "Вы -- здоровы"! То, что было у него -- понятно! А я? Я им была от смерти отогрета. Меня он чутко понял. Ждал терпеливо годы, пока забуду. Он полюбил даже... того... любимого... ушедшего... Странно?! Впервые он целовал свою "Мадонну", перед которой раньше только стоял в молитве. И молился на ту, которую целовал. Он массу дал мне тепла, доверия. Всю израненную, он меня успокоил. Мы писали много. Я стала ему дорога... и все же слишком... _м_а_м_а. Я _м_а_м_о_й_ и осталась... так все время... берегу его, помогаю бороться с жизнью. Отца переупрямить. За все его "аллюры" Ар прослыл в "роду" чудаком. Его -- вера, его ученье, его... женитьба... что как не чудачество. На бедной? Русской? Кто такие русские? Казаки? Свечки жрут, руками мясо держат? _П_р_а_в_о_с_л_а_в_и_е? А это что такое? Его ломали, упрекали, точили. Ко мне летели телеграммы даже. Вплоть до... ах, ну, их!
   Я отказала! Гордо! Отказала, когда мы были обручены. Я отказалась уже от места в клинике. Лежал покойник отчим, а брат Сережа -- при смерти. Чудо его спасло. Я отказалась. Это был сент./окт. 1936. Ты был тогда в Берлине! Муж поругался с отцом, уехал и заявил, что будет сельским хозяином, а, что с пастором оставили бы его в покое. Я ему это советовала. Я его тогда уже вела. И правильно вела. Мне и доктор его, и И. А. -- сказали это.
   Я выпрямляла ему волю, давала слова для отца, поддерживала его. Любила ли его? Да, любила, но не так, как Тебя... Любила, опекая, а это ведь не даст то, что ищешь. Мама... Няня... Я не могла ему вся, всей душой отдаться, без оглядок: "а как это ему?" И я все время помнила, что надо ему помочь и быть начеку.
   И вот... когда я кончила все, то встал вопрос: "что же дальше?" Мой шеф, ужасный врач, вдруг как-то позвал меня, в октябре же (в конце) и говорит, что жутко на меня смотреть, что мне бы нужен "отдых" -- будто забыл, что я уходить хотела. И что он вот теперь же, не откладывая на Рождество, просит меня на неделю уйти в отпуск. Спать, есть, гулять.
   Небывалое... Ни с кем. Я 10 лет работала -- такого не видала... Он требовал, чтобы тотчас же! Я ушла. Спала. И вся затихла как-то. И вдруг звонок (после 3-х дней покоя моего), -- сестра Арнольда -- моя подруга. Я ей сказала: "пойми, мне тяжело вас всех видеть, дай отболеть, не приходи!" -- "Нет, Olga, необходимо, поверь, я не спроста". Она пришла. И умоляла, да умоляла понять ее отца: -- тот, получив отказ, мой гордый отказ. -- поехал к сыну. И тот ему сказал впервые в жизни: "уйди, не дам тебе ни Веру мою, ни Сердце!" Долго говорили, и -- отец не "милостиво", а мило звал меня, упрашивал, молил приехать. Elisabeth мне показала его письмо к ней -- ко мне он не решался. Боялся он за жизнь своего сына. Ар был тогда как мертвый весь. Много чего было! И. А. "позволил" мне ("нашей русской Олечке") поехать. Но виза? Служба? Говорила Elisabeth. Служба? И этот странный отпуск (!), виза? Я ничего сама не хотела делать. Верру274 была у консула. И вот, обычно длилось 3--4 недели. А тут -- 3 минуты. Это я приняла как знак! Я ехала на другой день к старику. Он мне прислал даже спальный билет II kl. Мы говорили много. Я его взяла совсем. Прямотой? Я не ломала себя. Была горда всем _Н_а_ш_и_м . И так и показала. И. А. хотела быть достойной. Меня он наставлял (* Первоначально не хотел "отдать им". Но узнав Арнольда -- полюбил его и благословил.). Старик все понял. И... он, он, тот, который все расстроил, молил меня... не бросать сына...
   Каак он меня молил. Мне он открыл и свою душу, как он несчастен, не понят, никем, никем. И дети... дети все как чужие. Я много ему сказала Правды. Все понял. Пригласил меня на Рождество приехать, когда и сын будет. Ару я не писала больше. Ждала, что он. Волю его пытала. А он... он весь рухнул. Не рисковал писать. Как и все у него в жизни. Он "не имеет права на радость". "Жизнь -- долг, обязанность". На Святках все и решилось. Я знала, что Ар без меня ничего бы не добился. Это не самомнение -- это -- правда. Это знает и его отец, и доктор, и сестра. На Пасхе было обручение официальное. А в ноябре 1937, 16-го числа -- свадьба, -- в Голландии -- гражданская и в церкви, и 19-го ноября -- в Берлине в соборе... Это и была -- _с_в_а_д_ь_б_а. Скоро 4 года! Мы уехали в Югославию, оба искали наше, православное. Ар полон им! Женитьба дала ему уверенность в себе, хоть и немного. До этого... его торкали, смотрели, как на человека... ну, как на белую ворону. Многие из "р_о_д_а" знали его отношение к Бредиусам, а те, кто не знали -- чувствовали, что он не "свой". С ним не считались. "Ну, что он может?" "Такую глупость и в профессии своей показал..." После женитьбы стали считаться. Я заставила. И православие поставила на высоту. Все приняли. Брат его, настолько не брал его в расчет, что серьезно думал у меня найти "тепленькое местечко". Я ласково и нежно... показала, что ошибся. Без слов, без указаний -- понял. Влюблен... и только. Девочки у него постоянно -- развлечется. Во время же нашей свадьбы, -- было его чувство -- очень... тревожно. На балу он даже мне почти прямо сказал. Бесился при мысли, что скоро мы вдвоем уедем. Тоже -- чернил бы с радостью брата! И вот мы -- вместе... Ты видишь -- я "не отбилась от родимой стаи"... Тут все сложнее. И м. б. ты поймешь, что, оставаясь чудным человеком, тонким, (нет, не угрем, тинным), -- Ар все же -- вне жизни... Иногда мне очень с ним тяжело. Он -- трудный. И жизни, Жизни -- нет...
   У него нет импульса жизни, желания счастья, радости этого счастья. Всего того, чем полон ты.
   Господи, как я люблю тебя, "Ивик", мой, позволь тебя назвать так. Мне давно нравится это ласковое... "И_в_и_к..." Ты, понимаешь? Я хочу сама радости, а я ее только отыскиваю для другого. Я... устала.
   Ар -- теоретик... Всегда боялся жизни. У него жизнь вся в его плане. А время... все ломает. "Вот погоди, я все устрою!!" А жизнь уходит. И с отпуском... не то, что он не хочет, а правда... "некогда". И раз женат, и я хорошая, то чего же беспокоиться?.. Когда-нибудь (?!) мы все устроим. Вот... в этом роде... Мне трудно тебе это все объяснить. И я часто теперь замечаю у тебя ноты недоверия. Например: "Что это... страдала или -- услаждалась?" И... "почему не ушла из клиники?" Ты за моей спиной чего-то ищешь. Не надо. И теперь я боюсь, что ты мне бросишь: "адвокат А.". Нет, это только, чтобы все объяснить! Ты _п_о_н_и_м_а_е_ш_ь?
   А теперь... люблю тебя. Безумно... Отчаянно. На все, на все согласна для тебя, для себя... Но ты понимаешь боль мою от сознания этой всей драмы. Ар даже м. б. держать меня не станет... весь обвалится. Это для него будет общим крахом. В семье его съедят тоже. "И этого не сумел". И то уже донимают, отчего детей нет. Рады бы и это ему повесить. Я этого, детей, не хочу. От них всех не хочу! Не знаю почему... Не знаю. Не хотела. М. б. устала. От всей жизни устала.
   Как все будет? Не знаю... М. б. все очень просто. Уйти "к другому" -- невозможно. Чем бы это кончилось? Наверное горем. Я этого горя не в силах перешагнуть! М. б., -- случится само, как несколько раз бывало. Ссора... Уйду. К тебе... М. б. даже скоро. Кто знает. Но все равно, и уходя, вот даже так, я буду знать, что это "дитя" "не ведает, что творит". Он -- дитя. И наивен так же, как глупое дитя. Я у него первая и единственная. Знаю, что другой не будет... Понимаешь, его надо знать. Писем он никогда красть не будет! -- это у отца им омерзело. Тот и до сих пор это делает... Понимаешь: я -- жена-мать-мадонна, -- вдруг уйду, разочарую. Покажусь _т_о_й... обычной, которую он презирал и которой боялся... Мне он сказал: "Ты мне Небо и Землю показала рядом, освятила любовь, дала веру в чистоту..." У него долгое время отвращение даже к детям было, как напоминанию о любви. Это было сильное психическое потрясение. Ведь только 9--10 лет! Девушку, жившую у них, он бил однажды. Почему? Мне Doctor объяснил. Зачем живая, -- не Мадонна?!
   Трудно, трудно жить! Пойми меня! Ар совсем не ревнив, т.е. так кажется... потому, что слишком я -- вне подозрений. Он сам никогда бы не изменил, и потому не может и у меня во-образить. Он долго верно не понимал бы, что ему говорят серьезно. Вчера так было. У него взяли любимую лошадь, и он сказал: "да все хорошее приятно всем, -- вот на тебя тоже небось были бы желающие (шутя!)". Я -- "ну, а отпустил бы?" -- "Чушь какая, мне писать надо". -- "Нет, скажи, Ар!" Хохочет детски: "ты как ребенок: папа, а я если так, то ты как? Глупышка". Не понял. А я так спросила, что у мамы глаза круглые стали. Он дитя до жути. Вот, длинное письмо, а всего не объяснить. Спроси И. А. Он нас всех знает. Он А. тебе раскроет. Целую и люблю. Оля
   [На полях:] Я -- ни "рода Бредиусов", ни людей не боюсь. Пойми! О "подходе" к А., м. б. спросить совета у И. А.? Он -- психолог! Скажи!
   Ивика твоего поздравляю!
  

68

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

29 окт. 41

   Мой милый, дорогой... мучитель!
   Вчера вечером -- твои 17-го, 18-го X... И потому пишу вот!
   Я утром уже знала, что... все темное прошло. Почему? Не знаю... А тогда, 8, 9, и до... вчера... мне было так противно на душе, так тошно. В день Иоанна Богослова я не могла Вам писать (прости мне это "Вы" -- еще мне трудно так привыкнуть)... -- а 13-го я писала _т_а_а_а_к, что -- ужас. Ужас, потому, что не было _з_р_и_м_ы_х причин... Но они были эти причины, -- в тебе были! Твое письмо от 10-го меня отбросило и придавило. Говорю тебе прямо. Каким образом оно получилось?! Мне это надо понять! Это очень важно. Когда я тебе в моем от 22-го сказала, что до объяснений твоих, я писать тебе не буду, то это не было "наказанием", -- нет, я действительно не могла бы тебе писать. Все надломилось и опрокинулось. Я увидела в тебе то, от чего однажды очень страдала, отчего вся моя... сломка жизни! И потому я хотела, хочу видеть,.. что тебя толкнуло. Я смертельно испугалась... Я читала совершенно то, что... тогда... в 1924--27 годах. Понимаешь, словами то же. И потому хочу знать... Слова ли только, или за словами -- ужас. Я в жизни перенесла невероятно много, -- ты не сможешь себе представить... Но _э_т_о... это было предельностью страданий. Если бы это показали в кино, то -- зал бы принял за нагромождение, передержку. Я -- все вынесла. Я и сейчас еще как будто оглушена... Прошу тебя... открой мне, что тебя смутило? И почему так?
   Но не хочу я больше этого всего! Прошу, будем осторожнее, -- давай беречь друг друга. Беречь святое.
   Я -- странная такая... могу вынести я много, долго терпеть, но в каком-то определенном... вдруг -- не могу. И тогда... ничто, ничто уже не удержит... Так и было тогда... давно... Я девочка была совсем, но нашла силы. Я не к тебе это отношу, а... вообще.
   Жизнь моя... полна встреч, событий, драм и потрясений. И каждая -- роман. Вот бы тебе писать их! Пиши! Я дам тебе их!
   Не понимаю, как это случалось. Я не искала ни людей, ни их и сердца. Т.е. нет, я... ждала... одного... определенного... но его не было... а все другое? Иногда принимала за "заветное"... была ошибка. Их было много... этих... "претендентов" на... как мой отчим-остряк шутя их звал, "претендент на скальп". Нет, конечно, их "скальпы" были мне не нужны, -- они охотно снимали голову сами. Вчера нашла в бумагах "акафист" отчима на меня:
   "Тебе тезоименитая прабабка твоя Ольга275, Древлян истребити хотящи, врабие и враны с возженными хвостами на домы их насылаше и сии огню предате. Ты же возженными стрелами сердца своего верных рабов твоих многажды испепелила еси. Темже, сие зряще, вопиим ти: радуйся, в хитрости твоей княгиню Ольгу превзошедшая, радуйся сих новых Древлян неумолимая победо, радуйся обаяния женского непревосходимая художница, радуйся, яко ни вранов, ни врабиев для победы твоей никакоже требуети, Великая скальпоносице Ольго, радуйся!"
   Конечно, шутка. Отчим любил такие "писульки" и делал их на знакомых тоже. Я не была "кокеткой", хотя мне дама одна говорила (мать подруги): "Олечка, Вы вся -- кокетство... Вы со мной вот, старой женщиной, говорите и не замечаете, как кокетничаете, вся блестите". Конечно, это не было кокетство. Я, -- верно (!), сама того не замечала, -- как "блещу"... Я редко бываю тусклая. И это только если кто-нибудь есть, кто давит. Ту необъяснимую "нагруженность драм" у меня, я объясняю только этим свойством: -- завлекать несознательно... просто: быть самой собой... И это было всюду... у всех наций. В Художественной школе писать хотел один преподаватель (из старших, -- т.е. в смысле "прежних") -- "Мону Лизу", "Джiоконду" -- просил меня позировать. Как сумасшедший бегал и "ловил улыбку Моны Лизы XX века". Хотел он "дать свою разгадку новой Джiоконды". Мне было тогда 17 лет. Я знаю, что у меня бывало это сходство. Это и женщины находили. Особенно, когда я была полнее. Я была в юности полнее. Нет, не толстушка, конечно! Я писала тебе о "свежести красок", -- ты верно понял "румянец во всю щеку"? Нет. У меня цвета пастели, и потому их портит всякое прикосновение посторонней "приправы". Пока еще не нужно. Это от папы. Я никогда не загораю. И пудру (только для лба и носа) мне всегда подбирали и составляли в магазине при мне же. И летом я могу пользоваться еще от зимы. Так мал загар. Мои духи хотел ты знать. Ты не поверишь: -- это тоже очень субъективно... Я всегда меняю, мешаю несколько сразу, по настроению, по вкусу, -- иногда я не переношу их... и голова болит. Но в общем очень люблю. Всегда какой-нибудь цветочный (ландыш) мешаю с подходящим "fantasie". И пробую. Никто не знает: какие духи у меня... они мои просто! Последние, что я тебе послала: "My sin" (англ.) и... ландыш. Обожаю Guerlain'a -- почти что все... Но их нет давно. Были л'Эман, Коти... но бросила... хоть долго их имела. И... вообще... я их сама выдумываю.
   Например, помнишь были в моде л'Ориган (Коти)? Я их не могла терпеть под конец и отдала прислуге в клинике... Мигрень всегда бывала. Поэтому всегда сама пробую. Ничего не посылай! Хорошо? Лечиться я буду... Ты спрашиваешь, отчего худею?.. От... тебя! И тут ничего не поможет. Когда я жду твоих писем, то я буквально, дрожу. Я их еле-еле вскрываю. Пересыхает в горле. Буквально! Я никогда этого не испытала. Не сплю. С тобой говорю. Сердце стучит. Не до еды. И все -- украдкой. О сложности с А. -- я тебе писала... К нему нельзя прийти просто с "уходом". Я знаю одно: -- если уйти, то это должно быть вне зависимости от тебя. Мне ведь все виднее. Поверь мне! Мучений у меня очень много. Не таких, как ты думаешь. Я -- достаточно _н_о_в_а_я. Но помимо -- этого! Пойми и помолись! Недаром же я вспомнила о "Даме с собачкой". Легко ли мне это?! Не знаю, как я без тебя буду! Жду встречи! Целую тебя ответно, так же как ты, меня... ты знаешь... Все, что ты мне -- то и я тебе! Нет, не грех! Я знаю. М. б. мы себя письмами мучаем и делаем разлуку еще невыносимей. Без "ты" и этого "безумства" было бы легче? Или нельзя?! Я иногда с ума схожу без тебя, читая твою страсть! Послушай, я вчера свой дневник читала (18 лет!) -- там было: "Оля (подруге), ты пишешь, что недавно прочла о любви двоих, знавших друг друга только по письмам. Да, это, конечно, странно, но мне так понятно. Я бы хотела такой любви, и только такой. Он любит ведь только душу!" Послушай, бесценный мой, все, все, чего я, шутя, желала, -- все мне далось. Так, я говорила своей подруге-лютеранке: "Оля (тоже Оля, было 3 подруги -- все Оли), я тебе завидую; -- если ты выйдешь замуж, то будешь венчаться в 2-х церквах, -- как это красиво!" Я дурочка тогда была, (18 1/2), (идиотка была -- даже не дурочка!) -- шутя болтала... и... получила. И многое -- такое. И вот о письмах. Дневник мой очень забавный... Тебе бы почитать. Все та же! та же! Много об этюдах в школе. Маленькие пробы пера... А, как ты больно меня дразнил Ириной... И... зачем о 6-тиминутных, "из приличных"? Ну, хорошо, не буду... Какая Bauer? Где? Я найду ее по книге и все сделаю, что могу (* Может дать визу только германская власть! Узнала!). Но, м. б., мне-то лучше в стороне остаться? Голландия -- это деревня -- все известно. Бредиусы -- очень известны. Знаешь известного ценителя -- знатока Рембранта? Dr. Bredius? Он у Вас, в Monaco. Это дядя. Их целый музей в Гааге. Очень известны. Пригвоздят меня (не муж, он не ихний) цепями, не дадут так просто! Я их знаю! И как же знаю! Муж-то с ними боролся. Их -- жертва. И болезнь его от них была отчасти. Потом я думала: устроить вечер здесь, в нашем болоте, по-моему для тебя будет... неудовлетворительно (* а главное: для меня опасна такая огласка. Муж поймет, что я с тобой! Он все всегда знает.)... На Пасху было 20 человек русских в храме. Очень мало-русски! "Дамы" считают священным долгом стать вполне "Mevronw"..! У меня ни одной подруги! В Утрехте -- есть одна -- прелесть -- это исключение! А муж -- дубина! Я его так и зову "дубина". Сломал ее конечно. Уйти хотела. Осталась. Здесь женщина -- ребенок, без прав. Хуже Домостроя. Завидовала мне, что "мягкий муж, -- я вот однажды в такого же влюбилась, ища тепла и ласки, и уйти хотела; -- в нашего соседа". Бедная! А дубина был у Вас и сделал все как... дубина!
   Получил ли ты? Портрет -- гадость. Потому я ничего на нем не написала. И отчасти оттого, что Фася могла бы прочесть. Несмотря на эти "глаза" -- я вся -- натянутость. Даже дубина это заметил. Мама удерживала меня посылать. Но я у 2-х фотографов была -- лучших. И ничего не вышло. У мужа есть мой чудный портрет с глазами, одновременно с твоим 1-ым снималась. Хотела я с того переснять, но у мужа -- как все -- "под спудом", и так не знаю даже, где он. М. б. найдет, тогда дам переснять тебе. Марина не шлет. Она ужасно не точна. Тогда письмо от янв., послала в марте! Неужели и теперь так. Попроси ее! Еще! Я так жду! Вчера прислали извещение, что 2 книги пришли! Какое же тебе спасибо! Я так горю вся нетерпением! Какие? С твоим автографом? Из Булони. Пришли скорей автограф! Ах да, отчего папа умер? Не бойся -- не tbc. {Туберкулез (лат.).}, -- у него была оспа. Это было ужасно... Натуральная оспа, без всякой эпидемии в городе, -- хотя в Казани часто она скрывается у татар. Меня на tbc. всю тысячу раз пересветили и перестукали. Ничего! Constitutionell -- подхожу, и потому шеф и "кавказец" меня подробно исследовали, когда начинала худеть... _Н_и_ч_е_г_о! ("кавказец" -- только рентгеновские снимки исследовал, -- ко мне же не подпускал его мой шеф). О Hypophyse я знаю. Это очень важно. У меня был пациент -- молодой барон, разбившийся на охоте и повредивший Hypophyse -- у него стал diabetis insipidus, -- ужасно страдал. Это не сахарная болезнь, но лишь ее симптомы! Из моей лаборатории диагноз вышел.
   Как часто это бывало. Сколько диагнозов, "отгадок", драм, я выносила из моей работы. Было интересно. Но очень тяжело!
   [На полях:] Посылаю пока маленькие "глаза".
   Послала с "дубиной" тебе перо. Получишь. Это для "Путей"! Чтобы быть вместе, хоть так. В твоей руке!
   Мне хочется рисовать! М. б. буду -- для себя!
   Непременно, непременно напиши, что ты сказал в злом письме о моих 33-х письмах, -- я не разобрала. Сжечь хотел "в 11 ч."? Или что это: 11 ч.? Скажи.
   Книгу фон de Фелдэ я знаю. Я их, такие не люблю. М. б. интересно и даже "полезно", но и вредно...
   Не получила "стрелки" Ирины. В письме 14-го о Достоевском я не о речи его. Одна заметка в "Дневнике писателя"276.
   Получил ли expres 16-го, 19-го и фото в саду, в белом? Целую тебя и обнимаю тебя безумно, пусть грешно! Люблю. Оля
   Отчаянно люблю! Пиши мне все, все, как ты любишь. И знай, что... всем тебе отвечу!.. Обнимаю тебя долго... бесконечно, жарко...
  

69

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   31.Х.41 12 ч. 20 вечера
   Здравствуй, гуленька, ну, как твое здоровье, -- не пишешь ты? Какое ласковое перышко твое, -- должно быть знает, кому пишу, старается. Сегодня не отвечаю на твое, 16.X, -- другим я занят, да... -- _т_о_б_о_й. Всегда. Знаешь, меду мне прислали, мно-го... всю бы в нем выкупал, потом всю бы... обцеловал до пятнышка последнего, -- ну, как амброзии вкусил бы... знаешь, боги-то, амброзию вкушали... стал бы им причастным, -- ты же сама амброзия, гулюлька! Сегодня я с утра "в полете", -- мое сердце. Так взмывает, -- ну, что такое? Все ты в нем, так неугомонно-дивно, -- что такое? Ну, вспомни... книги получила? Или -- письмо? Светло тебе? Ну хоть немного? Не забыла еще Далекого? Не пиши, ни-когда, что ты меня "уж бояться стала"? Мне больно. И забудь, что -- "мне нужны радостные письма". Уж какой раз ты об этом мне..! Изволь забыть. Меня... бояться? Ну, можно ли так, бо-льно! У меня сердце тает для тебя, такою нежностью, такою лаской... О-ля! Никогда, -- помни!, ничем не упрекну чудесную мою чудеску -- "Девушку с цветами". На, вот тебе, -- за это:

Девушка с цветами

  

Оле Субботиной

   Светлая Олёль... / как ты прекрасна! / Вся в белом, / с белыми цветами. / Легка, / лилейна. / Линии какие, / какие руки! / Белая голубка, / гулька, / лилия, / снежинка, / нежность, / _с_в_е_т. / О, ми-лая, // веснянка! / Кто ты? / откуда ты?.. // Все новый образ, / новая загадка... / Песня? / Кто пропоет тебя? / как передать ручьистость линий, / изгиб руки, / невнятную улыбку... / пальчик этот! -- / Что он _п_о_е_т?/ что видят затененные глаза, / за далью?...///
   Девушка с цветами, / кто ты? // Девственность / -- и грусть. / И светлость. // Смотришь в даль... / Что там, за далью... -- / _с_ч_а_с_т_ь_е? // У сердца -- белые ромашки, / пленницы твои, / ручные. / Ну, / загадай о счастье: // " ... любит?.. / не любит... / любит..?" // Ну?.. (* пауза, чуть длительней.) -- // что шепчет сердце / -- сердцу? /
   "Л_ю_б_и_т"! //
   О, милые цветы, / осенние, / -- предснежье! / Спешите, / доцветайте в ветре. / А вы, / у сердца... / слышите, как бьется? // что _п_о_е_т?/ Прошелестите мне, / шепните... / лепестком, последним, / нежным... //
   "Л_ю-б_и_т"!! ... ///
   Дождь, / ветер. / Дали смутны. / Где вы... / цветы, последние?.. // Сухие, / потемневшие головки... / -- только?! // А цвет ваш / белый, / -- ваши лепестки..? /// Отпели песню, / все... / опали. ///
   Девушка с цветами, / где ты? / Все в дали смотришь? // Смутны дали, / в ветре. / А вы, / у сердца... / пленницы ручные... / где же вы?.. // Спросить у ветра..? /
   -- Ветер, / ве-тер..! // Л_ю-б_и_т..? ///
   Ветер... / ветер... ///

Ив. Шмелев

  
   Для чтения ясные паузы даны знаком / (отрубь, как бы, но... _ч_у_т_к_о!!) Тогда _с_л_ы_ш_н_о.
   // более длительные паузы
   /// еще длительней.
   31.Х.1941 12 ч. 40 дня
   Париж
   Тебе, Олёль, -- пропелось. Может быть, в ответ, на то письмо, 16.Х..? -- Не знаю. Так, пропелось. Не надо смутных далей. Не надо ветра. Ждать -- не надо. Так -- сказалось. Это не я сказал, -- пропелось. Что они ответят, эти дали? Смутным. О, ми-лая... веснянка!.. Целую.

Твой всегда Ив. Шмелев

   Как бы _т_е_б_е_ я про-чел!.. Писал -- и -- странно! -- плакал.

И. Ш.

  
   3 ч. дня
   "Девушка с цветами" будет увеличена, чтобы -- на мольберт. Чудесно! Спасибо тебе, Олёк. Спасибо -- брату. Это большая радость. Но как ты похудела! Не смей!! Умоляю, принимай "cellucrine", фосфор, ешь больше, пой, (если можешь), гуляй, отдыхай, ни-каких работ, так и заяви -- больна. Ты на самом деле больна. Но, ради Бога, Олечек... детка. Ты писала -- "хитрю" я, будто скудно мне живется. Смешно. Вот, сейчас я завтракал. Вот что: чудесно жареный на сковороде картофель (на постном масле, я люблю порой), -- велел своей "подруге дней моих суровых"277 -- новгородской, -- ну, вылитая Арина Родионовна, которая воспитала нам из Саши -- А. С. Пушкина! -- так вот и у меня такая же, только приходит, для порядку. А то ходила Елена (не тургеневская, но она очень модница была, трясла сережками, часто подтягивая сквозные чулочки, и любила -- "покажите на карте военной, где фронт французский". -- Я эту манеру не люблю, меня это стало тревожить, и я заменил Ариной Родионовной, давно, с год). Так вот -- картофель (пищит на сковородке!) -- как бы мы поели дружно, будь ты тут! Стоя бы в кухне, ели. Прямо бы с "шипелки" (сковородки), я бы тебе поджаренных в ротик, а ты мне, и глаза бы, пожалуй, выкололи, или -- в губку. Затем -- пара битков с гарниром, рюмка зубровки (это по случаю холодной погоды и моего состояния, "несущего"), бретонская галета на масле, с вареньем -- мирабель, кофе с медом. Плохо? Потому и пишу пло-хо. Ах, Олёк... будь ты со мной сейчас, как бы мы... я тебя обнял бы, до пи-ска... сыграли бы с тобой в четыре руки "Крейцерову сона-ту-у..." -- лопнули бы все струны на рояле! Поняла?.. Глу-пая, ты ни-чего, конечно, не поняла. Бог даст, поймешь, если не будешь смотреть в дали. Ах, какой бы я рассказ тебе рассказал, -- сейчас лежал и вспомнил -- как меня Оля "разыграла" на... бегах! Это вот расска-зик. Так и не напишу. (Потому и "Мери", и бега в "Путях", что заплатил за них. Пусть напишут!) Это из... "Семейного счастья"278, -- это му-дрость. И какой же эффект! Уж чего я не видал, а такого не ожидал. Это -- как любящая жена _у_ч_и_т_ мужа, -- до чего же тонко-педагогично! Как-нибудь расскажу. Надо это "в лицах", -- это я умею, во мне, говорят, бо-льшой артист, пропал. Да ведь и нельзя же в одном поезде сразу и в Москву, и в Питер. А почему вспомнил? Сегодня снежок просыпал скупой сольцей -- и вспомнил -- шубу надо вынуть, -- в ней я на бега начал в Москве. Здесь она на складе все дремала, прошлый год взял -- зима была студеная. Новая почти шуба, шаль в смушку, с сединой, и шапка, как у хохлов, такая же, с проломцем. Прошлый год выйдешь -- Париж дивится! Ну, -- Москва! Парад. Бывало, на бега в ней -- на лихаче! Пролихачивал, довольно279. Вот, Оля меня раз и научила... да-а!.. Но -- до будущего письма, напомнишь если.
   У меня тепло, электрический радиатор, не "солнце", а верней, на 2000 гектоват {Так в оригинале, вероятно описка И. С. Шмелева.} -- пришлось все же большое ателье разгородить, -- на все не хватит. Комната длиной 12 шагов больших, шириной 9--10, -- плясать можно. И окна огромные, надо два радиатора, да я один отдал знакомым, там больные. Скоро затопят, сейчас что-то забурлило в водяных радиаторах. Милушка, Олька, велела ты поставить печь или радиатор электрический в твоей комнате наверху? Тебе необходимо тепло-тепло, нервные детки -- особенно требуют. У меня сердце кровью заливается, как подумаю о твоих муках! Я весь дрожу. _Т_а_к... делить себя! Ужас! Ну, я стиснул зубы, я терплю. Писать не могу, конечно... не мо-гу-у... С тобой... я бы к лету кончил "Пути"! Теперь моя сила -- от тебя. И от тебя -- "не могу". Изволь дать мне эту гнусную "Полукровку"! Не отстану. Ольга, Олька, гулька, гу-ленька... -- ну, когда же?.. Я не знаю, добьюсь ли визы. Увидеть... -- и -- вырвать сердце! Это -- на пытку..? Я не знаю. Не хотел нынче ни строчки тебе писать, а только -- "Девушку с цветами", -- на! Но я не в тебя, не такой жестоковыйный, несмотря на... мое детство, после отца. А ты, "ласкунчик", -- вот какая же-сто-кая: я готов изорвать твою открытку от 13.X, где два слова: "почему не писали давно", "грустно" и -- "не могу больше". Это -- из дали-то! Это -- на 2 недели-то! И почему -- это -- мне -- "все мужчины одинаковы"? Ты столько мужчин знала?! Что это -- за сравнение? Не стыдно? Из каких это "пред-по-сы-лок"? И почему это у И. А. -- плакать? выплакаться? Думаешь, он меня нежней? Нет. Я тебе уж -- _ч_у_ж_о_й? Не знаешь ты меня. Ты -- попробуй -- скажи И. А. _н_а_п_р_о_т_и_в... -- узнаешь. Я его люблю. Но -- я его и _з_н_а_ю. У всех _с_в_о_и, конечно, "пунктики". Вот, если дифирамб споешь Ивану Александровичу -- шелком заиграет. Да, он умен, но -- абстрактно. Я терпеть не могу их "диалектики", философов. Я люблю тело -- во всем, даже -- в духовном. Прочтешь, м. б., "Старый Валаам" -- там, сквозь _Т_е_л_о -- дух сквозится. Не терплю формул, схем, чертежей в разрезах, женщин -- педагогических, спекулятивной философии (созерцательной). Я люблю тебя, Гульку, в белом, леснушку -- в баварочке, ножку в сквозном чулочке, грудь в обрисовке-чуть -- ну, дышит "про себя"... -- я всю тебя люблю, моя все-мирка! Ты -- одна -- во Всем. Ах, Олёк, как трудно. И трудно тебе понять, _ч_т_о_ ты для меня, _т_а_к_а_я! Ну, недолго быть Танталом280... -- цветы отходят, -- ветер, вечер... Напиши о здоровье, о t°. Лежи. Ну, помаленьку отучай... меня. Реже пиши, "жури"... жди "Воли Божией". Да... М. б. можно тебе писать на маму? М. б. возьмешь ящик на почте? Если пропадают письма. От 30-го IX expres -- получен? Очень важный. Книги? Я хотел бы на брата Сережу послать тебе духи. Какие -- твои? Извести обо всем, -- куда послать? Повез бы тебя в Opera, к цыганам, сидели бы в русском ресторане... _в_е_з_д_е! Развеселил бы я мою Ольгушку, мою Царевну! Целую. Твой весь Ив. Шмелев
   Напиши адрес Сережи. Я на него пошлю для тебя -- "cellucrine" -- и еще какие лекарства и духи -- какие?
  

70

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   3.XI.41
   Вот, Олёль, сперва, упрощенная ткань романа "Пути Небесные"281. Самая сжатая. Постепенно я ее буду -- для тебя -- растягивать и наносить на нее вырисовку.
   Приезд в Уютово, под Мценском, в канун Ивана Купалы282, 23 июня. Их встречает перезвон церквей. Вечер, идет всенощная. На Дари это производит глубокое впечатление: с Предтечей для нее связано "обетование" (см. 1ч. -- Воскресенский монастырь283). Ее поясок с молитвой, забытый, -- выступает. Образ Димы... -- Томление -- "везти возок" -- слова старца Варнавы, -- что это значит? совместимо ли с этим -- ее "тайна" -- желание ребенка? Во -- "грехе"! Но это желание в ней _ж_и_в_е_т. В благовестах и в том, что сегодня _к_а_н_у_н_ "Предтечи", -- на новоселье -- чуется ей некое "знамение": она просветлена. Вид вечером городка (из окна поезда) -- мягко отражен в ее душе. Встреча на вокзале, -- сюрприз -- группа путейцев, шампанское, она -- в белом, чудесная, радостная... груда земляники... Почему -- встреча? Любовь сослуживцев к Виктору Алексеевичу (1), слухи о Дари и "романе" -- в преувеличенном виде дошли до Мценска (2). Приказ по линии директора Управления дороги -- показать товарищеское сочувствие собрату, "обойденному" -- дружно собраться всем "линейным" инженерам (3), "тайна" -- разбогатевший от сибирского наследства (!) с необычайной красавицей (маскарад в Дворянском собрании вызвал фантастические толки), почему-то "ушел в трущобу, купив именьице". Зовут -- в город, -- ужин в летнем саду, на берегу реки... -- но Дари устала. Она -- засыпана цветами. Едет одна в Уютово, (5--6 верст), её провожают бывшие владельцы имения -- студент-медик (70-ые годы!) и -- его брат 18 л., даровитый художник. На него Дари произвела потрясающее впечатление, ее глаза. (Должна быть линия "романа" -- ) он не может уехать на "этюды", как хотел, он остается, -- в баньке бывшей жить, -- для этюдов "этого лица... "святой"" + ? (что -- в ней -- ему захватывающе -- неясно). -- Ну, видишь, Олёк, как трудно даже _п_у_с_т_у_ю_ ткань давать, а это даже еще и не 1-ая глава! Товарищи увозят В[иктора] А[лексеевича] праздновать "встречу" в городе, до... 3-х ночи! Уютово. Дорога во ржи. Закат. "Уютово". Общий вид. В усадьбе, в людской, "именины" "Аграфены-няни", воспитавшей молодых людей. Встреча ее с Дари. (Она -- бывшая крепостная Варвары Петровны Тургеневой: Спасское-Лутовиново284 -- совсем недалеко.) Это очень нужный мне тип русской цельной души крестьянской женщины, (огромная ее роль в романе!). Она очень независима. Ей Дари пришлась по сердцу. Она останется в усадьбе. (В романе будет мимолетная встреча Дари с И. С. Тургеневым -- на вокзале, в один из его последних приездов. Его оценка Дари (по рассказам Аграфены). Дари -- ее первая ночь в усадьбе. Она -- наверху -- спальня ее. Трюмо. Окно на пруд. Звезды. Соловьи. Она причесывается на ночь перед трюмо. Трюмо отлогое -- отражение в нем звезд, самой Дари... Дари -- в звездах, в трюмо!
   Впервые -- ее любование собой, ее торс (в светелке жарко), ее грудь (черные соски), -- в звездах... -- в ней пробуждается нечто вакхическое... -- первое "видение"... Димы (1-ая галлюцинация)... и впервые, здесь, ее "успокоенность" -- после январской бури -- подвергается испытанию. Она -- в кресле вольтеровском, у окна. Засыпает (полу-сон) в пении соловьев (последних!). Ее сон -- спутанный, (и Дима!) из обрывков дня. И -- танцы у воды обнаженных женщин... -- тело владеет духом, покрывает... сладкая истома, возникновение "греховного". Пробуждение. Ночь. Звезды... И -- твое, Олёк! -- открытие, очень глубокое -- "звезды глубоко тонут и в прудочке!". В этом -- для Дари -- святая связанность Неба с земным. Звон колокольцев. Компания провожает В. А. до "Уютова", пение. Фейерверк на пруду -- в честь новоприбывших владельцев (полупьяные). Вроде серенады. Баритон -- инженер, кн. [фамилия нрзб.], -- видевший Дари в московском маскараде -- поет. Дари показывается в окне... -- видением. Общий восторг. О "кончине" Димы Дари не знает. (Ей это скажет В. А. несколько дней после). Утро. Дари впервые идет (она уже не засыпала) к ранней [обедне] -- в Мценск. Дорога росистыми полями, березовой рощей, -- мягкий пейзаж русского июня -- травы, лошадь, коляска, дымящаяся река, -- встреча с "дурочкой" при въезде в город. Радостный свет в душе Дари. Она -- нашла успокоение -- "уют"... Слова дурочки о "грозе" (ясное небо!), которая вот накатит, -- не смущают. Мечта о ребенке проснулась ярко -- (причащение детей-младенцев!) -- с этой мечтой она возвращается в усадьбу... (Это -- 1-ая глава).
   Оля, это все очень скупо, без красок... и я вижу, что так передавать тебе нельзя. Я дальше дам лишь самое краткое течение "событий". Здесь я не мог и намека дать на "внутреннее"... на "душу" -- а это самое важное в "Путях".
   9 ч. 15 мин. вечера
   Завтра "Казанская"285, был у всенощной, -- пересилил себя, помня твою нерадостность, что не был на Иоанна Богослова, про "ножки устали"286 вспомнил... -- и получил от церкви благое. Я молился, -- давно так не молился, -- о моей светлой девочке287, -- ты ее знаешь, -- я просил ей здоровья, _с_в_е_т_а, _с_и_л_ы, -- _с_ч_а_с_т_ь_я. Я услыхал любимое место -- от Луки, I, 26 -- 38 и возглас -- "Богородицу и Матерь Света..."288 -- унес меня к далекому -- "Свете тихий", к тебе, Ольгуля, в лето, в тихий свет... "Казанская" -- мой приходской праздник289, -- многое вспомнилось... -- Темная икона, родовая "Казанская", в матушкиной спальной... -- Почему? Горестно вспомнилась. _Э_т_о_ как раз на твое: "почему ты мало говоришь мне о своем... о матери290..?" Что же смущать мою светлую, видевшую так мало света! Ну, слушай. Это всегда мне больно вспоминать. Ну, шепну тебе, ты меня больше пожалеешь (как народ понимает), хоть в сердце приласкаешь. Нет, нет, только_н_е_ жалости! Я не выпрашиваю, не жалости, а -- ласки, любви. Народное слово "жалеет" неопределимо: это выше, глубже "ласки" -- это -- сердцем к сердцу.
   После кончины отца -- я писал тебе -- матушка была в очень трудном [положении]. Я поступил в гимназию291. Задерганный дома, я _н_и_ч_е_г_о_ не понимал по русской грамматике! Учитель был больной292 (рак печени, кажется) -- чуть ошибся -- 2, или 1. Мать, часто за пустяки меня наказывала розгами (призывалась новая кухарка, здоровущая баба, -- и [даже] очень добрая!) Она держала жертву, а мать секла... до -- часто -- моего бесчувствия. Гимназия, постоянные двойки по русскому "разбору" (это продолжалось 2--3 мес., перевод в другую гимназию -- и -- пятерки!). После наказания пол был усеян мелкими кусками сухих березовых веток. А я молился криком черному образу "Казанской" -- спаси! помоги!! Мое _в_с_е_ тело было покрыто рубцами, и меня... силой заставляли ходить в баню! Понимаешь? Когда меня втаскивали в комнату матери -- и шли где-то приготовления к "пытке" (искали розог) я дрожа, маленький, -- (я был очень худой, и нервный) я, с кулачками у груди, молил черную икону... Она была недвижна, за негасимой лампадой. И -- начиналось. Иногда 3 раза в неделю. В другой гимназии293 мне не давался латинский (в 6-м кл. я был влюблен в "Метаморфозы" Овидия, был -- лучший). Меня теперь секли за латинские двойки. Потом -- за всякие. Потом... -- дошло до призыва дворника: я уже мог бороться (это продолжалось до... 4 кл., когда мне было 12 л.). Помню, я схватил хлебный нож. Тогда -- кончилось. Все это было толчком к будущему "неверию" (глупо-студенческое). Я отстаивал себя с ранних лет. Помню, в 5-м кл. я занимался физическими опытами в своей комнате, гальванопластикой, выводил цыплят аппаратом своей конструкции, выращивал в комнате "огурцы Рытова", "японскую рожь", -- у меня был всегда хаос. И в то же время ночами глотал все, что было из книг, все, романы, (Загоскин294 особенно). Я прочитывал до десятка книг в неделю! да еще бегал в Румянцевскую публичную библиотеку295. Учился у сестры Мани296 на рояле, пел (!). У меня, -- все говорили -- исключительный был голос, огромный объем легких (доктора и теперь удивляются, легкие закрывали почки далеко внизу), и диафрагма поставлена -- "на [1 сл. нрзб.] исключительного диапазона" (я и теперь читаю публично сочно, сильно -- хоть 3 часа!). Словом, до встречи с Олей, -- у меня все минутки дня и часы ночи пожалуй были заняты. Я весь -- и всем -- кипел. Как я себя перед тобой расхваливаю! а?! -- Я пишу только правду. -- Нет, я зла не помнил. Мать я... сожалел. А после -- и любил. Она никого не ласкала, такой нрав. Отец... -- он был другой, он никогда меня не тронул. Уезжая в Европу, я нежно простился. Она писала мне с большой любовью. Да, она уже гордилась мной. Она уже меня смущалась. Молилась. Кажется, я стал для нее "самым любимым". Бедная старушка. Сухонькая стала. Умерла на 89-м или 88-м [году] -- а м. б. и на 91-м, кажется в 36 г. -- или 35-м году -- все спуталось у меня. -- Вот почему я мало -- о ней. И еще помню -- Пасху. Мне было лет 12. Я был очень нервный, тик лица. Чем больше волнения -- больше передергиваний. После говенья матушка всегда -- раздражена, -- усталость. Разговлялись ночью, после ранней обедни. Я дернул щекой -- и мать дала пощечину. Я -- другой -- опять. Так продолжалось все разговение (падали слезы, на пасху, соленые) -- наконец, я выбежал и забился в чулан, под лестницу, -- и плакал. (Горкина уже не было.) Вот так-вот я выучивался переживать страдания... маленькие... но я переносил их так, будто так все страдают. Я развивал в себе "воображение страдания". -- Так зачинался будущий страдающий русский писатель. Значит, у меня была уже готова _м_я_г_к_а_я_ душевная ткань. Ее создали -- отец, Горкин, другие... девочки в пансионе297... очень меня любившие, -- я им так много выдумывал чуднОго. Я влюбился впервые 8 лет -- в Шурочку Бочарову -- молил ее брата дать мне ее портретик. Я очень хотел ласки. Босой, в ночной рубашке я выбегал в сени, на мороз -- чтобы умереть. О "поле" я познал очень рано (ну, понятно: большой двор, -- _в_с_е!). Но я остался сравнительно чистым. (Я был девственно-чист для Оли.) Гимназистки меня дразнили -- "глазастый"! 12 лет я был влюблен -- "до безумия". Плакал от любви -- все в ту же Сашу. Потом -- в деревне -- в Таню. Отзвуком этого -- совсем нежданно -- явились "Росстани", ее деревня, под Звенигородом298 (местность, дана любовно). О ней -- чуть в "Истории любовной", как собирали землянику на "вырубке" (вишни -- в кувшин!). Ну, вот, голубка, мои боли и радости. В молодости я был на волоске от смерти раз 4--5. Раз тонул -- откачали (в деревне, где Таня). 2-ой раз тонули вместе с Сережечкой в Сочи299, -- уже почти без чувств нас выкинуло 9-м валом (мы схватили друг-друга -- и потому тонули). Ну, что об этом? ... Да, смерть отца была так мне остро-страшно-болезненна, -- мне тяжело писать, вот почему я никак не могу приступить, чтобы дать последние 3--4 очерка "Лета Господня" II ч. У меня для нее уже очерков 15 ждут (были напечатаны в газетах). Ну, будут печататься в России, как новое. Такого материала, в книги не включенного, у меня -- до 60 печатных листов -- целый капитал. Кто его использует? Книги, "как приложения" -- например к будущей "Ниве" или другому -- дадут тоже очень большой капитал, причем авторские права останутся за автором, и "приложения" еще более способствует ходу отдельных изданий. Я хотел бы, чтобы это было _в_с_е_ -- твое, Оля. Ты исполнила бы мою волю. Оля, -- вот икона Богоматери... я смотрю на нее -- и говорю Ей: "да, Оля, моя любовь, мой свет, -- _и_с_т_и_н_н_а_я, огромнейшее сердце, необычайное дарование, она _в_с_е_ может, она -- готовая для художественного творчества, -- в _с_л_о_в_е. Благослови ее, Пречистая! Она -- _д_о_с_т_о_й_н_а_я".
   Девочка моя, хочу тебя... любить, ласкать, чувствовать -- вот тут, близко, всегда... Олюля моя, ну -- будто мы всегда знали друг друга, вместе выросли, годы -- годы... -- ну, будто ты _д_о_л_ж_н_а_ была мне явиться, -- иначе и быть не могло! Знаешь, мне тебя совсем не стыдно, о чем бы я ни говорил тебе -- все слова с тобой возможны... чистые слова, любви и ласки. И все -- движения, все, все... -- они -- ласка, -- и всегда, _в_о_ _в_с_е_м_ -- чистая, так я смотрю на тебя, будто ты -- я. Во многом я устыдился бы перед сестрой Катей (самой близкой из 3-х)300, а перед тобой -- ну, будто давно-давно ты стала _м_о_е_й, так внутренно моей, до самой-самой телесной близости -- ну, ты -- во мне, и я -- в тебе. И -- нераздельно. Вот, мысленно, -- обнял тебя -- и держу... и всю целую -- и -- весь забылся. Оля, как все будет -- не знаю. Я _м_о_л_и_л_с_я. Иногда, мгновенье... мысль... -- ты будешь здесь, такая уверенная, вдруг, ты будешь... ты уже едешь... -- даже задохнешься!
   Ответь же, можно на Сережу писать? Послать? Какие твои любимые духи? Не ландыш? Нет... не грэпэпль? -- Блоссона (его Оля всегда покупала), одни из самых тонких и дорогих. Любила Ландыш, но он томит. Я любил, когда она тихо подойдет, а я пишу, ни-чего не слышу, хоть пожар, -- не вижу, -- и... на голову мне -- накапает грэпэплем... я не слышу, потом -- запах бросает меня куда-то... и я прихожу в себя. Чтобы заставить меня идти спать (я уже измучен) -- говорит: "ну и я не буду спать, буду сидеть тихо". Мне жаль ее -- и я иду. Оля, девочка... неужели _н_и_ когда не повторится -- с тобой, необычайной? И _с_л_е_д_а_ не будет? -- обе м. б. ярчайшие _л_и_н_и_и_ -- исчезнут..? Целую, всю. Твой Ив. Шмелев. Жду и жду.
   [На полях:] Оля, это у тебя, у шейки, цветы -- бегония или орхидеи?
   Когда ты прислала стило -- моя машинка вдруг сломалась! (Обиделась?) Надо починить.
   Я не смею тебе _в_с_е_г_о_ о себе -- текущее -- писать: тебя это задевает, расстраивает.
   Повторю твое: "неужели ты, Оля, не чувствуешь, _к_т_о_ ты для меня?!" Я -- твой, весь, -- и только.
   Ты на большом портрете так ясна -- чудесна... вот именно -- _т_а_к_а_я_ (давняя моя).
   Ты хоть немного признаешь за мной чутья к прекрасному? Ты -- можно ли быть прекрасней?!!! Не в красоте.
   Пишу о справках -- в Гаагу, в Берлин. Но мы можем не встретится и при разрешении на поездку в Голландию.
  

71

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   4.XI.41
   10 ч. утра
   Оля, во-имя твое, пробую писать II ч. "Путей Небесных". Послал тебе план 1-ой главы. Но как же трудно, без тебя!
   Умоляю, -- напиши, -- хотя бы, -- здорова ли?
   Я в мучительной неизвестности, 13 дней.
   Все валится из рук. Несмотря на горечь письма последнего, я в восторге, как ты умна, как сильна в мысли, и слове! Это уж говорю я, другой, -- твой "читатель". Спасибо, умница, гордость моя, радость моя! -- моя преемница!!
   Твой Ив. Шмелев
   [На полях:] Поставлена ли печка в комнате? Лечишься ли?
   22.Х -- "Казанская", Божья Матерь -- был у всенощной. Молился.
   Читаю о "галлюцинациях" для романа. Читаю А. С. Хомякова301 о православии, для "Путей", -- чудесно!
  

72

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

8.XI.41 г.

   Милый мой, дорогой мой, Гений мой!
   Вчера вечером получила твое от 28-го... С "объяснениями". Спасибо тебе за все! Как я тебя вдруг увидела! Сердце твое чудесное!
   Ивочка, родной мой, как мне больно, как я сегодня всю ночь за тебя страдала! И вот хочу тебе сказать, сказать из сердца, твоему сердцу! Поверь мне и руководись этим!
   Не станем мучить один другого! С тех пор, как ты мне "открылся", -- и до сих пор -- сплошная мука... Какие-то нагромождения, объяснения, пикирования, упадки и взлеты... У обоих. Я много было начала тебе писать в ответ на твои письма от 29, 31 (я их обозначила ошибочно "28 и 30") и 28-го, но... не надо этого! Письма идут медленно, -- благодаря этому не угадывают момента и не помогают, а нагромождают. Хоть на время, -- уйдем от муки! Дадим тепло и ласку. Отойдем хоть к периоду июльскому (* только как пример, а не отхождение "назад".), к радости!
   Ты понимаешь, мы, сейчас все равно ничего изменить не можем. Приходится считаться с условиями жизни. И это время, -- не будем убивать себя...
   Когда ты страдаешь, что "время уходит" и мы не вместе,.. то... как ты мне-то больно делаешь! Возьми себе в сердце, что я скажу сейчас:
   Когда ты говоришь так, -- я виню себя! Виню в том, что, не имея силы сразу сказать "б" -- сказала тебе чистым сердцем -- "а". Когда я просто, без всякой тени на "игру", тебе ответила тем же, твоим же, -- я не думала ни о чем. Я слушала только свое сердце! Мне следовало (?) бы рассудком проверить, что из этого выйдет? Я в этом виновата? Я казнюсь этим. И только потому, что ты, мой неоцененный, от этого страдаешь! Я, кажется, тебе и тогда писала, что свой обычный рассудок потеряла. Так это и было!
   Я не "учла" тогда, что не смогу так легко и сразу покончить со сложной жизнью, что ты так отнесешься. Я просто, совсем не учла. М. б. потому, что я слишком мало душой в этой жизни. Я о ней забыла, просто. Но она есть. И очень сложно есть.
   Иван, поверь мне, что ни игры, ни "для пряности", ни для "развлечения"! Пойми это навсегда!
   И я "не ухожу", не "отмахиваюсь", -- абсурд все это. Вся моя вина в том, что я открылась тебе, открылась, не зная что же дальше? Простишь ли это? Обвинишь ли? Но я, я и за муки благодарю Создателя. И все, что я тебе говорила и раньше -- так и есть! Да, все -- необычайно! Я много тебе хотела писать о моих думах, планах. Но пока... самое akute {Острый, здесь: самое необходимое (лат.).}, физическое, так сказать: мне нужен покой. Я издергалась. Любя меня, ты это поймешь -- верю. Хоть на какое-то время, я отодвину "разбор" этих проблем. Надо спокойно крепко молиться. Я свято берегу тебя в сердце. Береги и ты меня! Какое-то испытание это. Но я уверена, что "откроется". И вот, после этого письма, я буду тебе писать -- покойно, без "проблем", а просто от сердца, как друг. Бережливо. Мне нужен ясный взор, ясность мысли. А так, как сейчас... толкусь я на одном месте.
   Теперь, еще: -- санаторий -- только вред. Я не "ломаюсь"! Положись на меня, на знание мое самой себя! От мужа мне опасности -- никакой. Поверь!!
   "Драмы" особой не было. Не стану ничего описывать, не потому, что не хочу, а просто потому, что существенного ничего не было, а в письмах все выглядит иначе и придает "вес". О жизни моей м. б. как-нибудь напишу. Сейчас у меня каждый нерв болит. Не хочется ничего касаться. Я все тебе доверю! И за твою доверчивость тебе спасибо!
   Письмо твое от 10-го -- мне ни "не прощать", ни "прощать": -- это вне таких понятий. И я все, и... наперед тебе прощаю! Все гораздо серьезней я беру. Меня пугают твои "помрачения". Но об этом тоже не хочу! Одно тебе скажу: в таких "помрачениях" -- ты тоже себя теряешь. Не отвечаешь за себя как бы!? Мне это страшно. Я девочкой 19--22 лет много пережила. И еще: никогда не поддавайся чувству, состоянию... с бритвой! Что ты мне сказал?
   Я этого не переношу. Физически не могу. Не то, что сказал, а таких состояний. "Не переношу" -- не в смысле "не нравится", а именно буквально! После той истории в 1924--26 годах. Помни -- такие "провалы" сознания, "утрата на миг воли" -- меня могут уничтожить! Я это говорю совсем серьезно. Вполне отвечаю за то, что говорю. Это -- самое для меня ужасное. Я убегу от этого. Я не утверждаю, что у тебя такие "провалы"... Но меня толкнула на это "бритва". Ну, и довольно. Я ничего, ничего больше такого не могу. Я принимаю селюкрин, мне стало будто лучше. Но позавчера твои "страхи" за меня, твои письма... отбросили все назад. Я тебя не упрекаю. Ты и не мог м. б. иначе. Но давай договоримся! Ведь нет же оснований для мук! Ну, все равно, хоть на короткий срок -- давай возьмем себе покой... Я не могу больше! И ты -- еще больше! Я освоюсь за это время, м. б. окрепну. Продумаю... и тогда можно что-то _у_в_и_д_е_т_ь.
   С такими нервами -- я ни на что не гожусь. Ты понимаешь? Я верю, что, любя, ты понял?! Ты понимаешь, при всем желании сейчас ничего нельзя форсировать. Я была в Гааге, узнала, что визы женщинам не дают. Одна невеста просит пустить ее во Францию к жениху -- есть документы о предстоящем браке. Не дают. Другая собирается давно к родителям в Париж -- то же самое.
   И потому, -- технически -- невозможно, так чего же мы себя подогреваем?.. А жизнь так коротка -- и так скупа, -- зачем же портить то, что еще дается?!
   Я не могу так. Не хочу никаких "разборов", мук, упреков! Я знаю: все как-то само (это не пассивность, хоть и звучит так) устроится.
   Не за что Богу тебя "карать". Ты -- чистый сердцем! Как я люблю все, все Твое!
   Чудесный ты в искании своем. Чудесная была и твоя "Оля" (прости, что так ее я называю). _M_и_л_ы_й! И верь, что ничего дурного не будет! Не знаю, не вижу, не касаюсь пока, что и как будет! Но знаю, что сердце мое дает тебе все то, чего ты жаждешь. М. б. я гадкая тем, что не взвесила сил своих в борьбе с жизнью, не смела говорить тебе о своем сердце?! Карай меня за это. Я не смела давать тебе муку. Но, поверь, что это невольно, без игры, от сердца! Не мучай себя воображениями. Моими "муками" и т.п. Я, в своей теперешней жизни -- живу сама по себе. Не мучь себя. О жизни моей прежней ничего не думай. Для тебя там мук не было!
   Напишу тебе "Полукровку", только, чтобы не томил себя. И не письмо само по себе, но эти "помрачения" -- меня тревожат. Берегись их, друг мой!
  
   "Мне не нужно женщины, мне нужна лишь тема,
   Чтобы в сердце вспыхнувшем, прозвучал _н_а_п_е_в...
   Я могу из падали создавать поэмы,
   Я люблю из горничных делать королев...
        Так, в вечернем дансинге, как-то ночью мая,
        Где тела сплетенные колыхал джаз-банд,
        Я, так нежно выдумал Вас, моя Красавица,
        Вас, моя Волшебница Недалеких стран...
   Как поет в хрусталях электричество,
   Я влюблен в Вашу тонкую бровь; --
   Вы танцуете, Ваше Величество,
   Королева-Любовь!..
        Так, в вечернем дансинге, как-то ночью мая,
        Где тела сплетенные, колыхал джаз-банд,
        Я так _г_л_у_у_п_о_ выдумал Вас, моя _п_р_о_о_с_т_а_а_я,
        Вас, моя волшебница, _н_е_д_а_л_е_к_и_х_ стран!..
   И души Вашей нищей убожество
   Было так тяжело разгадать,
   Вы уходите, Ваше... ничтожество...
   Полукровка... _О_ш_и_б_к_а... опять!
  
   {В стихотворении сохранена интонационная разрядка и пунктуация О. А. Бредиус-Субботиной.}
  
   Но не надо, прошу, -- ничего больше... я так устала! Не беспокойся о здоровье -- все только переутомление нервов. Я -- вся здорова иначе!
   Благословляю тебя, мой родной, лучик мой, солнышко!
   Молюсь за тебя и за себя! Твоя Оля
   [На полях:] За всеми "страданиями" нашими я ровно ничего не писала о всем твоем чудесном. Не думай, что я оглохла к этому. Нет, я в восхищении от всего, что ты мне о своем пишешь! Пиши же "Пути"! Ну, любя меня! Пиши, я духом всегда с тобой! Попробуй -- начни!
   Еще одна просьба для моего покоя: не касайся тем о бабушкиной драме. Это мне -- деревянная пила!
   Никогда бы я к ним за защитой не обратилась302. Пойми!
   Жду твоих сп любви и смерти. Дышит-пьет Елена этот воздух, будто милого ловит она дыханье... а когда прискакали царевы слуги, лежала сама бездыханна.
   И с тех пор каждую весну расцветают в рощах те цветы-слезы. Лечат люди ими больное сердце, девушки-невесты несут к алтарю их букеты, духом дивным манят те цветы, чаруют -- томят они и старого и молодого, только кто дышит ими много, засыпает сладко навеки. "Лан-дыши" зовут их люди.

Оля

Май--июль 1943

   29.VII.43
   Ванечка, вот моя тебе безделка. Помнишь, я тебе еще к Пасхе хотела послать? Ты понял, что акварель ландышей. Но у меня эта сказка уже была в думах. Только всяческие дела, суета и болезни меня отвлекли.
   Собственно, она вся была написана в мае, а теперь я ее лишь выправила. Вчера читала маме, сказав, что я ее нашла в старом журнале. Не решилась выдать свое. Прочла потому свободней. Маме, кажется, понравилось.
   А тебе? Распуши меня в пух и прах. Эта тема -- мой сон. Помнишь? Только я стилизовала. У меня много снов -- тем. Еще один есть -- дивный. Собственно скорее тема для картины, но... "слово все может охватить"! Твои слова! Хочу писать. Безумно жаль, что правая рука болит, сегодня спать не могла от боли, т.к. вчера переписывала тебе. Как бы машинку! У нас только латинская. Целую тебя, мой критик! Будь милостив. Но больше всего: справедлив. Не жалей! Ругай, коли надо.
   Оля
   P.S. У меня копии нет; то с чего переписала -- не исправлено. Очень скучно переправлять в 2-х экземплярах.
  

52

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   4.VIII.43
   Милая моя Олюша, ты опять ходишь на голове! Двух месяцев не прошло с тяжелой операции, а ты скачешь, подвергаешь себя непосильным и для здорового человека подвигам! Чего ты добиваешься? Свалиться снова?.. К чему это?! Я понимаю -- у тебя потребность причаститься, но нельзя же себя убивать для этого. Надо набираться сил, а ты и остаток их мечешь на тормохню и давку в пути. Безумие. Как близкие не удержали тебя?! Не подвиг это, а какое-то подрывное самоистязание. Ничего не понимаю, очень этим подавлен.
   Да, Валя Розанова -- Боже, какая она несчастная! И что за подлец-доктор, как он смел бросить ее в отчаяние, сказав ей -- хотя бы -- правду о ее болезни! Таких судить надо и лишать права лечить. Вот то, что она не принимает пищи, это плод этой _п_р_а_в_д_ы: она каждый миг теперь знает-думает -- казнь моя приближается. У нервных людей при этом совсем пропадает желание принимать пищу. Она убивает себя голодовкой. Ах, подлец -- подлец!
   А ты, ты-то хороша! -- не могу отделаться от видений, как тебя толкали в дороге, давили, а ты еще с этими пожитками! Тебе -- пойми же! -- еще неделями надо бы лежать, (у тебя, ведь, почка больная!) а ты скачешь, как одержимая! Я раздражен, и у меня пропадает воля писать тебе.
   Да, я отлично помню, что ты мне писала (с год тому) что "сильно" ("больно" или "очень больно") ушибла грудь. Я тебя не раз спрашивал, как ушиб, прошла боль... -- но ты мне, кажется (?) так и не ответила. Постараюсь отыскать в письмах, когда это было, но это нелегко при твоем мелком почерке -- надо перечитать груду. А мне иные письма твои и тяжело читать. Но я постараюсь.
   Елизавета Семеновна -- на даче (не у сестры, там очень сыро), и я ее запрошу, получила ли она твой должок. Почему ты так много послала (поручила послать этому дубине!), Е[лизавета] С[еменовна] сказала мне, когда я отдавал деньги, что все стоило (елка с украшениями) 250 фр. Я еще ее переспросил -- и она сказала -- 250! Думаю, что она не получила через дубину или его знакомого Holer, (холеру!), иначе бы она мне сказала и вернула деньги: она очень в этом отношении щепетильна, знаю. Спрошу.
   Жара (с неделю) меня извела, охота есть пропала совсем. Сегодня, после большой грозы, свежей стало, и спал я лучше. Не люблю "гостить", привык к своему укладу, а его нарушение действует на все во мне. Юля все зовет, но я, переночевав у них две ночи, поразбился. М. б. одноденкой побываю. Мне не хватает той или другой книги, того-сего... Да и пищевой режим не тот, при всем ее попечении о моих удобствах. Да и события мешают, всячески. Отдыхаю я -- когда в работе.
   О племяннике нечего писать мне. Много говорили, но этого не упишешь. Существенного и не коснулись, как всегда, когда встречаешься после годов (20!) отсутствия. Главное -- я написал тебе. Жду чего-то определенного. С 18-го апреля я не получил от него ни строчки. Где он -- не знаю. Знаю одно: 10-го мая был он в Берлине, у моих знакомых. 11-го должен был видеться с кем-то крупным. Вот и все.
   Мне очень хочется послать тебе "Душистый горошек" хотя бы. Подумай, нельзя ли мне переслать его в Берлин (бывают оказии). Почему ты не дашь имя-адрес друга вашей семьи, который бывает у вас? Или его нет теперь в Берлине? Он мог бы найти случай переслать тебе духи. Ты же -- больная, он это охотно сделает.
   Рука моя почти прошла. Временами опять чувствую "намеки" давней болезни, -- тогда принимаюсь за "покрышку" глинкой или вроде. Болей нет. Пищеварение нормальное. Нет ни изжоги, ни отрыжки, ни -- кислотности.
   Кажется, ответил на все -- второстепенное.
   Теперь о твоей сказочке. Работа меня не удовлетворила. Дарование твое ясно, оно и здесь бесспорно, но... -- ты не умеешь работать, ты -- торопишься, ты делаешь с запалом. Нельзя так. Все это -- сырьё. Во-первых, -- надуманность, -- режет ухо! -- с этим "Лан-дыши!.." -- режет. 2-ое, сказка, как сказка, должна быть проста, без нагромождений. 3-ье, положения очень избиты, захватаны. 4-ое, ты связала себя "стилизованием", лишив себя свободы; не выдерживаешь (очень часто!) размера, получается "хроманье". Помни: в художественном произведении каждое слово должно быть на месте, -- его появление должно быть оправдано. У тебя слишком многословно, растянуто, -- в конце концов, наскучивает. Я читал безо всякого захвата, лениво, хоть это и твое. Но "ты" -- для меня -- в искусстве -- уже не "ты", а автор. Отдельные места, слова, абзацы -- хороши, удачны. Можно _с_д_е_л_а_т_ь_ сказку, но... не стоит труда. Нарочитость темы -- охлаждает. А аксессуары -- истрепаны, ходячи, -- все эти "лазоревые цветики" и проч. Сказка -- сама простота. Возьми Пушкина -- "Сказка о рыбаке и рыбке"261. Или -- по сжатости -- "Песни западных славян". Или -- русские народные сказки. Там встречаются иногда "сложности", но одёжка сказки, словесная ткань -- посмотри, как проста, как мало "украшений" и "завитков" словесных. Этим недостатком страдает наш "мудрователь словечками" Ремизов262. Я почти уверен, что эти "Ландыши" скоро надоедят тебе. Увидишь! Олюша, не полагайся на "сны": они сложный продукт хаоса подсознания: искусство -- сон особого рода, где все время бодрствующее око мастера, его ухо, его -- мера, его весы (всякие!). Не удручайся. Я искренно говорю: и в этой работе ты обнаруживаешь дар свой. Но -- недостаток уменья, _н_а_д_з_о_р_а, _с_у_д_а. "Говенье" -- куда лучше. "Айюшка" -- отлично, если ее выправить местами (она -- тоже наскоро дана!). Лучше всего (по простоте-совершенству) это твоя пол-странички, как высиживала цыпленка, ужин, ссора (толкались) с двоюродным братом, дядя, его "преступление", твое горе... Это -- для хрестоматии! Видишь, какие в тебе возможности. Видишь, как врезалось во мне! Значит -- сильно дано. И раньше -- в золоте ячменя, вечер, ты ходила за ягодами. И как шла..! Олюнка, я душу тебя, обнимаю, от радости, как ты можешь делать! когда не надумываешь, а -- даешь -- как сердце поет. Но -- обработка -- после, всегда, -- и самая строгая, но только и тут нельзя пересолить! Боже упаси! -- Можно засушить, или -- как у художников кисти -- "записать", "замучить" полотно. Вергилий263 хорошо сказал: пахнет (от манускрипта) светильником (маслом лампы!) -- слишком значит, много _п_о_т_у, _с_т_а_р_а_н_и_я... Повторю: не исходи из _с_н_о_в. Исходи из _с_о_л_н_ц_а, жизни, сердца живого... -- из _д_ы_х_а_н_и_я... из _б_л_и_з_к_о_г_о. И читатель найдет _д_а_л_е_к_о_е, глубокое, -- и _с_в_о_е. Трудно объяснить все в письме. Два--три разговора -- и ты столько бы узнала, при-няла! Друг-друга поправляя, спрашивая, мы многому бы учились. Я никогда не считал и не буду считать себя неопровергаемым. Я всегда готов узнать еще, -- и верю -- через тебя -- узнал бы. Ты -- талант Божией Милостию, и я не боюсь говорить тебе правду, как ее понимаю: я люблю тебя -- и Олю, и -- товарку. Матерьялу... его -- го-ры!.. Одна трагедия бедной Вали (как я жалею ее, болею ею!)... а еще эта твоя Фася... -- ро-ман! Ничего о ней не знаю, а _в_и_ж_у -- Драма... Кстати, чем она "опять больна..." -- и плачет, -- писала ты -- ?.. Она, кажется, умственно не-сложна, но, думаю, у ней свой душевный склад, "мирок"... и -- вопросы, желания, идеалы... А тебе я указываю -- тему -- дай историю, хотя бы, фермы, ее жизни... фермы -- как _с_у_щ_е_с_т_в_а_ очень сложного: всех ее частей -- общей жизни. Как ты _в_с_е_ насытишь!.. И как это будет тебе легко и -- сладко! Ты среди всего дашь -- челове-ка!.. И [не заметил], а начинал письмо-бумагу.
   [На полях:] Милка, целую твои глазки. Как здоровье? -- Напиши, и -- полней! Твой Ваня
   Я случайно написал очерк в 5 1/2 стр. "Свет во тьме"263а -- для инвалидов. У меня план: м. б. они из этого сделают для себя что-то, в помощь -- ну, тысяч на 100.
   В следующем письме напишу все. И м. б. пришлю очерк. Работал с неделю.
  

53

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

9.VIII.43 г.

   Милый Ваня!
   Получила я твое письмо, и мне очень горько: за что ты все продолжаешь злобствовать на меня? Ведь у тебя неудержная, беспрерывная раздраженность на меня. Уж высказался бы лучше, чем пилить деревянной пилой. Ты не подумай, что я "мимозничаю" из-за критики твоей моего глупого (* Ты сам знаешь, что я никогда не обольщалась своими способностями. Ну брошу!) писанья. Я всякую критику принимаю благодарно, уже хоть только потому, что ты время у себя нашел для такой дряни. Но все твое письмо и эта самая критика дышат злостью. Можно разбранить за дурное писанье и можно "исколоть".
   Ведь странно было бы матери бить ребенка, учащегося ходить и делающего ошибки в движеньях. Впрочем м. б. и бить бы можно, если этого требует педагогика, а не диктует личная раздраженность.
   Ну, будет... Хочу только еще сказать, что странно мне это, как ты не ценишь то, что нам дается. А много ли будет еще даваться? И долги ли наши дни? И что значат эти наши дни? Да, конечно, трагедия одной Вали исчерпывает много тем... Но, прости меня, если я снова откажусь от этой твоей данной темы. И без копанья в ней, я достаточно страдаю утратой Вали, а тут "вживаться" в эту кошмарность, да еще... проводя параллели. Ведь я человек, и моим силам бывает тоже конец. Фасина "драма"..? Да, конечно драма, и таких много, но самой Фасей воспринимается не в тех пунктах, которые являются как бы кардинальными. Но это все не то. Я не могу писать о Вале. Это же и моя боль. Это какое-то "палачество" было бы. Да пока вообще ничего не могу делать: я опять больна. Опять почка сильно кровоточит. Не бранись, пожалуйста: я ничего не делала. О Гааге тоже напрасно ты, -- на другой день поездки был у меня мой хирург и одобрил поездку. Он учитывает психологически это -- "то нельзя и другое нельзя". Моего уролога нет больше, не знаю, что с ним, м. б. в отпуске?! Ну, лежу на спине и не шевелясь, как обычно. Господи, если бы не эта ужасная война! Хоть бы на воды куда-нибудь попробовать поехать. Ваня, прошу тебя, оставь злобу. Я не могу больше выносить твоей скрытой со мной борьбы. Надо беречь доброе в нас -- это самое ценное, и все внешнее -- ничто. Я в субботу была сражена опять ею. И как часто так бывало (почти всегда), что я сваливаюсь после этого. Если я раздражаю тебя, то скажи просто, я лучше подожду писать тебе. Какой толк в письмах, если только злят. А пишу я их тихо и благостно. Значит, это не во мне. Меня задавила жизнь своей серьезностью, и разве вправе мы тратить свои силы на... что? На уколы. Да, странная вещь жизнь. И почему мы утешаем больных: "будете здоровы, будете жить"! Сто лет, 10 лет -- миг только в жизни, а сама жизнь -- это болезнь с определенным исходом. И не разумнее ли воспитывать в себе примиренность с этим, а не укрепляться в бегстве от неизбежного? Рано или поздно... Я слаба и боюсь, я не герой, я не то что Валя, но разве жизнь спрашивает о том, что мы можем. Прости, что так пишу, но я много думаю так. Не сочти за паникерство, -- о, нет, я совсем спокойна. Конечно, убита рецидивом почки, -- это понятно, но надо нести.
   Ну, будь здоров. И возьми себе на сердце то, о чем прошу: оставь зло на меня. А если не можешь, то не лучше ли переждать это время и не писать. У меня не хватает душевных сил на это. Благословляю тебя. Оля
   [На полях:] Прошу тебя, Ванюша, будь благостен. Это все, о чем тебя прошу.
   Я опять ослабла. Хочется сохранять и дальше мир души, а потому прошу, побереги меня. 11.VIII.43
  

54

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   18.VIII.43
   Дорогая моя Ольгунка, прочел твое письмо -- и сердце упало. Опять ты больна... Это, должно быть, последствия твоей поездки, как я и опасался, _н_е_ _з_л_я_с_ь, -- такой черты нет в нраве моем! -- а тревожась за тебя. А ты, родная, все повторяешь -- "злишься", "злобствуешь", "пилишь"... и т.д. Хирург одобрил? Но м. б. он не посчитался с болезнью почки... Переезды теперь и для сильного человека тяжелы и связаны с риском, а ты -- ты же описала ярко! -- ехала в таких условиях, в тревоге, в давке, сдавленная до боли, под толчками спутников и чемоданов! Это двоякое воздействие -- на нервы и тело -- вот и дало итоги. -- И моя "критика", поверь, была лишь беглая, -- просто -- этот род писания -- стилизованность -- никогда не был по душе мне. Вдумайся: твой рассказ нельзя перевести на любой язык, он про-па-дает: "Лан" и "дыши" -- только русское одеяние мысли, и раз это так, то и "стиль" пропадает, и нет "некоторого царства", все распадается, остается "придуманность", нарочитость, не-простота. Я писал -- не умеешь работать. Ты -- спешишь, загораешься, выполняешь порывисто. Нет, искусство иного отношения требует от художника: точности, огромной оглядки, -- _м_е_р_ы. Для чего сто-лько слов брошено, чтобы свести все к некоему словесному ребусу?! -- да и то -- узкому и условному, -- случайному, -- игре слов. Ты сама испортила свой замысел: отдельные места были недурны, чувствовалась душа автора, чуткость... Повторяю: с карандашом, я сделал бы наглядно пробег по всему писанию, и ты убедилась бы, как много надо выправлять..! Стилизация -- это рогатки, которые сам автор себе же ставит, лишает себя _д_ы_х_а_н_и_я. Я не стану больше касаться ни твоей опрометчивости -- поездка еще неоправившейся, -- ни твоей работы. Но повторю: мне горько было слышать, что я злобствую, пилю... -- этого я не заслуживаю.
   Не знаю, дошли ли мои письма с первыми главами "Под горами". Ты мне не написала ни слова. Я оборвал на сцене "в саду". Ты хотела узнать по-русски именно это. Я отлично вижу теперь мою ошибку в этой повести: _т_е_п_е_р_ь_ я не дал бы ненужной сцены "поездки Ганема и барыни", -- эта была дань моей молодости писательской: эта сцена ничего не дает, так -- сама по себе. И -- чуть обнажённа, резка. Ее было надо оборвать на половине... когда сворачивают с шоссе, и точка. Она не входит в _п_л_а_н, _н_е_ _н_у_ж_н_а_ для сути работы, -- она ранит общий тон рассказа. А дураки-дельцы за нее-то и ухватились --, "универсальная библиотека Реклама"264, -- по-чтили меня честью! -- болваны. Теперь я, пожалуй, половину своих работ или выправил бы, или выбросил бы... -- я уже и раньше это делал, не включая в "томики" иных вещей... -- Я колебался над "Голос зари"265... -- мне этот певучий тон _м_е_ш_а_л... -- но я оставил, т.к. этот рассказ, я, страдая глазами в Алуште, диктовал моему Сережечке266... был болен, страдал и за его судьбу... -- и все это вызвало этот ритм... эту скрытую в нем тоску-боль... эта рукопись -- его почерк! -- хранится у меня, единственная... -- вот и включил этот рассказ в книгу. Многое бы вымарал-выправил я в своих писаниях. Видишь, я "злюсь" и на себя. А к тебе... я всей душой нежно тянусь, я болею тобой, ми-лая... если бы ты видела мое сердце!.. И как же бессилен я...
   Со мной творится что-то... я весь в тоске неизбывной, я не могу собрать мысли, писать... Вчера начал про болезнь отца... -- бросил, тяжело. Все жду чего-то, от событий. И все чаще -- мысли о смерти... А тут еще попала под руку книжка "О смерти" -- адвоката Андреевского267: он всю жизнь, буквально, этим томился, и собрал о "смерти" множество всего... стал, так сказать, "спец" смерти. Все только об у покойниках и кончинах, и запахах, и... даже "любовная встреча" у него, -- личная! -- на... кладбище! И все -- сама правда, до описания "своей" любви -- верх счастья! -- с указанием имени _е_е... -- она сошла с ума. Книга тяжелая и -- ненужная, ни-чего не дает для уяснения. Всю жизнь отдать разгадке этой "загадки" и -- свести к зеро! {Ноль (от фр. zéro).} В этом ладане погребальном пребывал я дня три, -- книжка-то -- очень редкая! -- страниц 600! Когда-то о ней хвалебно писала Гиппиус Зина268, -- старушка ныне, лет за 70! вдова Мережковского хвалила... -- приятельница Андреевского была. Поверил ее "критике"... -- а-а-а... -- все ненужно. Лучше всего -- отлично! -- дана любовь его к сестре, мальчиком... бессознательное влечение, очень трепетное-благоговейное... и ее -- к нему... Она умерла лет 17, от последствий коклюша... -- вот ее кончина, и все, что за ней... очень тонко... глубоко... -- это чудесно! Но... тяжело. Чтение прибавило моей тоске невыносимость... А вокруг -- одни кончины... если бы ты знала -- ско-лько! Какой-то "данс макабр" {"Пляска смерти" (от фр. danse macabre).}. Вчера сожгли приятельницу Юли...269 была на свадьбе Ивика, 2 мая, здорова, ехал я с ней из церкви в карете, она еще на мои слова -- "да, стареем, милая Шарлотта, стареем..." -- я ее знаю 20 лет. Ей 60 или около. Она -- "нет, я не чувствую себя стареющей... "онкль {"Дядя" (от фр. oncle).} Ванья", и вы -- молодцом, много еще должны писать..." -- Она знала все мои "французские книги" и, кажется, ценила. Очень культурная, -- учительница она, вдова, -- "либр-пэнсёрка". Через две недели... болезнь... стала пухнуть... что-то с ганглиями {Лимфатическими железами (от фр. ganglion limphatique).} лимфатической системы... -- кажется, оказалось, саркома... Получил от ее "сер спиритуэль" {"Духовная сестра" (от фр. soeur spirituel).} -- она была совсем одинока, -- грустное извещение... -- "о фур крематуар, дэман марди, 10-30, о Ко-люмбариум вер 11-30" {"Или печь крематория, завтра, во вторник, 10-30, или Колумбарий строго в 11-30" (от фр. "ou four crématoire, demain mardi, 10-30, ou Columbarium vert 11-30").}. Не поехал... получить _т_а_к_о_й_ заряд "кухни" "либр-пансёров"... -- говорят, если смотреть в слюдяное окошечко, -- пускает сторож, за взятку! -- так увидишь, как _о_н_и_ там, на противне, корчатся, изворачиваются... -- по физико-химическим законам, от жару. Один рассказывал, -- он убежал в ужасе! -- как "жаркое" вдруг встало "раком"!.. Это, конечно, действие газов, -- ведь сожжение, обычно, из-за формальностей, происходит на 4-й день кончины! Не поехал... Говорят, музыка бывает, под-сурдинку... "реквиемы" пущают... на пластинке!? А "либр-пансёры" -- в большинстве жиды и масоны, конечно, -- внушительно присутствуют...
   Словом, я эти недели -- в мортельной {Смертельный (от фр. mortel).} анемии, анабиозе... -- многие мои сверстники -- _у_ш_л_и. Был в Сен-Женевьев на днях. Приказал выбросить безвкусно насаженные цветы, -- розо-грязные хризантэмы! -- не выношу! -- цветов нет, нашел только несколько крупных бегоний, огненных-оранжевых -- их взял. А, ведь, писал кладбищенскому садовнику, полковнику -- "идите до любой цифры в расходах на цветы!" -- Правда, в прошлое посещение я достал белые лилии, и воткнул их в землю -- украсил. Но за то, в этот приезд, на кладбищенской поповке оказалась экскурсия русских девушек... я их приветствовал после ихних аплодисментов, -- поп сказал им, кто это, -- и они пели стройно панихиду на могилке, голосов 10, и было сразу три бати, -- двое с экскурсией. Чудесная была погода, я принес букет "глайёлей" -- знаешь, гладиолусы? -- белых и пунцовых, -- береза... -- могучая. И ско-лько же новых могил!.. -- го-род. Так валится эмиграция... Из Ниццы писал врач: за месяц ушло его клиентов только -- 28. И все больше в молодых годах. Недоедание... -- сводит легкое заболевание к летальному исходу -- "улетают", как переводил один чудак. Видел памятник Мережковскому. Ну, понятно, выкрутасный, с претензией... как и все в авторе этом. Ну, и, конечно, по вкусу ломаки Зины, и по проекту... понятно, Бенуа. Всегда они были мне чужды, эти Бенуа, Баксты, Грабари... и прочие "мутные". Потуги много, притязательности, манерности... -- много и фанфар, ибо все они мазаны масонским миром, все -- рука в руку, все в ладах с жидовской клакой, все напористые, все в окруженьи снобов и снобесс, все "либр-пансёры", и все попадают в "колюмбарии", пройдя через противень... -- сатане на жаркое. Накрутил А. Бенуа Мережковскому "мавзолей": крестик, главка, -- золотенькие, венчают Наполеонову треуголку, которая, под белый камень, изображает якобы кровлю -- храмик, под ней ниша, в нише, очень глубокой, "Троица", под рублевскую, под ней, "папертка" -- из трех белых каменных брусков, как порожек, спереди прямоугольник -- собственно "могила", а в нем -- окруженная прямоугольной канавкой, белая плита с надписанием фамилии и даты. Под "Троицей" -- "Да приидет Царствие Твое". Словом, -- "под Мережковского". В канавке будет, понятно, буксус... -- "вечно-зеленое". Зато казаки нагромоздили над своим -- малопризнанным -- атаманом гр. Граббе270 такой "музолей", что... ахнул: откуда столько цементу натащили?! Пудов на тыщу. И получилось потрясающее диво: будто над могилкой -- "вся тяга земная", сразу мне в башку -- "лежит на нем камень тяжелый, чтоб встать он из гроба не мог" (* И уже осел этот гнёт боком, -- вот-вот завалится музолей.) 271. Ну, видишь, какое настроение мое -- эсхатоло-гичное, -- и надо бы в _т_а_к_о_м_ -- ахнуть в Монтекарло, встряхнуться, закружиться... забыть про "склон", втряхнуться. Благодарение Богу, болей нет, физически не слабею, -- не сравнить, чтобы не сглазить, с прошлым годом, -- тогда было полное умирание. И все-таки -- старею, старею... -- скоро без 4 -- 70! Бунину уже 72. Говорят, живут они на чемоданах... -- над Каннами, в Грассе, -- где центр духов! -- т.к. каждую минуту ждут распоряжения об эвакуации -- прибрежная зона! -- Да, он воистину на склоне: былая его пассия, писательница Галина -- имя! {Игра слов: galina (лат.) -- курица.} -- Галина Кузнецова272, с которой у него было нечто марьяжное, -- при жене! -- _в_м_е_с_т_е_ жили!! -- его оставила деликатно, отъехав с сестрой публициста-философа Степуна273, -- была такой, из "невыразимых"! -- сперва в Канны, и там -- в Германию. А еще в 38-м, в сентябре, помню, был я у него в Монтекарло, -- он там тогда жил и ни-когда не был в казино, т.е. не ставил! ску-по-ой!! -- я не понимаю! -- как это можно _н_е_ игрануть!? ... -- я тогда поиграл маленько, франков пятьсот процедил... не знал еще "системы", -- теперь знаю, да... доскачи-ка! -- так вот, был у него. Он был, как серебряный шар в цветнике, окружен девицами, молодыми женщинами... морщинистый, пергаментный, как старый патриций времен упадка... -- одна была -- разводка! -- совсем голая... только чуть "драпировка". Терпеть не могу "жарких телес", в жару-то монтекарловскую! -- потные, липкие. А они, видишь ли, так от жары спасались. Тогда и Галина-заика была там. И стареющая бедная "Ве-ра-а..!"274 -- как он, бывало, всегда орал, призывая жену, не обращала ни на что внимания, ленивая, -- все, кажется, ей прискучило, даже безобразничанье. Тогда еще Б[унин] был сравнительно живой... теперь -- не знаю, я с ним не переписываюсь. Ну, Бог с ним, пусть доживает...
   Узнал: денег Елизавета Семеновна не получала, точно. Или забыл Толен послать и врал, что послал, или поручил Холере -- или кому-то еще, и те не послали. Не думаю, понятно, что присвоили... такой пустяк, и француз на это не покусится, какие-то пятьсот франчков, когда, говорят, кило сливочного масла стоит в жульнической продаже те же пятьсот! А, просто, забыли... Так что я правильно сделал, вернув Елизавете Семеновне ее расходы и тем избавив тебя, мнитку, от лишней заботы: надейся на дубин и холер! Ты-то волновалась, а для Е[лизаветы] С[еменовны] эти 250 фр. -- грош, когда она каждый день тратит, живя с сыном в пансионе где-то, те же 400--500.
   Милая Ольгуночка, ты, кажется, меня поняла неточно: я не предлагал тебе темой -- Валю с ее страданием, я лишь указывал, ско-лько тем дает жизнь, но творчество по-своему их выковывает. "Валя" -- лишь мотив, исходное... --? основа -- страдание или томление любовью, но любовью сложной, тонкой, трагической. И это лишь, между прочим" я... -- я почему-то останавливаюсь на близком душе твоей -- с чем ты сжилась от рожденья, -- на _ж_и_в_о_й_ жизни, на природе, которую ты умеешь чувствовать... и потому я говорил -- возьми, например, жизнь, повседневную жизнь именьица, жизнь _в_с_е_х_ в нем, -- ты чудесно описывала мне, как творилась новая, _ж_и_в_а_я_ жизнь на ферме, -- коровы, кобылки, овцы, кошки, куры... -- но это лишь рамка, фон для основного, что ты вложила бы в работу. А свето-тени твои..! коровы... будто на картине, -- или -- во сне. Небо, освещение, тучи... грозы и бури... -- но все это фон лишь, ты дашь главное... -- и я лишь примеры приводил.
   Мой рассказик -- "Свет во тьме" -- знаю я, -- суховат. Вот пример тебе -- я последовал "заданию", так просили инвалиды. Я себя заставил. Видишь, я не отмахиваюсь от "заданий", от "урока". Было трудно, да... -- надо было вживаться... -- вначале я с раздражением делал, потом... втянулся. Рассказик пустяковый, -- хоть и очень трудный! толстовский, ведь, как бы его серии -- учительных, я это отлично понимаю, и думаю -- старик от него не отмахнулся бы. Надо инвалидам собрать денег, как-то подействовать на сердце читателей... -- и я не в силах был отклонить просьбу: ведь больше никто не мог бы им помочь. Из этого "этюда" можно было бы сделать _н_е_ч_т_о, рассказ развить, но... к чему? Дано _в_с_е_ существенное -- для избранного читателя; для простого же -- самый _ф_а_к_т. Самое трудное -- "раскаяние" воскресшего. И это мотивировано всяческим потрясением: размягченность души -- "а здорово тебе нервы потрепало!" -- дана: если перенести себя в такую обстановку, вжиться в физическое и душевное состояние, станет понятно: в таких случаях люди ревут, впадают в откровенность -- радость-то, что уцелел, _ж_и_в_у! -- готовы всю душу излить и чуть ли не все отдать. Испуг... "что-то страшное видел", -- испуг совсем детский, -- "вы... вы здесь, г-н капитан?.." -- так дети вдруг проснутся ночью и кричат -- "нянь, здесь ты..? ..." Вот в таком состоянии и раскроется душа. И так естественно выходит, что дальше Антонов уже не может быть без "няньки"... его спасшей. Он уже не мыслит, как же можно теперь без капитана-то... -- ведь целое "откровение" получено, хоть и скуп капитан на слова. Но несложный Антонов учувствовал, конечно, душу и сердце этого нераскрытого мною человека: да, теперь, встретив _т_а_к_о_е, уже нельзя, уже тяжело потерять, -- Даже заскорузлая душа поймет это. А что такого необыкновенного сделал капитан? Ничего... а вот поди же... -- уже -- _н_е_л_ь_з_я. Чем-то сумел капитан сделать себя необходимым. Чем же?.. -- да всем тем, на что мною прикровенно даны намеки, черточки... -- в этом-то и была вся трудность рассказа: не навязывать, не выпирать, а дать родиться естественно. Надо было мне и душевное состояние "спасенного" передать читателю, его галлюцинации, его "радость" -- радость от пустяка, от такого проявления _ж_и_з_н_и, как, м. б. аляповатая этикетка на консервной жестянке... от запаха картошки... вина -- конечно, скверного вина. Но кто был близок к гибели... о, как должен радоваться и пустяку -- самой пылинке в жизни, пылинке, кружащейся в солнечном луче! Выздоравливающие после тяжелой болезни, после трудной операции... когда они чувствуют, что уже снова начинают жить... какое чудо видят даже в дольке апельсина, сквозного на огоньке больничной лампочки! А тут, в жарком, душном подвале, один звук воды из крана -- уже солнечный дождь весенний, картинка на жестянке -- уже Божий мир, солнечный огород, как там, в станице где-то, далекой, родной станице... зеленая стена живого гороха под кубанским солнцем... баштаны, кавуны... степи... -- все бы это я мог дать, но надо было -- сжато, и я все же дал существенное. А коли размахнуться... -- легко бы было.
   Повторяю: будь мы с тобой вместе, мы бы по глазам друг дружку понимали, и я передал бы тебе, моя голубка, все самое едва ощутимое... -- и как бы ты все это взяла бы!.. -- умница моя чуткая, -- я же повторяю тебе, что ты -- живое, истинное дарованье, и бо-лыное дарованье! А "стилизация"... -- я раз написал рассказ "Под небом", он в той книге, которую отказался взять этот деревянный голландец, -- и там привел рассказ охотника -- на трясинах -- легенду, вот с приблизительно таким напевом, как ты даешь... и почувствовал, что -- _н_е_л_ь_з_я, режет... а -- увлекся, как ты! -- и -- переработал, дал естественный пересказ, и куда лучше вышло. Рассказ был напечатан в "Русском богатстве"275 Короленко276, нравился. Но лучшее в нем -- не эта легенда. А в общем он мог бы быть и ненаписан, как многое мое.
   Еще раз прошу: не усматривай во мне этой поганой черты -- "злобы": я могу вспыхивать, загораться, раздражаться... и быстро остываю: "злиться" не могу, это было бы мучительно, а я нетерпелив. Хоть этим объясню тебе, почему не могу злиться и пилить деревянной -- ! -- пилой.
   Да, этот дубина еще и врун... не пойму. Вот, отказался взять твои, от тебя-то! -- мне подарочки... -- какая же засушь душонки! Ну, чем он рисковал? Отберут? А м. б. и не отобрали бы. А я... как бы я был счастлив! От тебя, твоего изготовления ветчинка... а я не помню, когда и ел-то ее. А от меня не взял... -- яички мог бы в жилетный кармашек вложить... малюсенькие коробочки лекарства, духи мог раскрыть... -- для своего туалета... ну, книгу потерять жаль... эх, потому не взял, что никак не касается его выгод... -- и -- точка.
   И опять скажу: гад тот, кто посмел сказать Вале... и она перестала есть. Как же я чувствую всю безнадежность ее, бездонность..! Дай ей, Господи, сил.
   Ольгушоночка моя, целую глазки твои, губки и щечки -- розовые, блеклые... все едино -- _т_в_о_и_ щечки. Ты мне любая дорога, ты -- душа моя живая. Оля, верь мне -- все мое сердце в тебе, с тобой. Ну, Господь да восстановит тебя! Веруй, молись. Твой всегда Ваня, -- пусть и старый, а душа моя ни-как не стареет -- помнишь, сказала? -- для нее нет годов. Но это не у всех, да.
   [На полях:] Пересаженные мною твои пасхальные ландыши у Юли -- живы, весной, думаю, зацветут. А мои -- цвели? Ты не забыла их? Но тогда ты была в клинике.
   Твоя бегония -- именинная -- дает 7-ой лист. Мои лимончики -- молодцы, а всего 6 мес. от посадки зерен, -- а ростом в 1/4 аршин.
   Ольгунка, как я хочу видеть тебя! Слы-шать тебя!! руку твою целовать!., сердце твое услышать...
   Ты должна жить, и я тебе писал, в письме от 23 июля277 для чего еще, помимо творчества в искусстве: такое твое сердце! Ты получила это письмо?
   Вспомнила ли ты, когда и как ушиблась? Я постараюсь найти в письмах.
   Я твое письмо, от 11.VIII -- (штемпель278) получил днем -- 14-го -- всегда грустное придет досрочно!!! -- только что послал тебе (14-го же) два с рассказом279.
   Тебе всего 39 л. -- детка еще! Должна жить! Напиши о здоровье, что почка? Тебе нужен полный покой, да, терпенье, покой на время, и -- пройдет.
  

55

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   16.VIII/29.VIII.43

3-ий Спас, наш рыбинский праздник280

   Ванечка милый, отвечаю на твое письмо от 18-го, такое грустное, на какие-то "крематорские" мотивы. Конечно, тягостны эти "уходы", я очень ими всегда болею, кто бы ни "уходил". Это всегда напоминание о неизбежном для каждого из нас. И кто что о себе и о другом знает? Кто "на склоне" может запросто проводить не одного из близких совсем не "на склоне". Вот на днях через Красный Крест получили известие от 89-летнего дядюшки о смерти его родственника (брата моего свекра), "трагически погибшего в Лондоне" -- ? Ничего не известно, т.к. сообщение очень краткое. Этого умершего я помню совсем свежим и бодрым (нет 60--62 годов), а [вот] это 89 летний, давно собирался уходить.., правда необыкновенно живой и юный духом. Это я имею ввиду известного Dr. A. A. Bredius'a281, знатока Рембрандта282, отдавшего Гааге свой дом-музей с ценнейшими собраниями произведений искусства и подарившего массу картин Рембрандта ван Рейна музеям Голландии, -- одним словом, тот самый богатый магнат, который широко покровительствовал и покровительствует эмигрантам нашим. Ты вероятно о нем слыхал. Во Франции его очень многие знают. Он живет в Монако. Теперь у него "в дочках" кн. Багратион с дочерью283 и много еще кого-то. А до того было много всяких. К сожалению, часто его обманывали, т.к. часто бывает, что не те, кто бы заслуживали, (например, стипендия Рахманинова была дана прямо подлецу) получают поддержку (это его впрочем не останавливало от его благотворительности, и он мне как-то сказал: "эти милый люди, полные совсем особого шарма и жизни духа мне близки и это моя пассия, а за пассию должна быть и плата, это маленькие разочарования меня не смущают". Меня очень полюбил за короткое свидание и был галантнейший кавалер). Но разочарования-то были чувствительные... десятками тысяч. Говорят, что в молодости он был влюблен в одну русскую, бывшую замужем (за каким-то бароном) и с тех пор эта тяга осталась. Он не женился, но был всегда вблизи ее... и не близок. Это тутошние из колоний знают. На голландцев он не похож и ценности ценит не сребрениками. Массу интересного слышала я у него об искусстве, о художниках.. И постоянно у него молодежь, богема... да еще не только сами, но и своих приятель-льниц приглашали (за его счет). Война 1939 г.284 его застала здесь, и если бы ты видел, как он, уже 85-летний старик, метался, что его "милая принцесса" (Багратион) одна в замке, м. б. боится, м. б. без денег?.. И при первой возможности уехал. Причем никакой, конечно, грязи, -- но сильная жалость к ней, испытавшей большевиков. Ну, довольно. Г-жи Haas его, вероятно, знают, если не чуждались культурных кругов Голландии.
   Этот старец представитель категории людей, противоположной Толенам. Такие тоже есть. А Толена я через Фасю спрашивала: он деньги поручил переслать своему приятелю. Видимо, тот забыл. Теперь они ему напомнили. Надеюсь очень, что Елизавета Семеновна их скоро получит. Дело не в том, что это "какие-то несчастные 500 франчи-ков", как ты сказал и не в том, что они являются "грошом" для богатой Елизаветы Семеновны, -- но только в том, что это не в моем принципе оставлять неоплаченные долги (как бы ничтожны они ни были). Что же мне было делать с этим господином? Ведь если Анна Семеновна при всем ее поклонении и преклонении перед тобой, не исполнила просьбы сестры своей и насвинила, то чего же ждать мне-то, от людей совершенно ко мне равнодушных? Конечно, эта сумма ничтожна, но и для этого ничтожества я еле его уломала, а Анна Семеновна просто отказалась.
   Такое уж время, что во всем и всем ограничены, и надо мириться, хоть это и неудобно. Обидно только, что ни на кого нельзя даже в мелочах положиться.
   Теперь отвечу на твои вопросы, чтобы не забыть: твой рассказ "Свет во тьме" я получила, -- "суховат" -- ты пишешь? М. б. потому что короток, кажется, будто "суховат", но я не чувствую его сухим. Он все-таки истинно твой. Разве я тебе не писала о "Под горами"? Я же в восторге от них была и в переводе... ты знаешь. А оригинал?.. Что же я бы могла добавить! Сам знаешь. Мне только было жаль, что оборвалось... Но я не смогла бы и ждать дальше... И то это огромный труд -- переписать сцены в саду! Спасибо!
   Цветочки твои ландышки учились цвести весной, и я сорвала самую "пышную" веточку (в 4 колокольчика) для тебя, но тогда так горько мне было на душе, что не послала, ни письма, ни веточку. Но не хочу больше вспоминать. Рада, что у тебя лимончики растут. Мой апельсин огромный, но ему уже 3 года, а годовалым то он карликом был. Твои молодцы! То, что ты называешь бегонией, -- думаю я, какой-то особый вид бегонии, если она без цветов...
   Нет, я не могу припомнить, что в этом году я ушибала грудь. М. б. ты помнишь случай в Wickenbourgh'e, когда я упала в ров с велосипедом и ушиблась? Но это было в 1941 г. С почкой не знаю как. Была в Arnhem'e и ездила с Сережей к одному доктору, какому-то особенному. Его Сережа раскопал. Обещает вылечить; будто бы у меня что-то с кровью не в порядке. Ночевала в Arnhem'e, брат нежил и берег меня; -- до Сережи проводил Арнольд, а домой отвез Сережа, охраняя и оберегая, но устала я дико. Сегодня отдыхаю, больше лежу (вчера вернулась), хотя чувствую себя хорошо, ни капельки не похудела и розовая, даже загорела. Мама опять "персиком" зовет, -- значит, все в порядке! Буду теперь принимать новое лекарство, посмотрю, что будет. Этот доктор помогает (говорят!!) в тех случаях, когда специалисты бессильны найти причину страданий того или иного органа, не учитывая (как специалисты) общего состояния организма. Сказал мне, что очень важно сохранять внутреннее равновесие, что нервность будто тоже способствует. Кажется, писала тебе, что мой хирург предлагал меня еще раз переисследовать? Он заезжал к нам на той неделе в четверг, совсем неожиданно вечером. Я была очень бледна и "вытянута". 1) После 2-х дневной сильнейшей мигрени, с остатками ее еще, 2) волосы были зачесаны наверх, а не в локонах по плечам (как обычно), что делало длинную тонкую шею, 3) т.к. была в постели уже (было 9-45 вечера), то накинула на себя поскорее пеньюар -- синий, длинный-д_л_и_-нный и сама стала синей и тянутой. Да еще пессимистическое настроение, сказала, что хоть к знахарю пойти готова. Ну, он и предложил исследовать еще, исходя из: "одна голова хороша, а 2 лучше". Он неохотно берет пациентов других коллег, но тут было исключение, -- он по-человечеству, "частным" образом пожалел меня. Я ему доставила удовольствие ко дню рожденья: послала цветы (какие-то прямо грандиозные гладиоли удалось достать, где каждый цветок был с лилию), торт сделала и написала маленькие наброски-эскизы, так, совсем пустяки...
   Его интересует все наше, просил рекомендовать книги, просил именно меня, т.к. много есть "клюквы". И т.к. этот человек интересуется иначе, чем большинство "тутошних", интересуется Верой нашей, видя в ней начало наше, то я серьезно отношусь к этим исканиям и с удовольствием знакомлю его с истинной нашей сущностью. Я записала собственно для тебя эти воспоминания из нашего села, а для него перевела на немецкий язык, вернее, заново написала, считаясь с иностранным читателем... Сделала обложку в стиле деревенском, нашем (сознаюсь тебе -- взяла много у Билибина285, не потому, что поленилась сама свое дать, но потому, что считаю Билибина на редкость стильным, по крайней мере на мой вкус), оживила красками. В последний момент кончала переписку на машинке, лежа в постели, оправляясь после почки. У меня есть такой больничный столик -- с пюпитром, можно его через постель перекидывать. Ну, вот понравилось ему очень все это, страшно благодарил. И особенно был счастлив, что в то время мать его, старушка286 86 л., гостила и могла и торта попробовать и почитать. Эти "воспоминания" я совсем собралась тебе послать (до подарка доктору), да испугалась, что попадет мне от тебя за них, как и за сказку. Не решалась было и доктору послать, но рискнула, -- ведь он не критик. Хотела бы тебе послать все же, -- но до того они в тон твоему письму, что м. б. погодить, -- совсем тогда ладаном запахнет. Не знаю, как-то так вот вспомнилось именно такое. Хотелось показать и ему как они, эти простые и иногда неграмотные люди умеют уйти из жизни. Ведь совсем иначе, чем здешние-то!! Вспомнить только! (* 1.IX.43 Ну, не странно ли, что мы оба -- об одном и том же!?) Ах, а Валя! О ней лучше и не писать тебе. Это такая мука мне! Она теперь заметно уходит! Вчера письмо Пустошкина ко мне -- пытается облегчить сердце, ищет видимо тепла и тут же стыдится "докучать своими горестями", стыдится "быть здоровым, когда мы молодые больны". Мне жаль его. Просится приехать ко мне, чтобы хоть чуточку вздохнуть, но не имеет сил оторваться от Вали хоть на минутку. Пишет, что она уходит, ничем не интересуется, дремлет больше и неслышно говорит. Утешает меня, что в глазах моих масса жизни и энергии, что это верный знак, что все в порядке будет, а вот у Вали будто его давно отсутствие этого смущало, давно пугали ее глаза, уже нездешние. Он весь убит. Сестра Оля тоже, а бедная матушка начинает уже бояться быть с Валей ночью, -- это не зная-то о правде! Предчувствует? Да, да, вот жизнь. Читали с С. Соломона и вообще Библию... "Суета сует, все суета..."287 верно, верно. И чем мы себя наполняем, чем и на что тратим силы? Господи, как ничтожно мы живем! И как трудно найти и встать на путь истинный и прямой. Как трудно изменить себя!
   31.VIII Ванюша, сейчас твое письмо от 22-го288, -- как мне от него радостно и тепло. Счастлива, что ты работаешь, Господь с тобой! Да будет тебе легко и отрадно! Все это мое письмо бы я выбросила и написала новое, -- т.к. мое состояние совсем другое, -- но тогда опять отложится. Шлю его, но сама вся радостная за тебя. Спасибо тебе за него (за письмо). Не могу вспомнить, о какой своей поездке в гости я тебе писала?? (Ты советуешь описать.) Напиши! Я забыла. Ах, как я снова живу твоим "Летом Господним"! "Радуницу" я знаю, но ее у меня нет. О, пришли, Ваня, все, все о твоем отце. Я же его так люблю. Каак я "Радуницу" читала!!
   Крещу тебя и обнимаю. Оля
  

56

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   5.IX.43 7 ч. вечера
   Дорогая Ольгуночка, пишу тебе с Юлиной дачки, куда меня вышибло из Парижа бомбами. 3 сентября, в 9-45 утра, когда я еще был в постели, -- последние три ночи я почему-то спал очень плохо, прерывисто, -- после сигнала тревоги тотчас началась стрельба Д.С.А. -- "дефанз контр авион" {"Противовоздушная оборона" (от фр. défense contre avion).}, и тут же ахнула бомба. С постели, сквозь досчатые шторы и драпри, я как-будто увидал взрыв огня -- и одновременно оглушительный взрыв, будто тысяча пушек ахнула в мои окна. Не помню, успел ли я спрятать голову под одеяло... вряд ли. Все вылетело внутрь квартиры: огромные окна, драпри, железная палка их, обшивка над окнами, за которой -- механизм для поднятия штор, огромный кусок толстой штукатурки, фунтов 20, из-под окна, что перед письменным столом. Доски переломало, и -- молниеносный ливень стекол -- толщиной вдвое больше пятака -- засыпал все... Перед кроватью висела толстая раздвижная занавесь на кольцах, но не сплошь. Я минуты две лежал, ощупывая лицо... потом высыпал из туфель, возле, стекла, -- коврик был покрыт сплошь, как бы льдышками, -- встал... взрывы еще слышались, а на моей улице -- крики, стоны, и началась уже работа по спасению. Накинув что-то я поднял -- рукой уже -- край шторы, во многих местах пробитой, и увидал... -- уже не было дома в 3 этажа напротив моих окон, -- а ширина улицы не больше 11--12 м, -- только груда мусора, и остатки 1-го этажа. Оттуда выходили, через полузасыпанный вход крыльца женщины с чем попало, выносили ребятишек, уцелевших чудом... Слева, на высоте бывшего 2-го этажа, спускали по откосу мусора носилки с обнаженным телом конвульсивно двигавшейся женщины, м. б. уже отходившей... убили мою визави, горбунью, часто глазевшую на небо. Стену соседнего 4-этажного дома, слева от меня, напротив же, срезало, и я увидел оставшуюся внутренность, пустую... -- впрочем, на стене висели круглые часы, показывающие без 10 десять, и четыре кастрюли, рядышком. Сплошной вопль-стон, грохот, стуки... остатки чада от взрыва. Справа от меня, и от разрушенного дома, рухнул брандмауэр, и левое крыло крепкого 3-х этажного здания, в глубине двора, под каштанами, которыми я, бывало, любовался, -- их посбивало частью, -- оказалось оторванным... Моя квартира... -- сравнительно мало пострадала. Выбиты все окна, сорвана надоконная деревянная обшивка, железная палка, в 2 с половиной метра, упала на занавесь перед моей постелью, сбило лампу с письменного стола, и кусок штукатурки весом фунта в 3 лежал на рукописях, на столе. И лампа не разбилась, я тут же ее попробовал -- го-рит! В правой части моего ателье, где столовая, все, конечно, засыпано, как тонким льдом. Широкая кушетка, у задней стены, параллельно моей постели, вся сплошь подо "льдом". Пробита картина -- копия кустодиевской "Купчихи" -- внизу, и стеклянная стрела осталась в ней. Погиб один из двух моих лимончиков, лучший, и срезало шесть листьев твоей бегонии, но седьмой жив, будет, значит, расти... Баночки с вареньем на столе -- напудрены стеклом... Но что о пустяках..! Да, за моим изголовьем, на полу, грядка стеклянных кусков и стрел: все это промчалось над головой, -- я, будто, слышал, ветер от них... часть стекла оказалась под одеялом: у меня -- после увидал, -- оцарапана правая нога в пяти местах и спина... -- увидал лишь потому, что заметил после кровь на полу, капли... -- ну, первым, минут через 20 прибежал Серов, помазал йодом. Кусочек стекла я после вынул из мякоти левой части левой ладони. Уже не было воды, но газ шел. Я из уцелевшей в кувшине воды все же сварил кофе, чуть подкрепился, собрал наскоро, что пришло в голову, -- последнее, что написал, -- а я еще написал 3-й рассказ для "Лета Господня" -- "Москва", после "Живой воды", -- и поехал на дачу. Там уже были извещены. Юля накануне уехала туда. Да, мой "святой" угол -- два вершка его край от окна, и оттуда все сорвало в тайфуне взрыва -- остался, как был: даже бумажные иконки, прислоненные к образам, не слетели. Ни одного портрета не затронуто! Ни одной книги... -- а они у самого окна, ну, в 2--3 вершках их корешки. Все мое одеяло было покрыто стеклом. В кухне, в задней части квартиры, вырвало тяжелую раму, она упала на кухонный бассейн под кранами, белый, и оторвала переднюю часть его. Но вторая половина рамы оказалась нетронутой, стекла не треснули даже, хотя замок окна сорван. Моя входная, толстая дверь, запертая накрепко, с наложенной цепью, была открыта, скоба запора вырвана с мясом, а цепь... как-то вылетев с обоих концов, мирно свернулась калачиком и спала в уголке. И на комоде, перед занавеской постели, ни один пузырек не сбит, лишь все запудрено беловатой пылью и засыпано стеклами. Оказалось, что и позади нашего дома, рухнула бомба и натворила... Я, следовательно, попал как бы "в вилку". А что натворило дальше..! Почты, куда я так часто заходил, уже нет... Где жила Елизавета Семеновна -- верхние три этажа снесены, а их крыльцо стало непроходимым. У них, говорят, -- я не заходил, туда не пропускают, так как по дороге тушат пожар в переулке (разворочено кладбище)289, которым я каждый день ходил за молоком, -- выбиты все окна и сорваны двери, они перебрались куда-то. После я узнал, -- многие справлялись, что со мной, -- вернувшись вчера к себе, чтобы захватить рукописи, белье и из запасцев пищи, я нашел несколько записок и карточек. А. Н. Меркулов дает сведения обо мне. Моя Анна Васильевна как раз должна была прийти в пятницу в половине 2-го, она меня застала, ахала, понятно, крестилась и слезилась... и начала наводить порядок. Когда я вчера вернулся на час-другой, все было в порядке, сравнительно чисто, только надо мыть полы да вставлять стекла... -- но когда вставят -- не знает никто. Кругом все вылетело! -- Гг. англо-американцы"; метя якобы в заводы, а кругом меня их довольно, били по мирным зданиям. Бомба упала в католическую церковь на площади Порт де Сен-Клу... Знаешь, я нисколько не огорошен, ни следа волнения, ни оторопи, ни дрожи, ни-чего. Уехал только потому, что не могу спать без окон, -- еще, слава Богу, отличная погода! Главное, чем -- в отношении себя -- удручен, -- перерыв в работе. Я хочу писать. Потому и уехал, забрал и машинку. Буду пока продолжать здесь. Здесь -- ти-ши-на! Удобно мне, отличная комната, на солнце, мой подсолнух -- под крышу! -- "Дядя-Ваня". Две ночи отлично спал, как давно не спал. И мог километры тащить багаж, -- не меньше 25--30 кило. Здесь яблочное царство. У меня на полу -- яблоки, и впереди, и на деревьях, и даже когда выйдешь из примитивной уборной, висят-краснеют -- чудесные! Конечно, я буду сыт, но многого не найду здесь, -- но -- неважно. Сейчас Юля достала мне молока, по моей карточке, -- хоть я и не прописан здесь у молочного торговца. Если потянет в Париж, я могу пока поселиться у Юли, где когда-то жили с Олей, несколько лет, приехав в Париж, -- это возле Инвалидов. Все зависит, когда застеклят. Юля хочет снять большую квартиру, ищет. Тогда устроюсь у ней, но мне надо или одна большая комната, или две небольших. Я за свою квартиру плачу 9 тыс. И это только потому, старая цена, что запрещено пока набавлять. Меня тревожит другое -- наше. Но здесь нет ни радио, ни в-радио, ни -- "одна дама слышала" и проч. Здесь небо, цветы, яблоки, груши, собирается снова цвести малина. Перед окном, в железной сквозной беседке, завитой розами, готовят в печурке, на кострике, ужин. Переезд до Парижа берет, с ходьбой, полтора часа, и дешевый, 10 фр. Завтра поеду в Париж, получить по переводу и забрать кое-что. Квартал меня не пугает, хоть он я облюбованный "бомбистами", но ведь не может же быть "удачи" сряду... это все равно, что выиграть два раза сряду по миллиону, -- попасть еще раз под бомбы. Хотя ныне и законы "теории вероятностей" шатаются, слишком много не-вероятностей! И "теория" часто в разладе с практикой.
   Я давно не получал от тебя -- с 20-го авг.!290 Напиши о здоровье!! Последнее мое письмо было -- от 23 авг. и еще, 26, наскоро, простая открытка291, что написал 2-й рассказ. Теперь уже -- и третий написан. М. б. послезавтра начну "Серебряный сундучок". Надо завершать дело всей жизни. Будущее -- темно.
   Голубка моя, твои письма запакованы, и я сдам их в более верное место291а. На днях составлю -- снова! -- завещание. Надо. Это только разумно. Так шатко ныне в жизни. Везет русским писателям. Так или иначе, бомбами затронуты: Ремизов, года три тому, Зайцев292 -- в прошлом году, Брешко-Брешковский293 -- погиб, и меня -- "вышибло"-таки из гнезда. Жаль уезжать, если придется. Столько связано с ним... -- здесь ты нашла меня, я тебя. Родная, детка милая... была бы ты, ты здорова. А я... -- "пора, мой друг, пора..."294 Господь с тобой. Так и не свидимся..? Но тогда... -- нет, все так, как надо. Но где логика вот в этом? В 7 утра молодая женщина родила первенького... а в 10 -- их не было в живых, -- вот, где тут логика и смысл?! Целую твои глаза. Милая, обнимаю! Твой Ванюша
   [На полях:] Отличная погода! Утро было -- блеск солнца, росы, зелени и неба.
   Напиши, миленькая, писала ли ты мне в последних числах августа: боюсь, не погибло ли письмо? Наше (No 100) почтовое отделение разрушено, письмо могло пропасть. Последнее твое было от 21.VIII295.
  

57

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

9.IX.43

   Господи, -- какая милость Его над тобой, дорогой мой Ваня! Ванюшечка!
   Сию секунду твое письмо от 5-го сент. Нет, как же ты можешь писать "пора, мой друг, пора!" -- Ведь это твое спасение доказывает как раз обратное: ты остался, ты _н_у_ж_е_н, ты _д_о_р_о_г! Как горячо надо поблагодарить Бога за это! Ужасны эти налеты. Я страдаю невыразимо от этих зверств войны. Боже, Боже, что иной раз видишь и слышишь!.. Нет, не выразить словами. При каждом извещении: "столько-то сбито, убито, потоплено", -- встают в уме и сердце картины. Господи, все ведь люди и всё люди, все, что живет и дышит. Я физически страдаю иной раз. И как же теперь с _т_о_б_о_й? Неужели ты покинешь гнездышко? Мне жаль его. Я у тебя ведь уже "гостила" там, на Boileau 91. И сколько раз! Помнишь, ты писал мне, как я твоя гостья? Да, давно. Теперь все так преходяще. Я понимаю твое спокойствие. Это всегда перед _б_о_л_ь_ш_и_м так: проходит трепыханье, барахтанье нервов. Какое счастье, что ты был в постели, -- сиди ты за столом -- Бог знает, что бы случилось.
   Поживи пока на даче, отдохнешь, -- это тебе указуется м. б. тоже. Тебя ведь давно звали, а ты брыкался. Мне жаль всего: и почты твоей, где отсылал мне, -- куда приносили мое тебе, и каштанов, и лимончика.
   А та визави твоя, -- помнишь, -- "Мадонна"? Неужели и ее нет? Ты пишешь о горбунье, я ее не знаю... Да, вот ответ на то, кто "на склоне" и кто нет. Ты это мое письмо м. б. и не получил (оно было в последних числах августа296), я там писала о том, как все неверно, неизвестно, что вот знаменитый дядюшка Bredius (рембрандщик, -- его знаток и собиратель, большой магнат, -- ты наверное слыхал, -- живет князьком в Monaco, много помогает эмигрантам нашим) -- ему 89 лет, собирался все "на покой", а вот пишет через Красный Крест о кончине своего молодого родственника, погибшего от налетов в Лондоне, -- застрял в Англии. И вот новорожденного нет, матери его нет, а сколько иных больных, и м. б. безнадежных, переживут. Много можно об этом... А толку что?! --
   И странно: у меня в ночь на 3-ье тоска была и я плакала. Этого давным-давно не бывало. Утром встала с камнем на сердце, глаза резало как песком. В 1/2 10-го пошла на огород пощипать зелени и бобов и в 10 была дома, все с той же тоской. Я сжалась вся под ней, ожидая чего-то, т.к. тоска моя всегда почти что предшествует тяжелому. И вот подумала, что она к болезни, т.к. в 1 ч. дня слегла. Ты получил письмо об этом?297 Опять почка. Да, да, тоже 3-го!
   Ну, вот лежу еще. Потом читаю в газете: "бомбы на Париж", -- без подробностей. Ну, сколько же раз писали так, а почему-то сжалось сердце. И тут же успокоилась: -- тоски не было уже, -- значит, ничего.
   Вдруг прошла тоска. Объяснила почкой. Потом все рвалась писать тебе, -- думалось, "мало ли что может быть". Но в болезни я такая бываю... не знаю какая, другая какая-то. Но и ты хорош: "пиши", -- а куда! Хоть бы адрес-то дал! Неужели толстокожий приятель Толена не послал денег Елизавете Семеновне?
   Ах, Ванюша, как грудь болит, и рука и бок, и грудная клетка... К дождю, так хоть плачь! Режет как ножом. Тягостно лежать, -- жарко, темно кажется в комнате, когда на улице такой свет. Но сейчас-то вечер, у кровати лампа для чтения, стоячая со столиком, очень удобная. М. б. скоро встану. Моя проблема с хирургом (идти с почкой к нему или нет. Я тебе писала, почему) разрешилась очень просто: вчера приехал вдруг нежданно проведать -- был в деревне у кого-то. Ну и застал меня в постели, а я от него таилась, что больна. Я ему честно все сказала, как есть, -- что устала душой еще и еще исследоваться, а что пока попробую еще одно лечение. И он сказал: "Конечно, я понимаю, я сам это проделал в жизни, и потом нет никакой опасности для жизни, а природа очень может помочь. Будьте покойны. Но если участятся припадки, то лучше посмотреть". М. б. нужно оперировать? Ну, что Бог даст! Милый этот доктор, -- он не настаивает, не честолюбив, он прежде всего человек. Я не видала таких за границей.
   И еще, под конец, когда уходить, вдруг говорит: "А ведь у Вас талант писательский... правда, Вы знаете, я был захвачен этими "набросками"... (* Я о них тебе писала. Собственно, они для тебя по-русски сперва написаны были.) и содержанием, и формой. И если бы я был издатель и мне принесли такой материал, то не задумываясь бы напечатал. У меня их на разрыв читать брали и даже увезли в Zust (городок), но я получу обратно..." Ты поймешь, как я краснела и бледнела.
   Написано-то было по-немецки даже, как бы перевод. И все спрашивал, знаю ли я об этих данных, -- я сказала, что мне "один писатель" советовал работать. "А-а-а, вот видите! Я прав, очень рад. У меня брат писатель, так что я не совсем невежественное мнение высказывал. А я вот не умею, я только оперировать умею". Только! А это известнейший хирург. И это не из ложного смирения, не фразы, не рисовка, а совсем искренне. С ним так легко, и все ему можно сказать, даже если бы я у знахаря предпочла лечиться. Он ко мне относится как к ребенку, но не снисходительно свысока, а внимательно и заботливо. Недавно была у меня невеста (или что-то вроде) Кеса298 и рассказала, что ее отец умирает от рака. Оперировать нельзя, т.к. склероз сердца. Рак легкого. Мой хирург оперирует легкие -- его специальный "секрет". Она все-таки пошла к нему и просила посмотреть еще раз отца. Он сказал ей, что никогда не перенимает у коллег, тем более случаи внутренних заболеваний, -- другое дело, если к нему на операцию пришлют. Тогда проверит и просмотрит все точно. Значит верно то, что и мне говорил, что не в его принципе брать пациентов от коллег. Но, несмотря на это, хочет меня переисследовать. Но так и сказал: "как бы своей сестре я хотел помочь, так и Вам, я сам напишу v. Cappellen, если найду что-либо, и вместе с ним обсудим". Как это надо ценить! Хвалил еще вчера за мою "храбрость", говорит, что редко это, чтобы так перенести операцию такого сорта. Обратился к Арнольду: "Не забудьте, подобного рода сдерживания нервов стоят очень дорого, она же слабенькая еще, -- почка могла и на это реагировать". Еще не исключает возможность особенности моего организма, ибо, будто бы такие случаи бывают. Был доволен и пульсом, и видом, и настроением. Выгляжу я хорошо, Ванюша. Только томительно это лежание. Ведь только что встала! Ну, будет о себе! Как я рада, что ты пишешь! Открыточку твою не получила. Хоть бы постояла хорошая погода, хоть бы ты отдохнул. М. б. и вставят стекла скоро у тебя? Как бы жаль было твоей квартиры! Ванечка, мысленно шлю тебе цветы к твоему спасенью и за неимением возможности осуществить этого, прикладываю маленький цветочек в письме. Обнимаю. Оля
   [На полях:] За эти дни перечла "Божественную комедию", -- по-немецки, -- другой нет, кроме итальянского оригинала. Действительно, -- божественно.
   Горю прочесть твои новые рассказы. Как же я обкрадена, что не имею возможности этой. И не могу поговорить с тобой!
   Всегда, утром и вечером молюсь за тебя. А помнишь, бывало, в 11 ч. вечера ты думал обо мне?! ... Крещу тебя. Будь здоров.
  

58

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   9.IX.43
   Здравствуй, дорогая Ольгуночка-персик... так ты не вишенька, а персик! Удачно мама окрестила. Очевидно, похожа. Я рад. Самое главное, чтобы "спела". Новый врач, кажется, точней определяет недуг твой почечный. Помнишь, писал я -- не только со слов Серова... -- м. б. дело в сосудистой системе, в свойствах -- физических и химических -- крови и сосудов-тканей. Ни в коем случае -- мучительных исследований -- цистоскопии! После специалиста -- лишне, положение не изменилось. Верю в честность хирурга и объясняю его предложение -- желанием искренним -- помочь, но здравый смысл говорит -- не надо.
   Главное -- больше покоя, щади же хрупкость -- пока! -- свою, ослабленность после испытаний. Ты же -- умна, как сотня попов-Семенов.
   Пустошкин, -- м. б., лучше через "ы" после "т"? -- определенный вид "лизунов", ищущих "тепла" возле юбки. Чуть фатоват, чуть "разочарован", с большим самомнением, любит "загадочных"... -- и при всем таком я не сомневаюсь, что ему было холодно в жизни, и он грелся любовью без накальца. Так... но..! -- когда Валя "уходит"... -- искать _с_е_б_е_ облегчения... ?! -- у тебя..? -- что-то во мне не вмещается. Тут -- "отдай все", "забудь все свое"... и -- стереги каждый миг, а не -- "отдых". Ну, впрочем, ты, ведь, "медоносная"... -- издалека слышат чарующий аромат зрелого "персика"... -- поверь, говорю не в пошлом смысле, а в самом "уносящем", неопределимом, как духи "после ливня". И главным образом имею в виду твои умственные и душевные качества, эта чудесная "сдоба" творит чудеса с "тестом" даже незадавшимся, а ты... "телесная", -- очень и так сложна и заманна, -- и не видал тебя, а _в_и_ж_у. В тебе та "прелесть", какая может метнуть в прелесть четьи-минейную. Имей ты даже косящий глаз, даже будь долгоносиком. Ты -- ультра-женская, вся -- женственная сугубо, ты же -- "апре л'онди", хоть я и по сию пору не знаю этих духов! -- но предузнаЮ!
   За эти 6 дней с бомбардировки я три раза смотался в Париж, надо было то-другое взять, о том-сем распорядиться. Большой вопрос -- где буду жить. Когда все исправят..? Управляющий домом объявил, что если жильцы сами что поправят, он ни гроша не заплатит. Чистопробно французский подход. Ремонт на крупную сумму, -- ныне, -- один механизм жалюзи сложен по нынешним временам непостижимо. Ветер гуляет в квартире, а скоро загуляет осень. Из Сен-Реми у меня есть, куда съехать... но мне так хочется своего уюта. Опять жаться-тулиться, в одной комнате..! Не знаю пока... что решу. Дни были солнечные, сегодня -- чуть дождит. Сейчас я только что полол запущенную малину, окучивал капусту, цапал у роз. И -- съел чудесное сырое яблоко... -- сколько лет не ел! -- ничего. Так хочу яблок, их нежной кисло-сладости душистой. За эти поездка узнал-повидал мно-го..! О, какое зрелище безумия... -- будто нарочно англо-американцы выбирали, как бы больней поразить мирное население. Мое место оказалось как бы в центре опустошения. Мне сказали, что я был на краю гибели. Но я и сам сознавал... Но оказалось, что имели основание говорить так. Моя постель у наружной стены в 6 этажей. Самая крупная бомба пала на пустырь, куда выходит стена. Бомба сделала воронку во весь пустырек, в 3--4 м от стены. Воронка все поглотила, от камиона {Грузовик (от фр. camion).} не осталось ни винтика, но его шасси, через стену, убили продавщицу в магазине, позади нашего дома. Если бы не крепкая кладка, -- дом, хоть и новый, построен прочно, -- эту часть его раскрошило бы с удара. А я лежал у самой стены, во 2-м этаже. Ну, что разгадывать... Господь уберег, -- чьими молитвами?
   ...Приезд Карташевых помешал письму. Продолжаю 10-го.
   Хочу писать, очень. М. б. и буду продолжать здесь пока последние главы "Лета Господня". Здоров. Вчера съел даже два яблочища. Сегодня утром, после завтрака -- опять по-яблочился. Часок-другой -- огородику. Люблю, -- уводит ото _в_с_е_г_о. Но -- не от моей чудесной. Она -- ты! -- всегда во мне. О "гостях" писал тебе... -- ты же писала, как, бывало, приезжала к бабушке, вез мужичок, ребятишки у околицы кричали -- "дай конфетку" -- ? Ты колебалась, надо ли все подробно... А, милая... пиши так, как душа хочет, вольно... всегда можно сжать. Но в _т_о_м_ -- ты только -- в зародышке. Теперь -- зрелая, плодоносящая. Вот почему мне навертывалось -- дала бы жизнь "фермы"... но это лишь обрамление: главное -- человек, женщина... вокруг которой все кружится -- живет. Можно взять форму "записей", дневника. Полная здесь свобода. В отрывках дней -- развертывается в раме и жизни фермы требовательная -- и какая же глубокая и тонкая душа женщины! Тут -- о всем... о любви, о вьющихся, чуящих "медоносящее"... о надеждах, тревогах, устремлениях, -- о _ж_и_з_н_и_ и ее тайнах, -- тут ты в таком просторе..! -- обо _в_с_е_м... до свето-теней, до получения писем от интересных людей, конечно, и наряду с огромным _в_н_у_т_р_и... -- маленькие жизни -- самой, неодушевленной фермы, -- строений, и прочего... котята, жеребята, свинки, цветы, яб окойных, мирных писем! Не страдай больше! Не мучь себя мной. Я здорова, когда спокоен ты!
   Пришли мне автограф для "Истории любовной" и "Света Разума". Пиши же "Пути"! Сон мой с голубками, конечно -- твой!
   Ты пишешь: "приехать... на пытку?"... Я ничего не требую. Все, все, как хочешь ты! Пойми меня! Одно мое желание: как можно меньше боли тебе, -- как можно больше счастья!
   М. б. я тебе еще смогу послать снимок, дам уменьшить -- "глаза" -- хороши! Художественно. Марина не шлет! Пробери ее!
  

73

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

10.XI.41

   Господи, до чего же я страдаю... за тебя, конечно!
   Ты все еще не получил моих писем?! Я же уже и до твоих "объяснений" писала, я сама измучилась! Послала 3 expres'a, кажется 30-го? И еще письмо и открытку, и еще письмо.
   8-го я тебе писала, что "не надо друг друга мучить". Просила отодвинуть "проблемы", -- теперь я уже себя кляну за эту "диктовку писем". Но ты поймешь? Поймешь, что это я от страданий за тебя, родной мой? Иван-Царевич мой, поверь мне, сердцем поверь, раз и навсегда, что я не хочу "утратиться" для тебя, не могу, не могу я "отмахиваться" и все т.п. Вся боль моя как раз вот в том, что знаю, как ты воспринимаешь мое "по-неволе", "под спудом", как ты страдаешь... знаю это, болею этим,., а... что я могу сделать? Я бьюсь головой об стенку, в тупике моем... Пойми же! Что же ты думаешь, что мне-то не больно? Что мне радость что ли оставаться вдали тебя? И трудно объяснить все!
   Я не "сует неврозных, не драм" боюсь, от А. не грозит мне ничего, но... я уже писала... с ним трудно это! И, все же, я тебе писала, что "может все решиться очень просто". Конечно, может. Это не объяснить в писаньи. И я устала, не могу об этом больше. Я все тебе скажу. Нет, я греха не вижу. Не так ты понял. Не надо об этом больше! Я ведь тебе писала о разных моих "страхах", о твоей "всепринадлежности" и т.д. -- о, не прими и это как "отмахиванье". Я всего боюсь. Я, до безумия, боюсь твоей боли! Пойми же! И только о Твоей боли думая, я опять "пожалела" и о письме, и об "открывании" себя тебе. О, нет, не пожалела, конечно нет! Для себя не пожалела... Но для тебя! Я для тебя должна была молчать?? Скажи же, светлый мой?! Как я страшусь твоих "молитв" мне! Иван, какая ответственность на мне! Я -- не святая! Друг мой, ангел светлый, -- я -- не Святая! И вдруг все рухнет, когда меня увидишь!? Иван, ты пишешь, -- м. б. ты визу не получишь? Неужели? Это правда? Я еще чуточку надеюсь...
   В детстве... я в Рыбинске гулять ходила с няней, глазели по окошкам. Куклу я увидела... чудную. Мечту мою... это был bébé {Младенец, здесь: кукла-пупс (фр.).} в натуральную величину, и все, все натурально, до бутылочки-сосочка. И личико глупенькое, некрасивое -- ребячье. Ну все, все. Я каждый день простаивала перед магазином. И к Рождеству, робко попросила маму... подарить мне бэбэшку. Только эту! Заграничная была эта кукла. Не было такой второй. Подходили Святки303... И однажды я вдруг взгрустнула, что... не будет уж "сюрприза" (у нас всегда сюрпризом дарили), что уже... знаю. Немножко жалко стало... В сочельник, уже в кроватке заснуть хотела... входит мама. "Олюнчик, а куклы-то ведь нет, продали ее уж, -- я тебе другую купила и вот говорю, чтобы завтра не плакала ты, моя дочурка". Я плакала тИхонько в уголок подушки. И... засыпала... И вдруг... (я не забуду), уже из погруженья в сон, вдруг ясно, откуда-то из сердца: "кукла будет! Мама нарочно, чтобы... сюрприз был". И, сладко веря, я засыпаю в счастье... Была ли кукла? Да, конечно! Сердце сказало правду!
   И вот я и теперь как будто верю, что ты приедешь!
   "Как будто" -- оттого, что жизнь так часто била, нет сил поверить как тогда... в "куклу"!
   Послушай, тебе ведь надо с Сережей что-то сговориться по литературным делам. Как будто бы с нотариусом что-то обсудить надо. А для нотариальных дел дают визы. Это я узнала! Сережа не может к тебе поехать, т.к. он работает очень ответственно, отлучиться не может. Фактически он в фирме все везет. Это же поймут.
   Сережа в Arnhem'e. Pension Master, Apeldoorushe weg 5. Я могу жить в Arnhem'e! Я же писала.
   Ну, с Богом! И успокойся! Не мечись! Не надо! Побережем друг друга! Мы многое выясним лично. Писать я просто боюсь... Я разучилась писать. Все -- тебе боль,.. а я хочу только радости тебе! Меня пугает такая Высокая любовь твоя!.. Я боюсь свидания. Я -- не идеал. И ты это увидишь! Я -- ведьма! Правда! Злюка, капризница, "под настроение" наговорю чего угодно, если разозлюсь! С тобой так не было ни разу! С тобой я осторожна. Но я могу быть и противной, гадкой, злючкой! Однажды, я сердилась на кавказца; когда он вышел из лаборатории, то я... (так скопилось во мне) стала плеваться! Стыдно? Я и сейчас крайнею. Я была с помощницей моей. Я в дверь, ему во след, он не видел, плевалась. А та, долго еще все вспоминала о "темпераменте" своей "принцессы". Мне стыдно... Я могла бы даже его ударить.
   Я однажды (правда, однажды) ударила одного по щеке, еще девчонкой. Есть фотография за 5 мин. до этого. И "он" сияет. За пошлость о "женщинах". Их было 7 -- мальчишек, а нас -- барышень -- двое. Я предупредила: "если еще хоть один анекдот выползет, Толя, то я Вас ударю". С хохотом он рассказал пошлейшее из пошлейшего... Это не сравнение с "котлетами" {Это предложение дописано О. А. Бредиус-Субботиной поверх текста другими чернилами.}!!! А кончилось... дико! Я тотчас же просила прощения. Я не могла иначе! Мне было очень скверно. Вот видишь, как... иногда кипит во мне! Какая же -- святая?! Там много было эпизодов... ты бы чудесно написал! Молодо было! Юно! Этот Толя влюблен был... он потом по-глупому пари (даже и не пари) огромной жердью треснул по голове вола, с полным возом снопов. Все свалилось в канаву. А на верху сидели детки! Все обошлось благополучно. Зачем? Спроси его! Впрочем... не спросить... умер он... И сбросить с мостика меня хотел. Зачем? Зачем? И все это крутилось в... любовной атмосфере.
   Ах, к чему я так отступила?!
   Милый, чудесный, ласковый, дорогой мой! Слов нет у меня, нет выражений!.. Книги твои еще сегодня! Как ты задарил меня! И кааак я счастлива! Ты, все ты, такой родной, знакомый! Я так узнаю тебя во всем твоем! Как трогательно ты: Оле Субб... Это было 9.Х... в муках? Милушечка мой! Родименький ты мой!.. Нет сил ответить на твои письма! Сегодня от 1-го, 2-го, 3-го и открытка. Я плачу. Я склоняю колени. Отца твоего люблю я! "Молодчик" был. Так и вижу! Душистый! Свежий! И... мамочке твоей целую невидимую руку! Сколько было и ей скорби!
   Как все мне дорого, что ты расскажешь! Конечно, плачу вместе с мальчиком, наказанным. Как его ласкаю! Роднушечку моего!
   Как больно о "Путях Небесных" ты... Почему их "м. б. не будет"? Я не могу так! Не мучай! Я бы не смогла ни строчки там написать. Чуткий Ванечка, пойми, что я бы _з_а_с_т_ы_л_а_ у твоего "ребенка"! Пиши их, умоляю! Я -- духом я, -- с тобой! Я часто тебе писать буду! Господь пытает м. б. тебя. Пока... пока не ясно, -- пиши! То, что я из сердца тебе однажды отдала -- т.е. -- все сердце само -- я не возьму обратно.
   Что будет, как будет -- не знаю. Не вижу!
   -- Но знаю, что никакое расстояние взять не в силах тебя из сердца! Я сейчас -- в смятении, от наших "нагромождений" я устала... отдохнуть бы! Я отдохну, коли пока "проблемы" отодвину. Это -- мне сейчас -- насущно. Не мучь себя! Не мучь, Ваня, я страдаю твоей болью! Пойми же! _П_о_ж_а_л_е_й_ хоть! Иди к доктору! Отчего боли?? Я боюсь за тебя! Береги язву! Если я тебе нужна в болезни, если болезнь признают немецкие доктора, то я постараюсь достать визу и приеду, ухаживать за тобой (* Хоть это и было бы м. б. почти что невозможно из-за "дома".)! Я умоляю тебя беречься! М. б. тебе легче было бы твоему другу-доктору открыться? Он понял бы твои "нервы"? И ты был бы не один. Он же не болтун? Вчера мы были у Сережи. Я у него забыла стило мое. Трудно писать так. Чудный был день. И я влюбилась в Arnhem. Братец мой -- хороший. Мужчина! И какой мягкий. И. А. звал его "мой Сережик". Об И. А. -- ты очень верно. Он любит "придите, поклонимся и припадем"304, как сказал один знакомый. Но я все ему прощаю. К нему "плакать" собиралась, не от "неимения тебя", а потому, что он объективен в суждении обо мне. Ты же, (как и я к тебе) эту объективность -- утратил. Это же естественно. Наталья Николаевна тебе нравится? Я не могу ее понять. Как женщина она суха, по-моему. Всегда была такая? Рядом с ним?! Ах, какое тютчевское чудесное о сне305... Дивно! Напиши... и... и же о Денисовой! Ну, милый мой, спи спокойно! Господь да сохранит тебя.
   Целую тебя в лобик. Крещу и еще... много... много целую...
   Оля
   [На полях:] В твоей воле -- я не сомневалась. И потому не соглашалась с твоим "безволием"... Понял?
   Я недостойна тебя. Ты так велик, -- ВЕЛИК! Трепещу перед "Путями". Дивно!!!!
  

74

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   22.Х.--4.XI.41
   7 ч. вечера
   6.XI -- 4 ч. дня
   Милый Олечек, -- здорова ли ты? Я не спал ночь, пишу с тяжелой головой, несвязно. Перечитал "Даму с собачкой". Не знаю, вырос ли я, -- в 38 г., помню, в Швейцарии читал последний раз: да, Чехов, но... до чего неважные "герои"! Влеченье -- не обосновано. Гуров дан полупустым -- и Анна Сергеевна -- как бледна содержанием! Не срастаются с читателем. Совершенно неверна психо-физически сцена "у нее". И этот "арбуз" -- штрих-то удачный, да не здесь: ну, у "девицы" -- ну, допустим. Обстановки Крыма, "экзотики", -- а она много помогла бы! -- неслышно, ибо -- цикады, море, кипарисы -- все из папье-маше, не срощено со страстью. Да и страсти нет. Чехов в этом хладен, inépuissance {Бессилен (фр.).}! Она _т_у_т_ очень нужна. Чехов в этом (страсти и любви) -- не _с_а_м, а по-наслышке. Умный читатель (ты, например) дополнит все воображением. "Лакей" -- хорошо, но как _м_а_л_о: ибо _е_е-то не дано! Чтобы почувствовалось, -- о, страдающая душа, _г_о_л_о_д_н_а_я! Словом -- рассказ "наспех", и все в нем -- наспех. _Т_а_к_ трактовать огромную тему -- слабым художественным зарядом, -- недопустимо. Поднес Чехов ко рту твоему ложечку варенья, а распробовать не дал. А тут все дело -- в распробовании. Эскизно. Человечек-то (Гуров) пошловатый, без "зернышка". И выходит -- "забавное приключение", не жаль их, гг. домовладельцев.
   А теперь -- к важному. Не изволишь ли испытать себя? Я предложу тебе очень трудный "творческий акт". Выполни -- и будет твое "крещение". Не трусь только, -- одолеешь, тебя хватит. Я давно собирался дать один жестокий рассказ-очерк -- "Восточный мотив"306. Не очень мне нравится заглавие. Ну, "Восточный напев". "Пляс". "Пляска", "Пляски". Нет, лучше -- "Восточный напев". Не важно. Я знаю, что его _н_и_г_д_е_ не напечатали бы, "страха ради иудейска". Нынче -- можно и -- _н_у_ж_н_о. Размер -- самый малый, странички на 3--4. Газетных строк -- 200--250--300, самое большое. Видишь, как легко! Жиды тебя за него распнут. В случае печатания -- поставишь псевдоним, например, Оля С. Теперь -- маленький предварительный совет позволю себе дать тебе, -- как _о_б_щ_е_е_ (для всего дальнейшего твоего искусства). Не нажимать, не подчеркивать, скрыть совсем _с_в_о_ю_ душу. Самый спокойный тон. Ничего лишнего, что не идет к _с_у_т_и. К_р_а_с_и_в_о_с_т_и -- ни-ни! Чтобы -- "слову тесно, чувству -- простор" -- (читательскому и твоему-укрытому), без крика. Полная искренность -- будто любимому рассказываешь, интимно. Ненужных -- лишних -- "пейзажей" избегать, чего часто, -- почти всегда! -- не делает Бунин, очень часто Тургенев (ни к селу, ни к городу) -- и _н_и_к_о_г_д_а_ -- Достоевский. Помни: "пейзаж" нужен, когда он связан с душой действующего лица, что-нибудь уяснить помогает, а не для любования и -- отвлечения. Самый лучший пример "пейзажа" -- гениальнейший прием! -- у Чехова -- в повести "В овраге"307 -- когда Липа (ах, ка-ка-я! лучшая во всех творениях его! -- ) несла своего ошпаренного мальчика: дорога, ночь, месяц, кукушка, выпь, соловьи, лягушки. Здесь -- высота -- эта VIII глава рассказа -- выше которой Чехов не подымался. Это -- лучшее во всей мировой художественной прозе. И -- какая простота! Бунину здесь до чеховской щиколотки не подняться: ему трагическое -- никогда не удается. На этом, детка моя, учись. Можешь найти и у .... -- поищи в "Про одну старуху"308. Но я свято склоняюсь тут перед А. П. Чеховым; Есть и -- в "Солнце мертвых"... -- но там -- крик трагизма, _д_р_у_г_о_е, -- так _н_а_д_о. Тут, у Чехова, на таких контрастах построено! Радость ночи -- и всего в степи, -- и -- прибитость каменная бедной человеческой души. Дай, Олёк, щечку, -- хочу поцеловать, в радости, что в тебе все это есть, сила сердца, и художественная умность. Сестричку свою целую _и_з_б_р_а_н_н_у_ю_ Господом! Будь смела.
   Предстоит тебе труд огромный, но какой сладостный, какой -- во -- Имя! Помни: всегда _у_ч_и_с_ь. Чехов верный (большей частью) водитель. Еще шедевры: "Архиерей", "Ночью"309 (в поле бабы на [страстной неделе] -- и студент, -- Чехов выделял этот рассказ). Помни: _н_а_ч_а_л_о_ всегда должно быть -- смелым, простым, как бы вводом в суть. В рассказе -- общая окраска -- голод, смерть. И в этом страшном (фон этот _в_с_е_ время должен чувствоваться, даже в "пейзаже", -- как в музыке -- музыкальный фон -- тон, _р_е_к_а, -- на чем и разыгрываются лейтмотивы. Тут -- самое страшное, -- какой контраст будет! -- "песня, танцы". Ты -- умная, -- все поймешь. Слушай.
   Место -- Симферополь. Можешь прямо сказать, можно и С. (но -- Крым!). Начало весны, еще голо, но -- поют жаворонки, черные дрозды. Очень ветрено. Белая пыль. Сероватые невысокие дома, каменные ограды, на них еще пыльные (прошлогодние) плети "ломоноса" (вьющееся растение). Время -- начало марта 22 года. Кое-где -- видно за оградами -- плодовые деревья в цвету -- персики (миндаль отцвел), груши -- редко. Голод. На тротуарах -- всюду -- умирающие, истощенные... дети, женщины, старики, всякие. Работы нет. Большевики уже 2-ой год. Даже трупы. Собак -- _н_е_т_ (съели!), ни кошек. Редко в пыльных кипарисах -- прячутся голуби -- полевые. Для Крыма -- Симферополя характерны -- пирамидальные тополя очень высокие, кипарисы -- в серых язвах, ржавчине порой, пыли, растрепаны, оглоданы ветром (весеннее равноденствие). Это -- обрати внимание -- покачивание кипарисов и голых верхушек тополей... (дивятся?!). Носит пыль. Люди валяются, как кучи тряпья. У многих в костлявых желтых руках стиснуты грязные "деньги" советские. Тогда за 1 штучку монпансье -- платили тысячу руб. (вот _ц_е_н_а!). Сухие кости, камни (!). Стоны -- нутряные, от слабости предсмертной, будто под землей. (Все я сам видел.) Не пройдешь 10 шагов -- труп, умирающий, иногда -- грозди, в кучке, прижавшись. С тупыми лицами проходят красноармейцы (привыкли). Не глядя уже, приходят по своим делам горожане (все серо, изношено). На базаре, (-- запрещено торговать!) на редких столах-мостках -- на блюде груда вареного риса, облитая кизиловым соком? киселем? Редко -- белый хлеб, ситный, огромная коврига. Какая-то зеленоватая колбаса (?!), каменные лепехи -- чуреки? -- редко творог в липовой выдолбке (где тесто ставят). Этот базар до первой тревоги... соглядатаи следят -- не идут ли красноармейцы -- свисток -- и нет базара. А захватят -- все волокут, и товар, и торгашей. Я видел: некто купил фунта два белого ситного, завернул в рядно, -- крепкое деревенское полотнище -- полотенце? Вдруг стая голодных двуногих кинулась (как собаки грызутся стаей, ничего не видно в пыли!) свалка, -- и -- в миг! буквально -- меньше минуты -- ни-чего! -- маленькие лоскутки от рядна (зубами рвали!) -- ни хлеба, понятно, полумертвый покупатель в пыли... -- миг один! -- и -- ни-кого. И никому нет дела. И кругом -- полутрупы: татары, цыгане, армяне, греки, русские... -- ни одного жида. А в Симферополе их бы-ло. Жиды -- служили Советам. Учреждения все были набиты ими. (Об этом, конечно, нечего писать, -- разве в шепоте кучек услышишь осторожное ворчание -- "теперь _о_н_и_ хозяева"). Пример: в отделе социальной безопасности -- социального обеспечения -- жидовки, с наганами и браунингами на лаковом поясе -- бегали, зажимая уши от воя баб (с грудными и подручными детьми), кричавших: "дай-те же хлебца деткам... погибаем... молочка дитю... у меня кровью пошло-о... Что ж нам, в помойке их топить... в море кидать?" Жидовки, бегая, -- в истеричном виде, -- вопят: "у нас нет вам хлеба! кидайте... куда хочете!" -- (Сам видел.) И вот -- при этой обстановке (1 1/2--2 страницы -- все) -- угловой магазин, бывшая лучшая кондитерская Симферополя (Сердечный, фамилия) -- окна огромные, выходят одно на одну большую улицу, другое -- на другую (перекресток улиц Пушкина и -- Жуковского) -- так что если смотреть в одно окно -- видишь в другое -- другую улицу. Помню, я с писателем Треневым310 шел... -- музыка!! -- Истекающий истомой, негой -- томящий страстью... мотив. Танго?.. Очень замедленные переливы, _к_а_ч_а_н_и_е_ томное... -- чувствуется страсть, качание тел -- в страсти, _з_о_в_у_щ_е_й, ну, будто бы спаривание страстное под музыку... (вот так dance macabre {Пляска смерти (фр.).}!) Совокупление Смерти... с _Ч_у_м_о_й?! И -- видим: над входом (угловатым): красная вывеска -- полотнище, и на ней черным: "Студия ритмического танца -- _д_у_н_к_а_н_и_з_м" (!)311 -- какой-то жиденок, очевидно, намалевал. Смотрим: 4 музыканта-еврея: квартет! Кружатся пары, в туниках, голоногие, голорукие, упитанные розовые лица девушек и юношей -- еврейских, _т_о_л_ь_к_о! Полные плечи, полные, розоватые предплечья, серьги в ушах, прически "a l'ange" -- ангельские!! -- томятся в качающем-страстном танце -- и в лицах (губастые юноши!) -- по-хоть! Влажные, _с_ы_т_ы_е_ глаза, (выпуклые большей частью) влажные губы... и эти губы-рты... жу-ют! И видно, как глотательной спазмой продвигаются в горле куски... чего? -- Стоят два стола: на одном -- колбаса (не зеленая), сыр, яйца... На другом: груды хлеба пшеничного -- глаз режет белизна! -- молоко в бутылках, стаканы, сливочное масло глыбой, варенье. Два жида-юноши у входа,.с... винтовками? Те пары потанцуют, прижимаясь _э_т_и_м_и_ местами, -- к столам, запихивают до растопыренных ушей _в_с_е_ и -- все напев истомный, напев Востока. Музыканты, во фраках-рвани -- то-же жуют... все жует-п_о_е_т_ телом пухлым -- льнет друг к другу -- прилипает -- и все плывет -- покачивается -- в ритме -- танце -- в "дунканизме". А кругом, под окнами -- издыхают. Да, я это видел. Помню, враз толкнули мы друг друга, взглянули в глаза друг-другу -- и сказали враз: "видите..?" Это был -- самый подлинный Пурим (см. книгу Эсфирь)312. Соитие на трупах (всех: русских, татарских, армянских...) Тогда вечерами громыхали грузовики -- полные трупов, и на ямах мостовой -- эти трупы подскакивали, вздымались плечи, головы, руки... -- и падали. Тоже -- и ребят -- грудами, как мерзлых поросят -- возили. Вот -- материал. Сделай из него этюд, очерк... -- все. Можешь -- протокольно, краткими фразами. Можно -- плавным течением рассказа, эпически. Если не найдешь в себе "ключа", ритма, тона... поищи у меня -- в "Свете Разума" (книга), там есть рассказы ("Музыкальное утро"313, "Гунны"314... еще...) Надо выдержать ритм. Можно переломить, -- одним -- общий фон голода-умирания (1 часть), другим -- _н_а_п_е_в... Но -- просто, просто, даже _с_у_х_о. Можно так: (подзаголовок) Рассказ друга... рассказ доктора, рассказ прохожего... -- ну, что сама найдешь, дорогушечка моя.
   Вот как ты любишь! Я тебя засыпал письмами, памятуя, что тебе тяжело. А мне?! Или -- "чем больше женщину мы любим, тем меньше нравимся мы ей"315? Оля, я не хочу быть навязчивым. Это мое письмо -- последнее, пока не получу твоих. Чем я тебя обидел? Что -- в безумии был? И как все это мелко... -- я видел (и -- ви-жу!!) в тебе большое сердце... Разве все мои письма не сказали тебе _в_с_е_г_о? Моя Алушта свободна от большевиков316. Уеду... скоро. Ты меня _у_д_а_л_я_е_ш_ь_ (а сам не верю, что написал!) (никуда не уеду без тебя, _з_н_а_ю). Ну, я спокоен (вовсе нет). Я тебя нашел, я тебе дал -- (мало дал!) что мог -- из отдаления. Будь здорова! (да!) Будь счастлива (со мной!), Оля. Бог да благословит тебя (и меня!) {В этом абзаце все фразы и слова в круглых скобках дописаны И. С. Шмелевым между строк.} Не бойся писать. Пиши, рви, правь, пиши -- добьешься. _С_а_м_а_ _в_с_е_ поймешь. Тебе _д_а_н_о.
   Твой Ив. Шмелев
   Озноб, лягу. 9 ч. 30 вечера
   [На полях:] 6.XI
   Твои письма от 29.X -- воскрес! Никакого озноба, здоров, -- ве-рю!
   Ты -- ВСЕ. А что это -- ВСЕ -- сейчас _н_а_п_и_ш_у.
   Иду за твоими увеличенными фото (два). Фото, что привез "дубина" -- _д_л_я_ меня -- _в_с_я_ ты! Молюсь! Спасибо за гримасы.
   Ответь: могу ли -- par expres?
   Я... живу... ?! -- только тобой. _Т_о_л_ь_к_о. Ты все _з_а_п_о_л_о_н_и_л_а, ибо ты сама великое искусство. Даже -- мое искусство!
   Я вчера случайно раскрыл "Историю любовную" и -- до 3 ч. ночи! Сказал себе: молодец, -- Тонька!
   Я прав: ты была бы Величайшей Актрисой! Ты -- (еси) -- есть она.
   Можешь воплотить _в_с-е.
  

75

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   12.XI.41 1 ч. дня
   13.XI -- 11 ч. дня
  
   Милая Олёль, какая ты большая стала -- "девушка с цветами". И -- портрет-"гримаса" увеличил. Чудесная! Все новый образ, новая загадка. Я разгадал тебя. Узнаешь, почему -- _т_а_к_а_я.
   Да, об "ошибке", моей. Все -- правда. Моя "ошибка": -- так внезапно все сказал тебе, о нашей жизни, Церковью благословленной! если бы! Это (мне показалось из твоего ответного письма, 2.Х, --) тебя смутило, и ты -- _о_т_х_о_д_и_ш_ь. Вот, в чем моя "ошибка", -- в отчаянии показалось, -- вот почему сказал: мои "Пути Небесные" -- "погублены". Ну, довольно об этом.
   Твой рассказ о свадьбе, обо всем тяжелом, -- я с болью принял. Скажу: достойнейшая из достойных, горжусь тобой. Но так мне горько! Ты узнаешь, почему. Письмо твое -- рассказ о жизни -- потрясло меня: _т_а_к_ ты написала! Да, и эта сцена, с И. А., -- ты и его _о_ч_а_р_о_в_а_л_а, _в_и_ж_у. Всех чаруешь. Кто -- ты? Знаю: этой ночью вдруг осветилось мне. Слушай, дива: ты -- от Храма, от Святых недр. Моя Дари -- тоже, от Церкви, но не вся. В ней -- "Божья золотинка", чуяние миров иных. Дари влечет неизъяснимо, всех. Тебя -- всю, до восторга. Да, ты узнала в ней сестру. Я дал тебе ее. Быть может, для тебя ее искал, писал, -- и вот, Тебя нашел, _ж_и_в_у_ю. Дари -- сложна. Но ты -- сложней: тебя века лепили. Этого тебе никто не говорил, никто не скажет. Богом дано мне было -- узнать тебя. Дари -- твоя предтеча. Слушай, Оля.
   В каждом -- две сущности, известно это: душа и страсти. Не ново это. Гениальный поэт говорит об этой "двойне" глубже и точней. Вот, Тютчев: "О, вещая душа моя317, -- О, сердце полное тревоги, -- О, как ты бьешься на пороге -- Как бы двойного бытия... -- Так, ты жилище двух миров, -- Твой день -- болезненный и страстный, -- Твой сон -- пророчески-неясный, -- Как откровение духОв... -- Пускай страдальческую грудь -- Волнуют страсти роковые, -- Душа готова, как Мария, -- К ногам Христа навек прильнуть". Красиво, четко, ярко, глубоко. Огромное -- в немногом: свойство великого таланта. Я иду от того же, "двойственного", и даю _с_в_о_е_ наполнение. Отсюда -- Дари, как проявление _б_у_н_т_а_ в человеке, двух основ его. Кто победит? Это _н_е_р_в_ "Путей Небесных". Они остановились, я умирал духовно, ты знаешь теперь все. И вот, на крик отчаяния -- явлена мне ты. Кто -- ты? Теперь я знаю. Да, Дари _т_в_о_я_ предтеча! В тебе течет лучшая из кровей, -- земно-небесная. Ты -- как чудотворная Икона, "обмоленная". Даже невер Герцен, говоря об Иверской, признает силу этой "обмолённости"318. Ты таишь в себе, от многих поколений -- "Свете тихий", "Тебе поем", "Святый Боже..."319 -- все зовы, все моления, все _г_о_р_е_н_и_я_ сердца твоих отшедших, миллионы очей народных, молящих все Святое... -- все людские скорби, все грехи, все боли, все восторги, всю близость к Богу, все-все, поведанное на-духу твоим отшедшим... все, к Богу вознесенное в молитвах твоих творцов, (все от них -- в тебе!). Ты в своих очах таишь их слезы, и слезы миллионов глаз, стоны миллионов душ, слезы скорби, покаяния, благоговения, радости... в сердце твоем -- свет Таинств. В слухе твоем -- благовест немолчный... в ручках твоих, поющих, -- неисчислимость крестных знамений, благословений... в устах твоих -- святое целование Ликов, Креста, святого Праха Преподобных. В девственной чистоте твоей -- _н_е_у_п_и_в_а_е_м_а_я_ _ч_и_с_т_о_т_а_ Пречистой светит, освящает _в_с_е. В порывах сердца -- величание сущего, _в_с_е_г_о, -- святое ликование, -- Небо. Вот откуда вся сложность, вся неопределимость, -- все к тебе влечение! От веков, от предков, -- все от Храма. _В_с_е_ принимает Храм: и чистоту, и грех... и взлеты духа, и души томленья. Все в тебе. Вот -- тайна Божия, веков -- наследство. Прирожденность. Так в тебе сказалось, тайно-сложно. Ты -- усложненная моя Дари. Вот откуда многоцветная игра, -- от лучшей, от высокой крови! от крови, осиянной Храмом, св. Тайнами, Господней Благодатью.
   Религия -- Искусство... -- это две дочери Господни, две сестры. Старшая -- Религия. Ты _в_с_е_ охватишь, старшая. Мое -- тобой живет. Пою тебе, святая девушка от Храма. Цветы мои, из лучшего во мне возросшие, хотел бы возложить на милую твою головку. Перекрести меня, родная! самая родная, в веках зачатая! Ты меня ждала? искала? Этого не знаю... может быть. Но _з_н_а_ю, как я ждал, искал -- ив снах, и в грезах, и в томлениях, и в облаках, и на земле, в тенях, скользящих от облаков, и в солнечных закатах, и в звезде верней, и в пении звезд... -- помнишь -- ночь в Кремле320? Я плакал с моей Дари, в исканиях, в тоске, не сознавая -- кого ищу... Так смутно было, так скучно, пусто... еще до _т_ь_м_ы. Мои метания, этот страшный год, 36-ой... -- боль в сердце, самоистязание, крик, никому не слышный! И что же, Го-споди... ты, ты была _т_о_г_д_а... живая, так близко, _в_с_я_ _с_в_о_я, _с_в_о_б_о_д_н_а_я!.. Так трудно, так _о_к_о_л_ь_н_о_... таким зажатым стоном вызванная... Ольга! Если бы подошла _т_о_г_д_а_ ... 6 окт.! я знаю, -- я тебя узнал бы, Оля... я чуткий, Оля... я _у_з_н_а_л_ бы. Неужели мои глаза не останавливались на тебе, _т_о_г_д_а..? Но почему мне было так тепло?.. -- я смутно помню. Ты была _с_в_о_б_о_д_н_а... Сколько рук ко мне тянулось там, везде... и -- не было твоей! Не было дано нам встретиться. Что помешало? кто?! Свет? тьма? Не знаю. Ласточка моя, не создавай лишних "потемок" для себя, молю, родная, Оля! Я весь твой, все тобой закрыто. Мне ничего, никого, кроме тебя, не надо: Ты неверно представляешь, что кто-нибудь может нам мешать. Все будет от нас зависеть, если будем вместе. Мои "почитатели" -- все далеко. Здесь меня мало беспокоят. Друзей немного. И все будут чтить тебя! Я _з_н_а_ю: _т_ы_ _с_а_м_а, _с_о_б_о_й, -- заставишь, -- своей необычайной _с_и_л_о_й_ и -- чарованием. Никто не посягнет на мою Олюшу! -- Она -- Святыня.
   Земмеринг..? Это -- недоразумение. Я ничего ей не писал, но у меня не было выхода: я хотел скорей послать "Чашу" -- и случай представился: ехал человек к ней. С_в_я_т_ы_н_я, моя -- для нее _с_в_я_т_о_е. Она духовно меня чтит, поверь. Я не знаю ее слов к тебе. Напиши. Я ей тогда _о_т_в_е_ч_у, и для нее это будет очень горько и -- повелительно. Не можешь ты думать, что я позволил бы тебя коснуться! Я не знал. Напиши, прошу. Ее дочка не приедет: сама мать написала, -- начались лекции, и визу дают с большим трудом. Для меня эта "Милочка" -- дитя. Но они стеклышко, -- бриллиант-Олёчек _в_с_е_ режет! Оля, слушай, -- единственная моя: будешь ли ты моей женой -- не знаю. Господь знает; но... -- до последнего дня жизни моей -- только ты -- единственная, _в_е_ч_н_а_я, моя. Никто, никакая, ни-когда! Клянусь тебе... тобой, жизнью твоей клянусь! -- это самое страшное заклятие! Молю тебя, думай о здоровье, о жизни. Я жду тебя. Я буду ждать тебя, сколько бы протекло дней. Без тебя -- гибель. С тобой -- все надежды, вся полнота бытия. Не смей думать, гони мысль черную -- "лучше бы не жить!" Если не за себя, -- за меня подумай: это гибель и мне: без тебя -- я жить не стану. Это не слова. Мне _н_е_ч_е_м_ будет жить. -- Да, Земмеринг я сказал, -- несколько дней тому: "моя Оля (Земмеринг глубоко мистична!) _д_а_л_а_ мне _с_в_о_ю_ _р_у_к_у_ и _с_в_о_ю_ _д_у_ш_у: она внушила О. А. мне написать и осветить мой путь: это _и_с_п_о_л_н_и_л_о_с_ь. Отныне я нашел _у_с_т_о_и, на которых мне дано стоять и продолжать свой труд. Я благодарю Господа. Иначе -- мне была бы гибель. Я полным сердцем принял эту духовную мою сестру -- ибо она мне сестра, моя дружка, -- это дарование огромное!" В ответ на это -- вот что написала З[еммеринг]: "Это, конечно, послано Усопшим Ангелом Вам на утешение. Примите и благодарите. Прежде всего я молюсь о Вашем успокоении. То, что может дать Вам это -- и мне дорого. Как бы нам вступить в переписку с О. А., -- не знаю, я боюсь быть назойливой".
   Оля, ты мне прости, если я сделал этим тебе хоть что-то досадное, но поверь мне: если бы я не верил глубоко в _ч_и_с_т_о_т_у_ чувств ко мне Земмеринг, я не написал бы: она -- глубоко религиозна, любит свою семью, и мое творчество -- путь к России, к Богу, -- вот за что она любит меня. Она и тебя будет любить, -- я _з_н_а_ю. У ней, в семье, недавно была драма, она поведала мне: "Вы -- рыцарь. Помните, сколько дам и девушек (в Риге, да и всюду!) просили за жизнь Димы321, -- вот обрадуете! А у нас свой Дима остался в Риге и даже многим похож на Вашего, -- красив, талантлив, очень образован... и оставил пулю в паркете гостиной ("не моя -- так ничья!"). Милочка только чуть на это побледнела, а войдя через 10 мин. в спальню, где мы с ним сидели на опрокинутом шкафу (мы укладывались) остановилась в изумлении -- он целовал меня в плечико и тихо плакал -- я нашла для него слова. Я была за него, но у М[илочки] твердый характер, и она находит, что не время было об этом думать". Я написал тебе, -- о, свет мой, Олька (-- что ты со мной, со всем во мне сотворила, как дивно!) все это, чтобы ты поняла, что З[еммеринг] мне верит, что я для нее -- совесть: ее очень ценила, не зная, моя Усопшая. Она была очень чутка в оценке людей. И никогда Земмеринг не "послала" бы дочь ко мне в том смысле, как ты предположила. Она могла бы _н_а_м_ быть очень нужной. Но если бы ты сказала мне -- _н_е_ _н_а_д_о, я все сделаю, -- чтобы ты была покойна. Ты для меня -- все: и моя люба, и моя единственная, и моя молитва, и мой -- Водитель, и -- моя совесть. Ножки твои целую, молю тебя: я пошлю еще "селюкрин", принимай! Это средство -- чудесное, открыто _н_а_ш_и_м_ проф. Кепиновым322. Лучший "восстановитель" всех сил, (витамина А, С и еще..? -- Е, м. б.) (ищут еще этот витамин). Госпитали Парижа выписывают у биотерапии -- килограммы..! Henrostyl dr. Roussel'я -- слабый и имеет недостатки (действует на пищеварительный тракт), a cellucrine -- дает цветение крови, _в_с_е_ укрепляет. Я на себе проверил. Твое исхудание меня мучает. Детка, я всю нежность, до слез жгучих, до боли в сердце, отдаю тебе... Олька моя, сладость и боль моя... слушайся меня, лечись, верь, что мы сольем наши сердца и наши муки, и наши желания, и _в_с_е_ наше... -- хоть бы миг с тобой! Ольгунка, Олёль, Ольгунок, Олюнчик мой -- слушайся! Все слезы твои высушу, в свои глаза волью, только бы ты была хоть чуть счастлива! Я страшусь, что окажусь недостойным твоей любви, что ты, увидя меня, подумаешь -- как я ошиблась! Какой я некрасивый, рядом с тобой! Оля, молюсь о тебе, как умею (не умею!) -- и знаю, что ты мне _д_а_н_а_ -- Ее323 молитвами. Она охранит тебя. Оля, целую тебя, бедняжка моя, страдалица. Господи, помоги ей узнать хоть лучик счастья! Твой Ива -- Тоник.
   Ив. Шмелев
   [На полях:] Давно-давно Оля подарила мне колечко: черная эмаль с бриллиантом. И -- сама носила. Я хочу надеть его тебе.
   Завтра отвечу на все три expres.
   Нашел знатока комбинаций духов -- монах324!!!
   Сейчас еду -- послать тебе книги и... к Geurlain.
   Дам эту страсть -- духи -- Дари! Монах, Афонский... -- (увижу их) знатоки... духов, не духов, а...
   Не сетуй, что шлю expres: _н_а_д_о.
  

76

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   13.XI.41
   11 ч. 30 мин. дня
   Олёль, Ольгунка, Ольгушонок, знай, что если "Пути Небесные" будут написаны, это только через тебя -- и пусть все мои читатели и -- особенно -- читательницы знают, что должны _т_е_б_я_ благодарить. И за Диму -- воскрешенного, -- _Т_е_б_я, _Т_е_б_я, -- только! История Литературы Русской -- отметит _э_т_о.
   День без тебя -- _п_р_о_п_а_щ_и_й.
   Если бы ты видела, во что обратилась моя "литературная лаборатория"! Везде -- к тебе, о тебе... -- вороха лоскутков, листов... -- все [затопилось] тобой. На все ты смотришь. Ищу мольбертики для увеличенных фото. Рамочки -- узенькие, ободки, матово-серебряные. Ты -- _ч_у_д_е_с_н_а! Как от Жар-Птицы _с_в_е_т_ у меня! Целую. Твой вечно! Ив. Шмелев
   [На полях:] Целую маму и Сережу. На него пошлю -- что надо.
   Хочешь -- пошлю Тютчева? Есть?
  

77

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   13.XI.41 9 ч. вечера
   Светлая Олёль, письмо твое, нежное, целую, все читаю, вижу сердце! Пришло 10-го -- не ждал, не мог надеяться... -- и загадал, -- что же делать, за это даже ухватился, -- что со мной было 8 и 9-го!! -- дождь, дождь, -- и я в дожде, _с_в_о_е_м, -- да, слезы, слезы... навещали друзья -- "что с Вами?!" -- так я _н_е_ _м_о_г... взгляну на твой портретик... -- и -- слезы. Ни-когда не было еще такого, нервы, что ли, сдали? 9-го были мои "молодые"325, ласковые. От них я скрыл _с_е_б_я, читал им Пушкина, вел беседу, на французском. Радость от них. А после -- ужас. В этом ужасе писал тебе -- и не послал. Нашел себя. Так тебя мне жалко стало, столько нежности забилось в сердце..! Молился. Письма не ждал. И -- загадал, как _н_е_в_о_з_м_о_ж_н_о_е: будет завтра от тебя (знал, что не будет!) -- сбудется. Утром заказное -- из Берлина, от Земмеринг. Не будет! Пришел с утренней прогулки -- моя старушка, добрая душа: "вот, письмецо Вам". Пронизало дрожью, -- и я увидел _с_в_е_т, Твой, -- ослепило!
   Ну, буду давать тебе ответ по порядку: 1) на 29.Х, с "артисткой": Чудесна! Не отдам. _Н_о_в_а_я, опять. Ты знаешь _с_а_м_а: ты большая артистка. Огромная, во _в_с_е_м. И -- для экрана. Ты -- гениальна. Бог тебя оберег. Ты, многое _и_с_п_е_п_е_л_и_в, сгорела бы. Нет, ты -- для иного. И ты исполнишь. Помни, Оля... ты _д_о_л_ж_н_а! Как счастлив я, что ты хочешь рисовать! Ищи себя! Ни-когда не поздно. Но ты, все же, -- для другого. Ты будешь писать. Это вольет в себя все твои дарования, _в_с_е! Художественное слово все может: петь, лепить, творить краски, музыку, _и_г_р_у, -- _в_с_е. Слово -- выражение сердца, ума, глаза, -- всех чувств. Оно, такое, с виду, _п_р_о_с_т_о_е... буковки... -- оно -- _С_л_о_в_о! -- "L_o_g_o_s" -- _О_н_о, _В_е_л_и_к_о_е, -- Плоть бысть326! _В_ы_ш_е_ Его -- нет. Слово -- Бог, Творец. Все вбирает и все -- творит. Вот, где -- ты, -- в нем. Что сказал о 33-х письмах? Милка, ты не поняла! Я сказал: у меня твоих 33 письма. 33 главы -- в "Путях". Там последняя -- 33-я -- была написана дней за 10--11, до кончины Оли. Как странно! Я сопоставил: и _т_у_т_ -- 33. И -- знаю теперь -- было тебе 33 г., когда ты стала _н_е_ _с_в_о_е_й! Я увидел, -- для себя -- здесь -- _к_о_н_е_ц! Вот -- все. Сжечь?! _Т_в_о_е?! -- Ты можешь взять их у меня, -- отдам, _т_е_б_е_ же -- _т_в_о_е. Только. Душу свою испепелить?! Неужели ты могла подумать?! -- 2) Толен не оказался джентльменом. Кто он, дантист? Твоя фотография -- она вон стоит, в серебристой, узкой, -- чтобы не "убила" лицо! -- рамке, большая -- 18--24 [см.]. На T.S.F. {Радио (от фр. télégraphie sans fil).} -- _п_о_е_ш_ь_ ты. Как чудесна! Бог уберег. Ты была скручена в конверте -- отеля, г. Т[олен] тобой завернул коробочку с пером и окрутил оберткой. Да, он "дубина". И -- знаешь? Даже не соизволил написать 2 строк... а -- на конверте: "NN. просила послать маленький пакет". -- Подпись, без "вежливостей". Все. Я не придал значения: спрашивать с... голландца? Смешно. Я их знаю... -- это же квинтэссенция всеевропейской _у_з_о_с_т_и, мещанства, жадности -- ну, все плантаторы, клеймо такое.
   А, бедная твоя приятельница! О, бедные пичуги наши! Сколько их разметало бурей! Горько. Я получил к вечеру, чуть не сгубил твоего портретика, -- бросил уже в корзинку _т_у_ обертку, -- в ней застрял конвертик. Что меня надоумило -- взглянуть еще? Да, адрес списать. И... -- я похолодел от этой выходки... "дубины". Я послал очень вежливый "pneu", просил принять меня. Приложил, -- для голландца! -- оплаченный "pneu", с готовым адресом. Ждал 2 дня. Поехал, повез, как благодарность, голландский экземпляр "Человека из ресторана", -- "De Kellner" (издательство Moulenhoff, Amsterdam) (должно быть аховый перевод -- жид переводил327?) Это гг. голландцы самовольно, не уведомив меня, издали. Писательница Bauer, кажется писала письмо в газетах, стыдила. Они мне уплатили... -- 500 франков! -- за э_т_у_ книгу! В Германии она просила тысяч в 30 -- экземпляров и -- идет. Отзывы какие были! Но то -- Германия! Там меня никогда не обижали, дарили большим вниманием, начиная с Гергардта Гауптмана328. Кнут Гамсун329 мне писал, чудесно. Читал на шведском языке. Там тоже не обижали. Нигде, даже -- латыши платили. Он, кажется, на 15 языках выходил, даже на китайском и японском. А эти... -- европейские жиды? Не застал г. "дубины": послал 18-го, в субботу, знал, что по воскресениям почты нет. А в понедельник, кажется, отъехал. Взял свой "pneu", оставив адрес и записку. Дал на чай гарсону. И -- не дождался: "дубина" уже был дома и -- работал. Я хотел вторично, с ним, переслать тебе разрешенное фото. Я ему признателен, все же: я тобой _ж_и_в_у. Ты -- совсюду на меня глядишь. Вот, слева, розоватый свет высокой лампы мягко дает чудеску "Песню"! Как ты прелестна, как юна, легка, вся -- в ветре, -- _у_л_е_т_и_ш_ь?.. Как смирны -- белые цветы, в плену, ручные!.. Как струятся складки, как ты легка, о, бабочка моя, цветок в полете! Как вижу... _в_с_ю! как -- греза, царевна яблонь, нежное цветение, ласка... -- _ч_у_д_о! Ты знаешь, -- ты -- чудесная картина! _Т_а_к, стать... -- так _д_а_т_ь_с_я... -- только истинный, большой художник -- может. _Т_ы_ _в_с_я_ -- Искусство. Вся -- грация. Вся -- божья мысль, Творца. Хотел бы обернуться цветиком простым-ручным, плененным. Пояском твоим, Царица! Складкой платья. Листочком яблони, у щечки... чуть касаться! Оля!.. Свет, _о_т_ _Т_е_б_я, всего переполняет... петь Тебя, всю жизнь! О, буду, сколько силы станет... мою Дари, другую... новую... последнюю. Тобой -- закончится, призвание, _з_д_е_с_ь. А там..? Оля! Благодарю. За все. За эти слезы... Я их коснулся, нежно, грустно, чутко. Краем губ коснулся. Влить в свои глаза хотел бы, слить со своими... -- хоть этим быть счастливым! Нет, не надо плакать. Ты -- сильная, -- столько вынести..! -- так может только -- _с_и_л_а, _в_е_р_а. Живи, Олёль, -- узнаешь счастье. Ну, пусть хоть не со мной... -- все в Воле Божией, -- но я всем сердцем, всем во мне светлым, -- хочу, чтобы ты узнала счастье! Господи, даруй мне милость: хоть в моем труде оставить лик чудесный, образ светлый, живой -- в сердцах! Две Оли: первая -- завершена... вторая -- и последняя -- две -- и на всю жизнь! -- _т_а_к_и_х..? О, Господи, благодарю Тебя! -- о, огромное богатство, счастье неупиваемое! Оля... -- как ты чудесна! Все письмо -- святой огонь твой. Как ты растешь, как раскрываешься! Слепишь собой, своим богатством сердца -- и ума. Нет, у тебя ум не от "Mann" {Мужчина (Нем.).}, -- ум -- больший: сердце-ум! Таким -- не дано мужчинам жить, или -- очень редким: большим творцам, не всем: тут -- женское -- в основе, высшее, от небо-женщины. Тут -- тайна. Мы ее попробуем понять и -- дать. Пусть знают. В этом -- _н_е_р_в_ "Путей Небесных". Я -- через тебя -- его нащупал... а вот -- дам ли?.. Бог поможет. Тогда и -- "Ныне отпущаеши, Владыко..."330 Это было _н_у_ж_н_о. Это Им дается. По молитве... Ее? Да, верю, верю, _з_н_а_ю. Оля! Слушай. Тот год, 37-ой -- был для меня ужасный. 36-ой ударил в сердце. Оля _у_ш_л_а, -- так быстро, так непонятно-странно. Уснула. Доктор ее убил331. Мертвая -- она живая, спит. Я не могу смотреть. Я велел снять ее, нашел силу... через 3 часа по смерти. Спит. Живая. Горькая улыбка на губах, так горько сжатых... -- _в_с_е_ будто, поняла... -- и горечь, скорбь. М. б. последний миг о сыне, о Сережечке... узнала... она еще надеялась... м. б. не убили большевики?.. Я знал _в_с_е. Ей не говорил. Ужас, мы не служили панихиды... -- мы _з_н_а_л_и, но таили друг от друга. Убили... -- и как убили! Ночью, в морозе... повели... на окраину Феодосии, в Крыму. Там теперь немцы... можно бы найти, у меня есть одна примета... Да, за 1/2 ч., за 1/4 ч. до смерти, она просила, -- я был в аптеке, но вернулся за 10 мин. до конца... Она просила Юлю, мать Ивика: "Ваничка, бедный... он с утра не ел... дай ему..." Не могу, Оля... И -- в сердце, всего, камнем. Ну, ты знаешь мой 36-ой г. В январе 37-го она явилась мне, предупредила, что меня ждет "страшное": болезнь моя, июль. В начале сентября я стал освобождаться, ото всего, раздавал, рвал... -- 12 сент., -- бросив квартиру, -- я был с 1-го у профессора-друга, Карташева332, у кумы333 (Ивика крестили), они уехали. Я, слабый, с доктором-другом и Ивиком -- поехали автокаром в Ментону334. Меня звали -- в Италию, русские колонии в Риме, Флоренции, Милане. Ряд моих чтений. Задержка с визой. Большевики тормозили, посол делал запрос: "как, нашему ярому врагу" .....? Тогда считались с ними, _н_а_д_о_ было так. Я не ропщу. Амфитеатров, мой друг милый, выбился из сил. Он, между прочим, дал предисловие к итальянскому изданию "Солнца мертвых", до сего времени не появившемуся. М. б. скоро выйдет. Читал в Ялте[?] {Описка И. С. Шмелева.}, как всегда успех большой. Знакомства. Милая Кантакузен335, (иконы пишет, всякие артикли расписывает) -- моя большая почитательница, и ее мать, и архиепископ Владимир336 (его отца убили большевики) -- много-много. Я был еще слаб, но читал на полный голос337, гремело. И -- тут, -- в начале октября читал, чуть ли не в день Ангела, с t° 38, (грипп) -- помню страшная тоска, ночью, (жил у двух старых дам -- и няня была, "из Москвы"338). Я плакал ночью. День Ангела... один. Ивик был у Серовых, (семья доктора) за Каннами. Я его отослал, там молодежь (за письмом пропустил условленные 11 ч. ночи! Целую глазки-свет). О, тоска была, -- не знаю, что такое. Ждал визу. 2 ноября, в ливень, выехал в Париж. Метался. 4-го началось головокружение. Помню, писал завещание. Взял из банка деньги. Все -- Ивику. Не мог -- на воздухе. Круженье. Доктор: бром надо! Поднял! Фосфор и бром. Спас. С 20-го ноября (помню -- с 20-го!) -- я мог сам мыться в ванне. Проходило. 6-го дек. ходил в Сергиево Подворье339 (я жил в 19 arrondissement {Округ (фр.).}). Рождество. Тоска-а... -- и я плакал, один. Не ходил обедать. Принесли друзья пирог, вина... Навещали часто, каждый день кто-нибудь. Ивик тоже. В Рождество я плакал. Ку-да меня загнало жизнью! В комнатку340. Зачем я бросил _н_а_ш_у_ квартиру? 1 г. 3 мес. без нее жил. Все ее было на месте. Я ходил и -- плакал. А тут -- все раскидал, в комнатке, чужой... один. Профессор с женой были в Греции. И вот, -- нет сил: бежать! Уехал в Швейцарию341, простился с ее могилкой -- в Швейцарию, -- весной -- на Карпаты, в монастырь342! Да, я хотел там, навсегда, остаться. Этот монастырь особенный: там 1/2 монахов -- белые офицеры. Там -- чудесно. 20 апр. выехал из Швейцарии в Прагу343. Приехал в Великую Субботу. Холодно. Встречали. Но я свалился: грипп. Простудился в Цюрихе, ходил за визами, -- всего было! Чехи не были теперь любезны, надо было требовать... добился, телеграммами. У Заутрени не был, лежал. В четверг на Пасхе -- мой вечер344. Все продали, на 1000 человек зал. Старый знакомый (после Пушкинского был, в тридцать седьмом). К. Д.345 встречала мило, слабая после операции. И все та же ее собачка, кофейная. Я был с визитом, -- "все забылось", -- но так была мила! Звала -- у них остаться. Нет, не остался. Жил в частной гостинице "Аметист"346. Вызвал доктора, t 39. Мне необходимо читать! Не могу подводить своих, люди истратились, приезжают издалека... "Нельзя. Хотите -- воспаление?" Доктор, еврей -- теперь в Америке, сын доктора Альтшуллера347, по Ялте, -- лечил Чехова, отек-то. Я не послушался доктора. Попросил камфорных пилюль, для сердца. Читал -- в 2 отделения. Весь вечер наполнил. Весь мокрый. Очень успешно, как в тумане все, сотни лиц, автографы, портреты... -- и опять "страстное письмо" милой девочки 14-летки. Десять дней -- в "Аметисте", -- в монастырь... -- и два мес. лежки, с головокружением. Лето пропало. Монастырь не дал покоя, -- все мне теперь претило в мире. 2-го мая 38-го [года] в Париж. Да, этот 37 год -- этот ноябрь -- кошмар. Я его кошмарно почувствовал снова, прочтя твое письмо. В Париже -- легче. В августе -- с доктором в Ментону348. Чудесно жили с ним, в огромном парке, у кн. Волконского349. Читал милой Великой Княгине Ксении Александровне350 -- она моя читательница. Как и многие из Царского Дома -- Ольга Великая Княгиня351 прислала мне письмо и -- две свои открытки. Я ей -- для детей -- от [2 сл. нрзб.] две книжки. Игрались днем в рулетку, каждый день. Я -- выздоровел. Я уже мог шутить. Близилась война, но Мюнхен352 -- приостановил. Нанял квартиру, Буало353. В 39-ом, в июне... ну, все знаешь. Я _н_а_ш_е_л тебя. Вот, какими... страшными... и чудными "путями". Олёк, целую. Не смею нарушить правила. Злоупотребляю терпением благосклонного контроля. Твой всегда Ивик
   [На полях:] Видишь, все еще не ответил. Не забывай, Олёль. О, ми-лая! Не могу без тебя.
   Оля, спешно сообщи -- какие духи Guerlain -- жду!!!
   Лечись. Ешь. Пой. Верь. Олёк, будь покойна. Я твой. Я -- чистый, Оля. Весь. Всегда. Твой.
   Дальше буду писать короче, боюсь нарушить правила -- ради Бога, 4 дня нет писем.
   Милка, пришли портретик с глазами, я увеличу!
   О, как... люблю..! Всю целую, _в_с_ю..!
  

78

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

15. XI. 41

   Здравствуй, милый мой! Я все жду от тебя обещанного "сейчас пишу" -- после получения моих от 30-го! Но ты не написал "сейчас"?! Ты мучаешь меня и "платишь" мне? Да? Ну, я не ворчу! Сейчас я очень огорчилась: пошла в свою комнату полить твой цветочек, и... что же? Он замерз!! Он весь в бутонах, весь все еще в цветах, и еще вчера уборщица-девушка все восторгалась им. Сегодня ночью был мороз, дул ветер прямо в эту раму, и весь он стал водянистый, прозрачный... Я чуть не плачу! У меня много всяких цветов, но этот... Все удивлялись, что цветет с июля не переставая! В комнате моей холод адский -- топить нельзя, хоть и есть радиатор. Электрический паек, даже для нас увеличенный, слишком мал. Приходится очень экономить. У меня электрическая кухня -- массу берет. И то теперь я ухитряюсь варить иначе и только уж необходимое на кухне электричеством. Я принесла цветочек в салон -- там теплее, но не очень тепло. М. б. он не совсем еще погиб?! В комнате моей я не живу, конечно -- невозможно. Это досадно, т.к. мне бы хотелось работать без помехи, одной... Я получила твою "задачу" мне... Я очень горда и рада. Но... (ужасная я, -- все -- "но"??) Но... я не могу ее исполнить так, как ты хотел бы... Я напишу тебе то, что я могу, чтобы ты не думал, что я трушу, или еще что. Но не считай это "творчеством" -- это только решение задачи. Творчество -- должно во мне родиться. Так я чувствую. Прости, если это тебе не по сердцу. Твое же, как бы ты мне не был близок, все же -- _т_в_о_е. И я с благоговением сделаю _у_р_о_к! Ну, будто в школе! Я постараюсь ответить твоим требованиям. Одно скажу, что напишу я только часть, не все. Ты увидишь, _к_а_к_ я могу, или... не могу. Почему _н_е_ _в_с_е -- ты бы понял, но надо мне тебе было бы рассказать много обо всем, что во мне. А это невозможно... Чисто технически, (однако, и для "духа" важно) -- мне не хватит некоторых знаний... Например: я не могу ясно перенестись в тот город -- я его не во-ображаю... Люди, речь... Кто умирал? Я видела в Нижнем Новгороде, в Поволжье, например, голод, -- там умирала беднота. Интеллигенты "крутились" как-то. Но это не так уж важно. Не думай, что я так уж вот все бы и выписала, нет, но -- предмет, о котором я хочу говорить, должен передо мной быть ясным. Но все же я постараюсь вообразить и во-образить! Природа конечно тоже мне незнакома. Сердцу она чужая. Я никогда не была в Крыму. И если будет неувязка, то ты знаешь, откуда это?! Я, значит, не так увидела. Мне очень интересны твои письма на мои от 30-го. Я очень их жду. Ну, не мучь же! Я эти дни не писала тебе, т.к. просто не могла. Большая гадкая неприятность -- мерзкий тип один, шантажист и жулик, Смердяков354 какой-то, опять выплыл на сцену. Мучает Арнольда... Однажды уж было так. Через год начинает снова. Мерзкие есть люди. Вчера я прямо от бешенства дрожала. Бог знает, что еще предстоит. Масса здесь жулья,.. среди всех классов. На меня все это очень действует. Долго не могу утихнуть. Ненавижу несправедливость. Гадость!..
   Но я все дни с тобой. В твоих книгах. Я вечерами не могу оторваться. Перечитываю "Солнце мертвых". Я его совсем иначе воспринимаю теперь. Тогда, давно, я... не могла его читать... от боли... Будто автор меня жег железом, в раны сыпал солью. Я была очень нервна тогда, чрезмерно восприимчива. Хоть и теперь, -- читаю книги я как-то иначе, чем другие (поскольку вижу). Люди читают, критикуют, и... живут дальше,.. своей жизнью. А я, я начинаю жить тем, что прочла. Я понимаю Тоничку, его впечатление от Тургенева "Первой любви"355. Я ее точно так же воспринимала. "Солнце мертвых", тогда меня как-то убило... Я всюду видела смерть, до... ужаса... Я не дочитала за один раз книгу. Брала ее после. Дочитала. Так было, когда я девочкой читала "Преступление и наказание"356. Я не могла, я болела, читая. Теперь я зрелее. Я иначе читаю. Я тебя знаю. И мне еще больнее, но... иначе больнее. Я плачу над "Солнцем мертвых"! Какая прелесть -- "Степное чудо"357! В "Свете Разума" мне очень нравится "твоему Сереже" {Посвящение рассказа С. И. Шмелеву.}! Чудесно! И стиль какой! И "Музыкальное утро", и "Гунны" (очень)!, и "Блаженные"358, ах, все, все! Я называю отдельно некоторые вещи только потому, что они чем-нибудь меня особенным удивили! "Про одну старуху" -- всегда чудесно!
   Теперь из твоей открытки: о Земмеринг -- ты меня не хочешь понять! Ты сам писал, что она, прочитав посвящение на книге, ревнует. Неужели ты не знаешь, что ревновать можно не только из любви. Именно: она читательница, чуткая, тебе все хотящая сделать, -- видит вдруг, что ты кого-то ценишь так, как ей бы это причиталось! Я-то, женщина, чудесно это понимаю. Я нашу сестру давно знаю. Я женщин (обыденных) -- не люблю. Т.е., нет, не люблю те черты, которые присущи им. А женщин, женское, то, что ты любишь, люблю я очень. И м. б. потому среди писателей нет или мало женщин, что... воспеть самое чудесное, "das ewige Weibliche" (это самое дивное в мире!) -- дано, конечно, лишь мужчине. Я иногда могу влюбиться (не думай, не pervers {Извращенный (нем.).}!) в женщину, именно в это "das ewige Weibliche". Я наслаждаюсь иногда в театре или кино не только игрой, но всей природой хорошей актрисы. Я не могу это объяснить, но это как-то необыкновенно. А в жизни... женщины-мещанки чаще героини. Не обижайся, но... И. А. не позволил бы так З[еммеринг] о Наталье Николаевне! И не искал бы ей извинений. За одно это замечание ее тебе (о понимании или не понимании "Неупиваемой чаши"). Конечно, я не Н[аталья] Н[иколаевна], для тебя не в этой роли, но все же!.. Я не хочу, чтобы ты от нее (о, их много) устранился, но я знаю, что так вот относясь, как ты теперь к этому, говоря только "тебя все полюбят", -- ты... я знаю это... не хочешь понять, что надо оградить... И я не постигаю, как ты, писатель, да еще такой... ты тут не видишь сердцем!
   Впрочем, это бывает очень часто. Толстой в жизни своей с С[офьей] А[ндреевной]359 -- был какой?? Непостижимо! Но, довольно! Для меня: З[еммеринг] меня хотела (я не далась ей, и как нежно, мягко, почти любовно!) оскорбить, -- а ты не понял. Извиняешь ей, меня уверить хочешь, что "все полюбят"! И все... Я ничего не хочу и не жду. Пишу только в пояснение! Я умею не замечать людей!
   Я давно хотела тебя просить, -- ты знаком с Карташевым? Он был приятель с дядей моим, маминым братом. М. б., случайно знает он что-нибудь о судьбе его жены Александры Васильевны Груздевой, урожденной Лаговской? Это была большая драма. М. б. при случае, спросишь его? Как поживает твой Ивик и его избранница? Я все надеюсь, что ты пришлешь о "Праздниках"360. Ты написал? Как верно дивно! М. б. скоро к Вам поедет от нас Сережин шеф. Я попрошу его тебя увидеть. Или м. б. одна армяночка, если ее пустят к больной матери. Мы недавно ужасно потешались... В Гааге гостят чудесные ребята, матушкины внуки. Мальчик Сережа, 9-ти лет, разумник, чудесный, прелесть. Так вот, эта армяночка рассказывает, как ей не дают визу, как она в комендатуре плачет, просит. Отец С. спрашивает: "как же Вы уедете, я у Вас на велосипеде корзиночку для дитенка видел?" (Это для собаки у нее). "Да", -- говорит она, -- "к сожалению, она еще пустует, еще не собралась". -- "Ну, какая же Вы запасливая, корзиночку заранее купили. Советую о соске позаботиться, -- резина пропадает". Другие стали советовать, кто во что горазд. И вдруг совсем спокойно, с кресла: "...и главное, самое трудное, папа, детку надо достать!" Это Сергушка! Отец серьезно, в тон ему: "О, М. девочка хитрая, она достанет". -- "Да, достанет?" "Да, сынишка, не беспокойся, она сумеет, и журавля обманет, заманит к себе и баста". Мальчик поверил. Ну а мы все долго хохотали. Ребята -- на удивленье. До того русски! Матушка, вдова того священника, который учил Bauer361. Очень милая семья. Есть у нее дочь362 одна из 3-х -- обаятельная, прелесть! Не очень молода, но -- чудо! Написать бы было о ней можно много! Как жаль, что я не мужчина! Вот видишь! Масса в ней из Божьей Кошницы. О, не "святоша"! Вся -- Жизнь! И драма! Ну, довольно. Я два листа уже взяла. Не стану злоупотреблять любезностью цензора! Посылаю тебе 2 фото: одну -- лаборантку (моя маленькая лаборатория), для шефа, с реакцией на lues (Wassermann) {Сифилис (лат.). Реакция Вассермана подтверждает данный диагноз.} -- моя специальность -- за нее я была известна в клинике. Это особенно ценил шеф, что хорошо ее делала. Это не легкая реакция. И ответственность очень большая: я -- даю диагноз. Делали ее перед замужеством на память шефу. Другая: мой уголок гостиной, где я тебе писала первое письмо в 1939 г. Целую и благословляю. Оля
   [На полях:] Я все еще не здорова. Не сплю. Худею. Но стал аппетит лучше. Выгляжу смертно бледной. Нет больше "красок".
   Тебе это больше, кажется, нравится?
   Я очень тороплюсь на почту, потому как-то не очень хорошо писалось! Принимаю селюкрин.
   Зачем пришлешь еще? Его же не надо все время принимать. Это же курс лечения. Этот я кончаю. Какой же перерыв?
  

79

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

19. Х1. 41

{Помета И. С. Шмелева на конверте: в пути 20 дней!}

  
   Мой дорогой, родной, далекий... и та-кой близкий сердцу!
   Как мне тепло и радостно, что ты где-то меня любишь!
   И какая горькая жизнь моя!! Помнишь м. б. (?) когда-то еще давно писала я тебе что-то в этом роде: "но у Вас хоть было счастье..." Написала и испугалась, -- не понял бы как намек на меня. Это давно было... Да, почему не подошла тогда?? 6-го окт.? Нет, не узнал бы ты меня, -- вот потому верно и не надо было, чтобы подошла. Если бы не узнал, "отделался" бы парой общих милых слов, я же все бы устно уже сказала, и верю не так бы свободно, как тогда в письме... и... этим бы все и исчерпалось. Могло бы так быть ведь?! Сережу моего И. А. тебе рекомендовал. С. был на ужине с тобой. Ты дал ему твой портрет! А я? Я не подошла тогда. Я ведь тогда была "убита Богом"... Я еле-еле принуждала себя показываться людям. Я вся была убита. Нет, ты ни разу не посмотрел на меня. Я сидела с мамой как раз позади проф. Франка363 и его жены364 (знаешь их?), от прохода направо, если стоять лицом к кафедре. Я чудно все помню! Неприметна, вся в черном, за черной вуалькой, траур был, по отчиму. Да, я тогда была совсем свободна, свободней, чем когда-либо раньше... И значит так было надо...
   Ах, письмо твое!.. Не возноси меня! Я разве стою?! Я очень, очень обыденна! О, если бы так непорочна! Было... было много от того, что пишешь ты. Не то, но от того! "С живой (?) картины список бледный"365. Теперь и этого нет! Я очень была чиста, болезненно чутка к чистоте и правде. Нет, я все же многое утратила на всем моем пути! Ты святотатствуешь, зовя меня святой! Нет, нет! Да, я о тебе молилась! Ты говоришь "не знаю, искала ли ты меня". -- Я же тебе писала: "молилась о Вас годами"... Да, искала. Еще бы... раз один -- прожить сначала! Я не могу теперь уже давно молиться, хоть постоянно в думах обращаюсь к Богу. Давно отстала по утрам молиться и на ночь. С Wickenburgh'a. Я вся в волнении. Господь простит? Сегодня мама именинница. Хотела помолиться... не вышло. Помолись за меня! А от Марины все ничего! Ужасно!
   В последний раз коснусь Земмеринг, чтобы исчерпать эту "тему". Я никогда ничего другого не искала в желании матери послать к тебе дочь, кроме того, что ей обязательно хочется твою "скуку", "пустоту окружения" и т.п. заполнить Милочкой. Так сказать, Милочку пустить в ореол твоего сияния. Это же лестно девочке, да и матери. М. б. она войдет в какой-нибудь "гимн" твой?! И во мне, видя (именно) читательницу-соперницу, -- постаралась бы вдвойне это сделать. Таких "мироносиц"366 я много видела у людей тебе подобных. Ничего любовного я и не искала. Не от одной же любви бывает ревность. Ну, Господь с ней! Но, милый, прошу тебя, (исполни хоть раз (!!!!) о чем прошу) не пиши ей ничего обо мне. Исполнишь? Я ведь могу тоже хоть что-то пожелать?! Мне жаль, что я ее коснулась... я не знала, что она тебе духовно так дорога. Ты ей писал о "Путях Небесных", м. б. даже раньше, чем мне, на мои мольбы (сквозь го-ды!). Я не упрекаю. Но это мне мерило! Оставь ее и меня в отдельности. Я не хочу ее писем, не хочу какого бы то ни было ее касания. Я тоже очень верно чую людей. Никогда не обманывалась. Обещаешь? Ты непослушный, впрочем, ни одной моей воли не исполнил! Нет, не сержусь, а только так знакомлюсь с тобой и в этом. Не надо духов! Мне совестно! Умоляю, не балуй меня! Ничто не делает меня в жизни (в "свете") такой беспомощной, как комплименты и подарки... Я глупо теряюсь. Книги твои я с радостью принимаю,.. как тебя!
   Пришли же надписи к ним, а то они -- немые... Ах, Марина, Марина! Я твои письма перечитываю, вдыхаю, под подушкой они спят... Ах, вот что: об И. А. -- мне невыразимо было бы больно всякое неточное понимание о нем. Вот характеристика его ко мне отношения, данная им самим, пожалуй и самая точная.
   Мы часто были в переписке367, в его отъездах, так просто, -- о книгах, о трудностях его (каких-нибудь внешних) и моих. Вот:
   "Милая Олечка! Вчера получил Ваше трогательное для меня письмо о книгах. Все, что Вы пишете, меня радует и утешает. Именно такому читателю, как Вы, я предназначал эти книги; и мой метод философствовать состоит именно в пеликанстве "собой питаю". И что Вы это почувствовали и так отозвались -- для меня большая духовная радость. Спасибо Вам за письмо и за отношение. Я Вас тоже буду всегда любить и помнить".
   Дальше о делах, и...
   "я пишу -- а мир на меня огрызается и грозит. Вы правы: людишки, да и все.
   Целую Вас и Ваши ручки.
   Ваш сердечно И."
   Я не "чаровала" его. Но чтила. И он знал, что это от души и ценил. Эти короткие слова в его устах уже очень много. Он и лично целовал меня иногда, в порыве духовной родственности. При всех. Никогда одну. И только в щечку. М. б. он русское начало во мне любил. На чтении его о Пушкине (я конечно была), несмотря на его великое горение, -- он меня _у_в_и_д_е_л. И в антракте сказал мне: "Олечка, Вы настоящая русская невеста, строгая, чистая, прямо излучаете чистоту... И... платье Вам идет, масса вкуса". Было траурное черное бархатное с шелковыми белыми (крем почти) кружевами. Вот это и все!..
   У И. А. много вкуса, и он просто вещи отмечает, -- больше ничего.
   Послушай... я плакать готова: сейчас приехал Сережа (к маме-имениннице) и сказал, что шеф срочно уже в субботу вместо вчера уехал. И завтра будет уже обратно! Ужасно. С. его по делу даже не застал уже! М. б. опять скоро поедет. У тебя есть же адрес одного из них? Мне говорил тогда этот господин, что послал тебе адрес. Перед Пасхой это было. Где-то у тебя, тоже Paris 16-e. Спроси, не ожидает ли их опять, -- м. б. будешь тогда знать, сам и заранее. Я плачу. Ужасно это! Ты упрямец! Отчего сразу тогда летом не послал? Мучаешь меня. К книге-то приложить, конечно, можно? Попробуй! Прошу тебя, напиши Марине!
   Ну, дальше, -- да, И. А. ... Вот еще одно: когда перед "разрывом" впервые меня звал отец Арнольда:
   "...Нужно ли ехать для этого прозрения? Стоит ли покупать это прозрение ценой унизительной поездки?
   Я стою за то, чтобы не ехать. У меня чувство такое, что не этот брак даст Оле счастье; что на этом и эдаком браке никогда не было и не будет благословения Божия. Счастье Оля найдет только с русским, мужественным и патриотическим сердцем.
   ... ... ...
   А мертвое и неверное надо отсечь.
   Вот если Вам понадобится отсекающее письмо, то я готов помочь.

12.IX.1936"

   Письмо длинное было. Я даю только самое сильное.
   И я "отсекла", радикально, хирургически. И. А. одобрил вполне. И после этого "отсечения"... ты знаешь, что было после... И. А., тот же И. А., понял, что мне все же надо ехать. Благословил меня на поездку. А после... и на брак. Случилось это в нем после знакомства и разговора интимного с Арнольдом.
   Да, в этот короткий промежуток... от сент. -- до ноября... -- был ты в моей... близи! Но я была тогда "исчерпана" вся горем. Горями. А ты? Разве нет? Ты же кровоточил, болел утратой. Нет, _т_о_г_д_а, -- не надо было! Вероятно -- не надо. Не знаю ничего! Господь знает!
   Какой ты чудный, чистый, прекрасный!
   Милый мой, родненький, Херувим! Ах, если бы здесь ты был! Как много людей живут в твоей близи. Проходят мимо! Что же я-то далеко так? Ты не приедешь? Я лони, вихри, мороз, мыши... зерна... поленья... ну... -- я слышу аромат этой вещи. Ведь "ферма" тоже имеет -- сама в себе! -- _с_в_о_и_ -- глухие -- цели... глаза, уши, сердце... свои боли и здоровье, свое дыхание... Ах, Ольгунка, ты умна-чутка, ты схватываешь невысказанное мною, оно может проглянуть, родиться только в процессе работы творческой, о нем нельзя сказать словами письма... оно вылепливается, вылупливается, как цыпленок. Главное, не смущаться, не бояться, что так писалось... -- ни-когда _т_а_к_ не писалось, как _б_у_д_е_т_ написано.
   Если удастся, отыщу в твоих письмах, где писала о сильном ушибе груди: нет, это вовсе не падение с велосипеда, это случилось гораздо позже, уверен. Но письма запакованы, и не со мной.
   Сейчас солнце, после вчерашнего дождичка-туманца. Тепло. Солнце шпарит прямо в лицо, чуть слева, сейчас 2 с половиной, а по солнцу -- половина 1-го. Иван Иванович готовит обед на костре в печурке, под трельяжем уже отцветших роз. Они осыпаны крупными зреющими ягодами, коралловыми яичками. Под верандой распустилась крупная темнопунцовая роза приятной формы. Цветет еще поздний картофель. Помидоры, по запозданию посадки, лишь наливаются зеленью. Мой подсолнух -- в 3 метра, только дня три как растрепал свою головку, увеличивает ее, она пушится, сеет "цвет", кипят на нем пчелы и шмели, больше 40 листьев на нем. По ночам здесь мирная "бомбардировка" по крыше: изредка падает яблоко, на черепицу. Нежатся груши, глинистого тона, твердая кожура, -- не знаю им имени. У калитки две густые липы, пью их цвет вечером. Ем охотно грудинку, когда есть. Иван Иванович ходит для меня на ферму за молоком. Местами летние побеги малины дают цветущие почки. Из Сен-Женевьев прислали мне чудесного меду, поделюсь еще кой с кем. Привез с собой баночку отличного -- настоящего! -- мармаладу, моя самодель, -- осы прогрызли бумагу и набились, грабят, как... в буфет мальчишки и девчонки на даровой спектакль в императорском театре в царские дни, -- за ночь ссосали больше сантиметра! Так хочу твоей ветчинки..! Видел караимочку, она извелась... У ней пил кофе со... сметаной, вернулась на пепелище без окон. В их доме десять убито. Против меня -- 7. Кругом... -- ну, нечего тут описывать. Пока -- промчалось. За день до "утра с бомбами" видел во сне Олю... ясно не помню, одно: ноги мои голые и забрызганные будто чернилами. Вспомнился и зимний сон: писал тебе: выползла из печки змея и обвила правую ногу, но не ужалила, я взял газету и через газету снял ее и бросил. Помнишь, я описывал осенью 41-го как вечерами, в сумерках вижу "мадонну" напротив, молодую женщину с ребенком и как она целует дитя... Вот, этого окна нет, и ничего нет... но "мадонна" была приезжая, ее не было в то утро... а горбунью, всегда маячившую у окна, _с_н_е_с_л_о... а накануне я видел, как она ела виноград, вечером, когда там зажгли свет... в _т_о_т_ миг она стояла у окна, -- рассказывала моя консьержка, -- и только сказала ей -- "вуоля лэ англэ..." {"Вот и англичане" (от фр. voilà l'Anglais).} -- и -- пропала на глазах консьержки. Все так просто и страшно. Только я успел свой "Свет во тьме" написать, а _о_н_а_ -- вот она! -- легка на помине, -- бомба-то. А, ты обо мне... ну, так гляди, как я... Да я и без нее _м_о_г_ все увидеть, на то и воображение. _Н_о_в_о_г_о_ мне ничего не дало, _в_с_е_ мог бы сам... ну, подробности не лишни, понятно. Запах, например... -- как вот мальчишки когда из пистолетиков красными пистончиками палят, только... куда же острей и гуще. И эти "стуки" раскапывающих..! Эти "кузнецы" меня оглушали, когда я наезжал к себе. Не знаю, смогу ли продолжать для тебя "Под горами", очень я загружен. Пришли, что перевела врачу. Почему не прислала, раз -- "для меня"? Испугалась... -- ты что же, хочешь, чтобы тебя только хвалили? какое малодушие! Вспомни: Шмелев тебя куда чаще ободрял-хвалил, чем... корил. И помни: Шмелев, а не Ванюша. Ванюша и за "Ландыши" расцеловал бы до обморока, -- м. б. и обоюдного. О, как же мне не достает тебя, мой ангел, Олюнка... Ягодина ты сладкая! О, куда неимоверно сложней и слаще, чем ягодка. Ты из чудесно-таинственных "обольстительниц", в самом чистом смысле... чаровниц -- лучше _э_т_о! Чарующая... -- такое уж в тебе, во всей тебе неуловимое и неповторимое сочетание... -- на дурацких языках называть можно "комплекс", "комбинасьон" {"Сочетание" (от фр. combinaison).}... -- сочетание всего до... той "волны", "волн", -- от тебя, и неуловимой никаким снарядом, и очень уловимой обоняньем. Ты "пахнешь" куда тоньчей ландыша, -- это я _с_л_ы_ш_у_ порой... до замиранья. Я -- на склоне, но... все чувства так ярки во мне, так восприимчивы. М. б. отупел для "страхов"? Эта канонада в мои окна тысячи пушек -- 3 сент. -- ну, ни-как меня не потрясла, даже от этого стало страшно, что _н_е_ потрясла. Тут же сварил себе кофе и с аппетитом пил. А потом стал щеткой стекла отгребать, чтобы было где ходить по квартире. Вспомни Архимеда -- воину, пришедшему его посечь мечом: "э-э... не затопчи моих чертежей"... -- на песке в саду. А у меня: "ах, только бы дописать "Лето Господне" и "Пути". Ну, своего рода "инстинкт" пчелы, которой ни до чего дела нет, когда лепит свой сот и набирает мед. Но только... во мне-то ведь _в_с_е_ сознается! -- Ну, чего ты выдумала "упадочным" наполнять душу??? Эта "премудрость" о суете сует -- дешевка же! Подумаешь -- "возвращается ветер на круги своя"!299 Ни-когда не возвращается!!! Всегда -- _д_р_у_г_о_е. Это типично -- дурацкое иностранное словечко, но сейчас не могу точно заместить своим, -- еврейская упадочность, истерическая, надрывная... но, вернее, "философия от сыта брюха". Когда этот Соломон Давыдыч300 объелся всего, и уже кончилась вся "слюнка", всякая и всяческая в нем, тогда -- записал. Гляди на дело, как говорится, -- юные любятся и _х_о_т_я_т, юные безобразят в очертиголовстве в полетах, -- _в_с_е_х_ _к_р_о_в_е_й! -- и ни думки о "ветре". Ты вон мне писала -- в случайный миг "упадка" в тебе -- "странно, как это люди же-нятся!"... Ну, да будет тебя спрашивать подсолнух, цвести ему или свянуть... и слизняк на огороде, -- обнять ли липко -- "прекрасную"! тьфу... а правда. И охваченный творческим порывом, всяческим, вплоть до... "объятий", будет рассуждать о "суете всяческой"! Как же... А вот другое дело, когда ты говоришь дальше: "чем себя наполняем, на что тратим силы?" Да, верно: "Господи, как ничтожно мы живем! и как трудно найти путь..." и т.д. Вот. Так от нас же и зависит чаще всего этот "путь" и "на что" тратим силы. Сколько тебе писал я: Оль, цени каждый миг! _т_в_о_р_и, как можешь. Это -- личное. А сколько у нас н е-личного! особенно в такие эпохи! Наполняй каждый миг -- желанным, и -- прями волю в себе! Трудно порой, да... А я знаю людей, сознающих себя "на краю" и -- ...о других, _з_а_ других!!! Это выковывается и верой, и... самовнушением. И -- меньше, меньше -- "соломонов"! Они уже исцеловали тысячи-тьмы дев и сожрали миллионы порций всего, и -- общее несварение, и -- суета. Об этом вдруг открывающемся радостном миге жизни я написал, -- до бомбы! -- об отце, в рассказе "Святая радость". М. б. "бомбы" не бесследны для меня, м. б. я получил некий "заряд"... но я всегда хотел быть плодоносящим, только и "лень", и... недомогания, "нервы"... Ольгуночка, постараюсь послать тебе этот рассказ и другие... но -- когда?! По тону моего письма ты почувствуешь, что я "в форме". Если бы я был "у себя", я знаю, что закончил бы -- а надо еще -- вижу теперь! -- очерков 6--7!! -- II часть "Лета Господня". А теперь приходится отписывать на "сочувствия" и встречать того--другого, кто и сюда завертывает. Вот, завтра Пастаки приедут, инженеры, товарищи моего Сережечки. А накануне бомбы был у меня из Симферополя, привез первый No "толстого" журнала, от редакции. Говорит -- "ско-лько же у Вас читателей!" Перепечатали -- откуда добыли? -- три главы из "Солнца мертвых". Просят "что-нибудь". Дал -- "Чертов балаган", дал "Свет во тьме". Предлагали гонорар..! Нет -- отдайте _т_а_м... там слишком много "безгонорарных". Думает 20-го -- назад, но... удастся ли? А у Пастаков сестры пропали там, в Евпатории, три! в дни временного "ухода" оккупационных войск301. А матушка жива и не знает ничего. Уж из Берлина племянница написала -- "пропали". Одна была химик, заведывала курортом "Саки", под немецкой оккупацией. И теперь -- нет следа, очевидно, "товарищи"... порешили. Так какая же тут "суета сует"? Тут -- трагедия, а не "суета". Соломон-то на солнышке грел лысину, икал, рыгал, -- соды тогда еще не было, а катарры всякие уже были... и "язвы" были, и не было "бисма-рексов" -- о, милка, как ты мне помогла этим "рексом", думаю! Но как же хочу твоей ветчинки -- в прямом смысле, понятно! -- т.е. твоего засола!
   Недавно махонький и верткий чудесный Нарсесян прислал письмо: на днях будет у меня -- а я вон где! -- и приложил хвостик письма к нему от посажёного отца. И. А. приписывает "с построениями и настроениями Ивана Сергеевича я совершенно несогласен". Логик философ, а откуда же он о моих "построениях" и "настроениях" знает?! Несколько скороспелый вывод. Надо _з_н_а_т_ь_в точность и полноту моих "построений" и -- эволюцию их. А он ни-как не мог знать. Догадывался? Но -- как это "совершенно" несогласен, как-будто он в совершенстве _з_н_а_е_т. Ты-то и то -- уверяю! -- _н_е_ знаешь. Слишком все мое и во мне и кругом -- сложно и переплетено! О свадьбе -- была, м. б.! -- Марины я ему Н[арсесяну], конечно, ни гу-гу! нельзя ранить. Я ему хотел подарить "Пути" за его заботы обо мне. Увижу ли его..?
   Сейчас обедал. Меню: салат помидорный, хороший овощной суп со сметаной, яйцо всмятку, яблочный мармелад. Дописываю -- спешу, не выправляю опечатки, исправь сама, милая. 5 с половиной, а почта здесь четверть часа, ходу. Хорошее было твое письмо, напиши лучшее, потеплей, если душа дышит. Все бы ничего, терпимо, да беспокоит квартира, когда смогу опять угнездиться. А что в районе -- излюбленном -- обстрела, это неизбежно: как знать, какой район станет "любимым" теперь. У Карташевых, правда, тихо, нет никаких заводов, и огромный парк рядом, и подворье недалеко302, и комната есть... да "у себя" люблю. Ну, Господь да сохранит тебя, моя Ольгуночка. Только бы ты была здорова. Пиши о здоровье, и берегись простуды и физических напряжений, "скачек" по железной дороге -- _н_е_л_ь_з_я. Твое дело, конечно, я бессилен тебя сдержать, но... -- говорю тебе при-казно! А там твое дело. Крещу тебя и целую "персика".
   Твой Ваня
   Пиши лучше на парижский адрес.
  

59

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   15.IX.43
   Голубка моя родненькая, Ольгуночка грешная, -- я скажу, почему называю так, -- целую тебя, "персик". Вчера был в Париже и получил от Меркулова твое письмо303. Пиши на него лучше, можно и на меня, по старому адресу, но мне будут оставлять почтальоны повестку, и я должен буду идти на временную почту, а я пока налетцами в Париже и много хлопот с квартирой опустошенной. Почему ты "грешница"? А вот: все пеняешь, коришь кого-то и что-то, все стонешь -- "нет мне места в жизни"! Идиоточка ты милая... как смеешь так?! Так всеполно одарена -- меньше бы если -- лучше! -- и так ныть!! В_с_е, о чем стонешь, _в_с_е_ -- от тебя и зависит, и через тебя _н_е_ проявляется в _ж_и_з_н_ь... а только про-тискивается, да ты сама его оттираешь. Нечего сжиматься и страшиться, ложно стыдиться своих возможностей. Почему, спрашиваешь, _т_о_г_д_а_ не поддержали тебя в искусстве кисти? Почему это люди, и десятой доли не постигающие всего того, что ты _з_н_а_е_ш_ь, непременно должны были тебя... ободрять?! Я по себе знаю, меня-то уж ни-кто не мог ободрять, окружающие все были совсем в_н_е_ этого, до женитьбы люди очень мало образованны. Я, шатаясь, все же _н_е_с_ свое в себе, и... _с_а_м_ донес, и сам все вы-нес. Не в похвальбу говорю, а потому что так именно и было, и _т_а_к, и только так и надо делать. Тебе сто раз сказано было, -- и мною! -- что ты настоящая, _м_о_ж_е_ш_ь_ и _д_о_л_ж_н_а. Слушай, глупка: я -- с болью -- рассмеялся, как прочел -- и какой уже раз! -- "теперь поздно". Это в твои-то 39 лет -- _п_о_з_д_н_о?! Ты что... дурачишь себя? Ну, себя-то дурачь, а меня не одурачишь. Не поздно, а как раз в самую-то пору. Ты туго-зрелка, как и твой дурачок Ванюшечка. Туго-зрелки, но зато и не [скоро ото]-зреваем {Здесь и далее письмо повреждено.}, а с доброй выдержкой. Есть яблоки-скороспелки -- грушевка! Но есть и иные -- антоновка, черное дерево, кальвиль, ранет... Знатоки предпочитают вот такие. Ты еще дитя, -- так к тебе многие тянутся -- как к детке [1 сл. нрзб.] -- ты именно этим и чаруешь, -- и еще -- чем-то... но -- _ч_е_м? -- не [определить] заглазно. Лишь предношу себе... Ты в 39 -- как двадцатилетка и юная [козочка], скверная девчонка. Получи! Почему это для мастера кисти нужна цыплячья лапка, а не длань красивой молодой женщины? почему для той же кисти -- и -- и -- и еще раз -- и -- _п_е_р_а! -- необходим глаз цыпленка, а не глубокое око всеведающей, _в_с_е_ -- проникающей красавицы полноглазой, _в_с_е_м_ переполненной, чего иным "мудрым девам" и не снилось? Учиться надо? Для "пера" ты _д_а_в_н_о_ _н_а_у_ч_е_н_а_ так, что из тебя прет, как из беременной, полной соков, зрелой бабы -- девятимесячник в 12 кило! Ты сама этого не знаешь, но это так... -- ну, на трудные случаи может понадобиться и акушер, -- к вашим услугам, всегда готов. А "указаний" вам сей акушер для ожидаемых родов дал, кажется достаточно, -- "хватит" как говорят у вас в Рыбинске. Для живописи -- другое дело -- это связано с законами "света", "тени", "окраски", "планов" -- ре-ме-сла... -- тут "учеба" нужна... но, во-первых, ты не новочка-девочка, ты многое и в сем познала, как девица на следующий день после венца. Но "остатки" и "новые откровения" -- можно брать хоть до 80 лет. Пока кисть держится в руке. Для живописи, как и для "слова", -- самое главное -- зрелость и крепкая свежесть чувств. Говорю -- "крепкая" -- т.е. уже вы-держанная, опытом наставленная. В искусстве, как и в чувственной "любови" никогда "ученица" ни сама не испытает, ни любовнику не даст _т_а_к_ и столько, как "мастерица", зрелая, сильная всячески: у первой лишь теплотца и искорки, у второй -- жар и пламя, и "букет" -- этого не определишь, как... у выдержанного вина, чая, табака, ванили, ды-ни... _п_е_р_с_и_к_а, гру-ши... муската. Чувствам женщины твоих лет -- по-твоему -- уже "старушки"... -- ха-ха!! -- чучелка-персик, ты рассуждаешь, как 16-летка, для которой мужчина в 35 лет -- "почти старик", это -- очень часто... Я хохотал, перечитывая как-то последнюю главу "Дворянского гнезда", когда Лаврецкий сидит в калитинском саду... а ему тогда и сорока не было! -- и уже считает себя -- и юнцы считают его! -- "стариком" и "отшибком"304! Ну, что за шуточка! Тогда все было "скороспело", в те 40-ые годы... и все умели плакать горькими слезами "дружбы", "разлуки", "негодования"... -- о, милая романтика! -- ты вот прихватила как-то в себя этот воздух от прошлого... и спеешь не по дням, а по часам... немудрено, что ты -- тебе кажется! -- давно созрела, отцвела и... роняешь лепестки... а они только еще вылезают! -- так вот, -- прости этот -- необходимый -- прерыв начатой мысли!.. -- Так вот, женщина твоих лет -- в чувствах и подчувствах -- всесильна и всеохватна, а ты особенно! Ты увидишь и почувствуешь так, как никогда не увидит и не почувствует 20-летка. Перестань же носить ее масочку, она для тебя узка и мнет твои "персики". Дарами не шути, даров не копти, не закапывай зря, не _б_о_й_с_я, моя буйная-кроткая, не кажись себе "гадким утенком", когда все видят в тебе прекрасную "царевну-Лебедь". И не страшись никакого рока на себе, -- нет его, а есть лишь призрак-самообман. Вспомни, как и сколько я писал тебе -- о тебе! Теперь пишу снова и -- хватит! Изволь, заставь себя выздоравливать и телом, и душой. И -- не теряй зрелости. Не бойся времени. И -- работай в меру. Изволь прислать мне "воспоминания", кои для меня писала, а послала доктору. Не будь ты -- ты, я бы, м. б. и хвалил твою сказочку. Но ты ее "выпалила", не остыв. Помни: искусство -- искус, великий и сладкий труд, на 3 четверти -- _т_р_у_д. Справься у Пушкина. Бывают полосы, когда творят очень обильно и очень быстро... -- "болдинский" период у Пушкина305, к примеру. Но бывает, что и по двадцать раз перерабатывают... годами пишут... -- его же "Евгений Онегин"306, "Жил на свете рыцарь бедный..." и многое. Достоевский -- другое дело: там не искусство, а... хаос _с_к_в_о_з_ь_ видимость искусства. Там не нужна "форма", а "извержения"... хотя и у него "форма", но та бесформенная на глаз и меру -- не на дух! -- форма, которую можно назвать хаотической. Ты -- от _с_в_е_т_а, и тебе нужна форма, и в ней ты можешь показать непоказуемое вообще. Ну, довольно.
   Думается мне, что операции тебе не должны бы делать: все ван Капеллен дознал. Ты особенная и по крови. М. б. тебе нужно что-то вносить в кровь твою... м. б., как говорит Серов, принимать [желатин]. Попробуй есть больше желе, яблоки с кожей, непременно, ягоды [1 сл. нрзб.] _ч_е_г_о-то, что дает крови более густую вязкость. Не обращайся к знахарям, где порука, что после операции над почкой, не начнется то же -- с другой?.. Будь осмотрительна. Опасности, -- ясно же! нет и нет. Ведь эти "кровотеки" -- не впервые! И твой дядя прав был.
   Я, кажется, все твои письма получил -- от 29--31 авг. -- пришло, кажется, 3-го же, но к счастью, м. б. часом позже бомбы в почту, и попало в почтовом мешке уже на рю Пусэн, где я его и получил 6-го, по повестке от 4-го. Второе, от 4--6 сент., удачно получено без повестки, выдал почтальон консьержке. 3-е -- вчера от Меркулова, оно помечено тобой 9-го сент., штемпель 10-го. -- Я думаю о тебе не только в 11 ч. вечера -- а всегда. Ты со мной.
   Был на своей квартире. Чудеса! Уже навесили рамы и выправили и поставили запоры-замки к ним. Сегодня вечером будут вставлять стекла, сам видел их кипы в сенях: уже вставляют, где дети. Дал консьержке на резвость. Вот с механизмом жалюзи, довольно сложным, и с самими -- новыми, конечно, -- жалюзи будут тянуть, но и то слава Богу, можно жить. А пока я на даче, -- сегодня солнце и особенная свежесть, цветут розы, прилагаю лепесток -- не целую, ибо м. б. на здешней почте не пропустят, тут барышни любопы-тная, -- шельма: 10-го, так и не заклеила при мне письма к тебе, а надеялась почитать "заграничное", думая, верно, что по-ихнему, а на-ка, почитай филькину грамоту! -- 11-го начал, а 13 кончил 4-й рассказ для II ч. "Лета Господня" -- "Серебряный сундучок" -- мощи св. вмч. Пантелеймона. В субботу были инженеры Пастаки, ходил их прогулять и первым нашел белый гриб. Ел впервые за 10 лет -- грибы жареные! Ем яблоки и помидоры, сырые. Есть аппетит. Многие в Париже нашли, что "очень поправился". Весь -- в воздухе. Олька, я за этот месяц -- а в сущности в 12-- 15 дней написал четыре рассказа -- 50 страниц! Осталось еще, кажется, три, и "Лето Господне" будет закончено. Рвусь на "Пути Небесные", целюсь вот как, как на... тебя. Ты чувствуешь, как во мне бунтует? А? Годы... Милка... да, "куда на склоне"... а для писания, кажется, весь в форме, и могу кипеть... не знаю, как -- в другом-прочем... Но тебя обнял бы горячо, если бы получил на то дозволение. Даже и без оного.
   Очень дышал тобой, читая вчера твое письмо. Ольгунка, я только здесь увидал -- после Капбретона, тому лет 10! -- какое небо по вечерам, какая и голубизна, и синь, вперемежку, и какое жидкое золото и оранж, и перламутр в облаках, и какие сами облака... и заливы сини и золотые берега, и еще краски -- невероятные! Понимаю твои восторги. Липы начали убираться в осеннюю золотистую прозрачность. Обнимаю тебя, моя милая, слабенькая Ольгуночка. Твой Ваня
  
   16.IX.43 2 ч. дня
   Вчера не успел послать. Сегодня не поехал в Париж, -- вчера в 7 вечера снова бомбили Париж, мы отсюда видели, как Д.-С.-А. била по налетчикам, и на наших глазах загорелся хищник, пламя было видно минуты две. Сегодня утром узнали -- опять наш квартал, и, говорит парижское радио, сильней, чем 3-го сент. М. б. завтра съезжу узнать о квартире, -- вчера должны были вставить стекла. У нас нет радио, и приходится довольствоваться устным, т.к. мои газеты приходят на парижскую квартиру. Сейчас Юля поехала по делам, а я утром, на солнышке, пропалывал морковку. Валятся яблоки, -- вот веселая бомбежка, даже и по ночам -- по крыше! Это -- благодать с неба падает, -- яблоки зрелые, сладкие, -- "святая радость".
   Вот еще, слушай. Следовало бы тебе проверить, не связаны ли почечные припадки у тебя с давлением -- ив кровеносных сосудах и -- атмосферным. Пришло мне в голову. Известно, что при падении барометра, с подъемом на высоты или в связи с непогодой, у большинства -- говорю о горной высоте -- бывают шумы в голове, разлаживается работа сердца, бывают -- при сильной высоте -- и кровотечения из носа, из "ослабленных пунктов" в тканях, -- ранения! -- даже из ушей. Это тебе известно. Не совпадают ли твои почечные припадки с понижениями барометра? с увеличением кровяного давления? Припомни-ка... в какие времена года чаще всего наблюдалось недомогание. Мне помнится -- весной и осенью, в февральские непогоды... Но важно _з_н_а_т_ь, какое давление было в сосудах -- перед припадком и после -- и во время его. Тогда многое уясняется. Смотри: в сильно ненастные полосы -- раны -- и оперативного характера, их места, -- дают себя знать. Бывает даже, что у военных инвалидов "открываются" раны: и в прямом смысле, и в косвенном: боли, колотье, "ожоги". Проверь на себе. Мне больно было читать твое письмо -- о болях в груди, в боку, в руке... Мой, раненый еще в детстве, указательный палец правой руки -- оторвало захлопнутой дверью часть фаланги и ногтя, я писал тебе как-то, -- всегда, несчастный, мерзнет зимой -- первым, раньше и на нем отзывалась непогода, -- а сегодня утром, когда очищал яблоко, шельма-оса ужалила как раз "бедного Макарку", вспухло, и сейчас -- 2 ч. -- больно еще. Но это м. б. она сочла полезным, из почтения ко мне, полечить меня... кажется, ее яд действует благотворно при каких-то недугах, в малой, конечно, дозе. Я знаю, как раз, в деревне -- где "Росстани"! -- лошадь повалила плетень и забралась на пасеку, к сочной травке... -- и задом, что ли, повалила "дуплянку". Весь рой ее облепил, она каталась по траве и валяла еще дуплянки... и... -- к вечеру околела. Ос у нас -- сила, но, в общем, мирная, только сосут фрукты. У меня прогрызли бумагу на баночке и ввалились туда роем -- на состряпанный еще в Париже _м_о_й_ яблочный мармелад. Понятно, -- "алэ-ву-з'ан, силь-ву-плэ!" {"Убирайтесь, пожалуйста" (от фр. allez-vous-en s'il vous plaît).} Вдвое закрыл, и, поскорей, в себя спрятал. Не тянет в Париж... -- _ч_т_о_ и _н_а_ _ч_т_о_ смотреть?! После нескольких дней дождей -- вчера и особенно сегодня здесь ослепительное солнце, тишь, яснь... но где же вы, милые синицы, где посвист ваш осенне-грустный? Какие росы! И как давно, с Капбретона, в 33 г., я не видал ни неба, ни земли вольной! Выгнало из Парижа -- и -- вот, налюбовывайся! "Не бывать бы счастью, да несчастье помогло!" -- От племянника нет известий с конца апреля! Не понимаю... где он, что с ним. -- Ивик, кажется, где-то на работах, его жена у родителей. А точно не вем, нет писем. -- Твои нежные цветочки, -- и как нежно пахнут! -- я поцеловал, -- на них будто написано твое сердце. Целую глазки, их углядевшие, ручки, пославшие... Мои цветочки -- сиротки -- как их немного! -- отданы на полный пансион Меркулову. Не везет мне с "оранжами"! Я писал тебе о моей "идэ фикс" о них... ну, _н_е_ везет -- и на! Так, должно быть никогда и не выхожу ни до цвета, ни до плодика. Лучший экземпляр погиб при бомбардировке -- и глупо же! Угораздило меня оставить их на карнизе окна! Чудом уцелел один лимончик, и твоя кровянолистая бегония, потеряв 6 листьев и сохранив бутончик 7-го! Ведь под прямым ударом циклона торчали, дурачки, за окном! И в каком же жалком виде нашел я их утром! как их не стерло в порошок?! не сбило жалюзи? Но лучший экземпляр, -- как любовался я! -- должно быть слетел вниз, и его затоптали, понятно, засыпал щебень. Да что тут... -- _ч_т_о_ и _к_о_г_о_ теряют! -- а тут... -- пылинка. Страшно рад за твою бегонию. Ж_и_в_е_т..! моя Ольгунка -- _ж_и_в_е_т, и будет жить! Ты здесь со мной, и в душе, и на карточке. И мои дорогие -- со мной. Расцветшие розы обмокли, их забило, и я выдрал один лепесток из развертывающегося бутона -- и посылаю тебе с поцелуем. Я его грел у губ. Хоть и горячий он, от буйного солнца. Совсем юный, душистый. Как бы ты сочно хрупкала яблочки!
   Миленькая, не утруждай себя, вылежись. Наблюдай за собой. Твой хирург тобой залюбовался, чувствую. Да и как не.....? Для них наше, многое -- "нечто экзотическое", а ты... -- за-экзотическая. Что ж ты мне... "для тебя писала"! -- а не попало мне... -- эххххх! У тебя -- большое сердце... ты можешь творить. Вот, твой посажёный отец -- а мой добрый друг -- Иван Александрович... -- ведь как тонко может "внять" произведению искусства! и говорит умно и -- _в_е_р_н_о... -- а творить не может. Знаю. По его одной--двум "сказочкам" -- притчам, мне когда-то посланным307, чтобы напечатать в газете, под псевдонимом... -- ч_т_о-то его сдерживало "показаться". Я не дерзнул их провести... как-то опасался... -- _п_р_а_в_д_ы_ _е_м_у_ не сказал308: знал -- ко-нец дружбе и -- враг по гроб! Ну, представь, если бы... ну, медведь надел "пачки" балерины... и -- на пуантах! И-менно. Не только "вытянуто из себя", вымучено, но... и явное "несварение"... -- "притча" так и прет, "учебушка" для читателя. Это удел литераторов головных, пусть и страстных, но идейно страстных, логиков тонких подчас, очень -- уж слишком! -- нагруженных "ученостью". Вот, например Герцен, Чернышевский. Понимали, что искусство куда могучей "статей" и речей... и написали по роману. Но даже самые заглавия-то их выдали с головой: у Герцена -- "Некуда"...309 -- вот уж поистине "дальше некуда", а у Чернышевского -- "Что делать?"310 -- взять и -- в печку! Читать их -- смотреть балерину-медведя, -- и глупо, и живот надорвешь. Все это пишу, чтобы еще раз сказать тебе -- "валяй!" -- как отец -- в рассказе "Живая вода", -- его любимое словечко. Ивану Александровичу не мог сказать правды, -- к чему бы это повело? все равно, из него _н_и_ч_е_г_о_ путного выйти -- для произведения искусства не могло бы, при всей его мыслительной силе, яркости, поразительной одаренности... а лишь уколет, и -- дружба врозь, хоть и умница он великая. Но тут -- "заскок" его, обидцы даже не может простить. А тебе сказал, потому что ценю тебя -- незаурядную для искусства, не убоялся и что может быть тебе чуть больно, ибо важней заставить тебя -- _б_ы_т_ь. Как матери тоже больно рожать, а... зато и -- радость же! Ну, когда же ты мне-то хоть поверишь? Для тебя вон и мнение хирурга, "у которого... брат писатель" -- мнение! Разве тебе оно нужно, после моего? Не будь ты -- _т_ы... стал бы я тебе в сотый раз писать об этом?! Да будь ты расхерувим, рас-Клеопатра и рас-Венера... и утони я в тебе до отупения... -- уж поверь -- не стал бы петь хвалу пустому месту! С_т_ы_д_н_о... как стыдно каждому, неверу даже, -- перед святым совершать грязное. Ну, больше я к сему, клянусь, ни за что не вернусь. Так и знай. Мне, просто, _н_е_к_о_г_д_а_ пестовать и агукать... -- как вот ребеночка забавляют и утишают, когда разревется. Что это за танцованье, перед такой "дитей"! У меня, наконец, и терпенье лопнуло. А я все долблю... потому что мне жаль "алмаза", из которого можно сделать хотя бы бриллиантик.
   Ну, голубка Олюночка, нежно целую тебя, крещу -- во здравие! -- и прошу помнить: не утомлять себя, вылеживаться, обратить внимание на "давление крови"... и -- верить моей оценке, строго относиться к дару, и, "горя", _н_е_ _с_п_е_ш_и_т_ь, а вдумываться, ра-бо-тать и работать, не страшась, не думая, что... ах, что-то скажут, будут критиковать... -- нет, пиши, как дышишь, беззаботно.
   Твой Ваня
  
   Не забывай писать: твои письма -- свет мне, и сладость. Такая горькая жизнь... но я не поддаюсь, ухожу в работу, в думы о тебе, в -- дары Господни... и на земле, и в небе. Твой В.
  

60

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

3.Х.43

   Милый Ванюшечка! Все это время непрестанно думаю о тебе, живя всем тем, что заполняет, конечно, тебя в эти сентябрьские дни, и порывалась сколько раз писать тебе, но вот до сегодня не собралась. Простужена я чуть-чуть, но главное то... Валю хоронили. Меня эта смерть, эта утрата очень выбила из душевного равновесия. Правда, с половины сентября ежедневно ждали ее конца, и самый уход ее из жизни не придавил меня так, как самое знание неизбежности такой именно развязки. Смерть для Вали была избавлением от нечеловеческих страданий: вся спина ее была сплошная язва раковая, по телу масса очагов того же свойства. Боли были адские, да еще и легкие стали плохо работать в связи с слабостью сердца. Я не видела ее с 24-го июля, и была поражена ее видом в гробу. Но ее милое, обаятельное выражение, которым она приковывала к себе каждого, осталось в лице и после кончины. Где-то вокруг рта, что-то вроде улыбки. Скончалась она во время отходной, окруженная сестрами, ее матушкой и П[устошкиным], в 5 ч. утра. Последние слова: "как я устала", но это был шепот, чуть внятный, -- она не говорила уже недели. Сама закрыла плотно глаза и так тихо ушла, что в первый момент никто не знал, заснула она или ушла навсегда. Оля, сестра ее, заболела сама (диарея с кровью), но молодцом, матушка -- истинная христианка. Превосходно держались. Она (матушка) только сказала: "Бог дал, -- Бог и взял..." Мучительно было прощание, тут бедная не выдержала, села-упала на стул и горько заплакала. Плакали, впрочем, все, вся церковь, набитая битком... Гроб утопал в венках и цветах, голландцы высовывались из окон поглазеть на эту колесницу цветов. Валю все любили, хотя... какова была ей жизнь? И много ли ласки при жизни? Бедная, бедная Валюта... Думаю, что была она одинока и верно нелегко и дома. Ведь с 17 л. этот ее роман. Могу себе атмосферу представить. Ведь если теперь с ней считались, то в 17-то лет что было?.. Ах, Ваня, какие прекрасные похороны нашей церкви, но и какие терзающие душу... Ваня, скажи мне, ты легко можешь вот это "последнее целование" дать? Для меня это пытка. Не думай, я не брезгую, и ничего такого тут не примешано. Но я вся бываю пронизана окаменевающим ужасом в тот момент. И мне стыдно за это. Отчего это. Я помню, когда умер папа, я ничего не боялась, и когда нас привела квартирная хозяйка (у которой мы ночевали) в залу, где лежал "одетый" папа на столе, я, не-видевшая его из-за карантина целую неделю, бросилась, чтобы наглядеться на него, обнять, поцеловать. Я в порыве этом даже как бы упустила из вида, что он уже _у_ш_е_л, что его _н_е_т. Я любила его ручки, живые такие, в синих жилках (у меня точно такие же жилы, даже в тот же рисунок), схватила эти руки и прижалась губами. И вот не забуду до смерти этого ужаса... этот холод, особый холод мертвых рук. Я помню, что меня это пронзило, я закричала и выбежала вон, дрожа всем телом. С той минуты я вся переменилась и долгие годы была остро больна "страхом смерти" -- не за себя, а за... всех и вся. Как будто бы я попала во власть этой силы, заслонившей передо мной все другое. Я до сих пор от многого не отделалась. Думаю, что и не отделаюсь. Я видела, как многие гладили Валю, трогали руки ее... А я содрогалась. И я ее любила и люблю... А это тело... это же ужасное подтверждение тому, что она ушла, что ее нет. Это не она, нет, нет, не она, это уродливо-безжизненное нечто. Эту тень ее милого лица разве сравню с нею... полной жизни и глубины?! Я воспитываю себя однако, и заставила себя тоже поцеловать умершую, но если бы ты знал, чего это мне стоило. И главное, я знаю, что цели не достигну -- не привыкну и не перевоспитаю себя. Ты можешь мне объяснить это? Когда мой отчим скончался, почти что при мне (доктор на минуту просил нас выйти и как раз он умер), то я его сразу же поцеловала в лоб, он был еще горячий от жара, но при погребении я также страдала от этой необходимости. Но довольно, довольно. Я получила от доктора извещение, что меня он примет так, как было условлено, т.е. 11 окт. Посмотрю, что он еще пропишет. Недавно получила письмо от Шахбагова311, -- удивительно переменился видно, пишет о Боге много, а прежде предоставлял этот вопрос дамам. Ну, да жизнь-то многому научит. Ванечка, я очень рада за тебя, что "Лето Господне" завершается. Очень, очень рада. Дай Бог тебе сил! Будь здоров, не переутомляйся! Напиши, как провел свое рожденье? Где ты? Все на даче? У нас осень, осень. Так жаль лета. Я раньше любила осень, а теперь чего-то нет. Холодно. На днях должна идти к д-ру Klinkenbergh'y на проверку. Боюсь. Вдруг найдет что? Рана очень болезненна, и вообще я калека. Но выгляжу хорошо. Толстею от сиденья и лежанья. А как хочется свободно пожить, побегать. А то все сиди и сиди. О простуде моей не волнуйся. Doctor сказал, что после операции к ней очень восприимчивы. А у нас же такая сырь. Ну, кончаю. Напишу другое. Это такое похоронное. Обнимаю тебя.

Оля

   Неужели Елизавета Семеновна до сих пор не получила денег? Толен тому скоту писал.
  

61

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   9.Х.43
   Здравствуй, дорогой именинник мой, милый Ванюша!
   Какой светлый, какой благостно-лучезарный день сегодня. Какие дали -- блистающе-туманны... Тихо и тепло... Как рада я, что тебе такой денек выпал. От тебя давно нет писем, что с тобой? Работаешь? Или подавлен? Хочу думать первое. Мне радостно на душе и певуче. Так легко и светло. Отчего? Вчера, в день преподобного Сергия, я должна была идти на последнюю поверку к хирургу. Он все посмотрел хорошо и заявил: "объявляю Вас совершенно выздоровевшей"! Какой дар это! Перед операцией я все время обращалась к преп. Сергию, а вот ответ-то и пришел в Его День. В понедельник идем (если все будет благополучно) с мамой к доктору из-за почки и для мамы. Ну, довольно о болезни! Доктор вчера много говорил со мной о постороннем, спрашивал меня о многом нашем, а я, конечно, оживилась. Вдруг он меня прерывает и говорит: "в Вас погибает огромный писатель; -- такая пластичность рассказа, такое воображение, -- я даже, не имеющий понятия обо всем этом, вижу, ясно вижу. Вы не работаете? Но после войны вы обязаны сделать что-то хорошее и большое... Хорошо?" Я привожу тебе это не потому, что (как ты когда-то заметил) мне для подтверждения твоих слов еще какие-то мнения нужны, но только потому, что все-таки мне это приятно. Понимаешь, с двух-трех строк и нескольких минут разговоров... Но не бойся, я не возгоржусь. Я хочу работать. У меня масса, масса всего. Только бы время. И если я не пишу пером пока, то все время у меня в голове варится. Я даже стала рассеяна. Живу в ином. Как прекрасна жизнь хорошими людьми! Как мы сами можем ее сделать раем?! --
   10.Х.43 Прервали, приехал Сережа. Сегодня такой же лучезарный день. Wickenbourgh в дымке сизой, синеет вдали... Отчего ты не пишешь? Здоров ли ты? Тут масса заболевают желудком снова, открываются зажившие язвы. На той неделе приедет матушка бедная поотогреться в ее горе. Ее провожатым будет Пустошкин, давно хотел побывать. Он очень убит. Но, конечно, маску держит. Матушка не обременит, т.к. она своя, уютная, будет [1 сл. нрзб.] на кухне. Поставлю ее шинковать капусту, -- не трудно и она мастерица на капусту. Все, все она хочет делать, знаю по прежним разам, все из рук берет.
   Не знаю отчего, но мне так стало светло и радостно на душе. Если завтра будем здоровы и будет хорошая погода, то насладимся поездкой в Velp, там наша почти природа, холмы, песчаные косогоры, березы-березы-березы, белоствольные, Рейн оживляет картину. Еще цветет вереск, лиловые ковры. Но я не большая любительница его, -- он для меня слишком мертв. Лучше бы колокольчики наши! Как я люблю их. Ах, как чудесен твой "Свете тихий"... Как мы там встретились. И какая всенощная... И жасмины... Я часто переживаю так, будто это было наяву.
   Если бы ты "Пути" писал... и вложил что-нибудь в них из пережитого нами! У тебя еще не было такой вещи, с отсветом моего, правда?
   Будут "Пути"? Когда от тебя долго нет писем, то я себя тешу этой надеждой и не хочу думать, что что-нибудь плохое мешает тебе писать. Где ты сейчас? У Юли? Смотрю в окно и наслаждаюсь светом, ласковым теплом. Скоро начнется у нас опять "страда" -- молотьба. А зимой опять. Целая артель будет опять.
   Какое чудное было твое письмо последнее... Ванюша, пиши "Пути"! Не тревожься обо мне: я поправилась -- толстушка стала и розовая опять. Доктор был в восторге и очень удивлен. Получила письмо от Шахбагова, который, между прочим, говорит, что почки, хоть и очень неприятный казус, но не опасно. Ну, не буду страшиться тогда, потерплю. А м. б. новый "дядя-доктор" и поможет. Ах, какой дивный человек мой хирург. Ты знаешь, он в год делает 3000 операций (конечно, считая и малые), а оперирует он уже 20 лет. И при такой занятости находит массу времени для благотворительности... и какой! Живет только для других. Признался, что часто ночи не спит, думая об оперированных своих, особенно о тяжелых. К нему едут и везут со всей Голландии. И при такой знаменитости, ни малейшей важности. Наша Tilly мне заявила: "Так это и есть известный Dr. Klinkenbergh? Но он не похож на такого..." -- "Почему?" -- "Ну, такой простой, он со мной минут 10 разговаривал, и так ласково". Я посылала ее однажды с поручением, когда лежала. Но это редкое исключение... Обычно здесь -- сухари, а не люди. Вот Валю тоже такой знаменитый сухарь-мясник резал. Очень известный хирург, но и все. Барбосом она его звала. И еще недавно встретила чудесную чету, пожилые супруги.., ну, прямо свет любви от них исходит, любви к ближнему. Мне стало как-то радостнее жить после вот этой встречи. Все бы тебе рассказала. Кристальные души, какая вера в Бога и в человека! Как раз я заболела при нем, когда он впервые был у нас. Как потом они меня поддерживали. Да, сколько красоты могут дать люди в жизни и сколько гадости тоже.
   [На полях:] Прилагаю карточку с нашей кошачьей семьи (и с себя -- заодно), после операции311.
   Ванечка, целую тебя, именинника дорогого (хороший именинник 3 дня!). Будь здоров. Оля
  

62

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   16.Х.43 Суббота 8 ч. вечера
   Сегодня получил, дорогулька-Ольгунка, твое светлое письмо -- и так я счастлив, родная!.. Ты здорова! Ты будешь -- должна быть! -- вся, вся здоровенькая и бодрая. Для светлого, благостного творчества -- на любом поприще -- искусства -- жизни, во имя Господа и Пречистой. Милая, ты же ви-дишь... сколько я старался укрепить тебя, веру твою -- в дарованные тебе духовные и душевные силы! Нет, я никак не укорю тебя, -- я лишь подчеркну: милый твой хирург, -- дай же ему Бог сил и светлого душе его! -- слушая тебя, "райскую птицу", на чужом для тебя языке, (вероятно, немецком?) почувствовал силу образности в твоей беседе, и у него непринужденно вырвалось: "Какой дар!" Ну, видишь? Ваня твой -- в э-том-то уж не может обмануться. И так: с молитвой в сердце, де-лай, что и как можешь, -- в жизни ли, в творчестве ли... -- тебе ни-когда не поздно! При-дешь -- увидишь. Только не робей, не стыдись себя. Верь. Я счастлив, что все благостное, что было и есть в наших отношениях, -- письмах! -- этой беседе близких-близких на отдалении, -- в частности, -- мой тебе "Свете тихий", -- живет снова. Я это пережил, читая твое письмо. Да, если суждено мне написать -- до-писать "Пути Небесные", многое вольется, отзовется -- из _н_а_ш_е_г_о. И я буду глубоко и светло счастлив. Как я рад! так нежно осияло меня, будто ты приласкала меня, одинокого. Да, я одинок... о-чень одинок, несмотря на добрые чувства ко мне Ивика -- Юли -- и друзей. Вот, я, один в своей квартире, среди руин. Всегда -- под угрозой. И был сегодня момент, (было предупреждение о возможной "тревоге") когда я подумал: не уехать ли из Парижа -- ну, хоть к Юле на дачку, хоть и холодно там (дача не зимняя), писать там, и со мной, м. б. оставался бы муж Юли, а она наезжала бы... Но столько там неудобств..! -- и доктор далеко. А у меня снова боли... менее острые, правда, чем в прошлом году... но они м. б. утихнут. Сегодня я почувствовал желание есть. И лекарства привезла мне моя докторша. Но вряд ли уеду. И вот, почему еще. Ты пишешь: (10-го!) "мне стало так радостно и светло на душе..." Голубка! 10-го я сделал (писал тебе) чудесное открытие: именно -- 10-го я -- случайно! чуть-было не выкинул эти листки календаря Инвалидов за 37 дней -- нашел на листке от 3-го сент. (день ужаса, чуть было не испепелившего меня, теперь-то я это вижу, и все именно так и говорят, ибо против меня, в 9 метрах упало две бомбы и разбило два дома, 3-ья упала за капитальной стеной, в 2 метрах! а 4 -- где-то сзади, отчего сорвало входную дверь с замков) нашел _м_о_е_ -- "Царица Небесная". Я писал тебе313. Но вот что еще, что я открыл только вчера (15-го) при свидетелях. Я писал тебе, что 3-го сент. Анна Васильевна как всегда пришла убирать квартиру в 2 ч. Я только что вернулся от Серова, завтракал у него. И вот, она что-то бормотала мне об "образке". Я не вслушался. Но в одну из поездок с дачи на квартиру я нашел на столе в столовой как бы гравюрку темно-коричневой туши (я плохо разбираюсь в этих определениях), словом, хорошо отпечатанную фототипию с картины Alessio Baldovinetti (1427--1499) -- École Florentine -- "La Vierge et L'Enfant Jésus" {Алессио Бальдовинетти (1427--1499) -- флорентийская школа -- "Дева и Младенец Иисус" (фр.).}. Размер 23--17. Подлинник в Лувре. Богоматерь удивительно чистый Лик! -- над Младенцем, сложив ладони. Глава ее накрыта кружевным платом, а сверху шляпочка-коронка, как и у Младенца. Необыкновенно девственно-чистый Лик! Младенец в опояске. Так об этом "образке" говорила А[нна] В[асильевна]?! Я его положил на стол -- справлюсь. И вот, вчера, когда у меня был один старый журналист С. В. Яблоновский-Потресов313а (писал в "Русском слове", в Москве), я вызвал А[нну] В[асильевну] и спросил: где Вы нашли этот "образок" -- на улице, в парадном, на лестнице... и 3-го сент.? Она: "Здесь, на полу, у стола, к окну, 3-го сент. И подумала, что это слетело со стола, что это ваш "образок". Я был изумлен! Как это могло случиться?! ... У меня никогда не было этой фототипии. Я ее видел, м. б., впервые в жизни. Ну, м. б. видел мельком в Лувре, в альбомах по искусству... Этого "образа", думается мне, я не знал. Никто не мог принести мне его. Ив? Не думаю. Я его видел бы... На столе в столовой он быть не мог, хотя там и лежали некоторые мои альбомы о России: Киев, Москва... Печеры... Лежал огромный альбом коллекции марок Ивика, но он тяжеленный и закрытый. Этого не могло быть. Юля _з_н_а_л_а_ бы. Но и она не знает. Как он мог попасть ко мне?! Залетел во время взрыва бомб?! ... Но вот что: деревянные жалюзи-шторы были опущены. Да, они были местами пробиты, но щели-то узкие, и только (у стола) в правом уголке можно просунуть два--три пальца! Остаются щелки между планками жалюзи, нормальные, но они... едва в миллиметр, чуть-чуть сквозят. А тут -- влетел листок 23--17, он надломлен чуть наискось посредине, и с правой стороны надорван, надрыв в 8--9 см от средины влево-вниз. Я его склею. Затем: явно, что он где-то висел на стенке, без рамочки: в левом нижнем углу явный след круглой кнопки, крупной: так и осталось {В письме рисунок И. С. Шмелева.}, и уголок вырван. Ясно: его сорвало! оторвало уголки справа -- верх и низ, а в левом верхнем три дырки от гвоздиков или кнопок. Ясно: висел где-то в небогатой квартирке верующей католички. На оборотной стороне какие-то цифровые выкладки (французская манера цифр). Как он попал ко мне (в утро (?!)) 3-го сент.?! Чудесно, только. Его внесло ко мне _с_к_в_о_з_ь_ жалюзи! Не доктор же мне его занес, прибежавший через 3/4 ч. после взрыва? Мадонна на фоне холмов и извивающейся речки. Облачка. Ты найди этот снимок. Уверен: найдешь. Словом, и я, и С. В. Яблоновский были изумлены. А моя А[нна] В[асильевна] -- нисколько! Будто так и надо. Но ты теперь сопоставь: слева, в моем кабинете, слева от стола, у библиотечных полок, над аппаратом radio -- листок календаря (в то, 3-ье сентября), еще скрывающий отрывок моей "Царица Небесная"... а справа, в правой части огромной комнаты, где столовая, за аркой прямоугольной (без дверей) у стола на полу, вблизи окна (со спущенными жалюзи) -- "Царица Небесная" -- Св. Дева, о, Ц_а-р_и-ц_а! -- Царица Света! -- Странно, такое сочетание! Но я не достоин знамения, я смущен. Я верю -- и не верю. Изумлен -- и страшусь. "Не мне, не мне..! о, Господи!" И не смею отвергнуть... и _н_е_ смею -- принять. Да будет Воля Твоя!
   Хочу пойти в Лувр... Этот "образок" я вставил в рамку и повешу в святой угол. Как отнестись к сему? Чудесным представляется мне "явление" моего отрывка... в календаре 3-го сент. Еще более чудесным -- и таинственным -- это "явление" через Анну Васильевну. Вот эти оборванные уголки... -- это же ясное указание на... "сорванность"..! Не будь этого... -- ну, _о_т_к_у_д_а-т_о_ _в_ы_п_а_л_о... у меня же? Но у меня же не было!.. Не видал!.. Принесли, занесло... вихрем! Ее, Пречистую... ко мне, недостойнейшему. Оля, смотри в мое сердце, -- так оно чувствует -- н_е -- _д_о_с_т_о_и_н_ _с_е_г_о! Не могу принять, и -- приемлю, не смея, страшась глядеть на Лик. Чистыми молитвами чистой души -- _д_о_п_у_щ_е_н_ до сего?..
   Олюночка, больше, после сего, не могу уже писать. Этим и кончаю письмо. Сейчас 9 ч. 15 мин. Лягу спать. Болей нет. Сейчас выпил чашку чаю, съел две лепешечки и яйцо всмятку. А днем -- пюре картофельное и манную кашку. Видишь -- держу диету. Только бы снова за работу. Выправить "Лето Господне" и за "Пути Небесные". Во Имя Господа. Дал бы сил воспеть творение Его. Нежно-светло целую тебя, моя радость, моя воскресающая птичка! Будь сильная, веруй и надейся. Лучше согревайся! Берегись простуды! Носи шерстяные чулки. Я тоже люблю тепло! Все слишком нервные трудно выносят холод. О, Голубка! Светик! Солнце мое. Твой Ваня. Привет маме и Сереже.
   [На полях:] 13-го -- под Покров был в церкви и служил благодарственный молебен Пресвятой Богородице и панихиду по родителям и моим дорогим отшедшим, было легко.
   Оля, пиши всю свою жизнь, будто себе рассказываешь, и не думай, будь свободна!
   Если бы ты хоть в ватке приложила духи "После ливня"! Я так и не знаю их.
   Олюша, вырази сочувствие Александру Николаевичу Меркулову и его жене. У него в квартире разбило стекла, они были в подвале. Ему будет приятно! (сочувствие -- его слабость).
   Прошу отличную иконописицу нашу, Светлану Рышкову-Офросимову314, мою горячую читательницу, написать мне образ Царицы Небесной.
   Напиши мне "Царицу Небесную"! Ты -- мо-жешь.
   Побывай в Wickenburgh'e!
  

63

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

25.Х.43

   Милый мой, дорогой Ванюша!
   Как радостно мне стало и как же грустно, при чтении твоих последних светлых писем. Они так светлы, так (опять) сердечны, что я отогрела у них свое сердце. И грустно стало, оттого, что грустишь ты... Это "одинок я" и многое другое. И самое главное: твой желудок. Что же ты не берегся, мой глупышка? Яблоки Юлины тебя сгубили. Поберегись, дружок. Ты ничего не написал о том, что получил мою карточку с котятами (мама, С. и я). Или не понравилось? Там я вскоре после клиники. Пиши, Ванюша, как ты. Я волнуюсь. Все эти дни рвалась тебе писать, но не могла по чисто внешним причинам: был у нас Пустошкин с матушкой, привез ее погостить и отдохнуть от черного одиночества после похорон Вали. Ах, конечно, Валя его невыразимо была выше. И стоил ли он ее? Конечно, убит... но имеет глаза на красоты природы, толкует о том и о сем, ест и, главное, замечает, что ест.
   После смерти моего папочки для меня перестал существовать мир, и я не знала, что я ем, и не разбирала, вкусно или нет. Я только жевала. Ну, да каждый сам по себе. Оказался он твоим горячим поклонником и читал Вале самую последнюю книгу вслух, твою "Няню". Взял у меня "Лето Господне", "Человека" и "Про одну старуху". Автографы я храню отдельно. Эти книги -- безличны. Тебя он очень чтит. Теперь гостит матушка.
   А вот комнатка моя занята, присесть-то писать и негде. Как бы мне хотелось с тобой поговорить о том, что на душе, в голове и в сердце. Тогда бы м. б. и писала. Нет, ты будь строг. Ты, конечно прав в "ландышах". Ну их, к сорному ведру! Я ленива, мне нужно работать. Как прекрасна любая из твоих книг! Как все легко и "само-собой"! Вчера читала "Мери" и всякий раз новое. Новая простота и прелесть. Сейчас, Ванюша, так красиво: туман-дымка, небо серовато, но светло и такие же какие-то будто туманные, стоят золотые тополя. Прозрачные стали, поредели, сквозят... видна через них церковь, но не видно красок, она вся туманна, будто призрак. За тополями краснеет какое-то дерево и червонится дуб. Ревет корова. Протяжно и будто скучно. Мама и матушка пьют чай, топится печка, чуть надымила, напоминает наш запах, осенний, овинами, банями в субботу. На кресле кот лижет себя со всем усердием и чмокает. Вот тебе наша картинка. А у Ольги твоей рука стала лучше, только сегодня спина чего-то болит, м. б. оттого, что стала рукой больше упражняться. Грудь тоже лучше. Настроение мое тихое. Вчера проснулась от тоски, но прошла. Такой тоски, как, помнишь, одно время, не знаю больше. Это у меня перед болезнью было. Была я на Днях в Wickenbourgh'e. Хорошо. Дом только очень облинял чего-то. Ободранный. В саду листопад. Не устала пройти 4 km туда и 4 обратно, за един дух без передышки.
   Ах, Ванюша, как удивительно это у тебя с образком. Я верю в то, что его именно занесло к тебе откуда-то для утверждения тебя в убеждении, что ты под Ее Покровом, что ты -- Ее певец, этого достоин. Ведь ты именно Ее певец, ты славословишь Ее Чистоту и Ее образ во всех тех, кому ты отдавал свою душу в твоих творениях. Ты отсвета Ее искал в каждой женской душе, созданной тобою.
   И вот Она пришла к тебе и успокоила.
   И у меня такое же дивное было. Я не писала тебе, кажется, подробно. В тот день, когда я вся в страхе пошла к хирургу, чтобы узнать, что такое у меня за шишка в груди, я всю дорогу молилась Божией Матери. И вот мы вошли в приемную. Как только я огляделась, глаза мои встретились со взором Пречистой... На стене, противоположной двери, висел образ Богоматери, не какое-нибудь изображение Мадонны, но наш, подлинный православный образ. Я не знала точно, какой. Она была прекрасна. Вся чарующая кротость и чистота. Она такая, перед какой может умолкнуть всякая тварь. Особенные -- глаза. Я бросилась тут же на колени и поцеловала потом образ. И тут же сошел на меня мир. Я была уверена, что все сойдет хорошо, и стыдилась поддаваться нервам. Доктору я сказала: "это православная икона". -- "Ах, я не знаю, мне принес ее один доминиканец". После операции был момент, когда светлое мое состояние снизилось, омрачилось, и я упала духом.
   Однако в Троицу, и особенно в Духов день я поборола себя и получила мир еще лучший. С 15-го июня я бодро вошла в жизнь, стала сама одеваться, причесываться и стала весела. 15-го же я начала для сестры кое-что работать: резать марлю, вату и т.д. (* 15-го пришел ко мне ассистент Doctor'a и сказал, что то, что считали сестры припухлостью -- просто часть груди. Помнишь, я писала, что это вода? Оказалось, что они много оставили грудной ткани, а я и не знала. Грудь моя не безобразна поэтому. Это был тоже сюрприз, т.к. я думала, что все выскоблили с углублением, судя по верхнему мускулу, который, действительно, углублением вынули. И 15-го же сказал, что это не был еще рак. Я с 15-го начала радоваться.) Домой возвратилась в радости. Тебе писала об этом "радовании". Ощутила я какое-то удивительное "укрытие". А вот теперь, когда была в последний раз у хирурга, он вдруг убегает куда-то и потом говорит: "Вот, разбираясь у себя, нашел это, я уже читал, хочу, чтобы познакомились Вы с освещением Вам знакомого с другой стороны". Смотрю -- книжка по-голландски "Святые иконы". -- "Могу взять домой?" -- "Это Вам навсегда, пожалуйста, примите". Дома смотрю и столбенею: Та, Она, Та самая, которая и была в приемной. Читаю "Notre-Dame de Kazan". Казанская. А на обороте стоит -- по-голландски: "сестре Лидии в день Св. Тайн 15-го июня 1933 г., и снова тебе милая мама в воспоминание всего. Храни Ее всегда и помни обо всем. Сестра Л.". Кто это и кому? И почему не сохранили, несмотря на просьбу. Почему дал мне это доктор. И так странно, что это Она, Та. 15-го июня 33 г., за 10 лет до моего 15-го июня, когда случился во мне такой сдвиг. М. б. я ошибаюсь. И я, конечно, очень недостойна. Но я так счастлива иметь это Божественное изображение. И тоже, как у тебя: сперва какая-то католичка, а потом мы, грешные, можем иметь Ее Лик. Я не могу тебе описать всего (* Я даже страшусь писать о таком. Это слишком глубоко. Похорони в себе и никому не говори, чтобы не метать бисера. М. б. не все это поймут так, как я чувствую. Это так свято.), но рассказать могла бы много о тех переживаниях, которые я тогда в приемной испытала. И дальше, в дни страданий и после. Это образ не старинного письма Казанской Богоматери, но такой _м_и_л_ы_й. Такая Она вся своя, близкая, Чистая Дева!
   Молись Ей, Ванюша, да покроет Она тебя честным Своим омофором. Благословляю тебя и целую. Оля
   [На полях:] Меня злит Фасин муж. Конечно, Елизавета Семеновна ничего не получила. Пошлю тебе ее письмо ко мне, где она сообщает, что деньги пошлют. Мама и Сережа тебе сердечно кланяются.
   Посылаю Меркулову, как ты хотел.
   Будь здоров!
  

64

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   5.XI.43
   Олюночка милая, последнее твое -- радостное -- письмо, от 9--10 окт. я получил 16-го, написал тебе 18-го315 и с той поры, до 3 ноября316, не было от тебя. А я писал 8, 13317 и 18-го. Вот почему это письмо с таким промежутком: я был как бы связан твоим длительным молчанием, не знал, что и думать: опять заболела?! А при таких мыслях я как бы в анабиозе. Но я все же работал, много, -- и правил главы "Лета Господня", и читал, -- для работы над "Путями". Ты и не представляешь себе, сколько надо "заряду"! Я _в_с_е читаю, ощупью, интуитивно, мне кажется, что надо то, другое... -- уйти от всего бедлама современности, когда "варится" новый мир, -- если только он _в_а_р_и_т_с_я, а не бродит, чтобы во что-то сотвориться, -- может быть слишком бродильное... Я уходил в иной воздух -- и это надо! -- читал об отлете и прилете к нам птиц, о родной природе... читал об ап. Павле, -- и это надо мне для "апологетики" Дари... ну, словом, _н_а_щ_у_п_ы_в_а_л. Читатель мой и не представляет себе, _к_а_к_ складывается ткань во мне... Да и сам я не сознаю -- к_а_к: а вот, нужно мне _ч_т_о-т_о, а там _с_а_м_о_ проявится. -- Ура, у меня отопление, началось с 30 окт.! В комнатах -- до 20 градусов! Ку-паюсь в тепле! -- Тошноты кончились еще 13 окт., бывают иногда болевые ощущения, но есть аппетит, а это мне главное. Вчера я _с_а_м_ -- иногда вот люблю и в это уходить! -- сделал себе пирог на масле, -- не умею ставить тесто! -- с рисом, а сегодня Анна Васильевна делает с черносмородинным вареньем. Видишь -- ку-чу! На обед сегодня -- вареная баранина, молочный кисель с ванилевым сахаром -- остатки! -- и сладкий пирог. -- Чудесное лекарство прописала мне Клер Крым! -- очень похоже на "Бисма-рекс", только без висмута. Съем ложку в воде после обеда, -- и никаких изжог и броженья. Магнезия, и что-то еще, штук пять входящих. Называется -- "Паке Ведэ". -- Твой случай с образом "Казанския" -- знаменателен, и никак это не "случайно"! -- все это по плану твоей жизни, от Высшего Плана Господня. Так и прими, и не смущайся. И напрасно ты таишь в себе: _н_а_д_о, надо о сем -- дабы всех захватывало, на-до _у_ч_и_т_ь_ людей. И выбран твой хирург для сего. Да, "Казанская", это так важно! Папочка твой скончался в Казани, и это _е_г_о_ молитвами -- в_с_е!!! Так и принимай. Я ни от кого не таю, _ч_т_о_ со мной было, дабы уверовали и уповали. Не надо держать светильник в укрытии, да светит всем! Так и скажи твоему хирургу: он был _в_ы_б_р_а_н_ -- для твоего целения! Т_а_к_о_г_о_ "случая" _н_е_л_ь_з_я_ придумать! И доминиканец, и голландская семья с заветом "хранить" образ или книжку, и -- _п_р_а_в_о_с_л_а_в_н_а_я_ икона, и кальвинист избирается -- передать православной, крепко-православной, и он же -- творит целение! Сим каждый сверх-безбожник будет ошеломлен. Кстати, вчера прочитал самую бездарную книжонку, самую глу-пую... профессора -- !!!? -- Даршкевича318, "Апостол Павел", -- живая бездарность, взялся доказывать -- "истерию" Павла! Я смеялся: профессор-то лишен совершенно понятия, что такое ло-ги-ка! В_с_е, буквально, -- отсебятина!! Второклассник мог бы его оспорить и устыдить. И подумать: такие книжки издава-лись. Правда, "на чемоданах", в 23 году, заграничный "Дамасский" эпизод319 -- важнейший! -- объяснен, без малейшего основания, здорово живешь, -- припадком истерии!! Профессор -- невропатолог!!! -- хоть бы привел какой-нибудь доводишко! Хоть бы потрудился прочесть "послания"! В "Деяниях" много "легендарного", да... но послания-то, большинство, признаны -- и неверами! -- по-длинными! и там ни малейшего намека на "истеричность"! Много "темного", да, но "вывихов" -- ни единого! Чем, чем объяснить такой "напор" проповеди, такую страстность, -- на протяжении десятков лет, -- это при "истеричности"-то, когда на дню семь пятниц у больных таких! -- и это после такой я-ро-сти чекизма Савлова, когда он ломает свою блестящую карьеру на службе у Синедриона!320 -- чтобы пойти на -- смерть?! Дураку ясно: да, _в_и_д_е_л_ Воскресшего!!! и уже -- н_е_ _м_о_г_ остаться прежним чекистом! _н_е_ мог. Мне это о-чень надо, для Дари, в ее страшной борьбе с некиим Кузюмовым... -- перед которым все циники и атеисты, до Павла Федорыча Карамазова321... -- мальчишки и щенята! -- Слава Богу, что твоей руке лучше, и все наладится. Рад, что побывала в Викенбурге. Что испытала -- напиши. Только берегись простуды. Почему ни слова о поездке к новому доктору, 11 окт.? Что -- о почке? Все напиши, глупая моя ясочка! Уповай -- и свидимся. Не умирай каждый день. Це-ни каждый миг. Даже -- грязную осень -- сколько и в ней чудесного! У нас осень на-диво. Каштаны позолотились и облетают. Ско-лько красоты в жизни твоей фермы! каждый час -- что-то творится, каждый миг. Не утомляйся. Не тормошись с хозяйством, хотя и в этом -- своя красота: рубить капусту!!! ... А запахи, а свет, зари, потемки, жваканье грязи... -- все -- _ж_и_в_о_е! а как дрова горят! Об этом петь можно! -- Да, Елизавета Семеновна _н_е_ получила денег. Тюлень и Холера -- ну, и..! У Елизаветы Семеновны великая скорбь, ее сын Рустем -- кандидат на чахотку, везут его, и она едет -- в санаторий в Шамони. Очень он долгий и худой, потемнение в легких, температура на полдесятую по вечерам. Она -- вся -- трепет. А у самой сердце -- никуда. На высоту в 1000 метров! Хорошо еще -- деньги есть. -- У меня примулы продолжают цвести. Лимончик, должно быть, погибнет. Твоя именинная бегония... -- отрождается, чуть лезет листочек, а то совсем было скончалась! Что-то ядовитое в воздухе от бомбардировки было... -- все мои растения отравились. -- Скоро и дня прибудет, считаю деньки, как в детстве. Как я, маленьким, любил вставать при свечах, умываться -- корчась! -- ледяной водой! Выбежишь во двор -- синее все, ночное! -- А -- утро! Ох, не простужайся! И... -- ми-лая моя детуль-ка, -- пи-ши! Уйди в работу, потребуй, чтобы тебя избавили от хозяйства! Лежи дольше и пиши в постельке, не вылезай на холодину! И чай пей, -- или какао? -- в тепле! -- нежься. Я сегодня довалялся до -- одиннадцати! Скорей промахнет короткий день, и приблизится -- Рождество! Как маленький... -- ах, скорей бы!.. Скоро Михайлов день, а там Филипповки, а там... Сушу на зиму... морковь! Сжег, дурак. Ах, какими "глупостями" иногда занимаюсь! А мне _в_с_е -- любопытно: а что выйдет? Мне бы химиком быть! Пахнет пирогом с черносмородинным, и -- вареной бараниной. Уходишь -- пусть в "глупостях" -- от удушающего, всего... от потопа человеческой -- нечеловеческой! -- ярости, лжи, этих "радио", где потонула "правда жизни". Мне тяжело -- писателю, давно не видел _н_о_в_ы_х_ своих книг, и вообще, новых книг. Не печатаюсь, и нет побудителя -- писать. Но... стараюсь все же преодолеть пустоту безвременья. Что поделать, мы все -- в стихийном, и надо уметь обманываться. Все чаще мучает дума -- на склоне... не увидишь родного... ну, так хоть в снах увидь! уйди в "Пути"... И вот, хочу утонуть в них.
   "Кошачий" снимок -- очень хорош, ты -- самое лучшее в нем, особенно твои стройные ножки -- прости! И все -- _р_а_з_н_а_я, но -- радостная. Спасибо. Это черная курочка снимала? Будто: "смирно, снимаю... мерси". Ну, кошек я люблю... издали. А так -- не привязываюсь. Ну, белоножка, что же ты мне не дашь понять, что такое духи -- "после ливня"? Я прошу-прошу... Что мне с "Душистым горошком" делать? как послать тебе?.. На "тюленя" нет надежды. Что делать с твоими 20 гульденами, если паче чаяния Холера пошлет их Елизавете Семеновне? -- Отыскала ли мою "Владычицу"? Найди и оцени. Я вставил в серебристую рамочку, поместил в святой угол. Отлично, если ты написала Меркулову, -- он очень заботлив ко мне, и так ценит всякий знак внимания. Без него я никогда бы не видел рыбки на столе, потому что не хожу по базару, а без этого не получить. А ему и на меня дают, -- т.к. он снабжает торговцев мелкой монетой, -- меняет в церкви. Удиви-тельный человек! Без него -- не было бы благолепия на Дарю, -- ско-лько отдает труда! И -- от себя отрывая!! и это -- чистейший, честнейший человек. Такими-то вот жизнь и стоит. Дивлюсь ему -- и -- высоко чту.
   Целую тебя, дружок, Ольгунка... "падам до ног" -- до... белых лапочек. Господь да сохранит тебя! Не оттягивай писем, всегда твое длительное молчание меня каменит, тревожит, -- знай это. Я деревенею, томлюсь, надумываю ужасов.
   Сейчас была одна отличная иконописица, Рышкова, моя читательница, мечтавшая дать "Неупиваемую". Уже, говорит, написала для меня "Царицу Небесную" (в связи с бомбардировкой) -- я ей писал -- сделайте! Вот, принесет. И еще -- будет писать "триптих" семейный образ: (писал должно быть тебе?) св. Ольга, Иоанн Богослов, преп. Сергий. Все обдумывает. И потом -- просил -- Св. Троицу -- благословение отца. Достал для нее (через Меркулова) 1 флакон лака, -- это все равно, что -- "птичье молоко" теперь. У ней бомбардировкой все флаконы с лаком побило, и нельзя работать. Теперь все трудно достать. Меркулов мне и ленту для пишущей машинки достал. Как бы мой хранитель.
   Целую тебя, моя девочка, будь тихая, прелестная, ласковая, -- и -- здоровенькая. Бог соизволит -- и свидимся.
   Твой всегда -- и -- навсегда! -- Ваня
  

65

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

29.XI.43

   Милый Ванюша, несколько дней тому назад приплыло наконец-то твое долгожданное письмо322 (слава Богу -- ты здоров, а молчал, наказывая меня), а сегодня и еще одно от 23-го, с приложением Вигена323.
   Я писала тебе на днях, но не решилась послать всю ту мрачность, которая сама-собой вылилась в строчках. Жалко мне стало тебя. Ах, не рассказать всего. Многое, многое и кружится и вихрем проносится в голове, и тяжелым камнем порой давит днями и днями. Ну, и все же не стоит других еще втягивать в это. Мне только иной раз тяжело быть совсем без друзей, но это тоже уж нечто общее, -- в жизни одинок человек, как и в смерти, как и в час прихода его в мир. В молодости все это легче как-то бывает. Ну, довольно. Я рада, что ты здоров -- это самое главное. И очень хорошо, что работаешь, что все тебя занимает, вплоть до кухни. Ты любишь жизнь, ты хозяин в ней и это тоже очень, очень хорошо. А плохо вот, когда начнет казаться, будто роль твоя сыграна, а что еще хуже, -- что даже и не сыграна, а так, ушла, просто не удалась. Тогда уж, пожалуй, и не удивительно, что люди сметаются из мира, как пыль. Вот даже родные Вали и те что-то вроде таких боюсь спрашивать об этом. Боюсь, что скажешь "нет". Я всего боюсь. Ты писал, что для тебя "приехать -- вырвать сердце, боль"... Я -- только и живу этой мечтой тебя увидеть, -- но боюсь твоей боли. Я не хочу мучить тебя! Ты знаешь: я вся ожидание, решай же, как тебе лучше! А м. б. удастся все-таки? И м. б. (Господи, если бы!) и мне удастся потом, весной, к тебе приехать! Я так хочу быть у _т_е_б_я, в твоем уюте! Ну, кончаю... Нежно, нежно гляжу тебе в глаза (да где же они!!?), целую их... и... плачу... Твоя "Светлана" (* Почему "Светлана"? Мне в детстве очень нравилось это имя. И кто-то меня утешил, что Ольга -- то же по значению. Olga, Elga, Helga, Helios! Светлана!)
   [На полях:] Сегодня же пишу еще! Письма простые, идут так же как и expres!
   20.XI
   Объясни, почему ты так волновался 8-го и 9-го? Ты же уже получил (6-го) мое письмо от 29-го? Ты же писал! Напиши обязательно!
   17-го твое письмо от 13-го! Мне все время очень грустно без тебя! Плачу я! И над твоей жизнью все _т_о_ время! Отчего скончалась О. А.? Воспаление легких? Скажешь? Но если тяжело, -- то не пиши.
   20.XI
   Сегодня твой expres от 13-го (2-ое).
   Душенька, не надо часто expres. Сегодня вышло не очень гладко. Утром рано, когда его приносили, я выскочила проводить брата до гаража (т.е. до автомобиля в сарае) и не слыхала звонка. Потом ушла одеваться. Я была еще в халатике утреннем. И после лишь нашла бумажку, извещавшую, что мне на почте заказной expres. Его нужно было самой взять с почты. Я тотчас послала на моем велосипеде девушку. Ей не дали, т.к. уже послали с обычным, урочным почтальоном. За ее отсутствием мужу понадобился мой велосипед. Его сломался. Когда пришел почтальон, то почту я приняла у него, на глазах мужа, уходившего как раз из дома. Был удивлен почему у меня уже на руках расписка. Ни слова не сказал. Но как-то.., ну, все равно! Когда я жду expres, то уже не сплю с 5--6 час, -- их приносят рано.
   [К письму 19--20 ноября приложено фото дома в Бюннике. Надпись на фото:]
   Вот весь домик в Bunnik'e, где я так много думала о тебе. Где я была... только я да птичка.
   Дом для 2-х семей.
   -- показывает на нашу половину, а рядом жил тот, кто перед Пасхой у тебя был. Или послал тебе только мой привет?! Внизу: гостиная, где я тебе писала, столовая, кабинет маленький, кухня, и т.д. Наверху: спальня, где я так долго болела! комната для приезжающих, маленькая комната (Сережина), ванна. И выше еще -- чердак. Сбоку гараж. Сзади сад-огород. Много передумано... Я любила все-таки Bunnik. В_а_н_е_ч_к_а... целую тебя!
  

80

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   25. XI. 41
   6 ч. вечера
   Родная моя детуля, Олечек, -- какое чудесное, ласковое письмо, 20.XI! Целую ручку, писавшую, сердечко твое -- прильнувшее так нежно. В томлении был, все эти дни, -- а вчерашнее письмо 15--17.XI -- что было с тобой? Какое-то... "через себя" письмо! Я его определил -- "сборное", вы-нужденное... -- усталость? полная разбитость? Я был в отчаянии. Много написал, -- все эти дни, -- и не отсылал, жалко было, что может удручить родную, свет мой отемнить. Всю тебя целую, твою душку, о, сердце чу-дное!
   Хочу ответить на _в_с_е. Оля, раз навсегда условимся: я для тебя -- _в_е_с_ь_ твой, как держишь в сердце, -- никто другой, а самый твой, самый близкий твой, и ты мне -- единственная, самое дорогое, ты -- как ты, Оля, Ольгунок, Олёк. Меня, писателя, -- какой бы я там ни был, -- оставь другим, берут, считают, ценят, бранят... -- как хотят. Никто, ничто не может -- для меня -- стоять между нами, я неотделим -- для себя -- от тебя, моей Олечки, моей чистой, моей пресветлой. С этим и останусь, я, для себя. Такой, ни с кем и ни с чем не соизмеримой, ни-когда, ни в чем, тебя лелею, храню в сердце. И это не может, для меня, измениться, независимо от того, как ты берешь меня.
   О визе... -- у меня почти нет надежды. Можешь ли думать, что я не рвусь? Но -- помимо визы -- есть другое. Я писал тебе -- о пытке, о встрече на краткий миг и -- подумать страшно. И еще. Если смущает посылка expres, заказного, если ты так страшишься "языков" провинции... -- что все всё там знают, а эта семья там громка... -- то как же тебя не смутит встреча?! Вдумайся! Это же так ясно. И какая пища болтунам и всем канальям, охочим до трезвона. Делать тебя целью грязных домыслов "соседей" -- ведь там все -- "соседи"! -- эти лягушки голландского болота! Ясно, ясно. Я знаю отлично русскую провинцию. Голландия -- еще пониже нашей. Тем более, что мы, русские -- из какой-то непонятной ненависти и... зависти, да, да! -- для многих -- притча во языцех, "странные", l'âme slave {Славянская душа (фр.).}. А тут... -- где тебя знают, -- в том же Arnhem'e..! Это не Париж, не Берлин... -- где никому нет никакого дела ни до чего -- странного. Мы будем видеться, светло и чисто узнавать друг-друга... -- а языки... -- свое у них, у языков. Мне -- совершенно безразлично, но тебе... -- ты же так тревожна! Я все обдумал. Нет. Не смею. Я даже не ставлю вопроса о твоем "движении" -- величайшей жертвенности, неоценимой, для меня священной. Но, Олечек... я целую твои ножки, я землю целую, где ты стоишь... но я не дерзну принять... я тебя слишком высоко ценю, ты для меня -- только ты _м_о_я, _в_с_я, только свободная вся, прямая вся, гордо-смело смотрящая, по праву сознающая -- я -- _т_в_о_я. Только. Иначе -- знаю -- о, какая мука! Будет. _В_и_ж_у. Какое же томление, тревога! Ты мне -- бесценная, незаменимая, нетленная для меня, -- и такой же ты должна быть для всех, кто меня знает, кто меня считает верным всему тому, что знает от меня, из меня. Для меня поставить тебя в сомнительное положение -- сделать мишенью хотя бы только гадких подозрений, -- да, "гадких" -- с их лицемерной каланчи... -- невыносимо. Это, Олёк, не Ялта даже, где тоже не было никому дела до "энтерьер {Здесь: окружающая обстановка (от фр. interieur).}". Если бы ты бросала свой кров, -- не только "свой"... -- тогда другое дело. Или усомнишься в искренности моей? обвинишь меня в слабости души? в наигранности, в позе?! Не смею и говорить об этом. Чего бы я не дал... чтобы хоть день с тобой! Близко бы тебя видеть, руку твою держать, в твои глаза все излить из сердца... О-ля! Дай же твои губки, моя голубка... мое счастье, неизъяснимое ни словами, ни чувством, ни взглядом, всю глубину мою тебе дающим... Я все предвижу, и мне больно, когда подумаю, как ты все это примешь! Ведь я всем жертвую, все отдаю, на что хоть смутно еще надеюсь, -- отказаться от _т_е_б_я, _ж_и_в_о_й, _в_с_е_й, столько обещавшей, все отдающей... всю себя! Подумай -- и ответь. Я сделаю так, как ты мне скажешь. Тогда -- я припаду к твоим коленям. Да, Оля... я готов на все, на смерть, на муки, на все утраты, ради тебя... только не на твои страдания. Я _с_в_о_б_о_д_н_о, смело, -- при данном положении -- смотрю. И -- не упрекну себя, и -- ни-ни-когда -- _т_е_б_я. Реши. Да, мне надо будет обсудить с Сережей, -- он инженер? при какой фирме? -- "условия договора о приобретении моих литературных прав", и -- при согласии -- совершить нотариальный договор. И это мне необходимо решить в самый ближайший срок. Для сего, главным образом, я и буду в Arnhem'e. В другом месте, при современных условиях его работы в предприятии, встретить его я не смогу. Он не сможет в Париж приехать? Или ты, по его доверенности, не сможешь? Время года, зима -- значения не имеет. Я все равно -- питаю надежду -- выполнить то, что меня начинает очень мучить. Не состоится поездка в Arnhem -- я хочу ехать в лагеря советских пленных368, буду проситься. -- Эти дни я взволнован, не сплю... да, с перерывом в одну ночь, я не смыкал глаз 2 ночи, весь в кипении мыслей: ехать, сердцем к родному подойти! Я уже заготовил письма: о разрешении поездки.
   Мне больно, что я, русский, писатель, -- в стороне от такого исключительного, единственного за все века жизни русской -- события неизмеримого исторического смысла. Я _д_о_л_ж_е_н_ видеть, во что обратил большевизм за эти 24 г. душу народа, как испепелял в ней свет Божий и образ человеческий. Я хотел бы пойти к ним, братски, с лаской... -- не говорить речи, нет, не учить, а светить, отомкнуть заклепанные души, найти в них уцелевшее, светлое, м. б. -- верю -- и священное. У меня есть ключ -- верный, творящий. Я _з_н_а_ю, я -- проверял: неоспоримый. Да, _т_о_л_ь_к_о_ у меня. И это знают, мно-гие..! Я пойду к ним с одной моей книгой, и она многое осветит. Пойду к ним... с "Богомольем". И -- верю, -- найду, сыщу, -- во что я крепко верю. Отомкнутся души. Не обманусь и -- не обману. Отказаться от этого -- мне будет трудно. Буду просить, стучаться. Вчера и сегодня был у меня Алеша Квартиров, из Берлина368а. Я спрашивал его. Пока -- все -- неопределенно. Но я -- мне поездка в Arnhem не помешает, после нее поеду... ах, если бы ты была со мной! Как бы мы слили наши души, слезы наши -- с _и_х_ слезами! Да, я уже _в_и_ж_у_ эти слезы, знаю. Я знаю наш народ, Оля... сколько я говорил -- и как! -- перед многотысячными буйными толпами... и [это] в самые острые дни "половодья", -- в марте 17-го и в России, и по Сибири368б. А ныне... -- я вижу, как глаза яснеют, как растопляются сердца... как рты кривятся, от подступающих рыданий, да... -- они еще способны плакать, _н_а_й_т_и, _п_о_з_н_а_т_ь_ себя, свое, святое, вечное! Оля! Это не мальчик говорит -- мечтатель, это говорю я, многое страшное видавший, столько переживший, разделивший все муки -- с Родиной. И ты благословишь меня. И я узнаю сладость со-страдания со всеми _и_м_и... и -- ко всем им, темным, обманутым, растленным, заторканным, которых делали зверями... и -- не сделали, я верю. Я сниму коросту с сердца, я посвечу в него... -- оно проснется -- в Божьем свете Правды. Я поведу их за собой, с моими малыми на... богомолье. И они пойдут. И они познают, признают, узнают истинный Лик России -- былой Святой Руси. Это не самонадеянность моя: это моя вера, это -- _е_с_т_ь. Я сам увижу чудо -- и покажу. Как?.. Я все продумал. И все мне ясно. Это -- мой трудовой подвиг, национального писателя, -- слуги народа, и нетленный Образ Преподобного будет моим поводырем. Да, поведу к нему, самому родному, такому всем им понятному... да, да, они его поймут! через мое простое слово! и -- полюбят, и -- припадут. И -- приведу к Нему.
   Вспомни последние страницы из моего очерка "Два письма"369. Там -- чуть намечено, -- да-вно я верил в это. И это -- близится. Ты меня перекрестишь, пойду если... -- и какой силой загорится сердце, от любви бездонной -- к Тебе, и -- к Ней, к Родимой, Оля! Светик мой, ласточка моя! Да, я загляну в твои глаза, родные такие мне, -- и всю тебя увижу, кого искал давно-давно... предвидел, предчувствуя... -- с 17--18 гг.370 -- с "Чаши"... и -- до "Путей". Да, ты Дари узнала, поняла. Ведь ты -- она, и она -- ты, Оля, Ольга, ми-лая, вечная моя! Как она обогатилась, осложнилась, ополнокровилась, как расцвела -- во мне. Теперь я знаю, что и как писать, -- все знаю. Ты получила письмо, где я нашел, что ты -- "от Церкви". Ну, так знай. Теперь я больше знаю. Тебя-Дари -- знаю и другую, не святую -- небесную, а чу-дную, земную, во плоти, такую страстную, да, от земли, от тлена, от страстей... и ты, вторая, -- будешь сгорать, в борьбе с -- небесной. Вот теперь я вижу, что II ч. романа -- самая жгучая, самая страстная -- и -- я задыхаюсь от картин! -- самая решающая всю задачу "Путей". И она крепко спаяна с I-ой -- и перельется светом в III-ю -- восхождение на Крест -- и -- к Свету. Ты, ты во мне творилась и -- творила. Я не сознавал. И вот -- _в_с_е_ вижу. Да, Олечек, гулька, голубка, жизнь сердца моего, Светлая, святая, -- да! -- и согрешающая, и освещаемая... что я вижу! Сегодня глаз не сомкнул (бром приму, надо). О, какой пожар осенний видел, парк кленов -- червонных, янтарных, розовые сети по вершинам... и -- осенний вихрь -- все сорвал, все черно... -- дам!! Дари все видит, -- и -- ско-лько же! Олёлик, надо кончить. Но я и пятой части не сказал тебе. На все отвечу, все исчерпаю. По порядку последних 5--6 писем. Много писал -- не отсылал. Не то, не мог, страшился удручить. Нет, я берегу тебя, я чуток, Оля... Ты такая мне драгоценность..! Пылинку на ресничку не опущу, все твои слезки оставлю в глазках -- оберегу, сколько есть силы в сердце.
   Целую, всю, крещу, молюсь о тебе, за тебя, -- тебе. Твой Ив. Шмелев
   Как счастлив твоей лаской! Не сказать.
   Марина не видела меня. Оказия еще не заходила к ней.
   Без тебя их ["Путей"] не будет. Но тебя люблю больше, чем "Пути". Олёк мой, слушай, я повторю: ты, ты творишь со мной, во мне -- "Пути Небесные". Как? Не все ли равно -- как! Творишь.
   Никаких болей, и я бодр, несмотря на 2 ночи без сна. А когда свежо -- гимнастика! всегда утром.
   А "Девушку с цветами" -- ты получила? -- Грустная она? Я объясню. Ты написала о "ромашках".
   Не задержу, -- отвечу на все -- Оля!
   Если бы ты была со мной -- как бы записал! -- и любил бы. Так хочется!
  

81

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   [Ноябрь 1941 г.]

Письмо No 1

   Пишу конспектно. Сколько же биения сердца за этим конспектом!!
   Кто я? Откуда? Как жила? Давно хотела тебе все сказать...
   Родилась в Ярославле, -- году увезли в Рыбинск. Там папа принял священство. До 8 лет в Рыбинске. Оттуда в Казань. Крестный путь отца... Много воспоминаний, много мотивов... Страданий. 1/2 года жизни в Казани до смерти папы. Ужас. Казань чужда нам... Никого, кроме 2 семей. В Казани папа учился в Академии у митрополита Антония (* Епископ Серафим Парижский папу знает тоже.)371 (ректор), его очень любившего. Масса переживаний. Хотела бы дать этюды. Мои страдания после утраты отца, до... болезни. Мое "бегство" ночью. Мое "сумасшествие". Не буквально, конечно. Я не училась в школе. Меня готовили дома. После "шока" моего никто не знал, как я смогу учиться, в том смысле, что должна уходить из дома, -- я не отходила от мамы ни на шаг, будучи уверенной, что и она умрет. Всюду я видела смерть. Все ею закрылось. И была права, -- спасла однажды маму. Моя мечта была учиться в Институте, чтобы "после увидеть Царский Двор". Это были детские мечтания... Меня отдали в Казанский Родионовский институт372. Я согласилась для "мечты" зажать боль и страх и покинуть дом. Но это было именно "зажать"... Кто бы знал, что я переживала там. Я -- 9--10-ти лет! Меня наказывали, жаловались маме. Мне жестоко попадало. Я дерзила, говорила в лица правду, т.к. знала, что ко мне несправедливы. За это попадало еще больше. За уроками я... думала... О чем? О всем. О доме. Об отце. О смерти. Я поступила 1-ой ученицей, подготовлена классом выше. Но меня не хотели утомлять и отдали в VII-ой. Мне нечего было делать. Я была способна. Все этим тыкали, -- и я ненавидела это слово "способна". Я убегала в уборную, где не было классной дамы, "классухи", так мы ее звали, и плакала одна, запершись, вволю. Мне попадало снова. Моя подруга была девочка резвая, шалунья, до исступления религиозная, любившая моего папу. Маме жаловались, что я из всего класса выбрала самую отчаянную. Она умерла. Умерла как святая. Ей Богоматерь при кончине явилась! Батюшка говорил. Она и была святая! Нина! От скарлатины. Я заразилась от нее. Болела тоже. Институт я, конечно, не кончила. После революции нас рассовали по школам II-ой ступени. Коммерсанты, реалисты, гимназисты, институтки, кадеты (из Москвы)... Винегрет! Баклуши били. Вечерами занимались. Мальчишки лампочки портили, пробки выкручивали. Уходили в потемках учителя, а тогда зажигали свет и... танцевали. Я перестала ходить в школу на 1--2 мес. Слышу, что "чистку" производят и 4 параллельных класса соединяют в один. Сдавали "зачеты". Я осталась. Мы стали работать. Учителя были старые. Хорошо было. Много работали по литературе. Параллельно со школой я служила в статистическом бюро. 15-ти лет начала. Получала паек хороший. Какие-то "способности" и там проявила. Даже повышение получила. Все служили: мама, отчим, я.
   Мамино замужество в 1920 году. Много дум, переживаний. Я -- безумно ревнива могу быть. Всех маминых "поклонников" (она была красива и строга) я помогала ей гонять. Один был... хороший373, это я умом знала, а сердцем его ненавидела еще больше. Очень молод. Ушел на войну. Я (о, ужас!) молилась о том, чтоб не вернулся. Его убили. К отчиму этого чувства не было. Я его любила и жалела. М. б. потому, что знала, что это не был роман маминого сердца, a -- дружба что ли? Масса переживаний. После школы, тотчас же Художественная Школа -- Храм! Развал искусства, развал мечты. Уход мой. Попытка поступить в Университет. Нельзя! Буржуйка. Провалили по политграмоте (якобы!). Голод. Мешочничество мамы. Смерть 1-ой жены от холеры и дочери отчима от тифа. Ужас. Как умирала Верочка374! Она была душой с отцом и нами. Болезнь тифом. Мама при смерти. У меня и отчима малярия, -- все лежали. Мама еле выкарабкалась. Уехали отдыхать к матери А[лександра] А[лександровича] (отчим тоже Александр Александрович, как отец мой)... Оставались Сережа, я и прислуга-дура. Совершенная дура. Обыск в их отсутствие и ордер на арест профессора375. Все перерыли, от 1 ч. ночи до 7 утра. А в 7 ч. я бежала за 6 верст на огород окопать картошку.
   Телеграммы моей мама не получила, -- перехватили. Приезд их, и скорый отъезд в Костромскую губ. к бабушке376. Там отчим и остался на осень. Больше не приходили за ним. Мы поехали обратно в Казань -- боялись. На пароходе случайное знакомство с одной курсисткой, которая стала жить у нас. Чудно пела... оттуда и Chopin и Schubert и... много, много... Через нее я попала в Святилище... к гениальному управителю хора, у которого еще студентом пел папа. У отца был "райский голос". Я не верила, что Иван Семенович377 меня принял в хор. Был очень строгий! Мы давали концерты. Была радость. Я обожала И[вана] С[еменовича]. Однажды он, объясняя хористу его соло, сказал: "эх, молодой человек, поете Вы про любовь и про "милую", а, и угрюмо же у Вас выходит! Вот был у меня один... давно, давно, пел это, но... как! Вы улыбнитесь, когда "милая" поете, подумайте о милой! Да, давно это было. Случайно мы встретились снова, просили его спеть, -- не хочет, -- сан. Да. Позвольте: у меня есть О. А. Субботина -- художественной школы. Прошу, выйдите сюда". А я уж давно знала, о ком это он и чуть удерживала слезы. Я вышла. "Вы не родственница, (м. б. случайно) некого батюшки..." Я не стерпела: "да, А. А. Субботин? -- Это мой папа". У нас завязалась дружба. Странная. Трогательно-нежная дружба. Огромного роста, монгольского чуть-чуть вида, моложавый и прямой, прямой -- он, 63--64 лет, и... маленькая девчушка -- Оля, 16--17 лет. Я его боготворила в искусстве, -- обожала в жизни. Да, "И. С." (* Получила от Ивана Семеновича письмо в Берлине... если бы ты его прочел. Удивительно! Можно бы думать, что у нас был роман, но самый тонкий, небесный.). Он был певец русской народной песни. Он был знаменит. Мы уехали заграницу [в] 1923 году, -- отчима выслали, с партией ученых в 1922 г. Я уезжала, оставляя чуть-чуть Сердце. Немного. Я 18-ти лет увлеклась кузеном этой певуньи-курсистки... Володя был тоже "попович". Славный мальчик. Пел, писал немного, играл хорошо. Просил меня не уезжать, остаться для него, стать его женой. Я уехала. Немножко думала о нем. Простились глупо. Просил поцеловать -- не позволила. Не пришел на пристань. Меня манила заграница. Мы уезжали на 3 года (!). И верили, что еще до этого срока свергнутся большевики. Не будет же терпеть Европа! Мы не прощались, -- мы говорили "до свидания!" Путешествие по Волге. Ярославль. Рыбинск, -- впервые после смерти отца. Его могила в Рыбинске -- по просьбе прихожан. Его перевозили.
   Прощанье с бабушкой... Тяжело. И вот... Москва. О, сколько было всего в Москве! Как я вбирала всю ее! Я днями жила в Третьяковской галерее, в Музее, всюду. Театры... И... заграница. Не буду ее описывать. Ты знаешь. Я ехала восторженно, ища правды. Правды. Я обо всем мечтала. Ах, Ваня, как в письме тесно. Сколько всего было!!! В душе же, -- было, помню, одно искание: цель и оправдание жизни. Не только моей, маленькой, но общей, целой. Я мучилась этим ужасно. Меня и религия тогда тревожила. Я все искала справедливости. Я даже иногда начинала молиться за Иуду, т.к. видела в нем выполнителя Великого Плана. Я с 7 лет этим вопросом мучилась. Да, с 7 лет. Папа в отчаянии был от моих таких вопросов. Я мучалась своей бесцельностью, ненужностью. Выплакивала ночи. Искала, ждала чего-то. Ответа. Ставила ставки на большое, разочаровывалась, падала духом... Помню, однажды 2 раза в один день бегала к исповеди, ища ответа, стегая себя, свою душу. Я много тогда жила внутри.
   В Берлине мы попали в русский дом при кладбище378. Отживающие люди, -- "кунсткамера". Влачилась жизнь. Я ездила на лекции в Русский институт379. Без интереса. Скучала о подругах, о Володе, о России. Показалось мне здесь все бездушно, безыдейно. Мы больше _т_а_м_ за свое боролись, всюду. Была же тут какая-то сытая праздность. Я не нашла себе друзей по духу. Меня баловали в Институте. Весело было. Было на факультете 3 Оли. Всего 3 девушки и все 3 -- Оли. Я бегала девчонкой, с косами. Хохотушка была, и кругленькая тогда. Так было до весны 24 г.
   Перед Рождеством, вдруг появился в русском доме некто. Этот некто оказался только что выпущенный из тюрьмы по политическим делам (оправданный), русский. Я не знаю, что там было, -- кажется хорошие "друзья" оклеветали. Но вот, в пост, к Пасхе я готовила церковь. Делала цветы. Я выдумала на настоящие большие сучья деревьев накалывать розеточки из нежной розовой бумаги под цвет персика. Было очень эффектно. Все думали, что это живые. И вот я за работой этой слышу голос, полный скептицизма и желчи. Что-то вроде, что Царство Небесное зарабатываю. Это и был этот некто, этот N.
   Ну, до следующего письма.
  

82

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

20.XI.41

   Бесценный мой! Писала тебе, послала одно, другое написала, -- не пошлю (слез там много и даже на бумаге), не надо. Пишу сейчас еще. Все думы о тебе. Сию минутку открыточка твоя еще от 13-го, а утром было твое expres от 13/14. Видишь, почти одновременно! Я не могу выразить тебе всего, что меня волнует. Душу твою я возношу, к ней приникаю, целую сердце твое! Как мог ты мне сказать, что может у меня быть счастье "хотя бы не со мной" (т.е. не с тобой)!? Как мог? Нет, после тебя, твоего сердца, твоей песни дивной, неземной... кто же дать может... счастье?? Не буду уходить в это дальше... Дойду до того же, что и в непосланном письме... До слез. Я рада, что живу тобой. Что где-то ты меня любишь, далекий! За что? Так?
   Мне страшно того, как ты меня рисуешь. Твоя открытка, -- ты там о "Путях Небесных", о моем в них. Мне жутко. На такую высоту возносишь. Ванечка, милый, поверь мне, это не слова, не "скромничанье", не напрашивание на комплименты... -- это -- _п_р_а_в_д_а, что скажу тебе: -- я ужасно смущаюсь, что ты меня с твоим _В_е_л_и_к_и_м_ вводишь в твое Святая Святых. И еще: ты о читателях-читательницах, об Истории Литературы Русской пишешь. Мне стыдно убожества своего. Я же не стою этого! У меня ни чуточки не говорит ни честолюбие, ни тщеславие от этого, -- но мне просто неловко, совестно.
   Поймешь? Куда же мне, такой простушке! -- Пойми ты! Ты не говори никому обо мне, а то я глаз не покажу! Я -- только для тебя, тебя самого, не писателя. Это уж твое дело... для чего я тебе, но... ты не говори никому, что я такая (как ты меня видишь). Я -- просто обыкновенная. Когда же у меня будет твой портрет?! М. б. посылать можно? Я постараюсь тебе мой послать. Я боюсь тебя спрашивать о визе. Неужели без надежды? Или ты не хочешь больше?
   Я боюсь за тебя зимой, -- простудишься в пути еще?! Я буду волноваться ужасно! Письмо твое о страданиях твоих с 1936 года, я взяла в сердце. Мне скорбно и за тебя и за страдалицу твою, О. А. Как ужасно о Сереженьке380! Скажи, родной, если не больно слишком, отчего скончалась О. А.? Кто-то говорил, что воспаление легких. Как ты все вынес? Как мне больно, как рвешь ты мне сердце словами: "ныне отпущаеши..." Ну, неужели ты не сознаешь, что это для меня?! Я боюсь отдать отчет этим словам, представить их! Не могу! Милый, не надо так! Как мне больно! Ты это уже однажды мне писал, давно. Тогда мне было тоже уже больно.
   Но... теперь..? Ивушка, ты пишешь, что мучился моим молчанием 8-го и 9-го, но у тебя же (по твоим словам) были мои письма от 29-го уже 6-го. Объясни. Я ничего не понимаю. Я послала 3 expres -- все 30-го, одно, кажется, писала 29-го. Ах, пока не забыла: не посылай на Сережу ничего для меня! Если ты деньги пришлешь, то я серьезно очень разгневаюсь. Не шути со мной тогда. С. пошлет обратно. Не надо ссориться. Умоляю. Мне ничего не надо. Деньги у меня есть! Духов, -- не надо тоже. Я понимаю, что тебе хочется это, но меня смущает. Не надо. Те, что я от Guerlain имела, давно... тех нет здесь, как вообще ничего из Парижа. Есть еще несколько Коти, случайно. Но те, Guerlain, -- я не могу принять, -- они дорогие, я не хочу! Когда увижу тебя, то и будет, а сейчас -- не надо! Ты понимаешь -- мне совестно!? Книги твои я принимаю с восторгом! Я обожаю тебя, Иван мой милый! Преклоняюсь. Великий, чудный, прекрасный, гениальный, Иван Сергеевич {В предложении сохранена пунктуация оригинала.}! Какой ты добрый, милый к людям, чуткий! Душенька моя! Нет, для тебя не может давать Господь испытаний. Это мне: -- "...и Аз воздам..."381 Мне, гадкой, за то, что м. б. хотела в жизни не только видеть шипы, за то что позволяла себе "играть", забыться, не думать... Не часто это было. Я всегда людей жалела, берегла их сердце. А сама я часто страдала, себя я не щадила. За что же так жестоко теперь? За что же ты страдаешь?! Я помню, как я однажды, сперва увлекшись одним врачом382, приват-доцентом, не зная о нем ничего подробно, встречалась с ним. У нас в клинике, на вечеринках пел он (дивно), был эстет и музыкант. Когда-нибудь, если хочешь, расскажу больше. Был в форме S.A.383, -- для меня символ борьбы с большевизмом. Это было [в] 1934 г. Искусство, поездки на его машине за город, прогулки. Редко, 1--2 раза, вечером и даже за полночь вино, шампанское... Я знала о нем очень мало. О его личной жизни. Видела его только. Узнала, что он женат. Это было мне ужасно. Помню, как я его убеждала забыть меня. Я упрекала себя в легкомыслии, в увлеченности, я не смела так, должна была отдавать отчет! Я тотчас же ему сказала, что не могу продолжать видеться. Ничего особенного в этих встречах не было. Но не хотела я больше привязываться дальше. Он уверял, что с женой у него все кончено, что они только под одной кровлей, а что ей он не муж давно.
   Что ей это -- все равно. Не правда это было. Я все потом узнала, случайно. Она очень страдала. Не из-за меня,.. со мной ничего не было большого, -- бывали до меня, другие. Но не думай, однако, что это был "Draufgänger" {Сорвиголова, здесь: ловелас (нем.).} -- нет, -- не знаю почему. Я умоляла его меня забыть. А он-то: дежурил у клиники, к нам на дом приходил, с Сережей говорить хотел, с родителями. Всюду искал меня, не отдавал жизни. Я стойко уходила. Господи, Ты видел, не хотела я чужих слез. Я ее жалела. Я знала, что ее он ценил, что не все у них еще сломалось. Были дети, четверо и один еще приемыш, калека -- пациент его.
   Я это все узнала. Удивительно узнала. И я ему писала. Просила во имя любви ко мне понять, что я не могу около него остаться, что это против моего душевного уклада. Не понял и вот что писал: "Der Brief, den Du mir schriebst, und den ich eben nochmal durchlas, ist eine Offenbarung. So herzig, wie Du mir schriebst, soil ich Dein Kamerad bleiben.
   Du sollst immer zu mir kommen können, wenn Du was auf dem Herzen hast.
   Du sollst in mir einen Pol haben, in der Erscheinungen Flucht.
   Du sollst die Schwere Deines russischen Gemuts {Подчеркнутые слова в тексте объединены лигатурой, над ней помета О. А. Бредиус-Субботиной: ерунда.} mal abladen können bei mir, eintauschen konnen in den Flug eines der Erde enthobenen, und doch ihr so nahen Weltgeisten.
   Makrokosmos -- nennt ihn Goethe.
   Soviel Menschliches ist in Deinem Brief, soviel noch nicht zur Blühte gekommenes, dass ich den beneide, der es reifen lässt.
   Als Traube lass ich Dich rair aus der Händen gleiten, voll und saftig... vielleicht kommst Du als Wein nochmal an meinen Mund!
   Sei ewig gegrüsst!" {"Письмо, которое ты мне написала, и которое я сейчас еще раз прочел, -- это откровение. Ты мне так сердечно пишешь, [думаю] что я мог бы остаться твоим товарищем. Ты можешь всегда ко мне прийти, когда у тебя будет что-нибудь на сердце. Ты можешь найти во мне твердую опору, если что-нибудь изменится. Ты могла бы у меня сбросить тяжесть своей русской души, могла бы сменить на полет свободного от земли и такого близкого ей Мирового духа. Макрокосмос -- называет его Гете. Так много человеческого в твоем письме, так много еще не расцветшего, что я завидую тому, кто доведет это до зрелости. Подобно виноградинке, я позволяю тебе выскользнуть из моих рук, зрелой и сочной... Может быть, ты вином еще попадешь в мой рот! Приветствую тебя вечно!" (нем.).}
   Была еще одна встреча после письма. Вечер в клинике. Я холодно (умышленно) его встретила. Помощница моя все ахала и говорила: "только теперь я понимаю, что значит "den kalten Rücken zeigen" {Повернулась к нему спиной (нем.).}. Мне было больно, но... пришлось. А он? Безумничал еще. Просили петь его "Lakrime Christi" {Слезы Христовы (лат.).} -- чудесно это пел. Голос был дивный, берущий душу. Сам -- не красивый. Глаза лучистые, чудесные. И голос! -- не хотел петь, не в духе был, после меня, строгой. Я тоже попросила: "не ломайтесь, доктор, спойте!" "Хорошо, для Вас!" Громко, все слыхали. Зло сказал. И спел. Божественно. Все думали, не выпил ли он лишку. Так смотрел он ко мне! И... спев... схватил рукой все струны на гитаре и разом порвал их. Изрезал руку.
   Безумие -- оперировать должен был на утро. Гитару же я нашла, уходя, у себя в гардеробном шкафу, в лаборатории. Она осталась там и после моего ухода. После моего обручения был еще раз у меня в лаборатории, прощался. Плакал... И все же, хорошо, что отошел. Жена ему дала еще девочку... Славные детишки. Он их любит. Жену чтит, как верного друга. А м. б. и любит.
   Я помню, как мучила себя, томила душу свою, что так неосторожно отнеслась, могла увлечься, без отчета: к чему все поведет. Не любя серьезно, а, собственно, "и_г_р_а_я". Я мучилась долго. За "игру" именно. Запретила ему говорить, писать. Посылал мне концерты Брамса для граммофона и "через них объяснялся". Я после этого случая особенно осторожна была в жизни. Я же не была уж так сознательно виновата. Я же не знала, а узнав все прекратила. За что же мне мучение? За что же _т_ы_ страдаешь? За что должная _м_и_м_о_ своего счастья пройти??
   Или м. б. все-таки не мимо!? Ах, Господи, помоги свято принять Твою Волю! Без ропота. Ты, Иван, осуждаешь меня? О, если бы ты меня увидел. Сердце мое увидел! Как много бы я тебе сказала сердцем! Как я искала тебя, крупицы малые я собирала у всех, ища тебя! Какой великий ты! За что мне счастье такое быть тобой любимой?! Я же не стою. Я боюсь, что ты разочаруешься. Ну, какая же я святая?! О, нет! Не увлекалась бы так. Не было ничего ужасного. Но так хотелось чуточку радости, уйти от больницы, больных, больного всего. Dr. S. был радостный... Я могла бы увлечься и пением, и шампанским, и цыганами. Я иногда будто себя теряю. Но... до границы. Я знаю эту грань. Ах, я люблю веселье! Люблю, что ты умеешь жить! Я знаю это!! Я еще узнала это давно, из твоих книг. Люблю тебя земного. Люблю тебя небесного! Как я хотела бы с тобой на тройке, в зимнем блеске, вдвоем промчаться! Ах, все, все с тобой прекрасно! И бег, и лёт, и вихрь безумства, и... тишина камина. Не оторваться, не кончить письма... Завтра еду к Фасе в Утрехт. Целую тебя, обнимаю, всей душой с тобой. Сердцем льну к тебе. Ласкаюсь киской. Люблю... Знаешь? Чувствуешь ли? Мучаюсь о твоем здоровье! Напиши же! Ваньчик, не присылай же того, что меня очень огорчит! Исполни! Пришли мне автографы для книжек. Не забудь! Ответишь на все вопросы?
   Целую еще. Твоя вся Оля
   [На полях:] Написал Марине? Ивик384, не сердись, что я прошу тебя не посылать. Ты должен понять, что я не могу принять!! Я заплачу. Разгневаюсь! И главное, что мне не надо. У меня все есть!
   Писала тебе о Груздевой, если Карташев о ней не знает, то спроси (при случае) о Зерцалове385. Это его сослуживец в Петрограде был. Ее муж (или любовник -- не знаешь?).
  

83

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

21.XI.41

   Господи, Ваня, да что же это?? Письмо твое от 15-го -- какое отчаяние мне! Да, что ты себе выдумал?? Ну, поверь же мне хоть раз, что не могу я сознательно тебя мучить! Отчего писем долго нет? Да, разве можешь ты себя этим уверять в страхах?! Мучить, не спать, болеть?! Ну, я не знаю чем, чем тебя уверить?! Я в отчаянии.
   А я, -- я дохожу до каких-то галлюцинаций.
   Я все вдруг начинаю угадывать, видеть... Если не ошибаюсь, я тебе 15-го как раз писала, что безумно тревожусь за твое здоровье. Да? 15-го? Я все это время как в бреду. Я -- вся у тебя, в тебе! Неужели не чувствуешь? Сегодня люблю тебя особенно нежно. Все, все о тебе! Неужели ты не чувствуешь! Я -- вся к тебе! Ты увидишь -- я 19-го тебе писала! А сегодня, возвращаясь домой от Фаси, я маме говорю: "у меня такое чувство, что получу какое-то необычайное письмо сегодня, -- м. б. радость, м. б. горе. Но я вся -- волнение". -- "От кого?" -- "Думаю, что от И. С." "Думаю" это только маме, а для себя я знала, что конечно от тебя. У меня руки стали холодные, и не согрелись во весь вечер, даже от готовки обеда (мы обедаем в 7 ч. вечера). Почта... я уверена, что "ч_т_о_-_т_о". Конверт с твоим почерком, -- будто не ты писал -- большие буквы. "Господи, что с ним?" -- Крикнула. Сережа был случайно рядом. "С кем?" -- "Так, ничего". Я с ума сойду. Иван, не казни меня, не казни, я достаточно наказана жизнью. За что только? Не знаю. Жила всю жизнь не для себя. Если бы ты все обо мне знал! Не хочу хвалиться. Но другие говорили. Желали мне счастья. Уверены были в нем. "Заслужила-де". Зачем же ты-то мне не веришь? Господи! Какой кошмар. Я улететь готова, телеграммы не разрешают. Послала бы с одним словом только "люблю". Не поверил бы? Ах, ты противный, злой мальчик, Тонька!! Чего ты хочешь?? Не мучь себя и меня! Не выдумывай, фантазер ты этакий! Сегодня я тебе портрет мой дала переснять. Пошлю, м. б. можно? Мне нравится.
   Тонька, Тонька, Тонька!!!!! Что мне с тобой сделать? Ну, скажи? Ты всегда такой мучитель? Приедешь? Я знаю, ты мог бы! Господи, теперь я мучаюсь твоей болезнью... Что это? Отчего? Все, все хочу знать! Дай мне адрес твоего доктора, отца И[рины]. Можно ему писать? Знает он обо мне что-нибудь? Если нет, то не надо! У моего отчима было так с глазом -- это очень серьезно. Боялся он холода и всегда голову в тепле держал. Ветер -- самый вред.
   Это -- ирит? Будь ради Бога осторожен! Тебе тогда мои письма не прочесть, если газету трудно? Или можно. Писать крупней, более четко? Я не могу тебе писать четко. Пишу всегда очень нервно, быстро, одна мысль гонит другую. И. А. пишу четко, будто чистописание. Тебе -- иное. Скучно так, по-школьному. С ума схожу от твоего страдания! Не понимаю тебя. Такой легкости приходить в отчаяние! Ванюша, нельзя так! Ну, черт со мной, пусть я хвораю, если тебе легче от того, что на мне надо выместить, то вымещай!
   Я все, все претерплю. Мне _т_а_к_ уже больно, что хуже вряд ли может?! Ну, добивай меня, измучай, сожги... но хоть один раз дай тебя увидеть,.. поцеловать... Тогда, добей! Всей моей жизни, моей драмы (давнишней) ты не представишь... О, если бы вместе, поговорить, все рассказать!.. И тогда, 1937 г., ноябрь...
   Что знаешь ты обо мне? Что мог себе представить?! 2-го ноября (мамино рождение) был бал. Я не была, конечно, там танцевали Сережа, будущая моя золовка и брат ее. Этот бал не важен, это только календарная точность... Я помню, я доведена была уже до... почти что длительного бессознания. И это уже когда была назначена свадьба, заказан стол в Берлине на 43 человека, музыканты и все такое. Я уже ушла из клиники давно. И вот тут-то, началось безобразие, полуанонимное, без ведома жениха. В Голландии интрига, вплоть до отказа в печатном извещении о браке. Без ведома Арнольда и даже его отца. Сестричка. Не Елизавета, -- другая. Ведьма. Буквально -- змея, ласкавшая меня прежде больше всех. Что было -- не выдумать для сказки! И. А. остолбенел. Арнольду больше всего напакостили. Я же, думала, что это от него исходит. Когда от него узнала, что он-то даже ничего не знает, -- не верила. Приехал он в Берлин тотчас же. Но это я убежала вперед. А было то, что 2-го ноября я не стерпела, взяла телефон и позвонила Елизавете: "я не могу, не хочу, ради человеческого достоинства не смею, дальше иметь с Вами всеми дело! Передай дальше Вашему роду, что я эту "честь" отклоняю. Кончаю все, я сама! Довольно! Я горда собой и своим родом! Всего доброго!" Они были на балу. "Как шпареные" -- слова Сережи. Повесив трубку, я чуть не упала. Я в телефон кричала, не говорила. Была не истерика, а что-то хуже. Беззвучная истерика. Я побледнела, не могла идти. Мамины слезы меня привели в себя. Легла. И заболела. И. А. вызвал телеграммой Арнольда. Арнольд лишь в Берлине от Сережи на вокзале узнал всю гадость своей сестры. Елизавета горела стыдом за своих. Ездила стыдить сестру в Голландию, уезжал и Cornelius (Kees), за тем же.
   Сумасшедший дом. Я как мертвая лежала. Не знаю сколько дней... Не ела, никого не пускала к себе. Боли всюду. Не было слез. Все было гадко. Хотела уйти от всего. Из клиники я ушла уже. Средства к жизни, кроме моего заработка, уже годами не было. У меня было хорошее место, но я держалась за него зубами, т.к. как иностранка я не могла работать в городских и государственных больницах. Частных же386 не так много. Ну, это особая статья. Тут тоже слез было проглочено не мало. Шеф отлично знал, что без меня не справится, но еще лучше знал и то, что мне не так-то просто от него уйти... Но это -- в сторону.
   Я все же решила уйти, порвать, бросить... Меня, конечно, приняли бы обратно на место... но... каково? Да, А. приехал, бесился, звонил отцу, глаза "открывал" тому тоже, унять просил девчонку. Отец заболел. Назначили все, как хотели. Девчонку игнорировали. Арнольд простаивал часы на коленях у моей кровати, молил. Являлся сам жертвой. 12-го ноября я встала. Согласилась... Арнольд уехал 12-го, взяв слово, что я приеду. Меня везла Елизавета 14-го ноября на поезде-эскпрессе в Голландию. Полуживую -- невесту. 15-го я лежала. Елизавета отдалила сестру, сказав мне, что от нее "поистине злое исходит". 15-го мне долбили что-то о брачном контракте, о нотариусе, о деньгах...(!) ...гадость! Мне было все -- все равно. 16-го я в 7 ч. утра встала, еле стоя на ногах, помню, брала ванну в холодной комнате. Брр... Пришла парикмахерша, причесывала. Я не выходила к столу. Чай не пила. Язык чужой. В 11 ч. подъехал автомобиль, -- Сережа... Пришел ко мне, урвался из Берлина, он только что получил службу, несколько дней, маленькую. Я залилась слезами, его увидя. Благословил меня, положил мне золотой в туфельку (мама научила). Оделся, во фраке, красивый... В 12 ч. я сошла в "Halle" и... не узнала дома. Это был сад всяких цветов. Встретил А. -- сердечно, возвышенно, как "Мадонну", -- говорил он. Церемония (именно!) открылась. Лакей с булавой и т.п. И. А. велел мне ни гу-гу с сестрой. Я исполнила. В 7 ч. вечера с ночным поездом мы ехали, "молодые", в Берлин... Твой ноябрь ничто по сравнению с моим. В письмах невозможно все сказать. Сестра искалечила многое. Она в Америке. Мой "нервный шок" дал себя чувствовать долго. Рождество мы были у мамы. Я возвратилась из "hochzeitsreise" {Свадебное путешествие (нем.).}, больная. Ангина, -- получила в итальянских лагунах. В бреду привез меня Арнольд. Лечил кавказец. Был очень мил. Спас от осложнений. Мама ему только верит.
   Да, вот какой был мой 37 год. 12-го приехали в Голландию, -- я кое-как уже выздоровела. На Пасху я была в Берлине у мамы. Как больно мне, что ты страдал тогда... О, если бы знала!.. Иван, м. б. было бы все иначе! Обожаю тебя, целую... о, кааак целую.
   Безумец ты, мой, родной, любимый! Будь здоров! Пиши, хоть одно слово! Умоляю! Оля
   [На полях:] Розы мамины.
   Береги здоровье!!!! Успокойся! Родной, милый! Пиши! Я жду! Приедешь?
   Эти дни я увлеклась твоими книгами, -- м. б. потому и задержка писем?
  

84

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   28.XI.41
   2 ч. дня
   Свет сегодня, Оля, -- письмо 15.XI -- запоздавшее, с 2 фото, где ты в лаборатории, чудеска! Мудрая ты, _г_о_т_о_в_а_я, -- пиши! Ка-ак ты понимаешь _в_с_е! до чего чуткая! -- говорю, как ты пишешь о "писании". Все верно. Это -- чутье такое. Я повторил бы твое -- дословно. Нет, это не "учеба" тебе: я дал лишь "т_е_м_у". Ты свободна. Как и что хочешь -- делай. _М_о_ж_е_ш_ь. Все сделай. Вообразишь все. Как ты о "ewige Weibliche"! Опыт _в_е_к_о_в -- в тебе. Само дастся. Ну, и богачка! Нет, не "кобылица молодая", хоть порой и мечешь ноги в воздух, -- ты уже "в мерном кругу", удалая. Целую в... мордочку -- в глазок "косящий" (о, не "пугливый"!). Будешь писать -- сознай _с_в_о_б_о_д_у, не оглядывайся, а -- как _х_о_з_я_и_н! -- над всем. Как в своих анализах. Высыпи из души, а после будешь формовать, очищать, стягивать. Я же знаю, как ты готова, -- я вровень с тобой, поверь, дружка моя, заветная. Вот именно: ты из редчайших женщин, кому внятно святое -- очарование "ewige Weibliche" -- сама призналась.
   Послушай, однако... так я хочу быть бережным к тебе, а ты -- "добивай, измучай!" Объясни: чем я..? Не надо, Олёк... ну, прошу. Боль в глазу -- прошла. Это я, помнится, недавно налетел на дверь, в сумерках. Мои капли уняли "тяжесть". В Москве было плохо: одурев от работы, спеша на воздух, с разлету наскочил на ребро двери, -- это был у-дар! Разбил надбровную дугу в кровь, и скульце, и -- в глазное яблоко, в зрачок!.. Вот "свет"-то увидал! 4 мес. Во тьме сидел, бо-ли..! Это было воспаление радужной оболочки. Повторялось, от простуды, но все реже, с перерывами в 3--5 лет. В Крыму, когда убили Сержика, такое было... Оля мне читала у печурки "Чашу", Евангелие... Знаю, _э_т_о_ бывает и от другого, но в нашем роду -- никогда этого "другого" не было: я -- _ч_и_с_т_ы_й. Ну, проверь в лаборатории -- увидишь. Не боюсь.
   Твой ноябрь 37 г. -- о, мученица, загнанная птичка! Я плакал сердцем, я бился у твоей кроватки, я целовал твои реснички влажные, я _в_и_д_е_л_ твое замученное сердце, Оля... Я на коленях, с болью, глядел в тебя! Ничем тебя не потревожу, оберегу. Как ты дорога мне!
   О враче No 2. Да, неосторожность, мне далось это болезненно. Преодолела, -- а победителей не судят. Как все относительно! В сравнении с таким -- "кавказец" -- чище, умней, выше, при всей "кавказскости". Этот -- самодовольный -- циник, недалекий, да, -- и пошляк. Его письмо -- чудовищная наглость, бесстыдство. Если бы моя сестра получила такое, я знал бы, как ответить. Ты -- хранишь?! ... -- уничижение!? Ты -- лишь -- "гроздь полносочная". Тебе было позволено -- "выскользнуть"... в надежде что -- "вином в уста вольешься... вернешься..."!!
   Обращение как с "вещью"! Да еще скрадено -- у Катулла387, повторенное не раз в вариациях... опошлено! Фу, гадко как! Даже и Гете потревожен этим ничтожеством. Бормотание о "Weltgeisten" {Мировой дух (нем.)}... И это повторное -- "sollst" {Должна (нем.).}, "kommen können" {Приходить (нем.).}!.. -- благодарила за дозволение?! Это -- "Полюс" (вот это так "водитель"!), эта пошлятина о "тяготах русской души", (всякого жита по лопате!) с указанием "склада" ("in mir" {У меня (нем.).}!) -- "должна и мо-жешь"! Мне тошно, будто наглотался грязи. И это -- "Du" {Ты (нем.).}. Ты позволяла -- "Du"? В 34, когда уже "вела" того, кто "теперь он целовал свою мадонну"! Что это?! _к_а_к_ совмещалось?! Полуночное шампанское, поездка, "Du"... что _е_щ_е... ? -- и -- "водительство"? Это мне -- _з_а_г_а_д_к_а. Психологический провал. Ездить -- да еще с шампанским... -- не зная, с кем..! Как это с _т_о_б_о_й_ могло статься? Это же -- "ловец", обыкновеннейший "минюскюль" {Маленький, здесь: ничтожный (от фр. minuscule).}! "По-дешевке". В плащике дешевого "эстета", -- и еще, при этом, -- глу-пый! Да как же чист "наш легкомысленный Евгений"! (на письмо Тани). "Быть может, чувствий пыл старинный -- Им на минуту овладел; -- Но обмануть он не хотел -- Доверчивость души невинной"388. А _э_т_о_т_ -- _в_о_р, -- и еще дешевый, без риска. И при этом такое "величественное _в_е_л_и_к_о_д_у_ш_и_е": "я дозволяю тебе выскользнуть из моих рук..." но..! -- "м. б. вернешься"... и т.д. Вот оно "право на вещь" -- "jus rerum" {Право на вещь (лат.).}! Тьфу! Дальше -- хуже. После "леденящей" встречи... твоя просьба -- спеть! Хотела ли -- обнаружить свою _с_и_л_у? Опять -- психологическая загадка. И его "демонстративная" тебе _о_т_м_е_с_т_к_а! Это уже самораздевание бесстыжее... при честном народе! Вплоть до... срыва. Сорвалось, -- и вот -- наглядность. Что же это, как не глупость и не циническое бесчинство, намек, непостижимо наглое обращение с девушкой! Что могли из всего сего вывести остальные зрители?! Только одно -- "роман завершился, -- после поездок ночных... -- ссорой. Ну, _п_о_м_и_р_я_т_с_я". Причем все, конечно, знали, что этот "срыватель струн" -- женатый. И -- последняя гадость. Гитара сунута в твой... гардероб! После сего -- будь я тогда в Берлине и знай все это, я предложил бы этому "эстету" "проехаться в подгороднюю рощу". Ты была "безвольна", и все объяснимо. Ты преодолела, все же. Но "скольжение" было. Эти "игры" -- известны -- они пряны, щекотны именно "скольжением" -- это -- "demi-copulation" {Полуобладание (фр.).}, как у "Demi-vierges" M. Прево389. Это, конечно, показывает "темперамент". Во мне -- осадок горечи. Прости за откровенность, но с тобой я не могу иначе. Ты так хотела. Вот это -- из "изломов".
   Еще -- "изломы". Острой болью принял я твой "рассказ о семье"390 -- 28--29.X. Моя тревога за тебя родилась из "проявления": побои зависимой девушке. Все возможно, "психоз безволен". И -- "случай с братцем": "ласково и нежно" но... "дала понять". Остался "красивым мальчиком"! Тут ласково и нежно могут быть приняты как "неопределенная возможность", полуобещание. Отсюда -- надоедливая "влюбленность". Совместное катание на велосипедах: "нестрогая!" И еще: "драма... после узналось это". Отец, "деспот" -- "добрый малый". Уж не с той ли служанкой? с "мадонной", которую били?
   Да, знаменитый род, все хороши, до "ведьмы" и начер-тательницы "значочков". (Betty391: "отпуск "рвача", виза-молния: все пущено в ход для спасения втуне.) И в этом "доме" -- _ж_е_м_ч_у_ж_и_н_а, в навозной куче. Попранная, _т_а_к. Обреченное спасаешь твоею, чистой, кровью! Ты чтишь ее, эту исключительную кровь?! -- дар Божий. Чти, чти. Она -- неповторима. Я писал тебе про "девушку от Храма". Это я _н_а_ш_е_л, уясняя тебя -- себе. Я там не сказал о "страстях". Понимаешь, _к_а_к_ я искал тебя? Через... Дари. Она -- дву-родная. От княжеского корня и -- от Церкви. Ты -- _в_с_я_ -- от Церкви. Но, ведь, в Храме -- _в_с_е. Небо и -- земное, греховное. Оно выгружается к подножию Креста. Там -- Преображение, благовещение, Воскресение. Но там и аналой с Крестом и Евангелием, за ширмой, "канун" и пол, закапанный слезами. Вот -- где -- "Слагают "Schwere" {Тяжесть (нем.).} русской души", а не в пустопорожности "ловца" -- "Draufgänger", конечно, -- только м. б. без прыти и напора. Ну, кончу.
   "Проблему" -- я отодвигаю, хорошо. Ты была потрясена моей "ошибкой" -- стремительностью, прямотой: я ведь не "ловец". И "Полукровка" тут совсем некстати. Слушаюсь, покорен. Конечно, никому я не писал в Голландию: я ведь и не глупец.
   Да, я люблю жизнь. Иначе я не был бы _т_е_м, кто я. Умею ли я жить... -- это другое дело. Нет, не умею. Но смог бы и уметь. Для читателя я, после "Человека из ресторана", -- прожигатель жизни, иначе -- как же? Дать _т_а_к_ _р_е_с_т_о_р_а_н_н_о_е..? В Питере родилась легенда в литературных кругах: служил лакеем в [1 сл. нрзб.] ресторане! Мне говорили об этом Кони392, академик Венгеров393 (проверял!!), Василий Иванович Немирович-Данченко394... Чудаки. Но... как же?.. Очень просто. "Любовь" к тому, что даешь и... некий дар. -- ? -- "Теория сочетаний", по алгебре. -- ? -- 10 знаков, а чисел из них -- ? -- -- Ну, по 2--3 элементам -- могу дать -- почти _в_с_е, внутренней логикой, психологическим чутьем... неким даром -- и -- _т_р_у_д_о_м. Чтобы дать маленькое "Под горами" ("Liebe in der Krim"), мало было видеть Крым: я прочитал 12-томную Энциклопедию Крыма (в_с_е_ о нем и татарах) -- и надо еще "влюбиться". Надо было полюбить лошадей, "круг", азарт даже, чтобы дать "Мери", "бега" в "Путях Небесных"; -- надо было полюбить воздух конный. Не любя _ж_е_н_щ_и_н_ы, не мог бы дать Анастасии, Паши, Дари, Катички395 и прочих. Ну, а найдешь у меня... _г_р_я_з_ь? Почему -- понятно: не люблю. Страсти... люблю и о-чень знаю. Из _с_е_б_я. Огненность моя не злая, а нежная, вся -- ласка. И потому -- женщина для меня -- любимая, священная. Я служу ей, как в таинстве. Молюсь всему в ней. Вот, ты вышла из ванны -- вода уже святая, для меня, умоюсь ею. Тебе служу, _в_с_е_м_у -- в Тебе. И -- _н_е_ _р_а_б. Ибо тогда не было бы и служенья: раб не _с_л_у_ж_и_т, а служит. И оттого -- горяч, порой цепляю, невольно, в страстности.
   Олёк, не надо было поливать бегонию: пора прошла, клубень сбереги умело. Напрасно столько требовала от нее. Ей нужен отдых. Вот она и стала усыпать. М. б. спасешь клубень. Узнай. Мне долго писать о сем, но я это знаю, я люблю цветы, и растворы знаю. Я сам выращивал самое капризное -- глоксинии, -- из семян-пыли!
   Я полюбил тебя, Олёньчик, не случайно: я в тебе _н_а_ш_е_л_ именно то, что любил всегда, в частях... а в тебе увидел -- _в_с_е, в сгущенности. Ну... и -- _о_б_ъ_я_т. И _э_т_о_ все растет и крепнет. Ты все еще раскрываешься. Вот -- и в этом письме, запоздавшем, от 15-го (было еще от 15) _н_о_в_о_е: чуткость художества (знаешь, как писать, без наставлений: надо _у_в_и_д_е_т_ь.) -- Увидь же! можешь. И южный город почувствуешь: дома из беловато-серого камня, небо -- синь, пирамидальные тополя, кипарисы, пыльные, (в ржавчине-пятнах) -- воздух степи, сухость, _в_с_е_ камень... Минареты -- редко -- каменные ограды, из грубых кусков, на них сухие плети "ломоноса" (весна, март, цветут груши), -- чего же еще! Все. Умирающие -- рвань. Не разобрать -- кто. Желтизна и бурость лиц, кожаные чувяки... полосатые штаны у татар, цыгане (они все одинаковы), русские -- тоже. Интеллигенция..? Выбиты, ушли, служат. Дети -- тряпки, кучкой. Матери... -- страшные -- да ты, _в_с_е_ видишь зоркая моя ластушка! О, как люблю, хочу... ласкать тебя, родная моя дружка, -- весь в стремлении и -- бессилен -- увидеть хотя бы! Во мне -- будто гроза сухая... Ты жасмин любишь -- почему? Не скажешь. Так и в любви. Да, могу все разобрать, почему и почему, а сказать _и_т_о_ж_н_о_ -- нельзя. Неопределимо. Вчера так нежил тебя, звал..! весь таял, дышал тобой, теплом твоим, слышал даже теплое белье, дышание тела... негу-ласку, -- и -- призрачность. УзнАю... не узнАю..? Порой я чувствую тебя так _о_с_т_р_о! Из твоих писем -- волнами, м. б. раз. в месяц, дня 3 сряду. Как бы периоды... Я связываю это с _т_в_о_и_м, _ф_и_з_и_о_л_о_г_и_ч_е_с_к_и_м... ты _п_о_н_и_м_а_е_ш_ь. Угадать хочу... и оттого, во мне -- такая нежность, такая тяга... к творящемуся в тебе, к твоему _т_о_к_у... к _о_ж_и_д_а_н_и_ю_ твоей частички -- _ж_и_т_ь, родиться. О, дивное и -- так с тобой соединяющее... до исступления! (Не хмурься за мои "анализы", -- это же я, ты же не хотела бы видеть во мне лишь песнопевца!)
   Видишь -- и опять не написал _в_с_е_г_о. В кипении мысли. Но все соберу, на все отвечу. Обнимаю, люблю, ласкаю, до писка, до... -- как дети любят, -- у-у-у... до "скрипа". -- У меня довольно тепло. Утром было + 11°С. Но могу пустить радиатор электрический, хотя и норма. Но я -- когда с тобой, а теперь -- с тобой, -- легко переношу. Вот, сделаю два--3 движения руками -- ...будто обнял, привлек... -- тепло! Дай насмотреться... дай же губки... чистые, чуть в пленочках... сухие? Принимай, без прерываний, селюкрин, -- окрепнешь. Я послал, но вышлю еще, еще. Не бойся, вреда никакого. Можешь последние 2--3 дня сокращать до 2, 1 в день. Только -- за 1/2 ч. до еды, не меньше. Проделай 2--3 лечения. И полюбишь -- крепче. Плечики целую, "душку", шейку... нежно, чуть щекочу, ресницами... чуть дышу... тебя вдыхаю, Олёль, Ольгушонок милый. Твой Ив. Шмелев
  

85

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   29.XI.41
   Дорогая моя Ольга, меня поразила твоя "гордыня"! Я тебе не "задачу" давал: я предложил дать свое, -- дал лишь сюжет, и ты вольна не принять. "Дам лишь часть", -- пишешь ты. Я _п_о_н_я_л, -- почему. На твои взгляды на известный вопрос не посягаю. Но, -- изображая "случай" -- (общий), ты и не ломаешь свои убеждения! Иначе -- искусство будет не свободно. Не à these {Тезис (фр.).} тебе предлагал, -- а дай _ж_и_з_н_ь! Здесь гордыня не у места. Она должна бы уместной быть в случае с "доктором-эстетом", -- где она совсем сникла. Там ты дозволила обращаться с собой, как с "рабой". Да еще ценишь такое унижение! И. Ш.
   [На полях:] Флобер учил Мопассана396 10 лет. И там гордыня не проявлялась.
   Дай мне адрес прелестной дочки священника397 в Гааге. Я спрошу у ней адрес Bauer.
  

86

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   1. XII. 41

Досылаю это письмо, не дошедшее

до тебя из-за приложенных

к нему трех фото.

И. Ш.

   Я тебе, девочка моя, Олюлька моя, такое письмо вчера начеркал, -- а сегодня чуть не послал! -- что самому жутко стало! Чумовое, злое, -- всю тебя _и_з_о_б_р_е_л_ мукой своей, -- и -- перечитав -- порвал. Сама виновата! Ну, прочь тьма, я _с_в_е_т_л_у_ю_ тебя люблю, лелею. Такой останешься. Ты что же брыкаешься, заносишься?! Думаешь -- не _с_л_ы_ш_у? _В_с_е_ слышу. И "прищур" твой -- "ну, будто в школе!" -- "урок"... И сама же знает, что да, -- _э_т_о_ (брыкание) будет мне не по сердцу. Ты... передо мной... -- кто тебя так всем сердцем обвивает... так любит... так ценит... -- ты -- гордиться?! Тебе обидным показалось? Ты -- извини -- совсем глупышка. "Ноги в воздух не мечи"! Лучше поцелуй, ду-рочка. Вчитайся, _к_а_к_ я в тебя верю. Я тебе не урок задавал, а дал труднейшую тему, зерно -- создай! А ты -- "по-жа-луйста без наставлений!" -- смысл такой твоих слов. Дайся, я тебя задушу, упрямку, злюку... прильну и -- не дам дышать, не дам этому злюке-ротику раскрыться и отпускать свои "изломы". Ты высказала желание быть вместе у всенощной, как бы бессознательно предложила мне "зерно". Я взрастил его -- для тебя, Ольгушонок, -- в "Свете тихий"398. Послала "Девушку в ветре" -- я взял как "задание" -- и дал "Девушку с цветами"399. На твою творческую свободу я не покушался, как не покушался Пушкин на свободу Гоголя, _д_а_в_ ему сюжеты "Мертвых душ", "Ревизора". Таким же путем явились "Холстомер", "Воскресение", "Живой труп"400. О Достоевском и говорить нечего401. Всем нам задает "уроки" -- Жизнь.
   Я не брыкался, когда получал от нее "Куликово поле", "Про одну старуху", "Трапезондский коньяк"402 (эх, прочел бы тебе эту -- удавшуюся -- песенку! -- а ты бы меня _н_а_г_р_а_д_и_л_а). И вот эти задания _у_д_а_в_а_л_и_с_ь, и моя творческая свобода не ущербилась. Тебе была предложена тема -- очень трудная! -- а ты проявила ненужное, неуместное _с_а_м_о_л_ю_б_и_е. Берегись: это страшная помеха! -- в творчестве. Знай, что на творческую твою свободу и мысли не было давить. Или ты так меня еще мало знаешь? Я с тобой вровень хочу, а ты... что же? Знай: ни сверху вниз, ни снизу вверх у меня с тобой. Пусть и ты такая же будешь! Если не хочешь дать _ц_е_л_о_г_о, не пиши ничего: читать не стану. Я _в_с_е_ понял, почему не будешь. А, разница идеологий? Болеешь этой рабской "ветряной оспой русской идиотской интеллигентщины"? Табу для тебя "вопросики" иные. В искусстве не может быть "вопросов". Оно -- дает бесстрастно. И. А. "запретил"? Эх, поговорил бы я с тобой. Я бы тебе еврейский вопрос изобразил целой религиозно-философской системой. Не пиши. Этот страшный _л_а_к_о_м_ы_й_ (пусть -- боль!) кус я для себя оставлю. Я от великой любви предложил его тебе -- ты отшвырнула. Я хотел вернуть тебе покой, за-влечь, у-влечь тебя... в работу... -- предложил... -- а ты... ?! Хорошо! Вот ты какая! Да, вумная головушка, если бы даже _у_р_о_к ..... (тут этого не было) чем же тут стыдиться, заноситься?! Флобер 10 лет _г_о_н_я_л_ Мопассана. И когда тот принес "Пышку", -- сказал: "Теперь, мальчик, можешь". Мне стало больно. Проявляй _с_е_б_я_ и _с_в_о_е_ -- где надо, а не со мной. Не сохраняй писем, вроде -- "с полносочной гроздью", подлого письма доктора No 2. Эх, что я тебе вчера писал! Так пронзил тебя -- все о том же -- что... пожалел и -- порвал. Ну, довольно. "Девушка с цветами" тебе ничего не сказала. Значит -- не сумел. Дальше -- не повторю.
   Дай мне адрес (имя-отчество) "чудесной" -- одной из Розановых. Я кое-что о ней слыхал, в связи с г. П[устошкиным]403. Та? Она должна знать адрес Clemance Bauer. Я напишу ей. Что ты выдумываешь -- какой-то я "мужской"! Я -- я, -- такого скромника еще не встречала: мне все "мужское" в твоем смысле -- претит! Я -- весь "женский", и потому так высоко ставлю Женщину. Я бы не мог тебя ценить, если бы ты была "женой при муже". Мало же ты меня знаешь! Моя Оля -- была всегда _с_а_м_а.
   Ответь, как ты сумела совмещать "ведение будущего супруга" с "поездками", и его "целование своей мадонны" с... шампанским, (с поцелуями, конечно и еще с кой-чем (заполночь шампанское!)), с "Du"... с его тебе "наказами", с "sollst" и прочим, до -- "грозди"! до восхищения, что тебя расценивают, как "petite-chose" {Маленькая вещица, безделушка (фр.).}, -- да, да! Это дурацкое "величие"! Все мне непонятно в этих "изломах". "Жена при муже"! А теперь... в Шалквейкской щели -- ты кто? Удобство! Где твое -- "сама"? Где проявление _с_е_б_я? Не в кричаньи же на рабочих? не в устройстве же гнезда?. Ты -- так, всего страшишься, где ты -- _с_а_м_а. Ты же на веревочке! Ты так себя сама поставила. А "Шпекиных"404, (почтарей) не смущайся. Как ты довольна, что _т_е_б_я_ предупредил Шалквейкский Шпекин! Ну, и нечего со мной-то считаться. Я на твою свободу не покушался. Напиши-ка лучше, что было 9. VI. 36 г. -- _в_с_е.
   Твоя открытка от 6-го XI -- сегодня!! и одновременно, от 26.XI, -- крупными буквами. Я не писал из-за глаза. А, озлившись на твое восхищение от письма доктора No 2 -- убрал все твои портреты на 3 дня. _У_х_о_д_и_л_ ("серчала баба на торг, а торг про то и не ведал!"). Да неужто ты... чем больше к тебе нежности, покорности... -- тем больше ты закидываешься? и -- обратно. Не прав ли мой Женька: "Когда идешь к женщине, бери хлыст и розу"405? Ты "докторам" _в_с_е_ прощаешь, до "гитары" -- Ну, буду злой. Вчера у меня + 7° Ц. Плюнул -- и окатился в ванной (3 таза) -- водой в 4° Ц. Стало жарко, а к вечеру -- бац! -- + 38, 8! Плюнул -- и выпил грогу. Сейчас -- 36,7. И -- тепло. Сейчас мой завтрак: бифштекс с печеным картофелем, шоколадный крем, 1/2 стакана Сен-Эмильтон, лепешка с черничным вареньем. -- Ты писала, что моя открытка от 10-го "нечто вот такое, что мелькнуло сходством в письме -- это было пределом муки". Объясни же! И об инженерше (о жизни и смерти) "это я испила тогда, только было наоборот". Что это, объясни. И еще: что было "ужасного", когда тебе было 19--22 г. (в 23-м?) Объясни. И -- что это за "тайна" Георгия406, он почему-то должен был отказаться от тебя. "Мама знала". Ничего не понимаю. Если ты что-то приоткрываешь -- ты должна сказать ясно. -- Sedormide попробуй 1/2 таблетки за 1/2 часа до сна. Цветочек ты вынудила заболеть: надо было давно (в начале октября) -- бросить поливку, он должен был _с_п_а_т_ь. Это -- луковка, он не должен погибнуть. Ах ты, Оля -- Оля: "твой ноябрь _н_и_ч_т_о... в сравнении с моим!" Утраты, одиночество, тревоги -- боль за литературное наследие -- кто озаботится? -- неоконченные труды, утрата себя -- головокружения до невозможности ступить шагу, рана в сердце, тоска. Не состязаюсь с тобой. Но вот что: все это, мое -- моей волей не могло быть излечено. Все твое -- могло быть избегнуто _т_в_о_е_й_ волей. Ты сама шла на это, после 2-х отказов! Разве ты не могла обойтись без Голландии? Или у г. Б[редиуса] не хватало духа обойтись без отцовской помощи? Помню мы с Олей решили -- не согласится мать -- без нее обойтись. "Гроши" роли не играли, ни "булава". Любовь все освящала, преодолевала. Я, помню -- были месяцы! -- из богатейшей семьи, (у матери 8 домов было в Москве) -- бегал через всю Москву на уроки -- давал за 20 руб. в месяц, каждый день! Студентом был. А когда Оля нашла раз три рубля на улице, -- она сияла: купила мне... бутылку "хинной" -- и одеколон! Мы смеялись, когда раз всю неделю ели печеную картошку. Я ей очищал, она -- мне. И наш мальчик в ладошки бил, когда мы ему сразу, оба подносили! И девочка, за ним ходившая, смеялась, -- все картошка! А, получив за урок, я купил ананас. Ну, целую глазки твои, -- птичка. Дай же губки. Люблю -- [1 сл. нрзб.].
   [На полях:] Еще не на все ответил из писем 30.X. "На могилке" -- верни мне.
   Сегодня Алеша Квартиров уезжает. Я дал поручение. Дал и портрет для тебя. Та бестия407 не был у них.
   Жду -- пустят ли в лагеря. В Берлине узнаю, смогу ли в Arnhem.
   Ах, какая ты... кобылица молодая! Ну, целую, злюка.
   Ты мне надоела с Земмеринг. Я ей послал злое письмо. Довольна твоя душенька?
  

87

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

   3. ХII. 41
   (первое)
   1 ч. дня
   Здравствуй, дорогая моя Ольгулинька, получил твое письмо "для слепого" {В этот период у И. С. Шмелева усилилась болезнь глаза, и О. А. Бредиус-Субботина посылала ему "официальные" письма, поскольку их должен был прочесть И. С. Шмелеву посторонний человек.}. Но я зрячий еще -- и кое-что новое вижу в тебе. Ого-о! -- с чем Вас и поздравляю! -- Итак, в тебе есть чуть-чуть, а м. б. и больше -- от genus masculus {Мужского рода (лат.).}! Как ты чувствуешь это "ewige Weibliche"! Даже до... "влюбленности" (ну, "чуть-чуть") в... актрис! Несомненно. Я и раньше твоего признания это чуял. В тебе, наряду с очень женственным, есть не-женственная рассудочность и ум, -- ну, не eines Mannes {Мужчины (нем.).}, но... чуть-чуть. И -- размах. И -- азарт. И... -- да мно-го этих "и" можно насчитать. Но это пусть будет пополнение "чудесно-женственного"! И твое восхищение Фасей, и еще -- m-lle Розановой -- с восклицанием -- "если бы я была мужчиной!" Ну, и что же? Было бы очень плохо и -- вернее -- досадно... для меня! _В_с_е_ я в тебе угадал, теперь вижу. Сложна природа твоя, и... капризна. Мне надо поберечь мою мыслей высказывали, -- что, де, ей уж лучше _т_а_м, тут-то, де, ей и места не было. Но довольно, довольно же наконец! --
   Твою Мадонну я не видела еще, не была в городе, -- у меня нарыв под ногтем большого пальца ноги и не могу туфли надеть, бегаю в домашних. Теперь лучше, и я собираюсь на Введение в Гаагу, конечно, если все благополучно. Обязательно отыщу эту копию, вероятно найду ее в Художественно-историческом институте324. Ты очень полно дал ее -- не трудно будет искать. И, вот пока не забыла, -- посылаю тут же тебе "после ливня" на ватке, но ты напрасно меня упрекаешь, -- я несколько раз тебе эти духи слала, в первый раз -- тотчас после их получения и затем часто душила письма, тогда, в период моих "огней", как ты выразился. Но думаю, что они улетучились, они очень летучи. В последний раз, когда я ими душилась (гости были), -- Сережа спросил даже: "а ты почему не надушилась?" (У Фаси все разнюхивали ее парижские духи). И были все удивлены, что эти духи совсем не чувствовались. А м. б. я их почему-либо тогда не приняла, как следует? Во всем ведь должна быть гармония и даже у человека с духами. Т.е. не "даже", а именно. Я не удивилась, узнав о Ивикиной дочке325, по твоим сообщениям так и должно было быть. Но что меня удивляет, так это ее двухименность -- Екатерина-Ольга. Почему? Это западно-европейская манера навертывать сотни имен. Но зачем же, если и мать стала православной, это офранцуживание? Моя одна приятельница (из давних, юных лет), желая лучше приспособиться к окружающей обстановке тоже подобное устроила: она вышла замуж за некоего Бориса, ну а по ее качествам кому же мог сей Борис уподобиться, как не царю Борису? Ее мамаша так и болтала в простоте, что "Олечка (тоже Ольга) сынка, если будет, назовет Феденькой, чтобы, как у Бориса Годунова". А когда родился сын, то мамаше показалось имя Федор слишком кучерским, а идея-то заманчива, да кроме того, еще до появления сына на свет, все готовилось и шилось для неведомого Феденьки. Ну, как быть? И решила: назвала по метрикам Manfred'oм, a в купели Федором. Я удивлялась, какое же это православное имя Manfred? "Ах, какие глупости, не может же он чудищем в школе быть, ему немцем надо расти". У Ивика тоже видимо: Ольга слишком уж французам чуждо, а Екатерина -- у всех есть. Ну, а чтобы память тети Оли почтить... вот и Ольгу еще приклеили. Я не люблю такую смятку.
   Кстати, мой хирург не кальвинист, а католик. У кальвиниста немыслима какая-либо икона, а тем паче Богоматерь. Они же прямо гонят Пречистую. Так дико. Нет, мой хирург католик и очень верующий. И, как это обычно бывает, именно потому что истинно-верующий, смотрит на все широко и не душит своим вероисповеданием. Слышала на днях, что будто он решил жениться на своей бывшей пациентке (ампутировал грудь -- рак), Shalkwijk'cкой приходской сестре милосердия, простой крестьянке, очень не молодой и весьма некрасивой, но доброй.
   Он в моих глазах еще больше вырос. В Голландии чувство ранга и происхождения доведено до болезненной точки, а тут... очень известный доктор, сын тоже очень известного врача из очень хорошей семьи. Он совсем не молод, думаю далеко за 50, не женат -- не сумел урвать себя от работы, от пациентов, да и теперь-то говорит: "Моя личная жизнь не должна ни в коем случае отзываться на моих больных". Он в год делает 3000 операций, а практикует уже 20 лет. Если не сплетни, то желаю ему счастья. Подумай -- берет больную, неизвестно еще с какой перспективой, полу-инвалида, не беря в расчет вообще ее внешность. Говорят, что постоянно у нее бывает. Не знаю.
   Рука моя болит опять невыносимо, теперь погода. Сегодня гроза. Грудь иной раз так сверлит, что еле удерживаешь крик. Ну, это-то ничего. Недавно опустила я сухую Розу Иерихона в воду и она 2 дня "цвела". Чудная вещь это у Бунина326. Я все вспоминала, глядя на этот серый клубочек. Где Бунин? Жив ли? Вот этот цветок уверяет меня в мысли, что у цветов есть душа. Будут ли цветы там? И животные? О. Дионисий говорит, что что-то такое будет преображенное. У меня масса цветов. Люблю их. Садик засадили с Тилли на днях тюльпанами, гиацинтами и нарциссами всяких видов. Крокусы разбросали по лужку. Были как-то гости (* После похорон Вали звала я ее родных отдохнуть и заодно Фасю.), навезли тоже цветов, вся комната была полна: и розы, и цикламены, и гвоздики чудные, хризантемы. Очаровательно, но мне всякий раз больно за срезанные цветы, жаль их. А сколько людей убивают! Мне так это жутко. Сил не хватит на восстановление и залечивание ран потом. Если бы Господь мне дал здоровье, -- сколько работы каждому после войны! Я только и жду и жажду быть полезной. Счастлива за тебя, что "Неупиваемая чаша" нашла путь к сердцам. Дай Господь! Милый, как я понимаю твое состояние при последних главах "Лета Господня", как горько должно быть тебе все это снова оживлять. Когда же все это напечатается?! Как жду прочесть! Кончаю. Прости за бесформенное, "не мое", письмо. Я вся какая-то стала с болезни иная. Мне часто трудно бывает писать. Шахбагову на его замечательное письмо не могу месяцами ответить. На днях писала и бросила в печку и теперь уж знаю, что вообще не напишу. Крещу тебя. Оля
   [На полях:] Пришиваю ватку с духами.
   Ну, Ванечка, будь здоров! Господь да сохранит тебя, благословляю тебя. Оля
  

66

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   25 ноября / 8 декабря 43      8--9 ч. вечера
   Твое письмо от 29.XI, почтовый штемпель -- 1.ХII -- получил 7-го XII, вчера. Сегодня же отвечаю.
   Вот, дорогая моя "волынка", опять затянула -- "со святыми... да к такой!" -- это из последних глав "Лета Господня", из ругани "известного ци-мика..." -- по словам тети Любы, моего "крёсенького", в начале болезни отца, когда отец "вдруг выздоровел", на день--два... Да, у-падочное твое письмо... но ты меня уж приучила к таким, волынка. Да не умирай же пять раз на дню! Принимай для -- "бьян-этр'а" {"Хорошего самочувствия" (от фр. bien-être).} чего-нибудь, вроде того впрыскивания, что мне, как раз год тому, прописал французский врач326а. Я тебе писал и состав. Помню, шел 7 дек. заказывать тебе цветы к Рождеству, -- от ворот поворот, кон-чено, объявили мне в магазине Боман... -- и вот, помню... иду-плетусь, -- был очень слаб! -- по коридорам метро, и то-шни-ит... раза два "срыгнул" в уголки, как пьяные... а сам все -- ну, не во все горло, понятно, а то в "приют" посадят, -- все пою, пою... эдакий подъем, и на все плевать! Самому смешно на себя: тошнит, а пою! А это какая-то ничтожная капелька какого-то сока африканского растения... и меня, "мыслящий тростник"327 заста-вля-ет орать и чуть ли не плясать! Тут же и вывод: "сколько же _е_щ_е_ тайн вокруг!., и, м. б., есть "тайна": принял капельку какого-нибудь австралийского лопуха... -- и -- продлил жизнь на 50 лет!" А посему -- плюнь на все "суеты сует" и на ветер, который -- дурак! -- все "возвращается на круги своя" -- чушь, никогда не возвращается, а все кружится с пересечкой своих орбит! -- не знал идиот-соломоныч метеорологии! -- плюнь -- и... пи-ши! При-казываю!!! Приказываю, милая ты моя волыночка. От твоих "прыжков" вверх и вниз ничто ровно в мире не изменится, а разве ежедень оторвешь от своей жизни по несколько минут, если не часов. Вот что, сделай для меня, мне это очень любопытно: опиши мне хотя бы один только день твоей жизни на "схалквейской" ферме. Но -- с полнотой, с подробностями... -- как бы малы ни были... и со своими -- о-чень важно! -- ощу-ще-ни-я-ми... мыслями... хотя бы, смотря, как подмывают зад поросеночку, вдруг бы ты думала о... Шопене, заливном, треклятом Черчилле328... о Рубенсе329, о сапогах в смятку... Чтобы я видел тебя _в_с_ю, в хозяйстве и _в_н_у_т_р_и... Ну, про-шу!!! Ты трусиха, гордячка, и скверная поросеночка... так, после "Лан, дыши!", -- и не посылаешь ничего. Написала для меня, а послала хирургу. М. б. потому, что и этот очерк о детстве нуждался в его ноже?! Напиши! А то я брошу тебе писать... Что за удовольствие все время читать тысячное издание "Премудрости" Соломоныча! С меня и своей "суеты" довольно. В самый день отправки последнего письма, 24 ноября330, я свалился. Пожаловали два неприятнейших посетителя: М-м Грипп и Мсье Бронхит. И проторчали у меня 12 дней, очень серьезно и назойливо. М-ль Крым опасалась... но -- вытянула-таки... аховыми горчичниками и банками. Я, вообще, боли не выношу, нетерпелив, но горчичники, даже "аховые" осиливаю даже до 20 минут. У-х!.. Раз так взодрало... вскочил... и минут пятнадцать, согнувшись, покачивался от боли, и ныл, как больнющий зуб. И -- выстоял! Один, ночью... Попросил случайно зашедшего поставить мне на спину 4 штуки... тот ушел, а я... -- все и качался. И -- оборвал "самое главное". Так вот, за эти 12 дней... -- Юля свалилась сама, -- я был в этой "эсхатологичности", столько передумал!., дошел до полного... "отрицания _в_с_е_г_о!" -- ну, зови некоторого человечка с "мерочкой"..! -- а тут еще вот-вот черти в небесах... вот-вот мои "помпеи" раздвинутся... -- я же в таком... "пристреленном" местечке живу... кругом все "объекты", хотя для "чертей" англо-американских существуют лишь "ковры" и "площади" для чертовой игры, так что... жди и жди... -- и часто начинают петь "сирены", -- если бы гомеровские! -- с ними бы пошутить можно, любезный там и остроумный экспромт-комплимент сказать... эдаким бесом мелким рассыпать -- "м-лль... как вы прекрасно-страстны, как страстно-прекрасны... лепестки райских роз слетают с ваших губок... в ваших глазах неупиваемая бездна обещаний..." -- и прочее... А то ведь одна и одна речитатива: "мементо мори!" И тут... держи горчичник... еще минут десять! а уж вся кожа содрана. За эти 12 дней я растерял весь "заряд" рабочий... только теперь, на 4--5 день нормальной температуры я прихожу в себя, и пишу тебе. Лопаты, какими я перерыл многое в себе за эти 12 дней, настолько сильно-страшны и безнадежны, что... конечно, не стану разглядывать, что в себе наковырял в тайниках... -- это, в сущности, -- мертвящий НУЛЬ! Я его смахнул. Ладно, пусть все -- "беллетристика", пусть все "ловко приспособлено" хитрым человёнковым умишком, вплоть до величайших за-здешних построений в религиозных системах... пусть! Но я ведь и "неприспособленное" ощущаю, хотя бы "Царицу Небесную" 3-го сент., "Мадонну", св. Серафима в 34 году, слова -- во сне! моего Сережечки, на 2--3 окт. с. г. -- "папа, я пришел _п_о_б_ы_т_ь_ с тобой!" -- я же и _э_т_о, _т_а_к_о_е_... вписал в книгу _м_о_е_г_о_ о-пыта!.. куда ж я _э_т_о-то пристрою, как объясню? А посему... -- не думать, не рыть лопатами, тем более в состояниях упадка... с температурой, в одиночестве неисповедимом! Говоришь -- "друзей нет"... А я себе, когда бы такие два словечка навернулись... сказал бы: _е_с_т_ь_ у меня, далёко, но есть, не дотянусь -- а есть... -- и _т_а_м_... и тут, в Схалквейке, я не один! не одинок... ведь ты же мне сама внушала это, в письме -- первом! -- июнь, 39.
   МАШИНКА ИСПОРТИЛАСЬ, ПОДЛЯЧКА! ВСЕ НАОБОРОТ!!!
   Ну, выпрямилась, стервозочка! И тебе не стыдно? -- не машинке, а тебе, тебе!!? -- так волынить? М-ль Крым прописала мне впрыскиванье -- два раза делал (до болезни)... -- очень хорошо. Нечто гормонное. Не органическое, а синтетическое. Удивительно живит. Я -- может быть через это и "нахожу себя". Какая-то тоже "капелька"... Скажи хорошему врачу... пусть тебе пропишут! надо бороться с "упадочными припадками". Они же так яв-ны! Письмо твое, после 8 окт., -- день преп. Сергия! -- и... -- эти последние!!331 Какой слет вниз! Ведь голову так можно сломить. А мне-то каково принимать такие дозы... в моем-то полнейшем, здесь, одиночестве! Не подумала..? Я из кожи лезу -- заставить тебя быть просветленной, уповать, верить в себя, я столько сил положил на это... я же на тебя себя растрачивал... -- и все впустую!? Хорошо же ты меня... не говорю, что любишь... а -- чувствуешь! и так мне платишь за мою веру в тебя, за мое любование тобою! "Роль сыграна"? и еще отчаянней -- "и никакой роли-то не было!" Тьфу! тьфу!! тьфу!!! "Окстись! отплюнься!!!" -- кричал на меня Горкин -- в последних главах332. Чего твой дурак Денис знает о том, как _т_а_м_ с животными?! -- "будут преображенными" -- это ты и у ап. Павла найдешь, его перечитай. Это ты к нему-то, к бледноглавому-скорбно-му за -- _э_т_и_м_ прибегаешь?! Как же, он разъяснит... Ты -- к Нему обратись! к Нему -- в его Слове! а не к бедному истеричному попику. Он пусть "темным" расписывает, а ты себя не _т_е_м_н_и. Ты в мильон раз глубже и умней попиков. Не смей в кликуши, в юродцы... -- не отрекайся от данного тебе Господом, отцом и матерью, и всеми твоими чистыми предками, наследства! Ты -- умна, ты -- наполнена... ты не нахваталась, а на-копи-ла! Пойми и -- владей... и собой владей, также. Смотри на жизнь свою и вообще на жизнь не как раба биемая, а как _х_о_з_я_й_к_а_ в дарованном тебе хозяйстве! Как мудрая хозяйка. Мудрая хозяйка во всем и со всем -- _н_а_й_д_е_т_с_я, а не станет волынить и метаться за советами к хозяйчёнкам полоумным... она и их-то обязана "призвать к порядку"! Ты не ценишь, что еще можешь дать голодному ребенку кусок, -- а это -- великое счастье! Вду-майся! И правь жизнь, а не ползай под ней. Несчастненькими, загнанными, слабенькими, биемыми, страждущими... -- стараться видеть себя, и даже тон голоса несчастненький принимать, и клониться всячески... -- усладительно-больно, о сем много у Достоевского, есть и у психиатров... Но это не Жизнь, а -- клиника. Если бывают эпохи, когда жизнь обращается как бы в бойню и кладбище... -- так это все оттого, что "плохо хозяйничали" в ней. Но оазисы остаются, жизнь жи-тельствует... Так помогай же ей "жительствовать", а не добавляй еще от "кладбища" и от "бойни" -- хотя бы "самобойни"! Я так киплю сейчас на тебя, что... изругал бы тебя, словами бы затерзал... Но мне тебя жаль, я же люблю тебя, мою Ольгуну! Голубка, умирись и совладай с "духом угнетающим, духом уныния". Накатило..? К светлому Сергию, Серафиму..! А Она, Благостная, -- к Ней-то ты... ?! Хотя бы в праздник "Покрова" вдумайся, прочти песнопения его! Когда-то я написал "Покров"... знаешь? После Оли... -- для "Лета Господня". Иначе -- _в_с_е_ _р_а_с_т_е_р_я_е_т_с_я, если мы так недостойно откажемся от "наследства"! Пущена в Жизнь... -- твори, и творись в ней. Во имя лучшего, что есть у нас... -- во _И_м_я_ _Г_о_с_п_о_д_н_е! Ну, дай поцелую плачущие твои глаза... пусть не плачут. Дай мне милые губки твои... поцелую, -- пусть не кривятся горечью... ручки дай... -- исцелую все пальчики... -- пусть творят! О, если бы я был близко, с тобой!.. Две головни в поле... -- о, мы поддерживали бы друг друга... Г_о_р_и, пока не догоришь, не сгоришь вся, но -- пусть горенье это будет давать и тепло, и свет. Голубка... Олюночка...
   -- -- -- Духи вдыхаю... они тонки, напитали бумагу даже... я их чутко слышу... и в них твое дыхание... Ах, Олёк, если бы ты знала духи "Грепэпль"! -- Блосона (Blosson). Это -- старые английские духи. Я покупал в Москве. Только их и держала Оля. Этот "Цвет яблони" -- изумительно нежен... "После ливня" -- жестковаты в сравнении с ними. Те... -- "душа духов", их мысль, их -- _и_д_е_я. Ландыш -- мужик перед ними. А "После ливня" -- ну... виолончель Брандукова333 перед едва ощутимым дыханьем арфы под вдохновенной рукой покойной Айхенвальд334 (матери певицы Большого театра), в оркестре Большого театра. Парижские духи после старинных английских -- это джаз-банд после шопеновского вальса No 3 -- самого глубочайшего, тончайшего, неуловимейшего его! Недавно Юля мне играла -- а меня тогда тошнило! -- когда я жил у нее в парижской квартире несколько дней. Меня _у_н_е_с_л_о.
   Я не "наказывал" тебя, посылая после письма от 6-го XI -- только 24-го, а потому так, что -- работал и -- не было от тебя очень долго: ты мне после З.Х (твоя дата) написала только... 25.Х -- 22 дня!! Получив 3 ноября -- написал 6-го, потом 23. Целую. Ваня
   Ты совсем не считаешься, ско-лько и как я писал и пишу тебе! Я знаю: если бы я писал кому так и хоть -- 1/10 часть... -- почли бы себя счастливыми. Очевидно, мои письма тебе -- как "летом... лимонад".
   Я говорю сознательно, если нет желания -- не пиши, не силься, "через себя"! Я слушаю музыку... люблю ее... и всегда чувствую, когда по-игрывают, не-играют, а... наигрывают, по-игрывают. Я не виню тебя -- я болею этим. Не можешь -- не пиши. Не надо через силу... Но знай: для себя, в _п_у_с_т_о_т_у -- я писать не могу. Не старь себя: в сравнении со мной, ты -- младенец. Если б я был твоих лет!!! ... Ведь это -- 1916!335 До -- "Неупиваемой чаши". Прости, родная Ольгуночка, м. б. ты жесткость уловишь в приписке на 3 стр. {Имеется в виду предыдущий абзац.} Я считаюсь с потрясением после операции твоей, не виню тебя... но я и не могу не воздействовать на тебя: надо владеть собой и -- надо принимать меры против подавленности.
   Ватка с духами "Lilas Persan". Вот -- весна тебе! Будь ею!!
  

67

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   10.XII.43     8-40 вечера
   Сегодня я как-то остро беспричален, но борюсь с этим -- и пишу тебе, -- устало, правда.
   Дорогая моя Олюночка, в прошлом письме, вчера, я не на все отозвался... Самое главное -- "Ты _ж_и_в_е_ш_ь", говоришь ты мне... -- "ты -- в жизни", "все тебя захватывает"... -- или вроде того. Ну, что ты из себя ба-ушку делаешь, которая, будто, _о_т_ж_и_л_а?! В тебе все данные, чтобы любить "жизнь", и ты ее о-чень любишь... но нет в тебе воли или... навыка? -- чтобы не отшибаться от жизни. Мне думается, что не надо отворачиваться от нее или идти-влачиться _п_р_о_т_и_в_ нее. Как в игре -- особенно в рулетке -- _н_е_л_ь_з_я_ идти против "талии", а норовить -- "в ногу", пусть даже это и очень тревожно, и неприятно. Опытные игроки говорят: "нельзя дразнить богиню игры!" -- т.е. ее "ветер": с ног свалит! А... -- крутись в том же ветре... куда-нибудь и принесет, а с ног не свалит. Я наблюдал в Монте-Карло, как "сваливало". Опытный игрок примечает, откуда и как дует... и старается подставить, в игре-то, свой парусок: авось и черпнет... -- так сказать, расшаркивается перед М-ль Рулеткой: "дамам покорный поклон". Это не значит быть покладливым, нисколько, или -- "с волками жить -- по-волчьи выть". А вот что значит: не дуться на жизнь, а принимать ее -- бестолково-сложнейшую -- с улыбкой. А она -- необъяснимо это! -- очень улыбки любит. Есть поговорка: "она те -- щёлк, а ты -- как шелк..." -- и незаметно скользнет удар. Я только стараюсь разобраться, говоря так: сам я никогда не живу по заданию, "принимая меры"... я всегда спохватываюсь уж вдолге после... но разбираться необходимо. Чаще всего действую "по вдохновенью". Так и действовал, когда -- и не раз! -- писал тебе: "пиши хотя бы о ферме". А теперь вижу, что пра-вильно, и надо выкинуть это -- "хотя бы". Если вдумаешься -- увидишь, какая важная и исключительная эта задача-тема. Вдумайся в мое "Солнце мертвых". Я начал его "ощупью", не зная -- что и зачем дам... -- и дал, _ч_т_о_ _н_а_д_о. Подумай, в какую эпоху живем, как и _ч_е_м_ живем..! _Э_т_о_ больше не повторится. М. б. и вообще _н_и_ч_т_о_ не повторится, ибо и повторяться-то будет уже _н_е_ч_е_м_у! Но это другой вопрос. Жизнь как бы на голову поставлена. Так вот, дать "жизнь фермы" -- в такую эпоху -- о, это заманчиво! Ведь под "фермой"-то разумею я не только скотный двор, птичник, огород, бидоны и прочее... -- лю-дей разумею! всех и всяких. И -- как _с_е_р_д_ц_е -- разумею... разумеющую, _ч_т_о_ вытворяет ставшая на голову жизнь. _Т_в_о_ю_ душу, твои _г_л_а_з_а, сердце, разум... -- все чувства. Видишь, как поднимается, как вырастает "смысл" работы? Тут _в_с_е_ м. б. захвачено в творческую сеть -- и выловит сеть эта улов необычайный. Средненькие возьмут из твоего "романа" -- что по силенкам им, а чуткие -- _р_а_с_к_р_о_ю_т_ все богатство сердца и духа творящей. И -- понесут, насытятся. Другой вопрос -- чего больше черпнут: сладкого или -- горчайшего. Но тебе-то какое дело до сего? "Ты -- сам: живи один..."336 Уверен, что мое "Солнце мертвых" не раскопано даже и с поверхности... -- это не похвальба, а горькое убеждение... Но оно мне-то дало такое большое поле, что я мог и клясть, и обжигать, и пророчествовать... говоря о -- по видимости -- таком _п_у_с_т_ы_н_н_о_м_ и обглоданном. Многое я высказал -- выплюнул... из себя. Для чего? Не знаю. Так дышалось... _ж_и_л_о_с_ь_ в работе. И когда я думаю о ферме, получая краткие толчки от тебя же, о ней кое-что -- мелочи! -- мне писавшей, я вижу ясно, _к_а_к_а_я_ это захватывающая работа. Недаром я не раз подталкивал -- интуитивно! -- тебя -- возьми, начни... Да, как _ж_и_л_а_ ферма, и все, что в ней и вокруг... -- ка-кое же великое поле! И люди, и зверюшки... и даже "мертвый инвентарь". И как все это протащится через "живую душу", и как это скажет "живой душе". Сколько "пуповин" перервано... у всего! А сколько положений и творческой _с_в_о_б_о_д_ы -- говорить о многом... до песен и плача ветра. А "романов" и "драм"-то сколько! Вспомни "Холстомера"... вспомни мою курочку "Торпедку"... -- сколько всего -- _н_а_в_о_д_и_т, о чем и не помышля-лось. И все это совершенно безоглядно, и ненарочито, беспристрастно. Страсть скажется... почувствуется. Когда я начинал свои "Суровые дни" в 14 году, я и не помышлял, _ч_т_о_ дам. А оказалось вон, что -- захватило, и Леонид Андреев приезжал ко мне, как просил... -- только продолжайте, давайте нам, в новую газету... -- печаталось в журнале толстом, кажется, "Русские записки"337. Простая задача: как отражалась война в "глубине России" -- деревне. Революция все оборвала, я успел дать очерков 10--12, только на одну книжку, -- а ско-лько можно было бы дать, _ч_е_г_о_ и _к_а_к_ коснуться! Завершилось это -- ты знаешь -- "Солнцем мертвых" и его продолжением -- рядом книжек, где я все вывалил из души. И когда вывалил -- с передышкой для "Неупиваемой", писанной в 18-м г. -- я мог прийти в себя -- и дал "Лето Господне", "Богомолье", "Пути Небесные"... Ольгуна, в жизни творчества есть известная закономерность: оно дает "искру" от ударов, и художник часто о сем и не помышляет... по-сле уж разбирается. Дает и "контр-удары"... -- думаю, что "Неупиваемая" была защитительной попыткой такого "контр-удара"... -- криком из души, Кому-то: "спаси, погибаю!., дай тишины, забытья... дай укрытия..!" -- Ну, оставлю о себе, не до себя. И, конечно, не до рисовки собой. Ты понимаешь. Мне хочется _т_е_б_я_ убедить, тебе представить ясно, _ч_е_м_ и _к_а_к, -- и с полным правом! -- можешь быть ты _в_з_я_т_а... и тогда не подымется в душе горького упрека "судьбе"... Или ты малым сочтешь те чувства, которыми наполнялась, когда слышала, как голодный рот девочки, пришедшей издалека, или мальчугана... слюняво _х_л_ю_п_а_л_ забытое молоко... жевал-глодал хлеб, обжигался картошкой..? Вспомни-ка... А это -- доро-гого стоит... -- это цветение души, от сострадания, жалости, сознания бессилия и -- _с_и_л_ы! -- дать голодающему ребенку кусок! Это страшная и светлая поэма! Начни -- и распишешься. С самого "адама". Жила-была ферма... и жила-была Оля... -- и как они по-няли... _п_о_н_я_л_и_ друг друга... -- да, ферма имеет много "нервов" и "проводов": голоса животных, трепет ветвей, звон бидонов, мэканье телят... вздохи кобылки, потерявшей... и -- "романчики", порванные... и -- люди, люди... разные! И -- _с_т_и_х_и_ и... -- сколько тут матерьялу! Свето-тени... А тихие яблоневые сады..! И все это пронизывается... радиовестями... и музыкой, и кровью. А картина "налета" на ферму! Ну, на твою не налетали пока, слава Богу... но ведь на сотни, тысячи "ферм" уже налетали... и -- тихий ужас животных... и их глаза... Если бы мне было сейчас лет 50--55, я дал бы сам "ферму", не зная ее... я ее _с_о_з_д_а_л_ бы... из ничего, внутренним зрением своим! И тебя, и себя, и сотню неведомых мне голландцев. Как, не видя еще Германии, я когда-то, в 22 г., написал "Чужой крови"338... -- Знающие заявляли: вы прожили лет 10 в Германии! Ты обладаешь этим "шестым" чувством пылкого ви-дения воображением, и ты -- _м_о_ж_е_ш_ь! Подумай над моим "толчком"... или -- так и отпишешься: "не могу... я устала... нет цели, нет смысла... ты все преувеличил..." и проч. Клянусь, я тебе _т_а_к_ пишу в последний раз! Терпение мое истощилось, я замолчу. Ну, будем писать, не касаясь "творческих" процессов, а... ну, умная молодая дама переписывается с несовсем безынтересным старым писателем... -- так, "легкая музыка", от нечего делать. Ты удлиняй промежутки между письмами, я стану делать то же... и -- сойдет на-нет... "переписка друзей". Повторю, как писал когда-то: "не отмахивайся от лучшего в тебе... а то я, под внушением такого отмахивания, -- и для облегчения души, -- и впрямь стану себя убеждать, что ты, просто, "приятный силуэт мелькнувшей незнакомки"... Да так и лучше, пожалуй, а то надоем тебе с этими уговорами -- и скажешь -- про себя, пока, -- раздраженно: "вот навязался-то... эти уж ста-рые писа-тели!.." -- Твои письма снова и снова -- и в который раз! -- становятся... чуждающимися, дале-кими... -- отпиской.
   Я не хочу тебя обижать, прости мне некоторую жесткость: я лишь хочу привести тебя к тебе, тебя -- в те-бя! Не беги же от себя. Что мне от тебя надо? мы же, по всей вероятности, и не встретимся... я не так уж глуп, чтобы бесплодно и безданно обольщать себя розовыми видениями...
   А теперь -- к мелочам. Меня все еще изводит навязавшийся бронхит и насморк. Ночами -- бухаю и давлюсь. Помнишь Тургенева... -- "кто это старчески кашляет там, за стеной?"339 Куда моложе меня был, пиша это! Днем -- каждые пять минут вставай и иди к баночке... скучно и отвратительно. Правда, все туманы, и мразно-хладно. Сдаю, милая... а если еще и шучу и искрюсь слегка... так это я "делаю приятное лицо" г-же Жизни, что мне, дескать, ничего, терпимо... -- продолжайте и не серчайте. А мне, порой до сквозьтыкофейности отвратно. А смерти боюсь, и хочется видеть, "чем же _в_с_е_ _э_т_о_ кончится". Твои отчаянно-"беспричальные" письма еще сильней осложняют мое пустынное душе-состояние...
   Ну, да укрепит тебя и твоя воля, и -- Божья. Не падай духом! Стыдно... в пору расцвета! рас-_с_в_е_т_а, твоего, душевного. Ты мне так и не написала, что же сказал новый доктор, у которого была ты 11 окт.! что -- с почкой твоей?..
   Господь с тобой, дорогая. Целую твои пальчики и болеющую ручку. Ваня
   [На полях:] Напиши, тепло ли у тебя, тебе тепло -- самое лучшее лекарство! Берегись охлаждений, о, берегись, О-ля!.. Все возможное сделай, не будь _б_е_с_п_е_ч_н_а!
   Самое правильное: давать имя святого дня рождения или близкого к нему. Касьян -- будь Касьяном. Со мной поступили правильно. А тебя бы -- Феодосия! И писал бы я тебе, -- милая моя Фео! А бранил бы -- Доська!
   О двойных и даже 3-ных, даваемых детям на Западе -- я твоего мнения вполне. И -- дам Ивику нагоняй.
  

68

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   17. XII.43
   Милый Ванюша!
   Я беспокоилась, что так долго опять не было от тебя вестей и вот и верно -- ты болен был! Остерегайся же простуды! Как у тебя в квартире? Топят? Как рано в этом году завернули холода, не дай Бог вся такая зима будет, боюсь, что к Рождеству еще холоднее будет. Топлива не так много. В спальне у меня +5°С, страшно высунуться из-под одеяла, а вчера еще такой грех случился: выскочила пробка из здешней "бомбы-грелки" и всю мою кровать залило водой. Кошмар. Я после операции вообще очень страдаю зябкостью -- это еще довольно долго должно по словам хирурга продержаться. Но боли, боли... изводят меня. Все эти дни пронзает будто каленым прутом и сверлит. Судя по этому м. б. погода изменится?! Барометр упал, -- надеюсь, что тогда полегчает. Надоела вечная боль и ночью и днем. Уже больше 1/2 года... Ну, однако, не хочу ныть, -- только бы Бог миловал и еще не возвратилось то, что весной вырезали. Да и вообще-то прошу Бога только бы пережить войну и быть в состоянии что-нибудь сделать и смягчить горькую долю несчастных, которых множество. Я иногда физически ощущаю боль за все эти несчастья. И куда все идет?
   Какое безумие война! А наряду с этой бойней наука тратит миллионы на открытие той или иной болезни и борьбы с ней, доктора и сестры торчат ночи напролет у какого-нибудь выживающего из ума больного, а тут падают миллионы молодых жизней. Нечего резонерствовать -- это каждому известно, но больно, больно, что все красивые фразы о размножении рода человеческого и, кроме того, более комфортабельного, сводятся к тому, чтобы через несколько лет явилась необходимость такой вот бойни. Если отбросить все "одежки", то правда именно такой и покажется в своей наготе. Эпидемии, землетрясения и войны... "н_е_о_б_х_о_д_и_м_ы". Ужас, ужас. Иначе нас слишком много!!
   Но сколько зла при этом. Какую гнусь выявляет это самое человечество. Правда же мои животные много лучше! Вся техника пошла на истребление себе подобных. Поистине дьявольские руки приложились к науке. Мне много приходилось слышать о вечных зверствах и прямо холодеешь от этого и не веришь, что такое делают люди. Больно мне думать, что, вероятно, многие из близких и уж никак не причастных людей, живущих в Берлине, пострадали. Почти все они жили в районе, теперь очень пострадавшем. На мое заказное письмо еще нет ответа, но и оно не возвратилось. Есть еще надежда, следовательно. Как я рада, что мои со мной. О, если бы дожить до конца войны! А кто и в этом уверен?! Мы тоже можем быть подмятыми и смешаны с глиной. Ну, довольно! --
   Сегодня ночью странный был со мной случай -- просыпаюсь и в полном мраке (ибо ставни закрыты) ясно вижу все предметы. У меня это бывало уже, но не так ясно, как в этот раз. Немного жутко.
   Закрыла глаза -- открыла снова -- темно и ничего не видно. Причем, это не воображение, т.к., например, я видела что-то круглое, и не могла понять, что это. А утром, когда через стекло у двери проходить стал свет и образовался именно такой же полумрак -- то вижу опять этот круг и силюсь понять, что это, зажигаю свет и вижу ясно, -- это лампа над туалетным столиком, вернее ее диск, на котором она укреплена. Что это за явление? Ты не слыхал? Ванюша, ты не серчай на меня и не раздражайся. Моя вина в том, что не имея возможности всем с тобой поделиться, я кое-что высказываю, и из-за этого разные недоумения. То, что я не могу систематически работать меня самою гнетет. Мы толчемся в повседневной суете и спим все в одной комнате, согнанные холодом в одну кучу. Я не могу тогда работать. А дела масса. Вот привезли коров из другого имения -- почти все больные, простыли так без ухода. Свинью надо перед заколом откармливать -- ни на кого положиться нельзя, вместо жирения, -- тощают. Вчера было целое сооружение на двери дома для окуривания коров против чесотки, т.к. в деревне эта эпидемия. Потом их брили (это обязательно для Stammbuch {Племенная книга (нем.).}), всюду нужно приглянуть, рабочих покормить, кофе дать. Маленькие две телки, одна-то моя болезная Ольгушка (помнишь, я писала?)... "как с гвоздя", на диету посадили, отстранив работника, как я его зову, Фавна. Старик, быстрый, быстрый, живет со всеми животными, как с братьями, из той же канавы и воду пьет, что они, только сперва рукой головастиков отшугнет. Ольгушке даю вареный корм, для этого целый день вожусь с чугунами свекловицы и картошки. Мама тоже.
   Как будто бы ей лучше. Все на нее напало, захудалая, костышка, это с лугов-то! Гнать надо бы подлеца надзирателя оттуда, да нет людей. А вот другая телочка плоха. Той муку давать надо, не берет. Ах, да ничего и нету! Горе и беда со скотом... А утро какое чудесное было... Слышу у стогов стучит что-то, взглянула сверху, ослепило солнце, ярким снопом брызнуло в глаза из-за золотой соломы... а стукача все не вижу. И вдруг совсем над головой тук-тук -- пестренький дятел, но не похож на наших, а с красненьким задком и белой головкой. Каждое утро у нас стучит. Земля замерзла -- ноги по буграм прямо исковеркаешь, куры жмутся кучкой под навесом и ищут местечка на солнце, а как шаги услышат, выскочат и бегут навстречу: тяжелые рыжие вперевалку, наклонившись передом, а пестренькие -- совкие, -- суетливой рысцой добегут, увидят, что для них ничего нету и тихонько назад. Уже с полей доносится пиу-пиу -- так похожее на чибисов -- м. б. они? И отчего-то кажется, что и правда весна придет. Небо голубое и в морозной дали розово-фиолетовы кажутся деревья и кусты. У гусей стынет корм, несу воду им -- замерзла, которая у них стояла. Важно отошли, вытягивая шеи, и гогочут, точно возмущаются, что им помешали. И чудно смотреть на них, как в такую стужу полощутся носами в холодной воде. Они очень симпатичны, ходят неслышно, и все торятся к дому. Одного отделили от них для Рождества... и кормим, кормим. Подойдешь к нему -- шипит. А я думаю: прав ты, дурак, что злишься, кормим-то мы тебя для себя же, вот свинья глупая слушается нас и доставляет нам удовольствие, отъедается и тем сокращает свой век. И даже стыдно станет за свою "подлость" перед ними. Да, много боли переживаешь со своими четвероногими и пернатыми друзьями всякий день. Вот курочка почему-то стонет, ну совсем человеческим стоном, -- принесли в тепло, дала я ей масла, так почему-то подумалось. Полегчало. А сегодня другая. М. б. им холодно. Телятишки озоруют... бычок, если ему есть захочется вне очереди, прямо ногами передними в лоток и стоит дыбом. Они ручные, знают нас с мамой, а мужиков боятся, от них-то и палки видимо попробовать успели. Вечером люблю выйти на двор и тебя встречают столько пар глаз, покорные, непрестанные работницы. Что-то трогательное есть в существе коровы, терпеливое и покорное. Когда я выхожу, -- они знают и все начинают вставать, гремят цепями и все устремляются в одну сторону... к свеклорезке. Знаю, хитрячки! Олюнку мою кормлю лакомым кусочком, так она прямо дрожит, когда ведро видит. Она -- заморышек, но как у нас говорили -- солощая. Знаешь это слово? Ванечка, письмо очень спешно пишу -- тороплюсь к зубному врачу. -- Была у зубного врача, -- увы, из-за моей разнеженности послеоперационной, пропустила срок и теперь придется убить один нерв. Положил мышьяк, -- болит сейчас. Ну, Ванюша, будь здоров и Богом храним. Благословляю тебя. Ты не сердись, будь благостен, -- я не хочу входить в твои уколы, -- не надо, жизнь без этого лучше. Оля
   [На полях:] Я опишу тебе когда-нибудь день фермы. Теперь масса дела. По нужде я занялась прикладным искусством -- из ничего себе делаю нарядный туалет... Опишу, когда удастся, -- хитро и оригинально -- к лицу.
   Мама шлет тебе привет сердечный.
  

69

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   [30.ХII.1943] {На конверте помета И. С. Шмелева: Чудесное, рождественское!}
   Дорогой мой Ванюша,
   Вот и не верится, что подошло время и к нашему празднику писать, -- до чего же быстро летят дни и недели -- вся жизнь...
   Хочу верить, что ты в добром здоровье с легкостью в душе и сердце встретишь день Св. Рождества Христова. Поздравляю тебя родной и обнимаю, желаю всего доброго, мира душевного и спорой работы, радостной и легкой!
   Прости меня, что сделала некоторый перерыв в письмах, -- я жестоко простужена и, кроме того, нарывает палец, как-то тоже дико: вся поверхность первого сустава -- сплошной гнойный пузырь. Надо бы дать разрезать, и доктор велел прийти, но я не могу из-за простуды высунуть носа, -- погода гадкая... сырой липкий туман, и холодно. Привязываю всякие домашние средства, бабушкины еще -- м. б. вытянет. Тут почти в каждом доме страдают нарывами. Берегись ты, ради Бога, простуды! Как я волнуюсь, когда ты с каким-то озорством сообщаешь о твоем бронхите и гриппе. Очень я жалею, что не могу тебе никак устроить Рождество. М. б, после праздников сумею устроить деньги для Елизаветы Семеновны, но до Рождества никак. А мне было бы стыдно ее просить, не заплатив старый долг. На Фасю я просто зла, -- рабья натура, рабья и постановка дела. Трепещет перед своим мужем и лепечет еще: "он очень добрый...", это значит, что от своего переизбытка кидает сколько-то на ее родных. Я его органически не выношу. Фася сама преисполнена хороших качеств, но ни одно из них никак не может проявиться -- она просто не личность. Да кажется, я уже тебе писала. Не буду "жабить" (от жабы) перед Рождеством-то хоть. Много у меня сейчас заботы с телушками. За 2 дня праздников (они были не на моем попечении, т.к. я уезжала) "Жанну" так испортили, что опять водой стала делать. Теперь я ее отхаживаю и, сама еле дыша от разбухшей головы, -- то и дело торчу у нее. Глазенки провалились и ушли глубоко, ушки только у корня теплые, но носишка стал опять мокренький, как гриб -- масленок. Тянется мордочкой ко мне, водит ушонками и встает -- м. б. и встанет?! Этот нарыв изводит...
   Ах, Ванюша, Ванюша, твое последнее письмо!339а Как это ты? -- "мелькнувший силуэт прекрасной незнакомки!"? Зачем ты делаешь больно? Я не хочу останавливаться на этом. У тебя уже почти 2 года желание меня уколоть, то тем, то другим. Не надо этого. Сколько хорошего разрушают подобные уколы. Но я не хочу этого и надеваю броню.
   Мне хочется уйти в далекое прошедшее, когда такой таинственный и трепетный бывал _С_о_ч_е_л_ь_н_и_к! Помнишь ты? У вас, конечно, тоже.
   А я, бывало, с утра уже бродила в ожидании сумерек, первой звезды. Разве хоть кто-нибудь или что-нибудь могло поколебать тогда мою веру, что именно вот эта-то первая звезда и есть вестник совершившегося великого торжества. Как я понимала тогда это событие или вернее, -- как объясняла себе то, что каждый год его празднуют, -- я не знаю, но помню, что сердцем своим я не _в_о_с_п_о_м_и_н_а_н_и_е_ Рождества Христова встречала, но самое подлинное Рождество. В тот дивный вечер сочельника, когда замечалась первая звезда, я и знала, что -- вот, родился Христос! Говеть до звезды... какая это была радость! Лишение?? Как бы дико это показалась Оле-8-летке такое утверждение. Счастье было для рожденного Младенца сделать что-то необычайное. Какое приподнятое чувство было тогда, когда бегала по большим комнатам, устланным новыми дорожками. С ручек дверных снимали газетные обертки и чехлы с кресел. И запах ели из-за таинственной запертой двери гостиной... холодком тянуло оттуда, не топили до первого дня. И в кухне ароматы куличом и окороком, и телячьей ножкой. Какая-нибудь тетушка мастерски вырезывает манжету для окороков, расставляют стол, перетирают бокалы и рюмки. И эти огоньки у икон. И такое все радостное, ожидающее... вот-вот явится что-то, Кто-то. А в животе подводит... и тоже как-то радостно от этого чувства и легко. После вечери папа усталый идет чуточку отдохнуть до всенощной, -- и помню бывало, что как раз начинало темнеть и где-нибудь уже мерцала первая звездочка. Выходило все само собой -- ели освященный хлеб из церкви и затем кисель или еще что-нибудь постное и ждали всенощной. Но был один год... последний папин год... Сумеречно... Папа уже пришел, -- я слышу из детской, а я у окошка до ломоты напрягаю глаза и все смотрю, смотрю в синюю высь... Ничего... Ни единой светлой точки. Слышу, как зажигают лампы, в соседней комнате с особенным звуком дрыгает длинный зеленый абажур на "молнии"... совсем уже стало сумеречно... снег синий, в комнате сине... и в зеркалах и в ножах и вилках, которые для праздничного стола начистили и положили пока в "учебной". В коленках ямочками врезались кнопки стула и затекают ручонки от напряженного облокачивания о подоконник. А их все нет и нет... Зовут обедать-ужинать, -- как же это возможно? Помню ужас свой, когда для убедительности мне сообщают, что "даже папа поел"! Какая бездна открылась в моем сердце. Папа, мой кумир и пример во всем -- поел... Как все не вязалось вместе. И где же звезда, чудесная звезда, возвещающая о чудесном Рождении? И помню как меня заставили поесть. Как ненавидела я этот несчастный овсяный кисель, который должен был скользкими лягушками глотаться и казалось, что конца ему не будет на тарелке. И потом поездка в церковь... без звезд и с укорами в душе. И потом храм... в огнях, полон людей праздничных, нарядных, и дивный концерт... "Слава в Вышних Богу!"... И все червячок в сердце... не было звезды сегодня... Почему же не открыли ангелы своих окошечек в небо? Ты помнишь, я тебе писала о своем представлении о звездах -- окошечках в небе. Небо закрыто осталось сегодня людям? И потом... Обратно... холодный воздух в вестибюле университета (университетская церковь)339б обдал разгоряченные лица; -- живой волной выбрасывает меня с двоюродными братом и сестрой из дверей и мы стоим, пронизанные морозным ветром. А ночь горела мириадами звезд... "Точно чудо", -- сказал мой двоюродный брат, показывая на звезды. Но для меня не было то чудом, -- иного и не ждала душа моя. Как могло остаться в такую ночь закрытым небо?! И на извозчике потом... знаешь, как липнут на морозе ноздри? Пушатся белые ресницы и тоже слипаются, когда сожмутся веки? И в этих длинных белых ресницах... сколько виделось и х... и горящих, и мерцающих, плавящихся в морозной дали, и ровно-светящих, и искрящихся миллионом лучей... Они растекались в кружочках и разбегались стрелками и снова собирались в чудесное одно... А я, сидя в платках и одеялах, и надышав целый "сугроб" снега, чуть-чуть только могла выглядывать из-под укутки и все любовалась ими. И снег веселый... хруп-хруп... под тяжелыми шагами взрослых и чвик-чвик под маленькими ножками нас -- детей. А как звонко скрипели полозья и как блестела накатанная дорога... каток! А дома... как благостно-тихо... как все пристойно и свято в этот великий день. И сколько радостей на утро! Мы славили Христа, все вместе стоя в "большой столовой", конечно, верно отчаянно врозь и кто в лес, кто по дрова. Тут был и Сережа 4 лет, и я, и няня Соня. И потом получали по монетке, светленькой, обязательно новой. Их копили. Наше золото! И подарки!.. Ах, золотое время.
   В этот год у меня нет свечей для елки, только есть 3 красных толстых, я их поставлю под елкой в больших яблоках. И зажгу, думая о _т_о_й... чудесной... далекой елке. И, конечно, о тебе! Целую тебя и ищу с тобой звезду! Оля
   [На полях:] Очень плохо и очень косо -- Оля 8-ми лет, смотрящая в окно и ищущая Рождественскую звезду {В письме рисунок О. А. Бредиус-Субботиной.}. Палец паршивый мешает.
   Посылаю веточку елки.
   Как это ты: "не будь беспечна" -- это без печки? И... бойся "охлаждений"... Ты очень остроумен, -- я это всегда знала!
  

70

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   31.XII.43
   Дорогая моя, поздравляю тебя с Праздником Рождества Христова от всего сердца моего, от всей моей крепкой любви к тебе, светлянка. Да будет радость во всей тебе. Здорова будь, вся, вся -- на долгие и лучшие годы твоей жизни. Милая, родная!.. У меня очень болит правая рука в кисти, я с усилиями пишу, а машинка испортилась, заедает и путает, -- нет хорошей ленты. Да и машинкой трудно, чуть не плачу. Давно это -- сперва можжило, и вот, острые, летучие боли. Растираю какой-то дрянью, жжет, а не лучше. Связанность в руке и колет иглами в пальцы.
   Душевно нелегко, тоже. Какая-то придавленность... -- но я перемогу это. Писать не могу -- читаю, что нужно. Кажется, на последней главе "Кончина" и закончу "Лето Господне". Не буду писать "Похороны", -- тяжело, не могу! К "Путям Небесным"! Очень плохо сплю, не больше 4--5 часов. А сегодня до [4-х] не спал, -- рука болела.
   Сережино письмо, в твоем, получил 25.XII, через час после ухода Вигена: он нежданно заявился из Лиона. Он заедет перед отъездом, -- передам. Они тебе... -- нет, я спутал: Сережино письмо было самостоятельное, я его получил 25-го, а твое -- 23340. С той поры не было от тебя. Я тебе послал последнее -- 15.XII341. А [потом] рука помешала писать еще.
   Милая, родная деточка... -- очень хорошо ты даешь о зверушках твоих, о ферме, о ее _п__е_с_н_я_х. Пиши мне больше... О, завыла сирена!.. Я не спускаюсь в подвал, а если начнет DCA (защита) становлюсь в уголок, между дверями, -- от возможных осколков. Сейчас 11 ч. 40 утра. Впервые это прерывает письмо к тебе... Вчера было 2 сирены, без пальбы. Так вот и живем -- ждем... Маляр у меня мажет, все еще подправляют квартиру. У меня тепло, слава Богу, -- эти дни (не морозно) до +20С. Темно будущее -- и, кажется, нерадостно. Вот, и новый год входит, високосный... -- тяжелый, люди говорят, у нас-то... А вдруг и... ?! Да будет! Виген, впервые его вижу, производит приятное впечатление, -- только очень стремителен, "с запалом". Очень открытый, чистый. И -- умен. Горит. Добрый, российский... хорошей закваски, но... увлекается. Лелеемое принимает за действительное уже. Милая моя, Ольгуночка, да будет тебе светло и благостно в этом году -- и дальше, дальше! Господь с тобой, дружка моя, голубка. Целую твои ручки, глазки. О, дорогая, да хранит тебя Господь и Пречистая. Невеселое пишет мне Земмеринг. Квартира о. Иоанна Шаховского сгорела. Их, бывшая, -- они месяца 2 -- уехали близко, в деревню, -- тоже. -- Поздравляю маму и Сережу. Твой -- и здесь, пока -- и _т_а_м_... -- Ваня
   Мой бронхит чуть лучше, но ночами -- бьет. Если бы сон, а то все думы... Твой Ванёк
   12 ч. 45 мин. Еще нет отбоя тревоге, но бешеная канонада и рычанье моторов над головой затихли -- смолкли вот уже минут 10. Должно быть мои нервы сильно сдали: я был очень неспокоен. Слава Богу, Анна Васильевна нынче (пятница) у меня. Она все время вычитывала свои молитвы, псалмы -- и возилась в кухне. День -- в блеске. Должно быть бросали бомбы хищники, были слышны "раскаты". Рука поднялась... -- Вот, сирена, -- _о_т_б_о_й. "Тогда считать мы стали раны..."342 Где? что? кто?! ... Это _о_н_и_ прилетали поздравить с Новым годом своих бывших друзей. Час от часу не легче! Не успела замолкнуть отбой-сирена, как снова завыла "тревога"! Впервые такое... Вот, уже 10 мин "alerte" {Тревога (фр.).}, но пока тихо. М. б. опрометчиво дали отбой раньше времени?.. Массаж нервам... Ну, и "сиренное" же я тебе письмо к Новому году! -- не _с_и_р_е_н_е_в_о_е, хоть и на _с_и_р_е_н_е_в_о_й бумаге. 1/4 ч. протекло -- тихо. А день блещет, и потому еще томительней. Вспоминаю такие же блестящие дни в Крыму, под дьяволами. 16 минут... Ну, опять отбой! Слава Богу. А[нна] В[асильевна] печет мне пирожок, приняла новую тревогу за "особенный отбой". Теперь убедилась. Сердце мое поослабло, принял solucamphre, 10 капель, -- это замена впрыскиванья, только более слабая. Докторша прописала, после гриппа, 2 раза в день. Говорит, что сердце -- "хорошее". Очевидно, Слава Богу, иначе я после _в_с_е_г_о, пережитого за эти 1/4 века, -- давно бы успокоился... Книги мои хорошо понятны -- и влекут -- не только эмиграцию, а и, вообще, родных. А их очень много теперь. Скоро они прочтут "Рождество в Москве"343, только в парижской газете. Колебался -- все же дал. Тираж очень увеличился, и газета должна была перейти на _н_о_в_у_ю- орфографию344. Да, сознаю, долг писателя, его назначение ныне особенно ответственно, _м_о_л_е_к_у_л_я_р_н_о_ перестраивать душу, _о_ч_и_щ_а_т_ь_ ее от грязи и яда большевизма. Мои книги этому должны послужить.
   Ми-лая Ольгуночка! Нельзя -- никак -- послать тебе цветы -- цветение моей души -- тебе. Но ты почувствуешь -- в этих хотя бы двух лоскутках, как я весь с тобой. И пою -- "Рождество Твое, Христе..."345 -- с тобой. Ваня
   [На полях:] Напиши о здоровье, что сказал о -- почке доктор 11 окт.?
   Целую тебя, голубонька.
   Сейчас должен поехать за нужными книгами. О Палестине... О -- многом, для работы.
  

71

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

1.I.44 {В оригинале описка: 1.I.43.}

   Дорогой Ванюша,
   Вот и Новый год... Как жутко всегда стоять на этом рубеже. Особенно же в наше время. Нечего говорить о том, что я горячо желаю тебе всякого блага в этот новый период времени. Ты знаешь это. Хочется помолиться, чтобы Господь сохранил по возможности больше жизней в людской бойне. Хочется почувствовать тебя, и близких, и себя под Покровом Всевышнего. Я давно ничего от тебя не получала опять. Как ты со здоровьем, Ванечка? Наверху письма стояло: "сегодня я как-то особенно беспричален". Что это? И почему? Ах, мне больно такие вещи читать у тебя, дружок. Ты тоже легко предаешься чувству одиночества, ты тоже иногда с трудом "улыбаешься жизни". Ты очень интересно и хорошо это мне описал. Но как мало ты теперь пишешь мне... Зачем ты угадываешь с моей стороны нечто нехорошее, если долго от меня не получаешь писем. Я не знаю, Ванюша, отчего это, давай не будем делать предположений друг о друге. Почему же так мало доверия? И разве не друзья мы больше? Как это больно... "мелькнувший силуэт прекрасной незнакомки"... Нет, все не верно: мелькнувший?.. Да мы почти 5 лет уже знакомы. И сколько сказано, и как открыто! Подумай! Силуэт? -- какой же это силуэт, когда я всю душу перед тобой открыла?
   Прекрасной?.. Нет, и не прекрасной, ни в каком смысле. Все далеко во мне от прекрасного.
   А что касается _н_е_з_н_а_к_о_м_к_и... Ну, да, в обычном смысле, внешне, конечно, м. б. и незнакомка, но ты когда-то сам говорил иное. Ты был видимо в таком настроении, что так подумал. И все же это не то, что нужно в жизни. Не надо отыскивать чего-нибудь против другого. Я сама этим грешу. Но разве я совершенна? Мне иногда страшно от того, насколько я несовершенна и далека от сего. Ты прав, когда говоришь о жизни и об отношении к ней, но я не провожу это в жизнь. Я не чувствую себя хозяйкой ее, никогда не чувствовала. И м. б. это наша русская отчасти черта? Ты не думаешь? Разве мы по-хозяйски себя ведем. Великие-то наши люди и те стоят у стенки прислонившись, робко, не по-хозяйски. Я не сильный человек. Понимаешь? Я часто чувствовала -- лучше было бы, если бы я не рождалась, что впрочем никак не исключает страха смерти. Никак.
   Но не хочу сегодня писать в таком духе. Мне мало было с кем можно высказаться в жизни, и всегда была какая-то горечь. Сейчас у меня нет совершенно ни одной подруги. И сейчас я бы не смогла уже больше высказываться. Как бы я хотела говорить с тобой. Ну, да ты это тоже знаешь. И как трудно обо всем писать. Мне очень хочется сесть за работу. Какой я чувствую заряд для работы в каждом твоем даже мимолетном касании искусства. А иногда даже какая-нибудь мелодия в граммофоне затеплить может тоску по творчеству. Это неизъяснимое чудесное чувство. Не говорю уже о тебе, но вообще о людях искусства, -- я думаю, что общение с ними очень благотворно.
   Ах, Ваня, мне иногда хочется просто день записывать... Вот бывают дни, -- не события, -- а сами дни, в их освещении, шумах, ветре или тишине, в тенях и свете... такие разные, с такими оттенками настроений природы, что так и хочется запечатлеть. И думаешь: "вот, _т_а_к_о_й, а не иной день должен быть, когда мол "она" то-то и то-то переживает"... И страшно забыть. Вот, когда я только чуть-чуть стала на 10 мин. вставать в клинике, однажды был день, такой странный, какой-то солнечно-стальной, какой-то весь противоречивый... то солнце, то стальные тучи. То тихо, а то порывы и так, знаешь, вот как-то снизу завывает ветер и задирает тяжеловесные кусты, а они запрокидываются назад и так похожи делаются на тучных гостей за тучным обедом, отваливающихся в сытом смехе на спинку стула. И даже когда первый порыв ветра стихал, то долго еще качали ветками, точно так, как эти же сытые гости еще долго колыхаются в беззвучном смехе. И вот такой день (его не выдумать, не видав) как раз именно и должен быть, когда моя, загнанная теткой, Вера348 убегает в отчаянии и тоске к парому, и холодно, и ветра порывы, и стальное негреющее солнце и это запрокидывание кустов, так напомнивших ей сытых плотью гостей тетки, обжиравшихся и могших хохотать над показанным пальцем в то время, как она, Вера сгладывалась оскорблением и обидой. Мне так было досадно тогда, что рука не давала писать. Я так некоторые картины ясно вижу, что мне иногда кажется, что все это со мной было. И я просто начинаю вспоминать: "ах, это вот то, отчего Вера сделала так-то и то-то". Но прежде этого у меня еще есть нечто на сердце, что хочется написать первым. Только когда и как?? Вот 12 и 13 опять молотьба, -- слава Богу последняя, семенных уже злаков. А 11-го должна к doctor'y в Velp. A 7-го собираюсь в Гаагу, если буду здорова. У меня простуда не может пройти и палец нарывал катастрофально -- вся поверхность сустава и под ногтем -- сплошной пузырь с гноем. И теперь отодрался край, но одновременно с выходом материи, надирает дальше. Надоело, вся эта "куколка" тычется. Надеюсь, что к празднику-то попройдет.
   Телушке моей опять лучше стало -- тычется мордашкой, будто поцеловать хочет. Только мой голос услышит -- отзывается. Молоко научилась пить из бутылки, так что не надо ей и пасть раздирать, а подхожу и показываю бутыль, она тихонько берет ее и я вливаю. Глупая, не хочет ни за что пить из ведра молоко, а только чистую воду, без муки. Молоко для питания стали ей вливать, а теперь -- дрожит, когда бутыль видит, но из ведра не будет пить. Она и в детстве не пила, а сосала у матки, а пить никогда не хотела, все бились с ней. Правда тогда еще я или не занималась сама, а работники-то ведь нетерпеливы. Из новостей -- пропала кошечка у нас. Гусей завели. Писала? Не знаешь ли ты, как у них отличить дам от кавалеров? Все они одинаковы. Напиши, пожалуйста. Кончаю, Ванёк. Обнимаю и благословляю. Оля
   [На полях:] Да хранит тебя Господь и Царица Небесная!
   Я не получила от тебя привета к Новому году.
  

72

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

8.I.44

вечер

   Дорогой Ванюша, только что вот приехала от С. и принесли твое письмо, -- тотчас отвечаю.
   Спасибо тебе за все твои добрые пожелания мне! Как мне больно, что ты все нездоров -- что это с рукой? Что говорит доктор? И почему не лечишь бронхит? Зачем выходишь на улицу? Неужели никого нет, кто бы исполнил твои поручения? Мы с мамой были в Гааге в церкви вчера, выехали еще в темноте, прибыли в 11 ч. и только что вышли из вокзала и направились к трамваю, как завыла сирена... Мы рвали и метали, думая, как отходит обедня... Пойми, что уже за 2 дня накануне мы все готовили к отъезду: варили кормовую сахарную свеклу для скота мелкого (маленьких поросят), чтобы прислуге было чем кормить, а то ведь заголодают, пекли для Сережи кое-что, для церковного дома, для Сережиной хозяйки, т.к. мама еще там остается гостить. Я готовила еду для Арнольда и Тилли на эти дни: супы разные, зелень и сладкое, частью картофель (пюре). Все расписала и "разжевала" Тилли... Сами-то прямо уж собираючись измучились, а тут... пожалуйте, -- приехали, чтобы услышать сирену и прийти к шапошному разбору. Не могу сказать, как горько было. А собирались причаститься, -- ничего не ели.
   Наконец, отбой. Приходим в церковь... и что слышим... ч_а_с_ы!347 О. Дионисий оказывается ждал, пока кончится тревога и начнут приходить богомольцы. Начало тревоги было в 11, а служба обычно начинается 10-45. Ну, как рукой, заботу сняло. Потом проехали к С, -- у него было очень хорошо -- елку добыл (сестра Арнольда сама срубила в лесу и, отпраздновав (с русским мужем) {В оригинале фраза взята в квадратные скобки.} западное Рождество, передарила Сереже). Хозяйка дала свечей и игрушки и украсила ему. Лампадочку зажег он, цветов купил. Сидели сперва одни, а потом позвал и хозяйку и еще одного жильца и пили "Apricot brandy". Даже мне понравилось, -- я не люблю пить. Достал С. конфет, а пили настоящий китайский чай. А утром сегодня были с мамой у доктора. Я с удовольствием тебе, дружок, опишу все, что он сказал. Как раз он сегодня был разговорчив и все мне впервые объяснил. Он находит, что у меня не почка первопричина страданий, но железы внутренней секреции. А эти последние в зависимости от нервов.
   Он дает (гомеопатическое) лекарство, действующее на эти железы, и интересно: спрашивал о разных явлениях, которые меня уже начинали тревожить, а он обрадовался, сказав, что они-то и уверяют его в правильном пути, по которому он пошел в лечении меня. Например, у меня с некоторого времени начались боли в правом боку. Меня уже посылали к хирургу моему, но он в отпуску был. Я только было собралась спросить, а доктор сам говорит: "а желчный пузырь как?" Я показываю ему, где болит, а тот сияет. Успокоил, что еще даже сыпь может показаться по телу и головокружение быть. Теперь сбавил дозу лекарств до minimum'a: 5 зернышек {В письме рисунок О. А. Бредиус-Субботиной.} в 4 недели и прийти к нему в мае. Сказал: "если будете у д-ра v. Cappellen, то изложите ему все, что я Вам объяснил". Ну, посмотрим. У меня определенно явились некоторые признаки улучшения общего состояния, как например, сон и многое другое. Он очень доволен.
   А хирург мой отличился... после нескольких раз напоминания Арнольда прислать счет за операцию, он разразился... ну сколько бы ты думал? У нас считают за среднюю операцию 300--400 гульденов, некоторые предполагали, что моя стоила бы 700--750, м. б. до 1000. А он... 125 гульденов. Это дико! Мы тотчас же хотели спросить его, не описка ли это; -- потому что, подумай, 2 раза операционный зал по 30 [гульденов], пробная операция с ассистентом, гистологический срезок у известного профессора патологии (в его же счет!) и операция с ассистентом и еще специально для наркоза приглашенным врачом, плюс сам наркоз. Этих 125 не хватило, конечно, на покрытие его "себестоимости". Собрались писать ему, а вечером того же дня письмо от него, в котором он объявляет, что, собственно, он вообще не хотел никакого счета посылать за мою операцию, ввиду тех дружественных отношений, которые создались потом и благодаря которым он кое-что летом имеет для своей кухни. Ерунда и пустяки! Глупости ему посылали, зелень и фрукты с огорода, больше даже тихонько от него, прямо его экономке. Да, и послал этот счет в 125 только потому, что Арнольд ему сообщил, что мы в частном страховании состоим, причем добавил: "Если это общество Вам не выплатит всей суммы, то очень прошу выслать мне только то, что Вы сами получите". Я написала ему на это то, что я думаю и сказала, что этим он лишает меня возможности лечиться у хорошего хирурга. Послала ему перед его отъездом на Рождество цветок. И вот за 20 мин. до своего отъезда он еще позвонил... "Mevronw, как мне благодарить Вас?" А я ему сказала... "Вы письмо мое получите Doctor... Вы уничтожили меня своим письмом". "Ах, ах... это Вы преувеличиваете, это Ваша русская душа скромничает, наши бы тут были очень довольны..." И еще не все! "Я могу заехать к Вам на минуту после каникул? Я привезу тогда и книгу". -- "Какую книгу?" -- "Ах, я и забыл сказать, я достал, смог еще достать одну книгу о русской живописи и хотел ее подарить Вам. Это интересовало бы Вас?" Ну, это же прямо ужас! Закрывает мне двери для консультаций. Арнольд ему писал, что он не согласен так это оставить и постарается иначе доказать свою признательность. Но я чувствую, что будет очень трудно: за каждый пустяк он вымышляет тоже что-нибудь. Не похож на тутошних!
   11.I.44 Ванечка, в субботу вечером не успела отнести на почту, а тут разразилась простуда -- не могу из нее выйти, -- сегодня чуточку легче. Целую, дружок. Оля
  

73

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   11.I.44
   Дорогая моя Ольгуночка, чудесно твое письмо рождественское (и ты чудесно дала 8-летку Олю у окошка -- "за звездочкой"). Этот твой рассказик о Сочельнике и "грехе" (новом для меня, после твоего "соблазна единого от малых сих"348 в "Говеньи") -- _п_р_е_к_р_а_с_е_н. И подробности очень хороши: и "сугроб" у глаз, и о ресницах, и о -- звездной игре, и -- "кисель"... (тут -- в_с_е!) Я почувствовал мороз, рождественскую ночь... -- значит -- _д_а_л_а_ искусно! Спасибо за этот подарок. Дай, поцелую твои глаза, такие _з_о_р_к_и_е, твое сердце -- такое чуткое. Еще раз: п_и -- ш_и!!! Это -- завет мой.
   Мне не по себе. Все эти "святки". Но "святки" тут ни при чем. У меня как бы и не было Рождества. О, разве сравнить, _ч_т_о_ было на душе в прошлое Рождество! Твоя елка, -- ты, явившаяся мне в ней. Тогда я, полубольной, _ж_и_л. Теперь -- вот, сведу: "жить -- тошно, а умирать -- страшно". Словом -- все в окраске, в про-траве эсхатологическим, пусть и не вовсе логическим. Теперь гибнут повсюду, мириадами. Это -- _д_о_х_о_д_и_т_ и томит. Но валятся, как сухостой в бурю, -- рядом, кого знал, и так скоропостижно, и, порой, так -- жутко. А впереди... -- если порой заглянешь предположительно, -- жуткая темень, и, порой, очень ощутимая "внутренним провидением" каким-то. Все это -- и фон, и ткань жизни моей изо дня в день. И уже не дает бодрости -- ничто. На Рождество я напечатал здесь свой последний (по работе, дай Боже) рассказ -- "Рождество в Москве". Меня благодарят, радуются... -- но мне -- _в_с_е_ равно. Я не живу. Я -- отмираю, от-жи-ва-ю...
   6-го я, наконец, снял одну из тягот своих, мучивших меня: написал-таки, -- и окончательно -- завещание. Это стало необходимостью. Я не могу бросить в неопределенность труды всей жизни. И я дал _и_м_ -- назначение. Зная, что ты не откажешь мне в своем содействии -- друга, дружки, души, [которая] лучше всех чувствует душу моих работ, (нет, не "мелькнувший силуэт"... это так, к слову пришлось, и надо это понять так и не вменять мне) я позволил себе привлечь тебя к заботе о судьбе моего литературного наследства, -- как и раньше, предполагая, писал тебе: я позволил себе назначить тебя "распорядителем", в сотрудничестве с другим лицом, с тем, чтобы твой голос имел решающее значение в издании (во всех смыслах) и в _у_с_т_р_о_е_н_и_и. На это дело -- труд не малый -- я определил 20% с валового дохода от использования (в том числе и фильмового, и театрального, и "приложениями"). Я не могу допустить, чтобы -- хотя бы и ты даже! -- помимо душевного-нервного труда, еще была в затруднениях материальных -- в заботах о моем литературном наследстве. Я и сердцем, и умом обязан был озаботиться о самом дорогом у меня. Иначе судьба моих книг была бы непростительно-преступно беспризорна. Иначе -- я предал бы все самое совестливое, и самое _ч_и_с_т_о_е, что было во мне. Не кори, не сетуй, а -- похвали за это. Скажи: "да, так надо, и хорошо".
   Моей руке немного легче, но ночью ее жгло, у кисти.
   Я опять теряю вес, нет никакой охоты есть. Заставляю себя. И жить -- нет охоты. У меня сдали нервы. И _в_с_е -- черно.
   Я приветствовал тебя с наступлением Нового года. Я -- старовер, Новый год -- мой у меня, старинный. Тяжелый год. В 20-м (високосном) мы потеряли Сережечку. В 36 (високосном) я потерял Олю. В этом -- остается -- _в_с_е_ потерять, что еще остается, -- _ж_и_з_н_ь... Нет, я не напишу конец "Путей Небесных". Некогда... Я не могу написать "Похороны -- поминки" для II ч. "Лета Господня" и кончаю главой, -- "Кончина". Мне тяжело. Написал бы, -- м. б. и успею -- ? -- один рассказ -- на тему: "воспоминание безмолвно предо мной свой длинный развивает свиток..." (Пушкин, "Воспоминание")349. Хочу исчерпать _в_с_е, кратко, в беседе-сне-кошмаре г-на N. N. (русского интеллигента) -- беседе как бы с чертом350. (Помнишь, в "Карамазовых", "Кошмар Ивана"?351) Не устрашусь параллели: у меня -- другой подход: _п_е_р_е_с_м_о_т_р_ всего. И суд -- _в_с_е_м_у. Форма: злой диалог, верней -- монолог. Трудно, но -- захватно, и мне, мне -- _н_у_ж_н_о...
   Прости мне это -- такое не -- "приветственное" письмо. Жить мне -- _т_о_ш_н_о. В_л_а_ч_у_с_ь...
   Господь с тобой, ты молода, ты -- обязана жить. Я ни разу не был в церкви. И бронхит, и -- безразличие. Твой Ваня
  

74

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   2/15.I.44
   Дорогой ты мой Ванюша!
   Горькое твое письмо застало меня тоже в тягостном состоянии: -- после нашей поездки к С. мы с мамой дико простудились, -- я -- неизвестно где, а мама, кажется, в нахолодавшей постели. Она и слегла с страшными болями в спине, руке, плече, ногах, с насморком, хрипотой и темп Дари, -- она -- _в_с_я_ -- _ж_е_н_щ_и_н_а. И вот, когда увидал я тебя в лаборатории, мне бросилась в глаза твоя _з_р_е_л_о_с_т_ь: ты мне показалась скорей _ж_е_н_щ_и_н_о_й, чем девулькой. Тут-то про-; явилось, очевидно, -- почему тут?! -- нечто в тебе от непрекрасного пола, -- некая му-же-скость! Да, что это за словечко у тебя было -- в скобках! -- (perkers или ferkers?). Я не знаю, а это редко со мной, что я не знаю. В словарях не нашел. И еще -- "Daraufgänger" -- "напористый"? -- Скажи. -- 25.XI -- ты испытывала -- тоску? А я -- истекающую к тебе... тончайшую нежность! -- до изнеможения. -- Сегодня у меня в квартире 6 1/2. Я опять озлился (болван управляющий не поставил [еще] какой-то решетки в отоплении и истязает жильцов). Посему, я, затеплив электрический радиатор, (а, пусть штрафуют за превышение "нормы"!) пошел, прямо из теплой постели, в ледяную ванную и окатился 4 тазами ледяной воды! И -- чудесно. Я всегда так, "к_л_и_-_н_о_м"! И потому -- пою. Холод, _э_т_о_т, никогда не одолеет! Я его одолею. -- А как ты представляешь, что это за "ewige Weibliche", чем так пустомельски иногда, швыряются, не понимая. Не ты!
   Я думаю, что это понятие -- не только мягкость телес и чувств содержит, грацию движений, нежность -- негу + sexe-appel {Сексуальная привлекательность (фр.).}, влечение к себе, часто непреодолимое... но, главным образом -- _м_а_т_е_р_и_н_с_т_в_о, его возможности, его цели (или бесцельность), его неистощимость... его подсознательную притягательную прелесть (с чего?), -- _п_е_р_в_о_н_а_ч_а_л_о_ жизни, залог ее бесконечности, и всеобщую _н_а_ш_у_ (всех!) _з_а_в_и_с_и_м_о_с_т_ь_ от этого _н_а_ч_а_л_а, от силы жизненности (и обетования!) в нем, на нас (всех) изливающейся. Это "Weibliche", это "reproduction éternelle" {Вечное воспроизведение, возрождение (фр.).} -- светит _н_а_м_ радостью и манит, потому что ...в нем все противоположно и противоборствует -- смерти! В "Weibliche" -- залог бессмертия! и предельной, жадно искомой _к_р_а_с_о_т_ы! -- Вот почему эта _п_р_е_л_е_с_т_ь_ -- с Богоматери (все -- божественно-Женственное! "Благословенна Ты в Женах!"408). И чудесно выразил это _н_а_ш_е, Пушкин: "Чистейшей прелести чистейший образец"409! И посему -- _с_б_л_и_ж_е_н_и_е_ с любимой -- предел счастья! Это как бы прикасание к "бессмертию". Почему и в итоге -- "п_р_о_д_о_л_ж_е_н_и_е" -- зачатие... бесконечность. Отсюда-то и частое противопоставление -- теза--антитеза!: Любовь -- Смерть. Синонимизм: Любовь -- Жизнь, Любовь -- Вечность! Женщина -- символ Вечности, -- "reproduction éternelle" -- гроза _н_и_ч_т_о_'_у! Тот _ц_е_н_т_р, вокруг чего -- _в_с_е_ крутится. Отсюда -- неизъяснимость, стихийность этого притяжения, этого зова -- призыва -- этого (буднично выражаясь) sexe-appel. На ушко я бы тебе сказал ясней, уяснил бы суть значения некоторых "глаголов" -- определяющих "действие женщины" -- и мольбу к ней -- выраженную по-русски очень коротеньким словечком, всего в 3 буковки, из коих две -- гласных. Ты поняла? И совсем неверно, выражение, что женщина "отдается": напротив, она берет, поглощает, топит в себе... -- она _т_в_о_р_и_т. А он -- _т_о_н_е_т_ в ней. Ибо она -- поглощающая и вечно _д_а_р_я_щ_а_я, сладостно _т_в_о_р_я_щ_а_я_ _В_е_ч_н_о_с_т_ь. Не то бы сказал еще тебе, будь ты со мной. В письме -- лишь тень, _н_е_у_л_о_в_и_м_о_с_т_ь.
   Еще раз скажу: если не можешь (или не хочешь) написать весь рассказ, -- не посылай мне "кусочка" -- я читать не стану. Излечись от "датской болезни" -- "слабоумия" в отношении некоторых запрещений-вопросов. Надо иметь смелость _с_в_о_е_г_о_ подхода, а не "прописной истинки" -- завета русской (и только, в былое время; и ныне -- и общей) _и_н_т_е_л_л_и_г_е_н_т_щ_и_н_ы, всегда ходившей на корде у самомнящих -- и сомнительных! -- "мыслителей" и "учителей жизни". В ряде таких вопросов стоит -- еврейский -- под _т_а_б_у. Его решение _н_а_в_я_з_ы_в_а_л_и_ нам с конца 70-х годов (до сего -- была свобода: русская литература не была труслива (запугана, ибо пугателей еще не было)): Гоголь, Тургенев, Достоевский, даже... Чехов, (помнишь, -- его "Знакомый мужчина"410? -- как его жиды не замордовали? М. б. потому, что в других очерках он "исправился"?) Я _н_и_к_о_г_д_а_ их не боялся; если говорил с +, то по юному идеализму, но скоро возрос и увидал, _ч_т_о_ это такое! И уж никакие жупелы не были мне страшны: Я был _и_м_ страшен, и они мне _о_т_п_л_а_т_и_л_и.
   Моя "Арина Родионовна" заболела, не приходит. Сам как-то готовлю себе (уж и погром в кухне!) -- половину посуды перебил, черкаюсь, жгусь, жгу, -- плюнул! Придется писать "m-lle" Helene, -- черт с ней, пусть подтягивает свои сквозные чулочки, трясет сережками и кудельками -- и просит показать ей, "а где теперь проходит линия фронта?" -- И вдруг -- окажусь я в положении о. Сергия (Толстого)411? Нет, пальца себе не отрублю, а... правдоподобней. Мне эти "положения" знакомы, -- пока выходил победителем. Теперь порой спрашиваю себя: к чему же теперь-то укорачивать себя? когда все так шатко, так... безнадежно?) Ско-лько "чаш" прошло мимо рта! -- по моей светлой воле. А дни уходят! Последнее время я чувствую себя в этом смысле очень _о_г_о_л_о_д_а_в_ш_и_м. Меня начинают посещать, "сновидения". Я мучаюсь. Долго ли будут помогать мои обливания ледяной водой! Нет, я, конечно, совладаю с собой..? Кстати: на днях я разговорился с одним приятелем, очень милым и любящим меня, преданным. До 3-х ч. ночи проговорили, -- он заночевал даже. Я разболтался (под влиянием дум о тебе) о прошлом, об "искушениях". И _п_о_д_н_я_л_ в себе такое воспоминание, что собеседник вскрикнул: "И Вы не дали об этом! Это был бы Ваш шедевр {В оригинале: шёдёвр.}!" Да, пожалуй, -- за-был? Это была бы история редкостной девичьи-женской души, неописуемого горя-любви, преданности-жертвенности, _о_б_о_ж_а_н_и_я_ до... беспредельности! И -- моей выдержки? Знаешь, -- "искушения св. Антония"412 (у Флобера, хотя -- это бледное искушение). М_о_е, -- было -- необычайное. Но об этом писать в письме... -- надо десяток писем, или большой роман! Это история Даши413, у нас жившей (10--12 л.) со дня, когда Сережечке было 2--3 года. Ее отражение отчасти в... Паше ("История любовная"), частью -- в рассказе "В усадьбе"414, т. VI "Карусель", дореволюционное издание415, ты не знаешь, -- в Гла-ше... -- слышишь "созвучие имен"? Стало быть осталось от _э_т_о_г_о_ во мне! Она и сейчас, должно быть жива, в Москве, ей, пожалуй, лет 50. Было 4 детей, муж умер в 14 году, от саркомы. Она была очень мила, блондинка, светло-голубые глаза, тоненькая -- и нервная! Из деревни прямо, (Московская губ., ст. Лопасня Курской дороги) сирота. Мы ее воспитали и выдали замуж. Она ходила за Сережечкой. Если бы тебе _в_с_е_ рассказать (ее чувство длилось и в замужестве -- _в_е_ч_н_о_е!) -- не поверила бы. Она, между прочим, _о_-_ч_е_н_ ь_ любила Олю, _ч_т_и_л_а! -- молилась на нее! -- и -- на меня!! -- и -- на Сережечку! Были такие положения, (о, ка-кие!) что "О. Сергий" -- бледен в сравнении. Там -- ни-чего, а тут -- что ни день -- _н_о_в_о_е_ (одну главу я назвал бы: "Малиновое варенье"). Но главное -- во Владимире на Клязьме, в 904--905 гг. (и мой "визит" -- в июле!) -- и -- ее свадьба. До трагедии! До -- потрясающе-трогательной пре-лести! Ну, как-нибудь поведаю. Целую, обнимаю, до -- _н_е_д_р!!!, -- дай же губки, Олёк! -- страдаю. Доколе, Господи?! К тебе поездка -- не решиться, _т_о_л_ь_к_о_ в Берлине. Алеша сегодня уехал. Повез тебе меня.
   Я пока здоров. Твой -- пока -- Ив. Шмелев.
   Решится ли вопрос о моей поездке в лагеря?!
  

88

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   3.XII.41
   (Второе)
   5 ч. дня
   Знаешь, что я хочу послать тебе, Олёк? Что ты очень любишь -- так мне думается, -- и я тоже, -- кувшинного изюма, не синего -- увы! -- и не на ветке. -- а "malaga", -- очень-очень сахарного, крупного, золотистого, душистого! Будешь читать, поджав под себя лапки, как киска, (ах, как ты чудесно -- "ласкаюсь киской!") и жустрить. Розами пахнет. Теперь его во всем Париже не найти, а я для тебя _с_б_е_р_е_г. Теперь он очень засахарился, -- пишу тебе вот -- и грызу, -- и весь с тобой, и -- в _т_е_б_е! Сейчас я весь в каком-то "р_а_с_п_а_д_е", в неге, истоме... при 9° в комнате. Но радиатор горит, грозя законом. Черт с ним, с... радиатором, конечно. По случаю "теплого" дня -- пил коньяк. Не действует: голова светла, думы о тебе -- горят, и... все горит. Этого я, наконец, не выдержу. Или -- сгорю, или -- _у_-_г_о_р_ю. Первое лучше, да? Знаешь, Оля, ведь я любил с детства -- (ну, с 15 л. и до -- конца) очень _ю_н_о_й_ любовью. А теперь, если бы мы встретились, было бы _в_с_е_ так "глубоко-сознательно", -- конечно, в самом _н_е_ умственном смысле, а в самом _ж_и_в_о_м_ _с_о_д_е_р_ж_а_н_и_и! Ты поняла? То пьют вино, очень тонкое, неумелки, -- а то -- _п_ь_ю_т_ его знатоки-ценители. "Две маленькие разницы", -- как говорят в Одессе. Почему же я _с_т_а_л_ "знатоком"? Научился, что ли, у кого? -- как юный Дафнис416 у "опыта"? Нет. Собственным чувством постиг _в_с_е. Одно дело смотреть на вино, другое -- _п_и_т_ь, не забывая, что это -- вино. А я, обычно, забывал, по оставшейся во мне "юной порывистости" -- в миг сгореть! О, теперь была бы вся полнота, цвет и вся душистая влага любви! И -- будто и поздно. Но... странная природа: одному плоду определила созреть в несколько дней -- из зеленой ягоды -- малина! -- а другому -- месяца полтора, -- вишня! Ах, красивое слово, со-ч-ное! Я -- за позднее созревание. А ты? Я -- пе-рсики люблю, -- тоже позднуши. И -- гранаты. А -- апельсин, если улежится и накопит "апельсинной" бордовой сладости! Слыхала, вдруг в театре апельсином... из ложи рядом? -- _т_е_п_л_ы_м! _с_л_а_-_д_к_и_м! Ты вот -- такая апельсина, -- теплая, пряная, -- я _з_н_а_ю. Оль, ми-лка... ну, что же это... ну, ка-ак же это... ?! Оль... ну, поласкайся киской... хоть чуть... Ольга!
   Через дней 8--10, -- узнав, что "Apres l'ondee" получен, я вышлю -- "L'heure bleue". A -- "Jasmin"? Ну, скажи. И -- что еще? Пока есть. А то может кончиться. А какую пудру любишь? На меня очень действует, _к_р_у_ж_и_т_ сладко -- "Эмерид". Коти. Но он и дурманит. Он действует, странно, как... это "подтягивание чулочка"! Искрой. И почему во мне -- при всем таком -- неизмеримо больше _в_о_л_и, чем у о. Сергия? Очевидно, Толстой был весь в _м_я_с_е, сам. Из себя и писал. А его "наставления" -- головные и... безвкусные, как жеваная бумага. Его "Дьявол"417 -- жарок. Это его -- _и_з_м_е_н_а_ Софье Андреевне418. Да. И она (С[офья] А[ндреевна]) не позволяла печатать при жизни. А я -- хоть и 10 "дьяволов" мог бы изобразить, но отплевался от них. Толстой "Дашу" взял бы сразу, а я... Но это моя тайна. Ты ее или не узнаешь, или узнаешь лишь тогда только, когда... -- не скажу -- когда. Сама догадайся. Я крестил у ней девочку -- Олю. В честь "барыни", должно быть. И первый сынишка у ней был Ваня, второй -- Сережа. Не забуду, как на свадебном балу она сама подошла ко мне, и _к_а_к -- в первый раз! -- взглянула! И шепотом -- глухим, задохнувшись: "ну, в первый и в последний... протанцуй... (!!!) со мной... сам _х_о_т_е_л ведь... чтобы научилась..."
   И я танцевал с ней. И она... -- не скажу. А после, улучив миг, поймала меня в коридоре... и -- обняла! Как -- вот-вот уже женщина. Я был потрясен. И... месяцы... да, да... не была _н_и_ч_ь_е_й. Что творилось у них!.. Чего она ждала? Требования развода? Не знаю. Знаю, что это был ад. И -- для меня. И я... должен был _в_м_е_ш_а_т_ь_с_я. О, какая это была сцена... на кладбище Новодевичьего монастыря! Я должен был ее уговаривать. Она... чуть не подняла руку... на... Крест! Это была исступленная... жертва! В ее глазах я был виноват -- _в_о_ _в_с_е_м. Без вины. Но она была права в одном, чуть права: "я ведь _н_и_ч_е_г_о_ не просила... все отдавала... не разрушала... только _о_д_н_о_г_о_... вас любить! -- а остальное -- мое дело". Мы ее развили чтением, и вот -- она _т_а_к_ могла говорить. Она хотела быть лишь наложницей. Шла на все. На ложь, конечно, -- при исключительной _ч_и_с_т_о_т_е_ своей. При неизменной любви к Оле! Рабыней. Это мне претило, при всем _с_о_б_л_а_з_н_е_ и при всем _ж_а_р_е_ моем. Ибо были часы, когда мы одни оставались в доме. Но было 8--10 дней, когда мы были _т_о_л_ь_к_о_ одни. Оля была в Москве, где заболел брюшным тифом мальчик наш во время гощения у бабушки. Так вот _в_с_е_ и (потрясающее!!) произошло (а что -- не скажу) в эти дни... Но тут целый "роман". Ты его узнаешь _в_е_с_ь, если... или -- совсем не узнаешь. Больше к этому не вернусь. Вот видишь, _к_а_к_ давался мне _о_п_ы_т_ -- для творчества! _Т_р_у_д_н_о_ давался. Никто этого не знает, одна Ты. И потому я _ж_д_у_ тебя. Ты -- должна быть последним опытом, и -- _п_о_л_н_ы_м, да. Завоевал же я награду?! Тобой я _в_с_е_ верну. _И_с_ч_е_р_п_а_ю.
   Ольга, Ольгуша, Ольгушечка, Ольгушоночка, -- я пропадаю без тебя. Это -- хуже всего. Это -- предел. И -- безысходность. Изволь написать обо всем. Ты мне много -- ??? -- наставила. И не сказала. Я уже писал тебе. Жду. Я _с_л_и_ш_к_о_м_ тебе открывался. Да, у меня на правой руке указательный палец без 1/2 фаланги, с 9 лет. Это -- мать меня втащила в темную комнату, я упирался, схватился за щель между притолкой и той стороной двери, где петли, и -- дверь захлопнулась с силой: 1/2 фаланги осталась в коридоре. Невольно -- всегда _в_и_ж_у_ _э_т_о. И не помню злом. О, _к_а_к_ целую тебя! Лучше бы ты мне все пальцы отхватила, чем -- _т_а_к. Оля, целую -- _в_с_ю_ тебя! Всю. Всю.

Твой Тоник

   А правда, он все-таки немножко на меня похож? Таким же глупым и остался. А найди-ка где в литературе сцену -- _к_а_-_а_к {Слово взято в рамку И. С. Шмелевым.} целовались через гнилой забор!419
  

89

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

4. ХII. 41

Введение во Храм420

   Я в большом смятении, мой дорогой мучитель!
   Открытка твоя от 29-го меня положительно сбивает с толку. Откуда ты взял мою "гордыню"? Разве я не писала тебе, что я счастлива и горда (но совсем не так горда, как ты это понимаешь) твоей "задачей" мне!? Как же иначе я и могла к этому отнестись? Я просто боюсь писать, -- ты все совсем иначе понимаешь и толкуешь. Или я писать не умею, чтобы меня понять могли??
   Иван, ты должен же сердцем, наконец, чуять, что я тебе говорю! Я не постигаю этого!
   Я слишком маленькой, ничтожной, недостойной тебя себя чувствую, и... вдруг... ты, ты Великий -- мне дал серьезно тему. Ты мне доверил, всерьез доверил!.. Ваня, разве могло быть больше радости мне? Подумай сам! Я так гордилась... Я не возгордилась, но гордилась... Я счастлива была. Я только боялась, что из-за незнания многого, из-за того, что это не из меня выросло, а тобой Великим дано, -- не выйдет так, как этого хотел бы ты. И я сказала, что это ведь не из меня, что я только по-школьнически могу выполнить.
   Ваня, я не 10 лет, я 100 лет хотела бы быть твоей ученицей. И уже одно то, что тебе не скучно было бы возиться со мной, так сказать было бы из-за чего, -- это одно делало бы меня счастливой и гордой. Неужели ты всего этого не понял. И неужели ты не знаешь все еще _к_т_о_ ты мне!? Я ужасаюсь тому, что все надо еще биться мне лбом о стенку, доказывать тебе, а ты?.. Не веришь? Ваня, Ваня, как это больно!
   Ах, и о хирурге том тоже: ты обижаешь меня. Где же я "р_а_б_а"? В том, что он, известный доктор, старше меня намного, бегал как мальчик, а я его отстранила? В чем? Когда я ничего о нем не знала и увлеклась было, -- в этом раба?
   Он не был ни пошл, ни груб. И это такой тип человека, который как раз дальше всего от рабства и своего и чужого. Если бы ты знал то мое письмо ему, что было ему как "offenbarung" {Откровение (нем.).}, -- то не бросил бы в меня камень. И он по-своему страдал оттого, что отойти был должен. Он говорил даже об уходе от жены... но я не хотела слушать. Подумай -- дети! Он ни на что не посягал. Я была совсем свободна, а не раба. И если бы это было иначе, то не сказал бы он мне в письме из своего путешествия на Wintersport {Зимний спортивный курорт (нем.).} (с женой): "...ich habe so viel am Weihnachten an Dich gedacht und mir immer wieder überlegte, was Dich wohl zu der merkwürdigen Aussprache veranlasst haben kann. Ich bin doch so viel alter als Du und wünsche mich von Dir belehren lassen" {"...на Рождество я так много думал о тебе и все снова и снова размышлял, что могло быть поводом для твоего замечательного высказывания. Хоть я и намного старше тебя, но хочу учиться у тебя" (нем.).}. Нет, я не стыжусь ничего из моего прошлого! И ты не должен его стыдиться и бояться. То, что я увлекалась! Но я не могла иначе. Я ведь не кукла была. Но я всегда знала меру. Ваня, жизнь ко мне была так скупа, так бедна счастьем.., что, право, за эти "крохи" не надо бы упрекать. Я ему писать даже запретила (!), когда все узнала... Он граммофонную [запись] концерта присылал, чтобы выразить свое чувство... Где же я раба? О, нет! Не понимаю твоего укора! Как все это больно! Ты запугиваешь меня! Ваня, какой ты мучитель! Но я люблю тебя! У меня бывают абсурдные мысли иногда. Я порой думаю... Нет, боюсь сказать... Ваня, не мучай меня. Отчего ты не отвечаешь на мои вопросы? Отчего эти открытки? Отчего эти 12 дней молчания? Кто или что у тебя вытеснили меня? Я не могу... я так пряма с тобой, так без лукавства. Неужели это и есть вина? Надо хитрить, мучить, плести тенета, игру, кокетство?
   Все это, что мне противно от природы, все это, чем женщины "чаруют"? Т_е_б_е_ это от _м_е_н_я_ надо? Отчего меня _п_р_о_с_т_у_ю_ ты не бережешь? И когда я томлюсь неотвеченными вопросами, прямо тебе сказанными, -- ты молчишь, ты отделываешься... открыткой? Я не упрекаю, я тебя слишком люблю для этого. Но, слушай, я знаю... редко ценят прямоту. Нужна я тебе -- _л_о_м_а_к_а?
   Скромная "Таня"421... неинтересна?.. Я не могу иначе. Я с тобой -- вся правда. Да и всегда, со всеми. Я не могу иначе. Если бы твои друзья все это знали, все эти мои муки, и на них твои все недоверия, подозрения, "страхи"... я думаю тебе бы всякий сказал, где правда... Ты не хочешь видеть. Ах, ну брось! Скучно, больно, тяжко это!
   Я люблю тебя отчаянно... Ну, скажи же и ты! Ты чем-то занят... не мной. Ты не пишешь больших писем. Этих чудных писем, дающих мне жизнь! Да, жизнь чудесную!.. Они же и как сладкий яд, морфий... я к ним тянусь, я не могу без них... Если бы ты хоть знал, хоть чувствовал немного всю силу моей любви к тебе!
   О, эти мысли, эти догадки! Абсурдны, ужасны, но почему они? Сказать? Я чувствую.., что ты.., что ты... не хочешь, чтобы мы были вместе.
   Тебе я м. б. приятна для "Путей Небесных". Нет, все не то, не так. Но что-то в этом роде. Еще не ясно мне, но я открою. Одно я знаю: ты не хочешь встречи!.. Это не упреки...
   Ужасно! И вот тогда, не следует, по "правилам" жизни и мне тебе говорить о своей любви..?
   А я не могу! Я все хочу тебе сказать! Как я люблю, как мучаюсь, как ночи я не сплю. Как я тебя зову тихонечко и нежно. Слышишь? Я исступленно тебя порой зову. Как это тяжко... Как горько...
   "Мне бесконечно грустно. Мне так мучительно, так страшно без тебя". Знаешь этот романс? "Ты успокой меня, скажи, что это шутка..." Морфесси пел422. Я его не слыхала. Пели-имитировали другие. Ваня, я люблю тебя!
   Нет, нет слов... все те же три слова: я люблю тебя, я тебя люблю, люблю я тебя, тебя я люблю! Иван Сергеевич, Великий, Гений, Божество мое, я преклоняюсь перед... Вами-Тобой! Благоговею, замираю... от любви...
   Все сердце залито, сжато болью блаженства. Ваня, пиши мне все,.. любишь ли еще? Отчего у меня чувство, что ты отходишь? Побереги меня. Я плохо справляюсь с силами. Не му-чай.
   Ваня, я обнимаю тебя нежно-нежно, долго смотрю тебе в глаза, до устали, до слез... Я целую тебя так долго, так жарко и так трепетно... Ах, милый, родной мой, счастье мое! Радость!
   Друг мой верный (?), я тебе верный друг, я знаю. Ванечка, не могу больше. Как я жду тебя, как хочу к тебе сама... как ужасно это расстояние! Скажи мне еще один раз, что ты меня любишь. Отчего ты так долго не писал? Отчего эти открытки? Отчего не отвечаешь на вопросы? Получил ли еще мою фотографию? Послушай, ты рассказал обо мне кому? Серову? Кто это? И что же? Видел он меня? И что сказал? О, если бы они все знали, _к_а_к_ тебя любить можно!.. Какой ты противный, какой ты мучающий и... какой... чудесный!
   Как ты жить умеешь! Как все меня в тебе восторгает, тянет к себе, как я безумно, да, _б_е_з_у_м_н_о_ тебя люблю. Милый мой, покойной ночи! Спи спокойно! Ты видишь меня иногда во сне? Сейчас 10.30 ч. Скоро наше "свидание". Ты думаешь? Я знаю, когда ты думаешь... _В_а_н_я, а-у!? В туман, в дали: -- а-у у !.. Слышишь?!
   Твоя "девочка с цветами". Твоя Оля
   5.XII
   Случайно не послала письмо и получила твое (28.XII) {Так в оригинале.}. Спасибо, мой родной, за все, Ты чудесно, ценно [дал] мне, меня "учишь", бранишь, за No 2! Напишу еще. Ваня, по одному "его" письму не суди, -- он был ведь зол, когда писал. Даже без обращения. Он не был грязен ко мне! Я тогда еще никого не "вела" -- с А. была довольно редкая переписка. Я жила в больничных интересах, как в гробу. Оттуда и "срыв". Прости! Я тебя еще больше полюбила после письма!..
  

90

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

6. XII. 41

   Дорогой мой, единственный, несравнимый!
   Писала тебе еще на твое 26-го, -- получила твое от 28-го с Сережечкой, -- бросила на полуслове, -- стала отвечать на новое, запечатала и... не посылаю. Оттого, что все еще не сказала того, что кипит в душе... И не сказать. Ваня, Сережечку твоего, как Святого Рыцаря принимаю. Увидишь ли всю полноту этих моих чувств?! Милый, святой, прекрасный мальчик! Ванечка, -- твоя частичка... Я много в нем твоего нахожу, не только [рост]. Что-то -- неуловимое, то, чего именно _с_в_о_и_ не видят, а чужие именуют "фамильным сходством". У меня часто бродит мысль: а м. б. он жив?! Не может этого быть? О, если бы чудо!! Какое твое доверие ко мне, как я ценю это... Послать такое сокровище! Ваня, какой ты мне еще удивительный предстал! И кажется, будто я тебя теперь всего вижу... Нет, тебя так скоро не узнаешь! Какой ты чудный, бескомпромиссный. Да, я все, все понимаю. Драгоценность моя, сокровище! Я никогда такого не встречала, нигде, ни даже в книгах. Ну, кто такой? Нет такого! Нет, был такой -- у меня в сердце, в душе. По "образу и подобию" того идеала, что создала я девочкой по папе. Папа был чистый, дивно-чистый. И знаешь, этот вот, живущий в сердце, -- т.е. -- Ты, -- оберегал меня всю жизнь от грязи.
   Ванечка, ты о No 2 -- не верно. Ничего там не было, что бы меня забрызгало. Не надо о нем. Как я благодарю тебя за все, что ты мне пишешь, за то, как "учишь", как объясняешь как нельзя жить. Я в ужасе от себя... Неужели так это и было? Но я не чувствовала тогда этого. Отчего же? Ванечка, какая же я скверная. Нет, я не "от Церкви" тогда, а... м. б. только церковный коврик для твоей коленопреклоненной молитвы. Ванечка, м. б. ты бы понял, если бы все я рассказала. Меня тот не грязью, не дон-жуанством прельстил, а как раз тем, что меня единственно может увлечь, -- чем-то положительным, чистым. М. б. его любовь к детям, к пению и живописи, его любовь удивительная к матери-старушке. М. б. то, что среди моей ужасной "гробовой" жизни в больничной атмосфере с 8 утра и до 11 ночи... не было никакого свежего дуновения. И вот, на балу, тоже по обязанности службы, встречаю кого-то другого. Слышу об искусстве... Он не был груб. И никогда не посягал. Эта "красивость", эти фразы... можно объяснить их совсем другим. Это "выпускание" из рук... он сожалел искренне -- не смотрел как на вещь. Это не "дозволение" вернуться было. Это его "молодечество", "храбрение". М. б. в этом единственном письме, которое тебе попалось, такое впечатление, но это не было так.
   Я очень чутка была, -- я бы грязь узнала. Он не рискнул бы тогда явиться на глаза мамы. А он ведь был у нас, -- его только не приняли, т.к. не было отчима. Сказали дома нет.
   Отчего я поехала? Да, этого не надо. Конечно. Что на меня нашло? Но, знаешь, я никого, никогда не боялась. Я слишком знаю себя. Я знаю, что не соскользну. Я это твердо знаю. Я знала, что не опасно. У меня бывают такие настроения-удали? Что-то такое. После работы, кропотливой, тяжелой для души, -- уйти в другое. Будто забыться. Я ему ничего не позволила. Но я и этим казнилась. Поэтому тебе и писала. Не за это ли мне "и Аз воздам". Это самое необъяснимое, самое мое темное. Именно оттого, что "игра" без смысла. Спасибо тебе за то, как ты мне все показал. И, хотя это не так, не совсем так было, -- все же я многому научилась. И... самое главное... я вижу тебя. Тебя, учащего, такого... чудесного! Ни одна ласка не взяла бы меня так сильно, как это твое "ученье". Я обожаю тебя, чистого, такого редкого, такого... совсем единственного! Я боюсь, что недостойна тебя... Ты разочарован? Но не надо из-за этого No 2... Он не стоит, ничего не было там для разочарования. О Кесе (брат А.) -- не думай. Я его расцениваю очень мелкой монеткой. И для него "решительный" и "серьезный" отпор был бы -- слишком многовесен. Вообразил бы, что всерьез его брать можно. Я отсадила его очень прочно. Будь уверен, -- я их хорошо знаю. Мой тон к нему таков, что он и обидеться не может (ласково и нежно), и подойти не решится. Серьезный же отпор повлек бы только серьезное отношение. Он не стоит этого. Это (по словам И. А.) "брючкин, сердечкин, сладочкин, улыбкин". Хорошо? Катанье на велосипедах? Ерунда! Он привязывался, что научит меня кататься и когда-то (давно) сказал: "Du hast wohl Hemmungen mit mir zu bleiben?" {"Ты может быть опасаешься оставаться со мной?" (нем.).} Дурак! Я тогда грубо даже ответила. Это был 1937 г. А теперь я ездила, как... с собачкой, с... рабом. И такое мое поведение он лучше всего понял. Но этот, он не плохо в душе ко мне относится. Я знаю, он гадостей бы не допустил все-таки. Ему "отбить" хотелось. Но понял бы. Только я-то даже и до разговоров не сошла. После этого он очень меня уважает. От многих слыхала, как он свою Schwägerin {Свояченица (нем.).} рисует. Видишь. Слушай, у меня очень точное мерило для грязи. Я ее тотчас узнаю. Верно. Поверь мне. No 2 -- забудь. Устно я бы тебе все рассказала, и ты бы -- понял без сомнения.
   О "изломах" еще: ты пишешь, что "все в ход пущено". Я ничего не пускала в ход. Я только рассказала тебе очень просто о семье, для того, чтобы ты мог себе представить и также понять откуда я "перст Божий" для себя увидела. И в этой скорой визе, и в "отпуске рвача-шефа" и т.п. Ванечка, я для тебя ничего не "пускаю в ход". Я тебе оттого все и говорю, что хочу без прикрас перед тобой открыться. Помнишь, всегда Суда твоего просила. Мне для себя важно определиться. Ты -- мой судья. Мне очень хочется начать писать. Я изнервничалась оттого, что все помехи. Селюкрин меня "вздернул на дыбы" как-то. Но от этого еще беспокойней... Я все же принимаю. О бегонии я спрашивала в лучшем садоводстве, -- мне сказали то же самое о клубне, но у этой не клубень. Тогда велели поливать и в тепло. М. б. будут побеги новые, т.к. зазеленело. У меня "легкая рука" на цветы. Азалия цветет 4 года сряду по 300--400 цветков. Шапка. Ее даже фотографировать хотели для рекламы удобрения. Не дала. Что за базар. Ты глоксинии выращивал? Это бархатные колокольчики? Чудесно! Как я за все это тебя люблю! Ты цыплят выводил? Я -- тоже, под мышкой яйцо носила! Живая жизнь! Ванечка, мне не выразить _к_т_о_ ты мне! И как касаешься ты... всего... самого такого некасаемого словом. Как служит тебе слово! Как послушно! Ванечка, ты Тютчева мне достал? Мне и радостно, и стыдно, что так балуешь! Не надо! Не балуй так! Ты спрашиваешь, получила ли я "Старый Валаам" и "Мери". Нет. Еще нет. Ванечка, можно мне попросить тебя о чем-то? "Куликово поле" ты не достанешь? Мне очень стыдно, но я его так хочу. Здесь -- безнадежно. Я искала в библиотеке ван Вейка. Никто ничего не знает, т.к. его библиотека завещана Университету, а Университет все, его, не интересующее Университет (не научное), отдаст аукциону. Я жду этого аукциона. Ванечка, послушай, что вчера было: у меня утром тоска была. Я стояла у календаря и вижу, что на 3.ХII стоит. Сорвала листочки и загадала: "а что сегодня? То и будет". Вижу: -- смотри и ты. Я посылаю его тебе, но ты пришли мне, -- я всякую буковку твою берегу. Ванечка, я в следующем письме скажу тебе еще одно, о Сережечке. Я ошеломлена была вчера... когда увидела фотографию его.
   Ваня, теперь о том, что важно. О том, что уже писала, что закрылось твоим письмом от 28-го. Но о чем _н_а_д_о. О встрече. Я много думала о ней. Я знаю, что это значит -- на миг... и оторвать сердце. Я теперь уже скорблю, представляя это. Но... Сердце мне говорит, не чувство только, а и ум сердца, -- что не быть встреча может только при ведении всего к разрыву. Без нее -- топтание на одном месте, мертвая точка. Так чувствую и вижу я. Это не голос моего "движения". Нет. Я очень трезво, и строго, и серьезно все продумала. Встреча -- необходима. Каков ее исход бы ни был. М. б. будет мука... Я все знаю. Но предрешив не видаться, -- мы предрешаем неминуемо, если не прямое расхождение-разрыв, то... несхождение наверное. Так, и только так я вижу. Но я не настаиваю ни на чем. Я предоставляю все тебе. Пусть не заботит тебя техническая сторона для меня. Arnhem мне чужой город. Никто не знает. Exprès и т.п. -- это другое. Подумай, и ты поймешь. Мне необходима моя "незапятнанность", абсолютная независимость дела от кого-то третьего. Exprès -- дают поводы. По законам так надо. Не я это выдумываю. Я об Arnhem'e все продумала. Ты положись на меня -- я очень "хитрая". Твои "планы" делают свидание еще более неотложным. Сережа с удовольствием к твоим услугам. Он тебя очень чтит, как и мама. Ваня, объясни еще твое: "ведь я всем жертвую, все отдаю, на что хоть смутно еще надеюсь, -- отказаться от тебя, живой, всей, столько обещавшей, все отдающей... всю себя! Подумай -- и ответь. Я сделаю так, как ты мне скажешь". Я не понимаю и томлюсь этим непониманием... Объясни. Почему жертва, ради чего, кого? _К_а_к_а_я_ жертва? И что могу я за тебя решить! Я не мыслю возможности такой даже... не увидеть... Милый Ивик, целую тебя; люблю бесконечно, ...ах да, не пиши никогда такого... абсурдного о каких-то моих возможных думах при встрече. Тебе не стыдно самому так думать? И еще мне приписывать?! Я же тебя знаю! Это ты меня не видел! Это мне бояться надо. Получил ли мое письмо -- жизнь No 1?
   Ваник, пришлешь надпись к книгам? Ну, хоть к "Солнцу мертвых", если так трудно ко всем! Ах, еще: ты не понимаешь, как я могла "при водительстве" увлечься No 2? Тогда "водительство" еще не началось. Т.е. вполне не началось. И... в 33 г. я предлагала Арнольду кончить [все]. Были такие данные. Я не была уверена, что я окончательно смогу его вести. Его Nevroze давал себя знать. А вообще-то: No 2 -- никому -- не измена! Ну, Господь с тобой! Твоя Оля
   [На полях:] Твоя машинка все больна? Никаких духов больше не надо. Эти -- чудесны!
   Ужасно, что у тебя холодно!
   Что-то еще хотела написать, позабыла, не могу "схватить". Автограф к глазам пришлю. Если ты пришлешь. Вспомнила: "Пути Небесные" ты пишешь? Твои "планы" помещают писать?

91

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   4.XII.41.
   11 ч. дня

Письма твоего, конечно, не сжег,

а поцеловал, не боясь никакого гриппа.

Да от тебя, -- бояться!

   Бедная моя детулька, Олёль родная, -- Господи, ты больна! Умоляю, прими же "antigrippal" -- ,он не дает вреда, он избавит от осложнений! Уверен, что, ты не принимала, -- как я просил! Сама не можешь, дай знать Сереже, чтобы извещал меня хоть словечком. Для меня ты -- сама жизнь, больше, чем моя жизнь: моя вера, упование, вера в тебя, в _т_в_о_е, а это за пределами моей жизни. Ольга, все силы сердца, веры вкладываю в мольбу за тебя: будь здорова! да не будет ужасного, что было с тобой! Олёлечка моя чудесная, ласковка, милка, светик, свет мой, святая, девочка чистая -- ты для меня _в_с_я_ чистая! Прости мои кипучие зацепки, это _б_о_л_е_н_и_е_ мое -- ну, да, это ревность к давнему, необоснованная, это -- мои "изломы"! Я кляну их, и -- весь нежный к тебе, весь -- светлый к тебе. Я преклонился, я обнимаю твои ножки, я тобой болею, я люблю тебя неизведанной еще любовью, такой тонкой, таинственной, нежной, чистой... назвать не знаю. Оля, как ты можешь, как ты умеешь быть нежной, -- сердце пропадает, истекает от этой нежности. Извини мой "разбор" твоего рассказа, -- не имею никакого права касаться всего твоего. Ты безупречна -- это верой знаю, -- тебя только острой жалостью можно пожалеть за вынесенные тобой мучения. Я же знаю, как ты несла тяготы жизни, как ты жертвовала собой, как выносила семью на своих плечах, слабевших! -- на своих нервах, безжалостно терзаемых житейским злом. Оля, ты для меня -- Святая, при всех, как ты называла, -- "изломах", -- кто смеет в чем-либо укорить тебя! Я любуюсь тобой, Прекрасная! впервые _у_з_н_а_н_н_а_я, _т_а_к_а_я! Ты мне дороже жизни моей, и клянусь, Оль-Оль, -- я отдам жизнь во-имя твое, если бы это было нужно. Это не слова. -- За меня будь покойна, во _в_с_е_м. Мой отрывочный рассказ (в 2-х письмах) о кусочке моей жизни -- да не смутит тебя. И _э_т_о, такое жуткое, такое -н_е_о_б_ы_ч_н_о_е, такое порой болезненное -- не столько для меня лично, а для бедной девушки, потом женщины, -- прошло для меня _в_н_е, -- как это не удивительно мне теперь! Это почти невероятно было бы для читателей, если бы прочли такой, совершенно исключительный, _р_о_м_а_н, -- историю одной женской души. Как бы для _о_п_ы_т_а постигало меня подобное! Ты _д_о_л_ж_н_а_ выздороветь, -- и я расскажу тебе _в_с_е. Часть -- сильно _п_р_е_л_о_м_л_е_н_н_о_е! -- только отразилась в творчестве, тебе известном, -- пополняла "детскую историйку", -- странно иногда совпадавшую с "Дашиной", как бы пролог к грядущему! Там -- Паша и была Пашей, а тут именно Даша, ходившая за нашим мальчиком. Ведь она была совсем деревенская девушка, -- и я для нее, в дальнейшем ее _р_о_с_т_е, становился _б_о_ж_е_с_т_в_о_м. Правда, м. б. я был не совсем заурядным и тогда. Я был молодой, необычайно живой (если и теперь я киплю, не слышу, не помню возраста!). Я -- в воображении -- был искрометен. Я мог часами говорить поэтами... я был артистом, разыгрывал дома целые акты за всех лиц, и я был... очень увлекательным _е_е_ учителем! Кааак она слушала меня, как смотрела! Я не играл ею, -- я все забывал, сам увлекаясь _с_в_о_и_м. И еще -- пел, по слуху знал чуть ли не все оперы (оперетки -- ни одной!). Да, я даже и прославленной "Прекрасной Елены"423 -- не видал. Ты в моих книгах не найдешь, думаю, ни строчки. Ну, я для тебя -- только для моей Оли! = для Тебя только, = я довольно подробно _в_с_е_ _н_а_п_и_ш_у, в письмах, -- только лечись, окрепни. Я так встревожен. Тогда, в 40 г. -- в феврале, я тебя жалел, я тебя ободрял, я уже тревожился. Теперь... -- ты знаешь, _к_т_о_ Ты для меня. Я на коленях, я прижимаюсь к тебе, я весь в тебе, моя красавица, моя слабенькая худышка... я хотел бы отдать тебе свои силы... -- слава Богу, я здоров, бодр, я весь с тобой, все миги дней. О, как рвусь сердцем, всем во мне! -- к тебе, к тебе. Олюнчик, напиши, если пальчики в силах, -- целую их, чуть сжимаю в губах. Господи, помоги Олечке моей! Твой В. Шмелев
   Грипп дает малокровье, съедает гемоглобин. Непременно -- селюкрин! ты должна получить. Еще вышлю.
   Странное со мной: живость воображения такая, будто я все тот же Тоник, -- ни ущербления, ни на йоту! Я _т_а_к_о_й_ живости образов _н_е_ _ч_у_в_с_т_в_о_в_а_л_ и 30 лет тому! Я _в_с_е_ мог бы _н_а_п_и_с_а_т_ь -- и скоро! Единственное, чего не мог бы, -- это -- "Солнце мертвых"! Такой му-ки не повторится. Силу его я знаю. Да, не писали -- и не напишут. И знаешь -- недавно, я взял... и я прочел себе, вслух, мой шепот "Торпедке"... -- курочке, _у_х_о_д_и_в_ш_е_й... Там -- _в_с_е_ открылось мне. Но я все ужасы, все смерти -- закрыл... -- ты знаешь? -- песенкой -- такой простой, и такой грустной... -- песенкой... дрозда. Конец, сведение всей _э_п_о_п_е_и (это -- _э_п_о_п_е_я, ибо захватывает эпоху, _в_е_с_ь_ народ, скажу -- мир!) я дал очень _т_и_х_о, pianissimo... Да, голубка... не все это всё поймут, как ты, я, Оля отшедшая... читатели из очень чутких. Но все знают, что это. Когда я, вечерами (2--3 вечера) впервые читал маленькому кругу понимающих, в Грассе (Alpes Maritimes), y Буниных, (мы тогда с июня по октябрь жили вместе, тогда Бунин настоял, чтобы мы приехали на их виллу, в огромном парке, -- "Mont Fleury", -- я согласился, но... на общие расходы по хозяйству) читал только что написанную эпопею, -- чтение потрясло. Бунин не мог сдержать себя (эта работа резала его, я знаю) -- слишком он большой художник! -- (а в искусстве _п_р_а_в_д_а_ повелевает, пусть -- на миг!) -- и вскрикнул, когда кончилось: "Это... будет переведено на все языки!" Я _з_н_а_л_ это... сверхчувством. Но они-то не знали, _ч_е_г_о_ мне это стоило! Этот страшный акт творческий. Только один я знал. Да, Оля знала. И я -- ты видишь -- все -- личное -- обошел, укрыл, сколько мог, _н_а_ш_у_ боль неизлечимую. _Т_а_м_ о Сережечке -- только _г_д_е-т_о -- в молчании -- в тО-нах! Книга, конечно, делала свое в душах... и будет. Но "бесы" и иже с ними... они корчились от злобы. Они прятали это "Солнце". Они называли его "книгой злобы и ненависти!"424 Да, большинство левых, масоны, и -- евреи (большинство). И там было решено: ты понимаешь, что было решено. "Собрашеся архиереи и старцы..."425 И травля началась... о, какая! Только Оля знала да я. И так я кипел, _д_е_л_а_я, вскрывая днями мира язву -- ужас красный -- бесов! Ныне я могу -- я в праве -- сказать облегченно молитву св. Симеона.
   О, как я счастлив, что эта моя книга _о_т_к_р_ы_л_а_с_ь_ твоей светлой, нежной, глубокой, чуткой, прильнувшей к _м_о_е_м_у_ -- душе! Как счастлив, видит Господь! -- Господи, благодарю Тебя! -- что я встретил и узнал тебя, Оля! счастлив, что ты _з_н_а_е_ш_ь_ меня -- и любишь. Это -- за _в_с_е_ -- награда мне, за _в_с_е. Благоговейно припадаю к твоим коленям, обнимаю, прячу слезы, -- слезы боли за прошлое, боли утрат, непереносные... слезы нежности к тебе, слезы любви к тебе, радости тобой и слезы муки... тобой и за тебя. Оля, Ольга, Ольгуша... -- губки дай, ну поцелуй глаза мне, -- так много они плакали... но теперь и радостно могут смотреть на _с_ч_а_с_т_ь_е_ -- в отдалении... и в каком же! и -- _к_а_к_ же! Ты все почувствуешь. И боль, и любовь, и -- вскрик.
   Целую. Твой, только, и всегда. И. Ш.
   Вот, на всякий случай, адрес доктора моего: Mr. S. Sieroff, 73, rue Erlanger, Paris 16. Зовут Сергей Михеевич (С. M. Серов).
  

92

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  

4.XII.41

День Введения во Храм

4 ч. дня Пресв. Богородицы

   {К письму приложены поминальные записки "О здравии Ольги и Иоанна" и "Об упокоении Ольги и убиенного воина Сергия", на каждой из которых рукой О. А. Бредиус-Субботиной сделаны пометы: 21.XI и 4.XII.1941.

}

   Радость мой, светик Оля, киса-а... -- молился о тебе сегодня. 21 ноября... -- горькое, о, какое сегодня! День скорби. В этот день, в ночь на это 21.XI (4.XII) видели мы с Олей в последний раз нашего мальчика. Это было в 20 году. Его взяли от нас большевики и увезли. Так и не увидали больше. А нас сковали в Алуште. Это была пытка, отчаянные попытки хоть что-нибудь узнать, снестись с Москвой, с Горьким426, с Феодосией. Это были конвульсии. Всегда с тех пор, -- если была церковь, мы были в церкви. Молились о... будто живом еще! -- Вчера я забыл, что канун, -- в тревоге о тебе. Но сегодня рано поднялся, был у обедни. Вот, видишь: о _н_и_х-и-о нас молился и вынул просфоры. Птичка моя! Какое чудесное сегодня Евангелие! Я его очень люблю, этот простой, глубокий рассказ. И сегодня задумал, забыв: какое будет сегодня? И в чем смысл его для -- _н_а_с? "Марфа и Мария"427! И так мне светло стало! Прояснило вдруг: такая бытовая, такая верная подробность! С виду -- просто как! Зачем привел ее св. Лука? Как вспомнил? "Случай малый жизни" Его, _э_т_о_г_о_ выдумать нельзя. Так это не громко, не событийно. Это -- _б_ы_л_о! И это врезалось в памяти. Частный случай -- "в гостях". Это -- сама Правда. Вот психологическое доказательство подлинности. Пришел в гости -- и вот как просто случилось -- маленькое, -- и _о_б_и_д_а, чуть ревность! И -- наставление. И -- какое! Помните: есть земля, но -- главное -- есть _Н_е_б_о! _Д_у_х. Искания его. _Б_о_г. _С_в_е_т. _В_ы_с_о_т_ы. И -- Любовь! "Мне любовь нужна, не лепешки твои, Марфа", Сердце твое нужно. Принимает все -- и угощение -- яства, и -- _в_е_д_е_т. Мало сего: в этих нескольких строчках о быте -- чудесный апофеоз-гимн: прославление Матери Света, Чудесной, -- Материнства! Посторонняя, кто-то, свидетельница, -- из гостей, конечно, или -- прохожая, слышавшая ропот Марфы, и Его слова, -- восклицает, _с_л_а_в_я_ Мать: "Благословенно чрево, носившее Тя, и сосцы..."428 Вот _о_с_в_я_щ_е_н_и_е_ любви земно-небесного (человеческого -- для смертных) _а_к_т_а! Меня, сегодня, впервые -- так озарило. И я... думал все время о тебе, о нас. Если бы такой святостью благословлена была наша любовь! Быт, радушие, угощение, и -- все о Господе, _в_с_е_ Им пронизано, и большее _о_т_д_а_н_о_ Вечной Правде, Жизни Духа Любви! -- Любви. Я всю любовь беру, и земную, -- брак в Кане!429 Он любовался Его Марией! И -- благословлено. Оля, помолись, приникни к Ней, к Нему! Помолись о нас!.. Милая, как ты близка мне, бесценная!
   Моя "Арина Родионовна"430 все не приходит, -- больна. Адреса ее не знаю, горе. Завтра наведу справки. Не хочу Елены, привык к новгородке, к ее "дозорам". Опять набил посуды, начудил в кухне, -- не люблю плохих ресторанов, и в центр ехать -- поздно было, от обедни. Но сыт, только в пюре картофельное вместо сгущенного бульона, из похожей бутылочки, -- вкатил muscat! Ну, с сосисками сошло. И еще шоколадный крем, -- как-то сумел сварить, -- и -- грушу с коньяком. Я, ведь, вроде рыжего Гараньки431 (из "Лета Господня"). И поглядел на себя со стороны, думая, как мой Василий Васильевич432: "Мудровать-то мудрует!". Бац! посыпалось. Смех. И все -- о тебе. Оттого и набил посуды.
   Олёлька, принимай же селюкрин и -- антигриппал. Ты, гадкая, не послушалась, не принимала вовремя! И -- заболела. Я знаю. Хочу цветов послать -- не замерзли бы. Я здоров. Получила "Старый Валаам"? Автографы пришлю, когда точно узнаю, какие мои книги получила, _в_с_е. Дай список. Целую лобик, глазки, губки, щечки, шейку, грудку, -- все, все .....до последнего мизинчика на ножке. Всю. Понимаешь... _в_с_ю. Ох, Оля... о, какое томление! Ведь я тобой как бы восполняю все, на что имел право и силу в жизни, -- и не взял: выбрал -- славословие, как Мария. Но ведь Мария _о_б_о_ж_а_л_а!.. Это же -- любовь ее! Все брошено. Сидела у ног -- и _в_с_я_ в Нем. Я весь в тебе, в Тебе: в земной -- и -- творящей Сердцем. Весь -- в твоем телесном облике -- и весь с тобой, с _Т_о_б_о_й, _Д_у_ш_а! Олёк, дай губки, дай, дай... всю себя! О, как люблю!.. Нет у меня сил не крикнуть, как люблю!..
   Дай мне весь порядок твоего обычного дня, -- по часам, -- чтобы я знал каждый час, где ты, что делаешь. Когда ложишься? Тепло ли одета? В шерстяном ли белье, на тельце есть ли теплое? Если да -- никогда до теплых дней не оставляй шерстяного, _в_с_е_г_д_а, -- и -- ночью! В проклятой стране болотной -- иначе нельзя, -- все сырое: сердца, умишки, слова, чувства, _д_о_м_а!
   Прячу лицо в складках твоей одежды, дышу тобой, буквально. Хочу дышать!
   Целую. Твой Тоник -- Иван -- Ваня Шмелев
   Я весь в бунте, от тебя! Никогда не было _т_а_к_о_г_о!
   Какое запоздание, -- и какой огонь! Что это?! Как ты _в_з_я_л_а!
  

93

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   5. ХII. 41
   2 ч. дня
   Встревожен твоей болезнью, девочка моя чудесная, радость, свет мой! Вчера запросил Сережу и маму, послал тебе, -- много писал эти дни, -- и все о тебе, во всем -- Ты! Можно ли так -- все сильней чувствовать, как ты дорога, как незаменима, как прекрасна! Олёль, пусть мама напишет мне, если тебе трудно. Я совсем здоров, не боюсь холода, -- мне так тепло, (жарко!) -- от одного _з_н_а_н_и_я, как ты любишь. Ура, сегодня заявилась "Арина Родионовна", ахнула на кавардак у меня, -- "кто это у Вас набил посуды!" -- "Я, Арина Родионовна, с _р_а_д_о_с_т_и!" Ну, да, с радости, что я люблю тебя, больнушка Олёк, что я -- в тебе, в сердце, и ты -- во мне! Ольга, _в_с_я!
   О, я тебе расскажу невероятную историю -- а она была! -- и ты в сердце ее сбережешь. Т_а_к_и_х_ историй не было, думаю, ни у _к_о_г_о! Вот какой был твой Ваня! Дурак? Сумасброд? Чудак? или -- это _г_о_т_о_в_и_л_с_я_ родиться писатель русский? Все это крепило меня -- для будущего. Но и сколько же мучений было! Сейчас получил письмо. М. б. меня _в_ы_п_и_ш_у_т_ в Берлин. Оттуда буду хлопотать о лагерях. Какой, к черту, я русский писатель, если сам не увижу души русской, ее остатков после 24 лет ада у бесов?! Алеша Квартиров взял с собой мою карточку -- м. б. ты скоро получишь. Изволь ответить, на каких духах остановился твой выбор. Я пошлю еще "L'heure bleue" и "Muguet". Не смей отмахиваться, -- не лишай меня малой радости! Сейчас еду за новыми рамами для твоей мордашечки неизъяснимой. Затем -- в Эмигрантский комитет433, по важному делу о поездке. А буду уже в Берлине хлопотать об Arnhem'e. Я бодр и -- всегда ты -- во мне, вливаешь в меня силы. Но... как же мне _п_и_с_а_т_ь_ хочется, -- не меньше (или -- чуть меньше!) -- чем -- _т_е_б_я! Но если бы ты была уже моей, -- как бы я писал! Оля, киса... ("ласкаюсь киской"!) -- как ты умеешь, ласково -- (и _ч_т_о_ же я за этим раскрываю в воображении!) -- о, милая! Не могу написать, нельзя, не выдержит бумага (сгорит!), _к_а_к_ люблю! Олёк, _к_а_к_ бы прочитал тебе кусочки из "Солнца мертвых"! Плакал бы с тобой. Да разве это только?! Я бы тебе _с_ы_г_р_а_л_ _с_в_о_е! Оля, -- дошло ли письмо, где я говорю тебе, отчего ты _т_а_к_а_я? Ты -- от Церкви, и -- от страстей. Люблю, душу тебя нежно в руках... Вчера доктор попробовал мое рукопожатие... -- поразился. Стал крутить мне руки... и не мог свернуть, -- я оказался сильней его. Ему 57 -- и я ему шутя скрутил его руки. Это ты мне дала такую силу? Правда, я всегда упражнялся, -- [1 сл. нрзб.] -- 3 [1 сл. нрзб.] раза в день, когда еще "боролся с искушениями" ("история Даши"!). Я расскажу... Сцена на кладбище Новодевичьего монастыря -- небывалое. А сцена в июле (малиновое варение), когда Даша предстала... -- не скажу. После, в _п_о_л_н_о_м_ рассказе. Если бы я написал этот роман, -- его читал бы весь мир. Но... я не напишу: 1) не люблю писать со своей жизни, 2) жива Даша, (должно быть) 3) на очереди "Пути Небесные". Но ты будешь знать _в_с_е.
   Сегодня утром твоя открытка -- expres, 28-го XI. Знай, Оля: ни тени мысли -- не должно быть у тебя, -- что я не хочу писать, -- я только этим и живу! Я -- увидишь, -- сколько писал тебе, с 26-го. Не разберешься.
   Сегодня письмо из Берлина: зовут -- на 2 мес.! -- отогреваться от парижской ледяной квартиры! А я -- несмотря на запрещение доктора -- окачиваюсь ледяной водой. Но сегодня -- в последний раз: на дворе теплей, только сырость, брр... -- не терплю, как и ты, этого студня. Я люблю крепкий мороз, а свежо -- я быстро согреваюсь... яркими представлениями -- _т_е_б_я! Жгучая моя, солнце мое слепящее! Ольга... -- Оль!..
   Ну, надо ехать в центр, дела. Обнимаю, ласточка... ("бровки -- как ласточки"!) лелею сердцем, мыслью, тоской неусыпающей и... всем стремлением -- только Ты! всегда! -- Твой крепко, только, -- Ваня
   Спаси тебя, Господь, Оленька моя!
   Будь здорова! Ешь больше!
   Селюкрин -- обязательно!
   Прими "antigrippal"!
   Не будь упрямкой,
   капризкой, мнишкой...
   и -- злю-кой! Ты вся --
   нежность, зло -- не к
   тебе! Ты -- Свет и
   лю-ба!
            Твой И.Ш.
   Remington-portative {Портативная пишущая машинка (фр.).}.
   Моя машинка чинится -- и вся будет
   заново. Вот она и начнет петь "Пути".
   Не лечилась лет 10. Пора и сдать.
   Я без нее скучаю. Очень.
   Но твое перо -- спасение.
   Всегда его целую, когда беру.
          Почему?
   И твои письма "с гриппом".
   Никаких зараз не боюсь, а --
   от тебя..! -- это только
   излечение _в_с_е_г_о, от
   тебя! Губки..!
  

94

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   5.XII--6.ХII.41
   12 ч. 15 мин. ночи на 6-ое
   Посылаю почему-то 7-го
   Знаешь, Ольгушоночка, в нашей переписке сам черт ногу сломит. Она не может не войти в историю русской литературы, (но когда я пишу тебе, будь уверена, что об этом забываю и не для "истории" пишу, а весь -- в тебе, до самозабвения!) и будущие словесники во многом запнутся, -- придется делать много "примечаний". Дело в том, что "expres" перебивают письма, посланные раньше, ответы на expres перегоняют ответы на письма ранние, а т.к. ты меняешься по часам (я -- хотя и "вспыхиваю", но редко), то путаница для гг. словесников будет непосильная, чтобы им разобраться в самом содержании "истории странных сношений, очевидно, безумно любящих друг друга корреспондентов". Смотри: в письме от 21.XI -- expres'e -- ты вся -- нежность и радость моя. Получил его 27.XI. На другой день -- писала -- в отчаянии от моей обиды (и все о письме 15.XII), непостижимо жестко. За это время я тебе -- только свет посылал. А твое письмо 22.XI получил сегодня! "Историки" скажут -- "письма из сумасшедшего дома!" Ну, это мое письмо поможет. Целую голубку. И. Ш.
   Прошу: ешь больше устриц! Дают кровь. Я ем по 2 дюжины и фосфор.
  

95

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

7.XII.41

   "Скажи как любишь" -- В открыточке твоей от 1-го XII...
   "Напиши как любишь" -- мое, -- скрестилось где-то с твоим в пути... (Или -- неужели в неотосланном сгорело?)... Но все равно... эти... слова... летят навстречу! --
   Ты хочешь того же, что и я!.. Как мне понятно это! Ты хочешь слышать, впивать глазами, еще, еще раз знать, прочесть, чтобы, на миг хоть, волной любви быть унесенным... чтобы словам этим дать сердце сжать до сладкой боли и... "замереть"... Так, я, читая твое, вдруг вздрогну вся, глаза закроются, и от них пройдет струей горячей до сердца. Сожмет его... Как чудесно!.. И... голова закружится чуть-чуть... И несколько мгновений я отрываюсь от письма, чтобы снова, снова, снова его впитать глазами, вобрать чуть слышный аромат твой, всякую черточку заметить и отыскать за ней движение твоей мысли, чувства, угадать твое дыхание...
   Ивик, радость моя,.. мне мало твоих писем! -- А сама я... не могу всего сказать тебе в письме. О, как завидую я твоему Дару суметь словами сказать все так, что не хватает в груди дыхания... Как ты 2--3 чертами коснуться можешь такого [скрытого]... Конечно поняла... Как ты мне близок! Такой совсем ты свой, мой, невероятно близкий! Так радостно-близкий. И -- так убийственно далёко! И в этом мука... Нестерпимо. Я так страдаю. Так же не может! И что, что я могу! Ваня, я так... несчастна. Несчастна и... в то же время так безумно счастлива тобой! Господи, отчего же так все сложно? Как опрометчиво я поступила тогда в 37 г.! Я вспоминаю шаг за шагом эту весну, лето, осень 36 г., последнего свободного и... вспомнила: 22-го июня 36 г. как раз пришел отчим из больницы накануне, -- я так страдала. Я помню, было мне невыносимо. Я вдруг решила позвонить И. А., который тогда еще не был так близок нам. Я еще о личном с ним не говорила.
   Я решилась позвонить ему. С. даже останавливал, указывая на то, что так просто его не тревожат, что он это не любит, занят. И. А. -- "понял" и... позвал меня тотчас же к ним приехать. И у них, не оставил в доме (мне, помню, не хотелось и перед Н[атальей] Н[иколаевной] открыться, и я не знала, как же мне сказать все), но чутко угадав, повел гулять.
   Когда мы шли, меня пронзило вдруг ужасной болью, под сердцем где-то. Я ему сказала: "будто меня, как бабочку, кто-то на булавку посадил". И. А. объяснил мне, какой это нерв и отчего может быть. Так было раза 2. Во всю жизнь не повторилось больше. Мы долго где-то гуляли и говорили. Я ничего не видела. Но под конец куда-то мы пришли, и вдруг И. А. остановился... Передохнуть... А я... вижу, стала видеть... -- березки. И говорю: "Господи, как наши, будто Россия". "А я и хотел узнать, -- увидите ли?" И. А. дал мне свои книги... Я потом (авг.) была на море. Взяла с собой и маму, -- она издергалась тогда бедная. Сережа сдавал последние экзамены.
   В начале сентября я возвратилась из отпуска, а 15-го сент. скончался отчим... ужасно..! Сережа в день его похорон лежал при смерти -- фурункул в носу, не собравшийся в одно место, но расползшийся флегмоной по всей ткани. Было 7 разрезов. Спас его удивительнейший русский специалист -- Б. Э. Родэ. 15-го же утром я получила письмо из Голландии, на котором и решила все, все кончить. Это -- 36-ой год! Не лучше 37-го! Но тогда, эта боль в груди! Ваня, не твою ли я приняла из далей? Ваня, милый мой! Но все же отчего _к_а_р_а_т_ь_ меня? За что? Эта опрометчивость моя вытекала из святого желания, жертвы... Я тогда не о себе думала... Я никогда не думала об этом как об "устройстве" себя или еще что-либо подобное. Нет, Ваня, верь мне. Пока я служила, пока я была необходима дома, моим, я не считала возможным устраивать "личную судьбу".
   У меня было несколько случаев возможности "прекрасно устроиться". Но я... возмущенно отклоняла. Я не смела и думать. И... никакой зависимости от этого "устройства".
   О моей семье заботилась я, сама. Никаких замужеств из-за "устройства" я бы не потерпела. Работали мы с мамой. Мама дала мне и С. образование, и мы смогли стать на ноги. Я считала, что мой заработок -- это мамин вклад. М. б. потому, что все я в себе держала "зажатым", -- м. б. поэтому и был "прорыв", как тогда с хирургом. Все-таки жизнь-то шла, и я была молода, и уже 30 лет! Только "посмотреть" жизнь хотела! Что-то кроме клиники и долга. Не знаю. Я не оправдываю себя. Ну, довольно. Я слез наглоталась вволю. За что же еще и еще? Ванечка, я так тебя люблю! Так рвусь к тебе... так... вся твоя! Мне стыдно стало из твоего письма за мое "движение жертвенности". Я не продуманно сказала. Только по движению сердца. Опять опрометчивость. Я поняла, я знаю, что так нельзя. Что ты -- без компромиссов,.. что, ну,.. вообще... нельзя. Не "по букве", не по "Лизиным" мотивам, и не по "Тане"434, -- но где-то в глубокой правде. Это -- беспорядок. Беспорядок для слишком мне святого. Кукушка? В детстве у нас в журнале "Жаворонок"435, я прочла рассказ: "страдания молодой кукушки". Птенчик в чужом гнезде. Нет, я не могу стать кукушкой. Я не моих боюсь страданий! О, милый, мой, чудесный! И все же... как ты далеко, далеко... Ну, хоть бы вдали тебя увидеть... Да, хоть во сне, сгореть в одном пожаре! И... не проснуться для мутной жизни! Милый, родной мой! Чувствуешь ли ты, как я страдаю! Как ты живешь? Напиши. Безумие порой на меня находит, не могу, все мне душно... Ив, милый! Как выражу тебе все безумство мое? Почувствуй! Да, ты -- без компромисса, без всякого, без тени, -- и мне -- противен он. Противно компромиссное, но... прости, прости мне все мое безумство... мне иногда... у меня иногда все отступает на задний план. Я ничего не вижу, я не слышу ничего, кроме голоса любви к тебе безумной.
   И я не подумала тогда обо всем, когда о "жертвенности" писала. Только я не смотрю на это как на "жертвенность" -- это твое слово. Для меня -- _э_т_а_ дву-единая жертва, не... жертвенность, да еще моя!
   Нет, не это, но... возможность жертвы, истинной жертвы... Ты понимаешь...
   Ивушка, и все-таки, мы должны видеться! Я -- потухну. Я не буду тебя своими огнями тревожить! Нет, не знаю, что я говорю. Я не знаю, ничего не знаю. И только все во мне кричит, что видеть тебя должна, что невыносимо это... так далеко ты. Что столько на душе всего, что должен ты знать, -- все твое должна знать я. Ивочка, реши ты, -- ты мудрый. "Свидание -- пытка". Я знаю. Ужасно это! Обязательно напиши -- объясни мне твои слова, где ты говоришь, что я должна подумать и решить. Почему должна я решить приехать тебе или нет?? Непременно скажи. Это очень важно! Ванечка, если бы _т_у_д_а... вместе... Невозможно это!.. Я преступление делаю, что письмо это так пишу. Если мы не можем встретиться, то... так писать... можно ли? Какие угли! Какая "сухая гроза". Чудесно как сказал ты! И все же не могу молчать. Сегодня я несказанно с тобой вся! Видишь? Во сне тебе срывала маргариточки красненькие. И у меня в саду одна еще цветет, последняя. Не хотела это письмо послать -- но нет, знай все!
   Поймешь ли муку мою? На цепи я! Ужасно, Ваня, любить так... вдалеке... Ах, ну кончать надо, а я не сказала того, о Сережечке, что хотела... Ну, коротко. Ваня, не сочти за святотатство это -- ты знаешь, когда выпала карточка из письма, я крикнула, взглянув бегло: -- это -- одно лицо, с тем, 10 лет назад... Сережа лучше, духовный, Ты! Тот умер для моего сердца теперь совершенно. Откуда это сходство?! Я показала С., маме, и оба в голос: "как похож на Г. К.436". Мама впрочем поправилась: "Этот лучше, -- можно сказать, что Г. К. на него похож". Все, кроме рта... так похоже. Ванечка, это не кощунство.
   Я не могу ничего сделать, -- это так странно! О. А. потомок его же предков. Оттуда? В широком смысле. Нация.
   Тот, Георгий -- был достойный. Редкость в XX веке! Он Сережечку не оскорбит сходством.
   Сережечка для меня -- Святой! Герой, рыцарь наш! Твоя душа, Ванечка! Ты -- единственный.
   Целую тебя нежно-нежно. Оля
  

96

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

9. ХII. 41

12 ч. ночи

   "Твой -- пока -- Ив. Шм.".
   "Пока"? А -- не "пока"? Я хочу тебе сказать, дорогой Ваня, что _э_т_о_ -- совершенно твое, и только твое... Я не могу и не смею этим интересоваться. Я и не хочу тоже знать, как ты это разрешаешь. Hélène или еще кто и как... Я не хочу узнать, было или нет... И никогда не сообщай мне об этом. Я исхода этой твоей борьбы не хочу знать. И не спрошу. Это каждый из нас "решает" сердцем и только сам... и по-себе. Я раздумалась об этом... что же, ты готов и... на... "увенчание", помнишь, как и что ты определил этим словом. "Священное увенчание".... Ну, не скажу (в случае Helene) -- Священное -- это было бы по меньшей мере не чутко, но "увенчание" -- можно... Да?
   Или... ты... воспользуешься услужливым, компромиссным обходом?? Ты-то? Или Helene позаботится..? Бывает. Я много в наших "клинических случаях" всякого видела. Часто случалось быть переводчицей у наших, русских "дам", обращавшихся за советом. А я... и перевести-то не умела... Ну, однако, -- это не мое дело. Вы уж там решите. Я же больше ничего не хочу знать. Понимаешь, я тебя не упрекаю... Не пойми так. Но как досадно, что всякий раз, когда тобой душа особенно полна (получишь мое сегодняшнее письмо -- увидишь), -- ты окатываешь меня холодной водой...
   С_у_д_ь_б_а!.. Кстати, -- брось эти обливания -- они могут иметь только обратное действие -- вызвать циркуляцию крови еще более сильную. Действие только на короткий срок, для того, что бы вернуться к первоначальному состоянию... Все равно как при super aciditat {Повышенная кислотность желудка (лат.).} желудка превратно думать, что принятием только alcali уничтожишь причину. Это только "гасит" на момент, для того, чтобы после (скоро) вызвать сильнейшую реакцию. Я проверяла это [1 сл. нрзб.] 2--3 часа и... после падения кислотности вначале, -- видела в конце гораздо больший подъем ее, чем в исходном пункте. Atropin (беладонна) и только + alcali, это другое дело, и... диета. Ну, довольно. Человек -- очень интересная... история... уж не касаясь его души! Во мне-лаборантке ты увидел нечто "мужское"? М. б. оттого, что мне женственность в чистом виде мешала работать?! Иногда я проявляла себя с больными такой, какой никогда себя не знала. Для многих мягкость и нежность -- губительны. Надо показать энергию, трезвость, напор даже, чтобы покорить больного, издерганного человека. Надо смочь приказать. Я часто достигала того, чего врачи не могли добиться. И мне многое (чисто медицинское) открывали пациенты, чего не решались сказать врачу. Я вставляла зонд в duodenum {Двенадцатиперстная кишка (лат.).} в 1--2 минуты, тогда как доктор бился иногда часами. И это не ловкость, это сила другая, это suggestion {Внушение (фр.).}, уверенность, "приказ".
   Больной ценит не мямлю, а решительного, того, кто ему должен помочь. Мне часто говорили обо мне мнения больных. А я смеялась... до чего же "Голиафом духа" меня они видели. А я-то... так слаба. И это никто не знал. Кстати... "мне нужно поберечь мою Дари, -- она вся женщина". Ваня, Оля No 2 конечно уже "не Все-женщина"? Ошибка? Что ты этим хочешь сказать? То, что и "Аргентинка"437 была, и Пенелопой, и даже Жанной д'Арк, и... много кем, а потом все-таки стала "акульим затрепанным хвостом"...
   Почему же уж не "Полукровка". Поберечь Дари? От кого? От чего? Не ответишь. Я тебя теперь знаю: ты не отвечаешь на важные вопросы... Ты обходишь эти письма -- будто их и не было...
   Утро 10.XI.41
   Я плохо спала. Как много ты можешь и умеешь дарить, и -- как еще более мастерски берешь все обратно!
   Не знаю, понял ли ты сам, что мне значат и как звучат в сердце твои слова: "Нет, мне надо поберечь мою Дари, -- она вся женщина". Ты понял? От вредного моего влияния поберечь?! Эти слова взяли у меня все тобою так полно данное когда-то. Даваемое постоянно.
   И вот, я, не в оправдание себя, а потому что это нужно, -- скажу несколько подробней о моей работе и взгляде на нее.
   То, что ты определил во мне и "зрелостью женщины" (!), и "genus masculus" (!) -- это то, что немцы хорошо называют "Sachlichkeit" {Деловитость, объективность (нем.).}. Это то, без чего нельзя работать, там, около больных. Я обладала этим свойством вполне. Без него -- не бывает ни хороших врачей, ни хороших ассистенток. Я не разумею ни бессердечность, ни холодность, ни "стриженую нигилистку-акушерку"438, сплевывающую сигаретку, ни "синий чулок". А именно -- "Sachlichkeit". Я должна была забывать, что я "genus femininus" {Женский род (лат.).}. И только ературой; это было во вторник. Я перемогалась без t°, крутилась, но в среду в урине показались сгусточки крови. Я не могла лечь, -- не стану все тебе перечислять, но ты поверь, что, если бы я легла, то полуживая мама выкарабкалась бы из последних сил на все дела, ибо Тilly не могла бы одна. Принимать стала капли, которые от крови, и береглась, не наклонялась, не ходила, только, так сказать, порядок глазом и словом вести старалась. Вечером в среду сделала чай и иду к маме попить уютно и собиралась для горла сбить гоголь-моголь, думаю: "вот вытянусь удобно в кресле, отдохну". А мама: "Оля, у меня в груди опухоль". Не хотелось верить. Но это так. При этой простуде нельзя ехать к хирургу, позвонила ему тотчас. Обещал быть у нас или сегодня, или завтра, а коли не сможет, позвонит и тогда мы должны к нему в понедельник. Ну вот и ждем приговора. Понимаешь состояньице!.. Я крепилась все дни, приучая Tilly к самостоятельности в нашем многосуетном хозяйстве. И хорошо делала, т.к. сегодня крови показалось больше, и я должна была к ужасу моему открыться маме и лечь. Лежу. Пока не сильно. Были сегодня сильные боли, м. б. после них хуже будет? Результат еще не известен этих болей. Но мне на себя наплевать! Я извелась за маму. И, подумай, она часто после моего казуса себя "щупала". Ей кажется, что это образование за самые последние дни, но кто это знает? Ждем doctor'a. Не думала, что _т_а_к_о_е_ его у нас будет "гощенье". И развалилась еще я! А на той неделе молотьба... Tilly разрывается на хозяйстве и у больных. Я перешла лежать в столовую, чтобы быть в поле деятельности и не утруждать еще ходьбой к себе. Да и тепло. Сегодня день преп. Серафима, -- верю в Его милость! Что мы за горемычные, -- все-то на нас валится! Ванечка, до того мне горько -- эти "завещания": твое и... мама вроде этого говорит... Душа болит. Пишу тебе дружок немного, чтобы только ты не оставался долго без весточки и привета ласкового. Не могу длиннее, очень уж "на угольях", так тревожно на сердце. Но как только поотляжет (Господи, дай же!), -- напишу, родной, подробней. Не унывай! Молись, Ваня, молись и молись; -- за больше, чем 2 года получила от И. А. письмо на эту тему. Перепишу тебе -- оно очень четко и верно. Пришло в горькую минуту, когда опухоль оказалась очевидностью (у мамы). Что-то еще нам предстоит?! Помолись за нас, Ванечка! Благословляю тебя и обнимаю душевно и хочу успокоить и согреть. И сама вся застыла в горе и тревоге. Господи, помоги всем нам! Твоя Оля
   [На полях:] 17.I.44 Ванюша, доктор ни вчера, ни в субботу не был -- сломался его автомобиль. Опять томиться -- ждать до среды--четверга. Пойми страхи мои... Умоляю тебя: помолись горячо со мной вместе за маму, т.к. "если двое или трое попросят во Имя Его.., то дает им Отец Его на небеси"352. Помолись за мамочку, чтобы выздоровела. Твоя Оля
   Если у мамы что-нибудь злокачественное, то и для меня скверные виды. Доктор так и говорил: "иное дело, если бы у Вас была _т_а_к_а_я _ наследственность". Но на меня -- плевать! Господи, помоги!
  

75

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

21.I.44

{На конверте помета И. С. Шмелева:

очень насыщенное письмо!}

   Миленький Ванюша, наконец-то был у нас доктор и кончил мучительное неведение и это трепыханье между надеждой и отчаянием. У мамы пока что он ничего страшного не нашел и хочет выждать еще недели 3, -- тогда окончательно скажет. Это очень поверхностная, подкожная опухоль, будто бы не похожая на мою. Я его при случае спросила, давно ли моя у меня образовалась по его мнению, на что он высказал предположение, что она сидела _г_о_д_ы, -- м. б. 2 или 3. Тогда м. б. и Wickenbourgh'cкое падение имело значение. Ну, это все равно теперь. Ну, Ванюша, а ты-то как? Все это время я думала о тебе... Ты не тоскуй. Посмотри, как хорошо уже становится теперь небо -- предвесеннее оно. Голубое... и в нем уже не сухими тычками-палками сучья дерев, а сочными, гибкими, хлесткими плавно ходят. И гуси наши как кричат... задирают головы в лазурь и машутся крыльями. Радуются солнцу, купаются, брызжутся.
   Но только я их сейчас пока не вижу... слышу только издали. Я лежу, Ванечка. Опять кровь... Не пугайся, не сильно, но все повторяется, каждый день, хотя и лежу.
   Я исстрадалась за маму, м. б. и нервы причинили свое.
   А доктор не мог быть раньше -- его ассистент заболел в свадебном путешествии и теперь лежит, а хирург один разрывается. Был мне вчера. Привез мне подарок -- книгу о русской иконописи и гордился, что смог хоть что-то такое достать. Ничего теперь не найти. Часок посидел и улетел. Сегодня трудная операция -- вынет легкое у девочки. Рассказывал мне и сознавался, что волнуется, как перед первой. Но он любит трудности преодолевать и массу работает. Такой живой человек. И не похож на европейца. Мной был недоволен -- давно не видел и нашел, что я очень похудела и бледна. Ну понятно -- и "эмоции", и столько дней кровь теряю... Читаю в постели и очень хочу, как только смогу сидеть, писать... одно, самое заветное. Помолись, чтобы Господь дал мне помощь. Ибо это _д_о_л_ж_н_о. Если и ничего другого не будет, то _э_т_о_ должно быть! --
   Какие дикие иногда бывают сны! При таком моем состоянии тоски... снится маскарад и такие все безвкусные костюмы. А я говорю: "Я в один день устрою себе из имеющегося у меня старья, костюм... чего бы ты думал? -- бутылки шампанского"! И вижу себя: в темно-зеленом платье (есть такое, очень удачное, длинное) и в золото-брокатовом тюрбане -- в виде пробки! Башка моя -- пробка! Забавно? Оля -- бутылка! Все чушь! Давно хочу тебя спросить -- знаешь ты писания Никифорова-Волгина?353 Не знаю почему, но он мне прямо все нервы вытягивает, _м_о_т_о_р_И_т (от мОторно, как у нас няньки говорили вместо тОшно, тошнит). В календаре его отрывки помещают около тебя (например, Пасха) и как же это его убивает! По-моему он тужится быть на тебя похожим, а выходит до того грубо. Как он пасхальный звон изображает... не река звуков чудится, а учебник арифметики Малинина-Буренина с задачей: сколько человек требуется раскачать колокол, если он весит столько и столько-то...
   И все в этом духе. Все равно, как и о постном рынке, будто он говорит: "Я вот расскажу вам, как грибами на рынке пахнет и, что вот то-то и то-то стоит там...", -- а ты и не чувствуешь ничего, т.к. этими словами все исчерпано. Как анекдотчики неумелые, начинают анекдот с раскрывания его тонкой пикантности и еще сами первые начнут хохотать... "не правда ли, смешно?" А тебе и не смешно и нудно. Слышала я много восторгов от Никифорова-Волгина, особенно в Берлине у русских, но не могу понять их. А ты что скажешь. Меня рвет с него, хуже еще чем с Гиппиус и Мережковского... И еще считаю святотатством тебя имитировать, да так грубо. Болван!! "...Березы -- белые виденья... спят в них галки..."354 Какая прелесть... Именно спят в них галки... А м. б. и замерзли?.. И чувствуешь нашу _ч_а_р_у_ю_щ_у_ю_ зиму... Как я люблю все твое!.. И как чудно у тебя "...вспыхнуло крестом..." на куполе, в Пасху355. Не "вспыхнул", а "-ло". Как много в этом. Там было бы -- просто, физически -- электричество ли, масло ли?.. Что-то из физики... а тут... из... сказки, из тайны -- "вспыхнуло", _ч_т_о-т_о. То, что поразило и удивило чудом малыша Ваню. Разве это не откровение в темном небе? Я все, все это чувствую и так же (думаю, как ты) переживаю.
   Недавно, делая мысленные наброски, поймала себя на том же, что именно _т_а_к_ надо было записать... "...неестественно тонко и отрывисто у него это сказалось". А не... "неестественно тонко и отрывисто он это сказал". И многое. По Никифорову-Волгину надо учиться как не надо писать. По-моему. Скажи твое суждение. Мне не достает образования. Я это чувствую. Хотелось бы прочитать всех философов мира. Читаю сейчас книгу о нас, на философской подкладке. Я -- неуч, но... О, если бы знания! Я часто оппонирую автору, в общем восторгаясь им. Как надо много читать! Как мало я знаю. Если бы нам вместе работать с тобой! Только, Ванюша, не унывай! Все хорошо будет! Ходи в церковь. Меня огорчает, что ты не ходишь! -- Сержусь на минор твой! И это "завещание". Ванёк, больно! Ты знаешь" что я все для твоих работ сделаю. Твои книги... ты же знаешь их для меня цену, значение! И к чему эти рассуждения дельца? Ты -- делец? Мне больше хочется узнать, кто это "другое лицо", с кем ты связал меня твоей волей? Скажешь? Оно, конечно, первое, а Оля... "пришей к козе хвост".., чтобы не обиделась... Да? Как когда-то с предложением перевода? Но я не обижаюсь. Мне только горькое что ты опять за эту песню... Береги здоровье -- ибо в нем все благополучие. От бывших друзей, почти от всех грустное слышим, то, что и об отце Иоанне356. Вероятно, тоже самое было бы и с моими. Но кто поручится хоть за один день?
   Какая странная наша жизнь. Вы -- старшие, хоть начало-то ее видели радостным, лучшую половину прожили хорошо. А вот я? С 10 лет ничего не вижу. И еще останемся ли живы? Сегодня письмо от И. А. для мамы -- ему лучше стало жить, "ноги окрепли", пишет. Читает лекции и издает книги (4-ую собирается), имеет чудную квартиру уже, по вкусу. Слава Богу. От тебя давно ничего не имеет, пишет... Ванечек, улыбнись и не тоскуй! Хорошо? Ох, как надоело и больно все лежать. А сегодня от окна дует, где я лежу, на притыке.
   [На полях:] Извини каракули -- трудно лежа.
   22.I У меня опять горло начинает болеть. Дует в окна шторм.
   Но все не беда. До свиданья, Ванёк! Будь здоров и Богом храним, целую тебя. Оля
  

76

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   24.I.44
   Дорогая Ольгуночка, очень удручен твоей болезнью и тревогой за маму. Рок какой-то... одно за одним! Передай Александре Александровне, как я горячо хочу, чтобы все мучительно-тревожное разрешилось благодатно, и верится мне, что -- м. б. -- будет так. А[лександра] А[лександровна] и верующая, и сильна волей и упованием, -- это очень поможет благому исходу. Твоя болезнь... -- опять итог "напряжений", ты не хочешь хранить себя, ты скачешь, будто совсем здоровая, да еще в такие времена, когда и здоровым людям поездки вот-как обходятся! Или ты не можешь молиться душой, непременно нужна "праздничная" обстановка? Ты и туда, и сюда мечешься, и это при работе по сложному хозяйству! Нет, мои слова втуне, и всегда были втуне для тебя. Доктор сказал тебе -- нарушена работа "секретивных" элементов... Возможно, что, именно, в этом все. Подобное и я тебе высказывал, по "выводам", правда, для невежды в том, очень смутно. Но эти "скачки", в теперешних условиях, такое усилие, которое только способствует болезни: и простуды, и "нервы"... -- все. Поверь, не мой эгоизм говорит тут... но верно, что эти страдания твои -- и за маму! -- лишь увеличивают тягостное во мне. Мое состояние "тревоги", подавленности, думы о конце... -- конечно, следствие пережитого, 3-го сентября, вот когда отозвалось! Кто сам не испытал _т_а_к_о_г_о, посвистывает. Разве я не вижу это на наших "парижанах"! Жители нашего испытавшего столько округа, когда каждый день на глазах -- разбитость, -- "помпеи" -- совсем особливо _ж_и_в_у_т_ и несут, чем сторонние. А у меня _п_е_р_е_д_ глазами каждый миг -- вот, за окнами, -- ка-кие _с_л_е_д_ы! И это зажигает вновь и вновь во мне "утро 3-го сент." И вот, все же, стараясь, что ль, подавить это, я писал... и, на час-другой, забывал... 16-го, в воскресенье я начал новую работу, представшую передо мной еще в декабре прошлого года, во время болей и рвот, ночью... Я писал, кажется, тебе... разговор с "чертом"! Рискованная работа, тем более, что "ситуация"-то такая у Достоевского в "Карамазовых" -- Кошмар Ивана Карамазова, черт. Это меня не остановило. И я преодолел сомнения. Я написал большой рассказ, в 13 моих страниц. -- "Почему так случилось". Юля была ошеломлена, _з_н_а_ю. Я работал 2 дня, и правил, пройдя -- _т_р_и! -- редакции, вновь переписывая, еще 5 дней. Закончено. Столько затронуто... такой "склад всего"... -- на пол сотню бы рассказов кому хватило... и -- каких! Думаю, тебя бы захватило... -- _в_с_е_ острое, самое страшное... тронуто... -- "чертом". Это не галлюцинации, как у Достоевского, а _с_о_н. И надо было все обосновать. Мой вышел ку-да злей-ехидней, чем у Достоевского... О, ско-лько грязи! сколько правды в неправде! Эта работа меня хлестнула и... повергла. Я ее не напечатаю... теперь: половина читателей _н_е_ совладает, в другой... -- отведут "воду" на свои "мельницы"... -- и только смутишь... а _т_а_ масса, _о_т_т_у_д_а, -- а ее здесь есть, много, -- просто, или не поймет -- сколь же _в_с_е_ другое и непонятное... -- надо быть в курсе русской "общественности" и даже истории русской литературы, знать хоть немного музыку... -- у меня и "симфонии"! -- или злорадно станет потирать руки, -- а, что? у _н_а_с-то не то, мы-то... и проч. Я не хочу -- для глупцов -- "добивать" уже поверженное. Мой собеседник -- профессор, старик... ни дурной, ни чистый, а... "замешан на водичке". Между прочим, у Трубецкого Евгения357, в его работе, очень интересной об "иконе"358 -- упоминается о Страшном Суде, где иконописец _п_р_и_в_я_з_а_л_ кого-то к дереву359, посередине, -- ни туда, ни сюда... Так "черт" издевается над этим -- "похожим-вы-литым"... -- "привязал, как вот кобелька мужик, ве-ревкой, драть способней". -- Похихикают дурачки, а всей "сути" не поймут. Нет, не напечатаю, не таков час теперь... До чего несчастны, все, все люди, до аннамитов и китайцев! Все в "петле". И эту петлю сплел "черт", это итог всей человеческой "чертовщины". Найди-ка правых и виноватых! Шли по _т_а_к_о_й_ дорожке... и до-шли, дошлые! -- И _т_а_к_ дошли, что выбраться _н_е_л_ь_з_я. Как ни суди, отчего, почему, все это "частное" будет... временное-условно-историческое. Тут -- неизмеримо глубоко, в _э_т_о_м_ -- _в_с_е! Тут не Иовово "испытание", тут -- уже подлинный Суд _з_а_ -- _в_с_е. И русская литература... -- ждала и предупреждала: Достоевский! И Толстой, пу-таясь. И... -- святые наши. Близорукие и ныне будут повторять зады: в итоге вот таких вот "политических-эгоистических и прочих фактов" -- вот _э_т_о_ случилось. Пусть их... -- мы-то знаем, как и отчего мир сошел с ума. Маленькие глаза видят маленькое... что поделать! И этим маленьким дано было затянуть петлю. И _н_е_ кончится это "удавление", пока не будут глаза -- и ум, и душа! -- большими! _В_с_е_ было дано... -- и это _в_с_е_ -- легкомысленно кинуто на ветер. Ну, будя. Можешь -- пришли, что пишет -- и между прочим о молитве, -- И. А. {В оригинале описка: А. А.} А я, если найду силы, -- может быть... перепишу для тебя, -- и только для тебя! -- "Почему так случилось". Я так устал. -- Твой хирург -- белая голландская ворона, и не только -- голландская. Скажи ему, я, с твоих слов, любуюсь им. Такими стоит жизнь. Не потому так пишу, что он "задаром" работал... нет, вовсе нет. Тут он был даже и неправ: за счет состоятельных он может делать добро для неимущих... Нет, он "доброго _т_е_с_т_а". Какая радость... ныне-то! И не от рассудка -- _т_а_к. Помилуй его, Господь. -- Александра Александровна -- года два тому -- ? -- упала с лестницы... -- вот -- и-тог! Это _н_е_ наследственное... чего ты мнишь?! И ты... "остро ушибла грудь". Это я помню, но не могу установить времени, трудно искать в пачках писем, да и упакована часть. Хотел бы уехать из Парижа, но -- куда?! Так это сложно с моим режимом... с моей работой... а для "Путей" -- сколько спра-вок надо, столько тащить... и -- на _ч_т_о_ поедешь! Не в смысле денег, это -- второстепенное, и у меня нашлось бы... а -- на какое неизвестное?! Когда изо всего условного покоя-тиши, теперь, кажется, лишь одно Монте-Карло еще -- по чертовой думке -- ?! -- крутит шарик... вот где бесы-то крутятся! Я бы хоть на денек желал очутиться там, чтобы... поглядеть... "пир чумный". Ах, какие были дни в Ментоне, когда мы с доктором... -- я почти больной, в 38 г. полеживали под эвкалиптами на солнечной поляне в парке герцогского имения -- живала сама Виктория!360 и наша императрица М[ария] Ф[едоровна]361 -- а под моими окнами темно зеленели купы мандариновых деревьев... с дождем [бутонов], ярких... И было... скучновато! Ослы!! И как ели мороженое на набережной... перед уже осенней голубизной средиземной! Мало было в кармане, -- хоть я и угощал компанию, -- в пути на автокаре завтраками... и меня выдавали за американского "короля". По каким стремнинам мчались, по Эстерелю... над Каннами и проч. ... дух занимало, и было -- мне-то! -- все равно: уйти бы от _п_у_с_т_о_т_ы... Я был опустошен. И где-то уже томилась -- снова и снова, после мытарств! -- ты, моя [светлая]. И я... не знал. Но... все так, как предуказано... Отвратительная лента, крутится!.. Другой день топят скверно, радиаторы холодные, не ладится у истопника с угольной пылью... а то было 20--21. Зябнут ноги и пальцы, руке легче, почти прошло. И не знаю, что буду есть... никуда не хочу идти добывать, а А[нна] В[асильевна] лишь завтра. Так, яичко сварю... молоко. Принес Меркулов, милый. Не было у меня радости Рождества, из-за бронхита и темноты не был в храме, и елочки не было... Юля привезла цветочков, конфет... еще... От одной читательницы, обрадованной "Рождеством в Москве", получил ли-мон!! -- и банку американского какао, ее мужу362 -- чужеподданному, Красный Крест дает, она ездит проведывать. Он интернирован: ду-рак! когда-то стал подданным какой-то микроскопической респу-бли-ки! -- втюрившейся в... войну против -- !!! -- Германии. Ну, и сиди у моря, и жди... че-го?! Русский дурак, м. б. и не русский даже. Одним словом, -- от синема предприниматель. И русская... дура... -- о, у-мная! -- старообрядка... имела неосторожность -- в безумные дни 17-го, связать с ним судьбу! Масло и вода. Теперь, из-за своей "святости" -- несет некий подвиг... ездит навещать с посылочками. И каждое воскресенье причащается. Лет 45. А знаешь, наши "демокрытики" убили бы меня одной ненавистью за мой -- "Почему так случилось"! Да ведь мой "человек из ресторана" ко-гда еще их высек! но там было смягчающее... некий запашок. А теперь... Между прочим, "черт" так говорит по поводу пушкинского "Демона". "Х-ха... ох, жале-тели эти... "...и дар невольный умиленья...""!363 Ну, что я могу к... пятнадцатилетней невинности, с душком просвирки!.. Нет, я люблю с горчи-чкой..." Рассказ идет в мажор... и разряжается... _у_д_а_р_о_м. Откуда я нашел в душе столько "чертова яда"?! Мне мерзко стало... Ну, выплюнул... все. Холодею, думая, как ты теперь... Боже, вся израненная! и на-до крутиться... надрываться. Бедная... Олюнка горевая моя... чем тебя утешу, чем обогрею, приголублю?! Вот этим, сердцем, которое бьется так далеко от тебя... -- бессилен. Унестись бы на ковре-самолете... но эти "сказочные экипажи" заняты иным. Все в голове смешалось... о чем бы приятном написать?.. И не поворачивается язык сказать -- работай! Ты -- _в_с_я_ -- на каторге. Поцелуй бедную маму, и благослови... -- вся -- вера! Целую тебя, голубка, Господь с тобой. Твой Иван-Ваня
  

77

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   4.II.44
   Милая Олюночка, я очень тревожусь, -- нет известий. Не могу писать... -- жду от тебя. Что у вас? и твое состояние, и что с А[лександрой] А[лександровной] -- ? Сегодня 14 дней, как получил твое тревожное... -- от 15.1 (получено 21.I).
   За эти дни я еще раз -- в 4-й -- ! -- переработал рассказ, который ты получила, думаю364. Стало полней и глубже, (вместо 12 стр. -- 17--18!) Но этого мало: я переборол свое чувство "отмахиванья" от последней главы "Лета Господня" и -- написал -- "Похороны". И таким образом _з_а_в_е_р_ш_и_л_ "Лето Господне" -- вполне. Удалось! Кончил я _т_а_к, как -- единственно -- только и могла завершиться эта большая -- _р_о_д_н_а_я -- работа, -- на особенной -- и единственной! -- _н_о_т_е! Этого-то я страшился, что не удастся. И вышло как-то _н_е_з_а_в_и_с_и_м_о_ от меня... _с_а_м_о_ -- и -- неожиданно. Последние слова... -- и представить не можешь... -- как это подходит ко _в_с_е_м_у_ в кни-ге...-- "Святый... Бессмертный... Помилуй... на-а-ас!.." Это надо читать самой или слышать в моем чтении. Заключительный аккорд! Я написал этот (10 стр.) очерк -- в два дня. И проработал.
   Теперь -- _в_с_е. В книге будет около 25 (!!) глав.
   Теперь я _с_в_о_б_о_д_е_н... -- Душой... (а то -- _в_и_с_е_л_о_ тяжестью и я не мог отдаться другому) -- и сегодня, благословясь, начну вплотную, без отрыва, -- уже начатые "Пути Небесные" -- ч. II. Оглядываюсь... -- ско-лько же я всего д_а-а_л! Серов -- почти единственный слушатель, -- вскричал-было... -- о "Почему так случилось"... -- "это... это... ... ..!" Очевидно -- я понял -- он хотел выпустить словечко, начинающееся с буквы -- "г"... Ну, я знаю, что кррепко дано. Бог помог! Да! -- Ну, сомневаться можно, но что с помощью Божией, только! -- я мог дать последнюю главу "Лета Господня" -- для меня это несомненно. Только т_а_к м. б. написать, _в_д_р_у_г_ _в_ы_ш_л_а_ у меня такая "п_о_з_и_ц_и_я" -- все облегчившая, все разрешившая, осветившая и -- ...завершившая... -- знаю: будешь плакать.
   Целую. Твой Ваня. Господи, пошли им (вам!) -- покой и облегчение скорбей. Ваня
   [На полях:] Да... вчера муж Елизаветы Семеновны передал мне деньги -- получено за 30 твоих гульденов за вычетом "ёлки" -- 250 фр. у меня на руках твоих 530 [фр.]. Что я с ними буду делать?!! ... За-да-ча!!
   Ольгунка, твоя бегония -- на именины к 42 году, что-ли... вдруг _о_ж_и_л_а!!! А то погибала, хотел бросить. И, кажется, мой лимончик, пораженный антоновым огнем -- вдруг дает глазки!!
  

78

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   5.II.44 2 ч. дня
   Дорогая Олюша, вчера, только что понесла А[нна] В[асильевна] письмо тебе, принесли твои два, от 22.I365. Отвечаю на твои вопросы. Никифоров-Волгин... -- ты его так разделала, что ничего мне не оставила. Конечно, -- "влияние", доходит до прямого подражания. Но что ты хочешь?! И мне отвратно читать, будто меня корежат, пародируют. Думаю -- без умысла. Ах, милая... есть Лувр -- и есть "панель", парижская, есть стены около Одеона, и бедняги "рембрандты" и "рафаэли" _в_ы_с_т_а_вляют... -- порой не сплошь бездарные, как и Никифоров. Незнанием "моего" прикрыться он не может, он даже -- вижу, вот, -- еще в 37 году прислал мне свою книжку с надписанием -- "Любимому русскому писателю" и проч., -- "Земля-Именинница"... (это мое -- из "Троицына дня") ну, я поглядел, -- оглавление! -- прочел на-выдержку два-три места и поставил в отделение -- "ненужного". Настолько, значит, "любимый", что -- "не могу не..." списывать, марая! Довольно с сим. -- От Ивана Александровича -- есть почтовое сообщение? Напиши, у меня к тебе просьба -- в следующем письме. У нас нет, жаль. Пришли же его -- о молитве. Думаю, что он и тут -- "фи-ло-со-фи-чески"! Для _м_о_л_и_т_в_ы_ не может быть правил, определений -- так-то и так-то... "мозговых". И все, что даже _о_т_ц_ы_ говорили, если не лишне, то -- из-лишне! Единый наставник и водитель -- _с_е_р_д_ц_е. И. А. чрез меру -- во многом -- правило-установщик. В нем есть порядком -- склонность "учительствовать" и "ре-гла-мен-тировать" -- теоретик! Даже и в "молитвенном" -- дидактик и методик. О молитве... -- он может хорошо сказать, но не _д_л_я_ молитвы (* У него и лампадка-то на электричестве: трык... -- _в_о_з_ж_е_г! Чисто, удобно -- и легко! но удручает [спускотня] французская! Легкомыслие.). Впрочем, иногда даже у "безразличных", но даровитых, и о _с_е_м_ выскочит недурно. У Герцена, к примеру, хорошо об "Иверской", почему она _с_т_а_л_а_ "чудотворной". _С_и_л_а_ напряжения прибегающих -- сотворило чудо сие! Немножко от... фи-зики, правда... как бы нагружение аккумулятора или лейденской банки. Но -- любопытно... Кстати, достань-ка Евгения Трубецкого, две статьи, писанные в 916 г., "Два мира в русской иконе" и... -- заглавия не помню -- "Смысл русской иконописи"366. Основное положение: в эпохи "страшного" -- повышенное чувствование "миров иных", -- не ново, правда, но у него это показано на примерах иконописцев русских, живших и в монгольском иге, и при Грозном... Затем... -- "в покое" и в "довольстве" -- упадок, власть -- _т_е_л_а!
   Ну, и мастерски же ты дала "сказочку о двух братьях!"367 И о "мебели"!! Кошмарное. Ми-лая, про-шу... нежней-любовней относись к этим стульям из "дохлого дома": они же... -- му-че-ники..! ты вглядись в них!! Или вели гостям вальсировать с ними или -- их время! -- плясать польки. Мажь их кремами, гусиным жиром, поливай супом, плюхай на них паштетом, если есть, вином обливай и... пригласи "влюбленных" и... пусть посидят на них, пошепчутся. В заключение -- когда будет мороз -- пусти на топливо, -- и им будет утешение -- "мы пригодились, пригодились!" -- и тебе теплей. А рассказ про ведьму с газовым счетом..! ... -- да "Плюшкины", просто, _п_р_о_с_т_а_ч_к_и, и "сухарь" его -- потрясающая любезность! доброта! -- Передай маме мои -- тревогу и надежду на благое. Томит меня твое нездоровье, бедненькая... да, тут причинны нервы, нарушенное равновесие, разнобой в управляющих в _с_е_м_ нервных центрах. Думаю, что надо следовать последнему лечению. Простуды, грипп -- так влияют на "эквилибр" {"Равновесие" (от фр. équilibre).}, знаю по себе. -- Сегодня -- дважды "вой". Первый перебыл у себя, продолжался 2 часа! Второй, через 40 мин. -- не выдержал, прошел через 5--7 домов, и перебыл в подвале, с Меркуловыми. Там -- почти комфорт. Но если ночью... вряд ли заставлю себя. Я писал тебе, что раздвинул рассказ "Почему так случилось"... он стал полней, сильней. Я _д_о_л_ж_е_н_ был "выплюнуть" его из себя, мучил. Зародился в ноябре-декабре 43, когда тяжело болел... и _э_т_о_ мешало мне уйти в _т_и_х_о_е_ -- в "Пути". Кстати, не прими "грехи" за мои! Меня, правда, тащили к церкви на корде, но -- никогда не покупали "коврижками"! Я преступлением считал бы _т_а_к_о_е, тем более -- матушка! Я "сеивал" по глупости "истину", я певал "Волгу"... да... но никогда не "татьянил" -- поверь! Ч_т_о-т_о -- что?! -- мера?! -- претило. Я же эн-когда все это казнил -- в "Человеке из ресторана". Да, мера, некая "здравость", что ли, -- "пушкинская" -- прости, Господи! и -- благодарю, Господи! Но мне _н_а_д_о_ было -- поздновато, да... -- ожечь нашу -- поганую и -- во многом чудесную -- "образованную часть" общества! Я не беру огульно в рассказе ты-то поймешь... недаром там -- чертом даже! -- выделены "Пушкины", "Менделеевы", "Чайковские", "Трубецкие", "Феты"... и -- Ми-ки-ты... и даже "воробей", ушедший от "разрешенного вопроса"! Так у Достоевского... Смердяков вешается, а "умник"-то... -- "по-середке" остался. Ах, как все это дико-сложно! Одно знаю: _т_е_п_е_р_ь_ получен _з_а_к_а_л, надо только, чтобы для чудесного _т_е_с_т_а_ будущего сохранились _ж_и_в_ы_е_ дрожжи! Чтобы лучшее от лучшей части нашей преемственно было принято... -- "дрожжи закала"! После _в_с_е_г_о_ -- и культурного расцвета и -- нашего пога-нейшего и страшного погрома в большевизме, этого потопа нечистоты... верю: не может быть, что все -- впустую. А... _в_с_е_ -- во-имя приведения к Цели, -- т.е. _в_ы_с_ш_е_м_у, на что может быть способна страна. Она должна пережечь всю "нечистоту", в тугах изжить... и -- донести врученный ей Крест -- хотя бы до земного _н_е_б_а! Согласна, детка? У, какая ты му-дрица! О, дорогая... руку, руку!.. Если бы с тобой суждено было что-то еще делать, немного, немножко... _ж_и_з_н_и! О, не "для себя"!., "для себя" -- это -- "в_м_е_с_т_е"... только. Ну, ты понимаешь, ты со взгляда одного понимаешь -- _в_с_е. Мой "рассказ" поймут, _п_о_ч_т_и, лишь -- 5 на сто. Потому и не хочу печатать. Да еще в газе-тке! да еще половинками! -- велик! Жаль. Но мать станет ли показывать ребенка, если могут увидеть одну "пятку"?! -- или -- через кривое зеркало! Жаль, что нет у тебя окончательной, _п_о_л_н_о_й_ редакции. Я еще помучил себя и всякими "вводами" раздвинул на 35 процентов! "Дураки" будут только хихикать на "черта" и на раскромсанного "профессора". А "дураки" оттуда -- будут тупо тупиться... -- ни-чего не поймут. А теперь, хоть последнюю главку "Лета Господня" пошлю тебе. У меня нет времени -- все переписать. Мне нужно уйти к "Путям Небесным", торопиться их одолеть. Тогда я успокоюсь. Да, опять ты... ежишься и "сама себя обижаешь", по поводу моего распоряжения "правами литературными". Как раз наоборот. За тобой-то и признано "руководство", ты -- _в_с_е_ решаешь. Но я, -- и во избежание "кривотолков", и по другим соображениям, ввел еще лицо, связанное с Ивом и памятью покойной Оли: Юлю. Ты многого не ведаешь. За эти последние годы -- войны! -- я ей мно-гим обязан... -- правда, Оля {Вероятно описка И. С. Шмелева, имеется в виду Ю. А. Кутырина.} слишком всю себя отдавала... -- это ее душевное право. Но я и указал, что ты, как никто, знаешь "душу" моего творчества и я заповедую руководиться повелительно _т_в_о_и_м_ суждением. Так сказала мне совесть, когда распоряжался. И мне грустно, что и в _э_т_о_м_ ты почувствовала какую-то мою недооценку, недоверие! Нет, как это неверно..! Ив не в силах тут, знаю... и Юля... -- куда ей... но она, ради благоговения к светлой памяти "теть-Оли" -- уделит от своего досуга. Она куда старше тебя, ей 51--2 г. Видишь, _к_а_к_ я тебя _з_н_а_ю_... как я тебе верю, как высоко чту тебя. И как дела у меня -- тут-то хоть -- не разойдутся со словами... Я просил тебя не раз -- и ты хорошо отвечала мне. И потому, думаю, тут с моей стороны нет дерзкой нагрузки... на тебя. Да?
   А теперь -- вот, последняя глава "Лета Господня", на этой неделе -- 2--3 дня -- дал Бог -- написанная, _с_в_е_ж_а_я... -- Да-ааа, пояснение: тут ты встретишь новое лицо -- Анну Ивановну. Она дана в предыдущих главах, начиная с главы "Горькие дни": еще -- "благословение", "Соборование", "Кончина"... Ее, лучшего и полнейшего, что в русской _п_р_о_с_т_о_й_ женщине есть, -- и не хватало "Лету Господню". Она как-то _с_а_м_а_ вросла в него. Случайно, вспоминал я... и вростил ее! Она сама пришла и сказала: "хочу потрудиться... дозвольте, голубчик Вы наш, Сергей Иваныч, походить за Вами, больным..." Она влекла к себе... _ч_е_м-то... своею _в_с_я_к_о_ю_ "Хорошестью". Такими держалась земля! Вот ее "пачпорт", как дан сжато в "Горьких днях", чтобы ты _в_и_д_е_л_а_ ее и "снаружи" {Далее в оригинале текст глав III части романа "Лето Господне": "Горькие дни" и "Похороны".}.
   В следующем письме. Ваня
  

79

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   21. II. 1944
   Дорогая Олюша, я все еще у Юли. И здесь не слишком тепло, но все же терпимо. С едой -- вполне сыт. Переписываю для копий -- и прорабатываю 9 глав "Лета Господня" и посылаю тебе кусочками, -- сохрани. Ответь мне, имеется ли у тебя "Крестный ход", или -- подзаголовок -- "Донская"? У тебя, знаю, есть из 2-й части "Лета Господня" -- "Вербное воскресенье", "Михайлов день", "Именины" -- в двух частях: 1 -- "Преддверие" и -- 2 -- "Торжество". Что же еще должен тебе послать? -- кроме оставшегося из 9 новых глав? Состав 2-ой части книги "Лето Господне" -- определился так: 1 -- " Ледоколье", -- март, колка льда на реке. 2 -- "Петровками", 3 -- "Крестный ход", 4 -- "Покров", 5--6 -- "Именины", 7 -- "Михайлов день", 8 -- "Филиповки", 9 -- "Рождество", 10 -- "Ледяной дом", 11 -- "Крестопоклонная", 12 -- "Говенье", 13 -- "Вербное воскресенье", 14 -- "На Святой". 15 -- "Егорьев день", 16 -- "Радуница" (есть у тебя?), 17 -- "Святая радость", 18 -- "Живая вода", 19 -- "Москва", 20 -- "Серебряный сундучок", 21 -- "Горькие дни", 22 -- "Благословение детей", 23 -- "Соборование", 24 -- "Кончина", 25 -- "Похороны".
   Дивлюсь, сколько же преодолено! Сколько труда положено! Ответь, что из этого имеешь. В книгу должно войти в законченной редакции, именно в том виде, в каком посылал и посылаю тебе. Имей это в виду, на случай издания.
   Как ты мне редко пишешь! Чем больше тебе шлю -- реже отвечаешь. "Мышь сыта -- так и мука горька"? Ты уже зарылась в _м_о_е_м, оскомину набьешь? И гложет мысль -- да посылать ли? И не подходи к моим трудам только "сердцем". Я, кажется, _н_е_ однотонен! мне, думается, и воображение доступно, и "перевоплощение". "Пушкин" -- новая грань... -- как и другое, немалое. Ну, ладно.
   Я уже объяснял, что "детское словечко" -- это -- "жёлтики", первые -- желтые цветочки, -- одуванчики, куриная слепота, свербика? А вот, о "просьбе"... Это, м. б. шалая мысль и -- пожалуй, безнадежная. Я чувствую, что не найду здесь достаточно сносных условий для работы над "Путями Небесными". И... -- если бы, месяца на три -- 4 -- уехать хотя бы в Швейцарию?! Там у меня есть некоторые, конечно, очень небольшие, -- средства, мой гонорар, за "Няню" на немецком языке, изданную во Фрауэнфельде368. С... 1938 года! Выписывать их сюда пар "Оффис де шанж" {Через "меняльную контору" (от фр. par "Office de change").} мне не рука. Дело в визе и -- разрешении французских и оккупационных властей. Но лишь получив визу, могу хлопотать о разрешении. У меня в Швейцарии достаточно читателей. Как и в Германии -- 10--11 книг переведено! В 38 году мне дали визу, не потребовав залога в 30 тыс. французских франков. Благодаря ходатайству мужа моей переводчицы г. Кандрейя. Это почтенный человек, швейцарец, судебный следователь. У него есть влияние в Берне. Если бы наш друг профессор снесся с ним -- адрес ему известен -- на предмет визы для меня? С Иваном Александровичем у меня сношений нет. Я из твоего письма понял, что он тебе пишет, как и ты ему. А м. б. я ошибся, и дело идет о другом? Вот в этом и моя просьба, -- о визе мне. Иначе я не смогу уйти весь в работу над 2 частью романа "Пути Небесные". Можешь -- посодействуй. Этим и кончу тебя тревожить, не заикнусь. Думаю, что Иван Александрович пальцем не шевельнет. Скрепя сердце пишу тебе. В Швейцарии я бременем не был бы никому. Но сложность еще в другом: если бы и получилась виза и позволение выехать, то смогу ли повезти с собой черновики, собранный материал для романа? Очевидно, надо будет все представить в цензуру. Очень это громоздко. И, вообще, план мой кажется мне утопическим.
   Еще раз скажу, что твои письма интересны, и твоя чуткость в понимании моего творчества -- очень ярка.
   Мне остается переписать для копий только две главы, работы на 3--4 дня. И тогда -- как только удастся вернуться к себе -- отопление и по сей день не починили, у меня в квартире почти на ноле, -- хотел бы приняться за "Пути". Очень тревожит сохранность твоих писем... -- куда мне их поместить? так все непрочно в наши стремительные дни! -- Измучился жить без мытья, без частой смены белья... -- на самочувствие действует давяще! А на-юру, в холоду... -- какая ванна! А то, когда было тепло у меня, бронхит мешал мыться, докторша моя запрещала. Теперь, слава Богу -- нет бронхита, -- вымыться бы -- и -- чистым -- пи-сать, пи-сать... А я вот 10 дней калош не снимаю, кутаюсь, как самоед... Здесь -- температура -- градусов 12--13, ну -- у печурки греюсь, оторвавшись от работы... курю, думаю... Все невеселые мои думки... Да-а... что же мне делать с твоими 530 франками?! Изволь написать.
   Передай маме мою радость и надежду, что все будет благополучно, что серьезного нет в ее недомоганиях. Ты так и не говоришь, что же ты-то? Опять лежала, и -- опять скакала! Понимаю, -- на-до, с мамой... -- но, милая, может случиться наоборот -- ты будешь -- не дай Бог! -- валяться, а маме скакать придется. Сегодня надеюсь отправить тебе конец "Живой воды" и "Москву" с началом следующей главы -- "Серебряный сундучок".
   Твой Ваня {Далее в оригинале текст главы III части романа "Лето Господне" "Живая вода".}
   Напиши, что я посылал тебе в окончательной редакции. Знаю -- "Куликово поле", -- еще?
   Переписка этих 9 глав меня расстроила. Это -- очень мучительно -- уйти в тяжелое своей жизни. А мое воображение -- пронзает. Не думай, что я "вспоминаю -- вижу": я многое и _в_о - о - бражаю. Разве можно все запомнить?! Я -- как бы _в_н_о_в_ь_ творю.
   Храни тебя Господь! Ваня
  

80

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   10.III.44
   Дорогая моя, Ольгушонок ты мой далекий! Сегодня от тебя письмо, от 29, что ли, февраля, без даты (?!) твоей. А еще 7-го получил датированное 2-м марта!369 Так что пока не знаю, получила ли все главы "Лета Господня". Последние две главы -- "Соборование" и "Кончина" послал 1-го марта, вернувшись к себе. Но после двух неуютных ночей, [1 сл. нрзб.] {Здесь и далее в письме текст поврежден.}, "в нервах", ночь на 2-ое, спускался в "абри" {"Убежище" (от фр. abri).}, но на 3-ье, в сильную пальбу, не ушел, зато испытал сильный-таки "массаж", очень у нас палили по "убийцам" -- детоубийцам! Снова уехал на Юлину квартиру, на 3 дня. Там уютней. 6-го опять вернулся, и опять -- "массаж"! Приходится теперь с собой таскать [рукописи]-уники. А посему решил отдать в печать и "Почему так случилось", м. б. в субботу появится, в 2 приема, т.к. новая редакций этого рассказа аж в полтора раза расширена! Напечатаю, надеюсь, и все новые главы "Лета Господня" -- таким образом вернее сбережется, что-нибудь да уцелеет от всех "возможностей". Представь: мы как сговорились! 3-го марта я запаковал все твои письма [1 cл. нрзб.] в 4 пачки, -- 270 писем! На каждой надписал: "Может быть опубликовано _т_о_л_ь_к_о_ с разрешения автора писем и _т_о_л_ь_к_о_ _в_м_е_с_т_е_ с моими к О. А. Бредиус-Субботиной". И отвез к проф. Карташеву, в восточном квартале Парижа, 3, рю Манэн, Manin, Пари, 19-е. Там надежней. Вынул лишь твои [пробы] обложек на "Куликово поле" и приложил их к этому рассказу. Туда же [1 сл. нрзб.] и материал для _п_я_т_и_ неизданных книг! Но 8-го забрал у профессора -- "Лето", II ч. -- для печатания в газете. Вот теперь -- как из дома -- беру с собой, ну, нанесла курочка яичек и носится с ними...
   Благодарю маму -- пишу [1 сл. нрзб.] за очень ласковое ее письмо! Да, если бы..! Знаю, приехал бы к вам -- как [1 сл. нрзб.], если бы не эта бойня! И наговорились бы, и напелись бы мы с тобой, и [упились] бы беседой и глазами! О, как хочу тебя видеть, детка моя, ласкунчик... Ми-лая... наша переписка -- изумительное явление -- общественно-литературно-психологическое! Позавидуешь -- !! -- будущему читателю... Как тебе не грех так говорить о своих письмах! -- _н_и_ч_т_о_ж_н_о. Ты или притворяешься, или... неужели не разумеешь, _ч_т_о_ _э_т_о -- твои письма! Ну, тогда ты... дурища, больше ничего не могу сказать. Бьюсь об заклад: твоими куда больше будут захлебываться, чем моими. И как бы хотел я, чтобы доход с издания переписки -- а он был бы о-гром-ный! -- пошел на сиротский приют! Хватило бы... -- ведь не одну сотню тысяч золотых рублей даст эта "переписка"! Она -- томиков на 15! [Плохонько] -- по 10 тыс. с томика! Это -- как "Робинзон Крузо", или почти, тираж был бы... И какое же всяческое "насыщение" для будущих читателей! И сколько там [1 сл. нрзб.] понимания "искусства"! и -- души. И быта. И "дня сего". И -- "занимательного чтения". Вот что мы с тобой сотворили. Народили кучу детей душевных. А все ты, ты... "цепкая", до жизни жадная... Кто ты? Давно знаю -- самая-то русско-русская душа! самая-то _р_о_д_н_а_я_ сущность, а? И все это -- как бы предуказано нам было, предопределено. Этот день... 9 июня -- 27 мая 1939 г.! Когда ты писала, в день рождения твоего, обиженная жизнью. И -- моя книга, тут, упала в твое сердце, и ты написала мне, одинокому, недавно взывавшему в тоске неизмеримой! И вот, мы _н_а_ч_а_л_и_ любиться... за тысячу верст, не видя друг дружки. И -- полюбили, крепко, не распаять. Для кого бы я стал переписывать свое я, ленивец?! кому бы _т_а_к_ раскрылся?! А вот тебе -- весь я, весь отдался, и как безоглядно, _з_н_а_я, кто ты. Родной стихии открыл душу... как открывал ее, творя свое. Как же ты смеешь говорить так небрежно о своих письмах ко мне!? Я успокоился, когда отвез их. Сердце свое укрыл. Надо хранить сокровища подлинные, а это, именно, сокровища!
   "Марево"... будто и так себе рассказик, но я люблю его... он мне так легко и светло дался! Я его в два дня сотворил. Да, я был в Белозерске, в 12-м кажется, году, один. Ходил по навозным "пуховикам"... вдыхал запахи старины, со-льцы?.. -- ух, какая там си-ла старины, в самом воздухе! в кулях, в щепных коробах, в церквах, в просоленой-просмоленой жарище! -- жаркое было лето, начало августа. И я, вглядываясь в _б_е_л_ь_ озерной воды, в валуны... у_в_и_д_а_л -- Пашу Разгуляеву370, сердцем увидал... -- и как же преломилась _о_н_а_ у меня... в интернациональное... всесветное... -- нераскрывшаяся русская душа, так идиотски-глупо упущенная "бродягой"! Но не сгинувшая, а временно блуждающая в мире и -- манящая своею нераскрытостью... Ты _п_о_н_я_л_а_ рассказ... такой, на взгляд, пустяковый... но я-то чувствовал, что не пустяк тут... Так вот, милка моя... в тебе -- от Паши. О, так много... только "бродяга"-то тут не ошибся, _н_а_ш_е_л-таки, хоть и -- в далях! Ах, приехать бы нам с тобой на Белоозеро!... -- И... черт возьми! -- хоть бы слушать... как кошек раздирает! Напиши мне все ли получила из "Лета"? Я беспокоюсь.
   О плане моей поездки, "утопическом"... Сам не верю возможностям. Адрес моей переводчицы: Шлёсс Хальденштейн, Куар, или -- Хур, Мосье-Мадам Кандрейя. M-me R. Candreia. Schloss Haldenstein, Coire (Chür) M-r F. Candreia. Candreia -- от (сокращенного) Casa Andreia (итал. -- хижина Андрея). Оба отлично знают по-немецки, на нем и говорят. Она же меня на немецкий переводила. Кончила гимназию в Риге, училась в Германии, Швейцарии, она -- доктор медицины и, кажется, философии еще. Ей -- лет 56. По отчеству Бернгардовна, по имени... как жена одного из "праотцев"371, -- помнишь, насчет "чечевичной"-то похлебки?372 Ну, ты умная, понимаешь, что хочу сказать. Она меня о-чень почитает, и очень проникновенные письма писала. В 38 году я прожил у них 3 месяца и много писал, там-то и "Вербное воскресенье" написал. Да, ты _в_н_я_л_а: удачный, кажется, рассказ... -- верба-то на луже, вешним утром! Жил, платя очень дешево. Но я не у них бы пристал... во всяком случае, не сел бы никому на шею: у меня там есть сколько-то. Кстати, чего, думаю, мне от 25--30 тыс. фр. отказываться, солить главы "Лета Господня"!? По крайней мере, лучите сбережется напечатанное. Напиши, ты -- у-мница! М. б. с легкой твоей руки..? А на посажёного папашу не надеюсь, хоть и люблю его искренно и чту. Его слова, что теперь "больше верует" -- потуги, философия, не -- _в_е_р_а! Потуги верить через мысль, через эстетическое восприятие... Ну, какая это "божья _т_к_а_н_ь"!!! Сила Божия -- совсем не ткань. А где же... -- _в_с_е?! Христос-то?! Ведь так говорит -- ну, чистый это "пантеизм", а не христианство! Сбивается на "монизм" Геккеля!373 И мне ничего не говорит. О, тут ч_т_о-то... такое простое быть должно... как у... Микиты. Бога ни постичь, ни объяснить: Его надо _н_а_й_т_и_ в сердце, как самое любимое из любимого! У Карташева есть статья "Русское христианство"374 -- есть эллинское, римское, западное... есть и "русское". Я силюсь заставить его написать _т_р_у_д_ о русском христианстве...375 Он сможет, он, кстати, из мужиков, вятский, что ли. И -- несколько художник. Только ученый-художник может об этом. У И. А. все потонет в его "диалектике", в до-мысле, в анализе... -- он не того теста, хоть и отлично разбирается в искусстве: "Основы искусства" -- книжка его!376
   Ивик с Лучинкой растят дочку... Катюшу ли, Ольгу ли... -- все равно. Я его не вижу, он где-то далеко. -- Юля недавно устраивала свой "фольклорный" вечер, под гусли, распевала "Плач Ярославны"377, я не был, болел бронихитом, слышал -- очень успешно. Не в финансовом смысле, она не для сего и устраивала. Елизавета Семеновна в Фонтенбло, в тишине, будто, сын прибавил за 3 мес. -- 13 кило! Никакого туберкулеза. Хорошо, что они выкатились -- через 3 дня! -- с Савойи, там гнездо убийц-либераторов378, их выжигают, как клопов. Елизавета Семеновна пишет редко. Сейчас заболела гриппом, муж мечется из Парижа в Фонтенбло. У меня -- нет-нет -- боли, вчера была рвота, спазмы пилора, нервы... да и весна, а она плоха для моей язвы. Эта вечная осторожность! Надоело. Жду -- вот-вот сяду за "Пути". Читаю, как оттяжка, Забелина -- "Быт русских царей"379. Ищу кой-каких материалов для "Путей". Статья Карташева о русском христианстве -- очень пригодилась. Такой-то и разумею Дари -- у нас все -- обмоленое. Достань в библиотеке "Путь", журнал под редакцией Бердяева380, там статья эта. Но Бердяев печатал "скрепя сердце". Не терплю "бердяевщины". Чудесна твоя обложка Троицы!!! Целую ее -- тебя, не вырвешься, дочего целую и _п_ь_ю. Вино ты мое хмельное... -- пьяно-трезв с тебя, и... как женщину люблю, страстно, страстью... бабочка ты моя... ситцевенькая! -- в мои-то годы! Всю -- _п_ь_ю_... вот как... без остатка! досуха!!! Прости, весь вошел в тебя, слился, влился...... -- о, Олюнка... безумствую... -- сколько же еще огня! Ну, и насмешили меня твои "гуси"! Нет не знали, что и без гусака несутся?! Правда, я тоже недавно -- лет 15--20 тому -- недавно!!! аЦ! -- узнал, что без петуха курица может и даже о-чень! Только яйца-то без "изюминки"! Но петухи необходимы: это -- толкает лучше нестись, охотней, будит материнский инстинкт. Правило: самцы, большей частью меньше и тоньше [самок]. И как же ты, любопытная ко всему, не разберешься?! ... Полюбопытствуй. С [1 сл. нрзб.] птичками это сложней. К весне самцы надевают всякие "украшения" [1 сл. нрзб.]. Ну, петуха возьми!.. -- что за налив гребня! И в ногах -- зуд... -- и стать. Хороши особенно селезни! А глухари-то! Уж мы бы с тобой разобрали бы. Ах, тополя твои... помню, как писала о каплях с них в канал! Да [1 сл. нрзб.] тут тополя, когда..! Когда только конец сему безумию, в котором, одинолично, виновны, англичане-американцы... масонство... да, да! -- и уж никак не немцы! Сколько раз немецкий фюрер предлагал, остерегал!.. Проклятье версальское -- вот причина381. И... -- не помогли русским добровольцам во-время поразить большевизм. Мы 20 лет, бились в эту европейскую дверь, все кулаки и сердца отбили... -- все напрасно! Вы-кормили кобру, и она отравила и отравляет _в_с_е. Мировое [еврейство] не могло упустить такого случая, -- это не детский вывод! -- и _в_с_е_ [вылилось] в разрушении! Во-имя _ч_е_г_о?! Из-за... "польского коридора"?382 Как бы не так! Это лишь -- предлог. Куда глубже. -- Помнишь того адвоката...383 что женщину сравнивал с... "котлетой"?! так голо-вещно! Он уличен в иудейском происхождении -- а я считал, что это его далекие предки из сего племени. Его теперь нет в Париже...384 -- но он был искренно сторонник монархического направления. Не глуп -- талантливый защитник когда-то. Но... избегал говорить об... еврейском "вопросе". [Они] крепко несут-хранят свою "идею". Вот, Алданов385, писатель... кажись -- ну, [чи-стый] европеец! хорошо-отлакированный "русский интеллигент"! А как _т_р_о_н_у_л_о... -- сразу сказалось. Теперь он в Америке. И там, понятно, _в_е_д_е_т_ _с_в_о_ю_ линию... думаю так. Никогда мы не были с ним друзьями... он очень был предупредителен, как он восхищался "Богомольем" моим!..386 -- что это, [из] снобизма? Нет, он понимает искусство, но... все они -- "от головы".
   Написала мне иконописица "Троицу" -- плохо. Это -- неуловимо -- дать Троицу. Сидят три девицы с крыльями, одна даже "подмигивает", и в прическах! Рублеву удалось... Но я как-то иначе представляю, и проще, и глубже... -- неуловимо это. Я бы пейзаж дал...387 необходим дуб мамврийский... "Яблочки"... и Три Ипостаси -- в ликах Ангелов... но как же это сделать?!! Чтобы и маститость, и вечная юность, и вечный Дух. И сила, и искупление... -- нет, нельзя. А посему -- лучше просто: три странника. Ну, как дать -- "Т_а_й_н_у"?!
   Очень хорошо, что решилась положить в [1 сл. нрзб.] сейф мои письма в тихом городке. Твои, как сказал, -- у проф. Карташева. Одни без других -- не могут получить жизни. Мы -- почти одновременно: я -- 3-го марта отвез... Интересно, сколько всего моих у тебя? Твоих -- 270 да еще у меня на столе штук 7388. Сейчас полюбовался на Троицкую Лавру, на розовую свечу, пасхальную... Олёк милый, и не думай об обложке на "Лето Господне", -- _н_е_л_ь_з_я_ дать ее. Ничего не скажет, не даст _г_л_а_в_н_о_г_о. Горкин тут -- частность. И вышло бы как неудачная попытка "детских книжек". Если пытаться -- что-то иное надо... что?! Что-то простое. Как писал тебе, кажется, эпиграфом для обеих частей хочу -- пушкинское -- "Два чувства дивно близки нам..."389 и т.д. Можно, конечно, и без эпиграфа. Обложка белая, по ней "вязью" -- заглавие, как было. Только. Просто и хорошо.
   Так ел у вас блинки-то хирург? Эх, угостила бы ты меня блинками! Люблю. Этой масленой без блинков остался. Юля испекла какую-то рвань -- блинцы, я съел-пожевал на-холостую два, на-юру. Сегодня А[нна] В[асильевна] испекла мне блинчиков, поел с малиновым сиропом. Да кашицы гречневой поел, все. Сыт.
   Я люблю масленицу -- обрядную, во всей полноте. И заливное, и навага. А опосля блинов-то -- непременно чайку с апельсинчиком. Вот поди ж ты... как крепко во мне коренное-в-обиходное! И опять лезет Белозерск, озеро, валуны, глушь... и ты, Оля Разгуляева! И спели бы с тобой дуэтец... _н_е_в_п_у_с_т_у_ю.
   Сколько и как по-разному -- вижу тебя в мечтах! И весной, и летом, и зимой, и -- осенней порой. Я так люблю осеннюю рябину! Будь живописцем -- дал бы тебя -- в рябине, в темно-синем корсаже, золотистую, рябинной искрой играло бы в глазах... -- рефлексы-то какие! И синь, и ярь... А воздух крепкий, стылый, и так по-осеннему-пустынно [1 сл. нрзб.] кричат... и ночь скоро. Уже зажгли лампу в надворной кухне, а в доме... -- яблоками так густо, и печь изразцовая затоплена. Щечки твои -- упругие-холодные, на них играет отсвет печки... и огоньки в глазах, я их целую... -- и сколько бы -- о чем мы говорим! А тишина какая... ночь идет... и... никаких "вибраций" с неба! Но... все это _б_у_д_е_т -- должно быть, будет в... "Путях"... -- уйти в них, в глубь восьмидесятых, тихих, [1 сл. нрзб.]! Знай: буду писать -- с тобой буду всегда, чувствовать тебя, голубка моя Дари.
   Грел очка твоя чудесная, "теплушка" синяя, -- я ее надевал эти холодные дни, как был у Юли. Отлично в ней, вся облегает, круто. Стараюсь уловить тебя, твое дыханье... Она -- согревает, и снутри, до сердца. А сейчас, -- не в ней -- озяб, топят неровно, к вечеру получше, до 14--15.
   На твои не буду покупать цветов, н_е_ _т_о... Встречался, -- в метро -- с дальними нашими... в новой форме. Попадались чудеснейшие лица, и... -- однажды, молодой совсем, мой читатель... читывал "Человека из ресторана", -- _т_а_м, ведь, его переиздавали. И здесь новое мое читают -- и как же жадно! Писали мне друзья не раз. "Неупиваемая" -- захватила! Но мне важно знать, как на них -- "Богомолье"! Думаю -- _у_в_е_л_о_ бы... что-то приоткрыло бы... -- чую. Да все пролетцем они, "встречные", -- куда-то дальше. Давал им адресок свой, хотели, очень... "если чуть задержимся". Как жадно слушают, глядят в глаза... -- "наш, русский!" Им должно быть, за диво, что больше 20 годов здесь, а не разучился говорить... ах, чудаки! Зовут -- "папаша". И в дедушки годился бы. Есть по госпиталям... наши навещают, приносят... -- Мне доктор говорил: у них в госпитале Ляонек -- двое очаровали всех... даже главный врач-сушка и тот -- отмяк. Ч_т_о_ это? [Н_о_в_ы_й] _м_и_р? Не постигаю... Один, мальчик, обреченный, чахотка... сознает свое положение... молчит... ушел в свое.
   Поездка -- неизвестность... м. б. лучше, если не поеду.
   Завтра постараюсь написать маме. Было в газетах, что сильно поврежден городок Нигем? так пишу? Далеко от тебя? И про Арнхейм было две строчки.
   Так тяжко жить перед развалинами! Вот пишу -- и вижу, в 9 метрах... -- не забыться. У Юли -- хоть этого не видно. Если будешь писать переводчице, помяни ей, я всегда был доволен ее работой, и ее заботами обо мне. Помню, как зима была там, наша, прямо, и как тепло топили огромнейшую печь-часовню! как гулял вдоль Рейна! там почти верховье. Покупали мы с ней вместе галоши... и как же они пригодились, сейчас на мне. И стоили они -- что-то 3 швейцарских франка или 4. Без них -- плохо было бы зимой мне. Стынут пальцы. Сегодня оплатил счет за электричество -- не перешел нормы, а посему сейчас поставил сбоку радиатор, -- благодать. Слышу в radio -- третий день сряду бомбят Рим! Что это? какая цель? Чем виноват Рим? И -- какая военная польза?! Это -- гнусное издевательство над людьми -- ни в чем не повинными. Бессилие взять -- отсюда -- злость -- народ бьют, ге-ро-и! Когда, как отольются им слезы -- и кровь?! ... Целую всю тебя, голубонька. Напиши, как здоровье? боли? почка? Твой Ваня
   Что же с мамой? Когда день ее ангела? Как провели день 24-го II?
   [На полях:] Старушка испекла мне настоящую сдобную баранку! По-постному, с чаем, -- чудесно!
   Привет Сереже.
   Угостил бы Вас ликером -- коньяком -- оранж. Сам -- ни-ни, а люблю.
  

81

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   16.III.44
   Дорогая моя Олюша, вот, на случай утраты рукописи моей "Лето Господне", II-ая часть, посылаю некоторые справки о времени и месте напечатания отдельных глав. Перед этим письмом послал тебе 10 марта и одновременно Александре Александровне. И еще, тебе 13-го390.
   На рукописи моей такие пометки, мои: "В книге посвящения некоторых глав должны быть устранены". Все -- I и II части -- посвящается мною... (на отдельном листе, за титульным, в траурной рамке должно быть напечатано): "Блаженной памяти моих _С_в_е_т_л_ы_х -- на следующей строке: -- Сергия и Ольги". Эпиграфом беру к обеим частям: -- "Два чувства дивно близки нам -- В них обретает сердце пищу: Любовь к родному пепелищу, -- Любовь к отеческим гробам. А. Пушкин". При издании, в конце текста II ч. дата: Март 1934 -- Февраль 1944. Париж. В конце каждой главы остается ее дата и место написания {Далее в оригинале перечислены главы III части романа "Лето Господне" с указанием приблизительной даты написания и первой публикации. Затем перепечатан фрагмент главы "Петровками" II части романа.}.
   Продолжу в следующем письме, которое пошлю одновременно. Господь с тобой! Ваня
  

82

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   14.IV.1944 Святой и Великий Пяток
   Христос Воскресе! -- дорогая моя Олюночка, так влечет быть ближе к тебе, -- с тобой! в эти предпасхальные -- и светлые, несмотря на внешнюю тьму, дни Страстной. Я ничего не знаю, что с тобой, но по твоему пасхальному -- и, увы, грустному, горькому письму, которое я получил в среду и открыл, _з_н_а_я, что оно к Великодню. Милая, бедная моя девулинька! Если бы только мои слова из сердца могли озарить тебя! Ты не говоришь, но _с_л_ы_ш_н_о, что в тебе скорбь, тоска... -- и мне больно, больно. Получил-прочел -- и пошел к исповеди. Но не дождался, много исповедников -- исповедался рано утром в четверг. Приобщался за литургией, в 1-м ч. дня. Сегодня был на выносе Св. Плащаницы, принес букет незабудок, от тебя и за себя -- Христу. Выносил Плащаницу, а посему был одет парадно -- темно, как всегда, когда публично читаю. Пришел с облегченным сердцем. На церковном дворе (это у Знамения391, рядом) накупил пасхальных открыток и хрустальных граненых яичек на цветных ленточках. Украсил всех дорогих моих -- и тебя, детка моя, -- вставил в рамки -- пасхальные открытки и повесил яички. Любуюсь, какой _с_в_е_т! К тебе -- в большой твой портрет -- "Девушка с цветами, в ветре" -- поставил -- яркую, на ней много крашеных яичек -- и пышный пасхальный [стих], в левом углу солнце. Сережке вставил кулич с пасхой на ручнике вышитом, то же и Оле. На тебя (другой портрет) где ты напоминаешь Царицу (привет "Дубине"), повесил яичко чистого хрусталя на лиловой ленточке (очень красиво!). Моим дорогим по палевому яичку, на алой -- Сереже и зеленой -- Оле. Вот и пасхальный мой "стол". Мне прислала Юля кулич и пасху. Да я купил кулич -- за 550 fr.! Да творогу сливочного прислал приятель, да Анна Васильевна отнесла сейчас Ирине С[еровой] -- испечь кулич, -- у меня трудно, газовая плита маленькая, по мне. Но что мне все это! -- нет тебя, прежней, просветленной, радостной... Да что же ты таишь, -- что с тобой. Я уверен, что ты надумываешь, сгибаешься под необоснованной тревогой. Или -- боли? -- Скажи, мне легче будет -- знать, что с тобой. Тогда -- маме напишу! Как я рад, что поговел, мне светлей. И хочется писать. Боли, слава Богу, кончились, я много ем, нагоняю потерю. 3-ья глава вчера потрясла доктора. Он кинулся обнимать меня, с криком: "Вы все томились... но Вы в это время -- _р_о_с_л_и!.." О, если бы знали, что я вижу в романе... дальше! Только вот, судил ли Господь мне -- закончить?.. Вчера, за обедней я подал просвирку... и написал только одно имя -- тебя. И во здравие твое принял ее в церкви же, после Св. Тайн, думая о тебе, молясь о тебе. Вот, на память, прилагаю листик церковный392. Олюночка, улыбнись Ване своему, мы так духовно-крепко обручены! Так наши души близки -- единой духовной кровью бьются наши сердца земные!
   Христос Воскресе, дорогая моя, женушка духовная! Улыбнись, осветись... мы вместе, и всегда будем вместе, и Там -- _в_с_е, _в_с_е, _в_с_е, если Господь удостоит меня. Во имя твое -- выберу себе цветов, -- твой дарок. Христос Воскресе.
   Твой всегда, Ваня
   [На полях:] Завтра, после Св. Заутрени (в 8 ч. вечера кончится, в 9 -- поеду к Юле разговляться, ночую, а утром на дачу к ней, до 5--6 вечера. Св. День буду на воздухе.
   Напиши о себе, молю!!!
   Теперь, с Господом Иисусом Христом мне ни-чего не страшно! На все Его Воля!
   Господи, дай мне пропеть о Тебе, прославить Тебя в "Путях Твоих".
   5 ч. дня Солнце! Мно-го!
   Погребение Христа. М. б. поеду к утрене -- в 6 ч. вечера.
  

83

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   24.III.44 г.
   Я получила твои письма от 20.III393 с рассказом "Петровками"394 и распоряжениями, касающимися издания "Лета Господня" (* Все эти данные будут также мною сохранены в сейфе и проведены в жизнь.). Относительно других глав, посланных тобою мне, уже писала подробно, дав перечень их. Все 9 глав последних у меня, -- "Серебряный сундучок" тоже позже дошел.
   А теперь о деле моем: вчера я писала тебе о переписке нашей, -- что очень довольна твоей надписью относительно издания ее, была в восторге и, -- главное -- находила ее романом жизни, редчайшим в силу того, что родился он прямо из сердца, -- дышит, -- бьется в нем правда -- Правда -- ею, этой Правдой -- этот роман переписка и был бы ценен. Это я вчера писала. s
   Теперь же я решительно клонюсь к другому. И очень прошу тебя _н_е_ _о_т_к_а_з_а_т_ь_ _м_н_е_ _в_ _п_р_о_с_ь_б_е_ _с_д_е_л_а_т_ь_ _с_л_е_д_у_ю_щ_е_е_ _р_а_с_п_о_р_я_ж_е_н_и_е: "Все ко мне О. А. Бредиус-Субботиной возвратить при первой возможности заказной посылкой отправителю, т.е. О. А. Бредиус-Субботиной". Твоя подпись.
   Это ты должен для меня сделать.
   Опубликование (когда бы оно ни случилось) сих писем -- твоих и моих, этот "Роман" -- как оказалось, _н_е_ _и_м_е_е_т_ того, что я ему приписывала. А в просто занятное чтение мне жаль отдавать свою душу (* Встань на точку зрения постороннего читателя и оцени сам, посмотрев на все глазами 3-го и посчитайся с логикой.). Не считай мои слова незрелыми, слишком поспешными -- я говорю совершенно сознательно, личное исключая. Не мне тебе разжевывать об истинной ценности произведений. Если ты, при твоем чутье, подумаешь повнимательней, то сам поймешь, что я права.
   Но как бы там ни было, я верю, что ты мою, кажется первую, за все наше "знакомство", просьбу -- уважишь. Мне очень грустно, что ты так сумрачно пишешь, -- что одиноко себя чувствуешь, что болен от времени до времени, что так неприветлива и трудна жизнь, в которой большой человек как ты хочет творить и... связан повседневной мукой.
   В Швейцарию я напишу сегодня--завтра, -- задержала, т.к. жестоко почти простудилась, голова была так тяжела. Всего доброго! Да сохранит тебя Бог! Оля
  

84

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   [Не ранее 18 -- не позднее 28 апреля 1944]
   Спрашивая меня "что" со мной и тревожась за меня, ты тщательно и упорно обходишь причину того некоего нового, что видимо тебя во мне смутило.
   Меня убивает, как это ты именно, такой чуткий ко всему в жизни, оказываешься таким непонятливым в данном вопросе. Совсем не хочу "таиться", и потому скажу тебе все, что думаю. После твоего административного письма относительно II ч. "Лета Господня" (с отменой всех посвящений отдельных глав этой книги) я писала тебе о моей "убедительной просьбе" -- распорядиться -- мои письма к тебе переслать мне, т.к. ни о каком издании нашей корреспонденции не может быть речи. Ты счел возможным _н_и_к_а_к_ на это не реагировать, будто этого письма не было.
   Не знаю, какие были еще посвящения, но ты, конечно, помнишь как осенью 42-го года, когда болела я почкой и вышел у меня камень, как ты восторженно светло это принял, писал, что провидишь мое выздоровление и в залог сего послал мне "Михайлов день" с посвящением "Оле, урожденной Субботиной". Ты видел особый в этом даре смысл, ибо мой "казус" по дням приходился около Михайлова дня, и ты благословил меня твоим трудом, желая, чтобы этот дар был "памяткой, залогом выздоровления" и был "так рад это сделать".
   Не затрагивая пока чувств, я покажу тебе только деловую сторону вопроса.
   Да что же и сможет сказать читатель, прочитав сперва 1-е это мистическо-трогательное уверение в особом смысле посвящения больной "Михайлова дня" и затем твое циркулярно-декретное письмо, ставящее меня в известность, что подарок отнят.
   Выпущенная в свет наша переписка знакомила бы читателя между прочим (а наряду с другим и со многим сему подобным) с одной стороны с мистически-трогательными уверениями в особом смысле посвящения больной "Михайлова дня" и -- затем с твоим циркулярно-декретным письмом, ставящим меня лишь в известность о том, что подарок снят. (Я не говорю уже о раннейших письмах, тех, где ты все хотел бы отдать моему имени, из того, что еще не отдано другим.)
   Либо ты устрашился исповедания твоих чувств ко мне перед читателем, если они (чувства) были, -- либо, честно не имея их -- серьезных, воздержался.
   Вот какой вывод сделает каждый третий.
   Ты м. б. возразишь, что в письмах достаточно сказано о чувствах... Но, Ваня, не слова ведь, а поступки определяют сущность!
   И не усопшим твоим понадобилось это, но тебе, перед читателем, -- тебе -- однолюбу.
   Ты должен бы понять, что это уже minimum моих желаний не дать, по крайней мере, хоть всему огласки, если ты сам не смущаешься выставить меня в невыгодном даже свете перед толпой. О чувствах моих и переживаниях говорить не приходится, -- ты, если захочешь, [их] сам отлично поймешь, -- а не захочешь, так от всего отгородишь себя моими "надумываниями" или какими-нибудь невропатологическими изысканиями.
   Ведь ты и сам должно быть хорошо помнишь все твои посулы, клятвы и также то, что ни одно из них не вошло в жизнь.
   Как могу я, да и любой 3-й, отнестись к твоим письмам мне, когда поступки твои заставляют хорошенько все просеять?
   "Только тобою и тебе и во имя твое будут написаны "Пути Небесные" и это тебе поклонится читатель", -- писал ты мне, но разве могу я теперь к этому отнестись серьезно?
   "Куликово поле" тоже возьмешь, конечно? А м. б. уже и взял?
   Ты не знаешь меня разве, если так воровски (прости слово) только отнял мою драгоценность? Разве нельзя было дружески об этом сказать? Большевистским декретом отнял.
   Почему же ты с другими твоими знакомыми так поступить не решаешься? Вспомни, свой акварельный портрет! И не стал бы ты снимать у других публично данных посвящений (ни у Б тогда, забыв, я могла работать. С сознанием своей "женскости", женственности -- я бы мучила и больного, и (смущением) себя. Кто много болел -- тот это ценит и в сестрах, и во врачах. Смущение (а оно неизбежно, коли я не выхожу из своего "genus femininus") это то же самое, что хихикание на известные вопросы. Во всяком случае действие на больных одно и то же. Да и могла ли бы я работать и с докторами, не будь у меня этой "брони"? Я с ней, этой "броней" могла с невозмутимым спокойствием сообщать результаты анализов, какие бы они "щекотливые" (* у меня не смело быть "щекотливых" вопросов) ни были. И среди "Leukocyter" {Лейкоциты (нем.).}, "Erythrocyter" {Эритроциты (нем.).} и т.п. называть и совсем другое.
   Иногда даже, исследуя нечто самого врача. (Было так). А сколько симуляций открывалось, сколько семейных драм. Я ведь исследовала не только кровь, но все решительно секреции человеческого организма. Иногда это нужно бывало и для разводов. Ты понял? Я знаю, что не всем удается овладеть собою. И у моих учениц (я практически вела девочек) я старалась вызвать отношение ко всему самое серьезное. Я не видела потом ни одной улыбки. Я очень легко краснела и краснею, но на работе, -- о чем бы ни приходилось говорить, (если это было дело), -- я не краснела. Ты понимаешь, что в самой глубине было верное понимание долга. Кавказец на работе никогда ни взглядом, ни, ни чем не давал повода к смущению. Он гениальный врач.
   И я скажу, что всякий служитель медицинского искусства, -- а я считаю, что медицина не только наука, но и тончайшее искусство, -- должен быть именно таким. Как истинный художник, смотрящий на свою натурщицу. Художник, а не "маратель". И... больше: я -- "Sachlichkeit" в клинике, говорила с пациентом прямо, деловито и серьезно о чем угодно, -- я вне клиники не смогла бы и подумать так. Так, до сих пор, я не могу, например, спросить в незнакомом доме, ну, скажем, в ресторане, -- спросить о расположении некоторых помещений. Глупо? Через силу (каждый раз) себя принуждать приходится. Я -- в жизни... до смешного -- женщина. И застенчива до... ненормальности. Иногда, я даже, читая (ну хоть некоторые твои письма), одна, краснею. И ручаюсь, что устно, многого бы тебе не сказала. Ты знаешь, что я маме даже не позволяю войти ко мне в ванную комнату, когда я купаюсь! Поверишь? Ну, а когда болела?! Ужасно! Самое страшное было -- это даться им всем на растерзание. И тогда... о, как спасительно это "Sachlichkeit" врача! Понимаешь, стриженые нигилистки -- они "вид" делают, что "Sachlichkeit", а на самом деле, только подчеркивают, или... просто "синим чулком" становятся. И перестают быть вообще "genus femininus". Я никогда не переставала. И если кто-нибудь, скажем, вызвал меня в вестибюль, то встретил бы все ту же Олю.
   Однажды, я из клиники уходила в гости, очень интересующие меня. И, не имея времени, не заходя домой, переоделась у сестры. Выходя из комнаты, совсем уже не лаборанткой, а приподнятой Олей, я встретила группу пациентов. Там был один молодой ученый -- американец... Их взгляды удивления, будто чудо увидели. На другой день я снова "в форме" -- делаю им уколы... Американец смотрит и говорит: "Вас не узнать сегодня, Вы вчера были... совсем другая". Я молчу и прошу дать руку для укола. -- "Я долго не спал, все думал, -- как может так человек носить два лица?" Этот американец пытался вызвать у меня то, случайно виденное им лицо, пытался говорить, даже жаловаться на боли, на горькую судьбу свою (несчастный был очень, -- ошибка доктора), спрашивал кавказца "когда же следующий укол, и нельзя ли, чтобы "русская" его делала, а не помощница". Кавказец мне "мстил" за это. Ничего не понимал, объясняя моим "кокетством"! Примитивен был! Но я так и осталась для американца сфинксом. Иногда, когда кто-нибудь очень "трусил", я себя даже колола, вытягивала у себя желудочный сок, чтобы доказать, что это -- ничего, не страшно. Не хваля себя, скажу, что в практике врача я была ему правой рукой и отчасти именно потому, что... "Sachlichkeit". Это удавалось не всем, не многим. Хороших сестер было мало. Сестра -- "синий чулок" -- не любили таких. -- Сестра "мягкая" -- кончалось "интрижкой".
   Нет, надо было остаться женщиной, сохранить и "sexe-appel", непременно сохранить, но убрать подальше, чтобы не мешали. И остаться -- только человеком. Ч_е_л_о_в_е_к_о_м!
   Вот и еще какое (парадокс как бы) объяснение может быть этому "Sachlichkeit". И я не сомневаюсь, что Дари, поставленная условиями жизни в такую обстановку, -- была бы именно такой...
   Появился бы и "ум", и "рассудочность". Довольно об этом. О "слабоумии" -- я не страдаю этой "интеллигентской" болью. И отношением к некоторым вопросам так же, как и к "сахарному мужику"439. Здесь несколько иначе. Ты не угадал меня в этом. Устно -- понял, бы. Мое восхищение Фасей и т.п. ... это как бы "постороннее" восхищение. Я это просто "вижу", именно только, "если бы была мужчиной"! Я просто замечаю. Хорош был бы художник без этого!
   Словечко, которое ты не разобрал: pervers (извращенный). Так вот: -- это не pervers. Ни -- капельки от "чувствий", -- для этого я -- слишком женщина. Я всегда считала, что выполнила свой долг достойно. И это знали и другие! И ты напрасно тревожишься, что "зрители" это-то могли заключить. Эти "зрители" меня прекрасно знали и "заключения" могли быть невыгодны только для "него". Я могла бы тебе это доказать письмами и сослуживцев, и сослуживиц, -- за кого меня они все считали. Ты когда-то мне бросил упрек, почему я "услаждалась" слежкой кавказца. Я теперь в праве спросить тебя: "почему ты позволял мучиться Даше? Разве нельзя было ситуацию изменить? Но я знаю, что я на это ответа не получу, как и на многое другое. Я не сержусь. Мне только хочется знать, кто я тебе теперь, если "Дари надо уберечь" от меня?? М. б. на это дашь ответ? Целую. Оля.
   Получил ли портрет?
   Поездка твоя ко мне -- тоже, таким образом, -- твое дело (* В таких условиях, м. б., ты прав, и нам нельзя встречаться. Повторяю -- твое дело!). Как хочешь.
   Одно из писем от 3. ХII получила.
  

97

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   6. ХII. 41 8--30 вечера
   7.XII -- приписки
   Нежный цветочек мой, кроткая девочка, (и, ах, бурная какая кипень), больнушка милая... так бы и стоял на коленях у твоей постельки чистой, глаз бы не отводил, угадывая, что тебе, родная, дать, чем тебя успокоить... как ребенка баюкал бы, сердцем отогревал, слезами овлажняя смякшие губки твои! Сказки тебе шептал бы, надумывал светлые сказы для тебя, самые нежные, и твое пылкое воображение сливалось бы с моим, любовным! Ах, Оля, светик неугасаемый, вечный, чудесный, -- весь в живых самоцветах светик! Пальчики твои согревал бы вздохами, тонкие, слабые, бледненькие такие, -- я _в_и_ж_у_ их! -- сердечко слушал, усталое, трепетное, как у птички пугливой, истомленной. О, ми-лая... безумица умная моя, чудесная и в своем безбрежье, -- кипучая нетерпеливка -- и сладкая, сладкая гневунья... -- все в тебе так пленительно! Страшно богата ты, всеми дарами сердца, -- вся ласковость... всеми души движениями, вся -- преисполнена! Дива моя далекая, чуемая так близко, совсем близко... -- вот, в этом сердце, вот тут вот, -- слышишь, как по тебе стучится, к тебе стучится, тобой, тобой, -- единой тобою, только! Смотришь... -- я это, Оля, всегда с тобой, тобою воскрешенный, тобою найденный в пустоте, тобою отогретый, пробуждненный во сне предсмертном! Я целую твои глаза, светлую бирюзу твою, капли живые Неба, лазурь живую. Я, несмелый, бровки твоей касаюсь трепетными ресницами, -- трепетными от слез счастливых, от слез невольных, упасть не смеющих на твое лицо, святое, -- мученицы моей пресветлой. Да, Оля... эти слезы мои -- счастливые, слезы _л_ю_б_и_м_о_г_о, потрясенного небывалым счастьем -- _т_а_к_о_й_ любовью! Муки мои, скорби мои, томления, все, чем убила жизнь, -- все ты собой закрыла, сняла с меня! Ласточка ты весенняя, песня моя последняя, -- слышу ее, неспетую, -- и счастлив! Сухие губки, больные,., в пленочках, о, детские какие... -- я их вижу, я их касаюсь мыслью, я их -- _л_ю_б_л_ю. Люба моя, ты дремлешь... о, спящая Царевна... как хороша ты... прядку сниму со щечки... целУю прядку -- о, нежная! -- дышать не смею, потревожить тебя боюсь, взглядом оберегаю... Сердцем пою молитвы, -- "пошли, Пречистая, Олечке -- легкий сон!"
   Но как это слабо выражает -- что чувствую! -- Ты поймешь и такое, Оля... ты _в_с_е_ поймешь. И скажешь -- одной слезинкой, повисшей на ресницах, -- если бы сохранить ее! оправить в бриллианты... -- _с_е_р_д_е_ч_н_у_ю... эту... _б_р_и_л_л_и_а_н_т_у! -- бесценную!! -- все потонуло в ней, все -- любовь!
   Я сладко плачу. Горит камин. Смотришь совсюду -- Ты. И маленькая -- за чаем, с мамой, -- первая твоя -- моя картинка! Всегда на столе, с самого того дня, как пришла ко мне издалёка, "закрытая", но сердце мое _и_г_р_а_л_о, -- помню. И стала раскрываться, живой цветок! Ныне -- совсем раскрылась... Боже, как ослепительно! Ольга, знаю -- откуда Ты! Вышла из творческих томлений, созданая и мной, и -- Жизнью. Я ждал тебя, ты в подсознательном дремала... -- и вот, _р_о_ж_д_е_н_и_е! -- нет, это не песни сердца, не нежное ласканье словом, -- это живая правда, это биение сердца, -- тобой биение, мое живое Счастье! мое _ж_и_в_о_е_ _Н_е_б_о! Господи, благодарю за милость твою мне, за Олю, посланную Тобой! Оля моя, отшедшая! Благодарю тебя за твои молитвы -- ты _е_е_ вымолила у Господа, -- пусть в любование только... издалёка... -- этот, мне, тихий свет! радость мою, последнюю, -- ярче всех радостей на земле.
   Я тебе не наскучил, детка? Лирики я всегда чуждался, _л_и_ч_н_о_й. И не могу вот -- без лирики, без пения: душа поет. Слишком на сердце много, хочется нежно думать, нежно ласкать тебя.
   11 ч. -- весь о тебе, в тебе. Тебя _с_л_ы_ш_у... и трепещу, здорова ли ты, больна... -- не знаю. Будь же здорова, девочка! Осветись, озарись, свет мой немеркнущий, Олё-ля! Весь в непонятной дрожи... так о тебе тоскую, -- новые, неизведанные чувства, -- и боль, и задыхаюсь от волнения. Милая, будь здорова. Целую, всю, всю тебя, все в тебе.
   Прошу тебя, не ходи на почту затемно и в дурную погоду. Что это?! Не смей. Не смей, не смей и думать: "не-буду беречь себя!" Вот, простудилась. Буду ждать терпеливо твоих писем, верю, что любишь, Оля... я буду терпеливо ждать. -- Ты права: у нас только одна, Церковь -- Христова. Эти раздоры440... -- я в них не разбираюсь, в этом тленном. -- Скажи, что вызвало в тебе восторг от сознания, что ты православная? Это же -- так и есть. Но -- какая частность жизни, случай, мысль? Ты написала: "Сегодня (23.XI, воскресение) я с такой остротой почувствовала радость Православия". Надо больше, чаще читать Евангелие -- размышляя, _у_х_о_д_я_ _т_у_д_а, где творилось Оно. Это -- великая сладостность. Я мечтал дать народу "картины Его Жизни на Земле"! Дать -- в великой простоте, ясности. Евангелие -- предел сего, это -- Божеское... но человеку нелишне помогать _в_х_о_д_и_т_ь_ в это Божеское своим опытом... через сказ... -- впрочем, это, думаю, я для себя хотел: дать бытовую сторону той жизни, дерзнуть -- _о_с_в_о_и_т_ь_ Христа, подойти от "Фомы"441... -- осязать _в_с_е. Ставят -- Мистерии, -- потребность чувственной стороны нашей. Так -- и через слово -- образ. Хотел. М. б. -- в завершение, если ты поможешь... но как это зыбко! Давняя мечта -- о Христе! Твой сон -- напиши, родная. Боже мой! В тебе вышло из -- подсознания -- обо мне. Я тебе больно сделал, в письмах? И вон, как _в_ы_ш_л_о. Это в связи с физической болью: ты уже была больна. Какая-то болевая точка ныла. И -- связалось все. Милая, я никому физической боли в жизни своей, своим действием не причинял. Раз только Ивика хворостиной... да и то мимо, -- увернулся! Очень я разгорелся на него, где-то он пропадал до темноты (в Альпах было, при Оле).
   Как ты поразительно можешь лаской сказать! ("ласкаюсь киской"!!) До сладостной боли в сердце у меня. И вот, начинаю видеть эту ласку... в целой жизни, во всех ее сторонах, в жизни с тобой... во всех, в самых интимных... -- кружится голова. Оля, Олечка, Олёнок... -- как я _в_и_ж_у..! -- сердце обмирает, как хорошо, как чисто, как неизъяснимо... как -- _н_и_к_о_г_д_а! Не знаю. Оля о-чень была ласкова... чиста, стыдлива, -- до чего стыдлива! В иных случаях она не позволяла, чтобы я был... Помню, ее роды Сережечкой... опасные, -- он был очень крупный ребенок, -- много мучилась. Я, ты понимаешь, был в ужасе, бегал ночью за гинекологом... что я творил!! И она, в страшных муках... помнила стыд... меня стыдилась! Помню: холодно было в нашей квартире (в собственном доме, мать дала квартирку), нагревала "Молния" +12!! Мороз был..! -- в ночь на Крещение! И этот -- первый крик..! в 1/2 1-го ночи. Не передать _э_т_о... сверх-чувство! И -- смущение, мое. И -- "первая грудь"... О, святое Материнство! Как хочу дать это в Дари!.. И -- два года ее счастья. И все -- перед этим, все "движения"... толчки... -- и все -- в связи с красотой божественной природы и -- Женщины! Как я невольно тебя мучил -- сужу по твоим письмам. Я 6--7 дней не мог писать, глаз болел. Но -- помню -- страшная смута, раздражение на тебя охватило, -- за что -- не помню. Я сдерживал себя -- не писать. Стыжусь. Мучился. Твое письмо, ласковое... ослепило, я взметнулся, я жалел, я негодовал на себя... -- и -- истек в сладкой боли, в счастьи... -- я все исправил в себе. Я молился на тебя, молил тебя -- простить мне.
   Ну, оставим это -- потемнение. -- Начну тебе -- об "истории одной любви". Кусками. Это для чего-то нужно. "Исповедь воображения". Построю по обрывкам воспоминаний, склею... наитием, художественной _п_р_а_в_д_о_й, что пропало. Но -- буду краток. Ты пополнишь: у тебя _с_и_л_а_ -- не тусклей моей, м. б., -- ярче в ином. Ты можешь. О, как целую, дружку чувствую в тебе, и -- ка-кую! Ты смеешь говорить -- "я -- маленькая"! Да, ты для меня -- деточка маленькая, только. Ты -- ласка. Я -- с лаской к тебе. Потому и называю -- маленькая. А ты -- бо-лына-я! Поверь, это не "ласка": это -- моя правда, _т_в_о_я. Суть. Ты -- о-чень большая. Невиданая мной -- какая! Не могу в этом ошибиться. Поверь в себя! Смешно: застряло в сердце у тебя: я, тебя дал -- дал? -- в обиду?! Я умру за тебя, Оля! Я не мыслю, чтобы тебя можно было -- обидеть. Ты -- неприкосновенна, все -- мимо тебя. Разве можно оскорбить стихию?! Ты для меня в -- "над всеми". Так и сказано -- кому это должно быть сказано. Веришь? Ну, прибей, если не веришь. --
   -- Сереже был год. Надо было няню, помимо прислуги "за все". Оля хотела молоденькую. Я -- не помню. М. б. -- тоже. Сейчас -- если бы случилось чудо, -- взял бы "Арину Родионовну". Чушь, когда хотят к ребенку молодую. Конечно, есть "за это". Но больше -- "за подлинную _н_я_н_ю". Язык!! Мудрость. Спокойствие. Ровность. Темп. Конечно, если старая няня -- достойная этого имени. И всегда -- с Господом. И -- нет "помыслов". Чистота, "физика" уступает "духу", душе. Взгляд, огромное значение, -- добрые глаза "ба-бушки". М_я_г_к_о_с_т_ь, как бы -- "шлепанки". Поэтическая сторона -- _у_к_л_а_д_л_и_в_о_с_т_ь. Молитва!! Спокойствие чистого духа старой няни -- сообщатся младенцу.
   Сама жизнь _т_а_к_ хочет. Мать -- основа. Но -- широкая "п_о_д_о_с_н_о_в_а" -- бабушка, ее замена -- старая няня. Меньше -- всякого риска! Мудрость -- во всем (опытность) передается младенцу. Медлительное стучание сердца старой няни... -- важно для младенца. Я понял это на нашем опыте, при чудесных качествах Даши: Сережечка рос в тревожных темпах. В страстных темпах и -- взглядах. Ее (Даши) взгляды (глаза) старались найти _м_е_н_я (да! это я потом понял). Хорошо. Прислуга встретила на улице "девочку", в платьишке. Приглянулась. Оля сказала -- приведи. Явилась "Дашутка", служила в семье трактирщика-соседа. Сирота. Крестьянка Серпуховского уезда, Московской губернии. Брат где-то в Таганроге, сапожником..! Жизнь кидала. Оле понравилась Даша. Взяла. Пришла с маленьким узелком. 14 лет. Блондинка, светло-голубые глаза, прямой нос, лицо продолговатое (родинка у рта), благородного типа, худенькая, стройная. Рост средний, совсем средний -- так и остался, т.е. был меньше, росла. Но всегда -- тощая. Очень живая. Масса напевов, бауток, загадок, "крылатых словечек", -- жила у бабушки (померла) до 13 л., по-слуху набилась. Очень быстро схватывала все. Умная. Приятный голос, жидковатый, -- девичьим остался на всю жизнь. Сережечку сразу полюбила. И -- он. И Оля. Я... -- вне сего был. Строгий, хмурый, -- с женщинами, -- все равно какие. Меня сначала всегда боялись: очень серьезен. М. б. это -- самозащита? Такое было и у мальчика. Оля после говорила: "Я тебя не знала больше года знакомства: ты был какой-то "натянутый"". Это, должно быть, от смущения: весь напрягался, как мой Женька442. Но всегда льнул (в себе) к женскому. Тосковал без женского. Понятно: вырос между женщин (прислуга, сестры, подруги их, кормилица, всегда приходило много женщин). Отец любил женщин. О-чень. До -- романов. Были -- на стороне. Притягивал: был живой, фантазер, "молодчик". Любил хорошо одеваться, -- франтил. После него стался большой "гардероб". Много шляп и прочего. До следующего раза. Целую, _в_с_ю. Твой -- "выдумщик" Ваня.
   Сейчас узнал: сегодня утром (7-го) умер Д. С. Мережковский, 76 л. Вдруг??
   Оля, я страшусь: ты выдумала меня: я так некрасив, измятое лицо, -- мой "жар" тебя увлек! увидишь -- скажешь -- нет, это не _о_н! Ну, все равно, -- "образ" останется.
   Счастлив твоими письмами! Благодарю, целую руку.
   Я здоров. Несмотря на 3 ледяных душа.
   Доктор назвал сумасшедшим. Запретил опыты.
  

98

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   8.ХII. 41
   12 ч. дня
   Дорогая Ольгуша, ласточка, не пойму, -- в чем я не могу поверить тебе? в искренность твою? -- Объясни (это на твое письмо 23.XI). Верю тебе _в_о_ _в_с_е_м, всегда. Не понимаю... Тебе не верить -- тогда остается что же? -- во все веру утратить: ты _в_с_е, ведь, для меня! Или ты сомневаешься в этом?
   Если бы ты могла душу мою увидеть, -- изумилась бы, как ты ее _в_з_я_л_а, наполнила собой, все заместила в ней, собой _в_с_е_ осветила! Думал ли я, что может быть такое?! Я, для кого повелительным было только мной рожденное в мыслях, чувствах, в воображении... в _в_е_р_е, в моих убеждениях... -- я поставил со всем этим, рядом, как максиму мою, -- ведущее начало, -- _т_е_б_я, _т_в_о_е, _о_т_ _т_е_б_я... -- душевно-духовное твое -- и да, да... -- обаяние образа твоего, меня заполонившее. Это уже -- как бы -- "богослужение". Поставил, принял, _в_и_д_я, что это -- только благо, только свет, только -- _с_ч_а_с_т_ь_е! Ну, что же еще сказать? Или -- кто мог бы больше, выше сказать тебе?! Одно движение твоей реснички -- уже значение. Правда, _е_с_т_ь_ во мне начала незыблемые, где ты бессильна изменить что-либо, но эти начала и для тебя священны, если ты глубже вдумаешься. Мы во всем едины. Мы так похожи! Потому и не в силах -- ныне -- забыть друг-друга. Мы только половинки целого, нам неизвестного во всем объеме. Мы будем сожжены великой болью, если друг друга потеряем. Я не могу без тебя ни мыслить, ни дышать: я опустошусь. В ночь на сегодня... я почти обладал тобой, -- проснулся с клокотаньем в сердце, обнимая... И заплакал -- от безнадежности тебя обнять, о, горлинка моя!
   Как чутка ты! Ты выбрала "Степное чудо", -- я не слишком его ценю, родная... -- эту песню сердца. "Свечка"443... -- да, в ней ярче, в ней осязаемей Родное. Но вот, вчера, по просьбе прочитать -- моих друзей, -- я им читал -- "В ударном порядке" (из книги "Про одну старуху")444. Знаешь, Олёк, этот рассказ я _н_и_к_о_г_д_а_ не мог читать публично. Сколько раз начинал -- _н_е_ мог. Знал, что задохнусь и оскандалюсь: зарыдаю. Не могу. Вчера я читал его двоим, мне близким: доктору, и одному поэту445 (ты не знаешь: это -- поэт, хоть никогда не напечатал ни строчки, -- очень чуткий, мой ценитель, давний). И что же? Задушили слезы. Я дважды прерывал -- не _м_о_г. Боль -- за все. А последняя глава -- земной поклон... -- я зарыдал и бросил книгу. Как я _м_о_г_ -- _т_а_к?! Когда писал я -- плакал, помню. Тут -- предел великой силы _с_л_о_в_а: жалит оно все -- сердце, душу, глаза _с_ж_и_г_а_е_т. Этот рассказ я отдаю тебе: в будущих изданиях _т_в_о_й он, в честь твою, Олечек, в поклоненье твоему сердцу чуткому! Ты освятишь его, -- прими, родная. И "Степное чудо", -- и "Свечку" -- все прими, ты, вся -- родная, вся -- Русь -- чудеска!
   Если бы мог тебя обнять! Не было бы ночи, да... зарю бы встретили твои глаза, -- вся -- в Солнце! вся -- в истоме, в жажде... Что я пишу, безумный?! Прости, детулька... бешеный такой, безумный... как сегодня, ночью... молил тебя, весь жил тобой, всю тебя чувствовал, _ж_и_в_у_ю, яркую, и -- бурную какую! Не знаю, что со мной. Не знал такого, ни-когда... не думал.
   Северный цветок так -- спешит пройти все фазы краткой жизни, живет часами, _б_у_р_н_о, -- два-три дня -- вся жизнь. В снег семена бросает -- дозревайте! Дозревают и жизнь дают, как в чуде. Чем кратче миги, тем -- предельно ярче. Так -- со мной? Как странно. --
   Продолжаю "историю". Но... как тревожусь о твоем здоровье!
   На девочку я, конечно, не обращал внимания. Приятно было слушать, как она напевала свои песенки засыпавшему мальчику. Всегда живая, быстрая, веселая. Всегда напевала что-то. Хорошо играла с Сережей в игрушки, сама забавлялась. Вся была довольна. Вечерами я часто читал вслух Оле классиков, Пушкина особенно. Уложив Сережу, Даша слушала у притолоки. Оля позволила ей шить за общим столом, в столовой, и слушать. Она многого не понимала, но слушала жадно. Я все-гда хорошо читал, -- "как на театре", -- говорила Даша, -- мы ее брали иногда, в ложу, а Сережа оставался с прислугой. Балет кружил Даше голову. Раз я ее застал, как она танцевала на "пуан", приподняв юбчонку. Ноги у ней были стройные. Ей было уже 15--16 л. Оля решила учить ее грамоте (Д[аша] не умела читать!). Скоро выучилась. Жадно вбирала грамоту, -- превосходная память, сметка. Оля решила готовить ее на народную учительницу. Та была рада. Я внес метод в обучение. Сам заинтересовался. Я уже окончил Университет, отбывал воинскую повинность, на прапорщика запаса. Летом жили в Петровско-Разумовском, близко лагеря. Впервые узнал Д[ашино] чувство ко мне. Раз возвращался бором на велосипеде из лагеря на дачу. Близ дачи встретила раз меня Д[аша] с Сережей и... краснея, подала мне букетик "первой земляники": "для Вас, барин, набирали с Сережечкой". Стал находить у себя на столе -- цветы. Иногда сам учил ее -- рассказывал из русской истории. "И все-то, все-то Вы, барин, знаете! и как хорошо сказываете!" И всегда -- краснела. Чисто одевалась, всегда вышитый фартучек, на груди шиповник или жасмин, как делала Оля. Моя адвокатура446. Первая "казенная" защита в Окружной [палате]. Оля пошла слушать меня, и Д[аша] упросила взять и ее. Она увидала меня во фраке, -- очень ей понравилось. Казенная защита -- скучное дело для суда. Всегда рецидивисты -- и обвинение. На этот раз было не так. Судили рецидивиста за 3 преступления: кража (попытка) железных балок со стройки, побег из тюремной больницы и отлучка с места приписки. Все -- доказано. Но я сделал из этого -- событие. Товарищ прокурора должен был возражать на мои "оригинальные" доводы. Зал суда наполнился адвокатами (прокурор говорил вторично! небывалое!). Я видел Олю и Д[ашу] в первом ряду публики. Я снова разбил доводы прокурора, доказывая, что покушения на кражу не было, -- было "озорство!" -- покушение с "негодными средствами". Чистая софистика, конечно, но я был молод и горяч. Председатель суда наклонился в сторону секретаря и спрашивает: как фамилия молодого защитника? Я это слышу. Мне льстит. Моя 2-ая реплика товарищу прокурора -- убийственна. Я как бы ввел новый принцип -- "шальное покушение на кражу" ("кража никогда не могла удаться") и это _з_н_а_л_ обвиняемый. А если он уже вывез со двора балки, то это объясняется непостижимым легкомыслием сторожей. (Ну, представьте, гг. присяжные заседатели, такую картину: Среди бела дня я прихожу на Неглинную, к Государственному банку, и на людях начинаю подкапываться под стену! Что это? покушение -- или -- озорство? Или -- бросаю ясный оловянный [1 сл. нрзб.] -- кружок на прилавок в пивной и кричу: две бутылки пива!) Присяжные улыбаются. Прокурор зеленеет. Вердикт по всем 3 обвинениям -- невиновен! Небывалый случай. Суд смущен. Мой подзащитный оглушен! "Подсудимый, вы свободны!". Аплодисменты адвокатов. Я -- весь -- блеск. Помню: Даша смотрела, как на божество. Оля улыбалась на "софиста": она уже знала, как я буду анализировать, -- я не спал ночь и говорил ей, как присяжным, изучив дело. Спрыснули у Чуева успех -- кофе с кулебякой. Д[аша] не сводила глаз с меня, -- помню -- пролила кофе на платье. И впервые -- дома, вечером, -- когда я встретился с ней в коридоре, она вдруг -- "ах, как красиво вы, барин, говорили... заслушались все... и фрак очень красиво... очень было жалко вора, бледный был... и вы его оправили... он Богу будет за вас молиться". -- "А ты поняла?" -- "Все поняла... Вас-то да не понять, умней всех!" Адвокатура мне была противна: я видел всю кривизну.
   Я чего-то _ж_д_а_л. Надо было зарабатывать, дела были мелкие, мне патрон не давал солидных, -- раз только послал на шаткий гражданский процесс, за себя: "75% провала, попробуйте". Я попробовал -- и выиграл. Он мне заплатил (из гонорара в 3 тысячи -- 300 рублей!). Прилично, по тем временам, на 2 месяца жизни. Но я решил узнать провинцию, бросил адвокатуру и поступил чиновником особых поручений в Казенную палату во Владимире на Клязьме447. Выходил в податные инспектора. Это было в 902 году. Мне было 25 лет. Даше 17--18. Она стала красивой девушкой. Раз я ее застал в зале перед зеркалом, она любовалась, какая у ней грудь, подпирала ее ладонями. (Это дано чуть в "Истории любовной".) Увидев меня, она вскрикнула -- и побежала, с расстегнутой кофточкой. Меня это _с_м_у_т_и_л_о, впервые. Я видел эти две "груши", и она должно быть видела мой взгляд. Это было накануне отъезда из Москвы. Я еще сказал ей: "если хочешь иметь хороший бюст, надевай корсет, спроси у Оли, что надо". Она стала пунцовая и... на следующий день _с_а_м_а_ купила корсет, -- и, чтобы я это знал, -- громко сказала Оле: "а без корсета вольней, барыня... зато красиво!"
   Целую всю, и -- без корсета. Твой И. Ш. Продолжение следует.
   Олёль, как я скучаю, как томлюсь. Хочу опять во сне... целовать!
  

99

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   10. ХII. 41
   10 вечера
   Эти дни, дорогой Олёк, -- в мучительной за тебя тревоге! Ты писала, -- должно быть гриппом заболела, и кончились весточки о тебе. На 4--5 день, сегодня, твое письмо, -- но, увы, раннее, 19.XI! Я писал Сереже и маме -- написали бы о тебе. Жду, мысли одолели, в тревоге весь. Много я писал тебе, грустная моя птичка, чтобы хоть этим помочь тебе в болезни. Чистая моя, голубонька, я завтра поеду, м. б. узнаю о тебе, м. б. Сережин патрон448, за короткое пребывание в Париже что-нибудь рассказывал знакомым, как ты живешь, -- ведь Сережа твой мог ему и о болезни сказать. Да эти голландцы ведь только о наживе думают, практики, -- вряд ли что о тебе узнаю. Но каждый день думаю, -- м. б. Оля моя меня увидит. А я... -- тоже, надеюсь. Да, очень трудно теперь получить разрешение на поездку, хоть мне и очень нужно, в связи с изданием моих книг. Нужно и в Берлин, -- я 7 лет отчета не имел от "Издательства S. Fisher"449 (три книги у него). Милая, не кори, что я "непослушный". Тебе -- я всегда послушен. Expres на тебя давно не посылаю, не тревожу. Земмеринг ничего о тебе не писал (в 1-м письме лишь, что ты большое дарование, и чутко, и глубоко понимаешь творческое слово). В чем же непослушен? Не могу я не послать тебе маленького привета, -- так твоя жизнь тускла, никакого отдыха духу твоему, душе, сердцу! Только мои письма. Сейчас вспомнилось флоберовское -- кажется о m-me Bovary: "жизнь ее была похожа на существование паука (неудачное слово, как Флобер дал такой промах! -- сравнивая мятущуюся душу с -- чем! -- лучше бы сказал -- "мушки"!) сплетшего тенетки свои в чердачном окне -- на север..."450
   Иначе бы я сказал: "жизнь твоя, светлая моя Олёля, похожа на прозябание цветка розочки дикой, странными судьбами возросшей в узкой щели, меж высоких стен: ни солнце никогда не заглядывало туда, ни месяц, ни звездочки не было ему видно, -- лишь дождь, да ветер, да снег зимой, захлестывали родимый кустик". _К_а_к_ живешь ты?! Фася -- единое существо (я не говорю о Сереже, о маме...), кого ты навещаешь, да книги... Ни церкви, ни театра, ни живых людей, ни чудесных выставок искусства... ни концертов _ж_и_в_ы_х (не radio!), ни-кого, кому бы душу открыть..! Оля, ведь это лучшие годы твои! Прости, не сердечко твое тревожу, -- о тебе болею, вырвал слова из сердца! Ну, как же не послать тебе хотя бы малого, -- от себя, -- т-е-б-е! Не лишай меня хоть этого, маленького "счастья" -- приласкаться к тебе! Мысленно упасть перед тобой, руки протянуть к тебе!.. -- все, все душой шепнуть тебе, -- я этим пустякам, которые позволил себе послать, -- глазами, шепотом нежным говорил: "Олёль, вот в этом хоть -- биение сердца о тебе, прими... Скажи в пространство -- "ми-лый... я понимаю твое чувство... я в _э_т_о_м_ его отсвет вижу!" --
   Да, я уже писал тебе: "Ольга" -- значит -- светильник, факел, -- а "Светлана" -- древнерусское = Фотина (Фотиния) -- греческое слово -- светящая, Светлана. Потому и зову -- Светлая моя. Да ведь ты и в самом деле -- Светлая! -- Светик, переломи себя, не лишай себя величайшего -- Молитвы. Я -- лентяй, не всегда молюсь, но я могу себя заставить: и тогда -- получаю -- облегчение. Оля, _н_а_д_о_ это! Спрашиваешь: "Господь простит?" Не Ему же это надо... -- _т_е_б_е! Попробуй, открой душу, все сердце... до слез... взывай! И почувствуешь Его свет, хоть на миг один! Упражняй душу. Молись. Чудесные есть молитвы. Ты -- вольная душа, в полете! Ты -- можешь молиться! Молись, Олёк! Неужели не можешь себя заставить и утром, и вечером, (-- и в полдень!) душой пропеть Ей "благословенна Ты в женах!" Ему -- как маленькая девочка -- "Отче наш"..! Ему -- "Святый Боже..!" Ему -- "Пресвятая Троица"451. Молись, Оля! К папочке взывай... -- о _н_е_м_ молись: _н_а_д_о. Это лучшее лечение духа... (и души!) -- о, когда до слез..! -- Оля -- почувствуешь. Давай, условимся: в 10 ч. вечера, в 12 ч. дня, в 10 ч. утра: -- _в_м_е_с_т_е_ будем молиться, хотя бы эти 4 молитовки! -- каждый раз, в том порядке, как написалось! И я еще буду взывать к твоей покровительнице (Ангелу хранителю -- это _о_с_о_б_о_е -- так и молим Ему -- имен их мы не знаем) -- а _т_ы_ -- к моему Святому. Так это легко, -- ну, дадим друг-другу слово! С Николина дня (19.XII) я начну в эти часы молиться -- с _т_о_б_о_й. Я -- слаб в вере, но я... _з_н_а_ю, что _в_с_е_ Правда" что дала нам Православная Церковь. Оля, тысячелетиями, всеми народами -- выкован _о_п_ы_т_ Молитвы! Он необходим -- слабому, т.е. _ч_е_л_о_в_е_к_у. Обоготворяем иных из смертных: как же отказаться от светлой радости -- от духовной близости к Бессмертным, -- от пути Молитвой! В моем жизненном опыте я не раз _с_л_ы_ш_а_л_ _И_х_ _в_н_у_ш_е_н_и_е! Тебе -- говорю _п_р_а_в_д_у. Верь! Чьи-то молитвы не раз спасали меня! _Э_т_о_ особенно я понял... в памятный день 8.II.30 г., когда _в_д_р_у_г_ увидел готовившуюся мне _я_м_у -- и "наитием", молниеносной мыслью уклонился от гибели. Я был намечен ближайшим за ген. Кутеповым... Ген. Деникин452 был у меня в Севре дня за 3--4 до 8.II -- и "посоветовал" быть крайне осторожным, "по возможности, один не ходите!" Он, случайно, получил "справку" (секретную). После 8.II я остерегался... -- потом мне надоело это. Бесы знали, какое действие производят мои книги, мои слова. Моя корреспонденция проходила через их лапы, _з_н_а_ю. В ту пору я молился чаще... и, чтобы успокоить неприятную тревогу (только Оля знала -- и мучилась), -- ушел в "Богомолье": вышла книга, которая будет жить... до-лго-о! Стань, детка, Ваней-ребенком, Горкиным... стань "самым простым сердечком"! В горькую минуту -- к Молитве! -- или -- открой Евангелие... -- _в_ч_и_т_а_й_с_я! Я не ханжа, и терпеть не могу "бухгалтеров от Православия" -- есть такие: если он не попадет к началу службы в храм -- он не идет! "В_с_е_г_д_а_ молитесь! " Какая _И_с_т_и_н_а! Олечек... так затомилось сердце, как прочитал: "Я так хочу быть у тебя, в твоем уюте!" Ах, я взял бы тебя на руки и поместил бы в глубокое кожаное кресло. Вот сейчас, _в_и_ж_у: как сейчас горит камин (центральное отопление -- будет с 15.XII!) -- я подвинул стол, слева греет от раскалившегося "буле" {Мера угля (от фр. bouille).}, "яиц червонных". На камине, невысоко над полом (метр) -- ты, среднего размера потрет, "был скручен", но воскрес. Другой, в 4 раза увеличенный, направо от камина, на радио,-- я всегда вижу тебя. "Девочка с цветами" -- рядом с Сережей -- Олей, на стене, увеличенная в 10--12 раз, -- чудесно. Вся стена в больших портретных "видах" (20--25). За radio к окну -- книжные полки, до "Святого Угла". Там Богоматерь (дар генерала Д[еникина], ему поднес монастырь в Белгороде), медное Распятие -- дар рижской русской гимназии452а. Иоанн Богослов -- дар тоже. Богоматерь (фототипия [Рагусской]), присланная И. А. Фотография Иверской часовни в Москве, большая фотография. Храм Христа-Спасителя -- дар из Берлина, от семьи Редлих453. Снимки с могилки. Большой портрет в овальной раме, перевязан национальным флагом-лентой -- с Сережечкой (увеличено с карточки, какая у тебя). Серебряная лампада голубая, с глазками, дар почитателей из Риги (Софья Климова454), под ней на нитке -- сосновая шишка с... Валаама4526. Сейчас я пишу и пью кофе... В комнате 16--17°. У стола и все 20--22. Ты -- в кресле, с ножками под себя. Я у ног твоих, голова моя у тебя на коленях... ты нежно ласкаешь голову, которая столько в себе носила дум, образов, м. б. _в_и_д_е_н_и_й... -- которая -- вся -- _т_в_о_я, вся -- о тебе! Я целую твое платье, я снизу в радости, в восторге... немой, гляжу в твои глаза -- и вижу -- ла-сточек, в них они, _н_а_д_ ними, -- "бровки -- как ласточки!" Я слышу твое сердце. Мы молчим... -- так мы друг другу близки, -- слов не надо. В моем взгляде -- боль даже, так я тебя люблю, до... счастья-боли! Не могу глаз отвести... света нет, огонь камина, только -- на твоем лице -- отблеск жара -- яиц червонных... в глазах золотые-пунцовые искры... Я целую руки... прячу глаза... -- ласточка, залетная..! Иногда _в_и_ж_у... ты в постели, проснулась... я нес тебе кофе... целую милый локон, руки... локоток (т_о_т... помнишь? -- "летний" -- с солнечными бликами, в березе?) вижу шелкового червячка... снимаю... целую, -- кузнечика того -- о, "Свете Тихий"! -- Не ответил на все письмо. Отвечу. И -- об И. А. Он не захотел нас познакомить, я _в_с_е_ забыл, что было после. Где я ужинал?! Не помню. Я был подавлен, в полусне. Но... тебя я _с_л_ы_ш_а_л, я был в волнении... Я видел, да... "траур"... это помню. Я тебя _у_з_н_а_л_ бы! По _г_о_л_о_с_у, -- увидал глаза... -- _у_з_н_а_л_ бы. Оля, положи себе, как правило: каждый день начинай с Евангелия. Читай -- где откроется. Хотя бы одну страницу! Люблю, целую. Твой Ваня
   [На полях:] Оля, все же около тебя -- мама, Сережа, из кровных... -- у меня -- ни-ко-го! -- да, Ты... всегда но... лишь _о_б_р_а_з!
   "Историю одной девичьей души" -- до следующего письма.
   Ландыш {Письмо надушено.}. ?
   Сегодня купил и для себя "ландыш".
   Вот, сейчас, кончив письмо, я задумал -- с си-лой! -- вышел 7-ой стих, 15 гл. от Иоанна455. Да, клянусь любовью к тебе!
   и открылось еще: Гл. 16, Марка 1--5 ст.456 Уверуй -- и молись, Оля!
  

100

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   14. XII. 41
   3 ч. дня
  
   Дорогая ласточка, здорова ли? Любуюсь на тебя -- вижу тебя в этих розовых-свежих бабочках цикламена, (я описался вчера, пора бегоний -- прошла, цикламен это, твой привет мне,) -- они залетели ко мне в унылый час острого чувства одиночества, -- и я весь засветился твоим сердцем -- твоим чудесным _с_в_е_т_о_м -- _ж_и_з_н_и. Вот она, и шестерка мотыльков, -- пасхальный свет мне светит. _П_о_д_а_л_и_ со вкусом, -- в серебряной бумаге, -- так и стоят -- рожденные твоим желанием -- ласку мне послать. И обещают сколько..! -- бутонов много-много. Я их беречь, как твое сердце, буду. Каждый день буду опрыскивать пульверизатором. На час-два буду прогуливать на воле, окна им открывать, -- дышите, нежные! Целую твои ручки, долго гляжу в глаза твои, родная. Благодарю, благодарю.
   Оля, милая, -- вдумываюсь в твой "конспект" жизни... -- о, сколько девушек безоглядно переменили бы судьбы свои на твои радости-страдания! Ведь в этом же и жизнь! Вся ты слишком _н_а_п_о_л_н_е_н_а, обогащена чувствами, подчувствами... светом и отсветами -- Жизни! Гордись и дорожи таким богатством. "Мало радости", "так мало счастья", -- писала ты. В _ч_е_м_ же -- счастье? Не в устойчивости же и унылости покоя! удобств! -- или -- _е_д_и_н_о_г_о_ большого чувства! Как же оценишь чудесный дар большого чувства, если не испытаешь всего разнообразия явлений? Нет, ты богата, как редко -- кто. Много сердец поранено твоим явлением в Жизни, -- обогащение прияли! -- от тебя, благодаря тебе! Ты -- насыщала, ты -- будила, грела, манила, уводила от _с_е_г_о -- в _и_н_о_е, м. б. И -- _ж_г_л_а. Все это наполняло, освещало, чаровало, томило и манило Жизни. Все это не бесследно проходило и для тебя. О, ты на редкость же богата! Много ты мне дала, -- а я ли не обогащался Жизнью, -- _в_с_е_м_ в ней! Не испивая от нее, лишь прикасаясь ко краю _Ч_а_ш_и. Т_а_к_ мне _н_а_д_о_ было -- не упиваться, -- прикасаться только. Не расточаться, а -- беречься... для _и_н_о_г_о. Жалею ли? Да, иногда... жалею. Впрочем, пылкость воображения мне помогала: будто испивал.
   Мое живое Солнце, Оля, Ольгуна... -- не обрывай рассказа, говори, шепчи... -- я будто в _э_т_о_м_ вижу тебя, я чувствую тебя, так близко... жалею, радуюсь тобой. Олечек, помнишь, -- чуть ли не во 2-м -- 3-м письме к тебе, (ты заболела и писала мне, в начале 40 года), я сказал: "Вы так жадны до жизни. Вы -- страстны по природе... Вы будете здоровы, Вы в Жизни будете..." Когда писал это, -- так мне хотелось (и так верилось!), чтобы ты осталась жить, счастье чтобы тебе сияло... -- и так хотелось -- ближе, ближе знать тебя, дружбы твоей хотелось! -- молился о тебе... ждал весточки, ждал сердца твоего... -- откроется? -- о, какое сердце! -- _э_т_о_ _з_н_а_л. И -- ждал. Я уже _в_и_д_е_л_ твою душу, твой _с_в_е_т. Мне уже было больно -- не писать тебе. Оля, такой, какая ты... -- я не встречал в своих корреспондентках, -- их много было! были очень чуткие, глубокие, даровитые в чувствах к прекрасному в искусстве, в жизни... Но _т_а_к_о_й -- единственной -- нет, не было. Ты -- _н_е_о_б_ы_ч_а_й_н_а_я. Отмеченная Богом. Береги себя, _т_а_к_у_ю. Ты дана великой благодатью нашей, -- лучшим нашим, -- Душой Церкви! -- от нее шла в Жизни, в Жизнь. Помни, Оля, -- не разменяйся, _о_т_д_а_в_а_й_ же Ей и Жизни -- _д_о_л_г_ твой. Твори, не принижай себя (что можешь делать даже при всем великом самолюбии, гордыни даже!)
   Ну, ты прости: это не "наставление", -- это моя с тобой беседа, моя просьба, мольба к тебе. Слушай свое сердце, _д_е_л_а_й.
   Вот еще что: не забудь же сказать, какой образ был в твоей душе -- "10-летки Оли". Мне дорого все о тебе, тобою сказанное. _В_с_е, что можешь, (и захочешь) -- скажи. Мне это -- в радость, м. б. и в томление, -- но _о_т_ _т_е_б_я... -- все дорого.
   Я тебе доскажу "историю Даши", -- увидишь, она не так уж обыкновенна, это "история одной любви", не "История любовная". Слышишь "разницу"?
   Ольга бесценная! _В_с_я_ ты -- от _И_с_к_у_с_с_т_в_а_ также, от младшенькой сестренки, от _Х_р_а_м_а, от _Р_е_л_и_г_и_и. В_С_Я! Поразительно, до чего ты проникновенно-чутка-тревожна! Не "неврозы" это, нет, -- это _т_в_о_я_ природа. Как ты глубоко-заманчива! Не "магнитна", а -- заманчива, затаена -- чудесна! Неужели так и не _у_в_и_ж_у_ тебя?! Ольга, до чего ты _о_б_щ_а_ со мной! Я потрясен бываю, -- вдруг _т_а_к_о_е_ _с_в_о_е_ в тебе узнаю! До... мелочей, другим невидных, до... _б_о_л_ь_н_о_г_о -- в нас! Порой встречаю то же выражение _ч_у_в_с_т_в_а_ -- и теми же словами! Будто из одного разбитого куска -- мы оба. И -- встретились, и -- какие же преграды! Как бы по воле... Умысла! Злого? Благого? И -- для _ч_е_г_о_ же?! О, какое же это испытание! И -- для _ч_е_г_о_ же? -- Сейчас слышу _э_л_е_г_и_ч_е_с_к_о_г_о_ _Ш_о_п_е_н_а. Мы оба любим одно и _т_о_ же. Я -- лириков в музыке -- как ты: Шуберта, Шопена, Чайковского. Классическое Римского-Корсакова. Степную тоску в Бородине, "шумы народной стихии" -- Мусоргского457. Моцарта... -- детским слухом слышу, простоту и прозрачность мелодий чистых, как бы -- с неба!
   Оля, милая, радость, небесная... Святой зову тебя... -- в тебе чудесно много от света -- святости, _л_у_ч_ш_е_г_о, что может быть в человеческом, -- о, как _с_л_ы_ш_у_ это! Если бы _н_е_ _у_з_н_а_л_ тебя... -- я был бы ограблен в жизни, -- ныне осыпан счастьем, -- пусть _с_у_х_и_м... о, это все же -- счастье! Ты, ты мне вернула, -- отнятое страданиями, -- ты их закрыла, ты Богом мне дана... -- на муку? на радостную муку?! Какая правда, Тютчева, -- завтра пошлю тебе: "О, как на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней... -- Сияй, сияй, прощальный свет -- Любви последней, зари вечерней... -- Полнеба обхватила тень, -- Лишь там на западе брежжит сиянье, -- Помедли, помедли, вечерний день, -- Продлись, продлись, очарованье! -- Пускай скудеет в жилах кровь, -- Но в сердце не скудеет нежность... -- О, ты, последняя любовь! -- Ты и блаженство, и безнадежность!"458 Странные стихи, единственные... Техники стиха спорят о том, в какой же мерке дано? бесплодно спорят. -- Тютчев _т_у_т_ дал свой никем неповторенный "размер". Ими он чрезвычайно богат, богаче гораздо Пушкина, Т[ютчев] -- вольней -- в технике. -- Олёк моя, -- без тебя я не смог бы дать (если дам!) "Пути Небесные" так, как они должны быть _д_а_н_ы. На днях получу починенную машинку, и -- пока разрешатся мои планы поездок (жду)... -- буду писать. Что..? -- Не знаю. Целую, молюсь на тебя, Оля! Твой Ваня
   [На полях:] М. б. тебе необходим бромистый препарат? Прошу: прими "antigrippal"! И все время принимай "cellucrine". Ты сильно расстроена.
   Олёк, я тебе послушен, и не посылаю давно expres на тебя. Правда? Ты чудесно рассказываешь, и разве не видишь, как жемчуг в тебе чувствуют _в_с_е! А я... !!! _в_с_е_ в тебе вижу. Ради Бога будь бережливей к себе.
   Оля, прошу, скорей сообщи, будет ли Сережа у себя в Arnhem'e 5-го I, в понедельник? Пишу на случай, м. б. не смогу послать, что хочу. Прошу!
  

101

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   15. XII. 41
   1 ч. дня
   Какое счастье, Олёк чудесный, ты прислала мне сегодня! Боже, до чего прекрасна! -- нет слов назвать Тебя! Светлая, святая Дева! Нет, не кощунствую, не смею, -- не в _э_т_о_м_ смысле говорю так, -- Ты несравнима, Святая, Пресвятая Дева-Мать! Но ты так близка к Святому Идеалу, _т_у_т_ близка! Твои глаза... -- _О_ч_и, не глаза. Я их предчувствовал -- в затишьи, в затени ресниц. Я _з_н_а_л_ их. Оля, ты -- именно -- _А_н_а_с_т_а_с_и_я! Такую _в_и_д_е_л, сердцем видел, -- наконец, _у_в_и_д_е_л. Да, я _и_с_к_а_л_ тебя, предвечный Идеал, -- Прекрасную! Вот, нашел. Что мне делать? молиться? благоговеть? страшиться, что полюбил _т_а_к_у_ю... что -- смею человечески любить? смотреть?.. -- будь же благословенна, единственная, непостижимая, моя Уника! -- Кошмар какой-то... -- ты все еще пишешь "ins Blaue hinein" {"В неизвестность", здесь: "для слепого" (нем.).}! Я жду, страдаю твоей тревогой, -- я же здоров, сколько писал тебе, с 26.XI... -- Нет, никогда не позволю себе тревожить тебя, говорить о какой-нибудь болезни! Не постигаю, _к_а_к_ это прорвалось -- о глазе! Не хотел же, поверь мне. Я понял, получив _ж_и_в_о_й_ цветок, что ты его связала со "Знамением Пресвятой Богородицы"459, -- с нашей "Чашей", моя неизреченная, _н_е_у_п_и_в_а_е_м_а_я! И, знаешь, то же движение сердца заставило меня послать тебе _о_т_в_е_т_н_о_е, как-будто: я послал 26.XI, за 3 дня до твоего привета, -- но, верю, твое передалось мне, ты уже думала о "ласке" -- мне! Я истекал такой нежностью к тебе, -- нельзя нежней. И это чувство смешано с тревогой: за тебя, -- больна ты?! И -- _н_е_ _з_н_а_т_ь!! Ты так неосторожна, -- больная, ездишь, -- или не понимаешь, как опасно? заболеть пневмонией, когда ты так ослабла, исхудала! Что же мама смотрит?! Ты все та же, неукротимая упрямка, сумасбродка! Пойми же, до чего ты _в_с_я_ _и_с_к_л_ю_ч_и_т_е_л_ь_н_а! Твое письмо No 1 -- "рассказ о жизни", -- _в_с_ю_ тебя уяснил мне, всю _в_и_ж_у... всю люблю, _т_у, девочку-чудеску! Оля, поясни мне, что с тобой было (после кончины папочки), какое "бегство" ночью, какое "сумасшествие"? Малютка -- тогда -- была уже _о_г_р_о_м_н_а_я! Т_а_к_ _п_е_р_е_ж_и_в_а_т_ь! Непостижимо, или -- _ч_у_д_о. Ты -- _ч_у_д_о. В тебе все -- _ч_у_д_о. Олёк мой... -- зачем ты жжешь написаное? Гордячка, ты совершенства хочешь? Совершенство -- жжешь! Ничего не пиши, что я советовал... -- _п_и_ш_и_ -- что хочешь, как хочешь, -- только пиши! _С_и_л_у_ свою сознай. Пиши свободно, не проявляй гордыни -- относясь к себе так строго. Быть себе критиком -- так трудно! Пой свободно. Как ты тонко _в_с_е_ постигаешь! Как все необычайно у тебя! Двумя-тремя строками даешь так четко -- в_с_е! Ско-лько я раскрыл в твоем "конспекте"! Кто этот _ч_у_т_к_и_й_ управитель хора? Его слова -- о "милой", -- как верно, глубоко, -- какая чуткость! И эта -- _д_е_в_о_ч_к_а!
   Да, _ч_у_д_о_ _с_л_у_ч_и_л_о_с_ь: твой портрет дошел. Это -- второе чудо. --
   Давно-давно (в Москве), ушиб я (расшиб) правый глаз, ты угадала. 12--15. XI -- левый отяжелел, -- два-три дня я не мог читать, -- прошло. От легкого ушиба это, и -- от растирания ночью, пяточкой ладони. Ты же навоображала -- бездну! И вот -- наказан: не получаю _п_о_л_н_ы_х_ писем! Утешаюсь, что ты _в_с_е_ знаешь, только письма твои еще в пути. И трепещу, что заболела, -- ужасы такие приходят в голову... _в_с_е_г_о_ страшусь. Милая, солнышко мое святое, просияй! Шепни мне, что получила мой привет, -- давно-давно послал, -- и был так счастлив, что хоть малым этим тебя порадую. Знаешь, Олёк... -- я для тебя сварил варенье, _с_а_м! Грушу нельзя послать, очень она нежна... так -- я ее очистил и варенье сделал, для тебя. Я не только рассказы могу писать: для тебя я _в_с_е, _в_с_е_ _м_о_г_у. Как я радовался! И, кажется, недурно сделал. Помнил, как Оля делала. Но предельный вес посылки -- 1 кг {В оригинале: 1 кл.} -- позволил только немного послать тебе. Завтра, м. б. отправлю: "L'heure bleue" ("Guerlain'a"), плитку "Rialta" и флакончик "груши". Ну, ты -- детка, будто. Боюсь, что шоколад плохой. Я давно его берег, тебе. Прости, если плохой. Постараюсь найти получше -- к Рождеству, -- м. б. "пьяных вишен"?
   Алеша Квартиров взял с собой портрет, -- м. б. передаст тебе. Но этот портрет скрал мои черты "живые", -- писательские. Я недоволен. Там -- восторженный и молодой, какой-то... будто музыкант. Я -- _г_л_у_б_ж_е_ взглядом, _т_я_ж_е_л_е_й_ от скорби. Ну, ты, все равно, _в_ы_д_у_м_а_е_ш_ь_ меня. Я тебя недостоин. Я -- _в_н_у_т_р_е_н_н_и_й, _т_в_о_й, настоящий, -- в книгах, в письмах, в _ч_у_в_с_т_в_а_х. Там -- вся правда. А этот -- _л_е_г_к_и_й, -- _н_е_ _т_а_к_о_й_ я. Скажи о снах. Как Богородицу видала? Твое все так мне важно, так дорого! Пиши о жизни. Продолжу "историю любви".
   Перед отъездом во Владимир, Оля спросила Дашу: "поедешь с нами?" -- Та в этом услыхала: "м. б. не поедешь". Заплакала, в истерике: "хотите меня оставить! зачем же так приучили меня к себе? Или это "барин" меня не хочет?" -- и в страхе поглядела на меня. Я сказал -- "нет, хочу". Вся засияла и весь день игралась, пела, Сережу тормошила, душила поцелуями, как бы с ума сошла. Да, был еще случай. Мы жили под Серпуховом, у монастыря, в бору. Я увлекся стрельбой по ястребам460. Они унесли мою любимку -- белую курочку, выведенную мной в инкубаторе. Я их набил м. б. больше сотни. Помню, охотился. На опушке бора приметил Дашу с Сережей. Она лежала на спине, раскинувшись. Ее ноги, в черных чулках были совсем открыты, -- до _в_е_р_х_а_ -- _т_е_л_а: так задралась у ней юбчонка. Услыхав мои шаги, прикрылась... и запела: "Охотник -- охотник... не убивай нас, мы не волки, -- мы заиньки... погладь нас!" -- И Сережечка повторил -- "погладь нас, мы... _з_а_и_н_ь_к_и..." Я поцеловал его, и... погладил Дашу, чуть поласкал по щечке. Что было!! Она схватила мою руку и стала целовать, безумно. Я смутился. Я видел ноги... -- и погладил -- ноги, слыша их. Она -- сомлела, вся ослабла. Не знаю, что бы случилось, если бы не было мальчика. Это было первое искушение. В тот же вечер она была как пьяная. А я -- все забыл, -- _п_р_о_ш_л_о.
   Во Владимире началось самое страшное. Мы с Олей и Сережечкой уехали в Москву к моей матери -- на именины (10 окт., Евлампии). Сереженька заболел брюшным тифом. Мы задержались, мучились. Незадолго до этого, весной он болел ползучим воспалением легких. Тиф был очень опасный. Мог умереть. Ночи не спали. Тянулось с месяц, эта длинная, медленно повышавшаяся и понижавшаяся t°. Кризис. Пошло на поправку. Самое опасное, когда необходима [сложная] диета. Меня вызвали депешей во Владимир -- съезд податных инспекторов. Я уехал. Оля -- в Москве, при Сереже. Помню -- мое появление в домике, над Клязьмой: будто усадебка. Даша встретила... -- "а барыня, а Сережечка?" Она знала, что пошло на поправку. Она была сама не своя: _о_д_н_и, -- м. б. на 1--2 недели! Молодые, мне -- 29 лет, ей -- 21. Вполне созревшая, красивая девушка. Я увидел взгляд ее... смущенный -- и счастливый, -- и робкий. -- Ужинали -- вдвоем. Мы всегда сажали с собой. Она ухитрилась приготовить необыкновенный ужин: достала рябчиков, (я люблю их, знала), сделала блинчики с творогом (люблю), суп перловый из гусиных потрохов... -- разварной налим (помню! она все знала, что я люблю). Подала рюмку хинной [1 сл. нрзб.], -- я налил и ей выпить. Но она и без нее была _п_ь_я_н_а. Поужинали, почти в молчании. Она все время убегала за чем-то... -- все спрашивала -- "а когда же Сережечка?" Ночь. Снег и мертель, (ноябрь). Я сел к печке с книгой, в качалке. Она убирала со стола. Мне было неспокойно. Она... -- была в новом платье, в косах. Бегала, и от нее шел ветерок. Пахло -- резедой. Да, я чувствовал по ее косившим, убегавшим взглядам, робким и тревожным, что она ждет, _г_о_т_о_в_а. Я... ты понимаешь, Оля... я давно не знал женщины, м. б. больше 6 недель... я был возбужден. Был момент, когда я чуть не протянул к ней руку, когда она близко пробегала, вея ветерком и резедой. Но... заставил себя думать о мальчике, об Оле, которая там, страдает (не думал о Даше! она мне верила!!) -- и удержался. Ушел в спальню. Заперся. Ночь была ужасная. Даша долго стучала тарелками. До утра не спал. Утром она встретила меня... горячими пирожками к кофе. И ее косы были положены на темени, это ей шло. До следующего письма. Целую. Твой Ваня
  

102

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   16. XII. 41
   10 ч. вечера
   Будь благословенна, родная Оля..! -- взывает во мне неизъяснимое, -- чувство-чувств, самое нежное, что может быть, в человеческом сердце, -- не нахожу, как можно это назвать... -- такое великое, такое... -- любовь ли, боль ли во мне... -- все вместе. Все эти дни, -- а сколько их прошло мучительно! -- одно и одно -- что с ней? -- тревога, тоска, до боли острой, такое чувство, будто трепет за самое дорогое на земле. 18 дней! -- и я ни-чего не знаю, что с тобой? И никто, ни слова, ни... 13-го, в субботу, это состояние обнажилось, перелилось в отчаяние. Я как бы мертвый был, душевно. Без чувств, без мысли лежал я, слыша, как ночь подходит. После 6-ти -- было так -- "никто не придет". Один, всю ночь без сна, до утра. И вот, когда все в городе затихло, будто ночь глухая, -- _т_а_к_ казалось, -- я уже хотел опустить оконные заслоны... -- звонок! -- Это был твой _п_р_и_в_е_т... родная, твой прилет -- милые бабочки впорхнули... розокрылые, нежные. Как я их целовал, Оля! Милые... -- улыбки сердца, единственного -- для меня -- в целом мире! Светло стало, на миг... -- и снова -- как волнами, -- тоска -- и радость. Не могу понять, что _э_т_о?! Так все дни, эти, последние... Мне больно, -- больна ты, Оля? Не знаю. Тяжело мне. Я писал Сереже, маме твоей... -- давно, 4-го, срочно, -- нет отклика. Твое самое последнее, -- что _т_ы, больная, поехала в Утрехт... -- зачем же, Го-споди! -- от 2.XII {Несовпадение дат. При условии, что последнее письмо О. А. Бредиус-Субботиной датировано 2.XII.1941 разрыв между сообщениями составляет 14 дней.}, -- и все. Жду -- страшусь. В воскресенье, 14-го, -- все то же, до озноба. Нервы. Поднялась t°. Без сна, всю ночь. Ночевал друг 461. Утром -- другой, доктор мой. Ни-чего! "Это Вам -- за _о_п_ы_т_ с ледяным обливанием". Строго сказал, это бывает редко. "Будь другое сердце, -- finis! {Конец (лат.).}" -- Я усмехнулся: "столько всего вынесло... -- этот лед -- пустяк!" Оставил все же опыты. Не помогли: тревога -- боль -- все те же.
   Смотрю на твои "г_л_а_з_а", в твои глаза! Необыкновенно. Такого лица -- не видел ни во сне, ни в жизни. Ни у кого. Ни на картинах мастеров во все века, -- что знаю -- ни в иконах... -- ни у кого, ни-где. Ты усмехнешься? Скажешь -- "ну, понятно... так всегда, когда..." Понятно. Нет. Я _м_о_г_у_ даже и -- "когда..." -- остаться, для "бесстрастного надзора", -- и бесстрастным зрителем, -- я как-то умею _э_т_о, -- это нужно для _т_о_г_о_ (во мне), кто _с_м_о_т_р_и_т, _в_и_д_и_т, -- _в_б_и_р_а_е_т. И я, владея собой, -- это бывало в самые острые мгновения в моей жизни, -- говорю: _т_а_к_о_г_о_ лица (Л_и_к_а!) я не знал. Теперь _у_в_и_д_е_л... -- да! вот Она... вот, наконец, Она!., моя Анастасия... Воскресшая! Смиренница! или -- скромница! или -- нет, нет, не правда! -- "сознательная "скромница""..? Что же ты писала, зачем себя "дурнушкой" -- называла? Из-... за _и_г_р_ы?! Со мной-то?! Этим меня нельзя... Сбить с толку? внушить мне... -- _ч_т_о?! Чтобы не обольщался? Разве ты не _в_и_д_и_ш_ь_ -- второй раз: _ч_у_д_о. Ты его хотела, верила в него? ждала? Оно случилось. Благословенная, прошла ты, невредимая... никем не остановленная, _с_в_о_б_о_д_н_а_я... сама прошла... _с_а_м_а_ остановила взгляды, приковала... и -- пришла! С другими -- не бывает. Ты чудную имеешь власть -- проходишь -- радуешь... о, милая, чудесная... Ты же _п_е_с_н_я, -- вот ты кто. Так называл тебя я, нежно. Песню нельзя сказать, -- пропеть лишь можно. Песню и -- молитву. Да, на Тебя молиться можно, стоять в молчании -- и молиться, сердцем. Помнишь -- чудесное тютчевское? "Умом России не понять, -- Аршином общим не измерить: -- У ней особенная стать -- В Россию можно только _в_е_р_и_т_ь" (1866 г.). Было нашему Гению 63 года, когда провещал Он _э_т_о_ сверх-чувственное _п_р_о_в_и_д_е_н_и_е! Е_м_у_ _н_а_д_о_ _в_е_р_и_т_ь! (разрядка в этом слове -- его). Можно ли _п_о_н_и_м_а_т_ь, _п_о_н_я_т_ь... Песню? Песню можно только _в_н_я_т_ь. Как и Россию. И не чувством обыкновенного у человека _с_л_у_х_а: а _с_л_у_х_о_м -- сердца: _в_е_р_о_й. Тем чувством, которое -- в молитве, теплится, горит... пылает. Это -- внутреннее чувство -- сложнейшее, неразделимое... -- это -- слияние, и извлеченное из этого слияния _т_р_е_х, необъяснимых, -- _в_е_р_ы, _н_а_д_е_ж_д_ы, л_ю_б_в_и, -- девятое, что ли, сверхчувство? Как его назвать? -- _ч_у_в_с_т_в_о_ _с_в_е_т_а, _С_в_е_т_а, -- все озаряющего... согревающего... влекущего к _с_е_б_е -- неодолимо. Пошляки, "фрейдисты" и всезнайки... те -- просто: (книзу стащат: "x-appel"! --) что угодно можно под этот икс подставить!
   Люди _С_в_е_т_а_ (и -- от Света) не могут _э_т_о_ словом называть: неведомое, _ч_у_д_н_о_е... _в_л_е_к_у_щ_е_е... -- в выси, _в_н_е_ _сего. Великие мастера искали вечно, томились, тщась отыскать _т_а_к_о_е_ в лицах. Ре-дко находили. Рафаэль... -- Сикстинскую мадонну... но... _т_р_е_в_о_ж_и_т_ _н_е_ч_т_о (да, в низинках) у иных его "Мадонна". Леонардо... да, но... Прославленная, "загадочная" Монна {Так в оригинале.} Лиза, "Джо-ко-нда..!" Какая тут "загадка"? Гейневский дурак у моря462 ждал ответа на "вопросы"... дурака. Оно молчало. (У Гейне как и все у _э_т_и_х, -- скрадено у мудрецов Востока: не его, -- как _и_х_н_и_м_ Волосатым Марксом -- у египтян... у китайцев -- _в_с_е_ раньше было!) Вся эта "Лиза" -- вся -- разгадка, и преголейшая: ну, кто же _О_н_а?! Она... так ясно... -- "похотливая _л_и_с_и_ц_а..." -- вот кто. И -- чуть раскосость... (лисица-то!) И еще -- _г_р_я_з_н_о_в_а_т_а, _с_а_л_ь_н_о_в_а_т_а, и... потновата. Вот мое определение. Для большей ясности -- поищем в "Притчах"463 -- и увидишь (это -- про нее, про "Джоконду") (у меня давно подчеркнуто, с пометкой -- полюбуйся на "Мону Лизу"): "п_о_е_л_а... -- и обтерла рот свой, и говорит (дожевывая, прибавлю): "а что я худого сделала?" Словом -- "игрушечка". И как же чудесна-возвышенна чеховская "Душечка"464, -- перед этой "загадкой" -- "Лизой" (от слова -- лизать, губки облизывать...) и какие же рас-тя-ну-тые... какие же ни-точки... эти сластуни-губки, этот _р_о_т... -- какой же долгий-лисий!.. Как и чуть-чуть "раскосость" глаз ("один -- чуть в Питер, другой -- чуть в Арзамас!") -- Это отпечатала "Россия" (умом какую -- не понять). Олёк, чудесная... Ольга..! -- вот _т_в_о_й _Л_и_к -- стоит разгадывания... Его не понять: его, как русскую-русскую Песню... чудо-песню -- можно лишь _в_н_я_т_ь. Вот -- Тебе, светлая, -- мой, _А_к_а_ф_и_с_т... чистый, вдохновенный, благоговейный, -- от моего благоговения. Что такое -- благо-говеть? Стариннейшее слово, -- благо-жити, благо-быти, благостно-быти. Точно. Смысл углубленный: покорность, смирение, уважение, страх = "страх Божий" -- высокая степень почитания, почтительности, чудесного _т_р_е_п_е_т_а, как перед Святыней. Вот что это значит: "б_л_а_г_о_г_о_в_е_н_и_е". Так вот, от _т_а_к_о_г_о_ (10-го?) чувства, пою перед Тобою, Песня, -- Песню, чудесному в тебе -- _с_в_я_т_о_м_у -- для меня: священному! Да, это не исключает _и_н_о_г_о_ чувства, любви, -- и страсти, -- устремления, -- ты же знаешь... что же мне таиться?! -- пусть все смутно, но _в_с_е_ во мне, что ты узнала в моих книгах, в письмах, в умолчаниях... -- все тебе известно, святлая моя, чудесная! Пою, и поклоняюсь, и страдаю, и... томлюсь Тобою. О, Ми-лая, Загадка! Вот -- _в_и_ж_у_ и отгадку: Песня, Чудесная... и -- о, сколь редким -- внятная! М. б. только -- мне, одному. Я ведь беру особым чувством, -- ты его не знаешь... и я... -- не знаю. Но оно -- во мне. Д_а_н_о. Как Дар. Это -- я чувствую. И слышу. И многое -- _в_н_и_м_а_ю. Как... почему так..? Не знаю. Я тебя больше, яснее знаю, чем ты -- _с_е_б_я. Только нельзя сказать... словами. Можно... и-зо-б_р_а_з_и_т_ь. Во-образить: _и_с_к_у_с_с_т_в_о_м. Большим, ИСКУССТВОМ. Его -- это искусство, -- знаю. Есть оно. Во мне. Изображу -- ли... -- этого не знаю. Словами... можно ли любить заставить? в-любить? Нельзя, простыми. Словами -- образами? Можно. Я это доказал. Ты знаешь. Моя Дари -- _в_л_ю_б_л_я_е_т. Женщин, мужчин... и девушек... и -- мальчуганов. Власть Дари... в чем? Никто не знает. И я -- не знаю. Но она есть, _д_а_н_а. Кем? Чем? -- Искусством. Бо-льшим Ис-кусством. Ис-кушением. Это -- я -- знаю. _Е_с_т_ь. Целую. Жду с благовейным трепетом -- хоть слова: о здоровье. Твой Ваня
   [На полях:] Смотрю -- молюсь. И Песня, и -- Молитва!
   Но почему же -- ни словечка мне -- на -- этой, Чудной! Или -- я не достоин? А -- кто достоин?! Кто?! Сказать -- "Мадонна" -- о, как это... "по-дачному"! Смотри "Чашу" -- 1--3 страницы465.
   Удивительно большие у тебя "радужницы" (iris) = "райки"! Это -- чрезвычайно редко!
   Оля, как хотел бы увидеть "маленькую Олю", 10-летку.
   С _э_т_и_м_ письмом, -- о тебе -- не могу [мешать] историйку -- о себе...
  

103

И. С. Шмелев -- О.А. Бредиус-Субботиной

  
   22. ХII. 41 {На конверте помета О. А. Бредиус-Субботиной:
   ласковое. Начало о "Даше".} 2 ч. дня.
  
   Чудесная, чистая моя Олюша, -- забудь о моих упреках, не смею я в чем-либо укорить тебя: ты всегда будешь чистая, и, Господи, посмею ли в горькой твоей жизни искать ошибки! Навсегда забудь. Это было мое больное, с чем всегда боролся. Не смей никогда принижать себя и называть меня словами, чего я недостоин. Я только Ваня тебе, только дружка твой, верный твой, до конца. Не бойся моей привычки поминать "Ныне отпущаеши". Это чудесная молитва. Всегда, кончая большой труд я повторял ее! Мы все, православные, слышим и повторяем ее в конце вечерни, и после литургии, в благодарственных "часах". Милая, нежная, согревающая сердце! Знай: я тебя л_ю_б_л_ю, единственную, посланную мне Богом по молитвам Оли; ты это знаешь, и никто не может заместить тебя: у меня нет ни глаз, ни сердца -- ни для кого другой, ни на миг. Любить тебя -- для меня значит быть тебя достойным, чистей-шим! Ты -- или уже ни-кто. Возьми это в сердечко, и я буду покоен. Буду хоть этим счастлив. Я плачу, моя Олюша, от счастья, что ты живешь, что ты... лю-бишь меня, _т_а_к_ любишь! Оля, зачем ты говоришь, "если не встретимся, тогда -- -- разрыв, но, предрешив _н_е_ видаться, -- мы предрешаем неминуемо, если не прямое расхождение-разрыв, то... несхождение наверное". Почему? Да, я боялся "встречи" с тобой... боялся: увидишь меня и -- отвернешься от своего Вани, от _т_а_к_о_г_о! Т_е_б_я_ потерять страшился! Ну вот, признался тебе! С болью, со стыдом, -- признался! Разве я тебе -- такой нужен? Не можешь ты такого, жизнью и временем побитого человека, полюбить. Ну, что же, если и есть еще во мне огонь... живость чувств... но я так некрасив, и так неярок лицом... Но, клянусь тебе, ничего бы я так не желал теперь, как хоть на миг увидеть тебя, моя прекрасная, моя единственная! Оля, не обманываю я тебя, я все пытаюсь делать, чтобы достать позволение приехать! Но ты видишь, как это трудно. На днях я говорил с видным человеком, который едет в Берлин, -- это управляющий делами русской эмиграции во Франции466. Он обещал мне хлопотать о позволении поехать в лагеря. Только в Берлине я могу добиваться визы в Голландию. Все так говорят. Я буду добиваться, пусть из моей поездки выйдет гибель твоего чувства ко мне, -- мое чувство сильней _в_с_е_г_о. Ты вросла в мое сердце, и только земной конец тебя закроет от меня. Пойми, поверь, я плачу, говоря все это. Ты не услышишь от меня -- отныне -- ни одного укора, я не ревную к прошлому. Смею ли? Ты -- безупречна, ты свята, мученица... как я смел подумать даже?! мучить тебя, мою голубку, которая для меня -- _в_с_е!? Но почему -- разрыв? Ты можешь меня забыть, если теперь не свидимся? можешь? Ну, повтори, что можешь забыть... я _н_е_ могу! _у_ж_е_ не могу! Как ты не поймешь, что у такого, как я, не может быть _л_е_г_к_о_с_т_и_ в сердце! Или -- н_и-ч_е_г_о, или -- только _о_д_н_о, и -- как же крепко! Силы чувства моего не слышишь? Не _з_н_а_л_а_ _е_щ_е_ _т_а_к_о_г_о_ чувства? такого не встречала? А по зеркалу совести моей не можешь судить, по моим книгам, где _в_с_е_ -- правда, где -- я _в_е_с_ь?! Не святой я, да... но -- когда я открываю в книгах свое сердце -- я -- подлинный, _э_т_и_м_ не могу шутить. Тогда -- зачем же я _т_а_к_ полюбил, пошел слепо на муку, чтобы после всего, что я сказал тебе, что мое сердце так чисто, так открыто тебе крикнуло... после всего услышать -- "расхождение" -- или -- "несхождение наверное"! Тогда оставим, бросим эти "письма", эту сладкую му-ку, дл альмонта, ни у Бунина), а ведь при оглашении переписки оказалось бы посвящений, мне тоже публично данных, [много] {В оригинале слово пропущено.}. Бог с тобой, однако, говорить теперь об этом все равно поздно.
   Я не сержусь, -- мы живем в слишком тяжелое время, чтобы закрывать немногое светлое злобой, но мне больно, что жизнь снова наказала меня за мою детскую доверчивость, позволившую открыть душу свою до отказа. Душевно рада, что ты светло встретил Св. Пасху, -- я тоже хорошо провела эти Святые дни, но вчера слегла -- опять почка.
   Только бы не залежаться долго, -- теперь [страшно] быть лежачей.
   Ну, будь здоров!
   Оля
   [На полях:] Неужели ты не поймешь, как больно это? И то, чего я лишилась -- огромно. Не только о "Михайловом дне" я говорю. Я-то ведь каждой запятой твоей верила у тебя. Свою какую-то жизнь на этом строила -- мираж... Глупая, "Пути Небесные" как трепетно любила...
  

85

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   28.IV.44
   Твое письмо, Олюша, меня и огорчило, и оскорбило. Такой отметки, что я делаю что-то "воровски", я не знал еще в моей жизни. Надо было сперва подумать, проверить свой "вывод", чтобы иметь духу -- сказать так. Все -- неверно, все недодумано, хоть и болезненно перечувствовано. Буду краток, спешу. Сегодня не спал до 6 -- тревоги! И так уже много дней. Но голова моя еще не отказалась соображать. Хоть и притупилась в восприятиях...
   Я сделал на пачке глав II ч. "Лета Господня" пометку -- "не печатать посвящений, сделанных на газетных оттисках". Тебе не было в них посвящений, и "снятие" тебя не затронуло. Напротив: о "Михайловом дне" мною оговорено важнейшее: "этот рассказ должен быть заменен новой редакцией, которая имеется у ..." -- твой адрес. "Только в этой редакции его поместить, она полнейшая". "Посвящается этот рассказ -- "Оле -- по роду Субботиной". Это посвящение должно быть напечатано в правом углу начала главы, "вверху"". Вот что -- правда: Почему я так сделал? Снятие "посвящений" случается -- по разным причинам. Это -- право автора. Я -- в данном случае -- посвящал _н_е_ навсегда, -- это бывает, а лишь -- в газетном виде, как бы -- "приветствие", поклон. И это практикуется. Пример: Бунин посвятил мне рассказ "Нотр Дам де ля Гард"395 -- в "Возрождении". В книге его -- это посвящение отсутствует. Это так называемые "преходящие посвящения". Мне это не особо приятно... но расхождений у меня с Б[униным] явных не было. И разговоров я не поднимал.
   Отдавая книгу _п_а_м_я_т_и_ моих дорогих усопших, я отдавал -- душу книги -- их памяти. И имел полное право один рассказ посвятить -- живому лицу. Признаёшь это мое право? Я ничего -- в области литературной -- не делаю безоглядно. Я тут как бы захотел _с_в_я_з_а_т_ь_ тебя с моим дорогим -- увы -- отнятым у меня. И знал, что делаю. И мои -- души их -- знают это. Я считал откликом светлым -- в отношении к ним, -- помещение _т_в_о_е_г_о_ рассказа. Ты -- отозвалась, как _н_и_к_т_о, на мое горе, на мое сиротство, на мое отчаяние. Я чувствовал, что явление тебя в моей горькой жизни -- согласно с их волей. Я писал тебе об этом... Что же я совершил, чтобы получить такую оценку -- "воровски смог отнять у меня..."?! Пусть это судится твоей совестью.
   У Зеелера _н_е_т_ моего акварельного портрета. Он -- у меня, я взял его, объяснив, что он _д_о_л_ж_е_н_ быть у меня, он был любимым портретом покойной. Ты по книгам можешь видеть, как я не щедр на посвящения. Хотя бы -- для _м_о_и_х. Это лишь -- "памяти", что я отдаю свое. Оле посвящен "Человек из ресторана". Сережечке -- "Лик скрытый" и "Голос зари"... Да "Богомолье" -- памяти Короля Александра Сербского, столько сделавшего для русских писателей. И -- "Пути Небесные" -- покойной моей. Только. Какие основания говорить, что и "Куликово поле"? H_a_ "Куликовом поле" отметка у меня для издания: "по варианту у О. А. Бредиус-Субботиной. Отдельной книжкой, с _е_е_ обложкой396. Посвящение -- ей"397. Все.
   Вот мои объяснения. Вот почему ты писала о переписке, требовала вернуть! Я не отвечал, т.к. ты уже знала, что переписка "забронирована" моей отметкой: "не печатать без согласия автора писем, О. А. Бредиус-Субботиной". Я писал тебе об этом, и таким образом косвенно уже ответил на твой запрет. При такой моей оговорке -- решительной -- твои письма не могли бы появиться: мои правопреемники -- знаю -- свято отнеслись бы к моей воле. Я никогда не кривил душой, мыслью, сердцем. Ты должна знать это -- хотя бы по моим книгам -- мое сердце и мое отношение к кривизне и прочей мерзости. Плохого же ты мнения обо мне! Мало же ты меня знаешь. Я могу вспылить... да! но -- _г_а_д_и_т_ь_ кому бы то ни было, лгать, "воровски" поступать -- мне га-дко! Я бы сгорел от этого, я не посмел бы -- _п_и_с_а_т_ь. Я -- грешный, я -- часто -- опрометчиво-страстный, но, думаю, неспособен быть гадом и подлецом. Да будет это тебе уроком -- надо быть осмотрительней, надо бережней относиться к человеку, не замещать _в_с_е_ -- собой и своим больным и мучительным воображением, -- "все против _М_Е_Н_Я!".
   Твое письмо лишило меня последнего спокойствия, я не могу писать... Сегодня я уезжаю на несколько дней. Я устал, измочален -- всем. И ты нанесла мне последний удар, но не "ку-дэ-грас"! {"Удар милосердия", "удар, которым добивают, чтобы прекратить страдания" (от фр. coup de grâce).} Лучше бы -- этот "ку"! Искренно говорю -- хочу, чтобы ты была здорова, успокоилась. Хочу... И не нахожу в себе нужного чувства, сейчас... -- писать дальше... Жаль, что так и не дошлю 3 глав "Путей".
   Иван Шмелев
   [На полях:] Я смиряюсь, я все больше смиряюсь, зная, как несчастны люди! -- все и эта мысль -- кажется получит ответ в "Путях Небесных".
   Я столько переписывал для тебя! И -- _п_о_л_у_ч_и_л_ за все боли-тревоги!
  

86

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   12.VII.1944 {Письма за май--июнь 1944 г. не сохранились (см. примечание 365 к письму No 78, см. также письмо от 10 марта 1944 г. (No 80)).}
   Дорогая моя именинница Ольгуночка, поздравляю тебя, роднуша, с твоим светлым Днем ангела, -- да будет он _в_е_с_ь_ и во всем светел для тебя. Будь здорова и душой успокоена, не вдумывайся в текущее, а живи высшим в тебе и _в_е_ч_н_ы_м. Милая моя, друг ты мой явленный... -- не было ничего _с_л_у_ч_а_й_н_о, а так, как _н_а_д_о_ быть. И что пишешь -- _б_ы_л_о, прошло, какое дивное!.. -- лето 41 года, твой День ангела, твой путь в золоте ячменя... -- все это _н_е_ прошло, _н_и-к_а_к! -- а _е_с_т_ь, ибо это -- непреходящее, а в нашей душе. Не было, а есть. Смотри, разве _о_н_о_ не звучит в твоем сердце? разве оно не слышно в моих строках "Путей Небесных"! И потому это, (в тебе и во мне) что оно _н_е_ _у_ш_л_о, а было -- и есть в душе. "Путям Небесным" -- если суждено мне завершить их! -- _ж_и_т_ь, и _д_о_л_г_о, м. б. жить... -- _в_л_и_в_а_т_ь_с_я_ в сердца. И _н_а_ш_е -- неведомое никому, -- будет как-то звучать -- светлою радостностью. Так и _в_н_у_ш_и_ себе. Ты мне много силы дала и воли, много радости и счастливых -- и чувств, и дум.
   Было бы неестественно, если бы все то так и повторялось, -- износилось бы, утратило свежесть и свою песню... Но оно втайне _ж_и_в_о, -- и _н_е_ _п_р_о_й_д_е_т, пока... что пока?! А ты знаешь? Можно лишь верить, что -- будет _ж_и_в_о, в нас, каких-то иных. Я не жалею, не сожалею, не грущу, -- я _ж_и_в_у_ всем этим. И -- воскрешаю -- даю, как-то, в творчестве.
   Дай мне глаза твои и твой лобик светлый... -- целую их. Господь с тобой, свет мой.
   Вчера усмотрел, какую же я оплошность допустил, в главе 9-ой "Аллилуиа"!398 В шестопсалмие включил... 50-й псалом!399 Снова все переработал, -- и посылаю. Теперь все -- уставно, и не укорят меня знатоки "обихода"! И получилось, кажется, лучше... я _н_а_ш_е_л_ новое и ввел -- дивное место из Евангелия от Иоанна на праздник апостолов... 21 гл. ст. 15--25400. Увидишь. Посылаю401. Замени, -- там все указано, откуда "новое" и -- до-кУда. И все это (оплошность и ее досмотр!) было _н_у_ж_н_о: теперь -- куда полней. Особенно -- от Иоанна! Я очень люблю это...
   Милая, друг мой, пью, -- если Бог даст жизни, -- за твое здоровье. В твой День!
   Весь и до-всегда твой Ваня

Ив. Шмелев

   [На полях:] Сегодня часа 4 проработал над "ошибкой".
   Мои духи! {Письмо надушено.}
   Поздравляю с дорогой именинницей маму и Сережу.
  

87

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   23 мая 45 г.
   Милый мой Ванюша,
   С трепетом пишу тебе эти строки, -- хочу скорей узнать, что и как с тобой, как прошли эти месяцы нашей разлуки402, здоров ли? Как перенес ты все лишения, бывшие в Париже и как прошла война? Ради Бога, скорее напиши. У меня замирает сердце при мысли и воображении всего того, что тебя могло постичь.
   Хочу сказать тебе такое, что мы все живы, а потому уже только можно Господа Бога благодарить, что пережили наконец-то все, все...
   С сентября месяца403 жизнь у нас стала очень трудной, а под конец невыносимой. Конечно, особенно страдали города, -- там вымирали с голода, -- но и в деревне нельзя было терпеть дальше. Нельзя было поручиться ни за один день. Почти все население мужского пола жило нелегально404, т.к. их тысячами угоняли. Погоня за скотом, отборы всего и постоянные вселения войск. На одном дне бывало по несколько раз целые дома то выселят (в 10 минут), то снова вселят. Затем при приближении фронта (от нас всю зиму он был в 20 километрах) начался наплыв беженцев, которых чуть не голыми насильно перегоняли с места на место. У меня жило 38 человек эвакуированных плюс нас 7 (Сережа с сентября у нас тоже жил полу-подпольно, двое эвакуированных постоянных и прислуга). Из них было 2 младенца моложе году и штук 10 постарше ребят. Все это больное, измученное, ограбленное, обовшивевшее в пути и зараженное всякими болезнями. Готовить мне приходилось на железной печурке с 6 утра до ночи, чтобы всех обмыть и обстирать. Дети "опрели" и орали благим матом. Надо их было всех [перекупать]. На улице был холодище, люди умирали в пути, выбрасывали новорожденных в снег, родили на пароме при всем честном народе... Кошмар. Приходилось кроме всего этого варить суп гороховый на 150 человек. У нас в котле. Я еще днем ходила в школу, где кишели люди и оттуда забирала беременных и рожениц передохнуть у меня на диване (* Через Shalkwijk прошли 20000 беженцев.). И при всем этом еще без конца тянулся "обоз" на велосипедах (без шин) горожан за едой. За день перебывало их у дверей за 100. Одного молока отпускали на 30--40 человек утром и вечером. Из Гааги, Амстердама и т.д. шли и ехали знакомые за снедью, оставаясь по неделе, чтобы пооткормиться (* Измучилась я, Ваня, до отказа тогда.). И постоянно наплыв войск, вквартировывающихся тут же, не считаясь с кашей беженцев. У крестьян тоже почти что кончились запасы. Мы лично рассовали знакомым еще с осени все так, что только на нас троих в обрез оставили, а тут пришлось жить всемером да беженство.
   Стали есть кормовую свеклу. Изощрялись и выходило "вкусно". Ни света, ни телефона, ни газеты, вода очень скудно. Даже врачам нельзя было выходить после 8 ч. вечера на улицу. Никакого передвижения. Почти все велосипеды отбирались, лошади тоже. Я пишу только в общих чертах, но за всем этим столько было переживаний. За С. ни минуты покоя. Было ему сделано убежище тайное в доме, но иногда при обысках бросали гранаты, чтобы выгнать прячущегося, сжигали дома. Напротив нас сожгли виллу (ни за что) в 15 минут. Но потом стало еще хуже: нас затопили 17-го апреля водой405 и вот мы целый месяц сами были беженцы. В доме вода стояла по колено, в кухне до живота, а в хлевах еще выше. Погибли все решительно посевы, огород, плодовый сад, покос, одним словом, все. С картофелем мы особенно торопились, т.к. в феврале у меня SS отобрали весь запас картофеля, грозя ружьем. Кое у кого понасобирали за дикую цену и ждали своего нового урожая. Скот тоже пострадал. Не говорю уже о доме. Он собственно не жилой. Но мы не гневили Бога, -- остались живы и целы, и слава Богу. Жутко было под бомбежами возить для немцев муницию {Боеприпасы (от нем. munition).}, а не поедешь -- так еще хуже. Shalkwijk несколько раз бомбили, рядом с нами. Но всего не расскажешь... Слава Богу, что мы серьезно не болели, -- а то ведь и доктора бы не дозваться.
   Ни одной больницы почти не осталось населению. Голод еще сильный, но уже не смертельный, т.к. выдают бисквит и мясо, и шоколад, и сахар. Ну, мой дорогой Ванюша, обнимаю тебя, дружок. Пиши! Твоя Оля
   [Приписка карандашом:] Погиб мой садик, погибла и голубая птичка.
  

88

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   12.VI.45
   Осияли меня и освятили милые твои, родные строки, светлая моя Олюша-голубка, -- не высказать! Сегодня, утром, _с_о_л_н_ц_е_ мое вернулось! -- и я _ж_и_в_у. Слава Господу! Ты -- _ж_и_в_а. Господи, -- _ж_и_в_а! Сердце мне шептало, что ты _х_р_а_н_и_м_а, и вот, вижу и благодарю -- пою сердцем Милость Господню. Все понимаю, что вынесла ты. В тяжелые минуты сих бесконечных дней... -- сколько их! -- мысли о тебе давали мне _с_и_л_у_ жить и терпеть. А много-много было, _в_с_е_г_о! Но, с твоими муками и сравнивать нельзя. Все эти долгие месяцы406, с половины августа 44-го, как смутный, тяжелый сон-кошмар. Только работа -- и молитва -- закрывали творившееся. 24 авг., когда начали по улице моей визжать пули, (на углу, близко, была баррикада), я прервал работу над "Путями Небесными" (на 200 странице) и вернулся к ней недели через 2--3. Много страшного было. Материальные лишения -- пустяк. Недели 3--4 не давали света, или -- на 1--2 ч. Не было и газа, -- ничего, устраивался. С половины декабря, месяца 2--3 болел глубоким бронхитом, опасались пневмонии. Но я все же писал. 28 апреля я закончил 2-ю книгу "Путей Небесных". Она оказалась объемом больше страниц на 80--100 -- первой. И захватила лишь... 40 дней жития моих героев! 3-ья книга, к которой хочу приступить должна дать уже часть жизни их... а дальше... -- не ведаю. Надо было -- во 2-ой -- преодолеть великие трудности (Дарья сформировалась, уже _в_е_д_е_т, уже -- в силе,) -- и дать это -- было самое трудное. Весь май я был в срочной работе, по просьбе одного швейцарского издательства407 -- выбрать для одного -- 1-го тома, из Чехова, (серия мировых писателей) рассказы и написать "введение". Я радостно это сделал и воспользовался этим случаем -- дал, "раскрывая" Чехова иностранным читателям, сжато о духовной сущности, о -- "âme slave" {"Славянская душа" (фр.).}, о особых свойствах и о сущности русской большой литературы. Осенью в Швейцарии выходит моя книжка -- "На морском берегу"408, и -- для серии мировой литературы -- 1-ая книга "Путей". В Париже, в ноябре, должна появиться та же книга "Путей". Французский аванс дал мне возможность не нуждаться материально. Но нет русского органа, ни издательств, а у меня -- 7 книг _н_о_в_ы_х_ для издания, да 5 -- для переиздания. Т_а_м_ меня любят, читают, -- ряд свидетельств. Ни в какие Каноссы, слава Богу, не ходил и не пойду409. Да что обо мне!.. Ночами -- думы о тебе, молитвы... о тебе и присных твоих. С сентября чутко ловил _в_с_е_ -- о твоих местах, но -- глухо было все. Вспыхнет надежда -- и угаснет. Слава Богу, Ив уцелел, был в бегах от принудительных и неоднократных вызовов -- ехать в рабство. В начале апреля письмо от посажёного отца410. Узнал, что 24 февр. ты была жива, и твои. И это было мне -- лучом во мраке. И. А. трогательно заботлив. Его друзья, богатые американцы в Цюрихе411 -- мои читатели, -- по их письму был у меня их друг из посольства412, спрашивал, в чем я нуждаюсь. Я сказал -- только -- в _с_в_о_б_о_д_е! Поблагодарил и побеседовал. И. А. зовет в Швейцарию413. За-чем я туда поеду?! Разве уйдешь -- и там -- от тяжкого сознания -- _т_у_п_и_к_а? Правда, там у меня гонорары есть... Candreia прислала, в их счет, две посылки. Если бы и поехал куда, -- так только в... Канаду. Родная, в_о_з-д_у_х_у_ мне нет!.. Где, где могу я говорить и писать _в_с_е, что велит душа?! Ты все понимаешь, умница, единственный свет мой _з_д_е_с_ь. Сжимается сердце за тебя, ч_т_О пришлось -- и приходится еще -- выносить тебе. Вот, и конец письму... а что сказал?! Самого главного и не сказать здесь. Только в глаза, сердцу твоему могу поведать... -- ты _в_с_е_ поймешь. А пока -- скажем всей душой: Господи, благодарю, за все, за _в_с_е... Я тебя хранил и храню в сердце. Надеждой о тебе и жил -- и пока дотерпел... Господь с тобой. Целую. Поцелуй твоих. Ваня
   [На полях:] Как раз в твой день -- родилась пальмочка из костяшки. Как твое здоровье? -- прошу, скажи.
   Олюша, напиши что можешь, мне _в_с_е -- важно. Ты -- подвижница.
  

89

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   10.VI.45
   Дорогой Иван Сергеевич!
   Где-то промелькнуло, что будто бы почта с заграницей тоже возможна открытками, но никто наверное ничего не знает. Не знаю и я, попадет ли эта весточка к Ване или где-нибудь застрянет, в чьи руки дастся?.. Но все же хочу хоть самое главное скорее сказать, что мы все живы и невредимы. Ради Бога сообщите скорее о себе. Все это время я очень волновалась о Вас. Мы снова у себя дома, хотя жить в нем почти нельзя из-за сырости. 17-го апреля, как раз в Сережино рожденье, вечером взорвали немцы шлюзы около нас и нас залило водой. Земля стояла 1 1/2--2 метра под водой, в доме доходило до живота. Только 16-го мая мы рискнули вернуться, чтобы начать мыть те полы, которые освободились от воды, т.к. всю тину, грязь и дохлых червей и прочее надо отмывать было очень быстро, а то все это присыхало. В кухне еще стояла вода и уборная не действовала, когда приехали. В открытке ничего не скажешь, но только коротко: оглядываясь назад, не знаешь, откуда были силы перенести эти 8 месяцев. Я уже послала с оказией одно письмо414, где более подробно все описала. У нас зимой просто кошмар был.
   Голод был страшный в городах, и мы не принадлежали больше сами себе. Одних эвакуированных у меня было 38 человек, из коих 10 детей. Все это больное, раздетое, голодное и вшивое. Горожане осаждали до 100 человек в день. Одного молока отпускали 30--35 человек утром и вечером. Конечно, мы были в гораздо лучших условиях нежели город, но 2 зимних месяца сидели без молока и масла. Если и была какая капля молока, ее я отдавала детям эвакуированных. Ко всему этому еще эпидемия дифтерита. Ни света, ни воды, ни телефона, ни газеты, ни доктора после 8 ч. вечера за последнее время. Бог хранил меня, и я всю зиму не болела. Свалилась вот уже теперь, 30.V, но сейчас опять встала. У нас все погибло от воды, все решительно произрастания, а мы, раздав в голодовку все, что могли, очень рассчитывали на раннюю молотьбу. Не знаю, как провернем. Ну, Бог поможет. С. все потерял в Arnhem'e. Туда все еще с трудом пускают. Но все это ничто по сравнению с залитием водой морской, залили немцы почти накануне капитуляции морской водой 3--4 метра высоты!
   Ну, кончаю. Да хранит Вас Господь! Пишите же! С самым душевным приветом. О.
  

90

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   [16.VI.1945]
   Мой дорогой, милый, родной Ванюша!
   Сегодня отдание Пасхи, -- а потому еще:

Христос Воскресе!

   Ванюша, от тебя все нет весточки. Умоляю поскорее написать. Я так о тебе тревожусь. О себе я писала тебе дважды: одно письмо с оказией до Бельгии, надеясь, что оттуда почта уже давно ходила, и затем открытку прямо на Париж, -- там я, конечно, очень "официальна". Не знаю, получил ли ты их, потому быть может повторяюсь, говоря о себе.
   Мы многое перетерпели с сентября, всякого. Всю зиму себе не принадлежали. Был какой-то голодный ад. Последнее время, сидя под водой, думали, что больше уже нельзя терпеть. Каждый день падал невероятной тяжестью на весы терпения.
   Мы материально, конечно, получили урон огромный, но я счастлива, что хоть живы остались, ибо многие не пережили. Сережа уехал сейчас на свое пепелище -- в Arnhem. С очень большим трудом ему дали пропуск в Apeldoorn, a там будет проситься и в Arnhem. Он, по описанию его хозяйки, уже побывавшей в доме, почти все потерял. Солдаты немецкие бросали мебель со 2-го этажа прямо на тротуар с балкона.
   Соседи напротив оставались некоторое время в городе и видели. Скверно, что пропала одежда. Деньги в банке тоже наверное, т.к. их все (банки) перед уходом немцы взорвали динамитом. У С. был сейф, так что наверное погибло. Пропуск ему до 17-го, так что скоро узнаем. Ванюша, представь, вчера принесли твое заказное письмо от августа 44 года415. Оно в пути застряло видимо. Мое мне вернули тогда же, в августе...416 Я писала тебе из отпуска своего из чудесного местечка в Gelderland'a, где я прекрасно отдохнула среди леса и вереска. Нашла белый вереск, послала тебе его, но письмо уже не прошло. Сумасшедшие дни ложной сентябрьской тревоги застали меня не дома. Я с великими трудностями добралась до Shalkwijk'a. Тут и начались перипетии. Но об этом всем и не напишешь. Только когда оглядываешься назад, то не понимаешь сама, как хватало сил и душевных и телесных все пережить. Войну мы познали только именно за эти 8 месяцев. Фронт проходил от нас так близко, что окопная дуэль была слышна и день и ночь, тогда такой грохот, что рамы и двери ходуном ходили. Эта близость фронта в течение 8 месяцев была ужасна во всех смыслах. Провинции Zuid-Holland, Nord-Holland {Южная Голландия, Северная Голландия (голл.).} и Utrecht были самые голодные к тому же. И потом эти несчастные беженцы, перегоняемые как скот. Я писала уже тебе, что через Shalkwijk их прогнали 20 000 человек, у меня стояло 38 человек, из них 10 детей. Все в чесотке, вшах, болячках, женщины (2) от ходьбы "выкинули", а у одного мальчика больного желудком, открылось кровоизлияние, это из моих только постряльцев. Т.к. им давалось иногда 10 минут на сборы (никакой спешки не было, все зависело от личности, которая приказывала), то эвакуация их захватила врасплох в полном смысле. Были случаи родов на пароме, умирали прямо в пути. Мертворожденных детей выкидывали в снег. А доктор предполагает, что даже и немертворожденных. Ужас был неописуемый. Последние мои 2 эвакуированных, оставили нас только при затоплении, т.к. у нас просто некуда было идти. Мы сами жили у одного мужика, пятеро разнополых в одной большой комнате 4 недели. Ну, прошло.
   [На полях:] Не знаю, кажется нельзя писать больше одного листа, -- кончаю. Ванюша, как "Пути Небесные"? Мой сейф сохранился, значит, и письма твои целы. 30-го мая у меня почка за весь год впервые "пошалила", но очень мало. Да и чудо бы было.
   Сырища в доме невообразимая. Подумай: в кухне до живота вода дошла, а земля стояла 2 метра под водой. Все, все погибло. А если бы ты знал, с каким трудом сеяли! -- Только чудом лошаденок спасли. Но какие клячи стали. Из уцелевших 13 коров надо 7 отдать тем, у кого еще хуже. Не думаю, чтобы возместили убытки -- нужды уж слишком здесь много.
   Обнимаю тебя, мой родной Ванюша. Твоя Оля
   Посылаю цветочки с поцелуем.
  

91

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   26.VI.45
   Дорогая моя Олюша-страдалица, золотое сердечко! Наконец, разрешено писать в Голландию. Сегодня твое, от 16.VI. С милыми -- какие же они чистые! -- полевыми скромнушками (и жасмин за полевой считаю!). Поцеловал не раз. И в них -- твой образ. Получил твое письмо из Anvers, открытку из Schalkwijk'a417. Это, сегодня, 3-ье. Тебе послал 12.VI418 -- как только получил из Anvers -- письмо и открытку -- на Anvers, не зная, что можно прямо на Pays-Bas. Радость-свет осияла меня: ты есть! Хотя на сердце было не-тревожное, -- только томился неизвестностью, тебя лишенный. О, это было почти непереносимо, до немого вскрика. Утратить тебя -- родную душу, свет мой живоносный, -- было бы так неправосудно! так жестоко!! -- Еще в сентябре 44 вспыхнула надежда (наступление англичан!)419 -- вот, освободят район, где ты... -- и -- тщетно: еще надо было ждать во-семь месяцев. Ото всего тяжкого и болезненного спасала вера в тебя, работа. Да, II кн. "Путей Небесных" завершена, -- она страниц на 80 больше I-ой. Но надо III, м. б. и IV. Эта, II-ая, была очень трудная. -- Что было страшного? Да _в_с_е... стоит ли ворошить! Можно было ждать _в_с_е_г_о. Это было чудо, что уцелел Париж. У немцев был м. б. адский план. Многое было минировано420. Словом -- Чудо Парижа. Как, в нашем, -- Чудо России. Есть, есть чудеса! Оставим благоговейно -- касаться сего, уяснять. И над тобой было -- Чудо. Ясно. Ибо возможно было _в_с_е. Не место здесь писать о многом. Этого не упишешь: можно лишь о сем говорить сердцем к сердцу. Лишения... -- ну, были. Да что -- материальные лишения! Ну, не будем о страшном, о непостигаемом звере в людях. В _т_а_к_о_г_о_ зверя я не верил. Чище о человеке думал. Мы еще и не постигаем, чему -- свидетели. Не подходят мерки привычные. М. б. зреет для Мира -- проявление Божества: откровение. Ибо бессильно человечество найти верную дорогу. На мою оценку, ровно ничего не распутано. Я тщетно ищу намеков на провидчески-углубленное отношение к сущему, -- и -- в текущей печати -- не слышу звука. Где властный призыв к нравственному очищению?! к следованию вечным _З_а_к_о_н_а_м? Без сего -- строить на песке. Для меня всегда было ясно, что национал-социализм, безбожный, -- провал, рано ли, поздно ли. Это -- посадка дерева без корней. Несколько дней оно простоит, будто и живое. Для итога в делах человеческого строительства жизни -- сроки -- в десятилетия, больше. Что б там ни было в видимости, для меня пока одно неколебимо: _с_в_е_т_ с Востока, или его не будет. Помню, писал я тебе года 2 тому: (в 1943?) "Россия вступает в стадию своего мирового прославления... не знаю только: путем ли Голгофы или в государственно-политическом смысле?" Да. Она ныне -- на виду. Позиция занята. Ее глас не может быть не услышан, это -- _н_о_в_о_е_ Слово -- миру. Скажет ли? И -- _ч_т_о?! "Да будет воля Твоя"!421 -- О себе писал, болел месяца 3, глубокий бронхит. Ослабел. И все-таки писал. Иначе -- погиб бы от тоски неизбывной. Заметил в себе некую перемену: стал терпимей к людям, м. б. и благостней. Стараюсь никого не винить, не питать дурного чувства к кому бы то ни было: все поражены _б_о_л_е_з_н_ь_ю, все -- во грехе. Стараюсь _д_е_л_а_т_ь, но куда же мне до тебя! Ты -- мне -- идеальное мерило. Вся ты. Чудесное творение Господне. -- Особых лишений не испытал, а о нехватках что говорить. Но страшных ожиданий было густо. Давило. Находил смягчение в молитве. -- Напиши, неужели и сад погиб? навсегда? Морской водой залило? Какие меры приняты? Какое счастье, что твой сейф цел, и письма, и копии рукописей, да? Видишь: это -- _н_а_д_о, для чего-то. Скажи, неужели тебе теперь предстоит нужда? Оля, я тебе тогда последнее отдам, что у меня найдется. Правда, _т_е_п_е_р_ь, -- когда еще нет речи о продаже авторских прав, -- у меня совсем немного, да и то -- не здесь. Юле трудно, ее нет в Париже. Ив уцелел, девочка -- прелестна! Напиши о судьбе животных, птиц, -- меня всегда интересует _ж_и_в_о_е. Твоя грудь как? Как с глотаньем? Все напиши. Что -- с доктором-хирургом? Были вести по газетам, что в Голландии много расстрелянных (забастовка железнодорожников) немцами. Как ты питаешься? 9 июня -- весь был с тобой. Я уже писал о французском и швейцарском издании "Путей" (к зиме) и еще "На морском берегу" -- в Швейцарии. О Чехове -- тоже. Видишь, -- я не гулял. Но сильно похудел, -- куда же еще? Бывали боли мои. Старею. Негде печататься, издаваться. Наша печать -- горевая, м. б. и вовсе ее нет. Не касаюсь сего.
   Родненькая моя, нежно тебя целую и -- склоняюсь перед тобой. Горячий привет присным. Я -- когда мог -- молился.

Твой Ваня

   [На полях:] А "Душистый горошек" Guerlain -- все ждет отсылки. На нем грустная подпись от 10.VIII. Прошу отослать тебе: не верилось, что могу быть живым.
  

92

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

20.VII.45 г.

   Милый мой дорогой Ванюша,
   получила наконец-то от тебя письма и через Смирнова422, и по почте. Несказанно рада узнать, что ты цел и что не так уже вас там потрепала война. Все время стремилась тебе, дружок, писать, но болею и препротивно -- будто бы дизентерия. Уже несколько раз были странные припадки сильного жара (на 1 сутки) и тошноты, и проходило. А вот теперь очень сильно схватило. Жарище был ужасный, 39,2° я еще хорошо себя чувствовала, а уж ночью и не знаю, сколько было, потому что когда пришлось встать, то чуть не упала, перестала слышать звуки, будто в воду канула. На другой день уже 38°, дальше 37°, а вот сейчас 35,7°, слаба ужасно. Боюсь за свою почку. Это будто какой-то вид дизентерии, не знаю, я что-то сомневаюсь. Вчера каталась от боли в желудке. Всю грудь рвало на части. А сильных спазм в кишечнике нет, и вообще я под дизентерией представляла себе нечто иное. Но все же я всюду держу в доме раствор лизоля (единственную дезинфекцию, которая была), и тебе не писала, чтобы не занести. Но я сейчас руки хорошо вымыла лизолем и потом мылом, и вся кровать только что переменена. Ну, скучная тема. Масса здесь этой болезни. Думаю с голодовки, да еще, вода помогла расплодиться всякой нечисти. Масса комаров, мух... С 9-го июля дали нам электричество, даже не верится, что можно им пользоваться. Ведь с 2 ноября мы в потемках, а многие мебель зимой топили. Лежу и грелка электрическая мои кишки греет. Это ли не роскошь?! Но на зиму смотрю все же с опаской, очень уж нас всех тут ограбили и высосали. Урожай этого года во всех отраслях погиб. Опасаются, что плодовый сад (1 1/2--2 гектара) тоже навсегда погибнет.
   Сидим без огорода. Большой чудесный малинник погиб начисто. Мой садик-цветничок погиб, только розы цветут пребуйно. Сена нет, травы нет. На залитой земле ничего не растет, кроме сорных трав. Скот еще уцелевший, из довоенных 20 коров 13, должны поделить с теми, у кого все погибло. Из 13 этих коров мы 4 отдаем для пострадавших и 3 на мясо, итого 7 штук! В прежнее бы время за голову только схватиться, т.к. это банкротство для такого типа фермы, как наша, но теперь это даже некоторый выход из положения, т.к. кормить их нечем. Все равно, наверное, будет все очень дорого, если покупать на вольном (черном) рынке. Арнольд никогда ни одного фунта жита не продал по черной цене за эти годы, вся нищая округа питалась тут им, мы рассовывали "взятки", чтобы кой-что удержать из жита, но не для черной торговли, а для голодных. Бывало в убыток.
   А когда самим что приходится теперь покупать, то все рады драть, что могут. Но я не знаю, мы как-то не унываем. М. б. потому, что все еще испытываем чувство отдыха от тех ужасов, которые испытывали с сентября до мая. Трудно себе представить, до чего выкачана и изувечена Голландия. Во всяких смыслах. Иногда не веришь, думаешь, преувеличено, но вот очевидцами были свои, и приходится верить. Еще мы дешево "откупились", а вот [Wiringenweer-polder] залили морской водой (за пару дней до капитуляции!), он до сих пор 6 метров под водой, размыты кладбища и гробы плавают с своим содержимым вокруг затопленных домов. Этот "polder" {"Польдер, запруженная низина" (нем.).} голландцы отвоевали у моря, осушили его и 2 года тому назад собрали первый урожай. Теперь все испорчено. Для чего? Те места, откуда у нас были беженцы, начисто разворованы. 13-го июля был праздничный день сбора вещей первой необходимости в пользу пострадавших. Вся деревня была украшена флагами, фуры и лошади цветами. Массу собрали. Давали радостно, делили, собственно, тоже необходимое. В Arnhem'e Сережа видел тоже многое. Немцы крали все, что можно было взять. Перерыли даже садики у домов, проткнули стены, взломали полы. Вытащили из потайных мест я радио его, и машинку, и т.д., а что нельзя было взять, вроде массивных часов, так переломали оси. Во всем Arnhem'e нет ни одних часов. Выбрасывали продукты из консервных банок в постели, которые почему-либо нельзя было взять. Швыряли яйца в дорогие картины, массу вырезали из рам и увезли. Фарфор разбили. Гардины изодрали. Нет ни одной печки. Сегодня моя прислуга со всей семьей назначены на врачебный осмотр, т.к. к ним вернулись из немецких лагерей 2 сына (ее братья). У одного отбиты при зверских избиениях в лагере легкое и почка, и он еле выжил все мытарства. Сам он не рассказывает ничего, т.к. душевных сил нет для подобных воспоминаний. Но я знаю от доктора, который сам сидел заложником. "Все правда, что рассказывают, и еще не рассказать всего", -- сказал он. Он сам видал, как морили 1000-чи людей газом и сжигали, как все было устроено инженерами, конечно. У некоторых лагерников срезали кожу с рук и пришивали ладони куда-нибудь в другое место, часто у женщин на место груди. И это делали доктора... Академики!! --
   Dr. Klinkenbergh жив, слава Богу, его пассия тоже еще жива, но очень плоха. М. б. Dr. K[linkenbergh] поедет в Швейцарию. Вернувшиеся из лагерей (я их много видала) все говорят, что к русским и полякам ужасно относились немцы. А наших все любят. Зимой бывали у меня русские солдаты, военнопленные, принужденные служить у немцев. Сперва боялись откровенничать, но потом прямо говорили все. Из 40 000 человек осталось их 200 живых в плену и, если бы не одели форму, то и они бы умерли. Массу рассказывали. Сейчас негде писать, но напомни написать мне о разговоре с немецкими солдатами из разбомбленного в Shalkwijk'e поезда... Очень интересно. Да, нас бомбили. А то однажды жгли немецкие SS. Пришли в одну виллу, спрашивают: "Не говорите по-английски? Мы английские офицеры, помогите нам". Девушка побежала позвать господина, а те ему: "Никакие мы не англичане, а пришли сжечь Вашу виллу, т.к. на территории Shalkwijk'cкого округа была найдена бомба". А за то, что приветливо отнеслись к вести об англичанах, запретили девушке и ее вещи вынести. Сожгли дотла в 15 минут maximum, все залив бензином. Совсем рядом с нами, к счастью, был противный ветер. Первоначально было решено 6 человек расстрелять или 6 домов сжечь.
   [На полях:] Ну, Бог им судья. Я боялась, что изможденный народ начнет самосуды, тогда бы кошмар был. Но к счастью все проходит очень спокойно. Ванечка, целую тебя и благословляю. Твоя Оля
   Поздравляю с "Путями Небесными"!
   Преклоняюсь пред трудом твоим -- это почти невероятно, что закончил "Пути" II ч.
  

93

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   3.VIII.1945
   Голубонька, светлая моя Олюшенька, наконец-то пришло от тебя письмо, дня три тому, писано 20 июля, а почтовый штемпель -- 23, -- шло 8 дней, это еще довольно быстро! Из Швейцарии идут 10--13 дней. Бедная ты, все болеешь! Что-то вроде "тифоида", -- конечно, итог _в_с_е_г_о. Нельзя пить сырую воду, овощи и фрукты надо тщательно промывать. Питание твое, должно быть, плохое, да и отвычка. Сегодня напишу переводчице Кандрейа, в Цюрих, чтобы послала тебе два "коли сюисс" {"Швейцарская посылка" (от фр. colis suisse).}, да чтобы был сахар, -- а ты не брыкайся: все равно я не могу получить оттуда гонорар, нет расчета, а у ней на руках есть, и будет. Изволь мне отписать, прошла ли дизентерия. Принимай "салол", хорошо это. Я, кажется, посылал тебе прививку -- прием внутрь! -- от брюшного тифа? -- приготовления лаборатории "Биотерапия". Надо. Действует на год. Напоминаю тебе: обещалась написать о разговоре с солдатами из эшелона, который был под бомбами. Страшно подавлен всеми ужасами, что ныне обнаружилось в "подвигах" проклятых наци-социалистов, -- "обновителей"-то! Конечно, -- дьяволово действо! Не обольщаюсь и "национальной гордостью", и все же -- душа моя -- _т_а_м, в родном. Да и всегда была... -- ты знаешь каждую мою строчку, где моя душа! Нет, не пиши мне о зверствах, -- переполнен, и как это мешает равновесию в духе, для творческой работы! Дивлюсь, как я нашел силы одолеть 2-ю кн. "Путей Небесных"! Но надо еще 3-ю, -- и, кажется, -- 4-ую! У меня не хватит сил. Не зная, что с тобой, в течение целого месяца, больше, -- я написал тебе по-французски открытку423 недавно. Ты не томи, не забывай меня... мне очень тяжко. Почему?.. -- по всему. Этого не выскажешь. Да, затопили твою округу... речной водой? Если розы буйно цветут, почему же плодовый сад должен погибнуть?! ... В России, бывало, в разлив весной вода держалась порой около месяца, местами, и это давало -- хотя бы в будущем году -- сильный урожай. Морская вода -- дело иное. Почему погибла птичка твоя... та птичка, о которой узнал я в начале нашей переписки, из твоей открытки: "никого... я да птичка". Бедная птичка! Но... сколько же "птичек", куда ценней и незаменимей, _у_ш_л_о, и _к_а_к_ ушло! Удалось ли спасти мои книжки тебе? Сырость у вас ужасная, и могут быть страшные ревматизмы. На сей случай, поведаю тебе средство редкостное, народное, усовершенствованное земской врачихой, да-вно! Недавно узнал, и сообщил Ивану Чудесному в Цюрих424: у него продолжаются невыносимые боли в голове, а это и от "головы" средство, т.к., уверен, что боли -- ревматическо-невралгического характера... -- простудил голову когда-то, уверен. Слушай и -- запиши: (наложить в бутылку средне-густо) настоять на спирту -- алкооль {Спирт (от фр. alcool).} в 90 или в -- лучше! -- 95 градусов в бутылке листья ясеня -- frêne {Ясень (фр.).}, лучше, конечно, свежие, в период _с_и_л_ы, но можно и у гербариста взять высушенные, -- они собирают все в период силы, -- чтобы получился экстракт хорошего темно-изумрудного тона, -- настаивать 4--5 дней. Втирать каждый день на ночь в продолжение четверти часа, и кроме сего -- 15 капель экстракта в рюмке воды -- прием внутрь. Терпение, м. б. и 3--4 мес. возьмет леченье, но... имею точные сведения: излечивались "ломОты" и адские боли ревматические -- такие, каким не помогали ни грязи, ни лиманы, ни "Даксы" -- горячие ванны в городе французском -- Дакс (Dax), горячие ванны со времен Цезаря, прославленные. Чудеса делает "ясень"! Попомни. В Голландии много таких калечных от сырости, а теперь еще больше будет. Есть электрический ток, теперь же осушай радиаторами все, не страшись нарушить "норму". Берегись сырого помещения! Уверен, что и твои пертурбации кишечника -- от сырости, от неизвестной пакости, которая завелась от _в_о_д_ потопных. Смело применяй настой-экстракт (если боли-ломоты), спирт Сережа достанет, или ты, _ч_е_р_е_з_ хирурга. И -- теперь же, пусть жары, -- изволь носить шерстяное белье! Ты ведь -- опрометчивая -- "стремига-опрометь", -- чую тебя! -- и... люблю, за это, между прочим, -- ты, знаю, вылетаешь на сквозняки с мокрой головенкой -- дурацкой! -- с невытертым досуха лицом, -- это же, прямо, к тебе относится: "скачет, лая впопыхах"425. Это средство излечило мужика, просидевшего 2 часа, -- вдрызг пьяный был, -- пО-пояс в зажоре... знаешь слово? -- ну, в водяно-снеговой каше, -- у него несколько месяцев был паралич нижней части тела, иглЫ не слышал, доктора рукой махнули, а мой агроном, ныне старец 82 лет, здесь, за Парижем, -- в 3 мес. его совершенно вылечил! Другой случай: шапошник-еврей в Туле, -- 5 лет лечился от дикого "ревматизма", был на всех грязях-рассолах-лиманах, был и за границей, пролечил "больше 5 тысяч рублей", -- в 80-х-то годах! -- и агроном его исцелил в 3--4 мес! -- _н_а_ч_и_с_т_о, прыгать стал, франтить, в начищенных штиблетах, а то ходил в июльские жары в валенках, чуть двигался! Вот. Запомни. Если бы профЕссора излечить! головушка-то его ценна больно!! -- у-мница, _ч_и_с_т_ы_й! "Боли -- особенно невыносимы, когда дует "фэн" -- ветер с гор", -- писал мне. Недавно послал ему рецепт-наставление: может быть и... воссияет! Олюночка, всегда возносил молитвы за тебя и присных твоих. Ночью проснусь -- помолюсь _в_т_а_й_н_е. О, какая была тоска и пустота! И теперь еще... вдруг навалится... до отчаяния. Молюсь... Зверства раздавили мою душу... о, если бы заглушить _в_с_е_ -- в работе! Я не вижу _у_г_л_у_б_л_е_н_н_о_с_т_и_ духа, после _в_с_е_г_о, что было, что длится в мире... Какие искры из духа человеческого должны бы брызнуть и опалить-очистить?! Но я не вижу. Зло сеет зло, чертополох разрастается... и что бы там ни пытались делать очищающего... если не отыщут в себе "главы угла", -- все на песке, все шатко, и обрушится. И оторопь берет -- для кого, к чему пишу я свои -- такие "старомодные" -- "Пути"?.. Да, "Тоничка" договорен французским издательством, в переводе. И еще -- переиздается "Человек из ресторана". "Пути", I книга -- должна выйти в ноябре--декабре. В Цюрихе ищут отменного переводчика для "Богомолья", -- это благодаря Ивану Александровичу, одна богатая американка дала слово, что перевод будет под досмотром профессора. В Швейцарии, следовательно, должны выйти три книжки... Теперь немецкий издательский рынок переходит к Швейцарии, ибо -- "пусто место". Не знаю, где нежный Эрнст Вихерт426, писатель, меня понимавший и любивший -- противник наци! Его уже до войны арестовывали... -- был под сильным моральным влиянием Достоевского. Погиб..? Если бы мог всю душу тебе открыть!.. Тебе, только. Ослабление сердца... -- как-будто прошло, но чувствую, _к_а_к_ _ж_е_ я устал! Состояние "эсхатологическое" -- как бы перед "концом всего". По-гречески "эсхатос" -- крайний, последний, в смысле "конца". Нечто -- жутко-мистическое. Эти "шамбр-а-газ"! {"Газовые камеры" (от фр. chambre a gas).} Это -- "баба-яга": "покатаюсь-поваляюсь на косточках"... -- повалялась-покаталась, _у_с_л_а_д_и_л_а_с_ь, проклятая! И это при соучастии "Науки"!? Садизм, психоз, отупение... откуда такое каменно-сердие?!! -- опустошение? Мое "Солнце мертвых", мое "На пеньках"... -- лишь предвещания. Нашел в своем рассказе "Чудесный билет", в книге "Про одну старуху", -- вначале почти -- "губить пойдут, а мы спасемся"... -- писано в 25 году! Но я все еще не вижу _п_у_т_е_й... "спасения" полного, желанного, в свободе. Свобода -- бывает разная. Нам нужна не только "внутренняя", -- "Я сделаю вас свободными"427, но и внешняя, наружная, обиходная... -- она как компост для первой. Человечество -- в трагическом тупике. Обилие "вещей мира сего", следствие материального изобильного прогресса, создало предпосылки для буйного расцвета алчбы, зависти, безоглядности, душевно-духовного отупения, сверх-дерзости... до возведенного в государственный масштаб принципа -- "грабь, обдирай, сдирай, пакости, круши, дави, кровь точи, смейся над стонами, стирай жалость, милосердие, любовь, нежность, ласку"... -- чудесную _п_е_с_н_ю_ Бытия! "Древо познания" заглушило "древо Жизни"427а. Вчитайся в чеховский "Дом с мезонином"!428 У целого мира отнята чудесная, нежная "Мисюсь", куда-то увезена, упрятана... Думается, Чехов сам не постигал, что можно вывести из его рассказа. Упрятали "Мисюсь"... -- с_е_р_д_ц_е, чуткость, душу глубокую...
   Неужели ни одна яблонька не цвела? Малинник должен отойти... если это не морская вода! Или... даже деревья отказываются _ж_и_т_ь... ?! Завела хоть цыплят-то? Ты же не можешь без "живого"! Запиши все, что видели глаза, что взято сердцем, с болью... -- _н_а_д_о! О, сколько ты видела! Священный долг твой -- не дать пропасть _с_е_м_у! Вспоминай, вызывай воображением, заноси. Какая же в мире -- _з_а_с_у_х_а! Не чувствуешь ли ты, где "корень" сего? Чувствуешь, "почему так случилось"? где -- гнойник..? доппинг -- откуда?., эти "крематории", эти "Фос комюн"?! {"Братская могила" (от фр. fosse commune).} этот... эта -- "чертова механика"?! -- все в человеке вытравившая, все оголившая?! Давно, издалека -- сия зараза... эти "потемки"... Чудесное письмо, историко-философское написал мне профессор милый. И оно принято мною без единого "но"! Олюночка, дай же мне света и тепла, -- темно мне и холодно, -- лишь ласковое твое словечко -- жизнь мне. Господь с тобой, родная, чистая, вся -- для других. Ах, какое это укрепление -- ты, такая! Давно не был на могилке, -- слабость, и трудности в дороге. Служил панихиду здесь, 22.VI и 24.VII. Родная моя, в глазки твои гляжу, душу хочу увидеть и -- окрепнуть. В материальном нужды не знаю, хоть и _в_с_е_ трудно. Но если бы жить в свободе! -- все высказывать! Не знаю ваших "общественных условий. Рад, когда достаю "Gazette de Lausanne" {"Лозаннскую газету" (фр.).}. Целую тебя и крещу. Твой Ваня
  

94

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

13.VIII.44

{Письмо было получено И. С. Шмелевым

только 5 декабря 1945 г.}.

   Мой милый, дорогой Ванюша, это письмо шлю с оказией, -- едет в Париж одна девушка, Беатрис (Ирина) Шлюссер429. Конечно, по почте бы пришло оно м. б. и скорее, но все же не упускаю случая и такого, а, кроме того, хочется, чтобы ты поговорил с ней, видевший и знающей меня и всю нашу обстановку. Приголубь ее, пригрей. Хотя и знаю, что ты и без моих слов ласков и добр к людям, Она, если ты захочешь, расскажет о себе и о том, как она ко мне попала и т.д. В письме же не пишу. Мне бы хотелось, чтобы она "привилась" к русскому побольше, что уже и началось теперь. Она очень хочет побольше узнать всего о нашем. Думаю, что ты будешь рад содействовать этому. -- Была очень рада узнать, что твоя сердечная слабость поулеглась. Ванечка, береги себя!
   Да, ты прав, -- жутко в мире.
   Я всю ночь не спала, узнав из радио об атомной бомбе430. Какой кошмар. Какой дьявольский хохот слышу в этом... Вот что люди выпекали из чудесных тайн природы. Я надеюсь, что контроль над этим открытием предостережет от несчастий. Да и вообще-то, какой звеняще-пустой мир... И как много любви необходимо для залечивания страшных ран. Как хочу быть полезной хоть кому-нибудь. И не знаю, куда толкнуться. Горю нетерпением встретиться с людьми с родины. Все те, что были здесь у нас (довольно много) оказывались очень милыми, а главное, _с_в_о_и_м_и. И это отрадно, т.к. я боялась отчужденности. Почти все верующие. Был однажды у меня один очень славный парень, которого из лагеря военнопленных немцы силой упрятали в армию (между прочим, из 40 000 пленных осталось 200 человек, -- остальные умучены были). Он говорил: "Я защищал Севастополь430а, 7 мес. сидели под землей и готовы были умереть всякую минуту, -- что же он (т.е. немец) думает меня переделать? заставить на него воевать? Я 20 лет коммунистом был, 20 лет говорил, что Бога никакого нету, потому что сам себе говорил -- если мои глаза чего не видят, так и нету того, -- а вот теперь я Вам скажу, что Бог-то есть"! Спрашиваю, что же его заставило поверить. "А то, что Он правду показал, справедливость. Немец нас совсем забрал, а вот Бог и повернул, потому что невозможно это было допустить, чтобы немец взял нас. Все эти муки Бог увидел и показал правду. Вэрю в Бога тэпэрь, вэрю" (* разговор этот был в марте или феврале, до капитуляции). Это армянин был. Главное то, что я с ними не начинала о религии, но почти все сами начинали. Были и бывшие белые. Все они дружны между собой. Посидят 5 минут, и уже чувствуешь, что пришло что-то родное. Никакой грубости. Чудесное отношение к женщине. После пребывания у западников даже забылось, какие наши. Хорошая молодежь, Ваня. Достойны они твоих трудов, оценят! Заговорили как-то о том, как наши будут относиться к немцам... "Да как? Пожалеют, конечно, мы ведь жальливы..." Живу только желанием и мечтой быть полезной. А как? Пока не знаю. Писать ты советуешь... Я сама хочу. Очень хочу. Но, ах, -- если бы сутки имели 48 часов! Беатрис расскажет тебе о суете нашей. И все же я писала, вела дневник ежедневно. При всей-то сутолоке. Один рассказ написала. Рисовала тем летом. Играю все-таки на рояле431, -- но плохо еще. Не хватает времени. Пишу в письме по почте (чтобы скорей дошло) о рисовании и о моем отдыхе в прошлом августе--сентябре вплоть до ужасных дней войны. Хотелось бы уехать куда-нибудь и поработать. Хочу писать очень. Масса материала. Если только сумею!.. Ах, если бы люди увидеть смогли прекрасное в жизни и забыли вражду. Природа рассыпает перед нами каждый миг свои красоты и богатства... какие звезды, какую тишину... а мы?? Если бы ей, этой красавице-природе дать нрав людской, то она бы не выходила из обиды на то пренебреженье, каким обходим мы ее. И много, много оскорбляем и Создателя. И думается: "с чего же начать, чтобы улучшить"? Видимо каждому с себя самого. Ванечка, хотела бы послать тебе что-нибудь, но Беатрис едет неизвестно когда... Не знаю, что бы послать? Хотела испечь печенья, но испортится до ее отъезда. Ванечек, родной мой, не посылай через Кандрейя ничего, у меня все есть. Зимой не так хорошо было, но теперь все есть. А сахар тоже стали понемногу давать и соли чуточку, и мыла. От сахара мы отвыкли, так что то, что дают, уже является роскошью. Обнимаю тебя, родной мой. Будь здоров. Твоя Оля
   [На полях:] На почте у нас ничего не знают: ни сколько страниц писать можно, ни на каких языках. Несколько писем на русском мне вернули. Твои письма не контролировали.
   Ничего пусть не посылают мне из Швейцарии!!!! Прошу!
  

95

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   18.VIII.45
   Мой милый Ванюшечка,
   Вот опять случился долгий перерыв, -- я писала тебе письмо сразу после немецкой открытки432, предназначая его послать с оказией, но видимо оно не скоро попадет к тебе, таким образом ты опять будешь думать, что я пишу редко. А я все время думаю о тебе. Последние 3--4 недели не принадлежу себе. Сестра моего мужа переживает очень тяжелое время -- идет целая трагедия, а я явилась единственным лицом, могущим ей и ее мужу хоть кое-как помочь. В настоящий момент я у нее, -- приехала, чтобы вытащить ее из нездоровой обстановки, из-под вредного влияния, сделавшего ее совершенно нервнобольной. Она тоже человек с очень уязвимой психикой. Их семейная жизнь летит к черту, а сама она угодит, пожалуй, в больницу. Муж ее гостил у меня неделю и хоть немного отогрелся, а потом случились вещи, заставившие меня к ним броситься. Она очень милый, добрый человек, но на всяком шагу сама, себе строит проблему и вопросы, а теперь вздумала уйти от мужа (русского)... Ну, да не разъяснить в письме. В прошлом году я как раз с 18-го VIII у них гостила в чудесной обстановке до самых тревожных военных дней.
   И наслаждалась очень. Теперь все натянуто и томительно, мучительно. А все-таки, Ваня, какие все они западные эгоисты. Пробуду, наверное, до вторника, а там собираюсь везти обоих к отцу Elisabeth, который по моему ходатайству, после 6-ти летнего непризнавания их брака, теперь хочет принять Юрия. Он не знает об их драме. Боюсь, что, это признание зятя будет уже поздно. В общем, чуть-чуть не по Достоевскому идут деньки. Ездить еще очень трудно, т.к. поезда идут не по всей стране. Приходится проситься на автомобили проезжающие, что очень и неприятно, и трудно. Сюда-то добралась все же, а отсюда, кажется, удастся с автомобилем, сговориться. Ни за какие деньги не возят по найму, только если попутчики есть (какой-нибудь деловой автомобиль). Жизнь налаживается, в общем. Ванечек, ты не думай из Швейцарии присылать мне сахар. Его понемногу стали давать, а нам, отвыкшим уже от сладкого, все кажется сладким, даже кислые яблоки.
   Плодовый сад, кстати, еще стоит, но думают, что пропадет к весне. Розы стояли гораздо короче под водой и не так глубоко, как сад. Там доходило до 2-х метров. Но это все ничего по сравнению с тем, что немцы с людьми сделали. Этого нельзя забыть.
   20.VIII.45 Но этого и не рассказать, все новые открытия. Весь народ целиком сгнил, когда дети по 8--9 лет, жаждая крови, аплодируют отцам при убивании младенцев. А это факты. Жить жутко стало. После атомной бомбы мне прямо страшно. Пожалуй, люди сами себя взорвать готовы. Не к концу ли все идет? И не чувствуешь, как-то истинно-христианского духа нигде. А ведь запад-то думает, что они, культурные люди, слишком высоки для "таких примитивных" истин, что дает им Евангелие. Выдумывают свои религии и... угождают в сумасшедший дом. Сейчас взволнована очень, только что изложила своей золовке всю правду, т.к. терпение у нас лопнуло. Не здоровым же людям в угоду ей делаться психопатами. Я устала. Пишу даже гадко.
   Ванечек, очень бы хотела тебе написать обстоятельное письмо, но так меня истрепали тут. Завтра (сегодня уже 20-ое) едем, кажется. Погода тоже скверная, дождь и ветер. Надеюсь, что удастся устроиться с автомобилем Толенов, которые тоже уезжают.
   Фася опять больна. Вот за эти дни 3 припадка. Я чувствую себя физически хорошо, но вся эта "каша" надоела.
   Выдрать бы надо было, кого следует, а не носиться с ними. Между прочим я ошиблась о "вредном" влиянии, т.к. вчера убедилась, что та дама, куда моя золовка пропадает дни и ночи, оставляя дом и мужа на произвол судьбы, той тоже уже надоела. Вчера я туда ходила и массу всего узнала. А ее муж, с отчаяния, что его жена меня там застанет (ибо она, вернувшись из города, тотчас туда хотела ехать), брякнул ей, что я там. А мы хотели секретно, т.к. ее только хитростью еще можно спасти. Я задержалась слишком долго. Иду к дому, а они оба навстречу. Я сказала, что заснула в лесу и потому запоздала к обеду, а Юрий мне прямо: "но ты же у m-me N. была". Я отрицала, т.к. мы с той условились для сохранения авторитета и доверия не делать для ее сознания "комплота" {"Заговор" (от фр. complot).}, иначе ее не увезти. A Elisabeth пошла сама к даме. Придя домой, она стала провоцировать меня на сознание, что я была, но к счастью я все же отрицала. Эти "допросы" были несколько раз на разные манеры, наконец, она мне созналась, что и ее приятельница тоже отрицает, но все же ей подозрительно. Я объяснила это тем, что ее муж не расслышал, когда я на ходу и в ветре ему крикнула, что иду в лес, в сторону m-me N. Мне это стоило много напряжения, т.к. от этого многое зависело бы, и Elisabeth уже мужу сказала, что ей это вмешательство претит. Ну, прости, что занимаю всем этим.
   Хотелось бы взять "Пути Небесные" и уйти из этой карамазовщины. Ванюша, что же ты мне ничего не скажешь, как дальше развернулась жизнь Дариньки и что будет? Я не спрашивала нарочно, ожидая, что сам скажешь. Горю узнать. Напиши. Твои письма я уже вынула из сейфа, -- они совершенно сохранны. Как я рада, что Иван Александрович о тебе заботился. И как же досадно, что его боли вернулись. М. б. ты и прав, что ревматического свойства. Как поживает Dr. Серов, Меркулов, Елизавета Семеновна и т.д. Ты ничего не написал. За эти сумасшедшие дни я все же еще одну картинку нарисовала. Но вереск плохо цветет в этом году. Обнимаю тебя, мой хороший. Пиши же мне о "Путях Небесных". Ты знаешь, как я их люблю и как они мне близки. Твоя Оля
   [На полях:] 23.VIII Только сегодня удосужилась достать конверт и марку уже дома, т.к. у золовки был полный сумасшедший дом. Целую. Оля
  

96

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   25.VIII.45
   Дорогая Олюша, друг мой далекий, незримый... все жду твоего письма, ответов на мои вопросы, -- как живешь, здоровье, чем занята, как душа принимает "вселенское"?.. Все ли письма дошли? Вот, мои: на Смирнова, 12 июня -- письмо и открытка; 26, июня -- письмо; 10, июля -- ко Дню ангела433; 27, июля французская открытка когда лежал, от сердечной слабости; и -- 2--3 авг. -- письмо. От тебя: 12, июня, из Антверпена; разумею числа получения, -- открытое, 23, июня; 26, июня -- письмо; 31, июля письмо и 14, августа немецкая открытка434. Я понимаю, как ты задавлена и разбитым хозяйством, и недомоганиями, -- итог _в_с_е_г_о! -- м. б. и оглушена свершающимся. Может быть все же найдешь силы ответить мне. Удалось ли спасти мои книги -- твои! -- письма... Как будто письма целы, писала ты... По себе знаю, как трудно овладеть собой, -- столько испытаний сверх сил человеческих! У нас не было затопления, но остальное -- _в_с_е_ было, много и лишений... да в моем-то полном одиночестве! Не смею роптать: был под незримым, но чуемым Покровом, да и добрые люди не совсем забывали... порой -- отягощали даже. Зимой долго болел, тяжелым бронхитом, безвыходно 3 мес. -- вот это было трудно. Обо всем нет воли и сил писать. Бывали миги -- и полосы -- безысходности... Нашел себя в работе над "Путями Небесными", и дивлюсь, как мог закончить хотя бы 2-ю книгу! Отброшу все газеты -- а читал и заграничные, -- тогда только, разве, смогу отдаться работе над 3-ьей. "Внутренняя" работа, конечно, продолжалась, но столько _в_с_е_г_о_ ранило ее!.. Видишь... потому ранило, что смотришь на _в_с_е_ не с временной точки, а в _о_б_щ_е_м_ и как бы -- в надземном _п_л_а_н_е. Ведь никогда в нашей жизни не раскрывалась так _в_и_д_и_м_о_ Книга Судеб435. По крайней мере, -- для меня... И то, что _в_и_ж_у -- лишь укрепляет основное моей последней работы -- "Путей Небесных". До... осязаемости. И последнее "явление" -- "атомное" -- потрясает и подавляет, и... возносит! (но не "открытие", а -- другое!) Как-будто, вот "на глазах" произошло... _в_т_о_р_и_ч_н_о_е... "грехопадение"! От века Хаос был скован, и были даны условия -- _б_ы_т_ь. Ныне... Но о сем надо бы писать томы, говорить днями-ночами, чтобы _в_с_е_ сказать. Завоевание науки? Да. Но и... невольный -- или _в_о_л_ь_н_ы_й? -- срыв... в неизвестное. Газетчики, конечно, пустомелят, они духовно-бездарны... и городят груды несуразностей. Дело не в "использовании" беспредельных сил "для жизни"... надо хоть немного понимать в последнем слове науки, чтобы не болтать чуши. Конечно, ни-когда на раскованном Хаосе ни поедешь, ни для обихода его не приспособишь. Даны для сего иные силы, и будут найдены еще и еще, но не "хаотические". Силы Хаоса годны лишь для разрушения и утоления темного в человеке, и тут ничего нет похожего на утоление "духовной жажды". Назначение, от века, -- раскрывание духовных атомов в человеке и освобождение творческих сил их. Указание-намек дан: "если имеешь веру с зерно горчичное..."436 и т.д. Вот. И возможность сего подтверждена: "будьте совершенны, как Отец ваш небесный совершен есть"437. О темных, "скованных" силах люди высоко-духовные знали давно-давно, куда раньше всех "атомистов". Много сего найдешь в Евангелии и творениях св. отец. Наш Феофан-Затворник, (человек глубоко образованный и большого ума)438 больше чуть ли не столетия тому, писал: "в одном когте беса такая безмерная сила, что, если бы было ему дозволено, он одним чирканьем когтя мог бы испепелить весь мир"439. Но ему это _н_е_ дозволено. Не дано сего и людям науки, если их планы выходят за предел Науки -- Наука -- милость Всевышнего человеку! -- и за пределы душевной выносливости _ч_е_л_о_в_е_к_а -- и во вред _Ж_и_з_н_и! Такие опыты могут, конечно, сделать много вреда, -- вот что _в_н_е_ _ж_и_з_н_и-то производятся, -- но, конечно, земные "прометеи" планеты не погубят до назначенного ей в удел. Ведь элементы, доступные для современных прометеев, даны в ограниченном количестве и пространстве, и могут, вследствие своей крайней неустойчивости, освобождать лишь ча-стич-ки скованного Хаоса и вредить жизни лишь частично. И, кажется, сами прометеи станут жертвами своей неосмотрительности скорей, чем "похитят с неба _о_г_о_н_ь". И все же, это -- для меня-то -- "попытка вторичного _г_р_е_х_о_п_а_д_е_н_и_я -- искушения" -- морально тяжка, особенно в связи со всеми ужасами войны и, особенно, в связи с тем, что открылось нашим глазам и сердцам в бесовских деяниях насильников в захваченных ими странах, -- во Франции, Голландии... -- неохватный душою бесовский в человеке инстинкт разрушения, злобы и истязаний. Что особенно горестно, -- не улавливаешь в органах печати даже попыток посмотреть на _в_с_е_ -- с нравственной высоты, от _о_б_щ_е_г_о, от "основ Бытия". Все -- блуждание по мелководью, оглядыванье со своей крыши, а не с _в_ы_с_о_т_ы... Растерянность, запуганность, -- оскудение?.. Ведь в бытии-то нашем не только политика-экономика, этим хлебом не будет _ж_и_в_ _ч_е_л_о_в_е_к! И вот, _ж_и_з_н_и - то и не вижу, а так, -- мельканье. Причина -- одна из нескольких -- духовная бездарность -- это как бы органический порок XX века! -- и отсутствие посему... _в_о_о_б_р_а_ж_е_н_и_я. При возможностях ныне покрывать в полете все горизонты, стали мелки-близки и горизонты Мысли и тонких чувствований. Это плата человечества -- расплата? -- за гипертрофию прикладных наук, техники всяческой и, вообще, "мяса" в человеке. Что ж, логично и справедливо: "сама себя раба бьет... коли _н_е_ _ч_и_с_т_о_ жнет". Но оставим это, -- это не для письма.
   Увы, "коли сюис" пока не разрешены для Голландии, писали мне из Цюриха, а я так мечтал -- хоть маленьким чем тебя обласкать. "Душистый горошек" все ждет, сколько лет -- тебя овеять.
   Ответь мне на все вопросы, что писал раньше тебе. Где же ты жила во время наводнения? Как питаешься, чего не хватает? Как "отходят" растения, деревья? Не могла же речная вода, -- а в Схалквейке ведь затопили речной? -- так повредить. Ну, картошка погнила, ясно, но малина должна оправиться, как и яблонный сад. Напиши мне, как идет твой день, какая твоя работа-забота, и целы ли многие твои знакомые и приятели-цы?.. Меня все интересует, что тебя затрагивает. Главное -- здоровье твое как, и осушают ли -- техника это успешно может -- дом. Тем более, что лето было сухое. Лето... ушло, и не видал!
   Ты так скупа на письма! Или -- _р_а_с_п_а_д_ душевный и тебя коснулся, и уже не парИт душа? Нет, ты не из таких. Что же... истомлена? Да, конечно. Да_ _с_о_х_р_а_н_и_т_ тебя Господь, ты Его Волю исполняешь, -- и Пречистая. Крещу тебя, родная моя. Ваня
  

97

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   5/6.IX.45
   Твое письмо, дорогая Олюша, -- 18 авг., с припиской от 23, -- опечалило меня, за тебя. Я не знаю людей, о ком ты пишешь, и их "семейная история", так тебя захватившая "трагичностью", для меня невнятна, особенно в наши дни общечеловеческой трагичности, м. б. даже и безысходности. Большинство жизненных явлений меряется мерою относительною, и, конечно, после _в_с_е_г_о, нами испытанного, нами познанного, частный случай семейного недоразумения, м. б. и трагичный для самих виновников его, для дальнего, как я, меряется лишь тревогой за непосильное бремя, тобою принятое. В семейных драмах третьему лицу, хотя бы и тебе, с широким сердцем, трудно и бесплодно погашать огонь, сжигающий семейную ткань-основу: из твоих усилий, кроме тревог и неприятностей для тебя, ничего не выйдет, а если что и выйдет, так -- непрочно. Тем более, что тут и нечто от душевного недуга. Да, притом, ты так неясно, так -- даже -- темно сообщаешь, что я ничего ровно трагического не ощутил, и причины развала семьи мне совершенно неведомы... Да ты и сама признаешься, что -- "пишу даже гадко", -- так все это, после _в_с_е_г_о_ страшного, действует на тебя.
   Я, в тупом каком-то унынии, смотрю на "человеческое действо". Для меня так ясно, что на "экзамене провалились..." -- _в_с_е! И продолжают прежнюю канитель "провалов", не прозрев даже и ныне, когда так ясно даны "знаки и знамения"! Ходить по кладбищу и -- лелеять _ж_и_з_н_ь! а в душе встает пушкинское 13-строчное... _о_т_ч_а_я_н_и_е: "Свободы сеятель пустынный, -- Я вышел рано, до звезды..."440 Дочего ж был у-мен! это 25-летний-то!..
   Вот почему отпадает для меня -- во мне! -- все случайное, текущее, незначительное, и не пишу тебе о лицах, близких, и -- так-себе. Ну, раз хочешь знать... Елизавета Семеновна тяжко болела воспалением легких, месяца 3, и едва выжила, с помощью Божией, ко я меня! Ну, скорей делай, бросай, забывай меня... даже если я невиноват, если не могу преодолеть железных законов нашего времени. Если бы ты все знала..! Русский писатель -- для эпохи нашей -- это не голландец деловик, который может разъезжать свободно. Мы не торгуем, мы не строим материальной жизни... -- мы -- всем чужие, особенно такой, как я. Я тебе нужен, я своей родине, м. б., нужен, но миру... я не нужен. Я -- чужой, слишком чужой со всей своей мукой, со своей любовью к родине, к -- т_е_б_е! Ты для меня -- знай это, Оля моя, -- свет родины нашей, ты -- русская девочка для меня, ты полюбила мое сердце -- это моя родина так меня обласкала... тобой, _з_а_ себя! Послала мне прощальную свою улыбку. За мои слезы, за мое горе, за все томления! И ты, чуткая такая... _т_а_к_ страшно говоришь -- тогда -- разрыв! Я тебе верю -- и скажу -- ты первая не перенесешь разрыва, ты пустоту увидишь, не дай Бог. Я хоть чем-то ее наполнял для тебя, для себя. Вернуться мне к страшным дням июня 39, когда я выл от одиночества? Но знай: милостыни мне не надо. Обойдусь без милостыни, дотяну дни в пустоте. Сейчас все для меня мрачно. Потому и писать тебе не мог 12 дней. И глаз, и -- тоска сердца, и -- холодное письмо твое. Я даже убрал на три дня твои портреты, чтобы испытать себя... я был убит твоим письмом, холодным... уже не помню... -- и не выдержал! Я плакал, я молился на тебя, "девушку с цветами". Я томился, что ты осталась холодной к ней, -- ко мне, к моей тоске! Я же тосковал за нас, когда писал ее, про "дали", в которых она не виновата! Я ночи не спал, когда ты болела... я уже видел, что ты умираешь, что тебя нет... -- и писал Сереже и маме! А ты про такое маленькое, про Елену... -- на чей аршин меряешь меня? "Чаша" -- и -- Елена! Дари -- и пошлость!? Ты -- ты во всем -- и мерзость!? Евангелие, Пушкин, Псалмы... церковь, перед Крестом... -- и -- "полчаса любви"? Тьфу, мне страшно, мне претит, Оля, я страшился подумать -- бывало! -- что я -- писатель. Перечитай же странички, "Как я стал писателем"467. Я благоговел, я не смел думать, чтобы с нашего двора -- я -- пи-сатель! Русский писатель -- не торговец, не бульварник, не "кавалер". Я могу быть маленьким, -- "средь детей ничтожных мира быть может, всех ничтожней он"... -- "но лишь божественный глагол до слуха чуткого коснется, душа поэта встрепенется, как пробудившийся орел"468. Я это всосал с детства и потому благоговел. Цельным бери меня. Я не раздваиваюсь. Я страшусь. Оля, да, я все силы отдам, чтобы оставить тебе "дар" -- "Пути". Это моя заповедь. И если я не увижу тебя, то не по моей воле, а вопреки моей воле. Мы в стальном кольце непреодолимости, разве не видишь? Да, я во многом теперь сомневаюсь, и мои восторги июня -- вянут.
   Страдаю за тебя, тобой, собой. Не увидеть тебя! Господи, смилуйся над нами! дай же чудо! О, какие нежные, какие страстные твои письма! Что они делают со мной! Я каждую минуту терзаюсь тобой, ужасы воображаю. Как ты таешь, и как я бессилен! Этот трагизм -- я его не знаю в жизни, ни в литературе. Только в "Чаше" -- чуть такое. Сам себе напророчил... неизбежность!
   Путаюсь в твоих письмах. Не знаю, на что отвечать. Да, тему я тебе дал совсем серьезно. Пробуй писать. Не бойся, что не удается, -- удастся. Хирурга -- к черту. Ты -- необычайная, с меркой к тебе не подойду. Ты -- единственная. Ты мне -- Таня. Нет, ты мне нужна не для "Путей", -- для -- меня, для сердца, для жизни, для -- подумать не смею... -- _с_ч_а_с_т_ь_я! Не смей и думать, что я не хочу встречи! К_т_о_ же я тогда?! Я твой верный, навечно. Я рассказал о тебе -- другу доктору Серову. Не все. А лишь -- какая ты -- чудесная! Он все понял. Твой портрет -- и что привез "дубина", и "глаза". Он мог только сказать -- "храните это счастье, будьте нежны..." -- клянусь! Он знает мои прорывы, мой характер. Раз он удержал меня -- я вспомнил его слово -- "будьте нежны", -- от злейшего письма. Но это от моей пылкости, от страха, что я тебя потеряю, ты так была холодна... уж не помню. Знай одно: _т_а_к_о_й_ любви, какой люблю тебя, не знал еще, и ни у кого не видел, -- в литературе, в жизни.
   Напиши продолжение "жизни"469 -- ты делала цветы на сучья, для церкви. Я не понял про Г. К. У _к_о_г_о_ же он служил? у -- "бесов"? Не понимаю. Почему ты не могла уйти с ним? почему ты его не удержала? Похож на Сережу? Ты ошиблась: на С. никто не может быть похож. Он был -- неповторим. Ты поняла силу искусства в "Солнце мертвых". Да, все -- боль, но моей, за _м_о_е_ -- нет там. А меня клеймили жиды и левые: "книга злобы и... ненависти"! Я могу тебя корить, что ты мне открыла свое чувство?! Ч_т_о_ это?! Я -- целую твои ножки, Оля! Так я недостоин тебя. Весь тобой жив, только. Забудешь -- вынешь душу из меня. Нет, этого не будет. Читаю сейчас твое письмо и ужасаюсь: э_т_о, я -- ? -- писал! "Надо поберечь Дари..?" Это безумие мое! Я не узнаю себя! Клянусь, это -- не я, твой, писал! Я весь тобой взят, полон, тобой -- "все-женщиной!" Оля, это дьявол мог _м_н_о_ю_ написать! Как я гадок, Оля! Умоляю, забудь эти злые слова! Проклятый я, я теперь страдаю, -- я же молюсь на тебя, дитя! Как я несчастен, не умею унять в себе мгновенное раздражение! Оля, помни, знай: никогда -- во имя твое -- ни мысли гадкой, ни похоти, ни-когда! Ты мне защита, и я клянусь Господом, моими дорогими, Оля... будешь ли ты моей, нет ли, -- никакой для меня не будет, и -- не надо мне, чем тебя уверить?! Я -- молюсь на тебя, Оля. Целую, люблю, страдаю.
   Твой Ваня, только твой, аскет.
   Про "историю" напишу. Начало вернули, но я вчера послал, _б_е_з_ фото.
  

104

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   22.ХII.41 {На конверте помета О. Д. Бредиус-Субботиной: Чудное!} 9 ч. вечера
   Оля, милая, чистая, мудрая! Я сражен твоим письмом 9.XII, полученным сегодня. Что я натворил, чего наговорил! И это -- я! "Надо мне беречь мою Дари!" От тебя? Боже мой, я _т_а_к_ написал? Оля, это только безумный мог так написать. Птичка моя, радость моя, ангельчик мой, моя все-Женщина! Я потрясен твоим умом, твоей чуткостью, твоей таинственной силой постигать, как надо себя ставить в сложнейших положениях жизни. Твой рассказ о работе в клинике, о "Захлихкайт" (действительность, учет реального.) -- я бы вольно перевел -- "здравомыслие"! -- это тончайший психологический анализ "женщины у больных", красавицы-женщины, все-женщины у больных мужчин! Чудо мое чудесное, небывалая, не бывшая никогда! И ты _т_а_к_ сумела, так нетронуто прошла все рифы, все касания! Святая, мудрая, крепкая, чудо-Дева! Как я перед тобой мал, Оля! Я тебя цеплял! я позволил себе (тебе) _т_а_к_о_й_ -- _т_а_к_ писать! Мне стыдно, больно... я на коленях перед тобой, я молю тебя -- прости. Оля, я в томлении это сказал... я себя не помнил от досады на что-то, что мелькнуло, от боли, что я так поздно узнал тебя. На все вопросы отвечу, только поставь их еще раз, -- я запутался в письмах, я весь потерялся в чувстве к тебе, в огромном, неопределимом, безмерном. А сегодня, как нарочно, мое такое нежное письмо вернули, -- из-за фото, три фото, домашних снимков приложил, со мной... -- я его отослал, это от 3.ХII. Мне вернули еще 2 с фото. Дошлю без фото. Там я всю нежность свою тебе открыл, у твоей постельки, на коленках у тебя стоял, молился за тебя, на тебя, Оля. Боже мой, ты меня разишь моим же, этой "Аргентинкой" из "Это было"! Оля, забудем эти "цапки", эту злую мою манеру -- делать боль! Оля, не оставляй меня... ужас будет мне, без тебя, найденной, данной так чудесно и так больно! Ведь на свете, нигде нет такой, -- ты -- единственная, я _з_н_а_ю. Т_ы -- от папочки твоего, тоже единственного. О, какое счастье любить такую! и какая боль -- не встретить! Оля, я весь открылся бы тебе, лучший, какого ты не знаешь, -- в шепоте с тобой, в движениях сердца, -- я нашел бы в себе новое для тебя, и ты почувствовала бы, каким я могу быть с тобой, кого боготворю, кого превыше всего знаю, кого мучительно люблю, за кого все отдам, Оля! Что во мне творится, если бы ты могла увидеть! Вся моя душа -- пустыня, в сравнении с твоим богатством. Я трепещу теперь, что не в силах перелить в Дари хоть частицу от тебя, -- я буду, должен написать ее! Почему я, идиот, мог увидать в тебе -- генус маскулинум {Мужской род (от лат. genus mâsculus).}? Чушь какая, безумие, -- ничем не могу объяснить? Ужели -- ревностью к... другим, ко всем? Не видя те-бя -- я смею _т_а_к_ смотреть на тебя, будто ты _в_с_я_ -- моя! Какое самодурство! этого не замечал в себе. Нежно тебя лелеять, оберегать от волнений, а я -- _т_а_к! Накажи меня, ну... не пиши мне неделю... наложи епитимию на недостойного. Как ты огромна, Оля! как мудро-сложна! как необычайна.
   Теряюсь, на что я должен тебе ответить? Да, "Куликово поле". Оно было напечатано в газете, только, в двух NoNo470. Не было издано, как многое. Но я тебе его пришлю. Я для тебя сам его перепишу, и буду посылать частями. Ты его потом прочтешь сразу. Оно -- больше тысячи строк. Его я отдаю -- _Т_Е_Б_Е. Вскоре после "Куликова поля" я получил письмо твое, июнь 39 г. Я плакал, когда писал. Ночью, помню, -- слезы лились, от благоговения перед Святым, кого я дерзнул описывать... преп. Сергия! Это -- м. б. самая _с_в_е_т_л_а_я_ из всех моих работ. Я трепетал. Я посмел _в_е_р_у_ -- доказать жизнью. Укрепить и себя, и -- многих. Это -- боль о нашем. Это -- и благовестив. Рассказ невера, или никако-вера, маловера. Листочек из календаря дал путано из моего очерка, переврали что-то. Мое видение Родины.
   Да, еще... я написал, что... "всем жертвую"? Должно быть я неправильно выразился. Смысл такой, должно быть: отказаться -- тебя увидеть, не приехать к тебе, -- это значит -- от _в_с_е_г_о_ ценнейшего отказаться, всем пожертвовать... Своей волей я этого не могу, я не могу отказаться от "встречи", -- только непреоборимые препятствия могут вынудить эту "жертву". Я тебе писал, что "боюсь" твоего разочарования мною. Я преодолею _э_т_о. Но я спрашиваю себя, _ч_т_о_ же мы можем тогда решить? Ни-чего. Препоны останутся, -- ибо внешнее положение не изменится долго: мы -- отделены "событиями" На какие же вопросы я должен тебе ответить? Я тебя люблю -- и не могу уже перестать любить. Ты это знаешь. Ко мне уехать ты не можешь, если бы даже и была свободна. -- Напиши дальше о своей жизни в Берлине, о встрече с Г.
   Ты пишешь, что "изображение. О. А., святой твоей, я принимаю как высокий дар твой". Разве я его тебе послал, ты получила? Я послал О. -- молодую, в Крыму, но ее мне вернули вчера. Боже мой, Оля, я тоже не могу без тебя! не могу!! Дни идут пустые, от письма до, письма, твоего. Я пошлю тебе уменьшенное паспортное -- фото урода! Плохо вышло. Милая, не верно твое суждение, будто я не хочу тебя видеть, чтобы не изменить созданного, воображением образа Дари! Я тебя -- _т_е_п_е_р_ь_ -- _в_и_ж_у, могу представить, по портретам. Но живая _т_ы_ неизмеримо краше еще! Я -- _з_н_а_ю. Оля, я так тебя люблю, так святонежно, так чисто, так глубоко... -- сердце тает, сладкой болью истекает стоном... Олель моя. Если бы тебя увидеть! Руки сложил бы, как на молитве тайной! Влил бы всю в глаза, всю взял бы в душу, без слов, одной силой взгляда, и не говорил бы, шептал бы только -- Оль моя, Олёля, Ольгуна, Ольга! И ты поняла бы из этих тихих слов всю мою жизнь в тебе! Я никого так не любил, Олёлик. Олю мою я любил детской любовью, светлой радостью... потом -- привык, любил как ту, без которой не мог бы быть. Как мать Сережечки, порой -- как красивую женщину, ближе всех и лучше. Спокойная, ровная любовь, естественная какая-то. Тебя люблю -- как драгоценнейшую из всех женщин, как _д_а_р, как сбывшееся несбыточное... как величайшую из земных ценностей, как _п_о_д_р_у_г_у, как все-Женщину... как -- Женщину. Нельзя определить словами. До боли в сердце. В_с_е_ в тебе люблю, все твое -- свято для меня. Как я целовал, вдыхал твой локон! Чуть светлей Олиного. Такого ждал, знал по фото, -- исцеловал, сейчас целую, прижимаю к глазам, колечки эти! Живые, Олины колечки! Утонул бы в них, себя бы задушил, -- забыл бы все -- ты, только ты, душистая моя, детуля... Оля! Ночью проснусь -- "есть Оля! живая, где-то... любит... -- о, приди, приди во сне"... раз только видел... будто обнимал тебя, будто так близко ты была... почти моей! Как билось сердце! -- Оля, я хочу встречи, и не уверен, что добьюсь. Надо не здесь хлопотать, а в Берлине. Жду ответа от Алеши Квартирова. А они все -- могила. Нет, неверно, что если бы ты приехала в Париж, оставалось бы какое-то мое нежелание, -- "но", "помимо визы". Если бы ты приехала в Париж, ты не вернулась бы в Голландию. Я умолил бы тебя остаться. И мы работали бы вместе, радостно. Как бы я тебя наполнил, душу твою... всем, что во мне невысказанного! И ты осталась бы, я знаю. Знаешь, Оля... как каждое воскресение, были вчера мои "молодые". Мы пели втроем русские песни, студенческие... и Лючик пела, и очень мило, с хорошим выговором... И вот, сегодня была мать Ива, Юля, племянница Оли. Сказала: они в восторге от тебя, говорят -- "как, побыв у дяди Вани, уходим -- и в нас свет такой... какой у него чудесный голос! как он увлекает! наполняет душу _р_о_д_н_ы_м... все новое узнаем... какой живой он, все оживляет в нас!" Мне было приятно слышать. Да, я и сам увлекаюсь, молодею. Я читал им Лафонтена471 и показал, насколько же наш Крылов чудесен, -- читал им "Мэтр корбо сюр эн арбр першэ, тэнэ т'ан сон бек ан фромаж" -- ну, "Ворона и лисица". И Лючик _п_о_н_я_л_а, как велик Крылов! Француженка -- и поняла. Я _д_а_л_ "лисицу", какой у Лафонтена и не почувствуешь. Пели и "Казанскую"472 -- "Там где тинный Булак со Казанкой-рекой..." И -- "Вечерний звон"473, много. Мой баритон не посрамился. Я любовался ими, юными. Сережечкина счастья не дождался... -- ну, ихнего дождался. Ушли -- и как же пусто стало! И все время -- думал о тебе, Олечек! Все на портреты любовался, пел тебе, далекой, -- о, какой же _б_л_и_з_к_о_й! Оля, 12 дней не писал: 4 дня глаз болел. А потом твое холодное -- уж не помню -- письмо... ревностью задело, во мне похолодело, что ли... спрятал твои портреты... -- наказал себя, безумствовал... -- как тосковал, что ты меня не любишь. Такой я мнительный, как и ты, -- мы так похожи, одного теста, будто ты -- я, -- тревоги, страхи, муки, и -- томление. Оля, ты говоришь -- "я же еще молода сравнительно"! Ты -- не сравнительно, а воистину молода, _ю_н_а... и будешь до-лго молодой! Такие _н_е_ стареют. Т_ы_ вся -- порох, огонь, порыв, краса-вица! Выше всех красавиц! Пожалей меня. О, как я одинок! У тебя мама, братик, -- у меня... кровное мое -- где?! Целую. Я весь в тебе. Твой Ваня -- урод.
   Любишь финики? Пришлю только скажи, дай счастье.
  

105

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

17. ХII. 41

Мой дорогой, до самозабвения любимый, родной мой!

   Столько мыслей кипит, -- ни одну не схватить надолго, -- бегут, летят... О том, что будто "ты мне не веришь..." Не знаю точно, что я писала 23.XI, но м. б. это все об одном и том же, о главном: когда мне "кажутся" или (не кажутся) твои упреки (ну, намеки), будто от меня зависит вся жуть нашей безысходности,.. то мне горько...
   Ты как-то писал: "от тебя не жду писем, -- слишком много у тебя моих..." Я помню как меня это пронзило... Ну, согласись, что я могла тогда сделать выводы, что ты "не веришь" до _к_а_к_о_й_ степени глубоко я тебя люблю, как все это "чем меньше женщину мы любим и т.д." -- не относится [ко мне]. Ты пойми, что вся моя жизнь в тебе! Если бы этого не было _т_а_к, то... разве бы я могла так писать? Мой милый Иван Сергеевич, я иногда ужасаюсь, что я смею, рискую, святотатствую... говоря с тобой на "ты" и вот так, как говорю. Ты, понимаешь, что это возможно у меня только в силу великой любви!.. Она, эта любовь, закрыла мне ту грань, что между Гением-Тобой и... мной, маленькой {Выделение О. А. Бредиус-Субботиной.}1...
   Ты же Гений! Ты понимаешь, какие чары дала любовь, что и это мое сознание закрыла...
   Я не могу сказать и выразить словом. Если бы не было войны, и я могла бы как, скажем в 38--39 всюду без визы ездить, -- то я бы убежала к тебе... Я и теперь об этом думаю. Глупо? Конечно. Но я мечтаю... Я убежала бы к тебе и... не возвратилась. По-моему, это самое простое. Хотя я знаю, что это. и самое больное. Жена моего дяди (Груздева), чудесного отца троих (!) детей и (как всем казалось) прекрасного мужа (кто может судить об отношениях супругов? Но был он человек прекрасный, и как мужчина интересный) -- сбежала с его же другом-сослуживцем. Потому я просила узнать через проф. Карташева -- он все это знал. А мы ее и ее нового мужа (?) потеряли из вида. Двух мальчиков она оставила, а девочку украла. Разбита жизнь была. Ее все проклинали. Но кто, что знает? Конечно дети! Это серьезней! Они страдали очень и называли ее "о_н_а". Ну, да, так вот теперь и этого исхода нету! Ну, приеду, а ведь меня в Париже не оставят, не позволят... и... водворят на место! Я потеряла меру всему! Дни уходят, летят недели... Куда?! Ах, сегодня утром пришли 2 книжки: "Мери" и "Liebe in der Krim". Я жадно кинулась на них. Особенно на последнюю, -- ее я не знала. И биография... твоя... так странно читать, о живом же никогда еще не писали! Хорошо, но как же бледно! Да, нет, всего никто не скажет! Они все тебя ценят с обще-понятной точки зрения (исключаю Бальмонта), -- но все твое очарование, Твой Гений для _н_а_с, да и для них, -- это твоя вся _р_у_с_с_к_а_я_ _с_у_щ_н_о_с_т_ь! Ты, -- как ни один еще писатель, -- _в_е_с_ь_ русский, все самое прекрасное Руси -- в тебе! И Это, будучи абсолютно Прекрасным, в Вечном -- является и мировым. И потому влечет их,., а они не знают откуда это! Ты -- Русь,-- в ее Прекрасной Душе и форме. И эта Душа, Святая, Прекрасная абсолютной Красотой, -- она _в_с_е_о_б_щ_а. Они это могут называть как хотят, но... мы-то, я-то... знаю откуда это! Я на коленях перед Тобой! Неземной мой Гений! С Достоевским тебя сравнили?! Я -- не сравню! Не потому, что хочу умалить 1-го, но потому, что Ты, правда, не сравним! Твое творчество, как и ты сам, -- и не сравнимы, -- и не повторимы!
   Скажи, там говорится о том, что ты пишешь что-то о России, но скрываешь что. Ты написал? Или пишешь? Или... неужели бросил?
   Я не хочу выпытывать у тебя, но... только: пишешь? А "Пути"? Неужели не пишешь? Это мне горько, Ванечек! Как ждут все! А я? Это жизнь моя! Это же Дитя Твое! Ваньчик, ты много раз писал о том "таинственном", "чудесном" "как творились "Пути"". Но не сказал. Или ты это мне никогда не скажешь? Как же? Ваник, пиши же "Пути"! А если ты уедешь, то не сможешь писать, -- или и это тебе возможно? Вернусь еще к биографии: как можно пытаться исчерпать этим: "любит цветы, музыку..." Ты же _В_с_е_ любишь! И это -- твоя основа! Ты, пусть даже много слез проливший, -- ты радостен! Это твое главное.
   У тебя всюду это -- эта любовь ко всему, пусть не действенная в некоторых случаях, но это состояние любви, ее наличие. Ты милуешь даже ад! Даже в "Солнце мертвых"! Да! Да! У тебя нигде нет злобы! Нигде! А "музыку, цветы" любить... Это же может всякий! Какое же это определение для тебя?!
   Ты самую последнюю букашку любишь, -- потому что она -- живое, жизнь! Ты вот березового червячка на моем платье любишь. Ибо, не любя, нельзя так писать, как ты! И отца твоего коснулись, но... что же таак... бледно, тускло? Он чудо-прелесть, твой отец. Я влюблена в него! Чудный! А тут: любил купать соловьев, да "Lämpchen {Лампочки (нем.).}" зажигать. А какие такие "Lämpchen"474 и почему, и... _к_а_к?! На свой "аршин" пытался дать тип "мягкого" отца что ли? "Rührend" {Трогательный (нем.).} что ли? Не знаю.
   Биография не плоха, но... бледно, бледно... Уж лучше не касаться, коли не все, не полно!
   Да разве можно тебя дать в 2 страницах!
   Многое дали чутко, любя и нежно, и за это уж спасибо! Но разве тебя всего охватили?! Твое чудесное в "Неупиваемой чаше"? Ну, "Путей" еще не знали, но ведь в тебе-то это все уже жило! И ты -- в "Богомолье", ты -- весь чудесный -- Быт Русский. Поймет кто разве из не нас? Напишут: "Haufen gelben und blauen Rüben" {"Гора желтых или синих реп" (нем.).} -- разве можно быт твой "перевести" на чужой язык? Как бы талантлив переводчик не был? и будут... Rüben {Репа (нем.).}! А у тебя -- она хрустит на зубах эта чудная репка, что рассыпана горами, а не на лоточке кучкой! Ну разве можно кому понять и оценить то, чего они не знают! Я много могла бы сказать тебе и так бы этого хотела. Но тесно на бумаге!
   Пишу когда вот так и вижу взором Души, какой ты... Великий... Гений... и страшно! Как же я смею... так просто?! Я на коленях перед Тобой, Великий мой!
   Мне страшно и "писать"... но хочется очень. И м. б. я все-таки буду. Ванечек, я писала вчера, что "так больно", -- Ты не волнуйся... болезни нет. Это я болею -- духом! Тоской, все по тебе, родимый мой! Сегодня лучше. Буду стараться есть больше. Мне не к лицу худеть, тебе не понравлюсь... и потому буду, буду стараться исправиться! Я жду тебя! Ревную к "Даше" (или ты ее дал Дари?). Ревную ко всем и всему! Много осталось еще, что сказать хотела! Напишу! Целую и люблю крепко. Оля твоя.
   [На полях:] Сейчас уютно-преуютно пьем с мамой вдвоем чай с твоими конфетами! Я -- вся с тобой!
   А как твоя "Елена-прекрасная"?
   М_и_л_е_н_ь_к_и_й! А-у у... Слышишь????
   Я никогда не знаю, что и когда тебе писала. Жаль, что не оставляю копий, но это скучно.
  

106

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

19. XII.41 1 ч. дня

Св. Николая Чудотворца

{Помета И. С. Шмелева на конверте:

гениальное истолкование "ewige Weiblishe".}

  
   Дорогой мой, родной Ваня!
   Как благодарить мне тебя, как выразить все мои чувства?! Сам Господь внушил Тебе -- Благовестителю, достойнейшему носителю имени Евангелиста, _Б_о_г_о_с_л_о_в_а, -- поддержать и утешить меня! Я вся свечусь твоим светом, я спокойна, в душе тепло и тихо!.. Сегодня я молилась с тобой, -- вчера я получила твое письмо от 10.XII с "условием", -- и рада как, что во-время пришло! Сегодня и молилась... И утром, и в 12 дня! И сказала тебе мыслью -- сердцем: "с Праздником, Ванечка!" У меня была тоска, _у_ж_а_с_н_а_я_ какая-то. Но 15-го уже прошла, вдруг, сменясь какой-то бурной жаждой жизни. Я писала тогда тебе (не послано еще!) -- пошлю. И вот до вчера... я... не знаю, что это было? Тоска одного сорта прошла, сперва сменясь "бурливостью жизни", а потом сошла новая тоска и задавила всю меня. Я вся рвалась к тебе. Я с 17 на 18-ое не спала почти. Я притворялась только, что сплю. А утром тоска не оставляла, я плача, тебя звала, отчаянно... не только сердцем, но прямо слышно, шептала тебе все, все, что мучило сердце. Я называла тебя всеми именами, какие мне входили в душу, звала тебя, заклинала тебя приехать, умоляла верить мне всегда, во всем. Клялась в любви к тебе. Называла тебя так, как Дари Диму в метели475... Только сознательно, ответственно. Я встала рано, не в силах больше так страдать, чтобы развлечься суетой хозяйства. И утром же твое письмо! Такое чудное, светлое... Ангел мой! Я плакала слезами легкими, отрадными. И как о Вере ты сказал. И как это у Св. Иоанна... Я вечером же молилась и читала Евангелие (я его всегда за правило положила читать после болезни и читала, ...до... Wickenburgha, a потом я все у себя перепутала), и знаешь, что мне открылось? -- "алчущие исполни благ и богатящиеся отпусти тщи"476. Как удивительно?! Не правда ли? И я -- верую...
   А утром сегодня опять на том же месте, но на страничке слева я посмотрела... Это чудесное Евангелие, одно из моих любимых... "Во дни оны восставше Мариам, идя в горние..."477, и я увидела ..."благословенна Ты в женах!"... Правда! Я заплакала, и слезы упали на это место, а на обратной стороне, где было пятно слезы моей, стояло о том, как вошел к Ней Ангел и сказал Ей "радуйся!" Ты еще не знаешь всего из моего детства, но я верю, что узнаешь... и тогда поймешь... как это чудесно... И я, после молитвы, как мы условились... еще, сама того не ожидая, молиться стала, чтобы Бог благословил меня... на... Творчество! Да, во Имя Его! Ванечка, мне так хорошо вдруг стало. И _в_с_я_ тоска ушла. Я люблю тебя светло и радостно, и верю, что все как-то Бог даст и устроит! Напомни мне рассказать тебе об одной ночи под св. Николая (о Савве Освященном477а и о Николае Угоднике)! Это -- от Праотцов моих еще! Напомни. Сейчас я хочу только о тебе!
   Ванюшечка, меня гнетут мои письма к тебе, -- я глупо писала, иногда от отчаяния будто даже сердясь. Но никогда это не так! И еще одно: я писала тебе о том, что ты "даже и ад милуешь", -- не пойми это неверно. Не прими за какое-то "непротивленчество" что ли... Нет, я хочу сказать, что ты, _к_а_р_а_я_ _а_д, видя смрад его, скорбя о всем, как никто, -- ты не брызжешь желчью (что бывает обычно у других), -- но милостиво сходишь в него, как это делал и Христос! Ведь претерпев все, что ты вынес от них в "аду", -- ты бы, мог писать иначе. А у тебя... сколько же еще сердца... И тем ярче выплывает сущность зла в "Солнце мертвых", -- тем глубже мрак, -- чем больше ты там свое, личное скрыл. Это потрясающее что-то. Я взяла "Солнце мертвых" -- как ярчайшее в этом, а во всем другом... до чего же ты... добр! У тебя эта Любовь и Доброта... от самого Евангелиста, Твоего, а Тот? Ведь он на груди у самого Источника Любви и Света лежал и слушал Его Сердце! И это так бледно выражено в очерке. Ну, не касались бы уж вовсе! И я -- не довольна! Ванечка, как чудно ты сказал мне о "розочке дикой"... Как верно! Я это место прочла маме... Поразила ее эта чуткость и меткость сравнения. Плакали обе. Она меня жалела. Я буду лечиться, Ваня. Я хочу быть здоровой и, верю, что буду! Я начала новый "курс" селюкрина, с... сегодня... Сегодня чудный день!
   Мне каждую ночь почти ты снишься, вернее о тебе...
   Я в сладостной трепетности прочла "Liebe in der Krim"! Господи, какой ужас, если бы я эту книжку не узнала! Это -- дивно, Ваня! Божественно! Даже не в оригинале! Скажи, что они обозначают словом "geisslein" {Козочка (нем.).}? Как у тебя? Как Нургет называл ее любимый? Чудесно, Ваня! А этот сад с вишнями! Эти теплые вишни! Я их осязаю. Какой ты!! Я люблю татар. Я их много видала. Знала тоже роман один татарский. И ведь это -- ты! Ты, Ты... всюду.
   Как я чувствовала тебя! Если бы только мог это все представить! Я была там, с тобой, в саду... Тоничка!
   Ты рожден, чтобы земное все очистить огнем небесным, чтобы Творцу все наше грешное изобразить и дать в самом прекрасном, достойном своем явлении. Бог радуется на тебя, Ваня! И если Божью красоту... во всем... в вишне (да, красивое слово!), в букашке, в пыли даже!, в людях -- Его подобии, в любви, в оленьем зове... во всем... -- не видят люди... а они часто, почти всегда не видят и топчут, -- то Ты дан Им, Богом, нам показать... Конечно ты -- Апостол! Ванечка, склоняюсь к ногам твоим. Бессмертный! Великий! Вечный! Ах, и другие есть художники, но... все -- не то! У тебя -- Божия искра... У кого ее еще так ярко найдешь? Ты весь особенный! И в этом почитании Богоматери! Дивный мой!
   И вот о Богоматери! Это твое тонкое понимание чудеснейших чар жизни -- этого же ни у кого _т_а_к_ нет!
   Ванечка, пойми сердцем то, что сейчас скажу: (м. б. слово плохо выразит): эту очарованность отражением Богоматери в Жизни, в слабом повторении, подобии и внешней формой, т.е. в живых женщинах, то, что можно, пожалуй, определить "ewige Weiblishe" -- эту очарованность я часто чувствую. Читая книги, или наблюдая жизнь, или просто любуясь этим проявлением. И, видя, в любви 2-х сторон, одну... такую, с этим несказанным очарованием, я и любуюсь ею. Дико женщине влюбиться в сестру свою... если это "влюбиться" понято не верно, грубо. Я не люблю в ней то, что вне этой "отраженности" Предвечной, Прекрасной, Блаженнейшей между женами... Я до трепета любуюсь, наблюдая любовь, как таковую (книга ли это или еще что). Я не "чары" этого "героя" вижу, но его чувство, его влюбленность, поклонение тому в _н_е_й, что заставляет трепетать. Описывая любовь такую, я (если бы я стала писать) без сомнения любила бы в "нем" -- его любовь, (не мускулы его и молодцеватость и т.п., а) именно проявление его любви и через это его самого! Ты знаешь, я никогда бы не могла полюбить мужчину просто вот так с виду, очаровавшись им самим... И я пленена всегда проявлением поклонения вечному женственному. И я, любя, обожая это, люблю его. Потому я думаю, что люблю не женщину-героиню, но это чудесное в ней, это является настолько священным, что выходит за пределы наши. Это что-то абстрактное, что-то над нами. Часто женщины, влекомые своими страстишками и по зависти ненавидя "свою сестру" не _в_и_д_я_т_ божественного, чарующего всех. Потому я думала, что среди женщин мало может быть истинных художниц. Надо "уметь" с Выси смотреть, а не на линии своего носа. Ты, подумай, как грубо и не художественно было бы в изображении любви, -- описание _е_г_о... Восхищение им как таковым только. Другое дело, если я "его" вижу тоже в _в_е_ч_н_о_м, -- например, _г_е_р_о_й. Ну, как король Александр I 478. Это другое. Это -- вечное и потому влечет. Но в обычной любви, в освященности, в чарах ее, -- мы, конечно, должны увидеть "ее", а не "его". Ибо только этой "вечно-женственной" прелестью освящена любовь! Так я понимаю. А если писательница его в любви (обычной не героической) дает, то и получится бульварность. Сила мускулов и больше ничего. Я люблю "его", потому что "он" зажегся, или я чувствую в нем эту восприимчивость, возможность ее, _в_е_ч_н_ы_м_ светом, данным "ей" _Е_ю. Можно понять (Угадываю... Конечно, все подсознательно.){Эти два предложения обведены О. А. Бредиус-Субботиной.}? Ванюрочка, скажи почему же ты хочешь от меня беречь Дари? Я не обижаюсь, но должна знать! Как ты все угадываешь, -- я только что писала о "березовичке", а ты уж его мне тоже посылаешь! Хотела спросить тебя давно, как у тебя, вокруг тебя, -- и ты даешь мне твою комнату. Спасибо, родной! Я так и представляла. Нарисую тебе, как я вижу.
   Ванечка, ты не присылай еще духов, -- к чему так баловать? Я не запрещаю это, но... просто... зачем же? Я наслаждаюсь твоими конфетами -- прелесть! Но, чур -- не посылай! Я об изюме тебе писала, что не люблю его. Не омрачайся! Это не значит нелюбовь, а только не значит любви. Я равнодушна, а т.к. ты любишь, то жаль мне отсылать редкость! Я его сберегу тебе!!!! Хорошо? Господи, неужели будет это, что тебя увижу? Солнышко ты мое! Получил ли мое фото? И волосы? А цветы? Неужели нет? Я же их послала (велела послать) к 10-му XII! Ванечка, я получила следующие книги: "Свет Разума"479, "История любовная", "Про одну старуху", "Степное чудо", "Няня из Москвы", "Солнце мертвых", "Liebe in der Krim" и "Мери"! Все они от тебя! Богатство какое! Пришлешь автограф? Пришли же фото! Я все книги переплету. "Старый Валаам" не пришел еще. Ты спрашивал.
   [На полях:] "Ewige Weiblishe" -- неуловимо, как чувство, которое приказывает обернуться, когда кто-то сзади смотрит.
   Вань, я пудреницу-реликвию480 приняла с чувством недостойности. Сохраню подобающе. Но "доказательства" мне не нужны ведь. Я знаю тебя!
   Целую тебя, обнимаю и люблю... люблю..! Оля твоя.
  

107

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   12/25--26.XII.41
   {На конверте помета О.А. Бредиус-Субботиной: Божественное.}
   12 ч. дня
  
   Ласточка моя Олёль, радостно взволновали меня твои последние письма! Как я тобой счастлив, детка, как светит мне твое глубокое чувство! Необычайная, чистая, небесная! Не называй меня великими словами, недостоин я. Оля-голубочка, не думай, что я удовлетворен "оригинальностью наших отношений"! Каждый день разлуки с тобой -- для меня ужас, утрата заветной надежды... -- ты знаешь. Быть с тобой, слиться не только душой -- чувством, а всем в нас... дать жизнь... Господи, думать страшно, что все обратится в призрак, -- что мы не встретимся! Что скрывать, так мало надежды, что могу получить позволение приехать. Но, родная... не будем же терять последней надежды. Оля, меня пугает это твое слово о "завещании". Оля, не теряй веры, молись, будь крепкой, -- только через молитву найдем силы. Знай, что я верен тебе, что я хочу быть достойным твоей великой любви, тебя! Я -- как "рыцарь бедный", твоим образом жив, тебя лелею, тобой дышу. "Пути" я буду, начну писать, -- для тебя, во-имя твое. Клянусь тебе. Условия моей неустроенной -- бытовой -- жизни и события мешают, -- горение тобой все закрывает... Олёк! Это бред был, что надо "беречь" Дари! Только тобой и могу ее писать, без тебя -- не было бы ее, клянусь. Нет минуты в днях моих, чтобы не думал о тебе, не жил тобой. Единственная, все заполнившая, -- не знал никогда, чтобы могла быть такая любовь. Вечная, последняя для меня на земле, козочка моя! Да, то словечко в "Лиэбе" -- "геслейн" -- козочка! Не отвечаю тебе на письма, а лишь пытаюсь успокоить тебя. Оля, я счастлив, как ты открылась, открывалась мне, -- и твои слова -- о любви -- такое головокружительное счастье, до задыхания, до пьяного восторга. Как ты умна! как тонко разбираешься в искусстве слова! Ты, Оля, сама не знаешь, как ты драгоценна, -- явление необычайное. Ты -- готовая, ты должна писать, что хочешь, как хочешь, -- ты _е_с_т_ь_ уже! Решись, начни, -- это тебя успокоит. Олёк, следи за здоровьем, ешь больше, принимай "селюкрин", укрепишься. Не будем ни на миг терять надежды. Не насмешка же над нами -- чудо нашей встречи! Я трепещу перед тобой, недостойный твоей любви. Оля, мученица, бедная моя страдалица... -- сколько вынесла ты! Оля, ты можешь сжечь мои письма? я не могу -- твои, ни за что: это -- ты, живая, вечная. Ты можешь закрыть себя, снять свое имя, но отнять у жизни ценнейшее, -- подобного не было в веках! -- это грех. Мы поем друг-друга. Мы находим новое в любви, столько духовно ценного, исключительного! Эти обмены чувством -- это же наши дети, это свет наш... -- это святое наше... -- и сжигать этого _н_е_л_ь_з_я. Олечек, я плавлюсь в твоей любви, я сладостно сгораю... -- и ни за какие блага не отказался бы променять эту "муку любви"... -- пусть даже она и не увенчается. Я знаю твои страдания... но помни же, ты в расцвете красоты и силы, ты должна жить, у тебя будут цели, если судьбе угодно будет отнять меня. Первое -- ты должна быть здорова сильна духом, верой, надеждой. Ты много перенесла, м. б. это последнее твое испытание. Надо быть смелой, гордой, -- и вынести. Почему ты не ценишь даже -- пока -- _т_а_к_о_е_ счастье? Вспомни, сколько вокруг страданий, и -- безнадежности, у стольких! Вдумайся, Оля... -- твои слова повторяю: пребудь в Воле Господа! У тебя есть предчувствие, что "устроится" -- и живи этим пока... -- я знаю, что у тебя воли больше, нежели у меня. Не отдавайся набегу острых дум, не запугивай себя невозможностями... -- мы живем в такое время, в вихре таких событий, когда _в_с_е_ _в_о_з_м_о_ж_н_о. Правда, не по времени _т_р_у_д_н_а_ любовь наша, так несвоевременно случилась она! кто знает, что _б_у_д_е_т?! Как же можно отчаиваться, терять себя? Верь же мне, дорогая птичка моя, бесценная... -- только надеждой на встречу с тобой и жив. Будем же верить, молиться, умолять Господа! Помни: _н_е_ _с_л_у_ч_а_й_н_а_ наша любовь, она -- _н_у_ж_н_а_ нам обоим. Для чего, во что выльется -- кто может знать?! Верь, верь... И не мучай себя призраками: я -- твой, и только твой. Таким и останусь, до конца, какой бы ни был он. Я счастлив уже и тем, что ты _е_с_т_ь, что ты -- в тепле, с мамой с братом, что ты не нуждаешься, что ты можешь лечиться, что ты так еще юна! Твои 37 лет..! Да ты еще 30 лет будешь свежа сердцем, прекрасна телом, -- вся -- несказанная. С твоей душевной сущностью -- ты долго-долго будешь юна, свежа, светла. Мне больно помыслить, что кто-то другой может дать тебе полное счастье... -- но, Оля... -- я так люблю тебя, что гашу боль эту... -- только бы ты была счастливой. Ты знаешь сама, что наша любовь, наш "обмен" выбил в тебе много чудесных искр, ты зреешь душой несомненно, раскрываешься, расцветаешь... все прекрасней ты, все полней чувствами... -- какая же эта сила для твоей будущей творческой работы! И я счастлив, что являюсь кремнем для твоего огнива. От нашей _п_о_л_н_о_й_ встречи, -- душевно-телесной, -- ты, конечно, еще пышней бы расцвела... вошла во всю полноту сил души-сердца! О, какой бы это был пожар чудесный! У меня сердце обмирает... только помыслю..! Влиться в тебя, в тебе сгореть... -- о, дух захватывает от такого счастья! Олюша, я сегодня ночью проснулся -- и так хотел тебя..! до слез, так и уснул в слезах. Дай мне твою чудесную, милую головку, я положу ее себе на грудь, я буду ласкать твои локончики, целовать лобик твой, бровки-ласточки, грудки твои нежные, голубка, душку твою... и всю, всю заласкал бы, о, как заласкал бы! -- и ты отдала бы мне всю страсть свою, и жизнь дала бы... нашему ребеночку, -- о, как я верю! -- и это был бы чудесный, светлый, красивый, гениальный, да... -- ты же необычайная, моя небесная невеста, моя Олёль! До боли острой я тебя люблю, до сладкой боли. Я слышу тепло твоих объятий, жарких, нежных, бурных, дающих жизнь, ищущих ее, -- чтобы дать ее другому существу! Оля, я безумствую, я горю, тоскую, стражду, зову тебя, как никогда еще не звал! Я не могу без тебя, я весь сгораю без тебя.
   Сегодня, -- перерыв -- 26-го, нашел твою карточку -- "с новым годом!" -- благодарю. Твои мотыльки, цвета сомон, цикламен, дают новых, новых детей, я над ними стою и плачу. Оля, где же ты?! Оля, какая это му-ка -- не иметь тебя. Я счастлив, что ты молишься. Молись, Олек мой. Какое видение было тебе в ночь на Св. Николая? Ты велишь напомнить. Все мне скажи. Оля, как ты чудесно-тонко говоришь о "Солнце мертвых". Да, Оля, я не зло давал книгами, я жалел _в_с_е_ в мире, в Божьем мире. Я знаю: _н_и_к_т_о_ не написал бы "Солнце мертвых". _З_н_а_ю. Это мне Господь помог. И как же скоро я написал! Писал -- в болях, -- напишу страницу -- и катаюсь от болей -- "язва" -- на диване, перерыв, опять пишу... -- и какое было облегчение, когда я кончил пьяниссимо, грустно -- пением дрозда! _С_в_е_л_ -- к минору -- такое страшное! -- Оля, я не отвечаю на твои последние письма, я отвечу, я в угаре от тебя, в тумане от твоей кружащей меня любви, от твоей страсти. Ты -- Женщина, вся, вся, дивная, чудесная, как никакая другая... все заполняющая, зовущая, влекущая, все отдающая! Свет мой, моя любовь, моя Царица, моя Небесная-земная, моя дружка, любимка, нежка, ласка, дурманка моя, -- о, как я тебя жду, хочу, зову! И -- бессилен перед далью, -- неурочность бьет любовь нашу, но не охладит, нет, -- может убить, но это только -- убив жизнь. "Лиэбе ин дер Крим" -- в переводе -- слабо, не то, нет музыки, -- и вишни -- не вишни, у меня персики там, пер-сики... сочные, как ты! Моя Нургет -- это все зачатки будущих женщин нежных... твои предтечи. Оля, я тебе все, все отдаю, все посвящаю тебе, что не отдал еще... -- всего себя тебе отдаю! "Куликово поле" -- твое! Я тебе пошлю -- сам перепишу. Оля, я буду, если буду здоров, писать "Пути"... -- так трудно сейчас, в холоду, в посещениях, все отрываться надо... -- для всего. Оля, я просил своих милых бывших переводчиц в Гааге -- мадмуазель де Хааз -- "Мери" переводили для большой старинной газеты481 когда-то -- послать на Сережу -- к нашему Рождеству -- или шоколадных конфет тебе, или -- ландыши. Думаю, они это сделают. Я написал, что сосчитаюсь в Париже с их родственником. Написал им еще 17. Я послал тебе 19-го "Эр блэ" и "грушку", сам очистил и сварил варенье, для тебя! Шоколад не вместился в вес, оставил. Пьяных вишен не мог достать, но я найду что-то, мне обещали. Мне так радостно хоть чем-нибудь тебя развлечь, приласкать, мою нежную, мою светленькую Олю, мою единственную девочку. Так любить как я, -- такое счастье! И быть так любимым! Зорька-зорька моя, свет мой последний, "вечерний"... -- будь спокойней, будь счастливой этим малым счастьем -- верь, надейся, Оля! Будь сильной, будь стойкой, -- черпай силу в молитве! Только она даст силу, волю. Как ты чудесно говоришь о любви женщины, о любви -- к женщине! О -- героине любви! О сущности любви к _н_е_й, и "вечно-женственном".
   Ты же необычайно чутка, огромна! Пиши -- что хочешь, как хочешь, только пиши. Я не постигаю, как я, идиот, мог написать, что надо беречь Дари от... тебя! Ты ее всю пронизала, наполнила во мне! Оля, ты увидишь, _к_а_к_ это выйдет! Я дам ей столько любви, столько от тебя..! Как ты ее _с_о_з_д_а_е_ш_ь_ во мне! Целую твои ножки, голенькие, пальчики, коленочки... всю тебя. Все в тебе! _В_с_е! Пойми, как ты мне необходима... Оля, дай мне себя, во сне, -- я не могу тебя достать... а так хочу..! -- Изюм дай маме: Поцелуй ее и Сережу, за меня: я вас всех троих люблю, моих родных, моих близких. Через тебя. Какая умная твоя мамочка! Я ей напишу, -- какая мудрая, какая чуткая. Она меня ни в чем не упрекнула! Я _н_е_ виноват, Олек... в твоих мучениях. Я косвенно, м. б., виноват, только. Оля, я пошлю тебе автографы. Знаешь, что я написал на книге "Мери": "Это будет твоя любимая лошадка, Оля. Не ты ли это?" Неужели ты не получила "Старый Валаам"? Ответь же. Я пошлю, через Берлин. Он должен тебя так успокоить! Там много -- "моего". Я пошлю тебе "Ландыш" Герлен, ждет, опасаюсь часто напоминать таможне. Ответь же: хочешь "Жасмин"? Я всю тебя задушил бы... духами! всю тебя осыпал бы дарами, малыми такими... Олёк... но мне так хочется тебя ласкать, радовать немножко! Твои глазки светлыми видеть, -- Оля, цени каждый миг дней -- все, все цени, всему радуйся: дождю, холоду, ветру, -- но береги себя! -- заре, звездам, запахам фермы, меканью телят, звону молочной струйки, травкам первым, первым примулам на солнце, месяцу ясному, холодному... ласке мамы, -- пусть она гладит твою головку... братику радуйся, целуй его... -- будто меня целуешь... -- огню ночному, рано утром, -- свечке нашей, давней, о, как я рад был ей, когда был маленьким! -- дровам горящим, печке теплой, хлебу... тарелке супа, "хлебу насущному"! -- голоду и сытости, кровке твоей, в руках, по жилкам, сердечку, которое и для меня стучит... -- ну, всему, что Божье, ведь! Как это все хорошо в псалмах... -- о хвалении Бога, я чуть дал в "Свете Разума"! Как я теперь все это чувствую! Я хочу все это дать в "Путях"! Они -- твои, Оля! Все -- твои. Ее -- и -- твои. Ты _е_е_ заместила, ты -- _о_н_а_ -- в твоем лике, мне посланном, -- ты -- и любовь, и страсть, и мука моя... только ты, вся -- ты, все -- ты. Оля, будем верить, молиться... ждать. Оля, я знаю, как тяжело тебе, как ты меня ждешь, -- м. б. _в_ы_д_у_м_а_в, -- а, все равно, ты моего сердца ждешь... услышать. Я поклоняюсь тебе, всему -- в тебе: твоей красоте, прелести неизъяснимой, линиям тела твоего, изгибам, _ж_и_з_н_и_ в тебе! любви твоей. Олик мой, Ольгуна, Ольгушонок... -- как ты мне близка, как драгоценна! как незаменима, как вся любима, вся, вся, до... последней черточки, до ноготка на пальчике, до... не знаю! Я дышу твоим локончиком, воображаю всю, всю -- тону в тебе, сгораю, исхожу всей силой любви-страсти! Оля, я хочу тебя! О, какая это мука... не найти тебя! Ну, во сне явись, отдайся мне, я бережно -- нежно-нежно коснусь тебя, всю обниму глазами... мою последнюю, мою первую, такую. Я не знал женщин, кроме Оли, -- детской Оли... -- она меня любила, детского. А ты -- ты бы по-другому еще любила, знаю. Какие чудные твои письма! Сколько в них страсти, любви, прелести души, сердца... они наполнены _т_о_б_о_й, единственной, трепетной такой, такой живой, такой тревожной, рвущейся..! Я целую эти строчки, я вдыхаю их... -- твой аромат, Оля, твою душу, твое все. О, как люблю тебя, люба моя! Оля, поздравляю тебя, м. б. в Рождество получишь. Свет Разума в тебе сияющий _в_и_ж_у. Будь здорова! Люби меня -- ну, поцелуй, приласкай, губки дай... девочка моя! Ты и дочурка, и сестричка, и _ж_е_н_щ_и_н_а. Ты -- _в_с_е_ для меня -- столько счастья дала мне -- любовью! Будь радостна. Замираю в тебе, весь твой Ваня. Напишу на письма.
  

108

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   28. ХII. 41
   1 ч. 30 дня
   Голубка моя Оля, хочу, чтобы это письмо получила ты ко дню Рождества Христова, и была светла, радостно-тиха, вся -- свет! С Праздником, нежная моя, единственная моя, необычайная, о, какая дивная из женщин, -- не знаю, не знал такой. Будь здорова, сильна, радостна, Христова дочка! Я счастлив: последнее письмо твое, от 19, -- совершенно исключительное. Как ты расцвела, созрела, углублена, -- ты, кажется, не сознаешь (не хочешь сознать?) этого, -- тем ценней. Твоя очарованность "отражением Богоматери", -- как же ты ее уяснила мне! Как ты прониклась тайной "вечно-женственного"! И как ты нашла слова -- выразить это твое очаровательное постижение! Твое толкование "чудеснейшего" в Любви... -- что тебя привлекает... -- как мне понятно стало, сколько в тебе самой от этого "чудеснейшего", вот _т_о, что казнит меня сладко за мой идиотизм злой, когда я, не помня души своей, весь внешний и _о_п_у_с_т_о_ш_е_н_н_ы_й, _м_о_г_ -- ! -- обронить злое-глупое, пропустив безотчетно в письмо, что надо "беречь" от тебя Дари! Да ты сама должна беречь Дари от меня, чтобы я ее не испортил! Ты же -- вся -- опровержение моего идиотизма! Да, да, гениальная девочка моя... -- вот именно вечно-женственное-то и есть _о_т_с_в_е_т_ непостижимой прелести Прелестной из Прелестных, -- "чистейший прелести чистейший образец", -- вечно-творящая святая Сила (Воля?) -- "сила" -- не подходит тут, но не умею заменить! -- прекрасное Начало (Неупиваемое Зачатие) всему творимому, непостижимо-влекущее всех и вся, -- все освящающее, все-радующее, таинственный катализатор -- ! -- (неудачно, не умею!) -- "тайна тайн", противостоящая инертному, мертвящему, темному. Источник Жизни -- синоним "вечно женственному", вечно-рождающему, зовущему к движению, жизни, радости, свету, -- ВСЕ -- в противоположение -- НИЧТО. Это -- Родник Жизни, первооснова Красоты, Добра, Истины... -- Идеал всех идеалов, Совершенство всех совершенств, -- без чего -- небытие, недвижность. "Вечно-женственным" в Нем Самом -- Бог сотворил мир. Глубочайшая из тайн. И стремленье к этому "вечно-женственному" -- всеобще. Дон-Жуанизм -- маленькое, но он -- тяга, искание этой Тайны! У женщины оно -- земное проявление ее сущности, и ты наделена им в необычайной щедрости. Вот почему, бессознательно, называл я тебя "Bсe-Женщиной". Ты -- именно -- дочка Богоматери, ты Ее, из Храма вышла... -- и вознесла в себе, творила непостижимо, возрастая, Ее отражение, _ж_и_в_о_е! Гениально дано тобой разграничение между "бульварным" и "высоким искусством"! А твои слова, взятые тобой в "квадрат линий" (очертила!) "Я люблю "его, потому что "он" зажегся -- или я чувствую в нем эту восприимчивость, возможность ее, -- _в_е_ч_н_ы_м_ _с_в_е_т_о_м, данным "ей"" -- подчеркнула! Ею. "Можно понять?" -- спрашивала ты. -- О, да, я _в_с_е_ понял в этом недоговоренном, потому что договаривать нельзя, тут о _т_а_к_о_м, что и выражать-то словами невозможно, ты-то _з_н_а_е_ш_ь, ибо -- гениальна ты! Радость моя, в каком восторге я от тебя! Как ты глубока, чутка, всегранна, исполин мой нежный! Мне стыдно за свою глупость, -- я порой бываю ужасно туп! -- Верно, верно, -- сказала ты, -- что среди женщин мало истинных художниц: они не могут так отделиться от себя и почувствовать -- огромным воображением -- "вечно-женственное", -- они слишком мелкострастны для этого! А ты мо-жешь, ты -- гениальная, ты -- с потрясающим воображением и чуткостью безмерной... -- как ты просветлена! А ты знаешь ли, кому этим обязана? Bo-Имя Господа, ты обязана папочке твоему! Я хочу верить-знать, что он был _в_е_с_ь_ в очаровании Матерью Света, он -- "бедный Рыцарь" Единственной, -- он -- Ее служитель. Как хотел бы я услышать его служенье ЕЙ! -- как, должно быть проникался он Ее очарованием светлым, чистейшим, в Празднования Ей! Он дал тебе жизнь и с ней -- Свет Ее, Ее постижение, Ее очарование. Оля, чистая, чистейшая, -- я упиваюсь твоим сердцем, твоим умом, твоим безграничным дарованьем. До чего же я счастлив! _Т_а_к_у_ю_ _н_а_й_т_и... и быть _т_а_к_о_ю_ любимым -- Господня Милость! Полюбить _т_а_к_у_ю_ -- разве это трудно? Это -- _з_а_к_о_н, это "быть любимым" -- увенчание всей жизни, всех обид и страданий утоление, возмещение! -- Ах, Ольга, -- вот они, мои крики, -- "кто ты? откуда ты?!" Это же инстинкт вел -- открыть, и как давно?!
   Ну, видишь теперь, как я _в_е_р_н_о_ шел к тебе, ощупью, вслепую... -- _з_н_а_л_ (чем?) _в_с_е_ в тебе, только названия сему не знал! -- Я не мог обмануться. И вот, ты раскрылась _в_с_я_ -- и как же дивно! -- в этом очаровательном письме твоем -- от 19.XII. А ты еще говорила, -- я _с_о_ж_г_у, _н_е_л_ь_з_я_ отдавать "истории"! Это будет святотатство, Оля! Ты обогащаешь всех. Олёк, -- прими же от Господа дар твой благоговейно -- и дай ему жизнь -- путь.
   Вот -- твое назначение. Твори-пиши, что хочешь, как хочешь, -- будет чудесно. Спроси сердце, спроси ЕЕ. Вот он, смысл нашей встречи, нашего обоюдного искания. Вот искупление наших томлений. Мы должны встретиться, я знаю: срока не знаю, но встреча должна быть. Хотя бы -- чтобы хоть глаза твои живые видеть, к сердцу тебя прижать и не отпустить, никогда... -- не знаю, сольемся ли... но я тебя хочу видеть, чтобы хоть ножки твои целовать, Ангел мой чистый, коснуться тебя, осязать твое земное. -- И все это не ответ: коснулся, только. Надо говорить, сердцем.
   Почему ты не получила "Старый Валаам"?! Я напишу в Берлин... Или -- еще раз отсюда пошлю. Я знаю, что давал издательству, послать.
   Сегодня у меня -- 8 градусов Ц. Я растопил камин. Электрические радиаторы превысили норму, не буду обращать внимания. Пока не отапливается дом! Все -- "завтраки". Моя "Арина Родионовна" в праздники не бывает, -- в церковь ходит. Я хозяйствую, -- дико! Но сегодня мне так хорошо, -- от тебя! от мыслей о тебе. Вчера я в 11 час. -- _т_а_к_ (!) тебя почувствовал -- и _к_а_к_ же нежно ласкал тебя! Меня пронзило _ч_т_о-т_о... взглянул на часы -- как раз -- 11! И я обнял твою головку, прижал к груди... -- о, воображение какое! -- ласкал, гладил локончики твои, шептал тебе... о, _ч_т_о_ я говорил! -- и как жарко было в сердце! как оно таяло, нежностью, до слез тихих... -- и я _ч_у_в_с_т_в_о_в_а_л_ тебя, льнула ты... -- и мы молились оба, и -- любили друг друга! -- чисто, светло, до боли сладкой. Сегодня я с тобой молился, в 12 ч. дня -- и слышал, как ты спокойна. Будь счастлива, светла, моя голубка, нежка, чутка, умка... -- о, Оля моя... -- да нет же слов, для тебя всех слов так мало, так ты необъятна, неназываема! Олёль, девочка-женщина, цветок, козочка... звездочка, ласточка, мушка золотая-голубая, перлик мой, самоцветка, вся, игрушечка живая, трепетка, нервка... ты чудесно-нервка, -- дорогулька... -- ну, нет у меня слов для тебя, сладкая моя... душа бессмертная, красавица из всех красавиц! Ты -- Пречистая (Ее -- отражение земное!) для меня. Оля... вот теперь я _в_и_ж_у_ -- через твое несказАнное, -- какой огромный Смысл в "воплощении" через Деву -- Господа, Земного! Он, Волей Своей, определил -- явить Себя миру -- через Высшее-Чистейшее -- Таинственнейшее для земнородных -- через -- Вечно-Женственное, Вечно-Девственное! _Л_у_ч_ш_е_г_о, более подобающего для Него на земле -- _н_е_ _м_о_г_л_о_ быть. Вот она, _Т_а_й_н_а! Вечно-Девственно-Женственное -- едино, _о_д_н_о. И Рождество -- сегодня -- Праздник всех чистых, чутких, уповающих, постигающих смысл Вечного и -- _Ж_и_з_н_и. Все этим в мире здешнем очищено и вознесено! Все -- Свет Разума, все -- Свет Любви, Цвет Любви. Это -- _н_а_ш_ Праздник. Мы с тобой его постигаем глубоко, я -- через тебя. Ты -- через меня? Но ты-то -- мой свет, моя сила, моя -- любовь, чистейшая, небывалая, небесная, -- от Неба, Его Волею. Ты мне _д_а_н_а. Как ясно это вижу! Ты столько искр выбила во мне. Душу твою люблю, и _в_с_е_ в тебе люблю, земное-святое, телесное, -- оно у тебя -- чистое, влекущее тайной нетленной _п_р_е_л_е_с_т_и, какая в тебе... -- у меня кружится голова, ликует сердце, я весь -- в тебе! Я -- с тобой, я близко с тобой, нельзя ближе, я весь в тебя излился, в тебе свечусь, и это чувствую... -- и ты так нежно меня ласкаешь, недостойного... Ольга, помни, как ты необычайна, найди в себе уверенность -- сознай -- и -- ты молилась! -- отдайся творчеству. Не бойся, пусть не ладится пока, -- на-ла-дится! С_е_б_я_ слушай, _ч_т_о_ велит душа.
   На письмо предыдущее отвечаю, от 17.XII. О биографии моей... -- мудрая, умней нельзя определить! "Пишу что-то о России"... Это, очевидно, хотели сказать, что я думал дать "Спас Черный"482, большой роман, -- я дал "Солдаты"483, глав 10 -- и оставил, ушел в другое. Вряд ли вернусь. Теперь -- "Пути"... Я -- во-Имя Твое должен их дать. И -- _т_в_о_и_ они, посвящу тебе, как "Куликово поле", как -- _в_с_е, никому мною неотданное. Ты _в_з_я_л_а_ _в_с_е_г_о_ меня, -- и пусть, только твой, и для тебя, только. Нет, Оля, я не могу ни в чем тебя упрекнуть: "жуть нашей безысходности" не зависит от тебя, -- ни от меня. Я знаю: будь в твоей воле -- ты была бы со мной. О "таинственном" в "Путях". Слушай: не зная ничего, я написал -- когда служили панихиду по брату В[иктора] А[лексеевича]: "а не помолебствуете ли Анастасии -- Узорешительнице... ныне память ее празднуем". Сказала просвирня. Я _н_е_ _и_м_е_л_ права _т_а_к_ сказать, я _н_е_ знал. Написал и -- опомнился: бросился к календарю: там было: да, в этот день _е_е_ память! Это -- откровение было. Я был потрясен. Второе: в метель у Страстного монастыря, ночью рассказ Димы о метели... Я написал, -- около Вологды охотились... монастырь... и _з_а_с_т_а_в_и_л_ -- ничего не зная! -- сказать Дари: -- "это же ваш монастырь... Димитрия Прилуцкого... -- дружки преп. Сергия..." -- Это -- святой Димы484... Написал -- и... опомнился: "что это я?" Не имею права так... читатель проверит... -- но так это _в_я_з_а_л_о_с_ь_ хорошо..! Я после нашел книгу о монастырях... достал с трудом, -- и _ч_т_о_ _ж_е! Да, под Вологдой... монастырь... Димитрия Прилуцкого! Я был потрясен!! Оля моя!!! -- это так было дивно!! Я почувствовал, что Господь меня просветлял. И -- третье: -- поражающее! -- в тяжкую минуту для Дари... она хотела идти ко всенощной (* необходимо было мне, по сути романа!), в Новый год {Здесь и далее название праздника приведено к современной орфографии.}: я написал это, и _э_т_о_ _б_ы_л_о_ мне необходимо, для важного, психологически, в романе, для _р_а_з_в_и_т_и_я_ его: но почему бы в Новый год быть всенощной? _Г_о_д_ был дан _т_о_ч_н_о_ -- кажется, 77-й. Я, написав, стал проверять себя, отсчитывая, с поправками на високос и прочее -- _н_а_ш_е_л: 1 янв. этого нового года пришлось на... субботу!!! Всенощная должна была _б_ы_т_ь, что мне и надо было!!! Ив после дал мне математическую формулу -- точно суббота. Целую. Твой Ваня
   [На полях:] Я буду стараться стать тебя достойным в "П_у_т_я_х" -- _Т_е_б_е . Вчера послал тебе 2 посылки -- и приложил когда-то недосланную плитку шоколада. Прости -- так все недостойно -- _т_е_б_я!
   Оля, лечись, не слабей, -- тебе -- жить -- творить во имя Святой Любви. Мне -- принести в дар тебе -- "Пути Небесные" и хоть раз -- поцеловать тебя!
   О, как целую тебя, Ольга! до писка! Сегодня, 29-го -- посылаю "Старый Валаам", "На морском берегу"484a и для Сережи -- "Про одну старуху".
  

109

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

13.XII.41 {Это письмо было задержано.

И. С. Шмелев получил его только 29.12.1941

вечерней почтой.}

   Посылаю тебе продолжение "жизни", написанное уже несколько дней тому назад. Сейчас я ничего не могу писать, из-за той страшной, неизбывной и непонятной тоски, что овладела мной эти дни.
   Попытаюсь преодолеть ее.
   Самое важное еще для меня: мысли о встрече нашей или не встрече я тебе уже изложила в предыдущих письмах.
   К этому добавлю только, что чем дальше, тем мне яснее -- в то время как встреча (как таковая) ничего не предрешает, -- _н_е_ _в_с_т_р_е_ч_а -- предрешает все! И именно, что... мы никогда не встретимся... Ясно!..
   И это так важно, так должно быть свободно каждым решено, что я тебя не вынуждаю и ни к чему не склоняю, но само собой разумеется, что из решений твоих я делаю выводы. Мне всегда казалось, что ты не хочешь, избегаешь встречи. М. б. я и не права.
   Если бы ты все же захотел хлопотать (ибо ты до сих пор еще не хлопотал, -- я это знаю (!)), -- то сообщаю, что С. уже не при фирме Shumacher, но со вчерашнего дня принял на себя всю фирму, и таким образом вместо фирмы Shumacher стала фирма [1 сл. нрзб.] S. Subbotin. Он, как директор, не может действительно отлучиться. Сережа привез мне сегодня твои лакомства и прочее. Ну, что мне с тобой делать? Побранить или поцеловать? О книгах я давно писала и благодарила. Все получила, которые ты отсылал.
   В следующем письме перечислю.
   Целую. Оля
   [На полях:] Получил ли мою фотографию?
   "Реликвию" я и приняла как таковую. Об этом еще напишу особо. Много дум!
   Прости, что мало пишу, -- не могу... У меня это бывает. Пройдет. Спать больше надо тогда!
  

"Повесть жизни". No 2

   Передо мной стоял N. с сарказмом, с какой-то горечью. Что он говорил, не помню точно, но что-то о своей ничтожности, о презрении всех к нему, и что ему это _т_а_а_к_ безразлично. Что-то и о религии (тоже с улыбочкой, но видно было, что это -- маска). Я ему советовала почитать Евангелие и о презрении сказала, что идиоты только за тюрьму могут презирать. Евангелие он читал еще в тюрьме, и много.
   Стали раскланиваться. Так до Пасхи. В Великий Четверг служил у нас, присланный откуда-то священник485, прокричали о нем, что и "пьяница", и "редкий развратник" и т.п. Уехали все, кто мог, на службу в город. И я тоже. Берегли, видите ли, мы все себя, "не запачкаться" бы от "пьяницы-попа"... Возвратясь, однако, узнали, что этот батюшка (лет 30--31) служил исключительно проникновенно и всех "взял". Был и N. Не удивительно, что эта служба была в устах всех "ос" сплошным жужжанием. N. тоже пришел "поделиться" впечатлением. И... уж не очень саркастически смеялся. Был он весь заторкан, без тепла, без дома. Священник оказался необычайным. Привился у нас в семье.
   Я глубоко стыдилась моего тогдашнего отъезда в город. Тоже, святоша! Я покаялась ему в этом. Мы сдружились. Он мне потом много помог в жизни. Стали мы особенно беречь батюшку от наговоров. Пылкий он был, не "умел" себя вести с "жабами". Легковерный, как дитя. Его можно было разыграть и затащить куда-нибудь. Вот однажды N. пригласил его в пивную. Я, помню, возмутилась и поругалась с N. Я его стыдила. После этого столкновения N. стал как-то уважать меня. На Троицу я плела гирлянды в церковь. Подходит N.: "О. А., а себе-то Вы и не оставили цветов? Все расхватаны?" Да, я о себе забыла. Посмеясь его заботе, я сказала: "ну, сколько же кругом цветов (цвели белые акации, все одуряя), авось и мне хватит!" Вечером слышим шум в саду. И что-то хлопнулось около моей двери. Крики... Это N. рвал мне белые акации, а заведующий домом, не видя, кто это в деревьях, его оскорбил. Понятно: за плечами тюрьма, а тут... "вор?" И вот уехал в город. Ночью же, без гроша. Все ахали и охали. Букет одна дамочка подобрала себе, пока я была в комнате. Так бы и кончилось... Но я заболела малярией, от кого-то узнал. Прислал мне письмо, -- просил простить за "беспокойство", прислал "вместо _т_е_х_ цветов, васильки". Еще спустя немного, явился к институту и подал мне письмо, прося потом ответить. Бледный весь, робкий. В письме стояло, что я его "человеком сделала", и Бога ему дала, охоту жить вернула и много, много. В конце просил стать его женой, иначе... "не хочет, не будет жить. Не для чего и не для кого..." Прочитав его, я вся вдруг потускнела, поблекла. Я не знала, что же это? Я не любила его, жалела только по-человечеству. Всю ночь мучилась, прося Бога помочь мне. Мне было 19--20 лет. Я боялась погубить его отказом. Перед тем я все молилась, чтобы открылся мне мой смысл жизни! Я этим очень тогда мучилась... И вот... я вдруг это и приняла за указание, за ответ мне. Встала ночью и записала:
   "Это мне Крест дается, и я его принимаю". Я согласилась. Мы не могли тотчас жениться, т.к. надо было хоть кому-нибудь из нас, хоть как-нибудь устроиться. Любил он меня безумно, исступленно, чисто, оберегая от всего, от себя тоже. Но со временем, и очень скоро, началось тиранство. Ревность его доходила до пределов. К маме, к подруге, к прохожим. Я не смела хорошо, к лицу одеться. Ни на концерт, -- никуда. Только -- он. Весь мир должен был пропасть для него у меня. Я все терпела. Угрозы убить себя, меня... Постоянно. Мама моя была не рада этому браку, но она нашу свободу не насиловала. Его родные благословили, радостно. И вот так длилось до 26 года. Любить я его не любила, но притерпелась. А тогда казалось, что и полюбила будто. Его любовь меня как будто собой ослепила. Баловал меня, как это могут только _н_а_ш_и, русские. Но его угрозы, его попытки "кончить с собой", его бритва у пульсов... и еще много чего... измучили меня. Я разучилась смеяться. Я была в вечном страхе. Я никому не говорила ни слова, боясь, что мама, и так настроенная против, -- запретит. Я верила в мою "миссию спасти человека". Гордыня? Да, гордыня. Я так и на исповеди это назвала. И потому -- поражение гордыне. Терпела. Отдавала ему все силы, и, страдая и сострадая, я, правда, будто и полюбила его. Но во всяком случае -- терпела. Отдавала ему все, что у меня было. Скрашивала жизнь ему, чем могла. Все свое время, всех знакомых бросила, ежедневно писала ему, если не виделись. Посылала ему цветы (любил очень). Даже дневник свой отдала, чтобы успокоить его ревность. Но дальше все было хуже. Дошло до того, что он явился на русскую "Татьяну"486, -- я должна была из-за отчима там быть, а N. не хотел ни за что. Мне сквозь слезы идти пришлось, -- не хотела, но надо было. А N. этого не хотел понять. И вот, явился туда пьяный и вытащил меня за руку из пар полонеза... Представляешь. И предлагает отвезти домой, в Тегель. Я возмущена была. Это была ночь 2 ч. Скандал был бы, к нашим "кумушкам" явиться с ним вдвоем ночью. Я осталась у подруги. Сережа был тоже на балу, -- возмущался ужасно. А N. обещал броситься в канал этой же ночью. Его увел кто-то. Всю ночь меня била лихорадка. Измывался недели 2--3 надо мной, до примирения. Эти примирения бывали зато -- верхом его блаженства. Тогда -- все к ногам. Меня же это все доконало. И я уже не знала, что мне делать. И вот... в 26 г., вдруг открылось, что у него tbc., надо в больницу. Мой отчим ему и денег, тогда нам жилось хорошо, дал, и вообще мы сделали все, что могли. Я каждый день его навещать должна была, это езды 1 1/2 часа [в] один конец! И если опаздывала на 5 мин., то... молчание часами и муки в письмах. Да, а надо тебе сказать, что за время нашего знакомства, он изменился очень: бросил пить совершенно, причащаться ходил (с детства не был), все подчистил в себе. Ну, и я светилась и... гордилась радостно. Мама ужасалась моим сидениям в палате tbc., и т.к. я стала скелетом, то повела к доктору. Тот tbc. не нашел абсолютно, но посоветовал уехать из всей этой атмосферы. И я уехала в Баварию. Что это было! Какие проклятия. Я хотела с полпути возвратиться... Его желание умереть, "под забором" и т.д. А я-то... всему-то я верила.. нечно; в частности, благодаря применению пенициллина и проч. -- свыше 500 всяких впрыскиваний! Теперь отдыхает в Фонтенбло. Меркулов -- все тот же добрый человек... побывавший... очевидно, в виду связанности с "Дарю"441, как помощник старосты, и, вообще, с церковным... на рауте в по-со-льстве... хотя, конечно, мог бы и не побывать, как поступили два профессора Богословского института -- Карташев и Зеньковский442 (принявший священство), _т_о_ж_е_ получивший пригласительные карточки от "амбассадов" {Здесь: "из посольства" (от фр. ambassade).} на собрание в честь прилетевшего -- на самолете -- из Москвы митрополита Николая443. Остальное, пока, слава Богу, бытийственно-благополучно. Доктор на отдыхе, не видал его больше месяца. Болел он той осенью, довольно серьезно. _Т_а_м, сколько могу судить, _н_и_ч_е_г_о_ не пременилось... к лучшему. Компрэнэ-ву? {Вы понимаете (от фр. comprené vous).} Словом -- "действие продолжается". Дорогой наш профессор, умница, -- все на той же твердой позиции. Не буду углубляться и бередить...
   Хорошо, что хоть ты могла немного отдыхать, -- пишешь -- "и наслаждалась очень", -- в прошлом году с 18 авг., перед тяжкими испытаниями. А у нас с этого самого дня-то и _н_а_ч_а_л_о_с_ь: мучительное и опасное освобождение от "захватчиков"... много пережито, мно-го... -- не хочу ворошить. Конечно, было _ч_у_д_о. Париж висел на волоске, все главное в нем было минировано немцами, но приказанный Сатаной "апофеоз" не свершился _ч_у_д_о_м. Для "смотрящих в глубину" это ясно, до осязаемости. Ничего удивительного, что дети "аплодировали" убийствам, -- немецкие дети, как ты пишешь. Такова была система воспитания, да еще народа, удивительно узкого, привыкшего к "пунктам", "шорам" и проч. Удивительно, дочего разболтана душа у другого, дорогого нам народа... душа с _г_л_у_б_и_н_а_м_и..! Невесело, дорогая моя Олюша... -- и верь мне: ох, _н_е_в_е_с_е_л_о! И вот, валится из рук работа...
   Почему не написал тебе о продолжении "Путей Небесных"? Трудно передать содержание. Довольно сказать, что 2-ая книга романа, размером больше на 100 почти (если в печати) страниц -- 1-ой, захватывает лишь 5 недель жизни моих лиц! Все -- _в_н_у_т_р_и: формировка Дариньки и ее _с_и_л_а. Ответь, цела ли копия первых 200 страниц романа? и -- точно! -- какие последние страницы получила? Как только будет разрешено посылать заказом печатное, я тебе вышлю: я делал копию. Последняя глава этой книги -- "Пути в небе", -- картина падения астероидов -- 30 июля ст. ст., так называется "поток (ливень) "персеидов"", -- кажется глазу, что он истекает из созвездия Персея. Пришлось почитать астрономию. Вот, неизвестные тебе главы: XVI -- Свет из тьмы. XVII -- Побеждающая. XVIII -- Постижение. XIX -- Признание. XX -- Радости и соблазны. XXI -- Испытание рассудком. XXII -- Неосторожность. XXIII -- Открытия. XXIV -- Светлое новоселье. XXV -- Чудесный образ. XXVI -- "Благословляю вас, леса..." и XXVII -- Пути в небе. Эти главы занимают со 193 по 294 страницу рукописи, что соответствует приблизительно 400 с чем-то печатным страницам, как в 1-м томе.
   М. б. эта вторая книга романа -- труднейшая: надо было образно дать, как формировалась Даринька душевно-духовно, откуда в ней ее _с_и_л_а, ее обаяние, что влечет к ней и влияет на окружающих. Все это в связи с "событиями", ибо в этих страницах мно-го событий, большей частью _в_н_у_т_р_е_н_н_и_х. М. б. читателям, -- и неглубоким, -- не будет "ску-шно". Надо было показать, что творилось с "чувством" Виктора Алексеевича, как он _в_н_е_д_р_я_л_с_я_ в Даринькин "мир". Тут уже оба они "скреплены" на-крепко. Не могу судить, удалось ли мне все это. Доктор говорит -- но на его суждения я не могу полагаться, ибо он, порой, -- странно-ограничен, -- "о, это еще глубже 1-ой части!" Надежней куда суждение умной Юли: она -- в восторге... но тут надо считаться с пиететом к "дяде-Ване". А я, повторю, не судья себе. Да и писалось-то... в ка-ких условиях! Как бы -- _с_т_р_а_д_а. Кузюмов странно-нежданно преломился! Предстоит теперь эпизодическое явление Вагаева... проходит "как тень". Многое в романе преломилось... Теперь надо бы писать уже широкими мазками, захватывая большие куски времени... но для сего мне необходим _в_з_л_е_т_ и размах. Но где я найду этот "размах духа"?! Надо знать условия _ж_и_з_н_и... милая моя Олюша. Надо мне близкое, любящее сердце... духовную опору. Надо, чтобы передо мной был свободный простор... для чувств и воображения. Где он?.. Надо найти силу совсем забыться. Можно ли? Надо знать современность нашу, ми-лая..! Она цепляет, она ранит. Открывшиеся мне ужасы "падений" в мире -- давят душу. Не стану касаться. Надо знать и житейские условия...
   Твоя малина должна выжить, как и сад. Он дышал, хотя бы верхушками. Затоплен был пресной водой. И не надолго. Я живу как бы в _п_у_с_т_о_т_е. Ты знаешь, как я любил и ценил _ж_и_з_н_ь, до мелочей в ней, много говоривших душе. Теперь... я недоумеваю... я растерялся... так все в ней шатко и так жестко. Около меня -- мои бедные цветочки, одна скамеечка... и снова -- ! -- навязчивость моя, необъяснимая: я снова воспитываю лимонное деревцо... взамен погибшего в бомбардировке. Видишь, какой "упрямец". Нашел зернышко, и вот уже 9-й листик растет. Смешно и -- трогательно, не правда ли?.. Снова я на диете... что-то вдруг вызвало боли... осень идет, острое время для ульсэр {Язва (от фр. ulcère).}... Скажи, прошу, что тебе послать: кажется, можно что-то посылать, мне прислали проспекты "коли сюис". Но сахара дают в них 200 грамм! У меня есть, чем питаться, да и много ли надо мне?!
   Иван Александрович очень чутко отозвался444 и показал себя верным другом. Только редко пишет. И ты -- редко... Чувствую себя очень одиноким, -- порой -- до страшной тоски. Ив мой у родных на севере, девочка чудесно умна и жадно знакомится с миром. Юля чутка и трогательна, но редко видишь ее, -- она вне Парижа. Современности не хочу и не могу касаться... -- я как бы _в_н_е_ жизни, это мое усилие -- для ухода всем духом в работу... в "Пути" мои... но часто бессилен _о_т_о_й_т_и. О, как я вчувствовался в это пушкинское -- "покой и воля"!445 О, какой рай утрачен!.. -- и как же мало ценился он, "творческие возможности" в нем, в минувшем и невозвратимом. Я никогда не был "реакционером", ни политиком, и вот ныне я так остро чувствую, _ч_т_О утрачено, даже в таком несовершенном, каким, во многом, было прошлое! Как "шумы жизни" лишают силы творческий дух, воображение! А ныне не только "шумы"... а -- непрестанный подземный гул, на смену как-будто умолкшего наземного грохота разрывов. Мне горько, уныло, _х_о_л_о_д_н_о.
   Я, как мой "герой" из повести "Это было"... -- вышедший из "гроба" засыпанного окопа и отдыхавший -- чуть -- в тиши, среди цветов и птиц... -- ты помнишь? Но разве можно сравнить то -- с _э_т_и_м!
   Господь с тобой! Как мало пишешь мне о _ж_и_з_н_и! Почему погибла твоя птичка? -- правда, какой несовременный вопрос, когда... Но все, касающееся тебя, мне дорого. Какие же твои планы? Но, главное, как здоровье? Пиши же!.. Или -- и тебя _з_а_б_ы_т_ь, как многое?.. Целую тебя нежно, умные глаза твои. Ваня
   Чудесна веточка вереска! Спасибо. "Цветы пустынных мест..." Помнишь -- "Вереск" -- в "Сидя на берегу"446..?
  

98

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   6.IX.45
   Мой милый Ванечек, наконец-то могу тебе написать. Все это время как в колесе: были национальные праздники. Нам неловко выделяться от крестьян -- сочтут гордецами. Потому вовлеклись таки. Были 2 дня торжеств: 4--5 сент. 4-го началось все торжественным аллегорическим шествием. Я с еще одной семьей составили тоже частицу этого шествия. На большой платформе, запряженной парой здоровых лошадей, установили, сделанную мной (в нормальную величину) корову (!!), корову-автомат. Надписи объясняли, что за последнюю голодную зиму никаких обычных коров не хватало для питания голодных. Под выменем стояло ведро, а из сосков... текло "молоко", -- как думали зрители, на самом же деле толстая нитка, промазанная калькой {Известь {от нем. Kalk).}. В ведре лежали бутылочки с молоком, а кругом коровы и меня толпились дети -- горожане с пустыми бутылочками, прося молока. Я брала их и ставила в ведро под вымя, качала помпой -- хвостом и вынимала бутылочки с молоком.
   Эффект был полный. Корова сделана идеально, до мелочей, все кости видны, хребет, возвышение у хвоста, рога настоящие. Некоторые думали издали, что мы телку везем. По углам платформы стояли и сидели в национальных костюмах крестьянки и делали сыр и масло (по-настоящему), мололи на кофейной мельнице муку и пряли шерсть: делали все то, что было запрещено и так, как только можно было делать, таясь, т.е. очень самодельно, как все это зимой делали, по-домашнему, т.к. опечатаны были маслобойки.
   Над всем этим деланием был в стихах "лозунг" "C.C.D. (центральная служба контроля, -- т.е. просто контролеры-сыщики) в постель, -- у мужиков начинается потеха". Этот плакат писала я и снабдила его карикатурой из жизни: [кландестинная {Тайная, скрытая (от англ. klandestine).}] колка поросенка и прятание последнего в постель хозяина. Вышло очень хорошо. Платформа была украшена гирляндой и цветами, флагами и т.п. Все в костюмах. У меня прекрасный есть костюм свой, только взяла голландский чепчик данной местности (т.е. Shalkwijk'cкий). Всего было 36 платформ, очень хороших. По программе должны были изображать недалекое прошлое, настоящее, будущее. Оригинально и метко было изображено: немецкий солдат целуется с девчонкой, за ним канадец с двумя в обнимку, за этим голландец в национальных лентах... один. Как у Вас, не знаю, но у нас это так. Бабы с ума сошли. Шествие было очень красиво. Мы получили II приз. Мне кричали по пути: "это корова получила"! Я была так увлечена шествием, как таковым, солнцем, музыкой, что и не думала о призе. Днем были игры детей и всякие забавы. Вечером все праздновали в "местном собрании", был куплетист, юморист и т.п. Все танцевали полонез. Я хотела "смыться", но меня заметил здешний врач уходящей и остановил остаться до полонеза. Я была с Сережей. Арнольд не любит подобных торжеств. Я же считаю, что уклоняться от общей жизни нельзя. Вчера утром раздача призов и спорт. Чудесно было с лошадьми. Ч_у-д_е-с_н_о! 64 коляски состязались в бегах. Все лошади почти премированные, породистые. Я жалела, что Арнольд не устроил для меня коляску. Могла бы ехать в русском костюме. Было много в костюмах. Только вечером пришли домой с "ипподрома". Был уже гость -- один верный наш клиент из Утрехта, русский. Около 12 ночи вздумали пойти посмотреть, как веселится Shalkwijk. Обошли все "кабачки" по 5 минут. Забавно, что всюду сталкивались с комиссией по устройству празднеств -- все-таки интеллигенция. Ходили потом вместе "любовались", как могут веселиться. Сегодня все нормально, даже урок музыки был. Играю теперь сонатины, м. б. скоро начну легкие вещицы Моцарта, Шуберта, Чайковского из сборника для детей. Знай наших!
   Я закружилась в делах. Приехав от золовки (она совсем больна!) попала сразу на груши и сливы, которые прислали нам. Надо все это стерилизовать. Потом еще другое стерилизовать. Стирку огромную сделала, больше 150 шт. Отдавать еще нельзя, мыла нет. Из Америки мне выслали посылку, среди вещей и 6 кусков туалетного мыла. Но я бы лучше хотела простого для стирки. Еды нам совершенно достаточно, только нет сахару, его тоже пришлют из Америки. Дают очень мало, но все же дают. Соли совсем не дают. А надо овощи солить. Беда. Покупать, даже за бешеные деньги, тоже негде. Кило соли 40--45 гульденов или 17 яиц. Последнее было бы мне приятней, но теперь у нас мор на куриц, какую-то болезнь получили во время нашей эвакуации. Ванюша, затопление водой по-разному отразилось на растениях в зависимости от глубины и срока залития. 2 метра глубины в продолжение 7--8 недель не столько сыростью испортили дело, сколько "раздавили" тяжестью все растущее. Когда мы в резиновых сапогах ходили по глубине в 1 м, то чувствовали, как давила вода сапог. Например, жасмин: куст впереди дома стоял 1/2 м под водой недели 4 и только чуточку поболел. Сирень погибла.
   Жасмин подальше 1м -- долго был голый и сухой, только теперь несколько листочков, еще дальше 1м -- погиб. Малина была 2 м под водой -- вся погибла. Но это все ничего. Я не страдаю. Я в хорошем состоянии, хотя впереди неизвестность. Я рада как-то органически, что кончилась бойня и счастлива каждую минутку. Атомная бомба -- жуть. Я боюсь о ней думать. Это что-то от... "Силы небесные поколеблются"447. И вообще, ты, конечно, прав: очень немногие поняли то, для чего нужен был чистительный огонь. Все совершенно так же скользит по поверхности, как и до него. И вот у меня тоже все суета, суета. С самого начала тяжелых дней сентября прошлого года, я вела дневник до 1-го мая 1945. Могу все воспроизвести. Могу написать, если бы только села за писание. Хочу вот еще в газету написать кое-что в защиту крестьянства, которое очень уж клеймят горожане, разжигают страсти. Любовь надо и единодушие для отстройки развалин, а не злопыхание. Все-таки думаю поехать на родину, хоть на несколько недель. Уверена, что я-то смогу. Вообще, у меня никакой вялости. Хочу дела, только бы время! Мой хирург еще в Цюрихе. Очень бы хотела, чтобы он повидал И. А., и привез его книги, но просить стеснялась. Он сам по себе И. А. боготворит по одной его книге. Dr. Klinkenbergh хотел меня тоже устроить от Красного Креста за границу поехать, но это оказалось очень трудно. Сам он массу работал и работает. Врачи держали себя на высоте при немцах, очень решительно отклонили предъявленные им требования, по которым предписывалось бы "выводить в расход" стариков и безнадежно больных, равно как дефективных детей и т.п. Dr. Klinkenbergh был герой, не боявшийся за себя лично. Когда в ответ на протест врачей их стали арестовывать и хватать (1943 г. июль), -- он сперва было, послушался советов директора больницы и уехал в Shalkwijk к сестре, провел часа 4 и вернулся обратно. Мне он потом говорил: "Я не смею оставить больных, есть же срочные операции, пусть меня берут, сажают, но добровольно я не ретируюсь". Только "на всякий случай" тогда просил сестру зайти к нам и сказать, какое положение врачей создалось. Я предложила ему во всякое время наш дом для укрытия. Но он остался на посту. Массу людей спас. Работал и нелегально, спасал людей от уводов на работы. Сереже тоже выдал свидетельство, что он болел и дал нам возможность более спокойно ожидать облав и обысков. Сережа был в страшно опасной "переделке". К счастью, мы ничего не знали. Немцы бы его прямо застрелили, если бы поймали. Но мне не хочется ни о чем больше вспоминать. Я так рада, что война кончилась. Жутко подумать только, как обнищал мир. И ради чего? Голландия нищая стала. Ничего здесь нет.
   Но что такое Голландия, если из Америки пишут, что там 1 фунт масла на месяц дают и почти что никакого мяса, кроме консервных сосисок и рубленого мяса в банках. Но хоть бы люди образумились и получше стали.
   Ванечка, как у вас с продовольствием? Как же у тебя дела, если печататься негде? Я о тебе волнуюсь. Толен собирался, собирался в Париж. Письмо мое к тебе у него давным-давно. Теперь, кажется, поедет. Хоть бы что-нибудь послать тебе! Ехать должна была еще Беатрис в Париж, одна девушка русская, я ей дала тебе письмо. Сегодня получаю от нее... все еще здесь. Не может отлипнуть от "дружка" своего. Это целая история о ней. Она тебе сама расскажет. Много я с ней чего напереживалась, она совсем как-то без всякого направления в жизни, но сама неплохая. Дала ей "Пути Небесные" читать, но она по складам по-русски то читает. Не кончила. А мне книгу ни за что не хотелось ей давать. Я твои книги берегу, как зеницу ока. Они все целы. Письма [у нас] дома из сейфа. Все цело. А вот в Arnhem'e в одном банке пришли немцы, потребовали директора, взяли у него ключи от сейфа, вскрыли, ценности взяли, а бумаги разорвали. Один из самых крупных банков. Сережа туда случайно только не положил свои деньжонки. Это же боялся и банк W. в Dnurshed'e, там, где были твои письма. Грабеж был вообще ужасный. Даже есть фильм -- снят грабеж Arnhem'a, когда немцы тащили все от дорогого фарфора до ночных горшков. Но это все ерунда, а вот люди... У нас в Shalkwijk'e была чета, мастер деревянных башмаков. В 1943 г. укрыли евреев, без корысти, себе в убыток, не за деньги, а за то, что еврейка родить должна была, а сама хозяйка была бездетна и мечтала хоть этого малютку понянчить. Потом еще еврея немецкого приняли, хозяйка стала всем говорить, что она сама беременна. Никто кроме врача не знал тайны, вся родня радовалась, что после 15 лет замужества, вот вдруг ребенок. А та по мере надобности все подвязывала подушечки к животу... Все верили. Ребенок родился у еврейки трудно... А когда родился, его записали на имя башмачника, и хозяйка лежала в постели, принимая поздравления родни. Играла свою роль чудесно, вела исподтишка хозяйство, ходила за больной роженицей (та 7 мес. была между жизнью и смертью), а как кто идет, так прыг в постель с младенцем. И вот в один день все открылось. 5 жандармов всех их оцепили и увели. Башмачник сам больной, еле живой. Жена его молила, плакала, в ногах валялась: "Оставьте мужа, он не виноват, это я, я хотела из-за ребенка, я виновата"..! Их угнали. В Shalkwijk'e все старались освободить их, но кто мог вызволить кого-нибудь от военной немецкой власти? И вот теперь она вернулась, жена, а муж? Никто не знает, ни где он был, ни жив ли он, ничего. Все думают, что умер, т.к. те муки, что ей выпало перенести, тому больному было верно не под силу. Младенца тоже взяли. Евреи никто не вернулись. Башмачница получила свой домик снова, но не живет, не ночует, уходит к матери. Вся сломана, сожжена жизнью. За что? И сколько такого... А это вот под боком, всякий день видим заколоченный домик. В Arnhem'e забирали евреев несмотря ни на больных, ни на умирающих. Одну роженицу во время родов взвалили на фуру. Она там и родила. Ребенка тут же взяли, как котенка. Куда? Не будут же его немецкие жандармы из рожка выкармливать. Убили, конечно. Я у кошки котят выкидывать даю с мукой. Нет, плохо, плохо обстоит с людской совестью. Чего нее удивляться, что атомы разложились... Да все разложилось.
   Ну, Ванёк, целую и благословляю. Оля
   Пиши! Жду о "Путях"!
   Прости кляксы -- перо течет.
  

99

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

17.IX.45

   Дорогой мой Ванюша, спешу ответить на твое письмо, которое пришло в субботу (15-го)448, чтобы ты не чувствовал себя "забытым" мною, чтобы не тосковал ненужно. Как твоя язва? Неужели опять начнется? Я часто тебе писала, но письма должны были идти с оказией, а те люди все не уехали. Скоро собирается Толен. Еще одна девица хотела к тебе зайти. С Толеном так бы хотела что-нибудь послать тебе. Мы из Америки получили посылочку (от одной семьи русских евреев, берлинских, которых я с 1938 г. -- 1940 вытягивала и... вытянула таки от немцев, правда, внеся за них большую сумму; которую мне дал, видя мои старания и разочарования сперва мой свекор, а остальную сумму еще один тип и мы сами). Это очень хорошая семья, по духу почти что христиане, особенно она. За меня она в Ольгин день посылает ставить свечку, и чего только не делали, чтобы отблагодарить. Теперь шлют посылки: первая с чаем (!), кофе (!!), какао, рыбные консервы, сардины, нитки, булавки, вторая еще не пришла, но там и сахар, и спагетти (!!!) и соль (!!!) и рис (ура!) и чего только нет. Они всегда очень все делают к моменту. Сахару у них тоже дают мало, по 1/2 фунта на неделю, -- тем трогательней. Теперь я могла бы тебе что-нибудь испечь! Как бы я хотела послать тебе песочничков, или еще что-нибудь. Мне ничего не надо, все теперь есть. Даже вот чай и кофе прислали, а сестра Арнольда предлагает вещевые посылки. Я открою на их конто счет здесь и тогда свободно буду просить о всем, что надо. Так что ты не волнуйся -- у меня все будет. Сегодня пошел первый автобус, а то мы сидели отрезанные от всего мира. Ванюша, как горько, что ты так безрадостен... Это мучительно, -- я так это понимаю. Ты прав -- провал полный, но меня это не сразило теперь так сильно, как тебя, т.к. я этот провал уже давно перестрадала, это же давно видно было. "Разболтавшаяся душа" как ты пишешь -- это большая для меня загадка, и ее, и только ее, стоило бы еще во всем этом хаосе узнать и изучить. Я смотрю на эту душу светлей, чем ты, верю, что она _ж_и_в_а_я.
   Я тоже прихожу в ужас, видя все такое скользящее по поверхности, играющее в Бога и религию. Чувствую цинизм какой-то во многом, но я не унываю. Я чувствую себя хорошо, как-то, без особых причин, радостно и это мне опора, потому что интуиция меня редко обманывает. Среди легкомыслия, ошибок и зла, которых очень, очень много, нельзя затеряться голосу добра. Добро и правда живут, и вот именно теперь должны быть активны и бодры. В унынии ничего нельзя создать. Как много теперь работы. Для каждого, для всякого. Я это чувствую. Пусть на весы будут собраны все крупички добра. Нельзя ретироваться. Я только не знаю, где и как я могу быть полезней, но знаю, что в нужный момент все станет ясно. Надо быть готовой к действу добра. Иногда, вот зимой этой, простое ласковое слово так могло помочь. Я не знаю, что несет будущее, но в каждый данный момент надо непрестанно творить хорошее. Ах, чего я философствую...
   Как я завидую моему хирургу, что он в Цюрихе и мог бы, если бы захотел увидаться с И. А. ... Как бы я его хотела увидеть. Я не сомневалась, что он все такой же, как был. Из всей его переписки было видно, как он мыслит. Никаких писем после мира я еще от него не имела, м. б. с доктором что пришлет. Он не щедр на письма. Здесь все потихоньку приходит в норму. Если подумать, что в конце мая мы счастливы были, что получили воду, а теперь уже автобус ездит, и свет, и радио, и уголь обещают, хлеба достаточно, мыло стали давать, масло, немного сахару, электрический гейзер могу для ванны греть! Керосин давали... Поезда ходят, телефон есть, можно всю ночь на улицу, почта есть и телеграф даже, а ведь всего этого мы не имели 9 месяцев. И главное, нет сознания, что где-то рядом идет _б_о_й_н_я, голод... Бойни нет! Вот отчего я радостна. Я ночи не могла спать порой от этих представлений бойни. И жили каждый своей заботой, не зная о близких и не имея возможности дать знать о себе. Ни почты, ни газеты, ни телефона... Как только все это влачилось. Но все, все надо забыть, набраться новых сил и работать. Нет, Ванечка, моя малина не встанет -- корни сгнили, я смотрела.
   И не только малина. Вчера вечером умерла одна из наших лучших коров (породистая), та самая, которая, будучи телушкой болела, и я ее выходила. Помнишь? Чудная была корова... У нас почти что не растет трава после воды (одна сорная), и столько всякой нечисти завелось после воды. На траве появился грибок, который проник в легкие "Жанны" и она задохлась. Ничто не помогло. Арнольд не согласился ее отдавать на колку и решил лучше материальный убыток (тысячи теперь) понести, чем самому ее дать убить. Ах, это страдание... так вот терять! Моя птичка умерла 16-го дек., когда у меня стояли солдаты. В единственной отопляемой комнате толклись 4 солдата и все мы вместе, тут же и птичка. Иногда мы, чтобы почувствовать себя на момент "дома", уходили в холодную комнату от них всех, но нельзя было там жить. Дверь не стояла на петлях, курили какой-то табак, как зелье, птичку дразнили пальцем, хватали... И один солдат утром мне ее мертвую и дал. Что они ей сделали? Ах, не знаю. Она была здорова. В комнате тогда не я была хозяйка. К ним приваливали еще другие солдаты. А Сережа так не очень-то и показывался. И сидели мы очень смирно, где уж расспрашивать о птичке. Ах, больно мне все это. Не дом был тогда у нас, а -- извини -- бардак. Девок с собой таскали, а маму хотели выбросить из кровати. В общем, я все лизолем потом мыла. Не забывай, что у нас под боком стоял всю осень и зиму фронт. Не знаю, как бы я все вынесла, если бы не запаслась силами в прошлом сентябре. Была дивная погода. Я поставила условием не жить "в семье", быть совсем свободной. Много рисовала. Написала один рассказик... будто мне его пчелки напели.. Их там были тучи... милые, добрые, не жалили. Странный был случай... Когда я первые дни гостила, то часто слышала разговоры золовки о какой-то больной старой русской даме, проживающей в "Rysthuis" (дом отдыха, -- только не в том смысле, как в Советской России). Я не вникала, не хотела вникать, ибо умышленно отходила от всяких забот, болестей и т.п. Я скверно себя чувствовала душевно. И вот однажды золовка прибегает и говорит: "она умирает, доктор местный говорит, что у нее рак..." рассказывает симптомы... Я говорю: "Не может быть рака, у такой старой, ей 75 лет было, не мог рак проявиться так "akut" {"Остро" (нем.).} и, вообще, все как-то непохоже..." Решили вызвать ее сына из Амстердама. И вот лежу ночью и думаю: "У нее ведь желчный пузырь был всю жизнь не в порядке... Это перфорация желчного пузыря..." Меня томило, что ночь, что ничего нельзя предпринять, да и все бы меня сочли за сумашедшую, если бы я с своими заявлениями разбудила кого. Скажу кратко, что пансион, где жила больная, -- чистое гнездо разбойников. Хозяин был, по общему мнению, чуть не разбойник и похоже, что в заговоре с доктором... Да, да... Черт знает что было! Целый роман! К утру заснула я... и снится... доктор Klinkenbergh y меня в гостях, и я наливаю ему чай... а это не чай, а желчь... Он смотрит строго и говорит: "2 недели раньше надо было"... Я просыпаюсь и утверждаю уже: "У нее перфорация пузыря, немедленно оперировать". С сыном (русский офицер) мы вызвонили Dr. Klinkenbergh и тот, до трогательности, откликнулся. Я все ему рассказала до мелочей и прибавила, что больной необходимо, на мой взгляд, вливание раствора соли, т.к. она не пила ничего днями. Dr. Klinkenbergh сам ездил за бензином, сам заказал автомобиль... это было в 2 ч. дня -- наш разговор, а в 5 ч. больную уже привезли в Утрехт. Это был последний день перед штурмом449. Через 2 дня, я с опасностью для жизни и великим трудом ехала домой. В Утрехте должна была найти телефон (тогда их имели еще врачи) и дать знать домой, чтобы выслали лошадь. Пошла, конечно, к Dr. Klinkenbergh'y. Он выбежал восторженно-возбужденный с криком: "Я говорил, что хотел бы работать с Вами как лаборанткой... теперь хочу назвать Вас моим коллегой!" Я, оказалось, совершенно точно "поставила диагноз" Dr. K[linkenbergh] уверял, что это очень трудный диагноз. Он, благодаря моей безаппеляционности, заказал и вливание соляного раствора и больной тотчас же могли дать влагу. Он оперировал ее мастерски, отыскав за бешеные деньги какой-то очень хороший наркоз, как раз... на одну операцию. Старушка выжила. Сын ее... сперва с резервом слушавший мои хваления D-r'y Klinkenbergh'y, -- схватил мои руки и благодарил в слезах, повторяя: "Это не врач, -- это золото, золото"... Dr. K[linkenbergh] сказал, что это мелочь, то, что он сделал, что для русских, которых он любит за их душу, он готов на гораздо большее. Затем он еще бывал у нас, среди разгрома и суеты военной, в восторге рассказывал о больной, Сережу уверяя, что это не он -- Dr. K[linkenbergh], a "вот сестра Ваша спасла ее"... Я послала ей вишен уже, через 8 дней она могла встать. Dr. K[linkenbergh] сделал чудо!
   И вдруг... старушка, слышу, скончалась.
   Dr. K[linkenbergh] чуть не плакал. Оперировать больную 75 л., лежавшую 2--3 дня с животом, полным желчи, ничего не евшую даже, ослабшую, после транспорта в 90--100 километров... Оживил ее, спас... И вот..! Оказалось, что больницу, где она лежала, потребовали немцы под госпиталь и всех больных должны были в течение 12 часов убрать. Dr. Klinkenbergh сам просил властей хоть одну комнату пока оставить для тяжело-оперированной... Его и не слушали, сказав: "Krieg ist Krieg" {"Война есть война" (нем.).}. Старушку повезли куда-то чуть ли не на телеге, т.к. все уже было реквизировано для войск. Она металась дорогой, и поднялся жар. Умерла от слабости, просто от жара. Klinkenbergh долго был под влиянием этого. Его поразило мое решение так круто взяться за больную, наперекор и даже тайно от местного врача, настойчиво утверждая необходимость операции. Если бы не военные события, то следовало бы расчистить гнездо, где она лежала, т.к. там ее просто оставляли умирать, чтобы разграбить ее очень шикарные вещи. Что частично и случилось уже. Помню, как на мое предложение звонить хирургу, обрезали меня: "Оставьте, пожалуйста, это не хирургический случай"...
   Но интереснее всего то, что когда она уже скончалась, Dr. K[linkenbergh] пришел к нам и стоял точно так, как у меня во сне и сказал: "2 недели раньше бы оперировать... она бы уже ходила"... Мне даже жутко стало. Какие странные бывают вещи. Все это тогда крутилось вместе: и фронт, и бомбардировки, эти впечатления от больной, штурм страшный, -- вроде смерча, скосивший массу деревьев, сбивший яблоки и груши. Так помню все живо. Я привезла из отпуска спокойные нервы и тетрадь с акварелями. Перерисую для тебя -- пошлю. Так дивно было. Я целыми днями лежала в лесу, в вереске, слушала пчел и стрекотанье сороки... какой был воздух... Я боялась думать о Париже... не читала газет... знала сердцем, что ты будешь невредим. Вечерами сидела под звездами в пол-ной тишине. Дом стоит на пригорке, кругом только вереск -- лиловый ковер и леса. Чудесно. Все было странно с этой больной дамой: эти места, где жила она, хорошо были знакомы доктору, т.к. он сам там провел отпуск накануне и мне еще советовал тоже туда ехать.
   Теперь я была 5--6 дней у Елизаветы снова... но как-[то] иначе... Ты не можешь, конечно, составить из моих отрывков представления о всем положении. Не было и речи о моем посредничестве между супругами (настолько-то и у меня есть жизненного опыта), -- было серьезнее. Мне только в минуту откровенности Юрий доверил, что и к нему у нее отрицательное отношение. А причина в болезни, и ее надо лаской ли, теплом ли, хитростью ли просто увезти на отдых, пока она не стала душевнобольной. Причин было достаточно для ее болезни: голод, полный дом нахалов-беженцев, постоянные налеты-реквизиции немцев, сожжение целой деревни (около их) и увод ± 700 человек, из коих возвратились 13! -- полумертвыми от истязаний и умерли уже на свободе. Много, или почти все были знакомые моей золовки. Весь этот кошмар переживали отрезанные от всего мира, там, в вереске и лесах. У них даже сломанные велосипеды взяли. Масса была провокаций и т.п. И затем бои в Veluwe, т.е. в их вереске-то. Ни подвалов, ни убежищ, а просто на милость Божью сидение одетыми, ожидание смерти. Она стала скелетом, ничего не хочет, кроме уйти из жизни. Такой реакции я насмотрелась у многих здесь. Голод-то ведь действительно не тетка, а он у нас тут был жуткий, не то, что в "Солнце мертвых", а, пожалуй, и похуже: не надо было никакой политической установки для увода, истязания, расстрела, сожжения, -- а просто достаточно было решения немцев столько-то деревень оцепить и дать своей волюшке разгуляться. Брат моей прислуги был схвачен по дороге в церковь и ни за что, просто потому, что решено было мужчин той деревни угнать, -- взят как заложник. Его истязали до отказа и теперь он без одного легкого и без одной почки в 22 года! (* Тот факт, что это теперь кончилось -- уже достаточная причина для радости и благодарностей Богу. Не знаю, писали ли у Вас о голландских ужасах, -- они собственно неописуемы.) Все это отразилось, и не могло не отразиться на населении. И именно теперь выходит все наружу, как черные пятна плесени на наших стенах после воды, -- только теперь выходит. Все почти, так или иначе, пережили нервный шок. Елизавета, как сильно надорванная и физически (она каждое утро, в 4--5 ч., ходила сама рубить дрова в лес), -- мы не могли ее ничем почти поддержать, т.к. были отрезаны, только гороху и масла один раз удалось послать, -- она сильно потрясена. Теперь их гонят опять из дома, -- они же были тоже беженцы с 42 г., с побережья, а теперь им надо обратно. У нее сил нет на переезды. Вот я и была, просто подбодрить, кое-чем помочь. К отцу их свозила, тот им свой дом отдал, чтобы не (опять) в кучу с другими идти. Сняла в Shalkwijk'e ей комнату и в начале октября жду ее сюда для отдыха. Говорила и с врачом. Мужа ее тоже надо было развлечь, -- он как сыч один в их несчастьи и изголодался без единого русского словечка. Ни церкви, ни души родной. Для них обоих необходимо на несколько недель отдохнуть и друг от друга. Трудно в письме. Здесь-то это общее явление после этих замечательных 9 мес. осады. Они же под боком в Arnhem'e живут. Нагляделись и начувствовались. Ну, целую, Ванёк. Оля
  

100

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   25.XI.45
   Дорогая моя, светлая, душа-Ольгуночка, твои последние 2 письма -- радость, свет мне, перечитываю и переживаю их. Чувствую, что _ж_и_в_а_ душа твоя, прошла через _а_д, и он не коснулся ее чумным своим угаром. А сколько всячески надломлено, сломлено и заражено! С_е_р_д_ц_е -- было тебе щитом, _ж_и_в_о_е, страдающее о всех и за вся сердце. Это -- самая моя большая радость за эти тяжкие годины. Сильная душа твоя живит и свое жилище, ты -- слава Господу! -- здорова, слышу -- _п_о_е_ш_ь, бодра, крепка... Буди, буди и впредь. Милая, голубка... что же ты не отвечаешь, -- а я так жду! -- чтО последнее из "Путей" получила? Надо мне, чтобы дослать _в_с_е. Теперь можно заказным, бандеролью. Эти две недели... -- боли оборвались, я могу писать, -- я прорабатывал последнюю треть 2-й книги романа. Поверишь ли? Последняя глава меня истомила: чуть не 7--8 редакций-вариантов! А всего в ней 5 стр. Кончил, _у_с_т_а_н_о_в_и_л. Как только получу ответ -- немедленно отправлю тебе. Думаю, что с 201 страницы у тебя не имеется дальше. Никогда так горячо, -- "до дрожи!" -- не желал так, как ныне, завершить "Пути"! Чувствую, что "крушение" -- а это так и есть -- "погром Духа в мире" -- гонение на Высшее в мире... (все пережитое, _д_и_к_о_е!) -- повлияет _к_а_к-то и на дальнейшее развитие работы... -- ты это почувствуешь. Не могу по _м_е_л_я_м_ влачиться... _в_з_ы_с_к_у_е_т_ дух высот, по ним томится, хоть я и бренный... Помоги, Господи! К концу жизни глубже постигаешь, какая огромная ответственность на писателе. Если уж и "творчество" сникнет, офабрикуется... -- _ч_т_о_ _ж_е_ останется!? Разумею под "творчеством" -- все от духа, -- _В_е_р_а -- во главе. А "провал"-то и есть [в] этом "гонении", умерщвление, и -- _у_м_и_р_а_н_и_е. В твоих письмах я встретил ободряющие черты жизни: не оскудевает еще человеческое _с_е_р_д_ц_е. Башмачница... (твое предыдущее письмо) -- это уже эпическое..! Хирург... -- !!! -- Господи, еще жив Дух твой в мире! А ты, Оля..! Склоняюсь перед тобой, восхищаюсь тобой, горжусь тобой, пою тебя... сердце твое благословляю. Вами, _т_а_к_и_м_и, стояла и все еще стоит Жизнь. Жив мир?! ...
   Чудесно ты описала -- показала "праздник". В_и_ж_у_ _в_с_е. И -- тебя! Довольно ужасов! Умоляю: _н_а_п_о_л_н_и_ дневник! _в_с_е_ воссоздай. _Н_е_о_б_х_о_д_и_м_о. Бездарные журналисты и прочие "герои" -- дают лишь "грязь", "плесень", вонь... -- надо давать _п_р_а_в_д_у, -- пусть запытанную, изнасилованную, растленную _ж_и_з_н_ь, а не скверный и себялюбивый "репортаж". Помнишь, сколько раз советовал тебе "взять центром темы ферму"! Видишь, что _м_о_ж_е_т_ получиться?! ... Эпопе-я... "Распинаемой Жизни", трагедия-мистерия, ибо _в_с_е_ пронизывается борьбой двух извечных сил: Неба и ада. Оля, я говорю с болью: _с_д_е_л_а_й. Твое сердце поведет тебя, твоя _м_е_р_а_ укажет -- _к_а_к. Не _с_п_е_ш_и. Скоро только -- лишают жизни. Все творческое требует глубокого, долгого дыхания. --
   Сколько _в_с_е_г_о, в мыслях!., не хватит сил сказать. А _ч_т_о_ видим? Читаю газеты... частью и иностранные, швейцарские. _Н_и_ч_е_г_о! _п_у_с_т_ы_н_я. Выхолостились. Ну, кажется, камни возопиют... а "писцы" по мели, в тине и грязи плещутся. Будто все "вечные вопросы" живьем зарыты, про-биты, искалечены... брошены, как падаль в "общие ямы". Новое "На пеньках" писать?.. Дыхания уже не хватит, голос сорван... кляп воткнут в глотку...
   Как существую? Никак не существую. В_з_и_р_а_ю. А прочее -- о чем тут думать? Я знаю, родная, твои тревоги, думы... Мой "быт" -- прежний, лишений нет, да я и не считаюсь с этим. Ни-чего не посылай мне, все есть. Вот, из Холливуда получил отличную посылку, да куда же мне?.. Помаленьку растрясываю. А то вдруг... 4 -- из Швейцарии. Там ведь у меня и издательства есть... и свое. И -- _ч_и_т_а_т_е_л_и, как ни странно _н_ы_н_е! Вспоминают..! На свете, воистину, _с_т_р_а_ш_н_о. Не "бомбы", не "бухенвальды"... а: _п_о_ч_е_м_у_ _э_т_о?! Вот.
   Ну, так можно до беспамятства "задаваться". Оставим.
   Чудесно, что -- в музыке ты, рисуешь, пишешь. Пи-ши. Буду рад, если пришлешь как-нибудь _т_в_о_й_ акварельный цветок. Вереск! Совет: оставь и думать -- писать статью в газеты. Не твое это дело -- "злоба дня". Воздержись, прошу! Долго объяснять. Ты не журналистка. А что напишешь -- _н_е_ для "оберток" и подтир. Боже избави тебя думать -- ехать на родину, хотя бы на один день! По-мни: _Б_о_ж_е_ избави. П_р_о_н_з_и_ш_ь_с_я. Не делай больно мне... -- это добьет меня, _м_о_е. Мало было ужасов? надо пополнить, чтобы сердце разорвалось?.. Помни: поезд слетел с путей, и теперь прыгает по шпалам, в судорогах, чтобы свалиться в прорву! Это же так ясно... -- только _е_щ_е_ толчок -- и... никакие S.O.S. не помогут. И сие скоро будет, _б_л_и_з_и_т_с_я. Такая "серия", счастливая выпала... -- и так будет до... _к_о_н_ц_а-небытия или -- до... Пришествия, либо м. б. по-след-него Откровения. Ведь так ясно, что _в_ы_х_о_д_а_ нет из рокового тупика! Бессилие. Устроение Жизни потугами _у_м_а, расчета, -- и только этими средствами... привело и дальше еще приведет... -- к смерти, концу. Дожить до... "уколов"! до такой "химии"..! Заставлять врачей..! А немецких врачей не надо было и заставлять... не всех, понятно... но -- "первую песенку зардевшись поют", а там -- распо-ются! M. б. и бывшие сослуживцы по клиникам и лабораториям... -- жили такой "химией"? И будут еще поигрывать на гитарах и "рвать струны"? Тебе не странно, что нигде не слышно о "конгрессах педагогов международных"? а!? ... философов и моралистов? а? Папа лепечет нечто... а, ведь, на какой ка-федре-то!.. Кажется, деятели протестантизма оказались на некоторой высоте, в сравнении с прочими церковниками... а уж о близких и не говорю: авиацией увлекаются, поле-тывают, а другие пере-ле-тывают. Знай крепко: _н_и_ч_е_г_о_ _н_е_ _и_з_м_е_н_и_л_о_с_ь. Близится пора, когда опять начнут поливать грязью "эспас жеографик" {"Географическое пространство" (от фр. espace g33;ographique).} и "исторический нонсенс", этих "кочевников без истории, культуры..." это "историческое недоразумение". И какой-нибудь обсосанный хлыщ задаст тебе вопрос: "а скоро ли вы, сударыня... станете настоящей... "иностранкой"?" М. б. близко время, когда все будет потеряно, что ныне _о_к_р_у_г_л_и_л_о_с_ь. Потеряно... подлинно, исторической..! Помни: "уже секира у корня дерева лежит..."450 Вспомни "О рыбаке и рыбке"...
   Опять я съехал на "пред глазами". Довольно. Не прими эти пени за ворчанье старика, всеми и всем недовольного: это -- _д_а_в_н_о_ болевшее, ныне -- ан фламасьо {Здесь: воспалившееся (от фр. enflammé).}. Еже писах -- писах. Вот оно, настоящее-то, обмолвленное Грибоедом: "горе от _у_м_а"! Ну, если бы уж от... глупости! А то ведь от "точного расчета! Отнято "сердце" -- и уже не в силах вернуться к -- "будьте, как дети"451. Утеряно и воображение. "Прометей"... без штанов! Промотавшийся "прометей"! Полез за огнем, схватил и... прогорел. Врачи со шприцами, митроносцы с самолетами, _б_о_г_и-Салманассары452 с... циан-кали! и... что еще? Это ли не бедлам всесветный?! И вокруг всего этого -- журналисты-юбиляры, и орет все-лгун XX века -- радио, и "разлагается" атомический всемертвец. В былое время такой "ансальб" {"Комплект" (от фр. ensemble).} завершался или потопом, или серным ливнем, тонула Атлантида... -- все-таки масштабчик космического представления, а ныне... -- капсюль с циан-кали, -- тарантелла людоедов на морде своего Вождя с его метрессой453 под гром рукоплесканий... чертям тошно! О-пять 25! Будя. -- Могу ли доверить девице Б.454 твои духи -- душистый горошек? Истомил он меня. Мысли кипят, а руки в кармашках, -- вот и делай вывод, как я _ж_и_в_у. Темка: выбрать заповедник, какой-нибудь приятный островок. Поискать днем с огнем мудрых воспитателей... ну, хоть даже 19 века... чистых девушек... Таню, Лизу... штук пяток подвижников "живой жизни", ст. Варнаву, Амвросия Оптинского, еще там... с полсотни Арин Родионовн... и сотни три-четыре трехлеток, Ванёнков и Олёнков... и -- "оставить их в покое", _в_н_е_ промететчиков... лет так... ну, на 15--20. Была бы закваска. Ведь миллионы тратились на зоологические сады! Почему не рискнуть? Такая бы милая выставка была чудесных "старосветских помещиков"!455 В назидание издыхающему потомству. Скостить бы годков двадцать... написал бы преинтереснейший фантастический роман. В развлечение заскучавшему потомству творцов газовых шамбров и фу-ров {Печь (от фр. four).} для "жареных баранов", -- по рецепту Полифема XX века...
   Но пока "жизнь жительствует"... -- дыши, молись, "играй, дитя, не знай печали..."456 _з_а_б_у_д_ь_ о страшном сне... и -- согревай озябших жаром сердца, но... "не уезжай, голубчик мой..."457.
   Ах, Олёк... горько мне, родная... По-думай, ско-лько _в_с_е_г_о_ -- на-смарку. Окинь воображением: ка-кие _б_ы_л_и_ дости-же-ния! Ведь, бы-ли!.. Какие чувства, думы, песни, упованья, взлеты, образы... по-двиги!!! ... не "рекорды", а -- _в_о_с_х_о_ж_д_е_н_и_я! Дочего _к_р_а_с_и_в_ был _ч_е_л_о_в_е_к!.. И все это не в архив сдано, а... промотано на ветер! вывернуто, вы-вихнуто, о-плевано и всячески растлено..! Вот как твою любимку-птичку... дикий-Фриц там, или как еще... для сме-ха... м. б. ткнул в глазок цыгаркой... Как твою "Жанну"... Что я говорю!.. Десятки миллионов испепелили, отравили, сгноили, истомили... и все сие "покрыли"... кап-сюлькой с циан-кали! Правда, _и_х, гноителей, жестоко покарали... браво и хвала! Но... дальше?.. Мы -- в тупике?.. Дорог не видно, тьма.
   Бросил читать газеты. Да, Голландия -- мно-го испытала, страшно испытала. Но... _з_а_б_ы_л_и, _ч_т_о_ _и_с_п_ы_т_а_л_а_ Святая Русь!.. Сему нет слова. О чем тут говорить? _П_р_о_ш_л_о_... _б_ы_л_о -- поросло быльем. Твержу себе: "читай, осел, Экклезиаста!"
   Прости, голубка, за "отходную". Я тот же... ищу _у_с_т_о_я -- и не нахожу. Томлюсь. Твои письма, когда светла ты, когда они наполнены _т_о_б_о_ю... твоей душой, твоими _в_с_е_м_и_ чувствами... когда я _у_з_н_а_ю_ в тебе -- _р_о_д_н_о_е, дорогое мне, дар Божий... -- приносят воздух, я дышу, живу...
   Целую дорогой твой образ, светлая. Будь же светла -- на _п_е_р_е_к_о_р_ _в_с_е_м_у! И -- моему "ворчанью". Крещу тебя, голубка. Твой В.
  

101

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

30.IX.45

   Милый мой Ванюшечка,
   К дню твоего рождения шлю тебе мои самые душевные приветствия и прошу у Бога для тебя и душевного мира и уюта житейского и здоровья, здоровья! Обнимаю тебя ласково и нежно. Будь тих, покоен, радостен и светел, как в этот день, так и во все время.
   Солнышко мое, Ванечек, не сетуй, что пишу не так часто, как бы хотелось мне, -- меня задергала жизнь, -- столько всяческих прорех оказывается всюду. В приходе у нас тут пастор женился, -- я, кажется, тебе писала о своем участии в этом торжестве. После того, как во время наводнения этот пастор нас прямо выручил, принеся 3 пары резиновых сапог (до паха), т.к. обыкновенные сапоги были слишком коротки для высоко поднявшейся воды, и вообще после его большого участия словом и делом в нашем несчастном тогда положении, -- мне невозможно было остаться пассивной, тогда как даже католичка-докторша (здесь очень остро настроены друг против друга католики и протестанты), единственная представительница интеллигенции Shalkwijk'cкой, проявила большую активность. В эти дни я была совсем забита делами свадьбы, а вчера просила и сестра пастора и для ее свадьбы, 10-го окт. помочь, взять на себя все руководство по устройству праздника на 40 человек. Я отвиливала, но они так бедны и так ничего не имеют, что мой отказ будет равняться провалу ее "пира". Ну, посмотрим. Сегодня в церкви протестантской было впервые богослужение с уже женатым пастором и по сему случаю другой служивший за Shalkwijk'ского как бы чествовал новобрачных, а сам новобрачный потом обратился с речью к пастве, благодаря всех. Я не знала, куда мне провалиться, когда он закончил вдруг свою начатую речь... "У меня не хватает слов благодарности за прием, оказанный нам, это не забудется нами никогда, этим положено начало легкой и приятной работы в приходе... за все это я хочу здесь выразить мою горячую благодарность в первую очередь... mevronw Bredius, которая к моему удовольствию как раз здесь присутствует..." Я никак не ожидала такого окончания фразы. Прелестна его молодая жена (22 г.), очень как-то девственна. Я с удовольствием ей оказывала теплый прием, т.к. она очень издалека.
   Мой "адрес" вышел превосходно, и одно мне только досадно, что эту прелестную акварель (я не часто и не легко себя хвалю) я должны была отдать. Это первая моя действительно художественная работа. К нам приходило много народа, некоторые прямо спрашивали: "а... можно эту картину посмотреть и подписать". Я не знаю, оценил ли ее по достоинству пастор... она прекрасна. Очень чиста, легка... воздушна. Такова, к какой я стремлюсь всегда. Наметила еще себе работу. Как только будет время, так и начну. Ах, время, время! Очень, очень хочу писать. Тем масса... Желания тоже, и бодрости. Ах, как я стол украсила для молодых. Это тоже была картинка. Горничная меня спросила: "Вы так, наверное, часто уже украшали? Учились?" А я люблю такие безделки. Молодая-то прямо чуть не заплакала, когда комнату увидала, всю белую, как невесту. Ленты и белые букетики на них, как гирлянды, спускались из-под потолка, и все это перевивалось тончайшей зеленью, нежно-нежно. Я не могу все описать, но было чудесно. Народ валил к окнам, чтобы только заглянуть на украшение. А ты, наверное, поворчишь на меня за новое амплуа? На днях получила письмо от Dr. Klinkenbergh из Davos'a, где он уже больше 2-х месс., -- пишет, что И. А. его пригласил к себе в Цюрих, и что он там будет. Теперь м. б. уже Dr. K[linkenbergh] возвратился сюда, -- жду вестей. Видимо И. А. все же не совсем безразлично наше существование и заинтересовало его повидаться с "очевидцем". Есть слабая надежда на письмецо. И. А. совсем еще не написал после освобождения. Ну, doctor ему все рассказал, наверное. Он нас тоже и в воде видал и тяжелобольного Арнольда навещал, когда я чуть не вплавь к нему приходила и оставалась ночевать, а утром уходила за почти километр варить обед. Что это был за кошмар: ни воды для питья, ни грелки для Ара, ни уборной...
   Уход за больным был почти невозможен. Прямо за домом, за хлевами вода доходила до подмышек... Представляешь себе, куда выливать "отбросы"? Это была целая сложная проблема. А он лежал с + 40° и чудом увернулся от воспаления легких, уже начиналось что-то. Чтобы врачу пройти к нам, надо было ему как-то перебросить сапоги. Некоторые ездили на лодках, но это не избавляло от сложности войти в дом. Я писала тебе, что одна корова сдохла от последствий воды, а теперь еще одна больна тем же. Того и гляди, что всех переберет. Ну, да что скот. Вот люди... Из 140000 евреев остались только 23000 в Голландии -- остальные избиты и уморены в лагерях. В городах, разрушенных вроде Arnhem'a, народ живет в руинах, без стекол и с пробитыми стенами, а иногда прямо в сараюшках куриных или среди камней в пещерах. Я пошлю тебе фотографию Arnhem'a, -- это жуть. Его зовут: "мертвая красавица с глубокими глазами". Мы ждем волны беженцев снова, т.к. невозможно людям жить в таких условиях. Теперь здесь "чистят" деньги. Каждый из нас имеет только 10 гульденов на руках, а остальное блокировано. Не знаю, что и как будет. Не думаю, чтобы пострадавшим были даны ссуды для восстановления хозяйства или хоть какое-либо возмещение убытков... Это будет очень тяжелый год, без всяких заработков. Меня пугает сырость. Все у нас покрывается плесенью, пухом. Рояль испорчен, орган-гармонию уже увезли для просмотра -- тоже испорчен. А топлива не предвидится. Еще ровно ничего нет. Дрова, которые еще были на дворе, куда-то угнало водой. И кому и для чего это проклятое затопление было нужно??
   На днях получила посылку от золовки из Америки458. Всего она насовала, и даже странно было некоторые вещи видеть... _в_с_п_о_м_и_н_а_т_ь, что и вправду ведь они когда-то и у нас бывали... Например: крем для лица ночной и для дня, зубная паста "колинос"... даже сапожная вакса была у нас в продаже предана забвению, -- купить нельзя было, еще какие-то остатки тянулись из запасов. Миндаль, изюм... мыло туалетное... чудесная мыльная пудра... Спрашивает: "Чего тебе еще прислать, пиши, я все вышлю".
   Чего? И ничего не надо и все надо! Смотря по тому, откуда посмотришь... С точки зрения нормальной человеческой жизни у нас ничего нет, и не знаешь, с чего начать, если вот такие вещи на память приведут, как кремы и миндаль. А с военной, с рабьей... все есть для жизни, абсолютно все. Ходить можно и на деревянных подошвах с бумажными верхами, а руки натирать не кремом, а суррогатом глицерина. А без чая и без кофе ведь тоже жить можно. Углеводы не только ведь в сахаре, но и в хлебе... А хлеба достаточно. Если не вспоминать удобства, так и забыть их, можно и обойтись без них. Потому не знаешь, чего просить.
   Еда у нас прекрасная, даже роскошная, если взять еще американские посылки с кофе и чаем. Хлеб, сыр, масло, солонина, молоко, яблок мало, но груши есть. Кое-какие овощи есть. Мыло дают, вчера уже настоящее Sunlight. Чего же надо больше? Сахару понемножку, но его и в Америке не дают больше, -- по 200 г на 2 недели. Но, знаешь, мы так отвыкли, что он так и остается нетронутым -- бережем, что ли... не знаю. Меня тревожит судьба наших прежних друзей в Берлине, от них ничего, не знаю даже, живы ли. Хотелось бы послать им что-нибудь съестного. Зима будет ужасная, как обещает Эйзенхауэр458а. Хотелось бы тоже деткам русским помочь. В наших газетах иллюстрированных была статья о тысячах, десятках и сотнях тысяч несчастных русских сирот. Как бы я хотела их пригреть. О них подробно писали, -- Господи, какое зверье эти поганые изверги-немцы, как они истязали ребят дошкольного возраста даже. Не все, конечно, были звери, я не сужу их всех огульно, были и приличные. Я вообще против разжигания страстей и всегда умеряю пыл и у других, ибо... если разжигать, то зло будет бесконечно родить новое зло. Как-то надо суметь поставить крест и попытаться полюбить людей за все страдания, иначе нельзя жить. Но иногда холод пробегает, как услышишь о бесчеловечности. Бессмысленная бесчеловечность из садизма... вот ее так трудно простить. А как бы хорошо было все это забыть. Как хочется уехать куда-нибудь и отдохнуть. Хотя я чувствую себя неплохо. Ах, если бы тепло и свет... и досуг... Но я знаю, что всякое положение дается нам со смыслом и надо только уметь понять его и свое назначение. Я обычно после понимаю. -- Моя музыка чуточку подвигается, я все-таки протащила уроки даже и сквозь отчаянную зиму. И писать и рисовать тоже, _в_е_р_ю (!). -- буду! Целую тебя, солнышко, в день твоего рождения. Твоя Оля
   Цветочки -- только символы цветов тебе -- новорожденному!
  

102

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

5.Х.45

   Милый мой Ванюша, дорогой мой именинничек, с Днем ангела тебя поздравляю, солнышко мое, и прошу Господа тебе послать благословение Свое, здоровье и радостную волю к твоему труду. Как я счастлива, что ты так хорошо можешь работать, несмотря ни на что. Очень жду "Путей Небесных". Неужели ты уже приступил и к 3-ей части!? Я очень хочу работать. Чувствую как-то большую зрелость (что ли?), смелость и охоту, нежели в те годы, но время..! У нас безнадежная суета, как одна знакомая иностранка говорила: -- "суетоха". Сегодня опоросилась (час тому назад) свинья 14-ью малышами! А молока опять нет, как было в апреле, когда вода заливала. Сию секунду был доктор и дал ей шприц чего-то. Кошечка тоже больна, ночевала не дома, а наутро признаки отравления будто. Всякой-то гадости в этом году полно. Препогано теперь: начинаются холода, масса народу без крова, боюсь, не хлынули бы опять эвакуированные. На вторую такую встрёпку уже и сил не хватит. Сидим все без денег, т.к. все блокировано правительством. По голландским правилам всегда так было, всякая замужняя женщина не имеет права без письменного согласия мужа ни цента взять из банка со счета, даже будь весь капитал жены, а не мужа. Правда, муж тоже не может взять без согласия жены, если деньги положены на ее имя, но жена ни в каком случае не может самостоятельно распорядиться капиталом. На сберегательной книжке нельзя иметь больше 3000, а "в чулке" нельзя держать по налоговым соображениям. А вот теперь все дамы, не служащие где-либо, даже карты для деблокированных денег не получили, а получают наравне с детьми от отца семейства. Скучно. Сейчас у всех только по 10 гульденов из той сотни, которую пока 8 окт. дадут по карте, а остальное у государства. Мои деньги неизвестно когда разблокируют. Всю иностранную валюту надо было сдать на учет тоже. Одним словом никак нельзя ничего получить на руки. Конечно, на все необходимое достаточно, но скучно, скучно... Мечтаю, что Dr. van Cappellen мне поможет уехать на курорт для почки. Как бы я хотела уйти в работу. Не знаю, что меня больше влечет -- кисть или перо... Как я захвачена бываю тонкой акварелью. Ах, если бы из моего Shalkwijk'ского угла куда-нибудь в мир выглянуть, посмотреть хороших художников... побыть в мире искусства. Сейчас ничего невозможно, даже съездить в другой город почти невозможно. Ну, подождем, нельзя же все сразу и так уж быстро мы оправляемся, если вспомнить, что еще в мае сидели без воды (в воде) даже. Все время до освобождения нельзя было ничего купить для рисования, если не состоять в "камере культуры"459, а там можно было быть только с окраской национал-социалистической, дав какую-то подписку. Мне кое-как иногда удавалось в одном магазинчике у приказчика доставать то бумаги, то (даже) красок, просто из личной симпатии, как-то дала ему яиц для оперированного (Dr. Klinkenbergh'ом, конечно) ребенка, а главное потому, что я русская.
   Благодаря этому дяде кое-что нарисовано. Можно ли подсылать рисунки? Я бы хотела тебе послать акварельку свою... безделку. Ванюша, напиши, как у тебя с питанием. О. Дионисий говорит, что у вас во Франции хуже с едой, чем у нас. На днях едет в Париж Толен, постараюсь его ухватить и послать что-нибудь тебе. "Девица" Беатриса не едет, кажется, -- делает глупости и бегает за одними штанами, да еще женатыми. О. Дионисий едет тоже в Париж, но, зная твою нелюбовь к нему, не посылаю его к тебе, а предоставляю на твое усмотрение найти его или нет, -- точно еще он сам не знает, когда поедет, но ты о его приезде можешь справиться у отца Андрея Сергеенко460, Medon (S. et О.) 7 av. Alexandre Guillemant. Ванёк, я твои духи все берегла и берегу, не душиться же было в таком вертепе как это у нас тут было всю зиму. Душистый горошек, в натуре, обожаю... но зачем же ты еще и еще шлешь? Какой верно чудесный аромат?! Ванечек, а когда же я тебе-то хоть что-нибудь смогу послать?! Бывает ли у тебя старушка Анна Васильевна? Хорошо ли она за тобой ухаживает? Напиши обо всем. Мнение Меркулова о "там" такое же, как у тебя, от личного свидания? Мне это все очень интересно. Недавно читала подробно о детях безродных... Какая их тьма... Я понимаю твой совет не пускаться в путешествие... я сама о многом так же думаю, как и ты, и только потому еще и не сделала попыток к поездке. Конечно, теперь трудно путешествовать, но все же не будь рассудочных соображений, я полетела бы с восторгом, влекомая чувством. Ванечка, "Свет не без добрых людей", и у нас их именно больше, чем где бы то ни было. Только человеческое сердце меня влечет, в него верю, хочу верить.
   [На полях:] Мама и Сережа тебя тоже очень сердечно поздравляют и шлют поклоны.
   Сырость пронизывающая: даже вверху -- вся одежда в шкафу в плесени.
   Обнимаю тебя, моя радость, в день св. Иоанна Богослова и всегда. Твоя Оля
  

103

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   25 сент./8 окт. 1945
   Сегодня День ангела моего светлого Сережечки! -- как мне тяжело, Олюша... горько. И, будто, и примиренно, как-то, порой, -- не знаю, что и сказать, трудно выразить. Да, он -- со мной.
   Дорогая, светлая, добрая моя Олюша, девочка ты моя дорогая... Отвечу сперва на твое письмо от 17.IX, полученное 24. А, чтобы не забыть, скажу: последние дни я бросил текущую работу и правил последнюю треть "Путей Небесных", чтобы дослать тебе, хоть этим, моим, делиться с тобой. В субботу, 6-го окт. я, наконец, собрался в Сен-Женевьев, на могилку. По пути на вокзал отправил тебе -- было 9 ч. утра, -- рукопись, с 201 по конец -- 294 страницу. М. б. ты получишь в _м_о_й_ День ангела! Сейчас занят правкой, основной, _в_с_е_й_ рукописи. Решил хоть часть работы -- _в_с_е_й! -- окончательно завершить, и вижу, как много правки. Я очень строг к себе, нельзя иначе. Был на могилке, служили панихиду, как всегда -- и в память сЫночки. Чудесный был день, почти жарко. Бедная могилка... давно не был, но она не запущена, уход всегда. Только бедно убрана, одни бархатцы, цветы церковные. А какие бегонии там!.. На будущую весну, если буду жив -- всегда так заканчивал Толстой! -- попрошу убирать краше, Оля любила светлые краски, белые цветы... и -- лиловые, голубые... -- гелиотроп, например.
   Вернулся, -- удивительно -- свежий! А пришлось туда и обратно, где раньше возил автобус, пешком до 10 км. Береза -- не узнал, красота. Нет, не сменю крест дубовый с накрытием на каменный, как огромное большинство. Кладбище -- до 1000 могил. Теперь увеличивают. Церковь кладбищенская461 -- прелесть, возвели ограду, характер храмика -- новгородской стройки, колоколенка-звонница, отдельно. Две краски: белая, основная, и голубая -- куполок. Место -- ровень. Видно издалече. Это Женевьевское кладбище -- усыпальница русской эмиграции, "отборной", к сожалению, -- дорого! Да... встретишь в романе -- из твоего письма... -- вскочило! и очень кстати. Спасибо, дружок. Это -- о "рае"... и о "докладе о "рае""462.
   А теперь к твоему письму.
   Но сначала... -- милая, дай обойму тебя... получил твое ко дню рождения. Напишу отдельно. В самый день, 4, получил, с открыткой463. И там -- цветочки. Поцеловал, нежно, _ч_у_т_к_о. Это было мне -- светом! Истинно.
   Боли мои прекратились, писал тебе. Сплю вот плохо, -- думы, мысли, порой отчаянность. Узнаю тебя -- именно _т_а_к_ и могла ты, и только _т_ы, Ты. Говорю о вызволенных тобою от немцев. Героика ты... -- и воздастся тебе за душу твою живую, за большое сердце. Да, ты чудо совершила. Ты -- _с_п_а_с_л_а. Их истребили бы злой погибелью, сатанинской утонченностью истязаний. Я, в страстности, был неправ, был жесток... моя рана не закрыта: миллионы русских людей замучены, как и мой мальчик... и я знаю, -- _к_е_м. Но не думай, что я _н_о_ш_у_ зло в сердце. Я не мог бы _о_т_м_щ_а_т_ь. _С_п_а_с_л_а! "Посылает ставить свечку... в Ольгин день". _Т_а_к_ спасенный, я каждый бы день молился. Странное -- посылать -- ставить свечку! Почему это "посредство"? Почему не с открытой душой -- возблагодарить Бога! Он -- Един. --
   Досада, не могу сахару тебе послать! В швейцарских посылках -- для Франции -- допущен 1 кг, а для Голландии, в разных посылочных бюро -- только 225 г! остальное то, что у тебя есть. Сегодня написал переводчице464 -- непременно изыскать и послать. Она мне выслала пакет прейскурантов, -- колбаса, свинина, рыба. Ни соли, ни рису. С Толеном не хочу канителиться, он нечуток, и всегда дает знать о себе, когда уже на отбытии из Парижа. Ни разу не мог его захватить. А у меня для тебя духи, "Душистый горошек", -- взгляну на него, и вздохну. Больше 3 лет ждет. Теперь и не купить, пожалуй. Ну, с кем послать тебе?! Достал бы и шоколаду для тебя. С кем? М. б. -- опять таможенные строгости?..
   Ах, милая... я рад, что ты бодрая, так и надо, понимаю. Ты тоже -- _с_п_а_с_е_н_н_а_я. Так и считай. В тебе -- радость _ж_и_з_н_и. Мое -- все прожито. И к концу -- видеть _а_д! Видеть падение, -- это же почти крушение _в_с_е_г_о, во что верил... нет, идет к умиранию Духа. Ясно. Да, есть добро, в людях, но оно сникает, оно на пути умирания, исчезания. Причина? Я писал. "Умишка", "расчет", кому место служебное должно быть в жизни, на 2 плане, стал бездушным властелином, душит _с_е_р_д_ц_е. Мудрость -- другое, не "ум". Править жизнью должно _с_е_р_д_ц_е, умное сердце, -- Мудрость: вера, любовь... весь комплекс, составляющий Дух. А он -- в загоне. Гениальный символ в книге Бытия: "древо познания добра и зла" и "древо Жизни". "Если вкусишь -- смертию умреши"465. Какая глубина-тайна! как _в_е_р_н_о. Вкушают лишь от "познания". Смешно! Горе от... ума! Можно договориться до фамусовского: "Уж если зло пресечь, собрать все книги бы да сжечь!"466 Это, конечно, парадоксально, абсурд. "Книги", конечно важны и нужны, но при них должен быть страж: "умишка, знай свое место!" Перечитай чеховский "Дом с мезонином". Там дан убийца Жизни: хладная Лида. Она _у_б_и_л_а_ Мисюсь... -- всю прелесть Жизни467. Возвращаясь из Сен-Женевьев, я видел копны на лугу... гусей, огненный свет заката. Я до слез почувствовал красоту человеческого _т_р_у_д_а, естественного... -- добывают в поте лица хлеб. И в красоте это делают, и _в_и_д_я_т_ красоту Божию, и живут ею, пусть даже не сознавая. Но наш мужик -- сознает красоту, он трудится, как поэт. Да, милая... _з_н_а_ю, видал. Есть теперь страны -- богатые! -- где _э_т_о_ уже не существует, а... "фабрики пшеницы". "Пота" нет уже... радоваться? Нет, надо плакать. В Канаде, например ферма... -- "фабрикация хлеба". Ни петушка, ни овцы, ни гусей, ни деревца... ничего. Фабрика. И "фермер" удивится, если ему сказать -- ду-рак ты! деревяшка, алтынник! все свел к машине... Идиоты... не нашли средства согласовать красоту с освобождением _ч_е_л_о_в_е_к_а_ от непосильного труда. Но вот нашли, средство -- уничтожать миллионы в миг. Прогресс? Да, дьявола, автомата, робота. Надо -- не ужас ли?! -- уничто-жить все машины! Довести человека до "изначала", я начать уже верный путь устроения. Иного _т_е_п_е_р_ь_ пути излечения не найти. Поздно. Отравлено _в_с_е, умишком, расчетом. Опошлено, обуднино. Гаснет воображение, гаснет Дух. Не будет никакого возрождения: _н_е_ _м_о_ж_е_т_ быть. Абсурд, скажешь? Сам знаю, что абсурд. Но _д_о_ж_и_л_и_ и до абсурда. Вдумайся. Вот почему я так хотел, чтобы ты дала жизнь фермы! _ж_и_в_о_й_ фермы, святого труда: радостей и болей. Ну, в 3 книге, если Бог даст сил и дней, наверное _э_т_о_ отзовется. Попытаюсь воспеть гимн _в_с_е_м_у_ -- от Господа -- человеку. Отпою Красоту. "Со святыми упокой..." Ты права: надо быть бодрым, "надо собрать на весы все крупинки Добра". "Нельзя ретироваться". Теперь особенно, да. Дай же Бог тебе сил -- найти -- где и как ты можешь быть полезной. В_е_з_д_е, где будет твое _с_е_р_д_ц_е. Нет, родная, ты не "философствуешь": это -- истинное в тебе, оно должно быть в каждом. Ты же _т_в_о_р_и_л_а_ благое, знаешь, в чем дело. Продолжай. Но не раскидывайся на многое. Сосредоточивайся в _о_д_н_о_м. Говорю о творческом в тебе.
   И. А. Ильин -- сужу по последнему письму468, -- тяжело все переживает. Почти в отчаянии, утрачивает способность -- видеть _с_м_ы_с_л. И приходит к тому же, что и я: надо все пронизать... _с_е_р_д_ц_е_м! Наши письма разминулись. Они -- одно.
   Понимаю тебя: "бойни нет"! оттого и радостна. Но... -- прости, не хочу омрачать . и... дрожала.
   Но сказать надо, что он был человек неплохой, и взял меня тем, что с папочки пример хотел взять. Папочку чтил. Меня чистотой берег и даже немцам не называл меня просто: "Braut" { Невеста (нем.).} (т.к. под Braut кое-что другое сходило с рук), а всегда говорил "meine verlobte Braut" {"Моя обрученная невеста" (нем.).}. Он готов бы был убить каждого, [кто мог] хоть как-нибудь пошловато затронуть меня. Я это ценила и все это у себя приняла за любовь. И... терпела. Из больницы его перевозили в санаторий, -- я устроила: всюду бегала и молила. И вот тут-то и разыгралось... Измучил меня он ужасно и... под конец стал "разрывы" инсценировать. Сперва я верила, плакала, за жизнь его боялась (объявлял голодные забастовки, -- это с tbc.-то!), а потом просто не стало сил для страдания. Не описать всего! Ужас, что он делал! Дал еще свой дневник... много там имен было: Дези, Рези и т.п. Собачьи клички! Я, помню, вся изошла слезами, т.к. на чистоте-то все у меня я держалось! И тут его "разрывы", с "О. А." и "Вы". Я не поехала однажды к нему. Мама и отчим поехали узнать, что такое. Уговорили его не делать глупостей с собой, беречь себя для самого себя!
   Вскоре, говорит: "Оля, т.к. мне придется ехать в Париж, -- мне не дают продления паспорта здесь, -- поедем вместе, я тебя одну не оставлю, я с ума сойду, -- мы тихонько уйдем от твоих". И тут-то я и сказала: "н_е_т". Я и сейчас не могу описывать спокойно. Коротко скажу, что он, обещавший сделать все, всякую подлость, которую мир не видел еще и содрогнется от нее, для того, чтобы меня удержать, -- он и сделал эту подлость. После угроз убить маму, меня, себя, он приехал в Берлин, -- меня же, полуживую, спрятали в одной клинике со строгим запретом посетителей. Нашел меня, обманул сестру и вошел. Он сказал мне снова, что "нет и не было той подлости... и т.д." Я ему сказала, что не могу идти с ним больше. Нет ни сил, ни веры ни во что. Он выскочил и, наткнувшись на маму и отчима в коридоре, тут же эту "подлость" и сделал... О ней я узнала позже... Кратко не рассказать... Но... попытаюсь. Он, желая, чтобы меня домашние мои (мама очень строга) выгнали меня, опорочил меня и перед мамой, и перед отчимом. Для мамы предназначалось моральное -- что я его, N., любовница уже давно, что, м. б. даже ребенок будет, а для отчима, что я его ненавижу, не примиряюсь, что мама вышла замуж, и зову его подлецом.
   Кто тут чему верил и кто не верил, -- писать невозможно. А мне-то было -- все равно! Видя, что это не действует (мама сказала ему, что бесчестье девушки -- прежде всего ее забота), он стал охотиться на меня, чтобы пристрелить. Полиции его мы не выдавали из-за его болезни, из-за его "прошлого". Я умолила своих не оглашать о нем. Жалела человека. Меня надо было спасать. Мама (она -- канцлер!) выдумала меня отвезти в дом, который он не знал. У всех знакомых он перебывал, ища. На рассвете меня увезли. Мы все уехали и заперли квартиру. И хорошо сделали, -- что он только вытворял! Из моего укрытия, я переехала через много времени в город в одну семью к ребенку. И жила там почти год. Никуда не высовывая носу. Однажды он подстерег меня на улице (нарочно приехав из санатория).
   Продолжение следует.
  

110

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   [Декабрь 1941 г.]

Продолжение No 3

   Я была у знакомых, а он поджидал на улице. И тогда пришлось мне, переодевшись мальчиком, скрыться в автомобиле. Помню, как заплакала моя питомица, увидя совсем кого-то "чужого"! Не узнала меня. "Подлость" на мне висела. Никто не говорил о ней, но я знала, что мама не знает, точно не знает верить ей или нет. Ужасные мгновения... Чужие, в этом, куда легче. Чужому можно высказаться, а свои... трудно! И висела до покаяния N. Об этом после. Я попала в хорошие условия. Была не няня, конечно, а член семьи. Тут еще "предложение делал" доктор, "прятавший" меня тогда в клинику. Отказала. Этот эпизод обхожу, а тоже о-чень характерно! Многие меня дурой звали, что отказала. Богач!!! Прожив так у моей детки -- Наденьки (сколько слез моих она, только она видела!!), я решила, что все же на карьере няни-компаньонки оставаться -- нельзя. Я стала думать, что с собой делать. "Предложение" доктора имело только один +, -- он в разговорах со мной заинтересовал меня лабораторской работой. И мне пришло на ум этим заняться. Вскоре я познакомилась у подруги с одним студентом-медиком -- русским-немцем, большой мечтатель, целомудренный, музыкант, -- явление несколько необычайное. Он отнесся ко мне очень чутко и тепло, и я попросила его помочь мне все ближе разузнать об этом учении. Он узнал все, что было надо, дал адреса. И я в один прекрасный день поехала на розыски (тогда еще плохо владея немецким языком). У меня, нерешительной, часто бывает, что в нужный момент, я решаю -- _с_р_а_з_у! Так и тут. Я все нашла, выбрала школу и... решила. На другой день отчим поехал узнать об условиях, и... меня приняли. Я училась 1/2 года, только на отделении для лаборатории, т.к. все равно как иностранка не имела прав на экзамен. Я потом всего добилась, и сдала-таки экзамен!!! Но и 1/2 года тянуть было трудно. Мама зарабатывала на наше учение, только сама. Она шила. И таким образом вносила за учение С. и меня. Через 1/2 года я захотела во что бы то ни стало встать на ноги. Я сказала нашей учительнице. Она посоветовала мне идти волонтеркой в Charité, a там много возможностей. Ко мне она относилась исключительно, _ц_е_н_я_ серьезность отношения. Все-то барышни шли больше мужей искать среди медицинского мира! Меня она (по секрету от остальных) послала на самое лучшее место волонтерки. Charité приняло меня с любовью. На всю жизнь сохраню благодарность всем там! Я попала в маленькую, при-палатную лабораторию. Там я была нелегально, т.к. из-за ревности сестер (эти поголовно все мужей ищут!), были скандалы. Запретил шеф брать лаборантку. Врачи должны были сами тратить время на анализы. Меня "тихонько" взяли. Я и была _т_и_х_а_я. Даже мегера Oberschwester {Старшая медсестра (нем.).} не могла ничем зацепить. Не знаю почему, но врачи относились ко мне почти что нежно. Бережно. Я, неопытная совсем в "западноевропейских делах", -- я часто слыхала предостережения, что "всем им пальца в рот не клади". Говорили, что коли мужчина здешний чашку кофе тебе предложит, так знай, что за это он ждет уже "уплаты". А тут, -- каждое утро на столе у меня: то груша, то пирожные, то шоколад. И все неизвестный... Так что "отплаты"-то некому спрашивать. Меня смущало это очень. Однажды, я сидела у микроскопа, мучаясь, не понимая, что вижу. Подходит сзади один и, кладя руку на плечо мне, хочет тоже нагнуться и посмотреть... Я, вспомня все предупреждения об "ужасных медиках", тотчас вскочила: "как Вы смеете так подходить ко мне, класть руку Вашу?" Теперь мне смешно, и я удивляюсь, что он тогда все же понял... Он объяснил мне, что это привычный жест, что ко мне ничего такого, чего я не хочу, ни он, ни другие, -- не позволили бы себе, что он рад, что наконец может со мной об этом высказаться и успокоить меня, т.к. давно уже замечает мое смущение. И с этого дня этот доктор стал моим товарищем. Он показывал мне все, что мне могло бы пригодиться в работе, знакомил меня с видными людьми Charité, устроил меня в виде исключения в главную лабораторию. И это, только это дало мне потом все! Я могла бы много рассказать об этом друге (без малейшего привкуса), но это завело бы далеко. Скажу, что он заботился обо мне как брат. Оцени: видя мою душевную смятенность (я была всегда пришиблена), он приглашал меня на всякие русские концерты, фильмы и т.п. Я не хотела идти. И вот: "Frl. S. Ich zeige und erkläre Ihnen alles in Ihrem Beruf, warum wollen Sie mir nicht helfen Ihre schöne russische Lieder zu verstehen?" {"Фройлен Субботина, я показываю и объясняю Вам все в Вашей профессии. Почему Вы не хотите помочь мне понять Ваши прекрасные русские песни?" (нем.).}. Я сказала, что мне тяжело, ничего не хочется... "Тогда, знаете что, пойдите Вы одна, а я буду только сидеть рядом, чтобы, если Вам я понадобился бы, чтобы Вы знали, что сосед Ваш -- не чужой, Вам _н_а_д_о_ рассеяться". Он не был навязчив. Я дошла до полного расстройства нервной системы. Я не спала совсем. И никто этого не знал. Днем я работала еще лихорадочней, а ночи... от морфия меня только рвало. Дома не знали, что и делать. В Charité никто бы и не узнал, если бы однажды я не упала с трамвая и не разбила ноги. Я рассказала тогда. В то время лечили в Charité бессонницу гипнозом. Был тогда знаменитый гипнотизер -- врач из Luxemburg'a. Они решили и мне так помочь. И, если бы ты видел, как тревожился тогда этот мой товарищ. Он известил главного врача, поставил условием присутствие minimum 3-х свидетелей, точно оговорить метод гипноза и долготу его. Меня вылечили... В большой лаборатории я пришлась по вкусу старшей лаборантке. Она полюбила меня, свою "Subbotinchen" {Здесь: ласкательное обращение к О. А. Бредиус-Субботиной.}. Три месяца после моего к ней вступления, вышла замуж одна девушка, родственница директора, химичка, плохо работавшая клинически, но бывшая на жаловании из ссуд поликлиники, не штатная. Секретно от меня, Frl. Sch.487 представила меня директору как достойную кандидатку на это место, указав, что и в бытность той девушки, большинство работ той, исполняла фактически я же. И вот однажды она мне говорит: "gehen Sie morgen zum Direktor, vielleicht... kriegen Sie Taschengeld... einwenig" {"...пойдите завтра к директору... может быть Вы получите немного денег" (нем.).}. Я думала 20--30 RM. Но я была принята на 100 RM в месяц. Я даже не верила! Такое богатство! Я удвоила свои старания... Мне поручили уже самостоятельную работу, я вела 3 дня в неделю всю главную лабораторию, для всей II медицинской клиники одна!
   Скоро, мой будущий шеф, обратился к старшей лаборантке с просьбой дать ему какую-нибудь надежную волонтерку, для совершенно самостоятельной работы в его клинике. Она дала меня. Я поступила туда в феврале 1929 г. Мне все, знавшие хорошо шефа, говорили, что мне не вынести будет у него, что все убегают. Но я осталась до... 1937 г. Я не сказала тебе, что до поступления моего в Charité, я познакомилась с одним врачом488. Через моего отчима. Русский немец, православный. Очень верующий. Я его рассматривала как "старшего дядю", спрашивала то то, то другое о медицине, о моей работе.
   Его хвалили все, кто его знали. Было в нем что-то обаятельное. Пел, чудесно пел. В церкви первый, до начала. Но вдруг он перестал у нас бывать. Однажды я его должна была пригласить в гости. Отказ. И объяснение почему. Он никогда больше не придет. Понимаешь? Я ему мешаю... Я была потрясена. Он вдруг стал так мне... чужд и непонятен, и... притягателен! Ужас мой был именно в этом. Я впервые такое к себе в жизни слышала. Я его стала избегать.
   Судьбе угодно было нас пару раз бросить вместе... Было ужасно... Ужасно потому, что при всем моем знании о его чувствах, совсем противоположных тому, чего искала душа моя, я поддавалась ему, его обаянию. Я была очень стойка. Он перестал бывать в церкви. Зачем стойка?! Я встретилась с ним в одном доме, -- хозяева меня не понимали. Почему я его не "пожалею". Но он сам меня за это втайне уважал, сознался после, много после. Я не могу тебе описать. Но это было для меня ужасно!.. Я рассказала бы тебе все! С перерывами в 1/2 года -- 1 год, мы виделись снова. И с новой силой у него -- пожар, у меня -- Св. Антоний489? М. б. Однажды, даже, -- подумай, мы случайно (?) оказались вместе на одном курорте... Я не забуду этого... Я ушла, _н_е_ уехала с ним в ночь на горевшем в фонарях пароходе, он остался один, злой, темный... и... очень, очень большой язычник... Проходя к дому, я еще задержалась нарочно у одной дамы, я миновала его Hotel, -- и вижу... на шторе светлой... тень... фигура молится... и каак, Ваня! А на другой день он на моих глазах развратничал с девчонкой. Много было! Мне не надо было этого касаться кратко. Боюсь, -- ты не поймешь меня!
   Продолжение следует.
  

111

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   [Декабрь 1941 г.]

No 4 (?) или 5-ый? Ну, No 4

   Надо или подробно, -- или никак! Ты так, кратко, не составишь себе картины. Сложно все: почему не женились? Масса разных сложностей (* И еще то, что я свое, личное, тогда считала роскошью, не смела о себе думать. Нам тяжело жилось тогда.). И главное: "нашла коса на камень". Он был вполне свободен. Ну, конечно Freundin {Подруга, любовница (нем.).} были. Он был намного меня старше. В моем разочаровании, в горе от узнавания его "грехов", утешал меня тот студент, который помог поступить в школу. Этот был чист, как девочка. Мечтал свой первый поцелуй дать своей невесте. Потом, много после, когда он поцелуи растерял, но... все же, оставаясь нетронутым, -- он умолял меня выйти за него замуж. Теперь женат. Его исправила жена... Сам сознался, что до женитьбы за... 1--2 года, -- его развратили девчонки-сестры в больнице. Плакал, когда мне каялся. Умолял спасти его. Письма его у меня, Ваня, чудесные. Я -- не любила, я ценила его. Это была чистая душа. Женился он 32 лет. Лет до 30--31 берег себя. И не "мямля", а пылкий мальчик. Увлекательный. Музыкант еще больший, чем доктор. Тип русского врача-бессребреника. Идеалист... крайний. Мать его знавали кто, говорили, что Святая была. Ну, этот, между прочим. Дима же (тот, старший) был другой... До 1930 г. я страдала. И потом вдруг решила: разом отрезать все! Я все, всякое знакомство прервала, сказав, что "люблю теперь другого" (соврала), что все, все должно забыться. Все кончилось, не без боли с каждой стороны... И все-таки было еще одно, последнее испытание, еще одна встреча. Я не описываю этой встречи, т.к. это целый роман сам по себе. Здесь уместно было бы сказать и о борьбе, и о победе. Я уезжала в отпуск. Разбита. С этим чувством к Д., пришло будто все, что раздавил и обманул N. (* "N." -- не начальная буква имени, а просто так.) И ужас был в том, что, стремясь к чистому, я сталкивалась в Д. и с... другим. Отбрасывалась душой от него и... вновь его обаяние и чары... Не считай его, однако, пустельгой, -- он сложнее и чище многих.
   В нем есть что-то от Нечаева490, но более зрелое и потому еще более опасное. Умен очень. Мама его любила. Я думаю, что я тогда была для всего того слишком юна. Я не понимала его. Я панически всего боялась. Странно все это было. Это был шторм, на меня налетевший, на меня, еще совсем не окрепшую. Я вновь вся разбита, вновь ошибка, -- нет идеала. Я на Tegeruse'e491. "Баварочка" у тебя в лодке -- это тогда. Иван, я тогда ужасно мучилась. Я уходила одна в горы, кидалась на землю, плакала, чего-то искала, я его звала, Его -- всякого, порой даже очень земного, бежала от Него всем существом и вся к нему тянулась... и таак страдала. Я набирала букеты этих сиреневых Zeitlosen {Безвременник (нем.).} и видела, вбирала в себя, почему-то в них всю страсть его, все безумие. Аромат их -- яд. Я ставила их к себе, заболеть бы хоть. И заболела. Горной лихорадкой.
   В Берлин приехала после 3-х недель отпуска. Я не описываю еще одну встречу по пути (с Димой) (на отдых). Слабая и не отдохнула. Выдержала и не увиделась. Перестала ходить в церковь. Ходила в другую. И... затихла. Работала. Нигде не бывала. Забывало ли сердце? Да. После тех мук на горах... о, что это было! Я не понимала сама: откуда во мне это? И что это? Это Дашин крестик на груди492... После этих мук я вдруг вся стихла! Работала свежо и бодро. Charité, клиника моя новая... без конца работы! И вот осенью поздней, почти зимой... столкнулась с... Георгием. Я не заметила его тогда. Вернувшись из клиники, я торопилась кончить одно рукоделие, чтобы отнести как подарок одной имениннице. А у отчима сидел кто-то, кого оставили и чай пить. Я извинилась и дошивала свое, тут же, у лампы. И ушла в гости. Кто это? Не все ли равно. Кто-то, интересующийся лекциями А[лександра] А[лександровича]. Уезжает к себе за океан и спрашивал о книгах. Зимой просил по возвращении еще зайти. Я и не думала о нем. И вот однажды: звонок. Вернулся, привез привет А[лександру] А[лександровичу] от кого-то. Я не видела его. Рождество... он в церкви, а после службы: отчим, очень гостеприимный был, спрашивает: "Вы куда, домой?" -- "нет, куда-нибудь, м. б. в кино", -- "заходите к нам". -- "Серьезно? Благодарю, если не стеснит?" У нас гость. Дома ничего не приготовлено. Но тем не менее крайне уютный вечер. Мы видим впервые друг друга. Я помню только большие как-то особенно прямо смотрящие глаза, синие, не голубые, а синие, как море. Я таких не видала. Его благодарность за вечер. И все. Немного позже, -- приходит, -- мама одна дома, и: "я пришел очень просить профессора ко мне теперь в гости" -- "его дома нет, я не знаю, сможет ли он!" -- "ну, тогда все равно, кто сможет, я очень, очень прошу всю Вашу семью ко мне за город". И вот... была сказка... В зимнюю ночь, снег шел, морозно, поехали мы все на его чудесной машине... А там? Холостой, мальчик, без всякой хозяйки, устроил с другом... сказку! Это была Россия?.. Как будто! На стенах русские картины, чудесные, в углу образ. За столом все русские закуски и вина, самовар. Ужин из русского ресторана. А после... на чудесном граммофоне Шаляпин493, Собинов494, Нежданова495. Откуда нашли? В Риге, Пскове, всюду, где были по службе. И совсем после: было очень уютно. Отчим уже декламировал своего любимого Тютчева и Фета, -- встает Георгий и... декламирует из "Евгения Онегина" наизусть "вначале жизни мною правил..." знаешь, где: "...и умереть у милых ног!"496 Это он выучил для этого вечера. Поздно ночью уезжали мы домой... На утро, провожая меня на службу, мама сказала: "всю ночь не могла заснуть, впервые за все изгнанье так отогрели души, тихонько, так чутко". Мы условились, что на масляной на блины к нам. Я заметила, конечно, неуловимо, чуть-чуть, кому было все это. Я видела его чуть-чуть скошенный глаз при "...и умереть у милых ног". И вот блины. И он, и друг. На утро он должен ехать на 3 недели на Wintersport... Однажды в клинику мне телефон. Кто? Он... через 1 неделю вернулся, скучно. Не может ли пригласить меня на очень хороший концерт сегодня? Столько мольбы... "Да, спасибо!" Еще визит у наших. Хотел бы чаще бывать, много говорить и читать по-русски. Не могли ли бы мы что-нибудь читать, хоть Толстого? Тогда хоть по средам 1 час. Хорошо. Среды... И я жила от среды до среды.
   Сережа, он и я. Потом отпал Сережа. Мы -- читали. Чехова много497. Любил он его. Толстого. Однажды не мог прийти он, прислал цветы мне, -- гортензий корзины, голубых, цвета вечерних сумерек в марте. Знаешь? И был уж март... Тоска, такая... Он заметил. "О. А., почему всегда Вы грустны? О Родине?" "Да, о ней, о многом, о чем-то, чего не скажешь". -- "Весна, -- а Вы не видите ее, хотите, не будем читать сегодня, пойдемте... в весну заглянете, развеселитесь м. б.?" И мы катались. Он говорил о том, как с первого же раза всю меня заметил. Что я не жеманюсь, как все девицы, что ему легко со мной. И это рукоделие, и грусть, и все, все. Что грустить не надо, что жизнь и ему тяжела, что я его счастливей, -- я -- свободна, а он: -- он вечно в форме, никогда не сам собою. Что его "личная" жизнь -- только вот в этих русских книгах, в этих "средах", а остальное -- ложь, натянутость. Что лишь на русском языке он не лукавит, что это его родной, душевный, его язык. О матери-покойнице говорил... И мы возвратились к чаю... домой. В другие среды мы читали. Еще одна среда... грустно... обоим... отчего же? И потом 30 мая! "О. А., поедемте на воздух, там читать!" "Хорошо". Гудит мотор, несется, куда? Помню как радостью ныло сердце. Я знала, что что-то будет! И... вдруг... круто повернув, Г. поворачивает автомобиль... обратно? "О, нет, но здесь так хорошо!" И правда. Пред рощей... Поле... широкое поле. И... уже первая звездочка! Я помню, я на нее смотрела... Слова любви? Они всегда, всегда одни и те же... Да! Чудные слова любви. Ему было 28 л. -- Самостоятельный, видный на своем посту и... такой робкий. Робкий, чистый мальчик. Один поцелуй... почти что братский. И звездочка мигала, смеялась, или плакала? И я?!
   Продолжение следует.
  

112

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

22. XII. 41

No 5

   Он говорил, что полюбил, как только я вошла тогда впервые, в зеленой шубке с лисой, и на воротнике, и на рукавах, и на подоле. Как потом тихонько шила что-то. Что он сказал тогда в сердце: "вот она, которую искал я всюду". Что девушки его страны чужды ему, крикливы, шумны, модны, пусты, -- куклы. Что я ему и мать, и сестра, и... любимая. Что русский язык -- его души язык, что он на нем только молиться может, на нем он не лукавит, не "пачкает его буднем" (так и сказал!). Просил беречь меня его (язык) от всех чужих влияний. Себя беречь, не потерять ни черточки на западноевропейском базаре! Читали ли мы дальше? Редко... Не было в книгах для нас ничего чудесного... Дивной сказкой развертывался чудесный роман моей юности. Волшебный -- как сказка, короткий -- как сказка... Каждый из нас знал с первого того вечера, под звездочкой, что плакала и смеялась... что этот сон -- будет короткий, что перервется он, что боли будет вволю. И потому мы были грустны... тогда... в марте... над голубыми гортензиями... в голубом часе!.. Я... знала смутно. Георгий... знал все очень точно.
   Он себя винил потом, что "дал себе волю", что "не скрыл", что "не ушел раньше, не открывшись". Но тогда казалось все иначе, -- хотелось верить в чудо. Мы его втайне ждали оба. Впрочем Георгий принимал шаги. Пытался сделать кое-что. Ну... довольно... этого не _н_а_д_о_ было. И я это увидела много спустя! Коротко скажу, в общих чертах о причине невозможности любви нашей. Отношения его сородичей с бабушкиным домом498, ее управляющим и т.п. были таковы, что... я -- отпадала. Любовь Г. ко мне, верной бабушкиной внучке, не нравилась его родным. Они постановили на "семейном совете" Г. женить на девушке из совсем другой семьи. Этого "постановления" Г. изменить не мог. Сложно описать все. Но даже уход Г. из-под опеки своего рода (он хотел это сделать) не решал бы вопроса, при всей натуре Георгия и при моем отношении к таким вопросам.
   Я не хотела его жертвы. Такой жертвы.
   Мы знали, что разойдемся. Но не говорили. Если бы ты знал, что это было за время. Мы встречались, молчаливым уговором, как брат с сестрой, стараясь никогда не создавать любовной атмосферы. Ездили на людные концерты, в кино, в театры. Никогда не читали больше. Не гуляли. Однажды только... были в кино, на премьере... не было других мест, -- только ложи. Мы оказались вдвоем в ней. Совсем темно. Играли что-то очень ритмичное, -- я обернулась чуть к нему и сказала: "через 1--2 недели Европа затанцует под новый Schlager". Г. не расслышал, подвинулся чуть ближе. Я повторила. И увидела, что Г. не слышит, не слушает даже, не может слушать. С трудом мы понимали фильм и... вышли. Когда отъехали от горевшего огнями центра, Г. сказал мне: "какой кошмар, Оля, не иметь силы жить, тебя не видя, и... видя... так страдать! Я хотел бы всю молодость свою бросить в пространство, стать стариком и... хоть таким, спокойно быть у тебя... я не знаю, не знаю, что мне делать!!? Помоги мне и ты, иначе -- я пулю в лоб пущу себе!" И я помогала. Больше я не обращалась к нему... _н_и_к_а_к. Я холодна стала. Но однажды... звонок в клинику. "Оля?" -- "Я". "Ты знаешь, я звоню, чтобы сказать, что мне без тебя грустно, пусто..." И при встрече... ни словом, ни взглядом. Я все сердцем знала... Потом словами мне Г. все сказал. Почему все безнадежно... Ваня, ты "давал" часто бег мотора, но... еще один... никем не дан... Это была пытка. Мы мчались по берлинской автостраде, без возможности остановиться. Г. говорил мне весь ужас. Вколачивал гвозди в гроб и свой и мой, забивал сердце. И я сказала: "останови, я не могу, я хочу одна остаться!" И мы не смели остановиться. Г. гнал только скорее, чтобы выехать на поле и там остановиться. Стена камней, серая справа, серая дорога... асфальт и... гонка, гонка... Я крикнула: "Жорж, я выскочу, я не могу, я с ума схожу, к чему же жить?!" -- "Не к чему, Оля, но все же нельзя, останься". И он, держа меня правой рукой до боли, левой правил. Ужас. Ужас! И вот... несколько дней Ж. не было у нас... Я знала, что его теряю... На 3-й день письмо отчаяния его через Rohrpost {Пневматическая почта (нем.).}. И телефон: "Оля, ты скучала без меня? Да? Хочешь, и я все брошу, пусть скандал, но тогда... я с тобой буду... Ты понимаешь, скандал громкий будет, я... нам трудно будет жить вначале, но реши ты!"
   И я сказала: "нет, выдержи, не бросай!" А сама рыдала. Я потому сказала так, что считала, что не я должна у него вынудить жертву. Жертву приносят сами. А он? О нем я узнала позже, много позже! Он в этом моем движении этого не понял. Он боялся "испорченной карьерой" мне "навязаться", -- потом узнала, что ему втолковать пытались, что мне его "блеск" нужен, а "низвергнутый" -- не интересен, что потому я и не "решила". И его... женили. Но это после...
   Проходило лето. 26-го июля мы "прощались". Т.е. потому, что я уезжала в отпуск. Но знали, что -- это крайний срок, чувствовали, что проститься уже -- пора! Опять... все то же. Ни словом, и ни звуком... Г. только попросил позволить пройти в ту комнату, где мы раньше читали. Когда он вышел... я видела, что на глазах еще были слезы. Я проводила его до калитки. И тут, внизу, где уже ходили люди, -- он взял мои руки и, обе их целуя, сказал: "Оля, ты должна запомнить, что, что бы ты ни узнала обо мне, -- верь, что только ты -- прекрасна! Ты -- Прекрасна, я только тебя любил и буду любить. Но обещай мне, Оля, что ты не сделаешь ничего, что бы омрачило меня и маму твою!" Я не поняла тогда этого. И он уехал. Хотел писать. О встрече мы не говорили. И о не встрече тоже не говорили. Со следующего дня -- мой отпуск в клинике. Я уехала на море. Там, я писала ему стихи, письма, мысли... Я звала его в пространствах. Кричала в волны его имя, искала глаза его в голубоватой сини. Когда вернулась, -- ничего о нем не знала... Не писал он. И я... не посылала писаний. Я знала сердцем, что ему забыть меня надо... И знала, что помочь в этом надо. Но я страдала. Я написала его другу с просьбой сообщить о Жорже, не говоря ему. Я бы хотела, чтобы он был за океаном. У себя. Но я знала сердцем, что он здесь, ближе. И томилась. И вот, слушай: однажды в клинике, мне моя ученица показывала фото из отпуска ее... И автомобиль один, фирмы... "Нэш". Я знала, что в Берлине их было только 3, потому что трудно было всегда с ремонтом. Я остолбенела и спросила: "кто это?" "Это мой... жених". "Кто?" Я вся дрожала! Она назвала мне имя чужое. "Вы... тоже... знаете эту... марку, -- их только три здесь, и один меня всегда злит. Когда я жду моего жениха и слушаю каждый гудок, то непременно приедет этот, вспугнет, я выскочу... "Нэш", но... другой..." Я спрашиваю: "Какой No автомобиля, Вы не заметили, м. б. это тот, третий, который ни Вы, ни я не знаем". "О, да! Еще бы! Это -- 7..." И она назвала мне No Георгия. Все поплыло у меня перед глазами. А она трещала: "Вчера вот, тоже, и стоит перед моим домом, будто дразнит!" "Как, вчера? Не может этого быть! Вы ошиблись!" Мы спорим. Элен говорит мне: "Хорошо, pari! Когда приедет, я позвоню Вам, но Вы должны приехать, должны, я хочу выиграть pari!" И мы держали! Школа кончилась, Элен ушла домой. Я вся горела. Г. здесь! Молчит. Значит что-то случилось. Я знала сердцем что! И вдруг через 1--2 часа мне телефон: "Frl. Subbotina? -- автомобиль No... у моего дома, он простоит 2--3 часа -- это обычно. Я жду Вас. Вот адрес!" И я? Я бросила службу (правда часы работы уже отошли, я кончала реакцию Wassermann. И могла через 1 ч. выехать, оставив на помощницу записи и уборку аппаратов) и поехала. По пути я перешла в такси, т.к. мне казалось, что я опоздаю. На опушке большого парка мы остановились. Я еще издали узнала "Нэш". Элен стояла у окна и хлопала в ладоши, она жила в партере. Через тяжелые зеркальные двери я вошла в полутемное фойе шикарного дома и... не успела еще войти в прихожую Элен, как услыхала сверху... его шаги! Я не могла ошибиться. Это был он. Но я, вместо того, чтобы пройти ему навстречу, я кинулась к Элен, захлопнув двери. Я вся была смущена. Перед ученицей-то, хороша! Но Элен была почти ровесницей мне, она кончала школу, -- поняла, что здесь что-то серьезное творится и повелительно мне сказала: "подите, и узнайте, правильно ли я сказала, -- м. б. этот автомобиль куплен другими?" "Подите, Вы успеете еще, теперь холодно, вечер, мотор должен разогреться, он не скоро еще отъедет, подите!" Она толкала меня к выходу, и я как пьяная ей повиновалась.
   Продолжение следует.
   Ванечка, массу сегодня тебе пишу, -- потому письмо не написалось уж. Если почта долго идет перед праздником, то уже сейчас шлю поцелуй к Новому Году! Да будет он для нас счастливым!
  

113

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   [Декабрь 1941 г.]

No 6

   Мотор дрожал, готовился толкнуть машину, сорваться, унестись... И... двинулся... А я... стояла за зеркальной дверью, в темноте портала, как в колодце. И... прощалась. Прощалась с тенью милой, мыслью!.. И вдруг! Что это? Остановился. Открыла дверь и, не могла больше, будто проснулась. Все это в секундах было...
   И в автомобиле открылась тоже дверка. Георгий вышел и шел мне навстречу. Как выглядела я, -- не знаю, но я видела его... Что это был за ужас! Г. был как полотно, худой, измотанный, убитый. "Оля! Как ты? Откуда? Жизнь моя! Это же чудо какое-то!" Он медленно, как-то странно, с усилием, сдвигая с пальцев правой руки, стащил перчатку... Я поняла. Я только взглянула. Все спросила, все узнала взглядом. "Да, Оля, я... женат". Я ничего больше не сказала. Я поняла все. Он много говорил мне что-то. Что -- не помню. Не понимала и тогда. Я поняла только одно, что он несчастлив. Что любит меня все. Сказал, что, отъезжая от дома (там жил его "учитель" русского языка) в последний раз, перед отъездом из Германии, хотел еще раз, хоть взглядом окинув этот уголок его сердца, проститься мысленно со мной. Потому и задержал мотор, -- меня не видя. А я, увидя это задержание, открыла двери. И вот предстала ему -- живая. Он думал, что это видение, не сразу поверил. Парадную дверь, за которой я стояла, и его, отделяла широкая улица, -- он не видел меня. Понимаешь, как удивительно! В автомобиле лежал Чехов, тот самый, которого мы читали. Мы приехали к моему дому. Я вышла, без единого слова. Легла и ждала смерти. Мне казалось вполне возможным умереть от горя, просто вот, лечь и умереть! Отчим вызвал маму, испугался моего вида. А вечером я получила письмо, опущенное накануне. Г. писал мне о себе всю правду. Ответ на то, которое я писала его другу. Мне тогда чуть приоткрылась вся гнусная интрига, расставленная нам обоим. Г. -- понял? Я думаю! Я работала дальше, уколачивая сердце, забивая жизнь в стальной ящик. Не ища больше счастья, не _в_е_р_я, не надеясь. Наступала зима 31/32 года. Ты дальше знаешь. И вот... однажды, года через 2--3, я приглашена на большой домашний бал дипломатов. Хозяева -- мои друзья, я бываю там охотно и знаю, что это честь -- попасть на такой бал. Не много у них таких "избранных". Немного трусила. Приподнятые нервы. В новом бальном туалете. Мама чудно шила. Всегда я была хорошо одета, как нам ни трудно было. Я знаю, что за столом я [буду] -- дамой одного важного дипломата, что надо себя держать в струнке. Я в ударе. Хорошо говорю по-немецки в этот вечер. За ужином сосед заметил это и говорил мне комплименты. Переходят все охотно на эту тему. И вдруг я слышу, дама напротив, феноменом языковым называет... Георгия! Я помню, как пошло у меня все кругами перед глазами. Чего мне стоило взять себя в руки. Сосед мой увлечен был новой темой -- подали икру, грибки и все такое, что к водке, по-русски, (Хозяин бывал раньше в России), -- хвалил икру, уговаривал меня взять "хоть чуточку побольше". Не заметил моего волнения. Но... после, в салоне, где мягко горели свечи и гости погрузились в эмоции от ликеров и курений, а другие в гостиной танцевали... я, проходя в прихожую, чтобы освежиться, вздохнуть, одной момент остаться, -- я слышу по-русски: "скажите, Вы -- О. А.?" Дама, что была напротив, стояла около меня. "Я угадала Вас. Не удивляйтесь. Я все знаю. Я -- друг детства друга Mr. G."... Я онемела, застыла. Наконец сказала: "я ничего не понимаю". Та мягко меня взяла за плечи и сказала: "я знаю, что жизнь Mr. ... разбита, а Вы... несчастны..?" "Я сразу же поняла, что это -- Вы, та, о которой мы ломали головы с Володей499 (друг Г.), я угадала Вас, когда увидела за ужином смущение Ваше. Мы знали, что ту девушку зовут О. А., и потому я, решив узнать наверняка. Вы ли это, обратилась сейчас просто: "О. А.!"" И я узнала грустную историю Г. Его женитьбу на "кукле", и как это "кукла" его измучила, -- ревностью и неумением вести себя испортила ему карьеру, пустила его в трубу, до того, что даже прежнюю хорошую квартиру оставить должен был, и "Нэш" продал -- дорого стало. И потом жену отправил "исправиться" к своим родным. И жил долго один. Я получила письмо от него, где он начал словами: "мечтам и годам нет возврата",.. но "м. б. можно возвратить хоть доброе расположение друг к другу..." Писал, что... "но вся моя женитьба и новая жизнь ничего в этом не изменили..." Мучился тем, что меня заставил страдать, что как-то надо было бы иначе. И т.д. Но это, -- после. А... дама эта рассказала мне очень много. Я не могла уж слушать. Надо было идти в гостиную. Нельзя отсутствовать так долго. Я не могла идти в салон, сидеть, бездействовать... страдать. А в гостиной... танцы. Играют пластинки, крутятся, шумят что-то... И... вдруг: "Happy days"! To, что так давно кружило, вело нас с Г. в танце... Я мучилась воспоминанием. А в уши все проникало, звенело, пело. Я помню каждое его прикосновение, подпевание, перевод словечек отдельных, взгляды его, чуть-чуть пожатие руки и все... все то, что можно сказать без слова. Я танцевала с молодым консулом, с трудом попадая в такт от волнения. Вертелось в мысли: один, жена за океаном, не любит... Танцы, танцы, ликеры, смех, комплименты, цветы, танцы, танцы... Хозяин в ударе и в свободную минутку меня благодарит за "отлично выполненную" миссию соседки-дамы с капризным, обычно хмурым дипломатом. Вечер удался. Хозяйка меня тащит в спальню "подушиться", "поделиться впечатлениями". И говорит: "Олечка, я пьяная совсем, ка-кой ликер муж выкопал, с ума сошел! А Вы?" Я -- ни капли! "Олечка, да Вы... совсем... ни капельки? Не пробовали даже? Да что с Вами? Бледны как?" Меня они вдвоем (хозяин и хозяйка) поят наспех шампанским, "чтобы не было скучных". Я пью. Покоряюсь. Я подхожу к граммофону и завожу сама "Happy days". Стою и слушаю. Танцуют пары... Ко мне подходит кто-то тоже. Я танцую... танцую сердцем. Рву его, рву на части и вспоминаю каждое прикосновение... Кружится в голове шампанским, -- я смелее... Я вижу эту даму снова, смеюсь нарочно громко, без бледности. Горят шампанским глаза и щеки. Она подходит снова: "Вы... Вы виноваты... зачем не удержали его у себя?! Я видела его однажды, после его женитьбы. Несчастный мальчик". И рассказала всю интригу. И то, как его от меня тянули и как объяснили ему то, что я не приняла жертвы. Не стану описывать всего. Пыткой стал этот бал. Гремела уже капелла (граммофон был в перерыве), кружились пары, все было в блеске, в вихре вина, духов и флирта. Я была убита. При разъезде эта дама мне шепнула: "напишите ему... и Вы его спасете!" Мне было все противно. К чему она вмешалась. Я потом узнала, -- она говорила все верно. Но я не написала. В одном письме, на смерть отчима (1936 г.), Г. мне писал, что "поеду домой, чтобы познакомиться с моей дочкой"... Опять была жена одна за морем? Мы не виделись больше. Я работала. И втайне чего-то ждала. Я нарочно тянула с решением выйти замуж. Я хотела быть свободной. Все это было ужасно. Нельзя сказать кратко. Недавно сравнительно я прочла в газетах, что у него родился сын. Ты без сомнения его имя слыхал и знаешь. В старой России был известен его дядя500. Но я не назову.
   Тот портрет, что ты получил (оба и с глазами, и 3/4) переснят с того негатива, который я дала сделать для Г. Но... он не взял. Не захотел. Потом узнала. Ему тяжело было. Я тоже не взяла его портрета. Нет у меня его. Я видела однажды его учителя, и, будучи с ним знакомой, спросила его полусмеясь: "а ученик Ваш как? Его супруга тоже говорит по-русски?" "О, нет!" "Какова она?" "Она? -- Очень субтильна". Смех. И все. Куколка... Но, все же мать -- его детей. И вот еще одно... Он заболел однажды. Его на аэроплане повезли в Вену на операцию. Я это через год узнала от мамы. Он ей написал. А мне в ту ночь снился сон, будто я сестра в клинике и должна ходить за тяжело больным. Я вхожу в комнату и вижу свежеоперированного, спит еще. Подхожу и вижу -- Жорж! Я проснулась, и знала, что он болен. Странно? Я всегда знала все о нем. Он это маме даже говорил, боялся моего этого свойства. Весной 1939 г. я была у мамы. По просьбе одной семьи обратилась к Г. с просьбой. Был телефонной разговор. Я была внутри уже тоже спокойна. Его: "Оля, Оля, как странно, опять твой голос!" Спросил, долго ли я в Берлине, -- огорчение, что уезжаю в Голландию. Он был летом в Берлине. Сережа его видел. Он изменился очень, похудел, и... постарел. С. был удивлен. Г. раньше был так интересен, а тут -- поблек. Ну, вот и все. Конечно этим еще не кончилось мое жизнеописание. Было так много. Я не сказала и 1/10-ой! Я доскажу тебе.
   Посылаю кусочек платья, в котором "прощалась" с Ж. -- оно все в воланчиках, длинное и широкое.
   Под "Татьяну". Целую. Оля
   Кое-что еще надо рассказать и о Диме. Я звала его "Микита". Ему это шло.
  

114

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   [22--23. XII.1941]

No 7

   Ну, вот, милый Ваня, рассказала тебе о себе, поскольку это возможно в краткой форме. Было бы легче говорить устно. Много было. "Роман" с Димой был тяжелый урок, испытание, пытка даже. Я в нем сгорела вся, сгорела я -- земная.
   Это была борьба ужасная. И мука вся в этой борьбе. Я убегала от соблазна, ненавидела его, но, увидя Д., вся терялась. И вот ужасно: т_о, что ужасало, отталкивало, т_о_ же и притягивало с силой! В то время я была так вся обострена, так... на "высшей ноте", что трудно описать. Я умышленно не даю тебе ни одной "сцены". Их дать в письме невозможно, кратко невозможно. Это -- был бы роман.
   Д. женился, на одной... его бывшей "Freundin". Разница между ними лет 20--22. Она -- как сам он выразился другу "хорошая баба" и больше ничего. Воровка, лгунья, ну, одним словом -- "баба" из таких, где только "баба". Обкрадывает его же. Водит шашни с другими. Года 4--5 у них не было детей, т.к. Д. говорил, что от "этого мяса не хочу!" Но, кажется, теперь есть дочка. Постоянно скандалы. Однажды, когда у них были гости, он ее запер в... уборной, чтобы она не мешала, не портила настроение. Но цинично говорил, что "для постели хороша". Ужас! Я презирать его стала за эту женитьбу. И вообще! Но было время, когда было иначе. Ты знаешь, я маме как-то сказала: "если бы я могла остаться incognito для Д., то я бы хотела от Микиты иметь ребенка, но пусть потом _н_и_к_о_г_д_а_ его не увижу больше. Чтобы не было разврата". Дико? Да, тогда я ужасно хотела иметь детей. Жизнь без детей казалась мне погибшей. Но т.к. incognito остаться было бы невозможно, то... оставалось... бегать друг от друга. Если бы я тебе описала мой отпуск на море... когда Д. был там же! И... никто, никто даже не догадывался, что мы знакомы. Какое это было дикое что-то!
   Мы встречались как только что познакомившиеся. До комизмов доходило. Однажды я болела, еще раньше в Берлине, -- наши его просили осмотреть. Я тогда еще не совсем знала, какой он ко мне. Но догадывалась. А тут... совсем поняла. И с температурой убежала на вечер, где был и он. Танцевала с ним вальс полубольная. Дня 3 сбивала градусник, чтобы дома не знали. Меня бранил он за это. Я не сказала, что ради него, а делала вид, что ради "кого-то" другого. Ты меня осуждаешь? Я чувствую, что да. Да, это было что-то помимо меня. А я, сама я -- боролась. Мне Д. сказал однажды, что "через Вас, Олечка, я м. б. еще очищусь и лучше стану... останьтесь такой, какая есть". Ах, много чего было. Ревнив был он ужасно. Однажды чуть скандала не устроил из-за пустяка. А то... просфорку за меня давал вынимать и дарил ее. Он был -- весь огонь. Но я его забыла совсем, как бы переболев, -- отболела. Я очень страдала в той борьбе. И когда покорила себя земную, -- то -- освободилась и... навсегда. Я его видела часто потом и так спокойно, будто _н_и_ч_е_г_о_ _н_и_к_о_г_д_а_ не было!
   Я не рассказала тебе о разных других встречах. Они -- не главны. Не ковали меня. Их было не мало. Были так называемые "партии". Но я их просто отметала. Был еще один "роман", но... такой какой-то нестеровский... Милый, чудесный русский... мальчик... и имя ласковое... Лёня! На Троицу, на прогулке (целая компания на сеновале), -- мое рождение было, признался мне в любви. Молился со мной, на меня и за меня... (Красиво для этюда). Это-то дивное было и все... вперемешку... И молитвы, и слова любви, и... поцелуи. Я не могла бы поверить, что он такой. Меня это как-то захватило тогда. Тронуло...
   Утром, в 5 ч. я пошла к лесу, одна. И вдруг слышу: "сюда, сюда, Лёня умирает!" У него был припадок падучей, эпилепсии! Это его убило. Ушел в себя. Потом уехал из Европы. Давно было. Теперь женат. Очень счастлив. Она -- вторым браком и с сынком. Он его тоже любит. Это -- редкий был человек. Потом, после свадьбы моей, я узнала еще один "роман". В букете красных роз нашла мама записку -- письмо мне. Когда я вернулась из путешествия -- прочла. И обомлела от удивления. Была тут разгадка об одном знакомом, поведение которого было всегда так странно, что никто его не понимал. Говорил о любви своей и просил прощения, что не принял приглашения моего в шаферы. Не был и на свадьбе. Я ничего не знала!
   Я не знаю, писала ли тебе я о жизни моей в Charité? Я много писала и много жгла! Профессор молодой? Это тоже из "партий". И об одном "Lepatins Sekretär" {Секретарь Липатина (нем.).}? Тоже -- "партия". Еще были несколько, которые раздражали надоедливостью. Но для сердца не было больше никого. Были шутки. Например: один влюбился в меня, уверял, что я похожа на кого-то, от кого он без ума. Знаешь на кого? На Бригитту Хельм501. Я оскорбилась и выгнала. "Ну, и идите к Б. X." Обиделся. Это было только своего рода "комплимент", а я и не поняла!
   Было много курьезного. Всякого. Все проходило мимо, не оставляя царапинки. Теперь _о_б_о_ _в_с_е_м, _и_ _о_ _Ж_о_р_ж_е. думаю спокойно. Все ушло...
  

22.XII.41

   Ну, милый Иван, если бы тебе всю мою жизнь обработать и дать миру! Преломить так, чтобы живые не обиделись. Все живы! Я сама не сумею. Очень уж трудно. Ванечка, я пишу целый день сегодня, потому не отвечаю на письмо твое. Я получила твои открытку 12.XII, письмо 10.XII и письмо 15.XII. Из вскользь брошенного замечания, я поняла, что ты цветок получил. Пишешь так, как будто уже писал об этом. Очевидно, письма пропали?! Какие? Тебе нравится портрет? Я рада. Но ты имей в виду, что это 10 л. назад! Я теперь хуже! Ну, ты знаешь какая! Ваня, почему ты тоже не пошлешь так, как я? Напиши так же! Попроси чуда! Чудо будет! Цензор ведь тоже с сердцем и м. б. очень чуток! Маленькую карточку ведь можно! Ну попроси! Пришли! Я умоляю! Алеша не даст мне! Вот увидишь!
   Мариночка, я люблю ее, всегда хороша ко мне была, а тут... не отвечает на мою мольбу ни строчкой! А я писала ей "как родной". Они все, все чувствуют обиду-ревность за то, что выделил ты _о_д_н_у_ из них, читательниц. Понимаешь? Нельзя и сердиться. Это понятно. Не передадут они мне! И потому молю тебя еще раз: ни с кем не говори обо мне! Особенно там! Обещаешь!? Я беру с тебя честное слово!
   Ванечка, ты -- дуся! Варенье варил? Ну, что же мне сказать на это?! Мне только больно, что ты сахар переводишь и себя лишаешь. Умоляю, -- не делай этого больше! Я же страдаю этим! Я ценю это, тронута безумно, невыразимо, но... страдаю. Береги себя! Мне так хорошо (в этом смысле), что я бы с радостью тебе послала. Я не ем сахара. Но, вот странность: отсюда нельзя посылать!
   Ванюша, пришли себя! Это, только это! Я м. б. скоро получу твои книги! Нашла один склад!! Ура! Жду каталога. Я напишу тебе о сне (о Богоматери) и обо всем. Напомни! Безумно волнует твой роман с Дашей. Не могу читать! Хочу жить там, тогда, но... иначе! Не смею так! Побрани меня! Но это от любви! Хочу родиться снова. Целую жизнь с тобой прожить! Нет, не хватило бы моего сердца! Я слишком тебя люблю!
   Я умерла бы от ревности ко всему! Целую... Глупая твоя Оля
   23.ХII.
   Твои чудные письма от Сережи! Отвечу!

115

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

29.ХII.41

{Помета И. С. Шмелева на конверте:

чудесно дала поездку к свекру, "праздники"!}

   Ванечка, мой светик, мой бесценный!
   Что с тобой? Болел ты? Тоскуешь? Я так скорблю сегодня о тебе. Ничем я не могу развлечься. Пять дней я все ждала от тебя весточки, издергалась за эти "праздники", -- ждала, что "вот уж в понедельник-то несколько писем сразу получу от тебя", моя радость... Но... сегодня только одна открытка! И -- ничего в ней! Только, что 3 письма твоих тебе вернули! Отчего же? Из-за любительского маленького фото? Но я же получала их от тебя раньше. Сережечку и О. А. А ты... ты не пришел! Ужасно это! Ну, подумай: если бы у тебя _н_и_ч_е_г_о_ от меня не было!? А я вот так томлюсь... Ты долго тогда, осенью, капризничал, все не хотел послать мне. Ну, вот, а я наказана! Я всегда так невезуча в жизни. Я ничего не жду! Как пусто, как тоскливо! И ты не хочешь, не хочешь видеться! Я знаю! А я -- я живу только этим. И ты этого понять не хочешь. Я не смогу жить дальше, не имея надежды на нашу встречу. Пойми! Поверь! Я обожаю тебя. Я больше, сильней любить не могу, не способна! Если бы можно было убежать к тебе! Но это невозможно!.. Ужасно!.. Если бы ты все обо мне знал! Но я не могу писать обо всем... И невозможно все эти чувства, муки, страдания описать. У меня нет никакого больше порядка в жизни. Я с трудом заставляю себя хоть что-то делать. Я устала. Я несусь куда-то. Разобьюсь как щепка? Что-то должно случиться... Так жить -- нельзя. Я живу только от почты и до почты. И когда не получаю, -- то увядаю сразу. Когда получаю -- горю, сгораю, рвусь к тебе всем сердцем. Я буду стараться весной к тебе приехать. М. б. и будет чудо, -- получу визу! О, если бы люди знали! Если бы знали, то дали бы визу. У всех у них бы растопилось сердце. Как я люблю тебя, Ванюша мой... Ну, если бы кто-нибудь представил себе, что Гете так бы мучился, не мог бы встретиться с любимой, так, как ты, страдал бы (о себе не говорю я -- кому же интересна я?), то ведь конечно всякий, самый строгий чиновник понял бы... О, я верю в чудо! Мы должны увидеться!! Пусть страдать еще больше придется, пусть я сломаю всю себя, разорву мое сердце! Но, я не могу жить так дальше! Я должна знать хоть, что тебя увижу! Я каждую минуту мучаюсь, не зная здоров ли ты... И этот холод! Господи, неужели ты не можешь что-нибудь придумать?? Переселиться туда, где центральное отопление. К друзьям? Или ты не любишь это? Я понимаю -- у себя лучше. Но хоть на время! Мама и С. до переезда ко мне тоже одну зиму жили у знакомых с центральным отоплением. У твоего доктора не мог бы хоть самые холода остаться? Или у него так же холодно?! Ужасно меня это мучает. Я боюсь твоей поездки. Еще заболеть можно. Мало ли чего схватить можно. Подожди хоть до весны. Не езди! Я буду стараться к тебе приехать весной. Если ты ко мне не хочешь. Для меня-то ведь почти безумно это, ужасно трудно. Меня же муж не пустит... Разве ты этого до сих пор не понял?! Сюда, ко мне, приедь! Здесь и тепло, и хорошо бы было...
   Ну, как хочешь! Я так... несчастна!.. Нет, ты этого не понимаешь!
   На "праздниках" я уезжала на 2 дня. Тоска была -- ужасная... У свекра, традиционно... но, Боже, какой зеленый ужас!.. Я поехала только 25-го вечером, а А. уехал уже 24-го. Мы утром 25-го были трое в Амстердаме у одних русских... У дочери священника502. Уютно, мило... Оттуда я к "папаше". Там в большом доме холодно, одна только печка топится, а все остальное утопает в сыром холоде. И окна еще были открыты, -- проветривали, надымило что ли... В теплой комнате, где волей-неволей все вместе должны сидеть, -- лежит параличная тетка. Несчастнейшее существо. Ей 75 лет, всю жизнь отдала семье своей, не смея думать о личном счастье. Без любви, без понятия даже о таковой. Богатая, но не смевшая хоть что-либо на себя тратить. Все копить надо для _р_о_д_а... Теперь она -- кусок живого мяса. Не говорит, не двигается, только плачет звонко, как ребенок больной. И мычит. Все конечно болит, т.к. лицо порой искажается болью и, говорят, что пролежни огромные у нее и от лежания, и от всего того, что с ней случается (как у бебешек). Ужас... Она была самая приятная в жизни из семьи. Забитая. И вот еще такой конец... Но уж хоть бы конец, а то одно страдание. Ее увозят спать в другую комнату, но все обеды, ужины и т.д. она со всеми вместе. Отец -- старик 78 л., но бодрый очень и живой, возится с сестрой очень самоотверженно. Но в доме атмосфера умирания. Зажигали елку, совершенно точно так же, как все года перед этим. Только меньше был круг семьи: одна дочка в Америке, а другую папаша не признает, т.к. вышла замуж за русского. Мотивируется официально это тем, что он разведенный, и что, следовательно, по Библии -- она тоже прелюбодействует503. Года 2 "папаша" ездил ко мне с выписками из Евангелия (Марка), где это сказано. Я лично думаю, что будь Юрий504 богат, знатен и имел бы место почетное, -- то все эти изречения потеряли бы смысл свой, точно так же, как слова Христа о книжниках и фарисеях505, и как: "легче пройти верблюду сквозь игольные уши"506 и т.д. Это почему-то игнорируется совершенно. И многое другое. Но... Юрий -- беженец, без денег, без места, хоть в прошлом и полковник-гвардеец. Я не ценю его как человека, но возмущаюсь отношением к нему свекра. Т.к. он его не по существу ценит. Его истинные недостатки он даже и не видит. Ну, так Бог с ними! Нудно и тоскливо пели хоралы, -- одно и то же! И елочка горела все так же под столькими парами глаз: "не загорелось бы!" Даже и ведро с водой стояло за дверью, как всегда. Подарки дарили тоже. Масса во всяких вариациях библейской мудрости... и в календарях, и в книгах, и в альманахах... Валандались до 1--2 ч. ночи. Спать холодно и темно, т.к. всюду лампочки горят очень тусклые -- экономия. На другое утро я уже в 10 1/2 простилась и уехала к дочке с Юрием. У тех что-то полурусское-полуголландское. Но все же уютно. Тепло. Лампадка. Снежок шел. Я все о тебе думала...
   Юрий сам варит кофе и чай, и... вкусно. Сережа тоже туда приехал. Позавтракали дружно, весело болтая за столом. Прошел день в дорогах. Они от нас далеко. Я, не заезжая к свекру, проехала в Schalkwijk (Схалквейк), а С. еще с визитом. Съехались с ним в 6 ч. в Утрехте у автобуса. А. хотел быть тоже, но опоздал и ночевал еще ночь у отца. А мы даже очень уютно проводили время. В субботу были у Фаси, мы трое. Фася милая. И несчастна, конечно. Сказала мне, что так бы хотела воли, чтобы хоть нищей, но быть свободной. Мы рядом сидели с ней за столом и... больше ничего не сказав, поняли хорошо друг друга. Были ее родители (чудесный ее отец! Ему 80 лет, а все еще такой молодчик!), ее сестра (тоже за голландцем) и мы. Мужья (ее и ее сестры) {В оригинале: мужья ее и ее сестры.} не являлись с прогулки очень долго, было уютно, болтали по-русски. Потом пришли те. Мы вскоре уехали. Фася читала (я ей дала) "Историю любовную" -- в восторге! Сказала, что "жаль ей Пашу" и что "так все понятно". Ванечка, как котишка мне мешает: вскочил на шею, мурлычет, сосет мочку уха и играет бусами. Щекотно ужасно! У меня 2 котенка: чудесная черная киска, ласковая, чудная, с темпераментом, и вот этот лентяй-котишка. Оба, как бархат. Котик норовит соскочить на бумагу и мешает писать. Сбросила его, -- трется об ноги. И поет-поет...
   Сейчас почта. От тебя _н_и_ч_е_г_о! Ванечка, здоров ты?
   Ты спрашивал, кто этот управитель хора был? Иван Семенович Морев. В Казани очень известен! Папа студентом тоже пел у него, только в церковном хоре. А я в студенческом. Почему я бегала ночью? Это надо дольше рассказывать. Я тогда была почти что помешана, я всюду видела смерть, и ее неизбежность меня ужасала. Я была тогда "уверена", что и мама должна так же быстро и нежданно уйти, как папа. О, если бы описать те картины, которые рисовало мне мое воображение! Я видела все так, будто это уже свершилось, и надо было много приложить стараний, чтобы разуверить меня. В ту ночь я тоже уверила себя, что мама умерла. Ее не было дома. Это была ночь перед нашим отъездом из Казани. Она была у друзей. Я же, была уверена, что мама где-то мертвая лежит должно быть, на улице упала. И я ушла. Искать? Не знаю. Должно быть. В совершенно незнакомом городе. Мне было 9--10 лет. Конечно и прислуга была виновата. Я опишу подробней. Я много чего воображала, да еще и теперь воображаю. Я однажды от ревности за маму (лет 12-ти) вся дрожала, до обморока. А ничего такого и не было. Вообразила! Меня в этом "сумасшествии" успокоить могла только бабушка. Ее удивительной добротой и лаской. Чаще же меня за это наказывали. И это было напрасно.
   [На полях:] Ты на последней открытке поставил: "22.ХII.40".
   30.ХII
   Сегодня письмо твое от 22--23.XII. М_и_л_ы_й! Но почему одна страничка!?
   Ну, крепко тебя, мое солнышко, целую, обнимаю, благословляю... Ванечка, роднуся, миленький! Сердечко мое! Будь здоров! Я так хочу тебя видеть! Берегись. Береги себя для меня! Твоя Оля
   О Елене -- глупости! Но зачем ты мне сам так писал?! "Выдержу ли?" Я-то тебе верю!!!!
  

116

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

31.XII.41

   Ванюрочка, мой светик ясный, родной, хороший!
   Вчера вечером радость какая! Тебя, тебя бесценного моего, я увидела! Ну, неужели тебе не стыдно _т_а_к_ говорить?! Ты, что же, ты потерял способность вдруг видеть, что _п_р_е_к_р_а_с_н_о? Это ты-то? Ты -- чудесен! Я любуюсь тобой, я люблю тебя, я так рада, что наконец, хоть так, могу глазки твои видеть. Я вытащила сперва письмо скорей читать (их пришло 4 сразу: -- 2 открытки, 2 письма) и вдруг вижу, -- упало что-то из конверта... Я не ждала больше, я в горе была, что не пошлешь ты больше мне. И вдруг... Ты такой милый, такой прекрасный, такой... большой!.. И это не только я говорю ("ослепленная", скажешь м. б. ты?), но и мама. Когда она увидела, то сказала: "до чего же хорошо лицо. Это лицо большого человека!" Как ты смеешь о себе так говорить, как написал на карточке?! Это вместо надписания-то мне! Стыдись! что же ты, хотел бы быть "сладочкин, улыбкин"? Смазливый? Фуй! Стыдись! Ты, -- какой ты тут, -- прелесть! Я обожаю тебя! Я вижу твои глаза, все говорящие глаза! Твой Сережа -- чудный, милый, юный, но ты, -- поверь, ты мне (даже по этой паспортной фотографии) -- больше нравишься! Какая величина! Какой свет! Какая душа! Сережа там еще дитя. Чудесное дитя чудесного отца! Прекрасный приток могучей реки -- _Т_е_б_я! Я тебе нарочно о С. говорю, т.к. ты, я знаю, его обаяние признаешь и видишь! Так вот знай: -- ты -- источник, ты -- первоначало. И для меня -- еще прекрасней!! Поверишь теперь?! "Разрыв" и "несхождение" я разумела иначе: очень просто: коли не увидимся, то как же реально будем вместе?? И только. Никогда я тебя не "брошу"! _H_e_ смей так думать! Ты -- жизнь моя! Ты информирован не верно: разрешение на поездку в Голландию можешь получить на месте. Я это знаю. По нотариальным делам дают визу. Я пойду сама в комендатуру и точно все узнаю. Я уже узнавала. Я живу только мечтой приехать к тебе весной! Хочешь? Милый, слов нет сказать как люблю тебя! Знай это всегда. Мне даже д-р Серов дорог! Все твое люблю! Целую Тебя моя радость!
   Сегодня жду Сережу. [1 сл. нрзб.] надо все приготовить, потому пишу открытку. Ты в сердце.
   [На полях:] Всю ночь ты снился!
   Сегодня открыла Евангелие: Соборное Послание ап. Иакова, гл. I, ст. 10--12507, и дальше.
   Но я _н_е_н_а_в_и_ж_у_ богатство же"
   Целую и люблю, всегда, всегда. Оля, твоя конечно.
  

117

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

1. I. 42 г.

   Ах, ты родимый мой, несказанно-любимый!
   Ванечка мой -- Солнышко радостное в лазурном небе!
   Счастье мое единственное, вся жизнь моя! Радость!
   Пишу тебе в первый день года. Страшусь, как всегда, этого года, но молюсь и верю, что хорошо будет! Так и ты -- не сомневайся! Я люблю тебя так нежно, так хорошо, так глубоко! Я вчера, т.е. сегодня ночью твою карточку на сердце держала, у самого сердца, за платьем, -- чувствовала ее все время. А в 12 ч. и несколько секунд я убежала в комнату мамы и поцеловала тебя. Когда мы пили вино в 12, то я маме по-русски сказала: "за далекого". Она тоже выпила за тебя. Ванечка, я так трепетно тебя люблю! Я _н_и_к_о_г_д_а_ тебя не оставлю! Нельзя _ж_и_з_н_ь_ _с_в_о_ю_ оставить! Я всегда буду около тебя, -- пока иначе нельзя -- хоть мыслью, письмами, и когда будет можно, -- то и вся буду с тобой (убегу)! Умоляю тебя не говорить так о себе! Ты -- чудесен! Ванечек мой родной, отчего же страдал ты те 12 дней? Какое мое письмо? Видимо невольное, глупое, т.к. не могу я быть "холодна" к тебе! Солнышко мое, я ина-че себе объяснила твою муку, -- и... поняла ее, хоть ты и _н_е_ _п_р_а_в! Я думала, что приближение дней (16 и 19-го XI) тебя смущало. Да? И ты думал, представлял, воображал!.. Но ты увидел, что я была с тобой! -- Всегда, Ваньчик, я с тобой! Если бы ты все, все знал, как я с тобой! И только! Милушка мой! Ну, успокойся, никогда не думай плохого! Слышишь?
   Сердечко мое, да разве я тебе не писала ничего о "девушке с цветами"? Я же целые страницы о ней писала... Неужели я сожгла и не повторила?! Я многое жгу и потом не знаю, послала или нет. Верно так это и было. Ужасно это! Я тебе сперва только, как знак, что получила, писала: "спасибо за ромашки". Что-то в этом духе. А потом в тот же день писала много. Но потом была недовольна чем-то собой и сожгла, много писала еще и жгла. И была уверена, что о "Девушке с цветами" повторила. Вань, часто одна мысль захлестывает другую... У меня никогда неисчерпаемые темы для тебя. Масса чего тебе сказать надо. И все не хватает ни слов, ни времени, ни возможности. Напомни рассказать тебе еще одну "историю с шефом", и обязательно о снах: о Богоматери, о Кресте звездном (давно, в юности), о папе (в Святую ночь, первую без него -- это был 40-й день по нем). И, если хочешь, о сне с тобой -- злым. Об образе я напишу тебе, сама. Ваня, о Христе, как бы это было чудно! Пиши, Ваньчик. Я знаю, как это у тебя божественно выйдет! Из сердца твоего, из Души твоей великой!
   Мне жаль, что умер Мережковский, -- еще один ушел!
   Но я не люблю его творчество -- не чувствуешь сердце. Все будто надумано... о сердце, а сердца-то и не видно. Но, о покойнике не хочу так. Царство ему Небесное! Отчего умер? Ванечка, с какой болью я читала об О. А.! Я тебя чувствую в этой боли. Отчего скончалась О. А.? Напиши. Лечил ее кто? Не Серов? Серов -- отец Ирины? Напиши. Как он мил, с его словами обо мне! Вчера вечером я получила твое нежное письмо 6--7.XII. Чудесное! Будто ты сам со мной! И опять там сбоку: "страшусь, увидишь и т.д." Тонька-фантазер! Глупый! Я же знаю тебя! Я же давно тебя знаю! Кто же по-твоему я? Неужели я не понимаю сердцем что воистину прекрасно?! И что -- красиво? Линии Аполлона? Или что? Для меня -- лучше тебя нет! И больше не смей! Ни гу-гу! Я себя тоже ненавижу и, сравнивая с "безупречным", -- вижу массу недостатков, до... страдания. До снов об этом. Но все же я тебе верю, твоей любви ко мне. Ми-лень-кий мой! Я верю, верю, что мы увидимся. Только хлопотать надо прямо (не через русское эмигрантское представительство) у немецких властей. Для нотариальных дел дают визу! Ванечка, друг мой, я _з_н_а_ю, как никто, как трудно нам "разъезжать", как ты пишешь. Знаю, знаю! Конечно, мы не голландцы-дельцы. Ванечка, мне кажется, что ты совсем тут. Я и вчера, и сегодня твои духи вдыхаю, на тебя смотрю. Как чудесно, что я получила "тебя"! Милый мой мальчик! Я отца твоего люблю. Я чувствовала всегда в нем много шарма. Ты так чудесно "дал" его, любовью своей дал. Я бы влюбилась в него -- не сомневаюсь! Душистый, "молодчик"! Ты от него "взял" эту любовь к жизни и пылкость?! Я тебе еще буду писать -- отвечать. А сейчас не могу ничего, кроме ласканья... Какой ты манящий на маленьком фото в Ужгороде508. Вся твоя поза... Мне хочется впорхнуть на скамью и юркнуть под эту вытянутую руку (правую). Все, все, даже то, как левая кисть руки лежит на колене! Все меня в тебе волнует! Я знаю, какой ты необычайный! Ведь это, то, что _т_я_н_е_т, -- так необъяснимо. Я это в тебе знаю. И даже в этих маленьких фото, чувствую. В "Ужгороде" _н_е_ меньше, хоть и маленький, потому, что ты -- свободный, сам -- собой! И сколько скорби у тебя в глазах... Ванечка! Она меня всю приковала к тебе сладкой болью! Какие глаза, Ваня, у тебя! Святой мой!
   [На полях:] Как ты о локоне моем пишешь и о том, что чувствуешь при поцелуе его! А я? Я -- твоя конечно! "Самодурство", говоришь ты, думать, что я твоя?? Нет, не самодурство! Целую и люблю -- до бесконечности! Не могу кончить ласкаться. Родной, любимый! Твоя Оля. Оля Шмелева... Я с ума сошла? Нет. Люблю!
   Моя азалия цвести начинает, шлю. Получишь ли вовремя мой снежно-белый привет?
   Капли вина -- за нас!
   Не "очищай" ничего от пошлин! Я абсолютно ничего здесь не должна буду платить.
   Твое письмо 13.XII не пришло еще.
  

118

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

2. I. 42

   Ванюшечка, дорогой, несказанно близкий, единственный, неоценимый, ненаглядный, светик ясный, Ангел мой!
   Я не в силах тебе "ответить" на письмо твое от 25--26-го! Я так бледна перед тобой. Ты будто чуял тоску мою. На все, без вопросов, ответил! Ванечка, я так страдаю без тебя, и потому только так вчера писала. Ты-то поймешь меня! Мне страшно стало, что тебе эта "отвлеченная" любовь меня, живую меня, заменить может. Я "ревновать" стала к этой "письменной" любви. Понял? Ваня, голубчик мой, я все сделаю, чтобы преодолеть страдание. Но, пойми, что без тебя -- все, все тускло! И не только эгоистично без тебя, но и за тебя! Я мучаюсь, что ты один, что у тебя нет постоянного уюта, что нет хозяйки у тебя, что так мал тебя, но не могу закрывать глаза: "бойня" _е_с_т_ь. Не стану распространяться. Читаешь газеты? свободны они? Читала, что говорилось на парижском конгрессе социалистов469, травайистов, синдикалистов? Миллионы -- томятся, в тисках. А десятки миллионов зарыты...
   Все относительно: ты радуешься: "керосин давали"! Вот, до чего можно довести человека! Будет рад и лошадиному копыту. Жалко твою "Жанночку", но... ..!
   Это кошмар -- ваше житие с "казармой" почти в публичном доме. Да, ты писала напомнить о разговоре с солдатами из эшелона под бомбардировкой. Напоминаю!!!!!!!!! Как ты все вынесла, не "сорвалась"?! Понимаю: как мышки сидели в этом чаду. Но ты могла бы смирить и взбесившегося тигра. Да, тигра... но не... беса. Какое счастье, что могла запастись силами в вереске, гостя. Это Бог дал. Ясно. Благодари, до слез благодари: Его промышление. _Е_с_т_ь_ оно! _З_н_а_ю. Имею опыт. _Е_с_т_ь.
   Да, случай со старушкой -- чудо. Ты -- чудесна. И сон твой... Чудесен и хирург. Ах, как хотел бы я говорить с ним! Если бы _у_м_е_л. Он говорит по-французски? Понимает по-французски? Хотел бы написать ему, сжать его руку, и этим до-сказать несказанное. Да, вот -- служитель Правды, Добра. Святая "белая ворона" среди чертей, змей, бешеных псов. Храни его Господь!
   Какой рассказик ты написала, -- "напели пчелки"? Пришлешь? Нет, ты редко отзываешься на просьбы. Когда-то просил я "картинку", ты меня и понудила... писала об "акварельках", кто-то написал "Татарник"? чертополох..? Ты пишешь скетчи, акварельки, даришь. Конечно, это твое право.
   Да, ты могла бы -- уверен -- быть отличным, первоклассным врачом. Вот такие-то... -- святые люди. Но ты, -- к счастью -- не врач: ты бы истекла кровью, сердце твое: ты истерзалась бы больными, истомилась, изошла страданьем. Надо носить броню... у нас с тобой ее нет: обнаженность сердца, без "сумки". Всегда пронзено. У тебя, думаю, в тысячу раз сильнее эта "пронзенность", хотя и у меня достаточно. Я не мог бы быть врачом. Прочти "Последний выстрел", как я, терзаясь, прикончил ястребка. Не прикончи его, я бы... не знаю.
   Да, хорош "пансиончик", вроде "Бухенвальдского"! Что за бесы проклятые! _О_т_к_у_д_а_ _о_н_и_ _т_а_к_и_е?!! И все эти -- эс-эсы..? Атрофия "духа", сердца, -- как размагни-тились-то!.. И это будет _р_а_с_т_и!.. От Шиллера к... Хитлеро-Химлеру и прочим! _П_о_ч_е_м_у? Да ясней же ясной копеечки -- почему. Утрачен -- Дух. Без Него -- смерть, вселенская "шамбр-а-газ". Впрочем, я уже _о_б_р_а_з_а_м_и_ давным-давно _в_с_е_ выложил... -- и в "Лике скрытом", и в "На пеньках"... и в "Это было"... -- во всем _м_о_е_м. И. А. все _н_а_ш_е_л_ в работе обо мне. Ты ее знаешь? Стой, я вышлю тебе его "лекции" о Шмелеве. Ты мне вернешь, они -- единственны у меня. Должны были войти в книгу его, -- так и не вышла книга470. И не выйдет -- долго. После меня, может быть. Это для меня -- не важно. Эх, не надорвись, Ольга... как "Мери"... -- "выполняя долг". Страшусь за тебя, за твое здоровье. Сырость -- ужас, яд для тебя. Не могла ли бы ты, на холодное время перебраться... где топливо, тепло, покой? Если бы тебе понадобились... Да что говорю... у тебя, конечно, найдется возможность "спасти себя" для тебя же, твоего "дела" во-имя Господа, во имя -- Света. Ах, как хорошо, в летний жаркий день, в солнце, в вереске!.. Да если бы и сосны еще... Я люблю вереск... осенью под ним много рыжиков... Оля, родная... как я хочу природы Божией!.. думать, вбирать... -- и -- отдать в образах _в_с_е! Господи, дай мне сил пропеть Тебя! Это я мог бы в "Путях". Я только начал "песню"... -- сколько _н_е_ _д_о_п_е_т_о..! Как я жду моей "фермы" -- "Уютова", его "песни"... монастырей... светлых людей!.. Как я хотел бы "пойти на богомолье", как моя Даринька... Я вижу тебя в вереске, я слышу пчел и сорочье стрекотанье... я _с_л_ы_ш_у, как солнце _д_ы_ш_и_т_ теплом и смолой... дышится солнцем -- во всем. Как все дивно, какая гармония... -- о, цветы... их мир -- тайна, да, символы того "там-там"... да, права ты. О сем должно быть в "Путях", я думал о "симфонии"... писал. Ах, цветы какие были в скиту Оптинском!.. ка-кие цветы!.. Какая краса -- женских обителей!.. Надо детей воспитывать, _д_е_р_ж_а_т_ь_ в цветниках! и -- петь им: "вся премудростию сотворил еси..."471 Только тогда обновится человечество. А при фабриках пшеницы -- ни-когда! Только животный страх помешал применить газы, _н_е_ гуманность, конечно: _с_т_р_а_х. Не нравственное начало, а рабье. Страх, ярмо, бич. Тьфу!.. Что бы сталось с миллионами... когда "с газу" стали бы отваливаться кусками, разваливаться "оболочки" -- телА?! Есть такие газы, у гадов, -- у всех есть... вытекают глаза, разжижается мозг и течет... -- и газ _т_е_ч_е_т... Газ -- и -- "Хвалите имя Господне"472... и вереск под солнцем... и иволга... -- "хрустальная водичка"... льется... Какие противоположности! И ведь _в_с_е_ это могут люди понимать..., и -- совмещать?! ... Воистину, Диавол обмолвился, сознательно: "будете, как боги"473... -- _з_н_а_л: _к_а_к_ _б_е_с_ы. Читай Библию! Там много "наростов", но много и "откровений". Жаль, у меня нет с нормальным набором, а -- библейского общества, мельчайший набор, трудно читать долго. -- Бедная твоя золовка! Теперь я понял. Да, надо вдумчиво отнестись. Нет, не сравнивай голод в "Солнце мертвых" -- там был ад. Что я не помер? Помер бы... еще бы один месяц -- и померли бы... Бог помог. Оля, худшей муки, как наша, в Европе разве только в Аушвицах и Бухенвальдах... да и то... относительно. Надо было бы тебе видеть, что я _в_и_д_е_л!.. Ну, не стану возражать... у вас был тоже ад, кошмар. Где это живет твоя Елизавета? что это, где -- Велюве? ее местечко, вереск-то... от тебя -- куда? близ какого города? Да, еще вопрос, _о_т_в_е_т_ь: ферма ваша -- где, Схалквейк? От Утрехта -- куда? К западу или к востоку? 12 километров, помнится..? далеко от Рейна?
   О Голландии у нас почти ни-чегошеньки не писали! у нас больше о "своем" пишут, или _п_о_ю_т, _с_е_б_я. Ах, милая... устали глаза глядеть... устали уши слышать, устало сердце... вытерпливать. Бедная твоя Елизавета. Понимаю. А ты представляешь себе, -- или я плохо это дал в "Солнце мертвых"..? ожидание ночи... когда... и т.д. Нет, не читай, не перечитывай, -- _н_е_л_ь_з_я_ теперь. "Хватит" -- как ты иногда говоришь. Да, еще... но это до другого письма... что вот "губу разъело"... Хорошо, точно. По поводу сему я напишу тебе, как пастор "отличился". А ты все тоже... отличаешься. Понимаю, это твоя потребность, милая истинная художница! Но не может тебя хватить -- на _в_с_е. Очень жалею твою Елизавету -- так _в_и_ж_у_ _в_с_е. Ты умеешь -- сказать. Ольга, помни: грех твой незамолимый -- "уйти от себя", зарыть талант. Нельзя так... Помни: гений ничего не создаст путного, если не будет _р_а_б_о_т_а_т_ь. Всякое гениальное создание состоит из: 20 процентов вдохновения _г_е_н_и_я_ и -- 80 -- _р_а_б_о_т_ы_ и упорной воли! Ты, м. б. гениальна. Молю: сосредоточься на одном, по твоему выбору. Остальное -- играй, как на отдыхе, чем угодно. Хоть полюби глазно, как... кого-то... заглазно. Но -- _о_т_д_а_й_с_я, _о_д_н_о_м_у_ отдайся, _в_с_я. Тогда -- будет _и_т_о_г. Я вижу: по твоим письмам, _ч_т_о_ _т_ы_ _м_о_ж_е_ш_ь, и ско-лько! Поверь мне, я не слепец, не глухой, не ту-пой. Ты... отрицаешь -- Духа! Прости, родная детка, ты -- детка еще... а я старик, и -- имею опыт. Много потрудился, нажил право понимать дело. Если бы ты видела, как я _б_ь_ю_с_ь, порой, над страницей... -- имею волю перемарывать до 20 раз, чтобы "поймать" синюю птицу. Гений наш, Пушкин... дал 18 вариантов... "Жил на свете рыцарь бедный"... Выше сего гения мир не знал. Т.е. мир и теперь не знает, ибо Пушкин -- непередаваем. Я его только начинаю постигать. Он неисчерпаем. И он -- на 80 процентов -- труженик. И если бы ты смогла дать "ферму" -- это было бы -- гениально. Да, это была бы, для тебя, му-у-у-ка-а-а..! Знаю... но она _н_у_ж_н_а, во имя Добра. Служи.
   Я восхищаюсь тобой, пою тебя душой, я чту тебя, моя благая, моя чуткая. И молю Господа дать тебе сил и воли. И -- главное -- здоровья. Поберегись. Как ты будешь зимой... ?! Уезжай, вздохни: ты имеешь право на это. Ты его дорогой ценой купила. Ты уже завоевала высокую "обитель". _Т_а_м. Ты... я так чту тебя, что вот, слезы вскипают... Свет, не меркни! Не тай, не гасни. Тебе необходим _у_х_о_д. Окрепни. Тогда начнешь вплоть работать. Знаю, хозяйство... но какое же теперь... хозяйство?! Хотя бы -- пока. Переживи холода не в плесневеющем доме, в черных пятнах, с въевшейся "нечистью". Эти "пятна" -- могут ввинтить такой ревматизм, что... знаю я случаи. Тогда -- калека. Сырость -- злей мороза, жары, полуголода. Да, как витамины? Если достаешь морковь, пей сок. Натирай, выжимай, и пей -- с молочком. Это даст тебе си-ли-щу! Я проделал опыт: 3 недели -- пил по стакану. Чудеса. Вот почему приехал "свежий" из Сен-Женевьев. Только поэтому. А почти день не ел. Съел на могилке одно яичко и сухарик.
   Да ты упряма... никогда не послушаешься, хоть кол тебе теши на голове! Ты -- пушкинская "кобылица"... я узды вот нет... необузданная ты... как тебя немец не сглотал?! А как твои амстердамцы и гаагинцы? Все целы?.. Ты помнишь -- писал тебе когда-то об адвокате474, у которого сын был убит на войне, под Бельфором, единственный? Еще тот адвокат сравнил женщину -- с котлеткой. Он вес же был, думаю, чище... хоть и "любитель". Так вот, его сглотали. Был он у меня в последний раз в январе 44-го. А недели через три я узнал: захвачен, и в гестапо должен был -- растерялся? -- признать, что он -- с "бабушкой"... т.е. -- еврей. Угрозили. "Пять минут на размышление!" Сознался. Провокация была. Мог бы отпираться... -- _с_д_а_л. Выслали. Ни слуху... -- про-пал! Сожгли или -- провели через "газ". Мне больно за него. Он был очень... ну, деликатный, воспитанный. И добрый. И моего скульптора -- неудачно меня лепил -- Синаева-Бернштейна475, старика 80 л. -- угазили, конечно. _Н_а_д_о_ было -- высылать... Его работы есть в музее Александра III. И -- сколько замучено! Ну, устал. Целую дорогую. Крещу. Твой Ваня.
  

104

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   11.Х.45
   Ах ты, крутилка дорогая, Олюшка! Сегодня лишь получил твое "ангельское" письмо, писано 5-го, почтовые штемпель -- 8. Так "в мой День" был -- "случаем" -- ограблен. Ну, ты тут ни при чем, твое сердечко у меня на ладони. Целую. Благодарю. Передай маме -- Мария Александровна?476 когда она а-менЕнница? -- сердечный поклон мой, благодарение и пожелания не заплатить дорого за "пятна", -- яд это злейший. И Сереже -- ме сантиман и ремерсьеман {Мои наилучшие пожелания и благодарность (от фр. mes sentiments et remerciement).}. А тебе -- немедленно! -- убираться от "пятен". Они -- смотри! -- могут тебя убить. Я не смеюсь. Это наизлейший _я_д!!!!!! Берегись, умоляю! -- немедленно беги, куда угодно, -- на все месяцы холодов. Поросята и без тебя будут дохнуть, и с тобой тоже. Уж успокой сердце свое: представь, что еще _п_р_о_д_о_л_ж_а_е_т_с_я_ рабство, и ты спасаешься. Этот год придется сбросить с хозяйственных счетов. Так и знай и покой себя. У-моляю! В пансионе ты будешь работать "во-имя"! Пиши и рукой, и кисточкой, и пером, и... сердцем! Лучше -- пером-сердцем, не откладывай, бери пример с меня: я работаю. По горячему следу пиши -- о ферме, это "легче" -- всего. Хоть и трудно душе. Дай мне слово, что уедешь лечиться. Иначе ты пропала! Вбей себе в милую твою головку, мой цветок _ж_и_в_о_й! И ты увидишь, как эта пустая трата будет огромным для твоей души богатством. Ты завоевала все сверх-права на это, мой герой, свет ты мой нежный, _с_п_а_с_а_ю_щ_а_я! Сжимаю тебя, кошечку, в объятиях, как... _в_с_ю_ мою! Пусть платонически. Ольга, как я тебя _ж_а_ж_д_у... -- идиот! Что со мной?! Я могу гимн петь, _л_ю_б_и_т_ь... безумно-молодо и страстно. Идиот... сты-ди-ись, идиот! Но и невинный: все мое к тебе, в тебе... пить тебя хочу, вы-пить... о, безумец! Ольга... ты понимаешь... _к_а_к_ я тебя хочу..? я шепчу тебе _х_о_ч_у... _в_с_е_й, телесной, безумствовать хочу, перелить в тебя всю любовь, всю нежность... всю силу... _е_с_т_ь, представь, и так это ясно, что _е_с_т_ь! И ты бы почувствовала это... и отдалась _в_с_я. О, бесценная!., о, бабочка живая, _ж_е_н_щ_и_н_а... красавица... умница, гениальница... -- ты и в страсти, уверен, гениальна... можешь дать чудного вина, и опьянить. Должно быть это мой последний порыв _г_р_е_х_а... пройдет... Но как бы хотелось, чтобы он не прошел!.. чтобы я хоть раз _и_м_е_л_ тебя..! и -- точка.
   Пастор, конечно -- пастор, не _п_а_с_т_ы_р_ь. Конечно, неудачно поступил. Нельзя было о таком -- в церкви! Да, это могло плохо отозваться, в слабых душах женщин! завистью... "губу разъело", да, здорово ты... в первый раз слышу. Главное: ну, поблагодари при всех за твое "служение" в бедствии... -- и то это лучше бы _ч_а_с_т_н_о, письмом, что ли... А то... -- "в своем деле", убрала комнаты им, приняла... а-а... Ну, глуп он, несчастный... судьба обидела: должно быть из семьи бедной, ничего не видал. А зло посеять мог.
   С_а_м_а, дурочка, напиши "посажёному отцу", он сто-ит того! H_e_ жди. Тут нечего считаться. Ты добрая, рыбка... Как хочу ласкать тебя!.. Весь горю тобой, весь тянусь...
   Сейчас отправил авионом {Самолетом (от фр. avion).} открытку переводчице, чтобы выслать немедленно тебе посылку -- "богатую", разыскал, там хоть 1 фунт сахару. Вот состав: для Голландии: 2 фунта Шпейзефет {Столовый жир (от нем. Speisefett).} -- что такое? по словарю -- "питательное" что-то, "кушанье", "сладкое", ну, должно быть какая-то дрянь туманная, не один, а 2 фунта. 1 фунт росткафе {Жареный кофе (от нем. Rôstkaffee).}, хорошо, не жарить! 1 фунт молочной пудры {Порошок (от фр. poudre).}... тебе ненужно, но можно для кухни, нелишнее, кисель там... блян-манжэ... или тебе мыться, на манер нероновой Поппеи477. 1 фунт сыру... -- дай Бог -- сливочного! 1 фунт САХару!!! -- слава Богу, а то все 200 г. 1 фунт ри-су! -- а печатают райсу, ладно, пусть "райсу", американская посылка, значит -- райсу, как бы из рая. Пол-фунта какао, -- пей -- не жалей! Четверть фунта чаю. 7 унций -- дураки! -- шоколаду... зато -- швейцарского! ладно. 5 с полтиной унций, а пишут "онц", -- покельфлейш {Солонина (от нем. Pôkelfleisch).}, болваны! -- соли бы лучше дали. И 5 пакетиков буйонвюрфель {Бульонные кубики (от нем. Bouillonwiirfel).}... ну, ладно, дрянь порядочная, но можно есть. Просил Мадам Др. Р. Б. Кандрейю -- Ревекка Бернгардовна, -- ишь какая! -- Кандреиа, так и пишется, по авиону -- немедленно дать заказ, в твой адрес. Хорошо, если не раскрадут, у нас случается, и в таком случае _н_а_д_о_ принять хоть "остатки", а то все пропадет, если отказаться: я так отказался раз, а _в_с_е_ -- за страх и риск получателя, следовательно -- кукиш с маслом. Главное, обрадовало меня, что шоколадка есть для малютки, пососать... ты лю-бишь, девочка, шоколад! Ах, как бы я был счастлив -- послать тебе кило-два! Да это вояжеры твои -- нет хуже. Сам я в Медон не поеду, к о. Денису, -- убеди его, чтобы он ко мне заехал. Я у него был. И он все равно откажется взять что-либо. Знаю я его. Эта дура Б[еатрис] -- ее бы в казарму, для "успокоения"... -- да она дорогой потеряла бы духи... Толен... -- нет, не поеду... безнадежно. Если он заедет, я могу напоить его чаем с вареньем и вручить духи и чего-нибудь. Мне -- ничего не посылай, все есть, сверх, и питаюсь я, обильно. Только, _б_е_з_ _т_е_б_я, в глотку не лезет. Ну, даже красная икра есть, американская! Правда, она, кажется, дороже веса бриллианта. Но я не отказался, чтобы "поправить аппетит". Со-лящая, стерва... но я кладу 3--5 "рубинов" на здоровый мазок масла, и... с чаем! Старушка доковыливает ко мне дважды в неделю, хромает, ноги зверски болят, мешает мне писать, жалобами на боли. Хочу ее устроить в Русский дом.
   Вчера читал малой компании первые 4 гл. 2-й ч. "Путей"... _в_з_я_л_о. И слава Богу. Так взяло, что... видел слезы. Был у меня о. Иоанн Шаховской, едет в Америку, просил "для издания" книгу-две. Пока еще не вырешено, но обещал ему "Пути" и 2-ю кн. "Лета Господня". Здесь безнадежно. Здесь скорей курочка бычка родит, чем книга родится. Да, еще в Испании, м. б. что-нибудь сделает о. И[оанн].
   Благодарю, ласточка шелковая, за твое поздравление, -- напиши мне нежное письмо. Приласкай. Счастлив безмерно, что ты бодрая, хочешь жить и работать. Что толку -- про себя я -- мучиться судьбами человечества! Не исправишь его судьбу... Что тебе писал "о мире"... м. б. удастся выложить в статьях... в Америке! О. И[оанн] там будет издавать что-то... для внедрения православной культуры и православного Лика России. Еще раз: не думай о далеком путешествии, -- в лучшем случае -- разочарование и болезнь от "видений", в худшем -- свалишься там, -- и хорошо, если попадешь в больницу... Оля... отчаянное положение... одичание! разгром. У простых людей такое "вырывается из уст..."! Пойми: даже... у простых. Родная, неси в сердце святое... храни... вызывай воображением, как аз грешный.
   Но довольно... Во мне столько нежности к тебе, я оголодался... и теперь все во мне слилось в -- _т_е_б_е. Да, хоть издалёка поцелую... "нахолостую". "А кУму не сенца... -- хотелось бы мясного... да... "про запас" Лиса -- ни слова!.."478 А-а-а-а... запас-запас... да не про нас. Вот идиот!.. Молодая душа... дурацкая... _ч_е_г_о_ думает..! Акварельку пришлешь... -- поцелую миллион раз, до "расцеловки"... до... разъятости... до... -- обмиранья.
   Чудесны цветы... -- мне Юля привезла... -- но ты лучший из всех... Дурка, душись, все духи вылей на себя! Для тебя я ездил искал, "вырывал"... а ты... хранишь. Изволь для меня, -- !!! -- душиться до головокружения. "Душистый горошек" все томится, слышу -- шепчет: "хочу... вылиться на девочку Олю... на ее нежное тельце... на ее головку... умную... а ты меня держишь в ящике, где белье... чистое, правда, но в ящике! распакуй, мне душистому, душно!.. я люблю солнце и женские глаза... (* Ка-ков! А я и еще что-то, -- душку, душу, сердце, и... -- жгучесть чудесной.) я был когда-то бабочкой... порхал по ветерку, покачивался на своей шероховатой ножке... я хочу _о_т_д_а_т_ь_с_я... -- ишь, чего захотел! -- _е_й_... пусти меня... вы-пусти... и я так задышу... задышу... -- это моя песня, моя молитва!.." Ольга, да скажи тем идиотам, кому-нибудь, -- пусть кто-нибудь заедет. Жду, когда бы можно было послать пакетом.
   Ольгуличка, как люблю!..

Твой идиот В.

   Что за день! 4 часа, сколько солнца. На воле -- до 20. Мой лимон растет, и пальмочки.
  

105

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

19.Х.45

   Родной Ванюша, не знаю, с чего и начинать. Ежедневно и ежечасно рвалась тебе писать, но... захваченная рукописью твоей, хотела писать ее закончив... Получила 10-го окт. ... Спасибо, спасибо, спасибо!!!! Неотрывно, как и первую часть, я ее так, ткнувшись на свою постель (ибо как схватила у почтальона, так и "удалилась в келию"), и, просидев на краешке, запоем и читала, забыв все... Я нахожу, что II ч. прекрасна. Ты все чего-то куксился, что... "не длинно ли"? Ни малейшего чувства о длинности не возникает. Прекрасно. Я довольна всем... ходом, рамкой, красками, не говоря уже о содержимом. Оно... выше похвал. Именно это глупое слово "довольна", -- (пусть не покажусь тебе заносчивой) выражает тут хорошо мое чувство относительно всего "прикладного". Я часто думала: как будет то или это... воображала себе... Превосходно ты Дашеньку "растишь", и Виктор -- мой любимец, хорош. Очень верно, не поспешно, но очень последовательно его прозрение, восхождение за Дари. Это трудно, рискованно было давать?? Ах, как ты там о грибах и прочем... Ваня, Ваня... Ты сам живешь и чувствуешь с ними, в них. Как рада я, что Виктор именно пошел за Даринькой. Не знаю почему, -- нравится он мне с самого начала. Я еще больше тебе напишу, конечно, о романе, перечитав еще и еще... Вся эта неделя сплошь эмоции такого высокого калибра. В воскресенье вдруг забежал Dr. Klinkenbergh, -- только что вернулся из Швейцарии, ехал к умирающей его приятельнице. Передал всем нам по письму от И. А. ... Сережи не было дома, и до вчерашнего вечера мы не могли еще узнать, что в его письме стояло. Читали друг другу, наслаждались, толковали, перечитывали. В среду Dr. Klinkenbergh заехал специально рассказать о своем свидании с И. А. и просидел вечер. Он по-юношески взят Иваном Александровичем, как-то влюблен в него, не мог связно рассказать, перебивал сам себя. Привез мне 3 книги его... самых-то хватающих сердце. Все на немецком языке... Klinkenbergh читал их уже в Швейцарии, -- обворожен, бия себя в грудь, вскрикивал, что обожает русский народ, что от общения с такими людьми, он стал богаче духовно, стал лучше и чище. Это такой-то сам святой! Он удивительно прост, доступен даже слишком. Хамы наступить ему на ноги смогут. Что-то его И. А. обо мне расспрашивал и о всех. Не знаю что. Dr. Klinkenbergh сказал: "я все рассказал, что знаю". Dr. Klinkenbergh преувеличенно хорошего мнения обо мне, это напрасно, я ценю больше объективность, а он создает какие-то свои убеждения о моей "доброте". Он приехал к нам от умершей только что его... не знаю, кто она ему была... во всяком случае, друг. Он прекрасно говорит по-французски, и если бы ты ему написал, то, уверена, он был бы рад. Только не упоминай ничего об умершей, что ты о ней от меня слыхал, -- в Shalkwijk'e и то уже достаточно ему было горько от всяких замечаний и недомолвок по ее и его адресу. Мне было бы неприятно, если бы он и во мне увидал "кумушку". Я ему о тебе говорила, какой ты исключительный писатель. Он тоже, как и ты, советует мне работать над писанием.
   Ванёк, Ванёк, опять ты за подарки! Душистый горошек обожаю, но... зачем ты?.. Толен на тебя произвел лучшее впечатление479, чем ты ждал? Я же тебе уже о нем писала, что за зиму увидала его ближе (еженедельно ездил ко мне за провизией) и узнала с другой стороны. Фася недалекий, хоть и милый человек. Она его ничуть не понимает и всем, даже малознакомым сразу же представляет: "Мой муж очень добрый, всем помогает, но... знаете, у него ужасный нрав и т.п.". Этим летом он признался мне, что живет в вечной тревоге за Фасю, т.к. только он знает диагноз врача. У нее падучая, и она сама не должна этого знать. Только режим и покой могут ее спасти от частых припадков. Он боится панически, чтобы какой-нибудь профан-врач не бухнул ей об эпилепсии, т.к. очень хороший специалист от этого велел ее беречь. А Фася беззаботно утомляет себя ерундой и болтовней, стремясь вечно выискивать новых и новых врачей. Русские ее друзья бывают обычно долго и во всякое время и потому, естественно, вызывают раздражение мужа. Он, конечно, голландец, со всеми присущими им, и нам чуждыми, свойствами, но он любит ее очень, вечно озабочен ею, и, кроме того, он застенчив. Оттого и его неуклюжесть. К, нам, и ко мне в частности, он очень мило относиться стал с зимы, стараясь отблагодарить (сверх платы) всем, чем только мог.
   Фася его совершенно не знает, и когда-то увлекалась пустеньким музыкантиком... Часто плакала, чувствуя себя под "гнетом" мужа. Он строго ей запрещает нарушать режим, для здоровья ее, а она видит в этом только его безграничный деспотизм.
   Ванечек, твои советы мне удрать от сырости я понимаю, но это невозможно.
   Все наше житие держится только беспрестанными заботами о хозяйстве меня и мамы. Никого мне не найти, чтобы заменить нас (ибо я не смею и думать взвалить все на маму), -- прислуги избаловались легкой жизнью донельзя. В Голландии нет такого угла, где бы топили вдоволь. Электричество дают так мало, что один вечер с радиатором лишил бы нас всех света. Я все время думаю о хорошей прислуге, чтобы освободиться, но, увы, это только мечта пока. Ведь все сами: и стирка, и шитье, и чинка (!!), ужасная чинка одежи (!) все на мне. Когда сама не стирала, а брала девчонку, то все белье воняло мылом, и я его потом перестирывала. Кроме того, массу тратят всего. Что взять с наймита?
   Зимой все будем сидеть у одного стола под одной лампой. Не мыслю себе возможным работать. О ферме писать мне кажется интересным и заманчивым. Начала бы тогда издалека: как мы вообще на нее попали. Промысел и чудо Божие было. И хотела бы чуточку дать общего здешнего быта, чуточку семьи и родовых фанаберии, о сусальных типчиках-"героях" в павлиньих перьях и т.д.
   Потом у меня целая серия рассказов давно уже просятся наружу. Назвала бы "Натюрморт". О здешних "мертвецах". Наши жадно ждут всего "о загранице". Надо им знать правду. Выздороветь кое от чего и поучиться кое-чему тоже. Но когда, когда? Когда возьмусь за акварель тебе? Безумно сама хочу. "Для" Dr. Klinkenbergh'a давно один рассказ писать хотела, и тоже не могу собраться. Вернее, из его рассказов вычерпнула тему. У меня гостит моя золовка. Порой жалею ее, порой злюсь. Все они горя не видали, оттого и бесятся с жиру. Отчасти... Ее усталость я понимаю и за нее жалею, но есть и другое. Блажь. Они жили близ Arnhem'a и Apeldoorn'a. Возьми карту Голландии и ты увидишь, где Garderen, a если его не пометили, то смотри, приблизительно, м. б. стоит Stroe или Putten? Последний почти целиком сожгли немцы. Мы живем между Utrecht и Culemborg. Shalkwijk длинная деревня, вдоль канальчика и тянется на 4--5 километров... Ее, противоположный нам, конец упирается в реку, Leek, собственно продолжение того же Рейна. От Утрехта 12 километров на юго-восток должно быть, или больше на юг.
   Нас залили рейнской водой. Осень в этом году не золотая. Листва скрючилась и падает какими-то серо-грязными обрывками на землю. Этого очаровательного золотого туманца над водой не было и нет. А я так любила в светлое сентябрьское утро сквозь осиянный розовым солнцем туманец видеть золотую сетку. Даже каштаны, всегда такие красивые, как-то очень затрапезно оголились.
   Но представь: на полупогибшем моем жасмине, где появились в 2--3 местах несколько листочков, вдруг вылупились бутоны цветов! Как жизнь берет свои права! Как это трогательно и мило. Ах, как предвкушаю твои гимны всему в чудесных твоих "Путях Небесных"! Лучшей книги я не знаю.
   Обнимаю тебя, мое любимое солнышко. Твоя Оля
   [На полях:] Умоляю тебя, Ванюша, не шли мне ничего из съестного и сахару не надо! У нас все есть!!!!
   Если моя американская золовка пришлет мне фильмы {Пленка (от нем. Film).}, то снимусь в русском костюме для тебя.
  

106

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   14.XI.45
   Дорогая моя Олюша, прости: всего было -- мешало написать тебе. Недели две болел, -- режим нарушил, валялся. Но, главное, _с_н_о_в_а_ перерабатываю и переписываю "Пути". То, что у тебя, это лишь "черновое", я торопился слать тебе, боясь _в_с_е_г_о, -- а теперь жму и влагаю, так что разбиты главы, добавляю, _я_с_н_е_е_ вижу -- _ч_т_о_ надо. Глав выйдет не 27, а свыше 30. Теперь, отделано и переписано нерушимо свыше 100 стр. 2 недели чинилась машинка, было много корреспонденции, срочной. Когда _в_с_е_ будет закончено -- 2-дя часть -- пришлю тебе, но ты мне верни, т.к. у меня всего 2 экз. -- из-за бумаги и -- нетерпения. На днях ты должна получить посылку -- без возражений! -- нового состава -- типа "Вашингтон", т.к. прежний состав изменен, -- это очень часто теперь в обществе, которое посылает по заказу Швейцарии. Но там почти все стоящее.
   Получил нововышедшую книжку из Швейцарии -- "Ам Меер" -- "На морском берегу", по издательским условиям -- с купюрами, маловажными. Как-нибудь соберусь -- вышлю. Моя переводчица парижская480 очень затянула работу с переводом, а ее ждут в Швейцарии -- ознакомиться. Опять канитель с фильмованьем, -- надоело мне все это, особенно когда я _в_е_с_ь_ в работе над "Путями". Это хорошо, т.к. я с этой -- "правки" -- какой уже! -- с разбегу -- в 3-ю часть! Такой характер: не могу отходить, иначе охлаждаюсь, и надо долго "включаться".
   Страшно мешает -- должен сам себе все готовить, для питания, -- старушка -- два раза в неделю всего. Это мое му-ка! Снова, на зиму, разделил квартиру, ючусь в половинке, чтобы согреться. Холод -- яд мне. Тревожусь за тебя и -- негодую -- на тебя же! Смо-три... сырость все в тебе может сломать. Хоть на 3 холодных месяца уезжай в тепло. И начни писать. Мне надоело об одном и том же... Нет, все не так: совсем не надо начинать с "адама"... -- о ферме: как "мы приехали" и прочее. Чушь! Тогда начинай уж с прабабушки... _Н_а_д_о_ -- начать "в ходу"... ферма _ж_и_в_е_т... и дальше, кусочками, можно вписывать, что потребуется. Пример: _к_а_к_ начал я "Солнце мертвых"... Главное -- живая жизнь "фермы"... а "ферма" -- это как бы символ -- для тебя, внутренней, -- а уж плевать, как читатель __п_о_й_м_е_т. Понимающих -- 1 процент, всегда! Ты не сознаешь еще, какой тебе про-стор! -- в этой работе. Обо всем можешь говорить... вплоть до "тупиц и скряг жизни". _Т_ы_ -- _л_ю_б_и, о чем пишешь, страдай вместе со всем. Когда втянешься -- увидишь, как _л_ю_б_и_ш_ь_ и заставишь полюбить и со-страдать. Мелочей нет для жизни -- все _о_д_и_н_а_к_о_в_о, до сгорающего в огне прутика! Ты "фермой" можешь дать _т_а_к_о_е_ опустошение _ч_е_л_о_в_е_к_а, и такое его -- наполнение! Камень и -- _с_е_р_д_ц_е! Я уже _в_с_е_ вижу... И если бы я хоть в одну десятую знал "технические", т.е. бытовые условия ваши, и не было бы у меня "Путей", я дал бы "ферму"! Не разбрасывайся. -- Чудесно твое отношение к людям. В частности, хотя бы к этому свекру... Иначе бы ты не была _О_л_е_й. И плюй на все злыдни. Оставайся собой. И будет прекрасно. -- Горе мое, боль... -- снова испортилась машинка! Не вскакивает "язычок", через который протянута лента, не прыгает, не поднимает ее, и рычажок с буквой -- бьет в пустое место! Что за досада! Насколько опять я выбит из колеи! Сейчас должен идти к переводчице, она [мне] носила чинить к своему мастеру! Это ужас для меня. Я заболею снова...
   Спешу с письмом. Ивик завершил на днях Sorbonne, с отличием, -- и -- для меня нежданно! -- уже "professeur" в Collège Jean Baptiste Say481 -- одном из лучших парижских коллежей, -- читает математику, физику и химию. (3 дня в неделю только, пока "выгоняет" 7--8 тыс. фр. в месяц.) Вот, 2-ю неделю -- учит в гимназии, (это редкость, сразу -- в Париже! без всяких "связей"). И не может расстаться с университетом: теперь в свободные дни слушает "атомическую физику" и "теорию вероятностей" -- его тянет _н_а_у_к_а, _ч_и_с_т_а_я, -- хочет после в Америку, там много богатейших лабораторий, институтов... Это для меня -- радость в пустоте дней. Ах, машинка!.. Ну, что мне делать? Ладно, никакому черту не удастся сбить меня с пути к "Путям Небесным". Лишь бы "живая машинка" не сломалась! Милая, не буду писать твоему доктору... подумал: за-чем, может принять за непрошеную навязчивость. К чему ему мое славословие? Он не нуждается в этом. И перо препоганое! Не твое: твое "мажет", надо править отдать, а это -- ку-да ехать! А как я "въелся" в "Пути"! -- Теперь -- остынет...
   Прости за сумбурное письмо, я раз-б-и-т!.. У меня (мой малый "обиход"!) погибли вышедшие финиковые пальмочки (грел их на радиаторе и поджег им корешки!) Но лимончик -- хорош. Ну, теперь уйду весь в чтение до машинки. 3 день болей нет. Нет, теперь я весь буду в режиме. Но -- самое мне необходимое... -- _я_й_ц_о_ -- не достать теперь... -- _н_и_г_д_е. До Рождества. Целую. Твой Ваня
   В комнате +15. А какой счет мне подадут за электричество! Жгу -- прогорю -- зато руки не гусятятся. Не ленись писать мне и -- всем. Жду радостей -- твоих акварелей. Давно жду.
   Духи-то... хороши -- как? И какая там "бутыль"! -- чушь.
  

107

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

29.XI.45

   Мой дорогой Ванюша, наконец-то я получила от тебя весточку. Я совершенно измоталась, ожидая ее и недоумевая, что с тобой случилось. Я хотела подождать еще 1-- 2 дня и написать кому-нибудь с просьбой сходить к тебе и узнать в чем дело. Я устала ждать. Измучилась. Ты злой, нехороший, -- я понимаю, что ты ушел в работу, но хоть одно слово в открытке ты бы мог черкнуть. Я больше 5 недель ждала. Теперь волнуюсь за твое здоровье! Ванечек, берегись! Я не сержусь, хоть и ворчу. И слово "злой" -- больше так, для ласки. Какая обида, что у тебя яичек нет и достать трудно. Я хотела с Толеном послать, но его жена сказала, что т.к. он аэропланом летит, то его багаж очень ограничен, да и боятся мужчины возиться с такими хрупкими предметами. Я уже с ним по этому поводу и раньше говорила, даже мое крашеное, пасхальное не хотел взять. Досадно. У меня есть еще десятка 2 яиц, от старых кур с лета, а новые еще не начинают, -- поздние из-за воды. Обычно начинают нести молодки уже с октября. Но мы сами почти никогда не едим яиц (я их терпеть не могу), -- я бы все их тебе с радостью послала!! Дают ли у вас яичную пудру? Здесь ее давали -- очень вкусно можно ее в разных видах кушать. Прошу тебя очень, очень не высылать никаких посылок через Швейцарию. У нас "жить стало легче, жить стало веселей".
   Серьезно: дают и сахар, и конфекты, и масло, и соли немного, и спички, мыло, рыбы немного, мяса чуточку и хлеб чудесный белый. Т.к. у нас урожая не было, то мы тоже по карточкам получаем. Хлеба достаточно. Скверно то, что коровы начнут телиться только с конца марта -- значит всю зиму без молока. Все из-за воды. Они до половины лета глодали пастбище голодное за 7 верст от дома. Ни о каких их "свадьбах" нельзя было и думать. И то еще чудом одна в марте будет. Фруктов нет совсем, но это все пустяки. Из Америки мне золовка прислала витамины, -- глотаю. У нас теперь все, все есть. Ничего не шли. Даже шоколад дали! Dr. Klinkenbergh говорил, что он в Швейцарии из 7 дней недели -- 2 голодал. Очевидно как чужестранец. Ни единой конфетки не мог купить, только видел их в витринах. Кстати о нем: конечно, Ванюша, не тебе ему "похвалы" писать (тут дело не в том: "нужны ли ему твои хваления"). Не в похвалах дело, и я никогда так не понимала твое движение ему писать. Просто я считаю, что кусочки золота в современном мусоре должны как-то соединиться воедино. И ты, и И. А., и Klinkenbergh -- вы золото, и мне радостно было бы (да и не обо мне тут даже речь), за общее благо, принципиально было бы чудесно, если бы такие люди духовно соединились бы в единый слиток. Я глупо пишу и не могу выразить того, что хочу сказать и думаю. Но ты поймешь. На днях было письмо от И. А. и вот слова о Klinkenbergh: "Клинкенберг превосходная личность с автономным стоянием, чистым сердцем и глубоким созерцанием. Не хотелось расставаться с ним. Это Вам его Бог послал". И это, конечно, все верно.
   Я его давно не видела -- он больше не ездит в Shalkwijk после смерти его друга -- сестры милосердия. Он хорошо, сердечно и честно относится к нашему. Без зависти и злопыхания, как большинство.
   Получил ли ты мою мазню акварелью? И что? Или настолько ничто, что и не пишешь? То дерево, что тебе послала, давно меня привлекало, и оно у меня включено в несколько тем. Не знаю, почему оно влекло меня... Не знала, а вот сегодня знаю: его срубили! Вот как нужно не терять момента даже и с деревом... может уйти. Странно... отложи я, так бы и не вышло ничего. Точно так же в 43 г. я с ума сходила по тополям старым и всюду их совала. Их тоже очень скоро после того срубили.
   Эх, жизнь! Так вот и все в ней!
   Я очень хочу писать, как никогда, но и как никогда загружена всяческим. Я очень трудоспособна все это время, очень, внутренне настороже, нервна, но так загружена. И все как-то тоже нужно. Хотела снять комнату в городе. Куда там. Все забито. Да и холодище. Теперь мы в погоне за топливом. Дров всюду ищем. Ваня, и сама бы бежала от сырости, но пойми, _н_е_к_у_д_а! Здесь нет квартир, ни Hotel'eй, т.к. масса разбито и масса занято канадцами482. Знаю, что вредно тут жить. Ты даже и не представишь, как у нас сыро. В столовой обоев уже не видно почти -- сплошь разные фигуры плесени. Электричество очень скудно. Я не могу рисковать перерасходом и быть отрезанной. У нас ведь скот во дворе -- туда не мало идет энергии. Нельзя остаться без света. Фонарь (безопасный) за прошлую зиму так "износился", что его нельзя жечь, да и нечего. Нет карбита, его сожгли мы в доме в ту зиму. Мне жутко ждать зимы и думать о холодах... Гостит свекор -- предобрый старичок. Ездим по докторам. Боюсь, что серьезно с ним. Кажется, грудная жаба. Мне искренне его жаль. Подумываю и сама показаться сердечному специалисту, -- я неважно себя чувствую. Так хочу отдыха. В день похорон приятельницы Dr. Klinkenbergh'a я нарисовала одну безделку. Ее видел Dr. Klinkenbergh. Настаивает, чтобы работала, советует также отдать в журнал мои немецкие безделки, когда-то данные ему. И вообще, твердит: "работайте, работайте"! Когда и где? Ах, время, время!
   Целую тебя. Твоя Оля
   Посылаю одновременно письмо, отданное было девице Беатрисе483. Она не поехала и прислала его и мой подарочек тебе обратно.
   Сожги его, т.к. Б[еатриса] больна "тифоидом".
  

108

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   15.XII.45 4 ч. дня
   Дорогая моя, голубушка Олюша, -- и виноват перед тобой, -- когда еще получил твои чудесные этюды-акварели! -- и -- без вины виноват! Оля, родная, я так болел все эти недели, так был _б_е_с_п_о_м_о_щ_е_н_ и так -- одинок!.. Надо знать _в_с_е, как я тяну дни... И никого не смею винить, -- все так придавлены трудностями сей исказившейся и почти все и всех исказившей жизни. Надо еще радоваться и дивиться, что сохранились еще люди -- ч_е_л_о_в_е_к_и... Ночами я сидел, корчась от болей, зажав рот, чтобы не... выть. Теперь, благодарение Господу, мне лучше, вот уже дня два боли оставили меня, я чувствую охоту есть, я много ем... т.е., для меня-то много, -- я, вообще, умерен в пище, хоть и "кулинарю" в иных рассказах. Старушка заболела, и я один за все-провсе. И Меркулов заболел, и Юля -- добрая душа -- не может навещать чаще раза в неделю. В воскресенье, 9-го, только что зашел доктор, со мной вдруг стало плохо... он едва довел меня до постели. До обморока не дошло, но такое состояние, будто меня опрокинули, в голове и шее -- что-то не то... слабость... и -- получувствие. Он дал мне пилюльку "солюкамфр", -- я давно не принимал, а мне надо ежедень... Сказал -- "оголодание, так нельзя". Сам знаю, но когда были боли -- я не мог питаться, а чай и сухарики с куском сахару. Ушел он, а я оправился, стал топить печку, выпил чаю... зашел он уже ночью, возвращаясь с бриджа, нашел меня хорошо, и просидел до 2. Без него я мог даже наскоро, на решетке, сделать [чуть] бефштекс, -- есть страшно хотелось. Теперь ем... будто в порядке, -- так что "хочу писать", -- а это у меня "знак отпущения". Все было заброшено, как и я. О, если бы ты знала, _к_а_к_ я жил эти последние 2--3 года!.. И еще писал, и ско-лько!.. Знаешь, бывают дни, когда я хочу выть, выить... плакать неслышно -- когда никаких болей нет, -- _ж_а_л_е_т_ь_ себя. Оля, милая... не знают мои читатели, _к_а_к, в каких страданиях, в каких тяжких условиях жизни многое написано за эти последние годы. И знать им не надо. А эти дни я уже как бы оставил всякую надежду, что вернусь к работе. А сколько нужда грозила!.. ведь я же 5 лет ничего не мог заработать... а заграничные гонорары были закрыты... Не будь Юли -- и... меня бы не было. А когда можно стало снестись с Швейцарией, меня _с_п_а_с_ дорогой друг Иван Александрович и -- посылки, уже на мои деньги, -- а то добился... А теперь все это минуло, вдруг меня вспомнили совсем чужие, шлют... а я раздаю, слава Богу, -- куда же мне-то... я как курочка ем-то... Теперь на все есть и будет... -- _м_о_е. И в самые острые дни не сожалел, что дважды отказался продать литературные права и дать на искажение "Чашу".
   Ну... _в_с_е_г_о_ было. А ско-лько... се-рдце-то вынесло!., нервы. Один я знаю... Ну, довольно. Никому не писал больше месяца, даже по делам очень срочным...
   Целую благодарно-нежно за твой подарочек -- за акварельки. "Яблоня" -- прекрасна, имеет свое "лицо". Молодец-Оля, дарование тебе дано, работай. И другие два этюда -- очень недурны, мягки... "вымученности" не чувствую, вода отлична и _д_а_л_и_ -- нежны... У тебя -- _д_у_ш_а, ты мно -- -- --гое -- !!! можешь создать. Но не бросай "слОва"... пи-ши! Почему-то мне чувствуется нечто "зимнее", чуть снежистое, где домик за каналом, против... топольков? Или -- туманность это?.. Ну, целую ручку твою... и глаза твои. Молодец-Олёк! От сердца говорю... Вставлю в рамки, буду ждать... _ц_в_е_т_к_а.
   У меня все же -- маленькая радость: Ив мой -- блестяще закончил университет... -- с отличием, как бы магистр по физике и математике с химией, дорога открыта, к высокой науке -- "на подлинного ученого", -- уже "профессор" лучшего колледжа в Париже, -- это же редкость, сразу, в столице, -- и безо всяких "дэмаршей"! {"Хлопоты" (от фр. démarches).} -- отличием, занят три дня в неделю, отказывается от частных уроков, -- масса просьб! -- а недавно за партой сидел! -- слушает в Сорбонне особые курсы... русской словесности и -- теории вероятностей... -- урывает у отдыха, а зарабатывает за 20 час. в неделю в колледже достаточно. Девочка -- удивление!
   Иван Александрович -- истинный друг, большое сердце! Ско-лько он сделал для меня!., и все время заботится... понуждает и американцев -- моих читателей, хочет найти в Америке издателя для русских изданий моего писания -- здесь мертво-безнадежно, нет бумаги, ни-чего... даже электричество не дают в течение трех четвертей суток! Вот и живи...
   Пришла ли тебе американская посылка, заказанная еще 17 октября! Я получил "датскую", по заказу цюрихских американцев-читателей... -- ну, что я поделаю! Правда, масла у меня было мало... -- а оно главное... яиц нет, но будут... вдруг открылся один русский читатель-шофер, -- далеко от Парижа, уже два раза привозил по пятку... теперь куры бастуют. А яйца для меня -- но лишь свежие, а лежалых я не могу... да они и бесполезны -- _в_с_е. Меркулов, с глубоким бронхитом и больной ногой, все же приковылял и принес вчера жиго {Жаркое из баранины (от фр. gigot).}. Я сдерживаю слезы, когда думаю нежно об Иване Александровиче. Оля -- он -- единственный во всей эмиграции, _п_е_р_в_ы_й, _с_т_о_л_ь_к_о_ создавший в нашем национальном, исконном... Я долго думал и прихожу к заключению: он -- воистину -- гениален! _В_и_ж_у, какие итоги... по людям вижу, по _с_е_б_е_ вижу... как он _з_а_р_я_ж_а_е_т! Он даст... о, Господи, помоги, -- "о религии!" как -- _н_и_к_т_о_ до него. Выпускает давно созданное -- о трех писателях -- Бунин, Ремизов, и -- твой верный. Он весь в отдаче себя. И как же счастлив, что ему помогает указанное мною средство484 -- экстракт ясеневого листа. И головная боль ку-да лучше. До чего он нежен ко мне! Это Господь дал мне счастье узнать его. В письмах, он -- исключителен. У меня огромное собрание всяких писем... -- но его письма -- не письма, а непринужденность, острота, точность, яркость, -- и какое постижение искусства! _с_л_о_в_а!.. Он, он мне дал добрую половину веры в творчество мое... ведь я, -- признаюсь тебе, -- весь в сомнениях, всегда мне _м_а_л_о, всегда недостаточно -- в _м_о_е_м.
   Знаешь, мне срочно надо чуть ли не шести лицам писать... -- тебе первой пишу, чуть избавившись от болей. И как же хо-чу работать! Но... Оля, уже на склоне дней... только бы закончить "Пути"... Не кори твоего Ванюшу, -- ведь ему иногда, с болями, в холоду, приходится в очередях стоять за молоком, да полуфунтом подходящей рыбки... и жаться от холода и боли. Но теперь я и дров достал... и почти все есть... лекарств иных не найду... Ну, Господь с тобой. Оля, беги от сырости и холода... ты можешь найти средства... уезжай в Швейцарию, там в санатории или на частной квартире перебудь зиму... Иначе -- можешь _п_о_г_у_б_и_т_ь_ себя. Сделай это! Против "кровоизлияний" -- помни! -- витамин К -- в конопляном масле, конопле, в свиной печенке, в ее жире, в томатах. Он еще мало -- до 38 г., был изучен. Достань отличное исследование: "Ле витамин" {"Витамины" (от фр. les vitamines).}, составители М-м Люси Рандуан и Анри Симонэ, изд. 39 г. Про-чти!
   Спешу отправить, не выправляю описок. Обнимаю тебя, дорогая моя, всю-всю нежно _в_и_ж_у_ и благословляю.

Твой Ванюша

  

109

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   5/18 декабря 1945
   Дорогая Олюшенька,
   Вечером, часов в 6, когда был доктор, получил твое письмо, от 13.ХII485. После его ухода прочел. Сейчас, канун дня свят. Николая, истомленный, (не мог пойти в Церковь), отвечаю тебе, -- ночь, 11 ч. 20 мин. Мне горько было читать. Как же ты быстра на заключения, как неправа! Пойми: я сильно болел, и не мог сидеть у стола, не мог и в постели читать... И -- почти один. Да. Старушка не ходит: м. б. и больна, а м. б. и не может, в другом месте ей -- выгодней. Я давал ей, как другие, 20 фр. час, но она по вторникам возится часов 6--8, а по пятницам -- 4. И это -- без кухни! без хождения за покупками. Мне ищут, но я туго привыкаю к людям, а интеллигентную "даму" брать не хочу, стесняюсь. Ну, ладно. Ты забыла, как года 3--4 тому не захотела смотреть на ландыши... а я как заботился послать! Послал и еще что-то, "маленькие гостинчики" тебе... -- и ты весь _с_в_е_т_ Праздника омрачила себе b мне. Ты жалела после... и меня жалела. И вот, теперь опять не пожалела, не захотела сказать себе: "а, м. б. -- _н_е_ _м_о_ж_е_т_ написать?.." А я мечтал, я выбирал по кипе проспектов из Швейцарии, _ч_т_о_ _л_у_ч_ш_е... что приятней,. И остановился на посылке американской под No "Вашингтон". Не было сахару, (и я не мог найти) но там должен быть мед и апельсиновое варенье и шоколад. И вот, ты отвергла _в_с_е. Заказ был дан 17 окт.! Мне писали -- придете через 5--6 недель. Пришло через 8. Нет, мне не посылай, (да еще в [посылках]!) я терпеть не могу молочной пудры, у меня вон, целый килограмм! Получил через Данию целую "колбасную лавку" -- есть не могу, конечно, и сыр -- и -- это да! -- отличное сливочное масло -- целый килограмм.. Получаю... достаточно. 5 дней нет болей, но сегодня сел на чай и сухарики. Юля -- трогательная забота -- разрывается: она живет за 35 верст от Парижа. Меня навещает, старается _в_с_е_м_ облегчить трудности бытия моего. Читаешь русско-парижские газеты? Их две, мало чем разнятся. _П_о_ю_т. Порой -- _д_о_н_о_с_я_т. Там неприязнь злая к писателю486. В переломное время (острое!) полезла из всех щелей озлобленная мелкота, ни йоты не давшая (ни в чем!) и сразу -- за подвыванье! Не стану писать, об этом можно (и нужно) не говорить даже. Дошло до того, (ползанье на брюхе) что даже, говорили, и _т_а_м_ _с_т_о_ш_н_и_л_о_... и, -- говорил Ремизов, и многие487, -- что "погрозились": "не касаться... это -- русский писатель!" М. б. ... -- не знаю точно. Сводили счетцы за все: и за мою "российско-национальную" _л_и_н_и_ю_ во всем творчестве. Грызли ногти, что писатель не дал ни слова, ни буквы _п_р_о_т_и_в_ Родины. Он, творил Лик России, той, которую, как теперь видно эту _м_о_г_и_л_у! -- хотели раздавить и -- зарыть в "общей яме". У меня есть данные, _к_а_к_ бешено принимались (врагом) даже этюды из "Лета Господня". _Т_а_к_о_й_ России -- им не надо. Скажу: Господь изволил мне -- _б_ы_т_ь_ и -- _п_е_т_ь. Тебе не видно рвов и волчьих ям. Я тоже их не _в_и_д_е_л, но я _з_н_а_л, что я не только "лишний" для планов оккупанта, но и......Было два острых положения... Оставим.
   Так вот. И во всем _т_о_м_ _х_а_о_с_е_ и дьявольщине, когда нельзя было поручиться ни за один день или ночь, я продолжал "Пути", до 24-го авг.488, когда засвистели пули мимо окон. Пережито... довольно. М. б. мои длительные и повторные боли язвы -- _и_т_о_г. И вот, к этому итогу от нЕлюди, от дьявольщины... -- ты, невольно, невдумчиво, добавляешь... Я не корю тебя, я _п_о_н_и_м_а_ю: ты замучена. Уезжай! При чем -- девизы?!489 Доехать -- дадут по закону (у тебя медицинское свидетельство) -- для лечения и восстановления сил. А там ты найдешь "девизы" сняв с пальца или ушка, или шейки... Candreia тебе пособит, (ты спасла еврейскую семью!) посажёный отец -- тоже. (Они не общаются!) Господь с тобой. Я уже писал (15-го) -- акварели прелестны. Ваня
   [На полях:] На самые важные -- деловые -- запросы -- не мог отвечать строчкой! Ивану Александровичу не писал 5 недель, а получил от 29.XI.
   Последнее слово: беги от холода и сырости, которые могут убить тебя. Что толку -- свалишься? Чем облегчишь хозяйство? В Швейцарии продлят пребывание. Помни, Оля: что-то во мне, что велит так советовать, просить. Твоя воля.
  

110

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

21.ХII.45

   Бесценный мой, родной, дорогой Ванюша!
   Сегодня письмецо твое от 15-го дек., а вчера от 16-го было490. Только теперь знаю, что ты болел. Я вся в тревоге за тебя. Ванечка, что это было: сердце или желудок?
   Я уже неделю тому назад сговорилась с Валентиной Дмитриевной Грондейс491, чтобы она завезла тебе посылочку. Сегодня иду к ней. Условились так: я принесу ей все, что у меня имеется, а она скажет, что может взять. Она очень мила и тебе берет охотно. Рада этому случаю несказанно. Ваня, как ножом режет сердце мысль, что ты в трудностях [сущий] дарил мне такие безумные подарки... Не могу думать об этом. Зачем? Я знаю твое сердце... Какая дикая жизнь: писатель твоего масштаба стоит и дрогнет в молочной очереди! Господи, Господи!
   Очень хочу во Францию. Все сделаю, чтобы приехать. Это теперь не утопично. С моей почкой могу поехать в Виши, тем более что германские курорты недосягаемы. Я походила бы за тобой, а ты бы только сам себя знал, и никаких очередей и печек. Милый мой Ванечка, не говори об "уходах", -- ты знаешь, как это мне больно... Голубчик ты мой родимый! Сегодня в 3 часа еду во дворец Суздейк для передачи подарка принцессе Юлиане492 и ее детям. Я писала тебе, что в день капитуляции Голландии493, май 1940 г., у меня остались 2 апельсина (еще из свободной страны). Я символически посадила зерна их со словами: коли вырастет, -- все придет в норму и не погибнем. Выросло деревцо. Династия Голландии ведь "Ораны"494 или Оранье. Я написала целую историю, (кратко) от руки в альбом о всем том, что происходило вокруг этого деревца, иллюстрировав акварелями. Это была адская работа. Удалось хорошо. Вчера сняла на 20 гульденов копий с альбома. Деревцо "украшает" лучший цветочник. Сегодня иду, т.к. получила от секретарши уведомление, что подарок благосклонно будет принят. Ты осудишь? Это не подлизывание, а "ледокол"... мне это нужно. Мне нужно для косного окружения голландского пробить себе путь к занятию "картинками" и "писанием". Иначе -- "блажь Ольги". Королевский дом -- святыня для Бредиусов-старших. Если там одобрили, то святотатство не заниматься "талантом". Очень красиво вышло... Мне стыдно было рассказать об этом Dr. Klinkenbergh'y" например, -- боялась, что тоже за подлизывание сочтет. А он расстрогался, увидев все и сам, несмотря на занятость дикую свою везет меня в Суздейк. Я, говорит, счастлив помочь в этом деле. Он не ярый "дворопоклонник".
   Все в восторге от акварелей. Я, зазнавшейся и на нас, русских, как на "дерьмо" (прости слово) смотрящей, молодежи, тоже рада заткнуть критиканский рот. Жаль, что ты не увидишь. В следующем письме все опишу подробно. Я изустала, -- гость-свекор больной, и до этого все время народ, и хозяйство, и эта работа. Свекор 100 гульденов дал на издержки с деревцом и готов мне квартиру для занятий снять. Вот видишь? Оля не глупая. Целую, родной мой. Пиши, умоляю тебя. О посылочке я уже писала. Целую тебя за нее. Может мне кое-что из нее тебе послать?
   [На полях:] Я получаю из Америки от золовки тоже. Не шли мне ничего. Обнимаю тебя, солнышко. Твоя Оля
   Рада, что И. А. так хорош к тебе. Он сильно постарел, судя по словам Doctor'a.
  

111

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

30.ХII.45

   Мой родной Ванёчек, солнышко ласковое, голубочек мой милый, скоро и наше Рождество Христово. Хочу, чтобы ты встретил этот светлый день радостно, бодрым и здоровым. Поздравляю тебя, мой дорогой, с этим Праздником, молюсь с тобой и за тебя... Хочу в церковь, но наш настоятель (игумен) назначил обедню в 10 ч. утра и на мою просьбу начать в 11 (как всегда прежде и бывало) ответил, что это для гаагчан неудобно. А мы, встав в 5-30 утра, сможем, благодаря неудобному автобусному сообщению с Утрехтом, только к 11 ч. в лучшем случае поспеть. Меня зло взяло на какую-то косность, на это халатное отношение. Ведь мы больше 1 1/2 лет не были в церкви. Им неудобно, а кто спрашивал о том, удобно ли было мне днями возиться с посланными о. Дионисием за едой всю эту зиму? Мы через "не могу" все-таки делали все для них, я лично выматывалась окончательно, т.к. их приезжало (без предупреждения) почти всегда двое на 5--7 дней. А тут-то ведь его прямой долг позаботиться о иногородней пастве. Ибо так же как мы, и другие многие не будут в состоянии поспеть. Ну, довольно. Но нет радости ехать туда, устать до отказа, высунув язык прийти к м.б. запертым дверям церкви. Допустить только, что к поезду опоздаем из-за нашего автобуса. Домой притащимся только вечером... надо все готовить и т. д.... А там, видите ли, гаагские хозяйки заинтересованы пораньше отделаться от церкви, чтобы для себя день устроить подлинней. Я зла. Ты поймешь.
   Напиши, солнышко, как ты живешь? Была ли у тебя Грондейс? Удалось ли ей тебе привезти то, что я послать могла? Я наслаждаюсь твоим чудесным вареньем из посылки. Только не посылай ничего больше, и ни-ни с Грондейс!!!! Нашли ли тебе прислугу? Как хотелось бы мне к тебе добраться! Это не так же невозможно. Для Франции (имея курорт Виши в виду), мне нетрудно получить визу и девизы. Швейцария дает визы на 1 мес., я могла бы попросить Dr. Klinkenbergh'a похлопотать для моего здоровья получить тоже визу и попытаться получить девизы. М. б. я смогу устроиться и иначе: в Амстердаме есть одна семьям живущая на средства родных в Цюрихе. Я бы могла им заплатить здесь и жить у их родственников в Цюрихе. Так сказать у "подножия" Ивана Александровича! Сейчас, однако, не могу все взвалить на маму, т.к. она очень страдает от ревматизма. Она работала и работает не меньше моего. Я морально не могу этого допустить -- отдыхом своим ее еще больше загонять. Ищу прислугу хорошую -- это безнадежно видимо. М. б. удастся иметь для себя комнату для занятий (1--2 дня) в неделю, в доме, только что (25-го дек.) умершего дяди моего мужа495. Тогда я бы начала для себя работать. Там, кажется, есть и топливо. Это не в Утрехте, но в Zeist'e, т.е. рядом с Утрехтом, сообщение очень удобное, -- трамвай через 10 минут ходит. Летом дивно -- сад большой, терраса и т.п. Хочу заняться всем, что горит, а иногда и жжет в душе. У нас сырость феноменальная: испортился телефон -- оказалось, что от сырости -- взяли его сушить. Но ничего не сделать. Еще, слава Богу, что тепло пока. Кажется, ночью будет мороз. Топим иногда только к вечеру. Совсем нет дров, а угля "кот наплакал". Мы все деревья, которые можно было, за эти зимы войны припалили. А природа все же идет к лету: гусыня вчера положила первое яйцо -- а они это делают только для витья гнезда (не как куры). Куры бастуют -- поздно высиделись из-за воды. Одна старая курица начала нестись, а молодочки не обновились, кроме одной.
   Молоко перестали поставлять, -- скоро перестанут доить. До конца марта ни единого теленка. Корму нет. Мы все потеряли от воды, а вместо поддержки от государства, видим одни налоги. Мой свекор должен 15000 платить. Ему ничего не остается, надо продавать собственность, чтобы эти деньги найти для налога. Арнольду надо давать 2000, а заработную плату рабочим подняли +50%! Надо продавать 2--3 коровы и м. б. лошадь, чтобы протащиться зиму. Почву после воды очень трудно привести в норму -- масса уходит денег рабочим. Дерут, дерут, а чем кончится? А рабочие всюду бастуют. Ну, довольно. Целую тебя, мой Рождественский Ванюша.
   [На полях:] Если ты празднуешь этот Новый год, Ванечек, то поздравляю тебя! Главное, будь здоров!!!!
   Посылаю тебе "лапку" с моей елочки.
  

112

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   10.I.46
   Дорогая моя, еще спасибо за питанье, сыр еще ем, он хорош, жирный, но для меня несколько солоноват-остер, да и целую глыбу ты! Поражен великодушием В. Д. Г[рондейс], я передал ей для тебя давно хранимое яичко с гербом российским, а на днях были Карташевы, с ними послал -- просить В[алентину] Д[митриевну] взять для тебя: "амбрози сэлест" {"Небесная амброзия" {от фр. ambroisie céleste).}, -- сам выработал, в течение 4 мес. "Только для избранных". Смакуй помаленьку. Еще: два "селюкрина" и 1 -- антигриппал, -- его теперь не готовят. Немедленно прими. Селюкрин храни от сырости крепко! Принимай же! -- укрепит. Хотя... ты безумная, если не покинешь "могилу" -- отраву сыростью! Ехать во Францию -- в неуют и нехватку всего... Бессмысленно. Истратишь уйму, и ничего в возмещение... кроме меня? Я предпочту выждать, когда свидимся в лучших условиях. Езжай же в Швейцарию. Черт знает, в какой хомут влезла! М. б. и бельецо -- не твое? -- а -- уже предназначено правнучке какого-нибудь троюродного дедушки?496 Черт знает! Тьфу, окаянные. Противно думать... И все-таки поезжай. Нужно будет -- устроится, _т_а_м, на месте. Ручаюсь. Сказал -- твое дело дальше. Именно, умываю руки.
   Сударыня, Вы что же..? В письме 21 -- "еду в 3 ч. ... в... напишу все подробно"497. И -- ни гу-гу. А что же _б_ы_л_о? _к_а_к_о_в_ прием? -- ни звука. Мне начинает казаться, что это было... в твоем воображении. И слава Богу. Только и отписала, что: "был чин железнодорожный..." и "кто-то прослезился"498. Эти "слезы" надо смотреть в микроскоп... -- туземные-то. Итог не по "адскому труду"! Ты меня не ознакомила ни с идеей работы, ни послала мне снимков... -- ты же писала: истратила на фотографирование! Где же? почему _м_е_н_я_ обошла? Кажется, я был всегда чуток к вашей милости... находил волю переписывать для тебя... _к_о_е-ч_т_о?.. Так ты мне "заплатила"!! Не поделилась планами, ни-чего... -- это уж -- "вас не касается"? Или -- смутила думка, -- не одобрю?! Почти что угадала, но -- "почти", -- я же ниче-го не знаю. Не стану же я думать, что ты... вся "апельсинная"!! Ты, милая, -- вся -- грешневая! И под каким же _о_р_л_о_м_ рождена! И... -- вспомни же Солнце наше! -- Пушкина: "Служенье муз не терпит суеты"499. Подумать -- 26-летний писал! Это из его "19 окт. 1825 г., на лицейскую годовщину". И все же... меня ан-ти-ри-су-ет... _к_а_к_ тебя отчехвостили. Смеюсь. Какавой угостили? апельсинами? И так... -- "малые связи". Истинно -- _с_в_я_з_и_... они часто связывают душу.
   Изволь мне прислать "акварельки", и -- _и_д_е_ю. Иначе... -- я тебе пришлю, как делают хохлы... -- "тыкву" или "гарбуз". Да... я, м. б. забыл в рождественском письме500 просить тебя передать поздравление -- искреннее! -- маме и братишке. Догадалась передать, а? Когда-то они меня то-же поздравляли... но теперь правда, не до сего.
   Твоя гусынюшка -- молодчинка, _з_н_а_е_т_ свое призвание. Пожми ей от меня лапку, умнице. Она -- "по закону", в дружбе с естеством, и не знает ни про "ледоколы", ни про "атомное"... Ты тоже, большей частью умница... но... вдруг и сорвешься и со-врешься... Поцелуй гусыню в головку и погладь.
   А вот Денис-Лукавый... я же тебе предрекал, что сей фрукт... у него и кличка от "кривизны"501... Это уж с роду так, такая заквасочка: ловчиться. От папеньки... ухитрившегося "быть полезным" некоей морской "державе", приютившейся в горах нейтрала. Он ей кораблики как-то "оснащал", хлопотал... "Ласковый теленок"... и проч. И: "блажен кто свой челнок привяжет к корме большого корабля". А поп Дениска еще на школьной скамье сидел, а уж планы строил... "доказать себя"! Теперь доказал: ухитрился попасть в валютную местность, -- значит -- питается от богатых яслей госпож своих. И от тебя попитался... а потом и... хвост в зубы. Ну, о такой "мушиной точке" не стоит... Напитался -- и в тарелку, сплюнул. Отказать в таком законном, в таком... святом!.. Манера хамская...
   Прошу: имей терпение, если не приходят письма: значит -- прий-дут! Я -- дорожу каждым часком... я столько болел... я столько работал!.. но столько дней -- недель провалялся!.. Переработка... "поднятие икон"502 -- страница превратилась в 5! 12 глав -- В 21! У меня все так. Посылая тебе "литературные письма", я торопился, боялся... -- ну, "все оборвется"! Это были, оказывается, "наметки"... Теперь 160 стр. переписаны окончательно. Ох, какая же работа!., но я люблю "бороться с матерьялом", преодолевая косность его и ха-ос. Пишется "впрок", и, кажется не увижу в печати...
   Нет издательств наших, на иностранных языках появится раньше... -- какая несуразность. Да чужие чтители ничего не поймут. Ведь самый богатый язык в мире... в сравнении с нашим... невнятный и бледный лепет, при всей своей "точности" хваленой. Пойми: язык народа -- по размаху и глубине духа его! Ну... какой-нибудь Маас, Рона даже... и -- Волга-матушка... А у меня в работе дошло дело до... петуха!503 Почему поет петух -- единственно, петух ночью... трижды?! Такой вопрос стал головоломкой навязчивой для В[иктора] А[лексеевича]. И Д[аринька] разрешает сей вопрос... "колумбовым яйцом". И что удивительно! Мой "бросок"... "определение" Дариньки504 -- _с_о_в_п_а_л_ с концепцией Карташева!505 "Я гО-ды таил _с_и_е... я могу вам про "петуха" три часа читать... это мое -- открытие... и вот... героиня ваша... -- ляп!.." Он даже побледнел от... изумления. Но это пока моя "тайна"... как-нибудь прочтешь... Я писал тебе: перешлю окончательную редакцию профессору в Цюрих, и попрошу его послать тебе, а ты -- мне. У меня только два экземпляра.
   От И. А. почему-то не было мне письма к Рождеству -- не болен ли..? Хотя был от него "воздушный привет" за один рассказ... потрясший... и не простой привет, а с "начинкой". Но... по-французски, и в десятка полтора строк506.
   Эх, как не стыдно тебе: заворотила мне из посылки моей -- тебе!.. Я и не стал есть -- роздал, кому треба. Это вот... за это вот... ну, Господь с тобой. Я, было, раскатал _в_с_е... и "деревцо", и... "не ваше дело": ...да одумался... по-рвал. Не хотел делать тебе -- м. б. и несправедливо, горечи... нежность и ласковость покрыли все это... и я рад, что так. Кто Богу -- не грешен, царю не виноват? "Люби, покуда любится... Терпи, покуда терпится, Прощай, пока прощается... -- И... Бог тебе Судья!"507
   Поблагодари же великодушную Валентину Дмитриевну Грондейс. Она посидела у меня с четверть часика, я предложил ей чаю с горячими лепешками... только что старушка пекла... -- и чаю не пила, куда-то метнулась... Она, ведь, тормошистая... Теперь ко мне... -- писал я тебе? -- еще 3 дня в неделю ходит одна дама, так что пять дней на неделе я обслужен, хоть в лавчонки не ходить... В молоке купаюсь, полтора литра в день, 1-й режим -- вы-слу-жил! -- зато отняли многое... весь хлеб, например. Из 6 присланных яиц -- 4 помялись и были выпущены в банку, и я сварил молочную яичницу... из "яичницы". А сыр ем и раздаю, во имя твое.
   Скучное пишешь ты... налоги, убытки... ну и надо плюнуть на ферму... не закабаливаться же до... гроба. А ты вот сколько в хомуте-то прыгала... -- знаю, _в_с_е_ _в_и_ж_у... И зачем все это... _б_ы_л_о?! Не увидала ты настоящей _т_в_о_е_й_ "вехи"! Твой "путь" уже намечался перед тобой... ты от него отвернулась... Это было... 10 лет тому... почти. А м. б. и это не "путь"... Все очень просто, когда "оглядываешься"... Если бы мы с тобой _г_о_в_о_р_и_л_и_. о заботы о тебе, постоянной! Ничего бы я сейчас так не хотела, как быть около тебя, в состоянии снять все твои досадные житейские заботы... Как бы я хотела быть опять в клинике, чтобы быть самостоятельной, чтобы тебе ни о чем не думать даже! Чтобы ты только себя берег для творчества твоего великого! С какой бы радостью я сняла все заботы с тебя! Ванечка, я тебе как-то намекнула о "планах" своих. Это я думала поступить здесь снова в лабораторию, чтобы постепенно "отойти". Понимаешь, сначала ездить из дома, потом взять комнату и только на воскресенье приезжать "домой". И посмотреть, что бы было. И приучить к отсутствию. Но ничего не выйдет. Нельзя найти службу. Нельзя найти себе заместительницу в кухне. Сколько ищу. И вообще -- не выходит. Я не знаю, как и что, но я надеюсь. М. б., что-нибудь изменится, как ты пишешь. Ох, Ваня, Ваня, если бы ты все, все знал! Пойми, что никто, никогда не даст мне счастья! Не говори так! Ужасно это, так же, как и "ныне отпущаеши". Не может быть мне счастья вне тебя! На что мне молодость? Куда же? Кому она? Пусть уходит жизнь... И как безумно я хочу... Сережечки!..
   Ах, я забыла написать тебе! Мне снилось на днях, быть может, на 1-ое янв. даже, что: не то у меня есть уже, не то будет (и я знаю) -- дочка. Именно дочка. И я сомневаюсь, хочешь ли ты дочку, думая, что тебе приятнее сын. И хочу знать твое отношение, страшась услышать... А ты, так радостно сказал: чудесно как, я всегда, всегда хотел девочку... я назову ее "Оля". Странно? Безумство -- что пишу так?! Я не могу, Ваня, я все тебе хочу сказать! Ты так мне близок! Ванечка, родной, далекий мой! Ах, ты опять что-то посылаешь!? Не балуй меня так! Нет, я "Старый Валаам" не получила. Ванечка, пришли автограф! Господи, я не достойна твоих Даров! Книг твоих! Я так ничтожна! Ваня, мальчик мой, я обожаю тебя, я всем моим существом люблю тебя! Я не могу без тебя! Ты -- ты все мне! Я верю, что мы увидимся. Иначе, как все бесцельно. Ваня, как ужасно умереть смоковницей, той, которую Христос проклял509?! Но я хочу только с тобой! Как я бы воспитала! Ванечка, какая Душа в тебе Великая! Ты же единственный!! И все это не продлится? Ужасно, Ваня! Но я буду терпелива, я не буду страдать! Ну, разве могу я это обещать? Иван мой, радость моя и счастье!
   Я никогда так не любила. Я спала всю жизнь до тебя. Как все было мелко до тебя! Ванечка, Ангел мой! Нет слов, чтобы сказать все!
   Ты -- все мое счастье, жизнь моя! Конечно, ты не виноват в моих муках! Ты мне жизнь дал! Ты пробудил меня к прекрасному. Кто тебя винит? Мама? Не может быть. Она тебя любит!
   Ваня, как обнимаю тебя, вся с тобой, целую, долго, жарко, нежно. Как умею! Ивик мой, душенька моя! Твои письма меня уносят в мир прекрасный, сказочный, чудесный!
   Я ужасаюсь, что на твое многое прекрасное в письмах не могу ответить. Я вся полна тобой. Не могу писать связно! Как время бежит. У меня все так недавно. И Wickenburgh будто -- вчера. Ваня, зачем ты долго молчал, ...если бы я тогда, раньше знала! Если бы ты хоть год тому назад "открылся". Хотя... что же? Все внешнее остается! Меня не пустили бы к тебе! Ваня, Ваня мой! Я вся в угаре, в любви, в песне! Солнышко мое! Как я хотела бы прийти к тебе, явиться сновидением хоть! И ты! Я так жду тебя! Ваня! Милая радость! Чудесный мой! Прости мне все мои злые письма! Как я могла на тебя злиться!? Ваня, когда я была холодная? Не могла же! Я дорожу каждым часом даже (не то, что днем), пока живу тобой, твоей любовью! Ваня мой милый, ласковый, нежный! Кто ты мне?! Все, все! Счастье мое! Я целыми днями любуюсь тобой... Порой ты будто оживаешь: будто шевелишься! Как бы я тебя успокоила, приласкала... как отогрела бы, как я сама взяла бы от тебя любовь и радость жизни! Рыцарь мой светлый! Тоничка мой! Как я все, все дала тебе бы! Родной мой! "Роднее нет"! Что я могу еще сказать?! Нет слов! Возьми же все воображеньем, что и в сердце у меня горит, тоскует, томится, рвется к тебе -- моему бесценному! Ты потому меня так любишь -- что я тебя люблю без меры. Я -- одержима этой стихией! Я не пережила бы, кажется, от счастья... твоей любви! Как жду тебя! Меня смущает, сдерживает... неловко как-то... сказать тебе больше, все, что так наполнило меня с краями! Ты -- умеешь. Я -- женщина,.. стесняюсь и робею. И, Боже, сколько же я уже сказала! Я все, все понимаю... Я так тебя чувствую... будто ты здесь!
   Ты пишешь о моей карточке "с Новым годом?" Я ничего не понимаю: я послала через магазин тебе к 1.I.42 (н. ст. -- т.к. все-таки этот день меняет календарь) ландыши или белую сирень и велела приложить карточку. Ты говоришь о цикламенах? Их послали к 10-му (Знамение) и опоздали. А эти послали раньше? И что? Неужели опять цикламены? Идиоты. Или жулики? Я так просила ландыши. Сказали, что не знают, можно ли во Францию. Тогда я заказала, "если нельзя" -- белую сирень... Я знаю, ты ее любишь. Но непременно душистые цветы! Я так хотела этого! А что они сделали?! Это вечно так! Еще и до войны жулили! Теперь я просила послать белую азалию или белые гиацинты к Рождеству. Наверное тоже перепутают. Я все определила, и форму, и размер, и упаковку. И верно опять обманут. Я писала д-ру Серову, прося его достать как надо и дать отправить тебе вовремя. Но оказалось, что нельзя переводить деньги. Пришлось письмо уничтожить. Я так жалела. Он-то бы тебя устроил? Я хотела его просить елочку тебе от меня устроить, но думала, что это слишком сложно, и не просила. Просила ландышей тебе найти! Но, вот, ничего не вышло. Но зачем ты все посылаешь? Дружок мой, старайся себя беречь! Умоляю! Все, что ты мне посылаешь -- кушай сам! Береги все для себя. У нас здесь все есть. Это письмо мое только непосредственная реакция на твое. Я на все еще отвечу. О "видении" напишу, -- это не мне было, а одному дедушке моему... Напомни. Сейчас вскочил кот и всю исцарапал (любя топчется по плечам), а потом на письмо соскочил и замазал лапками. Откуда-то притащил жирные пятна? Ой, знаю, скрипела дверь, смазали, а на полу капли. Притащил-таки! Прости эту мазню! Ты видишь, даже лапки отпечатал?! Но я вся исцарапана! И сосет уши и волосы! Тоже -- вкус! Ну, дорогой, бесценный мой, до скорого письма! Так много сказать надо! Так мало сказано! Я очень хочу писать, но не могу -- я вся в вихре! Уляжется это? Или никогда? Ты же знаешь? Я не могу быть ни с кем, кроме тебя, счастливой! Пойми это! Мне горько, что ты мне этого желаешь. Ну, поревнуй же! Неужели остался бы спокоен?! Я ужасно ревнива! Но ты не мучай, -- я тебе доверчиво сказала! Я очень страдаю этой страстью. Хорошо сказано у немцев: "Eifersucht ist eine Leidenschaft, die mit Eifer sucht, was Leiden schafft" {"Ревность творит страсть, которая с азартом ищет то, что творит страдание" (нем.).}. Я ведь так и делаю. Отыскиваю и мучаюсь. Я такая же, как ты -- безудержная. И часто страдаю. Я тебя очень понимаю! Я каждую секунду с ..... тобой! А молиться... иногда не успеваю. Я говорю, что вся -- трепет. Ну, целую, крещу, вся с тобой! Оля
   Ужасны эти пятна -- прости. Не стала переписывать! Испачкала и блок -- отпечаталось.
  

119

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   4. I. 42 г.
   {Описка О. А. Бредиус-Субботиной: 4.I.1941.
   На конверте помета И. С. Шмелева:
   Оля получила мои посылки. Ее "крик любви".
   Чудесная! Из ее детства.}
  
   Неизъяснимый свет мой, радость, восторг мой, упоение, счастье!
   Не собрать мысли, не охватить их словом, не унять чувства, не заставить их покориться строчкам... Я вся в тебе, неизъяснимое мое блаженство! Мука моя! Тоска, томленье! Как я люблю тебя, как ищу тебя во всем, во всех проявлениях жизни, в природе... во всем, во всем! О, как люблю... безбрежно, какой чудесной силой, как волнующе... безмерно!.. Все больше! О, если бы поэтом быть! Сколько бы я тебе сложила песнопений! Ванечка, бесценный мой! Каким криком сердца я возвестила бы любовь мою к тебе, как звучно, полно и... нежно! Наполнить мир всесь этим зовом-кликом, застыть в нем, в ожидании тебя, Тебя, чудесный мой... Затрепеталось эхо, задрожало на облаках, в лучах солнца, в мерцании звезд, в луны сиянии, упало б в море, скатилось с гор бы, орла вспугнуло бы трепетно-могуче, разбудило бы птичку, нашу -- северяночку какую... лелейно бы коснулось розы нежной, фиалки чистой, ландыша-фарфора и позвенело бы еще в нем. Ах, Ванечка, налитый персик бы поцеловало и докатилось бы до твоего сердца?! ...
   Но я... немая... и стихаю!
   В_а_н_е_ч_к_а!!!! --
   Как ты чудесен! Твое письмо от 29-го на С. -- Рождественское я уже получила, -- в субботу (2-го) привез С. И, Господи, что ты делаешь? -- еще 2 посылки -- эти твои чудесные дары! Чудесный ландыш, сквозь пробочку даже так благоухает! И флакончик такой милый -- будто -- ландыш! Плиточку шоколада я всю зацеловала... ты ее трогал, сломал... все-таки втиснул же! И коробочка в золотом перевиве! Бесценно все! Я вся осыпана тобой, одарена безмерно. За что? Зачем? Мне стыдно! А сегодня! Все уплывает в счастье... в горе-муке, в тоске... и все же в счастье... Сегодня книги твои: "Старый Валаам", "На морском берегу" и "Про одну старуху" (Сереже?) и... Тютчева... С_П_А_С_И_Б_О! Я переполнена! О, как богата я с тобой! Как чудесна стала жизнь моя! Времени не хватает! Я вся занята... И, о, сколько же чудесного я открываю!.. Меня волнует очень Тютчев... И это ты его мне показал... Я люблю его, как все, что нравится тебе! Но я потом об этом... а сейчас только о тебе, к тебе, мое Светило! Я обожаю тебя! Я не могу выразить то, что чувствую к тебе!! Я тебя тоже и очень детски еще люблю. Я удивляюсь часто на себя... настолько я еще девочка -- Оля. Как странна судьба моя: я ни у кого (сколько же было!) не была _п_е_р_в_о_й! Это больно мне! Первое -- такое чудное! Ни у кого ни у кого... Я всегда слышала: "после тебя никого так любить не буду... "последняя"..." Горько мне! Но не подумай что я ревную... Нет. Правда нет, совсем честно! Я О. А. чту очень высоко, _в_н_е_ всего. Я недостойной себя считаю ее {Так в оригинале. Вероятно, описка О. А. Бредиус-Субботиной.}. Это тоже -- совсем честно! Нет, Ванечка, мы должны же встретиться! Не могу помыслить, что иначе будет! Нет, не только для искр _т_в_о_р_ч_е_с_к_и_х_ мы даны друг другу... Я слишком тебя всего люблю, чтобы остаться только для этого! О, нет, я не "выдумала" тебя! Можно ли тебя выдумать?! Вся цель жизни моей -- тебя увидеть! Исступленная, _о_т_ч_а_я_н_н_а_я!.. Одержимая я! Я тобой одержима! Да, я жду сердца твоего! Тебя всего жду -- ибо Ты -- сердце! Ты -- сердце! Пойми! Как я жду сердце! Чтобы услыхать его биение живое... только мне! В ответ на мое, так близко услыхать, чтобы не знать _ч_ь_е_ это бьется... мое ли? Твое ли, безценный!? Иван, я сердце твое в себе хочу услышать!..
   Почувствовать и дать, его опять... Тебе! Ты понял? Но ты... все знаешь! Ты веришь мне теперь, я знаю... О, как я вырастаю с каждым днем в любви моей к тебе... Как бледны были мои письма, -- как ты читать мог, не сердясь, на них? Я и теперь еще нищая, но я уж понимаю _к_а_к_ надо быть! Нет, не то, плохо сказалось. "Надо" звучит -- будто кто-то кого-то обязывает -- ...во мне же -- все свободно!
   Я, теперь сердцем смелее, оттого что оно бурлит, полное, не находя исхода!.. Ванечка, выбрось глупые мои письма! Много глупого там! И все обиды о З[еммеринг]... мне стыдно! Ах, Ивочка, мой ненаглядный... Какой ты мне родной... Твои письма (26-го, открытка 27-го)... чудесны! Я плакала много, их читая. Я получила в пятницу их. Всю ночь думала о тебе...
   Утром поехали с мамой в Утрехт. Я -- вся в тебе... Сижу в автобусе и... все о тебе, о тебе. И чувствую, что по щеке слезы одна за другой, -- тогда только опомнилась...
   Ваньчик, у меня камнем на сердце твой холод! Я страдаю больше, чем если бы сама холодала... Что можно сделать?! Вань, ты пишешь о "страдании многих", о моей внешней "устроенности", ты пишешь о твоей "неустроенной-бытовой жизни". Меня то тоской наполнило. Ужасом. Ваня, тебе плохо? Скажи! Ты дергаешься на всякие мелочи? Трудно все? Ванечка, ты пишешь: "если буду здоров"... Ты плохо себя чувствуешь? Напиши мне все, все! Ведь мы же _с_в_о_и! Какие "посещения" тебя отвлекают? Попроси же немножко тебя попокоить! Или неудобно это? Да ты верно и сам не любишь один долго сидеть. Ванечек, все, что ты можешь достать, -- доставай для себя, -- у меня все, все есть! Береги себя, -- это самая моя большая радость. Этим -- я живу! Ты здоровый, бодрый, веселый -- мое счастье! Обо мне ты не волнуйся: я здорова. Принимаю селюкрин (странно он на меня действует!). Все для тебя. Хороший стал аппетит опять. Толстеть я и не хочу. Но все я бы сделала, чтобы быть для тебя и лучше духом, и красивей телом... Я так недостойна! -- Ванечка, завтра -- сочельник... Помню девчушкой я "говела до звезды" -- всегда... И не голодала... Однажды, было это в Казани, мы говели... Уж подходило время ехать ко всенощной, а я все бегала к окну -- смотрела звездочек!.. Были тучи... Мама уверяла, "что это только символ, что уже за вечерней пропели "Звезду"" -- "Рождество"510, и что "папа даже съел просфорку"... Я не унималась. И услыша про папу... расплакалась... как _м_о_г_ он, он -- идеал мой... съесть... до звезды!
   Это было такое горе! Папа сам утешал меня, говоря серьезно как со взрослой. Я поверила. Я даже съела киселя овсяного с медовой подливкой (_с_ы_т_а, знаешь?), и мы поехали в церковь... Звездочек не было видно... И было на душе все-таки... тускло...
   И когда мы возвращались, и ветром разогнало тучи и звездочки горели... мне было грустно-грустно. Зачем не договела?.. Я ярко помню это Рождество, последнее с папочкой... Я много расскажу тебе. Напомни. Выпиши отдельно, что тебя интересует и напомни: о моем первом грехе (о двух даже). О Иуде-Предателе, о сне моем в Бюннике уже (Богоматерь), о сне "крестном", в Казани... Об одном папином прихожанине -- "Чаша". О чуде со мной 3-хлеткой, если еще не писала. А теперь скажу тебе о папе. Ты угадал, сердцем своим понял: -- папа служил Ей! Для Нее, и по Ее зову пошел в священники. Папа, будучи в последнем классе семинарии, учась отлично по всем предметам, был преследуем одним учителем. Подкладка -- ревность, за брата папы, "отбившего" у учителя невесту. Он изводил папу ужасно. И на окончательный экзамен готовил провал. И много каверз. Папа был очень чуток к неправде (я это у него взяла) и страдал невыразимо. И вот, перед экзаменом (я не знаю сейчас точно почему особенно трагично могло для него оказаться это " проваливание", но это так было) папа молился у образа Божьей Матери, в церкви. Никого не было. Папа молился с верой необычайной и сказалось само у него в сердце: "покажи Правду Твою и я буду служить Тебе всю жизнь мою". И услышал: "Будешь, будешь!" Никого в храме не было -- это было утром, без службы... Женский голос сказал и стих... И папочка служил Ей и Сыну Ее Единородному! И как служил, Ваня! Да, если бы ты его знал! У меня есть книжка-некролог о папе511. Переслала бы, если бы было можно... А встреча папы и мамы!.. Чудесный какой "роман!" Большая часть этого "романа" -- в... письмах. Они один только раз виделись... а все остальное -- письма! И потом решили: "увидеться, чтобы себя проверить". Еще одна встреча, решившая все, без вопросов, в сердце. И после нее, каждый сам по себе написал "решение". И до чего же чисто, хрустально-чисто! Папа поцеловал маму впервые, обручась, за 3 дня до свадьбы. Она -- была его первая, а он ее первый! И первый мамин поцелуй! Мама всегда говорит, что таких браков м. б. 1:1000. Вся родня у нас -- духовная.
   Отец папы -- протоиерей Углича, его отец тоже, дед -- тоже. Отец мамы512 -- протоиерей в Костромской губернии, его отец тоже, дед тоже. Со стороны бабушек -- то же самое. Были некоторые из них люди особенные. Как бы из потустороннего. Я опишу тебе. Напомни. Мои деды -- оба -- незаурядные личности. Папин отец очень рано умер, т.е., я его не помню. Мамин же отец прошел перед нами сильной личностью. И смерть его была -- ужасна силой Таинства этого. Умирал долго, сознательно. Мы были все около него, в 1916 г. Это был очень сильный духом человек. Достойный. Я чтила его. Хотя близости у меня с ним не было. Он "метаний" моих не мог своей, другой совсем, природой понять. Бранил меня за мои "тревоги". Бабушка -- совсем другое. Мягкий, тонкий свет! Напишу больше. Кончать надо! Целую тебя, солнце мое! Оля
   [На полях:] О "завещании" моем не тревожься. Об этом -- диком факте я объясню тебе. Напомни обязательно. Да, я изменю его, или уничтожу. Давно хотела!
   Получил ли "жизнь мою"? Я все послала. Твое письмо от 13-го не пришло.
   Напиши, нравится ли тебе такой цвет ниточки, которой сшила письмо? Мне это надо.
  

120

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

4. I. 42

2-ое

   Мое сокровище, родной мой Ваня!
   Сегодня выдался мне денек, -- могу долго писать тебе. И вот еще одно письмо. Перечитала твои. Спрашиваешь, "какой частный случай" показал мне прелесть Православия? Кажется, я 23-го XI была здесь в католической церкви... должно быть, контраст этот... Читаю дальше, -- твои "изумления" на работу в клинике... О, Ваня, сколько там было. Слушай: когда я кончила работу волонтерки в Charité, я все же еще там оставалась, пока до приискания места. И вот, однажды (была отчаянная безработица 28-- 29 гг.?) мне прислали из бывшей моей школы извещение, что один доктор ищет лаборантку. Я не смела не идти, т.к. тогда бы больше не прислали. Да и не было оснований еще не идти. Хотя тот друг-доктор, который мне много помогал в Charité, всегда говорил: "ox, S., Вы не для практики молодого врача, -- поищите лучше ученого или, если такое чудо, м. б., -- частные клиники, но не к "Praktiker Arzt"" {Практикующий врач (нем.).}. В государственной или городской больнице я работать не могла как иностранка. Это "требование" было как раз к "Praktiker Arzt". Нечего делать -- пошла. Еврей. Вопросы: имя, возраст и т.д., -- знания, школа, стаж -- его не поинтересовали. И... "есть родные?" "Кто отец". И... "Вы носите форму сестры на работе?" И... еще более дико... "у Вас "Bubi-Kopf"?" Т.е. стриженая... У меня тогда уже были отрезаны волосы. Но я ему не ответила, а только сказала: "мне кажется, что это к работе отношения не имеет". -- "О, да, при операциях это очень важно, чтобы длинные волосы не мешали". Я встала и сказала, что я вообще не для операций, а только лаборантка. И попросила его сказать в школе, что я по специальности ему не подхожу. Он не слушая меня спрашивает: "Вы живете с родителями?" Я: "да, конечно". Это его очевидно мало устраивало и согласился, что "да, я по специальности ему не подхожу". Я не простясь пошла к двери. Но тут он еще нагнал и пытался (гнусно!) взять за талию и провести в дверь. Я выскочила как ужаленная. На лестнице я плакала. И с ужасом думала, что наступает уже этот "крестный путь", о котором столько (!) слыхала... На улице, внизу ждал меня мой спутник -- доктор из Charité. Очень хорошо меня понял. Записал имя нахала, чтобы уязвить при случае "коллегу". И тут же "утешил", что подобных типов (увы!) много и что мне лучше было бы не начинать такой карьеры. Обещал искать для меня работу у какого-нибудь ученого. Когда я попала в Клинику, -- то эта сторона "крестного пути" отпадала. Я не зависела от личного каприза врача. Было 2 шефа. Один славился ученостью (приезжали к нему из Франции, Голландии, Бельгии) и строгостью и невероятной требовательностью. Лаборантки вылетали одна за другой. "Враг женщин" -- говорили про него. Я поняла потом каких женщин, -- тех, что в медицине ищут мужей, а не работу видят, -- тех он презирал и гнал вон. Другой был меньше врач, чем купец. Практик. Мне был отвратителен. Всем, решительно. Первый был старше, некрасив, хмур. Этот -- для меня -- гад, а другие его считали красивым. Очень высокий, молод довольно. "Бабьё" -- пациентки и др. с ума сходили, за одно трепанье по щеке все забывали. Мне он сразу не понравился. Не знаю чем. Нет, он не был циник, не был обыкновенный нахал, за бабами не бегал. Цену себе знал. По-моему, совсем бесстрастен. Только деньги. Честолюбив. Безумно везуч в жизни. До жути! Я его называла "Поликратом"513. Все удавалось ему. И этой своей материальной везучестью был он тоже противен. По духу своему был всему, что во мне -- диаметрально противоположен. И очень умен. Сразу понял, что со мной контакта не будет. И по честолюбию, не из-за симпатии. -- был уязвлен. Я ждала только прихода старшего шефа. Его строгость мне была приятна. Я сразу же ему сказала, что я знаю и чего не знаю. Он сам сидел за микроскопом, показывая мне незнакомое и объясняя. Врачи -- ассистент его трепетали. Бранил их как ребят. Ко мне относился хорошо. К русскому Рождеству сам отпустил меня на 2 дня. Он бывал в Польше и знал наши праздники. За его защитой (она не выражалась никак, но я чувствовала ее) я не боялась молодого шефа. Тот сам-то побаивался своего cousin'a {Двоюродного брата (фр.).}. Но вот открыли школу при клинике. Набрали девиц. Появилась одна молодая вдовушка и стала "гоняться" за молодым шефом. Тот был женат, имел дочку -- Helga, (эта девочка родилась тоже 9-го июня. Обожала меня, писала, прямо любовные письма. Мать ревновала).
   Вдовушка гонялась. Была удивительно умна, масса шарма. Но злого, злого начала женщина! Ужасная. Всюду сеяла свару. Шеф хорошо относился к одной девушке. Вдове это помешало. Очернила ту и вот та в немилости. Ее преследовать стал шеф. По проискам вдовы в черном теле держал. Отослал ее помогать мне в лаборатории (т.е. "с глаз долой") -- раньше же ему на семинарах помогала. Та была не плохой человек, но тоже, будучи "в силе" проявляла себя! И надо мной "куражилась" бывало. Но когда низверглась, -- жалко мне ее стало. Возмутила несправедливость меня, и я ее стала "отогревать". Работали дружно.
   Случилось, что умер старший шеф. Ужасно, трагично. Я долго о нем молилась. Как он жалел, что приходилось мне на Рождество Христово ездить делать у него исследования. "Не стоит трудов Ваших, умру, знаю". Сам определил что у него, прося "коллег" вскрыть его тело и сличить его диагноз. До конца -- ученый! После его смерти вся власть у другого. Отношения наши вежливо-корректны... Не могу описать всю ту зависть, свары, что варили "бабы". Мне прибавили жалование на 3-ий мес. -- так как же меня пилили!! Боже! Вплоть до порчи термостатов, чтобы Wassermann не удался! Ну, да. Работали мы с девушкой этой, а вдовушка все точила. Досадно, что никакой прорухи нет у той. Зовет меня раз шеф и говорит: "как работает Frl. v. F.?" -- "Хорошо". -- "У Вас все -- хорошо! Я никогда от Вас ничего не слыхал другого! Вы держите руку учениц, а не шефа. Все покрыто у Вас mit dem Mantel der Liebe {Плащ любви, здесь: покров любви (нем.).}, знаете ли Вы, что Ваше место отняли бы 1000 немецких девушек, und mit einem Handkuss! {Целуя руки (нем.).} И все бы докладывали и работали бы так, как мне надо!" Я была изумлена. Я только сказала, что мне нечего покрывать "плащом любви". "Вы думаете это "подло" -- "доносить" -- знаю я Ваши взгляды ХIХ-го века. Нет, я называю это: "zu seinem Arbeitsgeber halten!"" {Держать руку работодателя, здесь: соблюдать интересы работодателя (нем.).} В кабинете сидела вдовушка. И тут я увидала ее глаза. Ясно было, что она настрочила. Стыдно ей стало. Вступила: "Frl. S. много работает, м. б. она не имеет возможности все видеть, что делается у учениц". Меня отпустили. Я ничего не понимала. Frl. v. F. вскоре сделала большую "рюху". Я взяла вину ее на себя, сказала, что я от утомления перепутала. Я говорила по телефону с шефом. Он не поверил, что я. Я уверяла. После, я слыхала, что вдовушка говорила: "Frl. S. ist verdammt intelligent und das weiss Chef. Er gibt um 2 hier, die so sind, -- ist u. S. Sie hat d. Chef vorgemacht, als wäre v. F. unschuldig. Es ist nicht wahr, aber er musste je, glauben! {Fr. S. чертовски интеллигентна и шеф это знает. Он говорил о 2-х таких здесь. Она убедила шефа, что v. F. невиновна. Это неправда, но ему все же пришлось поверить! (нем.).}" Мое счастье было, что отношение между мной и шефом были холодны -- иначе она сожрала бы меня. Часто я думала, что любовь дочки (на 20 л. меня моложе) [смягчала] еще отца против меня, за эту историю с v. F. Я не дала ему ее выбросить как тряпку из школы. Потом вдовушка многих повыкидывала. Гадостей было вволю. Я плакала каждый день. Придирки шефа. Постоянные попреки безработицей и хлебом! Ужас. Я искала места, но бесплодно. Я ненавидела его. И так до того... когда наоборот стало: нехватка рабочих рук! О, как он изменился. Награждал меня, -- впрочем и раньше это бывало. Но тут иначе, более тонко, чутко даже. Речи держал, хваля публично. Но я и делала же массу. Вдова вышла замуж и успокоилась. Жена шефа хорошо относилась. Появление кавказца и его "мучительства" сгладили неприязнь к шефу -- заступался. Моя болезнь, 3 недели лежки в клинике... милое отношение, простое, радушное. Мой блестящий экзамен в школе. Частое доверие шефа в делах клиники. Никогда не пускал меня в отпуск, пока сам не возвращался, не верил никому. Он стал мягче. Но никогда, никогда не мог он обмануться, что он только -- шеф и ни чуточки человек для меня. Никакой! Видимо его это задевало. И вот слушай: весной однажды (1936 г.) он заявляет мне, что м. б. сегодня мне надо с ним на аэроплане вылететь к одному больному, чтобы я была готова и приготовила инструменты. Строго держалось в секрете куда и к кому. Какая-то видная персона... Я 3 дня была начеку. И вот вдруг ехать. Но не аэропланом, а просто экспрессом -- в... Мюнхен. Мы очень быстро были на месте. По дороге обедали в вагоне-ресторане, изыскано, тонко, с винами. Ему явно хотелось снять взаимоотношения шефа и подчиненной. Все старался разговорить меня, говоря только отвлеченно, не по службе. Много обо мне, чокаясь со мной, за меня, за "intelligenz" {Интеллект (нем.).}, что он так ценит и т.п. О, я была -- только лаборантка! Правда не у микроскопа, но все же! Приехав в Мюнхен, мы нашли уже ждавший автомобиль, увезший нас в поместье больного. Я поселилась на ночь в отеле, а шеф проехал с шофером в усадьбу. На утро за мной прислали. Больного я не видала. Его кровь для исследования кое-как взял сам шеф. Я сделала в 1/2 ч. исследования, и была свободна. Это было весной ранней. Все было так чудесно в Баварии. Шеф пригласил пройтись по усадьбе. И все расспрашивал меня о родине, все в лирических тонах. Обедали в доме больного. Его жена была очень мила. Спросила, когда мы обратно, и не заказать ли билетов по телефону, чтобы все было готово. Я сидела тут же и слышала, как шеф сказал: "очень мило, если можно я сейчас же свяжусь по телефону с Мюнхеном и закажу на сегодня ночной поезд -- нам надо спешить, завтра работы масса в Берлине". И я слышала, как он заказал: "2 Karten fur Neute, II kl." -- "Ja". "Ja". "Danke" {2 билета до Нойте, II кл. -- Да. Да. Спасибо (нем.).}. Все. До вокзала на машине пациента. В Мюнхене шеф показал мне (и шоферу -- он очень демократичен всегда) известный Bierkeller {Пивная, погребок (нем.).}. Угощал пивом. А я его терпеть не могу! Продолжение следует.
   Ванечка, целую тебя, друг мой. Не наскучило? Эти рассказы? Твоя Оля
  

121

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

6. I. 42 г.

   Ванюшечка мой родной! Вчера писала тебе 2 письма, но пометила ошибочно 4.I. Я очень за тебя тревожусь. Уже 5-ый день нет от тебя писем. От 29-го expres я не считаю, т.к. оно к завтра! Перечитаю и унесусь к тебе! Не забыл ли д-р С[еров] мою просьбу?! Если да, то напомни ему -- у него мое письмо. Милый Ангел мой, я сегодня в такой радости: ты поймешь ее -- для других такую малую, -- а для меня -- счастье! М. б. помнишь -- цветочек твой у меня замерз? Он совсем погибшим казался. Я уже и не писала ничего. А как мне жаль было! Больше, чем жаль! Я по нему, как в сказке, угадывала все о тебе! Но я все же его (весь опал, а стебелек-стволик стал не выше 1 сантиметра -- отвалилось все!) холила, поливала, на солнечное окно поставила и под стакан. Я теперь тебе открою: я его Святой водичкой полила и перекрестила, и... так его жизни хотела. Я задумала тогда... И не решалась сама себе даже сознаться. Уверена была, что погиб. Сегодня, как всегда, подошла утром к нему посмотреть на "култышку-стволик"... -- и... Ванечка... подумай, рядом, чуть поодаль, от корня пошел новый росток! Это чудо, Ваня! Это ответ мне?! Нам? Сегодня, в сочельник! Я заплакала от радости и побежала к маме. Та поняла и ласково пристыдила: "ну, такая большая, а плачешь!". Будто детку! И так тепло мне!
   Ванечка, а ты рад? У меня однажды на Рождество Христово от елки свежие ростки пошли! Целую. Оля твоя.
   [На полях:] Не сердишься за глупый вопрос в письме одном от 1.I-го?
   Прости! "Старый Валаам" так близок сердцу.
  

122

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

7 янв./25 дек. -- ночь на 8-ое. 42 г.

Волшебный мой, светлый, упоительный, чудесный!

Л_Ю_Б_И_М_Ы_Й!!

   Как я рвалась тебе писать весь день. Но не было минутки -- мы уезжали в Гаагу в церковь и только вечером могли быть дома. Какое чудное было Рождество у меня! У нас?! Еще 6-го, вечером я так все думала о тебе, так трепетно молилась (в 10 ч. веч.) дома. Я в столовой погасила огонь и только с лампадочкой молилась... о тебе... о нас. У Его яслей! И в 11 ч. я вышла в сад перед домом. Выпал снег (у нас-то!!), чудный, лег на дома, на деревья, на заборы... все укутал, украсил, обелил... Морозило чуть-чуть... Шаги скрипели! Было тихо-тихо. Я искала звезды... Тучки были... Нашла одну, -- высокую, высокую... Не знаю какая, какого созвездия... все было закрыто. Одна она теплилась на востоке. Я стояла в тишине этой снежной одна -- совсем одна с тобой, и говорила сердцем! Мне верилось, что ты тоже смотришь, м. б. и эту звездочку видишь! Ты знаешь, я ребенком верила, что звезды -- это окошечки в Божье _Н_е_б_о_ (где Бог, за твердью) и потому такие светлые. Что Ангелы их утром закрывают, а ночью открывают, чтобы и нам светло было! Не помню _к_т_о_ это мне рассказал так... В немом молчании вдруг пробила башня 11 ч... Как я тебе молилась!! Ты угадал? Услышал? Мне было тихо, радостно и светло на сердце... В письме твоем ты спросил меня, отчего я "не ценю хоть пока _т_а_к_о_е_ счастье"? О, я ценю его. Я каждый день ценю, но больно мне, что этот "каждый день" украдывается от нашего большого счастья, от полного и только нашей жизни! Вдали тебя, я принуждаюсь жизнью отдавать досуг и силы совсем другой стороне моего существования. Мне это трудно... Понимаешь? Но я не стану отягощать и волновать тебя. И если трудно или невозможно, то... я на все должна буду согласиться для твоего покоя. Я буду радоваться всему, что ты даешь, не спрашивая большего. Я смогу это, любя тебя... Ужасно как! Как я люблю тебя. Ты верно получил уж "жизнь" мою и знаешь, что я всю душу свою заглушить могу, если любимому это надо. Но никого я так не любила как тебя. И потому для тебя способна на всякую свою боль.
   Ну, хорошо, ты знаешь это! -- Вчера я так хорошо молилась. Пел настоящий хор, а не мы (как обычно), случайные. Было празднично во всем. И огоньки, как глаза живые мерцали в елках. Много деток было -- причащались. Горели у них глаза и щечки. И я не пела, а могла молиться. Стояла перед самым образом Рождества Христова. Во мне все так светилось, так пело нежно, так озаряло... будто ты светил мне -- мой светильник! Я подала за нас записочку, я знала когда унесли ее и видеть могла, когда батюшка читал. Я с ним вместе _т_а_к_ горячо молилась! Хотела угадать, где ты... и молишься ли... и все твои думы... Получил ли ты письмо мое от Серова? Я его просила дать его тебе в сочельник, чтобы точно к Празднику. А цветы мои белые? Прислали? Я посылала (кроме 10-го дек.) к Новому Году (нов. ст.) -- я его считаю "рубежом", т.к. по нему меняю числа, пишу тебе уже -- 1942-ой! И к нашему Рождеству просила белых цветов: ландышей, азалию или гиацинты. Прислали? Как все неточности досадны! -- После службы мы были у матушки... уютно, мило. Фасенька была, урвалась от "дубины"... К нам приютилась, всюду с нами. Ехали... в метели!.. Я волновалась вся... твоя метель! И еще: в вагоне я вижу рекламу -- упрощение поездки на Лейпцигскую Мессу. Легкость визы! Ты не можешь? Я завтра же все узнаю. Меня отпускает Арнольд туда! Подумай! Какое было бы счастье тебя увидеть и услыхать! Но я боюсь уж и просить... Я только робко намекаю, чтобы не корить себя же потом, что умолчала... Если хочешь, то напиши скорее. Условимся о сроке! Легко дается виза! Так рекламируется, что даже бесплатная виза и дешевый проезд. Значит отказывать не будут!
   В Утрехте кружило снегом. Мы побежали с мамой кое-что купить еще... Я сделала себе сама подарок. Купила пластинку граммофонную -- последнюю русскую. Не было больше ни Афонского, ни казаков, никого. Случайная оказалась. Два танго (я люблю танго, когда его хорошо выполнить), русские -- слова -- странно так... будто для меня! "Голубые глаза" и "Вино любви". Снег слепил глаза, кружился, падал за воротник. Какие хлопья сперва -- вата! Мы с Фасей его ловили и пили... Потом мелкой крупкой сыпал всюду-всюду. Какое чудное было Рождество! И сейчас... ночь, белая ночь... Спишь ты?
   А вечером, дома... о, как томилась я молчаньем твоим. Письмо 29-го пришло так рано! Я новых строк ждала! И вот уже 6-ой день нет ничего! Отчего же? И ты не написал мне _н_и_ч_е_г_о_ _к_ "р_у_б_е_ж_у"? Я так ждала -- я очень суеверна! Почему не написал? Но ты ведь думал обо мне?! Да? На "рубеже" ты был со мной? Как я -- с тобой всем сердцем? Да? Я хочу верить! Ты знал, что я 31-го трепещу этого "рубежа" и, верно, хоть и не написал, -- но жил одной же мыслью?! Верю! Я так ждала, томилась, -- хоть бы строчка! И вот почта -- твой конверт! Увы -- для мамы! Я не знаю, что ты ей пишешь -- не любит мама давать свои письма. Я знаю, что ты здоров. Да? И... вдруг почтальон еще приносит -- заказное -- пакет! Мне! "Пути" -- твои "Пути"! Отчего "Пути"? И вижу... "Любимой, светлой, -- Оле моей, дружке моей"! Ты хотел "Пути" дать мне _т_е_п_е_р_е_ш_н_е_й_ _т_в_о_е_й? Да? Или ответил ты мне на мое заветное: я все это время думаю, что творишь ты, -- чуется. Этим объясняю я и твои письма в 1 листочек, и долгое молчанье! И... смиряюсь... Мне радостно, если ты пишешь, но и больно, что не приобщил меня, не сказал... Как крепко я бы за тебя молилась! Ты скажешь мне?! Ты знаешь _к_а_к_ я переживаю _т_в_о_р_ч_е_с_т_в_о_ твое! Ванечка, я эти твои "Пути" с благоговением взяла... "Спасибо" -- не выразит моего чувства! Здесь все, все переливы счастья, любви, поклонения тебе, мой Гений! И -- мне залог, что ты творишь их! Ответ твой мне!? Начало этого Года? Замена твоего молчанья пред "рубежом"? Ответь на все?! О, как я жду письма твоего теперь! Я жажду, как никогда! Хочу знать все, как горит в тебе!? Я жду, что в следующем письме ты мне откроешься! О, неужели, ты скажешь, что... пишешь _и_х ?.. Благослови тебя Бог! Я твои книжки все отдам переплести. Уже сговорились. В полотно. Кожа -- невозможно, увы! Темно-темно красного цвета с золотом. Красиво? Но не подумай, что цвета той ниточки, что послала. Это для другого! Нет, совсем темный, красный, как вино... С той недели начнут. Тютчева я всего просматриваю, ища твоих отметок... Как сладостно это! Как я тебя благодарю! Я упиваюсь "Старым Валаамом" и "На морском берегу"514 -- чудесно! Я вся в тебе, с тобой! Ванечка, отчего ты мне не пишешь больше про Дашу? И почему нет писем из возвращенных? Ты послал? И по-моему еще одно (?) пропало, т.к., судя по тексту писем, полученных, еще должны были быть! И напиши еще какую "карточку с Новым Годом" ты получил 26 дек.? Я не понимаю. Ванечка, я посылаю тебе веточку елки из церкви, с образа. Я для тебя и для себя ее взяла... Сегодня, когда будет гореть елка (мы вчера не зажигали -- берегли свечки для сегодня, т.к. Сережа только сегодня сможет приехать) -- я буду говорить с тобой! Напиши мне как провел ты праздники? Мне это так хочется знать! Как бы радостно я устроила тебе елку. Как трепетно-ярко горели бы свечи! Милый Ангел... Но мне так грустно, что ты давно не пишешь... Я живу только тобой! Я дышу только тогда, когда мне почта приносит радость твою!
   Ах, "Пути Небесные"! Знаешь, я на что открыла? О Рождественской Всенощной, где "пели звезды"! Как ты чудесно, божественно пишешь! Как мне благодарить тебя!? Как тонко ты дал мне понять! Как нежно! -- "Пути Небесные" -- прислал ты мне на этот грядущий год! Я могла бы забыть все, все на свете, -- я днями не ела бы ничего и забыла бы, что сон есть, -- если бы я могла уйти только в твое! Как упоительно! Я так счастлива, в... моей тоске даже! Но почему же ты не пишешь?? Я тревожусь. Я так жду, так исступленно, дико-страстно, жду письма твоего! Эти словечки дорогие на "Путях" -- они у меня в сердце, но мне их... мало! Я хочу знать какой ты вот теперь, самый последний, что думаешь, что делаешь, что чувствуешь!? 2-го янв. послал ты -- и уже 7-го здесь! А писем все нет, и нет. От Алеши тоже ничего нет! Я на всех Вас не насмотрюсь: тебя люблю, обожаю... Сережу -- чту, люблю (как твоего) чту, чту -- как святого! О. А. -- отображенье твоей любви -- люблю, чту ее -- мы так ей все должны поклониться! Сколько дала она тебе. Я на нее смотрю -- вижу Сережечку... твоего... Тебя!! Дня не проходит, чтобы я на всех твоих все не смотрела... Ты был на ее могилке? Будешь? Поклонись ей от меня, недостойной!!!
   [На полях:] Целую, Ванечка, тебя! Молюсь! И жду, жду вести! Твоя Оля
   Чудом, я услыхала вечером... 4-ый [1 сл. нрзб.] Шуберта!! Мне слала улыбку... Богоматерь?
   В сочельник515 я смутилась: я прося "откровения" посмотрела какое Евангелие полагается. И... посмотри, что стоит на литургию 6-го516 ряд. Но Христос же ханжество и лицемерие порицал, и меня бы понял и простил?!
  

123

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   31.ХII.41
   Жду окончания "повести жизни", о жизни с "эном" -- почему он так закрыт буквой? Жду и о "Георгии", -- словом, жду всей повести. До ознакомления со _в_с_е_м_ не напишу ни слова. Я очень занят делом, -- пишу, но не "Пути".
   И. Ш.
   Жду объяснений: почему я не должен упоминать об О. Субботиной, в бытность мою в столице? Я должен знать всю правду.
   И. Ш.
   Нельзя в _т_а_к_о_м_ поминать святое для меня.
  

124

И. С. Шмелев -- О.А. Бредиус-Субботиной

  
   2.I.42 12 ч. дня
   Нежная моя, голубка Оля, я только что молился, с тобой в сердце. Весенняя сиренька-нежка... -- вдыхаю тебя, взглядом с цветов твоих вбираю, целую бледные крестики-олёльки! (У меня есть о "сирени" -- в "Лике Скрытом"517 -- не знаешь ты, а там -- о, как много "страдания любви"!) М. б. пришлю выписку (это еще в 16-м г. -- я нежданно дал предчувствие "ужасов"). Нет, я после пошепчу тебе о твоем сердце... я так взбудоражен многим... -- не знаешь ты, почувствовала, м. б.? С 29-го, как получил твою "повесть жизни", -- 3 и 4 NoNo, я четыре дня был отравлен, пронзен, подавлен, как ни-когда! На третий день, порвав много написанного тебе, -- я все же старался держать себя властью мысли, -- если бы _в_с_е_ послал, было бы -- для тебя ужасно! -- я не мог сдержать боль... и отправил тебе "безличную" открытку, 31 дек. Сейчас я хотел бы вернуть ее... -- и шлю вдогонку _э_т_о. Не вини меня, я выдержал огромную борьбу с чувственной стороной во мне, _н_е_ светлой. Тебе будет понятно _м_о_е_ остро-больное, раз ты сама сознаешься, _к_а_к_ волнует тебя мой... -- "ро-ман"! -- говоришь ты, -- "с Дашей"... У меня _н_е_ было никакого романа, ни с Дашей, ни... с кем другим, при всем богатстве возможностей. Я не "исцелован" весь, как ты... -- я остался _в_н_е_ этих "приделов любвей" -- при-творов "дэми-копюлясьн" {Полуобладание (от фр. demi-copulation).}... -- т.к. -- для меня -- "исцеловыванье" равнозначно этому -- "д-к", -- по-русски было бы стыдно мне написать. Ты вся исцелована, как м. б. еще никакая другая женщина (или, верней, девушка), жизнь которых знавал я и по их мне признаньям (как писателю), и по наблюдениям, и по романам-искусству. Ты писала-рассказывала с увлеченьем (и с болью) мне -- о, понимаю, о-чень сокращенно, "с купюрами", -- как тебя исцеловывали... -- и не думала, _к_а_к_ это вонзается, как жалит, жжет, прожигает, рвет, де-рет сердце. Ну, раз ты нашла возможным _т_а_к_ изображать... -- так оголено, так, я сказал бы, _в_н_е_ чувства меры, чего требует даже примитивное искусство... если ты не учла последствий этих "скользких" порханий по цветкам любви или ее суррогатов... _д_л_я_ "любимого... читателя"... для его достаточно уже переполненного _в_с_е_м_ сердца, то не посетуй же на мой, вырвавшийся из этого ада "восприятий" вскрик, за который я все же виню себя. Спешу этим письмом обогнать его и тебя успокоить: мне твой покой дорог, милая Оля. Скажу кратко: твоя "история" с укрытым тобой буквой "Н" персонажем, -- ни общественного положения, никакой "личной приметы", ни образовательного ценза, ни... единой положительной черточки! Весь этот _к_о_м_ грязи дан тобой мне так полно... -- и я все эти дни чувствовал отвратительную тошноту, будто наглотался гнили. За несколько недель "раскланиванья", после "цветочного воровства", -- должно быть и "политическое отбыванье" было сродни уголовному -- беру _в_с_е_ "энное"! -- плаксиво-фальшивое свидетельство о "богопознании" через тебя, о "приятии жизни" -- о, дешевка! -- "предложение" и... "согласна"! Все я понимаю, и "гордыню", и "ужас", и "жертву", и... юность! А дальше -- "отдавала все, что было"... -- ! -- "посылала цветы" -- "любил очень!" -- а _к_т_о_ же _н_е_ _л_ю_б_и_т... ?! -- и... отдала самое заветное, самое ценнейшее, чего не поверяют в большинстве случаев даже любимым-дорогим -- "дневник"! Это -- _т_а_к_о_м_у-т_о..! Вытаскивание силой с танца, в общественном собрании... (Это могло быть возможно только при полном обладании!) Согласись -- не говорю уже о "дальнейшем", до... "подлости". _Т_ы_ почему-то так и забыла досказать, _к_а_к_ _ж_е_ эта "подлость" была удостоверена? (чем?) -- что это, действительно "подлость", а не -- _п_р_а_в_д_а_! -- согласись, что если бы я, я тебе _т_а_к_о_е_ вот рассказал, ты бы _к_а_к_ могла мне ответить! А у меня было с Д[ашей] все чисто (да еще при каких условиях! Я тебе напишу!), и я честно могу смотреть тебе и всем, и ее детям в глаза! И я... исправляю свой невольный вскрик, -- я тебя не оскорбил никак, не упрекнул, -- я лишь жестко-безлично -- запросил тебя в открытке. Больше я не коснусь этого. И прошу тебя -- _б_о_л_ь_ш_е_ мне об этом _н_е_ писать. Но о "покаянии" в подлости "полусветлой личности" -- скажи. Только. Крест. Я тебе доскажу о моих "романах", и ты увидишь, сколько там было того, что может, воистину стать предметом высокого и _ч_и_с_т_о_г_о_ искусства! Я тебе скажу и об искусстве, много дам нового, чего не найдешь ты ни в эстетиках разных школ, ни в "философии и теории искусства". Из твоих же "партий" и "романов" (странно: как ты не оценила воистину _ч_и_с_т_о_е -- врача с его "концертами русской песни". Это -- единственный _ч_и_с_т_ы_й) -- можно лишь выкроить психологию любовных томлений и "отталкиваний-притягиваний", и... разве с большим напряжением -- разве только в случае с Г. -- опять зашифровка, ибо я не могу понять, -- такой я бестолковый! -- да у кого же он и _ч_е_м_у_ работал?! -- можно через некий "магический кристалл" -- Пушкина! -- увидеть воистину-искусство, т.е. освежение духа, новый мир, сотворенный художником, приподнятый над земным. Это ты знаешь по "Чаше", "Путям", по большинству моих работ. Обилие твоих "встреч" дает понятие не об "избытке сердца", а об обилии "чувственных раздражений", каком-то "элементе" в тебе, который привлекает, м. б. _т_в_о_и_ невольные "манеры" -- что называется "эманация женственного", о силе этого элемента, что, конечно, не исключает твоего духовно-душевного богатства. Я отлично учитываю твою "юность", твою жажду осмыслить жизнь... но я не закрываю глаз и на другое (отметил еще в письме от февр. 1940 г.!! -- не зная тебя): на твою "жажду жить", "жадность к жизни"... на... элемент "особливо женский", -- не... женственный, не "эвиге-вейблихе"! -- на то, что, грубо выражаясь, можно было бы назвать... "власть чувств-плоти", с чем соединено, ныне в равной степени силы, -- "нравственный протест", "моральное начало" (императив), "благоговенье перед духовной высотой и чистотой". Конечно, ты боролась, ты жаждала и жаждешь _и_д_е_а_л_ь_н_о_г_о, ты искренна, ты мучаешься, страдаешь от сознания несовершенств в тебе, -- и ты очень требовательна к чистоте и совершенству в других, твоих... партнерах! Да, я мог бы сделать тебя "героиней", но для сего я должен был бы придать тебе, от творческого воображения, "духовной прелести". Она есть в тебе, но -- в твоей "повести" -- едва различима. Она сильно выражена в иных письмах ко мне. Ты -- для меня -- полна прелести, ты для меня -- чудесна и дорога, какая есть, _к_а_к_о_й_ я -- внутренне _о_т_б_и_р_а_я_ тебя (высекая по своему _о_б_р_а_з_у), -- тебя творю в себе. В "повести" же ты сильно подсушена, упрощена, взрывна, неровна, остроугольна, -- и все это, конечно, объяснимо "конспективностью", волнующей тебя спешкой и... м. б. _с_м_у_щ_е_н_и_е_м, -- передо мной ли, перед твоей ли взыскующей совестливостью. И -- главнее всего -- ты -- как и в периоды "романов", так и во время написания "повести" -- болезненна, вернее -- больна. Да, ты -- больна. И -- серьезно больна. Я не врач, _н_о_ _в_и_ж_у_ _и_ _с_л_ы_ш_у, насколько ты больна. Это -- от в_с_е_г_о. И -- больше всего -- от "исцеловыванья", от "сухой любви", от бунта низших инстинктов, "пониже-поясничных". Если бы мы с тобой встретились -- ты _н_е_ знала меня вовсе тогда! -- в 36-м г. (потому и не было воли познакомиться), я верю, что теперь ты была бы здорова. Ты жила бы многим _и_н_ы_м, и... м. б. своим ребенком. Он необходим тебе, _т_а_к_о_й, полной глубоких и тонких _ч_у_в_с_т_в! Родная, нежная моя, светлая моя... и -- хочу сказать -- _ч_и_с_т_а_я. Все прошлое -- _в_н_е_ меня, и я его _н_е_ помню. Я знаю только _м_о_ю_ Олю, мою, углубленную, обогащенную, -- страданиями, -- исключительную по душевной красоте, чрезмерно -- ! -- одаренную, со всеми чудесными возможностями. Оля, ты _м_а_л_о_ питала в своей жизни эту главную и важнейшую часть своего существа -- от религии ли, от искусства ли, от "мысли" ли. Ты _с_л_у_ч_а_й_н_о_ и не гармонично образована. У тебя много провалов в этом, но многое и _в_з_я_т_о, случайно взято, -- "от жизни", благодаря исключительной одаренности твоей. У тебя природный _т_а_к_т, чуткость к изящному, во всех смыслах, к _п_р_е_к_р_а_с_н_о_м_у_ во всех видах... -- и наряду с этим -- _в_ы_в_и_х_ -- к "цыганщине", к "мясу жизни", порой -- к скользкому в ней. Ты чутко понимаешь дух "Твоя от Твоих"518, о, глубже и проникновенней многих блестяще образованных, и больше, чем, м. б. 95 процентов _в_с_е_х_ женщин... -- но ты -- очень сильно ценишь и... "_н_е_ Твоя", и "_н_е_ от Твоих". Но, что главное, -- ты имеешь _у_п_о_р_ -- на "духовно-душевное" наследие твоих поколений -- и вкус и волю к борьбе за высокоценное, чудесно-чистое, святое! В тебе чудесная сила, редкостная... -- сила, отмечающая _С_в_я_т_ы_х, -- то, что так поражает нас в житиях, -- как у Марии Египетской519, -- не смущайся, я не о темном в ней говорю, у большинства целомудреннейших, как Варвара Мученица520, Анастасия, Дария... о, дорогая моя, голубка моя..! я так чту тебя, я так люблю все твои светлые проявления, и... -- твое огромное дарование! Нет, я еще больше уверен в твоих огромных силах, прочитав -- и не раз -- твой -- мучительнейший для меня -- "конспект жизни".
   Я чуть коснулся тебя тут... Я много тебе сказать должен. А пока: я просветлел и пришел в себя после твоего "Новогоднего письма" -- оно -- сверх-дивно! -- после твоего письма -- свято-нежного, адресованного на доктора. Да, это мой доктор. А Гааз -- это я моего доктора сравнивал с известным "святым доктором бедных" -- Гаазом521, в середине XIX века жившим в Москве, тюремным доктором, о ком дал исчерпывающую монографию академик Кони522. Вчера я весь светился. Вчера же, в европейский Новый год, принесли без меня твою сирень! Я был на завтраке у друзей. Я целовал ее, все ее пышные ветви, все ее крестики, твои глаза, звездочки сердца твоего, -- я был так счастлив! А вечером пришли "молодые", друзья, и я им пел, много пел... -- откуда такой -- бархатный! -- баритон взялся? И пел чудесную -- "Что затуманилась зоренька ясная, пала на землю росой? Что призадумалась, девица красная... Очи блеснули слезой"523. Оля, ты получишь меня, увидишь. Ах, да... я должен послать тебе "Пути Небесные". Чтобы ты могла располагать лишним экземпляром и перечитать _в_с_е_ -- еще раз. Найдешь много нового, тебе желанного... Неужели мадмуазель де Хааз не пошлют тебе из Гааги -- о чем просил их? Я писал им еще 17, заказным. Балую я тебя? Нет, я -- _л_ю_б_л_ю_ тебя, -- глубоко, и истинно люблю. Нетронуто люблю, как любят самое чистое, самое желанное. Люблю _в_с_ю, люблю не надрывно, а _в_е_р_н_о. Я _з_н_а_ю, что такое -- _л_ю_б_и_т_ь, для сего мне не надо было "эпизодов": это редкое чувство у меня никогда не дробилось, и потому, должно быть, я сумел его передавать многим -- и во многом моем. Моя любовь вырастала из здоровых корней. Благодарю Бога за эту Милость. Г. не чисто русский?! Кто же? Почему "за океан"? Служил _к_о_м_у?! У тебя так смутно _э_т_о. Я хотел бы знать. Маме послано письмо. Сереже -- книга. Послал и "Старый Валаам", тебе.
   Целую. Сделаю все, чтобы увидеть тебя. Твой Ваня
   Прошу: _н_е_ величай меня _г_е_н_и_е_м, апостолом и прочими -- это не наше с тобой дело. Я -- работник, как Бог дает.
   М. б. найду тебе свечек на елочку, девочка моя! и пошлю такие рождественские прянички (бретонские), которых, бьюсь об заклад, ты ни-когда не ела, -- и они будут тебе приятны, только очень зыбки.
   Твои румяные мотыльки цветут буйно. У меня утром + 6--7°. Скоро -- отопление [включат].
  

125

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   2. I. 42      10.30 вечера
   Посылается 3. I. 42. -- 5 ч. дня
   Светись же в Наше Рождество. И -- овладей собой.
   Ты, Олечек, сама не спросишь, и потому я сам скажу о твоей "повести жизни". Ты не только вышла с честью из трудностей сжатой картины жизни, но местами дала, прямо, отлично, мастерски, -- сужу по впечатлению на меня.
   В зависимости от настроения духа твоего, от _л_и_ч_н_о_г_о, местами давала подробней, местами -- совсем скупо, порой -- с провалами. Это твое право. Стараешься избегать избитых выражений. Кстати: "пара минут", "пара лет" и подобные -- неродственны нашему языку. Бег машины дан скупо-смутно, но ты и сама была "на острие". Лучше -- вечер дипломатов, сцена за стеклянной дверью. Г. у тебя вышел совсем бледно: ни _в_и_д_а, ни характера, -- никакой. Все его реплики заурядны, ни особливости, ни глубинки (об одной, очень _в_с_е_ в нем дающей, -- подробно, в следующем письме). Ничем не выдается из средних его класса: молодой человек европейско-американской серединки. Вообще (почти без исключения) все твои "встречные" -- средний калибр, иные -- вне калибра. Все, просто, -- "жизни поверхностной". И это не твоя вина, мой дружок: ты сумела бы _д_а_т_ь, если бы они сумели _б_ы_т_ь, кем-то, ну, как например, -- градина среди рядовых градинок. У тебя память острая, глаз меткий. В _э_т_о_м, родная моя, я никак не смею говорить впустую. Грубей всех -- Д. Это -- самец-животное. Он противен не меньше, чем "безобразничавшее истерическое ничтожество" и "притворщик-лгун" Н. Мягче и чище других, м. б. и совсем чистый, -- доктор, предлагавший русские концерты. Единственная светлая точка в поразительной грязи или бесцветности, оплескивавшей тебя. Г. -- весь средний, м. б. чуть лиричен, вернее -- чтением натаскивавший на себя лиризм (или -- себя на лиризм). Очевидное желание "прийтись по вкусу русской -- непременно, "тургеневской" -- девушке". Отсюда -- Чехов, "среды"... -- сколок с московско-берлинского русского интеллигентского "убивания времени" и все же -- _п_о_з_а. Он, конечно, -- "свой от своих", т.е. уже с практическим подходом к жизни, карьеризмом, и, понятно, со скепсисом к жизни, к миру, ко всему прочему, что -- не он. Суховатый взгляд на людей, м. б. даже "вздох о чем-то". Желание понравиться "русской": "заводится" русская _л_и_р_и_к_а: самовар, Шаляпин, Пушкин, -- "специально выучено для вечера"! -- "водка-закуска"... до... заглядывания в церковь. Смешного нет тут, даже чуть трогательно, но "постановка", для определенной цели. И тут нет порочного: так естественно завоевывать чувство, да... но если бы не обратилось все в "игру с поцелуями", от безволия ли, от страха ли за карьеру, или -- от... всосавшейся в кровь рассудочности и практического подхода к жизни. Все рассчитано: начиная с визита к русскому профессору... -- просьба о книгах, (как у голландца), -- они воображением не блещут, -- до повторного визита, приглашения на "все по-русски", "чтения" входившего на Западе в моду Чехова, конечно Толстого -- "что-нибудь"... поездка на машине за город... -- автомобиль у них занял место свахи, порой -- сводни, -- пыль в глаза чужими деньгами, -- в ту пору Америка уже снимала пенки с российской крови, и много перья русской птицы уже дымилось кровью в банковских "лукошках" Америко-Европы. Да... -- Нет, Оля _м_и_л_а_я... в русских "тегелях" были не одни "кумушки", "осы", "жабы": там были еще "Оли"... там были чудесные матери, ночами продававшие глаза за шитьем на "балы для дипломатов", там были русские калеки-инвалиды, там были отцы расстрелянных детей, сироты умученных большевиками родителей, матери сгибнувших сыновей, при полном безразличии ко всему "американских дипломатов", культивировавших "русский свычай" и шаляпинское "ухнем", так недавно распевавшееся _с_а_м_и_м_ для матерых чекистов524 в застенках полоненной и изнасилованной Москвы, где тут же, в подпольях, сверлили офицерские затылки из наганов. И вот один из этих безразличных, -- лично, допускаю, "ни в чем особенно невинный" -- Г. старался привить себе очаровательную русскую птичку, приманивая ее лаской, теплом, даже "родимым кормом" (в широком смысле), светом... и автомобильным гоном, -- конечно, "с самыми благородными видами". Имени его ты мне не скажешь, писала ты. От этого я ничего не потеряю. Зачем только тогда поминать об "известности" его отца в прежней России! Думаю, что и это мне ничего не скажет. Особо выдающихся иноземцев, в дипломатии и делячестве, у нас не гремело, -- делали свое дело тихо-мирно, известностью славились все больше у метрдотелей, у хозяек "домов публичных", портных, кокоток, у ювелиров и иных дам света-полусвета, любивших поблистать, при тощих карманах законных супругов. Этих наезжих я видывал и в Москве, и в Питере: они любили порой и к "искусству" прикоснуться, -- к "моде", -- одного "дипломата" из великодержавных, тошнило от коктейлей на ковер в кабинете Л. Андреева525. Нянька моя кой-чего набралась от них. Этих "гарри-жоржей", -- так называли их наши казаки-певцы, -- повидал я в Биарице, где один такой "подсосок", -- тоже отметина казачья, -- сынков, выкачивавших доллары от папенек "из-за океана", -- целую неделю пил виски с пивом и плакал над русскими песнями, вышвыривая сотняги, -- спал даже в кабаке, -- только казаки -- были и студенты -- казаки -- совали ему обратно в карман, стыдились "обирать" пьяного подсоска.
   Милая Олёль, ты, кажется, и до сего времени вспоминаешь _ч_т_о-т_о_ привлекательное в душе этого Г. Но что же, собственно? Возможно, что он был лучше многих таких же, но и он, лучший, не оказался способным пожертвовать во имя любви... карьерой, жениться на русской -- и такой чудесной! -- русской девушке! -- для очарования которой выучивался и Пушкин, -- русский учитель, конечно, карьеры, я таких знавал в Париже -- американцев: планы дипломатов из молодых были -- попасть в "чудесную совдепию", с "русским языком", великодержавную, где _в_с_е... и столько очаровательных русских женщин и девушек! Ты -- не могла входить в "эти планы": ты -- Оля, светлая дочурка святого о. Александра526, -- да, я его _л_ю_б_л_ю, _н_е_ _з_н_а_я_ по земле, но я его _з_н_а_ю_ душой, я его по тебе знаю (не всей, о, нет!), девочка моя! -- и Г. знал, что с тобой... "эти планы" _н_е_о_с_у_щ_е_с_т_в_и_м_ы: ведь ты-то к бесам-мучителям не поехала бы и в ранге "супруги самого амбасадера"! -- для очарования которой был и самовар, и, возможно, -- "Иже херувимы" Бортнянского527, в исполнении придворной капеллы, и "Хвалите имя Господне" Львова, и... все возможно... даже "Боже Царя храни"528! -- и "закуски-водки", и икра кубом, и кефалья икра в тузлучках, и... семга с балыками. Г. не осилил законов своего клана, не допустил замараться "мезальянсом". Это -- по Чехову -- люди "холодной крови". При чем тут сбившие его с толку дамы? Это же _в_с_е_ -- постфактум выплывает, как "очищение". Он же не мальчик. Он достаточно зрел, чтобы в таком _в_а_ж_н_о_м, как "отрыв сердца", чтобы лично убедиться, да верно ли объясняют какие-то "дамы"! И так, ведь, просто: "Оля, а правда ли, что ты..?" -- Ведь у вас опять "ты", и тут! -- близость, и с поцелуями! -- чего же _т_а_к_о_г_о-т_о, все разъясняющего... смущаться! Не будь же, милая, адвокатом... и против себя самой, за Г.! Ты ведь _с_а_м_а_ этому "пустяку" не веришь.
   Ведь ты же сама мне писала раньше, до "повести", что Г. говорил с мамой, что он _д_о_л_ж_е_н_ был "отказаться". От нее-то мог же он узнать, что "потеря карьерного блеска" -- для тебя -- _н_и_ч_т_о! Значит... ты оказалась в его глазах -- и в его... _с_е_р_д_ц_е, "израненном" -- _л_е_г_ч_е_ этой самой "карьеры". Ну, что же... по закону "удельного веса" -- чего же весит этот любитель поцелуев русской прелестной девушки... "карьерист"? И какого же веса-силы -- его _л_ю_б_о_в_ь?! В этом надо быть точной, строгой, стойкой. Ты -- такая. Вот кто _у_в_е_л_ от тебя, отвел от тебя Г. -- не его "кукла": а иная "женщина" -- "Карьера". Она для тебя -- _п_ы_л_ь! Для меня -- тоже пыль. А какого же веса... пыль?! Ты оказалась весом легче... пы-ли! Теперь я, я оскорблен за тебя! Тут, Оля, не место ревности, во всей этой строгой логике: тут оскорбление _т_в_о_е_й_ Правды, твоей веры, твоей Любви! И я оскорблен за эти высочайшие ценности земной жизни, -- я за _т_е_б_я_ оскорблен. И, клянусь тебе! если бы я, так знавший тебя, как знаю ныне... (о, далеко еще не _в_с_ю_!) если бы я был там, если бы я безнадежно тебя любил -- а ведь отказ-то мог для меня окрылить надежды! -- я бы _з_а_с_т_а_в_и_л_ этого "гари-жоржа" передо мной ответить за оскорбленную русскую, -- мою-русскую, мою-родную, по Родине! -- девушку. А если бы он не дал ответа, я сделал бы так, что вся его "карьера", его золотая пыль была бы кончена для него, ибо такая важная особа не выдерживает самого "пустяка": личного оскорбления. Никакие последствия меня не остановили бы, я-то себя знаю: и знаю, что есть в той стране, где это могло случиться, законность и живо _п_р_а_в_о. Я, юрист, выиграл бы свой собственный процесс, -- если бы дошло дело до процесса, -- и "карьера" была бы припечатана еще раз, и газеты целого света были бы рады "приятному и доходному скандалу". Еще бы... участники-то -- некоторого внимания-то стоят? Хотя бы -- дипломатического и... литературного. Была бы ты вмешана..? Но "имя" твое было бы укрыто, -- дело не в имени, -- оно для нас, русских, -- дело борьбы за правду нашу, за последнее у нас оставшееся, нашу честь, за _п_р_а_в_о. Вот, пока, до следующего письма о "повести". -- Нет, ты не обижай меня: я послал тебе духи -- для тебя, живой Оли... я люблю тебя. Оля, открой и дыши ими. Я посылаю _ж_и_в_о_й. Целую _м_о_ю_ Олю. И как во мне му-у-утно!
   Твой Ив. Шмелев
   Сейчас посылаю прянички (на твою елочку -- тебе!). Угости своих. Бретонские "крепы" -- надо подсушить, если отволгли, -- они чудесны, _р_о_с_с_ы_п_ь!
   Помни: будешь есть прянички -- не съешь меня, -- до того они _м_о_и!
   Посылаются еше раз "Пути Небесные", чтобы ты, если зачитали, -- прочла с полным вниманием!!!!
   Одновременно посылаю 10 свечек на елку. Непременно зажги, голубка! Хоть на Крещение. Красных свечек всего в Париже 16 шт. Мне дали "из любви", в соборе.
   Свечи и прянички на елку не тебе, а 10-летке Оле, _м_о_е_й, _о_с_о_б_о_й -- Оле.
   После всего -- я тебе _с_к_а_ж_у_ вывод мой... уже о тебе. Сегодня я не мог спать. Все очень важно.
  

126

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   10.1.42 1 ч. дня
   О-льга, Олёль моя, яркая моя звездочка, святая, светлика милая, чудо мое дивное, чистая моя, рождественская снежка моя... бриллиант льдистый-огненный, нежка, дорогулька..! Какое же нетленное, _в_е_ч_н_о_е_ твое приветствие-ласка мне к Рождеству! Господи, до чего ты необычайна сердцем, вся ласка, вся льнушка, вся любовь высокая-светлая, дива моя, Олюля... дар бесценный, неповторимый... -- кто мне такое писал?! Я много видел любви и нежности, но Ты -- ни с кем не сравнима, несравненна! Каждый твой вздох, каждое биенье сердца я слышал в этих словах огня-любви и молитвы, и грусти светлой, и нежности нездешней... ангелика пресветлая, вне-земная! О, как я чту тебя, бедная моя, столько страдавшая, так боровшаяся с темным в человеке -- и в тебе, снежинка! -- столько пролившая слез неоценимых, столько принявшая в сердце, в душу, -- о, достойная папочки Святого Твоего! Люблю, -- не могу сказать, как... чту, молюсь на тебя, ножки твои целую, ластонька, киночка, жавороночка моя небесная! Что со мной было, когда читал, и еще, еще... _в_и_д_е_л_ твои глаза, пречистая моя, Женщина... Девочка, Дева, Девуля... Олюля, Олюлька, Ольгуна...
   8.I в 1 ч. дня принесли мне твое дыханье, -- три твои поцелуя, снежинка... чистые, снежные, тонкого живого фарфора -- колокольчики... -- о, какие же _ж_и_в_ы_е... гиацинты! Все твое -- _ж_и_з_н_ь_ю_ полной цветет-поет! Все! Эти буйные мотыльки... розы крылатые... розо-сомончики... -- с 13 дек... _п_о_ю_т_ для меня молитву-песню... я их целую всегда, сколько раз в день прибегу в холодную комнату -- в ней 5 градусов! -- и это я нарочно, окна открываю, чтобы они жили, твои живые поцелуи, крылатые. Я их опрыскиваю тончайшей водяной пылью. И нежная, как твое дыханье, пышная-пышная белая сирень, -- все цветет! Ее крестики опадают, я их целую, я их вдыхаю, над ними стою задумчиво... -- в них -- ты, моя бледнушка, моя хрупка, моя атласная... как их крылёнки... Ну, все живет, все поет мне, и эти _т_р_и_ -- эти -- живой фарфор, это -- все ты, вся ты -- душистая, нежная, снежная, льдистая и... огненная какая! Вся богатая твоя природа, твоя душа... -- для меня -- цветенье, ликованье, порыв, метанье, игра и свет. От них, таких нежных, я слышу сердцем: "это Она... мы от _н_е_е_ к тебе... мы -- твои, мы -- цветы Рождества Христова, привет и радость. Ну, поцелуй же нас, приласкай... и в нас поцелуешь нашу Олю, приласкаешь далекую свою..." И я целую. Это же твой сад-цветник у меня, -- и как все сильно, свеже, как все живет тобой -- тобой, только. Оля, Ольгуля... нет слов сердце мое открыть тебе... -- там и слезы, и ликованье, и... томленье. Я целую их -- тебя, милый Олёль, целую -- глазами, ресницами, губами, сердцем... шепчу им -- твоим -- лю-блю. Здравствуй, моя Олёль, здравствуй, дета, снежная... какой же обвила лаской... о, дивная! Сердце мое исходит по тебе. .. мно-гое сказал бы... и о тебе сказал бы... нашел бы _с_л_о_в_а... а в письме выйдет не то, не так, вскипишь... ты, ведь, ох какая кипучая! Да и есть в тебе одна "занозишка"... -- вырви ты ее, прошу, ради Бога... и -- "во спасение души". Нет, не напишу _с_л_О_в_а... не то выйдет. Одно скажу: я всегда пишу тебе полным, _р_а_с_к_р_ы_т_ы_м_ сердцем. Таков мой ндрав. Я, как цветочек... -- чуть почувствую немножко тепла, солнца -- _т_я_н_у_с_ь... И не вижу, а тянусь...
   Ну, Господь да хранит тебя, дружок Олюша. Помни: никто _т_а_к_ не понимал, так не вникал в тебя... так не... ... ... Спасибо и тебе за иные миги... давно их не ощущаю... да и то сказать: вынести такую "марку", на протяжении 6 с половиной лет... _н_е_ _в_и_д_я... -- это лишь с огненным воображением можно... то-лько. Жить... _в_и_д_е_н_и_е_м... -- можно миг, а не го-ды... "Привычка" многое стирает, "разъедает"... -- _п_р_и_т_е_р_л_о_с_ь, свинтилось. Разболталось... -- так? Не хочу _э_т_о_ видеть в твоих письмах... это твое (яко бы) "это уж _м_о_е, и Вас не касается..." -- меня тяжело толкнуло... Но... я уже поднимаюсь _н_а_д_ этими "толчками"... Жизнь, думы... -- _в_ы_у_ч_и_л_и. И -- главное -- _т_р_у_д.
   Целую. Твой В.
  

113

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

24.I.46 г.

   Ванюша мой дорогой, 22-го и 23-го твои воздушные письма508, -- 5--6 дней в пути все же были. Но если они хоть на 12 ч. раньше были, чем обычные, то все же имело очень большой смысл. Я уже заклеила тебе ответ на последнее твое с еще большими "царапками". Рада, что не послала, лучше быть в ладу. Мне было бы самой больно. Но не могла так оставить, тебя оставить думать, что я подхалимствую. Самое главное, родной мой: конечно, я "грешневая" и никакая другая никогда и быть не могу.
   Как рада я, что ты бодр. Но, однако, все по порядку: ты хочешь "тему" -- "идею", как ты говоришь. Ничего не было особенного, -- это не творческое, не замена фермы и вообще никак не искусство. Ну, как прикладное м. б.
   Видишь ли: когда в 1940 буквально у меня под окном поставили пулеметы, и мы бежали в последний момент, -- много нам пришлось пережить. Я же еще была больная. В сказочной одной ферме, ночью мы, ожидая чуть ли не взлета в воздух, узнали, что... Голландия капитулировала. Я хорошо представляла себе уже тогда, что это с собой принесет. На обратном пути домой в сияющий майский день мы то и дело натыкались на рыдающих женщин, -- о павших мужьях и сыновьях. Дома услышали в радио все о капитуляции, а в Англии играли гимн Голландии -- еще одна жертва. Мы были убиты... Все было растрепано, уже шмыгали солдаты.., а на буфете у меня лежали, как ни в чем ни бывало, 2 апельсина, -- купленных еще до войны. Я взяла один из них, и тут же вынула зернышки и посадила их с загадкой: "Коли вырастут, то не все еще погибло, и вышибутся немцы". Ох, как я их по Берлину хорошо знала, особенно когда они "заткнули рот" И. А.509 только потому, что он звал нас остаться честными русскими. И всю их гадость ежечасно глотала... (* лично я ничего плохого не испытала, а обида вся на их отношение к нашим исконным ценностям. Не субъективная обида.) Ну, томы бы писать об этом, как они Россию (не Сталина) ненавидели. Без стыда прямо тогда говорили. Одним словом -- занятие Голландии было новой катастрофой, хоть и маленькая она, но все же еще какая-то пядь земли под ними. Зернышки проросли. Деревцо выросло и видело все, все, что кругом происходило. Многие знали о моей "загадке" и о его "ответе", -- спрашивали: "Что же Вы сделаете с ним"? Я шутила: -- "Королеве отдам, -- ведь по деревцу выходит, что она вернется"... После освобождения многие вспомнили. "Ах, чепуха...", -- говорила я. Но деревцо надо было привить... Я стояла перед ним и думала о том, сколько за эти годы лежало в этой "загадке" -- в "ответе". И передо мной прошло все... а чего только не было. У нас много чего еще "кипит" и "варится", весы еще не пришли в равновесие. Многие подхалимы разжигают страсти, и нет гаже "бело-ризных" неких, которые сами-то, однако, ничего и не делали больше, как только берегли свои ризы. Много злобы, зависти, главное, и т.п. вместо любви-то. Хирург наш правильно сказал: "Взять бы резинку, да и стереть, наконец, все то, чем сейчас злопыхают". Сам он деятельно помогал против немцев, видит вещи как они суть. А вот подлецам, обычно чего-то все надо. И какое непрощение. Подобная же злоба идет и на крестьянство. И затирают его. И так хочется всем им правду сказать. А сколько ведь все вместе пережили -- радовались бы, что Бог свободу дал и жизнь. Нет, все иголками друг друга колют. За то, что у соседа на 1 [cent] больше, а у третьего больше, чем у 2-го. И т.д. Забыли как в голод и нужду друг от друга зависели. Ну и много чего. Как протащились мы последнюю зиму -- Бог знает. А кто забудет замерзших младенцев?
   Много фотографий печатается в журналах о том, как жили маленькие девочки-принцессы нидерландские в Канаде 510 вдали от родины. Мне пришло в голову запечатлеть то, что мы в то же время пережили... Ведь повседневного угла, угла у печки никто им не показал. И вот, больше как дневник сперва, для себя:
   I. Через полукруглое окно Бюнника виден цветущий сад... в нем солдат, прицел, орудия, грузовик... Краткое описание того, что было в 1940. Без единого слова преувеличения... Кратко, конспектно... Все равно все знают. Бегство и ночь... ароматная... сказочная ночь... Тишина капитуляции.
   II. Блюдо с 2 апельсинами.
   III. Разрезанный сочный плод, горшочек с землей и рука, опускающая зерно.
   IV. Описание "прелестей" оккупации. Краткие факты... Без употребления "ужасно", "страшно" и т.п. Ожидание "ответа" зернышка. Наконец-то, когда почти не под силу -- росточек с 2 листочками.
   V. Подход к последней зиме. Голод и застывшие руки, стучащие в стекла о корочке хлеба. В сумраке утра, холодного и жуткого грохотом стрельбы слышит апельсиновое деревцо вздохи и стоны голода... Оно дрожит листочками от взрывов, оно алеет в зареве пожара, сожженной виллы (SS спалили против нас). Оно задыхалось дымом, когда все мы с 38-ью эвакуированными и 4-мя немцами все ютились у коптящей печурки. Тут же сушились пеленки и штанишки, тут же сушились и мокрые сапоги солдат. Голодные люди-беженцы и голодные солдаты... Часто делились друг с другом тем, что имели. Грохот пушек... уход в смерть, проклятие Гитлеру и... иногда еще гордость им. Всякие бывали.
   Это была 5-ая картинка -- "у печки".
   И, наконец "потоп" -- деревцо осталось стоять на окне, видело себя и в луже в комнате и через стекло, за окном.
   И это была 6-ая картинка. Жутко вспомнить эту воду -- воду -- воду и больше _н_и_ч_е_г_о...
   Голод был нестерпимый, -- я не могла спать, представляя горожан, знакомых и чужих... Мы были отрезаны от них. По карточкам не давали уже ни единой корки... Как они жили?
   И вот... летят самолеты-бомбовозы... Помощь!?!? Никто не верит. Я описала очень кратко живописную картинку ранней весны, мы по лестнице тащим только что вылупившихся гусеняток, грузимся в лодку... Крики испуганной гусыни в майском сыром воздухе, писк детенышей, плеск воды о лодку, и этот гул вверху....
   Мы едем мимо окон в лодке, слезы в глазах... избавление голодающим... Они не умрут... И... "вода сбывает!!" -- орут люди. В окне мое деревцо... молчаливо дало свой ответ. Я благодарю его и на 7-ой картинке оно "во весь рост" такое, каким я его отдала. Я прощаюсь с ним, в надежде, что оно будет и цвести и нести плоды. На первом заглавном листе -- орнамент и заглавие: "апельсинное деревцо -- символ и залог". М. б. плохо перевела. Это не точно. Нарисовано очень тонко, акварелью в альбоме.
   Копии не удачны. Я хочу восстановить для себя и тогда тебе пошлю. А так только испортишь представление. Переживания бедствий описаны коротко, но ярко. По прочтении их не сможет никто найти в сердце своем какой-либо упрек на исстрадавшийся народ (* и м. б. многое в этом свете поймется и простится, и злоба, и зависть, и все то, что опрокидывает чашку весов.). И еще: город должен помнить, сколько страдали мы в деревне за них душой, сколько отдавали своего и себя, нельзя теперь, забыв все, плевать в колодец. Да и вообще-то перед лицом смерти тогда все, все, и солдаты-то те же, враги-то сами какие несчастные были они... И только и ждали ведь конца. Все, кто прочитали, были растроганы и все говорили, что принцессе будет радостно прочесть именно такое, увидеть, что так переживалось. И не думай, что какая-нибудь тенденция. Нет, только чистая правда. Из сердца, без прикрас.
   Когда я для себя наброски сделала, я еще не знала, отдам ли кому-нибудь. Сознаюсь -- толкнуло и еще одно -- ведь на мои занятия искусством смотрит кое-кто, так, вроде как на блажь. Конечно, мне наплевать, да только трудно себе путь пробить. У меня гостил свекор очень долго и очень долго золовка, которая от нежелания о себе или о других темах говорить, обычно со всеми перемывает все о других и в частности много обо мне с своими домыслами и догадками. Если я час у себя писала, то: "а... писательница?" и сейчас же по всей родне...
   Что вот, мол, в такое-то время какой роскошью [занимается]. Ну и не злостно, а так уже выходит. И тотчас спрашивает: "Покажи! Что такое?" Ну, я и сделала, и показала. И теперь, благодаря старику, мне дана отдушина. Он уверен, что я, конечно, могу что-то, если у двора принято, и столько отзывов.
   Это все трудно описывать. Расскажу лично, все поймешь. Тут же -- Китай!511
   Ко двору я проникнуть не стремилась. Я из одной застенчивости бы не пошла. Главное было не похвала и признание мне. Для меня это не нужно. Я хотела очень, когда все так хорошо правдиво удалось, -- чтобы в королевской семье увидели наши уголки. Все, что честно, правдиво, не может принести дурной плод. Сейчас трудное время, если Они в эти тяжелые дни согреются сердцем, и это отразится на нас же, то это только хорошо. Это было общее впечатление. Пусть маленькие девочки оставят на память, -- когда вырастут -- будут м. б. вспоминать.
   Ты понимаешь, что для этого мою грешневость забывать не пришлось. Я, между прочим, им и сказала, что я "грешневая". И, вообще, в высшей степени все с достоинством.
   Я сообщила секретарше, что хотела бы то-то и то-то послать, -- склонны ли принять. Ответ секретарши, что с удовольствием примут. Я отвезла сама, но могла бы послать и по почте, -- не будь деревца. Мы с доктором сообщили привратнику, а тот нашел, что лучше, если мы сами во дворец отнесем. Так и сделали, там сдали секретарше. Очень вскоре получила от имени принцессы Юлианы написанное ее камергером (от руки) благодарственное письмо, в котором подробно описывалось то, что послано, с кратким содержанием альбома, и сообщение о том, что Ее Высочество с большим интересом ознакомилась со всем этим.
   Вот и все. Ты видишь -- никаких связей.
   Повторяю -- это не было в моих планах -- как-то выделиться или выскочить, выворотить кишки и т.п.
   Между прочим, доктору я ничего не говорила, а только его экономке передала альбом, сказав, что я потом зайду за ним. Когда зашла -- он мне сказал: "Знаете, я читал и думал, что этот альбом Вы должны бы были дать королеве". Видишь?
   Я тебе никогда не говорила, что это "мое дело". Но я только м. б. думала, что: как бы ты не думал про это, -- я-то знаю, что я хорошо поступила. И это ты тоже бы сказал, если бы смог все прочесть и познакомиться. Конечно, я все сделала очень красиво. Цветочник сделал сказку из корзинки с деревцом, как и подобает для дворца.
   Я пошлю тебе акварели, когда воспроизведу их. Некоторые из видевших хотели бы, чтобы я издала книжкой. Но после подношения это, конечно, невозможно. Между прочим, королевский двор здесь очень демократичен и прост в обращении с подданными. Мой муж был вначале против подношения -- он очень скромен -- но, ознакомившись, нашел очень уместно. У меня не было неприятного осадка, и я не чувствовала, что тут "подлизывание". Я бы себе этого не позволила. Да какое же это искусство?
   Относительно моей поездки пока нельзя и думать, -- я опять больна. Жестоко простужена. Но, кажется, уже проходит. Не дают девиз. Надо докторов за бока, м. б. дадут на лечение. Не хочется пускаться в путь до тепла. Страшно нос высунуть в холод.
   Ванюша, письмо все сплошь о деревце вышло -- а я и не успела приласкать тебя!.. Как хочу тебя увидеть и так о многом поговорить. Мы неисчерпаемо долго можем говорить... о всем. Какая чушь: "герой романа". Я же так люблю и знаю твое сердце. Вечное, оно и вечно _ю_н_о. Я серьезней, чем ты думаешь. Иной раз это заметно, что ты меня легче представляешь. Письмо мое, запечатанное для тебя, оставлю лежать. Потом прочтешь, чтобы знать, как больно было Ольгуне, что ты ее несправедливо обидел. И гусыней... зачем? Как ты это... самое-то такое... затронул... Не надо. Больно. Ну, Господь да сохранит тебя бодрым и здоровым. Скоро еще напишу. Целую. Оля
   [На полях:] Спасибо, Ванечка, за посланное с В[алентиной] Д[митриевной] -- я еще у нее не была из-за нездоровья, но целую тебя заранее.
   Сожги письмо, т.к. у меня здоровый грипп.
  

114

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

   18.II.46      Утро, 10-40
   Только вчера вскрыл и прочел твое письмо от 24 янв., полученное 31. Долго же шло оно! но сейчас рассмотрел почтовый штемпель -- и вижу, что 28! Итак, оно проспало у тебя 4 дня! Вот как... Мои письма, самолетом, не летели, а плелись... так сказать ползли, "самоплётом". Больше 3 недель я не мог ни писать, ни читать, -- залился кровью правый глаз, воспалился и сильно болел. Все я видел "в розовом свете"... пребывая в отчаянии. Это мой "рабочий" глаз: левый видит на расстоянии в 2--3 сантиметра! Глаз когда-то был остро ушиблен, писал тебе... И вот, -- очевидно, от разогретой печки -- слева от меня, когда я за письменным столом, нагревшийся, он простужался, когда выйдешь в коридор... -- и до-простудился... Я часами лежал, стиснув зубы, с компрессом, пускал свои капли... -- и все это на почве общей простуды. Вот, только со вчерашнего дня могу читать -- без боли, глаз поочистился... Этим и оправдан мой такой поздний ответ на твое письмо. А ты..? Или ты пробуешь играть со мной "в перетяжки"? кто кого победит... молчанием? Ты пишешь, что тебе лучше -- грипп твой проходит... И вот, -- больше 20 дней -- молчание... Побеждай, -- только что же из сего может получиться..?
   Никогда я не судил тебя за "подношение" и -- тем более -- не называл твой шаг подхалимством. Это уж ты накручиваешь. Напрасно. Я лишь досадовал, зачем это "метанье бисера"...512 зачем таким путем пробивать лед... льдышек?! И... мое предчувствие, кажется, оправдывается... моя тревога уже перешла в... острую обиду за тебя. Ка-кой же это -- _п_р_и_е_м?! ... и какая _т_у_т_ -- "демократичность"?! Знаешь, милочка... в нашей Державной России так бы _н_е_ поступили. Ни-когда. Там... именно, _п_р_и_н_и_м_а_л_и, раз давали согласие принять дар сердца. Мы знаем исторические акты... Когда мужик-купец Губонин подносил царю Александру II группу "Крестьянин" -- из серебра, выражение благодарности за освобождение... -- царь обнял его и трижды поцеловал. И знаю я, если бы писатель русский посвятил царю достойное и -- поднес в дар... -- после дворцового контроля, -- он получил бы аудиенцию. (Вспомни: Пушкин -- и Николай I.) Пекарь Филиппов получал ее -- и рукопожатие -- за... калач, за "крендель". И так искони было. А тут... -- такое трогательное, такое -- "от сердца" -- говорю, даже и не видя! -- тут... Господи... после _т_а_к_и_х_ терзаний..! и _т_а_к_ _т_о_н_к_о... -- почему ты смеешь судить себя так строго, говоря -- "не искусство это"?! -- выразить... это, конечно же самое сокровенное _и_с_к_у_с_с_т_в_о_... это же -- _п_о_э_м_а_ горя! -- ограничиться письмом, -- хотя бы от руки! -- но... камергера... т.е. ... лакея..? а?! ибо все эти камер {Комната (от нем. Kammer).}... -- это -- челядь, смерды в мундирах!.. -- и я остро оскорблен за тебя. Я не сомневаюсь, что ты держала себя с достоинством: ты и чудесно-чисто горда, ты и чудесно умна!., и ты слишком от плоти и души России... Как тебе могло в сердце войти -- упрекать меня, что я здесь вижу... дурное?! Я лишь предчувствовал... возможность обиды для тебя! И только. И все же -- браво! Ты же невиновата за невоспитанность души _д_р_у_г_и_х, за... легкосердие... за... просто, невнятицу их восприятий. Это же -- другого состава лю-д-цы... и другой крови, да еще с начинкой _о_п_у_с_т_о_ш_е_н_и_я_ условностями и искривлениями во взглядах на мир и людей, и их страдания. Я предпочитаю -- "просто апельсины". Но твои акварельки, не видя их, я и сейчас целую...
   Милая, ты не поняла, или не совсем верно поняла... "Гусыня"... что я просил пожать ей лапку..? Да потому, что люблю пернатых... что _в_и_ж_у_ в делах гусыни следование здоровому инстинкту, "против всего"! за счастье, что есть неизменяемое... устойчивое в шатущейся основе жизни... -- что я в гусыне и ее акте чувствую... наступающую весну!., и что для гусыни нет нужды что-то "пробивать"... От этих чувств легкости на душе я и писал тебе: погладь ее по головке, пожми ей лапку... А ты..!
   Опять, как и... всегда, ты пишешь о поездке и возможности свидеться... -- "нечего и думать"... Ну, да... старая история. Раз нечего -- ну... и нечего. И точка.
   Я много болел эту зиму. "Пути Небесные" -- II кн. -- завершены окончательно. 48 глав, 308 стр. _Ч_т_о_ работы положено! Ты скоро получишь копию и вернешь мне, у меня только один экземпляр останется. 1 книга сдана французским издательством в набор. Печатаются в Швейцарии на немецком языке избранные мной рассказы Чехова с моим предисловием. "Ам Меер" -- получает отличные отзывы. И, как эхо, швейцарское издательство получило запрос о праве издания из Нью-Йорка и дало мой адрес. М. б. попросят. Так у меня всегда, "самотеком". Я пальцем не шевелю, ле-нив. Не добиваюсь. _Н_а_д_о_ -- придут сами. "Ам Меер" -- пошлю тебе, издана с выпусками, -- потребовал так принятый формат книжек "библиотеки для юношества". Я не противился, напротив -- пусть будет читабельней. Все равно, при новом русском издании сам сделал бы сокращения. Просят -- "еще". Пошлю что-то... если найду время "стянуть", м. б. -- "Рваного барина"513, -- ты, кажется, его не знаешь, единственный у меня московский экземпляр514 -- редкость. Из детства.
   Новые мои читатели -- "певцы" -- подпали под очарование "Путей"... (читали 2 раза -- и... "у_н_е_с_е_н_ы") и поднесли мне увеличенное фото, которое видели у меня -- "в бекеше"514а. Вот, посылаю. И добавляю -- профильный портрет, "лучший", 25 года! Был приложен ко французскому изданию "Человека из ресторана". У тебя, помнится, есть "паспортного размера"?
   Ты не забыла моего письмеца -- "от печки", -- о "гроздочках ягод" -- в акварельках? Нарисуй-ка, хотя бы с... открыток, что ли... Мне о-чень нужно. Я, конечно, был бы счастлив получить "апельсинное"... но... ты так туга -- для меня! Я послал тебе с Валентиной Дмитриевной -- был полубольной -- что под руку попалось. Главное -- лекарства. Как нашла мою амброзию? когда делал -- о тебе думал... Еще раз: твой сыр -- чудесный. Как писал, Карташева даже корочки сжевала!..515 Прислали мне из Португалии... -- отвратительный. Из Дании был куда лучше. Но твой -- экстра. Я люблю сыр, только не могу острого... люблю свежий, чуть сладковатый -- "грюйер" {"Швейцарский сыр" (от фр. gruyère).}. И -- швейцарский -- он же и "грюйэр". Вообще -- мягкие сыры, не тощие. Если у тебя будет оказия, купи для меня немного! не больше -- ни-как! -- фунта! Есть для тебя отличный шоколад... -- из Португалии! -- не с кем послать...
   Ну, Господь с тобой. Я уже отвык от ласковых, согревающих писем... всему предел, как и теплу сердца.
   Столько нежности -- вот сейчас -- почувствовал к тебе, -- испугался... бунтующей всего нежности..! Смешно и -- грустно. Вижу тебя через мою Дарью... чувствую тепло дыханья... -- тепло полей хлебных, летней душистой силы... Целую.

Твой Иван -- и как можешь назвать...

ах, время-время!..

   Получил очень интересное письмо из Флориды -- от Г. Д. Гребенщикова516, неожиданность! Молодец он, с женой. Сколько работал, _в_с_я_ч_е_с_к_и!.. и как внедрял в американцев величие русского имени! служил России! Это целая поэма... Эпическое -- _О_д_и_с_с_е_о_ -- _И_л_и_а_д_а... Пробил пути. Теперь -- профессор в американском коллеже, читает, по-английски (а то ни в зуб толконуть не мог, приехал в Америку 22 года тому!) -- лекции русского языка, истории литературы и изящной словесности -- вообще. Жена -- мастер печатного дела, высокой квалификации, тоже преподает это мастерство -- там же. Без гроша -- ныне владеет чудесной усадьбой в штате Кентукки, в 200 км от Нью-Йорка. Какой же коттедж, в 10 комнат, возвел!.. Воистину, кулачищами и умом пробил дорогу. Сибиряк, с Алтая, из бедности. Мой литературный "крестник"517. _В_с_п_о_м_н_и_л... -- _н_е_ _з_а_б_ы_в_а_я. С упоением читал его "борьбу". Теперь даже "доктор философии" какого-то индусского университета. Вот, что делает русский человек -- щепка в мировом океане! Главное -- крепит уважение к России.

И. Ш.

   Напиши тотчас же как здоровье. Как сырость. Какая t° в доме? Я тревожусь, -- последствий всего неуклада твоего.
  

115

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   16.II.46
   Дорогой Ванюша,
   Все жду твоего письма, но, увы... надо видимо сказать себе твоими словами: "значит придет, если не пришло". А между тем думаешь и то, и это, и главное, здоров ли ты? Мы все переболели гриппом. Я не писала давно за множеством забот, вот и из-за гриппа, и всякое иное и опять было чуть-чуть не затопило водой, на этот раз природным потопом. Вода стояла опять уже на дворе, как накануне нашего весеннего бегства. Пока Бог миловал, но многие думали, что мы под водой, судя по тревожным радиосообщениям. Получаю письма с вопросами, как у нас. В доме сырища ужасная. Одна комната не жилая. Испортился телефон от сырости. От новой воды опять оказалась залитой пшеница, кажется, не так много и не так долго, м. б. оправится. Никаких работ нельзя делать. А немцы и после войны еще гадят: чтобы избежать разлива у себя прорыли дамбу на голландской границе. Оттого у нас и безумствовала вода.
   Я совершенно больна душой от всех разоблачений на Нюрнбергском процессе518. Неужели, неужели все правда? Что же это за люди? Мне жутко. А если все правда, без сгущения, -- разве не страшно жить? Нет, только единицы еще несут в сердцах Бога. Какая всюду гниль! Я болею и своим, хочу узнать, что там. Я не нахожу покоя и знаю, что жить так, как пребывала до сих пор, не могу.
   Получила (давно) от И. А. превосходные книги, -- не могу начитаться. Ты знаешь: "Das verschollene Herz", "Die ewigen Grundlagen des Lebens" и "Wesen und Eigenart der russischen Kultur"519. Последняя особенно мне ценна. В ней все о субстанции русской души. О той самой субстанции, про которую можно сказать: "das ewige russische" {"Вечно русское" (нем.).}. Через века и лета пройдет она, эта наша субстанция, через огонь, медные трубы и всяческие режимы и останется такой же. Что-то надо делать, как-то надо "воспитывать" своих. Как?
   Из встреч, из наблюдений, я уверилась в том, что нашим не достает знания, вернее, познания себя самих, и сознания гражданского долга, моральных устоев; надо поучиться различать добро и зло и твердо знать, что ты выбрал. У них смятка, слушают то того, то другого, а сами не знают, что надо. Надо знать свои силы. От малых знаний, объективных знаний, у них: то "мы их шапками закидаем", а то "куда уж нам"... Никто так не одарен в мире, как наш народ, никто так не чуток, никто так не умеет молиться, любить и верить... И никто так не неудачен, как мы. Единственной верной почвой для нас являются истины твоих идеалов и И. А. На вас обоих должно всходить тесто, такие дрожжи -- лучшая гарантия нашего будущего, лучшая прививка против... всего. Никто тогда не страшен. Если бы можно было перебросить туда твое и И. А.
   Неужели я умру, не сделав ничего родному народу? И неужели мне нельзя туда? Если бы можно, то я бы поехала. Я ничего не боюсь. Я знаю, что сидеть здесь я не могу. Не собираюсь навсегда туда, но хочу сама все знать.
   М. б. мне это и возможно.
   Недавно мне пришлось слышать снова: "русские едят свечи, а казаки ели в 1812 г. детей". Ваня, я не могу это слышать. У нас есть общество: Голландия--Россия, -- культурно-историческое изучение нас! Я хочу, безумно хочу прочесть им о нас. Но стоит ли метать бисер? В это общество меня направил мой сердечный специалист. Это серьезные люди -- хотят честно знать все о нас. Я не сплю иногда ночи и уже чувствую себя перед пюпитром, и вижу их сытые лица... западноевропейские лорды. Как хорошо я все составила... Да что, что они о нас знают. Как смеют касаться нас. Ваня, меня интересует твое мнение о Достоевском, о его "Дневнике писателя"; мне не нравится его порой задирательский тон. Он явно себе противоречит, по-моему. Но я боюсь высказывать эти впечатления, не святотатство? Я очень ценю Ф[едора] М[ихайловича], я в восторге от его всей русской установки. Но я всегда слишком чувствительна к субъективному отношению к вещам и не выношу такого отношения, -- независимо от кого оно исходит. М. б. я не понимаю, но мне кажется, что в своем дневнике он часто противоречит. Напиши. Иногда он, по-моему, "лукавит". М. б. я не права, но какое-то такое чувство отчего-то возникает. Но он замечательно верно видит наше, все наше. Какой большой человек.
   На днях хочу ехать в Амстердам, чтобы поговорить с одной швейцаркой относительно "девиз" для меня в Цюрихе. Попробую получить визу в Швейцарию, -- тогда поеду через Париж. Надо торопиться, т.к. весной у нас много работы. Уже теперь началось. Не знаю, как я вырвусь, но очень хочу.
   Хочу увидеть И. А. и обо всем поговорить, так много всего. Его книга -- кристалл, через который играет само солнце. И. А. всегда стоящий на высоте, -- теперь, в этой книге достиг каких-то уже предельных высот. Как он зрел! Не мне это говорить, в моих словах хвалы он не нуждается, конечно, но все же не могу молчать. Какой чистый он человек.
   Я рада, что вы, оба такие удивительные -- друзья.
   Ванюша, если ты занят работой и потому не пишешь, то, хоть и больно, но терпимо, а если злишься, то... не надо! Будь милый! Я почти что окончила мои "иллюстрации" к апельсину и сразу пошлю тебе для ознакомления, а ты мне их пошли тоже заказным обратно. Хочу для себя, на память о том, что было.
   У нас очень болен о. Дионисий, поскольку знаю от Енакиева, вызван из Medon'a о. Андрей520, и должен был прилететь на аэроплане, чтобы причастить больного. Не знаю, что теперь с ним. Хотела поехать и отвезти ему чего-нибудь из деревни, но раздумала. Я сама очень устала, а поездка в Гаагу для нас целое мучительство в нетопленом вагоне, битком набитом, и ехать надо уже с 1/2 8-го утра, -- до 5 ч. вечера без "притыки" в Гааге. Я пожалела себя. Эгоистка. Кончаю, Ванёк, уже поздно. Пиши! Целую. Оля
   [На полях:] Вышли крокусы уже в саду.
   Ванюшечка, как ты меня тронул твоей посылкой с В[алентиной] Д[митриевной]! Мне даже снилось, что я печаточку с Пушкиным вдавливала в воск, чтобы сохранить. Ах, ты мой милый "ликерщик". Спасибо, Ванюша!
  

116

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   6.III.46 9 ч. вечера
   Голубочка-Олюша, вчера к вечеру получил твою "трубку" с акварелями, а сегодня отослал, в 4 ч.! И чего ты начинила письмо злым дураком-почтарем!521 Гоголевский "Шпекин" хоть глуповатый простак был... а этот... -- к черту! Твои рисунки... Нежные, _ч_и_с_т_ы_е, тонкие... -- несомненно талантлива ты! Но без текста они -- ребус, и не знай я смысла _в_с_е_г_о, -- не мог бы разгадать. Жду твоего русского текста. Знаешь что... -- м. б. так _н_у_ж_н_о, по твоей мысли? -- они, думаю, мало дадут и с текстом: нет _л_Ю_д_а! Одна, данная тобой, фигура голландского -- ? -- солдата, в 1-м рисунке _к_а_к_ же оживляет! А то -- _п_у_с_т_ы_н_я. И -- молчание. М. б., говорю, так и нужно. Но где же -- _в_с_е?! Очевидно, -- в тексте. И все же чувствуется _п_р_о_в_а_л_е_ц... -- как бы "вырваны листы" из пьесы. Но почему в 1-м рисунке -- оглоданные деревья? Май... цветенье... на боковинке агава в цвету... -- красивая! -- _т_а_м_ -- водная гладь, без конца, -- это отлично чувствуется... и... "тенёта". Это прекрасно по мысли, рисунок как бы символически выражает -- томление, _у_з_ы... Не возражу. Скажу: и оглоданные деревья хороши. "Рука" -- хороша в сгибе и _о_т_ кисти... -- несколько великовата, но -- с остальным -- в пропорции. "Два апельсина" предполагал не в полной голости, а в спокойном лежании, на буфете (как ты писала в письме), пусть в -- пустоте... но -- в энтэрьере {Интерьере (от фр. intérieur).}. Так, как дано, -- постно, нечуткие ничего не уразумеют. Я-то чую твою сдержку художника! Но... _т_е-то... ?! -- "вышние"-то... -- _ч_т_о_ поймут?.. Им надо разжевать и в рот положить. Вот, про "бисер"-то писал. От комнаты с дымящей печью, с бельецом... с аккуратно сложенной солдатской "выкладкой"... веет чу-уть... -- не слышу "казармы", бельецо уж очень чисто и порядливо висит... -- Нет, Олюша, _н_а_д_о_ бы _г_р_я_з_и, неуюта, голоты, "вверх ногами" бы _в_с_е!.. _Г_д_е_ же страдание-то?.. Я понимаю, как это трудно... _Н_а_д_о_ _б_ы, чтобы _ж_и_з_н_ь, "выдерживающая", едва дышала... му-ку надо! Понимаю, это невозможно рисунками... или -- надо десятки рисунков... Талантливо, да... техника у тебя несомненная, и текст, м. б., многое пополнит. Идея -- чудесна... но -- _н_е_ внимут! Ах, родная моя, тут _т_о_л_ь_к_о_ слово в силах... -- тут нужна эпопея... и когда я просил тебя о "ферме"... -- я это и разумел. Но это и не ушло. Очень хочу знать твой текст. И потому не смею делать окончательного вывода. Одно: ты глубока, внутрення, чутка... -- и ты можешь овладеть и -- _д_а_т_ь. И еще больше утверждаюсь: да, ты поторопилась, повинуясь чудесному в тебе чувству -- сердцу! И потому так мне досадно _з_а_ _в_с_е. Ты выше и достойней, чем о тебе посудят. Чистота твоего душевного движения недоступна, -- не говорю о массе, -- и "элите" недоступна, -- ты русская душа -- художник! "Угри" -- для жратвы и накоплений. Отлично вступление-орнамент, богатая техника и вкус, -- пре-во-сходно! Необходимо, чтобы во всех рисунках присутствовало деревце, а в комнате с камином и бельецом его нет. Ведь оно _в_с_е_г_о_ зритель и всегда -- возможная жертва... Нет, не для "угрей" это...
   Ты запрашивала о "Дневнике писателя". Да, страстный Д[остоевский] может быть и противоречит иногда себе... но ведь во всех романах он многолик и -- противоречив. А в полемике -- всегда страстен... Я не имею под рукой его "Дневника", но главное помню. По-моему, от всего "Дневника", -- не говорю о его вкрапленных в "Дневник" "рассказах", как "Бобок" или "Кроткая" или "Мальчик у Христа на елке"522... -- от всего "Дневника" доселе ярка и важна -- и будет жить -- _Р_е_ч_ь_ о Пушкине. Остальное -- злободневное. Романы его не совершенство: они -- великое искусство, страстно захватывающее, но не _в_ы_с_ш_е_е_ искусство. Это -- _о_п_ы_т_ы_ его, -- в его душевной лаборатории, -- не отстоявшееся вдохновенное... и потому не от Пушкина, не от Толстого. Те -- _п_е_в_ц_ы, а он -- _п_р_о_р_о_к, и страстный, и потому _с_м_у_т_е_н. Всегда после чтения его романов -- да и статей -- тяжкий осадок, как после кошмара. Он _с_т_а_в_и_т_ _с_е_б_е_ задание, всегда. Страшно субъективен, горяч, сам в себе бунтует. Все его "герои" -- он, -- все, и женщины его. И всегда -- проблемы! Всегда вопрос, возмущение, _б_у_н_т. Мучается и мучает. Решает... -- и его "герои" -- его _м_ы_с_л_и, им облеченные в плоть. И потому они -- _н_е_р_е_а_л_ь_н_ы. Возьми "Идиота"... -- задание: а ну-ка, что сделает в жизни, какое влияние на людей?.. "если я выпущу персонаж -- "д_и_т_я""? Исходя из... -- "если не будете, как один из малых сих... если не будете, как это дитя, не войдете в Царство Небесное"523. Но "дитя"-то -- ненормален, от клиники... "падучник", юродивый, блаженный... Искусство имеет дело с _н_о_р_м_о_й, с _ч_е_л_о_в_е_к_о_м, который может быть на сто голов выше среднего человека, но это должен быть не пациент патологической клиники. Более высокое достижение, где тоже "дитя" -- "Братья Карамазовы", там -- Алеша... Достоевский не завершил своего, он рано кончился. Его "Преступление и наказание" при всех достоинствах иных жизненных положений -- про-вал! Никто не поверит в перерождение Раскольникова. Соня -- да, само естество. А Раскольников -- неврастеник, мятущийся, -- сам Федор Михайлович. Бушующий внутренний, сокрытый, мир человеческих страстей и мыслей... -- его показывание -- вот, что дал Д[остоевский] -- _б_о_л_е_з_н_е_н_н_о_е_ в человеке. Иное -- просто гениально, по мыслям, по "взрывам": возьми хоть "Легенду о Великом Инквизиторе". В Достоевском -- мятущийся общечеловеческий и -- главное -- русский _х_А_о_с! А искусство -- преодоление хАоса, облечение в _ф_о_р_м_у, по слову -- "да будет!" Творе-ние. И подлинное произведение высшего искусства -- всегда подымает душу, поет ей, баюкает, ласкает, манит прекрасным миром. Это не значит, что оно дает что-то ясно ощутимое. Оно дает -- _ж_и_в_о_е, лица, дела, картины... -- а в душе слагается _ч_т_о-то, родится прекрасный, манящий, неопределимый часто... _о_б_р_а_з: происходит наполнение души, душа обретает _н_о_в_о_е_ ощущение, новое богатство, и не знаешь, как назвать это новое, и _ч_т_о_ оно: чувствуешь, что одарили тебя... ты -- _п_о_з_н_а_л_ чувствами, сердцем -- не рассудком, никогда рассудком! -- то, чего не знал... От Достоевского никогда такого не почувствуешь.
   Достоевский -- лишает, а не дает. Он перерывает души, взрывает в них хаос, и потому тревога после него и томленье. Если это "искусство"... -- то -- мучительное, мучающее... -- _м_ы_т_а_р_с_т_в_а. В Достоевском привлекает массы -- особенно европейцев... что? Трагическое, _с_т_р_а_ш_н_о_е_ в человеке, бунтующее... а никак не мучающие его, Достоевского, думы, тревоги, мысли, вопросы... а -- с_к_а_н_д_а_л жизни, дерзанья, до кощунства. Не его, -- Достоевского, -- кощунства, о, нет, конечно, а каждого из нас, в каждом из нас способность к переступлению дозволенного. Это поджигает. И для масс Достоевский -- так упрощенно понимаемый -- конечно -- яд, поджиг, толканье: а, могу переступить? Мо-гу! Идиотики не постигают, что Д[остоевский] мучается этим "могу"... и раскапывается -- почему я -- _т_а_к_о_й? Но -- рок! -- он не вполне все высказал художественно, так рано, 60 лет! -- умер. Какие у него были планы!.. "Карамазовы" лишь первая ступень -- почти узренного _п_у_т_и... Такова Воля Господня. Как и с Пушкиным... как и с К. Леонтьевым524... Н_е _д_а_е_т_с_я... Я благословляю Господа, что дано было хоть "Чашу" сотворить... "Богомолье"... "Лето Господне"... Но дастся ли завершить "Пути"? Сомневаюсь... Хотя и теперь, две книги, уже _н_е_ч_т_о, ибо показано _в_о_с_х_о_ж_д_е_н_и_е, -- особенно -- II книга. Ты много нового найдешь и... м. б. приласкаешь твоего Ванюшу. О, как было трудно!.. дальше -- легче будет. Виктор Алексеевич уже почти _г_о_т_о_в. В этом-то и был самый гвоздь! Я знаю, чтО дано мне было _д_а_т_ь_ русскому человеку. Все яснее вижу, убеждаюсь... Иные книги из сих стали -- _с_в_о_и_м_и_ у многих. Ждут II кн. "Лета Господня", "Путей"... На днях один культурный русский человек, бывший царский эмигрант525 явился ко мне... "посмотреть на меня"... И вдруг сказал, когда я заметил -- зачем он себя беспокоил, -- он принес мне каталог одной русской редкой библиотеки... -- "Да как же... ведь вы для меня с женой... -- Бог!" Я сжался и попенял ему... -- зачем это... кощунство? И перекрестился. Потом он объяснился: "Вы сохранили для нас Россию. Вы ее творите в нас". Обжигающее безумие. Ты думаешь, мне это приятно было? Нет, мне было дико и -- тяжко. Но я счастлив и пою Его, что дал мне силы творить... В "Чаше" -- как там ни судить ее -- я удостоен был дать -- на нашем _н_а_в_о_з_е_ два непостижимо-редкостных _ч_и_с_т_ы_х_ цветка... две лилии... -- Илью и Анастасию... Подумай: _к_а_к, на _ч_е_м_ они выросли?! И -- увяли... от _ч_е_г_о_ увяли?! ... Я дал "Богомолье"... Помнишь ли ты статьи о нем и "Лете" -- Ивана Александровича Ильина? "Православная Русь" и "Святая Русь"526. Если нет, я вышлю тебе -- освежить в памяти. Если не помнишь, я пришлю тебе. Иван Александрович _п_о_н_я_л_ _в_с_е, разгадал, раскрыл до глубины _в_с_е. Самому мне открыл. И, м. б., этим заставил продолжать. Я _в_с_е_ сделал. Или -- почти все. И потому -- "Ныне отпущаеши..." И какая скорбь, что я не могу дать их читателям! II книга "Лета" лежит втуне. Нет издательства, а у меня нет средств издать хотя бы 1000 экз. Скоро появится Французское издание 1 кн. "Путей"... -- уже вторая корректура... но что мне это! _Ч_т_о_ возьмут иностранцы? Только -- амурное и "экзотичное". Они и "метели" не почувствуют, а ведь метель занимает почти _в_с_е!..
   Как мне грустно, что мы так и не свидимся и не почувствуем -- глаза в глаза -- друг друга... не скажем, не выскажемся о многом... Правда, мы хорошо понимаем друг друга. И можем вообразить высказывания...
   Глаз мой, слава Богу, прошел. Я часто получаю посылки, из разных стран. Вот вчера, сразу, две посылки с платьем... бельем... -- из Лос-Анжелеса одна, от "Обществ русских женщин". Хороший костюм, халат, бельевой комбинезон, и... пакет -- фунт... гре-чневой крупы, называется французскими литерами -- "Каша". Чай, какао, манная... Я порой завален, и раздаю кому могу, кому надо... -- это укрепляет мою веру в благостное в людях. До слез. Нет, _ж_и_в_ Господь! Хоть на глазах -- _а_д... Олюша милая... _н_е_т_ России!.. Бойня и каторга. Ничто _н_е_ переменилось... М. б., еще хуже. Обман и ложь бесовская. И страшнее еще, что остатки будут развеяны... ибо бесы все сожгут... предадут... Я не верю ни в какие сладкие демократичные слова "штампованных демократов"... страшащихся России... Сознательно заменят Россию большевиками... лишь бы с ней покончить... И нечего утешаться, что Россия _с_о_б_р_а_н_а: все может разлететься! -- дымом удушливым. Да и помимо "третьих"... -- еще одно поколение... -- и _ч_т_о_ останется! Такой России мне не надо. Что толку! Земля-то? мне важно, _к_т_о_ на ней, и -- _к_а_к_ на ней. Если попадешь в Швейцарию, не стесняйся: ты всегда можешь располагать там 1000 швейцарских франков, потом расплатишься. И надо если -- больше. Я, было, подумывал, не пустить ли мне это на издание -- это дало бы тысяч 140 французских франков. Но страшусь сесть на мель, при безработице, да еще на старости лет. Негде печататься по-русски. Жил эти годы на переводах, главным образом. Особенно эти полтора года. Что мне даст (* Получил пустяшный аванс в 25 тыс. фр., но это... на 4--5 мес., я очень скромно живу, да и посылки помогают.) французское издание "Путей"? Вряд ли что... не надеюсь, что книга будет иметь ход-успех. Кому ее полюбить?! Если бы Америка взяла, Англия... -- но я, как всегда, сам никогда не искал и не ищу: всегда шло _с_а_м_о.
   Милая... ты очень даровита... прошу, в последний раз: дай "ферму", как я давал Крым, "Солнце мертвых". Это -- _н_а_д_о. Там _в_с_е_ выложишь... И не смущайся, как писать. А... -- как напишется... Возьми формой -- как бы "журнал", "записи"... -- какая свобода тебе! В_с_е_ дашь. И "угрей", и тину, и -- свет в человеке... И -- _з_в_е_р_я... Ты умна. Тебе ведомы движения человеческого сердца. А это -- почти _в_с_е, что _н_а_д_о. Тут и почтарь вскочит. И -- гусынька, и твоя птичка... и "сапожищи", и страстишки... и взрывы, и смерти... (и -- "весь свет"). Пусть хоть "мемуары" останутся об этом пред-апокалипсическом... Начни же. Не теряй, пока свеже... не заслоняй, выскажись, и _с_е_б_я_ обнаружь. Не разбрасывайся, не затеривайся в паутине житейской. В 1 рисунке у тебя удивительна -- _д_а_л_ь... безбрежность..! Ты божественно талантлива... ты -- для _д_а_л_е_й_ и _н_е_б_а! И голость деревьев у тебя -- изумительна, _о_б_г_л_о_д_а_н_н_о_с_т_ь, мертвое в них (* У тебя очень нежны краски.). К_а_к_ оно чувствуется!.. И... _в_о_д_а... -- водная пустыня... я очень _в_н_я_л!.. Но -- повторю -- твой драгоценный "бисер" не по зубам, не по душонкам ни-кому из угрей... м. б. -- _р_е_д_к_и_м, только. _Н_е_л_ь_з_я_ овладеть всем, дать _в_с_е... в какие-нибудь дни, _н_е_д_е_л_и... -- ты поспешила. За-чем?! ... Не смею тебя корить, Бог с тобой. Знаю одно: из самого высокого и чистого исходила... -- иначе ты и не могла. Блажени чистые сердцем...527 Ты -- чистая. И я преклоняюсь перед тобой, и нежно, благоговейно целую твою руку, и гляжу в сердце твое. Любуюсь тобой.
   Милая моя дружечка, не томись, не раскидывайся... собери себя и храни! для _д_о_б_р_о_г_о_ и светлого делания... Какого? Что мы знаем! Советую тебе -- вздохни, оглядись... отдохни. Тогда найдешь в себе. Из встречи с Иваном Александровичем многое уяснишь... О себе и не мечтаю... Я никуда не двинусь... поздно. Не соберу себя для начала 3-ей кн. "Путей": так, почитываю разное... вот, Леонтьева... -- да мало искусства... Феофана Затворника, письма...528 -- глубоко и явственно... но... душа не готова к принятию... я же очень требователен к _ф_о_р_м_е... а рассуждения... закрыто для них сердце. Да и все знаю. Лучше Евангелия не скажешь. Хочу "Откровение" перечитать... В газетах... о, хлам и грязь... и тошно. Все то же... зло и кровь... и... и накал на злое. И полное бездорожье... И как же летят кумиры!.. Французский герой... д-Г... -- где он?! Безвыходно, под надзором... не у дел...529 И что будет... -- черт не разберет. А у вас вон открытки скоро будут величиной в конфетную бумажку... -- шилом море нагревают. Проигрались все игроки. Все без штанов. Я завален корреспонденцией. Скоро появится Чехов швейцарский с моим отбором и предисловием. М. б. к Пасхе. Кажется, оставлю пока 3 кн. "Путей", а снова возьмусь за переписку и отделку "Лета Господня" 2 кн. У меня только один экземпляр. Надо привести в окончательный порядок. Это займет два--три месяца. Делать -- так делать. Ты скоро получишь окончательные "Пути" от Ивана Александровича530. Он пока не пишет, болела Наталья Николаевна. Должно быть откладывает ознакомление до "отдыха", собирается ехать на воздух. Пишет: "нас отправляют..." Кто? доктора? или -- друзья-американдеры? Эти американдеры и мне нет-нет и пришлют посылку... но это меня всегда смущает. Я вежливо отклонил их готовность "во всем мне быть полезными", они присылали -- писал тебе? -- друга из американскою нашего посольства здесь... -- я поблагодарил: "не в вашей власти дать мне, в чем нуждаюсь... _с_в_о_б_о_д_ы_ говорить, печатать..." Правда. Я всегда шел своими ногами... так, Бог даст, и дохожу свой путь. Ив на прямой дороге, профессорствует в колеже, готовит себя к ученой карьере, продолжая слушать и в Сорбонне, знакомится с учеными. Девчонке его 2 г. 4 мес. -- пре-ле-стна! болтает и по-русски, и по-французски. Жива, как мушка. У-мница!.. крепенькая глазастенькая, синеглазка. Давно не видал ее. Никуда почти не выхожу, разве за молоком. Старушка ходит два раза в неделю. Иногда сам стираю... -- для отдыха! отвлечься. И -- сам себе готовлю. Как это скучно! Иногда -- довольствуюсь чаем с сухарями-маслом. -- Отвратительный сыр прислали в датской посылке, подгнил даже. Твой -- мечта. Но твоего фунт не пропустят, посылки ведь не дозволены. Почему не глотнешь амброзии? Она не вредна тебе. Это же чистый сок черной смородины, сахар и солнце. Спирт -- натуральный от броженья, минимально. Великий Пост, мефимоны, а меня и не тянет в церковь, хо-лодно! У меня топят, и я избавлен от печурки. Получил от докторши Крым свидетельство на режим No 1 и каждый день 1 1/2 литра молока, творог делаю и пью кофе со сливками. Ем и яйца (утром -- главная еда), всего у меня вдоволь, -- раздаю. Скажи, если будет кто из Голландии, что прислать тебе? Шоколада вот давно нет, но у меня много какао и сахару. Совсем опять кончились апельсины и лимоны (Испания!) А я так люблю рисовый суп с лимоном! Я, веди, порой, гурман и [лимонник]. Фото -- старая -- профиль -- самая удачная -- так похож. Юля ее очень любит. Ну, Господь над тобой, дружочек. Целую тебя, акварелька! Твой Ваня
   [На полях:] (Продолжено 7.III в 4 ч. дня.) После большого, _н_е_б_ы_в_а_л_о_г_о, снегопада -- туманно и холодно. Солнца не вижу больше месяца -- двух.
   Послал вчера тебе и "Аm Мееr" -- с приемлемым, для других, надписанием. Надо было кой-что сократить -- требовал формат серийного издания, 80 стр. Напиши, должно быть перевод _л_и_х_о_й?
  

117

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

21.III.46

   Мое бесценное сокровище, Ванюша,
   Спасибо, голубчик, тебе за письмо от 18-го III531. И ты, конечно, прав, но, что я могу сделать. Куда я ткнусь. Ни за что не смей предлагать мне твои сбережения в Швейцарии. Да и не хочу я туда. Я м. б. достану самое обыкновенное разрешение на девизы для поездки в Виши для почки. И чудесно. Буду во Франции, у тебя. Я не паду тебе бременем, устроюсь в гостинице, устрою все как надо. Вчера были с мамой у сердечного специалиста для мамы. У нее (пока что, до окончательного рассмотрения электрокардиограммы) оказалось небольшое расширение сердца и неважный пульс. Маму тоже доконала жизнь и условия. Сережа ничего сделать не может. Он не на службе, т.к. кроме всякого рода "чисток" и "экзекуций" ничем "возрождающаяся" страна не занята. Никто ничего не строит. Кроме того, С. уже и раньше неоднократно и серьезно разговаривал с тем, кому бы обо мне позаботиться надо. А там... "добрыми намерениями ад вымощен". Да, это м. б. дитя. Не хуже. Хочет и... не может, т.к. сам тоже жертва... Да, да. Не могу углубляться. Когда-нибудь после. У меня на руках в данный момент свекор, приехавший с сильнейшим ишиасом, не мог повернуться в постели. Теперь лучше, но он только тут и оттаивает, не могу же его выгнать вон! Но они все, конечно, никак _н_е_ _ц_е_н_я_т. Хамы все здесь. Особенно в отношении нас, русских. Моя золовка, вместо того, чтобы быть благодарной, что отца выхаживаю, -- еще камушки швыряет за "сильную русскую сферу" у нас в доме и даже на масленице не явилась с мужем, прислав записку, что в нашей "русской сфере" отсутствие одного голландца и не почувствуется, и что мы вероятно после блинов "поляжем все с открытыми ртами, разевая их как обезьяны". Ну? И это после всего того, что я для них осенью сделала. Она, кроме того, жила у меня 5 недель. Вот и пожалей. Да и вообще это вечное утверждение, что мы только в еде и кулинарии. А просто она и ленива и жадна для гостей, а мы дураки -- хлебосолы. А ну, ее. Но она зловредна. Свекра (м. б. по зависти и ревности) на меня настрачивает {Так в оригинале.} и очень порой гадковато. А все очень просто: мужа (русского) разлюбила, только и смотрит, кому бы на шею кинуться, вот и стало все русское плохо, а прежде-то: "Святая Русь" и т.п. И все-то, все только -- _э_р_о_т_и_к_а...
   Ну, к ..... ! Для Поста Великого не помяну.
   Боженька м. б. и вступился за меня: придется лечь и отдохнуть, т.к... опять беда: будут делать маленькую операцию ноги. Я уронила на ступню тяжелую чугунную плиту с печки и разбила палец большой. Вчера за одно с мамой заходила к Dr. Klinkenbergh'y. Тот настаивает на операции пальца, т.к. под ногтем какое-то постороннее тело образовалось. Ноготь уже с одной стороны отодрался сам. Была дикая, звериная боль, когда зашибла. Как только пройдет это острое повреждение, -- надо резать.
   Назначил было на 25-ое, но я не могу, -- 26-го со стариком надо ехать. Несколько дней надо будет пролежать. Я рада покою. Только мама измучается. Будет резать Dr. Klinkenbergh.
   Скажи, Ваня, как котируется у вас голландский гульден и, вообще, котируется ли? Спроси кого-нибудь. Мне это очень важно. Я имею в виду не девизы. С 1-го апреля начнут принимать почтовые пакеты для Франции, но пока только торговые. Обещают скоро и остальные. Я тогда обязательно пошлю тебе сыру. С какой же радостью.
   Ванёк, кухарки не найти "ни за какие коврижки". Вот всю зиму бьюсь -- ищу свекру человека, тогда и сама вздохну. Нет, никого нет. Не знаю и не вижу конца его гощенью у нас. А ведь не высадишь больного старика на беспомощность. И сижу вот, боюсь, день изо дня в Shalkwijk'e. В дыре этой. Dr. Klinkenbergh всякий раз твердит: "Не для Вас это, не для Вас". А когда спрошу: "Не что же делать?" -- "Не знаю... само придет когда надо, решится, но Вы не для Shalkwijk'a". Его я тоже не видела с Рождества до вчера. И никто теперь не бывает у нас. Только вот "гости-людоеды". А для души... никого. В церкви не бывали, и не соберешься.
   Да и не тянет в это кликушеское сборище. Очень хочу уехать, -- и только во Францию, чтобы отдохнуть духом. Конечно, у вас то же, что и всюду, но чужая яма хоть неизвестна. А сытая Швейцария мне омерзительна всегда была. Ну их к ..... Подумаешь, оградились... Когда Dr. Klinkenbergh там был, то из 7 дней в неделю 2 жестоко голодал, и ни разу, как иностранец, не смел купить шоколаду. Гады! Они все на вымирание обречены. Все сгнили. Паршивцы. В их руках и Библия-то какой-то привкус принимает. Отшибет. Я-то ведь варюсь в этом. Швейцарцы совершенно то же, что и голландцы. Недаром их туда и тянет. Там они дома. Жадность и скупость.
   Кандрейя тебе испортила "Аm Мееr". Я и не ждала иной критики И. А. Ваня, можно мне на пробу твое перевести. Пошлю И. А. на суд. Почему ты мне не поручишь. Не веришь в "домашнего пророка"? Я бы это с радостью сделала и без всяких гонораров от издателя. Если бы только суметь! Конечно, следует все ее переводить тому, для кого это язык родной, но ведь Кандрейя тоже не немка. Да и не русская. Ну, позволь попробовать только. А? "Пути". Хоть чуточку. Я ведь твой размер, весь твой ритм сохраню. Надо тонкости языка знать. Вот по-голландски бы как, например, можно было перевести "в Тулу самовар везти" -- "Eulen nach Athene bringen" (т.е. сов везти в Афины). А у Кандрейи так бы и стояло: "die Theemashine nach Tula bringen". И сидит читатель, выпучив глаза, на Theemashine {Самовар (нем.).} и на Тулу.
   Ну, будет.
   Ванечек, я огорчена очень твоим состоянием. Почему ты так? Пиши же с Богом "Пути" III ч., тогда ты оживешь. Как бы я хотела к тебе, чтобы обо всем поговорить вдоволь среди этой пустыни. В церковь сходить, хор послушать. И снова и снова тебя!
   Не тянет меня Швейцария, нет. К И. А. ведь не постучишься на огонек, а поездка с такими трудностями, знаешь, только для того, чтобы на 1/2 часа зайти по заранее назначенному плану и послушать И. А. ... конечно, тоже очень заманчиво, но... холодновато после всех этих лет. И. А. знает правила приезда в Швейцарию и знает, что и С. и я собирались. И ни звуком не обмолвился, что, дескать, чего же проще: "я приглашаю". Хотя бы для проформы только!
   Не надо. Но понимаешь, что холодновато. И не только слушать хочется, но и высказаться. Ты -- сердце.
   Ну, родной мой, кончаю. Тревожусь за окончательный диагноз маминого сердца. Обнимаю. Будь здоров. Оля
   [На полях:] Мама тебе кланяется душевно (проходит мама как раз и говорит: "Привет и сааамый-то сердечный"). С. в отъезде.
   Как Юля?

118

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   30.III.46 1 1/2 дня
   Получил сегодня, милая Олюша, нужную тебе справку: бумаги {Т.е. кредитные билеты.} -- 29 французских франков, колечко -- 6 тыс. 300 -- 6,5.
   Что твоя нога? сердце?.. -- изволь все сказать. Господи... дочего же ты избилась, изорвалась! -- поистине -- "на бедного Макара все шишки валятся!" Под кем трещит, а под тобой -- ло-мится! Не постигаю, чего же смотрят, кому в прямой долг смотреть?! ... Не понимаю и таинственного для меня значения сорвавшегося твоего -- признания? -- "А. -- _с_а_м_ _ж_е_р_т_в_а_". Мо-жет быть... но все же в итоге -- "битый небитого везет"! Почему ты пишешь (про И. А. И.), что не написал тебе -- "приглашаю"? Да м. б. он и не может пригласить? Это не значит, что он отказался бы содействовать твоему приезду. Ну, советами, справками, рекомендацией (виза) и т.п. М. б. он и "пригласил" бы, если бы имел дом, квартиру с комнатой для гостей, материальную обеспеченность и... душевную _н_е_з_а_в_и_с_и_м_о_с_т_ь, что главней всего. Между нами: а ты не учитываешь возможной _с_д_е_р_ж_а_н_н_о_с_т_и... из-за "семейных" соображений? Я полагаю (не зная _т_о_ч_н_о), что воздействие на него Натальи Николаевны -- _о_ч_е_н_ь_ велико. Ты, прелестная, у-ч-т-и -- _в_с_е. Свои качества, свой дар _н_р_а_в_и_т_ь_с_я... (это же _т_а_к!) устоявшийся _и_х_ уклад, (за десятки лет _с_п_е_л_и_с_ь-то они к_а-а_к!). Я Н[аталью] Н[иколаевну] не знаю, но чую, что она владеет ключом, (хотя бы клю-чиком!) к неведомому нам с тобой _м_и_р_у И. А.! Делиться "ключами" -- старинной ключнице... с кем-то _д_р_у_г_и_м, несомненно более сноровистой в обращении с ключами... вряд ли охота, если бы даже и учла только 1% (риска) возможной утраты (пусть на несколько дней!) _к_л_ю_ч_е_й... Думаю, что она, конечно, зело ревнива... -- и вовсе даже не в прямом смысле отношений мужчины и женщины (возраст-то!), а... -- во многих [испрямленных] смыслах. М. б. уже 1/2 часа _ж_и_в_о_й_ беседы его с другой -- для нее уже -- пронзающее острее, хотя бы И. А. был абсолютно забронирован. В _э_т_и_ годы, т.е. стареющие "ключницы" особенно на-чеку и, обычно, приписывают себе, что это, благодаря им, -- такой _б_л_е_с_к_ в ими управляемом (человеке и его "хозяйстве"), что без них -- все пропало бы. Никогда не скажут, но, наверное, сами искренно сему выводу радостно -- и с торжеством -- поклоняются {В оригинале: покланяются.}. Ты же сама _к_о_е-ч_т_о_ ощущала... -- помнишь, писала о прогулке, или как провожал тебя И. А. (и это у него вырвалось). Теперь он постарел (оставаясь по-прежнему _б_л_е_с_т_я_щ_и_м, м. б. еще _с_п_е_л_е_й_ играющим соками ума и духа), но это (ему лет 60--62?) опасный возраст, когда срываются. Захоти -- ты бы его уложила на обе лопатки и даже [метелки], -- _п_о_д_м_е_л_а_ бы! Хоть я и не видал тебя -- и с трудом воспроизвожу воображением... твою "ф_и_з_и_к_у"... X_и_м_и_ю-то твою о-тлично знаю. "Химия -- это в_е_щ_ь", как говорят бердичевцы. Ты бы давно "палок наломала", "лучины нащепала"... и свою голову сломала (о другой голове уж не говорю) если бы... была "бесстыдна", _д_е_р_з_к_а, д_е_р_з_а_ю_щ_а. В тебе есть _н_а_п_о_р, но... на миг, ты сейчас же поддашься на "рефлексы", а их у тебя -- сколько угодно! Нет -- так-надумаешь, ибо ты в _о_с_н_о_в_е, чисто-религиозна. Ты целомудренно-скромна (хоть можешь и цапаться, ох как!), не _р_в_а_ч в жизни, не Наташа Ростова, (вся -- sexe!{Пол (фр.).}), a скорей улучшенное издание Сони... ("Война и мир"). Порывы Наташи -- все с подпочвой _п_о_л_а, до ужаса! Вот, перечитывая, чуть ли не в 6-ой раз за свою жизнь "Войну и мир" -- вижу -- и _п_р_о_в_а_л_ы_ Толстого _в_и_ж_у. И его "спутанность", и его -- подчас -- "топтанье", при всей его сверхталантливости. Будь в тебе 1/10 от Наташи (у тебя много общего с ней, но _н_е_ в _п_о_л_о_в_о_м: -- чувство красоты, природы, parfum vital... {Жизненный аромат (фр.).} -- ты бы, при своем уме, (Наташа очень н_е умна -- умом... богата эмоциями, в чем ты ей никак не уступишь...)) -- ты бы, говорю, все ноги себе переломала и со многих головки посияла!.. Так вот, сие-то... вумная Н[аталья] Н[иколаевна] (да и И. А.) _р_а_з_и_ _н_е_ _ч_у_х_а_ю_т?! а?! ... Вот и не кори, а... _п_о_н_и_м_а_й. Я в Дариньке пытался наметить _и_д_е_а_л_ _ж_е_н_с_т_в_е_н_н_о_г_о... но она у меня лишь эмбрион... -- ей расцветать придется. Только не успею (да м. б. и не одолел бы!) ее "расцвести". Она непохожа (знаю!) ни на какой женский образ во всех литературах... но она, все еще, в завязи, еще _н_е_ _н_а_л_и_л_а_с_ь.
   Эх, сколько бы поговорил, да спешка, еще надо письма, деловые... Жду со дня на день французских "Путей"... Эх, хотя бы тень _у_с_п_е_х_а! Не верю, не _в_е_р_ю. Хоть чуть бы стукнуть в мертвые души французов, в тупик, что ли, поставить... _п_о_к_а_з_а_т_ь: вот это _н_а_ш_е... что, ндравится, а?.. Да ведь перевод, м. б. даже перетаск... волоком, -- тень от тени.
   Ну, родная моя Ольга, целую-обнимаю... Прошу: возьми, ровный ритм, храни же _с_и_л_ы_ свои, не разменивай злата на черепьё!

Твой Тонька, он же и Ванёк

   Ох, время-время! Скинуть бы хоть годов 15!.. А время-то долдонит свое: "видит лиса молоко, да... рыло коротко". Хотя у лисы оно вовсе не коротко.

Твой В.

   Изволь написать о твоих _т_о_ч_н_ы_х, а не бредовых планах. Помни: "под лежачий камень и вода не течет". И еще: не ты, а чтобы жизнь тебя -- боялась! Надо быть с ней и -- чуть хотя бы -- _д_е_р_з_к_о_в_а_т_о_й. А то любая галушка -- в чужой ротик (хоть и _т_в_о_я!) Помни, глупышка! Хоть я и сам такой же... потому и летят все галушки -- мимо. И сколько же их простегало так! Не жалею, ну их... в иной галушке и начинка-то... чужая кровь, чужая слеза!.. Сохрани Бог.
   Вдумайся во все, что писал тебе в последнем письме, от 28.III532. Мне уже ни во что не верится из твоих "бросков" и хотений. Приучен так, тобой же... -- не верить. И еще раз скажу: если ты заикнешься -- "не смей мне предлагать..." -- говорю о том, что тебе экстренно или случайно может тебе понадобиться... -- ты меня обидишь и расстроишь. Все. Точка.

И. Ш.

  

119

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

8.IV.46

   Дорогой мой Ванюша, спешу тебе хоть несколько словечек черкнуть из своего кавардака. Вчера я только 1/2 7 утра заснула, т.е. в 1/2 7-го приняла сонное, а всю ночь пролежала. Старик все еще на моих руках, но, кажется, все-таки уедет. 5-го или 6-го получила письмо И. А. с "благословением" меня на перевод "Богомолья". Предлагает даже прислать нужные для сего книги. Прислал свой портрет последний. По-моему (тебе на ушко говорю) неважный. Как ты его находишь? Письмо очень хорошее, и И. А. очень трогателен ко мне. А я совсем расклеилась. Просто не могу больше. И Пасха на носу. Пост идет, а мне лба перекрестить некогда. Вчера мой любимый праздник был533, а я как муха бродила.
   И вот что! :::: Не удивляйся!
   С 15-го апр. из Голландии свободный (без виз) выезд во Францию. Я решила этим воспользоваться. Сегодня же достаю себе новый паспорт, а м. б. и старый еще годится. Еду хлопотать о деньгах с помощью и Капеллы534, и Клинкенберга.
   И думаю, что скоро буду у тебя. Я решила, -- и это так именно и нужно, -- остановиться или в Hotel'e, или, у меня есть одна возможность быть у некоей Madame, дочь которой у меня долго была в очень неприятное для нее время. Это та самая Béatrice, о которой тебе писала. Она живет в Голландии с женихом, которого хотя и выпустили на свободу, но он сидит без гроша. Я могла бы с ней рассчитаться в Голландии. Мамаше ее я уже написала 4-го об этом. Посмотрю, что выйдет. Это было бы даже и при бездевизьи выходом. Если я тебе стала бы обузой, то могла бы и вовсе не показываться.
   Кроме того, все же хочу и в Виши, моя почка все еще ведь загадка.
   Ванечка, ты как-то мне и в отношении И. А. сказал: "Помни, ведь гости -- людоеды". Я не могу быть людоедом у тебя!
   Не надумывай себе никаких смущений. Все чепуха. Я так жду -- не дождусь тебя увидеть и обо всем наговориться. И о переводах твоих {Подчеркнуто И. С. Шмелевым.}.
   Вообще масса всего. Ну, да ты сам так же чувствуешь! Иной раз я боюсь, что неприятен тебе мой приезд, -- вспоминаю, как горячо ты отсоветывал мне это и еще ссылался на всякие неудобства. Ты иногда писал, что стеснен и встречей самой и т.п. Но, Ваня, милый мой, родной, хороший, ты же знаешь меня. Прошу тебя не считать меня ни "людоедом", ни "татарином". Я так хочу приехать. Я все сделаю для этого. Из моего последнего резервишка сил рвусь.
   Пишу -- и вот твое письмо от 4-го535. Не дочитываю, т. к. спешу отослать. Вижу, что ты тревожен. Ванечка, у меня еще есть воля, я приеду! -- Если ты не рассердишься.
   Dr. Klinkenbergh'y я ничего никогда не говорила (из тех нее побуждений, что и ты пишешь), он сам сказал. Видит. Да и не трудно видеть.
   Ничего не хлопочи о Сереже536, ни в каком случае. Все потом расскажу. Прошу. Никаких разговоров с Квартировыми и Нарсесяном!
   Ты не понял о "бездомье".
   Напиши мне, есть ли в Париже такси? И как к тебе добраться с вокзала? Спешу отправить. Целую. Оля
   Не волнуйся за меня.
   P.S. -- Это цветки -- прюнуса {Слива (от лат. prunus).} моего, -- впервые зацвел!
   Приеду, приеду! Только здоровой остаться, и все подготовить для мамы.
   [На полях:] Сию секунду еще письмо маме от ее приятельницы (* Милая дама. Пишут, что плакала от радости "Олиньку" увидеть. Меня она знала 16 лет. Ее дочь мы крестили. А теперь ей около 20 л. Не видались [1 cл. нрзб.].)537 -- у нее готова для меня комната. Оказывается, мама уже давно ее спрашивала. Видишь -- добрый знак, все сразу! Еду. Но буду сперва у тебя. К тебе еду.
   Милый мой, родная душа, Ванечек. Не гони меня. Я тебе не помешаю!
   [Приписка на конверте:] Сообщи фамилию парижского уролога, это мне необходимейше! Ты писал, но мне это очень долго отыскивать.
  

120

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   [23.IV.1946]
   Дорогой и милый Иван Сергеевич!
   Чтобы Вы не волновались, пишу тотчас же, как сошла с поезда538, сейчас 5-30, жду автобуса домой, который пойдет лишь через час. Очень волнуюсь о Вас. Как Вы? Здоровы ли? М. б. лежите, м. б. и открытка эта пролежит у двери, но надеюсь, что Ваши добрые друзья придут навестить Вас, и эту писульку тоже найдут. Заказала телефон домой, жду. Не волнуйтесь за меня. Будут натурально тяжелые дни, м. б. не будет минутки писать Вам, потому и сообщаю теперь же, что я уже в Утрехте. Перемен будет у нас много. М. б. придется переезжать в родовое имение -- там разгар работ -- надо хозяйский глаз. Арнольд, вероятно, наследник. Это мои думы и соображения.
   Узнала сию секунду подробности -- старичок скончался от эмболии сердца в больнице. Заболел в четверг же, т.е. в день моего отъезда. Ар был около него, читая Библию ему и выяснив все, вполне любовно, и расстались не только как отец и сын, но как два друга.
   Мама называет такую кончину идеальной. Ар очень убит, не хотел меня вызывать, зная как мне трудно. Сказал, что если бы не так ушел отец, то всю жизнь бы страдал. Крещу Вас, родной. Все сделаю, чтобы оправиться и приехать.
   [На полях:] Светло вспоминаю дни в Париже.
   Напишите мне тотчас, как Вы себя чувствуете.
   Сижу тут539.
  

121

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   29.IV.46 г.
   Милый и дорогой Иван Сергеевич,
   Сегодня Ваше письмо540. Какой ужас, что Вы так больны. Я очень за Вас страдаю. Вы должны очень беречься, т.к. это не шутка. Как же Вы должны были перемогаться все это время, а я-то и не догадалась. Конечно, потому Вы и "разговенье" так не по-Вашему "вяло" провели, а я-то, глупая, еще обижаться вздумала. Не знаю, что теперь лучше. Сегодня заказала билет на прямой поезд 7-го мая. Думаю, что лучше не откладывать. От М-me Первушиной письмо, она ждет меня тоже. Я думаю лучше не останавливаться у Вас. Не из-за меня, а для Вас. Вам хлопотливо. Я буду приходить к Вам, коли хотите. Что говорит доктор: когда можете поправиться? Если Вы считаете мой приезд dd>   Эти дни я не принадлежу себе, но я весь с тобой. Мне пришлось два раза отлучаться от самого себя... -- меня тревожат по делам интимным, у меня требуют совета, душевного укрепления, мне сообщают заветные тайны, меня хотят видеть, умирая... Странное творится... Меня замотали эти дни, как нарочно. Молил один, тяжко больной529, -- когда-то городской голова одного из крымских городов, просил поддержать морально любимую его девочку... замужнюю, -- ей 35 л., у нее сын 17 л., -- по его мнению, несчастную в браке. Доверил "тайну". Я обещал. Я утешал. Мы расстались с ним бодро. Другой, генерал, бывший военный агент России530, еще до войны, -- ему -- вторая операция. Он не хочет умереть, "не пожав мне руки... за _в_с_е_... за _в_с_е_..." Я должен был ехать за Париж, я не мог отказать ему, он много, очень много сделал для военных-белых. Основал казачий музей... Мы виделись... и он был радостен, и -- кажется -- мы будем друзьями. В день нашего Рождества я должен был быть на "меценатском" завтраке в ресторане "Москва". Там я невольно стал центром, и пришлось говорить, говорить... -- но я все же и завтракал, -- и чудесно! -- были останки писательства, искусства... -- и сколько же моих _в_е_р_н_ы_х! Не ждал, -- я полагал, что _м_о_е_ идет в гущу русскую-эмигрантскую... а тут видишь, что захвачены... _в_с_е... -- вплоть до... левых в искусстве, до бывших снобов, эстетов, символистов! И можешь себе вообразить, что мои "простые", моя "нянька"531, мой "Горкин"... -- близки _э_т_и_м. Вот не думал-то! И молодые, и старики... захвачены... "философией _ч_е_л_о_в_е_к_а, -- Дари и Вагаева"! ждут "дальше"... Ждут... я не сказал им, что я пишу, что я слушаю твой голос... что я _ж_и_в_у_ тобой в моей работе, в моей жизни. Что я давно принял в сердце твой шепот, твое хотенье, твое дыханье "Небесными Путями", что я полнюсь тобой! Ольга моя, -- я эти дни был очень истомлен, с 29-го дек... -- твоим рассказом о жизни... я терзался... я -- болел, я готов был сжечь все... я писал много тебе, и чуть не послал, но _с_в_е_т_ во мне удержал меня, я пересилил страсти, я очистил померкнувшую душу, утишил сердце... М. б. когда-нибудь я прочту тебе, я сберегу до тебя... но не пошлю теперь. Я создал огромный обвинительный акт... -- я разобрал _в_с_е, и ты была бы потрясена, _у_з_н_а_в_ _в_с_е. Я _в_с_е_ раскрыл, все "петли", все обманы, все западни, все "случайно", и ты бы ужаснулась, какая под всем трясина. Я увидал тебя, светлую... вновь увидал... я тебя очистил в себе, снял -- для себя -- с тебя _в_с_е_ наносное, нечистое, все прикосновенья, поцелуи, вожделенья... -- и так мне жалко стало тебя..! И я прижал твою милую головку к моей груди, я ласкал твои щечки, я гладил нежно твои глаза... Я люблю тебя. Я благодарю тебя за прямоту, за откровенность, за самообвинения. Я болею сознанием, как мало пеклись о тебе, как мало было тебе нравственной укрепы... как одинока ты была в труднейшие полосы жизни... как ты ошибалась в людях, как "позы" принимала за истинное, как тебя... ма-зали... как тебя развращали, старались разбудить низшее в тебе, как приучали не смущаться грязным. Оля, не пиши мне такое, как я прочел у тебя, -- эти гадкие слова -- это са-ло жизни человёнков, похотливых... -- я разумею -- "о бабе" и подобное, о... "хороша для..." И это ужасное признание об "инкогнито", о желании от... сала... от этого похотливого куля с мясом -- ребенка! Оля... не черни себя, мне больно... Я тебя создал в себе -- чистую, целомудренную... Помни, что любовь творится так же, как и произведения искусства! Есть искусство -- пошлое, грязное -- не искусство, конечно, а потуга! -- есть порнография, есть -- прозаическое, есть поза-лирическое, есть рассудочное -- "поползновенья", и есть -- вдохновенное искусство! Так и любовь. И вдохновенность никак не исключает всей полноты любви -- душевно-телесной... напротив, в этой вдохновенной любви только, и другая, низшая сторона, получает наиболее чудесное и влекущее выражение, освящается вдохновенностью, принимает тончайший оттенок, самый интимнейший, самый влекущий. Возьми Пушкина: "Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем"532! Любовь вдохновенная, влекущая -- это любовь смиренницы моей... о, какое же это наслажденье! Пушкин _в_с_е_ понимал! Я тебе напишу полней. И вот, во всем твоем рассказе я не нашел и подобия этого последнего вида любви -- искусства! Ты ее еще не знаешь -- _п_о_л_н_о_й. Ты узнаешь ее, душевную, пока _в_н_е_ слияния полного... но ты уже чувствуешь ее ценность, любви этой. Я _е_е_ знаю. И я верю, что ты ее узнаешь. Это такой чудесный взлет _в_с_е_г_о_ в нас... и как же грязны покажутся -- после-то! -- все испытанные "касания", раздражения, поцелуйчики... "движения", жесты. Все это -- бездарная любовь, как бывают бездарные произведения -- потуги -- "под искусство". Люди не умеют любить. Они недалеко ушли от животных. И поверь, что у многих животных любовь красивей, чем у "глыб-кулей сала". Те только раздражают "центры", бунтуют мутную кровь, возбуждают и в других, стараются их сделать своими подобиями. Отсюда и -- "хороша для ..... ли!" Меня тошнит от этой пошлости, как когда-то тошнило и бунтовало от... Золя533. У людишек такого сорта, -- а их мно-го... "от пошлого" нет вкуса в любви... в лучшем случае они -- лишь копия обезьян. И развращавший тебя д-р No 3 -- от них первый, и, конечно, не "лучше многих". Не подобием ли был его "друг", тебя познакомивший и приглашавший его -- тебя -- ! -- осматривать!? -- "г-н профессор"? Судя по вкусу его "акафиста"... -- я представляю. Нет, довольно. Умоляю тебя, не пиши мне "голых" слов, я их не терплю, мне они страшны в твоих устах! -- этот цинизм... -- тебя совращавший. И эта "сцена" на горах, эти вдыхания "страсти", -- это же все грязнейшие суррогаты для возбуждения, как сивуха... а подлинное возбуждение, в котором все тонет, -- от вдохновенной любви, -- ее-то, такую, и имеет в виду "таинство", Бог в человеке! Там напряжение еще сильней, но как же чище, незаметней, -- все покрывается несжигающим опалением любовью! Ты этого не знаешь. И конечно, не докторам это знать, типа "язычников", я бы сказал "животно-похотливого". Господи, благодарю Тебя, за Олю благодарю! Олёк, это твой папочка, это святой о. Александр за тебя молил Господа! Олёк, милка, душка, светик, ласка, ласкунчик мой... останься чистой, светлой, просветленной, _ж_и_в_о_й -- от Неба, -- ты пребудешь всегда юной сердцем, телом, мощной Красотой -- моей нетленной Дари-Олёль! Я твоей силой-чистотой буду творить ее -- тогда. Оля, если бы ты узнала, _ч_т_о_ я писал тебе, о тебе! Я был в гневе, в страдании... но я был и в _п_р_а_в_д_е -- я _в_с_е_ разобрал... -- и ужаснулся, какая же подлость вокруг тебя творилась! И это "шампанское", эти "хозяева" на дипломатическом вечере... -- и сколько же "белых ниток", которых ты не замечала! Ты ужаснулась бы...
   Ольга, ты не знаешь еще, как я тебя люблю. Я тебе пошлю всю историю о Даше, и увидишь, _ч_т_о_ я преодолел, как и почему я остался нерушимым... -- это большая трагедия, -- _н_е_ _м_о_я! -- и как это все удачно разрешилось! Иначе я не мог бы дать то, что дал в своем искусстве! И ты не узнала бы меня.
   Вот уже 7 дней нет от тебя письма. Ты получила ли что-нибудь из Гааги? Я так просил послать тебе шоколадных конфет или белых цветов к Рождеству! Я писал м-ль Хааз что сосчитаюсь с их близкими в Париже. Меня волнует это. Они всегда были ко мне внимательны. Я им не дал твоего имени, я дал адрес Сережи и просил -- отметить: для русской читательницы в Голландии от русского писателя в Париже. Я тебе послал "Пути Небесные", чтобы ты еще внимательно прочитала... -- и ты бы м. б. нашла бы там -- _н_о_в_о_е... желанное. Надо роман этот читать не один раз. Мне вернули бисквиты, нельзя. А теперь, с 5.I, все посылки запрещены. Мне горько: я хотел послать тебе -- "Жасмин". Оля, если ты не будешь _ж_и_т_ь_ моими духами, которые я послал тебе, я заболею. Мне так светло, когда хоть малым могу порадовать желанную, мою -- _в_с_ю! мое -- _в_с_е_ в тебе! Олёк мой, как ты прекрасна, как умна, чутка, нежна... богата сердцем! Олёк, я не могу писать "твою историю", эти виды любви -- не _м_о_и, я их не воображу, мне претит. Материала у тебя много, но это все мне чуждо. Я не могу давать произведений искусства -- где _н_е_т_ Духа, где только "мясо", "страсть", или -- лирическая "поза", как с Г. Там много -- напускного, фальши, и -- похоти, прикрытой "позой". Там много лжи. Я это доказал. Я _з_н_а_ю_ этого "дядю, известного в старой России" и его скандал -- грязь! Ты бы ужаснулась. Но не могу оскорбить твоего слуха _э_т_и_м_ скверным анекдотом.
   Спешу, мне надо в два места, -- завтра еще на завтрак, потом за Париж.
   Начали топить, но это только насмешка, в комнате 9 Ц.
   Ты прислала мне себя -- фото, _н_е_ _д_л_я_ меня сделанный, -- "непринятый" (-- и я знаю -- почему непринятый). Прислала, зная, что родной писатель примет _ч_у_ж_о_й_ портрет. В первую минуту, узнав, _к_а_к_ родился этот портрет, я задумался... было движение -- вернуть. И жаль мне стало нежной, чудесной девушки русской, так оскорбленной, так заторканной жесткой и темной жизнью... -- и я поцеловал эти нежные, эти девичьи чистые черты, эти столько слез пролившие глаза -- и мысленно прижал к сердцу ее, бедняжку... всю ее в сердце принял. И сохраню, -- пусть в боли... И кусочек платья... _т_о_г_о, неведомого мне, зачем-то мне присланный. Я и его принял: это же _т_в_о_е, _т_у_т, в этом ты -- вся _ж_е_н_щ_и_н_а: "Смотри, вот в _э_т_о_м_ я тогда... прощалась". Да -- _ж_е_н_щ_и_н_а.
   Целую твои глаза. Твой Ваня, голубка моя!
   [На полях:] Ты подвергла меня "рассказом" пытке, но... я перегорел, _п_р_е_о_д_о_л_е_л_ темное в себе. Мне дорога Оля -- светлая, _м_о_я. И -- та, 10-летка!
   Молю: хотя бы в снах была ты -- _б_л_и_з_к_о! вся _м_о_я.
   Можешь забыть меня, но во мне ты -- _б_у_д_е_ш_ь! Только для тебя -- перепишу "Куликово поле".
   Ольга, получила книгу? Оль, а "ландыш", а из -- Гааги? Напиши.
   Доктор посылает тебе письмо. Это -- подвиг, для меня это. Он страдает письмо[фобией].
  

127

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   12.I.42,      5 ч. дня
   Светлянка лучистая моя, Олёлик, -- как и назвать -- не знаю, так во мне светишься, так тобой полон я, так тобой сердце искрится, все слова погасила ты, все пред тобою меркнет -- для меня! Сегодня мороз, но я весел-светел от твоих писем, от _т_е_б_я_ в них. Целую твои цветы снежные, живы они, тобой сияют. Сирень нежная -- ты, царевна, и гиацинты -- все ты, _в_с_я_ ты, и мотыльки окрыляются с каждым днем, все новые бутоны -- все ты, _в_с_я_ Ты! Оля, радость, свет, жизнь, сила, надежда моя, -- любовь моя! Ласковая-прелестная. Слышу твое дыханье, дышу цветами. Олель, дай же мне чудо, приди! явись, чаровница, -- все закружилось передо мной от твоей открытки 31 -- от твоего слова -- "хочешь..?" Если бы это чудо, весной..! Оля, я тебе всю правду, всегда, пишу. Ты поймешь меня: столько меня смущает... я же странный, я не мог бы взглянуть в глаза Сереже... ну, мне все казалось бы, все меня осудят, _з_а_ч_е_м_ я здесь. Не осуждения я страшусь, а му-ки своей страшусь, -- она все во мне придавит, все оцепенит, погасит. Ты понимаешь это во мне, ну... будто я все еще стыдливое дитя... не знаю, как объяснить тебе. Я буду ждать весны, ранней, м. б. многое другое будет. Сейчас я не могу и в Берлин ехать, получил сегодня извещение: мне не разрешат публичные чтения, а о лагерях и думать нечего. Я не боюсь и тифус экзантематик {Сыпной тиф (от фр. typhus exanthématique).}, безразлично, поехал бы, но... непреодолимо. Знай, если ты не совершишь _ч_у_д_а, я все равно пересилю в себе _с_в_о_е_ и добьюсь -- увидеть тебя. Молю: будь покойна, будь здоровой, детка, следи за собой, веруй -- _в_с_е_ сбудется. Как и для тебя, для меня встреча с тобой -- свет, без него не могу жить. Не слова это, Оля, -- правда это моя, -- нет мига, когда бы ты не была со мной, во мне, вся. О, я всю бы вы-пил тебя, влил тебя всю, всего бы себя отдал тебе! -- и тогда пусть бы конец. Но только тогда. Я буду жить только во имя тебя, во имя увенчания любви нашей. Олёк, сегодня письмо из Гааги, как я рад: тебе посланы ландыши! Конфет шоколадных нельзя, нет их, только 100 г можно бы -- пишут мне друзья. Но я тебе послал немного сам, и теперь жалею, что так мало, надеялся на Гаагу. А теперь -- посылки отменены, всякие. Счастлив, что успел послать тебе -- что хотел. "Пути Небесные" -- подари от меня маме, если можешь, -- надеюсь, что ты нашла в них мое сердце. Ах, да... все это так неудачно, _м_е_н_я_ все же нет, все мягко, слабо -- чувствую, вижу.
   Письма твои чудесны. Описала "праздники" -- "зеленый ужас-скуку" -- мастерски. Ты -- _в_с_е_ можешь! Ты вся -- дар, умна, зорка, сердце мое чудесное! -- так бы и обнял всю, всю... до крика, до боли, до... помрачения. "На море" -- очень метко, сочно, живо (страстно), верно... -- только "напевно"... -- бери _п_р_о_щ_е, меньше возбуждения, покойней. Понимаю, что это как бы "стихотворение в прозе", но много давать так -- трудно и для автора, и длят читателя. Не бойся, у тебя на все хватит силы-умения, -- ты же дала труднейшее -- сжатое изложение событий жизни, -- и -- одолела! А подробнее давать, со сценами, -- легче, поверь, больше _с_в_о_б_о_д_ы! Пиши -- что хочешь. Но лучше: _н_е_ о своем, а "через свое", -- через свой душевный опыт: описывай и "выдумывай" -- о других. _Т_в_о_р_и. И -- рисуй, рисуй, но уходи в творчество, -- и сохранишь себя. Не долго ждать, встретимся, и -- _в_с_е_ найдем, верь, Ольга моя милая. Обо мне не тревожься, я здоров, бодр, надеюсь, -- и твой, весь твой, во всем, всегда, _в_е_р_н_ы_й. Доктор534 ответил тебе. Только, глупый, помянул обо мне -- "увлекающийся". Я его не поправил -- он читал мне письмо, -- но этим словом он хотел сказать, конечно, -- "пылкий", страстный во всем, горячий, восприимчивый, стремительный. Не пойми превратно. Я ни _к_е_м_ не увлекаюсь: я увлекаюсь _ч_е_м-нибудь, меня захватившим: работой своей, планами, мыслями, вопросами, цветами -- твоими!!! -- когда-то -- "бегами", игрой в винт, -- играл тонко, но когда играл во Владимире на Клязьме, памятные 10 дней, уходя от соблазна, играл безумно, проваливая верные "шлемы". Любил винт чистый-классический. Я _в_с_е_м_ увлекался, что захватывало чувства, и... ни-когда не изменял Оле. Теперь -- было бы смешно и преступно... когда у меня _в_с_е_ потонуло в тебе.
   Вчера -- весь день на людях, вернулся к 9, а меня уже ждали мои "юные", замерзали у двери, -- забыл оставить ключ от квартиры у консьержки. Ну, я их покормил и заласкал, читал им -- неутомимый! -- Пушкина -- "Пир во время чумы" и "Бориса" -- Пимена с Григорием535. Сегодня утром -- снова нарочный от генерала Ознобишина, -- бывший военный агент -- до великой войны еще! -- у кого я был недавно. Умоляет -- на днях ему вторая операция, -- завтра, на завтрак! Я был неприятно озадачен. Оказывается, я так -- прости! -- "очаровал" всех у него, и его... -- молит -- "это даст мне силы перенести операцию, я столько поразительного услыхал, вся душа переполнена..." Ну, могу ли отказать -- в таких условиях! Меня теребят, и я бессилен отказать. Поеду. Что я за проповедник?! Мои книги дают _в_с_е... Ах, Олёк... ты не знаешь моего "Лика скрытого", посвященного в 16 году -- Сережечке! Там так мно-го... и страдания, и... предчувствий. М. б. ты выпишешь из Берлина (* Рассказ называется "Das verborgene Antlitz". Iwan Schmeljow. Стр. 35--47.) "Европейше Ревю", книга журнала янв. 34 г. -- тогда адрес был: Берлин, W. -- 35, Лютцовштрассе 91 а. Но там лишь часть рассказа, 12 страниц больших, -- философия полковника Шеметова536, -- _о_с_н_о_в_а_ вещи. А _в_с_я-то вещь..! -- я бы _с_а_м_ тебе прочитал..! Положил бы твою головку к сердцу -- и все бы тебе перелил в душу, так нежно, так любовно, с такой сладкой болью, Олёля моя... -- и нежно целовал бы твои глаза... и плакал бы с тобой над жизнью, над болью и страданиями людскими. _Т_а_м, в рассказе, _в_с_е_ дано, что потом должно было _б_ы_т_ь_ и что еще длится: _о_б_м_а_н_ ЖИЗНИ. И во всем -- _с_а_м_и_ виноваты. Там, в рассказе -- _д_в_е_ "системы" строить жизнь и познавать ее, -- сталкиваются: рацио, ratio, и... сердце, душа... -- самому смутно.
   Ах, как люблю тебя! До физической боли в сердце, до... крика в нем. Зову, жду, грежу, молю, молюсь, тоскую, вспыхиваю, горю... сгораю... -- сегодня особенно, весь взбит, рвусь к тебе мыслью, _в_и_ж_у... так воображаю..! -- _ж_и_в_у_ю, теплую, трепетную в моих руках, склоняюсь, ножки целую твои... безумствую. И сам за собой слежу, _в_с_е_ это _в_и_ж_у_ в себе, стараюсь сдержать себя, и -- снова рвусь, мечусь. Сегодня под утро... звал, звал... _в_и_д_е_л_ тебя, до страсти... -- что со мной! Ни-когда такого не было... Это _т_ы_... думаешь, сердцем льнешь, манишь, влечешь, чаруешь..? Ты -- чаровница, в тебе сила волшебная, невиданная мною... -- ты, будто, _ч_а_с_т_ь_ моей души, и потому я _н_е_ могу жить без _т_о_й_ части, без тебя, ищу, зову, томлюсь, пою тебя, молю -- дай же _м_о_ю_ душу... она -- ее часть -- в тебе... Оля, если бы случилось _ч_у_д_о_ -- огромное..! -- ты понимаешь, о чем я... чтобы ты продолжалась, чтобы _н_а_ш_е_ _ж_и_л_о, осталось для жизни... и без нас! Безумство? Нет, -- возможность. Я не хочу пройти мимо этой "можности"! это -- _м_о_ж_е_т_ _б_ы_т_ь, это _с_в_я_т_о_е_ для меня, такое упование..! -- Господи, Ты видишь, как я чувствую, как чисто, как благоговейно. Творчество любви, самое вдохновенное... -- _в_с_е_ _о_с_в_я_щ_а_е_т. В нем -- все тленное получает силу нетленного, очищается, и все страстное, от жгучей крови, становится почти святым. Девочка моя, прекрасная моя... все слова теряю, когда хочу выразить _в_с_ю_ любовь, ее неизмеримость, ее _с_в_е_т_ _в_е_ч_н_ы_й_ во мне. Целую тебя, святочка моя, нежка, умненькая, свет неугасимый... прелесть прелестнейшая! О, моя Ольгуля... дай же губки...
   [На полях:] Твой -- всегда -- до _к_о_н_ц_а_ -- Ваня
   Как ты необычайна во всем! А -- в _ч_у_в_с_т_в_а_х..! Чудо ты.
   Сбереги пасхальную свечку! Получила? А "Старый Валаам"? А -- меня? еще... -- ?
   Оля, слушай: прошлого, _в_с_е_г_о, -- что тебя коснулось, -- для меня _н_е_т_. Ты -- сама правда. П_р_а_в_д_а.
  

128

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   13.I.42,      9--40 утра
   Канун нашего Нового года.
  
   Дорогая моя Ольгушечка, _ч_т_о_ ты пишешь!? ... -- 29.XII -- "разобьюсь, как щепка" -- ! -- "что-то должно случиться", "так жить нельзя", "я так несчастна!" Господи... _в_с_е_ я понимаю, ласточка... и молю тебя: выдержи, не сдавайся, _в_е_р_ь! Будь же сильна любовью, единственная моя, светляночка! Мне легче, думаешь? Ты хоть с мамой, с братиком, ласковое слово слышишь, сама скажешь... а я -- все один. Ну, Ивик... ну, друзья, редкие, -- я же всей-то души не распахну, не оттаю хоть на мгновенье... -- только тобой и жив, далекая, солнце мое живое. Ведь _в_с_е_ ты мне, ты только! И когда _в_и_ж_у_ -- о, как вижу! -- твои страдания, чувствую их по письмам, -- а я их всегда в сердце держу, всегда томлюсь тобой... -- я мечусь, бессильный. И все же верю -- увидимся и сольемся сердцем, всем лучшим в нас! Не сможешь в Париж весной -- я изойду в усильях, клянусь тебе, мученица моя, святая девочка моя... _в_с_е_ сделаю, чтобы преодолеть свое смущенье, к тебе приехать, добиться позволения. М. б. посодействует мне наш Эмигрантский комитет, куда и я должен был войти... но я не люблю официальных "хомутов", дерганья... я очень "н_е_д_е_л_о_в_и_т", и заявил, что моя работа литературная требует _в_с_е_г_о_ меня, и потому я числюсь под титулом "почетного председателя литературно-просветительского отдела". Нужно было лишь _и_м_я_ мое. Так вот, м. б. мне за _э_т_о_ дадут поддержку, уповаю, т.к. управляющим делами русской эмиграции во Франции537 состоит партийный человек -- русский, -- который знает и ценит мое искусство. Кстати: нет надежды поехать в Берлин и устроить литературное публичное чтение мое, -- таковы условия времени. О моих планах -- посетить лагеря -- нечего и думать: вчера получил точные справки. А то я поехал бы, не взирая на погоду, на тифус экзантематик. Милуша, Олёлик мой... ох, как верить хочу, что добуду тебя, Жар-Птица! Ах, Ольгушка... ох, как верить хочу, что добуду тебя, Жар-Птица! Ах, Ольгушка... ты -- молода, у тебя _з_а_п_а_с_ -- можешь ждать... а мне каждая неделя -- убыль... и я все-таки, _в_е_р_ю! Слава Богу -- бодр, дивятся: какой все легкий, какой горячий... такой же запал и пыл! Да, когда увлечен мыслью, образом, -- я горяч, я в стремлении, весь. Силой воли, _ж_и_з_н_е_н_н_ы_м_ током во мне стараюсь себя держать на "укороченной узде", в мере, как цирковая лошадь. Это -- чудо-сила твоей любви, небывалая радость! Без тебя я давно бы сник. А теперь я с таким зарядом, столько воли творческой, образы ярко выпуклы, все кипит, все горит во мне. Пропою я тебе "Пути Небесные", -- обещаю, _в_е_р_ю. Ох, как сам зачаруюсь ими, _т_о_б_о_й, голубка... только один я знаю, только тебе шепчу, -- никто _м_о_е_г_о_ не чует. Молю: будь же бодрей, _д_е_р_ж_и_с_ь, роднушка, дружка моя чудесно-дивная, прелесть моя несказанная! Сама ты себя не знаешь... а я-то _в_и_ж_у! Вижу и говорю: мне надо Олю мою, мне _н_а_д_о, _н_а_д_о... для сердца надо, для моего _о_г_н_я_ _н_а_д_о_... для радости, для исхода моей любви: с _н_е_й_ только, с этой моей деву лей _в_с_е_ завершу, все важное, все _м_о_е! _Е_ю_ только и завершу. Но не думай, что лишь для этого ты нужна мне! Ты мне для всего нужна, и для тебя самой, для всей полноты любви, полной, никак _н_е_ стерильной... я хочу _в_с_е_й_ любви! О, как тебя целую, как ласкаю, моя неугасимая!
   Чудесно, Олюша, дала ты "праздники"! Не чуешь, а? А я все вобрал, все вижу, будто с тобой там жил и пропитался всем этим "зеленым ужасом", задохнулся в удушьи этом, -- веселей у чертей в болоте! А эта "тетка" несчастная, -- ах, тоска больная! И... виновата сама... безволием. Мучающееся полуживое мя-со... Ужас и -- отвращение -- _в_с_е, в чем ты жила два дня -- "праздничные"!? Фу-ты, какая страшная духота! Мне душно. И... гимны... _С_в_е_т_у. Видишь, чувствуешь, _ч_т_о_ такое наше Православие, наше свободное дыхание! Бешены мы, грешны, грязны можем быть... кромешники степные... но уж если душа вдруг загорится... слезами, радостью изойдем, растопимся и все растопим, и _Е_м_у_ -- _С_в_е_т_л_о_м_у_ -- гимн-то какой споем! как его мы восчувствуем, как взликуем! как оправдаем _в_с_е_ наше! Олёк, роднушка, кипучка милая, дергушечка нервная моя... в тебе такое же пыланье, _н_а_ш_е..! И ты никнешь? Да ты порой во всю силу твоей груди, сердца твоего огромного, славь и -- _в_е_р_ь! Будь молода, сильна, прекрасна, _в_е_р_н_а_ чудесному, что живет теперь в сердце твоем великом! Ты -- великолепна дарами Духа, ты так свежа -- да, _т_в_о_р_я, ибо ты творишь, не замечая, не постигая, _к_а_к_ ты мне _в_с_е_ передала письмом! И как же просто, и как же _я_р_к_о! Этим "ведром" за дверью... да ты _в_с_е_ этим одним ведром сказала! На все оглядка, всего -- боязнь! И "елка" ихняя -- не "Е_л_к_а", а... тоска зеленая, повинность, как и их "гимны" -- скверная "бухгалтерия". Они не умеют _ж_и_т_ь, они не умеют петь Господа, благодарить за жизнь! Они -- все дохлые, все удушающие. Ходячие тексты мутные, бормотуны немые и глухие, -- какие-то -- "сырой холод". Я _т_а_м_ охолодал и сник, тоской меня тошнит... -- и это ты в двадцати строчках _д_а_л_а! Дай, обниму тебя, зацелую, прижму к сердцу, моя красавица, умница, дар святой! Так и твори, в простоте, без "нажима", без "подчеркиваний", легким дыханием... -- у тебя глаз _в_с_е_ видит, и _с_е_р_д_ц_е_ все облекает и все -- _б_е_р_е_т! Я вижу даже, как сама "елка" сохнет там от тоски -- "ку-да же меня втащили!" И это твое -- "валандались -- до 1--2 ч. ночи"... -- не скажешь лучше! Молодец, Олёк! Ах, как целую тебя, от страшной радости, от твоего света творящего! Елка... тексты... пролежни... -- !!! -- какой же _в_о_з_д_у_х_ там должен быть! Лампочки от него-то и тусклы. И во все _т_а_к_о_м_ -- ты!!? твоя яркость, порыв к жизни, острота чуткости... -- Господи, какая топь! Тебе нечем было дышать. Да от такого -- в болото убежишь, в глушь лесную: там звезды на снегу играют, там елки дышат с тобой смолкой тонкой, здоровье в тебя вливают... там и галка заблудшая трепыхнется в "лапах", и ты услышишь, что и она _ж_и_в_а_я, и она живет, и она -- Бога по-своему славит и благодарит! Там ни "теток", ни надерганных фальшиво текстов, ни удавки, ни маски, ни душевной вони... -- там Бог во всем. Ты мне этой одной картинкой всю "закваску" ихнюю показала, и я мог бы _в_с_ю_ жизнь их изобразить, во всех проявлениях, -- по одному твоему такому удивительному наброску! Молодец, чудо-диво-Оля! Не хвалю тебя, а радуюсь тебе, _ж_и_в_о_м_у_ _д_а_р_у_ в тебе! Бог-Господь в тебе. И как же ты можешь клониться, никнуть в жизни... -- _в_с_е_ перетерпи, дождемся, увидим наш _ч_а_с, увидим наши _п_р_а_з_д_н_и_к_и, -- если удержим _в_е_р_у. Прошу тебя, девочка моя: ешь больше, копи силы, лечись, -- да, принимай селюкрин, он тебе силы даст, крови даст, нервы подтянет, -- а это самое важное! Как же я тебя чту-люблю. Олёк! Все твое, что было, -- его нет для меня. Для меня ты -- какую знаю теперь, какую несу в сердце, -- чистую мою, рвущуюся к жизни-свету, любящую меня, -- _м_о_е_ во мне неважном... любящую прекрасное, _в_е_ч_н_о_е, чистое, святое. Дай, обниму тебя, моя гуля, моя голубонька, моя певунья... -- пой, Оля, пой, дорогая... будь же бодрой... Я сегодня рано поднялся, в 6, и первая мысль -- ты, твое, о тебе... -- и счастье, что ты -- _ж_и_в_а_я, пусть далеко пока, но ты так _б_л_и_з_к_о, со мной, у сердца, вот тут, Олёк... я чувствую тебя, я тебя ласкаю, я тебя... о, как же люблю тебя, и какое же это счастье -- вот _т_а_к_ любить! так неизмеримо сильно, так верно, так светло-непобедимо! Весь в тебе, ну весь, весь... -- и пою в душе, да и не в душе... а кофе варил и пел -- "Приди под кро-вом... те-плой но-о-очи... кругом все ти-и-хо... -- над нами зве-зды -- небо ночи... они на на-ас с тобой глядят..." -- помнишь, из "Князя Игоря"? И с каким вкусом -- а в комнате 6 градусов, -- но это хорошо, что не 4! -- пил кофе... пустил электрический радиатор... -- у нас 3-го дня начали топить -- скупей скупого -- и... лопнуло в моторе что-то! -- говорят -- дня через два затопят... А мне -- плевать, могут и не затапливать. Вынесем все-с, и холод, и невзгоды. Все это такой пустяк, если вообразить, что в мире-то вершится, по... плану Божию! Тво-рится... -- что должно было быть, для того-то и ковали гвозди. У меня это в "Лике скрытом" еще в 16 г. было _д_а_н_о, -- тоска по мальчику, который был на войне, -- выдавила из меня тревогу-тоску эту и... -- предчувствие "обмана Жизни". А теперь... во мне спокойно, я живу Олей, я жду ее, я найду ее, ибо я _х_о_ч_у_ этого и верю в это. И целую, целую мою царевну, мою силу, мою веру, мою Олюлю... мою светлую, жгучку пылкую, трепыхушку, нежку, ласточку острокрылую, небесную... -- ну, дай же губки... я так тоскую по ним, по глазкам, по ротику, по сердечку... -- я слышу, как оно -- тукает, как оно _ж_и_в_е_т, держит в себе _с_в_о_е_г_о, выдуманного Ваню... -- ну, пусть... а все же любишь, о-чень любишь... ну, "песенки" мои любишь, и в них -- меня. А я тебя за тебя люблю, за ум, за сердце, за нежность, какой ни у кого нет... только у Оли моей... люблю за твои "картинки", за то, что ты -- из того же, что и я, -- _т_е_с_т_а... добротного, божьего, солнечного, творящего, вечного... Дай же губки, Олечек... вот, вот, целую.
   Спешу, ошибки сама поправь.
   Твой Ваня
  

129

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   15.I.42.     8 вечера
   Сейчас получил от I янв., твое и "общее"-привет538, а вчера от 4-го -- два, чудесное -- этот "крик" любви! -- и счастлив, что получила книги и духи, и конфеты. Ольга, изволь _ж_и_т_ь_ духами, съешь все варенье-грушку, для тебя же я старался: хотел очистить для тебя грушку, так хотел..! -- и вот, очистил и сварил-послал. И это было мне так радостно, хоть _э_т_и_м_ войти в тебя, моей заботкой, моей далекой лаской. О, нежная моя... эти твои -- "я сердце твое в _с_е_б_е_ хочу услышать". О, я понял, я страстно тебя обнял, воображением, до осязаемости, _в_с_ю... -- о, ты бы услыхала мое сердце -- в тебе! И отдала живое, новое... _с_е_р_д_е_ч_к_о, _н_а_ш_е! Оля, Оля... если бы ты здесь, со мной... вот, у камина, я посадил бы тебя в большое кресло глубокое... я обнял бы твои колени, прижался бы к тебе, моя пичужка... так ласкал бы..! -- так нежно-страстно, так уютно-кротко, так сильно-жарко... -- прости, чудеска... Нет, я не уничтожу ни одного из твоих писем, -- все они -- ты! разная, и -- вся ты. Я люблю и страстность твою, и даже неправоту твою, -- все та же пылкость. Поцелуем снял бы я твои слезы, слезы тоски-любви, когда ты в автобусе ехала. Не тревожься, я не страдаю от холода, привык я... -- и скоро затопят по-настоящему, -- мотор испортился. У меня и электрический радиатор в 1500 ватт -- у стола градусов 13--14. Чудесно ты о "звездочке" в рождественский сочельник, о папе, чуткая какая, детка. О, милое сердечко, как ты бьешься чутко... ах, послушал бы его биение, слил со своим, -- все ночи слушал бы, во сне как бьется. Оля-Оля... говоришь -- "пиши"! Я могу писать, когда захвачен чувством сильным к тому, о чем пишу... -- тобой захвачен, и тебе пишу! Все эти месяцы. _Ж_и_в_у_ тобой. Ты мне _н_е_ для писания, -- для _ж_и_з_н_и, ты мне для _т_е_б_я_ нужна, вся ты, как сила жизни, как свет жизни, как -- радость, как бодрость... -- и тогда -- работа! Ч_т_о_ бы я писал, и _к_а_к_ писал бы! Без тебя мне трудно, пусто, и -- кажется -- бесцельно. Но я себя заставлю, м. б. Не могу выкраивать часа 3--4 сряду, полных, забыться в _с_в_о_е_м_ мире... Надо что-то... -- не обедал? Надо отрываться, искать, что есть там, в кухне, -- моя старушка приходит не каждый день, у ней еще другие, -- у доктора Серова по четвергам, еще. Вот это меня гнетет, а я привыкаю к людям очень туго. Надо идти за молоком, за хлебом, за... _в_с_е_м. Что же, таков удел писателя, оставшегося одиноким. Странно, как я мог еще столько написать после Оли! Ты многого еще не знаешь из моего. "Старый Валаам", с 6-й главы писалось уже _п_о_с_л_е. "Куликово поле", "Филипповки", "Радуница", "Ледяной дом", "Говенье", "Вербное воскресенье"539, "Светлый день"540, "Виноград"541, "На Святой" -- !! -- "Рождество"542, дек. 39! -- "Егорьев день"543 -- июнь 39-го -- !! -- "Трапезондский коньяк" -- вот дана любовь-то "турчанки" к русскому офицеру! -- быль! -- "Крестопоклонная"544 -- март 39, одновременно с "Куликовым полем"! -- "Свет вечный"545, посвящен И. А. И. -- переведено на немецкий, в "Эуропэише Ревю", янв. 38-го, произвел сильное действие на читателей, писал редактор благодарность! -- можешь выписать, адрес я тебе дал вчера. "Лампадочка", дек. 36, "Покров"546, янв. 37, -- удачно, кажется "Глас в нощи"547, -- рассказ родился на могилке Оли, март 37. А ты знаешь "Милость преп. Серафима"? -- о моей болезни, сне-предсонье, -- я почувствовал, что операции _н_е_ будет! И еще -- "Заветная встреча" -- моя 2-х часовая "лекция" о Пушкине, произведшая фурор в Праге548! Я был страстен -- и _в_з_я_л_ _в_с_ю_ аудиторию. И -- влюбил в себя 15-летнюю девчурку. О, что за письма она писала мне, в бреду вся! И -- тогда _т_а, инженерша, Катя, -- я ее так _н_е_ звал, а Екатерина Дмитриевна, -- а это "про себя" -- она мне ни-как не нравилась, а просто... -- любопытный экземпляр. И сколько еще не вошло в "книги"! "Каменный век"549 -- большая повесть, жуткая, крымская. "Чертов балаган"550 -- жуткое и -- острое, удар по интеллигенции. "Панорама" -- "потрясающее", как называли, боялись печатать гг. масоны из "Возрождения"551: страшный удар по "интеллигенции"! -- Да, я не могу винить "народ", во всем -- преступление интел-полуинтеллигенции! "Солдаты" -- почти книга, брошено. "Иностранец"552, -- страниц 80 -- и не плохое, -- брошено, в 38, в Швейцарии, -- переутомился, заболел. "В тумане"552а -- как и "Панорама" -- эти два очерка должны бы войти в будущее издание "Солнца мертвых". Видишь, сколького ты, моя дружка, еще не знаешь! Ведь я работаю, -- если я _с_в_о_б_о_д_е_н! -- очень скоро. "Няня" была дана в 2 мес., "Солнце мертвых" -- что-то всего 3--4 мес. Я -- горячий, страстный в работе, как и во всем, что меня захватит, -- как вот любовь к тебе! -- но _э_т_о_ и несравнимо! Потому так и пишет Серов, -- да, отец Ирины, -- "увлекающийся".
   Жду продолжения "поездки с шефом". Олёк, мне все важно -- твое, особенно из детства, о _т_в_о_и_х_ мечтаньях детки. Напиши мне: о твоем первом "грехе", и о Светлом Дне -- 40 по кончине папочки, о сне в Бюннике -- Богоматерь! -- о сне "крестном" -- ?!! -- Об одном папином прихожанине -- "Чаша"... О чуде с тобой -- 3-леткой -- о, как целую я эту милую дитютю! -- Оля, я тебя _в_и_ж_у... я всякую тебя воображу, я всякую тебя люблю... -- ты ведь самая мне родная, будто ты одной крови со мной... -- мы же с тобой _ч_и_с_т_ы_е, славяне, ты -- славяночка! Я -- от земли, прадеды мои были государственные крестьяне... Богородского уезда, Московской губ. -- самой разбойной волости, Гуслицкой, откуда фабриканты Морозовы553 -- с нами как-то в родне, через прабабку Устинью554, -- святую! -- "гуслицкие" известны выжелкой {Так в оригинале.} фальшивых бумажек, -- Морозовы! -- но не мои: мои всегда были малого достатка, должно быть от "фантазий", -- отец вот, как он задумал "Ледяной дом"! -- эх, прочел бы моей милой! Для тебя, Ольгуша, _в_с_е, _в_с_е, _в_с_е... всего себя отдам! Вот и не видел вживе, не слыхал твоего голоса! Как хотел бы знать, какой. Бывают голоса, -- в них -- _в_с_я_ женщина! Помню голос артистки Малого театра -- Лешковской555! Вот сочный-то, живые хрустали, так и слышишь: "я -- _ж_е_н_щ_и_н_а"! Не была красива, в жизни страшная неряха, всегда непричесанная, туфли на босу ногу, но... "Божией Милостью" талантище! Я, гимназистом, помню ее первое появление на сцене в "Старых годах", Шпажинского556. Играла инженю. А в "Волках и Овцах" -- "черничку-у"..! -- ах, сердце играло от ее искусства. Ну, и голосок! Еще -- у спикерши, в бесовском радио... голос меня _т_р_е_в_о_ж_и_л. "Духовна" ты моя, нежка-поповна! Вот, где _к_л_а_д_ы-то! О, Россия наша! Какие девушки наши! какие!! Ду-ши-то какие! Я только чуть коснулся их... в своей работе. Правда, я много дал... Анастасию Павловну, Дари, Пашу, Катичку из "Няни", -- и... [душу] _р_у_с_с_к_у_ю_ православную -- чудесную какую -- Горкина! Господи, благодарю Тебя, за _в_с_е!! О, "Богомолье", -- _л_у_ч_ш_е_е_ мое, так сердце мне говорит. "Старый Валаам" -- _р_о_д_н_о_е_ тоже, о-чень! Да, я знаю, много сердец мое вбирает, им живет, пусть часом только. -- Мережковский... -- ты верно пишешь: "сердца" там нет и тени. Это -- "холодный кипяток", так кто-то определил его. "Из книг сличал". Склеивал, по нужному рецепту: тезис, антитезис, синтезис, так во всем. И. А. написал о современных писателях557, выбрал 4: Бунина, Ремизова, Мережковского, меня. Дал мне прочесть. Меня -- вознес очень высоко. Бунина -- проанатомировал умно, отметив "родовую сексуальность". Ремизова -- т-так, пощекотал. Мережковского -- буквально... разда-вил! -- в ничто. Я ему сказал: за-чем? Убьет вас "кирпичом" -- у него тома тяжелые, например "Атлантида"558, -- он, ведь, выбирал "самое кричащее", -- привлечь. И. А. решил Мережковского выпустить, т.е. выкинуть из книги. Жаль, книга не появилась, печататься должна была в Риге, -- все спуталось. Обо мне читал в Берлине, две лекции559. Ты, пожалуй, не слыхала. Его _в_з_я_л_ -- особенно -- мой рассказ "Свет Разума". Время -- лучший оценщик: "Человек из ресторана" -- имеет возраст 31 год, и жив доселе. "Богомолье" будет жить... как и "Лето Господне". И -- "Чаша", и "Пути", и "Няня", и "Солнце"... -- это "вехи". Иные у образов их держат -- "Лето Господне", "Богомолье". Говеют с ними... !! -- верно, как и ты, -- писала! Я -- Бог помог -- дал родную ласку, душу нашу, лучшее в нас, грешных. Дитя мое, как я люблю тебя! Вот, за твое сердце, за твою душу люблю... И вспоминаю, как я пел моим "Что затуманилась зоренька ясная...". Конец такой -- это "разбойничья песня" -- "Много за душу твою одинокую... Много я душ загублю... -- Я ль виноват, что тебя -- синеокую! -- там "черноокую"! -- больше, чем ду-шу люблю?! ..."
   Ласточка-касаточка, обласкала ты меня, нежка моя. Сегодня начну переписывать для тебя "Куликово поле". А сперва -- на письма твои отвечу. Да, ты про какую-то ниточку спрашивала: но то письмо было скреплено не ниточкой, а тонкой металлической скобочкой золотисто-медного цвета.
   Получила ли 2-й экземпляр "Путей Небесных"? Нашла ли при 2-м чтении -- живое, желанное душе твоей? Ох, как всю обнимаю! Во сне тебя видел: полненькую, круглоглазую-голубоглазую... и что-то -- очень "близкое", ты сидела на моих коленях, спинкой... и я целовал тебя в шейку...
   Твой Ваня
   [На полях:] Моя Арина Родионовна, болевшая 2 дня, явилась опять. Жгу электрический радиатор. И не унываю. Ах, Оль, как осветилось мне -- увидал -- Оля Шмелева! Это -- _д_о_л_ж_н_о_ быть! Люблю!!!
   Об истории с Дашей _н_а_п_и_ш_у!
  

130

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   16. I. 42       1 [ч.] дня
   Ольгуночка, дай губки! Вот, вот, вот... Зима переломилась, ждать недолго, будем верить. Счастлив, что хоть издали мне удается наполнять твою взыскующую душу, такую страстно-жадную. У Тютчева я крестиком пометил стихи, связанные с Денисьевой -- не Денисовой, как в книге. Да, страстная была у нее душа, как у тебя. Ее характер дан Тютчевым в стихотворении -- "Ты волна..."560
   Если бы вместе были, каждый день наполнялась бы душа твоя новым, _з_н_а_ю! Это была бы вдохновенная любовь! Бывает и бездарная, и -- грязная, и -- прозаическая. Ты вдохновенной любви еще не знала, вижу по "повести". С американцем -- у тебя-то была м. б. и вдохновенная, а у Г. -- "с оглядкой", полу-стерильная... и он уже _в_и_д_е_л_ "субтильную" -- не куклу, "куклы" не "выпускают в трубу"!
   Я написал тебе _в_с_е_ о Г. и не послал, не захотел "мутить". В_с_е_ было обставлено в русском духе, чтобы подманить птичку родной прикормкой. И сколько же "случайностей", как в бездарном американском фильме! И Эллен, и "дама" на дипломатическом вечере, и "хозяева"-подлецы, спаивавшие шампанским "птичку", и -- "напишите ему", и "пари", и "случайное совпадение": в одном доме и учитель "священного языка", на котором тоже можно отлично лгать, и Г., и "паристка": и твои шаги, "слившиеся" с шагами Г., и остановка мотора, и выпихиванье "паристкой", и -- "открылась дверца". Подумать: захотелось "невольно к этим грустным берегам..." -- где жил учитель "священного языка"! Тебя поймать хотели, сделать любовницей, _п_о_к_а... Чудесна "поза", это при сильном-то чувстве -- "поза": "Мечтам и годам нет возврата"561... -- но можно вернуть "добрые отношения"... "женитьба ничего не изменила"... -- для Г.! Ну, "гарсоньерка", обставленная в русском стиле, с краденым образом, м. б. даже из твоей церкви в Рыбинске... -- тогда ведь мо-да была на русское! А где же "пуля в лоб"? Лгалось на "священном языке"? И -- бедный же Чехов с Пушкиным! И их пустили в дело. Что за пошлость! Ну, словом, я такой реквизитуар {Обвинительная речь (от фр. rékuisitoire).} тебе написал -- не послал... -- жаль тебя стало, девочку пылкую, чистую. А о докторе No 3 -- "и это был -- "лучше многих""! Я -- в ужасе. И это "Дима", какая "близость"-то... а ты -- ни единой "сцены" не дала. И... "Микита"... -- какая... слова не найду. Я был так пронзен всем этим... и это "инкогнито", меня повергло в отчаянье. Дать жизнь от "мяса", хотеть ребенка от циника! Ну, не раскапываюсь в твоих "случайных встречах", в этом "беганьи друг от друга", при котором все время -- "встречи". Ну и профессор, "познакомил"... приглашали "осматривать" чистую девушку... кем? Циником. Сластеной, похотливым. Воображаю, как он разжигал, умело... бунтовал твои "нервные центры"! Весь он в этом -- в женитьбе на мясе, "хороша для... постели"! Тьфу. Я весь в страдании, когда думаю об этом, _в_с_е_м. Но... прошлое твое... -- Бог с ним. Я преодолеваю _в_с_е. Ты -- для меня -- нетленна. Хочу так верить. Ты боролась, вижу. Ты -- страдалица, моя бедная Оля. Для скольких -- _с_н_е_д_ь! И -- только. Душу твою... _к_т_о_ _в_и_д_е_л?! кто -- щадил? наполнял? чутко всматривался в ее красоту?! Ведь только во вдохновенной любви -- земная любовь освящена, вознесена, укрыта, поглощена... -- и дает плодоношение -- святое почти. Тогда ничего не стыдно, тогда все -- _п_р_а_в_д_а_ и благословение! Тогда -- брак. Тогда -- свет, святое счастье. О, как бы хотелось мне с тобой пожить -- зимой даже -- в чудесной обители! -- под Москвой -- Саввы Звенигородского монастырь562! Леса. Снега. Звезды. Жаркая-жаркая светлица, пол белый, еловый. Прогулки на лыжах. Всенощная, рука в руку. Молитва, жаркая, в любви. Чувствованье друг друга. Теплая светлица, ужин, чудесный... отлично готовили осетрину по-американски, московскую солянку, блины... Помню, как мы с Олей и Сережечкой, в 12 году, и кто-то еще... -- провели так дня три. Днем -- на лыжах, ходили за 4--5 верст в Дюдьково, -- где действие моей повести "Росстани". Там я, 12-летний, впервые влюбился, до сладкой муки, в Таню-девочку... -- вот ей-то я сунул "вишни" когда собирали землянику -- "История любовная". С тобой бы мы ско-лько пережили бы чудесного, моя Ольгуля! Как бы жарко любились! И слушали бы впросонках перезвон часов. И я -- ночью -- ты чуть дремала бы, усталая... -- смочил бы жаркие твои губки абрикотином, сладким апельсином... и нежно целовал бы свою леснушку-лыжницу! А кругом -- бор, мороз, в нем звезды лучистые, и -- просыпались бы от солнца -- о, яркого какого, со снегирями на голубом снегу! -- и -- просфоры горячие, с теплым кагором... -- обедня, _с_в_е_т_л_а_я_ такая, -- и жажда жизни, любви, еще любви, еще, еще, еще... -- щечки твои в морозе рдеют, глаза чудесно ярки, полны счастья, неги, нежки... -- и верст на 20 на тройке, с бубенцами, -- лыжи сзади, стояком, -- морозной пылью веет, вот и станция "Голицыно", купе, Москва... к Эйнем -- коробку шоколада с ликерами, и -- дома, теплый воздух, цветы, оставленная рукопись... -- успею! -- и ты, в качалке, мягкая вся, теплая, желанная, -- всегда желанная! -- и... наполненная _н_о_в_ы_м, свежим, бодрая такая... -- завтра будешь набрасывать "зимний монастырь", сугробы, тропку с лыжными следками, сосны на обрыве, над "Русской Швейцарией" -- так звали место там, -- о, красота какая! И... -- сама не чуешь, а под сердцем "снежное дитя" -- святое _ч_у_д_о! Ах, воображенье! Зачем я _э_т_о_ _в_с_е? Завтра? Вернисаж, лежит билет, выставка картин... новая драма в Малом, "Град-Китеж" в Большом, ужин в "Праге", рябчики, волован с омарами, навага... помнишь ли навагу? -- и столько планов в сердце, в голове... -- к столу, к столу... и "новое рожденье", роится что-то, еще совсем неясное, но... тянет... "Ольга, не приставай... пиши свою картинку, я -- свое". "Нет, Оля... приставай, всегда... ну, сядь сюда, ко мне... Олёк мой, киска... дай же губки! О, милые фиалки... вся ты -- душистая, вся теплая... такая... киска! Ну, сядь ближе,., ну, теснее... ближе, ближе... К черту телефон, совсем не время... пускай трещит..." -- в тебе, в тебе весь, все забыто, плывет, уносит... Как я раздразнил себя, как _в_и_ж_у... Господи, а время все уносит... и события хромают. Ну, пусть мечты... но сладко жить в мечтах, они так ярки, до... изнеможенья. Помнишь Пушкина: "Мороз и солнце; День чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный... -- Пора, красавица, проснись: Открой сомкнуты негой взоры, Навстречу северной Авроры, Звездою севера явись!"563
   Ни у кого не была "первой"? Как так? Ты для меня -- _п_е_р_в_а_я, _т_а_к_а_я! Что о завещании? напиши. Почему мне -- "плохо" -- ? Без тебя -- да, плохо. Почему странное действие селюкрина? Он дает тебе кровь, витаминит тебя, дает силу, аппетит, питает нервы. Это -- твое спасенье. Да, папочка твой Ей служил. Иначе не могло быть: он же большое сердце! Не бойся, пиши "словом": можешь. И -- рисуй. Но не проводи часы в "трепетаньях", это же мучительно, бесплодно. Заполняй все свое время, душу. _Ж_и_в_и_ хоть этим, только _ж_и_в_и. Да, я хочу увидеть "живую" Олю, и не только увидеть, а и... _л_ю_б_и_т_ь_ ее, свою женку. Да, чудесно: ты должна быть Оля Шмелева! Ты -- уже есть она, для меня. Азалию поцеловал, духи вдыхаю, "каплю" слизнул, за твое здоровье. Хотел бы тебя выпить. И быть пьяным тобой. От тебя можно опьянеть, _з_н_а_ю. Теперь вот -- пьян тобой. Ты чудесно дала встречу Нового года. У сердца держала? Но я другой тут, фото никуда, я -- сильнее взглядом и лицом, тут -- мягко-слабо, никуда. Да, я в натуре -- старей, конечно, рубцы жизни, но я -- глубже, а не "манная каша", не "известный скрипач", как можно судить по большой фото, если б ты ее имела! Там, правда, глаза... на малой -- нет глаз, все стертое, слабое. И все же страшусь, что ты -- у, какой! -- скажешь разочарованно. Если б десяток лет скостить! _В_с_е_ бы я вернул! Да, 16 и 19 -- был в волнении. О "девушке с цветами" ты ничего не писала, только "спасибо за ромашки". Думал -- расстроилась, -- о "далях"-то! Напиши об образе. Какой образ предносился тебе, 10-летке Оле, в церкви? -- давно прошу дать! О. А. скончалась от грудной жабы. Не хотела лечиться. Лечил и Серов, он-то и определил, в 33-м г., но, мягкий, не настаивал, _м_н_е_ _н_е_ сказал, что "жаба": только -- расширение аорты. Не велел работать, а она убивала себя, мучилась о Сереже, не хотела жить. За 2 недели подлец доктор -- Аитов564, перед нашей предположительной поездкой за границу565, сказал: "ни-чего... снимок ничего не дает мне, у вас сердце молодой женщины!" Не прописали даже "тринитрин"! У ней всегда последние 3 года ломило грудь. 21-го июня -- приступ. Стихло к ночи. Утром 22 -- снова, я метался. Мне больно писать. В 1 ч. 20 мин. -- конец. Ее негодяй доктор (Чекунов) убил. 3 последовательных впрыскивания "понтапона", а она "доверова порошка" еще молодой не выносила. Она уснула! Я тебе все писал, -- не получила разве? Сняли с нее фото, -- как спит. И как прекрасна! Я _в_с_е_ писал!! Ты забыла? Как в гробу лежала, как я читал над ней, как украсил ее головку белыми лилиями! -- Царица!
   Пылкость -- от отца. У него она проявлялась в делах и -- кажется в любви... -- серенькие связи были, не поэтические, думаю. Любил красивую молодую женщину, кормилицу старшего брата, -- "русская красота". Очевидно, нужно было мотать "излишек сил". У меня -- в творчество ушла вся пылкость, _у_х_о_д_и_л_а. Но полосами я не писал, по полгода, году... -- тогда -- я _ж_и_л, но... однолюбом, Оля! С меня было довольно _ч_и_с_т_о_й _моей, смиренницы. Нравится "ужгородская" карточка? Да, "свободный" я тут, похож, и... если бы ты впорхнула под руку, так бы и приросла, -- не отпустил бы, конечно. Что ты все повторяешь: "если бы ты _в_с_е_ обо мне знал!" -- ? Кажется, _в_с_е_ знаю. Что же еще-то? И так ты меня истомила своими "поцелуями"! Ну, я не ставлю это в вину... -- очевидно, странно ты была воспитана, _л_е_г_к_о_ смотрела. И я... порой... смущаюсь... страшусь.
   Жду окончания поездки с "шефом". Предвкушаю какую-нибудь "выходку". Все же удивляюсь твоей выдержке, достоинству, серьезности, уму, знаниям, -- ты же большое дарованье. Все даровитые (и -- я) -- требуют "жизни чувством", знаю. Знаешь, ты могла бы стать, при другой структуре душевной, -- а м. б. при большей напористости... -- _м_о_д_н_о_й... -- щажу твой слух. И не было бы нашей "встречи". Прошлое твое слишком "насыщено", -- ясно, что в тебе сильно выражен этот с-ап {Игра слов: с-ап -- sexe-appel (фр.).}, что _п_р_и_в_л_е_к_а_е_т. Скоты тебя пробовали развращать, раздражать. Умело. Могли довести до... _я_м_ы. И доктор No 3 -- главный скот. Пишешь: "как он молился, Ваня!" Это ты по "тени" судишь? Ну, ты ошибаешься: _т_а_к_ _н_е_ молятся! Молиться -- значит, душу Богу открывать: не жестами это творится, а внутренним гореньем. В тишине, в покое, в созерцании. Не -- в кривляньях, взмахах рук, трясении головой и проч. Все это -- от шаманства, от переполненности грязью, _м_я_с_о_м... И странно, _к_а_к_ это ты всегда "сталкивалась" с этим кулем мяса! Даже была свидетельницей его: "развратничал на твоих глазах с девчонкой". Каким же образом? И почему ты -- свидетельница? И почему не дала ни одной "сцены"? и почему все "встречи" -- и на море? Воображение мне дает много смутного... и непристойного. Мне больно... но... что же можно изменить? Мне грустно. Опять я сам себя расстроил. И тебя. _H_e_ надо было тебе этого касаться. Искренна ты... -- и, кажется, _н_е_ _д_о_ _к_о_н_ц_а. Ибо ты писала: "теперь я люблю другого, забудем _в_с_е, _в_с_е..." Значит, _б_ы_л_о_ _ч_т_о-т_о, _ч_т_о_ надо бы забыть? Представляю, _к_а_к_ он разжигал тебя, твою "восприимчивость", "некоторые нервные _ц_е_н_т_р_ы", как знающий их назначение, хоть, быть может, и плохой врач. Ты поддавалась. Что это за "Цайтлозе"? Не знаю. Как по-русски? Дурман? головолом? Фиолетовые, шапками, растут в оврагах -- "болиголов"? Меня дурманит "любка", "ночная фиалка", "восковка", из редких в средней российской полосе орхидейных. Все твое "возбуждение" на горах происходило от "нервного расстройства", которым наградил тебя "достойный врач", и оттого, что твоя душа _с_п_а_л_а, была усыплена "поверхностными раздражениями". Не давал ли тебе "порнографического чтения"? Есть мерзавцы, которые пишут сознательно о низком в человеке, да и в человеке-то полусвихнувшемся. Таков английский прохвост, -- умер, слава Богу! -- Лауренс566, что ли... Я его сознательно не читал. Но знаю по критикам, смаковавшим в отзывах (жидки-критики!). Эти упивались, как и иные "женщинки". Там что-то о "любви к силе самца". Но это обычно у "пустых" душой, англичанок и американок. Этой дряни много было в Париже, по дансингам искали "случки". К несчастью, иные наши отличались, кавалеры, содержанты. Немногие. Было _э_т_о_ и в России, но это -- "с жиру", или от -- пустоты. Такие -- по темпераменту -- для проституции: не социальные дурные условия гонят в проституцию девушек и женщин, главным образом, а... "темперамент", т.е. -- легкость раздражения определенной "сферы". "Жертвы темперамента". Подумать: ско-лько было в России монастырей женских! десятки, сотни тысяч девушек-белиц, молодых монахинь. Их душа _ж_и_л_а_ чистым, и они легко бороли страсти. Не катались по земле и не вдыхали "страсть" из цветов. Тут -- больное. В моей Дари _э_т_о_г_о_ _н_е_ будет. Я ее сохраню. Иначе -- провал ее. Ее "сгорание" будет -- _и_н_а_ч_е. Она слишком целомудренна, при всей страстности. Тем-то она и влечет. И не подумай, что доктор No 3 дал толчок к моему "атеисту-цинику", врачу уездному в Мценске567: я его задумал, _н_е_ зная ничего о твоих "докторах". Я, кажется, тебе писал? Еще года три задумал, -- дать "нигилиста", 70-х годов.
   Целую, Олёк! Твой, расстроившийся, Ваня.
   Оля, _ж_и_в_и_ духами, всеми. Варенье -- грушку съешь, _в_с_е. Иначе -- заболею, помни.
  

131

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   17. I. 42     1 ч. дня
   2-ое письмо с "Куликовым полем"
  
   Милая Ольга, продолжаю "Куликово поле" -- для тебя: хвостик I-й главы и II-ю. Рассказ постепенно становится углубленней, как увидишь, -- парижские жидки и "левые" -- безбожники пришли от него в ярость: как смел Шмелев так "кощунственно" ввести в литературу _ч_у_д_о! Идиоты: _ч_у_д_о_ вошло _с_а_м_о_ в литературу русскую, ибо, во-1-х, она сама -- чудо, а, во-2-х, это _ч_у_д_о_ моего рассказа _д_а_н_о_ Жизнью. В основе -- неоспоримый "случай", сообщенный мне под клятвой, людьми чистыми, проверенный мною до бесспорности. Этот "случай" был мне сообщен у могилки Оли, человеком культурным, которому передал о "чуде" -- видевший участников этого "чуда", со слезами ему -- тайно -- открывшихся. Я два года таил этот "случай", -- он был мне дан в 2--3 словах, -- я _в_с_е_ наполнил сам, т.е. сам как бы "повел следствие", внес, конечно, много из своего личного опыта, -- разговор с профессором, "абсурд", и -- самое трудное! -- _я_з_ы_к_ Преподобного. Сколько я тут положил души -- это только я знаю: без _п_о_м_о_щ_и_ свыше я не мог бы одолеть трудностей. Жиды, конечно, и не чуют, как трепетал писатель, вводя в искусство Небожителя. Моя главная цель -- показать, что -- для Духа -- нет ограничений во времени и пространстве: _в_с_е_ _е_с_т_ь, _и_ _в_с_е_г_д_а_ _б_у_д_е_т, -- нет границы между _з_д_е_с_ь_ и -- _т_а_м. Этот рассказ заставил плакать И. А. и -- поставил вопрос: не сомневается ли сам писатель568, как его все же несколько скептический "следователь". Нет: ни "следователь", ни писатель, как увидишь, _н_е_ сомневаются. Конечно, этот _о_п_ы_т_ -- вообще, единственный в литературах, если не считать "Путей Небесных", "Милости преп. Серафима", также.
   Любопытно, какие чувства вызвал бы этот рассказ у европейцев! _П_о_н_я_т_ь_ _и_ _п_р_и_н_я_т_ь_ его может, конечно, вполне, лишь очень простая или уж очень _т_о_н_к_а_я_ -- в религиозно-философском смысле! -- _р_у_с_с_к_а_я_ Душа. Я счастлив, что могу _о_т_д_а_т_ь_ этот мой, "самый заветный"! -- _т_р_у_д. Люблю тебя! -- Кому -- отдать? -- Тебе, Оля, -- чуткому сердцу твоему, -- ты сохранишь память о _с_в_я_т_о_м, непрестанно наполняющем _ж_и_з_н_ь, только редко чувствуют это люди. Милая, всегда чувствуй это, всегда верь в это, -- и будешь радостна и благодарна Богу за то, что вызвана к жизни, что принимаешь ее -- как Дар{Далее следует текст рассказа "Куликово поле", гл. 1--2.}.
   [На полях:] Целую мою дружку, единственную мою, _ж_и_з_н_ь_ мою, -- тебя, моя Олюша, о, моя трепетная! И ка-к же люблю! Нет меры этому чувству. Твой Ваньчик
   Оля, я о-чень хочу писать "Пути" и... любить Тебя! Я -- _г_о_т_о_в.
   Прости, Олёк: эти пятна от духов!
   Знай, Олёк: переписываю и чуть иногда правлю: это последняя редакция, самая окончательная, _д_л_я_ _т_е_б_я_ _и_ _п_е_ч_а_т_и. Сохрани же. II книга "Путей" -- будет посвящена Тебе, и -- 3-я. Твой Ванёк.

132

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   18. I. 42      7 вечера
   Ах, милая Ольгуля, как же меня и восхитило, и опечалило твое письмо от 7 на 8 янв.! -- вчера вечером полученное! Ты удивляешься, что "Пути Небесные", посланные 2-го, -- нет, 3-го! -- уже пришли, а письма нет. Да, так и _д_о_л_ж_н_о_ _б_ы_л_о_ случиться, должны были придти вовремя, к Рождеству, и _о_н_и_ были, и я... я был в них, и я поздравил тебя, родная, я был с тобой, около тебя. Я же на елку твою пришел, я _х_о_т_е_л_ так, всем сердцем, и это исполнилось, но ты не _у_в_и_д_е_л_а_ меня! А я был, и "аз есмь" с тобой. Да, в моей книге, в моих "Путях Небесных"! Ни Марина, ни Алеша не дали меня тебе, а я сам себя дал тебе! Да ты вчитайся во _в_с_ю_ книгу, разве ты не увидишь меня? разве не встретишь твоего Ваню, _т_а_к_ восторженно о тебе мечтающего, далекого -- и близкого такого!? Я провел с тобой вечер Праздника, я был у тебя _т_в_о_и_м, любимым, светлым Ваней, живущим тобой, только тобой одной. Что ты, чудесная, сделала со мной? какой силой, какими чарами? Лаской, сердцем твоим, единственным, неповторимым. Девочка нежная, -- ты -- ребенок еще, совсем дитя, ты можешь ловить губками снежинки, _п_и_т_ь_ их, радоваться им, родному! Ты дитя Света, Оля... -- и такой останься, всегда такой пребудь, -- это же так чудесно! Найди же меня, и поцелуй, хоть раз. И я _у_с_л_ы_ш_у_ это, радостью в сердце скажется, за тысячу верст почувствую!
   Странно мне, что ты не получила и другой привет мой: корзинку ландышей! и еще -- свечки на елку твою. Я обо всем подумал, распорядился. Только вот бисквиты "Дрикотин", очень хорошие, и чудесные бретонские крэпы мне вернули: это продукты тикетные, не проходят. А с 5-го кончились _в_с_е_ посылки. Из свечей красных -- их 5 -- сохрани хоть одну для Светлой Заутрени: будешь _о_д_н_а_ _т_ы_ -- с такой: таких больше нет уже, я достал 5 из последних 16 во всем Париже! Друзья мои из Гааги написали мне -- я тебе уже писал! -- что дали заказ известному цветочнику в Арнхеме, знакомому знакомого их брата, и заказ должен был быть доставлен в адрес Сережи. Коробки шоколадных конфет, по справкам в лучших кондитерских Гааги достать невозможно, с трудом давали по 100 г -- жалею. Но, предчувствуя это, я все же послал тебе из Парижа маленькую коробку, как мог достать: не дрянь ли, а? Я рад, что все, что хотел послать тебе, послано было вовремя, как раз _д_о_ 5-го янв. Неужели ты уже отдала переплетать "Пути Небесные"? А я _д_у_м_а_л_ -- в мягкий бы переплет переплела, в полотняный! -- можно в трубку свертывать, -- знаешь, есть такие? Мои российские книги569 Оля отдала переплести в мягкое, только, правда, кожаное, бордо, -- и они должно быть теперь где-то... у какого-нибудь любителя-комиссара... услаждают его очи. Если бы только их не сожгли. Ведь _о_н_и_ _в_с_е_ у меня _с_о_ж_г_л_и! Письмо твое о Рождестве прекрасно. Елочки... не дошло, но я нашел в конверте одну иглинку, и _п_р_и_н_я_л_ _е_е_ -- от тебя! -- как _с_в_е_т. "Ниточки" тоже -- в другом письме _н_е_ нашел: скобочка медноватая, только! Но надо быть горячо признательными контролю! Благородные люди, с сердцем. Сохраним же о них самую признательную память и пожелаем им и их любимым -- счастья, здоровья, благоденствия, -- и -- чтобы грозы поры тяжелой пронеслись над ними, не омрачив, не тронув! Помилуй, Господи! помилуй любящих и любимых! Ты -- _В_е_с_ь_ -- _Л_ю_б_о_в_ь, Господи!
   Оля, снежная девочка моя... как ты чудесна-чутка, нежна. Как хороша ты в снегу, на снегу, в ночи Рождества, к звездочке далекой смотришь! Милое дитя, чистая моя... родименькая моя... свет мой, увы -- закатный! Но ведь и закатный свет -- чудесен, о, как чудесен! И как богат... лучами! игра какая, блеск золота и пурпура какой..! и... грусти сколько! -- до _у_т_р_а_ не увидишь... Ничего, благодарю за все, за все благодарю Тебя, Всевышний! Много Ты милостиво даровал мне, много видал я _с_в_е_т_л_о_й_ радости. Да, чистой, высокой, часто -- неземной. Много испытаний мне судил принять... -- благодарю за них: они мне выковали душу -- _з_н_а_т_ь_ горе, боли, скорби, му-ку... -- я их вылил в книгах, я _ж_а_л_е_л_... -- и это благо. И вот, Ты дал мне на склоне жизни -- _с_ч_а_с_т_ь_е_... последнее: не видя, _с_л_ы_ш_а_ сердцем, полюбил... _в_т_о_р_у_ю_ в жизни... _т_о_ж_е_ _О_л_ю..! Благодарю за эту, _д_а_л_ь_н_ю_ю_... любовь. Благодарю _з_а_ _в_с_е. Молюсь: будь милостив и помоги _у_в_и_д_е_т_ь, сказать -- " люблю", все сказать глазами... сердцем, всю боль ее принять в себя, утешить, закрыть все темное, согреть голубку, столько страдавшую. И помоги мне в моих "Путях Небесных".
   Сегодня Крещенский Сочельник. Помнишь, как пролила Дари св. воду570? Я не брал сегодня, ночь спал плохо, опоздал к обедне. Пойду завтра. Завтра Сережечкин день рождения. Я уже _с_л_ы_ш_у, мне остро-одиноко. Он родился 6-го янв. в 11 ч. 30 мин., на 7-ое. Мороз был. В комнате было градусов 10, горела "молния". Окна в ледышках. Я ездил за акушером, роды были трудные. Оля вся померкла, много потеряла крови. Был миг страшный. Вливали физиологический раствор. Помню крик, первый крик мальчика. Буренько тельце, все напряженное... Увидел -- ма-льчик, _м_о_й! И -- заплакал. Сидел у библиотечного шкафа. Доктор: "поздравляю, отец-студент! Мальчик -- на диво. Будет в свое время петь "Гаудеамус игитур!""571 Утро, окошки в ледяных пленках, розы от солнца. Оля, спокойная, слабая, в белой кофточке, кружевной, в меховой накидке. И... мальчик, уже у груди ее... _у_м_е_е_т! Чудо.
   6--19. Богоявление. 9-30 вечера
   Был у обедни, у водосвятия572. Подал просфоры: за _о_т_н_я_т_ы_х_ у меня, за... _д_а_р_о_в_а_н_н_у_ю, новую Олю. Св. вода. _Н_е_ пролью. Весь день -- тяжелый. Один. Тоска, тоска, до боли. Лег, в прошлое смотрел, -- оно терзало. Подали письма. Твоего нет. Ну, бу-дет... От Сережи. Вижу; все получила. Жаль, ландыши доставлены Сереже 6-го, как я хотел, ты мне не ответила, я спрашивал, будет ли 5-го в Арнхеме? Тогда, м. б. получила в Рождество. Почему не заехала к нему? Не верила мне, что пишу _н_у_ж_н_о_е? И свечки послал. И "Пути Небесные" -- чтобы _с_а_м_о_м_у_ прийти к тебе на елку. И -- пришел. Ты не узнала, что я пришел к тебе? Не почувствовала? _Н_е_ поняла? Ведь "Пути" же я тебе в 40-м послал. Или сочла меня за непомнящего. Я _в_с_е_ помню. Иначе, как же я мог бы писать, _н_и_к_о_г_д_а_ не имея записных книжек? А я их ни-когда не имел. Я -- слишком нетерпелив, и слишком верю в память: останется то, что _в_а_ж_н_о. И не ошибся. Осталось еще на две, на три жизни. Сколько я писал тебе... не поняла? Ищи же меня в "Путях", мой "отсвет", и мои глаза. Увидишь, верю. Что ты кощунствуешь с Евангелием и -- томишь себя? Это же не "Оракул" 572а, чтобы _в_с_е_г_д_а_ отвечать.
   На сочельник рождественский -- ты так и запросила "откровения"? -- чудесное от Луки -- II гл., стихи 1-20573. А ты -- новостильница, взяла на 6? янв.? Не проповедь ли Иоанна?574 За литургией сегодня много думалось: как совершенно дано, соз-дано! -- соборным Духом Церкви -- богослужение! Какие Песни, Мысли... и так весь Годовой Круг! Сколько давал себе слово -- _в_е_с_ь_ Круг прослушать в Церкви! И не выдерживал. Все наше богослужение -- самое совершенное, что мог только создать гений Церкви, -- по благодати Св. Духа! Выше нет нигде. А знаешь ли ты самое чудесное из Круга? "Похвала Пресв. Богородицы"!575 В пятницу 5 недели Великого Поста. Такого прославления Матери Света я не слыхивал. Можно было бы -- навеки остаться в храме! Какие гимны!! На все напевы, со всей России! "Величит Душа моя Господа..."576 -- необычайно, я замирал, бывало, слушая в Сергиевом Подворье хор. Да, ты нашла на 6, в сочельник не Евангелие Праздника, а очередное, на вторник 31 седмицы, по Пятидесятнице: Марка, 10--2-12577. На сочельник же, полагается в этом году 4 евангелия на Царских Часах, Евангелие на вечерне, а на литургии полагается, -- чего ты _н_е_ усмотрела, -- от Луки, II -- 1-20 стихи -- чудесные. О "разводном" же письме, что тебя _с_м_у_т_и_л_о, сказано не для тебя, а -- воистину -- фарисеям, типа твоего свекра. "По жестокосердию вашему дал Вам старый Моисей право развода"578. А не "по жестокосердию"? Нет такого права, когда "брак святых"... когда все соблюдено в чистоте, когда нет _в_и_н_ы, когда нет никакого "повода". Ты права: Христос тебя не только простил бы... он, ведь, и "грешниц" прощал и привлекал к себе... -- или тогда ты должна все Милосердие отвергнуть, оправдать "ад в браке". Помни: _в_с_е_ в Церкви гармонично и никогда -- насилия! Из сего и надо исходить. Т_у_т_ пресекается попытка сделать из брака "перепархивание" {В оригинале: перепахивание.}, как у синематографических "звезд". При сем надо помнить, что в Евангелии -- две нравственных стороны: одна -- для полного совершенства, тут брак _н_е_ поощряется. Другая -- для _в_с_е_х. Но, главное, Евангелие не "гадальная книга", а -- книга _Л_ю_б_в_и. Чаще глядись в нее.
   7--20 янв. Утро. Снег. Тоска отошла, я даже пою -- "Ночной зефир струит эфир..."579 Топлюсь последним углем. Жгу ящики. Мотор все еще чинят. Температура в комнате -- 7 градусов. Руки мерзнут, писать трудно. Какие тут "Пути..." Пишешь о "Лейпцигской ме-ссе..." -- почему _н_е_ о... ярмарке? Я не из промышленников, для кого льготы. Я -- не принадлежу к голландской нации, я -- с волчьим паспортом, да еще просроченным, -- надо месяц-другой, чтобы его восстановить... а я не выношу хождений по конюшням префектурным. Но я все своевременно достану -- на случай. Новое постижение моей "Няни" -- немцами: на этот раз -- образованная дама, -- ее дочь -- литературный критик580. Она прочла "Няню" в немецком переводе и заявила моей -- Олиной племяннице, матери Ивика: "необычайный прием искусства, когда по 2--3 словечкам "монолога" -- получаешь незабываемые образы. О, как теперь мне ясна "русская" Правда! Это же "апостол" Правды, эта "простая душа русской крестьянки"".
   Письма от тебя все нет. Жду продолжения "поездки с шефом клиники" -- в спальном вагоне..? О... Даше... вышлю, но тебя это волнует... надо ли? Дальше будет волновать еще сильней, я знаю. Все -- 7-го мая несвоевременным, то телеграфируйте немедленно. Я тревожусь и за маму -- у нее был (да еще и есть) тяжелый ишиас. Чуточку лучше. Но домашние провожают меня, а откладывать, думаю, невыгодно. Оттяжка и для отдыха мамы, да и дел впоследствии будет много. Не буду торопиться к приезду американцев, хочу оттянуть, а то не вытяну. У Первушиных на природе. А Вы, надеюсь, тоже скоро оправитесь. Жду ответа от Вас. Если не ехать, то телеграфируйте.
   Я устала. Пишу с мыслью, что м. б. кто-нибудь Вам прочтет эту писульку, если у Вас все еще болит глаз.
   Крещу Вас, родной, будьте здоровы. Ваша Оля
  

122

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   2 мая 46      2,30 дня      Четверг Фоминой недели
   Большое солнце. -- Ты в нем! Ты -- во _в_с_е_м, для меня, моя нежная, моя светлая! И _в_с_е_ -- для меня -- в тебе, в Тебе, только. Это я крепко познал теперь. Аминь.
   Олюнчик-родная, какая радость мне твои два письма сегодня!541 Одно тревожное -- за тебя, о тебе, -- силы твои, здоровье, страшусь надрыва в тебе, который -- страшусь -- мог бы закрыть от тебя возможную, как последствие всего, слабость, вдруг скажущуюся! Спаси Бог. Как же я счастлив, что я не чужд тебе, теперь, когда ты увидала меня во всей моей неприглядности... когда я как бы себя утратил... ибо я _п_о_ч_т_и_ утратил себя, не тот был _н_а_ш_и_ -- смутные -- и пресветлые дни встречи. Я был _у_ж_е_ не в себе, с первого же дня, пятницы... и мало сознавал это. Еще ее среды чувствовались болезненные волны в голове, справа, как бы "уколы" грозящейся болезни... Что _э_т_о_ было? М. б. я, -- за несколько дней пред тем, перебирая старые письма архива... -- и _ч_е_г_о_-то стережась! -- загрязненными руками касался глаза, лица... м. б. простудился, моясь в кухне в Вербное воскресенье? или на улице,.. -- не знаю. Но было жестоко-погрозившееся -- _п_о_т_о_м, уже в разгоравшемся пожаре, который, Милостью Божией и удивительным чутьем и знанием Клары Крым был остановлена. Ведь я в ночь на Св. День -- _г_о_р_е_л! не зная температуры... И то, что меня выплескивало желчью, показывает на грозившее мозговое заболевание... Ты, твое _я_в_л_е_н_и_е, удержало меня на ногах и в сознании... -- и эти наши дни -- которые я видел и _н_е_ сознавал... -- как сон... с прорывами _с_в_е_т_а. Ведь я не всем собою тебя _с_о_з_н_а_л! И теперь, перебирая все в освежившейся памяти, содрогаюсь... я даже не похристосовался с тобой яичком!.. Но я каждый миг хранил Тебя... ты была в моей душе, во всем _м_н_е. Ты была светом, который мешал надвигавшейся _т_ь_м_е_ во мне. И Ты меня удержала, я это знаю. За-держала... на пороге. О, счастье мое, о свет мой! Будь же благословенная, Светлая! Ты прелестна. Ты -- _в_с_е. Без тебя _н_е_ _м_о_г_у... _н_е_ _ж_и_в_у. Н_е_ _б_у_д_у, не хочу. Н_е_ _с_м_е_ю -- быть. Но я и не хочу решительно, чтобы ты снисходила и жалела. Не хочу быть "ухоженным", "жалким". Вот почему я всегда "отмахивался"... -- я не мог допустить, чтобы ты узнала мою жалкость, мою, условную хотя бы, неприбранность, неубранность и беспорядочность житейского обихода. Я хотел бы остаться для тебя тем же уверенно владеющим своим наружным бытием, каким я сознаю себя -- и поселе -- в полной силе и власти в творческом труде, где я -- я, крепкий, стойкий, прибранный и приглядный, знающий, _ч_т_о_ и для чего, и во-имя _ч_е_г_о_ тружусь, иногда вдохновенно! Потому что берегся я дать твоим чутким чувствам зрелище неприятное, отталкивающее -- видеть житейскую мою, порой, беспомощность и неприглядность. Я хотел быть в твоих глазах -- таких, и душевных -- нетронутым, свежим... -- во всем -- и в бытии, и в творчестве. И вот, т_а_к_ случилось... -- и -- маленькой радостью даровано мне было уберечь тебя от вида моей распластанности в недуге... на волоске все висело... до 9 ч. вечера 22-го -- 22!!!!!!! -- помни, 22 июня 36? -- когда _с_в_е_т_ ушел542. В_с_е_ -- для меня -- зна-ме-на-тельно! Я увидал весь _у_з_о_р_ -- предопределенный -- во всем, до мелочей. Вду-майся... цветок ты дивный! И я... -- весь в тебе! -- я не нашел ни слов, ни сил, ни сознания! -- сказать, показать тебе, _ч_т_о_ Ты для меня! И... Ольга! -- я в этом не виноват, я плачу, вспоминая... я как лунатик... _б_р_о_д_и_л_... _о_к_о_л_о_ тебя... вдруг приходя в себя, вдруг -- _с_о_з_н_а_в_а_я, _к_т_о_ _с_о_ мной... Сном ты ко мне влетела, сном -- пропала... И в церкви, и в Святую Ночь... -- как скованный, но влекомый твоею силой... О, этот понедельник!.. когда я депешу543 -- полоску эту -- принял за пневматичку..! Мог и забыть о _н_е_й. И люди, которых я не видел... только -- _ш_у_м_ы. И только -- твоя Душа -- во всем. Вот та _с_и_л_а, которая Милостью Господа, меня держала... чтобы я не _у_п_а_л, не обнаружил -- _о_т_с_у_т_с_т_в_и_я_ моего в людях... И трескотня болтовни Вигена... когда я валялся бессильно в своей "нише"... чувствуя, что сейчас эта святая сила оторвется от меня, с болью Для меня, с кровью для меня -- _н_а_в_с_е_г_д_а! Это -- стоянье-шатанье у пропасти. Теперь я _в_х_о_ж_у_ в себя и сознаю _в_с_е. О, счастье... ты вернешься! Ольга моя, солнце мое живящее, ты вернешься.
   Уже пятый день не бывает Крым, уже неделя -- нет жара, я ем, -- сплю вот только плохо... но я уже пятый День работаю. Как вчера удалось мне _д_а_т_ь_ _н_о_в_о_е_ в очерк "Покров"! Какой свет увидел я и _с_х_в_а_т_и_л! Вчера весь день в работе... одиннадцать страниц! Переписка и выправка, с добавками, в "Лето Господне", 2 ч. Делаю две копии. _Н_а_д_о. Открывается возможность издания заграницей... письмо И. А. И. -- "гоните"!544 Со дня на день жду Французских "Путей Небесных". Оля, "Лето Господне" -- милость Божия мне. Н_и_к_т_о_ бы не закрепил _т_а_к_ -- России! З_н_а_ю. _З_н_а_ю, как Пушкин, за полгода до _к_о_н_ц_а -- познал, _ч_т_о_ он оставляет своему народу и создал свой "Памятник". Мне суждено было -- "Чудною Властию"545 -- да, повторяю слово Гоголя! -- сознательно!!! -- _п_е_т_ь_ через Русь -- Ее, _н_а_ш_е, единственное. Т_е_п_е_р_ь_ я это _в_и_ж_у, сознаю. Не гордыня это, а жуткое и смиренное сознание... -- "вот, Господи, _д_р_у_г_и_е_ пять талан"546. "Твоя от Твоих". И потому я не покладаю рук. Но... если бы не _п_о_м_о_щ_ь, Его, через заботу и чуткость-вдохновенье Крым, _ч_т_о_ _б_ы_ могло быть?! _З_н_а_ю. Ведь на пол головы, до макушки... распространилось уже. Теперь отпали струпики... _Ч_т_о_ это было?! Еще не знаю. Крым -- писал тебе -- сразу же, вакцинацию! подряд 3 дня. И -- оборвала. За-ли-ла. А то -- сгорел бы... _з_н_а_ю. Помнишь... я едва мог выпить чаю, ночью... и три дня -- чай -- сухарик. Через усилие! И так возжелалось лимонов, апельсинов! Мне достали, -- о, какая жадность!.. какой восторг!! ... А тебе... _Т_е_б_е!.. я не принес цветочков даже!.. -- _д_р_е_м_а_л. Не приласкал тебя. И -- не смел, и не сознавал, но ни секунды не уходила Ты из меня!.. всегда с тобой, и во сне -- с Тобой! Как мы с тобой _г_д_е-то спешили-странствовали, куда-то шли... искали... путалось. Не вспомню. _О_д_н_о: _т_а_к_ близка никогда не была ты мне! О_д_н_о_ с тобой. Неразрывно, не-отделимо. Это было в ночь на 28 апр. Все минутки -- сейчас вот! -- _ч_у_в_с_т_в_у_ю_ тебя, _д_е_р_ж_у_ тебя. Ольгуленька... нет, мама твоя -- может быть у меня _т_о_л_ь_к_о_ родным и дорогим человеком... _н_е_ -- заботой, _н_е_ гостьей. Другом радостным. Только. Про-шу: не вьючь на себя _н_и_ч_е_г_о, никакой утвари мне не вози! прошу. Для меня всего довольно. Не смути меня. Как могло тебе прийти в сердце, что ты -- несвоевременна?! Я ждал тебя и буду ждать, как возвращение около меня прошедшего, чуть коснувшегося Дня Христова! Верни мне Его, Оля! -- я поклонюсь Ему, я исцелую ножки твои, родная детка! Я склонюсь пред Тобой, мой Свет! Ты мне _с_в_я_т_о_е. Ты больше всех моих воображений-воплощений тебя. Ближе. Не жалей меня жалостью, а -- _ж_а_л_е_й_ лаской, верой в меня. Олицетворившийся сон. Оживи же, воплоти же его! И -- оживу _в_е_с_ь_ я. Я почти здоров. Только 12 дней не мыл лица, и это для меня ужасно. Не выходил. Была 3-го дня Юля. Она сильно болела, больше 40 градусов. Исхудала. Ждет, очень! _т_е_б_я. Мы, Бог даст, везде поедем... я хочу дышать, пить весну, все в цвету, ждет глаз моих... я хочу дышать, _ч_р_е_з_ тебя! _в_с_е_м. Я... _л_ю_б_л_ю_ тебя, Оля. Это я знаю, _к_а_к_ _л_ю_б_л_ю_... до -- б_о_л_и!.. до сладкой боли!!!!! Как никогда в воображеньи. А -- так _т_и_х_о_ и бурно-просто, и так чисто-человечно. И тело твое люблю... _ч_и_с_т_о_т_у_ твою люблю и _с_л_ы_ш_у. И нежно приникаю... склоняюсь, поклоняюсь.
   Только бы ты была в силах приехать... и быть свежей и сильной, здоровой, радующейся на все Господне, на все земное через тленность нашу. Но _о_н_о_ и тленность претворит в высокое-нетленное... в святую красоту. У меня много ландышей... а я... _т_о_г_д_а... в одури... принес тебе лишь попавшиеся на глаза незабудочки... бедные мои... _п_о_с_т_н_ы_е... _б_о_л_ь_н_ы_е... Они еще много дней стояли в вазе с твоими гиацинтами. Незабудки Святой и Великой -- _с_т_р_а_ш_н_о_й, страстнОй Пятницы-Голгофы! Но в них, Оля, была сила моей любви... моего тайно-бурного смятенья! Я не забуду этого дикого моего восклицания -- на твое -- О-ля!.. "вот-так -- та-ак... ! ..." Мне страшно это восклицание, хотя в нем выразилось все потрясение моего смятенья... моей неизъяснимой -- уже больной -- _р_а_д_о_с_т_и. Поверь, сердце мое, по верь мне. Тебе никогда не скажу неправды. Ты известила И. А. -- написал он, спрашивая -- "приехала О. А.?"547 -- что едешь в Париж, а мне не написала, как я просил. Ты упала молнией и ты пропала... А я так и оставался -- в приглушенности. Вне сил моих.
   Теперь только правый глаз, хоть безо всякой боли, кровавит... залит. Но это не "рабочий". Я все время делаю глазам "ванночки" из "оптрекса", -- успокоительного. И -- пускаю свои обычные капли, в правый. Чувствую глаз в _с_л_е_з_е. М. б. надо поставить на висок баночку, как раз сделала Крым -- для оттяжки? Жду ее. Она совсем успокоилась и не была, как писал, 4 дня -- пятый, с субботы. Знает, что -- _п_р_о_ш_л_о. Достала мне гречневой крупы. И -- горе мое! -- решительно отказалась от платы! Это меня подавляет. Я стараюсь навязать ей из "посылок". У меня навалено -- чего -- не знаю. Раздаю. Ем чудесный твой сыр, сало... Ходит ко мне каждый день мой бедняк безработный Ивонин548, -- помнишь, говорил тебе о его детишках -- один -- мой крестник. Он все делает. Ем овощной суп, салат, масло. Сколько ты ма-сла мне!.. Ты -- безумная, -- _в_с_е_ же есть у меня! И деньги, и все. Твои -- 700 гульденов -- в зеленой тетради, на книжной полке. Я осведомил друзей, чтобы знали, на всякий случай. И -- 800 французских франков. H_e_ коснусь. У меня достаточно, и всегда могу иметь. Я не желаю знать "вещей". Они для меня -- лишь средство, а я привык к малому, ибо большое для меня только -- всегда! -- мой труд сладкий и -- теперь -- все замещая из живых -- все закрывая, -- Ты, Ты только. Молодец ты! что заказала поезд на 7-е. Кто тебя встретит? в котором часу -- не знаю. Если поздно, -- ко мне, прямо ко мне! Поздно в Бельвю549. И мне больно, что ты хочешь быть _в_н_е_ меня. Да, больно. Я передал все Первушиной. Нюстрин550 была, говорил с ней из тьмы, приспущ[ены] жалюзи. Она какая-то была тревожно-смущенная. Первушину чуть различал, что-то светло-русое?.. -- дама. Не смущайся, останься у меня, надо будет -- пропишут. Но я не смею связывать-принуждать тебя. Найдешь лучшим -- остановись в отеле, хорошем, рядом, на рю Моруа, против нашей улицы. Отель "Рояль-Версай". М. б. найдем No. Вместе сходим. Там -- все удобства и порядок, и чисто, очень. Знаю, жили знакомые. 2 мин. от меня. Но мне досадно обдирание. Такой развал во всем, и алчность. Да, на воздухе -- лучше. Но отдаленность. И какие еще! люди они? Хорошо ли ты знаешь их? Были, м. б., но... _т_е_п_е_р_ь?! ... К Нюстрин -- ни ногой! Тебя там _в_ы_ж_м_у_т, возможно. Ты так открыта, так доверчива, так чиста, и все собой меряешь. Только, думаю, -- хочу верить, -- во мне не ошибешься: я -- _т_в_о_й, _п_о_ тебе, того же затора. Плюнь на заботы "дня". Но меня тронуло -- о кобылке... -- всегда-все -- ты! Не знаю адрес Вигена, он нужен мне для Ивонина. Для меня -- ничего не нужно мне, Ты -- и все, сверх-все. Тебе необходим полный отдых, остынь от. "горячки". Тогда найдешь себя и -- из-себя. Серов -- лечи он меня -- _в_с_е_ запустил бы! -- он -- "спрохвала", _т_а_к..., "пройдет". Конечно, никакой бы вакцинации. Знай одно и успокойся: четвертый день работаю, до упаду. Неразумно? Душа разрешила, а я ее слушаюсь. Как тебя. Я счастлив-радостен, что не вызвал в тебе отталкиванья. Этого страшился. Мы совсем ничего не сказали друг другу. Я, с одурелости... _ч_и-т_а_л_ тебе! Разве _т_а_к_ надо?! Надо -- _в_с_е. И, Бог поможет, -- мы _в_с_е_ восполним. Сколько хочу поведать, _р_а_с_к_р_ы_в_а_т_ь_ тебе, из сердца! из _у_м_н_о_й_ души!! ... полубезумной. Сто-льким живу, теперь, горю... _н_е_с_у_ в себе, для тебя. Читал бы тебе Тютчева, Пушкина. А это верно: "Ночевала тучка золотая..." и -- "в путь пустилась... _р_а_н_о_. Но... остался влажный след в морщине... Одиноко... он стоит... Задумался глубоко... и тихонько... пла-чет он... в _п_у_с_т_ы_н_е"551.
   Но -- выпрямимся! Поглядим в глаза!.. Бодрость, упованье! Олёк-ласточка, обвиваю тебя сердцем, его _с_в_е_т_о_м_ во мне. Т_ы_ -- всем очарованье. Так я -- и о себе -- высказал Юле, и она поняла и приняла свято, нежно. Знай это. Я часто сбивался -- "Юля!.." -- Но, ведь, только она _т_а_к_ меня знает. Она -- чиста и добра непреложно. Она -- _п_о_н_и_м_а_е_т_ мое очарование. И оно -- оправдано в ее глазах. Впо-лне. Так и знай. Очарование -- светлое -- тобою. И мне ни-как не стыдно, и не стеснительно. Но она -- ни-чего другого _н_е_ знает. И не будет знать. Того сближения душевного... Она твердо знает, что _в_с_е_ _н_а_ш_е -- по _и_н_о_й_ воле. Оно -- даровано... м. б., _м_о_л_и_т_в_о_й. Оно -- освящено высоким чувством, и... неприглядностью, и сиротством жизни моей. Она знает, что это мне -- как дар сокровенный, _в_ы_м_о_л_е_н_н_ы_й. Что это по воле _т_о_й, ее Оли... Я даже не открыл тебе закрытую фотографию усопшей Оли, снятую через 3--4 часа по кончине... Она у икон. Мне не пришло на мысли, как многое. Я только после увидал все "провалы". И как же скорбел! Я никогда не открываю. Ты увидишь... -- и -- поразишься: "уснула". И -- какое светлое, какое _ж_и_в_о_е_ лицо! какое -- юное!! ... О, не _т_о_т_ портрет -- больной... о, не тот!.. А когда перед "накрытием"... в белых лилиях... И я вскрикнул.... -- "Царица!.." Ты увидишь... Это _о_н_а_ _с_а_м_а_ позволит. До-зволит. Ибо взгляд твой -- чистый и святой, -- _л_ю_б_я_щ_и_й, я _з_н_а_ю. Благоговейный. Перекрестясь, я позволю себе открыть -- чистую -- ч_и_с_т_о_й. Ибо _э_т_о -- _м_о_е, во мне, живило меня, _в_е_л_о, держало, выпрямляло. Оно, тленное еще, земное. И -- спасало. От многого. И я -- не сбился. Только -- через _Н_е_е. На этот светлый и покойный Лик -- можно только молиться. Это -- укрытая _и_к_о_н_а. По-мни, верь мне. Мы -- земные, пока... она -- небесная. И она доселе возносит за меня моленья. Знаю. И ты знаешь. Она и мальчик. Это -- _т_а_м. Здесь -- волею непостижимой -- _т_ы. Благодарю Тебя, Господи! Не отринул. Хоть и не заслужил я... лишь -- пытаюсь.
   Если успеешь, дай знать, когда приходит "Этуаль дю Нор" {"Звезда Севера" (название экспресса, от фр. Etoile du Nord).}, я наведу справки в отеле. Или -- потом?.. Ты скажешь. Так ты нужна мне! так -- желанна!..
   Трудно глазу, хоть и не болит, но залит, мягко, как в воде. И -- не просматриваю письма. Поцеловал твои цветики. Благодарю. После письма вымой руки спиртом. Хотя м. б. это и не опасно. Не знаю. Крым нет 5-й день. Серов навещает. Почту не смотрю. Ах, раззява, не дал тебе в дорогу купленных -- для тебя же! -- бананов хотя бы. Ни-че-го! _П_у_с_т_о_й_ был -- не был. И -- не виноват... Я болтался без сил -- в полусознанье. И -- пытался -- держаться... Господь с тобой, мой Свет, покой, опора и оплот. Крещу, благословляя. Целую, Оля! Твой Ванюша 5 час.
   Кто опустит письмо?.. Пошли, Господи, Меркулов уже был, и другие. Зашел бы кто.
  

123

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   11.VI.1946 Вторник 4 ч. дня
   Солнце мое, свет мой! Оля!.. Я повторяю, я пью это чудесное -- Оля -- живу и томлюсь им сладко. Для мена _в_с_е_ _у_ш_л_о -- с тобой552. Я в пустоте, во тьме... я не хочу видеть дневного света, -- _м_о_й_ _с_в_е_т, _С_в_е_т_ -- светит в _и_н_о_м, где-то... Но он же и во мне, и ничего другого никакого света не надо мне. Какое истомленье! как остро почувствовалось одиночество, до _п_у_с_т_о_т_ы_ даже во мне самом... О, ч_У_д_н_а_я... О, моя вечная Оля, -- _к_а_к_ же ты мне открылась! _В_с_е_ -- в тебе... _В_с_е_ -- через тебя беру, _в_с_е_ -- _т_ы. На всем у меня -- ты. Ты заполнила все во мне, и я ничего уже -- без тебя -- не воспринимаю. Деточка бесценная, чистая, мудрая, глубокая, -- и вся -- боль, и вся -- радость, и вся -- _с_в_е_т... Нет сил, ни мысли... -- нет тебя, и во мне иссякло _м_о_е. Но это лишь ощущение, преходящее... Тобой _в_с_е_ будет _р_а_с_т_и, твориться. Ты меня _о_д_а_р_и_л_а_ огромным, _н_о_в_ы_м. Как же ты многолика, чудо-сердце мое!.. Нет слов.
   Вернулся -- в тоске смертной. В полдень -- твой дар прощальный -- о, на срок, только на срок -- прощальный! -- твои цветы. С ними как бы вступила ты, твое дыханье я услыхал, слышу, -- в розоватых-нежнейших гляйолях, в розовом милом цветке -- шапках... -- о, нежная! Я плакал... Какая ты!.. Ты... вся ты... и всё -- ты... Hè могу без тебя, не могу... не хочу быть, жить... все потеряло смысл. Как одолею _э_т_о?.. Не знаю. Не хочу думать... Жду... Чего жду? Не знаю. Чего мне ждать?.. Зачем увидел, узнал -- _т_а_к_ -- тебя?.. Это не отчаяние. И если нужно, чтобы _в_с_е_ мое, во мне, -- рухнуло, истаяло... -- пусть, -- я счастливый, единственный во всем мире! -- и я все отдам, все размету в себе, ото всего отвернусь и... окаменею... -- пусть! -- только бы ты повторилась во мне, только бы _б_ы_л_о_ то, что было... а оно было, и я не повторю -- "зачем я увидал тебя?! ..." Увидал -- и огромную, чудесную жизнь видел, -- ты все во мне _у_м_н_о_ж_и_л_а_ и _о_с_и_я_л_а...
   Вот, 4 ч. дня, ты проехала полдороги, -- все дальше уходишь от меня... -- и _в_с_е_ бессильно: ты -- живая -- во мне, ты, вечная, утвердилась в душе и сердце -- и теперь ты -- навеки моя, во мне... Как полыхает сердце!.. Я как в безумии, в бессилии слышать и видеть все, что _в_н_е_ тебя. Я утонул в тебе, во всем твоем, неизъяснимая, прекраснейшая в мире! Оля... Ольга... Нет слова у меня, все _п_р_и_т_у_п_и_л_о_с_ь, приглохло, как ты пропала... Все -- будто сон, -- и не вспомнишь, и вдруг -- все на миг видишь, и весь я -- в _и_с_с_т_у_п_л_е_н_и_и... в стонах. О, это не скажешь, нет. Это лишь взглядом... как ты _в_н_я_л_а_ этот мой _в_с_е_ сказавший тебе взгляд -- в métro... Ты _п_о_н_я_л_а_ _в_с_е: и ослепительный свет во мне, и боль, и мольбу... _О_л_ь_г_а!.. приди, вернись! Оля, без тебя жить не буду, иссякну. Вечером зайду к Меркулову. Какая дивная гортензия! Какие нежно-розо-палевые шпажинки!.. Нежная твоя душа в них. Я их целую. Они мне шепчут -- Ваня... Бросаю -- кто-то из St-Geneviève, зачем-то... Оля, губки дай, дивный твой рот, _т_о_м_я_щ_и_й... ах, Оля!.. Твой В.
   [На полях:] Будь сильна! Будем верить и напрягать волю -- жить! Как нежно-чутко, как безумно-страшно обнимаю тебя _в_с_ю!
   Я тебе подарю _н_о_в_о_е. Оно родится.
   Я в смятении, все спуталось. Могу только -- Оля, Оля... Оля... Это -- пройдет и я найду себя.
  

124

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   12. VI. 1946 2-45 дня       Солнце... в просветах.
   Но во мне -- нет солнца, Ольга моя... ты, солнечная, закрыла его собою, ты увела его, и я не могу жить, я окаменел, я жду твоего _с_в_е_т_а. Девочка... как сладко я томлю себя твоею лаской, которую ты отняла у меня, _т_а_к_ ослепив, _в_с_е_ заместив собой и -- _в_с_е_ отняв! Я страдаю, считаю эти истомляющие минуты бесплодно текущего, бессмысленного бытия в пустоте... Я не нахожу мыслей, слов, чувств, чтобы найти себя -- в тебе... Ты _у_в_е_л_а_ меня от меня, ты -- безвинная -- так горько меня опустошила, _т_а_к_ безоглядно открыв мне себя, так овеяв твоею неизъяснимостью, дивонька моя... о, где же сила моя, чтобы высказать, _ч_т_о_ со мной?! ... Я только тобой живу, я стараюсь вызвать в себе твой голос, твои движенья, твое дыханье, твой зов ко мне. Какое богатство страданья тобою... какая жгучая горечь утраты... Цветы твои меня томят и будят, и я сквозь слезы смотрю на них. Ушла... и все отняла. Я не, знаю, что делать мне, куда уйти от себя, от боли о тебе, от мучительной, неутолимой тоски... Оля, _э_т_о_ больней пережитого в страшные годы, это -- казнь мне, -- за что?! ... Получить такое счастье -- и утратить. Лучше бы совсем не видать тебя!.. -- вот почему -- бессознательно -- отклонялся я от встречи с тобой... Я знаю, что теперь я буду опустошать себя, бесплодно тоскуя... -- не могу без тебя, это не жизнь надеждами, а пытка... Ну, не могу больше... не хочу ускорять свое уничтоженье... -- пусть _с_а_м_о_ исходит, пусть не томит и тебя мой плач сердца. Буду тешить себя призрачностью, отражением текучей жизни дня... -- это тебе приятней, чем мои стенанья. Да... вчера ночью я позвал тебя... я забылся и поднялся на постели, прислушиваясь к твоему дыханью. Я хотел тихо пойти к тебе... безумный. И схватился за грудь, где была невыразимая тоска... хуже, чем в первые дни июня 39, когда взывал о _к_о_н_ц_е. И не мог плакать, облегчить боль... только одно -- "Оля... приди..." -- и сознание, что ты не придешь... м. б. _н_и_к_о_г_д_а_ не придешь...
   Я следил, как бежало время... -- она в Утрехте... в этом проклятом болоте, где _в_с_е_ отнимает ее от меня, берет ее у жизни, душит ее... и нельзя помочь ей, вырвать из этой ямы, из этой проклятой опустошимости!.. Столько не спето тебе, не прошептано, не _д_а_н_о_ мною!., я знаю это. Моя ласка не нашла и бледного выраженья того, что во мне. А во мне -- чувствую -- огромное! -- и так сгинет.
   Ну, буду сказывать тебе о вчерашнем дне...
   Как пьяный бродил, лежал на кушетке, окаменевший. Но я не был "у себя". Снова меня брали другие, рвали сердце, плели вокруг эту постылую паутину быта. Я отзывался, храня тебя в себе, _в_и_д_я_ и чувствуя лишь тебя. Меня никак не обрадовало принесенное известие -- принес совершенно посторонний, накануне приехавший из Сен-Женевьев, -- что "Пути" вышли, он видел в витринах центра. Вид книжки приятный. Затем явился пресловутый Брайкин553, отнявший у меня с час. У него узнал телефон окулиста Прокопенко554, которому позвоню и условлюсь о визите к нему. Затем Юля -- "как вы, дядя Ваня?" Очень нежно говорили о тебе. Затем уже в девятом часу был я у Меркулова, чтобы поблагодарить за помощь тебе в отъезде и вдруг, меня нашла у них -- ! -- о, напор! -- Эмерик с женихом и принесла мне -- показать! -- мою книжку, попросить "омаж" {"Дань уважения" (от фр. hommage).} для какого-то иезуита-критика555, связанного с издательством моим. Книги не дала, в пятницу мне пришлют мои 50 экз. Ольгунка... вот мое интимнейшее теперь смотрится из-за стекол витрин книжных магазинов... уже начинают касаться моего... _ч_т_о? примут в душу?.. Книга вышла 10-го. Я с горечью подумал, почему мне не доставила она -- я бы принес ее твоему сердцу. Так все скрутилось... и твой отъезд, и моя боль, и книга -- мое дитя... и пустяки дня... и во всем этом ты нетленно, о, какая боль о тебе! Ольга... я не могу и не стану жить без тебя! _н_е_ _м_о_г_у_... мне все постыло. Ты отдала мне свое сердце, а сама ушла... ты идешь мимо своей жизни, ты жертвуешь ценнейшим -- призрачности. Если бы посмотрела в душу мою!.. -- ужаснулась бы, как она вся изранена, не будет целенья ей... так лучше уж _у_й_т_и... _н_е_ _б_ы_т_ь... у меня нет надежды... меня вознесло обманчиво-чарующим сном, чтобы швырнуть и разбить.
   В 10 я был дома, -- какая же пустыня, темень! Я лежал с часами в руке, думал, следил... -- вот, приехала... и мне стало страшно. Истомленный, я скоро впал в забытье, чтобы вздрогнуть и проснуться... -- и застонать жалобно -- О... ля..! приди же, я так одинок, я покинут, я опять в бездонном горе и хочу не быть... И знаю, сколько еще во мне..! сколько силы и огня, и творческого воображения!., для тебя, Оля... -- и я не шевельну мыслью. Я как-то должен выйти из тьмы моей, моего горя. Если до осени не увижу тебя, моя сила, моя жизнь... -- я убью себя... если не случится чуда. Мы сплавились душевно, ты необходима моему творческому напряжению... и ты, истомив невольно меня -- покинула. Я знаю, ты страдаешь... _з_а_ч_е_м_ эти бесцельные страдания?.. Ты своей детскостью, открытостью людям... -- влечешь всех. Вчера Мария Михайловна556 вдруг вымолвила это... -- "нам скучно теперь..." Это как у меня в "Именинах"557 -- после неурочного пенья соловья... всем стало сладостно-грустно... И еще добавила -- "все влюбились". Что мне теперь делать?.. Не знаю. Ксения Львовна -- милая, да, пусть... но она не может ничего осветить во мне. Обмануть себя, подменить ее душевностью твою _Д_у_ш_у?! ... обмануть себя..? У меня, утром отъезда, и на вокзале она будто подтянулась, ей как бы захотелось _ж_и_т_ь_ и нравиться. И этот цветочек у сердца... Обмануть себя?! ... Попытаться обвеять себя ее лаской? Я знаю... я мог бы засветить, даже зажечь ее... но -- к чему?.. Звезду в небе подменить -- елочной, пусть с блеском даже?.. Она миллионной доли не знает, что поет во мне, что я лиши начал петь тебе... Ведь ты же не знаешь всей моей силы... она раскрывается туго... Как я лелею тебя, как хочу чаровать, дать тебе всю любовь мою! Ты не все в ней знаешь. Ты лишила и меня, и себя высшего огня в ней... и того, что этот огонь зажег бы во мне... осветил во мне для тебя. Я это слышу в себе, я знаю, что ты от меня взяла лишь отсветы.
   Да, консьержка сказала о тебе -- "трэ жантий..." {"Очень хорошенькая" (от фр. très gentil).} Я добавил ей от себя "за доброе отношение к тебе". Это _н_у_ж_н_о. Будь уверена, что -- думаю -- все смотрят на наши отношения -- _в_о_з_в_ы_ш_е_н_н_о. Так и надо, ибо эти отношения в сущности своей -- удивительно чисты и высоки! Для меня ты -- вся моя, моя жена, моя девочка светлая, моя нежка, моя... -- _в_с_е_ моя. Моя молитва -- чтобы ни единой тенью не омрачалась ты! все во мне к тебе -- нежная и чистая забота и любовь, до боли... до страха чем-нибудь омрачить свет в тебе. Бесценная, неиспиваемая, недопетая... Твое дыханье... как пью его, как вызываю в себе дыхание твое, твоего прекрасного, _в_с_е_г_о! Я тычусь лицом в твою подушечку... Я не смею ее касаться, я ее убрал... храню... -- для чего?.. не знаю. Закрыв глаза я вызываю твои черты... твои жаждущие губки... пью их воображеньем, ловлю эти линии рта, у губ, эти "уголки"... реснички, брови... милый лобик... щекочущие локоны твои, прелестная!.. я схожу с ума, я не могу... я проклинаю, -- зачем философ558 лишил меня тебя? не показал... дав мне лишь подделку. Оля моя... я не соберу сил, напора в себе, чтобы дальше петь тебя, дать тебе из сердца-воображения -- мою ласку слов-образов... а во мне их -- бездна! Что бы нашел я в себе!.. -- я _с_л_ы_ш_у. Никто никогда _т_а_к_ не жил сердцем и огнем образов!.. Я, единственный, по тебе и для тебя. Ты не обманулась... ты это разгадала... и ты _н_а_ш_л_а, сердцем ища меня, нашла меня. Вопреки _в_с_е_м_у. Ты упустила время... но время -- лишь условность. Не во времени, не в его власти отнять меня у тебя. И есть мгновенья -- большие самой вечности. Как я слышу свои быстрые шаги... свое исканье тебя!., этот рот, как возбуждает... -- как влечет, до потери всего во мне!.. Оля... девочка... мученица... отнятая у меня моя сила... -- во-имя _ч_е_г_о!.. кого!
   Что мне делать, чем жить, без тебя?., зачем явилась ты?.. Ну, пытаться забыть тебя? перестать писать тебе?.. отвыкнуть?.. сгореть в этом томленьи бесцельном, бесплодном?! ... Нет, лучше бы умереть, не чувствовать... Я превозмогал себя перед людьми, и иссушал себя, обманывал себя, томил и подавлял себя, повиновался тебе, страшась боли твоей. Зачем?!!! ... Теперь я мечусь бессильно... кляну свою чистоту к тебе... лучше бы сгореть в тебе, сгореть в живом огне... Господи, помоги... я на краю сил, я отчаялся... противны мне мои высокие напряженья в творческом... -- к чему?! ... Храня себя, ты была безжалостна ко мне... ты не дала мне всего сердца, всего... что в тебе. У Данте был идеальный мир, стихийная _в_е_р_а... надежда -- _т_а_м..! У меня нет этого, этой _в_е_р_ы... я все скомкал, смял в себе... Нет, я стисну душу, я вырвусь из твоего очарованья... я соберу последние силы, чтобы замолчать и снова найти себя. Я долго не буду писать тебе... м. б. совсем не буду. Я -- или найду себя, или -- перестану. Оля, дай губки... Я исстрадался. Вчера я не ел почти, ничего не хочу, истаять хочу. В.
  

125

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   13.VI.1946 12 ч. дня
   Оля!.. Ольга моя, Ольгуна... неназываемая, о, как хочу огненно обнять тебя всю!.. Я -- в сладком полубезумии, как в те возносящие дни чудесных Твоих "ячменей", весь _п_о_ю, Тебя, моя Светлая, пою и пью, Тебя... в те дни, когда умолял -- "будь моей женой-дружкой, моей _в_с_е_й, и дневной, и ночной, чудеска!.." Звучит во мне, сочно, мощно, мой голос, Тебя молящий, грудной, сочный, _м_у_ж_с_к_о_й, сильный зов-песня, Тобой, единственная, вызванный к жизни... Как прекрасна, Ты, возлюбленная безумица... я слышу твое _з_е_м_н_о_е_ желанье, -- такое _п_о_н_я_т_н_о_е_ мне, такое _в_л_е_к_у_щ_е_е... -- "ну, поласкай меня, как ты умеешь"... Оля, я _ч_у_в_с_т_в_у_ю_ Тебя, всю тебя, нежная, рыбка-Оля... Как ярко во мне _т_о, утреннее троицкое, льнущее, свежее-свежее, в трепещущем холодке, тельце... о, женщина, дитя, в страстном расцвете всей твоей женской _п_р_е_л_е_с_т_и! Оля, Ольга... приди!.. Я не могу без Тебя... ты свет и воздух, и сила, и зов-моленье... -- нет жизни без Тебя, вне Тебя!..
   Сегодня я плохо спал, весь в Тебе... в тревоге за Тебя... что с Тобой. Это -- 3-ье письмо со дня твоего отъезда. Я невыразимо страдаю, чудесно, весь _в_з_я_т_ Тобою. Все у меня в хаосе, заброшено, застыло, _в_с_е_ закрылось... Я грежу, я создаю такие безумные картины! -- страстно поют они в мятущемся, истаивающем сердце, в моих "верхах" и "низах"... -- _в_с_я_ ты во мне! Пусть моя огненность перельется в тебя и обожжет мученьем -- страстного порыва ко мне! Какую силу слышу в себе -- для Тебя, для _п_е_с_е_н_ о Тебе!.. Везде у меня -- твое дыханье... О, какое утро Твоего Рожденья! Ры-бка!..
   Силы в себе найди, крикни -- "не могу больше!" Мучителю всей твоей жизни крикни -- "н_е_ могу, не хочу _т_а_к, хочу воли, жизни, света, солнца, -- _в_с_е_й_ силой своей хочу!., моя жизнь бесплодна, уходит, убивает душу мою такая жизнь рабыни, обманутой невольницы!.." (как ты меня _в_л_е_ч_е_ш_ь_ и _т_о_п_и_ш_ь!..) Оля... я вижу тебя в южном солнце, на синем море, под синим небом, _в_с_ю_ _ю_ж_н_у_ю, _в_с_ю_ _в_ь_ю_ж_н_у_ю... вижу -- всю виноградную мою Олю, мою детку, радостно поющую Его, создавшего и меня, и _в_с_е... Оля, приезжай, мы встретимся где-то на Юге, -- хоть бы месяц, _б_е_з_о_г_л_я_д_н_о, с Тобой, одной Тобой, _в_с_е_й!..
   Сегодня буду у глазного доктора. Вчера был Серов, с 9 вечера до 1 ч. ночи... Прочел ему (страстно) 2-ю половину "Марева"559... Спорил идиот о... браке, и я его _р_а_с_п_л_а_с_т_а_л... Идиот, сознает, что провалил Жизнь, и -- резонерствует, как жалкий (и завистливый) школьник. Я сказал -- вот, Ее цветы, мне, цветы _к_о_р_о_т_к_о_й_ разлуки. Он -- только обвел глазом... -- ни слова!.. Но я, я, я, завоевал эти цвета"" завоевал всем _ж_а_р_о_м_ моим, своей силой, дарами во мне, Господом данными. Как хотел я глазами, глубоким взглядом (в métro) _в_с_е_ тебе сказать, что во мне, -- всю мою тоску-боль и весь свет во мне, Тобою, прекрасная, возженный!
   Ольга... от тебя все еще ни строчки... Ты не послала мне с пути, а я пишу 3-ье письмо, я кричу к Тебе... З_а_м_о_л_к_н_у_т_ь? сойти с ума?.. Мне больно, я себя убиваю, тебя не слыша... Спаси же меня -- от меня, спаси собой! Мне страшно. Нет покоя... Я _н_е_ _ж_и_в_у. Лучше -- не быть, чем так. Ваня
   Твоим полотенцем я утираю глаза. Мне не лучше.
  

126

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   [11.VI.1946]
   Мой милый Ваня, мой, -- карасик!
   Пишу из вагона. Дома Парижа закрывают дали, -- тебя... Смотрю в небо, -- оно и над тобой, оно всюду. Светлое небо. Солнце и голубизна, и белые "перины" облаков. Смотрю, смотрю и чую под этим небом тебя. Глаза застилает, жжет... Едва удерживаюсь, помня твое "крэпко, Зёрзик". И еду-еду. Мелькают косогоры, поля, зелень берез, маргаритки (ромашки), колокольчики. И потому что так все мелькает, сечет глаз -- все мигаю. Больно.
   Закрываешь глаза, тебя хочется вызвать.
   А вот переменилось: тучи, -- дождик стегает, сечет иголками по стеклам, сбегает змейками по раме, собираясь в капли. Смотрю и силюсь удержаться. Помню "крэпко".
   Почти не верю, что несусь в другую от тебя сторону. Сон? Нет -- явь. Но я и сплю. Дремлю. Вспоминаю в дреме себя утреннюю, -- тоже в дремке. Помнишь? И вчера заснула под колыбельную твою. Помнишь? У меня нежность даже к пакетику с вишнями из Парижа, что принесла Ната560. Потому что он оттуда, где ты. В сумочке лежит план Парижа, буду мысленно ездить, как делала это в мою там бытность.
   А вот и снова солнце, был и Антверпен.
   Мы едем-едем.
   Смотрю на изумрудик на пальце, и на другую "слезку". Не могу почти что помнить "крэпко".
   А ты как? Тебе плохо? Цветы мои тебе уж дали? Или забыли в магазине, как я просила? Хотела тебе привет свой в них оставить. Гортензия долго стоять будет. Ее, когда отцветет, посади у Юли, будет цвести все годы. Вот ты верно у стола своего, а... меня и нету. Не могу подойти, как бы хотела. А так вот близко. И так все вижу... Ну, что же: "крэпко, Зёрзик"!
   Целую как умею. Оля
  

127

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

12.VI.46

   Дорогой, родной Ванюша, вот я и в Shalkwijk'e. Доехала хорошо, хотя вначале была разочарована тем, что не оказалось вагона-ресторана, а в Pulman'ских вагонах все было занято. Ни в Брюсселе, ни в Антверпене ничего не было на вокзале. Но дело обошлось очень хорошо: я угощала соседку по купе вишнями, т.к. она хотела пить, и она меня бутербродами, и мы были обоюдно довольны.
   На бельгийской границе был очень подробный контроль багажа, должны -- были все выйти из вагона. А на голландской стороне еще того больше: буквально каждого обыскивали в кабинке, и мужчин, и женщин, конечно, порознь. Поезд увели на другой путь и тоже обыскивали. Подобный контроль был за все это время впервые и явился полной неожиданностью даже и для персонала. Благодаря сему поезд пришел с опозданием. У меня ничего не отобрали, все довезла хорошо. Я писала тебе из поезда -- мне было тяжко... плакала, тосковала, иногда усталая и истомленная дремала. На перроне в Утрехте были Сережа и Арнольд. Ждал автомобиль. Дома все очень парадно, был сервирован стол как для праздника рожденья. Всюду цветы и огромный торт из кондитерской (заказала мама). Мама веночком уложила розы вокруг моей тарелки. Жарились пирожки. Меня очень тронула эта встреча мамы. Вопросы, расспросы, рассказы. У меня... все во мне спутано и как-то так... как еще никогда не бывало. Не найду тона и роли. Но помогают всяческие посторонние рассказы... Ложимся около 2 15 ночи. И ничего не говорю... Слышу какие-то странные звуки... не понимаю, отнимаю голову от подушки... Слышу плач. Ар плачет. О чем? Об отце? Он очень худой. Мне работник рассказывал, что "господину тоже бы не мешало куда-нибудь уехать, а то они прямо чахнут".
   Утром в 7 ч., не будя меня, он уходит и просит маму собрать ему еду на 2 дня. Уезжает к сестре по делам, но только в ее дом, т.к. самой ее дома нет. Как он там будет хозяйничать, не знаю. Я встала и захватила его еще до его отъезда, предлагала то и другое, говорила об обычном, текущем. Он разбитый какой-то.
   Сережа сказал, что это так все время.
   Ты чуткий и поймешь, как все это мне отзывается. Я уезжала сегодня по делам в Утрехт, к Грондейс и еще в другие места. Вызвала телеграммой Жуковичей561 на завтра и должна буду связаться с голландкой, едущей в Париж. Все это спешно. Все это текущее заматывает время, втягивает, несет куда-то, но душа так страдает. Думаю о тебе и не знаю, как и что ты? Жду письма. Жду узнать все, все о тебе. Лилии стоят дивно в вазе, -- ничуть не повяли. По всей комнате дух томящий от них. Мне легче, что я пока предоставлена сама себе. Я не найду никак позиции. Мне тяжело. Да ты все поймешь. Разбирала вещи. Все, все так болезненно напоминает недавнее, бывшее. Как все трудно. И я должна все время себя сковывать, чтобы не распуститься, не испортить себе всего сразу. Помню твой завет быть осмотрительной... У Сережи все неопределенно и тягостно очень. Он не верит в какую-либо благоприятную разрешенность этой путаницы. Надо сделать целый ряд путешествий и шагов и в этом направлении. Я думаю еще и о детях Ивонина: м. б. хорошо было бы их взять с Ксенией Львовной к нам. Они бы с ней объяснялись по-французски, и она же бы могла их взять обратно. Ничего наверняка не могу сказать пока, т.к. надо еще многое взвесить, но это так вот само подумалось. Не отчаивался бы Ивонин, -- как-нибудь пристроятся малютки. Я должна поговорить с Аром, надо все согласовать с американскими гостями. Но, если я захотела, то думаю, что и проведу. У нас совсем нет фруктов. Дикие цены на ягоды -- почти невозможно покупать -- продают по 100 грамм. Представляешь себе, какие цены. Ну, все это неважно. И я вся не в этом. Пишу же о сем оттого, что все тебе пишу. И все смятенно {В оригинале: сметенно.} во мне как-то, смущено. И помню твои слова и доводы и стараюсь себя поставить на должную позицию... Сейчас гроза. Уже 11 часов. Думаю о тебе. Помнишь, как условились? Или ты забыл? Был ли ты у доктора? Что с глазом? Я упрекаю себя в том, что замотала тебя, что ты так баловал меня. Это стоило тебе массу сил. Ты так беззаветно все только для меня делал, что мне даже стыдно. Ах, мне за многое стыдно. И ты поймешь меня. Знаю. Нет, это не сущность моя такая. Это какой-то срыв. А лучше бы быть ровной, нежной, мягкой. Ты поймешь. Я почти не спала сегодня и потому какая-то неприкаянная сегодня. Завинчивала, закручивала день. Сейчас вся с тобой. Ну, как же ты? Как? Как хочу увидеть тебя, очутиться в милой квартирке твоей. Ты написал мне?
   [Поверх текста:] Все это не то, что надо сказать, все второстепенно. Заговариваю сама себя. А как мне больно и томительно без тебя!
   [На полях:] Обнимаю тебя нежно и крещу, и целую. Олёк
   Пока нет ничего от тебя -- вся в томленьи неизвестности, не могу писать.
   Нет, не могу сдерживаться, -- как горько, как больно мне! Думаю о тебе, о всякой мелочи, о всякой малости. О, как переживаю всякий шаг в метро, эту последнюю поездку нашу. Как все вижу... Твои глаза. Помнишь? Ах, знаю, ты все помнишь!
   Ваня... Ваня! Ванечка, Ванюша мой... Иванушка! Я плачу, не могу сдержаться. Начала письмо, помня твое "крэпко". И вот не могу.
   Тебе понравились цветы мои? Что ты делаешь? Все хочу знать! Пойди с глазом к врачу!
   Ах, если бы хоть Юля пришла к тебе. Или Меркулов.
   Пишу им сегодня. Благодарю. Они мне все дороги, т.к. твои друзья. Кланяйся и Серову. Ваня, Ваня. У меня нет слов. Трудно разбирать вещи из чемодана. Они все какие-то _н_а_ш_и_ с тобой стали. Я знаю, ты все поймешь. Но будем крепки. Да, да.
   Я хочу творить. И как же я сама во всем виновата! Ваня, слов у меня нету для тебя, и ты это поймешь тоже и простишь мою смуту. Сегодня будут Жуковичи. Ах, зачем я бегала по Парижу, теряла время?! Ваня, Ваня мой, светлый мой, родной, любимый. Как хочет душа простора!.. Ты все знаешь и все поймешь! Обнимаю тебя нежно, ласково, светло. Ольгуна твоя.
  

128

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   14.VI.46
   Вот, Оля, уже 4-й день, как ты уехала, а от тебя, о тебе, -- ни слова. Мне трудно, горько. Я нашел твою карточку при цветах... -- "кусочек сердца"562. Только -- "кусочек"?.. Остальное -- кому? Я не принимаю "кусочки", я милостыньки твоей _н_е_ прошу. И померкли твои цветы. Дарят, от любви, дар, да... но не разглашают об этом всем... (этим дар растлевается!) И дар твой -- уже не дар, а какое-то подчеркиванье: "вот, смотрите, _к_а_к_ одаряю!" Это то же, что показывать на людях, как целуются... Меня это резнуло: до меня знали и Юля, и Меркулов, и, конечно, Первушины... Что с тобой?! Где твоя скромность, твоя чуткость? Это лишило твой дар всей прелести, и я не хочу видеть цветы, "недевственные". Это все то же повторение _с_л_е_з_ на людях: "И. С. меня обидел"... Чем?! Что о _с_в_е_т_е_ в тебе сказал, о твоей окрыленности..? ... Ч_т_о_ ты со мной _в_ы_д_е_л_ы_в_а_л_а, как обращалась!.. издевалась!.. (5-ое июня!563) И -- _з_а_ _ч_т_о?! ... Давала не любовь, а подделку, -- делая из меня и моей любви... -- _ч_т_о?! ... Как я корю себя! негодую, _т_е_п_е_р_ь. Я должен был требовать от тебя всей полноты чувства -- или же совсем отказаться от проявлений любви. Мне больно теперь и горько-горько...
   Я долго не буду писать тебе, -- или совсем не буду. Я душевно _и_с_т_о_м_л_е_н. Все эти 5 недель ты _ж_и_л_а_ _с_а_м_о_л_ю_б_о_в_а_н_ь_е_м, _с_а_м_о_у_п_о_е_н_ь_е_м, _с_а_м_о-у_д_о_в_л_е_т_в_о_р_е_н_ь_е_м... Я был лишь средством, поводом для се-го, -- _п_р_е_д_м_е_т_о_м. Сегодня простая деревенщина, моя А[нна] В[асильевна] сказала вдруг: "зачем О. А. Вас так огорчила, так ни за что очернила на людях... убежала и плакала в кухне, твердила -- И. С. меня оскорбил! Нет, она очень гордо понимает о себе". Я сказал-крикнул: "молчите, это вас не касается!" Но мне больно было это вдруг услышать. Вот сужденье совсем простого человека. Пусть мы не встретимся больше... -- _э_т_о, больное, останется горечью. Я видел от тебя много ласки, счастья... (?!) _л_ю_б_в_и, но странной любви, -- но не простой и чистой любви, а какой-то _б_о_л_ь_н_о_й_ любви. Я душевно заболел ото всего этого... Не такой любви я ждал, не на такую имел права. Я тебе все сердце отдал, а _п_о_л_у_ч_и_л... _к_у_с_о_ч_е_к, _к_у_с_о_ч_к_и... Ты не можешь, ты не умеешь _б_р_а_т_ь_ счастье. Ты вся -- в страхе, и этот страх извращает и ранит твои чувства ко мне. Нельзя _т_р_е_п_а_т_ь_ любовь, _в_л_а_ч_и_т_ь_ ее на чужих глазах и делать _ч_у_ж_и_х_ зрителями (и осуждающими) самых сокровенных движений сердца. Это -- м. б. последнее мое письмо.
   И все же я (надеясь, что в тебе еще есть светлое ко мне чувство), я сообщу тебе и о себе.
   Я все эти 5 недель (и в болезни!) старался быть достойным _н_а_ш_е_й_ любви. Я иногда срывался, бунтовал, оступался, да. Но все, что я делал, -- я делал, чтобы стать для тебя дороже, ближе, лучше, ценней и привлекательней. Вспомни вечер дня твоего Рождения... Но я даже и такой черточки не забыл, как, в театре, ты сказала: "я пройдусь немного..." (после 1-го акта) и _у_ш_л_а_ со спутниками, даже и мимоходом не бросив: "а Вы не хотите пройтись со мной?" Я остался один, в духоте... ждать. Т_а_к_ ты угостила меня театром. Ты _у_т_о_л_я_л_а_ жажду, не подумав нисколько, что и "мой Ваня" м. б. нуждается в _у_т_о_л_е_н_и_и... Довольно.
   Был у глазного доктора. Глаз... будто бы чуть воспален (радужница), зрачок его сужен, сравнительно с правым. Пустил атропин. Разрешил работать. Сказал, что это последствия рожистого воспаления, и отсюда стЯженье на лбу и у глаза... это может длиться. Это -- "след работы стрептококков... явление нередкое". Велел по 1 капле атропина в день до увеличения зрачка.
   Была некая графиня, просила от имени некоей русской (за французом) г-жи Ражо, дочери Льва Чернова564 (эс-эра) разрешения на перевод и издание "Лета Господня", а графиня попытается иллюстрировать. Мне все надоело. Я каменею. Ты меня доканчиваешь. Вот почему я уклонялся от встречи: предчувствовал словно.
   Оля, я люблю тебя. Но как же я весь изранен. Нет, ты не дорожишь мной. Я для тебя лишь "забавка", -- вдумайся, и увидишь по всему твоему обращению со мною. О, как мне больно!
   Прости, что я огорчил тебя, но я не могу таить в себе правду -- хотя бы и о тебе: горькую правду. Господь да хранит тебя. Я сохраню лучшее из моей любви, не решаюсь сказать -- _т_в_о_е_й. И. Ш.
   Знаю: ты никогда не будешь моей, не придешь ко мне. Ты будешь жить с полутрупом и сносить _в_с_е, до... Он позовет тебя, и ты всему подчинишься.
  

129

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   15.VI. 1946 Суббота, 12.30 дня
   Облачно, но во мне -- -_н_а_в_и_с_л_о, _т_у_ч_и, _т_у_ч_и... -- моей Оли нет... не будет? Тогда -- и ничего нет, -- _н_е_ быть, лучше, лучше _н_е_ _б_ы_т_ь. Истаяла душа, не могу без тебя, Оля моя. Зачем я тебя _у_в_и_д_е_л... всякую, -- и во всем свет для меня, _ч_е_р_е_з_ тебя свет, и -- жизнь.
   Оля, любимая, нежная... как хороша ты, _т_и_х_а_я, _к_р_о_т_к_а_я... вся -- любовь!
   Ночь сегодня, под 15-ое, -- без сна, до 4-х ч. Я встал, закурил. Ночь. Во мне -- ночь. Я силился унять жгучие мысли. Вчера я послал тебе _з_л_о_е_ письмо. Переплеснуло во мне. Отнесла А[нна] В[асильевна] на почту... Я схватился, но письмо уже в ящике. Хотел послать маме депешу -- перехватить письмо. И -- _и_с_п_у_г_а_л_с_я: а если... прочтет?.. Оставил. Дай губки, дай, Олёк, твой ротик, весь... и, молю, -- зачеркни в сердце это письмо -- _о_т_ч_а_я_н_и_е. Ты в круженьи дня сего, а я... Оля! Это почти возврат дней июня 1936 г. ... -- я _в_с_е_ потерял, нет тебя... Вот почему я уклонялся от встречи: я предчувствовал, какая будет пытка. Она пришла. Моя 2 месячная болезнь... -- она отступала при тебе. Теперь она все обострила, я все обостряю в себе. Что же, еще, на семилетие... _д_о_ _к_о_н_ц_а?! ... Я убью себя, без тебя, мне теперь не нужно _н_и_ч_е_г_о. Когда-то, лет 9 тому, ко мне пришла кн. Кантакузен565, поэтесса, моя почитательница, красавица-женщина... и сказала, вся бледная: "Я знаю, _ч_т_о_ для Вас значит -- женщина, _е_е_ ласки... как это надо для вдохновенья... Позовите меня... не любите меня, а просто -- если я не противна... хоть _м_и_н_у_т_ы_ забудьтесь мной... я отдам Вам всю себя... я вся -- для Вас..." Она была очень страстно-красива... Я отвел глаза. И не ответил ни слова. Взял ее руку и сказал: благодарю, найду в себе силы работать без ласки... _Л_а_с_к_а -- _у_ш_л_а. Ласка для меня -- когда душа сливается с другой. Где, в ком найду это -- _м_о_ю, для меня, -- душу?.. А т_е_л_о... его много здесь... Для меня _в_с_е_ _к_о_н_ч_е_н_о. И вот, -- Т_ы, чудесная... единственная -- Ты! Ты потянулась ко мне, нашла меня, и я _н_а_ш_е_л_ тебя... И не получил тебя. И тебя -- нет. Всей Тебя. И теперь, _у_з_н_а_в, я не могу жить и писать _с_о_б_о_ю. Ибо _м_е_н_я_ уже нет во мне: я -- в Тебе. Ты меня отняла от меня. Я опустошен, я каменею.
   Оля, молю: прости мне письмо от 14-го. Это не я: это тьма моя. Я, светлый, нежный, поющий... -- в тебе, Оля. А здесь я -- выпитый. Болезнь обостряется, я весь во власти злого тлена. Сегодня я лежал над твоим... розовым... теплом. Я искал дыханье твоего тельца, твоего дыханья... О, утро Троицына дня! Рыбка, _в_ы_п_л_е_с_н_у_в_ш_а_я_с_я, прильнувшая, прохладная, теплеющая, нежная... вся -- цветок, небывалый, _ж_и_в_о_й... моя награда -- за _в_с_е! Оля, не могу без тебя, тобой наполнен, полон и -- опустошен. О_с_т_а_в_л_е_н. Увяла во мне березка -- Праздника. Ушел Св. День. Какие будни! Какой мрак. Я истомлен, я _н_и_ч_е_г_о_ не вижу, не _х_о_ч_у... -- Ты только -- Жизнь. Пусть даже Ты -- сжигающая меня, пронзающая страшным огнем, вспыхивающим порой в тебе... но только ты, _в_с_я_ч_е_с_к_а_я, мятущаяся, будоражная, неожиданная, неправая, жестокая... -- и Ты только. Пусть такая только, но и такую хочу, не могу без Тебя, без всякой... Так ты слита, срощена со мной. Я -- очень _л_и_ч_н_ы_й, не покорный, не терпеливый, гордый, злой... -- но я _в_е_с_ь_ твой, в тебе, и только бы не без Тебя, любой! Я _т_а_к_ _в_н_я_л_ тебя, так влил в себя!.. Сколько я хотел _в_с_е_ передать тебе, всего себя, всякого себя, в тех глазах, в том взгляде, в métro, _т_о_г_д_а..! Ты _в_с_е_ поняла. И в этом -- "крэпка, Зорзик", в этом последнем крике к Тебе, на вокзале, в последний миг... я вложил все, всю душу, всю надежду, все ожидание невозможного пусть... только бы ты _б_ы_л_а, _ж_д_а_л_а... собрала _с_и_л_ы_ _ж_и_т_ь!.. Я удержал слезы, я сдавил сердце... Сколько было дней!.. и как мало мы взяли друг от друга!.. Л_у_ч_ш_е_е -- это когда я мечтал, обнимая тебя... и _в_и_д_е_л_ тебя... и в хлебах, и в купальне, и над речкой, и в утренн_ей спальне, и в яблочном саду, и в осеннем закате, на рябине... -- и всегда Ты, все и во всем -- Ты. А сколько нескАзанного, неУзренного, и ненашептанного Тебе!.. Какая боль... -- я ни словечка, _с_а_м, не пропел тебе, _н_е_ перелил в Тебя -- из "Путей", первых и вторых... Ведь ты так и _н_е_ _у_с_л_ы_х_а_л_а_ моего голоса в "Путях"... А он -- особенный, такой нежный, такой... весь из Тебя... -- особенно в 2-ой части! И ни ты не просила, ни я не... дал, не навязался... А сколько раз хотел. И думал: _э_т_о, сам я, не могу предлагать, просить... Это... -- только, если _о_н_а_ попросит, если любит... И ты _н_е_ намекнула. Ты разбилась на кусочки в Париже, между всеми... и я получал осколки, _щ_е_б_е_н_к_у_ твою... и призрак твоей любви, _о_с_т_а_т_к_и... Отсюда -- мой _б_у_н_т, и моя, невольная вина перед тобой, упреки, -- все боль моя. Когда я _л_ю_б_л_ю, я _х_о_ч_у_ _в_с_е_г_о, как я отдаюсь -- _в_е_с_ь. И наше неравенство во внешнем, в облике, -- ты еще молода и прекрасна, а я на склоне, -- всегда терзало меня. Но я знаю, что иногда я молодел до... юности... Я _м_о_г_ чаровать... и я помню, о, как помню 9-го вечером! -- я расцвел, я сказочно омолодился тобой -- для тебя!.. Я почувствовал, как я покорял естество свое и -- _с_л_у_ш_а_в_ш_и_х_ меня. Эта молодая _д_у_ш_а_ горько (и сладко) обманывала меня. Но она не всегда _ж_и_л_а, и в театре я (так мне казалось) стал для тебя лишним, и ты _з_а_б_ы_л_а_ меня. М. б. ты и стыдилась меня... и хотела уйти, оставив меня с твоей шляпкой. Был острый миг: а хотел убежать из театра -- ткнуться в свою постель и рыдать... Но... твоя шляпка... но -- твоя тревога -- где он? -4 когда бы вернулась ты на эти поганые стулья на галерке, где я задыхался в зловонном испарении дыханий сотен, тысяч за десятки лет, налипших всюду, -- тревога твоя, -- ты непременно бы кинулась искать меня... этот "скандал" -- сдержал меня, и я _с_м_и_р_и_л_с_я... Но вот, э_т_о вспыхнуло в письме 14-го, и воображение распалило меня. Прости -- пойми. Девочка моя, сила моя, жизнь, свет, маленькая моя рыбка... Оля, моя _т_и_х_а_я_ _О_л_ю_ш_а... все лучшее в тебе, -- к нему взываю: не вменяй мне злого-случайного во мне! Я знаю, как тебе тяжко. Оля, живи своей; любовью, последним светом в твоей жизни! _Т_а_к_о_й_ уже не будет, как не будет для тебя другого -- _т_а_к_о_г_о -- Вани. И потому не ищи "лица", "формы", "позиции"... Н_е_с_и, _н_о_с_и_ смело эту любовь: она -- дар тебе от жизни, она -- милость Господа. Чего стыдишься?! ... Любишь любимого, любящего? Слезы А. ... А мои..? мои бессонные ночи, мой пустые дни. Что, кого терял А.? -- получеловек? H_и_к_о_г_о. Он получил не по праву -- Тебя, девственницу... Maло?.. И сунул ее в футляр и в хомут. Всю твою молодость обрек на круженье по кругу водокачки... переливанья _в_о_д_ы... -- по своему безответственному, болезненному капризу-произволу. Во-имя _ч_е_г_о?! ... А ты, отвыкшая от свободы _д_ы_х_а_н_ь_я... -- стыдишься, ищешь скрыть, что начала _д_ы_ш_а_т_ь, _л_ю_б_и_т_ь?! ... Вдумайся, выпрямись, наконец, и _б_у_д_ь_ _с_и_л_ь_н_а, _к_р_е_п_к_а! Смотри _ч_е_л_о_в_е_к_о_м... _ж_е_н_щ_и_н_о_й, наконец, а не трепещущей рабыней. Сле-зы тебя берут! А ты... мало ты пролила (* А мои слезы..? моя боль? -- _ч_е_м_ измеришь? Так -- отмахнешься? А мои утраты, удары? а моя боль -- _з_а_ _т_е_б_я?! ...) -лила слез? Трогали они, -- что они изменили. А. -- эгоист на-редкость. Пусть _в_с_е_ пропадет, -- только бы не его "призраки" -- мысли, без воли, формы, содержания... -- больная _р_у_т_и_н_а! Таких не жалеют. Их лечат, да. Но им не отдают в жертву лучшее на земле -- Жизнь, любовь...
   Разорвал конверт, потому что не сказал самого важного. Ты пишешь: "Я встала и захватила его еще до его отъезда, предлагала то и другое... (_ч_т_о? могла и _с_е_б_я_ предложить в... спутницы?..). В этом твоя ошибка, если не больше... -- твое признанье зависимости (?!) и раболепства. Ты скажешь -- "нет: п_р_и_л_и_ч_и_е, соблюдение супружеского долга"... _Н_е_п_р_а_в_д_а_ _э_т_о. Это -- инерция, твоя робость и ложно понятая _с_о_в_е_с_т_ь. Он демонстративно показывает небрежение к тебе: через несколько часов по твоем прибытии... уезжает от _д_о_м_а, от тебя! А ты, уставшая с дороги, собачкой бежишь за своим господином и хозяином, "предлагаешь то и другое..." как бы умилостивляешь... -- "да, я виновата, господин мой... но, видите, я стараюсь быть и покорной Вашей воле и... капризу". Так он и _п_р_и_н_я_л. И уехал, как бы _о_т_ш_в_ы_р_и_в_а_я_ _п_и_н_к_о_м_ _с_в_о_ю_ _с_о_б_а_ч_к_у. Все -- гадость. Ты не должна была вставать, ибо он _н_е_ _с_м_е_л_ _т_а_к_ _г_а_д_к_о_ проявлять себя! Замученная болезнями, непосильным трудом, подлым обращением с тобой, бранью и побоями, ты, один раз за эти подлые 9 лет, уехала вздохнуть... на 5 недель! а этот эгоцентрист и неврастеник... нагло (и подло) показывает: "вы мне и _н_е_ _н_у_ж_н_ы... у меня дела поважней вас... и вот, я безразличный к вам, _у_е_з_ж_а_ю". А ты, покорная этому подлому и глупому капризу, бежишь, _н_а_в_я_з_ы_в_а_я_ себя, свои _у_с_л_у_г_и! Оля, выпрями себя! Твердо и смело заяви: "вот Вы как демонстрируете... подло и глупо. Я Вам _н_е_ _ж_е_н_а, я вам _н_е_ _с_л_у_ж_а_н_к_а. Я -- _с_а_м_а! Жить с Вами не хочу и не буду. Я должна обдумать и решить _м_о_е. Я девять лет работала на Вас. Предъявите Ваш _с_ч_е_т. Я предъявлю свой. Я _р_а_з_р_ы_в_а_ю". Вот как надо _п_о_ _п_р_а_в_д_е.
   Мне все еще не доставили французских книг, а они уже продаются, их читают в Париже, и Елизавета Семеновна купила. Так обычно: автор всегда последний. Хотя Эмерик болтала: в пятницу пришлют Вам 50 экз.
   Вчера нашел под дверью пакетик, без марки, кем-то подсунутый, а я не выходил из дома: я лежу камнем, не хочу ничего, не ем: Ты, ты, ты мне нужна, только ты! Разорвал... Письмецо от арх. Владимира, от... 27 мая566. Оче* видно, кто-то привез из Ниццы:
   Дорогой во Христе Иван Сергеевич,
   Не откажите принять скромную лепту от почитательниц таланта Вашего -- скромных тружениц-учительниц в г. Ницце. С глубоким уважением Ваш арх. Владимир
   27.V.46
  
   Лепта -- 1300 фр. У меня стиснуло сердце. Как могу я принять?! -- лепту! Не смею. Но не смею и не принять. Я ее возвращу десятерицей. И -- сколько так!.. Вот почему я хотел бы _в_с_е_ раздать. Господи, как я счастлив -- и как же _н_е_с_ч_а_с_т_е_н!
   [На полях:] Получил два твоих письма -- с пути, и от 12-го.
   Я все жду стуков-звонков... -- тебя жду... как взмывает, сердце! как сжимает его болью!
   Как обнимаю тебя, как нежно ласкаю мою единственную, Тебя, Ольга моя -- вечная моя. Ваня
   О, как ты необходима мне, Оля!.. Приди, согрей меня. Я болен, очень...
  

130

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   21.VI.46 Пятница 10 ч. вечера
   Оленька-ясочка, нежная красочка... вижу всю гибкую, в страстной улыбкою, всю -- в опьянении, всю в упоении... Оленька нежная, Оля безбрежная... вся белоснежная, вся -- неизбежная! Ольга-купавочка, гордая павочка... Оля истомная, страстная-томная... Оля-мол од очка, легкая лодочка... вся в колебании, вся в уповании... Оленька пылкая, Олечка мылкая... в пену взбиваешься, в душу вливаешься... Ольга цветочная, Ольга неточная, Оленька умная, дико-безумная! Дай же мне губочки, страстные любочки... Оля метельная, розово-тельная. Оля прекрасная, нежно-атласная, Олечка истова, пылко-неистова! Оля-голубонька, кроткая любонька... с тайной улыбкою, ластишься рыбкою... Олечка грёзочка, пьяная розочка. Крутишься мушкою, дай же на ушко я... нежными вздохами, страстными охами -- что-то скажу тебе, наворожу тебе... "будь же послушною, жгучею, душною!.. Дай -- обойму тебя, дай же -- _у_й_м_у_ тебя!.." о, неуемная, о, недоемная!.. о, моя девочка, дивная Евочка... о, ты, ночнушечка, гулька, кукушечка... травка, былиночка, в солнце пылиночка, знойно-смолистая, терпкая, мглистая... страстно ты любишься, стонно голубишься. Небо ты светлое, небо лазурное... Оля несметная, Олечка бурная... Как же обнять тебя, как заласкать тебя?.. как же понять тебя?.. как же... _п_о_я_т_ь тебя?!! ...Сказка ты страстная, песнь любострастная, дай -- пропою тебя, дай, опою тебя... дай же, упорная, будь же покорная!.. станешь ты бабочкой, горькой купавочкой... станешь молодочка... где твоя _л_о_д_о_ч_к_а..? В травку осочную, влажную, сочную... челн мой врезается, мнет-лобызается... губки целуются, милки милуются... Олечка-Олечка, где твоя воличка?.. В страстном лобзании, в мощном слиянии, в сладком борении, вся -- в покорении. Олечка-ясочка, страстная красочка, вся ты разъятая, смятая, взятая... лодочка шепчется, томно трепещется... дремой окутана, грезой опутана... О, моя пленница, о, веретенница!.. тайной улыбкою, пьяною, зыбкою губоньки погнуты, ямочки вогнуты... Как же прекрасна ты, как же вся страстна ты!.. Челн не колышится, лодочке дышится... в неге купается, в снах улыбается. Зори сливаются, в небе играются... розовым светом любви изливаются. Лодочке дышится... челн не колышится: спят обоюдные, грезы их чудные, солнце ласкается, нежно касается, -- тайны исполнены, спят, непробудные... всем преисполнены грезы их чудные... Счастье великое, счастье чудесное!., кроет их сны покрывало небесное.
   А? Недурно? Ливнем вылилось. Тебя _з_а_ж_е_л_а_л_о_с_ь. Вот, как ты будишь, зажигаешь, богатишь. Так и я бы на тебя действовал -- для творчества.
   Прости, Ольгуна, спелось во мне -- тебе. Так и писалось, как выливалось. Не стану править. Это любовь спела тебе, тебя. Получишь и -- потянешься. М. б. в самый-то срок получишь, как краситься будет лодочка... числа 24-5. Вспомнишь Ваню, пылкого все еще, все еще не остывшего. О депеше ты знаешь. В бурном бореньи, вулкан выкинул свою лаву и... спохватился. Стоило это мне бессонной ночи. Послал письмо и -- ужаснулся!567 Я знал, что письмо авионом пойдет завтра утром, т.е. в пятницу. Решил, прибегу на почту и захвачу его. Это вспыхнуло во мне, когда я был дома, почта уже закрылась. Так и ждал утра, боялся заснуть. Сегодня, в пятницу бросился на почту, еще была заперта. Когда открыли, спросил письмо. Оказывается, уже в мешках, приложены печати. Нет, Оля не должна получить этого дикого письма! И дал депешу на маму. Если бы пять тысяч спросили за депешу -- все равно, послал бы. Но взяли только 230 фр., с оплатой ответа в 10 слов. Пустяк. Я уверен, что мама исполнит мою мольбу. И возвратит мне письмо. Я -- сбесился, жаркий, как перемучился! Простила? Прости, родинка моя. Ни-когда не укорю. Очень я замучен. Был у Крым. Давление все еще высокое, но меньше -- 17. Дала пока мазь -- унять зуд во лбу и у носа, -- нестерпимый, страшной силой воли не даю себе воли чесаться. Клара находит необходимым анализ крови, нет ли в ней мочевины, что такое давление. Мое обычное -- 14. Назначит впрыскиванье -- м. б. мышьяк, я хорошо его принимаю. Олюнок, я в ужасе от тебя! Так работать! 16 часов!! Что же, хозяин не понимает? не может взять для разделки мясника-колбасника, заплатить 15--20 гульденов? Все на тебе?! Хорошо же "выпрямление хребта"! Ты ло-ма-ешь себе хребет. Берегись: может бурно развиться грудная жаба. Я знаю это по Оле. Что же с тобой делать?! Кажется кончу тем, что напишу твоему "камертону" исчерпывающе резкое письмо, французское, -- это гнусность -- так явно убивать женщину, исполненную творческих сил! Оля, вдумайся. Я изнемогаю в страхе за тебя. Не мучай меня. Умоляю: приезжай скорей, все кинь. Как я буду беречь тебя, буду всем -- планомерно, тешить твою жажду, все увидим, Бог даст. Мне еще не доставили книг. Я вырвал у Эмерик и послал тебе, первой, а сам без книги. М. б. пришлют завтра. Волнуюсь о "приеме" романа. Никогда так не волновался. Мне нужно -- для _н_а_с. Была еще раз Юля, привезла ягод. Как спешно ты исчезла. Рынок ломится от ягод, фруктов, овощей. Дешевле стало. Варил, сам, персики. Боли дуоденаль -- утряхиваются, сейчас, слава Богу совсем нет. Клара говорит -- надо почистить печень. Да я же никогда не пил, и диету держу! Купил артишоков, я люблю их, очень, для печени отлично. И дешевле все из зелени" Салат латю люблю, купил. Теперь я все за все про все. За работу не принимаюсь. Надо еще корреспонденцию очистить. Прости за несколько "страстное" письмо. Ты, девочка, все поймешь. Не тормошись, без Вани. Как я жду тебя! Как _в_и_ж_у!.. На всем ты, твое дыханье. Целую одеяльце -- тебя. Любуюсь чашечкой. И синей. И твоей "купелью". Пока ничего из твоего не разбито. Рад твоей крупе. Старуха сварила кашу мне, но у ней выходит мазней. Ты отлично варила. Надо, очевидно, меньше воды. Юля просит рецепт крема пирожного, очень. И я. Купил сегодня эклер, съел с молоком две штуки, но, кажется, это на сахарине, что-то горчит. Буду жрать овощи и все вареное -- ягоды. Это я при тебе чем-то переборщил, осел. Оля, молю, не убивай себя работой, я мучаюсь. Оль, не могу жить без тебя, все постыло. Оля, я так огромно тебя люблю! я хочу быть с тобой, не тебя _х_о_ч_у, а с тобой жить, быть. О, как ты по мне! Я огневой, с. с., ты огневая, детка. Но мы сладимся, притремся, я всю волю соберу. Девочка, как хочу поездить с тобой, с тобой все увижу, а то я ничего не хотел. Оль, я хочу писать. Ты мне даешь силы. Правда, я много сил отдал тебе, -- знаешь, -- но я вхожу в норму. Вот сон только плох, от волнений за тебя. Отсюда мои жгучие письма. Каюсь. Кажется, задушил бы тебя любовью! Так и не прочитал тебе ни главки из 2 ч. "Путей"! Горько мне. Но все же, навязывая себя, я прочитал тебе кое-что. Оль, приедь! Это ты так писывала... -- приедь! -- и это хорошо, народно. Так вот -- приедь! Как же будем любиться! Осенняя моя любовь, и все же -- жаркая. Оль, не упускай дней, все же мы, живя, -- на скате. Не воротишь. О деньгах не тревожься, будут. Только доедь сюда! Прямо ко мне. Я тебя никуда не выпущу. Я не стану тебе надоедать, -- я же всегда работаю, когда и не сижу за столом. Ты будешь вольная птаха, я так в тебя верю! -- но глупо же уделять Серовым, пустышкам, -- по 4--5 часов, два раза! У меня отнято, -- лучше бы ты в Лувре их провела. Сейчас много художественных выставок в Париже. Очень бы хотел -- забыл, а лю-блю! -- в цирк с тобой съездить. Люблю _т_а_к_ отдыхать. А ты? Да, да, знаю. Посылаю тебе редкий портрет568, единственный -- тут я довольно полный, а с хохликом -- похож на отца. И очень "глазастый". Этот портрет я подарил Оле, в 27 г. Шлю тебе, ты сделаешь с него снимок и вернешь мне. Только, жаль, выцвела фотография. Еще шлю бумажку депеши -- с Ольга Шмелев, нашел-таки569. Все минутки с тобой. Сегодня видел во сне тебя и покойную Олю. Будто мы все вместе, -- и так хорошо! Завтра служу панихиду570, здесь. Будет Зеелер. Это самый верный мой. А[лександр] Н[иколаевич]571 добрый и вел себя с достоинством, -- прочие -- хамье. Не давали последних минут нам быть вместе. Я Серову отпел-таки. Покраснел. Зачем чернили меня в моем отсутствии, клеветали? Но сказал в меру, без раздражения. "Почему берете на себя роль римского "цензор морум"? -- наблюдателей нравственности? Почему наврали о дураке-гордеце Родионове?"572 Досадую, что ты срывалась и раскрывала наше интимнейшее. Лучше всех поняла нас Юля. Поверь. Она трогательно за близко к трагическому, -- не по моей вине. Волей светлой я это "трагическое" сумел обезвредить, сберечь "живую душу" истерзавшейся девушки. Я не любил "опытов" над _ч_и_с_т_ы_м_и, я _н_е_ из докторов под NoNoNoNo. Снова прочти "Пути", посланные ныне, -- _д_о_ конца. Больше ни слова не скажу. Я что-то снова смутен, в томлении... Делаю вывод: от папы в тебе сильна духовная сторона, от мамы... ?!! -- физиологическая, страстная. Думаю, что _н_е_ ошибся. Твое воспитание велось неправильно. Тебя слишком отдавали твоей -- непонятной тебе -- свободе... Отсюда -- _в_с_е.
   Целую. Твой Ваня. О, одинок! Переписываю для тебя "Куликово поле".
   Твое стило 2-го янв. раззевилось, я очень нажимаю. Отдам завтра починять: скрепляющая "платинка" цела. Пишу рвущим пером. Попробую найти твои, посланные, они при письме.
   Ландыши были поблекшие? М. б. Сережа держал их в комнате с центральным отоплением?
  

133

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

8. I. 42 г.

   Иван мой!
   Какой горькой болью пронзила сердце мне открытка твоя от 31-го дек. Так, без имени, без местоимения даже, без привета! Ужасно это -- ужасно мне! И это... под Новый год!
   _З_а_ _ч_т_о_ _ж_е? _Ч_т_о_ _я_ _с_д_е_л_а_л_а?
   Чем согрешила?
   М. б. ты забыл текст ее точный? --
   -- "Жду окончания "повести жизни", о жизни с "Энном" -- почему так закрыт буквой? Жду и о "Георгии", -- словом, жду всей повести. До ознакомления со всем не напишу ни слова. Я очень занят делом, -- пишу, но не "Пути".
   И. Ш.
   Жду объяснений: почему я не должен упоминать об О. Субботиной в бытность мою в столице? Я должен знать всю правду.
   И. Ш.
   Нельзя в _т_а_к_о_м_ поминать святое для меня".
   Я не успела еще послать письмо мое... Колебалась отослать ли... И все не посылаю... Ты сам тогда увидишь -- можно ли было более жестоко сломать все, опрокинуть и дать... такой ответ...
   Я не понимаю тебя.
   Это -- больное.
   Мне очень тяжело... Обидно. Горько... Куда ушел мой ясный праздник? Мое белое Рождество?! --
   Не могу пока писать.
   О.
   Будь здоров!
   P.S. Лучше бы пропала она в пути, эта открытка твоя!
  

134

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

17. I. 42

   Все эти невыносимые 9 дней не могла найти в себе силы хоть как-нибудь отозваться на то, что обрушилось на меня со 2-го дня Рождества Христова, парализовало и придавило душу.
   Я пишу сейчас, т.к. молчание мое тоже мучительно мне и т.к. еще больнее было бы думать, что могло бы оно истолковаться новым "изломом" или чем-то вроде "воздействия".
   Нет, я пишу, чтобы сказать, на открытку от 31.XII.41 и письма от 2.I.42 ответить _н_е_в_о_з_м_о_ж_н_о! Как невозможно бывает отвечать на любую клевету.
   Оба эти письма, долженствовавшие меня "успокоить" (!!), отняли у меня _в_с_я_к_у_ю_ _с_в_е_т_л_у_ю_ точку, на которую я бы могла опереться. Выбили у меня почву из-под ног, лишили буквально всякой возможности хоть что-либо ответить. "Ласковые" слова в них -- позолота пилюли. И, как таковые, вносят лишь горечь в сердце! В этих письмах не _н_е_д_о_в_е_р_и_е_ Фомы, не сомнение, н_е_ срывы даже (их-то я бы поняла), но --
   -- _н_а_с_т_о_й_ч_и_в_о_е_ утверждение _с_о_з_д_а_н_н_ы_х_ самим собой же "фактов", утверждение их, как _н_е_п_р_е_л_о_ж_н_о_с_т_ь!
   А эти эпитеты: "особливо женской манеры", и эти... "пониже поясницы"?.. И много... много...
   Н_е_ _о_б_и_д_а -- это мне!! Нет! Все гораздо глубже! И не мне же, "вывихнутой на цыганщину", "недостойной о. Александра", "полуобразованной" и... вообще всей, такой... "полу-..." (мерзкой/какой обрисованной!), -- не мне же _т_а_к_о_й -- уяснять крупному человеку, что:
   _н_е_д_о_в_е_р_и_е_ _т_а_к_о_г_о_ _п_о_р_я_д_к_а_ в отношении порядочной (воистину порядочной, а не в смысле адвокатских "котлет") женщины было бы равносильно, в отношении мужчины, сомнению в самой примитивной честности! В отношении же "л_ю_б_и_м_о_й"? -- непостижимо мне это!
   Да! Я могла бы послать "доказательства подлости, а не правды", требуемые от меня -- но я знаю, что тогда человек, уверовавший мне после этих "доказательств", что такой человек мне был бы _н_е_ _н_у_ж_е_н_ больше!
   Я в последний момент воздержалась от этого.
   Н_е_ _м_о_ж_е_т_ быть в _т_а_к_о_м_ вопросе 2-х мнений!
   И действие этих писем, пригвоздивших меня, по чудовищности своей не сравнимо для сердца моего _н_и_ с чем, кроме самой, _т_о_й_ подлости "N"!
   В этих письмах весь мой духовный облик того времени так искажен, "разукрашен" богатейшей фантазией и так обезображен и обезОбражен, что я ужасаюсь той нечуткости (?), с какой это было сделано. Я _н_е_ _л_ю_б_л_ю_ _н_е_п_р_а_в_д_ы, ни в отношеении других, ни в отношении себя, -- и вот во имя справедливости, отбросив скромность, я протестую, против всего в этих письмах! Не против изображения мелких фактиков, но против _т_о_л_к_о_в_а_н_и_я_ их! Против _т_о_й_ _с_у_т_и, которая была дана взамен настоящей -- ужасная, несправедливая!
   Я не могу теперь, будучи так заклейменной, "оправдываться". Мне противно это. Но я обязана во имя Высшей Справедливости сказать, что без _н_а_т_я_ж_к_и_ можно меня считать чистой. И... достойной моего покойного отца {Эти два предложения взяты О. А. Бредиус-Субботиной в рамку.}.
   Я это знаю, душой своей знаю! --
   Я не запачкалась ничем!
   Как не понять было (после всех моих писем, и не только последнего времени) -- _в_ ч_е_м_ была драма моей жизни?!
   И это после моего письма о "понимании любви" и о том "за что я люблю "его"" (т.е. героя)?
   Следуя непосредственному порыву, поведать любимому все о себе, я не "давала" ни "романа", ни "героев", но, нещадно, относясь к себе самой, писала полуисповедь, полужалобу на жизнь свою.
   Ни не правды, ни неправды не содержит в себе этот мой "рассказ". Да и к чему же была бы она?
   Умышленно "они" почти не обрисованы. Никак. А о себе? Я уж сказала: полуисповедь!
   И потому так "голо".
   Чтобы... "не пщевати вины о гресех"...
   Разве нужно быть особливо-грязной духом, чтобы почувствовать искушение?
   Я за всю свою, _т_у, прошлую жизнь ни перед кем не опускала глаз. И папе моему не пришлось бы меня стыдиться.
   И вот, прочтя все "обвинения" мне, я спрашиваю себя:
   1) Как же можно останавливаться на такой мерзкой, пакостной, всей... "полу... какой-то" (да, да, такой я обрисована, -- и это гадкое "дэми"!), развратной девчонкой -- крутившейся с "гарри-жоржами" и кончившей свое "дэми... бытие", замужеством "из-за удобств". (Господи, Господи!)...
   2) Что дало повод к этому... странному обращению со мной?
   Все это "обращение" со мной дает мне чувствовать, что я _н_е_ уважаема. За что?
   Это упрек мне в "двойственности" -- не отвечает ли он на этот вопрос "за что"? Не говорит ли он, что за последние эти мои 1/2 года?
   "Я никогда не опускала глаз ни перед кем" -- сказала я. Да, за исключением этих 1/2 года.
   За них то и "двойственность"? С невыразимой горечью принимаю упрек этот! Глубоко запал он в душу!
   Я должна разобрать все, для всей жизни, и здесь, и... _т_а_м... Я поняла через упрек этот (как же больно мне!), что "преступив" хоть что-нибудь, надо быть готовой даже к обвинению с той стороны, с которой _н_и_к_а_к_ не ожидаешь. Очень больно это! И все же я скажу, что и за это бить меня нельзя!
   Я, _с_а_м_а_ я, и только я знаю, что я отвечу Богу! {Это предложение взято в рамку О. А. Бредиус-Субботиной.}
   Возникновение "чумовых писем" _о_ч_е_н_ь_ важно _с_а_м_о_ _п_о_ _с_е_б_е, вне зависимости от того, доходят ли они до Цели, или -- то по воле цензуры, то по мягкости Сергея Михеевича, задерживаются до поры до времени, чтобы быть досланными "под горячую руку". И это от 1.XII... для чего оно? Я же сердцем, душой объяснила, что и не думаю "брыкаться от задачи литературной". Для чего же тогда и писать, если ничему нет веры, если, фантазии созданные, фантомы, имеют больше прав на жизнь, чем моя Правда?!
   О моих переживаниях, чувствах, и м. б. чуяниях я не могу писать сейчас, -- я страшусь поспешных выводов, непоправимых заключений.
   Мне слишком дорого все то Светлое, бывшее между нами, чтобы неосторожно углубить, и без того сверлящую, трещину. И потому я не говорю того, что мне прожигает душу...
   Я не знаю как и когда все это изживется, но хочу верить, что Бог поможет в этом!
   Прошу (хоть именем папы) поверить мне, что пишу я без всяких "изломов", -- и если не делаю никаких обращений, то только потому, что мне тяжело это, потому что не хочу принуждать себя. И точно также я не могу сердцем поблагодарить за присланное: свечи, "Пути Небесные", давно просимое, цветы. Мне больно это... что не могу! С. поставил ландыши в гостиной, -- с тех пор я их не вижу. Не могу!
   О. Б.-С.
  

135

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

19. I. 42

   Ваня мой любимый!
   Из последней моей силы пишу тебе. Не слова это -- клянусь Богом тебе, что так это. И заклинаю тебя верить моему каждому слову!
   Я в отчаянии полном, безутешно, горько! Твое письмо от 10-го I перечитываю и вижу, что то, что я приняла за _В_е_р_у_ мне -- вовсе не вера. Это ты только из любви ко мне, стараешься увидеть меня такой, какой хочешь видеть. Как ты и сам сказал -- "для того, чтобы тебя сделать героиней, я бы должен был тебя сильно преломить моим искусством". Для меня в этом весь ужас, вся погибель моя. Для меня твой "обвинительный акт" (пусть я его не читала, но он есть!) -- мой смертный приговор. Ты одно поверь: ты для меня всегда был тем, что для людей -- Пророки! Ты -- мой источник жизни! Жизни духа! Поверишь м. б., т.к. это я всегда писала!
   И вот ты, Учитель мой, Пророк и все, все мне дорогое -- ты даешь мне этот "обвинительный акт"! Это -- мой облик, тобой сделанный! Печать, клеймо мне на душу. Я не могу дышать! Бесценный Ваня, пойми меня!
   Все, весь рай мой с тобой -- закончится этим! Пойми: я люблю тебя полно, всем существом моим, но вся _п_о_ч_в_а, на которой это выросло, на чем спелась эта дивная райская песня, -- эта почва -- целомудренность Души моей! Моя лучшая часть, моя Душа, мой Дух -- создали весь этот лучезарный мир твой! И верь мне (!) -- я всегда была такая!
   Я каленым железом готова бы выжечь каждый, полученный поцелуй, что тебя так мучает.
   Но, верь мне (!) -- ты воспринял меня не верно, не верно обвинил!
   Ну, хоть примером пойми: Тоничка твой! Даша! Ваня, а мне вот, такой "скверной", казалось уж "слишком не по-девичьи" то, что Даша могла "сомлеть". Я не смела сказать тебе этого, но мне это не уяснялось. Я, теперь женщина, чувствовала, что не могла бы "сомлеть". У меня всегда (и никогда не было иначе!) было такое сильное желание горения, парения Духа, что я вся только это хотела видеть и в другом. Я вся была струной! Струна же не может смягнуть. И, если бы ты меня увидел хоть раз, то понял бы, что мне органически гадки эти "особливо-женские манеры" даже и в других. Я же тебе писала, кто мои героини. Моя вина -- неосторожность. Воображение, заменяющее действительность. Кто меня близко знают -- знают это. Одна дама издевалась даже надо мной цинично за то, что по-мне выходить должно, что большинство мужчин -- девственники. Я же не гадкая оттого, что в каждой моей "встрече" "видела" то, что искала. Я на некоторых данных -- всегда религиозного порядка, -- строила свой образ. И потом так верила сама, что разочарование стоило мне больших потрясений. И если бы ты знал, что я испытывала в душе моей при этом! Ты никогда бы не поднял на меня камня! Мое "темное" на горах и иногда проявляющее себя и еще, никто не знал, не видел. И наоборот считали все ненормально развитой, холодной. Я волей себя всю сковывала, ненавидя себя самое. С ужасом спрашивая себя "откуда эти чувства?" Я клянусь тебе! Клянусь! Я бичевала себя за это! Это редко бывало, такие чувства! Я о "горах" тебе написала, потому, что до сих пор их себе не могу простить, что "предавалась" этим чувствам, цветы эти еще рвала... Я каялась во всех таких помыслах на исповеди. Я очень строго к исповеди и к себе отношусь. Я никогда не пользовалась "особливо-женской манерой", никогда не "завлекала", никогда сознательно не обращала на себя внимания.
   Но ты ведь мне не веришь!!
   Как ужасно это! Чем же доказать мне?!
   Я изнемогаю от этого!
   Ты пойми, что утратив для тебя целомудренную ценность -- я вообще утрачиваюсь для тебя!
   Что же это -- конец??
   Ваня, но все же это -- ложь! Ты выдумал что-то! Я не понимаю, как это возможно! Я пойду к батюшке. Я все ему расскажу. И если я такая (но нет, это не так, я себя знаю!) -- то что же мне?? Я не могу жить так! Я все, все прошла памятью и скажу тебе, что я всю жизнь искала только чистоты! Это мой Kennzeichnen! {Характер (нем.).} Я не вру! Это моя сущность! Я -- такая! И если ты мне только из любви дозволяешь остаться в твоем сердце и создаешь меня сам только, то -- это ужас... я так не могу! Я виновата тем, что с хирургом была бездумна! Я виню себя за него! Эта бездумность была плодом моего страдания вечного тогда. Хотелось просто посмотреть, не участвуя сама, как люди умеют смеяться и петь. Я ничуть не запачкалась. Я дура, я могу увлечься пеньем, весельем. Я не люблю цыганщину, это не мое, но у меня бывает настроение только, может бывать, когда я это чем-то в себе принимать могу. Ну, ты-то тоже ведь хотел со мной "к цыганам". Писал же! Это не значит, что нас с тобой только они влекут. Но я поняла тебя. Я не могу объяснить.
   И самое, самое главное: у меня, при моем постоянном духовном голоде, при моем искании "папы", -- при постоянном "обжигании" на этом -- появлялось отчаяние иногда. Я была всегда очень одинока. Я клянусь тебе всем мне святым, что если бы я тебя нашла тогда, то ни на кого бы даже и не посмотрела! Ваня, ужасно, что мне не поверить можешь! Мне трудно говорить! Счастье Тони, что он нашел "синие глаза, поведшие его за собой", так скоро! А если бы он ошибся, так как ошибалась я все время!? Тоник искал бы дальше, я уверена. "Находя", творил бы их снова, этих чудесных "херувим" из грязной Серафимы. Что же стал бы он грязнее от этого? Я позволяла себя поцеловать не грязному, но тому светлому, которого я сама создавала, которому, как казалось, не грех это, но наоборот -- чудесно... Я -- не "зацелована" как ты это видишь.
   Важно ведь то, как ты это воспринял. И продажная женщина целует, и Дари целует, но сам факт поцелуя еще не говорит ничего! Я клянусь тебе, что низкие инстинкты не имели никакого у меня места! Поверь! Наоборот все! М. б. невероятно тебе это -- но я клянусь: я -- рыцарь, жертва этой чистоты, я ее искала всю жизнь. Я срывалась, т.к. ошибалась в людях, но разве это такой грех, за который ты меня обвиняешь? Я вообще не так обычна. Я м. б. немного ненормальна. Я еще ребенком была "сумасшедшая". Я -- фанатичка, фантазерка, я м. б. чуть-чуть наивна. Иногда мне кажется, что я бы не могла быть матерью, т.к. сама все еще ребенок. Это не кокетство -- я пишу тебе так, как бы говорила на духу. Сегодня Крещенье! Мне так бы хотелось все очистить "Водою и Духом!" Ваня, пока твой "обвинительный акт" существует, -- я не смогу ни жить, ни писать -- я пишу только для тебя, я а не смогу, если в то, из чего я творить хочу, -- ты _н_е_ веришь!
   [На полях:] Пойми!!
   С 10-го от тебя нет писем. Получил мои новогодние?
   Если свечи только 10-летке, то я их не приму! Я та же, что и 10-ти лет! Поверь мне!
   Какая-то насмешка судьбы: -- мне, ненавидящей всю эту "особливость женскую" -- такой упрек!
   Твое письмо от 10-го I открыло своей любовью мою "заслонку", -- я могу высказаться. Но мне тяжело писать до твоей веры.
   Люблю тебя до смерти! До моей смерти! Только тебя.
   Не знаю как и подписаться. Могу ли еще Оля?
   Если ты мне не веришь, то мне стыдно за подпись мою на письме новогоднем. Как ты ее принял? Я боюсь! ""Гадина" смела так" -- подумал ты? Да?
   Хорошо, пусть мы никогда не свидимся. Я все так же тебя буду любить! М. б. ты тогда поверишь, что я люблю Духом!?

136

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

31. I. 42

{На конверте помета И. С. Шмелева:

характеристика духовного облика

мамы. Чудесно! О, как же О. умна!}

   Дорогой Иван!
   Вчерашнее твое письмо от 18--19--20. I крайне меня удивило и... очень больно затронуло.
   Не могу понять как ты сумел "опечалиться" моим письмом от 7--8.II Я писала его в такой нежной тоске по тебе, в такой светлой любви... это последнее письмо до начала кошмара, и сейчас еще не прошедшего. То письмо шло из сердца, открыто, искренне, особенно-нежно. Что можно было найти в нем для обиды? Не понимаю. Если ты так все принимать хочешь, то отнимаешь у меня всякую возможность письменного общения с тобой. У меня руки опускаются!
   Затем еще одно: ты затронул мою мать. Я никогда особенно много о ней не писала, но теперь я считаю долгом своим рассказать тебе о ней. Ты можешь считать меня чем и кем угодно, но ни в какой степени ты не можешь, найденное тобой порочное во мне, вкладывать в мать мою! Мама моя относится к тем женщинам, которых нужно было бы отметить в жизни, назвать _Г_е_р_о_е_м. Не героиней, а героем! И когда я впервые, давно, до встречи с тобой, тоже думала о "творчестве", то это было в связи с этим. Я считала для великой, людской Правды, необходимым начертить жизнь этой удивительной Женщины, -- _Ч_е_л_о_в_е_к_а. Не потому, что это мать моя. Я умею быть очень объективной. С мамой мы очень разны в характере. И во внешности. С уроном для меня. Мама красавица, была и есть еще. До удивления я ничего не взяла от нее. Это все замечали. В детстве я плакала от этого, воображая, что я "найденыш". Но это в сторону!
   Внутренне -- мать моя сильная духом, властная, волевая натура. Цельность, ясность ума, трезвость, здравость суждения, светлость и чистота, какая-то особая крепость, -- вот что чувствует каждый, кто с ней сталкивается. Полное отсутствие "изломов", кокетства, всего того, чем часто страдают женщины. И в этом смысле мама очень мало женщина.
   Мама _н_е_п_о_р_о_ч_н_а_ вполне, целомудрена до предела, какого могут достичь смертные. Я ручаюсь, что трудно было бы найти вторую такую. Она -- однолюбка, вполне!
   Я-то это хорошо знаю! Оставшись вдовой 32-х лет, мама привлекала очень многих. Я ревнивица-фантазерка была чудесным сыщиком. Где только я ни бывала, чего только не старалась угадать... И я скажу, что при моей безумной щепетильной требовательности к родительской высоте и непоколебимости -- я сохранила к маме тогдашней и до сих пор самое святое почитание. Я до безумия ревновала к одному офицеру (очень чуткий, хороший), именно потому и казался мне опасным, что хороший был. Но как же свята была мама!!! Как я стыдилась после самой же себя! Ни единого взгляда, ни единого движения!
   Мама, оставшись с нами без всяких средств, начала учиться на Высших женских курсах, чтобы ни от кого не зависеть и смочь вытянуть нас на дорогу. Она все экзамены сдала на "весьма". Отказывала себе во всем. Давала уроки и за это имела комнату и стол. Уставала до безумия. Заболела -- галлюцинации видела. Наша начальница института однажды при каком-то родительском акте публично начала воспевать маму, как "чудесный образец русской Женщины!" Мама очень скромна, застенчива. Не любит напоминать о себе, забот о себе. И даже это выражается резкостью у нее. Может бывать раздражительна. У мамы есть недостатки, конечно, я их знаю, -- но вовсе не те, что ты сказал. Она может быть резка, очень пряма и напориста в споре. Она может быть неприятна некоторым, м. б. от тех качеств сильных, волевых людей. Мама властна. Но кто бы не сталкивался с ней, оставлял всегда чудесную о ней память. Она очаровательна с людьми. Мне казалась мама слишком строгой ко мне. Мама не терпит никаких "кокетств" органически. Мои "изломы" она просто не понимает. Так и говорит: "я тебя ведь во многом не понимаю". Она очень определенна. Активна, деятельна во всем!
   Мои фантазерства, воображения, тревоги, все мое "иррациональное" -- чуждо ей. Сама она не лишена и мистицизма, но все это в хороших рамках, уравновешено. Мама верующая очень, глубоко, здорово. Без всяких "надрывов". Всякие "психосдвиги", "психоанализы" и т.п. чужды ей. Она мне сколько раз говорила, что на моем месте не нашла бы общей почвы с Арнольдом. Что такое ей просто чуждо и скучно. И удивлялась, что я во всем этом как-то разбиралась. Ее жизнь личная погасла вся со смертью папы. Она всю себя зачеркнула. Для нас. Она пропала вся для себя. Скорбная доля ее!
   Грешно, именно грешно, говорить о ней так, как это сделал ты! Я делаю поправку только на то, что ты ее не знал. Но все же надо осторожней!
   Мать моя (как и еще некоторые виденные мною в эмиграции -- очень немного!) -- _Г_е_р_о_й! Герой не одного какого-либо момента жизни, но _п_о_в_с_е_д_н_е_в_н_ы_й! С выдержкой и постоянством необычайным!
   Этих героев не чествуют, их никто не знает. И потому я хотела все же хоть убогий (по силам), создать памятник.
   Физиологическую сторону у нее (мне противно даже писать это!), у матери моей _н_и_к_т_о, ни в какую лупу не увидит. Да, она очень живая, м. б. страстная, но не в смысле любовном. Мама настолько _л_и_ч_н_о_с_т_ь, недюжинная, не по-женски недюжинная, что эта самая "физиологическая сторона" просто исчезает. С почетом к ней относились самые крупные люди из наших знакомых. Например, один строжайший проф. богословия, авторитет всего города, апостол (буквально!) -- _ч_т_и_л_ маму, как "редкую, святую душу!" И когда мама смущалась ее предстоящим браком (не касайся дурно этого ее шага!), то этот же священник уяснял ей сущность очень многого. Я не могу и не смею все писать в письме.
   Второй мамин брак не снижает ее ничуть. И это говорю я, вернейший ее "телохранитель" и вернейший папин "паж". Надо знать многое, чтобы судить. Меня воспитывала мама строго. И в вопросах любви особо-строго. Мама порицала всякое неосторожное слово, кокетство. Она мне о себе рассказывала и говорила: "когда я была молоденькая и за мной "ухаживали", то я никогда не "играла", не "кокетничала", но сама себя спрашивала: нравится он мне так, что я бы всю жизнь прошла с ним? И если нет, то я давала сейчас же понять, что ему со мной делать нечего. Помни, Оля, -- никогда не "играй", если не чувствуешь _Л_ю_б_в_и. Только, когда я папу вашего встретила, то все во мне сказало: "вот _о_н!"" И тогда мама, не ломаясь, сказала ему то, что чувствовала на его вопрос. Я этим руководствуюсь всю жизнь. Но мое горе в том, что я ошибаюсь, я фантазирую, создаю себе образы и так уверяюсь, что могу не видеть действительности. Или не точно видеть.
   Я не могла бы увлечься нулем, но по нескольким признакам, подходящим к моему идеалу я дорисовываю себе этот идеал. Мой идеал всегда чудесный! Чистый! И только чистый! И встречаясь с людьми я верила, что они лучше, что это-то и есть идеал, единственный. Меня всегда подкупала религиозность, любовь к природе, к детям. "Низменные инстинкты" отвращали, разбивали, до болезни. Не много было таких "ожогов", но все мои встречи, которые тебе рассказала, были такие. Остальных, кто мне не нравились, я отшвыривала. Во мне никак не проявлялась "физиологическая сторона". Какой вздор!! Что за гадости ты подозреваешь опять в поездке с шефом?! Я же тебе написала, как этого подлеца посадила на задние лапки.
   Мне тошно писать обо всем этом. Если ты продолжаешь меня считать такой пакостной, то это твое дело.
   Меня мутит от всего этого! Я не хочу больше никак касаться всего этого. И пишу сегодня только потому, что считаю своим долгом в отношении матери. Хотя мне претило делать такой "р_а_з_б_о_р" о Ней! Это мое святое -- _м_а_м_а! Пусть мы часто расходимся в характерах, спорах, восприятиях, -- но она объективно светла и _н_е_п_о_р_о_ч_н_о_ -- чиста! Марай меня, но на нее не посягай! Мне больно, что я дала тебе повод (дала ли?) из моей повести вычитать нечто, что бросило тень на нее. Это ужас! Со страхом открываю твои письма, т.к. не в силах просто больше перенести неправду. Нет, не трогай мать! Знаешь, однажды среди матросни и солдатни мы с мамой протискивались на пароход однажды. Обе в полушубках и платках. Один матрос маму (досадно, вперед проходит) ткнул "эй ты, тетка!" Ты знаешь, что со мной тогда стало?! Я не побоялась его нагана. Остановился в ругани... "ну, чего ты, ишь озлилась как за мать-то!" {не сочти это воспоминание за "сравнение", -- я хочу тебе только сказать, что девчонкой я уже за мать стояла горой.} Но теперь не только за мать, но и за _Ч_е_л_о_в_е_к_а - Героя! Я повторяю, что делаю поправку на то, что ты ничего не знал о ней. И... извиняю. Но мне очень больно!
   Оля
   [На полях:] Мать моя много взяла от ее отца. Человека редкого, чтимого за праведника во всем округе.
   Мне так хочется света между нами! Тепла и ласки! Зачем ты мучаешь себя и меня?!
   Зачем ты все так хочешь портить? Сознательно? Нарочно?
  

137

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   21. I. 42      5-30 вечера
   Моя святая, вся чистая моя, голубочка моя Олюша, как больно в сердце от твоих страданий, безвинная моя... и я, я, недостойный, я причинил их! Сознание горькое моего _з_л_а, -- о, я его изжил, я им лишь миг какой-то был порабощен! -- так меня потрясло, так я противен себе стал... если бы ты _в_с_е_ это увидела в моей душе, ты сжалилась бы и простила. Ты меня простила, знаю. Не видя, всей моей боли этой не постигая, ты уже меня простила, я так это чувствую, я так тебя _в_и_ж_у, Святая... так приникаю к тебе, как к самому величайшему благу, как к самому для меня чистейшему и святому в жизни моей... простила ты, я верю, верю... и целую твои ножки, светик ты мой... О, как я тебя обидел... Но я не хотел, не мог хотеть этого, ты же меня знаешь. Был такой темный час, все во мне запылало и обожгло, и я -- да, бессознательно, весь во власти страшного воображения, -- не удержался, послал ту бессмысленную, бесчинную открытку... -- и, придя в себя, ужаснулся, что я наделал! Я тут же написал, письмо за письмом, молил тебя _н_е_ _п_р_и_н_и_м_а_т_ь_ этой открытки, не видеть ее, -- ее будто и не было. Но, должно быть, я все еще пытался выбраться из петли злой, еще, должно быть, сильней запутался, я ничего не помню, Оля! Боже мой, я молю тебя, моя детка, верь мне, верь тому, _к_т_о_ ты для меня! Выше духом, чище, святей, глубже, достойней, прозрачней, святей тебя... -- нет для меня никого, заклинаю тебя поверить мне в этом, всем дорогим клянусь... Оля, ты для меня стала еще дороже, еще заветней, еще святей... можно ли любить больше, чем люблю тебя? _Т_а_к_ я ни-кого не любил... такой божественной души нигде же нельзя встретить, это только ты, ты одна, такая, Олюша... меня душат слезы, я не смею глядеть на тебя, мне даже стыдно и страшно сознавать, что я могу писать тебе, после моего зла... Ольга, я тебе во всем верю, я тебе всегда, как узнал тебя, верил и верю, и верней этого нет ничего во мне. Нежней моего сердца ныне не может быть -- к тебе... это предел сил моих, предел _в_с_е_г_о_ святого, чистого, на что я мог бы быть способен! Оля, прошу, забудь все это, никогда не поминай о моем позоре перед тобой! Ты неприкосновенна, ты безгрешна, и как же ты велика, чудесна, непостижима для меня отныне -- и до смерти, и _т_а_м, я верю, _т_а_м_ ты будешь для меня -- другого -- святой, все-чистой, вечной моей... с моими, милыми... Ты единственная, непорочная, непостижимая! Я всем сердцем, всею прямотой его говорю тебе -- как я недостоин тебя! ножку твою не смею взглядом даже поцеловать... Оля, мне так тягостно за твои боли, за мою проклятость! Помилуй, родная... Вытесни из сердца... я же тотчас раскаялся, я молил не верить моему бешеному слову! Я не имел никакого права касаться всего твоего, это была твоя святая воля открыть мне и светлое, и больное в тебе, и я вижу, какой же ослепительный свет твоей Души! как ты чудесна, и как я могу порой быть гадким! Это мука неизбывная... Как подумаю, что ты все святые дни... что перечувствовала, что выплакала..! И мои бедные цветочки... -- а _к_а_к_ же я старался, чтобы твои глаза увидали в них немножко хоть чистого, что есть во мне, увидали, смотря на эти бедные ландышки... как вспомню -- вот реву сейчас, пишу тебе, ничего не вижу, от боли... от такой нежности, от такой светлости от тебя... бедные они, одинокие, как мы с тобой в целом мире... _ж_д_а_л_и_ и глазками снежными просили... -- "погляди, Оля... это же Ваня твой к тебе пришел... погляди на нас, девочка светлая... мы от Вани твоего к тебе... и тебя не можем найти..." Оля... когда я пишу тебе, у меня слезы кричат от твоей боли... Я так о тебе думал светло все эти дни... я так хотел хоть малым, что я могу для тебя, передать тебе мое сердце... хоть малым тебя порадовать, сказать _и_м_и, этими чистыми глазками цветов... _к_т_о_ ты для меня, как я томлюсь вдали, всем твоим мучаюсь... Если бы ты увидала _в_с_е_ во мне, что только тобой живет, тобой светится, ты бы приникла ко мне, и пожалели бы мы друг-дружку, за все скорби... Оля, я молюсь на тебя, я не могу, знаю, не могу часа без мысли о тебе... Я все эти месяцы создавал тебя, берег тебя, жил только тобой... -- и вот, так гадко сорваться... так злом бросить в неповинную... так детски открывшуюся в самом болезненном... _В_с_е_ я понимаю, знаю, _к_а_к_ я виноват... Разумом-Духом _з_н_а_ю... что ты -- Святая, а чувствишком мелким закрыться от Правды... -- как я допустил?! Олечек, позволь поцеловать руку твою, заглянуть в светлые глаза! Я тебя чту, Оля, я сознательно _н_е_ мог бы так поступить, не смел бы. Ты совершенно исключительная, к тебе нельзя подходить с обычным уровнем, -- я это в смуте упустил из виду: я делал выводы из твоего рассказа, с обычной меркой, _с_р_е_д_н_е_й, м. б. и законной для обычного явления человеческой души, но только _н_е_ для твоей. Горько раскаиваюсь в этой недостойной ошибке. Ты вся от _в_ы_с_ш_е_г_о, ты от Идеала человеческого духа, а не обычная. Для тысяч душ мой вывод был бы закономерен, но _н_е_ для тебя. Я говорю это сознательно и твердо. Ты права. Тебе _н_е_л_ь_з_я_ не верить, и я должен был это знать... еще бы _н_е_ должен, когда имею столько _т_о_ч_н_ы_х_ данных, только редчайшей душе свойственных. Это мне непростительно, я должен был понимать, о _к_о_м_ речь! Да, ты безусловно права, пряма, _ч_и_с_т_а, _с_в_я_т_а! На тебя надо взирать, а не глядеть. Родная, ценнейшая из ценного, необычайная! Разве я не был прав, так не раз тебя именуя?! Это сердце, чуткость моя _т_а_к_ -- и давно! -- тебя определили, а _о_б_ы_ч_н_о_с_т_ь_ моя, подавляемая страстями невысокими, неповинную тебя сравняло с обычным уровнем! Вот в чем моя ужасная, горькая ошибка, -- и мне, мне самому горькая, до боли, -- поверь же искренности моей, Оля! И забудь, залечи эту рану, если еще любишь меня, вечного твоего, истинного, незатемненного. Простим же друг-другу наши _о_б_щ_и_е_ слабости: они из одного истока, из -- для меня -- безмерной, _с_т_р_а_ш_н_о_й_ к тебе Любви, чистой-чистой, почти нездешней. Я это чувствую, и словом не могу назвать _т_а_к_о_е. Знаю, что и в тебе это, хоть и не заслужил, -- тоже знаю! -- ни-когда такой Души не встречал, никогда... -- и потому... _м_е_ш_а_ю_с_ь, сбиваюсь на привычные мерки душевно-страстных определений. Больше нет сил говорить, не могу, бессилен больше.
   Ольга, я весь уйду в работу над "Путями Небесными", вот только перепишу для тебя "Куликово поле". Буду во-имя твое работать, моя светлая, моя далекая, моя ненаглядная. Я всегда с тобой и только -- о тебе! Сладостная это и мучительная жизнь... _т_а_к_ любить, и _т_а_к_ бессильным быть перед безмерными событиями, когда и свидеться трудно, недоступно! Но молю: будем же верить, что наши пути сольются, что мы найдем, наконец, друг друга, чтобы не расставаться, не затеряться, -- не могу я жить без Света, ты мне Свет.
   Боже мой, как я ждал Праздника, как надеялся... моя Олёль согреется сердцем, почувствует меня в этих чистых цветках... как мечтал! Эта твоя "одна" свечечка на верхушке елочки твоей... ты писала! -- меня опечалила! Я до тоски метался -- послать тебе -- радостных, ярких... и как мало нашел, но все же я нашел и верил -- вот, 3-ье сегодня... м. б. попадут на 2-й день, так и думал, и так был рад, когда Сережа написал... как раз к 8-му едет. И "Пути" мои так во-время дошли... не знаю, _в_с_е_ ли. И... почти _з_а_б_ы_л_ про зло в открытке... верил, что оно придет позднее моей "отмены". Неужели я и в других письмах так "вырвался"?! Не думал. Я искренно просил -- не считаться с открыткой, -- я уже овладел истинной меркой для тебя, восстановил себя на верный уровень -- к тебе! Клянусь, моя бесценная, клянусь самым дорогим, нетленным! Должно быть обреченные ландыши _п_о_г_а_с_л_и, за эти 9 дней?! Ты не хочешь меня опечалить и говоришь -- чудесные! 9 дней! Ольга, все твои цветы _ж_и_в_у_т! Все, все, все. Это -- чудо, _т_а_к_ долго оставаться свежими, _ж_и_в_ы_м_и. Я их целую, вхожу к ним часто, в холодную их комнату, -- моя очень большая комната, как бы "ателье", на зиму перегорожена портьерой и холостой -- картонной -- стенкой, иначе не согреть; и в той, и в другой по большому окну, около 4 1/2 метров каждое, и холодят. В ней сейчас 10 градусов, а у цветов 3--4. Согреваюсь электро-радиатором. Олюша, не "золотить пилюлю" писал тебе вдогонку за открыткой, а всем сердцем ласкался, молился на тебя. О, как я тебя люблю, -- ты не простая моя Оля, ты -- правда! -- как Святыня мне, ты -- Божественная, чистая, молитва моя, небо мое... Оля, верь мне, какую голубоглазую тебя я видел во сне, золотистую, нежную! Ну, чем высказать, как ты для меня чиста, свята? Господь мне тебя послал -- мне быть лучшим, чистым через тебя! Ни слова больше о _д_р_у_г_и_х, для меня в твоей всей жизни -- ты только, одна ты, нетленная. Я должен был преклониться перед твоими терзаньями, перед беспримерной волей к _ч_и_с_т_о_т_е, к идеалу, к жертвенности! Ты была предоставлена в тягчайшие дни жизни юной лишь своим силам, своей неопытности в жизни, ты искала в людях _ч_и_с_т_е_й_ш_е_г_о, я знаю... и -- сколько выстрадала! И я позволил себе столько неопрятных слов... я горел страстями, утратил власть над собой, лучшим, не совладал -- на миг -- с безумием, и... -- как же я болею!
   Олёль, ты все еще любишь? моя? да? Без тебя не могу, погибну.
   Целую чистые глаза твои. Твой Ваня. Олюша, да, близкая? Молюсь.
   [На полях:] Не забывай меня! Я жду твоего письма, как _ж_и_з_н_и! Ни слова о больном. Оно _в_н_е_ тебя.
   Ты, бедняжка, мерзнешь... Оля, успокойся, поверь же мне! В слезах гляжу на тебя. И как ты мне _д_о_р_о_г_а!!!
   Досылаю это письмо, почему-то -- в душевном смятении -- не отправленное (замененное другим).
   И. Ш.
  

138

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   22. I. 42 {К письму приложены поминальные записки
   "О здравии Ольги и Иоанна" и "Об упокоении Ольги
   и Сергия убиенного". На каждой помета И. С. Шмелева:
   На Богоявление.}, 4 дня
  
   Олюночка родная, ласковая моя, прокурор мой беспощадный, -- скажу сильнее: гениальный! да, твое письмо "без обращения" -- столь резко меня хлестнувшее, -- я и сейчас чувствую его "ожоги" в сердце -- и по-делом! -- а письмо пришло вчера, -- письмо это твое -- кажется пределом всего, что мог бы желать гениальный из всех гениальных обвинителей! Ты потрясающе _у_м_н_а, необычайна, я такой сжатости и силы выражений -- да еще в душевной муке! -- не встречал, и сам Достоевский, мастер на "обвинения", -- возьми "Карамазовых", "Преступление и..." -- не мог бы создать лучшего "реквизитуара"!! Не сочти все _э_т_о_ за "подход" к тебе, за попытку тебя смягчить: ни ты, ни я в этом не нуждаемся, ты -- пряма, я -- найду и без этого путь оправдания, не только милосердия твоего ко мне. Я искренно говорю: при всей моей горечи от твоего письма-обвинения, я восхищаюсь твоим умом, твоей страстностью, твоей _м_е_р_о_й. Чудесная, незаменимая, родная, дружка! И -- всегда и во всем чистая, _в_е_р_н_а_я, -- _с_в_я_т_а_я, для меня. И будь, будь такой, навсегда.
   Твое возмущение мною мне понятно. Но я хочу хоть половину моей вины снять с себя: я зачеркнул свою "открытку" -- от 31.XII, я вдогонь отправил письмо за письмом, прося тебя с этой безумной открыткой не считаться. Опоздали письма? Одно помни: я -- как все, грешный, в страстях, в возбужденьях, в безумном напряжении охранить -- в душе -- твой лик чудесный, неприкосновенный. Помни же, кощунство не чуждо и высоко-духовным, испытанным, сжегшим, кажется, все в себе земное, страстное... -- и они порой обуреваемы, и, мыслями боковыми, как-то грешат кощунством, воспевая в то же время Святое, недоступное людскому праху! Мысли злые, разжигающие, их мысли-чувства иногда грязнят все-честное. Все это -- искушения, бренность плотского, греху повинного. Твои откровения мне я принял болью, я подошел к тебе с обычной меркой, меряющей страстную душу и страстное в тебе, как и во всех, и, борясь с чем-то, во мне протестующим и за тебя стоящим, я все же смутился духом и пытался найти в тебе _у_я_з_в_и_м_ы_е_ точки. И находил, сам сему _н_е_ _в_е_р_я. Святая, чистая моя Олёль, я должен был мерить тебя совсем иною меркой, редкой, почти мне недоступной: в работе над своим искусством я применяю общечеловеческое мерило, а ты не этого масштаба: ты -- сверх-масштаба. Я должен был исходить из идеальнейшего и чистейшего, и святейшего, _ч_т_о_ в тебе сильно представлено, что тебе _д_а_р_о_в_а_н_о. И -- проще исходить, в детской простоте, и в детской вере. В них только -- _п_р_а_в_д_а_ Святого. Ты себе Крест взяла, за несчастного, ты пожалела, не жалея себя, а я... подчинился мелкому во мне, _о_б_ы_ч_н_о-среднему. И -- возгорелся. И -- возгордился. И -- ныне очищаюсь. Ты -- нетленна, ты благословенна. И я склоняюсь перед тобой, я ножки твои целую, дитя Света, я весь в слезах перед твоей Иконой... -- прости меня. _В_с_е, _в_с_е_ прости мне, Оля. И верь, как же я плакал вчера, как мучился! Эти девять дней твоих безвинных страданий остались во мне, и терзают меня. Не вспоминай о моем позоре перед тобой. Ты -- нетленной осталась, а я... кощунственник. И чистые цветы -- одни, сиротки наши! Все твои цветы -- _ж_и_в_у_т!! Оля, голубка, гуленька моя, единственная и _в_е_ч_н_а_я_ моя... -- поверь мне, я искренно винюсь, и открываю тебе темную сторону своего бунтующего сердца. Я кляну себя, а тебя молю -- забудь. Я всегда _в_е_р_и_л_ и буду верить в тебя, в твою чистоту, в твою исключительность и непохожесть ни на кого из земных. Таких, как ты, я _н_е_ знал. И не узнаю. Таких -- _н_е_т_ на земле. Знаешь, Оль, ведь я создавал, пытался создать мою Дари... из _ч_е_г_о-то... чего _н_е_ видел в жизни, во что и поверить не мог бы... -- я лишь мечтал о такой... и -- что же? Я _н_а_ш_е_л_ такую, -- _Т_е_б_я! Да, да... я написал тебя, тебя не зная, написал женщину-дитя, просветленную небесным светом, сквозящую этим светом, -- и -- все же, повинную _г_р_е_х_у, страстям... и -- нетленную. Да, я счастлив, что предвосхитил тебя... нашел намек на тебя... и -- _н_а_ш_е_л_ настоящую Тебя. Да, теперь уж мне точно ясно: что Дари -- Ты. Я был в нее влюблен, иначе я не смог бы ее дать... -- я уже тогда любил тебя, искал тебя, _в_ы_д_у_м_ы_в_а_л_ тебя, твой Лик Бессмертный! Ныне -- я _в_с_ю_ тебя нашел. И я напишу тебя. Да, Дари осложнилась. Во мне. Она теперь _ж_и_в_е_т_ во мне _ж_и_в_о_ю, полною несказанной прелести! О, как лее я люблю ее -- Тебя! Ольгуна, ты стала для меня еще дороже, еще чище, еще святей. Ты -- во всем -- беспредельна, во всем -- лучшем-то. Я, безумец, ножки твои целовать должен, благодарить тебя, что ты открылась мне -- и _т_а_к_ детски-чисто, как на-духу, открылась! Эти муки твои на горах, эти вдыхания цветов, это борение страстей в тебе, эти _з_о_в_ы... -- это сама святая правда, это _н_а_ш_а_ "цепь земная", ею прикованы к земному! Ты открыла мне это, ты подарила _э_т_о_ моей Дари. Для меня это -- твое откровение мне. И это, слабо угаданное мною в Дари, -- крестик под грудью! -- эти твои томления, -- какая правда! -- ты подаришь роману. А себя... всю себя, дивную, ты подаришь Ване твоему, который тебя любит и чтит, как самое драгоценное, святейшее! Оля, твои вопросы в письмах от 1-го и 2 янв. -- я понимаю, и я отвечу на них. Чего хочу от тебя? Оля, я хочу, чтобы ты была моей, _в_с_е_й_ моей, женой моей, была со мной, была моей святыней, моей Иконой чудотворной. Оля, я тебя люблю _в_с_е_й_ любовью, и не страшусь, и не стыжусь этой своей любви к тебе, хоть и насколько же я тебя старше! Но ты -- не боишься сама сего, ты меня любишь, я так тебе верю, твоей любви... и я зову тебя, и я... не знаю, что же мне сделать, чтобы все это, последняя мечта-желание жизни, осуществилась скорей. Я не стыжусь и самовольства, и -- _п_о_к_а_ -- _н_е_з_а_к_о_н_н_о_с_т_и. Мне ждать нельзя. Я хочу того же, святого в любви, в _п_о_л_н_о_й_ любви, как и ты. Оля, дай мне Сережечку, или -- Олю... -- все драгоценно, все свято, все -- предел счастья. Да, ты воспитала бы ребенка, я знаю. Нового, чистого, светло-просветленного в уме и сердце! Это был бы Дар твой-мой -- живой жизни. Олюша, верь мне, -- я хочу твоей любви, счастья с тобой, ласковой с тобой общей жизни, на моем скользком склоне. Поздно? Время неизмеримо днями, годами: так оно условно. Но ждать долго, ты знаешь сама, нельзя. Чем можем ускорить начало нашего нового, общего пути? Мой приезд... конечно, _э_т_о_г_о_ не решает, ни-чего не решает. Я тебя з_н_а_ю, _в_с_ю_ знаю, и я хочу тебя живой, но... увидеть на день-другой... и -- уйти, в свою пустоту одиночества! Правда, я могу уйти в свою работу... -- но, Оля, с тобой, возле тебя моя работа, знаю, будет искрометна, ярка, сильна, оживотворена -- тобой. Все может измениться, облегчить... но срока мы не знаем. Дни уходят. Вот, 4 месяца, как я тебе открылся _в_е_с_ь, всей душой, сказав: Оля, будь моей женой, законной. Теперь скажу: если пока нельзя тебе быть моей женой по закону, будь ею по духу, по плоти, по молитве нашей, общей... _п_о_к_а. Я открыто назову тебя моей женой, мне никого не стыдно и не страшно. Ты нужна _ж_и_з_н_и, ты _н_е_ можешь, не имеешь права быть _в_н_е_ ее. Тут, в этих словах -- _в_с_е. Ты не должна быть под спудом. Я буду счастлив наполнять твою душу -- чем пожелаешь, что в моей власти, в моих силах, в моем умении. Ты жизни не боишься, ты -- _с_а_м_а_ Жизнь. И я -- с тобой, не боюсь ни за тебя, ни за себя. Если откроется Россия, -- у нас _в_с_е_ будет, пусть хоть короткий отрезок лет, что мне суждено прожить. Ты для меня ныне единственная, вечная, земная и небесная. Ты -- с моими отшедшими -- _е_д_и_н_о_е_ для меня. И _о_н_и, -- если они _е_с_т_ь_ _т_а_м, -- они тебя любят и благословляют. Верю так. Никогда ты мне не была необходима _т_о_л_ь_к_о_ _д_л_я_ искусства. Ты мне дорога, _ж_и_в_а_я, обладаемая вполне, ты, Оля, Олюша, Ольга, Ольгуночка, Олёль моя, Олюночка, моя дива чистая, моя _Д_е_в_а. Вот как я смотрю на тебя, как ценю тебя, как люблю тебя! Я все люблю и ценю в тебе: и твою чистоту, и твою земную порыв-страстность. Я _н_а_ш_е_л_ тебя, я вызвал тебя мечтой, и ты выступила из смутных далей, олицетворилась, ожила, -- и я тебя дождался, как бы _с_о_з_д_а_л. Да, я верю: у нас одна с тобой Душа, как бы половинки, разделенные, которые стремятся слиться. И -- должны слиться. Я тебе писал, что цветок _ж_и_т_ь_ будет, хоть и не клубень. Так бывает очень редко, я знаю. Пусть _э_т_о_ будет знамением нам: будем жить. Будем же творить в жизни! Так слитно-дружно, как бывает редко-редко. Оля, вот мое сердце, смотри: я _в_с_ю_ правду тебе сказал, только Правду, мою, нашу. Я понимаю твою любовь, ибо она и во мне, такая же. И я так же страдаю и жду, жду тебя. Я все силы употреблю, чтобы нам свидеться, -- скоро весна, и я приеду, буду пытаться... или -- ты приедешь. И ты пытайся. Я так молю тебя! Я так досадую, что удержал тебя тогда... но ведь и тогда было уже трудно. Ведь мы открылись друг другу уже после возобновившейся нашей переписки, после -- много! -- твоей болезни (40 г.), -- весной 41 г. Разве могла приехать ты? "Сердце сердцу весть подает", написано тобой "встречно", в апреле 41 г.: не могла приехать? Нет. Никогда не удовлетворюсь этой "любовью в письмах", ни-когда. Она только сближает нас, уяснеяет друг-другу, но не отдает друг-другу. Мы должны _с_а_м_и, своей волей, отдаться друг-другу. Как это сделать..? Все еще не знаю. Без тебя -- нет жизни, я не горю в работе, но я _х_о_ч_у_ гореть. И буду. "Пути" готовы, пиши. Стило исправят в понедельник. Как чудесны твои цветы! Сирень -- 23 день! Гиацинт! Цикламены -- с 13.XII. Целую всю, всю, всю. Твой Ваня
   [На полях:] В эту субботнюю всенощную начинают петь чудесное: "Покаяние отверзи ми двери Жизнодавче581. Утренность бо дух мой ко Храму, Св. Твоему"... Оля, как бы я хотел все постные службы -- с тобой, в России! Оля! О, сколько мы чудесного пережили бы, и -- вместе одной Душой! И это должно быть, _б_у_д_е_т! Верю. Не уйду -- до того! М. б. еще 20 лет проживем вместе! И сколько я могу написать! Во мне столько воли к творческому! И -- столько -- планов! На 3 жизни хватило бы!
   Нашла меня в "Путях"?
   Горели алые свечки? Сохранила одну к Светлой Заутрене?
   Масленица -- 9-го февр. Новгородка Арина Родионовна (вот няня-то была!) спечет мне блинов. Люблю блины -- и все. Я все люблю.
   Неужели мы когда-нибудь будем вместе -- _в_с_е_ -- обедать, думать, писать, играть?!! -- Да. Петь.
   Бедняжка, как ты мучаешься в холоде, с печами! У меня +10--11°! Скоро пустят центральное отопление. А [1 сл. нрзб.] теперь -- 1-й день -- хороший!
   Я тебе _в_с_е_ сказал. Мне нечего скрывать от тебя! Я -- силен, чтобы жить с тобой, я _н_и_ч_е_м_ не болен, кроме "сонной" ulcus duodeni. Сердце мое -- хорошее.
   Ох, как все сильней люблю, Олюша, и как жду. Как живую тебя _х_о_ч_у!
   Прилагаю твои-мои цветы в пакетике. Поцелуй.
  

139

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   24. I. 42      8 утра
   Милая Моя Ольгуна, я написал тебе и в ответ на твое письмо "без личного обращения", и на последующее. Написал также и по поводу разрешения самого главного -- как нужно поступить, чтобы покончить нам с тяжелым для нас положением неопределенности твоей и моей _ж_и_з_н_и. Все эти три дня с письма твоего я в подавленности и смуте. Я вижу, что необходимо еще раз коснуться и твоего письма от 17. I, и моего предложения о разрешении неопределенности. Последнее особенно необходимо, а почему, -- поймешь.
   Я сильно ранен твоим уподоблением моего поступка с тобой, -- говорю о моей открытке от 31 дек. и о моих письмах, посланных вдогонку открытке, чтобы исправить горестную мою раздраженность от твоей "повести жизни" -- уподоблением действия моих писем -- подлости, совершенной некогда в отношении тебя неведомым мне "Н", кого я определил, как "безобразничающее истерическое ничтожество". Перечитай же мои письма внимательней, и увидишь, как ты меня хлестнула. Своими письмами вдогонку я брал назад ту проклятую открытку, просил простить мне ее, и в письмах не пилюлю золотил ласковыми словами, а искренне винился и старался объяснить тебе, что моя просьба о "всей правде" вытекает из разбора твоего душевно-физического строя, твоих поступков и отношений с лицами -- "встречными" в твоей "повести". Разве не вправе был я просить тебя закончить рассказ о "Н", -- ибо ты его-то и не закончила, лишь пообещав сказать о "покаянии "Н"", -- ? Разве это "утверждение клеветы"?! Разве здесь непонятно тебе мое волнение? разве не мог я испытывать то, что переживал Фома? Фоме Господь ответил, ты знаешь -- как, и не сказал ему, как сказала ты мне: "уйди, ты мне _н_е_ _н_у_ж_е_н_ больше". А ты это сказала мне, почти сказала, хоть и не высказала явно. Тут, в моем понятном волнении, _н_е_ утверждение клеветы, а страстное желание убедить себя, что искушавшие меня томления, -- поставь же себя на мое место, и тебе станет ясно, как психологически прав я! -- лишь давящий мираж-кошмар. Это не утверждение "непреложности", не грязь, которой будто бы я тебя пачкаю, это -- мое страдание, навязчивая мысль, меня терзавшая, безумная мысль, ныне сгоревшая. Я боролся с нею, и я одолел ее, а не подчинился ей, не принял ее, как непреложность. Я очень терзался тем, что она могла во мне родиться, и я цеплялся за все, что могло бы ее закрыть от меня. Ты могла бы понять мое душевное состояние, если бы не ослепилась раздражением, и тогда ты поступила бы, как Христос в отношении томлений Фомы582. Ты все преувеличила, что было мною высказано в письмах, мои муки за тебя ты обратила в грязь, которой я будто бы тебя "пачкаю". Не так это, я всегда верил в чистоту твою, в идеальность твоих порывов, в способность твою к жертвенности. Но согласись же, Оля, что у меня были основания для смущения, для вопросов, для "помрачения" ясности в восприятиях того или другого из сообщенной мне "повести жизни". Все эти "деми", упоминаемые тобой, лишь логически оправдываемые заключения из фактов, из анализа твоих поступков. Все эти "увлечения" твои, так часто чередовавшиеся, так легко возникавшие, так неизменно приводившие -- и так быстро! -- к иным интимностям в обращении с увлекавшими тебя лицами, -- могли же они вызвать во мне горькие и волнующие предположения о "легкости" восприятий, о... "это же так все невинно", так извинительно, так... безгрешно! и так... безотчетно! И "Дима", -- тут уже бли-зость! -- и "Микита", и... об "инкогнито", о... таком сверх-интимном, как "ребенок"... и твои слова "Диме"... -- "надо _в_с_е" -- еще и подчеркнуто это "в_с_е"! -- "в_с_е_ _з_а_б_ы_т_ь..." Что -- забыть? что -- это "в_с_е"? Зачем это "в_с_е... _в_с_е"... забыть? -- если ровно ничего не было? Значит все те же "легкие поцелуи", такие "быстрые", так легко уделяемые, как и в случае с "Лёней"... и, значит, так легко извинительные? И как же, при таком напряженном (в данном случае) легкомыслии, -- а таких случаев -- очень много, -- и "Лёня", и "Н", и "Дима", и "хирург", и "Г"... и... и... кто еще? Разве я, кому ты дала право вглядываться в твою жизнь, не получил от тебя же права спросить тебя, просить тебя -- объяснить мне то-то и то-то в этом хороводе "увлечений"? При чем же тут "пачканье", при чем же тут уподобление моего понятного волнения утверждению _н_е_п_р_е_л_о_ж_н_о_с_т_и? -- "подлости "Н""? Почему даже отказ признать за мной тот простительный душевный хаос, в котором был и томился Фома когда-то, и что так любовно-ласково-кротко принято было самим Христом, и прощено Им? Оля, я тебе во всем верю, правде твоей верю, но я слабый, греховный человек, я тебе отдаю всего себя, я перед тобой душу раскрываю, доверчиво, томления свои открываю, и моя мольба к тебе не неверие в твою чистоту, а моление -- "укрепи же меня, слабого, смутного, грешного... укрепи меня, Олюша, в моей _в_е_р_е_ в тебя... ты же сама, невольно, колебала ее твоим "рассказом"!" В ослепленности от сильного вживания в твой рассказ, я начинал громоздить всякие ужасы... и в то же мгновение я им не верил, я _т_е_б_е, твоей духовной силе верил... и в тот же миг я молил тебя: "Оля, я несу в сердце твой чудесный, твой чудотворный _о_б_р_а_з, Образ... я на него молюсь... помоги же мне удержать его в себе! снизойди к шаткости моей грешной, к моим сомнениям, к моей неисследимой тоске!" И это, такое понятное, терзание, и эту страстную жажду утверждения твоей высоты и чистоты, ты понимаешь, как мое убеждение в непреложности того, от чего я отмахиваюсь, чему никак не верю, не хочу, не могу верить... и чем томлюсь! И если бы я просил "доказательств", и ты бы дала их мне, и я бы только по ним признал правду твою, ты могла бы сказать -- "такой мне _н_е_ _н_у_ж_е_н_ больше"! Мне доказательства _н_е_ нужны, _т_ы_ -- вот моя вера и мой упор, и я победил себя, и ты для меня -- нетленна, ты для меня -- чудотворный Образ! Вот _э_т_о_ и есть истинная моя правда, моя чудотворная опора в томительных искушениях моих, в греховной слабости создания, из праха сотворенного. "Чумовые" письма мои -- внешнее выражение "томлений праха", я изливал в них томления и не отсылал их тебе, -- я побеждал _с_е_б_я_ _с_а_м! А о письме 1 дек... -- это же не в укор, что я все же, возвращенное раз, снова посылал, не в укор тебе, а потому, что там я давал литературные примеры, которые могли быть полезными тебе. Я поверил тебе, что ты не из каприза не хочешь писать то, о чем я просил тебя, а от смущенья перед трудностями работы -- но никак _н_е_ задачи. И послал тебе, как бы с тобой беседуя. А "чумовые" письма я ни-когда не отсылал, я их рвал, слабое, грешное в себе рвал. Ты знаешь, я живу воображением, оно часто уводит в нереальность: мои "чумовые" -- повелительный отклик мучительному воображаемому, -- я откликаюсь -- и тем избавляю себя от "призраков", -- и потом рву эти "призраки на бумаге", -- и они никогда не возвращаются ко мне. В твоей "повести" много "призраков", они стали давить меня, и -- чтобы от них избавиться, я писал "чумовые письма". Слишком ты дорога мне, слишком предельно, вернее: беспредельно! тебя люблю, возношу, смотрю на тебя снизу вверх, и все, что тебя коснулось, -- уже осквернение тебя в моем сердце, уже попытка тебя снизить, и я начинаю тобой томиться, я начинаю эту борьбу с призраками, тебя во мне темнящими. Как же, значит, _я_р_к_о_ твое изображение их даже в сжатом виде, в этом конспекте-рассказе! Ч_т_о_ бы со мной сделала, если бы стала давать "сцены"! Ты, твои "призраки" задушили бы меня. Тоже, м. б. только в меньшей степени, было бы и с другими, -- читателями. Суди же сама, Олюша, до чего ты сильна в изображении, в творчестве -- начальном! -- твоем. Есть закон психологии творчества: когда что-нибудь начинает загромождать душу, художник _д_о_л_ж_е_н_ чтобы избавить себя от этого бремени, -- излить его в творческом порыве. Так Гоголь, угнетаемый "тоскою жизни", _и_з_б_а_в_л_я_л_с_я_ от этой тоски, от ее призраков, творя свои "Мертвые души"583. И так -- со всеми. Так и со мной, от твоей "повести". Теперь, "сотворив" "чумовые письма", я избавился от бремени. Ты -- свет мой и чистота, ты -- Икона мне, и я на тебя молюсь. Оля, это _н_е_ слова. Бывает и другое: душа начинает изнывать по... _с_в_е_т_у, по чистоте, по красоте, по идеальному... и _н_а_д_о, повелительно надо избавить ее, душу, от этого "изнывания". Тогда создаются, _н_е_в_о_л_ь_н_о, великие шедевры-идеалы. Я -- несомненно! -- изнывал по идеалу-женщине, я его _в_и_д_е_л_ пусть несовершенным -- в отсвете моей Оли: и я взывал к жизни мой идеальный "призрак" -- мою Анастасию. И -- повторилось это обременяющее душу изнывание, _в_ы_з_ы_в_а_н_и_е_ идеала-женщины! Разве я мою Дари з_н_а_л? Почти не знал. Я некое лишь отражение ее _в_и_д_е_л... и я стал звать ее, я стал лепить ее... -- и вот, повелительно-волшебно, _о_н_а_ явилась, моя Дари... -- "Пути"! Задолго до встречи с тобой, моя Царица! Я вызвал ее к жизни... и она, пройдя через мою душу в книгу, явилась, _в_с_я_ _ж_и_в_а_я, -- Ты, моя Олюша! ты!! Явилась, как увенчание исканий призрачных... -- из мира идей, платоновского мира584, -- и оказалась... _я_в_ь_ю! От этого я никогда не отойду. Ты пришла, ты -- _е_с_т_ь, ты станешь моей реальностью. Вот она, моя правда, вот мое толкование самому себе -- моего искусства. Ты, вечно ты... и до конца -- Ты! Тебя дала мне Жизнь, не мной ты создана, ты создана Господом, но вымолена, выстрадана мною. Я _т_е_б_я_ чувствовал, искал, и, поскольку сил хватило, -- создал словом, из призрачного мира моего, в силу душевной моей потребности, моей жажды, моих исканий. Это -- чудо: И это чудо, -- явь, ты -- _е_с_и! Ну, теперь тебе все понятно. Теперь ты поймешь, с _к_а_к_о_й_ же силой я могу любить тебя! как _н_е_ могу без тебя? Веришь? Я в тебя крепко верю, я тебя люблю неизведанной еще любовью, я же создал тебя, из _с_е_б_я, я вызвал тебя, -- и ты воплотилась в жизни, Ты -- явилась, _ж_и_в_а_я! Веришь? Чувствуешь, как же люблю тебя? Мало этого: ты -- мое дитя, ты -- моя сила, вера, любовь, страсть, творческая воля, -- _в_с_е! Веришь, Оля? Верь. Это -- сама живая правда моего сердца, мысли, воли. "Напишу тебя, не бывшая никогда, и -- будешь!"585 Помнишь? Вот. "Напишу тебя, моя Дари... и ты придешь ко мне, и станешь -- _м_о_е_ю, _м_н_о_ю!" И вот -- ты пришла. Не буковками-словами, а всею своею сущностью, чистотой, красотой, душой, -- _в_с_е_м! Как же ты можешь испортить мою Дари?! (безумец, писал когда-то..!) Ты ее дополняешь, ты ее во мне, во всей полноте и свете... рождаешь. Вот тебе моя правда... о тебе! Ну, утихни, девочка моя мятежная... ну, улыбнись светло... ну, дай же нежно, чисто поцеловать твои глаза... дай же слить твои чистые и грустные такие слезы с моими, горестными, мучительными и облегченно-озаряющими душу слезами. Смотри, разве это не чудо... -- звать, творить, и -- _н_а_й_т_и, -- не только в ускользающих ликах от искусства, а и -- _ж_и_в_у_ю, трепетную, истинную, как созданный Богом -- Свет! Как же не быть счастливым! Как же не петь хвалу! И я пою тебя, и буду петь тебя, буду Господа петь _з_а_ тебя! и так будет -- пока не остановилось сердце. Ты в нем и даешь ему жить собой. Да сохранит тебя Бог! Верни же Рождество, верни святые дни, _н_а_ш_и_ дни! Бедные, оставленные цветы... верни же их забывшему их сердцу твоему, покинувшему их... _д_л_я_ _п_р_и_з_р_а_к_о_в. А я ни-когда не покидал мои цветы, твои цветы -- и тебя в них. Я за тебя боролся с призраками, и не отдал им тебя на поругание, во всей чистоте нетленной хранил и храню в сердце. Верь, Оля, незаменимая, неизменяемая, 10-летка-Оля, всегда _о_д_н_а! Ну, гуленька, прими же свечки, для тебя искал, для моей чудесной, 10-летки-Оли-Ольги, -- глупенькой, маленькой и такой _б_о_л_ь_ш_о_й! Твой, _с_ч_а_с_т_л_и_в_ы_й_ Ваня
  

140

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   24. I. 42 11 утра
   Дорогая моя, светляночка, голубка моя... Я писал тебе о "встрече", о _н_о_в_о_й_ жизни, -- я призвал тебя к решительному шагу в жизни нашей. Эти дни я много томился думами об этом. Слушай, -- и принимай все, как самое искреннее мое. Тут -- ни "уклонений", ни "страхов перед новым" нет у меня. Тут -- за тебя, за твою судьбу боязнь, -- и только: _н_е_ за себя.
   Завтра будет 4 мес., как я открылся тебе и сказал прямо, верно: Оля, будь со мной, будь моею женой, законной, благословенной в таинстве. Тебя это потрясло, смутило, ты стала просить ничего не посылать, что могло бы... Ты помнишь. Твое письмо, от 2 окт. Теперь оно снова возникло во мне вместе с болью в растерянности моей, и вызвало те ужасные дни, октябрьские. Мне тогда казалось, что я тебя утратил, ты -- уходила от меня. Это было не так. Но твое смятение _б_ы_л_о. Мне тревожно думать, что и на этот раз, получив мое письмо, от 23. I, ты смутишься, ты снова впадешь в трепет-муку, от моих слов. Я учитываю и это, и то, что ты, м. б. загоришься и -- надо же когда-нибудь решить! -- найдешь в себе силы сделать решительный шаг, м. б. и бесповоротный. Моя совесть, моя сильная любовь к тебе, мое почитание тебя, мое преклонение перед тобою, моя крепкая вера в исключительность и единственность твою, моя вся нежность к тебе... -- все это велит мне быть очень с тобою бережным, не просить от тебя усилий сверх твоих сил. Оля... я с открытой душой к тебе говорю: _в_с_е_ обдумай, пересмотри в себе, прежде, чем сделаешь важный шаг. Ведь, написав тебе то, что я написал в письме 23-го янв., я беру на себя огромную ответственность. Твой шаг м. б. и непоправим, для всей твоей жизни. Все обсуди. Ты меня не знаешь лично, не видала, не проверяла опытом жизни. Допускаю: мы встретились -- в Париже ли, в Арнхеме ли... Нет, ты приехала, как я предполагал, ко мне. Ну, подумай... ну, а если я в каком-то отношении, ну... не подхожу тебе... ну, просто, ты увидишь вдруг, что выдуманный тобой, сотворенный в мечтах, по книгам моим, по моим ли письмам, -- чем-то --, а м. б. даже и многим, -- не отвечает тому душевному и внешнему образу, который ты сотворила в душе твоей?! Так это неопределимо словами, но может случиться... -- тогда что же? Вот почему и говорю: Оля, ты мне дорога, превыше всего ты для меня, я уже не могу жить без тебя... Но сколько же раз ты ошибалась в твоей жизни, отыскивая "единственного"! Сколько страданий, сколько надломов в твоей душе и жизни! И если, так крепко-нежно ты уверовала, что я _д_о_л_ж_е_н_ быть тем "единственным", кого ты ждала, искала и, показалось тебе, -- нашла... если вдруг ты и на сей раз убедишься в разочаровании, если я, земной, я -- явь, -- окажусь _н_е_ _т_е_м, кого ты выносила в себе... что же тогда? Кто может поручиться, что я -- _т_о_т_ _с_а_м_ы_й? Надо все предвидеть. Да, для меня твое разочарование, новая твоя ошибка... будут тяжки, м. б. я не вынесу такого испытания... ну, речь у меня -- не обо мне: о тебе речь. И я хочу остеречь тебя: поступай, дорогая, так, чтобы твой шаг ко мне навстречу не оказался непоправимым. У меня сердце сжимается, я эти ночи, с 21, когда пришло твое письмо без обращения, спать не сплю, все думаю... -- и мне страшно. Не за себя, Оля. Не усмотри, умоляю тебя, в этих словах моих "уклонения", "подколесинщины", "нерешительности"... нет, это все будет неверное толкование слов моих, чувства моего. Ты для меня -- дар Божий, сокровище незаслуженное: от такого дара -- не откажусь, никогда. Я жду тебя, я зову тебя и я страшусь за твою судьбу. Разочароваться, не имея возможности отступить назад, вернуться -- пусть в скучный, пустой уют-покой, -- это что же? снова в испытания, в океан беспощадной жизни, в непосильную работу, и это с надорванными силами, м. б. _б_е_с_с_и_л_ь_н_о_й... -- от этого меня бросает в тоску и ужас. Ну, просто, ни я, ни мой уклад, ни обстановка, ни все другое, ну... просто, тебе не приглянутся. Ты горда, ты самолюбива, ты очень душевно-тревожна и требовательна -- к идеальному. А я могу тебе показаться "совсем не тем", кого ты ожидала! Оля, все обдумай. Я настолько старше тебя... м. б. и это ляжет в душе твоей -- пусть несознанным вполне -- моим недостатком. Мой пыл душевный, многое во мне -- могут показаться тебе с изъянами. Мой быт и привычки могут оказаться слишком и скромными, и отличающимися резко от той внешней обстановки, материальной... с какой ты освоилась, конечно, за эти годы в Голландии. Кто знает... ?! Покажусь унылым, -- я не всегда бываю _ж_и_в_ы_м, я порой ухожу "в свое", скучаю мучительно... скучаю, когда во мне не строятся планы, не вяжется, не спорится моя работа... я очень -- в работе -- однотонен, скучен, недоволен собой и жизнью... -- и это может тебе не понравиться. Да, я буду стараться так жить, чтобы ты была светла, счастлива, довольна, чтобы ты сама строила свой мир и в нем жила... -- в свой-то я тебя призываю, там нет для тебя никаких преград... но ты посчитайся и со своими свойствами. Я все хочу тебе сказать, ко всему привлечь твое внимание перед решением. Какая тяжесть ответственности на мне, за тебя, самое мне дорогое ныне! Я мог тебя увлечь и своими книгами, моим внутренним миром, моими устремлениями, моими письмами, очаровать и мыслями, и чувствами, и идеалами... наконец, мог, просто, заворожить гипнозом речи, жара, страстностью моей, моим "порывом", моим ботится. И всегда это. Она -- _ч_и_с_т_а_я. Она понимаете что лучшей жены для Дяди Вани как ты, нет. Оль, как хотел бы видеть тебя за мольбертом или у стола! Ведь это _н_а_ш_ воздух, Оля. Как бы мы подпирали друг-дружку! И как бы нежно любились!.. Оль, я вовсе не похотлив, -- я -- и только тебя жажду, как женщину-жену. Знаешь, зачем. Я бы не утомлял тебя дикими ласками, мы остались бы чистыми, детьми. Будем чистые-чистые, как небесная синева! Будем в естестве! крепки, даже порой и страстны, но эта _н_у_ж_н_о. Я понимаю, мне в мои годы нельзя растрачиваться. Но ты не укорила бы меня. Ты бы меня насыщала и собой, и -- кормленьем. Но я не позволил бы тебе торчать в кухне. Мы наладили бы все. И так распределили время, день, -- на все бы хватило. Как хочу _в_е_з_д_е_ с тобой, все смотреть, только с тобой одной. Как бы наполнялись! Как бы молодели! Как бы _н_а_х_о_д_и_л_и_ радости, _н_а_ш_и, ценнейшие! Бывали бы в концертах, театрах, лучших фильмах... И молились бы, Олюша. Так хочется чистоты всякой, в искусстве и жизни, С тобой, одной тобой. Как бы вечерами сидели, и на ночь тихо-тихо молились! Всем бы радовались, как дети. Я так люблю все хорошее, чистое, питающее душу! Оля... как я нежно-сладко люблю тебя. Не думай, стишками тебе страстно написалось. Просто -- петь тебя хочется, а "лодочка" и "челн" -- ты понимаешь -- кожей написалось, тленным во мне. Но я о-чень _п_о_ю_ в тебе женщину, красоту земную... дыханья твоего хочу, запаха кожицы твоей, потика твоего, женщина моя, Ольгуна! Льну к тебе всей силой, всем воображением. Как ласкаю! Ночью я почувствовал, что ты в комнате, спишь... Тихо позвал -- Оля... И -- больно мне, нет тебя со мною. Оля, когда услышу твои шажки, стуки в дверь -- звонок действует! -- звоночки, три. Ах, Оля... Всей полноты в тебе хочу-жду. Я найду много ласки в себе, -- само найдется, вызванное тобой же. Оль, я сейчас посадил бы тебя в провальное кресло, сел у ног и положил бы голову на коленки тебе, и искал бы головенкой _в_с_ю_ тебя, твою глубинку-серединку, "лодочку". Дышал бы ею... смотря тебя в глаза. Оль, я не разжигаю тебя, я вливаю в тебя свое большое чувство _ж_и_з_н_и. Ах, как хочу обедать с тобой, дружно-светло, уютно... брать кусочки с твоих губок! Оль, я не могу без тебя... ты так _в_з_я_л_а_ всего меня. Приручила. Да, я и люблю, и _п_р_и_в_ы_к_ к тебе. Сростился, спаялся. Живу только тобой, моя ясочка, моя овечка, киска, рыбка... цветик божий. Уже 12 ч. ночи.
   22.VI 12 ч. дня
   Оля, не могу без тебя, истаю. Оля, приедь, найди поводы для Парижа: крестница выходит замуж, семейная у них сложность, необходимо твое присутствие... Сережины дела... моя болезнь, что угодно... ты умная, ты сумеешь обосновать. Оля-Оля, молю тебя, устрой, приедь! До отъезда к тебе Первушиной, с ней и воротишься. 13 часов только нас разделяют... Я все сделаю для тебя, чего хочешь, только приезжай... Пойми, я страстно живу тобой, страстно, как никогда хочу писать... Оля, я напишу для тебя чудесное _д_л_я_ _т_е_б_я... глубоко _н_а_ш_е... -- я так весь _в_з_я_т! горю тобой. Пишешь: "ты меня зажег". О, нет: нельзя зажечь пламя, оно опалило меня и я горю... Оля, как хочу с тобой смотреть картины! вникать через тебя, все брать через тебя! _ж_и_т_ь_ тобой... Оля, отзовись на мою мольбу, приезжай. Сегодня я неимоверно поднят! мне светло. Я жду тебя. Проснувшись я звал тебя, будто ты тут... _т_а_к_ радостно звал, -- "можно к тебе? я тихо прильну, под твою спинку, я не пророню ни словечка, я буду счастлив одним твоим теплом, твоим дыханьем, тобой -- тут". О, сколько света было в сердце, когда я позвал -- О-ля..! И верил, верил -- ты здесь... Этого не передать, голубка. Как я тебя целую... как вижу тебя!.. Ты... так живо -- стоишь передо мною... лежишь... на ножках черные шелковые ажурные чулки... высокие, до половины ляжек... -- о, как люблю _т_а_к! -- розовое и черное... на тебе черного шелка тонкая-тонкая рубашечка... ты ее чуть подняла и смотришь на свои ноги... ты подняла ее выше... _л_о_д_о_ч_к_и... и видно грудку из-за сникшего кружевного края... и все тело твое, розоватое, в перламутре, светится через тонкий шелк... _Э_т_о_ так действует на меня... так влечет, так бурно обжигает... это твое "дэсу" {"Женское белье" (от фр. dessous).}... веет духами, нежными, дыханием твоего тела... я немею, я молюсь на тебя, на божество в тебе!.. я приникаю к тебе, я ищу губами через прозрачный шелк ямочку на чреве, тот завиточек... какие сильные бедра у тебя! какие ноги!! ... какая в них сила, пьянящая сила страсти!., как они обнимают, не пускают уйти, _х_о_т_я_т... этот изгиб в коленях... как он томит... зовет... Оля, никто не шепнет тебе так, как я шепчу, пою тебя!.. Поет во мне песнь любви... я не знал, что во мне песнь такая... ты ее вызвала из меня любовью, силой краса твоей. Ольга, ты моя часть, доля моя неотрывная... тобой, тобой творится во мне... родится через тебя! Ведь все, что писал о любви -- лишь предчувствование тебя было! Ангельский свет и сила прекрасного земного. Оля, приедь! зажгись, обезумей от слов моих, опались огненностью моею!.. томись сладко, томись -- тянись... Я буду тебе покорен. Видеть тебя хочу, слышать твоей дыханье... Оля!
   Твой, о, дочего же _т_в_о_й!.. Ваня
   [На полях:] Как я хорошо спал (часов 6), Клара дала успокоившее мазанье лба. С каким голодом ел! На твоей салфетке, будто ты тут. Давно не бывало такого утра. А сегодня памятный, но уже будто и _с_в_е_т_л_ы_й_ день -- день моленья. В 4 1/2 пойду в церковь. Вань
   Чуть -- тихо боль, и сколько света!..
  

131

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   21.VI.46
   Дорогой мой Ванюша, собираю силы писать тебе. Какую смятенность, боль, горечь до физической болезни несут лишь твои письма с бесконечным обвинительным актом! Пусть он продиктован твоей любовью. Я знаю, что ты любишь. Из этого твоего потока бунта и ласки во мне выкристаллизовывается в душе одно -- нельзя так! Моя душа противится и этим гимнам, -- скорбь твоя, и ласка мне -- так связаны земным. От земного. Мне неприятно это. Что-то нецеломудренное тут, именно в таком бунте, душа не хочет, не может принять.
   Я внутренними глазами, душой своей вижу четко я больно свои ошибки. Я виновата во многом, но не в том, чем винишь ты, и знаю, что их бы не повторила. Вот мое интуитивное, без рассудка, нутром. Я в своей всей сути ничуть не огненная. Ты м. б. не поверишь. Все это и оказалось не по силам мне. Ты меня истинную-то так и не узнал. Я скорблю за тебя. Я знаю, как тебе тяжело, потому что и мне не легче. Я все это знаю. Переживаю. Ты вот что крепко держи в сердце:
   Я люблю тебя, душа моя живет тобой, хочет, как никогда еще до сих пор жить твоим и творить...
   Пойми также и еще одно, что вся я -- несчастная. Так несчастна, как ты ни разу себе не вообразил. Ну, как ты сможешь сыпать соль мне в раны? Разве я не мучаюсь и не страдаю. Как оскорбил ты меня призывом Ксении Львовны573. Продумай хорошенько сам! Не хочу корить, чтобы не делать тебе больно, да и все равно ничего не поправишь. Ты меня больно этим хлестнул. Знай это!
   И еще: ты много не знаешь из моей жизни, и как художник увлекаешься создаваемыми тобой картинами. Ты Ксении Львовне подносил обстановку нашей жизни, совершенно ее инсценировав по-своему. Прежде всего, знай, что моя мама со мной, человек умный и мудрый, и любящий меня. Мама бы тоже возмутилась вмешательству Ксении Львовны. И к чему она мне? В чем она должна меня убедить? Я не девочка. Я все знаю. Я мучаюсь, как никакой Ксении Львовне не снится. Что она скажет мне? Решить и сделать могу только я сама. И что и как решить? Моя жизнь с Аром -- очень сложная история, ее начало было филигранно-тонко, и знай: я виной всему. Не он. Это не честно было бы перед Богом. Он не решался жениться, он считал себя недостойным, -- много и другого было, о чем я писала.
   Отними раздражение твое против него и увидь, что я виной этой запутанной жизни. Мне трудно с тобой говорить на эту тему, особенно в письме, -- ты делаешь свои выводы, -- ты -- личен. Как уйти мне от Ара и уйти ли -- дело моей совести, к тому же с ним приходится считаться как с несчастным человеком. Ты же абсолютно ничего о нем не знаешь! Когда гонят из дома прислугу -- то и то это не значит -- выбросить негодную тряпку, хозяйка (приличная) считается с человеком в своей служанке. Не усмотри в моих словах "адвокатства" за А. Я дошла до того, что боюсь тебе писать. Да, боюсь. Ты все вывертываешь. А вот честно, как перед Богом сказать если -- так я страшусь твоей такой любви. Зови меня слабой, ничтожной, не выросшей до тебя, но я вся скомкалась тобой, я загнана, забита. Я не смею самостоятельно дышать, -- боясь тебя вызвать на новый бунт! Это открытие очень больно коснулось моей души. Зачем ты так?!
   Как хочу целомудренной, тихой, нежной любви. Она без срывов. Она терпит, для нее не страшна разлука. Ты знаешь, видал меня живую, -- и вот я радостно бы пошла на эту дивную тихую любовь. В ней мы бы нашли счастье. Бунты же от красных маков, от огней, от всего того, что не любит душа моя. Мне чуется, что эта твоя бунтующая непокорность неугодна Богу. Молиться о помощи можно только, уйдя от бунта и огней.
   Не надумывай невыносимости: мама, я, Сережа, мы ведь все не без головы. Ты унижаешь не одну меня, призывая свидетелей. Ты бунтами своими сорвал во мне все. Как бы страшилась я теперь быть в Париже. Да, да. Ты говоришь только о моих срывах, -- а вспомни, чем они были вызваны! В такой атмосфере я бы никогда не начала творить. Ты -- собственник и очень личен, и очень, очень горд, ни капли не смиренен. Я внутренне (так вот сейчас ощущаю) знаю, что для искусства я бы должна была стоять одна. Вез никого. В жизни ничто не рубится с плеча, никогда. И эту проблему надо мне (не Ксении Львовне1) решить спокойно.
   Одно знай, что, чтобы ты ни говорил, а моя любовь к тебе и глубже и полнее и цельнее твоей ко мне. Она очень чиста, при всех и других нюансах. Ты знаешь, как я и при молодости и при живости моей тебя люблю и... не позволяю растекаться моей большой любви от разлуки. Она очень велика и вечна. И при такой любви не может быть понятия о... "прелюбодеянии"574. Тебе даже видимо не понятно, как это я остаюсь девственницей! Какая глупость -- твоя тревога за спальню! Какая мелкая монета!
   Что делают эти бунты с душой моей! С любовью моей к тебе! Сколько срывается лепестков...
   Ох, Ваня, ты бьешь меня даже "прелюбодеянием". Ты подумал ли, что ты мне сказал? Нет, я не грешна ни в чем из твоих обвинений. Я взяла в 1937 г. на себя крест с Аром, во имя тоже ведь чего-то (писала тебе). Обещала ему поддержку, обещала доказать собой, что есть святое в женщине. Вспомни. Я не выполнила этого обещания. Я увидала Тебя -- Солнце, и разве виновата, что оно, это солнце меня так всю залило. Я не могла молчать и сказала тебе. И ничего не крала ни у кого. Ты говоришь об измене тебе... О, нет. Это также (нет еще меньше, гораздо меньше), не измена, как твоя связь с Евгенией575. Моя совесть -- чутка. Тут я ничуточки не грешна. Мне мучительно до боли, до полного отчаяния пользоваться всеми удобствами, помощью (а в настоящий момент все и всё в его семье поставлено на ноги, чтобы помочь Сереже, положение которого очень неважно). Зови меня слишком щепетильной, дурой, кем хочешь, но я не могу переменить себя и обмануть. Я все время страдаю. Твои обвинительные мне письма доканывают меня. Я рвусь в конфликте. И вместо того, чтобы спокойно, слушая совесть и разум, разрешить проблему, я, сломленная твоим вихрем, лежу бессильно и плачу. Ты думаешь, что страдаешь один, -- как ты забываешь меня в этом.
   А у меня до того дошло, что я сама для себя уже ничего не хочу. Я не хочу только быть причиной страданий других. Все убили во мне твои письма: мою нежность, мою чуткую настроенность к творчеству, -- я вся была к нему готова. Скорбь мою о тебе я так тянулась излить в искусстве. Я легко и свободно уже обговорила для себя все возможности этого труда (* Т.к. мной А. мало интересуется, мне легко бы удалось совершенно отойти к искусству, уехав даже из дома. Вот тебе плюс от этого "хладного" отношения. Я спокойно бы ушла в труд, и само собой решилось бы многое. Еще одно обо мне: чем заманней мне мое личное счастье, тем труднее морально уйти от обязательства долга. М. б. поймешь? Надо эти два вопроса как-то отделить друг от друга, уничтожить зависимость.). Я думала, конечно, приехать еще в Париж. Но как бы я хотела быть там иначе.... Быть самой собой. Ты закрываешь глаза на Олю тихую, на всю мою сущность... О, как второстепенно для меня ночное. А ты все в нем... ты все о нем... я для тебя в каком-то южном преломлении.
   [На полях:] Еще одно: ты делаешь мне всякую встречу с твоими друзьями невозможной, всякий "вход" к ним. Обещал с Серовым ничего не говорить, а теперь? Не можешь удержаться? Это получается: приехала О. А. и всех перессорила, все добрые отношения подорвала и даже старушку А[нну] В[асильевну] возмутила гордостью. Ну, делай, выставляй меня на [порицания]!
   Хочу идти к сердечному специалисту, т.к. с сердцем все не лучше.
   Благословляю тебя и молю пощадить себя. Оля
   Peltenburg576 едет во вторник -- с ней тебе капли от стянутости лба и т.д. -- должно быстро помочь. По 2 капли 3 раза в день. Она очень поражена 5000 в неделю, которые с нее спросила Е. А. Бернацкая577. Для Голландии это дикая цена.
   Ну, Господь с тобой, милый, родной Ванёк, не мучайся! Целую тихо.
   Я в представлении твоем -- женщина тех же истоков, что все эти Елизаветы Семеновны, Эмерик и им подобные. Пойми, что мне более свойственно быть аскетом. И в силу страстности моей именно. Никого никогда не "зову". Никогда не "оголяюсь". Вижу как ты меня не понял. Да я и сама м. б. тому виной.
   О чтении: я, постоянно, всегда (не только в Париже) отношусь к чтению твоему особенно. Вспомни, как робко я тебя попросила прочесть вечером 9-го. Я почти не решалась. Я боялась тебя утруждать, утомлять. Когда ты в 1942 читал, я металась потом, узнав, как ты утомился и у меня где-то в рефлексах даже остался страх перед чтением.
   Я из скромности не просила, а ты что выдумал и еще несколько раз об этом повторил!

132

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

30.VI.46

   Мой дорогой, любимый мой Ванечек!
   Как я тоскую, как я полна тобой! Вчера особенно думала о тебе: так светло, радостно, возносяще, хотела все время писать тебе и вот как тогда, в 1939-ом -- оттягивала радость эту. Вся собиралась в струнку. Не могла удержаться и в пятницу пошла в Wickenbourgh. Туда, где тобой так ярко, еще в полу-неведении билось сердце. Так потянуло туда, где переживала дивные моменты любви твоей, где в ячменях, сиявших золотом, думала о тебе. Все переменилось там: сама дорога заперта, -- я перелезла черва забор, -- вот и канал, такой синий, темнее неба, и эти дали... серебряные дали. Какие краски. В парке запустение. Развел [дегенерат] (сынишка владельца) курятник. Все изгадили куры и... козы... Дерут деревья. Вышла к опушке... там земляничник и много-много ягод. Лесных, душистых. Полежала на берегу канала, в солнце, на ковре из клевера. Подумала: не найду ли четырехлистник? И сразу же, без искотни и увидала крошку. Шлю тебе {К письму приложен лист клевера.}.
   Много чувств и мыслей, видений, вызвала эта прогулка. Вернулась вечером, страшно устала. Не могу так далёко.
   Сердце переливалось как-то, перебои что ли. Устала. Всю ночь виделось, родились картины, хотелось тотчас же писать. Утром вчера хотела писать тебе, но не могла прогнать образы, толпой в меня теснившиеся, просящие воплощения и исхода. Писала, сделала наброски, очень удачно, только эскизы для масла. Чудесно удалось, именно то, что волновало. Давно. Эти краски мне удалось "взять" и передать _д_у_ш_у_ неодухотворенной твари. Хотела скорее, скорее кончить, чтобы положить к ногам твоим. Тебе работала, думала и жила тобой. Между этой работой набросала вишенки тебе. Теперь поспевает смородина. Возьму и ее для тебя, надеюсь. Только бы быть здоровой. Никогда так не хотелось мне работать, как теперь. Всячески. Моя золовка-американка видела мои рисунки и читала текст альбома (с оранжевым деревцом). Она меня удивила тонкостью художественного понимания. Ее замечания были очень метки, улавливала мое. Сказала (она очень талантлива как художница), что у меня очень оригинальное, меткое видение предмета и большая сила изображения, выявления сути. Техника нужна, и ее, конечно, надо брать опытом, трудом, но она, как выразилась золовка -- "дело -- наживное, а вот imagination {Воображение (фр.).} и expression {Выразительность (фр.).} -- не купишь".
   Однако, после чтения кое-чего на языках ей понятных, она мне сообщила: "Я, по скромному моему пониманию творчества словесного, думаю, что не ошибусь, если скажу, что у тебя главное -- в _С_л_о_в_е. Мне кажется, что тебе необходимо сосредоточиться на одном, на главном, оставляя второе вторым, в данном случае живопись, для часов отдыха". Она мне дала много приемов техники для живописи, очень много интересного. Букет твоих лилий чудесен, -- его она посоветовала взять маслом и именно по очень интересному методу. Он живой. Я дрожу при мысли о том, что м. б. очень скоро уйду в заветное. О, если бы скорее получить машинку! Не полагаюсь на Ксению Львовну, ибо она многое хочет, но мало исполняет. Сговорюсь тогда с американскими гостями, не вышлют ли они русскую машинку. С моим переездом в Woerden дело решенное (если все будет благополучно, если не расхвораюсь). Буду там только работать. Обед пусть мне дают те бабы, которые там ведут хозяйство. Ни разу даже не загляну в кухню, для себя-то одной это так неважно. И все-таки очень хочу не бросать живопись. Ну, хоть немножечко, хоть в придаток к написанному, хоть обложку для своей книги... когда-нибудь. Во мне слишком много всего, что просится наружу -- и образы, и краски, и слова, и чувства. О, какую вижу картину красок... Этот, с ума меня сводящий синеватый свет!.. Никогда так не бывало: даже чисто внешне, прежде бывало, я на кусочках рисовала, -- боялась как бы больших размеров... знаешь вроде того, как боишься идти через большую площадь! А теперь -- хочу все больше, больше, не умещается на обычных размерах, хочу все взять и дать из того, что вижу. И так много вижу... О, неохватно. И такая это мука -- терзаться с двух концов -- образы и краски. Мне не хватит жизни. Нельзя ее терять. Жалею, что пригласила Ксению Львовну -- она мне помешает. Никого не хочу из гостей и ничего не хочу. Хочу только работать. Американцы меня не касаются. Меня теперь все берегут с сердцем. Но Ксению Львовну все же жду, хотя бы для машинки. Увидала перед собой молодой месяц! -- Как тогда у тебя... когда были гости. С милой Н. А. Расловлевой578 я тогда говорила. Тихий, милый, ласковый образ. Привет ей от меня. Самый нежный... чудесный, тонкий, душевный привет! Я 2 раза писала Меркуловым. Не знаешь, получили ли они? Ирине черкнула, так, из приличия. Хочу очень Юле написать, но как ее адрес? Юлю целую нежно и обнимаю. Ивану Александровичу Ильину надо бы писать, но не -- мо-гу! Полна, полна песней, которую должна пропеть без помех. Ты-то поймешь меня и это чувство. До физической боли в сердце хочется высказаться, дать жизнь тому, что готово войти в мир. Ваня, как же больно мне -- ты все о самом-то искаженном, не моем -- ну, неужели ты мог этим диким словам поверить, тому, что говорила я в Булонском лесу? А о Пушкине ты сочинил, -- я так не говорила. И никогда не порочила твоего творчества. Ты меня тогда довел до "истерики" душевной несправедливой укоризной, всем твоим бунтом. Но не хочу об этом.
   Я очень счастлива, что Эмерик хорошо, или даже отлично перевела "Пути Небесные". Читал ли их Зеелер? Как я жалею о своем незнании французского языка теперь! Мне необходимо иметь 2 книжки "Путей Небесных" без посвящения. Думаю, что возможен большой заказ в Голландию и не исключена возможность издания на голландском языке, конечно, если ты бы хотел этого. У меня оказалось знакомство с крупным издательством. Как только получу от тебя -- так и пойду. Только ты никому пока ничего про это не говори. Прошу!
   Возвратили ли тебе Брайкин и Первушина книги? Помню, что они взяли у тебя "Пути Небесные". Я хотела бы очень, чтобы они прошли по Европе, твои чудесные "Пути". Все больше и больше убеждаюсь в их исключительности. Восхищаюсь, преклоняюсь. Какая Эмерик счастливая! Увенчать такой вещью литературу для французов. Участвовать в этом дивном прославлении тебя! Мне всегда кажется, что ты мне не доверяешь в переводах. Ты отклонял меня и от "Богомолья", ссылаясь на мою усталость, и от иллюстраций "Лета Господня". А вот теперь кому-то отдаешь. Или на тебя графский титул так действует? Я не могу, конечно, вклиниваться, врезываться в плеяду твоих переводчиков и иллюстраторов. И из самолюбия порывалась тебе сказать: "что переводить с предварительным контролем Ивана Александровича не хочу!" Ведь не предложил бы ты никогда ни Эмерик, ни Кандрейе таких условий! Ну, а мне можно. Я сама по себе бы попросила И.А. судить меня, т.к. перевод твоего творчества скверно или плохо, или недостаточно, или посредственно, одним словом, всячески, кроме "в совершенстве" -- было бы мне самой _с_в_я_т_о_т_а_т_с_т_в_о_м. Ну, хорошо, не буду. Переведу для себя и для тех, кому хочу дать познать наше. А иллюстрации... у меня немало видений и вИдений. "Лето Господне" являлось мне живым, я его осязала. Именно это и нужно для живописца. Ты оборвал (помню!) -- "и не пытайся"! Ну, хорошо, не для тебя. Для меня только! Увидала... в четверг это было... стояла под деревом, свешивались тяжелые ветви, сквозились на солнце еще молодые листья, лилось, колыхалось золотом и парчой, шло, пело, пестрило ситцами. И видела центральный пункт всего Ее... все заслоняющую собою, Светом ярким... И видела твой "Ход крестный"579. Ну, да, -- стояла на погосте католическом в Shalkwijk'e, смотрела на их "ход" в процессии праздника "Тела Господня"579а, а видела свое. Не была душой тут. Была у себя. И так видела, что вот бы только взять и написать. Я маленьким Ваней стояла и так необыкновенно увидала.... сквозь ветки, сквозь эту зелень, м. б. сквозь лопушки, где он сидел с Таней?.. О, это бы не была лубочная картинка. Техника? Ее бы выправили те, кто это понимает.
   Но, -- будет! Получила письмо от Ксении Львовны и от Николая Всеволодовича580. У них "вихрь" по словам обоих. Он -- очень сердечен, мил, положителен и основателен, -- она вся в "дико", "ужасно", "страшно", "божественно", "чудесно", но тоже очень мило пишет. Оба пишут, каждый в своем жанре, что у них целый день сидел художник-скульптор, объяснял, что он у меня нашел и сожалел, что не докончит портрета и не смог высечь из мрамора. Благодарил их за знакомство его со мной. Николай Всеволодович писал: "Hernandes581 все мне втолковывал, что такие женщины на миллионы -- одна по силе их содержания духовного и выявления этой силы". Он видел это в чертах лица, по словам Н[иколая] В[севолодовича]... Тот уверял меня в таланте к живописи и заклинал не бросать кисти. Не знаю... Я обожаю и кисть. Это не главное, мое серьезное, глубокое -- то, не сделав чего, не могу умереть -- _С_л_о_в_о. Но как жаль бросить мечту о картинах. Я набросала тут недавно цветы -- они вышли нисколько не хуже Ирининых. А она ведь училась. Я не училась. Какая мука. Но я знаю, что если брошу кисть, то потеряю многое в себе. Должна же дать я этих птиц, черных, закрывших солнце, отразившихся и потонувших в вечности вод... Этих птиц с искаженными злобой человеческими головами!?
   И эти провалы окон в "убитом" доме, где нет жизни, -- есть только призрак жизни -- старуха в черной шали -- с провалами глаз, невидяще вперившихся в вечернюю зарю... Прости, я заболталась. Целую тебя очень нежно и крещу. Думаю о тебе. Оля
   [На полях:] Спасибо тебе, родной, за 2-ую книжку "Путей Небесных". Ты что, хотел ее [умеренным] посвящением зачеркнуть гимн предыдущей?
   И, правда, мне больно было читать эти высокие слова о себе, и почему-то думать, что они в насмешку сказаны. Как же так можно писать той, о которой думаешь, как о поносящей Пушкина и твое?
   Чувствую себя -- ничего! Как ты?????
   Гортензия повяла оттого, что стоит слишком на солнце. Это с ней бывает. Надо хорошо полить. Напрасно срезал шапочки.
  

133

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   6.VII.46 10 ч. вечера
   Родной Ванюша мой!
   Милушка, светленький, ласковый мой Ванёк! Так тоскливо мне сегодня, -- все время хочется вздохнуть. Ты ли тоскуешь, или м. б. от физического сердца эта тоска. Бывает. А с утра было хорошо, легко. Я радовалась, упаковывая тебе мой набросок с могилки О. А. Вчитываюсь, вдумываюсь в твое письмо, и мне становится все больнее и больнее. Какой ты неуемный. Боже мой, разве можно в такие приходить состояния! Это ты вместо светлого-то моления за усопшую твою так бунтовал. Ванечка, да сохранит тебя Господь от подобных состояний! Мне очень, очень больно от всего этого. Ты и меня как-то делаешь соучастницей этих темных твоих движений. А я ничего не могу. Я бы при всех моих трепыханиях и желаниях, при всей напряженности воли, не смогла бы сейчас к тебе поехать. Я так устала. От чего? От "отдыха" в Париже. Не от тебя, не обидься, но от всего этого темпа. И потом, подумай, у меня не было никакого своего угла. У тебя я любила оставаться, но всегда я засыпала с мыслью: "Не проспать бы того момента, как будут приходить люди..." Не было никогда и нигде возможности сознанья: "Коли захочу -- могу пролежать весь день". А так часто я этого инстинктивно хотела. У Первушиных бы еще туда-сюда, но и там были свои неудобства. Я уезжала из дома со словами: "Я так измучена всеми годами, что отдохнуть могла бы только у себя". Ты так и написал, что еду "к себе". Я от тебя так и приняла, но это не было так. Ты часто сам в своей квартире не "у себя". И мне сейчас еще больше хочется покоя.
   Прочти мои письма перед Парижем. То состояние теперь еще усилилось. Прибавилось беспокойство о тебе, доходящее до болезни. Я как-то панически боюсь этих моих состояний, вспоминая серию моих болезней в 42--43 годах. Я все свои болезни ставлю, безусловно, в связь с тогдашним моим душевным тупиком. Но теперь я еще горю желанием писать. У меня небывалый приток сил к работе. Я только и жду отъезда гостей из Woerden'a, чтобы уехать самой туда.
   Впрочем, отъезд золовки, как человека очень и очень художественно одаренной -- мне и не очень желателен. Она мне много дала практических советов в живописи и дала бы в дальнейшем еще больше. Сама она сделала колоссальные успехи в Америке. И главное, что ее "видение" сходно с моим. Это я еще в 1934 г. занесла у себя в записки. Прислать хотела все необходимое из Америки. Она в ужас пришла от моей бедности красками (материалом) и вынужденности работать не так и не тем, чем и как нужно. Хотела бы я безумно хоть 2--3 месяца в хорошую школу. И все теперь так трудно. Наши сумасшедшие финансовые реформы всех сделают нищими и никому не помогут. Кажется, придется работать для заработка, чтобы приобрести независимость для искусства. Никто не смеет снимать порядочных сумм со счетов. Ну, ничего. Это все не так важно, т.к. я еще и в школу-то не собираюсь на деле, а лишь в желаниях. Если бы написала то, чем живу (и м. б. для чего живу), -- то все бы поставила на карту, чтобы издать. И хорошо издать. Вижу оболочку даже. Сама бы ее дала. Дала бы, Ваня, не бойся, не плохо! Вижу ее, эту книжку-сборник рассказов, всю через мой (особенный) синеватый, голубовато-сиреневый свет... Сквозь цветы... доверчивый ребенок, дитя, умученное бессердечным веком. Если не сердце, то плаксивый сентиментализм современника все же примет это и м. б. даже прольет слюнявую слезу, не поняв того, что всякий из них и сам -- соучастник. О, да! Лик скрытый! Все за одного и один -- за всех! Я открываю вот сию минуту, как никогда ярко, что в моем (еще не родившемся на бумаге, но давно живущем во мне) бьется то же, что и твое сердце! Ты увидишь.
   Иногда мне кажется, что все это было, и сама не знаю, где мой вымысел и где явь. Недавно, рассказывая "американцам" о некоторых дикостях нашего времени, я чуть-чуть не рассказала им мой собственный рассказ, веря в тот момент сама, что это -- быль. Я не рассказала, вовремя спохватившись. Но сердце мое билось как сумасшедшее в творческой радости, осознав, уже плоть моей мечты. Ты понимаешь. Я должна сейчас же, не медля, начать работать. И буду запоем. Знаю. Но надо покой. Я очень сомневаюсь в том, что Ксения Львовна привезет мне машинку. Досадно. Я так нервна, что не могу себя заставить писать пером. Но придется. Никого не буду видеть, уйду вся в работу. Т.е. так вот хочу, а что удастся -- Бог весть. "Американцы" не докучают. Она очень измучена сама: большая художница в вечном заряде и задерганная повседневным. Урывает для работы 2--3 часа во время сна ребенка582. У нее есть чудесные работы. Особенно детские портреты и картины материнства. Ребенок ее восхитительный, нежнейший, умный, ласковый, льнущий, не по возрасту понятливый. Мне много дала эта девочка, много тепла. Чего-то давно забытого. Захотелось писать "вид и человека", с какого-то времени мне портреты не стали удаваться. Давно, в России, я рисовала только портреты, и меня интересовал только человек. Теперь я отдалась вся только природе, -- человек не удавался -- все портреты жестки. Я их боялась. Несомненно, какой-то внутренний "срыв", ожог на человеке. В этой девочке я вижу столько милости, нежности, приветливости в отношении каждого, что при всем желании жесткого не может быть найдено. И у меня появилась смелость снова начать портрет. Но, по правде говоря, зажжена-то я не этим. Это только схватить хочется. То, что для будущего будет необходимо, а болею-то я желанием писать. О, машинка, машинка! М. б. устрою с Америкой. У меня новость -- с недавних пор непреодолимое желание писать (живописно) в очень больших размерах. Прежде было наоборот. Хочу во всю стену, кажется, и то не уберется. Ах, как вижу!! Какие краски!
   И если напишу эту книжку... (ах, если бы написать!) -- то в сердце одна мечта -- своему народу. Только им! Когда-нибудь будет.
   Ах, как бы я иллюстрировала мой роман! Я говорю "мой роман", т.к. он уже живой. Мне нечего придумывать. Они все живут. Я так все вижу, что даже вот эти мелочные, мещанские пальцы, пальчишки моей Эльзы вижу, и как она встряхивает только что остриженной головой, а 1а garèon {Под мальчика (фр.).} и гремит дешевкой браслеток, рассказывая скользкий и _т_а_к_о_й_ немецкий анекдот. Даже где она стоит, вижу и обстановку их комнаты "салона", т.к. "салон" по их понятиям обязательно должен быть у "порядочных людей". И так далее. Вижу и слышу моего милого Сергея Лаврентьича. О, как вижу, в том, в чем видала его, и в чем создала сама. И эту последнюю танцульку... "im Freien" {"Под открытым небом" (нем.).}, такую саму по себе пошленько-немецкую, но так много обещавшую "ему" -- и так все у него взявшую, открыв глаза на то, что "ее" уже нет. Ах, а эта теннисная площадка, впервые обновленная весной, в чудесном Dahlem'e, где только виллы и особняки, куда она, моя Вера, попала ранним утром на работу. Эти праздные забавы богатства и эта ограбленность молодой жизни по другую сторону сетки забора. И Kurfurstendamm весной с продавщицами фиалок и первые столики на террасах, и весь этот праздный, шатающийся богатый Берлин, толкающийся, снующий, несущийся, жадно берущий свое и не свое, струящийся мимо нее, не вкусившей ни радости, ни досуга, ни простора жизни. И даже не осознавшей, не имеющей времени на осознание того, что могло бы быть иначе. О, не так как эти пресытившиеся Kurfurstendamm'цы -- те обожрались и упились... И все это разом поймет моя Вера и поймет, что те -- обожрались, сожрав и ее долю. Но не пугайся -- никакой "морали" скучной и никакой тенденции... Это было бы ужасно. Ну, увидишь. Но когда же?! Когда же?! Когда!?
   Ваня, почему ты озаглавил: "Завет прощальный"582а. Почему прощальный, и как это понять? На прощанье мое с Парижем, т.е. с тобой, при отъезде из Парижа? Мне не хочется такого заголовка. Как будто бы у тебя больше никаких "заветов" для меня и не будет... Мне это больно. Я не люблю слово "прощай" ни в каких вариантах. Вообще... ах да что там! Ты так огорчаешь меня! Я очень за тебя страдаю. И как бы хотела тебя радостно почувствовать, чтобы с легким сердцем взяться за труд. Писать буду для тебя! Только так и смогу. Тебе, будто тебе рассказывая. Как была бы счастлива знать, что пишешь и ты. Теперь о ином: как Ивонины? Что у детей? Я не оставляю мысли их взять к себе, если поедет Первушина. Я бы как-нибудь раздобыла денег для билетов. Теперь у меня мало расходов, могу все возможное снять для них со счета. Напиши тотчас же. Надо кое-что узнать из формальностей. У нас они бы отпились молоком. Сейчас его много. Масло, творог (дивный), сметана. Хлеба вдоволь. Во имя тебя -- крестного Колиного -- сделаю радостно. А заодно бы и научила их по-русски, да и молиться тоже. Пусть Ксения Львовна их привезет и отвезет, да и позанимается с ними, благо у нас никаких развлечений от скуки нету. Но об этом ты пока никому не говори. Сообщи мне только о состоянии их дел и здоровья. Как адрес Юли? Рецепт торта я подробно описала Марии Михайловне Меркуловой. Это так скучно, что м. б. ты для краткости возьмешь просто у нее, если она не уничтожила. Я не люблю кухню, а к тебе в письмах -- сугубо. Целую и крещу. Оля
   [На полях:] У нас еще цветут жасмин и розы. Распускаются липы.
   Пришли мне хоть 2 книжки "Путей" без автографам Мне надо.
   Привет Эмерик, коли она молодцом перевела тебя!
   Я мечусь и покою себя. Как же ты? Как глаз?
  

134

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   12.VII.1946    8 ч. вечера
   Предыдущее письмо583, большое и _с_в_е_т_л_о_е -- опущено сегодня в 4 ч. дня. Это -- вдогон.
   Девочка светленькая моя, жизнь моя, Оля моя... В сумеречном душевном состоянии, взял я твои последние 3 письма584, перечитал, и вот что скажу: голубка! умница, дар ты бесценный мой... Ты пишешь -- как дышишь... _с_в_о_б_о_д_н_о. Отлично дала (а ведь как кратко!) твою прогулку в то старое поместье, где в 41 году... только _ж_д_а_л_а, только предчувствовала радость, что любишь, радость, что тебя _у_ж_е_ любят... твой любимый писатель Шмелев, ныне -- просто и верно -- твой Ваня, Ванёк, Тоник... Дивно дала, _ч_у_т_к_о, мастерски! -- _в_с_е, в нескольких строчках!.. У меня сердце вспорхнуло и защемило сладко. Прошлое... ("и много переменилось в жизни для меня... и сам, покорный вечному закону, переменился я..."585) Помнишь Пушкина? (его ночная поездка, дорога в Тригорское..?) Ольга... _т_а_к_о_е_ же чувство испытал я, читая _Т_е_б_я... -- большое сердце.
   Спешу, волнуясь, -- и -- кляксы сажаю. Ты _с_м_о_г_л_а_ _д_а_т_ь, заставила меня пережить. Ты многое можешь! М. б. -- _в_с_е. Ты стала мудрей, глубже, смелей (главное!) тоньше. Ты -- повторю тебе -- художник Слова (будешь бо-ольшая!) м. б. и краски. Но, главное -- Слова! Ольга! Я поцеловал 4-листничек. Он тебе -- _д_а_л_с_я_ _с_а_м. Пусть "курятник"... -- поместье стало, но в тебе -- _с_о_н_ светлый! Я _в_с_е_ _у_в_и_д_е_л! вспомнил. И, главное, тебя, на заре, в окне... -- "звезды глубоко тонут и в прудочке"... Ах, девчурка! дочего ты большая, мой дар, мне, найденный, талан! Смело, благословясь! -- благословляю. Ты -- помни -- _н_а_с_т_о_я_щ_а_я! И все эти письма, все в них -- отлично, легко. Ты _п_о_е_ш_ь, легко. И эти 1 1/2 странички мечты о романе, и твоя горячность и боль (боль Веры твоей) -- ты _в_с_е_ несешь, и как мне такое знакомо. Ты -- подлинная, цыпонька! И как я хочу зацеловать тебя! Но _т_у_т_ я серьезен, я _с_в_я_т_о-правдив, я не дерзнул бы _т_а_к_ говорить тебе -- кривя душой, обмануть!
   Как светло волнуюсь и сажаю черные кляксы! Все во мне вдохновенно дрожит, радостью за тебя! Ты _м_о_ж_е_ш_ь, ты -- _д_о_л_ж_н_а! Но помни: никогда не пиши в сильном волнении и, тем более -- спешке, иначе будут "кляксы"! А вот так, покойно, как писала "Ячмени" (яшная ты моя!) как сейчас читал -- лезла через забор... (всю видел) солнце... земляника... Так. Отлично дала, как стояла под деревом, и -- свето-тени, и синее, и _с_и_т_ц_ы... (!!) ах, ты, умница! -- что сказала, Ольга! -- _в_с_е_ можешь. Но надо окрепнуть. Да, Оля, так и надо, будто любимому говоришь, шепчешь, которого нельзя же обманывать. Тогда _в_с_е_х_ "обманешь": все поверят в творческие _Т_в_о_и, тобой созданные образы! Чудеска! Да разве Ваня твой мо-жет обмануться?! ... ошибаться?.. В чем-угодно, только не в этом: Да, да, да: подлинная, творящая! О, ты сделала огромные успехи, ты -- окрепла, насыщена, (не замечая того!) -- вот _И_т_о_г_ дум, страданий, _л_ю_б_в_и... терзаний... срывов, ласканий, моих тебе _п_е_с_е_н... за эти 7 лет! Да. Они, эти 7 лет -- _н_е_д_а_р_о_м. Но, Оль, если были мы бережней... как бы _н_а_с_ы_т_и_л_а_ ты эти 5 недель -- не меньше этого 7-летия. Верь мне, Оль. Любимую... единственную... -- могу ли, дерзну ли обмануть?! Все у тебя. И живопись не уйдет, -- как отступление, отдых, разгон, трамплин. _В_с_е_ можешь. Не спеши только. Распределяй, _ц_е_н_и_ время. И "Богомолье" переведешь. Без контроля, к черту! Когда _с_а_м_а_ найдешь нужным, -- запросишь, по своей волюшке. Оля -- пиши тогда, когда успокоишься (как эту прогулку в Wickenburgh {В оригинале описка: Woerden.}) -- и _н_а_й_д_е_ш_ь_ все. Этот твой 4-листник я целую. Я его выну, наклею, вставлю в особую рамочку, повешу к _С_в_я_т_о_м_у. Ах, как бы вот сейчас, светло хотел сесть у твоих ножек и прижать голову к твоей груди, и смотреть в глаза твои и гладить лобик твой! И вливаться глазами в эти губки, в твой покоряющий и влекущий рот!.. _р_о_т, не ротик. Свежий, сильный и какой же полный особых чувств и _м_ы_с_л_и... Рот твой, желаний!..
   Ольга, истинный художник! -- если удержишь м-е-р-у, найдешь "покой и волю". Читай, вчитывай себя в Пушкина! Какое у тебя издание? Напиши скорей. Я хотел бы послать тебе... лучшее, если найду. Какое счастье _т_в_о_р_и_т_ь. Какое счастье любить! Но какое же безмерное счастье когда и любимая, и любящая -- созвучна, _т_в_о_р_и_т! И _т_а_к_ все постигает, как и ты, когда -- _р_О_в_н_я, того же _ж_и_т_а! Люблю, так же -- больше, чем тогда... в 41! Оля -- ты моя, вся. Оля будем вместе -- в чудесном мире! Оля, я сейчас послал пневматик той пианистке586: уезжаю, не приходите -- пришлось по требованию врача уехать на отдых. Ну, ее, к черту! Я хочу чтобы ничто не мутилось во мне. Только ты -- _ч_и_с_т_а_я, вся во мне.
   [На полях:] Белый цветочек -- от доброй Юли, -- я посылаю его тебе, -- знак чистоты творчества твоего. Взял его со священной полки, у икон.
   Раздраженный никогда не должен говорить о важной. Так и писать: никогда в повышенном волнении, а в светлом.
   Оля, верь мне! Мы будем вместе петь, "веленью Божию послушны"!587
   Как счастлив, что могу, и вправе, по совести _т_а_к_ сказать тебе, мой дар!
   Оля, пиши, не думая, что пишешь для печати! Никогда, забудь. Тогда больше свободы и -- _с_е_б_я, воли твоей и _п_о_к_о_я!
   Я все тебе написал с полным сознанием ответственности, _б_е_з_ _з_а_п_а_л_а. Пусть ты -- _в_с_е_ во мне, но в этом я хладен, и уравновешен: ты -- _н_а_с_т_о_я_щ_а_я! Я никогда не ошибался в тебе. Ваня
   Твой всегда, вечно Ваня, Тонька, безумец, и ровный, думающий, тебя хранящий Ванёк, Ванечек, Ваничка. И. Ш.
   [Приписка на конверте:] 2 книги шлю, помимо издательства. Брошено в ящик на почте 12.VII.46 в 9 ч. Вечера. Побежал сам.
  

135

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

14.VII.46

   Ванюша, радость моя, светик, как бы хотелось тебя обнять ласково, пригреть и отогреть, чтобы с тебя сошла корочка злобы, которую чую в твоем молчании. Милушка, ты ведь не такой, ты мой ласковый, нежный и ты любишь и понимаешь и жалеешь Олю. Если бы я была около тебя и ты бы увидел мою нежность к тебе и ласку и правду быть чутким, то ты бы внял мне и заплакал радостно, изжил бы свою злость на меня. Ты не пишешь мне и пытаешь меня. За это время ты несомненно уже получил и мои ягодки и березку с крестом, и мой "реверанс" тебе588. И ни звука. Ну, не важно, не важно. Я ласково глажу тебя и целую сердечко. Вчера видела сон: ты, О. А. и я. Ты меня коришь чем-то, чем-то мною сказанным и тобой злостно истолкованным. Я отчаянно несчастна, т.к. не могу доказать тебе, что ты не прав. Доведенная до крайнего огорчения, говорю О. А.: "Ну, скажите Вы, как объективный свидетель, ну что я могу сделать?" И она спокойно так: "Да, это часто у него так бывает, Вы не огорчайтесь и знайте для себя, что Вы -- правы, в этом и есть для Вас утешение, а я это так хорошо понимаю".
   Я оборачиваюсь к О. А. и говорю в слезах: "О. А., успокойте его Вы! Вы знаете, что я не виновата!" И проснулась. Мне тягостно, что от тебя нет писем. Э_т_и_м_ ты ничего хорошего не достигаешь. Конечно, я не велика птица, но все же для моего-то чувства больно, что не могу начать работать. Ты не даешь мне. Пока кончаю.
   15.VII.46 Два твои письма от 11.VII589. Я в отчаянии. Когда же кончатся эти уколы. На главное ты не ответил: как реагирует твоя болезнь на капли. Ты только приписал: "Перестал принимать капли и стало лучше". Но это же у тебя от злого -- "хуже, мол, стало от твоего лечения!" Я давно заметила, что все мое тебе -- плохо. Меня бесит это твое упреканье за театр. Спроси, пожалуйста, Ксению Львовну, как трудно мы достали билеты и как я просила ее купить "для И. С. _с_а_м_ы_й_ лучший, хоть за 1000 фр.". Не веришь -- не надо! Будет!
   И еще: что это такое "амурничаешь"?590 Как тебе не стыдно?! Вот раз навсегда:
   Не говоря о себе лично (т.к. у тебя видимо сложилось свое мнение обо мне!) -- касательно д-ра Клинкенберга вообще: это прекраснейший и чистейший человек, которого я чту, и люблю свято его труженическую чистую душу. "Амурничать" -- никак к нему не приложимо. И ко мне он относится помимо всяких этих низеньких чувствиц. А в частности и в данном случае почему о нем не пишу: -- потому что он в Швеции.
   Это объяснение дано тебе, однако, не для реабилитации себя (этого не сделала бы из уважения и к нему, и к себе), но только для того, чтобы показать тебе, как ты можешь толковать на свой лад. И так все! Ваш Париж с его грязненьким подходом ко всему презираю. В кафе в Утрехте591, где я одна сидела, -- бывают даже монашки, когда им надо ждать автобуса. Все как-то погано!
   Мне стало противно от всего того, чем ты меня все время обдаешь. И еще: "Ты ему (доктору) конечно показала мою книжку с посвящением?" Твое посвящение во французской книжке ведь нисколько не отвечает всему тобою сказанному в письмах, посланных одновременно с книжкой. Никаких моих "высот" ты не видишь, да и нет их, видимо. И к чему все это. Не хочу разбирать твое письмо дальше. Можно далеко зайти, а я не хочу этого. Но скажу только, что говоря о победе над злым, ты на самом деле продолжаешь злобствовать. И чего ты о моем здоровье... Я должна беречься, что и делаю. Никто мне лежать не прописывал. Dr. Klinkenbergh до своего отъезда (я его видела накануне отъезда) в Швецию сказал мне на мои жалобы касательно сердца, что это чисто нервного характера ухудшение, что надо главным образом быть внутренне-спокойной. Был удивительно заботлив. Нет, ты его сущности никак не почувствовал и не понял. "Амурничать" с ним и в голову бы никому не пришло, при всем его шарме. Он святой для меня. Без ханжества. Я бы очень дорожила его дружбой со мной, но и этого быть не может, т.к. он сверхзанят. Все эти дни я была занята малюткой, которая получила ангину, ты конечно замашешь на меня опять руками. Но я не хочу себе в этом отказать. Я наслаждаюсь любовью этого ребенка и была (хоть призрачно) счастлива. Как обожаю я детей. Эта крошка прелестна, сверхмила и ласкова. Милая, кроткая, умница, не по годам ее разумница. Ангелочек. С ужасом думаю о том, что завтра уедут. Как она вся чудесно пахнет. И какое наслаждение ее приветливый голосок певуче позовет меня, и вся она засветится улыбкой. Я спала с ней в одной комнате. Она долго молчала проснувшись и только когда пошевелюсь -- тихонечко позовет "О-йга". Эти ножонки, ручонки, все ее существо милое. Ну, довольно. Дети Ивонина устроены. Хорошо. Дай Бог, чтобы поокрепли. Что же у твоей Анны Васильевны? Чем она больна? Слава Богу, что нашлась ей замена592 хотя бы на 1 день пока. И кажется совершенно по рецепту И. А. Нечего смущаться ее элегантностью593. Большому писателю не грех убрать комнаты и элегантной даме. Конечно она не имеет отношения к советскому "делегату"594. Да ты же справиться можешь, кто прислал. Сколько стоит твоя французская книжка? Я должна иметь несколько экземпляров -- м. б. смогу заказать через мать Беатрисы, отдав ей стоимость здесь. Но мне надо знать цену. Не исправляй дела с переводом "Богомолья" -- я твое отношение к себе знаю. Поручи это кому хочешь. Мою радостную охоту к этому, мою мечту ты разбил сам. Достаточно хлестать меня. Мне все эти Ксении Львовны просто стали противны.
   Как ласково рвалось к тебе сердце. Как обидно опять ты оттолкнул. Господь с тобой. Оля
   [Приписка поверх текста:] Это письмо закрыто моим сердечным 16.VII.46. Милый мой Ваня!
  

16.VII.46

Ванёчек-золоточек, певучий голосочек,

сизый голубочек, крылатый мотылечек!

   Сегодня твои 3 письма595 и одно мозаичное из них. Ах ты воркотунчик мой! Все же шлю мое карандашное596 тебе. Там я грустила и огорчалась тобой. Радостно и легко поставлю крест на всяческих обидах и обидках. И ты так, да? Ах, знаешь хорошо было в душе как шла в мой зачарованный Wickenburgh. Ячмени посеяны, но по другую сторону. Они еще зеленые. Набирают силку. Усатики. Теперь дожди, холодно. А до воскресенья стояла жара. Чудесно было. Я ходила в моем красном платье, а то надевала белую русскую кофту. Знаешь? Муж золовки делал цветные фотографии. Если вышло хорошо, то пришлю тебе. Он конечно яркий "из наших", но мог бы быть как таковой хуже. Ты знаешь, Ваня, если Ксения Львовна не возьмет машинку, так я просто закажу в Америке, новую. Чего биться с репарациями. В Голландии ужасны всяческие мастера. Ничего бы для меня не было приятней как писать на твоей машинке, но и как-то даже страшно, святотатно. Я бы сейчас хотела начать "Богомолье". Для этого есть латинская машинка у нас. Ее только что починили.
   Не можешь ли ты узнать, м. б. можно просто почтой заказным пакетом послать машинку. Она ведь старая. Ну пусть что-нибудь возьмут пошлины! Ванюрочка, спасибо тебе за высланные книжки. Я когда их получу, сразу же обращусь куда надо. М. б. "Пути Небесные" переведут на голландский язык597.
   Пусть пройдут они по Европе.
   Пока не забыла: Madame F. N. Tholen, Wilhelminaparfe 56, Utrecht. Она кажется не говорит по-французски. Не м. б. я и ошибаюсь. Эмерик -- молодчина!
   Что говорит Зеелер. Кланяйся ему, пожалуйста, от меня и скажи, что это особенно почтительный поклон за его отношение к тебе. Вернула ли тебе Ксения Львовна книгу? А Брайкин? Что он все еще болтается к тебе? Ах, эти посетители! Как дорого время и как его мало. Ванечек, хочу начать читать хороших немецких мастеров слова, для "Богомолья". Это очень важно. Есть удивительно сочные "языки". Например люблю Stephan Zweig'a и его брата (?) Arnold'a Zweig'a. До чего сочно и красочно. И все в области чувств и внутреннего. Это ничего, что Zweig еврей -- и пусть его сюжеты напоминают бунинскую литературу, хотя они никак не порнографичны. Мне это не важно, -- важно богатство и меткость слов, удачная передача чувств и действий в слово. Все равно как можно на полотнах больших художников учиться писать. Я читала всех немецких классиков, включая даже Lessing'a и Klopstock'a598. Скучный "Laokoon"599 осилила.
   Grillparzer'a600 взяла тогда для экзамена. Kleist'a601 изучала. Не говорю о Гете и Шиллере. Последнего люблю больше. Они в стихах не так много дадут, да и не современны. Много у них еще остатков высокопарных, того, что в обыденной жизни уже заснуло. Zweig -- больше современен. Хорош Joseph Ponten602, не люблю Thomas Mann'a. И вот когда так перебираю, хочется почитать именно Zweig'oв. И вообще побольше хорошего немецкого слова. Тогда само идет оно в руку. Просила уже (12.VII) И. А. послать мне пособия для перевода. Хотела бы сделать обложку для "Богомолья", с той техникой, которую мне преподала золовка должно выйти божественно. (Они сегодня уехали. Мне до слез жаль девчурку. Я ее очень полюбила. Ах, как полюбила. Она болела и ночами, вся разметавшись в жару, все же тихонько позовет "О--йга". Душенька моя. В воскресенье будут ее крестить, а 25-го улетают домой.) Хочу попробовать обязательно и для "Куликова поля" эту же систему. В рисунке я гораздо стала зрелее. Чувствую. Ты находишь, что и в слове? Золовка, читая мое голландское подношение с оранжем {Апельсин (от нем. orange).}, обращала мое внимание на некоторые места, которые я сама как-то даже не осознала. А так, -- само сказалось-написалось. Например: "никто не знал куда они (беженцы) идут, никто не знал что ожидает их в будущем". -- Золовка: "Вот если бы это посредственность писала, то, уверена, сказала бы так: "никто не знал куда они идут и что их ожидает впереди". И никакого впечатления бы не получилось. Это твое повторное (без "и") никто -- ярко передает то, что надо".
   Затем: "ласковые звезды сквозь пустоту каштана". Это после канонады, взрывов, сумасшествия, и вот в ночь капитуляции эта какая-то зловещая тишина... И эти "ласковые звезды". "Потрясающе, Ольга!" Ночь эта у меня дана хорошо, сама знаю. "Звезды" только кусочек. Там больше есть. Никто мне не показал этих мест, а я сама в каком-то как бы трансе написала, но не видя. Ведь не знаю же я, например, -- объективно, какое у меня лицо: красиво или уродливо. Оно такое свое, что не разберешься. Скорее всегда угнетена, видя отрицательно. Так и работу. Плюсов как-то и не видишь. Она меня уверяла, что даже на чужом языке у меня есть ряд "потрясающих" оборотов, таких, какие бы даже хороший голландский писатель мог себе пожелать. "Он бы стал искать их, надумывать, чтобы быть метким и -- ...странно Ольга, но так -- оригинальным. Ты в чужом тебе языке страшно оригинальна, как бы опытна в каком-то особом, твоем стиле". Меня это заинтересовало, ибо это не пустые похвалы, а некий разбор и... читателя уже. Значит как-то доходит. До той, кому это было дано -- не дошло, конечно. Она -- корова. Я окрылена и воодушевлена твоими письмами сегодня. От полноты души и сердца тебе говорю _с_п_а_с_и_б_о! Это так мне благостно. Хочу очень скоро начать. Еще один рассказик вдруг родился. Из детского. Твоя Ольгуна ведь всегда глупка была. Ах, как тяжело расставалась. Как уже за сутки переживала разлуку.
   В субботу брали меня на воскресенье домой (военное время) из института. Бежишь бывало в 4 ч. в субботу, ног не чуешь... Поужинаем -- а я все время "мамочка, можно?", -- кусочка бывало не возьму без этого "можно?". А после уныние уже защемит сердце. Ночью-то и грустно уже. Не спится. А в воскресенье часочки считать. Вот как-то в марте было... Льдышки длинные у труб водосточных висели. Особенно они мне запомнились, хрустко так сколола я одну, придя веселенькой в субботу. Сколько рассказов, поцелуев, обниманий. До захлёбу. Не знаешь с чего и начинать-то. После обедни в воскресенье так грустно... тает чуть на улице, кап-кап с крыши. Стою и смотрю на льдышки, как они тают, уходят, плачут. "Да чаво Вы, барышня, пойдемте мороза лепить..." -- подхватывает меня Саша, в шутку теперь всегда "барышней". Мы лепим снегурку и мне кажется, что время отдаляется... пока-то слепим, обедать... чаи... и только потом идти туда... Столько еще этапов. Но вот слепили... Как приятно катать снежные комья, как легка налипает влажный снег, какую дивную мы слепили снегурку. "Обедать, Олюша!" -- Ох... обрывается в сердце. Одним этапом меньше. Не ем, глотаю слезы. "Да что ты, ведь только одна неделька, да в четверг-то я ведь приду к тебе..." Не то все это... Ах, уходить. Опять туда. Тоска наваливается, тяжелым камнем. И я сама не знаю, что тут такого безысходного в том, что надо идти туда. Тоска, тоска.
   Чай тоже быстро приходит. Мне ни до чего, и даже рябинового варенья не надо. "Мамочка, милая, дорогая, золотая, бриллиантовая ты моя... (шепчу я ей в слезах мои обычные причитания) не могу я, мамочка, не могу. Ах, какая счастливая Саша, все, все, кто остается, кто тебя каждый день могут видеть". Я плачу, реву -- рёвом, не слушая никаких увещеваний. Сашенька в дверях -- хочет понести мой чемоданчик, я чую не видя (сижу уткнувшись в мамино плечо). Она конечно сердобольно качает головой и делает маме молчаливые знаки. А потом она нарочито веселым и бодрым голосом скажет какую-нибудь прибаутку и потянет меня за косы. "Погоди, Саша, я только к снегурочке схожу". Я бегу туда во дворик, что перед самым маминым окошком и бросаюсь на шею к снегурке. Ее мне не стыдно, и она меня конечно понимает. На нее смотреть будет мама, каждое утро и каждый вечер. А я... я уйду. "Милая, дорогая, золотая, бриллиантовая моя", -- шепчу я снегурке, думая о маме...
   Вишу на неохватном круглом стане снежной моей подружки, и она кажется мне такой милой, ласковой и... теплой. Помню это чувство, как зашедшиеся от снежка губь1 обманывались ощущениями и не различали что холодно и что тепло. "Олюшенька, идти надо! -- да что это Вы? Плакать-то зачем же?" -- "Ах снегурочка моя, милая моя... Ах, Сашенька..." Лепечу и сама не понимаю. Долгий, казалось, путь. Молча. Нет у парадного крыльца льдышек-сосулек -- стаяли. И становится еще тоскливей от этого сравненья -- и их не будет... Проходя мимо дома соседей слышу, гаммы... как и в субботу... все то же. "Ах..." -- вздыхается. И хочется все больше и больше вникать в это горькое я будто "причитать", и плакать.
   "Ах, мамочка, они, они вот тут играют... и будут и завтра..." Обрываюсь и глотаю слезы... -- "Ну что же такого, да перестань, и в самом деле будто горе какое. Ну постыдись". Но я не могу уже и "стыдиться". И почему-то особенно трогают мое сердце эти ледяные сосульки, стаявшие за день, ушедшие, как и я. О, сколько раз переживались эти чувства в разных вариантах. Но помню однажды... мы встретили священника. И Сашенька засмеялась: "Пути не будет... погодите, еще вернемся!"
   Чудом мне тогда истинным показалось это, но ведь и впрямь вернулись: что-то попортилось в банях, где нас всегда после дома мыли и велели приводить "завтра".
   Все забывалось тогда, и почему-то эта лишняя ночь-подарок не была такой тягостной, как перед ней прощальная на воскресенье... Целый вечер...
   Целая длинная ночь у мамы!
   Ванечка, ты получил или нет мой рисунок к 22 июня? И мой "реверанс" тебе. Четыре строчки. Как ты нашел? Смородинки мои мне ничего -- нравятся. У черной тебе что-то не нравится, по-моему? Я нахожу, что они лучше красных. Листва-то замятая как характерно. И то, да не то, -- как и в натуре: -- лист у черной и тот, -- да не тот, что у красной.
   Я конечно далеко не довольна ими, но все-таки ничего. Довольна я никогда своим не бываю. Но что-то в ягодках есть, что меня с ними мирит. А в могилке -- нравится береза. И эта нежность мне удалась, по-моему. А?
   Спасибо тебе за фотографию. Ты очень на ней хорош. И похож. Мне хочется с себя портрет написать, не фотографию... Сижу в комнатке моей, где висит твой портрет. Любуюсь. Милый, светлый, хороший Ванёк. Будь ласковым, тихим, радостным. Будь в миру, с собой. Конечно же Ольгуна тебя любит. Ты это знаешь. Отлично. Не разжигай в себе того, чего нет и не было. Я не понимаю откуда ты только все берешь. И что ты крутишь ерунду с Златицей, Светлатицей, или как ее? Ну, пусть ходит за тобой, верно она захвачена тобой. А ты Олю разогревать: "Чудесная блондинка, краситься ей не надо. Какое имя! Какие глаза!" Все "какое, какое!". Но что ты этим хочешь? Уверить меня, что тебя она зацепила? Ведь все равно не поверю. Хотел подразнить Ольку. Не надо. Не в том наше! Ну, увлекся если бы?! Больно было бы, но м. б. это тебе надо как художнику для новых искр? Я спокойна, Ваня, т.к. знаю, что и мое, и твое выше "черных чулок", и т.п.
   Они (чулки) потому меня и задеть не могут. Ну, до следующего письма! Обнимаю тебя, очень нежно и голублю. Оля
   [На полях:] У тебя впечатление, что капли не помогли? Напиши мне! Это очень хороший доктор. Что у Вас делается в Париже с эмиграцией? Напиши!
   Как фамилия Юли?? Напиши же! Novgorod-Seversky?
  

136

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   21июля 1946    Если вскроешь до Ангела, очень прошу -- отложи чтение письма до полудня "Дня св. Ольги".
  
   Светлая моя Ольгуна, всю обвиваю лаской. Весь с тобой, милый Ангел, празднично озарен. Сегодня и я тобою именинник, -- Иван-да-Ольга! Вижу цветок наш -- Любка-Василек. Нет такого?.. Но я-то вижу, _с_л_ы_ш_у... Поле, луговинка на опушке березняка. Сросшиеся, родные цветы, -- дурманность томная -- и полевое, чуть хлебное, -- Любка-Василек. Как всю тебя вбираю, милая ночнушка-любка!
   Только будь здорова, сильна, -- так это важно для работы, зрелой, светлой.
   Прелестная, дай -- тихо поцеловать тебя, святая именинница, мой Ангел!
   Тобой весь полон, тобой томлюсь... Как чудесно-тонко написала ты -- "ДОма"! Дочего же богата твоя душа! Как хорошо -- _с_о_с_у_л_ь_к_и... это нечувствие для губок -- снега... дочего же _в_с_е -- глубоко..! душа какая, как сумела, умница, чудеска!.. как переживаешь твою тревогу, твое горе, дитя чудесное!.. Это не "бросок", не проба: это очень глубокО-психологический рассказ, _б_о_л_ь_ш_о_й, хотя и малый по размеру. Я -- в восторге, целую твою руку, твое сердце.
   О, как ты мне дорога... бесценная!.. Хочу гореть тобой, -- в работе, в высшем. Слышать тебя хочу, твое дыханье...
   Для тебя, моя Богиня,
   Я хотел бы стать Зевесом...
   Если б ты была пичужкой, --
   Был бы я зеленым лесом.
        Станет Олечка голубкой, --
        Буду сизым голубочком...
        Но сегодня ты -- Святая,
        Буду светлым Ангелочком.
   Всем с тобою стану, Оля...
   Все по силам, я -- художник,
   Нет предела, весь я воля,
   Я -- что травка-подорожник.
        Подорожник... -- он художник:
        Все следочки слышит, знает,
        Все пылинки _с_о_б_и_р_а_е_т.
        Только -- горе-подорожник!
   По дорогам много пыли...
   Подорожник -- чтО острожник:
   Ско-лько пыли... -- горькой были!..603
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
   Но -- мимо, мимо...
   Работай смело, твори... -- _с_т_в_о_р_и_т_с_я, Ж_и_в_ы_м_ _Х_л_е_б_о_м! Господь с тобою. Мо-жешь, ты сильная, ты -- _д_а_р. Ты -- вся _с_в_о_я, -- Ты. Ты -- _д_а_н_а, _з_а_д_а_н_а, для Жизни.
   Посылаю тебе, мой Ангел-Ольга, светлые стихи, -- в День Твой. Я распелся. Ты меня _р_а_с_п_е_л_а. Это -- Wickenburgh'cкая страничка, н_а_ш_а. Буду счастлив, если она ответит на твою чудесную страничку -- "Прогулка в Wickenburgh". Кланяюсь тебе, волшебная... Нашептало сердце, -- светлая моя Ольгуна. Вот, прими:
  
   Оле -- в День ангела. 24.VII.1946
        Июль 1941 -- Июль 1946
  
   Над Wickenburgh'ом ночь и сон,
   Но в сердце -- свет и ликованье.
   Ты помнишь, Оля, трепетанье,
   И робкий шепот -- "любит _о_н..."
  
   Ты помнишь влажное дыханье
   Прудов и парка. Звездный ход.
   И сердца радостный полет,
   Его восторг и замиранье.
  
   Ты помнишь... -- башенка белела,
   Ночного часа сонный бой,
   И воздыханье -- "ди-вный... _м_о_й..."
   О, _к_а_к_ душа твоя горела!
  
   Я помню... -- весь в томленьи, ждал
   ПисьмА, где бисерные строчки...
   С каким восторгом я внимал --
   "...глубОко тонут и в прудочке".
  
   Про звезды говорила ты,
   Прозрев любовью тайну эту:
   Нашла глубокую замету
   Небесной, Высшей, Красоты.
  
   Предела нет Господней Воле,
   Число и мера в Нем -- _о_д_н_о:
   И Млечный Путь, и тропка в поле,
   Звезда ли, искра... -- _в_с_е -- _р_а_в_н_о,
  
   Все у Него в безмерном _Л_о_н_е:
   Твоя любовь, и ты сама --
   Звезда Любви на небосклоне,
   Светляк -- и Солнце, Свет -- и тьма.
  
   "ГлубОко тонут..." Так любовь,
   Угаснув здесь, -- сияет в Небе:
   Так _з_е_р_н_а, брошенные вновь,
   Истлевши -- возродятся в хлебе.
  
   Любовь, застывшую в крови,
   Мы вознесем живой на Небо, --
   И зарожденное в Любви
   Створится для _ж_и_в_о_г_о_ _х_л_е_б_а.
                                                                      Ив. Шмелев
   20.VII.1946 Париж
  
   Тебе, мой Ангел... сердце спело, ты в нем пела, девочка моя, моя _Т_в_о_р_и_ц_а! Помни: не в _в_о_с_п_ы_л_а_н_и_и_ пиши, -- остынув, в полной воле, "в восторге светлого волненья". Как тобою полон, _с_в_е_т_е_л, _в_е_с_ь! Сейчас не могу текущее. Пишу особо, не мешая с непреходящим. Дай же руку, -- поцелую светло. Как счастлив я, что ты -- _т_а_к_а_я! что _н_а_ш_л_а_ себя. Работай. Вместе, _д_р_у_ж_к_и, -- ты, я.
   Светись, голубка. Всегда с тобой, в тебе.
   Ангел мой, Ольгуна!..
   Твой всегда --

Ваня

  
   Сейчас посылка от тебя, -- "память St-Geneviève". Ди-вно, Ольга! Какое светлое! какая мера -- во _в_с_е_м! какая _ч_и_с_т_о_т_а, какая нежность, _в_с_е_ _б_л_а_г_о_г_о_в_е_й_н_о, и как же _п_р_о_с_т_о!.. Совершенство. Нет больше слов. Благодарю, преклоняюсь, _в_е_с_ь.
   Ольгунка! Как чудесно твое четверостишие, -- _р_а_з_д_о_л_ь_е!.. как просто, _с_и_л_ь_н_о. _В_и_ж_у... О, это -- "разольюсь"!..
   Ольга! величие, и свет, и -- счастье: ты -- _т_а_к_а_я!..
   Твой, _б_е_с_п_р_е_д_е_л_ь_н_а_я... Твой Ваня

Ив. Шмелев

   21.VII.1946
   Париж
  

137

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

27. VII. 46

   Ванечек родной мой, -- сегодня дивные твои письма (от разных Bourdon, Aimée и т.д.)604. Как неосторожно: а ну как такое да и впрямь на 11, Claud Lourrain подадут, как ты указываешь?!
   Ванёк, я в восторге от Wickenburgh'a. Подчеркнула тебе места меня потрясшие605. Я еще напишу. Не могу словами, -- так все это прекрасно. Дивно, дивно... Только обещай: если любишь меня, никому не читай, хоть и понимаю, что это трудно. Но если прочтешь, -- то это значит бросишь наше самое чудесное на базар. Обещай! Умоляю. Вот тебе: на деле докажи, что любишь. Зачем ты мою мазню показываешь? Мне стыдно. Люди из уважения к тебе не противоречат, т.к. ты сверх меры меня хвалишь. Ксения Львовна мне ни гу-гу. И к Ангелу ни строки. Ее последнее письмо было деловое. Не пойму, почему она ничего не пишет о ходе ее визы (* От Наты ни ед поклонением тебе... и ты начала создавать меня, лепить по своему желанию, мечтам... -- и вот, вдруг откроется тебе, что созданный так я -- другой, как будто! Погаснет очарование, ты вдруг увидишь, что _о_п_я_т_ь_ ошиблась! Пути назад, в установившуюся обстановку за эти 4--5 лет, -- уже нет. Да, я знаю, ты способна на жертвенность... ты, светло-гордая, м. б. и виду не покажешь, стерпишь... но с томлением, с горечью сознанной ошибки не справишься, затаишь в себе горечь, боль... тоску... снова начнешь искать... Вот обдумай и это. И все, связанное с решением, все последствия -- для тебя и твоих, со стороны голландского дома... Я говорю тебе прямо: люблю, сильно, неизменно, мне с тобой нечего терять, с тобой -- _в_с_е_ у меня; но жертвы твоей я не смогу принять, сознание будет меня терзать: твоя вина, это -- через тебя... ты исказил для нее все перспективы, ввел в заблуждение, обманул ее чаяния, ты -- во всем ее страдании виновен. И это обдумай, Оля. И потому я, изменяя отчасти план, сообщенный мною тебе в письме 23 янв., предлагаю: не разрывать пока окончательно с А., -- это всецело твое право, _к_а_к_ поступать, -- м. б. ты приедешь, не ко мне... а поселишься в отеле, приедешь на несколько дней... -- не знаю, как ты все представляешь. Для меня -- если забыть ответственность, -- безмерное счастье -- чтобы ты стала навсегда моей, Олей, с моим именем, полноправной, моей женой и хозяйкой в доме. Для тебя... если хоть малое разочарование во мне... -- при сделанном решительном шаге, -- последствия могут оказаться сверх твоих сил. Все продумай. Не усмотри в моих словах -- умоляю! -- и повторяю!! -- нерешительности, колебания связать свою жизнь с тобой: нет, я честно, прямо говорю тебе: я _д_а_в_н_о_ решил для себя, и не отступлюсь от дарованного радостного счастья, света жизни. Меня мучает все, тебя касающееся. Приедешь если, мы будем много времени проводить друг с другом. У меня перед глазами твой милый образ, и вся ты -- счастье, которого не ждал, несбыточное, -- вдруг -- сбывающееся! Ты ближе, глубже меня узнаешь, больше поймешь: ты же так умна, так проникновенна, ты _в_с_е_ взвесишь и сделаешь вывод: что же надо и _к_а_к_ надо решить, на что решиться. Помни еще одно: ты еще молода, ты многое увидишь впереди... а я... у меня, для меня каждый день на счету, и утратить тебя -- для меня неизлечимо, этого удара, _т_р_е_т_ь_е_г_о! -- я не выдержу. Не из себялюбия говорю, а опять-таки -- ради тебя: удар и на тебе отразится, в твоем внутреннем чутком мире: у тебя совесть -- мучающаяся, ох, какая же требовательная, тревожная! Если душа твоя меня принимает даже и теперь, принимает полно, ну, тогда решай... и чем скорее решение -- тем легче мне, да и тебе, так чувствую. Но, принимай только _п_о_с_л_е_ тщательного продумывания. М. б. я и ошибаюсь, м. б. ты уже все обдумала, спросила не раз и ум, и сердце, и эту твою особенную такую -- проницательность, способность к внутреннему прозрению, ви-дению. Тогда, конечно, эти мои рассуждения -- ох, я не люблю рассуждений! -- излишни. Вот все, что хотел тебе сказать. Ответь, Оля.
   Сейчас, Олечек, твой экспресс, 19.I. Молю, успокойся: ты для меня -- святая, чистая, да... -- "чистейшей прелести чистейший образец"! _В_с_е_ понимаю, одолел, -- и давно! -- всех призраков: ты для меня -- 10-летка Оля, и ты, теперь -- едино-целое, неизменяемое, бессмертное, как Идеал. Клянусь Богом, Он видит, что в моей душе бессмертной -- к тебе. Ты мне -- _в_с_е, ты -- воплотившееся ныне в жизни, для меня, _С_в_я_т_о_е_ _С_в_я_т_ы_х. Ноги твоей поцеловать я недостоин. Пусть же я утрачу самое заветное во мне, если я говорю неправду. Я только в тебя и верю. И счастлив же, что я давно уже, с первых твоих слов ко мне эту Веру нашел, и живу ею, и буду молить Господа дать мне сил быть тебя достойным: Слов нет -- определить тебя, сказать тебе, _к_т_о_ ты для меня. Как я был счастлив, увидя твое -- Оля, с моим наследственным именем семейным! Благодарю тебя за эту _ч_е_с_т_ь, в письме твоем Новогоднем -- за _м_о_е_ от тебя Счастье! Изгони из души сомнения во мне, -- ты бы ужаснулась, сколько держит мое сердце -- всю Тебя! -- и не разрывается!! -- и озарила бы меня понявшими _в_с_е_ глазами. Твой, навсегда, крепкий верой тебе, в тебя -- Ваня Шмелев + Оля Шмелева.
   Ну, до чего ты чудесно-умна, Оля! до чего ты прелестна -- детка!
  

141

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   28. I. 42     8 вечера
   Оля, милая, устал я... мучаюсь твоею болью. Если мои объяснения ничего не скажут тебе, -- значит, бессилен я, или нет веры мне. Отнесись все же ко мне мягче, вспомни, что я не совершенство, а от персти земной, и бываю порой _с_л_е_п_ц_о_м586. Тебя волнует, писала ты, мой рассказ о Даше; а в нем я не герой "романа": я лишь жалел бедную, незадачливую девушку. Сделай вывод. Давно нет от тебя известий, мне тяжело. Я _в_с_е_ сказал тебе. Ну, продолжу рассказ о Даше. (Сейчас получил твои заказные от 22-- 23.I. И _в_е_с_ь_ -- сгораю в боли. И молю, молюсь Тебе!)
   ...Эти 9--10 дней, с глазу-на-глаз с 20 л. пригожей девушкой, -- мне было лет 30, -- были суровой пробой. Чувство ее ко мне я знал. Я привез ей записку Оли: "пока замени меня, чтобы Ваня не так остро чувствовал мое отсутствие". Кухарку Оля разочла перед отъездом в Москву, -- не подходила. Записка взволновала Дашу. Я пошутил, помню: "вот и _з_а_м_е_н_я_й". Она смутилась, вспыхнула. И принялась "заменять". Стала закармливать. К кофе всегда пирожки, пончики, "розанчики". Обеды разнообразны, до... стерлядок, -- бегала к рыбакам вниз, на Клязьме стерлядь -- редкость; рябчики, провансаль с омарами, волованы... "бёфы" с соусами, -- она давно изучила мой вкус, -- или ей так казалось? -- пломбиры, блинчики со сливками. Всегда свежие цветы. Азалию раз... -- "полтинник только!" -- из своих, а мне говорила -- "из барыниных". Стала нарядней, прически, новые туфельки на каблуках. Слышу -- цветущей яблоней..! -- "Не думайте, это _м_о_и". "Грэпепль" Блоссон, очень дорогие и тонкие духи, Оля только их брала. Как вечер, я шел играть в карты, до 5 утра. Приходя, находил ее спящей в качалке перед печкой, глаза красные, наплаканные. Раз постучалась ко мне в спальню, рассветало: "Аничка мучается, все слышно... страшно мне... я тут побуду". Хотелось ей голос живой услышать? -- была очень нервная. А это 16 л. дочь хозяйки мучительно угасала в чахотке, -- рядом, за бревенчатой стеной была квартира их. Я не ответил, смутился. Постояла в дверях, пошла, села в качалку, плакала, я слышал, (рядом) -- от тоски ли, от страха ли..? Утром взглянуть на меня смущалась. Выйдя в тот вечер, я заколебался: мело метелью, и извозчика не найти. Вернулся, и воображение заработало "картинами". Метель меня всегда как-то взвинчивала. Я вошел неслышно, дверь не была на крюке. Даша, в качалке, встретила меня радостно-испуганным взглядом и тут же опустила глаза. Во мне помутилось на мгновенье, но я раздраженно крикнул: "черрт... портсигар забыл... поищи!" Она медленно поднялась, качнулась, чуть не упала на качалку... искала долго (бывший у меня в кармане) портсигар... и я -- неслышно ушел в метель. Я вызвал мыслью Москву, комнату с зеленой лампой, мальчика в кроватке, склонившуюся над ним -- о, сколько ночей так было! -- маму... В тот вечер я играл вдумчиво. Утром телеграмма: вечером приезжают. Даша сказала-вздохнула искренно: "ну, слава Богу". Оля привезла новость: Д. очень понравилась какому-то молодому чиновнику, видел ее у брата Оли на карточке с Сережечкой. Хочет приехать познакомиться. Д. ни слова, побледнела. Сказала как-то, что замуж пока не хочет. "Сбыть хотите меня?" -- слезы, заплакал и Сережечка. И экзамен на народную учительницу _б_о_я_л_а_с_ь_ держать, хотя была готова. Занималась с ней урывками Оля, и еще ходила одна учительница, ее подружка. Эта подружка тоже советовала замуж. Ездили в Москву на Рождество, вернулись. Вскоре приехал брат Оли с женихом, не предупредив нас даже. Даша разливала чай, как неживая. Жених -- не очень казистый -- не понравился. Мы не настаивали. Скоро я бросил службу, Москва, начинался мой "путь писателя"587. В 1907, все-таки состоялась свадьба: умолял Олина брата жених, тот долго уговаривал Д. -- и мы с Олей были удивлены даже, что Д. решилась, наконец. Почувствовала себя "лишней"? боялась остаться "старой девой"? Ей шел 22-й только, кажется. Она была очень самолюбива, не хотела "себя навязывать"..? Должно быть, убедилась, что не сбыться ее "грешной мечте... хоть на денечек счастья!" -- как-то сказала после... м. б. в Ново-Девичьем монастыре, -- при "объяснении" со мной.. На свадьбе удивила "выходкой". Никогда не пила вина, а тут -- несколько бокалов шампанского, -- и _с_а_м_а_ подошла ко мне: "ну, протанцуйте со мной хоть напоследок!" Танцуя, не отпуская меня, шептала, -- от сердца отрывала: "все равно, вас не смогу забыть, _е_м_у_ женой не буду, пусть хоть убьет". Я курил в официантской. Даша вдруг сзади нежданно обняла меня за шею и крепко поцеловала в губы, вся как-то вывернулась. Я опешил. Никого не было в полутемном углу, но я заметил, как старик официант, несший мороженое, запнулся и помотал головой. Даша шепнула истерично -- "на каторгу иду!.." На следующий день -- с визитом. У Д. глаза наплаканы, как-то она притихла, поникла. Молодой -- уныло-растерянный. Это был скромный, лет 25-ти, неглупый, сильно полюбивший Д. и теперь -- "все понявший". Д. упорствовала больше полугода! Приехал как-то брат Оли, "сват" и сказал мне наедине: "он убежден, что у вас с Д. _б_ы_л_о_... правда?" Я ответил: "ду-рак!" (каюсь: я его хотел ударить! занес руку!) -- и передал Оле. Она мне верила, встревожилась за Д. Надо было воздействовать. Я велел Д. прийти в Ново-Девичий монастырь, -- они жили рядом. Мы вышли на кладбище, бродили, -- драматическая сцена! Д. подняла руку на крест и крикнула, что покончит с собой. "Вы показали мне жизнь, а теперь... как в яме я... чем помешала вам, что втихомолку-то люблю?! Все бы вынесла, вас бы видеть только... и Сережечкой болею, и Ольгу Александровну как люблю..! Боже мой, зачем я в петлю полезла... что мне делать... только убить себя..!" Я ее убеждал, говорил, как нам тяжело: "на мне и на тебе висит гнусное подозрение, позор, и перед Олей, и перед твоим мужем! Тогда уж не надо было соглашаться... тебя не принуждали!.." Это была правда, и она это понимала. -- "А если согласилась... -- учти последствия!" Она крикнула: "Ты _т_а_к_ хочешь? несчастная я, дура..! Для тебя и для О. А. ... хорошо... приму _в_с_е!., я вас всех троих люблю, ми-ленькие мои..." Ломала руки, падала на могилы, стонала... Редкие в этот час -- 10 утра, шла обедня, -- посетители должно быть думали, что оплакивает утрату. Да так оно и было. Впервые тогда сказала она заветное это "ты". Вскоре "молодые" были у нас. Муж смущенный и радостный, терялся. Даша -- та же, поникшая. Через год -- девочка, Оля крестила. Еще через год -- другая, Ольгушка, моя крестница. За 7 л. -- две парочки. В 13-м г. я заехал к Д. с дачи, -- Оля просила отвезти детям платьица и гостинцы. Застал одну Д. -- было утром, муж на службе, старшие девочки играли на дворе в песочек. В квартире было душно, мухи, томяще пахло малиной, -- Д. варила варенье. В колясочке спал годовалый Ваничка. Я застал Д. в распашном голубом капоте, разнеженную жарой. Она изумилась мне, пугливо огляделась и быстро задернула занавески -- на улицу, -- в 1-ом этаже. Я был в белом, пике. Кинулась ко мне и обняла-прильнула. После я увидал малиновые следы на куртке, от ее рук, губ? Я потерялся, смешалось все, -- таз на примусе, малина, ребенок, томящий запах. Она порывисто прижалась ко мне, и я почувствовал ее большой живот, -- она была опять беременна, четвертым, Сережечкой. Это меня сразу отрезвило. Я отвел ее руки в засохших потеках малинового сока, оторвался от "малиновых" губ ее, показал взглядом на ребенка. Она смотрела в меня странными, "пьяными" глазами, смотрела почти безумно, сонно и -- огненно! -- и шептала страстно, жарко, и умоляюще: "хоть приласкал бы!., и за что так убила жизнь.? ..." Этот ее шепот смякших губ, этот ее большой -- и такой жалкий! -- живот ее... вызвали во мне острую жалость к ней. Я сказал: "п_о_с_л_е..." Она вскрикнула -- "да?! ... я хочу... _о_т_ _т_е_б_я_... самого дорогого..." -- и стала падать -- сползла на пол. Я помочил ей голову, она очнулась. В октябре родила. В февр. 14-го г. заболел муж саркомой, убился о медный наугольник расчетной книги, -- она стойком стояла, а он неудачно спрыгнул с лесенки на нее. Операция запоздала. Летом, больной, гостил у нас на даче587а, в острых болях. Жалко было его, беднягу. Признался мне в "дурных мыслях" -- когда-то! -- и просил простить его. В авг. умер. Я ездил по России, писал "Суровые дни"588, -- книга эта имела большой успех -- "отражения войны в народе". Вернувшись, нашел Д. письмо: она _з_в_а_л_а_ меня, напоминала. Я не ответил, не бывал у ней. Да и не до того было. Сережечка, студент, в артиллерийском дивизионе, экзамен на офицера, на фронт. Не до "встреч" было. Большевизм. Сережечка едет в Добровольческую армию. Мы с Олей следом -- в Крым. После кончины Оли Д. писала мне: "правда ли -- дошло до нас -- О. А. тяжело больна? Все брошу, дети взрослые, позвольте приехать, буду около вас, я теперь буду нужна вам, вам тяжело..." Я не ответил. Я был убит. Ни-кому, даже сестре Катюше589 не мог написать о горе -- сил не было. Будто смущало, что такое горе, а я все еще _ж_и_в_у! Д. было тогда лет 48. Вот _в_с_я_ история с Д. В Москве, когда вернулись из Крыма, и уже _н_е_ _б_ы_л_о_ нашего Сережечки... -- мы были раздавлены... у Оли -- она _н_е_ знала! -- теплилась надежда, -- м. б. Сережечке удалось спастись? м. б. он за границей? Я не сказал Даше. Она была тихая-тихая, убитая, затерзанная жизнью. Тяжело... Вот это _м_о_й_ "роман". Как плакала Д., провожая нас! А мы были окаменевшие, уже _н_е_ж_и_в_ы_е, -- светило _с_о_л_н_ц_е_ _м_е_р_т_в_ы_х. Это я понял после, чуть _о_т_о_й_д_я.
   Олёк мой, от тебя 4 дня нет письма. Я страдаю, я весь сгораю, я мучаюсь твоею болью. Я весь -- святая Вера в Тебя, Достойнейшая, Чистейшая, _н_е_б_ы_в_ш_а_я_ никогда, Единственная, Неисповедимая... не могу, бессилен _в_с_ю_ оценить тебя. Как ты огромна! Молиться на тебя -- и взирать! Сердце твое целую. Твой Ваня. О, как люблю!
   Оля, ради всего Святого, утиши сердечко! Ж_и_в_и, О-ля!
  

142

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   29.1.42 4 дня
   Святая моя, страдалица, непостижимая, недоступная ни чувству, ни уму... не знаю, как называть тебя, все слова ничтожны перед твоим Образом, я теряюсь, я плачу, Оля, я не могу читать твои прожигающие мою совесть и мое сердце строки, живые, трепетные от крика измученного сердца твоего, я не нахожу себе названия, самого позорного, самого унизительного, я не сознаю себя, -- да кто же это мог моими словами так измучить самое дорогое всей жизни, самое святое ныне для меня, без чего я, как прах, как позор самому себе?! Господи, какая темная власть овладела моей душой? Как это могло случиться? Как могли прорваться из меня и попасть к тебе -- все худшее, что еще не отгорело во мне-прахе, как..? -- о, поверь, чем могу тебе внушить, ведь мое чувство к тебе -- такого не испытал, не мог и вообразить, что может быть во мне такое, _с_в_я_т_о_е, такое благоговейное, такое... ослепительное для человеческого духа, такое всепоглощающее _т_ь_м_у, все в ней освящающее, все очищающее, к Богу, к Его высотам недоступным возносящее! Ты мне собой открыла и собой создала во _м_н_е_ _р_а_й_с_к_о_е_ состояние сердца и духа! Не мог и вообразить, что есть -- _Т_а_к_а_я! Только чуть, только тень слабую предчувствовал, ловил лучшим, что было в моей душе, о чем тосковал, чего искал безнадежно, что мучило так сладко, во что не мог поверить, думая, -- это же мной вызвано, этого нет нигде... -- вот, что я чувствовал, когда намекалось во мне искание "неупиваемой", небываемой, "никогда не бывшей"! Поверишь? Да ведь это же я давно-давно выкрикнул из себя, моим Ильей, его душой, полной тоски исканий... ты это знаешь, ты это видишь в моей книге, в моей "Неупиваемой"! Ольга, Оля моя, небесная моя, чистая... моя ли? -- я боюсь этого слова, этого посягательства, -- таким недостойным я себя перед тобой _в_и_ж_у! Но ты же знаешь, это не выдумано теперь, как оправдание, -- это давно сказано! "Напишу тебя, _н_е_б_ы_в_ш_а_я_ _н_и_к_о_г_д_а, -- и бу-дешь!" И вот, свершилось чудо, далось чудо, явилось чудо -- о, Ты явилась, Ольга, и я склоняюсь, я молюсь на тебя, я плачу, как же я недостоин тебя! Вызвать, породить, в муках сердца и тоски _с_о_з_д_а_т_ь_ дерзновенно и благоговейно... и -- _н_а_й_т_и! Из персти земной, силой крови сердца, силой напряжений воображения создавал, -- ведь все из себя-праха вылеплял... -- и прах преобразился, _п_р_е_т_в_о_р_и_л_с_я, _п_р_е_о_с_у_щ_е_с_т_в_и_л_с_я..! -- Господи, я не кощунствую, но я не нахожу земных слов, чтобы выразить высоту, святость того чувства, живу которым, думая о Ней, единственной и непостижимой для меня, для моего ума и сердца! Слова не выразят чувства... "мысль изреченная -- есть ложь"590! -- лучшего, тютчевского, определения -- не знаю. Оля, Ольга, святая, Святая, жизнь и сила моя... -- пойми ничтожество мое, я становлюсь мгновениями слепцом, я отдаюсь власти чего-то -- темного? страшного, -- во мне? -- но это знакомо из творений великих-чутких. Ольга, странное дело: я же ни-когда не изображал в своих книгах этой _т_ь_м_ы, -- ревности, ее мук... -- где говорил я сильно, исчерпывающе об этом? Я _н_е_ знал этого чувства? Не питалось оно моими соками, думами, кровью во мне? Нет, кажется... Было давно, смешное... зачатки сего... когда я, мальчик, гимназист, объяснялся с полковником... грозил ему... -- ! -- безумный мальчик! -- и как мне теперь смешно, и как же все было юно-глупо! -- и за что, из-за чего?! Только потому, что он был добр к семье Оли и предложил _с_а_м_о_м_у_ поехать к губернатору и достать поскорей какую-то важную бумагу, нужную для семьи... что-то о пенсии по севастопольскому Комитету, -- отец и дед Оли были герои Севастопольской войны591... -- и я увидал, как полковник, пристав нашей части, ехал на извозчике с юной Олей в канцелярию губернатора... -- я явился -- не наведя справок, очертя голову, -- в участок, добился этого пристава, и... потребовал "оставить в покое девушку"! мою невесту!.. Безумец! Но... этот "безумец", 16--17 л., очевидно уже _т_о_г_д_а_ подавал признаки натуры бешеной, безумной, безоглядной... Всего только один раз! Пристав-полковник был поражен, растерялся, развел руками... я помню только... слова... "ничего не пойму"... "послушайте... ни-чего не пойму..." -- а мальчик крикнул что-то дикое и... хлопнул дверью! Потом я горел стыдом и плакал перед Олей... В полчаса было сделано, на что тратились обычно недели мытарства по канцеляриям... Олю это потрясло.
   Тот, из чувства чести братьям по оружию, уважения к героям великой кампании, сам взял на себя труд облегчить нуждавшейся семье ее трудное положение -- только что скончался отец Оли! -- а мальчишка... лез на рожон, сам подвергал себя будущим ущемлениям всевластного "участка", полиции... ни с чем не считаясь... -- и добился-таки, мно-го мне потом пришлось изведать мытарств, когда приходилось впоследствии иметь дела, выбирать удостоверения и прочее... -- вот когда -- один раз в жизни! -- я _о_с_л_е_п_ на время! -- Оля плакала, чистая, она была оскорблена. Я ли не любил ее! Есть женщины, -- извращенные? -- или мучить любящие? -- которым такое чувство... льстит им это? -- не знаю... но _ч_и_с_т_ы_е_ этого не выносят. Ясновидец душ -- Шекспир... наш Достоевский... -- много отдали сил -- определить это чувство... -- перечитай "Отелло"! Дездемона... -- ясная, чистая голубка... страдалица... -- дан предел ослепления... но там роковым стечением обстоятельств... _в_с_е_ питало слепоту и бешенство Отелло, оправдывало... Определение -- Лессинга592? -- которое ты привела в письме -- очень точно, но _н_е_ глубоко. _Т_у_т_ -- _г_л_у_б_ж_е. Я не занимался этим, это -- очевидно -- было чуждо тому состоянию моей души, в котором я нахожусь, когда живу воображением... _н_е_т_ у меня этого _у_ж_а_с_а_ в писании, разве чуть, в "Истории любовной", _д_е_т_с_к_о_е, зеленая незрелость... Я боюсь этой темноты. И теперь, когда меня схватило, и _п_о_н_е_с_с_я_ я в вихре этого дьявольского кошмара... чем могу оправдаться? Страхом, что что-то могло коснуться тебя, моей Святыни..? Запоздалым, бесправным, оскорбляющим чистоту моей Чудотворной -- для моего духа! -- Иконы, моей Божественной! Найди хоть каплю снисхождения, прощения, не отвернись, Ольга моя... я не могу так страдать, нет у меня сил на это, я все эти ужасные недели... был в самоистязании. Я болел нестерпимо твоими страданиями, твоей -- о, какой страшной для меня! -- болью. Я... да, я страшился... -- как ты! -- вскрывать письма твои... Сегодня... я держал их в руках... нет, не могу читать, боюсь... боли твоей боюсь... И я увидал, и я принял в сердце эту боль, и я... вот, терзаюсь, плачу, умоляю... что я могу с расстоянием, с временем сделать?! Когда еще получишь объяснения мои?! Да где, какие объяснения найду, -- ведь я же себя не понимаю, откуда _э_т_о?! Клянусь, _в_с_е_ истлело, я могу только молиться на чистоту твою, проклинать гнусность свою, свое недостоинство перед тобою! Молюсь в прахе перед тобой, вымаливаю стоном твое снисхождение. Ольга! я люблю в страшной муке -- от любви! -- тебя, предельно-смертно люблю, до жертвы -- какой угодно, _н_а_ _ч_т_о_ _у_г_о_д_н_о! -- и знаю, -- принесу, легко пойду на жертву, во имя святой и неисповедимой любви к тебе. Любовь..? Нет, мое чувство выше этого понятия... это -- за-любовь, это -- сверх-любовь, это -- Бог в душе, Святая -- в сердце, это -- _с_л_у_ж_е_н_и_е_ во-имя Тебя, Прекрасная! во-имя Тебя, Непостигаемая! Я к тебе подошел в своей темноте -- как к лучшей, как к любимой, огромно-безмерно-любимой... и как это мало выражает! Я должен был подойти к тебе -- в _э_т_о_м_ -- как к Святой, как к Идеалу, которого _н_е_ знала еще моя душа... я еще не нашел -- тогда! -- меры, тебя достойной, ибо на земле, для меня, такой меры не было, нет... я ее не _з_н_а_л. Теперь я -- из страшного опыта жизни, _о_т_ _Т_е_б_я_... _в_и_ж_у_ _э_т_у_ _м_е_р_у: она -- безмерность. Я еще не умею в полной силе охватить эту меру -- Безмерность, с которой я должен приближаться к тебе... не в оценках, нет, а... в благоговении... в молениях Тебе, в Молитве к Тебе, Прекрасная, Чистая, моя Святая, моя Безгрешная, моя земная Богоматерь! Не кощунство... Ты -- рождаешь _Б_о_г_а_ -- в_о_ _м_н_е, ив этом смысле Ты -- мне -- Богоматерь, Ты -- Матерь моего земного _С_в_е_т_а, Оля моя... моя Царица... Земная... для меня, земного. Поверишь крику сердца? Оно стучит Тобой, оно не может говорить Тебе неправды. Ты беспредельно возросла во мне... и каким же малым кажусь себе я! Оля, Ольгуля, Олёля моя, земная моя -- для меня, -- ты же -- Небесная, от Храма, в сущности своей, но -- для меня -- такого малого, слабого, -- ты -- Земная, моя Оля... Прости, я знаю недостоинство свое... Господи, чем я заслужил, что Такая, небывшая, лишь тенью намекнувшая в воображении... меня жалеет, меня... любит?.. Мне подумать -- дерзновенье! -- Оля... _т_а_к_а_я_... меня... любит?.. Ольга, это правда? Я не смею думать, что заслужил Тебя. Это мне сон дается... за мои недостоинства и боли? Оля, не отвернись. Оля -- нет Веры у меня большей, чистейшей, -- в Тебя только, Светлая! О, -- страшно сказать -- люблю тебя! Как это мало, -- _ч_т_у! молюсь Тебе! Жизнь и Свет мой. Полубезумный, от света ослепленный. Твой Ваня
   Ольга, Ольгуля, Олюша... приникни к недостойному, -- ты вся -- Щедрость, Милосердие. Вся -- Любовь!

143

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   3. II. 42 10 вечера
   4.II. -- 2 дня
   Дорогая моя, светлая, Олюшечка, не могу не ласкаться к тебе, сердце велит быть с тобой, хоть в письмах пока. Мне так много надо сказать тебе, на твои вскрики боли, моя бедняжка! Господи, если бы ты была со мной... головку твою прижал бы к груди, у сердца, смотрел бы в твои глаза глубокие, всю душу твою вливал бы в свою нежность, в нежную боль за тебя, о тебе. Милая дружка моя, сестричка-дружка, ласточка тревожная... все, все ты надумала, себя истомила всю -- напрасно, мой дружок, ты для меня с каждым днем дороже, неоценимей, -- если бы ты поверила! Ты заплакала бы над собой -- мниткой, глупкой, гордяшкой, -- да, ты _д_о_л_ж_н_а_ гордиться, -- в высоком значении этого смутного понятия, очень широкого! -- должна сознавать свою значимость. Оля, поверь мне: могу ли говорить неправду? Пишешь -- "загнана"... _м_н_о_й... ?! О, как же больно слышать! Господи, Ты видишь, как я люблю ее! "загнана..." Оля, разве не писал тебе, не изумлялся твоему уму, твоей поражающей силе -- "схватывать налету", и как глубоко-верно -- _в_с_е, _в_с_е... Ты столько знаешь, я восхищался таким даром. Я _в_с_е_ вижу, я по одному иному слову пойму, _к_а_к_ и _ч_т_о_ _т_ы_ _б_е_р_е_ш_ь! Твои выводы о "любви", о "героях", о "вечно-женственном", об искусстве и литературе, о религии, о народах, о людях... -- в _л_и_ч_н_о_м_ ты, на мой взгляд, нередко обманывалась, -- и это от ослепления мысленно предносившимся, созданным тобою Идеалом! -- от "захвата" тебя им, причем всегда слабеет сила наблюдения-разборки; -- о работе, о природе, о... -- обо всем. Твоя манера излагать -- высокой мощи, такта, хватки сущности, -- совсем не женской, где -- у женщин -- всегда мелочи затирают важное, -- ; форма художественной лепки! -- поверь же! -- одним-двумя словами даешь картину, глубину, _я_д_р_о_ (о "бобрике" на голландских полах!). Письма твои богаты содержанием, незаурядны, _ж_и_в_ы, метки, порою -- беспощадны. Твои "картины" -- незабываемы! Ты притворяешься? или -- слепа к себе? стыдлива, неуверена-робка? Так это же -- знакомый знак бесспорного таланта: скромность, "слепота к себе". Долго я был таким, до сего дня. С тобой лишь -- ты же ближе всего мне, ты же -- почти что "я"! -- с тобой я бываю открытый, и слепота спадает: я ценю себя вернее. Так помни же: образованность не определяется дипломом: она -- все тот же _д_а_р. Иной пройдет все школы, набьет все черепные сундуки... и -- каша, кладь. Твой "диплом" -- от Божьей школы, и на его печати _Г_о_л_у_б_ь_ в Свете, Лучезарный593. Ты -- как, не знаю, -- _в_з_я_л_а_ от Жизни -- и от книг, понятно, -- _б_о_л_ь_ш_о_е, важное, взяла "закваски", "заготовки"... и из них творишь свое образование. И будет так всегда. Как -- в творчестве. Разве большой художник все прочел, все видел, слышал, записал, продумал? Нисколько. Он _в_з_я_л_ лишь горсть... но только не шелухи, а... _з_е_р_е_н. И творит -- _п_о_с_е_в_ы. И его нива великий, _н_о_в_ы_й_ урожай приносит. Это -- у тебя. Во всем. Не только в творческом. Большинству надо тысячу книг прочесть, -- тебе -- _о_д_н_у. _Т_ы_ _в_с_е_ _с_а_м_а_ до-чтешь, _с_о_б_о_ю, своей душой, и... чем-то, что есть _д_а_р. Веришь? Вот твое "полу" какое! -- смотрю я на тебя в "священном ужасе", -- по слову Пушкина594, в сердце моем прожглось, смотри! -- вот моя _п_р_а_в_д_а_ о тебе, голубка! За что же ты так меня... -- "загнал"!.. Ну, будто ножом мне в сердце кто-то повернул. Ты -- гениальна сердцем, нервами чутка до боли нестерпимой и до эффектов, тоже нестерпимо-ярких! Ты -- нет таких! Ты -- и таких не _б_у_д_е_т. Потому что _в_с_е_ _т_о, что тебя создало, -- кровь, природа, время, быт, _н_а_р_о_д, вся закваска жизни... и -- Благодать... -- _н_е_ повторяются, _р_а_з_ только такое сочетание бывает -- из мириад плюс бесконечность сочетаний в вечном. Скажешь: гимн? "молебствие"? Нет, этим нельзя шутить. Так подними же, милая, головку, погляди на Ваню... Тебя поющего в великой Правде! Погоди... еще обязан тебе сказать. Есть в тебе... гордыня. Не плохая. Нет. Гордыня _ч_е_с_т_и. Мучает тебя и, мучая, мешает часто видеть _в_е_р_н_о. Когда ты "в деле", т.е. -- затронута. Тут ты вся -- "в сбоях", в пожаре, вся пылаешь, все бьешь, ломаешь, разрываешь сердце, колешь, можешь больно ранить, чтобы после сострадать и плакать. Деточка моя, голубоглазка, неуемная, горячка, -- разве неправда это? Я поражаюсь, _к_а_к_ _т_ы_ _м_н_о_г_о_ знаешь, и как верно знаешь! Ольгуна... прости, я о себе скажу. Я тоже много знаю, в разном, не в научном, -- я и свои-то -- юридические и словесные науки в "книжном" смысле, перезабыл... при мне -- закваска их. Так вот. _Ч_т_о-т_о_ есть во мне, как и в тебе: по двум-трем "данным" -- создаю большое, где тьма подробностей, штрихов и красок, лиц, движений, положений... -- могут сказать -- и говорили! -- что "прошел огонь и воду и трубы медные"... -- "специалист"! А мне смешно, молчу. Знаю: тысячи кутил, десятки тысяч "ресторанных" не построят и "кабинета" даже ресторанного... -- а Иван Шмелев, м. б., почти и не видавший _д_н_а-т_о ресторанного, -- _в_с_е_ дал! Настолько _в_с_е, что теперь и нечего писать об этом, о -- "ресторане Жизни"595. Это и у тебя, малютка. И потому мы -- дру-жки, и потому так чувствуем, _с_р_о_д_н_и_л_и_сь. Общая Душа, одна и та же... -- в главном. Но ты -- неповторима. Ты -- не я. Ты -- _с_л_и_ш_к_о_м. Ибо, кроме всего, что я имею, ты _и_м_е_е_ш_ь_ особое: от -- Храма, от крови твоих предков, от Благодати Божией: а _э_т_о_ уделяется -- т.е. такое сочетание! -- один раз в вечном. Ну, поверила? Ну, обернись же, прежней, Олей, _в_с_е_й, открытой, доверчивой, ручной... и -- _в_с_е_ во мне понявшей, _в_с_е_м_у_ во мне поверившей. Не озирайся, прильни же сердцем, верой, будь _п_р_о_с_т_о, как была со мной, -- _в_с_е_ мне говори, а я все буду в сердце складывать, лелеять... не оскверню! Ольга моя, я _в_с_е_ твое храню, знаю _в_с_е, _з_н_а_ю, какою меркой тебя мерить... вечный Идеал твой знаю. Ну, прости же темное мое, мое пыланье, ревность О тебе! Всегда я верил... в смуте был -- И _в_е_р_и_л! Ну, приблизься, не отдаляйся... прежней стань. Бывает и с великим музыкантом... -- оступится на ноте, только. Ах, вот что... -- если есть, голубочка... пришли мне маленькую карточку папину... какую хочешь. Я люблю его, ничтожный перед ним, -- свято люблю, благоговейно.
   Милая, я счастлив, твое перо при мне! Сохранишь красную свечку к Заутрене? Олечек, как бы хотел с тобой у мефимонов596 постоять, или в пяток на Пятой -- величание -- "Похвала Пресв. Богородице" -- послушать, все с тобой. В великие минуты, руку твою держать и говорить рукой тебе -- правда, как чудесно? Оля?! Это бу-дет! Дождаться надо. С тобой, пусть ты была бы старше, все равно, душа твоя все та же, Олина душа. Твой образ выношен во мне, -- неизменяем, _м_о_й.
   Такая нежность плещется во мне, как в матери бывает... так я _с_л_ы_ш_у. Знаешь, видала, как матери ласкают, играются с ребенком? Отбежит, -- так и у матерей животных даже, даже у... коров, с телкАми! -- глядит, глядит, и -- кинется, зароется головкой, рядом, сбоку смотрит... щекочет пяточку, вдруг зацелует-зацелует... до слез чудесных, и лепечет, все лепечет, _с_в_о_и_ словечки, невнятные... -- и вдруг прижмет-прижмет... до страха! -- будто -- вот-вот возьмут!., и повторяет, как во сне, -- нет, нет... не отдам, ни-кому-ни-кому... моего... мою... золотце мое... -- и вот целует, от темечка до пяточки, все, все -- до... девчонка если -- до... "бантика...", до "персика", -- мальчишка если... до... пупышки... до "кранчика"! матери все свято, все чудесно! И шепчет -- у, откушу!.. Ах, чудесно.
   Вот, Оля... слабенький намек к "Путям". Там _э_т_о_ -- видится мне, у Дари... о, сколько сцен я вижу! и -- каких же! Дал бы -- "как носила", все "чуянья" _в_н_у_т_р_и... все замиранья, все "думки", все -- _в_и_д_е_н_ь_я. Роды дам... -- хотел бы! -- радость материнства, _с_и_л_у_ материнства... всю ласку материнства, _н_е_г_у_ материнства... святость. И... -- год счастья... и... Голгофу. Почему? Да потому, что _н_а_д_о, -- еще неясно мне, но -- вижу -- _н_а_д_о. И потом -- _б_ы_в_а_е_т_ в жизни. Это -- казнь страшная, и эта "казнь" должна давать _и_т_о_г_и, -- о-гро-мные. Важно, для _о_п_ы_т_а_ в духовном. Это -- _ж_и_в_о_й_ водой поливка: будет Воскресение, из _м_е_р_т_в_ы_х. Просто, _м_о_й_ душевный _о_п_ы_т, -- м. б. -- художнический _с_п_о_р_т, "на силу" достижения. Не знаю. А м. б. и -- прозревание задачи: "страдание _з_а_ _ч_т_о, или во-имя _ч_е_г_о_ дается?" "оправдание страдания" -- это вопрос -- из "вечных". Твоя любовь поможет мне решать. Я верю и надеюсь. О, если бы ты, О лик мой, решилась, начала писать! Что хочешь, я не хочу тебя _в_е_с_т_и, ты сама сможешь, как когда-то смог и я. Да... вот еще... вертится -- и давно! -- писал И. А., он загорелся, понукал! -- Хотел давать ма-ленькие этюдики, в страничку -- обо _в_с_е_м597: ну, "снег" (* пример: письмо вчерашнее "запахи и ласки-поцелуи", и до-чего же дошло! -- до любки, -- "бантика"? Не опускай глаза, прости, я -- безумствую, О-льга..! Оля -- все мои тайны творческой работы -- _т_в_о_и, ты -- я, я -- ты. Думать вместе! Это счастье!), "дым", -- "одуванчик", -- "береза"... "ночь", -- "масленок", -- "радуга" -- "сирень" -- "черемуха"... "мыло" -- "блины", -- "росток" -- "мороз", -- "чулан", -- "крест-купол"... Видишь, просто: связать с "внутренним образом" предмета свою душу, сердце: тут и детские ощущения, -- "мыльная пена!" и "радость жизни", и красота божья, -- и "душа вещи", и -- _б_ы_т, чуть-чуть, и... запахи... и отражения их в духе человека... -- бездна. А в общем -- гимн Господу, _з_а_ _в_с_е_ -- "Твоя от Твоих"! Да, Оль? Ты поняла, я знаю. Не стихотворение в прозе, а... "блеск в душе", _и_г_р_а_н_ь_е. Ну, это можно провести в "Путях"... -- так, кой-где, прошвой, но шелково-цветным. Знаешь, все _ю_н_о_ во мне играет и поет. Господи, продли! Только бы не свянуть. Ты поможешь, да? Моя Молитва-Оля! Как тебя люблю, _н_е_с_у... храню! Целую всю, всю... о, чистая моя, святая Оля, Дева, Свет Вечерний мой! Игра какая!
   Дай, обниму тебя, целую душку. Твой крепко Ваня. Ольгуна, ты так и не дописала поездку с шефом, доскажи. Я знаю: ты _п_о_с_а_д_и_л_а! Ми-лая!
   [На полях:] Потому и дал такие бега598, каких нет в литературе, _з_н_а_ю. И все знают.
   После завтрака думал к фотографу -- сняться фото-паспорт, в шубе и шапке, -- для тебя, -- москвичом! Так езжал на бега.
   Получила письмо доктора? Ты была рада -- мне? Напиши, когда нашла, -- что? Живой образ в романе!
   Олюша, я порой до страсти люблю "цыганщину"! Я все люблю. Когда не пишу -- я хоть на голове ходить! Порой я, -- ив таком возрасте -- бешеный мальчишка! Вот доктор называет -- "увлекающийся". И я -- азартный, люблю бега, рулетку. Но... не карты..? Отлично играю в домино en-deux {На двоих (фр.).}, могу играть высокой ставкой.
   Как досадно, посылки с 5.I -- не допускаются, а хотел бы послать тебе -- фиников, конфет шоколадных, фруктов!
   Мыши -- ужас! А твои котишки? Я не выношу, кажется не заснул бы! Бедняжка! Если бы вырвалась!
   Оля, я вижу тебя у меня, -- жизни не хватило бы -- душа с душой! Оля, не застудись! Прими антигриппаль! Когда же батюшка? Я с ним послал бы кое-что.
   А знаешь, Л. Толстой, при всей гениальности художника-скульптора, -- был очень _г_л_у_п? Да. Так говорил В. О. Ключевский599. Они не терпели друг друга. И Толстой понимал это, и злился. Отсюда -- его философско-моральная отсебятина. Это -- не Пушкин-умница! Толстой был короток!
   Я тебе сегодня послал -- о запахах цветов и... ласки! Ты не... ежишься? Нет, это я так _ж_и_в_у_ тобой! _п_о_к_а, "в уме". Ах, если бы... ! Ты для меня все та же, чистая девочка, Оля! Ты -- Bсe-Женщина, и _у_м_н_а_ же! Народ говорит: "баба с печи летит -- 7 дум передумает". Ты -- "б_а_б_а" семи-думная.
   Сколько ты, -- твоя любовь, моя -- к тебе любовь, -- выбила искр во мне! Я ведь засыпал! Теперь -- горю, страстно _х_о_ч_у_ писать, во-имя Твое, Оля.

144

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   4. II. 42     8-45 вечера
   22 янв. ст. ст. Памятка: в 15 г. в Москве -- премьера моей пьесы "На паях", в Драматическом театре600. Скажу ниже.
   Олюша, скучно, томительно без тебя, не могу писать, только письма. Я тебе томы накрутил, взгляни! Жду, а придет -- или хлеснешь (раньше!), или ужалишь твоею болью (теперь) сердце. Я уже забыл, как ты ласкать умеешь... ах, у-ме-ешь! -- и боюсь читать: укоры, твоя боль, и так мне больно за тебя, и сознаю, что виноват я в этом, очень ты болезененно чутка и мни-тельна... а я неосторожен... а как я на тебя молюсь, как чту, как верую в тебя! как самому святому поклоняюсь! -- и страдаю. Все нет писем, разрешительных... а я да-вно послал, и -- ско-лько!
   Был кн. А. Н. Волконский601, мой друг, привез письмо Вел. Князя Владимира602, из Сен-Бриака: Вел. Кн. читает "Богомолье", -- восхищен, шлет искренний привет603. Хорошо, увидит лик Св. Руси, ее _д_у_ш_у_ познает, -- это _н_у_ж_н_о. -- Сегодня был у фотографа, "москвичом, зимним", все для тебя: хочу все нравиться тебе. Правда, _т_а_к_ еще ни разу не снимался. Так вот, бывало, ездил на бега, азартничал, золотом швырялся и... золото ссыпал в карманы. Но больше -- вы-сыпал. Оля меня "исправила", чудесно! Не писал тебе? Кажется, писал. "Мотыльки" цветут, в бутонах, много. Сирень и гиацинты -- спят. А наш "больнушка", не замерз? Если и замерз, не придавай значения. Что же твои котишки? "Лентяй" бумагу маслит, спинку тебе царапает? ушко сосет-щекочет? Он со вкусом. Лучше бы мышами занимался, негодяй. А "с темпераментом"? м-ль кощёнка? По окошкам все, глазеет, о чердачках мечтает? "боту" наводит язычком? Лучше бы мышами занималась, а не "мечтами". Избаловала милая хозяйка? Высечь надо, -- ну, их, понятно. Погода полу-мерзь, мне холодно, чуть-чуть. Жгу радиатор, забывая "норму". Все равно. Итак, твой Ваня пришел к тебе как раз, на Рождество. И -- мерз, в забвеньи. Грустно. Так и не видал я Рождества! Светлое, -- в потемках, в смуте. Все сами портим. Думал: ковер-бы-самолет! Другие ныне самолеты, сказки спят. Царевна... где Царевна? Жар-Птица, где ты?! "Жизни мышья беготня... что тревожишь ты меня?.. Что ты значишь, скучный шепот? -- Укоризну, или ропот -- Мной утраченного дня?.."604 -- "Хочу сказать, что все люблю я, -- Что все я твой. Сюда, сюда!.." "Я тень зову, я жду Лейлы: -- Ко мне, мой друг, сюда, сюда!"605
   22 янв. 1915. Премьера. Успех. Вызовы. Подносят огромный -- в полтора метра лавровый венок, в красных лентах, с золотом дат. У подъезда девушки суют цветы. Не за что! Пьеса мне противна, чушь. Одно лишь: _я_з_ы_к. Знаю: _н_е_ _м_о_я, не по мне, хоть сам писал. Силой заставили, вырвали для театра. Артистки переругались из-за роли: роль главная -- старуха. Отлично вышла. Остальное -- мерзость, плююсь доселе. Стыдно. Разве _т_е_п_е_р_ь_ _т_а_к_о_е_ дал бы! Да не тянет, для сцены. Я -- для "внутри", -- _д_у_ш_е! Ну, м. б. _б_е_з_ меня будут переделывать из прозы. _Н_а_д_о_ еще и -- ремесло, для театра, а я не делюсь, деньги и _я_в_н_а_я_ слава меня не влекут, -- не люблю шума. А играть мог бы. Из-за театра Чехов лишил нас мно-гого, дал меньше. И не дал _в_е_ч_н_о_г_о. Применялся ко "вкусам". А -- весь чистый! Болезнь... -- надо было зарабатывать! -- и еще навязалась бабища Книппер, до-сосала нашего _т_о_н_к_о_го, чуткого. Плевал кровью в Ялте, а она _и_г_р_а_л_а_ и... игралась, вся -- фальшь, бездарная, сделанная из чужих кусочков. Ладно. Венок висел в кабинете. Когда, при большевиках, уплотняли, пришел один болван, выбирал "покои". Увидал венок. "А ето вы за-годя себе..?" -- "Загодя". Когда приехал из Крыма, венок стал похож на ощипанный цирковой обруч. Уплотнивший оказался... по-варом, и за 2--3 года "подносил" клиентам "лавры", в соусах, в супах... "улаврил", и тем исправил "лесть" милых театралов: пьеса -- дрянь была, мне стыдно. Спасибо, повар справедливый, "перст судьбы"! Не было "героини", _т_е_б_я. Теперь бы... с тобой..! -- царапались бы "героини"... и не нашлось бы ни _о_д_н_о_й_ для _Г_Е_Р_О_И_Н_И. Но... поднесли бы не один лавровый... -- хватило бы на сотню поваров, осталось бы для... _з_а_г_о_д_я. Ну, и что толку бы? _В_с_е_ -- в конце концов -- _о_щ_и_п_ы_в_а_е_т_с_я. Всегда будет избыток поваров. Не -- стоит. Шекспир? Да. Но... писал много стихов, неважных, не написал "Войны и мира", "Карамазовых", "Идиота"... "Кто к чему приставлен", -- сказано у Чехова606! Правда. Зато и Достоевский не написал -- "Макбета", "Лира", "Ромео и Джульетту", "Шейлока" -- т.е. "Венецианского купца". Кто к чему приставлен. "Не завидуй!" Ну, продолжим "Куликово поле", посвященное одной "Оле, урожденной Субботиной". Знаешь? Ну, м. б., у-знаешь, когда появится в издании... в России!? Да, конечно. "Загодя" или -- позже? Никто не знает. И никакие повара не смогут ощипать _т_а_к_и_е_ лавры. А они -- бу-дут, _е_с_т_ь_ -- прости мне, Господи, такое "загодя"-упование! Но "Оля, урожденная Субботина" _у_с_л_ы_ш_и_т, -- м. б.?! И -- вспомянет... Ваню. Или -- _в_м_е_с_т_е, -- лучше? Услышать. Лучше, да. И -- не "вспоминать". Ну, приласкай, в уме хоть... ну, чуть-чуть, мне холодно, от _ж_и_з_н_и, от одинокости... "Всюду мрак и сон докучный; -- Ход часов лишь однозвучный -- Раздается близ меня. -- Парки бабье лепетанье, -- Спящей ночи трепетанье, -- Жизни мышья беготня..." Но все же у меня хоть мышей нет... ах, бедняжка! Увез бы тебя на ковре-самолете..! -- да "самолеты"-то пошли _д_р_у_г_и_е, _н_у_ж_н_ы_е. Ах, сказки-сказки..! А ведь _н_е_л_ь_з_я_ без сказок... -- о, _б_у_д_у_т_ _и_ _к_о_в_р_ы! Иначе -- пьеса сыграна... "занавес давай!" -- сказал когда-то, кто-то, в... "На пеньках". "Волхвы придут, большие... Нам не видеть"607. -- Ну, продолжаю:
   "Куликово поле" -- посвящается Оле, урождённой Субботиной {Далее -- текст повести "Куликово поле" (гл. IX).}.
   -- -- Прости, Олюша... М. б. даже и о-чень почтенный {Последняя фраза отрывка была о "почтенном господине".}, но извинюсь перед ним, что на четверть часа его оставлю: есть захотелось, уже одиннадцать ночи, а я забыл поужинать. -- -- Ну, вот, поужинал. Сварил всмятку яичко, съел три столбика "пти-сюис", будто сгущенная свежая сметана -- "крэм"! -- с сахаром и кусочком сливочного масла, с хлебом, апельсин, папироса. Мог бы гречневых блинов, вчера заказал на улице, баба французская пекла, похожи на деревенские наши, 20 шт. -- 20 фр. -- получил, возвращаясь с пером, и не ждал, не выношу "хвостов"! -- вчера и сегодня ел, разогрев в паровой ванне, с маслом и горячим молоком, -- за сметану: сытно, вкусно, очень! Но лень делать им "баню". Есть и мед, и сухие бананы, сегодня друзья купили для меня, "по случаю", -- витаминно и сытно! Есть бисквиты, "дрикотин", которые мне вернули! -- но у меня кроме твоих -- есть. Тебя должны дождаться "бретонские крэпы"! Есть сардины, но они должны тебя дождаться, но у меня и помимо твоих -- есть, -- раритэ! Есть масло, грецкие орехи и миндаль, должны тебя дождаться! -- вместе будем, изюм есть -- один я буду! -- тебе не дам. Мог бы манную сварить, есть и молоко, но лень возиться. Есть хорошее вино, но... лень открывать бутылку Сент-Эмийон, -- хорошее бордо. Есть мюска, коньяк... -- не посчитай за алкоголика! -- но... мне не пьется. Чай есть, крепкий, но я хочу покойной ночи, есть и какао, но я... не хочу возиться, мешать, ошпаривать... -- я его умею _д_а_т_ь_ -- как шоколад! Ты видишь, милая детуля, ско-лько у меня этого -- _е_с_т_ь! -- чтобы есть. Я хорошо кормлюсь. А когда приходит "няня", кормит или блинцами, или оладушками, -- вот, в пятницу поставит на дрожжах и -- с медом, или сахаром посыплю. Сварит суп из квэкера, густой. Или -- рагу, дня на два. Нашел "черничный сок", вот и кисель! ну, рис к нему. Я, Оля, хорошо кормлюсь, много лучше многих, и -- разумно, -- режим! диета! Люблю омары, лангусту -- и иногда и разрешу, но доктор не рекомендует. Устрицы люблю! и... ры-бу! Но... надо сейчас же, тогда вкусно, а без Арины Родионовны -- нет, не люблю возиться, чистить... не выношу! Лучше картофель, под бешамель. Или -- "фри", но... не дает диета. А теперь, выкурив, -- к "почтенному".
   Но и тут не могу к "почтенному", -- ложусь спать, I ночи -- 5-ое, февраль, утром нет письма твоего: пустое утро. Еду по русским лавкам, искать запасов. Консьержка дает письмо о. Дионисия. Читаю тут же. Ми-лая, родная, девочка светлая, чистая моя. Ты -- мне -- вязала! Целую твои ручки, золотые! От счастья обезумел. И -- масло. Тронут заботкой твоей, но у меня _е_с_т_ь, _в_с_е_ есть. И папочкин некролог? Благодарю, чистая моя звездочка, ка-ак благодарю! Все получу в воскресенье. И позову к себе этого молодого монаха... я знаю, _к_т_о_ он. Его отец писал в жидовской газете "Последние новости" (капитан Лукин608), продался за гонорар. И монах постеснится ко мне приехать? М. б. я бы угостил его, радушно. Я хотел бы, чтобы он видел, как я живу, и рассказал тебе, родная. Ко мне митрополиты заезжали, не гнушались. Ну, да черт с ним... если и не приедет. Я все же навяжу ему для тебя, что хочу. А я хочу. И ты получишь. Ты получишь, что я нашел, чего нигде уже не найти, я достал у _ч_и_т_а_т_е_л_е_й, для _с_е_б_я_ сбереженное. Они уделили мне. Ты получишь... вя-зигу! для (2--3) пирогов. Ты давно не ела этот "деликатес", -- не знаешь? У мамы спросишь. Ночь мочить. Варить часа полтора, не допустить до "клея", лишь до прозрачности, пропустить в машинку или порубить. Это -- если положишь сезонных ваших селедочных филейчиков, -- судака не найдете, -- чудесный пирог, добавить рубленые яйца. Видишь какой я гастроном? Сегодня мне моя новгородка спекла кулебячку, -- это для монаха, на случай: я хочу затащить его, подлеца, и -- даже наградить книгой. Д_л_я_ тебя. В_с_е_ -- для тебя. У меня теперь _в_с_е_ -- только для тебя. Сам я живу -- только ради тебя, для тебя. Живу тобой. Но зачем такие отчаянные письма? И запоздалые. Вчера... с капелькой крови, из пальчика порезанного. Олюша, я снял ее кусочком хлебца сырого -- и приобщился... тобой! Как вку-сно, Олёк! О, ты не знаешь еще: мне все в тебе свято, все, все, ты даже не воображаешь... ты бы в глупый ужас пришла, если бы я тебе открылся, до чего все твое мне свято, твои все... кровки! Молчу. Молюсь на тебя. -- Еще: достал редкость -- твою родную... клюкву! Ты кисель забыла? Я нашел, для тебя, детка. Чу-дом! Клюквы нет три года. Но... нашел -- сбереженный экстракт, чудесный, -- сейчас испробовал на опыте. Ну, дивно. Способ приготовления: на пузырек эстракта -- 12--13 объемов воды, выйдет 3 большие тарелки. Сахару надо как следует. Ну, картофельной муки, понятно. Аромат цел. И витамины целы. Клюквенный морс можешь. Противо-скорбутное! Оздоровляет тело. На здоровье! Еще -- попробую завтра -- шоколадные конфеты. Еще -- тоже случайно -- чернослив! чудесный. Пожуй, это _н_е_ изюм! Сделай картофельные котлеты, что ли, угости маму. Да, "Пути Небесные" -- я _н_е_ думал отнимать у тебя. Тебе обе книги дороги? Я счастлив. Маме я могу послать 3-й. Монах не возьмет, пожалуй! Оля, твоя открытка -- отчаянная, от 22.I. Я _в_е_с_ь_ твой. Оля, забудь о чепухе с "повестью жизни". Как ты смеешь сомневаться в себе?! называть себя -- балластом? Ты -- с ума сошла?! Ты... не нужна... ни-кому?! Ты -- _с_е_б_е_ самой нужна, _м_н_е_ нужна! Без тебя -- меня не будет. Помни, я правду говорю. В письме вчерашнем, с каплей, _ч_т_о_ ты осмелилась сказать! "Не могу ничего написать"!? Чушь! Ты _в_с_е_ напишешь. Все преодолеешь! Предсказываю тебе. Поверь в себя, мне поверь, чудачка! Ты -- _с_и_л_а! Не бойся, в преодолевании-то и радость. Пиши так, будто рассказываешь самому дорогому, кого не можешь обмануть, -- как бы со-вестью своей пиши. Ведь ты же _т_в_о_р_и_л_а, в письмах! И -- ка-ак! Ольгушонок гадкий, не смей принижать себя! Не позволяю, я, я, -- а я _н_е_ ошибаюсь. Я -- тертый, о-чень. Все считались в былых жюри с моим решением! Я открывал дарования, и не ошибался. И -- ставил крест на "наглых", на пустобрехах... -- и никогда не обманулся. Бунин со мной повозился из-за своих "любимчиков", которые ему "песни пели", в глаза. В Москве, эн когда! Звали меня -- "кипучим", "неистовым" 608а. Я был неумолим, раз дело доходило до моего искусства. Я его берег в других. Оля, ты -- все можешь, мне поверь! Это не моя любовь говорит, это -- моя правда. Не будь правды, я не толкнул бы любимую больше всего в свете -- на разочарование. Ты будешь писать, я тебе дам силу, _т_в_о_ю. Я тебя всему научу. И ты это поймешь с полслова, _к_а_к_ надо приступать. Да ты же _с_а_м_а_ уже можешь -- _в_с_е! Купальщики, не умеющие плавать, велосипедисты, не умеющие ездить, не смогут уловить, точно, миг, когда они _у_ж_е_ _у_м_е_ю_т. Так и тут. Неудачи... -- прекрасно. Еще проба -- прекрасно. Еще... -- отлично. И -- п_о-ш_л_а-а... -- и -- уже не оторвешься. Пиши о детстве, -- о чем хочешь. Ты -- умна, шельмочка, затмишь всех, вот тебе мой суд. Ты умеешь -- _в_и_д_е_т_ь, воображать. У тебя _с_в_о_и_ слова, и будто _с_в_о_я_ манера, в ритм твоему _м_и_р_у. Пойми, _т_а_к_о_г_о_ нет ни у кого! Ты непостижимо сложна-богата! _Ж_и_в_и_ в творчестве твоем -- и только. И как же будешь страдать им, и как же будешь им счастлива! Сны пиши, что хочешь. Видения ночные. Напиши "Церковные цветы", ваш праздник. Я тебе сознательно предложил труднейшее -- "Восточный мотив", но ты не хочешь в него _в_ж_и_т_ь_с_я. Да, трудно, но тебе -- по силам. Напиши, как Сережа едет к невесте, -- допустим... -- и везет "ландыши"... -- и -- что было с ним, как отморозил уши, и заморозил ландыши. Как отогревал их на снегу. Плети, выдумывай, смеши даже. Все -- для практики. В твоем опыте -- бездна тем. Да одна поездка с шефом -- не оконченная, оборванная умело... -- продолжение следует! -- на телефонном разговоре с вокзалом: "спальные места!" Изволь досказать, иначе я рассержусь. Я теперь очень крепок, никакие "рискованные места" меня не шатнут: я тебе верю, Ольга, -- дай же мне чуть потерзаться ревностью о... тебе! Оля, Бога зови, молись: "Господи, дай мне _в_о_л_и, радостной воли к работе!" Все. "Благослови, Господи!" И не смей больше писать "отчаяния". Я тебе столько написал, а ты все не получила? -- _т_о_г_д_а_ еще не получила. Теперь -- с тобой. И ты -- в тревоге? что я "форсирую"? Нет, делай так, как _м_о_ж_н_о. Одного страшусь: увидишь меня -- и отвернешься, разочаруешься... -- Но я -- для себя -- я уже себя связал с тобой. Ты не жалей меня, ты о себе думай... Теперь не все смогу дать тебе, как бы хотел. Но будет -- _в_с_е, для тебя, творящей. А в России -- _в_с_е, _в_с_е. Ты _в_с_е_ мои права получишь, и сделаешь, как _н_а_д_о. Ты любишь мою сущность? Она -- верна, ты не ошибешься в ней. Она -- в книгах. А в жизни... я -- по тебе, Олёк. Только _н_е_ молодой. Но ты... особенная. И мое письмо, где я остерегаю тебя, не порывать безоглядно... я хотел бы взять назад. Но совесть мне не позволяет. Взвесь _в_с_е. Мой "уют" скромный, без лакировки, без "бобрика". Пока, да. Т_а_м_ -- было бы _в_с_е. Но ты -- особенная, ты -- от Храма, Оля. Ты -- чудесна. Как люблю тебя, и как я недостоин тебя! -- Еще пошлю духи: "Сирень" и "Душистую фиалку", жаль, "Жасмина" нет, редкие это, вышли. Еще: бретонские крепы, их надо подсушить, тогда чудесны. Еще: бисквиты, с сюрпризом. Тоже подсушить. Еще: "сухих бананов", это не изюм, увидишь. Угощай твоих. И -- прошу -- _ж_и_в_и_ духами! Не храни. А грушку-ту? Оля, все съешь, я для тебя все старался. Возьмет ли монах посылку? Ну, постараюсь -- раз -- очаровать его. Он, должно быть _н_е_ читал меня, несчастный. Писал ли тебе? Романовы меня читают, любят: Ксения, Ольга тоже. Вчера у Герлэн хотел бы все купить для тебя. Когда я попадаю в хороший магазин -- все хочу купить, когда в хорошем настроении -- я расточитель по природе, шалый. А когда люблю -- всегда в хорошем настроении. Оля знала это. И сердилась. Однажды я у Эйнем накупил на 100 руб. всяких коробок. У Елисеева -- кульки закусок, на 20 чел. -- что на глаза попало. Люблю... это только 2-й раз в жизни, но оговорюсь: такое, как с тобой -- впервые. Тогда я любил сильно, светло. Теперь я люблю не только сильно и светло: теперь я _с_о_з_н_а_ю, _к_а_к_ я люблю. Пьют вино по-разному. Теперь я пил бы -- пью! -- понимая, что пью чудесное вино, не только пью, но и сознаю, что пью со вкусом, что понимаю и ценю, что пью, _к_а_к_о_е_ вино пью! Ты, понятка, все поняла, ты -- мое _в_и_н_о_ _ж_и_в_о_е! Мы оба пьем и ценим _н_а_ш_е_ вино, мы пьем друг друга. И как же небывало-странно! мучительно и -- сладко, -- я. Ты... тоже? О, прекрасная моя Олюша... как хочу с тобой молиться! Если бы -- в глухом монастыре, твоем, из костромских, весной, в посту... в елках бы идти, в березах, талых... галки кричат весенне... капель родная... -- и я держу тебя, и звезды над нами... мы от всенощной идем... куда-то... в теплые покои... там лежанка, жарко... там твоя белая кроватка, Оля... я приношу тебе горячий чай... просфорный хлеб, как на Валааме... -- я ножки твои кутаю, я сижу у твоей подушки... сердце слушаю, твое, как оно ровно бьется, и теплоту твою целую... и шепчу -- люблю... о, моя девочка, моя родная Оля... как мы чисты, как мы хорошо с тобой говеем... завтра будем приобщаться, после исповеди. Грехи? Нет у тебя грехов... мечты... И солнце же какое завтра! и -- в ветре, вешнем ветре, березы плещут голыми ветвями... и лужи, лужи, в солнце... Ах, Олечек... глаза твои, в них небо, _с_в_е_т! Целую, всю целую. Твой Ваня
   7.II -- Завтра к о. Дионисию, за твоими дарами, святыми! О-ля-а-а! Как жду твоего светлого, ласкового письма.
   3-е письмо с отрывком "Куликова поля".
   Оля, прости -- все прерываю. Читай, спустя, сразу. Больше не буду прерывать т_о_б_о_й. Все -- ты, каждый миг -- ты!
   Оля, неужели ты у этого "батюшки"-молокососа будешь исповедоваться?! Какие это па-стыри! Были, твой папочка! У таких -- профанация. Это -- карьеристы, через Евлогия609!
  

145

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

5. II. 42

   Мой дорогой, мой милый Ваня!
   Ужасно изорвалось все сердце: и за тебя -- за твои тревоги обо мне, и за всю "запутанность"; -- и так все время рвусь тебе писать, а как назло не удается. Подумай -- негде. У меня холод, мыши (последнее съели одеяло, 2 простыни и еше байковую подкладку на матрасы), а в остальных комнатах я никогда не одна, а хотелось бы спокойно, надолго сесть за письмо. Пишу урывками. Душа вся изныла. Ваньчик, я получила твое письмо от 24-го на меня ("р_а_з_у_м_н_о_е"), с "предостереганиями" в решении и т.д. гораздо раньше, чем те, что на С. были посланы. С. застрял у нас из-за заносов снежных -- не проехать на автомобиле было. Когда я получила это "разумное", то у меня поднялось странное чувство и я тебе о нем писала (не послала). Мне показалось, что ты испугался меня, что ты вначале, в письме от 23.I, на которое ты ссылаешься, хотел меня заверить, что не "гнушаешься" мной и как яркий пример этого, снова стал говорить о нашей общей жизни, но что потом ты испугался меня, испугался возможности моей "измены" тебе, "порханья". И оттуда эти: "считайся и со своими свойствами", "может быть начнешь снова искать", и (в еще раньшем одном письме) "и я смущаюсь, мне страшно". Я тогда это последнее не могла понять, -- почему и чего страшно. Я оставила письмо лежать до прихода от 23.I. Когда я получила все (4), то вижу, милый Ваня, что 24.I ты был все еще, или снова чем-то уязвлен. Правда ведь? М. б. мое письмо опять тебя растревожило, или думы? Ванечек, одно еще меня задавило болью тупой в твоем письме от 24-го; -- это, что ты говоришь: "может быть пока не надо порывать окончательно с А., чтобы не отрезать пути обратно"? Ваньчик, ты понял это? Что это мне? Я никогда, мой друг, никого не придерживала и не придерживаю "на всякий случай", "про запас". Для этого надо быть какой-то совсем иной, да и партнера уж очень мало уважать, по-человечески относиться. Я этого бы не могла. И если я не ушла от А., то не потому, что мне _н_е_к_у_д_а. Я бы не побоялась труда. Я же писала, что хотела на пробу поотойти от дома. Я не сделала этого, т.к. не нашла ничего, но это не значит, что некуда. Я всегда могла бы уйти, но тут те соображения, вернее, та мука, о которой я так давно писала уже!
   И вот еще что: я никогда (* м.б. ты не поймешь меня, -- огорчишься, подумав, что мало бы любила. Но это не так. Я, м. б., умерла бы с горя, от любви к тебе, но семьи бы не смогла нарушить, если бы таковая была. Это уж просто мой характер. Но у меня нет ни семьи, ни такого великого брака...) бы не разрушила брака-Таинства, для кого-нибудь _д_р_у_г_о_г_о_ и тем более для "порханья". -- Понимаешь? Если бы мой брак с А. был _Б_р_а_к_о_м-Таинством, то при всей любви моей даже и к тебе (сердцу ведь приказать нельзя, -- себя сдержать можно, но сердце мое полюбило бы тебя все равно, будь я даже в _Б_р_а_к_е, ибо ты -- моя Душа!), при всей трагичности этого положения, я бы не расторгла Брака-Таинства. Ты пойми меня, друг мой, что это уж такое свойство души моей, -- я измучилась бы.
   И если я все же сочла возможным тебе "открыться" и затем так писать, как я писала, то это только потому, что совестью моей, душой моей знаю, что я могла это сделать. Без укоров совести!
   Ибо _Б_р_а_к_а, брака-Таинства, того брака, который я бы не решилась разбить, -- у меня с А. _н_е_т_у.
   Говорю это не потому, что хочу этого, что тобой увлечена, но потому, что это действительно так и есть. Причины, удерживающие меня все же тут -- другие, -- ты знаешь, как все сложно. Но иногда мне все же думается, что состояние, в котором я пребываю, становится еще сложнее всего прочего и тогда я, в порыве этих дум, тебе писала, что кажется решилась бы на "просто убежать, уехать к тебе и остаться". Я, видно, много тебе писала такого, в письме от 1.I. и т.д. И мне, конечно, было больно, что ты _н_и_к_а_к_ на это все не отозвался. Я даже точно не помню что писала, но сердце знало, что много было и боли, и любви, и ласки, и... вопросов. И ты до-лго не сказал ничего... Это _н_ы_л_о.
   И вот ты вспомнил мне письмо 2-го окт. Мне показалось, что им, этим от 2-го окт., ты себя "ограждаешь". Не знаю, м. б. не верно все это. И знаешь, Ваня, что всего вернее и... безнадежнее? Это: сколько бы мы о том не толковали, кто из нас встречи хочет, и кто нет и т.п., -- все равно это не в наших силах, не в нашей власти. Мы м. б. напрасно тревожим друг друга всем этим. Ты, правда, можешь считать -- я по всей, по всей вероятности н е приеду. Я не смогу приехать. Мне ведь так же, как и тебе, трудно, или невозможно получить визу. Ты мне зло заметил, что тебе "не так легко разъезжать, как голландцам". Но это не верно. Мы же в этом все уравнены теперь. Разницы никакой. Только та, что женщине еще труднее дают. На ярмарку я не поеду. Тоже потому, что не могу. Кстати: разве такой грех, что я сказала "месса"? Ты же тоже иногда некоторые слова говоришь по-французски, но это все ерунда.
   Ванечка, мой родной, ты все еще меня не видишь, не той видишь. Я не небесная, но самая простая, но не плохая, как ты рисуешь. Не для того, чтобы "обсуждать" твое "разумное" письмо от 24.I, но для уяснения тебе меня: что мне что-то бы могло "не приглянуться", "захотела бы в свой уют-удобство". Ваня, трудно мне говорить даже, когда так все наоборот! Мои удобства?! 1) ты их, верно, очень преувеличиваешь, 2) я вещи жизненные ценю иначе, иной ценой. Работы я никакой не боюсь. Я лучше, уютней, дома себя чувствую в нашей, простой обстановке, в русской.
   Мы сами-то по себе жили очень просто, порой нуждались, но были всегда бодры. Говорю об изгнании. Писала я тебе или нет? Что на моей свадьбе, видя всю эту гремящую пустоту, я прямо остро почувствовала, что утрата эмигрантской доли со всей нуждой и тяготой, промена ее на всю эту мишуру, мне болезненна. И сказала И. А.: "Знаете, И. А., мне жаль нужды моей эмигрантской!" И он это очень понял. Ваня, я ничего не боюсь. Я презираю "удобства"! В их "удобствах" -- нет удобства души, -- душе неуютно. О, как хочу я написать, много... про это!
   Я бы боялась только одного: -- мне надо поправиться. Я пока тебе ничего о своем здоровье писать не буду. Ничего, идет, не больна. Мне кажется, что малокровие у меня сильное. Буду лечиться. То, что ты излагаешь в письме (24.I.) -- все разумно. И я считаю, что для тебя очень была бы встреча и личное знакомство. И особенно после моей глупой "повести". Ты пойми, что не внешнее важно мне. И оставь этот вздор, который ты о себе часто повторяешь!!
   Но у меня тоже есть некоторые пункты, о которых надо было бы только _г_о_в_о_р_и_т_ь. Ничего общего с твоими "недостатками" не имеет! Уверена, что во всем сошлись бы душой! Одно меня иногда колет, больно жалит в тебе -- это то, что ты, доверенными тебе от полноты сердечной, интимными вещами, в минуту раздражения колешь меня. Это бывало не раз. Например: "а скажи-ка лучше, что было 9 июня 1939 г." Я бы хотела, если бы Бог судил так, жить с тобой так, чтобы все тебе смочь сказать. И верю, и знаю, что так бы и было!
   Господи, Ваня, случилось что: мама упала с лестницы во дворе -- расшиблась ужасно. Перерыв сделала поэтому, послала тебе открытку об этом, чтобы не волновался. Теперь продолжаю. Маме чуть лучше.
   Да, так вот, Ванюша мой, все, конечно, очень важно, важно все взвесить. Я согласна. А разве я не взвесила? Я тебя знаю! Но ты меня, я чувствую, неверно представляешь себе. Милый мой, родной, я не могу ничего тебе сказать и "ответить" "о плане" твоем. Нечего и говорить, что всю меня он захватил радостью, сердце мне захватил, но... что мы можем сделать?! Мы совсем бессильны! Видно, надо мириться с тем, что до конца войны мы не увидимся. Но если бы (!), -- то я думала, конечно, не к тебе, а где-нибудь нейтрально остановиться. Не из-за сплетен обо мне, но так для тебя лучше, думается. Но это все мечты лишь. Увидимся ли мы? Не знаю. Ванечка, ты для меня единственный! Я же тебя знаю! И думаю, что _л_ю_б_я, можно обойти все, что больно бы могло коснуться другого. Я думаю, что любя, истинно любя, нельзя делать больно, серьезно больно. И все то, чем мы друг друга "колем" иногда, все это оттого, что мы далёко друг от друга. Это же все совсем иное! Я решила, что надо все, все говорить совсем прямо, а воспринимать все совсем просто и тогда все будет ясно. Давай так жить! И потому я тебе прямо сказала, чем ты мне делаешь иногда больно (примечание о 9 июня 1939 г.). И ты мне прости, если я что-нибудь делаю в этом роде и скажи, чтобы я так не делала. Будем совсем откровенны... Мне не хотелось бы касаться еще раз моей "повести" и всего.., но должна, т.к. ты, мой родной, не понял меня. Я не сравнивала твой поступок с ......... {Вероятно: с подлостью.} N. Но сказала, что "письма твои производят на меня такое же действие"! Это совсем другой разговор. Открытка твоя 31.I была мне меньшим кинжалом в сердце, нежели письма. В письмах ты прямо сравнивал меня с... грязью. Ты сказал: "если бы я стал твое давать Дари, то это было бы ее провалом," "Дари целомудренна при всей ее страстности и не стала бы кататься по земле" и т.д. Я тебе это пишу не в укор, но лишь уясняя, что я не преувеличила ничего. Ты даже запретил мне ревностью объяснить! Помнишь? Письма были мне, правда, приговором. Мой родной Ваня, прости меня, что глупой "повестью" моей я так тебя разбередила. Я, описывая незначащие факты, тем самым уже, что их брала, давала им вес.
   Ты пишешь, что веришь мне без доказательств. И потому я хочу тебе их дать. С N.: он написал письмо на 16 стр. к родителям и ко мне, где признавался в подлости своей, где просил мне верить, молиться за меня и на меня, сообщил, что оставил мысль о самоубийстве, т.к. только живя может еще изгладить свое преступление против меня. И если бы нужно было его какое-либо участие для моего покоя, то он всегда начеку, без всякой надежды меня хотя бы увидеть. Длинное послание, если хочешь, то выписки сделаю. И еще: письма священника того, о котором писала. Он был другом N. и моим духовником. Он знал все, т.е. все мое "н_у_т_р_о", вплоть до моих мучительных разборов совестью всего, каждого помышления даже. Его характеристика меня, моей души, его обозначение: "все произошло от чистоты сердца Вашего". Он утешал меня, уверял меня в моей исключительности (в смысле чистоты как раз) в XX веке, указывая, что я поплатилась за наивность свою. И т.д. и т.п. Если хочешь, пошлю. Выписала бы сейчас, но длинно очень. Писем надо искат иного письма...). Эмерик трогательна, хотя она конечно и для себя старается. Но это же понятно. Да и судить нельзя. Молодец, что хорошо перевела. Я хочу очень скоро, на днях, уйти в работу. А пока не теряю времени и кое-что рисую. Лилии мои (на большом листе) натуральной величины, все 7 -- очень мне нравятся. Думаю подобие им: т.е. они же, но по новому методу прокладываю фон и оставляю только рисунок белым. Должно получиться очень интересно. Затем есть у меня идея одна, кое-что сделала. Хочу маслом. Хочу себя попробовать (* сама вчера не думала, что сегодня почти закончу автопортрет. 28.VII.46.). И Пушеньку, когда получу фотографии -- она слишком жива -- подвижна в натуре, нельзя уловить. Ее мать тоже ни разу ее не могла схватить. Подумай, они [до сего дня] сидят в Амстердаме -- их водят за нос, видимо аэроплан не в порядке. Но мы уже распростились. Сегодня я была на одной картинной выставке. Какая дребедень творилась в послевоенные годы (1914--1918), что-то вылупится теперь?? Право, смелость даже берется, как поглядишь на всяческую бездарь. Ведь я работаю-то урывками, а это все -- профессионалы. Относительно машинки я спрашивала... "Да... чинить, конечно чиним, но это плохое дело, если Вы с починки начнете". Вот что сказали. Советовал покупать новую в Америке. А наши американцы не очень берутся. Посмотрю чего добьется Ксения Львовна. Она может ее отдать в багаж и за мой счет отправиться на вокзал на автомобиле, а здесь я ее встречу тоже на автомобиле. Но почему-то я на нее не рассчитываю. Пока что я займусь переводом "Богомолья". И хоть чуточку (на пробу) "Въезд в Париж". Для И. А. От него ни звука. Жду не дождусь, когда уйду в работу. Свойственнички раздули морды, т.е. по-за спин действуют. Знаю от Енакиева, который их насмешки слыхал. Вернее не их, а одного флюнта606, который однако говоря так, видимо рассчитывал найти подходящую почву. А мне и на руку: отойду от всяких их приемов и однако время выгадаю. Никого не позову больше. Пошли к черту! При разделе себя гнусно показывают, а т.к. я их насквозь вижу и то, как они своего брата (витающего) облапошивают, то и злятся на мои глаза. Хотя пока что про раздел я еще ни слова не сказала. Но не побоюсь, если надо и сказать смогу, что жулят. Им поперек горла, что не они получат имение. Как мелки люди. Меня эти "черепки" никак не волнуют. Задевает только то, когда так ползуче хотят тебя дурой обвести. Ну, этого-то я не потерплю и скажу, что вижу их насквозь.
   Да, люди, люди! Ничего нет приятней, как сказать гадость про подобного себе или учинить ему неприятность. Ты вот пишешь, что А[нна] В[асильевна] перекрестилась, а эта же А[нна] В[асильевна] не постыдилась наврать на меня, что я тебя "порочила". Она же врет. Ее даже и духу-то и не было уже, когда я в ванной комнате (одна будучи) сказала идиоту Серову. Мне эта же самая А[нна] В[асильевна] совершенно другое пела. Вот и разбери. Но мне наплевать на нее. Это к слову. Интересно, до какой поры Меркуловы еще "любят", и когда они начнут находить мои пороки? Серов-то уже наверное клеймит и сейчас. Его видимо не было в церкви в Ольгин день. Ты ничего не пишешь. Конечно, мне не надо было с ним никак говорить. Он же оскорбил меня, сказав это: "Мы, друзья, знавшие О. А. -- оскорблены". Надо мне было хорошенько оборвать его на этом. Нет, я знаю, на что он зол: ты одобрял уход его "Марго". Вот он и не может переварить. Да, ну его к шуту. Не понимаю, как эта вся ерунда привертелась к письму, когда я даже ничего и не думала в этом направлении.
   28.VII.46 Сегодня кончила лилии (но бумага плохая, тонка слишком -- не эффектно), крючит бумагу. В 7 ч. уже была за работой, начала даже не умываясь. Это у меня так всегда. Запой! -- Боюсь, что теперь ухну с головой и не достать меня. На все -- наплевать. Могу не есть -- не пить. Так было давно-давно 16-ти лет, когда начинала рисовать в школе.
   28.VII.46 Ванечек мой дорогой, сегодня запоем рисую. Только к столу на несколько минут выходила, мама и готовила. А я как обалделая за мольбертом. Да, да, за настоящим мольбертом! Писала маслом (впервые!) свой портрет. Пока что... ничего. Глаза и вообще верх недурно. Очень недурно. Рот как будто начал удаваться. Мне самой нравятся некоторые эффекты, пятна, передают удачно кожу, мой тэн {Цвет лица (от нем. Teint).}, что-то такое мое. Глаза живые. Пишу в натуральную величину. Масса удовольствия. Единственное, что плохо -- это выражение напряженности в работе передаешь невольно и портрету. И это взглядывание в зеркало... часто теряешь направление, увлекаясь чем-нибудь отдельным. И меняются пропорции. Себя писать очень трудно. Моя жесткость в портретах все еще не избыта. Отчего она, не понимаю. Пейзажи и цветы у меня, напротив, очень нежны, мягки.
   Что-то надо уловить и усвоить. Сегодня за портретом думала о тебе, о письмах твоих, о стихах твоих... о тебе... о тебе. И захотелось что-нибудь тебе послать на радость. Шутя, буквально в 5 минут, вызвав в памяти то, что думаю, ты зовешь "восковкой-любкой" -- бросила на бумагу. Мне представилось, что они именно на твоей серо-фиолетовой хороши должны быть. Как ты их находишь? Это то, что ты имел в виду? Надпись в "форме", т.к. ты конечно кому-нибудь показать захочешь, как и ягодки. На земляничке ты сам подставил "те" к "прости" -- "за бездарь". Ничего, что в "форме"? Мне чудятся эти обе свечечки, и лиловенькая, и дурманная, очень свежими, сорвать хочется. Стебельки сочные. Помнишь? Я-то их в последний раз девочкой 10--12 л. видала. А вот живут в памяти. Если портрет не испорчу, а хоть по меньшей мере таким же закончу, как он получается, то в рамку вставлю. Я до болезни хочу работать. Буду в "перемены" рисовать тебя из сердца, а все главное время для работы, пока не выйдет. М. б. несколько дней не смогу много писать. Вот сейчас у меня глаза просто режет от 14 ч. рабочего дня. А оторваться не могла. Сейчас уже 12 ч. ночи, а так хочется поболтать с тобой. Я знаю, что гораздо лучше могу кистью теперь, нежели год тому назад. Портрет пишу прямо краской, без рисунка предварительного. Это я подсмотрела у скульптора эту манеру. Чище выходит и интересней. Пишу себя в русской блузе.
   Ванюша, не шли бумаги (я получила коробку американской), -- а то я буду слать обратно. -- Ах, Тоник, Тоник... Ну, ты поймешь о чем я... какие искры, какой пожар. И правда, что бумага и почта загорятся. А ты пойми меня! Какой странный удел! Я не старуха ведь и полна еще жизни и силы, и все время так должна себя держать. И я знаю, что так для чего-то надо. Ах, Ваня, ты в суете и каком-то дурмане, так и не угадал меня подлинной. Только, однажды... чуть-чуть я рассказала тебе о моей сути. О том, как я представляла себе любовь, какой я ее хотела. То было детство и ранняя очень юность, но "сердце и душа не стареет", и я по сию пору в главном такая. В моем аскетизме я нахожу великий смысл. Я знаю, что собираю себя для большого, для большего. Ты превосходно выразил то же в "Wickenburgh'e". Если бы я была _р_ы_б_а, то и цены бы не было тому, от чего я берегу, отнимаю силы, сосредотачивая их для другого. Ах, да ты поймешь. Как я болезненно иногда ищу красоты в чистоте. Как я нашла тебя в "Неупиваемой чаше". Именно ради этой чистоты... Отступления-уступки... Это именно у-ступки-ступеньки, на которых я или топчусь на месте, или спускаюсь по той лесенке, которой хочу пройти вверх. Я никогда такой не бывала и не бываю, какой ты меня видел. Можно бы очень жалеть об этом (что показала искаженный духовный образ), если бы я не уверена была, что ты поймешь. Я очень много мучилась и в страданиях как-то созрела. И это ты тоже наверное поймешь. Теперь я переполнена до краев волей к работе. Мне только капельку тишины. Иногда даже не хочу приезда Ксении Львовны. Помешает. Теперь тоже много мотивов и для красок. Богатство! А еще от Парижа сколько осталось! Ждет череда.
   И я всегда знаю, когда "зрею". Тогда для всего -- и для красок, и для пера. Это чувствуется. Напиши мне точные слова Зеелера. Дамы -- мне мало значат. Сегодня мне снилась какая-то тетрадь, и кто-то сказал: "это "Няня из Москвы" в переводе каком-то". И так волновалась ночью, что проснулась. И вот, ты сегодня мне о "Няне" пишешь607. Ванечек, и за что ты только меня любишь?! Мне даже страшно. Я недостойна. Нет, не думай, что я плохо к тебе, или недостаточно хорошо, как бы ты хотел, но просто: для тебя нету достойных. Как я рада, что тебе по сердцу моя березка. И как я быстро ее вынула из себя. Так и хотела, чтобы светло тебе было при думах о покойной. Как ты решил с иллюстрацией "Лета Господня"? Дал согласие? Сегодня видела много картин Пикассо608, -- прекрасных тоже. А что с ним теперь? С ума спятил! Одну -- ваза на фоне синем (О, каком!!!) с розоватыми, блёклыми цветами -- могла бы скрасть, кажется.
   Я помешалась на определенном синем цвете! Как бы я его хотела передать! В Париже все-таки масса чего посмотреть художнику! В моем "журнале для хозяек" идет серия статей о Париже под названием "Из страны мечты". Когда читаю и смотрю на иллюстрации, -- то сердце заходит... Думаю, как и у тебя. Так же как когда мчалась с Porte de St. Cloud. Каждый раз... О, это вовсе не "телесная влюбленность". Нет, нет. Я тебя душой ценю выше, больше, полнее, когда ты -- Илья. О, не [конец], нет конечно. Ну, пусть дорогой Тоник... он очень чистый!
   Я люблю Виктора Алексеевича... тоже. Я всех твоих люблю, -- они чисты. Вагаевым бы не увлеклась. У него слишком блестяща внешность, всяческая. Это мне всегда как-то мешает. Предубеждение, что ли. Вагаев был бы мне незрел, слишком еще "бродивший". Но Виктора люблю. Тебя -- писателя я душой нашла в "Неупиваемой чаше". Ее я первую прочла. Я потрясена была тогда. И утешена. Я увидела свет в грязной жизни. И помню, сказала: "Значит есть же такое, чего я искала, и даже теперь, среди грязи, т.к. Шмелев наш современник". Ты дал мне силу верить в существование чистоты. Тобой дал. И м. б. скольким, скольким... И теперь Ванюшечка, я трепетно люблю твои чистые движенья ко мне. Как я тобой счастлива таким! Мне так радостно... Я понимаю и конечно "прощаю" и другие письма. Но то -- не главное. Через него я прохожу. Другим, вечным -- дышу и живу. Обнимаю, твоя Оля
   [На полях:] 29.VII.46 утро Письмо от Ксении Львовны.
   Ванечка, голландская таможня не позволяет ввоз вещей свыше 25 гульденов. Или надо доказать, что я не вхожу ни в какие денежные обязательства принимая такой подарок. Хочу просить Ксению Львовну заявить, что это не подарок и не покупка, а временное одолжение, пока ее муж не выпишет ее в Америку.
   Надо, чтобы ты заверил, что мне эта машинка необходима для работы, а не как объект продажи.
  

138

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   3.VIII.46
   Ванечек, беспрестанно думаю о тебе. Сегодня сны... всю ночь тебя искала. Приехала будто к тебе в Париж... огромная квартира, полна людей. Художники, критики, журналисты... Кто-то пишет портрет какой-то. Где же И. С? У ... (не помню, у кого сказали, но по чувству -- будто у Карташевых, что ли, или Меркуловых). И я тебя все жду и жду. Звоню по телефону, маскируя перед публикой, что будто сообщить хочу о коротком замыкании в твоей квартире. А короткое замыкание случилось будто в каком-то автомобиле, где ехал... жеребеночек. Звоню... подбираю французские слова... Тебя там уже нет. Ты у "тети". Какой тети? Юли? Звонить хочу Юле... но разве у нее есть телефон? Ищу ее No... роюсь в письмах, не нахожу... мучаюсь. Как бывает во сне. Один из художников должен мне окончательно сказать, могу ли я писать или нет... Он видел уже какой-то мой рисунок. Встречает меня в коридоре и кричит: "Работайте же! Работайте!" А я боюсь и замираю его спросить о моих способностях, и вдруг осеняет мысль: "Да он же видел уже мои работы..." Вчера перечитывала твои письма, многое оттуда, но все же и под впечатлением сна. Все время светло грущу о тебе. От тебя сегодня книжки... "Солдаты", "Иностранец". Я очень рада. Спасибо. Когда прочту, послать заказным? У тебя это единственное?
   Но не было писем. Но ты же все светлый, милый? И не пишешь просто так почему-то. Не в бунте же? Я боюсь бунтов. Какое дивное у меня к тебе чувство. Береги его! Не царапай! Вчера работала все присутственные часы в библиотеке, первая пришла и последняя ушла. Я в отчаянии от "Богомолья". Перевела за 3 часа в библиотеке и 3 ч. дома всего 2 1/2 странички, да и то не набело. У тебя невероятно русский язык, да еще с такими оттенками, как Василий Васильевич и Горкин. Все-таки, при самом гениальном переводу аромата твоего не будет. Не может быть. Прелесть "Богомолья" именно в этом аромате. И я спрашиваю себя: "Да поймут ли иностранцы это?" Это все нам дорого и ценно и понятно, а они? Нужно, чтобы этот аромат был передан, и чтобы им пришелся еще по вкусу. Иначе, -- что останется от чудесного "Богомолья"? Я переведу все же нескольку страниц для И. А., чтобы он судил меня на будущее для твоего. М. б. понятнее им было бы "Марево"? "Въезд в Париж" (полезно!!!), "Два письма"? Я отделаю несколько страниц набело и пошлю. Мне необходимы пособия, -- невозможно трепаться в библиотеку каждый день, -- масса уходит времени, и устаю. С 1/2 1-го до 1/2 7-го из дома, а работала только 3 ч., -- остальное в пути. М. б. И. А. вышлет словари. Здешний словарь безумно старинный -- допотопные выражения, а современного нет. Мне не хочется откладывать и своего. Боюсь состариться. Жизнь так коротка. Сегодня почему-то представилось: -- если я умру, то ты даже и к похоронам бы не поспел с визой. Так все волокитно. И ведь никто ничего не знает. Попытаюсь для Ксении Львовны достать поскорее визу. Ванёк, когда она поедет -- то мне ничего не посылай. Красок у меня теперь много акварельных, а масляных наверное и у вас нету. Мне нужен акварельный фирнис {Лак (от нем. Firnis).}. Но это не так важно. Ванечка, как нежно я о тебе думаю! Очень, очень нежно. Вспоминается мой приезд к тебе... второй... Помнишь, Юля была и, кажется, Брайкин? Помню все, все. Как Юля мне чай сготовила... мы с тобой пили. Кажется долго говорили. О звонке к Dr. Головину609, помню. Помню дождь был, а меня вез французско-голландский дипломат в машине. Везло так тогда. А сейчас в состоянии высшей восприимчивости... сны... чудные... Вчера сон: попала в Данию или Швецию... массу шоколада и колбас вижу. Думаю: это и это надо купить... Набираю всего, а деньги?.. Голландские. Смотрю, у меня масса каких-то чужих бумажных денег... и все похожи на почтовые марки с изображением шведского короля610, которого я, к слову сказать -- не уважаю. Дурак старый с голыми коленками в теннис носится. Проснулась и думаю... странно... с чего это Швеция?
   В почте утренней же... вижу мне с... точь в точь маркой моего сна... с королем шведским Dr. Klinkenbergh написал. Он массу там работал по операциям (это его вакат), а в свободное время, "когда был один, читал из очень особенной книги Ивана Шмелева. Удивительно большой талант. Но все же насколько подлинник прекрасней должен быть такого перевода. Я нашел много глубоких мыслей в этой исключительной книге" (* Перевожу точно его слова. "Читать из книги" -- показывает большее, нежели просто "читал книгу", -- так они о Библии говорят.). Я сужу (и в голландском тексте это еще ярче), что Эмерик, хоть и похвалена всеми, все же не дала того, о чем писал ты: "дала меня, -- облекла только во французскую обложку". Dr. Klinkenbergh, владеющий французским языком как своим родным, очень интересовался прочесть именно во французском переводе, и говорил мне еще раньше: "Я сразу учую, как переведено, не имея даже понятия об оригинале". Видимо, чувствуется все же перевод. Он пишет мне об этом вопросе специально, т.к. мы об этом говорили. Меня очень занимало, как она тебя поднесет французам. Но, попробовав переводить тебя, я вижу, как это трудно. "Пути Небесные" не так трудны, как "Богомолье", -- они хоть частично написаны "обыкновенным" языком (хоть и сверх-гениальным твоим), а ведь "Богомолье" все сплошь -- русский {В оригинале подчеркнуто волнистой линией.} колорит, да еще горкинский. Но все же трудно было и ей, безусловно.
   Я боюсь, что у меня вообще ничего не выйдет. И не хочу терять времени и для своего. Я должна начать. Посоветуй (ты опытен), с чего начать? Рассказы? Из серии ли клинической, или военной, или из детства в "Заветный образ". С романом погожу. Скажи скорее!! М. б. сперва схватить рассказы. Набить руку? Но душа горит больше иным. Портрет мой почти кончен. Сходство есть. Мама и Арнольд находят, что "это совсем я, только серьезна очень". Мама сегодня долго перед ним сидела, и потом пришла вниз ко мне и сказала: "Ты знаешь, ничего больше не трогай у портрета, -- он очень хорош. Это не для похвалы". Арнольд вчера тоже: "В конце концов это получился замечательный портрет. Ты его вделай в раму". -- Спросила: "Можно такое показать кому-нибудь -- скажем в гостиной повесить?" -- "Безусловно..." -- Арнольд занимался искусством -- он много понимает в живописи, видит недостатки. И очень строг ко мне, всегда смотрит с улыбкой (как мне кажется) на мои вдохновения. Не знаю, но просто как часто у своих не бывает пророков. Мама тоже так, по-моему, смотрела. После Парижа очень поощряет работать. Заболел Сережа, лежит в моей комнатке. Это единственный уголок, где он может лежать. А так-то он спал в гостиной. У меня нет опять рабочего уголка. Сижу напритыке. Я сама его уложила туда, т.к. ему доктор велел строго лежать. У него тоже ангина. Наверное, еще наследие Пушинки. Жар. Лежит и читает тебя. Ах, как я полна тобой... Если бы знал ты... Почувствуй. И никогда не сердись... Ты никогда не встречал ни у кого в жизни того, что во мне. Это так светло и высоко! Ольга Александровна любила тебя. Я знаю. Я не касаюсь ее памяти, но думаю, что эта моя симфония высшей любви, влюбленности, сознание сего (это только у созревших), причем отнюдь не прозаическая трезвость при этом. И при всей этой напряженной влюбленности в тебя -- высшая точка чистоты чувств, -- думаю, эта симфония редкость. Понимаешь: О. А. была влюблена в тебя девочкой-подростком -- тогда не могло еще быть такой зрелой оценки... Был сильный захват чувств, было, думаю, жадное (с тобой только так и могло) упоение любовью, потом, когда пришла глубокая, зрелая любовь -- прошла юная влюбленность. У меня же как-то странно: и 17-летняя девочка и зрелая женщина, и... аскет... Да, весталка. Но с каким отвержением всего... весталка. Какое горение души... Ни для какой Весты611 так не служили девы, как служит тебе моя душа. Все мое огромное чувство должно пропеть тебя... О, Ванечка мой, не сердись никогда... как ценно все то, чем живем. "От Череповца до Белозерска... бывало едешь-едешь..."612 Мне кажется, что все во мне: и Париж, и Череповец, и Белозерск, и Мценск... как он мне снился. Я почему-то уверена, что буду там. Поедем, Ваня! Весь мир нас не любит, наше. Не правительство наше, а все наше. И чем мы лучше, тем больше нас не любят. Как хочу туда. Безудержно. Ваня, я так туда хочу! О, если бы! Поехал бы ты? Неужели нет? Юля смотрит и чувствует совсем как я. Ты ее ценишь. На меня ты сердишься, когда я так, а вот она тоже так думает. Там слишком много дорогого, чтобы ото всего отказаться, только из-за головки. Она не вечна, а "остальное", главное-то, ведь _в_е_ч_н_о. Я хочу служить только нашему. Хочу туда ехать. Мне так хочется стать независимой от всех условностей жизни. Надо деньги для поездки. Я думаю, как бы мне с пользой заняться живописью. Прикладным? Зарабатывать, чтобы не быть связанной в поездках. Так неудержимо, неуемно хочу туда! Если бы автомобиль. И так из страны в страну... ты бы поехал со мной? Но сперва работать, работать!
   "Богомолье" (хотя бы пробно), -- письма наши переписать. Но главное начать свое. Я думаю, что обложка для "Куликова поля" должна быть отдана "Богомолью", а для "Куликова поля" -- иное. Для "Неупиваемой" у меня созрела тоже "рубашечка". Дивно должно быть. Все же внешний вид много дает читателю. Тебе понравится -- знаю. Жаль, что так мал формат.
   Ванечка, голубочек мой, как полно тобой мое сердце... Как голублю тебя. Ласкаю... Ванечка, будь всегда светел, радостен, будь уверен в Ольгуне. Ванечка, солнышко мое, светик мой... так радостно-грустно мне при мысли о тебе. Поцелуй Юлю от меня... Привет Меркуловым... Зеелеру. Этих чувствую как друзей твоих, верных. Хочу им сделать радость, дабы отразилась она и на тебе через них. Меркулов сам -- чистый-честный, положительный. Он тебе -- стена для твоего чудесного, тонкого мира в шумах и брызгах повседневщины. Я очень ценю его для тебя. Держись за них. Зеелер -- верный, четкий. Ему кланяюсь. Очень чутко люблю Н. А. Расловлеву -- голубиная душа. Ах, ресничка упала (* Это ресничка прикреплена лаком для ногтей. Светлая ресничка, не черная.) -- возьми ее. Я плачу. От тонкой-тонкой тоски-радости по тебе. Милый мой Ванёк, радость моя, свет жизни моей. Ландыш ты мой, звенящий тонко. Колокольчик ласковый, наших полей. Голубой лучик вечернего часа... люблю этот свет... Ванечка, я так высоко тебя люблю. Если бы я была в постриге и так бы вот чувствовала, как сейчас, то и то бы душа моя чуткая не нашла бы и тени греха. Это -- высшая песня сердца, самая чудесная симфония того, что создал Господь. Обнимаю тебя очень ласково, и радостно, и грустно-нежно. Твоя Оля
   Благослови меня на труд. Я серьезно начинаю. Благослови. Так и пришли мне Благословение. Оля
   [Приписка на конверте:] 8 ч. вечера -- уже прочла, "Солдаты" и "Иностранца". Непередаваемо взволновали "Солдаты". Во многом узнаю тебя. Предельно ярко. Мучаюсь, грызет червь, как после "Это было". Преодолею. Все вижу.
   4.VIII Писем нет неделю -- волнуюсь...
  

139

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   5 авг. -- на 6-ое -- 46 -- 12 ч. 30 ночи
   Оле (Ольге Александровне Бредиус-Субботиной, к подаренному ей мною рассказу-сказу моему "Куликово поле", со всеми авторскими правами на рассказ этот).

Ив. Шмелев

6 авг. 1946

Париж

   Вот, Олёночек, -- _т_в_о_е_ -- "Признание", довесок к отданному тебе "Куликову полю".

Признание

  
   Голубка чистая... моя родная Оля,
   В предчувствии тебя, творил я тот рассказ...
   Нет, не рассказ то был, а некий странный Сказ,
   Мой робкий Сказ, -- про... что? Про "Куликово поле".
  
   Творил его в ночи, -- и плакал, одинокий,
   Утратив _в_с_е_ мое -- Россию и семью.
   Творил, томясь, в чужой ночи глубокой,
   Но кто-то -- _н_е_з_е_м_н_о_й -- провидел боль мою.
  
   Она -- ты помнишь, да? -- отражена и в "Поле", --
   В душе смиренного... и в той душе -- _д_р_у_г_о_й,
   Горящей, трепетной, сердечно-светлой Оли...
   Прозрение мое я утвердил тобой.
  
   Я помню эту ночь и страх-благоговенье:
   О Преподобном я, земной, дерзал сказать...
   Творил -- и чувствовал, как будто, дуновенье..? --
   Не Он ли укреплял меня на то дерзать?..
  
   И я дерзал, творил, -- и сотворилось "Поле".
   Тянулись мутно дни, -- и скорбь вернулась вновь.
   О, эта скорбь и боль... такой не знал я боли,
   Она сжигала все, во мне стенала кровь.
  
   И сердце крикнуло: "возьми... меня... к себе!..
   Я страшно одинок!.. Нет, не могу я доле..!" --
   О_н_а_ _у_с_л_ы_ш_а_л_а: ты написала мне,
   Из чуждой стороны, моя -- другая Оля.
  
   О_н_а_ _в_н_у_ш_и_л_а_ так, -- ты в это веришь, Оля:
   Ты мне на боль мою твоей отозвалась.
   И стал твоим {*} мой Сказ про "Куликово Поле", --
   И боль моя с твоей в святой любви слилась.
  
      4--5 авг. 1946 (ночь)
   Париж                                                 Ив. Шмелев
   {* В оригинале подчеркнуто разреженной чертой.}
   [На полях:] Вот, Оля, семь строф, пометы наши: 1939--1946 гг. "Куликово поле", помнится, писалось в феврале--марте 1939 г. В июне, твое письмо, написанное 9.VI. Мой "крик" -- 5--6 июня. Письмо твое, посланное по адресу "Возрождения", лежало там, могло и пропасть, что бывало не раз, и было переслано мне в возрожденческом конверте, -- получил его 21--22 июня 39 г. Наша "встреча" висела совсем на волоске... Прими. Целую руку, написавшую мне, и благодарю Господа и _е_е, услышавшую мое отчаяние.

Твой Ваня

  
   NB Можешь издать его, _к_о_г_д_а_ угодно, для _ч_е_г_о_ угодно. -- во имя кого-чего угодно. С "Куликовым полем" нельзя ни-чего объединять. Но я должен этот сказ просмотреть, н_и_ч_е_г_о_ не добавляя. Он должен сохранить свой лик 1939 г. февраль--март. И.Ш.
   Исполнение этого стихотворения в чтении -- трудное: надо взять очень отчетливо-медлительный ритм, как бы в глубокой думе и грусти. Тут близко и к поминовенному молению, и к возрастающему просветлению, как бы -- "Слава в вышних Богу", но все равно -- тон чтения -- _в_е_ч_е_р_н_и_й... несколько как бы и усталый. Благоговейный, во всяком случае.
   "Куликово поле" подвергнется мною (незначительно, правда) чистке: главным образом где следователь-рассказчик говорит о большевиках, уроки музыки... Ну, я пересмотрю, все прикину... Работы 1--2 дня. Я для тебя перепишу его, установлю точный, окончательный текст, ничего не добавляя, он должен сохранить вид, как к весне 39 г. Только кое-что выну, именно -- чтобы не очень лез в глаза подлый прах большевизма, -- мне претит дура-любовница комиссара, учившаяся музыкам!613 Но неземное... -- неприкосновенно. Пусть будет, как было до нашей встречи. И. Ш.
   Вот теперь, написав (немалый это был труд, хоть и скорый!) стихи, еще резче, явнее вижу, как была неслучайна встреча наша: все точно, все было руководимо, начиная с того дня, когда мне, осенью--зимой 1938 г., рассказал основу этого сказа, у могилки покойной жены моей Ольги Александровны, в St-Geneviève de Bois, Павел Александрович Васильчиков, года через 1 1/2 после этого сообщения скончавшийся. Он погребен в 2--3 метрах от моей могилки. Ему нравилась березка наша, и на его могилке посажена березка, теперь мощно разросшаяся.

Ив. Ш-в

   "Вика"614 твоя замечательно жива, _в_о_л_ь_н_а... без лака, а?..
   Есть лак? Напиши, какой, фабрику!
  

140

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   7.VIII.46 Середа 9 вечера Только что была Юля. Сегодня, с легкой руки Эмерик, -- посетители! -- и деловые, и "просто так".
   Ольгушка, не могу оторваться от тебя, в_е_с_ь_ в отдаче... Да, не забыть: в стихотворении "Марево"615, в 3 строфе 1 стих, замени: "Так знойный с_в_е_т" -- вместо -- "день". Ка-ак я тебя люблю!.. -- все больше, глубже, _о_т_ч_а_я_н_н_е_й... -- если еще можно "больше"! Ты вся -- ласка, вся -- облекание... это какое-то истаивание, _и_с_х_о_д_ любовью -- у меня к тебе. Свет! _П_и_л_ твое письмо сегодня, от 3-го. -- Не забыть: "Солдаты" -- оставь себе, верни лишь, заказом, "Иностранца" -- единственный оттиск. -- Ольгуна, дай прильнуть к тебе... Сегодня, весь день, -- хоть и с посетителями, -- с тобой. Только с тобой. Сердце захолонет так трепетно... вот, ты здесь... _с_л_ы_ш_у, со мной. Душа твоя. Ты, вся, незаменимая, "неизбежная". Где слова -- для тебя, только для тебя? Что это?.. -- пере-любовь? пере-влюбленье? -- Это сверх-любовь. Нельзя больше... нет дыханья. Господи, какое счастье _т_а_к_ нести любовь! и -- какая м_У-_к_а, пусть сладкая. Ты так расширилась во мне, так _з_а_п_о_л_н_и_л_а_... так опоила собой -- тончайшим вином любовным! -- кружится голова. Прекрасная! _В_с_я... до реснички, -- целовал ее!., ка-ак!.. -- _т_е_б_я, _в_с_ю, целовал, до исступленья! Со страшной силой вернулись августо-сентябрьские дни 41 г. -- обновленные, насЫщенные _н_о_в_ы_м, лучшим, глубочайшим! Ценнейшим, что познал и познаю в тебе. Дружка, жена... почти... Нет, не любовница!.. _ж_е_н_а... священная для меня, ставшая для меня _с_в_я_т_о_й... -- любовью, через любовь. За эти годы, за эти последние 2--3 мес. ты так _н_а_п_о_л_н_и_л_а_с_ь! ты плещешь в меня непостижимым чувством -- ты _п_о_е_ш_ь_ во мне!
   Если бы ты была _з_д_е_с_ь!., не шептать, а только бы возле тебя быть, дышать тобой, слышать, как дышишь!.. Я так благоговейно к тебе... неизъяснимая! Едина со мной твоя душа... о, как едина! до -- чуда. Ты... кто ты мне?.. Почему ты -- _в_с_е?.. Не знаю.
   Надумщица в снах... ну, и головка у тебя -- безумка-снушка! Ты уже получила мое заказное письмо616, -- _т_а_м_ мно-го!.. но _в_с_е_г_о_ -- ни в каких письмах нельзя. Не расстрачивайся, -- молю! -- на поездки по библиотекам. Это надо как-то иначе. И не бойся, не осложняй работу над "Богомольем" -- а _п_р_о_щ_е_ и вольней, -- твой же мой язык, наш! Так и валяй, будто мне по-немецки рассказываешь, от сердца! Не _с_т_а_р_а_й_с_я. Это -- как учась на велосипеде или плавать: _п_о_к_о_й_н_о, -- и выйдет. Ты, ведь, с огромным воображением: ты и воплотишься во _в_с_е_х, только -- немецким словом. Уве-рен, что сразу _н_а_й_д_е_ш_ь_ _в_с_е. Н_е_ _с_т_а_р_а_й_с_я_ ходить, а ходи, _н_е_ _д_у_м_а_я. Так и пишется все. Душой, а не "чердачком". Ах, глу-пка!.. упустила дни-дни... парижские... -- сколько бы с тобой пооткрывали! Всего. И не думай, "поймут" ли. Перелагай, забыв -- для кого. Нет, ничего больше не касайся, только "Богомолье". Когда почувствуешь, что ткнулась в стену... -- оставь. Не езди в общественную библиотеку! Чушь. Не томи сердца, не расточай дней. _С_о_с_т_а_р_и_т_ь_с_я -- не бойся: ты никогда не состаришься: ты -- _д_у_ш_а_ живая, Олюлька-живулька. Не панихидься... -- не помрем до срока: слишком у нас много не сказанного, не сделанного, Так и верь. Но как же ви-деть тебя хочу! Хоть 1--2 денька!.. Чтобы мне -- в Голландию -- надо еще нансеновский паспорт выбирать (у меня просрочен). Тебе -- скок -- в Париж, и Буало. И Ваня. И -- _н_и_к_т_о_ не знает! Теперь -- огражу себя. Разменялся для других -- слишком. Вышел -- "на дешевку". И ты. А сколько дря-ни!.. недостойны и взгляда твоего. Ты все переоценила, всех... только вот Юлю еще не оценила в полноте. -- Буду искать акварельный фирнис. Какие масляные, напиши! NoNo, цвет, фабрику. Дознаю. -- Слушай... ты меня всего взмыла, напомнив о приезде... 7 мая! О, как помню! -- чай пили!.. -- _т_е_б_я_ _я_ _п_и_л, Оля... счастье туманное пригубливал.
   Сны твои... до короткого замыкания и жеребенка в автомобиле! Еще увидишь носорога в детской колясочке! Ты _в_с_е_ можешь...
   Тот, интервьюер, -- по Эмерик!616а -- признался, что _п_о_н_я_л_ ошибку ихнего (ныне их "бог"!) -- 83 л. Paul Claudel'я (сверх олимпийца!)617: тот понимал и _д_а_в_а_л: "смысл христианства -- страдание". Нет: "Пути" дают "пути" иные, _п_о_д_ы_м_а_ю_т... до Света Радости... да, через -- и -- "страдание". Хочу писать большую статью. Очарован "Чашей". Он, оказывается, не только литературный хроникер большой вечерней газеты (даст туда к [сему], когда будут проводить книгу в Париже): он и "литературный директор" какого-то другого книгоиздательства. Судьба "Чаши" на весах. Сегодня вдова переводчика -- Монго618 (старая "кубышка") была, едет в Швейцарию, где готов договор о "Чаше". Я затормозил, требую новых условий: Эмерик молит -- ей переводить: "я вас узнала "Чашей"!.." Ладно, если д-р Klinkenbergh -- искренний. Думаю -- он-то в силе -- понять. Но _к_а-а_к- он может чувствовать -- как в оригинале?.. Конечно, оригинал недосягаем. Сравни: старый цыган кричит (2 раза!) "зелень злая!.." (я то вижу и слышу -- и _д_а_ю!) А Эмерик... -- "Poison!" -- "яд!" -- только и всего!! Один плевок что может дать!.. Так и все. Но, милая, Эмерик -- гений, в сравнении с вообще -- переводчиками. И оценена. Сообщала: один ученый писатель (историк, что ли) не может читать романов, особенно больших: три раза бросал "Анну Каренину" -- на первой четверти. Так и не читал. Но он -- давний знакомый семьи Эмерик, француз. Про-чи-тал "Пути Небесные" -- "и изумился". М. б. и врет Эмерик... Юля, сегодня: старик -- агроном, русский, 84 л., в St. Remy -- я его знаю: весь и посейчас в своем саду и огороде, очень рассудочный "петровец-разумовец"... -- сунула Юля ему русскую книгу. Вчера. Сегодня приносит: "по-тря-сен, весь... за всю жизнь _т_а_к_о_г_о_ не читал. А всех классиков читал... Как вчера в 6 ч. вечера сел -- так и -- до 3 утра, _в_с_ю, не прерывая... и забыл, _г_д_е_ я..." Этот уж не соврет. Я знаю его. У-мный, но... разумный, от дней студенчества. И вот... -- насытился... Ну, я его увижу, повытяну, _ч_е_г_о_ увидел -- все-то. Или -- Бога почувствовал?..
   Оля: мой совет -- начинай _с_в_о_е_ или "детским", или -- "Заветным образом". Пока. Надо -- расписаться.
   Счастлив, что автопортрет удался. При-шли хоть снимок! (и цветные фото! -- американец снимал!) Как больно снимать со стенки! Выгорят?.. Сниму... упрячу. Буду навещать. -- Да, _н_и_к_о_г_д_а_ не встречал в жизни того, что в тебе! да!!! Ты -- единственна. Неповторима. Как и я (для тебя). Ты -- художественно-зрелая, для Любви. М. б. и для -- любви... Во всяком случае -- для _н_е_ж_н_о_с_т_и, предельной. Если ты в _у_д_а_р_е_ (не в угаре). Но и в угаре -- ты -- особенная. Для меня (каких бы лет я ни был, с 16!) -- ты, и дневная, и ночная, -- всех кукушек и кукушищь мира перекукуешь. И ка-ак!
   -- Ты и Мадонна, и Венера, -- Ты -- Чаша Жизни и -- champagne {Шампанское (фр.).}... -- Но, для промера, где же... _м_е-р_а?.. -- И небо в звездах? -- и... campagne (поля)!? ... -- Порой тиха, порой раздолька, -- В тебе игры -- со всех широт... -- Но для меня ты только Олька, -- По=рой, по=рой... -- твой вздох и... рот. -- О, этот рот в извиве губок..! -- О, этот вздох и -- ох, в груди... Ты вся -- огнем пьянящий кубок, Ты вся -- молитва, вся -- "при-ди-и!.." -- Ты и стремнина, и лагуна, -- И ручеек, и водопад... -- Но ты во всем -- моя Ольгуна, -- Всему, всему в тебе я брат. -- Ты не жена и не невеста, -- Моя ты, да? и твой я, да? -- Мы оба из того же теста?.. -- Чего ж и мерить нам тогда! -- Ты улыбнулась, мой Олечек?.. -- Ты улыбну-лась... как я рад! -- Играй, журчи, мой ручеечек, -- Греми и падай, водопад!
   Прости, гулька, за эти стишки -- "Без мерки", -- так, выскочило сейчас, -- очень я -- _в_е_с_ь_ с тобой. Ты верно говоришь, и как искренно и глубоко-пронизанно любовью. Да" твоя "симфония высшей любви, влюбленности, сознание сего (это только у созревших), причем отнюдь не прозаическая трезвость при этом... и при всей этой напряженной влюбленности в тебя -- высшая точка чистоты чувств, думаю, что эта симфония -- редкость". Я сознательно выписываю из твоего письма. Ты права. Я такую любовь, такую _п_о_л_н_у_ю, переживаю впервые. Да, с тобой, Оля, у меня и зрелая, большая любовь, и _ю_н_а_я_ влюбленность! Как верно ты определила. _Т_о_г_д_а_ (в сомнительной жизни)... когда перестал замечать любовь (она была, большая, но не чувствовалась ясно) влюбленности уже не было. Теперь -- я писал тебе -- я снова, и трепетно-жадно, жарко _в_л_ю_б_л_е_н_ в тебя (больше, чем не видя тебя, в 41 г.), я жду тебя, я сгадываю о тебе -- любит? не любит? И знаю: да, да, да, лю-бит! И я весь полон счастья, юного, свежего, розового, голубого... Да, Весталка... Но знай, Оля: весталки _с_л_у_ж_и_л_и_ (ночами (чуть не написал -- ногами!) (клиторизм!) жрИцам и даже жрецам (Верховному)). Все очень сложно (в моих чувствах). Я понимаю тебя, я чту тебя, и твое высокое меня волнует несказанно. И потому -- еще раз! -- прости за "Без меры" (это Тонька сбаловал, ей-ей!) -- мою игру. Были весталки, но... _в_е_с_т_а_л_о_в_ не было (а все "свисталы", крутились округ весталок). Сколько было "закланий" и сожжений за сие этих бедных "обрекшихся"! У Тацита619, кажется, и статистика дана, или -- У Т. Ливия?620 Ходили слухи, что сама богиня Веста -- майскими ночами -- (а м. б. и апрельскими, мартовскими, в Риме -- теплынь) накрывшись синим пологом (как бы покровом ночного неба) ходила на свидание (к Юпитеру, понятно! -- к верховному жрецу (по рангу!))... -- т.е. главная Весталка -- жрица. И тогда, из соседней когорты приходили легионеры... (без ленточки Почетного легиона) и вот, весталки _з_а_б_ы_в_а_л_и, что недалеко Тарайская скала-круча над Тибром621, и... _к_р_у_т_и_л_и. Конечно, были исключения... "римские Оли"... -- чу-дески!.. Я бы им слагал латинские стихи -- и какие! Я отлично владел латинским, и с 1-го класса сочинял "пустяки". Подражая стихам преданий... Хочешь вспомню? "Corpus in corpus -- Gonum est opus" (но это не мое, а предание). Значит (простишь?) -- "Тело в тело -- хорошее дело". Есть и куда хлёще. Я сочинял невинные, светленькие, про курочку и петушка... например "Gallus galinam amaverat -- galina gallo non daverat". Это во 2-м кл. За сие -- сидел 2 ч. после уроков, и то за "ловкость в латинском языке". Поняла? Gallus -- петух. Galina -- курочка. Amaverat -- любил. Non -- не, daverat -- прошедшее от do (настоящее), dedi (прошедшее), datum (супин), dare (infinitiv -- давать). "Ловкость в языке" -- (сознательная) ошибка поэта, который считал (?!), что глагол do спрягается по 1-му спряжению. Do, dovi и т.д. а do-то глагол неправильный. Надо было, кажется dederat. Но тогда бы не получилась рифма. Ну, я нарочно. Поняла? Петух курочку любил, а курочка петуху не ... "daverat". Потом меня латинист года два все тягал, а ну-ка, "daverat"? Пока я, в 5 кл. не поднес ему сочиненную metamorphos'y (на манер Овидиевых) строк в 50 -- без единой ошибки! -- "превращение гимназии в... цирк"! Описал подробно, как рушились стены гимназии, а учителя облачались в доспехи для бега на колесницах, а ученики... их судили. Причем латинисту был присужден Золотой (лавровый) венок. За сие мне -- было поставлено -- 6! шестерка! (небывалый балл!)
   Я все понимаю, Олюнка, в твоем толковании любви. Но это очень... одностороннее понимание (твое-то!). Вот -- как я толкую любовь. _Ч_е_г_о_ _я_ _х_о_ч_у? Твоей души, твоей глубинной сущности, с ней сближения, слияния. Я -- земной, как и ты -- земная. Наши _д_у_ш_и_ закрыты телесной оболочкой. Инстинкт внушает мне: слиться с душой, почувствовать ее можно полней всего, ярче всего -- самым тесным сближением с любимой. В этом сближении-пароксизме как бы сближение самих душ наших... и оно происходит (в высшем достижении!), когда, бессознательно, но чувственно для нас! -- (инстинктом!) происходит обмен-слияние сил жизненных... соков наших! (ты понимаешь?), и в итоге -- зачатие, _д_и_т_я. Дитя и есть осуществившееся слияние душ: душа нового, общего (двойного), существа содержит в себе уже две души -- как одна, новая, сложная. Т_а_м, есть же оно -- _т_а_м! -- этого слияния тел не будет, нет необходимости. Т_а_м -- души свободно сообщаются, сливаются, проникают одна -- [в] другую. Это высшая степень радости и счастья. Оно, общение, -- постоянно _т_а_м. Это общение -- слияние происходит непрестанно. Только ощущения сего -- иные, более могучие, чем земные, более высшего душевного наполнения. Но есть, очевидно, и еще более высшая ступень -- слияние душ и зачатие новой (3-ей) души -- духовной, (небесное дитя) -- в лицезрении и восприятии -- постоянном восприятии! -- божественного! -- тут-то и есть любовь в Духе, -- самое крайнее приближение к Богу. Через себя, через свои пределы, -- не перескочишь! На земле -- по-земному. И земное, если в любви творится, даст огромное наслаждение. Gallus galinam amaverat, sed (но) galina gallo non "daverat"!.. Напрасно. Снесенное при таком "non" яичко -- бесплодно. Вот наказание курочке, которая не _д_а_е_т... Ну, и не создает... цыпку. Знаешь ли... -- то, что ты так страстно начинаешь пытаться _т_в_о_р_и_т_ь, а я... пою... -- это есть результат хотя бы некоторого нашего сближения (телами). Но когда сближение полное, то и последующий подъем творческих сил -- огромней! И это творящие в искусстве постигают почти бессознательно: они хотят _м_н_о_г_о_ любить... и часто перелюбливают, беспорядочно, растрачивая себя, перескакивают с одной лошадки на другую... -- в итоге часто, бесплодие творческое. Лишь -- взрывы. Для творчества нужно обновление любви, но не беспорядок. Обновление -- нахождение _н_о_в_о_г_о -- в любимом -- любимой. Ты теперь и представить себе не можешь, _к_а_к_ бы ты светло и чисто горела (не сгорая!) (мною чуть обожженная, но от меня -- получившая!), как бы легко творила, если бы не была этой galin'oй, которая -- "gallo non "daverat""! Ты была бы полна творчески-плодоносящей силой. Наши "эссенции" {"Сущности" (от фр. essences).} слились бы в тебе и все переродили!.. М. б. была бы создана и новая душа, слитная, -- пусть в земной оболочке! Я именно этого и хотел, и для себя, и для тебя, голубка. Я зная, как _э_т_о_ мощно содействует творческому акту (всякому). И -- здоровью тела, и здоровью -- души. Мне не стыдно это писать тебе: я не отделяю тебя от себя. Я как бы себе это говорю: так ты близка и дорога мне, так ты -- _в_с_я_ во мне! И так _э_т_о_ -- чудесно, и так, в любви, подымает и благородит _в_с_е_ в человеке! Ну, оставим... тебя!..
   Да, ты верно пишешь: мир нас, русских, не терпит. Он знает, насколько мы _с_и_л_ь_н_е_й_ его духовными дарами. И завидует, и страшится. Тем более, что искаженная большевизмом, Россия действительно, для него, мира, страшна -- страшна разнузданной мощью своего духовно-дьявольского потенциала! Я весь -- Россия, но я не поеду туда, к этому дьявольскому игрищу. Тебя я понимаю... Но ты не представляешь себе всего. Вчитайся в мое "Марево" -- и в прозу, и в стихи, -- _к_а_к_ я люблю и тоскую. С тобой я на край света готов, но не _т_у_д_а... -- ибо там и твоя, и моя погибель. Там нет духовного творчества, возможностей дли него. Там все -- затычка дыр, по плану бесов. Там тебе не дадут _с_в_о_б_о_д_ы. Да, Россия -- вечна, и Она -- будет! Но сейчас Ее нет. Какая ты еще детка!.. на автомобиле!.. Первый же хам со знаком НКВД -- возьмет этот автомобиль, а тебя -- изнасилуют, и пошлют куда захотят, и на что захотят. Вот, теперь, у нас, в Париже, секретный циркуляр по "Союзу патриотов"622: каждый член Союза обязан (!) под угрозой (смерти!) выслеживать в эмиграции врагов Советского Союза, вести "записи", для сообщения кому следует, и за каждую голову указанного невозвращенца назначена плата в 5 тыс. фр.! Вот, к какому разврату ведет советская власть! -- в Европе!.. Что же _т_а_м-то?! ... Здесь готовят палачей. И есть г-да -- действующие уже. И есть -- жертвы. Этот "циркуляр" опубликован в No 3 "Свободного голоса"623 (с великим трудом появляющегося листка оппозиции (Карташев, Мельгунов624...). За 7--8 мес. вышло лишь три номера, тощих, т.к. дан приказ всем типографиям с русским шрифтом -- не принимать заказы на печатание! Под страхом... ты понимаешь?..
   Да, верю в тебя, и знаю, что ты дашь чудесные "рубашечки" книжкам. Теперь "Куликово поле" -- твое, полностью. Шей на него рубашечку. Прилагаю письмо о дарении, -- это храни, как документ.
   Как ты чудесно-нежна ко мне! Я тебя все время _ч_у_в_с_т_в_у_ю, словно ты возле меня... душа твоя меня зовет, ищет. Оля -- я с тобой, всегда. Я тебя ищу, _з_о_в_у.
   Теперь о Меркулове. Ты страшно ошибаешься. М[еркулов] в моем житии -- никакой! Он эти 3--4 мес. является на 5--10 мин. раз в неделю и даже реже. Я его переоценивал. Он, буквально, ничем не облегчает мне бытия житейского. Да я и не нуждаюсь в его присутствии. Я теперь точно знаю: все, что им делалось (о, пустяки!) -- делалось ради собственного его тщеславия. Он никогда, ничем не поступился. Смешно ты пишешь: "он тебе стена (!), для твоего тонкого мира в шумах повседневности"! Да он -- самая-то повседневность и есть! Я, я его еще чем-то моим -- невольно -- освежал, а ему -- плевать, знаю. Все они -- серота, возятся в мусоре, а ты вздумала восхищаться! Да еще за что-то радовать! Не делай сего. Это -- смешно, а мне даже и обидно. И он такой же клеветник и зубополоскатель. Я знаю, что они (оба: и М[ария] М[ихайловна]) лгали на Юлю! Они ни о ком, никогда не сказали доброго слова! Я не слыхал: только плохое! Да, да. Я давно разочаровался. Юля среди всех этих "друзей" (это условное выражение, = "добрые знакомцы") -- святая. Бог с ними. Я из миролюбия не отвертываюсь от них. Это -- гнилое болото. В лучшем случае -- приличные обыватели. Н_и_ч_е_г_о_ от них, для души, нельзя ждать, а как предметы для наблюдений -- они тоже ничто, не нужны. Никогда ни одной оригинальной мысли, _с_в_о_е_й, ничего. А[лександр] Н[иколаевич] -- сравнительно еще из лучших. Вчера он меня раздражил, но я не подал вида. У меня были по издательскому делу (о "Чаше"). Застали как раз, минутой позже, у меня А[лександр] Н[иколаевич]. Он, оказывается пришел -- "должок получить". И он, в присутствии постороннего, все же, уходя, пошептал мне -- "должок"... 178 фр. ..! У меня не было мелких, е тысячи не мог сдать. Ушел. И вот, сейчас явился -- "должок получить". Я ему отдал, опять не подав вида. Ты видишь -- каковы они. Обманута была и Юля: она думала, что А[лександр] Н[иколаевич] каждый день приходит ко мне и чем-то облегчает меня. И была поражена. Оля, поверь, это _в_с_е_ -- _с_о_р, от которого мне трудно. Я терплю, потому, что я буду совсем один, если плюну на них. Я, я не раз сам брал для М[еркулова] -- молоко, по воскресеньям. Когда он уезжал в церковь, а молока еще не привозили. Бывало, он, беря себе продуктовые карточки, предлагал взять и для меня -- и брал. Последние 3 мес., когда я болею, он и это перестал делать. Они все привыкли ко мне, и мое им уже не импонирует -- _п_р_и_в_ы_ч_к_а. Я для них -- как все. Помнишь, из Эзопа?625 "Лиса, не видев сроду льва, с ним встретясь, со страсти осталась чуть жива... Потом опять ей лев попался, но уж не столь ей страшен показался. А в 3-ий раз лиса, потом -- ив разговор пустилася со львом"626. А в 4-ый м. б. и на хвост ему напис... Так то-с... Зеелер -- вот, единственный порядочный, верный, _ч_т_и_т_ служителей искусства! Но он завален домашним, "за все". Но он делает для меня много, и, действительна может быть другом верным. Когда гады пробовали меня поливать грязью, -- вот эти -- "советские патриоты" и прочая св-чь, он много сделал, пытался... писал и в Америку, и здесь остепенял кого надо, ибо старались меня изобразить "врагом Израиля". Это теперь о, клеймо!.. И мне многое портили, я писал тебе: и в Америке, и в Швейцарии, и в Париже. Меня хотели лишить (с благославления и молчаливого согласия Бунина!) что называется "огня и воды" (римское выражение), Зеелер за меня копья ломал. Благородно показала себя и Тэффи627. Остальные собратья -- "нейтралы". Расловлевы -- чистые628. Наталья Александровна -- светлая. Нет, недостойны Меркуловы никакой "радости" от тебя, "дабы отразилось это и на мне". Напрасно, милая. Я протестую. Я не могу им простить перемывание ими перед тобой "60 л. костей". Они -- лжецы! Они всегда готовы позлословить и делать добро чужими руками. Юля... -- я знаю, только я! много сделала для Дяди Ваня, во имя ли Оли, во имя ли моих качеств. Без нее -- как бы я мог, когда нельзя было получать из Швейцарии, моего же заработка сбереженного, а раз, когда мне перевели 500 швейцарских франков, официально, через "office de change", я одним ударом потерял на этом около 35 тыс. фр.! Меркуловы любят очень считать в чужих карманах (* (и в твоем _с_о_с_ч_и_т_а_л_и!)). Своего не шевельнут. Знай его. Умирай я с голода -- мне м. б. кинут корку, да и ту возьмут из помойки. Это -- мещане чистой пробы. Ну, радуй их... Если так... -- тогда уж я _н_и_к_о_г_д_а_ ничего не приму от тебя, -- мне будет горько=уравняла!
   Родная, прости мне эту грязноватую страничку... М. б. я и сам виноват: я слишком быстр бываю, и впечатлителен, как и ты: и если мне окажут внимание на грош -- я ломаю рубли, как и ты.
   Благословляю тебя от всего моего сердца на святой труд твой. Я чту тебя. Твори, благословясь, благословленная!
   Целую мою Олю, мое дитя.

Твой Ваня

   Прилагаю деловое письмо о дарении тебе "Куликова поля". Ванька
   Оля, Олюшечка, голубка моя, моя девочка!.. как я _в_и_ж_у_ тебя, как вспоминаю!.. Троицын день -- твое _р_о_ж_д_е_н_и_е!.. О, всю бы тебя засыпал цветами!., всю бы нежно обласкал... "как ты умеешь"! -- О, я бо-льше умею, я нашел бы еще, еще... творчески нашел бы!.. з_н_а_ю. Мы -- _н_а_ш_л_и_ бы... новую душу... сделали бы дитя!., любовь -- творит чудо. Но... прости... я раздражаю тебя... томлю... Но я сам так сгораю... так томлю себя -- тобой!.. Ты и не воображаешь... _ч_т_о_ это?! ... Это ты, ласка твоя, нежность твоя. Строчки бисерные твои входят в меня страстной лаской... Я словно руки, губы твои слышу... и такое пылкое воображение во мне, что я... _п_о_ч_т_и_ с тобой... я вскрикиваю и задыхаюсь, в страстной любви... я слышу тебя, как чудесно и страстно дышит твое тело... я всю тебя слышу, знаю!.. Ольга!.. дайся... Оля... О, моя глупая galina!.. Я вспоминаю... пустой двор... _в_и_ж_у, как пышная курочка -- после петуха -- встряхивается... и понимаю, как даже и она _в_з_в_о_л_н_о_в_а_н_а_ случившимся... как-то нервно принимается клевать... и петух -- тоже... весь в волнении. Меня это иногда тревожно возбуждало. Да. Я вид-ел... за куркой -- _ж_е_н_щ_и_н_у!.. Дикое какое ощущение!.. И быстро уходил, чтобы не видеть дальше... Это бывало после моей усиленной работы, творческой... так раздражало присутствие молодой бабенки тут же, -- я был уже женат, это было в поместье матушки... когда я долго сдерживал себя, весь взятый мыслями и образами работы... а во мне начинало; кричать томление... Но быстро проходило. Не часто я был страстен... Зачем я пишу тебе?.. Но ты для меня -- я сам. ,.
   [На полях:] Оля, я сейчас та-ак _х_о_ч_у_ тебя!.. -- до жертвы жизнью, всего себя тебе отдать!.. Ольга, я _х_о_ч_у_ тебя! Оля, я хочу всю тебя! во мне горит... я бы обжег сейчас твою "лодочку"!
   Олюлька, хочу тебя вот сейчас... изломал бы тебя, упрямку! До стона -- _х_о_ч_у_ тебя, только тебя, одну тебя!.. Я часы не оставлял бы тебя, замучил бы... молодку-курочку!
   Во мне такая огненность... до цинизма и до... моления тебе! Я пью твой сок. О, со-чная какая!.. си-льная! вишня! Раздавил бы...
   Прости: я знаю, что раздражаю в тебе _н_о_ч_н_о_е... но, Оля... пойми же, как я-то мучаюсь, хотя тебя! Ты, одна ты мне необходима. Все другие -- отвратительны, клянусь.
  

141

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   8.VIII.46
   Ну, что я с собой поделаю, когда я так _в_и_ж_у!.. Ну, побрани... но ведь тут и твоя вина, -- безвинная, правда. Грешно быть такой -- _м_а_н_я_щ_е_й. А я очень приманчивый... -- всегда такой был... и всегда эти _н_о_г_и, сокрытые, влекли. И стыдно, а... следил, как там движется... А тут, к тому ж... воображение... Ну, и выходит... раздражение... Разве я виноват, что _м_о_г_у_ совлекать _в_с_е_ мысленно?
   И потому так люблю и чрезмерно узкие, и слишком свободные, вольные юбки!.. Опять -- признание.
   Сколько их сделал я тебе!.. Но сколько еще не сделал! Не о себе, здесь нет тайн, а как многое воспринимаю... в тебе... как о тебе томительно мечтаю, моя весталка! К "весталке"-то и тянет... к вратам заказанным утраченного рая...
  
   Отвори, отвори... --
   И твори, и твори... --
   От меня получивши творило.
   И, познавши восторг,
   Из тебя что исторг,
   Будешь часто шептать -- отворила...
  
   Последнее -- извини! Ну, что, если ты меня так распела... Надо же быть справедливой, Ольгуночка... Т_а_к_ _в_и_ж_у.
  
   Их игра...
  
                Весталочке
  
   Красавица моя, роскошка,
   Какие плечи, бедра, ножка...
   Пересказать тебя нет слов,
   Ты вся из любострастных снов.
   Ты манишь негой и очами,
   Движений бойкостью, плечами,
   Извивом розового рта...
   Ты -- Ольга, -- и всегда не та.
   Изменчива, как свет и тени.
   Какие дивные колени!
   За тонкой тканью вижу их,
   Все выраженья ног твоих.
   Они скромны -- и так заманны,
   Так раздражающе туманны,
   В уют свой негою манят,
   Тянуться к тайному велят.
   Они и бойки, и покорны,
   Тихи и огненно-задорны,
   Но если... только... захотят... --
   Раскроют рот -- и поглотят.
                                                Тонька
   8.VIII.46
   Париж
  

Посвящается самой зрелой,

самой сочной и самой сладкой

грозди, N° 1-ый -- таков вкус

Тоника

  

ПЕТУХИ629

   Из недавно найденного, при раскопках на Буало, пергамента. По-видимому, из считавшихся утраченными "Метаморфоз" Овидия. Разобрал и перевел Тоник
  
   Вечер марта, в храм весталок
   Залетел шалун-Амур
   А весталки в эту пору
   Загоняли на ночь кур.
  
   Затревожились весталки --
   "Сестры, где-то тут... Амур..?"
   А старуха заорала --
   "Загоняйте, дуры, кур!"
  
   Кур загнали -- и за прялки,
   Стали прясть и цокотать,
   А шалун своею стрелкой
   Ну, легонько щекотать...
  
   Взволновалися весталки,
   Груди томно поднялись,
   И нетронутые щечки
   Нежным цветом занялись.
  
   Напряглось и что другое, --
   У весталок та же стать, --
   Не сидится за работой,
   Так и хочется скакать.
  
   А мальчишка, с храма Весты,
   Стрелкой, стрелкой... -- "Ха-ха-ха!..
   Все-то курочки -- невесты,
   Почему без петуха?.."
  
   Шалунишке не сидится,
   Лук потуже натянул,
   Выбрал девочку покраше --
   И, нацелившись, метнул...
  
   "Ох, весталочки-сестрицы..."
   Вся пылая, говорит, --
   "Ах, не знаю... что со мною..?
   Все, как полымем, горит..?"
  
   Баловник -- другую стрелку,
   Третью... пятую... метнул...
   Завершив игру старухой,
   Улыбнулся -- и порхнул.
  
   Что тут сталось!.. Все весталки
   В страстной пляске... -- "ха-ха-ха!.."
   А старуха завопила --
   "Эй!.. скорей мне... петуха!.."
  
   Покраснел за Тибром месяц,
   Поглядел, прищуря глаз...
   А на жертвеннике Весты
   Огонек давно погас.
  
   Поднялось над Римом солнце,
   Засмеялось -- ха-ха-ха..!
   А в курятнике, в оконце,
   Слышат... -- восклик... петуха!..
  
   Полетели куры с криком...
   Нет, не куры, -- петухи!
   А девчонки к ним навстречу... --
   Охи, визги, хи-хи-хи...
  
   Обнимают, прижимают,
   Руки плещут... хи-хи-хи!..
   Разыгравшихся красоток
   Обвивают петухи...
  
   Даже старая старуха
   Ухватила петуха!.. --
   Ведь довел шельмец-мальчишка
   До такого-то греха!
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
   В тот безумный час разгула,
   Сея топ, и бряк, и звон,
   Шла когорта с караула,
   Вел ее центурион.
  
   Метким глазом Митридата
   Оценив сей дар богов,
   Он скомандовал -- "ребята,
   Ну-ка, сбросим петухов!.."
  
   Миг -- и все иное стало:
   Вскрики, вздохи, томный стон...
   Знамя римское блистало,
   И блистал центурион.
  
   Грозди сочные давили,
   Жали кипрское вино...
   Буйно лили, жадно пили... --
   Доставали в чашах дно.
  
   "Стройся!.. смир-рно!.. честь героям!
   Марш!.." -- и снова бряк и звон.
   И пошла когорта строем,
   Впереди центурион.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
   Плохо спал ту ночь Юпитер,
   Все Юноне докучал, --
   Укорял ее за плутни --
   И взаимно получал.
  
   Подлетел гонец-Меркурий:
   "Встань, отец богов... петух!..
   Веста..! вечная невеста..!
   У нее огонь..! потух!.."
  
   "Ни черта не понимаю!.." --
   Загремел Юпитер в гром.
   И, чтоб мысли прояснило,
   Повелел гремуче -- "р-ром..."
  
   Принял, крякнул, -- прояснило.
   Смотрит -- Ве-ста..! взгляд потух...
   "О, Великий!.. дай защиту!..
   Осквернил... меня... пе...тух...
  
   Ты ласкал меня когда-то...
   И сейчас волнует кровь...
   Вспомни-вспомни, мой любезный,
   Нашу прежнюю любовь!.."
  
   Поглядел Юпитер, хмурясь,
   И потер себе щеку, --
   След ночной, понятно, бури-с... --
   Слышит вдруг -- ку-ка-ре-ку-у!..
  
   Что т-такое?! ... А Юнона, --
   Ей балушки да смешки,
   Зна-ла Весту-всеневесту... --
   В смехе зубки: -- "Пету-шки..? !.."
  
   Так невинно, как бебешка,
   Озирая Рим, реку...
   А совсюду, что долбежка,
   Все глушит -- ку-ка-ре-ку-у!..
  
   Понял все Юпитер ноне,
   Кто в сей смуте виноват,
   Погрозил перстом Юноне --
   "Квос аго..!" {*} -- а все -- "виват!.."
  
   "Возвратись в свой Храм, о, Веста!
   Твой огонь я сам зажгу...
   А погаснет, Всеневеста,
   Вновь, тобою, разожгу".
  
   Положил всем суд примерный, --
   Справедлив всегда он был, --
   И Юноне благоверной,
   И себя не позабыл:
  
   "Петухов зажарить вмеру,
   Безобразие убрать,
   Нам не в очередь Венеру,
   А мальчишку отодрать".
  
   И когорте дал награду,
   Дабы доблесть поощрять:
   "В марте, каждую декаду,
   Всех весталок навещать".
  
   Тоник-?-?
   9.VIII.46
   Париж
   {* "Я Вас!"}
  
   10.VIII.1946 11 ч. вечера -- наш час
   Вот, прелестная Ольгушка, нечто тебе "классическое", для приятного развлечения в легкий час. При всей остротце содержания, пределы пристойной целомудренности не перейдены (но это было очень трудно: первые наброски были голы) надеюсь. В этом-то и вся трудность. Ты оценишь уровень искусства. Конечно, это -- искусство. В самом центре "поэмы", -- обрати внимание, -- _р_и_м_с_к_о_е! Ты слышишь "бряк и звон"?.. Видишь, как давят на вино грозди... В пятнадцати строках дана эпическая картина, -- не правда ли? Да и, вообще, в этой "метаморфозе" довольно жизни и много сочности. Писал не без удовольствия, с подъемом и даже... _ж_а_д_н_о. Но это тебе понятно: ты знаешь, что такое "подъем". Виновница этой "тонькиной шалости" -- одна особа, отлично тебе известная. Когда Тонька переполнен, он _б_а_л_у_е_т_с_я, ища выхода "образам". Но это не значит, что его -- Тоньки -- прототип занят _т_е_м_и_ же образами... Отчасти разве. Вот это-то "отчасти" чуть задерживает, пока не охладится. Понятно, все время (дня полтора, урывками), как творилась игривая поэмка, этот шельмец-мальчишка (воистину -- мальчишка все еще!) жил в обаянии некой прелестной... -- именно -- прелестной цели No 1. И, конечно, участвовал в красочной картине -- _д_а_в_и_л_ь_н_и_ виноградной, и, конечно, -- как, по всем правам, центурион, -- выбрал для себя гроздь сочнейшую и сладчайшую -- No 1. И -- поверь -- достал дна чаши... -- словесного дна словесной чаши... -- воображением. И, конечно......лил, пил и осушал полной мерой.
   Какая радость -- творить! Какое счастье -- творить, любя! Какую же _г_р_о_з_д_ь_ _в_и_д_е_л_ _и_ _ж_а_л! Какой сок пил и лил! -- но... как центурион, в полном самообладании и в полном сознании ответственности за... строй -- порядок покорной ему _к_о_г_о_р_т_ы! Этот мальчишка Тоник (порой он сливается с шалуном -- Амуром) -- препродувной. Но он все-таки славненький мальчишка, и за что, в сущности, его драть?! Старшие куда хуже. И разве виноват он, что награжден -- кем? -- такой бойкой и меткой _с_т_р_е_л_к_о_й? Лучишка его -- сердце, а его стрелка -- песня сердца и, часто, молитва, моление сердца. А _г_р_о_з_д_и... -- он совершенно тут ни при чем! Не им эти грозди выращены... но он знает, умнюшка, что если созрела гроздь, ее надо жать на вино и выпить... выпить во славу Давшего эту гроздь.
   Вот тебе маленькое послесловие к поэмке-метаморфозе.
   Дай же губки, моя прелестная, сочная гроздь моя!., выпить тебя хочу, всю, всю...
   Недуг мой все то же, то же... Я предоставлен самому себе. Эту неделю и старушка не заходила. Ты представляешь..? У меня -- полный -- "черт ногу сломит"! А ты говоришь М[еркулов] -- "стена, защищающая от повседневщины"! Нет у меня такой защиты.
   Твой Тоник. Целую.
  

142

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

11.VIII.46

   Ваня светлый, нежный и страстный, мой необычайный друг! Сию минуту жгу мое письмо тебе, написанное в сумбуре от твоего страстного большого письма. (8.VIII.46)630. Я опьянела, опьянилась им, этим сладким ядом. И начав свое, письмо мольбой тебе -- "не писать так", не опаивать меня опиумом, -- кончила сама та-ким, что сама смутилась и вот жгу. Скажу тебе открыто (но со сдержкой теперь) -- я вся была ответом на твое все там. Ты поймешь. Я не фарисейка и не моралистка, я просто -- я. И не буду говорить о, том, что "забита, уязвлена" твоими, как ты пишешь "голостями". Нет, я честно тебе скажу, что упивалась именно ими. Как сладостным ядом. Всем... И... мучилась. И долго, мучилась. Я выбилась из колеи и попала на какую-то мель.! Барахталась на ней как рыба без воды и усилиями воли, не без муки, вскочила опять в свою волну. Ты все поймешь, -- потому и пишу тебе прямо (что сладостно пила твое все, вплоть до твоих давнишних еще х_о_-_-_-_-_-_-_и_й, т.к. от сумасшедшей любви к тебе все мне у тебя понятно и... приятно) -- ты поймешь, как меня эти "циничности" будили, ты их сам назвал циничностями. Вдали от тебя я испытала что-то неописуемое, доселе незнаемое. Не буду описывать, чтобы не заражать тебя новым зарядом. И вот взвесь все, учти, что я как пьяная, все же и в этом состоянии писала тебе: "Умоляю, пощади меня, не пиши мне так, не давая; этого яда!" Это все равно, что курящий опиум молит: "Возьмите это наслаждение от меня!" Молила, писала, а сама -- "еще хоть один разок, первый и последний" -- опаивала тебя своим дурманом. Тут же писала: "Завтра буду плакать от этого пепла и осадка, который останется -- знаю". А плакала уже сегодня. Мечусь. Ну, что я с собой сделаю. Я не могу делать такое обычное для других женщин -- без страдания. Знаю, что _с_о_й_д_я_с_ь_ с тобой вплотную, я бы подписала себе смертный приговор. Ну, не бросилась бы м. б. под поезд, не умертвила бы плоть (хоть она-то именно и заслужила бы), а как-то бы себя внутренне уничтожила. Я предельно наслаждалась твоим всем, знаю, что ты и кто ты. И все твое -- все по мне. Не стыжусь, хоть и смущаюсь тебе признаться, что и сама отвечала и жила тем же, о чем писал и ты. Вот суди меня. Рвалась к тебе, звало все во мне тебя, просило тебя. И тут же страдала от знания (о проклятое сознание!) "запретного плода". Сейчас, вечером (утром переживала сильнейшую бурю страстной любви безысходной к тебе) уже разбита, несчастна, как будто бы потеряла мой кумир. Я не могу тебе этого объяснить. Ну, представь, если бы Анастасия вдруг "забылась". О, я не она -- святая, но поверь мне (именем папы заверяю) я болезненно ищу чистоту.
   Когда-то (пошляк) доктор-немец (Димитрий) спросил меня: "Что бы сделала эта глупая русская девочка, если бы Микитка (его так звали все) научил ее настоящей (!) любви?" Я тогда, не задумываясь, из нутра сердца сказала: "Я бы ничего не сказала, я не стала бы жить". Это потрясло и пошляка этого. Рассказываю только потому, чтобы ты поверил в искренность этих слов моих, действовавших на пошляка, о котором и писать противно -- здесь. ь -- их много! Относительно же "Микиты" -- прилагаю его карту, попавшуюся мне на глаза, при разборе других писем, от священника. -- Ты увидишь, что близости никакой не было. "Микитка" его прозвище у всех. И видишь и "Вы", и "О. А." "Подарок" же, за который благодарит -- просфорка, которую я ему послала на Рождество, т.к. был он тогда без храма, в лесной глуши у больного волчанкой и тосковал без храма. Мы уже "расстались" тогда, т.е. я запретила говорить о чувствах ему, но когда узнала от его друзей, как ему горько без Литургии, я послала ему просфорку, даже без письма. Мне хотелось его привести в "порядок" душевный! Если хочешь, пошлю тебе еще его письмо 1928/9 и там тоже "О. А." и "Вы". Их всего три. Послать все? Могу и хочу! О Лёне? Это святой мальчик. Его влюбленность была молением каким-то.
   Послала бы и письма N., но он их выкрал (!) у меня, в мое отсутствие, когда я скрывалась от него. Сидел у наших и улучил момент, и украл. Понимаешь, чтобы "доказательств" не было, что он "чушь городит". Кое-какие случайно остались. Прислать?
   Ну, Ванечка, кончаю. Целую и крещу. Оля.
   Посылаю сегодня же письмо и в него вкладываю письмо Д. -- Это очень велико вышло {Со слов "в него" и до конца предложение подчеркнуто красным карандашом.}.

146

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

9. II. 42

   Милый и дорогой Ваня!
   Сегодня еще хочется сказать тебе, до чего истомилась душа по _м_и_р_у, _т_и_ш_и_н_е, _б_л_а_г_о_с_т_и!
   Я не знаю, что меня так измучило, но я буквально вся выдохлась, все во мне в упадке, утомлено? И не хочется так вот писать тебе, -- знаю, что больно тебе будет. Но ничего другого не могу из себя выжать. М. б. скоро пройдет это. У меня особенно тяжело переживается как бы отсутствие цели жизни. Я не вижу ничего пред собой. Мне очень хочется подойти ближе к Церкви. Батюшка наш -- в общем хороший пастырь, только по молодости мало может дать, в смысле "совета в жизни", да и очень он "нарочито монах", не в плохом смысле, а так, по молодости. Я впрочем его люблю. Не понимаю лишь, отчего это эти молодые батюшки-монахи не любят, даже не терпят никакого "благолепия" в храме, все должно быть сверх-скромно, -- даже убого. Православие такое яркое! К чему прибедняться? Ты его видел? Я надеюсь попасть к ним в Сретение, если пойдут автобусы.
   Пришлось сделать перерыв письма: пришли детки нашего деревенского шофера, попросили сена для их кроликов. Я уж давно велела им приходить, хоть чем-нибудь их покормить хотела. Нищета у них ужасная, невообразимая. Я случайно зашла к ним однажды справиться об автобусе. Мать лежит от истощения и слабости, а кругом 7 ребят! Старшей девочке -- 14 лет, а маленькой года нету. И все это копошилось около голого стола, без покрышки, только со следами, лежавшего хлеба. По стенам и в проходах громоздятся всевозможные приспособления для спанья. Еле-еле топится железка. Кругом тряпье и сор. У матери в постели лежит ее маленькая дочурка, заходясь кашлем. Мне стыдно было своего сытого вида, нарядной одежды -- это было воскресенье. Детки до того испиты, худы, до того "зачиврели" как-то, что жалко глядеть. Как у плохой скотины шерсть растет вихрами и не блестит, так и у них волосенки какие-то "шершавые". Погладишь -- сердце сожмется. Дала этим 2-м, что пришли поесть немного, дала немного с собой, приходить велела. Как-то говорила с отцом их: невообразимо, что тут творится. Какая вражда между католиками и протестантами: лучше собаке дадут корку, но не инако-верующему! Подыхай, коли не наш! Здесь это болезненно прямо! Эта деревня сплошь католическая, так -- подыхай лютеранин, а в лютеранских -- подыхай католик! Есть, однако, и среди голландского общества очень крупные люди. Сереже повезло на таких. Это обычно люди, сами пробившиеся в жизнь, знающие труд. Ох, много бы могла я порассказать о здешних нравах, голландских, о хваленой Западной Европе. Я с гордостью называю себя _а_з_и_а_т_к_о_й! И чем "азиатней", тем лучше! На какой гнили все тут держится! Пни ногой и полетит все вверх тормашками! А мы еще преклонялись перед ними, чего-то "стыдились" даже в себе! Ну, нет, я теперь очень определенно веду себя и свое ценю по достоинству. И презираю всех, кто пред ними себя о-плевывал. Немирович-Данченко всю вселенную перевосхвалял, кроме своей земли родной610. Перечитала я его хвалы и Голландии611 -- , какая гниль! А свой край описывая, только и выбрал, что скверный климат Петербурга. Пишет об Италии (влюбленно прямо) и ей противопоставляет Петербург! Отчего же не Крым? Это же не честно! А потом воют о потерянном рае! Ужас, что за общество у нас было!
   [На полях:] Читаю позор о дуэли Пушкина. Хорош и "Двор"-то! Всякое светило гения у нас прежде всего травили. Ничего не могли уберечь!
   Голландско-французскому прохвосту612 больше почета, чем народному Гению! Я ненавижу всю нашу аристократию, -- это она виновата во всей трагедии! Все эти "белые ментики"612а. "Французящие"!

147

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   16. II. 42,           11 ч. дня
   Олюша, светленькая моя, как я благодарю тебя, что догадалась послать мне "скорое" письмо, получил сейчас, от 10.II. Но что же такое куцее, такое вы-нужденное?! Ты вся выпита, нет ни тени чувства, -- тень бледная от тебя, недавно такой нежной, сильной сердцем, -- где же ты, Оля моя? Как ты устала, -- извела _с_а_м_а_ себя. Я весь в тревоге за твое здоровье. И как не догадался послать с попом селюкрин тебе?! Пустяки послал, а нужного нет. Ольга, что с тобой делать?! Чего ты раскапываешься во мне, _ч_е_-_г_о_ еще тебе нужно от меня?! Я весь тебе дан, в книгах! Мало?.. Ведь я -- самый настоящий -- в книгах моих, я слишком _о_т_к_р_ы_т_ы_й, м. б. самый подлинный из писателей современных. И _в_е_с_ь, особенно открытый -- в "Истории любовной". Там я "росток" всего себя. Там я и добрый, и "злой". Только усилить надо _в_с_е_ там, и вот он, твой Ваня. Вглядись же. Там и мечтатель, и выдумщик, и нежный, и _д_и_т_я, и искра, и искренний, и любящий, и страстный, и жалеющий, и плакса, и за собой следящий, и немного "играющий", -- но не притворяющийся, а -- просто -- игрунок. Там и горячка, и порох, и ревнивец до помрачения, до исступления, до наскока на рожон -- сцена с кучером! -- и философ, и требующий идеала-совершенства, и _с_м_ы_с_л_а_ жизни, и тянущийся к "тайне", и взыскующий женской ласки и _о_т_д_а_ч_и_ всего себя -- _е_й_... и отталкивающийся от грязи, до... болезни! до потери сознания. Там _в_е_с_ь_ Тонька -- Ваньчик твой. Чего же _е_щ_е-то тебе надо искать во мне?! Ну, вот... никому не раскрывал своего творческого, это тебе только, в первый раз в жизни. Я не щажу себя, но я и не восхваляю себя: я лишь _д_а_ю_ себя. Я, конечно, и страстен, м. б. даже безмерно... но не сла-дострастен. Ольга, ты должна совладать с собой. Ты вся истекаешь, истекла. Истаять хочешь? Я 14 писал тебе... опять тебя "схватит", опять начнешь кричать..? Вчера послал разъясняющее письмо. Это шлю вдогон. Олечек, ласточка, зачем же так обессиливаешь и охлаждаешь себя? Ну, смотри... -- и во мне равновесие заколеблется: я и... резко изменчив. Я -- увлекающийся. И я боюсь -- за тебя, и за себя... -- если я уйду от тебя, от дорогого мне... -- я уйду совсем. Я чувствую это. У меня -- на тебя -- может и не хватить силы горения. Я м. б. предпочту огонек менее яркий, но все же греющий... и он может зажечься... Ласка женщины на меня оказывает страшное влечение... -- и нежно глядящие глаза меня влекут. У меня никого нет, правду говорю... но это не значит, что -- _н_е_ будет. Зачем так безразлично, так "без себя" начала писать мне? Устала? охладела?.. Не выдерживаешь такого темпа? Нет, я вижу, что с тобой мне не совладать: ты -- или обжигаешь беспричинным гневом, или -- охлаждаешь твоей душевной анемией. Нет, я вижу, что ты хочешь заставить меня -- тебя увидеть. Сама ты ни-когда не ступишь решительно, не сделаешь шага навстречу мне. Придет тепло, и я попытаюсь приехать -- тебя увидеть. Превозмогу и ложный стыд, и свою странную застенчивость... если к тому времени буду еще самим собой, т.е. -- если ты не захолодишь меня совсем. Я вижу, чувствую, что чем больше тебя люблю, -- и ты это отлично знаешь, -- тем больше огня требуешь от меня, тем больше проявлений хочешь видеть. Ты, как будто, не можешь жить и любить в равновесии устойчивом: тебе необходимо "качанье", пусть хоть совсем -- "срыв"! Такая ты беспокойная душа. Это может нравиться, привлекать новизной, но это не может долго выноситься, -- для меня, по крайней мере. Ты не любишь равномерности, я не выношу "качаний", хоть и люблю "новизну", но эта новизна не значит -- поворота наизнанку. Ты меня выпиваешь -- и сама выпиваешься. Кончи с этим. Я уже больше месяца не слышу ни одного ласкового слова, не вижу твоего "сердца", -- ты его испепелила? Или не видишь ты, как твой Ванечек из кожи вылез, чтобы огладить тебя, утихомирить, всю душу свою открыть тебе?.. Чего тебе еще-то надо? С тебя, с тебя писал Пушкин "из Анакреона", -- про "кобылицу". Ты -- "честь кавказского тавра", да... но не надо этого "мечи", этого "косись"! Нужен "мерный круг". Ты... неужели ты не терпишь ничего "мерного", и тебе необходима "безмерность" и... хаос? Я, хаотический порой, не выношу в _в_а_ж_н_е_й_ш_е_м... именно, хаоса. А важнейшее для меня -- мое искусство, и моя любовь, -- любовь, ведь, тоже вели-кое Искусство! В ней -- для меня -- начало божественное, а все божественное не терпит хаоса: отец хаоса -- Дьявол! Помни это. Пост идет, пришел. Помни же величайший из символов его, его повелительную основу -- молитву Исаака Сирина!613 Праздность -- а в этом понятии -- огромное! -- уныние... о, какое наполнение тут! -- любо-на-чалие... -- тут тоже глубина головокружительная! -- и... празднословие... -- "не даждь ми"! Господи... я потрясен! Сейчас от о. Дионисия письмо!! Ужас!! Ты знаешь... он пишет, что может взять с собой _т_о_л_ь_к_о_ половину того, что я привез ему для тебя!! А какую половину -- не пишет. Хоть бы запросил меня -- какую!!? _С_а_м, видишь, будет _в_ы_б_и_р_а_т_ь... эту "половину"! Ну, знаешь... я выхожу из себя... Ну, почему он 8-го, когда я был у него, не сказал, что не может взять всего, я бы тогда сам распределил! А вторую половину он, видишь ли, оставил до следующей оказии! Что за самовластие, чтобы не сказать... глупость! гадость! О, эти ""вобла" в рясе", выпекаемые пастыри... "числом поболее, ценою подешевле"614! И к таким еще дуры ходят на исповедь! Не о тебе дело, ты -- умница! Я про "тетей" -- твое определение! -- говорю. Да их, этих грошовых и бездарных пастырей -- улицы мести, а не грешной совести служить помогой! Я опрокинут, я -- в отчаянии. _Ч_т_о, _ч_т_о_ _о_н_ -- идиот! -- выбрал для тебя?! Не знаю. А я ему, полупустыннику, еще "Свет Разума" подарил! Ему надо бы "Мрак умишки" послать, да у меня нет такого. Что он выбрал? Там два флакона духов "Гэрлэн" -- "сирень" и "фиалка", коробочка шоколадных конфет, печенье с "Ваней", какого ты не видала еще, средний Ваня, ни большой, ни малюсенький! -- там -- "крэп бретонн", там три флакона "клюквы" -- тебе "запах поста", там вязига для родного пирога, там -- чернослив, французский, суховатый, там "сухие бананы"... -- ну, не черт ли, прости меня, Господи! Это -- издевательство! Я его проклинаю, окаянного монаха. И посмотри, какая хитрюга и прохвост! Письмо помечено "11" одиннадцатым февраля и лежало до вчера! Нарочно: пошли тогда, я бы покатил в Медон, я бы его убедил взять все, -- дурака и труса! -- или, в крайнем случае я бы _с_а_м_ указал, что надо взять. Нет, я не могу дальше... я так расстроен! Этот гад сознательно сделал гадость. Плюнь на него и отвернись. Я этому скоту и слова не напишу. Напиши мне, какая оказия может навернуться. Тогда я съезжу к родителям этого пустопорожнего мниха, заберу "половину" и буду ожидать. Что за "курбет" он выкинул, да одолеют его бесы, окаянного! наплюют ему в беззубую глотку, и да язвят его всю жизнь до скончания его бездарного и бесплодного века! А-минь. Олюньчик, и твоя открытка прилетела с мниховым подлым письмишком! Где ты пишешь, как мама упала, как ты спишь в морозе -- о, бедняжечка! -- мечешься. Олька моя, Олькушка, Олюшеч-ка, я всю тебя целую, я тебя тискаю до хруста, я тебя пью всю, всю, всю... -- о, ласточка, звездочка моя... Олюлюнь-чик, Олька бедная, бесшабашная бешенка, жгучка, капризка, мучительница моя, терзалка, да где же ты? да когда же ты...... ?! Олька, я с ума схожу без тебя, от тебя... -- О, поп окаянный! да переломает он все свои лядвеи и потроха растрясет, и пусть все его вещи у него отберут, у гада! Заклинания на его голову шепчу, -- а я могу-у, если захочу!! -- он будет шесть месяцев орать от чертей, которые будут пороть его крапивой-жгучкой по всем пунктам, печатным и непечатным! Аэх, окаянный нечестивец... то-то я сразу почувствовал... какой он каверзник-тихоня! А я еще на прощанье... под благословение! Да я бы его благословил, лошадиную голову! Ну, что же с мамочкой? Господи, -- ради тебя, милушенька, -- смилуйся над нами! Я ее люблю, твою мамулечку... я всем сердцем шлю ей моленья -- будь здорова, для Олюнчика нашего! Олюна, Олюлик, Ольгушонок... я невыносимо тебя люблю, я весь горю, тобой стражду, тобой живу, тобой брежу, тобой дышу, тобой бешусь, тобой сладко томлюсь! Олюшенька, красочка моя, девулинька... я целую _в_с_ю_ тебя, все в тебе... -- но что за черт этот мних проклятый! Как он смел? Дурак, потому и -- _с_м_е_л! дерзок на пакости! Проклинаю его, бесовского мниха, как он смел над тобой насмеяться! Да он, идиот, за счастье почесть должен, что для _т_е_б_я_ везет! Ведь -- ан-гелу везет! что ему Я доверил! я его просил, я ему... _м_о_ю_ книгу -- для тебя все! -- дал! Ну, увидишь, _п_л_о - х_о_ будет ему! у-ви-дишь!! Унесут его черти в провал адов. Подавится он просвирой, и спалит она ему все внутренности его! А я-то мечтал... порадовать мою детку! мою ласку, мою... кровку! Оля, я _в_с_е_ сделал... я так мечтал... я... до слез больно... о, мних подлый! Ольга, ты еще не выдумай, что я увлекусь кем-то, если и т.д. Пропал Ваня твой, пришила его навек одна... Олька! Твой Ваня
   В общем, -- как будто здоров, но... наплевать.
  

148

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  

Посвящаю Оле Субботиной

О мышах и проч.

(Элегия)

"Жизни мышья беготня,

что тревожишь ты меня?.."

А. Пушкин

  
   Мышей она страшилась пуще Бога,
   Мышам она "всю душу" отдала, --
   Не потому ль и ласки так немного
   В последних письмах мне дала..?
  
   Мышей голландских стоит ли страшиться?
   Они -- кошмар голландских серых снов:
   Пусть миллиард их в грязи копошится, --
   Сей символ тлеющих _о_с_н_о_в!
  
   Мышам -- мышиное, себе ж -- крепи надежды,
   Пресветлой, радостной и нежной вновь пребудь.
   Ну, что-нибудь мышам пожертвуй из одежды...
   А для меня -- _в_с_е_й_ _п_р_е_ж_н_е_й_ будь.
                                                                                                Ваня
   16. II.1942
   Париж
  
   Это, если и не "драгоценность", то хотя бы -- как "курьез" -- ну, еще оправдает "хранение".
   [К письму приложена открытка:] Возвращается, по принадлежности -- собственнице, как драгоценность, достойная хранения {На обороте текст: Mimduberg 8.I/31 / Милая Ольга Александровна! / Большое, пребольшое спасибо за добрую память и чудный подарок. Ваш / Микитка.}.
   И. Ш.
   16.II.42
   Paris
  

149

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   18.II.42 6 вечера
   Дорогая моя Ольгунка, светлый мой ангел, очень меня тревожит твоя подавленность. Ты больна, детка моя родная, ты истомлена, и я ума не приложу, -- ну, как я мог бы тебе помочь! Надо тебе лечиться от нервного переутомления, нужен и фитин, и бром, и -- мышьяк! Необходимы вспрыскиванья, необходим и селюкрин... черт меня догадал забыть -- еще дослать с монахом! но если у тебя еще есть -- принимай. Ну, что мне сделать для тебя... как тебя вырвать из этой ямы голландской, дать тебе солнца, _ж_и_з_н_и, Оля моя бесценная! Душевная опустошенность еще... не видишь цели жизни! Е_с_т_ь_ у тебя цель эта, есть же..! Воля только у тебя пропала, а ее надо вернуть -- силы физические-нервные укрепить, -- и "запоешь". Я весь душой с тобой, я волей своей хочу укрыть тебя от изнурения, радость тебе влить в сердце, мое счастье, моя бедняжка, одинокая моя! Оля, верни же _в_е_р_у! Крепче стой на временном беспутьи... верь мне, ты должна быть счастливой, и ты будешь счастливой!.. Ты -- юная, моя прелестная Олюна, ты будешь творить, ты _д_о_л_ж_н_а! Отбрось сомнения, -- это же все от неврастении, возьми себя в руки, внушай себе, проси помощи Божией, поверь же, наконец, тому, кто понимает тебя и твое, как никто на свете! Кто все отдаст за твое счастье. Оля, мне нелегко читать твои последние письма, в них нет ни единого слова ласки, но я это понимаю и не укорю тебя. Я верю в тебя, я знаю, что ты любишь горемычного Ваню своего, сейчас бессильного даже жизнь отдать за тебя, лишь бы покой и свет, и самообладание вернулись к тебе. Не теряй же остатка воли -- и ты окрепнешь. Скажи, -- и я исполню, -- что я мог бы сделать, как повести себя, чтобы ты обрела спокойствие, -- хотя бы для того, чтобы перетерпеть и поправить здоровье! Я на все пойду, -- доброе, конечно, тебе полезное.
   Олечек, горестная девочка, поверь, во-имя Господа поверь мне, ты сама себе нашептала, что я обидел тебя. Ты сама себе внушила о "малообразованности". Это полное извращение того, _к_а_к_ я тебя ценю! Прошу, еще раз: выпиши подлинные строки мои... -- этого _н_е_ _м_о_г_л_о_ быть! я же не идиот, не дурак круглый, чтобы сказать такое. "Провалы", "обвалы"... -- чудачка моя, кто же из смертных не имеет в своем умственно-нравственном запасе "провало-обвалов"! И -- вот тебе Крест! -- я не знаю ни-кого, не знал ни-кого в жизни, ни мужчин, ни женщин... кто бы имел в своем умственно-нравственном запасе _с_т_о_л_ь_к_о_ и _т_а_к_о_г_о, как ты. Пойми же, упрямица, задорка, мнитка... что ты -- _с_и_л_а! что ты все преодолеешь в предстоящем тебе пути -- в искусстве, да, в творчестве _с_л_о_в_о_м_ -- образом. Я не знаю о твоем даре в живописи, но об исключительной одаренности твоей -- я имею совершенно твердое мнение, -- и буду тебе в сердце кричать! _т_ы_ _д_о_л_ж_н_а_ _т_в_о_р_и_т_ь! _К_а_к_ же можно внушать себе, что я тебя "пригвоздил"?! Оля, не приводи же меня в отчаяние!
   Вчера я послал письмо с крепкими словцами о монахе. Но это -- чтобы выговориться, от возмущения. И это шутливые выкрики, Бог с ним... -- ну, не забрал произвольно какой-то половины моей посылки тебе. И это не я, это -- озорной мальчишка Тонька, тебе хорошо известный. Это со мной бывает. Оля, бывало, скажет: "Ну, до чего ты еще ребенок, Ваня... будто все тот же, какого я в серой гимназической курточке встретила впервые, у садовой калитки..." Все _о_н_ живет во мне, знаю сам это свое "неистребимое наследство", свою "кипучку". Часто ловлю себя на этой "непосредственности", "неискушенности", "взрывах", на этой -- да! -- "душевной свежести", не смотря ни на что. Это же, Олюночка, _д_у_ш_а, -- а "она не взрослеет, ведь", -- дорогое твое, и какое же премудрое определение! Ласточка ты моя... как нежно-нежно чувствую тебя... голубка! В _э_т_о_м-то -- "не взрослеет" твоем -- нагляднейшее доказательство отдельности _д_у_ш_и_ от "меняющегося в нас", тленного, смертного, ежемгновенно отмирающего, -- доказательство _и_т_о_г_о_ в нас _б_ы_т_и_я, вечной части от Великого Целого -- Духа, Бога! -- Это, по Пушкину, -- "бессмертья, может быть залог"615, -- но для меня -- без "может быть", а -- воистину залог, -- доказательство _в_е_ч_н_о_г_о_ в нас. Ну, подыми головку, улыбнись Ване-Тонику -- бессмертному, -- бессмертная Оля. Не склоняйся пред препонами жизни: жизнь с ее препонами -- рабочее поле наше! Мы в нем хозяева! Или -- бессмертное в нас должно покориться тленному?! Ни-когда! Мы можем спотыкаться, ослабевать, но в нашей воле средства: подниматься и смотреть на наше _п_о_л_е_ взглядом _х_о_з_я_и_н_а. Верь в это, верь, что ты сама ставишь себе цели, и сама же достигаешь, и имеешь все средства к сему -- в себе. Я не подбадриваю тебя, нет, милка... я свидетельствую тебе из моего духовного опыта, и, имея дело с тобой, я знаю, что имею дело с величайшей ценностью -- с одареннейшей, чудесной, прелестной, _б_е_с_с_м_е_р_т_н_о_й_ Душой твоей! Верь мне, моя ненаглядка, моя чистая птичка, замученная жизнью... -- верь мне, в тебе все силы, и они просыпаются. Только оправься телом... без него же -- _з_д_е_с_ь_ душа _н_е_ может. А пока мы _з_д_е_с_ь, -- приходится тащить эту тяжелую и неудобную порой одежонку.
   Метко ты про молодых "пастырей"... -- "нарочитые монахи"! И верно, -- что Православие наше -- яркое. Больше -- в Православии кульминационный пункт -- Праздники-то! -- "Воскресение"! Ра-дость, восторг, пенье во-всю, до душевного опьянения... а потому и -- благо-лепие, святое торжество, священное зре-ли-ще... культ, богатейший, в цветах-огнях-звуках... в блеске "неба", в дарах земли. _В_с_е_ -- подавай, празднуем, священно пируем, голосим, -- вызваниваем -- трезвоним... -- отсюда и красота церковной стройки, красоты монастырского пейзажа, песнопений, глубин церковно-мистерийного, _в_с_е_г_о. А куцые монахи "нарочито" -- невнятики, мелочь. Чужд православию аскетизм грязи, бывали уклоны... но аскетизм подвижников -- не самоцель, а лишь трамплин для высоченнейшего скачка ввысь! Маленькие не понимают. А ты, моя красавица, большая, ты все чувствуешь, я счастлив тебя слушать, я счастлив и горд, что ты меня слышишь, мы делимся сердцами и всем в нас, у нас огромное богатство, мы -- дружки. Я счастлив, Оля, что Господь, -- и моя усопшая Оля -- _д_а_л_и_ мне тебя... и я пою тебя, пою тобою... Оля моя, верь мне, во мне лучшее говорит к тебе, вот сейчас... я это так ярко _с_л_ы_ш_у...
   Вчера я тебе послал о "мышах", стишонки. Ты не сочтешь "мышей" моих просто мышами. Я для сего и взял эпиграфом Пушкина два стиха. "Мыши", "мышиное" -- это вообще -- "суета", очень земное, а тут еще и "голландская суета", "мышья беготня". Так и принимай. И не преувеличь _с_м_ы_с_л_а. Да, внеси поправку: в I-ом стихе -- надо: "боялась больше Бога", и во 2-ом -- надо, лучше: "все силы отдала" -- _н_е_ душу. Но это я шуточно, тут мальчик Тоня немножко, под руку, сбаловал. Иногда он, бездельник, играется. Ну, вот опять... под-руку, а ты поулыбайся, ну... с лаской ко мне, хоть маленькой... -- я так одинок, я так тоскую по тебе... Ну, вот: "Прости": "Прости: с тобой не смею спорить, -- Страшусь отныне возражать, -- Не буду больше прекословить, -- Лишь ковриком у ног лежать. -- -- Положишь ножку -- о, блаженство! -- Наступишь -- счастья через край, -- Притопнешь -- Оля!.. совершенство!! ... -- Толкнешь -- и в сердце светлый рай. -- -- Рабом у Олиньки прелестной... -- Какой восторг! какая честь!.. {В оригинале: часть.} Как пред Богинею Небесной, -- Готов к ногам твоим упасть. -- Смотри же, до чего покорный! -- Готов хоть век с тобой _и_г_р_а_т_ь, -- Пока, из прихоти задорной, -- Игры не вздумаешь _с_о_р_в_а_т_ь". -- Ну, ты улыбнулась? или похмурилась? Ну, тогда ты глупая девочка, нео-бра-зованная, бяка... Оля, как я тобою счастлив и... несчастлив..! и ты _в_с_е-о понимаешь -- почему. Не надо тебе разжевывать и в рот пихать, не младенка. Но я верю, что -- _б_у_д_е_т. Я так _х_о_ч_у. И ты. И мы, пока живы, на здешнем _п_о_л_е_ хозяева. И головы не склоним, а сами вспашем, как _н_а_м_ надо. Душа моя, бессмертная, дает мне силы, поддерживает, выпрямляет... -- и я превозмогаю, все. "Оробей-загорюй -- ку-рица обидит!" {В оригинале: обит.} -- верно.
   Пост... но я его не обоняю... -- здесь он неслышен, _н_а_ш_ пост. Ах, с тобой бы... в монастыре далеком, глухом... недельку по-русски отговеть, всей бы полнотой души и сердца, так нежно-чутко, так свято-тонко... так бережно друг к другу! Ах, какой же восторг, _т_а_к! И какой же _с_в_е_т_ -- _п_о_с_л_е, и -- надолго..! И какая крепкая любовь, какая ясная, какая сближающая, сливающая души -- в _о_д_н_о! Мы бы тогда -- в монастыре -- в ангелов превратились бы, сумели бы почувствовать так, вообразить: мы же с тобой так богаты чувством... _в_с_е_ можем вообразить и -- преобразить себя самих! О, это высокое наслаждение, тончайшее, выше всех эстетик. Да, Олик? Ты все понимаешь. Пишу -- и слышу, _к_а_к_ ты глубоко переживаешь понимание. И вот, то, что написал тебе... -- сейчас -- мысль!.. -- "об _э_т_о_м_ кинуть в "Пути Небесные"". Ты знаешь, мне говорят: ваши "Пути" действуют на атеистов даже... и для них меняется перспектива вертикального отношения к земному: они чувствуют, что, вчитывась в роман, они начинают не с высоты роста своего, а как бы с высот смотреть на землю... Вчера мне донесла одна чуткая, иконы пишет... очень талантливая... -- с трепетом говорила, а я о тебе думал, слушая: -- "Оля моя _э_т_о_ _д_а_в_н_о_ _с_а_м_а_ знала". -- Вот ты будешь говеть... Не у этой же "воблы в рясе" душу очищать: т.е., не он же будет "свидетелем" очищения твоей души! Такие "нарочито"-монахи -- не годятся. Можно на них, конечно, внимания не обращать... но при них очищаться... -- не-эт... я смотрю так: наставления искать можно лишь у достойнейших, а таких достойнейших... два-три в столетие бывает... как о. Варнава, старец Амвросий Оптинский... _М_н_е_ _и_х_ _с_о_в_е_т_ы_ были бы _н_у_ж_н_ы. Но не -- рядовых. Ну, я понимаю: поехал в дальний монастырь, нашел старца посуровей... -- ладно, выслушивай меня, диагност духа... А в "мышьей" плоскости, да еще твоей, голландской, где развлекаются "мышьей беготней"... нет. Я всегда в таких случаях очищаю душу "в уме". Я говорю, да... Кресту говорю, упираясь духом в Евангелие... говорю вслух _о_б_щ_е_е. А частное -- я умственно ему приношу смиренно, иногда -- в слезах. Прав ли я? Суди сама. Наша Церковь допускает "глухую" исповедь, при беспамятстве, и -- общую -- с амвона, как бы перекрестный допрос. Вслух? Да. Но _т_у_т_ -- тоже "в уме". И это правильно. Конечно, тут, по духу этой общей исповеди, надо бы разуметь всенародное покаяние -- всех пред всеми... но это же невозможно, никто ничего понимать и ничему внимать не будет. Я исхожу из основного: в Православии величайшая свобода _ч_е_л_о_в_е_к_у! Смотри у Господа, _к_а_к_ каялся мытарь616. Вот -- указание. Смирение, искренность полнейшая... зачем испытывать-пы-тать человека?! Заставлять, чтобы он пересиливал себя: к подножию Креста неси тяготы твои. Так я и поступаю. Я искренно стараюсь _г_о_в_о_р_и_т_ь, при "свидетеле", но лишь "схему", без раскраски в живые цвета. И чувствую, что этого достаточно. "Милости хочу, а не _ж_е_р_т_в_ы"617. И никогда в _с_в_о_е_ "любопытного батюшку" не _в_в_е_д_у. Другое дело... -- _м_о_й_ старец! Но где же я его найду?! Я мысленно говорю _м_о_е_м_у_ "старцу-свидетелю". И -- облегчаю душу. Я не думаю навязывать тебе, Олечек. Я лишь сам тебе сейчас поисповедывался. Прости мне, родная, что вольно ли, невольно ли погрешал перед тобою... Нет, милая... я не погрешал, не хотел погрешать перед тобою, чистая моя радость. И любовь к тебе, и твою любовь я грехом не считаю. Я считаю их -- дарованною -- мне, нам? -- благодатью Божией, светлой радостью, и во-Имя Его. Так во мне глубоко сознается сила и смысл моего к тебе чувства любви. Пусть тут и от земного... пусть некое "плотское", пусть... и это для меня -- _н_е_ греховное. Я возношусь и мыслями об этом, ибо в основе -- _н_е_ греховное, а осуществление земной любви... причем это -- земное -- очень малая частица огромности _в_с_е_й_ Любви. Я _т_а_к_о_г_о_ не испытывал в жизни. Ныне, в итоге всего пережитого, вынесенного, прочувствованного, продуманного, я _т_а_к_ вот и _б_е_р_у, так вот и _ж_и_в_у_ любовью к тебе... -- _ж_и_в_ _с_и_м! Ольга моя, да будет с нами Господь и Его святая Воля да направит нас. Мы хотим _ч_и_с_т_о_г_о, это Он видит... и я верю, что это по Его воле, в Его плане -- и наша (твоя!) необычайная чуткость в исканьи-томленьи... и наша _в_с_т_р_е_ч_а. И потому я не мыслю, чтобы это -- _н_а_м_и_ _и_л_и_ _к_е_м_-_т_о_ -- было нарушено. Нет, но мы обязаны, сами, крепить себя... смотреть большими глазами... и разглядывать не отдельные мазочки на вырисовывающейся картине-плане нашей жизни, а _в_с_е_ целое, которое дается зрить.
   Ты так и не закончила мне рассказа о поездке с шефом клиники к больному в Мюнхен. Оборвала. Ты доскажешь, да?
   Прилагаю автограф на "Историю любовную". На что еще дать тебе? Как я жду от тебя письма, а его нет! Последние три письма -- 8--10 февр. оставили во мне горевое, горькое... Оля, ты -- со мной? ты не устала от меня..? Оля, я все могу вытерпеть... будь же со мной искренней, _с_в_о_е_й, -- и мне будет легче. Глаза твои глубокие целую мыслью, ручки твои целую, усталые, твое сердце согреть хотел бы... Оля моя далекая... увидеть тебя хочу, и -- _д_о_л_ж_е_н. Верю.
   Писал я "Восточный мотив", но не отделывал, а пока вчерне. О "белых ментиках" нисколько не зацеплен, ты, конечно, права, много, в "высшем свете" -- и низости, и тьмы. У меня от тебя никогда не м. б. никаких тайн, вся душа, все мои думы должны быть тебе открыты. Иначе я не представляю себе. Буду счастлив, если напишешь о себе-девочке. О, ми-лая!.. О папе писал, целую за все! Какое чудесное лицо! -- Ты от него. Молюсь за тебя, всегда, -- и я чувствую, как ты делаешь меня лучшим, умягчаешь, утишаешь. Если бы тебе пожить одной! -- там бы где-нибудь пожить! Но надо освободиться от утомляющей работы, читать, не вызывая напряжения мозга. Оля, принимай фитин хоть, и -- гемоглобин! Ешь, ешь, -- не постись, не истощайся. Я плачу о тебе, так я бессилен! Оля, вряд ли вышлют журналы, найди в библиотеке в Гааге. Об И. А. ничего, уже 3-й год! Спасибо тебе, за привет мира! Взираю на тебя, чистая моя! Как ты мне дорога, Оля!.. Твой, вечно твой Ваня
   [На полях:] Твоя чудная "грелочка" спит на моей подушке. Я ее всегда слышу -- тебя. Спасибо.
   Прилагаю автограф к моей книге "История любовная".
   "Куликово поле" читай целиком, когда все получишь. Да ты _у_м_е_е_ш_ь_ читать.

150

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   19. II. 42          4-30 дня
   Милый мой Ольгуньчик... а-у-у-у..! Не могу не писать тебе, особенно при твоем душевном и телесном переутомлении и при твоей подавленности. Я слишком встревожен, ты не знаешь -- _к_а_к! -- Ну, вряд ли тебе пошлют из Берлина "Эвропейше Ревю", тем более за прежние годы. Лучше выпиши из местных библиотек (или из публичной?), в центре, -- немецкая культура высоко ценилась и ценится в европейских странах, особенно в северных, где немецкий язык -- господствующий, из не-своих. За немецкой словесностью культурный слой там следил внимательно, и такой крупный ежемесячник, как "Эвропейше Ревю", издававшийся герром Карлом Антоном Принцем Роган, под председательством в издательско-редакционном Комитете _т_р_о_й_н_о_г_о_ д-ра Вильгельма Зольфа, должен выписываться солидными книгохранилищами. Так вот: в янв. книге за 34 г. (я тебе уже писал, повторю) напечатан перевод моего рассказа "Дасс Ферборгене Антлитц"618 -- лишь _ч_а_с_т_и_ этого большого рассказа, -- посвященного "моему сыну", в которой _д_а_н_а_ "философская система капитана Шеметова". Рассказ этот, как я тебе тоже, кажется, писал, вызвал "эхо" в немецких читающих кругах, и редакция получила ряд писем, что в свою очередь вызвало у Редакции желание получить "соответственный, такой же глубокий", другой рассказ мой. Я тогда писал тихие очерки "Богомолья" и "Лета Господня". Но в 38 г., в _я_н_в_а_р_с_к_о_й_ же книге -- ! -- обычно, журналы дают в янв. книгах "приманки"... -- был напечатан мой рассказ, посвященный проф. И. А. Ильину, -- "Дасс эвигэ Лихьт"619, -- редакцию не только удовлетворивший, но, как мне писал редактор д-р Иоахим Морас, -- "потрясший". Слава Богу! Уверен, что ты найдешь обе книжки журнала. Прочти, голубка, и напиши, как понравился (или не понравился!) перевод. Мне очень важно _т_в_о_е_ суждение. Ты -- вся -- художник! Дело в том, что _м_о_й_ оригинал не всегда поддается переводу, и, конечно, впечатление у читателей перевода не может быть полным. Хвалы немецкой критики меня тем более радовали всегда. Кстати, ты в библиотеке можешь, наверное, получить мои немецкие книги -- переводы, и мне очень хотелось бы услышать твое мнение, _к_а_к_ звучит по-немецки то, что тебе хорошо известно. Вот эти книги: "Ди-и Зоннэ дер Тоттен", 2 -- "Дер кельнэр", 3 -- "Дер ниэгелеэртэ Кельх", 4 -- "Фор-Фрю-и-линг", 5 -- "Дер Бэрихьт айнэс ээмалиген Меньшэн", 6 -- "Мари" -- "Мери", и при ней -- "Майн Марс" и "Дас Бююхербрэтт", 7 -- "Эйнэ лихьтэ Эриннерунг", 8 -- "Киндерфрау"620. Кроме того, помимо многих рассказов в газетах, между прочим большая повесть "Каменный век" -- в "Нэйэ Цюрхер Цайтунг", в философско-богословском журнале -- Берлин -- "Эккарт" (его-то наверняка выписывали библиотеки в Голландии, журнал протестантский!), в книге за июль--авг. 33 г. напечатана повесть "Валльфарт ан Бротт"621, в том же "Эккарт", в июле--авг. 32 -- повесть "Ан дэн Баумстюмпфен"622, в журнале "Диэ Тат", издававшемся в Иене, за 28 г. декабрь, и январь, февраль и март 29-го -- моя повесть "Диэзес вар"623... -- Не стану перечислять многих газет и журналов с другими рассказами -- и "для юношества", отмечу: м. б. тебя заинтересует статья ныне уже очень известного немецкого писателя и моего друга -- Эрнста Вихерта624, -- "Убер Иван Шмельов"625, к 60-летию -- ! -- тогда мне было, правду говоря, 56 лет, а _н_е_ 60, но это не важно. Я принял паспортно-официальные лета, а для тебя восстановил -- _п_р_а_в_д_у. А все проклятые большевики! Эта статья помещена в журнале "Эккарт", Heft {Номер (нем.).} окт. 33, а в том же "Эккарт", за июль--авг. 32 -- статья профессора И. А. И. -- где и "На пеньках", -- "Иван Шмельов -- Профет дер Кризэ"626. Я, кажется, писал тебе, что Ученым издательством при Кенигсбергском Университете издана большая ученая работа -- диссертация обо мне -- 161 страница -- "Иван Шмельов! Лебэн унд Шаффэн дес гроссэн рус-сишэн Шрифтштеллерс", фон Михаэль Ашенбреннэр627... М. б. достанешь. Ну, видишь, Ольгуночка, твой Ваня не такой уж лентяй... письмо-писец! -- ведь у меня теперь, с российскими -- до 40 томиков, из коих на разных языках, -- включая китайский и японский! (ну, чего китаец понимает!? Нет, он-то и понимает, -- да, "Чаша" им взята!) -- вышло около... 50 книг, а сколько грабителями издано, и мне неизвестно..! -- это один Господь знает. Ваши угри голландские и сырники (во всех смыслах!) издали три, да "Каменный век" или -- "Мери"... в газетах, "Орел", перевод покойного Ван Вейка... мно-го..! Кой-что наверное найдешь, из немецких переводов.
   Сейчас пришла милая караимочка628 (впервые без сына, осмелела!), -- жена одного торговца (а раньше он был богат!), я тебе о ней писал, очень вумная, -- любит читать мои немецкие книги! -- и принесла мне: "вареников" -- ! -- ура!! -- 2 "пти-сюис" (крем) -- ура, ура-а!.. и... моркови (пол-уры!)! (а вчера один читатель _п_о_д_а_л_ мне один фунт малороссийского сала! Ну, что же я поделаю?! -- и кило -- чудесного, старого, варенья мирабель. Я отплачиваю книгами, но запас их на исходе.) Я ей дал "Эуропэишэ Ревю" -- как раз она увидала у меня на столе, -- пишу-то тебе! -- и пожелала взять. Ну, я ей поцеловал лапчонку, -- как у киски, ма-ленькая! -- но не "из уважения и любви", как ты можешь вообразить, ибо ты бо-льшая воображалка! -- а... за... "вареники"! и за варенье, и -- за морковь... -- ровно _т_р_и_ (2 1/2) раза. Пришла с хорошо намазанными губками, подведенными глазками... -- глаза у ней, правда, 1-й сорт! -- чо-орные... -- а я, ты знаешь, ведь, какие глаза я _л_ю_б_л_ю... и -- _ч_ь_и!.. -- ну, дай, чу-уточку только... ну, за... мои "труды" хоть... -- _н_е_ за мои глаза... -- они устали смотреть, они устали плакать... они устали -- _н_е_ видеть... _т_е_б_я, гулинька... Можно, да..? Спасибо, Олюша.
   Сегодня я послал твоей маме -- можно сказать -- _н_а_ш_е_й? Ну, хорошо: нашей маме письмо... и уж влетело там некоторой особе... по первое число! Во-1-х, по случаю благополучного "слета" с голландской лестницы... -- да и сама "страна каналов и каналий"... скоро слетит со всех винтов и лестниц! -- а во-2-х, по случаю твоего состояния здоровья, вернее -- _н_е-здоровья. Надо с тобой решительно поступать... И просил: накажите, ради Бога, Вашу Олю... посадите ее на -- не на хлеб -- на воду, а... в тепло, и чтобы она часами лежала днем, и лечилась, иначе... Ольга, я твердо говорю тебе: я -- по своим работам обязан был многое изучать... -- я "из лучших уст" специалистов слушал -- для меня специально делали! -- лекции о... психических и нервных заболеваниях, и, главным образом, -- что относится к вашей не-милости, -- о неврастении... Эта проклятущая болезнь может оказаться неизлечимой, если длительно запущена, и дает итоги очень плохие! Помни это. Ты можешь быть через два--три мес. вполне здоровой, сильной, прекрасной (впрочем, ты и теперь -- прекрасна!), если возьмешься за себя серьезно. Всякое чтение, требующее усилий (в том числе -- и особенно мое!) -- бро-сить!. Только -- легкое... озаряющее душу -- хороших поэтов! Пу-шкина читай. Кстати, ты знаешь его "Прозерпину"629? Вчера я наткнулся на это, и прочел 3 раза! Шедевр! Музыка... Это -- подлинный случай с Пушкиным... он его "прикрыл" -- фальшивым подзаголовком из французского поэта Парни! Это -- гордая жена630 генерал-губернатора графа Воронцова, в Одессе, Элиза... отдалась-таки ему -- Пушкину, в гроте... на берегу моря. Их -- краткая и пламенная -- любовь была оборвана... -- его Воронцов "упек"-таки -- видимо -- подозревал... -- выехал Пушкин в свое Михайловское! -- в ссылку631. Пушкин заплатил ему известной эпиграммой "Полугерой, полуневежда..." А ей заплатил -- образом Тани!! Она ему заплатила... и платила всю жизнь: до глубокой старости, слепая, приказав читать подряд все его... Когда кончалась последняя книга -- начиналось сначала. И так -- всю жизнь! Пушкин дал о ней чудесный "талисман"... и много-много! Да, 37 женщин было у него... "романических". Сначала он не понравился ей, был неряшлив... дурно одевался... но зажег и обжег ее своим огнем. Стихотворение -- удивительное... есть там две--три строчки... слишком _г_о_л_ы_е... -- но к_а_к_ даны! Это -- "И молчит, и томно стонет..." -- эх, прочел бы! У меня вчера доктор -- и это в среду на первой неделе Великого Поста! -- крякнул даже. Я ему даже грохот колесницы Плутоновой _д_а_л_ чтением. "Плещут волны Флегетона" -- река в подземном царстве! -- "Своды тартара {Так в оригинале.} дрожат..." Слышишь эту аллитерацию -- "таррртаррра", "дрррожат"? Ну, и дал же он эту Прозерпину..!
   Нет, моя милая девчурочка... я не жаловался маме... я только просил ее -- упросить тебя -- заняться собой. Родная, ты хочешь, чтобы я _у_м_е_р, да? Я тебе не стану лгать... как я томлюсь твоим состоянием... -- я -- именно -- начну умирать... если не возродишься ты, не возьмешь себя в ручки, не начнешь лечиться. Пойми, глупенькая детка... -- ты легко выздоровеешь! Верь, что все будет хорошо, я -- _в_е_р_ю. Я непременно приеду к тебе, в Арнхем, когда потеплеет, постараюсь добиться. И мы будем гулять с тобой, и я буду читать тебе, и -- столько нам есть -- что сказать друг другу! И я попрошу моего друга, одного из моих читателей в Германии -- есть же они! -- не смейся, не смейся... -- посадить тебя в авион и умчать со мной в Париж! Ну, найдем какого-нибудь рыцаря... -- как в сказках бывает! -- и он, прихватив нас, и -- бомбы... -- а ты приносишь, это всем известно! -- счастье, одним взглядом! -- ринется к берегам Альбиона, ахнет на какой-нибудь Гулль или Бирмингем -- "ку-дэ-бю" {Здесь: направленный удар (от фр. coup de but).} -- и снизится на полях Нормандии. Вдруг случится такое чудесное?! Я бы с охотой прокатился под английские пулеметы, -- они скверно стреляют, не немцы! -- и ничего страшного, потому что в шуме моторов ты выстрелов не услышишь, и нестрашно тебе будет. Ну, помни: я тебе пришлю "заговорные слова" внушения, и они сделают с тобой чудо, ты увидишь... их надо читать раза три на дню... и непременно, ложась спать... -- со-ставлю! И сны будут тебе, "легкие, как сон"632. Ну, целую твои _н_е_б_е_с_н_ы_е... Ольгушоночек! Сейчас прочитал статью о Шмелеве Эрнста Вихерта в скверном русском переводе, сделанном для меня, моей переводчицы "Кандрюшки", как ее И. А. величает (они любят друг друга, как кошка и фокс-террьер), -- я ведь "малообразованный" и потому слаб в немецком языке (Кнут Гамсун писал мне: "Я малограмотный, языков не знаю, и потому пишу Вам на своем, норвежском"). Прочитал -- и полез от смущения под стол (очень он сильно, об Иване Шмелеве!), ну, _г_е_н_и_а_л_ь_н_о! Тебе будет интересно, как об этом Тоньке пишут немецкие писатели. (Писал и Томас Манн633, да я его за великого не считаю, хоть он и ставит меня выше Тургенева (не удивил!), сравнивая по калибру с... Достоевским.) Непременно прочитай. Только не плякай, там о-чень много моей боли. Там и новое у знание обо мне, как мне простой человек подал кусок хлеба! -- уплатил гонорар за "Человека из ресторана", -- сам "человек из ресторана". Но был единственный луч света в эти страшные дни нашего Распятия. Тебя эта статья "окрылит": ведь ты тоже подала "чашу освежающую" -- умиравшему! Целую. Вечно твой Ваня-Тоник. Тонька. Тонюрка
   [На полях:] Прилагаю автограф к "Мери".
   4 дня нет письма, -- сегодня Великий пост, и нет меня... _п_о_с_т_и_ш_ь (* неправильно, но я так хочу. Ты-то поймешь.)?
   Олюша, ты нигде не найдешь теперь шелковых (настоящих!) чулочков. Я _н_а_й_д_у. Изволь мне -- без ужимок! -- дать: какого цвета, (голого?) высоты... и размер ноги. У тебя должен быть большой No, ты -- рослая, мне кажется? И ноги у тебя -- длинные? макароны? -- Ну, не Тонька? И все-то ему знать надо! А я все же выше Пушкина буду (ростом!). Он был -- "мартышка". Ты чуешь, как я распелся? Это -- от "вареников". --
   Что творится у меня на книжных полках!! Будто черти там возились.
   Прошу: пока читай на сон, -- _ш_е_п_ч_и! -- "Слава в вышних Богу... "634 Так я лечил свой _с_и_л_ь_н_ы_й_ невроз!

151

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

10. II. 42

   Милый Ванюша!
   Исписала тебе 4 листа, и такая вышла тоска, что не пошлю! Ты прости меня, что такая я нудная. Сегодня твоя открытка от 22.I! Так долго!
   Вчера писала тебе. Тоже тоскливо вышло. До вчерашнего вечера я невероятно томилась тоской. Но вечером стало лучше. Я легла в теплой темной комнате. Только камин играл огнями по стенам и потолку. Успокоилась. Много читала. Ваня, если бы устно, то много бы тебе всего о себе сказала, дум, муки, всего, всего! А так, не написать. Сегодня я весь день вожусь с ягнятками. Родились 2, но 1 очень слабый. Скоро и умер. А второго кормлю из рожка. Мать очень молода и не имеет молока. Очень мил! Сегодня тает. Слава Богу! Ванечка, я вчера тебе писала, как я ненавижу нашу "аристократию" и сказала "все эти белые ментики, французящие" -- только после, я вспомнила, что Вагаев был у Дари в белом ментике. Не подумай, что я его задеть хотела. Нет, но понятие "белый ментик". Всю нездоро-вость, внешность! Я много обо всем думаю. Ваня, ты пишешь, что начнешь "Пути"". С Богом! Молюсь за тебя! Ты в "злой" открытке от 31.XII писал "пишу, но не "Пути"". А что? Скажешь? Что-нибудь новое? Скажи же мне!
   Я не могу преодолеть усталости, внутренней какой-то апатии. А то бы я так много тебе о себе написала. О девочке. Получил ли о папе моем? Видел батюшку? Портрет папин -- плохо вышел, т.к. это фотокопия. Оригинал же (портрет) очень похож. Папа блондин, а тут темный вышел. Я бы довольна была, если бы тебе это доставило радость (эта брошюрка).
   Помолись за меня, чтобы Бог дал мне мир душевный! Я так устала!
   Не знаю что со мной. До изнеможения я устала. И душой и телом!
   Хоть бы в пост стало лучше! Я бы хотела остаться хоть на время, одна, совсем одна! И невозможно это! Летом уходить буду. Гулять. Я очень устала от всего, от людей, от обстановки, от всего. И давно. Я никогда не отдыхала, так, чтобы о себе подумать. Эта усталость еще м. б. с клиники. Не было никогда "Entspannung" {Успокоение (нем.).}, но наоборот все новое и новое "Spannung" {Беспокойство, напряжение (нем.).}. Ваня, я просила выслать мне "Лик скрытый". Пока ответа нет. Не знаешь ты чего об И. А.? Кажется, болел? Мы ничего не слыхали. Как-то он там?! Ваня, тороплюсь на почту, а то поздно будет. Тебе шлю пожелание мира, тишины, работы успешной, спорой! И ты помолись за меня об этом же! Давай хорошо проведем пост! Крещу тебя.

Твоя Оля

   Шлю заказным, чтобы скорее послать тебе привет мира! Ваня, я никогда не "испытывала" тебя!
  

152

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

13.II.42

{Помета И. С. Шмелева на конверте:

чудесный рассказ о яичке с птенчиком!

Это избранный рассказ -- для

хрестоматий и о сердце (ягненочек!).}

   Здравствуй, дорогой Ваня!
   Давно нет от тебя ни слуху -- ни духу. С. был всего неделю у нас, так что тоже не знаю, есть ли что на его имя. М. б. завтра привезет, -- он уехал вчера. Как живешь ты? Здоров ли? У меня ничего нового, конечно, нет. Вожусь целые дни и ночи (!) до полного "истерзывания" сердца с умирающим ягненочком. Я так привязалась к нему и полюбила его, что не могу смотреть на его муки. У матки не оказалось молока. И никакие меры (впрыскивания, корм, питье) не помогли. Кто-то определил, что она на 2 недели раньше разрешилась. Один умер сразу, а другой борется. Дали ему (по совету ветеринара) коровьего молока, но у него открылся ужасный катар кишок. Каждые 10--15 мин. водой! Тогда ничего не стали давать -- только воду. Лучше стало. Ветеринар дал опять молока. Опять хуже. Лежит и головку свесил. Посоветовали соседи давать рисовый отвар. Я из последних маленьких запасов делала (м. б. преступление против своих домашних по теперешнему времени), стал будто веселее, даже "требовал" еды, а к вечеру "скис". Вот 4-ый день сегодня. Мука. Сегодня раздобыл для меня работник, это пушкинский "Балда" -- молодец! Я его и зову "Балда"! (бегал по всей деревне -- 4--5 километров, искал, нет ли еще у кого овцы с ягнятами) 3 ст. овечьего молока. Мой больной обезумел от радости, лизнув его, -- все жадно выпил. Больше не могли достать. Тогда побежал работник искать козу. Нашли. Пробую. Но слаб очень. Умрет... думаю так. Я ему Dextropur давала -- оживило его. Но нет больше, а в аптеках тоже не достать теперь. Какое страдание смотреть как он, учуя меня, наклонившуюся над ним, вдруг из последних силенок вскочит и примется тыкаться мордочкой мне под подбородок, вертит хвостишком (полуживой-то!), перебирает ножонками и пробует сосать. Он думает, что это "что-то теплое" -- его матка. Ужасно я мучаюсь, на него глядя! Сейчас ничего не помогает. Кишочки больны чрезмерно снова. Мы по очереди встаем по ночам к нему, чтобы понемножку давать ему для питания, чтобы не ослаб окончательно. Какие изумрудные у него глазки, когда свет попадает, -- смотрит жалостно-жалостно. И я не могу помочь! Сейчас попоила его -- выпил 50 [1 сл. нрзб.]. Все мокро под ним. Вынула, вычистила, вытерла его. Положила опять под электрическую грелку. М. б. глупо все это?! Но не могу видеть страданий. Я с детства люблю маленьких животных. Помню, как однажды у нас была клушка-самоседка с 16 цыплятами, а 4 яйца укатились. В одном был полуживой цыпленок. Я не могла выбросить его. Умолила бабушку дать его мне и держала его подмышкой. Несколько дней я это вынесла, но в субботу должна была идти в баню (всегда в субботу баню топили) и мама рассердилась, что я "убожусь", не бегаю, не играю, а только с рукой своей ношусь. Я попросила бабушку его спрятать в горнушку печки, пока моюсь. Пришла из бани и сразу за свое яичко. Цыпленок уже пищал и слышно было его трепыханье. Ночи я лежала на спине и, конечно, не спала как следует. За ужином я поссорилась с двоюродным братом, сидевшим рядом и толкавшим нарочно под руку, и тогда его отец встал и вывел меня из-за стола. Мама еще не сходила к столу, поэтому дядя счел себя вправе распорядиться за нее. Он вывел меня на двор и велел отдать ему яйцо. Я заплакала. Тогда он сказал, что я должна стыдиться такого ослушания, -- мама запретила, а я все ношусь и еще скандалю за столом, "всех заставляю с яйцом носиться", что у меня рука заболит и т.д. И вынул мое яичко, и забросил его на сарай, на крышу. Я только крикнула: "ай!" Будто оторвалось у меня что-то. Я стояла такой несчастной, что дядя понял, как непохоже это все было на "ослушание", -- он как-то неловко поднял меня и на руках отнес домой -- я была 9--10 лет. Это было первое лето после папы. И все объяснял, что птенчик все равно не выжил бы, что это была бы ему худшая мука. В ту ночь я составляла план, как я залезу на крышу сарая и найду яичко... или уже птенчика? Я не допускала мысли, что он убился. Тихонько пробралась вниз, но дверь была заперта. Рано утром я в рубашонке сбежала к работницам, прося посмотреть... там... на крыше. Не было там ни яичка, ни даже скорлупки. Должно быть, вороны стащили. Долго, долго тосковала я по яичку. И, недавно, разбирая последние письма бабушки уже за границу, читаю: " у нас нынче клока с 12 цыплятами, помнится как Олечка их любила". Да, как чудесно все живое! И как ужасно, что столько живого... гибнет! И кого?! Людей! Я стараюсь уходить душой в мир животных, растений,.. но, смотри, сколько и там горя! Ну довольно! Я получила теперь все об "истории одной любви", как ты называешь, -- я бы обозначила это иначе. Ты написал по крайней мере, что это "конец".
   Я ничего, никакого комментария тебе не скажу, письменно не скажу. Мы достаточно занимались чужими "романами", терзая себя, и теперь я от всего такого хочу отойти. В письмах. Но я прочла очень внимательно и сделала интересные наблюдения и получила себе объяснения многому, чего не понимала (* Ты писал в одном письме (давно): "Эти созвучия имен -- Паша, Даша... заметила? Очевидно, это не прошло мимо меня". Я скажу больше: твои неоднократные "любви" (в творчестве) к не ровне, или к не совсем ровне, и эта намечающаяся сцена Дари и Вагаева с "малиной", это все то же самое: твои неизжитые ожоги Дашиной "любви" -- томления, ее. Ее?).
   Объясни -- что такое "однолюб"?!
   Пришлешь автограф? Я должна отдать книги!
   [На полях:] Ну, всего, всего светлого пока! Был ли батюшка? Оля
   Передал ты доктору мою благодарность за письмо?
  

153

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

20.II.42

   Милый, родной мой Ванюша!
   Не кори меня, что не так часто писала, и если не смогу и в будущем писать ежедневно. Ничего общего с какими-либо тебе неприятными причинами, это не имеет.
   Если бы ты смог душу мою увидеть, то ты бы все, все понял! Стою перед трудной задачей -- в письме дать тебе понять... Видишь ли, давно уж мучалась душой... о многом. Но за последнее время я буквально исстрадалась. Я чувствовала необходимость для духа моего, все пересмотреть во мне, как бы "расчистить". Я так страдала духом, что и физически заболела. Я не писала тебе -- я надеялась скоро все превозмочь духовно и поправиться телесно. Мне вообще было трудно, при такой моей "сумятице", что-то давать другому, хотя бы в форме писем. И я писала бестолково, не так, как бы хотелось. Не выходило. Ты это мое состояние не ставь только в зависимость от нашей "истории" из-за моей "повести". Это все гораздо глубже, и рано, или поздно, но вскрылось бы! Я сама не видела ничего, не знала что мне делать. Но мое физическое состояние как бы дало "развязку". Я стала очень страдать физически: головокружение, слабость, апатия, тоска до схваток в сердце, до боли и даже нечто вроде обмороков, правда без полного бессознания, но все же состояние такое, что я теряла равновесие и должна была ложиться. Все это так встревожило и меня, и моих, что в этот вторник усадили меня на автобус и проводили в Haarlem к врачу, -- одному из самых передовых здесь, а еще более мне нужный потому, что хорошо знает всю жизнь Бредиусов и мог бы мне во многом помочь. Он сделал анализ крови -- оказалось все совершенно нормально (ниже приведу -- можешь, если хочешь, показать Серову), обследовал меня и нашел, что: сердце органически здорово, но крайне нервно, легкие совершенно здоровы, печень -- немного увеличена и чувствительна при давлении (это явление у меня бывало и раньше, -- м. б. даже не патологично при моей "конституции" -- habitus asthenicus), -- увеличена также и щитовидная железа, что тоже не удивительно. Миндалины в самом лучшем порядке. Врач нашел сильное нервное истощение и утомление и сказал, что "по моему состоянию он охотнее всего поместил бы меня в лечебницу, где за мной был бы хороший уход и никаких забот". Спросил меня о причинах моей нервности и о браке моем "с лицом, ему известным". Уже в воскресенье вечером, отчасти, и в понедельник окончательно, идя к нему, я сама себе дала ответ на многое {Все выделенные слова в этом предложении подчеркнуты красным.}, и когда он спросил меня: "что же Вы хотите делать?" -- я сказала, что "хочу переменить обстановку". Я чувствовала душой, что для "расчистки" всего моего мира, я должна быть где-то одна, независима от внешнего, в покое. Все время мне хотелось "от всего уйти". Я только не знала, как это сделать. Мы ведь даже карточками продовольственными связаны, т.к. их должны были сдать, как "самоснабдители". Я чувствовала, что дальше жить в такой "замусоренности", неясности я не могу, и получилось положение, доведшее меня до предельной тоски... Доктор очень одобрил мое решение, указав, впрочем, на большие трудности времени хоть куда-либо двинуться из дома, да еще так "издергавшись". Просил меня подумать о лечебнице на 1--2 недели и затем взять "отпуск". Я думала использовать время поста и уехать в Гаагу, с тем, чтобы смочь ходить в храм и хоть немного "найти себя". Я так много страдала за все это время, -- так много случилось странного и удивительного в моем душевном мире, пришедшего извне, что я не могла больше давать жизни нести себя по волнам. Я просила Бога дать мне указание. Дать мне способ найти ответ. Устроить все так, как угодно будет Богу. И я чувствую, что я должна поступить так, как мне это _у_к_а_з_у_е_т_с_я_ сейчас. Указуется помимо меня даже, просто моей болезненностью как бы.
   Я должна уйти от всего, что стало таким неясным, больным, мутным, встать в другую обстановку и осмотреться, всмотреться в себя и других. Я должна дать возможность и Арнольду всмотреться и все понять. А как все это нам всем _д_а_с_т_с_я, -- мы должны положиться на Волю Господа. Я ни в ту, ни в другую сторону ничего не буду форсировать и все, что случится, -- приму как _у_к_а_з_а_н_и_е, как Божий _Д_а_р.
   Иначе я не могу думать. Я не могу и оставаться пассивной. Это -- единственно-возможный выход (не подходящее слово), который не будет мучить мою совесть. И как бы трудно (внешне, материально -- в смысле еды, жилья и т.п.) ни было мне это "отхождение", я _о_б_я_з_а_н_а_ это сделать перед собой и перед Богом.
   Ты никогда не должен думать, что на тебе "ответственность" за это. Нет. Как это ни странно, но это верно, что я "расчищаю" вне зависимости от тебя и твоих чувств. Мне очень трудно было отрешить внутренне эту "зависимость", -- это стоило мне много силы духа, и я несомненно гораздо легче, и гораздо раньше занялась бы этим вопросом, -- если бы не мучилась совестью за эту возможную "зависимость". Понял? Но я поняла и уяснила, что я обязана, совершенно вне тебя, "перед Небом и пред собой" все "выяснить". И с точки зрения такой постановки, я и приступаю. Честно, чисто, прямо, без того, чтобы форсировать. Я тебе скажу, как на духу, что это мне трудно. Очень трудно. Но это нужно. И _н_и_к_а_к_о_й_ _д_р_у_г_о_й_ "выход" -- для моей совести не будет _В_ы_х_о_д. Не даст покоя. И я теперь успокоилась. Накануне поездки к доктору я говорила с А. и закончила тем, что предложила и врачу. Он понял, что между нами не то, что освящается Богом, согласился и счел мое решение правильным. М. б. ты огорчишься мной, но я не могу иначе, как так. И именно: предоставить безнажимно Провидению и... считаться с обеими возможностями.
   Я чувствую, что это долг мой перед тем, что было освящено Церковью, что ушло (?), что я должна увидеть -- или ушедшим, или нет. Но я должна _с_в_о_б_о_д_н_о_ предоставить, свободно увидеть. И если... _у_ш_л_о, то я тогда спокойна буду, без укоров. Понимаешь? Мне трудно это объяснить, не могу.
   Я уверена, что ушло. Доктор мне сказал то же самое, признав, однако, что решение мое относительно дальнейшего поведения правильно, -- во всех отношениях. Я говорила со свекром. И тот тоже согласился. Сестра мужа тоже, сказав, что таких женщин как я "одна на тысячи". Ты видишь, Ваня, как "вдруг" я принялась за себя. Но это не вдруг. М. б. ты не поймешь меня. Но постарайся! Я считаю, вернее я чувствую душой, что иначе я не могу. Например, твое предложение "пока не рвать окончательно", т.е. в зависимости от моего счастья, от чего-то личного, моего, -- я не могу! Если я найду, путем чистых, честных моих исканий, что все "прошло", что нет ничего, что Господь "связал", то я не побоюсь уйти... ибо так чище! Так нужно. Если не уйду из-за условий из дома, то уйду все же... иначе! И независимо от того, что скажешь ты. Даже, если бы ты меня не захотел.
   Потому и говорю, что ты -- _в_н_е_ ответственности за меня.
   Это лучше и тебе, и мне. Я буду просить Бога о Его милости и указаний. Пока что я дома, но надо двинуться. Предстоит мне еще одно ужасное дело: этот доктор "помешан" на модном течении -- рвать коренные зубы. Просветил мои челюсти и приказал вырвать 8--9 коренных зубов! Будто бы на кончиках их корней что-то не благополучно. Это же ужас! Я еще не решилась. Написала в Берлин. Спроси Серова, можно ли полагаться на эту "модность"? Если решусь, то поеду в Haarlem и лягу в лечебницу там, а если нет, то не знаю, что буду делать. Думаю устроиться в Гааге в пансионе, с мамой. Но, конечно, надо и о доме позаботиться, как-то устроить. Хотя дома свекор сказал: "пусть сам о себе заботится и поймет что для него ты". Старик понял, что... пусто у нас... Я это увидала. Ты не волнуйся о моем здоровье: я принимаю 3 разных лекарства, берегу себя и буду беречь. Все это у меня от больной души... Все, Бог даст, пройдет. Только никогда я не могу жить с своей душой в конфликте. Все "образуется". Я переживаю своего рода кризис. И серьезнейший. И ты поймешь меня. Я верю. Поймешь, Ваня? Поймешь отчего не писалось. М. б. очень будут трудные дни, -- трудно будет писать, чтобы остаться вне... ты понимаешь? Но мне это нужно, это "вне" всего... Только сама с собой и Богом. И ты всегда у меня в сердце, 15-го я так тебя ласкала... оттаяла. И вот пришло решение. Я сообщу тебе мой адрес, когда уеду, куда, а пока мама тут, перешлют. Я сама еще ничего не знаю. Молись за меня крепко и верь, что Бог не оставит. Проси мне силы.
   [На полях:] Ванечка, я словами не могу выразить моей благодарности тебе за "Куликово поле"! "Спасибо" -- бледнеет перед тем, что во мне!
   Я не получила 1 и 2 письма с "Куликовым полем". Пропали? Когда послал? {Абзац подчеркнут красным карандашом. Далее в письме анализ крови О. А. Бредиус-Субботиной. В настоящем издании не публикуется.}
   Я бы хотела поласкать тебя, приголубить, Ванечка. Ты понимаешь, как невыносимо мне это одиночество добровольное. Но оно во имя необходимого, Высшего. Должна вынести! Помолись же! Только тогда я сочту возможным найти себя, свою силу духа, гордость, свободу. Только тогда найду радость! Когда тебе очень захочется моей ласки, прочти, что было раньше, т.к. все это живет во мне, но мне писать так -- это значит жечь себя! Понимаешь? Жечь и смиряться. Как трудно мне! Но я должна! Такая, я и тебе ценнее. Я буду тебе писать обо всем. Постараюсь очень часто. Я все та же, вся твоя Оля! И всегда.
  

154

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

20. II. 42 вечер

   Родной мой Ванюрочка,
   Отправила сегодня тебе мое заказное, "серьезное" письмо, а вечером пришло твое от 11.II, где должна бы была быть фотография, -- но, увы, -- ее нет! Ванечка, пришли же еще и прикрепи, чтобы опять не выпала. Я так хочу тебя -- Москвича! И еще: пришли же автографы, а то я не могу отдать книги в переплет.
   Я в отчаянии, что не дошло 2-х писем NoNo 1 и 2 "Куликово поле". Ну, просто ужас! Ванюша, родной, если они пропали, то неужели ты не дошлешь?! Мне стыдно просить тебя, еще раз засаживать за переписку. И не только стыдно, но и мучительно. Господи, хоть бы еще пришли!
   Ванечка, я еще мучаюсь, что ты будешь мучиться моим сегодняшним письмом, первым. Ты не волнуйся -- как только я _у_в_и_д_е_л_а, как действовать мне, чтобы найти покой, так мне и стало легче. У меня все -- душевное. До того как решиться практически, куда и как я направлюсь для "уединения" и "отдыха", я уже и дома буду проводить режим, т.е. много отдыхать. Сегодня я спала до 11 ч. дня и завтракала в постели. Днем отдыхала. И чувствую себя лучше. Я извелась неопределенностью моего положения и отношения со всем меня окружающим. Я должна была все "расчистить". И если мне по трудности обстоятельств жизни нельзя будет дольше остаться вне дома, то я и дома поставлю себя так, что не будет смуты. Я поселюсь у себя в комнате, где закрыты уже все мышиные дыры и буду жить независимо. Постараюсь найти прислугу, чтобы меньше было и дела, и соприкосновений со всем прочим. Но для того, чтобы мне быть спокойной своей совестью, я хочу спокойно, на расстоянии, по возможности объективно всё "рассмотреть". А главное: я верю, что найдя равновесие (в одиночестве это легче) я сумею понять Божие произволение. Я на это уповаю. Молись и ты. Мне очень мучительны были все дни, недели последние, я так страдала. Не думай и не терзай себя, что это из-за твоих писем тех, "потемнение" твое, что ли.., нет, голубушка мой, -- это должно было бы все равно явиться. Я себя знаю. Я не могу жить, когда у меня что-то не ясно в душе. Я для себя, в душе не смутна, я знаю что во мне, я отвечаю за это, но у меня была спутанная жизнь и я должна все уяснить.
   Я перед Богом должна это.
   И я потрясена твоим: "мне иногда кажется, что нас разыгрывают злые силы"... Я это часто думала. Я пугалась такой возможности. И это было главным двигателем для того, чтобы начать "разбирать" себя и все.
   Я боюсь этих злых сил. Я прошу Бога указать мне. Предоставляю как бы решению _С_в_ы_ш_е. Я подчинюсь. Я говорю: "да будет Воля Твоя"635, прошу только Светлую Волю, устранение возможных "злых сил".
   Я не могу всего ясно выразить, почему я мучилась, почему я считаю нужным уехать... Но это родилось во мне и окрепло. Это как-то _п_о_м_и_м_о_ меня явилось.
   Для всего моего дальнейшего поведения у меня теперь создалась уже почва и в семье Арнольда и вообще. И создалась правильно. Доктор, человек много видавший и переживший сам (в семейной жизни), меня очень одобрил.
   Я н Так же я и теперь к этому отношусь. Ты, Иван (хочу тебя именно таким большим именем) меня взял со всей моей волей, со всем... Я забылась. Я потерялась. Пойми! М. б., м. б. я отдалась бы тебе целиком... не знаю... В таком состоянии как вчера и сегодня утром... О, как я страдала, стараясь найти себя. И знаю, по тому, как я в угаре-то будучи уже страдала, предчуя "расплату".., знаю, как бы я уничтожилась после всего... ты знаешь, после чего. Я не прячусь от тебя. Я вся у тебя в сердце, ты знаешь меня. Я молила в бредовом письме (вот его пепел) наряду с любовным бредом, предельно-откровенным, м. б. по своему и красивым, -- наряду с ним молила: "не надо так, Ваня". Писала "Олька-- Ваньке". И как мне за это стыдно... Вот сейчас... я чую как в этом "Тонька--Ванька" -- утопало мое большое -- "чудесный мой, _в_е_ч_н_ы_й_ мой _И_В_А_Н". Скучно, да и не в состоянии я писать о здоровье сейчас, но я и физически больна от этой борьбы. Даешь ты "Марево", именно марево, маня источником, не давая напиться. Ты скажешь: я предлагал тебе и напиться, и как еще... Да, но знай -- это моя смертное питье. Знай это. Ничем тебя не упрекаю. Люблю тебя и сама, сама ведь жадно пила хоть слова о любви... Ну, чего же таиться?! Но помоги мне. Я тебе мою святую говорю правду: _н_е_ буду жить, коли перейду... черту. Много уже уступок -- отступок -- оступок я сделала, но знай, страданием от неполноты я как-то себя очищаю еще перед _с_о_б_о_й. О, не думай; что я сознаю себя виновной перед кем-то. Нет, это оставим. Все передо мной слишком серьезно. Я, главное, -- перед собой как-то не могу существовать. М. б. ты поймешь. Я не могу объяснить, что это такое. Скажу и еще: я очень, почти непереносимо хочу тебя видеть, как друга, душевную часть свою... Очень это необходимо. Но это должно состояться только в том случае, если каждый из нас будет за себя уверен, что не сорвется. Ты скажешь: очисти все, приходи совсем. Вот это то и есть, что я перед собой этого не могу решить. Пойми, что тут не "положение" и не "расчеты". Не оскорбляй этими мыслями ни себя, ни меня. В любви, в отношениях я исхожу только из внутреннего. Читала акафист преп. Сергию. И... не могу. М. б. нужна какая-то зрелость, которой у меня еще нет. Я почти больна от этих вопросов. О, к чему это сверхчувствительное чувство долга. Не перед кем-то, а абстрактно. Последние 5--6 дней плохо себя чувствую... сердце. Голова кружится. М. б. потому так все тяжело. И еще: мне нутром чудится, что мы с тобой не должны, -- будь я даже свободна. -- сходиться. Почему? Не могу точно ответить. Какой-то этикой чувствуется это. Не в годах дело (ты можешь так подумать), -- я с тобой вся открыта... Мне эта разница не мешала бы, -- ты такой, узнавший жизнь и все в ней, мне (м. б. кто-нибудь назовет патологично) есть еще желанней, еще сладостней... не в этом дело -- но зная себя, зная мою реакцию на эту... близость... уверена, что развенчалось бы многое. Не уверяй меня в обратном. Я себя знаю. Я помню, как после первого поцелуя (мне было 20 лет!) мне все, все стало горько. А я того-то любила, или так казалось. Созрев, я м. б. несколько приблизилась к женской норме, но верь мне, что всякий раз, я после моего тебе: "как умеешь", мне было невыносимо тяжело. Непонятно, неуяснимо, будто чего-то жаль. Никогда не было ничего подобного, как после первого поцелуя в 20 л. -- (конечно, не противно), но всегда -- жаль. Какого-то моего потерянного рая жаль. Я не говорила тебе об этом никогда. Это слишком мне знакомое чувство. Так бывает всегда и после праздников, после бала... не знаю, что это. "Зачем это было?" -- встает в душе. Ты поймешь м. б. меня. Поймешь, что не из-за недостатка любви это. Я предельно в тебя влюблена, опьянена. Сожженное письмо сказало все так, как никто бы не сказал... но если бы я его послала... Боже, как бы я страдала. Нет, ведь у Надсона631 (пусть он из маленьких) есть тоже -- "поцелуй -- первый шаг к охлажденью"632. Я поправлю: не к охлажденью, нет, м. б. и к еще большему горенью, к сгоранью... Я люблю тебя и потому только слова твои даже меня уводят, берут... (иначе они были бы неприятны) заставляют забывать себя. И чтобы ты не думал о недостатке любви -- сквозь стыд открываю тебе... как я на эти твои ласки в письме тянулась. Ну, сознаюсь. Что же мне делать. Знай все! Очень тебя понимала, принимала, неотрывно читала, даже не ревновала к твоим желаньям в прошлом чужих женщин, -- мне любо было тебя таким знать, желалось, чтобы у тебя была тогда радость, утеха и с молодайкой, и с бабенкой. Понимаешь? Я очень ревнива, а тут, вот разберись, психолог. Ну, одним словом -- пила ароматы "любок" с тобой, как бы через тебя. И твоим и жила... Ты бабу х - - - л, ну и я как-то это принимала. Так пойми же, как мне самой-то тягостно... и при всем том вот знаю, что _н_е_л_ь_з_я. Ты опытней, ты зрелее, ты выше меня -- помоги мне и не буди меня очень сильно. Знай: разбудить -- разбудишь, ну, прейду... и отойду. Знаю, что прежней меня, Оли, вольной души не будет. Вечное мое -- сгорит. Я знаю это, Ваня. Не пишу тебе такого конца, как в сожженном -- это безумие. Но целую тебя нежно... розово... не совсем красно. Очень ласково Целую, как мама и как невеста. Милый... Ваня. Все горит во мне чудесным. И слезы, слезы. Письма твои получила от 8.VIII. но без делового о "Куликовом поле". Не смогу уйти снова в творческое. Ты взбил меня. Прошу -- из любви ко мне, пришли это письмо мне обратно! Очень прошу.
   Обнимаю и целую очень.
   Оля, Ольгуна своего Ивана, а не Олька
   Курю 2-ую папиросу подряд -- затягиваюсь до головокружения, чтобы забыться.
   Ты понял меня? Если не понял, то поставь на мое место Анастасию... Она бы так же чувствовала. Но не думай, что я списываю с нее. Это мне только сейчас пришло в голову -- пиша письмо вспомнила Анастасию. Ты думаешь я сама-то очень сильна? И разве не больно мне (земной) просить не давать мне "волшебный яд"? Ты все знаешь. О, бесценный мой Ваня. Да, сознаюсь, -- жалею, что не встретила тебя раньше, и не только в 1936 г. -- но и давно-давно. Хотя тогда, я тоже была такая, еще "мимозней". И не взяла бы я тебя от О. А. Знаю. Хоть ты и брал других. И как эту... Евгению. Я не пустила бы тебя к себе от О. А. -- я очень чисто и чутко берегла и чужое. Все лучше так, как было... Я не опущу глаз перед памятью О. А. Но... 36-ой год... Неужели ты бы меня заметил? Я ведь на первый взгляд неприметная, Ваня. А тогда я о тебе думала... и не посмела подойти к убитому таким горем. Почему И. А. нас не познакомил? А м. б. ... женись мы тогда, -- было все обычно и... буднично... Ваня. Бывает... И не было бы "Божественной комедии" Данте Алигьери, если бы Беатричи ему варила суп и сидела рядом его... обыденной супругой... Кто знает!..
   Пиши мне. Как я жду почты. О, если бы снова начать хоть рисовать. Я разбита от дум и вопросов. Снился опять Париж...
   От тебя зависит, приеду ли я еще. Ты теперь все знаешь. Не могу писать об обычном. Я вся полна тобой, мой неизреченный Иван. Ванечек, миленький, ласковый, родной мой... Ах, Ванечка... Понял ли ты меня???? Ответь! Жду.
   Письмо верни. Обязательно. Ты сам просил меня взять все письма. Это никому не должно попасть на глаза. У тебя они все по столу разбросаны. Иногда я пугаюсь: а вдруг ты их кому-нибудь читаешь? Нет? За последнее время я много рисовала. Не могу оторваться. Все о тебе... Брось о мелочах -- о людишках. Конечно, все мелкота, но все -- Божий подобия и потому снисходить надо, у всех душа, Душа! А[лександр] Н[иколаевич] не плохой, м. б. лучше многих, потому я так. Не гневайся. Я люблю тебя не гневным. Ах, как ты любить умеешь! Иногда мне думается, многих знал из женщин. Это не в укор. Я ничем тебя не могу корить. Люблю тебя превыше всяческих упреков. Даже ревность заглохла в этом огромном чувстве любви к тебе. Знал -- ну знал. Значит, Ване так надо было, радовало его. Ну, язычником был немножко. Ты мне о "Женьке" рассказал -- и она мне какая-то будто... (хоть и занозой) нечужая стала. Женька Ване сладкую отраву давала...
   Ты открываешься мне новый в этих "любках" -- с молодушкой632а. Так и вижу тебя. Горячий ты... Папашенька. Папашеньке твоему не попрекну, что любился. И хотела бы быть сама без таких мучительных подходов. Не никто не знает, как переживал каждый из вас свой "угар".
   И все же скажу, что наше с тобой... многое бы утратило от этого полного пламени. Себя я знаю. Я не пережила бы потускнения моего рая с тобой. Как прекрасна и как тяжела жизнь. Будь тих ко мне и ласков. Приласкай меня... твою дочурку-Олю, твою маму, твою невесту, твою подружку. Люблю тебя. Не устану повторять это. Ванечка мой светлый... будь всегда хорош к Оле.
   Как я тебя обожаю. Как люблю твой голос. Как все твое мне драгоценно. А писатель ты... О, Ваня. Как наслаждаюсь снова "Богомольем". Хочу идти с тобой на "Богомолье". Уйти от искуса... от твоих других... чар. Они жгут...
   Когда получишь письмо, поцелуй девушку в ветре. Я почувствую. Обнимаю тебя, как ленточкой обвиваюсь вокруг тебя. Целую и молюсь за тебя.

Оля

   Пришли обратно и "обложку" для "Неупиваемой чаши" -- я называю "обложка", если тебе нравится, если нет -- сожгу.
   12.VIII.46 Сегодня уж и за это письмо себя корю, но все же посылаю. Смущена. Очень.
  

143

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

14.VIII.46

   Только что послала тебе, Ванечек дорогой, свое из самого сердца письмо, с просьбой не быть таким пылким, как получила твое "волеизволение" и приложенный лист со стихами. Ты теперь знаешь, как я отношусь к твоим жарким письмам. Не стану повторяться, но еще раз скажу: не надо так. Сущность, исключительная и чистая, забивается всем этим, и мне... не по себе. Меня это больше не "зажигает", а наоборот -- как-то нехорошо зацепляет. Я, например, совершенно органически не переношу двусмысленностей, анекдотов, всего, чем касаются люди отношений к женщине. Однажды со мной был прямо припадок гнева, когда один молодой человек рассказал (по их мнению очень невинный) анекдот. Не хочу твоего сличать с подобным, но какая-то жилка начинает пробиваться, делает как бы обобщение. Я страшусь этого. Я не выношу ничего, чтобы хоть как-то соприкасалось с понятием о разврате. Потому-то всегда искала в мужчинах только чистой любви. Я же тебе говорила о своей мечте о любви в письмах. Помнишь, я не знала, какой она может быть и в письмах.
   За "Куликово поле" твое я тебе написала официальную благодарность, но моя неофициальная еще гораздо больше. Ее не выразить. Ты знаешь, как я отношусь к "Куликову полю". Мне необходимо приняться вплотную за работу. Мой "Заветный образ" очень на высоких нотах. Сверх-чист. И я должна быть его достойной. Моя Tilly в отпуску -- сижу без прислуги. Дела больше, но не устаю. Мама очень помогает во всем. У нее постоянная головная боль. Боюсь нет ли чего в голове. Гомеопат дал тебе 2 средства: одно для глаза (от чеса), другое -- для сна. Я написала на коробочках, как их принимать. Но оставь пока все другие аллопатические лекарства. А как теперь с налитостью в глазу -- "плаваньем" будто?
   Ваня, несколько слов о Карташеве: я его деятельность, будь она активна ли, пассивна ли, -- очень порицаю. Все эти появляющиеся "документики"633 и слухи -- надо очень строго проверить. Ты мне можешь не верить, но я знаю факты, которые меня очень вразумили в этом отношении. Совершенно между нами: И. А. не чист тоже в этом. Я считаю фабрикацию слухов и документов во всяком случае, на какую бы цель они ни были направлены -- гнусностью. Не считаю возможным в письме этого касаться явственней, но клянусь тебе всем для меня святым, поднимая руку для присяги, что названное мною (уважаемое мной лицо) занимается (сознательно) распространением таких "документов". Не по слухам, а из фактов знаю. Никто не должен сего знать. В другом, в своем, он должен оставаться на пьедестале. Карташева я куда ниже И. А. ставлю. И после того, чему я сама была свидетельницей у И. А., -- допускаю всяческое и у К[арташева]. Если не сознательно выдумывает сам, так бесконтрольно распускает подсунутое. Он и ему подобные, как злые враги, портят все тем, кто собрался возвращаться домой. Допусти хоть на миг, что правительство без задней мысли открыло двери. Допусти, (ну если не веришь, то хоть гипотезой допусти) и что же такое правительство будет делать после поднявшейся всклоки? Что сделало бы царское правительство? Разве не сидели всюду жандармы? Теперь, после стараний нагадить своим и после снюхиванья со всякой иностранной шушерой, все эти Анастаски634 и свора (а это свора -- я знаю его попов, ныне архиереев -- один635: ловчий -- бывший кельнер в "Медведе" в Берлине, до последнего дня любовником был одной девки, которая у нас жила на квартире в тяжелое время). Карташев и ему подобные -- сделали то, что не три, а 33 сорта лагерей еще пооткрывают. Как в деле церкви не дали эти с.с. спокойно осмотреться, так и в ином. Пока все это не умолкнет, -- не может быть эволюции. Кучка эмигрантов, теряющих почву из-под ног, сбивают наспех клику-свиту себе. Допускаю, что теперь и слежка, и т.п. Это объяснимо, сами эмигранты поддерживают пламя революции. Если у тебя в нарыве все время собирается гной, то врач и реагирует все время на это, а коли уймутся лейкоциты -- оставит тебя врач в покое.
   В последнее время мир так на нас ощерился, что нам надо держать свое крепко. Русское правительство сдало все свои прежние посты -- признает даже пресловутый панславизм?636 Славянство объединяется. Идет все гигантскими шагами. Вот эти Карташевы с их "Свободным голосом" не что иное как шавки на слона. Все, чего они добьются, -- это выстрелов по своим же собратьям. А церковь бросят в новый раскол. Да, очень возможно, что появятся лагеря, но они будут ответом на тех, кто не перестал мутить. В Голландии со мной никто не "церемонится" как с русской, и я знаю западно-европейское отношение к нам. Не к советской власти, а к России. Это надо помнить. Сталинская головка в данный момент защищает интересы страны. Прочти, пожалуйста, стихи Симонова637. Там все -- от Руси. И Вера! Народ верит, вырвал себе наконец это право исповедания638. Власть дала это, видя, что оппозиция церкви пала и она им не страшна. А г-н Карташев думает по-своему перевернуть!? У нас вон поп-Дёнка бабий монастырь открыл у себя в доме. Да тут только одна надежда на плетку из Москвы. И будет. Довольно мы шушукались с заграницей. Теперь, когда они все скалят зубы против нас... нет, теперь мне с души прет быть с ними вместе. Пишу тебе все это, чтобы молить тебя воздержаться вступать с такими людьми в полемику и выражать свое мнение. Тебя очень хотят использовать. Твое имя. Помни мое предупреждение и в 1941 г.! Надо спокойно выждать. Никак не реагируй. Погоди. Я -- нутром знаю, как и тогда, где должна быть моя душа. Каждое слово имеет значение -- за каждое несем ответ. Я не могу примириться с фабрикацией документов. И после того, как (недавно) столкнулась с этой нечестностью -- мне погано все это. Не слушай никого. И Анастасий, и... И. А., чуя, что останутся за бортом, -- сбивают себе свиту.
   Я отвечаю за то, что говорю. Если бы Анастасий был истинно-духовный -- его бы рвало от такого типа как поп-ловчий (развратник, окончивший богословский факультет в университете немецком в Берлине!, еле читающий по-славянски, циник, вряд ли в Бога-то верующий), а он его в архиереи поставил, -- только потому, что одному без архиврея неудобно! _Г_а_д_ы! Не им судить о других. Анастаска за немцев был, ему бы на осине болтаться, а не на амвоне глаза закатывать. Отвратно служит. Знаю его. Умоляю тебя на коленях -- не соучаствуй никак в этой и подобной им клике. Потом пожалеешь. Карташев м. б. и верит даже (если честный, то по рамольности {Здесь: глупости (от фр. ramolli).} своей) всему, за что ретует. Но не надо для этого и прочим быть рамоли?! Не ходи сам в Россию, если не хочешь, но не гадь тем, кто почему-то думает иначе. Ведь теперь опять к эмиграции будет мерзкое отношение. А каково будет тем, кто вернется! М. б. и ничего не будет, м. б. правительство назло этим квакалам ничего не сделает. Роль эмиграции за границей кончена. Пора убедиться. Зачем же начинать новое амплуа -- предателей своего отечества. Знай: всякие коалиции с другими державами в данный момент -- это предательство. Потому и молю тебя: никак не соучаствуй. Потому тебе и открываю, как великую тайну (меня очень потрясшую) о "чистоте риз" И. А. Если у таких, как он, находится подобная чертовщинка, -- то что же с другими-то? Кто же тогда рот заткнет таким типам, как все эти Сорокины639 и т.п. Теперь только: сиди и молчи! Приглядывайся, а главное, прислушивайся к голосу совести. Если бы я жила в Париже, -- то обязательно бы попыталась взять русское подданство. Ибо -- овцы и козлища. Все острее будет разделение. Не с Западом же мне?!! О нет. Но это мое мнение, я никому не навязываю. А в документы и слухи не верю. А не диво, если и поднимут плетку над всей этой шушерой. Сидят в лагере противника и воняют -- гады! Карташа, за одно его присюсюкивание к Анастаске, -- презираю! Ванечка, прости жесткости, но я очень волнуюсь всегда своим. За тобой, именем твоим многие охотятся. Держись. И еще: убирай куда-нибудь мои письма, не оставляй их лежать на столе. Обещаешь? Целую Ванечку. А на "Тоньку" чуточку грожу -- пальцем!
   Молюсь за тебя. Оля
  

144

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   17.VIII.46
   Светлая моя Ольгуна, голубка нежная... как вознесен был я твоим письмом!.. Читал-перечитал его, _в_б_и-р_а_л! Все, все понимаю в _т_в_о_е_м, и -- многого не постигаю. Да -- и нет. Письмо совершенно исключительное, по силе и красоте чувства. Глубокое, наполненное тобой, _т_в_о_и_м... всем тем, что влечет к тебе, что давно завлекло и потопило -- в тебе. Прелестная... Не могу не повторять еще и еще: ты -- огромна в тонкости и глубине -- и чистоте! -- чувственной любви. Ты сильна и ярка в слове. Ты -- зрелая, ты -- вся готовая к творчеству _с_л_о_в_о_м, _ж_и_в_ы_м, берущим душу словом! Дня три тому я перечитывал твои письма, из первых, самых первых по отъезде из Парижа, одно -- карандашом -- с дороги... Удиви-тельные письма! Суди сама (ты, конечно, забыла?) -- Вот как ты дала мне картину дождя (11 июня, в вагоне)... "А вот переменилось: тучи, -- дождик стегает -- сечет иголками (!) по стеклам, сбегает змейками (!), собираясь в капли... Смотрю -- и силюсь удержаться. Помню -- "крэпко". (Все письмо (наспех!) удивительное по силе выражения, по чувству. А ты-то и не думала, что пишешь, для _ч_е_г_о). Вот так-то и твори, чудеска. Вот этого-то -- "иголочки секут-стегают по стеклам" -- я ни у кого никогда не читал. И сам не определял так -- "иголочки". -- А эти "иголочки" -- точней точнейшего! Мало тебе? И ско-лько такого у тебя в письмах, если вдумчиво вглядеться!.. Но я отступил...
   Да, самое тебе главное, о чем просила.., -- это связано как раз с написанным.
   Оля моя, дружка моя... всем _ч_и_с_т_ы_м_ сердцем, от всей любви к тебе -- дружке -- ровне -- моей дочурке, моей чистой девочке-невесте, моей любимой, моей _ж_е_н_щ_и_н_е_ несравненной, моему верному _д_р_у_г_у_ -- сестренке, -- говорю: Оля, благоговейно, весь в уповании, благословляю тебя на светлый, великий, _с_в_я_т_о_й_ путь писательский, на путь художественного, творческого труда, -- во Славу Господа, на радость и опору людям, -- смело и безоглядно _п_и_ш_и. Что и как хочешь. Сердце услышит. Благословляю, познавший и муки, и радость труда сего. Благословляю твое сердце, твою горячую головку, умную-умную... твою руку: крепко держи перо. Благословляю и целую нежно, мудрая, горячая, пылкая, жадная до Жизни-Красоты, до Жизни-Чистоты... О, каким сердечным восторгом благословляю тебя!.. И как сейчас весь -- в тебе, с тобой! Любящий нежно, влюбленный страстно, преклоняющийся, взирая в милые глаза, в это дивное, родное, -- все родное! -- лицо твое. Да перельется творческая сила моя, -- от творческой силы во мне! -- в тебя! Благословенно да живет в тебе, моя... о, как любимая!..
   Я все понимаю, да... И -- многого не постигаю. Но... постигну?.. Буду краток (твое письмо неисчерпаемо!). Да, ты такая. Знаю, верю. Не понимаю: зачем же ты... выходила замуж?! ... Ведь _в_с_е_ же в себе знала, жаждала чистоты.., любви святой, небесной. (Это мне понятно, я _в_и_ж_у_ эту любовь и сам к тебе -- поверь! -- весь с такой же чистой и о, какой чудесной любовью!) И -- вышла... даже за _ч_у_ж_о_г_о?! ... Ведь отдалась же, телесно... -- ка-ак, без любви? -- даже -- прости -- бережешь _р_е_л_и_к_в_и_ю!.. Как это примирить со всем тем, что мне пишешь? Скажешь, м.б.: _п_о_ж_а_л_е_л_а_ человека... Ну, а меня не жалеешь? Или я -- грязный?.. Оля, я тебе сказал всю правду: я знал, кроме жены, лишь одну... глупую, ненужную, сразу -- после того -- и выпотрошенную до пыли (во мне-то!). Тут, как после, за "Киевом" в Москве (в гостинице) и у меня (в пустой летней квартире) -- была лишь забавка, простое гигиеническое упражнение... не любовь, ни-как! Ску-ка... Ибо в ней не было и порошинки от дорогого мне -- душевной чуткости, ума, сердца, творческого... _у_н_о_с_я_щ_е_г_о_ или лаской, или -- новизной непознанного, или не было нежнейшей _о_т_д_а_ч_и_ себя, понимания, _з_а_б_о_т_ы... жизни тем же, чем жил и я... И никогда не говори мне, что я _з_н_а_л_ женщин. Нет. Я знал лишь одну. Тебя -- теперь -- другую, все наполнившую во мне, на все -- отклик твой. Ты -- я. Я -- ты. Это я знаю. И потому _н_а_д_о_ было, чтобы мы _н_а_ш_л_и_ друг друга. Чудо? Да. Но оно было нужно, оно было _д_а - н_о. Поверь, я все приложу из сил моих, чтобы ты была покойна, и работала, и чувствовала себя хоть чуть счастливой. Я люблю тебя. Это не _о_г_о_н_ь_ мой, это длится 7 лет... Это за крепилось твоим-моим свИденьем. Несмотря ни на что. Я был в болезни (и теперь все ужасный "чёс"!), и я терпел и вытерпел многое, -- не по силам... часто одинокий, как и раньше. И я понял, как я тебя люблю! Как ты мне дорога. Как я не могу без тебя. Не только люблю: я влюблен, (в любви-то) -- страстно влюблен в тебя. Что сталось бы, если бы я получил тебя -- всю?! Если бы ты _о_т_д_а_л_а_с_ь_ мне, как жена моя?! Не как женщина только... Вижу: любовь, влюбленность, -- для меня -- стала бы (если это только возможно!) еще огромней, глубже... Безразлично: дали ли бы мы друг другу дитя... без-раз-лично. Ты до того по-мне, вся, вся, и земная, и духовная... с этим богатством в тебе, с твоими творческими возможностями, для меня -- бесспорными..! -- клянусь тебе! -- со всеми неровностями-взрывами (как и во мне), что земная любовь с тобой явилась бы красотой-прибавкой к любви, заманкой, замкОм для чувства, крепью его, -- это сливание с тобой, этот обмен _в_с_е_г_о_ в нас, смешение. Я-то себя знаю. Я все же очень волевой, и нравственное чувство для меня не слово. Я мог переступать, но я не переступил через любовь, не разбил ее (тогда с О. А.). Да, физические хотения гасли... (это сложно, надо говорить, и я скажу тебе)... но нежность, благодарность, жаленье... и воспоминания розовых дней первой любви во мне не отмирали. И она знала это. И потому -- почти зная, _ч_у_в_с_т_в_у_я_ мою неверность, (я не сказал ей, ни-когда!) она все простила. И хотела нравиться, быть всегда _п_р_е_ж_н_е_й... Ах, Оля.
   Теперь судьба послала мне тебя, -- свет последний, и -- скажу -- совершенно необычайный в моей жизни...
   Не разжигаю я в себе похоть... -- ты _т_а_к_ владеешь мною, _з_о_в_я_ меня (так и слышу в себе, в теле, и оно слышит и так отзывается). Смотри... 11-го (и 10-го) VIII -- ты томилась, рвалась ко мне, письмо, ты его сожгла... ты, ведь, отдавалась мне, меня _х_о_т_е_л_а, знаю я... Я это чувствовал! Толкнутый твоим письмом (от 3-го?) где ты писала, что можешь быть весталкой, я в думах о тебе (я все _з_в_а_л_ тебя, почему-то, лежа на диване (твоем), стал думать о весталках... об Овидии (его "Метаморфозах") и -- прошептал первые строчки: "Вечер марта, в храм весталок..." и т.д. Меня завлекло, я сел к столу (10-го вечером). -- и, все _з_о_в_я_ тебя, написал все почти. Нет, начал 8--9.VIII. 10-го все было закончено. И я сел 11-го писать тебе. Я горел, сгорал... я _в_и_д_е_л_ тебя... я _б_р_а_л_ тебя. И всю половину ночи я был с тобой. Тебе это передалось, как мне -- твое. Что (!) я написал! Там было так все обнажено, с такими подробностями (до бесстыдства!), я так раздевал тебя, я так ласкал тебя, я так оглаживал и _к_а_с_а_л_с_я, так _п_и_л_ тебя... что весь был в пламени. Я _п_о_ч_т_и_ имел тебя. И был наказан (?!). Ночью -- я должно быть _в_и_д_е_л_ тебя во сне, звал, -- был с тобой. Я проснулся (было часа 4) в ночь на 11, на воскресенье. Со мной случилось давно не бывшее... -- случившееся впервые со мной 14-летним... (это я дал намеком, очень прикровенно) в "Истории любовной" (конец 143 стр., нарочно утром нашел!). Я был весь... плавал... в "любовной" отдаче! Я та-ял, в сладости, изнеможении и горько-горько, и нежно-нежно, с такой любовью и с таким стыдом я повторял -- "О-ля... Олюша... Ольгуна... прости меня". Это невольно, во сне, без моей воли (не подумай, что я _с_а_м_ довел себя!) -- случилось, эта "непроизвольность". Я написал тебе, утром 11-го все. И как я воображением был с тобой... все ласки... и какая была ты... в чем... я видел твои ноги в черных ажурных чулочках -- до живота почти... И как я... всю тебя ворочал и все видел... Прости, но я здесь только схему даю... В письме бы-ло..! ... Я прочел его, и мне так стало стыдно, так страшно... -- я изорвал письмо (12 стр.) в клочки, оно -- в печурке, под бумажками, зажгу все. Еще не успел. Я не посмел послать такого письма, страшась оскорбить тебя, хотя... ты мне -- я сам. Но бывает же и перед собою стыдно. Ну, я не мог послать. Послал лишь "метаморфозу". И то ско-лько смягчил в ней! А первый вариант был почти что непристойный. Не посмел. Я тотчас же воссоздал мою Олю, мою девочку чистую... и... (вот, поверь!!! -- а ты мне в последнем дивном письме твоем велела это именно, только вчера узнал! и сделать!) почему-то нашел твое фото (маленькую, "девушку в ветре" (Клянусь нашей любовью!)) и стал целоваться!.. Я и сегодня, перечитав твое письмо (я его тебе верну, но позволь на 2--3 дня задержать, упиться!) опять целовал "девушку в ветре"! Ну, что?.. У нас мысли пронзают нас, летят к нам... взаимно. И вот, сейчас, я снова хочу видеть тебя и пить тебя. Но я буду тихий, нежный, светлый... я совладаю с собой. Но не могу не ждать, не могу не видеть тебя... Я покорюсь... Сейчас написалось, а вчера ночью складывалось... я вскакивал и черкал начерно:
  
   Прости... -- ?
  
   Прости меня, моя родная, л
   Что отемнил твою мечту,
   Что в ласке смел коснуться _д_н_а_ я,
   А не вознес на высоту.
  
   Зато теперь, прося прощенья,
   Бесстрастно сам себя сужу
   И, в воздаяние отмщенья,
   Себя на казнь я присужу:
  
   Отныне о любви к чудесной
   Ни слова не скажу, ни-ни!..
   Держи себя в границе тесной,
   В любви высокое цени.
  
   Ведь для беспутного земного
   Высот затеряны ключи,
   И нет ему пути иного:
   Таись, томись -- и замолчи?..
  
   И я послушно покоряюсь...
   Но в памяти томит одно:
   Да в чем же пред собой я каюсь?..
   Что увидал любви лишь дно?! ...
  
   Видала _д_н_о_ и ты, дружочек,
   Прознала сердцем тайну ту,
   Что небо в звездах и прудочек
   Любовь возносят в высоту.
  
   Очами девственно внимала
   Что звезды светят и на _д_н_е,
   И как же чутко понимала... --
   Что не мутнеют там оне!..
         (Оле -- Ваня 17.VIII.46 Париж)
  
   Скажи -- да? не мутнеют? да?! ... Нет, Ольгуна, не мутнеют. Наши звезды и на _д_н_е_ не замутятся: они -- любовь, сильная, светлая, высокая, и -- пусть и до земли снисходящая -- всегда _б_о_л_ь_ш_а_я, ибо опорой ее -- наше общее, и наше искусство -- от Господа. Все освящает любовь такая.
   Я весь с тобой, жив тобой. Ликую тобой, прелестная, высшая моя, чистая всегда, во всем -- для меня. Дна нет в нашей любви, не будет и подонков. Для нас, в нас, в нашей земной любви -- неба отраженье, Оля. И вот, я как будто нарушаю "суд свой". Нет. "Да в чем же перед собой я каюсь?! ..." Увидал любви лишь дно..? Нет, Оля. Ты не вся права: _д_н_о_ я видел, любви-то... но и _т_а_м_ блистали звезды! Да, я в тебе вижу, -- пусть как женщину тебя люблю порой -- _н_е_б_о. Так свято и смотрю в него, пусть до головокружения! О, как люблю и как возношу тебя! 3 часа. Хочу послать скорей. Сегодня еще опять этот инженер -- советский агент?..640 в 5 ч.
   Оля, твоя обложка -- великолепна! Целую тебя и ее. До чего чутко-глубоко! до чего нежно, чисто! Я пошлю ее через несколько дней, дай любоваться. Целую ручки твои, глаза твои, моя светлая художница! Дивно. Гениально _в_з_я_т_о. Тонко. Свежо, ново... Все гениальное -- просто, а никто бы _т_а_к_ не дал! Всю тебя целую. О, как нежно. Светло. Чисто... И знаю, что снова и снова буду гореть... Но я ухожу в работу, закончить надо переписку "Лета Господня". Спешу.
   Твой вечный Ваня (только иногда -- Тонька). Не оскорбилась на "Петухи". Дано, как у Вергилия или Овидия, Катулла... -- с "аттической солью". Пределы меры художественной, кажется не перейдены. Просто -- отдыхал...
   Твой Ванечек
   Му-ка мне это хозяйство! Свожу к наималейшему. Все есть в запасе, при моей нетребовательности и режиме. Сыт. Посылок наслали -- раздаю. Скажи, чего бы те послать? УзнАю на почте -- можно ли? -- бананов те пошлю. Ты, грызунок, любишь их жевать. Оля, чего хочешь, ну? Пошлю. Оля, если бы ты была здесь, я бы молился на тебя-земную! Ольгуна, поверь мне, -- ничем не омрачу, в обручискую себя! Ах, каким бы филе барашка кормил, сам на раскаленной сковороде делал, у-мею! Теперь можно вольно покупать, и без тикетов, ну, дороже, но лучше и дешевле, чем у Vita по черному рынку. Какими бы бифштексами, -- огонь! Кормил бы тебя! Проснулась -- кофе-чай принес бы моей принцессе, моей нежке, -- только бы писала кисточкой, пером! Ж_и_л бы тобой, очарованьем!.. Служил бы тебе, моя малютка, чтобы ты _в_о_з_р_а_с_т_а_л_а! Все передал бы тебе, что сам нашел... все сказал бы, почему и как. Всегда влеклись бы к миру мысли, образа, песни, красок, -- вечного, а не к дохлятине! Наши души были бы всегда обновленЫ, свежи, готовы к восприятиям, созданиям... как я все это люблю!.. Воображали бы, жизнь умножили!.. _в_з_л_е_т_а_л_и!.. Ах, моя Олёль... как ты прекрасна, как можешь быть нежна-чудесна!.. Девочка в ветре... о, милая!.. Сама (представь) вдруг в руки мне далась!.. а сколько не видел ее (это маленькое твое фото!)! Разве не дивно это?! ... Наши воли передаются и вещам, не чУдно ли?! ...
   Сейчас ем твой бисквит -- ломтик, нашел! Он еще вкуснее, [1 сл. нрзб.], чем бывает свежий. Больше недели ем, с большой чашкой молока... 2-ое к завтраку. Да-а... те два пакета не картофельная мука, а крем!.. Попробовал (писал я?) молочный кисель варить... что такое -- желтоватый?.. Чудесный крем. Мне надолго хватит. И сухарей... -- всего ты мне наслала, нежная моя, заботка. Прошу тебя: не смей слать больше! Ваня сыт. Поверь. Мне так мало надо. Возьму баранины, к спине, рулетик, с косточкой... сварю, два дня ем, а заплачу франков 60--70. Картофель -- дешевый, мно-го. Каждый день пью морковный сок, это берет 15 мин. Сок сто-лько дает сил! Вот и разгораюсь, и _м_е_ч_т_а_ю, и зову... А люблю так чисто, тихо, светло, кроткий я с тобой, Ольгу на... Так чисто думаю, бережно храню тебя в сердце, как дитя. Ищу Чехова, атлас цветов... Най-ду! Не верю в поездку Ксении Львовны. Был у нее только раз. Открытка от нее, от дочери. Живет в елках. Зачем это тебе?! ...Взбудоражит. Правда, она покорливая... м. б. и не стеснит. Главное -- машинку чинить взяла. [Приедет] -- я ей внушу... Ах, не оторвусь. А сейчас этот еще, навязался, а-гент. Ну, я с ним краток, сумею выпроводить без засидки.
   Мне ни-кого не надо: с тобой, всегда... Ты во все влилась, твой оранжевый плат -- вон он, милый, Олин. Так все и вспыхнет -- взгляну... Все, все... Твое мохнатое полотенце храню. Целую: Оля спинку вытирала. Как ты дорога мне, птичка!.. Одеяльце... как бережно... как согревает -- Оличкино тепло! О, родная, вся -- близкая, _с_в_о_я, моя... Никогда бы не был тебе в скуку... -- сколько есть думать, говорить с тобой, творить! Олюна, ми-лая... как я скучаю!.. Надо уйти в работу, не могу, тоской излучаюсь... Буду жить "Маревом"... Дай губки...

Ваня

   Господь да будет с тобой. Буду молиться.
   [На полях:] О, как весь -- к тебе! Вот она, _л_ю_б_о_в_ь!.. Ол... гу... на... душка!.....
   Мне очень трудно без тебя!..
   Два вторника и две пятницы старухи нет. В то воскресенье Юля была, убрала все. Я для себя -- за все.
   Твое письмо (священное!) верну дня через 3--4 и обложку -- тоже священную!
   Оля -- ты моя и любка, и незабудка, и вся -- чудеска-цветик! О, благодарю мою дружку, мою дочурку, мою... ... ..!
  

145

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   6/19 авг. 1946 г.     Преображение Господне
   Дорогой друг Олюша, при сем возвращаю тебе для хранения твой ответ641 о принятии в дар от меня -- рассказа "Куликово поле". Я рад, что сегодня как раз празднование Преображению Господню, -- да будет Свет Его и на Россию нашу излит, да будет Ее Преображение! Да свершится чудо!.. Будем верить.
   Голубка, будь покойна. Я ни во что мятущееся дней сих вокруг мало всем нам ведомого, творящегося на Родине и здесь, не вмешиваюсь, даже и газет не вижу, оберегая зрение, еще не оправившись от болезни. Слышу многое, противоречивое. Знаю, делая сопоставление и выводы, что там -- тьма продолжается, -- тьма и удушение свободы _д_у_х_а_ народного. Там -- великое страдание. Знаю, что иным -- и тем, и другим, -- желательно втянуть меня в как-то использовать. Сохраняя силы для творческой работы, не смею отдаваться _т_е_к_у_щ_е_м_у, столь туманному и столь изменчивому. Знаю, что мое участие ничего не изменит в положении, ничему не поможет. Такое "бездействие" часто меня смущает... но мне помогает сознание, что пытаюсь своим трудом служить неизменному в родном нашем, служишь так, как внушает совесть и сознание должного.
   Не хочу судить других -- и душевно мне близких -- лишь по _с_л_у_х_а_м. Советую и тебе, дружка, не гореть напрасно, а -- работать, как велит тебе сознание творческих -- и больших! -- твоих сил и возможностей. Не мутись, о-ставь.
   Ваню не суди за его порывы... "Метаморфоза" его -- отдых -- забавка... -- что тут особо грешного?! ... И тут есть блеск и пение. Шутить иногда полезно. Так, "с солью", шутил и Пушкин, (отдыхал!) и такой "богоискатель", как Вл. Соловьев... и многие из немногих _б_о_л_ь_ш_и_х_ русских _п_и_с_а_т_е_л_е_й. Иногда, в "шутках", в "отдыхе"-то, проскочит и _н_у_ж_н_о_е_ -- стоящее... Вот, создалось-пропелось (для тебя!) -- "Марево", -- цену ему я знаю. Знаю, что и в шутливых "Петухах" ("Весталках") есть мастерство и певучая легкость.
   Живу всякую минуту тобой, моя чудесная. Восхищен, как же ты растешь (как выросла!), и в глубину, и в высоту. И никогда не откажусь от счастья (пусть для одного меня) любить тебя -- по-моему! Но постараюсь тебе не навязывать... постараюсь, если тебе это полезно, и совсем не писать тебе -- или крайне редко. Сегодня, благословясь, -- в работу.
   Пусть, хоть не надолго, и со мной соизволит произойти _П_р_е_о_б_р_а_ж_е_н_и_е. Этот То-ник..! Я все-таки люблю его, этого чудесного шельмеца-мальчонку!.. Право, не такой уж он негодник, а?.. У него сердце есть, а это -- главное. Ты иногда хоть кусочками его разглядывай... -- почитывай порой страничками... Вчера был у меня вернувшийся из Рима генерал Д. И. Ознобишин, мой друг и умный читатель... Много понаслышал от него... Ах, Оля-Оля... не знаешь многого ты... как выдавали русских людей на лютую казнь... Десятки тысяч казаков выдали англичане642 (в начале немного выдавали и американцы, потом _о_с_т_а_н_о_в_и_л_и_с_ь)... Побито-показнено -- ско-лько! [Кравт]643 -- писатель повешен в М. Так называемая "трагедия под Удино"644 (где по границе шли казачьи станицы)... Сколько покончили самоуб......м! Надо знать. В Америке вышла книга бывшего народного коммиссара Кравченко645, (комиссара с времен войны), командированного Советами в Америку и -- оставшегося! Ка-кое разоблачение! Причем тут "документики"! Книга Кравченко произвела взрыв! Чуть ли не в миллионе экземпляров, по-английски. Парижский "Carrefour"646 (католический..?) начал ряд статей-выдержек из этой книги. 1-ая в No от 15 авг., четверг, хочу достать. Объявлены следующие "Suite" {"Продолжение" (от фр. suite).}. Это еженедельник. Я тебе постараюсь выслать. Был у меня в субботу _т_о_т_ -- инженер... Все добиваются, требуют... -- а, плевать: я -- "крэпка", в сём отношении. О-ля... помни: там хуже, чем было раньше даже... _т_а_м_ нечем дышать и простому народу, _в_с_е_й_ Руси! Напряги воображение. Нельзя свою тягу-страсть к Ней брать за основу оценки и ею, как покровом, накрывать зияющую _я_з_в_у! Нельзя затыкать уши от "слухов"... -- слухом земля полнится.
   Есть, как во всем, ловчилы и дрянь, особенно в таком, _б_е_р_у_щ_е_м. Но неужели ты думаешь, что все обманываются?! ... Нет, голубка... 41-ый и твои предупреждения -- тут не доказательство. Или ты убеждена, что одна ты не можешь обмануться? Ты -- горячая, ты страстная, во всем... особенно в судьбах родного! Потому-то так и люблю тебя, -- страстно! -- и ценю, и чту. Ты умна. Но ты и -- нередко -- "опрометь-стремига". У, какая... горячка-страстка!.. Оля, я о-ч-е-н-ь люблю тебя, я выстрадываю тебя... я -- _о_д_и_н_о_к.
   Ну, довольно нУда... Я, ведь, и -- хоть чуть -- _з_а_к_а_л_е_н. Терплю. Кто, кто -- ? -- возле меня?! ... Ни-ко-го. Всегда один. Юля... да что же она-то мо-жет?! ... Ну, раз в неделю заглянет... "Стена, закрывающая от повседневщины" -- с неделю и не видел его... -- да и зачем он мне?! ... А то с горестями приходит, а то -- со сплетнями... Вчера два генерала (другой -- председатель Главного [управления] {В оригинале слово пропущено.} Союза инвалидов, ген. Кальницкий647) сидели... 4 часа! Ну, Ознобишин по крайней мере (ему 77 лет) мне -- "первый визит", приехал 2 дня тому... и м. б. будет мне очень полезен... м. б. и в издании... (очень богатый, Казачий музей в Париже -- его создание, знаток картин; его "коллекция" главная, хранится в Брюсселе при Военном бельгийском музее648) -- это бывший царский военный агент в Париже, был женат на иностранке-миллионерше, много делал для русских. Придется ехать к нему -- на обед, в четверг, его рождение... Ох, не люблю двигаться -- для сего. Да и не люблю смотреть на людей с точки зрения выгоды. Нет, а просто генерал очень трогателен... _л_ю_б_и_т_ русского писателя. Сам пишет "мемуары", видал многое, лицеист (Пушкинского лицея), генштабист, очень культурный, понимающий искусство. Твоя "рубашечка" о-чень захватила! Оля, у-мница, как ты чутка -- художница! Т_а_к_у_ю-то и люблю, _н_е_с_у_ в сердце. Любить такую женщину..! -- Господи, какое великое счастье даровал мне!.. Светлая девочка моя!.. Сколько -- в этом -- для меня! -- слове _д_е_в_о_ч_к_а!.. Вся -- нежность и свет.

Твой Ванёк

   Получил лекарство! Благодарю, целую лапочки твои, сероглазка. Ка-ак всю целую! Оля, какое счастье _т_а_к_ любить!.. Ты -- жизнь мне даешь. Ваня
   Юля потрясена твоим истолкованием "лилий", "Чаши"! Залюбовалась. Хоть строчку черкни ей. Она тебя полюбила! Она пытается все -- для меня. Но что она может, живя так далеко?! ...
  

146

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

21.VIII.46

   Сердечко мое, дорогой мой Ваня! И вчера и сегодня рвалась писать тебе на твои редкие письма. И вот вчера я металась -- хлопотала что-нибудь наладить с посылками для моей тети649 в Берлин. Она голодает, думаю, что похуже твоей знакомой художницы-миниатюристки649а. Лежит 8 месяцев с флегмоной ноги. Дают по карточкам на месяц 1 кило овощей! -- а без карточек -- ничего не достать. Она -- добрая душа, чудесный человек. Как будто что-то наладится. Из Голландии запрещено ведь посылать в Берлин. Я все время под впечатлением ее письма. Она у предела, дальше -- некуда. А сегодня возилась с овощами. Мама сняла все бобы и я оказалась перед необходимостью их все заделывать в банки. Мне это не по душе, особенно сегодня, т.к. все рвусь тебе писать. Сидела и думала о тебе, разбирая зелень. Ах, Ваня, Ваня! Не знаю, с чего и начать. Ну, что значит "простить" -- простить или не простить можно, например, того, кто обидел, ударил другого. А тут... тут я только предостерегала, чтобы ты сам не оказался "битым", т.к. знаю, что царапины на чувстве моем к тебе -- были бы тебе хуже ударов. Я просто сказала: "осторожно: тут может стать трещинка!" Понял? Я понимаю тебя. Я нисколько не сержусь. Но, впрочем, чуточку сержусь за то, что читал "петухов" Юле. _Н_е_л_ь_з_я. Ни в каком случае. Люди (и даже Юля) всегда с особым интересом нащупывают такое. Прошу: если любишь -- не выноси на базар. Но не хочу ворчать, я вся тихая и ласковая сейчас. В Преображенье я была в церкви... был чудесный день после ливней (между прочим катастрофально положение жатвы -- все сгнило от дождей, у нас во 2-ой раз все погибнет!). Я ехала и так мне было светло, так радостно думать о тебе. Я все спрашивала себя: "Что бы это такое могло быть?" Да, я тоже поражена совпадением наших переживаний. Я верю, что передаются мысли. Это было удивительно. Нет, не жалей о моем сожженном письме. Право, так лучше. И свое мне сожги, не держи под печуркой до той поры, пока любопытный глаз не украдет твою тайну. Сожги это письмо. Обещай!
   Ванечка, к слову о глазах: прошу очень -- убери все мои письма, чтобы не валялись по столу!! Хорошо?
   Да, мне предстоит тебе написать очень сложное, трудное письмо, если мы коснулись некоторых вопросов. Я хочу верить, что ты поймешь. Ванечек, ты не вполне меня понял в большом письме. Видишь ли: чувство сожаления (например, после бала) это не сожаление о уже прошедшей радости, -- совсем нет, это чувство осадка, перегара, сознание будто сделано было что-то, что ненужно, лишне, суетно. "К чему"? Ведь не объяснить же чувство тоски при виде чего-нибудь очень красивого. Я до страдания это испытываю. Я не знаю, что это такое. После любовной радости у меня эта тоска достигает чрезвычайных размеров до какого-то самоуничижения. Ни от каких-нибудь укоров разума, -- нет, я даже не могу уловить никакого аргумента. А просто вот -- тоска. Ну вот в сумерки бывает тоска. Ты знаешь? До слез. Я очень люблю этот час, но всегда почти тоскую. "Петухи" я (не обижайся), не перечтя 2-ой раз, подальше убрала. Я знаю, что они многое погубят. Тебя не упрекаю и очень хорошо понимаю. Я сама очень восприимчива и знаю, как это бывает.
   И вот ты спрашиваешь: "Почему же ты вышла замуж?" Я все тебе скажу. Все, хоть это очень трудно и мучительно. Постарайся, дружок, меня понять: начну с детства. И как же тяжело этого касаться! Только при моем отношении таком к тебе и могу все открыть. Ты же оцени все как надо и пойми и... забудь...
   Как-то раз зайдя на чердак наших служб во дворе, я стала рыться в ящиках, ища дощечки (что ли) для рисования и вдруг... среди хлама и старых бумаг мне бросается в глаза тетрадь с надписью: "Оля Субботина". Чья рука? Кто писал? Почему О. С? Открыла... Это был дневник моего светлого, моего святого отца. Он начал его с самых первых дней моего существования не на свете еще даже, а... у мамы. Первые дни ее беременности и роды. Его торопливые, полные отчаяния строки, когда мама мучилась родами. Его муки, упреки себя. Подумай: упреки, что: "вдруг уйдет она, и я, я виной". Так и стояло. Дальше шли дни, недели, месяцы моей жизни. И наряду записки самые интимные его, как мужчины, гасившего в себе все, что от земли. Сережи не было 4 года... почему? Не касаюсь сего, не кощунствую даже, мыслью и догадками. Но в дневнике он пишет в одном месте: "Как я убит, как слаб, как я ничтожен... и как сильна плоть. Как обещал я себе не повторять того и вот случилось... Но я люблю ее так свято, чисто, глубоко... для чего же _э_т_о?" У него было много мучений, много стремления вознести свое чувство до неба, жить бесплотно. Когда я читала, -- руки у меня дрожали и гнулись колени, будто я украла что-то. Но т.к. ничего, кроме еще большего преклонения, не вызвали эти признания, -- то я не мучилась. Память же об отце стала недосягаемо-прекрасной. Я в исступлении шептала: "Никого не хочу, никогда не выйду замуж, если не найдется такой, как папа!!" Если бы ты знал, какой культ был у меня в душе к памяти папы! Так я росла. О тетрадке никому не сказала. Уезжая из Казани, я ее закопала на чердаке. Дом сгорел. Я до 21 г. не подпускала ни одного к хотя бы невинному поцелую. Мне, когда уезжали, сделал предложение один милый молодой человек и просил на прощание поцеловать в щеку. Я до того возмутилась, оскорбилась. Чувствовала как мечта разбита. Отказалась и отказала ему.
   Сколько их было... претендентов. Покойный отчим звал их "скальпами" и написал даже стихи под акафист "Ольге-скальпоносице". Конечно, он даже и догадаться не мог, почему я их гоню -- никто не походил на тень даже папы. Ни во сне, ни наяву меня никогда не тревожили "мечтания". Я была вполне цельна и целомудренна, в мыслях и помыслах. Потому, когда я (давно) согласилась стать невестой одного несчастного, запугавшего меня самоубийством в случае отказа, -- потому я и написала: "Беру на себя крест, я так несчастна, но значит такая моя судьба, назначенная от Бога -- спасти человека". Не буду всего касаться, ты фабулу моей жизни знаешь, но многое теперь м. б. поймешь иначе. Всякий раз, как были встречи и конечно неминуемое разочарование -- я была буквально больна. Не за толстомясого же "Никитку" я страдала тогда, нет, но за разбитую свою мечту и еще... этот "Никитка" при всем своем цинизме и оскорбительной вольности, с которыми он подошел к "глупенькой русской девушке", при всем этом меня задевшем и оскорбившем, каким-то образом расшевелил во мне самой какую-то "тягу" -- еще неосознанную мной, неопределенную тягу женщины просыпающейся. Я помню, как я испугалась, именно ужаснулась этому ощущению от его пожатий моих рук (не больше) и потом в вагоне (я тебе рассказывала) его вольные разговоры и касанья колена, меня возмутившие, убившие, все взорвавшие в ненависть и негодование. Вернувшись домой, я слегла и пролежала 3 дня без еды. Приехавшему Максу-идеалисту649б, как и я, рассказала о хамстве доктора и спросила: "Скажи, Макс, -- есть чистые мужчины?" Он с жаром: "Да, Оля, есть, я такой же, как и ты, и есть еще конечно". Но это была только одна сторона моих страданий -- самая главная была иная, которую никому бы не сказала -- это то, что мимолетно как-то было приятно, -- я не могла себя понять, не могла себя простить.
   Я презирала себя и думала даже, что не стою своего отца. Я мучилась несказанно. А искушение все шло. Помнишь, я тебе говорила о своих чувствах в горах? В цветах? Потому и запомнила и помнить до смерти буду, что не прощу себе этих томлений. Я ненавидела себя. Я хотела даже сорваться со скал. И все же все было так скромно! -- Не виновата же я в том, что всякое чувствование, даже чуть-чуть чувствование я фиксирую умом и мучаюсь. С детства я не мыслила жизни без ребенка, без детей. Я болезненно любила их. Конечно узнала, что дети не под капустным листом находятся, и вот потому-то и возникла у меня мучительнейшая проблема брака. Одно время, когда мне казалось, что второго папы нет и не найду, -- я думала сойтись (на срок, до уверенности, что будет дитя) с каким-нибудь человеком честным, здоровым, верующим. Не видаться с ним, не жить, не любить, а просто выбрать отцом дитя с условием никогда больше не встречаться, так и писала в дневнике: "Чтобы не развратничать". Это были дикие мысли. Одно сумасшедшее желание иметь дитя. Хотела, зажмурившись, кинуться в омут с отвращением, как принимают касторку. Но это, конечно, чепуха. Пишу лишь для иллюстрации себя и своих чувств. В дневнике стояло у меня: "Тот, кто не захочет жить со мной как с сестрой, не будет моим мужем, т.к. это не настоящая любовь, а похоть. Такого мне не надо". Американец, в каком-то страшном сплетении разговора сказал -- как-то выразил, что он в женщине ищет прежде всего мать и сестру, что разошелся с невестой потому, что она хотела быть только женщиной, не понимала его, смеялась над его наивностью. Поймешь, м. б. почему я среди грязи (особенно в медицинском мире) так поразилась этим его светом. Я всей душой потянулась на этот свет. Все было между нами очень чисто. Я не столько была _в_л_ю_б_л_е_н_а_ в него, сколько душевной думой полюбила его душу. За то, что он такой, мне непротивно было бы (так думала) иметь необходимую для дитя близость. Что чувствовал он -- не знаю.
   Он был очень сдержан, но мне показалось, что ему я была заманна и иначе, -- он молчал, но так я думаю. Доминирующее в его чувстве -- была чистая дружба. Когда с ним порвалось, его женитьбой на обычной кукле... Сам поймешь, что я испытала. Вскоре же узнала, что Макс-идеалист одну за другой портит девочек-сестер в больнице. Меня охватило омерзение. Я часто думала о всем этом, не имея никого, кто бы дал ответы. Я хотела идти в монастырь, но это меня не удовлетворяло. В клинике постоянная трактовка о "жизни пола", цинично, просто, нагло. Я запретила в лаборатории эти разговоры и однажды выгнала, назвав свиньей, старшего врача. Был скандал. Дошло до шефа, который меня оправдал и заставил того извиниться. После этого со мной вел шеф разговор: "притворяюсь я святой или действительно такая? Если я действительно даже во сне не мечтаю о физической любви (так и сказал), то я -- ненормальна". Подумай, прибавь ко всему этому почти что на протяжении 5 лет с интервалами часто с год, -- приставания Никиты и всегда утверждения, что я "страдаю комплексом", а не нормальная здоровая девушка. Мне говорили даже, что это опасно и т.п. Невольно я думала об этом. Помню, в Лейпциге, я была проездом в Баварию, -- встретил на вокзале меня Никита (узнал, что я выйду в Лейпциге -- была ярмарка) и... будучи совсем в моем духе... паинькой только сказал: "Живите, Олечка, как хотите, Ваше дело, -- но все это болезнь Ваша". Я не спала всю ночь. И вот (поверь) без единого движения плоти (была совершенно спокойна) я разумом хотела перейти наконец черту, которая меня так пугает.
   Я всю ночь боролась сама с собой, завидую иным девушкам, живущим просто. -- решала и перерешала. И... утром ушла на обедню. Там меня нашел Никита и сказал: "Я так и знал: мучились всю ночь сомненьями, и куда же, как не в церковь. И Вы правы... Вы 100 раз правы, милая чистая девочка!" И ничего никогда после того не говорил. Вот пойми и разберись. Я мучилась в этом глупом мире, боролась одна и все-таки осталась на своем, у пьедестала моего кумира. Но ты видишь, как все сложно.
   Я вовсе не такая святая. Какая еще была борьба. Модный свет, в смысле современный, да еще медицинский -- не убедили меня ни в чем. Я знала, что я совершенно нормальна, но не могла уйти от образа отца. Понимаешь, Ванёк? Я пишу сравнительно кратко. В действительности же было все куда сложнее. Вся эта теория Фрейда650 и ему подобных. Книги, доклады, даже разговоры дома иногда... Я терялась разумом, но никогда не терялась инстинктом. Когда ушел Жорж, я была повержена в отчаяние -- я не понимала, как он так мог. И опять: "Да есть ли такой, как папа, -- не вымысел ли он, которому я служу?" Я плакала у аналоя перед Рождественской всенощной, и встав и пойдя назад, увидала сочувствующие мне глаза незнакомца. Это был Арнольд. С первых же дней я узнала от него, что он ищет в жизни. Чем и кем для него была его мать, -- только ее образ ищет он в мире. Дальше -- я даже не из слов его узнала, а все его существо выразило, что он гонится за чистотой так же, как и я. Не стану повторяться, -- ты знаешь его драму и его отвращение к женщинам (во мне первой он примирился с образом женщины и матери). И не то, чтобы я его пожалела (как ты сказал), а я изумилась сходности наших переживаний. Я нутром угадала, что он не будет докучать мне _т_е_м, что мне претило. Но он не из тех, что по немощности лицемерят. Просто (теперь-то знаю -- это благодаря его нервозной болезненности) не занят этим -- живет иным. И когда он мне сказал, что "либо Вы, либо никто на всю жизнь" -- я совершенно это поняла, т.к. знала, чего он ищет, и что было во мне. Меня как-то сразило это открытие такого в нем, такого сходства исканий. Тогда я не могла всего понять и углубиться, не учла его болезненности так, как надо бы. Знала, что он бы надломился от отказа моего. И опять поняла как Знак Свыше. Веришь? Понимаешь? На мой вопрос: "хотите остаться мне братом?", -- с восторгом: "больше, чем кем-либо иным!" Можно назвать меня дурой? Ведь мне было 33 года. И вот только тебе скажу (уничтожь письмо это!) мы оставались братом и сестрой 6 месяцев после свадьбы. И прекратили это братство, исходя из разума... "надо же стать как все". Помню, почитав книжку Freud'a подумали, что это неверно. Особенно, если желать детей. Нельзя так совершенно "отходить" друг от друга.
   Я не считала себя морально-правой противиться. Нет, без отвращения, и без страсти... случилось это. И потому что без страсти... не было и мутящей тоски, о которой я писала. Ничего не было. Я бывала нежна, ласкова, но поцелуи никогда не вызывали желаний. Я не могу тебе всего объяснить. Не думай, что я без любви, цинично отдавалась. Совсем нет. Арнольд (надо же быть справедливой) очень чистый и очень объективный человек. Этим он меня привлекал всегда. У него много благородства при всех недостатках. Вообще это верно, что сказал Dr. Klinkenbergh: "К Вашему несчастью он (Арнольд) слишком хороший человек, и потому Вам все еще тяжелей". (Эти слова без единого повода с моей стороны!) У нас было много общего во взглядах. Ты пойми: ни один русский (кроме того сумасшедшего) не подошел ко мне. А все те, кого я встречала -- были такая пыль. Моя ошибка была всегда -- какая-то готовность закласться в жертву, искание оправдания своего существования и т.п. Тут тоже, я как бы не осмелилась отвратить от себя данное знамение мне, -- как я тогда думала. И эта встреча в храме... тоже как-то действовало. И как-то так непосредственно на мой взрыв: Господи, да неужели все такие? Близко знавшие меня чуяли, что я очень высокие требования ставлю и все еще верю в идеалы. Смеялись. А я никогда не жила трезво. Ну, вот теперь ты понял? Дрожжи-то мои давние. Оттуда, с пыльного чердака. Как бы завет моего папы. По натуре моей, Ваня, я не холодная. Ну, да что там, ты все знаешь. Я все, все понимаю. Я все могу чувствовать. Когда это пришло? Все-таки от постоянных касательств с жизнью в клинике. Там было все так голо -- просто. Там я-то была -- патологична. И вот потому-то я и вправду начинала терзаться: да кто же прав? Ну перейти? Понимаешь? Так все это сложно. Я не хотела жить после слышанных вольностей от Димитрия-Никиты. Как-то, по-своему он ценил мое целомудрие. Говорил после, что многое благодаря мне пересмотрел. Ну, вот...
   Теперь, когда всякое горение -- только для себя услада, никакого ребенка у меня быть не может (не сможет по здоровью) -- мне все это претит. Да, я все, все ощущаю. Я страдаю, я ведь куда зрелее Оли прежней, и я конечно все-таки обшаркала свой идеал... но все же... если бы ты знал, как я рыдала на Bellevue... по-моему однажды Николаи Всеволодович слыхал. Наутро он меня очень чутко спрашивал, хорошо ли мне? Я до смерти мучилась. Ах, это неназываемо, беспредметно. И вовсе я не хочу казаться тебе какой-то святошей, мимозой. Я грешная, простая, сама многому виной, но что же я сделаю, если я так устроена, что страдаю.
   Я часто завидую женщинам без вопросов. У них все проще. Ты упрекнул меня как-то, что я в 43/44-ом еще как-то была женой Ара. Как это все неверно и жестоко. После операции моей я долго переживала мое инвалидство. Ар утешал меня. Он думал, что я оплакиваю свою женскую приманность? М. б. так думал. Так это понятно. Вот так все и было... Я могу совершенно уходить из жизни. Жить без оболочки, не желая этой оболочки {В оригинале: оболочкой.}. Но ты меня влечешь и будишь. Я не упрекаю. Я только поясняю. Мне кажется, что ты обижен, когда пишешь, что можешь и не писать вовсе. Ты знаешь, как мне это будет больно... Очень больно. Я так верю, что ты все поймешь. Конечно, мне горько, что я не устроила жизни, как следует. И ничего не получила из того, что ждала. Конечно, таких, как мой отец и нет. Он был очень светел. Я не могу всего передать, но, Боже мой, как был он устремлен ввысь. Какой полет. И он такой же горячий, как я, весь страстный, весь очаровательный и красивый. Что были искушения, -- я знаю: он дивно пел, и вот записал: "Не смею петь арий любимых, -- они волнуют, мешают молиться". Ну, довольно. Много бы я могла тебе сказать. Но если ты поймешь, то уже понял и из того, что сказано.
   Рада, что тебе понравилась обложка с лилиями. Они из твоего мне букета. У меня много всего в голове и сердце. Твое "Прости" -- конечно прелестно. Но как и ты, и я сказала -- прощения тут не при чем. Я не сержусь, и ты меня не обидел. Я, только боясь порчи прекрасного, предупредила. А это прекрасное как мое, так ведь и твое же! И еще: все это тебе и вредно. Если я совсем разбита от этих писем, то что же с тобой-то? "Наказание" тебе -- по-моему разве наказание? Разве не был ты хоть на короткий срок как-то освобожден от томленья? Я не знаю, но думалось, что да. Тебе стыдно было? Почему, милый? Хотя я понимаю, понимаю. Вот это то же самое, о чем и я пишу. После такого всегда осадок. Никакой конечно вины. Но какая-то тоска, не по себе. Я понимаю. Но не винти себя! Не воображай! Сознаюсь тебе: "петухи" меня как-то обижают все-таки. Именно это "давили". Будто ты вместе с этими воинами посмеялся над "святым" весталки. Мне это больно как-то. И еще оттого, что посвятил мне.
   Ванечка, утихни! Помнишь, как ты писал: "моя квартира будет тебе храмиком..." Как я ценю это. Как жаль, если это ушло. Ты все время в гореньи. Я боюсь за твое здоровье, родной. Все в тебе и у тебя понимаю, дружок. Ничем не попрекну (* И меня это и мучает, и травит-манит. Ну, что же? Я откровенна.). Но не надо усиливать пыток воображением. Вот сейчас пишу, и толкнуло что-то. Думаю: наверно 11 часов и Иван думает. Посмотрела на часы: точно -- 11 часов. Ты опять горишь? Зовешь Олю? Ну, успокойся! Я всегда с тобой. Ой, чую как ты сейчас со мной... С чего так сердце бьется. Ваня, Ваня... Ну, утихни. Пойди спать. Пойди один спать. Без мечты об... весталке. Я поцелую тебя очень нежно и _т_а_а_а_к_ любовно-чисто. Милый Ваня... Ласковый... и будь братик! Милый. Целую. Твоя сестренка Оля
   Люблю, люблю тебя. Горячо, нежно. Люблю. Пиши!
   Эх, -- Ванёк, Ванёк. Твоя Оля -- Паша Тоника.
   [На полях:] Я тебе все снова описала для ясности, как я вся была жертвой всегда одного устремления и... разочарования. Только потому пишу.
   Ты обещай мне сжечь письмо -- эту мою исповедь тебе. Ты должен!
   Если тебе не трудно, -- м. б. пришлешь металлическую коробку из-под сухарей?
   Ванёчек-голубочек... так милой хочется быть к тебе. Ласковой, нежной. Люблю, очень люблю.
   Пиши мне. Живу твоими письмами...
   Люблю Ваню. Но Тонька должен быть пай! Ванечка, иди спать. Один! Да?
   [Поверх текста:] Сожги письмо! Это важно!
   [Приписка на конверте:] Лучше прислать это письмо обратно, а не жечь. Во имя В. светло работаю. Спасибо, от души спасибо за благословение. Об этом пишу особо. Полна мыслей о светлом, любимом В.
  

147

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   28.VIII.46
   Голубонька Ольгуна, с 20-го августа я был в "пожаре" и негодовании -- за _в_с_е. Я написал 7--8 больших писем, рвал, мучился... Прочту -- и жаль всего, а главное -- _т_е_б_я! Писал и плакал... О, какое страдание! Все поднялось, ярко встало, что было, -- и эти, особенно "разметанные 5 недель Парижа". Это пренебрежение мной, _м_о_и_м, -- всем, что со мной, во мне. Затем -- новые приемы -- [позы], это опущенное забрало Девы Железной. Это -- "брат и сестра", небесная любовь... Сегодня перечитал последние твои письма, укоры, обвинение в "разврате" за "метаморфозу" -- и это твое, благодарю за искренность! -- признание... и этот поганый Фрейд... Так все поднялось... Я написал тебе... _р_е_ш_и_т_е_л_ь_н_о_е_ письмо: все кончить. Еще эта твоя брань-хула на церковников... -- я никакого отношения не имею, но меня отвратило, что такое -- из уст твоих. Подобное свойственно лишь самой разгульной коммунистке! Что ты написала! 3 страница!! а на 1-ой -- укоры мне. Даже угроза: "образуется _т_р_е_щ_и_н_а" (в отношениях наших!). Вот как!.. За "Петухов"-то?! Я _в_с_е_ _н_а_п_и_с_а_л, 6 стр., решил послать через 3--4 дня. Вдруг -- твое письмо651. Как мне тебя жаль стало... и _в_с_е_г_о_ нашего! Я решил -- пусть, один буду в целом свете, но зато я сберегу дни -- дни для работы. Эта "любовная история", -- я все написал! -- столько у меня отняла! Что, что я получил!? Терзанья, боль, пренебрежение, до хулы на мое творчество.
   Ты помнишь... Я ничего не коснулся в письме. Я отложил его: мне стало страшно... _г_р_о_б_а. Да, тебе передались мои метанья, мои ужасные страдания этих дней 20--28. Ты тосковала. Ты _н_а_в_е_с_т_и_л_а_ меня. Да, это было "удушение" (твой сон!)652 мое -- мои муки эти! И это 2 -- падение давления, -- почти смерть. Я прочитал твое письмо -- и _н_е_ _м_о_г_ решиться послать. Вчера я _н_а_п_и_с_а_л_ едкое стихотворение "Увенчание любви" (по поводу Фрейда и "рейда"). З_л_о_е. Сохраню, пока, не шлю. Твои письма убраны, будь покойна. О "Чаше" (обложка) _н_а_п_и_ш_у_ тебе мою волю, -- сохрани. Скажу Юле. Обложку шлю отдельно: она -- к чистой "Чаше" -- и я не хочу мешать се с преходящим и давящим.
   Знай, Ольга: я люблю тебя не на-ветер, не "по настроению": я знаю все твои недостатки (мно-го!), но я чту твои достоинства и твой дар, и твое сродство со мною. Да, люблю, себе на муку. Безнадежно, безутешно. "Небесной любви" -- нет ее: она в большой и полной Любви. Вот такой я люблю тебя. Я измучен, всем. Я -- один. С будущей среды будет кто-то приходить, была сейчас Юля. Я все должен делать, и я ни-чего не могу делать. Я, кажется, не ем, так -- чай, что придется. Я сгораю. Плевать. Только бы кончить "Лето Господне" -- переписать. Письмо от чудесного И. А., которого ты оклеветала. Бог тебя прости. Он -- весь чистый. Ты ни-чего не знаешь. Питаешься советской печатью, пога-ной. Не пиши мне о "делах", я ни-чего не хочу знать. Маме отпишу и пошлю ей "справку" (по выверке арх. Владимира, точно. Прислали -- просили -- для Голландии).
   У тебя "дело Церкви" -- на 5 минут. Люди страдают, а вы в советскую дудку-гадость дудите! Пойми: _а_д_ _т_а_м! Убийцы и слуги дьявола. Ты прекраснодушием твоим -- твоим порывом (ты порывиста к добру -- и часто делаешь зло! -- порывом!) все скрашиваешь. Знаю: ты -- чистая. О, как знаю.
   Если бы ты была здесь! Я упал бы у твоих ног, положил голову (как она томит меня, мысли... и это 5-й месяц сжатие и раздражение!) на твои руки и -- заплакал бы, неслышно, сердцем... Как одинок я, когда не работаю! Я чувствую, как я слабею (сердце), -- все во мне перегорело... Оля, я не вынесу доле... Я так измучен. Но я люблю тебя, несмотря на тв е могла бы мириться с жизнью такой, как она тянулась. Ты поймешь меня? Ты разделишь это мое? Верно я чувствую? Я не могу смотреть так, что... погляжу на тебя, "взвешу" что-то и решу: оттолкнуться или нет от "придерживаемого" Арнольда. Я это не тебя передерживаю, но по существу это так бы и было.
   Я считаю, что в браке не должно быть мути. И необходимо, независимо ни от чего другого, внести свет в потемки, чтобы увидеть все зияющие углы. Все, что есть и чего нет. Я не могу мириться с "на всякий случай". И если я увижу, что ничего нет, то для моего внутреннего решения (если невозможно и внешнее пока) мне не надо знать, есть ли кто-нибудь, кто подберет меня. Я считаю невозможным тогда так пребывать. Я ничуть не сетую на тебя, говоря так. Ты не мог писать иначе, чувствуя ответственность на себе, с одной стороны, и не будучи уверен в моей сути, -- с другой стороны.
   Ты, конечно, не видя меня, еще не знаешь меня вполне. Я повторяю, что независимо от тебя и того, захочешь ли ты меня, суждено ли нам быть вместе и т.п., -- я должна решить, как мне жить.
   Иначе я не смогу уважать себя.
   Ты это поймешь? Я к тебе все та же нежность, ласка, любовь, страсть. Я не считаю, не чувствую это грехом. Я уже писала, что не вижу того, что в браке "связано" Богом. Но если я все же что-то "пересматриваю", то это еще для того, чтобы совесть моя меня никогда не упрекнула. Чтобы не дать торжества "злой силы". Чтобы все, от себя зависящее, сделать. И решить.
   М. б., я долго прожить должна, прикованной обстоятельствами к Schalkwijk'y" вдали от тебя. Но это все же не безнадежно. Я все равно и на расстоянии все _т_а_ же, твоя Оля.
   Мы посмотрим, что даст нам Господь.
   Мне хочется узнать Господню Волю! Будем молиться! М. б., я не буду тебе писать таких "сумасшедших" (* конечно, я буду тебе вообще писать, писать душой и сердцем, как я есть!) писем, как в Новый Год, но ты не думай, что я изменилась. Я все _т_а_ же. И ей останусь навсегда.
   Но ты поймешь, что, ища _о_т_в_е_т_а, ища себя самой, я рвусь на части в таких "сумасшедших" письмах.
   21.II.42 Продолжаю сегодня. Ваня, вся я с тобой, в тебе. Перечитываю письмо твое дорогое... какой ты дивный мой! Ванечка, как больно, что не дошло фото... Попытайся еще!
   Ванюша, солнышко, скажи мне обязательно, что ты разумел под "злыми силами", которые "нами играют?" Ты боишься, что началось все, по воле злой силы? Неужели? Да? Я этого часто боялась, спрашивала себя. Будем молиться Господу, чтобы он нам помог. В этом Господь не откажет. Напиши же мне о "злой силе"... Ваня, не мучайся, что не было встречи в 36 г. -- значит так было надо. Я лично уверена, зная себя, что от смущенья ничего бы особенного тебе не сказала, ничем бы я не выделилась для тебя из толпы многих, тебя любивших. Я ничего, кроме благодарности за твой талант, восхищения им, преклонения перед ним и м. б. сочувствия тебе в горе, не сказала бы тогда в моем взгляде. А таких глаз сколько же! Я совсем не так ярка (как ты это теперь вообразил), для того, чтобы с первой встречи остановить на себе, да еще такого как ты, да еще так тогда убитого потерей. А, между тем, поговорив тогда и высказав свое восхищение тобой устно, я бы, пожалуй, не решилась еще раз "докучать" собой. Я же себя знаю... Ванюша, ты пишешь о том, как я должна писать. Именно так я только и могла бы: рассказывать тебе. Если буду, то только так. Иначе не мыслю.
   Ванюша, я написала в Прощеное воскресенье один маленький рассказик... о моем "Первом посте", т.е. первое говение. Я его так ярко помню. И еще у меня была цель именно об образе. Я потому тебе просто так и не писала до сих пор, т.к. думала "подарить" сразу рассказик. Теперь я очень вся какая-то "больная", но хочу. М. б. и буду. У меня есть "з_а_д_а_ч_а" творческая, не какого-либо одного рассказа, но моего _т_в_о_р_ч_е_с_т_в_а_ вообще. Если таковое будет. Я знаю, _в_о_ _и_м_я_ _ч_е_г_о_ я бы писала. Это будет очень важно, очень нужно для России. Если только удастся. Если сумею. Но даже если бездарно, то, хоть в виде дневника, но дам. Кто-нибудь хоть м. б. сошлется. Большего я и не жду. Я бы хотела у тебя поучиться, но меня смущает, что я как загипнотизированная тобой, невольно (поверь!) впадаю в твой тон. Я должна прямо бороться с этим. Будто тебя "краду". Если бы удалось мне то, что хочу душой, то это было бы как бы твоим "притоком", -- это те же воды... Пусть наши, живые воды! Если бы я тебя увидела, то все бы рассказала... Ванечка, как ты маму-то обрадовал "Няней"! Лучше не мог и придумать! Это ее самая любимая вещь твоя! Она очень, особенно ее ценит! От о. Дионисия нет вестей. Я не могла еще быть в Гааге, но постараюсь как можно скорее туда попасть. Ванёк, ты этой фуфайкой доволен, или она очень толста и неудобна? М. б. очень жмет? Мы с мамой для С. такие делали, и он просил туже, а то они "висят". "Мохры" у ворота, конечно надо отрезать, -- что же это моя "помощница"-то не рассмотрела, а я ее еще просила. Я тебе писала, как она отправлялась. Я не могла отрезать и даже еще раз взглянуть, т.к. на поезд мчалась. Чего же она прозевала?! Злит это меня! "Духи как будто" -- пишешь ты... конечно, я ее душила, чтобы еще больше быть с тобой! Выдохлись? В швах должно быть больше осталось, т.к. я, не имея дома пуловера (он был в красильне), взяла те нитки, которыми сшивала и их надушила. Попробуй! О папе составили некролог на очень кратких материалах. Однажды только ездила к ним (полубольная сердцем, от горя) мама, -- вот тогда-то я и бегала из дома ее искать ночью.
   Мой милый дружок, ты не волнуйся обо мне, о здоровье. Я уже 2 дня как приехала от доктора (была там с вторника до четверга включительно) и принимаю его лекарства и сразу же аппетит стал лучше. После селюкрина тоже вначале так было, но потом не действовало -- видимо, "привыкла" уже к нему. И спала хорошо, и сердце не скулит. Я все еще усталая какая-то, но не "кружусь на карусели" больше. Думаю, что в больницу не поеду, но отдохнув дома, поеду в Гаагу. Надо найти прислугу, -- это отчаянно трудно. С зубами не знаю что делать. Подумай, ведь это всё хорошие зубы! Т.е. пломбированные, но внешне абсолютно в порядке. Никаких признаков болезни, кроме того, что на рентгеновском снимке что-то узрели глаза доктора. Это его "конек" -- у всех пациентов смотрит рентгеном и нещадно рвет. Это "течение" в медицине было у некоторых врачей и в Берлине. Это американская система. Не могу себе представить, что это такая необходимость, -- тогда почему же раньше-то народ жил, да поживал? Знаю некоторых и у нас в клинике, -- вырвали все коренные, а больная не поправилась, то есть не стало лучше. У меня рот был и есть в идеальном порядке, и еще недавно я сделала ряд хороших и дорогих поправок и их все вон! Например, один зуб с фарфоровой коронкой (120 R.M.), -- делал известный зубной врач, прекрасно, -- и его вон! Не понимаю. Не могу скоро решиться. Спроси мнение Серова вообще по поводу этого модного "течения".
   Мама тебе сегодня напишет обо мне, чтобы ты не беспокоился слишком о моем здоровье! Меня бы это мучило очень.
   [На полях:] Вся я в мыслях с тобой, роднуша мой, твоя Оля
   Кланяюсь Сергею Михеевичу -- передай!
   Мой ягненочек умер, без меня. Но вчера родились 2 новых, здоровенькие. Весна!

155

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

24.II.42

   Ваня, чудесный мой, дивный Ваня!
   Я под впечатлением "Лика скрытого" -- получила из Studtgart'a "Europeische Revue". Какой ты... _п_р_о_р_о_к!
   Не могу иначе, сердись -- не сердись, а ты такой мне всегда представляешься!
   Ванюша, дивно! Как жаль, что отрывок только! Как жалею я, до слез, что я тебя раньше не "открыла". В Берлине в первые годы можно было тебя доставать. Потом -- ничего не было, все расхватано!
   Как жаль, что я с И. А. (* В одном письме к Сереже И. А. (давно!) пишет: "рад, что по душе Вам И. С. Ш".) о тебе так мало говорила! Он же знал тебя! Ужасно это! Я у микроскопа просидела... Ну, м. б. хоть кому-нибудь была польза! Я, знаешь, как тебя "открыла"? Помню еще самое первое время за границей... К нам ходила (очень редко) жена одного профессора -- урожденная еврейка. Она была "вумная", а м. б. и умная. Во всяком случае очень начитанная. Мы ее так и звали: "а Вы читали?" Это ее обычный вопрос при встрече.
   И вот она часто спрашивала меня: "...а Вы Шмелева читали?" Я сказала, что _н_е_ читала, но что очень бы хотела. Я же и в библиотеку-то не могла урваться, т.к. до 11 вечера работала. И однажды она принесла мне "Неупиваемую чашу"! Я пришла полумертвая, домученная днем, домой, и мама говорит: "была Н. В., принесла тебе книжку, я ее пока стала читать, дай немножко времени, я кончу". На другой же день я стала ее читать и остолбенела. Ваня, я не могу тебе описать того, что я чувствовала... Мне казалось, что в нашем мире слез и крови и, главное _п_л_о_т_и, -- не могло быть ничего подобного, что давал ты... Ты-то сам казался мне чем-то... сверх-земным! Следующая книга была "Солнце мертвых". Она совпала с очень тяжелым моим житьем. Я вся убита была. Мне ее (суди -- какая сила!) тяжело было читать. Ее впечатление на меня было так велико, что я... не могла дочитать. Я тогда как бы болела. Эта дама (еврейка), крещеная по убеждению, давно, очень верующая, "ищущая". Я не очень ее любила, но просто... _о_б_ъ_е_к_т_и_в_н_о_ говоря. "Солнце мертвых" она буквально "проповедывала". У нее был и ум, и вкус несомненно. Я думаю, что твое "беззлобие", твой отказ от своего, личного горя... Это-то и покоряет. И даже, вот... еврейка!
   Потом была лекция И. А. о тебе в "Нейарт {Современное искусство (от нем. Neuart).} объединении"636, -- я уже тогда "рвалась"... но это было невозможно, посторонние не допускались. Ах, потом меня отбрасывало, конечно, жизнью. Я много роптала, плакала, не видела _С_в_е_т_а,.. а свет-то был! Почему я не жила _Т_о_б_о_й?! Ну, почему мы не живем Евангелием? Мы знаем его, ценим, а... не живем... Вот так и я с тобой _т_о_г_д_а. Но с чтения твоего... тогда... я уже полна была тобой, Ваня! Я часто, часто думала о тебе... Прекрасном Рыцаре Света!
   Ты -- чудный Ваня! Ты светлый гений! Ты... Ангел! Я на коленях пред тобой! Иначе я не достойна! О, милый, светлый, родной мой, чудный Ваня! Не давай никогда злым силам шутить, играть _т_о_б_о_й, _н_а_м_и. Они особенно хотят тебя смутить, свернуть, взмутить! Ванечка, ты Божий Голос здесь! Ванечка, ты -- _Б_о_г_о_с_л_о_в! Какое же тут кощунство?! О, милое, великое сердце! Ваня, чудный мой! Ванечка, как благоговейно мы должны жить, как светло верить! Мы увидимся, Ваня! И _н_и_к_о_г_д_а_ это не будет _п_о_з_д_н_о! О, нет, Ваня!
   Мы же живем уже друг другом! О, гораздо теснее, чем многие (!) под "одним кровом"! Ванечка, мы будем тихи, милостивы, кротки, мы будем очень любить и верить!..
   О, милый, нежный Ангел, ты Идеал мой... и потому -- недосягаем!?? Но я тебя достану! Ах, Ваня, как тяжела разлука, -- но не грусти! Все будет! Мы Божьей Милости давай будем _д_о_с_т_о_и_н_ы!!!! -- Ах, милый! Ты обо мне совсем не беспокойся! Мне лучше! Вот, честное слово! Все пройдет! Не пройдет только то, что в сердце... к тебе, моя радость! Ты не один! Я всегда с тобой! Молись, не забывай! И обо мне! Я не была в Гааге, хоть и рвусь.
   Не могу из-за сообщения. Автобус ходит так, что в один день в Гаагу не съездить. Но я уже знаю от тебя, что ты прислал! Господи, Ваня, у меня слезы в горле не дают сказать тебе "спасибо!" Но как же я несчастна: "Куликово поле" NoNo 1 и 2 пропали! Ванечка, что же это? Ты пришлешь? и ты -- москвич не дошел! Пришли, Ванечек!
   [На полях:] Крещу тебя и молюсь о тебе. Оля
   P.S. Сейчас, впервые попробовала (чуть-чуть) твоих шоколадных конфет, присланных на Рождество -- я берегу все! Чудесны!! Прелесть!
   Ванечка, ты простил меня за все муки? Невольные? Я сама страдала. Я не могла иначе писать. Я не могу фальшивить. Но... прости! Прости! Я не буду больше!
  

156

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   25.II.42     12 дня
   Олечек милый, ты опять моя, ты вернулась из отчужденности? Гордость моя и счастье. Твой рассказ об "яичке" -- в письме 13 февр.! Я потрясен, я очарован. Ты не чувствуешь, что ты и как написала? Лучше нельзя. Я весь захвачен, я бесился от радости и страдал с тобой, девчуркой. На одной страничке ты дала огромное! Не чуешь, глупышка? Не понимаешь, _ч_т_о_ ты сделала? Толстой обнял бы тебя и включил бы это "яичко" в свою хрестоматию. Ты, злючка, ничего не понимаешь. Ты свое "яичко" невидимыми слезами облила, не сказав о том ни слова... и теперь у нас _д_в_а_ яичка: твое, _э_т_о... и -- мое -- пасхальное, памятное тебе. Ты такую свою боль -- и у каждого читателя из недеревянных сердцем будет _с_в_о_я! -- передала мне, что я мысленно утешал тебя, целовал, ночью сегодня просыпался и целовал твою "грелочку", -- сердце твое целовал! Ведь, глупенькая... ты, ведь, одно только свое -- "ах!" -- сказала, -- и _в_с_е_ сказала! О, ангелок чудесный, малютка-девятилетка... я тебя всю вижу, слышу, как твое сердечко сжалось... я и ворону вижу, которая унесла твоего птенчика-трепыхалку... я ночь твою бессонную вижу, я твое "убожество" вижу, -- твою ручку, охраняющую... я "горнушку" вижу... -- откуда ты это выкопала? а? -- из недр языка родного! -- да, на северо-востоке так говорят про загнетку, налево от шестка! -- я твою баньку вижу, и вижу, как ты спешишь скорей отмыться и -- за яичко! Ах, ты, дотошная, терпеливка, подвижница! Героиня ты необычная... сердце огромное... чуткость безмерная! Ольга, и ты еще смеешь кукситься?! "Я не могу пи... пи... сать!" Ты с ума сошла, ясного не видишь, глупая! Да ты _в_с_е, _в_с_е_ можешь, _в_с_е_ смеешь! Олёньчик, умоляю тебя, пиши о своем детстве... вспоминай, пиши, что хочешь, -- все дивно расскажешь, в полон возьмешь всех и вся. Вот так-вот и на-до... просто, без оглядки на будущего читателя, _с_е_б_е_ рассказывай-пиши, мне... умница ты расчудеска! Я в изумлении от тебя, пой-ми-и!!! Это не "хвалы" мои, глупенькая... пой-ми! Я что-нибудь-то понимаю в искусстве слова-образа?! Или... -- ни-чего не понимаю?! Да один этот "ужин" твой... это толканье, это твое "скандальничанье"... и этот вывод во двор, и эта _д_р_а_м_а..! Го-споди!.. И это -- "ах!" -- да ведь тут драма детского сердца!
   Ты должна теперь это "Яичко" дать рассказом. Чуть подробней, _с_о_х_р_а_н_я_я_ тон, простоту. Правка, м. б., самая малая, лишь -- раздвинь, ничего не меняя в структуре. Или -- просто -- так и оставь. Ты -- _г_о_т_о_в_а_я. Потому что сердце твое -- так готовым и родилось. Ты -- исключительная. Что у миллионов дюжинных детей -- в зачатке, у тебя -- в расцвете. Ведь ты взрослого победила! Твой дядя только _п_о_т_о_м_ почувствовал, _ч_т_о_ он сделал! Он преступление совершил -- перед твоим сердцем, перед _в_с_е_м_и, -- перед правдой Господней, вложенной в душу человека. Ты -- сама Истина. Милая моя девочка, целую тебя в ясный лобик и глазки твои целую, и ручку, ту... Ольгуна, я счастлив, что узнал тебя, что ты _е_с_и... что ты не оставишь незаконченным _м_о_е_г_о... -- ты подлинная, ты поведешь дальше ту линию в творчестве, какую суждено было мне вести -- людям. Ты _с_а_м_а, присущим тебе даром-сердцем, будешь _с_л_у_ж_и_т_ь_ жизни, достойно, сильно, ярко, нежно. Ты _н_а_ш_л_а_ себя.
   Твой ягненочек... -- я им тоже мучаюсь. Как все похоже у нас! Это же мой -- убитый мною -- ястребок в рассказе "Последний выстрел"637! Все понятно мне. Повторение "яичка". Милая, надо было дать ему разбавленного коровьего молока, кипяченого, надо было взять молочной муки "нэстле"... неужели нет у вас того, чем грудных питают?! Тоже и для ягненочка. Цельного молока _н_е_л_ь_з_я. Слишком много "казеина", а жир не вреден, можно было бы даже сливками -- с разбавкой выкормить! И никакого бы "катара" кишок не было бы. Грудной не может усваивать "казеин" в избытке. Молоко кормящей овцы ли, коровы ли, -- в начале -- особого состава, жидкое оно, но с достаточным количеством "белковых", с минеральными солями, -- называемое в народе -- "молозиво". Людям противно, теленку -- _н_а_д_о. Надеюсь, с ягненком у тебя выйдет? жив? Если бы не недоносок... -- должен бы выжить, раз уцелел, после таких болей.
   Ольга, как в тебе _м_а_т_е_р_и_н_с_т_в_о-т_о рано сказалось! -- в 9-летке. Подвижница-малютка. Целую твои ручки, глазки. И как же мы похожи! Я жалел все живое и... неодушевленное. Я метлу жалел, что на морозе _ж_и_в_е_т, а мы после катанья с горы -- в теплые постельки. Я _в_с_е_ _ж_и_в_ы_м_ видел, и все любил и жалел. Дворника жалел, что вот я, маленький, в театр еду, а он не увидит "Конька-Горбунка"! И Марьюшку... Сестренка ты моя, Оля... детка моя... ах, если бы... -- ...на моя! Да разве я мог бы _т_а_к_у_ю_ мучить?! Это все от острой, большой любви... такой... ревнивой?
   Ты спрашиваешь, что такое -- в моем понимании -- ты-то понима-ешь! -- "однолюб"? Просто: тот, кто не может любить сразу двух. (Понимают и иначе: одна любовь на всю жизнь.) Многие могут. Пушкин _м_о_г. В Одессе, в 20-х гг. -- Ризнич638 и гр. Воронцову, _с_р_а_з_у. Поди ты вот! А я -- нет. Так всегда было. Тебя люблю -- превыше _в_с_е_г_о. Дашу -- ни-когда не любил, ни-как. Да, она считала меня больше, чем за человека, знаю. И готова была всю жизнь прожить -- около. Мечтала, да... -- это я узнал из "малинной сцены", и на кладбище, -- чтобы только иметь от меня дитя. Я в этом не виноват. Как не виновата ты, что я мечтаю... о тебе. Ты мне дорога, _б_л_и_з_к_а_ тем, что и во мне, -- чудесным даром сердца, пылким воображением и -- душевным... _у_ю_т_о_м. Мы -- складень. По одной форме отлиты. Мы -- _т_о_л_ь_к_о_ -- _д_л_я_ _н_а_с. Вот, что могу сказать о моем чувстве. Ты бы не поверила, _д_о_ _ч_е_г_о_ ты мне близка. Я не стал бы пить воду, какой я умывался. А твою -- мне она -- как _с_в_я_т_а_я. Я был бы ею исцелен, опьянен.
   Ольгуночка, ты очень метко, зорко, умно определила одним словом о. Д[ионисия] -- "убогий". _В_с_е. Я его ругал, тут я не был художником: я выговорился, от боли, от досады, любви к тебе, что он не взял _в_с_е_й_ посылки. Не считайся с этим "выкидышем" моим. Глупо, но оправдано. Ты сказала -- нельзя точней. Как же не страшиться потерять _т_а_к_у_ю!
   Ребенок... это высшее, что даровано смертным. У всех живых существ ребенок -- обогащение души, утончение, умиление, пожар тихий всех чувств. Это -- тайна. Так -- в Божьем Плане дано. Для чего? Можно лишь предполагать. Для достижения -- в цепи поколений -- _л_у_ч_ш_е_г_о, Идеала. _Ц_е_л_ь_ тут несомненная. Но... какая?! Приближение к... Нему? Приказ: творись, достигай! Для чего? че-го?! _М_е_н_я_ достигай и -- по-стигай! Для чего? Он же -- Вседовольный? "Воспой" -- _д_л_я_ _с_е_б_я. Творческое поет Творца. Это -- цель всякого творящего. И дальше -- материю одухотворить, дабы и она _п_е_л_а? Гимн всего -- Ему, Духу, вся исполняющему. Апофеоз. Он нам нужен, этот апофеоз, дабы познать Великого. И мы познаем его во всем объеме лишь в апофеозе, когда одухотворенная материя, _в_с_я, воспоет гимн Ему. Творение славит Творящего. Это предел творческой высоты, когда произведение поет художника. Конечно, это лишь предположение. Кто что знает? Но творческое начало в твари -- непобедимо, и как же обставлено! каким же _п_и_р_о_м... Любви! Тут явная _м_ы_с_л_ь_ -- заставить. Называют это -- "инстинктом". Ч_у_я_н_и_е_м? И -- покорны приказу. Эту мысль коряво высказал мой Гришка639 в "Истории любовной". И. А. о-чень с ней посчитался. Я это в себе слышу. Я мечтаю... о тебе, Оля. Я хочу видеть тебя -- _м_а_м_у. Господь может _в_с_е. Ты для меня священна. Смотрю на тебя в благоговейном трепете.
   Пишешь: "прочла о-чень внимательно -- про Дашу -- и сделала интересные наблюдения и получила объяснения многому, чего не понимала". А чего ты _н_е_ понимала? что нашла? Изволь сказать. Что ты раскапываешь во мне? Я -- весь тебе открытый. Никаких "ожогов" от Д[аши] не было во мне, ни-как. Смешно. Сцены для "Путей Небесных"? С "малиной"-то?! Чудачка, это же "опыт накопленный", что видел в жизни, и что пригодилось для "хозяйства" писателя. Только. Незаурядное "жизненное положение", только. Помни: Я ни-когда не имел записных книжек. Все -- в уме. Что уцелело -- взял в "хозяйство", как _в_с_е_м_ полезное. И только. А "созвучия" имен -- не доказательство "ожога". Так было... -- в детстве была "Паша", о ней все дано. Потом -- Даша... Не виноват я, что _н_е_ выдумываю имен. Ну, да, мимо не прошло, осталось в памяти, как "созвучие", своего рода невольная "мнемоника", так жизнь дала, чтобы запомнилось? Да. "Любви" к -н_е-р_о_в_н-е? Очевидно, тоже от детства сохранилось, и вошло в "хозяйство". Вот тебе матерьял для "творческого _а_к_т_а", _к_а_к_ _э_т_о_ образуется. А _н_е_ -- "ожоги". Я _э_т_и_м_ _н_е_ обжигался. Вот -- тобой -- да, это -- не "ожог", а медленное _с_г_о_р_а_н_и_е. Ты меня обжигаешь давно и -- верно. Знаешь свою силу. Ты меня твоим совершенством обжигаешь, глубинностью, необычайностью. И я принимаю это "крещение огнем". Но... не сожги заживо, _в_с_е_г_о. Смогу ли противиться? Думаю -- да. У меня тоже есть какой-то предел и -- уже моя -- "бесповоротность". У меня спасение -- мое искусство. Оно не терпит, если _в_е_с_ь_ захвачен. А если -- _в_е_с_ь_ -- и ему, и мне -- конец. Во мне нет "томлений", кроме томлений искусством. Весь твой, целую и крещу, молюсь, Оля. Твой Ваня
   [На полях:] Написал 12 страниц "Путей Небесных".
   Скажи хоть теперь, получила ли мои рождественские конфеты? Ты писала -- получила коробку с золотистой обвязкой, -- а как шоколад? не дрянной? Или -- вышвырнула? От тебя, такой бешенки, станется!
   Сейчас 4 ч. Валит снег с утра. Февраль -- ужасный. Оспа, кажется не привилась: двое суток, а _н_е_ _г_о_р_и_т.
  

157

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   26.II.42     9 вечера
   Оля, светлая моя, я все понял в твоем решении -- "найти себя", "обрести мир душевный", выяснить себе честно, чисто и прямо, как дальше жить, и сделать это так, чтобы решение такого важного вопроса жизни не томило неумолимую твою совесть. Я все понял, дорогая моя, -- я увидал ярче, как никогда еще, твою изумительную высоту духовную, твою цельность, радостно покоряющую тебе... меня покоряющую, хотя от решения твоего зависит важнейшее в моей жизни. Я ждал увидеть тебя -- _т_а_к_у_ю: твой духовный образ создавался в моей душе по твоим письмам, с каждым письмом полнее, глубже, целостнее и нежнее... я уже знал тебя, казалось, вполне и _в_с_ю... -- и вот, это последнее письмо твое, от 20.II, дает тебя в таком сияньи света, на такой за-предельной для смертных высоте, что я могу только благоговейно сказать -- Святая! Это чувство мое прими, как мой душевный венец на твою милую головку, как слабое выражение моей воли найти для тебя -- достойное.
   Теперь, после того, как увидел тебя еще полнее раскрывшейся, -- скажу точнее: _в_п_о_л_н_е_ раскрывшейся, -- мне стыдно, как будто, недавних слов моих... не повторю их, но ты поймешь... когда я писал тебе о планах жизни, о возможной ошибке твоей во мне. Но это, ведь, от великой и чуткой к тебе любви писал я, от страха за тебя, -- _з_н_а_я_ тебя! -- что ты ввергнешь себя в борьбу с жизнью: вспомни, как ты непосильным трудом себя томила. И когда писал так, как же я страдал! Но ты все поняла... Теперь нет у нас -- для нас -- темных, неясных друг другу местечек-пятнышек в нашем духовно-душевном естестве! Ах-ты, звонят... помешали...
   27.II... 10-30 утра. Сейчас твои письма заказные. Оля, родная, ты меня осветила, согрела лаской, нежностью... твоим неповторимым сердцем! Я пью твои чувства, я сильнею... я -- _в_е_р_ю, ве-рую, моя Оля! Я радостен, я снова нашел тебя. И _з_н_а_ю_ же, что ни-когда не терял... а томился сомнением, что теряю... Ольга моя! Жизнь моя, _в_е_ч_н_а_я_ моя!.. Как ты меня залила радостью, когда я узнал, что ты пишешь... что ты уже написала, -- и _к_а_к_ же чудесно написала! -- не видя -- знаю... Молодец-Оля! Умница, одолевай жизнь, не давай дьявольской силе отнять нас друг от друга, убить в тебе _с_в_е_т! -- твой дар бесценный, дар творить во-Имя Божие, творить сердцем, верой, талантом от Господа! Ты _н_а_ш_л_а_ себя, и я счастлив неизмеримо. Ольга моя, дай обниму тебя братски, моя дружка, -- лучшего, радостней для меня нет -- любовь твоя-моя и -- ты, Творица, ты -- художник, Божий слуга! Ольга моя... что со мной, как ты меня одарила! "Творческая задача" у тебя!.. Это -- _в_с_е. Я верил, что ты нащупаешь это _т_в_о_е, я только вчера писал об этом, -- "и_щ_и_ в себе!" -- это по поводу твоего потрясшего меня "Яичка"! И вот, ты _о_т_в_е_т_и_л_а_ мне! Мы _с_л_ы_ш_и_м_ друг друга, дружки. Олёк, знай: ты найдешь себя в творчестве, в творчестве -- и любви, -- счастье твое, исход сердцу. Вот _э_т_о_г_о-то "темные силы -- зла" -- и не терпят, этого-то и не хотели допустить... -- и провалятся, окаянные! по-ихнему _н_е_ будет! В творчестве -- и любви -- для тебя _т_а_к_о_й- то! -- великая услада-радость твоя, и _в_с_я_ полнота жизни! Как же я счастлив!.. Все, что носишь в душе, уже томит тебя, ищет выражения во-в_н_е, свое рождение. Пойми же: это не слова, а вера моя в тебя. Ты и до встречи со мной мучилась "вопросом Жизни", ждала решения. Ты _и_с_к_а_л_а_ себя. Я счастлив, что ты _у_ж_е_ нашла себя. Ты -- в творчестве -- Ольга моя, да это самая крепкая связь наша, неразрывная во-веки. Теперь ты -- _м_о_я, я -- _т_в_о_й. И это _С_в_я_т_о_е_ наше, общее в нас обоих, творчество во-Имя, соединило нас. Никто, ничто не в силах расторгнуть эту связанность-спайку: это духовно-кровное нас спаяло. Оля, не смущайся: ты _н_е_ "приток" мой в твоем искусстве, ты -- "дружка", мы лишь _р_я_д_о_м_ течем, рядом, потому что души наши -- одна душа, живем _о_д_н_и_м, мы так похожи, мы из одного истока вытекаем. Ты -- _с_в_о_я, у тебя свои слова, свой _о_п_ы_т, какого я не имел, свои выводы, -- и свои приемы, поверь же мне! Ты написала "Яичко" так, как никто не написал бы. Тебя расцеловал бы Толстой, _з_а_ сердце твое. Я за него расцелую-размилую тебя, моя чудесная, моя му-драя, моя сердечная! Господь да благословит тебя! О, радость, счастье мое в тебе! Я безумен от радости, -- пиши, пиши, проводи свою "творческую задачу", не смущайся. Не только "дневником", а формой давай, не бойся -- совладеешь, ты страшно сильна, я верю. Тебе нужен досуг, покой, здоровье -- главное это: накопи. Без этого ты не в силах _р_е_ш_а_т_ь. Ты права: надо отъединиться, обрести равновесие в душе. Всего не исчерпаю в одном письме: напишу еще. Продолжу главное: ответ на письмо от 20.II, вчера невысказанный.
   Помоги Господи тебе решить, решить так, как повелевает совесть, для утишения ее, чуткой. Я страшусь: в этом решении и моя судьба, но это решение необходимо тебе, и я жду его, терпеливо. Я знаю всю твою му-ку... _в_с_е_ понимаю, Оля... -- и молю Бога -- тебя наставить на правильный путь. Ты знаешь уже путь этот, ты знаешь -- "оставьте мертвым погребать своих мертвецов". Ты знаешь: "Духа не угашайте"640! И я верю, что Дух Святой озарит сердце твое. И знаю, как важно для тебя, чтобы это решение пришло вне всякой зависимости от моих чувств к тебе, твоих -- ко мне. Да будет так. Я покорен твоему веленью. Дороже всего мне, чтобы ты, ты, ты была здорова, чтобы совесть твоя была покойна. Решение твое необходимо, назрело: только _р_е_ш_и_в_ так и так, ты удовлетворишь душевную потребность, выполнишь назначенный тебе _п_л_а_н_ жизни, ты его молитвенно, благоговейно выяснишь. Я любуюсь тобою, -- _к_а_к_а_я_ ты! Не знают такой. Ты -- Мария, ты вся -- от Духа. Благую часть избрала -- изберешь! -- и она не отнимется от тебя641. Ты вся -- цельная. Теперь мне _в_с_е_ стало понятным в твоих письмах. "Бери так, _к_а_к_ написано, не ищи за -- под... строками!" Ты -- истинная. И каким же слепцом я порой бывал! каким пристрастно-страстным -- и потому полу-слепцом. А ведь я решал художественно-сложные задачи... в людях... а в _с_в_о_е_м_ -- терял эту остроту ви-дения. Ольга моя, жизнь моя... я люблю тебя глубоко, вечно, я не ставлю от времени в зависимость -- и не боюсь запоздалой пусть -- _в_с_т_р_е_ч_и_ нашей. Я _з_н_а_ю, что она должна быть. Я знаю также, что ты для меня -- _в_с_е_г_д_а ты, Оля... -- ты для меня бессмертна, неизменна, _в_е_ч_н_а. Я люблю тебя не для себя лишь, а и _д_л_я_ _н_а_с, я восторгаюсь твоим _с_в_е_т_о_м_ и молю Господа дать тебе духовных сил _р_е_ш_и_т_ь так, _к_а_к_ ответить твоей требовательной совести. Я преклонюсь перед твоим решением, т.к. оно -- _о_т_ Тебя. Твой покой, твое счастье, полное, возможное на земле, -- для меня -- приказ моей совести, всей моей любви к тебе. Я не знал _т_а_к_о_й_ силы любви. Это твоя душа так меня озарила, это -- от _С_в_е_т_а. И когда я писал об "игре нами темных сил", я разумел под "игрой" это наше "помрачение", мое беснование, твою горячность -- эти наши письма! вот это все -- было _н_у_ж_н_о "темным силам", дьяволу... разбить _н_а_ш_е_ светлое, чистое, духовное... помрачить, расколоть, разжечь страсти темные, зло в нас. Вот что разумел, только. Оля, в _н_а_ш_е_м_ даже страсть, какую я порой ощущаю в себе -- к тебе -- не темное... это лишь _ж_и_з_н_ь_ второго, _н_е_ главного во всем естестве нашем: телесное. Главное -- близость духовная, наша, душевная наша... она _в_с_е_ связывает, _т_в_о_р_и_т_ нас, _ж_и_в_и_т. Но второе наше естество, подвластное, форма для жизни духовного начала в нас, естественно просит выхода... это его права -- страсть. Это -- земное. Мы -- на земле. Но главное наше, сила Любви -- дает и этому, не-главному отсвет чистого света, оправдывает "земные права". Вот почему я говорил -- нет, _н_е_ грех. И ты говорила -- чувствовала _т_о_ _ж_е. Иначе не могу мыслить. Вот почему говорил -- _в_с_е_ мне в тебе, Оля, свято. _В_с_е, самое малое телесное. Ибо оно освящается Любовью. Это -- Закон, его же не преступишь. Это -- само Благословение. Вот то, что "связывает" Волею Его. Вот -- Таинство. И как же прекрасно это, по-человечески прекрасно! Не правда ли, родная?! Я знаю, знаю, я чувствую, что именно так ты чувствуешь. Душу твою я знаю, моя детка, моя истинная из Женщин... каких не "одна на тысячи", а одна на миллионы!.. Дар мой чудесный, Божий дар мне... Ольга моя, нетленная моя! Лучшим во мне, светлым во мне искал я и пытался воссоздавать идеальнейшее... ты знаешь: и Анастасию, и Дари... Найдешь ли там _т_е_м_н_о_е, грязное, от чего отвернулась бы твоя беспредельная скромность, твоя взыскующая чистота, твоя целомудренная совесть? Где, в чем противоречия мои с лучшим во мне -- есть же оно, во мне-то! -- ты _н_е_ найдешь, я верю. Так вот, _э_т_о, _т_а_к_о_е_ искание... в творчестве... в жизни -- преобразилось в обретение Тебя! Это увенчание трудов, мук -- и трепета! -- это -- _ч_у_д_о, дарованное мне. Я не обольщаюсь, что я заслужил это, я принимаю, как Милость Его. Не могу оторваться, Оля... -- так я счастлив тобой, _м_о_е_й_ _О_л_е_й... и когда я молил тебя -- "верни мне "мою Олю", ради Господа!" -- я именно это разумел, а не то, что ты будто бы хочешь отнять у меня ее, отшедшую... -- Она недостижима теперь ни для "отнятия", ни для "приятия". Она осталась во мне -- духовным обликом, священным. Она -- _в_н_е_ наших чувств. Она -- _с_в_е_т_л_а_я, нетленная в памяти и душе. И как я, _т_е_б_я, _т_а_к_у_ю_ мог бы разуметь -- "пытающеюся отнять"?! Ни-когда, и тени мысли не было, и этому ты веришь, т.к. ты -- О-ля... моя Святая, хоть и здешняя. _К_а_к_ это может восполниться -- не знаю, но верую, что _т_а_м_ мы -- все нерасторжимы, мы все -- в радости Господней, _б_у_д_е_м. И _б_е_з_ тени даже _у_щ_е_р_б_а. Ты, ты понимаешь это. И вот, почему говорю я: _о_н_а_ помогла мне найти тебя. Ибо _о_н_а_ -- теперь -- _в_с_я_ -- только _Л_ю_б_о_в_ь, самая высокая, самая чистая. Вот почему я спокоен, я радостен отныне, Оля... и молю у Креста, с тобой, молю Господа -- дать нам силы принять Его путь. Поверь -- ни в _ч_е_м_ я не разойдусь с тобой. Ни -- в -- чем! Мы -- одно. Никакой "тьмы" не будет больше. Ты победила, я с твоей помощью -- победил. Ты вывела меня, ты вознесла меня. Ты осветила меня. И я молитвенно склоняюсь и благодарю тебя.
   Помни, Оля: надо окрепнуть тебе. Я вчера был у д-ра С[ерова]. Я ему поведал о твоем моральном и телесном здоровье. Он говорит -- он -- огромной чуткости духовной и -- огромный диагност, _б_е_з_ промахов! Я-то убедился. И -- все. Говорит: лучшее -- клиническое пребывание, хотя бы 2 мес. Церковь -- необходима, конечно, особенно _т_е_б_е. Суди сама... Главное: восстановление сил физических, душа здорова, но "форма" ослабленная и измененная не дает душе выпрямления. Н_а_д_о_ окрепнуть. Надо лечение и успокоительными, и крепительными: и бром, и фосфор, и мышьяк, и гормоны-витамины. Зубы... -- поморщился. Если бы на корнях был дефект -- сказался бы... болями? _Н_а_д_о -- _с_н_и_м_о_к. Лучше не _р_в_а_т_ь. Это "модное" объясняется "американскими нравами", где нажива -- первее всего. _Н_а_д_о_ было это гг. американским дантистам... они постарались... -- протезов-то сколько! А на протезах-то и нагревают! (* вспомни, что "Няня" моя говорила об американских докторах! как они ее "вертели"!) А там большинство -- жиды. Они и пустили эту "моду". Вот мнение. [...] {Далее приводится заключение доктора С. М. Серова на анализ крови О. А. Бредиус-Субботиной. В настоящем издании не публикуется.} Но с зубами -- осторожность. Протезы -- крайность. Без коренных зубов -- все же -- и с протезами -- ухудшение питания. Ра-но, -- вот его "мнение". Передал твой поклон. Просил -- тебе кланяться сердечно. "Куликово поле" перепишу. М. б. еще дошлют. "Москвича" послал в заказном письме на Сережу, 13-го. Вышлю и автограф. Твой Ванятка
   [На полях:] С приложением photo-passeport.
   Что тебе доставил о. Дионисий -- не знаю. Я бы засыпать тебя хотел! За-душить, а он, кажется оставил духи! и должно быть оставил -- "дрикотин" (печенье), а там был... сюрприз тебе, -- я... среднего формата.
   Сегодня же 27-го -- начну переписывать "Куликово поле" (начало) -- для тебя, родненькая.
   Прошу: напиши цену жизни в Голландии, приличной в гульденах. Мне надо знать, для себя. Гульден = 10/8 марки, да?
   Оля, м. б. тебе понадобятся деньги? Напиши, молю. Скоро я буду богатый. Интересуются фильмовики, уже! Вот бы кстати! Россия все мое поставит, _з_н_а_ю. А "Неупиваемая чаша"!
   Мать о. Д[ионисия] пишет: "Вы всех нас очаровали!" Зовут, очень.
   "Оспа" моя, кажется, взялась... вспухают местечки, -- я на ногах, не мешает. 4-й день с прививки.
   На все отвечу, светик, ласковка милая. Как я тобой счастлив! Будь только здорова! Все, все придет.
   Оля, знаешь... я сам сделал сладкий пшеник, -- и даже моя "Арина Родионовна" сегодня попробовала и похвалила! Я все умею.
   "О. А." -- в автографе, конечно, не отместка, а вдруг подумалось -- можешь показать кому, не стеснит ли "Оля"?
  

158

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   27.II.42    8 вечера
   Ольгунушка, светленькая моя, будь здорова и покойна, верь непоколебимо, что ты себя нашла, что ты отныне -- в творчестве, и это твой долг -- творить, ибо этот духовный "узор" твой -- в Господнем Плане! Для меня это вне сомнений, как то, что ты -- большая художественная _с_и_л_а. Уверуй, я ни-когда в _э_т_о_м_ не ошибался. Или ты будешь ожидать "мнения и суда" бездарных "критиков", которые, обычно, бессильны выжать из себя хотя бы одну живую художественную строчку?! Кстати, -- в былой России, как и в эмиграции, эту "командную" высоту занимали почти (% % -- 75--80!!) исключительно еврейчики, -- пробирались на нее легко, т.к. большинство периодических изданий было в руках их сородичей. Меня-то они не сглотали, хоть и силились, но многих они _в_е_л_и_ и погоняли, куда и _з_а_ч_е_м_ им хотелось. Нет, ты мне поверишь, _с_е_б_е_ поверишь. Твори "художественную задачу"642, обоим нам дорогую, служи _с_в_е_т_у, которым так богато родное наше, несмотря на проклятую тьму, грозившую почти четверть века свет этот поглотить сполна. Ты его будешь хранить. Перепишу вновь "Куликово поле", не помню только, чем кончил в двух письмах. Ну, приблизительно дам, с излишком. Странно, я послал оба письма 6.II, это точно. По-моему, должны прийти. Письма, под немецким контролем, никогда не пропадают: их могут вернуть, да... но _н_е_ теряют. Ни с какой цензурной точки зрения ничего в этом отрывке недопустимого быть не могло. Получишь, уверен. -- Жду радостно твой рассказ о "первом посте". Так вот и пиши, как чудесно рассказала об "яичке". Я -- в восхищении! Поверь, если бы тебе не удалось это "яичко", никакое пристрастие к тебе не выжало бы из меня хвалы: _э_т_и_м_ _н_е_ _ш_у_т_я_т! Забудь нерешительность, не поддавайся слабости-скромности, -- _п_л_ы_в_и_ свободно, мо-жешь! Ведь не "комплиментщик" тебе говорит... а -- ох, как пытавший себя искусством! На российском конкурсе литераторов я, не зная тебя, присудил бы тебе бесспорный приз. Когда-то я нашел в ворохах рукописей (свыше 800 рукописей!) конкурса рассказ -- совершенно безграмотный! -- и большого таланта. Все члены жюри признали мою оценку. Рассказ был из жизни портных -- ! -- что не мешало ему быть "и_с_к_л_ю_ч_и_т_е_л_ь_н_ы_м". Я и сечас помню описание "вешалки" и манекенов (каков образ-то!): "...стояли ряды пальто, мундиров, фраков, пиджаков... и все эти _л_ю_д_и_ были _б_е_з_ _г_о_л_о_в_ы... (м. б., и без сердца?) -- жутко было от этого в мастерской к ночи"... Лет 30 прошло, а... я помню это меткое и редкое "сравнение". Когда жюри послало ему один из призов -- 300 руб., кажется, сумма! чуть ли не 1-й приз, в Ташкент, оказалось -- спился человек! (* скоро, кажется, и помер.) до-приза! А я-то ликовал было: вот, нашли талант, дадим образование, со-здадим! Кстати: мы в письмах часто, чтобы обратить внимание друг друга, ставим слова в кавычки... -- в рассказах лучше избегать этого, но я, например, для оттенения, люблю писать иные слова "разрядкой", т.е. вынимаю между буквами так называемые "шпоны", связи букв. Это я принял сравнительно недавно, м. б. злоупотребляю... иногда, но почитаю важным, когда надо или _в_з_я_т_ь_ внимание читателя, или показать, что это "слово" имеет особый смысл, "внутренний", что ли (или "переносный"). Такого много в "Путях Небесных". У тебя большой (огромнейший!) вкус, и ты сумеешь сама во всем разобраться. У нас -- как у всех -- слабо еще развита "пунктуация" (очень мало "знаков препинания".), мало знаков для пауз, например, для передыхания -- при чтении вслух, -- ведь речь-то наша часто обрывается, _н_е_ кончается... В таких случаях я иногда ставлю не просто знак -- ! или -- ?, а -- ..! или ..? Приходится самому создавать "дыхание живых слов". У меня слабость... -- вот ругались типографщики! -- к многоточиям. Не понимали, что в речи нашей всегда "обрывчики": у них не хватало точек-значков! Идиоты говорили: "это он строчки гонит себе". Истинно, эти идиоты не знали, как я выкидывал целыми столбцами уже написанное: я _с_ж_и_м_а_л_ "строчки"! Оля бывало, скажет: "ну, что это ты... такое сильное... выкинул!.." И -- соглашалась. А то и не соглашалась. В _с_т_р_а_с_т_н_о_м_ она всегда меня сдерживала. Ч_и_с_т_о_т_а_ "Путей" -- узнала эту ее _п_р_а_в_к_у: там моя страстность вскипала... Впрочем, обычно, я сам, поборов себя, выбрасывал, менял.
   Ольгунушка, теперь я знаю тебя _в_п_о_л_н_е: знал подсознанием, теперь -- _з_н_а_ю, и -- голова кружится от... восторга, святого восторга, перед твоею цельностью, чистотой, духовной высотой. О, ми-лая..! -- неизъяснимая красота души.
   Сегодня письмо от матери о. Динисия: пишет, что он оставил: духи! -- ну, не разбойник?! Я послал тебе -- "сирень персидскую" и "фиалку душистую" -- что он оставил... не пойму. М. б. один флакон? Т.к. она дальше пишет: "2 пакета сухих фруктов!" Ну, не безобразник?! Я тебе сухих бананов фунт, что ли, и -- французского чернослива -- фунт "для поста"! И еще -- "пакетик -- очевидно, печение?" Следовательно, взял: коробку шоколадных конфет -- слава Богу! -- вязигу -- ура! м. б. и духи! -- 3 пузырька "клюквы", какое-то печенье... не знаю -- "дрикотин" ли, где сюрприз для тебя, или -- "бретон крепы"..? Уж и забыл, что послал я, т.е. упаковал в картонный короб. Она пишет: "боялся таможни". Он им писал, что "ненапрасно", т.к. французская таможня не желала ничего пропускать в Голландию, -- сик! -- "сиречь в Германию", несколько человек было задержано. Узнаю у Лукина, какими путями он хлопочет о поездке в Голландию к сыну. Я буду хлопотать. На днях еду к ним, зовут на завтрак. "Очаровал всех"... Посмотрим. Меня это встревожило... дойдет ли до тебя! Мне так дорого хоть пустяком тебя радовать... одиноконькая... оторванная часть моей -- нашей! -- Души... О, как я стремлюсь все тяжелое снять с твоего сердца, чтобы светлые глаза только светились, светили... ни-когда не туманились от слез! Ты столько выплакала их в жизни, Олюша! Знали бы люди, как творится истинный писатель..! То-лько страданием. Радостными в творчестве бывают лишь не-глу-бокие, не-трогающие, не-захватывающие. Эпикурейцы... Таков, например, Анатоль Франс. Ну, он и есть "Анатоль" и "Франс". Даже "гурман" Мопассан _з_н_а_л, что такое страдание, имел _с_е_р_д_ц_е. Не говоря о Бальзаке, Флобере, Стендале, Шатобриане, Доде, Гюго, Диккенсе, Шиллере643, -- Гете -- исключительное явление! -- его "солнечность", но и у него ско-лько "от горько-познания! -- это от _в_д_у_м_ы_в_а_н_и_я" в Жизнь. Пушкин -- тоже, но он много пережил горя, а _ч_т_о_ бы дал он, не оборвись жизнь _т_а_к..! Кстати, ты любишь его "Монастырь на Казбеке"644 -- "Высоко над семьею гор"..? -- А идиоты пронесли его, как "безрелигиозного"! Тогда ему было лет 30! О, прочти! Ольгунушка, читай его, пере-чи-тывай, родная! Это неутомительно и -- питает! Умней, _с_в_о_б_о_д_н_е_й -- _н_е_ было писателя! Всегда, во всем -- _с_а_м! Никогда -- "шпаргалок". "Умнейший в России"645, -- сказал после беседы с ним Николай I. Всегда читай, как Евангелие. Все-гда. И все новое будешь _в_и_д_е_т_ь!
   А наш Чехов, Гоголь -- все, все наши, и Достоевский, стоявший перед смертью на "казни"646.
   Твоя "грелочка" -- чудо. И толста же, шельмочка! И уютна же! Надеваю только по воскресеньям, жале-ю..! И ночью всегда со мной, дышу ею. Целую ее -- тебя. Вдыхаю. Сейчас пошел и... швы -- духи! Твои, Олель. Как люблю тебя! как нежно-нежно. Как бережно, благоговейно, как святое. Я решил, что "мохры" -- для нужной починки, -- шерстинки. Храню. Ольгуночка, ешь больше. Фосфор необходим. Ешь ракушки, всякие моллюски... я пристрастился к ним... до жадности. _Н_у_ж_н_ы. Есть то-нкие..! как бы лангуста, но она грубей. Ольгуна, по-моему -- и Серов -- надо тебе инъекции мышьякового препарата, "антиневрастеник". _Н_у_ж_н_о_ же! Ты страшно ослаблена, разбита. О коренных зубах писал: _н_е_ давай рвать, вранье, "мода", -- раз _н_е_ дает чувствовать -- вранье. Сама привела пример клинический.
   Я знаю -- ты моя, _в_с_я_. Какие ласковые письма! Сегодня -- как солнце, согрела. Я успокоился совсем. Я верую. Я молюсь с тобой, у Креста. Я почти счастлив. В голове вот начало звенеть, значит -- жарок, -- знаю! -- это "оспа" взялась. Чешется. 5-й день. А в воскресенье один крупный читатель -- а м. б., и будущий -- он уже есть! -- делец экрана просил позавтракать с ним... -- если будет жар -- не поеду по ресторанам. Пошлю отказ-пнэй. -- Как чудесно ты написала -- мы в храме, у Креста... мы просим Его... -- Оля, как светла ты, как я _ж_и_в_у_ тобой! С тобой, _з_а_ тобой... я всюду пойду... и на Крест. Я _н_е_ могу без тебя... пусть ты вдалеке, и все же со мной ты. Навеки. Оля, не вспоминай о "повести". Я не думаю о ней, я лишь о страданиях твоих в ней думаю. И она никак не страшна, не мучит меня ныне {В оригинале: ни страшна, ни мучит меня ныне.} Ты выше _в_с_е_г_о. Ты всегда для меня оставалась -- чистой, а это "темный бунт" вскипал во мне, _и_з_ плохого во мне, смертном-грешном. "Будем детками Христовыми!" -- как я это _с_л_ы_ш_у. Это только ты, юная, чистая сердцем, маленькая Олюша, только могла _т_а_к_ написать. Сказать-шепнуть. И о Боженьке. _В_с_е_ понял сердцем. Я -- такой же, почти такой же. О, далеко мне до тебя! Но я _в_с_е_ твое понимаю, оно -- и мое. Ты -- дитя, ты сердцем, душой -- так и остаешься. И останься такой, навсегда. Подлинные художники -- всегда дети, нет исключений. Всегда найдешь в них -- _д_и_т_я. Но не такое чудесное, как ты... о, нет, не такое.
   Твое -- "расчистить" я так и понял: это никак не от сомнения твоего во мне. Ни-когда по-другому не понял бы. Да, я буду беречь тебя, всегда, весь. Я верю в нашу встречу. Крепко. Безоглядно. Да, _н_а_д_о_ вручить себя Богу. Я в твое внутреннее чувство верю неколебимо. Ты _т_а_к_ нашла -- значит, _п_р_а_в_д_а. Ты _н_е_ ошибешься. Это голос святой в тебе. Чей? М. б. папин. Папочкин голос-помощь. Я улыбаюсь Оля, я радостен. Буду счастлив помочь тебе моим миром, моею молитвой, слабой. Верю всем во мне чистым в твою любовь. Ни в чем не сомневаюсь, вот смотри в мое сердце, Олюша, оно -- твое, тебе открыто, _в_с_е. Года... пусть, мне все равно. Ты для меня _в_н_е_ времени, я уже говорил тебе. Благодарю, милая, светличка моя, за твое благословение. Прилагаю автограф к "Няне" и к "Свету Разума". И вот первые главы "Куликова поля", запропавшие... -- {Далее -- текст повести "Куликово Поле", гл. I--II.}
   [На полях:] Ольгунок, 1 и 2 письма с "Куликовым полем" (посланные, оба, 6 февр. -- точно) могли прийти в твое отсутствие? Не допускаю мысли, что застряли. Если не затерялись в Schalkwijk'e, -- должны прийти.
   Составлю нарочно для тебя -- -- Это из моего душевного опыта. -- -- и в следующем письме -- пошлю успокоительные "слова внушения" и укажу, как лечиться ими.
   Да, мое внутреннее чувство, как и д-р Серов говорит: необходимо клиническое содержание, лечение и полный уход. Подумай! В Гааге найдешь же хорошую лечебницу! И можешь с согласия врача, бывать в Церкви, раз-два в неделю. Ты будешь _о_д_н_а, можешь писать, думать, решать, вслушиваясь в Господень Глас в тебе. Молю тебя. Иначе не поправишься. Сейчас -- временное улучшение. Твой Ваня, всегда.
  

159

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   1.III.42     11--10 ночи
   Золотинка ты моя небесная, чудесная деточка, Ольгуночка! Перечитываю твои дивные письма, полные такой светлой ласки, такого _с_в_е_т_а! -- такой нежности... ну, я не могу _в_с_е_ словами оценить в них. И нахожу _н_о_в_о_е, на что, возможно, не ответил еще.
   Самое важное увидел, и на него важно сказать тебе, очень важно. Ты мне, Ольгунка, поверишь, знаю, -- и это _в_е_р_н_о, что скажу, это -- _с_о_в_е_с_т_ь_ чистая моя говорит тебе. Знай, Ольга, что уже давно, поняв _т_е_б_я_ во всей полноте, _г_л_у_б_о_к_о... внутренне молясь на тебя, на святое и непоколебимое в тебе, -- давно я понял, что ты, _т_а_к_а_я, рано или поздно, _д_о_л_ж_н_а_ была бы (совершенно независимо от моей любви к тебе и от твоей любви ко мне) сделать "расчистку" твоей жизни, не могла бы оставить _т_а_к, _б_е_с_с_р_о_ч_н_о. Ты, чувствуя, что _ч_т_о-т_о_ _н_е_ _т_о, и то, что есть, -- не отвечает тому, что должно бы быть в освященном союзе, что такое уже мучает твою совесть, томит тебя и делает жизнь безрадостной, бесплодной, _н_у_д_н_о_й... ты, _т_а_к_а_я, _н_е_ _м_о_г_л_а_ _б_ы_ _о_с_т_а_в_и_т_ь_ _т_а_к, ты стала бы пересматривать, проверять, призывая Господа помочь тебе в этом пересмотре, и, сделав вывод твердый, приняла бы _р_е_ш_е_н_и_е. Все равно, приняла бы, даже и не "встретив" меня. Бесцельность, безрадостность, -- без намека даже на "душа в душу" -- ! -- необщность взглядов на жизнь, на _т_в_о_и_ цели, (а у тебе _е_с_т_ь, есть! -- и всегда были, назревали! -- эти _ц_е_л_и), "разноязычие", (а это очень важно!) -- ведь _д_у_м_а_т_ь, чувствовать и понимать исчерпывающе, можно лишь на _с_в_о_е_м_ родном языке, -- как бы ты хорошо ни знала чужой, -- пусть "общий", 3-ий язык! -- разность (а это безусловно!) во вкусах, мироощущении, мироприятии, разность -- и сколь же потрясающая! -- _в_е_р, -- даже при всем желании _п_р_и_н_я_т_ь_ (понять!), ибо _в_е_р_ы-т_о, разные, _к_р_о_в_н_ы_м_ закрепленные, -- _р_о_д_а_м_и! веками! -- _в_с_е_ _э_т_о, соединившись, _з_а_с_т_а_в_и_л_и_ бы тебя, именно _т_а_к_у_ю, какая ты, -- томиться, (а это уже да-вно сказалось!), ис-томиться и... принять, в конце концов определенное решение. Вот моя _п_р_а_в_д_а. Верь, Оля. Если я раньше не говорил тебе этого, то лишь потому, что _н_е_ _м_о_г. Я не мог, не смел вмешивать себя, и не мог бы отрешиться от мысли, что ты увидишь в этом (могла бы почувствовать так, хоть "боковинкой" мысли-чувства!) мою пристрастность, мою попытку подтолкнуть тебя... я боялся смутить твой -- пусть очень относительный, -- семейный мир, твою и без того мятущуюся, страдающую душу. Ведь я же -- ты понимаешь -- _с_л_и_ш_к_о_м_ захвачен _э_т_и_м, ведь от этого зависит такое безмерное для меня, и -- для тебя! Я _н_е_ _с_м_е_л. Теперь я говорю это легко (с душевной стороны), свободно. Я получил право на это -- от тебя, Оля моя, чистая моя. Ты, _с_а_м_а, поставила этот вопрос о жизни, сама, -- и так это понятно, ибо отвечает _в_с_е_м_у_ в тебе, -- и сказала мне, что ты _у_ж_е_ поставила. Тогда я получил право сказать то и так, что -- и как -- и сказал тебе. Веришь?
   Да, ты веришь. И понимаешь, _п_о_ч_е_м_у_ _я_ _н_е_ _м_о_г_ касаться сего. Да, я _п_о_м_о_г_ тебе, я не раз -- чуть ли не до письма 25.IX, -- высказывался, -- но косвенно, и укорял себя за это, что я "позволяю себе смущать тебя", "подталкивать"... -- я тебе открылся во всем, -- это уже я _н_е_ _м_о_г_ сдержать в себе, -- пусть будто безотчетно! -- но я никогда не думал, что я -- вправе говорить то, что я теперь выговорил. Я -- для себя -- все решил, бесповоротно... -- или безумец я, чтобы отказаться от величайшего Дара -- от _С_в_е_т_а, от _т_е_б_я, бесценной моей!? -- но _в_н_у_ш_а_т_ь_ тебе, воздействовать на тебя, -- _д_л_я_ _с_е_б_я! -- я не смел. Вот это главное, на что я должен ответить, -- и ответил.
   Оля, повторно: _в_р_е_м_я... -- _с_р_о_к_и... -- да, я не смею ускорять, это твое дело, и это -- не только от личных воль зависит. Для многого -- и очень дорогого -- срок очень важен... -- если решение будет светлым для нас, но безотносительно к _э_т_о_м_у... Оля, ты дорога мне, ты желанна, ты -- _м_о_я_ -- вне времени! -- вне годов твоих и моих: ты -- моя Душа, и без тебя я не могу уже -- в _в_е_ч_н_о_м, _у_з_н_а_в_ тебя. Я знаю: так думаешь и ты.
   "Куликово поле" я переписываю и м. б. сегодня (завтра) дошлю из начала. Пишу пером потому, что ночью нельзя стрекотать машинкой, соседи могут серчать. А машинка здравствует. Должно быть они -- перо и машинка -- притерпелись и -- не ревнуют. "Оспа" моя привилась, не мучила, присыхает, t -- утром 36,5, и я мог поехать на завтрак. Завтрак был необычно обильный и, должно быть оглушающе дорогой. Но попал в такую большую компанию (много "экранных" деятелей), что мы с пригласившим меня отложили личный разговор до следующей встречи -- интимной. И снова -- смешно! -- новые по... читатели, по... читательницы... и снова мое "в ударе" (это все от тебя!) и... увлекание (без моей в том вины!). Одна дама (лет к 50, замужем) оказалась из рода "староверов-беспоповцев"647, но, кажется, замужем за евреем! -- каково бр..! -- со-че-тание-то! -- родом из г. Коврова, Владимирской губ. -- вдруг объявила мне: "знаете, что странно... я узнала себя... почувствовала себя в Вашей _ч_у_д_е_с_н_о_й_ _Д_а_р_и!" Я "признательно" поник головой. Ну, понятно, _о_ч_а_р_о_в_а_л. Я теперь все и вся очаровываю... такая полоса выдалась. Или уж я _п_о_ю... от _о_п_ь_я_н_е_н_и_я? От трепещущей-плещущей радости во мне? Но что странно! Человек, лет 8--10 меня не видевший... вдруг: "ка-ак Вы изменились... !?"... Я... настороже... -- ? -- "Вы _у_ж_а_с_н_о... помолодели!" Слава Богу. Вышел с завтрака -- в 4 ч. -- с 12-30! Весна. Тает. Солнце. Я _с_в_е_т_л_о_ прошел по ярким (и грязным, от снега) улицам, но поспешил в metro, т.к. в 5 должны были приехать гости, а потом и "юные мои". Остались недовольны моим портретом (у тебя который): "у Вас сильное лицо, а это... для Вас -- без лица". И правда. Я недоволен. Все-таки я себе "заработал" _л_и_ц_о. Хорошо сказал В. В. Розанов648: "Писатели выслуживают себе _л_и_ц_о, (и это и в физическом смысле!) выписывают себе лицо, как чиновники -- пенсию". Хочу -- или пересняться, или переснять, с ретушью, портрет снятый в Риге, в 36 г. -- он очень удачен, только там очень _т_я_ж_е_л_о_е_ лицо. Но все хвалят. Но КЭ.К 5К6 Я тебе-то, детка, перешлю? Уменьшить до... фото-паспорта? Но тогда все _с_л_и_н_я_е_т.
   О встрече в 36 г. -- думаю -- ты, м. б., и права. Твои "сумасшедшие" письма дороги мне, о, как же дороги! Но ты, Олёк, поступай так, как тебе необходимо, как тебе лучше. Я на все согласен, только бы тебе не осложнять, чтобы ты была вся -- _с_в_о_я, не жгла себя. Это очень важно. Милая... как мне тебя назвать? -- тут -- в этом -- ми... лая..! -- _в_с_е. А теперь о чудесном -- "душа в душу".
   Да, боюсь (смущен), что одно письмо заказное на Сережу -- тебе не пометил (может быть?) "pour {Для (фр.).} О. А." и С. может безвинно вскрыть. О, прости, моя ненаглядная! -- А хорошее это слово, родное! Ни у кого, должно быть, такого словечка нет! Н-е-н-а-г-л-я-д-н-а-я!! Ласки-то сколько в нем! И еще, чудесно: "душа-в-душу"! -- как бы _о_д_н_о_й_ душой. Так должно быть, -- и есть! -- у нас с тобой.
   Ми-лая..! Опять напомню: не забудь же рассказать об _о_б_р_а_з_е_ 10-летки Оли, который ты надумала, стоя в церкви. Видишь, как я все помню из _т_в_о_е_г_о! И как мне все драгоценно. Олёк, не смущайся, -- повторю еще! -- _п_и_ш_и: ты -- _с_а_м_а, у тебя свой язык и, главное, такое сердце, какого у меня нет. Ты будешь _и_м_ писать. Никакого "влияния" от меня не бойся. Если тебе кажется, что ты говоришь моим тоном, не смущайся: мы черпаем из одного и того же источника, наша суть -- _о_д_н_а, _р_о_д_н_а_я, и естественно, что ритм, тон м. б. схож. Но ты всегда _с_в_о_я, _с_а_м_а. Я же _в_и_ж_у_ это, и поверь же мне, моя ненаглядочка! Как люблю..! Как ты чудесно чутка! Ну, во всем это, во всем. Каждое твое письмо -- доказательство этого чудного Дара. Все в тебе -- Дар, все благое. О цветочке не горюй, если и погибнет, не будь же суеверна. Этот вид бегонии (неклубневой) очень прихотлив. Не слишком ли заливала? Держи посуше. Твой цикламен -- "мотыльки"-то! -- цветет! Вот почти 3 мес., с 13 декабря. Сейчас 3 распустившиеся, огненно-saumone {Цвета лососины (фр.).}, и вылез новый бутончик. Дал химическое усиление (раньше бы надо: несколько бутонов не набрало силы!). У меня -- как весна... -- такая страсть родится -- к посадкам, пересадкам, горшочкам, к земле... к побегам-росточкам... к "клейким листочкам" (Достоевский "Братья Карамазовы"!)649
   Слушай, глупенькая... _к_а_к_ возникли "Пути Небесные". В марте 35 г. с чего-то подумалось... (м. б. даже под влиянием поста, церковных песнопений..?) -- а не рассказать ли, как Виктор Алексеевич Вейденгаммер (Олин родной дядя, брат матери) из невера стал иноком? М. б. эта мысль родилась из сознания: как чудесно -- _в_е_р_о_в_а_т_ь! И я решил в 2--3 очерках-главках рассказать, совсем _л_е_г_к_о, как самому себе. Я узнал их обоих, когда был студентом (В[иктора] А[лексеевича] и его "сожительницу" Дарью Ивановну; она была полная (русской красоты, уже лет 40) и совсем не походила на родившуюся _и_з_ _м_е_н_я -- Дари). Начал писать -- и _п_о_п_а_л_с_я. Увлекся. И стал _и_с_к_а_т_ь (?) _и_д_е_а_л_ _н_о_в_о_й, чистой девушки-женщины. Глава за главой. А уже первые две были напечатаны! Я должен был продолжать. И -- бессознательно -- наплел Вагаева, соблазны... и _н_о_в_ы_й_ образ идеала... Твой Ванюрочка
   [На полях:] Прилагаю автограф для книги "Старый Валаам".
   Напиши мне: на какие книги еще ты хочешь автографы.
   Скоро 1 ч. ночи -- надо пока оставить -- иначе, знаю, не засну.
   Окончание этого письма -- в другом. Целую мою ласточку -- Олю!
  

160

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

3. III. 42

   Ванечек, солнышко родное, светик, радость _м_о_я, _м_о_я!
   Не могла писать тебе об новой моей "шишке Макаровой", мама пишет тебе подробно.
   А сегодня письмо твое драгоценное от 24-го II, и я все забыла, я вся ликую, пою, свечусь.
   Ванечка, ты меня любишь, я тебе не надоела!
   Ванюшечка, ну милый глупка, чего надумал?! Оля твоя "уходит"? Нет, Ванюша! Не будем друг друга напрасно мучить! О, как мне радостно сегодня! И нет этой "недели", о которой ты писал, что только раз (и кратко) в неделю будешь мне писать! И еще: ты в "Путях"! Какая радость! Это ли не счастье?! Ванюшечка, чудесно как: ты начинаешь весной, в самые трепетные дни возрождения природы! Дай бог тебе силы, бодрости, удачи! Ванечек, я тебя крещу, благословляю. Писать тебе буду часто (если это тебя не отвлекает), а ты не считай себя должным писать, не утомляйся. Только бы мне знать, что ты здоров!
   Я в радости буду пребывать от сознания, что ты в творчестве! Ванечек, счастье мое! Сердце мое! Мой несказанный, прекрасный рыцарь! Как я люблю тебя. Я так полна тобой, что все забыла. И почку свою забыла, -- а _к_а_а_к_ была подавлена, убита! На случай, если ты от мамы еще не получил, -- у меня 1-го марта утром случилось опять кровоизлияние, но очень маленькое. И пока мы рассуждали как ехать в клинику, -- прошло. Судя по осадку (кровавому) вышло крови очень немного.
   Все последующие порции были абсолютно вне всякого подозрения. Очевидно случилось ночью. Как и тогда. Пролежала я воскресенье на спине, не шевелясь и ночь, а вчера чуть-чуть вставала (доктора тогда это находили лучше), правда, не одеваясь а только в теплом халате, ложась, как только устану. Вчера же начала пить снова травы, которые пила тогда, и после чего все пропало на снимке. М. б. опять камень? Буду пить!
   Доктор, сторонник рванья зубов, настаивает на этом, т.е. рвать зубы. Но это же ужас!
   Подумай только: добро бы еще плохие, а то изволь рвать крепкие зубы, ну, правда с пломбой, но все же хорошие совершенно зубы! Не знаю! Но если прав он, то, пусть! Надоели эти "крови"! Ты понимаешь, этот вечный ужас: "а вдруг сейчас снова..." Всякий раз я смотрю со страхом. И... эта пытка... цистоскоп! Пытка! Единственно, что меня утешает, что ничего серьезного (как tbc. или опухоль), -- это то, что Blutsenkung {Осадок крови (нем.).} (не знаю по-русски) совершенно нормальна! Только что делали! А она -- верный показатель. Теперь я не знаю что буду предпринимать. Ехать ли куда на отдых или бросить себя в _п_ы_т_к_у... Если надо, то ведь ничего не поделаешь!
   А я хотела уехать в Гаагу, отрешиться от всего, покой найти, себя найти, поговеть хорошенько, в церковь походить... Что же... Господь меня грешную не хочет? Все хотела уехать, уехать, одна остаться... По многим причинам... Ты душой поймешь меня... А вот выходит, что стала так беспомощна, куда я одна?! Но все-таки я хочу. Я постараюсь, если ничего не приключится, уехать, хоть на 2 недели, в Гаагу. Ну, если и кровь случится, то позвоню автомобиль и дам отвести себя в Амстердам в клинику.
   Но ты понимаешь мою досаду? Какой-то... полу-человек!.. Ни больна, ни здорова! А я ведь мечтала то: м. б. службу найти, работать! Ну, м. б. еще поправлюсь! И хоть бы знать, что такое! Я чувствую себя хорошо. Ничто не болит. На этот раз не было ни жара, ни рвоты. Вчера вышел маленький сгусточек крови (это "пробочка" так сказать), в те разы выходили с болью адской, огромных размеров. А теперь вот такой {В письме -- рисунок О. А. Бредиус-Субботиной.}, -- я и не чувствовала как вышел. И собственно само по себе кровоизлияние не причинило мне абсолютно никаких страданий, -- если бы не это угнетающее чувство, что "болезнь сидит где-то". И какая?? Странно, что февр. и март в жизни нашей семьи всегда тяжелые месяцы. Я писала тебе как я малюткой "умирала" однажды в марте? От воспаления легких с... сильнейшим кровоизлиянием из легкого. В Москве была у знаменитостей после, никто ничего точно не нашли. Предполагали 2 разных процесса: крупозное и катаральное в одном и том же легком. Отчего такие "потоки" крови -- никто не знал. Тbс. не было и нет! А когда я болела тифом в 21 году, то истекала кровью из носа 3 дня и 3 ночи. Ну, это-то понятно: отравление токсинами и поражение сосудов.
   Но, видимо, слабы сосуды. Я это все специалисту здешнему говорила. Ну, посмотрим...
   У меня сегодня и бодрость, и радость, и сила!
   Ты будто посетил меня и приласкал и приголубил, мой Ваня. А я, как трепетная птичка, своим сердчишком бьюсь у тебя... в ручонке... помнишь, как в Благовещенье у Вани ждали птички воли?!650 Ну, поцелуй же птичку, и... "пахнет курочкой"? Помнишь? Я все твое помню! Многое наизусть! Ванечка, я все постараюсь твое достать. И о тебе. Это же жизнь моя! Не загадываю только теперь о том, когда куда двинусь... Читала много еще это воскресенье (больная) И. А. Знаешь его мелкие "Ich schaue ins Leben"?651 Чудно! Мне это дало утешения немного. У него там на все: и " Krankheit"652.
   А в субботу Сережа читал вслух нам тебя... "Праздники". Он хорошо читает. Сережа ведь "артист". Правда! Он хорошо играет. Мама и он сам с наслаждением жили _т_о_б_о_й, а я горько плакала над каждым твоим словом... Для меня нет теперь твоих различных книг, все они -- _Т_Ы!
   Всюду Ты. Ты поймешь это!
   Да, Ваня, не слова это, что Душа наша -- _о_б_щ_а_я, из кусочков от каждого в отдельности. Все, и хорошее, и плохое, и здоровое, и больное! Мой родной, мой хороший Ванечка, помолись за здоровье мое!
   Я не тоскую больше! Странное совпадение (?), -- тогда, в 40 г. тоска адская была перед болезнью, -- и теперь!
   Ну, Господь поможет!
   Мне м. б. нужны такие _н_а_п_о_м_и_н_а_н_и_я. Я забываюсь. Я, именно (ты это верно), слишком "себя вижу". Но не так, как бы надо видеть!
   Не проси ни в чем прощенья у меня, Ванечек, не надо! Разве надо это?
   Мой дорогой, мой светлый Ваня, будь радостен! Будь светел, силен в творчестве! Мной не тревожься! Страшного у меня ничего нет, Бог дает. И не надо "накликать" и Бога гневить...
   Ванечек, я хочу очень писать! Для тебя! Во имя твое! Но так трудно! Ничего не выходит. Я стала рассказик "править", а пришлось все перечеркать! Не нравится! Попробую еще! Сказать хочется много! Ты знаешь, я впадаю невольно в твой тон. Я борюсь, но это во мне! Что делать?
   Читать тебя пока не надо? Но это же невозможно! Ну Христос с тобой! Как ты, здоров? Я каждый день гляжу на тебя! И ты все больше нравишься! Особенный ты мой! У о. Д[ионисия] ничего еще не взяла, т.к. не ходят автобусы. Теперь по воскресеньям только с 11 ч. -- значит никогда не поспеть к обедне. А с ночевкой очень трудно. Но я тебя за все уже сейчас целую! Ванюша, милый! Ласковый! Я любопытствую увидеть "сюрприз"... фото? Как ты это умеешь! Люблю с детства я "сюрпризы"! Крещу, целую, люблю. Оля! Здоровая Оля! Ничего не болит.
   Не успела перечитать.
  

161

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

7.III.42

   Милый мой, дорогой мой Ванюша!
   Пишу тебе уже из Гааги. Вчера выбралась все-таки из дома, но не утром, как хотела, а в 2 ч. дня, т.к. вечером накануне засиделись у бургомистра, и я долго не могла заснуть. Набрала с собой всего, что могла, и ужасно тяжелый вышел мой чемодан. Мотели меня провожать до Гааги, но приехал неожиданно один гость и остался обедать, и... я поехала одна. На вокзале меня шофер автобуса посадил в поезд, а там... сама не знала как пробиваться буду с тяжелым чемоданом через массу народа. В вагоне оказалось, что я села в вагон на Rotterdam (поезд всегда составляется из вагонов на Rotterdam и Гаагу), и что на Гаагу надо пересаж ои извивы, упреки, угрозы, хулу... Ты меня запинала... -- даже издалёка. Ты ласковая, да... Но я заметил: чем больше я тебе дарю ласки, -- ты закусила удила -- несешь!.. Я до сих пор не знаю, дошло ли до тебя посвящение рассказа "Марево". За 10 дней до посыла стихов "Марево" ты писала: "Неужели ты хочешь посвятить мне "Марево". Я так безумно люблю его..." Я послал тебе два "Марева", и оба _п_о_с_в_я_т_и_л_ тебе. Посвящение рассказа на листе, где стихи. Не дошло. Ни звука, ни намёка, что знаешь о посвящении. Что это... пи-нок! "Ми-мо", так, выскользнуло. С тобой такое часто. Я не писал тебе. Но _в_с_е_ слагалось. У меня так всегда: накапливается, до _р_а_з_р_я_ж_е_н_и_я. Так все и собиралось. Я должен был избавиться. И вот -- письмо, (я долго, ночами взвешивал, кусал подушку!). Написал. Сегодняшнее письмо твое... -- я заплакал болью, любовью, жалением. Я понял (знал!) _к_а_к_ тебя люблю. И -- остановил.
   Эти стихи -- ответ оскорбленного писателя -- Тоньки. С него спрашивай. Шмелев Иван чуть в тени. Ольга, помни: другого Вани никогда не будет, такие не повторяются. Ольга, в веках, разбилось на 2 половинки _ж_и_в_о_е_ ядрышко -- Тайна Господа... и вот две эти половинки... чудом! -- нашли одна другую. Так я слышу. Оля, жизнь -- Тайна. Не склоки попов, не дьявольское действо большевиков... это все пыль... -- а Жизнь -- Тайна и Святое. И надо уметь эту святую тайну слышать, ее движение -- в Жизни. Это -- отчасти -- делает -- чистое Искусство. Конечно, не шутливое Искусство... но оно тоже искусство -- Тоньки, рождающегося, как бы Творца. Это -- отдых, _и_г_р_а.
   Олёк, я тебя люблю -- и потому страдаю. Писать тебе буду мало. Ва

Feminis ultra pudicis dedico

(* Женщине сверх целомудренной посвящаю

(здесь и далее к стихотворению

примечания И. С. Шмелева).)

ОТВЕТ

Ему и больно, и смешно,

А мать грозит ему в окно...653

А. Пушкин

(* Ну, понятно:

"Вот бегает дворовый

мальчик..." и т.д. Ш.)

  
   Прошу вернуть "метаморфозу".
   Грозящий палец понял я:
   Смутил стыдливую мимозу
   Смешок игривый бытия.
   Пристойны келье (NB) (*)654 чистой девы (**)
   Лишь воздыханья о грехах,
   Канона постного распевы,
   А не стихи о петухах.
   Но у меня иное чувство:
   В искусстве смелом нет греха,
   Пусть будет даже то искусство --
   Шутливый стих про петуха.
   Да хоть у Пушкина, к примеру,
   Возьму -- "Нет, я не дорожу..."
   Иль -- "Леда"655... -- ну, какую меру
   К его стихам я приложу?.. (***)
   Искусство? грязь?.. Грозящим пальцем
   Тут ничего не изменить:
   Не станет же Искусство смальцем
   От непосилья оценить! (****)
   Сегодня, -- "Лодочка" -- чудесно!..
   А завтра, -- "Петухи" -- разврат!
   И _в_с_е -- в одной душе совместно:
   Какой тут строй?.. и где тут _л_а_д?! ...
   Я не умею лицемерить:
   Сегодня -- так, а завтра -- нет.
   "Всегда одним мерилом мерить
   Одно и то же!" -- мой ответ. (*****)
   "Метаморфозу" мне верните,
   как непристойное, для вас.
   Вино сивухой не зовите --
   И пейте обиходный квас (******).
                                                      Тонька
   24--26 авг. 46 Париж (*******)
  
   (* NB: ясно, что все перепутал, и говорит о Паше -- в келье!
   ** Понятно, он ни-че-го не знает, о Фрейде? о "Фрейде"? Путая, очевидно, со своей Па-шей! Это как бы продолжение его упражнений... стихотворных. Неисправим!
   *** И все-то зна-ет!.. Почему "Прозерпину" не помянул -- ? Там куда хлеще и голей, хоть и напечатана в академическом издании!
   **** Нет, ка-ков! Все тот же, как был 16-леткой, за-ди-ра.
   ***** Как высокомерно! Тонька остался верен этой "maxim'e"!
   ****** И знает, шельма, что такое -- "обиходный квас"!
   ******* И как он, Тонька, попал в Париж -- в 46! Неувязка? Чудо? Или он в кого перевоплотился?..)
  

Обоснование:

Из письма656:

  

"Я не развила мысли о твоих

гениальных любовных гимнах --

"лодочка". Они именно гениальны".

  

Из открытки657:

""Петушков" не принимаю всерьез...

За "Петушков" грожу пальцем".

  

Из другого письма:

"Я органически не переношу дву-

смысленностей... Я не выношу ни-

чего, что бы хоть как-то сопри-

касалось с понятием о разврате".

   (и как он узнал эти "выдержки"?! ...)
  
   Помета:
   В сравнении с _о_т_к_р_о_в_е_н_н_о_й_ "лодочкой", -- "Петухи" прикрыты в меру (знает!!!), требуемую искусством, и могут быть напечатаны. "Лодочка", пусть даже и "гениальная" (а, ведь, он прав, Тонька!), -- ни в каком случае!
         Тонька -- -- -- -- -- удостоверяю подлинность -- Ш.
   Ну, до чего же я-зва!..
   Тонька -- мальчуган, и потому на "вы" (для пущей язвительности -- "вы"-то!)

Т.

   И не О. А., а -- Ольке-рОвне. Она была глу-пая, _т_о_г_д_а... когда писала письмо?..
   Тоничка посылал -- он и просит. И -- настойчиво, -- такой упрямый, в достижениях и порывах, до... "пылающей головы". И какой же знаток латыни! Ш. должен давно бы забыть!..
   Последнее примечание Ш.: по-моему, не надо возвращать Тоньке, а то еще напечатает, -- неуемный.
  

148

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  

ПОСЛЕДНИЕ СТИХИ

  

УВЕНЧАНИЕ ЛЮБВИ

  
   Она рвалась к любви небесной
   От темных мук земной любви,
   Томилась прелестью телесной,
   Но побеждала бунт крови.
   Бессильны были все попытки
   Дорожку в рай ей показать,
   Но не избавила от пытки
   Сама святая благодать.
   Головоломную проблему,
   Как отыскать спокойный рейд
   И подобрать ключи к эдему --
   Ей разрешил жидочек Фрейд.
   Он доказал, что есть рефлексы,
   И вот от них-то бунт в крови,
   Но можно разрядить комплексы
   Одним усилием в любви.
   Любя свою мечту безумно,
   Признав, что прав волшебник Фрейд,
   Решила действовать разумно --
   И обрела спокойный рейд.
   На рейде якорь опустила,
   Сказав прости святой мечте,
   Флажок на мачте опустила
   И стала жить, как все -- те, те...
   И идеал любить небесно --
   Покинут и, в забвеньи, пал?
   Нет, обретаются совместно
   И тот, и этот идеал.
   Душа-душой... но есть же тело!
   Об этом долго говорить...
   Душе до тела есть ли дело?
   Ее призвание -- парить.
   Уступку сделав правде Фрейда,
   Храня незримо свой полет,
   Она порой взлетает с рейда,
   Светла, чиста, как горный лед.
   На рейде все благополучно, --
   Опущен якорь, дремлет флаг...
   Как в нашем мире все созвучно!
   Как много в жизни тайных благ!..
  
       1.IX.46
        Париж
   Надеюсь, что хоть _э_т_о_ -- стихи! -- "не соприкасается с понятием о разврате"?! ...

И. Ш.

  
   В зависимости от содержания твоего ответа -- на _в_с_е, я пошлю свое _п_о_с_л_е_д_н_е_е_ письмо. Я все пересмотрел, все учел, и, как ни тяжело мне, я обязан принять и исполнить уже почти решенное, уже высказанное в письме. Письмо ожидает отправки. Ни на что нет у меня сил отвечать. "Груши" во мне ничего не вызвали. Листва -- хорошо. Да груши -- самый неблагодарный предмет для художника naturemorte.
   Сегодня сниму все твои картинки, -- выцветают, писала ты. Сложу в папку, сохранны будут.
   Спасибо. Да, "груши" неудачны (тяжелые "бутылки") и даже отражение листа на щечке правой груши -- совершенно как мазок, а не рефлекс. Очевидная спешка, -- и потому такая явная неудача.

Ш.

   Поверь, -- пишу бесстрастно, с этим (оценкой) я никогда не шучу, и мое "настроение" тут непричастно.
  

149

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   2.IX.46 11 ч. 45 ночи
   Безнадежно-бессильно сокрушаюсь, Оля, что послал тебе сегодня, в 5 ч. дня письмо со стихотворением "Увенчание любви". Но... не вернешь, депешу -- не дерзаю, -- воротить. Да, порыв... _н_е_д_о_л_ж_н_ы_й. Знаю: ты страдаешь _с_в_о_и_м, а над страданием не смеются. Это непростительный мой грех. Я сознал его. Сожги эту злую и скверную шутку. Это -- боль крикнула во мне, а я не задушил ее... _В_с_е_ силой сердца и совести постигнув, истираю: не было от меня тебе издевки: это -- от всего во мне больного, злого, все превозмогшего. Видит Бог: каюсь, целуя твои руки, твои чистые глаза, мученица... Прости. Если можешь. Нет, я не пошлю тебе последнего письма, -- да укрепит меня Господь во свете, да просветится мрак мой... да смилуется надо мною и пожалеет!.. Мне очень... непереносно. Только Он видит. Я изнемогаю. Можешь? -- _з_а_ч_е_р_к_н_и. Те, первые, -- от Тоньки... Там -- правда. В стихах нет ничего развратного. Все -- от многого: уколов и укоров, и угрозы: "м. б. _т_р_е_щ_и_н_а!" -- твои слова в последних письмах. Все это накопилось и -- взорвало. Мои нервы измотаны. Сил нет.
   Вот, случайно, узнал только что. Раз 4--5 в 1945--46 январь бывал у меня советский офицер, фронтовик658. Очень культурный. Два высших училища, филолог между прочим. Очень религиозен. Церковник. Всю войну прошел. Всю Россию видел. Талант, умница. 37 л. Сибиряк. (Все пишу только тебе, помни!) Знает и современную и классическую литературу -- нашу и европейскую. Сам -- писатель (пока критические этюды, очерки). Друг (был) Нестерова. Я тебе писал о нем. Как -- в побывку в Москве -- был в Румянцевском музее. Ему показали роскошное издание -- "Похороны Патриарха Сергия". Сказали -- не увидите нигде: это -- товар экспортный. Так вот, он все видел. Самое -- последнее. Здесь он был "выпускающим" "Вести с Родины" (все по [телефону] из Москвы) -- для Запада, эмиграции. Оттуда берут советские подвывалы и зазывалы, коими ты питаешься. Он знает всю правду о Церкви. И обо _в_с_е_м. Меня он особенно чтит, узнал до войны по старым книгам, и на фронте, захватывая русские города у немцев, находя в разбитых библиотеках книги. Чего не хватало, здесь доставал у русских библиофилов, платя щедро. Сказал мне все обо мне: "Для всей России, но _н_е_ _т_е_п_е_р_ь... Вы, вообще, неприемлемы: по Вашим книгам воссоздают нашу Россию. А учат ее _з_а_б_ы_т_ь". Все уступки -- случайны, вынуждены... -- и уже отбираются. (Показал No "Литературной газеты" с речью председателя всесоюзного Союза писателей659.) Это был последний его приход ко мне: в конце января. Каждый день ([праздники] его видел М[еркулов] на Daru)660. И вот, 3--4 месяца -- про-пал он... Никто не знал. Он бывал у писателей... у [главных]. Показывал мне образок нательный, благословила его мать-старушка (он сибиряк). И вот, сегодня, узнаю: был в Париже временно Алданов. Уехал Алданов сообщил: _т_о_т -- в New-York'e!! Пишет книгу... Ви-дишь? Это сознательный русский интеллигент, новой формации -- весь советской школы. Я много от него слышал, даже оспаривал его: не верилось. Он говорил с горечью: "как мало, как _к_р_и_в_о_ знают здесь!.." Приходил в негодование и называл "изменниками" и врагами народа про-советчиков. О каких страданиях _н_а_р_о_д_а_ поведал! Ско-лько прошел (в походе) колхозов, сколько слышал... все взял на сердце... Плакал! -- видя, как страдают. И вот -- _н_е_ _м_о_г, _у_ш_е_л. Чтобы сказать _п_р_а_в_д_у. Теперь вспоминаю грусть в его глазах (он очень красивый, сильный!), чистый ликом, прошел всю безбожную программу (37 л. ему, при-кинь!). И -- мать оставил. Ибо -- у него другая Мать, Великая. Не себя спасая, он смерть ви-дал! Для -- Нее! И когда я думаю о нем теперь -- и вспоминаю, что ты писала мне о Церкви, что я _з_н_а_ю, что пишут гады, продажная св-чь, [перекрашеные]... подонки, до _и_г_р_ы_ б.... до хождения в полпредство Маклак[ова]... и прочее... -- я так ярко вижу, _г_д_е_ правда. Там весь народ (не пристроившийся к пирожку) неслышно стонет... -- _в_е_д_а_е_т_ _в_с_е_ инстинктом.
   Прошу: ты взрослая и можешь жить своим суждением, конечно; но хоть мне-то не пиши, и не надрывайся, _н_е_ _х_у_л_и_ достойных. Все не без греха. Но _ж_и_в_а_ Жизнь, когда, пусть безнадежно, идя на риск, борются за правое дело.
   Оля, прости Ваню. Он очень мучается.

Твой Ва

   Господь с тобою.
   Я сейчас вызвал в памяти...
   Если бы ты была здесь! Я помню, как благоговейно подходил к тебе, ты отдыхала... в полумраке... брал твою руку... слышал, как ты дышишь. Как я любил тебя, Оля!.. Ты не замечала моих глаз, слез в них, слез счастья, нежности, любви...
   И вот, недавно, лежа на кушетке, все еще мучимый и болями, и горем моим (за-чем послал?!) я вызвал в памяти тебя. Я _у_с_л_ы_х_а_л_ тебя. Твое тепло. Твой вздох, тихий, ровный... _Ж_и_в_о_й!.. О, я _н_е_ _о_д_и_н_о_к... Это -- ты, моя Оля, другая, по-новому повторенная, усложненная... но любящая, нежная, сердечная... я не одинок...
   Теперь -- о, как одинок!..
   Как пусто, как страшно мне... Как бесцельно. И как безвольно!.. и безнадежно.
   _З_а_ч_е_м_ _в_с_е_ это... было?! ... Лучше бы да-вно уйти. Ждать нечего. ЕЕ мне не видеть, не дождаться. _О_н_а_ будет, м. б. еще краше, еще _в_ы_ш_е_ духовно, _ч_и_щ_е... и -- вся -- в своем, природном...
   "Вся снеговая-голубая..."661 (эти стихи чаруют буквально _в_с_е_х, кто слышал. Сегодня читал уж литераторам -- (между прочим милый Вадим, сын Л. Андреева662, 43-- 45 л., а я его видел в Райвола в Финляндии у отца 10-летним. Он -- поэт). Были зачарованы... до глубокого, долгого молчания. У меня выступили слезы...)
   Оля. Я очень истомился, никогда так. И все, и ты (наше), и боли, -- ведь 5-й месяц! Этот жуткий зуд. М. б. надо бром? Доктор-[1 сл. нрзб.] сегодня сказал: раздражение лицевого нерва, бром должен прекратить в 10 дней. Но мне нужен особенный бромосодержащий препарат. Что скажет Krymm, которая не является. А то действует на ulcere duodenum. Оля. Мне больно, что тебя так обидел. Я все зачеркнул!! Клянусь! Ваня
  

150

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   3 сент. 46
   Дорогой мой и любимый Ваня!
   Потому что _л_ю_б_и_м_ы_й_ -- потому и буду писать обо всем -- иначе -- закрылась бы просто.
   Я не могу больше выносить того, что ты со мной делаешь. Я не смею молчать и не говорить тебе о том, что ты совершенно не прав. Неоднократно ты поминаешь о 5 неделях в Париже! Заклинаю тебя Господом Богом: ты же знаешь сам, что ни одно слово этих упреков не верно. Не только часы, но секунды все дня я думала только о тебе, будучи в Париже... Знай это и замолчи, -- перестань корить! Что делать мне, -- я в отчаянии, я плачу, я в упадке -- что делать мне, -- если все лучшее во мне, мои добрые порывы _т_а_к_ отражаются на окружении. Ты знаешь, -- ты не можешь не знать, что я только и живу твоим. Как можешь ты так плевать в чужую душу? Да это ты, ты, который всю "испинал" меня. Я клянусь перед Богом, что никогда не посмела бы даже подумать о пинках. Я страдаю невыносимо от того, что создается безнадежность. До того страдаю, что не хочу жить! Все упало во мне: я не могу (и не буду, конечно) писать, т.к. не умею выражать себя, самое заветное, самое сильное. Выражаю его так, что ты, самый чуткий, понимаешь наоборот. У меня сбиты крылья. Я в упадке крайнем. Но что тебе до сего? И не надо заниматься мной. Я не "закусила удила", -- пойми, пойми, что я мучаюсь. Сколько раз и как я должна тебе сказать, что предпочла бы самой не быть, только бы не мучить других.
   Никто не может прыгнуть выше себя. Я не виновата, что я такая несуразная. Если ты этого никак понять не можешь, то хоть поверь мне на слово и в память твоего сына не бей меня незаслуженно. Я в последний раз тебе говорю, что я ни разу даже в мыслях тебя не "пинала". Как это больно мне. Ты -- да. Ты чего мне только не бросал в душу! Но я не хочу перебирать все -- я не сержусь, мне не до этого. Я несчастна. У меня нет сил. Никаких. Ты не ценишь и не дорожишь светлым. Тебе надо перцу -- а то не вкусно. О фактах: "Лодочку" я поняла точно так же, как и "Метаморфозу", но это был экспромт, меня он как таковой и поразил, -- как вспышка, как "скачок в сторону", единичный. "Петухи" и некоторое другое явилось уже чем-то, что устанавливало целый ряд этих "скачков", и получался бы уже сплошной "бег в стороне", по боковой дорожке. От сего-то я и предупредила. Всякую же твою резвость в искусстве, конечно, ценю, но тут говорило во мне Олино -- Ване, а не читатель писателю. Пушкинская "Леда" -- не мне. И Юле -- "Петухи" тоже не ей. Понятно? Ибо от нечего сказать мне (больного) выдумываешь всякую обиду. Если бы хоть 1/100-ую твоего я -- тебе сказала! Конечно, я -- пешка только в жизни, а ты король, но и у пешек есть души. Не могу больше писать. Я очень обижена тобой, а главное не вижу просвета, т.к. все эти 7 лет все одно и те же. Тебе радостно меня мучить. О "Мареве" я восторженно писала тебе. Поищи -- найдешь.
   И. А. прислал маме письмо, с просьбой размножить его (им сочиненный пасквиль на духовенство Евлогия) ее рукой или машинкой (чтобы не знали читатели, что от него) и послать по данным им, И. А., адресам в Гамбург, а те люди разослали бы дальше по Европе как письма, пришедшие из России, как отголосок оттуда на Евлогия. Я ничего не клеветала. Одумайся, как легко ты оперируешь такими утверждениями. Не я это виновата в том, что и такой маститый, как И. А. -- делает ошибки. Это я не [расписала] подробно тебе, т.к. считаю лучше молчать. Но -- знай! Фабрикация слухов и документов -- для меня одинакова в оценке, кем бы она ни была сфабрикована. Нельзя быть личным. А ты всегда во всем мне оппозиция, очень субъективен ко мне. И всякая посредственность хвалится тобой только в пику мне. Вспомнилось как ты _н_а_р_о_ч_и_т_о_ хвалил художницу-иконописку. А ведь не по заслугам, ибо триптих-то никудышный. А как цеплял ты ею меня! И Ириной Серовой! Этакой-то рыбой. Для меня И. А. всегда великий, но на ошибки глаз не закрываю.
   Я не могу продолжать письма, т.к. нет смысла перетрясать все твои обвинения. Я не могу разбить себе голову об стену. Ты глух ко мне. Но вот знай: я перед Богом говорю: ты выдумываешь на меня! А в остальном -- да будет тебе твоя совесть судьей!
   Я виновата в ином: я увлекаюсь чувством, я бездумна. Я не должна была ехать в Париж. Но неужели ты упрекнешь меня в этом?? Зная себя, я могла только вся заковаться, если уж моя жизнь была мной самой так глупо решена в 1937. Но говорить тебе ни о чем нельзя, -- ты моего самого потаенного -- о папе не оценил и не понял. Ты что-то о... Фрейде... выискал. Как недостойно и... странно. Фрейд -- тут такое маловажное. Только штрих к той современной обстановке, в которой я зарабатывала кусок для себя и семьи, в которой варилась всю лучшую часть своей жизни и не замазалась ею ничуть. Ты хлещешь меня за то, что сволочь вилась вокруг, а я как белая ворона, несмотря ни на что ставила их на место. Завися от них, без прав на жизнь, я все-таки их ставила на место. Те, кто меня знали, -- ценили не так, как ты. Ты живешь на Boileau укрытым от современной Европы. Попробовал бы в немецкой больнице поработать в роли молодой девушки... ассистенткой... Они же официально звали нашу профессию "medicinische Halbwelt" {"Медицинский полусвет" (нем.).}, -- в противовес врачам -- "medicinische Welt"! {"Медицинский свет" (нем.).} И получалась сальная игра слов. Кое-кто охотно понимал намек, из девок. А мне как больно, что ты-то как раз меня к этим стервам приравниваешь. Я чистой, чистейшей прошла через этот ад. И ты не смеешь хоть намеком что-то выискивать. С чего ты Фрейда выискал? Это из всего-то письма... О чем? Я тебе самое святое, сокровенное поведала, а ты так? Больше мне не о чем в таком случае писать.
   Никто "под советскую дудку" не пляшет -- я разделяю власть и народ. В данный момент ощерился весь мир на русский народ -- на нашу землю. Я делаю выбор русского человека. Все остальные точки зрения считаю неверными. Ты можешь считать неверной -- мою, но каждый свободен в выборе мнений. И скорее буду русской коммунисткой, чем английской монархисткой. Но этого не надо, нечего и говорить. Не задевает!
   Я не говорю уже о твоих (по-твоему, видимо, совершенно естественных) обычных уколах мне. Этот намек на "квас". Все это м. б. и так, но не думаешь ли ты, что именно таким образом оскорбишь особенно больно, ибо бьешь безоружного, его же оружием!?
   Но довольно. Мне невыносимо больно от того, что ты конечно сам страдаешь. Но я не в силах ничего сделать. Ты выдумываешь, а в твоей фантазии кто же волен? Простой случай с оперой в Париже: ты его разукрасил так, что действительно как будто бы тебя тяжело оскорбили. А что было-то? Я днями бегала за билетами, (тобой же руганная за отлучки), без знания языка. Не получила ничего, кроме этого дрянного места, хотя просила Ксению Львовну взять по 1000 фр. за место (спроси ее -- умоляю!), хотела тебя именно как следует пригласить. Я была смущена, но т.к. ты же -- свой, не остановилась, ибо мне очень хотелось послушать хоть одну оперу с тобой. Твои упреки выходят из всяких рамок болезненности и бьют нестерпимо. Но как хочешь. И так все! Я пошлю тебе сегодня заказным "Куликово поле", хотя оно уже в окончательной редакции. И "Иностранца". Я ничего больше не могу ни писать, ни рисовать. В груди "кол". "Метаморфозу" не пошлю тебе конечно обратно -- это детское: -- "на Вы" и т.п. Перевод "Богомолья" пошел было хорошо, но теперь ничего не делаю. Завтра еду с доктором в Вурден за фруктами на автомобиле, -- а то бы, вероятно, и завтра проплакала. Dr. Klinkeitbergh был у нас с визитом в субботу -- говорил только о тебе. Раскатал твою Эмерик (тоже ведь за нее меня хлестал -- помню. Только я-то не выдумываю, а факты имею!) Сам спросил: "А что значит "ogarok""?663 И когда объяснила -- "как можно так неряшливо переводить?" У тебя и Златка -- богиня, если меня помучить надо. А если бы я так?
   Я так тоскую, так прибита, что не рада жизни. Я, наверное, нестоящий человек, я никому не нужна. Зачем, зачем я родилась? Жить-страдать, все время страдать, для того, чтобы с ужасом в душе ждать смерти! Я сознательно рада, что не имею детей! Зачем связывать к жизни такие же жертвы?
   О, как мне нестерпимо тягостно.
   Все, все плохо. Я испортила жизнь и свою, и чужие жизни. Я проклятая какая-то, -- к чему ни прикоснусь -- увядает.
   Меня дома не понимают. Искусство мое -- им -- забавка, провождение времени. Вижу. Не с кем поделиться. Мама обожает Сережу -- вся в нем. Я -- между прочим. М. б. и любит, но мы так различны, что она тянется к нему.
   [На полях:] Ванечка, одумайся, обратись к Богу. Я хорошо к тебе! Но очень страдаю.
   Ну, Господь с тобой. Я не сержусь, я убита. Оля
   Вчера у нас страшный случай: въехал молочник с автомобилем в канал (что нарисован у меня), -- утонул -- 24-летний красавец-жених. Под водой все гудел, звал. А 20--30 человек на берегу были бессильны. Наш работник вытаскивал. Все это в 2-х шагах от нас, на том самом месте, где я рисовала картинку, что у тебя. И от этого события тоже такой гнет на душе. Ехал за нашим молоком для фабрики. Собирал на грузовик и по деревне.
   [Приписка на конверте:] Между прочим: о Фрейде читала по настоянию И. А., очень считавшегося с его теорией. И. А. очень многое из нее именно сам выводит. Плохо себя чувствую, не поеду завтра с доктором. Откажусь.
  

151

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

20.IX.46

   Ванюша мой, солнышко, милый глупыш, задира и драчун, но все же хороший мой!
   Сегодня день твоего рождения. Ты получишь цветы, я была у другого блумиста {Цветочник (от нем. blume).} и сказала, что их конкурент поставлял дрянь, потому и беру их в надежде, что они сумеют послать лучше. Сказала: -- это большой, известный писатель, вот Вы имеете с хорошим именем предприятие и, очевидно, знаете в своем деле толк, -- скажите мне, на какую сумму Вы могли бы достойное выбрать такому лицу? Он назвал. Я удвоила и сказала: если теперь он все же получит дрянь, то знайте, я уйду из Вашей клиентуры и не буду молчать, т.к. этакое было бы нечестно.
   Он очень расшаркивался и обещал. Я заказала розы особенно красивые здесь "зальм-клер" -- т.е. розово-золотые или, если их нет, то чайные, если и их нет, то что-нибудь иное, например, корзину с глоксиниями. Но не знаю, что пошлют. У нас на ту сумму подали бы роскошно. Магазин "Avrora", посылавший до сих пор, -- протестантский, и безусловно представитель его в Париже тоже протестант. Я взяла теперь католика, думая, что в католической стране больший выбор среди католиков -- их больше. М. б. Baumann всего один на Париж из протестантских блумистов. Не знаю. Но очень огорчусь, коли опять изгадят.
   Обнимаю тебя все же цветами моими и прихожу душой к тебе сегодня в них! Молюсь о тебе и прошу всего, радости, света, здоровья, что тебе надо в жизни! Как прошу Бога! И вот о другом -- таком горячем.
   Я вчера кончила этюд к "Чаше". Акварель. Горю послать тебе. Слушай: если у меня не выйдет, то ни у кого не выйдет. Это говорю твердо. Я скромна обычно, но тут было бы фальшиво поддаваться этой скромности, надо объективно смотреть. "Чашу", как и все твое, я несу в душе так, как ты давал. Никто не знает тебя и не понимает как я. Это просто факт, а не хвальба, такой же факт, как то, что у меня длинный нос. Кому нравится, кому нет, но факт. Русское все -- моя сущность, моя боль, моя жизнь (брось в "советской ячейке" -- я знаю все, все терроры и сексотов, там ад, но нельзя делать то, чего жаждут англо-саксы. Я не приемлю ничего из дел советских, но живу Россией, а она жива в нашем народе. И будет об этом. Не обижай меня этикетками). Я горло перерву тому, кто "клюквой развесистой" стал бы кормить иностранцев, да еще в связанности с "Чашей". Понимаешь? Пе-ре-рву!
   Я встала на точку зрения иностранца и поняла, что им надо. Они должны увидеть то, чего не знают, о чем ты пишешь, чтобы не исказилось у них представление о нас. Кто как не я сможет им сказать: "смотрите, вот это так выглядит, о чем вам говорит великий мастер". Какое счастье, что я могу рисовать! Я дам (не из-за денег, а из души!) им maximum русского колорита и покажу неведомое так, что они полюбят его и очаруются им.
   Обычно дают тушевые иллюстрации. Это -- провал для "Чаши". Что получится с ярмаркой, с ношением иконы без красок? Я сделаю так, что они сами захотят краски. Художники, за деньги работающие, считают часы потраченные и дают вот то, что стоит в "На морском берегу". Наброски в 5 минут. Нам надо здесь иное. Да, мои иллюстрации будут отдельные картины. Пусть так. Я работаю, не считая ни сил, ни часов. Горю, пишу душой.
   По-моему, издать "Чашу" необходимо иллюстрированной. Только тогда ее поймут целиком. Они же ничего не знают, не видали. Я считаю нужным: ярмарку, ношение иконы, роспись храма (мальчик Илья), затем Илья сдает работу (встреча с Н_е_й).
   М. б. коляску и Илью за кустами (но это не обязательно). Икону в монастырской трапезной и мужика исцеленного м. б. Но не знаю.
   Я считаю, что _Л_и_к_а_ иконы, самою "Неупиваемую Чашу"664 нельзя касаться. Только один человек мог бы на это рискнуть. Это -- ты. Ибо никто, точно не знает, кроме тебя. Коверкать же нельзя ни в коем случае. Лучше оставь загадкой. Любовные моменты, сколь чарующи они бы не были, я ставлю как иллюстрации -- на 2-ой план. Они -- общечеловечны. Для оживления книги, если издательство захочет, можно. В них тоже много чисто-нашего, но все моменты чувств каждый читатель воспримет все равно по-своему. Я считаю, что очень ответственно показать верно наш быт, нашу суть. Это я никому не отдам. Знаю: застилизуют, изгадят. А я то облазила с детства все это и сколько же подползала под образа. Ярмарку шлю на днях тебе. Тотчас же верни заказом! М. б. покажешь только Ксении Львовне. И тотчас же мне отпиши: как ты видишь ношение иконы? Несут ли ее девушки на руках или 4 мужика на носилках на плечах? Носят ли еще какие иконы или ее одну? Есть ли хоругви, крест и фонарь, обычные при кресте. Ход? Духовенство сзади? Для ознакомления с нашим, могучим, можно бы все это дивно дать, но мне милее представлять икону одну Е_Е, несомую 2-мя девушками. Не знаю. Но пожалуй для неубогого крестного хода надо бы дать все как бывало тоже. Всяко ведь носили. Есть ли монашки? М. б. пустить 2--3 с тарелочкой "на храм Божий"? Икона в киоте или нет? И еще: как она выглядит: чашу в руках держит или руки воздетые? {В письме рисунок О. А. Бредиус-Субботиной.} Скажи тотчас. Я страдаю, что не знаю этого, а то бы уже писала. Сейчас же пиши мне. Слышишь!? А то я остыть могу. Такого у меня не было. Ваня, будь осторожен с переводилческой интригой. Мне трудно судить, кто прав, но зная Эмерикшин "напор" -- боюсь не крутит ли она. Она ведь у "Павуа"?665 Попроси навести справки стороной, хоть Зеелера. Обязательно пришли мне тотчас же перевод Монго. Я дам его прочесть (не доктору, увы -- он уехал, болен, и я боюсь -- серьезно!). Дай Эмерик на пробу перевести страниц 10 и дай сличить, сличи сам. Ведь передо мной не стыдились на пробу предлагать переводить из "Богомолья" и на суд И. А. дать? А ее боитесь? Тут же большее зависит от их интриг. Я никогда не думала, что Эмерик тебя как женщина околдовала (тут, ни вода, ни вино -- ни при чем), она напором своим и... нахальством тебя... "оболтала", твои слова! Оболтала. Она же при мне выхватывала у тебя права на "Чашу", а ты и не заметил сего. Я никогда не заикнулась об этом, а она -- очень просто. Я знаю, что она у тебя все вырвет, коли захочет. Ты очень личен в оценках и сам того замечая {Так в оригинале.} написал: "Монго раскатал бы д-р К[линкенберг] и был бы прав"666.
   Значит на "раскат" переводчика вообще ты согласен, но если это коснулось Э[мерик], то можно даже за это выбросить как тряпку и 7-летнего верного друга? Я не хочу ссориться, но этим показываю тебе как она тебя околпачивает. Что Юля говорит? Я не хочу никого задирать, ибо Монго даже не знаю. Но будь осторожен. И помяни мое слово: соглашайся с "Павуа" и не увидишь как своих ушей перевода "lux" {"Роскошного" (фр.).}, даже если пообещает. Их тоже оболтает Эмерик. Она знакома там с кем-то и упросит: скажите, что издадите lux, a потом что-нибудь "не выйдет". Она способна. Остерегись. Не хотела бы об этом мусоре в этом письме. Тотчас же отпиши мне, молю! Я хочу, рвусь работать.
   Целую тебя очень нежно и ласково.
   Оля
   [На полях:] "Чаша" должна, должна быть пояснена слепцам иностранным. Вся наша красота не только дана тобой, но и глазам их преподнесена. И... мной!
   Не за деньги, -- их не надо.
   Душой, сердцем пишу. Не дай же ради интрижек переводчиц всему пропасть. Я застыну тогда.
   Я покажу даже лица молящихся. -- этого они тоже не знают!
   Еще раз обнимаю тебя и очень жду ответа, мне эти дни потерянные в ожидании! Хочу писать.
   Все время о тебе думаю. Брось все раздражающее. Мне Эмерик кажется только в отношении твоего творчества опасна. Иного я не думала. А за творчество я съем кого хочешь и потом палец в глотку себе суну. Берегись и не отдавай бездумно ничего из своего. "Чаша" должна быть иллюстрирована.
   [Поверх текста:] Скорей ответь!!
   [Приписка на конверте:] Письмо шлю вместе с картинкой. Не могу ждать. Умоляю скорей ответить на вопросы и как картинка? М. б. покажешь кому, кто понимает. Всё технически несовершенное может быть исправлено; но основа мне нравится. Это же все наше. И краски как чисты! Ваня, это первое мое "дитя", которое жаль отдать. Я его люблю, впервые это. Обрати внимание на перспективу. Лужок {В оригинале описка: ложок. Далее исправление не оговаривается.} удался, по-моему? Я не заполнила первый план народом, дабы не развлечь слишком зрителя. Слишком много мелочей было бы в ущерб содержанию. Потому все наполнение, гульбу и т.д. даю в лужке. А тут случайные, то, что типично. Но и с тобой согласно. Вдали чувствуется село, видна церковка. У тебя тоже так. Ванечка, я так нежна к тебе. Милушик мой!
  

152

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   26.IX.46 9 вечера     Был очень теплый день, летний, солнце. Окна и сейчас настежь.
   Олюшечка-голубка, завтра с этим письмом шлю тебе "Ярмарку". С болью расстаюсь с твоей картиной. Вот что: не хочу, не считаю нужным для тебя мои ответы. Ты сама сделаешь, как учуешь. Скажу лишь обще, приглядевшись к картине твоей. По-моему, не надо выписывать _л_и_ц_а, а лучше давать намеки их -- "пятна". Не в лицах дело, а в общем _л_и_к_е_ (духе, характере) иллюстрации, в позах, движении. В этой "ярмарке", например, могут быть очень спорны лица "гусляра", молодухи с начерненными бровями, -- она заняла много места, отвлекает. Как чудесны "тылы" нарядных девок-баб! Почему врата монастыря закрыты? Настежь надо! Рябины все же хороши! Свободное место луговины перед монастырем могло быть гуще занято -- пусть невнятными фигурами, ларями, лежащими людьми, игроками в "три листика"... Совсем нет животных -- лошадей, -- торгашами. Правда, "ярмарка" внизу, слева... в с. Рождествено. Несоразмерно мала палатка -- лампадная с пьяным у -- прекрасной -- ! -- березы. Не чувствуется "гулянья" -- где-то должны быть "качели", карусели, "качели -- доска на бочке"... "Гусляра" представляю иным: старик, непременно с длинной бородой или "смятой" -- мочалкой, хоть "козлом", н_е_ расчесанного, как "ямщик", -- он напоминает "ямщика"! -- _н_е_ в сапогах, а в лаптях, либо даже в валенках или "котах". Вижу его: худое лицо, "лик", щеки ввалились, голова -- лысый! -- закинута, -- он, будто частично слепой, значит -- "бельмы"... И, Боже храни! -- _н_е_ надо "выписки" лица! -- а "пятнышко" и "поза", движенье... пусть лишь намек на него. Вот "тылы" баб нарядны! Как они _г_о_в_о_р_я_т! Ты дала им такое положение, что _в_и_д_и_ш_ь_ их лица, чувствуешь, чем заняты... Непременно у "врат", открытых, монашку, столик, с тарелочкой... но все это "мутно" дать, намек лишь... И по "дорожке" -- нищих!.. -- _п_я_т_н_а_ их. Не надо напряженной "выразительности", и потому _р_е_ж_е_т_ глаз бутылка, торчащая из кармана. Вот, как отлично "ломко" пьяница бежит -- великоват?! ... -- надо "засЫпать" площадку, дать людность, пусть и не здесь ярмарка. Гусляр одет _п_о_д_ ямщика! Бедней его надо, тощей, голова "редькой", что ли, -- слепец, и -- вдохновенный! -- горе, бельмами... Я поражен твоим богатством, -- _т_а_к_ вообразить! Ты на редкость мастер, и какое чувство _к_р_а_с_к_и! Какой свет и тепло -- вся картина! Удивительная береза!
   Забудь, что даешь -- _д_л_я_ публики! давай -- _д_л_я_ _с_е_б_я, для меня!.. -- вот, тогда почувствуешь свободу, размах. Ни малейшего смущения, оторопи, связанности. _Н_и_к_о_г_о_ не слушай. В твоих условиях, дать _т_а_к_ -- это же чу-до! Ч_т_о_ ты мо-жешь!.. -- и дашь. Из тебя, прямо, прет. И пущай его прет. Как же ты легко рожаешь! Ну, баба... -- ну, диво... Не кипи! -- запенишь. Почему в селе крыши белые? где же "солома"? Или это -- балаганы торговцев? Странно -- ни одной лошади у возов! Где-то хоть -- временную -- коновязь! С каким вкусом березу поместила! Старик, лысину потирает -- хорош! но шапка будто прилеплена. Должны еще отдыхать на луговинке, валяться... Монастырь хорошо, но пустынно, эти закрытые ворота. Надо "ручейки-намеки" тропок... как _в_с_е_г_д_а, -- мы -- бездорожники, плешинки надо... Но я детально уж... прости. Я восхищен ансамблем. _Т_е_п_л_о_ -- и -- воздух, погожий сентябрь! Голубков не вижу... хоть грачика... -- пятнышки. Но я уж тебя затормошил... Ты виновата, разлакомила... -- ка-кая ты! О, Ольгунка, если бы могла ты представить, _ч_т_о_ у меня в душе! _К_а_к_ ты дорога мне! Как ты меня, благоговеющего перед искусством вдохновенным, заполонила, пленяешь!.. Я готов ножки твои целовать и -- _р_у_ч_к_и! И сердце твое, твою вдохновенность. Я хочу, чтобы "Чаша" стала _т_в_о_е_й! Ты ее вновь, по-своему, рождаешь. Ты сама все найдешь, что надо изобразить, до-образить. И потому не могу, не хочу говорить о "несенье Иконы". Конечно, Лика нельзя дать, и я его не вижу, не знаю. Нести -- кому? Да, _д_в_е_ девушки... в светлых ситцах. Икона ведь невелика. Сумеешь укрыть Лик? Важно -- _т_я_н_е_т_ Она к себе, и ее сила -- в направленности, в устремлении к Ней -- толпы. А подробности... -- что хочешь. Хоругви необходимы, конечно. В_с_е_ -- в Ней! Она -- центр. Но дать экстаз... -- это же -- сверхтрудно.
   Не спеши, все будет. Не пенься. Работа долгая, не хватит _о_г_н_я. Надо медленно, _т_и_х_о_ теплиться. Жар -- внутри, перельется _т_и_х_о_ в картины. "Чаша" -- тихая, без _п_е_н_ы. "Виденье Ильи-мальчика" -- невозможно, сил нет. Я и сам не вижу. Чудесно дать -- как Арефий расписывал... и -- Ильюшка тут. И сцена -- И[лья] сдает работу росписи -- им. Трудно, да. Этот упавший цветок! И самоувер барин. Вот такие же будут твои ценители -- снобики. А ты будь Ильей и _е_ю. Трудно. Но ты -- _в_с_е, в тебе -- _в_с_е. Как я чувствую по этой картине... _к_а_к_ ты меня чувствуешь, чуешь... -- _л_ю_б_и_ш_ь. Чисто. Да, и я -- чисто -- тебя. Оль, если бы ты была здесь! Знай, голубка, я и вздохом себя не выдам. Как на икону буду... взирать, молиться.
   Помни: или ты, или -- "Чаша" не появится -- при моей жизни -- в иллюстрациях. Но надо сделать, чтобы и _п_о_с_л_е_ -- не появлялась, помимо тебя. Только тебя хочу в "Чаше". Так и сказал "Коробочке" Монго. Критиков много будет. Черт с ними. Издателям нужны _и_м_е_н_а! А мы им дадим не имена, а -- Искусство. Ну... _н_е_ дадим. А ты не покинь работы. Не смеешь, теперь. Во-имя... нашей дивной "встречи". Во-имя того самого святого и чистого, что в нас _ж_и_в_е_т. Юле _о_ч_е_н_ь_ понравилось, но она _б_о_и_т_с_я_ высказаться до -- дальнейшего. Меркуловы -- захвачены. -- _Р_о_д_н_ы_м, что дала. Бесспорно: ты -- ма-стер! Помни. И держись. Дай _с_в_о_е. Как хочешь, не считаясь ни с чем. Никому я не показывал больше. Спешу отправить, а то ты скулить будешь. Мне _ж_а_л_к_о_ расставаться. Ты меня осветила... _в_з_я_л_а. Я, создававший -- создавший -- "Чашу", -- понимаю же _ч_т_о-т_о?.. И я говорю -- ва-ляй! Это тебе великий _и_с_к_у_с. Он будет с последствиями, важными. Ты так -- по-новому -- срастила меня с собой! Влю-би-ла... ты, новая Оля. Оля -- творящая. Какое счастье! Я сращивал тебя с собой, до-лго, через _с_в_о_е. И понимаю теперь, что за сила _п_е_с_н_и_ творческие, песни о родном, -- родной.
   Если бы ты была здесь! Как _с_м_о_т_р_е_л_и_ бы мы многое... картины... -- и как бы я вслушивался в тебя! Как мы сливались бы... -- или пополняли друг друга! Только _э_т_о_ -- подлинная _ж_и_з_н_ь. Как подлинна жизнь _в_е_р_у_ю_щ_и_х. Мы -- верующие, в нас вяжущее. И отходит на малый план -- тело, тленное... страсти. Я страстно, да, люблю тебя, но это -- сотая доля _м_е_н_я_ для тебя. Это -- конфетка: нельзя _ж_и_т_ь_ конфеткой. Она -- только -- "между прочим". Я обхожусь -- и всегда обходился, _м_о_г_ обходиться -- _б_е_з!
   Розы твои... о, милые летчицы! Они сегодня уже блекнут. 7 дней! Я сегодня впервые не подрезаю кончики, не меняю воды, чтобы не тревожить, -- осыпятся. Они засыпают. Но и сейчас они прекрасны. Пахнут, чу-уть. Дивился, как ты заказывала. Ну, нату-ра! широкая ты, люблю. Сам такой же.
   Я за эти шесть дней переработал-переписал -- _ш_е_с_т_ь_ глав "Лета Господня" -- кончил "Радуницей". Остается девять. Их хочу кончить в 12 дней, к Ангелу. Тогда я м. б. _з_а_ "Пути". Оставил все письма. Только -- тебе. Ты -- жизнь мне, без тебя не могу.
   Устроен по хозяйству. "Плаксина"667 оказалась на месте. Хорошо, быстро. И не дороже старухи. 4 дня в неделю -- вторник -- 3 ч., четверг, пятница, суббота -- по 2 -- по 30 фр. час. Выйдет на 300 фр. -- 200 дороже старухи, но она за час делает больше, чем та за 5. Ты метко оценила. Слава Богу, избавился от этой впустую суетливой. Она мне претила с того часу, когда посмела говорить о... тебе, что писал. Я уж и забыл. Эта -- бедная женщина, очень некрасивая, но делает все чисто, все умеет, говорит по-французски, все может купить, а мне надо много дыр заделать. Натирает жестянкой пол, купила мастики. Стало похоже на жилье. И стряпает быстро. Приходит в 10 утра. Сама по лавкам. Я ей даю молока, делюсь. Достала мне свежих яиц, -- я их по одному ем, боюсь печени. Зуд _н_е_ проходит. Чешется ужасно порой. Но ночами стихает, сплю. Вынужден подниматься в 8--9, чтобы сделать туалет, помыться -- шею! -- и напиться чаю. Потому дня больше, и я могу без помехи работать. Старуха меня измучила "незнайством". Всюду пиши ей записки. Сегодня поел по-человечески, сделала отличные котлетки, на два дня. Всегда спросит -- что сготовить. Котлеты сжарила в пять минут! Это Юля помогла найти. Все говорят -- отменно честная. Так что я теперь ухожен. Сво-бо-ден! А старушка -- являлась в 2 -- в 4 ч. -- зимой-то, уже темень, и она тыкалась... а я ходил по лавкам. Чисто у меня, слава Богу. Погода стоит хрустальная, теплая.
   Господи, что с твоим доктором Клинкенбергом? Мне грустно, мне жалко, мне противно за себя. Напиши ему, что я всей силой сердца желаю ему полного выздоровления. Оля, я не злой, я -- сумасбродный, только. И я всегда каюсь, кляну себя. Сколько я обижал тебя... Оля... -- я готов для тебя на _в_с_е. Страдаю порой -- и светел. Нервы мои разбил недуг, бессильна Крым. Долдонит -- диета... Да что же, ничего и не есть? Не было охоты эти дни, второй день хочу есть. Осторожно сегодня съел одну рубленую котлетку с макаронами. Яйцо утром. Довольно хлеба подсушенного, бе-лого. Зеелер достал и Юля. Хорошо -- печки пока не топлю. Но теперь новая фам-де-менаж -- будет. Запас у меня большой. Что с твоими бумажками?! Отпиши. Могут тебе понадобиться, прие-дешь!!!!! -- да, да... ?! Поверь, молиться на образ твой будет Ваня. Оль, как я отделал "Лето Господне"! Ведь -- _в_п_р_о_к! Писал -- купался... Теперь -- тяжкие главы, 9.
   Ксению Львовну не вижу больше месяца. Очевидно, не поедет к тебе?.. И ни звука от нее. Будут на днях у одного чудака-художника -- Зеелер так зовет. Он -- верующий и мистик. Какую-то "ауру" в лицах _в_и_д_и_т. Он, больше, хороший архитектор. Заявился ко мне... -- давно собирался, а моего знает лишь "Богомолье" -- и -- _у_н_е_с_е_н. Будет фотографировать меня, хороший фотограф. Приедет за мной. "Я голый, в пиджаке..." -- заявил, -- "но у меня Вы все таки узнаете, какой я... как художник". Погляжу. Некто -- Морозов668. Выставлялся в важном салоне, по его словам. Увидим. Я ему тебя не стал показывать, не зная его. Знает Первушиных.
   Скажи, очень прошу: хочу тебя полакомить... что ты любишь из сластей? Хочу тебе миндаликов, изюма, сушеных фруктов -- м. б. банан, если найду. Про-шу. Ты будешь жустрить, работая, девочка моя, белочка... -- робкая и -- дерзкая девчонка! Лю-блю. Вот такую, как ты _в_с_я, -- _л_ю_б_л_ю. Живу тобой. Не узнал бы тебя -- _ч_т_о_ я был бы... и был ли бы?! -- не представляю. Ты _н_а_ш_л_а_ меня и заставила жить. М. б. я еще напишу что путное. О, "Пути"! Слышишь порой -- не веришь. Есть -- оглушенные -- особенно -- шенныЯ. Одна какая-то говорила, что первые две главы -- перечитывала три раза! Правда, это старушка-швейцарка669 -- к 80! Юля ее наградила. Но она -- очень литературная, вся в чтении _б_о_л_ь_ш_и_х, только. Но поглядим, что выйдет. На днях подписал договор о "Чаше" для "Павуа", получу аванс. Деньги у меня есть, Швейцарию не тревожу. Жду Чехова, на днях.
   Да, вот приходит в мысли... Думаю, полезно было бы тебе -- в Гааге, конечно, пересмотреть в публичной библиотеке -- изящные издания иллюстрированные, -- больших -- литературных -- произведений. Есть же там! Ты вглядишься, многое черпнешь. И -- наших русских иллюстраторов. Билибин, вряд ли что даст, но -- _н_а_д_о. Кто еще? Не люблю Добужинского670. Серова671 разыщи -- не клеветника-идиота и "злыдни"672, а _С_е_р_о_в_а! У него найдется и из красок. Бенуа... я его мало принимаю. Лансере. .?673 Кустодиева? Не люблю "лубка" -- как у него -- подделка. Кажется, отличные красочные иллюстраторы-акварелисты -- английские художники? Разыщи. Вглядись, чем берут. Иона674 посмотри. М. б. у тебя в фамильной библиотеке есть что? Не пожалей времени. Чтобы не мотаться, не найдется ли в Гааге, где остановиться, на 2--3 дня. Ну, в отеле! _Н_а_д_о. И надо беречь силы. Не мотайся. Посоветуйся с серьезными художниками. Ты должна быть во всеоружии, жить в художественном воздухе. Немедленно напиши, едет ли другая, Полуплаксина675, из Бельвю, к тебе? Я не хочу ей писать. Она обещала известить, а ничего, утопла.
   По-мни, Олюночка: не подробностями наполняй картину, а __х_а_р_а_к_т_е_р_о_м. Д_в_и_ж_е_н_и_е_м. Сколько ты воображения тратишь на _в_ы_п_и_с_к_у! Надо -- мазками _н_а_м_е_к_а_т_ь... -- а для сего -- чувствовать себя _с_в_о_б_о_д_н_о_й.
   На много твоих ??? -- не ответил. Да и трудно.
   Всю благословляю, душку твою целую... моя небывалая девочка! 65 стр. переработал-переписал в 6 дней! Сверх -- для меня -- рекорд. Да еще при этой поганой почесухе! Иногда -- горит. Всю лелею, всю целую... -- чисто, моя хорошка, моя белочка нежная, тепленькая... Как же мне пусто без тебя!.. "Неупиваемая чаша"... на _к_о-г_о -- ? я ее оставлю?!! ... Нет, в _п_у_с_т_о_т_у_ не кину! -- это _з_н_а_ю. Не смею.
   Хочу тебе отдать... -- мучаюсь этим, ду-маю... Кто управит Ее?! ... все -- ???
   Ну, пора спать. Рано поднялся, и завтра надо встать к 9 хоть. Не люблю я неубранности своей. Не доверяю никому трогать постели. Только тебе мог бы доверить. Ты -- для меня -- я сам. Ты так близка мне, Оля... -- та-ак родна!.. так -- вся, будто, _о_т_ меня. И ни-когда бы и тебе не дал -- из благоговения к тебе -- коснуться моего, неприбранного обихода. А сам... как бы был счастлив -- _в_с_е, _в_с_е, _в_с_е для тебя делать, как слуга. О, весенняя моя, вся лазурь-свет.
   Молитва моя ты, Оля... тихая, колыбельная...
   Господь да хранит тебя, направит, осенит! Только бы ты была здорова, дитя золотое! огненная, горячка. Не перекипай, про-шу. Страшно за тебя! Ты хорошо сказала: "когда бежишь, в беге... только ветер в ушах..." -- да, верно! Но... сердце ни с чем не считается, пусть это будет сверх вдохновение. Оно слишком колотится. Пожалей его, и оно одарит тебя чудесными дарами -- оно же: великий Дар. Не томи его. О, как нежно люблю, как весь в тебе, тобой жив.

Твой Ваня

   Напиши прямо, как -- Ване! Счастье для меня это. Не лишай. Непременно отпиши.
  

153

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

28.IX.46

   Дорогой Иван Сергеевич, посылаю заказную брошюру.
   Простите меня, но я не могу писать. Перечитайте мои самые последние (2) письма676, вспомните Ваше все на них и, я надеюсь, -- поймете меня и мою сорванность и вследствие ее -- разбитость. Я ответила Вам большим письмом, но не посылаю его, зная, что ежели оно вызовет "полемику" -- я ее не выдержу больше. Работала я из последних сил душевных и физических, моля Вас, хотя бы обманно, поддержать во мне творческий порыв до конца работ. Случилось иначе. Я не могу ни послать письма, ни тем более писать новое. Скажу здесь только суть: не рассчитывайте на мои иллюстрации. Я не работаю больше ни над ними, ни вообще. Да, я вся разбита. Я сожгла мою лучшую работу677 -- Илья у иконы, мальчик-Илья и только случайно уцелела уже готовая -- видение Ильи -- глаза в небе. Я все кончила -- краски и прочее убрала даже с глаз долой. Теперь это неважно, но я удивилась, почему Вы не дали картинку М-me Монго? Это же прямая цель.
   Но все это уже не нужно. Я не могу писать письма. Тон мой здесь -- только открыточная форма -- больше ничего. Ввиду г-жи Плаксиной, прошу все мое убрать со стола, дабы не любопытствовала. Забудьте мое баловство и кистью, и пером. Я переживаю вновь берлинское "сожжение кораблей"678 в море искусства. К чему?
   Свой автопортрет тоже сожгла. Все уничтожу. Не сетуйте на меня. Как художник вы м. б. меня поймете, если захотите быть объективным. Я не знаю, когда еще напишу. Не обижайтесь. Я очень страдаю. Кровно, кровно страдаю. И ярко жжет это вновь: "свинья под дубом"679. Эмерик -- дуб!
  

154

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   1-Х.46 9-30 утра Солнце
   Сейчас твоя _д_и_к_а_я_ открытка! Ольга, сумасшедшая, _ч_т_о_ с тобой?! Я совершенно остолбенел. Что ты крутишь? -- не понимаю. Я бережно храню мою радость -- в тебе, я _х_о_ч_у, чтобы _т_о_л_ь_к_о_ ты воплотила "Чашу", я посильно пытаюсь дать тебе указания, _м_о_е_ мнение, я счастлив, что ты работаешь... я верю, что твоя работа над "Чашей" навечно спаяет нас... а ты -- жжешь _в_с_е?! Почему я не дал м-м Монго твою "Ярмарку"? Да разве я могу доверить чужому человеку, да еще неясному мне по целям, _т_в_о_ю, дорогую мне и тебе работу?! Никогда!.. Я мог лишь сам, не выпуская ее из рук, показать издательству, но я хочу, чтобы издательство поняло все, чтобы оно увидало целое, а не кусок, который и ты сама не можешь считать законченным?! Ты -- дура, вот тебе!.. Я взбешен, я убит тобой. Молю тебя, очнись, глупенькая моя и гениальная девочка!.. Я все эти дни был в одурении от счастья, что ты _н_а_ш_л_а_ себя... а ты... -- это же разбитость твоя болезненная окрашивает _в_с_е_ _т_а_к!.. Я тебе писал подробно 27-го и вчера680... -- _ч_т_о_ я хочу видеть в твоей иллюстрации! Ты не дури с важнейшим, пойми, что это, твое, -- _н_а_в_с_е_г_д_а! Ты должна сковать себя, ты должна, как ко св. Причастию, готовиться, а ты вообразила, что одним порывом _в_с_е_ одолеешь! Вду-майся же!.. Я не хочу, чтобы мою Олю, мое единственное святое в сей жизни, посмели задеть каким-нибудь идиотским -- а, м. б. и верным замечанием, что это "не подойдет"! Ты должна бить "кулаком", ты должна _в_с_я_ отдаться, чтобы _в_с_е_ закончить, все _в_ы_р_а_з_и_т_ь!.. Мы должны говорить, как творцы, свято и чутко, сверх обычной меры! Ведь "Чаша"-то -- _т_в_о_я! Только тебе я могу ее вверить! Брось раздражение, самоуверенность: никогда художник любого искусства не должен чувствовать, что он _в_с_е_г_о_ достиг! Да я разве мог бы показать издательству, даже иностранному! -- "Ярмарку" подмонастырскую, если в картине запертый монастырь?! Да нас тогда одним этим замечанием осмеют, и мне это было бы так же непереносно, как и тебе. Я, я -- могу и смею _в_с_е_ говорить тебе! ведь мы же -- _о_д_н_о, я будто себе говорю! _Н_и_к_о_м_у_ не доверю, никому не покажу неоконченного твоего, как не стану -- и никогда не делал -- публично читать рассказ незавершенный, несовершенный! Если бы ты знала, сколько я редакций провожу, когда пишу!.. Твоя "ярмарка" меня полонила теплом и _с_в_е_т_о_м, _р_о_д_н_ы_м, -- _в_з_я_л_а... я гордился тобой! но рисковать, твоею ценностью рисковать, давать кусочек твоего, частичку работы! -- издательству, чтобы получить отказ! Да как я через Монго могу это делать? Пой-ми, родная, не могу я влезть в ее душу, тем более, что она не добилась от меня разрешения на издание перевода ее покойного мужа, перевода, как мне говорил покойный профессор французский -- славист! -- Жюль Легра681, серого и плоского! Монго черт знает что могла бы выкинуть со мной, с тобой. Я берегу тебя, а ты -- мне такие открытки шлешь!.. Ты вчи-тайся в мои письма: только ты, горячка (и гордячка!), могла так оценить все! Что ты-то со мной выделываешь! Я месяцы не работал, и только вложился -- хвать, меня по башке! Чумовая Ольга, образумься же, наконец! не дергай меня!.. Ты должна, перекрестясь, работать, -- _н_е_ скакать с кистью, а _т_в_о_р_и_т_ь_ терпеливо, упорно, _в_с_е_ преодолевая, все время со мною в полном согласии, любви к _н_а_ш_е_м_у_ труду, -- я же не могу себя отделять от тебя в этом, как и во всем. Мы должны оба быть достойными нам дарованного! А ты воображаешь, что -- одним порывом всего достигнешь. Тебе нельзя делать замечаний? да для чего же ты меня спрашиваешь, мне посылаешь? Ведь "Чаша"-то мною создана, как же без моего суждения для нее работать тебе?! Ты оголтелая какая-то. И что за выверт, -- опять эта Эмерик, опять "дуб"?! ... Да брось передо мной-то хоть ломаться?! Ты же знаешь Ваню, как и он тебя. Мне больно. Зачем ты сожгла автопортрет?! Это безумие? Ты мне хочешь рот завязать?! ...Зачем сожгла из "Чаши"?.. Ну, что мне делать?!. Ты всего меня взбила сейчас, оглушила... убиваешь! Если бы мы жили рядом: мы покричали бы и все разрешили, объяснили бы и поняли друг друга. Теперь же я дни должен ждать, много писать тебе... чтобы расчистить эти заросли. Или не чувствуешь, что злая сила хочет опять нас оглушить и все спутать?! Ведь для _з_л_а_ "Чаша" -- за-рез! для всех чертей, большевиков -- воплощения _З_л_а_ -- и для самого Черта?! ... А ты перекрестись, призови _С_в_е_т_ на помощь, вспомни о муках и труде твоего Вани!.. Он весь -- с тобой, только и живет тобою!.. Я писал тебе: от 16-го сент., 18, 20, 23, 24, 27, 30..!682 И это во время неустанной работы!.. Грех тебе так мучить Ваню!.. Чего ты хочешь? Чтобы нам отказало издательство, толкнув нам в нос наши недочеты?! (Помни: давай мне миллионы, я _н_и_к_о_м_у, кроме тебя, не дам иллюстрировать!) Нет, я хочу _и_х_н_ю_ю_ погоню за "именами" сломить, я хочу, чтобы ты воссияла, по пра-ву! И добиться _в_м_е_с_т_е_ совершенного! Или ты так самоуверена, что думаешь: что бы ты не дала, все -- совершенно?.. Люди годами работают... а ты и слышать не хочешь _м_о_и_х_ -- пусть не бесспорных! -- возражений и советов?! Я _в_м_е_с_т_е_ с тобой хочу _в_с_е_ обдумать. И я решил, что "Чаша" или совсем никем не будет иллюстрироваться, или -- _т_о_л_ь_к_о_ тобой! Да все бы авторы -- высуня язык побежали бы на такое предложение! это же -- высшая отмета -- увидеть себя в "де люкс", да еще иллюстрированным "именем"! мне дорога только ты! пойми же, пылкая!.. Поймешь, и тебе будет горько, что так вскипела, и так -- ни за что! -- меня бьешь!
   Перечти мои письма! хотя бы два последних! Тобой дышу, тобой живу... -- то-лько. Да еще "Лето Господне" Вот, через 5 дней кончу, освобожусь. Олюша, щади свет, нас греющий и возвышающий! не взмывайся? Что нам " тобой считаться?! Зачем ты как бы чужаком меня считаешь, чинишься со мной?! ... Мы же -- одно, родная... нас Господь связал... разве на худое?! ... Я тебе все сердце открываю, я до слез взволнован и сникаю... -- _н_е_ _н_а_д_о_ сего! Лучше не пиши, когда смута в тебе. Я многим погрешил перед тобой! да... но и ты, разве ты не погрешаешь?.. Я молю тебя: Оля, нам надо видеться и любовно-нежно обе всем переговорить, душа в душу... Я хочу укрепить тебя. Но ты будешь ли права, если будешь корить меня за то, что, любя и ценя тебя, я буду говорить тебе то, что кажется мне необходимым. От верного друга -- и больше, чем друга, а дружки, -- безмерно тебя любящего, можно ждать только _п_р_а_в_д_ы! Не возгордись, не считай себя непогрешимой в оценке себя. Помни: _в_с_е, гениальные самые, разве сразу достигали вершины творчества? _В_с_е_ томились, совершенствуясь, ища. Я твой старший, познавший опыт творчества. Я не живописец, но я могу судить верней иного живописца: я достиг верной меры, пытая себя в своем искусстве, -- искусстве _о_б_р_а_з_а. Олюночка, родная, найди силы обрести покойную устойчивость и смирение. Не убивай меня. Ты пере-работала и утомилась. Отсюда эта нервность, раздражение, недовольство собой и мною. Голубка, будь тихой, кроткой, любящей. Не попирай _н_а_ш_е_г_о_ ценнейшего. Попрать его -- радость дьяволу, только. Я весь дрожу, весь подавлен. Но я овладею собою. Ольга, Оля... девочка моя чистая, не кипи, не сгорай. Я подавлен, что ты так быстро меняешься в настроениях. Жечь, комкать... разрушать!.. Это -- дьявольщине на руку. H_e_ нам, не нашему чувству. Ведь любишь меня, как и я тебя?! ... Я все жертвы приношу, принесу, лишь бы ты была -- _т_ы, светлая моя и радостная, творящая! Только такая ты -- вся, по мне. Мне ничего в жизни не нужно: моя работа, твоя работа, ты -- сама. Только, и это огромное счастье. Милая, вот стою перед тобой, Ваня твой, на коленях, и светло смотрю в тебя! Оля моя -- работает, всею силой, _н_е_ изнемогая, не изнуряя себя, _в_е_р_я_ в себя, веря своему Ване! Голубка, успокойся, вдумайся, вчитайся в мои письма. Не отходи, не рви кровную и духовную связанность нашу, наше -- друг для друга, и через это -- для многих. Никто меня не собьет с моей дороги, не оторвет тебя от меня! меня от тебя. Оля, будь разумна. Необходимо нам увидеться. Тебе это легко сделать, мне -- трудно. Мне нужны визы, нансеновский паспорт, -- он просрочен. Это дело долгих недель, месяцев! Оля, приезжай, голубка. Нам надо говорить, все обсудить о "Чаше". Ведь _т_в_о_я_ она. Ты увидишь... -- и как будешь счастлива, что она _н_а_ш_а, для многих-многих.
   Я не могу больше писать, я _в_с_е_ сказал, всю душу открыл тебе. Ну, будь же тиха, окрепни духом. Что за малодушие, отыскивать поводы, чтобы _в_с_е_ швырнуть! За-чем ты сожгла?! ... Господи, как это горько. Но и это поправимо. Ты все несешь в себе. Не разбивай моего мира, я в работе. Оля, я люблю тебя и горжусь посланным мне счастьем, -- последним.
   Не правлю описки, нет сил, ни времени (исправил, разорвав конверт). Пощади Ваню.
   Обнимаю и согреваю тебя, сердечко твое.
   Твой, всегда твой, Ваня
   Не буду писать тебе, пока не узнаю от тебя, что ты опять ты, моя дружка, _н_е_и_з_м_е_н_н_а_я_ моя! для твоей работы необходимо, кроме _о_г_н_я_ и порыва, -- выдержка, _с_и_л_а, воля, -- терпение. И никогда не самоуверенность! Помни это. Я знаю все это -- по себе. Ва
   [На полях:] Писал тебе о неправильной оплате заказного с иллюстрацией, а через 1/2 часа получил с почты просьбу о доплате (14-ти фр.). Но ско-лько -- еще не буду на почте. М. б. и прав "Шпекин"!683
   Твои розы, сухие, берегу, на столе.
   1.Х.46 Разорвав конверт, приписываю, вдумавшись:
   Я-то думал, покойный, работает она!.. А ты сбрендила? всякий пустяк, всякая залетевшая в твою головку мысль -- малая! -- способны тебя сбить с дороги?! ... Не думал я... и горько мне все это, такое непонятное, -- _д_л_я_ _м_е_н_я! Где твоя гордость, сила, которые я предполагал в тебе? Нет, _т_а_к_ не работают в искусстве! так -- лишь балуются и покоряются капризу. В искусстве, как и во всем важнейшем, выстра-дывают! завое-вывают! Не ожидал от тебя... Да соберись же с духом, будь стро-га к себе. Понуждай себя. _Т_а_к_ лишь можно _т_е_ш_и_т_ь_ праздно-болтающих, а не _т_в_о_р_и_т_ь. Т_а_к_ -- можно лишь пустячки, для прогулки по искусству, делать, баловать себя _л_е_г_к_и_м_и_ -- самоудовлетворяться. Сты-дно, Оля!.. Дурно. Оля!.. Возьми себя в железо, заставляй, если, действительно, хочешь сотворить стоящее. Тебе давались, шутя, малые дела... ты писывала "скетчи", этюдики... Нет, ты _р_а_б_о_т_а_й! борись, добивайся... и не ставь _с_е_б_я_ на первое место во всем: на первом месте должно быть -- _д_о_с_т_и_ж_е_н_и_е, пыта-ние себя, искус!.. Вот что такое искусство. И ты мо-жешь, я знаю, что ты можешь. Но когда надо поднять трудное, тут не палочками орудуют, а рыча-гом! Ты им владеешь. Так поверь же, что ты владеешь, и бейся, добивайся! А не хнычь, не капризь, не обвиняй меня, -- я тут ни при чем. Зачем _ж_е_ч_ь? труд?? !!! Или ты его не считаешь за труд? Что ты, девочка-пятилетка?.. Ты же-нщина, -- и должна быть столь же сильна и волева, сколь ты одарена, сколь ты прекрасна! Послушай же меня, я не болтун, и не снобик, и не гулящий с улицы! Я -- мастер, и знаю, что такое мастерство, и как его выполняют, терпя, жертвуя. Мой Илья не пример тебе?.. Постыдись же, слабовольная. Это в тебе нервы ослабли, неврастения, -- отдохни... но не складывай рук, оружия! Оля, умоляю тебя, опомнись. Во имя Правды и Красоты, и -- _С_в_е_т_а! Стыдись!.. Я тебе готов душу отдать, весь для тебя... но ты покажи, что это не прихоть -- твоя работа. Нельзя хотеть все сделать -- мигом. Труд, упорство, воля, гордость... -- вот что надо. Главное -- "рычаги" творческие, которые у тебя бесспорны! Ну, я больше не могу писать. Я и подавлен, и огорчен, и зол, зол... я киплю досадой -- какая слюнтяйка!.. дряблость какая..! и это моя Оля, которую я _з_н_а_ю! По-ду-май, какие возможности открываются!.. Подумай, сколько ночей за эти полвека работы я провел в сомнениях и борениях, и _к_а_к_ я стал _п_и_с_а_т_е_л_е_м... разве я имел такие возможности, как ты?! ...Перечитай же, "Как я стал писателем", _к_а_к_ _я_ _о_т_х_о_д_и_л, как я искал себя... и всегда один, без связей, без культуры... -- ведь, серенькая была семья наша! -- ни струйки "художественного воздуха"! ни библиотеки фамильной, ни традиций... Перечитай "Историю любовную", -- в _ч_е_м_ я рос! Но я _и_с_к_а_л, -- при всем моем "слабоволии", и я нашел. Как меня не признавали! как щипали!.. -- а я шел и шел.., веря в себя и -- с помощью Господа!.. И я вышел, я все опрокинул, и всех победил! В России _в_с_е_ было в критике и в журнальном мире у евреев, и они меня терпеть не могли! считая "квасным националистом". И я всех их опрокинул, дав "Человека из ресторана"! И они съели свои губы, зажали свои глотки: им уже нечего было пикнуть.
   Я говорю после великого о-пыта!.. Бери пример с меня, бери пример со многих, -- признанных всеми и канонизированных, -- я еще живой, -- сколько они пытались, _к_а_к_ достигали, боролись и побеждали!..
   Ну, довольно. У меня нет слов, сил... охоты... бить в пустую дверь! Не слышишь... -- твое дело. Я все сказал.
   Последнее: я тебя люблю, ценю, верю в тебя и... прошу: образумься!..
   Целую тебя, дорогая безумица, безволька!
   Целую и -- верю, что ты возьмешь себя в клёпки.

Твой Ваня

  

155

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

5.Х.46

   Дорогой мой именинник,
   С Днем ангела тебя! Да будет он, как и последующие дни, радостен и светел! Заказала цветы, но не знаю, доставят ли. В том магазине, что послал к рожденью, я узнала, что они не заказ "Fleurop'y" дали, а просто послали в аэроплане из Голландии. Была там, и они мне отказали в посылке еще раз, т.к. их якобы оштрафовали и они потерпели убыток. Я не удивляюсь тогда, почему розы были хороши. Они голландские, а здесь они чудесны, как и всякие цветы. Осенью тут глаз не оторвать. Шеф магазина действительно постарался. Молодец! Ты назвал мне отправлявший магазин в Амстердаме -- это самый первый в стране. Теперь они утверждают, что и Fleurop'ом нельзя, но мне кажется, что они не состоят в нем -- не видала "медальона". Заказала в другом. Посмотрю, что выйдет.
   М. б. к рождению получил ты бисквит. Он очень был втиснут -- не было коробочки. Я послала только его, масло и на пробу лепешечек, т.к. все тебе не угождаю. Боюсь я тебя. Вообще я очень гнусно себя чувствую. Сегодня (была у адвоката по делу с выселением из имения жильцов) ездила в город -- еле вернулась, такая усталость-разбитость, боль в сердце. Всю грудь разломило. И воздуха нет. Да еще на горе-то заболела Tilly, -- очень боюсь, что дифтерит. Звонила врачу, -- тот сильно подозревает, завтра пришлет результат исследования. Ужасно, если так. Бедных Жуковичей топят окончательно. Я пробую пробраться к нужному министру, но мало надежды на помощь кого бы то ни было. Еду 8-го вечером и останусь на 9-ое в Гаагу на службу на Иоанна Богослова и повидаю их. Им буквально жить нечем. Он с его дивным голосом (лучше Шаляпина!) просился наемным работником у Ара. Мы не смеем допустить этого. Я и С. дали ему денег, а я хлопочу устроить ему закрытый концерт. М. б. что и выйдет. Но надо мне обегать всех, кто монету может гнать. ...
   Поймала, как зайца, одного очень влиятельного профессора684, была им принята, выслушана и кое-что обещая сделать. А вчера, когда спросила одного судью: "Как думаешь (это кузен А.), профессор .... может что сделать?" -- "Ну, это же самый главный человек у нас, нет инстанций, где бы он не был влиятелен, но не думай даже о нем, ибо... не достанешь до него, безумно занят, никого не принимает". -- "А я уже была!" "Что???? У профессора... ?? Ну, это чудо из чудес!" А министру, который нужен делу, Арнольд в голодную зиму давал пшеницы, когда тот еще не министр был, а простым смертным умолял о хлебе. Мы тогда собрату-интеллигенту от своего рта отдали. А ну-ка, что он сделает? О, если бы Бог их спас. Ж[укович] близок к крайнему. Он уже потерялся, уничтожился, изверился. Как я хочу ему помочь. Его родня в Париже возмутительные шляпы. Равно, как и Виген -- только языком болтает. Сереже толком не ответил даже. Они представить себе не могут, какая у нас волокита, как всех мучают. Ну, будет. Ванюша, будь светел. Господь с тобой. Обо мне не думай -- не волнуйся и... пока ничего не надо об искусстве. Мне больно это. И нету сил. Нет охоты. Не поминай! Нельзя насосом вкачать хотя бы тягу к творчеству, не говорю уже о вдохновении. Но я с тобой согласна -- м. б. я утомилась душой. Но погоди тормошить. Я и {В оригинале: ни.} думать не могу писать, ни пером, ни кистью.
   Обнимаю тебя очень ласково. Оля
   P.S. Ванюша, прости почерк -- трудно писать. У_с_т_а_л_а.
   7.Х.46 Только сейчас могу послать, т.к. надо сдавать открытым на почте из-за того, что пересылала публике деньги. Подвернулось воскресенье, и вот -- жди.
  

156

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

15.Х.46.

   Ванюша мой родной,
   Отвечаю на твои несколько писем, которые я нашла дома, вернувшись из Гааги, и еще вчера пришло одно685.
   Ты знаешь, как я могу отнестись к твоему, да еще такому дару, как "Чаша"686. Но все же я не решаюсь ее принять. Это слишком много. "Чаша" твоя заветная. Смею ли ее принять в дар? Ты, наверное, хотел меня этим утихомирить и заставить уйти в свое? Но разве нужны такие жертвы. Мне стыдно, что ты решил даже "Чашу" мне отдать. Подумай! Благодарю тебя за это движение, но чтобы принять ее, я должна знать, зрелое ли это твое решение. Напиши. Мой упадок -- не каприз. Я совсем разбита. М. б. это усталость. И потому твоя отдача "Павуа" "Чаши" и через это отказ от de lux в другом издательстве -- так на меня подействовал, что я все бросила. Я тебе писала: "если ты даже отдашь "Павуа", то не сообщай мне, пока не кончу, дабы я не сорвалась". Помнишь? Я это в себе чувствовала. Твоя же критика _н_и_к_а_к_ не холодила. Я критику объективную очень ценю. И, напротив, похвалы меня никогда не обманывают, если я их не заслуживаю. Меня просто сейчас ничто не интересует касательно моих "талантов". И рада я забыться другим. Вот хлопочу о Жуковичах. Им очень безотрадно и, боюсь, -- безвыходно. Хочу устроить ему концерт среди богатых знакомых, закрытый. Завтра еду хлопотать к одной даме, предварительно подмаслив ее. Считаюсь с возможностью главного взноса от нас же, но тогда Ж[укович] не будет этого знать и пойдет все под знаком его заработка. Он великий талант, не хуже Шаляпина. Чудесный человек, как и его жена. Эти дни у меня на хлебах 14--15 человек рабочих-молотильщиков. Едят в 9 ч. утра, в 11 кофе, в 12 обед (и какой!), в 4 ч. чай и в 6 ч. вечера ужин. Два дня уже молотят, -- погода пока что благоприятная, нет дождя. Сегодня начали уже с 7 ч. утра. Работают вовсю. Остался еще 1 стог, авось сегодня окончат и завтра уберут двор.
   Трактор старый -- работа идет все же хорошо, только бы он не сломался. Оставляют только посевное жито, которое предписано держать до весны в колосьях, не обмолоченным. Жаль, -- приятней было бы обмолотить все сразу. Сережа тоже увлекся общим артельным делом и скидывает с 2-мя другими снопы. Очень интересна вся эта работа. Тут же и прессуется солома. Арнольд и еще 1 работник укладывают тюки наверху во дворе, а остальные 14 распределились у машины и по тасканью мешков и тюков. Каждый мешок должен быть взвешен, так что и весы тут же. Без перерыва работает это чудище -- трактор-молотилка.
   На твое последнее письмо687, мой золотой, скажу тебе: к чему ты наворачиваешь? Откуда это видно, что я тебя подозреваю в "навязывании" книг? Это нехорошо и скучно. Мне досадно, что к посылке был приложен счет. И это всех Ты-то тут при чем? С цветами же обстоит так: т.к. в Голландии цветы очень хороши и дешевле, чем в Париже, то многие занимались пересылкой их по воздуху для спекуляции под видом частных заказов. И потому это запретила; "Fleurop" мог до сих пор переводить заказы, но теперь и это запретили, и мой заказ тебе не подали, хотя денег мне еще не вернули. Спрошу. Отсюда, например, можно во вся страны посылать луковицы тюльпанов и т.д., за исключением Франции и Англии. Потому же. Большая идет спекуляция. Мои розы посланы были под сурдинку, потому я и попала на замечание. Но это все уже урегулировал магазин, заплатив штраф. Всякую мелочь, которую я посылала, я должна была представить письменно в министерство, и только получив разрешение, могла послать. Розы шли без оного. Понял? Через французскую границу шло безумно, много контрабанды, как писали в газетах. Оттого и строгости. Если ты ничего не имеешь против, то я просто отошлю книги обратно в издательство, объяснив отчего. Те экземпляры, которые я просила (и ты выслал их) я хотела дать в издательстве, что и сделала. До сей поры их читают. Я была там и мне сказали, что "Пути Небесные" читают еще и под-директора {Заместитель директора (от нем. Unterdirektor).}, увлеклись видимо. Что они решат, -- я не знаю. Я глупо сделала, что на вопрос, могла ли бы я же их и перевести (т.к. им это именно интересно), я смущенно сказала, что не считаю себя достаточно на высоте. Я могла бы им найти отличных переводчиков, в моем соучастии. Их не так интересовала продажа книг от "Павуа", как свое собственное издание. Но посмотрим. Я жду. Один экземпляр у меня, один дала доктору, -- вот и все. Я предложу еще в издательстве завтра, если удастся поехать, как предполагаю, и потом от тебя жду ответа -- могу ли послать обратно, в случае, если здесь не возьмет издательство. М. б. я смогу Ксении Львовне деньги дать, если бы только голландские гульдены можно было устроить. Вот это деловое.
   Ты знаешь, я так устала. Несколько дней еле бродила, сердце никуда было. Задыхалась от нескольких шагов. М. б. нервы. Жукович трогательный -- собрался бежать к одному художнику для уроков мне, чуть не разорвал меня (он очень выразителен) за то, что не привезла ему показать рисунков. А когда узнал, что их уже и нет, то застыл, окаменев. Он очень измучен, несчастен, мне жаль его стало, и больше для того, чтобы отвлечь от их собственных несчастий, не стала кочевряжиться и объяснила ему свое состояние. Сказала еще: "Я чуточку пробовала иллюстрировать "Неупиваемую чашу"". "Да, дайте же, Бога ради хоть идею-то, ну, как Вы эту композицию разрешили?" В миг появилась бумага, пастель, уголь, все, что хотела бы. Я вспыхнула и буквально дрожа, в 10 мин. дала ему схему "Ярмарки". Он молчал, смотрел, а потом взял мою руку и сказал: "Вот что, О. А., дайте мне слово, что Вы будете работать, и... не бросайте так небрежно своего... да я смело это утверждаю -- своего _т_в_о_р_ч_е_с_т_в_а, ибо это -- творчество..." Он не видел красок, я дала только схему, но был в восторге. Я сама того не знала, что одолела большую трудность. Ж[укович] поражался уменью разрешить "сложнейшую в данном случае задачу композиции". Он безусловно одобрил то, что на первом плане "Русь трезвая", а в луговине... "там гульба". Его поразил "_в_о_з_д_у_х". Береза вызвала восхищение своей уместностью и явилась ярким выражением нашей природы, не бросаясь в глаза. Он все разобрал, умело, как сам художник. Потому... я "Ярмарку" не сожгла. Ж[укович] выпросил ее тогда отдать им. Он ее не видел в оригинале. Пока она спрятана "с глаз долой". К художнику же я его упросила не ходить. И он понял. Д-р Klinkenbergh болен. Я не знаю, что у него. Неловко навязываться. Сказал: "Я заеду как-нибудь к Вам, чтобы подробно поговорить о Вас, о таланте Вашем". Но все же мне придется взяться за кисточку -- хочу для Жуковича нарисовать программы, -- привлечь публику, дать особый, тонкий оттенок концерту. Его жена сказала маме: "Ах, какой рояль, было бы пианино, ведь это же род милостыни"... Я все сделаю, чтобы она, эта милая, умная женщина увидала, что это не так. Если выйдет с залом завтра (если поеду), то в перерыве устрою я чай с вкусным, тонкий, со вкусом чай. Ж[укович] отдохнет в перерыве, а публике дастся возможность в уютной сфере заинтересоваться артистом, что очень и очень для них (Ж[уковичей]) важно. Билетов не будет, вместо них я вручу простую, но со вкусом нарисованную программу. Закажу роскошные цветы, такие, какие ему бы поднесли на подиум настоящего концерта. Не из собранных денег. Не одним хлебом жив человек, а человек искусства и подавно. Если бы удалось. Завтра потащу шпек {Сало (от нем. Speck).} и яблоки (чудесные!) моей знакомой. Сегодня уговорилась, что м. б. приеду. Она ждет. Они музыкальны и "любят" меня, как уверяют. Квартира в центре интеллигентного Утрехта, есть инструмент. А главное -- 2 комнаты en suite {Смежные (фр.).} и хозяйка не дрожит за ковры и стулья. Обожает шпек, -- замаслю ее. Приглашу тогда и того профессора, который хлопочет за Жуковичей, почетным гостем. О, если бы удалось. Хоть 200--300 гульденов. Ему и то хлеб. Вот этим пока и живу! М-me Ж[укович] -- стала скелетом и старухой. Ужас. А у него порок сердца. И это -- величайший талант. Я возмущалась и возмущаюсь дамами Парижа, которые не стыдились тебя, великого русского писателя допускать ходить по очередям и сидеть в неубранной квартире. Я покажу им на примере, как надо и даже тогда, когда властями запрещена всякая помощь. Гады не постыдились у тебя из сбора %'% брать за устройство чтения. А Родионов! Позор! Я не более парижанок располагаю досугом и средств у меня лично нет никаких.
   Я до сих пор у мужа ни цента не взяла на Жуковичей, но ручаюсь, что если дама даст квартиру -- то устрою отлично. Любую парижскую русскую посади на мое место, и она завоет от дел. И прикинь: у меня очень мало знакомств в замкнутой Голландии. Если бы я жила в Париже -- то не такое бы твое устроила чтение, шаркнув {В оригинале: шаркнут.} всех процентщиков. Но что-то завтра с дамой?
   Вижу уже свои программки. Дам стильно-русское. Сколько раз я была в комитете по устройству шикарнейших русских балов в Берлине. Знаю, что любит публика. Дал бы Бог для несчастных людей!
   Милый мой Ванёк, я очень горда, почтена, обрадована, счастлива твоим даром -- "Неупиваемой чашей", но не дерзаю так вот ее и принять. Ты это продумал?
   16.Х Молотьба кончилась, -- осталось только ячмень обмолотить весной ранней (на семена), сейчас увезли и машину. Собираюсь в город по делам. Обнимаю тебя, родной мой. Оля
  

157

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   21.Х.46 -- 8.Х -- день кончины отца моего. И другой день кончины -- обманутого счастья. Как странно...
   Твое последнее письмо, Ольга, оскорбило меня. И не только последнее, от 15--16, а и все за этот месяц, да и раньше. Изменился твой тон, даже и твой словарь. Я это очень чувствую, и нахожу причину... О сем -- после.
   На мои _п_я_т_ь_ писем, с 8--11, -- 10-го послал два!688 -- ты ответила, одним, и в этом письме -- на три четверти о... Жуковиче! Все письма, вот уже больше 2 мес., -- Ж.., Ж.., Ж... -- прожужжало уши. "Голодной куме все хлеб на уме". Ты "развлекаешься" или -- "у...-ся?" а? Тогда надо о сем сказать ясно, а не крутить. Но и об этом -- ниже.
   Твое "поздравительное"! ко Дню ангела!.. -- швырнула огрызок -- на! "От избытка сердца уста глаголят"689. Чувство? -- Вот, точно, списываю: "Дорогой мой именинник, с Днем ангела тебя! Да будет он, как и последующие дни -- ! -- радостен и светел!" Все?! _В_с_е. С прописи? с "письмовника"? Ты -- меня не поздравляла: ты меня еще и еще -- оскорбляла! Оскорбила. Швырок. Дальше в этом письме -- о цветочниках, -- "усталость -- разбитость" -- "дело о выселении жильцов" -- в "поздравительном, ко Дню ангела"! -- "боль в сердце, всю грудь разломило, и воздуха нет". Это повторяющийся во всех письмах мотив. И расшибаешься в лепешку -- для Ж. {Здесь и далее в письме сохранены сокращения оригинала.} И опять, в поздравительном же -- о Ж., о хлопотах, о предположительной поездке в Голландию -- для Ж. -- "больше Шаляпина, лучше!" о концерте, о министре, профессоре... -- _д_л_я_ Ж. Больная, швырнувшая мою "Неупиваемую", швырнувшая "Богомолье"... Все -- "к черту"! Теперь -- Ж.! Полписьма о Ж.! -- "поздравительного", где "имениннику", -- "дорогому" -- полторы строчки. Вот анализ именинного письма. Суди сама хотя бы о... неприличии так писать и -- _к_о_м_у?! Отношения наши еще не были порваны. Не оскорбление _э_т_о? Если нет, тогда... что же это?! ... Заключение письма -- "прости почерк -- трудно писать". Еще бы не трудно! Теперь поройся и найди мое поздравительное письмо. И -- сличи. Все. Какой же вывод? Об этом -- ниже.
   Итак: на мои пять -- последовало, от 15--16 окт. -- новое оскорбление, письмо... "богатого" содержания, "с подъемом". Побывала в Голландии, обивала пороги у Ж., давала "сеанс рисования", -- это вбив-то "осиновый кол", как писала мне снова и снова оскорбляя меня, после всех моих усилий, уговариваний, моих _ж_е_р_т_в_ силами сердца! Да, так _л_е_г_к_о_ отказалась от "зарока", перед чужими людьми! Не стыдно? Где твоя гордость?.. Поехала "плакаться", -- рассказала "о своем душевном состоянии". Так. Повторение Парижа. "Оби-дели меня!" К Рафаэлю приехала, просить ободрения? благословения?.. к Леонардо?.. Как будто. Ж. ободрил и укрепил. Я был бессилен, за 5--6 лет. ничего не мог с тобой, -- швыряла мне! -- а тут, в 10 минут -- _в_с_е! "Чуть меня не разорвал" и т.д. -- "он очень выразителен"... -- ?! "Взял мою руку..." -- посмел? и ты позволила?! И -- "дайте _м_н_е_ -- ! -- слово..." Кто-то говорит -- Леонардо?.. Репин?.. И "робкая", "ученица"... "вспыхнула -- ?! -- и, буквально дрожа, в 10 мин..." и т.д. Свершилось чудо. Ну, я не стану цитировать о "суждении", восторге, "творчестве" -- "Да это же... творчество"!.. Как глубоко! "Во-здух!"... -- как проникновенно!.. Театральные, конечно, избитые жесты, словечки пустозвонкие, какими, бывало, пятиклассники "судили" в " Третьяковке"! И -- да здравствует искусство!.. Победил, растопил лед... и -- отогреть?.. Сожгла, плюнула в "Неупиваемую", в меня плюнула... -- _м_о_я_ же _О_н_а!.. -- И... "в_ы_п_р_о_с_и_л"? Вот как?! ... Пишешь так -- значит: согласилась отдать "Ярмарку", потребованную у меня для... сожжения. Взяла у меня и отдала... -- _к_о_м_у?? ..! По праву, да? Твое... но и _м_о_е. От _м_о_е_г_о. Там и моя доля. Там мое -- тобой насилуемое мое -- авторское право! Я, я тебе предложил попробовать... иллюстрировать. Ведомо тебе, что у художников и писателей -- _т_а_й_н_а_ их новый труд?., а? А тут, рассказав, что сожгла, ознакомив с "душевным состоянием"... -- утешили! -- сразу и... _п_р_е_д_а_л_а, меня, _м_о_е, _н_а_ш_е! -- отдав _в_ы_п_р_о_с_и_в_ш_е_м_у. Плюнула на "Чашу" и... стала рисовать "программки", для... -- Ж. Не оскорбление, а? Тогда -- _ч_т_о_ _ж_е? шутка?., так, смеясь. И _м_н_е_ пишешь, что... "он все разобрал, умело, как сам художник". "Потому... я "Ярмарку" не сожгла". А почему ты знаешь, что "умело"? а, м. б. -- неумело?! Раз ты говоришь "умело" -- и "потому не сожгла", -- как же ты раньше не знала, есть хорошее в твоем этюде или нет? Открыл глаза тебе... -- и потому не сожгла. Или потому не сожгла, что обещалась отдать?! А почему же мне-то не предложила, вместо того, чтобы жечь-то?.. ведь тут и _м_о_е! _в_с_е_ -- от меня. Я _д_а_л_ _к_а_р_т_и_н_у... -- я знаю: мое _с_л_о_в_о_ может давать картины, и какие!.. Читай об этом у моих -- глубоких и тонких критиков! Ты _в_з_я_л_а_ из моего и отдала... чужому. Это _н_е_ оскорбление?! ... "Чуть не разорвал меня... он очень выразителен..." (Нахален? У театральщиков -- обычный прием.), хватал за руку, требовал дать слово, насказал столько глубочайшего, тебя потрясшего... -- о "композиции"..! -- а тут как раз ровно _н_и_-какой композиции!.. Ты понимаешь ли, что такое "композиция" в живописи, как и в художественном произведении слова?! Нет, вижу, что ты совсем этого не понимаешь. У меня сохранилась выписка, как писал И. Н. Крамской690 Суворину691 о... "композиции". Вот: "Слово композиция -- слово бессмысленное, которым любят швыряться малограмотные. Композиции нельзя научиться, пока художник не научится наблюдать и сам замечать интересное и важное. С этого момента только начинается для него возможность выражения подмеченного -- по существу; и когда он поймет, где узел _и_д_е_и, тогда ему остается формулировать, и композиция является сама собою, фатально и неизбежно, именно такою, а не другою"692. Ты -- я знаю -- считаешь, что я "суконное рыло" в живописи. Тебе и в голову не пришло, что большой писатель, который _в_и_д_и_т_ свою _и_д_е_ю_ и умеет ее, этот "художественный предмет" облечь в соответствующую словесную и образную ткань, всегда тонкий аналитик жи-во-писи! И ты ни-когда мне не верила. Ну, верь "знатокам", швыряющим затрепанные словечки "всезнаек" и гимназистов. Я тебе сказал о "Ярмарке", но не все. Я указал, что в ней _е_с_т_ь... для моего глаза, зоркого глаза, ведь я же знаю свое-то! Тут нет "ярмарки". Нет. Ты не дала "Ярмарку"! И не дала никакой _и_д_е_и, никакого "художественного _п_р_е_д_м_е_т_а". Ты дала лишь чуть "жанра" -- бытовые сценки, и -- _б_е_з_ жизни! Ты расставила фигурки. И ни-чем не соединила их, не объединила! Ты дала отлично баб, березу... -- я писал тебе. Но ты не дала "картины". Это -- эскиз. И бабы у тебя -- превосходны... Да я же писал. И о "закрытых воротах"... Бабы _и_д_у_т_ в монастырь, а ворота закрыты! Ворота закрыты, а по обеим сторонам -- ни-щие и никого, в сущности, народу нет! Чего же им сидеть тут?.. А-а... не стану говорить, "знатоков" слушай. Учиться, работать ты не хочешь. Ты довольствуешься ахами прохожих при искусстве. Довольствуйся. Но не оскорбляй меня! Ты _н_е_ _с_м_е_л_а_ тащить на базар _н_а_ш_е!.. мешать с пылью всю мою "Неупиваемую" тебе мною доверенную!.. Ты должна была работать над ее воплощением в красках, линиях, общем колорите... и в красочности, -- это же разные понятия. Ты могла советоваться со _з_н_а_т_о_к_а_м_и. Но _н_е_ швыряться тем, что тебе вполне не принадлежит Ты могла сжечь, но сперва ты должна была и об этом меня запросить. Ведь я же тебе поверил, доверил! -- как же не запросить-то?.. А ты у меня взяла и отдала... -- кому? прохожему. Помни: "взять у... и бросить псам"!693 Ты это сделала. И теперь ушла в творчество программок. Твое дело. Все немощи кончились, вдруг! В лепешку расшибаешься... -- и расшибешься. Подняла на себя великий труд, для -- Ж. А сколько перевела из "Богомолья"? Ведь это не показное, не питает тщеславия. Это только _п_о_с_л_е_ оценивается, это не мишура, не вспышка. Как настоящее творчество, а не попрыгушка около него. Ну, твое дело, ка-тись!..
   Ты изменила тон писем, нашла иной словарь. Уже нет о чувствах... нет -- "люблю", нет всего, _ч_т_о_ _б_ы_л_о... Теперь -- "я так хорошо к тебе!.." С какого языка? Что это за мимикрия?.. И это -- сознательно. Я _з_н_а_ю. Я немножко хоть, и про-видец. У меня большой душевный опыт. Потому я большой и писатель. Художники всякие есть... в Париже -- 40 тысяч художников, и до 60--80 тыс. "писателей". Но есть _Х_у_д_о_ж_н_и_к_и_ и есть _П_и_с_а_т_е_л_и. Единицами они считаются, только. И вот, на одного из последних-то ты и плюнула. Осыпала оскорблениями. И на его творчество.
   Не шуми о себе. Не кори "парижских". Да, немного делали для меня. Но делали. А ты в свой приезд... тоже, _д_е_л_а_л_а, когда я болел. Да и теперь болен. Ты облегчала мне жизнь... я помню. Вот тут у меня, в сердце. И -- знаю! -- твоей совести. М. б.
   Теперь -- в лепешку, для -- "прохожего". Ибо он же для тебя -- кто? Едва знакомый, -- и такой _у_х_о_д! В_с_е. Во всех письмах! Только одно жжжжжжжжжж. Прав был доктор Клинкенберг -- отводивший твой "сверх трепещущий" разговор694. Он _в_и_д_е_л_ то, что _в_и_ж_у_ и я. Он -- чуткий. А ты о-чень прозрачная. Ты пороги обивала в Гааге. Не намозолила глаз "жене"-то, "старухе"-то?.. Смотри... даром _э_т_о_ не проходит. И твое расшибанье -- _в_и_д_я_т. Или -- у-видят. Твое дело. Но... надо прежде покончить с нашими отношениями. Выяснить -- и отрезать. Свободней будет тебе и мне. И -- честней. Чи-ще.
   Подашь "роскошные" цветы... на по-диум, как на больших концертах? Вся горишь, предвкушая _с_л_а_в_у. Будешь "пояснять" Ж. Мадам конферансье. Ты и мне то-же "роско-шные"... ну, правда, "не как на больших концертах"... помню. Без программок обошлось. Писатель с голоду не умер, -- поддержали читатели. И не кори их. Не кори тех, кто спасал меня, когда все было блокировано! Езди, проси, навязывай, спасай... Дело доброе помочь известному певцу, не спорю. Но... ме-ра, ме-ра!.. и не "очертя голову", и не на-показ. А главное, нельзя во всех письмах ко мне склонять на все лады... жжжжжжжж! Стыдно, Ольга. Гадко. Ты ездила помолиться за меня... между прочим. Но поехала-то ты не для сего. Ты знаешь. И ты даже не написала мне, что помолилась: не до этого. Ты даже в поздравительном письме не спросила, "а как ты, здоров ли?.." Не до сего. Теперь новая "забавка" -- Ж. Калейдоскоп продолжается. Сколько тратится сил! Подумать... -- в каждом письме... -- сердце болит, грудь ломит, я раздавлена... не могу больше писать, должна лечь... -- и -- перпетуум-мобиле. И это начало только. Какое же тут занятие важным делом, трудом!
   "Богомолье" -- оставь. Не по тебе оно, в таких бросках. Оно требует благоговения и покоя. Как и "Чаша". Займись несчастным Ж. Вглядись в совесть-то!.. Она тебе скажет _в_с_е. Или уже флирт, -- пусть невинненький, пока... или "лавры дешевые"... фимиам летучий. Ты падка на фимиамы. Я тебе 5--6 лет писал, искру Божию хотел выбить... все был готов отдать, лишь бы ты нашла настоящую _с_в_о_ю_ дорогу... -- все напрасно. Как обманулся я!., и как же ты меня поносишь, про-носишь!.. на базар потащила!.. "душу открываешь" -- кому?! ...
   Теперь -- к "Чаше"... о, какой горькой для меня! Ты права, заглянув в себя, в совесть твою. Да, ты неспокойна (* "смущена".), и потому ты _н_е_ _м_о_ж_е_ш_ь_ принять мой дар. Я поступил -- каюсь, -- нечутко к тебе. Я не должен был так испытывать тебя, налагать тяжесть на тебя. Я хотел _в_с_е_ _о_т_д_а_т_ь, только бы оживить тебя, для светлого труда твоего. Прости. Я как бы навязывал себя тебе. Связывал... и поставил тебя в душевное затруднение. Ты -- да, -- _н_е_ _м_о_ж_е_ш_ь_ принять такого дара. Понимаю. _Т_е_п_е_р_ь_ понимаю, понял. _Н_е_л_ь_з_я. Прости меня. Верни мне мое "заявление" тебе. Оно, впрочем, не оформлено, т.к. я случайно -- видит Бог! -- пропустил -- _к_о_м_у! Это не правовой документ. Верни. Теперь я встревожен и за свои письма к тебе. Верни. Твои -- у тебя, ты их _з_а_б_р_а_л_а. Остаток, около 80, я верну тебе, когда получу мои. И нам надо рассечь нашу _с_п_а_й_к_у. На-до. Да, бесповоротно. Это теперь так ясно. Все расползается... и виной этому ты. Да для тебя это, думаю, теперь уже и не трудно: ты стала давно отходить от меня. Пойдем своими путями. Мне уже недолго, видно... И не молись за меня. Тяжелы будут мне твои молитвы. Найди другое _т_а_к_о_е_ вот сердце. Я неровен, я горяч, я страстен, я вскипаю... но я и умел прощать, я шел всем своим -- к тебе. Я возносил тебя, пре-возносил... и я ошибся. Во многом. Ты -- хладная душой. Все -- миг, вспышка... самообман. Да, вот оно, марево-то -- обман!
   Горько мне, тяжко мне. Я тебе про "могилку" писал695... крест-то католический -- не ответила. Не написала даже, что и "Ярмарку" получила... думал -- сожгла. А она -- вон ку-да-а!.. попала-то!.. как раз по адресу. Стала уж раздавать меня, _о_т_ меня, так, в миг... -- "вы-просил"! Как награждаешь-то!.. Едва знакомого. А "родного-то писателя"... душу всю которого познала!.. который так пел тебя, тебе... -- смертельно оскорбила, оскорбляла... Спроси; чутко вопроси совесть свою... Я умолял тебя приехать, хоть на несколько дней... я хотел много объяснить тебе, обсудить _в_с_е, и о "Чаше"... -- -- "у меня сил нет доехать..."
  
   Сейчас твое письмо, от 18696. Оно не меняет дела. Все -- _т_о_ _ж_е. Расшибаешься в лепешку. Какая энергия кипучая! На сотню "картинок" хватило бы. Снованье, упрашиванье, программки, закуски, шпеки... комплименты... умасливанье... истолкованья программы... сборы денег, -- Господи!.. -- на _э_т_о, на такое -- сил хватает. На стирку даже 200 штук!.. на приемы, на визиты... трата сил, средств... все -- дым коромыслом! Зато: _с_л_а_в_а, восторги... и... -- за спиной-то... ползет в вашей дыре другая "слава"... Ну, катись. Отказалась приехать... А труд, какой? Сесть в поезд и сидеть до Парижа. Нет, теперь очередная "новинка". Не даст это тебе ни счастья, ни покою. Даст -- _у_г_а_р, зло. Я _в_и_ж_у. Поздно будет -- и ты увидишь.
  
   Я примирился с мыслью о разрыве. Я буду долго страдать... знаю. Может быть и не выдержу. Буду пытаться, найти себя в работе.
  
   Теперь, прощаясь с тобой, скажу от всего сердца: Господь с тобой, Ольга. Не судил Бог нам понять и признать, у-знать друг друга, хоть я и мучитель, но старался добиться этого. Это не в моей власти. Перед тобой я чист. Я не хочу теперь всмотреться в душу, что там осталось... -- больно. Что же смотреть на пепел, на осадок горечи и боли -- через тебя. И через мою величайшую ошибку в жизни! Но я благодарю тебя за светлые дни, которые выпадали мне, часы, минуты... -- за все благодарю, Оля, -- тебя, и Бога... -- и видит Он -- нет у меня злого на тебя. Будь здорова, найди себя... если можешь. А у меня уже ничего нет, одно одиночество, полное теперь... как _т_о_г_д_а.
  
   Я возвращаю тебе и твои "картинки", мне больно смотреть на них. Ты их тоже... раздаришь... А "могилку" сожги... я не могу. Она -- чужая. Ты не запомнила, что Крест -- православный на ней, на настоящей-то могилке. Хотя у тебя, помнится, есть снимок696а, когда-то посылал. Да и на обороте ты допустила неуважение... Сожги, мне легче будет. Не отдавай никому. Да кому нужна она, _ч_у_ж_а_я?..
   Пришли счет. Я сделаюсь с издательством. Мне за _э_т_и_ книги ничего не надо. Оставь их себе, отдай бедным, что ли... Пусть хоть это будет... "поминками".
   А твои... деньги -- что мне с ними делать? М. б. передать Ксении Львовне? Мне не надо. Пишешь -- "для тебя". Нет, не для меня. У тебя есть опека, найдутся желающие.
   Прости меня: я уже не отвечу больше, ни-когда. Ты меня -- _в_с_е_г_о_ -- не знаешь. Всю жизнь был у меня упор -- в работе, для работы; но есть он и для важнейшего в жизни, _к_р_о_в_н_о_г_о. Мое сердце не будет уже биться тобой, замрет. Всю волю напрягу -- и не отвечу. Вспомнил -- _о_к_т_я_б_р_ь! Самый тяжелый месяц, в жизни, -- умер отец. И вот -- сердце умрет.
   Больше не свидимся, и обман кончится.

Ив. Шмелев

  
   22.Х.46 Утро
   Ночью я чуть забылся, на 2--3 ч. Много я передумал, переощутил... Нет, я не нашел покоя, не мог найти и возражений против написанного вчера. Напротив, мне еще ясней стало _в_с_е. Да, ты вся переменилась в чувствах ко мне, если только называть __ч_ув_с_т_в_о_м_ -- _п_р_а_в_д_о_й, любовью истинной, то, что ты высказала мне в письмах лучших и ярчайших дней нашей "встречи". Лучше бы совсем не было _н_и_ч_е_г_о!
   Ты, укрываясь болезнью, отказалась приехать, чтобы совместно обдумать священное для меня, -- я думал, увы! -- что и для тебя, -- дело облачения "Неупиваемой" в колоритность и красочность! -- это разные понятия -- колоритность и красочность. Я надеялся дать тебе указания, вместе с тобой найти самое важное, -- _и_д_е_ю, "художественный предмет" "Чаши", и это дало бы тебе путь к выражению в линиях и красках -- _к_о_м_п_о_з_и_ц_и_и. Ты могла приехать -- и не захотела. А мотив для поездки был повелительный и -- правдивый. Если бы ты любила меня, ничто не могло бы тебя остановить. Смотри, какую "космическую" энергию проявляешь ты ныне, расшибаясь в лепешку для... _п_р_и_з_р_а_к_а. Ты отмахнулась от подлинного, чтобы служить надуманному тобой. Ты меня оскорбляла, унижала, оплевывала -- открыто и с глазу-на-глаз, лично и в наигранных письмах. Но не одержала "победы", не сорвала с меня "скальп" на память, в удовлетворение твоего мелочного тщеславия. Слава Богу, я еще почти цел. Не сколько огня моего ушло на тебя, ско-лько ты отняла у миллионов моих читателей! Я, -- не отдай я столько сил на томы писем к тебе, -- создал бы несколько новых трудов, меня достойных! Ты их _с_о_ж_г_л_а, не рожденные. Этот твой грех ты не изгладишь ничем. У меня нет уверенности, веры в тебя, что ты не станешь открывать кому-то моих высказываний в письмах к тебе. Отныне тебе не верю. Ты склонна, очень склонна к "мишурной славе", хотя бы твоею ложью купленной. Жестокое говорю? да, жестокое, но верное. Ты меня до того оскорбила, что я потерял власть над собой и не могу сдержаться, хотя мне и стыдно, и постыдно писать _т_а_к_ тебе. Я вчитался в "поздравительное" письмо твое. Ка-кая бесчувственность, какое опустошение сердца и ума даже... и какое безвкусие! из "Письмовника"! И к этим полутора строчкам "поздравления" -- наворочено столько трухи!.. а ведь и трех месяцев не прошло с моего насыщенного восторгом и сильным чувством к тебе письма к твоему Дню! Да ведь из омертвевшего сердца разве вытянешь каплю _ж_и_з_н_и_ и правды?! И я _в_с_е_ понял. И стыд опалил меня. Стыд _з_а_ тебя и за меня самого: как же я слеп был и как рассыпал бисер -- в пустоту!
   Едва знакомый _м_о_г_ вернуть тебе и волю, и радость, и -- надежды! Ты -- "взялась за кисточку" -- рисовать "программки". Ри-суй, мечись... -- это будет недолго длиться. Ты не можешь ничего создать: для созданий в искусстве нужна большая воля, вера, выдержка, -- глубокое и длительное дыхание. У тебя есть _д_а_р_ы_ от Господа, но ты пренебрегла ими, ты поиграла ими, спеша и мечась, тщась тщетно все одолеть в минутку! Ты безнадежна, это так ясно мне, _т_е_п_е_р_ь_ -- ясно. Всмотрись в себя, в совесть, оставшуюся в тебе, -- и ты поймешь.
   Я послал тебе обрывок из "воспоминаний", набросок "русской души" простецов697, по-своему чтивших, -- чуяньем! -- _в_е_л_и_к_о_е_ родной жизни. Я дал тебе "пустячок"" дал "горечь" и "горький юмор" над бедностью незадачливой жизни люда русского... -- воспетую простецом-шутником. Ты ни словом не обмолвилась, даже хоть из приличия не нашлась упомянуть... Ильин -- тот, конечно, понял698 -- и оценил, _ч_т_о_ показал я этим "пустячком", ничему-то последние дни меня томившим. Не заикнулась даже, на миг не остановила на нем души. Ты же совсем в _д_р_у_г_о_м... и во лжи... во лжи, даже самой себе. Да, права твоя мама... -- помнишь, писала мне ты? -- "меня считают лгуньей"?! Да, это болезненная ложь, от... -- ее психиатры называют "неврастеническая". Ты полна ею. Ты очень склонна выдумывать, обманывать, веря, что говоришь правду, -- обманываться.
   Ты всю жизнь обманывала... себя. И -- других ("Поеду" умасливать даму -- "шпеком"! -- Благородно.) Я _в_и_ж_у_ многое, чего ты и не подозреваешь... -- _ч_т_о_ ты чувствовала, и _ч_т_о_ ты делала за эти 3--4 месяца! И как началось _э_т_о... ты знаешь -- _ч_т_о. Ты все время хочешь обжечься -- и боишься. Да, тут применимо положение чтимого твоего Фрейда... -- "комплекс", половой комплекс: ты в этом не удовлетворена, и изобретаешь суррогаты. Ты кружишься вкруг огня. Но это твое дело... Скажешь -- "что за ревнивец, чего надумал!" Нет, тут не ревность, а -- оскорбление всего святого во мне. Ты не ответила и на указание твоей ошибки... с Крестом. Так, мимо. Ты не нашла в душе крупицу великодушия, благородства... -- отозваться и на шестистишие мое -- моей святой Усопшей. Там я сказал всю правду. Да, Она всю жизнь хранила меня и подарила родному народу _м_е_н_я, принося себя в жертву. А ты... все эти 7 лет расточала меня и мое. _Т_а_к_ ценила, _л_ю_б_и_л_а. Бездушная, пустодушная. Вся -- полная собою. Только собою. Теперь пожнешь "лавры", дешевенькие... но и это для тебя -- победа. Но она же мгновенно обратится в позор и поражение для тебя. Над тобой посмеются (как и в броске твоем с "апельсином"), и -- чувствую -- _у_ж_е_ смеются. И доктор Клинкенберг -- _в_и_д_и_т_ и _з_н_а_е_т_ это. А если не знает -- у-знает. Но он не посмеется, он пожалеет, как я жалею. Но я бессилен. Ты не замечаешь, как во всех последних письмах твоих -- да и не только в них -- одно только извивается красной нитью -- я, я, я, я, я ж-ж-ж-ж... ... Слепец только не увидит... По-зор!
   Ты осмеяла и опозорила мое творчество. Ты издевалась над святым во мне, над моим идеалом русской женщины! Ты обозвала Дариньку, созданную мною, -- ее же нет еще, и она где-то... -- крича мне -- "она же ду-ра! пустышка... выдуманная!.." Ну, насмейся -- уже насмеялась! -- и над "Чашей"! Ты способна. Как же не наплевала, когда отшвырнула ее, ударила по ней, как неразумный ребенок бьет кулачком ушибшую его игрушку. Но ты же не ребенок... Не ты ли кричала -- "твой Пушкин, твое "Солнце"... просто, бездарь!.." Ну, да... ты была в мгновенном потемнении... Но с "Чашей"-то?.. Ну, да, тоже "потемнение"... только от ослепившего тебя света "величайшего таланта", "погибающего ге-ния"! Тешь себя.
   Мое решение бесповоротно: я сознательно порываю с тобой всякое общение, я отныне тебя _н_е_ _з_н_а_ю. Я хочу охранить себя, для _д_о_л_ж_н_о_г_о. Для многих. Этот разрыв ты переживешь легко, как прежние. Только теперь уж не сотворится для мира "необычайный, никогда _т_а_к_ не написанный роман-трагедия". Его погубила -- _т_ы! его пожрет огонь. Я сожгу _м_о_и_ письма, ты их обязана мне вернуть. Ты сожги свои. Заклинаю тебя -- сожги. Не вынуждай меня на непростительные меры, я за себя не поручусь... Я хочу _в_с_е_ стереть, без остатка. Сегодня же я посылаю тебе все твои рисунки. И твой автопортрет. Мне -- боль это и злое напоминание о моем преступлении: так гадко обмануться! Ты -- да, да, да! -- ты -- именно, _з_л_а_я_ _г_о_л_о_л_е_д_ь! Темная сила владеет тобой -- тобою творит _з_л_о_ в мире. Ты много его посеяла. И еще посеешь. Но это уже -- последний посев... он скоро прервется. Я так отравлен тобой, что если бы было _т_а_м... -- я бы и _т_а_м_ не узнал тебя. Я вытравлю _в_с_е_ из души, что связано с тобой. Вот как ты меня разожгла, как отравила _з_л_о_м. А я никогда не бывал таким. Ни-когда! Клянусь! Теперь -- пока я не охладился -- я готов на самое ужасное. Без сожаления, без оглядки. Я не могу уже обратиться к Господу, молиться... ты меня так изранила и истравила, что я, должно быть уже не оправлюсь. Ты убила меня, скверня святое мое, во мне.".
   Избавь меня от твоих денег. Телеграфируй К[сении] Л[ьвовне] распоряжение. Эти твои -- понадобятся для _a_в_т_о_р_и_т_е_т_а_-"забавки". Он лишний раз войдет в наигранный и бездарный оперный раж и "схватит твою руку", а ты "вспыхнешь и задрожишь", от счастья. Избавь! Эта К[сения] Л[ьвовна] до сих пор не зашла, а уже октябрь кончается. Я хотел с ней послать _н_у_ж_н_о_е_ для тебя, но теперь -- бесцельно.
   Не посылай мне ничего, кроме _м_о_и_х_ писем, -- верну. С "Pavois" сам сделаюсь. А вырученные деньги за книги -- если продадут -- отдай кому захочешь: я не приму. Теперь меня давят попадающиеся на глаза из твоей рухляди и вещей... -- как от них мне избавиться?.. Все твое причиняет мне боль и стыд: Ксению Львовну я не хочу мешать в это, а то бы послал твои фотографии.

И. Ш.

  

158

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

18.XI.46

   Дорогой Иван Сергеевич!
   Невероятно, невыносимо трудно мне писать Вам, т.к. не знаю в какой форме и каким обращением к Вам писать, чтобы не явиться _в_т_о_р_г_а_ю_щ_и_м_с_я_ и нежелательным, неприемлемым элементом для Вас, после упрека за то, что "отняла Вас у миллионов", после того, что Вы "не знаете меня больше" и не хотите никакого напоминания обо мне. Думаю, что обычной формой письма читателя, по-прежнему Вас ценящего, я не оскорблю Вас. А писать Вам я должна, и именно потому, что никто не знает, что может произойти в жизни и кто из нас кого переживет. Дело Ваше, как примете Вы слова мои, но мой долг сказать Вам, что обвинения Ваши все -- несправедливы. Решительно все. Я тщательно проверила все. Я, как это мне ни {В оригинале: не.} было больно, и изучила письма Ваши и беспощадно разобрала всю себя. О последнем (о себе) писать не хочу -- это Вам, после Ваших утверждений -- бесполезно. Но знайте, что я так дальше, не сказав Вам моей последней, заканчивающей письмо фразы, моей правды. -- жить не имею сил. Вот что:
   Чувствуйте и думайте, как хотите, расценивайте меня по-своему, негодуйте, если не можете иначе, но знайте, что люди и "второго разряда", и ниже, как все мы грешные, не отмеченные Богом, не состоящие в рядах Вашем и таких как И. А. И., -- чувствуют и переживают сердцем и душой точно так же, как и вы оба. И все же в моей душе горит одно желание -- сказать Вам:
   Не надо зла, перед Вечным и Высшим в нашей жизни, пусть отойдет все это темное, не отходите, не отстраняйтесь от Света, знайте, что душа моя готова принять свет Вашей Души, и я протягиваю Вам мою руку. Не для тщеславия и т.п. определений Ваших, но во имя высшего лучшего в нас людях.
   Если Вы не хотите -- это Ваше дело, но без того, чтобы Вам не предложить это -- я не могу жить. Вот все, что я могу. Иначе -- не могу. О. Б.-С.
  

159

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   23.XI.46
   Олюша-голубка, сейчас твое заказное письмо699. Спешу, не прочитав еще всего письма, чтобы фам-де-менаж могла бросить на почте, т.к. я не выхожу, холод, и я недомогаю, -- спешу сказать тебе, от всей правды во мне -- поверь же! -- я прежний к тебе, _в_е_с_ь_ прежний, нежный, горький... -- Оля, _н_и_ч_е_г_о_ _н_е_ _б_ы_л_о! -- т.е., не было _п_р_а_в_д_ы_ в моих безумствах! Или ты еще не знаешь меня?.. Безумствовал, в отчаянии... как я раскаиваюсь, что столько горечи бросил тебе, бедняжка!.. Забудь, забудь... и прости. Сердцем и разумом прости: _в_с_е_ от зла во мне, от обступившей меня тьмы.
   Я ценю и чту тебя, я верю в тебя, в твой дар Господень. Не страдай, -- и я же преступник перед тобой! Я не смею, сказать -- "люблю"... -- но я знаю, что _н_е_ _м_о_г_у_ без тебя, не могу утратить тебя, -- пропал я тогда, нет цели жить. Голубка, плачу о тебе, как жалею!.. Ну, забудь! На 21 видел тебя, будто смотрю в окно, и в ночи вижу: твой багаж, на тележке... "Оля приехала!.." Жду... весь замер. И вот, будто лежу... и слышу оклик -- "Ваня!.." Спрашиваю, а сердце замерло: "кто это?" И слышу твой голос-шепот: "да я же... ну, кто же может быть?! ... я, около тебя..." И ты... приблизив лицо к моему, дышишь в меня... и я чувствую твою _д_у_ш_у... она входит в меня с твоим дыханием... -- и я так счастлив!.. Ты _в_е_р_н_у_л_а_с_ь_ ко мне, я _з_н_а_ю. И -- проснулся, в радости и боли. А вчера, лежу в темноте на кушетке, и вдруг так крепко поверил, что ты приедешь, _с_е_й_ч_а_с_ приедешь! Смотрю на часы, на светлый кружок их, -- без четверти 9 вечера. Поезд пришел, и сейчас ты позвонишься... О, какая радость, и какая боль!.. Знаю, что это самообман.
   Оля, не могу писать, спешу... Но знай же: я безумствовал, я поверил, что ты меня совсем не любишь... -- отсюда _в_с_е. Ты бесценно-дорога мне, ты моя жизнь, Оля... последняя ее страничка... Ты же знаешь мое воображение: оно воспламенилось и жгло, сжигало меня... Я весь твой, весь прежний, весь, весь, Олюша, Ольгуна... Я помню -- во сне твои слова: "я же твоя Ольгуна..." Оля, прости, за _в_с_е. Я так несчастен!.. Но ты не изменишься ко мне, нет?.. Целую твои ножки, светлая... Прислали "Чехова" из Швейцарии. Только один экземпляр, другой пропал, не заказной... жду еще. Пришлю тебе. М. б. -- есть надежда! -- будут изданы по-русски обе части "Лета Господня". Решается вопрос. Пока не могу сказать всего. Пришлю и отзыв о "Чехове" в моей выборке из -- 4 "Нейе Цюрих Цейтунг". Книга идет "нарасхват". Отзыв прилагаю700, Ильин прислал701. Оля, -- прости, но я не могу не сказать, хоть шепотком, -- "я весь твой, навсегда... я не могу без тебя". Я -- клянусь! -- ни на миг не утратил веры в тебя, в твое _б_о_г_а_т_с_т_в_о! Я люблю тебя... -- люблю так, как ты можешь позволить. Благословляю тебя. Молюсь за тебя. Оплакиваю свой грех. Если бы ты знала все уклоны человеческой души! Как бесновался Достоевский в своей любви к сестре Софьи Ковалевской702, какими упреками осыпал ее!.. -- из ревности. Это чувство он в совершенстве постигал. Перечти его любой из романов, особенно его "Идиота". Ка-ким ужасным может быть человек!..
   Я пошлю тебе -- о себе, что недавно послал Ильину703. Он -- оценил. Ах, Оля... этот страшный месяц -- _ч_т_о_ пережил я! этот ужасный "октябрь".
   Целую твои пальчики, моя бедная девочка, мною измученная. Твой Ваня -- только тобой и жив... Спешу. Крещу. О, как болею тобой, как боюсь за тебя...
   Вечно твой -- Ваня. Оля, прости меня, окаянного. Я же был без ума!
   Ваня
   Я тебе много пошлю, я все время жил тобой.
   В.
  

160

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

28.XI.46

   Дорогой мой Ванюша, получила твое письмо со стихами704 и книжку Чехова, спасибо, спасибо! До твоего письма, я писала тебе и как раз на тему, что у тебя "уже давно против меня [грейтелось]". Да, это ты и подтверждаешь. Но не пошлю письмо, хоть там как раз и указываю на неправильность недовысказывания с моей стороны, т.к. остается осадок. Но все же не шлю. Не надо. Я устала, хочется поставить точку. О "прощении" говорить не к месту. Ты же видишь, что я никакой обиды не несу на тебя. Мать наказывает ребенка, и, из "воспитательного урока", еще все делает вид, что сердится. Я _э_т_о_т_ метод воздействия никогда не находила верным. Сама так никогда не поступаю, да по характеру своему и не могла бы. Твои обвинения мне я проштудировала тщательно и точно, ведь месяц времени-то был705, и я их, конечно, вобрала в душу. Мучилась больше тем, что знала душой, как должен же страдать ты и еще больше от бессилья это прервать. Ты же решительно мне все пути закрыл, замыкая фразой о том, что мне не замолить греха в отнятии твоего внимания на меня, что это должно кончиться, чтобы я не смела ничем о себе напоминать. Ну, кончим об этом. Скажу только о себе. Так, как страдала я ("пустодушная" и "бездушная" "гололедь"), вряд ли кто страдал. И душевно и физически. Никого и ничего не могла видеть, ни с кем говорить. А когда доставало сил, бежала из дома под тем или иным предлогом. Но сил не было. На письмо Ксении Львовны706 я не могла ответить и только недавно послала ей 2 строки, чтобы она не сочла с моей стороны за дутье. Не хотела ее приезда и не хочу сейчас. Упадок нервов пришел сейчас. Больная балерина при всей любви к танцам не может танцевать. Так и я, -- при всей моей абсолютной необиженности на тебя -- взлететь еще не могу. Все придет, как только позаживет все. Я не хочу этим "кокетничать", но говорю чистую правду. Было бы наигранностью, если бы я писала, полная восторгов. Я, Ванюша, -- кляча. Ведь еле тяну. И еще одно меня очень обсекает, -- я страшусь тебе писать все, как думаю, как чувствую, как вижу и что делаю. Ты почти за все меня бранил. А писать просеивая -- не могу, претит, не захватывает. Я тебе писала все как есть у меня в жизни, ну, о заботах, делах, -- о всем --, тебя это оскорбило. Ведь по заказу никакой поэт не пишет. Я могу (и очень) написать нежнейший гимн тебе, но не тогда, когда задергана жизнью. И вовсе не потому, что "труха" тебя вытесняет, а потому, что человек ограничен в своих силах и возможностях. Теперь я никогда не смогу раскрыть рта (к примеру только) о Жуковичах, о церковных делах, о моих житейских заботах -- "трухе". Ну, и думаешь: "пиши-то пиши, да не записывайся о "трухе"". Я так не умею. Отношения людские только тогда гармоничны, когда люди -- вровень. Я не о толпе говорю, а о друзьях. Ты говоришь, что я тебе вровень, а на деле это не так. Я это выверила. Ты не даешь мне самостоятельно мыслить. Не обижайся. Это так. Во время войны я замолчала о политике, чувствуя, что иначе будет крах у нас, теперь также замолчала о церкви. И самое-то главное -- ты совершенно не знаешь, как я думаю. Ты прежде моих слов, уже утверждаешь: "ты с "бесами"". А между тем, я по существу и в этом вопросе то же, что и ты, только последовательней. Было бы другое, если бы ты, не злясь на меня, предоставил мне думать так, как думаю, можно и спорить, можно протестовать, но с уважением к мнению друга. Ты и во мне эти же чувства нетерпимости подозреваешь, когда их нет. Я не ценю огульных похвал моих работ. Мне это неинтересно. Понимаешь? Куда ценнее заявление Dr. Klinkenbergh -- "мне портрет не нравится". И я с величайшим вниманием хочу точно знать _п_о_ч_е_м_у. И вникаю, и учусь. Твои замечания, когда они беспристрастны -- очень ценны. Я многое учла из сказанного тобой, но согласись, что когда ты сегодня ругаешь портрет на все корки, а завтра его хвалишь, то я не беру ни то, ни другое. Я пришлю, если хочешь твое суждение о нем, и ты сам улыбнешься. Ты страстен, и я понимаю, как это получилось. Конечно, не от незнания твоего, а именно страстности, пристрастности.
   Что я "все в минутку" -- неверно. У меня есть этюды -- скучнейшие ландшафты по 6--7 экземпляров-вариантов. И все из-за одного только эффекта. На фимиам я не падка. Ты тут не прав. И самое твое горькое для меня: "тобою насилуемые, мои авторские права". Это гвоздем сидит в сердце. Это так чудовищно, так грязно, и так -- неправда. Какой же мразью я тебе тогда казалась. Что ты думал тогда? Конечно, у тебя это в одержимости было, -- верю, знаю и по-ни-маю м. б. но ведь и в одержимости надо этакое забрать в голову. "Что у трезвого на уме -- то у пьяного на языке?" У меня есть мое объяснение этому. Но не хочу писать. -- м. б. после. Для себя я уверена, что это так. Знаешь, а о "комплексе" -- не надо этих объяснений. Ты же знаешь, что это не так. Жукович для меня среднепо-лое существо, никак меня не захватывающее. Да и вообще, это никогда не ставилось мной во главу угла. Ты просто все еще меня не знаешь. А что Вы с И. А. люди первого порядка, так это факт. Не отрицай. Но душа-то моей Тилли даже совершенно так же от обиды возмутится, как и дражайшего Ильина. И ведь безразлично, что швырнуто в физиономию: Мадонна -- Рафаэлю, или плохо выбитый коврик моей Тильке. Обида субъективная -- одна и та же, для души-то. Это объективно иначе, а моя Тилли так же заплачет и от коврика. Мои акварельки я в физиономию получила молча, а ты взбесился от своей собственной фантазии об "отшвырнутом" "Богомолье". Ванечек, не сердись, но лучше сказать. Хочу тебе сказать о переводах: с неделю--две {В оригинале: неделю -- 2.} тому назад появилась книга "Рассказы А. П. Чехова" на голландском языке. Я купила. Чудесная обложка, все в его духе. Принесла домой и после ужина, не сходя с места до 2 ч. ночи все прочла, в слезах. Т.е. что-то непостижимое -- этот перевод. Были избраны его произведения о любви: "Поцелуй", "Скучная история", "Душечка", "Верочка", "Дом с мезонином" и "Дама с собачкой"707. А[нтон] П[авлович] во весь свой рост и во всем своем очаровании встал передо мной без малейшего искажения. Чудесное вступление переводчицы708, указывающее ее чуткость и вкус. Я тотчас же начала розыски ее. Не хотела тебя посвящать прежде времени, но уже не вытерплю: я узнала, что она молодая (38 л.), интересная женщина, талантливейшая переводчица. Мне сказали: "M-me Bredius, Вы должны с ней увидеться, это очень важно!" Мой план заинтересовать ее твоими переводами. Каждое собственное имя русское она отличила ударениями, -- читатель не ковыряет наши фамилии. Я в упоении, в восторге от этой дамы, от ее чуткости, от ее таланта. Я должна ее найти. У меня уже много сделано к этому. Я вообще, -- если бы силы -- влилась бы в наилучшие круги искусства. Мой Dr. Klinkenbergh старается в этом тоже, поскольку ему позволяет время. Он очень занят. И даже когда маму чуть было не повез местный другой врач на операцию, сказал: "хоть и срочно, но я всю ночь занят, оперирую". Мама теперь ходит, но очень осторожна. У Dr. Klinkenbergh'a есть по-моему некоторое ясновидение: когда и доктор, и Сережа ему звонили о маме, он сказал: "ничего, не пугайтесь", а когда врач предложил в машине маму уже в больницу перевести, чтобы м. б. ночью же оперировать, он тоже сказал: "нет, я сам буду завтра в 5 ч. вечера". В это воскресенье был на 7 мин., но маму даже не осматривал: сказал: "м. б. и не надо будет операции". Пока-то спеха нету, но все же м. б. лучше бы было. Не знаю. Все это меня тоже выбило из колеи. Вчера узнала, что "Пути Небесные" почти все проданы в магазине. Должен был другой тоже заказать. Мое самое твердое мнение: никто, никогда не может перевести вещь хорошо не на родной язык. Не сердись, но у Эмерик только потуги. М. о. не так мерзостно, как гадит (именно гадит) Candreia, но и не захватывает, не дает автора. Не может. Как бы ни знала язык. Потому, только потому, я ничего не буду переводить ни на голландский, ни на немецкий. Для голландского только Aleida Schoot. Она гениальна. Она пушкинского "Пророка"709 перевела чудесно! Сама я слышала декламацию. Читая Чехова по-голландски, я не чувствовала, что это чужой язык. Candreia изгадила Чехова. Я не могла долго найти имя переводчицы, не знала, кто перевел. И только сказала: "Господи, как небо от земли эти два перевода". Мне вообще-то немецкий язык совершенно -- свой, голландский же с некоторым усилием, но в чтении Чехова было иначе. Schoot я читала без малейшего напряжения, как по-русски, заливаясь слезами. С Кандрейей, точно по русской гати ехала. Все кишки вытрясло, д . . . мо! И тебя переломала на свой лад. Запретить надо. Чего издатель-то смотрит? Моя мечта сделать другое. Но погожу об этом. Ты меня минуткой меришь, а это сов-сем не так. Ты, милок, меня не знаешь. У меня побольше твоей Эмерикши напор. "Пути Небесные" должна была переводить француженка. Да, да. Только. Чуткая француженка. Об иллюстрации забудь. Иллюстрировать можно только себя. Я закончила намеченное мной для "Чаши", "урок", себе просто. И теперь перейду к своему. Как только пройдет одно дело, о котором тебе напишу тоже. Я боюсь тебе теперь обо всем писать. Ты бранишь меня. А как хочется свободы общения с тобой. Только тогда я могу быть собой, и ласковой и нежной. А из щели -- нельзя. В муках и страданиях октября--ноября я пропустила сроки и не приготовила к Рождеству рассказ в католическом журнале, о чем говорил Dr. Klinkenbergh.
   Мое "Маленькая девочка видит звезды". Жаль, опять до следующего года. Мне очень нужно Aleid'y Schoot. Ох, как нужно! Подумай: на книге большими буквами "перевод A. Schoot", когда я спросила: "дайте полистаю, каков перевод...", то продавец сказал только учтиво: "перевод A. Schoot, -- вот здесь", и указал на имя. Я к стыду ее не знала. А продавец добавил: "У нас книгу берут специально благодаря этому имени, -- оно же за себя говорит... заметьте, всегда прекрасный выбор переводов... всегда со вкусом". Верно! Божественно перевела Чехова. Тебя на голландский должна перевести или она, или никто. Нечего д.....ть-то. Я добьюсь. А кто знает, м. б. мы здесь издадим "Чашу" de luxe? Но мне не надо этой чести, иллюстрировать ее. Я не достойна. Я еще мало могу. Но смогу, м. б. Обложка к Чехову ни к чему! Возмутительно. При чем тут Нестеров? И при чем это лицо? Нет, без вкуса. Хочу, и должна иметь написанное И. А. И. о тебе. Должна, требую! Это мне необходимо! Пришли. Верну. О твоих стихах могу написать горы. Я поражаюсь, откуда у тебя, такого необычайного писателя-романиста, такой стих. Будто ты всю жизнь стихи писал. Как же ты одарен! Я поражаюсь. До того прелестно. До того глубоко и легко. До того красиво! Звучно. Я в восторге. А что "Иван-Великий"? Они мне не соизволили ответить, хоть и деловое было. Правда, страдая, я и ему не писала. Не могла. Что у меня с сердцем? Никто не знает. Боль, одышка, шумы, когда лежу, будто что льется в груди. Часто "дрожь" какая-то по сосудам, холодом и жаром. Такое бывало давно. Нервы тогда были. И всегда устала. Сердцем устала. Чувствую, как оно устало. Сердцебиения никогда не бывает, не курю, бросила разом. Ну, Ванёк, Господь с тобой! Молись, не забывай Бога. Я все та же. Отойду и -- запою, тебе и другим. Обнимаю. Оля
   [На полях:] Господь да будет с тобой! Будь здоров. Я все осилю и хочу работать. Я буду, если буду жить.
   Голубок, не тревожься. Я все та же Оля. На днях пошлю тебе посылку с луковицами для могилы О. А. Надо скоро посадить, тогда весной зацветут.
  

161

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   18.XII.46 Морозы. 1 ч. дня
   Хоть и отапливают хозяйские радиаторы, а все же подтапливаюсь печуркой, к вечеру.
   Ольгуночка, милая... как ласковы твои письма! -- согрели меня. Как прекрасна твоя душа! какое сердце!..
   Посылка твоя -- растрогала. Не нагляжусь на курточку, на безрукавку -- легка-воздушна! -- целую твои золотые ручки. Благодарю маму, поцелуй ей за меня руку.
   Твоего куличика -- кекса? -- еще не коснулся, нельзя еще. Хотя язва поутихла, слава Богу, боюсь испортить, работать надо, а то пустота душе. "Пути" так выправил, что сам ахнул: сократил на 30 процентов! Видала?.. И никак не жаль, напротив... Теперь начну переписывать, что займет недели три.
   С изданием "Лета Господня"710 вырешится к половине января. В издательском комитете всякого жита по лопате, есть и враги. Ну, Бог не выдаст -- свинья не сожрет, не страшно. Бу-дет издано!
   Программа концерта711 составлена превосходно, лучше нельзя. Очень зерниста. Ты молодец! Я -- поверь! -- счастлив твоим успехом, иначе и быть не могло. Ты чаруешь. Чаруй, милая, во славу Божию. Прекрасно, что твой горизонт раздвинется, нельзя влачить жизнь в углу: ты не для сего. Ты богатейше одарена, и это всеми чувствуется. Блистай. Влияй. Во славу имени русского. Только не изнашивайся, про-шу! _H_e_ разбрасывайся. Жду твоего рассказа, всем сердцем, со всей доступной мне прямотой подойду к нему. Будь смелей и свободней, и -- стро-гой к себе.
   Благодарю, родная Ольгуночка, за хлопоты о Ване. Не переобременяй себя! Все придет в свой срок. Конечно, мне было бы приятно, если будет переводить г-жа А. Схот, -- если сердцем примет то или то. Чувствую, что ты верно ценишь ее: твой художественный вкус тонок, остер. _З_н_а_ю. Ты -- многогранна, художница. Уж в этом не могу обмануться. Ты -- _е_с_и. И сделаешь вверенное тебе. Но и для искусства надо быть здоровой, а если и нездоровой -- так в особом смысле: не как мясники здоровыми бывают. А чтобы чуть _и_г_р_а_л_ _н_е_р_в.
   Все, что ни делаешь, все у тебя достойно, сердца своего слушаешься. Молодец, любуюсь, счастлив. Покоряй и влияй. Отлично было бы, если бы ты подружилась с А. Схот: она, несомненно, Божией Милостью, раз так принимает _н_а_ш_е, особенно -- Пушкина! Гаршин712 конечно, лишь нераскрывшийся цветок, совсем молодым оборвал дни свои, кинувшись в пролет лестницы. Первые лишь шаги делал... и вещи его -- почти все -- "на поставленное задание". А тэз {На тему (от фр. a thèse).}. Лучшее -- "Красный цветок". Недурно -- "Четыре дня". "Надежда Николаевна"... -- так, малокровно. А "Молотобоец", (?) ... -- дань времени. Почему облюбовало его голландское издательство?! ... Лучше бы нечто из Лескова. Например, "Соборяне"713, -- но непременно, очень сократив.
   За д-ра Клинкенберга... -- печалюсь. Но он -- сильный, мудрый, благостно-примиренно принимает посылаемые испытания.
   Болею за тебя, ты так нуждаешься в тепле, всяческом. В холоду ты, нежная пичужка. Ах, Олюша, как горюю за тебя: ни тепла, ни угла. Я не дождусь, когда солнце пойдет на лето. Почес мой не проходит. Будто уж и привыкаю, хроник. 8 месяцев! Пишет сегодня И. А.: "Вижу Вашу жизнь не житием, а подвигом, и братски приветствую Вас, да поможет Вам Господь. Крепко держитесь, никакими печатными неудачами не огорчайтесь"714. -- Очевидно, на мои сетования, что пока неясно с изданием "Лета Господня" -- "Вы уже вошли в историю России и русской литературы: Ваши труды _у_ж_е_ строят будущее". Пусть так, но одиночество так гнетет... и недуг меня истомил.
   Согрели меня твои ласковые слова... голубка! осветили твои заботы.
   От нас можно посылать почтой посылки не более 2 кило. Пошлю раздельно. Напиши: у меня есть вязига, мне нельзя есть пироги с ней, хочу тебе послать. Можно?.. Отличный сделаете пирог, особенно если рис есть и найдется консервированная семга или лососька. Про-шу прямо ответь, а то... что мне с ней делать? Оставлю и себе шматочек. Ночь мочить, потом варить, до прозрачности-мягкости, только не до "киселя". Пропустить через котлетную машинку, -- топазики будут, россыпь: рубить сечкой в корытце -- тоже хорошо.
   Завтра, м. б. пошлю, придет фам де менаж. Я не выхожу, злюще ветрено, пронзает. Теперь хоть некоторая охота к еде. Расклеился я здорово, все это след острых чувствований-переживаний. Сказалось. Как не хватает мне тебя!.. Поверь, я _ч_и_с_т_о, нежно люблю тебя, светло! Буду счастлив, когда ты побываешь у А. Н. Бенуа. Мно-го воспримешь. У него совершенно никому неизвестные альбомы-акварели Петербурга.
   "Онегина" я тебе послал, совсем, рад был, что хоть это нашел. Это здесь редко можно найти. Ах, напрасно ты так скоро -- я виноват! -- возвращаешь Ильина обо мне. Я тебе возвращу на время, Ильин еще не требует.
   Как я счастлив, что ты вернула мне доверие, поняла Ваню. Поверь, я не так уж нестерпим, -- я будоражен, только. И я кляну себя, что так писал -- _н_е_ я!! -- тебе... сожги эту _л_о_ж_ь, это безумство. Ты -- вся чистая, вся светлая, вся глубокая, вся -- творческая Оля. Единственная. Это _з_н_а_ю.
   Болею -- уголка нет у тебя... о, как чувствую это!
   Верю, что Кандрейя все изгадила, и не понимаю, как не видят издатели! Хотел бы я, чтобы А. Схот -- если знает немецкий -- прочла "На пеньках", в переводе Артура Лютера715. И "Солнце мертвых", в переводе Кэт Розенберг716. H_e_ для перевода. Хотя Ван Вейк очень хотел, чтобы "Солнце мертвых" было переведено. "На пеньках" приоткрыла бы для А. Схот -- Шмелева. Любил покойный "Николай Васильевич" (ван Вейк), -- так его русские звали, -- русскую литературу! Артур Лютер перевел "Пути", теперь надо переслать его рукопись для швейцарского издательства717. Пошлю сперва "Губеру и К°" во Фрауэнфельде французское издание, для ознакомления. А там, если одобрят издание, поищем способа переслать из Германии -- пока только письма можно.
   Благодарю за луковки, еще не переслал, жду сегодня Юлю. Мышьяк тотчас же остановил, как получил твое письмо718. Сделано было 9 уколов, из 24: Я знал что нельзя глотать... и подозревал, что и уколы -- все равно. Но так хотелось отравить "зону"! Хотя я не уверен, что -- "зонА"... (?) М. б. воспаление поверхностных лицевых нервов. Но, главное, заняла точный район: аккуратно правую сторону лба!
   Если бы ты была здорова! Думаю, что у тебя сердечный невроз. О, милая! Как я любуюсь тобой... _к_а_к_ ты горишь за мои работы!., как старалась показать меня!.. Я знаю, что мой язык труден, и не все мое -- для всех. Это твоя огромная, многогранная душа может _т_а_к_ _б_р_а_т_ь. Ибо ты -- истинная, _в_с_я_ -- художник. Ты так отменно описала твое посещение А. Схот719. _В_и_ж_у. Проф. ван Вейк чувствовал, любил Шмелева. Делал представление Нобелевскому комитету. Было бы хорошо, если бы А. Схот прочла Ильина. Если хочешь -- пошлю и о Бунине.
   Не смущайся, что ты "по-Шмелеву" даешь, стиль-то! Это, просто, лишь кажется тебе. У тебя -- _с_в_о_е, _в_с_е. Я же читал тебя! Значит, очень наши души похожи: ты искренна: если выходит, как тебе кажется, по-Шмелеву -- значит, _т_а_к_ _п_о_е_т_ твоя душа. Иначе, значит, _н_е_л_ь_з_я. Ты -- _ж_и_в_е_ш_ь_ изображаемым. Не смущайся.
   Если будешь в Париже, пойдем к Бенуа. Он кстати недалеко живет, 5 мин. на автобусе, у моста Мирабо, от нас ходит No 62. Как досадно, что не можешь уединиться! Эти кварт[ирные] к[омна]ты! Но вы же можете через адвоката представить: 10 комнат -- парочке, когда владельцы без помещения! Что за чушь?! Прислать тебе "Чашу" голландскую? Напиши. Можно издавать. Уверен, Козлова720 имела в виду, что "Чаша" была написана, когда не было защищено прав на нее (в 18 г.), Россия не примкнула к женевской литературной конвенции721. Потому и гонорар мне она (К[озлова]) выслала -- грошовый. Да я менее всего интересуюсь гонорарами. Пусть без него. "История любовная" может быть по душе голландцам. В отличном, конечно, переводе.
   Милая, поверь: мечта моя, чтобы ты, ты, ты... живописала "Чашу". Она -- _т_в_о_я, Олюша, и я тебе пошлю все права. И буду просить тебя -- принять ее в свое обладание и в свое сердце. Только тебе могу ее оставить. Не тревожься моим физическим состоянием. Я скриплю. И кто знает, сколько еще буду скрипеть. Я быстро выпрямляюсь. Ты же видела, в Париже, как я был бодр!.. Я -- на нервах живу, и, Слава Богу, цел... недуги мои... -- _и_т_о_г_и_ всего. Очень бы я хотел, чтобы д-р Клинкенберг узнал "На пеньках" и "Солнце". Он много возьмет, для души. _З_н_а_ю. Он -- художник сердцем, он -- _б_о_л_ь_ш_о_й -- _д_у_х_о_м: он, познавший до предела физическое строение человека, -- верующий! Ясно, какой он _б_о_л_ь_ш_о_й. Как я чту и люблю таких. Ты _н_е_ могла обмануться, ты -- "лейденская баночка", чуть электричества -- и листочки разошлись, схватили! Ты вся -- электра. О, чуткая... Как я тебя почувствовал, через письма, -- и _н_е_ обманулся! Ты для меня -- _з_а_в_е_т_н_а_я.
   Нет, милая, я верю, что Ж[укович] достоин твоих хлопот. Ты права. Помощь чистому в творческом, -- служение, долг. И я всем сердцем желаю, чтобы кончились гнусные мытарства, для певца. Но подлостью ныне мир стоит, -- и удивительно, что не рушится. Прости меня, но ты и сама виновата, что я так воспринял, так _к_р_и_в_о. Я всегда за тебя дрожу, чтобы и пылинка тебя не задела. Понимаешь, Оля..? Ты -- так _в_ы_д_е_л_е_н_а_ для меня, из всех!
   Оля, я очень скорблю, что нет у меня "Ярмарки"... -- она так светла... солнечна, она -- удалась те иваться на 1/2 дороги. Все говорили об этом, и я для проверки, так ли это, обратилась к сидящим напротив меня. Они вежливо ответили, что да, и что один из них тоже на Гаагу едет, и что мне поможет перейти в вагон и укажет, где и как. Я успокоилась и стала смотреть в окно. Холодно, сыро, темный день. Вдруг тучи разорвались ярким лучом (одним каким-то, очень ярким) солнца. И вдруг я слышу: "с_о_л_н_ц_е!". Я не поверила ушам... Здесь, где никогда не слышно русской речи... вдруг это... "с_о_л_н_ц_е".
   Я так широко открыла глаза, должно быть, что сидевшие напротив улыбнулись, и один сказал: "простите, мне кажется по Вашему акценту, что и Вы русская?" Оказалось, что это член нашего церковного совета, очень симпатичный господин, а другой голландец, но женатый на русской, родственнице Толстого. Они знают всех тут, и очень дружны с о. Д[ионисием] и со всеми там. Меня и пересаживали, и даже в Гааге на (переполненный) трамвай усадили и довезли до самого места. Чудо? А я-то боялась за свою почку, как дотащусь. Обо мне-то, оказывается, этот русский знал от о. Д[инонисия], но я его не знала. Оказались милые, предупредительные люди, какими только могут быть наши. В церковном доме меня очень радушно приняли. Я сплю в комнате, правда, без отопления, но днем у матушки в тепле... и в церкви. Очень рада быть в храме. Сегодня вынос Креста...
   Ты будешь? Ванечка, мне о Д[ионисий] пообещал передать твои чудесные подарки. Пока еще не дал -- все сидит в церкви, я его и не вижу. Минуточку только говорила и так хотела узнать все о тебе. Он мало говорит. _Н_и_ч_е_г_о_ не говорит. Не вытянешь! Тоска с ним. Сейчас сижу у печки, а матушка вяжет длинными спицами. Уютно.
   Она же мне сказала, что видела твою посылочку (т.е. она сказала, что видела то, что о. Д[ионисий] мне привез) и рассказала, что там бретонские крэпы, флакончики с клюквенным экстрактом, вязига. Книги она не видала и другого тоже ничего не видала. Сегодня ухвачу Дионисия. Я томлюсь тем сюрпризом, который в бисквитах. Что это? Верно, он не взял. Напиши, что это было? Фото? Какое? Ваня, знаешь, очень часто ездит С. шеф. Ты его адрес знаешь? Когда-то он обещал мне сообщить его тебе. Ты не сердись на о. Д[ионисия], что не все взял. Я думаю это оттого, что у него для себя и для своих близких были гостинцы. И нельзя было много брать, видно. Он всем чего-нибудь привез.
   Ванечка, я тревожусь о твоем здоровье. Холодно тебе? Я чувствую себя хорошо, если не считать вечную болезнь, вечные опасения, что... "а вдруг да опять?!" Но это ничего! Поеду вот к доктору -- узнаю.
   Я не могу найти равновесия в жизни. Я вся "трепыхаюсь" как-то.
   И ничто не дает мне этого желанного покоя. Я в церкви плохо могу молиться. Я вся в рассеянии. Отчего это, Ваня? Что это? Но это не то мое чувство, которым я мучилась и "отчуждалась". Я теперь ручная, снова Оля, не "отчужденная", но немножко только усталая, твоя птичка.
   [На полях:] Трудно писать на таком "юру". Но я шлю тебе мысленно всю нежность, всю мою ласку. Будь здоров мой дорогой.
   Крещу и целую. Твоя Оля
   Как "Пути"? В пути? Дай Бог!
  

162

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

9.III/24.II.42

   Мой родной Ванюшечка!
   Вчера все хотела тебе писать, но так и не собралась. Оказывается, что вне дома еще меньше времени для себя. Я много хожу в церковь. Сегодня година смерти папы. Всегда мне грустно в этот день! О. Дионисий отдал мне то, что привез: коробку конфет (дивных, Ваньчик!), бретонские крэпы (я тоже попробовала -- очень мне нравятся, но я их берегу, "хорошенького понемножку!"), флакончики (3) с клюквенным экстратом, вязигу и "Няню из Москвы".
   Я думала, что он "Няню" не взял, но она у него лежала где-то в другом месте. Я ее читаю вечерами матушке. Она в восторге. У матушки мне уютно. Но все-таки очень долго я не останусь, т.к. кроме трудностей с карточками, надоедает "жить из чемодана", и отсутствие ванны меня очень стесняет. Думаю, что говеть буду в субботу. Ничего теперь о себе _н_а_в_е_р_н_я_к_а_ не знаю. Все диктует почка. Беспокоит меня мысль о ней и постоянно лежит на сердце камнем. Потому еще не гостится мне спокойно тут, -- хочу поговорить с врачом. Вчера ночью была боль в ней, но крови не было! М. б. камень?! Получила ответ из Берлина относительно зубов. Определенно не советуют. Очень осторожный доктор, сам часто рекомендовавший и даже заставлявший рвать зубы, когда это было нужно. Моя "карточка крови" убеждает его в ненужности удаления зубов. Обычно он никому и никогда заочных советов не дает; я так и просила -- только его мнение вообще. Но он даже дал мне совет. Спрошу еще моего специалиста.
   Берлинец мой очень учитывает диагноз "нервное истощение" и советует мне укрепляющие средства, перемену климата и Entspannung = (отдых?).
   Но легко сказать: переменить климат. Я убедилась теперь вот на том моем маленьком выезде, что невозможно прямо никуда двинуться. Мои, с трудом добытые хлебные боны тут еще не хотели принимать, -- из-за этой возни с карточками мне не придется долго остаться в "отпуску". Ужасна такая привязанность к одному месту. Меня поражает, насколько города у нас все "раскуплены". У нас в деревне -- благодать. Я могу всегда по моим мучным ярлычкам (они у меня есть, но там только очень малое количество -- это так называемая "общая" карточка, где и мыло, и сахар и т.п.) всегда получить печенье. Я могу очень часто получить хорошие конфеты. Здесь этого ничего нет. Меня удивило, какие дивные ты мне прислал! Но это меня ужасно огорчило: где же "сюрприз"? Не взял его о. Д[ионисий]! Ужасно! Я тебя так ждала! Его отец после Пасхи собирается, сказал мне о. Д[ионисий]. М. б. прихватит? Ванечка, спасибо тебе за все! Так мило, заботливо, так чудно-русски! Я варила уже кисель. Очаровательно! Совсем клюква! Я долго облизывалась еще и после. Я очень любила его, -- кисель! Ванек, я давно ничего от тебя не слышу. Мама еще ничего не переслала, -- только берлинское письмо. М. б. ты заработался? Я горю узнать как твои "Пути". Знаешь, мне недавно снилось о них. Будто ты все переменил, и вместо Вагаева -- ты...
   И так было интересно... только как-то совсем иначе. Не помню, заспалось. Ты знаешь, откуда я тебе пишу? От парикмахера. Здесь я по крайней мере совсем одна, никто не смотрит, что я делаю. Я жду когда высохнут локоны и часами сижу. Ужасная процедура эти "permanent". Напиши Бога ради, здоров ли ты.
   Мне так одиноко, когда ты не пишешь. Я мечтаю, когда окрепну, и если не надо операции с почкой, то буду пробовать писать. Во имя твое!
   [На полях:] Мне так хочется тебе доставить радость -- писать! Ты рад бы был? А у меня наполнилась бы жизнь... пока. Как трудно жить, как трудно что-нибудь предпринять мне, -- больной. Эта... вечная почка... Если бы ты знал, как это меня гнетет!
   Обнимаю тебя и люблю, мое живое солнце! Целую и люблю, люблю. Оля
  

163

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   5.[III].42     6 вечера
   Ты несравненно очаровательная, Олюньчик, когда вся в ласке. Последние твои письма -- такая песня и такой тихий свет! Благодарю, родная.
   Богатым сердцем своим приняла ты мое "Куликово поле" и, как никто, поняла его, -- я это чувствую. И знаю: ты вот именно _т_а_к_ же, как Оля Среднева, -- а ты... Субботина! -- проявила бы себя в этом "явлении". Оля Среднева дана мной только в _э_т_о_м, и уже _э_т_о_ бросает свет на ее богатую "природу". В _э_т_о_м_ и ты была бы смиренна, кротка, глубока. А как ты думаешь, Оля Среднева не проявила бы своей пылкости и "бунтарства", если бы кто дерзнул при ней оскорбить святое-святых ее?! Ты, _в_с_я_ ты здесь, чудесная! Кому же и чувствовать это, как не автору, внутренне _з_н_а_ю_щ_е_м_у_ душу описываемого им лица! И вот, еще раз я прозрил -- намекающую во мне -- тебя. Прозрил, -- ибо я _т_а_к_ искал... тебя! И -- обрел. Признайся, милая... и -- не ускользай.
   Оля моя, не выдумывай, не бери на себя подвижничества: не смей же поститься. Ты умна, чутка, глубоко религиозна, и потому ты должна понимать, для чего пост. Ты сама себя давно испостила, ты ослабла, тебе лечиться надо, беречься еще большего изнурения. Прошу тебя, хоть для светлого чувства моего к тебе сделай это. Ты не "распробывай" конфеты, а ешь их, соси, золотая пчелка, и радостно мне будет. Зачем же беречь, портить их вкус? Я же тебе свежих послал. И духи свои лей на себя, они же для тебя и посланы. А у меня есть, для меня, -- или платок опрыскаю, или чуть покурю в комнате... а для постельного белья лаванда у меня есть. Жалею, что не послал тебе хотя бы "душистого горошку", если "жасмина" не мог достать. И еще у меня есть очень тонкая "сирень", я весну люблю вызывать. В ее запахе -- этой моей сирени -- столько тончайших весенних дуновений! По-моему, это самый _л_е_г_к_и_й, самый весенний запах, -- столько вызывает во мне ощущений, отсветов юности... и -- грусть.
   У цветочка осторожно огляди корешки, отсеки больные, стараясь не потревожить "стульчика", откуда и корешки, и "вершки". И отнюдь не поливай раствором удобряющих солей! -- пока не оздоровеет. А погибнет -- и не воображай, суеверочка, что это м. б. с _н_а_ш_и_м_ связано. Ты же му-драя... о, какая ты мудрая!
   Да, еще... цветочек поставь под стакан, стеклышко... будто он в лечебнице. Я обещал послать тебе "утишающия слова". Слушай. Раза два в день, особенно -- когда неспокойна, ляг свободно, чтобы ничто в тебе не напрягалось, -- ну, будто ты уже дремотна. На спине. Левую руку на лобик, -- ах, какой красивый, _я_с_н_ы_й_ он у тебя! -- правую или вдоль тела, или чуть к сердцу. Минута-две полного бездумья, помни: ты в дремоте. Ты скоро заснешь. Ты шепчешь: "Господи, благодарю Тебя... за все, Господи, благодарю. Ты дал мне жизнь, Ты дал мне чудесный дар -- _с_е_р_д_ц_е. Я пребываю в Лоне Твоем, Господи... и да будет святая Воля Твоя на все во мне. Господи, не оставь меня. Я хочу быть сильной, я хочу быть здоровой, чтобы славить Тебя, Всеблагий, всею душою моею. Я чувствую, я верую, что с каждым часом, с каждым днем я крепну, я сильна, я здорова. Темные мысли, темные чувства меня минуют... их нет во мне, Ты только, Господи! Я покойна, я примиренна, я ценю дарованную мне Тобою жизнь. Я светла, я тиха, я радостна. Мне ничто не грозит, испытания мои минули, я светла, тиха, радостна, я хочу работать, творить во-Имя Твое, Господи. Я набираю силы, я слышу, как они втекают в меня с молитвой. Даруй мне, Господи, прославлять Имя Твое. Я тиха, радостна, покойна. Мне легко, бездумно, тепло от чувств моих. Ноги мои покоятся, легчают, дремлют. Руки мои легчают, покоятся дремотно. Все тело мое покоится, легчает. Я сейчас усну, я дремлю, -- ни думы во мне, ни тревог дня сего. Я засыпаю, затихаю, покоюсь, ни думы во мне, никакой заботы. Я верю, Господи, -- все будет хорошо, все мои цели светлые осуществятся, я чувствую... Я засыпаю, все тело мое покоится, и тихий, и светлый сон нежно меня баюкает. Я сейчас засну, я хочу заснуть и засну... засыпаю, ни дум, ни мыслей... Господи, я пребываю и до конца дней моих пребуду в Лоне Твоем... и да будет святая Воля Твоя на все во мне. Господи, не оставь меня... укрепи меня, дай мне силы славословить Тя во все дни жизни моей... Я сейчас засну, я уже засыпаю, засыпаю, засыпаю, тело мое легчает... его не слышно... я с Тобой, Господи..."
   Эту молитву я для тебя, Олюша моя, сейчас составил... Она похожа и на мою, всегда успокаивавшую меня. Читать надо медленно и однотонно, будто в дремоте. Помни: ты отдыхаешь. Сначала читай по бумажке, не смущайся. М. б., сперва мама будет тебе читать, положив тебе на лобик свою руку, тогда твои руки -- вдоль тела. Ни малейшего напряжения -- души и тела. Помни: ты засыпаешь. Можешь менять слова, выражения, повторять одно и тоже... -- словом, ты уходишь от дня сего, от его "беготни мышьей". Можешь, перед этим "чтением", прочесть любую молитву, -- лучше -- вечернюю, -- например так успокаивающую -- "Слава в вышних Богу..." Ну, Господь с тобой, светлая девочка моя, Оля моя... Я так тебя нежно чувствую.
   Да, я не понял, что такое -- написала ты (на мое слово?) -- "схватило" и дальше -- "не схватить" -- ? Поясни, не забудь. Когда я писал о Даше, я сказал -- "жаль"? Не так это: не для меня _ж_а_л_ь, а жаль, что так для нее сложилось. Но в этом я не виноват. Если бы мне была нужна женщина, неужели бы я не мог найти в Москве лу-чше? Я никогда не стремился к этому. Никакого не может быть сопоставления Дари и Даши. Д[аша] перед тобой -- стекляшка, а ты -- бриллиант _ж_и_в_о_й; не алмаз, а в ограненности тонкой -- бриллиант. Я тебя нашел великими трудами, душой и сердцем, и теперь ты, и только ты, во мне, навеки. Оля, главное для меня в тебе _н_е_ твоя видимая _п_р_е_л_е_с_т_ь, а _с_в_е_т_ твой... душевное существо твое. Я чувствую, как велика во мне _ч_и_с_т_а_я_ любовь к тебе, к великому богатству души твоей. Чудесное-нетленное твое -- вот главная прелесть, заполнившая меня всего. Внешняя твоя прелесть -- сила, да, я ее чувствую, к ней влекусь, но это _н_е_ главное. Она лишь дополняет тебя во мне, эта внешняя прелесть, но она потому для меня и не грех, она восполняет большую любовь мою к тебе, и оба эти чувства составляют полную любовь, любовь земную. Да, я облик твой искал -- и дал! -- но, главное, я _т_е_б_я_ искал, _в_с_ю... душу твою искал, и эта чудесная душа воплощена в прелестном, вечно-женственном облике твоем. И потому любовь моя к тебе предельно чиста, светла, возвышенна. И -- при такой любви -- _з_е_м_н_о_е_ лишь дополняет тебя, и так естественно, так необходимо дополняет, и потому я не чувствую ничего греховного в _п_о_л_н_о_т_е_ любви к тебе. Ты для меня... ну, музыка, чарующая песня, -- _в_с_е. Ты неизменяема. Ты можешь внешне меняться, стареть, и все же ты останешься для меня неизменяемой, как найденный в великих исканиях Идеал. Говорю полным сердцем. Видишь, это совсем [не] то, что писала ты о "герое", о "любви". Как бульварный роман отличается от высокого искусства в подлинном романе, так и любовь маленькая -- от любви высокой, жертвенной, любви-Идеи, или -- _ч_и_с_т_о_й_ любви, -- Любви.
   Жду-жду твоего рассказа о "первом говеньи". Пришли! И напиши, какой "образ" представился твоим духовным-душевным глазам, 10-летки Оли, однажды в храме. Ты мне писала еще в июле об этом. Я давно прошу, жду. Так мне ценно внутреннее твое, твой светлый _м_и_р!
   Ты -- о Даше... Да, ведь, она-то -- маленькая "марфа", она -- знаю -- ходила бы за мной самоотверженно, да... но она только "простое сердце" и -- просто-женщина, -- была, в своей молодости, -- и я _н_и_ч_е_г_о_ другого и не помыслю в ней. Ну, можно ли сопоставить светлое твое _н_е_б_о_ -- с земной ограниченностью Д[аши]! Ах, ты, глупеночек милый, гуленька моя нежная!
   Еще настаиваю: тебе необходимо систематическое лечение, полный отход от "жизни мышьей беготни". Ты себя успокаиваешь, что тебе лучше... Господи, как это недальновидно, Оля! Пожалей же хоть раз... _с_е_б_я! Для меня это источник болезненной тревоги. Я тебе все сказал. Вижу, что и мама твоя отлично понимает невыносимую трудность твоей жизни... -- косвенно _с_л_ы_ш_у_ в ее письме. Я, мысленно извиняясь перед ней, приведу для тебя выдержку: "нужно набрать сил и привести в ясность мысли и чувства... попасть в свежую обстановку, где можно отрешиться от всего и от здешних китайских церемоний". Воздух, которым дышит твоя душа, очевидно и маме трудно переносим... -- ну, а уж тебе-то!., _и_с_к_а_в_ш_е_й_ всю жизнь _в_о_з_д_у_х_а_ для души..! Bo-имя чего же все это... жертвоприношение?! Оля, я не тревожу тебя, нет, когда пишу _т_а_к? Поверь, я _с_е_б_я_ отодвигаю тут... тут -- _т_ы_ на первейшем плане, все во-имя твое пишу так. Что обо мне говорить! Для меня -- великое счастье хоть бы увидеть тебя, почувствовать тебя, душу твою близко-близко..! И я поблагодарю Господа и за такое счастье. -- В газетах ты прочла, конечно, и по радио узнала, что был злой и подлый налет на окраину Парижа. Это в моей стороне, Булонь-Бианкур, около версты. Много детишек погубили "благородные островитяне", по ими же изобретенной кличке -- "джентльмены"! Большинство французов возмущено. Главным образом, рабочие кварталы пострадали. У меня шелестела картонная стенка, разделяющая временно -- на зиму -- мою квартирку. У меня тепло, 15 градусов. Об И. А. ничего не знаю. В субботу пойду к Животворящему Кресту, буду с тобой молиться. Ми-лая... как я благодарен тебе за твое сердце, как ты нежно говоришь об Оле! Да, она не по земному чувствует, она постигает _в_с_е. И _в_с_е_ видит. Я молюсь ей. И так мало _з_а_ _н_е_е. 4-й день нет письма. Не больна ли ты? Мне эти дни очень грустно. Как ты живо дала _с_е_б_я, будто ты incognito в церкви и потом идешь ко мне. Подумаю -- пьяно кружится голова. Я уже _в_и_ж_у_ тебя... всю тебя! Я у твоих ножек, целую их. Ты? Оля?! ... У меня?!! ...Но когда, когда же сбудется?! Такая пытка... если бы ты могла почувствовать; _ч_т_о_ иногда со мной творится?! ... На великое счастье, но и на сущую муку встретились мы на отдалении. И как мешает мне в работе эта невозможность полной любви! Я сжигаю себя. Ну, Господь с тобой! Целую ушко, глазки, лобик. Твой Ваня
   [На полях:] На какую еще книгу хочешь автограф? Из тех, конечно, какие я тебе послал.
   Портрет мой очень плохой, здесь нет моего сильного выражения лица. Тут -- слабое, невыразительное, не мое! Отдал переснять у дачи -- 36 г. А какой у Сережи? Опиши. В 3/4? Солидный?
  

164

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   11.III.42      6 вечера
   Беленькая моя, светленькая, Ольгуночка, ласкунчик мой далекий, бедная больнушечка... и я бессилен приласкать тебя, помочь, дорогая моя девчурочка! Ты для меня вся девчурочка, вся любимка, Олюнчик светлый... Узнаю у своего друга-доктора, да в чем же дело с твоей болезнью? Я еще больше, кажется, полюбил тебя (можно ли это?!), к моему светлому и такому крепкому чувству теперь такая жалость прилилась, что, кажется, вот сердце мое истает, -- столько в нем сладкой боли, столько просветленного, какого-то неизбывного страдания, _н_е_ томящего, а ласкающего страдания, с о-страдания. Если бы ты была здесь, со мной! Я не отошел бы от твоей кроватки, и силой души укрепил бы мою бесценную птичку. Как ты чудесно о птичке! Будь покойна, Олюша, _в_с_е_ это пройдет, -- я думаю, что эта боль вызывается и волнениями, душевной тяготой, тоской. Читай мои слова внушения. Но и лечись, как необходимо. _Н_и_ч_е_г_о_ -- верю! -- опасного нет, никакой опухоли, -- и не думай! -- это в связи со слабостью сосудов, это у тебя, м. б., родовое. Возможно, что кровяное давление повышено? А м. б. и раздражающее питье, что ли... м. б. много жидкостей принимаешь? много соли? Что это повторяется весной -- объяснимо: движение соков усиленно по весне бывает... -- общий закон _р_о_с_т_а_ и обновления, как -- ты мне писала -- и с язвой желудка -- (у меня -- дуодэни)! -- и я вспоминаю, что да, весной у меня всегда возобновлялось воспламенение язвы. Всегда. Почему я теперь и строже с едой, хоть это и очень теперь трудно: ешь -- что найдешь! Но я, право, не страдаю, как-то держусь. Порой лишь чувствуется, и тогда я усиленно принимаю каолин -- "глинку фарфоровую", -- и снижаю курение.
   Голубка, не забывай, пиши мне, -- я тревожусь, род-нушка моя. "Пути" все же подвигаются (последние дни я мало пишу, но -- думаю) -- и на бумаге, и в голове. -- Я перешел на летнее положенье: снял холостую стенку (картонную), и теперь -- огромное ателье у меня, могу мотаться свободно, как горошина в бутылке. И много же свету! -- и воздуху! Твои "мотыльки" еще цветут, последний бутончик розовеет, а м. б., и еще будет, -- я запоздал дать усиления солями, и много бутончиков не вошло в силу, -- теперь усиленно опрыскиваю и подливаю азотные соли. Послезавтра минет три месяца, как они прилетели ко мне -- и поют о любви.
   Не мудруй, мудрая, с рассказом! Ничего не бойся, он у тебя, -- уверен, -- сразу вышел, а теперь ты его только замусолишь, "запишешь"! Не оглядывайся, будь уверенней, -- знаю, что говорю. Ты вот не думала, небось, что у тебя "яичко" отлично вышло, а оно вышло чудесно. Так и с "Говением"653. Легче, легче... свободней, храбрей, не лезь под хомут, не впрягайся, а... пиши -- дыши! Ну, будто мне рассказываешь небрежно-легко, _л_ю_б_и_м_а_я, _л_ю_б_и_м_о_м_у! Ну, как мне тебя уверить, что ты давно -- готова. Помни, что ты не в учебе... -- а если и в учебе, то так, как все мы... всю жизнь в учебе, но... вольные!
   Ни в какие камни в почке не верю. В 40 г. у тебя это было следствием гриппа, м. б. и теперь... тоже? Не знаю, принимала ли ты, упрямица, антигриппал.
   И не бойся моего "влияния" писательского. У тебя -- _в_с_е_ свое. Никто тебя не упрекнет. У тебя свой мир, хоть и много общего с моим: из одного мы истока, одной закваски. Помни, что _в_с_е_ -- и великие! -- всегда были под чьим-нибудь влиянием, -- и это проходило, ибо у них было _с_в_о_е. Как и у тебя. Почему это -- "стала (ты) рассказ править, а пришлось все перечеркнуть"?! Из "тона" -- ритма, что ли, выпала? Детка моя, не _з_а_т_и_р_а_й_ рассказа, -- как вылилось -- так и довольствуйся, потом все придет. Не старайся, чтобы "красивей" вышло. А чтобы -- _п_р_о_щ_е! Будь я с тобой -- ты бы с пол-слова все поняла. Да ты и так поймешь, ведь ты -- умней всех! Глу-пая моя, -- умней всех!!! Поверь же мне. Ты, знаю, в говении, _т_а_к_ дала от твоего сердечка, как никто еще не давал и никогда не даст. Я -- _з_н_а_ю.
   Жду твоего рассказа. О-чень жду. О-чень.
   В воскресенье был в Медонске. Очень радушно принимали. Но, милочка... да этот "убогий"-то... он ведь оба флакона духов оставил! Идиотство. У них карманы глубокие, ну -- кто у него отнял бы! Так это меня расстроило... И бананы, и чернослив -- оставил, нарочитый! И... бисквитики с сюрпризом! Как нарочно: самое мое для тебя -- и не взял! Бретонские крепы надо есть, подсушив, чтобы ни в коем случае не были отсырелые, тогда они не годятся. Я тебе себя в сюрпризе посылал, средний портрет. Ну, хорошо: я пересниму портрет 36 г. рижский -- все говорят -- "самый удачный", -- снимал знаток-любитель. Кстати, не этот ли портрет у Сережи? Я сижу, почти анфас, лицо _т_я_ж_е_л_о_е, в думах. Получила ли "москвича в шубе"? А послать тебе фотографию -- это "на розовой воде", мой артист-фотограф _н_е_ сумел.
   Завтра пойду к мефимонам, -- они повторяются на Крестопоклонной в четверг. А на пятой хочу послушать Величание -- в пятницу -- "Похвалы Пресвятой Богородицы". Чудесное пение!.. В субботу, 7-го, был на выносе Животворящего Креста. За тебя молился. Так люблю это обещающее -- "Кресту Твоему..."654. И так мне грустно за тебя -- и в церковь-то нельзя! Ведь это такое для тебя лишение, Олёк... ведь для тебя Храм -- самое нужное леченье! С тобой бы, рука с рукой... -- перед Господом, сердце открыть, -- какой восторг, Оля! Ми-лая... светлая моя... мы дождемся... придет день -- дождемся. Я так верю, я хочу верить. Почему-то мне кажется, что война скоро кончится. Ну, а где же "Голландская империя"655? Отныне -- _н_и_г_д_е. Вековые плантаторы, снимавшие сливки, -- набивавшие сундуки чужим добром... -- плохо лежало! -- приведены к их знаменателю. И... -- кем же?! Азией. Азия постояла за себя. Закон Правды применен на наших глазах. Ты подумаешь, что это я -- от раздражения? что не люблю "голландского"? Нет. Правда, голландский сыр мне никогда особенно не нравился, но какао я и теперь люблю, и печку голландку предпочту электрическому радиатору. Я радуюсь... Правде. Такую Правду увидят и Альбион с бывшей страной индейцев -- я всегда любил индейцев, но... не американцев. Полу-чат..! Я рад, что сбивается спесь с гордых, снимают лишнюю шкурку с толстокожих, хоть тут, м. б. и некоторые интересы и нетолстокожих пострадают... -- но -- "круговая порука ответственности" _ж_и_в_а: ты совершил... так -- помни! -- за _э_т_о_ -- и... _в_с_е_м. Значит: не греши, помни о... сугубой ответственности, под-расти!!! морально. Вот -- философия полк. Шеметова, -- он же сумасшедший дальше в "Это было". Об этом м. б. и в "Путях" будет сказано. Только смотря _т_а_к, можно примириться с "несправедливостью" (еще римский Сенека656 ставил этот -- ?): по виду-то страдают ма-ленькие! Нет, приходит срок -- и отливается сугубо -- и... не-маленьким. В этом великая Правда, Божия. Для Господа нет ни больших, ни маленьких. Да, страдание... _з_д_е_с_ь... -- и _э_т_о_ -- новое доказательство того, что _з_д_е_ш_н_и_м_ _н_е_ кончается. Будет -- тамошнее. Вот _т_о_г_д_а_ -- _к_а_к_-то -- и возмерится, итог будет подведен. И все воспоют: "Слава Правде Твоей, Господи!"
   Рад был умному письму мамы. Она -- удивительно чуткая. Она понимает наши отношения. И не находит нужным вмешиваться. Это ее ответ на мой вопрос -- как мне вести себя в отношении тебя, ибо я томлюсь порой, что много смуты, м. б., внес в душу твою, Оля. Но ведь и _с_в_е_т_л_о_г_о_ оба мы нашли, не правда ли? Теперь, если бы -- вдруг, _б_е_з_ _т_е_б_я... ?! Да это -- тьма беспросветная для меня... и -- для тебя, Олюша, да? Ведь в наших чувствах друг к другу... разве греховное? я нежно, молитвенно о тебе мечтаю, в мечтах ласкаю. _Л_ю_б_л_ю_ тебя!!!
   Олечка, вот уж и весна... и тихо-грустно мне, вдали от любимой. Будем жить верой в благой исход _в_с_е_г_о. Будем надеяться, Оля. Ты будешь сильной, здоровой. Ты будешь жить, писать, -- это твоя _с_у_д_ь_б_а. Ты должна жить, и ты, ты только... возьмешь заботу о моих книгах. Я _т_а_к_ хочу. Я так прошу тебя. Не падай духом: я с тобой, каждый миг с тобой, возле тебя, Оля, -- мое сердце, моя _в_о_л_я_ -- "Оля, ты будешь, ты должна быть сильной, здоровой, радостной". Гони от себя черные думы, тревоги. Мы свидимся. Ах, как бы по душе тебе было у меня, я это чувствую. Всем у меня нравится -- легко, светло, уютно. Я повесил много фотографий, я повесил к образам Олю на смертном ложе, прикрыл крепом. Она -- ну... будто спит. Над ней Богоматерь, Федоровская икона657. Сбоку -- Сергий преподобный, Пантелеймон658. Распятие. И -- Храм Христа Спасителя. Недалеко -- картинка: Пасхальный стол. Олёк мой, я пошлю тебе на Св. день красное яичко, -- в письме, присланное мне из Иерусалима митрополитом -- тогда архиепископом Анастасием659, моим другом по переписке. Оно лежало на Св. Гробе. На нем сухая травка Св. Земли. Оно лежало сколько лет у меня, в Библии. Ждало тебя. Я верю, что оно дойдет, -- никто не вынет эту священную вещицу. Целую тебя, дружка моя, царевна моя светлая... моя больнушечка! И крещу, и лелею в сердце. Я счастлив, что мое бедное письмо от 24 сделало тебя радостной. Светись же, голубка моя, пой... Господа пой, и Ваню помни, Ванятку твоего, моя единственная, незабвенная вовеки. Светло, нежно целую твои глаза, гулька моя, птичка... Весь твой, навсегда -- Ваня, Ванёк
   [На полях:] Огромные окна промыты -- и сколько же света!
   Целую неделю не было от тебя писем, наконец -- вчера, о болезни.
   Олечек, хорошо ли питаешься? Пей больше молока, м. б., тебе лук надо бы есть! От болезни почек -- очень хорошо. Посоветуйся с доктором.
  

165

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   16.III.42.      7 вечера
   Ольгуночка моя, драгоценка, рыбка моя чудесная, -- ты же рыбочка, ры-бинская660! -- цветик мой неувядаемый, _в_е_ч_н_а_я_ ты моя! Нет, Олюша, для меня, с моим высоким и таким чистым чувством к тебе, твои недомогания -- твоя слабость физическая только еще сильней -- если это возможно только! -- вызывают во мне все лучшие к тебе чувства, ты для меня становишься неизъяснимо драгоценной, ну... я и сказать не могу... _к_т_о_ ты для меня! Знаешь, Олюнка, во всем, что есть у меня к тебе, -- это _в_ы_ш_е_ любви! -- земного, телесного, что ли, острого, жгучего... страстного... -- неизмеримо меньше, чем -- _ч_и_с_т_о_г_о, глубочайшего, высочайшего из чувств, прирожденных человеку. Ты говоришь о моем вопросе маме и делаешь вывод безумный. Что за вопрос мой? почему? Я бессилен, при такой любви к тебе, облегчить твою душу... и я как бы в растерянности спрашиваю -- себя! -- "ну, как же мне повести себя в отношении Оли?" На это, знаю, нет ответа. Если бы _н_а_д_о_ было, -- для твоего покоя, -- ну, представь себе! -- чтобы я принес в жертву свою любовь... -- это же дико! -- и только при этом ты могла бы вернуть себе покой и силы, я бы... принес эту жертву, обрек бы себя на страдания. _Т_а_к_ я тебя люблю. Для меня это значило бы -- бесконечная мука, гибель. И я -- ради тебя! -- принял бы это. Веришь? Так вот, _к_а_к_о_е_ чувство мое -- к тебе. Я не мальчик, я все знаю в себе: Оля, я тебя истинно люблю, и нет силы надо мной, которая могла бы эту любовь убить. Ты не представляешь себе, как я томился от твоих писем... где ты как бы "отходила, забывала"... ты _в_ы_д_а_в_л_и_в_а_л_а_ из себя слова... а я холодел от ужаса и боли в сердце. Теперь я понимаю, -- ты была без сил... -- и ты любила меня, своего Ваню. Оля, мои слова об "огоньке", о "жажде ласки"... -- это растерянность моя, это и от обиды самолюбию... -- ты -- казалось мне -- охладела... а я-то... что же мне делать? Ты м. б. "бесповоротна"..? А я... могу быть -- тоже? Нет, я не могу, -- я _з_н_а_ю! -- тебя забыть... без тебя я не могу... -- и, в отчаянии, я вырвал из себя _п_у_с_т_о_е_ слово -- "и я могу быть бесповоротным". Нет, _н_е_ могу. Меня никто не может полюбить. За что полюбить? Чтобы полюбить меня, как ты любишь, надо _з_н_а_т_ь_ меня, _к_а_к_ ты знаешь... душу мою, му-ку мою... нежность мою. Надо быть... _т_о_б_о_ю. А такая -- одна на свете. Ты -- другой я. Ты -- духовно пребогата, ты -- "нарубки" для моих "нарезок", -- как ты удивительно изобразила! Надо иметь ту же душу... -- ты только имеешь _м_о_ю_ душу, как я -- _т_в_о_ю. Мы -- не выдумали же мы _в_с_е_ это! -- разделенные "двояшки". И -- редкость! -- _н_а_ш_л_и_с_ь! не пропали друг для друга, -- это ли _н_е_ чудо, дарованное нам милостиво Святою Волею! Так какие же тут могут быть сомнения, тревоги, недоверие... неверие друг в друга?! Оставим это: мы нераздельно -- _о_д_н_о, даже вдали, не видясь. Оля, знай: без тебя меня нет, надо будет -- умру за тебя. Ну, дай глазки твои, нежно коснусь их своими.
   Рад, что ты у церкви. Согрей душу. Прошу -- не постись же, не ослабляй себя. Ты -- лечишься. Не мне тебе говорить, ты _в_с_е_ знаешь. Знай же, что у Вани твоего ты в сердце, светлая, чистая, безгрешная, и никакой вины твоей передо мною нет, и не мне посылать тебе "отпущение". Такой во мне свет от тебя! Причастись Господа, Олюша, и будет это тебе в радость и во здравие. Ах, хотел бы видеть тебя в этот день Приобщения, -- о, какая светлая, чистая ты, как непорочная отроковица. Как свято люблю тебя, ты вся хорошая, девочка моя нетленная. Господь с тобой.
   Милка, как ты умно о "коврике", художник ты! Что ни слово -- образ. Про мышей... -- "как птички пищат"! Да, знаю, -- _в_е_р_н_о! О котишке чудесно. Лучше _н_е_л_ь_з_я. А ты и не замечаешь своего божественного мастерства. Я _в_с_е_ _в_и_ж_у, -- вот как ты лепишь! Этот "уют" котишкин... -- _в_и_ж_у, и слышу тепло твое, родная... и... прости! -- хотел бы котишкой быть, и таким же невинным-чистым. Ну, будто ты мамочка моя. Я готов был бы все ночи стоять на коленях у твоей постельки. И на тебя, за тебя, -- молиться. Олёк мой, это только сухие сердцем не любят больных... если бы ты была -- не дай же Бог! -- больной... я до конца дней моих не оставил бы тебя, я тебя любил бы, освещал лаской еще больше. Я... _ж_а_л_е_л_ бы тебя, родная. Это наше народное "жалеть", -- я писал тебе как-то, -- ско-лько содержит чувств! Вот именно -- жалел бы... любил благоговейно-нежно. Столько нежности, ласки, заботы во мне -- о тебе, к тебе. Ты -- единственная на свете. Умница ты моя, сама себя не знаешь. Мы -- больше, чем друзья только, чем любящие только, влюбленные, что ли... куда больше: мы -- еще и _д_р_у_ж_к_и, пойми это! Одному служим, одно умеем, одним живем, одно чтим, -- и как похожи, как глубоко и однородно!
   Зачем ты спрашиваешь -- люблю ли грим? "и все такое"? Я _т_е_б_я_ люблю. Грим -- усилитель и возбудитель, и -- обманщик. В тебе такая духовная сила, в тебе такая, _в_с_я_ч_е_с_к_а_я, прелесть, -- к чему же "усилитель"? "И все такое"... я понимаю, что ты хочешь сказать. Прекрасный портрет только выигрывает от удачной рамки. Но ты такой портрет... -- что поглотит всякую _р_а_м_к_у. Но я люблю "рамку"... -- и как ты неизъяснима, как прелестна, в "ветре", в белом... и -- сейчас любуюсь, ты -- вот ты... коснулся рукой тебя, всегда на меня смотришь со стены. Ангел светлый, и... какой же чудесный, до страстной прелести. Прости, я не смею волновать тебя. Тебе понравилось мое "раздетые чулочным шелком ноги..."? Да, удачно вырвалось, верно. Я тоже почувствовал, как и ты. Я всегда стараюсь сдерживать "напор" страсти в процессе работы... мог бы о-чень _я_р_к_о_ _в_с_е_ дать. Но искусство знает меру. Оно -- не безумные любовники, не оголяется. Оля не раз сдерживала меня, была очень целомудренна. Много бы тебе поведал, много трогательного, лично, из уст в уста.
   Как у тебя повернулось написать, что я разл..ил тебя? Отку-да это?! "Надоела"?! Оля... ты меня слишком знаешь! Это было бы на меня хулой. Нет, пиши мне, часто, всегда... я не могу без тебя. И я буду тебе. Над "Путями" эти дни не мог работать, -- тревога какая-то, тоска была... или я устал? Я столько сил отдал в письмах, -- погляди, сравни... -- то-мы! Надо с "Путями" осторожно мне, и я думаю над ними, я проверяю себя, перечитываю первый том. А _о_н_о_ само варится во мне, готовится. Даю тебе слово, что с завтрашнего дня буду писать равномерно, хотя бы по три-четыре страницы за день. Летом должен закончить. М. б. _в_с_е_ войдет в один том. Не знаю... пока... Знаю одно: ты мне даешь _с_и_л_у. Ты своей волей внушаешь мне, _в_е_д_е_ш_ь_ меня. Bo-имя твое будут "Пути" даны.
   Да, скажи... ты _с_а_м_а_ подумала об издании книжечкой -- священной -- "Куликова поля"? До... моего письма об этом? Или -- это твой ответ на мое желание дать твое "Куликово поле" в светлом одеянии? Я так привык, что наши мысли встречаются: одним живем, живы.
   "Буду реже писать"... -- это я написал в страдании, от твоей хладности, когда ты была истомлена. Это -- не _м_о_я_ правда. Твое письмо -- и я _ж_и_в_у. Нет -- я влачусь.
   Я так рад, что ты чувствуешь себя покойной, здоровой, -- но ты должна долго отдыхать, лечиться. Хочу верить, что никакой операции не надо. Олюша, будь осторожна, -- эти доктора нередко друг другкку поддерживают, терапевты -- хирургов, -- это их обычай в Европе (чтобы дать заработать на... операции. Да, да, я знаю много случаев в Париже!). Это не наши. Чем защитить тебя?! _Н_и_ч_е_г_о_ опасного у тебя, уверен, нет. Это -- итог твоих непосильных переживаний за эти месяцы. Это -- м. б. протест природы за нарушение закона ее, -- но ты волей своей, с Бо-жией помощью, все преодолеешь, -- и все исполнится.
   Хорошо у тебя вышло о... -- "Солнце"! -- в вагоне. Целую тебя, художник о-громный! Так и льет из тебя, а ты и не чувствуешь, какая ты большая.
   Адреса Сережина шефа не знаю. И как переслать тебе все оставленное монахом -- недоумеваю. Он, в сущности, _в_с_е_ оставил. Узнал о нем: он учился вместе с Ириной Серовой. По ее словам -- он был "с великой амбицией, т.е., честолюбец, властолюбец, самолюбец, и... -- должно быть угнетен своей "неуклюжестью", и от сего страдал". М. б. из амбиции и в монахи пошел, -- именно, "нарочитый". И ко мне-то не заехал -- из-за гордыни. Когда же я приехал к ним, мать его вышла в переднюю встретить, а он... нет, не вышел, это же ни-же его достоинства! И тебе от меня доставил лишь пустяки -- тоже из-за упрямства. Ну, Господь с ним. Говорила Ирина, -- она была до этой войны, месяца два-три в Гааге, у двоюродного дяди, Пустена, -- что он строго держит паству. Тоже, должно быть "из амбиции". Это ты прими во внимание. Материально ох хорошо устроился, -- лучше многих-многих (и церковный дом с доходом, и, кажется, церковный капитал). Я не хочу его осуждать, прости мне, Господи. Он лишил тебя маленьких радостей, и мне больно. Нет, он не чуткий.
   Молю тебя, не таскай тяжестей, -- сломит тебя! Для почек это убийственно. Ну, упрямая ты девочка, кто тебя угомонит? Такая хорошка -- и такая упрямка. Я с трепетом читал, как ты чемодан тяжелый взялась, было, тащить, безумица. Ольгуночка, Ольгушонок... как дорога ты мне! как хочу видеть тебя, пусть и разочаруешься внешним Ваней.
   Вчера была у меня заведующая парижским отделением германского Красного креста, очень достойная женщина, моя добрая читательница (в немецком переводе). Недавно она была в Нарве, возила теплые вещи для фронта. Там у нее сын воюет. Она ему отвезла "Der niegeleerte Kelch" {"Неупиваемая чаша" (нем.).}, -- _е_е_ _р_а_д_о_с_т_ь. Было мне радостно, что эту поэму чутко берут и в переводе. Правда, немецкая душа чутка, это не французская. Твой Ваня был одарен щедро, и выражением признательности, и подарками-гостинцами. Она приехала с племянницей Оли, угощал я их чаем и сластями. Потом опять зашла племянница и объявила, что гостья в восторге: "таким и увидала Вашего дядю, каким создала по его книгам". Слава Богу.
   Олюночка, я боюсь, что ты скудно питаешься. Пойми же, дружочек, что это твое главное лекарство -- еда! Яйца-то ешь? Тебе надо опиваться молоком. И добавлять -- миндальное. Как бы я хотел _с_л_у_ж_и_т_ь_ тебе! -- моя царевна светлая!! Это не слова: ты для меня не просто любимая, женщина... -- ты божественна для меня, ты святое-святых в земном для меня. Глаза наполняются слезами, когда пишу это, -- благодарными: столько во мне ласки, тончайшей нежности-умиления. Свет мой чистый, вера моя, сила моя, молитва моя! Сколько счастья дала ты мне, Ольга! такого незапятнанного, святого! Как ты согрела душу, сердце! Не знал -- подобной тебе. Не думал, что м. б. такая. Ведь ты -- Душа. О, какая это чистая, какая небесная эта любовь моя -- к тебе! Выше этого -- не может быть счастья, -- такую любовь, _у_з_н_а_т_ь, _п_о_н_я_т_ь, в себе силы для нее найти. Такое чувствовать, нести в себе, -- это уже безотказно поверить, что есть Бог, есть бессмертие, есть душа, как _с_у_щ_н_о_с_т_ь, -- и нет умирания, и -- нет возраста, а все -- миг один -- бесконечный -- в вечном. На словах это выходит абсурдным -- "миг бесконечный", но ты поняла: для _с_е_г_о_ чувства, в этом чувстве -- пропадает время. Это -- _в_е_ч_н_о_е. М. б. таким будет -- будущее _б_л_а_ж_е_н_с_т_в_о, рай?..
   Оля, пришли же рассказ. Он -- знаю -- чудесен. Прошу! У меня уютно стало -- с солнцем. Весна. Завтра грачи прилетают. -- Герасима-Грачевника661. С 3 ч. у меня -- солнце. И какой пасхальный свет от малиновых драпри! Всем у меня по-сердцу, уютно. Ах, как тебе понравилось бы! t +19 сегодня (на дворе тепло -- и топят!). Каждую ночь не могу нацеловаться с твоей "грелочкой". Цикламен распускает последний бутон. 4-й месяц [цветет]! Олюночка, -- ты для меня, как божественный свет, -- во всем. Благоговейно целую образ твой. Не забывай Ваню. Твой Ванёк
   [На полях:] Я был на выносе Креста. Будь светла -- я весь твой, а ты -- вся моя!
   Ты о поездке в Мюнхен с шефом остановилась на телефонном заказе билетов. Твоя воля: хочешь -- дошли. Меня это никак не будоражит.
   Скоро -- 13 марта? муч. Александра? -- день Ангела папочки! Он -- Святой, он -- _ж_и_в_о_й!! Как это хорошо, Господи!
   Какая ты _р_о_в_н_а_я, деловая! _м_о_я_ Оля... моя лю-ба!..
   Как ты прелестна на фото "у микроскопа", какая чистая, светлая, тихая, родная.
   Я целовал твой лобик, твой пробор, -- очень мне по душе, как ты просто причесана!
  

166

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   19.III.42     6 вечера
   20.III. -- 1 ч. дня
   Олюшечка,
   Сейчас твое письмо, 9-го, из ателье парикмахера, где ты, милая франтиха, завивалась. Молодец, Олёк, так и надо, -- и надо позабыть о почке: не угнетай себя думами, мнитка, -- уверен, что все будет хорошо. Тысячи больны почками, и спокойно живут без операций, пьют воды, -- почему, непременно, операция? заработать хирургам надо? Не соглашайся, пока все не проверишь. Видишь, тот "рвач" -- именно "рвач", а не врач, -- настаивал рвать коренные зубы, а вот Серов и твой берлинский не видят надобности. Будь же спокойна, ласточка, Господь да избавит тебя от тревог и... "рвачей". Мой гениальный диагност Серов верно говорит, как лечиться тебе: так же и берлинец определяет: укрепиться, отдохнуть, питаться. И никакой не надо цистоскопии, -- ты здорова, и все пройдет. Пойми же: если бы у тебя была, действительно, болезнь почек, неужели бы не сказалась за эти два года? Ясно: "болезнь" вызывается -- т.е. болевые ощущения и "явления" -- периодически! -- какими-то неблагоприятными условиями жизни... -- я думаю, что и твоим похуданием, почка может "забалтываться", а при слабости сосудов и кровоточить. Не _н_а_д_у_м_ы_в_а_й! -- Роднушечка Оля, я счастлив, что хоть клюква тебе понравилась, и конфеты. Милочка моя... ну, чем, чем мне тебя порадовать, приласкать? Ну, конечно, этот "нарочитый" самое важное и оставил, печенье "дрикотин", витаминное, там и я. Но это все то же я, только среднего размера, -- и неудачный. И -- все духи!! Ну, не злодей?! Ну, что ему стоило опустить флаконы в бездонные карманы рясы? кто его из французских таможенных ищеек стал бы беспокоить?
   Детка, я тебе много написал писем: на Сережу, на деревню... -- : 27 и 28.II, и от 3.III -- два: на Сережу; тебе: от 7, от одиннадцатого, закрытое; 12, открытку, 17.III закрытое и последнее -- 18--19, с пасхальным яичком, с Гроба Господня, с сухой иерусалимской травкой. Гг. цензоры -- христиане, и я уповаю, что они не вернут мне "святой привет", пасхальный. Как я счастлив, что тебе хочется писать. Спрашиваешь, -- буду ли рад? Да это же больше радости, это -- счастье, это -- свет мне. Оля, неужели стал бы я тебя неосновательно обнадеживать, чтобы ты после впала в отчаяние?! Я _з_н_а_ю, я верю, как в себя -- в тебя. Ты _д_о_л_ж_н_а_ -- и ты будешь! -- писать. Это смысл и цель твоей жизни. И не "пока", а -- всей жизни.
   Зачем тебе жить "из чемодана" (какое удачное словечко!), на твоем "юру", в церковном доме? Ты должна отдыхать, не думать об "утре" {В оригинале: "утрие".}. Обедать, завтракать ты могла бы в хорошем ресторане. У меня есть сведения, раз говорю так. Слыхала ты про фирму "Руссель" -- это такие мягкие корсеты, "дающие форму женскому бюсту" и проч. Известная фирма, тратившая на одну рекламу миллионы франков в год. Хозяйка этой фирмы...662 -- муж ее, караим, года три тому скончался от сердца... -- так вот она -- она родная сестра той караимки, которая с мужем меня дружески опекает, т.к. у них "русская лавочка", и я через них достаю чего-нибудь, чего мне не хватает, т.е., вернее, они мне достают, мои милые читатели... -- так вот эта г-жа была недавно в Голландии, и говорит, что в ресторанах кормят чуть ли не лучше, чем до войны. А в кафе подают кофе со сливками! На две-три недели ты могла бы пользоваться рестораном, не разорится же "голландское наследство"?! (Ибо теперь это -- "наследство", т.к. "основной капитал" перешел к японцам, чего я всегда ждал: что легко наживается, то еще легче проживается). Ваша Вильгельмина663 -- не твоя, милка моя, не твоя, ты вся _н_а_ш_а, и для тебя никакой "вашей" Вильгельмины -- не существует, знаю... -- так вот эта Вильгельмина получала доходов в год -- 600 млн. долларов! И -- беднилась. На свадьбу дочери пожелала украсить свой _п_у_с_т_о_й_ храм цветами... -- лучшая фирма в Гааге представила смету: 500 гульденов. До-ро-го-о! Тогда фирма заявила: разрешите, мы не возьмем ни гроша. Разрешила, всемилостивейше. Так вот, я и говорю: кушай в ресторане. А ванна... -- да разве в Гааге нет отапливаемых "салон дэ бэн"?? Не лишай же себя привычного! Ты упрямка, знаю... и я боюсь... не приняла бы от меня, если бы я попытался послать тебе сколько-нибудь. Олюнь-чик, не сокращай себя, не утомляйся, -- живи светлой радостью, -- если это радость? -- что твой далекий Ваня только тобой и жив... -- ты _в_с_е_ для меня! Олюнчик, ты начнешь писать, и все боли твои кончатся, и не будешь замечать дней. Ждать недолго. Мы встретимся, как верные друзья, самые-самые близкие, на веки-вечные. Неизменные. Как я слышу душу твою! О, свет мой незакатный, немеркнущий! О, какая ты гениальная девчурка! Ты для меня девчурка, детка моя... Будь здорова. Никакой операции, выкинь из головы. Только лечение, воды, режим. Ты же -- молодая женщина, и лишь "нервное истощение" внесло смуту в жизнь твою органическую, а никаких там "болезней", -- нет их.
   Почему не сказала мне адреса, где ты: я бы прямо на тебя писал. А теперь и не знаю, где и когда получишь мои письма. Могут пропадать при пересылке. И где ты сейчас -- 19-го, -- не знаю. А с твоего сегодняшнего письма прошло десять дней!
   Ты говела? Поздравляю тебя с принятием Св. Тайн, чистая моя. Ты всегда чистая, всегда отроковица, страдальница. А когда же получу твой рассказ "Первое говенье"? Зачем ты томишь меня? Умница ты, всегда находишь _с_в_о_е_ слово: вот и сегодня: "жить из чемодана": лучше сказать нельзя. Я перечитываю "Пути". У меня уже -- 38 стр. есть, но надо зорко следить: в 1-м томе поставлен ряд вопросов, на них надо ответить... -- художественно-логично. Сейчас я даю "Уютово", и Даринькину _ж_и_з_н_ь_ в нем, в _н_о_в_о_м. И раскрываю в ней... _н_о_в_о_е. Она плещется в _н_о_в_о_м_ для нее, в _к_р_а_с_о_т_е_ мира Божьего. Какие утра видит! какие но-чи..! Она ждет... Диму... -- его письма. И близится день, когда В[иктор] А[лексеевич] -- в раздражении? -- проговаривается о его гибели. Как она отзовется... -- еще не знаю... -- это "ложная гибель". Потом заезжает казачий офицер... -- это после "галлюцинаций" ее... Это труднейшее место... за чайным столом, на покошенной площадке... -- ох, не знаю, образы -- толпой, все во мне еще путается... ищу... Найду! Но все будет медленно развиваться, тихо, как нетороплива жизнь в усадьбе русской... и этот навязавшийся молодой художник664, -- один из бывших владельцев "Уютова", все еще не в силах уехать, -- он живет в дворовой избе-флигелечке... -- и _о_д_е_р_ж_и_м_ Дари. Ну, видишь, какая путалка я... сам кручусь с ними... -- и снова почти влюблен в Дари... в которой -- _к_о_г_о_ вижу? Ты-то знаешь. Ты му-драя. Так проходит год. Только на следующее лето появляется Дима... -- после очень длительной болезни -- ранение в голову! Вот тогда-то... душный июльский день. И... скорая гибель Димы. Но о ней Дари не узнает очень долго. Новые -- Хрисанф и Дария665. Нет, в одной книге не уместить, теперь вижу. Путь страданий Дари... ее отвержение жизни для себя, ее -- "для ближнего". Ее служение. Много-много...
   Завтра пойду в собор, слушать пение на "Похвалу Пресвятой Богородицы". Знаешь, Олёк, эти дни без тебя, когда ты в моем сердце, когда ты -- _в_с_е_... -- дни эти -- дни пропадающие... я срываю их с календаря... почти _п_у_с_т_ы_м_и. Я их оплакиваю, пропавшие. Но я не прихожу в отчаяние. Столько кругом страданий. Какая-то невзаправдашняя жизнь... Если случится потомкам читать наши письма, подивятся на твои "хлебные боны", на "раскупленные города"... Ах, милая... все _э_т_о, весь мир петлей опутавшее, все это -- _и_т_о_г_и_ жизни, сбитой с рельс тем же несовершенным человеком, который путается. Виновником всего -- злая человеческая воля. Ну, суди сама: справедливо ли было, захватив в лапы чуть ли не полсвета, держать другие народы в тесноте и обиде! Не дико ли, что голландский карлик владел, -- ! -- с соизволения иных сытых и пресыщенных, -- богатствами чуть ли не в тысячи раз по территории больше его! И... еще, самое важное, -- культивирование большевизма, лишь бы не поднялась национальная Россия! Это было на-руку Англии и... еврейству. Вот тот кровавый узел, который ныне разрубается мечом германским. Много грехов, у всех. За тысячелетия, не найти способа жить счастливо, при такой-то силе техники! Что за подлая слабость у человека! Вот он, грех-то. Забыт, в ущербе нравственный закон, Христов Закон, и льется кровь, и куются-куются новые гвозди, для будущих распинаний... того же человека. А мы... мы -- "в круговой поруке". Об этом я писал в 1916 году666, как бы _п_р_о_в_и_д_я_ будущие петли, будущие _к_р_е_с_т_ы. Я был в тоске смертной, мой Сережечка был тогда на очень опасном пункте фронта. Так и не проходила моя тоска, пока не была накрыта _у_д_а_р_о_м_ в сердце. А теперь, для меня, _в_с_е_ -- пустяк... И боль -- тебя не видеть, посланную мне последнею, быть может, Господнею Милостью, Оля. _Н_а_й_т_и_ -- и не увидеть... -- как это было бы жестоко! Светлая Сила помогла мне найти тебя, она же и даст тебя увидеть, -- верю. Верь и ты, светлая моя. Да, еще... Закон Правды, без чего нельзя человеку, -- закон общий: он же и для человеческого общества, для народов. Им же должна идти и государственность, политика. Пусть узнают подлинную историю русскую: в ней найдут много _п_р_а_в_д_ы, которую иронически называли романтикой. Мы м. б. ближе всех были к Закону Христову. И нам же выпала доля суровейшая, -- от Зла. Мало еще изучено влияние "еврейской морали" на политику: страшное, пагубное влияние. И чудится мне, что придет пора, когда это жестоко отзовется! "Мораль" так называемых "демократий" -- не Христов Закон. Первая попытка ввести Христов Закон в государственность -- это португальский опыт Салазара667. Одинокий опыт. Будем верить, что недаром прольется кровь: на ней, быть может, вырастет чудесный цветок -- счастливое, чистое будущее людское. Дай Бог.
   Ольгуна, даром своим служи, буди в людях светлое, чистое, -- песнью твоего сердца, благостностью твоей Души. Многое ты взяла от жизни, и оно скажется. Чистая моя детка, как я тебя лелею в грезах, как я люблю, как чту тебя! О, милая дружка... как я хотел бы тебя увидеть, от сердца к сердцу шепнуть -- чистая моя радость, свет мой! Напиши же мне об образе, который Душе твоей -- 10-летке Оле -- представился в церкви. Какой уж раз прошу тебя?! ... Целую, крещу, -- да сохранит тебя Пречистая от испытаний, болезни, тревог. Твой Ваня
   [На полях:] Ольгуна, я хочу послать тебе -- переписать для тебя, -- "Вербное Воскресенье". Дошло ли фото -- "в шубе"?
   Сегодня раскрылся последний бутон-мотылек. Яркий! С 13.XII! Живой!
  

167

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   28 марта 1942         Лазарева Суббота. Верба
   2-30
   Ольгуночка моя дорогая, я так тревожусь, как твое здоровье, моя больнушка, -- последнее письмо твое -- и мамино 668 -- было от 18 марта! Эти дни никак не живу, -- ни писать, ни думать не могу, -- влачусь. Подойду к твоему цикламену -- цветет последний цветок! -- но какой цветок!! Поверишь, нарочно смерил: почти 10 см диагональ по размаху крылышков твоей алой бабочки. До чего сочен, ярок, -- пасхальный твой привет мне, от зимы! С 13 декабря у меня, м. б. дотянет до Св. Дня. Я каждый день опрыскиваю его, и целую; тебя, родная, целую в нем. Такое во мне мутное, болезненное... -- совладаю ли, пойду ли сегодня в церковь -- вербу святить? Послал тебе "Вербное Воскресенье", -- мой предпасхальный поцелуй. Молюсь за тебя, ночь проснусь -- тобой живу-томлюсь. Ни на что не глядел бы... не могу жить без тебя, -- и нет писем, этой чудесной обманки в разлуке нашей. Я понимаю, ты в подавленности, в оторопи, не до писем тебе, -- и не принуждай себя, я все вынесу. Ты дана мне -- как милость, уже _с_в_е_р_х_ _в_с_е_г_о, и я ценю это, и я смириться должен: дар такой -- ты! -- дар милосердия, и принимаю его благоговейно. Знаю. Но я твоими страданиями томлюсь... и порой виню себя: м. б., _ч_е_р_е_з_ меня это все у тебя, -- так я тебя тревожил своим безумством, девочка моя, ты так переживала, так страстно воображала несуществующие мученья, скорбь, -- через меня, подрывала здоровье, слабела... Прости, родная, -- мы безумцы оба, и из такой чудесной встречи часто творили "трепет без конца". Но ведь в "трепете"-то этом -- какая _ж_и_з_н_ь! Ах, Олёк мой...
   Господь да смилуется над нами! Только бы ты Пасху увидала, была бы в церкви! Только бы миновала тебя болезнь, не было бы мучительного, изводящего тебя ожидания, -- я говорю о хирургическом вмешательстве. Этого не должно быть. М. б., почки ни при чем тут? Когда-нибудь -- не теперь, -- я скажу тебе, до чего же мы созвучны! Смешно мне даже... Скажу только одно: я _о_т_о_з_в_а_л_с_я_ собой на творящееся с тобой. -- !!! Заболел немного, но сегодня все тот же. Пустяк со мной был -- ни в какой связи с моей "спящей" язвой... -- понимаешь, я смеялся: если бы Ольгуша знала! Что за "созвучие"! И это чуть ли не впервые со мной! Будь покойна, -- ты бы рассмеялась! Словом -- я твой... _д_р_у_ж_к_а! Во _в_с_е_м.
   Во мне еще томление, творческое... грусть. Я пока оставил писанье, -- _н_е_ _м_о_г_у, когда ничего о тебе не знаю, когда ты во мне -- _в_с_е. И знаешь, как Пушкин верно определяет такое настроение... -- когда _ж_д_е_ш_ь_ радости новой -- захвата работой? Это стихотворение -- "Т_Р_У_Д"669:
  
   Миг вожделенный настал: окончен мой труд
                                                                       многолетний.
   Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?
   Или, свой подвиг свершив, я стою, как поденщик
                                                                               ненужный,
   Плату приявший свою, чуждый работе другой?
   Или жаль мне труда, молчаливого спутника ночи,
   Друга Авроры златой, друга пенатов святых?
  
   Олечек, это так верно! Всегда, окончив, -- или -- временно оставив! -- труд, стоишь растерянный... "ненужный". Так было всю жизнь. Я писал -- и жил. Кончал -- и -- "работник ненужный". Ты -- мой труд. Ты больна, нет вести от тебя, о тебе... -- грусть тайно тревожит меня, мне ничего не надо, все _н_е_ _н_у_ж_н_о, и я -- _н_е_ _н_у_ж_е_н. Да, Оля... -- ты... -- самый светлый, самый радостный... творческий труд! Я нашел тебя, ты нашла меня, -- я пою тебя, живу тобой. Маме не совсем понятны "такие отношения"... -- не зная друг друга -- _ж_и_т_ь_ друг другом! Для меня все творческое -- _м_о_е, живая сущность. Думаю -- так и для тебя. Ведь ты вся -- в творческом. Мы, в далях, -- мы -- призрачность для других... мы -- для нас -- живей, сущней самой подлинной сущности. Мы _т_в_о_р_и_м_ себя, взаимно. И -- не ошибемся, не обманем себя, а найдем друг в друге высшую полноту, желанную. Творческое становится -- творением, порождением, дитёй души, сердца, мысли. Мы обогатили нашу жизнь, -- _и_з_ _с_е_б_я_ _ж_е. Творили из действительно _ж_и_в_о_г_о_ в нас, невыдуманного. Олёк, дай глазки... поласкайся киской (помнишь -- писала?)... мне так одиноко.
   Христос Воскресе! -- дорогая, пасхальная весенняя моя веснянка! Я буду с тобой особенно -- в заутреню, в половине 1-го (да, теперь Утреня -- до 12 ч..!) (10-го?). Ты -- _п_е_р_в_а_я_ живая (в уме Оля, отшедшая, здешняя, -- и Сережечка), кому я шепну -- "Христос Воскресе", Оля! и отвечу мысленно на твое -- "Воистину Воскресе", радость моя, Воскресение мое! Только бы ты была здорова!
   Сегодня Пасха наша будет -- скудная. Я пальцем не шевельну, чтобы озаботиться о "столе": так мне _т_е_п_е_р_ь_ пусто. Я знаю, все у меня будет -- _в_н_е_ш_н_е_е_ -- но -- в неизвестности о тебе -- мне ничего не надо. Я на второй день поеду в Сент-Женевьев. Отвезу цветов и -- если будет -- красное яичко. День будет для меня томительный, я вернусь разбитый, как всегда. Тут и усталость физическая, конечно: теперь это путешествие очень сложно, хоть я и легко преодолеваю... но психика бросает в разбитость. А теперь -- двойная разбитость.
   Несмотря на условия, когда все сплошь теряют вес, я -- кажется, прибавил. Я стал сильней. И на днях видел это мой доктор. Ивик взял мою руку, -- он атлет, -- жал пальцы и заявил: замечательно развита мускулатура. А я делаю гимнастику не более трех мин. в день.
   Послал бы тебе чудесных фиников! Ты их любишь, чувствую. Они до того спелы, сладки, что у меня с ними пьют чай, вместо сахара. Напиши мне адрес Сережиного шефа. Но я не пересилю смущения, не рискну навязать ему: теперь -- правда -- таможня французская свирепствует. Духи бы послать..! Оля, бретонские крэпы надо держать очень сухо -- тогда они хороши. Да там такой пустяк... --
   Оля, тебе надо непременно пополнять потери крови. Спроси указаний. Тебе трудно писать? Тогда хоть одну строчку, открыткой. Ты мне так и не сказала, что же случилось с г. Бредиусом? Чем болен? Это тоже на тебя тяжело подействовало. Все недуги, недуги... -- ах, голландская больница! И вспоминается параличная "тетка". Хоть бы во сне ты приснилась! Видел как-то... -- и не могу вспомнить. Будто разбирала с мамой... какие-то материи..? Сережа-то, по крайней мере, -- здоров? Здоровье мамы? Все хочу знать. Но первое -- ты, ты, ты... Оля, откликнись.
   Нет сил писать, весь в нервах. Сплю неважно. Как ты ешь? Есть желание? Питайся же, птичка!
   Твой Ваня
   А я к тебе буду в Св. День! Поцелуешь? да? И я _у_с_л_ы_ш_у.
   Поцелуй маму и Серьгу. Твой, твой, твой Ваня
   Начинают зеленеть, дымком, каштаны.
  

168

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

13.III.42

   Мой дорогой Ванюша! Пишу тебе из поезда, чтобы ты долго не оставался без вестей, -- весь "план" мой сломан, т.к. (вчера передал мне П. К. Пустошкин телефон из дома) -- еду домой, -- с Аром случилось несчастье, я не знаю точно что с ним, но знаю, что был в больнице, одна рука сломана, а что еще не знаю. Просили мне передать, чтобы я не прерывала отдых, но я узнала, что масса дома дела и неприятностей (у скота детки и не все благополучно), мама, видимо, разрывается. Не знаю себе покоя. Ар очень страдает болями. Меня волнует. Я хотела причащаться в субботу, но оказалось (вчера же), что у о. Д[ионисия] тоже все изменилось, ввиду разрешения амстердамцам снова ходить по улицам до 12 ч.: он служит, таким образом, в Амстердаме. Значит, я торчала бы даже и без церкви в Гааге. И я причащалась сегодня в Амстердаме. Звонила доктору-специалисту и рассказала о кровоизлиянии. Условились, что сговоримся на той неделе, когда мне к нему явиться. Конечно, если состояние Ара позволит уехать мне. Если он не беспомощен. Клиники той больше нет уже, где я лежала. М. б. и не надо мне оставаться в клинике, сказал. Я не отдохнула в Гааге. А все мои исключительные "неожиданности" не дали мне никакой возможности собраться с собой. Складывается все так, что я почему-то должна домой... Я устала. Но исповедь и причащение дали мне мир и некоторое спокойствие. Уповаю на Бога и Его милость. Я писала тебе большое письмо, но не кончила. Не знаю когда удастся продолжить. Дорогой, родной мой, потерпи, если немного задержу. Я сама не знаю, как и что будет. Одно скажу: у меня чувство, будто стою я на Крестном пути моем. И не только у меня. О. Д[ионисий] подтвердил то же. Он очень чуток и... зрел. Не ждала.
   Целую, Ванечка, помолись и молись всегда за твою Олю.
  

169

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

20.III.42

   Милый мой Ванюша! Пишу тебе из клиники, еще из постели, не могу сидеть. У меня на этот раз было очень сильное кровоизлияние. Только что я тебе послала письмо, что прекратилось, как оно себя снова проявило. Оказалось, что почку забил кровяной сгусток, и потому, все, что было чистого, шло не из нее, а из здоровой. Когда сгусток прошел, то я потеряла еще массу крови. В лечебнице же все уже было занято, и мы с большим трудом смогли вчера найти постель, т.к. мой (чудесный!) доктор отпустил домой одну пациентку для меня. Больной Ар смог меня проводить только с помощью работника в автомобиле от нас и до Амстердама. Пока-то разрешение добыли. В больнице не знали, кто из нас пациент. В 1/2 6-го вечера я прибыла, а уже в 7 ч. доктор меня цистоскопировал. Остался доволен и объявил, что у меня в левой почке полип, который от времени до времени кровоточит. Оперировать не собирается. Ну, а лечение тоже верно будет одно из "приятных". Приехала я сюда в полном расстройстве, плача, т.к. меня с ума свел наш местный доктор (я его должна была для автомобиля позвать, для разрешения на перевоз), он никак не ожидал, что так много крови, заволновался, стараясь скрыть. Бросился звонить специалисту, умоляя его меня принять в клинику. Я все это чувствовала, а вчера и специалист тот сказал: "Ваш доктор не меньше Вас перепугался, а ничего особенного нет в кровоизлиянии, самом по себе, кроме истощения".
   Вчера весь день лила кровь. Я побледнела было сперва, и круги стали больше под глазами, но скоро опять порозовела. После цистоскопии не могла согреться, 2 грелки и 3 одеяла не помогали. Первую часть ночи дрожала, а потом поднялся жар, и должно быть был очень высокий, боли тоже мучили. Сердце безумно стучало, я дышала как собака с бегу. Сестры все время были у меня. К утру стала дремать, теперь жара нет и болей нет -- это -- сгусток из почки вышел. И верно, в утренней порции осталось масса старой коричневой крови и сгусток. До 1/2 3-го мы не сумеем установить идет ли свежая кровь, и теперь, надо ждать, но доктор думал вчера, что уже все кончилось. Сегодня я весь день сплю-дремлю, даже открытку тебе не могла за один "присест" написать. Что-то скажет рентген!? Ну, целую тебя, Ванёк.
   Твоя "больнушка".
   Что выяснится я тебе напишу, -- мама тоже тебе обещала писать.
  

170

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

28.III.42

   Ванечек, здравствуй! Ваньчик мой!
   Вчера вечером и вот сейчас был у меня Сережа и ничего не передал от тебя. Где же письмо с яичком? Неужели ты его послал простым? Вчера вечером и сегодня утром не было крови. Жду доктора, еще нового, уже 4-го по счету. Хотят крови взять на витамины. А м. б. все-таки вырвать зубы? Сейчас масса солнца. Сережка меня безумно балует -- притащил целый куст цветов. Дивные красные тюльпаны, еле-еле вазу такую огромную нашли. Я вся в цветах: тюльпаны лиловые, красно-желтые, как маленькие солнца, чайные розы, фрезия, пунцовые гвоздики, азалия-карлик, чудесный букет подснежников и диких гиацинтов и вот эти роскошные Сережины! О, если бы здоровье!! Все Сережины компаньоны сейчас в Париже. То и дело ездят. Шутя однажды сказали, что м. б. и С. прихватят когда-нибудь.
   Неужели я Пасху пролежу здесь?! Как я люблю Пасху! Но, странно, всегда почти на Пасху я переживаю тяжелое что-нибудь... Сегодня у нас поставили радио. Чуть веселее! Хочешь мою комнату видеть? {Далее в письме -- рисунок О. А. Бредиус-Субботиной.}
   Вот так я и лежу. На обоих столиках цветы и цветы. И в углу на столе ярко горят гвоздики. Ночью плохо спали. Опять мешала стрельба. Как бы я хотела быть здоровой! Умучали меня на рентгене. Даже доктор-рентгенолог под конец видимо сжалился и стал уверять, что не в его власти облегчить мне эту муку, что у него такое сострадание, но Dr. v. Capellen ему так приказал и т.д.
   А мне уже все все равно было. Только молила, чтобы отпустили скорей в кровать. Сестра моя -- ангел. Она плакала даже тихонько, отвернувшись к умывальнику. Я видела. И когда была в отпуску, то всю ночь меня во сне видела, говорит. Девочка из хорошей семьи. Молодая и с сердцем. И еще одна была... очаровательна, огромные карие глаза, шельмочка, ротик пухлый и всегда, когда что делает, чуточку помогает язычком. Хохотушка, вся кипит здоровьем. Послали ее отбывать ее черед в мужском отделении. Воображаю! Я бы с ума сошла от нее, если бы была мужчиной! Вся жизнь! Наивность ребенка, и грация, и резвость, при трогательной заботливости сестры-женщины! Влюбись! Как много чарующего в жизни! Как Фася хороша! Была у меня. Ты бы не посмотрел на меня даже после нее! Как много чудесных женщин! Передают "Дунайские волны"... ... ... Закрою глаза... Чудесный ритм и звуки... "Мой ангел" вбежала сейчас с кофе мне, танцуя, улыбаясь... Зайчик бегает по потолку от чашки. Мне жить хочется!.. Безумно! Танцевать хочется. На море хочу! Тепла... Как бы хотела уехать, далеко... в Америку. В Южную Америку. Всегда хотела... Другие люди, другие звезды!.. Другие звезды... как дивно! Где наш Орион? Бол бе, несмотря на многие изъяны. Чего ты хочешь?.. Мастера не вдруг стали великими. И я не сообразил, что нельзя предъявлять к тебе предельных требований. Т_а_к_о_е_ -- чую -- не по силам и сложившимся мастерам. "Ярмарка" -- огромная же картина!.. А ты ее в день--два дала.
   На днях мне принесли мою книгу, изданную в Москве (писал, кажется, тебе), пятый томик, "Волчий перекат"722. Там: "Волчий перекат", "Виноград", "Росстани", "Весенний шум". И что же? Эту книгу я в декабре 14 года послал Леониду Андрееву, на его присыл мне -- писал тебе? -- 24 томов полного собрания сочинений издательства "Просвещение"723. Написал, на ней: "Леониду Николаевичу Андрееву, признательно, Ив. Шмелев. Москва. 14 дей. 1914 г.". Послал в Финляндию, на его дачу, на Черной речке, в Куоколо. И вот, мне ее принесли... в Париже, через 32 года! Как говорили римляне: "Габент суа фата либелли" {"Книги имеют свою судьбу" (от лат. "Habent sua fata libelli").}. "И незаконные (даже) имеют свою судьбу". И сколько же просили за нее? Тысячу франков. Я не взял. Зачем мне?.. Говорят, -- для вас -- 1000, уже дают полторы. Я предлагал обменять на Бунина "Роза Иерихона", с его надписанием мне. Нет, "это не то", говорят. Ушла книга. Свою подпись я знаю, к чему мне? Правда, этого 5-го тома нет у меня, замотали.
   Очень благодарю тебя, дружок, но нет: не думай устраивать чтения обо мне. Как можно, в переводе, пусть отличном, дать писателя?! Конечно, можно было бы надергать странички в лучших переводах: А. Лютера, К. Розенберг, А. Схот... -- но это лишь -- отражения!., нет, целую твое сердце, мысли... -- нет, это не музыка, не пение... это -- _с_л_о_в_о, и _т_ы_ понимаешь, что такое _с_л_о_в_о, в чем сила его. В _о_б_р_а_з_е, вызываемом понятными звуками _р_о_д_н_о_й_ речи (всякими ассоциациями, "эхо"...). Пропадет, не дой-дет до сердца. Можно читать иностранную книгу, но _с_л_у_ш_а_т_ь... -- правда, меня в Германии давали иногда по радио, в "кусочках". Но ведь в радио _в_с_е_ сходит. Прислать "На пеньках"? И -- "Солнце мертвых"? -- по-немецки. И по-голландски -- "На пеньках"? Воображаю, _ч_т_о_ наляпала Козлиха! Она куда без стеснения, чем Эмерик. Эта крикунья глаз опять не кажет. Накричала... отбила женевское издательство. Да мне плевать на деньги, нужды нет, обеспечен на месяцы... и бу-дут. А досадно.
   Вверяю тебе полную "карт-блянш" {"Полная свобода действий" (от фр. carte blanche).}: что хочешь делай со всем моим, только не иссякайся. Только тебе _в_с_е_ вверяю. Одной. И был бы счастлив -- _в_с_е_ отдать тебе: ты -- _в_е_р_н_а_я, ты чистая, ты -- любящая. Ива я, во имя покойной, не обижу, часть оставлю, чтобы не судили меня.
   Я уверен, что на тебя _в_с_е_ придут, если бы устраивать, успех будет, но я воздержусь. Если Бог судит, если я окрепну, если найду воли, я сам приеду в Голландию, и сам прочту, -- часть -- по-русски, часть по-французски, часть -- по-немецки... -- ты меня выправишь в произношении, по-французски я могу прилично, -- и тогда мы вместе поделим успех, который бу-дет. Сумеем вместе выбрать. Нет, голубка, не надо, ни-как не соглашусь навалить на тебя такую заботу. Храни себя, это мне -- радость.
   Язва куда лучше, приструнил ее диетой, ух-какой... и Уже пять дней нет уколов мышьяка. Теперь только бы оставила меня почесуха, ставшая почти привычной. Хорошо, ночью тоже спит, шельма. Финики еще не продают, к февралю это... тогда каждый день буду посылать тебе. А пока -- жуй бананы и миндалики. Завтра отправлю первые 2 кг пустяков. Сардинки пошлю, всем по сардинке! Чудесные, лучшие португальские. И пряник, который ждет больше месяца, ты его оттеплишь в печурке. И грецких орешков. Но всего по малости. Сахару, жаль, не дозволяют, тикеточное!
   Не кривись, а будь послушной Олечкой и скажи, просто: "Ваня, пошли мне то-то и то-то..." -- это будет мне высшей лаской от тебя. А то -- "один миндалик, как символ"! Чушь. Я рассерчал. Но я тут же и поцеловал тебя, назвав -- "глупая девочка..." -- я от всего сердца, ведь...
   Целую мою Ольгуну.

Твой Ванёк

  

162

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

19.XII.46

   Ванёк, от тебя нет обещанного письма, и я страшно волнуюсь. Ты болен? Лучше бы не писал, что "завтра пишу тебе". Мама больна, но теперь, слава Богу, лучше, жара нет, но кажется будет прострел, а это тоже мучительно. Холодище зверский, -- сегодня первый день без N.O. ветра, стало хоть возможно нагреть комнату, где сидим. С замиранием сердца, робея перед твоим судом, шлю тебе первые страницы рассказа. Я бы не так хотела, но пока, видимо, не могу еще так, как хочу. Буду работать. Вот:

Заветный образ

(рассказ старого художника)

  
   До отъезда в "Новый Свет", устроенного мне новым "ценителями моего искусства" -- участниками A.R.A724, -- оставались двое суток, два томящих пустотой дня.
   Верно для того, чтобы эту пустоту скоротать и заполнить, я безотчетно как-то пошел туда, с чем были связаны все лучшие годы моей жизни, -- с лишком 30 лет.
   То был сырой мартовский день в ветре. Снег буйно таял, лило с крыш, хлестало каплями за ворот.
   Помню, как за углом, -- последним, из-за домов рвануло мне навстречу бешеным напором, как препираясь с ветром, глотал я воздух... тот... свой... родимый воздух... Хлопал, надувался, рвался плакат огромный: "ВХУТЕМАС"725 -- над тем, что было мне -- Святыней, Храмом.
   На белом мраморе ступеней талые ошлепки с сапог, с подшитых валенок, лиловыми слезами растекался карандаш с какой-то намелко изодранной и тут же разметанной бумажки. Дверь, -- разлетаясь, схлапываясь, и снова разлетаясь, щедро впускала их -- обшмыганных и серых... "служителей искусства", -- туда, что прежде молчаливо охраняла своей зеркальной гладью.
   В фойе, на месте прежней швейцарской будки стояла клетка какая-то, из тесу.
   -- Извиняюсь, товарищ, Вы не из Главполитпросвета? -- высунулись ко мне оттуда русые кудряшки и носик пуговкой.
   -- Нет?.. Ужасно... так сверх-срочно, а заданий нету! -- Вокруг нее теснились, шумели, чего-то получали.
   Услышал дальше, пробасило:
   -- Это здешний... профессор бывший. --
   Подумалось: в каком же это смысле "бывший"?
   Конечно, я не обольщался и сознавал себя давно здесь, в этом "храме" каким-то... антикварным стулом -- нелепостью среди "модной" обстановки парвеню {Выскочка (от фр. parvenu).}.
   По старому воспоминанью (средь молодых был кой-кто и из моих) еще считались с моим существованьем... передвигали "старинный стул" в пределах модной обстановки... так, чтобы на глаза поменьше попадался.
   Я был в комиссиях, каких-то секциях и подотделах, но не преподавал. Стоял, как бы на очереди, чтоб быть потом снесенным на чердак... под пауков и плесень...
   Обошел все мастерские, от приготовишек до... ателье выпускных. Все было пусто, нещадно дымили наскоро поставленные железки. Кишело людом только в экспонатных залах, в фойе и коридорах... Прошел сквозь них... и вышел снова в ветер. Он гнал меня теперь стремительно, подталкивая в спину.
   Гудело в проводах, хлестало полотном плаката... рябило воду по серо-льдистому дну лужи.
   -- П-под плесень! В п-паутину! -- отлично сделали американцы, -- уговорили... Н-не дамся! -- Кажется, я вслух сказал чего-то... прохожие глазели.
   -- Немного времени потратил на "прощанье"... "бывший"... да... здесь я -- бывший! --
   Вдруг кто-то меня тронул, робко... еле ощутимо.
   -- Простите, я узнала, что Вы уезжаете... извините, что я Вас беспокою... -- забегая вперед, придерживая беретик, вынырнула предо мной фигурка. Кого ей? Ошиблась? Я смотрел должно быть на нее сурово.
   -- Тихомирова Нина, студентка из Основной... мне очень хочется спросить Вашего совета... если, конечно, это можно...
   Она показала на свою папку.
   -- Если Вы... -- порывом ветра сорвало ее фразу, -- мы огибали угол. Говорить было невозможно, -- ветер срывал дыханье. Я предложил зайти ко мне -- невозможно же в этом вихре рассматривать рисунки.
   Такой обычный в былое время спрос у меня советов, сегодня удивил меня чрезвычайно. Мнение "бывшего" профессора молодому поколенью, работавшему под знаком футуризма, кубизма... всяческого "изма"?
   Девушка, видимо, робела, жалась к стенке, заметно волновалась. Она мне показалась вдруг какой-то удивительно знакомой... будто я ее часто где-то видал и раньше.
   -- Я не хочу Вас задерживать, профессор, -- лепетала Нина. Видел как она искоса оглядывала чемоданы, ящики, всю мою предотъездную укладку.
   А какое-то смутно-далекое воспоминанье настойчиво старалось пробраться в память и подсказать мне наконец... да почему же так она мне знакома? г.
   И вдруг я понял... это сходство... Леонардовские лики! Я вспомнил на конкурсе одну из младших... Ее! Хотел просить ее позировать... да так и не собрался.
   Во взгляде что-то, неуловимое, как тайна...
   Мне стало жаль ее, запуганную моим негостеприимством и я, мгновенно прогнав суровость, сказал ей просто... что-то вроде того: "Да перестаньте же смущаться... садитесь -- поговорим... И... в чем же дело? Это?" -- я показал на папку.
   -- Да, посмотрите... и скажите честно, могу ли я.... не теперь, конечно, я когда-нибудь после, научившись... создать то, что должно быть создано прекрасно. Вы когда-то сказали мне, обходя ателье с комиссией по ремонту помещений, и увидя случайно, как я... мажу, что мне нужно много работать, но что это... стоит... что... (я не смею повторить этого), но Вы тогда так и сказали, что есть в этом моем... что-то от Вашего... -- Она задохнулась, остановилась... ждала.
   Передо мной лежали рисунки углем наших извечных; naturmort'oв, знакомые горшочки, вазы, акварельки пестрых платков, брокатов {Парча (от нем. Brokat).}, прошедших через все решительно мастерские в различных комбинациях и видах.
   Мне показалось, что Нина слегка вздохнула, -- охнула, чуть-чуть привстала, -- когда я взял ее большой лист конкурсной свободной темы... Я без труда узнал на нем в осеннем золоте ограду здешнего костела. Сквозь поредевший клен, на фоне голубого неба и серости каменного храма, -- прекрасно изображена Мадонна... белый мрамор. Закинув скорбно голову назад, вперивши взор к кресту на храме. Так горестно-бессильно опустила, сжавши, руки. Хороши были нюансы красок, настроение, в безмолвном мраморе недвижном -- движенье... сердца... Я любовался, не глядя на ошибки. Их было много... Технически тут все было ошибкой.
   -- Ах... это не так... очень плохо... -- она вся подалась вперед, щипала пальцы, трепыхалась...
   -- Это не то, что я хотела... не вышло...
   А я смотрел и думал: какие лица были у комиссии, принявшей конкурс при виде вот такой Мадонны? Странная идея... Я высказал ей это. Она молчала. Боролась в себе с какой-то мыслью. Потом взглянула невероятно смело, бойко даже и сказала: -- Вы -- все должны узнать... чтобы Вы поняли... Можно? Я ее подбодрил.
   -- Вот тут, -- протянула она мне серую тетрадку и снова робко, умоляюще добавила -- пожалуйста, прочтите! -- Тут все... И Вы -- единственный, к кому мне можно обратиться. Вы знаете, как у нас... в Школе... Для меня отъезд Ваш очень много значит... Нас несколько таких... без всякого руководства... Вы понимаете? -- щеки ее пылали, она встала уходить и все чего-то медлила, хотела что-то еще, не находила слов как будто.

(Продолжение следует)

  
   Отвратно пишет ручка. Ну, что мне делать? Ни пера, ни машинки. Раздражает. И холод, и теснота, а писать так хочу. Прошу очень -- пришли обратно, ибо мне невероятных трудов стоит переписка с черновика. Я в этом месте сделала поправки -- значит снова переписывать. Пришли, Дружок, обратно. Чувствую -- ты будешь бранить. Не знаю за что -- но думается так. Ты меня всегда бранишь. Обнимаю тебя, соколик.
   Всего тебе доброго! Будь здоров. Целую нежно.
   Оля
   [На полях:] Очень нежна к тебе... думаю так светло о тебе и ласково.
   Жду скорей ответа -- как ты нашел?
   Ты будешь бранить м. б. за форму, а я не могу иначе -- Рассказ будет целиком от Нины, а это как бы "введение".
   P.S. Мне необходимо было дать обстановку, в которой заглыхала Нина, этим кратким введением -- рассказом художника, я избавляю читателя от описаний обстановки. Этой "главой" кончается почти что роль художника. Все главное от Нины. Не очень бранишься?
  

163

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

27.XII.46

   Ванечек, спасибо тебе, родной мой, за посылки -- 5 шт.!! Прямо от "Деда Мороза" к Р. X.! Но какой же этот теплый и горячий даже "Мороз"! Спасибо, Ванёк! А сегодня я тебе послала "елочку". Зажги свечки и вспомни Олю. А вот тебе продолжение, но не помню, где остановилась. Кажется, словами: "...не находила слов как будто"?
  
   -- Желаю Вам всего, всего хорошего... Если бы знать, как все будет в жизни!.....Счастливого пути... И много, много успеха... там...
   Я дал ей руку и пожелал ей также всяких благ в ее грядущей жизни.
   -- А... как же я узнаю?..
   Наконец выговорила она томившееся, видимо, на сердце.
   -- Что?.. Ах, Вашу тетрадку! Я посмотрю еще и... почитаю...
   -- И, знаете... -- перебила она меня, оживившись... -- если... прилично, если Вы найдете, что я способна для того, к чему... о чем тут все написано... -- ткнула она пальчиком в тетрадку, -- то Вы просто на последней страничке напишите одно только слово, "да", -- и если нет, то -- "нет". И я пойму и буду знать... Хорошо? Можно?
   -- Отлично. В квартире останутся мои родные, я распоряжусь, чтобы Вам выдали все Ваше, когда Вы сюда зайдете.
   Она смущенно улыбалась, чуть уловимо..._т_а_й_н_о_й... леонардовских полотен. С этой улыбкой она и вышла. Мне стало интересно, что хочет мне она поведать, -- эта новая "Мадонна Лиза" XX столетия, и я открыл тетрадку.
   "Долго думала я, как объяснить мне Вам себя и вот решила, что должна рассказать все с самого начала. Только тогда все будет Вам понятно.
   Еще с самого детства, как только себя запомню, -- всегда я была занята каким-нибудь видом "рисованья", от каракулек карандашами, до водяных красок, и, как мне передавали, -- еще чуть лепечущим ребенком карабкалась к отцу с обычной просьбой: "папа, кукоку маиньку писа..." и мы "писали" и куколок маленьких, и цветы, и животных, и все то, о чем рассказывали сказки.
   Помню, как горько плакала я, когда не удалась мне роза, -- было мне должно быть тогда лет 6, и отец утешал меня, что можно изобразить дикую розочку -- шиповник: пять лепесточков и желтое сердечко венчиком. Я успокоилась, но затаила в себе... добиться же и подлинной, прекрасной розы. И казалась она мне тогда пределом всех моих мечтаний.
   Светло и радостно, как лучезарный сон, проходило мое детство. Пасмурная ли осень, суровая ли зима, -- все несло свою, особенную прелесть, все было мило в нашем ласковом уюте.
   А уж весной-то... бывало, мы с братишкой захлебывались от восторга, услышав первые, грохочущие по мостовой, колеса. И какую радость несли нам сборы на лето в деревню к деду! В долгожданный день отъезда, с утра уже, мы малыши стояли у решетки сада и... звонко кричали вслед мчавшимся лихачам, зазывая их везти нас поскорей на пристань. Какая радость была плыть по Волге... кормить с родителями звонко-крикливых чаек, сбегать на пристанях, чтоб наспех купить то ягод, то каких-то особенных, -- казалось, -- колобушек. Тормошиться, спешить -- "не опоздать бы"... Гудки парохода, уборка сходней и... снова плыть в чудесном, радостном... до новых мест, к новому счастью...
   Потом мы ехали на тройке от К. до деревни, верст 5 лугами и лесом. Как пахло хорошо: и дегтем, и лошадьми и кожей от коляски. Уткнешься носом и... захлебнешься этим радостным и _н_о_в_ы_м.
   Зеленью пахло, цветами, лесом... Едешь-едешь...
   Издалека уже виднелась колокольня сельской церкви. Не сиделось... Как дождаться?!
   На бубенцы сбегались толпой деревенские мальчишки закрыть поскорей воротца, чтобы тут же и распахнуть их перед тройкой и получить за то свою награду.
   Мы узнаем их всех, неистово кричим, швыряем леденцы и пряники. Хочется выпрыгнуть и подбежать скорее к дому. Подкатывали лихо -- разом осаживая тройку. И бубенцы, и смех, и крик мальчишек, прицепившихся сзади на рессорах, и лай дворняжки "Соловейки", -- все сливалось в едином гуле. И долго еще бывало поют в ногах от езды "мурашки", а голоса кажутся глухими после бубенцов и криков.
   Поцелуи, ахи, охи, удивленья: "как выросли-то, -- не узнаешь!" Открыты окна, двери, вносят чемоданы, из кухни тянет чем-то вкусным, сдобным, медом... Все разом спрашивают, рассказывают, смеются, и снова целуют и обнимают друг друга.
   За чаем мне не терпится, бывало... давно [грейтится}... "Бабушка, а клушка будет?" -- "Есть, есть, двенадцать только что вылупились из яичка". И, казалось, не дождаться заветного "завтра", когда сразу все можно обежать и все увидеть!
   Тихая ночь в деревне, ни шумочка... Не сразу и заснется в такой тиши с дороги, на новом месте... И во сне-то все, едешь-едешь...
   Все это бывало ежегодно, а казалось, -- будто бы вечно... -- до того страшного, что пришло вдруг и все перевернуло...
   Мне было неполных 10 лет, когда заболел отец. Никто не мог сперва определить его болезни, а после нас отделили, искололи прививками руки и даже ноги. В доме появилась сестра и вместе с мамой неотлучно была у больного.
   Мы -- дети, ничего не знали, что это все означало в каждый вечер, и каждое утро громко кричали через все комнаты свой привет отцу.
   Однажды, когда кухарка Таня давала деньги соседке за купленного петуха, я услыхала, как та сказала: "Нет, нет, потом отдашь, зараза у вас..." и швырнула петуха через забор со связанными крыльями и лапками. И мы узнали, что у отца оспа. Помню, как приходил священник и причастил его, и в тот же день приехал из Москвы специалист-доктор. И вдруг меня пронзило беспокойство, предчувствие чего-то... тоска и ужас. Стало страшно...
   Я бросилась в кухне на колени и перед образом кричала, как в исступленьи: "Бог, Боженька, милый Боженька. Ты должен спасти нам папочку!" Я билась об пол, кричала, плакала, молилась... Выскочила сестра и замахалась: "Да уймите же ребенка. Ему там все слышно!.."
   Кухарка толкла в ступке миндаль на молоко, -- (только его еще мог принимать тяжело больной отец), -- а братишка ел жмыхи, так... ручонкой прямо... Все помню... Вот сестра вошла еще раз и что-то пытается кивком головы объяснить кухарке... Я не понимаю, но вся в нее впиваюсь, стараюсь разгадать и замираю от какого-то предчувствия страха... А она... берет меня за плечи и, отводя в сторону, к печке, дует, шипит серым теплом в ухо: "Твой папа умер". Эти три слова. Я их и сегодня слышу".
  
   [На полях:] Ванёк, если празднуешь Новый год, -- то шлю от всей души тебе добрые пожелания. Будь здоров.
   Целую, Ванёк, тебя и еще, и еще благодарю за роскошные дары! Заголовок "Чаши" я бы дала иначе: "Onuiputtelijke Kelk"726. Спроси M-lle de Haas.
   Целую и жду писем. Оля
   Пришли обратно -- у меня нет копии.
   [Приписка на конверте:] Очень волнуюсь отчего нет писем. И делаю вывод, что мой рассказ негоден.
  

164

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   5.1.47--6.I
   23 дек. -- 24 дек. 47
  
   Дорогая моя Олюша, голубка, да пребудет Господь с тобой!.. С праздником Рождества Христова поздравляю тебя всем сердцем. Милая гуля, будь здоровенькая и бодрая, не томи себя сомнениями, волю собери и не отступай, работай с верой, не падай духом! Всего добьешься. Говорю твердо, верю в тебя. Знаю я хорошо сомнения, до сих лет. Перебори их. Искусство -- всегда испытания, всегда сомнения: не сомневаются и не страшатся его (искусства!) лишь бездарные. О твоем "Заветном образе" напишу тебе, когда все узнаю. О частностях не могу в письме, -- надо уйму писем, -- только в личной беседе можно. _П_и_ш_и! и -- не оглядывайся, а -- вглядывайся. По 2-м отрывкам ничего нельзя сказать, иначе шарлатан буду. А я к тебе сознательно и уважительно подхожу, -- всерьез.
   Отрывки пошлю на днях, особо.
   Болею, все то же, зуд...
   _Z_o_n_a_ ли... -- Бог ее знает. Стягивает (как и при тебе) над бровью и боровинку носа, к уголку правого (моего) глаза. И -- зудит (терпимо). Ночью не слышу. Как бы омертвение покровов. Целую тебя за желание помочь в болях моих. Пришлешь от гомеопата средство -- точно выполню.
   Я устал. Не выхожу. Только по необходимо важному. Морозы. У меня сравнительно тепло. Работаю, снова переписываю "Пути". Из 135 стр. прежнего выжал, со вставками 75 страниц! Ку-да ярче, живей. А совершенное лишь у Господа. Ты ничего не пишешь, как провела западные праздники. Что с тобой? Почему плакала 1-го?727 Больна мне. Скажи, приникни... -- хочу радостной тебя.
   И. А. не кори, все с недостатками728. Да ты и ни при чем, виноват я. Я послал тебе весь труд его, дня 3 тому729.
   Навещал Виген с женкой и ее сестрой730. Хочет угостить оперой. Юля -- заботлива. Сегодня была Ксения Львовна, принесла цветы и гостинчика, трогательна. Получил приветы из Мюнхена: да, все новые читатели... слава Богу. Значит, мое что-то _д_е_л_а_е_т_ в сердцах. _В_и_ж_у_ все больше. И это дает упор, хотя в работе я всегда был упорен. Теперь -- еще строже к себе. Художница из Холливуда731 -- писал тебе -- удивительно умно и сердечно высказалась732, и я вспоминаю твое первое письмо.
   Милая гулечка, возьми себя в крепкие руки. Почему не пишешь о сердце, о здоровье? Прошу, скажи.
   Писал: венгерка и фуфаечка чудесны, как раз! Нарядный я. Обо мне голландском -- только когда будет повод. За-чем посылаешь деньги издательству? Не посылай, я сочтусь, мне зачтут в авторские экземпляры. И не утомляй себя хлопотами обо мне, -- все придет в свой срок.
   Почему плакала? У тебя нет оснований говорить, что твое начало мне не по душе. Могу судить лишь о целом. И говорю: п_и-ш-и!
   Я переписываю "Пути" с охотой. В Мюнхене предлагают издать 2 ч. "Лета" по-русски, но я отклоняю: м. б. здесь на днях вырешится.
   Ольгуночка, помолись за меня и за себя!.. Я хочу _т_в_о_е_й_ молитвы. О, как хочу, чтобы ты была радостная, девонька милая! Не спрашивай издателя о "Путях". Не надо, я _н_е_ хочу навязывать... -- пусть -- _с_а_м_о, как всегда было.
   И -- будет. Рано ли, поздно ли, если стоит того. Никогда себя не обольщаю. Нет. Две книги послал -- м. б. эти переводы тебя удовлетворят.
   Ну, дай д-ру Klinkenbergh'y: _д_л_я_ постижения нашего русского _г_о_р_я. Если дойдет до его сердца (и ума, а он, конечно, и умен) хорошо: он влиятелен, и поделится воспринятым со многими. Это не для меня, повторяю, а для -- постижения русской казни, мученичества. На "Козлиху" плюнь. Я узнал, что -- д-мо, не перевод. Предоставь полную свободу выбора и суждения о моем -- А. Схот. _Д_о_й_д_е_т_ до нутра -- будет переводить. Но знай: я очень ценю твою заботу, и счастлив, что ты -- _т_а_к_а_я_ как я тебя узнал, -- любишь _м_о_е, и _п_о_н_и_м_а_е_ш_ь_ предельно-чутко. Исследование И. А. -- редкостное. Ум, точность, _ч_у-т_ь_е. Он понимает Искусство. Да. Бунина очень верно дал. Бунинская "Лика" -- (II ч. "Жизни Арсеньева"733) -- _п_р_о_в_а_л. Только что [прочел] -- и поразился, как же его _н_а_д_о_ судить!
   А на И. А. не серчай. Слабости человеческие... Да-а... что поделаешь.
   Гулечка, прости, я устал... о-чень устал твой Ваня. Вот и в церковь не иду, не могу... полулежу... Но вечером (сейчас 6 ч.) -- попишу...
   Целую тебя и благословляю. Не унывай: стыдись глупая... все имеешь, все умеешь... -- делай!
   Я тебе послал цветочек.
   Приняли заказ (2 или 3-го). Сам съездил.
   Вспоминай обо мне. Я -- всегда. Только эти дни сетовал: совсем о себе не пишешь... _г_д_е-то -- вне. Помни: не унывай. Передай маме: целую ей руки и -- с Рождеством Христовым! И Сережу.
   Да будет новое Новолетие -- благостным, благотворным для тебя. Только бы ты была здорова! Напиши -- и не забывай. Я очень тоскую. И -- покоряюсь горестной судьбе. Да, вот и склон. Но творческая сила, слава Богу, не иссякла. А это уже -- много.
   Целую.
   Твой Ванёк -- верный. А маленькие по 1 кг посылки потому, что можно почтой лишь до 2 кг. Но в 2 кг почему-то 500 фр., а по 1 кг 70--80--90. Черт знает! Как появятся финики и апельсины [1 сл. нрзб.] -- пошлю! Ты финикоешка. Ты -- апельсинная. И конфеты пришлю.
  

165

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   12.1.47
  

III. Продолжение "Заветного образа"

  
   Не помню, что было дальше... Говорили, что я рванулась с воплем к маме, нашла ее и все открыла ей... Она не знала, -- ее удалили, сказав, что у больного обморок тяжелый... И тут -- все кончилось, что было прежде... и началось ужасное, томящее... Началось -- горе.
   Не могу и сейчас вспоминать всех подробностей страшного того вечера... грубых гробовщиков, вломившихся к вам ночью в дом "снять мерку" и даже закуривших... ни всех последующих приготовлений и событий.
   Нас взяла к себе хозяйка дома. Как-то утешала, что-то говорила... а потом... позвали "посмотреть на папу и проститься". Он лежал убранный на столе в зале, где все было завешено белым... Я вошла и увидала сразу его всего... До жилок на руке... и бросилась к этой ручке, никто не мог удержать меня (боялись передачи) и я порывисто прижалась к ней губами, не понимая, не сознавая ничего... видя перед собой только ЕГО, любимого папу... Мертвящий холод прошел от той руки до самого сердца, и с этим холодом вошло в меня, впервые в жизни, все полное сознание беспощадной, неумолимой смерти...
   Я отскочила от стола и громко и бессмысленно твердила все одно и то же: "Нет, не хочу, не надо, не надо, не надо...", и не могла заплакать. Какое-то проходило время, служились панихиды... Запаивали гроб... Шипели оловом; резко и дико стучали по цинку молотком заклепщики; Потом перевозили гроб в другой город... хоронили... И говорили все, то: "тело", то "покойный"...
   Папы не было больше; -- и сознание этой утраты захватило все мое существо... сцепило... сдавило его и не выпускало из своей власти.
   Я утратила всякое восприятие, всякое осязание жизни, как будто бы смерть очертила вокруг меня свой заколдованный круг... загородила от меня жизнь и все, что в жизни...
   Когда мы возвратились из похоронной поездки снова в квартиру, -- дезинфекция была закончена, но каждый угол пахнул ею и напоминал все о том же...
   Никто не занимался нами. Мать была уничтожена, убита... Когда она уезжала в город по делам и хлопотам, -- мы оставались с Таней, большей частью в кухне, где томилась вся деревенская родня кухарки. В отличие от прежней Парасковьюшки, Таня нам была совсем чужая... как и этот город, в который мы переселились только за 1/2 года до кончины папы. На кухне же я услыхала однажды рассуждение: "За самой-то таперича глядеть да и глядеть надабна, -- намедни так заумерла, аж я испужалася..."
   "Заумерла"?.. Я не слыхала раньше такого слова, но чуяла в нем все то же страшное... неумолимое -- смерть...
   С тех пор я непрестанно трепетала, боясь пробыть минутку вне близости мамы. Когда мне удавалось, я убегала за ней тихонько в незнакомый город, прячась за дома и будки... Не спала ночи, прислушиваясь к ее дыханью; замирала, слушая рассказы Тани о "напрасной смерти" купца, "окарачившагося в бане", мучая себя воображением и страхом...
   Когда пришла весна, -- мы, как и прежде, -- только без НЕГО, -- поехали к деду.
   На палубе белого большого парохода стояли молча... Наверное и тогда летели так же крикливой стайкой чайки... не помню... мы их не кормили...
   О НЕМ не говорили, но каждый конечно думал...
   Вместо тройки, за нами выслали одну лошадку, за ямщика же везла -- баба. Убого.
   Шла мобилизация, -- всех угнали; но все это так совпало, что казалось будто и не могло быть иначе, после того, как с НИМ ушла вся радость. Останавливались в дороге кормить лошадь и сидели в чайной, где был кто-то нашей вознице кумом.
   Сидели долго... пока выотдыхается кобылка.
   Прежде останавливались в новом доме, в особой "чистой горнице", на полчасочка... Лошадей просто перепрягали.
   В чайной нас отвели к окошкам, в уголок... А "горницы чистой" не оказалось. Кругом шумели мужики, курили, плевали на пол. Только чайники пузатые в розанах и с крышечками на медной цепочке были точь-в-точь, как там, в красивом доме... и от этого было тоже больно... От прочих гостей нас отличили, и чай принесла сама хозяйка: рыжеватая, в засаленном фартуке на большом крутом животе, бледная, в желтых пятнах на щеках и под глазами. Она долго стояла и рассматривала нас поочередно... Гладила по головкам, видимо заговорить хотела... А я вся сжалась, в ожидании ставших обычными -- "сироток".
   -- Ай папушничок-от не ндравитца? -- обратилась она к братишке. --
   -- Ишь ты, какой хорошой, бо-олыной... хозяин будешь... мамоньке в подмогу... -- кинула она взгляд на маму. --
   -- Ись-пить надыть... Неча делать... Бона какие молодыи да ладный... у нас вона в прошедчем году на масленой Коську-Кудряша из пролуби выташшили... ка-ак молодуха-те убивалась... страсти... А чаво поделать-ту? Повыла-повыла, скоронила, да и за роботу взяласа... А таперича, вона, отбою от мужичья нету. Складная баба, чево и говорить... Сама и пашет, и боронит, и огороды городит... Ста-атная, румяная... Ну... а до Вас далеко... Эдакие красотки не кажный день урождаютца... Не во вдовах засиживатца эким-те...
   Всю меня пронзили эти слова хозяйки, заколотилось сердце, задурманило голову, слабостью и дрожью пробежало в ногах.
   А мама... смотрела без жизни перед собой... Куда-то в воздух... Слышала ли она ее? Или нет? Хозяйка заговорила с возницей, бесцеремонно выпытывая у нее все подробности о нас, -- приговаривая, покачивая головой и ахая... Она как муха от меду, не могла, казалось, никогда отлипнуть... и все стояла... и стояла...
   Мне хотелось оттолкнуть эту бабу, выскочить в окошко, или закричать неистово... на целый мир: "Да замолчи же, наконец! Не терзай маму!"... И только сказалось робко и тихонько: "Мамочка, когда же мы наконец, поедем?"
   Снова ехали мы через поля, леса, луга... овражками... пригорками... где прежде, бывало, останавливались "поразмять ножки" -- и насбирать цветов: огромных ромашек, колокольчиков, клейких липок красненьких, кашки... всего, что цвело буйным цветом, манило, радовало... звало... а то, бывало... "гриб! гриб!" -- кинешься... и сорвешь поганку.
   "Рано ешшо грибам-те" -- скажет кучер -- "а ети шваркни об березу головой... дай, дескать, мне гриб _б_о_р_о_в_о_й!"
   Швыряли поганку, радовались кукушке, -- отсчитывав ли годы... шумели, ехали в смехе дальше...
   И в _т_у_ поездку, конечно, были и цветы наверное, и поганки, и солнце... была у кого-нибудь и радость... была жизнь... Но я не видела этой жизни.
   К ночи только, в прозрачных июньских потемках въехали мы в село. Подобралась кобылка шажком к навесу. В тихом воздухе было слышно, как кто-то в доме крикнул:| "никак приехамши?!" От долгого сиденья бегали в ногах мурашки... и ныло сердце... Плакать будут?.. Спрашивать?.. Надрывать душу...
   Дед крепкий, сильный молча обнял маму, нас... и стал возиться с лошадью...
   Бабушка... маленькая, худенькая... обхватив маму, без звучно тряслась у нее на груди. Не было проронено ни слова... За ужином дед подробно рассказывал о том, как трудно было найти лошадь, о полевых работах, о новостях села, соседей... Никаких вопросов о нашей жизни... Только о дороге... не устали ли? Как ребятки?
   Боялись коснуться главного... И в том, что бережно что-то обходили, -- была тоже мука.
   Спать пошли в ту же комнату со светлыми обоями в ромашках -- белых и лиловых.
   Все то же... Та же в углу старинная Казанская в кованого серебра ризе, с лампадкой в херувимах... Только не хотела я и не могла молиться... Сил не было подумать об этом новом... тягостном... "за упокой".
   Крестилась на сон бездумно, без молитвы, в тоске со сжатым сердцем...
   О раму одного из окон билось какое-то большое насекомое, тукалось в потолок потом, и долго снова по окошкам. И делалось от того тоже тошно, -- будто и мне самой не было исхода.
   Ни петухи на селе, ни соловей в лугу за бочагами -- ничто не радовало, не проникало в душу... Все это -- такое когда-то близкое, любимое... жило... существовало где-то, но оставалось от меня далёко, не проникало через кольцо, заковавшего меня "круга".
   В комнате было тихо... так, как бывает, когда не спят, но хотят казаться спящим. И я знала, что не спит и мама...
   Чтобы лучше слышать что там... в большой кровати, я поднялась с подушек и, свесив голову через край постели, впивалась слухом в тишину ночи, боясь пошевелиться занемевшим телом.
   И ни единый затаенный вздох оттуда не пропустила я в ту долгую, мучительную ночь...
   Здесь, где не было ни доктора, ни даже той... роковой сестры, казалось мне, что только я одна знаю и несу заботу и страх о мамином здоровье.
   Бабушке сказать? Но надо было бы тогда всего коснуться... и снова все всплывало болью и не было сил на то, чтобы высказать...
   Шло лето, -- но не хотелось видеть ни солнца, ни полей, ни первой землянички... Были, верно, и цыплятки, -- мне их тогда не надо было... Ненужным казался радостный и шумный приезд родных из Питера. Все было мне тогда и больно, и лишне, и неинтересно... Все разговоры были скучны.
   Только тогда, как принимались бабы пространно и подробно рассказывать о смерти или болезни кого-нибудь в округе, -- хотелось точно все узнать... Хотелось мне узнать, как это бывает, когда уходит из человека жизнь...
   В то лето повесилась в сарае на вожжах одна кликуша, молодая баба... А муж ее (бывший официант какого-то московского ресторана), стоя на дворе у нас раскачивался с визгливым воем, и, хлопая себя по ляжкам, рассказывал без конца про жену, все повторяя одно и то же... И рассказ его, и удавленница (которой "и на кладбище теперь не будет места, -- как падаль где-нибудь зароют" -- говорили старухи), и сам он с трясущейся серьгой в одном ухе -- все мне казалось чем-то необычайным, сверхнесчастным... и... очень жутким.
   И несмотря на это, рассказ об удавленнице притягивал все мое внимание.
   -- Но почему она умерла? Как? -- спрашивала я каждого, кто слушал эти рассказы.
   -- Ну, удавимшись, значит, -- ясное дело! -- поясняли мне женщины.
   -- Ну да... но что же тогда бывает? -- хотелось мне знать.
   -- Чему бывать-ту? Сунумши, значит, башку в петлю, да и... тово... Нечистый, значит, попутал... таперича ей -- каюк...
   -- Да, нет, я не о том... -- я не могла им объяснить, что мне хотелось знать о непосредственной причине смерти... И еще... о том последнем миге, с которым перестает быть человек и начинается... "тело"...
   -- Ну, как ты не поймешь, Аннушка,., вот она в петлю...
   -- Ну, знамо-дело надеть ее, петлю-ту затянуть... чтобы...
   -- Да не про то я... -- ну, затянулась петля, а что с человеком? Она задохнулась? Да? Но как она перестала жить?..
   -- Да отвяжися ты от меня... я те в петлях не бывамши, почем я знаю...
   Не было ответа на мои думы и в домашнем лечебнике, который я изучала, но понимала только наполовину.
   Я не могла бы точно определить, чего я больше всего боялась для моей мамы... Но я была уверена, что страшно смерть неумолимо и неизбежно стоит за нами, готовая всякий час отнять у нас и мать. И что никто и ничто не в силах будет нам помочь, как и тогда -- никто не спас отца.
   Сначала, вспоминая его болезнь, я по утрам незаметно касалась губами маминого лба -- нет ли жара, -- но, прочитав лечебник и убедившись, что множество болезней протекает и без жара, -- не находила себе ни на минутку успокоенья, я то и дело справлялась у нее робко, еле сдерживая, волненье (чтобы не встревожить): "Мамочка, как ты себя чувствуешь?" Никуда не отлучалась, выдумывая всевозможные предлоги, чтобы остаться в ее близи.
   Самым мучительным временем дня -- был вечер после ужина, когда детей укладывали спать, а взрослые, и с ними мама, оставались еще внизу для разговоров. Надо было перетерпеть по крайней мере, время, пока заснет братишка... Как только сонный он начинал сопеть, я осторожно выбиралась из кровати и кралась через темный дом, изучив все скрипевшие половички, на лестницу... Там, на излюбленной моей ступеньке, совсем рядом с комнатой, где сидели большие, отделенная от них только занавеской, -- оцепенело притаившись, просиживала я часы, не пропустив ни единого слова.
   Взрослые говорили больше о том, как лучше устроить жизнь мамы, где жить, где нам учиться...
   Наступали ли паузы, и там молчали, отодвигал ли кто-нибудь шумно стул, или падало что-либо в комнате у старших, -- я замирала... и в краткие мгновенья успевала видеть самые страшные картины. Мне казалось, что маме дурно, и вот они все замерли... и потому так тихо... вот двинули стулом, -- значит, спешит кто-то к ней... заметили... Упало что-то? Что? Кто упал? Еще не слышно их, они все замерли, но вот сейчас они поймут то, чего давно страшусь я... чем мучаюсь... Они поймут, заплачут... все зашумит... смешается... И кто-нибудь... опять мне скажет... те страшные... неумолимые три слова...
   Сердце разрывалось на части, колотилось, меня било, как в лихорадке, ноги слабели... рубашонка липла от пота к холодной спине... И когда в комнате вставали, чтобы расходиться, -- откуда брались у меня силы, чтобы как можно поскорее и незаметно убрать ноги со своего тайного поста? Взвиваясь вихрем через две ступеньки и мчась сквозь темноту большого дома, порой я еле сдерживалась от крика, вообразив, что кто-то гонится невидимый за мной неслышно... и вот-вот схватит меня за пятки... плечи...
   И долго, уже лежа в постели, я не могла утихнуть и согреться, унимая щелкающие зубы, в жаркую летнюю ночь...
   Однажды, сидя на ступеньке, я услыхала, как дед говорил о том, что я больна, что надо меня показать доктору и... "вообще взять в руки".
   [На полях:] Ванечек, дорогой мой, -- прошу: не шли, пока все не прочтешь, обратно. Читай целиком. Но сбереги, у меня нет копии, выправленной.
  

166

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   1.II (!).47
   Покончил -- в отделку -- и со 2 кн. "Лета Господня" --> "Ныне отпущаеши..." Если не свалюсь -- ввалюсь в 3 кн. "Путей Небесных".
   Книгу И. А. Ильина надо направить ко мне. Последние дни -- лежу и думаю, весь раздавленный непосильной работой (до полуобмирания): О. А. Бредиус-Субботина владеет правами на "Куликово поле"... -- думает ли она порой начать _п_р_о_б_у..? -- чуть иллюстрировать и издать... -- по-русски. Пора, самая пора... -- и книга легкая: карманный формат, изящно... -- и пошло бы и в ["зонах"]?734 Эх, беден автор, а то бы... Так и не видать ему -- ни-чего..! -- при жизни...
   Я скоро отучусь писать письма... -- оту-чай. Да и о _ч_е_м_ _Т_Е_П_Е_Р_Ь_ пи-сать. И. Ш.
   "Душе моя, душе моя... Восстани, что спиши?"735 Конец... О Zon'e -- [1 сл. нрзб.] {Фрагмент письма оторван.}. Исписался.

167

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   2.II.47
   Дорогая Олюшенька, в открытке писал без обращения, спешил, да и раздражен был приступом поганой zon'ы... -- досадую, что писал и о "Куликовом поле"... Чушь, конечно. На это у тебя нет средств, при всем желании. Но ты -- верю -- глубоко и тонко смогла бы придать "сказу о чуде" -- от твоей души... пусть немного -- заставки, концовки, "рамочку" (для страничек), вот {В письме дан схематичный рисунок.}: как давалось в старину (французский молитвенник), или изящное издание "Фомы Кемпийского"736... -- видел когда-то... во Франции, кажется, музей Клюни. И -- обложки. Издать -- _н_а_д_о всего 60 тыс. типографских знаков, страничек 62--64 (как раз 4 печатных листа малого формата). Конечно, на соответствующей бумаге (как-бы карманное издание) размера молитвенника. Буду пытаться. Станет (тысячи две экз.) тысяч 60--70. Конечно, окупится, и еще даст что-то. Главное, не тяжело технически, хотя иллюстрации сильно удорожат.
   С "Летом Господним" -- думаю (еще не имею точных данных) -- вышло, судя по словам Вигена. Он ведет важную и глубоко захватывающую работу с молодежью русской (от детей...). Сейчас был у меня, показывал план будущей увлекательной работы: все группы будут создавать "Кремль"... -- со всеми подробностями. Тут -- всякого мастерства!.. А вокруг "Кремля" -- галерея картин (панно?!) -- _в_с_я_ история России. Это удачнейшее вовлечение русского молодого поколения в национальное! Я в восторге. И семья Вигена -- жена и ее сестра -- ки-пят! Постараемся привлечь сочувствующих (деньги, деньги!). У меня есть планы... надавим. Заинтересуем А. Н. Бенуа (и старое Санкт-Петербурга). Все эпохи, начиная ab ovo {С самого начала, с зародыша (лат.).} Руси. Вот где бы ты развернулась, загорелась. Я указал на готовый у Расловлева сценарий фильма -- чудесно! _В_с_е_ _с_в_я_т_о_е_ наше!
   Лучшего придумать нельзя, как эту "историю Родины" сработанную силами, начиная от детишек. Поле для творчества, бужение воображения, познание России, укрепление сознательной, _з_н_а_ю_щ_е_й_ любви к ней. Протянем руку к Швейцарии... Это не то, что гальванизировать чужаков, -- хоть голландцев взять. Тут надо _с_о_з_д_а_в_а_т_ь_ чистых русских людей... -- чудесный прием _в_о_с_п_и_т_а_н_и_я! Так я почувствовал сегодня, как можно и надо ценить труд светлый -- во-и_м_я..! Именно, во-Имя _р_о_д_н_о_г_о, самого дорогого в нас. Тогда никакой тоске не омрачить дни... Да, Виген _ж_и_в_е_т -- достойно и радостно. Вот она закваска И. А.! Я все время думаю о тебе, что бы ты вложила, как бы светилась!.. Как _э_т_о_ важно!! ... Я весь загорелся. И теперь борюсь -- продолжать "Пути Небесные".
   Чудесное письмо от ген. Ознобишина. Он _у_м_о_л_я_е_т_ меня -- беречься... не лишать радости миллионы родных читателей. Увлечем и его. М. б. летом, если не изменит все состояние здоровья, поеду с молодежью ("христианской", по русской линии, не американской) в Швейцарию и проделаю путь до суворовского "Чертова моста" -- показать швейцарский поход Суворова!737 Вот -- наглядное внедрение в юные души -- _п_о_д_в-и_г_а! -- во-Имя. Чудесно! Я ободрился, освежился от посещения Вигена. Ах, светлый человек!.. Как прекрасно, Оля, жить _р_о_д_н_ы_м!.. и создавать преемственность... И представь: идею сего подала русская женщина, _о_т_т_у_д_а!.. -- зажгла душу. Бьются, ищут денег, чтобы она работала, _ж_и_л_а... На 1 мес. пока есть... 2000 французских франков!.. Но... дано слово, найдет. Поеду и зажгу генерала, других... За _э_т_о, на _э_т_о_ просить не стыдно, _в_с_е_ что смогу -- попытаюсь делать. _С_л_ы_ш_у_ легкость в себе, бодрость -- к творчеству -- надо ценить дни... Помоги, Господи! Во-Имя Твое, во-Имя Ея!..
   Олюночка, я после правки (и ка-кой! не узнаешь...) "Путей Небесных". Уже завершил новую выправку "Лета Господня"!.. Рабо-та-ал!.. Два дня, как отдыхаю, и потому смог заделать два пакета -- завтра пошлю -- тебе, маме и Сереже. Сладкого. Фиников посылаю еще. Бретонский пакет "хруста" -- рассыпался в основном... укладывал-подавил -- и он "хрустнул" -- как в порошок! Не посылаю.
   Ты почти не пишешь, и я не знаю, как проводишь дни, и где ты. Говела... что так часто? Как моя Домна Панферовна... От меня _о_т_в_ы_к_а_е_ш_ь?.. Ну, что же -- значит так тебе _н_а_д_о. И меня отучишь от себя. Что же... М. б. й лучше, чем гореть впустую.
   Получил лекарство -- спасибо. Попробую... не знаю по-голландски, как принимать: думаю: 1 раз в 10 дней по 1 коробочке в воде?.. Ты не написала, -- торопилась?
   Дай имя и фамилию и адрес золовки. И ответь, -- к_а_к_ я ей обязан. Тебе обязан? -- Да. С чего бы ей слать мне? Стоит в глазах "Куликово поле"... Выберу день, поеду к ген. Ознобишину и прочту ему, и, глядя по впечатлению, изложу ему "и_д_е_ю" -- "Кремля" и "Истории России". И скажу о бедности великого начинания. Не будет стыдно. Убедился: с какой готовностью отозвался на мое письмо о горестном положении в Риме одной семьи738 (не русской, а сербской!): он все сделал, тронет огромные связи... уже распорядился (племяннику -- камергеру Папы) -- выдать на оставленных в Риме средств (на свои _н_у_ж_д_ы) -- временную поддержку. О_н_а_ (из семьи) -- русская, prima-ballerina белградского Королевского балета... пляшут в балагане, и на улице... кончила институт в Белой церкви...
   И что пишет о Шмелеве!.. умоляет меня беречь себя... "для миллионов родных читателей". Он знает _в_с_е_ мое, в книгах. У него в библиотеке почти все, что смог он [достать] -- из переводных. Он читает на 5 языках. После Коковцова739 -- Председатель Объединения бывших воспитанников Александровского Царскосельского (Пушкинского) Лицея. В Риме у него -- человек 7 друзей-лицеистов, с огромными связями в Ватикане, а раньше -- у короля. Постараюсь отыскать в Италии мою переводчицу Елену Константиновну Григорович740 (она и художница) -- перевела "Чашу". Целую тебя, родненькая, Господь с тобой. Ты ни слова о себе, о здоровье. Как мама? Вот бы Сережа в Париж!.. и он вложился бы в _ж_и_в_о_е_ дело!.. А о тебе уже и не говорю. Как нужна ты Жизни! -- русской жизни!! ... -- и вот, это _б_о_л_о_т_о... "Плавать бы тебе, Илья, по большому морю!.."741
   Да благословит тебя Господь и Пречистая на светлый, радостный труд сердца!
   Твой верный Иван
   Рукопись И. А. -- шли мне. От него очень насыщенное письмо742. Я и ему, за работой не писал, так вложился: не видно дней, не чувствую морозов. До Пасхи -- 69 дней!..
   До Масленицы (без блинов, конечно [1 сл. нрзб.]) -- две недели. До Чистого Понедельника -- 21 день. Только между нами: м. б. будет _ч_и_с_т_а_я_ газета743 (пока недельная!). Ни-кому! Редактором -- Владимир Феофилович Зеелер. Решится сегодня. Так и затаи. Господи, помоги. Для "Лета Господня" ищут бумагу нужного формата. Из Германии от митр. Анастасия -- с гарантией -- будут издавать "Богомолье" и "Лето Господне" -- через знакомых. Раз здесь издают -- отклоню.
   [На полях:] Нужно 1 (хотя бы) экземпляр "Богомолья", дают 3 тыс. франков (расходов).
   У меня только 2 экз. -- отказал, конечно. В библиотеке мои книги "не ночуют". Ищут "Няню из Москвы". Виген выпросил -- читать -- для женки. Дал, пока что.
   Кажется, переиздадут "Пути" -- все время спрашивают, все больше.
   Зеелер нашел мне (случайно!) в хламе Земгора (?) там издавали в 1920 г.744 -- два экземпляра "Чаши", грязные.
   [Поверх текста:] Исцеловал твой цветок азалии! Пил его.
  

168

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

31.I.47

   Дорогой Иван Сергеевич!
   Пишу хоть несколько слов, чтобы дать о себе весточку (большое письмо надо обязательно сдавать лично, а почта открыта очень неудобно и далеко). Я совершенно заледенела. Вчера еще не могли и печку топить, т.к. потек деготь из труб и в течение 15--30 минут, как-то "раздуваясь" от жара, забивая этой сухой "пеной" весь дымоход железки. Сперва мы вытаскивали дымоход и чистили, но потом не хватало никаких сил. Затопили большую комнату. Там невозможно натопить прилично и сидели только у печки. Деготь и там тек, но из-за иного устройства трубы, прямо по изразцам камина, на ковер, на все, что попало. Руки мои уже безнадежно отмыть, как бы я хотела. Все измучались. Угля нет, а от сырых дров и негодных труб образуется деготь и душит нас собой. Никогда так не ненавидела зиму, как теперь. "Книга" И. А. меня совершено необычайно (до корней души) захватила. Она мне очень многое дала, как и каждому, и как особливо мне. Она мне раскрыла одно очень важное в моем, то, чего я сама не заметила, т.к. писала бездумно. Он очень верно о муке и скорби, о страдании и просветлении. И прав бесконечно, что читать его книгу нельзя было кусочком. Весь предмет был бы скрыт. Я в большом восторге. Шмелев -- венец, а прочих необходимо было тоже знать. То, что о Шмелеве прекрасно, но мне ничуть не ново. Он просто поставил Шмелева на свое место, указал на него читателю. Кому послать рукопись: И; А. или Вам? Я жду этого ответа. Меня волнует очень Ваше здоровье. Пишите же Вашему закоченевшему и измучившемуся другу!
   Крещу Вас. О.
  

169

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

2.II.47

   Дорогой Ванечек -- друг мой!
   От тебя нет писем. Ты отошел... не думаешь обо мне. А мне так грустно по тебе... Так тоскливо. Сейчас уже глубокий вечер... играет радио тихонько, и я ловлю ухом то Бетховена, то Шуберта, то Шопена. То... вдруг французское (* Нарочно поставила на Париж, чтобы из твоей близи слышать.. Помнишь, у тебя играло радио, а я дурачилась и напевала ерунду?), и тогда защемит тихонько сердце и "вспомню" сердцем еще лишний раз воздух Парижа... как и все эти волнующие названия улиц, métro, avenue {Проспект (фр.).} и т.д. Как ты переносишь зиму? Эти холода изводят. Я писала, что у нас прямо печная катастрофа, не хочу останавливаться на всем этом... сажно-дегтевом. А знаешь, по утрам, в морозном выскалившемся солнце -- поют птички... И вечером, совсем по-весеннему сегодня чирикали воробьи. Вчера был первый теленочек... тоже "весеннее занятие". Я в отчаянии от зимы. И страстно жду лета. Ванёк, как жду добычи машинки... Хоть эту работу смогу сделать. У меня от своего "труда" руки опускаются. Да и невозможно что-либо делать в этих условиях. Ты прости, что не откликнулась на твое желание иметь "Ярмарку"... Как бы объяснить тебе?.. Я покончила с "живописью". Я долго болела, да и теперь еще мне больно обо всем думать. Не знаю, что тут причиной было (или есть?), вернее поводом -- т.к. _п_р_и_ч_и_н_а_ одна: бездарность моя. Не надо больше о том... "Ярмарка" у меня. Никогда я ее не отдавала, никому. Т.е. одна "Ярмарка", другую и третью -- сожгла. Но, пойми: я закатила ее, чтобы не попадалась на глаза. Какое-то конвульсивное движение души толкнуло меня еще со всем барахлом к Люси745 (та, что иллюстрирует). И хотя там, выше всех моих ожиданий, услышала массу одобрений, и хотя ночь ту, после визита, почти не спала, а все видела как надо... И хотя еще несколько дней после того жил какой-то "заряд", -- все оборвалось. Я много боролась с тем, что вошло в меня осенью. И начинала было снова, но... все ушло... Я натаскивала себя на "волю работать", а веры в себя, в свое нет. Я не могу ее вернуть. И я не так глупа и тщеславна, чтобы чужие похвалы меня могли "окрылить". Я очень страдала. И сейчас нелегко. Слезы все время кипят на сердце.
   Меня удивляет, насколько ты не знаешь меня! Пишешь: "ты опять где-то". Я так мало похоже на других живу, так _н_и_г_д_е, кроме своего нутра, что мне страшно и обидно это читать от тебя. Ни единого момента из дня я не расточаю. Если она ни во что не вылилась, то во мне-то кипит работа... Я столько думаю и столько иногда страдаю... Но как прав И. А.! Как блестящи его выводы! Как верны! Мне он много дал опоры и как бы дал ключи к уразумению себя, не в смысле искусства, а в общем. Как ключевая вода -- кристально ясен ум его. Какая точность. Люблю такую точность. Такую деловитость. Но она у него всегда не без тепла. И это чарует746. Для тебя эта его книга -- медаль. Мне-то это не новость, но скольким это полезно! Я дала себе урок: перепишу наши письма и привезу их тебе. Хорошо? Но приеду только для работы, радостной, светлой. Страшусь и не хочу трагедий и мук. Не достало бы и сил, ни душевных, ни физических. Здоровье мое... неважно. Всю ночь не спала от безумной боли в груди. И сердце... ах, все вздохнуть хочется... и... не могу. Я вся -- обнаженный нерв. Ну, ничего... Так было всегда... так и будет... И больно как, когда читаю вот из прежнего твоего... из писем... твое "мужичка" мне, в противовес "миллионерше" Анне Семеновне, "умеющей себя вести с "хулиганами голландцами", испортившими ее владенья". Читала и себе не верила... как ты мог... Да и не только "стопудовая Аня", а и ее "возвышенная"-то сестрица... за что же ими меня колоть было? Эта "караимочка" -- Бог с ней, -- видела я и ее, и все ее "аксессуары". Напыщенность... Ну, Бог с ней! Но обидно. И знаю, что крестный путь будет эта переписка. Как часто ты там "бил" мое сердце. Увидишь! Но все равно... как нежно думаю о тебе. Как тоскую. Обнимаю тебя, светик мой. Оля
   [На полях:] Сейчас играет "Radio Paris" Римского-Корсакова "Не счесть алмазов в каменных пещерах"... (песнь Индийского гостя "Садко")747. Чудесная скрипка.
   В спальне -- 3--4°С. Сплю как эскимос.
   Мне больно от твоего молчания. Ты забыл меня?

170

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

4.II.47

   Мой неоцененный, родной, любимый Ванюша!
   Что с тобой? Твоя "ощипанная" открытка (у нее +/- часть была оторвана, выщипнута) от 1.II.47 меня ввергла в уныние, в тревогу, в тоску за тебя... Ты переутомлен. Но ты еще и раздражен на меня. Без обращенья, без привета пишешь ты. Все эти дни я особенно вспоминаю тебя и каждую мелочь, связанную с тобой. Откуда у тебя эти нотки: "да и о чем теперь писать?" Я не знаю, что тебя наводит на все это? И что значит это "теперь" курсивом? Ты отходишь душой от меня? Отчего? Что сделала я? Бог с тобой, -- ты как бы накликаешь тьму... А ты ведь само... "п_р_о_с_в_е_т_л_е_н_и_е"... Зачем, родненький? Помолись, позови Господа. Ты устал. Получил ли ты порошки? Один на 10 дней: т.е. в 10 дней 1 раз принять один порошок.
   О "Куликовом поле" думала ли? Я (ты знаешь) как о нем думала и думаю. Если бы можно было издать! Какое издательство могло бы издать по-русски с распространением в "зонах"? Ты можешь мне назвать? Я бы постаралась это устроить. Но в Германию я ничего не смогу переслать -- туда и почта-то ограниченно принимается. М. б. частями можно было бы или с "оказией". Сколько бы могло стоить издание "Куликова поля"? Если бы можно было, то я все сделала бы к этому. Об иллюстрировании... мне больно, но я не могу. Я писала тебе на днях о своей боли. М. б. ты забранишься... Ну что же -- это твое дело. Я не могу выдавить из своей души волю к этому, наподобие сока из лимона. Долгое время я пыталась себя превозмочь, но поняла, что то было искусственно и фальшиво. И не могу больше. Я не умею и не могу себя выразить рисунком. Это я поняла и с большой болью. Не бранись, а пойми, и если не можешь пожалеть, то хоть не брани. Возьми для этого твою почитательницу художницу-карикатуристку. Она чутка. И по твоим словам "точно так же, как я написала" тебе. Что же искать дальше?! Ей и книги в руки. Меня ты вычеркни с "художественного счета". Я -- не могу. Не умею. И не верю в себя, несмотря ни на что, и на то, что "Люси" меня очень веско поощряла, уверяя, что у меня очень хорош и рисунок. Называла эскизы "уже готовыми", "лучше многого, что выставляется" и т.п. Но все эти фразы ничто в сравнении с собственной оценкой, своего собственного нутра. Я очень мучаюсь. И _н_е_н_а_в_и_ж_у_ живопись, страстно и жгуче. Мучительно ненавижу, как когда-то, когда убежала из школы и бросила. Мной (т.е. _м_о_и_м, моей тягой к искусству) никто не занимался, никто и не спросил "почему"? Я просто ушла и все сожгла. Я бросилась в статистическую перепись, чтобы куда-то уйти. Групповым начальником статистиков-"переписчиков" был у нас некто Васнецов (студент) -- вятич. Помню, как меня одно это имя терзало, напоминая моего любимого живописца, нашего чудесного Васнецова. Он был его дальней родней. По студенческим зачетам знал, что я сдавала анатомию у того же профессора, что и он (он был медик) и был удивлен, почему я не хожу на занятия в художественную школу. Это был очень замкнутый, серьезный и наверное "волевой" человек. Помню, как моя подруга (Оля Воскресенская!!748) от меня тихонько показала Васнецову один из оставшихся у нее моих рисунков -- голова ангела. Все остальное я изничтожила у себя. Я в такое впала бешенство и на тихонькую Олю, и на "нахала" Васнецова, что поссорилась и с тем, и с другой. Потом я узнала, что Васнецов не возвратил Оле ангела и наколол у себя над столом, находя его "очень духовным". После того я была одержима ненавистью к живописи и, приехав в Берлин на следующий год, поступила только из протеста к миру искусства, в институт на коммерческий факультет! Я не люблю и чужда всякой коммерции. И потому и пошла... Дико? Нужда материальная заставила меня зарабатывать рисовальным ремеслом. Знакомые, видя все те безделушки, сделали мне заказы на некоторые вещи от себя. Бранили, заставляли "работать". Один старый немец посылал в школы для рекламы и мод (!!). Заворошили, зацарапали по больному... И я все бросила. Только однажды: на благотворительный бал в пользу ученых я не могла отказать (т.к. отчим был в числе этик "ученых") в рисовании программ и... со слезами, с мукой... сделала огромное усилие. 10--15 передала я их в комитет, но ни одна не была пущена в продажу. Их оставили себе... в комиссии. И снова те же разговоры... Никто даже и не подумал о том, как они меня мучили. Впрочем, тот медик-музыкант (я давно о нем писала)749 понял, что можно так все сжечь и нельзя длить эту пытку... Я ушла в медицину -- никому бы и в голову не пришло, что до лаборатории было что-то совсем иное, чем я единственно жила. Была хорошая, м. б. даже отличная лаборантка. В Голландии ни разу не соскользнула на старое. И вот почему-то в несчастный 1944 год взялась. Запоем... Это не было радостной отдачей души искусству. Не знаю, что это было. Потом после Парижа снова, с еще большим запоем, до изнеможения... Все это "судороги". Я хочу это вырвать с корнем. Было письмо от Наты Первушиной750 с восторгами моей мазней. Я резко (и даже грубо) прекратила ее излияния и запретила ей возвращаться к сему. Она умолкла вообще. М. б. обижена?! Пусть. Я измучена. Запас материалов для живописи, которые я в своем "опьянении" покупала всюду, где могла, -- без жалости уничтожу в пепел. Пишу все это, чтобы ты понял меня, как мне тяжело душевно. Дайте мне забыть мои провалы, мой позор, все то, что меня делает смешной. Я буду ремесленником, если это было бы необходимо, но не хочу дерзать прикосновенностью к искусству. Да и жизнь прошла. Ах, не хотела тебе писать о грусти ном... хотелось бы приголубить тебя, приласкать, утешить, ободрить... Забудь обиды жизни. Есть много света, прекрасного. Я стараюсь уйти в него. Олюша твоя очень много сама мучается, но не хочет на этом останавливаться. Ты -- такой большой, достигший такого могучего. Всеми признанный, стоящий на своем пути. Всегда любимый. Ты всю жизнь был счастливый... Хорошо, -- я плохая, ты встречу со мной крестом своим назвал, -- но твоя усопшая всю жизнь была твоим счастьем. Много ли людей так жили? Как разбита, изодрана в клочья моя жизнь. И все же: "Тебя благодарим... Господи!"751 Мой родной, светлый Ваня, гуленька, радость моя... Обнимаю. Оля
   [На полях:] Вся жизнь из клочьев, обрывков... и сама никому не нужна!
   Выпал снег, -- Толен боится ехать на автомобиле в Гаагу. Значит, пока и машинки нет.
   Этот лист случайный, последний из той коробки... от 1940--41 гг. ...
  

171

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   8.II.47    11 ч. вечера
   Я неспокоен, Олюша, -- меня приводит в отчаяние твое отчаяние! -- что за вздор!.. "Не могу", "противна живопись", "бездарна", "не нужна"... Это -- не ты, какой чувствую тебя и _в_и_ж_у, -- это преходящее, (ты очень восприимчива к среде, к условиям, они властвуют над тобой). Этот волчий холод -- да еще в жилом доме, для больной (ты не оправилась! ты измочалена!) -- конечно, отрава и угроза: какая при таких условиях работа, да еще ки-стью... не только пальцы, -- мозг стынет, сердце западает, и все кажется беспросветным.
   Надо изменить это, если хоть малейшая есть возможность. На отдалении, я бессилен. Я могу лишь вопиять, молить... Но на минутку вдумайся: если бы раз-Рафаэль, раз-Леонардо, раз-Пушкин начал и свой чудесный путь воплями и отчаянием... -- их, будь они в миллион раз одаренней, не было бы, так бы и свалились в яму безвестно. Все требует усилия воли, упорства... и -- веры, инстинктивной _в_е_р_ы_ _в_ _с_е_б_я_ -- от всякого делателя, от сапожника до -- Моцарта. Изучение пушкинской "лаборатории" ("кухни", говорят), показывает, что, при великих гениальных взлетах своих, Пушкин _р_а_б_о_т_а_л, _у_п_о-р_н_о, упрямо, въедался в творимое (предносившееся ему неясно) зубами, умом, волей, глазом, -- духом... -- всем в нем. Ход его нам известен. По первоначальным его стихам кто мог бы угадать будущего Гения? А он сам -- _ч_у_я_л_ себя! И восходил, и восшел! Что мне убеждать тебя!.. -- я уже сотни страниц исписал "доводами"... -- ну, брошу. С болью, с отчаянием. Что меня влечет к тебе, _с_в_я_з_а_л_о? Прекрасное в тебе? Да?.. Да, но... какое прекрасное?.. Дары в тебе таящиеся, которые я вижу. Как давно прочувствовал я _з_е_р_н_о_ в тебе, -- "с птички", в открытке: "я да птичка". Кон-чено, _е_с_т_ь! -- для меня стало бесспорным. "Видать сову по полету, красну девицу -- по косе, добра-молодца -- по с-пле". Я тебя -- твой полет -- увидал по "птичке". Я потом раскрыл все твои богатства, и ты _в_л_ю_б_и_л_а_ меня в себя. Я полюбил _т_в_о_е_ сердце, твою исключительную одаренность. И я -- поверил в тебя. Эта вера во мне непоколеблена. Я жду. Вот как И. А., прочитав "Солнце мертвых", писал мне752 (я тебе послал копию его письма)753 -- "Я жду", -- и дождался, его предвидение оправдано, так и я жду, и еще менее, чем И. А. могу обмануться: ибо ты и твое -- мой воздух, мое искусство. Сегодня я отправил ему большое письмо754 о сем (не о тебе!). Я _ж_д_у. Что за подлое перо и гнусная бумага! Это, какой-то рок: не могу добыть пера по руке (твое давно снова испортилось и спит), жду -- авось из Америки пришлют в гонорар за работу для сборника в Сан-Франциско755.
   Оля! Это письмо -- будет мое последнее письмо об искусстве. Больше о сем писать не стану: зажмусь, стиснусь, _в_с_е_ забуду, весь уйду, до издыхания, в работу, но уговаривать... доказывать... -- это же, наконец -- печально, смешно, это уже... черт знает что такое! Какой-то больной ребенок, около которого выплясывают и папа с мамой, и няньки, и доктора... и кошки!.. А он -- орет, неведомо с чего! -- не ест кашку!.. Ну, я тебе ни доктор, ни мамка, ни нянька, ни кошка... {Так в оригинале.} Будя с меня. Ты -- трусиха, гордячка, ("ах, меня осмеют!.. не вынесу!.."). С больными такими и доктора не связываются. Просто, тебя в стоячее болото тянет. Ты обсиделась в _и_ж_к_е и "обыкла г-ну!" -- по словам Пушкина -- жене756, писал тебе. Ну, и обыкай. А мы, еще не свалившиеся, будем продолжать свою работу. Тебе подает руку писатель неподдельный, не трюкач, не гоняющийся за "бенгальщиной" и юбками... за "сла-вой": а русский писатель, сознающий высокую свою ответст ьшая Медведица? Плеяды? Трогательные плеяды! Знаешь, меня тянула Вега всегда... Как хочется на океан. Во... Францию хочется, не для Франции... И больше всего... знаешь куда? Да, знаешь! Я так хочу домой! О, как хочу. Нищей, убогой, Христовым именем хочу идти! Как хочу работать там. Как люблю Ее! Превыше всего! Н_и_ч_т_о_ и ничье другое, ибо я вся от нее! Зачем ты мне о Королеве бывшей Нидерландской пишешь? Мне они все чужие! Как и тебе... Прервала на обед. Перечитала, боюсь увидишь в моем желании путешествовать желание встречи с Г. Нет. Я и не думаю о нем. Никогда! Но я ужасно люблю путешествовать. Как мне в Иерусалим всегда хотелось, в Святую Землю! А тебе? Узнала, что до понедельника не будут брать крови. И ассистента не было сегодня... А вчера обещал прийти. Маленький такой, доктор-гномик... Тоже хороший уролог. А "знаменитость" моя -- чудо! Слыхал м. б. -- Dr. v. Capellen. На него молятся все. Но все они мне надоели. Если бы не было войны, то я поехала бы пить "Виши". А ты приехал бы тогда ко мне? И все это -- "бы"! Ну, ничего! Какое глупое письмо.
   Я просто болтаю, так, без смысла. Скажи, ты тоже ничего не знаешь об И. А.? Как это меня тревожит.
   Здоровы ли они оба? Оба не богатырского здоровья. Мне так грустно, что И. А. не пишет. Ты ему писал? Сережа получил от одного приятеля из Берлина письмо, где тот пишет: "видел Марину Квартирову, которая очень просит тебя спросить, получил ли ты портрет И. С. Ш." Странно?? Почему Сереже? Почему не сама пишет? Ничего С. не получил. Марина ревнует! Да! Да! У С. твой портрет совершенно в профиль, по моему, неудачно, т.к. не видно глаз. Мне бы хотелось сделать для тебя с себя автопортрет. Я когда-то хорошо это выполняла. Но ничего нет, ни бумаги, ни красок хороших. Хотел бы? Мне много хочется чего. Например, очень хочу, хотела бы украсить твои книги. "Куликово поле" издать так, как тебе бы того хотелось! И "Чашу", и все, все! Но, понимаешь, с массой вкуса! У меня в голове уже бродили мысли. Я видела уже эти страницы.
   Но я бессильна. Я все утратила из своих знаний. Да и не было их никогда настоящих, законченных. Проф. Беньков 670 тогда бодрил меня и обещал мне много, но я же бросила все. Об образе скажу тебе кратко...
   В год, когда мы после папы были летом у дедушки и бабушки в деревне, я много и томительно плакала. Смерть чудилась мне повсюду. Бабушка, чтобы отвлечь меня, в дни, когда я почему-либо не выходила на улицу, читала мне из книжки "Богоматерь"671. Или я ей читала. Кто написал ее? Не знаю. Но помню на обложке чудесный Лик -- _О_н_а, прекрасная из женщин, подняла глаза, вся устремилась к небу, глаза большие, полны веры, обетования и... муки! Полные слез, нескатившихся еще слез. Она не была написана церковно. Художник изобразил Ее Божественно-земную. Описана была легендой вся жизнь Ее. От первых ступеней, когда Ее вводили в храм, маленькую Отроковицу. Все, все пронзало мне душу. Я рыдала над тем, как эту девочку одну оставили в огромном храме. Чудесно описано явление Гавриила... Ее испуг и радость. Ее зачарованность. Ее женская стыдливость. Одна и без подруг. И она не смеет _н_и_к_о_м_у_ поверить все ее надежды, ожидания, радость, муку...
   О, это свидание с Ангелом... Благовещание Его Ей! И дни полные скорби Ее, Пречистой! Когда Она увидела Иосифа недоумение, подозрение! Как дивно это было описано! Как тонко, как стыдливо... И как Она молчала!
   Мы читали с бабушкой. Обе плакали. А я чувствовала Ее, Прекрасную, Чудесную такой родной, своей, понятной, близкой! Я полюбила Богоматерь просто, по-людски, пламенно и восторженно! И вот однажды, стоя в церкви (я опишу подробно этот храм и даже воздух его!) в один из будних дней, кажется, на мое рожденье (служили в приделе) я особенно тосковала... Мне так казалось все печально, скорбно, прошедшее счастье с папочкой томило невозвратностью, а будущее пугало рисующимися мне новыми потерями. Я всюду видела только смерть. И плакала, томилась, не могла молиться. Я подняла в тоске глаза и... увидела... лучи солнца упали на разрисовку храма, никогда мною невиданную доселе... Архангел Гавриил благовествует Чистой Деве... Так, обыкновенно написанный образ...
   Но мне открылось совсем другое... Я увидела, и захотела видеть иначе! Не опущенный долу, ровный взгляд отроковицы... как обычно пишут. Я увидела Ее чудесную! Ее -- всю жизнь с горящими, ищущими глазами. Я вдруг остро сама сознала как могла Она почувствовать это благовестив. Все тут: испуг, непонимание, радость, гордость, самоотверженность и предвкушение "оружия, прошедшего Ей Душу"672. Она, девочка Святая, Она в этот момент вступает в Небесное Бытие, Она -- Мать, Чудеснейшая из Чудесных!
   Я не могла больше (после этого моего просветления) смотреть на образа Благовещения, -- все они "калечили" мой, тот образ. И я, увидев его однажды, поняла, что в этом моменте, в этом "будет Мне по глаголу твоему"673 -- "весь закон и Пророки"674! И я нигде не находила этого Лика!..
   И тогда я, девчонкой, взяла себе в голову научиться писать и _н_а_п_и_с_а_т_ь_ ненайденное. И с этого момента я ни о чем не думала, кроме художественной школы! Эта школа была моим храмом. В самом строгом смысле! Тогда же, у меня прошла и тоска эта смертельная. Я как бы вручила себя Ей! Я Ее люблю особенно. Я Ее зову просто "милая". Как мать! Понимаешь?
   [На полях:] И вот... я не написала... И не напишу, должно быть!?
   Хотела написать это рассказом тебе, но ты нетерпеливый. На -- же! На-черно.
   Ванечка, получила "яичко"! Сейчас, 29.III 4 ч. дня. Отвечу на все!
   Начала писать так глупо, а к концу так я вся перестроилась вдруг. Жаль, что про образ написалось вместе с простой глупостью. Мне хочется писать. Но я устаю очень скоро. Пиши мне на деревню, т.к. не знаю, долго ли тут буду.
   О "говеньи" никуда не годно. Я же знаю. Перепишу. Целую. Оля
  

171

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   30.III.42     8-30 вечера
   Великий Понедельник

Христос Воскресе, родная моя Оля!

   Родная моя, ненаглядная, светлая Ольгуна, Ольгуноч-ка... больнушка моя бедная, голубка, -- столько в сердце нежности к тебе, и такой чистой-чистой, такой святой любви... слезы мешают писать, -- и столько хотелось бы пошептать тебе, укрепить тебя, ободрить! Помни, моя прекрасная, я всегда с тобой в мыслях, в сердце, -- ты не одна там, в клинике, всегда Ангел твой возле твоей кроватки, папочка твой всегда с тобой, и он оградит тебя, он здоровой выведет тебя, и ты по-прежнему будешь радостной, озаренной надеждами, сильной, уверенной, что все невзгоды, боли, тревоги кончились, и ты будешь, наконец, счастлива. Олюша, я сегодня утром получил твою открытку -- 20 марта, из клиники амстердамской. Каждое слово твое светилось для меня, я целовал эти неровные строчки, я говорил себе: это она, моя Ольгуночка, больнушка, писала с трудом, не забыла своего Ваню, своего вернейшего друга, самого близкого, готового жизнь за тебя отдать. Я все переживал и переживаю с тобой, я весь с тобой. Я молюсь, все силы души собрал, молю Господа и Пречистую вывести тебя здоровой из этого дома скорбного... Я _в_с_е_ понимаю, Олёк, все твои думы, тревоги, чувства... я вспоминаю себя в госпитале, в Нейи, в мае 34 г., когда мне грозила операция. Я вспоминаю свои ночные боли дома, ночи без сна, мрачные мысли, -- сколько было всего! И вот, преп. Серафим... _в_с_е_ устранил! О, как я верю! Это же было, воистину, _ч_у_д_о... это мое видение -- во сне ли -- полусне, или в слабом проблеске сознания, в острых болях... -- когда я увидел груду моих рентгеновских снимков, и на них -- вместо написанных белой краской букв "Жан Шмелефф пур проф. Брюлэ", -- стояло _т_е_м_ же почерком, той же краской -- "Св. Серафим". Только. И вот... -- уже в клинике, известном "американском госпитале", лучшем в Париже, я, уже готовый к операции, слышу: "Я нахожу, что операция, на которой так настаивал проф. Брюлэ, не нужна. Я всегда к Вашим услугам... но _э_т_о_г_о_ не нужно". Так сказал мне известный хирург Дюбушэ, на ломаном русском языке, на следующий день после Духова Дня, -- вторник, помню, кажется 29 мая. Меня, прямо, залило, светом, радостью. А знаешь, сколько я, при моем среднем весе -- 56--58 кг, потерял за два месяца? Почти 15 кг! Я весил -- 41--2: Я шатался, когда Оля вела меня под руку в приемную, где -- уже в _с_в_о_е_м, а не в халате, я торопливо надевал пальто, спеша, спеша поскорей из этого роскошного госпиталя, как из какого-то "запредельного" места. Я вдохнул свежий воздух -- было часов 5 вечера -- я увидел солнце, уже густые, в бело-фиолетовых "свечках" цветущие каштаны, и у меня закружилась голова. Мои ботинки были мне тяжелы, как гири, болтались на исхудавших ступнях... Домой! к милому письменному столу! к рукописям, к планам... -- все вернулось! А через два года с месяцем... Оля моя, столько сил мне отдавшая, страдавшая мной, ночи не спавшая... замученная жизнью и болезнью, такая счастливая в тот день "отпущения" моего... _у_ш_л_а_ навеки. И я остался один на свете, потеряв все дорогое... -- а впереди пустота и мрак. Прошло три года... -- какие три года, -- страшно вспомнить. И вот, посланный мне -- по ее ли молитвам, Милостью ли Господа..? -- _С_в_е_т. Он осветил меня в первом письме твоем, июньском, 39 г. Думал ли я, что это письмо -- начало чудесного Пути, на котором мы встретились заочно, по которому... -- пойдем отныне вместе?.. Это знает один Господь. Мы можем лишь просить Его об этом, можем лишь верить, надеяться. Будем же, милая, верить, надеяться!
   Ольгуночка... я молюсь за тебя, как умею, и недостойна моя молитва, знаю. Но Господь видит мое сердце. Но ты -- в Лоне Его, достойная, лучшая из лучших, и Он помилует, Он -- верь, Оля! -- воздвигнет тебя, чистая! Ты должна выйти из клиники радостной, поющей Ему славу. Я верю, я крепко верю, я всеми чувствами жду с верой. Олюша... ты страдаешь в эти великие Дни Страстей Христовых. Когда тебе будет трудно, тревожно, смутно... когда будет -- не дай, Господи! -- подступать отчаяние, вдумывайся, вспомни, как в эти Дни, давно-давно, -- но _э_т_о_ было воистину! -- Он страдал -- за всех! И тебе будет легко. М. б. скоро ты будешь держать и лобызать посланную мною тебе карточку с Гроба Господня, с пасхальным родным яичком, с _т_о_й_ травкой, которая выросла из _т_о_й_ почвы, с тех мест, по которым Он ходил, из которой взял щепоть и сделал "брение" и исцелил слепого675! Олюша... Господь милостив, Он тебя исцелит, Он -- вся Правда! Молись Ему. Молись Ей, Пречистой. Оля, ты -- достойная, ты -- дитя Божие. И тебя ждет путь светлый, -- ты нашла его. И я счастлив-счастлив, что мне дано было тебе указать его, с крепкой верой в тебя, в твой дар, в твое призвание.
   Я всегда с тобой, -- почувствуй это, и ты _у_с_л_ы_ш_и_ш_ь_ меня. Только шепни -- "Ваня... Ванюша мой"... -- и я с тобой, я смотрю в твои милые глаза, я целую твой ясный лобик, я оправляю твою подушку, я шепну тебе на ушко -- "с тобой, всегда с тобой, родная моя, Олюша моя... и буду вечно с тобой". Ты мне теперь еще дороже, еще ближе, еще родней... -- если только можно быть еще дороже, еще ближе, чем ты была вчера! Ты, всякая, здоровая, больная, слабенькая, больнушка моя... ты мне -- _в_с_е, ты во мне -- только ты, вся, веселая и плачущая, радующаяся и страдающая... -- больная, ты мне еще дороже! И бессилен я -- быть въяве у твоей постели! Но ты услышишь мою _д_у_ш_у... мою мысль о тебе, -- им нет преграды. Вспоминаю свою ужасную тоску -- 12--13 марта! Я писал тебе. Вот оно, чувствование тебя, _т_в_о_е_г_о, в_с_е_г_о! Сегодня я почти не спал, разыгрались мысли... -- все о тебе! -- только в 6-м часу утра забылся. Моя старушка долго стучалась, пока я услыхал, за дверями, двойными. Я принял, ночью, снотворное -- "седормид". Она принесла мне твою открытку! Я долго смотрел на нее, -- она, _э_т_а, была в твоей ручке! Милая..! И как больно было мне читать о твоих страданиях! Слава Богу, м. б. все обойдется, в почечных болезнях -- только специалист может разобраться. И я рад, что доктор тебе по душе. Это очень важно. Выдержи себя, снеси, Олёк, терпеливо и с верой это, преходящее... -- все минет, увидишь радости, _ж_и_т_ь_ будешь! О, голубка моя... как ты дорога мне, как чисто-светло люблю тебя! Я просил мою "Арину Родионовну" помолиться за тебя. Она удивительная, редкостно-глубоко-религиозна, -- ее молитва -- проникновенная, доходчивая... Она вынет просфорку за твое здоровье. Она за Олю молится, она ее _ч_у_в_с_т_в_у_е_т! -- она ее -- "почти _в_и_д_и_т". Святая это, новгородка, русская подлинная старушка, -- ее все чтут. Мне она говорит -- "если Господь доведет Вас до Москвы, ни к кому бы не пошла жить, а к вам пойду". Она чудеса видала, и -- странная! -- не раз видела в храме Христа и Богоматерь! Вся -- в "явленьях". Ты бы полюбила ее. Да ее все любят. Ну, такая -- как Горкин, что ли... -- только "бесплотней", будто "живые мощи". Таковых есть Царствие Божие. Как старое дитя. Она всю жизнь -- в людях. И все -- в лучших петербургских семьях. И ни о ком никогда ни слова осуждения! Если есть праведники на земле -- она первая. Только наша Русь могла создать такую чистую душу, -- вот наше упование и окреп в России, -- такие простые, верующие, чистые души русских лучших людей из народа. В новом поколении будут ли такие? Вряд ли. Но "закваска" от таких сохранится. Она будет молиться о тебе. Я сказал ей, что -- чудесная чистая душа, показал ей твой портрет, -- ты ей о-чень понравилась, как и моя покойная Оля. Услышит ее Господь.
   Не знаю, смогу ли поговеть нынче. Когда я весь в мыслях о твоем состоянии, в тревогах, в ожиданиях, -- в тревогах не за исход, а как-то ты, не очень ли страдаешь, как выносишь... -- трудно очистить душу, найти нужное спокойствие. Я днями лежу на кушетке, думаю о тебе... -- ничего не могу делать, не могу себя заставить. Я страдаю вместе с тобой, родная. Будь сильна, не плачь, -- все будет хорошо, должно быть хорошо! Ни о каком "крестном пути" своем не думай. О Христовом Пути Крестном думай -- и молись. Он и тебя выкупил! Тебя, достойнейшую Его дитю! Господь любит тебя, свою детку. И не даст страданий сверх сил. Уви-дишь! Тебе будет легко. Его призывай! -- и будет легко, свободно. Ты в Его Лоне. И папочка о тебе -- вся забота. Помни. Он всегда с тобой, любимкой, со своим "лас-кунчиком". Все "плякала", "плякала"... глу-пенькая! Не воображай, сдерживай себя. Тебя все любят, ты -- особенная. И все сделают ради тебя, такой. Уви-дишь. Крещу тебя, весь с тобой, мое дитя светлое. Радость моя. Молись преп. Серафиму! Он сохранит тебя. Ты его -- _р_а_д_о_с_т_ь! И с верой пой -- Христос Воскресе! И воздвигнет тебя Господь. Целую твои глаза. Олюша моя! Жизнь моя! Твой всегда Ваня
   [На полях:] "Се Жених грядет в полунощи" -- поется на утрени, и "Чертог Твой вижду, Спасе мой" -- Помнишь -- в "Путях Небесных"676!
   Сегодня (31.III) я поднялся рано 7 1/2. Сейчас пойду к литургии Преждеосвященных Даров.
   Твой алый мотылек-цикламен свеж и дождался Пасхи. Твоя фуфайка-грелочка собирается спать до зимы. Она шепнула: "я хочу, чтобы моя "мама" разбудила меня". Я -- тоже...
   Оленька, наполняй дни Евангелием, вчи-тывайся! Многое глубоко примешь. Завтра -- день Дари! С Ангелом! Когда возьму твою руку и поцелую?..
  

172

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   22.III ст. ст.     3 ч. 40 мин. дня
   4.IV.1942
   Великая Суббота
  
   Христос Воскресе, светлая моя Оля, радость моя, пасхальная моя девочка, -- Господь с тобою! Я верю, что ты здорова, что никакой болезни почек нет у тебя. Все это -- только твое, особенное, мало ведомое врачам. И мою веру укрепляет мнение мамы: у тебя всегда весной, -- неизбежно после инфекционных болезней, -- такое тревожное явление в сосудах. Мне сегодня легко, я только что причащался, был у чудесной обедни-вечерни (Василия Великого)677 и слушал великолепный гимн Всемогущему, ныне -- для нас -- Воскресающему, вновь и вечно воскресающему. Эту славу-хвалу всего сотворенного -- от Ангелов до... скотов! от звезд -- до гор, от молний -- до льдов и мороза -- до святых и смиренных сердцем, -- это твой гимн, святая, -- и я его принял сердцем. Мне легко. М. б. ты уже дома, измученная, но светлая, просветленная! Целую тебя, моя родная, моя детка... Христос с тобой!
   Я с тобой был все время, грел тебя у сердца, всюду носил тебя и говорил Господу -- я ее люблю, Господи... люблю светло, чисто, -- самое светлое в моей жизни ныне.
   Олюшечка, будь здорова, светла, вся -- в надеждах, вся -- в свете, вся -- Господня.
   Твой, со всем, что есть во мне чистого, весь твой -- Ваня
   P.S. Ольгуночка бесценная! Только что собрался отнести письмо на почту, -- звонок! От тебя пасхальные цветы, чудесные гиацинты!
   Такая радость мне, -- ты здорова! да! да!!
   Я целую их. Они -- в корзинке, в гнездышке! Они принесли мне _т_е_б_я, пасхальная! Я с тобой, я светел, я чувствую Свет Воскресения!
   Твой алый "мотылек"-цикламен дожил до Св. Дня! Он со мной был в Рождество -- он и ныне, на Пасху!
   Свежий, румяный, сильный.
   И ты будешь такая же, сильная!
   Будешь в радости творить красоту светлую -- _н_а_ш_у, Божию!
   О, милая царевна -- Весна моя! Живи и радуйся. Всегда, всегда, всегда! И Господь с тобой всегда, -- Он -- Свет тебе.
   Целую, благодарю.
   Твой Ваня
   [На полях:] Распечатал письмо и приписал. Я счастлив твоим сердцем, твоей любовью, такой чудесной! В.
   Олюша моя. Это кратко, спешно, но это легкость душевная, сошедшая на меня, -- велит сказать тебя -- в озарении Светлого Воскресения.
   В светлом восторге целую тебя: Христос Воскресе!
  

173

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   7.IV.42
   Оля, милая, мне так трудно, так пусто без тебя! Да не смутит тебя признание: мне не было Св. Дня, хоть и получил твой пасхальный привет-цветы. Так пусто, одиноко! И нет писем, я не знаю, где ты, что с тобой, родная. Эти дни -- сплошная тоска, места не найду. Не могу, не могу без тебя. Нет жизни мне в такой непроходимой разлуке. Я боюсь, что врачи не поймут твоей болезни и могут повредить тебе. Тебе нужен только покой, и укрепляющее лечение. Ты -- здорова! Почки твои нетронуты. Но врачи раздражили только их сосуды. Доктор был рад твоему пасхальному привету. Просил похристосоваться за него. У меня _в_с_е_ было на Пасху, -- в изобилии. И -- ничто не согрело: не было весточки о тебе. Я скорблю. Я мечусь. Я -- _в_н_е_ жизни. Ты все для меня, одна ты. Родная, светлая, чистая... Ангел милый! Целую тебя, нежно-чисто, о, моя незаменимая, неизъяснимая. Не могу и писать, ушла вся воля. Я одинок. Я постараюсь переслать тебе пасхальные яички. Поеду к Лукиным. Завтра -- в St. Genevieve: и туда не было воли поехать на 1--2 день. Оля, Олюша, светик мой чистый, весняночка, птичка... когда ты будешь весенней, здоровой, радостной? Только тогда я найду себя. И стану писать. А сейчас... -- хоть конец, вот какой я стал. Но я совладаю с собой. Буду ходить в церковь, молиться за тебя.
   Твой, твой, твой Ваня
   Девочка светлая, отзовись!
  

174

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   11.IV.42     8-30 вечера
   Ласточка моя светлая, живая, нежная, Олюша дорогая... Господь с тобой и Его Пречистая Матерь! Будь здорова. Все сердце мое с тобой, все -- только о тебе бьется. Милочка, я только что от всенощной, -- тихий, успокоенный, чуть ночной. Я так люблю послепасхальные всенощные, -- светлые такие, уносящие от надоедной суеты дней -- и каких дней! -- Всенощная всегда меня уводит в даль времен, когда никакой "культуры" не было, а душа была -- сама культура, вся в служении, -- таком понятном сердцу, таком _п_р_о_с_т_о_м, -- так мне представляется. Тогда душа была ближе к Богу... чувствую, хоть и не летали на авионах. И сколько раз, бывало, пенял судьбе: ну, зачем я _н_ы_н_е_ живу? я -- весь давний. И знаешь, Олёк, я и по сию пору -- как 14-летний, -- нахожу радость в чтении таких книг, как "В лесах", "На горах" -- Мельникова-Печерского678. Кровь моих предков сказывается? манит скитами? подвигами? уютом старины? лесной глушью? таинственной глубиной Светлояра? Олюша моя, как бы хотел тебя увидеть в сарафане, в платке роспуском, как ходили девушки-старообрядки. На днях одна дама -- беспоповка когда-то -- Владимирской губ., показывала мне себя -- фотографию свою, -- в наряде скитницы, будто с картины Нестерова. Теперь она -- церковная-новоблагословленная (единоверка679). Пошел бы тебе этот сарафан! Сегодня я все ждал в нашей уютной церковке -- почти домовой -- вот Оля войдет! вот сейчас чудо будет, увижу ее... И сколько лиц, чуть тебя напоминавших, -- знаешь эти стандартные прически! -- но _т_в_о_е_г_о-то, единственного для меня на свете, -- нет, нет... Вошел немецкий моряк-офицер, с кортиком, -- привела его русская девушка, -- м. б. его невеста. Вдумчиво слушал пение. Очень изящная девушка, с _н_а_ш_е_й, неповторимой ни у кого, грацией... -- и я удивился, какое же разнообразие женских типов у нас, и до чего же естественна грация, -- прирожденная, как у... восточных девушек! -- персиянок, турчанок... -- это в крови у нас. Не красота, а пре-лесть... "хорошесть", -- вот чем берут наши. Красавиц-то много, а прелестных -- поищи-ка! Порой маленькая скуластость дает лицу и всему в _н_е_й_ -- такое, чего никакая чистота черт не заменит. Вот у тебя-то этой "неизъяснимой" прелести -- богатство. Вот почему ты всех чаруешь, и тебя не могут не любить, ибо если и не поймут, то почувствуют в тебе _ч_т_о-то, такое чудесное, влекущее, чего определить словом нельзя. То, по чему вздыхают, его -- раз увидел, -- не забудешь: и уже все тогда -- не то, _н_е_ _т_о. Ну, словом, я пою тебе молитвы. И не устану петь. Так вот, все ждал -- войдешь, станешь рядом, и я... -- и я вспоминаю "Свете тихий".
   Твои похвалы красивости "сестрицы кареглазой", Фасе... -- меня не удивляют. Тебе иное что-то в них представляется, у тебя _с_в_о_й_ глаз, художнический. Да... сделай мне радость, напиши свой портрет, тебе удастся: ты все сохранила. Не пугай себя.
   Ольгуночка... Жадно читал твои два письма из клиники. Благодарю за рисунок комнаты твоей. Ты мастерски все дала, -- говоря о цветах, о танцующей сестре. Ну, посмей еще отбрыкиваться, что ты "не можешь писать"! У тебя такой зоркий глаз! И такие послушные слова. Ты так живо дала "сестру", которая помогает себе язычком, хохотушку... -- и все! И это -- полубольная, в тревоге, "мельком"! Ты -- Божией Милостью большой талант. Знай это. И не смущай себя, что "Говенье" не удалось: у-да-лось, знаю. Прекрасно описала и "образ" Пречистой. Мне _в_с_е_ понятно. Пусть он _н_е_ по-евангельски, но это -- _т_в_о_й. "Гордости", как ты пишешь, в Ней не могло бы быть, чувствоваться. А святой восторг. Девочка моя чистая, как ты умна! Ты, 10-леткой -- _т_а_к_о_е_ постигала! Ты -- исключительна. Книжки той не знаю, чья же она? Справлюсь у духовенства. Знаешь, мне сегодня, после обедни и бездарной проповеди о Фоме пришло на мысль выступать с амвона. Надо получить благословение митр. Серафима.
   Я _х_о_ч_у_ говорить. И -- буду. И _е_с_т_ь_ -- о чем. М. б. в неделю о слепом. На смысл: прозрение Верой (о неверии). И во-имя твое. (Конечно во-Имя Божие -- и -- _т_в_о_е.) Говорят друзья -- храм не вместит молящихся. Дал бы Господь! Тогда я разговорюсь. Зажгусь. А ты что скажешь? Одобришь? Это можно, по церковным уставам, -- надо лишь облачиться в стихарь.
   Ольгуночка, не взводи на меня напраслины: никакой хитрости во мне, когда запрашивал о чулочках. Я хотел только угодить тебе. И настаиваю: какой размер, тон. Скорей извести. От Вани примешь, а то обижусь. Мне нет дела до твоих "лапок", -- они _в_н_е_ меня, ты знаешь, чем ты мне дорога. Будь ты некрасива, мне все равно теперь, когда я знаю _т_е_б_я, твою Душу. Я бы любил тебя -- всякую видом, -- понятно это тебе? -- Счастлив я, что "яичко иерусалимское" дошло до тебя. Благодарю доброе сердце цензора: всегда верил, что немецкое сердце -- человеческое сердце: вот что ты хочешь, а так крепко верю и так ярко чувствую, что славянская и германская души -- широкие, бо-льшие души, и могут понять одна другую. Чем объяснить, что столько браков теперь? Да, да... я знаю. Женятся и на _т_а_м_о_ш_н_и_х! Находят _н_е_т_р_о_н_у_т_ы_х_ язвой большевизма, сохранившихся, удивительно скромных и стро-гих! Говорят так: "вот эта может быть же-ной!" Да, и какой еще! А вот с французскими-то _н_е_ выходит! И не выйдет. И это так понятно: ни-чего общего. Француженка... типичная-то... -- "не для _ж_и_з_н_и". Наши дураки скоро это раскусывают. Французская женщина прежде всего -- "хищница", ибо была всегда рабой. _С_в_о_б_о_д_ы_ нашей русской женщины она не знала, и потому ее "свобода" рабья, хищническая, урывком, обманом -- и как общее правило -- адюльтер. И из терема наша вышла, а -- свободна. Потому что -- душа-то у ней -- христианка, как, вообще, по Тертуллиану680 -- богослов римский -- "человеческая душа по самой своей природе христианка". Вывод: у француженки _н_е_ человеческая душа, а... кошачья. Не оскорбись за свою "киску". Ну, цветочная фея, как же ты с клиникой-то? Неужели тебя все еще томят? не поняли твоего недуга, который весь -- в "сосудах". Ты здорова, с клинической точки зрения, -- да еще хирургически-клинической. Тебе надо как-то укрепить сосудистую систему. Во всяком случае -- не дразнить ее, не надрывать. Весеннее известное в органическом мире "движение соков" на тебе сказывается. Ну, говорил же я, что ты из породы "мимоз". Твои сосуды не выдерживают "напора чувств", слабоваты они для твоей "души". Ты же -- особенная, девочка. Одаренности-то твоей не выдерживают. Словом, у тебя, как у Дари моей: для ее души -- для ее "внутренней структуры" тело уже не годится, обычное, -- она вся вылезает из него, напор ее духовный _р_а_з_д_и_р_а_е_т_ ее тленное. Знаешь, я хочу дать твою странную "болезнь" -- Дари681. Да, и я это поставлю в связь с ее высоким духовным напряжением, для которого обычная кровеносная система уже не подходит, требуется новое "т_е_л_о". Надо мне это показать, я лишь чуть этого коснулся: "божественное начало в ней настолько сильно -- золотинка-то Божья", -- что ей жить трудно и... жутко. Вся она мятется. Ты -- Дари. Так какие же тут могут быть для меня -- "лапы"?! И вообще -- твоя видимость!? Ты вся -- _в_н_у_т_р_и. -- Понимаю твою -- "жажду жизни"! Ибо ты -- _т_в_о_р_и_ц_а. Хорошо говоришь о звездах. Ми-лая... я сам столько мечтал -- о других звездах. Но... не поменяю _м_о_и, северные. Не нужен мне "Южный крест". В тебе роятся силы, и они хотят применения: двигаться, творить, жить. Да, я показал бы тебе _в_с_ю_ Россию! С тобой, перед тобой, я мог бы много сказать несчастным, во тьме сидевшим четверть века! И _к_а_к_ бы сказал! Ты еще не слыхала меня, _к_а_к_ я говорю, когда -- _г_о_в_о_р_ю! Я мог бы жечь сердца. Я это испытывал в свою поездку по России, по Сибири, в 17-м. Нет, о Г. я никак не думал. Нет, твое письмо не "глупое", а чудесное. Не отбрыкивайся от _с_в_о_е_г_о. Ты умна, мудра, остра, тонка. Не скроешь. И твой рассказ об образе -- _т_в_о_й, и ему не мешает остальное. Ты -- _в_с_я_ тут. Ты -- живая. Ты -- Ольга моя премудрая, ты мой светик, девочка с цветами. Единственная. Ты ничего не утратила, и твое искусство рисования красками -- не ушло. Ты -- ю-ная! Глупенькая моя, ты до 75--80 л. будешь юная! Ибо ты -- живая душа, художница. Тебе нужна "воля", всяческая, -- и творческая. И уверенность в себе. Ты слишком заторкана. Я все время стараюсь пробудить _т_е_б_я_ в тебе! Когда же ты поверишь мне, себе?! Как читала с бабушкой, о Богоматери -- все прекрасно. И твоя композиция -- оригинальна и смела. Молодец, Олюша! Ай, да 10-летка! Целую, душу тебя! Золото ты мое расчудесное, дарка ты необычайная! Ну, и девчушка! Да из тебя все прет, -- неужели ты не слышишь? И это твое -- "в этот момент вступает Небесное Бытие..." -- это дивно! И это -- "весь Закон и пророки", в таком применении... -- да, как верно! Как ты _у_м_н_а! как глубока, точна! Ольга, зачем ты не со мной?! Я бы молился на тебя, пел тебе гимны священные! Ты -- необычайна, таких не знаю. И _в_с_ю_ тебя _з_н_а_ю. На _ч_т_о_ ты способна. На самое тончайшее _о_б_р_а_з_н_о_е_ в творческом. Ольга, не теряй дней... хоть и в сырой канаве живешь: ты можешь _у_н_е_с_т_и_с_ь... не теряй. О! любить тебя, так одухотворенно, хотя бы не касаясь... молиться на тебя, святая моя девочка, мудрочка! Этот "образ" ты _д_о_л_ж_н_а_ написать: если не красками, то... _с_л_о_в_о_м. Дай -- своей легендой. Найдешь _в_с_е. Дай, Оля, прошу тебя. Ничего не страшись, _в_с_е_ пиши. Воспоминанья, о детстве, о "праздниках" твоих, у тебя все выйдет -- по-твоему. -- Как ты дивно о "яичке"! "волшебные кружочки, теснящиеся в ресницах"! Не рви зубы!! О, пиши, пиши, прошу! Да, пусть "для меня", пиши. И будет -- для всех. Я мучаюсь тобой, но мне и муки за тебя -- дороги. Хорошо, что все о себе написала. Жду письма от Лукиных. Да, твой мир -- мой. И Она -- ты, ты только. И я во всем -- с тобой. Да, какой бы ни увидел я тебя -- я тебя любил бы безоглядно. А разве я не _в_и_ж_у_ тебя? Ведь ты же Душа... -- а я ее вижу. Слава Богу, что ты _з_н_а_е_ш_ь, сказала, поверила, что я тебя не могу _н_е_ любить. Своею необычайностью ты меня влюбила в себя. Ибо ты -- сама Любовь, лучшее, что только есть в русской женской Душе. Ты всех покоряешь, разве я не вижу это?! Ах, какое ласковое твое письмо! Как ты меня приголубила, родная! И как же я истомился. Оля... -- эти дни такая тоска опять... ничего не могу. А еще постоянные мысли, как ты, где ты... -- тревога за обстрелы там... -- у нас частенько, но я не хожу в подвал, нет специального оборудования, -- может залить водой, задушить газом, завалить: один лишь "вход". Под Господом живу. Его Воля. Да и чего же бояться -- мне-то! Только вот тебя еще не _в_и_д_е_л... и не дописал "Путей". Бог даст -- все будет. Думай только о себе, выздоровей, окрепни. Твори. Жизнь моя монотонна. Одиночество давит. Люди -- не наполнят его. Ты... другое дело: каждое твое -- письмо мне -- жизнь. Ты спрашиваешь -- "кажется, я не повторила конец нашего путешествия?" С шефом? Да, не досказала. Можешь -- доскажи. О, покойной ночи, родная моя, не знаю, где ты. Хочу думать -- в Схалквейке. Лучше там, тише. Не написала -- и что произошло с Арнольдом. Почему он -- в гипсе?
   Неприятно быть одному в квартире во время "тревоги". Но... привыкаю. Оторопь, да. И плохой сон. Это мешает мыслям. Сегодня читал "Пути", "вглядывался". Скажи врачам о своих _о_б_ы_ч_н_ы_х_ после инфекционной болезни кровоизлияниях. Ни-какой операции! никакого полипа! Камешек -- пустяки, -- его нет! -- полагаю. "Виши" -- можно пить и в Голландии. М. б. -- Конорксевиль? Что такое -- О, фейн, фейн? Ласка? Милая? Влюбила в себя девчурку? Ну, понятно. "Ласкаюсь киской" -- твое -- во всей тебе, сама не слышишь, а другие чувствуют. О, ласточка... когда же увижу тебя в полете острокрылом? Бровки -- как ласточки. Как бы я трепетал в радости, если бы ты вдруг вошла в церковь! Как я сегодня тебя ждал!!! И какая чудесная была всенощная! Какая молитва, хором, Богоматери -- Знамение! -- после службы. Я был растроган до слез... -- это редко со мной! Мне так захотелось быть достойным молиться Ей! О, с тобой бы... дружка моя вечная!.. Духовная моя жена, моя Оля. М_о_я_ любовь, чистейшая... как молитва возносимая. Вот какая моя любовь. Только сердце мое знает. И -- не скажет, слов таких нет для этого.
   И зачем ты опять "оглядку"? О звездах... "подумал -- необразованная"?! За-чем? И вовсе не подумал. И в Южной Америке -- южное полушарие. Ты _в_с_е_ знаешь. О, милая моя "Дева" -- созвездие! А где оно -- не знаю. В Амстердаме светит. Э_т_о_ -- _з_н_а_ю. В глаза бы твои заглянуть... хоть раз! И останется этот взгляд мой -- во мне -- до конца дней. Свет мой, озари меня издалека, пригрей. Всю, всю тебя целую, Олёньчик. Без тебя -- не жизнь. Завтра, Бог даст, засяду за "Пути". Чтобы к осени кончить. Во-имя твое. Твой Ванчик
   [На полях:] Сегодня (12-го) подавал за обедней просфору о здравии болящего Ольгушоночка!
   Я счастлив, что ты и в тревогах не забыла подушить сорочку моим "После ливня"! (целую ее). Как ты нужна мне, Оля. Твой _о_г_о_н_ь_ мне нужен.
   Ольгунка, твои кровоизлияния, очевидно, закономерны: сама природа! Бывало, весной "кровь бросали"... лошадям! и пускали -- людям. Состав крови [нормальный] у тебя. Ты будешь здорова. Ешь лимоны, апельсины, клюкву.
   Сегодня (12-го IV) получил портрет от Вел. Кн. Владимира. Восхищен был моим "Богомольем". Высказался необычно. "Глубоко русскому писателю".
   Я хочу видеть тебя, так хочу и -- боюсь.
   Ольгунка моя, как хочу я принимать все в вере и церковном так же просто, так же прямо сердцем, как самый простой русский человек! Тогда -- легко.
   Вчера инженер, который дал проект корпуса "Нормандии" (фр.)681а сказал мне: "Ваш "Старый Валаам" меня унес".
   Я всю Пятидесятницу буду ходить ко всенощной и обедне. Это так покоит. О, если бы ты..! Мы будем так -- в России.
   Оля, не забывай меня.
  

175

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

1.IV.42

   Светлый мой Ванечка, дружок родной!
   Сегодня твое "Вербное Воскресенье"... Как мне тебя благодарить, радость моя?! Я знаю этот твой рассказ. Чудный! А вчера было твое от 16.III (позднейшие были получены раньше). Я умилена, расстрогана, унесена твоим чудным сердцем! О "Куликовом поле" я иначе и не думала. И когда ты мне написал, что хотел бы издать "священной книжкой", то это явилось мне как само собой разумеющимся. М. б. я не оформляла до твоего письма, но я не могу себе иначе представить. Это же совсем нечто особенное. Ты ни с чем бы не мог его связать. Ванёк, родной, ты писал об интересе твоими вещами для экрана... Что именно? Неужели "Чаша"? Но это же невозможно! Не мыслю иначе, как кощунство "Чашу" на чужом экране, на чужом языке. Это только наше. Так я чувствую. Эту вещь, конечно, оценят и в переводе, но не поймут ее душу _н_и_к_о_г_д_а_ _ч_у_ж_и_е, _к_т_о_ _б_ы_ _о_н_и, эти чужие, ни были! Ванечка, твой "Въезд в Париж" куда шире надо рассматривать, и то, что ты узнал в Париже и т.д., я узнала так же _н_е_п_р_е_л_о_ж_н_о_ на своем месте, _д_а_в_н_о. Или ты мне не веришь?! Тебя трогает понимание твоего искусства такими людьми, как та дама, знакомая матери Ива. Но почему тебя это так трогает? Тебе мало признания, любви мне подобных?
   Ты культуру признаешь только за ними? И это тебе льстит? Да, они ценят тебя, но кто же должны быть те люди, которые, зная тебя, не ценят тебя? Это же не люди. Ты только наш, только такого я тебя люблю! И я только наша!
   Прости, что высказываю свое мнение, но я не могу иначе думать. "Няня из Москвы" была бы дивным явлением на экране. Не думаешь ли ты? И какое богатство! Безграничность! Чудо! Но осторожно доверяйся. Вспомни, как испоганена была "Анна Каренина" этой жердью-ломакой Гретой-Гарбо682! И не только это, а и все! "Чаша" только для Родины! Но, это мое мнение, конечно, ни к чему. Это твое дело. И прости, если я нескромна!
   До чего же все здешние -- другие люди! Не только голландцы, но все! Представь пример ничтожный: на днях я получила вазу с орхидеей, причудливо, роскошно устроенная зелень и т.п. Для меня все цветы милы! Независимо от их цены в магазине... Для них же... о! Все отделение знало о чудесном цветке. Вечером того дня моя любимая сестра уходила на свадьбу ее брата, по-ребячески радуясь ее новому платью и всему. Девочка не видит никакой радости в жизни и находит еще массу солнца у себя в душе для других. Мне пришло желание ей сделать радость, и я представила себе ее на празднике, вырвавшуюся на минутку из нашего ада. И я ей подарила эту орхидею, чтобы приколола к платью. Детская радость, смущение, ни за что не хочет, не может принять... но я настаиваю.
   Если бы ты знал, что было после ее ухода! Что за волнение! Как я могла такую "дорогую" вещь отдать?! Начались пересчеты, сколько могла она стоить??? Моя соседка, тяжело больная пожилая женщина так разволновалась, что сотню раз всем пересказывала, даже своим родным... Они прямо порицали меня, осуждали, как это я не понимаю, что такой цветок "реклама" для меня! И когда я, наконец, громко и долго стала хохотать, то они заявили: "...и Вы же обижаете того, кто принес!" Об этом я, правда, не думала... Ты понимаешь, какие все у них интересы. И женщины их, поверь, за букет орхидей сочтут себя "обязанными" любому подлецу. А отказаться принять "дары" они не в силах! За чашку кофе (!) не преувеличиваю, уже "платили". Я сама этому была свидетель! И все, все такие!! Поверь мне! Есть исключения, конечно. Но атмосфера, канва, что ли, таковы, что образуются такие "рисунки". Ну, довольно! Ваню-шечка, вчера я могла в 1-ый раз встать. Еле-еле спустила ноги с постели, а встать могла только держась за сестру, 1/2 ч. сидела я с сердцебиением, с радостью опять легла. Сегодня немного лучше. Вставала, но очень устала. Я не понимаю, одна дама после операции гораздо сильнее, чем я. Неужели такая огромная потеря крови? Я совершенно восковая, особенно ноги и руки, а лицо очень свежо. Все дивятся на мой "тэн" {Цвет лица (от нем. Teint).}. Но это -- обман. Папа такой же был. Сегодня жду v. Capellen. Вчера ассистент его был, очень милый. Много шутил и уверял, что ничего страшного нет, просил не пугаться, если покажется кровь. Сказал, что счастлив, что наконец-то знает, что я тоже умею улыбаться. И правда, иначе, как страдающей меня он не видал. Такой маленький-маленький, "кукольный" гномик, этот доктор. Что-то забавно-детское в нем. Не молодой. Комедия, если у него большие дети! Таких малюсеньких я никогда не видала! У нас был маленький мальчик 6 лет, без одной почки. Приходил иногда ко мне, -- хоть немножко было приветней. Я не знаю, отпустят ли меня домой на Пасху. И если да, то как я доеду. Я так слаба! Ну, что мне с собой делать!? Я чудесно питаюсь: яйца свои, молоко свое. Не беспокойся об этом. Но в том-то и ужас, что при таком питании я все такая же тень. Миндальное молоко... откуда? Миндаля же нет! В то, первое кровоизлияние меня поили и кормили миндалем. Мне нужны апельсины и грейпфруты, но их нет! Только в больницах дают. И здесь я уже 3 раза получала. О. Дионисий рассказывал, что у Вас есть все это. Кстати о нем: ты его не обижай понапрасну. Его замечание о "крестном пути" ты понял (я знаю как!) неправильно! Здесь ни "зоркость" матушки, ни "догадки"... О. Дионисий меня ведь знает не с сегодня. Я у него давно уже говела. То, что я назвала "зрелостью" и "чуткостью" его -- так и есть. И если бы ты мог присутствовать при моей исповеди, то ты бесспорно согласился бы со всем тем, что мне сказал о. Д[ионисий]. Ты оценил бы его и не сказал бы слов Ирины С[еровой]. Все-таки каждый раз мне приходит на мысль, каким примитивным принимается тобой мой душевный строй, все то, что во мне происходит. Моя "работа". Моя исповедь, вернее мой долгий разговор с о. Д[ионисием] накануне исповеди, не являлся тем, что видишь ты. И твое предостережение мне о Дионисии меня еще и еще убеждает в том, что ты во мне девчонку видишь. Еще одно о Дионисии. Ирина С[ерова] кое-что сказала верно, но абсолютной клеветой звучит ее предположение, что по "неуклюжести", впав в "амбицию" (* у него есть амбиции и честолюбие, да, -- но 1) это не главное, 2) кто этим не страдает? О его "материальном устройстве"... о. Д[ионисий] -- бедняк! Я это хорошо знаю. Какой там капитал!!), он из этой самой "амбиции" стал священником. Как неосторожно! Нет, о. Д[ионисий], при всех его недостатках, настоящий и очень верующий пастырь. У него много смущения и часто именно неуклюжести, но наряду с этим, например, и большое гражданское мужество, свидетельницей которого я не раз бывала. В вопросе моей исповеди о. Д[ионисий] проявил много чуткости и тепла. И не сказал мне ничего, что бы ты -- строгий его судья, не одобрил! Относительно его якобы "строгости к приходу" -- Ирина очень мало, видимо, приметила, в чем там дело! Не строгость, а "б_л_а_ж_ь", и не столько его, но кликуш, его окружающих, из коих на первом месте m-me Пустошкина и ее сестра. Эти 2 дамы учиняют самую нездоровую атмосферу по своим, личным, побуждениям. Видишь ли, m-me П[устошкина], не ходившая никогда в храм при о. Розанове по ненависти к его семье из-за любви ее мужа к Вале, вдруг у о. Д[ионисия] превратилась в "мироносицу", до... смешного. С великосветскими, слащаво-умильными ужимками, она плетет паутину свары, всячески оттирая вдову Розанову. Причем, имей в виду, матушка -- редкое явление, ни о ком, никому ничего не передает. Интригу Н. И. П[устошкиной] я заметила сама. Она и меня пыталась втянуть в это "оттирание". Вообще -- обманутые или оставленные жены ударились в религию и кадят монаху, поддакивая на всякое его нововведение, и, порой, юродство (по своей молодости это он делает), и разбивая лбы.
   О. Д[ионисий] справится со всем этим, когда постарше станет. Это так несущественно. Все дурное, что ютится около храма -- в большей степени -- паутина г-жи П[устошкиной] и ей подобных. Дионисию самому, кажется, претит. Она же настроила о. Д[ионисия] и против матушки, мелочно, гадко, по-бабьи. И когда Дионисий выходит из-под этого влияния, то сам, по себе, очень сердечен к матушке. У меня с о. Д[ионисием] не бывает того контакта, который я бы хотела с духовником, -- я не разделяю его именно "убожества", "нарочитости". Но что правда, то правда -- он достойный священник. Ирина, видимо, находилась под влиянием Пустошкинских (m-me П[устошкиной], т.к. П[авел] К[онстантинович] ценит Розановых), "освещений" в оценке и семьи Розановых. Я это вижу из твоих замечаний и о Вале, и о матушке. Напрасно! И почему-то ты всем остальным сразу веришь, а мне -- никогда! -- Ну, Господь с этим!
   Что я тебе еще должна написать? О поездке с шефом? Ну, хорошо: он заказал билеты и мы были отвезены на автомобиле пациента на вокзал. В поездке оказалось, что он заказал для себя и меня спальные места в одном купе. Я сумела ему глазами показать все, что думаю. Без единого слова. На что тот мне пробормотал, что "ничего особенного, т.к. он ведь мой доктор, и я же должна ему доверять". И этим самым его же определением я и пришпилила его к месту. Мне скучно все вспоминать подробно, но скажу одно, что эта умная бестия отлично поняла, что из благодарности, что я ему не устроила публичного скандала, ему выгодней и дальше сидеть покорно там, куда его ткнула носом. Чудесно (т.е. по моему вкусу) доехали до Берлина. А наутро я отлично поняла его бегающий взгляд с вопросом невысказанным, не отомщу ли ему на месте. Это не было в моих интересах, но я вполне понимаю, что этот урок ему останется надолго в памяти. Коротко говоря: ему ничего от меня не надо было, но важно было ущемить меня, т.к. он все пускал в ход, чтобы оставить меня при клинике, помешать моей свадьбе. Он хотел, надеялся под вином меня хоть чуть-чуть "склонить", ну хоть на рукопожатие, чтобы потом играть на "слабости". Он лечил гипнозом, обладал в совершенстве этим даром. И вот надеялся. Но на меня действовал всегда обратно. Чисто корыстные побуждения. Но таков этот жук. Злился на меня до последнего дня, что ухожу. Трудно было найти заместительницу. Видишь, какие бывают тенета?! Не хочу, однако, вспоминать все это пауковое. Все письмо ушло на какие-то разъяснения чужих личностей. А я так полна тобой! Я писала тебе вчера, большое письмо и... не посылаю. Сумасшедшее оно вышло... смущаюсь. Одно только скажу, что в том письме сказано: "Куликово поле" я приняла как Дар твой бесценный, как Святыню, как чудесное твое сердце, но... (почему это?) я не чувствую, что оно _м_о_е? Я благоговею перед ним, вроде того, как перед реликвией О. А., что ты прислал мне. Порой и любовь твою ко мне я принимаю так же... как будто эта любовь твоя лишь продолжение пресекшейся 22 июня 1936 г., но не ко мне! Странно?
   [На полях:] Крепко целую тебя. Оля
   Маленькое яичко с моим карандашом для губ {На полях письма выполнен рисунок О. А. Бредиус-Субботиной.}!
   В твоем письме (приписочке к "Вербному Воскресению"), дивном письме, чувствую я все же какую-то холодящую струйку... Отчего? И... потому не посылаю мое "сумасшедшее". У тебя так легки "срывы" настроения ко мне! И ты ничему моему не веришь, никогда. Если я говорю: "о. Д[ионисий] -- чуткий", то ты заявляешь: "нет, он не чуткий". Как и с З[еммеринг]: я говорю, что меня задирала, -- ты -- "нет, не могла". [Во] все, что другие тебе говорят, ты веришь. Почему это? Однако, -- довольно. Я так устала. Ты придаешь вес оценке И. С[еровой] в отношении о. Д[ионисия], -- предостерегая меня ею, как... глупую девчонку.
   Знаешь, сколько у меня t°? 35,9--36,2!
  

176

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

14.IV.42

   Милый мой Ванюша!
   Уже 5 дней как не получаю от тебя писем. Здоров ли ты? Я сегодня тебя смутно видела во сне, но не помню как. Мне очень тревожно, что ты не здоров? Что с тобой было тогда? Я начинаю понемногу вставать и ходить. С субботы и до вчера была повышена t°. Очевидно "продуло" -- это в постели-то! Но, тем не менее, это так! Болит плечо и шея (не горло), -- это у меня всегда, когда простужаюсь. Сегодня все, все в порядке. Принимаю всяческие средства для укрепления. Доктор наш деревенский -- медицинский недоросль, по-моему, хотя и славный парень. Я охотно с ним болтаю, но на его врачебные советы не полагаюсь. Ну, авось он мне не нужен будет! Сегодня получила письмо от сестры из клиники, где она сообщает, что хорошенькая дамочка оперирована уже (моим специалистом) и все идет очень хорошо. Господи, если бы она поправилась! Сегодня же письмо от И. А.!
   Это за целый год молчания! Они здоровы, трудно материально, а питание есть. Холодно было зимой очень. Жили в одной комнате, работал он сидя на кровати, писал на коленях. Просит ему писать нас. Между прочим говорит, что его письма тебе все возвращены ему и о тебе он ничего не знает. Это потому пишет, что давно-давно (до нашей переписки после войны) я его спрашивала, не знает ли он жив ли хоть И. С. Но он знает, что ты жив-здоров. И. А. массу работает и устает очень. Удивительно он всегда тепло о тебе пишет. Мне так приятно, что он тебя так хорошо любит. Прямо трогательно-нежно любит. Знает ли он, что ты пишешь II ч. "Путей Небесных"? Интересно, что он говорил о "Путях Небесных"? Т.е., конечно, они ему нравятся, но я бы хотела знать его выражение, он так метко и коротко умеет определить сущность вещей!
   Как бы он тебе, наверное, пожелал удачи в "Путях Небесных"! Он -- светлый! Я знаю все его недостатки, но что они все перед его светлой сутью?! ... Сегодня чудесный солнечный день. Совсем весна. Как мне здоровья хочется! Много силы! Хочется и тебе (не ныть и стонать), а тоже радость дать, силу, взлет творческий. Ах, ты такой радостный, Ваня, у тебя и на меня радости хватит!
   Ванечек, мне снилось, или представилось (?), недавно... "Куликово поле" т.е. книжка. Уже готовенькая, такая светлая... Хочешь опишу? Небольшой формат, белая обложка и вместо обрамления -- вижу наверху огибает контур чуть-чуть закругленно -- гирляндочка, тоненькая-тоненькая, бледно зеленьнькая, а когда вглядишься, то вся она из трав-колосьев со спрятавшимися в них... звездами (!). И так это красиво! Эта гирляндочка свешивается только немного, даже не до половины длины обложки и переходит в волнистую зеленую (такого же цвета) линию. И в нижних уголках по звездочке (казалось мне, что они упали с небесной гирлянды), а внизу, по ширине книжки, на серединке -- эти травки-колосики (2) разбегаются, а посреди их тоже звездочка. И вот самое главное: там где гирляндочка образует как бы свод, видела я (под этим сводом) тонко-тонко, как в дымке, в дали, намеченную... Троице-Сергиеву лавру, всю в зелени... будто Троица! Разглядеть ее хотелось, а она будто за оградой, что-то стоит еще на переднем плане... смотрю... буквы: _К_у_л_и_к_о_в_о_ _П_о_л_е. Буквы церковные. Большое "К" -- нарядное, в цветах, киноварью писано, а остальные скромным частоколом, будто. Я ясно вижу в дымке колокольню Троицкую, купола, зелень эту.
   И, знаешь, это так во мне живет, что я нарисую тебе то, что вижу. Я пошлю тебе в следующем же письме. Только выйдет ли? Ведь те звезды, что я видала в гирляндах, мерцали мне живым, голубоватым светом. Не передать их!
   Ну, ты вообрази! Это ни в коем случае -- не иллюстрация на твою книгу... Ее должен сделать истинный художник, а не дилетант, как я. И я не заношусь. Не пойми это ради Бога так! Это просто я по-домашнему делюсь с тобой своим сном. Скажу тебе больше: я сама никогда так не представляла эту книжку. Я ее видела в более "строгом" стиле. И по-рассудку, если бы мне такое задание кто-нибудь бы дал -- я представила бы иначе. Мне часто снится несуразное. И потому -- не будь строг. Это -- не наглость моя, не коверканье твоей Святыни, это не "пачканье мадонны Рафаэля", ибо я только сон мой стараюсь тебе передать, навеянный твоим рассказом. М. б. ты поймешь. Я боюсь, что я дерзка. Но ты так и смотри, что я и не могу дерзать, ибо я же не претендую на художника, я -- только Оля тут!
   И лавру-то я хорошо не помню... помню только детскую нашу и на полу массу кубиков, чурбашиков, башенок. Нам строят старшие Лавру... всю розово-золотую! И белую! Я видала, конечно, гравюры, но самая _ж_и_в_а_я_ -- она там -- в детской! Такой я ее и видала... Радостной, веселой, светлой! Как чудно горели звезды. М. б. это -- небо сошло на землю? И пели Ему и "звезды и свет", и земля пела Ему... в колосьях!? М. б. это мое "подсознательное" напело эту грезу? Пусть выйдет по-детски, наивно, пусть Ваня осудит, но я все-таки постараюсь передать, хоть "схему", моего сна. Только надо все так тонко-тонко, "филигранно", сделать. М. б. и ничего не выйдет. Тогда брошу! Тогда ты просто не получишь! У меня много такого бывало: вижу ясно, хочу, начну изображать -- "разлюблю" и брошу... а потом кто-нибудь из знакомых "вытаскивал" на свет Божий. А чаще -- жгла. У меня была недурная одна картинка: в осеннем саду кленовом, под голубым небом (знаешь осенью такое синее, синее небо бывает?) белая Богоматерь, скорбно смотрит на крест. Это была в ограде костела... статуя, довольно невыразительная. Я ей дала много чувства, сердца, камень был такой живой, что страшно было видеть Ее такой _б_е_л_о_й! Но это было очень красиво в красках. Это была моя работа на конкурсе при поступлении в художественную школу, последняя, так называемая "вольная тема". Я рискнула "дать" такое тогда, в большевизии. Приняли. Я знала, что она была удачна. Это было наивно, ребячески, мне было 16 1/2 л., чуть-чуть сентиментально и с претензией на "красивость". Но все же удалось. Она -- была одухотворена. Я помню, как "вольной темой" хотела именно Ее "дать". Вспомни, ведь во Имя Ее я и хотела только "творить". Всю школу я пройти хотела для того только, чтобы заключительно смочь дать Ея Лик!
   Не вышло. Я иногда очень жалею. Но редко. Я себе внушила, что большого таланта у меня все равно м. б. и не было. Что я себе внушила. Со временем у меня и смелость пропала. А это необходимо. И вся я, будто, задергана. Мне проф. Беньков, правда, говорил, что "что-то есть" во мне, ему родственное, чтобы я работала. Но меня некому было вести, некому ободрить. А в голодное время мне казалось, что все мои на мое "художество" как на "затею глупую" смотрят. У меня было несколько автопортретов, несколько карикатур на учителей и т.п. (в 5 минут), -- я не решалась никогда явно ни с кого писать портрета. Стыдилась. Много было фантазий и натюрмортов. Но я любила только лица! Теперь я люблю больше ландшафты. Для лиц я слишком вся -- больна... Я не бралась за лица уже 18 лет! Подумать! В школе художественной, в классах -- ничего не делали, портреты не полагались по программе. Я часто очень сама позировала в старших мастерских и очень это любила, т.к. у них училась тому, что нам, младшим, не преподавали. У них еще не попали футуристы, а у нас только они и были. Я кое-чему у них уж и научилась. Красивый был мой портрет -- в голубом платье на старом стуле с высокой старинной спинкой, а на ней, на одной половине -- черный бархат. Косы были тогда густые, длинные. Светлые косы. Еще до тифа, не потемнели еще.
   Этот портрет я должна была получить в награду за позирование, но художник, написавший его, пожалел и нарочно изменил лицо. Поражающее сходство исчезло, а с ним и ценность для меня. Этого ему и надо было. Портрет должен был быть отослан в Москву на выставку. Я ужасно упрекала художника. Под конец он "выкрал" его из коллекции для меня. Он в России. Этот портрет все же не имел для меня никакого значения как мой портрет. Я его принесла домой, тогда очень торжествуя... что "восторжествовали товарищеские отношения, слово, уговор"... Но его даже не повесила. Он где-то там. А м. б. сгорел вместе с домом отчима. "Девочка в голубом" -- стояло в списке.
   [На полях:] Ну, Ванёк, всего доброго! Будь здоров!
   Целую. Оля
   P.S. Из твоего гиацинта одного, пробивается еще "детка" -- новая, 2-ая "гроздь" цветов!
   15.IV Ванюша, сегодня твое от 7-го! Родной, я так за тебя мучаюсь! Успокойся!
  

177

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

15.IV.42

   Милый мой Ванюша,
   сегодня твое письмо от 7-го, с тоской... Что с тобой, Ваня? Я тоже очень 7-го тосковала, всю ночь не спала, а на утро разрыдалась, -- нервы сдали?! Когда сообразила, что Благовещение, то устыдилась и уняла себя, стала Евангелие читать, -- тихо стало. Потом меня взяли из клиники домой. Я браню себя за то, что тебе так скорбно писала -- вот и дописалась: навеяла и на тебя тоску. "Вам, И. С., нужны радостные письма..." Помнишь? А вот "Ване" пишу всякие, не только радостные, чаще всего -- не радостные. Ну, прости, мой родной! Сегодня мне так за тебя грустно... больно... Скажи, что вызвало у тебя эту тоску? Ты же писал мне в Великую Субботу так светло и радостно. И почему же не осталась эта радость с тобой и до Св. Утрени, до Св. Дня? Почему, Ваня?
   Ванечка, это "он", "темный", м. б. украл у тебя радость?
   Ему радостно лишать таких как ты Света в такой День! Не поддавайся! Я сегодня целый день сидела за обложечкой для "Куликова поля", чтобы тебе послать, и, хоть немножко, тебя рассеять. Я не делаю так, как "представлялось" мне, в точности, т.е. я не беру красок, но даю тебе точную схему, все совсем так, как видела, за исключением красок. К сожалению, все вышло довольно размазано и грязно -- у меня не было ни карандаша нужного, ни кисточки хорошей под рукой, да и рука-то еще "не верная". Сегодня это -- первая "работа" моя после болезни. Для тебя. Ну, и это тебя не развеселит?! Ну, улыбнись же! Конечно, это все не так хорошо, не то, что я бы хотела: т.к. Троицкая Лавра не в красках, а карандашом, то она не "в дымке", не "в дали", как я хотела, а очень четко (* Я нашла случайно открытку с Лаврой и "скрала" оттуда Троицу!). Но ты вообрази! А если хочешь, я тебе сделаю и в красках. Красной линией я очертила размер книжки. Но, это только -- фантазия моя. Не подумай, ради Бога, что это -- мое желание. Ваня, умоляю тебя, напиши о здоровье. У меня всегда перед болезнью тоска бывает. Упаси Господи, если у тебя так же! Мы все "расклеенные" все еще. Мама безумно устала за мою болезнь, А. -- все еще болен (он сильно и тяжело разбился, с ним было несчастье 12-го III), все еще у хирурга в лечении. Много страдал очень. Не известно еще, как все пройдет. Я все еще тоже на положении больной. Все хочу быть здоровой, но через силу не выходит. Передай С. М. Серову, что я ему шлю "Воистину воскресе!" и прошу его развлечь тебя хорошенько. Скажи, он разошелся с женой, или еще она с ним? И если ушла, то почему? Разлюбила? Или другой? И как он живет? М. б. он, вместо того, чтобы твою тоску развеять, на тебя еще и свою навевает? Ах, Ваня, ты такой счастливый: пойти можешь в собор, послушать хор чудесный, молитвы дивные! Я вот без всего этого сижу! Не пренебрегай этим счастьем -- близостью к храму -- используй это! И пиши, Ванёк! Я тоже буду писать стараться, как только поокрепну! Был ты в Сен-Женевьев? Устал? Почему же не был во 2-ой день? Неужели и в церкви не был? О. А. духом своим тебя бы укрепила. Никогда не поддавайся унынию, дружок, не отступай от возможности быть в молитве. Подумай, как горько это твое для покойной!
   И мне... так больно! Вот ничем, никогда я не могу тебя утешить! Ванечка, подумай: только и радости-то у нас с тобой, что _д_у_ш_о_й_ -- _д_у_х_о_м_ общаться, -- а если этот дух у нас падает, то что же остается? Ванечка, ободрись! Ты же так велик! Ты так много можешь взять себя в искусстве. Целую жизнь создать! Ты думаешь, мне легче?
   Уж не буду лучше этого касаться! И ты знаешь, что, как это нас ни огорчает, -- но пока что разлука остается!
   Господи, Ванечка, как хороша и как отчаянно-трудна жизнь! У меня тоже много-много разных трудностей, если бы все тебе писать! Многое множество всякой всячины. Только здоров будь, Ваня милый, береги себя, не швыряй здоровье на ветер! Умоляю тебя: береги себя! М. б. недолго ждать радостного дня! Мне вчера "профессор мой" (как ты когда-то назвал) тоже так закончил: "авось недолго еще дотерпеть". Он во всем со мной согласен: и относительно бабушки, и относительно хирурга. Помнишь, я тебе о них писала? И вот, он верит все-таки, несмотря ни на что! в здоровую натуру бабушки! И м. б. мы скоро поцелуем ее, здоровую и радостную! И хирурга к черту пошлем -- никто ей такой не нужен. Сама встанет!.. Господи, как я боялась в клинике операции, -- прямо до кошмаров. Не знаю, почему я так боюсь, м. б. потому, что одна моя приятельница по лабораторской работе в Берлине, молодая, красивая девушка, при пустяковой операции (желчного пузыря) умерла от наркоза! Это был ужас! Я очень ее любила. Мы все были потрясены. Она не проснулась, -- ее и не резали! С тех пор я панически боюсь наркоза. Я хотела даже, если бы надо было, просить делать без общего наркоза, под местным. Ну, довольно! К счастью, Господь избавил! Будем же верить, что Господь во всем не оставит Своей милостью! Надо верить!
   Ванюша, хочешь я тебе еще один сон мой расскажу, о Богоматери? Это было еще в Бюннике.
   Я в поле. Солнце ярко светит, очень тепло и зелено-зелено... Я все иду куда-то, и вижу, что длинной шеренгой в два ряда стоят люди -- женщины все. Тесно стоят, будто за руки держатся. Стоят лицом к лицу и между ними пространство аршина 3, дорожкой. Ждут чего-то, к_о_г_о-т_о? Я встаю к ним и начинаю тоже ждать. Волнующе и напряженно. Осмысленно, будто с целью. Но не знаю чего. И вот проходят кто-то, какие-то женские фигуры. Но я знаю, что это еще -- не главное! И жду, жду... И вот: идут еще, еще... и... вот (!) -- упало сердце, я почувствовала, что это -- _г_л_а_в_н_о_е. Идет _О_н_а, девушка будто, девочка даже, роста среднего, очень тонкая, кажется поэтому еще более миниатюрной. Она в голубом, совсем как небо, платье у нее распущенные светящиеся золотом волосы. И я вижу, что это только фигурка Ея -- "девочка", но вблизи -- какая Царственность! Какая власть! Я вижу почет Ей. Она проходит медленно, сосредоточенно, королевски. Вот-вот и до меня дойдет!.. Я замираю, я знаю, что я не ошибаюсь -- это _О_н_а, Пречистая. Она проходит молча, равняется и со мной, и... проходит... мимо... молча. Я сознаю всем существом, что это невозвратно, Она уходит, и меня пронизывает такое горе, что я не хочу, не соглашаюсь верить, что Она уже прошла... И вот любовь к ней, горячая, небывалая, не испытанная мною и наяву, охватывает меня, и я вся -- любовь к Ней, мольба: "почувствуй же, как я люблю тебя, о, милая!" И вдруг... Она оборотилась и смотрит, ищет взглядом... По линии нашей шепот: "кто? кого Она ищет?" А я знаю. Слезы подступают к горлу, я не слышу ухом, но я внимаю сердцем Ея словам: "да, ты. Но ты не Ольга. Ты -- Елизавета". И я проснулась. Не описать тебе того чувства, с которым я проснулась. Знаешь, когда я к Ней стремилась, уходящей, то я ощутила всю силу собранной Души! Это было дивно! Как я Ее любила! Я вся "летела" к Ней, в едином порыве Великой Любви! Странный сон! И почему другое имя? Я даже смеялась, уж не перепутал ли батюшка при крещении? Но нет. Я -- Ольга. И почему же тогда "Елизавета"? У меня часто странные сны. Сегодня Волгу видела. Вода была такая мутная... Я подумала: "письма м. б. будут..." и вот твое, но такое грустное... Ванечка, будь бодр! Будь здоров! Крещу тебя, дружок! Спи и кушай! Гуляй по солнышку! Теперь весна! Не тоскуй! Ну, улыбнись же! Твоя Оля
   [На полях:] Господи, хоть бы дошла моя "обложечка" "Куликова поля" {Пометка И. С. Шмелева на конверте: обложка вынута мной и вложена в оттиск "Куликова поля" (среди рукописей).}! Хоть бы тебя отвлечь!
   17.IV Ужасная тревога-тоска... Что с тобой? Твое письмо от 7-го томит меня... и ничего больше от тебя нет! -- Умоляю, напиши!
   Ванюша, знаешь что напоминает запах "любки"? Духи "Трэфль". Все равно какой марки. Да "Lotion" и то дает нечто-вроде.
   Я тебе очень часто писала из клиники. Теперь ты наверно все получил!
   Добрый цензор, если можно, то не выбрасывайте мой набросок для книжки! (хоть он и сверх нормы!) Спасибо {Приписка цензора: считала бы грехом выбрасывать такую прелесть, умею оценить ее, так как сама пишу! С почтением "добрый цензор" 3963/11.}!
  

178

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

21.IV.42

   Милый Иван!
   Не могу ничем объяснить твоего состояния. Не представляю, что с тобой творится...
   Последнее твое письмо от 7-го, полученное мною 15-го -- полно тоски. После него -- ничего не было. Чем вызвала я у тебя это? Ты много мне писал о Милости Божьей... Но не думаешь ли ты, что таким отшвыриванием Светлых Дней (подумать страшно: "у меня не было Св. Дня!") отшвыриваешь и Милость Божию?! Ты надумываешь себе тоску, муть, ты пытаешь, терзаешь меня, -- ради чего? Ты, бросив мне свою тоску со словами: "я вне жизни", "хоть конец" и т.п. -- ты оставляешь меня в неизвестности целую неделю!! Этой самой неизвестностью меня уже в клинике истерзали. Ты, который имеешь величайшее благо -- возможность молиться, ходить в церковь, ты, пренебрегая этим, истязаешь несчастного, больного человека, лишенного и этого утешения. Если бы была у нас церковь, хоть в Утрехте -- неужели бы я не собрала всех своих силенок, чтобы хоть раз услышать "Христос Воскресе!"?! Как можешь ты корить меня, что не было от меня вестей?! Я тебе очень часто писала. Моя ли вина, если долго идут письма?!
   Я и в муке своей, ни на час тебя не забывала.
   Я писала тебе тайком, во время послеобеденного сна. Я не читала иной раз ничего, чтобы не утомлять себя чтением, чтобы смочь сидеть в подушках и писать тебе. Старшая сестра и моя соседка (очень пеклась о моем отдыхе) настаивали, чтобы я не писала много, а спала. Только моя голубка, любимая сестрица понимала меня, -- что мне более нужно. Она позволяла. Она же и в ящик их (письма) носила. Я не раз душой была в гостях у тебя на Пасху.., а ты мне ничего, кроме мутных слов тоски, на пасхальной неделе не сказал! Неужели не смог ты на 1-ый -- 2-ой день урвать минутки, чтобы черкнуть: "меня запосещали, затормошили, но я о тебе помню"... или: тоску свою побороть, чтобы сказать 2 слова: "я тоскую, но я тебя помню сегодня в Светлый День!" Ну, не мне тебя учить!
   С_в_е_т_л_ы_й_ _Д_е_н_ь -- _С_в_е_т_л_ы_й, независимо от нас!
   И вот потому, что часто он у нас (о себе говорю) "освещается" нашими, собственными светами, часто, очень мало с Христовым Светом сродными, у нас и отнимается _р_а_д_о_с_т_ь! Я по себе это знаю, и думаю, что м. б. потому именно я, лично я и должна в страданиях встречать Пас венность перед Богом, Родиной, народом, отшедшими его учителями и вождями. А ты -- и его не слушаешь, ты -- и ему не веришь. И его не щадишь, никак не ценишь, слово его ни в грош не ставишь! При всем моем упорстве, я больше не могу продолжать эту "детскую сказочку про белого бычка"! Не к лицу. Мне плевать, кто и что тебе говорит о тебе: я верю, только своему _н_ю_х_у. Я знаю цену "похвалам". Хвалят, исходя из разных побуждений. Различай. Тебе представился случай не-частый: встретиться с Бенуа, в дружеской обстановке, после моей (будущей) беседы с ним, если позволишь. Без твоего согласия я не пророню о тебе ни слова. _Э_т_о_т_ не покривит суждением и думой, верю, хоть и не видал его. Слы-хал о нем. Верю, что неведомая мне Люси -- говорит правду: что ей ты и -- от тебя?! ... Или -- твой бывший враг -- твоя золовка, если в ней есть искра. Это ты знаешь, ты -- _ч_у_т_к_а_я. И как ты (о, пе-рышко-о!..), при такой чуткости, не вдумаешься, не поймешь, _ч_т_о_ же меня-то заставляет говорить то, что я говорю тебе -- о тебе?! ... Понравиться?.. Прошла пора таких пустых желаний, -- мне _н_и_ч_е_г_о_ от тебя не нужно, как от женщины. Люблю в тебе -- _т_е_б_я, подлинную, какую _в_и_ж_у, люблю в тебе то, что близко моему сердцу, моему миру. Мы можем задираться по пустякам, но в деле творческом... ни шуток, ни задору: тут -- уже почти священное. И ты капризно и легкодумно его пинаешь... Больше не могу, устал. Пора ложиться, иначе я разобьюсь. Целую. Ваня
  

172

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

18.II.47

   Мой родной, светлый Ванюша!
   Все эти дни я, как оглашенная печатаю нашу переписку -- "роман в письмах". И вот тебе пишу, чтобы видел -- какую мерзкую смогла достать бумагу. Пока что я взяла для "набело" из запасов Арнольда, и беру эту лишь для копии, но, конечно, ее не хватит. Сижу с утра и до 12-- 1 часу ночи, так что больную мою руку разломило с непривычки. Безумно медленно идет, и я не представляю, как я все осилю. Я за 3 дня дошла только до виккенбургского периода. А ведь с ним-то только и начинается! Скажи, не оставить ли твои письма целиком? Т.е. без того, чтобы их переписывать? По крайней мере те, что на машинке были?
   Я подобрала бы их по порядку, вкладывая в отпечатанное мной теперь. Прочтя все вместе, мы могли бы сделать осторожную выборку и тогда переписать. Как ты думаешь? Мы не ленились писать друг другу.
   То-мы выйдут!!! Ах, сколько там души и сердца! Ваня, как я пела! себя не узнаю... И как же все... прозрачно! Ты не мог не отозваться... И помню, помню, каждую строку свою припоминаю и то дивное, что их диктовало!! Эх, перечти -- увидь, как ты не прав, меня укоряя. Какая _В_Е_Р_Н_О_С_Т_Ь, Ваня! А ты мимо и ее частенько проходишь.
   Я все сделаю, чтобы себя вогнать "в мерный круг" и пребыть в творчестве. Я "не кривлю ножки" и обещаю тебе "быть пай". Но теперь я ушла в переписку и не могу ее оставить, т.к. машинку получила на самый краткий срок. Напиши тотчас же, что думаешь об оставлении твоих писем машинных? Иначе я опасаюсь не успеть перепечатать и необходимого, т.е. всего, что от руки было.
   В субботу послала для твоей караимки на твое имя лекарство.
   В банке все еще ничего не узнала касательно перевода для "Павуа". В книжном магазине наконец спросила, что с твоими "Путями". Они мне их отдали... скоты даже не разрезали! А морочили, что "один прочел, и будто бы другой читает"! Гады!!! Ну, значит, и не стоят они "Путей", коли -- беспутки! Видела мельком доктора K[linkenbergh'a], как он переменился!
   В довершение всего еще заболел его ассистент, сломался автомобиль, так что всюду пешком, сам все еще болен, и подыхает его собачушка.
   Сказал, что все к нам собирается и, если достанет автомобиль, то будет на той неделе. Дам ему твои книги. Холод у нас собачий.
   И конца не видно. Уголь -- (последняя порция на эту зиму) -- все еще не выдают. Видно к лету копят!! Топим только дровами, чуточку достали коксу и торфу. С домом в Вурдене дело дрянь, -- надо начинать настоящую тяжбу! Прислуги настоящей тоже найти не могу. А я серьезно собираюсь в Париж работать и должна для этого обеспечить дом и хозяйство. Очень хочу с тобой работать, Ванёк!! Все постараюсь подготовить для этого. Милый мой, светленький Ванечка! Не будем только ссориться!! Не надо. Так хочется гармонии с тобой! Ведь как еще издавна все я тянусь к тебе "п_о_г_о_в_о_р_и_т_ь_ о _м_н_о-_г_о_м" -- была у тебя, а что получилось? Того, что было -- не должно быть, родной! Я и не хочу, и не могу! И, знаю, -- ты -- тоже! Светом хочу заполнить наше общение с тобой и радостно творить! Милый, родной мой, светлый мой... глупышечка умненький... Мой чудесный, мой любимый _И_В_А_Н, мой _В_Е_Л_И_К_И_Й... Как воображаю себе уют твой. Милые комнатки... лампадочка... и Кремль... и пышная красавица за самоваром757... Все люблю. Как работа Вигена?? ... Ах, мой дорогой Ванёк! Обнимаю тебя и очень думаю о тебе, светло и ясно.
   Твоя Оля
   Не пишу много, т.к. опять должна стучать. Устала страшно. Родной мой... Целую. Оля
   [На полях:] Ты писал, что "Павуа" тоже издаст de lux!758 Я отыщу! Сперва -- просто, а потом "de lux"! В этом же у меня и весь спор с тобой был! Ну, это уж не поправить, так что и говорить нечего!
   19.II.47 Пишу тебе сегодня письмо об очень важном758а. Нельзя все "с маху", должна вся собраться для письма. Крайне важно. А это спешу послать.
   Прошу: отнесись ко мне с доверием дружеским. Иначе мне трудно писать о важном. Я верю, что ты поймешь меня. Сегодня же написать постараюсь, -- оставлю все дела. Обнимаю. О.
  

173

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   19.II.47
   Дорогая моя Ольгуночка,
   Пишу кратко, -- очень я заработался, устал. Сегодня отправляю тебе "Куликово поле", в новом списке, очень развернутом, в 1 1/2 раза.
   С неделю проработал. Это -- окончательно, так и прими -- _с_в_о_е. Сними (для себя или для меня) оттиск машинкой, у меня всего 1 экз. Прости, что затрудняю. Если не удосужишься, (я тебя не тороплю) верни мне, прочитав, -- после перепишешь, а я -- не в силах. Надо бы 2 копии мне сделать. Да не мог найти бумаги. 2-ой оттиск послал сегодня же И. А. Ильину. Сам -- безо всего.
   Молись, чтобы свет Господень озарил тебя! Твое последнее закрытое письмо759 меня подавило, я написал тебе. Сегодня, твоя открытка760 -- осветила надеждой. О-ля! Благостно, _ч_и_с_т_о_ отнесись к работе. Я жду, я верю, что ты найдешь волю -- хотя бы не широко -- дать обложку -- заставку-кайму -- (одну!) для главок, заставку и концовку (как и "рамочку" пограничную). "Куликово поле" _н_а_д_о_ выпустить _ч_и_с_т_ы_м, и оно будет выпущено! Я напишу в Германию. Но я не теряю надежды в этой (важной для моего духа) книжечке связать твое со своим. Это пишу тебе в последний раз: больше не помяну. Боюсь заболеть: начался насморк, плохо. Я все берег уголь и дрова -- вот ты придешь, и вечерами не топил печку, когда охлаждались радиаторы отопления. -- Вот, м. б. и простудился.
   Я тебе _н_а_п_и_с_а_л_ большое письмо, дня 3--4 тому...761
   Переезд твой в Woerden... это должно быть -- после Пасхи?..
   Я болел душой о тебе, как ты леденеешь... -- и -- из-за _ч_е_г_о!..
   Тебе надо работать душой, сердцем, а не разматывать силы -- на преходящее, пожирающее дух. Ты сама понимаешь...
   Господь с тобой. Неужели мне суждено -- утратить веру в тебя?! ...
   Это было бы ужасно. Нет, это не должно быть, _н_е_ может быть.
   Целую тебя, светик мой Оля.
   Твой Ванёк
   Скажи: ешь ты гречневую кашу?
   Прямо, у меня много гречневой крупы. Пошлю тотчас же, как получу -- да. Должна любить! Ты вся -- _г_р_е_ч_н_е_в_а_я. При-родная _н_а_ш_а!
   Ва
  

174

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   [4.Ш.1947]
   Мой дорогой Иван Сергеевич! Пишу открытку, -- чтобы только хоть голос Вам подать поскорее. Всю неделю в трепке и разгоне, -- затраты сил -- всяческих -- куда больше, нежели результатов. От Вас нет ни звука. Вы не согласны со мной, -- и потому молчите? "Куликово поле" я сразу же села читать, несмотря на очень поздний час, и просидела до ночи глубокой. Я его очень люблю, -- Вы знаете. И не знаю, которое лучше: старое или это? Не могу сказать. Меня поразило его начало. Мы же с Вами совершенно солидарны. Вся разница только в том, что я уже вижу то, чего мы ждали и что наступило. А Вы, как бы еще не решаетесь поверить. Я умереть могла бы за эту Правду, т.к. знаю, что Великое происходит, и ему нельзя мешать. Вы -- думали так же. "Куликово поле" -- все у меня в сердце. Я с радостью стала бы работать для его "одеяния". М. б. (в новом) чуточку рассудочен следователь. И кажется порой: не сам ли автор ищет для себя поддержки в вере. Но, впрочем -- разве это плохо?! М. б. следователь слишком придает значение всему "материалу" -- и само чудо раскладывает на "составные" части. Но не знаю, плохо ли это? Это только мое рассуждение. В первой редакции субстанция духовная поглощает все рассуждения следователя. А м. б. для большинства как раз эта материя и нужна?! Письмо Ваше -- удивительно!762 Я скоро напишу. Очень поглощена заботами (гнусно все!) и перепечаткой. Измотана совершенно. Но пишу. Хлопочу о собственной машинке. Письмо от госпожи Гелелович762а. Будьте такой милый, передайте ей, чтобы не сетовала, если не смогу ради формальной учтивости ей ответить.
   Я загружена всем. Визит к доктору и лекарство стоили +/- 11 гульденов (никаких прочих расходов я не хочу присчитывать). Их пусть она передаст Вам. Жду ответа из Амстердама на запрос о пересылке "Павуа". Надеюсь, что удастся. Из музея ничего не слышала о Мадонне763. Придется ехать, видимо. Но сию минуту и помыслить не могу. Я -- перезанята.
   С "Куликова поля" Вы сняли посвящение? Да? Очень прошу, пришлите мне мой рассказ.
   Вы хотели, чтобы я переписала "Куликово поле". Да? Жду ответа. Обнимаю. Оля
   Совершенно исчезла машинная бумага. Попытаюсь из Америки.
  

175

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   [11.III.1947]
   Дорогой Ваня, твою бесприветную открытку764 я оставляю без критики. Тебе ведь оказывается многое дозволено в отношении меня. --
   "Куликово поле" я пошлю на днях же, -- я перепечатывала его, и оно почти готово. Хотела облегчить тебе этим. Очень обескуражена и расстроена тем фактом, что мой рассказ, видимо, пропал. Я очень прошу тебя немедленно сделать заявку на почте в Париже, что заказное письмо (то, где 1 и 2 отрывок рассказа) мной не получено764а. Почту принимаю всегда я сама. Рассказ мне крайне нужен, и я очень встревожена, что случилось с ним. Посмотри еще раз у себя, -- я его не получала. Жду с каждой почтой давным-давно, -- не сумасшедшая же я, чтобы его "забрасывать". Акварели, тобою швырнутые мне в лицо765 -- совсем иное дело. Там боль. Я не могу их касаться (* но знаю отлично, где они.). Очень прошу справиться на почте в чем дело. Когда ты послал 1 и 2 отрывок? Ты же делаешь пометки в дневнике о почте.
   Пишу на вокзале. Все эти дни в гонке. У меня ни прислуги, ни квартиры, ни разрешения на переезд-въезд в Вурден. Тут и на 10-терых хлопот достанет. А тут еще подвернулась поездка в Гаагу -- по приглашению (личному) министра "Искусства и науки" на торжество в честь дядюшки Монакского (Bredius). Мы -- единственные представители молодых Бредиусов. Меня это все треплет. Но, хотя, -- что значу я?
   "Куликово поле" целиком мною понято. Это ведь за меня решается о том, как я думаю и чувствую. И без меня ставится моя вера в Бога и в народ наш на политиканскую платформу. Чисто внешне -- я бы считала своим долгом сказать: обрати внимание на то, что 7 ноября нынешнего столетия -- праздник революционного октября, и кооператив не мог быть открытым. И еще: не был ли в то время еще НЭП766, -- тогда выдач таких тоже не могло быть. Касательно _н_у_т_р_а, -- я писала много, но после твоей брани не хочу ничего говорить. Мне очень больно и тяжело. Я думаю, что всякую пакость, брошенную обо мне кем попало, -- ты бы стал взвешивать. У тебя нет веры в меня. И не было.
   Господь с тобой.
   О.
   Веселые цветы -- совсем не по настроению767.
  

176

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

18.III.47

   Ванюша мой дорогой, какой чудесный день... весна пришла вчера после штурмовой ночи... Как бесились борющиеся силы... я не смыкала глаз -- дом содрогался, подавался под напором бури. Фонарик в прихожей качался при запертой двери и колокольчик звонка дрожал и тоненький издавал звук... Ураганом дрожала и выла ночь, и небо не успевало закрыться тучами -- так их гнало... А на утро... пришла _о_н_а_ -- ласковая и в ослепительном, _т_е_п_л_о_м_ солнце. И все проснулось: ожили голые деревья в веселых свистах дроздов, гомозящихся стайками в ветках, гладенькие, блестящие скворцы "журчат" на крышах, подняв головки к небу, распушив шейки... и вздувшаяся вода в канале бурно гонит лед.
   Зимы как не бывало... Какой бурный, какой же страстный переход!! На душе тревожно и взволнованно, и радостно, хотя и мутно все пока у нас. Я в отчаянии от переезда и от того, что опять я бесприютна и не смогу работать. Кажется нашла прислугу, но далеко не то, что искала. И еще не наверняка. Я не могу никого и найти, т.к. нет и прислуге угла! Где же ей жить-то?! Увидим. Я решила ничем себя не волновать, т.к. все равно ничего не придумаешь...
   Мне трудно сказать тебе, что я тогда-то и тогда-то начну рисунки к "Куликову полю" в этом неустройстве, но я стремлюсь к этому и обещаю тебе взяться за эту работу со всей любовью. Но почему ты не отдаешь Бенуа? Если такой известный художник хочет, то я считаю себя недостойной, и еще: ты не пожалеешь после? Если хочешь, чтобы я, -- то я радостно берусь.
   Не в укор тебе, -- а по дружбе: мне больше чем больно, что ты куда-то затерял мой рассказ. Я его не получала. Напряженно ждала его от тебя и знаю, что ты его не выслал. Ничто никогда даже в войны не пропадало, -- куда же ему деваться? Посмотри у себя хорошенько, -- м. б. ты его вынул и положил куда? Я все еще хочу верить, что ты его найдешь, -- для меня катастрофа то, что его нету, и ты поймешь почему: -- у меня нет никакой копии, даже черновика. Я все переделала и послала все тебе. Поищи, дружок... Ты же сам знаешь, как это больно... М. б. в декабрьских письмах? Отрывки были вписаны прямо в письма, в текст, -- потому м. б. их ты сразу и не находишь.
   "Куликово поле" я тебе вчера послала с приложением перепечатанного мною, а себе оставила розовую копию768. Прости, если плохо напечатала, -- я в машинке еще новичок.
   Если я смею, то скажу тебе от сердца, что думаю о рассказе. Ч_у_д_о_ дано тобой прекрасно, беруще, художественно и благоговейно до слез... Ты-художник всегда мастер, всегда _х_о_з_я_и_н_ того, что хочешь дать. Само по себе чудо так прекрасно тобой дано, что... мне мешают рассуждения словоохотливого следователя. Он слишком много напирает на то, что _б_е_з_ напора было бы убедительнее. Его рассуждения как декорации -- загромождающие сцену, саму природу. Душа ждет, напряженно ждет... а он... все говорит и... расчленяет. Тонкое, чуткое художество загораживается... какой-то... публицистикой что ли...
   Это чудесный рассказ, и я бы ничего не сказала, будь автор не ты... Мне жаль, что такое тонкое твое и редко-прекрасное как-то затушевывается. М. б. я ошибаюсь, -- тогда прости... Говорю то, что чувствую.
   Подумай сам: событие на Куликовом поле так велико и неоспоримо, что все ссылки на авторитетность и какие-либо бумажки, заверяющие самого следователя, просто лишни и даже вредны.
   Вдумайся: при таком-то важном... и профессор с его заботливой женой лишь _о_т-т_я_ж_к_а_ от главного. Читатель ждет уже, чует уже, а болтливый профессор все еще затягивает и... разжижает.
   И многие слова о народе в устах следователя... не _и_м, не _с_л_о_в_а_м_ убедить в том, о чем он говорит.
   Чем больше ты -- художник, -- тем убедительнее твое творенье. А следователь -- публицист. Он слишком много говорит и _у_в_о_д_и_т_ внимание от чуда.
   Об условиях жизни при "нэпе" ты все узнай верно. Пайки академические выдавали, совершенно верно, но это были совершенно другого рода выдачи. Их мы получали тоже, как вид жалованья ученым и давали 1 раз месяц в день выдачи жалованья. Главным образом мясо, масло, сахар, -- это были богатые пайки, а не пшено. Во время "нэпа" в 23 г. мы свободно покупали все, что хочешь и в Москве, и в Казани. В Москве накупили такой колбасы и булок, что в поезде немцы головами кивали и удивлялись такой роскоши. В Москве мы увлекались различнейшими сортами булочек, калачей и т.п. Олечка не могла "жевать корочку", если "нэп" еще был.
   Я не знаю точно, когда упразднили "нэп", но надо это узнать.
   Ванечка, при таком-то Господнем чуде... к чему ссылки следователя на Ключевского? Твой художественный _о_п_ы_т_ с чудом не нуждается в этих точках над "и", -- они снижают, умаляют великое. Таково мое восприятие, а верно ли оно -- суди ты. И прости, если я глуплю.
   Больного я не коснусь тоже, но не причисляй меня к "падшим", как ты сказал. Я сердцем чистым и душой болею, а не политиканствую и мне больны твои определения моего мира. Но оставим это. Все будет идти так, как Богу угодно.
   Мне хочется тебе привести только несколько слов из "Журнала Московской Патриархии" о Владыке Сергии Пражском, ныне Венском769.
   "...Георгий Григорьевич (Карпов)770 обменялся также визитами с Владыкой архиепископом Сергием, который готовился к отъезду в Вену -- месту нового своего назначения.
   После посещения Владыки Сергия Георгий Григорьевич с удовольствием рассказывал нам о русском гостеприимстве этого почтенного иерарха Православной Церкви".
   И дальше:
   "Рано утром на пражский аэродром съехались представители государственных учреждений и общественных организаций, чины Советского посольства во главе с послом В. А. Зориным771, духовенство Православной Церкви и среди них: Владыка Елевферий772, Владыка Сергий, о. протоиерей Крачмар773 и другие.
   Никому не хотелось верить, что уже настал час расставания с нашим дорогим гостем.
   И поэтому каждый полным сердцем присоединился к словам г-на К. Чермак774, который в ответ на прощальное приветствие Георгия Григорьевича просил его в самом недалеком будущем вновь пожаловать в Прагу...

Б. Л. Черкес

Член епархиального совета чешской

Православной Церкви".

  
   Ванюша, что же это с твоим почесом? Это кошмар какой-то!!! Господь да будет с тобой! Не сердись на меня, если глупо пишу о "Куликовом поле" и прости!!
   Обнимаю тебя ласково и нежно.

Оля

   Хочу давно спросить: что с луковицами цветочными? Если не посажены, то надо скорее сажать, а то останется один путь -- на помойку. Жаль. Это самое лучшее было куплено. Пусть Ю[лия] А[лександровна] позаботится.
  

177

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   21.III.47
   Милая Олюша, перерыв все, -- и сколько дней! -- нашел в "копиях" пакет, где, с письмом от 5.I.47, оказались отрывки твоего "Заветного образа". Слава Богу. Как это могло случиться?.. Очень просто, при моей в то время подавленности. Написав письмо тебе, -- к Рождеству! -- и вложив отрывки, я заклеил и... отложил -- задумался. Вспоминаю: решил не посылать того письма, чтобы не огорчить тебя. Заменил. Но смута во мне осталась, я, очевидно, думал, что отрывки послал... -- и забыл, в смуте сунул пакет в вороха, -- у меня все вверх дном. Потому и не было отмечено в тетради, -- целая полоса без отметок! -- не нашлось и квитанции. Слава Богу, с души свалилось. А ты, небось, всякое надумывала... чу-ю.
   Посылаю и _м_о_й_ экземпляр (с рукописью на оборотах) "Куликова поля", твой оставил себе, выверен, -- спасибо. Приложил, заменив, "дополнения". Твои замечания... По существу, (вне этого рассказа!), они справедливы, в теории, но _н_е_ для сего "рассказа". Моя цель была иная, -- _е_с_т_ь_ иная. Это, ведь, в сущности, не столько "рассказ" -- беллетристика, сколько -- более или менее художественное "исповедывание" -- _в_а_ж_н_о_г_о_ для русской души. Я, просто, почувствовал, что _х_о_ч_у_ быть свободней... открытей... Дело не только в "чуде"... -- а и в исторической и нравственной обстановке, -- эпоха! -- при которой, в которой это чудо проявилось. Дело и в попытке изображения _н_а_д_р_ы_в_а_ страждущей _н_а_ц_и_о_н_а_л_ь_н_о_й, русской, -- в данном случае -- _и_н_т_е_л_л_и_г_е_н_т_с_к_о_й_ души, души оглушенной, опустошенной, не оплодотворенной верой вообще и -- в свое, родное, в "духовную мощь нашу". Мне необходимо было это вскрыть и показать. Эпоха исключительная, и переживания -- ох, как же исключительны! _Н_е_л_ь_з_я_ было бы мне ограничиться голым изображением "ч_у_д_а". На _к_а_к_у_ю_ почву упало оно? ..! И я должен был заставить русскую душу -- в данном случае -- интеллигентов -- раскрыться, _п_у_с_т_о_т_у_ и _ж_а_ж_д_у_ свою показать -- жажду упования и наполнения... показать _с_м_у_т_у, поиски оплота, вечного, незыблемого, на силе национальной души построенного. Отсюда -- глубокая заинтересованность "рассказчика", личная. Необходимо было _п_о_д_г_о_т_о_в_и_т_ь_ "орошение души _ч_у_д_о_м". Отсюда -- _н_е_о_б_х_о_д_и_м_о_с_т_ь_ сцен -- "Иова", беседы -- о, сколь важной! -- с профессором на лавочке, экскурс в "апокалипсис" и _и_с_т_о_р_и_ю. Ведь эта работа -- исповедывание _н_а_ц_и_о_н_а_л_ь_н_о_й_ сущности, зазвучавшей и в опустошенных, казалось, душах. Я _д_о_л_ж_е_н_ был сделать это не "мельком" -- слишком это важно! -- раз представился _т_а_к_о_й_ случай! -- хоть чуть, коснуться такого огромного, -- нашей национальной трагедии, которая не может быть разрешена без вмешательства _с_в_ы_ш_е. И вот -- _о_н_о: в лике выразителя нашей и духовной, и человеческой-просто, и исторически-государственной сущности -- более яркого выразителя, носителя -- _н_е_т! не вижу. Таким его признал народ, Сердцем -- _ч_у_д_о_ преп. Сергия! Он несет в духе своем -- _в_с_е_ наше, как в искусстве _с_л_о_в_а_ -- Пушкин и прочие большие. Только ли _с_в_я_т_ы_м_ был -- этот сын _Н_е_б_а? Нет, не только: он был и русский человек, пастырь, участник родной истории, человек масштаба государственного, защитник и предстатель за Русь Православную -- в земной жизни. Учитель нравственного русского порядка, русской Правды. Антипод -- потомков -- русских неверов-интеллигентов. И вот, от него -- свет. Его -- народ -- _ч_у_е_т, несет в душе. _З_д_е_с_ь -- его воспринимают, с каким усилием и потом восторгом -- русские бывшие никакие, безнациональные... -- _с_у_д_ приходящего в себя следователя над самим собой! Мне кажется, что этот суд, "многоглаголание"-то, по-твоему, _з_д_е_с_ь_ необ-ходи-мы -- иначе -- обмелел и не дал бы важнейшего -- рассказ. Как преподобный не только -- Святой, небожитель, но был при жизни -- _р_у_с_с_к_и_м, духовным учителем и водителем Князя775, его крепителем, так и мой рассказ, -- не только художественный -- в основе-то! -- но и _в_е_д_у_щ_и_й_ рассказ, оздоровляющий, _н_а_п_о_м_и_н_а_ю_щ_и_й... вскрывающий главнейшую сущность нашу! И потому мне тесно было в узких -- сухих тогда! -- чисто "художественных рамках". Так я почувствовал. И сильней чувствовал, с годами, _с_л_ы_ш_а_ голос -- ответственности. Пусть рассказ затронет не только чувства многих -- сколь мало знающих русских читателей! -- особенно -- _о_т_т_у_д_а! -- но и мысли: пусть покажет, _ч_е_м_ жив русский человек. А услышанное мною о "чуде" -- просто краткий отчет _о_т_т_у_д_а_ -- может быть даже очевидца! -- из "случаев", как например "обновление" куполов, икон, -- раздвинулся во мне, и все эти годы потаенно ширился и углублялся. -_М-_а_-л_-о_- -- "чуда", как бы оно ни было разительно. Надо больше: во-имя чего -- чудо, для _к_о_г_о_ -- чудо? заслужено ли чудо? не для "сушек" же подается чудо! Оно подается _п_о_ заслугам. Чудо, конечно, произошло не _д_л_я_ Среднева -- он и есть -- "среднев", -- _н_е_ для его выпрямления, это между прочим. _Ч_у_д_о_ _д_а_н_о_ -- для верующей _у_ж_е_ души, и, очевидно, для готового испытаниями принять возрождение следователя... -- оттого-то он так и вскипает, при всем его "анализе". _Ч_у_д_о_ _р_а_д_и_ ведущего тяжбу с Богом русского тронувшегося "Иова", который -- "за всех и за _в_с_я"! Чудо дается вот для этой "четы", лучших русских людей -- из интеллигентов -- связанных такой чуткостью и нежностью друг с другом -- "такого и в народе много"! Да это был бы огромный про-вал -- выкинь я эту сцену, для ускорения с "чудом"! Помнить надо: тут дается -- все время -- изображение процесса возрождения, и кипучие и укорительные слова "следователя" -- не "публицистика", а наболевшее, ветхое, что надо сбросить. Чудо дается для этих мужиков с кнутьями, _ж_д_у_щ_и_х!..
   Чудо дается "по заслугам"... Чудо дано и для тех, лучших из искавших, что терлись под стенами Лавры!.. -- Булгаковы, Розановы, и проч.776 Чудо, наконец, явилось для _н_а_р_о_д_а_ -- символ! -- как явление лесному дозорщику! -- простому сердцу, -- для _т_а_к_о_й_ России, во-имя такой России, для такой интеллигенции, -- хоть и путем мучительным неверия продиравшихся к _в_е_р_е! У русских интеллигентов, лучших -- ! -- само неверие даже принимало содержание как бы их "в_е_р_ы_ неверия"! -- до страстности -- отсюда мучительные колебания, искания, пытания, падения, до самоубийств, и -- обращения! Пример Булгаков! Как раз только что выпущены в свет его "посмертные" "Автобиографические заметки"777 -- очень знаменательные места там, те что читал, читаю, важно для "Путей"! Говоришь -- "Куликово поле, _т_о_ событие так велико и неоспоримо, что все ссылки на авторитетность и какие-либо "бумажки" следователя -- излишни и даже вредны". _Ч_т_о_ _э_т_о?! ... Обмолвилась? Куликово поле -- _б_ы_л_о_ -- в веках! Важно, как обстоит теперь, что люди русские, достойны ли они _н_о_в_о_г_о_ Куликова поля -- _ч_у_д_а?.. Сам следователь ведь все время о _с_е_б_е, -- себя щупает -- "а ты, как?., ты-то достоин, можешь приять, достоин _ч_у_д_а?" а через себя щупает _с_в_о_и_х, и -- вместе с профессором -- исследует _н_а_р_о_д: "а он _к_а_к? достоин приять чудо, _ж_и_т_ь_ _о_т_ _ч_у_д_а_ и -- _с_а_м... может сотворить чудо?! ..." А что же это за пустое провождение времени -- поведать, даже очень рельефно и художественно выпукло, _т_о_л_ь_к_о... о "чуде"?.. Не стал бы писать. Чудес в Четьях-Минеях -- и в прошлом -- сколько угодно!.. Тут прощупывание психологически-художественное нужно, и оно происходит, только ты не вдумалась в него и, в нетерпении "добежать до чуда" -- говоришь -- "ах, когда же кончится... эта -- "публицистика""! Нет, Оля: я _в_с_е_ примеряю, о-чень внимательно, и когда мне надо -- не щажу, безжалостно вышвыриваю -- вот, из "Путей" -- больше 100 стр. выхерил. Моему духу, моей внутренней мере "голого чуда" _н_е_ надо, пусть попы пишут о сем. И вот, исследуя самого себя, следователь, а м. б. и аз, -- да, беря в подкрепление себе и читателям -- особенно -- массовым -- и "бумажки", -- вечные слова-мысли. Великих наших. Я содрогнулся, прочтя, что, по-твоему, -- сцена с милой четой -- лишнее! Ты доброго ученого, -- несомненно _ч_и_с_т_о_г_о, называешь "болтливым". Стыдно. Он большевикам именно таким и покажется. А чуткому читателю он -- _в_а_ж_е_н. И в его старушке ты увидала _т_о_л_ь_к_о_ "заботливую жену"... (* Почему у тебя так _у_с_о_х_л_о_ сердце?.. Или это -- временное, "по настроению" и от раздражения, как и наивное возражение: "не могли выдавать в "праздник"" ..! А вот и выдали! Так _н_а_д_о_ было -- Для документа -- для чуда!.. Где же твой вкус? Это же -- помимо всего, главного, -- буколики! -- Или -- не видала таких? Это же -- интеллигентские "Филемон и Бавкида" Овидия, "Старосветские помещики" Гоголя!)777а Что с тобой, откуда такое короткодушие и презрительность?! -- ах, скорей к "чуду". Меня поразила твоя... нечуткость. Всякий может, конечно, промахиваться, ошибаться, я -- тоже. Но _н_е_ на _т_а_к_о_м. Тут _в_с_е_ _я_с_н_о. Содержание "Куликова поля" -- огромное, -- внутреннее-то его значение, -- и я жалею, что у меня уже нет времени наполнять его. Ты могла бы подобное -- о "болтливости" (** Где -- о важном и священном, -- там нет "болтливости": и болтают на базарах, да -- с трибун.) сказать и в отношении "На пеньках"! Уж там ли не "болтливость", а никто не посмел этого сказать. Ибо и там -- о _в_а_ж_н_е_й_ш_е_м. А в "Куликовом поле" -- о _с_а_м_о_м_ важном -- о -- _в_о_з_р_о_ж_д_е_н_и_и, о возвращении блудных сынов в отчий дом!.. Только потому и произошло чудо, что -- его достойны. Господь давно мог бы потрясти человечество своим _ч_у_д_о_м -- и обратить! Нет ты за-слу-жи-и!.. приготовься -- и получишь: да еще вы-страдай себе чудо обновления! А то, разве трудно было бы Преподобному -- оказать себя... публично? да еще в массовой бы манифестации!.. Но это подходит лишь для "вершочками меряющих" _в_с_е. От чуда -- ярчайший свет в душу -- души -- и при этом ослепившем свете должно многое открыться. По теме рассказа мне не до сего, я лишь чуть намекнул на последних полутора страницах... Мне неважно что читатель "ждет", -- разные бывают читатели, пусть его ждет: мне важно самого читателя подготовить к сознанию, что он именно готов для приятия чуда, а что он нетерпелив -- картинку чуда увидеть! -- это -- мимо. Да разве я мог пройти мимо "Иова"? мимо "четы"?! ... мимо мужиков с кнутьями? мимо простолюдинов, которые так наивно хотят "прикрытия" этого -- "в неопрятном положении"! Чуткость-то какая! жаленье! "Да он не вредный". Вот ради таких-то -- и тех же красноармейцев, "дающих хлеб", и творится _ч_у_д_о. "По народу ходит"! -- вот для _т_а_к_и_х-то. Ибо Господь готовит _с_о_с_у_д -- Россию-мученицу -- для _с_в_о_и_х_ ЧУДЕС! Она должн-А быть достойна. Но она должна вы-жить... и ей подается укрепление.
   Разные бывают читатели, бывают и нетерпеливые... -- многие ли сумели прочесть и понять "Кроткую"? "Записки из подполья"?..778 о, сколько непрочтенного, непосильного, которое никогда не прочтется, как _н_а_д_о. Я _н_е_ о тебе говорю: ты чуткая,., но тут ты впадаешь в теоретическое, прыгая от трамплина "теории искусства", самой по себе -- верной. Я сто раз отмерю, -- один -- отрежу. Я могу погрешать, да, как все... -- но тут я не вижу оступки, ни-как. Мне важно, -- не разжевывая, конечно, -- захватить в полон мно-гих, малоискушенных. И для таких-то -- как и для себя, коря себя! -- "болтает" следователь, себя приуготовляя, _с_е_б_е_ толкуя. Схватив "случай "Куликова поля"" я не мог пройти мимо главного, чтобы "ускорить". Иначе я, выплескивая из корыта воду, выплеснул бы -- _д_и_т_я! Нет, оно мне о-чень дорого, я _п_л_а_ч_у -- сердцем -- над ним, и потому я так, порой, неистово-непримирим. И никогда не примирюсь, никогда бесовское божьим не назову! У меня -- _ч_у_т_ь_е, я его слушаю... Я могу ошибаться, но _р_а_б_о_т_а_ю_ над стекающим в душу, и если вижу правду -- всегда готов отказаться от прежних заблуждений. Но бес далеко и остро воняет. В нем не прошибешься.
   Писал ли тебе: И. А. -- а он очень прям и требователен, _з_н_а_ю: он ни тени замечания не сделал, напротив: "три, дня видели преподобного, до слез..." "Простота и убедительность повествования -- первоклассны"779. Оставим о "классе" -- я ставлю "точку", когда _н_и_ч_т_о_ меня не тревожит, или когда я смогу учувствовать тревоги. Но в этом "повествовании" -- именно! -- "сказ" -- порой -- особой трудности мне не встретилось, это _н_е_"Пути"...
   Из "Журнала Московской Патриархии" -- не приводи мне, все знаю и уже не читаю. Бумага все стерпит, да тут кроме хваления обер-прокуроров бесовской выделки -- ничего. А о Сергии я тоже знаю, он -- чистый. Ну, не хватило силы на исповедничество? суди его Бог. Он и _т_а_м_ будет чистый, пока потерпят. Но о сем не в письме, что знаю...
   30-го должен читать в Казачьем музее на литературно-музыкальном "дне", в 4 ч., для церкви780. Надеются собрать тысяч 70. Собрано уже для покупки владения -- до 900 тысяч, надо еще 700. С американских посылок как-то накопили и дачами из Швейцарии. Разве писал, что Бенуа _х_о_ч_е_т... знаю: Б[енуа] охотно согласится. Но я хочу, чтобы ты, хоть ты и не взяла "Куликово поле" во весь рост, -- желая "меньшего". Главное-то и не приметила! -- И. А., видимо, удивлен, что ты спрашивала у него адрес Ремизова781 -- ?! -- Р[емизов] парижский житель! -- почему -- так окольно?.. или -- что смущает? Твое право, пиши, но -- одно: не в связи с книгой И. А.: она была доверена _т_о_л_ь_к_о_ _м_н_е_ и, по твоей просьбе, через меня, -- _т_е_б_е. Никто больше о ней _н_е_ может знать. Таково условие. Но м. б. я и ошибаюсь и ты -- для другой цели. М. б. хочешь оказать нравственную поддержку, выразить сочувствие? Твое дело и право. Но почему -- справлялась и у И. А.? Он так и пишет. Очевидно, не пришлет: "он перешел на сторону мучителей, а _п_о_ч_е_м_у_ и _з_а_ч_е_м_ он это сделал, это мне безразлично"782. Я не видал его с I декабря -- и не увижу; его дело -- его, мое -- мое. М. б. и из -- "юродства". М. б. и трагедия... -- _т_а_м-то он, вообще, как писатель _н_е_ _н_у_ж_е_н, _к_у_р_и_т_ь_ он не может. Да и "загораться"... -- он сырой. Я... могу воспламеняться, очертя голову, но теперь я стараюсь быть "хладным". Свое я по-своему люблю, как скажет сердце на -- 20 процентов, рассудок на 10, и "подсознательно"-интуитивно на... все остальные 70. Так всегда.
   Получил трогательный _п_о_к_л_о_н_ от "Просветительского фонда имени Ивана Кулаева"783 -- из Сан-Франциско и... приношение в 50 долларов, Ильин только что извещал -- 100784. Не знаю... Приветствуют "верного Знамени", -- трогательное письмо-авион. Им -- для юбилейного сборника "День русского ребенка"785 -- 15-й сборник, страниц в 300 -- "ин кварто" {"В четверть" (издательский формат, от лат. in quarto).} -- по 2 доллара, с многими иллюстрациями. Дал им недавно -- гратис {Бесплатно (от фр. gratis).}, конечно, -- "Говенье". Восторг! -- новое авион-письмо. Там же пойдет статья Ильина786 -- "Иван Сергеевич Шмелев". (* По их просьбе.) И еще его две статьи о России -- пути ее, и "О гонениях и свободе Церкви"787, помимо массы многих статей -- совсюду. Дела-ют дело! И -- 15 лет, начали, выпустив сборник в 100 экз., каждый год ширились, и вот -- ныне, кажется -- 1500. Не хватает! Это -- в Америке-то, где 1000 тираж за редкость: прежние русские денационализировались.
   Нет, не по времени, передумал: _н_е_ надо рамочки, (на странице это очень осложнит печатание и удорожит), ни концов, ни заставок: только -- обложку: или -- заставку -- арабеск -- одну и ту же для каждой главки (с новой страницы!) и -- м. б. _о_д_н_у_ -- концовку: ка-кую?! ... -- не соображу. Ты найдешь...
   Сейчас ищется, кто может дать деньги. Потребуется тысяч -- 60--70. Тираж -- не более 1500 экз. Важно -- на добротной -- чистой бы бумаге! И что такое 60--70 тыс. теперь!
   "Voies Célestes" -- взято испанским издательством788, только что узнал. Из-за [1 сл. нрзб.] все еще нет гонорара от итальянского издательства и с Севера... Есть слух -- м. б. позовут в Соединенные Штаты, но... ку-да мне! Отклоню. Теперь за "Пути". 2-ая посылка из Холливуда, в пути -- 3-я -- ну, что я поделаю?.. -- _ч_и_т_а_т_е_л_и. Говорю, в душе: "награди, Господи, за меня". А у меня и книг нет -- послать. И купить негде -- нет. Набирают "Лето Господне" огромный том, страниц около 500. Болезнь -- то же... будто полегче? Лечусь сам 23-й день -- "ясеневого экстракта", капли. Еще один доктор подтвердил диагноз Веретенниковой789 -- "маленькая (?!) экземочка-раздражение, дня 4 не умываться, т.к. полотенцем, утираясь, раздражение". Заметил: как дожди -- почёс ярей. Ревматическое? простудное?.. Ну, ясень. 25-го приму 6-ой порошок. Плохо сплю. Сегодня, ночью, в 4 часа, встал, (очень -- мысли! и -- порой -- негодование!) и пришло в голову, -- увидел Евангелие "божественным загадать". Криком души напрягся, загадал -- где на какой странице -- о _С_у_д_ь_б_е_ России! -- и открыл... Луки, гл. I, стихи 57--71790. -- !.. -- да-а-вно не загадывал, не помню. Всю душевную силу собрал: Господи, укажи мне, изнемогла душа!.." -- И вот. _У_п_о_в_а_ю. Бу-ди! бу-ди!.. Да... и м. б. -- "время близко". Кто что может знать? -- у тебя хорошо вышло начало письма -- о _в_е_с_н_е_ -- и переход от бури, -- и -- буря!.. Помни, -- _п_р_о_щ_е!.. И не растекайся -- гони рассказ так, чтобы взять читателя сразу, за-ма-нить! В.
   Господь с тобой. Я тебя _н_е_ жду.
   Я написал тебе очень жестокое письмо, по поводу твоей "критики"... -- и заменил этим. Зачем я буду строго судить тебя?! ... Ты _н_е_ _в_г_л_я_д_е_л_а_с_ь, не вдумалась.
   Досылаю мою копию, с "добавлением" -- новые "загромождающие _д_е_к_о_р_а_ц_и_и" и "болтовня".
   Но разве в письме _в_с_е_ скажешь!
   Надо _г_о_в_о_р_и_т_ь. А этого уже не придется.
   Ну, хоть куцым ограничусь.
   Ш.
   [На полях:] Итак: очевидно, "Куликово поле" до твоей души не дошло. Значит, я ошибся в твоем "потенциале"?
   Луковицы -- уже недели 2 -- отправлены с оказией в Сен-Женевьев -- к садовнику. Спасибо. Посадил себе -- два крокуса. А. А. мне нечего отвечать: на чествования что скажешь?.. Теперь -- будя. И прошу: не заикайся и ты, -- в пу-стую! Придет час -- само проявится, _в_с_е. Какая правда: вражье лепко, а Божье крепко.
  

178

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

28.III.47

   Пишу тебе -- ласковому моему дорогому, любимому моему Ванюше, пишу от самой глубинной моей, самой чистой сути души моей.
   Оставь злость на меня, посмотри в сердце твое и мое, и ты увидишь, как ты был неправ, и почему смогла я, любящая тебя светло и верно, -- так написать тебе вчера791. Я не хочу касаться всего того, но скажу только, что ты меня предельно оскорбил, смешав с пакостью {Помета И. С. Шмелева: ? (Ни-ко-гда!).}.
   И зачем ты делаешь это, -- ведь не можешь же ты не знать меня!
   Все устремление души моей -- исканье лучшего и правдивого в этом мире. Не смешивай меня с непотребным!
   Не перечитывай вчерашнее письмо мое, -- оно все из боли невыносимой. _П_Р_А_В-Д-А у нас с тобой общая, та правда, что будет стоять в веках, и далеко после нас.
   Во имя этой святой правды я протягиваю тебе свои руки. "Куликово поля" я никогда не "взрывала". И разве могло это быть!? Что ты!!
   Я глупо, м. б., по-обывательски писала тебе о нем. Ведь оговорилась же тотчас же, что только потому и пишу так, что _т_в_о_й_ рассказ должен быть в каждой мелочи _с_о_в_е_р_ш_е_н_е_н, дабы никто не мог к нему подкопаться. Разве я умалила его??!
   Ты _с_а_м_ накрутил и поверил твоему же.
   Разве тебе не знакомо это, когда у близких, дорогих людей все особенно тщательно рассматриваешь: -- нет ли погрешностей, дабы это любимое существо кто не посмел зацепить?
   Поверь же мне, -- прошу тебя -- раз и навсегда, чтобы и себя не мучить, и меня не иссушать и не испепелять.
   Чего ты о Ремизове накрутил-надумал! Ты сам такой жалостливый, -- неужели ты не подумал о таком простом?
   Но ты во всем всегда сперва предполагаешь скверное во мне!
   Откуда это??
   Мне _о_ч_е_н_ь_ больно! Но сквозь эту боль, еще больше чем она, горит во мне к тебе чувство нежности и желание сказать тебе: Ванечка, оставь больное! Грех, Ванюша, накликать на себя несчастность. И не искушай Господа!! Мне всегда не по себе от всех твоих "клянусь"... Не пребывай в злобе!
   Не рисуй себе картин не существующих обо мне! И будет гораздо легче и благостней у тебя на душе.
   Абсурдно ведь: ну, неужели ты всерьез поверил, что я могла бы Ремизову писать какое-то "браво"?
   Почему ты мой религиозный вопрос ставишь в политическую плоскость!?
   Оставим это, голубчик, нежный мой Ванёк! Милушка, душа родная... Ванечка, успокойся! И, хоть Господа попроси, чтобы Он -- Всевидящий -- показал тебе Олю, какая она есть на самом деле!
   Как бы я хотела тебя согреть и успокоить... показать тебе свою душу! Мне очень горько, и это чувство горечи залило всю меня... но еще сильнее, должно быть, чем личная обида, -- горит во мне другое чувство... это то самое святое, чистое, светлое, Искра Божия, которая не позволяет водвориться тьме.
   Милый мой, хороший Ваня, будем же хранить эту искру! Ведь только ею и следует жить!!
   Ты отлично знаешь, что для меня не было и нет писателя выше, лучше, гениальней тебя. К чему же это: "свинья не съест!"?
   Оставим эти, ничего не стоящие фразы, но столько -- очень стоящего -- губящие!
   Никогда и никто _т_а_к_ меня на заполнял до краев души всякими обидами, как ты, которому я отдала всю душу...
   Оставь это!
   Все в мире идет круговым порядком, и все возвращается на себя.
   Ты не несчастлив в жизни, если так легко отсылаешь от себя верного твоего друга. А ты отталкиваешь его!
   И где-то в какой-то _п_р_а_в_д_е_ это не может остаться без следа!
   Когда бы ты мог увидеть всю ту неправду, которую ты за эти годы бросал мне, и ту невыносимую боль, вытекавшую из нее, -- то ты, -- справедливый и чуткий, -- ты содрогнулся бы от того, что ты делал!
   Я не несу на тебя зла. Мне только нестерпимо больно. И я прошу тебя: всмотрись в себя и в меня.
   Увидь же, хоть на короткий миг Олино сердце и -- _у_в_е_р_у_й!
   Кончаю... Не хочу касаться ничего, что доставило боль.
   Благословляю тебя любя. Нежно, благоговейно и прошу Господа снизослать на все бурное тишину!
   Обнимаю тебя всем сердцем. Оля
   Ванечка, родной мой -- просветлись и будь благостный и тихий к Оле.
   Мне невыразимо тяжело!
  

179

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   12.IV.47
   Святая и Великая Суббота 3 ч. дня. Солнце, -- тепло, -- говорят: я лежу, очень слаб.
   Сегодня ты приобщаешься, родная Олюша, -- и я светло и радостно тебя поздравляю. Христос Воскресе!
   Вот уже 10 дней я не выхожу, большую часть дня лежу. Так мне _п_л_о_х_о_ -- давно не было, особенно в такие Святые Дни. Что же... -- _н_а_д_о_ принимать все. Это -- какое же маленькое если думать о тех, _т_а_м!.. А я все последнее время не могу (да и не хочу!) _з_а_б_ы_в_а_т_ь, заслонять собой, своим...
   В_с_е_ у меня, -- _в_о_ _м_н_е, -- плохо. У-п-а-д-о-к. Причины?.. Не стоит их исчислять, что толку! Вот -- _и_т_о_г, с ним и надо считаться, как с _с_у_щ_н_о_с_т_ь_ю. А у меня нет воли даже и "считаться". _Е_с_т_ь_ -- и изживай, _д_о_ дна.
   Валила меня и -- с-в-а-л-и-л-а... -- и выполненная (слава Богу!) работа. Но в ней-то моя единственная _р_а_д_о_с_т_ь. Это + = плюс в жизни. И -- огромный. Значит, не _в_с_е_ уж _п_л_о_х_о.
   Теперь... -- частности.
   Увы, я не смогу и в церкви быть... Я буду лежать один. Вот, сейчас, превозмогая себя, я хочу написать тебе, чтобы убрать некоторые "соринки". Главным образом, ради _д_р-у_г_и_х, чтобы не быть случайной -- и неповинной -- причиной загрязнения _и_х_ сущности. Об И. А. ... Мои "домыслы" об адресе Р[емизова] ты приписала ему! Это неверно. И я снимаю эту "соринку". Он всего только и писал мне:
   "Не знаете ли, что это... О. А. просит у меня адрес Р[емизова]?.. Что за... странность?!"
   Понятно: "что за странность?!" Р[емизов] живет в Париже, он -- русский писатель. Другой русский писатель, _з_н_а_ю_щ_и_й_ Р[емизова], -- в Париже, с ним всегда в переписке... а запрашивают адрес _ч_е_р_е_з_ иную страну, у лица, который с Ремизовым более года -- и ты это зна-ла! -- никакого общения не имеет?! Это я, я приводил, в недоумении, свои "домыслы" -- вопросы (почти что -- как бы _с_е_б_е_ (обращаясь к тебе)) ставил эти ??? ... Пусть я согрешил этим, но тут -- только я, а не И. А. Поставь себя на мое место...
   Ясно.
   О "вопросе", в связи со "старым политиком"792, я не хочу _п_и_с_а_т_ь_ тебе: все это будут лишь "домыслы". Слишком много -- и впустую! -- было брошено сил на всякие домыслы! Довольно. Я отошел от сего. Безоглядно.
   Я рад, что ты взялась за живопись. Очень рад. Работай. Чувствуется, что в тебе к живописи больше воли и внутренних побуждений, _т_я_г_и, чем к слову. И слушай себя. И не смущайся. _С_л_о_в_о_ не уйдет. По своей нервно-порывистой и напряженной структуре душевной, ты -- пи-сатель! -- _д_о_л_г_о_ будешь душевно гореть, и _с_л_о_в_о_ не уйдет от тебя: ты, очевидно, для него, недостаточно _н_а_п_о_л_н_е_н_а. -- _С_л_о_в_о_м! -- самый трудный, самый сложный _в_и_д_ Искусства! _С_л_о_в_о -- требует от творящего _и_м_ -- _в_с_е_г_о_ творца, _в_с_е_х_ его сил душевно-духовных! огромного, полновесного заряда и _н_а_п_о_л_н_е_н_и_я: переполнения. Говорю, конечно, о высоком искусстве _С_л_о_в_о_м, не о "техническом навыке"... _С_л_о_в_о_м_ могут поигрывать почти _в_с_е_... но _т_в_о_р_и_т_ь_ словом (ни "звука", ни краски!?!) сочетанием "слов" -- _д_а_е_т_с_я_ очень-очень немногим. Забавляться словом (как в музыке "Чижиком") легко, как и _з_а_б_а_в_л_я_т_ь, _т_в_о_р_и_т_ь_ им... -- _п_о_д_в_и_г_и_ вдохновение. Это -- как и _В_е_р_а. Как _и_с_п_о_в_е_д_н_и_ч_е_с_т_в_о. Ты это аадеко_не вполне себе представляешь!.. Вот, пример, тобой _д_а_н_н_ы_й: о "Заветном образе" ты часто писала мне, как о твоем "заветном", тебя _о_б_с_т_о_я_щ_е_м_... И что же?! Оказалось (да, оказалось!) что ты даже с _э_т_и_м, тебя "обстоЯщим", -- обошлась _т_а_к_ _л_е_г_к_о!.. Да, _л_е_г_к_о. Ты, отправив мне "отрывки", -- оказалось, отправила _в_с_е! Только этим можно объяснить твою "тревогу", твой "крик", твою непостижимую настойчивость, вплоть до... почти -- угроз мне!.. -- Найти, вернуть, "н_е_м_е_д_л_е_н_н_о!" -- "Что ты сделал (?!) с моей рукописью?!" -- и проч. Ты мне готова была... грозить, клясть меня! (и -- уверен, _к_л_я_л_а_ в сердце!) Что _э_т_о_ значит?! ... _Т_а_к_ _д_о_р_о_ж_и_т_ь_ _с_в_о_и_м_ творчеством... и... _т_а_к_ работать?! "Смаху", "начисто", -- это -- ответственное-то!.. -- не оставить черновиков! (Ты так и писала: "у меня _н_е_т_ черновиков"). Ты даже не потрудилась оставить ко-пии! Нет, _т_а_к_ не работают -- и _т_а_к_ не _д_о_р_о_ж_а_т! Все -- очень _л_е_г_к_о. И при этой "легкости"-то -- так проявлять _с_е_б_я_ в отношении ко мне! Хотеть моего заключения о работе, ("о-чень" хотеть) -- и _т_а_к_ _г_о_л_о, так _г_р_у - _б_о, так непозволительно резко и властно -- _т_р_е_б_о_в_а_т_ь... в_о_з_в_р_а_т_а!.. Это -- неприлично. Особенно, после _в_с_е_й_ нашей переписки в течение 8 лет! После -- всего!
   Кто я -- в твоих глазах?! ... Чу-жак, даже еще меньше... -- почти _в_р_а_г. Я не говорю о себе-писателе... -- нет: только -- как о твоем "корреспонденте", ("друг") -- ведь не жулик же я, не "совсем безразличный", "никакой"..? А я уверен, что ты навоображала -- Бог знает что! Утаил? Скрыл? Потерял?.. м. б. "сознательно _п_о_т_е_р_я_л"? Чтобы сделать больно, "насмеяться"?.. Предполагаю лишь. Но если хоть частичка всего этого тебе приходила в мысли... -- то _к_а_к_о_г_о_ же мнения ты обо мне?! ... Но это -- личное. А мой вывод об отношении твоем к твоему творчеству таков: "очень _в_с_е_ легковесно". Нет, ты _н_е_ захвачена, ты -- _н_е_с_е_р_ь_е_з_н_а. Ив этом я убедился за дни твоего бытия в Париже. _Т_а_к_ обходиться со мной... -- то клясть, то грозить, то "преграждать", то обвинять, то -- требовать... -- _т_о_... -- нежить, то приласкивать, то молить о просветлении, то взывать к чистоте, к братству, к дружбе, к тихости...; -- то -- обещать, заверять -- и все это так, будто _н_и_ч_е_г_о_ _н_е_ _с_л_у_ч_и_л_о_с_ь!.. Нет, _т_а_к_ _л_е_г_к_о_ принимать _в_с_е... я не могу. Я не _в_е_т_е_р, который носит и аромат цветов, дыханье горных далей, и... пыл, и гарь, и дым и... _х_у_ж_е!.. Я не склад -- _д_л_я_ _в_с_е_г_о, не свалка. Я не только просто "корреспондент"... -- я еще и _л_и_ч_н_о_с_т_ь, и ты знаешь -- кто и для чего, и _в_о_- Имя _ч_е_г_о_ я жил, живу... А вот, оказалось что я -- для тебя -- _ч_у_ж_а_к_ и почти _н_и_к_т_о. Безликий NN... -- так, проходящий. Которого не замечают. Но _т_а_к_ даже с "проходящим" не обращаются... -- особенно _п_о_с_л_е_ очень многого и очень _в_а_ж_н_о_г_о.
   Не укоризнами сыпать в тебя хочу: _п_р_а_в_д_у_ сказать тебе хочу. Говорю это _с_е_г_о_д_н_я, в канун Светлого Христова Дня, -- не _л_г_у. И ты прими эту правду, как _п_р_а_в_д_у_ мою, не как укоризну.
   Если ты приедешь, если я еще буду жив, или буду в силах говорить с тобой и слушать тебя, я тебе _в_с_е_ скажу (что в силах сказать), и многого надо будет коснуться. Распутать -- и распутаться. Для меня, по крайней мере. Искренно скажу: _т_е_п_е_р_ь_ во мне нет прежнего _н_е_п_р_е_о_б_о_р_и_м_о_г_о_ желания тебя увидеть, как было до твоего 1-го приезда. И это ты, ты... (я лишь из-за твоих "реплик" -- тут повинен) _т_ы_ _в_с_е_ _д_е_л_а_л_а, (и до-делала!) чтобы _в_ы_ж_е_ч_ь_ из меня это "непреоборимое", повелительное желание-жажду _у_в_и_д_е_т_ь_ тебя!.. Ты меня под-секала, ты _с_а_м_а_ вынимала, выса-сывала себя из моей души. Т_а_к_ _я _в_и_ж_у_ себя, свое, -- в отношении тебя, к тебе, тебя ко мне.
   Ты знаешь, что я -- не только "я", но и я, _д_а_в_ш_и_й_ _о_т_ сокровенного во мне -- открыто, явно, реально, давший, созидавший, создавший -- этого не закрыть.
   И это тебе извечно.
   И вот, при всем этом -- _т_а_к..!
   Какой же вывод?! ...
   Очень больной, -- по крайней мере -- для меня. Думаю (и хочу верить), что и -- для тебя (в светлые минуты, хотя бы, когда ты опоминаешься).
   Не для укора сказал тебе все это: для прояснения _в_с_е_г_о_ -- в наших отношениях, в нашей _с_в_я_з_а_н_н_о_с_т_и_ душевной. Не смотря ни на что, эта "связанность" -- _е_с_т_ь, да, чувствование ее -- и во мне, и в тебе...
   Прости же, прими эти мои _п_о_с_л_е_д_н_и_е_ признания. Я должен был высказаться. Не укором, а моей, -- м. б. и _б_о_л_ь_н_о_й_ правдой. Мне больно писать это. Но и замолчать этого я не в силах. Я могу частично сгущать, обострить... но сущность -- верна. Ты совестью твоей, твоею чуткостью (они взывают в тебе в лучшие твои миги) -- _п_р_и_з_н_а_е_ш_ь_ это.
   Дурного, темного -- не питаю к тебе, говорю перед Богом, в Его Светлый День. Я хочу тебе _с_ч_а_с_т_ь_я_ (высокого), я хочу, чтобы ты _о_б_р_е_л_а_ _с_е_б_я.
   Больше у меня нет сил. Я должен лечь.
   Господь с тобой, дорогая Олюша, Оля моя... -- мне очень больно было так говорить, но я не могу не сказать. И все, что я тебе говорил за эти 8 лет, я старался говорить, слушаясь сердца -- правды, иногда, даже очень часто, -- в огненности и страстности. Но это ты понимаешь -- почему. Если бы ты была мне безразлична, "просто так"... -- я бы ни-че-го не говорил тебе.
   Твой -- истинно! -- Ваня
   Вот, случайно пропущенная белая страница... -- она пригодилась, для заключения.
   Многого, затронутого тобой в последних письмах -- нет сил касаться. В частности, твоего приезда. Твоя воля. Как -- тоже твоя. Могу лишь заметить: остановиться в Bellevue... -- опять утомительное снование, потеря сил, дерганье, потеря времени. Тихий отель -- самое лучшее: _н_е_з_а_в_и_с_и_м_о_с_т_ь.
   "У меня" -- нет, не говорю даже, и ты понимаешь, почему: помимо _в_с_е_г_о... этот "проходной двор"!.. Это ужасно. _Т_о_г_д_а_ было ужасно, теперь -- кошмар. Нет, и не касаюсь. Но останавливаться у К[сении] Л[ьвовны] -- после того, как в течении месяцев не писали друг другу, -- это же недопустимо, ты поймешь, вдумавшись. Да, я искренно скажу: для меня (да и для тебя!) _л_у_ч_ш_е_ нам не видеться больше. Просто, физически лучше: у меня не достанет _с_и_л_ душевных да и физических -- "быть на струне". Лучше не встречаться. Больно, да... -- правду говорю, но -- _л_у_ч_ш_е. В.
   Твои пасхальные цветы -- прекрасны, _с_в_е_т_л_ы_ мне! Они -- последние.
  

180

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

17.IV.47 вечер

   А я так вот непреодолимо хочу тебя увидеть, мой родной Ванечка... Читаю твое горькое письмо и... что же мне остается? Как бы хотела походить за тобой. Нет, не для раздражений (всякого рода) стремится душа моя к тебе! Ласково и тихо хочу обвеять тебя заботой. Ты устал, друг мой. Ты предельно устал. Я боялась этого чтения. Помнишь, как долго ты страдал тогда тоже после чтения?! Ангел мой, Ванюша, золотко, тихий мой светик... Я не пойду вразрез с твоим желанием и не приеду, если ты этого не хочешь. Но как мне горько от того. Ах, как горько! Я тоже вся утомилась. И дохожу иногда до отчаяния. Так хочу покоя, досуга и... работы по сердцу. Тишины хочется. Да, Ксения Львовна не отвечает. Я думаю оттого, что влезла в "драму". Я страшилась бы суеты Парижа и всего того, что рвало мою душу. Ты никогда меня еще не видел такой, какая в самом деле. То ты представлял меня неизмеримо лучшей, то... Но не хочу этого касаться. Я мира и тишины хочу между нами. Только этого. Порой... теперь все чаще, думается, не уйти ли мне в монастырь. Но, увы, -- их нет, -- разве в Сербии только? Что даст мне жизнь в этом суетном миру, что дам я ей? М. б. ты прав, -- и я поверхностна и ничтожна. Жизнь очень коротка. Я сильно отклонилась от того, что "единое на потребу"793. Я не дала, и не дам детей своей родине, -- чужой стране и не могу, и не хочу давать. Процвести пустоцветом? А душа-то?! Мне больно сознавать свою непригодность. Никакого художника из меня не выйдет. И это не "под настроение", -- это же мой постоянный "Leitmotiv" {"Лейтмотив" (нем.).}. Проследи. Я очень хочу подойти душой ребенка к Господу, чтобы без вопросов и "но" постигнуть самое Высшее. Надо очень много работать над собой. Мне, кажется, нет другого выхода, и я чаще и чаще думаю уйти из мира.
   Я живу и рвусь в нем давно, ища покоя, давно -- "инокиней" в том смысле примитивном, что обычно отличает монахинь. Для отречения от жизненных "радостей" у меня совершенно достаточно и зрелости, и силы. Ты будешь смеяться, а м. б. отбранишь меня даже. Но я всегда, с детства думала об этом. В дневнике масса об этом.
   Вчера вечером, нежданно, и без усилий воли, -- я видала Ее, ту, как в "Заветном образе". И до чего же ясно! Лик Ее менялся. Непостижимо: я видела переходы этих черт, -- они на глазах переливались в иные формы, но всегда одинаковые по содержанию и всегда прекрасные. У меня часто бывает так, когда перед сном закрываю глаза. Вот сейчас хочу и не могу вызвать, а тогда... само, бездумно виделось. Только встать и запечатлеть. Но я знаю, что никогда не запечатлею ни пером, ни кистью. Никогда и нигде, ни на чьих полотнах я не видывала Ее такой. И если бы я стала писать рассказ, то все бы там переменила. Люси сказала мне: "Подумай, как бы бедна, несчастна была ты, не имея твоего дара..." А я не понимаю вот этого... И мучаюсь тем, что не понимаю ее слов, т.к. наоборот: я много страдаю от этого "дара". Не будь его, -- не было бы и этих часто невыносимых мук, страдания и тоски по невоплощенному. Он мал, этот "дар", его не достает для выполнения тех образов, которые зовут и требуют. "Дар" как будто только для того, чтобы "показать" и дать "увидеть", "заманить" и... бросить в пучину отчаяния и бессилья. О, если бы быть тупицей, без крупиц этого "дара" -- насколько они "счастливей"!
   Что скажешь ты?
   И для чего же жить? Что дам я при "расчете" с Господином?794 Я иногда в смятеньи от этого. Ах, как трудно все, Ваня!
   Многое трудно. Не думай, что жизнь моя легка. Ты знаешь, -- оказалось, что старушку-то ту употребляют оружием интриги795 против меня же!? Дико? Да, да... Вот и пожалей. Ее облапошили для того, чтобы через нее влезть в имение и прижимать меня в правах хозяйки. Вчера узнала и написала письмо нахалу-мальчишке (брату Арнольда), что называется "мордой об стол". Дико, дико... Слов не найду. Старушка... что же... выжила м. б. из ума. А все-таки противна она мне стала. Давно идут интриги. Но мы думали, что с нашим выездом просто само по себе все прикончится; -- так нет же: у старушки, помимо моего хозяйства, обосноваться "гнездышком" желает. И все под флагом "мы так любим родовое гнездо, что жизни вне его не мыслим". Игра на чувствах брата и т.п. До хамства полного доходит, вплоть до распоряжений относительно того, какого вероисповедания должна быть моя девчонка, дабы старушку не коробило от католички. Я сильно "хлопнула дверью". Но на все это нужны нервы и нервы. Я должна бы их вышвырнуть из дома, но, Боже мой, -- какой вопль об "оскорбленных чувствах к родовому дому"... А ведь никто и не бывал прежде там! Довольно о хамах.
   Вот и пожалей. Поверь! Я расследую точно, как произошли события со старушкой. Сама ли она (как меня уверяют близнецы), или же те к ней привязались и поставили ее в дикое положение. Если сама, она, то значит сверхгадина. Тогда знаю как она стоит в моих глазах. Предстоит большой "бум". Но все это не важно. Я очень, очень взволнована тобой. Что мне сделать, чтобы снять гнетущее с тебя?! И эти болезни! Ванечка, Ванечка, как непосильно больно мне твое!
   Иногда кажется мне, что не осилить следующего дня, -- так я измотана, и так все в вечном трепете и думах о тебе.
   Милый, родной Ванюша, побереги себя и пощади меня! Сил у меня больше нет тебя уверять в своем самом прекрасном к тебе. Ты ничему не веришь.
   Все во мне болью звучит, во всех извивах души и сердца. И ты, и искусство, и мое устремление к Богу, и жажда покоя, и эти мешающиеся под ногами "булавки" жизни. И нет ответа, и как же я устала! Обнимаю тебя, радость моя, солнышко мое. Целую. Оля
   [На полях:] 20.IV Сегодня уже 20-ое, а письмо лежит. Писала его ночью с 17--18, и не смогла 18-го докончить. Вчера же -- дикость "наша", -- только до 12 ч. можно сдать на почте, -- я зарвалась утренними делами, и вот лежит письмо до завтра! Это дикость: сдавать открытым у почтаря.
   20.IV Плохо себя чувствую -- хоть ложись. И сердце, и слабость, и вообще несказуемо -- мне не можется.
   Адрес мой после 1-го мая: "Batenstein". Woerden. Pays-Bas.
  

181

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

23.IV.47

   Ванечка мой родимый, болезный ты мой!
   Неизъяснимое беспокойство гнетет меня все это время. Все бросила, хоть и рвут меня на части -- и мастера, и упаковщики, и перевозчики, и новые хозяева фермы, и просто разный люд в связи с переездом, вплоть до старьевщиков (ибо и они у дверей звонятся), -- все бросила, пишу тебе, чтобы умолить тебя дать мне знать, как ты. Умоляю тебя -- напиши же! Я страдаю от неизвестности. Я непрестанно думаю о тебе. Иногда доходит до того, что хочу все оставить, так вот среди разгрома и броситься в Париж, чтобы узнать, что же такое с тобой?! Мне очень тяжело. Я и физически себя чувствую нехорошо. От меня теребят все, все силы, и все ждут и того, и другого. Нас будет кишеть целая масса людей (в Woerden'e), в доме, и это все на моих плечах -- урегулировать без обид и недоразумений. Четыре разных вероисповедания будут, и это при здешней конфессиональной накаленности! Надо ко всем найти подход. Но сколько надо на то силы. А я -- вся в рассеянии, т.к. думаю только с тревогой о тебе. Я вся -- нерв, болезненно-взволнованный твоим состоянием и неизвестностью. Ванечка, пожалей же Олю, -- черкни, хоть словечко! Ах, как бы я улетела в Париж, не будь этого переселения! Мама еще заболела. Сильнейшая, видимо, простуда. Вся она расклеилась. Еле двигаться сегодня стала. Встала потому, что и от лежанья все болеть стало. Я умоляю ее беречься, а она не может стерпеть, что я на все разрываюсь. Завтра надо ехать в Woerden с прислугой, чтобы подготовить въезд. Боже мой, какой (!) въезд! В 2 1/2 комнатах надо ютиться. Запоздавшая весна требует рабочих рук на полях, а поэтому стоит и работа с моим "домиком", куда надо было провести электричество, и наши работники должны были копать землю для кабеля. Теперь все на полях. Всюду компликации {Сложности (от. нем. Komplikation).}: даже с кошками; не смейся, -- в Woerden'e есть (мой же) кот, дикий, злой, а с нами едут старый наш "основоположник" (тот, который мне уши сосал) и молоденький, чудесный, его сынок, кошка и котеночек (тоже котишка). Бой будет, -- выживет туземец наших пришельцев. И об этом надо думать. М. б. его надо кастрировать? Клока начинает клохтать, сажать надо на яйца, и это нам очень кстати, т.к. цыплята, которых мы должны получить в мае по "тикетке" из инкубатора, -- куда лучше бы себя чувствовали, бегая за настоящей маткой, и нам хлопот меньше. Надо сажать, а где? В Shalkwijk'e пробудем 10 дней, а без себя в Woerden'e уморят. Поеду завтра и с курицей в мешке. Попытаюсь ее там посадить.
   Пишу тебе всю эту мелкоту, зная, как ты все это любишь, м. б. и отвлечешься немножко. Живое, пусть даже кошки, -- живут и требуют к себе внимания, и хочешь -- не хочешь, а вот думай о них! А так мне все это трудно... Так ноет сердце по тебе, Ванёк. Ну, почему ты мне не пишешь? Родненький ты мой, неоцененный ты мой, дорогой, милый Ванечка! Обнимаю тебя очень нежно. Твоя Оля
   После 1-го мая адрес: "Batenstein". Woerden.
  

182

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   25.IV.47     10 вечера Был вполне летний день
   Теперь ты уже получила, родная моя Ольгуна, письмо, последнее 23-го796. Или получишь завтра. Это нашел только что, запирая дверь на ночь, -- никто не придет! -- глянул на случай за дверь, (не звонила консьержка в 5 ч., так положила) -- ан -- письмо, а впотьмах и не разберу -- от кого. Твое! Спасибо, голубка. Предыдущее, от 18--20, было ласковое, и мне сразу полегчало. И это, -- милое! Сегодня я впервые за эти 24 дня _п_р_о_с_т_у_д_ы, тяжелой, поел с охотой (я теперь почти бросил мясное) овощной суп, сметанный, -- вот 1/2 ч. тому, а "неизвестное" письмо ждало на столе... И вот -- _с_л_а_д_к_о_е_ мне. Целую твою ручку, -- и она сладкая. И кашель, слава Богу, сильно убыл. Т°, конечно, нормальная, да я за эти дни один-единственный раз и мерил. Не люблю, что толку!
   О тебе вот... Да, путы-петли, -- и с одного вола сто шкур. Да тут, при всем горении, и лучинке душевной не зажечься. Го-рько. И -- мне горько и... _о_б_и_д_н_о. А тебе..! Это какой-то дьявольский "Ноев ковчег", где, кажется, сто пар нечистых на одну тройку чистых (а кой-в-чем и "с крапинками"). И с чего, от-ку-да эти _ч_е_т_ы_р_е_ вероисповедания? 4-ое -- пантеисто-буддисто-атеисты?.. Хо-рош букет. Это еще неважно; важно, что, очевидно, дрянцо-людишки. Это -- похуже дикого-злого кота. Те, когда нажрались требушины, хоть успокаиваются. А _т_в_о_й_ род (соковчежники) "изгоняется только молитвою и постом"797. Спасен ху. Научиться ликовать сквозь свои "страданья", забыть их, пренебречь ими, ради _С_в_е_т_а_ _Х_р_и_с_т_о_в_а! Лишена и храма, ибо вот тоже, сколько раз не ценила достаточно его близость! У меня всегда Пасха тяжелая в личном. Это уже первые шаги к "да отвержется себе!"683 Так я понимаю. А ты часто отвергается другого, в угоду личному, в угоду "себе". Однако, я не хочу "поучать". Скажу тебе только что ты любишь (о, как любишь!) меня терзать. Что, тебе все еще "доказательства" любви надо? Но знай что это дается мне очень дорого. У меня нет сил на такое разрыванье. Тебе мало ровной, мирной, тихой переписки. Тебе нужны бури, мятежи? И слова ласки? У меня нет на бури сил! За все это последнее время я чувствую себя взвинченно, напряженно, и не знаю, -- в связи ли с этим, или случайное совпадение, что все это время слегка повышена t°. Для меня 37,3° уже очень чувствительно. Я же стыла в клинике при 35,8°. Доктор меня гонит из постели, но встав и "проходив", т.е. со стула в кресло и обратно, -- один день, я разбиваюсь окончательно и следующий день лежу. Укрепляющие средства испортили мне желудок и кишечник, и добились обратных результатов. Селлюкрин тоже! Аппетита и сна нет! Ну, посмотрим!
   [На полях:] Не имею сил (и духовных) написать тебе больше, и иначе, т.к. ты сам меня отбросил. Ты разорвал контакт своей необъяснимой выходкой. Если бы ты был болен, ты написал бы, если не сам, то Серов. Нет, ты умышленно не пишешь. И это -- ...этому нет названья! Ты всю пасхальную неделю оставил меня, бросив мне только твою тоску и обиду! Неужели, неужели ты хоть что-нибудь похожее делал и в отношении покойной О. А.? или это только мне такая честь?
   Я боюсь пыток, которые у нас бывали. Я не вынесу их! Напиши же светло. Не мучай себя и меня!
   Интересно, когда наконец, ты соберешься написать!?
   Оставь же капризы. Подумай, что ты больного человека терзаешь!
   Образумься! И не мучай (после этого письма) меня новой мукой, как это бывало. Напиши и устрой мир! Крещу. Оля. Твоя, любящая.
   Милый Ванюша, Господь с тобой!
  

179

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   20.IV.42     4 дня
   Радость, огромную радость дало мне сегодня твое письмо, Олюшечка... -- я снова слышу, я так близко-сладко чувствую тебя, наполняющуюся жизнью и мне дающую жизнь, мой светлый Ангел! Я был в таком томлении, в таком опустошении душевном, в оторопи непонятной, в бессилии воли, и уже ничто не могло меня вернуть, казалось, к воле жить. Я _з_н_а_л, веря, что ты будешь здорова... но я мучился твоими муками, твоею истомленностью, -- она передалась мне, и я был, как полуживой. Сегодня я осиялся, я живу снова, я почти счастливый... -- Оля моя -- _ж_и_в_а_я! она -- вот она, _в_с_я, чудесная, в этом письме чудесном, изуми-тельном! Ольгуночка, я снова спрашиваю -- _к_т_о_ ты? Моя му-драя, моя -- _в_с_я_ -- сверходаренная! необычайная... и снова, снова такая вся смиренная, такая кроткая, такая, такая... ну, вся ласка, вся: ... -- тепло, вся -- нежность! Ольга, я был потрясен, вознесен сном твоим... твоим могущественным даром... ка-ак ты _д_а_л_а_ свой сон!.. Но не это -- главное... а -- ты здоро-ва! ты наполняешься, ты жизнью наливаешься, -- я это слышу в немом шепоте строк твоих, -- шепоте в моем сердце, в моей забившейся радости, в моей любви к тебе, _в_е_ч_н_о_й... но ныне, на земле, здесь... -- наливающейся новым восторгом, таким пасхальным радостным светом..! О, несказанная, чудесная... как люблю, как благоговею-боготворю..! Ножки твои целую, моя божественная, моя яркая, заря моя разгорающаяся, меня живящая, о, животворящая девочка-женщина, свет небесный... и чудесно земной-земной! Оля, Ольгуна, Олюша... я целую твое изумительное письмо... -- оно -- всегда другое, всегда -- _т_в_о_е, всегда наполненное силой и блеском сердца, ума, -- ах, ты гениалька многоцветная! райская птица-Жар..! сказка, приснившаяся во сне, до того непохожа ни на кого ты, вся -- единственная, _с_в_о_я_ -- неповторима. Олёк, умоляю и верю, и жду: ты... -- о, как я молился о тебе!.. -- ты пришлешь мне _с_о_н_ свой, твое творчество, родившееся в дремоте... родившееся из сердца, из всего чудесно-душевного в тебе, -- бессознательно _т_а_к_ явленное, -- это же только гениям дарован, такой удел -- прозревать сквозь сонные грезы! Я с радостным трепетом вчитывался в "рисунок", в эту обложку будущей нашей книжечки, -- нашего светлого ребенка, малютки чистой... -- твоего-моего _с_н_а, порожденного светом сердца -- "Куликова поля"! Я _в_и_ж_у_ эту нежную красоту святую -- твое творение. Дай же мне его ощутить, я его _в_и_ж_у_ душевными глазами... я х_о_ч_у_ его ви-деть, я, весь здешний, моими, здешними... Художник ты мой, драгоценная, Благодать на тебе Господня. Чудесно, чудо мое, чудесно, как все в тебе. Как я счастлив, что мое нежнейшее связано с тобой -- ты, не знаемая еще, ты мне внушила это и дала силы -- преодолеть! И -- навсегда мы с тобой -- _в_м_е_с_т_е_ -- одно: пока будет жить эта моя "молитва"... -- она будет -- к тебе, она будет -- ты, на ее девственной рубашечке, твое блистающее имя -- Ольга! -- солнечная ты моя царевна, -- нерасторжимо вместе, духовно вместе, всегда, довечно. Онемевший, в благоговении, перечитываю я твои строки, вижу твой _с_о_н... -- нежный, светлый, полнее, глубинный, -- и так _л_е_г_к_о, как дуновенье, так весенне... -- что и кто мог бы придумать, выразить? _В_с_е, что лишь теперь я чувствую, -- что _в_е_л_о_ меня в творчестве над этим неожиданно родившимся творением... чем оно, может быть, пронизано... -- или я это ночными слезами чувствовал, и слезами чему радовался? -- чего и не сознавал -- ты это мне открываешь, внушаешь "сном". Ты "розовую колокольню-Троицу" моего детства видишь... ты весенний-земной райский сон зришь и -- влагаешь в душу мою... и это -- твоя любовь, огромная любовь, на какую лишь ты сильна, и я нежно-нежно вдыхая тепло твоего сердца, милая, свет мой! Я опьянен священно тобой, я поклоняюсь, я склоняюсь... -- пресветлый Ангел земли родной! Зачарованно ослеплен блеском твоим живым, живая моя, _ж_и_в_о_т_в_о_р_я_щ_а_я_ моя Олюша... -- как я наполнен тобой, твоим богатством чувств... Ты _в_с_е_ можешь. Одолей оторопь свою, сомнения... -- мне досадно, мне дико слышать это -- "не могу"... "ничего не выйдет"... -- да что же ты, только к себе такая _г_л_у_х_а_я... ?! Ты должна овладеть собой, увериться, -- это же _т_в_о_й_ воздух -- творчество, это же рождено с тобой -- творческое... -- как же ты не поймешь?! Волею Высшею даровано нам -- узнать друг друга: это назначено мне тебя найти, тебе вручить -- нести жизни свет, вечный Свет, Божий Свет... -- так явно отраженный в лучших творениях вечного искусства: любовь, радость, жаленье, снисхождение к греховности нашей, стремление бессознательное очищать жизнь, возносить и рождать лучшее в человеке, оживлять-обновлять истомленные души, пробуждать высшие силы, создавать в мире Образ и Подобие Божие, -- _р_а_д_о_в_а_т_ь_ райским земное наше. Ты открываешься мне все изумительней, все богаче. Оля, ты -- выздоравливаешь, пой Господа! Оля, я чувствую -- ты будешь вся в чудесном расцвете, прекрасная, лучшая из лучших, незаменимая, неповторимая.
   В субботу я опять был у послепасхальной всенощной, было легче мне, я мог молиться, и все -- о тебе, весь с тобой. И опять радостно-благостно слушал гимн Богоматери, в конце службы перед Ее Образом Знамения... -- как же прекрасно это! И в этом смешались для меня нежность светлая к тебе, моя с тобой связанность душ и сердец наших, моя неотрывность от тебя -- и благодарение Ей... -- образ-подобие Которой -- в тебе вижу! Вчера, закрывая к ночи спускные ширмочки за окнами, вдруг увидал новый месяц -- и мысль -- он справа! -- и мысль, осиявшая вдруг -- это старинное наше -- "пожелай самого желанного!", -- и я... -- "Оле -- здоровой быть!" -- вот, вырвалось из сердца это желаннейшее из желанного -- ты, только ты, всегда -- Ты, моя прекрасная! И ты мне ответила -- письмо твое сегодня, -- о, желанное, от Желанной! Ты слышишь -- я -- _п_о_ю_ тебя... я не могу иначе, я весь наполнен, я чувствую приливающую силу, я хочу для тебя жить, для тебя писать... писать лучшее, лу-чше, чем доселе... -- единственно только для тебя.
   Олюша, помни, надо набраться сил. Принимай "селюкрин", достань, если можешь, витаминное "Нестровит", лаборатории Роша, м. б. найдется в Голландии, выпиши из главного аптекарского склада. Если я найду возможность, я тебе пошлю с кем-нибудь: это -- как чудесные конфеты, как шоколад с молоком. Даст хорошее самочувствие. И питайся, питайся, и -- больше, больше -- лежать, лежать! Ты должна быть -- "коровка в лугах", бабочка в цветах, пчелка в розовой чашечке, мотылек мой многоцветный. А твой мотылек-цикламен уже опалил края крылышек... но еще розовый, еще живет. Я сохраню его. -- Кажется, в конце мая -- мой литературный вечер. Береги себя, не простуживайся... -- прошу тебя, прими антигриппал! Что ты упрямишься! Эту зиму я никак не болел гриппом, кажется -- впервые. Я берегусь... для радостной встречи с тобой. Пусть бы увидеть только... -- и это какое счастье! Т_е_б_я, _т_ы_ -- _в_с_я_ _м_о_я! Будь покойна, я весь, слава Богу, здоров, -- чтобы не сглазить! -- я сильней, я бодрей, я -- _в_е_р_ю. И знаешь -- я тянусь к Церкви, к Божьему... я хочу его, я хочу быть достойней, чище... -- и это -- через тебя, от тебя. Ты меня творишь, Оля. Ты меня лаской мягчишь, лелеешь мою душу, наполняешь ее богатством. В ней отмыкаются какие-то местечки, я полон мыслей, картин, планов... -- надо лишь больше воли -- взяться -- и все излить... -- да, в "Пути Небесные"! Во-имя твое, моя невеста, моя лучезарная, светлая, священная для меня _Ж_е_н_а. Пусть только страстно желанная,.. пусть... -- но ты воистину для меня -- _м_о_я. Пусть в сердце, в думах, во всем во мне... -- пусть, -- и это мне радость несказанная.
   Помогай же себе обновляться и сильнеть, всячески сильнеть, -- внушай себе, гони сомнения, верь, что будешь цвести, будешь счастливой, -- хлынет потоком радость в тебя, -- увидишь! И -- творческая радость! Бу-дешь! Зови ее -- придет, послушная, к моей упрямке-мнитке. Ах ты, орхидейная... я от тебя в восторге, только Оля могла так... радовать бедную девчушку... чудесно, чудеска-нежка! О, твои бы глаза увидеть, когда дарила... -- бледнушка, прозрачная восковка, русская орхидейка, не жадная, не хищница-плотоядка, а ру-сская, душистая, цветущая... ночная орхидейка... вся ароматная, вся -- весенняя-зеленая... "троицкая". Снежинка, пушинка... Олюнка... пальчики дай, тонкие, слабенькие... как их целую, как глажу, как нежно держу, гляжу... вижу, как набегает кровью, наливается жизнью... моя воскресающая веснянка! Оля моя, как я приникаю нежно, не дыша, боясь оскорбить дыханьем... мою нетленную.
   Рад, что И. А. отозвался. Поищу в его письмах о "Путях"684, напишу. И у одного из твоих гиацинтов -- сиреневого -- была "детка"! Все думаю о твоем сне -- Куликово поле. Как чудесно! Ты _э_т_о_ сделаешь, я это получу! И бу-дет _т_в_о_е, только, ни от кого не приму, ты сделаешь -- или не будет! Ты сделаешь -- и именно так, как _п_р_о_в_и_д_е_л_а. Это тебе -- послано. Для -- _н_а_с. Для всех. Это связывает навсегда -- нас. Хочу, хочу, хочу! Тебя, твоего, от тебя, из тебя! с тобой, -- и ни с кем, ни от кого. Ты мне -- _в_с_е, _в_с_я, ты живешь во мне, ты даешь жизнь, течешь в крови к сердцу и там -- творишь. Я _д_л_я_ _т_е_б_я -- написал "Куликово поле". Ты оденешь его в крестильную рубашечку, мамочка моя, его. Ты его рождала, подарила мне, -- дитя мое-твое. Я дерзнул... я коснулся чистейшего, нашел в своем прахе свет, силу -- попытку лишь коснуться, выразить мучившее так долго, поведанное мне случайно, явившееся мне на могилке моей первой Оли -- для Второй, последней, все завершающей, все превосходящей. Нет, ты не "дерзка", ты -- полномочна, ты -- назначена для сего. Ты чудесно восполняешь мое, меня, во мне... -- ты -- творишь. Художник милый, художник нежный, чуткий, полный любви, мне необычной, сказочной, смутно жданной, столько искомой, томившей столько и -- обретенной! Оля, ты прими кротко "послушание": это благодать на тебе, это _д_а_н_о_ тебе. Ты вся отомкнёшься, все источники загремят в тебе, все священные огни возжгутся твоим сердцем, тобой, творческим в тебе -- для многих. И Лик Пречистой найдешь и воплотишь... -- о, если бы, с тобой, моя золотая птичка, моя пчелка, моя Царевна чистая... с тобой..! -- увидеть Святое, облобызать все камни святых воспоминаний -- были земной-небесной... оплакать радостно, слить слезы наши вместе... с _т_е_м_и... _т_а_м, под старыми маслинами...685 наполнить души светом, таким Светом..! И потом... -- древнее увидеть -- мечта! -- пирамиды... Нил... пустыню... где зародилась мысль о Воскресении, о Бессмертии... таинственный Египет, прибежище Ее, изгнанницы... с Младенцем... -- в душу принять святое Материнство, им согреться... вместе... -- вместе мы _в_с_е_ поймем! Ведь ты же -- всепонимающая, всеобъемлющая... -- ты же себя не знаешь, какая в тебе сила, дары какие... золото мое живое, прекрасная, чистейшая из Женщин мира нашего... -- ты -- моя молитва, в ней я -- лучше, я твой, я Ваня, Олин Ваня... -- Как ты чудесно -- Лавру, детку-Лавру, увиденную детскими глазами... на кубиках... Гениальная безумица моя, как ты огромна, ты все растешь, ты все чаруешь, -- сто-лько в тебе всего. Твое письмо -- неисчерпаемо... Ваня твой твою попытку воссоздать "крестильную рубашечку", -- не может осудить, он ее зацелует, прильнет устами... и вольет в себя -- твое творенье, сон-явь, сон станет явью, оживится... -- о, как красиво-нежно! колосья, звезды... весеннее, и Лавра, и за Полем -- Лавра... Нет, пришли! Что бы там не вышло -- пришли! Хочу, молю! ножки твои целую -- пришли, Оля! Оля, восстанови же и Богоматерь под синим небом осени, под золотыми кленами. Оля, благословись, вымоли у Ней силы себе, дерзанья... воплотить. Это -- срединная и главная твоя Идея -- вся твоя жизнь, Оля! Ты вся насыщена, вся створена Ею, Матерью, Оля... если бы ты здесь была... я тебе молюсь... Ты -- для меня! -- чудесное отражение Ее, Пречистой... не смущайся, ты же -- достойна Ее благословения, Ее ограждения, водительства... Ею живешь ты, Ее впитала с первого дыханья мысли, чувства Божества в тебе. Ты -- образ и подобие... -- Ее. Да. Сам Бог дал это человеку. Тут нет кощунства. Ты -- Ее образ и подобие. Ты -- чистая. Ты -- творящая, ты -- благословляющая. Мне жутко, чу-дно мне сознавать, что ты меня коснулась, держишь в сердце! О, дар священный! Обнимаю твои ручки, нежно целую их... не смею больше. Твой Ванёк
   [На полях:] Я не мог исчерпать твои письма. Я весь в волнении, чудесном. Я весь -- любовь. Ты здоровеешь! Господи!
   Я весь -- счастливый, от твоего письма! О, киска! ласка! И вся -- святая.
   (Здесь капля "Сирени".) {Письмо надушено.}
   Будем же беречь друг-друга! В письме твоем я слышу: "Я -- _ж_и_в_у"! Ж_и_в_и! Будь, Оля! Я -- весь нежность и благоговение. Люблю, люблю, люблю.
   Маме напишу. Напиши, как ты ехала из клиники. Мне все важно, _в_с_е!
  

180

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

25.IV.42

   Мой милый, светлый, чудный Ваня!
   Прости меня мой Ангел за мои упреки, мои последние письма.
   Я так истерзалась за тебя, тоской твоей. Ванечек, радость... 23-го получила твое письмо светлое от 16-го, а вчера от 14-го (писал 11-го) и от 17-го, -- писала тебе 23-го, много. Дополняла вчера, но не успела послать. И рада, т.к. сейчас твое душистое от 20-го! От 16-го такое, такое кружащее, как все теперь: как воздух, дымящийся на солнце, как зеленый "пушок" на кустах, как бело-серая дымка яблонь, как красные червячки тополя, качающиеся по ветру, как клейко-душистая, зеленая почка сирени!.. А сегодняшнее твое... молитва! Ванечка, я недостойна! Я -- мразь. Я такое ничтожество! О, я так это знаю! Не пой меня, не превозноси! Ваня, прости меня за все! Ванечек мой, светлый! Не говори, что я "только о себе думала", когда писала открытку. Нет, я безумно страдала о тебе. И, конечно, мучилась, что не в силах я тебя "воскресить". Я уверила себя, что я для тебя _о_б_у_з_а_ с вечным "долгом" писать мне письма, как "обязанность". Ну, что ты поделаешь?! Я не видела это, ясно. Я, Бог знает, что думала. Все теперь забуду. Ничего и тебе не скажу. Я еще 23-го и вчера тебе написала кое-что про это. Рада, что не успела отослать! Ты не хвали меня, не зови мудрой! Ванёк, не оговаривайся (а то будто все боишься меня обидеть!): ""простая" -- в лучшем смысле" и т.п. Ты таким никогда меня не обидишь!
   Я люблю все простое! Сама хочу быть проще, проще. Я знаю, что мудрю часто, но не от _м_у_д_р_о_с_т_и, а от.., пожалуй, от изломов, что ли? Но я это не люблю в себе. Я борюсь с этим. Тебе, все бы я тебе о себе сказала. Именно дурное все, чтобы ты мне помог исправиться! Ванёк, я "сержусь" иногда только за другого сорта "недоверие" твое ко мне. Ты знаешь. Но это ни науки (я же -- невежда), ни искусства не касается! Это все касается некоторой моей оценки, которой ты не всегда веришь.
   А я, узнав многое "на своей собственной шкуре", готова за верность этих "оценок" на костер идти. Поймешь? Ну мне и горько, что ты никак с ними не считаешься. Думаешь: девочка может ошибаться. А это -- моя Правда. Для узнания этой Правды можно и всю жизнь мою прежнюю оправдать, вернее, жизнь приобретает смысл. Ну, вот, мне и хочется, чтобы ты хоть прислушался только. Уверять я никого не могу!
   Но довольно. Коснусь еще только одного: о. Дионисия. В оценке его я касаюсь лишь его пастрырства. Но с остальными его свойствами я соглашаюсь, не спорю. Он -- невежа. Это у него бывает. На Пасхе он и в отношении наших "насвинил". Но Бог с ним! Не принуждай себя -- не ломай самолюбия, не проси его отца взять яички... Мне это больно! Никогда себя не превозмогай так ради меня! Мой неоценимый, Ваня!
   Ах, Ванёк, если бы ты знал, как мучилась я за тебя целую неделю! Ни строчки от тебя не было, а перед тем такое ужасное: "не было Светлого Дня!" Ванечек, голубок мой, прости мне все мои "поучения", все, что я писала тебе о "Светлом Дне". Мне ли тебя "поучать"?!!
   Ты так близок к Богу! А я, гадкая, стала тебе еще писать, как к Богу надо обращаться! Ванюша мой, прости мне! И все мое! Мое безумство -- с "отражением любви". Разве я смею что-либо об этом! Да конечно ты всегда был и будешь -- одно с О. А. И память ее мне священна. Ты прости мне и пойми, что по человечеству все-таки хочется мне иногда самостоятельно для тебя существовать. Так, хотелось бы быть _п_е_р_в_о_й. Ни у кого, никогда не была! Прости мне это! Я борюсь с этим, но иногда все таки мучаюсь. Я О. А. берегу в сердце. Я люблю ее. Я ее память чту. Но это все и не касается ее, а что-то у меня же и остается. Прости меня! Прости! Прости! Это от любви к тебе большой. Этот эгоизм любви! Если бы устно, то я бы все тебе сказала. А так выходит и грубо и не точно.
   Ты обо мне не беспокойся! Ваня, у меня все хорошо! Силы приходят! Я уже хожу на воздух! Вчера садила в огороде кое-что. Не устала! Не беспокойся, Ангел мой! Я чуть-чуть; -- в ямочки готовые уже бросала семечки. Я это так люблю! Это только мне силы дает! Сплю хорошо, ем много. Пью лекарство. Температуры не бывает. Я верю, верю, что оправлюсь, если не будет еще крови! Только бы не было! Д-р ван Коппелен прислал еще письмо со счетом из которого видно, что они исследовали очень точно. Я в письме от 23-го тебе набросала вид моей почки. Но теперь мне скучно сей историей заниматься, -- м. б. дошлю как-нибудь. Все-таки я очень люблю медицину, хотя бы и такую "прикладную", как моя работа (бывшая).
   Ванечек, золотко ты мое, как я тебя люблю, душа моя!
   Ванюша, милый, прости меня! За все, за все! Солнышко мое, ты не хвали меня. Я возгоржусь еще! Я этим и так страдаю. Я очень много хочу себе! Да, да! Я знаю это! Мне нужно учиться смирению! Не буди во мне еще больше гордыни! Какой я художник! Я не смогла тебе сделать автопортрета! Понимаешь -- не смогла! Я пыталась. Удивительно, что техника еще ничего! Если бы я писать стала, то только для тебя! Но подумай: какое разочарование и тебе -- если вдруг увидишь -- бездарь! Это меня пугает. Но я хочу, чтобы ты все знал! Чтобы слабости мои знал, -- тогда только ты можешь судить меня! О, какая я "подобие Ея", -- страшусь даже выговорить-то! Я такая... нечистая! В Ее-то свете! Я со всеми слабостями греха и людского! Не хвали меня, -- возьми лучше такой, какая есть.
   Ванечка, ты обмолвился: "все сделаю, -- о поверь --, чтобы приехать к тебе". О, Ванечка, боюсь поверить!.. Ванюша мой, приедь же! Да ничто не смутит тебя! Как все это несерьезно, (прости!) по-детски, -- все, что тебя "смущает". И мама, и Сережа накинутся на тебя с радостью! Еще до войны мы все 3-ое мечтали пригласить тебя отдохнуть.
   У меня были дерзкие мечты (не смейся!) -- тебя пригласить навсегда к нам. Мне казалось тогда (я тебя совсем не знала), что у тебя не своя квартира, что ты м. б. у каких-нибудь надоедливых французов в пансионе, как многие из одиноких русских. Мне так страшно бывало за твой duodenum и так хотелось послужить тебе. У нас же было преизобилие всего. И мне казалось, что тебе бы понравилось в деревне. Мне мечталось взять у тебя все заботы, дать тебе возможность отдыха и творческого покоя. Но я вскоре же сама увидела, что этого бы не было. Ты бы задохнулся тут. И потом, -- нельзя никого "выкорчевывать" из его мира! Я это знаю! О, как знаю! У меня это были мечты тогда, когда... "только я да птичка". Помнишь?
   Я и И. А. звала гостить. Мы ему устроили даже лекции тут по иконоведению при выставке византийского искусства. Но он не приехал -- не мог отлучиться оттуда из-за визы въездной обратно. Мы 3-ое постоянно томимся в безрусскости здешней.
   Это уже помимо всего, у меня-то! О себе я не говорю. Ты же знаешь. Но и мама, и С. -- очень, как родному, самому родному тебе будут рады. Никому, ничего странным не покажется! Всегда тебя хотели сюда пригласить, а теперь, когда знают, что мы так сдружились -- чего же удивительного?! Не надо так изображать, как ты себе представил! Представь себе обратное: -- из-за всего этого внешнего... мы никогда, _н_и_к_о_г_д_а, до смерти... не увидимся! И тогда сам оцени: можно ли смущаться? Я не мыслю пройти жизнь свою и не увидеть тебя. Не узнать от тебя всего, чем живем мы оба. Милый, родной мой Ваня, как хочу с тобой быть там, вместе! И в Египте!
   Будем молиться, -- Господь подаст! Я не знаю, что с нами всеми будет. Я так хотела сама все установить и решить, правда молясь, испрашивая Божьего пути. Но все оборвалось так странно. Я стала такой беспомощной, такой зависимой и слабой. И это единственное, что я могу ясно увидеть. Я вижу, что только Господь мне указать может, что делать. Я смиряюсь перед Господом. Ванечка, м. б. все само, великим Промыслом разрешится! Грех было мне так "трепыхаться", -- надо спокойно вручить себя Богу! Не зови это -- пассивностью. Это -- далось мне дорогим опытом, Ваня. Я просто вижу: "без Бога ни до порога!" Я не буду пассивна, не думай! Я буду с помощью Его, творить свой мир. Я буду стараться очистить себя, улучшить. Я верю, что недолго еще -- и все откроется. Мы не знаем почему приходят сроки не по нашему хотению... но все мудро. Все _н_а_д_о! И в это время, время неясное, мутное, -- давай бережно нести внутри нас драгоценную "Неупиваемую чашу", чтобы не расплескать ее ничуть! Будем счастливы тем, то мы оба имеем! Ванечка, верь, с Божьей помощью плохого не будет!
   Я увидала, что из всех моих "трепыханий" вышла только болезнь. Ты спрашиваешь, что я зачеркнула (5 стр.) о болезни зимой... Я зачеркнула о болезни, описание ее, зимой, боясь, как бы ты не поставил в зависимость от себя, не стал бы терзаться... Не надо! Не терзайся. Болезнь мне была нужна. Во многом! Зимой же было ужасно: мне и казалось, что добром не кончится, что я разобьюсь как щепка. И тоска была... Ужас. Теперь нет тоски. Теперь мне светло. Не будем мучиться. Мы ничего ведь изменить не в силах... Это надо безропотно нам принять пока и... ждать! Господь укажет! И растить внутри нас свято то великое, что даровал нам Бог! Мне так приголубить тебя хочется! Не тоскуй, мой милый!
   Мне впервые (за всю жизнь) радостно было подумать о "будущей жизни", от слов твоих, что "там мы все будем -- одна Душа!" Да, Ваня, там я с тобой буду! И как же нераздельно! Но мне хочется и здесь, -- не могу иначе мыслить, -- здесь, здесь всю твою душу обнять!
   Милый Ваня, надо верить друг другу, -- тогда легко! Ванюшечка, Гений мой! Не хвали меня, -- я так ничтожна! Как много сказать тебе надо... как нету слов!.. Ты получил "Куликово поле"? А сон мой о Богоматери... с "Елизаветой"? Вань, я не знаю "Трапезондский коньяк". Милушка, досылаю тебе "кусочек себя", забытый в сумочке тогда. От пояска. Приедешь, Ванюша? Только бы все спокойно было! Ну, хоть ненадолго! Попытайся! Ты хлопочи на месте, в немецкой комендатуре. Не полагайся никогда на женскую помощь в хлопотах, Ваня верь мне, знаю! Они из ревности (пусть читательской) не устроят! И даже мать Ивика. М. б. у нее и еще иные чувства. Ты не знаешь! Это все сложно. Я не хочу клеветать, и м. б. я неправа, но ты имей и это в виду. Я много такого видала. Квартировы, например, отошли от меня. Ревность! Скорей тогда смогут твои немецкие читательницы помочь. Попробуй! Мне не попасть в Виши! Т.к. почка сама здорова. Да и ехать мне невозможно -- я слаба. Я буду очень за собой следить, чтобы хорошо поправиться... для _т_е_б_я! Приедь! Целую тебя, Ваня мой, нежно, тихо... долго обнимаю тебя и затихаю у тебя на груди! Оля
   [На полях:] Никого я не "очаровываю", -- напишу вот как меня старшая сестра "любила". Какая я "скандалистка"... Напомни... Ванёк, я орхидею дарила без "самолюбования", -- очень я была по-ребячески слаба, зависима, благодарна... Я даже тогда смущалась и дарить-то. Но вообще -- мне это знакомо!
   Посылаю первые незабудочки!
   "Незабудь"! Что ты обещал приехать!
   [Приписка карандашом:] Пишу урывками, потому не так ярко! Но в душе у меня так все горит тобой!!
   В_а_н_е_ч_к_а!
  

181

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   22.IV.42 {На конверте помета красным карандашом: !!!!}     4-30 дня
   23.IV -- 11 ч. утра
   Олюша, милая детка, какую радость дала ты мне сегодня! Дай же твою ручку, -- мою, да? Я нежно коснусь ее, трону ее ресницами, на них еще мешающие мне видеть остатки слез... радостных, от переполняющего меня восторга, от счастья, что это -- ты, светлая, мне послала в радость и утверждение. Да разве я мог ошибаться, называя тебя Господним Даром?! Ты вся переполнена дарами, ты -- "почитающая Господа" -- "Елисавета"! Так и сохрани это имя, Ею, Пречистой, тебе дарованное -- в _н_а_г_р_а_д_у. Твой сон необычаен, и ты описала его необычайно: ярко, благоговейно и -- так поражающе _п_р_о_с_т_о! Ты _в_с_е_ имеешь, ты _в_с_е_м_ владеешь. Ты сочетала в себе и художника слова, и художника-живописца, -- ты так богата! Но жаль, что ты так -- _е_щ_е_ -- богата... предельной скромностью. Будь чуть победней в этом, хоть чуть-чуть. Больше уверенности, -- свободней будешь, и тогда все твои "кладовые и сундуки" -- раскроются. Милые глаза мои, такие зоркие, такие чуткие, такие нежно-нежно му-дрые! Ольга моя, как ты чудесна! Я целовал твое "видение", -- оно и есть _в_и_д_е_н_и_е! -- и я так ясно вижу, _в_и_ж_у_... -- это видение "Лавры", в заревой дымке, яснеющее вдали... о, как это, именно, прекрасно, -- "чуть проступающее в туманце!" И в этом туманце-дымке... -- чуть розовеет-светит "свеча пасхальная", но золотые блески крестов играют, и золотая чаша, откуда проливается золото... -- вон она, -- о, как же я вижу ясно... сердцем, _н_о_в_ы_м_ сердцем, которое ты во мне творишь... Это, будто, и _м_о_е_ виденье... -- из "Богомолья"686, мутным утром после ночного ливня (пахло твоими "Après l'ondée" {Название духов, которые И. С. Шмелев подарил О. А. Бредиус-Субботиной ("После ливня", фр.).}!?), когда мы с Горкиным всматриваемся в святую, для нас -- такую свято-таинственную даль, которая вот-вот раскроется... О, дивная моя, свете мой тихий, Олюша... Как ты строга к себе, требовательная недоволька! Когда ты в себе уверишься? кому поверишь?! Я... в таком я не смею быть пристрастным, слепым... -- ни-когда! Знаешь ли ты, что иллюстрация, да еще -- "обложки"! -- одна из труднейших художественных работ!? Я-то знаю по опыту. В Москве ли нельзя было найти графиков, мастеров обложки?! Да еще нам, кучке известных писателей, -- писателей-издателей, -- говорю о нашем издательстве "Книгоиздательство писателей в Москве", -- это была наша марка, -- ! А вот, большие художники-графики и иллюстраторы... Бенуа... Бакст и др. [Сомов, Судейкин], Коровин687... Пастернак688... -- давали... так бедно, так "без изюминки"! Ты всех бы победила их в конкурсе. Ты вся -- в творчестве, ты и во сне творишь, "ты и во снах необычайна"!.. -- о, Русь моя -- девочка-Оля моя, свет вечный! В снах -- _ж_и_в_е_ш_ь. Творчество -- сон тончайший, "сон-на-яву", тревожно-чуткий. Ты прирожденно творишь, с первого лепета, с первого шевеленья младенческой твоей мысленки. Я -- дружка твой, другая половинка... -- я же себя-то знаю!! -- и как же не видеть мне, _к_т_о_ ты, и -- _д_л_я_ _ч_е_г_о_ _т_ы_ еси?! Ну, слушай, скромница кроткая... -- а _в_н_у_т_р_и, -- я знаю, -- _к_т_о_ _т_ы_ _и_ _к_а_к_а_я_ _е_щ_е, -- _в_н_у_т_р_и! -- и не запрашивай меня, ты сама отгадала и прекрасно знаешь, и это очень хорошо, что ты хоть внутри такая, -- очень к себе нескромно-требовательная -- раз, и... очень -- подсознательно _з_н_а_ю_щ_а_я, что ты -- о, какая огромная! -- два. Ты знаешь, что ты огромная, но ты страстно самолюбива, до... скромности... -- ты поняла меня? ты -- да не поймешь! -- и потому таишься. Ну, Ване-то отворишься, Ване-то своему покажешь свою душеньку, -- да я и без показа ее _в_и_ж_у, -- я же себя-то знаю, и -- слушай! -- еще только начиная свое писательство, я уже знал, что одолею то, что моим современникам не под силу: это не самоуверенность -- это чуянье _с_в_о_е_г_о_ "внутри", что там билось, искало своего рожденья. В тебе бьется и ищет... давно, с детства, -- и для меня ты -- как бы мое повторение (твое умное сердце все и вся покроет!), и... кажется -- ярчайшее! Будь же уверена в _с_в_о_е_м: ты его видишь, ты его носишь, как ребенка. Ну, слушай, я теперь отступаю, и пусть говорит тот, кого ты не ожидала... -- бесстрастный "третий". Под твоим обращением к "доброму цензору", -- о, какая ты удивительная даже в этом, какая чарующая! -- киска! -- после твоего надежду таящего "спасибо!" -- стоит приписка карандашом... -- я вижу твои глаза, в них слезки радостной благодарности, почти молитва! -- за "доброго цензора" (* Я позволю себе сказать по твоему письму: помолись же за добрую душу, скрытую для нас под No 3963/11. Перед чудесно данной Лаврой преп. Сергия -- кто не преклонит сердца?!)! -- стоят следующие строки: "считала бы грехом выбрасывать такую прелесть, умею ценить ее, так как сама пишу!" -- с почтением, "добрая" цензор --" -- заключительные кавычки -- мои. Ну, "чай теперь твоя душенька довольна?" Утри же слезки и возноси молитву -- за все, _з_а_ _в_с_е. Я счастлив, я -- одарен тобой, ласточка. Один вопрос: ты мне писала, что "гирлянда -- во сне -- дана сводом"? т.е. я разумел -- как бы византийским куполом, как... _н_е_б_о_м? Без "декоративного" двойного изгиба вниз? Второе: думаю, что заглавие должно быть "Кул... П..."? Это урочище, и потому, кажется, должно быть и слово "поле" с прописной. Тем более -- ставши историческим именем. Косово Поле, Гуляй-Поле и прочее. Согласен с тобой: "К" м. б. -- ? -- неуверен все же -- несколько тучно. Концы гирлянды разумел чуть волнистыми, -- думаю, они не должны бы доходить до "точки"... а лучше остаться как бы "без конца", м. б. с легким "завитком"? и с них падает звездочка... -- она -- как ты представляешь..? не должна быть прикреплена к "концу"? -- будто сорвалась, еще падает, и потому не долетает до завершения рисунка внизу? Колоски чувствуются -- ив светлой -- ранне-весенней зелени -- звездочки -- будто цветочки -- земно-небесные! Олюша, ты удивительна! Этот "частокол букв "К. П..."" -- как он оберегает, ограждает "Лавру", -- это твоя "идея", ты ее не высказала только ясно. "Куликово Поле" -- оградило "Лавру", укрыло ее. И нынешнее "Куликово Поле" -- ограждает и -- сохранит. И этот "туманец-дымка" -- как дивно-тонко! -- именно -- проступает, как -- _н_а_д_е_ж_д_а, надёжа! Дивная, целую твои ручки, твои ножки, твою... Душу бессмертную поцелуем моей Души. Думаю, что автора надо дать помельче шрифтом, чтобы не выпирало, а точки не надо: на обложке, обычно, не дают, точка -- завершение, а тут -- только оповещение, что автор дает вот книгу такую-то. Мы в нашем издательстве приняли такое положение, и оно утвердилось. Позволю себе спросить, невежда: м. б. игра звездочек может проявиться острыми лучиками, остреечками... -- Представляю, -- но лишь смутно, -- _к_а_к_ же будет чудесно... в красках! Ты спрашиваешь -- хочешь? Да, хочу, хочу, хочу... так хочу!.. Олюша, очень хочу!., о-чень, моя бесценная!.. Олюньчик милый, только ты тут хозяин, в обложке, формате, наборе, во всем, во всем... это _т_в_о_е_ "Куликово Поле", все и совсем -- твое. Как и _в_с_е_ мое, впрочем, -- _т_в_о_е, для тебя, тебе. И это не (отдельно) слова мои в моем письме... это так и будет, это так и есть. Ты должна быть моя правопреемница, единственная на земле, -- ты, и _т_о_л_ь_к_о_ ты. Только ты можешь все исполнить, с чем в моем сердце и воле связаны мои книги. Ты, только. Сейчас был инженер689, однополчанин моего Сережечки, мой младший друг. Я ему показал обложку... -- ты не обиделась, ты позволишь? -- "чудесно..!" -- только и сказал... _н_е_ христианин, караим, честнейший человек, никогда не преувеличивающий, всегда прямой. Мало тебе? Ну, жди... когда это будет сказано всенародно. Это будет. Олюночка, козочка моя, ты скоро будешь играть, прыгать... только потерпи, вылежись, окрепни, и ты вся загоришься блеском, мой дивный бриллиант, уже вся ограненная! Оля, у тебя в сердце святой огонь, неси его, питай его... дай ему светить миру!
   Твое сердце -- редчайшее из редких, -- это не хвала. Я знаю. Я вижу тебя, дитя... ты -- дитя, как все истинные... и я часто ловлю в себе _с_в_о_е_ "дитя". И я во многом дитя... при всех грехах моих и недостатках. Ты истинного теста, творческого. Ты избрана. И сон твой, Богоматерь... -- как ты рассказа-ла!! ... это и есть "посвящение", благословение. Для тебя Она являлась. Преп. Сергию было в видении Ее слово -- "он Нашего Рода"690. И я в "Куликовом Поле" позволил себе вложить в его слово -- "есть там нашего роду..." Ты услыхала то же: "Ты не Ольга, -- т.е. не земная только, не светильник только: ты "почитающая Господа", ты -- молитва, -- вот что значит -- "Елисавета"". М. б. и другое тут, но лишь -- _е_щ_е, _е_щ_е: ты знаешь, кто была Елисавета... -- родственница Ее. И _к_о_г_о_ она создала. И... "взыгрался младенец во чреве моем"... -- кто и что знает?! Младенцы бывают и... "духовные"... -- нет преград Милосердию Господа. Оля, я не мистик, я просто хотел бы очень просто _в_е_р_и_т_ь. Пастер691 говаривал: "я хотел бы верить, как бретонский наш мужик... нет... как бретонская баба..." Я хотел бы верить, как... рязанская или новгородская старушка... Быть дитей, евангельским. И тогда только -- Царствие Божие. Будем такими, Оля.
   В следующем письме я тебе напишу, что писал мне И. А. о "Куликовом Поле"692 -- уже отыскал в его письмах. О "Путях Небесных" -- еще не раскопал, все у меня в ворохах, ждет хозяйской руки, любящей, а моя -- только ворошит и грудит. Олюшенька, не утомляйся, не форсируй поправки, -- все придет без усилий, иначе замедлишь выправку. Я не нашел ни слова в письме, как твое здоровье. Не забывай же писать хоть словечко. Почему был грустен? Но, Оля... если самое дорогое в страдании, так затерзано... так отчаивается, так истерзано... как я могу быть покоен?! Тут не мой эгоизм, тут -- любовь, и все, что из нее родится: жаленье, страстное желанье любимой покоя, довольства, радостности, певучести, _ж_и_з_н_и! А такой, какая ты,.. -- Господи, возьми от меня и дай ей! -- вот что во мне к тебе. Если бы надо было, чтобы я ни-когда не увидал тебя и только при этом ты _в_с_е_ получишь, а главное -- здоровье и волю творить, светить... -- и -- все возьми, Господи, но ее сохрани! -- вот моя молитва, Оля. Я жил, я работал, и находил радость в ней, -- жизнь моя была -- так, мимоходом... да, я не видел жизни, я и не дал ее и покойной Оле. Это я сознаю, остро. Но... может быть так только, жертвами... -- но я не чувствовал этой "жертвы", тогда не чувствовал..! -- и созидается что-то нужное... -- не смею так думать о себе! -- что дает многим радость... -- но теперь-то я _в_и_ж_у, что давало, дает, дает... и все еще дает... и будет давать? -- не знаю. Но тебе, родная моя, детка моя чудесная... тебе я желаю радости и в творчестве твоем, -- бу-дет оно, и радость будет! и счастья в жизни, благостности душевной и всех _п_е_с_е_н, которые может спеть телесное наше в нас, для нас... так желаю! Ты мне много дала в общении со мной, с Ваней твоим... в письмах... -- я же тебя, _т_е_б_я, в них не только слышу, я осязаю тебя, я почти телесно слышу твою близость... твое _т_е_п_л_о... твою кровь... о, как же дорогую мне! Ты мне много себя даешь, моя Олюша... Да, я страстно хотел бы взять твои руки и прижать их к глазам, и им отдать слезы радости, моего счастья... и бессловно целовать их, и этим все, все сказать тебе... Оля моя, чудесная моя девочка, светлая моя птичка поднебесная! Сколько в глазах твоих! сколько в твоей улыбке, в нежном взгляде, таком глубоком..! Я все еще юн..? -- так писать, так чувствовать?!! Да, еще горит во мне огонь, под пеплом уцелевший... -- Я буду ходить в церковь... я две послепасхальных всенощных и одну обедню провел -- в храме... и как легко мне было! Девочка моя, я понимаю и твою печаль, и мамину -- не быть в церкви... это вам-то, от храма-то сущим... да, я понимаю, как это тяжело. Что мешает мне работать "Пути"? Я как бы цепляюсь за всякий повод, чтобы откладывать... и знаю, что _н_е_ _н_а_д_о_ откладывать. Но, знаешь, жизнь так дергает... многое мешает уйти всему, -- я привык писать без помех, весь отдаваться... это как в одержимости чем угодно -- всем своим миром отдаваться... -- я всегда "через край", никогда не меряю своих часов работы... -- такой уж от роду -- "увлекающийся". Но -- _н_е_ дурным, не думай. Я мог и могу себя держать. Хоть я и слабоволен. И вот, полюбив тебя, я _в_е_с_ь -- с тобой, в тебе. И ты -- закрыла для меня -- пока -- и страсть в работе. Но ты велишь, ты хочешь, -- и я покорюсь тебе и я заставлю себя -- _д_а_т_ь, _о_т_д_а_т_ь_ тебе мои "Пути"... Я для тебя должен их закончить. Господи, дай мне сил! Я ничем не болен. Я лишь грущу порой, без тебя. И хочу верить, что Бог будет милостив к нам. Благодарю тебя, дружок-Олюша, и за "сон" твой дивный... за дивный пересказ его. Ты вся дивная.
   Прошу: больше лежи, не делай усилий над собой... укрепись, -- все наверстаетшь. Все! Все у тебя в нервах, они и сосудами правят. Ты же знаешь, что даже склерозные явления -- часто -- от расстройства нервов. Многого врачи не знают. Язвы чаще всего нервного происхождения. Всякие выделения желез -- рефлексы. Это и до Павлова693 было известно. О-пытом. Почему и в кулинарном искусстве придавали всегда большое значение "красоте" стола и "вкусовым возбудителям". День ото дня станешь расцветать, только будь терпеливочкой, ну, киска моя... Ты любишь спать "калачиком"? Ну, конечно... и я ярко вижу этот "калачик", теплый, наливающийся здоровьем, слышу, как в нем тук-тук... мое!? и да будет радостным сон твой, без сновидений, хотя бы и чудесных. Оля, молись без надрыва, тихо, кротко, светло. Получила ли ты письмо с молитвой-успокоением... очень похожей на мою когда-то... я забыл, затерял ее. Повторяемость нужна, это и во многих церковных молитвах... -- это соответствует каким-то законным необходимостям нашего духа. Ритм? -- как бы поглаживание души. Больная, она хочет, чтобы ее ласкали, утишали. Как и больное место. Ты же все знаешь. Ты -- чего и не знаешь -- _з_н_а_е_ш_ь уже. И я перед тобой -- мальчишка. Не улыбайся, это правда, так я и думаю. Если бы когда-нибудь узнали люди твои письма... -- обогащенными бы себя почувствовали. И я не преувеличиваю, когда думаю: это было бы захватывающее чтение -- восторг, переписка этих двух половинок _о_д_н_о_й_ Души! Тут все -- _п_р_а_в_д_а, сама Душа, в этих письмах-перекликаниях, призывах, молитвах, признаниях. Письма должны быть сохранены: это святотатство было бы -- их сжечь или утратить сознательно, из каких-либо личных соображений. -- В пятницу, 17, я написал еще раз Лукиным, объяснил мое желание быть у них... сегодня получил ответ! Они переезжали, и позовут меня. Раньше июня Л[укин] не думает в Голландию, а м. б. раньше.
   Твой Ваня, без остатка. Ну, дай же кусочек "калачика"! Послал сегодня письмо маме.
   [На полях:] Чуть не выбранил милых людей, эх, горячка! До чего хороши "пасхальнички"! Они чуть срезаны снизу -- и -- стоят! Ты их зацелуешь! До чего они мне по-сердцу! Только бы докатились до твоего сердечка!
   Дай парижский адрес Сережиного шефа! Я передам ему пасхальные яички.
   Я купил 3 пучка ландышей, из лесу с корнями и цветочными стеблями. Посадил. Они день со дня будут распускаться -- это -- ты -- юная!
   Не заботься о "вечном цветке" -- для меня: у меня есть этот "вечный цветок" -- Ты, Светлая.
   И. А. сообщил694, что ты была тяжело больна, но Господь сохранил, что ты -- самая чуткая из всех читательниц, что ты -- Дар Божий. Ничего обо мне: он -- ревну-уч! Ради Бога!!
   Узнай, как мне с луковицами твоих гиацинтов и цикламена? Посадить? слабо поливать? _Н_а_п_и_ш_и.
   А ты, чай, подумала в сердце своем -- иноческий лик знаменует перемена имени? Это не ошибка, это -- Ольга -- Елена -- Елизавета -- утверждение, ты-то "почитающая Господа"!
  

182

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

29.IV.42

   С благодарностью "доброму цензору" за доставку моего рисунка! {Это предложение взято О. А. Бредиус-Субботиной в рамку.}
   Милый мой, ласковый Ваня!
   Позавчера, 27-го вечером твое письмо от 23-го, такое... Ну, прямо меня возвеличивающее! Я смущена! Ванёк, ужасно смущена! И главное еще потому, что не выполнила того, что хотела! Я во сне видела все иначе! Я тут "стилизировала" так сказать. Ванюша, я сперва и сделала купол, но думала, что быть может больше принято именно вот так стилизированно. И гирляндочку я сделала симметрически вырисованной, а "виделась" она мне тоже иначе! Звездочку я в уголок посадила, тоже поэтому. Зритель привык к точности графической. Я с этим считалась. Делала "с оглядкой" на постороннего. Лавру я отчасти "скрала" с фотографии, т.к. я ее никогда не видала. И мне за это очень стыдно, когда твои хвалы слышу. Я же тебе об этом писала! Я ничего не выполнила из сна! Осталась только символика. Но странно как: мне снился сон, что меня кто-то чествовал... после "Отче наш", помнишь? И вот это ты! Ты меня так зачествовал! Меня очень тронула приписочка цензора. Как приятно, что письма попадают в чуткие руки! Благодарю _т_у, "добрую", если ей снова попадет это письмо! Очень благодарю милое сердце! Я посылаю тебе в этом письме еще одну обложечку. Это более "свободно", -- это -- почти то, что я "видела". Сделай поправку на то, что очень мелко (безумно трудно!), что у меня только одна (!!) кисточка, довольно пухлая, что бумага не специально-акварельная и мало красок. Я кое-где "умучала", например колокольню. Было прилично, а хотелось еще лучше, кисточка мазнула слишком толсто, стала я смывать, бумага же не ватманская, стерлась, -- получилось грязно. Затем, -- зелень сразу после букв должна быть иной, -- эта слишком густа, по-моему. Я отчасти умышленно ее сгустила, чтобы дать контраст "дымке", -- дали. Но это -- слишком густо. Она тоже -- "умучена". Хочу спросить совета у тебя: какого же цвета всю остальную обложку? Нельзя же белой -- это нейдет, по-моему? А? М. б. коричневую? И тогда тебя, твои имена? Киноварью? Крем? Белые? Скажи? Я пока не "мажу", а так посылаю. Я не представляю как делается репродукция?!
   М. б. можно бы мне большой размер делать? И они бы уменьшили. Тогда чище, точнее, лучше! Я же тут порой булавкой работала. Это вообще все: "начерно". Звездочки "лучиками" я, представь, сама уже пробовала. И именно в воскресенье, все воскресенье сидела, пробовала. Ты -- чудесен! Ты все знаешь! Они нежнее лучиками! Сон был, конечно, чудесный, но Лавра, ее общее "горение", мне почти что так представлялось. Она вся в свете зари! Ах ты мой Горкинский! Так и вижу тебя малютку,.. тянешься "за-ручку", устал, морщишься на солнышко, углядел уже Лавру! Вижу тебя и Горкина твоего! И его вижу, душистого, на "Кавказке", в белом, молодчика, твоего отца! Догнал, обрадовал, поласкал, умчался695!.. Ванечек, я не знаю, м. б. я путаю, но мне казалось, что Богоматерь о преп. Серафиме сказала "он Нашего рода", когда Она явилась в сопровождении Иоанна Крестителя и др. святых в храме (?). Но м. б. я ошибаюсь?!
   Я вся горю желанием работать! Мне так писать хочется. Я предыдущей ночью, с 27-го на 28-ое, после твоего письма не спала -- почти что. А только чуть дремала. Грезила... И опять мне "пришло" что-то! Как хочется описать. Все так просто, так толпится, теснится, просится! Я никогда не знала как приступить к рассказу о "Лике" том! И вдруг, я все "вспомнила". И состояние души "вспомнила". М. б. выйдет! Только все очень "отвлеченно" начинается... Чтобы понятней. Так мне видится.
   Ну вот чуть-чуть конспект696:
   Дом наш деревенский, старый, такой же как раньше, из года в год, и церковь все то же, -- но мне -- все другое. И приезд наш, обычно шумный, тройками (о, эти переезды! -- опишу!), с мальчишками у воротец, одаряемых нами конфетами и т.д., -- на этот раз другой... Год смерти отца, -- год войны. Мы убого едем с бабой-возницей на 1 лошаденке -- все взяты. Из замечаний и "причитаний" бабы (только из этого?) узнает читатель, что и у нас все -- иное. Мои детские думы. Первая ночь в так хорошо знакомой комнате. Намеком о моей "болезни -- смертью", моей одержимостью этим страхом, за маму. Моя неспособность молиться, т.е. обращаться после той исступленной просьбы за отца к Богу с просьбой. В силу этого моя "оставленность", беспомощность. Это все так и было! Из этого родилось, родился "Лик".
   Мои сиденья (тайные) на лестнице ночью, мои беганья "тенью" за мамой в вечном страхе за ее жизнь. Эти подслушивания на лестнице, когда от напряжения начинает тишина звенеть!
   Мое отчаяние, почти уверенность, что мама умерла, однажды, когда она с братом ушла пройтись. И почти припадок. Бабушка... Вся ее личность в немногих словах. Ее немудрящие слова, но какие же верные, мудрые! Наши чтения с ней книжки "Богоматерь" и мое "оттаивание". Мой чудный сон, -- отдала себя под Ее защиту. Несколько еще странниц, рассуждающих о "талантах" и моя мысль впервые: развить талант во Славу Ему! Утро одно, весеннее -- (это -- не соответствует "фотографии фактов", -- но художественно правдивее!) -- бывают такие утра, когда чего-то ждешь! О, я опишу это! Это утро после сна того, моего! И затем -- церковь. Этот образ. Это -- мое "Видение"! Я не знаю выйдет ли. И потом еще: мне всегда неловко, стыдно так собой занимать читателя. Я бы думала про кого-нибудь это рассказать, а не о себе. Я раньше думала поэтому м. б. "из дневника чьего-нибудь" это взять. Напиши твое суждение! Например: ну, скажем дневник какой-то девочки, попавший при разборе чемодана спасенного при потоплении судна, -- это так часто 2 года тому назад бывало. Ну, оставить читателя думать, что из скромности, стесняясь, (или погибла?), хозяйка не отозвалась... И вот, нашедший (кто он? -- можно подставить личность) решил, что может описать. Это было бы удобным для следующих "описаний жизни" этой девочки. Конечно не трону "повесть ту, проклятую!" Но мне претит всякая _н_а_р_о_ч_и_т_о_с_т_ь. Боюсь не вышло бы это так. И наивно! Ну, скажи! Я знаю, что это очень трудно задумано. Надо умело (а где оно, умение?) дать эти детские страданья. Не наскучить, не включить элемент истерии. Но если я себя сейчас забуду, "выключу" из жизни и перенесусь _т_у_д_а, в детство, то я все переживу так ярко, что... только пиши!
   Умоляю тебя, Ванёк, напиши что ты думаешь. Разбрани! Если не понравится! Все укажи! Потом напишу (снова) "Говение", вернее: "Большой мой грех". Еще опишу рассказ об Иерусалиме одной странницы. "Ильин день" еще ярко живет в душе. Еще мою первую Пасху, все, все, от "Погребения Христа" до... игрушек в "большой столовой". Эта столовая мне напоминает комнату Виктора Алексеевича с "пунцовым диваном". Там тоже -- большие окна в сад, в сирень прямо, дверь в прихожую, -- так и вижу вот Даринька с матушкой Агнией697 входят. И у нас стоял диван по стене (против окон), где и дверь в прихожую, -- только не пунцовый, а карельской березы, кожей обитый.
   И образа, с радостной лампадочкой в переднем углу. И печка, перед которой сторож "громыхал" дровами зимой. Я именно нашу "большую столовую" (была еще "маленькая", семейная, где постоянно ели) и вижу, когда читаю.
   Пиши, Ваня, "Пути"! Как радостно это! Пиши, отдайся им! отдайся Дари! Не ревную, ибо себя вкладываю в Дари, для тебя! Не из гордыни! Ты очень верно обо мне... о... чрезмерности... до... "скромности". Я же говорила, что я самолюбива и духовно горда! Я борюсь с этим! О. Дионисий знает это! Потому и прошу: не величай меня! Ах, давно тебя спросить хотела: читал ты, м. б. "Der Teufel" Neumann'a698? Интересно. Оригинально! Жутко. Я читала на берегу моря, -- при солнце и т.д. -- и не было того, что бы наверное чувствовала иначе. Черта никакого нет, конечно, но так у людей жутко!
   Еще: читал ты Stephan Zweig'a699? Его теперь запретили, но я читала давно. Интересно, нравится ли тебе. Но его читать надо в оригинале. И Arnold Zweig'a700? "Novellen um Claudia"701, например. Stephan Zweig писал например: "Amok", "Die Briefe einer Unbekannten", "Die Frau und d. Landschaft", "Das zerbrochene Herz", "Die Verwirrung der Gefuhle"702. И т.д. "Die Frau und d. Landschaft" -- удивительная согласованность природы с человеком. Это ожидание дождя, -- и это томление девушки. Конечно они все с определенной тенденцией, -- много чувственного. Но я умею читать такое, не поддаваясь. Ну, довольно. Не могу тебя читать. Начну, -- и так затомлюсь по тебе, так вижу тебя, чувствую, живой выходишь из книги... Тяжело. Не могу. Плачу! Я, читая твою приписку о Лукине "Л. не думает [быть] в Голландии раньше июня", приняла "Л" за нечеткое "я". Я сама так "Я" пишу. Я прямо за сердце схватилась, стала маме читать, но вдруг и осеклась, поняла, что о Лукине. О, приедь! Ты отдохнешь тут! Я закормлю тебя всем, что тебе полезно! Ну, и "глупышку" свою увидишь!
   Кланяйся доктору. Ты не ответил мне, где его жена, эта чудесная (?) "Марго"! А сознайся, -- она тебе нравилась? Немножко? Да?
   [На полях:] Письмо наверно отправлю лишь завтра -- некому идти на почту. Целую. Оля
   P.S. Как поживают твои "молодые"?
   "Куликово Поле" я именно так начала писать, как ты сказал, т.е. Поле с прописной, но чего-то усумнилась: грамматично ли. Спросила маму, она подумала и сказала: "пожалуй, с маленькой". Я и сделала. Рада, что угадала верно!!
   Перышки моей птички -- ну разве не небесная голубка {К письму подшиты перья голубого волнистого попугая.}?
   Кланяйся С[ергею] М[ихеевичу]! И "Арине Родионовне", -- если это тебя не смутит. Спасибо, что молится! Она "Анна Васильевна"? Как моя бабушка покойная. Мне это так мило сердцу!
   [Приписка карандашом:] Я здорова, -- силы понемногу возвращаются.
  

183

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   27.IV.42      7 вечера
   Милая моя Олюша, светик... прости, что невольно доставил тебе беспокойство. Милая тревожка, со мной ничего неприятного, а страдание твое я переживал, им переполнен был, и свет потемнел для меня. Твоя открытка сейчас, 18-го, и я браню себя, зачем о себе писал. Милая, когда рукой пишу -- не наспех это, -- машинкой скорей пишется, -- а, просто, _р_у_к_о_й_ захотелось тебе, -- приятней, думалось, тебе будет, -- _ж_и_в_ы_е_ строки. Рукой пишу, когда поздно, после одиннадцати, а то в железо-бетонном доме такой-то гром ночью, в тишине. Весь в очаровании твоим рисунком, твоей мыслью. И все, кому ни показываю. Бриллиантовая ты россыпь, чудесная! В тебе -- и великое сердце, и огромная душа, и умище незаурядный! Все, что надо для всякого творчества исключительного по _з_а_р_я_д_у, по калибру. Когда же ты сознАешь это?! Оглядись -- и увидишь, какая же относительная мелочь большинство мастеров кисти! Разве _т_а_к_и_м_ был бы Репин, при его техническом даре, если бы был он духовно глубок и остро чуток, и -- более образован!? _Ж_и_т_ь_ в веках не будет. Как и Коровин. Не говорю уже о маленьком Малявине с его яркой "глупостью" -- дурак с писаной торбой! -- "Бабами"! Насколько же выше их всех Врубель, -- хоть и не люблю я его больной символизм, -- но у него великое воображение, он _т_в_о_р_и_л, а не списывал, у него мысль пылала, у него сердце трепетало. Хоть и больная мысль. Всякое подлинное искусство -- творчество воображением, умом и сердцем. Умом лучше на последнее место. Помнишь, Пушкин: "поэзия, прости Господи, должна быть немножко _г_л_у_п_о_в_а_т_а"703. Конечно, дурак ничего не сотворит, но в искусстве _ч_у_в_с_т_в_а_м_ -- почет. Страстная кипучесть чувств, пылкость воображения, нежность сердца... ограненные умом острым, -- способность постигать жизнь _в_е_щ_е_й -- не только всего живого! -- вот Пушкин. У тебя _в_с_е_, _в_с_е, что надо. Милый ты мой гений, глу-пый, трусливый, нет -- робкий, так лучше, точней... трепыхалочка ртутная... Олюша... -- "познай самое себя". И помни: краскам уделено малое, СЛОВУ -- беспредельность. Ты в _с_л_о_в_е_ сильна необычайно, я повторяю тебе это, я _о_б_я_з_а_н_ неустанно внушать тебе. Я не смею допустить, чтобы затерялся дивный алмаз. Потому и надоедаю, -- знай.
   Ты вся религиозна, -- не в церковном -- узком смысле разумею! -- для тебя жизнь, мир -- _т_а_й_н_а, та-инство, и потому ты подлинного теста, ты -- истинный художник. Этим признаком, как пробирным камнем, испытываются "призванные". Почему современные евреи ничего не дали в творчестве? Для них нет ни "тайн", ни таинств: они _в_с_е_ знают, и все в'умеют. Далекие их предки иными были, и потому оставили _в_е_ч_н_о_е: я не знаю более глубокого, чем "Псалмы"704. Евангелие _в_н_е_ сравнений, понятно: тут -- Божие. Наглецы и умники никогда не станут художниками, в широком понятии. Только -- "смиренные", трепетно вглядывающиеся в "Тайну". Сухостой душевный не может творить, может лишь скрипеть надоедно. Неспособный воображать может только копировать, -- таких большинство. И. А. Ильин умница, острый аналитик, остряк, творец схем, но... не образов. Он мыслит понятиями. И потому его "пробы", -- я их знаю, -- и это я тебе только говорю! -- неудачные потуги, неудачные до... стыда. При этом он тонкий критик, острый... я бы сказал -- единственно-настоящий в наше время. Подумай: критики ни-когда не были творцами. И потому -- но тут и "верная цель"! -- евреи очень набивались в критику, -- "локти" и тут вывозят! Художник видит и в неживом живое, и в неорганическом -- игру жизни, как дети: между ними знак тождества. И те, и другие строят свое не из понятий и логики, а из воображения -- образами, а оно всегда логики бежит. Логика враг "тайны", но тайна имеет _с_в_о_ю_ логику -- иного измерения. Когда однажды Бунин сказал мне, посмеиваясь: "у Сергеева-Ценского705, вашего любимца, _д_а_ж_е_ у лимона -- _д_у_ш_а!" -- я _п_о_т_е_р_я_л Бунина, хоть он и большой мастер, но только "без изюминки" глубокого искусства. Толстой был бы неизмерим, если бы понимал Тайну: он был слишком "из земли", -- чудеснейшей, правда... но Достоевский, в _э_т_о_м_ ("из земли"-то) коротковатый, буйно творил "из себя", мучительно пронзая "тайны". Толстой был суховат и сердцем, пуская в оборот "ум" и "глаз". Чудесное сочетание -- Пушкин. Подумай, на 38-м _у_ш_е_л! Самая-то "рабочая пора", жатва-то... не наступила, к горю нашему. Дети из чурбачков создают чудеса. Твоя Лавра из детской вошла в твою жизнь, _ж_и_в_а_я, -- вот оно творчество! Да, она _л_у_ч_ш_е_ всех Лавр, даже и посадской. И твоя Богоматерь "конкурса" -- творчество несомненное.
   Олюшенька, не робей, не оглядывайся, не стыдись "неопытности": будь как дитя свободной, живи сердцем в искусстве, как бы во сне, -- а форму найдешь, в переработке дашь, но "сердце" произведения рождается чаще всего _с_а_м_о, бессознательно, -- мать, ведь, не чувствует зачатия младенца. Ночь. Писал с перерывом на ужин. 28-го. Читал "Пути", проверял "вопросы", поставленные в них. Ходил за молоком. Погода свежая. Стряпал обед: овощной суп, картофель. Ходил добывать масла, до-был. Видишь, на что уходит мое время. Моя новгородка завалена работой, может приходить лишь два раза в неделю, -- понедельник и пятницу, а другой я не хочу. Эта благочестивая старушка дает покой мне, болтает о "явлениях" ей Христа, а сегодня плакалась над тяжелой работой, выпадающей русской крестьянской женщине, -- в былое время! Чинила мое платье. Молится о твоем здоровье. И всех жалеет, а вся в обидах жизни. Олёк милый, сейчас твое письмо, 21-го! Ты не получила моего заказного от 14-го?! Господи... Твое письмо сердце затомило. Нет, не мучаю, не могу, не хочу, не смею. И не таков я: я хочу быть кротким, хочу тебя тихой, светлой, нежной. Не кори меня, Олюша, что не писал с 7-го: себя не находил. Только о тебе думы, тревоги. И себя укорял, да где же воля-то? Я был в оторопи, а не замотан посетителями. Только раза два-три завтракал у друзей, и то с надломом. Погода на Пасхе холодная была, с дождичками, и я не ездил в Сен-Женевьев, был разбит душой. В ночь на второй день был налет аэроплана, перебил сон, и я не поднялся к раннему поезду. Отложил на Радуницу706. Томился тобой, только о тебе. Переломил себя, был у всенощной в субботу, 11-го, уже врата царские были затворены. И так мне было горько! -- как в детстве: затворены уже! Но вышел из церкви с тихим сердцем, примиренный. Очень, до слез, растрогала молитва Знамению, в завершение всенощной707. О, свет церковный! Какая успокаивающая святая сила! Понимаю тебя, Олюша. И все минуты была ты со мной, во мне. Живу, дышу тобою. Не кори, родная. Нет, никаких "бурь" не хочу, не могу хотеть. Тихую тебя хочу, мою кисулю, мою страдалицу... Господи, как я тебя люблю, Оля! Письмо 14-го было со мной в Сен-Женевьев, у сердца. Грустно было на могилке. Тот, кто мне передал сюжет -- быль! -- о "Куликовом поле", на могилке, в 39-м... умер. На обратном пути я послал письмо заказом по дороге, на ул. Конвансьон, куда я попал, чтобы поздравить -- с опозданием! -- вдову проф. Кульмана708, почтенную женщину, очень любившую Олю. Когда-то, когда я мучился болями в 34-м, перед клиникой, она привозила мне миндальное молоко, сама делала, без ступки. Она все еще убита, не может найти себя. Кульман читал древний славянский язык, и она подбирает его записки об языке. Живет скудно. Ей под 60. Ты сетуешь, что я "отшвыриваю" Св. Дни! Ты права, милая. Только я не отшвыриваю, а... _н_е_ _п_о_ч_у_в_с_т_в_о_в_а_л_ их, в горьком одиночестве, в тревоге, когда самое дорогое ныне... мое живое небо... ты, Олюша... истерзана! Тебя, мученицу, в сердце держал, мучился и... не видел Св. Дней! Так мне остро-больно сейчас, когда читаю твое -- письмо. Не надо _т_а_к_ принимать мое невольное молчание -- недельное! Не мог думать, писать. Оторопь и тоска. Ну, что я с собой поделаю!? Никаких пыток я не могу допустить, я же благоговею перед тобой! И я писал тебе 16-го, 17, заказное 20, открытка -- 20, заказное 23, заказная открытка 24 -- о лечении по указаниям Серова. Как мне больно, что ты тревожилась! Пойми же, -- если не приходят письма, -- либо запаздывают, либо мне трудно собрать себя для письма. И ты ни словечка, как здоровье, нет ли "почечных явлений"... -- хоть бы одно словечко! Вся душа изныла, Оля. Нет сна и аппетита?! Олюна, прошу... держи в сердце, что Ваня твой -- тот же все к тебе, с тобой, только для тебя живет-томится. Свет ты мне _ж_и_в_о_й... не буду жить без тебя! не могу! _з_н_а_ю. И ты живи надеждой, Оля... я нежен к тебе, моя святыня, моя Жизнь! Даю слово -- всегда, как могу, в храме буду... с тобой. Больше мне нет дороги. О, какая же тоска без тебя... места не нахожу. Перемогаюсь, не живу. Ухожу в цифровые выкладки, это меня покоит. Если бы тригонометрические задачи решать, да таблицы логарифмов нет под рукой. Люблю. Покоит. И я отправляюсь в... Монте-Карло. Беру "Ревю рулетки", столбики NoNoNo... -- и -- комбинирую. Это -- идиотизм, конечно, но я начинаю забываться. Так всегда бывало, когда не пишу, не читаю... -- как Оля мучилась таким моим "опустошением". Когда кончал работу, ставил последнюю точку... -- то-ска! "Миг вожделенный настал, Окончен мной труд многолетний... Что ж непонятная грусть Тайно тревожит меня?.."709 Сейчас заходил Евреинов710, режиссер, драматург... -- мечтал поставить на экране в России "Человека"... Выпросил "Няню" и "Пути" -- пенял Нобелевскому комитету, что не дал Шмелеву премии. А я глазами хлопал. Принесли при нем твое письмо. У меня заныло сердце. Я увял. А он что-то болтал о Рамоне Наварро Пиранделло711, о постановке своих пьес в Америке, Италии... А я мечтал о... тебе, родная детка моя. Кроме тебя -- ни-чего, ни-кого не надо. Что с тобой, как ты лежишь, -- думаю... как "калачиком" спишь... какая ты бледненькая, прозрачная... -- и слезы, слезы... как больное дитя ласкаю, _с_в_о_е... И Серов что-то забыл меня... Эти дни было тепло, каштаны цветут, чужие... белыми конусками... Целую горестное твое -- письмо. Не надо мучиться, мучить меня... я знаю, ты невольно, ты меня любишь, ты меня жалеешь... ты мной тревожна... не надо, светло думай, светлой будь ко мне, -- и ты окрепнешь, ты будешь здоровенькая, веселенькая... -- и я тебе что-нибудь сочиню... приласкаюсь... вот только мрак развеется, очень скучно мне. Перед твоей болезнью я видел тебя. Ты сидела на моей постели, спиной ко мне, полная, розовая... в голубом и розовом шелковом. Я поднялся и притянул тебя, поцеловал в ложбинку, между лопатками, и в волоски под головкой, на шейке... Милая, все любуюсь "обложкой" "Куликова поля". Жду -- красками. Я тебе много написал. Неправа ты, Оля: я, не писал, "умышленно"!!? Всю Пасхальную неделю я, оставил, _т_е_б_я!? Нет, клянусь: я все минуты только тобой и дышал, но не мог писать... -- от тоски-тревоги. Олюша, прошу: напиши, возвращаются ли силы, как ты проводишь время, как питаешься. Нельзя принимать несколько укрепляющих средств, фосфор, например, может вызывать раздражение стенок желудка и пищеварительных путей... лучше бы один селюкрин, но его надо принимать _з_а_ полчаса до еды! Это лучший восстановитель. Ты не слабеешь? нет кровотечения? Напиши, почему ни словечка об этом? Я волнуюсь, томлюсь. Глупая! Только изыскиваешь, чем бы растревожиться, беспокойка несносная. Я браниться начну, глу-пая! Рад как, что ты пирожка поела с вязигой. Вот, вязига тебе о-чень нужна! Это же -- как желатин! Кормил бы я сам тебя! все бы старался достать, в ротик бы пихал, пичужке! Если бы ты была здесь! Не нагляделся бы, днями бы у ножек сидел, как глупый... ох, Оля, как я мечтаю! Ручку бы держал, глазами бы молил, ласкал... мою Олюнку, мою радость, гордость мою, счастье последнее... лучшее! Оля... пасхалики ждут случая -- стоят -- глядят на меня, на тебя. Вот, ландыш тебе посылаю, м. б., дойдет. Это недавно купил лесные, во мху, посадил, цветут хорошо! В воскресенье был в ресторане с друзьями, угощали завтраком: омар, телятина жареная со шпинатом, морковью... густая сметана -- ? или вернее -- творожок с клубничным сиропом. Вина не пью, боюсь. Потом поехали под Версаль, к соратникам моего Сережечки. Гуляли в лесу, ием твоим (прерываемым, понятно) явится "домик", где ты создашь достойный твоей души, _в_о_з_д_у_х. И за это -- слава Богу. Свали с себя "хозяйство" на чьи-то законные плечи. Отряси "прах". Хозяйство может быть и отдыхом, когда оно -- _н_е_ рабство, не навяза.
   Кошачий вопрос -- дело кошачье, пусть издерутся... -- и к чему такой зверинец?! Э-того не хватало. Того "сосуна", конечно, к ветеринару, -- да верней бы -- дать ему верного "кали кауст" {Едкий калий (от фр. caustique).}. Цветы, какие, подумаешь... -- цыплятам -- берегись! А ведь это си-мвол вашего "ковчега". Отличный этюдик можно дать, -- и с каким ю-мором! легко, остро. Я бы написал, урвал часок... -- для взрослых _д_е_т_е_й: "Гитлера" надо _в_ы_к_л_а_с_т_ь, если не "за хвост да в воду". Вообще, кощонки -- самое неблагодарное: мира других для них не существует: "только -- Я". Кастрация, кажется, умеряет эту _с_а_м_о_с_т_ь, "аз"-ость.
   Изволь написать Елизавете Семеновне (она вернулась, кто-то из родных приехал из Румынии -- но, конечно, опять откатит в train-bleu {Голубой экспресс (фр.).}), иначе она, просто, "забудет". Ты не забывай. И у тебя есть повод -- законный ответ на ее благодарение за лекарство: ведь было же? и ты ей не отписала? Вот и отпиши. А то пропадет без пути, [бедным] лучше на это помочь, по-мни.
   Твое предвидение оправдалось: до сей поры контракт на "Чашу" "Du Pavois" со мной еще не подписало: легкомысленная болтушка слишком самоуверенна. На днях я напишу сам директору издательства (я, ведь, для себя не люблю _д_в_и_г_а_т_ь_с_я). Но теперь мне это уже надоело. Тем более, что A. Mongault еще недавно твердила: "давно бы получили из Швейцарии 50 тыс. авансу". И я ей ультиматнул из-за этой поганки!.. Она ловко умела до-ни-мать: я для нее и ее жениха "Иверскую" просил, за их родственницу в Риме (ген. Ознобишина), и он был очень любезен: все для меня устроил (с переводом в Аргентину через UNKA, через своего colleg'y Александровского лицея -- Мясоедова798). Я же и стал как бы "обязанным". Поймала меня на "словечке": вырвалось у меня о генерале, вернувшемся из Рима, -- "большие у него связи". И -- пристала. А я стесняюсь отказывать, тем более что -- беженцы из Югославии, а беженка -- русская. Теперь хочет эта сорока себя с женой перекинуть в Аргентину -- и поет, что одно Ваше письмо протоиерею (глубокому старцу) Изразцову799 ("знает и чтит Вас!") -- все откроет: диктатор Perron800 слушается прот. Изразцова "как _у_ч_и_т_е_л_я". Вот и вертись. А я... если я _м_о_г_у_ что, то _н_е_ _м_о_г_у_ отказывать... ну, совесть, что ли... И вот, теперь, (все эти недели) как мучительное видение мне -- _ч_т_о_ -- _т_а_м! Ну, если мои _г_л_а_з_а_ так даны, что я _в_с_е_ вижу!.. _с_л_ы_ш_у_ стоны... -- и я томлюсь, Оля. Я _к_и_п_е_л_ все эти годы, с 17-го, -- и лишь с "Богомолья" я затихал...
   Ах, _ч_т_о_ за историю на днях рассказал мне кн. Трубецкой801 -- _п_р_а_в_д_у! -- о случае в Москве... (связанном с преп. Серафимом)802 -- по рассказу (ее родственнице) одной коммунистки, русской, и не остервенелой, бывшей при антирелигиозном музее. Как глубокий старец, в лаптях, 3 года приходил с мешком и выкладывал на пол у "экспоната" -- ворох еловых лап и сосновых сучьев "с батюшкиного леску"... Тряхнуло и коммунистку! Но что это за _с_в_е_т_! что за жемчужина!.. Я _д_о_л_ж_е_н_ о сем написать, сжато и крепко. Нет, далеко не изжит "нравственный запас"! Пешком, с-под Сарова... _И_с_к_а_л_ и нашел (!) батюшку.
   _Ч_у_д_о_ _с_е_р_д_ц_а_ и -- благодарения. Чудо -- _в_е_р_н_о_с_т_и. Всего не упишу. Сам скажу. Вот, _ч_т_о_ дает силу жить и ждать. М. б. -- _н_е_ _д_о_л_г_о.
   Целую тебя, голубка, будь бережлива в растрате себя... _н_а_ _ч_т_о_. Когда у тебя есть _в_а_ж_н_е_й_ш_е_е -- _ч_т_о_ и во-имя _ч_е_г_о, _к_о_г_о. Я думал и думаю о тебе. Я тебя жду, светлую, тихую. Преступное безумие -- _в_с_е_ _н_а_ш_е (т_а_к_ данное!) развеять _з_л_о_м, поддаться _з_л_о_м_у. Нет, надо растить свет в нас. Мы волею Его -- можем быть "детьми _с_в_е_т_а". А посему -- и должны быть. Дай твои глазки. Ваня
   [На полях:] Крещу, Господь да укрепит тебя, и просветит.
   Милая Олюша, _о_ч_е_н_ь_ прошу тебя: не изматывайся! Помни, что это "домашнее" -- пыль жизни: _е_с_т_ь_ у тебя -- высшее! Не для себя прошу: для тебя, для твоих _л_у_ч_ш_и_х_ возможностей и _с_в_е_т_а-счастья.
   Ведь жалеть будешь... а силы могут сдать _в_д_р_у_г! вот и покажи волю. А меня пожалей -- _п_о_с_л_е_ себя: главное -- ты -- ты.
  

183

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

12.VI.47

   Неоцененный мой Ванюша,
   Только сегодня твой привет мне -- "новорожденной". Грустно было мне быть 9-го без твоей улыбки, хотя бы письменной. Знаю, что это забастовки ваши803 виной тому, но все же было так грустно, пусто, одиноко.
   Твое письмо от 6-го804 не дало света. Мне больно за тебя. Конечно, это -- _ш_п_а_н_а, травящая тебя805. Я могу себе представить этих "господ". Еще и до твоей жалобы на эти безобразия, я тревожилась, что они могут быть.
   Ты поймешь теперь осторожного И. А. Он всегда был, есть и, наверное, будет таким. Всегда со "страховкой". Тебя всегда стараются втянуть всюду, где твоим именем хотят гарантировать успех.
   А ты же выше всего этого. Неминуемо втягивают тебя в дрязги. Это больно и горько. Для того ли ты на земле? Оставь эту грызню на тех, кто большего ни создать, ни дать не могут.
   От людей, по твоему же определению, -- дружески к тебе настроенных, я слышала в Париже, как они говорили о твоих проявлениях себя в дни и годы оккупации: "Ну, зачем он в политику втягивать себя давал? Караимы, например, -- затеяли служить благодарственный молебен и огласили, что и И. С. Ш. с ними... Он-то пришел, а те -- в кусты..."
   Этот факт помнят, конечно, и не только "друзья". И никто истинного твоего движения не поймет, а пристегнут {В оригинале: пристигнут.} к общей "гребенке". Они же все -- мелки, мелки и мелки. Елизавету Семеновну, -- прости, -- я не извиняю.
   В свое время мне самой собрались вынуть почку и уже повезли в клинику, и только чудом этого не случилось. Но это не дало бы мне права пренебречь всем (* да еще таким, как т ы. Понимает ли Е[лизавета] С[еменовна], кто ее друг и не за честь ли себе должна бы полагать иметь возможность хоть мелочь для него сделать??) и забыть обязанности. Подумаешь, как трудно для сей дамы из своей лавчонки послать тебе привет. Поручить послать, т.к., конечно, у нее кто-то стоит за прилавком. Ты всегда подобных ей извиняешь. Почему? Она не добрая и не положительный тип в жизни. Сразу я это почувствовала. Мне ее денег не нужно, пусть она их себе оставит в таком случае. Но и я ей не обязана ездить по докторам и от всего своего полного недосуга (только я-то не кичусь этим) тратить целый день на поездку в Arnhem. Возьми карту и посмотри, что это за путешествие было. Я не считалась по мелочам, но ведь кроме доктора и лекарств, мне надо было как-то проехать туда и истратить тоже на проезд. Это я ей не посчитала, но вижу, что с такими особами все надо ставить в строку. Иначе они не понимают. Но довольно. Не за себя я ворчу, а за то отношение к тебе, которое она проявила.
   Ты получил мою "Любку"?806 Она не по вкусу вышла, "сконструированная", а не живая. Но они еще отдали мне свое последнее дыханье. Чудесное.
   Я вся в работе, поскольку время урываю.
   Прислугу хочу гнать. Стервоза. Целая серия рисунков совсем не в моем прежнем стиле. Я увлекаюсь точной передачей. Влюблена в "винтики", маленькие частицы мироздания. Взяла травы в цветении, ирисы водяные, ирис садовый, лилии, шиповник, "желтики" с одуванчиком, сорную травку с фиолетово-синими цветочками, похожими на глоксинию. Последняя удалась чудесно, брошена была ветка на одном поздравительном письме, случайно. Жаль было отсылать.
   Хорош одуванчик-фонарик. Вчера, отыскивая для "Куликова поля" "моделей", нашла наконец то, что нужно (терновник) и увлеклась. Получился не набросок, а премилая картинка. Я люблю их теперь, моих "деток" и не могу с ними расстаться. И знаю, что могу "живописать". Для "Куликова поля" сделала пока что набросок: наверху старинный крест (не в ярко очерченных контурах, а выявленный светом на фоне темного неба), покоящийся нижним концом в чаше-блюде -- формы раковины, очень плоской, -- с той и другой стороны, изогнув длинные, "элегантные" шеи приникают клювами к этой чаше две райские птицы. Из чаши ключами бьется влага, -- вода живая, -- и ниспадает звездочками к низу. Эти звездочки, хоть в одиночку, но все же достигают и самого долу, и светят даже там, где (у основание орнамента, внизу) колючий терн, переплетаясь, душит белую лилию, которая ничуть не задушенная, гордо и чисто несет свою чудесную головку, сливаясь с ниспадающими перьями райских птиц.
   Терновник с жестокими шипами, без единого листа внизу, овитый у подножия гадом -- змеей, превращается вверху в нежный шиповник, и чаша с крестом покоится на благоуханных ветках его. Краски уже поют в душе. Только бы справиться! Не будет громоздко. Постараюсь выдержать все в стройных линиях и тонах. Сегодня письмо от M-me Катениной807, очень любящей тебя, -- просит сказать тебе, что она ежегодно перечитывает твои "Лето Господне" и "Богомолье", и все новое и новое открывается ей. "Ликует и скорбит душа и горит благодарностью автору". Она же спрашивает меня, не говорил ли мне мой великий друг И. С. Ш.: о том, что во мне писательская искра Божия? Чтобы я созналась, что наверное говорил? И если нет, то она, хоть и не талант и не авторитет, но говорит мне это. И требует, чтобы я писала.
   Она делает выборки из моего письма ей, называя их "мастерскими". И спрашивает, сознаю ли я сама свои силы?
   Нет, я не сознаю их. Я не знаю, почему. Что мне делать?
   И... взята я живописью. Я обожаю этот вид искусства, не могу его бросить. Мои знакомые все, в один голос находят большой шаг вперед в этом направлении и главное за последний мой бездеятельный период. После шока, данного тобой. Ландшафт отвернулся от меня, закрылся малыми, незаметными созданьями, которые взяли мою душу... Мне безумно хочется дать свою сказку в иллюстрациях. Много вижу всего... Недавно явилась мне бабочка... она поворачивалась ко мне со всех сторон, трепыхалась... позировала. Бесконечно много форм видела я. И все с закрытыми глазами. Это редко бывает... но когда бывает, -- я так счастлива. Мне очень хочется к тебе, чтобы согреть тебя и приголубить. Но сейчас я так захвачена, что не могу подумать, как бы я могла уйти от работы. Напиши, что ты бы хотел для "Куликова поля". И как? Как хочу тебе послать из моих последних работ. Но не могу -- все мне это нужно. И не могу также расстаться с ними. Есть желающие купить их. Но не хочу, не могу. Ты нашел Лютера для перевода "Богомолья"? Как это хорошо. Кончаю. Еду в клинику навещать жену работника, -- вчера у нее родилась девочка.
   Удивительная женщина, -- в противовес мужу. Он -- дурень. Ее сынишка 1 1/2 л., хоть и с рыльцем свиненка и чумазый, но все же такой миленький. Я с ним часто наслаждаюсь, когда урву минутку. Он очень любит меня и всегда перестает плакать, когда я подхожу, поворачивает лапенками мое лицо к себе и целует сотни раз в губы. Ни с кем так он не делает, даже с матерью. М. б., ждет лакомства, которое получает.
   13.VI.47 Всю ночь сидела над этюдом к "Куликову полю" и измазала. Но зато знаю, как надо. Переделаю. Сейчас везут мебель в хатку мою. Жду, когда смогу там работать. Девка моя, почуяв, что недовольна ею, стараться стала. Но не знаю, оставлю ли. А кругом хамство. Всего и не пересказать. Ты получил письмо мое с рассказом о комиссии?808 Вчера еще добавка была. Гадость! Обнимаю тебя, радость моя. И жду светлого письма. Плюнь на крикунов и безобразников, хоть и знаю, что трудно это.
   Господь с тобой! Никто из этой шпаны и мизинца твоего не стоит! Крещу тебя. Оля
   [На полях:] Продолжаю 16-го; письмо так и не отправила, т.к. запоем работала над рисунком. Посылаю тебе его одновременно заказным. Как можно скорее верни обратно, -- он мне нужен для работы.
   Как ты находишь? Работала до "песку в глазах", до полного утомления, без перерыва, а... не все так, как видела душой. Если в принципе тебе по душе, то буду трудиться еще и еще, пока не достигну. Ответь и вышли рисунок поскорее!
   Ванечек, не обращай внимания на хамов, да не смутится дух твой!
   Всем, кто видел рисунок -- безумно нравится, но я не ликую. Я видела лучшее. И уверена, что тебе -- не понравится. Ты давно в "оппозиции" против всего моего.
  

184

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   21.VII.47
   Дорогая моя Олюшенька-Ольгуночка, вот уже 9-й День ангела твоего, с той поры, как сошлись -- так чудесно-странно! -- _п_у_т_и_ наши... И я все тот же к тебе, как -- _з_н_а_ю_ -- и ты ко мне. Мы можем -- страстные -- взрываться и колоться, но это лишь наносное-преходящее, а внутренне наше не ранено, -- ни-че-му не достать его! Сохраним неповрежденным, нетленным. Да будет!
   Чудесно тебя люблю, ценю, дорожу тобой, твоей любовью-дружбой. Все в _э_т_о_м_ -- только _н_а_ш_е, совсем особенное... -- м. б... -- наверное даже! -- ни с кем не совершавшееся. И это нашло выражение в нашей неповторимой переписке, в этих горах писем... -- в этой сказочной россыпи чувств, слов, мыслей!.. Это редкий пример -- _д_а_р_ -- для многих-многих. М. б. придет время, когда будут изучать их... и как "литературный материал", как "редкостное проявление _л_ю_б_в_и" -- вклад в будущее искусство, в науку -- "любвографии"... -- и как "исторический документ"...
   Нежно тебя целую, и сердце шепчет тебе, мое сердце, такое истомленное... -- Ольгуночка, моя светлая, моя рвущаяся в тенетках... будь сильна, будь внутренно покойна, будь всегда в вере, что ты _д_а_н_а_ Жизни, одарена от Бога, и тебе надо выполнить назначенное тебе. Ты -- на своей дороге. У тебя -- единственная _т_в_о_я_ дорога: творческая! В день твоего ангела, святой, _с_т_а_в_ш_е_й_ _С_в_я_т_о_й_ -- Мудрой Ольги, "равноапостольной", как назвала Церковь, -- и по праву!.. -- учти то время жестокое, естественно жестокое! -- и ты почувствуешь, -- _К_Т_О_ -- _О_н_а! И как мало о ней написано!.. Так вот, в этот твой ангельский День -- Света -- память Дня св. Ольги -- память российского Дня Света! -- я всем сердцем хочу -- чудесного и священного _с_в_е_т_а_ тебе, твоему сердцу, всему творческому в тебе! Да просветится разум твой и сердце твое -- и воспылают вдохновенно! Умей, найди силы отметать "пыль", влачащихся в пыли дней... -- ибо ныне влачатся дни... -- в пыли, и крови, и грязи... А в твоей -- местной жизни... -- эта пыль сорит душу, сердце, _о_ч_и!., и закрывает _с_о_л_н_ц_е... в твоем трудном существовании! Отметай, преодолевай, Олюша!.. храни _д_н_и, как-то найди силу "закрываться" от этой отравляющей и омрачающей пыли!.. Знаю, трудно это, но... призывай Бога!
   Да, молись, просто и жарко -- "Помоги!., дай мне Свет Твой!., да исполню Волю Твою!" ЕЕ призывай, их, всех, -- близких нашему духу, наших Великих Святых! Им ничто наше не чуждо! Они -- ныне -- _в_с_е_м_у_ причастны. Желаю тебе здоровья, душевного покоя и творческого. Пиши, рисуй, что хочешь, помня: _в_с_е_ требует огромного труда, помимо горенья, вдохновенья.
   Будь бодра, радостна -- Серафимовой _р_а_д_о_с_т_н_о_с_т_ь_ю. Как бы хотел я этого тебе, себе!.. Я много страдал и страдаю от душевной подавленности, силюсь выгребаться...
   Ю[рий] Ф[едорович] посетил меня809, 11 июля, передал твой чудеснейший кекс. Целую тебя благодарно, заботливая моя. Твой привет сей был мне в большую радость. Ю[рий] Ф[едорович] -- оставил очень доброе во мне чувство. Он -- пусть с маленькими недостатками -- много выше ему подобных, культурней, богаче... -- Переписка (* думаю, в переводе она сильно сжата.) с фон Мекк Ч[айковского]810 -- суховата и бледновата... -- трудно одолевается. Меня разочаровала. Ч[айковский] -- умен, лиричен и..! -- порой, _с_т_р_а_н_е_н... -- до... выпрашиваний. Многое тут -- _т_у_м_а_н. Мекк -- сушка... головная какая-то "любовь"... верней, преклонение, обожание... но -- рассудочное. Она -- "фиш-ауге" {"Рыбий глаз" (от нем. Fischauge).}. И -- "наседка"! Но, благодаря ее заботам, Россия получила от Ч[айковского] много дивного. Не было бы, м. б. без М[екк] "Пиковой дамы"811... и последних симфоний...
   Ч[айковский] -- ты знаешь -- был _у_р_о_д... в сексуальных отношениях. И, думаю, М[екк] это знала. И даже _э_т_о_ не помешало ей -- боготворить Ч[айковского]. Его свадьба -- кажется, была для отвода глаз, ходили скверные слухи... надо было "закрыть" рты. Отсюда -- дикая трагико-медия. И смерть Ч[айковского] кажется произошла -- в Клину -- _н_е_ от холеры. М. б. -- самоубийство... или -- отравление, _к_е_м-то. Мрак...
   Твое дело, работай и над "Лан!.. -- ды-ши!.." -- да стоит ли?.. Пока жду чего-то, медлю с изданием "Куликова поля" -- а мог бы и сейчас пустить. Что ты дашь? какую обложку? Твой проект очень тонок... малодоступен... зауряд-читателю, а его -- 99 процентов. Мне нравилось простое, первое... -- помни: надо дать _с_е_р_д_ц_е_ "Куликова поля" -- как-то должна чувствоваться "Лавра", как символ Руси и Благодати. Концовка... -- ну, какой-то живописный заключительный арабеск в конце книги. Как ты-то -- не знаешь? Зна-ешь!.. Не мне разъяснять тебе.
   18 послал тебе маленький гостинчик, что мог найти. И -- тогда же -- красные розы. Про-сил магазин!., не спутать, не жаться. Обещали... В этих розах посылаю тебе -- весь мой свет, моего сердца к тебе. Черкнул в магазине два слова812, под глазами... -- но ты и в них найдешь _м_е_н_я, мое большое чувство к тебе и к тому, _ч_т_о_ в тебе. Ю[рий] Ф[едорович] сказал о "хатке" -- дивно! Я рад, лишь бы дали тебе покой. Два дня -- 12 -- вечер по 14 вечер -- был у Юли, гулял -- часа 3, на горы! -- и 14 весь день -- лежал-читал. Зуд все то же. Нет помощи! Знаю, это -- раздражение поверхностных нервов, как следствие "рожистого воспаления". Ведь ночью успокаивается совсем, а когда разговорюсь или пишу-читаю -- почти не слышу! Хоть бы Господь снизошел... никто мне не поможет. И средство 3 гомеопата -- ничего не дало. Но почему-то я верю, что кто-то нащупает!..
   Никак не могу -- к 3 книге "Путей"! Но -- м. б. переломлю безволие и жуть. А тут еще м. б. придется начать судище с мошенничеством шведского издательства -- самого крупного, -- издавшего в 20-х годах "Человека"813. Я уличил его в... мошенничестве! Процесс -- на 100 процентов -- выиграется. М. б. и без процесса, если издательство пойдет навстречу. Дело только что всплыло. Я забыл об издании, с 28 г.! Долго рассказывать.
   Олюша, верю тебе, твоему большому чувству ко мне. Верю в тебя!!! Я к тебе -- неизменен, только я истомлен, всем... я -- _у_с_т_а_л. И мне будто и жить не хочется... Надежды нет увидеть тебя... Если можно, дай -- и скорей -- обложку хоть только! -- и начертай Ив. Шмелев -- тут без точки, и Куликово поле... Трудно, да... Но ты реши... Нет -- выйдет без обложки. Важно -- дать своевременно. О мелких злобах дней моих не стану писать, засыпать "пылью", -- и без сего много у тебя "пыльного", засыпана с головкой.
   Надо скорей послать письмо, к сроку, -- м. б. 24-го получишь. Дни влачатся. Есть много -- сказать, но важного чего -- нет. Скорблю о России. Близятся сроки... но -- _ч_т_о?.. Темно.
   Голубка, нежно тебя целую, -- светись, ты же -- для Света. Не поддавайся "кривящему" зеркалу... Все -- забудь. От нас -- не станется... но с нами самими может статься: запыляемся!.. И другим -- пылим.
   Оля, милая... _г_д_е_ _т_ы_?! ... Как -- вдруг затоскую, затомлюсь... Говорю о _с_в_е_т_л_о_м_ общении, о плодотворном, для обоих. Глазки, ротик твои целую. Дай же руку, -- и вот тебе -- _м_о_я. Твой Ванёк
  

185

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   8.VIII.47
   Спешу, дорогая Олюша, дать знать: твои рисунки получены, -- был удивлен: не заказным послала! Воровство -- сплошь, -- всё воруют. И -- все.
   Позволь задержать 2--3 дня: хочу показать, выслушать суждения, -- в смысле применимости (только: работа очень нравится мне!) к обложке. Для общего читателя, _с_к_у_д_н_о_г_о_ для глубокого постижения, -- лучше с "Лаврой". Птицы -- [1 сл. нрзб.] прелестны! -- можно было бы -- не на обложку, а -- на следующий лист. Но только надо заполнить _п_о_л_е_ (в "Лавре") -- занимающее почти половину обложки, -- зияет _п_у_с_т_ы_н_н_о! Тут можно _с_и_м_в_о_л_и_ч_н_о... -- но что?! ... Подумай. Я не могу -- что?! ... Буду _в_д_у_м_ы_в_а_т_ь_с_я. Не надо спешки: "Куликово поле" м. б. (?!) будет печататься издательством "Православная Русь"814. У меня многое пересматривается, но об этом можно только _л_и_ч_н_о. Между нами: я почти решил815, о чем уже писал: д_а! Не буду "ломиться", не буду и отмахиваться: пусть как бы -- _в_е_д_о_м_ы_й, не противящийся. _Т_а_м_ мне м. б. откроются большие возможности говорить полным голосом и подвести итоги. Материальная сторона меня не тревожит: я, кажется, найду _д_р_у_з_е_й... и большого читателя и слушателя. Работаю над "языком", и -- пишу. На "Пути Небесные" много охотников. Написал _ч_у_д_е_с_н_о_м_у -- еп. Николаю Охридскому816: его слово о Владимире Святом817 -- меня озарило. Я был счастлив узнать, что он -- в Сан-Франциско! Это -- человек огромной культуры (помимо богословского разностороннего образования, он окончил Оксфордский университет, Берлинский теологический) -- и -- _в_е_с_ь_ в русской культуре. По сравнению (меткому) одного ученого нашего -- он -- для Сербии то, что для России -- Пушкин. Вчера я послал ему авионом.
   Его "Слово" о св. Владимире может быть будет (?) воспроизведено в "Русской мысли". Читаешь ли ты ее (там много недочетов, но она -- _н_у_ж_н_а), видишь ли? Она неуклонно _р_а_с_т_е_т. Я вхожу в сотрудничество -- в "Православную Русь"818, которая поразительно _р_а_с_т_е_т! За 5--6 мес, едва, -- 2500 экз.! 800--1000 расходятся в Европе. Я хочу большей аудитории. Дам ряд статей о моем "credo" -- итог, -- ясный, -- моего миросозерцания. О "пути" жизни, о России, -- все, что прикровенно-образно розлито в моем художественном творчестве. Вопрос о моем _п_у_т_и... -- должен скоро вырешиться. И. А. Ильин ответил: _д_а819. То же и К[арташев], и [Зеелер]. Но это -- лишь для самых верных. Пока -- полный молчок. Знай. Решен томивший меня вопрос -- об авторских правах: _к_о_м_у_ вручить -- для прочной, достойной и большой _ц_е_л_и. Я -- _н_а_ш_е_л. И -- сделаю. Ив -- не годится: он -- весь во "французском _м_и_р_е", и в заблуждении о _н_а_ш_е_м. Я его не могу и не хочу обойти, в память _е_е... -- но он может рассчитывать лишь на "условную поддержку". Моя цель -- _п_р_о_с_в_е_щ_е_н_и_е_ на основе Слова, Св. Слова. И -- помощь сирым и слабым. Мои "Лето Господне" и "Богомолье" (помимо некоторых других) -- фонд на много лет, если откроется свободная Россия. Книги станут "настольными", -- для всех. Это не самомнение: это уже _е_с_т_ь, здесь. Их бытие составит солидный фонд. Переделаю завещание ибо я нашел "субъекта права", правомочного, верного и -- _н_е_п_р_е_х_о_д_я_щ_е_г_о. Это редкость в нашей брошенности: у нас нет -- для нас и будущего: правового "юридического лица",-- _п_р_а_в_о_п_р_е_е_м_н_и_к_а.
   Когда ты узнаешь _в_с_е_ (но это можно лишь в личной встрече ясно и полно знать!), -- а я тебе объясню _в_с_е, -- ты, -- не мыслю иного! -- скажешь: "да, Ваня... _т_о_л_ь_к_о_ _т_а_к!", "как я рада!.." Ибо ты всегда _р_а_д_а_ -- доброму. Ты вся -- на _б_л_а_г_о_е. А что может быть более _б_л_а_г_и_м, как не _С_в_е_т_ для темных, как не забота о бедных! как не попечение о сирых?! ... Так, Олёк? Господь внушил мне, _и_с_к_а_в_ш_е_м_у, _к_а_к_ я обязан распорядиться. Тогда моя жизнь -- оправдана: сделал -- "по Слову Твоему, Господи", -- как сумел. Да, Оля?.. Данный мне "у_р_о_к" надо -- _с_д_а_т_ь, а плата моя... -- мое сознание: _п_ы_т_а_л_с_я, ленивый раб... -- "вот, Господи, суди... как сумел". О, если бы!.. Ах, как хочу все сказать тебе!.. И еще раз скажу: ты была _п_о_с_л_а_н_а_ мне -- в радость и -- в укрепление. Благодарю за это -- Его. Я -- грешный, слабый... но, поверь, я умею отделить _т_л_е_н_н_о_е_ от непреходящего. А в наших отношениях -- много было _с_в_е_т_а. Не будем его мутить. Будем -- великими "дружками". Так, Ольгуночка?.. Да, да, так.
   Я полагал, что "швейцарское издание" -- для издания на шведском языке!820 Что за странность?! Я благодарен К. Т. Жуковичу... -- но мне нужен шведский (!) издатель. На новом правописании -- не согласен, хоть осыпь златом! Я знаю исконность верного _з_а_к_о_н_а_ знака "ъ" -- и многого. Это -- святотатство. Надо совсем не знать _д_у_х_а_ -- _л_и_к_а_ нашей великой _р_е_ч_и_ в письменности, а слово -- "Бог" -- постыдная незавершенность без "ъ". Новое правописание -- как часто -- сжирает (или ломает) смысл! Для стиля, например, оно, прямо, нестерпимо... сюда хлѣбъ -- _х_л_е_б.....! что это за... _х_л_ё_б?! ... путаница -- миръ и міръ! -- _в_с_е_ -- мир. Иди-о-ты! Я приведу сотни "идиотизмов". Это -- растление слова -- мысли! ради _ч_е_г_о? "Упрощения" и "облегчения" (?!) безграмотных кретинов. Если ты не в силах _э_т_о_г_о_ одолеть -- на что ты в-силах?! ... Правописание, как и язык, как и _в_ы_г_о_в_а_р_и_в_а_н_и_е_ (знаки препинания!) _т_в_о_р_и_т_с_я, а не надумывается. Мы знаем, _к_т_о_ это выдумал и для чего. И почему. Те, кому _с_л_о_в_о_ наше -- чуждо и _т_е_м_н_о. Наш язык родился от древне-славянского, _о_с_в_я_щ_е_н_ церковно-славянским. Он растет и облекается плотию, закономерно. И каждое изменение должно быть естественным, должно _р_о_ж_д_а_т_ь_с_я. Это делает сам народ, -- и жизнью, и, через людей письменных, -- их вдохновением, их служением, их -- искусством. _У_ч_и_с_ь, _в_с_е_г_д_а, _я_з_ы_к_у!.. _Т_ы_ _о_б_я_з_а_н_а! По-мни. В чем сомневаешься -- иди к исследованию, проверке: это -- долг! Не смеем мы коверкать молитвы: так и в языке: не смеем, -- хоть и невольно, -- кощунствовать над словом. Русская грамматика _в_с_е_г_д_а_ должна быть под рукой.
   Да, твои "птицы" -- _ч_и_с_т_о_т_а_ -- девственность. Но они очень _т_о_н_к_и... Удивительно нежны краски... Я буду настаивать -- _в_ы_с_о_к_о-художественно их воспроизвести! В Америке это достижимо. А потому -- не надо спешить. "Куликово поле" -- должно выйти -- очень _ч_и_с_т_ы_м. Думай!.. Ты -- одолеешь. Размер (лишь предполагаемый) -- 18x12 сантиметров. Число строчек на странице: 24, -- думаю. Число "знаков" в строке -- 38--40, а м. б. и 36. При таком расчете книжка составит -- около 120 стр., считая и титульные страницы -- около 6, без обложки. Одна титульная, после "вкладки", что за обложкой, с заглавием (титулом), еще -- допустим -- "птицы", дальше для "надписания" (с повтором, без упоминания автора -- _з_а_г_л_а_в_и_я_ (посередине).
   Шведский издатель мне очень нужен, но... -- _ш_в_е_д_с_к_и_й, в переводе. Не думай: не за prix Nobel {Нобелевская премия (фр.).} тянусь... нет! ищу большего _э_х_а, для своего. А деньги -- _н_е_ мне. Славы, для себя -- не ищу: ищу -- _с_о_г_л_а_с_н_о_с_т_и, ищу -- _о_т_з_в_у_к_а, более широкого. Это -- путь русского духа -- _в_л_и_я_т_ь. Только это меня влечет и радует. Ты-то мне поверишь. Да, Оля?.. И еще раз -- К[онстантину] Т[арасовичу] жму руку. Безумец, как же я ошибался! Вот что значит -- не владеть _с_о_б_о_й. Ибо сам я -- не такой, как бываю _в_н_е_ себя. Ты, думаю, не скажешь -- нет. И, частью, _в_и_н_а_ -- на тебе (не корю!), на твоей спешности в передаче мне твоего состояния; вина и в _н_е_п_р_о_в_е_р_е_н_н_о_м_ изображении словесном. В твоем -- "впопыхах". Не корю. Ибо я-то -- главный виноватый: я _с_п_е_ш_н_о, "впопыхах" -- воспринял, -- и еще поспешней -- отозвался.
   Здесь "слухи", часто полоумные, как, вообще, "слухи". Что только надумывают! Но это дергает. А мне это очень мешает. В _с_в_о_б_о_д_н_о_м_ "в_о_з_д_у_х_е" -- о, я бы _в_с_е_ изменил! Пойми, я хочу _н_а_д_ы_ш_а_т_ь_с_я! Я вставал бы -- в 6, ложился -- в 10. Я бы увидел новое и -- по-новому. Хотел бы видеть Аляску... остатки русского стана... леса, глушь. Там у меня есть _ч_и_т_а_т_е_л_и... и корреспонденты. Некий миссионер -- орловец-монах о. Герасим821. Какие письма писал! Живет с медведями. Ах, какая там "первозданность". Туда, конечно, авионом. И если бы случай переместиться, -- да, "по воздуху", в один день. Мечтается -- жить не в обители, а лишь -- _р_я_д_о_м. Хотел бы видеть Ниагару, Канаду... _о_з_ё_р_а... -- найти (есть!) -- совсем по природе -- _Р_у_с_ь. Ты еще не знаешь, _ч_т_о_ _д_а_н_о, _з_а_д_а_н_о, -- и как выполняется это заданное обителью Св. Троицы. Выпиши "Православную Русь". Вот адрес: Holy Trinity monastery, Jordanville, N. Y. -- USA. 4 доллара -- на год, на 24 NoNo. И -- забудь, что это "анастасьевская юрисдикция": это -- подвиг! великому делу -- служение. Я _в_с_е_ знаю. Если бы ты знала "житие" арх. Виталия-Печатника!..822 он -- _в_с_е! Это -- верный последовать -- _а_п_о_с_т_о_л_а_м. Его _н_е_р_в -- _с_л_о_в_о, _п_е_ч_а_т_ь. Он под покровом, -- руководим! -- преп. Иова-Печатника, Почаевского823. Ему за 70. Католики в Польше отбили ему одно легкое, водили на расстрел. Что за сила духовная! Я любовался его "житием", и сколько раз хотел -- написать о нем! -- большое, и -- давно! Он спит на голых досках, не более 3 ч. в сутки... ест -- не знают, что ест и когда. Но по энергии -- "неразряжающийся аккумулятор". Он как бы -- в _п_р_о_м_ы_ш_л_е_н_и_и. Надо знать. Лично я его не знаю. Меня он _з_н_а_е_т. И это он, его желание -- найти (и уверенность, что найдет!) русского мецената, который, без всяких обязательств с моей стороны, дал бы средства -- выписать меня и дать необходимые для меня "удобства". Хотя бы на год. Но я -- не "бесприданница". Все было бы возмещено. Там я мог бы выступать перед русскими (и не только!) слушателями, -- разъездно. И -- завершать _м_о_е.
   Дорогая, целую тебя, лелею... Ты, Оля, _н_у_ж_н_а_ мне, _д_у_х_у_ моему. Тихая и светлая. Надо все -- во-Имя. Ты -- для сего. Дай же губки, дитя мое... Твой Ваня
   [На полях:] Твой удивительный "кекс" питал меня, радовал и облегчал мне бытие в течение 3 недель! Съем ломтик с твоей большой чашкой молока -- целое блюдо, без забот. Мяса я уже не ем, только раза 2 на неделе -- ветчину. А то все -- кашицу гречневую и -- [подобное], яйцо, варенье, -- трудно с хлебом -- ужасный, кукурузный. Но с большим трудом достают пухлый хлеб, что давали канарейкам. Чудесно! Пока, слава Богу, с 22 июня -- не отзывается ulcere. Но зуд -- есть, томит...
   Получил и 2-ую открытку824. Но как ты скупа, на письма! А я... ты видишь, -- при огромной занятости... очень много переписки. Но и -- работаю.
  

186

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

11. VIII.47

   Дорогой мой Ванюша,
   Твое письмо ошеломило и приглушило меня. Я не могла _н_и_ч_е_г_о_ из себя выслушать, ничего придумать, осознать и сообразить. Совета давать в подобном никто, по-моему, не может. Но ты и не ждал его от меня, по крайней мере. Конечно, имей я к тому малейшую возможность, -- я могла частью только советовать, разрешив трудности со стороны французской экономики. Частью тебе было бы легче. И как мучительно мне сознавать, что я бессильна в этом. Ты м. б. и не представляешь этой именно моей муки... Всегдашней и давнишней... В остальном же... в главном -- я _н_и_ч_е_г_о, ровно ничего не могу сказать. Да и что бы я сказала, если бы даже ясно и твердо знала этот ответ? Ведь для меня означает твой отъезд -- разлуку навсегда... Это я знаю и всем моим существом чувствую... И многое еще другое чувствую и из того письма, и из последнего.
   Конечно, м. б. мне должно бы быть лестно, что своим сообщением ты равняешь меня с Ильиным... Но, нет, Ваня, тут этого у меня не может быть. У меня только боль... Эту боль я не смею ставить во главу угла, если дело идет о твоей жизни, как это изображаешь ты, -- но от этого мне еще тяжелее.
   Твоя, подводящая итоги нашему чувству, "отповедь" мне -- она мне очень больна. И продумав все, ты поймешь почему. Равно как и то, что ты отнимаешь у меня свое доверие к "литературной заботе". Ты такой словесной любовью одеваешь все это твое _н_о_в_о_е, что невольно думается, как мне говорили еще в клинике: "Когда дают слишком лестную аттестацию уходящему служащему, -- знайте, это только "Trost zeugnis"" (т.е. утешительное свидетельство), позолота пилюли.
   И ты это сам отлично поймешь. Но это все не важное... Самое больное -- это все то, что должно с тобой решиться. Я онемела и я молчу. Я ничего не смогу сказать.
   И И. А., если не злой, то несчастный -- твой гений. Сам он ни в какой не попал переплет. И "К[арташев]" и "З[еелер]" так легко за тебя решают.
   Мне многое бы хотелось тебе сказать. И трудно, и ответственно, ибо не хочу _н_и-к_а_к_о_г_о_ "нажима". А быть только "в разуме" я тут не могу. И не дать воли сердцу я тоже не смогу, коснувшись таких вопросов вплотную. Но впрочем ты все, и главное, и не главное решал до моего ответа. Возьми хотя бы историю с "Неупиваемой чашей". И я оказывалась в своей интуиции права.
   Не думаю, чтобы разумно было мне стремиться в Париж. Для чего? Видеть пепелище когда-то очень красивого храма? (* Видеть твой отход от меня, твой теплый хлад?! Не о преходящем говорю, а о светлой душевной любви. У тебя ее ко мне нет!) -- Лучше сохранить прекрасное твоего чувства ко мне -- в душе и не разорять его. Проститься перед отъездом? Навсегда проститься? -- У меня не достанет сил. Я себя знаю. И вот, сравнивая себя и твое спокойствие, -- вижу, что у тебя все ушло.
   Для тебя это лучше, легче. А обо мне не стоит говорить.
   Спасибо тебе за быстрое известие о получении рисунков. Одновременно высылаю еще набросок. Но все мне кажется ненужным.
   К. Т. Ж[укович] говорил об издателе в Швеции на русском языке. Как же тогда был бы разговор о новой орфографии?? Ты не вчитываешься в мои письма, даже в местах, тебя касающихся.
   Иллюстрацию "Куликова поля" ты обязательно поручишь кому-нибудь _т_а_м. Знаю. Ты, как водяные травки, имея корни (и большие) все время перемещаешься и не остаешься "верным" одной почве. Со мной это у тебя в бесчисленных вариантах было. Ну, Господь с тобой! Крещу тебя и обнимаю. Оля
  

187

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   21.Х.47 Вечер
   Получил, дорогая моя Олюша, и твое ласковое (и грустное!) письмо, как раз 9-го утром825, и твои розы, -- увы, они задохлись, только 4--5 роз могли раскрыться! Принесли их мне, около полудня 13-го, в понедельник, а посланы были, судя по штемпелю на бланке цветочного магазина в Woerden, -- 9-го! Да ныне здесь хаос826, дней 10 не ходило metro, ни автобусы... должно быть провалялась посылка. Родная моя, я _з_н_а_ю, -- ты всей душой хотела осветить лаской мой День ангела. Целую тебя голубка. А я и кончики цветочных стеблей подрезал, и воду менял: нет, бутончики были еще очень туго свернуты, и у ослабевших за 4--5 дней лежки очень закутанных в газетные листы (до 5--6 заверток!) -- не хватило сил -- расцвести. Вон они, сухие, неожившие!.. Твоя _л_а_с_к_а_ -- так и не расцвела _в_п_о_л_н_е. В здешней, очень тревожной, жизни, когда _в_с_е_ ждут, что будет... все туземцы, -- а о нас что же говорить!.. -- трудно _у_й_т_и_ в себя, в творческую отрешенность от "дня сего"... -- и я _з_н_а_ю, что нет у меня "подъема", _с_и_л_ы -- писать "Пути Небесные", -- самое неотложное. Надо переменить "воздух". Он -- не по мне, не -- для душевного _у_ю_т_а, -- не могу. _З_н_а_ч_и_т... -- ? Да, _н_а_д_о_ переменить воздух. Как и когда осуществится... -- не могу сказать точно. Материальная сторона вполне налажена. Виза будет. Дело за мной... -- надо лишь выправить бумаги. Это может взять -- месяц..? К весне может быть -- _в_с_е, самое нежданное, когда уже будет поздно. Значит... -- _н_а_д_о, теперь же. Мне нужно хотя бы год--два -- закончить "Пути Небесные". Делаю я -- не очертя голову, все взвесив... -- и складывается так, что необходимо ехать. И на дорогу, и месяца на 4--5 жизни там, -- уже имеется, не считая моих писательских ресурсов. На отъезд я смотрю -- как на "поездку": захотел -- вернулся. Квартира останется за мной. Обратная виза -- будет. О_т_т_у_д_а -- все советуют и даже торопят. А я... -- все еще медлю... Виденный мною сон как бы говорит образно: особенной _с_п_е_ш_к_и_ -- тревоги -- _н_е_т. Суди сама. На мой _з_о_в_ к дорогим отшедшим -- "помогите _р_е_ш_и_т_ь" -- вижу -- будто где-то тут пожар, вижу в каких-то _щ_е_л_я_х_ язычки пламени, прошу Олю и Сережу... -- они со мной, около... -- вызвать пожарных... а Оля -- никакого желания послать Сережу за пожарными!.. -- будто она не считает _э_т_о_г_о_ (огня-то!) чем-то опасным! И Сережа (среднее, между им и Ивиком) будто стесняется идти, (он не любил всяких казенных учреждений, смущался даже ходить по лавкам!) не двигается. Тогда, будто, я сам вызвал. К_т_о-т_о смотрит (будто французский пожарный) на язычки огня в щелях... -- и тоже ничего не предпринимает!.. -- И я проснулся. М. б. для текущих дней, недель -- осложнений и опасности не предстоит... Но -- не дожидаться же, когда предстанет когда уже нельзя будет двинуться.
   Ждать в неопределенности -- и не работать -- томительно и бесплодно: для меня каждый бесплодно пропавший день -- невозвратная потеря. И это ты знаешь. Завтра поеду -- насчет Nansen passport {Нансеновский паспорт (фр.).}. На это уйдет м. б. 2 недели. А там увижу. М. б. в начале декабря..? Говорят, ждать придется парохода... -- не знаю. Решил -- водой. Не знаю... Я всегда -- даже перед недельными поездками -- весь в волнении. А в мои годы... -- будто и не осилить. А меня знающие и уверяют: спокойней, чем в metro едете. А там -- меня устроят, знаю. Будет так, как Господу угодно будет. Надо если, -- будут и силы, и Водитель. Завален корректурой "Лета Господня", мно-гим завален.
   И несколько дней провалялся, -- не было воли за молоком ходить. Теперь famme de ménage -- только 2 раза в неделю, да и то -- для меня только: она получила место консьержки, за мать, (мать ее -- француженка), и ей затруднительно отлучаться. "Хозяйство" убивает меня, раз-бивает. Нет, надо бежать от этой неустроенности: надо дорожить отпущенными мне днями... Т_а_м_ -- в этом отношении -- буду в _у_х_о_д_е, близ Обители.
   Помолись обо мне, пожелай сердцем, чтобы в_с_е_ вышло так, как лучше для меня, для моей работы... -- я верю в _т_в_о_ю_ молитву, в твое _р_о_д_н_о_е_ благословение!
   Горестно мне, что и твоя жизнь проходит не так, как _т_е_б_я_ достойно: это бремя "забот дня сего" -- какая это безнадежность! Беспомощно смотрю, как бесцельно падают дни твои... -- отсюда и твоя тоска, твоя подавленность: ты не находишь ни воли, ни условий -- для достижения одной -- и точной! -- _ц_е_л_и, (в творчестве!), которая наполняла бы и красила жизнь твою. Вон, ты и в Париж не находишь сил поехать. А ведь так легко! И какие пустяки тебе мешают: _д_е_в_и_з_ы! А много тебе надо? Твое -- у меня есть, хватит тебе на месяц.
   Ну, тебе видней. -- Мой недуг -- продолжается. Krymm все еще "очищает" мою печень -- ! -- А я вот уже 11/2 мес. -- ни мяса, (больше 5 мес.!), ни яичка... Но я не слабею, слава Богу. А "зуд" не убывает, раз-дра-жа-ет. Порой -- нестерпимо, давит и на правый глаз. Насчет "Spermin'a" -- ты ошибаешься: в мои годы -- он лишь пополняет необходимое для организма, для его tonus'a: выделение в кровь элементов эндокринных желез. Я дней 10 принимал и чувствую себя спокойней и сильней, не так устаю. "Возбуждений" -- никаких -- не ощущаю. Это -- _н_е_ "омолаживание": это лишь помогает "равновесию", укрепляет. Будь я лет на 10--15 моложе -- другое дело. Мне сказал опытный доктор, русский, старый, бывший ассистент проф. Захарьина827: "Вам, И. С, (он мой читатель) не хватает в крови спермина... как и мне, знаю. Только тут, в Париже, не найдете". Мне выслали из Швейцарии, доктор тамошний, он же и биологист -- прислал мне итальянский препарат (он знает "Spermine" Пэля, но говорит, что его запасы в Германии -- исчерпаны), и пишет: "ручаюсь за действительную тождественность с препаратом Роеl'я". Да, и аппетит лучше, и лицо говорят, свежей стало. А то я утратил всякую волю -- а-па-тия! Потому и завалили меня всякие срочные дела, и мало писал тебе.
   Целую, крещу тебя, родная моя деточка, -- не забывай очень одинокого Ваню твоего! Если бы ты вернула себе творческие радости, в живописи ли, в писательстве. Господь да будет с тобой! да укрепит тебя.
   [На полях:] Здесь совсем нельзя достать белого хлеба, сухарей чистых, стало совсем плохо. Твои были хороши, только не рассыпались. Попробую написать в Швецию, там есть чудесные: Knackbrod! {Хрустящий хлеб (от нем. Knackbrot).}
   Как-то угощали Карташевы -- галеты, белые, рассыпчатые! Им прислал из Швеции русский батюшка: _м_о_ж_н_о_ оттуда посылать эти "квеке-броды". Я бы оплатил хотя бы посылкой международных почтовых купонов! У тебя не найдется никого в Швеции? Недели две я без хлеба, -- или почти без хлеба. Попробую написать узнав адрес священника. -- И вот _т_а_к_о_е-то положение -- и где же?! -- В _P_a_r_i_s!!! в XX веке.
   Вот, к_у-д_а докатились! -- это -- при "всемогуществе-то" человека! ХХ-го века!!! При всех "завоеваниях" ку-ль-ту-ры!!! ... Вду-маться-то..!
   "Центр Мира", -- и белого сухаря не достанешь.
   Ку-да же дальше-то?! ... -- Н_е-к_у_д_а.
  

188

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

Суббота, 22.XI.47

   Дорогой, любимый Иван Сергеевич!
   На сей раз -- Сережа будет передатчиком этого письма и маленького гостинчика Вам. Завтра он собирается выехать в Париж и в ближайшие же дни будет у Вас. Спасибо Вам за ласковое письмо последнее828, -- оно меня очень обогрело. В мыслях я отвечала Вам на него, но так сильно была простужена, что не могла собрать себя для письма. И суеты у нас много было. Вечерами никак не могла превозмочь усталость и валилась в постель камнем. Слава Богу, стало у нас теплее, даже очень тепло, хоть и дождь. А то наверху, под крышей было спать невозможно, и моя постель стояла в единственной, общей комнате, загромождая собой все пространство. Сережа расскажет о невыносимых условиях и "законах", вурденовских инстанциях, задавшихся, очевидно, целью над нами издеваться. Конца-края не видно этому и неизвестно, когда же мы останемся хозяевами в доме. Душой я собираюсь в Париж, чтобы увидеть Вас, но практически не знаю, когда осуществлю это желание. М. б. к русскому Рождеству Христову. Или у Вас будет безумный холод, и я Вас стесню? Ксения Львовна писала на днях, что очевидно я уже не приеду, т.к. всюду и у всех в Париже будет зимой невозможно холодно. И еще одно: когда-то вокруг Рождества должен быть в Голландии издатель, желавший со мной познакомиться, вернее с моими рассказами. Надо все привести в должный вид и очевидно ему их прочесть. На днях об этом спрашивал меня Жукович. Я могла бы приготовить рассказа четыре. Времени совсем нет, а с болезнью еще и охота ушла, -- голова трещала. Опять пропустила много времени. Закончила картинку-акварель к маминым именинам, -- вышло очень недурно. Ее я впервые вделала в рамку, -- это уже настоящая "картинка". Гости хвалили. И -- главное -- мне нравится. Впервые. Живопись меня все же очень захватывает и страшно интересует. А теперь -- голые деревья, ярко выявляющие свою структуру, как-то особенно пленяют. Очень хочется рисовать. Я много, много лучше могу в этом году, чем в прошлом. Несравненно! И это дает и силы, и "кураж". Жалко, что в "хатке" нельзя из-за холода заниматься.
   Я с нетерпением буду ждать вестей от Сережи о Вас. Как Ваше здоровье? И как Ваши планы с Америкой? Неужели Вы все же соберетесь? Мне не верится. Но это не значит, что я делаю тот или иной _н_а_ж_и_м_ на Ваши решения. О своих чувствах не говорю...
   Имеете ли Вы сведения от И. А. И.? И не могли ли бы Вы его спросить, получил ли он диски Жуковича и как их нашел? Никому из нас И. А. больше не пишет ни строки. Я пред ним ровно ничем не провинилась и не понимаю его молчания.
   Будьте такой милый и передайте, пожалуйста, с Сережей мой последний рисунок к "Куликову полю", оставшийся еще у Вас вместе с картонной трубочкой. Мне хочется все иметь вместе у себя. А шиповник сожгите -- он очень плох. У меня несравненно лучшие теперь работы. Когда приеду в Париж -- привезу показать. И Вы сами убедитесь в этом. Кончаю.
   Обнимаю Вас. Оля
  

189

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   15. XII.47    Понедельник
   Дорогая моя Олюшенька,
   Я почти на отъезде в Женеву. Все в порядке, предположено, с генералом Ознобишиным, -- его машиной, 26-го, утром. Оттуда извещу. Это -- этап, к дальнейшему, в Америку. Повелительно _н_а_д_о: завершить "Пути". Там все налажено. Не знаю еще, через Францию ли... -- как сложится, и каким путем. Положение очень чревато, здесь: _в_с_е_ может статься так, что нельзя будет через Париж... Чувствую, что назревает развязка -- _в_с_е_м_у. И надо быть осмотрительным. Здешний "воздух" -- насыщен, и если случится самое важное, будет поздно отбыть. На поездку смотрю не как на отдых, а как на возможность закончить труды мои. Здесь я рассредоточен, падают дни в пустоту. Ты это понимаешь. Благослови меня, твоего Ванюшу. Здесь были случаи покушений, во время забастовки, хоть и не было в газетах... Мы намечены и обречены, в случае _и_х_ "победы". Мой отъезд все, все признает разумным шагом. Разве я уехал бы, не будь _в_с_е_г_о, толкающего?.. Мне нужен воздух Обители, тишина, _т_р_у_д_... Пока _в_с_е_ шло как бы самотеком... как бы Веленьем, -- до мелочей. Писать обо всем -- сложно.
   Родная моя, благословляю тебя за все то счастье, которое ты давала мне -- давала своим великим чувством любви. Без тебя, без встречи с тобой, не знаю, как и жил бы я... -- ты послана была мне. Знаю. И забудь все грехи мои в отношении тебя. Все невольные обиды. Я люблю тебя громадно. Я ценю тебя, -- только, должно быть, не мог _в_с_е_г_о_ этого обнаружить. Трудись, родная, в твоих искусствах. Ты одарена. Только бы дано было тебе найти досуг, творческий покой. Знаю, что ты не забудешь меня: ведь Океан не может нас разлучить. М. б. случится, что ты приедешь на дни в Женеву. Проститься. Ты приедешь, родная моя... если найдешь силы. Сейчас здесь как бы "трэв де конфизери" {"Перемирие" (от фр. trêve de confiserie).}, как говорят французы. А что дальше будет..? Ведь если начнется война, будет сметена и Швейцария. И твоя страна.
   Меня мучает твоя -- невольная? -- неправильная для меня ориентация в церковном вопросе. Любовью к народу, верой в него ты закрываешь трагическое. Вду-майся. На отношениях с Иваном- Александровичем -- поставь крест. Он не может принять _в_с_е_ -- в вас -- легко, как я. Это его право. И мои попытки объяснить ему твое -- напрасны. Его -- _н_а_д_о_ _з_а_б_ы_т_ь. Так я понимаю его последнее письмо829. Не пытайся... -- забудь. Из разговоров с Сережей я почувствовал, что _э_т_о_ в вас неизлечимо. Жизнь _в_с_е_ покажет. Я никак не был задет, что С. даже прислуживал в патриаршем храме830. Неважно это... -- другое важно: _с_о_б_л_а_з_н. _Т_е_ переступили через кровь умученных. Ну, оставим.
   Я хочу остаться для тебя твоим верным Ванюшей, и чтобы ты для меня оставалась до конца -- прежней Олей. Останься, мы связаны душевно крепко. Если я не всегда мог показать тебе, _к_т_о_ ты для меня, -- моя вина, моя разбитость и горячность. Благодарю за все, за все... -- сколько света дала ты мне! и сколько укрепления, _о_т_д_ы_х_а_ от пыли жизни!
   Голубка моя, Господь с тобой да будет!
   Мой -- предполагаемый адрес... -- Отель Мирабо, 4, рю Кандолль, Женева. Пиши на ген. Ознобишина, мне.
   Monsier le General D. Osnobichine pour Mr. J. Chmeleff, Hôtel Mirabeau, 4, rue Candolle, Genève, Suisse.
   Передай мое "прости" маме и С. _Б_л_а_г_о_с_л_о_в_л_я_ю_ тебя. Целую.
   Твой Ванюша
   Ты не права: _в_с_е, что получал от тебя, -- посылки и подарки -- всегда принимал радостно и благодарно.
   Твой всегда Ва
   Адрес Юли: Madame J. Gentillhomme, 332, av. De Couberten, ou coin de la rue de la Digue, St.-Remy-les-Chevreuses, (S. O.), France.
  

190

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   27. XII. 47     4 часа дня

Hôtel Mirabeau, 4, rue Candolle,

Genève, Suisse, мне (chamber 10)

   Дорогая моя Олюночка! Сегодня, с 1 ч. дня -- в Женеве. Весь путь был под знаком Благоволения. От погоды до -- таможенного досмотра. У меня даже не раскрывали. Даже предложили войти в автомобиль, чтобы не быть на холоду. Я -- в шубе и шапке. Это тоже действовало. Еда и дорога (ночевали в Bourg), в 120 км от Женевы, и здесь -- сверх похвалы. Мое самочувствие -- отличное. Аппетит. Спал с 10 вечера до 9 утра. Очень хочу писать. Как осяду прочно -- вольюсь. Прочти "Православную Русь" No 20, -- ка-ак [унижают] publicité {Общественное мнение (фр.).}! В "Русской мысли" No 38 -- мое воззвание о радости [детям]831. "Вы не откажете". В рождественском No -- "Рождество в Москве" -- вновь проработанное.
   Здесь дочка С. Горного, танцовщица, и ее муж832 -- театральный декоратор, русский, и [отец с матерью], С. Горный {Так в оригинале.}. Ее гастроли. Мы ехали в отличной машине, средняя скорость 90 км -- полный покой. В воскресенье пойду в церковь и узнаю, где можно бы найти комнаты и стол, недорого и в полной тишине. В отеле, конечно, мне будет дорого, но пока я не истратил ни гроша. Да это меня и не смущает: мне хватит на 4--5? месяцев здешней очень дорогой жизни. Все относительно. Заработок _б_у_д_е_т! Я приехал для _ч_и_с_т_о_й_ работы -- и Господь _в_с_е_ устроит. Очень был бы рад видеть тебя! Как только вошел -- в комнату теплую! повесил фото -- крымское -- моих отшедших и твою "головку". И поставил кивотик с Божьей Матерью -- Олин. Ее благословение отца. Мне на границе дали на 7 дней тикет 1600 г хлеба и 2 л -- молока, но я возьму медицинское свидетельство, а _в_с_е_ (и сливки) можно, говорят, и так. Сахару сколько хочешь. Я хорошо ем, спал вчера в Bourg с 10 до 9 утра. Погода вчера -- солнце целый день! Сегодня -- ледяной дождь. Но я очень крепко одет. Клюю носом после обильного завтрака. Пил дорогое вино! Пока ни малейших болей. Думаю о тебе нежно и -- _з_о_в_у_щ_е.
   Напиши скорей! Меня никуда не тянет, только -- к покою и работе. Да, я должен добиться до Америки и стать там вплотную. Газет и смотреть не хочу. Обнимаю нежно-нежно. Ты, вся, со мной. И -- во всех ликах. И женщины любимой, подруги светлой. О, как _х_о_ч_у_ тебя! О, как _х_о_ч_у!!! Всю. Твой В.
   [На полях:] Как бы я тебя заласкал!!!
   Весь в тебе, горю тобой, до задыханья!
  

191

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   31.XII.47 6-30 вечера
   Дорогая моя Олюна,
   5 дней в Женеве все еще в pension'e Mirabeau833. Приискивают мне подходящее пребывание, -- в русской ли, швейцарской ли семье... -- не знаю. Pension Mirabeau -- дорогой (сравнительно) -- 15 швейцарских франков сутки. У меня отличная комната, тепло, все удобства. Еда -- чудесная, ем я втрое, чем в Париже, и теперь вижу, что там я не доедал. Пока -- здоров... -- ? Меня не дергают. Генерал Ознобишин удивительно внимателен и очень тактичен, -- джентльмен. Но я люблю стоять на своих ногах. Машинка еще в дороге, в большом чемодане. Еще не знаю, поеду ли через Францию -- как сложатся события. В Paris мы (активная часть эмиграции) были "под ударом" -- совершенно точно. Было покушение (стреляли из винтовки в окно, в 3 этаж, с противоположной стороны, по секретарю газеты -- Полянскому834, совсем для большевиков ничтожному в смысле активности: идет следствие и власти запретили опубликовать). Пуля (мимо) попала в металлическую раму на стене и упала, деформировавшись. Если бы хоть на 2--3 дня коммунисты овладели частью Парижа даже, -- уничтожили бы многих: все было у них расписано. Ну, Бог помог покинуть Париж и Францию. Здесь тихо, -- мне будто снится сон... -- все дни, будто, праздники. Я непривычен к сему... Узнал, что С. Горный, на днях писавший мне из Лозанны, -- очутился в... Мадриде! Звонила его дочка Людмила, балерина (она вышла замуж за некоего Алексея Ширяева, театрального декоратора). Сообщила, что мои письма из Парижа и Женевы она тотчас переслала в Испанию. Очевидно, уехал за 1--2 дня до моего приезда. Л[юдмила] будет у меня (она живет в Лозанне, но приезжает в Женеву 2--3 раза в неделю -- давать уроки танцев). Многое расскажет, важное. -- Я думаю, что Испания для С. Горного -- лишь этап: м. б. все они махнут в Южную Америку. Странно: недели 3 тому я думал об Испании, как этапе. Приехать туда можно лишь с транзитной визой, т.к. Франция не имеет сношений с Испанией и неизвестно, как хлопотать о визе. В Мадриде спасся от агентов Тито835 "жених" Эмерик (был в правительстве ген. Михайловича836, расстрелянного), и срочно вызвал Эмерик. Было как раз во время забастовок. Она в два дня умчалась, с сынишкой, бросив все дела. Оттуда легче -- в случае войны -- в Америку. М. б. придется мне -- когда узнаю _в_с_е, -- переждать в Испании, где мне надо устроить издания, получить песеты ("Пути" под veto {Запрещением (фр.).} католической цензуры, но издательство просит заменить их другим романом). Это одно. "Du Pavois" срочно затребовало от меня книги (русские) по требованию голландского ихнего агента mr. Stivenson'a837 (?) -- для Испании. Я перед отъездом выслал 3--4 книги -- издательству "Du Pavois". Теперь вижу, что мне _н_а_д_о_ наладить для Испании и Латинской Америки -- издание "Солнца мертвых" и еще сборники "Каменный век", "На пеньках", "Про одну старуху". Это _н_а_д_о. М. б. мне придется отсюда добиться визы в Аргентину (для транзитной в Испанию), иначе французы могут не позволить перейти испанскую границу, скажут: в Америку Северную можно ехать из Швейцарии. Ну, словом, пока всего не узнаю -- решить не могу. Видишь, какие у меня _п_у_т_и? Все продумаю, посоветуюсь.
   И. А. еще не видал, написал ему, должен был получить вчера мое письмо. Жду известий. Я не поеду в Цюрих, устал, да и что же швыряться деньгами, кои невелики. М. б. дождусь здесь теплых дней (только бы не "жарких"!) Тучи сгущаются, -- чувствую. В_с_е_ может быть. Беззаботность неуместна. Большинство и не сознает "положения на краю". Что-то скажет Иван из Zollikon'a? Он, думаю, знает многое, от Bareiss838, -- они видные члены американской колонии.
  
   1 января 1948     10 ч. утра
   Дорогая моя голубка Оля! Вот и Новый год -- 48!!!! Да сохранит тебя Господь: чтобы не болела, а радовалась в бесспорном твоем творчестве -- в слове, в красках, и -- чудесно! -- в полном -- любви и доброты отношении к людям. Да будет в чутком твоем сердце всегда Образ Божий и его отражение в _ч_е_л_о_в_е_к_е. Родная моя... -- какая во мне нежность к тебе! Какие светлые, чистые думы о тебе! Твоя милая "головка" -- свет и радостность -- со мною. Так и пойдет со мною во всех путях, сужденных еще мне. Со мною и твое -- шершавое -- полотенце, твое мыло -- плоское-круглое.
   Я так и не коснулся его все эти 20 мес. Со мною и твоя-моя голубенькая чашка (малютка). Другая осталась на иконной полке, как и "елка". Как дорого мне _в_с_е_ твое, -- священное для меня! О-ля, как я хочу писать!., жду-жду, когда осяду прочно. Не знаю, я, м. б., ускорю свой отъезд в Америку, -- чего тянуть! Твои письма упакованы и крепко убраны: в сундуке, который был мне послан -- _п_р_я_м_о_ в конечный пункт. Я с ними не расстанусь. Вглядись в события: они очень _ч_р_е_в_а_т_ы. Пожар может -- и невдолге! -- охватить Европу839. Надо просить Бога -- послать _р_а_з_у_м_е_н_и_е_ и _п_у_т_ь. Подумай о себе и своих... Ждать ли неведомого и страшного?! Тебе лично, думаю, ничто не угрожает, но... могут связать дух твой и руки, и "перепоясать"840, -- и повести _п_р_о_т_и_в_ твоей воли, -- в непотребное для духа твоего. А своим -- невольным -- бытием там ты никак не облегчишь участь всего родного тебе! Если бы судил Господь мне завершить земной путь с тобой, при тебе, на глазах твоих! Как ты необходима мне! И м. б. я -- тоже, необходим тебе. Ты мне послана в утешение, во укрепление, -- так верую.
   Даже в здешних газетах -- явная тревога. Здесь не знали, что Франция (Париж) висели на волоске в дни (ноябрь -- начало декабря) забастовок. Теперь постигли, после речи Шумана841 на конгрессе его партии (NRP) -- только что читал "Journal de Genève", 30.XII. Смотри: перед глазами всего мира король Михаил Румынский -- "отрекся"842. Судьба его решена: судьба нашего Государя. Пожар может заполыхать на Балканах. И -- разольется всюду. О Голландии пишут, что и она попала уже в план Советов. Несомненно, как и Дания... а там -- главное поле войны -- Париж, Франция. Может прийти -- ужасное. Пусть на срок, но за этот срок -- "последний бой" -- за мир! -- мог _в_с_е_ испепелить. Надо быть предусмотрительными. От встречи с Иваном Александровичем и дочерью С. Горного я жду уяснений многого. А пока -- молю Бога -- дать разумение, как мне _и_д_т_и, когда и куда. Не о спасении личном думаю: о выполнении мне отпущенного: покой и воля, и -- _р_а_б_о_т_а! Если бы -- с тобой рука-в-руке! сердце-к-сердцу. Укрепляя -- и радуя -- друг-друга. Рядом с моей работой _в_с_е_г_д_а_ -- дума о тебе, о твоей судьбе. Ты для меня _с_и_л_а_ душевная, как, м. б., и я для тебя. --
   Скоро мне предстоит быть на "елке" и сказать детям и родителям о "самом важном". Не о политике, не-эт... а о _ж_и_з_н_и, о радостях чистых Жизни и о путях достижения, исходя из этого чудесного символа: _е_л_к_а, Христово деревцо -- с вещами-символами. Уже -- просят, очень. И я не в праве отказать. Но я не дам себя -- утомлять и отвлекать от главного. Будь покойна, я не опрометчив и буду очень сдержан. На ход мировой жизни я, конечно, не могу никак повлиять, но мой долг -- творить _р_о_д_н_о_е_ в душах и -- во-Имя Божие, поскольку есть во мне силы. Мне не раз -- и здесь -- говорили: "вы не знаете, _к_т_о_ и _ч_т_о_ вы для нас". М. б. Это меня никак не обольщает. Я делаю слишком мало. Да, кое-что давал... но я сознаю, что теперь пришел последний час до делать начатое. Мерно, достойно и сознательно. Пытаться _в_л_и_я_т_ь, укреплять упования и помогать сознанию -- кто и что все мы, Россия наша -- для нас и мира. Это я буду пытаться делать, сколько будет воли, умения, дара. Непрестанно взывая: "помоги, Господи!" Ты мне дашь сил и воли и -- порыва. Ты, только, -- в земном. По Воле Вечного. Прильни ко мне сердцем.
   Олюна моя светлая, чистая, достойная. И -- чутко-мудрая. Я не убегаю, не отдыхаю, не праздную _с_в_о_б_о_д_у... -- я, просто, стараюсь различить "вехи" пути моего, по Его Воле. Работать в Его винограднике843. Пусть -- как раб ленивый, но не лукавый844, пытающийся идти на голос Господина моего845. Помоги мне молитвой, участием, всеми мыслями твоими, родная моя.
   Жизнь здесь -- очень дорогая. Я прошу едущих в Париж и возвращающихся оттуда кое-что привезти мне. Со мной есть и французские деньги, около 4 тыс. фр. (право мое провезти -- 4 тыс.) Здешних у меня, если все учесть -- до 2500 франков швейцарских. Курс твоей монеты еще не мог узнать: гульден, конечно, котируется. Отношение швейцарского франка к доллару: 4,32 -- к 1 доллару: доллары очень окрепли. На дорогу в Америку у меня вполне хватит. И там -- месяца на 4--5. Но предстоят еще издания: за "Лето Господне" еще причитается до 65 тыс. французских франков. Да еще с 4--5 книг заграничных.
   Мне важно быть в Испании: лично договориться о 3 книгах и получить. 2 -- в Германии. 2 -- в Италии. Надо добиться американско-английских изданий. "Куликово поле" -- выйдет в 48, [1 сл. нрзб.], -- с нового года пойдет, в 7--8 NoNo, -- в "Православной Руси", где в рождественском No было напечатано "Рождество в Москве". Оно выходит в рождественском No, 7 января, в "Русской мысли". Шубу, кажется, не стану продавать: нужной может оказаться.
   Ну, голубка, -- нежно тебя целую и ласкаю. Все признают, что центр русского рассеяния перемещается явно на _З_а_п_а_д! Вот где ход -- Сереже. И -- тебе, милочка.
   Удивительная встреча с проф. Волошиным846, видным физиком: он вчера уехал -- в Париж, и вызовет телеграммой Yves, для важного разговора. Какое-то большое изобретение, подписал договор со здешним крупным промышленником (что-то в области синема, какой-то аппарат, -- в области _з_в_у_к_а. Перспективы -- по его словам -- великие). У него здесь квартира. Завтракал у них, и они меня одарили... сластями. Как жду тебя! Решись -- хотя бы проститься. Весь твой, _в_е_с_ь... о, дорогая! Твой Ванечка
   Привет маме и С. в праздник Рождества Христова.
   [На полях:] Жду твоего письма -- к нашему Рождеству!!!
   Зуд ку-да лучше. Пока болей в ulcer'e нет, после м. б. 6 уколов -- (надо еще 6 пикетов {Здесь: уколов (от. фр. piquet).} нового средства)!
  
   1.I.48 4 ч. После завтрака и отдыха
   Го-споди! Воистину, у Христа за пазушкой. Так покойно! Но как же это..? -- все, будто, праздники. Я отвык _ж_и_т_ь, _е_с_т_ь, а тут -- все готово, и пальцем не шевельну! Дико это. Не могу оторваться от общения с тобой хоть бы в этом письме. Ольгуночка, если бы увидеться! Ты конечно, будешь писать -- трудно, не дадут валюты... -- все надо преодолеть, и я -- весь в твоем распоряжении, не смущайся. Ты здесь станешь центром русской (и не только!) колонии. Кто знает, м. б. ты и мой "вечер" организуешь, -- и не один. Хотел бы сказать о Пушкине, о Чехове, и -- прочесть -- чисто уж литературный _м_о_й_ вечер. Во всех отношениях полезно. Ты можешь чудеса творить, девочка моя чи-стая! Тогда сюда приехал бы Иван-Цолликонский, и, думаю, Mrs. Charlotta Bareiss, и, м. б. Candreia. В Лозанне -- мой верный читатель проф. Руднев847, известный хирург. И есть немало швейцарцев, знающих по-русски. Заработали бы, помимо _ж_е_р_т_в_ы, на двоих. Ведь ты же, душевно -- часть моя, как я -- часть твоя. Да? Любуюсь на твою "головку" -- ра-достная! Пиши мне, пи-ши! Мне без тебя -- пусто-пусто! -- ныне как никогда еще. М. б. Юля проберется сюда -- выступать. Но это пока -- для меня -- представляется очень трудным. Она мне наладила здесь уплату в швейцарских франках за мои парижские деньги от издательств, по благоприятному (думаю) курсу.
   Олечек, губки твои... глаза твои!.. -- как я их _в_и_ж_у! Обнимаю тебя и целую, шепча сердцем: Оля, любимая... с Рождеством Христовом тебя братски и вечно-влюбленно приветствую. И да будет Новолетие нам -- во свет и в надежды! Только бы ты была здорова и не отрывалась от Вани твоего. М. б. скоро расстанемся и уже не свидимся на земле..?
   Оля, голубка, светик... люблю тебя и жду тебя. Прости страстные слова прошлого письма: вырвалось! -- как бы от возбуждения, опьянения дорогой, _с_в_о_б_о_д_о_й, -- тишиной. Ну, и _е_д_о_й нарвал я полевых гиацинтов, вот один тебе. Там обедали, у друзей Сережчиных, -- два брата инженеры-крымчаки, фамилия Пастак712. Вернулся в одиннадцатом. Я, Олька моя, все всенощные был в храме, и две обедни. Меня не тянет обедня, но я вникаю все больше, _в_б_и_р_а_ю_с_ь_ в нее глубже. Хотел [бы] "Каменный век"713 послать тебе..! -- о Крыме. Он не вошел еще в книги, печатается в "Современных записках". Не понимаю, почему проф. Лютер714 не устроит мой "Чертов балаган"! -- в Германии. Давно послал этот крепкий рассказ. По времени! И. А. запрашивал обо мне через знакомого715, живущего в незанятой Франции. Написал через него, что ты болеешь. Ничего? Что ты -- Божий дар, что ты моя самая чуткая читательница. И -- только. И ты -- только. Смо-три! Он ревну-учий! Он меня расхает тебе. Шучу. Но... не пиши, что мы большие друзья. Да? У, как целую тебя, "калачик"! Хоть взглянуть бы только... киса моя... кисулинька... ласковка... нежка, гулинька... ну, дай мне чуть-чуть... губку... уголочек... я только ресничкой трону... виском приникну... тепло твое почую... твое дыханье, "после ливня" твое...
   Оля, ты всегда изыскиваешь самые горькие причины замедления писем! Не надо так. Помни, что жизнь ныне тяжела, многое мешает. И я не из железа. Целую тебя, детка, Христос с тобой. Твой Ванёк
   [На полях:] Люблю свободу и независимость, потому и живу один в квартире. Вот каждый день и надо думать -- чего же есть? И еще диета!.. И это разбивает. Вот тут и _п_и_ш_и. А рестораны мне -- яд.
   Беганье за питаньем удручает. Какая тут работа! Трогательна Юля (мать Ивика!). Но у ней свои дела, урывками забежит, принесет своему Дяде-Ваничке чего-нибудь.
   Поздравь от меня Сережу [с] днем рождения.
  

184

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   8.V.42.     2 ч. дня
   Ольгуночка, милая, как я тебе благодарен за твой автопортрет! Это, должно быть, труднейшая задача -- дать себя. Я мало понимаю в этом искусстве -- рисовании, но чувствую твою силу. Ты _ш_у_т_я_ даешь высокое искусство, -- высоту техники и я, невежда, вижу. Но вышла ты слишком напряженной, и глаза... нет, это не твои милые глаза! Тут -- жесткость, а ты -- _в_с_я_ _д_р_у_г_а_я, живая, в моем сердце. Но это твоя работа, и она дорога мне. Целую тебя, моя чудесная. Вчера я был вне себя, распечатав твое письмо... -- как бы озарило меня! Светом осияло с твоей обложки на "Куликово поле". Что за прелесть! Удивительно дала ты Лавру Преподобного в туманце. Не нагляжусь. Какой же ты чудесный мастер! Мастерство, вкус... но главное -- какая Душа! Это будет _ж_и_т_ь. Это поражающее _т_в_о_е_ введение в мое "Куликово поле". Тут мы с тобой благодатно _п_о_в_е_н_ч_а_н_ы. Придет время, и _н_а_ш, общий, труд, наше светлое единство в Духе, увидят многие, многие... Сердце рвется к тебе, прекрасная из прекрасных, художник ты мой чудесный. Готовая. Не оглядывайся, будь вольной, сильной, в великую меру твоих даров. Работай, Олюша! Ты меня запрашиваешь о том, о сем... а я теряюсь, -- ну, что я тебе, _т_а_к_о_й, могу сказать, я, несведущий в этом искусстве! Да, кажется мне, что коричневый тон обложки будет хорошо оттенять краски -- зеленую и красную... но ты лучше _в_и_д_и_ш_ь. Думаю, что лучше сделать в более крупном виде, при воспроизведении техническом -- уменьшат. Самая же техника многокрасочной обложки мне неизвестна. У нас Гросман и Кнебель воспроизводили очень удачно. Сужу по образцам (журнал "Перезвоны"716), какие помню. У меня висит репродукция с картины К. Юона717 -- "Москва -- Кремль" -- знаешь? -- вид Москворецкого Моста, в самом начале весны (март), река еще зимняя, самый горячий час дня, -- 4-й? -- масса движения на мосту, масса фигур, оттенков, дымы над Москвой, талый снег, зимне-весенний Кремль, лед в возках, -- погреба набивают! -- множество оттенков переданы "Гросман-Кнебелем" удивительно. Еще есть у меня "Купчиха" Кустодиева717а... -- очень сочно. Эта техника очень усовершенствована, и, конечно, когда придет пора, мы... -- или ты... -- сделаем все, чтобы твои краски _ж_и_л_и. Ты -- полная хозяйка в этом, "Куликово поле" -- твое, а с твоим творчеством -- _в_п_о_л_н_е_ _т_в_о_е. О, радость моя бесценная! Да, вот что хочу отметить... Не найдешь ли ты, что лучше было бы чуть-чуть опустить купол гирлянды, чтобы наименование автора не придавливало? Да и "И. Ш." должно быть немного опущено, а не на самом срезе обложки? Другое. Не лучше ли будет, чтобы было вольнее "дали", "небу"... -- дать больше этого "неба" между верхушкой колокольни и гирляндой? Еще: нижний срез обложки не лучше ли завершить... как было тебе во сне? т.е., -- дать _ч_т_о_-т_о... м. б. "колоски"? обрывок -- завершение гирлянды (как на 1-ом рисунке)? и -- со звездочкой? Повторю, -- ты только можешь быть здесь решающим голосом, это же -- _т_в_о_е. Я счастлив, в очаровании от твоего исключительного мастерства -- _с_е_р_д_ц_а, какой-то предельной тонкости, удивительной _н_е_ж_н_о_с_т_и_ и... _с_в_я_т_о_с_т_и_ рисунка! Тут такая _ч_и_с_т_о_т_а... такое целомудрие творческое... -- ты, только ты одна можешь _т_а_к. О, как я тебя целую, ручки твои, сердце твое... глазки твои, моя небесная девочка... -- ну вот, смотри, _к_а_к_ уже ты здорова!
   Оля, не напрягай себя, не смей возиться с хозяйством, помни же: надо совсем окрепнуть. Ты ведь жила и осень, и зиму, и весну... -- в безумстве-перенапряжении! Считай за чудо Милости Божией, что ты не сгорела. Береги себя, тебе предстоит большая и славная работа. Я в таком восторге, в таком очаровании, -- вот именно _т_а_к_о_е... давно-давно... как бы во сне видел... и лишь слабо мог передать в "Богомолье"... -- "Лавра в заревой дымке"!.. -- именно, отсвет светлой зелени _т_р_о_и_ц_к_о_й... -- чудесный отсвет весеннего... что чудится в Троицыном Дне... когда Земля -- Именинница717б. Тогда и сердце-Душа -- празднуют, обновляются... купаешься в весенне-радостном, животворящем. Ты это мне напомнила своим волшебством, девочка милая, Олюша-детка!
   Ты права: это преп. Серафиму было сказано Ею -- "он Нашего Роду". И я, еще до твоей поправки, написал тебе о своей ошибке. Но это не меняет сути: преп. Сергий потому и удостоин "явления", что он "Ея Роду". И я был вправе написать так, дерзнул внести в Его слова к Васе -- "есть там нашего роду".
   Ты уже здорова, -- благодари же Господа! (я весь в благодарении, но у меня нет полной молитвенной силы), -- и потому ты так _х_о_ч_е_ш_ь писать. Больной никогда _н_е_ "хочет". Вот я... я очень как-то переутомился... итог всего переиспытанного за эти месяцы... напряжение-то душевное сказалось, и потому я отлыниваю... мне н е хочется... ничего... а лежать, бездумно... я как бы топчусь на месте... душевно-то... и я никогда не насилую себя: придет час -- _б_у_д_е_т. И я так понимаю, как ты была "опустошена"! Но теперь, ты будешь наполняться. Только не форсируй, а набирай сил. И писать погоди еще, окрепни, прибавь весу, пополней, порозовей _в_с_я, -- спи, лежи, читай самое легкое, не вызывающее на думы, и больше ешь, ешь, ешь... купайся в молоке! Умоляю тебя -- не смей поливать, копать, поднимать, носить! Не делай резких движений. Я знаю, какая ты горячка, и какая во всем -- страстная. Ты же неуемная, неудержимая, -- "скандалистка"! Уймись. Стань хоть на время "важной барыней"... ну, прошу... во все вноси размеренность, ритм, -- это тебя введет в форму, оздоровит. И подумай о "сосудах кровеносных": их надо лечить. Порывистость, -- всяческая, -- и внутренняя! -- действует на них вредно. Направляй же себя "в мерный круг"! Это важно и для творческого акта.
   Теперь, о работе в _с_л_о_в_е. Ольгуна, не страшись, не топочи на месте, как испуганная девочка, отдайся рассказу с полной верой в себя. Рассказывай _п_р_о_с_т_о_ и совсем _о_т_к_р_о_в_е_н_н_о, как бы рассказывала самому близкому тебе человеку, его душе. Понимаешь, самое-то важное -- _п_р_о_с_т_о_ и свободно. Пусть "форма" рассказа тебя не останавливает, -- она потом явится, потом все поправишь, -- главное: как душа хочет, так и начинай рассказ, повествование. Непременно форма сама подыщется, если душа хочет рассказывать. Нет, искусственного приема не вводи, никаких там "спасенных чемоданов", не думай -- Боже храни! -- что ты навязываешь себя читателю: наплюй на все. Читателю тоже наплевать, _к_т_о_ это рассказывает: ему нужно, чтобы было "интересно". А дневник ли, записка ли, воспоминания ли... -- ничего этого не надо навязывать, а просто... -- так и начинай, как хотела... -- чудесным прошлым, когда на тройках... через деревни, радостно,.. околицы, мальчишки, леденцы, "барин-барин, дай копеечку..." -- орали, бывало! -- все это светлое подыми, покажи, введи в него слушателя, не бойся, что длинно, всегда можно сократить. И вот, после этого "света", резче почувствует читатель _н_о_в_о_е, томительное... -- и я вижу эту лошаденку, бабу, войну, пустоту полей... и печаль прежнего дома, и твое сердце... (Я знаю, что суть твоего повествования очень трудная, душевное состояние девочки! о Лике!) Оля, -- все, все рассказывай, освобождай душу... потом будешь править, а теперь дай самому повествованию _т_е_б_я_ самое захватить, и тогда ты не отстанешь, пока всего не исчерпаешь, и увидишь, _с_к_о_л_ь_к_о_ же _в_с_е_г_о, и такого чудесного, в твоей головке милой, в твоем живом сердечке, в твоей, страшным богатством переполненной Душе! Я уже теперь вижу, _к_а_к_ глубок и захватывающе интересен твой рассказ. Пусть это будет повесть... -- не задумывайся: тебе некуда спешить, ты не по заказу работаешь... -- облегчай же себя, в тебе слишком накоплено! С_а_м_о_ _в_с_е_ уложится в форму. Когда будешь просматривать, -- много после! когда _в_с_е_ закончишь! -- только тогда будешь сокращать, -- прикидывая на себя, _ч_т_о_ может быть неинтересно, излишне -- для читателя. Но ты так сложна душевно, так особлива, исключительна, так чутка, духовно-тонко одарена, что -- _в_с_е_ в твоем будет захватывать. Я тебе предрекаю это: я тебя _в_с_ю_ _с_л_ы_ш_у, как если бы это я сам был, стал _т_о_б_о_й. Олюша, _к_а_к_ я тебя люблю! как ты мне близка... -- ты -- во мне живешь, ты... я тобой становлюсь... я весь в тебе тону, и я всю тебя несу в себе: вот он, наш дивный _с_о_ю_з. Ты -- _е_с_т_е_с_т_в_е_н_н_о_ -- _м_о_я, для меня, ибо ты -- и я -- мы -- из одного куска _г_л_и_н_ы, -- так случилось. Я уже владею тобой -- во мне, -- и не видя тебя живой даже! -- так я тебя _б_л_и_з_к_о_ слышу, так ты во мне дышишь... -- это куда сильнее мгновенного телесного слияния. Правда, порой бывает недостаточно этого чувствования такой "близости издалека", хочется полной близости... такой, такой... ах, как это неизъяснимо чудесно! и -- _т_а_к_ _ч_и_с_т_о, при всем греховном..!
   Олечек, пиши именно так... "выключись из жизни дня сего", "забудь себя", перенесись в далекое... и увидь _с_е_б_я! ту, Олю-детку, 10-летку! -- и ее глазками смотри, и ротиком ее дыши, ее грудкой... и губки облизывай, и радуйся всей, _т_о_й_ полнотой и радостью жизни детской, стань наивкой, _т_о_й, полной той, как порой удавалось стать маленькому Ване в "Богомолье". Ничего не страшись, никаких "влияний": помни: это все -- _с_а_м_о_с_т_о_я_т_е_л_ь_н_о, в каждом из нас. Перечитай "Детство и Отрочество" -- Толстого718, -- увидишь. Но у Толстого срывается порой непосредственность, и он делает отступления. Надо _в_с_е_г_д_а, на всем протяжении рассказа -- остаться _т_о_й, малюткой, славкой... и не бойся чувствительности... -- если сумеешь стать 10-леткой, не будет ни слащавости, ни "истерии": будет девочка Оля... порой "скандалистка" -- как за ужином с "яичком"! Ольга, тебя ждет великая радость в этом творчестве! Уви-дишь! Если бы ты была сейчас здесь!., как я хочу много-много тебе насказать, как писать -- в письме и десятой не скажешь.
   Нет, Цвейга не читал -- и не стану. Немецким я не владею, а переводов нет хороших. И ничего он мне не даст. Вот попробуй достать Эрнста Вихерта, и потом скажи мне, -- он глубже всех этих... Из области "чувственного" мне ничего не надо, я _з_н_а_ю_ больше их всех... не опытом, конечно, а постижением. Да и область эта -- чувственности! -- какая же малая и невысокая -- о чувственном, в специфическом понятии. А _в_с_я_ область -- чувств... -- да она неохватна, и разбираться в ней хватит на миллионы лет для миллиардов писателей. И это ты сама для нас всех и обнаружишь, когда вложишься в творчество: ты дашь особенное, чего, м. б., никто еще не давал. Я же не побоялся, после сто-льких мастеров, давать _с_в_о_е! И мое "Богомолье", и, м. б., -- и "Лето Господне" -- _о_с_т_а_н_у_т_с_я, как родное, хотя бы по искренней непосредственности рассказа, по _д_е_т_с_к_о_с_т_и, всякой душе _с_в_о_е_й, близкой. -- Чувствую, что ты получила мои "пасхалики". Поставь их, чтобы видеть чаще, в них моя нежность к тебе, ласка, я так на них смотрел, будто тебе свой взгляд, свое нежное созерцание тебя хотел передать, влить... и они будут шептать тебе, всегда, -- "Христос Воскресе!" -- нежная, светлая моя, Олюнка моя!" Правда, они такие... _ж_и_в_ы_е, чистые. И -- "фиалочку" получила? А "сирень" ждет еще. Нет, Марго ни-когда ничего во мне не вызывала, ни-как. Слишком она _л_е_г_к_а. Об их жизни напишу, кратко. Серов в себе носит. Уехал от нее -- наконец-то! -- он. И взял Ирину с мужем. И, кажется, покоен. Марго лет 48--50, но она все еще не угомонилась. Это у нее и в Питере было, и в Константинополе... -- альковные, что ли, _и_с_к_а_н_и_я? или -- сложней? Не знаю. Она мне _ч_у_ж_д_а. И никак не привлекательна.
   [На полях:] Целую и тянусь к тебе. Крещу, голубка. Твой Ваня
   Поцелуй -- за перышко! -- твою небесную птичку.
   Помни, Олёк: ты, ведь, упрямка и не принимаешь antigrippal! Прошу: берегись гриппа и принимай, хотя бы с сентября. Я принимал -- ив эту зиму не болел. Последствия gripp'a для тебя могут быть губительны. Прошу!.. Есть у тебя? Ответь.
  

185

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

5.V.42

   Ваня мой, неизреченный свет мой, сокровище мое, Ванюша-солнышко мое, соколик ты мой, Ванечка!
   У меня нет слов, чтобы выразить все то, что наполняет меня к тебе. Несказанно тянусь к тебе, всем сердцем с тобой, всякой мыслью, всем, всем, всем! Как покажу тебе, как расскажу любовь мою?! О, милый, милое сердце! Родное, наше! Ванечка, я плачу, я так нежна к тебе! О, мой милый, родной Ванюша!
   И прости меня, прости за все, чем мучила невольно. Я же сама до одержимости страдала. Не буду больше! Мой ласковый Ваня, ты только и сказал: "не надо так, Оля, и я не из железа".
   Ванюрочка, это я тебя истомила, болью своей в тоску загнала?! Я не смиряясь в болезни, а наоборот, распустив нервы, тебя еще, гадкая я, томила. Милый светик мой, теперь ты успокойся! Я у ног твоих. Я все к тебе нежность, ласка... Почувствуй! Оля твоя здорова. Теперь у меня есть силы. Я поправляюсь. Я не хуже, чем была до болезни. Но я должна быть лучше. К этому я стремлюсь! Твой селлюкрин аккуратно принимаю. Хочу здоровой быть... для тебя, моя радость!
   Твое письмо от 27-го (вчера его получила) -- такое... ну, шепот сердца сердцу! Ах, все они твои чудесны, но иногда бывают особенные. Такие прямо из сердца! И... чуть грустное! Ванечка, счастье мое ненаглядное, неповторимое... как люблю тебя, моего родного! О, не грусти, не надо оторопи! Ванюша, не может того быть, чтобы мы не увидались! Я думаю порой, что коли бы это случилось, то я не пережила бы счастья! Как я хочу тебя увидеть! Ваня, понятно ли тебе, как можно каждый миг думать, жить любимым! Это не преувеличение, нисколько! Я все время с тобой... Когда смотрю я на цветы, то думаю: "пошлю Ване", или, "жаль, что Ваня не видит". Читаю ли что прекрасное, -- тоже: "почему Вани нет, поделились бы!"
   Ах, не пиши мне вздора "боюсь встречи, разлюбишь" и все то, что ты еще об этом говоришь в различных вариантах. Неужели тебе не стыдно?! И за что же ты меня считаешь?! Для меня не существуют годы... никак! А кому из нас сколько "отпущено дней" (как ты пишешь), -- это же никому неизвестно! Разве не верно? О, Ванечка!
   Какой ты... скромник; -- почему И. А. тебя "расхает"? Он-то? Да он тебя так любит! Почему настойчиво ты дважды просишь ему ничего о тебе не писать? И почему "ревнучий"? Дружок мой, И. А. никогда не относился ко мне больше или нежнее, чем к "чуткой читательнице" его. Я же тебя цитировала. Никогда не думай иначе. Самое большее, что бы он мог сказать: "И. С.? Что же он, такой великий, смог найти в простенькой Олечке?" И этого ты боишься, да?
   Но не буду. Я шучу! Тоже шучу! И. А. очень чуток к твоему сердцу. Тебя он трогательно любит. Через кого он о тебе справлялся? Через некоего Вигена Н.719 (имя) м. б.? Если да, то это очень милый, ценный человек. Удивительный! Любит Марину. Безнадежно?! Не знаю.
   "Видел тебя в голубом и розовом, сидела на моей постели"... пишешь ты... Если бы! Ах, Ваня, это: "притянул сзади". Я чувствую это, будто наяву. Вчера читала твое письмо еще и еще, на сон, в постели. И... не могла спать. Долго я лежала с открытыми глазами. Потом жмурила их, а веки дрожали, открывались сами.
   Тебя в темноте глаза искали? Может быть! Читала молитвы, уснуть старалась... Какие-то сны-грезы были. Не помню. Новый вариант моего "Лика" видела. Совсем иной! И все идет не от меня, а из уст моей умершей Нины (подруги), -- она была полна видений и Тайн! Я хочу писать! Иван мой, слушай: я тебе клянусь всем, всем Святым мне, что меня давит сознание моей неспособности. Я не ломаюсь. Я, признаюсь тебе только, я страстно хочу верить, что м. б. есть у меня способность! Но я ее не вижу! Пойми! Я именно "с_п_и_с_ы_в_а_ю". Я часто презирала себя в жизни за это копирование! Я же тебе давно писала, что у меня нет оригинальности. Помнишь. Именно это я чувствовала. Я умею ценить художество и знаю как омерзительна копировка, и потому именно, ловя себя на этом, падаю духом! Понял? М. б. несколько удачных фраз, определений, тон, заимствованный от тебя же (!), тебя уверили в том, что я могу творить?! У меня именно творческого-то и нету! Я вся пришпилена условностями. У меня нет смелости! Я же чую! Но я тебе верю. М. б. я смогу развиться? Ответь мне! Меня мучает мое бессилие! Все, что я пишу, -- все уже писано. Я понимаю "свое" и Врубеля, и Васнецова (и люблю его), и Нестерова, и Билибина720... Левитана... Души у него сколько! А у меня -- ничего своего! Понял? Не брани меня за трусость -- это не трусость, а сознание своей бесталанности! Ну, прости, что так пишу. И пойми, что это серьезно. Клянусь, что не ломаюсь! Помоги мне! Хочу!! Для тебя хочу творить, если могу! Понимаешь, надо иметь это желание -- дать что-то свое миру, иметь сознание, что ты это свое имеешь. А у меня нет его! Пойми! Мое детское все выплыло под впечатлением от твоего. Верь же! У меня открылась эта именно сторона тобой!! Да, я отозвалась на это м. б. особенно чутко, но именно отозвалась. Это -- отзвук на тебя. Я не могу твои брать пометы. Это же воровство. Да и для чего? Ты несравнимо все уже дал!! Пойми меня! Я буду только "пачкать мадонну Рафаэля"721. Я не брыкаюсь. Ваня, я хочу, пойми это! И помоги мне разобраться. Признай же мои минусы. Скажи о них. Остереги меня! Обереги от разочарований! Хорошо, дружок?
   Ванюша, я болезненно-напряженно жду тебя! Вчера в газете "Новое слово" я прочла, что поездки с 1-го апреля в занятую Францию и Бельгию очень сокращаются и затрудняются разрешения. Касается ли это поездок из Германии, или вообще -- не знаю. Ваня, милый, попытайся же получить визу! Молю тебя, Ваня! Господи, неужели же это невозможно!? У тебя наверное есть друзья, которые смогут помочь. В немецкой комендатуре попроси, объясни, что тебе, писателю, так же насущно, необходимо, как многим, которые по делам допускаются, устроить свои литературные дела. Теперь, когда твои книги так нужны, когда так важно все, что они дают людям. Именно ты, такой сторонник Германии (скажи же это: как важен твой дух в творениях твоих), я уверена, ты получишь разрешение. И мне, если суждено мне встать на этот "Путь Слова", -- мне же необходимо знать все от тебя лично о твоем творчестве, о его дальнейшей жизни, о том, как я достойно смогла бы следовать тебе!
   Господи, я уверена, что это поймут! Уверена! Что ужели война уничтожает потребность сердца?! Никогда! И я уверена, что тебя-то, тебя такого, поймут и позволят! Пойди сам! Скажи! Тебе все скажут! Я так тебя жду! Я тебе уютно все устрою! Заботиться о тебе нежно буду! Какое счастье мне было бы! Ну вздор какой ты пишешь: "переломлю себя". Чего переламывать?! Глупый, Ваня! Ну, когда же мы увидимся?! Ты хоть принципиально-то этого хочешь? Или, слушай: спроси не позволят ли мне приехать? Но мне страшно ехать после болезни. Подумай, если в Париже заболею! На тебя свалюсь? Ужас! Господи, Ваня, как то можно: убиваешь время на хождения за едой, на готовку обеда!? Грех! Ну неужели никто из близко-живущих, не может заодно брать и для себя, и для тебя? Это же позор русским людям, что позволяют русскому Гению такое! -- Что за кошмар! А "Пути"... стоят... ждут череда, когда картошка сварится! Неужели никто не подумает об этом?! Ваня, приедь сюда! Отдохни от беганья за молоком! Дай мне за тобой походить! Я же твоя? Своя?! Или отпихиваться, отмахиваться все еще станешь? Глупыш! Не уставай, Ванюша! Береги себя! Здоров ли ты? Я тревожусь за тебя вечно. Береги себя! О, если бы ты ушел в "Пути". Не для меня, нет, но для тебя же! Для всех! Для Бога! Пиши, Ванюша мой! Какая это будет радость! Бедный ты мой, милый... одинушечка!.. Ревю рулетки, тригонометрические задачи... Умница, ты, -- все [умеешь]! Не скучай, дружок! И я ведь так же вот все о тебе, а... тебя и нет! Ах, Ванёк, как понимаю все! Больно, больно это "соратники Сережечки..." и все такое... Твой лесной гиацинтик я приняла сердцем! Спасибо, мой ясный! И ландышек! Целую их! Сам рвал! О, если бы был, явь... это... твой сон... Как я тянусь к тебе... целую тебя... обнимаю, притянутая тобой к себе сзади. Люблю тебя...
   Оля
   Мама кланяется тебе очень. Напишет. Сережа тоже! Цветочки поцеловала, -- пусть передадут!
   [На полях:] Посылаю тюльпанчик-детку, выросшую среди больших. Миленький, правда? И веточку яблони... Начинают цвести!
   Здесь каштаны еще не распускаются.
   Здесь капля "Après l'ondée" {Письмо надушено.}.
   Все о тебе! Вся с тобой! Неужели не увидимся!? Увидимся! Да! Да!
  

186

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   15.V.42      12-30 дня
   Гулька моя радостная, ну, до чего я сейчас весь _в_з_я_т_ тобой! Сейчас письмо твое, 5-го мая, -- так весь и объят тобой, и твои духи, -- "После ливня" (чудесные!) -- так они меня волнуют, открывают тебя! -- вдыхаю от пролитой капли, и зацеловал "детку"-тюльпанчик, и яблонный цветочек-поцелуй твой, и... -- ну, тебя всю исцеловал, тобой причастился, радостная моя, здоровенькая Ольгунка... -- видишь, жизнь льется в тебя, и из тебя в меня льется! Олька-упрямка, не пиши мне смешных сомнений, -- я бессильно и досадно смеюсь на тебя... -- это болезненно-напряженный смех, смех с досады, и потому "смех", что в нем, под ним -- радостная уверенность, _з_н_а_н_и_е_ точное, что ты _в_с_е_ можешь и все преодолеешь из твоих "глупых страхов"! Твоя "Лавра"-сон -- всех чарует! -- так и все твое будет чаровать. Ты -- удиви-тельная, девчонка! Милая моя трепыхалочка, ты что же, за глупца или за лгуна меня считаешь?! Я в _э_т_о_м_ _н_е_ могу обманываться: у тебя _в_с_е_ есть, чтобы писать, и -- _с_в_о_е_ писать! Главное, не думай никогда, что ты _д_о_л_ж_н_а_ _с_в_о_е_ -- ! -- _д_а_т_ь! Это "твое" у тебя бессознательно проявится, и так, что ты и не приметишь. Или я не вижу... ?! Да я еще два года тому, когда и не помышлял, что стану твоим счастливейшим "пленником сердца"... -- да, тогда еще чувствовал, что в тебе _ч_т_о-то необычное... _ч_т_о-то... -- "много жизни", -- но ты тогда все "оглядывалась", пиша мне, не раскрывалась. (Признаюсь, в самом начале нашей "встречи" -- я жадно стал думать о тебе, я уже _ж_д_а_л_ тебя, я уже начинал жить тобой! Это -- помимо меня было.) И это -- первое! -- "я да птичка" (* Я твою птичку вижу: это малюсенький "попугайчик", что ли, с пестренькими плечиками! с серенькой головкой? но это не русская птичка.)... -- так меня и пронзило! Вот, вот оно, -- "свое-то", -- выскочило помимо твоих "заданий" и сомнений -- писать "свое" (и это не мало, это в немногом -- многое, это -- искусство!). Ты потом так и почла раскрываться, цвести, дурить меня твоим цветеньем ароматным! В_с_е_ помню. И про звезды в прудике, и золотую дорогу в колосьях, и краски света, и все, все... и твои сны, и "лик"... и тысячи твоих думок, мыслей, оценок (неба, -- парка!), бросков... -- да что я, олух, что ли, глухой, слепой?! О, не знаешь ты, ну -- знай: как плакал я, глупый, 9-го IX в день Ангела своего, после твоей розы -- (роса из розы!) думая, что теряю тебя, совсем! Чего тебе еще от меня, -- брани, сетований, топанья..? -- чего тебе нужно, когда ты вся блещешь, вся передо мной "разделась", во всей твоей красоте пьянящей (душевной, она выше телесной!) и возносящей?! Ты полна сил сердца, души, чуемости самой тонкой, ты в вещах и людях видишь и можешь увидеть такое... чего мне и в голову не придет, потому что ты сверх-чутка, и твой глаз сердца и духа -- пронзает так глубоко и нащупывает так верно, что... -- ну, я-то себя знаю!
   Зная себя и свои средства, -- знание это -- как бы лишь ощущение, знание верхним чуянием, -- как у охотничьих собак! -- я _в_и_ж_у_ и глубоко постигаю тебя, твои средства, твой нюх, твои движения сокровенные... и _з_н_а_ю, что ты мо-жешь! Выкинь из головы, что ты _д_о_л_ж_н_а_ давать _с_в_о_е... -- это приходит _с_а_м_о, без твоего "должна", -- и только тогда! -- оно -- пугливо, оно свободно и никаких "должна" -- не признает, -- оно -- вылетает нежданно и бессознательно, когда ты вся в очаровании твоих грез -- в писании! -- твоего острого и огненно-страстного воображения, оно -- становится -- оно начинает быть, как в таинственный миг какой-то... становится -- "есть"-ем, зачатое дитя, в страсти зачатое, о чем зачавшая и не помышляет... -- но подсознание-то ее, зачинающей -- _з_н_а_е_т_ и уже тайно ликует, причем уже "понесшая" только дремлет в неге, далекая от всякой тени сознания. Поняла, гулька? Пишу, а во мне все клокочет, так я вдруг это твое "зачатие" страстно переживаю, будто я... вот сейчас... вместе с тобой. Поняла? Так и в творчестве... кажется... пишу "кажется", потому что сознанием никогда не воспринимал, _ч_т_о_ я написал, _ч_т_о_ получилось... _м_о_е_ или не мое... -- я просто наслаждался, писал -- жил в воображении... а как оплодотворялось... -- да кто это может знать? Это только вдолге после, услышит мать, когда _э_т_о_ в ней дрогнет первым движением жизни... -- и, должно быть, это "трепетанье под сердцем" -- один из сладчайших мигов! От него вдруг затаится сладостно _о_н_а... сомлеет в этом миге от благовения, от счастья, которого нельзя сознать, можно лишь -- пережить его. И потом эти миги станут длящимся счастьем -- _н_о_ш_е_н_и_я_ жизни новой... -- но я не женщина, мне не дано это пережить. Но я помню... подробное... его отражение, слабейшее, чем у _н_е_е... о, помню... -- Оля как-то сказала, шепнула мне: "нет, ты послушай... дай руку... вот сюда..." -- она взяла мою руку, приложила ее к себе... -- и я... я вдруг услыхал рукой... под теплотой ее тела, на твердой, напряженной ткани его... -- _д_в_и_ж_е_н_ь_е... чего-то другого, чем ее тело... -- легкое "волнение", мягкое трепетанье... -- два-три толчка... Это было почувствованное мною -- _п_е_р_в_о_е_ движение его, нашего с ней... _о_б_щ_е_г_о_ -- Сережечки... Я до сих пор так остро это помню. Ну, -- так и _с_в_о_е_ в творчестве... учувствуется -- а м. б. и не учувствуется, хоть и есть, -- лишь вдолге после зачатия, после уже рождения в слове, -- и ни-когда не раньше! И потому -- не задавай себе заданий, не пугай себя, не отступай, еще не приступив к работе. А ты только себя отпугиваешь, у тебя твои колебания опережают самое действие, попытку... У тебя так кипят чувства, воображение, "нервы", что ты начинаешь себе наворачивать всего, чего и нет (как и свои сомнения во мне -- к тебе! и сколько муки, а для чего?! Ведь ты же знаешь, что _в_с_е_ во мне _з_а_п_о_л_н_и_л_а! брильянт выдумывает страхи -- стекляшки! Смешно?..)" и чего не будет... как одна -- это раз мне мой доктор пошутил на мои тревоги, слушай: ...как одна баба, бездетная, -- и, очевидно, этим всегда томившаяся! -- стряпала перед печкой, и вдруг из чела печи упал на шесток кирпич! И разахалась тут баба та: "Господи милосли-вый... ну, хорошо, Миколиньки тут не было, у шестка! а если бы он тут играл!., да ему бы его головеночку прошибло, помер бы мальчишечка... а мучился бы как... Господи..!" -- и слезы у нее, слезы, ревет баба коровой, белугой... Слушал-слушал мужик -- и говорит: "Настасья, будет блажить-то... одурела... и Миколеньки нет... а ты вон какой сырости-то навела... чего ты ахаешь-воешь... душу тревожишь... да потому-то Господь и не посылает дитю... ты его уж эна когда в гроб-то укладываешь... еще и нет его... а ну-ка будет... да ты тогда и житья-то никому не дашь... вся истекешь от своей дури..!" Смеешься, гулька? И пока ты будешь загодя себя оплакивать и то, что могло бы зажить от тебя, до тех пор -- так ничего и не будет, -- одно лишь трепетанье и топотанье, -- паралич силы творящей, дающей жизнь! Вдумайся, перекрестись, и с Господом, не озираясь, начинай. ВершИ! Н_е_ _д_у_м_а_я, ч_т_о_ _в_ы_й_д_е_т. Иди и иди, пиши и пиши, -- и родится _о_б_р_а_з. А техника сама придет, увидишь. Пока дети боятся ходить -- и матери за них боятся! -- никогда не пойдет ребенок. Он пойдет _в_д_р_у_г, и сам этого мига не почует; как вмиг начинают плавать, уметь плавать, ездить на велосипеде... творить, -- и... любить также... и тоже бывает _в_м_и_г_ -- физическое сближение между любящими... -- это все -- одного порядка. Эх, договорился до ... ! "Голодной куме -- все хлеб на ум". Хлеб -- ты, конечно, вся, живая-огневая!
   Не хочу, не смею тебя обнадеживать, но говорю тебе просто, уповая: я почти уверен, что мне удастся получить разрешение на поездку, для меня, м. б., сделают, -- и я вижу эти пути, -- и м. б., я обойму тебя, моя родная девочка, и мы все скажем друг другу, и о творчестве твоем... и м. б. мне удастся укрепить твою веру в себя, т.е. заставить тебя, наконец, в себя поверить! Не буду загадывать, обнадеживаться и тебя обнадеживать, -- пусть это случится нежданно для нас обоих. Как ты нужна мне, Оля! О, ми-лая..!
   Я счастлив, я благодарю Бога (и ты благодари! ЕЕ, ЕЕ!., радостными слезами, -- и ты увидишь ЕЕ, ты под Ее защитой, Ее Рода!), что ты здоровеешь, -- я это _с_л_ы_ш_у, -- о, весенняя моя, цветочек мой яблонный, нежный, чистый, ароматный тонко, -- моя святая девочка, моя неверка! Моя гулька-Оля, Ольгунка! Веришь теперь, _к_а_к_ люблю, как _в_е_ч_н_о_ люблю тебя! как неизменно, безоглядно, чисто, светло, без малейшей укоризны себе, во всем спокойствии совести, чувствуя, как это мое чудесное к тебе чувство _д_а_р_о_в_а_н_о_ мне и благословлено моими дорогими отшедши-ми! Всем сердцем прямым говорю тебе это, Оля. Я не мальчик, не ветер, не пустосердый... -- я во всем могу отдать себе отчет, и ни в чем за эту любовь к тебе не могу упрекнуть себя. Это во мне так же естественно, как биение сердца, и без этого я уже не могу жить. Ну, поцелуй же меня, а я так жарко тебя целую, и так благоговейно-нежно. Ты уже давно мне жена, истинная, духовная, жена по сердцу, по мыслям, по грезам... ты, воистину -- _м_о_я... мы так -- _о_д_н_о, так много в нас общего нашего, нам только свойственного! Ну, хотя бы _э_т_о_ общее... не служит ли оно еще лишним подтверждением того, что ты _п_о_д_л_и_н_н_а_я_ -- для делания высшей силой творческой в человеке -- для творчества искусством, образами -- как бы "из ничего", -- подобие Божией Силы, -- "из ничего" -- "да будет!" Играет сердце, ты живешь во мне, и ты думаешь сейчас обо мне, -- ликует сердце! Олюша моя здоровеет, находит себя! она радуется жизни, весне, цветам, травке, ветерку, облакам... -- всему-всему... -- в нее вливается Господня благодать жизни... -- о, как я счастлив, что Оля моя хоть немного радостней стала... нет, ты радостна _в_с_я, и от этого приливают силы. Но береги себя, не пересиливай, ешь, зелени больше ешь, витаминься, жуй зеленую кровь растений, салаты, лэтю.. -- все это _н_у_ж_н_о_ и для творческих актов всякого порядка! Не думай, что ты меня мучила, -- все забыто, и ты -- ты! -- ни в чем не виновата, -- не ты это -- болезнь твоя это. Теперь моя Ольгушка -- пай-пай. Опять со мной... Твой Ваня. Ты -- флер-д'оранжик мой, чудесный цветок!
   Ваня. Твой.
   Ну, хоть призрачного, выдуманного -- люби! Не могу, не смею обманывать себя.
  

187

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

7.V.42

   Ванюша, родной мой... Давно нет от тебя ничего. Последнее письмо получила 4-го, -- оно от 27-го. Я томлюсь, т.к. боюсь, что ты тоскуешь от моих гадких писем. Хочется верить, что ты и "хорошие" мои уже получил. Я бегаю к почтальону, но и боюсь, боюсь, что ты страдаешь! Господи, Ванечка, я так браню себя, гадкую, что не умею тебя беречь! А только этого ведь и хочу. Веришь? Ваня, Ваня, сколько надо мне с тобой всего обсудить! Сколько вопросов у меня к тебе, еще... с 1939 года?
   Никогда не решусь все изложить на бумаге. И столько необходимо знать. Иногда мне остро кажется, что так, не разрешив всего, невозможно жить. У меня много вопросов о себе лично, о жизни вообще и т.д. Ах, если бы я тебя смогла увидеть! Ах, почему, почему, мы не раньше встретились!?
   Если бы мы были так же знакомы, как, хотя бы, с И. А.?! Тогда бы я подошла конечно к тебе в 1936 г. и ты м. б. меня "у_в_и_д_е_л". Мне невыносима разлука с тобой! Пойми же, наконец! И в то же время, я кляну себя, что пишу так, м. б. это тебе в обузу -- это мое настойчивое желание встречи? Но, умоляю, брось всю чушь, которую ты мне писал о свидании нашем! Ты -- неужели ты все еще не знаешь (?), -- жизнь моя! Ну, не буду, не буду, -- я знаю, мы дергаем друг друга этим!
   Но Ванюша, родной мой, знай ты, что не одинок ты, что я и днем, и ночью с тобой. Я также мечусь одна в жизни, одна, как и ты один! Я буду искать тебя, близости твоей в... искусстве. Если не могу увидеть тебя в яви! Ужасно это! В молитве ты со мной! Но я плохо могу молиться. Суета... Дела дома масса...
   Ты знаешь как это бывает: все берегут, все хотят, чтобы я _н_и_ч_е_г_о_ не делала, но я вижу, что это невозможно. И, когда мама сердится на неопытную девушку-прислугу, то я чувствую, что я должна встать у руля. Девчонка не виновата, -- она прямо "от сохи", чего с нее взять? Ну, да я теперь молодцом! Не могу больше писать о здоровье, о себе... так скучно.
   Я здорова! Ванёк, не беспокойся! Селюкрин дает силы. Ваня, если любишь, если веришь, если хочешь со мной быть, то постарайся (только вправду!) приехать! Ваня, брось глупости! Умоляю! Ты все еще меня не знаешь?! Посмотри, как я забыла всякую гордость! Как молю тебя! Катичка из "Няни", пожалуй, так бы не стала? Могла бы и я тебя иначе звать. Истомить, истерзать... всем. Но не могу я тебя так. Я тебе так открыта. Можно ли проще?!
   Ты все знаешь. Я не мучаю тебя ни ревностью, ни кокетством, ни всем тем, которому даже и имени-то не найду, но чего многое-множество у каждой женщины. Ванечка, я просто, любя, безгранично любя, зову тебя! Ну, не буду! Как хочешь! М. б. и вообще это тщетно, -- м. б. не дают пропусков. Мне не дадут, как женщине. Попытайся ты! Ты такой известный! Есть же люди с влиянием! Я уверена! Ваня, ты отдохнешь здесь. Я буду все время с тобой. Мы гулять будем много. Я найду красивые места, с лесом, как у нас! Я буду баловать тебя, будто твоя маленькая "хозяйка"... Ах, Ваня!
   Яблони цветут сейчас, хотя еще не все. Ранние только. Я еду завтра (если здорова буду) к Фасе. Ее муж в Берлине. В воскресенье хочу в церковь, в Amsterdam722.
   Однажды в месяц служат там. Ваня, а ты забыл небось, что в 11 ч. вечера я говорю "покойной ночи!"?
   Ванюша мой! Я так хочу тебя увидеть! Не глазеть, а душой всего _о_б_н_я_т_ь... Все в тебе увидеть! Все сказать тебе, все спросить, все узнать! Ты же для меня Вечное Начало! Ты не понимаешь все еще, кто ты мне! Ты выше всего земного! Потому-то и могу я еще переносить внешнюю разлуку. Ибо: ты так весь во мне, что я иногда тебя как живого чую. Ну, дай, хоть разок, увидеться! А что потом?! Не знаю, не спрашиваю... Не могу... Вся моя жизнь горестная разбитая какая-то! И кому нужна я? И во всем виной я сама. Я не ропщу ни на что. Все приемлю от Господа. Но молю: "Дай увидеться мне с Ваней!" Ах, Ваня, подумай ты обо мне, о всей жизни моей... что у меня есть! И многого ты не знаешь еще. Сложно жить, сложно общаться с жизнью и людьми. Я будто вне жизни... Помимо меня идет она... У Фаси вроде этого. Но Фася обо мне ничего не знает. Никто ничего не знает. Трудно одной все сносить. И нет ответа... И это чувство тогда зимой, что будто щепочкой несусь в потоке бурливом и вот-вот... разобьюсь! Это -- иногда приходит снова, именно с выздоровлением, хоть и не так ярко. Я не хозяин самой себе. Не чувствую себя такой. И еще слабость эта после болезни. И тебя мучаю. И уходят дни и годы! О, если бы домой можно было! Я так от сего устала!
   В тебе я нашла бы все счастье, все, все!
   О, Ванечка, приедь же! Я ничего не прошу у тебя, как только: "приедь!" Я не осложню тебе ничем твоей жизни. Не буду проситься с тобой, я ничего не попрошу. Я только увидеть Душу твою бессмертную хочу. Тебе все скажу, спрошу совета как мне внутренний свой мир устроить. У меня много сложностей, о которых ты ничего не знаешь. Касается только меня! А. ни при чем! Ваня, как я завидую всем, кто с тобой бывает! Ваня, спроси кого-нибудь о поездке! Неужели нельзя?! Ангел мой, Ванюша! Любимый Ванечка.
   Ничего не могу другого писать. Я вся в тоске по тебе. Вся в полете к тебе... Ваня, милый, пиши хоть "Пути", чтобы это ужасное время разлуки не ушло бесплодным.
   Я буду себя тоже заставлять работать. Буду писать, тебя все пошлю. Учиться буду. А ты брани, указывай ошибки! Хорошо? Ты тоскуешь? Почему мне так грустно? Ванечка, слов нет, чтобы сказать, как все мысли мои к тебе! Радость моя, Ваня! Любимый мой, Гений! Ласковый Ванюша! Прости меня за все, за все! Я не хочу тебя мучить, не хочу "дерг-дерг", никогда! Но почему же так выходит?! Ванечка, бесценный? Я больше не "больнушка". Я здорова! Не томись моей болезнью. А ты-то как? Здоров? Умоляю, берегись! Почему тебя С[ергей] М[ихеевич] "забыл"? Ну, ты к нему зайди. Только не тоскуй! Ванюша, если бы я знала, что мы, когда-нибудь хоть, увидимся, то я бы воскресла вся! Солнышко мое, радость моя, Ваня, не знаю как, и чем обласкать тебя! Милушка мой, несказанная волна любви заливает мне сердце! Люблю тебя так сверх-земно, что все твои выдумки и "переломлю себя" -- ничто, смешны, дым! Никого, никогда не было на земле (так чувствую я), кто бы так были одно, как мы с тобой. Ванечка, на что бы я была способна, чтобы только услужить тебе. Я бы рабыней твоей хотела быть. Обнимаю тебя, бесценный мой, люблю, целую крепко. Оля
   [На полях:] 8.V.42
   Мне легко, не тоскуй!
   Вечер. Милый Ванюша мой, гулять ходила, нашла эти миленькие "сережки", привет тебе мой! Пахнет хорошо от них -- весной, радостью... Ванечка, золотой мой, если бы ты был близко! Я так тебя тепло, нежно несу в сердце! Жду почты сейчас, -- м. б. от тебя что будет?! Ванюша, здоров ты? Я так живу тобой! Если бы ты это почувствовал! Ты это чуешь? Ответь! Пишешь Дари? Ну, полюби ее немножко, за меня! И ты узнаешь, как она-я тебя могу любить!
  

188

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   16.V.42     12-30 дня
   Ну, ласка моя, Ольгуночка светленькая, све-женькая... радостная, здоровенькая и... неукротимая... стой, возьму тебя в оборот, наконец. Поговорю с тобой сугубо всерьез о том, _к_т_о_ и _п_о_ч_е_м_у_ _е_с_т_ь_ творящий в искусстве, и кто _н_е_ _е_с_т_ь. Не лекция это, не глава из "эстетики", а вывод из личного опыта, разбор собственного "состава". После сего я и не заикнусь уговаривать тебя писать-творить в любой области, а, просто, закончу: "имеяй уши слышати да слышит"723 -- или -- "тан пи" {Тем хуже (от фр. tant pis).}, как говорят французы.
   Ты, непокорка-неверка, все вопишь -- "я могу лишь подражать, "списывать", я -- маленькая, я же знаю себя..." -- и прочее. Когда я был во 2 кл. гимназии, я писал по Жюль-Верну, -- да, как бы подражал в приемах, хоть и брал героями гимназических учителей: "путешествие "мартышки"" -- учитель географии, сын известного историка Соловьева!724 -- на воздушном шаре, сделанном из штанов "бегемота" -- учителя латинского языка -- толстяка неимоверного. За это я отсидел два "воскресенья". В 4-м кл., -- я тогда читал Гл. Успенского, и его рассказ " Будка" 724а -- не помню точно содержания, -- произвел такое впечатление, что я сам написал рассказ... "Будка" -- !! -- вывел в нем "страдающего будочника", потерявшего от скарлатины своего мальчика -- жена померла от родов! -- и как он в дождь осенний несет бедный гробок подмышкой... а будка "осиротела, мокла под дождями, и покинутое гнездо ласточек -- отсвет Майкова?725 -- одиноко плакало под крышей, дрожа соломинками, словно и оно оплакивало бедного мальчика усопшего"!!! В пятом кл., -- под впечатлением "В лесах", Мельникова-Печерского, -- начал большой роман из жизни 16 века, причем дал трескучий мороз, когда "термометр (!!) показывал свыше 40 градусов" -- !!! -- это в 16-м--то веке!.. Под влиянием Загоскина -- писал исторический роман из времен Грозного. Под влиянием Толстого -- "Два лагеря"726, -- о сем прочтешь как-нибудь рассказ -- "Как я ходил к Толстому"727, -- публика влоск от смеха падала. И, уже в 17 л., оканчивая гимназию, написал рассказ "У мельницы", напечатанный в толстом журнале, -- был чуть под влиянием "Записок охотника"728, что хвалившая рассказ критика и отметила. Помни закон творчества: все без исключения рождаются в творчестве под чьим-нибудь влиянием, до гениев! Пушкин -- ряд лет -- уже 20-летний был во власти классиков, античности, ложно-классицизма, Державина, затем -- Байрона и прочих... многое из его -- и очень высокого! -- является, просто, "заимствованием" -- !!! -- но это никак его не порочит: он оказался _в_ы_ш_е_ тех, у кого _б_р_а_л. Его знаменитые "Песни западных славян" -- материально взяты у Мериме729. Брал у англичан, немцев, у француза Парни730, у Данте... не боялся исходить из Гете, -- "Сцены из "Фауста""731, подражание "Песне Песней"... -- да раскрой -- увидишь. Лермонтов -- _в_е_с_ь_ из Байрона, и до бесстыдства из... Пушкина! -- возьми же его "Демона", -- целые строки... -- Пушкина!732 "Мцыри"733... -- да кру-гом...! И это не помешало ему стать гениальным Лермонтовым. Достоевский здорово напитался от Бальзака (а ныне: Он и -- Бальзак!), Мопассан от Флобера, вначале... Толстой -- от Стендаля... -- его батальные картины! и немцев, и все -- от Шекспира!!! и все -- от собств[енного] на-ро-да... и все -- от -- "Божией Милости"! И все, _т_а_к_и_е, стали "самими собой ". Пушкин -- в самом замечательном из своего -- наполовину от... Арины Родионовны, ну -- в кавычках: особенно, за 30 лет перевалив, стал черпать из величайшей сокровищницы народного творчества. А что такое -- "народное творчество"? Творчество отдельных, безымянных, наследство коих подхвачено и стало бессмертным в нас. Все мы -- от земли, но и... от Образа Божия. Вот этот-то Образ Божий, всеобъемлющий в нас, он-то и дает творцам их _о_с_о_б_л_и_в_о_с_т_ь, их _л_и_ц_о, их -- _с_в_о_е. А земля (персть) -- это преемственность, ткань-сермяга, по которой гений вышивает _с_в_о_й_ узор. Ласковка моя, нежная, робкая... -- и -- ох, какая напористая-огневая! -- зато -- еще и особенно люблю, это же "пряность" твоя, огонь этот, он меня жжет, эта твоя "купина", разжигает, влечет страстью, страстностью твоей... -- да ты и не могла бы быть истинным художником, если бы не была так страстна, так кипуче-огнедышаща, так опаляюще прелестна! Художником не будет "тепловатый", "лимфа", душевно-вялый, душевно-духовно скудный, тихий... Художник -- (большей частью) -- всегда вулкан, всегда извержение, "орел", огонь-огнь, с пронзенным или "горе вознесенным" сердцем, и... всегда _д_и_т_я_ (как вот ты, девчурка!), всегда "наивный", всегда изумленный новою красотой, какую будто бы только что увидел... -- а он уже давно все видел, а каждый миг видит по-новому, все "раскапывает" вновь и обретает уже в перерытой до него "кротами" (более мелкими) куче -- чудесные жемчуга, алмазы, рубины, сапфиры... Каждый миг -- новые глаза у него, потому что его душа миллионно-многогранна, налита таинственной силой, и эта-то ее сила множит в простом -- чудесное, мно-жит мир! И как же не права ты, гуленька моя, умная-умная -- !! да, да, умная, как Христова детка, -- когда лепечешь: все описано, все _б_ы_л_о... У тебя глаз мушиный, пчелкин, глаз Ангела, наконец: ты, через свои душу-сердце (о, какое богатое, огро-мадное!) _в_с_е_ воспримешь и все дашь, как раньше _н_е_ давали. Я-то _з_н_а_ю. Любовь -- штука вечная, до-человечная... -- в Небе зачатая! -- и подлинные писатели дают ее _в_н_о_в_ь_ и вновь новорожденной. Поройся в своей литературной памяти. Любовь Наташи Ростовой, Лизы Калитиной, Герман и Доротея734, Эмилия735 (нем.), Дамаянти, Елизаветы Николаевны из "Бесов", Настасьи Филипповны из "Идиота", "Первая любовь", Соня Мармеладова, Дуня, Катюша Маслова, Елена Тургенева -- в "Дыме"736, Вера ("Обрыв")737, "Нана"738 Бовари, Джульетта, Дездемона... Татьяна, Ольга, Даринька -- тебе знакома? Паша, Анастасия Павловна -- не кощунствую, что дерзаю взять честь стать рядом? Нет, _з_н_а_ю. Нургет... -- да сотни "любивших" и _в_с_е_ -- _с_а_м_и, в _с_в_о_е_м. А разве я по твоим "рассказам о жизни" -- я теперь мирно их могу перечитать и еще больше чтить и возносить и любить, и душить тебя от любви, и впиваться в тебя всей силой... -- не вижу, что у тебя -- _в_с_е_ -- _с_в_о_е_ -- и потрясающе _с_в_о_е!? Не веришь? Ну, тогда поставь между мною и подлецом знак равенства: лгун и пошляк? Нет! ты это _з_н_а_е_ш_ь, моя горячка, гордячка и вопилка-нытик, и птичка-трель, и голубка моя пугливая... и соколка моя ярая, вот-вот хватишь клювом и разорвешь, и сама истечешь кровью, что уже не раз и было. Нет, милая моя, меня ты не обманешь, хоть ты и воплями истеки вся, и все свои ножки оббей о мое настойчивое сердце, я все равно не поверю, как не могу поверить, что искусство когда-нибудь исчерпает... -- Ж_и_з_н_ь! Искусство -- бессмертно и бесконечно, и всемогуще... -- ибо оно -- от Господа, и все определения свойств Божиих -- применимы к определению Искусства. Я эстетик не изучал, они -- _в_н_е_ меня, по ним ничему не научишься, как не научишься верить в Господа и Ему молиться и служить... по бездарным урокам "Закона Божия" в гимназии. Знай же, что я не даром именовал -- и буду! -- тебя Ангелом, божественной, изумительной, неизъяснимой... -- это не потому лишь, что я всю тебя люблю, от мизинчика на левой ноге до темечка, все жилки твои люблю, все миги глаз, все реснички, ямки, складочки, до яблочков и персиков в тебе, -- о, прости же, после-ливенная моя прелесть живая!.. -- а -- это глубже и главнее... -- я _р_о_д_н_о_е_ душе моей в тебе ценю-люблю, я "нашего Роду" в тебе поклоняюсь, я знаю, _к_т_о_ ты, силу твою духовную знаю! -- твор-ческую силу. Помни -- в искусстве "оглядка" -- убивает волю-раздолье, полет сердца и воображения, каменит, как жену Лота, -- в соляной столб обертывает739. Страх и трепыханье -- лютые враги. Тревога, страх, подавленность духа -- парализуют и физиологический акт любви, -- в большей степени -- всякий духовный акт -- молитвенное состояние, созерцание, взлет парящий, воображение, все, чем творит, и творится искусство! Девочка моя чистая, ласточка, любочка моя желанная, дружка верная, женка, невеста моя неневестная -- прости! -- пиши -- что хочешь, как хочешь. Свою жизнь, куски ее, -- у тебя такие склады всего, ты миллиардерша индийская, а строишь из себя скареда голландского! Греметь будешь -- предсказываю тебе. Но только тогда, когда вернешь себе все силы телесные, все здоровье. Какую бы жизнь жгучую влил я в тебя, если бы были вместе! Да, и любовью ...... -- и -- прильнув сердцем, душой, -- и живым словом! Ну верю, что и в этих буквах моих почувствуешь и огонь мой, и веру в тебя, и мою мольбу! Прошу тебя: тебе необходимо мно-го спать... -- очень много! Это устроит нервы и сосуды. Ложись в 10, ну в крайнем случае, не поздней 11, вставай в 8. Не думай о Ванюрке, -- нечего о нем думать, дня довольно на этот пустяк, а прочти Богородицу, предай себя Ее Покрову -- Водитель она твой на всю жизнь. Под Ее знаменем твое искусство. Во Имя Ее творить будешь, чистая моя. Не убойся, не устыдись, Оля! Сердце мое -- твое, с тобой, и пусть и оно будет питать тебя. Твое сердце -- наполнит твое творчество, и останется его на любовь земную. Опыт у тебя огромный, куплен страданием, куплен и радостями творческими, они в тебе с детства живут, ты же с детства творила, да, да! Творила в переживаниях, страхах за дорогих, в "безумстве", в "исканиях идеала", -- твои рассказы о жизни, в тысячах встреч -- и это твое богатство, т_а_й_н_о_е, чуемое вне, как и твоя прелесть телесная -- она вы-ше античной красоты, часто охлаждающей влеченье и "вкус любви", -- все это такой капитал, что средний "жрец искусства" -- нищий убогий перед тобой! Ольга, девчурка милая, верь мне. Больше я не коснусь всего этого, -- я же не граммофонная пластинка, с меня и с тебя довольно... -- я только знаю, что все эти мои речи не бесследно тонут в твоих глубинах... -- в тебе творится -- и сотворится, -- и -- это мой гонорар! -- я знаю, что когда-то получу от тебя поцелуй, -- лучший из всех твоих _п_о_ц_е_л_у_е_в... и -- счастье -- тебя читать, твое смотреть -- и уже получил -- _т_в_о_ю_ Лавру. Ты, глупенок, и тут скулишь: я ее "скрала"! Смешно. Как если бы кто из художников вопил, что он "скрал" солнечный свет, миллионы раз "краденный" у Господа Бога: Лавра -- Лавра, и она, единственная, всем принадлежит, и ее "скрасть" нельзя. Ты договорилась-доскулила до... абсурда. Пишешь -- "помоги мне разобраться"! -- Вот, помогаю, -- помог? мало? Ну, тогда... возьми вербу с моего пасхалика и -- !!! Вот -- по "калачику". Приласкаться к тебе хочу... тянусь, ушко твое беру, чуть, "карасиком"... -- милое мое ушко, соску кискину. Олёк, будешь спать, есть, наливаться, алеть, беречься, не грезить страхами, внимать моему сердцу к тебе, твориться, чтобы дарить радость -- и себе, и всем? У, как люблю... отень-отень... лю-бу... -- Сережечка, бывало, так... сжимал и скрипел даже... -- так "любу"! Ну, какой там рецепт на су-нитрат-де-бисмют? Твое немецкое название верно. Тяжелый висмут. Всегда его без рецепта. Ничего не вредный, глотал -- сколько хотел, -- от него всякие "жители" кишечного тракта погибли бы! -- и у меня их, понятно, никто никогда и не находил. Если можно, на себя возьми. Найду рецепт проф. Брюле -- приложу. Твой доктор и для себя может взять в аптеке. А не может -- и не надо. Обойдусь, как уже полгода обходился глинкой, Саоlin'ом. Язва спит, а м. б. и совсем уснула. Болей нет, а если и будут, так это от чего-нибудь другого, -- теперь не приходится разбираться в еде, -- что дадут, чего найдешь. Ничего тут страшного, что хожу за молоком. Все ходят. Страшное было бы, если бы не доставал молока! Да и надо мне прогуливаться, а то, не будь этого, валялся бы днями с книгой, или тосковал по тебе. Я порой -- увлекающийся! -- неделями -- в книгах, а когда захватит писание -- прощай, солнце! Я не умею -- "дозами". Милка моя, зачем ты мне вышиваешь, глаза продаешь? У меня есть и рубашка, -- Милочка, рижская, ныне берлинская, -- вышила -- не ношу. Есть чесучовый пиджак, -- мне все твое -- свято, но мне приятней было бы, если бы Олюша моя спала, ела, набиралась силы, цвела, лежала под березой в кресле, а пчелы слетались бы к ней, -- "какой удивительный цветок! и как чудесно дышит! и какой душистый -- апре л'ондэ"! -- и молитвенно пели -- "спящая царевна, баю-баю... ти-ше... ти-ше... сладкая царевна наша... баю-баю..." Ты слышишь, какой нежный гул над тобой, и очарованный червячок готов упасть на шейку... и погреться в твоем _ц_в_е_т_к_е! -- молочно-розовом, нежном, как зрелый персик, в ямочке-душке твоей, чудеска. И как ты -- верно, _с_в_о_е! -- "с каждым крестиком любовь вшиваю!" -- Целую бесценные ручки твои, горжусь: Олёль моя, мне... подарила! Ведь во всем твое дыханье, твой взгляд, полный любви, -- Ольга, я жду, жду... тебя! Я весь дышу тобой, о, ми-лка! Я ликую: моя, моя, моя Оля -- _ж_и_в_е_т! в радости Оля моя! воскресает! Я знал это! Я тебе писал. Ты будешь _в_с_я_ моей -- ты _д_а_н_а_ мне! А я не заслужил тебя! но... это милость Божия. Веришь теперь, кто ты мне?! Да, да. Твой Ваня
   [На полях:] Оля, береги себя! И что ты так скоро разгулялась -- после такой-то слабости?! Еду к Фасе, еду в Амстердам! Непоседа-юла! Ле-жи, глупка, набирай сил, не хозяйствуй! Я -- при-е-ду!! Спи, ешь, а то не приеду!
   Да, ты у меня -- _т_а_к_а_я..? -- первая! Да. Да, я любил Олю мою, и теперь я ее свято люблю -- чту. Спокойно. И она, знаю, дала мне тебя. И я -- спокоен. И ты -- будь.
   Олюлька, сейчас мне принесли фото -- переснято с карандашно-пастельнно-акварельного портрета, писанного художником Калиниченко740 (помнишь его картину -- студент сжигает в печке "нелегальщину"? -- Румянцевский Музей -- он меня писал в его имении, Рязанской губернии 21.I.1917 г.). Я тут 40-летний -- чудесна [репродукция]. Оля любила..! -- но я подарил оригинал, когда после ее кончины все разбросал741! Как переслать тебе? М. б. сам привезу.
   Да, да, Олюша моя, я чувствую, что ты вся со мной, все эти дни радостью заливает сердце!
   Как ты нежна! Ни в чем не укорю! Не ты томила, твоя болезнь. Ты сама истомилась. Люблю. О, как..! Так -- никогда еще.
   Я весь -- о тебе, к тебе, в тебе!
  

189

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

13.V.42

   Милый мой Ваня, родное сердце! Пишу и думаю, м. б. получишь к Троице -- поздравляю -- целую, а сегодня еще раз: "Христос Воскресе!"
   Голубчик ты мой дорогой, Ванюшенька, получила вчера утром за завтраком какой-то заказной пакетик из корсетного (!) магазина из Гааги... ничего не поняла, думала м. б. кто-нибудь из дам хочет мне доставить удовольствие и "ухватили" что-нибудь для меня из туалета. Еще не торопясь, раскрываю и чувствую уже рукой, что нечто кругленькое, гладенькое ласкает руку... Яички! И духи! Яички -- прелесть! Лучше, чем я ожидать могла! Дуси! Очень миленькие, именно "ласковые". Я так рада, что твое желание исполнилось, и они пришли еще до отдания Пасхи. И я их поцеловала, христосуясь с тобой, дружок мой, мыслью! Сегодня отдание уж! Как грустно!.. Ну, и вот я вчера, сразу подумала о "Roussel"... и разыскала по телефонной книге ту фирму, которая мне (вероятно по поручению m-me B[oudo]) послала. Утром же позвонила туда, чтобы узнать, кто приехал, где, и т.д. Я надеялась ее увидеть и еще упросить для тебя кое-что взять, из того, что у меня есть, а у тебя, видимо, нет. И главное, хотелось мне достать лекарство, это "sous nitrat de bismut" (правильно?). И, подумай, я от 1/2 11-го до 2 ч. ждала соединения! Эта Гаага всегда ужасна! (Тогда, когда с Арнольдом случилось несчастье, я тоже не могла добиться телефона.) Так и теперь: ждала, ждала, издергала себе пальцы даже. И когда соединили, то узнала, что m-me B[oudo] уезжает уже в тот же вечер. У меня не было лекарства, надо было достать рецепт, найти аптеку, и самое ужасное -- автобус! Они ходят очень редко. Я высчитала, что не могу уже поспеть... и не рискнула бы такая слабая еще так "гнаться" и ночевать в Гааге. И все-таки, не могла мириться, что вот кто-то едет, а я бессильна! Ах, да, мне в фирме сказали, что вряд ли я ее (B[oudo]) смогу увидеть -- занята очень, но дали ее адрес. И бранила же я тебя, что не сообщил мне о ее приезде раньше! Шучу, конечно! Но досадно, я бы тебе всего послала, что можно мне достать! И, знаешь, я, несмотря на кажущуюся невозможность, все-таки стала искать лекарство. Подумай, мой доктор мне его в течение 1 часа раздобыл! Это по голландскому темпу прямо чудо! И вот я решила послать свою "трамбовку". Это дитя природы так стремительно, что все на своем пути сокрушает в спешке. Наказала ей, что очень важно и очень спешно, и пустила ее как ракету, ибо она, как услыхала, что "спешно", так уж на ходу и слушала-то. Сказала ей, чтобы добилась madame во всяком случае, если даже уже на вокзале, то пусть дает большой "на-чай" портье и катит с ним на перрон. Укатила. Мама смеется: "смотри, девчонка всех прохожих прямо с ног собьет!" Утром является: все сделала. За несколько минут madame захватила. На лету в поезд вскочила где-то. Молодец! Рада буду, если ты получишь и если это -- то, что тебе нужно. То ли? Напиши! Я написала m-me B[oudo] письмо, но т.к. не знала, говорит ли она по-русски, то написала по-немецки. Ты мне писал как-то, что ее сестра читает тебя в немецком переводе. Я не рискнула, не встретясь лично, "всучить" ей остальное через горничную, да еще такую! Хоть я и учила ее быть вежливой и поаккуратней! А мне так хотелось бы, чтобы ты хоть несколько дней (хотелось написать "пару дней", да вспомнила!..) не бегал за покупками! Ну почему ты раньше мне не сообщил, -- я бы все устроила. И madame бы встретила хорошо!.. Сегодня утром получаю от нее письмо, датированное 10-м мая, но опущенное только вчера после обеда! Поручила м. б. кому-нибудь? Забыла? Или просто тоже "боялась" оказии? Она сообщала по-русски, что здесь пробудет до вторника, и предлагала позвонить ей, если что нужно. Подумай, если бы пакет запоздал вчера, то как бы я рвалась на части, получив это позднее сообщение. Ах, Ванюша милый, как же это так, -- я тебя не поблагодарила так долго! Солнышко мое, -- целую тебя, благодарю за все, за все! Но духи? Что же мне делать? Я их берегу все до тебя. Это на всю жизнь! Фиалочка! Ванюша, мне больно, что я тебя так "опустошила", затерзала. Ты устал. Ты творить не можешь -- не хочешь от переутомленности, как ты пишешь "отлыниваю". Если бы ты знал, как это больно мне! Что мне сделать для того, чтобы ты загорелся? Наполнился светом? Чтобы у тебя его для тебя стало слишком, и ты бы захотел дать его и другим?! Я измучила тебя! Невольно, конечно, Ванюша. Поверь! Счастье мое, Ваня, милый!.. Ты получил мой так называемый "портрет"? Ну, не хвали, хоть и "через не могу". Я знаю, что гадость. Гораздо лучше уметь правде глядеть в глаза. Сереже и маме не понравился. Арнольд тоже его нашел "жестким". Но, видимо, я и есть такая. М. б. временами. Я часто ловлю себя такой в зеркале, когда сама не жду себя увидеть. Но сходство есть без сомненья, хоть и никуда не годная работа. Овал (у меня он, как видишь, далеко не "ангело-подобный"), лоб, брови, рот, и что-то в глазах. Но они не удались, я знаю. Ах, не стоит об этой ерунде и писать... "От слова _х_у_д_о", -- вот какой я художник. "Лавру" я тоже не сумела дать. Мне вообще очень трудно без техники. И потом, не забудь -- я не рисовала с 1922 г. В России я презирала прикладное искусство, а за границей оно в почете. Только "прикладное" -- ремесленницей была. Большевики его тоже старались ввести, но молодежь наша очень стойка в идеалах. Не свернешь так скоро... Мы воевали прямо за "чистое" искусство!
   За границей я, скрепя сердце, зарабатывала "прикладным искусством", -- вот такие и другие яички, иконы, ларьки и т.п. разрисовывала. У меня был успех. Меня "гнали" в модное отделение (рисовать моды), те кто видали мои "яички". Но мне это чуждо. Рекламу -- тоже не могла... А "творить" мне не пришлось. Господи, уже 20 лет прошло! С 1922 г.! 20 лет без практики! Чего же ждать! С того момента, как Беньков нашел у меня "1000-чи ошибок" я ничего не сделала для их искоренения! Ах, скучно, Ванёк, не хочу о себе все! Брось!
   Не удалось тебе достать, для себя конечно -- не подумай, что для меня! духи "Treffle". -- Я бы хотела тебе послать, -- если найду, то пошлю. Это совсем почти что -- "любка". Получил ли мой крошечный тюльпанчик? А "кусочек калачика"? К сожалению, не могу стать калачиком, т.к. могу спать только на спине, высоко, полусидя. Неуютно! Когда будет Лукин? Напиши заранее! Я, кроме того, буду ловить С. "шефа". Ваничка, посылаю тебе вырезку из "Нового слова"741а. Удивительно как! И вот в то самое воскресенье я особенно воображала себе то, о чем тебе писала, о твоем Сережечке. Мне страшно и мешает что-то так писать о нем, слишком священно это все, но хочется дать тебе почувствовать, что странно так меня мысль о нем волнует. А вдруг? Вдруг он отзовется! Кто тебе говорил, что его звери-большевики убили? Видел его кто-нибудь? А м. б. бежал? Таился? Вот мой друг детства Миша тот, помнишь писала, тоже бегал под чужим именем и отец его. Года 2 скитались сторожами где-то. М. б. и Сережа где-нибудь притаился. Потому ты ничего о нем там и не слыхал. М. б. я так писать не смею. Прости мне! Но ты знаешь, что из любви это!
   [На полях:] Как забилось сердце от твоей фразы: "а потом буду хлопотать о поездке"... Я не верю даже... Ванюша, сходи в комендатуру лучше теперь уже! Разрешение длится очень долго. Иногда 2 месяца. Спроси и о том, не могу ли я получить разрешение. Это должно от тебя исходить, т.к. я тебе нужна, для литературных дел. Сходи туда теперь же, а то м. б. очень затянется!
   Я чувствую себя еще лучше. Даже работаю на огороде... Вот как! Ой, только не сердись, -- не устаю, ни чуточки. Я только зернышки бросала, а работники все другое делали. Я долго по утрам валяюсь -- до 8--1/2 9-го! Позор! Вчера закончила селлюкрин и начну новое: "Orgatonikum". Antigrippal у меня есть. Ты прав, -- я его не брала. Не знаю почему -- так просто. Возьму!
   Ванёк?., а ты ведь чуть разочарован... Оля твоя -- урод, жесткая, сухая... Да? Боюсь, -- когда увидишь -- совсем увянет твоя любовь! Художник всегда улавливает и даже другим передает свое, то, что у него в лице главное, и если по-твоему я -- художник -- то вот, считайся! Ерунда! Не жесткая я! А просто плохо удалось. Вся ласка тебе!
   Сейчас прокуковала кукушка! Впервые слышала! Трепетно так стало! Второй день теплого дождя, -- м. б. расти все станет! Ну, целую крепко тебя и еще раз: спасибо! Ласкаю "пасхалики" -- тебя! Оля
   Салфеточка бумажная, в чем были яички, -- твоя? Милая!
   У меня еще и грушка твоя и конфеты целы! Берегу! Только изредка балуюсь, когда грустно.
   Ответь на мои письма. Ты не отвечаешь!
  

190

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

14.V.42

   Ванюша мой родной, радость моя,
   шлю тебе три цветочка: яблоньку, незабудку и первую сиреньку... к Троице и вкладываю в них все свое нежное чувство к тебе. Мамина няня говорила: "поди, сорви к Троицыну дню от трех разных травок, али цветиков, да не губи много-то, а то за каждое творенье Творцу ответ держать будешь! А три-то уж надо, для Троицы!" Удивительная была эта Ульянушка. Столько всякого люда перебывало у бабушки! И чего только не бывало!.. Ну, вот мой неоцененный Ваня, тебе 3 цветочка. Я каждому из них передам свой поцелуй! Боюсь, что из магазина не поспеют ко времени. Чудесно как теперь... Тепло, солнца масса. Дожди были, все оживает, растет вдвое.
   Мама сегодня уехала до завтра к Сереже гостить, а мне немного трудно. В Arnhem далеко ехать, я устала от поездки в Амстердам и к Фасе тогда. Утром у меня была прислуга и все сделала, а я только за "детками" смотрю и кормлю их: куры, кролики (8 маленьких от 2-х мамаш), кошка, 3 ягненка и теленочек, -- прелестный, ему только неделя, болел он очень, а теперь поправляется, и я боюсь его работникам доверить. Это первая телочка от одной очень породис u>! Все возбуждает -- и твой рот... я пьянею...
   Твой, и ты -- _м_о_я? да? Будь же!!
   Твой грешный Ванёк
   [На полях:] Отдам чинить твое стило.
   Как бы ты блеснула своей красотой! нарядом! вкусом... И я увидал бы тебя _н_о_в_о_й! _н_о_в_у_ю_ тебя!
   Со мной и твой синий свитер и _н_а_ мне дивная твоя фуфайка.
  

192

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   5.I.48/23.XII.47      Тот же pension Mirabeau
   Родная моя, светик -- Олюночка, обнимаю тебя в родимый наш, лучистый Праздник Рождества Христова, -- о, чудесная, моя девочка, радость моя! Всю-всю тебя ласкаю, всю нежно целую, самую близкую мою... самую дорогую в моей неуютной жизни. Как одинок я... как далека ты, хоть, будто, и не изменилась даль. Я унес тебя из Парижа в сердце, и так нежно храню!.. -- ми-лая!.. Как тянусь к тебе..! ах, Оля... Новый год. Если бы он открыл нам колыбель нашу!.. Господь да сохранит тебя -- и меня -- в сердцах и чувствах, и думах наших!..
   О-ля, как мне недостает тебя, до задыхания... вот сейчас, когда я тебя так ярко _в_и_ж_у, _с_л_ы_ш_у_ твое дыхание.
   Я все еще временно здесь, мне ищут подходящее "гнездо"... и так трудно это. Страшусь богемности, приставаний, надоедных разговоров. Тянут прочесть "на елке", и я бессилен отклонять. Конечно, никакого "вечера чтения" устраивать не буду. Это я опрометчиво писал -- _з_в_а_л_ тебя.
   Прости за страстный вскрик в 1-м письме, сорвалось так. Я тебя _ч_и_с_т_о_ люблю и _ч_и_с_т_о_ зову. Ибо я _л_ю_б_л_ю_ тебя -- твое сердце. Я знаю -- оно живет хоть немного мною. Я радуюсь, что ты в своих рассказах, _ж_и_в_е_ш_ь... и -- в красках живешь. Это красит и освящает нудную волынку беспокойной твоей жизни.
   Отлично, что хочешь писать "клинические дни"848 от 1-го лица: так свободней, -- не бойся, ты сумеешь дать самое важное в твоем восприятии. Ах, как я был бы счастлив, если бы мог смотреть на тебя, пусть -- без слов. Да, я совсем одинок. И зачем принесло меня сюда? О, как здесь постыло-серо! И так раздражают окна, заваленные шоколадом и сластями, пти-фурами {Мелкое печенье (от фр. petits fours).}... ворохами булочек и всей жратвой... Еда в отеле слишком обильна и соблазнительна (после моего недоедания в Париже, там я завтракал часто в 5--6 ч. забывая, что давно время). 3-ий день, как я перешел на молочно-растительное, страшась заболеть. Начались-было ненормальности, но не было болей. Теперь -- в порядке. Скорей бы добраться до постоянного уклада, вблизи Обители. А то -- как нудный вечный праздник, без радости! -- валятся дни. Пишу письма, все деловые. Конечно, ни в какую Испанию я не поеду. Там, говорят, и еды нормальной нет, и страшно дорого. И -- неустроенно. "Порядок"-строй здешней жизни меня раздражает, когда вдумываешься в _н_а_ш_е. А беспорядок, пустота и чуждость страны, где не понимают языка, еще более будет раздражать. Если бы не вечная "тряска" и ожидание -- "вот, случится", -- во Франции, я не уехал бы. А теперь я как бы -- в пустоте. И потому еще острей -- без тебя!.. Скорей бы полоняла работа!
   И. А. весь декабрь недомогал, все еще лежит: и давление крови, и сердце, и подавленность... Он страшно мнителен, -- "доктор бывает через день"! Видимо, переутомился и -- недоволен _в_с_е_м. Я к нему не поеду, -- дорого. Да и не хочу ломать путину -- и я устал. Очень много осталось в Париже всяких "хвостов", недоделанного. Господи, когда смогу тихо думать... молиться... писать... на месте? Очень здесь сыро, туманно, -- мразливо.
   Несмотря на людей -- я _о_д_и_н_о_к. Юля переслала твое письмо. По-мни: она никогда, ни за что не прочла бы твоего письма! Не знаю, как распорядиться с квартирой, -- пишет: холодно в St-Remy приедем на несколько дней. Квартиру она сумеет хранить и оплатить: есть верные люди, и квартира -- всегда в моем распоряжении. Там -- все осталось. Оля, не забывай меня, Ванёнка твоего, -- тобой и держусь. Ты -- _е_с_и, и я -- есмь. Как ты мне дорога, _н_у_ж_н_а. Была танцовщица Людмила (Горная) с мужем, принесла русский торт. Несмотря на "успехи" -- мне трудно. Она за перелет отца и матери в Мадрид должна была уплатить больше 1000 швейцарских франков -- около 100 тыс. французских франков или 250 долларов. Там его брат Сергей849, уже лет 10, что-то в фильмовом деле -- и коммерция. Людмила -- совсем не хорошенькая, но молодец, что борется за жизнь. Здесь она дает уроки танцев -- балетных. Оба приятные, он художник-декоратор, продает картины, но они мне непонятны... [supreme {Здесь: крайне (фр.).}-импрессионные. Наворочено!.. -- но видимо, из его внутреннего "мира".
   Горный уехал туда, ибо здесь и дорого, очень, и после продления "séjour" {"Пребывания" (фр.).} (3 мес.) еще на 3, -- дальше оставаться будет нельзя. Через него сыщу Эмерик, мне надо добиться _м_о_е_г_о_ издательства, многое выяснить. Издательство -- в Женеве -- "Du Rhon" -- помнишь, Эмерик отбила-то! -- давно лопнуло. Так что, думаю, -- и хорошо вышло. "Чаша" найдет свой путь. Мне нужно издать "Солнце мертвых" и другое -- для Южной Америки (латинской). Вот, на склоне жизни, пришлось путешествовать... но я спокоен: Господь укажет _п_у_т_ь. Все равно, в Париже я не мог бы и помимо "тряски": с месяц я не видел капли молока, ни белого хлеба (хорошо, что Стокгольм прислал, через одного нашего священника это!) Получил огромное заказное письмо (avion) из Норвегии от русского моряка850 -- очевидно, коммуниста, по поводу моей статьи "1147--1947"851 ("Русская мысль"). "Открытое письмо писателю Ив. Шмелеву". Что за сумбур!! Ч_у_ш_ь!.. Дикари. Очень почтительное письмо, (и, в общем, грамотно) по "мысли" -- _х_а_о_с. Зовет идти в ногу с народом (!) -- отвергает "ч_у_д_о" и плетет невнятицу: _в_с_е_ строит... _м_о_з_г! Наделяет этим _м_о_з_г_о_м -- не святостью! и преп. Сергия!.. Ну, околесица на 12 стр. А я _с_л_ы_ш_у, что статья его _з_а_д_е_л_а. Просит ответить на норвежский адрес (не его!). Шлет привет от родной Москвы. Как у них все "набекрень"! И -- Пушкин -- _м_о_з_г. Не отвечу, ибо _н_е_ч_е_г_о_ ответить на... _с_у_м_б_у_р.
   Ольга, -- не могу без тебя. Ты мне _д_л_я_ _д_у_ш_и_ нужна, -- как радость, как живящий воздух. Твоя женственность согревает и придает сил. Хотел бы, чтобы ты _в_е_ч_н_ы_м_ _д_р_у_г_о_м_ оставалась во мне. Без тебя -- я совсем бы -- до крика! -- осиротел.
   Оля, Олюша-- Ты страшно сложна, но такая, м. б. и особенно дорога. Напиши мне больше о себе, -- как же ты дальше-то быть думаешь? В той же неопределенности "бездорожья" и "бесцелья".
   Ску-чно мне, ничего не хочу смотреть, и нечего здесь смотреть. Мой умерший -- увы! -- мир -- как же богат в сравнении со здешней мелочишкой и скаредством серой жизни. Да провались она, со всем своим порядком и _р_а_с_с_ч_е_т_ц_е_м! Тьфу. Странно: но не стану тебе писать о сем: это могу бы тихо в ушки твои шепнуть! Я _в_я_н_у... я хочу движения, а не беганья, по рельсикам, как _в_с_е_ здесь. Я _р_а_з_л_и_в_а_ хочу, стихии... О, если бы -- многое _т_а_м_ -- по-другому! Во Христе! В _ч_и_с_т_о_т_е! без насилий и крови!.. Я хочу пошептать тебе, девочка... чего бы я хотел!.. Если бы довелось мне высказать образно _э_т_о_ в "Путях Небесных"!
   Оля, мне о многом хотелось бы говорить, и ты поняла бы!
   Ну, пиши мне. Верю, что куда-то меня Господь пристроит, _к_а_к_ _н_а_д_о. И управит план жизни моей. Во-Имя Его!
   Но здесь нет _ж_и_з_н_и, ни -- _т_а_м, в бедной России, -- ужас! но Жизнь _д_о_л_ж_н_а_ быть, достойная душевно-духовных сил человека.
   Иначе -- духовная смерть, здесь, как _т_а_м_ -- сплошная смерть. В грязи, в крови, во лжи, в голоде, -- в _у_ж_а_с_е.
   Оля, прильни ко мне. Я жду тебя, зову, и не смею тебя _с_р_ы_в_а_т_ь, тревожить. М. б. лучше и не приезжать?.. Только -- и для меня -- лишняя боль расставания. Как обнимаю нежно, прелестная несравненная!
   Твой Ваня
  

193

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

12.I.48

   Мой дорогой, любимейший мой Ванюша!
   Твоя открыточка852 болью коснулась сердца моего. Тебе -- нехорошо! А я так радовалась, что вздохнешь ты в удобной жизни... Но понимаю. Хорошо понимаю твои чувства. Швейцария -- по духу (или бездушию) сходна с Голландией, -- все так говорят. И недаром голландцы с особым удовольствием туда ездят. Не горы же одни их привлекают! Ты там увидишь сердцем сам, как нудна жизнь в подобных странах... А поживи бы ты еще исключительно в их среде, -- и ты бы понял многое из моего. Передо мной туземцы, не стесняясь, выражают свои взгляды, считая меня... своею. Поэтому, как никогда, считаю я себя именно в такой среде, -- русской. И горжусь. И тем более горжусь, чем больше они нами пренебрегают. Я-то _з_н_а_ю, что их чувства вовсе не вытекают из отношения к советскому правительству... Они не любят нас, как таковых. Это для меня вне всяких сомнений. Их интерес -- по силе и возможности как можно больше нас ослабить и стереть, а вовсе не заботиться о благополучии русского народа. Мне лично отвратительно и противно всякое хождение с ними в ногу. Под "ними" разумею всю Европу и Новый Свет. И это мое -- вне какой-либо политики. И всякое делание с ними сообща мне неприемлемо. Вот это -- основное. Когда ты будешь в Америке, ты сам увидишь и поймешь! Там -- шкурничество уже предельное, и все -- утроба. В былое время, сам американец, -- Кеннан мне это говорил, отплевываясь на все свое. И на носительницу души и сердца -- женщину. Но он был слабый. Я сразу его узнала. Он сам не в силах был идти против ветра и для карьеры... многим пренебрег. Я не о себе здесь! Нет, -- тогда, видя его "шатания", я отказалась от него. И было верно. Сейчас он уже в самом бурном водовороте. И бьюсь я об заклад, что все это ему (внутреннему ему) и чуждо, и противно. Но оправданий нет. Он -- дипломат. И сам же выбрал этот путь! Да, ну, его! Вспомнила потому, что он еще из лучших был, и сам имел же мужество сознать все окаянство своей страны. Боюсь я за тебя, Ванюша. Не отговаривать тебя хочу, -- но больно мне. Быть может у Обители -- другое. Там м. б. будет русский мир. Так хочу от души тебе покоя и радостной заботы! Так тепло, нежно думаю о тебе! Радость моя, Ванюша! Куда же мне к тебе приехать? В Женеву ли, или на Boileau? Скажи же! Рада, что розы дали тебе радость. К сожалению я была связана условиями с Швейцарией, -- не больше, чем на 19.00 гульденов. И не могла тебе приписки сделать, т.к. шло по телеграфу, чтобы вернее к Р. X.! Просила лучших, красных роз... Какие получил? Ванюша, ты не смущайся, бери хорошее от каждого момента! И в pension Mirabeau, конечно, есть же свои плюсы! Не думай о ген. Ознобишине -- ему-то, верю, это в радость! Устрой свой мир, пиши... И отдыхай. Ведь это же так нужно! Сегодня я закончила свой "Натюрморт" -- рассказ. Но кажется не прекращу менять и "чистить". И думается, что до окончательной точки еще далеко. Очень заряжена... хочу тотчас же взяться за другой рассказ: "Диана". И... мечтаю привезти их все к тебе... на суд. Сережа опять в Париже. Уехал на автомобиле... по большим делам. Если удастся, то... он -- молодцом будет. Огромных размеров дело. Дай бы Бог! Была я на вечере Beatris, -- чудесно она танцевала. А всю последнюю неделю мучилась я мигренью, даже лежать пришлось. И все время была во сне. Отчаянное состояние. Сегодня первый день, что я опять сама-собой. Давно так не бывало: будто не была на земле, а в каком-то мире сна. Потому и тебе давно не писала. Зато сегодня вся горю желанием работать. Сейчас же принимаюсь за машинку. И... очень манит меня мой следующий "цикл"... клинический. А все еще и с первым не управлюсь. Еще два образа-этюда просятся на сцену. Надо. Рисунки замолчали. Пока уснули. Я рада, т.к. могу всецело отдаться моим рассказам. Целую тебя, мое солнышко и обнимаю нежно. Оля
   [На полях:] Зачем тебе нужно знать где Woerden? Не напишу, т.к. предполагаю, что ты послать чего-то хочешь. Не надо, мой дружок! Я знаю, как ты ко мне!
   Зачем ты обо мне так лестно отзывался? Мне неловко.
  

194

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   9.I.48
   Светлая Ольгуна, ты необычайна, единственна! Целую сердце твое. Это Рождество стало для меня таким лучезарным -- Тобою, моя радость! Розы твои -- сама ты. Они девственно-свежи и сегодня, -- на третий день Рождества. Вон они, _ж_и_в_ы_е, яркие, -- в полной силе, между двойных рам. Они освещают меня, и вся комната -- твой свет.
   25 дек. (7 янв.), без 20 мин в 10 ч., когда я, выпив кофе, это petit déjeuner {Утренний завтрак (фр.).}, -- с 2 теплыми булочками, медом, маслом, отличным молоком, собирался ехать в церковь (5 мин. от меня tramway {Трамвай (фр.).}), девушка принесла цветы -- твой ранний поцелуй, -- во -- Имя Света Разума... и -- Сердца. Сияли розы, и все кругом. Я сейчас же сказал -- обрезать кончики и поставить в вазу. Хрустальная ваза как раз поместилась между рамами. В комнате очень тепло и сухо, и розы быстро истомились бы, если бы не это укрытие -- влажность-свежесть. И вот они живут. И я живу ими -- тобой. Я понес эту _ж_и_з_н_ь_ во мне -- в церковь, весь праздничный и обновленный. И этот день Рождества был для меня весь наполнен счастьем, сознанием -- что ты со мною. Голубка Оля, -- нет слов у меня: они утонули в сердце, и я несу их чутко-нежно, -- священно.
   Эти рождественские цветы твои осветили, кажется, весь pension. И я не мог удержаться, чтобы не сказать на восхищение видевших: "это привет к Рождеству Христову -- писателю от самой чуткой русской женщины!"
   Мой друг генерал Ознобишин не мог скрыть своего восхищения. И я, в неудержимом чувстве, сказал: "если бы мой друг Olga была здесь, она покорила бы и закрыла всех своею неизъяснимой красотой сердца, ума и... всего, что в ней, в телесном и душевном образе!"
   Я знал, что весь я сиял и был "в ударе" -- весь этот День Рождества. После обедни обедал у настоятеля -- человек 15 -- и... был оживлен -- пел соловьем! И... кажется, очаровал всех853. Да. В 5 ч. были с генералом на семейной елке у Ю. И. Лодыженского854, правой руки Dr. Theodor'a Auber'a, председателя Комитета международного по осведомлению мира -- что такое большевизм855. И там я -- пел. Была груда подарков, и я получил образ-репродукцию из коллекции кондаковского собрания.
   В это воскресенье будет большая елка (для взрослых, в 3 ч. -- для детей), где я буду минут на 20 читать из "Няни".
   Ты как бы влила в меня силы. Вчера, после обеда-ужина в pension'e прошел слух, что черт унес-таки грязную душу всеубийцы -- Сталина. Точно еще не знаю, сейчас 9 ч. утра, газет не видел еще.
   Не могу оторваться от тебя. Никакого "вечера" делать не собираюсь, а писал тебе -- чтобы завлечь тебя. Свидимся ли?
   О, моя радость! моя голубка, моя сила и свет! Да будешь ты благословенна! Преклонившись, целую твои руки.
   Твой Ваня
   Сейчас еду по делам: в банк, получить по чеку (девизному, для путешествия, все еще не взял, не осуществил свое право на 150 швейцарских франков). Еще -- получить tickuets d'alimentation {Талоны на питание (фр.).}, и здесь они: на хлеб, сахар, масло, молоко. Отдал в починку твое стило и еще... _н_а_д_о. О, какая ты! И как я счастлив, что ты _е_с_и!
  

195

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   13.III.48      Суббота, 5 ч. вечера
   Дорогая моя Олюша, уж не знаю, как и быть... как бы безвыходность. И в этом -- _к_р_а_й_н_е_м! -- случае к тебе прибегаю. И стеснительность некую чувствую, в праве ли я так делать... -- _в_д_р_у_г_ пришло в голову! Выхода не вижу, но... и при этой "безвыходности" -- смущен. Вот в чем дело. Цюрихские "связи", через Ивана Великого, через его американских друзей миссис и мистера Барейс, людей очень состоятельных, -- оказались бессильными. Дело в том, что "гостевая", туристическая, виза ныне сведена к 3 мес. Могут _т_а_м, в Америке, продлить ее на столько же, вместо недавнего срока -- 6 мес. плюс 6 мес., продления. И я решил хлопотать о постоянной визе. Ибо по истечению срока "гостевой" визы, -- 3 мес. плюс еще 3 мес., -- мне бесповоротно пришлось бы уезжать, в Канаду или в Мексику, на какой-то срок, и снова хлопотать о... туристической визе. Вот я и положился на Ивана Александровича и его друзей. Послал ему документы, "ручательства" -- афидевиты {Поручительство (от фр. affidé).}, и он просил Барейсов похлопотать. Мистер Конрад Барейс лично был у цюрихского генерального американского консула, от которого зависит выдача постоянной визы... "афидевиты" признаны исключительно надежными, "блестящими", -- от Пушкинского фонда856, от Общества св. Владимира857 и от моего нью-йоркского издателя Дёттен858. Но... генеральный консул _н_и_ч_е_г_о_ тут не может. Мистер Барейс беседовал с ним "целый час"... -- ничего не вышло: русская квота заполнена, закрыта на... полтора года. Я родился в Москве и потому ко мне могла быть применена только русская квота, хотя я и "нансеновец"... ныне, как я сказал, _з_а_к_р_ы_в_ш_а_я_с_я. Генеральный консул сказал, что "туристическую визу" мне должен выдать женевский консул. Но это меня не устраивает. Я написал в монастырь, епископу859, прося содействия. Но боюсь, что и тут ничего не выйдет. Остается мне -- или вернуться в Париж, или -- проситься в Канаду, куда едут Земмеринги. Да еще -- поедут ли? Что я буду делать в неведомой Канаде? Мне важно, для моей работы, быть вблизи Обители. И вот, скрепя сердце, обращаюсь к тебе, голубка. М. б. это моя отчаянность?.. И я смущен, удобно ли это для тебя... -- попробовать, если ты это сможешь, написать Дж. Кеннану? Он -- ныне -- очень, кажется, влиятельный и ценит русскую культуру... Дело в том, что представителей Церкви, -- они же просвещению служат! -- впускают помимо квоты, как и ученых, если перерыв их деятельности -- ученой! -- не больше двух лет. Писатели не имеют такой льготы... хотя -- кто же больше, чем они, -- если это подлинные писатели, -- служит _к_у_л_ь_т_у_р_е?! М. б. _э_т_о_ поможет Дж. Кеннану в его хлопотах -- если он, конечно, пойдет навстречу твоей просьбе, -- о выдаче мне постоянной -- или хотя бы длительной! -- визы? При влиянии -- _в_с_е_ возможно. Я же не окажусь для американцев -- "нежелательным"? М. б., если ты признаешь возможность написать Дж. Кеннану, -- адреса я его не знаю, -- дело устроится? Поверит же тебе -- твоему ручательству за мою благонадежность, Дж. Кеннан?! Ну, если это сверх твоих сил -- тогда я не смею тебя просить... как-нибудь обойдусь и короткой визой, закрыв глаза на будущее... Возвращаться в Париж не хочу: я уверен, что пройдет месяц--другой, и мне все равно придется, уже с большим риском, оттуда уезжать: чувствую, что война неизбежна. Мне надо уезжать отсюда, и как можно скорей. Предчувствие такое во мне.
   На днях, дней 6 тому, я писал тебе большое письмо860. Просил тебя приехать, если можешь. Справлялся сам в банке -- гульдены -- 65 швейцарских франков -- за сотню. -- Дня три тому -- 66 фр. 68 сантимов. До конца марта все комнаты в Мирабо заняты, ныне автомобильная выставка, _в_с_е_ везде занято. Если приедешь, извести, чтобы я удержал для тебя комнату, заблаговременно и _н_а_ _т_о_ч_н_ы_й_ срок! надо тут заранее нанимать. С апреля Волошины бросают квартиру, т.к. мать сняла квартиру в горах, где будет жить с больным сыном, -- санатория закрывается для ремонта. Так что тебе придется в отель, в удержанную по заказу комнату. _В_и_д_е_т_ь_с_я_ с тобой и проститься -- мне душевно необходимо! Получу ли постоянную визу, нет ли... все равно двинусь, хоть с "гостевой" -- на-ура. А там видно будет. М. б. к осени -- в Россию. Так мне _в_и_д_и_т_с_я. Вот, голубка, моя докука к тебе. Другого пути не вижу, не знаю. M. б. -- если захочешь ты, -- _в_с_е_ удастся? а м. б. я ошибаюсь: м. б. _т_а_м_ -- слишком формально все. Что Бог даст. Ты сумеешь написать, как надо. Прости, что _т_а_к_ прошу, о -- _т_а_к_о_м. Не насилуй себя... Я все время отбрасывал эту мысль, но вот сейчас, -- будто толчок мне! -- вскочил с постели и пишу... _п_р_о_ш_у.
   Как жду письма от тебя!.. Почему так забыла?.. Оля, _н_а_д_о_ нам проститься, приезжай... м. б. и не свидимся больше... Ну, как тебе Бог на душу положит. Если решишь написать в Америку, узнаешь хоть в Гааге адрес Дж. Кеннана, а то прямо пусти -- на Вашингтон, что ли, авионом... -- найдут.
   Вот и сейчас колеблюсь -- посылать ли это письмо. Спрашиваю сердце... -- оно отвечает... -- "да". М. б. и обманывает..?
   Твой В.
   Смущенный, все же шлю: как трудно мне просить для себя -- тебя даже!
  

196

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

17.III.48

   Дорогой мой Ванюша,
   Прости, что давно не писала, -- я предельно, до изнеможения измучена нервно. Всего и не описать. Возня с работником ужасная. Он и хам, и нахал, и жулик и__ подхалим, когда ему это нужно. Уперся и не уходит, а Арнольда таскают по разным комиссиям, где всюду друзья и кумовья работника. Здесь кошмарное засилье подобных типов. Рабочие ограждаются, с ними носятся, правительство перед ними пресмыкается, а они хамят. Все эти "полицейские" меры выселения не по нашим характерам. А при всем том надо жить с ними вместе самым тесным образом! Ну, довольно!
   Ж. Кеннану я напишу, если ты думаешь, что это тебе поможет. Но одно горе: в Голландии его адрес не известен. М. б. мне еще можно было бы попробовать съездить в Rotterdam, там есть тоже консульское отделение, -- но в ближайшие дни я вся в трепке и разгоне. Еще волокита с мамиными бумагами, -- срочная, так что завтра с этим делом должна начать возиться. Был на дому сегодня чиновник, но не застав меня дома, назначил на завтра. Будь такой милый -- спроси в женевском консульстве, не знают ли адрес Ж. Кеннана? В Швейцарии он скорее м. б. известен. И тогда пиши экспрессом мне. Я не жду слишком многого от Ж[оржа] К[еннана], т.к. в аналогичном случае в 1938 году, он ничего не смог сделать, ссылаясь на то, что в Америке даже для самого Президента закон не делает исключения. Попытаться можно, но я не льщу себя надеждой. Все это очень грустно с тобой выходит! Неужели тебе этого заранее не узнали приглашавшие тебя туда?! Неосмотрительно. У меня душа болит, как подумаю о всем этом.
   О приезде к тебе думаю сердцем, но разумом не вижу пока что возможности. Все эти недели будут сверх-напряженны. Я уже с кошмаром просыпаюсь, не имея нервных сил выдерживать всю эту атмосферу. Но все же я делаю все шаги к тому, чтобы смочь поехать. Ищу деньги в Швейцарии, т.к. отсюда мне ничего не дадут провезти. Ты справлялся в банке о курсе, но это не столь важно: ведь в банке меняют только то, что я привезу по разрешению. Меня интересовало другое: можно ли продать частным образом деньги? Вспомни Париж и мою беготню. Или в Швейцарии банк меняет не по паспорту, а вольно? Это необходимо знать. Я пытаюсь войти в контакт с швейцарцами через газету, но не знаю, что выйдет. Тут иногда бывают заинтересованные лица.
   Итак, мой милый, -- всем сердцем стремлюсь, но не знаю, что выйдет. Жду очень скорого ответа с адресом Кеннана и тотчас напишу ему. А писать на-ура довольно рискованно. В Америке не разыскивают (* Но если и ты не узнаешь его адреса, то буду писать на Вашингтон, с указанием, что при Маршалле.)860а. Сейчас ночь, я валюсь от усталости. Только бы пережить этот гнусный период! Обнимаю тебя. О.

197

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   24.III.48
   Думаю, что права ты, милая моя Олюша: ответит Американец "на законном основании", ибо все "оксидантали" {Здесь: "кисляи" (от фр. oxydant).} -- законники сугубые, когда треба себя не беспокоить. Что же, это логично. И все же, если найдешь возможным, попытайся... есть зацепка и за закон: служители культа -- духовенство, и ученые -- вне квоты. М. б. можно пристегнуть сюда и писателей? Ку-льту-ре служат! Впрочем, не настаиваю, не смею. Вряд ли буду хлопотать о "гостевой" визе: пройдет 3 мес., и пришлось бы на... Ку-бу! т.е., для меня, оказаться дураком... в кубе! Адрес -- найдут особу в Вашингтоне, не горошина в стогу сена! И еще раз: загадай на совесть... и как _о_т_в_е_т_и_т, так и поступи.
   Нет у меня надежды... и, видимо, поворачивай лыжи на Париж. А там мне совсем плохо, нет ни молока, ни белых сухарей. Да... и горе там: Ивана Ивановича свезла Юля в психическую больницу... размолол его Париж, вы-вихнул. И, вообще, письма из Парижа, от всех, -- сплошь "данс макабр". Смерти, смерти... Жду письма из Америки от епископов861 и друга одного... да нет, не будет утешения.
   Меняют здесь без всяких условий, давай только. Да вряд ли ты и приедешь, по письму слышу: вся ты в бытовых тяготах, и хладно, тревожно-смутно твое письмо. Будто ты _в_н_е_ меня. Что же, это тоже логично: ты меня _в_с_е_г_о_ узнала, дальше -- лишь 2-ое издание...
   Грустно мне, до горечи, что дни твои текут так бесплодно, в беличьем колесе. Доколе же, Господи?!...
   Я здесь влачусь... жду у моря погоды, и весь размокроподился: живой мысли не ощущаю, и нет "волнения" охлажденного, для работы. Здесь, у русско-швейцарцев, полное безразличие к... _р_о_д_н_о_м_у. Ошвейцарились..? Влачатся, забыв об упованиях. Да и таких-то кот наплакал... -- не о "ди-пи" {"Депатриированные" (от фр. depatrial).} говорю: этих и не видал, где-то в лагере... -- да и есть ли они? Здесь жизнь сытно-покойная, только и заботы -- "держать нейтрал". До поры все это...
   Не чаю, что свидимся. Становь на мне крест. Тошно на белый свет глядеть.
  
   26.III --
   Продолжаю... -- Узнал, как писать адресовать:
   Сверху:
   Private -- (личное) --
   Mr. George Kennan. State Department. Washington. Etats-Unis {Mp. Джордж Кеннан. Государственный Департамент. Вашингтон. Соединенные Штаты (англ., фр.).}
   Попытай сердце, -- м. б. ответит -- да? Тогда приведи хоть такие доводы: почему настоятельно прошу прочной визы: и трудные бытовые условия во Франции, -- ни молока, ни хлеба..! -- но, главное, _н_е_т_ спокойных условий для завершения литературной работы. Нужен, мол, православный монастырь, а в Европе его не найти. Соединенные Штаты Америки -- единственное место -- благоприятное. Но ты сумеешь сжато дать понять и мой ранг писателя, и _д_у_х_ моего творчества: о России, о ее духовной сущности, о русском народе. Ведь _в_с_е_ мое -- о _н_а_ц_и_о_н_а_л_ь_н_о_м_ нашем. Ты знаешь это. Этим и объясняется, что мои книги вызывают интерес у мирового читателя, переведены на свыше 20 иностранных языков {В оригинале описка: яз. яз.} -- более 50 книг. На английском языке -- 4862: "Солнце мертвых", "Это было", "Неупиваемая", "История любовная". Содержание главных книг, более половины, -- связано с эпохой большевизма, с его воплощением не только в русской жизни... -- возьми -- "На пеньках"! Дело идет о _с_у_д_ь_б_е (ах) человечества... -- так и отмечала критика, и Редьярд Киплинг863, никогда не писавший писателям, -- терпеть не мог, как сообщал мне мой переводчик-англичанин, -- почувствовал желание написать мне по поводу "Это было", -- а я и не посылал ему книги. Таким образом я мог бы явиться как бы "экспертом" в "русских делах" -- для гг. иностранцев. Дж. Кеннан и состоит в Департаменте иностранных дел -- "по русским делам". Да, хотел бы я _о_с_в_е_т_и_т_ь, -- если бы меня запросили! -- многое в сем вопросе, в чем до сей поры путаются и путают политики... -- явился бы предстателем за Россию! Нашел бы данные: почему Россия _н_у_ж_н_а_ миру, и как! -- _к_а_к!! -- надо поступать -- а ведь _и_м_ придется решать это! -- с русским народом (это упрямая подмена России -- бесами!). Нашел бы, _к_а_к_ надо, сознавая чутко свою ответственность. Разве это не довод для того, чтобы внимательно отнестись к моему домогательству о визе?.. Ты, если найдешь возможным, -- для себя! -- напишешь и все представишь, как можно верней и убедительней, ты _у_м_н_а_я. М. б. мы и послужим как-то -- Ей! Но, повторяю, ради Бога, не вынуждай себя писать, если не лежит душа: я обойдусь, что-нибудь сам придумаю... попытаюсь...
   10 и 11 апр. предположены мои выступления в Берне: I, -- для небольшой группы, 15--20 человек, -- просили, _о_ч_е_н_ь, прочитать "Куликово поле". Оно печатается в "Православной Руси", со 2-го No -- сего года, кусочками. Будет печататься до мая. И. А. пишет мне, -- это не часто от него: "Как _п_р_е_к_р_а_с_н_о_ Ваше "Куликово поле" и как обидно, что оно идет кусками... и _в_с_е_ обрывается..!"864 2-ое чтение одиннадцатого апреля -- публичное, человек на полтораста. Здесь совсем мало русских! И эти полторы сотни -- с приезжими из разных концов Швейцарии. Буду читать из "Няни", "Богомолья", "Лета Господня". Материально это даст сущий пустяк, конечно. Отказаться не хватило духу. Дважды приезжали. Много есть еще писать тебе, но... я загружен письмами, и задавлен душевно... делаю страшные усилия -- написать. Болезнь моя -- нестерпимый зуд -- кажется, еще хуже. Мучаюсь. Говорят -- "невралгия кожных нервов..." -- если бы твой гомеопат дал средство! Этот недуг, вот 23 месяца, изводит меня... И почему-то я верю, что от тебя, через тебя! -- придет исцеление!..
   Целую тебя, голубка, жду -- м. б. свидимся? -- Твой В.

198

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

6.IV.48

   Дорогой Ванюша,
   Эти дни я писала Ж[оржу] К[еннану], -- не знаю, дойдет ли до него это письмо без точного адреса, да и очень хорошее извинение это для неответа. Я и с этим считаюсь.
   Советую тебе самому лично еще ему написать (George Frost Kennan), сославшись на мое письмо, но не давая понять, что тебе что-либо известно о наших бывших взаимоотношениях. Я и сама не "взывала" к его сердцу, обходя прежнее. Ты понимаешь, что это для меня невозможно. Я делала упор на твою значительность и величину, сказав, что в положительном смысле ты вполне "их". Сам ты эту статью можешь еще лучше развить.
   Не дивись и не серчай, что письма мои смятенны; не удивительно, потому что живем, как таракан на жару. Все в эти недели должно решиться с квартирой. Я считаюсь с возможностью дело проиграть, т.к. комиссия по жилищному вопросу никакой инстанции не подчинена и, состоя из друзей нашего хама, подтасовывает карты. М. б. придется буквально брать с боя, занимая скорее мебелью и запирая двери. При таких условиях мне невозможно пока уехать из дома. Но я очень хочу и как только будет можно приеду. Как долго ты там пробудешь?
   Напиши мне обязательно, почему Ивана Ивановича пришлось поместить в психиатрическую лечебницу? Что с ним случилось? Обязательно напиши, т.к. меня это очень интересует. Не любопытство. Надо бы осторожней с такими помещениями быть. Иной раз как раз там-то и калечат восприимчивые души!
   Я до того задергана, что иной раз за себя боишься, -- нервы сдают и чуть-чуть не истеричкой станешь. Каждый день новая пакость. До такой степени могут люди не иметь ни самолюбия, ни чести. А весна идет. Вчера, плюнув на все, до 4 ч. делала набросок с пруда и ивы {В оригинале: ивой.}, покрывшейся "пушком", залитых розовым светом. Чудесная картина. Плохи у меня глаза. Много ли поработала, а сегодня боль. Как только поосвобожусь, поеду в Velp к гомеопату, спрошу о тебе. Но ты ведь ему не веришь, как и все, что от меня, критикуя. Как между прочим было с Гелелович? Я так от нее ничего и не слыхала. От сей светской и воспитанной дамы, шокированной рассказами о сельской простоте. Сей миллионерши, не считавшей за нужное послать в счет своего долга посылочку любимому писателю.
   У нас серьезные предложения ехать в Южную Америку. Арнольду предлагают войти в голландскую компанию по разведыванию опытных полей там, для разведения семян. Хотят поручить своему голландцу. Там целое поселение. Я ничего еще не знаю, как решу.
   В Северную Америку никогда бы не двинулась, -- ее так же раскатают при случае войны, как и любое другое место. А в их миллионах можно задохнуться. Вся эта материальщина мне претит. Разве что в русской Обители ты не коснешься всей этой мерзости, а так... очень уж там все "маммонно". Пока кончаю. Бегу на почту и по делам. Обнимаю. О. Не забывай меня письмами! Мне сейчас очень трудно!
   Открыла конверт, чтобы приписать главное: дай Жоржу сведения из паспорта, точно, так, как это запрашивают для визы.
   [Приписка на конверте:] Джорджу я сказала, что Вам известно о нашем знакомстве из моего замечания по поводу газетных статей последнего времени.

199

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   11.IV.48 Воскресенье
   Дорогая моя Олюша, спасибо: по твоему совету, написал G. К., послал еще и английский экземпляр "Солнца мертвых". Ну, что Бог даст, а надежды на благоприятное мало у меня... Что _и_м_ русский писатель! А, м. б., и не прав я, не уповая. Нет, я далеко не _и_х, и ты это должна знать. Только в одном схожесть: в решительном отвержении коммунизма, как системы, организующей _ч_е_л_о_в_е_ч_е_с_к_у_ю_ жизнь. Там, где сплошь ложь, насилие, отрицание свободы, отрицание _д_у_х_а, -- не может быть ничего доброго. Я совсем -- не _и_х_ (американцев), если они притязают на Россию, сознательно заменяю коммунизм -- Ею. Об этом дал понять и в письме, никак, конечно, не подчеркивая, что и адресат может _т_а_к_ ошибаться, -- напротив...
   Благодарю, милочка, за твою помощь: знаю, что нелегко тебе писать... -- и с благоговением принимаю твое душевное усилие.
   Ивана Ивановича разболтал Париж. За эти 12--15 лет он уже 4--5 раз был в больнице. А тут -- _с_а_м_ просил, чтобы Юля его поместила. Им овладела навязчивая мысль, что он один _т_е_п_е_р_ь, с моим отъездом, является... "опорой семьи", -- и бессилен. В St-Remy он жил в тиши, писал стихи... а тут -- встречи с "приятелями", волнующие разговоры о современности... -- ну, толкнули, конечно, выпить... а это для него -- срыв: ему абсолютно _н_е_л_ь_з_я_ ни капли, и в St-Remy он мог еще устоять. Он, в сущности, _р_е_б_е_н_о_к, чудесная душа, -- мягкий, чуткий. Мне так жаль его! 3 недели нет от Юли ни строчки, и я ничего не знаю. Она писала, что он буйствовал, и теперь, в больнице (убежище св. Анны, казенное) -- бредит. Ночами плакал, _в_с_е_ сознавая, что _т_е_р_я_е_т_ себя. "Помогла" развитию его болезни и Юля: устроила его чтение публичное (читали артистки), было хорошо принято, но Ивана Ивановича ударило, что "Русская мысль" не отозвалась ни строчкой. А _н_е_ отозвалась потому, что Юля поступила неосмотрительно, дав объявление и в про-советскую газетку "Русские новости", где дали 2--3 строки в хронике о предстоящем "вечере". _Н_е_л_ь_з_я_ _т_а_к_ _н_е_ разбираться, при нашей обостренности положения, -- стараться черпать из двух столь разных источников. Такая "обывательщина" _н_ы_н_е_ _о_с_о_б_е_н_н_о_ недопустима. В_С_Е_ это и послужило толчком. Конечно, и мой отъезд: у Ивана Ивановича могло создаться представление о сиротстве, хотя мой отъезд улучшал ихнее положение: отапливаемая квартира, посылки, продолжавшие поступать, -- все в их распоряжении. Оба они меня искренно любят, и отъезд мой как бы лишал их душевной поддержки...
   А я... я негодую на себя: надо было оставаться в Париже, терпеть и недостаток молока и хлеба, ну, продолжать выстрадывать. А что я здесь!? Работать не могу, en passant {На проезжей дороге (фр.).}, -- всегда так. Эти почти 4 мес. -- бесплодны! Никакого душевного уюта -- одна растрата сил. Хотя бы обогатился -- душевным опытом! Пу-сто-та. И сознание -- конца. И дела литературные -- запущены: до сего времени "Лето Господне" -- не вышло, все еще -- "в брошюровке"! Конечно, тут еще -- на поездку-то! -- толкнуло предчувствие _в_о_й_н_ы, -- так казалось: вновь переживать бомбардировки, уныние -- и возможность _п_е_р_е_в_о_р_о_т_а! Пусть бесы захватили бы власть на неделю только: гибель была бы неизбежна, вывоз в Москву, _с_у_д... -- об этом все так и говорили. Словом, _с_г_у_с_т_и_л_о_с_ь_ _в_с_е_ -- и толкнуло. И всем этим неустройством я раздавлен. И не прекращающийся мой недуг: вот уже 2 года неотступно, -- сил моих нет. Хуже, хуже... -- ну, как же тут работать! Не знаю, -- и никто не знает, а я был у 7 врачей -- в Париже и здесь -- и никакой пользы. Здесь, известный окулист ничего не мог сказать. Дал драже "Becozime", на базе витаминов В1, В2, В6... -- 100 драже, -- принял уже 20 шт. -- ровно ничего. Возможно, что у меня экзема, сухая... нервная, что ли?.. Последняя надежда, что м. б. твой гомеопат нащупает! Ве-рю. Напрасно говоришь, что я _в_с_е_ -- от тебя -- критикую. Я же знаю твое большое сердце. И -- преклоняюсь. Да, эта Гелелович -- пустота, и еще с претензиями. Ну, какая она -- миллионерша! -- едва живут. Это ее сестрица -- да. Каюсь, уезжая, я и не простился даже.
   Восхищаюсь твоею стойкостью: ты -- подлинная, если в таком хаосе еще рвешься к творческой работе. Ох, ка-кой зуд! -- глаз вырвал бы!! О, какая му-ка! И как я буду публично читать?! ... Милая, ты -- подлинная, да, да!.. Дай Бог сил тебе. М. б. решишься ехать в Южную Америку -- там окрепнешь. С испанцами наши хорошо уживаются, там нет этой бешеной погони за долларом, этой горячки... -- и ты м. б. встретишь лучшие условия. Мне рассказывали, что одна русская, попавшая на Кубу, -- те же "испанцы"... -- совсем слабая художница-любителына, делала выставку картинок, и все расхватали! -- а она только -- как говорят, -- "мазилка", "чуть-чуть". Она -- в восторге от Кубы, т.к. должна была уехать, виза была лишь на 3 мес. Теперь выписывает из Америки мать, служащую в ONU {ООН (фр.).}. Подумай, голубка, -- _в_о_й_н_а, конечно, будет: что ожидает?! Будет куда страшней -- 1940--45. Олюша, не подвергни себя возможным страшным испытаниям! Пока есть возможность, решись и покинь страну, -- что ты можешь потерять? _Н_о_в_о_е_ увидишь, ты молодая, сохрани и себя и свои возможности, решись! Боюсь за тебя. Пишу -- и думаю: нет, не решится. А уехавшие -- Д. П. -- как рады, что _у_ш_л_и... -- и новое крепит в них надежды. Ты воспрянешь духом, обновишься. Знаю, как это не легко ломать жизнь... -- но это лишь так кажется: м. б. как раз в этой перемене -- и есть созидание _н_о_в_о_й_ и лучшей жизни! Ско-лько у тебя явится свежих впечатлений, ско-лько _к_р_а_с_о_к! О, какие цветы увидишь ты!.. Решись, родная. А я... -- что говорить обо мне... -- стою у края... Но знай, до последнего вздоха -- о тебе, молитва и благодарение.
   Спасибо тебе за великую радость _в_с_т_р_е_ч_и_ на грустном пути моем... Как скрасила ты мое существование! как согрела лаской, сердцем, заботой!.. О, милая, друг мой верный, любимая...
   Твой Ваня. Господь да направит и да сохранит тебя!
   В.
   Как я одинок здесь! Оля, как пусты дни мои!.. С утра я начинаю ждать ночи -- забыться.

200

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   [1.V.1948]

Христос Воскресе!

   Трикратно христосуюсь с тобой, дорогой мой Ванюша и от всего сердца желаю, чтобы Праздник светлого Христова Воскресения отозвался в душе твоей большим светом и радостью, наполнился бы ты до краев этим светом и долго бы еще его нес в себе!
   Вчера я телеграфом заказала для тебя "живых вестников", чтобы они передали тебе мой пасхальный привет. Я думаю, что этим путем лучше, -- не будет риска, что прежде времени увянут, как это однажды случилось. Не знаю, что тебе доставят, -- я просила лучшее из этого богатого сезона.
   Здесь все есть, что только хочешь: и лилии, и ландыши, и амариллисы (чудесные), и гвоздики, и розы, и пасхальные цинерарии с азалиями всяческих сортов. Пышные комнатные рододендроны, причудливые орхидеи. И чего-чего только нет. Тюльпаны уж и в счет не идут, равно как и всяческие примулы. Много экзотического, пестро-красивого, но мало напоминающего нашу Пасху. У меня стоит азалия последнего крика "моды" -- с аршин высоты, -- выглядит деревцом на прямом стволике, увенчанном сплошной шапкой цветов. В саду же -- рай земной: яблоки еще в цвету -- все залито белой пеной. А перед домом на фоне воды пруда цветут в траве (в лунках) группочки тюльпанов разнообразных цветов и форм. Ива кудрявится над ними, спускаясь до самой воды. В огромной клумбе -- "всякого жита по лопате". Маревом наполнен сад, дымка окутывает раскинувшиеся в зеленом пушку деревья, уводит, скрывает дали, делает на земле сказку. Тепло сегодня и висит в воздухе влага от где-то прошедшей грозы. Изредка погромыхивает вдали... парит, тянет всякую травинку из земли, насыщает воздух весенним ростом. Мы с мамой вспоминаем русскую Страстную неделю с печальным звоном... с приготовлениями, как церковными, так и бытовыми к Великому Дню. А потом ночью... густой колокол... Дрожью колыхающий землю удар... радостный, могучий... И потом, той же ночью чудесный "красный звон"! Кто забудет его? Кто не отозвался бы на него слезами, услыша снова!?
   Мы без говенья в этом году. Большинство не идут и на заутреню в церковь. Мы с мамой все же решили быть в субботу и на заутреню, не достаивая до конца, дабы не быть вынужденными встретиться с настоятелем. Он -- скверный тип.
   Но не хочу сейчас об этом. И о нашем тяжком бытии за эти дни не хочу писать, дабы -- "и ничто же земное в себе да помышляет..." На той неделе я заболела было от нервной нагрузки и лежала, -- было очень скверно (сердце и мигрень), а потом, слава Богу, прошло. Я устала только. М. б. что и выйдет с домом... Но ни о чем этом гадком не хочу и думать в своем пасхальном письме к Ванюше, которого обнимаю тепло и нежно. Оля
  

201

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   6.VI.48 Женева
   Поздравляю тебя, милая моя Олюша, с днем твоего рождения, -- таким памятным мне!.. Так хочу, чтобы ты _с_в_е_т_и_л_а_с_ь, радостная, надеющаяся, что все в твоей жизни наладится, как _н_а_д_о, и ты не напрасно явилась в мир!.. Многое в этом зависит и от твоей воли. Только бы дано было тебе постигнуть путь твой!.. -- много у тебя к сему задатков.
   Желаю тебе душевного покоя, равновесия, _м_у_д_р_о_с_т_и... и -- здоровья! Чувствую, к_а_к_ же необходимо тебе вздохнуть, от-дохнуть! Думается, что поездка твоя в Швейцарию не пройдет впустую: ты осмотришься, отойдешь от путаницы и бесцелья, в которых живешь. Это -- совсем бесцельное круженье... во имя _ч_е_г_о?! ... А дни текут...
   Да, нам надо о многом переговорить и передумать... Расхождение наше?.. -- сплошное недоразумение. Церковный вопрос? Никакого расхождения. Я так же, как и ты, вижу... -- да, народу, волею Божией, открыта Церковь... и он хоть сколько-то получает, для укрепления. Но разница наших взглядов касается лишь _в_н_е_ш_н_е_г_о, хоть и важного. Я никак не могу принять, что _у_ж_е_ "ворота Лавры отворены, и лампады затеплены..." Нет сего. Только _д_о_з_в_о_л_е_н_о... до срока. Это -- не победа, а до-пущение. Но, вдумайся: -- _к_т_о_ возглавляет!.. -- Богом ли благословенный? Тот, кто в послании пастве именует -- _к_о_г_о?! -- "избранником Господним"!..865 Ты -- умна. И ты не можешь не понимать, какое же здесь извращение Правды, какое же кощунственное осквернение и извращение Ее!.. Ну, _в_с_е_ _я_с_н_о. Сделай же вывод, -- единственно возможный, -- и ты увидишь, в чем наше расхождение.
   И еще, об отношении к тебе И. А. Он мне написал, как бы прося: "напишите О. А., чтобы _з_а_б_ы_л_а_ обо мне..."865а Понимаешь ли ты, в каком это смысле принять надо?! ... Заверяю тебя, -- я понял. В связи со смыслом его письма и в связи со _в_с_е_м, что мне известно. Его слова никак не означают, что он как бы "прерывает все" с тобой. Нет и нет, -- я знаю. А вот, какой смысл сего: он _с_в_я_з_а_н_ подпиской здесь, что не будет заниматься политикой... иначе... -- как он писал, что "едва терпим, вишу на волоске"... -- большие для него неприятности. Он знает в каком вы "трагическом тупике"... и делает вывод, что его "имя" у вас на мыслях и в разговорах, и опасается, что его "философско-религиозные" статьи могут раскрыться, в разговорах-то ваших... раскрыться для нежелательных ему лиц противоположной ориентации... враждебной даже! -- могут _н_е_в_о_л_ь_н_о_ для вас раскрыться и -- навредить и ему, и -- _д_е_л_у. Он, очевидно, -- и -- думаю -- неверно! -- представляет себе возможность некоторой идеологической связи между вами и -- _в_р_а_г_а_м_и, -- он сугубо осторожен! -- и потому-то и просит за-быть и о его существовании... -- т.е. совсем не упоминать о нем. Так я и истолковываю. И уверен, что так это и есть. И потому думаю, что было бы очень кстати с ним встретиться и разъяснить это "недоразумение". Но это -- в твоей воле. Я не настаиваю. Я хочу лишь снять "соринки" с твоих к нему отношений и с его -- к тебе.
   Вчера я послал тебе авцон-экспресс866. Думаю, что теперь тебе будет все ясно. Я все время мучаюсь недугом -- этим ужасным раздражающим... "зудом"! Никакого облегчения. Никто не поможет... 3-ий год! Как трудно при этом всецело уйти в работу!.. Я все еще надеюсь что К[еннан] как-то укажет вице-консулу в Женеве -- исход. А м. б. _т_а_м_ сочтут возможным распространить и на меня право вне-квотно получить въездную постоянную визу... и цюрихский генеральный консул известит меня... Нет -- придется вернуться в Париж. Это, с отчаяния, что не добьюсь визы через К[еннена], толкало меня просить генерального консула -- включить меня в лист ожидающих нормального порядка, и -- выслать документы... Но _п_о_к_а_ я ничего не предпринимал, ожидая...
   Итак, ты не сможешь быть ни на одном из моих "чтений"? К июлю _в_с_е_ -- т.е. "чтения" мои -- завершится. Об издательских планах писал тебе. Ничего еще не выяснилось, жду ответов из разных мест.
   Господь с тобой, хорошая моя Олюша! Я верю крепко, что ты глубже всех знаешь меня, веришь в меня и -- любишь твоего Ванюшу, порой сумбурного, но -- всегда открытого и прямого -- к тебе. Светом останется, -- до последней минуты сознания, -- наша во многом благостная для нас обоих... -- _в_с_т_р_е_ч_а: _д_е_в_я_т_ь_ лет ей, на днях.
   Твой неизменный Ваня. Нежно тебя целую, светлая моя!..
  

202

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   7.VI.48 8 утра
   Одурел, милая... ночь не спал, потому и спозаранку...
   Вот что, дорогая моя Ольга... -- одолели мысли. Вчера опустил тебе письмо к рождению, а вынут его только сегодня в 9-15 утра -- вчера проглядел.
   Да мысли-то но-чью пришли, голову разворотили... Но -- на случай опоздания -- еще и еще поздравляю и целую нежно мою бесценную!.. Но дело важное, вот какое. На днях буду читать _д_л_я_ "Горной здравицы для детей", в Leysin867. В_е_с_ь_ сбор пойдет туда, к полу-святым, а м. б. и святым Марфо-Мариям, моим горячим по-читательни-цам... -- _в_с_е_х_ -- себя отдают этому важному -- святому! -- делу помощи нашим обездоленным детям, гибнущим во Франции и Германии от чахотки... от -- го-ло-да!.. Надо спасать "остатки"... И -- бу-дем спасать, сколько в нас духу есть. Да, милая. Я киплю... И изменил программу чтения, дабы привлечь больше слушателей, "Куликово поле" -- для толпы, хоть в 50 чел. -- трудное для приятия. А потому читаю _т_р_и_ вещи: "На святой дороге", где "кунают" охальников... "Крещенье"867а... и -- из "Няни". Три "отделения", две "перемены". Две, ибо тут-то ты мне и нужна, голубка, -- попытаться сорвать побольше. Каждый швейцарский франк -- _н_у_ж_е_н! Чтение предполагается на 17 июня.
   Просьба к тебе: не откажи, голубка, дать "программы" -- акварельки! В них твой Ваня _с_а_м_ внесет "содержание", от тебя треба только "краски". Я уж наметил несколько "жертв". Ну, генерал, конечно... одна докторша, к которой толконусь сам, еще пять--шесть "жертв". Но я буду говорить перед чтением, буду ра-зо-гре-вать... Первое -- скажу: "вот, _т_а_м... -- пальцем к столику "сбора"... -- акварели талантливейшей русской художницы... -- такой-то из Голландии, -- по-мощь святому делу! возьмите _с_е_р_д_ц_е_м!.. -- сколько оно вместит... а я заполню программой, и будут реликвии о... вашем движении душевном... некоторые акварели, надеюсь, пойдут на горы, к больным... и дети узнают, что есть люди, которые о них заботятся... -- в этом и воспитание". Словом, я прошу тебя... Не ужасайся... дай _л_е_г_к_о, _п_р_о_с_т_о... -- как душа твоя скажет и выполнит. Хоть по одному цветочку! Ну, м. б. милую березку нашу... Я надеюсь, что будут русские швейцарцы, унесшие из России _с_в_е_т, доселе в них _ж_и_в_о_й, и они возьмут твои чудесные акварельки. Для них очень, думаю, подходит -- _н_е_ч_т_о_ _н_а_ш_е, как бы историческое... от Москвы. Ну, от Кремля, что ли... Но что я тебе внушаю, ты сама вороха раскроешь, своею чуткостью!.. Только, прошу, _н_е_ _д_у_м_а_й, не напрягайся... а легко-легко-легко!.. -- о, ты можешь это, знаю... м. б. даже у тебя найдутся готовые..? -- Оля, милая моя... я томлюсь всем этим... я сумасшествую... -- в башке новый роман... мучает меня... и я сегодня не мог заснуть. Сейчас побегу на почту, а потом попробую заснуть, т.к. я не сомкнул глаз. Не знаю точно, сколько продастся... но, думаю, хоть 8--10 штук! Кроме того, будут заказаны мои фото, штук 100, -- и для Цюриха, ибо про-сят!.. с моими автографами... -- сделают в размер карт-посталь {Почтовая открытка (от фр. carte postale).}, с портрета с бородкой, профиль, -- старого! -- приложения к французскому изданию "Человека из..." Это -- лучший мой портрет, вчера генерал Ознобишин твердил, он же и закажет. Твою акварель он, несомненно, купит. У меня намечены жертвы, штук 15. Я постараюсь в слезы их вогнать проникновенным словом... -- ибо -- _н_а_д_о! М. б. ты дашь еще -- "пучок землянички", как бы из "На святой дороге"! М. б. -- "Троицу" попробуешь? Чуть-чуть..? -- "свечу пасхальную"? М. б. -- "е_л_к_у"..? М. б. зимнюю речку..? -- для "Крещенья"? нет, не хочу, не смею тебе советовать... ты -- -с_а_м_а_ -- во сто раз лучше меня сделаешь-найдешь! Ты чудесно даешь цветы... как ты дала березку -- для -- помнишь? -- "Не-упиваемой чаши"..? -- о, Господи!.. Олюшенька, милая, родненькая моя... как мне надо, чтобы ты приехала!.. Мы тогда "Куликово поле" вырешим!.. -- _в_м_е_с_т_е, светло, духовно-чисто, -- я взглядом страшусь тебя коснуться... Ну, у меня силы иссякают... я так у-стал!.. Но горю, все горю.
   Я хочу завершить жизнь свою горевую -- и светлую! -- смиренно, покорный Воле Господней. Помоги же мне!..
   Во второй половине июня я должен читать в Цюрихе. Там уж Барейсы -- если будут в Цюрихе -- купят твои! твоИ акварели. Ты пришлешь мне -- или сама привезешь? -- несколько листиков. Но к 17 надо спешить, и я боюсь, что, если ты согласишься, можешь не успеть доставить. А потому прошу -- пошли пар экспре {Экспрессом (от фр. par exprès).}!.. Это вызовет расходы, но тебя не остановит. Тогда я смогу получить хоть в канун, числа 16.
   Не красней, не смущайся... -- а легким сердцем... -- и вдохновенье тебе поможет. Ведь -- для детей!!! ... для сирот, для погибающих!.. С каким трудом налаживается "горная здравица"!.. Без копейки началось... только благодаря самоотвержению полу-святых, тоже бедняг... -- делается дело. Докторша, одна из них868... ей 60 лет... она поло-ви-ну заработка, -- она без "прав", но работает по санаториям, -- отдает, сердце свое кладет... Другая -- жена профессора869, тоже под 60! -- рвется от больного сына, -- гения!., изобретателя, получившего первый приз в Америке за "амплификатор" {Усилитель (от фр. amplificateur).}, для синема!.. -- первый приз за экспонаты от Франции! -- так она мучается больным сыном, -- ему 39 лет! -- у него оба легкие поражены и нельзя пневмоторакс!.. -- она всю себя отдает -- де-тям! Я учусь на их подвиге. Вот, Оля, жизнь этим и стоит, да... и к черту все разногласия, эту труху дней наших... -- иди, _д_е_л_а_й_ _ж_и_в_о_е_ дело, твори подвиг!.. И тогда жизнь светится, и тогда душа наполняется... -- и Го-споди!.. -- до чего же теплеет сердце!..
   Ми-лая... ты мне _п_о_с_л_е, если осилишь, -- для _м_о_е_г_о, платного! -- чтения сделаешь, можешь и плюнуть на мое-то... но для детей ты не откажешь, знаю тебя, моя -- о, конечно, _с_в_я_т_а_я... вся русская, вся -- сердце, вся чудесная!.. -- Итак: не откажешь... и пошлешь так, чтобы пришли к 17!!!!
   А там... что Бог даст... Хоть бы 300 фр. добыть, а м. б. ...чудо совершится..? -- сердце расширится..? Я уж постараюсь... -- растрогаю. Бог поможет... Ну, нежно целую тебя, свет мой. Бегу на почту... Еще, еще -- дай тебе Бог сил, здоровья, радостного Дня... и -- упований, уверенности, что просветится жизнь твоя... -- бу-дет, чем жить духовно!.. Обнимаю...
   Поздравляю с драгоценной Новорожденной -- твоих -- маму и Сережу. Что же он забыл меня, не напишет? а?!! Как бы хотел, чтобы ты была здесь... Знаю, что всех притянешь, чудесный магнит!.. -- очаруешь... генерала -- и подвигнешь его на... _ж_е_р_т_в_ы!.. Это -- _н_а_д_о. Для родного дела, для -- _ж_и_з_н_и!..
   Твой неизменный -- весь горящий -- Ванёк
   9 ч. утра -- бегу на центральную почту!
  

203

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

13.VI.48

   Дорогой Ванюша, урывая секунды, пишу тебе. Спасибо за добрые пожелания ко дню моему. В ответ на второе твое письмо я не теряя минуты, села за работу и не отрывалась от нее до сего дня, отставив даже свое "рождения празднование". С утра, не разгибаясь, до темна сидела над программами. Не было лучшей бумаги, но ехать в Утрехт было бы роскошью -- расточением целого дня. Шлю тебе сегодня 10 шт., -- больше не могу. У меня же ремонт!! Я должна перетаскиваться из комнаты и в комнату. И вообще трепка предельная.
   А теперь о главном, и прошу серьезно и с уважением вникнуть:
   Я делаю эти программки только для тебя, ни в каком случае не желая своего сопричастия и соучастия в каком бы то ни было деле анастасьевцев. Это чтение устраивают прихожане анастасиевского толка (с о. Леонтием870).
   Спрошу тебя: если бы в Париже г. Каллаш871 или Лосский872 устраивали вечер в пользу туберкулезных детей, и митрополит Серафим попросил бы меня помочь им873. А я бы обратилась к тебе с просьбой прочесть что-либо на этом вечере... что бы ты сказал?? Для меня Анастасий -- под судом находящийся иерарх, запрещенный, смутьян. А ты еще собираешься вслух объявить мое имя в связи с программами. Я настоятельно прошу-требую, чтобы, если ты будешь предлагать эти программы в Женеве, никаким полсловом не было обмолвлено мое имя. Я даю эти программы тебе, не желая знать, куда ты их дальше передарил. И это -- самое крайнее, на что я иду. Мое желание -- дать их для твоего чтения в Цюрихе, а если ты так определенно хочешь их пустить на это чтение, то сделаешь это самолично, без моего к тому желания. Я просто закрываю глаза, куда ты их определишь. Потому никаких объявлений о "художнице в Голландии" -- быть не может!
   Я не хотела сперва посылать их к сроку, но делаю это, дабы ты не подумал, что я из лености или из невнимания к тебе просто "опоздала". Потому шлю, но полагаюсь на твою совесть, что ты меня никак не сопричтешь к о. Леонтия начинанию. Детей страдающих о-чень много... Но не дал бы ты ни гроша на... например сирот Сталинграда? А я бы с радостью дала. И не глядя ни на что, т.к. не власть, а их отцы умирали за мою Родину. А отцы "швейцарских" детей "д. р." -- входят в коалицию с врагами моей Родины. У Анастасия много денег из Америки. Не сердись на меня, -- так чувствую.
   Письмо Ж. Кеннану (и без задержки!) послала, сохранив копию. 9-го июня не было никого, даже Сережу "отставила", -- сидела за рисунками. Ты, конечно, наверное удивишься: "чего так долго делать?", для тебя "разбросать" цветочки, "бросить" тот или иной мотив... Но это не так. Если "блинами" печь, -- то одно, но если хоть чуточку приличное дать, -- это: другое. Вышло у меня далеко не то, что бы хотела. Да и знаю, что тебе все равно не угожу. Никогда еще и ничем не угождала. Всегда горечь. Ты не оценишь ничего из этого: ни этой спешки-горячки по одному твоему приказу, ни того, что я все бросила в самую трудную у нас пору... Ты, мне кажется, даже не представляешь, _к_а_к_о_е_ время я переживаю. Люди вчуже-то поражаются, как еще я тяну. Для меня у тебя особая мерка. Все -- плохо у меня. Я не смогу конечно быть ни в Женеве, ни в Цюрихе к этим срокам. В Цюрих все равно бы не поехала. А о том, как И. А. ко мне относится, -- я не думаю, т.к. мне это абсолютно безразлично.
   [На полях:] К сожалению, я не смогу тебе наверное послать цветов в Женеву... для этого надо в Утрехт, а я прикована сейчас к дому. Обнимаю тебя, солнышко. Желаю успеха. Оля
   Перешли папку мне обратно, она мне очень нужна: картона здесь нет.
  

204

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   16.VI.48
   3 ч. дня Genève
   Оля,
   Только что взял с почты-таможни пакет с акварелями (десять картин). Чудесно-нежное! Глубокий поклон за подвиг-жертвенность!
   Верю: движение сердца _в_е_р_н_е_й, полней и _г_л_у_б_ж_е_ слов, доводов. Все понимаю. _В_с_е_ _б_у_д_е_т_ исполнено _т_о_ч_н_о_ и бережно. Глубоко растроган, хоть и -- _б_о_л_ь_н_о. Но и -- _с_в_е_т_л_о. Все мы -- в ошибках; но _в_р_е_м_я_ исправит и укажет. Время -- то же познание. Да будет!
   Подробней отвечу после 17-го. Делаю -- сверх сил, -- последние дни недомогание, упадок сил, -- м. б. сдали нервы. Да и боли... Благодарю. Жизнь да обрадует! Она умеет -- втайне -- _п_л_а_т_и_т_ь. И. Ш.
  

205

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   18.VIII.48
   Милая Олюша,
   Прибегаю, в отчаянии от недуга, от этих ужасных "почёсов" глаза, правого, за глазом, округ глаза, -- лоб, правая сторона носа, висок... -- усиливающихся всегда перед и во-время непогоды, -- теперь даже и ночью... -- и это 3-й год!.. -- со 2-го дня твоего приезда в Париж. Это, думаю, и на нервной почве, и простуда... Никто, ничем не может мне помочь. Я был, кажется, у 8 докторов-докторш... -- ни-чего! Ни витамины, ни мази, ни... -- все впустую. Один мудрый определял: "невралгия кожных нервов". Ясная, установившаяся погода... -- легче. И вот, со стесненным сердцем... -- ибо я уже много раз взывал к тебе! -- вынуждаю себя -- ! -- снова просить тебя: сама не езди, а напиши твоему гомеопату, что я тебе написал. Я _в_е_р_ю, что он найдет средство, а я строго последую его предписаниям. Правду сказываю: уже стеснительно тебя молить... -- ты уже совсем безразлична ко мне. Но в таком и чужому человеку нет -- по-моему! -- духу отказать. М. б. ты и не откажешь мне?.. Не для меня надо: для моей работы. Ты и моей работой уже не трогаешься, никак и ничего и знать-то о ней не хочешь. А я работаю... и много. Ты уже _г_д_е-то... не по сю сторону, где страдают, и не по ту -- "железного занавеса", где сугубо страдают, а как-то нейтрально... Ты сейчас же протесту ешь... знаю. Но ты и сама себя не знаешь. Устала ты и обезразличилась..? Ну, оставлю. Ты -- _д_р_у_г_а_я. И о докторе я обращаюсь к тебе, как лишь... к обычной читательнице, чуть знакомой... -- такое у меня ощущение.
   Ты ничего ясного не ответила и на мое предложение художественно оформить будущее издание "Куликова поля". Ты _н_и_к_а_к_ не определила своего отношения, -- а -- та-ак, _м_и_м_о... А мне надо решать с этим. Отклонишь -- скажи ясно, и я почту себя свободным решать. Я тебе все сказал, и указал "буквы" заглавные. И просил о заставочках. Обложка... нет, я не настаиваю, обойдусь без нее. Я уже ожегся на "акварельках", проглотил обиду... -- про-шло! Как-то помогло доброму делу... -- ты вон и детишек-то поделила... -- думал ли я когда, что так себя проявишь?! Правду говорю: у меня пропадает воля писать тебе. Ты -- _у_т_о_н_у_л_а... я тебя уже _н_е_ _с_л_ы_ш_у. Думаю, что спешка "печататься" -- ошибка874. Нельзя слушать доводы "любителей": надо осторожно делать первые шаги... Вдумайся: не пустое ли это "поползновенье"?
   Нельзя "играть в искусство". Ну, твое дело. Ты легко самоудовлетворяешься. Искусство -- великое пытанье... до страданья. А не тяп-да-ляп. Я тебе писал о твоих дарах, но я и советовал -- быть строгой к себе. Ну, твое дело.
   Ты снова скажешь -- "охлаждаешь", "парализуешь волю"... Нет: я хочу выбить подлинную искру в тебе, я повторяю: "надо уметь терпеливо учиться", не поддаваясь соблазну, всегда -- не доверяя _с_е_б_е_ и -- дилетантствующим. Ты стала избегать -- спросить и моего мнения о _т_в_о_е_м. Ты... боишься моего суждения? Восхищенная своей неудачной -- решительно неудачной! -- сказочкой с... "Лан" -- дышем... ты почувствовала себя почти напрасно-обиженной, когда я тебе написал, что надо переработать... -- я помню. Но я помню также, как я отмечал иные твои этюдики, хотя бы "Яичко". О, какая огромная работа нужна -- _с_т_а_т_ь_ писателем подлинным! Ты прошла мимо моих советов и содействия, -- твой приезд в Париж -- пропал, в этом отношении. А ты могла бы кое-что _у_з_н_а_т_ь. Ну, это отошло...
   Мне снова отказали в туристической визе, -- и в Париже, через И[льину]875. Без указания мотивов. Теперь для меня ясно, _к_т_о_ тут "работает" и -- чем: _т_е, клеветой876. На днях я поставил вопрос ребром, и уповаю, что клевета будет опрокинута. Как -- это мое дело. За право личной свободы, моей, бьюсь я.
   К[еннан] из Вашингтона -- никак не отозвался. Даже не ответил мне: это определяет емкость души. С сухостоя не собирают плода. Но я не складываю рук, я добиваюсь _м_о_е_г_о_ права ходить по свету. Думаю, что снова писать _т_а_к_о_м_у_ -- безнадежно, как -- от мертвого ожидать дыханья. Мне досадно, что я и тебя невольно поставил перед "невежливостью", _н_е_ перед обидой... нельзя обижаться на комариный укус.
   Я неспокоен, и мое письмо может показаться тебе суховатым, растрепанным. Ты извинишь меня, хочу верить. Ожидать тебя сюда -- не надеюсь. Ты уже давно _в_н_е_ меня, вне _м_о_е_г_о. Это мне вполне ясно. Итак: последняя просьба о средстве гомеопата. Уж прости за докуку... -- последнюю.
   Твой В.
  

206

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   29.XI.48 Женева
   Милая моя Олюша, едва в силах писать. Лежу. Эти 2 мес. лежу по 18--20 ч. в сутки. То крайняя слабость, то напряженное дрожание в руках-ногах. Почти все время головокружение, как легкое онемение. Теперь хоть аппетит возвращается. 5 суток закупорился кишечник. Теперь прошло. Внутри -- как паровоз под парами -- мелкое дрожание. Никакой охоты -- ни читать, ни писать. Но ночами -- много дум. Мучила бессонница, не спал по 2 суток. День в ночь, ночь в день. 6 недель аккуратно принимал гомеопатические крупинки. Не только ни-чего, а, думаю, это еще ухудшило общее состояние и усилило язву. Крупинки оставил. Докторша (русская швейцарка), отличная, назначила уколы против язвы (larostidine) -- 15 уколов. Сделано 11 пока. Болей нет. Лучше с язвой. Только вот странно сушит во рту. Еще назначены -- уколы "Pernaemon" (вытяжки из телячьей печонки, голландское средство) -- 2 укола в неделю. Сделано пока -- 3. Одна ампула в 2 [centimètre cube] будто бы содержит субстанцию 1 кило телячьей печенки! Это -- для восстановления питания. Словом, я -- ни-ку-да! И гнетет неопределенность. Визы не дали. Ни-ку-да теперь не хочу, только -- в свою квартиру, на Boileau. Я уже распорядился: никак не сдавать квартиру! Я ее держу вот 11 мес. Она меня съедает. За эти 11 мес. той коровы. Вся почти беленькая, я зову ее "Беляночка", а по "паспорту" она -- "Ольга". Я не люблю давать людских имен скоту, но Арнольд так записал, -- у них это делают всегда, -- по хозяйке.
   А мать ее "Иоганна". Я очень люблю их всех. Телятки всю руку берут и могут без конца сосать. Но трогательней всего, что эта "Беляночка" стоит около "папаши" -- огромного бычищи, тот ее лижет, а она у него ухо сосет. И вот картина: малютка, и рядом это страшилище. Если не уследить, то он тоже фартук в рот забирает. Он на цепи, через кольцо в носу. Не бойся!
   Ванечка, как твое здоровье? Как боли? Как с диетой? Я мучаюсь этим очень, что не могу ничем тебе облегчить хлопоты по диете. Ах, если бы ты тут был! Все есть, и творог, и чудное молоко, и сметана бывает, и яйца и т.п. Сегодня у меня пирожки с луком зеленым и яйцами. Ты верно не любишь?
   Трудно придумать начинку. В следующее воскресенье собираются ко мне русские гости, -- дочь матушки замужняя, -- Ольга, умница и чудная душа! Хоть очень не красива. До уродства. Но забывается, и даже отыскивается шарм и прелесть, когда с ней имеешь дело. Вот видишь, какая твоя Олька сильная стала, даже гостей ждет! Они тебя тоже все любят. Ольга замужем за русским, и еще один их квартирант, прекрасный человек, рыбинец (* да ты знаешь, -- это тот "радостный", что тебе на фото с цыплятами понравился.) (!) приедет. Мало тут русских, да еще земляков! Подумай, теперь я совсем не смогу ездить в церковь: запрещено автобусу нашему ездить по воскресеньям с 15-го. М. б. уедем в субботу, останемся на ночь в Гааге, а в воскресенье работник за нами выедет в Утрехт. Хотя у него тоже Троица, -- они свободны. Ужасно жаль. Так томительно без храма, без _б_л_и_з_о_с_т_и_ его. Тебе завидую в этом! Как хотелось бы быть с тобой за летней всенощной, за обедней, а потом куда-нибудь в поле! В лес! В "троичной" церкви березки, травой пахнет, душно. Чулки зеленятся. Голова чуть кружится. И такая легкость во всей!.. Люблю. Господи, до чего бы хотелось быть на твоем вечере. Об этом прямо и писать больно! Ты напиши мне, о чем ты будешь говорить. Все напиши, какой почет тебе, какие овации,.. все, все! Сколько еще сердец тебе забьются навстречу?! Ну, шучу, не ревную. Мне приятно, что тебя любят. Все напиши. И подумай обо мне, когда начнешь, вообрази, что я в зале... О, сколько раз я так мечтала... И так: приезжаю в Париж -- ты не знаешь. У тебя "твой вечер". Я в зале... И все, все, что я могла пережить, толпилось так ярко, что воздуха не хватало! Можешь понять? Ах, я так часто у тебя! И вот сегодня во сне: открытие делаю, будто квартира рядом (дом незнакомый), -- твоя квартира. Я собираюсь к тебе. И вот все эти мелочи переживаний, вплоть до гравия в садике твоем... И все время такое чувство, как и во сне, что вот-вот и увижу тебя! Ну, неужели ты огорчишь свою Ольгуну и не приедешь? Не могу думать! Сходи же в комендатуру, узнай! Не теряй времени! И так долго длится пока получишь визу. Узнай у m-me B[oudo] как она хлопочет! М. б. она для меня могла бы что-нибудь устроить, если у нее дела в Голландии. Видимо и женщин пускают по делам? Если не попытаешься приехать, то я не буду лечиться, ни-за-что! А то я каждое утро с таким отвращением, но пью молоко и говорю маме: "только потому, что И. С. хочет!" Я и в детстве пила его "залпом". И вечером пью, и днем! Все для тебя. И лекарств принимать не буду. И твой antigrippal выброшу за окошко, если не приедешь! Вот увидишь! Я -- упрямка. Приедешь? Да! Да! Иначе рассержусь! Не на шутку!
   Ванечка, никогда не смогу рассердиться... Но грустно мне будет... Но я не хочу насиловать. Это только сердце мое так просит. "А душа вот так и просит..."742 и т.д.
   Был ли ты у Лукиных? Я думаю, что они не очень близкие тебе люди? Мамаша, кажется, очень властная. Как поживает Серов? И как Ивик и его невеста? Ты мне давно о них ничего не писал?! И что Ирина С[ерова]? Рисует? О них тут в Гааге мне рассказывали. Ее-то еще чуть не девочкой знали, а мать кажется уже 15 лет тому назад от мужа уходить собиралась. Странно, как мал свет. В одном доме случайно о них услыхала. Мне жаль доктора, если он тяжело переносит. О нем здесь жена его очевидно рассказывала, что он "грубиян", -- я что-то не могу себе этого представить, -- и по письму его, и по тому, что тебе близок. Ведь правда? Как доехала твоя "караимочка"? И то ли это лекарство, которое тебе нужно? Если нет, то пришли скорее точный рецепт, а то и тут раскупят. Я все время о тебе думаю. Как твой "duodenum"? Ради Бога берегись, Ваня! Я очень тревожусь о тебе! И вообще, как твое состояние? Мне больно, что из-за меня ты "опустошился". Ужасно это! Я только радость тебе хочу дать, а получается такое. Впрочем, это часто так бывает, что помимо воли и даже совершенно против ее -- выходит не то, чего хочешь. У меня это часто, и это мучительно в жизни. Вообще часто я думаю, какой я "бесталанный" человек. И родилась-то я в несчастный для себя день! Я очень недовольна собой! Как хочу стать лучше! Я ничего не выполнила и не выполняю в жизни. Это меня больше всего гнетет. Как-то раз, давно, ты писал мне: "живите во-всю". О, о! А я только отталкиваюсь, сжимаюсь, не даюсь жизни... Но, все, конечно, _т_а_к_ _н_у_ж_н_о! М. б. когда-нибудь хоть кому-нибудь да пригожусь. Не принимай это за "нытье". Это -- мой "Leitmotiv". Всегда. Ну, Ванёк, кончаю вечером, спать иду. Подумал обо мне в 11 ч.? Нет?
   [На полях:] Не перемогайся писать мне, если трудно, но хоть кратко извести о здоровье.
   Целую, Ванюша, крепко; будь здоров, дорогой мой!
   Покойной ночи! Отдохни, Ванечек, не тревожься ничем. Я стала ровней, покойней. Лечусь. Могу достать еще лимонного сока. И получила лимоны в подарок. Апельсины никак не достать. Ну, ничего. Я часто ем зеленый суп и всякую зелень. Обнимаю. Оля
  

191

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   21.V.42     1-30 дня
   Чудеска моя, Олюша, как ты меня обрадовала письмами! Вчера утром -- от 14.V, -- и я недоумевал -- не получила еще "пасхалики"! Вознесение... -- и я не похристосовался с тобой яичком! В 6-м вечера -- от 13: получила, милочка, и в ласках поцеловали они тебя, весеннюю, радостную, здоровенькую совсем. Не успел дочитать о "трамбовке", пришла с сыном караимочка и принесла висмут! Творишь чудеса, Ольгушка, ты только можешь так. Меня потрясло твое меткое описание, твой "рекорд"! Поцеловал твою коробку -- ручка твоя держала ее! Как благодарить мне тебя?! И томительно мне, что ты так волновалась у телефона, сколько же нервной силы потеряла! Любушка моя, ласка безграничная ты, -- молюсь, живу тобой. Любуюсь тобой, вижу тебя по твоим описаниям, как ты живое любишь, и я люблю как! Как ты растешь в сердце моем! Обо мне не тревожься: ем хорошо, болей нет, -- эти дни возникали, а вчера -- принял твой висмут, -- самый этот! -- и сегодня принял, и вот, ни намека. Это _н_е_ боли, а отражения лишь, как от давно болевшего. Ничего мне не думай присылать, прошу тебя, -- всего достаю. -- Нет, Олюночка, обо мне заботятся, приносят -- что достанут, это такая редкость в наши дни, когда каждому нелегко, каждый занят -- я лишь свободен! -- и так это трогательно! Я живу на свое, не могу иначе, но главное-то -- что достают, делятся. Это подвиг. Опять с гостями будешь возиться? Господи, тебе так необходим полный покой! Не превозмогайся... Сокрушаюсь, -- без церкви ты! -- Вечер мой приходится перенести на 21 июня, 4 ч., т.к. только сегодня, кажется, последует разрешение властей, надо надеяться. Ну, какой там "триумф"! Ну, похлопают, ну, цветы поднесут... ну... м. б., душой отдохнут. В первом отделении читаю -- "Чертов балаган" и главу из "Няни", -- еще не решил -- какую. Во втором -- "Небывалый обед", -- веселое, из новой части "Лета Господня", -- затем -- главу из "Богомолья" и -- "Орел"743. Выбираю не утомительное для слушателей. Читать буду в малом зале, русском (26, rue de Tokio (русской консерватории)), т.к. французские ставят условием, чтобы 60 процентов билетов проходило через их кассу, -- это во многом относительно отяготительно, т.к. нет русской печати, не будет афиш -- только "летучки", и, главное, много русских в отъезде, по условиям времени, -- не та ныне пора, когда без риска брали зал на 600--800 человек или даже на 1200, как в Риге, Праге. Если дождемся здесь осени, хочу сказать "Слово о Пушкине", -- что, с легкими вариантами, дал пражанам в 37 г. Вот тогда бы-ыл триумф!! -- какие слезы счастья, что мы -- русские! -- видал я, какое оглушение аплодисментов! Да, Олёк, много, вижу, у меня читателей, -- дошло мое слово до сердца. Узнал, как читают: в уцелевших библиотеках очереди на мои -- иные -- книги! Приходят ко мне, просят: многих нет в продаже, -- трудно достать из Белграда, если еще осталось там. -- Что ты чудишь, Бог с тобой! Не пей молоко залпом, какая польза?! оно же в ком сыра свертывается! только вредишь себе. Пей глоточками, милая девочка... непременно с хлебом! -- это твое лекарство! Про-шу-у..! Видишь, селюкрин дал тебе силы! Да, он! Изволь снова принимать, если есть у тебя, нет -- напиши, -- я постараюсь выслать. М. б. сам привезу. Я буду хлопотать, -- увидишь! Я должен увидеть тебя, родную душу, ласточку мою дивную, -- Оля, я так люблю тебя! Ты этого не представляешь себе, -- это граничит с экстазом, -- я часами твержу имя твое, я безумствую от тебя, от чувствования тебя, почти -- от осязания тебя! Трудно передать словом. Все узнаю, как надо хлопотать. Мадам Б[удо] -- у ней контора в Голландии, и ей дали разрешение "деловое", как бы постоянное. Не угрожай, что не будешь лечиться, это же неразумно! -- самоубийство?.. Теперь я не тревожусь за тебя, ты _б_у_д_е_ш_ь_ умница. У Лукиных не был на новой квартире. Что их беспокоить?.. Но поеду, если будет нужно, -- мне надо тебе еще дослать, -- ждет флакончик "сирени" Гэрлэн. Черносливки усохли. Что же ты бережешь духи и все? Даже "грушку"! Изволь съесть весь шоколад! Ну, рыбка моя, ссоси весь, будто меня ласкаешь-целуешь. Вот сейчас и возьми, а я учувствую! У меня сердце заиграет. Ивик болел... ящуром! -- дней 10, температура до 40. Теперь поправился. А у него на днях конкурсные экзамены, ответственные. Чепуху тебе сказали о Серове. Она, Марго, во всем виновата. "Искательница" она. Он был очень несчастен. В Константинополе избил одного "найденного". Вот откуда -- "грубиян"! Да тряпка он, а для нее, очевидно, нужен "кулак". Ирина работает как-то платки яркие, на рынок-люкс. Это дает заработок, и ее муж -- то же ремесло. Дарованьеце у нее было, могла бы... -- у нее маленькая душа, не хочу и думать о ней, когда о тебе -- весь. Ты орлица, ты блеск вся. Ты спутала: ездила не "караимочка", а целая караимища, ее сестра вдова, пудов 7, бельфам, -- они -- противоположности, сестрами не признаешь. Мое "опустошение" обычно, бывало и раньше. Я все же в "Путях", в думах о них. Не смею ни в чем тебя укорить, ты и не подозреваешь, как наполняла меня душевно. Как бы хотел прочесть тебе -- о Пушкине! -- хочешь -- перепишу для тебя? Все для тебя готов, все... и это _д_л_я_ _т_е_б_я_ напишу я "Пути"! напишу _т_о_б_о_й. Олёлечка моя, не томи себя мыслями, что "бесталанна"! -- сама же не веришь этому. Не растрачивайся на хозяйство, собери себя. Будешь писать -- всячески! -- и я буду. Помни. Брось свои "лейтмотивы". "Калачик" расцеловал, этот розовато-палевый, телесный отрезочек? О, ми-лый, на тебе грелся он. Ольгуночка, как ты близка мне! Вдыхаю тебя -- живой мой воздух. Сейчас иду ко всенощной, завтра Никола-Вешний. Сегодня я полуименинник, мой Иоанн Богослов. Молюсь о тебе!
   Олюша, дорожи весной, вдыхай ее, мечтай, строй в душе, вглядывайся в переживания. Как хорошо ты... -- "чулки зеленятся", и -- "такая легкость во всей"! Это верно. Я любил деревенский "Троицын День", -- у церкви, на лужку, смотреть народ, девчонок с косичками, в свежем ситчике, их промытые щечки. Хорошо ситцем на солнце пахнет! А новые башмаки ноги жмут, жгут... душно в церкви от вялой травы, от жара бабьего... -- выйдешь -- и свежей волной с полей, травой размятой, на паперти, кислотцой от грудных ребят, и такое-то гуканье кормящих, и -- вдруг -- свеже так, поздний соловей чвокает-булькает, над речкой, в кустах росистых... и кукушка, далекая, приглушенная... -- промытое будто кукованье, свеже-росистое! А дома... крепкий, очень горячий, со сливками, чай... и пирожки -- пирог! -- с яйцами и зеленым луком! Почему это ты -- "ты верно не любишь?" Жадно люблю!!! это наши -- "троицкие" самые пирожки! Но надо укропа, непременно укропа! больше укропа! Рос на пирожках. Исцеловал твои "троицкие" цветы -- чудесна Ульянушка, как чудесна! Возьми для себя (в свою работу) ее "тройку", ее ласку к творению Господню! Олюнка, ради Господа пиши, что хочет сердце. Я тебе _в_с_е_ на днях написал о твоем праве-долге -- творить. И березовые "сердечки" при "тройке" исцеловал, -- будто тебя. -- Я видел твое письмо по-немецки, которое ты послала Анне Семеновне. "Караимочка" -- Елизавета Семеновна. Это дочери Дувана, евпаторийского городского головы, из очень богатой семьи. У отца в Евпаторийском уезде пять тысяч десятин пшеницы, сады, степи. Между нами, помнишь -- писал тебе -- "умирающий" меня просил приехать -- принять исповедь от него. Так это -- он. Я его успокоил, и он выздоровел. Его удручало, что его "Лизочек" не сделала блестящей партии. У него не клеилось с зятем. Я помог, чтобы клеилось. Сумел сказать ему, что разный бывает "блеск". Слава Богу... у ней сын 19 л. Ах, гордость человечья! Сказал ему: "м. б., Вашей "Лизочки" не было бы уже, и внука не имели бы -- красивого -- ! -- если бы не состоялась свадьба в Константинополе, хоть и не "благородного" слоя зять: он "выручил" семью в нужде, любит и "Лизочку", и... вас..." -- ну, так _н_а_д_о_ было сказать -- "блаженни миротворцы"... И на самом деле, муж Елизаветы Семеновны очень хороший человек, многих спасал, все раскидал в помощь, -- у него был в Константинополе банчишка... но он не мог наживаться, как все... -- он ставил очень большие моральные требования себе и компаньону, и не нажил миллионов. В Париж приехал почти нищим... -- теперь -- лавочка, и хорошо живут. Ну, у Лизы, м. б., -- отцу лучше знать -- иные требования, м. б. большей культуры нужно ей в муже... большего развития... -- она очень пытливая, умная. А ты меня, деточка, чуть ли не обвиняла в "симпатиях" к ней. Если бы и тебя не встретил, никогда бы не допустил себя -- к "симпатиям". Для этого мне надо "по себе" встретить, и еще многое. А тут человек, ко мне расположенный безотчетно!.. -- муж-то ее. Я не из "саниных"743а, поверь. Если бы и молодой был -- все равно, есть для меня непереходимые грани. -- "Трамбовка" твоя -- изумительна. Вижу ее... Не смей себя принижать: ты -- именно -- настоящий художник! И понимаю, что не любишь опускаться до "прикладного". Хотя оно не унижает, -- может сосуществовать с "чистым". Ты еще -- юная, и это пустяк -- "20 лет без практики"! Ты за это время наполняла душу, _д_у_ш_у_ -- ! -- а это главное. Ты теперь -- богачка. Не присылай же "трефля", захочу -- найду сам, -- изволь купаться в "голубом часе", в "ливне"... -- пахни ландышем, фиалкой, -- чудесной Олькой! Изволь, девочка моя небесная. Прошу. Я, бессильный, только эту маленькую ласку мог послать тебе. В ней живи. Пока. Ах, Оля... почему мне не -- хотя бы! -- не 40--45!? Сколько бы впереди!.. А теперь... -- "О, как на склоне наших лет... нежней мы любим..." -- Как верно это. Ну, не надо удручаться -- и тебя печалить. Все -- в Господе. Надо быть благодарным, что хоть душа -- _ж_и_в_а_я! Сережечка... -- спасибо за вырезку. Нет Сережечки... сестра милосердия одна, полюбившая его в тюрьме -- в подвале, в Феодосии, видела... как вывели его ночью с другими... -- на казнь-убой. В таком чудес не бывает, Оля. Я еще надеюсь найти его останки, у меня есть признаки -- нехватка двух зубов -- передних, -- у него был протез в два зубка, -- не выросли почему-то внизу, после выпадения молочных. Он, кажется, не любил протеза. Так вот, по этому знаку, может быть найду, отличу, когда будут разрывать "бесовские бойни", в окрестностях города. Слабая надежда... Не мог он спастись, когда уже повели... студеной ночью... черной ночью... моего светлого, чистого, единственного (* NB -- убил Сережу еврей, начальник Чека... фамилия Островский (псевдоним?), из Никополя.)! О, какой это был мальчик! Святой, весь -- любовь. -- Завтра пойду к одному полковнику7436, заместителю председателя Эмигрантского комитета. Он на Пасхе ездил в Италию. Он даст совет и поможет в хлопотах. Он -- на отличном счету, "преображенец", из отряда ген. Самсонова, в 14 г. был в плену в Германии тогда, потом его отпустили в Голландию, где и женился. Потом развелся, -- двое детей -- и вновь здесь женился на разведенной жене фабриканта Мамонтова -- сургучный-то! -- спившегося. Был полковник председателем "Союза русских разведчиков", я для союза не раз читал743в, и полковник единомыслен со мной. Мой чи-та-тель, очень. И сам я числюсь "почетным председателем литературного отдела Комитета"743г. Но, лентяй, только _ч_и_с_л_ю_с_ь.
   Автопортрет твой я храню нежно, как все от тебя. Не кривись же, в нем твое дарование ясно, но тебя, _ж_и_в_о_й, как я _в_и_ж_у_... -- очень мало. Видишь, я искренний с тобой, моя красавица... ты для меня -- красавица... понимаешь?! Вся, всякая. Хоть порой и остроугольна до боли... но и боль эта дорога мне.
   Да, "салфеточка" голубоватая -- моя, я наскоро завернул "пасхалики", когда караимочка с мужем и сыном были у меня 3-го мая, а на другой день я принес ей духи, и в минуту все устроилось -- по телефону с сестрой. 5-го Анна Семеновна выехала. Она мне и в другом поможет, что хотел через Лукиных. Идет дождь второй день. Посвежело. Сейчас -- ко всенощной надо. -- Как я рад, что получила яички! Сколько на них смотрел я! -- в тебя смотрел. Как я люблю их ласковость шелковистую, радостность светлую, -- очень они "изящны", уютны душе, глазам, -- от них мне свет был, с вербочкой -- особенно нежно, -- все в нем празднично-весеннее, юное, чистое.
   Третьего дня явились вдруг Алеша с Мариной! Завтра опять будут. Вырвались на десять дней. Ничего от них нового не узнал. О тебе не стал говорить. И не знаю, можно ли показать "обложку" твою, -- горжусь ею. Я не смею сделать не по тебе. И остерегаюсь. Если сами начнут -- отвечу, как Бог даст. Все _н_а_ш_е_ -- только наше. Бережно несу, как Дары. Не поймут, _к_а_к_ _н_а_д_о. О родном только говорили мы. Марина надеется поехать на работу, на родину. Похудела. Меня нашла оживленным -- полтора года не виделись мы. Парижу рада -- все, говорит, есть. А я смеюсь -- _в_с_е?! Ну, да... гребеночки, душки, пустяки. Бывший у меня в прошлом году от них, работавший у них, молодой человек -- убит красными, когда вылавливали партизанов. Говорила больше Марина. Алеша, как обычно, помалкивал. Он -- приятный, чуть мягковато-сладковатый, но _ч_т_о-то в нем не отмыкается. Думаю -- душа у него хорошая. Марина мне понятней, хотя тоже "прикровенная", -- и -- чувствую -- волевая, цельная. Все болеет. [...] {Описание болезни М. А. Квартировой не публикуется.}
   Они оба -- хорошая русская молодежь. Чувствуется резец И. А.
   Господь с тобой, Ольгунка, -- крещу тебя, целую. Без тебя, без _с_в_е_т_а_ твоего -- что бы я был теперь?! -- подумать страшно. Ангел-хранитель мой, светлая моя вера, будь же радостной, молись Пречистой. Она -- самое лучезарное, самое высшее -- до чего могла подняться вера и мысль человеческая. Твой Ваня. Лю-ба моя!..
   [На полях:] 22.V -- пришла "Арина Родионовна", делает мне лепешки на полусметане (после кипячения масла впрок) из настоящей белой муки. На обед суп-лапша из баранины, творог цельный с молоком. Видишь -- сыт я.
   За всенощной виделся с доктором, кланяется тебе, птичка!
   У меня -- для тебя, Ольгушка, -- 4 пакета "bonbons au miel" {Медовые конфеты (фр.).}! Скажи Сереже: он получит -- о чем ему писал. Если бы достал для тебя гардению! Или -- апельсинчик. Это моя мечта -- завести себе, -- и я достану. Это моя idée fixe {Навязчивая идея (фр.).}.
   Если бы вязиги тебе послать! Я берегу немного, для тебя. Она нужна тебе! Ешь фруктовое желе!
   В Троицын День весь с тобой, в цветах, в молитве!
  

192

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

18.V.42

   Ванюша милый мой!
   Как одиноко-тоскливо мне без твоих писем. Целую неделю ничего от тебя! Здоров ли ты? Отдыхаешь ли, оттаиваешь ли от твоей "опустошенности"? Как это меня тревожит. Я знаю что это за состояние! Ванечка, все сделай для того, чтобы преодолеть в себе это. Мне горько сознавать, что м. б. я этому виной. Ты опять снился мне. Вернее голос твой... я тебя никогда не вижу, но или чувствую, или слышу. А сегодня было так странно во сне, и я так плакала. Проснулась в слезах... Плакала о чужих детках!.. Какая тяжелая жизнь, Ваня! Проснулась, -- сердцу не очень важно, горю вся, думала жар. Нет... Разволновалась. Приняла валерьянки, и все прошло. Это верно немножечко устала -- вчера гости у меня были. Очень было сердечно-мило. Это такие милые люди и чувствуется с ними родство какое-то, легко так. И "рыбинец" был, и т.к. у него велосипед сломался и не на чем ему было ехать (12 1/2 км), то заехал к своему тезке в Утрехте, тоже инженеру, попросил у того, а я скорее позвонила тому и просила устроить так, чтобы и сам приехал. Ну, и приехали оба. Так что еще одним гостем русским было больше, а нам радость. Пирог с луком и яйцами ели. Хвалили. Я тебя вспоминала и маме сказала: "еще бы одного гостя!.." И еще за завтраком был русский винегрет со всякой всячиной, маринадами домашними и т.п., и настоящий кофе (остатки) со сливками и булкой сладкой (сами пекли). Потом гуляли среди цветущих яблонь -- роскошно цветут, будто кружевом бело-розовым покрылись... Потом чай пили с вареньем из черной смородины. Любишь? Я его специально для Ольгиного мужа берегла -- тот его обожает. Разговоров было масса, болтовни, смеху. Музыку немного слушали. Я с Ольгой еще всюду ходила "по хозяйству": телочку поить и т.д. Мужчины накурили так, что синё стало, во главе с Сережкой, -- он массу курит. Ну, теперь пусть отучается!
   Дивная была погода вчера. Гости наслаждались. Даже скотный двор горожан приводил в умиление.
   Потом обед: суп из щавеля с яйцом и сметаной, отбивные котлеты с картофелем и спаржей, салат, огурцы свежие, крем сливочный с персиками. Пришлось бы тебе по вкусу? Ах, как бы я тебя угощала! Я достала еще лимонов -- сделала лимонад. И скоро-скоро все уехали.
   В 8 ч. никого уже не было -- торопились на последний поезд. Сережа хотел снимок сделать, но, увы, нельзя достать пленок для аппарата. Мне это особенно жаль, т.к. я тебе бы себя послала, уже поправившуюся. Ты бы успокоился, какой я молодец. Я все время хочу есть... Вчера сосед мой отказывается, а мне прямо неловко, т.к. я против него вдвое ем.
   Умоляла хоть за компанию съесть чего-нибудь.
   И сегодня я все остаточки отыскала. И даже молоко пью, все, все ем. Это хорошо? Хороший признак? И погода дивная! Ах, Ваня, как прекрасен Божий свет! Представляю вот весну такую, буйность света, цвета, роста, сочность трав, птиц гомон и... во всем этом, там, у нас,.. Дари... Как чудесно!
   Вчера пел соловей! Жидко, робко, будто поперхнулся, умолк, не "целовал", и трели не было рассыпчатой, не цокал, а только чуть-чуть, робко повздыхал, и то... так вдруг заныло сердце... Домой так захотелось!.. Как там все душисто было!
   Вчера мы говорили-спорили, какой город лучше, где приятней купаться. Мне не нравится пляж Схевенинга, а "рыбинец" уверял, что "даже очень поэтично". А мама и спроси: "ну, а в Рыбинске как?" "О, там я на "Черемуху" бегал -- такой и нет второй..." Знаешь малюсенькую "Черемуху"-речонку? Лужа! Я тоже полоскалась в ней, пескарей ловила, головастиков пугала, у нас на даче тоже она протекала.
   Как проводишь ты весну? Неужели в городе? Не мог ли бы ты пожить, хоть немножко, за городом? Это так бы тебя освежило! Я не рискую, не смею надоедать тебе все с одним и тем же... Но ты знаешь, как я жду тебя! Узнай, Ванюша, можно ли тебе надеяться сюда приехать. И скорее мне об этом сообщи. Мне бы хотелось, если ты сможешь, то заранее для тебя найти пансион хороший. У Сережи бывает так по-разному: иной раз все набито. Заранее надо. Хоть приблизительно. Arnheme -- прелестен. Там парк на много верст тянется, роскошно! И окрестности совсем будто наши: косогоры, березы, обрывы и река... Я верю, что тебя пустят. Но, (не хочу думать) если не пустят (ужасно это!), то я не останусь на все лето тут и в Arnhem без тебя не поеду. Слишком мне будет это больно. Тогда я хочу заранее же условиться с хозяином "Wickenburgh'a". Мне так хорошо было бы там отдохнуть. Я ему должна тогда тоже скоро звонить, иначе может сдать. Напишешь, Ванюша, что тебе скажут о визе? Постарайся, дружок, чтобы вышло все! Ну, не упрямься! Будь милый! Мне кажется иногда, что я слышу кукушек из "Wickenburgh'a". И его видно в дымке, заманчивый, завороженный какой-то. Я там еще ни разу не была теперь.
   Продолжаю утром 19-го. Шторм, тепло, был ливень вечером вчера и ночью. Все благоухает. Вот только ветер так бушует. Всю ночь наш работник оставался у моей лошадки, следил, ждал, но нет еще жеребеночка. Это, кажется, у лошадей всегда происходит "нежданно", они любят тайком от людей. Но зато утром у кошки малютки. Не думаю, что этими двумя только и ограничится, -- очень уж она была "колокольней", когда сидела, то прямо башенка: головка капельная по сравнению с пузом. Вот и новости.
   Мечтаю поехать на Троицу в Церковь: просила о. Дионисия устроить нам возможность остановиться в церковном доме, т.к. автобусы не ходят теперь по праздникам вовсе. Раньше мы останавливались в Hotel'e, когда уезжали на несколько дней Страстной недели и Пасхи (1939--1940), но теперь, по некоторым соображениям, мне бы хотелось лучше или в пансионе, или у частных лиц, а не в больших "проходных дворах". Сию секунду оторвалась -- принесли почту. Ваня, от тебя опять ничего! Я не могу больше!
   Сердце зажало и, знаю, так и останется до весточки от тебя! Почему ты молчишь? Или м. б. письмо последнее слишком "рано" пришло, оно от 8-го было у меня уже 12-го, и вот получается перерыв. Или ты болен? Или тоска тебя ухватила? Господи, как это ужасно! Ванечек, ну, не надо! Ну отогрейся, ну будь милый! Ванюшечка! Тебя сегодня _в_и_д_е_л_а (!!) во сне! Тебя обижал кто-то, и я вцепилась. Не помню, кто обижал, но кто-то из русских, к кому ты хорошо относишься. Мне было так больно. Кто-то, о чем-то с тобой спорил. Я так ясно тебя видела, твое удивление, что именно тот, кого ты так ценил, тебя цепляет. И слышала твой голос: "а я-то его так ценил!" Почти каждую ночь о тебе! Ванюша, что мне сделать, чтобы ты стал радостен? Я не в силах? Да? Я не могу? Моя любовь к тебе -- недостаточна? Мне это так горько!! Так горько! Ты вечно в грусти! Ну, улыбнись же мне! Миленькой мой, глупка! Была ли у тебя уже "караимочка"? Привезла ли тебе лекарство? И то ли оно, что тебе надо?
   [На полях:] Напиши же о здоровье! Я места себе не нахожу -- все волнуюсь о тебе. Сегодня я была уверена получить от тебя письмо. Ванечка, не грусти, я так тихонечко-тихонечко тебя глажу по головке, по глазкам, ручки твои держу в своих, грею их. Отогрей же и свое сердечко! Я ушком к нему приложилась и слушаю, хочу услышать, что оно мне скажет!
   Ты не ответил ни на что в моих письмах. Перечти последние.
   Напиши срочно и точно адрес и час и день твоего вечера?! Обязательно! Скорей напиши!!!! Почему ты мне никогда больше не отвечаешь на мои письма?
   Ванечка, ты разлюбил меня? Отчего ты тоскуешь? Отчего "опустошен"? Отчего тебя не могут согреть мои ласки? Я убаюкаю тебя, ты заснешь, забудешь все тяжелое, что тебя "опустошает". Да? И проснешься веселенький, мой радостный Ваня! Целую и благословляю. Оля
   Посылаю это "счастье" сиреневое!
  

193

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

20. V. 42 вечер

   Милый мой Ванюша,
   родименький мой, самый близкий сердцу, ненаглядный Ваня! И вечером нет от тебя письма. Я не знаю, почему, но воображаю, что ты болен. Ангелок мой, напиши! Порой я думаю, что ты меня перестанешь любить так, как было раньше... Я со слезами вспоминаю чудесные дни те, что я проводила в "Wickenburgh'e", еще не услыхав, но уже предчувствуя все то, что ты сказал мне после... Я завидую себе тогдашней, я ревную к себе самой, тогдашней. Я разгораюсь воображением и думаю, что никогда, никогда не получу больше от тебя письма. Господи, когда же будет этот счастливый день, и я узнаю, что ты здоров, бодр и все еще любишь свою Ольгуну?!
   Милый мой Ванечка, нет у меня слов, чтобы сказать тебе все то, что на душе и сердце...
   Всякой минуточкой я с тобой. Ломаю голову отчего ты молчишь и без конца думаю...
   Мне ничего не мило, если не знаю, что с тобой! Ты не простил меня? Да, я гадкая, я нетерпеливая, мучила тебя невольно... Прости, Ваня. Напиши, ответь же (!) простил ли ты меня! Я никуда на отдых не поеду. Я свое время отдыха берегу на твой приезд, -- я верю в него! Писала утром я тебе, что Сережа и брат А. меня упрашивают принять их план отдыха. Они наивны. Верят, что еда и воздух поправить могут! Я могла бы и сама уехать, коли была бы воля. Но они, зная, что я никогда не соберусь сама, решили "вытянуть" меня, именно все приготовив, условившись и т.д.
   Сережа говорит, что, если я соскучусь, то он поблизости, но вообще я была бы предоставлена сама себе.
   Сначала они хотели мне подарить собачку, т.к. моя убежала (или переехали?) в тот день, как увезли меня в клинику, и я тосковала по ней. Меня трогает забота молодых людей. Но ничего мне не надо...
   Между прочим: К[ес] относится ко мне хорошо, без тени "ухаживания", не ревнуй!, просто... и трезво (Мы видимся 2--3 раза в год.). Заботливо. Мама, Сережа и К[ес] прямо очарованы предместьями Arnhem'a и самим городком, и потому решили меня туда пересадить. Никуда не поеду... Я жду тебя!
   Но, Ванечка, не чувствуй это как насилие над тобой. Я не буду "делать сцен" и т.п. Ты знай только _к_а_к_ я этого хочу, но поступай как знаешь. Я ни в чем не хочу быть такой к тебе, чтобы ты почувствовал себя стесненным мной. Только будь ты радостен, тих, покоен, а я все перенесу! Все, во имя твое, Ваня!
   Ванечка мой, родной мой! Как часто думаю я, что недостойна я тебя, что ты это сам уже понял и разлюбил меня или разлюбишь. Не потому, что ты переменчив, но потому, что я -- негодная! Ванечка, мое солнышко, как невыносимо это расстояние! Любишь ли ты меня еще?? Ванюша! Простил ли? Да, простил? Ванечка, если бы я с тобой была, то я такой бы нежной к тебе стала, что ты простил бы! Сегодня я была у Фаси и в переплетной. Книжечки твои будут готовы в середине той недели. К сожалению очень темно-красной материи уже не было. Будет тоже довольно темный красный цвет, приятный, но другой. С немножко золотом. Я сама, рукой на корешке напишу твое имя. У них русских букв нет, не могут. Я заказала переплет мягкий, как однажды ты писал. Не знаю, что получится. Кожи, конечно, не было, да и нельзя, я рада, что еще полотно ухватила. Жду очень книжечки, так мне без них пусто. Почитала бы, и от тебя-то ничего нет, приду к себе, посмотрю на полочку, где стояли -- пусто... А "Вербное воскресенье" и "Куликово поле" я перепишу красиво и тетрадочкой переплету тоже, а для "Куликова поля" сделаю еще и обложечку, а м. б. и для "Вербы". Будто мне что-то видится. Еще не ясно. М. б. придет в ночи и для "Вербного воскресенья". Мне бы хотелось и "Лик скрытый" переплести. Ванюша, я не читала "Трапезондский коньяк". Ах, Ваня, милый мой, милый Ваня!.. Дай обниму тебя, сейчас вот, в сумерках, скажу тебе сердцем о всем, о всем... И тебе станет легко и тихо... Мы подождем, не шевелясь, когда стемнеет, не будем говорить и слов... и все поймем! И грусть твоя _р_а_с_т_а_е_т_ в грустных сумерках... И когда темно станет и холодком подует через открытое окно, и сине-сине заголубеет за занавеской воздух, то станет тебе так тихо, тихо. Я молча глажу тебя, и нам легко. Потом зажжешь веселую лампу, все оживится, и Олюшка твоя тебе много всего расскажет, смеяться станет. И ты м. б. развеселишься! Я много видела забавного, над чем бы можно посмеяться. А хорошо как зарницы за окном бы сверкали! Мы закрыли бы лампу и ждали бы их отсветов. И гром вдалеке... И ливень после. И ночью мы с тобой не усидели и убежали подышать чудесной влагой... С деревьев еще брызжет, лужи, пусто на улицах. Прохладно, ароматно... И нам так весело... Не бывало тоски!..
   Ах, смотрю в сумерки, -- и веришь -- дождик... У нас, в Схалквейке! Хорошо для роста травок. Ванечка, будь бодренький. Ты так хорошо меня бодришь. Я здорова благодаря тебе... Порадуйся!
   Порадуй же и ты меня. Я так по тебе тоскую! Совсем темно, но не хочу зажигать электричество, -- еле вижу буквы. Жду завтра, -- авось от тебя весточку получу! В темном уголке под иконой твои яички радостно напоминают: "мы от Вани!" Ванечка-ласточка, целую тебя, люблю, нежу! Обнимаю тебя...
   Напиши же!
   Благословляю на сон.
   Оставлю местечко до завтра. Оля
   Темно писать.
   21.V Иоанна Богослова Ванечка, и сегодня ничего нет. Я не могу больше! Что с тобой?? Через смущение великое, но все же сейчас напишу С[ергею] М[ихеевичу] и спрошу его, умолю мне ответить что с тобой! Прости, что обременяю твоего друга, но мне нет сил. Всю ночь о тебе думала. Ты снился, но забыла как. Поласкай меня, ты давно уже не писал мне. Я забыла какой ты, когда ласков... Нет, не забыла, я ничего твоего не забуду никогда. Но так хочу твоей ласки!
   [На полях:] Сегодня тепло -- дождливо, тихо... Что мне послать тебе, чтобы порадовать? Поищу старые фото. Посылаю одну старую с моря и одну теперешнюю, м. б. она у тебя уже есть. Мне же не очень нравится. Фигура плохая, стою глупо.
   Ванечка, пиши мне все, все, не считаясь с тем, как это на мне отразится. Бранись, жури меня, все, все говори мне, только не молчи!
   21.V Вчера послала не заказное, a exprès, -- его не могла сдать на почте, т.к. говорят, что во Францию не принимают exprès. Я просто его бросила в ящик в надежде, что все же поскорей дойдет.
  

194

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   29.V.42 -- 30 мая -- 6-45 вечера
   Родная моя Ольгуночка, славка весенняя... -- птичка такая есть! -- новорожденная моя, -- целую тебя в глазки, которые так светло смотрят на Божий мир. Вот, три года, как ты откликнулась на крик моего отчаяния, на мою одинокость в жизни -- сказала мне -- "нет, никогда не думайте, что одиноки Вы... не думайте так! Вашим Духом живут много людей, Ваша Божия Искра затеплила у многих лампаду..." Так и осталось в сердце. Правду сказала ты: с той поры много раз подтвердились твои слова от сердца. И раньше я знал, сколько у меня друзей-читателей, но ты нашла _с_в_о_е_ слово -- о "лампаде", и пролила свет в меня. С той поры мы узнали друг друга, узнали заочно и стали душевно слитны, стали такими близкими друг другу, как редко бывает это в жизни. Для меня -- мы -- -- -- одно. Верю, что и для тебя -- мы -- -- -- одно. Три года тому, в этот день твоего рождения ты плакала, и я -- в книге моей -- пришел тебя утешить. Так случилось. Надо было, чтобы так случилось. Да будет же этот день твоего рождения ныне для тебя радостным, полным света, моя голубка Оля. Он будет светлым: ведь ты теперь, после болезни, после стольких терзаний душой и телом... -- сколько ты вынесла, Олюша! -- как бы снова рождаешься, -- я чувствую это в твоих письмах. Ничем не томи себя, не омрачайся! Слишком сложна и сурова жизнь, и надо ценить все светлое, что она может дать. Цени, Олечек... и больше всего цени, что ты уже здорова, что получила себе в удел великую силу чувствовать Божье в мире. Твои последние письма полны для меня твоею радостью, что снова ожила, что свет в душе твоей. О, пей же радость весны, моя голубка! Всему в ней отзывайся, что ласкает тебя, -- ты воистину вновь рождаешься, -- цени это, моя крошка! И не надумывай, что Ваня забыл тебя, -- тебя нельзя забыть, раз узнав. Ты получила, конечно мои письма, от 15[-го] -- 3 и 18[-го] -- 2. Многое они тебе сказали. Я на все ответил, не укоряй меня. Ах, Ольгунка-Ольгунка! Не всегда могу я быть безотчетно-счастливым. Хоть и люблю тебя безотчетно. Сколько всего подавляет душу! Мы живем под знаком тревоги и печали. Каждый день теряем друзей, -- я -- верных читателей -- ложатся в почти родную землю -- на Сен-Женевьев. Жутко слышать. В Троицын День был у меня кн. Александр Николаевич Волконский, чудесный человек, мой вернейший читатель, пришел с одышкой, я угощал его "мюска", кофе... а сейчас "пней" -- "внезапно скончался". 62 г., был силен, никогда не болел, недавно перенес -- впервые в жизни -- воспаление легких. Как мечтал о России, -- он был помещик на юге, воевал -- артиллерист -- и в войну Великую, и в Белой Армии. Здесь работал в биологической лаборатории по борьбе с проказой... Эти "звонки о конце" меня подавляют, я неспокоен. А когда неспокоен, не могу даже письма тебе, светлая, одолеть! Когда-то тебя стыдил за думы о "конце", а вот... -- и сам. Как я схож с тобой Олёночек мой нежный... -- мне было лет 12, когда умерла _н_е_ родная бабка744, а даже неприятная скорей, и ее смерть почему-то ужасно меня подавила... -- я месяцы ходил, как бы приговоренный. Ну, довольно о сем.
   Я рад, что ты ешь и хорошо ешь. Твой лукуллов пир -- 17-го -- вызвал и во мне аппетит, -- эти отбивные котлеты и крем сливочный... с персиками! Нет, у нас это отошло давно, как и пироги. Мы "побираемся" около былой жизни. Когда ты ела котлеты -- как я рад, что ты _х_о_ч_е_ш_ь_ есть! -- мы с доктором сидели на террасе кафе и ели... мороженое, неизвестно из чего. О, если бы уйти в "Пути"! Какое богатство _в_с_е_г_о_ -- всех радостей жизни -- дал бы! А не могу обмануть себя, забыться... -- и не пишу. Все чего-то жду. Че-го?! Порой беспокоят старые боли, опять "ларистин" мне вкатывает доктор. Не выдумывай, милочка, посылать мне цветочный привет -- к моему вечеру! Я разгадал, зачем тебе надо знать, где, когда. Я писал тебе, -- разрешение все еще "висит", но... дадут. Кажется, 21.VI, -- не стану же скрывать от тебя, но прошу -- не посылай! У меня чудесные гортензии твои, в шесть шапок. Или ты хочешь, чтобы я публично поцеловал посланное тобой?! -- В 4--5 часов 26, авеню де Токио, Русская Консерватория. Но -- не посылай, может случиться, что и не получу, и твой эффект не достигнет цели. Зачем? Ах, ты, солнце мое живое! Я очень постараюсь приехать, поверь. Хоть и очень все сложно для меня. -- Изволь ехать на отдых! Не смей же заматываться в хозяйстве, -- опять гости, гости... -- повторение пройденного? Помни, что ты не смеешь играть с болезнью. Цени "милость" Господню. Оля, прошу тебя, -- отдыхай. Поезжай в Викенбург, в Арнхем... -- прими подарок Сережи и твоего свояка -- это меня не томит, я тебя _з_н_а_ю. Да и какое право имел бы я... быть недовольным. Радостной будь, флиртуй, Господь с тобой. Мне дорого, чтобы ты нашла себя в творчестве, -- Оля, хоть раз прислушайся к моей огромной любви к тебе, -- я полюбил тебя -- Олю, да... и еще -- Олю -- дружку! соратника моего, преемника моего. Ты мне послана Богом, Оля, -- для передачи тебе моих прав на все! На творчество -- на все! -- послана мне. Последняя -- и лучшая -- радость моя! -- Как ты удивительно чутка! до -- ясновидения! Да, я разочаровался в одном "почти-друге". Ценил его. Это один поэт, не печатающийся, но -- поэт. Он оказался сверх-мелочным. Долго рассказывать. Меня это не очень удручило. Оля оказалась права, она всегда говорила мне: он мелочной, он весь -- о себе. А я-то его пытался прославить. Не стоит слова. -- Про кошечку ты хорошо -- "как колокольня". Да, я _в_и_ж_у_ -- похоже и на "бутылку", увеличенную бутылку из-под рейнвейна. Ах, какая легкомысленная. Да оно и лучше, чем "перекрест". Меня донимают "запросами". В связи с волей -- ехать на восток биться с большевиками. Вижу героев, вижу и лицемеров. Забывают многие, что эта борьба -- не только в материальной плоскости, а -- главное -- за "живую душу"! Тут всякие политические -- земные доводы рушатся. И И. А. наш, если он хочет оставаться верным своему -- "борьба с насилием"745, должен бы оправдать идущих на бой. Ставка слишком важна -- "Божеское", тут никакие -- меркантильные и политическо-географические положения -- не должны играть роли. Тут уж дело творится -- в наджизненном, в вечном. "Какая польза человеку, если приобретая тленные сокровища, душу же свою потеряет?"746 Борьба _з_а_ бессмертную душу, за ее свободу, за право -- Господу петь, за -- жизнь в Духе и Истине! Это бой с бесовской силой... и не виноват перед Богом и совестью идущий, если бесы прикрываются родной нам кровью. Иначе -- что же? -- Лесе-пасе {Здесь: невмешательство (от фр. laisser-passer).}? Довольно: четверть века растлевали, растли-ли! Ответственность я сознаю, и это не смущает меня, что я одобряю уже принятое решение -- на борьбу "за Божью Правду". Едущие на восточный фронт оставляют, каждый, жену и дочь -- 13--14 лет. Молодцы девчурки! Одна говорит: "пусть голод, холод, все, все... -- но я хочу видеть _м_о_ю_ Россию!" И молодцы жены: они поедут -- надеются -- следом. Обе -- красавицы, обе мои почитательницы. Одна из них пишет неплохие стихи. Вчера явилась ко мне, изящная, чуть подведенная, подвитая, -- с глазами византийки, -- знаменитые глаза женской линии кн. Кантакузен. Другая -- казачья генеральша. Муж ее -- шофер -- бывало, возил нас с Олей в Аньер, где я читал в Казачьем музее747 в пользу аньерского прихода. Шофер -- изучавший психологию. -- Меня тревожит твое беспокойство. Я почти здоров, боли -- редко, все знакомое, длящееся десятилетия. Странно, -- что-нибудь приятно взволнует, и болей нет, сразу. Долго сидеть за машинкой не могу. В каких болях писал я "Солнце мертвых"! Если бы знала ты, видела меня тогда. Но тогда -- я был моложе на... 18 лет! Тогда в болях пил крепчайший мар и ел ослиную колбасу, копченую!! -- Оля, изволь ехать на воздух. Умоляю тебя. Экспрессы не посылай, бесплодно: идут 9 дней, тише заказных. Оля, выбрось из сердца, что я могу измениться к тебе: я _н_е_ могу! Свет мой, я безоглядно, огромно люблю тебя, -- или ты еще не умеешь понять меня?! Ты для меня -- _в_с_е. Мне тихо, чудесно нежно с тобой, когда читаю твои письма, вот такие, как это от 20, где ты мечтаешь со мной. Я люблю радостную тебя, смеющуюся, веселую, -- ах, Олёк, милая моя... Благодарю за "грозу" в письме, за отсветы. Благодарю за фото, я их нежно целую -- тебя, моя славочка, рад, что "пасхалики" ласкают. С[ергей] М[ихеевич] получил твое письмо, когда ответит... !? Я всегда ласков, когда о тебе думаю. Прошу: будь же покойна за меня. Газеты "Новое слово" у меня нет со статьей, о чем пишешь.
   7 вечера, надо сдать на почту, а то -- до понедельника. Я _в_с_е_ сказал тебе в письмах -- от 15-го и 18-го мая. Да, был у меня один приятель, преданный. Как раз я писал тебе письмо о "влияниях" творческих. Пропуская "личное" -- к тебе -- прочитал ему, каким влияниям подвергался я и наши классики. Он постеснялся тогда просить -- оставить ему копию. Получил -- письмо -- просит те строки. Но у меня не бывает копий, а припомнить не могу. Пишет: "это же очень важно -- и о вас, и -- как "литературный образец"". Ну, тебя удовлетворил этот "образец"?
   Помни, Олюша: я тебе, кажется, _в_с_е_ сказал о творчестве, не дал лишь "примеров" обработки тем. Но с твоим чутьем к искусству -- ты все сумеешь. Целую, ласкаю, крещу, душу нежно -- "сиренью", которая ждет тебя. Ольга, ты мне так нужна, так дорога мне... -- и Господи, когда же я тебе сердце свое показать сумею?! Чтобы ты поверила... _к_т_о_ ты для меня!? А на тоску мою не обращай внимания... -- это прирожденность моя, это -- недовольство собой, это -- ожидание "захвата" работой, как всегда, всегда... Ну, милая моя новорожденка, будь радостна, верь, -- я всегда с тобой. Всегда, на-всегда. Писал 8-го, а потом 15-го, но в этот промежуток писал Сереже -- о тебе все, о тебе, о тебе... Ну, засияй, вот так... -- о, как ты чудесна, как ласкова, нежна, как -- вся _м_о_я! Благодарю Господа за радость встречи с тобой, за незаслуженное счастье. Любимая, вечная моя... Оля, Ольга, Ольгуночка!!! ... Целую, всю-всю.
   Твой Ваня
   Нет времени проверить, спешу на почту. Если бы Сережа достал для тебя гардению! Или -- апельсинчик привитой! Я был бы так счастлив, -- покоен!
  

195

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

27.V.42

{На конверте помета И. С. Шмелева:

чудесное письмо.}

   Милуша мой, чудесный Ваня!
   Из келейки своей пишу тебе, смотрю на пасхалики твои, ласкаю взглядом, о тебе думаю... Всегда, всегда! О. Дионисий не приедет. Были с мамой у зубника, но т.к. опухоль, то он не рвал. Мама очень мучается (28.V) {Предложение написано между строк.}. Зашли на минутку к Фасе, чайку попили, отдохнули и домой. Фася взята тобой... Вся! Переживает, думаю, похожее на мое давно, давно... Прочла "Няню" (* Мама ей свою дала почитать.) и говорит: "все время думаю о "Няне", была у меня сестра в гостях, смеется, что я только "Няней" и грежу... чудно как он пишет, и как это так придумать!"(* "придумать" -- так детски!) Я спросила: "нравится Вам Ш.? А прочтете "Пути Небесные" и совсем никогда больше не перестанете думать..." Мне на один момент захотелось сказать ей, _к_а_к_о_й_ ты! Какой ты и ко мне... Ну, гордость, м. б. моя... И просто так через край, что на кого-нибудь плеснуть захотелось!.. Но я удержалась. И как же заныло сладко сердце от этой волны, удержанной волны воспоминаний о тебе... Да, Иван, мы до странности похожи друг на друга... Легко ли это в жизни? Я не знаю. Иногда до жути мы -- одно.
   Ваня, я так измучилась, ожидая твоих писем. Но перед Троицей я получила чудное письмо твое... Мы были в Гааге. И впервые после долгого-долгого промежутка я была за всенощной. Мне казалось, что я с тобой. Я тебя близко ощущала.
   Я люблю всенощную летнюю, открытые окна, звонкий какой-то храм. И свет дня еще не ушедшего, и свечки, и звуки с улицы... стрижей крики. Пустоватый храм.
   Не было этого у Дионисия... У него всегда темно. Был день, совсем светло, а они затемнили, не любит он электричество, горели убого свечки. Полумрак. Запели "Ныне отпущаеши"... Я вспомнила тебя и эту твою молитву, и вспомнила еще "Свете тихий" и затосковала по этой перекрестной дороге в "хлебах"... Я вспомнила тот сельский храм и все, все... И захотелось этой дали из окошка церкви и... стрижей... Грустно так стало. И вдруг... "я-ко виидеста оочи мои..." и ясно так стрижиный визг! Я не говорила себе... Но когда вышли мы, то я увидела их много, кружащимися, чиркающими -- задевающими землю... Утром за обедней было много цветов, березок, травы, но мало света... Я о тебе молилась... Мне хорошо было. Тихо. Но я умом не могла постигнуть, разъяснить своей жизни. И я сказала только: "Господи, покажи мне, дай мне силы, пусть следующее письмо Вани даст мне намек, м. б. я найду ответ на вопросы"... Я очень устала. Мы уезжали быстро, почти не сидели у матушки. Сережа был тоже. "Ах, тебе письмо привез!" Я вся затрепетала. Я думала: "какое?": "Злое"? "Хорошее?" "Простил?" "Или я права, и он отходит?" Я читала его еще в гаагском трамвае, не утерпела до дома... О, какое дивное письмо твое от 16-го V! Ты все мне сказал! И ты ответил на мой немой вопрос... Я знаю, что чтобы ни стало, но я должна принять то, на что ты настойчиво мне указываешь, ты как бы совесть моя! Я приму это, Ваня. И пусть не будет тоски и томленья. И что, и как дальше... пусть покажет Господь. Я не должна томиться, страдать, "трепыхаться", -- ты сказал мне это на мой немой вопрос... Я страшусь выговорить это слово "т_в_о_р_и_т_ь". Но я попробую!
   Мне так удивительно твое письмо. Оно такое замечательное, и если бы ты знал мое состояние души к моменту его получения, то ты понял бы меня и теперь... У меня много картин. Одна перебивает другую. Я боюсь их забыть, утратить. Я иногда на каком-нибудь обрывке бумаги, в кухне, или где попало, записываю поразившие меня мысли, сравнения, определения, просто слова. Слова нашей стороны, полузабытые, случайно вдруг всплывшие. Ты знаешь такие "замазырнуть" -- это куда-нибудь зашвырнуть, запрятать. Это, например, типично для моей девчонки, которая все так "убирает", что днями приходится искать. Вот по ней-то и вспомнила... "замазырнула". Ах, и много...
   Ванюша, твои письма от 14, 15, 16 (это дивное об искусстве, его-то и имею в виду) и 2 открытки. Смеюсь, эта открыточка 15-го... с "прости за волнующие письма от 14-го и 15-го..." и т.д. Ну, конечно, "волнуюсь". Знаешь ты это! И еще больше "волнует", когда ты "извинишься" еще за это! Понял? Но ты знаешь уже, я тебе писала, как встретила я твои эти письма!
   Ах, помню, как еще давно, в конце лета прошлого, я получила одну твою открытку... обычную. В конце стояло одно словечко, эпитет мне, -- и я бы его, м. б. "пропустила", сочла бы за попавшееся тебе под руку, и вдруг вижу, мелко, сверху приписанное "простите". Меня обожгло всю, и я вся знала, этим "простите" открыла, что не случайно оно, это словечко, что ты знаешь, как его понять можно, м. б. и нужно, что ты сознаешь это и за это, за его смысл просишь простить. И это "простите" дало именно смысл слову. С того-то дня и началось со мной нечто, чего не могла бы я ни вообразить, ни объяснить себе прежде. Я не спала всю ночь. И поняла, что я для тебя так же что-то еще другое значу, чем просто читатель. Ты этого не знал. И я тебе этого никогда не говорила. Смущалась? М. б... И теперь еще смущаюсь. Вот, видишь, как покорны тебе слова!.. Никто, никогда не мог захватить меня, никакими чарами обворожить, как это ты умеешь вдали! И эти письма. Теперь. Конечно волнуют. Я, знаешь, в церкви молилась, хотела отогнать тебя... (ну, не сердись, -- это только для Бога!) и не могла... Ты приходил все снова. И если не ты, то твое. Я вдруг увидела "иллюстрации" к "Вербному воскресению", к "Свете тихий". А эту лыжную прогулку! И многое... Видишь как! А ты -- "прости"!
   Милочкину рубашку не носишь, а мою будешь! Хочу! Будешь? Она почти готова! Конечно, ее в Европе не наденешь, но пижамой кто тебе запретит ее надеть, какие моды? Она будет тебе приятна летом, в жару, -- холодит, она из той материи, из которой шьются шелковые верхние мужские сорочки. Должна быть приятна. И цвет у нее приятный. И безусловно в ней каждый крестик живой и о любви поет! Будешь носить? Ваня, я безумно хочу иметь эту картину -- портрет твой! Привези! Очень хочу! Я помню его картину в Пушкинском музее (?), я думала, что видела ее в Третьяковской галерее, ошиблась. Но помню хорошо. Почему ты оригинал отдал? Возьми обратно! Ну, знаю, что говорю абсурд, но зачем отдал?? Хочу! Хочу! Вань, я крепну, розовею и полнею. "Пышка" буду к твоему приезду. Но я не пугаюсь утратить "линию". Хочу здоровья! Ты любишь "худышку"? Мне не к лицу худеть выше нормы. Ну, заболтала глупости... Получил ли ты от m-me Boudo лекарство? Получил ли мои цветы к Троице? Я просила послать тебе "вечный" цветок. У нее были только какие-то... экстравагантные... мне не очень по сердцу. Но м. б. в Париже было и лучшее. Тут были такие с красными цветами такой формы {В письме сделан набросок.}. Модные. Но мало сердца... Глупо? Я уверена, что у цветов есть и душа, и сердце! А ты? И потому мне жаль их рвать! Скажи, любишь ли ты полевой букет? Я обожаю! Лучше роз! И еще люблю жасмин! В саду уткнуться лицом в куст и замереть. Я могла бы ужасные глупости делать вот в тихий летний вечер, в саду уснувшем стоя, вдыхая аромат жасмина! Я -- шалая. Но нет, не думай ничего дурного... Я всегда знаю меру. У меня рассудок твердый! Но я могу мечтать... И всегда... так грустно... И от свежей зелени мне в ясный день бывает трепетно и... грустно. А тебе? Оттого, что все уходит?? Да? Ваня, у Тургенева в "Дыме" не Елена, а Ирина... А другая, невеста, святая -- Таня. Но она бледнее. А Ирина... ты знаешь, меня однажды идиот один сравнил с ней. Я не хочу быть на нее похожей. Неправда -- это сравнение! Я обожаю Наташу Ростову! Раньше еще больше! Теперь -- Дари! О, люблю еще Нургет. Это твое -- обворожительно. Поверишь ли, что я еще могу вот именно так переживать. Именно как Нургет. Мне она очень близка. М. б. в некотором даже больше Дари. Это какое-то состояние натянутой струны любви. Ну, не умею выразить... Знаешь это... в вишнях. И оба не знают, что это такое. И знают. Безумно мне нравится твоя эта вещь.
   Но ты знаешь, за что я себя не люблю? За постоянную оглядку: "это нельзя", "не полагается". Во всем. Вплоть до мод. Не смейся. Я скована условностями. И потому-то и "вою", что своего нет. Я боюсь своего. Но я буду бороться. Обещаю. Побереги "калачик" от вербочек!
   Кукушка кукует... и черный дрозд поет вечернюю зарю... Я люблю тебя! Ты это слышал? Старо? И все же снова хочу сказать! Твои книги переплетут в субботу. Была сегодня там. Мне хочется вклеить автографы748, но тогда я никому-никому не покажу это заветное! Почему ты думаешь, что караимочка знает, кто тебе я? Ты заметил? И как же она меня находит? Она сама очень хороша? Яркая? Да? С таким меня не сравнивай... Я совсем другая. Я -- не яркая. Глаза не черные. Она очень модна? И вообще... в красивой рамке? Ну, расскажи же?! В Гааге m-r Пустошкин мне делал комплименты. Ему понравилась моя новая шляпка. Он -- такой какой-то весь из комплиментов, не люблю таких. Но все же, как женщина, я вижу, что это испытанный "дамский кавалер", -- много видал. И потому, не ценя его нисколько, я его оценку моды и вообще "рамки" -- принимаю с некоторым удовлетворением. И я знала, что тогда у меня был, по их понятиям, был "шарм". Я по нем это видела. И... вообще... Боюсь безумно стать провинциалкой. Всегда слежу. В Париже я боялась тебе показаться. О, какой у тебя глаз!.. А я живу ведь в каком-то ином мире... часто в несуществующем. Грежу, чтобы проснуться среди моих пернатых и рогатых, и всяких прочих друзей... Какая же я "дама"?! Я просто -- Оля. Ку-ку! Куку! Зовет совсем близко! У нас был знакомый, который меня особенно как-то звал Оля. Кругло и ласково. Один доктор -- профессор из России (старый друг семьи).
   [На полях:] Ваня, не выписывай мне больше еженедельник. Прошу! Откажи! Я не могу! Умоляю, если любишь! Давно хотела тебя просить. Или я сама напишу им.
   Ну, кончаю. А сколько еще на душе! Люблю читать твои приписочки и жадно их ищу. Просила купить для меня в Гааге духи "Трефль"-любку. Мы приехали после закрытия магазинов.
   Ну, до свидания! Обнимаю тебя! А как нежно и ласково... представь сам! Оля. Хочется написать многое, и из жизни из своей. Так ярко все!
   Здесь духи {Письмо надушено.}.
  

Примечания

  
   {Все письма кроме No 41, 42 публикуются по оригиналам, хранящимся в РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3.}
  

l

  
   Ед. хр. 58. Л. 1. Письмо, рук. Адрес О. А. Бредиус-Субботиной до мая 1941 года: Bunnik b/Utrecht, Provincialeweg 78, Holland.
   1 "О, вы, напоминающие о Господе, не умолкайте!" -- Исаия. 62, 6; эпиграф к роману И. С. Шмелева "Богомолье" (1935).
   2 "Лето Господне" -- роман И. С. Шмелева, отд. изд. 1-й части: Лето Господне. Праздники. Белград, 1933; полностью: Лето Господне. Праздники. Радости. Скорби. Париж, 1948; в 1928--1947 гг. роман публиковался в газетах "Возрождение", "Россия и славянство", "Руль", "Сегодня", "Парижский вестник", "Русская мысль"; "Богомолье" -- роман И. С. Шмелева, впервые опубликован в газете "Россия и славянство" (1930--1931), отд. изд.: Белград, 1935.
   3 ...и Вашего батюшку.., и старенького Горкина, и Вас ребенка... -- герои романов И. С. Шмелева "Лето Господне" и "Богомолье", их прототипами были реальные люди: отец писателя, подрядчик Сергей Иванович Шмелев (1842--1880) (см.: Шмелев И. С. Автобиография // Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 1. С. 13--14); М. П. Горкин -- столяр и плотник, с которым И. С. Шмелев совершил паломничество в Троице-Сергиеву лавру.
   4 ...Ваше чтение в Берлине... -- 6 октября 1936 г. И. С. Шмелев выступал на литературном вечере Союза русских журналистов и литераторов в Берлине, где присутствовала О. А. Бредиус-Субботина.
   5 ...Ваша супруга. -- Ольга Александровна Шмелева (урожд. Охтерлони, 1875--1936).
   6 Иван Александрович Ильин (1883--1954) -- религиозный философ, правовед, публицист, литературный критик. Осенью 1922 г. выслан из Советской России, поселился в Берлине. Один из организаторов, затем профессор Русского научного института (1923-- 1934) при Берлинском университете. Член Союза русских журналистов и литераторов в Берлине. Член-корреспондент Славянского института при Лондонском университете (1924). Редактор берлинского журнала "Русский колокол" (1927--1930), был тесно связан с Российским общевойсковым союзом (РОВС). Преподавал в Берлинском университете, летом 1934 г. уволен, в июле 1938 г. был вынужден уехать в Швейцарию. Писал о творчестве И. С. Шмелева в ряде статей и книге "О тьме и просветлении". С 1927 г. в переписке с И. С. Шмелевым. Во время Второй мировой войны переписка неоднократно прерывалась из-за цензуры (см.: Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. М.: Русская книга, 2000. 3 т.).
   7 ...замужем за голландцем... -- Арнольд Бредиус ван Ретвельд (1903--1982), старший сын в семье, которая относилась к одной из наиболее богатых и влиятельных в Голландии.
  

2

  
   Ед. хр. 4. Л. 1. Почтовая открытка, рук. Постоянный адрес И. С. Шмелева: 91, rue Boileau, Paris 16-e.
   8 ...сын, офицер... -- Сергей Иванович Шмелев (1896--1921), единственный сын И. С. Шмелева, студент естественного отделения физико-математического факультета Московского университета, во время Первой мировой войны прапорщик 5-го легко-мортирного паркового артиллерийского дивизиона, мобилизован в Добровольческую армию под командованием генерала А. И. Деникина, служил в комендатуре г. Алушты. 3 декабря 1920 г. арестован комбригом 3-й стрелковой дивизии Райманом, c 11 декабря находился в Виленских казармах г. Феодосии. Дата смерти не установлена, предположительно -- начало 1921 г. Смерть сына стала тяжелым испытанием в жизни писателя и определила его отъезд из России. Более подробно см.: Волкова Н. Б. "Последний мой крик -- спасите!" (Подборка писем И. С. Шмелева к В. В. Вересаеву) // Встречи с прошлым. М., 1996. Вып. 8. С. 165--194).
  

3

  
   Ед. хр. 4. Л. 3. Почтовая открытка, рук.
   9 Св. Иоанна Богослова -- день преставления апостола и евангелиста Иоанна Богослова, 26 сентября / 9 октября, именины И. С. Шмелева.
   10 "Пути Небесные" -- в современной орфографии "Пути небесные", последний, незавершенный роман И. С. Шмелева, т. 1 впервые опубликован в газетах "Возрождение" и "Сегодня" (1935--1936), отд. изд.: Париж, 1937; Т. 1--2: Париж, 1948.
   11 Ивик -- Ивистион Андреевич Жантийом (Gentilhomme, p. 1920), математик и лингвист, доктор наук, заслуженный профессор Безансонского университета. Сын Андре-Рене Жантийома и племянницы О. А. Шмелевой Юлии Александровны Кутыриной, крестник и воспитанник И. С. Шмелева, окончил лицей Бюффона и Сорбонну. Сохранил французский архив писателя и безвозмездно передал его в Россию. Из письма Ива Жантийома в РГАЛИ: "...Я очень обязан моим дяде Ване и тете Оле Шмелевым. Благодаря им я имел счастливое детство, ... я проникся русской культурой, понял ее и полюбил... Как душеприказчик, я считал своим долгом исполнить завещание моего крестного отца, а именно передать русскому народу, которому он посвятил свое творчество, его литературный архив, а впоследствии перевезти останки его и его супруги в некрополь Донского монастыря, где уже покоятся его предки..." (21 апреля 2000 г.). В настоящее время парижский архив И. С. Шмелева находится в Российском Фонде Культуры.
   12 Maison Russe -- имеется в виду Русский дом в Сент-Женевьев-де Буа в 30 км от Парижа, основан в 1927 г. по инициативе кн. В. К. Мещерского. И. С. Шмелев жил там с 13 по 29 сентября 1939 г.
  

4

  
   Ед. хр. 58. Л. 5. Почтовая открытка, рук.
   13 ...маму... -- Александра Александровна Овчинникова (урожд. Груздева, в первом замужестве Субботина, 1881/82--?), мать О. А. Бредиус-Субботиной.
   14 ...брата. -- Сергей Александрович Субботин (1906(?)--1992), брат О. А. Бредиус-Субботиной, инженер-строитель, активно участвовал в политической жизни русской эмиграции. Руководитель Берлинского отделения НТСНП (Национально-трудовой союз нового поколения, тесно связанный с РОВС). В августе 1938 г. Берлинское отделение было официально расформировано, до ноября 1939 г. С. А. Субботин продолжал работу нелегально. В марте 1940 г. эмигрировал в Голландию, в 1943(?) г. вышел из организации. О его работе в НТСНП см.: Прянишников Б. В. Новопоколенцы. Silver Spring (USA), 1986. С. А. Субботин был учеником И. А. Ильина, некоторое время финансировал издание его работ (в библиотеке Субботина есть книги с дарственными надписями философа), был знаком с П. Н. Врангелем, М. А. Чеховым, Ф. И. Шаляпиным, Л. В. Собиновым, А. П. Павловой.
  

5

  
   Ед. хр. 4. Л. 5. Письмо, машинопись {Для машинописных писем И. С. Шмелева характерны значительные рукописные включения (пометы, подчеркивания, уточнения и дополнения, сделанные после прочтения письма) и авторская правка (замена слов, знаков препинания, исправление букв). Эти черты свойственны машинописным текстам Шмелева на протяжении всей переписки с О. А. Бредиус-Субботиной, в дальнейшем они не оговариваются.}.
   15 "легасьон рюсс" (фр. Legation Russe) -- Русская дипломатическая миссия, продолжавшая действовать после 1917 г., т. к. правительство Нидерландов (после начала немецкой оккупации находилось в Лондоне) признало СССР только в 1942 г.
  

6

  
   Ед. хр. 58. Л. 8, 9. Письмо, рук.
   16 Мой отец... -- Александр Александрович Субботин (1877--1914), выпускник Казанской духовной академии, в 1905 г. рукоположен в священника, в 1905--1913 гг. служил в церкви Нерукотворного Спаса в Рыбинске (см.: [Писарев H. H.] А. А. Субботин. Казань, 1914).
   17 ...благочинный... -- административное должностное лицо в Русской Православной Церкви. Обязанностью благочинного является надзор за приходами, входящими в благочиннические округа, на которые разделена епархия.
   18 ...отец пел молитвы... -- здесь и далее в письме аналогии с текстом автобиографических произведений И. С. Шмелева (романов "Лето Господне" и "Богомолье", рассказов).
   19 ...сочельник... -- день навечерия праздников Рождества Христова и Богоявления Господня, проводится в строгом посте.
   20 ...причащалась я в детстве на Крестопоклонной... -- Крестопоклонная неделя, четвертая неделя Великого поста, посвящена поклонению Кресту.
   21 ...Погребение Христа?! -- чин Погребения Христа, когда плащаница с изображением лежащего во гробе Иисуса Христа на утрене в Великую субботу Страстной недели с пением обносится вокруг храма, перед этим на вечерне в Великую пятницу торжественно выносится на середину храма для поклонения. Во время, описанное О. А. Бредиус-Субботиной, чин Погребения начинался поздней ночью и заканчивался утром в субботу (начиная с советского времени, обычно совершается в пятницу вечером).
   22 "Благообразный Иосиф" -- тропарь, сопровождающий чин Погребения Христа, по имени св. Иосифа Аримафейского.
   23 Нерукотворного Спаса храм... -- храм в честь малого праздника иконы Нерукотворного образа Иисуса Христа. Построен в Рыбинск я истратил на все свыше 3 тыс. швейцарских франков, т.е. более 300 тыс. французских. Долго так не могу. Все гонорары за издания в Париже съедает квартира и налоги. Здесь месяц обходится 240--250--260 франков швейцарских. Что же мне тут?! Возвращаюсь, что Бог даст, в начале марта. Так и написал Юле. Она бьется. Я не могу жить здесь, на отшибе, все запустил. А временами так хочется работать. Надо закончить скорей, _в_с_е. Написать письмо -- большое усилие, а и на свет Божий не хочется смотреть. Если бы ты _п_о_н_я_л_а_ мое физическое и душевное состояние, ты бы не пеняла бы, что не пишу тебе. Ни-кому не пишу, даже деловых писем. Все стоИт! Очертело. Помирать хочу у _с_е_б_я. До-воль-но! Многое во мне рушится, страшно _н_а_п_и_с_а_т_ь. С_а_м_ _в_с_е_ _р_о_ю, подрываю... самое основное! Трагедия!.. Не уйму своего -- "Скальпеля", ре-жу... да еще себя задорю. И _в_с_е_ летит... Страшно! _К_т_о_ же это _п_и_с_а_л_ _в_с_е_ _м_о_е?! _З_а_ меня?.. Другой я?.. Ты ужаснулась бы моего "оголения". Бо-га в себе рушу! И -- не страшно. Страшно, когда думаю: _ч_т_о_ же останется-то?! ... А тут, как нарочно, читатели шлют признанья! Если бы они знали!.. О, как одинок я!.. Но -- терплю. Вот, и ты... -- кто, что я тебе?! ... Но я уже привык. Так, один и завершу путь. Конец близко. И мне совсем _в_с_е_ равно -- _д_а_л_ь_ш_е. Нуль? Пусть. Да, кажется, и нет ничего, кроме обмана. Самообмана. Люди изловчились на этот "самообман", привыкли. Но я его разоблачаю в себе. Неужели я разломаю и "Пути"? Они -- тоже самообман? Искренний, но... самообман. Мигами _в_и_ж_у, что _н_и_ _в_о_ _ч_т_о_ не верю. И -- плевать. Не могу иначе, значит. Я поставил резко-прямо вопросы Карташеву... и -- получил... ужасающее письмо: он должен был раскрыться -- и -- ничем не мог прикрыть "голоты своей".
   Иван Цолликонский... тот... отшутился, пессимистическим афоризмом-софизмом877... -- не-че-го ответить! Возится со своей депрессией, давлением. -- У лучших нет ничего! Что же говорить о..? Вера детская?.. Она мне не-ну-жна!.. Сколько лжи накручено! назолочено пилюль! Я пойду до конца. Все раскромсаю в себе. Не смогу найти? Значит -- этим и утрусь. Вот те и "образ-подобие"!..878 Прощай, сказки!..
   Прости, не могу, устал. Если будет воля -- окончательно-то не порывай... с... "пришедшим" к _Z_E_R_О... хуже: к полному _о_п_р_о_к_и_д_о_н_у (* но небытия -- не страшусь. При-нял.).
   Живи, дерзай, если можешь. В.
   И все-же -- я для чего-то _т_я_н_у_с_ь... _л_е_ч_у_с_ь...
  

207

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

4.XII.48

   Дорогой мой милый Ванюша,
   Твое письмо упадочное я получила вчера и все время нахожусь под его давящим впечатлением. Хочется только одно _в_е_р_н_о_е_ сказать тебе: призови Господа, сходи в храм, выпей воды святой и будь благостен.
   Сомнения всех обуревают в той или иной степени, они могут мучить, измучивать даже душу. Искание свойственно всякому, и кто им не был одержим? Это приходит и родится в самой душе ищущей, но бывает и другое: дьявольское искушение. И это страшнее. Я боюсь, что у тебя последнее. Когда ищут, добиваясь правды сами по себе, то могут утомляться, могут страдать, но нет того, что я с ужасом почувствовала в твоем письме: какого-то "бесчинственно-озлобленного озорства". Не сердись, но такое от письма впечатление. И это _Н_Е_ _Т_Ы! Не ты так думаешь, не ты так и пишешь. Это "он" радуется, что задел-таки твою богоносящую душу. Ты м. б. скажешь, что я шаблонна, но, нет, это именно так и есть. Дьявол избирает себе с большим наслаждением именно таких, как ты. Даже иереев во время совершения Таинства Евхаристии. Это же известно. Самого Христа искушал дьявол! И еще одно важное: по себе знаю, не говорила тебе, как и никому, кроме исповеди, -- а именно, что в такой протестантской стране как Голландия, с их оголенным рассудком и вылущенным сердцем, с их бесцеремонной реформацией879 и почти что оплеванием Креста (да, да), с их издевкой над почитанием икон и т.п., я как нигде тяжко страдала одно время самыми нелепыми мыслями. Я сама, как бы уловив волны атмосферы их, почуяла, что это от окружающей меня сферы. Швейцария -- то же самое. Ты какой-то "антенной" души поймал эти волны. Мне это очень понятно. А дьявол радуется.
   Ты пишешь: "лучшие не знают, что ответить". Кто и почему "лучшие"? Карташева я не знаю достаточно, но к Цолликонскому в вопросах веры никогда бы не обратилась как к авторитету. Он же только голова. Меня очень часто коробило и коробит от его религиозной установки. Ведь он только трактует О вере, О любви, О жертвенности, О подвиге и т.д. и т.д., но сам никогда не исполняет ничего из своих рецептов. Он поставил себя на особое в мире место, далеко над всеми людьми. Ему -- Бог, не тот Бог, что учит Церковь, а Бог -- соравный. Да, да! Уже не говорю о том, что он "раб Божий Иоанн", -- о, нет, но он даже и не "сын"879а. Иван Цолликонский мнит себя "со-Богом". Нет более жуткого для души, как гордыня. А Цолликонский -- олицетворение ее. Спрашивая у него о вере, ты должен был бы знать, что у него-то вся его вера -- одно его собственное построение ума, разумная вера, тогда как в деле веры говорит только сердце. В Голландии, как и во всей Европе (я всю свою Родину вижу в Азии) сердце давно пропало. Их религия ничто иное как "учреждение рук человеческих", норма жизни, рамки в помощь к полицейским мерам воздействия на мораль народов. Там все иссохло. Верит ли И. А.? Не знаю. Но знаю, что он будет трактовать о вере, так же, как трактовал о сочиненных им же "гамбургских письмах", одурачивая простяков доверчивых, в числе коих, впрочем, долго была и я.
   У этой умной, большой головы с значительным привеском в мозгу можно спрашивать о всяких философских построениях, но в деле веры.... он будет "жонглировать" своим рассудком. Каждому дано свое.
   Нам не дано познать рассудком Божество и Его тайну, но так же не дано и доказательство Его небытия. Детской веры тебе "не надо", как ты пишешь. Это твое, конечно, дело.
   Я бы с горечью сказала, что с течением лет она, эта чудесная вера, поистерлась, но мне этого только жаль! И если можно было бы ее вернуть, то никогда бы от нее не отвернулась.
   "А я еще себя задорю..." Это, Ваня, не искание Бога и правды, это -- озорство (прости меня). И избави тебя от этого Господь! Это именно от нечистого. Не обращай внимания, проходи мимо, как мимо лающей собаки, -- утихнет. Это мне о. Василий880 сказал. И успокоил. Что касается меня, то я знаю, что есть Бог и Его Святой Промысел. До жути и до душевного опадения я это переживала. Последнее -- после операции. Это мой опыт. Для меня несомненный. И за это одно, я благодарна, что операция была, и что через нее мне открылось. Со дна отчаяния, без всякой потуги с моей стороны, без призывания этого опыта, -- я была только пришиблена и ни о чем особенно духовном не думала, так что "самовнушения" быть не могло, -- меня посетил Господь. Я не хочу касаться этого, т.к. такое нельзя говорить. Я для себя знаю. И в жизни... если вглядеться, -- все было Его водительством. Это не фраза.
   "Небытия" и я бы не страшилась. Уйти в небытие совсем не так уж страшно. Наркоз -- и ты ушел, и все пропало... Но после смерти будет ведь не то... Именно не небытие ужасно, а то, что _б_у_д_е_т. И оно будет. Я знаю, душой и сердцем знаю. По непрервавшейся связи с папой знаю, что будет. И по многому другому. Я не прислушиваюсь к рассказам непроверенным о "чудесах" и т.п., ибо это о-чень опасно, но есть, есть вещи, которых обойти нельзя. Я отцу своему покойному, праведнику верю. И знаю от него, _ч_т_о_ бывало. Жутко становится, когда вот так столкнешься с живым и непреложным подтверждением Бога, пребывая в своей нечистоте. Папа не был ни истериком, ни мистиком, о слышанном и виденном он никому не растрясал, но сам знал, и те, кто мог и должен был принять.
   Я не хочу и не стремлюсь ничего из области веры коснуться разумом... это все равно невозможно. И к чему? Разум же "открыл", разверз пучину. Подумай! Сердце, любовь и вера не открывали атомных бомб (во всяких смыслах). Разуму дано разрушать.
   Для того, чтобы познать Бога нужен какой-то свой духовный опыт (если детская вера уже ушла), а остальное все -- не нужно. Веришь, почувствовал, что Он, Единый и Благостный твой Создатель? -- И приклонись к Нему. И прошепчи: "Верую, Господи! Помоги моему неверию!"881 И правда же не важно, что тебе Цолликонский на прочее ответит и сколько херувимов усадит на острие иглы. Такие разумники этим занимались (во смущение неискушенных душ). И разве можем мы себе все объяснить и все представить?! Оставь, не все ли равно, как сотворялся мир, как был изгнан Адам из рая, и был ли рай, и где, и что нас ожидает... Все познаешь. Все раскроется. Все истина, ибо ОН -- есть! Не думай, и не кромсай себя. Ты не найдешь ответа. Уму ответ не дан. Только сердцу.
   Карташев и Цолликонский -- лучшие, по-твоему. Кто эту лучшесть смерил? Я знаю лучшего, действительно лучшего. Профессор богословия, философ881а, не меньше цолликонского Ивана... И в Вере -- камень. Вот он был "лучший". И как он ставил душу метущуюся на свое место. Умнейший, образованнейший, с неколебимой верой. Всегда я на него смотрю душой. Разве чета он нам -- невеждам в духовном смысле! Ах, да разве их мало!
   Какое построение ума не разлеталось? Примеров много: теории о формах Земли, о ее верчении, о том же атоме. И кто знает, не рушится ли и астрономия, не полетят ли и прочие науки? Давнишние учения. Дарвин882 шумел, -- теперь его опрокинула биология. А уж почти что были мы хвостатыми. Возьми у разума свой скальпель и благостно проси помочь Господа! Этим начала, этим и кончаю! Господь с тобой! А я к тебе все та же Оля! Жаль, что бросил лечение. Ухудшение есть доказательство того, что попало в точку. Я тревожусь твоей болезнью и всей твоей мукой. Обнимаю. О.
   P.S. Прочла на днях один голландский роман, специально купила эту книгу, как "гениально изображающую жизнь голландскую и быт". Так стояло в каталоге, который мне присылает регулярно издательство. Так и называется: -- "Голландская драма".
   Взяла, чтобы проверить себя, свои впечатления, чтобы не "просыпаться" в своих писаниях.
   Прочла. До ужаса подтвердилось все, что своим горбом познала. Какая бездна, какая гибель. И почему?
   Потому что ушла самая животворящая сила из жизни их -- любовь и вера. Все герои церковны, Библию знают наизусть. До геройства помогают ближнему, но... не из любви, а по долгу. Все -- долг. И Бог у них не благостный, а карающий, какой-то деспот. И Библия какая-то страшная книга. И всюду и везде страх. Страх греха. И всюду о грехе, и всюду желание праведности, но... не по горячности сердца, а потому, что так Библия велит, закон, долг... Все осознанно, все оформлено, все в рамках. И эту суть Голландии (а с ней и прочих стран) никто не осознает, не окунувшись в ее толщу, живя только в эмиграции.
   Нет непосредственности сердца. И так во всем: в быту, во взаимоотношениях молодых людей, в браке, в религии. Стремясь к совершенству (из страшной гордыни) герой кончает поджогом воспитавшего его дома и сгорает в нем и сам. Характерно, что они здесь все ненавидят ту "клетку", из которой произошли. Все хулят свой дом, родителей... Хулят и пожирают сами себя. И все это под знаком мрачной религиозности. Кальвинизм им на каждом шагу зудит: "недостоин", "то нельзя", "другое не смей", "кара Божия" и т.п. Их мрачность духа сказывается на всем быте и не может не отражаться и на других. Что может прийти в душу, когда (из книги) старушка вечера проводит с "кофейным огоньком" (* Из долга экономить центы. Вся жизнь их -- неприятный долг... Обязанность.) -- (это не больше того света, что отбрасывает поддувало самовара) и передумывает в тысячный раз Библию о своем несовершенстве. Они угрюмы, молчаливы, замкнуты. А Цвингли {В оригинале: Свингли.} 883 разве был лучше?
   Материала у меня для работы масса, но возможностей почти нет. И душевной и физической. Я тоже не на высоте. Не знаю, что и делать. Страдаю от того, что не делаю. Душа же моя размотана, и вся я разбита. Много проблем, много забот. Ну, да что обо мне-то! Голубчик, будь же здоров и бодр.
  

208

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   9.XII.48
   Дорогая Олюша, пишу _п_о_к_а, -- надо. Пошлю заказное, -- чтобы сказать: чудесно письмо твое! _В_с_е_ я знаю, но ты вложила ум сердца. Верно, четко об Иване-Цолликонском. Лучше нельзя. И это знаю (случай с электрической лампадкой), но ты остро отметила. Под богословом разумею покойного А. А. Овчинникова. Дорог мне твой личный опыт, я тебе верю. Я тоже имею свой опыт. Мне лучше. "Срыв" мой мне ясен: обдумывая 3-ю ч. "Путей" я должен был воплотиться в атеиста доктора Ловцова, _у_с_в_о_и_т_ь_ его апологетику "небытия" Б . . . . -- и -- заразился! Но главное: я обессилил, от недоедания (отсутствие аппетита) до головокружений. Теперь хочу работать. Ты меня освежила _м_ы_с_л_ь_ю_ и сердцем. Ты -- чудесно излилась. Теперь знаю: _с_к_у_ч_а_л_ по тебе, и это ухудшало все во мне. Письмо отличное. Напиши о здоровье, _ч_т_о_ делаешь. Это несбыточно... но как бы хотел тебя увидеть! Меня окружили заботами... и это смягчает мое полное одиночество. Сколько накопилось писем, сколько планов! Хочет приехать навестить Милочка Земмеринг, из Мюнхена. До скорого письма. Твой _б_е_д_н_ы_й_ В.
  

209

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   12.XII.48
   Ванюшенька мой дорогой, спасибо тебе за открыточку, известившую меня, что как будто бы душевный твой "срыв" к концу пришел. Дай Бог, чтобы и здоровье твое улучшилось. Я была у гомеопата, но он не дал никаких указаний, потому что ты его лекарства оставил и принимаешь другие. Будем верить, что хорошая докторша тебе поможет. Я лично очень верю в гомеопата, и после сильного обострения всех симптомов у себя, продолжала принимать крупинки, т.к. это обострение часто бывает как указатель на то, что диагноз правильный. О своем здоровье не хочу писать и тратить время, т.к. все явления не что иное как все продолжение причин, вызвавших когда-то и болезнь почки. Все дело в крови, и в этом направлении доктор и работает. За последнее время по крайней мере хоть мигреней нет, а то я очень страдала ими опять, как раньше. Из отпуска своего я вернулась совсем больная, а теперь лучше. Но об этом так скучно. Все мое существо занимает, вернее мучает, разрывает, манит и влечет искусство. Я очень страдаю от того, что не работаю, или почти не работаю, боюсь "дерзать", страшусь, что смогу дать только уродство вместо прекрасных образов, живущих в душе и сердце. Но главное, главное-то и не это даже!
   Я снова рвусь на части между двумя силами, которые меня тянут в разные стороны: это перо и кисть. Мне было покойно летом и осенью, когда я, как я сама выражалась, -- "была в отпуску у живописи". Охота к ней "спала", и я мечтала вплотную писаньем заняться. А вот сейчас не могу больше и кажется первое, что начну, это запоем рисовать. Именно рисовать, углем, карандашом, мелом. Меня зовут формы. Это чистое несчастье для меня... Все, что хотела высказать словом и не высказала из-за суеты, недостатка покоя, времени и прочих внешних причин, -- все это требует своих прав, мучает меня, лежит на сердце. А я, как пьяница, или игрок, отдаюсь моей другой страсти. Да, живопись моя страсть. И вот теперь за месяцы "забвения" ее, она с новой силой схватила меня за ворот. Случилось это как-то невзначай: издательство прислало каталог книг, -- средь них 2 о живописи, указатель "для будущих художников" техники акварели, а другая -- масляных красок. Я заказала их. И вот не в силах больше ждать. Все, все мне стало ясно, я многое увидела из этих книг. Вся душа моя предана акварелям, автор книги меня совершенно окрылил, дал новые возможности, иное укрепил, я нашла подтверждения своим нащупываньям в потемках. Другой автор дал массу ценных указаний, общих сведений, заразил, всем тем в живописи, что можно сравнить с настройкой оркестра перед поднятием занавеса в опере. Или с запахом театра для артиста.
   Еще увидела я тоже, что много я зрелее тех, для кого писаны эти книги. То, что местами там "разжевывается", мне все уже родно, знакомо, уже во мне. Они много говорят о том, как важно художнику "в_и_д_е_т_ь". А я так вижу, так вижу все... И оттого-то мучаюсь, что видимого-то слишком много, а я стою на месте! Ты понимаешь? Цвета и краски я так вот будто в руках держу... Эх! А время так уходит. И как это возможно совместить, чтобы работать красками и словом!? Да еще львиную долю "досуга" отдавать хозяйству, -- картошке и штопанью чулок!?
   И знаешь, самое страшное для сознания то, что я совершенно уверена, что в живописи ничего своего не скажу, что вся работа только одно чистейшее наслаждение в процессе самой работы. И вот для этого-то самонаслаждения я и краду скудные часы от своей другой работы, в которой (знаю) могла бы кое-что свое сказать. Пытка мне это терзанье.
   Для одной моей работы необходимо прочесть кой-что о футуризме. И знаю, что коль начну, -- опять застряну. Как-то ехала в поезде с мамой, -- против нас две девочки школьницы. Одна хорошенькая с остренькими черными глазенками. Другая... ах, эта другая! Нет, не красавица, но все в ней обаятельно, от разреза глаз до тонких розовато-белых пальцев. Она чуть золотисто-рыжеватая с чистейшим тэном. Глаза удлинены особенным каким-то "волнистым" разрезом. Они зеленоватые, за длинными темными ресницами. Брови очерчены не ярко, но придают лицу особенную какую-то нотку. И рот! Немного полная нижняя губка, не яркая, но полна еще детской свежести и задора. Нежные, маленькие ушки... И совершенно "божественные" руки. Ах, какие пальцы. Когда она касалась ими пышных волн волос, -- нельзя было оторваться глазами. Я кажется ее смущала своими наблюдениями, но мне безумно хотелось знать, кто она и где живет. Случайно раскрылся ее ранец, и на крышке я успела прочесть имя ее. Сошла в Woerden'e. Представь, я узнала все о ней. Это младшая дочь одного купца (мануфактура). Действительно, есть у нее фамильные черты со старшими детьми, обслуживающими в магазине, но куда им с ней тягаться! А старшая -- учительница, говорят, красавица, настолько, что оборачиваются прохожие. Не видала. Почти что непреодолимо хотелось бы написать портрет моей школьницы. Вижу ее в темном бархатном обрамлении (м. б. в зеленом)... с большим тонких кружев воротником... Вижу ее в тонах старинных мастеров... ну, Тициан... Боттичелли884... Однажды, идя с собакой в Woerden'e, я почувствовала чей-то на себе взгляд, -- обернулась и лицом к лицу столкнулась с _н_е_й. Она смутилась и отошла. Я чуть было не предложила ей позировать, но слава Богу, удержалась, не успела, не решилась. По всему городишку пошел бы трезвон о M-me Bredius. Этого еще не доставало. Но как мне хочется! Стоит эта девочка перед глазами. М. б., когда "пройду" технический курс масла, -- все-таки отважусь. Но жаль бывает ждать. Как и в писании, от долгожданья бледнеет образ. Уходит непосредственность и свежесть. Лучше всего работать свежо, сразу, "под шампанским". По крайней мере у меня так. Я все хочу тебе послать законченный один рассказ, т.е. пока что законченный. М. б. я его еще перекромсаю. Не утомит тебя, если пошлю? Ты так перегружен, но мне бы очень хотелось узнать твое сужденье. Черкни, тогда пошлю. Очень жду твоего письма. Если не очень утомительно, то пиши ради Бога чаще.
   Ванюша, ты пишешь в открытке: "под богословом разумею покойного А. А. Овчинникова". Это об И. А. Я не поняла этой фразы. Думаю, что ты неверно представляешь себе моего отчима. Он был человеком целиком зависящим от сердца. Умный и способный, он был вовсе не от разума. Для всех в высшей степени доступный, всех считавший "прекрасными людьми", действовал он всегда по первому порыву сердца, что нередко ему стоило и разочарований и неприятностей. Одним словом -- антипод И. А. И. Мой отчим был очень честен в своих взглядах, убеждениях, исканиях. И найдя то или иное, открыто и исповедывал. Был прям и часто поэтому резко говорил правду, никогда не желая кого-либо задеть или обидеть.
   Ну, дорогой мой, неоцененный Ванечка -- светик, будь же бодр, поправляйся! И напиши (не утруждая, впрочем, себя) твоей О.
   Господь да поможет тебе во всем!
   Обнимаю. Оля
   Прости, милушка, что письмо задержалось, -- не выходила из дому и была целиком занята.
  

210

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   31.XII.1948     Женева
   Родная моя Олюша, я все еще немного слаб, хоть и принимаюсь за писание.
   С Новым годом -- тебя, Александру Александровну и Сережу. Да будет он вам во всем благоприятным! А тебе, особенно, -- _з_д_о_р_о_в_ь_я_ и покоя душевного. От всего сердца. Я перечитываю твое письмо, о моем "бунте". Этот "бунт" -- от моего, временного, перевоплощения в атеиста, при обдумывании 3-й ч. "Путей Небесных". Невольно стал невером, усваивая апологетику _н_е_в_е_р_а. Так часто со мной... Недуг мой, "зуд", -- невыносим... -- 32 мес.!
   Думал о твоем последнем письме. Слава Богу, ты _ж_и_в_е_ш_ь_ в творческом воздухе. Понимаю твои колебания. Но -- помню: _н_а_д_о_ выбрать. Думаю, что твоя главная тяга -- к краскам. Отдайся им. Это не помешает тебе, в свободный час, писать и словом-образом. Если будут деньги, пошлю тебе некоторые книжки-иллюстрации одной русско-швейцарки885, оказавшейся моей читательницей, как вся ее семья. Она звала меня к себе, во Fribourg, но мне трудно, часто лежу. Олюша, возьми крепко себя в руки, (выбирая путь: слово или краски) и следуй им. И не бойся петь: ты юна, у тебя в запасе лет 30--35. -- По-мни, что ничего не утрачено. Но и не откладывай.
   Теперь я знаю, что меня спасла от смерти (незаметной) одна здешняя докторша -- русско-швейцарка, вовремя, помимо меня, позванная. Я бы _у_с_н_у_л, незаметно: предельное истощение, предельная анемия. Истощение, почти что не было никакой охоты к пище. Сердце едва прослушивалось. Ныне я крепну. И уже -- пробую писать. Более 3 тыс. страниц корректуры и верстки. Я работал, лежа, в полубессознании, не чуя, что -- схожу на-нет. Опоздай лечение дней на 7--10, -- было бы невозможно поставить на ноги. В мои годы такое состояние слабости -- бывает роковым. Ну, было-кануло. Не спрашивая меня, пригласила докторшу жена одного русского ученого, живущая -- пока -- здесь же, у mr. A. Risch, моя верная читательница886. Она же мне готовила (теперь она мечется по Ривьере французской, отыскивая sanatorium для своего сына -- безнадежного tuberculeux {Туберкулезный больной (фр.).} (39 л.)). Это -- Святая. Швейцария мне кое-что дала -- узнать исключительных людей, себя отдающих другим -- несчастным. Так, на моих глазах возникла здравница, для сирот в забросе887. Она, маленькая, на 8-- 10 чел., делает великое: дети-заморыши -- крепнут, на глазах, за 2 мес. набирая до 6 kg, цветут. И я счастлив, что мог хотя немного помочь, читал публично888. И -- ты, родная моя.
   Да благословит тебя Господь! Милая, -- очень прошу -- не тянись что-то послать мне: это очень трудно. Да и все есть у меня. А цветы -- через 3 дня гибнут. Ты пошли мне как-нибудь цветок, тобой сотворенный, -- я буду праздничный. Тебе я послал -- 21-го еще -- маленькую посылку, сладкого. Погрызи, думая обо мне.
   Обдумываю статью о Достоевском889, заказанную цюрихским издательством. Работа ответственная. От Ивана Цолликонского -- давно ни строчки890. Как ты _в_е_р_н_о_ его изобразила! Ты писала: из ""лучших" я знала одного, (богослова) человека крепкой, как камень, веры..." Я и подумал, что говоришь о проф. А. Овчинникове. Твой папа был тоже -- крепчайшей _в_е_р_ы. И он -- "лучший". Слава Богу, ты получила радость -- узнать л-ю-дей, крепких, Православных. И твой духовный опыт -- богатый. Я во многом согласен с тобой. Но "черта" не хотел бы чувствовать в моем "бунте", хотя... _о_н_ -- думаю -- реальней реальности. О_н_ ныне воплотился дерзновенно. Мог и мое зацепить. Но _ч_т_о_ я -- для него, -- мошка! И на зуб не возьмет. Хотя... как-нибудь помешать "писку" моему. Ему ныне -- велика трапеза, во всех народах, и, главное, в их вождях. Мир -- в трагической -- безысходности. Вот и 49-й -- 7x7, пифагоровы "семерки". Чем разродятся? Думаю -- еще продлится разложение.
   К теплым дням думаю -- в Paris. Довольно "дорог". Да и сил не хватит: много у меня пожирает сохраняемая парижская квартира. А там -- что Бог даст. Невесело пишут оттуда, все _п_о_л_з_е_т. Но уже давно все сие. Бывшие здесь у меня дни -- уныния предельного: такое одиночество! И -- недуги, особенно "з_у_д". Попробовал penicill'ином. Никакой надежды свидеться с тобой... Но ты не забудешь меня, нет? Скоро смогу послать тебе 2 ч. "Путей Небесных", "Богомолье" (1-ое издание) у тебя есть. 2-ое без изменений.
   Слава Богу, день прибывает. Но я-то -- убываю. Сего не минуешь. Слава Богу, душевно-духовные силы еще свежи. Могу думать, воображать.
   Господь с тобой. Вспомни, глядя на елочку. И у меня, кажется, будет... и я вспомню. Поздравляю тебя, роднушечка, с Праздником Рождества Христова. Да будет в Нем -- Свет душе твоей. Твой Ваня
  

211

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

10.I.49

   Милый мой, родной Ванюша,
   Ну, к чему ты так балуешь меня! Сегодня твой пакет со сластями. Спасибо, солнышко! Но, не делай этого, -- у нас сласти свободны и сняты с пайка. Как ты провел Рождество? Как твое здоровье? Я о тебе много, много думаю. Ужасно, что ничего не в силах сделать. Я всем сердцем у тебя, но какой в том толк! Спасибо, что милые люди заботятся о тебе там. Получил ли ты вовремя мой привет тебе? И что они принесли? Я просила корзину с гиацинтами или белую сирень. По нашим масштабам мне показали очаровательные вещи, но по пути, конечно, все это распылится по карманам посредников. Была ли елочка у тебя? И кто были из друзей? Хотя я никого там не знаю.
   Мы тихо провели праздник, без церкви, -- и это очень больно. Поп наш совсем дрянь. Сперва были голландские праздники, потом Новый год, потом свое Рождество Христово, -- теперь я дала себе слово заняться трудом. Хочу и верю, что осуществлю, завтра сесть за работу плотно. Сложно это, т.к. холодно. Надо топить комнату, а дров мало, их только пилить еще надо, сырущие. Но ничего. Надо себя присадить, а там само пойдет.
   Ванюша, дорогой мой, ты по старому стилю начинаешь новолетие, -- от всего сердца желаю тебе всего самого доброго в новом году. Будь главное здоров, об этом всегда молюсь. Радости и сил в работе желаю тебе, потому что в этом твоя жизнь. И устройства жизни твоей молю у Бога. Больно знать тебя где-то в путях, на распутье. М. б. Boileau-то еще приятнее всего, более свое. Но не знаю и ничего не советую. О многом бы хотелось с тобой поговорить.
   В эту субботу в самой большой голландской газете891 была статья под заголовком (буквы коего по 3 сантиметра, дабы бросились в глаза многоликому субботнему читателю): "Русские не изменились в веках" и подзаголовок: "Ничто не изменилось со времен царизма". В статье приводятся выписки из писем и записок иностранцев с девятисотого года и по сие время, т.е. за 1000 лет. Много гадкого, всего не привести тут, но вот, например, кое-что:
   "Русское гостеприимство не что иное, как благовидный предлог лишить иностранца свободы, и даже для самого обеспеченного иностранца эти приемы русских невыносимы. Под видом так называемого гостеприимства русские занимают все время гостя, лишая его свободы действий. С приездом в Россию вы должны с паспортом отдать и свою свободу".
   Дальше: "Русские никогда никого не побеждали, предпочитая количественность войска его храбрости и качественности". Еще: "Русские внешне все безобразны". И т.д. и т.п. Все эти замечания делались до 1900-х годов. Только M-me Stael892 заявляет, что "несправедливо Россию называть варварской страной, и русские -- самые хорошие люди во всем мире". Но за это газета и относится к ее словам с легкой иронией. Дескать: "Что же с нее, M-me Stael, и взять?" Отбросив маску неприязни якобы к режиму и коммунизму, газета цинично порочит русский народ и его сущность, как таковую.
   Вспомни мои слова в 1946 г. в Париже. Уже тогда кое-кто об этом проговаривался. Помню, как многие из твоих знакомых тогда готовы были бы отшатнуться от Запада, да только не решались мне поверить и все уверяли: "Да что Вы! Не может быть!" За помощь Маршалла893 наши лижут пятки у Америки. Помоев и всякой нечистоты вылито на Россию масса. На все и на всех. Смысл тот: "При царях были дикарями, да и теперь не лучше". Каково? Нет, милый Ваня, с ними мне не по пути!
   [На полях:] Много я передергалась, читая эту статью. И нельзя сказать: "Пусть собаки лают". Нет, этот лай очень вредный. Вот еще погоди, чем г-жа Козенкина894 мир удивит, закончив свои "мемуары" под крылышком только что принятой ею католической веры. Стряпня идет грязная.
   Не хотела всего этого касаться, да очень уж больно. Но Бог Правду видит! Вырождающиеся нации, передвигающиеся на ходулях и ходулями золотого тельца поддерживающие свое величие, лопаются со страха и зависти, глядя на молодой, здоровый и сильный народ, стоящий косой саженью на собственных ногах. В этом все. Послушай одну только музыку англо-американскую, и тебя стошнит. Все -- декаденство и уродство. А наши песни... Обнимаю. Оля
   12.I Вся в работе. Работаю по 9--10 час. в день!
  

212

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   20.I.1949
   Дорогая моя Олюша, твои рождественские цветы получил 6-го, в канун Праздника. Благодарю, милая, светло принял. Ты спрашиваешь, что принесли. Горшочек обливной, в нем три розовых гиацинта (из одной луковицы, после отцветения, показался-было еще цветок, но не набрал _с_и_л_ы_ и _у_с_н_у_л). В горшочке было 2--3 веточки "спаржи", что-ли, и обвязан был горшочек узенькой белой лентой, в бантик. Чтобы ты имела представление точное, -- раз ты об этом просишь, -- поясню еще: здесь хороший гиацинт стоит 2,75--3 фр. Ты совершенно права, что "по пути" расхватают посредники большую часть ассигнования заказчика. Это -- ясно. Вот почему, чтобы ты не удручалась разочарованием, что твое искреннее желание -- послать _л_у_ч_ш_е_е, -- может и не оправдаться в итоге, -- я просил тебя не посылать. Правда в прошлое Рождество, когда я только что приехал, принесли чудеснейший букет пунцовых роз... Но это случается редко, -- удача-то заказа. Торгаши везде -- те же -- рвут. Но я принял цветы не по их внешности, а по твоему чувству, с каким ты их посылала (заказывала). Благодарю.
   Очень прошу тебя сообщить No и дату -- и название -- голландской газеты, где была статья о "русском народе". Мне это нужно -- для _в_н_у_т_р_е_н_н_е_г_о_ моего, не для статьи, не для печати. Очень бы хотелось более подробное изложение содержания или -- если это возможно? -- полный текст, в твоем переводе.
   Я отлично _з_н_а_ю, как нас все ненавидят (Россию!), боятся, завидуют (?!) и ни от кого не жду добра, тем более от американцев! На _в_с_е_ самое гнусное, -- не только способны, а -- стремятся страстно это самое гнусное проявить, изничтожить, стереть Россию, -- что вполне доказано -- _в_е_к_а_м_и_ -- их отношений к России. Того же мнения, конечно, и ты. То, о чем ниже изложу, не раз делалось во Франции -- и это -- до-ка-за-но! -- что _ч_е_р_е_з_ советских посредников-маклеров (это прием -- так называемой "дезинформации"). Но, в данном случае, можно (и должно!) предполагать, даже утверждать, что это -- дело "советов". Статья, такая тщательная, -- за тысячелетие истории, извращенной, понятно, -- явно была заказана (голландская газета, по всей вероятности, и не предполагает; это делается -- очень сокровенно!) и... конечно, через _п_о_с_р_е_д_н_и_к_а_ (агентов и денег -- у _н_и_х_ -- сколько угодно, на все!) -- _в_с_у_н_у_т_ь_ в газету.
   Иностранец (?!) не станет так обстоятельно-фальшиво -- и так (да и где они, "русоведы"!) извращенно работать фальшивку (за 1000-летие! Какое старание-то! Что до _с_е_г_о_ -- Голландии!). Ты, конечно, улыбаешься и не согласна. Но вду-май-ся -- и увидишь, м. б., почему я так предполагаю... Цель какая у "Кремля"? А вот. Уверен, что эта статья уже _п_о_д_а_н_а_ несчастному народу (по radio), размножена, -- ее самые гнусные строки. С какой целью? С целью -- раздувать ненависть к англо-саксам и, вообще, к "Западу" (и спаять народ с советской властью). И вот, смотри и по-ни-май, советский народ, как на тебя смотрят _в_с_е_ _т_а_м: тебя ненавидят, презирают, ты -- _н_и_ч_т_о, дикарь, раб, никогда не был победоносным, -- ты не человек... -- тебя так и хотят сожрать, тебя хотят стереть, исключить из _ч_е_л_о_в_е_ч_е_с_т_в_а... и взять твои -- землю и богатства! Ты -- животное. И если бы тебя не охраняла Советская власть, тобою признанная, ("по здоровому твоему инстинкту"!) -- тебя давно бы впрягли в ярмо, тебя изничтожили бы! (хотел Гитлер -- _м_ы_ не дали!) А теперь ты -- первый народ! ты -- в такой броне, что никакие атомические бомбы не проникнут... (на них готовь-куй оружие!) мы ведем тебя... (уже раз привели!!) да, через испытания, но -- погоди-увидишь! -- ведем тебя к славе и торжеству над всем миром! Вот, для чего -- _в_с_е. И это уже давно. (Но сия игра в "любовь" -- не удастся, уже не удастся.) Да, Россия в страшнейшей трагедии: и внутри, и вне -- в-р-а-г-и смертельные, -- всей России!.. Только м. б. Промысел изведет Россию из этой пещи огненной895. Запад... -- я его всегда ненавидел, за его похоти и злые помыслы в отношении России... -- не меньше, чем ты, Олюша. Ты это найдешь в моих книгах: "Няня из Москвы", "На пеньках", в "Russie" (во "Въезд в Париж"), в "Солнце мертвых", еще, еще... _Н_и_к_о_г_д_а_ не уповал на него (м. б. единственный раз обманулся, внутри, в письмах к тебе, -- _н_е_ в печати! -- когда почти верил (ненавидя!!), что "Маляр" воспользуется благоприятной конъюнктурой и -- поможет стереть _б_о_л_ь_ш_е_в_и_з_м! Обманулся, жестоко). Я, внутри, всегда -- и теперь -- _в_е_р_ю_ в План Господень -- ив Россию: Она, и только она (!) _с_а_м_а_ выйдет из ада!!!
   Сама реши вопрос, -- слову ли, живописи ли, -- отдаться _в_с_е_ц_е_л_о. Я много, в нашей переписке, писал тебе об этом. Я рад, что ты взялась за работу. Дай тебе Господь _в_о_л_ю! Я должен буду вернуться около 15 марта: так сложились дела и -- сроки разных виз и нансеновского паспорта. 3 недели не знал, что творится в Париже, у Юли: м. б. Иван Иванович окончательно сошел с ума?., уплачен ли terme {Плата за три месяца (фр.).} с отопления (15 января! До 20 000 французских франков), хоть я и распорядился и обеспечил. Или -- Юля больна, или... ни-че-го не придумаю. Запросил срочно.
   Мне еще продолжают -- пикеты. "Зуд" -- боль-чёс и тяжесть в правом глазу -- та же, если не хуже. Пока еще не применяли "уколы" penicillin'oм. Сейчас какое-то новое средство для укрепления сил и уколы (раз в неделю) huile de foie de morue {Рыбий жир (фр.).} с особенными витаминами, -- говорят, удивительное, "почувствуете, будто расцвели"! Н-не знаю, только 1 раз сделано, а надо -- не-де-ли... очевидно месяца 2. Мне, в общем, лучше, в смысле укрепления, я пишу: за последние 3 недели дал IV--V--VI главы "Записок неписателя"896. Жду выхода "Богомолья" и II ч. "Путей". Надо писать статью о Достоевском для цюрихского немецкого издания "Идиота". От Ивана Цолликонского да-вно нет ни строки. Впереди -- все смутно. И лично, и "исторически". Но жизнь, -- пусть и в относительном покое, -- на полустанке -- мне уже трудна, во многих отношениях.
   Ну, голубка, Господь с тобой. Будь сильна, здорова, -- и в возможном душевном равновесии. Не _п_о_к_и_д_а_й_ работы -- для духа твоего, родная! М. б. пришлешь хоть 1 -- 2 рис., которыми восхищаются (из голландского быта!). Буду рад. М. б. свидимся в Париже. Перед отъездом -- поговею здесь, до масленицы, начинающейся 28 февраля.
   Целую и бла-го-сло-вляю.
   Твой Ваня
   NB: Не в интересах Запада и Америки -- _н_ы_н_е_ -- так оскорблять народ, в их интересах -- отрывать его от Советов.
   Вчера, 6/19 января, -- очень тяжелый день: память рождения Сережечки, и Юля, _в_с_е_г_д_а_ помнившая этот день и день на-ше-го Нового года -- ни строчки! Очевидно, нечто трагическое. Но все же... эти -- "полусознательные" 13 мес. в Швейцарии -- прошли не впустую для меня! Много видел -- много передумал: о-пыт. А... для _ч_е_г_о?! ... -- не знаю, пока.
   Когда я не писал тебе в октябре--ноябре -- и части декабря -- я был вне жизни, в полу-сне от предельной слабости: моя "свеча" погасала.
  

213

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

27.1.49

   Дорогой мой, милый Ванюша!
   Спасибо тебе за письма! Не забыл еще Олю. Но и тяжко же стало мне после прочтения этих грустных писем! И самое тягостное во всем то, что я-то тоже ничего не могу сделать, чтобы облегчить твою одинокую жизнь! Тебе м. б. не верится, как это так быть может, но если бы ты все, все знал!! От многого мне приходится отворачиваться, отказываться и только потому, что я не госпожа своей жизни! Кто поймет это? Думаю, что -- никто из русских, потому что у русских все -- иное. Я никому и не пытаюсь объяснять или рассказывать. То, что я, лично я, не все иметь могу, как бы хотела (не материальное только имею в виду), -- _н_е_ горе! Я давно уже себя переключила и научилась в своей "натуре" находить многое. Но ужасно, когда в силу этой моей урезанности, создается какая-то фальшь. Я, вдвинутая в неприсущее моей натуре, -- _д_о_л_ж_н_а_ выявлять себя не тем, что я есмь на самом деле! Моя невестка (молоденькая жена брата А.) точно так же чувствует и страдает. Она много бывала в других странах, не типичная голландка, Голландию не любит, -- потому и видеть все это может. Но, довольно! В конце концов, я часто говорю: "Что же, не могу я каждому о себе навязывать... да и не поверит никто... пусть думают, что хотят... Бог видит и знает! И это -- главное!" Но бывает и трудно, т.к. все же живешь среди людей.
   Относительно газетной статьи, Ваня... Постараюсь ее тебе перевести, -- огромная уж она очень. Да и не поспеть за ними, -- в эту субботу новую статейку подали, специально в расчете на субботнего многочисленного читателя. В этой говорится: "Русский национализм опаснее коммунизма".
   Не хочу вступать в дебаты с тобой по поводу твоих на этот счет предположений, но скажу только то, что все это написанное и не удивительно для меня и не ново. Уже в 46-ом году голландцы мне прямо заявляли, что сделали ошибку, поставя в войне карту на союз с Россией против Германии. Они прямо говорили, что Россия Западу более чужда, чем Германия.
   20-го сентября 47-го года на свадьбе Кеса (брат А.), сидящий со мной один известный аристократ, по профессии судья, спросил меня: "Ну, а как с панславизмом?" -- разговор был длинный. Он уверял меня, что спокон веков русские стремились к завоеванию всего мира, к "русифицированию" вселенной. На мои протесты он начал в качестве авторитета приводить Достоевского. А потом закончил: "Нет, мы должны бояться и остерегаться русских, их "духа", их славянской души!" Я спросила: "Чем же плохи мы?" "Кто же говорит, что "плохи", -- заметил он, -- оттого, что именно _н_е_ плохи, а пленительны, со всех их шармом, с их песнями, с их непосредственностью _м_о_л_о_д_о_г_о_ народа... они опасны нам, как песни русалки. Наш народ должен рано или поздно понять, что опасаться нам надо _н_е_ коммунизма, как такового, ибо он во всех странах свой есть, и против него есть в каждой стране свое противоядие, -- нет. Опасны нам _р_у_с_с_к_и_е... Сейчас об этом не говорят, пока что нападая на коммунизм... победа на фронте соткала новый ореол русскому герою... Но это поймут когда-нибудь и отважатся, несмотря на ореол победителя, указать на истинную опасность".
   Музыканты играли по просьбе молодушки русские песни, кто-то начали просить меня что-нибудь спеть. Я чуточку, под сурдинку подпевала, другие подхватили, и все голландцы вдруг проснулись. Фурор был колоссальный, все вопили, требовали еще и еще, дирижер подавал очаровательные вещицы из русского репертуара. Мой сосед победно улыбался, а когда я снова вернулась на свое место, сказал: "Вот Вам блестящее подтверждение моих слов! Убедитесь сами: никакой большевистской пропагандой Вы _т_а_к_у_ю_ публику не соблазните, а вот... славянской душой, песней... всем таким _н_е_в_и_н_н_ы_м_ с виду русские и покоряют мир! Поняли теперь мои мысли?"
   С полгода тому разговор с моими "друзьями" в Утрехте.
   "Америке необходимо для спасения мира в мире найти для России вождя, центр, вокруг которого бы можно было объединить русских сорвать власть. И нельзя считаться со средствами, -- задача слишком серьезна!"
   Он много кричал о том, что мир должен понять, какая угроза нависла над ним, и снова теми же словами, что и аристократ сыпал о панславизме и т.п. ерунде!
   Наконец, я его спросила: "Почему же Европа не поддержала в свое время ни Колчака897, ни Врангеля?898"
   Он выпучил глаза и, знаешь, что ответил?
   ..."Ольга, я думал, что ты умнее, кому же тогда было выгодно? _Т_о_г_д_а_ было приблизительно то, что теперь: Россия начинала расти и панславизм рано или поздно распространился бы повсюду. _Т_о_г_д_а_ для Европы спасением явилась ваша революция. Для того, чтобы внести равновесие в мире _т_е_п_е_р_ь_ необходима снова революция. Ты пойми, что советская власть уже установившееся правительство, чтобы его свергнуть, надо новую революцию! Надо всю Россию разделить на отдельные части и неустанно следить за тем, чтобы она не укреплялась!"
   Он говорил очень много, не стесняясь, цинично-откровенно, я не могу теперь дословно передать всего, но за смысл и некоторые даже дословности отвечаю и даю _м_о_е_ _ч_е_с_т_н_о_е_ слово, что ничего не передергиваю.
   К концу разговора я еще только спросила его и его жену, более мягкую, чем сам:
   "Ну, отбросьте какое бы там ни было правление, отбросьте даже мысль о какой-то определенной стране, посудите объективно, -- разве такой огромной стране нельзя желать хотя бы выхода в море?" -- "Правительство тут ни при чем, пойми ты ради Бога, оно мне не мешает, а "объективно" судить я не могу, т.к. знаю, что речь о России, России, которая нас голыми руками заберет. Пусть там все прекрасно, но я хочу оставаться голландцем, а не становиться русским! Сталин мне более приемлем, как реалист, рационалист, чем всех покоряющий Достоевский! И я тебе правду говорю, что для Европы будет куда хуже после смерти Сталина, если националистические настроения в России не изменятся и курс будет взят еще более в этом направлении". Эти слова точны! Вот ей-Богу!!
   Ты пишешь: "Какая стать Голландии порочить прежнюю Россию?" Очень просто: наши здесь излизали Америку и Англию где только могли, готовятся вовсю к "западному блоку"899, надо и массы народные подготовить. Не так-то просто, все почти каким-либо путем столкнулись с русским за войну и _в_с_е_ поголовно из них в восторге от русских! Если пасторам (* в Голландии вся жизнь диктуется фактически церквями.) еще кое-как удавалось удерживать восторги своей паствы, запрещая "увлекаться коммунизмом", то остальная-то молодежь прямо заявляла: "чтобы о русских _н_е_ рассказывали пасторы, _м_ы_ сами их знаем и никому не поверим, когда их ругают!" Это приходилось слышать сплошь и рядом. Теперь печать не оспаривает хороших русских черт, не называет их "варварской {В оригинале: варваровской.} бандой", "скотом" и т.д. Они делают тоньше: ..."Гостеприимство? -- есть, пожалуйста, но вы его не поняли, а вот, пожалуйте, что двести лет назад такая-то известность изволили сказать по этому поводу..."
   Здешнее население надо подготовить им к враждебности в отношении России, именно к Народу, тому самому народу, которым все здесь восторгались после войны и убивать который не так бы легко было заставить. Это неслучайно, что трактуется о гостеприимстве и о храбрости, что дескать русские сами-то ни одной войны не выигрывали... Это нарочно, чтобы _о_р_е_о_л_ победителя сорвать, т.е. то самое, что еще так на памяти у всех было. В газетах часто делаются якобы невзначай пинки в бок России. Например, расписывают ужасные картинки выселения немецкого населения из областей, ушедших к Польше900, тут же мимоходом замечая, что... "все, мол, эти ужасы потому, что Россия с ее захватнической тенденцией позаботилась о таком наделе. Описывается что-либо, сеющее затруднения, и тотчас же как-нибудь Россию вклеят. А никто не говорит больше о том, как тех же поляков немцы гнали!! ... Сволочи!! Я-то знаю, -- у нас знакомые видели и пережили! Но о сем позабыть надо, ибо немцев тоже использовать собираются против России.
   Я не понимаю, чему ты удивился в газете... я же тебе еще в Париже про это говорила. Теперь только голландцы стали откровенней, и частные разговоры переползают в печать!
   О "советских агентах" смешно и думать, -- здесь никогда {В оригинале: никого никогда.} не примут ни на какой общественный пост того, кто не только Советам сочувствуют, а хотя бы только Америку робко критикуют! Это -- факт! Слежка колоссальная, что не трудно в малюсенькой стране. Ты и представить себе не можешь, как тут "чистят"! Тем более такая газета, как наша ("Algemeen Handelsblad") и никаких {В оригинале две первые буквы даны разрядкой.} "агентов" не подпустит. В Голландии это абсолютно немыслимо. Да и к чему? Советское радио и не подумает обратить внимание на сей лай, -- иначе всю программу только этим занять можно, -- почти каждый день новое. А в Америке-то чай что делается! Нет, Ваня, это Запад сам по себе и сам для себя действует! Я тебе не все еще из разговоров пишу. Они же прямо, без обиняков говорят, что им надо! Это мы считаем неприличным и потому немыслимым так откровенно завидовать и потом гадить своему ближнему и возводить на него клевету и ложь, а у них -- другое мерило! Пойми ты это! Вы все живете в эмиграции, а не в тех странах, на территории коих находитесь. Вы не знаете иностранцев, применяя к ним _с_в_о_и_ мерки. А у них _в_с_е_ другое! Но, да что об этом! Когда-нибудь увидишь! Цолликонский м. б. и знает, но для его фальшивок удобней делать вид, что "заблуждается". Он делает подлость, вводя многое множество добрых людей в соблазн! А таких, как ты он науськивает, прячась за них... Я, мол, тихо сижу, это Шмелев выражает свои мысли, а я паинька по всем швейцарским законам! Цолликонский со множеством людей в контакте, и ему-то многое раньше других открывается. Не может быть, чтобы не видел он американского обмана!! Не может этого быть! Но видимо ему -- выгодней пока что не замечать! Я-то очень хорошо знаю, на какие компромиссы шел этот православный философ! Тогда я не удержалась и спросила его, как это он может... Они дали "мудрый" ответ... Т_е_п_е_р_ь_ я _в_с_е_ вижу! Не обманет! А сколько еще слепо за ним идут! Ну, да Бог с ними!
   Помнишь, как я писала тебе о Гитлере? То же окажется и со всеми прочими и западными, и заокеанскими, -- один черт!!!
   Теперь все еще гаже даже оголяется, уж без дипломатических тонкостей, а прямо. Прошу тебя письмо никому не давать, а сам поверь, что из сердца, кровью тебе пишу. И о, если бы тебе открылось! Открылось бы омерзение всего того, что еще машет мантильей, прикрывая уже только на половину свое русофобское существо! У нас в Голландии, где никаких русских организаций нет, говорят откровенно, а в Париже эмигранты все еще уверяют себя самих и скоро м. б. начнут и иностранцев-то уверять, что те, последние, их только и желают спасти, привезя на золотом блюде в "освобожденную" от советов Россию! Да иностранцы-то хохочут над этим! Как хохотал и Гитлер. Но никого не переучишь, и ничему не поверят, не стукнувшись лбом.
   Обнимаю тебя, мое солнышко. Оля
   Ванюша, я очень волнуюсь о твоем здоровье. Сама эти дни неважно. С деткой ничего не выйдет901. Да и лучше, быть может... Все так трудно. Пришлось бы мне одной и самой нести всю ответственность как материальную, так и моральную, а какой мой фикс? {Капитал (от нем. fix).} Но не в этом даже... У него есть наследственная болезнь. Я не решилась.
  

214

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

21.III.49

   Мой дорогой Ванюшенька,
   Не можешь ты себе представить, до чего грустно мне и одиноко без общения с тобой! Отчего молчишь ты? Пишу тебе и плачу. Горько мне... Забыл ты меня или совсем я стала тебе безразлична!? Откликнись же, голубчик! Как ты чувствуешь себя? Я ломаю голову и не могу придумать, что с тобой, а всякие ужасы так и лезут в мысли. Остаешься ты еще некоторое время в Женеве или уже собираешься в Париж? И как там все будет?
   М. б. ты рассердился на меня за предпоследнее большое письмо?902 Но я так болею тем, что происходит в мире и не могу видеть вещи иначе, чем они мне представляются. В какое несчастное мы живем время!
   Если бы мы могли говорить, а не писать, то, уверена, -- поняли бы друг друга.
   Мне так тягостно и одиноко на душе, что ничего не могу делать. Не могу работать. Да и все последние недели не могла. И это тоже гнетет. И больно, что не с кем поделиться тем, что уже написала. Я спрашивала тебя о рассказе, но ты не ответил мне, хочешь ли его иметь. И вообще мне не с кем поделиться, -- ты умолк и отошел от меня... Ах, Ваня, Ваня, почему это? Все это время я плохо себя чувствую, -- последние дни жестокая мигрень. И сейчас голова как оловом налитая, а сердце ноет, как в тисках.
   Завтра день смерти папы. Какой это всегда грустный и тягостный день. И как жестоко, что он (папа) нас так рано оставил. Как необходим он был мне. Я вся от него, -- он понял бы меня наверное во многом. Сколько бы дать мог моей душе. Стегает дождь по стеклу и холодно, стекла отпотели... и мне холодно, хотя сижу у печки. Дрожу мелкой дрожью, и слезы мешают писать. Как мало радостного в жизни. И никому-то в общем живешь ненужной. Как есть -- никому. Да, впрочем, это и не ново: "нет такого существа, который был бы незаменим в мире" {Так в оригинале.}. Это уж старая истина.
   Но все же пока живешь и дышишь, ждешь какого-то тепла, участия... Какой-то фикции того, что ты кому-то дорога и нужна. Но, оставим и это...
   Надо, видимо, прежде всего научиться сковать сердце свое железом, обручами его стянуть, чтобы не рвалось слишком много и не открывалось.
   На мирской рынок любви и состраданья нельзя, видимо, слишком много выбрасывать из себя любви, а то "собьешь на нее цену" и получишь за свои алмазы -- гроши. Жить скрытным эгоистом должно быть легче, хотя я этого не умею.
   Прости меня за минор. Все это последнее не к тебе относится, а так, мысли только.
   Мне очень тягостно и грустно. Я жду, что ты отзовешься, Ваня!
   Обнимаю тебя.
   О.
  

215

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   [24.III.1949]
   Милая моя Оля, вернулся в Paris -- 16-го III в изнеможении, после месяца повторившейся болезни. Без помощи доброй души, ходившей за мной, не смог бы выехать, _д_о_т_о_г_о_ ослаб. Для меня, слава Богу, _в_с_е_ было сделано, _у_л_о_ж_е_н_о, -- вплоть до посадки в поезд. Здесь, по сей день, лежал (7 дней) влежку. Сегодня -- 1-й день встал. В Женеве поговел. Сейчас мне трудно писать. Твое большое письмо было очень хорошо: о хозяйстве, о буре903... Хотел ответить, -- не было сил. Все у меня очень сложно, дольше жить в Женеве -- не было средств. За год я много работал и 4 месяца болел. Не отдыхал. И потому -- болел. Плохо питался, по небрежности: и только благодаря уходу и заботам добрых людей -- особенно Волошиной, -- она _у_б_и_т_а_ безнадежным положением единственного сына (tuberculose, 42 года), и, в своем горе, ходила за мной, больным, и выходила, -- я мог чуть оправиться и вернуться к себе. Всего не напишешь, что было со мной. И все же -- я _н_е_ покладал рук. Понимаю твое отчаяние -- лишиться церкви. В Женеве самое дорогое -- храм и настоятель. Жаль было покидать. Мно-го чудесного испытал. Поездка была во многом мне полезна. Господь с тобой. Напишу -- как только буду крепче. Твой В. Я не забыл тебя.
  

216

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   5.VII.49 Geneve
   Милая Олюша, "Слово о Пушкине"904 прошло отлично, зал был полон донельзя. Приехал я сюда 28.VI к вечеру, жил в Hôtel Mirabeau со всеми удобствами. Конечно, замотался с приглашениями и, сколь мог убегал в обширный парк на берегу озера, где и передыхал от разговоров. Завтра с вечерним -- 22-30 возвращаюсь в Париж. У-стал. Сегодня выслал иллюстрированную сказку "Любаву"905, -- самой художницы не мог отыскать, где-то она на отдыхе, в магазине не нашел ничего ее, а ген. Дмитрий Иванович Ознобишин охотно уступил мне свой "авторский" экземпляр, как увидишь. Может быть что и порадует тебя. Здесь немыслимо отдыхать, надо куда-нибудь в глушь забиться, а то растратишься. Единственный отдых был -- урвешь 1--1 1/2 [часа] -- на озере, в одиночестве. А уехать одному, -- несвычно, мало знаю страну, да ведь везде отельная жизнь. Напиши, когда думаешь быть в Париже. Там -- пекло, а здесь все же с озера освежает и дня три дула "биза", (норд-ост?) Ну, м. б. до скорой встречи. От чтения в Bern'e -- отказался. Иван Великолепный все, будто бы, болен, в Женеву не поехал и отписался мне906 -- почему? -- на Париж..? Будь здорова. В.
  

217

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

9.VII.49

   Дорогой мой Ванюша, спасибо за открытку и чудную книгу, которую я тоже сегодня получила.
   Я рада, что ты опять дома. И очень счастлива, что Пушкинский день прошел так хорошо! Что ты читал? Ты так скупо мне о себе пишешь.
   У нас все это время было очень напряженно: дело в том, что Сережино начинание, о котором он никому даже и не говорил, подходило к своему завершению. Он за 15 месяцев окончил голландскую Высшую техническую школу в Дельфте907 по специальности водостроение -- этой типичной голландской науке. Не слушал лекций и не посещал школы, только по книгам и одолженным диктатам {Здесь: конспектам (от нем. Diktat).} он за эти 16 месяцев сделал то, что по словам профессоров не каждый голландец мог сделать. Позавчера был последний экзамен (ирригация Индии), а вчера он получил диплом со всей помпой, представ перед коллегией 25 профессоров, выслушав речь декана, обращенную к нему единолично. Сам он (измотанный до отказа) в визитке и полном параде держал тоже речь. Даже педели {Школьные сторожа (от нем. Pedell).} школы всякий раз увидя его, восторгались и удивлялись, как это он экстерном может учиться и сдавать зачеты без единого провала. Теперь он инженер-путеец берлинского Шарлоттенбурга908 и водный инженер Дельфта. Дельфт славится "просеиванием" учащихся. Нечего и говорить, какая у нас радость! А до этого мы за него перемучились. Сам он под конец совсем не верил, что пройдет из-за усталости. Его берлинское ученье только в маленькой части облегчило ему, т.к. Дельфт -- особая специальность. Все эти годы С. ничего не зарабатывал и потому так безумно торопился, сократив 6 лет за 16 мес. Ему профессора пошли только в том навстречу, что зачли Шарлоттенбург для кандидатских экзаменов. Теперь он хочет заняться у нас легкой физической работой и уже сегодня обкашивает траву в саду и парке. А на рояле в столовой в трубочках лежат его оба диплома, -- а сколько всего за ними! Сколько трудов, лишений, нервов! Ну, Слава Богу!!!! Когда поеду я на отдых -- ничего точно не знаю. Девизы обещали в августе, но подтверждения я еще не получила. В нашем хозяйстве сейчас тоже "нерва" -- из 30 кандидатов на пост садовника-управляющего надо выбрать лучшего. Все они являются, проводят целый день, их надо кормить и т.д. Кроме того, только что прошел сенокос: каждый день ужин для 4--6 рабочих. Заботы эти на моих плечах. Да у прислугиной матери еще родилась 9-ая девочка, и моя Вилли помогала 9 дней дома. На все разрывались тут я да мама.
   Ягоды поспели, надо заделывать их в банки на целый год. И рвется душа к своей работе, а еще больше оттого, что никак не засядешь за эту работу. Я не пойму, как мне из этого выпутаться. Роман я начала все же909. Порой горячо, порой, беря себя в руки (и это плохо). Скоро начнется главное.
   Ты обязательно должен просить сюда визу. На пути из Франции я возьму тебя с собой. Осень тут дивная, чаще лучше лета. Теперь у нас холодище. Дней через 10--15 твой костюм будет готов910. К Сереже собирается товарищ из Парижа, некто Шитов911, ему-то я и хочу поручить передать тебе костюм. Сама не решусь везти новую мужскую вещь. Жаль, что ты не дал No конфекции912, -- им не достает все же некоторых данных: например, -- длина от шеи до талии и т.п. И это смерить может только специалист. Но обещали сделать. Это первоклассный салон. Ты все же возьми себя в руки и сходи в консульство! Здесь ты вполне отдохнешь в тишине и уходе. Работать можешь в моей хатке, -- кстати, ее недавно сфотографировали для газеты, как одно из самых красивых мест в Woerden'e. Посылаю912а. И м. б. тебя заманю?!
   "Любава" мне не знакома в русском тексте.
   Иллюстрации очень хороши по технике, -- но мне мешает их схожесть с Билибиным. Я очень люблю Билибина, но именно его, особенность эту его письма. Когда же является еще подражание Билибину, то это уже другое, в смысле оценки оригинальности автора. Я понимаю, что для иллюстрации сказки соблазнительна манера Б[илибина], но все же не плагиат ли это в какой-то мере? Орнамент ее -- местами копия Билибина. Или она считает, что это неотъемлемое русской сказки? "Баба-яга" слишком цветуща и красива. По-моему у Яги острый подбородок вперед, нос -- крючком, седые космы, "костяная нога", а тут в лапотках дебелая баба. И избушка уж очень хорошо и крепко слажена, и нет таинственности вокруг, а скорее "уютное" местечко. "Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей... избушка там на курьих ножках стоит без окон и дверей..."913 Этот неповторимый пролог дал навсегда и увековечил нам представление о "Бабе-Яге" и всем том, что ее окружает. И у меня лично никаких иных представлений нет и быть не может. Красивость этой "Любавы" -- мешает моему представлению по Пушкину, и я даже не хочу смотреть. Но краски очень хороши! Интересны и технические приемы... орнаментика. Кое-чему в этой области можно и должно поучиться. И я тебя очень благодарю! Я же, при всей своей "взятости" Билибиным, напрягаю все силы к тому, чтобы не впасть в подражание ему. Этим летом я мало рисовала, -- только с дюжину эскизов сорной травы: крапива, глухая крапива, кукушкин цвет, какие-то безымянные былинки. Мне советовали их выпустить серией для календаря как "Золушки природы". Целью было -- показать незамечаемую и попираемую их красоту. Некоторые из них равны орхидеям. Только надо увидеть и показать другим. Мыслей и порывов у меня много -- только времени нету. Роман мой горит раной в душе. Все чего-то другого хочется, -- лучшего. Полней, звучней, ярче, так чтобы резало и заставляло "резаться" и казниться. Ну, кончаю. Будь здоров, ангел. Обнимаю. О.
  

218

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  

13.VII.49 Париж

   Дорогая моя Олечка, -- дней 5, как вернулся из Женевы, где провел дней десять, с 22.VI. Последние дни там проводил, уединясь и отдыхая, в Parc du Lac, в этой "Perle" {"Жемчужина" (фр.).} Женевы, где раньше не бывал. Сидел за столиком ресторана на высокой площадке, пил холодный "grape-fruit" {"Грейпфрут" (фр.).} -- знаешь, напиток из желтых полу-апельсинов, и дышал раздольем озера Леман... Какие сосны, дубы, липы!.. и как чудесно играли белочки, рядом. Это место показала мне, лечившая меня зимой так заботливо, докторша Флорен, полушвейцарка-полурусская, свозила меня туда, урвав часа два от работы. Жил гостем у Д. И. Ознобишина, в Hôtel Mirabeau, и для меня подавали режимное, -- чудную рыбу и вареную курочку, и все такое, доступное. Было оказано много внимания. Но вот что случилось. Я забыл в Париже свое "Слово о Пушкине"!.. -- сунув в портфель совсем другое. Поздно было затребовать: через день -- выступление. Ну, 1/2 дня 29-го июня набросал, как сумел, 1-ю ч. "Слова"... плюнул... -- "а, сойдет, "предмет"-то в руках". 2-ю ч. -- пробеседовал, и вышло интимно и захватно, а -- главную часть -- много стихотворений Пушкина -- в памяти... Никогда еще такого не бывало. Можно судить, до чего рассеян. Конечно, многое опустил, очень, порой, важного, _м_о_е_г_о, продумал за ско-лько лет! От приглашения в Bern и Цюрих отказался, -- устал, и надо -- уж срочно! -- написать большую статью о Достоевском для цюрихского издательства: ответственная работа, -- хочу и попытаюсь сделать! -- дать [изображение] Достоевского в моем истолковании... Редакция предоставила мне свободу выбрать размер статьи (к новому изданию по-немецки "Идиота"), после очень большого успеха моего "нахворт" {"Послесловие" (от нем. Nachwort).} о Чехове -- через 3--4 мес. все издание Чехова было исчерпано! Критика (вся, более 60 журналов!) признала единодушно, что такого Чехова мы не знали, автор статьи совсем по-новому осветил его...
   Ну, так вот: я Достоевского попытаюсь тоже "осветить" -- для западных идиотов. А заодно и... Россию, ее _м_и_р, ее душу! ее... исключительность. Все сделано... в голове, -- надо выложить, как наличность. Да надо и заработать. Так что я дней 12--14 прикую себя. "Кончил дело -- гуляй смело". А меня еще тянет в Пиренеи, вспомнить Capbreton... отдохнуть. Волошина уже недели 3 у сына... на днях едет туда опять. Я... не знаю, когда смогу. Там чудесный сентябрь. И часть октября. Жизнь, пишут, недорогая, масса рыбы (знаю, прекрасной) и птицы (вдвое дешевле Парижа).
   Довольно о себе. Успех Сережи меня вознес! Это и _н_а_ш_ успех, _р_у_с_с_к_и_й_ успех..! А это всегда возносит. Браво. Молодчина! Обнимаю. Поздравляю всю троицу, вкупе. Будет ему триумф! Сладкого отдыха! _З_н_а_ю, что такое -- _э_т_о, очень хорошо знаю. Аттестат зрелости я взял в самую злую пору строгостей, -- какое-то чудо случилось, я _д_р_у_г_и_м_ тогда занимался: любовью, юной. Тоже и с выпускными экзаменами в университете: диплом 1-й степени, при моем почти полном непосещении университета -- а товар лицом показал, да еще при каком "оке" из Питера, председатель испытательной комиссии... заслуженный проф. Таганцев914, действительный тайный советник -- знаток-слава уголовного права! И он сам меня до-прашивал, а я еще с ним... поспорил, дав _с_в_о_ю_ теорию-формулу _к_р_а_ж_и! Ждали грома, а... -- был шелест нежного ветерка: "а-тли-чно! А теперь, г-н _б_ы_в_ш_и_й_ студент, сейчас же берите лихача и... в Сокольники!., вы зелены, как ярь-медянка!" Так что -- знаю, что одолел Сережа. Это, для экстернов, да еще за 16 мес. вместо 6 лет -- да еще на чужом языке... -- чу-до! Поцелуй его, и целуй все до... обморока и слез! Браво, Россия! "Шествуй, на славу нам!"915 Это же ответ (да, да!) на помои и пакости подлой европейской печати (и не только -- европейской). Это -- и е в 1861--1868 гг. Разрушен в нач. 1930-х. В настоящее время на месте храма находится здание телеграфа (ул. Пушкина, 45). См.: Старый Рыбинск. Рыбинск: "Михайлов посад", 1993. С. 214--215.
   24 ...праздник 3-го Спаса... -- праздник иконы Нерукотворного Спаса (храмовый праздник) отмечается 16/29 августа ("Ореховый Спас").
   25 "Въезд в Париж" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован в журнале "Современные записки" (1926. Кн. 27), вошел в одноименный сборник (Белград, 1929).
  

7

  
   Ед. хр. 58. Л. 7. Письмо, рук.
   26 Иван Александрович... -- здесь и далее имеется в виду И. А. Ильин.
  

8

  
   Ед. хр. 4. Л. 10. Почтовая открытка, рук.
   27 ...для Сельмы Лагерлёф... -- С. Лагерлёф (1858--1940), шведская писательница, лауреат Нобелевской премии (1909). Сохранилось несколько писем С. Лагерлёф к И. С. Шмелеву, в 2000 г. они переданы в Российский Фонд Культуры.
   28 ...в "Неупиваемой чаше"... -- повесть И. С. Шмелева, впервые опубликована в сборнике "Отчизна" (Симферополь, 1918), отд. изд.: М., 1922.
  

9

  
   Ед. хр. 58. Л. 12. Почтовая открытка, рук.
   29 "Это было" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован в газете "Россия" (1922. No 2), отд. изд.: Берлин, 1923.
   30 "Няня из Москвы" -- роман И. С. Шмелева, впервые опубликован в журнале "Современные записки" (1934. Кн. 55--57), отд. изд.: Париж, 1936.
   31 "Человек из ресторана" -- повесть И. С. Шмелева, впервые опубликована в сборнике "Знание" (1911. No 36), отд. изд.: Рассказы. М., 1912. Т. 3.
   32 Д. А. Груздев -- Дмитрий Александрович Груздев (?--1939), хирург, дядя О. А. Бредиус-Субботиной.
  

10

  
   Ед. хр. 58. Л. 14, 15. Письмо, рук.
   33 "Хвали душе моя Господа..." -- первая строка псалма (Пс. 145), второй антифон из Божественной литургии.
   34 "Запричастный стих" -- благодарственная молитва после причастия.
   35 ...буду не русская, а финка? -- письмо написано во время советско-финляндской войны 1939--1940 гг. 28 августа 1939 г. между СССР и Германией был заключен договор о ненападении. По секретным протоколам к этому договору (так называемый "пакт Молотова--Риббентропа") СССР получил возможность присоединить территории Финляндии, Литвы, Латвии, Эстонии и Западной Украины. 30 ноября 1939 г. советские войска вторглись на территорию Финляндии, но присоединить Финляндию к СССР не удалось, 12 марта 1940 г. был подписан мирный договор.
  

11

  
   Ед. хр. 58. Л. 16. Почтовая открытка, рук.
  

12

  
   Ед. хр. 4. Л. 11. Почтовая открытка, рук.
   36 "Возрождение" -- ежедневная, с 1936 г. еженедельная газета в Париже (1925--1940), орган русской национальной мысли. Редактором был П. Б. Струве (1925--1927), затем Ю. Ф. Семенов (с 1927). В "Возрождении" печатались А. В. Амфитеатров, И. А. Бунин, Б. К. Зайцев, И. А. Ильин, С. Ф. Ольденбург, Г. Н. Трубецкой, И. С. Шмелев и др.
   37 "Russie" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован в газете "Возрождение" (1925. 1 окт.) с посвящением И. А. Бунину, отд. изд. в сб.: Въезд в Париж. Белград, 1929.
   38 Ван-Вейк -- Николай Васильевич ван Вейк (? -- 1941), голландский профессор-славист, включивший произведения И. С. Шмелева в программу русской литературы Лейденского и Амстердамского университетов, участвовал в выдвижении кандидатуры И. С. Шмелева на получение Нобелевской премии.
   39 "открытое письмо" -- имеется в виду статья Л. Д. Любимова "Размышления о русской истории" (Lubimoff L. Conciderations sur l'histoire Russe // Возрождение. 1940. 16 февр. No 4223). Лев Дмитриевич Любимов (1902--1976) -- историк и журналист, вернулся в СССР, автор воспоминаний "На чужбине" (М., 1963). 17 февраля 1940 г. И. С. Шмелев послал Л. Д. Любимову по поводу его статьи "Размышления о русской истории" почтовую открытку: "Дорогой Лев Дмитриевич, отлично, крепко, метко ответили на злостную клевету о России -- достойно всыпали "лавровому" невежде. Жму руку. Ив. Шмелев" (РГАЛИ. Ф. 1447. Оп. 1. Ед. хр. 23).
   40 ...писателе Ш. Моррасе. -- Шарль Моррас (1868--1952), французский поэт, публицист, с 1908 г. главный редактор националистического журнала "Action Franèaise".
   41 ...ее заботой мог я написать "Пути" -- первый том романа "Пути небесные" закончен 10 июня 1936 г. и посвящен О. А. Шмелевой. После смерти жены (22 июня 1936 г.) И. С. Шмелев прервал работу над романом.
  

13

  
   Ед. хр. 58. Л. 17. Почтовая открытка, рук.
   42 ...его сестра... -- младшая сестра Арнольда Бредиуса Елизавета.
   43 ...брат мужа... -- младший брат Арнольда Бредиуса Корнелиус (Кес).
  

14

  
   Ед. хр. 4. Л. 13. Почтовая открытка, рук.
   44 "свет тихий" -- из молитвы "Свете тихий" на Всенощном бдении, впоследствии И. С. Шмелев использовал первые слова молитвы для названия очерка, посвященного О. А. Бредиус-Субботиной.
   45 "Куликово поле" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован в газете "Возрождение" (1939. Январь--март. No 4168, 4172, 4173), переработан автором в 1947 г.
  

15

  
   Ед. хр. 58. Л. 18. Почтовая открытка, рук.
   46 Приехали они 11 марта... -- 11 марта 1940 г. А. А. Овчинникова и С. А. Субботин переехали из Германии в Голландию.
   47 М. Квартировой... -- Марина Александровна Квартирова (р. 1916, в замужестве Дерюгина), ученица И. А. Ильина, корреспондентка И. С. Шмелева. Сохранилось письмо М. А. Квартировой к О. А. Бредиус-Субботиной от 24 января 1941 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 100. Л. 1--4).
  

16

  
   Ед. хр. 4. Л. 16. Почтовая открытка, рук.
   48 ...отменили, -- чудесно было! -- И. С. Шмелев считал, что исцелился по молитве преп. Серафиму Саровскому в декабре 1934 г., об этом рассказ И. С. Шмелева "Милость преподобного Серафима" (1935). См.: Сорокина О. Н. Московиана: Жизнь и творчество Ивана Шмелева. М., 1994. С. 236--237.
   49 ...одна голландская писательница Бауэр... -- Клеменс Бауэр (Clemence Bauer).
   50 "Родное" -- сборник рассказов И. С. Шмелева (Белград, 1931).
   51 "Росстани" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Слово (1913. No 1), отд. изд. в сб.: Волчий перекат. М., 1914.
  

17

  
   Ед. хр. 58. Л. 19. Почтовая открытка, рук.
   52 ...Святые дни... -- здесь: Страстная неделя, последняя неделя Великого поста перед Пасхой, посвященная воспоминаниям о страданиях Христа.
   53 ...с Великого Четверга... -- четверг Страстной недели, в который Церковь вспоминает Тайную вечерю.
  

18

  
   Ед. хр. 4. Л. 18. Почтовая открытка, рук.
   54 Н. Я. -- Наталья Яковлевна Квартирова, мать Алексея Александровича и Марины Александровны Квартировых, учеников И. А. Ильина.
   55 ...в Великую Субботу... -- суббота Страстной недели, последний день Великого поста перед Пасхой.
   56 ...вечная моя... -- имеется в виду О. А. Шмелева.
  

19

  
   Ед. хр. 4. Л. 27. Письмо, рук.
   57 ...7 месяцев... -- с мая 1940 г. до апреля 1941 г. действовал запрет на почтовое сообщение между Францией и Голландией, письмо И. С. Шмелева от 3 декабря 1940 г. передано с оказией.
  

20

  
   Ед. хр. 58. Л. 22. Письмо, рук.
   58 Дашенька -- главная героиня романа "Пути небесные" (также Дари, Даринька), прототип -- Дарья Ивановна Королева, гражданская жена В. А. Вейденгаммера (см.: Кутырина Ю. А. Пути небесные // Возрождение. 1957. No 66, 70; Осьминина Е. А. Последний роман // Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 5; Любомудров А. М. Оптинские источники романа И. С. Шмелева "Пути небесные" // Русская литература. 1993. No 3).
   59 ...служит в другом городе... -- с 1940 г. С. А. Субботин работал инженером в строительной компании в Арнхеме.
  

21

   Ед. xp. 4. Л. 31. Письмо, рук.
  

22

  
   Ед. xp. 58. Л. 24,25. Письмо, рук.
   60 H. H. -- Наталья Николаевна Вокач (1882--1963), жена И. А. Ильина, искусствовед, историк.
  

23

  
   Ед. хр. 4. Л. 32. Письмо, рук.
   61 ...Тютчева из "Цицерона"... -- стихотворение Ф. И. Тютчева "Цицерон" (1830).
   62 ...Пушкина "Пир во время чумы"... -- трагедия написана в 1830 г.
  

24

   Ед. хр. 58. Л. 26, 27. Письмо, рук. Адрес О. А. Бредиус-Субботиной до [8] августа 1941 года: "Wickenburgh"'t Goij, Post Houten (U.), Holland.
   63 "ссто, кому усси-то оболтали?" -- слова персонажа рассказа И. С. Шмелева "На пеньках" (1925) (в оригинале "Ссьто, _к_о_м_у_ сеперь ушши-то оболтали?").
  

25

  
   Ед. хр. 4. Л. 35, 36. Письмо, машинопись.
   64 ...на курсах при своем лицее... -- имеется в виду лицей Бюффона в Париже, имени французского писателя и натуралиста Ж.-Л. Бюффона (1707--1788).
   65 "Основы художества. О совершенном в искусстве" -- книга И. А. Ильина (1937). И. С. Шмелев написал на нее рецензию (Книга о вечном // Возрождение. 1937. 23 июля. No 4088). Книгу Ильина и рецензию Шмелева также см.: Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. М., 1996. Т. 6. Кн. 1. С. 51--182, 409--414.
   66 ...Вашего профессора... -- здесь и далее имеется в виду И. А. Ильин.
   67 ...в переводе Фета... -- перевод стихотворения "Сошло дыханье свыше..." А. А. Фет выполнил в 1859 г. Фет был уверен, что переводил персидского поэта Гафиза (ок. 1325--1389), на самом деле все стихотворения в немецком издании -- это оригинальные произведения философа и поэта (в немецком издании автор предисловия и "переводчик") Г. Ф. Даумера (1800--1875) "в духе Гафиза". В рецензии И. С. Шмелева на книгу И. А. Ильина "Основы художества" также приводится цитируемое в письме стихотворение "Сошло дыханье свыше...".
   68 "Под горами" -- повесть И. С. Шмелева, впервые опубликована: Знание. 1910. No 31; отд. изд.: Рассказы. Т. 2. СПб., 1912. Под названием "Liebe in der Krim" ("Любовь в Крыму") издана на немецком языке (Leipzig--Verlag, 1930).
   69 Итальянцы еще издали... -- И. С. Шмелев имеет в виду миланское издание 1929 г. (Al piede dei monti. Romanzo. Milano, 1929).
   70 ...наша поездка... -- вероятно, И. С. Шмелев вспоминает лето 1913 г. См.: Сорокина О. Н. Московиана: Жизнь и творчество Ивана Шмелева. М., 1994. С. 80.
   71 Наследственность сказалась! -- И. С. Шмелев подразумевает происхождение своей жены, урожденной Охтерлони (шотландский дворянский род, который Шмелев считал одной из ветвей рода Стюартов).
   72 ...Чатыр-Дага... -- массив в гряде Крымских гор, описан в ряде произведений И. С. Шмелева.
   73 "куплены дорогой ценой" -- 1 Кор. 6, 19--20.
  

26

  
   Ед. хр. 58. Л. 29, 30. Письмо, рук.
   74 ...Духов день... -- День Святого Духа, празднование сошествия Святого Духа на апостолов, совершается на следующий день после Святой Троицы.
   75 ...воды живой... -- Ин. 4, 10--14.
   76 ...назову его... в память Вашего Бушуя. -- кличка собаки в романе И. С. Шмелева "Лето Господне".
   77 Батюшка... -- духовник О. А. Бредиус-Субботиной иеромонах Дионисий (Лукин, 1911--1976), из семьи морского офицера, в 1920 г. эмигрировал с родителями в Турцию, затем во Францию, закончил русскую гимназию, учился на филологическом факультете в Сорбонне, перешел в Православный Богословский институт, закончил его в 1935 г. и принял монашество (10 марта 1935 г. рукоположен во иеромонаха), в мае 1936 г. назначен митр. Евлогием (Георгиевским) настоятелем православного храма во имя св. Марии Магдалины в Гааге (см.: Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни. М., 1994. С. 399), в 1947 г. издал на голландском языке свою книгу о Русской Церкви (Dionissios, archimandriet. Russisch Ortodoxie. Amsterdam, 1947), с 1959 г. настоятель храма в честь иконы Божией Матери "Скоропослушница" в Роттердаме, 20 марта 1966 г. в Троице-Сергиевой лавре рукоположен в епископа Роттердамского, викария Брюссельской епархии, в августе 1972 г. по болезни ушел на покой, до конца жизни оставался настоятелем храма в Роттердаме (см.: Некролог // Журнал Московской Патриархии. 1977. No 7. С. 13). С 1990 г. настоятель храма в Роттердаме, где служил Дионисий (Лукин) -- прот. Григорий Красноцветов (см. его вступительную статью).
   78 ...семья бывшего священника... -- имеются в виду вдова и дочери протоиерея Алексия Розанова, бывшего настоятеля храма во имя св. Марии Магдалины.
   79 ...одна милая дама в Утрехте -- вероятно, подразумевается Фася (Фавста Николаевна) Толен, подруга О. А. Бредиус-Субботиной.
  

27

  
   Ед. хр. 4. Л. 42. Почтовая открытка, рук.
   80 Я так озарен событием 22.VI... -- имеется в виду нападение Германии на СССР, впоследствии И. С. Шмелев изменил свою позицию.
  

28

  
   Ед. хр. 58. Л. 34--37. Письмо, рук.
   81 ...о нашей дорогой Болящей -- письмо написано во время нацистской оккупации, поэтому О. А. Бредиус-Субботина иносказательно пишет так о России ("Болящая", "Бабушка"), Сталине ("племянник", "семинарист") и Гитлере ("хирург"). Так же завуалировано в письме идет речь о взглядах на Вторую мировую войну И. А. Ильина ("профессор") и самого И. С. Шмелева ("Дядя Ивик"). "Хирургом" называет Гитлера в своей статье "Близок час" (28 июля 1941 г.) архиеп. Иоанн (Шаховской). Об этом см.: Вестник ИПХ. 1999, No 1(15).
   82 ...почти 15 лет... -- О. А. Бредиус-Субботина имеет в виду свое пребывание в Германии (1923--1937).
  

29

  
   Ед. хр. 58. Л. 39--41. Письмо, рук.
   83 ...увидела Вашу книжку... -- сборник рассказов И. С. Шмелева "Въезд в Париж" (1929).
   84 ...с Анастасией... -- главная героиня повести И. С. Шмелева "Неупиваемая чаша" (1918) Анастасия Ляпунова. Писатель придавал большое значение имени героини (Анастасия (греч.) -- воскресшая).
   85 ...Олей Средневой... -- речь идет о героине рассказа И. С. Шмелева "Куликово поле".
   86 ...эти ложные пара лет... -- О. А. Бредиус-Субботина имеет в виду продолжительность переписки с И. С. Шмелевым (1939--1941).
   87 ...о Вашем светлом Друге-Ангеле... -- имеется в виду О. А. Шмелева.
   88 ...например Бунина... -- Иван Алексеевич Бунин (1870--1953), прозаик, поэт, публицист, переводчик, мемуарист. В 1920 г. эмигрировал из России, до конца жизни жил во Франции, лауреат Нобелевской премии (1933). В 1923 г. Бунин пригласил Шмелева во Францию, устраивал для него авторские вечера, рекомендовал издателям. Гостя на вилле Бунина в Грассе (6 июня -- 5 октября 1923) Шмелев написал "Солнце мертвых", в 1933 г. приветствовал присуждение Бунину Нобелевской премии (Слово на чествовании И. А. Бунина // Россия и славянство. 1933. 1 дек. No 227). Опубликованы письма Бунина к Шмелеву ("А Париж Вам может быть полезен всячески...": Письма И. А. и В. Н. Буниных к И. С. и О. А. Шмелевым // Москва. 2001. No 3. С. 175--195); Черников А. П. И. С. Шмелев и И. А. Бунин (по материалам переписки) // Русская литература. 1980. No 4. После июня 1941 г. отношения между Буниным и Шмелевым были осложнены тем, что Шмелев поддержал вторжение немецких войск на территорию СССР.
  

30

  
   Ед. хр. 58. Л. 45--48. Письмо, рук.
   89 ...переживаю душой этот день с Вами. -- 11/24 июля, день памяти св. равноапостольной Ольги (именины О. А. Шмелевой).
   90 ...работавшей с 8 утра и до 11 вечера. -- О. А. Бредиус-Субботина до замужества (1937) работала старшей лаборанткой в госпитале.
   91 ...эта дама... -- Раиса Гавриловна Земмеринг (урожд. Башкирова, 1891--?), почитательница И. С. Шмелева, переписывавшаяся с ним.
   92 ...хора Афонского... -- Николай Петрович Афонский (1892-- 1971), выпускник Киевской духовной академии, с 1925 г. регент кафедрального собора св. Александра Невского в Париже (ул. Дарю) и руководитель Митрополичьего хора, в 1947 г. переехал в США, с 1950 г. регент кафедрального Покровского собора в Нью-Йорке.
   93 "Хвалите имя Господне" -- псалом, из Всенощного бдения (Псалтирь. 148).
   94 "Тебе поем..." -- из Божественной литургии.
   95 ...Львова? -- Федор Павлович Львов (1766--1836), директор Придворной певческой капеллы, историк духовной музыки, автор книги "О пении в России" (СПб., 1834).
  

31

  
   Ед. хр. 4. Л. 47. Почтовая открытка, рук.
   96 "Чаша" послана через... моих друзей. -- И. С. Шмелев обратился к Р. Г. Земмеринг с просьбой переслать свой экземпляр повести "Неупиваемая чаша" О. А. Бредиус-Субботиной. Просьба писателя была выполнена, но в дальнейшем отношения между Р. Г. Земмеринг и О. А. Бредиус-Субботиной были очень напряженными.
  

32

  
   Ед. хр. 59. Л. 1. Почтовая открытка, рук.
  

33

  
   Ед. хр. 4. Л. 49. Почтовая открытка, рук.
   97 ...Анастасия -- значит -- "Воскресшая"! -- имеется в виду "воскресшая" жена писателя, т.к. Шмелев видел мистическую связь между умершей женой и О. А. Бредиус-Субботиной (их имена и отчества совпадали). В творчестве И. С. Шмелева упоминаются две святых Анастасии: Анастасия Римляныня (память 29 октября/11 ноября) -- мученица III в., небесная покровительница главной героини повести "Неупиваемая чаша" Анастасии Ляпуновой; Анастасия Узорешительница -- мученица нач. IV в. (память 22 декабря/4 января), к заступничеству которой прибегала главная героиня романа "Пути небесные".
  

34

  
   Ед. хр. 4. Л. 56, 57. Письмо, рук.
   98 "Какой выкуп даст человек за душу свою?" -- Мф. 16, 26.
   99 ..."дас-эвиге-вейблихе"... -- Das Ewige Weibliche (нем. Вечно-Женственное), символический образ в "Мистическом хоре" из финала "Фауста" И.-В. Гёте, восходит к гностической Софии, связан с идеей мировой души в философии Ф. Шеллинга, В. С. Соловьева и др. Имена Гёте и В. С. Соловьева упомянуты на страницах романа "Пути небесные", тема вечно-женственного неоднократно появляется в творчестве И. С. Шмелева.
   100 ...В "Неупиваемой" тоже островок... -- описание пруда и островка в повести И. С. Шмелева "Неупиваемая чаша" (1918). См.: Шмелев И. С. Собр. соч.: В 5 т. Т. 1. С. 379.
   101 "Яичко" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Руль. 1929. 5 мая; отд. изд.: Въезд в Париж (1929).
   102 ...Вы отвалили камень... -- аллюзия на Ин. 11, 1--46.
   103 ...благовест Оптиной... -- Оптина мужская пустынь в честь Введения во храм Пресвятой Богородицы, основана в XV в. около г. Козельска (совр. Калужская обл.).
   104 "Голубенький чистый подснежник-цветок..." -- стихотворение А. Майкова "Весна" (1857).
   105 ...Ольгин день... -- память св. равноапостольной княгини Ольги, 11/24 июля.
   106 ... был на могилке. -- О. А. Шмелева была похоронена на русском кладбище Сент-Женевьев де Буа под Парижем. В 2000 г. прах И. С. и О. А. Шмелевых перезахоронен на кладбище Донского монастыря в Москве.
   107 ...горькое надписание словами Остромира... -- Остромирово Евангелие, древнейший датированный памятник русской письменности (1056--1057), содержащий недельные евангельские чтения.
   108 "Солнце мертвых" -- роман-эпопея И. С. Шмелева, впервые опубликован: Окно. Париж, 1923. No 2--3; отд. изд.: Солнце мертвых. Париж, 1926.
   109 "прощальная улыбка" -- образ из стихотворения А. С. Пушкина "Элегия" (1830).
   110 Тоничка... -- главный герой романа И. С. Шмелева "История любовная" (1929).
  

35

  
   Ед. хр. 59. Л. 4--6. Письмо, рук.
   111 ...Бунин этого не почувствовал... -- "Путевая книга" И. А. Бунина была включена в сборник "Отчизна" (Симферополь, 1919), в котором опубликована повесть И. С. Шмелева "Неупиваемая чаша".
   112 ...п_р_е_д_м_е_т... -- О. А. Бредиус-Субботина использует термин из эстетики И. А. Ильина. См.: Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. Кн. 1. С. 149.
   113 "Глаголом жги сердца людей" -- из стихотворения А. С. Пушкина "Пророк" (1826).
   114 ...из надписи на "Чаше"... -- имеется в виду дарственная надпись О. А. Бредиус-Субботиной на книге "Неупиваемая чаша": "Моей светлой душе -- Ольге А[лександровне] Б[редиус]-С[убботиной] -- первое отсвет-страдание ее, ныне явленной мне".
   115 "ulcus duodeni" -- с 1909 г. И. С. Шмелев был болен язвой двенадцатиперстной кишки.
  

36

  
   Ед. хр. 59. Л. 11. Письмо, рук.
   116 ...рассказать Вам о себе... -- в письме изложен замысел одной из первых литературных работ О. А. Бредиус-Субботиной автобиографического произведения "Повесть жизни". Вероятно, с этого времени О. А. Бредиус-Субботина начинает работу над ней.
   117 "Слава в вышних Богу" -- славословие великое на Всенощном бдении.
  

37

  
   Ед. хр. 59. Л. 17. Письмо, рук.
   118 ...терпкий аромат цветов Воздвиженских... -- упоминается праздник Воздвижения Животворящего Креста Господня (14/27 сентября).
  

38

  
   Ед. хр. 4. Л. 60. Почтовая открытка, рук.
   119 Итальянское издание... у Bietty... -- издание повести И. С. Шмелева "Неупиваемая чаша" на итал. языке: Calice inconsumabile. Milano: Casa Editrice Bietty, 1932.
  

39

  
   Ед. xp. 5. Л. 1. Почтовая открытка, рук.
   120 ...о надписи на книге... -- имеется в виду дарственная надпись И. С. Шмелева на "Неупиваемой чаше", см. примечание 114 к письму 35.
   121 В голландском переводе есть три мои книги... -- "Человек из ресторана" -- De Kellner: Roman. Amsterdam, [б. г.]; "Про одну старуху" -- Een oud Vrowtje. Amsterdam, 1926; "Неупиваемая чаша" -- De nooit geledigde Beker. Amsterdam, 1927.
   122 ...он выставлял мою кандидатуру в Нобелевский Комитет... -- в 1932 г. Н. ван Вейк участвовал в выдвижении И. С. Шмелева на получение Нобелевской премии (см.: Марченко Т. В. Иван Шмелев и Нобелевская премия // Венок Шмелеву. М., 2001. С. 163--171).
  

40

  
   Ед. xp. 59. Л. 28, 29. Письмо, рук.
  

41

  
   Публикуется по фотокопии, находящейся в Российском Фонде Культуры (фонд И. С. Шмелева, свидетельство о дарении 1053).
   123 ..."Лебедь" Тютчева... -- стихотворение написано в конце 1820-х гг.
   124 ...Денисовой... -- имеется в виду Е. А. Денисьева (1826--1864), любимая женщина Ф. И. Тютчева, ей посвящен "денисьевский цикл" любовной лирики поэта.
   125 ...как "пели звезды"? -- см. главу "Прозрение" романа "Пути небесные".
   126 ...радостный взрыв и -- Крест. -- гл. XXIX "Крестный сон" романа "Пути небесные": Даринька видит сон, в котором ее распинают на кресте; Гвоздь будет вбит -- речь идет о предполагаемом последнем испытании Дариньки, смерти ее ребенка.
   127 "видевши свет вечерний..." -- из молитвы "Свете тихий".
   128 "благословенна Ты в жена-ах..." -- из Песни Пресвятой Богородицы, поется во время Великой вечерни на Всенощном бдении.
   129 "Хвалите раби Го-спода-а-а-а..." -- из полиелея во время утрени на Всенощном бдении.
   130 "Слава Тебе, показавшему нам све-эт..!" -- восклицание иерея после стихов к воскресным стихирам во время утрени на Всенощном бдении.
   131 "Славословим Тя, благодарим Тя..." -- из Славословия великого во время утрени на Всенощном бдении. В цитатах из богослужебных текстов Шмелев соблюдает хронологическую последовательность Всенощного бдения.
   132 ...домик наш... -- с ноября 1918-го по февраль 1922 г. И. С. Шмелев и его семья жили в Алуште, где в 1920 г. писатель купил дом (ул. Горная, 19). См.: Попова Л. Шмелев в Алуште. Алушта, 2000.
   133 "...будем слушать -- в последний раз..." -- И. С. Шмелев цитирует заключительную главу романа "Солнце мертвых" "Конец концов".
   134 ..."Торпедочкой" моей... -- Торпедка, кличка курочки из романа-эпопеи И. С. Шмелева "Солнце мертвых".
   135 ...могила Вашего отца... -- прот. Александр Субботин был похоронен в Рыбинске, в ограде храма Нерукотворного Спаса. Об этом см. письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 19.10.1939 (в настоящем издании No 6).
   136 "Донская" -- день Донской иконы Божией Матери (19 августа/1 сентября), установлен в память избавления Москвы от татар в 1591 г.
   137 ...Донской монастырь... -- Донской мужской монастырь за Калужскими воротами, основан царем Федором Иоанновичем в 1591 г. (по др. сведениям в 1592--1593 гг.).
   138 ...могила моего отца... -- С. И. Шмелев был похоронен на кладбище Донского монастыря (1880), могила не сохранилась. О поиске места захоронения отца писателя см.: Грико Т. И. История семьи Шмелевых // Венок Шмелеву. М., 2001.
   139 "Журнал де Женев" -- ежедневная газета "Journal de Jeneve", выходившая в Швейцарии на французском языке.
   140 ген. Кутепов -- А. П. Кутепов (1882--1930), генерал от инфантерии, участник русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн, после смерти П. Н. Врангеля председатель Русского Обще-Воинского союза (РОВС), в 1930 г. был похищен и убит агентами ОГПУ.
   141 Теодор Обер -- швейцарский адвокат, защищавший убийц В. В. Воровского, в 1924 г. основал Лигу по борьбе с большевизмом; непримиримые борцы с большевизмом. -- И. С. Шмелев был автором "Воззвания русского общества друзей международной борьбы с большевизмом".
   142 ...спас "случай"... -- в ноябре 1920 г. И. С. Шмелев был задержан, но отпущен комиссаром ревкома как автор повести "Человек из ресторана" (см.: Маевский Вл. Шмелев в воспоминаниях // Памяти Ивана Сергеевича Шмелева. Мюнхен, 1956).
   143 Иоанн Шаховской -- архиепископ Сан-Францисский и Западно-Американский Иоанн (в миру князь Дмитрий Алексеевич Шаховской, 1902--1989), духовный писатель, поэт, литературный критик.
   144 "...пора уж отдохнуть и погасить лампаду". -- А. С. Пушкин "Борис Годунов" (1825).
  

42

  
   Публикуется по фотокопии, находящейся в Российском Фонде Культуры (фонд И. С. Шмелева, свидетельство о дарении 1053).
   145 "Твоя от Твоих" -- из Божественной литургии.
   146 Церера -- древне-италийская и римская хтоническая богиня плодородия.
  

43

  
   Ед. хр. 5. Л. 5. Почтовая открытка, рук.
  

44

  
   Ед. хр. 59. Л. 33, 34. Письмо, рук.
   147 Письмо Ваше от 14 сентября, Ваше новогоднее... -- 1/14 сентября по церковному календарю начало года.
   148 "Вся жизнь моя была залогом..." -- А. С. Пушкин "Евгений Онегин" (Гл. 3).
   149 "Как мы летали" -- сборник рассказов И. С. Шмелева (Берлин, 1923).
   150 "История любовная" -- роман И. С. Шмелева, впервые опубликован: Современные записки. 1927. Кн. 30--35; отд. изд.: Париж, 1929.
   151 "Старый Валаам" -- очерки И. С. Шмелева, впервые опубликованы: Старый Валаам. Владимирова, 1936.
   152 "Die Liebe..." -- "Любовь в Крыму", немецкое название повести И. С. Шмелева "Под горами" (1910).
   153 "Радуница" -- глава романа И. С. Шмелева "Лето Господне", впервые опубликована: Возрождение. 1939. 7 июля.
   154 "Мэри" -- сборник рассказов И. С. Шмелева (Париж, 1928), по одноименному рассказу (1907).
   155 ...муж моей подруги. -- имеется в виду И. Толен, муж Ф. Н. Толен (Фаси).
  

45

  
   Ед. хр. 5. Л. 29--31. Письмо, машинопись.
   156 "Я имени ее не знаю..." -- ария Германа из оперы П. И. Чайковского (1840--1893) "Пиковая дама" (1890).
   157 "Без Вас не мыслю дня прожить" -- из арии Томского оперы П. И. Чайковского "Пиковая дама".
   158 ...как мой Илья-страдалец... -- Илья Шаронов, главный герой повести И. С. Шмелева "Неупиваемая чаша" (1918).
   159 ...Серова -- девочка под деревом... -- имеется в виду картина В. А. Серова (1865--1911) "Девушка, освященная солнцем" (портрет М. Я. Симонович, 1888).
  

46

  
   Ед. хр. 5. Л. 37--39. Письмо, машинопись.
   160 ...Врубель в "Царевне Лебедь"... -- картина была написана М. А. Врубелем (1856--1910) в 1900 г.
   161 ...Левитан -- "Над вечным покоем"... -- картина 1898 г. И. И. Левитана (1860--1900).
   162 ...Саврасов в "Грачи прилетели"... -- картина 1891 г. А. К. Саврасова (1830--1897).
   163 Нестеров -- Михаил Васильевич Нестеров (1862--1942), русский художник; ...малявинские "Бабы"... -- картина 1914 г. Ф. А. Малявина (1869--1940).
   164 ...партию "Миньоны"... -- имеется в виду ария Филины из оперы "Миньон" (1866) А. Тома (1811--1896).
   165 ...притча о блудном сыне... -- Лк. 15, 1--32.
   166 ..."помяни мя" -- разбойника... -- Лк. 23, 43.
   167 ..."Слово" Иоанна Златоуста... -- Слово огласительное святителя Иоанна Златоуста, читается на Пасху в православных храмах.
   168 ...мы просто -- скотина беспастушная! -- имеется в виду высший авторитет римского папы, закрепленный догматом о папской непогрешимости на Ватиканском соборе в 1870 г.
   169 ...по слову Достоевского... -- рассуждения Дмитрия Карамазова в романе "Братья Карамазовы" (Ч. 1. Кн. 3).
   170 Мы -- "го-рячие", по Апокалипсису... -- Откр. 3, 14--16.
   171 ...князь Владимир... принял такую веру... -- киевский князь св. равноапостольный Владимир (ум. 1015) принял крещение и затем ввел христианство в качестве государственной религии на Руси (988).
   172 ...чудесный образ! Пушкин дал... -- стихотворение А. С. Пушкина "Кобылица молодая (Из Анакреона)" (1828).
   173 ...акафисты... -- наименование особенных хвалебных песнопений в честь Спасителя, Божией Матери и святых.
   174 "Нива" -- еженедельный иллюстрированный литературно-художественный журнал, издавался в Петербурге в 1870--1918 гг., в 1894--1916 гг. ежемесячно к журналу выходило литературное приложение с сочинениями известных писателей.
   175 К сноске внизу страницы:
   Не знает их Россия. -- в 1923--1928 гг. в СССР были изданы 5 книг из дореволюционных сочинений И. С. Шмелева: "Виноград" (1923), "Гражданин Уклейкин" (1923), "К светлой цели" (1923), "Забавное приключение" (1927), "Стена" (1928). По мотивам повести Шмелева "Человек из ресторана" был снят одноименный фильм (1927, режиссер Я. Протазанов, в главной роли М. Чехов).
   176 ...мои "детские"... -- И. С. Шмелев начинал свою литературную деятельность как автор рассказов и повестей для детей ("В новую жизнь", "К светлой цели", "Мой Марс" и др.).
   177 "Она меня -- за муки полюбила..." -- из трагедии "Отелло" (1604) У. Шекспира (пер. П. И. Вейнберга).
  

47

  
   Ед. хр. 59. Л. 39, 40. Письмо, рук.
   178 "учитесь властвовать собою..." -- А. С. Пушкин "Евгений Онегин" (Гл. 4).
   179 ..."знание" Дариньки. -- по замыслу автора, главная героиня романа "Пути небесные" наделена интуитивным духовным прозрением.
   180 "Анна Каренина" -- роман Л. Н. Толстого (1873).
   181 ...о "совестном акте"... -- термин И. А. Ильина. См.: Ильин И. А. Собр. соч. Т. 1. С. 110.
   182 "не пщевати вины о гресе..." -- Псалтирь. 140 ("непщевати вины о гресех", в совр. переводе "для извинения дел греховных"), поется на Литургии Преждеосвященных Даров во время Великого поста.
   183 ...знаю о его "крошке" -- имеется в виду Ульрика фон Леветцов (1805--1899), в которую И.-В. Гёте (1749--1832) был влюблен в 1821--1823 гг., сделал ей предложение и получил отказ.
   184 Я никогда бы не дала Ваши письма ко мне большому свету -- впоследствии намерения О. А. Бредиус-Субботиной изменились.
   185 Книппер-Чехова -- Ольга Леонардовна Книппер-Чехова (1868--1959), жена А. П. Чехова. Письма А. П. Чехова к О. Л. Книппер-Чеховой были опубликованы в Берлине в 1924 г.
  

48

  
   Ед. хр. 5. Л. 45--48. Письмо, машинопись.
   186 "Чистейшей прелести чистейший образец" -- из стихотворения А. С. Пушкина "Мадона" (1830).
   187 "Честнейшая Херувим..." -- из "Херувимской" песни, которая поется во время Божественной литургии.
   188 ...соборе на Дарю... -- храм во имя св. Александра Невского в Париже, построен в 1859--1861 г., духовный центр русской эмиграции.
   189 ...19 авг. -- двунадесятый праздник, Преображение Господне.
   190 ...и воспел -- "радуйся!" -- Лк. 1, 26--38.
   191 "сквозь магический кристалл" -- из романа А. С. Пушкина "Евгений Онегин" (Гл. 8).
   192 Вагаев -- герой романа И. С. Шмелева "Пути небесные".
   193 Карташев -- Антон Владимирович Карташев (1875--1960), общественно-политический и религиозный деятель, богослов, историк Церкви, публицист, мемуарист, член ЦК партии кадетов. Соучредитель братства св. Софии (1918--1922). Участник Религиозно-философской академии, в 1925--1960 гг. профессор Богословского института св. Сергия в Париже. А. В. Карташев был близким другом И. С. Шмелева, именно ему незадолго до смерти писатель передал на хранение переписку с О. А. Бредиус-Субботиной.
  

49

  
   Ед. хр. 5. Л. 56--58. Письмо, рук.
   194 День Веры, Надежды, Любви, -- День Софии -- 17/30 сентября, память святых мучениц, пострадавших в 137 г. в Риме.
  

50

  
   Ед. хр. 59. Л. 48. Почтовая открытка, рук.
  

51

  
   Ед. хр. 59. Л. 48. Письмо, рук.
   195 Иов -- библейский праведник (см. Книгу Иова).
  

52

  
   Ед. хр. 5. Л. 65--67. Письмо, машинопись.
   196 ...преп. Сергия Радонежского... -- основатель и игумен Троице-Сергиева монастыря (лавры), ввел общежитийный устав в русских монастырях, благословил московского князя Дмитрия Донского на Куликовскую битву и предсказал ему победу, умер в 1391 г. Герой рассказа И. С. Шмелева "Куликово поле".
   197 ...услыхал я на могилке моей _m_о_й... -- речь идет о рассказе И. С. Шмелева "Куликово поле", сюжет которого 20 марта 1937 г. писателю сообщил Павел Александрович Васильчиков. О встрече с Васильчиковым на кладбище Сент-Женевьев де Буа Шмелев писал в письме И. А. Ильину: "Васильчиков [...] рассказывает "случай". Вы его знаете. [...] Происходит в двух важнейших исторических местах и участником, главным -- ! -- Святой. [...] Это же мне -- так ясно! -- от Оли моей -- дарок. [...] Рассказ будет называться -- "Куликово Поле"" (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 185, письмо от 8 апреля 1937 г.).
   198 ...прорван фронт дьявола, под Вязьмой... -- 5 октября 1941 г. была прорвана первая линия советской обороны между Ржевом и Вязьмой. 6 октября был взят Брянск.
  

53

  
   Ед. хр. 6. Л. 1. Письмо, машинопись.
   199 ..."о русском счастье"... -- в Пушкинской речи ("Пушкин", 1880) Ф. М. Достоевский говорил на примере Татьяны из "Евгения Онегина" об особом понимании счастья русской женщиной, которая не может "основать свое счастье на несчастье другого".
   200 Лиза Калитина -- героиня романа И. С. Тургенева "Дворянское гнездо" (1859).
   201 Татьяна Гремина -- в либретто оперы П. И. Чайковского "Евгений Онегин" была введена фамилия мужа Татьяны -- Гремин. В романе А. С. Пушкина фамилия этого персонажа не указана.
   202 ...моего Диму... -- Вагаева, герой романа И. С. Шмелева "Пути небесные".
   203 ...Ирина... -- Ирина Сергеевна Серова (1913(?)--1999, в замужестве Мамонтова), дочь доктора С. М. Серова, друга И. С. Шмелева.
   204 ...друга-доктора... -- Сергей Михеевич Серов (1884--1960), врач, учился в Военно-медицинской академии в Петербурге, в эмиграции работал в госпитале Ляонек в Париже. В 1930-е гг. вошел в Союз деятелей искусства и бесплатно лечил его членов.
   205 ..."товарища по школе"... -- Кирилл Мамонтов (1916--1998).
   206 "Мисюсь" -- прозвище героини рассказа А. П. Чехова "Дом с мезонином" (1896) Жени Волчаниновой.
   207 ...мать... -- Маргарита Александровна Серова (урожд. Лихонина, 1892--1975), в разводе с С. М. Серовым.
   208 ...большой юрист... -- вероятно О. С. Трахтеров (?--1943), присяжный поверенный округа Петербургской судебной палаты, глава Союза русских адвокатов в Париже, автор книги "Мысли и судьбы", погиб в Освенциме.
   209 ...убили сына... -- А. О. Трахтеров (ок. 1909--1940), артиллерист, похоронен на военном кладбище Бетанкур (г. Монбейло).
  

54

  
   Ед. хр. 6. Л. 3--5. Письмо, машинопись.
   210 ...это издательство... -- издательство "Православная Русь" монастыря во имя преподобного Иова Почаевского.
   211 Покров Пресвятой Богородицы -- 1/14 октября, церковный праздник, установленный в память видения св. Андрея Юродивого в X в.
   212 отец Варнава -- преподобный Варнава Гефсиманский (в миру Василий Ильич Меркулов, 1831 --1906), старец Троице-Сергиевой лавры. И. С. Шмелев писал о нем в романе "Богомолье", рассказе "У старца Варнавы" (см.: Георгий (Тертышников), архим. Преподобный Варнава, старец Гефсиманского скита. Сергиев Посад, 1996).
   213 ...Виктор Алексеевич... -- герой романа "Пути небесные", прототип -- В. А. Вейденгаммер (1844--1916), инженер, дядя О. А. Шмелевой, в 1900 г. стал послушником в скиту Иоанна Предтечи Оптиной пустыни. Сохранились письма В. А. Вейденгаммера к О. А. Шмелевой (РГБ. ОР. Ф. 387. Карт. 10. Ед. хр. 10). См. также: Любомудров А. М. Оптинские источники И. С. Шмелева. "Пути небесные" // Русская литература. 1993. No 3.
   214 ..."весь огончарован"... -- из эпиграммы А. С. Пушкина "Я влюблен, я очарован..." (1829).
   215 ..."адвокатом дьявола"... -- advocatus diaboli (в пер. с лат. языка "адвокат дьявола") назывался участник процесса канонизации святых в Католической церкви, который высказывал сомнения в действительности совершенных чудес лицом, предназначенным к прославлению (другой, адвокат Божий (advocatus Dei) приводил доводы в пользу канонизации).
   216 "Свет Разума" -- сборник рассказов И. С. Шмелева (Париж, 1928).
   217 ...официально я старше на четыре года... -- И. С. Шмелев родился 3 октября 1873 г. Сам Шмелев неоднократно упоминал о том, что официальные данные не соответствуют его действительному возрасту (см., например, переписку с И. А. Ильиным). Однако, сохранились дореволюционные метрические свидетельства о том, что Шмелев родился в 1873 г., а О. А. Шмелева -- в 1875 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 1. Ед. хр. 17). В метрической справке, находящейся в ГАВО (Гос. архив Владимирской обл. Ф. 301. Оп. 7. Д. 32. Л. 3) указано, что И. С. Шмелев родился 21 сентября 1873 г. (по новому стилю 3 октября), крещен 26 сентября.
   218 "Как мы открывали Пушкина" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Возрождение. 1926. 7 июня; отд. изд. в сб.: Родное. Белград, 1931.
  

55

  
   Ед. хр. 60. Л. 5--8. Письмо, рук.
   219 ...кавказец... -- имеется в виду хирург Е. Шахбагов, под руководством которого О. А. Бредиус-Субботина с 1929 г. работала в Берлине в частной клинике. Письма Е. Шахбагова к О. А. Бредиус-Субботиной находятся в РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 152. Л. 1--74.
   220 ...отчим... -- Александр Александрович Овчинников (1873--1936), второй муж А. А. Овчинниковой, профессор, с 1921 г. ректор Казанского университета, в 1922 г. выслан из России (вместе с Н. А. Бердяевым, И. А. Ильиным, С. Л. Франком и др.), затем жил в Берлине и преподавал в Русском научном институте.
  

56

   Ед. xp. 60. Л. 15. Почтовая открытка, рук.
  

57

  
   Ед. xp. 60. Л. 17--19. Письмо, рук.
   221 ...что сказал ему Горкин?.. -- слова Горкина в "Богомолье": "Всю дорогу хорошо шел, радовался я на тебя... а тут -- на вон! Это тебя _о_н_ смущает, от святого отводит" (Шмелев И. С. Собр. соч.: В 5 т. Т. 4. С. 479).
   222 ...какой камень мне был положен в протянутую руку... -- аллюзия на Мф. 7, 9. Приведенная в письме скрытая цитата ближе к стихотворению М. Ю. Лермонтова "Нищий" (1830): "И кто-то камень положил / В его протянутую руку".
   223 ...отец посажёный... -- имеется в виду И. А. Ильин.
   224 ...после войны... -- т.е. после начала немецкой оккупации Голландии (14 мая 1940).
  

58

   Ед. хр. 6. Л. 16, 17. Письмо, машинопись.
   225 "сквозь сон встречаешь утро года" -- неточная цитата из романа А. С. Пушкина "Евгений Онегин" (Гл. 7).
   226 ...Овидиевы "Метаморфозы"... -- мифологическая поэма римского поэта Публия Овидия Назона (43 до н. э. -- ок. 18 н. э.) о "превращениях" людей и богов в животных, созвездия и пр.
   227 Спасибо за "баварку"... -- шутливое название фотографии О. А. Бредиус-Субботиной.
  

59

  
   Ед. хр. 6. Л. 25. Письмо, машинопись.
   228 ...кончив Патриотический институт... -- Патриотический институт в Петербурге, благотворительное учебное заведение для девушек из военных семей, готовившее учительниц для сельских школ. Об учебе О. А. Охтерлони в Патриотическом институте см.: Сорокина О. Н. Московиана: Жизнь и творчество Ивана Шмелева. М., 1994. С. 37.
   229 ...учитель словесности... -- Федор Владимирович Цветаев, преподаватель VI Московской гимназии, дядя М. И. Цветаевой.
   230 "У мельницы" -- первый опубликованный рассказ И. С. Шмелева (Русское обозрение. 1895. No 7).
   231 "Русское обозрение" -- ежемесячный журнал (1890--1898).
   232 Первый курс университета... -- И. С. Шмелев закончил юридический факультет Московского университета (1894--1898).
   233 ...в усадьбе матери... -- 14 июля 1895 г. И. С. Шмелев венчался с О. А. Охтерлони в с. Трахоньеве на Клязьме.
   234 "Современные записки" -- ежемесячный общественно-политический и литературный журнал (Париж, 1920--1940), ред. коллегия: Н. А. Авксентьев, И. И. Бунаков, М. В. Вишняк, А. И. Гуковский, В. В. Руднев.
   235 ...на немецком... -- см.: Шмелев И. С. Библиография / Сост. Шаховской Д. M. Paris, 1980. С. 30--31.
   236 И. А. понял... -- имеется в виду оценка романа "История любовная" в кн. И. А. Ильина "О тьме и просветлении". См.: Ильин И. А. Собр. соч. Т. 6. Кн. 1. С. 375.
   237 ...профессор-педагог немецкий... -- возможно, речь идет о проф. А. Ф. Лютере, переводчике произведений И. С. Шмелева на немецкий язык. О нем см. прим. 714 к письму 183.
   238 ...мой успех в Праге... -- Шмелев приехал в Прагу в мае 1937 г. в связи с торжественными церемониями по поводу 100-летия со дня смерти А. С. Пушкина, выступал 13 и 14 мая.
   239 ...моя речь о Пушкине и "купели Православия"... -- "Заветная встреча. Из речи в столетнюю годовщину смерти Пушкина" (1937).
   240 "Последние новости" -- ежедневная газета (Париж, 1920--1940), редактор -- П. Н. Милюков (с 1921 г.).
  

60

  
   Ед. хр. 6. Л. 27--29. Письмо, рук.
   241 ...чудесная девчонка... -- имеется в виду Люсьен Лекомт (Lucienne Lecomte) (p. 1920). В 1943 г. приняла православие и вышла замуж за Ива Жантийома (венчание 2 мая в соборе св. Александра Невского в Париже).
  

61

  
   Ед. хр. 6. Л. 38, 39. Письмо, рук.
   242 ...нашему "Книгоиздательству писателей"... -- имеется в виду "Книгоиздательство писателей в Москве" (1912--1923).
   243 ...когда рухнул французский фронт... -- вероятно, И. С. Шмелев имеет в виду дату официальной капитуляции Франции 22 июня 1940 г.
   244 ...оказался в Пиренеях... -- с 1940 г. Ив Жантийом был на военной службе в этом районе.
   245 Ecole Normale Supérieure. -- имеется в виду Высший педагогический институт. По сведениям, сообщенным Ивом Жантийомом, он не поступил в Высший педагогический институт и окончил математический факультет Сорбонны.
  

62

  
   Ед. хр. 6. Л. 42--44. Письмо, машинопись.
   246 ...французское издание "Солнца"... -- Le soleil des morts. Paris, 1929.
   247 ...немецкое -- "Любви"... -- Der Vorfruhling -- Erlenbuch. Zurich-Leipzig, 1931.
   248 ...моя переводчица... -- Руфь Кандрейя, переводчица произведений И. С. Шмелева на немецкий язык.
   249 ...из Бальмонта... -- Константин Дмитриевич Бальмонт (1867--1942), поэт, переводчик, литературный критик, прозаик, публицист, мемуарист. К. Д. Бальмонт был другом И. С. Шмелева, соседом по даче в Капбретоне, где Шмелевы жили каждое лето в 1924--1933 гг. (см.: Жантийом-Кутырин И. Мой дядя Ваня. М., 2001. С. 48--49). Творчеству Шмелева посвящены ряд статей Бальмонта, его циклы стихотворений "В защите" (поэтическая вариация на тему "Богомолья", 1931) и "Лето Господне" (1933), стихотворения в книге "Ризы единственной" (1927) -- "Пролетьем в лето", "Закрома" и др.
   250 ..Амфитеатрова... -- Александр Валентинович Амфитеатров (1862--1938), прозаик, драматург, поэт, публицист, литературный и театральный критик, переводчик, мемуарист. Автор ряда статей о Шмелеве. Амфитеатров много лет переписывался со Шмелевым (отрывки из их переписки см: Шмелев И. С. "Я весь бунтуюсь..." // Слово. 1992. No 11/12; Минувшее. СПб., 1997. Вып. 22). О взаимоотношениях И. С. Шмелева и А. В. Амфитеатрова см.: Минувшее. СПб., 1997. Вып. 22. С. 609.
   251 ...от Мережковского... -- Дмитрий Сергеевич Мережковский (1965--1941), прозаик, поэт, драматург, литературовед, публицист, переводчик. В 1923 г. соседствовал с И. С. Шмелевым в Грассе, был его корреспондентом.
   252 ...кормление Ходасевичам -- имеется в виду В. Ф. Ходасевич (1886--1939), поэт, литературный критик, литературовед, переводчик, публицист, мемуарист. В 1927--1939 гг. возглавлял литературно-критический отдел газеты "Возрождение". О конфликте И. С. Шмелева с В. Ф. Ходасевичем см.: Сорокина О. Н. Московиана: жизнь и творчество Ивана Шмелева. М., 1994. С. 199-- 201.
   253 ...Мученица Александра... -- российская императрица Александра Федоровна (урожд. Алиса, принцесса Гессенская, 1872--1918), супруга императора Николая II, в 1981 г. канонизирована Русской Православной Церковью за границей, в 2000 г. -- Русской Православной Церковью.
   254 ..."Сергия и Вакха"... -- день мучеников Сергия и Вакха, 7/20 октября, установлен в память кончины мученика Сергия в IV в.
   255 ...Милочка... -- Людмила Гербертовна Келер (1916--?), дочь Р. Г. Земмеринг, автор воспоминаний о И. С. Шмелеве, публикатор его писем. Личный архив Л. Г. Келер передан в Бахметевский архив Колумбийского университета (США).
   256 Племянница Олина... -- Юлия Александровна Кутырина (1891--1979), племянница О. А. Шмелевой, актриса, сказительница, автор книги, статей и воспоминаний о И. С. Шмелеве.
   257 ...ее "муж"... -- имеется в виду Иван Иванович Новгород-Северский (наст. имя и фамилия Ян Пляшкевич, 1893--1969), второй муж Ю. А. Кутыриной, поэт, прозаик. Новгород-Северский окончил военное училище в Иркутске, во время Первой мировой войны был штабс-капитаном, затем полковником Добровольческой армии, эмигрировал в 1920 г. В эмиграции издал сборники стихотворений "Как растут кресты" (1921), "Заполярье" (1939), "Тундра" (1939), "Айсберги" (1942), "Чум" (1942), "Самоцветы" (1949) и др. И. С. Шмелев написал вступительную статью к сборнику Новгород-Северского "Заполярье". Шмелев называет Новгород-Северского "мужем", т.к. в 1941 г. Ю. А. Кутырина и И. И. Новгород-Северский официально не были женаты.
   258 ...ученица Рахманинова... -- С. В. Рахманинов (1873--1943) преподавал в Московском Екатерининском институте, где училась Ю. А. Кутырина (см.: Жантийом-Кутырин Ив. Мой дядя Ваня. М., 2001. С. 38).
   259 ...с мужем развелась... -- имеется в виду Андре-Рене Жантийом (1884--1954), французский дипломат, первый муж Ю. А. Кутыриной (до 1932 г.), отец Ива Жантийома.
   260 ...самозванцем... -- из-за путаницы с документами во время Гражданской войны многие бывшие участники Белого движения в эмиграции претендовали на звание полковника. И. С. Шмелев не точен, И. И. Новгород-Северский действительно был полковником и кадровым военным.
   261 ...знает по-французски одно слово... генерала Камброна. -- имеется в виду французский генерал П.-Ж.-Э. Камброн (1770--1842), который во время битвы при Ватерлоо на предложение о капитуляции ответил "Дерьмо! Гвардия не сдается!".
   262 "Приключение" -- "Забавное приключение", рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Слово. 1917. No 7; отд. изд. в кн.: Лик скрытый. М., 1917.
   263 "Виноград" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Северные записки. 1913. No 9; отд. изд. в кн.: Волчий перекат. М., 1914.
   264 "Погоди, тебя заставлю / Я смириться..." -- см. примечание 172 к письму 46.
  

63

  
   Ед. хр. 6. Л. 55, 56. Письмо, рук.
  

64

   Ед. хр. 7. Л. 1, 2. Письмо, рук.
   265 Schalkwijk -- Шалквейк, деревня в окрестностях Утрехта, где с 1941 г. жила О. А. Бредиус-Субботина.
   266 ... генерала Слащова... -- Я. А. Слащов (1885--1929), мемуарист, генерал-лейтенант, участник Первой мировой и Гражданской войн. В 1920 г. эмигрировал, в 1921 г. вернулся в Россию, с 1922 г. преподавал в Высшей тактическо-стрелковой школе в Москве, убит в своей квартире (убийца объяснил свой поступок местью за брата, казненного в Крыму по распоряжению Слащова).
   267 ...старец Амвросий -- преподобный Амвросий Оптинский (в миру А. М. Гренков, 1812--1891), старец Оптиной пустыни, канонизирован в 1988 г.
   268 ...крепостная Варвары Тургеневой... -- Варвара Петровна Тургенева (урожд. Лутовинова, 1780--1850), мать писателя И. С. Тургенева.
   269 ...пророчество старца Иосифа... -- иеросхимонах Иосиф (в миру И. Е. Литовкин, 1837--1911), старец Оптиной пустыни, келейник и ученик преподобного Амвросия Оптинского. В планах И. С. Шмелева 1938--1939 гг. пророчество о смерти Дариньки произносит старец Амвросий: "Пронесешь всю жизнь Крест свой и умрешь на своей реке" (см.: Кутырина Ю. А. Пути небесные. Заметки к третьему ненапечатанному тому // Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 5. С. 474).
   270 ...28 [июля] Прохора-Никанора -- память святых апостолов Прохора, Никанора, Тимона и Пармена.
  

65

  
   Ед. хр. 60. Л. 32, 33. Письмо, рук. Постоянный адрес О. А. Бредиус-Субботиной с августа 1941 года: Schalkwijk (U.), Lage dijk 139, Holland.
   271 ..."Полукровка"... -- О. А. Бредиус-Субботина имеет в виду героиню одноименного романса поэта и композитора А. Н. Вертинского (1889--1957). Романс написан в 1930 г.
  

66

  
   Ед. хр. 7. Л. 20, 21. Письмо, рук.
  

67

  
   Ед. хр. 60. Л. 38, 40. Письмо, рук.
   272 ...наш военный, писатель... -- вероятно, имеется в виду Алексей Александрович фон Лампе (1885--1965), генерал-майор. Во время Второй мировой войны заместитель председателя РОВСа.
   273 Паша -- героиня романа И. С. Шмелева "История любовная".
   274 Верру -- младшая сестра Арнольда Бредиуса.
  

68

  
   Ед. хр. 60. Л. 47, 48. Письмо, рук.
   275 "Тебе тезоименитая прабабка твоя Ольга..." -- в шуточном "акафисте" аллюзии к "Повести временных лет" (Сказание о мести древлянам княгини Ольги).
   276 ...в "Дневнике писателя" -- издавался Ф. М. Достоевским в 1873--1881 гг. (первоначально рубрика в журнале "Гражданин"), включал публицистические статьи, художественные произведения, воспоминания и литературную критику. Выпуск "Дневника" прерывался в годы работы над романами "Подросток" (1874--1875) и "Братья Карамазовы" (1878--1879).
  

69

  
   Ед. хр. 7. Л. 36, 37. Письмо, рук.
   277 ..."подруге дней моих суровых"... -- образ из стихотворения А. С. Пушкина "Няне" (1826).
   278 ..."Семейного счастья"... -- рассказ Л. Н. Толстого (1859).
   279 Пролихачивал, довольно... -- существует ряд свидетельств того, что И. С. Шмелев был азартным игроком. См.: письмо И. С. Шмелева А. И. Куприну от 2.09.1923 (Бахметевский архив Колумбийского университета); Сорокина О. Н. Московиана: Жизнь и творчество Ивана Шмелева. М., 1994. С. 159; воспоминания С. Н. Сергеева-Ценского (РГАЛИ. Ф. 1161. Оп. 1. Ед. хр. 222).
   280 Тантал -- в греческой мифологии лидийский царь, обреченный богами на вечные муки.
  

70

  
   Ед. хр. 7. Л. 48, 49. Письмо, рук.
   281 ...упрощенная ткань романа "Пути Небесные" -- в первоначальном плане II части (1939--1940) ребенок Дариньки должен был родиться в Мценске и умереть на 9 день (см.: Кутырина Ю. "Пути небесные": Заметки к третьему ненапечатанному тому // Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 5. С. 440--457). Вариант, обсуждаемый в письмах, также был значительно изменен в окончательной редакции романа (1947).
   282 ...в канун Ивана Купалы... -- в народном сознании праздник Рождества Иоанна Предтечи 24 июня/6 июля связан с языческим культом плодородия.
   283 ...Воскресенский монастырь. -- И. С. Шмелев не точен, в тексте романа "Пути небесные" Вознесенский монастырь.
   284 ...Спасское-Лутовиново... -- родовое имение матери И. С. Тургенева, расположенное вблизи г. Мценска Орловской губернии. В окрестностях Мценска происходит действие второй части романа "Пути небесные" (усадьба Ютово).
   285 Завтра "Казанская"... -- день празднования Казанской иконы Божией Матери, 22 октября/4 ноября.
   286 "ножки устали" -- аллюзия к роману "Богомолье", гл. "У преподобного".
   287 ...о моей светлой девочке... -- речь идет об О. А. Шмелевой.
   288 "Богородицу и Матерь Света..." -- возглас перед девятым ирмосом канона на утрени.
   289 ...мой приходской праздник... -- в церкви Казанской иконы Божией у Калужских ворот (в этой церкви хранилась метрика И. С. Шмелева).
   290 ...о матери... -- Евлампия Гавриловна Савинова (1847--1934).
   291 ...поступил в гимназию. -- 1-я московская гимназия, где Шмелев учился в сентябре--ноябре 1884 г.
   292 Учитель был больной... -- имеется в виду И. Д. Лебедев, директор 1-й Московской гимназии, преподававший словесность. См. письмо И. С. Шмелева И. А. Ильину от 29.03.1947 (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 105).
   293 В другой гимназии... -- 6-я московская гимназия (Большой Толмачевский пр., 3), где И. С. Шмелев учился в 1884--1894 гг.
   294 Загоскин -- Михаил Николаевич Загоскин (1789--1852), исторический романист, драматург.
   295 ...Румянцевскую публичную библиотеку. -- в наст. время РГБ; основана на собрании книг, рукописей и монет Н. П. Румянцева в 1861 г. в Москве.
   296 у сестры Мани... -- Мария Сергеевна Шмелева (1869--?).
   297 ...в пансионе... -- И. С. Шмелев проходил дошкольное обучение в частном пансионе Вертес. См.: Сорокина О. Н. Московиана: Жизнь и творчество Ивана Шмелева. М., 1994. С. 24.
   298 ...ее деревня, под Звенигородом... -- в рассказе И. С. Шмелева "Росстани" использовано реальное название деревни Ключевая.
   299 ...с Сережечкой в Сочи... -- вероятно, лето 1913 г.
   300 ...сестрой Катей (самой близкой из 3-х)... -- у И. С. Шмелева было 3 сестры София (1968--?), Мария, Екатерина (1879--1938). См.: Грико Т. И. Шмелевы // Москва. 2000. No 6.
  

71

  
   Ед. хр. 7. Л. 52. Почтовая открытка, рук.
   301 Читаю А. С. Хомякова о православии... -- вероятно, И. С. Шмелев читал книгу А. С. Хомякова (1804--1860) "О Церкви" (Берлин, 1926) с предисловием и примечаниями Л. П. Карсавина.
  

72

  
   Ед. хр. 60. Л. 21, 22. Письмо, рук.
   302 ...к ним за защитой не обратилась... -- речь идет о нацистах.
  

73

  
   Ед. хр. 61. Л. 28, 29. Письмо, рук., карандаш.
   303 Подходили Святки... -- двенадцать дней от праздника Рождества Христова (25 декабря/7 января) до праздника Богоявления (6/19 января).
   304 "придите, поклонимся и припадем" -- молитва из Божественной литургии.
   305 ...тютчевское о сне... -- имеется в виду стихотворение Ф. И. Тютчева "Вчера, в мечтах обвороженных..." (1836).
  

74

  
   Ед. хр. 8. Л. 1, 2. Письмо, рук.
   306 "Восточный мотив" -- позднее И. С. Шмелев дал рассказу новое название "Пурим" (рассказ не завершен). О замысле рассказа Шмелев писал А. В. Амфитеатрову 17 ноября 1928 г. (Слово. 1992. No 11/12).
   307 "В овраге" -- повесть А. П. Чехова (1900).
   308 "Про одну старуху" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Современные записки. 1925. No 23; отд. изд.: Про одну старуху: Новые рассказы о России. Париж, 1927.
   309 ..."Архиерей", "Ночью"... -- рассказы А. П. Чехова (1902 и 1901).
   310 ...писателем Треневым... -- Константин Андреевич Тренев (1876--1945), писатель, драматург, публицист. В 1919--1921 гг. вместе с И. С. Шмелевым был свидетелем голода и Гражданской войны в Крыму. За месяц до своего отъезда из России (20 января 1922 г.) Шмелев писал Треневу: "Знаете ли Вы, что кругом нас уже умирают с голоду? Уже сжигают себя живьем... Уже падают люди на ходу и умирают. И трупы их остаются непохороненными неделю?! ...Знаете ли, что больницы не принимают опухших с голоду, а приюты... наполнены и не берут детей?! Знаете ли, что к нам ежедень заходят и молят о хлебе дети?! А мы бессильны, ибо сами вертимся на последнем..." (РГАЛИ. Ф. 1398. Оп. 2. Ед. хр. 527. Л. 5.)
   311 "...д_у_н_к_а_н_и_з_м"... -- И. С. Шмелев имеет в виду направление в искусстве танца, которое бы мой праздник.
   Вода и "хижина тети Оли" -- отличны, и заставляют думать о... что в воде. Есть ли там что-нибудь для рыбоуда?.. Мечтаю половить в Nive, около Байоны. Не разумею, когда смог бы очутиться в Woerden'e..? Если бы найти там -- кусочки _р_о_д_н_о_г_о! в природе. Ну, до 25--28.VII проваландаюсь над изображением Достоевского. (Жизнь, творчество и русская литература, ее особливость). О, сколько хотелось бы сказать. Дам страниц 45--50, (Чехов -- только 22 страницы). Да и сего мало!.. -- но надо сказать многое и важное -- в малом объеме! Значит, _ч_и-с_т_к_а! И заманно, и жутковато: за Россию буду говорить, и говорить -- автори-тет-но, насыпая западным дуракам и подлецам. Швейцария -- страна зело робкая, а посему надо _у_м_е_т_ь_ подать. Робкая (в смысле оглядки на некоего, сидящего в Bern'e916). Иначе редакция издательства не рискнет. Значит, вдвойне трудно.
   Вот ты и именинница, на-днях, -- как и _п_о_б_е_д_и_т_е_л_ь? да?! Ну, сперва его: за ангела и за победу над... дьяволом!.. Ибо дьявол всячески старался напакостить, а мамина-то молитва и твоя (уверен!) -- вознесли над погаными кознями и завистями. И-так: бо-олыпого плавания "болотному инженеру". Так, бывало, прозывали в России межевиков. Но тут -- посерьезней: это для мира -- уникумы! И спрос на таких из США... да и совсюду, где нет воды, и где ее слишком. Огромнейшая область! и -- какое же сочетание: путейский и -- водяной.
   Значит: греби и с земли, и с воды, и даже -- из-под-воды!
   Светло и свято ликую. А ты все это состязание отменно изобразила! Быть бы тебе -- и адвокатом, и прокурором!!! Что же до твоих больших 2-х последних писем917 -- о девушке, о конюшем, о тревожной ночи, о... -- я все вижу. Эти письма сверх-отличны. Насыщены -- и сами по себе, _с_в_о_и. И потому могут служить -- для _в_с_е_х.
   Жаль, что, при спешке, не мог достать еще книжку иллюстрированную Валей... До... (чертова фамилия, не вспомню). Надо от нее выписать, из Фрибурга. Да она куда-то укатила, -- по словам генерала Ознобишина -- "шалая бабенка". Да, конечно, влияние Билибина... но если бы ты _з_н_а_л_а_ все ее работы, -- особенно _б_е_р_у_т_ краски! Необычные комбинации. По ее словам, она уже отплевывается от влияния Билибина. Недостатков масса... Баба-Яга -- ты права -- ни-ку-да! Это нянька ряженая, пужать ребят, а те не боятся. Ты права: ни духа -- _т_а_й_н_ы, глуши, таинственности, что манит в сказке. Ее (художницу) надо обламывать. Жаль, я не видал ее: сказал бы правду, кстати, -- она и ее семья -- мои читатели.
   М. б. не смогу написать тебе ко Дню ангела.
   Целую, благословляю-крещу на подвиги. Не отступай. Ты можешь удивительно писать художественную прозу!..
   Пишешь и в красках очень талантливо, но, думаю, словесное мастерство (без думы о нем) тебе очень близко и достижимо в совершенстве. Только... помни, главное: никогда не надо думать, что пишешь для печати: для себя, для внутреннего твоего преизбытка (и разрядки!) пишешь. И не загадывай никогда никакой темы: лишь чу-уть ощути в себе нечто -- и не вдумывайся: само выльется, да так, что и не ожидаешь. Ве-рно говорю. Ну-дить себя сверх сил не надо, но и отлынивать -- тоже не надо. Знаю, как в твоих условиях все сие трудно. Но надо уметь хотеть. Что Сережа и показал так блестяще.
   Нежно целую мою дорогую ангела-именинницу. Да будут дни твои светлы и мудры, как твои глаза и сердце.
   А я здорово-таки устал. Написал Ю[лии] А[лександровне] письмо: отныне не позволю перешагнуть порог ее сумасшедшему и вымогателю. За ним надо следить в-оба. Если она упустит его, и он заявится, не впущу, а будет шуметь -- придется позвать полицию. Он систематически крадет у меня _в_с_е: книги, марки, серебро, чай (особенно!), требует денег на билет в St-Remy -- все ложь! Взял привычку: как Ю[лия] А[лександровна] навестит меня, чтобы прибрать квартиру и уйдет, он, через 1/2 ч. заявляется. Говорю -- "ушла"... "Ну, я устал, дайте, чаю... дайте при-па-сов (все у Юли есть, а чаю ему не дают, т.к. с чаю он бушует), дайте на билет, на хлеб..." Зна-ет, что я не выношу его присутствия, на этом играет: "все, мол, даст, только бы меня спровадить".
   Я раза 3--4 давал, -- но, поняв, считает меня за дурака, что он крадет _в_с_е, до дорогих мне вещей... я, наконец, на днях написал решительное письмо Ю[лии] А[лександровне] -- "помни, вызову полицию... а с тобой, его всегда старающейся извинить... -- порву окончательно всякие отношения". Буквально, _в_ы_ж_и_в_а_ю_т_ из Парижа. До того мешают работе, что прихожу в отчаяние. Верно чувствовала Оля: _н_е_ _в_ы_н_о_с_и_л_а_ его, -- он -- полусумасшедший вымогатель, шантажист. И как, когда он был сравнительно здоров, могли складываться у него хорошие стихи!? ... Нет, он грязен, гадок, это чудовище...
   Нет, развяжусь с ними, даже если придется бросить Париж. Кажется, и ее скоро возненавижу. Нельзя быть (делать себя!) такой слепой, прикрывая и извиняя животное. Все в доме были в панике, когда они без меня жили в моей квартире. В St-Remy -- тоже. Раз его уже избили, и он по-приутих... Полиции он боится. Если его начнут _б_р_а_т_ь, он будет отбиваться, и его будут бить. Ю[лия] А[лександровна] очень ловка: она умеет как-то его высвобождать. Дождется, что он натворит непоправимое. А сколько он делал и добывал, злоупотребляя моим именем! Дознавал -- выкрадывал адреса (я уехал в дек. 47 г. -- в спешке и многое не убрал, -- только твои письма упрятал сокровенно!) и писал всюду, выпрашивая, говоря, что я "их поставил своим отъездом в критическое положение!"
   Теперь я ни-чего для них не сделаю. Все посылки, которые шли мне в мое отсутствие, получали они. И -- деньги даже... Словом Ю[лия] А[лександровна] -- сама, правда, мученица, -- меня доездила с этим шантажистом. А сдать его в сумасшедший дом не решается!.. Но она должна, вынуждена по каким-то своим делам оставлять его одного на даче, а он... занимается бросаньем денег на билеты в Париж и обратно, да еще вымогает... Ну, думаю, после моего письма (сил не было терпеть!) она обидится, и на время оставит меня в покое. Мне не мила стала и моя квартира -- и я, наконец, вырешу, что мне делать. Теперь я совсем один. Но это лучше: с голода не помру, допишу о Достоевском и -- куда-то уеду. Мария Тарасовна Волошина мучается моим положением, но она сама -- с разрывающимся сердцем: сын безнадежен.
   Ну, прости, коснулся и болей... Будь здорова, дорогая. Твой верный Ваня
  

219

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   26.IX.49
   Дорогой мой дорогулечка-дружочек, только сейчас смогла сесть за письмо918. Как Вы себя чувствуете?919 Все время думаю о Вас. Ради Бога черкните, или попросите кого-нибудь дать мне весточку о Вашем здоровье. Благодарю Вас за радость, которую Вы доставили мне своим согласием пробыть со мной в Esbly. Я так много получила от Вас духовной поддержки и нового подъема к работе. Ваши обе статьи живут в моей душе светом. Чудесно "Приволье"920. Я много думаю о Вашем творчестве. О, если бы, хоть чуточку иметь от Вашего... Но это дерзостно, и я не смею так говорить.
   Доехала я благополучно до Rotterdam'a и даже с возможностью поспеть на последний поезд в Woerden. Правда, пассажиры моего купе были несимпатичны -- все время пускали сквозняк, беспрерывно жрали как скоты и разваливались так, что приминали меня совсем в угол. В Rotterdam'e же был такой ливень, какого я в жизни не видала. Но т.к. времени до поезда на другом вокзале было мало, я все-таки кинулась под дождем к такси. В один миг я была вся насквозь промочена, даже волосы под шляпой, даже кожаный чемодан внутри промок. К моему ужасу, такси не могло сдвинуться с места -- дефект из-за воды. Перескочила в другое. Проехав несколько метров, этот автомобиль тоже сломался из-за воды. Гудел-гудел, еле дозвался какого-то шофера, который меня взял дальше. Перескакивая из одной машины в другую и третью, я вымокла до отказа. В поезде местного следования открыла чемодан и, вынув одежду, переоделась в уборной. Приехала в 12 ч. ночи в Woerden. Арнольд все время ходил меня встречать к 3-м поездам, и к этому последнему тоже выехал. Но мы разминулись, -- я прошла не по лестницам для пассажиров, а (по особому разрешению) прямо по полотну к выходу. Взяла автомобиль и благополучно прибыла домой. Арнольд был в отчаянии, куда же я пропала, он по словам мамы, меня ждал как [2 сл. нрзб.] {Здесь и далее письмо повреждено.}. Только в 1 ч. бухнулась в кровать, как [1 сл. нрзб.] Все воскресенье было очень [2 сл. нрзб.] с утра уехала в Гаагу. Теперь жизнь идет нормальным ходом. Дома сразу же масса [1 сл. нрзб.] и всяческих дел. С той недели [2 сл. нрзб.] работник -- новый садовник на 1--2 недели. Без меня отмолотили, маме здорово досталось. Было 11 человек 3 дня у нее на руках, не считая семьи. Сию минуту получили телеграмму -- у моей невестки родилась дочь (до срока), все в порядке. Но значит, мне надо будет туда ехать не 6-го, а раньше. Я ей обещала. Вот и закрутилось колесо. Я очень благодарна всем, кто был ко мне внимательным: и супругам Волошиным, и Вере Димитриевне921, и милым Меркуловым. У меня очень теплое чувство к А[лександру] Н[иколаевичу] и М[арии] М[ихайловне]. Постараюсь как можно скорее послать луковицы Карским922. Они были так трогательны к Вам, и так мне помогли. Кроме того, я нашла у себя в сумке еще подорожники от Марьи Фоминичны. Дидук всех тут очаровал по фотографиям. А какой чудесный он в жизни! Мне скучно без него! Дорогой Иван Сергеевич, белье, которое было на диване для меня, я отнесла в ванную комнату, -- это кажется Юлии Александровны. И еще одна просьба: я забыла резиновую надувную подушечку (она не моя, и я должна ее возвратить) или в кухне, или в столовой. Если это не очень дерзко, то м. б. Марья Тарасовна будет такая милая мне ее послать. И не забудьте, что у Карских остались Ваши носки. Буду ждать от Вас с нетерпением вестей. Поправляйтесь и будьте Богом хранимы!
   Обнимаю Вас Ваша О.
   [На полях:] Я бы хотела, чтобы Александр Николаевич Меркулов не оставлял посещать Вас, -- это такая добрая бескорыстная душа.
   Уничтожайте мои письма, -- они лежат на произвол судьбы. Я пишу, и мысль, что их будут читать все, кому не лень, не оставляет меня.
  

220

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

30.IX.49

   Дорогой мой, солнышко ясное, любимый Иван Сергеевич!
   Вот и день Вашего рождения, -- как светло, как душевно я думаю о Вас. Дай Бог Вам радостно и в добром здоровье начать новый год Вашей жизни, дай Бог всего, всего, что дает силу и радость жить! Как жаль, что только за несколько дней каких-то я должна была Вас покинуть и не могу встретить и провести этот Ваш праздник вместе с Вами. Я каждую минутку думаю о Вас, о всем том, что мы с Вами думали и говорили. Пересказываю и маме с Сережей все, что нового узнавала от Вас. О "Человеке из ресторана", о его возникновении и спасении Вас в трудное время. Я помню все душой моей, все, все, что Вы говорили. Как ценно мне это, как невыразимо ценны Ваши указания и советы в литературной работе. Я думаю о Вас, о Вашей светлой душе, о Вашей творческой радостности и бодрости, несмотря на недуг. Как горели Вы, когда читали мне свою статью! Чудесную статью.
   А "Приволье"... О, как благодарна я Вам, бесценный мой друг, за эти дни духовного насыщения. Каким чудесно-светлым чувством овеяно для меня местечко Esbly!..
   Маленькое, пригородное местечко, с пыльным вокзалом... А помните прогулку нашу среди старых яблонь? И цветы лиловые... и сколько солнца. Я так хотела бы, чтобы Вы туда поехали.
   Не могу писать... слезы падают на очки, скатываются и на бумагу. Слезы тихой радости и грусти. Я мало дала Вам за эти 2 недели. А сколько хотела душой! Такая уж я... душа вся рвется, полна через край... и нет терпенья, нет покоя... и вечный трепет и нервность.
   Вчера была у нас совсем осень, густой туман все закрыл и липко проникал всюду. Деревья набухли, намокли его сыростью, и слышно было в вечерней тишине, как шлепались в пруд невидимые капли. Ушли все дали, казалось, что нечто липкое и непроглядное заполнило собой весь мир, оставив минимум пространства вокруг тебя, не больше, чем длина протянутой руки. И на душе было стесненно, она была как бы загнана, придушена этим туманом. И было грустно и тягостно, -- хотелось все время вздохнуть... А сегодня солнце, и все опять иное. Все радостно и светло. Птицы поют и щебечут неуемно, и кажется будто еще лето.
   Милый, дорогой Иван Сергеевич, берегите себя, следуйте совету доктора, -- он мудрый, с опытом и конечно хочет искренне Вам помочь. Почему Вы отклонили фитинг? Вы что-нибудь ощущаете от него? Это же хорошее средство?! Хорошо, что бросили курить. Нет минутки в дне, чтобы я не думала о Вас. Как мне грустно, что не можем непосредственно переписываться923. Дай Бог, чтобы Вы скорее окрепли. Письма же мои, пока Вы так еще слабы, уничтожайте, мне нестерпимо знать, что они валяются на "большой дороге". Сердечный привет Марье Тарасовне. Когда зайдет Александр Николаевич или Серов, то им тоже привет. Обнимаю Вас от всего сердца, крещу и целую. Ваша все та же О.
   [На полях:] На днях посылаю посылочку М. Ф. Карской, чтобы напомнить ей о Вас. Я рада буду, когда узнаю, что Вы под ее опекой, в чудесной тишине, где Вы, -- не сомневаюсь, -- начнете 3-ью часть "Путей". И радостно начнете.
   Я буду писать. Продуманно, серьезно, так, как учили Вы меня.
  

221

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   [13.Х.1949]
   Дорогая Ольга Александровна {Письмо продиктовано И. С. Шмелевым М. Т. Волошиной.},
   Я все еще болею, большая слабость. Ем достаточно. Болей нет. Удручен затрудненностью пищеварения. Часа через три--четыре после принятия пищи рвота с жгучей жидкостью, водой, которая обжигает горло, но пищи нет. И это бывает раз в три--четыре дня. Последние три дня не было. Кажется не худею. Большая подавленность, раза два в день встаю, но через час--два от слабости должен лечь. Сон плохой. Голландское средство не применяют -- [нету мышц], -- а принимаю globiron (кровь в ампулах) 6 ампул в день. Прописала Крым. Глубоко благодарю за богатую посылку, очень тронут. На именины были друзья, но мне было тревожно и утомительно. Мария Тарасовна привезла пироги. Она устроила мне хорошую хозяйку, [почтенную]. Все чисто, все вовремя. Ем с охотой. Ваше душевное состояние и Ваши трудности меня удручают. Благодарю за Ваши заботы. Светом в эти дни -- для меня родная участливость доброй М[арии] Т[арасовны] (я не хочу этого писать, но И. С. требует).
   Сердечно целую. Ваня {Написано рукой И. С. Шмелева.}
   [На полях:] [Сердечный привет Вашей маме].
  

222

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

8.XI.49

   Милый мой дорогой, родной Иван Сергеевич!
   Непрестанно думаю о Вас, и днем и ночью. Мне очень тяжко не иметь от Вас весточки. Последняя открытка М. Т. В[олошиной]923а была мало утешительна: "по временам поташнивает"... когда же это кончится? Но что значит "поташнивает"? Мутит только или же опять выбрасывается жидкость? Как счастлива я была бы получить письмецо Вами самим написанное, но, конечно не через силу. Этого я никак не хочу. У меня нет слов, чтобы выразить мою тревогу о Вас. Я не могу ничего делать. Дома масса всяких забот. Арнольд у предела своих нервных сил. Его затрепали. Вчера он почти плакал и не мог спать. Ложится около 2--3 ч. ночи, а встает уже в 6 ч. утра. Сам должен пахать, т.к. с работником -- отцом моей Вилли, случилось несчастье: сперва даже не знали, что собственно. Он кончил пахоту и в 12 ч. дня должен был идти обедать. Ар только что его оставил, а то вместе с ним работал. Приходит к дочке и просит у нее воды, а сам дрожит и еле на ногах держится, прижимая к щеке платок. Из-под платка ручьями кровь. Говорит, что упал и больше ничего не знает и не помнит. Дочка не видала его раны и послала его скорей домой. Но мне сказала, что ее отец как пьяный, ничего толком сказать не мог. В воротах у выхода его встретил Арнольд, -- платок уже не скрывал рану, и Ар отшатнулся, увидя огромную, зияющую рану, располоснувшую всю сторону от виска до подбородка. Кровь льет ручьем, а края раны так разошлись, что доктор, к которому Ар его отправил, должен был взять самые большие защипки, чтобы наложить шов. Врач сделал предположение, что было покушение на жизнь этого рабочего, и кто-то его полоснул ножом, кроме того явно было легкое сотрясение мозга, в силу которого он ничего не помнит. Позвали полицию. Точно все обследовали, еще раз были у доктора и у самого пострадавшего, и пришли к выводу, что Фонк был ударен лошадью в тот момент, когда нагнулся взять поводья, упавшие во время открывания воротец. Лошади были с ним и к обеим маткам подбежали жеребята, а те, видимо чего-то испугались, м. б. хлопка воротец, или жеребята спугнули. Теперь явно, что был не только разрез, но и удар, и обозначается по опухоли сорт удара. Фонк лежит, очень страдая и будет еще недель 6 лежать. Масса гною, жар и боль. Но удивительно, как еще он жив остался. Постепенно он пришел к нормальному сознанию.
   Кроме того, у нас отвратительный судебный процесс и другой перед носом. И избежать их нельзя. Необходимейший ремонт дома (виллы) потребовал 3500 гульденов и это безумно подрезывает Ара. Фрукты больше не сваливают на кучу, т.к. открылся экспорт в Германию924, и цены чуточку выше. Но на фрукты в этом году дефицит {Убыток (от нем. Defizit).}. Вся надежда на коров. Несколько дней тому назад вдруг заболели 2 лучшие коровы, как раз после того, как их поставили на ту самую полосу, где только что умерла овца (помните, мне писали). Это страшная зараза, и мы думали, что опять эта болезнь. Иногда от нее вымирают целые стада. Прямо думать было жутко. Но, слава Богу, оказалась простуда благодаря внезапному холодному туману после сильной жары. Порядочно испугали они нас. У Арнольда ни секунды покоя: вчера он мне сказал, что с наслаждением бы убежал из Batenstein'a, где кроме неприятностей и убытков ничего нет. И в самом деле, лет 15 не поддерживался дренаж почвы и не было никаких починок: все мосты надо заново чинить, все ворота (железные), заборы, пруды чистить, не говоря уже о постоянных ремонтах домов и домишек. Последние надо бы было просто снести, но нельзя из-за квартирного недостатка. Живет в этих хибарах жулье, а все им надо: и свет, и воду, и крыши и печки чинить. Мне надо быть тоже все время начеку, чтобы как-то поддерживать равновесие мужа. А сама я вся тоже истрепана. Вчера были целый день у одного большого дельца, имеющего между прочим ферму. Осматривали эту ферму, все нововведения, много говорили. Он вполне понимает отчаяние Арнольда. Ему безумно нравится Batenstein, но он тут же добавил, что вся эта роскошь (прошлого столетия) стоит так дорого, что на одном поддержании ее можно прогореть. Они с Арнольдом долго обсуждали все возможности, где и как можно выкрутиться. Ведь все эти пруды и парки для налогов не просто угодье, a luxus {Роскошь (от нем. Luxus).}, с которых дерется втрое. Прибыли же никакой. Они съедают доходы с других отраслей только. Тот делец сделал открытие, что для дохода хорошо откармливать свиней по контракту с правительством. У него своя лесопилка и свое дерево -- хлева не дороги. А нам опять тысячные расходы, чтобы поставить хлева. Не знаю на чем решили. Все это трепанье Арнольда меня сильно нервирует, отвлекает от работы и я вообще в постоянном беспокойстве за его нервность. Вечно рыщет по приведению в порядок мерзких происков подлецов. Ну, довольно.
   На днях я была приглашена на Фауста925 (из Цюриха труппа), и хоть очень устала, все же не смогла отказаться. Было очень хорошо. Хотелось бы подробней поговорить об этом, но утомлять Вас не хочу. Gratchen была обаятельна. Интересно было следить за мыслью Гете и угадывать его самого в Фаусте. На сцене очень многое ожило и приняло плоть и кровь, что в чтении ускользало. Фауст шел целиком, без пропусков. Хорош был Фауст, Мефистофель же слишком толст и стар, хотя и известный Бассерман926.
   Неповторима Гретхен! Какая непосредственная детскость, и как при этом понятна и ненадуманна ее страстность к Фаусту... Как все последовательно, как естественно и понятно... И все внешность ее, ее голос и пение... Любая певица могла бы позавидовать передаче настроения того, о чем поется, и того где и как поется. Последняя ее сцена в тюрьме тоже очень хороша. Ничуть не переиграна. Мефистофель, хоть и известность, -- театрален в этой сцене, а Фауст деревянен. Гретхен же очаровательна в своем безумии, отчаяньи и любви.
   Но, довольно. Все, что я вижу, слышу, переживаю, все не целиком захватывает меня, т.к. я все время в трепете за Вас. О, Господи, исцели Вас скорей. Обнимаю Вас и благословляю. Завтра Вы именинник.
   Ваша О.
   Пусть кто-нибудь черкнет о Вас. М[ария] Т[арасовна] уехала, конечно. Как у них?
  

223

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

17.XII.49

   Милые и дорогие Иван Сергеевич и Марья Тарасовна! Наконец-то я сама могу нацарапать вам свой привет. Как здоровье дорогого Ивана Сергеевича? Даже в дни моего самого большого мучения927 я все время думала о нем. У меня оказалось совсем другое, что думал доктор. Тотчас же должны были дать очень глубокий наркоз и, перевернув вниз головой, раскрыли всю полость живота. Доктор осмотрел решительно все внутренности вплоть до желудка, и вынул пять разных вещей: маленькую опухоль (из-за которой я пришла), 3 однородных очень больших опухоли и аппендикс, т.к. одна из опухолей приросла к нему. Операция считается очень большой и серьезной, но несмотря на это уже на 3-ий день меня вынесли из постели и посадили в кресло, и так каждый день. Для легких, чтобы не было застоя крови. Это было почти сверх сил, но необходимо. Боли были страшные, особенно от рвот, длившихся сутки. Я часами не могла проснуться и только чувствовала как мускулы живота сокращаются в адской боли для рвоты. Состояние было гораздо тяжелее прошлой операции. Теперь, слава Богу, все приходит в норму, но доктор не торопится меня отпускать домой. Швы не все еще сняты, т.к. огромный разрез. М. б. сегодня снимут остальное. Умоляю М[арью] Т[арасовну] написать о И. С. Писать мне очень, очень трудно. Целую. О.
  

224

И. С. Шмелев -- О. Л. Бредиус-Субботиной

  
   22.XII.49
   Дорогая страдалица Олюша, читал твою открытку и был потрясен! Да смилуется Господь и восстановит вполне твое здоровье! Уповаю, молюсь. Вчера привозили ко мне, недостойному, Царицу Небесную Курско-Коренную928. Я все еще лежу, очень слаб. Но набираю вес. Аппетит есть. Ем теперь почти все. Встаю на 1/2 ч. -- 1 ч. Весь в мечтах посетить тебя. Но до сего еще далеко. Во время операции929 думал о тебе. Был совсем спокоен, ни капли страха! Все было закрыто от меня Волею Господа. Перед самой операцией заснул часа на 4. А я был на волоске от смерти. Все прошло под знаком благоволения Господа, даже на хирурга действовало, и он был в восторге от удачи! А все в клинике считали, что через 2 дня я кончусь. Все было опрокинуто и все случилось молниеносно. Т° -- не поднималась ни на 0,1 выше нормы. Почки "работали" идеально, до 2 литров в сутки. "Все в Вас молодо" -- сказал хирург... "vous êtes notre malade gentill" {"Вы наш славный больной" (фр.).} -- сказал он же, "о подобной операции я мечтал как об идеале!" Напиши скорей о себе. Мария Тарасовна шлет сердечные пожелания полного здоровья. Чудесна наша судьба: оба -- _р_е_з_а_н_ы_е! Молю Бога сохранить тебя. Трудно писать лежа. Родная, крещу тебя. Хочу церкви, стать полностью православным. Привет маме. До конца твой В.
  

225

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   [5.I.1950]
   Дорогой Иван Сергеевич!
   С Рождеством Христовым поздравляю Вас и шлю мои самые душевные пожелания всего доброго, а главное здоровья. Также и чете Волошиных мой сердечный привет! Я все так же ползу улиткой по тропке к выздоровлению. Послезавтра жду докторшу интернистку и в зависимости от совета Klinkenbergh'a решу вопрос с санаторием. Сегодня был оттуда ответ, что место есть и не так уж безумно дорого. Обнимаю Вас. Оля
   Очень досадую, что ничем не отмечаю Рождество Христово для Вас. Лежат конфекты Вам, но некому хлопотать с посылкой. Мама уж задергана. Душой я с Вами.
  

226

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   17.1.50 Париж 53 дня по операции, 43 дня по твоей.
   До чего же наши судьбы -- общи, как мы дружны!
  
   Дорогая моя Олюшечка, я так стосковался по тебе! мое сердце, прямо, переполнено нежностью к тебе, такой кроткой ласковостью, такой тихой любовью, такой светлой-светлой!.. Пиши мне открытой душой, не на Вы, это коробит... теперь я всегда сам смотрю свою почту, уже недели три, как не в постели, и каждое твое письмо тотчас же убираю и запираю. О родненькая моя! Напиши, как ты себя чувствуешь, как прибывают силы, как в душеньке у тебя? Думаю, что ты отдыхаешь в санатории. Если еще нет, Олюша, поезжай, голубка... окрепнешь, соберешь себя!.. Как я хотел бы с тобой уехать в Ланды, в Капбретон... Я оправляюсь, начал очищать свою корреспонденцию... -- вороха за 5 мес. !.. Вес, явно, прибывает, мясо наращивается. Не взвешивался, но, думаю, кило 6--7 прибавил. Ем теперь _в_с_е. Слава Господу, нет ни тошнот, ни изжоги, ни кислотности. Ем и щи, и мясо, и пироги, и икру... аппетит хороший. Все говорят, что я помолодел и даже... _п_о_х_о_р_о_ш_е_л!.. лет 20, говорят, скинули. Правда, мне в клинике сказал хирург: "у вас _в_с_е_ органы -- молодые, теперь можете через полгодика... -- не раньше! -- писать... склероза нет, сердце очень хорошее (ну, сравнительно!), оно и помогло вам уйти от почти верной смерти"... -- "Сознаюсь, я боялся, что операция не удастся... худшее предполагал, а она идеально удалась, о чем я только мог мечтать!.." Не знал, милый чудак, _к_т_о_ был у него невидимым ассистентом!.. Олюша, я вынес огромный духовный опыт изо всего, что со мной было, и -- главное -- _н_е_т_ _с_м_е_р_т_и! Я мысли о ней не чувствовал, а только: "интересно, а дальше -- что?" Под ножом, при местном наркозе, причем чувствовал лишь отражения болей, я думал о тебе, как увижу летом тебя, как буду _в_с_е_ есть, что 3 декабря н. ст. должен быть дома, -- это на 8-й-то день!.. канун Введения, дата для меня важная. И только раз помолился -- призвал преп. Серафима: "ты однажды помог мне, помоги, родной... мне надо закончить "Пути Небесные"". Было как-то радостно под ножом! А все ждали катастрофы, как я узнал после. Говорят, во время операции, продолжавшейся 58 мин., мне сделали вливание физиологического раствора, я не слыхал, задремал? Только звон инструментов слышал. И -- ни одного слова, все происходило молча. Когда услыхал -- "фини" {"Окончено" (от фр. fini).}, -- переспросил. "Фини". Но еще хирург возился надо мной, должно быть зашивал живот. "Довольны мной, доктор?" -- "Вполне! вы -- молодец, как жен-ом! {Молодой человек (от фр. jeune homme).}"... А три часа тому, когда Юля на заре привезла ему рентгеновский снимок, он сказал: "кут-кэ-кут {Во что бы то ни стало (от фр. côuteque-côute).}... я вынужден тотчас же оперировать, каждый час -- смертелен, понимаете..? два грамма мочевины в крови!.. не могу ни за что ручаться... надо было бы дней десять укреплять его, а я мог сему уделить лишь 30 часов!" Удивительный молодец дал мне кровь, гигант-гвардеец. М. б. это очень помогло, освежило. И потом пошли чудеса. Зарубцевание шло быстро, на 5 день не было и следа красноты. На 4 день -- разрешили, как исключение-награда, кофе с молоком, на 5 -- два полусырых бифштекса в день. На 8-ой день -- как редкость небывалую, как мне сказали, меня отпустили, в амбюлансе {Машине скорой помощи (от фр. ambulance).}, домой, -- 3 дек., канун Введения. Швы снимали у меня на квартире, 8 дек. С каким наслаждением я выпил две чашки кофе со сливками и съел чуть ли не полфунта сливочного масла, а перед сим, еще в клинике, чудесный бифштекс!.. И стали меня питать. Стали приходить посылки, деньги... -- о-чень отозвался мой верный читатель. Кстати: Зеелер, после многих хлопот, удачно разменял присланные тобой деньги, по курсу 79. А то все давали от 50 до 70. Это черный рынок, произвол. Официальный курс -- 94, но банки требуют голландский паспорт и доказательств права иметь голландскую валюту на руках, иначе официальный размен невозможен. Он мне принес 7900 фр. Благодарю еще раз. Прошу тебя: не собирай для меня, я обеспечен достаточно, могу поправляться без тревог, не думая о заработке, меня не забывают и, м. б., состоится соглашение об авторском праве с Толстовским фондом930... Запрашивают, от одного американского издательства, книги для издания на англо-американском языке. Думаю дать, с моим предисловием, "Человека из ресторана" -- как раз исполняется 40 л. его _ж_и_з_н_и, с моим введением: "история этого романа". Американское издательство найдет в нем существенное для рекламы: I -- этот роман спас жизнь автору, 2 -- за этот роман автор получил небывалый гонорар и проч. Как раз только по-английски не переведен930а роман, м. б. _т_а_к_ и надо было... м. б. будет иметь успех..? Выдержал испытание временем: знаю, что он и ныне читается, будто только что написан. Это потому, что _н_р_а_в_ы_ остались те же, -- ресторан -- жизнь, да еще и похуже... и социальный вопрос, поставленный романом, -- путем ли насилия -- революционно или нравственным совершенствованием решается вопрос о социальной справедливости, -- все еще не решен, все еще ста-вится... а для России решен совсем не в пользу насилия... В Америке нравы, думаю, куда грязней, чем в свое время у нас. И слова Скороходова -- для Америки -- будут очень кстати!.. Дал бы Бог!.. Поверь, голубка: не гонорар меня тут занимает, главным образом, а... -- воздействие своим трудом на жизнь!.. никогда не лишнее -- ткнуть в нос обществу его преступление. Гонорар же -- дело второстепенное. Запросил меня о книгах Толстовский фонд, поддержавший меня в беде и поддерживающий... я жду решения правления на мое предложение принять мои авторские права: _н_е_к_о_м_у_ мне передать в наследство мои права! нет достойного наследника, который озаботился бы судьбой книг моих. Это меня очень заботит. На тебя возлагать такой ответственный и сложный труд не смею -- все я взвесил, и ты можешь судить, как меня это заботило, когда повезли меня в клинику! -- все висело на волоске. Олюноч-ка, я страшно тоскую по тебе!.. я хочу видеть тебя, держать твою ручку, смотреть в твои любимые глаза... Я молюсь о тебе, да избавит тебя Господь от недугов и сохранит! Верь, Олюночка: ты _д_о_л_ж_н_а_ жить, и ты будешь жить! уповай, молись!.. Когда я тебя увижу?! ... Как хочу этого!.. Напиши о себе, как ты себя чувствуешь, как поправляешься, как в санатории, удобно ли, что читаешь, как кормишься, все, все... Скорей бы приходила теплая пора!.. не дождусь. Солнца хочу и -- церкви!.. Хочу, окрепнув, продолжать "Пути Небесные". Надо торопиться. О-ля... на тоненьком волоске висела жизнь моя... -- только теперь все узнал. Никто не верил в благой исход! даже сам известный хирург, Масмонтей!.. И так все обернулось!.. Спокойствие не обмануло меня: Господь отсрочил мой _о_т_х_о_д_ от земной жизни. Я еще н_е_ готов, и я должен выполнить _у_р_о_к. Так я верю.
   Как нежно, светло думаю о тебе! Спасена и ты, родная моя, светик мой. Сегодня узнал, что Толстовский фонд прислал мне еще 65 долларов. Крепнет надежда, что мы заключим соглашение о литературных правах. Как я был счастлив, -- принять Пречистую!.. -- это было 21 дек. Я тогда еще лежал. Мои глаза наполнились слезами благодарения и умиления... Ах, как хочу помолиться в укромной церковке!.. не на людях... с тобой хотел бы вместе говеть!.. Олюночка, если бы это случилось!.. Как хочу быть _ч_и_с_т_ы_м_ и более достойным!., я же знаю, какой я плохой православный... Оля, что бы _б_ы-л_о, если бы я попал в Америку!.. -- верная гибель. И вот, вышло все так, по Воле Господа, -- м. б. по молитвам моих отшедших. Была у меня, еще до моего решения переменить врачей, в октябре или начале ноября Мария Фоминична Карская, внезапно застала меня неприбранным, я чуть не падал от слабости... а она, милая, курила и тараторила... -- и потом пошло стремительно: я, увидав себя в зеркале, ужаснулся... -- тень моя. И потом -- _ч_у_д_о... чудо Милосердия Господня. Ах, Олечек... какой мне у-рок!.. и как наглядно!.. _Е_с_т_ь_ Бог и _н_е_т_ _с_м_е_р_т_и!.. Я слышу, как во мне бьется и вскипает творческая волна, скорей бы за работу!., но -- пока мне запрещено.
   Молю тебя, напиши о себе, все, все, твои письма храню бережно, будь покойна!.. Как ты давно не пишешь... а я завален корреспонденцией и могу едва одно--два письма в день писать, по нескольку строчек, а большей частью -- открытки.
   Обнимаю тебя, родная моя, и нежно смотрю в твои добрые и, порой, _р_а_д_о_с_т_н_ы_е_ глаза. Господь да сохранит тебя! Когда лягу в постель -- молюсь за тебя, как умею. Напиши поскорей, очень тоскую по тебе, не зная, что с тобой.
   Твой неизменный Ваня (Ив. Шмелев)
  

227

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

28.I.50

   Милый и дорогой Ванечка!
   Прости, что я так долго не отвечала на твое милое письмо. Я никуда не годилась все это время. Самое ужасное это то, что я не могла совладать с головой: мысли не было, памяти не было (и еще нет), охоты ни на что не было. И при всем этом -- никакой концентрации, ни на чем. Даже картинки смотреть было трудно. Теперь лучше. Да и не удивительно при таком уходе. Самое чуткое отношение. Теперь в доме еще жильцы появились -- старый господин (астма) с своим молоденьким слугой-шофером вместо сына, и старая сестра, бывшая директриса психологической экспертизы для сбившихся с пути девушек. На днях будет еще одна сестра для поправки здоровья. Изредка ко мне приезжает кто-нибудь из домашних или золовка. С 19-го наступили холода, и к несчастью дует холодный ветер. Я-то в тепле, а вот наши, наверное, мучаются, т.к. ветер стоит как раз со стороны маминых комнаток. Я все время думаю о маме, -- ей нелегко. Продолжаю 29-го -- сегодня тут рожденье хозяйки, так что мы все в "параде". И настоящий-то у нас "Ноев ковчег". Я радуюсь, что у тебя бодрое состояние духа. Так именно это и должно быть. Слава Господу! Так же точно было и со мной после моей первой операции. И совершенно обратное теперь. Все, как будто, у меня внутри вынуто. Никакой духовной сущности. Трудно на чем-нибудь остановить мысль и страшно, именно страшно мыслей о искусстве. Когда я думаю о своей работе, -- мне нестерпимо. Все равно, как бы вероятно было у ослепшего художника или оглохшего композитора. Я взяла сюда все свои вещи для проработки и... ничего не могу. Рисунки тоже тут, но я также ничего не могу. Правда, хожу гулять, когда не слишком холодно. И начинаю видеть красоту. Впервые была "уязвлена" рдевшими пурпуром и золотом березами. Они, кудрявыми и хлесткими ветками, своим кружевом ходят в морозном небе. И как горят на заре! Масса тут дятлов, -- трудятся -- тукают и тукают себе без устали, откидывая сильную головку.
   Белочки резвятся, и целыми стаями летают сороки, стрекочут, какую-то войну между собой ведут. Должно быть подбираются парами к весне. Есть и зайцы. Все это живет и гомозится прямо в саду, вокруг дома. Хотя и дом-то стоит собственно в лесу. "Искать" прогулок не приходится -- они все тут вот, под рукой. Идеальное жилье для творческого труда. Ах, что же это со мной?! Вчера было письмо от одной дамы, полное ласки и утешения, что ее муж после одной операции тоже с 1/2 года не годился. На мое несчастье, Dr. Klinkenbergh сам пациент. И то, сразу же, как встал (на 13-ый день) явился к нам в Woerden (18--20 km), чтобы меня поддержать. За эту болезнь я так много видела внимания, что мне даже порой неловко, -- невозможно всем ответить тем же. В данный момент я -- сырое яйцо в вате. Весь дом вокруг меня крутится. Хозяйка приказывает полную тишину, когда я удаляюсь наверх спать. Радио закрывают, все ходят в туфлях и говорят шепотом. Комнату выбрала тоже самую лучшую и поместила других жильцов так, чтобы не мешали. И спрашивает часто: "Что бы для Вас сделать? М. б. скушать что хотите?" Полная предупредительность... Ах, какое скучное письмо. И мыслей нет. Прости.
   О Криволае?931 -- Он старается производить впечатление русского человека, но на самом деле в своем буржуазном житии совершенно оголландился. Я мало с ним знакома, но от других (многих) слыхала, что он сухой и расчетливый эгоист, чуть не ростовщик. Порой бестактен и бесчувственен. Машинкой его я пользовалась ровно 4 недели и более чем хорошо за нее заплатила, а выпросить ее стоило мне больших трудов, только потому, что твоим именем просила, и ему было неприлично отказать на мою формулировку просьбы. Его страсть -- собирание картин русских художников и книг. По возможности даром или по дешевке. О его скупости ходят анекдоты среди русских гаагчан. Торгуется с жидами, чего никто тут не делает. С "супругой" своей, вернее с женой одного голландского доктора, у которой живет на квартире, хамит неприлично, не стесняясь даже посторонним присутствием. А она -- милая дама. Ходячая, всем известная тайна, что он сожительствует с ней. Нет, мне такой тип человека противен, и я его не считаю русским. Да, кажется, он и голландское подданство взял. Я ему спешно возвратила машинку и купила свою собственную. Так что, говоря тебе, что я работаю на его машинке, он просто наврал. Ну, Ванёк, будь здоров! Господь да сохранит тебя! Обнимаю тебя и крещу. Не забывай меня, -- черкни, хоть немного! О.
   [На полях:] К сожалению, ни одного из рекомендованных Шахбаговым лекарств достать не могла. Если бы он меня лечил, то, знаю, -- давно бы пошло на улучшение. Массу от него внимания видела тоже.
   Dr. Klinkenbergh после своей операции помолодел лет на 10--15 и посвежел. Всем нам бросилось в глаза. Как-то "бравурно" он влетел. Таким его не знаю. М. б. для "рекламы" хирургии.
  

228

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   [13.IV.1950]
   Дорогой Иван Сергеевич!
   Я очень тревожусь о Вас -- на Пасху не было от Вас "Христос Воскресе". Здоровы ли Вы?? Умоляю Вас или кого-нибудь, кто около Вас, черкнуть мне, хоть строчку! Неужели Вы опять больны? Я очень устала за 2 недели без всякой помощницы. Теперь есть девушка, но я сама страшно устала и не могу пока что ничего делать. Но это пройдет. Черкните же о себе!! Обнимаю Вас. О.
   Получили ли посылку?
  

229

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   7.IV.1950
   Великий Пяток
   Христос Воскресе, дорогая Олюша, с принятием Святых Христовых Тайн поздравляю тебя, мой чистый светик, да будет тебе и душе твоей -- во укрепление!
   Я все еще влачусь, и, из-за шаткой погоды, не выхожу. Это убивает меня, я снова худею, т.к. больше месяца нет охоты есть: насилую себя. Должно быть в крови есть известный % urine, рот сухой, надо анализы (дал выделения), а главное: нет воли!
   Пишу только тебе, вынуждая себя. Я забыл (усталость!) просить тебя -- _н_и_ч_е_г_о_ мне не посылать, я ничего не ем, посылки раздаю. Мое меню: утром -- кофе с молоком, немного хлеба, масла; в 2 ч. обед -- чуть салата, рыбку, апельсиновый сок; вечером чашку молока с хлебцем. Ни разу в церкви! Себе в тяжесть, жить не хочется. Все же, чтобы не надоедали, дал очерк932 "Русской мысли". Словом, ни-ку-да я! Прости, нет сил... Часами лежу, окна открыты...
   Нет для меня весны. Самое светлое -- что ты оправляешься. Берегись, не пересиливай себя.
   Как пусто и уныло _в_с_е_ во мне!
   Спасибо еще, что нет нужды. Больше 50 писем без ответа. А надо писать, благодарить. Читатели не оставили меня без помощи. Какое-то _о_б_щ_е_е_ недомогание... Как надоело это! М[арии] Т[арасовны] не вижу больше месяца. Большей частью один. Тоска... Скотина я: Бог меня воздвиг (чудом), а я... -- в унынии. Очевидно, надо что-то бодрящее.
   Обнимаю тебя и христосуюсь. Милая, крепни, светись... ну, помолись за меня, я это почувствую. Маме -- Христос Воскресе!
   Твой, недостойный, ибо не ценящий Божию Милость...

Ваня

   Я о-чень одинок...
   Но, бодро, бодро: Христос Воскресе!
   Воистину Воскресе, родная моя Олюша.
  

230

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  
   26.IV.50 г.
   Дорогой мой Ванечка!
   Очень меня огорчило твое письмо пасхальное, полученное много спустя праздника. Чего только я не передумала! Ах, как мучительно знать о таком твоем упадке духом! Как жаль, что ты не поговел. То светлое состояние, пришедшее после чудесного выздоровления, надо было бы беречь. У нас тут страшный холодище -- шел снег и град с ветрищем, так что цвет груш и яблонь очень попорчен. Конечно, при такой погоде тебе надо беречься и не выходить. Но, думается, что свежий воздух полезен был бы. Сама я мало пользуюсь окружающей природой. Сперва слаба была, а потом сбилась с ног без прислуги (до того, что даже было испугалась). Теперь есть девчонка, но такая ветрогонка и нахалка, что не знаешь, что лучше: иметь ее или нет. Но все же лучше, чтобы она за сором и грязью ползала, чем мне убивать себя. Я все еще не окрепла, как бы хотелось. О своей работе, хоть и думаю, но сесть за нее не могу. А когда пробовала, то приходила в отчаянье -- все плохо, все вымучено, не ладится! Меня это убивает. И устаю я, и голова не та, что была раньше. Да и нервность ужасная. А тут еще была тревога: Арнольд нашел у себя в животе припухлость (на глаз прямо видно) и боль. Был вчера у Klinkenbergh'a, -- оказалась грыжа паховая и еще выше -- фурункулчик, который уже лучше. Пока что операцию Klinkenbergh не счел обязательной, но через 4--6 недель, если не пройдет или не станет заметно лучше, -- будет резать. Не отходят от нас болезни. Арнольд очень устал, чувствует себя скверно, да еще получил прострел в спине. Погода адская. Ну, поживем-увидим. Но нервы все время в напряжении. Конечно, грыжа -- не серьезная болезнь, но при его профессии очень мешает и м. б. опасной, т.к. не убережешься в сельском хозяйстве. Случись, что ночью телится корова -- надо ему, забыв свою грыжу, возиться и, конечно, сколько-то напрягаться и надсаживаться {В оригинале: надсажаться.}. Всегда м. б. ущемление. У него странно: -- она почти никогда не входит и все время болит, как зуб. Ну, скучно все это! Я, конечно, ни о каких поездках не думаю -- слишком слаба, и дома у меня нет настоящей помощницы в этой девке. Мама уже и за зиму измучилась, все делая за меня. Теперь она тоже очень устала и мучается болями то тут, то там.
   Но, все это так неважно в сравнении с твоим состоянием... Что дали анализы?
   Обнимаю и молюсь. О.
   Меня нервит, что я ничего не делаю. Между прочим за мое отсутствие кто-то стянул один из 3-х ключей от "хижины" и постоянно там бывал, чему свидетельствуют вся измятая и сбитая постель (диван) и масса окурков на тарелочке; обрывки черного меха от дамского пальто и монета на полу. Все это мне очень противно. Мех такой я сама подарила бывшей прислуге на воротник ее пальто. Она? Ключи висели у нас в комнате. С любовником? Или ее сестра-нахалка (шаталка с солдатней), одолжившая ее пальто? Но кто же все-таки стянул ключ? Мама, очень любившая Вилли, не хочет допустить мысль о ней, а я думаю определенно на нее. Она пожелала быть сестрой милосердия и быть "барышней". Мне она противна. А в "хижину" не хочется идти!
  

231

О. А. Бредиус-Субботина -- И. С. Шмелеву

  

10. VI. 50

{Описка О. А. Бредиус-Субботиной: 10. V. 50.}

   Дорогой мой, родной Иван Сергеевич!
   Я не знаю, что и думать о Вас, -- целую вечность не имею ни строчки и не знаю, как Вы и что с Вами. Тревожусь очень, особенно после того, как и 9-го не имела Вашего привета. Пишу в расчете, что если Вам самому не до писем, то м. б. кто-нибудь черкнет мне хоть строку о Вас! Очень прошу! Должно быть, у Вас не бывает добрая Марья Тарасовна? Хотела сегодня послать телеграмму с оплаченным ответом, но не решилась тревожить Вас -- телеграммы всегда сперва пугают, прежде чем их прочтешь. Голубчик, попросите кого-нибудь мне написать 2 слова. Но как мне это больно писать, исходя из предположения, что самому Вам писать почему-то трудно.
   Если не получу ответа через неделю, то пошлю телеграмму Александру Николаевичу Меркулову. Но дома ли они летом?
   О себе не знаю, что писать, -- вся полна тревогой о Вас. Начала работу и надо много трудиться, но волнение о Вас не дает покойно работать. Свой день я не праздновала, и очень стремлюсь вообще от всего и всех отойти для работы. У нас тоже частенько недомогания. С операцией Арнольда еще не решено, -- узнаем на будущей неделе. А сейчас он опять с бронхитом. У мамы тоже частенько болит то то, то другое. О себе ничего уж не говорю, -- дойти до прежнего состояния, дооперационного все еще не удается. Главное -- сердце. Меня уговаривают где-нибудь тут опять отдыхать, но я не могу и подумать о жизни вне домашних удобств, т.е. непринужденной жизни. Всюду надо как-то привыкать и применяться к обстановке, а на это у меря нет сил. Писать мне трудно, но хочу работать, надо работать. Время летит, а я ничего не сделала путного. Очень хочу покоя, тишины и уединения. Даже как-то снилось, что я всем своим знакомым написала "круговое" обращение с пояснением, что на визиты и чаепития не могу, не смею тратить время. А все так стремятся сюда. Еще ни разу не работала у себя в "хижине". Да еще открытие: бывшая девица грохнула машинку и спрятала ее, а теперь я ее нашла в совершенно разбитом виде. Не знаю, смогут ли починить. А здесь нет с русским шрифтом.
   Читаю сейчас огромный труд И. Грабаря о Репине в 2-х больших томах933 с 300-ми еще никому неизвестных рисунков и с перепиской. Очень интересно. Вышли книги в 1949 г. в Москве и Ленинграде от Академии наук. Очень интересно, с дневником и записками Стасова934 и многих художников. Я очень люблю творчество Репина и с наслаждением читаю. Подарил мне эти тома Сережа, -- они были единственным экземпляром в Голландии. Масса всего интересного узнаешь о великом художнике. Попутно и о других: Кустодиеве, Верещагине935, Васнецове, Шаляпине, Щепкиной-Куперник936, Крестовском937, Чуковском938 и др. Даже о футуристах, к которым Р[епин] относился отрицательно. Много о Рембрандте, Веласкесе939, Рубенсе, Тициане и Рафаэле, Эль-Греко940, но более восторженно о Веласкесе. Франс Хальс "наш"941 тоже превозносится, а я его не выношу. Масса интересных мыслей.
   11.VI {В оригинале: 11.V.}. Кончаю сейчас, в 7 ч. утра. Встала рано и чтобы не будить никого, вылезла в окно, вошла со стороны двора в дом и поработала уже. Господь с Вами! Пишите, дорогой! Обнимаю. О.

232

И. С. Шмелев -- О. А. Бредиус-Субботиной

  
   9.VI.1950

Париж

   Продиктовано Иваном Сергеевичем Шмелевым
  
   Дорогая моя
   Ольга Александровна,
   Я очень слаб и с трудом держу перо, все ждал, что сам напишу, а сил все нет.
   Приветствую от всего сердца день Вашего Рождения.
   Пошли Вам Господь благоденствия и душевного мира.
   О себе я пока не знаю, чем болен. Лечение д-ра Антуана от избытка urée дало отличные результаты: вместо 0,70 теперь 0,27. 12-го меня повезут к нему. У меня непонятная слабость. 3 месяца бронхит (?).
   Временами, во время еды острый насморк и, главное, я все худею, но болей нет нигде.
   Эти дни жары отняли все силы, 3 месяца нет аппетита, насилую себя, но яйцо съедаю охотно.
   8 месяцев без воздуха.
   Из своей норы, вот уже три дня, перешел в большую комнату. Нет сил даже думать. Если Антуан не укажет лечения, которое может помешать уехать на воздух, меня отвезут в тихое место (Мария Тарасовна). Я в тревоге, почему худею, я почти так же слаб, как в Esbly. Простите такое горькое письмо, желаю Вам здоровья и... здоровья. Все мои планы гаснут, я почти в отчаянии.
   Нежно целую --
                               Вашу руку {Далее рукой И. С. Шмелева.}.
   О, как мне скорбно!
                                 Ваш всегда Ив. Шмелев
   Привет маме. Помолитесь!
  
  

Из истории семьи Субботиных

  
   Краткий очерк истории родов Субботиных и Груздевых, жизни родителей О. А. Бредиус-Субботиной, позволит читателю более полно узнать ту среду, в которой происходило формирование характера будущей героини романа И. С. Шмелева.
   Ольга Александровна Бредиус-Субботина принадлежала к старинному роду угличских (Субботины) и костромских (Груздевы) священнослужителей. Хроника рода Субботиных на протяжении почти двухсот лет открывает целый пласт жизни уездного русского духовенства. Фамилия "Субботин" -- это отчество от нецерковного мужского имени "Субота", нередкого в России в XV--XVIII вв. Первый документально известный представитель этой фамилии -- священник Андрей Субботин, родившийся в середине XVIII в. За ним следуют четыре поколения потомственных священников, служивших на ярославской земле: Иоанн (1781--?), Аполлос (1809--1884), Александр (1832--1907) и тот, о котором повествуют многие страницы этой книги -- протоиерей Александр Субботин {Более подробно о родственниках О. А. Бредиус-Субботиной см.: Добровольский Г. Ф. О роде Субботиных на ярославской земле. Ч. 1--2. М., 2003; Он же. Возвращение // Встреча. 2004. No 2. С. 34--37.}.
   Отец будущей писательницы Александр Александрович Субботин родился 27 февраля 1876 г. В то время его отец был священником Богоявленской церкви одноименного женского монастыря г. Углича.
   Окончив Ярославскую духовную семинарию (1897), Александр Субботин поступил в Казанскую духовную академию. Особенностью Казанской академии было ее Миссионерское отделение, на котором преподавались восточные языки, этнография, история ислама, буддизма, изучалось старообрядчество. В издаваемом академией журнале "Православный собеседник" печатались материалы деятельности Вселенских и Поместных соборов, памятники древнерусской литературы ("Стоглав", произведения Иосифа Волоцкого, Максима Грека). Профессора академии переводили на восточные языки книги Ветхого и Нового Завета, Православный катехизис, составляли богослужебные руководства для русских миссионеров, направляемых в восточные страны.
   Во второй половине XIX в. в системе высшего духовного образования трудились выдающиеся ученые-богословы и историки церкви. Среди них можно назвать профессора Казанской духовной академии П. В. Знаменского, автора многочисленных исследований и учебников по истории Русской Церкви, его коллегу профессора И. С. Бердникова, специалиста в области церковного права. Преподавали в Казанской академии и университетские профессора. К их числу относился историк А. П. Щапов (1830--1876). Профессор Знаменский писал о нем в своей "Истории Казанской академии": "Щапов пронесся над академией каким-то мимолетным метеором, который блестел и освещал предметы фантастическим, и, пожалуй, фальшивым светом; но свет от него все-таки был яркий, и для людей внимательных успел осветить впереди длинную дорогу, которой прежде было не видно"
   Особое внимание Устав академии обращал на развитие "высшего образования для просвещенного служения Церкви"; {Цит по: Флоровский Г. В. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С. 371.; См.: Федоров В. А. Русская Православная Церковь и государство. Синодальный период. 1700--1917. М., 2003. С. 110.}; что способствовало повышению в академиях уровня богословской науки. Была существенно расширена программа преподавания. Помимо Священного Писания и богословия, преподавались и светские предметы: философия, логика и психология, история, педагогика, литературоведение, древние языки, и обязательно -- хотя бы один иностранный язык.
   "В Казани папа учился в Академии у митрополита Антония (ректор), его очень любившего", -- упоминает в "Повести жизни" О. А. Бредиус-Субботина {И. С. Шмелев и О. А. Бредиус-Субботина. Роман в письмах. Т. 1. М., 2003. С. 264.}. Действительно, в 1895--1900 гг. ректором Казанской духовной академии был Антоний Храповицкий, впоследствии один из кандидатов на патриарший престол и митрополит Русской Православной Церкви за рубежом. Антоний Храповицкий был яркой фигурой: ученый и публицист, сторонник независимости Церкви от светской власти и реформы духовного образования. В 1896 г., во время работы в Казанской академии, он писал: "Современный пастырь должен быть хозяином в воззрениях века на все стороны бытия и жизни, должен ясно сознавать их согласие или несогласие с учением христианским, должен уметь дать оценку всякой философской идее, хотя бы вскользь брошенной в модной повести или журнальной статье, и потому не сетуйте, если ему подробно раскрывают системы Канта и Конта. Верьте, что и этого мало для его дальнейшей деятельности... Как приблизить к Церкви жизнь и занятия богословских студентов? Должно возбудить в них религиозную и богословскую самостоятельность... Вот, пусть бы радетели церковности, вместо поругания академии, ее профессоров и студентов, вместо усиленного отыскивания ересей в их сочинениях и проступков в их поведении, указали способы ко введению этого условия..." {Цит. по: Флоровский Г. В. Пути русского богословия. С. 425-- 426.}.
   Ректор академии был ненамного старше своих студентов. В 1897 г. (время поступления в академию А. А. Субботина) ему 34 года. Он -- в начале своего пастырского пути, полон энергии и планов. Легко понять то огромное влияние, которое будущий митрополит имел на студентов. "Мы жили, согретые его любовью и лаской. Он, впервые может быть, для многих из нас, раскрыл нам смысл православного пастырства, как любовного и самоотверженного приятия в свою душу своей паствы, переживания с нею вместе всех ее горестей и радостей, всех испытаний, искушений и падений своих духовных чад..." -- вспоминал один из его учеников {Там же. С. 428.}.
   В 1900 г. А. А. Субботин получил степень кандидата богословия, и через год -- ученую степень магистра {По данным ЦГА Республики Татарстан: "В 1901 г. по окончании курса в Казанской духовной академии [А. Субботин] получил ученую степень кандидата богословия и звание магистра" (НА РТ. Ф. 80. Оп. 1. Д. 2867. Л. 7, 17, 24, 25, 29, 39--46; Д. 2956. Л. 15, 20, 23). С этим расходятся данные ГА Ярославской области, в справке которого нет упоминания о присуждении А. Субботину звания магистра (ГАЯО. Ф. 142. Оп. 1. Д. 73. Л. 6--7; Д. 76. Л. 5--6; Д. 79. Л. 5--6; Д. 81. Л. 3--4). См. также: [Писарев H. H.] А. А. Субботин. Казань, 1914.}. Эта скупая фраза говорит о многом. Все обучение в духовных академиях было рассчитано на 4 года. В течение трех лет студенты проходили полный курс общеобразовательных и специальных дисциплин. Успешно окончивший третий курс студент представлял "квалификационную работу", на основании которой ему присваивалась степень кандидата богословия. На четвертый курс академии допускались только студенты, получившие все отличные оценки. Здесь, под руководством профессоров, лучшие студенты академии готовились к преподавательской деятельности в духовных семинариях. Студенты сдавали магистерские экзамены и работали над диссертацией, только после публичной защиты которой могли получить ученую степень магистра богословия. Значит, Александр Субботин учился не просто хорошо, а блестяще.
   После окончания духовной академии в жизни А. А. Субботина происходит резкий поворот. В 1901 г. магистр богословия, любимый ученик Антония Храповицкого (тогда уже епископа) становится... надзирателем во Втором епархиальном общежитии Ярославской духовной семинарии. Что заставило его так поступить? Об этом умалчивают письма его дочери, не могут ответить и "архивные справки" -- они точно фиксируют рождение и смерть, службу, приобретение имущества, но бесполезно искать в них сведения о внутреннем мире, мотивах тех или иных поступков.
   Однако уже через год Александр Субботин оставляет эту службу -- гораздо более его интересует преподавательская работа. Сначала -- в Черниговской духовной семинарии (1902), далее -- в Угличском духовном училище (с марта 1903), и затем, в мае 1903 г., А. Субботин становится преподавателем гомилетики Ярославской духовной семинарии, которую сам он окончил всего семь лет назад.
   Возвращение в Ярославль связано не только с работой. 16 июля 1903 г. Александр Александрович Субботин вступает в брак с Александрой Александровной Груздевой, учившейся в Ярославском училище для девиц духовного ведомства.
   Александра Александровна Субботина происходила из не менее древнего рода. Ее отец, Александр Михайлович Груздев (1845--1916), родился в семье потомственного священника в селе Баран, в двух верстах от старинного города Судиславля. В древности эта местность называлась Осецким станом, располагалась на важном тракте из Костромы в Галич. Административно-религиозным центром здесь издревле было село Никольское-Баран, получившее название по старинной церкви Николая Чудотворца. Церковь была построена на возвышенности, напоминающей своими очертаниями бараний лоб. В XVI в. село принадлежало дьяку Разрядного приказа Выродкову, одному из ближайших сподвижников Ивана Грозного. К этому же времени относится первое упоминание в грамотах Осецкого стана.
   Завершив положенное обучение в семинарии (1868) и прослужив год учителем латинского языка в Макарьевском духовном училище (1869), 20 сентября 1870 г. Александр Груздев был рукоположен в священники своей родной церкви. Через три года отец Александр стал исполняющим обязанности благочинного по девятому Костромскому округу. Еще через четыре года (1877) он был утвержден в этом звании. Отец Александр был возведен в сан протоиерея 29 июля 1908 г., в 1914 г. награжден орденом св. Владимира IV степени. О. А. Бредиус-Субботина была очень точна в автобиографической части своих писем: именно отец Александр -- строгий дедушка-благочинный, персонаж ее воспоминаний и рассказов.
   24 мая (9 июня) 1904 г. в семье Субботиных родилась дочь Ольга. Через год, 5 октября 1905 г. Александр Субботин был рукоположен в священники храма Нерукотворного Спаса в Рыбинске. С этим храмом связана вся жизнь семьи Субботиных.
   Вот как описывается деятельность о. Александра в "Епархиальной хронике": "Храм наш двухэтажный, величественный и красивый, выстроенный 40 лет назад [1861. -- Г. Д.] потомственным почетным гражданином Михаилом Александровичем Григорьевским <...>
   По первоначальному проекту предполагалось сделать храм одноэтажным, а внизу [в полуподвальном этаже. -- Г. Д.] устроить место для могил строителя и его супруги, и церковные кладовые. <...> Не рассчитывая на большое стечение богомольцев, [строитель. -- Г. Д.] отступил от этого плана. И для зимы он устроил храм в нижнем этаже, несколько углубив его в землю. <...> В будние дни или когда немного в нем молящихся, именно в этот полусветлый храм хочется пойти и не на виду у людей излить пред Господом свою душу, отягощенную горем и грехами.
   Но в праздники он теряет все свое благолепие -- приходится стоять в страшной тесноте и духоте. К концу богослужения в церкви стоит туман. Большинство свечей гаснет, остальные чуть-чуть мерцают. И тут богомольцам уже не до красоты церковных служб -- скорей бы выйти на свежий воздух, а некоторых зачастую выносили в обморочном состоянии. <...>
   Поступивший в октябре 1906 г. [по другим сведениям, в 1905 г. -- Г. Д.] в наш храм настоятелем священник о. Александр Александров Субботин своим благоговейно торжественным служением <...> увеличил число богомольцев. На первом же году своего служения, испытав все неудобства зимнего храма, он обратился к приходу с предложением приноровить для зимнего храма величественный летний, устроив в нем отопление. <...> Сердечное горячее слово о. настоятеля <...> о любви и усердии к храму сделало свое дело! На его призыв откликнулись известные и неизвестные лица, состоятельные и небогатые. Желаемая сумма очень быстро собралась. <...> Все были живо заинтересованы, во-первых, устройством теплого храма, во-вторых, устройством дома для церковно-приходской школы на средства Попечительства. <...>
   Желая возможно скорее достичь намеченной цели, о. Александр увеличил этот капитал, внеся свое крупное пожертвование. Решили, имея такой капитал, строить небольшое деревянное строение [для школы. -- Г. Д.]. Но прихожане, видя крупную жертву и горячую неутомимую энергию своего духовного наставника, сами увлеклись его благими стремлениями, и, кто чем мог, старались оказать свою помощь. <...> И, в конце концов, с помощью Божией и добрых людей, выстроили не маленькое деревянное здание, как предполагали, а каменное двухэтажное..." {Цит. по: Добровольский Г. Ф. О роде Субботиных. Ч. 2. С. 84-- 92.}.
   24 октября 1911 г. состоялось освящение храма. Дело жизни о. Александра было завершено. Через месяц о. Александр стал заведующим Рыбинской церковно-приходской школой. В 1913 г. он издал книгу "Пастырский призыв к единению на дела христианской любви -- семь поучений женам церковно-приходского попечительства настоятеля Спасской церкви Рыбинска". 2 сентября 1913 г. о. Александр в последний раз совершил таинство крещения в Спасской церкви.
   В жизни о. Александра вновь происходит резкая перемена. В 1913 г. он оставляет построенный им храм и подает прошение начальнице Казанского Родионовского института благородных девиц о назначении его на должность настоятеля церкви во имя св. мученицы царицы Александры и законоучителя института. Его прошение было удовлетворено.
   Немногим более полугода продолжалась его деятельность на новом месте. 24 февраля 1914 г. за три дня до своего 38-летия он скончался. Заупокойная литургия и панихида были совершены 26 февраля в институтской церкви. Газета "Казанский телеграф" 28 февраля 1914 г. писала: "...Неожиданная, преждевременная смерть, беспощадно скосившая молодые силы отца Александра, поразила всех знавших и глубоко уважавших его... Служба в Институте была для о. Александра святыней, в которую он влагал всю свою любовь, свое сердце, свою душу...". По настоянию прихожан Спасской церкви города Рыбинска, о. Александр был похоронен у стен построенного им храма. "Гроб не несли, а передавали через головы, -- это была несколько-тысячная толпа плачущих людей" {И. С. Шмелев и О. А. Бредиус-Субботина. Роман в письмах. Т. 1. С. 35.}, -- напишет через четверть века его дочь.
   К сожалению, и сейчас мы знаем об о. Александре очень немногое. Почему один из лучших выпускников Казанской духовной академии стал скромным надзирателем епархиального училища? С чем связан перевод о. Александра в Казань? Далеко не на все эти вопросы могут ответить архивные данные. Но только обращение к первоисточникам, изучение документов и писем может помочь нам шаг за шагом восстановить реальные события: представить себе историю семьи, оставившей след на ярославской земле, а с изданием этой книги -- вошедшей в русскую литературу. Без знания истории этого рода невозможно понять, почему именно Ольга Субботина привлекла внимание такой яркой личности, как русский писатель Иван Шмелев.

Г. Ф. Добровольский

  

Примечания

(Все письма публикуются по оригиналам, хран ло связано с американской танцовщицей Айседорой Дункан (Duncan; 1877--1927).

   312 ...Пурим (см. книгу Эсфири) -- еврейский праздник, согласно Ветхому Завету установлен в память спасения иудеев от истребления по приказу Амана, советника персидского царя Артаксеркса (Есф. 9, 26).
   313 "Музыкальное утро" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Звено. 1923. 19 февраля.
   314 "Гунны" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Возрождение. 1927. 22 марта.
   315 "чем больше женщину мы любим..." -- перефраз из романа А. С. Пушкина "Евгений Онегин" (Гл. 4).
   316 Моя Алушта свободна от большевиков... -- 8 мая 1942 г. был оккупирован Керченский полуостров.
  

75

  
   Ед. хр. 8. Л. 10, 11. Письмо, рук.
   317 ...Тютчев: "О вещая душа моя..." -- стихотворение 1855 г.
   318 ...даже невер Герцен, говоря об Иверской, признает силу этой "обмоленности". -- в первой части книги А. И. Герцена (1812-- 1870) "Былое и думы" (1868) описан эпизод у Иверской часовни, где хранилась Иверская икона Богоматери (копия с афонского оригинала), привезенная в Москву в 1648 г.
   319 "Святый Боже..." -- молитва к Святой Троице.
   320 ...ночь в Кремле? -- имеется в виду гл. IX "Прозрение" романа И. С. Шмелева "Пути небесные".
   321 ...сколько дам и девушек просили за жизнь Димы... -- имеется в виду судьба героя романа И. С. Шмелева "Пути небесные" Дмитрия Вагаева.
   322 ...проф. Кепиновым... -- Леон Иванович Кепинов (1881--1956).
   323 ...Ее молитвами... -- т.е. молитвами О. А. Шмелевой. И. С. Шмелев был уверен, что знакомство с О. А. Бредиус-Субботиной произошло по молитвам О. А. Шмелевой. Помимо многократного упоминания об этом в переписке с О. А. Бредиус-Субботиной и И. А. Ильиным известны свидетельства современников писателя, например А. В. Зернина (Дальние берега: Портреты писателей эмиграции. М., 1994. С. 39).
  

76

  
   Ед. хр. 8. Л. 16. Почтовая открытка, рук.
  

77

  
   Ед. хр. 8. Л. 18, 19. Письмо, рук.
   324 ...монах!!! -- лицо не установлено.
   325 ...мои "молодые"... -- Ив Жантийом и Люсьен Лекомт.
   326 ...Плоть бысть!! -- Ин. 1, 14.
   327 ...жид переводил? -- перевод выполнил М. Язаксон (M. Izakson).
   328 ...Гауптмана... -- Герхард Гауптман (1862--1946), немецкий писатель, драматург, лауреат Нобелевской премии (1912). Высоко оценил "Солнце мертвых" И. С. Шмелева (Возрождение. 1926. 14 января; Руль. 1926. 20 января).
   329 Кнут Гамсун -- норвежский писатель (1859--1952), лауреат Нобелевской премии (1920). В письме И. С. Шмелеву от 11 января 1927 г. Гамсун писал, что "Человек из ресторана" является "гениальным, глубоким и великолепным по живости рассказа". См.: Сорокина О. Н. Московиана: Жизнь и творчество Ивана Шмелева. М., 1994. С. 198.
   330 "Ныне отпущаеши, Владыко..." -- молитва св. Симеона Богоприимца (Лк. 2, 34--35).
   331 Доктор ее убил -- врач И. С. Чекунов, которого И. С. Шмелев обвинял в неправильном выборе лекарств для О. А. Шмелевой.
   332 ...у профессора-друга, Карташева... -- с 31 августа 1937 г. по январь 1938 г. Шмелев жил у Карташевых (ул. Маним, 3), пока хозяева были в Афинах.
   333 ...был у кумы... -- речь идет о крестной матери Ива Жантийома Павле Полуэктовне Карташевой-Соболевой (1889--1969), жене богослова и церковного историка А. В. Карташева.
   334 ...поехали автокаром в Ментону. -- с 12 сентября до конца октября 1937 г. Шмелев жил в Менторе с С. М. Серовым.
   335 ...княжна Кантакузен... и ее мать... -- сведений о них нет.
   336 архиепископ Владимир -- Владимир (Тихоницкий, 1873--1959), выпускник Казанской духовной академии, с 1907 г. епископ Белостокский, викарий Гродненской епархии, с 1918 г. управлял Гродненской епархией (с 1921 г. часть автономной Польской Церкви), в 1923 г. насильственно отстранен от управления епархией сторонниками автокефальной Польской Церкви, затем жил в Праге, подчинялся митрополиту Евлогию (Георгиевскому), был назначен архиепископом Ниццким на юг Франции, с 1930 г. и до конца жизни находился в юрисдикции Константинопольского Патриархата, с 1947 г. митрополит Ниццкий, умер в Париже.
   337 ...читал на полный голос... -- по просьбе Великой княгини Ксении Александровны Шмелев выступал с чтением своих рассказов в Ментоне.
   338 ...и няня была, "из Москвы"... -- имеется в виду прототип главной героини романа "Няня из Москвы" няня, жившая в доме купца Ф. Г. Карпова в Севре (ул. Кутюр, 2), где И. С. Шмелев гостил в зимой 1926--1927 гг. Об этом см.: Шешунова С. В. Образ мира в романе И. С. Шмелева "Няня из Москвы". Дубна, 2002. С. 3.
   339 Сергиево Подворье -- храм во имя преп. Сергия Радонежского (освящен 1 марта 1925 г.) в Париже (рю Крим, 93).
   340 В комнатку... -- с 30 октября и до конца 1937 г. И. С. Шмелев жил в квартире семьи Карташевых.
   341 Уехал в Швейцарию... -- по приглашению своей переводчицы Р. Кандрейн с января по апрель 1938 г. И. С. Шмелев жил в пансионе Haldenstein.
   342 ...на Карпаты, в монастырь! -- монастырь преп. Иова Почаевского, который И. С. Шмелев вторично посетил в июне 1938 г.
   343 20 апр. выехал из Швейцарии в Прагу... -- в письмах И. С. Шмелева к Иву Жантийому приводится точная дата, 23 апреля 1938 г. См. письма от 22 апреля и 3 мая 1938 г. (Жантийом Ив. Мой дядя Ваня. М., 2001. С. 103--104.)
   344 ...мой вечер. -- 24 апреля 1938 г. состоялся литературный вечер И. С. Шмелева в Праге.
   345 К. Д. -- И. С. Шмелев не сообщает фамилию своей поклонницы. Упоминается как Екатерина (Катерина) Дмитриевна, "дама с собачкой".
   346 "Аметист" -- отель в Праге (Polska, 9).
   347 ...сын доктора Альтшуллера... -- Григорий Исаакович Альтшуллер (1895--1983), сын известного врача Исаака Наумовича Альтшуллера, лечившего А. П. Чехова и Л. Н. Толстого.
   348 В августе -- с доктором в Ментону. -- с 26 августа Шмелев жил с С. М. Серовым в Chalet des Rosiers, в Ментоне, на вилле кн. П. П. Волконского.
   349 ...у кн. Волконского. -- Петр Петрович Волконский (1872--1957), князь, дипломат.
   350 ...Великой Княгине Ксении Александровне... -- старшая сестра (1875--1960) императора Николая II.
   351 ...Ольга Великая Княгиня... -- младшая сестра (1882--1960) императора Николая II.
   352 ...Мюнхен -- приостановил. -- 30 сентября 1938 г. в Мюнхене было заключено соглашение между Англией, Францией, Италией и Германией, предусматривавшее отторжение от Чехословакии и передачу Германии Судетской области, что стало поводом для вторжения Германии в Чехословакию и захвата всей ее территории (октябрь 1938 -- март 1939 г.).
   353 ...нанял квартиру, Буало. -- 15 октября 1938 г. Шмелев снял квартиру в Париже (rue Boileau, 91).
  

78

  
   Ед. хр. 61. Л. 35, 36. Письмо, рук.
   354 Смердяков -- персонаж романа Ф. М. Достоевского "Братья Карамазовы" (1879--1880).
   355 ...его впечатление от Тургенева "Первой любви" -- события и персонажи повести И. С. Тургенева "Первая любовь" (1860) через восприятие главного героя органично введены в роман И. С. Шмелева "История любовная" (1929).
   356 "Преступление и наказание" -- роман Ф. М. Достоевского (1866).
   357 "Степное чудо" -- сборник сказок И. С. Шмелева (Париж, 1927).
   358 "Блаженные" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Перезвоны. 1926. 8 июня; отд. изд.: Свет разума. Париж, 1928.
   359 ...С[офьей] А[ндреевной]... -- С. А. Толстая (урожд. Берс, 1844--1919), жена Л. Н. Толстого.
   360 "Праздники" -- первая часть романа И. С. Шмелева "Лето Господне".
   361 ...священник, который учил Bauer... -- имеется в виду о. Алексий Розанов.
   362 ...у нее дочь... -- имеется в виду Валентина Алексеевна Розанова (?--1943), дочь настоятеля православного храма в Гааге Алексия Розанова.
  

79

  
   Ед. хр. 61. Л. 47, 48. Письмо, рук.
   363 ...проф. Франка... -- Семен Людвигович Франк (1877--1950), философ, психолог, экономист, литературовед, публицист. В 1922-- 1938 гг. жил в Берлине, читал лекции в Берлинском университете, на кафедре славянской филологии. Шмелев написал рецензию на книгу Франка "Крушение кумиров".
   364 ...и его жены... -- Татьяна Сергеевна Франк (ур. Барцева, 1887-- ?).
   365 "С живой картины список бледный" -- из романа А. С. Пушкина "Евгений Онегин" (Гл. 3).
   366 Таких "мироносиц"... -- жены-мироносицы Мария Магдалина, Мария Иаковлева, Саломия (Мф. 28, 1; Мк. 16, 1; Лк. 23, 55-- 56; Ин. 20, 1). О. А. Бредиус-Субботина иронически называет так поклонниц И. С. Шмелева.
  

80

  
   Ед. хр. 8. Л. 29, 30. Письмо, рук.
   367 ...были в переписке... -- в архиве О. А. Бредиус-Субботиной нет писем к ней И. А. Ильина. Сохранился черновик письма А. А. Овчинниковой И. А. Ильину с припиской О. А. Бредиус-Субботиной (РГАЛИ. Л. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 156).
   368 ...хочу ехать в лагеря советских пленных... -- И. С. Шмелеву было отказано в посещении советских военнопленных.
   368а ...Алеша Квартиров из Берлина. -- Алексей Александрович Квартиров, брат М. А. Квартировой, ученик И. А. Ильина.
   368б ...в марте 17-го и в России, и по Сибири -- в марте--апреле 1917 г. И. С. Шмелев в качестве корреспондента газеты "Русские ведомости сопровождал поезд освобожденных политических заключенных. См.: Шмелев И. С. В Сибирь за освобожденными // Русские ведомости. 1917. No 73--76, 78, 81, 86, 96.
   369 "Два письма" -- рассказ И. С. Шмелева в сборнике "Въезд в Париж" (Белград, 1929).
   370 ...предчувствовал с семнадцатого--восемнадцатого годов... -- в эти годы И. С. Шмелев работал над повестью "Неупиваемая чаша", где впервые обращается к теме вечно-женственного.
  

81

  
   Ед. хр. 63. Л. 37, 38. Письмо, рук.
   371 ...митрополита Антония... -- Антоний (Храповицкий, 1863-- 1936), в 1895--1900 гг. был ректором Казанской духовной академии (в это время там учился А. А. Субботин); с 1900 г. епископ Уфимский, с 1902 г. епископ Волынский, с 1914 г. архиепископ Харьковский, с 1917 г. митрополит Киевский, участник Всероссийского Поместного Собора Русской Православной Церкви в 1917--1918 гг. и один из трех претендентов на Патриарший престол, в 1920 г. эмигрировал, с 1922 г. глава Русской Православной Церкви за границей, богослов и духовный писатель (см.: Никон (Рклицкий), архиеп. Жизнеописание блаженнейшего Антония, митрополита Киевского и Галицкого. Нью-Йорк, 1953-- 1965. Т. 1--10).
   К сноске внизу страницы:
   Серафим Парижский -- Серафим (Лукьянов, 1879--1959), выпускник Казанской духовной академии (1904), митрополит Русской Православной Церкви за границей (с 1938), возглавлял Западноевропейскую епархию с центром в Париже, в 1945 г. воссоединился с Русской Православной Церковью (Московский Патриархат), с 1946 г. экзарх Западной Европы, с 1949 г. на покое, в 1954 г. вернулся в Россию.
   372 Казанский Родионовский институт. -- Родионовский институт благородных девиц, закрытое учебно-воспитательное заведение для девочек из дворянских семей (позже принимались дети купечества и духовенства), основан в 1841 г. меценаткой А. Н. Родионовой, готовил домашних учительниц, в 1917 г. закрыт.
   373 Один был... хороший... -- лицо не установлено.
   374 ...Верочка! -- Вера Александровна Овчинникова (ум. 1921), дочь А. А. Овчинникова от первого брака.
   375 ...ордер на арест профессора -- т.е. А. А. Овчинникова, отчима О. А. Бредиус-Субботиной.
   376 ...в Костромскую губернию к бабушке... -- вероятно, в с. Баран, где служил протоиереем дед О. А. Бредиус-Субботиной по материнской линии Александр Михайлович Груздев.
   377 ...Иван Семенович... -- И. С. Морев (1863/64--?), хормейстер, в 1910-х гг. руководитель известного казанского хора.
   378 ...русский дом при кладбище. -- Русский дом в Тегеле (в западной части современного Берлина), создан для русских эмигрантов рядом с православным храмом и кладбищем.
   379 ...Русский институт. -- Русский научный институт в Берлине, одно из высших учебных заведений русской эмиграции, основан в феврале 1923 г., закрыт в 1933 г., в институте преподавали И. А. Ильин, С. Л. Франк (последний директор института с 1932 г.), отчим О. А. Бредиус-Субботиной А. А. Овчинников и др.
  

82

  
   Ед. хр. 62. Л. 1, 2. Письмо, рук.
   380 Как ужасно о Сереженьке! -- имеется в виду смерть С. И. Шмелева, сына писателя.
   381 "...и Аз воздам..." -- Втор. 32, 35.
   382 ... увлекшись одним врачом... -- личность неизвестна, далее упоминается как "Dr. S.", "врач No 2".
   383 ...в форме S.A. -- т.е. в форме штурмовых отрядов (Sturmabteilungen) военизированной организации (создана в 1921 г. в Мюнхене) национал-социалистической партии Германии. После 30 июня 1934 г., когда отрядами СС (службы безопасности партии) были убиты лидеры СА (Рем, Гейнес и др.), СА потеряла политическое влияние и была преобразована в подразделение вермахта (1934--1945).
   384 Ивик -- здесь: ласкательное обращение к И. С. Шмелеву.
   385 Зерцалов -- сведений о нем нет.
  

83

  
   Ед. хр. 62. Л. 8, 9. Письмо, рук.
   386 Частных же... -- частная медицинская практика русских врачей в Германии была закреплена в 1913 г. имперским судом Германии.
  

84

  
   Ед. хр. 8. Л. 43, 44. Письмо, рук.
   387 ...скрадено у Катулла... -- вероятно, Шмелев имел в виду стихотворения римского поэта Гая Валерия Катулла (84--54 гг. до н. э.), в которых соединялись образы любви и вина.
   388 "Быть может, чувствий пыл старинный..." -- А. С. Пушкин "Евгений Онегин" (Гл. 4).
   389 ...как у "Demi-vierges" M. Прево. -- в романе "Les demi-vierges" (1894, рус. перевод "Полудевы", 1898) Эжен-Марсель Прево (1862--1941) выступил против слишком свободного сексуального воспитания девушек. Шмелев мог познакомиться с творчеством Прево по собранию его сочинений на русском языке (СПб., 1912. 14 т.).
   390 ..."рассказ о семье"... -- имеется в виду семья Бредиусов.
   391 ...Betty... -- И. С. Шмелев имеет в виду Элизабет Бредиус, сестру Арнольда Бредиуса.
   392 Кони -- Анатолий Федорович Кони (1844--1927), известный русский адвокат и общественный деятель, член Государственного Совета, почетный академик Петербургской Академии Наук.
   393 Венгеров -- Семен Афанасьевич Венгеров (1855--1920), критик и историк русской литературы, по его просьбе Шмелев написал автобиографию (1913).
   394 Василий Иванович Немирович-Данченко -- русский писатель (1848--1936), брат главного режиссера Художественного театра Владимира Ивановича Немировича-Данченко, с 1921 г. в эмиграции.
  

85

  
   Ед. хр. 8. Л. 50. Почтовая открытка, рук.
   395 ...Катички... -- главная героиня романа И. С. Шмелева "Няня из Москвы".
   396 Флобер учил Мопассана 10 лет -- в 1868--1880 гг. Гюстав Флобер (1821--1880) был литературным наставником Ги де Мопассана (1850--1893), который посвятил учителю первую книгу стихов ("Стихотворения", 1880).
   397 ...дочки священника -- имеется в виду В. А. Розанова.
  

86

  
   Ед. хр. 8. Л. 57, 58. Письмо, рук.
   398 "Свете тихий" -- здесь: очерк И. С. Шмелева, посвященный О. А. Бредиус-Субботиной.
   399 "Девушка с цветами" -- стихотворение И. С. Шмелева, написанное под впечатлением от фотографии О. А. Бредиус-Субботиной ("Девушка в ветре"), которая хранится в Российском Фонде Культуры (Фонд И. С. Шмелева. Свидетельство о дарении 1053).
   400 ...сюжеты "Мертвых душ" и "Ревизора" -- замыслы комедии "Ревизор" (1835) и поэмы "Мертвые души" (1835--1952) были по словам Н. В. Гоголя подсказаны ему А. С. Пушкиным; ..."Холстомер", "Воскресение", "Живой труп" -- основой этих произведений Л. Н. Толстого послужили реальные события (посещение Толстым усадьбы И. С. Тургенева Спасское-Лутовиново, где писатель увидел старую измученную лошадь; судебное дело, рассказанное писателю адвокатом А. Ф. Кони; уголовное дело Н. С. Гимерова, которое слушалось в Москве в декабре 1897 г.).
   401 О Достоевском и говорить нечего... -- в фабулах своих произведений Ф. М. Достоевский активно использовал газетную уголовную хронику: обстоятельства уголовного дела Герасима Чистова ("Преступление и наказание"), дело об убийстве семьи Жемариных ("Идиот"), материалы процесса над террористической группой С. Г. Нечаева ("Бесы").
   402 "Трапезондский коньяк" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Возрождение. 1938. 9 декабря. No 4161.
   403 ...г. П[устошкиным]. -- Павел Константинович Пустошкин, до 1942 г. управляющий делами Российского представительства в Гааге.
   404 ..."Шпекиных" (почтарей)... -- персонаж комедии Н. В. Гоголя "Ревизор" почтмейстер Иван Кузьмич Шпекин, прочитавший в финале пьесы письмо Хлестакова. И. С. Шмелев подразумевает перлюстрацию личной переписки во время Второй мировой войны.
   405 "Когда идешь к женщине, бери хлыст и розу" -- слова персонажа романа "История любовная" Женьки ("Полковника").
   406 ..."тайна" Георгия... -- И. С. Шмелев использует русифицированное имя американского дипломата Джорджа Кеннана. Джордж Фрост Кеннан (род. 1904) в 1931 г. изучал русский язык и культуру в Восточноевропейском институте в Берлине (к этому времени относится его знакомство с О. А. Бредиус-Субботиной). После разрыва с ней женился и сделал блестящую дипломатическую карьеру. С 1944 г. дипломатический представитель США в СССР, затем директор Совета по планированию внешней политики при президенте США. В архиве О. А. Бредиус-Субботиной собраны его фотографии и статьи о нем (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 163. Л. 2--3).
  

87

  
   Ед. хр. 9. Л. 1--3. Письмо, рук.
   407 Та бестия... -- имеется в виду И. Толен.
   408 "Благословенна ты в женах!" -- Лк. 1, 26--38.
   409 "Чистейшей прелести чистейший образец" -- из стихотворения А. С. Пушкина "Мадона" (1830).
   410 "Знакомый мужчина" -- очерк А. П. Чехова (1866).
   411 ...окажусь в положении о. Сергия... -- главный герой повести Л. Н. Толстого "Отец Сергий" (опубл. 1912), в борьбе с искушением отрубил себе палец.
   412 "Искушения святого Антония" -- роман Г. Флобера (1874, рус. перевод 1879), основой которого является "Житие Антония Великого".
   413 ...история Даши... -- имеется в виду Дарья Васильевна Замотана, воспитанница О. А. Вейденгаммер (матери О. А. Шмелевой), после смерти которой жила в семье Шмелевых, сохранила архив писателя. Архив И. С. Шмелева передан ее сыном в РГАЛИ (1949) и РГБ (1957--1966).
   414 "В усадьбе" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Речь. 1914. 6 апреля; отд. изд.: Карусель. 1916.
   415 ...дореволюционное издание... -- имеется в виду "Собрание сочинений" И. С. Шмелева в 8 томах, издававшееся в 1910--1917 гг. издательствами "Знание" (т. 1), "Книгоиздательством писателей в Москве" (т. 2-- 8). Т. 6 "Карусель" был издан в 1916 г.
  

88

  
   Ед. хр. 9. Л. 5, 6. Письмо, рук.
   416 Дафнис -- герой романа римского писателя Лонга (II--III вв. н. э.) "Дафнис и Хлоя".
   417 " Дьявол" -- повесть Л. H. Толстого (опубл. 1911).
   418 ...и_з_м_е_н_а_ Софье Андреевне... -- об автобиографичном в повести см. комментарий И. И. Виноградова в кн.: Толстой Л. Н. Повести. Рассказы. М., 1985. С. 508.
   419 ...целовались через гнилой забор! -- из романа "История любовная".
  

89

  
   Ед. хр. 63. Л. 10, 11. Письмо, рук.
   420 Введение во Храм -- Введение во храм Пресвятой Богородицы, двунадесятый праздник, 21 ноября/4 декабря.
   421 Скромная "Таня"... -- имеется в виду героиня романа А. С. Пушкина "Евгений Онегин".
   422 "Ты успокой меня..." -- строки из романса А. Н. Вертинского; Морфесси -- Юрий Спиридонович Морфесси (1882--1957), эстрадный певец, актер оперетты, исполнитель русских и цыганских романсов, с 1920 г. в эмиграции, жил в Прибалтике, Югославии, Франции.
  

90

  
   Ед. хр. 63. Л. 15, 16. Письмо, рук.
  

91

  
   Ед. хр. 9. Л. 9, 10. Письмо, рук.
   423 ..."Прекрасной Елены"... -- опера Ж. Оффенбаха (1864).
   424 ... "книгой злобы и ненависти!" -- имеется в виду оценка романа И. С. Шмелева "Солнце мертвых" в советской печати, был опубликован ряд отрицательных отзывов, в т.ч. И. Аксенова (Печать и революция. 1923. No 3. С. 256), Н. Смирнова (Красная новь. 1924. No 3. С. 256), А. Воронского (Прожектор. 1925. No 13. С. 21). Отзывы о романе "Солнце мертвых" см. также: Черников А. П. Проза И. С. Шмелева. Калуга, 1985 (библиография).
   425 "Собрашеся архиереи и старцы..." -- перефразировано из Мф. 26, 3--4.
  

92

  
   Ед. хр. 9. Л. 18, 19. Письмо, рук.
   426 ...отчаянные попытки хоть что-нибудь узнать... -- после ареста Сергея Шмелева (3 декабря 1920 г.) И. С. и О. А. Шмелевы в 1921 -- начале 1922 гг. оставались в Крыму. Пытаясь выяснить судьбу сына, Шмелевы ездили в Симферополь и Феодосию. И. С. Шмелев обращался во ВЦИК (к М. И. Калинину и П. Г. Смидовичу, август 1921), к А. В. Луначарскому, писателям В. Я. Брюсову, В. В. Вересаеву, М. Горькому, К. А. Треневу. См.: Волкова Н. Б. "Последний мой крик -- спасите!" (Подборка писем И. С. Шмелева к В. В. Вересаеву // Встречи с прошлым. М., 1996. Вып. 8; Спиридонова Л. А. Трагедия И. С. Шмелева, писателя и человека // Шемелев И. С. Родное. М., 2000. В фонде OP РГБ находится документ "Сведения по делу И. С. Шмелева, обратившегося к В. Я. Брюсову с просьбой помочь разыскать сына" (К. 386. Оп. 117. Д. 16), предположительно датируемый 1920 г.
   427 "Марфа и Мария" -- Лк. 10, 38--42.
   428 "Благословенно чрево, носившее Тя..." -- Лк. 11, 27.
   429 ...брак в Кане! -- Ин. 2, 1-11.
   430 Моя "Арина Родионовна"... -- именем няни А. С. Пушкина А. Р. Яковлевой (1758--1828) И. С. Шмелев называл женщину, помогавшую ему дома по хозяйству (Анна Васильевна, "Новгородка").
   431 ...вроде рыжего Гараньки... -- персонаж рассказа И. С. Шмелева "Небывалый обед".
   432 ...мой Василий Васильевич... -- персонаж романа "Лето Господне" и др. автобиографических произведений И. С. Шмелева.
  

93

  
   Ед. хр. 9. Л. 24, 25. Письмо, рук.
   433 ...Эмигрантский комитет... -- имеется в виду Комитет взаимопомощи русских эмигрантов во Франции, преобразованный 21 апреля 1942 г. в Управление делами русских эмигрантов.
  

94

  
   Ед. хр. 9. Л. 32. Почтовая открытка, рук.

95

  
   Ед. хр. 63. Л. 20, 21. Письмо, рук.
   434 ...не по "Лизиным" мотивам, и не по "Тане"... -- подразумеваются героини романов "Дворянское гнездо" И. С. Тургенева (Лиза Калитина) и "Евгений Онегин" А. С. Пушкина (Татьяна Ларина).
   435 "Жаворонок" -- художественно-иллюстрированный журнал для детей младшего возраста, выходил в Петрограде в 1913--1916 гг., затем в 1918 г. -- один номер (No 7/8), в 1923 г. -- четыре номера (No 1--4).
   436 ... "как похож на Г. К." -- упоминается Джордж (Георгий) Кеннан.
  

96

  
   Ед. хр. 63. Л. 25, 26. Письмо, рук.
   437 ..."Аргентинка"... -- персонаж рассказа И. С. Шмелева "Это было", представляющаяся главному герою воплощением женственности.
   438 ..."стриженую нигилистку-акушерку"... -- персонаж романа И. С. Шмелева "Пути небесные".
   439 ..."сахарному мужику" -- аналогия с сюжетом рассказа И. С. Шмелева "Сладкий мужик" (Сладкий мужик. Берлин, 1921).
  

97

  
   Ед. хр. 9. Л. 38, 39. Письмо, рук.
   440 Эти раздоры... -- речь идет о конфликте между митрополитом Антонием (Храповицким), который возглавлял с 1922 г. Русскую Православную Церковь за границей (РПЦЗ), и митрополитом Евлогием (Георгиевским), в 1921 г. указом Патриарха Московского Тихона назначенным управляющим приходами Русской Православной Церкви в Западной Европе. На Архиерейском Соборе РПЦЗ в июне 1926 г. в Сремски-Карловцы (Югославия) Синод РПЦЗ потребовал, чтобы ему подчинились все церковные иерархи русской эмиграции. От подчинения Синоду РПЦЗ отказались митрополиты Евлогий (Георгиевский) и Платон (Рождественский), которые образовали самостоятельные Западноевропейский и Североамериканский митрополичьи округа.
   441 ...подойти от "Фомы" -- т.е. апостола Фомы (Ин. 20, 19--29).
   442 ...Женька мой -- персонаж романа "История любовная". Его прототипом был друг И. С. Шмелева капитан Евгений Евгеньевич Пиуновский (?--1914). См.: Черников А. П. Лики жизни: Калужские страницы творческой биографии И. С. Шмелева. Калуга, 2002. С. 42.
  

98

  
   Ед. хр. 9. Л. 40, 41. Письмо, рук.
   443 "Свечка" -- рассказ И. С. Шмелева; впервые опубликован: Руль. Январь 1925, No 1248, 1249, 1251, 1252; вошел в сб. "Про одну старуху. Новые рассказы о России" (Париж, 1927).
   444 ..."В ударном порядке" (из книги "Про одну старуху") -- рассказ И. С. Шмелева; впервые опубликован: Перезвоны. 1926. No 9.
   445 ...одному поэту... -- вероятно, имеется в виду В. Н. Родионов, которому посвящена газетная публикация "Вербного воскресенья". Стихотворения Родионова были собраны И. С. Шмелевым, впоследствии переданы в Российский Фонд Культуры.
   446 Моя адвокатура -- после окончания Московского университета (1898) И. С. Шмелев служил полтора года помощником присяжного поверенного.
   447 ...в Казенную палату во Владимире на Клязьме. -- И. С. Шмелев поступил в Казенную палату в 1901 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 1. Ед. хр. 16). О службе И. С. Шмелева в Казенной палате см. статью Г. Д. Овчинникова (Отечественные архивы. 2002. No 2. С. 43--47).
  

99

  
   Ед. хр. 9. Л. 44, 45. Письмо, рук.
   448 Сережин патрон... -- в дальнейшем упоминается как Шумахер.
   449 ...отчет от "Издательства S. Fisher" (три книги у него). -- берлинское "Издательство Фишера" опубликовало 3 книги Шмелева -- "Солнце мертвых" (1925), "Неупиваемая чаша" (1926), "Человек из ресторана" (1927).
   450 "... паука... сплетшего тенетки свои в чердачном окне -- на север..." -- И. С. Шмелев неточно цитирует роман Г. Флобера "Мадам Бовари", Флобер сравнил с пауком тоску героини ("тоска бессловесным пауком оплетала в тени паутиной все уголки ее сердца", перевод Н. М. Любимова. -- Флобер Г. Собр. соч.: В 4 т. М., 1971. Т. 1. С. 93).
   451 "Отче наш" ..."Пресвятая Троица" -- главные православные молитвы. "Святый Боже..." -- трисвятое.
   452 Ген. Деникин -- Антон Иванович Деникин (1872--1947), генерал-лейтенант Генштаба, участник русско-японской и Первой мировой войн, главнокомандующий Добровольческой армии, с 1920 г. в эмиграции. Друг И. С. Шмелева, ему посвящена статья "Памяти непреклонного" (1947); ...был у меня в Севре... -- имеется в виду февраль 1930 г. (rue Rossignold, 9).
   452а ...дар рижской русской гимназии -- имеется в виду Ломоносовская гимназия в Риге, где И. С. Шмелев выступал осенью 1936 г., читал рассказы "Веселый ветер", "Как я покорил немца".
   452б ...шишка с... Валаама. -- подарок В. А. Забуевой. На Валааме Забуевы были в 1935 г.
   453 ...семьи Редлих... -- Эрнест (по др. источникам Рудольф) Морицевич Редлих (1858--1924), отставной военный и художник-любитель, и его жена Алиса Федоровна (урожд. Матиссон, 1868--1944), пианистка и преподавательница музыки.
   454 Софья Климова -- Софья Терентьевна Климова (урожд. Теодорович, 1899--1991), родилась в Варшаве в семье настоятеля варшавской церкви во имя св. Марии Магдалины протопресвитера Терентия Теодоровича, после начала Первой мировой войны вместе с отцом переехала в Петроград, в 1917 г. вышла замуж за морского офицера Г. Е. Климова. В 1918 г. с мужем покинула Петроград, после окончания Гражданской войны поселилась в Риге, устроила летний пансион в дачном месте близ латвийской столицы (куда приезжал отдыхать И. А. Ильин, а летом 1936 г. по его рекомендации И. С. Шмелев), после окончания Второй мировой войны жила в Германии, в 1951 г. с мужем переехала в Канаду, где жила в Квебеке и затем до конца жизни в Оттаве (сведения любезно сообщил А. Е. Климов).
   455 ...7-ой стих, 15 гл. от Иоанна... -- "Если прибудете во Мне и слова Мои в вас прибудут, то, чего не пожелаете, просите, и будет вам".
   456 ...Гл. 16, Марка 1--5 ст. -- явление ангела женам-мироносицам, которые пришли к гробнице Христа ("По прошествии субботы, Мария Магдалина и Мария Иаковлева и Саломия купили ароматы, чтобы идти -- помазать Его...").
  

100

  
   Ед. хр. 10. Л. 1, 2. Письмо, рук.
   457 ...Шуберта... Мусоргского. -- перечислены композиторы: Ф. Шуберт (1797--1828), Ф. Шопен (1810--1849), Н. А. Римский-Корсаков (1844--1908), M. П. Мусоргский (1839--1881); ...степную тоску в Бородине... -- подразумеваются мотивы оперы "Князь Игорь" А. П. Бородина (1833--1887).
   458 "...Ты и блаженство, и безнадежность!" -- из стихотворения Ф. И. Тютчева "Последняя любовь" (1852/1854).
  

101

  
   Ед. хр. 10. Л. 14, 15. Письмо, рук.
   459 ..."Знамением Пресвятой Богородицы"... -- праздник иконы Божией Матери "Знамение", 27 ноября/10 декабря.
   460 ...стрельбой по ястребам -- изложен сюжет автобиографического рассказа "Последний выстрел" (1912).
  

102

  
   Ед. хр. 10. Л. 20, 21. Письмо, рук.
   461 ...друг -- лицо не установлено.
   462 Гейневский дурак у моря... -- подразумевается герой стихотворения Г. Гейне (1797--1856) "Вопросы" из "Книги песен" (1827).
   463 ...поищем в "Притчах"... -- Притч. 30, 18--20.
   464 "Душечка" -- героиня рассказа А. П. Чехова "Душечка" (1899) Оленька Племянникова.
   465 ...1--3 страницы -- имеется в виду описание портрета Анастасии Ляпуновой в повести "Неупиваемая чаша" (Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 1. С. 379--381)
  

103

   Ед. хр. 10. Л. 31, 32. Письмо, машинопись.
   466 ...управляющий делами русской эмиграции во Франции. -- Ю. С. Жеребков, артист балета, эмигрировал в Германию, в 1942--1944 г. руководил Управлением делами русских эмигрантов во Франции.
   467 "Как я стал писателем" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Сегодня. 1929. 29 сентября. Вошел в сб. Родное. Белград, 1931.
   468 ..."средь детей ничтожных мира быть может, всех ничтожней он..." -- из стихотворения А. С. Пушкина "Поэт" (1827).
   469 Напиши продолжение "жизни"... -- "Повесть жизни" О. А. Бредиус-Субботиной из 7 писем (No 1, 3, 4, 6 не датированы).
  

104

   Ед. хр. 10. Л. 34. Письмо, машинопись.
   470 ...в двух NoNo. -- И. С. Шмелев не точен. Рассказ был опубликован в трех номерах газеты "Возрождение" (1939. Январь--март. No 4168, 4172, 4173).
   471 Я читал им Лафонтена... -- о чтении Шмелевым басен Жана де Лафонтена (1621--1695) и И. А. Крылова (1769--1844) сохранились воспоминания И. Жантийома-Кутырина (Венок Шмелеву. М., 2001. С. 42).
   472 Пели и "Казанскую"... -- русская народная песня.
   473 "Вечерний звон" -- романс на стихотворение ирландского поэта Томаса Мура (перевод И. И. Козлова).
  

105

   Ед. хр. 64. Л. 6, 7. Письмо, рук.
   474 ...какие такие "Lampchen"... -- О. А. Бредиус-Субботина иронизирует над непрофессионализмом немецкого перевода ("лампадки" переведено "лампы").
  

106

   Ед. хр. 64. Л. 11, 12. Письмо, рук.
   475 ...называла тебя так, как Дари Диму в метели... -- О. А. Бредиус-Субботина имеет в виду эпизод из главы XXV "Прелесть" романа "Пути небесные": "Что он шептал ей -- не помнила. Что ему шептала, обещала... -- не помнила".
   476 "алчущие исполни благ и богатящимся отпусти тщи" -- Лк. 1, 53.
   477 "Во дни оны восставше Мариам..." -- Лк. 1, 39.
   477а ...о Савве Освященном... -- основатель монастыря у Иордана (V в.). День памяти 5/18 декабря.
   478 ...король Александр I... -- Александр I Карагеоргиевич (1888-- 1934), король Югославии в 1921--1934 гг. Покровительствовал русским эмигрантам, в 1928 г. в Белграде поддержал проведение съезда русских писателей. И. С. Шмелев посвятил Александру I роман "Богомолье" и статью "Ты победил, Галилеянин" (1934), называл его королем-рыцарем (См.: Сорокина О. Н. Московиана. Жизнь и творчество Ивана Шмелева. М., 1994. С. 192--196).
   479 "Свет Разума" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Возрождение. 1927. 7 января; отд. изд.: Свет Разума. Париж, 1928.
   480 ...пудренницу-реликвию... -- пудренница О. А. Шмелевой, присланная И. С. Шмелевым О. А. Бредиус-Субботиной в память о жене.
  

107

   Ед. хр. 10. Л. 42, 43. Письмо, машинопись.
   481 ...мадмуазель де Хааз... переводили для... старинной газеты... -- переводчицы произведений И. С. Шмелева на голландский язык, в их переводе рассказ Шмелева "Мери" напечатан в газете "Nieuwe Rotterdamsche courant" 12--14 ноября 1934 г.

108

   Ед. xp. 10. Л. 49, 50. Письмо, машинопись.
   482 "Спас Черный" -- замысел не осуществлен.
   483 "Солдаты" -- незавершенный роман И. С. Шмелева, первые главы опубликованы в журнале "Современные Записки" (1930. No 41, 42).
   484 ...рассказ Димы о метели... -- в романе "Пути небесные" (Ч. 1. Гл. XVI) Дмитрий Вагаев спасается от смерти во время метели, услышав колокольный звон (благовест) из монастыря во имя преподобного Димитрия Прилуцкого; ...святой Димы... -- т.е. патрональный святой Дмитрия Вагаева преп. Димитрий Прилуцкий (ум. 1391), основатель Никольской обители на берегу Плещеева озера (Переславль-Залесский) и монастыря около Вологды.
   484а "На морском берегу" -- сб. рассказов И. С. Шмелева "На морском берегу. Из воспоминаний моего приятеля". Белград, 1930 (переиздание одноименного сборника, 1913).
  

109

   Ед. хр. 63. Л. 42--44. Письмо, рук.
   485 ...священник... -- далее упоминается как о. Диодор, иеромонах, служил в русской церкви в Тегеле, затем жил на Валааме.
   486 ...явился на русскую "Татьяну"... -- 12/25 января, день памяти мученицы Татианы, которая считалась небесной покровительницей Московского университета и студентов. О. А. Бредиус-Субботина имеет в виду студенческий бал в Русском институте в Берлине.
  

110

   Ед. хр. 63. Л. 48, 49. Письмо, рук.
   487 Frl. Sch. -- старшая лаборантка, упоминавшаяся ранее.
   488 ...я познакомилась с одним врачом -- в последующих письмах О. А. Бредиус-Субботина называет его Дмитрий Михайлович ("Микита", "No 3").
   489 ...Св. Антоний? -- Антоний Великий (ок. 251 -- ок. 356), христианский святой, пустынножитель. О. А. Бредиус-Субботина имеет в виду борьбу с искушениями, описанную в "Житии Антония Великого".
  

111

   Ед. хр. 64. Л. 17, 18. Письмо, рук.
   490 ...что-то от Нечаева... -- С. Г. Нечаев (1847--1882), организатор революционного общества "Народная расправа", прототип Петра Верховенского в романе Ф. М. Достоевского "Бесы" (1870--1871).
   491 Tegeruse -- курорт в Германии.
   492 ...Дашин крестик на груди...-- героиня романа "Пути небесные" в борьбе с искушениями выжгла у сердца знак Креста (Гл. XIV "Злое обстояние").
   493 Шаляпин -- Федор Иванович Шаляпин (1873--1938), русский певец, дебютировал в 1895 г. (в опере Ш. Гуно "Фауст"), солист Большого и Мариинского театров, с 1922 г. в эмиграции, жил в Париже, с 1930 г. солист парижской "Русской оперы", исполнитель романсов и русских народных песен.
   494 Собинов -- Леонид Витальевич Собинов (1872--1934), русский оперный певец и исполнитель романсов, с 1897 г. выступал в Большом театре, с 1917 г. директор Большого театра.
   495 Нежданова -- Антонина Васильевна Нежданова (1873--1950), оперная певица, училась в Московской консерватории, с 1902 г. пела в Большом театре, с 1936 г. народная артистка СССР.
   496 "...и умереть у милых ног!" -- этот отрывок не вошел в окончательный вариант романа. См. письмо А. С. Пушкина к М. П. Погодину [август] 1830 г. (Собр. соч.: В 10 т. М., 1977. Т. 10. С. 247).
  

112

  
   Ед. хр. 64. Л. 22, 23. Письмо, рук.
  

113

   Ед. хр. 64. Л. 27, 28. Письмо, рук.
   497 ...Чехова много... -- впоследствии, работая в посольстве США в СССР, Д. Кеннан продолжил изучение творчества А. П. Чехова. Согласно дневниковым записям Е. С. Булгаковой 18 апреля 1936 г. он был в гостях у М. А. Булгакова, с которым говорил о Чехове и русской литературе. М. А. Булгаков подарил Д. Кеннану находящиеся у него архивные материалы А. П. Чехова. См.: Булгаков М. А., Булгакова Е. С. Дневник Мастера и Маргариты. М., 2001. С. 245.
   498 Отношения его сородичей с бабушкиным домом... -- О. А. Бредиус-Субботина имеет в виду дипломатическую карьеру Д. Кеннана в СССР, успеху которой воспрепятствовал бы брак с русской эмигранткой.
   499 ...с Володей... -- лицо не установлено.
   500 В старой России был известен его дядя -- американский журналист Джордж Кеннан (1845--1924), автор книги "Сибирь и ссылка" (1906).
  

114

   Ед. хр. 64. Л. 32, 33. Письмо, рук.
   501 На Бригитту Хельм. -- известная немецкая актриса 1920--1930-х гг. (снималась в "Метрополе" Ф. Ланга и многих других фильмах).
  

115

   Ед. хр. 65. Л. 1, 2. Письмо, рук.
   502 ...дочери священника... -- В. А. Розанова.
   503 ...Юрий... -- Юрий Федорович Енакиев, муж Елизаветы Бредиус, полковник Добровольческой армии.
   504 ...слова Христа о книжниках и фарисеях... -- Мф. 23, 1--3.
   505 "легче пройти верблюду сквозь игольные уши..." -- Мф. 19, 24.
   506 ...уехала к дочке с Юрием -- здесь идет речь о Елизавете Бредиус и ее муже.
  

116

  
   Ед. хр. 65. Л. 6. Почтовая открытка, рук.
   507 ...Соборное Послание апостола Иакова, гл. I, ст. 10--12... -- "Да хвалится брат униженный высотою своей, а богатый -- унижением своим, потому что он прейдет, как цвет на траве. Восходит солнце, настает зной, и зноем иссушает траву, цвет ее опадает, исчезает красота вида ее; так увядает и богатый в путях своих. Блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни, который обещал Господь любящим Его".
  

117

   Ед. хр. 65. Л. 8. Письмо, рук.
   508 ...на маленьком фото в Ужгороде. -- 4(?) июня 1937 г. И. С. Шмелев приехал в Ужгород по приглашению организационного комитета по празднованию Дня русской культуры (см.: Сорокина О. Н. Московиана: Жизнь и творчество И. С. Шмелева. М., 1994. С. 265--266). Упомянутая в письме фотография хранится в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 117), на ее обороте надпись Шмелева: "Снято на Подкарпатской Руси в 1937 г. июнь. В Ужгороде. Я -- в светлом, слева" и два пояснения -- "после речи в микро [т.е. в микрофон], отдыхаю" и "ленточка -- "День Русской культуры"" [на лацкане пиджака у Шмелева светлая лента]. В том же деле фотография, на которой, кроме Шмелева и городского головы, сидят еще трое; на обороте надпись Шмелева: "Ужгород, 37 г. Талант[ливый] пис[атель] Вас[илий] Федоров. Аз [т.е. Шмелев]. Жена Фед[орова]. Гор[одской] гол[ова] Ужгор[ода] Сова. Сенатор какой-то, карпаторосс. "День Рус[ской] Культуры" только что говорил в micro, и с балкона и б[ыла] толпа на речи чел[овек] тыс[яч] 15. И. Ш.".
  

118

  
   Ед. хр. 65. Л. 17, 18. Письмо, рук.
   509 ...смоковницей, той, которую Христос проклял?! -- Мф. 21, 19; Мк. 11, 13--14.
  

119

   Ед. хр. 65. Л. 22, 23. Письмо, рук.
   510 ...пропели "Звезду" -- "Рождество"... -- рождественский тропарь ("Рождество Твое, Христе Боже наш...").
   511 ...книжка-некролог о папе -- [Писарев H. H.] А. А. Субботин. Казань, 1914. Писарев Николай Николаевич (1876--1920), священник, выпускник Казанской духовной академии, в 1904 г. защитил магистерскую диссертацию "Домашний быт русских Патриархов" (Казань, 1904), затем доцент Академии по кафедре общей древней гражданской истории.
   512 Мамин отец... -- протоиерей Александр Михайлович Груздев (ум. 1916), служивший в с. Баран Костромской губернии. См.: Красноцветов Г. П. Как была обнаружена переписка И. С. Шмелева с О. А. Бредиус-Субботиной // Венок Шмелеву. М., 2001. С. 278.
  

120

  
   Ед. хр. 65. Л. 27, 28. Письмо, рук.
   513 ...называла "Поликратом" -- имеется в виду правитель о. Самос (умер в 523/522 г. до н. э.), покровитель наук и искусств, был необыкновенно удачлив в жизни.
  

121

  
   Ед. хр. 65. Л. 32. Открытка, рук.
  

122

  
   Ед. хр. 65. Л. 34, 35. Письмо, рук.
   514 "На морском берегу" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Родник. 1910. No 3.
   515 В сочельник... -- 24 декабря/6 января, канун Рождества Христова.
   516 ...на литургию 6-го... -- И. С. Шмелев в ответе на письмо высказал предположение, что О. А. Бредиус-Субботина посмотрела Евангелие от Марка с ответом Христа фарисеям о разводе (Мк. 10, 12).
  

123

  
   Ед. хр. 10. Л. 55. Открытка, рук.
  

124

   Ед. хр. 11. Л. 1,2. Письмо, машинопись.
   517 "Лик скрытый" -- рассказ И. С. Шмелева. Впервые опубликован: Слово, 1919, отд. изд.: Лик скрытый. Рассказы 1915--1916. М., 1917.
   518 "Твоя от Твоих" -- в Православной Церкви возглас священника, предваряющего освящение даров при совершении литургии.
   519 ...как у Марии Египетской... -- святая VI в. (память 1/14 апреля), согласно житию была блудницей, обратилась в христианство, затем более 40 лет жила в пустыне; в христианской традиции является одним из наиболее ярких примеров аскетизма.
   520 Варвара Мученица -- святая великомученица (память 4/17 декабря), пострадала в финикийском городе Гелионе около 306 г.
   521 ...Гаазом... -- Федор Петрович (Фридрих-Иосиф) Гааз (1780-- 1853), московский врач, занимался благотворительной деятельностью, работал в тюремных больницах.
   522 ...монографию академик Кони. -- А. Ф. Кони Ф. П. Гааз. Биографический очерк. СПб., 1897. 5-е изд. М., 1914. Об А. Ф. Кони см. примечание 392 к письму No 84.
   523 "Что затуманилась зоренька ясная..." -- русская народная песня.
  

125

  
   Ед. хр. 11. Л. 7, 8. Письмо, машинопись.
   524 ...распевавшееся _с_а_м_и_м_ для матерых чекистов... -- Ф. И. Шаляпин неоднократно исполнял "Дубинушку" перед лидерами РКП(б). В "Летописи жизни и творчества Ф. И. Шаляпина" упоминаются концерт памяти К. Маркса, организованный РСДРП 21 апреля 1918 г., а также концерт в Большом театре для делегатов VII Всероссийского Съезда Советов 10 декабря 1919 г., на котором присутствовали лидеры партии. См.: Летопись жизни и творчества Ф. И. Шаляпина / Сост. Ю. Ф. Котляров, В. И. Гармаш. Л., 1985. С. 128, 146.
   525 ...Л. Андреева -- Леонид Николаевич Андреев (1871--1919), русский писатель и драматург. С 1901 г. печатался в издательстве "Знание" (сборник "Рассказы", 1901), участвовал в литературных "средах" Н. Д. Телешова (в кружке принимал участие И. С. Шмелев), с 1907 г. редактор и автор альманахов издательства "Шиповник", рецензировал книгу И. С. Шмелева "Суровые дни" (Русская воля. 1917. 9 января), переписывался с ним. См.: Вильчинский В. П. Л. Андреев и И. Шмелев // Русская литература. 1971. No 4.
   526 ...святого о. Александра... -- Шмелев так называет А. А. Субботина, отца О. А. Бредиус-Субботиной.
   527 ...Бортнянского... -- Дмитрий Степанович Бортнянский (1751--1825), русский композитор, с 1796 г. управляющий придворной певческой капеллы, автор хоровых духовных композиций, в т.ч. семи Херувимских.
   528 "Боже Царя храни" -- государственный гимн Российской империи (музыка Ф. П. Львова, слова В. А. Жуковского, 1834).
  

126

  
   Ед. хр. 11. Л. 29, 30. Письмо, машинопись.
   529 ...тяжко больной... -- имеется в виду Семен Эзрович Дуван, городской голова Евпатории (см.: Дуван С. Э. "Я люблю Евпаторию...": Слово и дело городского головы. Евпатория, 1996).
   530 ...военный агент России... -- Дмитрий Иванович Ознобишин, почитатель творчества Шмелева, генерал, заместитель военного атташе в Париже, известный библиофил.
   531 ...моя "нянька"... -- главная героиня романа И. С. Шмелева "Няня из Москвы".
   532 "Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем" -- стихотворение А. С. Пушкина (1831).
   533 ...бунтовало от... Золя. -- Эмиль Золя (1840--1902), французский писатель. В произведениях Золя использован натуралистический метод изображения действительности, поэтому некоторые романы ("Нана", "Тереза Ракен", "Жерминаль" и др.) на рубеже XIX--XX вв. имели скандальную репутацию.
  

127

  
   Ед. хр. 11. Л. 39. Письмо, машинопись.
   534 Доктор... -- С. М. Серов.
   535 ...Пимена с Григорием... -- сцена в Чудовом монастыре (А. С. Пушкин "Борис Годунов").
   536 ...философия полковника Шеметова... -- рассуждения Шеметова о законе Великих Весов в рассказе "Лик скрытый": "На этих Великих Весах учитывается и писк умирающего какого-нибудь самоедского ребенка, и мертвая жалоба обиженного китайца, и слезы нищей старухи" (Шмелев И. С. Собр. Соч. Т. 1. С. 345--346).
  

128

  
   Ед. хр. 11. Л. 42, 43. Письмо, машинопись.
   537 ...управляющим делами русской эмиграции во Франции... -- имеется в виду Ю. С. Жеребков.
  

129

   Ед. хр. 11. Л. 48. Письмо, машинопись.
   538 ...получил... "общее"-привет... -- имеется в виду почтовая открытка, датированная 1 января 1942: "Дорогой Иван Сергеевич! В мыслях с Вами встречали Новый Год и первые глотки вина были и за ваше здоровье и за все, все доброе для Вас. Жаль, как мало бережем и храним мы такие чистые немногие светильники, как Вы. Да будет благословен для Вас наступивший год! Сердечно ваша А. Овчинникова / К Новому году шлю Вам, многоуважаемый и дорогой Иван Сергеевич, мои самые сердечные пожелания всего хорошего. Искренне Вам преданный С. Субботин / Все, что не выскажешь словами, что у меня сейчас на сердце и в душе -- знаю -- поймется и без слов созвучной мне душой! О." Письма А. А. Овчинниковой к И. С. Шмелеву находятся в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 97. Л. 1--11).
   539 "Филипповки", "Радуница", "Ледяной дом", "Говенье", "Вербное воскресенье" -- главы из романа И. С. Шмелева "Лето Господне". Впервые опубликованы: Возрождение. 1938. Янв.--апрель.
   540 "Светлый день" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован (под названием "Пасха"): Сегодня. 1932. 1 мая.
   541 "Виноград" -- здесь имеется в виду рассказ И. С. Шмелева 1936 г. Впервые опубликован: Иллюстрированная Россия. 1936. 20 июня.
   542 "На святой"... "Рождество"... -- главы из романа И. С. Шмелева "Лето Господне". Впервые опубликованы: Возрождение. 1939. 7 апр.; 1940. 5 янв.
   543 "Егорьев день" -- глава из романа И. С. Шмелева "Лето Господне" (поев. Н. И. Кульман). Впервые опубликована: Возрождение. 1939. 16 июня.
   544 "Крестопоклонная" -- глава из романа И. С. Шмелева "Лето Господне". Впервые опубликована: Возрождение. 1939. 24 марта.
   545 "Свет вечный" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Возрождение. 1937. 1 мая; отд. изд.: Свет вечный. Париж, 1968.
   546 "Лампадочка" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Иллюстрированная Россия. 1937. 16 января; "Покров" -- глава из романа "Лето Господне". Впервые: Возрождение. 1937. 9 января.
   547 "Глас в нощи" -- рассказ И. С. Шмелева. Впервые опубликован: Возрождение. 1937. 27 марта.
   548 ...фурор в Праге! -- 13 мая 1937 г. в Праге в зале городской библиотеки И. С. Шмелев прочитал доклад "О Пушкине. Заветная встреча" на Дне русской культуры, посвященном столетию со дня смерти А. С. Пушкина.
   549 "Каменный век" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Современные записки. 1925. Кн. 25.
   550 "Чертов балаган" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Возрождение. 1926. 28 декабря.
   551 "Панорама" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые: Возрождение. 1928. 7 октября.
   552 "Иностранец" -- незавершенный роман И. С. Шмелева, впервые опубликован: Русские Записки. 1938. No 4--5.
   552а "В тумане" -- имеется в виду рассказ "Туман". Впервые опубликован: Возрождение. 1938. 3 апреля.
   553 Морозовы -- российская промышленная династия, известна с начала XIX в., основатель династии Савва Васильевич Морозов (1770--1860) происходил из села Зуево Богородского уезда Московской губернии (рядом с так называемой "Гуслицкой волостью", местом массового проживания старообрядцев под Москвой), основу промышленной деятельности Морозовых составляли мануфактуры и ткацкие фабрики (в Орехово-Зуево, Богородске, около Твери и во Владимирской губернии). О родстве с Морозовыми Шмелев писал также П. Е. Ковалевскому 30 декабря 1943 г. (Ковалевский П. Зарубежные писатели о самих себе // Возрождение. 1957. No 70) и в ответе на анкету (ОР ГЛМ. Ф. 6. Оп. 1. Ед. хр. 366).
   554 ...через прабабку Устинью... -- Шмелев упоминает свою прабабушку Устинью Васильевну (урожд. Зиновьеву), жену Ивана Ивановича Шмелева (Грико Т. И. История семьи Шмелевых // Венок Шмелеву. М., 2001. С. 333).
   555 ...Лешковской! -- Елена Константиновна Лешковская (1864--1925), в 1888--1920 гг. актриса московского Малого театра, исполнительница комедийных ролей.
   556 ...Шпажинского. -- Ипполит Васильевич Шпажинский (1848-- 1917), русский драматург, его пьеса "В старые годы" поставлена в Малом театре в 1888 г.
   557 ...написал о современных писателях... -- Шмелев имеет в виду работу И. А. Ильина "О тьме и просветлении. Книга художественной критики", с которой знаком по переписке с философом (см. письма И. А. Ильина к И. С. Шмелеву от 8.12.1935 и 13.10.1938: Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 116, 244--245). Работа над рукописью была завершена в 1939 г., однако книга была опубликована только после смерти автора (Мюнхен, 1959). Оценка И. С. Шмелевым книги изложена также в его письме к И. А. Ильину от 4.09.1946 (Там же. Т. 2. С. 442--443).
   558 "Атлантида" -- книга Д. С. Мережковского "Тайна Запада. Атлантида -- Европа" (1930).
   559 Обо мне читал в Берлине, две лекции -- в Русском научном институте (Берлин) И. А. Ильин прочел цикл лекций о русских писателях: в 1930--1931 гг. на немецком, в 1934 -- на русском языках.
  

130

  
   Ед. хр. 11. Л. 51, 52. Письмо, машинопись.
   560 "Ты, волна..." -- имеется в виду стихотворение Ф. И. Тютчева "Ты, волна моя морская..." (1852).
   561 "невольно к этим грустным берегам..." -- из драмы А. С. Пушкина "Русалка" (1829--1832, опубл. 1837), ария князя из оперы А. С. Даргомыжского "Русалка" (1855). "Мечтам и годам нет возврата..." -- ария Онегина из оперы П. И. Чайковского (1878).
   562 Саввы Звенигородского монастырь... -- Звенигородский Саввин Сторожевский мужской монастырь в честь Рождества Пресвятой Богородицы, основан около 1380 г. учеником преп. Сергия Радонежского преп. Саввой Сторожевским, Звенигородским (ум. ок. 1406).
   563 "Мороз и солнце; день чудесный! " -- из стихотворения А. С. Пушкина "Зимнее утро" (1829).
   564 ..Аитов... -- Владимир Давидовыч Аитов, сын бывшего русского консула в Париже Д. А. Аитова, врач, лечил русских эмигрантов, в том числе О. А. Шмелеву.
   565 ...предположительной поездкой за границу... -- в 1936 г. Шмелевы были приглашены Р. Г. Земмеринг посетить Ригу. И. С. Шмелев планировал провести в Прибалтике 25 литературных выступлений, организационную сторону которых взял на себя И. А. Ильин. Об этом см.: Сорокина О. Н. Московиана: Жизнь и творчество И. С. Шмелева. М., 1994. С. 259.
   566 ...Лауренс... -- Девид Герберт Лоренс (Lawrence, 1885--1930), английский писатель, автор романа "Любовник леди Чаттерлей" ("Lady Chatterley's Lover"), имевшего репутацию порнографического произведения (перевод на рус. язык -- Лоренс Д. Любовник леди Чаттерлей / Перевод Татьяны Лещенко. Берлин, 1932).
   567 ...врачу уездному в Мценске... -- имеется в виду Константин Ютов, персонаж романа "Пути небесные".
  

131

  
   Ед. хр. 12. Л. 1, 2. Письмо, машинопись.
   568 ...не сомневается ли сам писатель... -- в отзыве о рассказе "Куликово поле" И. А. Ильин высказал мнение, что в произведении Шмелева выражены сомнения самого автора в отношении чудесного явления преп. Сергия Радонежского (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 261--262).
  

132

  
   Ед. хр. 12. Л. 10--12. Письмо, машинопись.
   569 мои российские книги... -- имеются в виду книги, изданные до 1917 г., оставшиеся в Москве после эмиграции писателя. Судьба библиотеки И. С. Шмелева не известна.
   570 ...как пролила Дари святую воду... -- глава XXVIII "Вразумление" из романа "Пути небесные".
   571 "Гаудеамус игитур!" -- средневековая студенческая песня (Gaudeamus igitur -- в переводе с лат. "Радуйтесь, молодые!").
   572 ...у водосвятия -- освящение воды является особенностью православного праздника Крещения Господня (6/19 января).
   572а "Оракул" -- упоминается "Астролог, или Новый Оракул и верный имянаугадник, подлинно узнающий, кто кого любит и предсказывающим, кто о ком думает. Сочиненный И. С." Тип. Решетникова, 1808.
   573 ...от Луки, II глава, стихи 1--20. -- явление пастухам Ангела, возвестившего рождение Спасителя.
   574 Не проповедь ли Иоанна? -- Лк. 3, 1--18; читается в православных храмах накануне Крещения Господня.
   575 "Похвала Пресвятой Богородице" -- акафист Божией Матери.
   576 "Величит Душа моя Господа..." -- начало "Песни Богородицы" перед девятой частью канона всенощной службы.
   577 ...Марка 10. 2--12. -- ответ Христа фарисеям о разводе.
   578 "...право развода"...-- неточная цитата, в Евангелии: "Они сказали: Моисей позволил писать разводное письмо и разводиться / Иисус сказал им в ответ: по жестокосердию вашему он написал вам сию заповедь" (Мк. 10, 4--5).
   579 "Ночной зефир струит эфир..." -- романс А. Н. Верстовского на одноименное стихотворение А. С. Пушкина (1824).
   580 ...образованная дама, -- ее дочь -- литературный критик -- сведений об этих лицах нет.

133

   Ед. хр. 65. Л. 39. Почтовая открытка, рук.
  

134

   Ед. хр. 65. Л. 41, 42. Письмо, рук.
  

135

   Ед. хр. 65. Л. 51, 52. Письмо, рук.
  

136

   Ед. хр. 66. Л. 27, 28. Письмо, рук.
  

137

   Ед. xp. 12. Л. 15, 16. Письмо, машинопись.
  

138

  
   Ед. хр. 12. Л. 20, 21. Письмо, машинопись.
   581 "Покаяние отверзи ми двери Жизнодавче" -- начало покаянного великопостного песнопения, которое поют на всенощном бдении, начиная с Недели (воскресенья) о мытаре и фарисее.
  

139

   Ед. хр. 12. Л. 39--41. Письмо, машинопись.
   582 ...поступила бы, как Христос в отношении томлений Фомы... -- Ин. 20, 27.
   583 "Мертвые души" -- поэма Н. В. Гоголя (1842).
   584 ...из мира идей, Платоновского мира... -- по учению древнегреческого философа Платона (427--347 до н. э.) мир идей является истинным бытием, "идеи" (или "виды") для материальных вещей служат идеальными образцами, вечными праобразами, не зависимыми от пространства и времени.
   585 "Напишу тебя... и -- бу-дешь!" -- слова Ильи из повести И. С. Шмелева "Неупиваемая чаша".
  

140

  
   Ед. хр. 12. Л. 45, 46. Письмо, машинопись.
  

141

  
   Ед. хр. 12. Л. 55, 56. Письмо, машинопись.
   586 ...бываю порой _с_л_е_п_ц_о_м_ -- аллюзия на Ин. 9, 1--38.
   587 ...мой "путь писателя" -- в июне 1907 г. Шмелев ушел в отставку в чине коллежского асессора из Казенной палаты во Владимире.
   587а "...гостил у нас на даче..." -- в селе Оболенском Малоярославского уезда Калужской губ.
   588 "Суровые дни" -- сборник очерков И. С. Шмелева (М., 1916), впервые опубликован в журнале "Северные записки" (1914--1916).
   589 ...сестре Катюше... -- Екатерина Сергеевна Шмелева, младшая из трех сестер И. С. Шмелева.
  

142

  
   Ед. хр. 13. Л. 1, 2. Письмо, машинопись.
   590 "мысль изреченная -- есть ложь" -- из стихотворения Ф. И. Тютчева "Selentium" (1830).
   591 ...отец и дед Оли были герои Севастопольской войны... -- в Крымской войне (1853--1856) участвовали дед О. А. Шмелевой генерал-майор Александр Романович Охтерлони (?--1860) и ее отец штабс-капитан Александр Александрович Охтерлони (1830--1893). См.: Ни Е. А. Предки и родственники О. А. Шмелевой, урожденной Охтерлони // Венок Шмелеву. М., 2001. С. 324--328.
   592 ...Лессинга? -- Г. Э. Лессинг (1729--1781), немецкий драматург, теоретик искусства ("Лаокоон", 1766), литературный критик, основоположник немецкой классической литературы.
  

143

  
   Ед. хр. 13. Л. 31, 32. Письмо, маш ящимся в: РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3.)

1

  
   Ед. xp. 18. Л. 31, 32. Письмо, машинопись.
   1 ...ты угадала -- слышал твое письмо у доктора... -- 22 мая 1942 г. О. А. Бредиус-Субботина писала: "А я так уже истомилась! Вчера дошла до того, что Серову написала! Мне это очень было трудно, зная как он не любит письма! И плохо написалось. Ваня, откуда это берется, объясни Христа ради: вообразила я, что больше ничего от тебя не получу, что не любишь меня, что уходишь. <...> То я тебя больным видала!" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 70. Л. 53--55).
   2 К. -- имеется в виду Екатерина Дмитриевна (фамилия не установлена), с которой И. С. Шмелев познакомился в Праге в 1937 г.
   3 Академик Любинский М. Б. -- сведений о нем нет.
   4 ...справки о поездке... -- намереваясь поехать в Голландию, И. С. Шмелев обратился за помощью к заместителю председателя Управления делами русских эмигрантов во Франции Павлу Николаевичу Богдановичу.
   5 "Мери" -- кличка лошади из одноименного рассказа И. С. Шмелева (1907).
   6 "Тамань" -- одна из пяти повестей, входящих в роман "Герой нашего времени" (1838--1840) М. Ю. Лермонтова (1814--1841).
   7 ...как образец рассказа. -- в письме Я. П. Полонскому от 18 января 1888 г. А. П. Чехов отмечает, что "Тамань" доказывает "тесное родство сочного русского стиха с изящной прозой" (Чехов А. П. Письма. Том 2: 1887 -- сент. 1888. М., 1975. С. 177).
   8 "Драцена Грандиоза" -- в шутливом прозвище использовано название тропического кустарника (Dracaena grandioso).
   9 Ну, помнишь, как у Гоголя, -- Маниловы? -- супруги-помещики, персонажи поэмы Н. В. Гоголя "Мертвые души", отличавшиеся склонностью к витиеватым выражениям.
   10 "Облегчить нос посредством платка". -- неточная цитата из 8 главы "Мертвых душ", в которой описаны нравы дам города N: "Никогда не говорили они: "я высморкалась", "я плюнула", а говорили "я облегчила себе нос", "я обошлась посредством платка"" (Гоголь Н. В. Мертвые души. М., 1982. С. 146).
   11 "Как я встречался с Чеховым" -- цикл рассказов И. С. Шмелева. Впервые был опубликован в газете "Возрождение" (1934. 29 июля -- 16 сент. No 3343, 3364, 3392).
   12 "Свадьба" -- пьеса А. П. Чехова (1889--1902).
   13 "...обременяющее душу, -- для чего?.." -- фрагмент из рассказа И. С. Шмелева "Веселенькая свадьба" (См.: Шмелев И. С. Собр. соч: В 5 т. М., 1998. Т. 2. С. 329).
   14 ..."и благословен плод"... сердца твоего! -- И. С. Шмелев перефразирует слова тропаря "Богородице Дево, радуйся..." ("...И благословен плод чрева Твоего...").
   15 ...пиши "Лик"... -- план своего будущего рассказа О. А. Бредиус-Субботина изложила И. С. Шмелеву в письме от 28 марта 1942 г. (Т. 1. Письмо No 170). Рассказ под заглавием "Заветный образ" был написан в 1946--1947 гг.
   16 ...твоя гортензия! -- в канун Троицы (26 мая 1942) И. С. Шмелев получил цветок от О. А. Бредиус-Субботиной.
  

2

  
   Ед. хр. 18. Л. 45, 46. Письмо, машинопись.
   17 ...с каким-то провожатым... -- личность не установлена.
   18 ...Серова-интуитивиста. -- С. М. Серов имел репутацию хорошего диагноста. Именно он, в отличие от других врачей (Аитова, Чекунова), поставил правильный диагноз болезни О. А. Шмелевой -- ишемия сердца.
   19 ...было две тысячи лет тому... -- речь идет о Рождестве Христовом.
   20 ...в "роковых минутах"... -- образ из стихотворения Ф. И. Тютчева "Цицерон" (1830).
   21 ..."самораскрывании Бога и его Воли". -- в основу историософских взглядов И. С. Шмелева легли идеи В. С. Соловьева и его последователей. Трактовка истории как постепенного процесса "обожения" человечества ("сближение тварного с Творцом") тесно связана с идеей о диалектическом развитии самого Божества. Осмысление мировой войны (революции) как "апокалипсиса истории" связано также с философскими построениями Н. А. Бердяева и русских символистов.
   22 ...со светильниками бодрствовать... -- образ из евангельской притчи о неразумных девах (Мф. 25, 1-13).
   23 ..."божественная трагедия"... -- отсылка к "Божественной комедии" (1307--1321) Данте.
   24 ...сообщение о родственнике-инженере... -- имеется в виду С. А. Субботин. Приобретение авторских прав было использовано как официальный предлог для обращения в Управление делами русской эмиграции во Франции с просьбой о разрешении деловой поездки в Голландию.
   25 ...как было с 1-ой частью... -- во время работы над первым томом романа И. С. Шмелев публиковал завершенные главы в газете "Возрождение" (март 1935 -- июнь 1936).
   26 ...будет ли в Париже издаваться газета. -- в годы оккупации в Париже был разрешен единственный орган русской печати -- еженедельная газета "Парижский вестник" (14 июня 1942 -- 12 августа 1944). Газета издавалась Управлением делами русской эмиграции во Франции и поддерживала оккупационный режим. В этой газете были опубликованы главы романа "Лето Господне" ("Именины", "Торжество"), рассказы и статьи И. С. Шмелева ("Голос совести", "Чертов балаган", "Певец ледяной пустыни", "Почему так случилось", "Рождество в Москве"). Несмотря на то, что указанные произведения не имели политической направленности, их публикация была воспринята как сотрудничество писателя с нацистами. Впоследствии Шмелев был вынужден объяснить свою позицию, опубликовав в газете "Русская мысль" (1947. 31 мая. No 7) открытое письмо "Необходимый ответ". См.: Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 7 (доп.). С. 553--555; переписка И. С. Шмелева и А. Л. Толстой // Диаспора. 2002. No 4 (публикация В. Н. Сахарова).
  

3

  
   Ед. хр. 71. Л. 24, 25. Письмо, рук.
   27 Свояк... -- имеется в виду Корнелиус Бредиус, деверь (брат мужа) О. А. Бредиус-Субботиной.
   27а Ты получил с них фото? -- вероятно, речь идет о фотографии, присланной О. А. Бредиус-Субботиной в письме от 2 июня 1942 г.: "Посылаю фото: чтобы убедить, что поправилась. Толстушка стала. Да, вот опять бы не сдать! Лошадка же "выдра" с голодного пайка зимы" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Вд. хр. 71. Л. 8, 9). Фотография находится в Российском Фонде Культуры (Фонд И. С. Шмелева. Свидетельство о дарении 1053).
   28 ...поняла... многое из твоих писем. -- далее О. А. Бредиус-Субботина иносказательно (письма цензурировались) ведет речь о России, Сталине и Гитлере. Впервые этот прием использован в письме О. А. Бредиус-Субботиной от 8 июля 1941 (Т. 1. Письмо No 28).
   29 ...письмо от жены, "кавказца"... -- упоминается письмо от Инги Шахбаговой с припиской Е. Шахбагова от 1 июня 1942 (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 153. Л. 1).
  

4

  
   Ед. хр. 18. Л. 56, 57. Письмо, машинопись.
   30 Еженедельника... -- имеется в виду берлинская газета "Новое слово".
   31 ...о статье Г[орянского]... -- имеется в виду статья В. И. Горянского "Возвращение троянского героя" (Новое слово. 1942. 18 января. No 5); Валентин Иванович Горянский (наст. фам. Иванов, 1888--1949), журналист, прозаик, поэт, драматург. В эмиграции сотрудничал в журналах "Иллюстрированная Россия", "Сатирикон", газетах "Новое слово" и "Парижский вестник".
   32 ...в словаре Даля. -- И. С. Шмелев упоминает "Толковый словарь живого великорусского языка" (1863--1866) В. И. Даля (1801--1872), включающий в себя диалектные, заимствованные и устаревшие слова и выражения.
   33 "забельшить" -- "Нехотя запрятать, запропастить, заторить, заподевать, засунуть, заложить, прибрать, не помня куда, спрятать так, что и сам не найдешь. Растратить или извести, промотать" (Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1994).
   34 "Крестный ход" -- рассказ, вошедший в книгу "Радости" автобиографического романа "Лето Господне". Впервые опубликован в газете "Возрождение" (1939. 6 января. No 4165) с посвящением Н. К. Кульману.
   35 ...будут на чтении митрополиты... -- имеются в виду митр. Западноевропейский Евлогий (Георгиевский) и, вероятно, митр. Серафим (Лукьянов), глава Западноевропейской епархии Русской Православной Церкви за рубежом.
   36 ..."пойду, погляжу, как на моей земле люди живут..." -- говорит Горкин. -- в тексте романа эти слова произносит другой персонаж -- старик-богомолец Пресветлый (Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 4. С. 169).
   37 ..."А жить уж нам трудно стало..." -- см. роман "Няня из Москвы", гл. XXVII (Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 3. С. 90).
   38 ..."Идем самыми страшными местами..." -- указан фрагмент главы "У креста" романа "Богомолье" (Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 4. С. 453--457).
   39 Растяпа доктор бо-ится... сказать два слова... -- О. А. Бредиус-Субботина поручила С. М. Серову сказать слова признательности И. С. Шмелеву на литературном вечере и от ее имени подарить цветы.
   40 Про-сит приятель. -- вероятно, речь идет о Дмитрии Ивановиче Ознобишине.
   41 Домна Панферовна -- персонаж романов "Лето Господне", "Богомолье".
   42 Ирина... Таня... у Литвинова... -- герои романа И. С. Тургенева "Дым" (1865--1867).
   43 ... "по всей Руси великой"... -- цитата из стихотворения А. С. Пушкина "Я памятник себе воздвиг нерукотворный" (1836).
   44 "Нургет" -- имеется в виду повесть И. С. Шмелева "Под горами" (И. С. Шмелев называет произведение по имени главной героини).
   45 ...штандартное... -- словечко героини романа "Няня из Москвы" Дарьи Степановны Синицыной.
   46 ..."для песен и молитв"... -- неточная цитата из стихотворения А. С. Пушкина "Поэт и толпа" (1828).
   47 ..."пока не требует поэта"... -- цитата из стихотворения А. С. Пушкина "Поэт" (1827). Далее перефразированы строки: "В заботы суетного света / Он малодушно погружен".
   48 ...карточка "здоровенькой" Оли. -- речь идет о фотографии О. А. Бредиус-Субботиной после болезни. См. примечание 27а к письму No 3.
   49 ...33 г.? -- серия фотографий О. А. Бредиус-Субботиной (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 120. Л. 1--4; один из снимков находится в Российском Фонде Культуры. Фонд И. С. Шмелева. Свидетельство о дарении 1053).
  

5

   Ед. хр. 19. Л. 4, 5. Письмо, машинопись.
   50 ...все писатели нашей зоны... -- по соглашению о перемирии от 22 июня 1940 г. Франция была разделена на две зоны: оккупированную и неоккупированную. Оккупация распространялась на северные районы страны, включая Парижский, и на Атлантическое побережье Франции. В ноябре 1942 г. была оккупирована вся территория Франции. На творческом вечере И. С. Шмелева присутствовали Б. К. Зайцев, Н. Н. Берберова, Н. А. Тэффи, А. В. Карташев, И. Д. Сургучев.
   51 Борис Зайцев -- Борис Константинович Зайцев (1881--1972), прозаик, мемуарист, переводчик, автор статей и воспоминаний о И. С. Шмелеве. В 1941--1942 гг. жил в пригороде Парижа Бианкуре. С 1945 г. председатель парижского Союза русских писателей и журналистов.
   52 ...матрос Бебешин... -- герой рассказа И. С. Шмелева "Орел" (Возрождение. 1926. 12 сентября. No 467).
   53 Ирина... -- имеется в виду Ирина Сергеевна Мамонтова, дочь С. М. Серова. См. примечание 203 к письму No 53 (Т. 1).
   54 Офис рюс... -- имеется в виду Управление делами русской эмиграции во Франции, организовавшее творческий вечер И. С. Шмелева.
   55 ...иду к другому доктору... -- в дальнейшем упоминается как доктор Очан.
   56 ...бесы... -- здесь: большевики.
   57 ...помочь и в поездке... -- в течение 1942--1944 гг. И. С. Шмелев неоднократно обращался в Управление делами русской эмиграции во Франции с просьбой оказать содействие в получении визы в Голландию. Писателю дали понять, что в этом случае он должен передать в газету "Парижский вестник" произведение, более соответствующие направлению издания (т.е. против СССР). Шмелев отказался и визу в Голландию не получил. Об этом см.: Шмелев И. С. Необходимый ответ // Собр. соч. Т. 7 (доп.). С. 553-- 555. Также см. примечание 26 к письму No 2 (Т. 1).
   58 ...не пиши мне о "семейных делах"... -- имеется в виду положение СССР.
   59 Я не мог добиться права ехать... -- в 1941 г. И. С. Шмелев пытался получить разрешение посетить лагеря советских военнопленных (см. письмо от 25 ноября 1941 г. (Т. 1. Письмо No 80)), в котором ему было отказано. О своем намерении посетить лагеря советских военнопленных И. С. Шмелев писал также Р. Г. Земмеринг 1 декабря 1941 г. См.: Сорокина О. Н. Московиана. М., 1994. С. 304.
   60 ...держусь точки зрения Бисмарка... -- Отто Эдуард Леопольд Бисмарк фон Шёнхаузен (1815--1898), германский государственный деятель, князь, в 1871--1890 рейхсканцлер Германской империи. Инициатор русско-австрийско-германского соглашения ("Союз трех императоров" 1873, возобновленного в 1881 и 1884 гг.). В 1887 г. заключил с Россией "договор перестраховки", в конце 80-х годов выступал против намерения германских военных кругов начать превентивную войну с Россией, считая, что война с Россией была бы чрезвычайно опасна для Германии.
   61 ...фон дер Гольцем... -- не недавним... -- речь идет о Рюдигере фон дер Гольце (1865--1946), немецком генерале. В январе 1919 г. организовал в Либаве (Лиепая) армию, в которую входили германские, латышские и русские части, занял Ригу. В июне 1919 г. потерпел поражение. Один из организаторов милитаристских реваншистских союзов, в 1934--1939 гг. руководитель союза офицеров резерва.
   62 ...его, должно быть, предком. -- имеется в виду Кольмар фон дер Гольц (1843--1926), германский генерал-фельдмаршал (1911), военный историк. Участник австро-прусской (1866) и франко-прусской (1870--1871) войн.
   63 ...верно сказал знаменитый Кляузевиц... -- Карл Клаузевиц (1780--1831), военный теоретик и историк, прусский генерал. Разработал положение о связи войны с политикой: "Война есть продолжение политики иными средствами". Автор патриотического документа группы военных реформаторов (Шарнхорст, Гнейзенау, Бойен) "Три символа веры" (февраль 1812), в котором выдвигалась идея народной войны в союзе с Россией против наполеоновского государства.
   64 ...посажёный... отец... -- имеется в виду И. А. Ильин.
   65 ...Дуван... сын артиста Дуван-Торцова... -- речь идет об известной в эмиграции семье крымских караимов, братьях Семене Эзровиче Дуване (городской голова Евпатории, см.: примечание 529 к письму No 126 (Т. 1)) и Исааке Эзровиче Дуван-Торцове. И. Э. Дуван-Торцов -- актер, режиссер, антрепренер. Играл в пражской труппе Московского художественного театра, основал театр "Маски". Дети С. Э. Дувана: Анна (в замужестве Будо), Елизавета (в замужестве Гелелович), Иосиф (?--1954). Сведений о сыне И. Э. Дуван-Торцова найти не удалось.
   66 ...Паулу..? -- имеется в виду Паула Вессели (Paula Wessely, 1908--?), австрийская киноактриса.
   67 ...тирада монахини под сараем... -- фрагмент главы "У креста" романа "Богомолье": "Уж заночуйте у родителей Преподобного, -- говорит нам монахиня, -- помолитесь, панихидку по родителям отслужите, схимонаху Кириллу и схимонахине Марии. И услышит вашу молитву Преподобный" (Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 4. С. 455).
   68 ...без "украшений"... -- на оккупированных территориях евреи должны были носить нашитые на одежду желтые шестиконечные звезды. Вопрос об "антисемитизме" И. С. Шмелева нуждается в научном исследовании с привлечением дополнительных источников. Личная трагедия в значительной степени определила отношение писателя к целому народу (Сергей Шмелев был арестован комбригом III стрелковой дивизии Райманом и расстрелян по приказу Бэлы Куна). Тем не менее, И. С. Шмелев неоднократно высказывался против преследований евреев нацистами (см. письма И. С. Шмелева от 26 декабря 1942 г., 25 сентября и 8 октября 1945 г., NoNo 19, 100 и 103 в настоящем издании). К сожалению, указанные источники гораздо менее известны, чем многочисленные негативные высказывания И. С. Шмелева.
   69 ..."И звэзда с звэздою говогит!" -- искаженная цитата из стихотворения М. Ю. Лермонтова "Выхожу один я на дорогу..." (1841).
  

6

  
   Ед. хр. 19. Л. 9, 10. Письмо, машинопись.
   70 ...твое письмо (19.VI)... -- речь идет о письме О. А. Бредиус-Субботиной от 19 июня 1942 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 71. Л. 40, 41).
   71 ... с Радуницы... -- (Радоница) день поминовения усопших, вторник на Фоминой (следующей за пасхальной) неделе.
   72 ...на высоте Демерджи... -- речь идет о горе Демерджи (св. Георгия) в окрестностях Алушты.
   73 ...не в его ли "Дьяволе" это..? -- И. С. Шмелев приписывает Л. Н. Толстому свой собственный художественный прием, использованный им в набросках к рассказу "Кошкин дом" (1924). (См.: Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 6 (доп.). С. 251). В повести "Дьявол" (1889) упоминаний о запахе "нового ситца" нет.
   74 "Если кто взглянет на... жену -- -- -- в сердце своем"... -- неточная цитата из Нагорной проповеди: "...Всякий, кто смотрит на жену с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем" (Мф. 5, 28).
   75 ...помнишь мои "буковки"... в открытке? -- имеется в виду фраза из письма И. С. Шмелева к О. А. Бредиус-Субботиной от 3 июня 1942 г.: "...я бы, кажется, всю тебя выпил, -- такая жажда до тебя! к[а]к я т[ебя] х[очу]!.." (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 18. Л. 40).
   76 ...я ...выбрал бы -- _в_т_о_р_о_е... -- в стихотворении А. С. Пушкина "Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем..." (1830) противопоставлены образы чувственной и целомудренной возлюбленной. Далее И. С. Шмелев комментирует последнюю строку стихотворения "И делишь, наконец, мой пламень поневоле!".
   77 Преп. Серафим благословил. -- И. С. Шмелев считал, что исцеление произошло по молитве преп. Серафиму Саровскому. См. примечание 48 к письму No 16 (Т. 1).
  

7

  
   Ед. хр. 72. Л. 13, 14. Письмо, рук.
   78 ...безумное письмо... -- письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 4 июля 1942 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 72. Л. 7, 8), которое И. С. Шмелев назвал "солнечное откровение". На конверте помета: "это письмо никак не для печати! (хотя бы и имело историко-литературный интерес). Это воля О. А. Субботиной и моя. Ив. Шмелев". В соответствии с волей писателя письмо не публикуется.
   79 ...сцена у дверей лачужки Ильи, зимой... -- фрагмент главы XVII повести И. С. Шмелева "Неупиваемая чаша".
   80 ...не знаю имени ее. -- личность не установлена.
   81 ...фильм один ее "Элен". -- "Helene" (1936), режиссеры Жан Бенуа-Леви (1888--1959) и Жан Эпштейн (1897--1953).
   82 ..Ал. Ал. Зорина. -- возможно, речь идет о русской драматической актрисе Ольге Александровне Зориной (ур. Пашковской).
   83 ...я ее не видела лет 10. -- О. А. Зорина не могла сыграть Анастасию в предполагаемой экранизации повести "Неупиваемая чаша", т.к. умерла в 1927 г.
   84 Ольга Чехова -- имеется в виду О. Л. Книппер-Чехова.
   85 "Maskerade" -- "Маскарад" (1934), режиссер Уильям Форст (1903--1980).
   86 "Episode" -- "Эпизод" (1935), режиссер В. Райт.
   87 "Der Spiegel des Lebens" -- "Зеркало жизни" (1938).
   88 Леандер -- Зара Леандер (Leander, наст. имя Зара Штина Хедберг, 1907--1981) -- немецкая актриса, артистка оперетты.
  

8

  
   Ед. хр. 72. Л. 25, 26. Письмо, рук.
   89 "Празднословия не даждь ми!" -- из молитвы св. Ефрема Сирина "Господи и Владыко живота моего...".
   90 ..."и не осуждати брата моего"... -- из указанной выше молитвы.
   91 "Утешителю..." -- здесь и далее цитируется молитва "Царю Небесный...".
  

9

  
   Ед. хр. 72. Л. 30, 31. Письмо, рук.
   92 "И кто примет одно таковое дитя... соблазн приходит". -- Мф. 18, 5-7.
   93 "Таковых есть Царствие Божие". -- Мк. 10, 14.
   93а ...вот и вокзал, а там, за полотном, и кладбище. -- повторяя художественный прием И. С. Шмелева, О. А. Бредиус-Субботина сделала героями своего первого рассказа реальных лиц (семья Субботиных, К. П. Никольский (?--1927)) и дала точное описание г. Рыбинска сер. 1900-х гг. Рыбинский вокзал был построен в 1904--1905 гг., архитектор С. И. Минаш (1877--1945). В рассказе упоминается Георгиевское кладбище (известно с XVII в.) и расположенный у кладбища храм. Вероятно, это или церковь вмч. Георгия (1790, перестроена в 1877--1885, закрыта в 1930), или церковь Вознесения Господня (1908, в 1929 передана общине обновленцев). После Великой Отечественной войны церкви вмч. Георгия и Вознесения Господня возвращены РПЦ.
   94 "Боже, помилуй мя грешного!" -- молитва священника во время чтения Великого покаянного канона преп. Андрея Критского.
  

10

  
   Ед. хр. 72. Л. 35, 36. Письмо, рук.
   95 "И аз, недостойный иерей, прощаю и разрешаю"... -- слова священника при отпущении грехов.
   96 ...моя "дульцинея..." -- имеется в виду горничная О. А. Бредиус-Субботиной (Тилли, "трамбовка").
  

11

   Ед. хр. 72. Л. 52. Письмо, рук.
   97 ...друг из Берлина. -- в дальнейшем упоминается как Виктор Викторович.
   98 В сентябре? -- 24 сентября день св. Сергия и Вакха, именины С. И. Шмелева, сына писателя.
  

12

  
   Ед. хр. 20. Л. 8. Письмо, машинопись.
   99 ...снова "зигзаг", Олюша... -- в первых строках письма И. С. Шмелев отвечает на письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 22 июля 1942 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 73. Л. 1, 2).
   100 ...эта "агава" к твоему Дню... -- от имени И. С. Шмелева О. А. Бредиус-Субботиной был подарен цветок агавы.
   101 ...письма, от 30.VI, заказного, на маму?! -- упоминается письмо от 29 июня 1942 г., отправленное 30 июня на имя А. А. Овчинниковой (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 19. Л. 17). На конверте помета О. А. Бредиус-Субботиной о получении письма: 4.VII.42.
   102 ...30 июля заказное, на маму. -- упоминается письмо И. С. Шмелева О. А. Бредиус-Субботиной от 29 июля 1942 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 20. Л. 1, 2).
   103 ...Н. Я. Данилевский, автор знаменитой книги... -- Николай Яковлевич Данилевский (1822--1885), публицист и социолог, автор книги "Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Германо-Романскому" (1869).
   104 Шпенглер -- Освальд Шпенглер (1880--1936) -- философ, теоретик культуры, автор книги "Закат Европы" (1918--1922).
   105 "Красота есть... духовная сторона материи..." -- вероятно, И. С. Шмелев имеет в виду следующий афоризм Н. Я. Данилевского: "Бог пожелал создать красоту и для этого создал материю" (Данилевский Н. Я. Россия и Европа. СПб., 1888. С. XXVIII).
   106 ...жена одного очень видного человека... -- вероятно, речь идет о Ксении Васильевне Деникиной (1892--1983), жене генерала А.И.Деникина. В 1924--1927 гг. Деникины были соседями Шмелевых по даче в Капбретоне. К. В. Деникина -- автор воспоминаний о И. С. Шмелеве. Письма Шмелева Деникиным хранятся в Бахметевском архиве Колумбийского университета (США).
   107 ...в сборнике "Знания". -- "Знание" -- товарищеское книгоиздательство в Петербурге, организованное в 1898 г. К. П. Пятницким. В 1900 г. в число пайщиков вошел М. Горький, в конце 1902 г. он возглавил издательство, вокруг которого объединилась группа писателей. "Сборники товарищества "Знание"" выходили с 1904 г. Произведения И. С. Шмелева неоднократно публиковались в этих сборниках. Повесть "Под горами" была опубликована в No 31, 1910 г.
  

13

  
   Ед. хр. 20. Л. 26, 27. Письмо, машинопись.
   108 ...Маринина тетка... -- сведений о ней не найдено.
   109 "Седя на санех"... -- из "Поучения" Владимира Мономаха (1053--1125). В трактовке Д. С. Лихачева "Незадолго до смерти". "Поучение" написано около 1117 г., внесено в Лаврентьевскую летопись под 1096 годом.
   110 ...муч. Роману... -- И. С. Шмелев не уточняет, какого именно мученика имеет в виду старец. Скорее всего, это особенно почитаемый в России князь Роман Рязанский (убит в 1270 г., день памяти 19 июля) или дьякон из Кесарии Палестинской, замученный в 303 г. за проповедь среди отступивших от Церкви (день памяти 1 декабря). Это может быть также мученик, убитый в Риме при Валериане в 258 г. (день памяти 23 августа) или Роман, убитый в Самосате в 297 г. (день памяти 11 января).
   111 ...не Сладкопевцу... -- Роман Сладкопевец (кон. V -- нач. VI в.), автор песнопений и духовных гимнов ("Дева днесь", "Душе моя, душе моя, возстани...").
   112 ...продолжение очерка "Крендель"... -- в завершенном варианте 2 часть главы "Именины" названа "Празднование".
   112а "Смотрины"... -- в письме от 7 июля 1942 г. О. А. Бредиус-Субботина писала: "Ох, жду гостей... еще неизвестных мне... каких-то очень важных. Желают со мной познакомиться. Не люблю такие "смотрины". Сегодня велела чистить сад, двор, -- вылизать, чтоб ни сучка, ни задоринки у "русской дикарки". Сама возилась. Маникюр -- никуда" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 72. Л. 19, 20).
   112б "...сперва в Швейцарию..." -- И. С. Шмелев отвечает на письма О. А. Бредиус-Субботиной от 22 июля и 4 августа 1942 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 73. Л. 1, 2; 9, 10). Во втором из упомянутых писем О. А. Бредиус-Субботина писала: "Совершенно ненужно и неуместно твое замечание о Швейцарии -- у меня к И. А. совсем особое отношение -- это воистину мой духовный отец. И только!" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 73. Л. 10).
  

14

  
   Ед. хр. 73. Л. 26, 27. Письмо, рук.
   112в Обратно! -- письмо было возвращено И. С. Шмелевым О. А. Бредиус-Субботиной 29 октября 1942 г. Конверт и записка И. С. Шмелева о возвращении письма находятся в РГАЛИ: "Посылаю тебе письмо с рассказом о "Яйюшке". Он -- чудесный. Мне жаль расставаться с письмом. Но ты... пришлешь?" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 22. Л. 11, 12).
  

15

  
   Ед. хр. 21. Л. 9. Почтовая открытка, рук.
   113 ...еще раз -- об Александрушке... -- первый отзыв об очерке О. А. Бредиус-Субботиной "Яйюшка" И. С. Шмелев отправил в почтовой открытке от 27 августа 1942 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 21. Л. 5). Из-за недостаточной оплаты открытка была возвращена отправителю. Открытка была отправлена повторно в письме И. С. Шмелева от 28 августа 1942 г. (No 16).
  

16

  
   Ед. хр. 21. Л. 6. Почтовая открытка, рук.
  

17

  
   Ед. хр. 21. Л. 13, 14. Письмо, машинопись.
   114 ...твое письмо 25--26... -- упоминается письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 25--26 августа 1942 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 73. Л. 36, 37).
   115 ...как у Эртеля... -- Александр Иванович Эртель (1855--1908), русский писатель.
   116 "Семья Гардениных" -- имеется в виду роман А. И. Эртеля "Гарденины, их дворня, приверженцы и враги" (1890).
   117 ...18 вариантов "Жил на свете..."! -- стихотворение А. С. Пушкина "Жил на свете рыцарь бедный..." (1829). Наиболее известны 4 варианта стихотворения: черновой, беловой 1 редакции, беловой с поправками 2 редакции, беловой сокращенной редакции, включенный в драму "Сцены из рыцарских времен". Возможно, И. С. Шмелев имеет в виду не самостоятельные варианты стихотворения, а замены отдельных слов. См.: Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16 т. М.--Л., 1949. Т. 3. Ч. 2. С. 730--736.
   118 Были в детском лагере... -- имеются в виду летние лагеря, которые устраивали эмигрантские детские организации: Национальная организация русских разведчиков, созданная в 1925 г. полковником П. Н. Богдановичем с целью военно-патриотического воспитания детей эмигрантов; Организация разведчиков (до 1941 г. Всероссийская национальная организация русских скаутов), которой руководил О. И. Пантюхов; Национальная организация витязей, основанная Н. Ф. Федоровым в 1934 г.; Русский Сокольский Союз, организованный в 1921 г. в Праге (в 1921-- 1923 гг. назывался гимнастическим обществом "Русский Сокол").
   119 Владимир Соловьев -- Владимир Сергеевич Соловьев (1853--1900), поэт, критик, публицист, философ.
   120 ...его "опыты в художественном творчестве". -- имеются в виду сказки из цикла "Десять политических, или невинных сказок", написанных И. А. Ильиным в 1930-е гг. (см.: Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. М., 2000. С. 434--467). Автор планировал опубликовать их в газетах под псевдонимом Петр Стрешнев.
   121 ..."могий вместити..." -- Мф. 12, 34.
   122 ...стояли бы в тихой церковке... -- упоминается церковь Успения Богородицы в Сен-Женевьев де Буа. Архитектор -- Альберт Александрович Бенуа (1888--1960). Освящена митр. Евлогием в 1939 г. См.: Носик Б. М. На погосте XX века. СПб., 2000. С. 14-- 16; Смирнова Н. Достопримечательные русские церкви и кладбища. Paris, 2001. С. 168--171.
   123 О "Лике"... писать от "мужчины"... -- в одном из вариантов рассказа повествование ведется от лица героя (профессора Художественного училища). В завершенном рассказе (1946--1947) первая часть ведется от имени рассказчика, вторая от лица главной героини.
   124 О нервах я не понял: "я от vagus'a... a ты?" -- в письме от 25 августа 1942 г. О. А. Бредиус-Субботина указала тип своей нервной системы: "Я -- "vagus betont", т.е. подчеркнута, выявлена, обозначена vagus'oм, от betonen -- подчеркивать. Betonung -- ударение, но в смысле подчеркнутости, акцента. Большинство людей с "Habitus astenicus" -- vagus betont" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 73. Л. 36, 37).
   125 "Именины" -- глава из II части "Радости" романа И. С. Шмелева "Лето Господне". "Именины. Преддверие" впервые опубликованы: Возрождение. 1940. 26 апреля. No 4233; "Именины. Торжество": Парижский вестник. 1943. 30 января. No 30.
  

18

  
   Ед. хр. 74. Л. 19, 20. Письмо, рук.
  

19

  
   Ед. хр. 22. Л. 1, 2. Письмо, рук.
   126 ...твое письмо, от 18.Х... от 17-го. -- имеются в виду письма О. А. Бредиус-Субботиной от 17 и 18 октября 1942 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 74. Л. 37, 38, 44).
   127 ...15-го в открытке... -- почтовая открытка И. С. Шмелева от 15 августа 1942 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 21. Л. 55).
   128 ...влиять на кровотечение (Гр. Распутин)... -- Григорий Распутин (Григорий Ефимович Новых, 1864--1916), обладая даром гипнотического воздействия, останавливал кровотечение цесаревичу Алексею, страдавшему неизлечимым заболеванием крови (гемофилия).
   129 ...согласился печатать свои статьи. -- в письме от 29 сентября 1942 г. И. С. Шмелев сообщил, что берлинская газета "Новое слово" предложила ему опубликовать избранные главы романа "Солнце мертвых". И. С. Шмелев предполагал напечатать не опубликованные ранее "Туман" и "Панораму", а остальные предложил выбрать О. А. Бредиус-Субботиной (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 21. Л. 39, 40).
   130 "Чудесное ожерелье" -- глава из романа "Солнце мертвых", во время Второй мировой войны была опубликована в берлинской газете "Новое слово" (1942. 22 ноября. No 475).
   131 ...я не доволен заглавием... -- позднее рассказ был включен в цикл "Заметы" под названием "Врешь, есть Бог..." (Русская мысль. 1947. 17 мая. No 5).
   132 ...сын Троцкого... -- более вероятно, что речь идет о старшем сыне Л. Д. Троцкого Льве Львовиче Седове (1906--1938). Член РКП(б), с середины 1920-х гг. активно занимался политической деятельностью, вместе с отцом в ссылке (Алма-Ата) и эмиграции (Турция, затем Париж). Участвовал в создании IV Интернационала, редактор журнала "Бюллютень оппозиции", издаваемого Л. Д. Троцким. Скончался 16 февраля 1938 г. в парижской клинике при невыясненных обстоятельствах. Возможно также (учитывая возраст героя рассказа), что речь идет о его младшем брате Сергее Львовиче Седове (1908--1937). Инженер, профессор Московского технологического института, автор ряда трудов по термодинамике и теории дизеля. В 1935 г. арестован, приговорен к 5 годам ссылки, в 1937 г. расстрелян.
   133 ...писатель Вересаев... -- Викентий Викентьевич Вересаев (наст. фамилия Смидович, 1867--1945) -- прозаик, поэт-переводчик, литературовед, друг И. С. Шмелева. Именно к нему в 1921 г. обращался писатель, пытаясь узнать судьбу сына. См.: Волкова Н. Б. "Последний мой крик -- спасите!" (Подборка писем И. С. Шмелева к В. В. Вересаеву) // Встречи с прошлым. М., 1996. Вып. VIII. С. 165--194.
   134 Петр Гермогенович Смидович (1874--1935) -- революционер, советский государственный деятель.
   135 ..."бить лежачего". -- И. С. Шмелев имеет в виду преследования евреев нацистами.
   136 ...сохранен Господом -- _ч_е_р_е_з_ одного читателя. -- О. Н. Сорокина указывает, что в 1920--1921 гг. прибывшие в Крым после октября 1917 г. были увезены в Ялту и расстреляны. В конце 1920 г. (возможно, в январе 1921 г.) И. С. Шмелев был вызван на регистрацию в штаб большевиков в Алуште. Комиссар отпустил писателя, не внеся его в расстрельные списки. См.: Сорокина О. Н. Московиана: Жизнь и творчество Ивана Шмелева. М., 1994. С. 127.
   137 ...д-р Аксенов... -- О. А. Бредиус-Субботина писала И. С. Шмелеву 31 октября 1942 г.: "Ванёк, еще одно: д-р Аксенов -- редко-милый человек, но как врач -- хуже нуля. <...> Умоляю тебя всем святым ничего не принимать, что он пришлет, без совета с твоим доктором. Аксенов верующий, милый человек, дивная поддержка у постели умирающих, но никогда не целитель. Если бы ты все о нем знал! Он пустяков не знает, живет медициной того столетия. Он из интеллигентной (в лучшем смысле) части эмиграции -- "притча во языцех", как профан. Многих он отправил на тот свет из наших знакомых" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 74. Л. 50).
   138 Была на бегах? -- в письме от 17 октября 1942 г. О. А. Бредиус-Субботина упоминает о том, что играла на ипподроме (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 74. Л. 37, 38).
  

20

  
   Ед. хр. 22. Л. 22, 23. Письмо, рук.
   139 ...эта открытка... -- имеется в виду почтовая открытка О. А. Бредиус-Субботиной от 4 ноября 1942 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 75. Л. 3).
   140 ...писал 29-го X... -- упоминается письмо И. С. Шмелева от 29 октября 1942 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 22. Л. 6, 7).
   141 ...быть на чужом веселье со своим горестным сердцем. -- в почтовой открытке от 4 ноября 1942 г. О. А. Бредиус-Субботина пишет: "Какая мука мне: должна с такой тоской идти на свадьбу -- у соседей, звали, нельзя отказаться" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 75. Л. 3).
   142 ...II-й том моих сочинений... -- имеется в виду издание: Шмелев И. С. Рассказы. Т. П. СПб.: "Издательское товарищество писателей", 1912.
   143 ...после был переиздан, причем я исключил рассказ "Иван Кузьмич". -- Шмелев И. С. Под небом. Рассказы. М., 1917. И. С. Шмелев не совсем точен: рассказ "Иван Кузьмич" (впервые опубликован: Трудовой путь. 1907. No 12) был включен во II т. его сочинений (С. 3--45) и не вошел в издание "Под небом".
   144 ...(Елизаветинский институт в Москве)... -- женское учебное заведение для дворянства, купечества и духовенства. Основан в 1825 г.
   144а ...письмо 5.XI. -- упоминаемое письмо находится в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 75. Л. 5, 6).
  

21

  
   Ед. хр. 75. Л. 14, 15. Письмо, рук.
   144б ...проф. Руднев... -- Сергей Михайлович Руднев, хирург.
   145 ...до письма твоего... -- упоминается письмо И. С. Шмелева от 5 ноября 1942 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 22. Л. 15, 16).
  

22

  
   Ед. хр. 22. Л. 42, 43. Письмо, машинопись.
   146 "Кот в сапогах" -- сказка из сборника "Сказки моей матушки Гусыни..." (1697) французского поэта и критика Шарля Перро (1628--1703). И. С. Шмелев неточен -- героя сказки называют marquis de Carabas (маркиз де Караба). Фортинбрас -- имя одного из персонажей трагедии У. Шекспира "Гамлет".
   147 ...один витебский русский помещик... -- вероятно, речь идет о И. А. Белоусове. Иван Алексеевич Белоусов (1863--1930), поэт, переводчик, участник литературного объединения "Среда". См.: Белоусов И. А. Литературная среда. М., 1928. С. 184--187. Письма И. С. Шмелева И. А. Белоусову находятся в РГАЛИ (Ф. 66. Оп. 1. Ед. хр. 321). Письма И. А. Белоусова к И. С. Шмелеву -- в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 1. Ед. хр. 12) и НИОР РГБ (Ф. 387. Карт. 9. Ед. хр. 31).
   148 ...Ильи Львовича Толстого... (1866--1933) -- старший сын писателя Л. Н. Толстого. В 1914 г. семья Шмелевых провела лето в Оболенском (дачное место недалеко от г. Малоярославец). См.: Сорокина О. Н. Московиана: Жизнь и творчество Ивана Шмелева. С. 95; Черников А. П. Лики жизни. Калуга. 2002. С. 29--31.
   149 "Марево" -- рассказ И. С. Шмелева (Впервые опубликован в сб.: Про одну старуху. Париж, 1927).
   150 "Волчий перекат" -- рассказ И. С. Шмелева (впервые опубликован: Современный мир. 1913. No 12).
   151 ...племянник Любимов. -- Никанор Никанорович Любимов (1893--1943?), сын старшей сестры И. С. Шмелева Софьи Сергеевны (в замужестве Любимовой). Вместе с Сергеем Шмелевым учился в артиллерийском училище, преподавал в Артиллерийской академии в Ленинграде, затем в Москве. После 4 февраля 1943 г. пропал без вести. О H. H. Любимове идет речь также в письме И. С. Шмелева к И. А. Ильину от 23 марта 1943 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 300). По версии О. Н. Сорокиной H. H. Любимов вместе с группой советских офицеров сдался в плен, проходил специальную подготовку в секретном ведомстве, был арестован гестапо. См.: Сорокина О. Н. Московиана: Жизнь и творчество Ивана Шмелева. С. 306-- 307.
   152 Деспотули -- Владимир Михайлович Деспотули (1895--1977). С сентября 1934 г. главный редактор газеты "Новое слово". Во время Второй мировой войны редактировал пропагандистские издания для населения оккупированных территорий СССР. С сентября 1944 г. за сближение с НТС (НТСНП) был отстранен от редактирования "Нового слова" и находился под домашним арестом. При взятии советскими войсками Берлина был арестован. 11 лет находился в заключении в СССР. В 1955 г. вернулся в Берлин.
   153 "Утро помещика" -- рассказ Л. Н. Толстого (1856).
  

23

  
   Ед. хр. 75. Л. 33, 34. Письмо, рук.
   154 ... "майоратного" имения В. ... -- имеется в виду поместье Вурден (Woerden), в 1942 г. принадлежавшее отцу Арнольда Бредиуса. О. А. Бредиус-Субботина называет это имение "майоратным", т.к. после смерти отца (1946) оно перешло к старшему сыну, минуя других родственников.
  

24

  
   Ед. xp. 75. Л. 44, 45. Письмо, рук.
   155 ...мои 2 письма к тебе вернули... -- имеются в виду письма О. А. Бредиус-Субботиной от 27 ноября и 2 декабря 1942 г., возвращенные отправителю цензурой из-за неразборчивого почерка (об этом упоминается в почтовой открытке от 12 декабря 1942 г.: РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 75. Л. 42). Письма не были отправлены повторно.
   156 ...письмо А. Н. Меркулова... -- указанное письмо не сохранилось. В РГАЛИ находятся письма А. Н. Меркулова к О. А. Бредиус-Субботиной за 1949--1950 гг. (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 106. Л. 1-- 12).
   157 ...о Жорж-Санд. -- Жорж Санд (настоящее имя Амандина-Люси-Аврора Дюпен (Дюдеван), 1804--1876), французская писательница, романистка.
   158 Семейные дела... -- О. А. Бредиус-Субботина продолжает иносказательно писать о событиях в России.
   159 ...примириться с мачехой... -- вероятно, подразумевается управление оккупированными территориями.
   160 ...дома многие срыты до основания. -- установление зон эвакуации было связано со строительством линии Зигфрида, на которой немецкие войска закрепились после открытия второго фронта.
   161 Мой друг... -- см. примечание 97 к письму No 11.
  

25

  
   Ед. хр. 23. Л. 6. Письмо, рук.
   162 ...correspondent a Paris вашего утрехтского... -- имеется в виду Андре Боман (André Baumann), владелец цветочного магазина в Париже.
   163 ...печатаюсь с [НТСами]... -- в годы войны НТСНП назывался Национально-трудовой союз. О НТСНП см. примечание 14 к письму No 4 (Т. 1).
   164 Посылаю тебе "Михайлов день". -- письмо с началом рассказа "Михайлов день" (декабрь 1942 г.) было задержано при пересылке, окончание рассказа перепечатано И. С. Шмелевым в письмах от 9 и 21 января 1943 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 23. Л. 38, 39 и 43, 44).
   165 ...(слова жены его). -- Елены Константиновны Цветковской (1880--1943). Об этом И. С. Шмелев сообщает более подробно в письме Р. Г. Земмеринг от 2 января 1943 г.: "...по словам жены писателя Зайцева <...> за несколько дней до кончины, Бальмонт читал -- в какой раз! -- "Лето Господне". Его вдова говорила: "Читал вслух, но как-то по-особенному, ИНАЧЕ, чем обычно. Обычно-то он все скандировал, ДЕЛАННО все читал, свое и чужое". <...> Немирович-Данченко. Василий Иванович -- умер под 90 было, -- в день смерти читал "Богомолье". <...> Митрополит Антоний, в последние дни, перед кончиной, приказывал келейникам читать ему "Богомолье"...". Об этом см.: Бонгард-Левин Г. М. Из "Русской мысли". СПб., 2002. С. 99.
   166 ...другого племянника моего... -- вероятно, речь идет об Александре Никаноровиче Любимове.
   167 ...потеряет сына... и жену... -- семья H. H. Любимова оставалась в СССР. По данным Ю. Т. Лисицы (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 557) семья H. H. Любимова не пострадала.
   168 ...прилагаю письмо к маме. -- письмо И. С. Шмелева к А. А. Овчинниковой от 29 декабря 1942 г. находится в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 55. Л. 1).
   168а ...блюдешь чистоту риз своих? -- неточная цитата из Евангелия (Мф. 22, 11-14).
  

26

  
   Ед. хр. 23. Л. 6. Письмо, рук.
   169 ... в твоей открытке... -- упоминается открытка О. А. Бредиус-Субботиной от 24 декабря 1942 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 75. Л. 51).
   169а ... "Торжество". -- вторая часть главы "Именины". Более позднее название -- "Празднование". См. примечание 125 к письму No 17.
   170 ..."Черствые именины"... -- в окончательном варианте книги "Лето Господне" за "Именинами" следует глава "Михайлов день", повествующая о праздновании именин Горкина.
  

27

  
   Ед. хр. 76. Л. 13, 14. Письмо, рук.
   171 "...днесь... боголепно славословят..." -- из кондака на Рождество Христово.
   172 ...тоже Ольга... -- О. А. Розанова, дочь протоиерея Алексия Розанова.
   172а ...письмо ... от Елизаветы Семеновны... -- письмо Е. С. Гелелович от 14 декабря 1942 г. не сохранилось.
   173 Марианна -- сведений о ней не найдено.
  

28

  
   Ед. хр. 23. Л. 28, 29. Письмо, машинопись.
   174 ...двоюродной сестре... -- имеется в виду Клара Абрамовна Крым, врач, двоюродная сестра Пастаков.
   175 "Слава в вышних Богу..." -- из Великого славословия на Всенощном бдении.
   176 "Певец стихий и ледяной пустыни" -- первоначальный вариант названия статьи И. С. Шмелева о творчестве И. И. Новгород-Северского "Певец ледяной пустыни", впервые опубликованной в газете "Парижский вестник" (1943. 23 октября. No 71).
   177 ...прочел свой рассказ. -- имеется в виду рассказ "Рождество в Москве".
   178 "С нами Бог..." -- песнопение Великого Повечерия. Далее (до слов: "...придет срок...") И. С. Шмелев приводит финал рассказа "Рождество в Москве".
   179 ...испепелил знамение Рождества в Москве -- Храм Спасителя. -- храм Христа Спасителя построен на месте бывшего Алексиевского монастыря по проекту К. А. Тона (1882). Разрушен в 1931 г., восстановлен в 1995--2001 гг. О строительстве в Москве "церкви во имя Спасителя Христа" (позднее -- кафедрального собора) было объявлено в дополнении к рождественскому манифесту Александра I (25 декабря 1913 г.) в честь изгнания из Москвы наполеоновской армии. См.: Идеология и памятники: Судьба двух храмов Христа Спасителя... // Сироткин В. Г. Вехи отечественной истории. М., 1991. С. 10--11.
  

29

  
   Ед. хр. 76. Л. 29, 30. Письмо, рук.
   180 ...открытка от 11-го. -- открытка находится в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 23. Л. 33).
   181 "М-те Bovary" -- роман Г. Флобера "Мадам Бовари" (1856).
  

30

  
   Ед. хр. 24. Л. 4, 5. Письмо, рук.
   182 "Масленица в Москве" -- глава романа "Лето Господне". Более позднее название -- "Ледяной дом".
   183 ...это фамилия литературная! -- настоящее имя И. И. Новгород-Северского -- Ян Пляшкевич.
   184 О "репейнике-татарнике"! ... Возьми "Хаджи-Мурат" Толстого... -- в повести Л. Н. Толстого "Хаджи-Мурат" (1896--1904, опубл. 1912) история Хаджи-Мурата предварена описанием куста репейника "того сорта, который у нас называется "татарином"".
   185 ...в соляной столб обратишься. -- библейская история жены Лота (Быт. 19, 24--26).
   186 ...ее деревенские романы. -- вероятно, имеются в виду сельские повести Жорж Санд: "Франсуа-найденыш" (1847), "Маленькая Фадетта" (1848).
   187 ...в "Elle et lui". -- "Elle et Lui" ("Она и Он"), роман Жорж Санд, в котором описывается история любви писательницы и Альфреда де Мюссе.
   188 "La Confession on d'un enfant du siècle" -- роман А. Мюссе "Исповедь сына века" (1836), отразивший взаимоотношения автора и Жорж Санд.
   189 ..."Историю моей жизни". -- мемуары Жорж Санд (1854--1855).
   190 "Индиана", "Валентина", "Жак" -- романы Жорж Санд. "Индиана" и "Валентина" написаны в 1832 г., "Жак" в 1834 г.
   190а ...чудесное фото... к изданию ... "Человек из ресторана". -- упоминается фотография И. С. Шмелева в профиль. Фотография была отправлена О. А. Бредиус-Субботиной в письме от 10 марта 1943 г. На обороте надпись: "Ив. Шмелев. Paris, 1943. Марта 10-го" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 116. Л. 9). Ю. А. Кутырина датирует фотографию 1926 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 2. Ед. хр. 6. Л. 1). И. С. Шмелев не точен, в библиографии Д. М. Шаховского (Paris, 1980) упоминается следующее издание: Garèon!.. -- Paris, 1925. Те же данные приводит О. Н. Сорокина. См. библиографию в издании: Сорокина О. Н. Московиана. Жизнь и творчество Ивана Шмелева. М., 2000. С. 380.
  

31

  
   Ед. хр. 76. Л. 47. Письмо, рук., карандаш.
   191 "Именины" -- рассказ был перепечатан в письмах к О. А. Бредиус-Субботиной с 1 по 9 февраля 1943 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Ед. хр. 24. Л. 15, 16, 21, 22, 27, 32, 33, 37, 38, 42, 43).
   192 ...этого "писка" Василия Васильевича... -- фрагмент главы "Именины" ("Празднование") романа "Лето Господне" (Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 4. С. 203).
   193 ...от слое "живоглотов"... -- упоминаются эпизоды из той же главы (Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 4. С. 207, 209).
  

32

  
   Ед. хр. 25. Л. 1, 2. Письмо, рук.
   194 ...надо быть у Великого Князя... -- имеется в виду Владимир Кириллович Романов.
  

33

  
   Ед. хр. 25. Л. 21, 22. Письмо, рук.
   195 ...как вчера писал... -- имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 22 марта 1943 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Ед. хр. 25. Л. 16, 17).
   196 ...портрет акварельный... -- имеется в виду портрет И. С. Шмелева работы художника Я. Я. Калиниченко (1917), подаренный писателем В. Ф. Зеелеру.
   197 ...с Лучинушкой... -- имеется в виду Люсьен Лекомт. Шмелев стал ее крестным отцом и посажёным отцом на свадьбе с Ивом Жантийомом.
   198 ...Лавуазье... -- Франсуа Лоран Лавуазье (1743--1794), французский химик, один из основателей термохимии.
   199 ...закон сохранения "материи"! -- имеется в виду закон сохранения веса (массы) вещества, который был сформулирован М. В. Ломоносовым (1711--1765) в 1748 г. и им же экспериментально подтвержден в 1756 г. на примере обжигания материалов в запаянных сосудах. Широкое применение этот закон получил в трудах Лавуазье, который сформулировал его в 1789 г.
   200 ...научно-поставленную лабораторию. -- М. В. Ломоносов в 1748 г. основал при Академии наук химическую лабораторию, в которой ставил научные опыты, проводил практические занятия со студентами и читал лекции.
   201 Открыл атмосферу на Венере. -- в 1761 г. М. В. Ломоносов установил, что планета Венера окружена атмосферой.
  

34

  
   Ед. хр. 77. Л. 12, 13. Письмо, рук.
   202 ...про палец написал. -- 25 марта 1943 г. И. С. Шмелев писал: "Пишу с трудом, нарывает палец, средний, на правой руке, -- от хозяйства? Наколол, что ли, как... морю его в кипятке, легче. Другой день. M. б. заморю, до полного нарыва -- рассосет? Так неприятно" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 25. Л. 26, 27).
   203 "По небу полуночи ангел летел"... -- первая строка стихотворения М. Ю. Лермонтова "Ангел" (1830).
   204 ...особенно его об олене. -- имеется в виду стихотворение И. И. Новгород-Северского "Олень смарагдовый" (сб. "Заполярье", 1939), перепечатанное в письме И. С. Шмелева от 1 февраля 1943 г., наряду с другими стихотворениями из этого сборника ("Шаманы", "Голубые божки") (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 24. Л. 9, 10).
  

35

  
   Ед. хр. 25. Л. 31, 32. Письмо, рук.
   205 ...последнее твое письмо... -- имеется в виду письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 16 марта 1943 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 77. Л. 1, 2). Письмо от 8 апреля (No 34) было получено И. С. Шмелевым позднее.
   206 ...как переносил свою болезнь Паскаль. -- Блез Паскаль (1623--1662), французский философ, писатель, математик и физик. Много и плодотворно работал, несмотря на слабое здоровье.
  

36

  
   Ед. хр. 77. Л. 16, 17. Письмо, рук.
   207 "И ничтоже земное в себе да помышляет..." -- из песнопения литургии Великой Субботы "Да молчит всякая плоть человеча и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет...".
  

37

  
   Ед. хр. 25. Л. 50, 51. Письмо, рук.
   208 Поспел лишь к "Иже Херувимы..." -- т.е. к началу второй части литургии (литургии верных).
   209 ...или -- 19-го? -- в письме от 19 апреля 1943 г. И. С. Шмелев просит О. А. Бредиус-Субботину прислать ему "хотя бы маленький этюдик" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 25. Л. 45).
   210 "Воскресни, Бо-же..! ..." -- "Воскресни, Боже, суди земли, яко Ты наследиши во всех языцех" (Пс. 81, 8) -- аллилуарий литургии Великой Субботы.
   211 ...как Мария -- в пути ко Гробу... -- имеется в виду Мария Магдалина (Мф. 28, 1-8; Мк. 16, 1-8; Лк. 24, 1-12; Ин. 20, 1-18).
  

38

  
   Ед. хр. 26. Л. 1. Письмо, рук.
   212 ... "Бебе" прочитал "Верую"... -- начальные слова Символа веры, обязательно читаемого при крещении.
   213 ...в свою церковь, на Michel-Ange... -- соборный храм в честь иконы Знамения Божией Матери, в 1927--1945 гг. в юрисдикции Русской Православной Церкви за рубежом (единственный храм РПЦЗ в Париже), затем Константинопольского Патриархата. В 1943 г. храм располагался по адресу: 65, rue Michel-Ange, 16-e (община арендовала помещение, ранее храм находился на rue d'Odessa, затем (с 1937 г.) на rue Boileau).
   214 Евангелие от Матфея -- о Воскресении. -- на литургии в Великую Субботу читается Мф. 28, 1-20.
  

39

  
   Ед. хр. 77. Л. 20, 21. Письмо, рук.
   215 ...умер брат любимый... -- речь идет о Дмитрии Александровиче Груздеве. См. примечание 32 к письму No 9 (Т. 1).
   216 ...узнать о смерти С. В. Рахманинова... -- С. В. Рахманинов умер 28 марта 1943 г.
   217 ...Оля... -- вероятно, О. А. Розанова.
  

40

   Ед. хр. 77. Л. 24, 25. Письмо, рук., карандаш.
   218 ...от Великого Понедельника... -- письмо И. С. Шмелева от 19 апреля 1943 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 25. Л. 45).
   218а ...уроки живописи у Фальк'а. -- вероятно, О. А. Бредиус-Субботина имеет в виду Р. Р. Фалька. Роберт Рафаилович Фальк (1886--1958), живописец, театральный художник. С 1928 по 1938 г. жил во Франции.
   218б Ты напрасно обиделся за конфеты... -- 16 февраля 1943 г. О. А. Бредиус-Субботина писала: "Конфеты такая редкость, -- кушай ты их сам! Я целую тебя за желание послать и побаловать Ольгуну, но подумай и о себе" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 76. Л. 43, 44).
  

41

  
   Ед. хр. 26. Л. 5, 6. Письмо, машинопись.
   219 Последние письма, 5-го и 6-го... -- имеются в виду письма О. А. Бредиус-Субботиной от 3 и 6 мая 1943 г., отправленные 6 мая. Письмо от 6 мая в настоящем издании не публикуется (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 77. Л. 28, 29).
   220 ...получила ли фото в письме от 11-го марта... -- имеется в виду письмо от 10 марта 1943 г. См. также примечание 190а к письму No 30.
   221 ...писал 7.IV... -- И. С. Шмелев не совсем точен: письмо датировано 8 апреля (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 25. Л. 31, 32).
   222 ...писал... 10-го IV... -- указанная открытка не сохранилась.
   223 Тут ...хлыстовство -- радение, тут -- Гр-распутинство. -- молитвенные собрания хлыстов назывались "радениями". Об особенностях молитвенного ритуала хлыстов и возможной связи Григория Распутина с сектой см.: Эткинд А. Хлыст (секты, литература, революция). М., 1998. С. 585--637.
   224 ...Иоанна Лествичника. -- Иоанн Лествичник, преподобный VI в. Наиболее известное сочинение -- "Лествица райская", в котором иноческая жизнь представлена как путь непрерывного восхождения по "лествице" духовного самосовершенствования. Вероятно, И. С. Шмелев имеет в виду дополнение к ней ("К пастырю"), которое особенно популярно в монастырях.
   225 ...посвятить в "хлыстову богородицу"... -- женщина, считавшаяся в секте хлыстов земным воплощением Богоматери. См. также примечание 223 к данному письму.
   226 ...после "Плача Богоматери"... -- канон, читаемый во время Малого Повечерия в Великую Пятницу.
   227 "Вампука" -- "Вампука, невеста африканская", опера В. Эренберга (1909).
   228 ...статью Бальмонта: "Шмелев, кого никто не знает". -- И. С. Шмелев не точно приводит название статьи К. Д. Бальмонта "Шмелев, которого никто не знает" (Сегодня. 1930. No 345).
   229 ...твою открытку! -- имеется в виду почтовая открытка О. А. Бредиус-Субботиной от 2 мая 1943 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 77. Л. 33).
  

42

  
   Ед. хр. 77. Л. 39, 40. Письмо, рук.
   230 "...с ближним своим на пути". -- Мф. 3, 25.
   231 ...опухоль в правой груди и подмышкой... -- опухоль оказалась злокачественной, летом 1943 г. О. А. Бредиус-Субботина перенесла хирургическую операцию.
  

43

  
   Ед. хр. 26. Л. 14, 15. Письмо, рук.
   232 "Господь мя пасет и никто мя лишит!" -- неточная цитата из Псалтири (Пс. 22, 1): "Господь пасет мя и ничтоже мя лишит" (совр. рус. пер. -- "Господь -- Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться").
   233 "Солдаты" -- незавершенный роман И. С. Шмелева. Первые главы романа опубликованы: Современные записки. 1930. No 41-- 42.
   234 "Иностранец" -- отдельные главы романа были напечатаны в журнале "Русские записки" (1938. Апрель--май. No 4, 5) и в ежемесячной газете "Русский инвалид" (1938. Май. No 115). После смерти И. С. Шмелева Ю. А. Кутырина опубликовала незавершенный роман отдельным изданием (Париж, 1962).
   235 ...отвез на дачу племянницы... -- дача Ю. А. Кутыриной находилась в Сен-Реми (332 Avenue Coubertin, St. Remy-les-Cheuvreuse, S.O.).
   236 ... "склона дней". -- неточная цитата из стихотворения Ф. И. Тютчева "Последняя любовь" (между 1852 и началом 1854).
  

44

  
   Ед. хр. 77. Л. 48. Письмо, рук.
   237 ...удивительный доктор... -- в дальнейшем упоминается как доктор Клинкенберг (Klinkenbergh).
  

45

  
   Ед. xp. 26. Л. 34, 35. Письмо, рук.
   238 ...письма с рассказом "Трапезондский коньяк"... -- письма от 8 и 11 июня 1943 г. (РГАЛИ Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 26. Л. 24, 25, 29, 30).
   239 "Чудесный билет"... "Губить пойдут -- а мы спасемся!" -- слова повествователя из рассказа "Чудесный билет"; впервые опубликован в сб.: Про одну старуху. Новые рассказы о России. Париж, 1927.
   240 ...к этой "Holer'e"... -- И. С. Шмелев обыгрывает фамилию г-на Holer, y которого в Париже останавливался И. Толен, муж Ф.Н. Толен.
   241 Дари погребена в Шамордино. -- Дарья Ивановна Королева (1858--1899), послужившая прототипом главной героини "Путей небесных", похоронена возле церкви в деревне Руднево Козельского района Калужской области, в четырех километрах от Шамординской пустыни.
   242 Вчера была у меня пожилая дама... -- Ю. А. Кутырина в статье "Пути небесные" сообщает о "старенькой даме А. В. Р. из богатой в прошлом московской семьи" (см.: Заметки к третьему ненапечатанному тому // Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 5. С. 471).
   243 ...Перлова... -- Сергей Васильевич Перлов (ум. 1910) -- известный московский чаеторговец. На его пожертвования построен Казанский собор, трапезная, мастерские и другие здания в Казанской Свято-Амвросиевской Шамординской пустыни.
   244 ...в Шамардине... -- Казанская Свято-Амвросиевская Шамординская пустынь, женский монастырь в 20 км от Оптиной пустыни, на берегу реки Серены. Обитель устроена по благословению преп. Амвросия Оптинского в усадьбе, пожертвованной его духовной дочерью, бывшей помещицей, монахиней Амвросией (Ключаревой) в 1884 г. В 1923 г. монастырь был закрыт как "рассадник контрреволюции". Монашеская жизнь в нем возобновилась с 1990 г.
   245 ...слепая монахиня (игуменья?)... -- по сведениям, которые привела Ю. А. Кутырина в статье "Пути небесные" (Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 5. С. 469), слепой была вторая игуменья Шамординской обители Ефросиния (Розова), управлявшая монастырем до 14 апреля 1904 г.
  

46

  
   Ед. хр. 26. Л. 46, 47. Письмо, рук.
   246 ...эти "открытия" разных "ям"... -- захоронения жертв массовых репрессий времен Гражданской войны и 1930-х гг.
   247 ...святого убиенного короля -- Александра! -- И. С. Шмелев имеет в виду Александра I Карагеоргиевича, убитого в Марселе хорватскими националистами. См. примечание 478 к письму No 106 (Т. 1).
   248 ...веймарцы... -- имеется в виду Веймарская республика, учрежденная в Германии в результате ноябрьской революции 1918 г. Республика фактически прекратила свое существование в 1933 г. после установления в Германии фашистской диктатуры.
   249 ...(Национальный комитет в Париже)... -- основан на съезде Русского национального общества (лето 1921) под председательством А. В. Карташева, издавал журнал "Вестник национального комитета".
   250 "Камо пойду от Духа Твоего..." -- Пс. 138, 7.
   251 ...пошлю письмо и в нем начало "Под горам инопись.
   593 "Голубь в Свете, Лучезарный" -- образ Святого Духа (Мат. 3, 16; Map. 1, 10; Лк. 3, 22).
   594 "в священном ужасе" -- из стихотворения А. С. Пушкина "В часы забав иль праздной скуки..." (1830)
   595 "ресторан Жизни" -- имеется в виду повесть И. С. Шмелева "Человек из ресторана" (1911).
   596 ...у мефимонов... -- великое повечерие с чтением канона святого Андрея Критского, совершается в первую неделю Великого поста. Во время службы звучит песнопение "С нами Бог", народный вариант названия службы "Ефимоны" стал заглавием одной из глав книги И. С. Шмелева "Лето Господне".
   597 ...ма-ленькие этюдики, в страничку -- обо _в_с_е_м... -- замысел реализован И. А. Ильиным в книгах "Я вглядываюсь в жизнь" (Берлин, 1938) и "Поющее сердце" (Мюнхен, 1958).
   598 ...дал такие бега... -- главы XII--XIII в романе "Пути Небесные".
   599 Так говорил В. О. Ключевский -- в записной книжке (1890-е гг.) русский историк В. О. Ключевский (1841 --1911) писал о Л. Н. Толстом: "Разница между Толстым и Мопассаном: второй потерял ум, не подозревая его в себе; первый вечно искал своего ума и не мог найти его" (Ключевский В. О. Соч.: В 9 т. М., 1990. Т. 9. С. 401).
  

144

  
   Ед. хр. 13. Л. 39, 40. Письмо, машинопись.
   600 "На паях" -- пьеса И. С. Шмелева, премьера состоялась 22 января 1915 г. на сцене Московского драматического театра П. В. Суходольского (см. рецензии: Рампа и жизнь. 1915. No 5. 1 февраля; Русские ведомости. 1915. 23 января).
   601 кн. А. Н. Волконский -- Александр Николаевич Волконский (?-- 1942), офицер-артиллерист, бывший помещик. Шмелев называл его "лучшим человеком в Парижской эмиграции" и "святым" (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 94).
   602 ...письмо Вел. Князя Владимира... -- Владимир Кириллович (1917--1992), сын великого князя Кирилла Владимировича, с 1938 г. глава дома Романовых в эмиграции.
   603 ...шлет искренний привет... -- в 1942 г., прочитав роман И. С. Шмелева "Богомолье", великий князь Владимир Кириллович послал И. С. Шмелеву свою фотографию с дарственной надписью "И. С. Шмелеву -- глубоко русскому писателю".
   604 "...утраченного дня?.." -- из стихотворения А. С. Пушкина "Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы" (1830).
   605 "мой друг, сюда, сюда!" -- из стихотворения А. С. Пушкина "Заклинание" (1830).
   606 "Кто к чему приставлен" -- слова Григория Петровича Цыбукина из рассказа А. П. Чехова "В овраге" (1900).
   607 "волхвы придут, большие... Нам не видеть" -- слова профессора из рассказа "На пеньках" (1925).
   608 ...капитан Лукин... -- Александр Павлович Лукин (?--1946), капитан II ранга, в 1904 г. окончил Морской корпус, до эмиграции служил офицером в Севастополе, автор двухтомника "Флот" (Париж, 1934).
   608а "Звали меня... "неистовым"". -- А. С. Серафимович в письме к А. Кипену от 12 апреля 1915 г. назвал И. С. Шмелева "неистовым Роландом" (Серафимович А. С. Собр. соч.: В 7 т. М., 1960. Т. 7. С. 497, 498).
   609 ...через Евлогия... -- Евлогий (Георгиевский, 1868--1946), с 1905 г. епископ Холмский, в 1919 г. эмигрировал, с 1921 г. управляющий православными приходами в Западной Европе, с 1922 г. митрополит, с января 1923 г. жил в Париже, в 1930 г. за участие в молебне о страждущей Русской Церкви был уволен митрополитом Сергием (Страгородским), затем перешел в юрисдикцию Константинопольского Патриархата, в 1945 г. воссоединился с Русской Православной Церковью (Московский Патриархат), автор книги воспоминаний "Путь моей жизни" (Париж, 1947).
  

145

  
   Ед. хр. 66. Л. 34, 35. Письмо, рук.
  

146

  
   Ед. хр. 66. Л. 45. Письмо, рук.
   610 ...кроме своей земли родной. -- О. А. Бредиус-Субботина не точна: В. И. Немирович-Данченко много писал о России: о Русском Севере -- "Соловки" (1875), "Наши монастыри" (5 изд. 1904), "Крестьянское царство" (о Валааме, 1882); об Урале -- "Кама и Урал" (1890); о Поволжье -- "По Волге" (1877) и "Великая река" (1902).
   611 ...хвалы и Голландии... -- подразумевается книга В. И. Немировича-Данченко "По Германии и Голландии" (1893).
   612 "Голландско-французский прохвост" -- имеется в виду Георг-Карл Дантес (д'Антес, 1812--1895).
   612а "...белые ментики..." -- форма Гвардейского гусарского полка.
  

147

  
   Ед. хр. 14. Л. 24, 25. Письмо, машинопись.
   613 ...не даждь ми... -- И. А. Шмелев не точен, цитируется молитва св. Ефрема Сирина "Господи и Владыко живота моего...".
   614 "числом поболее, ценою подешевле" -- реплика Чацкого из комедии А. С. Грибоедова "Горе от ума" (1824).
  

148

  
   Ед. хр. 14. Л. 30, 34. Почтовая открытка, рук.
  

149

   Ед. хр. 14. Л. 35, 36. Письмо, машинопись.
   615 "бессмертья, может быть, залог" -- из трагедии А. С. Пушкина "Пир во время чумы" (1830), песня Вальсингама.
   616 ...как каялся мытарь. -- Лк. 18, 10--14.
   617 "Милости хочу, а не жертвы" -- Мф. 9, 13; 12, 7.
  

150

  
   Ед. хр. 14. Л. 43, 44. Письмо, машинопись.
   618 "Дасс Ферборгене Антлитц" -- немецкое название рассказа И. С. Шмелева "Лик скрытый".
   619 "Дасс эвигэ Лихьт" -- немецкое название рассказа И. С. Шмелева "Свет вечный".
   620 "Ди-и Зоннэ дер Тоттен"... "Киндерфрау" -- перечислены восемь книг Шмелева, опубликованные на нем. языке ("Солнце мертвых", "Человек из ресторана", "Неупиваемая Чаша", "История любовная", "Рассказ бывалого человека", "Мери" (в ней "Мой Марс" и "Полочка"), "Свет разума", "Няня из Москвы").
   621 "Валльфарт ан Бротт" -- немецкое название рассказа "Про одну старуху".
   622 "Ан дэн Баумстюмпфен" -- немецкое название рассказа "На пеньках".
   623 "Диэзес вар" -- немецкое название рассказа "Это было".
   624 ...Эрнста Вихерта... -- Эрнст Вихерт (1887--1950), немецкий прозаик и литературный критик, автор романов "Майорша", "Простая жизнь" и др. произведений, в 30-е годы протестовал против нацистского режима, в 1938 г. арестован, находился в лагере Бухенвальд. Друг и корреспондент И. С. Шмелева, автор ряда статей о нем.
   625 "Uber Iwan Schmeliow" -- статья Э. Вихерта "Об Иване Шмелеве" (Eckart. 1933. No 10).
   626 "Профет дер Кризэ" ("Prophet der Krise") -- статья И. А. Ильина о И. С. Шмелеве "Предвестник кризиса" (Eckart. 1932. No 7--8).
   627 ...ученая работа обо мне... Михаэль Ашенбреннэр... -- Aschenbrenner Michael. Jwan Schmeljow: Leben und Schaffen des grossen russischen Schriftellers -- Königsberg / Pr., Berlin: Ost-Europa-Verl., 1937. Книга диссертанта Кенигсбергского университета Михаила Ашенбреннера, который в 1935 г. обратился к И. С. Шмелеву с просьбой предоставить ему биографические сведения и др. материалы для работы.
   628 ...караимочка... -- Елизавета Семеновна Гелелович (урожд. Дуван, 1901--?), жена Сулеймана Ильича Гелеловича, владевшего в Париже "русским магазином". С. И. и Е. С. Гелеловичи жили недалеко от ул. Буало, 91 (последний парижский адрес Шмелева), в соседнем квартале, на ул. Микеланджело, 106.
   629 "Прозерпина" -- стихотворение А. С. Пушкина (1824).
   630 ...гордая жена... -- Елизавета Ксавериевна Воронцова (урожд. графиня Браницкая), жена новороссийского генерал-губернатора Михаила Семеновича Воронцова (1782--1856).
   631 ..."упек"... в ссылку... -- М. С. Воронцов составлял доклады министру иностранных дел о вольнодумстве и атеизме А. С. Пушкина. В 1824 г. Пушкин был выслан в село Михайловское.
   632 "легкие, как сон" -- из стихотворения А. С. Пушкина "Пророк" (1826).
   633 Томас Манн -- немецкий писатель (1875--1955), лауреат Нобелевской премии (1929), весной 1924 г. познакомился со Шмелевым в Париже (см. переписку Т. Манна и И. С. Шмелева: Мосты. 1962. No 9. С. 317--324). Т. Манн номинировал кандидатуру И. С. Шмелева на получение Нобелевской премии. См.: Сорокина О. Н. Московиана: Жизнь и творчество И. С. Шмелева. М., 1994. С. 224--228; Марченко Т. В. Иван Шмелев и Нобелевская премия // Венок Шмелеву. М., 2001. С. 163--171.
   634 "Слава в вышних Богу..." -- Лк. 2, 14; входит в ряд рождественских песнопений, служит началом Великого славословия на всенощном бдении.
  

151

  
   Ед. хр. 66. Л. 50. Письмо, рук.
  

152

  
   Ед. хр. 67. Л. 1. Письмо, рук.
  

153

  
   Ед. хр. 67. Л. 14, 15. Письмо, рук.
  

154

  
   Ед. хр. 67. Л. 19, 20. Письмо, рук.
   635 "да будет Воля Твоя" -- Мф. 6, 10.
  

155

  
   Ед. хр. 67. Л. 29. Письмо, рук.
   636 ...лекция И. А. о тебе... -- вероятно, О. А. Бредиус-Субботина имеет в виду цикл лекций И. А. Ильина "Россия в русской поэзии", прочитанный в Берлине в 1935--1936 гг.
  

156

  
   Ед. хр. 14. Л. 53, 54. Письмо, машинопись.
   637 "Последний выстрел" -- рассказ И. С. Шмелева. Впервые опубликован: В новую жизнь. No 10--11. Отд. изд.: Последний выстрел. Рассказ. М., 1912.
   638 Ризнич -- Амалия Ризнич (1803--1825), с ней А. С. Пушкин познакомился в июле 1823 г. в Одессе, на ее смерть написал стихотворение "Под небом голубым страны своей родной..." (1826).
   639 ...эту мысль... высказал Гришка... -- из главы XII романа "История любовная".
  

157

   Ед. хр. 15. Л. 1, 2. Письмо, машинопись.
   640 ..."оставьте мертвым погребать своих мертвецов". -- Мф. 8, 22; "Духа не угашайте" -- 1 Фес. 5, 19.
   641 ...не отнимется от тебя... -- Лк. 10, 42.
  

158

  
   Ед. хр. 15. Л. 9, 10. Письмо, рук. (четвертая страница), машинопись.
   642 ..."художественную задачу"... -- И. С. Шмелев пользуется термином из эстетики И. А. Ильина. Ильин отдельно выделял в литературном произведении сюжет и художественную задачу (т.е. интенцию произведения, намерение автора). Более подробно см.: Ильин И. А. Основы художества. О совершенном в искусстве // Собр. соч. Т. 6. Кн. 1. С. 51 -- 182).
   643 ..Анатоль Франс... Шиллере... -- перечислены писатели: А. Франс (Анатоль Тибо, 1844--1924), Оноре де Бальзак (1799--1850), Стендаль (Анри-Мари Бейль, 1783--1842), Франсуа Рене де Шатобриан (1768--1848), Альфонс Доде (1840--1897), Виктор Гюго (1802--1885), Чарльз Диккенс (1812--1870), Фридрих Шиллер (1759--1805).
   644 "Монастырь на Казбеке" -- стихотворение А. С. Пушкина (1829).
   645 "Умнейший в России"... -- слова императора Николая I после аудиенции с А. С. Пушкиным в 1826 г. ("я говорил с умнейшим человеком России").
   646 ...Достоевский, стоявший перед смертью на "казни"... -- в 1849 г. Ф. М. Достоевский был арестован как участник общества М. В. Буташевича-Петрашевского и приговорен к расстрелу, 22 декабря 1849 г. на Семеновском плацу ожидал исполнения приговора, по резолюции Николая I казнь была заменена четырехлетней каторгой.
  

159

   Ед. хр. 15. Л. 24, 25. Письмо, рук.
   647 ...рода "староверов-беспоповцев"... -- беспоповцами называют представителей одного из течений старообрядчества, главной особенностью вероучения которых является отказ от церковной иерархии и рукополагаемого священства на основе тезиса об окончательной всемирной победе антихриста, разделение старообрядцев на беспоповцев и беглопоповцев произошло в 90-е годы XVII в.
   648 В. В. Розанов -- Василий Васильевич Розанов (1856--1919), русский философ, литературный критик и журналист, один из учредителей Религиозно-философских собраний в Петербурге (1901--1903), член Петербургского религиозно-философского общества (исключен в 1914 г.); "...как чиновники -- пенсию" -- неточная цитата из статьи В. В. Розанова "Граф Л. Н. Толстой" (1898), в оригинале "... "лицо" у себя под старость мы "выслуживаем", как солдаты -- "георгин"..." (Розанов В. В. О писательстве и писателях. М., 1995. С. 34--35).
   649 ..."клейким листочкам"... -- образ из романа Ф. М. Достоевского "Братья Карамазовы" (слова Ивана Карамазова брату Алеше: "Пусть я не верю в порядок вещей, но дороги мне клейкие, распускающиеся весной листочки". -- Достоевский Ф. М. Собр. соч.: В 10 т. М., 1958. Т. 9. С. 288--289).
  

160

   Ед. хр. 67. Л. 44, 45. Письмо, рук.
   650 ...у Вани ждали птички воли?! -- из главы "Благовещение" романа И. С. Шмелева "Лето Господне".
   651 "Ich schaue ins Leben" -- книга И. А. Ильина "Я вглядываюсь в жизнь" (1938).
   652 "Krankheit" -- глава "Болезнь" из книги И. А. Ильина "Я вглядываюсь в жизнь".
  

161

  
   Ед. хр. 68. Л. 1. Письмо, рук.
  

162

   Ед. хр. 68. Л. 5. Письмо, рук.
  

163

   Ед. хр. 15. Л. 31, 32. Письмо, машинопись.
  

164

   Ед. хр. 15. Л. 36, 37. Письмо, машинопись.
   653 "Говенье" -- один из ранних рассказов (1941--1942) О. А. Бредиус-Субботиной (др. варианты -- "Первое говенье", "Мой большой грех", "Мой первый пост").
   654 "Кресту Твоему..." -- из православного песнопения, поется на Воздвижение и на Крестопоклонной неделе.
   655 "Голландская империя" -- название, которое неофициально применялось к Голландии в период ее колониального владычества. В марте 1942 г. после японского вторжения Голландия потеряла Индонезию, самую крупную свою колонию.
   656 Сенека -- Луций Анней Сенека (4 до н. э. -- 65), римский философ-стоик, воспитатель и советник римского императора Нерона.
   657 ...Федоровская икона -- по преданию написана евангелистом Лукой, один из ее списков находился в Костроме, празднование в честь иконы установлено 14/27 марта в память избрания Михаила Романова на царство в 1613 г.
   658 Пантелеимон -- великомученик, родился в Никомидии, принял крещение, раздал имущество и бесплатно лечил больных, по доносу схвачен и казнен в 305 г., память 27 июля/9 августа.
   659 ...архиепископом Анастасием... -- Анастасий (Грибановский, 1873--1965), выпускник Московской духовной академии, с 1906 г. епископ Серпуховской, с 1914 г. епископ Холмский, с 1915 г. епископ Кишиневский, с 1916 г. архиепископ, с 1919 г. в эмиграции, с 1922 г. в юрисдикции Русской Православной Церкви за рубежом, в 1924--1935 гг. жил в Иерусалиме при Русской духовной миссии, с 1935 г. митрополит, с 10 августа 1936 г. возглавлял Русскую Православную Церковь за рубежом, с 1935 г. жил в Югославии, с 1944 г. -- в Германии (Мюнхене), с 1950 г. -- в США (Нью-Йорке). Митр. Анастасий был в переписке с И. А. Шмелевым. Его письма к Шмелеву переданы в Российский Фонд Культуры.
  

165

  
   Ед. хр. 15. Л. 44, 45. Письмо, машинопись.
   660 ...ты же рыбинская... -- О. А. Бредиус-Субботина провела детство в г. Рыбинске Ярославской губернии.
   661 ...Герасима-Грачевника...-- 4/17 марта в Православной Церкви отмечается память преп. Герасима "иже на Иордане" (ум. 475) и преп. Герасима Вологодского (ум. 1178).
  

166

  
   Ед. хр. 15. Л. 54, 55. Письмо, машинопись.
   662 Хозяйка этой фирмы... -- Анна Семеновна Будо (ур. Дуван), дочь С. Э. Дувана, сестра Е. С. Гелелович.
   663 Вилъгельмина -- королева Нидерландов в 1890--1948 гг., в знак протеста против нацисткой оккупации покинула родину, в 1940-- 1945 гг. жила в эмиграции в Великобритании; ...на свадьбу дочери... -- имеется в виду Юлиана (р. 1909), королева Нидерландов в 1948--1980, вышедшая замуж 7 января 1937 г. за принца Бернарда Леопольда Лиане-Биштерфельдского.
   664 ...молодой художник... -- Алексей Ютов, персонаж романа И. С. Шмелева "Пути небесные".
   665 ...Хрисанф и Дария -- христианские мученики III в., память 19 марта/1 апреля.
   666 ...я писал в 1916 году... -- рассказ И. С. Шмелева "Лик скрытый" (закончен в 1917), посвященный сыну писателя.
   667 ...португальский опыт Салазара. -- Антониу ди Оливейра Салазар (1889--1970), португальский государственный деятель, один из основателей партии Католический центр (1918), основатель партии Национальный союз (1930), в 1928--1940 гг. министр финансов, в 1932--1968 гг. председатель Совета министров и фактически диктатор Португалии, также в 1936--1944 гг. военный министр, в 1936--1947 гг. министр иностранных дел.
  

167

   Ед. хр. 16. Л. 15, 16. Письмо, машинопись.
   668 ...и мамино... -- И. С. Шмелеву пришло два письма (от О. А. Бредиус-Субботиной и А. А. Овчинниковой) в одном конверте. Письмо от А. А. Овчинниковой находится в РГАЛИ: Ф. 1198. Ед. хр. 68. Л. 15, 16.
   669 "Труд" -- стихотворение А. С. Пушкина (1830).
  

168

   Ед. хр. 68. Л. 9. Письмо, рук.
  

169

   Ед. хр. 68. Л. 21. Почтовая открытка, рук. Письмо отправлено из больницы. Адрес: Vereeniging voor Ziekenverpleging, Prinsengracht 769, Amsterdam (C), Holland.
  

170

   Ед. xp. 68. Л. 42, 43. Письмо, рук.
   670 проф. Беньков -- учитель О. А. Бредиус-Субботиной в Высшей художественной школе (Свободные художественные мастерские, преобразованные в 1920 г. во "ВХУТЕМАС") в 1921--1922 гг.
   671 ...из книжки "Богоматерь"... -- вероятно, имеется в виду наиболее популярная в России начала XX в. книга Авдотьи Павловны Глинки (1795--1863) "Жизнь Пресвятой Богородицы из книг Четьи-Минеи" (М., 1840; 16 изд. М., 1915).
   672 "оружие, прошедшее Ей душу" -- перефразировано Лк. 2, 35.
   673 "будет Мне по глаголу твоему" -- Лк. 1, 38.
   674 "весь Закон и пророки" -- Мф. 22, 40.
  

171

   Ед. хр. 16. Л. 21, 22. Письмо, машинопись.
   675 ...исцелил слепого... -- Ин. 9, 6--7.
   676 Помнишь -- в "Путях Небесных"! -- глава II "На перепутье".
  

172

   Ед. хр. 16. Л. 38. Письмо, рук.
   677 ...обедни-вечерни (Василия Великого)... -- в Великую Субботу, накануне Пасхи, в православных храмах литургия св. Василия Великого начинается великой вечерней.
  

173

   Ед. хр. 16. Л. 43. Письмо, рук.
  

174

   Ед. хр. 16. Л. 48, 49. Письмо, машинопись.
   678 Мельников-Печерский -- Павел Иванович Мельников (псевдоним Андрей Печерский, 1818--1883), русский писатель, автор произведений о старообрядцах, в романах "В лесах" и "На горах" изобразил народную жизнь Заволжья.
   679 ...единоверка... -- единоверами называются старообрядцы, на определенных условиях соединившиеся с Православной Церковью, единоверие в России появилось в 1800 г. при митрополите Московском Платоне (Левшине), который предложил правила присоединения старообрядцев (подчинение епархиальному архиерею, признание таинств Православной Церкви, сохранение особенностей старообрядческого богослужения, избрание единоверческих священников прихожанами и т.д.).
   680 ...по Тертуллиану... "человеческая душа по самой своей природе христианка". -- И. С. Шмелев цитирует одного из выдающихся христианских апологетов Квинта Септимия Флорента Тертуллиана (ок. 160 -- после 220), который в трактате "Апологетик" (Apologeticum, 17) назвал душу "христианкой по природе" (anima naturaliter Christiana).
   681 ...я хочу дать твою странную "болезнь" -- Дари. -- во 2-й части романа "Пути небесные" И. С. Шмелев подчеркивает связь между физическим состоянием главной героини и ее духовным становлением.
   681а ...проект корпуса "Нормандии" (фр.)... -- имеется в виду лайнер "Нормандия" (1935), в проектировании которого участвовали русские инженеры.
  

175

   Ед. хр. 68. Л. 53, 54. Письмо, рук.
   682 ...Гретой-Гарбо! -- актриса Грета Гарбо (1904--1990) сыграла главную роль в голливудской экранизации "Анны Карениной".
  

176

   Ед. хр. 69. Л. 20, 21. Письмо, рук.
  

177

   Ед. хр. 69. Л. 24, 25. Письмо, рук.
  

178

   Ед. хр. 69. Л. 31. Письмо, рук.
   683 "Да отвержется себе" -- Мф. 7, 7 (на церковнославянском языке "да отверзется вам").
  

179

   Ед. хр. 17. Л. 9, 10. Письмо, машинопись.
   684 Поищу в его письмах о "Путях"... -- уже в письмах 1935 г. И. А. Ильин сообщает о своем впечатлении от романа (отдельные главы I части "Путей небесных" публиковались в газете "Возрождение", март 1935 -- июнь 1936). Оценивая завершенное произведение, Ильин писал: "...в нем все Шмелевское мастерство слова и внешне-чувственного изображения. Но души главных героев -- неясны, недоскульптурены, недооформлены, не до-индивидуализированы [...] Здесь необходима величайшая осторожность в подходе к своему собственному творческому акту..." (из письма от 21.03.1937. Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 180). В дальнейшем работа И. С. Шмелева над романом обсуждалась на протяжении всей переписки с И. А. Ильиным, нередко приводя к разногласиям по поводу художественного решения II части (см. письмо И. А. Ильина от 15 марта 1946 г.: Ильин И. А. Указ. соч. Т. 2. С. 386--387).
   685 ...под старыми маслинами... -- моление о чаше в Гефсиманском саду (Лк. 22, 40--44).
  

180

   Ед. хр. 69. Л. 37, 38. Письмо рук.
  

181

   Ед. хр. 17. Л. 21, 22. Письмо, машинопись.
   686 ... _м_о_е_ видение... -- из Богомолья... -- глава "У Троицы" из романа И. С. Шмелева "Богомолье".
   687 ...Бенуа... Коровин...-- перечислены художники круга "Мира искусства": Александр Николаевич Бенуа (1870--1960), Лев Самойлович Бакст (Розенберг, 1866--1924), Константин Андреевич Сомов (1869--1939), Сергей Юрьевич Судейкин (1882--1946), Константин Алексеевич Коровин (1861--1939).
   688 Пастернак -- Л. О. Пастернак (1862--1945), художник, портретист, иллюстратор, отец поэта Б. Л. Пастернака.
   689 ...был инженер... -- вероятно, имеется в виду Себастьян Абрамович Пастак, инженер-электрик. См. также комментарий 709 к письму No 183.
   690 ..."он Нашего Рода" -- И. С. Шмелев не точен, путая преп. Сергия Радонежского с преп. Серафимом Саровским.
   691 Пастер -- Луи Пастер (1822--1895), французский микробиолог и химик, член Парижской академии наук (1862), член-корреспондент (1884) и почетный член (1893) Петербургской академии наук, полагал, что занятия наукой не противоречат религиозной вере.
   692 ...что писал мне И. А. о "Куликовом поле"... -- в письме к И. С. Шмелеву от 16 марта 1939 г. И. А. Ильин замечал: "Мастерство Ваше велико и чудесно; оно и тут выговорилось. Но, мне чуется, что Вам мешала какая-то содержательно-предметная оглядка. Как будто Вы сами недоповерили -- и плэромы предметоутверждения нет" (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 261). См. также примечание 568 к письму No 131.
   693 Павлов -- Иван Петрович Павлов (1849--1936), русский физиолог, занимался исследованиями условных рефлексов и высшей нервной деятельности, в советское время академик АН СССР.
   694 И. А. сообщил... -- здесь: Ивану Александровичу. Это письмо И. С. Шмелева не сохранилось.
  

182

  
   Ед. хр. 69. Л. 48, 49. Письмо, рук.
   695 ...поласкал, умчался! -- фрагмент из романа И. С. Шмелева "Богомолье" (Гл. "У креста").
   696 ...чуть-чуть конспект... -- изложен план автобиографического рассказа О. А. Бредиус-Субботиной "Заветный образ" (завершен в 1947 г.), первоначально назывался "Лик".
   697 ...матушкой Агнией... -- персонаж романа И. С. Шмелева "Пути Небесные".
   698 ..."Der Teufel" Neumann'a? -- исторический роман Альфреда Неймана "Дьявол" об эпохе короля Людовика XI. О. А. Бредиус-Субботина, вероятно, читала голландское издание (Амстердам, 1935); русский перевод романа издавался дважды в Москве (1928, 1940).
   699 ...Stephan Zweig'a? -- Стефан Цвейг (1881--1942), австрийский писатель, с 1934 г. жил в эмиграции, автор психологических новелл, романов, литературных биографий (Стендаля, Л. Н. Толстого, З. Фрейда, Ф. Ницше, О. Бальзака), эссе и очерков.
   700 ..Arnold Zweig'a? -- Арнольд Цвейг (1887--1968), немецкий писатель, участник Первой мировой войны, после прихода нацистов к власти в 1933 г. жил в эмиграции, автор эпического цикла о Первой мировой войне "Большая война белых людей" ("Время созрело", "Молодая женщина 1914 года", "Воспитание под Верденом" и др.).
   701 "Novellen um Claudia" -- роман Арнольда Цвейга "Новеллы о Клавдии" (1912).
   702 ..."Amok"... "Die Verwirrung der Gefutile"... -- перечислены новеллы Стефана Цвейга: "Амок", "Письмо незнакомки", "Девушка и природа", "Закат одного сердца", "Смятение чувств".
  

183

   Ед. хр. 17. Л. 34, 35. Письмо, машинопись.
   703 " поэзия... должна быть немножко _г_л_у_п_о_в_а_т_а" -- фраза из письма (май 1826 г.) А. С. Пушкина к П. А. Вяземскому (в оригинале "А поэзия, прости Господи, должна быть глуповата". -- Пушкин А. С. Собр. соч.: В 10 т. М., 1977. Т. 9. С. 218).
   704 Псалмы -- Псалтирь, книга Ветхого Завета, состоит из 150 псалмов (песен царя Давида).
   705 ...у Сергеева-Ценского... -- Сергей Николаевич Сергеев (псевдоним Сергеев-Ценский, 1875--1958), прозаик, драматург, поэт, критик. Друг и корреспондент И. С. Шмелева, автор воспоминаний о нем. В 1918--1922 гг. С. Н. Сергеев-Ценский был соседом И. С. Шмелева в Алуште. См.: Попова Л. Н. Шмелев в Алуште. Алушта, 2000.
   706 ...на Радуницу. -- Радоница, день поминовения усопших в Православной Церкви, на второй (Фоминой) неделе после Пасхи.
   707 ...молитва Знамению, в завершение всенощной... -- прославление Богородицы ("Взбранной воеводе победительная...").
   708 ...вдову проф. Кульмана... -- Наталья Ивановна Кульман (1877--1958), ее муж -- Н. К. Кульман (1871--1940), филолог, в России профессор Высших Бестужевских женских курсов и женского Педагогического института в Петрограде, в эмиграции профессор русской литературы Белградского и Софийского университетов, затем профессор, декан русского отделения Сорбонны, автор статей о творчестве И. С. Шмелева.
   709 "...Тайно тревожит меня?.." -- из стихотворения А. С. Пушкина "Труд" (1830).
   710 Евреинов -- Николай Николаевич Евреинов (1879--1953), драматург, теоретик и историк театра, театральный режиссер.
   711 ...о Рамоне Наварро Пиранделло... -- Луиджи Пиранделло (1867--1936), итальянский писатель и драматург, лауреат Нобелевской премии (1934); Рамон Наварро -- один из его литературных персонажей.
   712 ...фамилия Пастак. -- Исаак Абрамович Пастак (1894--1965), уроженец Симферополя, сын известного в Крыму агронома-садовода, служил в Белой армии, в эмиграции закончил Политехникум в Праге, затем работал в лаборатории Трюфо в Париже, крупнейший специалист в области агрикультурной химии, автор около 100 научных работ, кавалер ордена Почетного Легиона, вице-председатель Общества русских химиков во Франции; его младший брат Себастьян Абрамович Пастак, инженер-электрик, работал на предприятиях Трюфо в Версале.
   713 "Каменный век" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Современные записки. 1925. No 5.
   714 Лютер -- Артур Федорович Лютер (1876--1955), немецкий филолог-русист, историк литературы и переводчик, преподавал в Московском университете (1903--1914), позднее жил в Лейпциге и работал в "Немецкой библиотеке", переводчик произведений И. С. Шмелева на немецкий язык.
   715 ...через знакомого... -- вероятно, имеется в виду В. А. Нарсесян. Рассказ "Чертов балаган" был перепечатан в газете "Парижский вестник" в сентябре 1942 г.
  

184

   Ед. хр. 17. Л. 44, 45. Письмо, машинопись.
   716 ...Гросман и Кнебель... -- П. Ф. Гросман (ум. 1890), И. Н. Кнебель (1854--1926), издатели, книготорговцы. И. С. Шмелев имеет в виду издательство "Кнебель", созданное фирмой "Гросман и Кнебель" в 1894 г.; "Перезвоны" -- еженедельный литературно-художественный журнал, издававшийся в Риге в 1925--1929 гг.
   717 Юон -- Константин Федорович Юон (1875--1958), русский художник и график.
   717а ..."Купчиха" Кустодиева... -- картина русского художника Б. М. Кустодиева (1878--1927).
   717б ...когда Земля-Именинница -- языческий праздник именинного чествования земли проходил в различных губерниях в разные дни, в т.ч. и в Духов день (следующий за Троицей). См.: Максимов С. Нечистая, неведомая и крестная сила. М., 1989.
   718 "Детство и отрочество" Толстого... -- повести Л. Н. Толстого "Детство" (1852) и "Отрочество" (1854), входят в трилогию (3-я часть -- "Юность", 1857).
  

185

   Ед. хр. 70. Л. 6, 7. Письмо, рук.
   719 Виген Н. -- Виген Нарсесян, ученик И. А. Ильина, знакомый М. А. Квартировой. Во время нацистской оккупации через него осуществлялась переписка между И. С. Шмелевым и И. А. Ильиным.
   720 Билибин -- Иван Яковлевич Билибин (1876--1942), русский театральный художник и график, иллюстратор русских народных сказок, член объединения "Мир искусства".
   721 ...только "пачкать мадонну Рафаэля" -- из трагедии "Моцарт и Сальери" А. С. Пушкина (1830), слова Сальери о трактирном музыканте, играющем музыку Моцарта.
  

186

   Ед. хр. 17. Л. 62, 63. Письмо, машинопись.
  

187

   Ед. хр. 70. Л. 11, 12. Письмо, рук.
   722 ...в церковь, в Amsterdam. -- вероятно, церковь св. Екатерины (известна с XVII в.).
  

188

   Ед. хр. 18. Л. 1, 2. Письмо, машинопись.
   723 "имеяй уши слышати да слышит" -- Мф. 13, 9; Map. 4, 23; Лк. 8, 15.
   724 ...сын известного историка Соловьева! -- Михаил Сергеевич Соловьев (1862--1903), сын историка С. М. Соловьева, преподавал географию в 6-ой московской гимназии.
   724а ...читал Гл. Успенского... -- Глеб Иванович Успенский (1843--1902), прозаик, публицист; ...его рассказ "Будка"... -- имеется в виду очерк "Будка" (1868).
   725 ...отсвет Майкова... -- стихотворение А. Г. Майкова (1821--1897) "Ласточки" (1856).
   726 "Два лагеря" -- неопубликованный роман И. С. Шмелева (1894, ОР РГБ. Ф. 387. Карт. 1. Ед. хр. 2).
   727 "Как я ходил к Толстому" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Возрождение. 1936. 7 января.
   728 ...под влиянием "Записок охотника"... -- упоминается цикл рассказов И. С. Тургенева (1847--1851).
   729 ...взяты у Мериме -- в "Песнях западных славян" (1834) А. С. Пушкина песни 1--9, 13, 16 -- вольный перевод из сборника Проспера Мериме (1803--1870) "Гусли" (1827). Этот сборник один из наиболее ярких примеров литературной мистификации (оригинальные баллады были опубликованы автором как славянский фольклор).
   730 Парни Эварист Дезире де Форж (1753--1814) -- французский поэт, автор сборника "Поэтические безделки" (1779).
   731 "Сцены из Фауста" -- произведение А. С. Пушкина (1825) по мотивам "Фауста" И.-В. Гёте.
   732 ...целые строки -- Пушкина! -- параллель между поэмой М. Ю. Лермонтова "Демон" (1829--1839) и одноименным стихотворением А. С. Пушкина (1823).
   733 "Мцыри" -- поэма М. Ю. Лермонтова (1839).
   734 Герман и Доротея -- главные герои поэмы И.-В. Гёте "Герман и Доротея".
   735 Эмилия -- героиня трагедии Г. Э. Лессинга "Эмилия Галотти".
   736 ...Елена Тургенева -- в "Дыме"... -- Шмелев не точен: героиню романа И. С. Тургенева "Дым" (1867) зовут Ирина, Елена -- героиня романа "Накануне" (1859).
   737 ...Вера ("Обрыв")... -- главная героиня романа И. С. Гончарова "Обрыв".
   738 "Нана" -- главная героиня одноименного романа Э. Золя (1880).
   739 ...в соляной столб обертывает... -- Быт. 19, 26.
   740 Калиниченко -- Яков Яковлевич Калиниченко (1869--1938), русский художник, портретист, написал портрет И. С. Шмелева в январе 1917 г.
   741 ...подарил оригинал, когда после ее кончины все разбросал! -- портрет И. С. Шмелева работы художника Я. Я. Калиниченко в 1937 (1936?) г. был подарен писателем В. Ф. Зеелеру (1874--1954), журналисту, литературному критику, другу И. С. Шмелева. Письма И. С. Шмелева к В. Ф. Зеелеру находятся в Бахметевском архиве Колумбийского университета (США). См.: Терехина В. Н. Письма И. С. Шмелева к В. Ф. Зеелеру // Венок Шмелеву. С. 247--262.
  

189

  
   Ед. хр. 70. Л. 23, 24. Письмо, рук.
   741а ...из "Нового слова". -- "Новое слово" (1833--1944) берлинская еженедельная газета, финансируемая ведомством А. Розенберга (с 1941 г. -- министр оккупированных восточных территорий). Гл. редактор (с 1934 г.) В. М. Деспотулли.
  

190

   Ед. хр. 70. Л. 28, 29. Письмо, рук.
   742 "А душа вот так и просит..." -- неточная цитата из "Сказки о царе Салтане" А. С. Пушкина (в оригинале "Князь опять: душа-де просит...").
  

191

   Ед. хр. 18. Л. 11, 12. Письмо, машинопись.
   743 "Небывалый обед"... "Орел" -- творческий вечер И. С. Шмелева состоялся 22 июня 1942 г. в здании Русской консерватории в Париже (26. av. de Tokyo), были прочитаны рассказы "Небывалый обед" (впервые опубликован: Возрождение. 1934. 9 дек.), "Орел" (Возрождение. 1926. 12 сент.; вошел в сб. Про одну старуху. Париж, 1927) и фрагмент главы "У креста" романа "Богомолье".
   743а Я не из "саниных"... -- противопоставление главному герою романа М. П. Арцыбашева "Санин" (1907), который проповедовал "свободную любовь".
   743б ...к одному полковнику... -- имеется в виду Павел Николаевич Богданович (1883--1973), полковник Генштаба, участник I мировой войны, создатель и глава организации "Союз русских разведчиков" (1925), редактор газеты "Парижский вестник"; ...из отряда ген. Самсонова... -- генерал от кавалерии А. В. Самсонов (1859--1914), командующий армией, потерпевшей поражение в Восточно-прусской операции.
   743в ...я для союза не раз читал... -- И. С. Шмелев автор нескольких статей о Союзе русских разведчиков: "Русский лагерь в Капбретоне" (Возрождение. 1934. 28 июля), "Куда послать детей" (См.: Ив. Жантийом-Кутырин. Мой дядя Ваня. М., 2001. С. 63--64).
   743г ...я числюсь "почетным председателем..." -- в 1947 г. в статье "Необходимый ответ" И. С. Шмелев писал: "Мне предлагали возглавить "литературный отдел" при Управлении, и я -- отклонил. Предложили -- "Почетным председателем", -- ответил, что не ценю почета" (См.: Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 7. С. 554).
  

192

   Ед. хр. 70. Л. 34, 35. Письмо, рук.
  

193

  
   Ед. хр. 70. Л. 48, 49. Письмо, рук.
  

194

   Ед. хр. 18. Л. 23, 24. Письмо, машинопись.
   744 ...когда умерла _н_е_ родная бабка... -- имеется в виду Надежда Тимофеевна Шмелева (1818-- после 1880), жена двоюродного деда И. С. Шмелева. Описана в повести "Распад" (1906) под именем бабки Василисы. См.: Грико Т. И. Шмелевы // Былое. 1997. No 2.
   745 ..."борьба с насилием"... -- И. С. Шмелев имеет в виду одну из наиболее известных работ И. А. Ильина книгу "О сопротивлении злу силой" (Берлин, 1925), направленную против этического учения Л. Н. Толстого. В книге Ильин признает возможным моральное (а при необходимости и физическое) воздействие на человека "чтобы это воздействие благодетельно передалось именно "злу", в нем живущему" (Ильин И. А. Собр. соч. Т. 5. С. 49).
   746 "...душу же свою потеряет?" -- перефразировано Мф. 10. 39; 16, 25--26.
   747 ...в Казачьем музее...-- музей лейб-гвардии Казачьего полка, после 1917 г. вывезен казаками из Петрограда, в эмиграции размещен в пригороде Парижа Аньере, в музее хранится последний штандарт кавалергардского полка, архив лейб-гвардии кирасирского полка и многие другие реликвии русской армии.
  

195

   Ед. хр. 71. Л. 3, 4. Письмо, рук.
   748 Мне хочется вклеить автографы... -- дарственные надписи к книгам И. С. Шмелева, подаренные писателем О. А. Бредиус-Субботиной. Автографы не были вклеены и хранились отдельно в ее личном архиве. В настоящее время они находятся в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 57).
  

Именной указатель

  
   Аитов В. Д.
   Александр I Карагеоргиевич, король
   Александра Федоровна, императрица
   Алексий (Розанов), прот. см. Розанов А.
   Альтшулер Г. И.
   Альтшулер И. Н.
   Амвросий Оптинский, преп.
   Амфитеатров А. В.
   Анастасий (Грибановский), митр.
   Андреев Л. Н.
   Антоний Великий, св.
   Антоний (Храповицкий), митр.
   "Арина Родионовна" (домработница И. С. Шмелева)
   Афонский Н. П.
   Ашенбреннер М.
  
   Байрон Джордж Гордон
   Бакст Л. С.
   Бальзак Оноре де
   Бальмонт К. Д.
   Барцева Т. С.
   Бауэр Клеменс
   Бенуа А. Н.
   Беньков, проф.
   Билибин И. Я.
   Богданович П. Н.
   Бородин А. П.
   Бортнянский Д. С.
   Бочарова А.
   Бредиус ван Ретвельд Арнольд
   Бредиус ван Ретвельд А. (отец А. Бредиуса)
   Бредиус ван Ретвельд А. (дядя А. Бредиуса)
   Бредиус ван Ретвельд Верру
   Бредиус ван Ретвельд Елизавета
   Бредиус ван Ретвельд Корнелиус (Кес)
   Бредиусы
   Брюле, проф.
   Будо А. С.
   Бунин И. А.
  
   Варвара, муч.
   Варнава Гефсиманский, преп.
   Васильчиков П. А.
   Вейденгаммер В. А.
   Вейк Н. В. ван
   Венгеров С. А.
   Вертинский А. Н.
   Вильгельмина I, королева
   Вихерт Эрнст
   Владимир, кн.
   Владимир (Тихоницкий), арх.
   Вокач H. H.
   Волконский А. Н., кн.
   Волконский П. П., кн.
   Воронцов М. С., гр.
   Воронцова Е. К., гр.
   Врубель М. А.
  
   Гааз Ф. П.
   Гамсун Кнут
   Гарбо Грета
   Гауптман Герхард
   Гафиз Шемседдин
   Гейне Генрих
   Гелелович Е. С.
   Гелелович Р. С.
   Гелелович С. И.
   Герасим, преп.
   Герцен А. И.
   Гете Иоганн Вольфганг
   Гоголь Н. В.
   Гончарова Н. Н.
   Горкин М. П.
   Горький Максим
   Гросман П. Ф.
   Груздев А. М.
   Груздев Д. А.
   Груздева А. В.
   Гюго Виктор
  
   Данте Алигьери
   Дантес Жорж
   Дария, муч.
   Д'Арк Жанна
   Деникин А. И.
   Денисьева Е. А.
   Державин Г. Р.
   Диккенс Чарльз
   Димитрий Михайлович ("Микита")
   Димитрий Прилуцкий, преп.
   Диодор, иеромонах
   Дионисий (Лукин), еп.
   Доде Альфонс
   Достоевский Ф. М.
   Дуван А. С. см. Будо А. С.
   Дуван Е. С. см. Гелелович Е. С.
   Дуван С. Э.
   Дункан Айседора
  
   Евлогий (Георгиевский), митр.
   Евреинов H. H.
   Енакиев Ю. Ф.
  
   Жантийом Андре-Рене
   Жантийом Ив.
   Жеребков Ю. С.
  
   Загоскин M. H.
   Замотина Д. В.
   Зеелер В. Ф.
   Земмеринг Р. Г.
   Земмеринг Л. Г. см. Келер Л. Г.
   Зерцалов
   Золя Эмиль
  
   Ильин И. А.
   Иоанн Богослов, ап.
   Иоанн Креститель
   Иоанн (Шаховской), арх.
   Иосиф (Литовкин), иеросхимонах
  
   Калиниченко Я. Я.
   Камброн П.-Ж.-Э.
   Кандрейя Р. Б.
   Кантакузен
   Капеллен ван
   Карташев А. В.
   Карташева-Соболева П. П.
   Катулл Гай Валерий
   Квартиров А. А.
   Квартирова М. А.
   Квартирова Н. Я.
   Квартировы
   К. Д. ("Катерина Дмитриевна")
   Келер Л. Г.
   Кеннан Джордж
   Кеннан Джордж Фрост
   Кепинов
   Климова С. Т.
   Ключевский В. О.
   Кнебель И. Н.
   Книппер-Чехова О. Л.
   Кони А. Ф.
   Коровин К. А.
   Королева Д. И.
   Крылов И. А.
   Кульман Н. И.
   Кульман Н. К.
   Кустодиев Б. М.
   Кутепов А. П.
   Кутырина Ю. А.
  
   Лагерлёф Сельма
   Лампе А. А. фон
   Лафонтен Жан де
   Лебедев И. Д.
   Левитан И. И.
   Леветцов Ульрика фон
   Лекомт Люсьен
   Леонардо да Винчи
   Лермонтов М. Ю.
   Лессинг Готхольд
   Лешковская Е. К.
   Лонг
   Лоренс Девид
   Лука, ап.
   Лукин А. П.
   Лукины
   Львов Ф. П.
   Любимов Л. Д.
   Лютер А. Ф.
  
   Майков А. Г.
   Малявин Ф. И.
   Мамонтов К.
   Мамонтова И. С. см. Серова И. С.
   Манн Томас
   Мария Египетская, св.
   Мельников-Печерский П. И.
   Мережковский Д. С.
   Мережковские
   Мериме Проспер
   Мопассан Ги де
   Морев И. С.
   Морозовы
   Моррас Шарль
   Морфесси Ю. С.
   Моцарт Вольфганг Амадей
   Мусоргский М. П.
  
   Нарсесян Виген
   Нежданова А. В.
   Нейман Альфред
   Немирович-Данченко Вас. И.
   Нестеров М. В.
   Нечаев С. Г.
   Николай Мирликийский, сат.
   Николай I, император
   Николай (Писарев), прот.
   Новгород-Северский И. И.
  
   Обер Теодор
   Овидий Публий Назон
   Овчинников А. А.
   Овчинникова А. А.
   Овчинникова В. А.
   Ознобишин Д. И.
   Ольга, кн.
   Охтерлони А. А.
   Охтерлони А. Р.
  
   Павел, ап.
   Павлов И. П.
   Пантелеймон, вмч.
   Парни Эварист Дезире де Форж
   Пастак И. А.
   Пастак С. А.
   Пастер Луи
   Пастернак Л. О.
   Пиранделло Луиджи
   Пиуновский Е. Е.
   Платон
   Поликрат
   Прево Марсель
   Пустошкин П. К.
   Пустошкина Н. И.
   Пушкин А. С.
  
   Рафаэль Санти
   Рахманинов С. В.
   Редлих
   Ремизов A. M.
   Репин И. Е.
   Ризнич Амалия
   Римский-Корсаков Н. А.
   Роде Б. Э.
   Родионов В. Н.
   Розанов А.
   Розанов В. В.
   Розанова В. А.
   Розанова О. А.
   Розанова (вдова прот. Алексия Розанова)
   Розановы
   Романов В. К., вел. кн.
   Романова К. А., вел. кн.
   Романова О. А., вел. кн.
  
   Савва Сторожевский, преп.
   Савва, преп.
   Саврасов А. К.
   Салазар Антониу Оливейра
   Салтыков-Щедрин M. E.
   Сенека Луций Анней
   Серафим (Лукьянов), митр.
   Серафим Саровский, преп.
   Сергеев-Ценский С. Н.
   Сергий Радонежский, преп.
   Серов В. А.
   Серов С. М.
   Серова И. С.
   Серова М. А.
   Серовы
   Слащов Я. А.
   Собинов Л. В.
   Соловьев М. С.
   Соловьев С. М.
   Сомов К. А.
   Сталин И. В.
   Стендаль
   Субботин А. А.
   Субботин С. А.
   Субботины
   Судейкин С. Ю.
  
   Тертуллиан Квинт Септимий
   Толен И. (муж Ф. Н. Толен)
   Толен Ф. H.
   Толстая С. А.
   Толстой Л. Н.
   Трахтеров А. О.
   Трахтеров О. С.
   Тренев К. А.
   Тургенев И. С.
   Тургенева В. П.
   Тютчев Ф. И.
  
   Успенский Г. И.
  
   Фет А. А.
   Флобер Гюстав
   Фома, ап.
   Франк С. Л.
   Франк Т. С.
   Франс Анатоль
  
   Хааз де
   Хельм Бригитта
   Ходасевич В. Ф.
   Хомяков А. С.
   Хрисанф, муч.
  
   Цвейг Арнольд
   Цвейг Стефан
   Цветаев Ф. В.
  
   Чайковский П. И.
   Чекунов И. С.
   Чехов А. П.
  
   Шахбагов Е.
   Шахбагова Инге
   Шаляпин Ф. И.
   Шатобриан Рене ди
   Шекспир Уильяма
   Шиллер Фридрих
   Шмелев С. И. (отец И. С. Шмелева)
   Шмелев С. И. (сын И. С. Шмелева)
   Шмелева Е. Г.
   Шмелева Е. С.
   Шмелева М. С.
   Шмелева Н. Т.
   Шмелева О. А.
   Шмелева С. С.
   Шмелева У. В.
   Шопен Фредерик
   Шпажинский И. В.
   Шуберт Франц
   Шумахер
  
   Юлианна, королева
   Юон К. Ф.
  
   Язаксон М.
   Яковлева А. Р.
  
   Bauer см. Бауэр Клеменс
   Betty см. Бредиус ван Ретвельд Елизавета
   Boudo см. Будо А. С.
   Bredius см. Бредиус ван Ретвельд Арнольд; Бредиусы
   Duncan см. Дункан Айседора
   Gentilhomme см. Жантийом Ив
   Izakson M. см. Язаксон М.
   Lawrence см. Лоренс Девид
   Lecomte Lucienne см. Лекомт Люсьен
   Neumann см. Нейман Альфред
   Tolen см. Толен
   Zweig Arnold см. Цвейг Арнольд
   Zweig Stephan см. Цвейг Стефан
  
и". -- рассказ был перепечатан в письмах И. С. Шмелева от 17, 19 и 21 июля. Письма от 17 и 19 июля находятся в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 1, 2, 6, 7).
  

47

  
   Ед. хр. 77. Л. 54, 55. Письмо, рук.
  

48

  
   Ед. хр. 27. Л. 11, 12. Письмо, машинопись.
   252 ...наши "добрые люди древней Руси", как называл Ключевский... -- "Добрые люди древней Руси", речь В. О. Ключевского, прочитанная в пользу пострадавших от неурожая в Поволжье (опубликована в 1892 г.).
   253 ...врач Гинденбург из Минска... в "Дневнике писателя"... -- доктор Гинденбург (1793--1877), минский врач и акушер, оказывавший материальную поддержку неимущим (в том числе и евреям) и умерший в нищете. Ф. М. Достоевский посвятил ему главу "Похороны "общечеловека"" в мартовском выпуске "Дневника писателя" за 1877 г.
   254 ...бомбардировки Рима... -- с 10 июля по 17 августа 1943 г. англо-американские войска вели боевые действия по освобождению о. Сицилия, которые сопровождались бомбардировками основных промышленных центров Италии.
   255 ... "Легенды о Великом Инквизиторе". -- речь идет о главе "Великий инквизитор" романа Ф. М. Достоевского "Братья Карамазовы". Эту главу стали называть "легендой" после литературно-критической статьи В. В. Розанова (Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского. Опыт критического комментария. Русский вестник. 1891. No 1--4.)
  

49

   Ед. хр. 78. Л. 1. Письмо, рук.
   256 ...промежуток в моих письмах. -- последнее письмо было отправлено О. А. Бредиус-Субботиной 10 июля 1943 г.
   256а ...аресты врачей... -- более подробно об арестах О. А. Бредиус-Субботина пишет 6 сентября 1945 г. (письмо No 98).
  

50

  
   Ед. хр. 78. Л. 4, 5. Письмо, рук.
   257 ...именинное письмо и за вчерашнее, от 12-го... -- имеются в виду письма И. С. Шмелева от 17 июля (No 49) и 12 июля 1943 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 26. Л. 43).
   258 Оценку твою дяди В. ...не знаю точно. -- речь идет о фрагменте из письма И. С. Шмелева от 12 июля 1943 г. "Из Б[ерлина] неопределенные вести о некрасовском дяде В. Говорят, что стойко себя ведет, достойно. Слава Богу. От племянника давно нет вестей. В мае он виделся в Б[ерлине] с дядей".
   259 "Милость мира" -- возглас священника перед освящением Св. Даров в завершающей части литургии.
   259а ...письма: ее, ... сестры... и Пустошкина... -- перечисленные письма не сохранились.
  

51

  
   Ед. хр. 78. Л. 8, 9, 12. Письмо, рук.
   260 Продолжение и окончание -- рассказ "Ландыши" был отправлен в двух конвертах, поскольку разрешенный цензурой объем письма не мог превышать двух листов.
  

52

  
   Ед. хр. 27. Л. 16, 17. Письмо, рук.
   261 "О рыбаке и рыбке" -- сказка А. С. Пушкина (1833).
   262 ...наш "мудрователъ словечками" Ремизов. -- в своих произведениях А. М. Ремизов (1877--1957) часто прибегал к "хитрослови", словесным "узлам и закрутам". Свою книгу "Мышкина дудочка" (1953) писатель назвал "словесными опытами-копытами".
   263 Вергилий -- Публий Марон Вергилий (70--19 гг. до н. э.), римский поэт.
   263а "Свет во тьме" -- окончательный вариант заглавия "Свет. Из разорванной рукописи" (опубликован в сб.: Свет вечный. Париж, 1968).
  

53

  
   Ед. хр. 78. Л. 15, 16. Письмо, рук.
  

54

  
   Ед. xp. 27. Л. 31, 32. Письмо, машинопись.
   264 ... "универсальная библиотека Реклама"... -- серия книг, выпускавшаяся немецким издательством Philip Reclam в Лейпциге.
   265 "Голос зари" -- рассказ И. С. Шмелева (опубликован в сб.: Свет разума. Париж, 1928).
   266 ...диктовал моему Сережечке... -- события относятся к началу марта 1920 г.
   267 ...книжка "О смерти" -- адвоката Андреевского... -- Книга о смерти (Мысли и воспоминания). Т. 1--2. Ревель--Берлин, 1924; автор книги -- Сергей Аркадьевич Андреевский (1847--1918), поэт, литературный критик, юрист.
   268 ...Гиппиус Зина... -- Зинаида Николаевна Гиппиус (в замужестве Мережковская, 1869--1945), поэтесса, литературный критик, прозаик. С 1920 г. -- в эмиграции, с 1921 -- в Париже, где организовала литературные "воскресенья" общества "Зеленая лампа". Несмотря на многочисленные разногласия с И. С. Шмелевым, в письме к нему высоко оценила "Богомолье": "Непередаваемым благоуханием России исполнена эта книга. Ее могла создать только такая душа, как Ваша, такая глубокая и проникновенная Любовь, как Ваша..." (цит. по письму И. С. Шмелева И. А. Ильину от 30 марта 1935 г. Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 37--38). См. также: Сорокина О. Н. Московиана. М., 1994. С. 291--292.
   269 ...приятельницу Юли... -- личность не установлена.
   270 ...атаманом гр. Граббе... -- граф Михаил Николаевич Граббе (1868--1942), генерал-лейтенант. Командовал лейб-гвардии Сводным казачьим полком. Атаман Войска Донского. Адъютант вел. кн. Владимира Александровича.
   271 "...чтоб встать он из гроба не мог". -- строка из V строфы стихотворения М. Ю. Лермонтова "Воздушный корабль" (1840).
   272 Галина Кузнецова -- Галина Николаевна Кузнецова (1900--1976), поэтесса, прозаик, мемуарист. Эмигрировала в 1920 г., в 1926 г. познакомилась с И. А. Буниным, став его литературной ученицей и "удочеренной любовницей". С мая 1927 г. по апрель 1942 г. жила в семье Буниных в Грассе. Автор книги "Грасский дневник", воссоздающей жизнь Бунина и его ближайшего окружения в эмиграции. "Дневник" содержит ряд отзывов о творчестве И. С. Шмелева.
   273 ...с сестрой публициста-философа Степуна... -- Федор Августович Степун (1884--1965), философ, писатель, критик, мемуарист. Его сестра Маргарита, оперная и эстрадная певица, встретилась с Галиной Кузнецовой в 1933 г. С 1942 г. М. А. Степун и Г. Н. Кузнецова жили на вилле в Каннах, а затем в Германии, в семье Ф. А. Степуна.
   274 "Ве-ра-а..!" -- Вера Николаевна Муромцева-Бунина (1881--1961), жена И. А. Бунина.
   275 Рассказ был напечатан в "Русском богатстве"... -- рассказ И. С. Шмелева "Под небом" был напечатан в No 10 за 1910 г.
   276 Короленко -- Владимир Галактионович Короленко (1853--1921), прозаик, публицист. С 1894 по 1918 г. работал редактором в ежемесячном литературном и научном журнале "Русское богатство".
   277 ...в письме от 23 июля... -- И. С. Шмелев не точен. Имеется в виду письмо от 21 июля 1943 г. (No 48).
   278 ...письмо от 11.VIII -- (штемпель)... -- указанное письмо датировано 9 августа 1943 г. (No 53).
   279 ...послал... два с рассказом... -- письма И. С. Шмелева от 14 августа 1943 г. с рассказом "Свет во тьме" находятся в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 21, 22, 26, 27).
  

55

  
   Ед. хр. 78. Л. 24, 25. Письмо, рук.
   280 ...наш рыбинский праздник -- праздник иконы Нерукотворного Спаса, храмового образа церкви, в которой служил отец О. А. Бредиус-Субботиной.
   281 ...Dr. A. A. Brediusa... -- Абрахам Бредиус (?--1946), директор гаагского музея Мауритцхебе, искусствовед, крупнейший специалист по живописи Рембрандта. По сведениям, сообщенным О. А. Бредиус-Субботиной в письме от 30 декабря 1945 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 81. Л. 38), профессор А. Бредиус умер незадолго до своего брата, 25 декабря 1945 г.
   282 ...Рембрандта... -- Рембрандт Харменс ван Рейн (1606--1669), голландский живописец.
   283 ...кн. Багратион с дочерью... -- вероятно, имеется в виду княжна Нина Александровна Багратион-Мухранская (1902(?)--1972), с 1921 г. жившая в Ницце.
   284 Война 1939 г. ... -- речь идет о Второй мировой войне.
   285 ...у Билибина... -- Иван Яковлевич Билибин (1876--1942), русский художник, график, декоратор.
   286 ...старушка... -- сведений о ней нет.
   287 "Суета сует, все суета"... -- Еккл. 1, 2.
   288 ...твое письмо от 22-го... -- упоминается письмо И. С. Шмелева от 22 августа 1943 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 36).
  

56

  
   Ед. хр. 27. Л. 42. Письмо, машинопись. Адрес отправителя: Au coin de la rue Digue et de l'avenue de Coubertin, St. Remy-les-Chevreuse, S. O.
   289 ...пожар в переулке (разворочено кладбище)... -- упоминается ул. Claude Lorrain и кладбище d'Auteuil.
   290 ...с 20-го авг.! -- в этот день И. С. Шмелев получил почтовую открытку, датированную 12 августа 1943 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 78. Л. 19).
   291 ...от 23 авг. и еще, 26... простая открытка... -- имеются в виду письмо и почтовая открытка И. С. Шмелева от 22 и 25 августа 1943 г., которые он датирует днем позже (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 27. Л. 36, 40).
   291а ...твои письма запакованы, и я сдам их в более верное место. -- И. С. Шмелев нумеровал письма О. А. Бредиус-Субботиной (за период с 9 июня 1939 г. по 21 января 1944 г. -- 270 писем) и отмечал на конверте дату получения. Впоследствии письма были переданы на хранение А. В. Карташеву.
   292 ...бомбами затронуты... Зайцев -- в прошлом году... -- Б. К. Зайцев написал очерк об англо-американской бомбардировке Парижа (см.: Зайцев Б. К. Десять лет // Собр. соч.: В 5 т. М.: "Русская книга", 2000. Т. 9 (доп.). С. 274--275).
   293 .. .Брешко-Брешковский... -- Николай Николаевич Брешко-Брешковский (1874--1943), прозаик, журналист, литературный и художественный критик, киносценарист. В 1920 г. эмигрировал в Сербию, в 1921 г. переехал в Париж, в 30-х годах жил в Берлине. Погиб во время бомбежки 23 августа 1943 г.
   294 ... "пора, мой друг, пора..." -- начальные строки стихотворения А. С. Пушкина "Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит..." (1834).
   295 ...твое было от 21.VIII. -- указанную открытку И. С. Шмелев получил 31 августа 1943 г. (РГАЛИ. Оп. 3. Ед. хр. 78. Л. 19, 22).
  

57

   Ед. хр. 78. Л. 31, 32. Письмо, рук.
   296 ...в последних числах августа... -- имеется в виду письмо от 29 августа 1943 г. (No 55).
   297 ...письмо об этом? -- имеется в виду письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 4--6 сентября 1943 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 78. Л. 28).
   298 ...невеста... Кеса. -- младший брат А. Бредиуса Корнелиус женился 20 сентября 1947 г. Сведений о его невесте нет.
  

58

  
   Ед. хр. 27. Л. 46, 47. Письмо, машинопись. Адрес отправителя: Au coin de la rue Digue et de l'avenue de Coubertin, St. Remy-les-Chevreuse, S. O.
   299 ..."возвращается ветер на круги своя"! -- Еккл. 1,6.
   300 ...Соломон Давыдыч... записал. -- И. С. Шмелев следует номинальному авторству и приписывает каноническую книгу "Экклезиаста" царю Соломону ("сын Давидов", Еккл. 1, 1). Точное авторство не установлено, книгу приблизительно датируют III в. до н. э.
   301 ...в дни временного "ухода" оккупационных войск... -- вероятно, И. С. Шмелев имеет в виду действия партизан, так как Евпатория была оккупирована с 31 октября 1941 г. по 13 апреля 1944 г.
   302 ...подворье недалеко... -- имеется в виду Свято-Сергиево подворье в Париже (93, rue Crimée, 19-e).
  

59

  
   Ед. хр. 27. Л. 53, 54. Письмо, машинопись. Адрес отправителя: Au coin de la rue Digue et de l'avenue de Coubertin, St. Remy-les-Chevreuse, S. O.
   303 ...получил от Меркулова твое письмо. -- имеется в виду письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 9 сентября 1943 г. (No 57), которое было отправлено на адрес А. Н. Меркулова (11, rue Claude-Lorrain, Paris, 16-e).
   304 ...считает себя... "стариком" и "отшибком"! -- эпизод из романа И. С. Тургенева "Дворянское гнездо" (1859).
   305 ..."болдинский" период у Пушкина... -- осенью 1830 г. холерные карантины задержали поэта в Болдине на три месяца. За это время были созданы "Повести покойного Ивана Петровича Белкина", "Маленькие трагедии", последние главы "Евгения Онегина", "Домик в Коломне", "История села Горюхина", "Сказка о попе и о работнике его Балде" и около 30 стихотворений.
   306 ...годами пишут... -- ..."Евгений Онегин"... -- А. С. Пушкин работал над романом с 1823 по 1831 г.
   307 ...по одной-двум "сказочкам"-притчам, мне когда-то посланным... -- в письме от 30 августа 1935 г. И. А. Ильин предложил И. С. Шмелеву высказать свое мнение о посланной ему сказке "Жертвенная овца" и ее возможной публикации (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 95--96). При жизни И. А. Ильина из десяти сказок были опубликованы две: "Вонючая гора" (Возрождение. 1935. 2 ноября) и "В дураки" (Русский голос. 1935. 1 декабря). Рукопись сказок находится в архиве И. А. Ильина в Мичигане (Courtesy of Spécial Collections, Michi-gan State University Libraries).
   308 ..._п_р_а_в_д_ы_ _е_м_у_ не сказал... -- в письме И. А. Ильину от 25 сентября 1935 г. И. С. Шмелев дает свой отзыв на сказку: "С игривым любопытством стал читать про "Жертв<енную> овцу" -- и съел ее за 2 минуты, косточки только хрустнули. Мало! Шпарьте их и в хвост, и в гриву! Здорово. Не жалейте подливки! Вы може-те, и зле-й" (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 98).
   309 ...у Герцена -- "Некуда"... -- И. С. Шмелев не точен: роман "Некуда" (1864) написан Н. С. Лесковым.
   310 "Что делать?" -- роман Н. Г. Чернышевского (1863).
  

60

  
   Ед. хр. 78. Л. 46. Письмо, рук.
   311 ...письмо от Шахбагова... -- письмо не сохранилось.
  

61

  
   Ед. хр. 79. Л. 2, 3. Письмо, рук.
   312 Прилагаю карточку... после операции. -- имеется в виду фотография О. А. Бредиус-Субботиной в группе с А. А. Овчинниковой и С. А. Субботиным. На обороте надпись: "Конец июля 1943 г. Я после операции. На руках все кошачьи детки. Тебе, милому имениннику! Как найдешь ты теперь Ольгуну?" (РГАЛИ. Ф. 1198. Ед. хр. 79. Л. 1).
  

62

  
   Ед. хр. 28. Л. 16, 17. Письмо, рук.
   313 "Царица небесная"... писал тебе. -- 12 октября 1943 г. И. С. Шмелев писал: "Но теперь -- самое важное: Оля, светик, мне, недостойному, было явлено... знамение! Я был потрясен и укреплен. Это по Ее молитвам. Бомбардировка была 3-го сент., 2-го я вечером, как всегда, сорвал листок календаря Инвалидов -- стало -- 3 сент. Так и осталось до... 10 окт.! 10-го я оборвал все с 3 сент. по 11-е окт. Не читал. Решил бросить. Потом, часа через 2--3, вспомнил: надо выбросить. И -- мысль! а что из моего было за эти 5 недель? Начал просматривать, откладывая с пачки -- назад. Ни-че-го! Остался последний листик -- на 3-ье сентября! И что же..? -- Мое! "Царица Небесная"! И какой отрывок!! ... "Плавно колышась, грядет Царица Небесная..." (начало стр. 89 "Лета Господня" 23 -- (двадцать три) строчки, кончая: "... -- все под Ней. Она -- Царица Небесная"" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 28. Л. 11, 12).
   313а С. В. Яблоновский-Потресов -- Сергей Викторович Потресов (1870--1953), журналист, литературный критик, поэт, переводчик. В 1901--1917 гг. был сотрудником редакции московской газеты "Русское слово". Эмигрировал в 1920 г. Один из авторов сборника "Памяти И. С. Шмелева" (Мюнхен, 1956).
   314 ...Светлану Рышкову-Офросимову... -- сведений о ней нет.
  

63

   Ед. хр. 79. Л. 7, 8. Письмо, рук.
  

64

  
   Ед. хр. 28. Л. 21, 22. Письмо, машинопись.
   315 ...написал тебе 18-го... -- имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 16 октября 1943 г. (No 62), отправленное 18 октября.
   316 ...до 3 ноября... -- 3 ноября 1943 г. И. С. Шмелев получил письмо от О. А. Бредиус-Субботиной от 25 октября (No 63).
   317 ...я писал 8, 13... -- имеются в виду письма от 7 и 12 октября, датированы И. С. Шмелевым по дню отправления (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 28. Л. 6, 7, 11, 12).
   318 ...проф. ...Даршкевича... -- вероятно, И. С. Шмелев имеет в виду профессора Ливерия Осиповича Даркшевича (1858--1925), известного невропатолога, с 1917 г. преподававшего невропатологию в Московском 1-м Государственном университете.
   319 ... "Дамасский" эпизод... -- Деян. 9, 3-5; 22, 6-8.
   320 ...блестящую карьеру на службе у Синедриона! -- Деян. 9, 1-2.
   321 ...до Павла Федорыча Карамазова... -- И. С. Шмелев имеет в виду одного из героев романа "Братья Карамазовы": вероятно, это или Федор Павлович Карамазов, или его сын Павел Федорович Смердяков.
  

65

  
   Ед. хр. 79. Л. 21, 22. Письмо, рук.
   322 ...твое долгожданное письмо... -- вероятно, имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 5 ноября 1943 г. (No 64), полученное О. А. Бредиус-Субботиной 16 ноября.
   323 ...от 23-го, с приложением Вигена... -- вместе с письмом И. С. Шмелева от 23 ноября 1943 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Вд. хр. 28. Л. 26) в конверт было вложено письмо В. Нарсесяна к С. А. Субботину. Это письмо не сохранилось.
   324 ...в Художественно-историческом институте... -- вероятно, О. А. Бредиус-Субботина имеет в виду Королевскую Академию изобразительных искусств в Гааге.
   325 ...узнав о Ивикиной дочке... -- Екатерина-Ольга Жантийом (род. 1943), дочь И. Жантийома и его первой жены Л. Лекомт.
   326 Чудная вещь это у Бунина. -- рассказ И. А. Бунина "Роза Иерихона" из одноименного сборника (Берлин, 1924).
  

66

  
   Ед. хр. 28. Л. 30, 31. Письмо, машинопись.
   326а ...год тому, прописал французский врач. -- И. С. Шмелев писал об этом 26 октября 1942 г. (письмо No 19).
   327 ..."мыслящий тростник"... -- из "Мыслей" (1670) Блеза Паскаля: "Человек -- всего лишь тростник, самый слабый в природе, но это мыслящий тростник. <...> Но если бы Вселенная его уничтожила, человек все же оставался бы более достойным, чем то, что его убивает, ибо он знает, что умирает, тогда как о преимуществе, которое над ним имеет Вселенная, она ничего не знает". Цит. по: Августин Аврелий. Блез Паскаль. Лабиринты души. Симферополь, 1998. С. 213--214.
   328 ...Черчилле... -- Уинстон Леонард Спенсер Черчилль (1874--1965), премьер-министр Великобритании в 1941--1945 и 1951--1955 гг.
   329 ...о Рубенсе... -- Питер Пауль Рубенс (1577--1640), фламандский живописец.
   330 ...последнего письма, 24 ноября... -- имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 23 ноября 1943 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 28. Л. 26).
   331 ...эти последние!! -- имеются в виду письма от О. А. Бредиус-Субботиной от 25 октября (No 63), 7 и 15 ноября (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 79. Л. 12, 13, 17) и 29 ноября (No 65).
   332 ...кричал на меня Горкин -- в последних главах. -- фрагмент из романа "Лето Господне", глава "Кончина" (Шмелев И. С. Лето Господне // Собр. соч. Т. 4. С. 373).
   333 ...виолончель Брандукова... -- Анатолий Андреевич Брандуков (1858--1930), русский виолончелист, с большим успехом концертировавший в России и за границей. С 1921 г. профессор Московской консерватории.
   334 ..Айхенвальд (матери певицы Большого театра)... -- сведений о ней нет.
   335 Ведь это -- 1916! -- И. С. Шмелев сообщил О. А. Бредиус-Субботиной неверную дату рождения -- 1877 г. (вместо 1873). Далее он называет "условную" дату своего 39-летия (возраст О. А. Бредиус-Субботиной в 1943 г.).
  

67

  
   Ед. хр. 28. Л. 35, 36. Письмо, машинопись.
   336 "Ты -- сам: живи один..." -- неточная цитата из стихотворения А. С. Пушкина "Поэту" (1830), в оригинале: "Ты царь: живи один".
   337 ...кажется, "Русские записки". -- сборник очерков И. С. Шмелева "Суровые дни" публиковался в 1914--1916 гг. в журнале "Северные записки".
   338 "Чужой крови" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Настольный народный календарь. М., 1919.
   339 ..."кто это старчески кашляет там, за стеной?" -- неточная цитата из стихотворения в прозе И. С. Тургенева "Как хороши, как свежи были розы..." (1879). В тургеневском тексте слова звучат так: "Кто это кашляет там так хрипло и глухо?"
  

68

  
   Ед. хр. 79. Л. 25, 26. Письмо, рук.
  

69

  
   Ед. хр. 79. Л. 30, 31. Письмо, рук.
   339а ...твое последнее письмо! -- вероятно, имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 10 декабря 1943 г. (No 67), отправленное им 15 декабря. Следующее письмо И. С. Шмелева к О. А. Бредиус-Субботиной датировано 31 декабря 1943 г. (No 70).
   339б ...университетская церковь... -- вероятно, имеется в виду церковь муч. царицы Александры (Римской) при Казанском Родионовском институте. О. Александр Субботин был назначен настоятелем церкви в 1913 г.
  

70

  
   Ед. хр. 28. Л. 40, 41. Письмо, рук.
   340 ...а твое -- 23. -- речь идет о письме О. А. Бредиус-Субботиной от 17 декабря 1943 г. (No 68).
   341 ...послал последнее -- 15.XII. -- имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 10 декабря 1943 г. (No 67). См. примечание 339а к письму No 69.
   342 "Тогда считать мы стали раны..." -- строка из стихотворения М. Ю. Лермонтова "Бородино" (1837).
   343 Скоро они прочтут "Рождество в Москве"... -- рассказ И. С. Шмелева "Рождество в Москве. Рассказ делового человека" был напечатан в "Парижском вестнике" 8 января 1944 г. (No 81).
   344 ...перейти на _н_о_в_у_ю_ орфографию. -- "Парижский вестник" перешел на новую орфографию 11 декабря 1943 г. (No 78).
   345 "Рождество Твое, Христе..." -- рождественский тропарь.
  

71

  
   Ед. хр. 79. Л. 35, 36. Письмо, рук.
   346 Вера -- героиня автобиографического романа О. А. Бредиус-Субботиной. Роман не был завершен.
  

72

  
   Ед. хр. 79. Л. 40, 41. Письмо, рук.
   347 ...что слышим ...часы! -- имеется в виду первая часть воскресной службы, предваряющая литургию.
  

73

  
   Ед. хр. 28. Л. 45, 46. Письмо, рук.
   348 ...твоего "соблазна единого от малых сих" -- Мф. 18, 6.
   349 ...(Пушкин, "Воспоминание")... -- стихотворение написано в 1828 г.
   350 ...беседе как бы с чертом. -- речь идет о замысле рассказа "Почему так случилось" (впервые опубликован: Парижский вестник. 1944. 15 и 22 апреля. No 95--96).
   351 ...в "Карамазовых", "Кошмар Ивана"? -- имеется в виду IX глава 11 книги романа "Братья Карамазовы" (1878--1879) "Черт. Кошмар Ивана Федоровича".
  

74

  
   Ед. хр. 79. Л. 45. Письмо, рук.
   352 "...дает им Отец Его на небеси". -- неточная цитата из Евангелия (Мф. 18, 19).
  

75

  
   Ед. хр. 80. Л. 1, 2. Письмо, рук.
   353 ...писания Никифорова-Волгина? -- речь идет о сборниках рассказов Василия Акимовича Никифорова-Волгина (1900--1941) "Земля именинница" (1937) и "Дорожный посох" (1938), сюжеты которых связаны с жизнью духовенства и судьбой Православной Церкви в России.
   354 "...спят в них галки..." -- цитата из главы "Рождество" романа "Лето Господне" (Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 4. С. 99).
   355 ..."вспыхнуло крестом..." на куполе, в Пасху. -- неточная цитата из главы "Пасха" романа "Лето Господне". В оригинале: "В черном небе алым крестом воздвиглось" (Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 4. С. 61).
   356 ...об отце Иоанне... -- вероятно, имеется в виду о. Иоанн Шаховской (см. письмо No 70).
  

76

  
   Ед. хр. 29. Л. 1, 2. Письмо, машинопись.
   357 ...у Трубецкого Евгения... -- Евгений Николаевич Трубецкой (1863--1920), религиозный философ, правовед, общественный деятель.
   358 ...в его работе... об "иконе"... -- имеется в виду очерк Е. Н. Трубецкого "Два мира древнерусской иконописи" (М., 1916).
   359 ...иконописец привязал кого-то к дереву... -- в указанном очерке Е. Н. Трубецкой пишет: "Эта фигура олицетворяет тот преобладающий в человечестве средний, пограничный тип, которому одинакова чужда и небесная глубина, и сатанинская бездна. Не зная, что с ним делать и как его рассудить, иконописец так и оставил его прикованным посередине к пограничному столбу" (Трубецкой Е. Н. Три очерка о русской иконе. М., 1991. С. 65).
   360 ...сама Виктория! -- королева Великобритании (1819--1901), правившая с 1837 по 1901 г.
   361 ...императрица M[ария] Ф[едоровна]... -- Мария Федоровна Романова (1847--1928), супруга Александра III и мать Николая II.
   362 ...от одной читательницы... ее мужу... -- сведений о них нет.
   363 "...и дар невольный умиленья..."! -- неточная цитата из стихотворения А. С. Пушкина "Ангел" (1827 г.), в оригинале: "И жар невольный умиленья".
  

77

  
   Ед. хр. 29. Л. 21. Письмо, рук.
   364 ...рассказ, который ты получила, думаю. -- рассказ "Почему так случилось" был перепечатан в письмах И. С. Шмелева от 24 и 25 января 1944 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 29. Л. 6, 7, 13, 15).
  

78

  
   Ед. хр. 29. Л. 27, 28. Письмо, машинопись.
   365 ...твои два, от 22.I. -- имеется в виду письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 21--22 января 1944 г. с припиской от 22 января (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 80. Л. 1--2). Второе письмо не сохранилось. Утрата ряда писем О. А. Бредиус-Субботиной связана с тем, что с февраля по май 1944 г. И. С. Шмелев перестал нумеровать ее письма, отмечая на конверте дату получения (за период с 9 июня 1939 по 21 января 1944 г. -- 270 писем). Нумерация возобновилась с письма О. А. Бредиус-Субботиной от 23 мая 1945 г. На конверте помета И. С. Шмелева: "Нумерация вновь с No 1, (после возвращения Оле прежних ее писем ко мне, отданных для переписки). И. Ш." (РГАЛИ. Ф. 1198. Ед. хр. 80. Л. 20). Об этом см. также письмо И. С. Шмелева от 10 марта 1944 г. (No 79) и примечание 388 к указанному письму.
   366 ..."Смысл русской иконописи". -- вероятно, И. С. Шмелев имеет в виду очерки Е. Н. Трубецкого "Умозрение в красках" (1915) или "Россия в ее иконе" (1918).
   367 ...дала "сказочку о двух братьях!" -- здесь и далее И. С. Шмелев отвечает на второе письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 22 января 1944 г. Письмо не сохранилось.
  

79

  
   Ед. хр. 30. Л. 30, 31. Письмо, машинопись.
   368 ..."Няню"... изданную во Фрауэнфельде. -- имеется в виду издание "Die Kinderfrau. Roman. Autorisierte Uebersetzung aus dem Russischen von R. Candreia". Frauenfeld und Leipzig, Verlag von Huber & Со., 1936.
  

80

  
   Ед. xp. 31. Л. 46, 47. Письмо, машинопись.
   369 ...без даты... а еще... датированное 2-м марта! -- письма не сохранились.
   370 ...Пашу Разгуляеву... -- главная героиня рассказа И. С. Шмелева "Марево".
   371 ...как жена одного из "праотцев"... -- И. С. Шмелев обыгрывает инициалы Руфи Бернгардовны Кандрейи (Р. Б. К. -- то есть Ребекка (Ревекка), мать Исава и Иакова).
   372 ...насчет "чечевичной"-то похлебки? -- имеется в виду библейский эпизод с продажей первородства (Быт. 25, 27--34).
   373 ..."монизм" Геккеля! -- Эрнст Геккель (1834--1919), немецкий естествоиспытатель, один из основоположников социал-дарвинизма. Геккель сводил природу к единому материальному началу. Для распространения своего мировоззрения в 1906 г. основал "Союз монистов".
   374 ...статья "Русское христианство"... -- впервые опубликована в журнале "Путь" (май--октябрь 1936).
   375 ...т_р_у_д_ о русском христианстве... -- вероятно, речь идет о работе над трактатом "Воссоздание Святой Руси" (Париж, 1956).
   376 "Основы искусства" -- книжка его! -- речь идет о книге И. А. Ильина "Основы художества" (1937).
   377 "Плач Ярославны" -- ария из оперы "Князь Игорь" (1890) А. П. Бородина.
   378 ...гнездо убийц-либераторов... -- вероятно, имеются в виду партизанские действия участников движения Сопротивления.
   379 ...Забелина -- "Быт русских царей". -- имеется в виду "Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях" (1862), первый том книги "Домашний быт русского народа в XVI и XVII столетиях" русского историка Ивана Егоровича Забелина (1820--1908).
   380 ..."Путь", журнал под редакцией Бердяева... -- "Путь. Орган русской религиозной мысли", журнал, выходивший в Париже в 1925--1940 гг. Редактором и вдохновителем журнала был Н. А. Бердяев (1874--1948). В журнале публиковались философские и литературно-критические статьи, а также статьи на религиозные темы.
   381 Проклятье версальское -- вот причина. -- имеется в виду Версальский договор (28 июня 1919 г.), который официально завершил Первую мировую войну. Договор был заключен между Англией, Францией, Италией, США, Японией с одной стороны и Германией с другой. Согласно этому договору в Германии отменялась обязательная военная служба, вооруженные силы были ограничены 100-тысячной сухопутной армией, военно-морской флот должен был быть передан победителям. По Версальскому договору Франция вернула себе Эльзас и Лотарингию, получила часть германских колоний и также право на репарации.
   382 Из-за... "польского коридора"? -- "польский коридор" или Данцигский коридор, наименование в 1919--1945 гг. полосы земли, полученной Польшей по Версальскому договору и дававшей ей доступ к Балтийскому морю.
   383 Помнишь того адвоката... -- имеется в виду О. С. Трахтеров. См. примечание 208 к письму No 53 (Т. 1).
   384 Его теперь нет в Париже... -- О. С. Трахтеров погиб в 1943 г. в концентрационном лагере Освенцим. В письме от 8 октября 1945 г. (No 103) И. С. Шмелев приводит другую дату -- январь--февраль 1944 г.
   385 ..Алданов... Теперь он в Америке. -- Марк Александрович Алданов (Ландау) (1886--1957), прозаик, мемуарист, философ. Эмигрировал в 1919 г., жил в Париже и Берлине. В июне 1940 г. после капитуляции Франции уехал в Ниццу и оттуда в Нью-Йорк. С 1947 г. жил попеременно во Франции и в США.
   386 ...восхищался "Богомольем" моим!.. -- по свидетельству А. В. Амфитеатрова (Возрождение. 1936. 13 февраля) М. А. Алданов высоко оценил "Богомолье": "умел... проникнуться "глубиною душевности", которою вводит оно своего читателя в "тихий свет вечерний" трогательной, чистое Божье небо отражающей красоты".
   387 Я бы пейзаж дал... -- в иконе Андрея Рублева "Троица Ветхозаветная" (нач. XV в.) присутствуют необходимые атрибуты иконописного канона (в композицию включены жертвенная чаша, дерево, палаты Авраама и др.). В византийской иконографии в композицию иконы включались также другие подробности (пейзаж, Авраам и Сарра, сцена заклания тельца, приготовление угощения и др.).
   388 ...еще у меня на столе штук 7. -- вероятно, именно эти письма О. А. Бредиус-Субботиной не были включены в нумерацию и впоследствии утрачены.
   389 "Два чувства дивно близки нам..." -- незавершенное стихотворение А. С. Пушкина (1830).
  

81

  
   Ед. хр. 32. Л. 1, 2. Письмо, машинопись.
   390 ...тебе 13-го. -- имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 12 марта 1944 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 31. Л. 52, 53).
  

82

  
   Ед. хр. 32. Л. 50, 51. Письмо, рук.
   391 ...у Знамения, рядом... -- имеется в виду соборный храм в честь иконы Знамения Божией Матери (65, rue Michel-Ange, 16-е). См. примечание 213 к письму No 38.
   392 ...прилагаю листик церковный. -- к письму приложена церковная записка "О здравии болящей Ольги" (Л. 52).
  

83

  
   Ед. хр. 80. Л. 6. Письмо, рук. Оригинал не сохранился. Письмо публикуется по черновику. Повторные фрагменты сокращены.
   393 ...твои письма от 20.III... -- имеются в виду письма И. С. Шмелева от 16 марта (No 80) и 18 марта 1944 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Ед. хр. 32. Л. 6, 7).
   394 ...с рассказом "Петровками"... -- имеется в виду глава "Петровками" из второй части романа "Лето Господне" ("Радости"), опубликованная отдельно под названием "На Москва-реке" в газете "Сегодня" (1934. 1 апреля).
  

84

  
   Ед. хр. 80. Л. 7--9. Письмо, рук. Оригинал не сохранился. Письмо публикуется по черновику. Повторные фрагменты сокращены.
  

85

  
   Ед. хр. 32. Л. 50, 51. Письмо, рук.
   395 "Нотр Дам де ля Гард" -- рассказ И. А. Бунина, посвященный И. С. Шмелеву (Возрождение. 1925. 17 октября); В книге его... -- рассказ вошел в сборник "Солнечный удар" (Париж, 1927).
   396 Отдельной книжкой, с ее обложкой. -- отдельное издание "Куликова поля" с художественным оформлением О. А. Бредиус-Субботиной осталось неосуществленным, хотя в сентябре 1948 г. издательство YMKA взяло у писателя текст для печатания.
   397 Посвящение -- ей. -- в окончательном варианте рассказа (февраль--март 1947) посвящение О. А. Бредиус-Субботиной отсутствует.
  

86

  
   Ед. хр. 35. Л. 31, 32. Письмо, рук.
   398 ...в главе 9-ой "Аллилуиа"! -- в окончательном варианте гл. XIV.
   399 В шестопсалмие включил... 50-й псалом! -- в шестопсалмие входят 3, 37, 62, 87, 102 и 142 псалмы.
   400 ...21 гл. ст. 15--25 -- евангельский текст вошел и в окончательный вариант главы, хотя цитата была сокращена (Ин. 21, 15-17). См.: Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 5. С. 318--319.
   401 Посылаю. -- в июле--августе 1944 г. И. С. Шмелев пересылает О. А. Бредиус-Субботиной варианты глав второй части "Путей небесных".
  

87

  
   Ед. хр. 80. Л. 18, 19. Письмо, рук.
   402 ...месяцы нашей разлуки... -- в связи с военными действиями переписка была прервана. Последнее письмо И. С. Шмелева было отправлено 15 августа 1944 г., О. А. Бредиус-Субботиной 20 августа 1944 г.
   403 С сентября месяца... -- после того, как 6 июня 1944 г. была произведена высадка войск союзников в Нормандии, в Западной Европе был открыт второй фронт. В начале сентября немецкие войска оставили Францию и Бельгию и укрепились на линии Зигфрида. С 17 по 26 сентября на территории Нидерландов была проведена наступательная операция. За 10 дней союзные войска продвинулись на 80 км в направлении Эйндховен, Арнем (Арнхем), но, понеся большие потери, прекратили наступление. С конца сентября 1944 по начало февраля 1945 г. линия фронта находилась около г. Арнем (Арнхем). 8 февраля как часть Маас-Рейнской операции вооруженных сил союзников началось наступление 1-ой канадской армии, которая к 20 апреля освободила всю северо-восточную часть Голландии. 4 мая был подписан, а 5 мая вступил в силу документ о капитуляции всех немецких вооруженных сил в Голландии, на северо-западе Германии, на немецких островах Северного моря, в Шлезвиг-Гольштейне и Дании.
   404 Почти все население мужского пола жило нелегально... -- 25 июля 1944 г. в Германии была объявлена "сверхтотальная" мобилизация.
   405 ...нас затопили 17-го апреля водой... -- немецкие войска при отступлении взорвали шлюзы.
  

88

  
   Ед. xp. 37. Л. 11. Письмо, рук.
   406 Все эти долгие месяцы... -- 25 июля 1944 г. началось наступление союзных войск в Северо-Западной Франции. К 19 августа передовые отряды 3-ей американской армии приблизились к Парижу на расстояние 20 км. В Париже началось вооруженное антифашистское восстание (19--25 августа). Командование немецкого гарнизона в Париже получило приказ Гитлера, который требовал Париж не сдавать, а в случае отступления превратить город в груду развалин. Но к 24 августа антифашисты почти полностью освободили Париж, блокировав части немецкого гарнизона. Вечером в столицу вошли первые танки 2-ой французской бронетанковой дивизии. На следующий день немецкий гарнизон капитулировал. Одновременно союзниками осуществлялись военные операции на юге страны. К середине сентября 1944 г. была освобождена почти вся территория Франции.
   407 ...по просьбе одного швейцарского издательства... -- имеется в виду издание: Anton Tschechow. Meisten novellen. Herausgegeben von Iw. Schmeljow. Zuerich, Manesse Verlag, 1950.
   408 "На морском берегу" -- имеется в виду издание: "Аm Meer. Autorisierte Uebersetzung aus dem Russischen von R. Candreia. Einbandentwurf von Giovanni Mueller". Zuerich, Evangelischer Verlag A. G. Zollikon, [1945]. (Stern Reihe. Eine Jugend Buecherei. Band 20.)
   409 Ни в какие Каноссы... не ходил и не пойду. -- выражение "пойти в Каноссу" означает идти с повинной к своему победившему врагу.
   410 ...письмо от посажёного отца... -- речь идет о письме И. А. Ильина от 18 марта 1945 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 303--304). И. С. Шмелев не совсем точен, в письме указано: "Nous avons eu des nouvelles de Madame Olga le 14 Février: la vie était bien defficile, mais tout le mond allaite bien". (Мы получили новости от мадам Ольги 14 февраля: жизнь была очень трудна, но все благополучны (фр. искаж.)). В тексте сохранена орфография И. А. Ильина.
   411 ...богатые американцы в Цюрихе... -- речь идет о мистере и миссис Конрад Барейс, друзьях И. А. Ильина и почитателях таланта И. С. Шмелева.
   412 ...друг из посольства... -- имеется в виду А. Лейн, один из заместителей атташе США в Париже.
   413 И. А. зовет в Швейцарию. -- И. С. Шмелев не точен. В письмах от 18 и 19 марта (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 304--305) И. А. Ильин сообщает о состоянии финансовых дел И. С. Шмелева в Швейцарии и их общих знакомых (семья Барейс, А. Лейн, Р. Кандрейя).
  

89

  
   Ед. xp. 80. Л. 22. Почтовая открытка, рук.
   414 ...послала с оказией... письмо... -- имеется в виду письмо от 23 мая 1945 г. (No 86), направленное по адресу: [Serg]. Smirnoff, 11 Canal de Brasseurs, Anvers.
  

90

  
   Ед. xp. 80. Л. 24. Письмо, рук.
   415 ...твое... письмо от августа 44 года. -- за этот период сохранились 2 письма И. С. Шмелева: от 11 и 15 августа 1944 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 37. Л. 1, 2, 6, 7).
   416 Мое мне вернули... в августе... -- имеется в виду письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 20 августа 1944 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 30. Л. 13, 14).
  

91

  
   Ед. хр. 37. Л. 17. Письмо, рук.
   417 ...твое письмо из Anvers, открытку из Schalkwijk'а. -- имеются в виду письмо от 23 мая (No 85) и открытка от 10 июня 1945 г. (No 87).
   418 ...тебе послал 12.VI... -- упоминаются письмо (No 88) и почтовая открытка И. С. Шмелева (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 37. Л. 15).
   419 ...надежда (наступление англичан!)... -- имеется в виду наступление союзных войск в Голландии во второй половине сентября. См. примечание 403 к письму No 87.
   420 Многое было минировано. -- при отступлении немецкие войска должны были взорвать город. См. примечание 406 к письму No 88.
   421 "Да будет воля Твоя" -- слова из молитвы "Отче наш" (Мф. 6, 10).
  

92

  
   Ед. хр. 80. Л. 28, 29. Письмо, рук.
   422 ...через Смирнова... -- упоминается Сергей Смирнов, через посредничество которого в мае--июне 1945 г. осуществлялась переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной.
  

93

  
   Ед. хр. 37. Л. 26, 27. Письмо, машинопись.
   423 ...по-французски открытку... -- упоминается почтовая открытка от 27 июля 1945 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 37. Л. 25).
   424 ...недавно сообщил Ивану Чудесному в Цюрих... -- о средстве против головной боли И. С. Шмелев сообщил И. А. Ильину в письмах от 22 и 23 июля 1945 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 324--326).
   425 ..."скачет, лая впопыхах". -- строка из стихотворения А. Н. Майкова "Сенокос" (1856).
   426 Не знаю, где... Эрнст Вихерт... -- в 1938 г. Эрнст Вихерт был арестован и на 2 месяца заключен в концлагерь Бухенвальд, после чего ему было запрещено печататься. С 1948 г. жил в Швейцарии. См. примечание 624 к письму No 150 (Т. 1).
   427 ..."Я сделаю вас свободными"... -- И. С. Шмелев приводит цитату из своей статьи "Пути мертвые и живые": "Христос учил: "Я сделаю вас свободными"!" (Шмелев И. С. Собр. соч.: Т. 7 (доп.). С. 328), перефразируя слова Христа, обращенные к ученикам: "Познаете истину, и истина сделает вас свободными". И далее: "...Если Сын освободит вас, то истинно свободны будете" (Ин. 8, 31--36).
   427а "Древо познания"... "древо Жизни". -- Быт. 2, 9.
   428 "Дом с мезонином" -- рассказ А. П. Чехова (1896).
  

94

  
   Ед. хр. 80. Л. 34, 35. Письмо, рук.
   429 ...Беатрис (Ирина) Шлюссер. -- сведений о ней нет.
   430 ...об атомной бомбе. -- 6 и 9 августа 1945 г. США сбросили атомные бомбы на японские города Хиросима и Нагасаки.
   430а ..."Я защищал Севастополь..." -- оборона Севастополя продолжалась с 30 октября 1941 г. по 4 июля 1942 г.
   431 Играю все-таки на рояле... -- о своих занятиях музыкой О. А. Бредиус-Субботина сообщала в письме от 7 июля 1944 г.: "Бросила музыку! Сейчас отправила письмо учителю. Нет смысла. Я совершенно больна и 2--3 ночи до дня с уроком музыки уже не сплю, кошмары все о музыке. А с невероятной радостью начала учиться, -- проснусь -- и радостно: "а внизу меня ждет рояль"! Но я так волнуюсь (что ли?), что не могу играть. Одна когда, то хорошо идет, а с учителем -- один скандал. Последний урок -- был пыткой. Пальцы липли к клавишам. Я все, самое простое, проигранное давно уже, не могла играть. Одни ошибки. Отчего? Массу готовилась. Но согласись, что подобные уроки отнимают охоту. И еще, если бы, не ночи полные кошмаров! Мой "ком" в горле не проходит. Я вся нерв, и при том больной. Для меня омерзела музыка. Рояль я закрыла и ноты спрятала. Мне больно учителя старика (очень бедного еще) обидеть. И я мучаюсь. Мои все меня ругают, воображая, что я скромничаю. А я страдаю не меньше их. Но учиться так я не могу! Проигранные мной одной без единой ошибки 2 листа, являются на уроке для меня непроходимой трущобой, и я знаю, что теперь кончено. Я уже панически боюсь этих уроков. Мне совестно мучить терпение старого учителя. И все, все! Я бросаю _н_а_в_с_е_г_д_а!" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 80. Л. 10, 11).
  

95

  
   Ед. хр. 80. Л. 38, 39. Письмо, рук.
   432 ...после немецкой открытки... -- имеется в виду почтовая открытка О. А. Бредиус-Субботиной на немецком языке от 7 августа 1945 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 80. Л. 32).
  

96

  
   Ед. хр. 37. Л. 31, 32. Письмо, машинопись.
   433 ...10, июля -- ко Дню ангела... -- указанное письмо находится в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 37. Л. 21).
   434 От тебя: 12, июня... и ... немецкая открытка. -- имеются в виду письма О. А. Бредиус-Субботиной от 23 мая (послано через Антверпен (Анвер)), [16] июня и 20 июля 1945 г. (No 87, 90, 92), а также почтовые открытки от 10 июня (No 89) и 7 августа ("немецкая открытка") 1945 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 80. Л. 32).
   435 ...Книга Судеб. -- образ из Апокалипсиса: "И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями" (Откр. 5, 1).
   436 ..."если имеешь веру с зерно горчичное..." -- Лк. 17, 6.
   437 "...как Отец ваш небесный совершен есть". -- Мф. 5, 48.
   438 ...Феофан-Затворник... (человек глубоко образованный и большого ума)... -- святитель Феофан Затворник (в миру Георгий Васильевич Говоров, 1815--1894), епископ Владимирский и Суздальский, автор многочисленных трудов духовного содержания. Окончил Киевскую духовную академию, магистр богословия, профессор, а затем ректор Петербургской духовной академии. Основные труды: "Слова и поучения" (СПб., 1859, 1868), "Путь ко спасению (краткий очерк аскетики)" (СПб., 1868--1869).
   439 "...он одним чирканьем когтя мог бы испепелить весь мир". -- об этом И. С. Шмелев также писал И. А. Ильину в письме от 22 августа 1945 г. (см.: Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 331).
  

97

  
   Ед. хр. 37. Л. 36, 37. Письмо, машинопись.
   440 "...Я вышел рано, до звезды..." -- строки из стихотворения А.С. Пушкина (1823).
   441 ...в виду связанности с "Дарю"... -- имеется в виду собор св. Александра Невского в Париже (12, rue Daru, 8-е), с 1945 г. находившийся в юрисдикции Московского Патриархата. См. также примечание 443 к данному письму.
   442 Зеньковский -- Василий Васильевич Зеньковский (1881--1962), религиозный философ, историк философии, психолог и церковно-общественный деятель. Был рукоположен в священника митрополитом Евлогием в марте 1942 г. Автор книг "История русской философии", "Русские мыслители и Европа", "Основы христианской философии".
   443 ...в честь прилетевшего ...митрополита Николая. -- имеется в виду митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич, 1892--1961). В 1914 г. окончил Петербургскую духовную академию, в 1917 г. защитил магистерскую диссертацию, в 1919--1922 гг. наместник Александро-Невской Лавры, с 1922 г. епископ Петербургский, в 1935 г. получил сан архиепископа, после присоединения к России Западной Украины и Белоруссии был назначен экзархом этих территорий, в 1941 г. возведен в сан митрополита Киевского и Галицкого, в 1944 г. назначен митрополитом Крутицким и Коломенским. Митр. Николай был руководителем Отдела внешних сношений и Издательского отдела Московского Патриархата. Поездка митр. Николая во Францию в 1945 г. (24 авг. -- 5 сент.) связана с присоединением к Московской Патриархии евлогианских-приходов: в ноябре 1944 г. (после освобождения Парижа) митр: Евлогий написал патриарху Алексию о желании пересмотреть свой статус и восстановить связь с Московской Патриархией. В марте 1945 г. планировался его приезд в Москву, который не состоялся ввиду болезни. В результате поездки митр. Николая к Московской Патриархии было присоединено 75 приходов. Торжественный прием в честь митр. Николая состоялся 3 сентября 1945 г. в посольстве СССР во Франции (79, rue de Grenelle). На приеме присутствовали митр. Евлогий (Георгиевский), митр. Серафим (Лукьянов), арх. Владимир (Тихоницкий), архимандрит Мефодий (Кульман), прот. Евграф (Ковалевский), Н. П. Афонский, В. Н. Лосский. М. А. Каллаш, члены правления Союза советских патриотов.
   444 ...очень чутко отозвался... -- вероятно, речь идет о письме И. А. Ильина к И. С. Шмелеву от 2 июля 1945 г. (см.: Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 314--317).
   445 ... "покой и воля"! -- цитата из стихотворения А. С. Пушкина "Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит..." (1834).
   446 "Вереск" -- в "Сидя на берегу"..? -- очерк И. С. Шмелева (Возрождение. 1925. 20 сентября. No 110).
  

98

  
   Ед. хр. 80. Л. 42--45. Письмо, рук.
   447 "Силы небесные поколеблются". -- Лк. 21, 26.
  

99

  
   Ед. хр. 80. Л. 47--49. Письмо, рук.
   448 ...в субботу (15-го)... -- имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 5--6 сентября 1945 г. (No 97).
   449 ...последний день перед штурмом. -- 17 сентября 1944 г. началась наступательная операция союзных войск на территории Голландии.
  

100

  
   Ед. хр. 37. Л. 41, 42. Письмо, машинопись.
   450 ... "уже секира у корня дерева лежит..." -- Мф. 3, 10.
   451 "...будьте, как дети". -- Мф. 18, 3.
   452 ...б_о_г_и -- Салманассары... -- Салманасар -- имя пяти древних ассирийских царей. Наиболее известны Салманасар I (1280-- 1261 гг. до н. э.) и Салманасар III (858--824 гг. до н. э.).
   453 ...своего Вождя с его метрессой... -- имеются в виду Адольф Гитлер (1889--1945) и Ева Браун (1912--1945).
   454 ...девице Б. ... -- вероятно, имеется в виду Беатрис Шлюссер.
   455 ...чудесных "старосветских помещиков"! -- образ из повести Н. В. Гоголя "Старосветские помещики" (1835).
   456 ..."играй, дитя, не знай печали..." -- И. С. Шмелев неточно цитирует стихотворение А. С. Пушкина "Адели" (1822). В оригинале: "Играй, Адель, / Не знай печали".
   457 ..."не уезжай, голубчик мой..." -- имеется в виду романс XIX в. "Не уезжай ты, мой голубчик!". Автор романса неизвестен.
  

101

  
   Ед. хр. 81. Л. 1, 2. Письмо, рук.
   458 ...золовки из Америки. -- речь идет о Верру Бредиус (в замужестве Mrs. R. S. Hitschmann), переехавшей в США (штат Нью-Йорк).
   458а ...Эйзенхауэр. -- Дуайт Эйзенхауер (1890--1969), военный и политический деятель, верховный главнокомандующий экспедиционными войсками западных союзников в годы Второй мировой войны, в 1953--1961 гг. президент США.
  

102

  
   Ед. хр. 81. Л. 7, 8. Письмо, рук.
   459 ..."камере культуры"... -- Имперская палата культуры Германии (Reichskulturkammer), создана в 1933 г., находилась под контролем Министерства народного просвещения и пропаганды. Регистрация в палате была обязательна (нерегламентированная творческая деятельность считалась уголовным преступлением).
   460 ...у отца Андрея Сергеенко... -- Андрей Александрович Сергеенко (1902--1973), родился в Киеве, эмигрировал, в 1926 г. окончил юридический факультет в Праге, в 1928 г. рукоположен в священника и назначен митр. Евлогием в приходской храм в Медоне (см.: митр. Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. М., 1994. С. 437). В 1931 г. окончил Православный богословский институт св. Сергия в Париже, в 1939 г. вступил добровольцем в санитарную часть Французской армии. В 1945(?) г. перешел в юрисдикцию Московской Патриархии, редактор журнала "Вестник Западного православного экзархата" (1947). В 1948 г. вернулся в СССР, преподавал догматическое, пастырское и нравственное богословие в Ленинградской духовной академии, в 1958--1966 гг. служил приходским священником (Иваново, Горький, Александров), с 1966 г. преподавал в Московской духовной академии, профессор, магистр богословия (1969). См.: Профессор протоиерей Андрей Сергеенко (некролог) // Журнал Московской Патриархии. 1974. No 2. С. 27--29.
  

103

  
   Ед. хр. 37. Л. 50, 51. Письмо, машинопись.
   461 Церковь кладбищенская... -- имеется в виду церковь Успения Богородицы в Сен-Женевьев де Буа.
   462 ...встретишь в романе... и о "докладе о "рае""... -- в письме от 25 августа 1942 г. О. А. Бредиус-Субботина приводит слова своего знакомого немца: "...Если бы после смерти и попав на небо, мы увидели 2 двери с надписями: на одной -- "Рай", а на другой "Лекция о Рае", то наш народ пошел бы во вторую дверь..." (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 73. Л. 36, 37). И. С. Шмелев почти дословно воспроизводит указанный фрагмент во второй части романа "Пути небесные" (Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 5. С. 401).
   463 ...твое ко дню рождения... 4, получил, с открыткой. -- имеются в виду письмо и почтовая открытка 0. А. Бредиус-Субботиной от 30 сентября (No 101) и 2 октября 1941 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 81. Л. 5).
   464 ...написал переводчице... -- имеется в виду Р. Б. Кандрейя.
   465 "Если вкусишь -- смертию умреши". -- Быт. 2, 17.
   466 "...собрать все книги бы да сжечь!" -- неточная цитата из комедии А. С. Грибоедова (1795--1829) "Горе от ума" (1825), явление 21. В оригинале: "...Уж коли зло пресечь: забрать все книги бы, да сжечь".
   467 ...у_б_и_л_а... всю прелесть Жизни. -- в письме изложена основная мысль статьи И. С. Шмелева "Мисюсь и Рыбий глаз. Письмо о русских женщинах" (Русская мысль. 1947. 19 июля. No 14).
   468 ...сужу по последнему письму... -- имеется в виду письмо И. А. Ильина от 9 сентября 1945 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 352--355).
   469 ...на парижском конгрессе социалистов... -- вероятно, И. С. Шмелев имеет в виду съезд Французской социалистической партии, который состоялся 12 августа 1945 г.
   470 ...так и не вышла книга. -- И. С. Шмелев имеет в виду книгу И. А. Ильина "О тьме и просветлении. Книга художественной критики", работа над которой была завершена в 1939 г. Книга была опубликована только в 1959 г.
   471 ..."вся премудростию сотворил еси..." -- Пс. 135, 5.
   472 ..."Хвалите имя Господне"... -- Пс. 134, 1.
   473 ..."будете, как боги"... -- Быт. 3, 5.
   474 ...писал тебе когда-то об адвокате... -- имеется в виду О. С. Трахтеров, см. письмо И. С. Шмелева от 10 марта 1944 г. (No 80).
   475 ...Синаева-Бернштейна... -- имеется в виду Леопольд Бернштейн-Синай (1867--1944), скульптор, учился живописи в Вильне, затем скульптуре в Париже у Родена и Далу. Погиб в концлагере Дранси (Франция).
  

104

  
   Ед. хр. 37. Л. 55. Письмо, машинопись.
   476 ...Мария Александровна? -- И. С. Шмелев ошибается: мать О. А. Бредиус-Субботиной -- Александра Александровна Овчинникова.
   477 ...на манер нероновой Поппеи. -- Поппея Сабина, в первом браке жена римского всадника Марка Сильвия Отона, с 62 по 65 гг. -- вторая жена Нерона.
   478 "...да... "про запас!" Лиса -- ни слова!..." -- строки из басни И. А. Крылова "Волк и Лисица" (1816).
  

105

  
   Ед. хр. 81. Л. 14, 15. Письмо, рук.
   479 Толен на тебя произвел лучшее впечатление... -- в письме от 15 октября 1945 г. И. С. Шмелев пишет: "Был с ним наилюбезен, и он ничего, не тюленистый, скорей даже приятный" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 38. Л. 1).
  

106

  
   Ед. хр. 38. Л. 5. Письмо, машинопись.
   480 Моя переводчица парижская... -- имеется в виду Элен Эмерик, переводчица произведений И. С. Шмелева на французский язык.
   481 ...Collège Jean Baptiste Say... -- вероятно, имеется в виду Ecole Jean-Baptiste-Say (Институт промышленности и коммерции), основанный в 1873 г.
  

107

  
   Ед. хр. 81. Л. 25, 26. Письмо, рук.
   482 ...занято канадцами. -- территория Голландии была освобождена 1-ой канадской армией.
   483 ...письмо, отданное... Беатрисе. -- имеется в виду письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 13 августа 1945 г. (No 94).
  

108

  
   Ед. хр. 38. Л. 9. Письмо, машинопись.
   484 ...указанное мною средство... -- И. С. Шмелев сообщил рецепт в письме И. А. Ильину от 23 июля 1945 г. (см.: Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 324--326).
  

109

  
   Ед. xp. 38. Л. 24. Письмо, рук.
   485 ...твое письмо, от 13.XII. -- упомянутое письмо О. А. Бредиус-Субботиной находится в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 81. Л. 28).
   486 ...русско-парижские газеты... -- имеются в виду газета "Русский патриот" (с марта 1945 г. "Советский патриот"), которая выходила с 1944 г., и еженедельная газета "Русские новости", выходившая с мая 1945 г. Там неприязнь злая к писателю. -- т.е. обвинения И. С. Шмелева в коллаборационизме, распространявшиеся вплоть до 1948 г. (писателю вменялось в вину сотрудничество в газете "Парижский вестник" и участие в благодарственном молебне по случаю освобождения Крыма от советских войск летом 1942 г.).
   487 ...говорил Ремизов, и многие... -- в защиту И. С. Шмелева выступили Г. П. Струве, К. В. Деникина, А. В. Карташев, В. Ф. Зеелер, Н. В. Борзов и др. (Об этом см.: Сорокина О. Н. Московиана. М., 1994. С. 333--336.)
   488 ...до 24-го авг. ... -- с 19 по 25 августа 1944 г. в Париже происходило антифашистское вооруженное восстание.
   489 ...девизы?! -- платежные средства в иностранной валюте, при помощи которых осуществляются международные расчеты: чеки, векселя, иностранные банкноты (от фр. devises).
  

110

  
   Ед. xp. 81. Л. 32. Письмо, рук.
   490 ...вчера от 16-го было. -- упоминается письмо И. С. Шмелева от 16 декабря 1945 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 38. Л. 19, 20).
   491 ...с Валентиной Дмитриевной Грондейс... -- сведений о ней нет.
   492 ...принцессе Юлиане... -- Юлиана Луиза Эмма Мария Вильгельмина (1909--2004), с сентября 1948 г. по 1980 г. королева Нидерландов. С 1890 по 1948 гг. в Нидерландах правила ее мать королева Вильгельмина, с 1980 г. ее дочь Беатрикс II (род. 1938).
   493 ...день капитуляции Голландии... -- 10 мая 1940 г. немецкие войска вторглись на территорию Голландии, 13 мая правительство бежало в Лондон, 14 мая голландские вооруженные силы капитулировали.
  

111

  
   Ед. хр. 81. Л. 38. Письмо, рук.
   494 Династия Голландии ведь "Ораны"... -- династия Оранские-Нассау, к которой принадлежали штатгальтеры (1572--1795), а затем короли Нидерландов (с 1815). В 1795 г. власть штатгальтера Вильгельма V была свергнута (во главе государства находился брат Наполеона Бонапарта Людовик). В 1815 г. королем был провозглашен сын Вильгельма V Оранского.
   495 ...дяди моего мужа. -- имеется в виду проф. Абрахам Бредиус, коллекционер произведений Рембрандта. См. примечание 281 к письму No 55.
  

112

  
   Ед. хр. 38. Л. 33. Письмо, машинопись.
   496 ...правнучке какого-нибудь троюродного дедушки? -- И. С. Шмелев отвечает на письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 27 декабря 1945 г., в котором говорится: "...те [драгоценности], о которых ты пишешь, -- не существуют. <...> Моего лично ничего нет, а то маленькое, что от мамы, я бы никогда не выпустила из рук <...>. Из родовых бредиусовских есть кое-что, но это у меня лишь в пожизненном использовании, а не в собственность. После моей смерти по описи должно перейти по мужской линии к младшему" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 81. Л. 35).
   497 "...напишу все подробно". -- фраза из письма О. А. Бредиус-Субботиной от 21 декабря 1945 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 81. Л. 32).
   498 ..."был чин железнодорожный..." и "кто-то прослезился". -- фразы из письма О. А. Бредиус-Субботиной от 27 декабря 1945 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 81. Л. 35).
   499 "Служенье муз не терпит суеты". -- цитата из стихотворения А. С. Пушкина "19 октября" (1825).
   500
up> ...в рождественском письме... -- письмо И. С. Шмелева от 3 января 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 38. Л. 28).
   501 ...кличка от "кривизны"... -- И. С. Шмелев обыгрывает фамилию о. Дионисия -- Лукин.
   502 ..."поднятие икон"... -- имеется в виду глава XIX второго тома романа "Пути небесные".
   503 ...у меня в работе дошло дело до... петуха! -- И. С. Шмелев имеет в виду главу XXVI "Почему?". Эта глава вызвала наиболее резкую критику И. А. Ильина. См.: Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. Кн. 1. С. 365.
   504 ..."определение" Дариньки... -- слова героини романа об отречении ап. Петра (Ин. 18, 25--27): "...Вдумайся, и тогда поверишь. Тут не для одного апостола Петра, а для всех. С того страшного часа, когда Петр сознал свой грех... петух напомнил ему. <...> С того часа, когда ночью кричит петух, всем должно помниться, что _с_л_у_ч_и_л_о_с_ь_ _т_о_г_д_а" (Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 5. С. 358).
   505 ...с_о_в_п_а_л с концепцией Карташева! -- в работе "Ветхозаветная библейская критика" (Париж, 1947) А. В. Карташев давал следующую трактовку чуда: "Истинные чудеса не чудовищны и не безмерны (это признак лжечудес): они скромны, они истинны и большей частью зримы только очами веры и не существуют для неверующих и посторонних" (С. 42). И. С. Шмелев был знаком с основными идеями этой работы до ее издания, т.к. она была написана на основе речи А. В. Карташева, произнесенной в феврале 1944 г. в Свято-Сергиевском институте в Париже.
   506 ...по-французски, и в десятка полтора строк. -- речь идет о письме И. А. Ильина от 18 декабря 1945 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 366) о рассказе "Почему так случилось", пересланном И. А. Ильину в письмах от 28 августа и 30 августа 1945 г. (Указ. соч. Т. 2. С. 334--352).
   507 "...И... Бог тебе Судья!" -- заключительные строки из стихотворения Н. А. Некрасова "Зеленый шум" (1862).
  

113

  
   Ед. хр. 81. Л. 46, 47. Письмо, рук.
   508 ...22-го и 23-го твои воздушные письма... -- имеются в виду письма И. С. Шмелева от 15 и 16 января, посланные авиапочтой (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 38. Л. 35, 43, 44).
   509 ... "заткнули рот" И. А. ... -- в 1933(?) г. от И. А. Ильина (в то время профессора Русского научного института при Берлинском университете) потребовали активного участия в антисемитской пропаганде. После отказа он был уволен из университета. С 1933 по 1938 г. И. А. Ильина неоднократно вызывали на допросы в гестапо. В 1938 г. ему запретили печататься и выступать публично. В июле 1938 г. И. А. Ильин бежал в Швейцарию. Ему было разрешено поселиться в Цолликоне с условием отказа от политической деятельности.
   510 ...принцессы нидерландские -- в Канаде... -- королевская семья в эмиграции (1940--1945) жила в Англии, а затем в Канаде.
   511 Тут же -- Китай! -- имеется в виду строгое соблюдение церемоний.
  

114

  
   Ед. хр. 38. Л. 49, 50. Письмо, рук.
   512 ..."метанье бисера"... -- Мф. 7, 6.
   513 "Рваного барина" -- рассказ И. С. Шмелева. Впервые опубликован: Родник. 1911. No 5--6.
   514 ...московский экземпляр... -- рассказ вышел в Москве отдельным изданием (издательство С. Курнин и К°, 1913).
   514а ...фото ... "в бекеше". -- бекеша -- верхняя утепленная мужская одежда типа сюртука со сборками в талии и разрезом сзади. И. С. Шмелев имеет в виду фотографию "москвича" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 116. Л. 8); ...профильный портрет, "лучший"... -- об этом см. комментарий 190а к письму No 30.
   515 ...даже корочки сжевала!.. -- 15 января 1946 г. И. С. Шмелев писал: "Весь твой сыр доел. Чудесный, Карташиха прошлый раз даже корку стравила, -- до чего хорош!" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 38. Л. 35).
   516 ...от Г. Д. Гребенщикова... -- Георгий Дмитриевич Гребенщиков (1882/83--1964), прозаик, публицист, драматург. Друг И. С. Шмелева. Автор рецензий на его произведения (Это было. Последние новости. 1923. 11 марта). Письма Г. Д. Гребенщикова к И. С. Шмелеву находятся в Российском Фонде Культуры (Фонд И. С. Шмелева. Свидетельство о дарении 1053). Эмигрировал в 1920 г., в 1924 г. переехал в США. Получив в конце 1930-х гг. звание профессора русской истории и литературы, Г. Д. Гребенщиков преподавал эти предметы в колледже Южной Флориды.
   517 Мой литературный "крестник". -- в статье "Как много в этом звуке..." Г. Д. Гребенщиков писал: "...Впервые я встретил Шмелева в Крыму, в то время там жил и Сергеев-Ценский, <...> а поодаль в Алуште большой писатель Константин Тренев. Всех их трех я навещал, подтягивался возле них, т. к. я был молод и только выходил в люди" (Памяти И. С. Шмелева. Мюнхен, 1956. С. 58--59).
  

115

  
   Ед. хр. 81. Л. 49, 50. Письмо, рук.
   518 ...на Нюрнбергском процессе. -- судебный процесс над группой руководителей нацистской партии и Вермахта в Международном военном трибунале (Нюрнберг, 20 ноября 1945 -- 1 октября 1946). Суду были преданы: Г. Геринг, Р. Гесс, И. фон Риббентроп, В. Кейтель, Э. Кальтенбруннер, А. Розенберг и др. В ходе судебного заседания были рассмотрены многочисленные письменные показания и документальные доказательства.
   519 ... "Wesen und Eigenart der russischen Kultur". -- имеются в виду следующие книги И. А. Ильина: Das verschollene Herz. Ein Buch stiller Betrachtungen. Berlin, 1943 (русский вариант книги под названием "Поющее сердце. Книга тихих созерцаний" был издан H. H. Ильиной в 1958 г. в Мюнхене); Die ewigen Grundlagen des Lebens. Zuerich, 1939 (русский вариант "Путь духовного обновления", букв. "Вечные основы жизни"); Wesen und Eigenart der russischen Kultur. Drei Betrachtungen. Zuerich, 1942 ("Сущность и своеобразие русской культуры. Три соображения").
   520 ...о. Андрей... -- имеется в виду о. Андрей Сергеенко.
  

116

  
   Ед. хр. 38. Л. 54, 55. Письмо, машинопись.
   521 ...злым дураком-почтарем! -- 25 февраля 1946 г. О. А. Бредиус-Субботина писала: "Сегодня отнесла на почту 1 фунт (больше нельзя) тебе того, что ты хотел. Не успела дойти до дому, как звонит почтарь: "что у Вас в посылке?" -- Коробочка. -- "А что в коробочке?" -- Для чего это Вам, разве нельзя посылки посылать? -- "А я не знаю... Что у Вас там?" Меня взбесило, -- этот почтарь во всем всегда был нахал и "с.с". Я говорю: "там письма и рисунки". Он, конечно, щупал и чувствует, что я не то посылаю. Свернул тогда на почтовые тарифы: с письмом или без оного. Любопытство и наглость. Он у меня с писем иностранных марки без спроса склеивает и такие ободранные конверты доставляет. И всегда безумно интересуется Парижем... кто там у меня... Даже однажды в 1942 г. предложил: "у Вас такая корреспонденция с Парижем, что я Вам отказываюсь всякий раз выписывать квитанции, вот Вам книга для заказных". А когда мужу надо посылать бывало заказные для себя, то говорил: "у М-me есть... книга,.. впишите и Вы в нее для удобства..."". (РГАЛИ. Ф, 1198. Оп. 3. Ед. хр. 82. Л. 1).
   522 "Бобок", "Кроткая", "Мальчик у Христа на елке" -- рассказы Ф. М. Достоевского, первый -- 1873 г., второй и третий -- 1876 г.
   523 "...не войдете в Царствие Небесное". -- неточная евангельская цитата (Мф. 18, 3).
   524 ...с К. Леонтьевым... -- Константин Николаевич Леонтьев (1831--1891) прозаик, литературный критик, публицист, философ. Последние годы жизни провел в Оптиной пустыни, где принял тайный постриг.
   525 ...бывший царский эмигрант... -- личность не установлена.
   526 "Православная Русь" и "Святая Русь". -- статьи И. А. Ильина "Православная Русь. "Лето Господне" Шмелева" (Возрождение. 1935. 18 апреля. No 3606) и "Святая Русь. "Богомолье" Шмелева" (Возрождение. 1935. 2 мая. No 3620).
   527 Блажени чистые сердцем... -- Мф. 5, 8.
   528 ...почитываю... Феофана Затворника, письма... -- вероятно "Письма о христианской жизни" (1862) или "Письма к разным лицам о предметах веры и жизни" (1882). И. С. Шмелев писал И. А. Ильину 12 января 1946 г.: "В час отдыха вбираю кое-что из славных писем Феофана-Затворника... и -- внимаю, и... -- нахожу своим!" (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 378).
   529 французский герой... д-Г... не у дел... -- имеется в виду Шарль де Голль (1890--1970), французский государственный, военный и политический деятель. После прихода к власти правительства Петена (16 июня 1940 г.) выехал в Лондон, где основал движение "Свободная Франция", примкнувшее к антигитлеровской коалиции. С ноября 1943 г. председатель Французского комитета национального освобождения. Сразу после окончания войны предпринял ряд мер, направленных на установление во Франции президентского режима правления. Столкнувшись с трудностями в осуществлении своих планов, в январе 1946 г. ушел с поста главы правительства.
   530 ...получишь окончательные "Пути" от Ивана Александровича.-- И. С. Шмелев отправил И. А. Ильину 2 том "Путей небесных" двумя частями 7 и 12 февраля 1947 г. Об этом см.: Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 381.
  

117

  
   Ед. хр. 82. Л. 11, 12. Письмо, рук.
   531 ...от 18-го III. -- письмо находится в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 38. Л. 58, 59).
  

118

  
   Ед. хр. 39. Л. 5, 6. Письмо, рук.
   532 ...в последнем письме, от 28.III. -- имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 27 марта 1946 (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 39. Л. 1, 2).
  

119

  
   Ед. хр. 82. Л. 19, 20. Письмо, рук.
   533 ...мой любимый праздник был... -- т.е. Благовещенье, празднуемое 7 апреля.
   534 ...с помощью и Капеллы... -- имеется в виду доктор ван Капеллен.
   535 ...твое письмо от 4-го. -- письмо находится в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 39. Л. 9, 10).
   536 Ничего не хлопочи о Сереже... -- И. С. Шмелев в письме от 4 апреля 1946 г. предлагал помочь С. А. Субботину в поисках работы во Франции (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 39. Л. 9--11).
   537 ...ее приятельницы... -- вероятно, речь идет о Ксении Львовне Первушиной, в семье которой останавливалась О. А. Бредиус-Субботина во время своего пребывания в Париже в 1946 г.
   К сноске внизу страницы:
   Ее дочь мы крестили. -- Наталья Николаевна Первушина ("Нюстрин"), дочь К. Л. и Н. В. Первушиных.
  

120

  
   Ед. хр. 82. Л. 24. Открытка с изображением отеля в Утрехте, рук.
   538 ...пишу тотчас же, как сошла с поезда... -- 19 апреля 1946 г. О. А. Бредиус-Субботина приехала в Париж и остановилась у К. Л. Первушиной. 22 апреля она получила телеграмму Арнольда Бредиуса с сообщением о смерти его отца и должна была вернуться в Голландию.
   539 Сижу тут. -- на открытке с видом отеля нарисована стрелка, указывающая часть ресторана.
  

121

  
   Ед. хр. 81. Л. 13. Почтовая открытка, рук.
   540 Сегодня Ваше письмо. -- вероятно, имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 26 апреля 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 39. Л. 20, 21).
  

122

  
   Ед. хр. 39. Л. 24, 25. Письмо, машинопись.
   541 ...твои два письма сегодня! -- имеются в виду письмо от 27 апреля (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 82. Л. 26, 27) и почтовая открытка от 29 апреля 1946 г. (No 121).
   542 ...когда _с_в_е_т_ ушел. -- 22 июня 1936 г. умерла О. А. Шмелева.
   543 ...депешу... -- имеется в виду телеграмма от А. Бредиуса (срочный вызов в Голландию).
   544 ...письмо И. А. И. -- "гоните"! -- упоминается письмо И. А. Ильина от 26 апреля 1946 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 418).
   545 "Чудною Властию" -- это выражение неоднократно использовано в творчестве Н. В. Гоголя: в лирических отступлениях поэмы "Мертвые души" (1842), статье "В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность" ("Выбранные места из переписки с друзьями", 1847) и др. произведениях.
   546 ... "вот. Господи, _д_р_у_г_и_е_ пять талан". -- Мф. 25, 20.
   547 ..."приехала О. А.?" -- цитата из указанного письма И. А. Ильина (см. примечание 544).
   548 ...безработный Ивонин... -- сын луганского городского головы, участник Белого движения, эмигрант. В апреле 1946 г., потеряв работу, помогал И. С. Шмелеву вести хозяйство. О нем см. письмо И. С. Шмелева к И. А. Ильину от [7 апреля 1946 г.] (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 411--412).
   549 Поздно в Бельвю. -- пригород Парижа, где жила К. Л. Первушина.
   550 Нюстрин -- прозвище H. H. Первушиной.
   551 "Ночевала тучка ... в _п_у_с_т_ы_н_е". -- неточная цитата из стихотворения М. Ю. Лермонтова (1841).
  

123

  
   Ед. хр. 39. Л. 31, 32. Письмо, рук.
   552 ..._в_с_е_ _у_ш_л_о_ -- с тобой. -- вторая встреча И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной произошла [7--8] мая 1946 г. 11 июня О. А. Бредиус-Субботина уехала из Парижа, пробыв в нем около месяца. О повторном пребывании О. А. Бредиус-Субботиной в Париже И. С. Шмелев писал в дневниковых записях (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 3. Л. 3--4). Об этом см. также письмо И. С. Шмелева к И. А. Ильину от 16 июня 1946 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 426).
  

124

  
   Ед. хр. 39. Л. 36, 37. Письмо, машинопись.
   553 ...пресловутый Брайкин... -- знакомый И. С. Шмелева.
   554 ...окулиста Прокопенко... -- сведений о нем нет.
   555 ...какого-то иезуита-критика... -- личность не установлена.
   556 ...Мария Михайловна.... -- имеется в виду Мария Михайловна Меркулова, жена А. Н. Меркулова. В РГАЛИ находится письмо О. А. Бредиус-Субботиной супругам Меркуловым от 4 июля 1950 г. (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 109. Л. 1, 2).
   557 ...как у меня в "Именинах"... -- фрагмент главы "Именины" ("Празднование") II части "Радости" романа "Лето Господне".
   558 ...философ... -- имеется в виду И. А. Ильин.
  

125

  
   Ед. хр. 39. Л. 41, 42. Письмо, рук.
   559 "Марево" -- рассказ И. С. Шмелева. Опубликован в сборнике "Про одну старуху. Новые рассказы о России" (1927).
  

126

  
   Ед. хр. 82. Л. 43, 44. Письмо, рук., карандаш.
   560 ...Ната. -- H. H. Первушина.
  

127

  
   Ед. хр. 82. Л. 48--50. Письмо, рук.
   561 Жуковичи -- Константин Тарасович Жукович, офицер, участник Первой мировой войны и Белого движения; оперный певец (бас). Его жена -- Вера Ипполитовна, дочь городского головы г. Киева.
  

128

  
   Ед. хр. 39. Л. 46, 47. Письмо, рук.
   562 ..."кусочек сердца". -- к цветам, посланным И. С. Шмелеву О. А. Бредиус-Субботиной приложена записка: "Пусть я уеду, но кусочек сердца моего да живет в милой комнатке в этом цветочке. Оля" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 82. Л. 41).
   563 ...5-ое июня! -- во время прогулки в Булонском лесу между И. С. Шмелевым и О. А. Бредиус-Субботиной произошла ссора.
   564 ...некая графиня, просила от имени... дочери Льва Чернова... -- сведений о них нет.
  

129

  
   Ед. хр. 40. Л. 1 --6. Письмо, рук.
   565 кн. Кантакузен -- возможно, имеется в виду княгиня Екатерина Александровна Кантакузен (урожд. Нарышкина, 1888--1971), бывшая статс-дама императрицы Александры Федоровны.
   566 Письмецо от арх. Владимира, от... 27 мая. -- упоминается арх. Владимир (Тихоницкий). В своем дневнике И. С. Шмелев упоминает об отправлении письма арх. Владимиру 26 июня 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 3. Л. 4).
  

130

  
   Ед хр. 40. Л. 31--32. Письмо, машинопись.
   567 Послал письмо и -- ужаснулся! -- письмо, о котором идет речь, не сохранилось. О посылке и возвращении письма И. С. Шмелев упоминает в дневниковых записях от 20--21 июня 1946 г.: "20.VI Послал Оле прощальное, болезненное для нее письмо. 21.VI Спохватился. Изъять письмо не удалось. Послал депешу Овчинниковой". И 27 июня 1946 г.: "Получил от А. А. Овчинниковой очень мудрое письмо, и свое, обратно, безумное" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 3. Л. 3, 4).
   568 ...редкий портрет... -- имеется в виду фотография И. С. Шмелева с дарственной надписью О. А. Шмелевой: "Милой Олечке Ваня 3/16 авг. 1927 Capbreton" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 116. Л, 2).
   569 ...депеши -- ...нашел-таки. -- приводим текст: Circonstances tiennent soiez tranquilles / Olga Chmeleff (Обстоятельства изменились будьте спокойны, фр.) (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 40. Л. 33).
   570 ...служу панихиду... -- после панихиды между И. С. Шмелевым и его окружением произошла ссора, связанная с О. А. Бредиус-Субботиной.
   571 А[лександр] Н[иколаввич]... -- упоминается Александр Николаевич Меркулов.
   572 ...о дураке-гордеце Родионове? -- Вадим Николаевич Родионов (1890--1963), поэт. Окончил юридический факультет Петербургского университета, в эмиграции был добровольцем русского Красного Креста. Находился в дружеских отношениях с И. А. Буниным и И. С. Шмелевым. Стихотворения В. Н. Родионова были собраны И. С. Шмелевым, в настоящее время хранятся в Российском Фонде Культуры (Архив И. С. Шмелева. Свидетельство о дарении 1053).
  

131

  
   Ед. хр. 83. Л. 18, 19. Письмо, рук.
   573 ...призывом Ксении Львовны. -- в письме от 16 июня 1946 г. И. С. Шмелев упоминал о своем намерении побеседовать с К. Л. Первушиной о своих дальнейших отношениях с О. А. Бредиус-Субботиной (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 40. Л. 16--21).
   574 ...понятия о... "прелюбодеянии". -- в том же письме от 16 июня (см. примечание 573) И. С. Шмелев писал: "...с признания твоего в авг. 41 г., с _т_в_о_е_г_о_ "ты" и "Ваня", с твоего завета -- вернуть мне Сережечку!., я мог ждать и верить, что ты принадлежишь мне... И ты изменяла мне, ты -- прелюбодействовала -- с _д_р_у_г_и_м, тебе _у_ж_е_ н_е мужем, н_е любимым... ты, "неразрезанная книга"!"
   575 ...связь с Евгенией. -- об этих отношениях И. С. Шмелев пишет в письме от 22 сентября 1941 (Т. 1. No 46), а также в письме от 17 августа 1946 г. (No 144 в наст. томе).
   576 Peltenburg... -- Л. Роброк-Пельтенбург, знакомая О. А. Бредиус-Субботиной. В РГАЛИ находится письмо Л. Роброк-Пельтенбург к О. А. Бредиус-Субботиной от 13 января 1947 г. (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 88. Л. 40).
   577 ...Е. А. Бернацкая. -- вероятно, имеется в виду Евгения Михайловна Бернацкая (в замуж. Васьянова, 1875--1963), сестра Всеволода Михайловича Бернацкого, двоюродного дяди М. И. Цветаевой по материнской линии. О. А. Бредиус-Субботина могла быть знакома с семьей Бернацких через Ольгу Михайловну Бернацкую (1899--1971), художницу, выставки которой проходили в Утрехте и Гааге в 1939 г.
  

132

  
   Ед. хр. 83. Л. 29, 31--33. Письмо, рук.
   578 ...с Н. А. Расловлевой. -- упоминается Наталья Александровна Расловлева, знакомая И. С. Шмелева. В РГАЛИ находится письмо к ней О. А. Бредиус-Субботиной (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 110. Л. 1--3).
   579 ...твой "Ход крестный". -- имеется в виду глава "Крестный ход "Донская"" из романа "Лето Господне".
   579а ...процессии праздника "Тела Господня"... -- католический праздник Тела Христова (Festum Corporis Christi), отмечается в первый четверг после Троицына дня. В этот день совершаются торжественные процессии.
   580 ...письмо от Ксении Львовны и от Николая Всеволодовича. -- письмо от К. Л. и Н. В. Первушиных не сохранилось.
   581 Hernandes... -- сведений о нем нет.
  

133

  
   Ед. хр. 83. Л. 40--43. Письмо, рук.
   582 ...ребенка. -- имеется в виду Рене ("Пушинка"), племянница А. Бредиуса.
   582а "Завет прощальный" -- имеется в виду стихотворение И. С. Шмелева "22 июня 1936 -- 22 июня 1946", посвященное памяти О. А. Шмелевой, пересланное О. А. Бредиус-Субботиной в письме от 11 июля 1946 г.: "Крест, голубцом, и у Креста береза. / И Другом присланная роза. / Могилка -- мягкая, как и Душа Ее... / Вся -- светлая любовь. По Ней печаль моя... / Самоотверженно Она меня хранила -- /И мой нелегкий труд России подарила" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 40. Л. 56).
  

134

  
   Ед. хр. 41. Л. 1, 2. Письмо, рук.
   583 Предыдущее письмо... -- письмо И. С. Шмелева от 11 июля 1946 г. со стихотворением "22 июня 1936 -- 22 июня 1946" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 40. Л. 53--56).
   584 ...последние 3 письма... -- письма О. А. Бредиус-Субботиной от 30 июня (No 132), 3 и 6 июля (No 133) 1946 г. Письмо от 3 июля в настоящем издании не публикуется (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 83. Л. 36--37).
   585 "... покорный вечному закону, переменился я..." -- И. С. Шмелев неточно цитирует стихотворение А. С. Пушкина "Вновь я посетил..." (1835). В оригинале: "...покорный общему закону...".
   586 ...той пианистке... -- имеется в виду чешская пианистка Славица Златка (1918/19--?), в июле 1946 г. предложившая И. С. Шмелеву помощь в ведении деловой переписки и домашнего хозяйства. На конверте письма к О. А. Бредиус-Субботиной от 11 июля рукой И. С. Шмелева помечено: "Снова написал на ее письмо, Славице Златке, приходить 1 раз в неделю на 2 часа, читать по-французски и говорить о музыке. Справился у кюре прихода: она _п_о_д_л_и_н_н_а_я_ христианка" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 40. Л. 58). Об этом см. также письмо И. С. Шмелева к И. А. Ильину от 11 июля 1946 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 430--431).
   587 ..."веленью Божию послушны". -- неточная цитата из стихотворения А. С. Пушкина "Я памятник себе воздвиг нерукотворный...". В оригинале: "Веленью Божию, о Муза, будь послушна...".
  

135

  
   Ед. хр. 84. Л. 1--6. Письмо, рук., карандаш, чернила.
   588 ...березку с крестом, и мой "реверанс" тебе. -- речь идет о несохранившемся рисунке О. А. Бредиус-Субботиной "Память St-Genevieve" с изображением могилы О. А. Шмелевой, а также стихотворении О. А. Бредиус-Субботиной на рисунке. Отзыв на рисунок и стихотворение см. в письме И. С. Шмелева от 21 июля 1946 г. (No 136).
   589 Два твои письма от 11.VII. -- письма находятся в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 40 Л. 49, 53--56).
   590 ..."амурничаешь"? -- в письме от 11 июля И. С. Шмелев упрекал О. А. Бредиус-Субботину за внимание к доктору Клинкенбергу.
   591 В кафе в Утрехте... -- в том же письме от 11 июля (примечание 589) И. С. Шмелев упрекал О. А. Бредиус-Субботину в том, что она сидела в кафе одна и курила.
   592 ...нашлась ей замена... -- имеется в виду возможная помощь И. С. Шмелеву со стороны чешской пианистки Славицы Златки (см. примечание 586 к письму No 134). Впоследствии писатель отказался от ее содействия.
   593 ...смущаться ее элегантностью. -- в письме к И. А. Ильину от 11 июля 1946 г. И. С. Шмелев отмечал: "Была еще красавица, кем-то посланная -- элеганс! -- 28 л[ет], пианистка, читательница, чешка-полуполька -- Славица Златка! Вся златая и мястно-розовая. Очаровательна. Предлагала -- femme de ménage... -- "Сл[ишком] элегантны!" -- Ну, -- улыбка, зу-бы! -- переписка, корреспонденция]...? -- Сам. <...> Написал ей, напевая: "не искушай меня..." -- приходите раз в неделю читать мне... по-французски] и говорить о музыке... -- Жаль было отказывать чит[ательнице], но я на-чеку" (Ильин И. И. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 431).
   594 ...не имеет отношения к советскому "делегату". -- 14 июня 1946 г. к И. С. Шмелеву обратился "Пантелеев" с предложением подумать о возможной публикации его произведений в СССР. В вышеуказанном письме к И. А. Ильину И. С. Шмелев связывал его предложение с появлением Славицы Златки. О посещении "Пантелеева" Шмелев упоминает в дневниковых записях от 30 июня 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 3. Л. 4). См. также: Сорокина О. Н. Московиана. М., 1994. С. 325--326. Вероятно, речь идет о Б. Г. Пантелеймонове. Борис Григорьевич Пантелеймонов (1880--1950) -- писатель, инженер-химик. С 1919 (?) г. в эмиграции. В 1935--1939, 1944--1950 гг. жил в Париже. Был знаком с И. А. Буниным, А. М. Ремизовым, Н. А. Тэффи. В 1945 г. принял советское гражданство, сотрудничал в газете "Советский патриот".
   595 Сегодня твои 3 письма... -- имеются в виду письма от 12 июля (No 133), 12--13 и 13 июля 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Ед. хр. 41. Л. 6--11, 15--21).
   596 ...мое карандашное... -- первая часть письма О. А. Бредиус-Субботиной написана карандашом.
   597 ... "Пути Небесные" переведут на голландский язык. -- замысел не был осуществлен.
   598 ...Klopstock'a. -- Фридрих Готлиб Клопшток (1724--1803), немецкий поэт. Автор лирических стихотворений, эпической поэмы "Мессиада" (1748--1773), драматических произведений о древних германцах -- "Битва Германа" (1769), "Герман и князья" (1784 г.) и "Смерть Германа" (1787).
   599 "Laokoon" -- "Лаокоон, или О границах живописи и поэзии" -- эстетический трактат Г. Э. Лессинга (1766).
   600 Grillparzer'a... -- Франц Грильпарцер (1791--1872), австрийский драматург, друг Л. Бетховена. Автор пьес "Праматерь" (1817), "Сафо" (1818), "Волны моря и любви" (1931), "Сон -- жизнь" (1834) и др.
   601 Kleist'a... -- Генрих фон Клейст (1777--1811), немецкий поэт, прозаик и драматург. Наиболее известны его трагедии "Семейство Штроффенштейн" (1803), "Пентесилея" (1808 г.), комедия "Разбитый кувшин" (1811), а также новеллы ("Михаэль Кольхаас", 1810).
   602 Joseph Ponten -- сведений о нем нет.
  

136

  
   Ед. хр. 41. Л. 30--33. Письмо, рук.
   603 Сколько пыли... -- горькой были!.. -- сокращенный вариант стихотворения "Подорожник" был послан И. А. Ильину в письме от [3 августа 1946 г.]. См.: Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 434.
  

137

  
   Ед. хр. 84. Л. 29--33. Письмо, рук.
   604 ...от разных Bourdon, Aimée и т.д. ... -- И. С. Шмелев послал 3 письма с вымышленными адресами отправителей: от 24 июля (Giovanni Tchmelini, 11, Claud Lourrain, apart. 7. Paris, 16-е) и два письма от 25 июля 1946 г. (M-me de Bourdon, 112, av. de Versailles, Paris 16-e; M-me Aimée, 68, rue Michel-Ange, Paris 16-e). Письма находятся в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 42. Л. 6--8, 13--15, 19).
   605 ...подчеркнула тебе места, меня потрясшие. -- письмо с подчеркиванием О. А. Бредиус-Субботиной не сохранилось.
   606 ...одного флюнта... -- прозвище, данное К. Бредиусу И. А. Ильиным.
   607 ...сегодня мне о "Няне" пишешь. -- имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 25 июля 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 42. Л. 13--15).
   608 Пикассо -- Пабло Пикассо (1881--1973), испанский художник.
  

138

  
   Ед. хр. 84. Л. 50--53. Письмо, рук.
   609 ...к Dr. Головину... -- вероятно, имеется в виду Сергей Сергеевич Головин (7--1985).
   610 ...шведского короля... -- имеется в виду Густав V (Оскар Густав Адольф, 1858--1950), правивший в Швеции с 1907 по 1950 гг.
   611 ...для... Весты... -- римская богиня очага; весталки -- жрицы, давшие обет безбрачия, поддерживали в храме Весты неугасимый огонь.
   612 "... бывало едешь-едешь..." -- цитата из рассказа И. С. Шмелева "Марево" (см.: Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 7 (доп.). С. 233).
  

139

   Ед. хр. 43. Л. 1. Письмо, рук.
   613 ...любовница комиссара, учившаяся музыкам! -- в окончательном варианте рассказа (февраль--март 1947 г.) И. С. Шмелев сохранил эту сюжетную линию и персонажей ("Антошка", "Клеопатра").
   614 "Вика"... -- имеется в виду сорт клубники "Виктория".
  

140

  
   Ед. хр. 43. Л. 13--15, 19--21. Письмо, рук. Письмо отправлено в двух конвертах с вымышленными адресами: M-lle Hélène Kivini. 40, av. de Versailles, hôtel de Tchepoukha, Paris 16-e; M-lle Darinka--Céleste. 21, av. des Etoiles, Bellevue (s. о.). -- М-ль Элен Кивини. 40, авеню Версай, отель "Чепуха"; М-ль Даринька--Небесная, 21, улица Звезд, Бельвю.
   615 "Марево" -- здесь: стихотворение И. С. Шмелева, посвященное О. А. Бредиус-Субботиной. Послано ей в письме от 5 августа 1946 г.: "Вся снеговая-голубая, / В ином краю приснишься Ты, / Иль яркий день чужого мая / Напомнит мне Твои черты... -- // Я, весь в плену воображенья, / Воздвигну светлый образ Твой -- / И, верный раб отображенья, / Весь день живу я, сам не свой. // Так знойный день в степях Востока / Покажет марево-обман -- / Зеркальный блеск и синь потока -- /И вмиг развеет как туман. // Была Ты... да?., теперь -- какая?.. / Все та же ширь, все та же даль? / Вся снеговая-голубая, / Вся -- свет и светлая печаль?.. // Пусть Ты совсем другая стала, / Чужая вся, и вся -- туман... / Но лишь бы маревом предстала -- / Испить чарующий обман" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 42. Л. 48). Стихотворение датировано 4 августа 1946 г.
   616 ...мое заказное письмо... -- имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 5 августа 1946 г. со стихотворением "Марево".
   616а Тот интервьюер, -- по Эмерик! -- по просьбе переводчицы Элен Эмерик И. С. Шмелев дал интервью французскому журналисту о своем романе "Пути небесные", публиковавшемся на французском языке. Об этом Шмелев писал О. А. Бредиус-Субботиной 22 июля 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 41. Л. 46, 47).
   617 ...Paul Claudel'я (сверх олимпийца!)... -- Поль Клодель (1868--1955), французский писатель и поэт, один из основоположников католического возрождения (неотомизма) в литературе.
   618 ...переводчика Монго... -- Анри Монго (H. Mongault) перевел "Человека из ресторана" (Garson!.. Paris: "Gallimard NRF", 1925), "Чужой крови" (Sang étranger // Europe. 1924. 15 juillet. No 19), "Неупиваемую чашу" (L'inépuisable coupe // La vie des peuples. 1925. Décembre. No 68), "Солнце мертвых" (Les soleil des morts // Le Mercure de France. 1923. 15 septembre. No 606). В письме от 23 сентября 1946 г. И. С. Шмелев писал: "Перевод Монго, многие говорили мне, -- не Эмерик только! -- плоск, сер, совершенно не соответствует нежности и внешнего, словесного, и внутреннего -- нежно-душевного, -- рисунка поэмы. "Чаша" дэ люкс _б_у_д_е_т_ же издана!" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 44. Л. 52, 53).
   619 У Тацита... -- Публий Корнелий Тацит (ок. 55 -- после 120 г.), римский оратор и историк, в своих основных трудах ("История" и "Анналы") описывает историю Римской империи от Августа до Диоклетиана.
   620 ...у Т. Ливия? -- Тит Ливии (59 г. до н. э. -- 17 г. н. э.), римский историк, автор монументального труда в 142 кн. "История Рима от основания города".
   621 ...Тарайская скала-круча над Тибром... -- весталки осуждались на смерть за нарушение обета безбрачия (по преданию их сбрасывали с Тарайской скалы или закапывали живыми в землю).
   622 ...по "Союзу патриотов"... -- "Союз русских патриотов" был создан в декабре 1943 г. и входил в состав Комитета действия и защиты интересов иммигрантов (КНДИ), который руководил нелегальными организациями, боровшимися с немецкими оккупантами. С октября 1944 г. СРП перешел на легальное положение, состоялось учредительное собрание Союза. С этого времени СРП в основном занимался культурно-просветительской деятельностью.
   623 ..."Свободного голоса"... -- сборники, направленные против просоветских настроений русской эмиграции. Издавались С. П. Мельгуновым с 1946 г. (в 1948--1957 гг. выходили под названием "Российский демократ").
   624 Мельгунов -- Сергей Петрович Мельгунов (1879--1956), публицист, историк, автор работ по истории Русской Православной Церкви и революционному движению в России XIX--XX вв. Противник большевизма, входил в "Союз возрождения" и "Тактический центр". В октябре 1922 г. выслан из России. В эмиграции продолжал антибольшевистскую деятельность, руководил группой "Борьба за Россию", созданной вокруг одноименного журнала (выходил в 1926--1931 гг.). В годы войны С. П. Мельгунов отвергал возможность сотрудничества с фашистами. В 1949--1954 гг. редактор журнала "Возрождение".
   625 ...из Эзопа? -- Эзоп (VI в. до н. э.), греческий баснописец, сюжетами его басен пользовались Жан де Лафонтен, И. А. Крылов.
   626 "...и в разговор пустилася со львом". -- И. С. Шмелев цитирует басню Эзопа "Лев и Лисица" в литературной обработке И. А. Крылова (1819).
   627 Тэффи -- Надежда Александровна Тэффи (урожд. Лохвицкая, в замуж. Бучинская, 1872--1952), прозаик, поэтесса, драматург. Переписывалась с И. С. Шмелевым (копии писем И. С. Шмелева к Н. А. Тэффи находятся в Российском Фонде Культуры).
   628 Расловлевы -- чистые. -- упоминаются Наталья Александровна и Михаил Сергеевич Расловлевы. М. С. Расловлев (1892--1987), поэт, писатель, кавалер ордена св. Георгия Победоносца, участвовал в Первой мировой войне. В годы эмиграции служил в Генштабе, также активно занимался популяризацией русской словесности и выпустил четырехтомную хрестоматию русской литературы с XVIII по XX в.
  

141

  
   Ед. хр. 43 Л. 27. Письмо, рук. Письмо отправлено в конверте с вымышленным адресом отправителя: M-me Petite-Soeur d'Avignon. 14, rue de Sans-Suere, Meudon (s. o.).
   629 "ПЕТУХИ" -- стихотворение приложено к письму И. С. Шмелева (Ед. хр. 43. Л. 31, 32. Машинопись).
  

142

  
   Ед. хр. 85. Л. 7--9. Письмо, рук.
   630 ...от твоего... письма. (8.VIII.46). -- имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 7 августа 1946 г. (No 140).
   631 ...у Надсона... -- Семен Яковлевич Надсон (1862--1887), поэт, литературный критик.
   632 ..."поцелуй -- первый шаг к охлажденью". -- строка из стихотворения С. Я. Надсона "Только утро любви хорошо..." (1883).
   632а ...в этих "любках" -- с молодушкой. -- об этом И. С. Шмелев писал 25 июля 1946 г.: "Оля, что в тебе за сила, какая ты живая, жгучая, томящая... о, ночнушка-любка!.. дурманная... восковка, отблесная... потому изливающая в ночь... манящая истомой. <...> Я часами лежал средь них... -- и -- студентом, гимназистом -- ждал... кого-то... шелеста в траве, ночь, девки-босоножки, бабы... Однажды... чуть было не... Она уже лежала рядом... кузовок земляники (июнь, начало!), ее грудь высоко так круглилась... помню брови... -- совладал с собой... -- была невеста... -- она потянула мою руку, приложила туда, где ноги сходятся... вся нетерпеливая, горячая... -- я вскочил, кинулся в поле... а она... -- "Я -- чистая, что вы!., я -- солдатка... не бойтесь!., красавчик!.." -- Помню это -- "чистая... красавчик..." После -- думал" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 42. Л. 13--15).
  

143

  
   Ед. хр. 85. Л. 12--15. Письмо, рук.
   633 ...появляющиеся "документики"... -- О. А. Бредиус-Субботина имеет в виду циркуляр, опубликованный в "Свободном голосе" (см. письмо No 140).
   634 ..Анастаски... -- имеется в виду митрополит Анастасий (Александр Алексеевич Грибановский, 1873--1965), церковный деятель и богослов, с 10 августа 1936 г. глава РПЦЗ.
   635 ...один... -- личность не установлена.
   636 ...пресловутый панславизм! -- идеологическое и политическое течение в России (сер. XIX -- нач. XX в.), выдвигавшее идеи славянской политической и культурной общности, а также различные проекты федераций и конфедераций славянских народов.
   637 ...стихи Симонова. -- Константин Михайлович Симонов (1915--1979), советский поэт, прозаик, драматург, публицист.
   638 ...вырвал себе наконец это право исповедания. -- согласно постановлению ВЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1929 г. "О религиозных объединениях" Церковь была лишена права заниматься просветительской и благотворительной деятельностью, финансовыми и хозяйственными делами. В сентябре 1943 г. состоялась встреча И. В. Сталина с митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем). РПЦ получила разрешение собрать Архиерейский собор, избрать патриарха, открыть духовные учебные заведения. С октября 1943 г. под руководством митр. Николая стал издаваться "Журнал Московской Патриархии". В 1945 г. по секретному постановлению Совнаркома СССР исполнительные органы религиозных организаций получили права юридического лица (возможность заниматься хозяйственной и финансовой деятельностью).
   639 ...все эти Сорокины... -- вероятно, имеется в виду А. П. Сорокин, журналист.
  

144

  
   Ед. xp. 43. Л. 40--43. Письмо, рук.
   640 ...инженер -- советский агент... -- И. С. Шмелев называет его "Пантелеевым". О первом визите "советского агента" см. примечание 593 к письму No 135.
  

145

  
   Ед. хр. 43. Л. 49, 50. Письмо, рук.
   641 ...возвращаю тебе для хранения твой ответ... -- в письме от 14 августа 1946 г. (No 143) О. А. Бредиус-Субботина сообщала о том, что отправила И. С. Шмелеву "официальную благодарность" за "Куликово поле".
   642 Десятки тысяч казаков выдали англичане... -- имеется в виду насильственная репатриация 50 тысяч казаков, сдавшихся английским войскам в Южной Австрии в мае 1945 г. Принудительные репатриации проводились на основании заключенного в Ялте (февраль 1945 г.) соглашения о выдаче советских военнопленных граждан, просивших политического убежища у союзников. См.: Толстой Н. Д. Жертвы Ялты. М., 1996. С. 349--350.
   643 [Кравт] -- сведений о нем нет.
   644 ..."трагедия под Удино"... -- осенью 1945 г. из военного госпиталя в Удино была репатриирована группа советских военнопленных. См. также примечание 642 к данному письму.
   645 ...бывшего народного комиссара Кравченко... -- Виктор Андреевич Кравченко (1905--1966), советский дипломат, невозвращенец, с апреля 1943 г. жил в США. Автор книги "Я избрал свободу" (1947). Покончил жизнь самоубийством.
   646 Парижский "Carrefour"... -- общественно-политическая еженедельная газета, выходившая с 26 августа 1944 г.
   647 ...ген. Кальницкий... -- Михаил Николаевич Кальницкий (1870--1961), генерал-лейтенант генштаба, в Гражданскую войну в Добровольческой армии начальник обороны Полтавского района. Эмигрировал в Югославию. С апреля 1927 г. -- заместитель председателя Зарубежного союза русских военных инвалидов и заведующий финансовой частью Главного правления Союза инвалидов, с марта 1932 г. -- председатель этого Союза.
   648 ...при Военном бельгийском музее... -- Военно-исторический музей в Брюсселе (Musée Royal de l'Armée et d'Histoire Militaires).
  

146

  
   Ед. xp. 85. Л. 20--25. Письмо, рук.
   649 ...моей тети... -- вероятно, имеется в виду А. В. Груздева. О ней О. А. Бредиус-Субботина писала 15 ноября и 17 декабря 1941 г. (Т. 1. No 78, 105).
   649а ...художницы-миниатюристки. -- И. С. Шмелев писал об этом 6 августа 1946 г.: "... художница, <...> работает миниатюры <...> Сезон давно кончился <...> Заболела. Потеряла 14 кг нормального веса. Ослабела. Дрожат руки, не могут и "волоска" кисточки твердо держать... ходит пить кровь на бойню. Лучше, но страшно оголодала... просит "у мамы" -- у старушки-то! -- "мама, дай мне поесть..." с плачем! А у той ничего!" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 43. Л. 11).
   649б ...Максу-идеалисту... -- о нем см. письмо No 111 (Т. 1).
   650 Вся эта теория Фрейда... -- Зигмунд Фрейд (1856--1939), австрийский невропатолог, психиатр, основоположник психоанализа, считал энергию бессознательных психосексуальных влечений основным движущим фактором психики.
  

147

  
   Ед. хр. 43. Л. 57--59. Письмо, рук., машинопись.
   651 ...твое письмо. -- вероятно, имеется в виду письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 24 августа 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 85. Л. 28, 29).
   652 ..."удушение" (твой сон!)... -- речь идет о сне, который О. А. Бредиус-Субботина описала в письме от 24 августа (примечание 651): "Вчера на утре видела сон, очень яркий: я на rue Boileau, вбегаю в лестницу, и не знаю, на котором я этаже, бегу снова вниз, отсчитываю площадки и так задохнулась, устала, что ноги подламываются. Звоню тебе, а звонок только 1 раз звякнул и больше нет звука. Я стучу... никакого ответа. Я в страшной тревоге, что с тобой, т.к. знаю, что ты дома. Наконец: "Олюша, я сейчас". Сердце так колотилось, что я не могла стоять. Ты открываешь, но у тебя какой-то человек... неприятный, и я соображаю, что это врач. Вся голова у него в бородавках, бритая, с паршами голова. И меня начинает мутить. Он меряет тебе давление (в руке), а потом перетягивает шею и меряет давление там. Мне страшно, что он тебя удушит. Спрашиваю: "сколько?" -- "2!" -- Я в ужасе, что так низко и мне снова делается плохо. Смотрю на тебя, но ты такой свежий, молодой, чудесные большие глаза. Я говорю: "Ванечка, а глаза-то у тебя ведь больше не болят! Совершенно здоровый вид!" И проснулась".
   653 ...А мать грозит ему в окно... -- цитата из романа А. С. Пушкина "Евгений Онегин" (Гл. 5, II).
   654 К сноске внизу страницы:
   ...говорит о Паше -- в келье! -- по сюжету романа "История любовная" Паша становится послушницей в монастыре.
   655 "Нет, я не дорожу..." -- стихотворение А. С. Пушкина "Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем..." (1831); "Леда" -- стихотворение 1814 г. ("Средь темной рощицы, под сенью лип душистых...").
   656 Из письма... -- приведен фрагмент письма О. А. Бредиус-Субботиной от 3 июля 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 83. Л. 36).
   657 Из открытки... -- И. С. Шмелев цитирует письмо (почтовую открытку) О. А. Бредиус-Субботиной, приблизительно датируемую серединой августа 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 85. Л. 18).
  

148

  
   Ед. хр. 44. Л. 1. Письмо, машинопись.
  

149

  
   Ед. хр. 44. Л. 6--8. Письмо, рук.
   658 ...советский офицер, фронтовик. -- имеется в виду Михаил Михайлович Коряков (1908?--1977), публицист, сотрудник "Русской мысли", печатался в "Новом журнале". О нем см. в письме И. С. Шмелева И. А. Ильину от 11 ноября 1946 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов Т. 2. С. 494--495).
   659 ...с речью председателя всесоюзного Союза писателей. -- вероятно, имеется в виду доклад о советской художественной литературе 1944--1945 гг., прочитанный председателем правления Союза писателей СССР Н. С. Тихоновым (1896--1979) на 10-м пленуме правления СП СССР. Доклад был опубликован в "Литературной газете" 17 мая 1945 г. (No 21).
   660 ...видел М[еркулов] на Daru. -- т.е. в храме св. Александра Невского (12, rue Daru).
   661 "Вся снеговая-голубая..." -- начальные строки стихотворения И. С. Шмелева "Марево".
   662 ...милый Вадим, сын Л. Андреева... -- Вадим Леонидович Андреев (1902--1976), поэт. В 1919 г. вступил в Добровольческую армию, в 1920 г. эмигрировал в Константинополь, с апреля 1922 г. жил в Берлине, в 1924 г. переехал в Париж. В годы войны В. Л. Андреев участвовал в движении Сопротивления, в 1946 г. принял советское гражданство.
  

150

  
   Ед. хр. 85. Л. 42--47. Письмо, рук.
   663 ..."огарок"... -- Огарок -- кличка коня Дмитрия Вагаева в романе И. С. Шмелева "Пути небесные".
  

151

  
   Ед. хр. 86. Л. 28--30. Письмо, рук.
   664 ...самою "Неупиваемую Чашу"... -- имеется в виду один из иконографических образов "Одигитрии". См.: Руднева Е. Г. Иконописная традиция в эмигрантском творчестве И. С. Шмелева // Венок Шмелеву. С. 179--188.
   665 Она ведь у "Павуа"? -- имеется в виду издательство "Pavois", находившееся в Париже. В этом издательстве вышло французское издание "Путей небесных".
   666 "...раскатал ...и был бы прав". -- фраза из письма И. С. Шмелева от 18 сентября 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 44. Л. 45, 46).
  

152

  
   Ед. хр. 45. Л. 4--5. Письмо, рук.
   667 "Плаксина"... -- в письме от 23 сентября 1946 г. И. С. Шмелев замечает: "Со вторника будет ходить новая менажка, которую я зову "ПлАксина", -- очень она скучно-плаксива!" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 44. Л. 52, 53).
   668 Некто -- Морозов. -- сведений о нем нет.
   669 ...старушка-швейцарка... -- личность не установлена.
   670 ...Добуминского. -- Мстислав Валерианович Добужинский (1875--1957), русский художник, с 1925 г. жил в Литве, с 1939 г. в Англии и США.
   671 Серова... -- имеется в виду Валентин Александрович Серов (1865--1911), русский художник.
   672 ...клеветника-идиота и "злыдни"... -- имеется в виду С. М. Серов.
   673 Лансере... -- Евгений Евгеньевич Лансере (1875--1946), график и живописец, жил в СССР.
   674 Иона... -- имеется в виду Огастес Эдвин Джон (1878--1961), английский живописец, мастер реалистического портрета.
   675 ...другая, Полуплаксина... -- имеется в виду К. Л. Первушина.
  

153

  
   Ед. хр. 86. Л. 31. Почтовая открытка, рук.
   676 ... последние (2) письма... -- имеются в виду письма от 18 сентября 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 86. Л. 23, 24) и от 20 сентября 1946 г. (No 151).
   677 ...сожгла мою лучшую работу... -- творческий кризис О. А. Бредиус-Субботиной связан с критическим разбором ее живописных и литературных работ в письмах И. С. Шмелева от 11 сентября (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 44. Л. 24--27) и 26 сентября 1946 г. (No 152).
   678 ...берлинское "сожжение кораблей"... -- в Берлине в начале 1930-х гг. О. А. Бредиус-Субботина сожгла все свои художественные работы и решила посвятить себя исключительно медицине.
   679 ..."свинья под дубом". -- имеется в виду басня И. А. Крылова (1825). О. А. Бредиус-Субботина ссылается на фрагмент из письма И. С. Шмелева от 11 сентября 1946 г.: "...как ни тряси березу -- ни единого желудя не стрясешь для ожидающих внизу..." (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 44. Л. 26).
  

154

  
   Ед. хр. 45. Л. 11--13. Письмо, машинопись.
   680 ...писал подробно 27-го и вчера... -- имеются в виду письма от 26 сентября (No 152) и 30 сентября 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 45. Л. 8).
   681 Жюль Легра -- профессор Сорбонны, пушкинист. Вероятно, И. С. Шмелев познакомился с ним в феврале 1937 г. на Торжественном собрании, посвященном памяти А. С. Пушкина, организованном Пушкинским комитетом. Среди выступавших были И. С. Шмелев и Жюль Легра.
   682 ...16-го сент., 18, 20, 23, 24, 27, 30..! -- письма И. С. Шмелева от 16, 18, 20, 23, 24, 26 (отправлено 27 сент., No 152), 30 сентября 1946 г. находятся в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 44. Л. 41, 42, 45, 46, 49, 52, 53; Ед. хр. 45. Л. 1, 8).
   683 ...прав "Шпекин"! -- в письме от 30 сентября 1946 г. И. С. Шмелев замечал: "Да... что это ваш "Шпекин", дерет с тебя? Ты за "картину" заплатила почте -- 1 гульден и 65 центов, что, по официальному курсу -- гульден-франк -- составляет, исходя из 1 гульдена равного 43 фр. -- 71 франк! С меня за то же взяли на почте -- 14 франков!" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 45. Л. 8).
  

155

  
   Ед. хр. 86. Л. 45. Письмо, рук.
   684 ...влиятельного профессора... -- лицо не установлено.
  

156

  
   Ед. хр. 87. Л. 1, 2. Письмо, рук.
   685 ...вчера пришло одно. -- имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 11 октября 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 45. Л. 40).
   686 ...такому дару, как "Чаша". -- в письме от 9 октября 1946 г. И. С. Шмелев передавал О. А. Бредиус-Субботиной приоритетное право на иллюстрирование повести "Неупиваемая чаша" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 45. Л. 28, 29).
   687 На твое последнее письмо... -- имеется в виду письмо от 11 октября 1946 г. (См. примечание 685).
  

157

  
   Ед. хр. 45. Л. 41--44. Письмо, машинопись.
   688 ...8--11, -- 10-го послал два! -- имеются в виду письма от 8, 9, 10 (два письма) и 11 октября 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3.Ед. хр. 45. Л. 25, 28, 29, 32, 35, 40).
   689 "От избытка сердца уста глаголят". -- Мф. 12, 34.
   690 И. Н. Крамской -- Иван Николаевич Крамской (1837--1887), живописец, портретист. В 1888 г. его переписка была издана А. С. Сувориным под редакцией В. В. Стасова.
   691 ...Суворину... -- Алексей Сергеевич Суворин (1834--1912), публицист, театральный критик, писатель, издатель. С 1876 г. издатель и редактор газеты "Новое время". Был знаком с Н. А. Некрасовым, Л. Н. Толстым, Ф. М. Достоевским, И. Н. Крамским, А. П. Чеховым, В. В. Розановым.
   692 "Слово композиция... именно такою, а не другою"... -- И. С. Шмелев неточно цитирует письмо И. Н. Крамского А. С. Суворину (Крамской И. Н. Письма 1862--1875. Л., 1937. Т. 2. С. 342).
   693 ..."взять у... и бросить псам"! -- Мф. 15, 26.
   694 ...твой "сверх трепещущий" разговор. -- имеется в виду фрагмент письма О. А. Бредиус-Субботиной от 8 октября 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 86. Л. 50, 51).
   695 ...про "могилку" писал... -- И. С. Шмелев имеет в виду рисунок О. А. Бредиус-Субботиной "Память St-Geneviève". Об этом И. С. Шмелев писал 18 сентября 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 44. Л. 45, 46). См. также примечание 588 к письму No 135.
   696 ...твое письмо, от 18. -- письмо находится в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 87. Л. 6).
   696а ...снимок... -- фотография хранится в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 116. Л. 5). На обороте надпись: "Вот, -- могилка Оли в первые дни за [погребением]. Теперь -- большой крест. Лампада в фонаре от читателей из Риги, обделано белым камнем, но цветы живые, всегда -- береза стала развесистой. Ты верни мне. Июнь-1936 г. или начало июля".
   697 ...набросок "русской души" простецов... -- в письме от 10 октября 1946 г. И. С. Шмелев послал рассказ о купце-канительщике, страстно любившем поэзию А. С. Пушкина (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 45. Л. 35).
   698 Ильин -- тот, конечно, понял... -- этот же рассказ И. С. Шмелев отправил И. А. Ильину в письме от 9 октября 1946 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 464-- 469). И. А. Ильин в письме от 14 октября 1946 г. ответил следующее: "Получил оба письма...; и то, где Пушкинисты втроем (Сима, Микеша и Тоник) празднуют пушкинскую оргию. Пожалуй, грусти больше, чем смеха" (Там же. С. 469--470).
  

158

  
   Ед. хр. 87. Л. 24. В конверт вложено письмо от 20 ноября 1946 г. (Л. 25, 26).
  

159

  
   Ед. хр. 46. Л. 11. Письмо, машинопись.
   699 ...твое заказное письмо. -- имеются в виду письма О. А. Бредиус-Субботиной от 18 (No 158) и 20 ноября, отправленные в одном конверте.
   700 Отзыв прилагаю... -- к письму приложена заметка из "Новой цюрихской газеты" ("Neue Zueriche Zeitung") "Anton Tschechow. Zu Neuausgaben" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 46. Л. 12).
   701 ...Ильин прислал. -- рецензию на книгу И. А. Ильин прислал в письме от [15 ноября 1946 г.]. См.: Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 495--496.
   702 ...любви к сестре Софьи Ковалевской... -- Софья Васильевна Ковалевская (1850--1891), русский математик, писатель, публицист. Ее сестра -- Анна Васильевна Корвин-Круковская (по мужу Жаклар, 1843--1887), русская писательница, участница Парижской Коммуны; в 1865 г. Ф. М. Достоевский сделал ей предложение и получил отказ.
   703 ...недавно послал Ильину. -- вероятно, речь идет о биографии И. С. Шмелева, о которой он упоминает в письме к И. А. Ильину от 15 ноября 1946 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 499).
  

160

  
   Ед. хр. 87. Л. 30--32. Письмо, рук.
   704 ...письмо со стихами... -- имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 24 ноября 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 46. Л. 15-- 18).
   705 ...ведь месяц времени-то был... -- в конце октября -- начале ноября 1946 г. переписка прервалась. Последнее письмо И. С. Шмелева датировано 26 октября, первое после перерыва 15 ноября. Письма О. А. Бредиус-Субботиной датируются соответственно 23 октября и 18 ноября.
   706 ...письмо Ксении Львовны... -- письмо не сохранилось.
   707 ..."Поцелуй" ..."Дама с собачкой". -- рассказы А. П. Чехова. "Поцелуй" (1887), "Скучная история" (1889), "Верочка" (1887), "Дама с собачкой" (1889).
   708 ...переводчицы... -- имеется в виду Алейда Схот, в РГАЛИ находится ее письмо О. А. Бредиус-Субботиной (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 103).
   709 ...пушкинского "Пророка"... -- стихотворение написано в 1826 г.
  

161

  
   Ед. хр. 46. Л. 40--42. Письмо, машинопись.
   710 С изданием "Лета Господня"... -- книга И. С. Шмелева "Лето Господне. Праздники. Радости. Скорби" вышла в 1948 г. в издательстве YMCA-Press.
   711 Программа концерта... -- о концерте К. Т. Жуковича О. А. Бредиус-Субботина рассказала в письме от 2 декабря 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 87. Л. 35--38). Программа концерта была приложена к ее письму И. С. Шмелеву от 13 декабря 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 88. Л. 1, 2).
   712 Гаршин... -- Всеволод Михайлович Гаршин (1855--1888), прозаик, автор двух книг рассказов. Покончил жизнь самоубийством. Далее в письме перечислены его рассказы: "Красный цветок" (1883), "Четыре дня" (1877) "Надежда Николаевна" (1885); "Молотобоец" -- рассказа под таким заглавием у В. М. Гаршина нет.
   713 ...из Лескова ..."Соборяне"... -- Николай Семенович Лесков (1831--1895), прозаик, публицист; роман "Соборяне" написан им в 1872 г.
   714 "...неудачами не огорчайтесь". -- цитата из письма И. А Ильина от 16 декабря 1946 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 523--524).
   715 ...в переводе Артура Лютера. -- имеется в виду издание "An den Baumstuempfen. Der Bericht eines ehemaligen Menschen". Deutsch von Arthur Luther. Eckart, 1932.
   716 ...в переводе Кэт Розенберг. -- имеется в виду издание "Die Sonne der Toten". Deutsch von Kaethe Rosenberg. Berlin, Fischer Verlag, 1925.
   717 ...для швейцарского издательства. -- в библиографии Д. А. Шаховского и О. Н. Сорокиной это издание отсутствует.
   718 ...как получил твое письмо. -- 12 декабря 1946 г. О. А. Бредиус-Субботина писала о вреде уколов мышьяка (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 87. Л. 55).
   719 ...посещение А. Схот. -- это посещение описано в открытке О. А. Бредиус-Субботиной от 12 декабря 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 87. Л. 54).
   720 ...Козлова... -- голландское издательство "Шпигель" (Амстердам) издало в 1926 г. "Неупиваемую чашу" и сборник рассказов "Про одну старуху" в переводе Анны Козловой.
   721 ...примкнула к женевской литературной конвенции. -- имеется в виду Бернская конвенция об охране литературных прав (1866), пересмотренная в Берлине (1908), Риме (1928) и в Брюсселе (1948).
   722 ..."Волчий перекат". -- Волчий перекат. Виноград. Росстани: Рассказы. Т. V. М.: Книгоиздательство писателей в Москве, 1914. Кроме произведений, указанных И. С. Шмелевым в письме, в книгу также включен рассказ "В деревне".
   723 ...издательства "Просвещение". -- книгоиздательское товарищество "Просвещение", основано в 1896 г. в Петербурге, существовало до 1918 г. Издательство выпускало научную, научно-популярную и художественную литературу, а также собрания сочинений русских и иностранных писателей серией под названием "Всемирная библиотека".
  

162

  
   Ед. хр. 88. Л. 13, 14. Письмо, рук.
   724 A.RA. -- Американская ассоциация помощи голодающим (American Relief Administration), создана Р. Гувером. Официально деятельность АРА в СССР прекратилась в 1923 г., фактически -- продолжалась до 1924 г.
   725 ВХУТЕМАС -- Высшие государственные художественно-технические мастерские, учебное заведение в Москве, создано в 1920 г. на основе I и II Свободных художественных мастерских, в 1926 г. преобразованы во ВХУТЕИН.
  

163

  
   Ед. xp. 88. Л. 18, 19. Письмо, рук.
   726 ...я бы дала иначе: "Onuiputtelijke Kelk". -- позднее О. А. Бредиус-Субботина писала об этом (письмо от 2 января 1947 г.): "Знаешь, как надо по-русски прочесть Козлихино заглавие "Чаши"? -- "Никогда не опорожненный бокал!" Даже смысл другой, хоть бы сказала "не опоражниваемая". Я бы сказала "Onuiputtelijke Kelk" -- т.е. "Неисчерпаемая, неистощимая Чаша". Kelk -- сосуд, употребляемый в церкви для Таинства Причащения Св. Тайн, а ее Beker -- сосуд для питья молока, пунша и т.п., нечто, что в форме стакана, но не из стекла, а либо из металла, либо из фарфора или глины. Из таких "bekertje'в" дают ребятам суслить и слюни с соплями туда пускать. Kinderbeker..." (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 88. Л. 23--25). В переводе на голландский язык Анны Козловой заглавие повести "De Nooit Geledigde Beker" (Amsterdam, 1927).
  

164

  
   Ед. xp. 47. Л. 5--8. Письмо, рук.
   727 Почему плакала 1-го? -- 2 января 1947 г. О. А. Бредиус-Субботина писала: "Вчера, первый день 1947 г. я провела скверно. Мой дух снова упал. Мне очень тяжело. Я лежала весь день и плакала. Я ничего не могу. Я все испепелила". (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 88. Л. 23--25).
   728 ...все с недостатками. -- об И. А. Ильине О. А. Бредиус-Субботина писала в указанном выше письме: "Было письмо от И. А., а до того я послала ему Рождественское. Он возмущен, и в претензии и на меня, за то, что его "кусочками" читала о тебе. Давно не получая от него вестей и не пребывая в его сфере, я прямо шарахнулась от его непомерной, нечеловеческой гордыни. Он -- по меньшей мере Зевс с Олимпа. Он, пишущий о братстве людей, о любви, о храбрости и доблести, о вере и молитве, -- он сам и не брат, и не любит никого, кроме себя и Натальи Николаевны, и не считает ни одно собрание верующих достойным его молитвы с ними, и страшный... трус! Он пишет верные и прекрасные вещи, но сам -- как раз обратное тому, о чем пишет. Дышит он только курениями фимиамов. Попробуй, рассерди его... и тогда даже ты, куда более крупный философ!, не говорю уже о твоем искусстве, впадешь в Их немилость. Я чту его за его заслуги, и никогда ни перед кем развенчивать не стану, наоборот -- я часто ссылаюсь на него, но душа моя содрогается от его гордыни. Не сердись на меня, но это так!" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 88. Л. 23--25).
   729 ...послал тебе весь труд его, дня 3 тому. -- в письме от 30 декабря 1946 г. И. С. Шмелев писал: "И. А. разнес меня, что без его разрешения послал тебе о Шмелеве. И тут же благостно порешил, с благоволением: "т.к. "акушер" не имеет права дробить ребенка на части... гоните Оле _в_с_е!" <...> И вот завтра погоню _в_с_е" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 47. Л. 1--2). И. С. Шмеле в неточно цитирует письмо И. А. Ильина от [26 декабря 1946 г.]. См.: Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 533.
   730 ...Виген с женкой и ее сестрой. -- вероятно, речь идет о Евгении Нарсесян. В РГАЛИ находится ее письмо О. А. Бредиус-Субботиной [1948 г.] (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 104. Л. 1). Сведений о ее сестре нет.
   731 Художница из Холливуда... -- личность не установлена.
   732 ...умно и сердечно высказалась... -- в письме от 30 декабря 1946 г. (второе) И. С. Шмелев отмечал: "Сегодня чудесное письмо из Холливуда, пишет русская, художница-карикатуристка -- и как тождественно с тобой, со многими, с Ильиным, -- говорит о радости и незаменимости для нее "Лета Господня" и "Богомолья". "Эти чудесные книги Ваши для меня -- "настольные", не могу без них"" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 47. Л. 5--8).
   733 ...II ч. "Жизни Арсеньева"... -- пятая книга "Жизни Арсеньева" (первые четыре опубликованы в 1930 г.) с подзаголовком "П. Лика" вышла отдельной книгой в 1939 г. ("Петрополис", Брюссель).
  

165

  
   Ед. хр. 88. Л. 32--35. Письмо, рук.
  

166

  
   Ед. хр. 47. Л. 25. Почтовая открытка, рук.
   734 ...пошло бы и в ["зонах"]? -- имеется в виду послевоенное управление Германией.
   735 "...Восстани, что спиши..." -- кондак из Великого покаянного канона преп. Андрея Критского. Читается в понедельник, вторник, среду, четверг первой недели и в четверг пятой недели Великого поста.
  

167

  
   Ед. хр. 47. Л. 28, 29. Письмо, рук. В конверт вложено письмо И. С. Шмелева от 3 февраля 1947 г. (Л. 30).
   736 ...изящное издание "Фомы Кемпийского"... -- речь идет о книге "О подражании Христу" немецкого религиозного мыслителя Фомы Кемпийского (ок. 1380--1471).
   737 ...швейцарский поход Суворова! -- во время швейцарского похода (10/21 сентября -- 27 сентября / 8 октября 1799) русские войска под командованием А. В. Суворова (1729--1800), преодолев исключительные трудности, перешли через Альпы из Италии в Швейцарию; "Чертов мост" -- мост через р. Рейс в Швейцарии, по которому 14/25 сентября 1799 г. с боем прошли русские войска.
   738 ...о горестном положении в Риме одной семьи... -- вероятно, имеются в виду Людмила Горная (дочь С. Горного) и ее муж Алексей Ширяев.
   739 ...Коковцова... -- Владимир Николаевич Коковцов (1853--1943), государственный деятель. В 1904--1905 и 1906--1914 гг. министр финансов Российской империи. С 1911 по 1914 гг. председатель Совета министров. В 1916 г. глава комиссии по делам торговли и промышленности Государственного Совета. В 1918 г. эмигрировал во Францию. В эмиграции был председателем правления Коммерческого банка.
   740 ...Елену Казимировну Григорович... перевела "Чашу". -- Е. К. Григорович перевела на итальянский язык "Неупиваемую чашу" (Calice inconsumabile. Romanzo. Traduzione autorizzata di E. Grigorovich. Milano, Casa Editrice Bietti, 1932).
   741 "Плавать бы тебе, Илья, по большому морю!.." -- слова иконописца Арефия из IV главы повести "Неупиваемая чаша" (Шмелев И. С. Собр. соч. Т. 1. С. 393).
   742 ...насыщенное письмо. -- имеется в виду письмо И. А. Ильина от 29 января 1947 г. (см.: Ильин И. А. Собр. соч. Т. 3. С. 18--20).
   743 ...будет _ч_и_с_т_а_я газета... -- имеется в виду еженедельная газета "Русская мысль" (издается в Париже с апреля 1947 г.). Французское правительство поддерживало просоветскую печать, с направлением которой были не согласны многие русские эмигранты. В. А. Лазаревский (редактор газеты в 1947--1954 гг.) несколько раз пытался добиться разрешения издавать русскую национальную газету, но получал отказ. В 1947 г. ему оказал поддержку X. Брюне (один из руководителей Католического союза "Французской конфедерации трудящихся христиан"), предложивший издавать газету как орган Католического союза. Первый номер "Русской мысли" вышел 19 апреля 1947 г. В нем был напечатан рассказ И. С. Шмелева "В Кремле на Святой". В этом же номере была опубликована программная статья В. Ф. Зеелера "Наши задачи".
   744 ...в хламе Земгора... -- имеется в виду Объединенный комитет Всероссийского земского союза помощи больным и раненым воинам и Всероссийского союза городов (создан 10 июля 1915 г.). После Февральской революции руководящие деятели Земгора (кн. Г. Е. Львов, А. И. Шингарев) вошли в состав Временного правительства. 17 января 1918 г. декретом СНК главные комитеты Земгора были упразднены. 28 февраля 1919 г. в Крыму был образован Временный комитет Всероссийского земского союза, 25 мая того же года приказом ген. Деникина ему были переданы полномочия Главного комитета; ...там издавали в 1920 г. ... -- И. С. Шмелев имеет в виду издание: Неупиваемая чаша. Это было. Чужой крови. Прага: "Пламя", 1924.
  

168

   Ед. хр. 88. Л. 52. Почтовая открытка, рук.

169

  
   Ед. хр. 89. Л. 1. Письмо, рук.
   745 ...к Люси... -- об этой художнице О. А. Бредиус-Субботина писала в письме от 16 января 1947 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 88. Л. 39).
   746 ...Но как прав И. А.! ...И это чарует. -- этот фрагмент письма О. А. Бредиус-Субботиной был приведен И С. Шмелевым в письме к И. А. Ильину от 8 февраля 1947 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 28).
   747 "Садко" -- опера Н. А. Римского-Корсакова (1897).
  

170

  
   Ед. хр. 89. Л. 4. Письмо, рук.
   748 ...Васнецов (студент) -- вятич... Оля Воскресенская... -- сведений о них нет.
   749 ...медик-музыкант (я давно о нем писала)... -- врач, о котором О. А. Бредиус-Субботина писала в "Повести жизни" (Т. 1. Письмо No 110).
   750 ...письмо от Наты Первушиной... -- письмо не сохранилось.
   751 "Тебя благодарим... Господи!" -- из молитвы "Тебе поем...", совершаемой во время освящения Св. Даров.
  

171

  
   Ед. хр. 47. Л. 50--51. Письмо, рук. В одном конверте с первым письмом И. С. Шмелева от 8 февраля 1947 г. (Л. 49).
   752 ...И. А., прочитав "Солнце мертвых", писал мне... -- речь идет о письме И. А. Ильина от 18 марта 1927 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 1. С. 21--22).
   753 ...(...послал копию его письма)... -- фрагмент вышеуказанного письма И. А. Ильина (примечание 752) приведен в письме И. С. Шмелева к О. А. Бредиус-Субботиной от 6--7 февраля 1947 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 47. Л. 45, 46).
   754 ...отправил ему большое письмо... -- имеется в виду письмо И. А. Ильину от 8 февраля 1947 г. (Ильин И. А. Собр. соч. Т. 3. С. 26 -- 33).
   755 ...для сборника в Сан-Франциско. -- вероятно, имеется в виду 15 выпуск сб. "День русского ребенка" (Сан-Франциско, 1948).
   756 ...по словам Пушкина -- жене... -- неточная цитата из письма А. С. Пушкина к H. H. Пушкиной от 11 июня 1834 г. В оригинале: "А живя в нужнике, поневоле привыкнешь к <-- -- -->, и вонь его тебе не будет противна, даром что gentleman" (Пушкин А. С. Собрание сочинений: В 10-ти томах. Т. 10. М., 1978. С. 178).
  

172

  
   Ед. хр. 89. Л. 18. Письмо, машинопись. Машинописные письма О. А. Бредиус-Субботиной без рукописных вставок, с незначительной авторской правкой (знаки препинания, исправления букв). В дальнейшем эти особенности не оговариваются.
   757 ...пышная красавица за самоваром... -- имеется в виду репродукция картины Б. М. Кустодиева "Купчиха" (1915).
   758 ..."Павуа" тоже издаст de lux! -- об этом И. С. Шмелев сообщал 16 сентября 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 44. Л. 41, 42).
   758а ...письмо об очень важном. -- имеется в виду письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 19 февраля 1947 г., в котором речь шла о церковном управлении, а также издании рассказа "Куликово поле" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 89. Л. 21--22).
  

173

  
   Ед. хр. 48. Л. 7. Письмо, рук.
   759 ...твое последнее закрытое письмо... -- имеется в виду письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 12 февраля 1947 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 89. Л. 8, 9).
   760 Сегодня, твоя открытка... -- имеется в виду открытка от 14 февраля 1947 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 89. Л. 14).
   761 ...большое письмо, дня 3--4 тому... -- вероятно, И. С. Шмелев имеет в виду письма от 8 февраля 1947 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 47. Л. 49 и No 171).
  

174

  
   Ед. хр. 89. Л. 34. Почтовая открытка, рук.
   762 Письмо Ваше -- удивительно! -- имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 21 февраля 1947 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 48. Л. 10).
   762а Письмо от госпожи Гелелович. -- письмо не сохранилось.
   763 ...ничего не слышала о Мадонне. -- в письме от 2 февраля 1947 г. И. С. Шмелев просил О. А. Бредиус-Субботину заказать для С. Рышковой-Офросимовой в Амстердамском музее репродукцию с картины Фра Анжелико (Джованни да Фьезоле, 1387--1455) "Мадонна с лилией" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 47. Л. 28-- 29).
  

175

  
   Ед. хр. 89. Л. 40. Открытка с изображением цветов, рук.
   764 ...твою бесприветную открытку... -- имеется в виду открытка И. С. Шмелева от 7 марта 1943 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 48. Л. 29).
   764а ...заказное письмо ... мной не получено. -- О. А. Бредиус-Субботина отвечает на фразу И. С. Шмелева из упомянутой открытки: "...ты неисправимо самоуверенна. -- 1-й и 2-й отрывок я тебе давно вернул, по первому твоему требованию, -- заказным".
   765 Акварели, тобою швырнутые мне в лицо... -- И. С. Шмелев переслал О. А. Бредиус-Субботиной ее акварельные наброски.
   766 ...не был ли в то время еще НЭП... -- новая экономическая политика была введена в 1921 г. "Постановлением о замене разверстки натуральным налогом", принятым на X съезде РКП(б), и "Наказом СНК о проведении в жизнь начал новой экономической политики" (9 августа 1921 г.). Свертывание нэпа осуществлялось постепенно в 1927--1928 гг.
   767 ...цветы... не по настроению... -- на обороте открытки изображены цветы.
  

176

  
   Ед. хр. 89. Л. 46, 47. Письмо, машинопись.
   768 ...оставила розовую копию. -- копия рассказа "Куликово поле" хранится в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 2. Л. 1--44).
   769 ...из "Журнала Московской Патриархии"... -- речь идет о статье Б. Л. Черкеса "Пребывание Г. Г. Карпова в Чехословакии", опубликована: Журнал Московской Патриархии. 1946. No 8; ...о Владыке Сергии Пражском, ныне Венском. -- имеется в виду архиепископ Сергий (Аркадий Дмитриевич Королев, 1881--1952). Окончил Дмитровское духовное училище, Вифанскую духовную семинарию и Московскую духовную академию. В 1907 г. принял постриг, в 1908 г. рукоположен в иеромонаха, в 1914 г. возведен в сан архимандрита и назначен благочинным монастырей Холмской епархии. В 1921 г. рукоположен в епископа Вельского, викария Холмской епархии. В 1922 г. выслан польскими властями в Чехословакию, где сначала был настоятелем приходской церкви св. Николая (Прага), а затем викарием митр. Евлогия. В 1946 г. (после перехода в юрисдикцию Московской Патриархии) возведен в сан архиепископа и назначен архиепископом Венским, в 1948 г. после упразднения Экзархата Московской Патриархии в Средней Европе назначен архиепископом Берлинским и Германским. С 1950 г. архиепископ Казанский.
   770 ...Георгий Григорьевич (Карпов)... -- имеется в виду председатель Совета по делам Русской Православной церкви при Совете Министров СССР.
   771 ...с послом В. А. Зориным... -- Валериан Александрович Зорин (1902--?), советский дипломат, государственный и партийный деятель. В 1945--1947 гг. был послом СССР в Чехословакии.
   772 ...Владыка Елевферий... -- имеется в виду митрополит Елевферий (Воронцов, 1892--1959), окончил Московскую духовную семинарию и Московскую духовную академию, в 1915 г. рукоположен в сан диакона и священника. В 1943 г. пострижен в монахи и рукоположен в епископа Ростовского и Таганрогского. В 1945 г. командирован в Харбин для присоединения русских дальневосточных приходов к Русской Православной Церкви. В апреле 1946 г. назначен архиепископом Пражским и Чехословацким, экзархом Московского Патриарха. В 1948 г. был возведен в сан митрополита. С ноября 1951 г. глава автокефальной Православной Церкви в Чехословакии, с 1955 г. митрополит Ленинградский.
   773 ...о. протоиерей Крачмар... -- Ч. Крачмар, настоятель Пражского кафедрального собора.
   774 ...К. Чермак... -- уполномоченный министра школ, просвещения и культов правительства Чехословакии.
  

177

  
   Ед. xp. 48. Л. 43--46. Письмо, рук., машинопись.
   775 ...духовным учителем и водителем Князя... -- имеется в виду Дмитрий Иванович Донской (1350--1389), великий князь Владимирский и Московский, духовным наставником которого был преп. Сергий Радонежский.
   776 ...Булгаковы, Розановы, и проч. -- В. В. Розанов жил в Сергиевом Посаде с конца августа 1917 г. до своей смерти в феврале 1919 г. С 1904 г. в Сергиевом Посаде жил П. А. Флоренский (1882--1937), к которому неоднократно (до июня 1918 г.) приезжал из Москвы С. Н. Булгаков (1871--1944).
   777 Пример Булгаков! ..."Автобиографические заметки"... -- книга вышла в 1946 г. в Париже в издательстве YMKA-Press. В числе других воспоминаний в книгу включены размышления о. Сергия Булгакова о трех событиях, послуживших толчком к возвращению в Церковь: созерцание Сикстинской мадонны в Дрездене и заката на Кавказе, беседа со старцем в Зосимовой пустыни, смерть трехлетнего сына в 1909 г.
   777а К сноске внизу страницы:
   ..."Филемон и Бавкида" Овидия... -- сюжет античной мифологии, использован Овидием в поэме "Метаморфозы".
   778 "Записки из подполья" -- повесть Ф. М. Достоевского (1864).
   779 "...убедительность повествования -- первоклассны". -- цитируется письмо И. А. Ильина от 28 февраля 1947 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 48).
   780 ...для церкви. -- 30 марта 1947 г. И. С. Шмелев читал свои произведения в зале Казачьего музея, сбор от чтения пошел в пользу русской церкви в Аньере (См.: Сорокина О. Н. Московиана. М., 1994. С. 329).
   781 ...ты спрашивала у него адрес Ремизова... -- об этом И. А. Ильин сообщил И. С. Шмелеву в письме от 18 марта 1947 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 71).
   782 "...это мне безразлично". -- цитата из указанного письма И. А. Ильина: "Зачем это Ольге Александровне адрес Ремизова? Не дам, не пошлю. Он перешел на сторону мучителей, а почему и зачем он это сделал, это мне безразлично". В 1946 г. А. М. Ремизов принял советское гражданство (в СССР оставались его дочь и внук), что вызвало крайне негативную реакцию И. А. Ильина. Об отношениях И. С. Шмелева и А. М. Ремизова в этот период см.: Сорокина О. Н. Московиана. М., 1994. С. 324--325.
   783 ...от "Просветительского фонда имени Ивана Кулаева"... -- Иван Васильевич Кулаев (1857--1941), благотворитель, миллионер, золотопромышленник, строил в Сибири железные дороги, фабрики, заводы, мукомольни. Почетный член Калифорнийского отдела помощи детям русской эмиграции и Общества покровительства просвещения в Сан-Франциско. В 1931 г. в США был учрежден благотворительно-просветительский фонд им. И. В. Кулаева. Переписка И. С. Шмелева с председателем фонда Н. В. Борзовым находится в Российском Фонде Культуры (Архив И. С. Шмелева. Свидетельство о дарении 1053).
   784 ...Ильин только что извещал -- 100. -- см. письмо И. А. Ильина от 28 февраля 1947 г. (примечание 779).
   785 ...для юбилейного сборника "День русского ребенка"... -- см. примечание 755 к письму No 171.
   786 ...статья Ильина... -- статья "Иван Сергеевич Шмелев" (фрагмент книги И. А. Ильина "О тьме и просветлении") была переслана И. С. Шмелеву в письме И. А. Ильина от [6 марта] 1947 г. См.: Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 62--69.
   787 ...две статьи о России... и "О гонениях и свободе Церкви"... -- имеются в виду статьи И. А. Ильина "Вера в Россию" и "О религиозной свободе и религиозных гонениях", упоминаемые в письме И. А. Ильина к И. С. Шмелеву от [6 марта] 1947 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 62).
   788 "Voles Célestes" -- взято испанским издательством... -- издание не осуществлено.
   789 ...диагноз Веретенниковой... -- упоминается врач Елизавета Александровна Веретенникова (1883--1966).
   790 ...Луки, гл. I, стихи 57-71. -- рождение пророка Иоанна Крестителя, пророчество Захарии о спасении Израиля.
  

178

  
   Ед. хр. 90. Л. 4. Письмо, машинопись.
   791 ...так написать тебе вчера. -- имеется в виду письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 27 марта 1947 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 90. Л. 1).
  

179

  
   Ед. хр. 49. Л. 20--24. Письмо, рук., карандаш.
   792 ...со "старым политиком"... -- псевдоним И. А. Ильина.

180

  
   Ед. хр. 90. Л. 29, 30. Письмо, рук.
   793 ..."единое на потребу". -- Лк. 10, 42.
   794 ...при "расчете" с Господином? -- отсылка к притче о талантах (Мф. 25, 14-30).
   795 ...употребляют оружием интриги... -- в письме от 6 апреля 1947 г. О. А. Бредиус-Субботина писала: "Много и боли с нашим въездом: приходится выселять старушку-приживалку из ее комнаты, т.к. иначе вообще бы не въехать было. Выпало на мою долю говорить с ней. У нее есть куда выселиться, но она уже около 50 лет тут жила и, знаешь, как это трудно, особенно одинокой, простой женщине. Не знаю, как это мне пришло в голову, -- сам Господь внушил сказать: "Вы не огорчайтесь и не думайте, что Вам не к кому и обратиться, -- если Вы почувствуете, что у Вашей родни Вам не по себе, то скажите мне, как _с_в_о_е_й_ (а не соблюдая пустую вежливость -- что, мол, _х_о_р_о_ш_о_ живется), -- и если Вам плохо будет там, то мы что-нибудь придумаем, а на время переезда нашего побудьте там "в гостях", так и смотрите!"" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 90. Л. 12--14).
  

181

  
   Ед. хр. 90. Л. 33. Письмо, рук.
  

182

  
   Ед. хр. 49. Л. 31. Письмо, рук.
   796 ...письмо, последнее 23-го. -- упомянутое письмо И. С. Шмелева находится в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 49. Л. 27, 28).
   797 "...только молитвою и постом". -- Мф. 17, 21.
   798 ...Мясоедова... -- сведений о нем не найдено.
   799 ...протоиерею... Изразцову... -- протопресвитер Константин Изразцов (1865--1953), окончил Тверскую семинарию и Петербургскую духовную академию. В январе 1889 г. назначен псаломщиком в церкви при русской миссии в Гааге, по возвращении в Петербург в 1891 г. рукоположен в настоятели православной церкви в Буэнос-Айресе. Построил 16 церквей в Аргентине, Бразилии, Чили, Парагвае, Уругвае, основал русскую школу и библиотеку. В 1922--1923 гг. организовал сбор средств в помощь голодающим в России. Монархист, один из идейных руководителей белой эмиграции в Аргентине.
   800 ...диктатор Perron... -- Хуан Доминго Перон (1895--1974), государственный и политический деятель, в 1946--1955 гг. президент Аргентины.
   801 ...кн. Трубецкой... -- Сергей Евгеньевич Трубецкой (1890--1949), старший сын Е. Н. Трубецкого. Активный участник антибольшевистского подполья, в 1920 г. приговорен к 10 годам тюрьмы, в 1921 г. амнистирован, в 1922 г. выслан из России. В эмиграции работал в РОВСе, после 1938 г. занимался переводами и публицистикой. В письме от 24 июля 1945 г. И. С. Шмелев рекомендовал его И. А. Ильину (см.: Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 328).
   802 ...о случае... с преп. Серафимом... -- далее изложена фабула рассказа И. С. Шмелева "Еловые лапы" из цикла "Заметы" (в сб. "Свет вечный". Париж, 1968). Впервые опубликован: Русская мысль. 1947. 2 августа. No 16.
  

183

  
   Ед. хр. 91. Л. 15, 16. Письмо, рук.
   803 ...забастовки ваши... -- в конце весны 1947 г. во Франции сложилось тяжелое положение с продовольствием, нормы выдачи хлеба были сокращены. 20 мая объявили забастовку докеры, через несколько дней началась забастовка рабочих на предприятиях, производящих газ и электроэнергию. С 8 по 15 июня бастовали железнодорожники, поэтому доставка писем в этот период была затруднена.
   804 Твое письмо от 6-го... -- в настоящем издании письмо не публикуется (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 49. Л. 44).
   805 ...ш_п_а_н_а, травящая тебя. -- 24 апреля 1947 г. в газете "Новое русское слово" была напечатана статья, обвинявшая И. С. Шмелева в коллаборационизме, о том же говорилось в советской радиопередаче 25 мая 1947 г. Одним из обвинений было участие писателя в 1942 г. в молебне по случаю освобождения Крыма от советских войск. И. С. Шмелев напечатал в "Русской мысли" (31 мая 1947 г.) статью "Необходимый ответ". Также в его защиту выступила К. В. Деникина, пославшая протест редактору газеты "Новое русское слово" (см.: Сорокина О. Н. Московиана. М., 1994. С. 333--334).
   806 ...получил мою "Любку"? -- рисунок О. А. Бредиус-Субботиной был приложен к этому письму. В настоящее время находится в Российском Фонде Культуры (Архив И. С. Шмелева. Свидетельство о дарении 1053).
   807 ...письмо от М-те Катениной... -- письмо не сохранилось.
   808 ...письмо мое с рассказом о комиссии? -- имеется в виду письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 1 июня 1947 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 91. Л. 8--10).
  

184

  
   Ед. хр. 49. Л. 53. Письмо, машинопись.
   809 ...Ю[рий] Ф[едорович] посетил меня... -- имеется в виду Юрий Федорович Енакиев, об его поездке в Париж упоминается в письме О. А. Бредиус-Субботиной от 8 июля 1947 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 91. Л. 26).
   810 Переписка с фон Мекк Ч[айковского]... -- П. И. Чайковский (1840--1893) переписывался с Надеждой Филаретовной фон Мекк (1831--1894) в 1876--1890 гг. Вероятно, И. С. Шмелев пользовался изданием 1934--1936 г. (Чайковский П. И. Переписка с Н. Ф. фон Мекк. М.-Л.: Academia. T. 1--3).
   811 ..."Пиковой дамы"... -- опера П. И. Чайковского (1890).
   812 Черкнул в магазине два слова... -- к цветам приложена записка: "Поздравляю Светлого Ангела! Да будет все светло! В. Письмо будет! Le 18 juillet 47. Paris" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 49. Л. 51).
   813 ...издавшего в 20-х годах "Человека". -- имеется в виду издание: Кураге. Stockholm: Albert Bonniers, 1926 (перевод Ruth Wedin Rothstein).
  

185

  
   Ед. xp. 50. Л. 8--10. Письмо, рук.
   814 ...издательством "Православная Русь". -- издательство Свято-Троицкого монастыря (Джорданвилл, США). См. также примечание 818 к данному письму.
   815 ...я почти решил... -- речь идет о предполагаемом переезде И. С. Шмелева в США.
   816 ... en. Николаю Охридскому... -- Николай (Велимирович, 1881-- 1956) епископ Охридский и Житцкий Сербской Православной Церкви, богословское образование получил в Киеве.
   817 ...его слово о Владимире Святом... -- имеется в виду речь "Святой Владимир "Красное Солнышко"", произнесенная епископом Николаем Охридским в 1938 г. по поводу 950-летия крещения Руси (Русское возрождение. 1978. No 4).
   818 ...в "Православную Русь"... -- двухнедельная газета, основанная арх. Виталием (Максименко). В 1928--1934 гг. выходила под названием "Православная Карпатская Русь", с 1935 по 1944 г. -- "Православная Русь". С отъездом арх. Виталия в США руководителем газеты стал игумен Серафим (Леонид Иванов, 1897--1987). И. С. Шмелев опубликовал в "Православной Руси" очерк "Старый Валаам" (до выхода отдельной книгой), главы из "Лета Господня", "Милость преп. Серафима" (1935. No 1--3), "У старца Варнавы" (1936. No 1), "К православным людям" (1937. No 10). Осенью 1944 г. духовная миссия была эвакуирована вместе с типографией. В 1946 г. миссия переехала в США, разместившись в Свято-Троицком монастыре (Джорданвилл, штат Нью-Йорк). С января 1947 г. возобновилось издание газеты "Православная Русь", преобразованной в журнал.
   819 И. А. Ильин ответил: д_а. -- о внешнеполитической ситуации и возможном переезде И. С. Шмелева в США И. А. Ильин писал И. С. Шмелеву 2 августа 1947 г. См.: Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 166--167.
   820 ...для издания на шведском языке! -- О. А. Бредиус-Субботина писала об этом 28 июля 1947 г.: "Жукович обещал дать мне адрес одного крупного издателя в Швеции, который очень хочет издавать твое все, что должно быть издано. <...> На Константина Тарасовича прямо "навело" такого человека в Гааге. Он -- издатель, от тебя в восторге. Безумно хочет издать II ч. "Путей". Только одно: печатать по новой орфографии. <...> Напиши, как твое мнение, и я тотчас же снесусь" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 91. Л. 30--34).
   821 ...о. Герасим. -- сведений о нем нет.
   822 ...арх. Виталия -- Печатника!.. -- имеется в виду архимандрит Виталий (Максименко, ум. 1960), игумен монастыря преп. Иова Почаевского на Карпатах (в 1934 г. переехал в США).
   823 ...преп. Иова-Печатника, Почаевского. -- преп. Иов Почаевский (Иоанн Железо, ?--1651), основатель и первый настоятель Почаевской лавры. При монастыре была создана типография, в 1618 г. здесь было напечатано "Зерцало богословия" Кирилла Транквиллиона.
  

186

  
   Ед. хр. 91. Л. 41. Письмо, рук.
   824 Получил и 2-ую открытку. -- имеется в виду почтовая открытка О. А. Бредиус-Субботиной от 5 августа 1947 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 91. Л. 39).
  

187

  
   Ед. хр. 50. Л. 31--33. Письмо, рук.
   825 Получил... твое... письмо, как раз 9-го утром... -- имеется в виду письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 6 октября 1947 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 92. Л. 10).
   826 Да ныне здесь хаос... -- речь идет о забастовках, которые возобновились с сентября 1947 г. 14 ноября 1947 г. правительство Франции отменило субсидии на поддержание низких цен на уголь, повысило цены на газ, электроэнергию. После этого отдельные выступления рабочих переросли во всеобщую забастовку. В газетах писали о "невидимой руке Москвы", которая руководит этими забастовками.
   827 ....проф. Захарьина... -- Григорий Антонович Захарьин (1829-- 1897), врач-терапевт, основатель московской клинической школы. Г. А. Захарьин упоминается в романе "Лето Господне", глава "Горькие дни".
  

188

  
   Ед. хр. 92. Л. 28. Письмо, рук.
   828 ...ласковое письмо последнее... -- имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 11 ноября 1947 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 50. Л. 37).
  

189

  
   Ед. хр. 50. Л. 42. Письмо, машинопись.
   829 ...его последнее письмо. -- в письме от 9 декабря 1947 г. И. А. Ильин писал: "На Ваши добрые и сердечные слова о Ваших голландских знакомых я к сожалению не могу дать удовлетворительного, т.е. положительного ответа. Дело здесь совсем не в личных отношениях. Великое межевание не мною выдумано, но меня обязует. С тех пор как Ваши знакомые пренебрегли им и легкомысленно попрали его, я обязан принять все меры к тому, чтобы они знали обо мне как можно меньше..." (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 211).
   830 ...в патриаршем храме. -- имеется в виду собор св. Александра Невского на улице Дарю.
  

190

  
   Ед. xp. 50. Л. 53. Письмо, карандаш.
  

191

   Ед. xp. 51. Л. 1--5. Письмо, рук., карандаш. Адрес отправителя: pension Mirabeau, 4, rue Candolle, Genève, Suisse.
   831 ...о радости [детям]. -- вероятно, имеется в виду статья И. С. Шмелева "Сборники "День русского ребенка". К статье Вл. Зеелера" (Русская мысль. 1947. 22 ноября. No 32).
   832 ...дочка С. Горного... ее муж... -- Людмила Горная (в замужестве Ширяева). И. А. Ильин писал о ней И. С. Шмелеву в письме от 2 января 1948 г.: "Людмила в отца: очень практична и все время (деликатно говоря!) "фантазирует". Мягко стелет, ласково поглядывает. Но "сочинительница" -- в папу!..." (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 281); Сергей Горный (Александр-Марк Авдеевич Оцуп, 1882--1949), поэт, прозаик, брат поэта Николая Авдеевича Оцупа. Инженер, в 1908 г. окончил Петербургский Горный институт. Сотрудничал в "Сатириконе", с весны 1919 г. участвовал в Белом движении. В начале 1921 г. С. Горный поселился в Берлине, где входил в литературно-художественное объединение "Веретено". Первая книга, опубликованная в эмиграции, называлась "Янтарный Кипр" (Берлин, 1922). Письма С. Горного к И. С. Шмелеву хранятся в Российском Фонде Культуры (Архив И. С. Шмелева. Свидетельство о дарении 1053); Алексей Ширяев -- художник-декоратор, более подробных сведений о нем нет.
   833 ...5 дней в Женеве ...в pension'e Mirabeau. -- 27 декабря 1947 г. Шмелев по приглашению Д. И. Ознобишина приехал в Женеву, где пробыл до 16 марта 1949 г. С 27 декабря до марта 1948 г. писатель жил в пансионе Мирабо. О пребывании И. С. Шмелева в Швейцарии см.: Сорокина О. Н. Московиана. М., 1994. С. 330--338.
   834 ...по секретарю газеты -- Полянскому. -- речь идет о секретаре газеты "Русская мысль" В. В. Полянском. В 1927 г. редактор газеты "Галлиполиец", в 1947 г. был одним из основателей газеты "Русская мысль" и настоял на этом названии газеты.
   835 ...от агентов Тито... -- Иосип Броз Тито (1892--1980), государственный и политический деятель Югославии, с ноября 1945 г. возглавлял правительство Федеральной народной республики Югославия.
   836 ...в правительстве ген. Михайловича... -- Дража Михайлович (1893--1946), сербский генерал, возглавлял армию четников. В 1942--1945 гг. был военным министром югославского правительства в эмиграции (Англия). Казнен правительством Тито.
   837 ...mr. Stivenson'a... -- сведений о нем нет.
   838 ...от Bareiss... -- имеются в виду Конрад и Шарлотта Барейсы, друзья И. А. Ильина и почитатели таланта И. С. Шмелева, которые поддерживали писателя денежными переводами и посылками. По просьбе И. А. Ильина К. Барейс хлопотал за Шмелева в Генеральном консульстве по поводу визы в Америку.
   839 Пожар может... охватить Европу. -- И. С. Шмелев имеет в виду возможность III мировой войны и экспансии Советского Союза в Европу.
   840 ...связать дух твой и руки, и "перепоясать"... -- Ин. 21, 18.
   841 ...после речи Шумана... -- имеется в виду Робер Шуман (1886--1963), французский политический деятель, член партии "Народно-республиканское движение". В 1946--1947 гг. Р. Шуман был министром финансов, в 1947--1948 гг. возглавлял правительство Франции, с 1948 по январь 1953 г. министр юстиции. Созданное при его участии в 1951 г. Европейское объединение угля и стали положило начало процессу западноевропейской интеграции.
   842 ...король Михаил Румынский -- "отрекся". -- король Румынии Михай (1940--1947). В октябре 1944 г. Румыния была освобождена советскими войсками. В ноябре 1947 г. из румынского правительства были удалены представители либеральной группировки. Оставшись без поддержки, король Михай 30 декабря 1947 г. отрекся от престола. В тот же день была провозглашена Румынская народная республика.
   843 Работать в Его винограднике. -- Мф. 20, 1-2.
   844 ...раб ленивый, но не лукавый... -- Мф. 25, 26.
   845 ...идти на голос Господина моего. -- Ин. 10, 27.
   846 ...с проф. Волошиным... -- Федор Ефимович Волошин (1880--1972), физик, профессор, специалист по точным приборам. В Праге работал в Институте экспериментальной физики Карлова университета, в 1929 г. переехал во Францию, где работал в Метеорологическом институте. В 1937 г. основал в Париже свою лабораторию. Его жена Мария Тарасовна Волошина (1888--1969) впоследствии помогала И. С. Шмелеву по хозяйству, ухаживала за ним после операции в ноябре 1949 г. Позднее они переселились к И. С. Шмелеву, платили часть квартирной платы, поддерживали его.
   847 проф. Руднев -- см. примечание 145 к письму No 21.
  

192

  
   Ед. хр. 51. Л. 7--10. Письмо, рук.
   848 ...хочешь писать "клинические дни"... -- в письме от 2 января 1948 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 92. Л. 37) О. А. Бредиус-Субботина сообщала о своем намерении написать цикл рассказов о своей работе в клинике.
   849 ...его брат Сергей. -- сведений о Сергее Ширяеве нет.
   850 ...от русского моряка... -- личность не установлена.
   851 ...по поводу моей статьи "1147--1947". -- речь идет о статье "800 лет Москве. 1147--1947" (Русская мысль. 1947. 4 сентября. No 21).
  

193

  
   Ед. хр. 92. Л. 41. Письмо, рук.
   852 Твоя открыточка... -- имеется в виду почтовая открытка О. А. Бредиус-Субботиной от 10 января 1948 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 51. Л. 22).
  

194

   Ед. хр. 51. Л. 18, 19. Письмо, рук.
   853 ...обедал у настоятеля... очаровал всех. -- И. С. Шмелев читал свои произведения на обеде у настоятеля православного храма в Женеве о. Леонтия (о нем см. примечание 870 к письму No 203). Вероятно, именно об этом чтении он писал Р. Г. Земмеринг 25 февраля 1948 г. См.: Сорокина О. Н. Московиана. М., 1994. С. 330.
   854 ...у Ю. И. Лодыженского... -- Юрий Ильич Лодыженский (1888--1978), врач, в 1920-х -- 1930-х гг. был главой Международного комитета "Pro Deo" ("Во имя Бога") в Женеве, организации для помощи беженцам из коммунистических стран, руководителем Российского Красного Креста в Женеве, членом бюро Лиги Обера.
   855 ...Комитета... по осведомлению... что такое большевизм. -- имеется в виду Лига Обера (Лига борьбы с III Интернационалом).

195

  
   Ед. хр. 51. Л. 41. Письмо, машинопись. Адрес И. С. Шмелева: с/о Rich 15, B-d de George Favon, Genève, Suisse.
   856 ...от Пушкинского фонда... -- имеется в виду Пушкинский комитет, образованный в феврале 1937 г. (к 100-летию со дня смерти поэта). В президиум комитета входили В. А. Маклаков (председатель), И. А. Бунин (товарищ председателя), П. Н. Милюков, M. M. Федоров. И. С. Шмелев присутствовал на первом заседании комитета (26 февраля 1937 г.), выступал на торжественном собрании памяти А. С. Пушкина 11 февраля 1937 г.
   857 ...от Общества св. Владимира... -- братство св. Руси имени св. князя Владимира. Создано в нач. 1930-х гг. с целью объединения сил русской эмиграции на основе православия, руководитель митр. Антоний (Храповицкий). Отделения общества находились во всех епархиях и миссиях РПЦЗ. См.: Косик В. Н. Русская Церковь в Югославии (20-е--40-е годы XX века). М., 2000.
   858 ...издателя Дёттен. -- имеется в виду издатель Е. П. Даттон (Е. P. Dutton).
   859 ...написал в монастырь, епископу... -- имеется в виду епископ Серафим, настоятель Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле (США).
   860 На днях... писал тебе большое письмо. -- имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 4 марта 1948 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 51. Л. 36, 37).
  

196

  
   Ед. хр. 93. Л. 6. Письмо, рук.
   860а к сноске внизу страницы:
   ...при Маршалле... -- с 1944 г. Джордж Фрост Кеннан работал под руководством Маршалла. Его идеи сыграли значительную роль при подготовке доктрины Маршалла о противодействии советскому влиянию в послевоенной Европе (см. примечание 893 к письму No 211).
  

197

  
   Ед. хр. 51. Л. 44. Письмо, машинопись.
   861 ...жду письма из Америки от епископов... -- И. С. Шмелев ждал ответа от епископа Серафима из Джорданвилла и, вероятно, от епископа Николая Охридского из Сан-Франциско.
   862 На английском языке -- 4... -- имеются в виду следующие издания: That Which Happened / Translatée by С. J. Hogarth. Lon-don--Toronto--New-York, E. P. Dutton & Со., 1924; The Sun of the Dead / Translated by C. J. Hogarth. London, J. M. Dent & Sons, 1927; Inexhaustible Cup / Translated by France Dechtereva. London--Toronto--New-York, E. P. Dutton & Со., 1928; The Story of Love / Translated by Natalie Tsytovich. New-York, E. P. Dutton & Со., 1931.
   863 Киплинг -- Редьярд Киплинг (1865--1937), английский поэт и писатель. В 1924 г. через переводчика Чарльза Хогарта прислал И. С. Шмелеву письмо по поводу его повести "Это было" (См.: Сорокина О. Н. Московиана. М., 1994. С. 197).
   864 "...в_с_е_ обрывается..!" -- цитата из письма И. А. Ильина от 24 марта 1948 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов Т. 3. С. 293).

198

  
   Ед. хр. 93. Л. 12. Письмо, рук.
  

199

  
   Ед. хр. 51. Л. 49, 50. Письмо, рук.
  

200

   Ед. хр. 93. Л. 20. Письмо, рук.
  

201

  
   Ед. хр. 52. Л. 28. Письмо, машинопись.
   865 ..."избранником Господним"!.. -- имеется в виду статья митр. Николая (Ярушевича) "Верховный вождь страны и Красной армии": "И наш народ, с неистощимым мужеством вынося все тяготы, связанные с войной <...> не ослабеет в своей крепчайшей уверенности в конечной победе, потому что армию ведет в бой на врага Иосиф Виссарионович Сталин -- любимейший вождь нашего народа, гениальный Верховный Главнокомандующий нашего воинства, Богом поставленный на свой подвиг служения <...>". Далее в статье цитируется телеграмма митр. Сергия (Страгородского) на имя И. В. Сталина к 7 ноября 1942 г.: "...молитвенно приветствую в вашем лице богоизбранного вождя наших воинских и культурных сил <...>" (Журнал Московской Патриархии. 1944. No 1. С. 13, 14).
   865а "...чтобы _з_а_б_ы_л_а_ обо мне..." -- И. С. Шмелев смягчает высказывание И. А. Ильина в письме от 21 марта 1947 г.: "Вашу новую линию на Голландию [письмо написано во время разногласий И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной по поводу рассказа "Куликово поле"] -- поддерживаю морально, духовно, религиозно и политически. Всячески. Перешел межу -- вычеркивайся. Только начни припадать, быстро изготовишься" (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 82).
   866 ...авион-экспресс. -- имеется в виду письмо И. С. Шмелева от 5 июня 1948 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 52. Л. 24).
  

202

  
   Ед. хр. 52. Л. 39. Письмо, машинопись.
   867 ...буду читать _д_л_я_ "Горной здравицы для детей", в Leysin. -- упоминается детский дом "Жаворонки" в Лейзене, организованный врачом В. Носенко на его вилле "Ниссет". См.: Носенко В. Шмелев и дети. Письмо из детского дома "Жаворонки" в Лейзене (Русская мысль. 1950. Август. No 267); Сорокина О. Н. Московиана. М., 1994. С. 332--333.
   867а "На святой дороге"... "Крещенье" -- речь идет о главе из романа "Богомолье" и главе из романа "Лето Господне". Глава "Крещение" впервые опубликована: Россия и славянство. 1932. 9 января.
   868 Докторша, одна из них... -- в дальнейшем упоминается как Флорен.
   869 ...жена профессора... -- имеется в виду М. Т. Волошина.
  

203

  
   Ед. хр. 93. Л. 41. Письмо, рук.
   870 ...с о. Леонтием... -- о. Леонтий (Барташевич, 1914--1956), настоятель православного храма в Женеве, с 1950 г. епископ Женевский. В письме И. А. Ильину от 8 марта 1949 г. И. С. Шмелев писал: "Отец Леонтий -- один из лучших, -- на месте он, как пример!" (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 382).
   871 Каллаш -- Мария Александровна Каллаш (урожд. Новикова, 1886--1955), сторонница воссоединения РПЦЗ с Московской Патриархией. Сотрудничала в журнале "Путь". Автор книг "Риму или Христу" (под псевдонимом М. Курдюмов, 1927), "Дни примирения" (1946).
   872 Лосский -- Владимир Николаевич Лосский (1903--1958), богослов, сын философа Н. О. Лосского. В 1922 г. семья Лосских была вынуждена эмигрировать. В. Н. Лосский жил в Берлине и Праге, где учился на философском факультете Карлова университета. В 1924 г. уехал в Париж и поступил на филологический факультет Сорбонны, который окончил в 1927 г. В 1931--1940 гг. возглавлял Братство Св. Фотия, главная задача которого состояла в распространении православия во Франции. В годы Второй мировой войны участвовал в движении Сопротивления. С 1944 по 1953 г. читал курс догматического богословия и церковной истории в Французском Православном институте им. св. Дионисия. Основные труды -- книга "Очерки мистического богословия Восточной Церкви", "Догматическое богословие".
   873 ...митрополит Серафим попросил бы меня помочь им. -- митрополит Серафим (Лукьянов) в августе 1945 г. вернулся в юрисдикцию Московской Патриархии, в августе 1946 г. (после смерти митр. Евлогия) он был назначен экзархом.
  

204

  
   Ед. хр. 52. Л. 37. Почтовая открытка, рук.
  

205

  
   Ед. хр. 52. Л. 46. Письмо, машинопись.
   874 ...спешка "печататься" -- ошибка. -- в письме от 4 августа 1948 г. О. А. Бредиус-Субботина писала о возможности издания ее произведений в Швеции (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 93. Л. 53).
   875 ...отказали в туристической визе, -- и в Париже, через И[льину]. -- упоминается Наталья Александровна Ильина (однофамилица философа), сотрудница посольства США в Париже. Об обращении за помощью к Н. А. Ильиной Шмелев пишет И. А. Ильину [21 мая] 1948 г. См.: Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 327.
   876 ...т_е, клеветой. -- в июне 1948 г. И. С. Шмелев получил анонимное письмо с вырезкой из нью-йоркской газеты "Новое русское слово", в которой говорилось, что писателю Шмелеву отказано в визе в США, т.к. во время Второй мировой войны он сотрудничал с нацистами. Об этом см.: Сорокина О. Н. Московиана. М., 1994. С. 333.
  

206

  
   Ед. хр. 53. Л. 1, 2. Письмо, рук.
   877 ...отшутился, пессимистическим афоризмом-софизмом... -- вероятно, имеется в виду письмо И. А. Ильина от [14 ноября] 1948 г.: "Очень огорчен и удручен Вашим письмом. Сочувствую от всего сердца, ибо сам нахожусь в аналогичном состоянии, хотя недуги и иные. / Давление крови: 215 вверху, 130 внизу; пульс 90; глубокая, ноябрьская и нервная прострация; отвращение к современности, превышающее всякие силы <...> Из этих состояний я понимаю многое: / Напр[имер] 1) почему наши древние предки так ликовали во время зимнего солнцеворота / 2) почему наши мужики "саввятся, и варварятся, и последний грош прониколивают" <...> / 3) почему в ноябре так много бывает самоубийств" (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 374).
   878 ..."образ-подобие"!.. -- Быт. 1, 26.
  

207

  
   Ед. хр. 94. Л. 22--25. Письмо, рук.
   879 ...с их бесцеремонной реформацией... -- для кальвинизма характерны упрощенные церковные обряды и таинства, отсутствие монашества, целибата, культа Богородицы, святых, ангелов, почитания икон.
   879а ...но он даже и не "сын". -- образ из Евангелия (Ин. 8, 31-36).
   880 ...о. Василий сказал. -- вероятно, имеется в виду архиепископ Брюссельский и Бельгийский (Василий Александрович Кривошеий) или о. Василий, служивший в церкви Знамения в Париже вместе с митр. Серафимом.
   881 "...Помоги моему неверию!" -- Мк. 9, 24.
   881а Профессор богословия, философ... -- о нем О. А. Бредиус-Субботина писала 29 декабря 1942 г.: "У меня <...> дядя -- муж двоюродной сестры папы, профессор богословия, идейный и идеальный священник" (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 76. Л. 5).
   882 Дарвин -- Чарльз Роберт Дарвин (1809--1882), английский естествоиспытатель, основатель эволюционного учения о происхождении видов путем естественного отбора.
   883 Цвингли -- Ульрих Цвингли (1484--1531), швейцарский церковный реформатор и политический деятель. Активно выступал против обрядовой стороны Церкви, отрицал значение таинств крещения и причащения, рассматривая их как символы. В ходе его реформаторской деятельности из церквей были удалены иконы и мощи святых, закрыты монастыри.
  
  

208

  
   Ед. хр. 53. Л. 5. Открытка с видом Монтаны, рук.
  

209

  
   Ед. хр. 94. Л. 27, 28. Письмо, рук.
   884 ...Тициан... Боттичелли... -- итальянские живописцы Высокого и Раннего Возрождения: Тициан Вечеллио (1476 или 1477--1576) и Сандро Боттичелли (1445--1510).
  

210

  
   Ед. хр. 53. Л. 8, 9. Письмо, рук.
   885 ...одной русско-швейцарки... -- имеется в виду Валерия Флориановна Даувальдер, писательница, художник-иллюстратор.
   886 ...моя верная читательница. -- имеется в виду М. Т. Волошина.
   887 ...здравница, для сирот в забросе. -- имеется в виду детский дом "Жаворонки" в Лейзене. См. примечание 867 к письму No 202.
   888 ...мог хотя немного помочь, читал публично. -- в пользу детского дома "Жаворонки" И. С. Шмелев пожертвовал доход с двух своих публичных чтений (в Женеве и Цюрихе). См.: Носенко В. Шмелев и дети. Письмо из детского дома "Жаворонки" в Лейзене (Русская мысль. 1950. Август. No 267); Сорокина О. Н. Московиана. М., 1994. С. 332--333.
   889 ...статью о Достоевском... -- статья была опубликована после смерти И. С. Шмелева как послесловие к роману "Идиот" (Zuerich, Manesse Verlag, 1951).
   890 От Ивана Цолликонского -- давно ни строчки. -- вероятно, И. С. Шмелев еще не получил писем И. А. Ильина от 22 и 31 декабря 1948 г. См.: Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 376--377.
  

211

  
   Ед. хр. 94. Л. 35. Письмо, рук.
   891 ...в самой большой голландской газете... -- имеется в виду газета "Algemeen Handelsblad".
   892 ...М-те Stael... -- Анна Луиза Жермен де Сталь (1766--1817), французская писательница. Автор литературных ("Дельфина" (1802), "Коринна, или Италия" (1807)) и философских произведений ("Письма о творчестве и характере Ж. Ж. Руссо" (1788), "Рассуждения о Французской революции" (оп. 1818)).
   893 За помощь Маршала... -- Джордж Кэтлетт Маршалл (1880--1959), государственный секретарь США в 1947--1949 гг. 2 апреля 1948 конгресс США принял "план Маршалла", согласно которому страны Западной Европы получили кредиты для восстановления довоенного уровня экономики.
   894 ...г-жа Козенкина... -- этим именем была подписана заметка в нью-йоркской газете "Новое русское слово", обвинявшая писателя в коллаборационизме. И. С. Шмелев в письме к И. А. Ильину от 17 августа 1948 г. писал: "Большевики сами сочинили письмо к ним от Казенкиной, подделали и ее подпись. Письма -- в деле. Казенкина якобы молила их спасти ее из лап белобандитов" (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 357).
  

212

  
   Ед. хр. 53. Л. 12--14. Письмо, рук.
   895 ...из этой пещи огненной. -- Дан. 20-24.
   896 "Записок неписателя" -- очерки И. С. Шмелева "Записки неписателя" публиковались в "Русской мысли" (1948. 30 июля. No 68; 1948. 22 окт. No 80; .1949. 9 февр. No 109). О замысле "Записок" как "отстраненной, художественно преображенной автобиографии" см.: Сорокина О. Н. Московиана. М., 1994. С. 332, 337. О работе над ними И. С. Шмелев сообщал И. А. Ильину в письме от 1 января 1949 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 378).
  

213

  
   Ед. хр. 94. Л. 41--43. Письмо, машинопись.
   897 ...Колчака... -- Александр Васильевич Колчак (1873--1920), адмирал. Участник русско-японской и Первой мировой войн. В 1916--1917 гг. командовал Черноморским флотом. В октябре 1918 назначен военным и морским министром Уфимской директории, через две недели установил военную диктатуру, приняв титул Верховного правителя Российского государства и верховного главнокомандующего. Выдан чехами Иркутскому ВРК и расстрелян.
   898 ...Врангеля... -- Петр Николаевич Врангель (1887--1928), генерал-лейтенант. Участник Первой мировой войны. Командовал Добровольческой армией в 1918--1919 гг., из-за острых разногласий с ген. Деникиным уволен (приказ 8 февраля 1920 г.). В 1924 г. Врангель создал Русский общевоинский союз, в сентябре 1927 г. переехал в Брюссель, где неожиданно заболел и скончался.
   899 ...готовятся вовсю к "западному блоку"... -- 17 марта 1948 был создан Западный союз (Великобритания, Франция, Бельгия, Голландия и Люксембург). 4 апреля 1949 в Вашингтоне был подписан Североатлантический пакт (НАТО) правительствами США, Великобритании, Франции, Италии, Бельгии, Нидерландов и др.
   900 ...выселения немецкого населения из областей, ушедших к Польше... -- в июле 1945 г. по решению Потсдамской конференции была установлена новая западная граница Польши. К Польше отошли территории к востоку от Одера и Западной Нейсы, а также часть Восточной Пруссии и город Гданьск.
   901 С деткой ничего не выйдет. -- речь идет о ребенке, которого хотела усыновить О. А. Бредиус-Субботина.
  

214

  
   Ед. хр. 94. Л. 48, 49. Письмо, рук.
   902 ...предпоследнее большое письмо? -- письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 27 января 1949 г. (No 213).
  

215

  
   Ед. хр. 53. Л. 22. Почтовая открытка, рук.
   903 ...о хозяйстве, о буре... -- имеется в виду письмо О. А. Бредиус-Субботиной от 3 марта 1949 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 94. Л. 44).
  

216

  
   Ед. хр. 53. Л. 32. Почтовая открытка, рук. К письму приложена газетная вырезка "Иван Шмелев в Женеве" (Л. 33).
   904 ..."Слово о Пушкине"... -- 30 июня 1949 г. в Женеве в зале "Нотр Женев" И. С. Шмелев прочел доклад "Заветная встреча. Пушкин".
   905 ...иллюстрированную сказку "Любаву"... -- автор текста и художник-иллюстратор сказки Валерия Флориановна Даувальдер. Сказка была опубликована на трех европейских языках (см.: Даувальдер В. Сказки. Иллюстрации автора. М., 1992).
   906 ...в Женеву не поехал и отписался мне... -- об этом И. А. Ильин сообщил в письме от 27 июня 1949 г. См.: Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 394.
  

217

  
   Ед. хр. 95. Л. 17. Письмо, рук. К письму приложена газетная вырезка с изображением Баттенстайна (усадьба в имении Вурден) (Л. 19).
   907 ...Высшую техническую школу в Дельфте... -- высшее учебное заведение было основано в 1842 г.
   908 ...берлинского Шарлоттенбурга... -- Институт железнодорожного транспорта в Берлине.
   909 Роман я начала все же. -- замысел автобиографического романа О. А. Бредиус-Субботиной изложен в ее письме от 29 мая 1949 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 95. Л. 10--13).
   910 ...костюм будет готов. -- подарок И. С. Шмелеву от О. А. Бредиус-Субботиной.
   911 Шитов -- сведений о нем нет.
   912 ...No конфекции... -- номер готового платья в промышленном производстве.
   912а Посылаю. -- вырезка из газеты с видом поместья Вурден приложена к письму О. А. Бредиус-Субботиной от 9 июля 1949 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 95. Л. 18). О. А. Бредиус-Субботина перевела подпись под снимком: "Да, читатель, Вурден красив".
   913 "...стоит без окон и дверей..." -- строки из поэмы А. С. Пушкина "Руслан и Людмила" (1820).
  

218

  
   Ед. хр. 53. Л. 34--37. Письмо, рук.
   914 ...профессор Таганцев... -- Николай Степанович Таганцев (1843--1923), русский юрист, специалист в области криминологии, представитель классического направления в науке уголовного права.
   915 "Шествуй, на славу нам!" -- И. С. Шмелев цитирует "Боже, Царя храни" -- гимн Российской империи (музыка Ф. П. Львова, слова В. А. Жуковского, 1834).
   916 ...некоего, сидящего в Bern'e... -- имеется в виду Генеральный консул США (консульство находилось в столице Швейцарии).
   917 ...2-х последних писем... -- письма не сохранились.
  

219

  
   Ед. хр. 95. Л. 42. Письмо, рук.
   918 ...смогла сесть за письмо. -- две недели в середине сентября (между 2 и 26) 1949 г. О. А. Бредиус-Субботина провела в Париже.
   919 Как Вы себя чувствуете? -- ввиду плохого самочувствия И. С. Шмелева и постоянного присутствия в его квартире посторонних О. А. Бредиус-Субботина здесь и далее обращается к нему более официально.
   920 "Приволье" -- рассказ И. С. Шмелева, впервые опубликован: Возрождение. 1949. No 5.
   921 Вере Димитриевне... -- сведений о ней нет.
   922 ...Карским. -- в дальнейшем упоминаются Марья Фоминична и Фома Владимирович Карские.
  

220

  
   Ед. хр. 95. Л. 42. Письмо, рук.
   923 ...не можем непосредственно переписываться, -- из-за болезни И. С. Шмелев не мог читать и писать, поэтому переписка осуществлялась через М. Т. Волошину.
  

221

  
   Ед. хр. 54. Л. 7. Почтовая открытка, рук.
  

222

   Ед. хр. 95. Л. 48--50. Письмо, рук.
   923а ...открытка М. Т. В[олошиной]... -- указанная открытка не сохранилась. Письма М. Т. Волошиной О. А. Бредиус-Субботиной за 1949 г. находятся в РГАЛИ (Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 105. Л. 1 -- 36).
   924 ...открылся экспорт в Германию... -- 20 сентября 1949 г. была провозглашена Федеративная Республика Германия и начались интеграционные процессы со странами Европы.
   925 ...на Фауста... -- имеется в виду опера Ш. Гуно (1859), либретто Ж. Барбье и М. Карре по драматической поэме Иоганна Вольфганга Гете "Фауст".
   926 Бассерман -- сведений о нем нет.
  

223

  
   Ед. хр. 96. Л. 14. Почтовая открытка, рук.
   927 ...в дни моего самого большого мучения... -- 4 декабря 1949 г. О. А. Бредиус-Субботина перенесла операцию.
  

224

  
   Ед. хр. 54. Л. 17. Почтовая открытка, рук.
   928 ...привозили ко мне ...Царицу Небесную Курско-Коренную. -- икона Знамения Пресвятой Богородицы Курско-Коренная (конец XIII в.). Об этом см. письмо А. Н. Меркулова от 21 декабря 1949 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 106. Л. 7), И. А. Ильина от 4 января 1950 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 411).
   929 Во время операции... -- 26 ноября 1949 г. И. С. Шмелев был оперирован в частной клинике. Об операции Шмелев писал И. А. Ильину в письме от 4 января 1950 г. (Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 409--411). См. также: Сорокина О. Н. Московиана. М., 1994. С. 339.
  

225

  
   Ед. хр. 96. Л. 22. Рождественская открытка, рук.
  

226

  
   Ед. хр. 54. Л. 31, 32. Письмо, машинопись.
   930 ...с Толстовским фондом... -- Толстовский фонд был основан в 1939 г. Александрой Львовной Толстой (1884--1979), младшей дочерью Л. Н. Толстого, для поддержки русских эмигрантов. А. Л. Толстая пыталась оказать содействие И. С. Шмелеву в получении въездной визы в США (см.: Сорокина О. Н. Московиана. М., 1994. С. 334--335). В 1949 г. оказывала ему материальную поддержку. Шмелев предложил Толстовскому фонду купить у него все авторские права за ежемесячную ренту в 75--100 долларов, которая выплачивалась бы ему пожизненно, но фонд отказался. Опубликована переписка И. С. Шмелева с А. Л. Толстой (публикация В. Н. Сахарова // Диаспора. 2002. No 4).
   930а ...только по-английски не переведен... -- "Человек из ресторана" был переведен на французский, немецкий, испанский, итальянский, голландский, шведский, венгерский, латвийский, сербский, словацкий, чешский языки.
  

227

  
   Ед. хр. 96. Л. 30, 31. Письмо, рук. Адрес О. А. Бредиус-Субботиной: "Marva hoev", Elspeterweg, 6. Nunspeet (ged) Pay-Bas.
   931 О Криволае? -- в письме от 11 июля 1946 г. (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 40. Л. 53--56) И. С. Шмелев обещал передать с К. Л. Первушиной печатную машинку О. А. Бредиус-Субботиной. Из-за неудачи в январе 1947 г. О. А. Бредиус-Субботина обратилась к П. Г. Криволаю (?--1969) с просьбой одолжить ей печатную машинку для переписки одной из работ И. С. Шмелева. В почтовой открытке от 14 февраля 1947 г. О. А. Бредиус-Субботина сообщала И. С. Шмелеву, что машинка П. Г. Криволая ей доставлена (РГАЛИ. Ф. 1198. Оп. 3. Ед. хр. 89. Л. 14).

228

  
   Ед. хр. 96. Л. 44. Открытка с видом капеллы в Бриссаже, рук. Адрес О. А. Бредиус-Субботиной: "Batenstein" Woerden. Pay-Bas. В дальнейших письмах О. А. Бредиус-Субботиной адрес отправителя не меняется.

229

  
   Ед. хр. 54. Л. 42. Письмо, рук.
   932 ...дал очерк... -- имеется в виду очерк "Приятная прогулка. Д. И. Ознобишину", напечатанный в "Русской мысли" (1950. 7 и 19 апр. No 230, 233).
  

230

  
   Ед. хр. 96. Л. 46. Письмо, рук.
  

231

  
   Ед. хр. 96. Л. 48, 49. Письмо, рук.
   933 ...огромный труд И. Грабаря о Репине... -- имеется в виду издание: Грабарь И. Э. Репин: В 2 т. М.--Л., 1949.
   934 ...Стасова... -- Владимир Васильевич Стасов (1824--1906), художественный критик, историк искусства, археолог.
   935 ...Верещагине... -- Василий Васильевич Верещагин (1842--1904), русский живописец.
   936 ...Щепкиной-Куперник.... -- Татьяна Львовна Щепкина-Куперник (1874--1952), русский прозаик, поэт, драматург, переводчик.
   937 ...Крестовском... -- Всеволод Владимирович Крестовский (1840--1895), прозаик, поэт, журналист.
   938 ...Чуковском... -- Корней Иванович Чуковский (Николай Васильевич Корнейчуков, 1882--1969), писатель, литературный критик, мемуарист.
   939 ...Веласкесе... -- Диего Родригес де Сильва Веласкес (1599--1660), испанский художник.
   940 ...Эль-Греко... -- Эль-Греко (Доменико Теотокопули; 1541--1614), испанский художник.
   941 ...Франс Хальс "наш"... -- Франс Хальс (Hais, между 1581 и 1585--1666), голландский живописец, портретист.
  

232

  
   Ед. хр. 54. Л. 48. Письмо, рук.
  

Именной указатель

  
   Аитов, врач
   Айхенвальд (арфистка)
   Аксенов (врач)
   Алданов М. А.
   Александр I Карагеоргиевич, король
   Александр I Романов, император
   Александр II Романов, император
   "Александрушка" см. Зуева А.
   Алексей, цесаревич
   Алексий (Симанский), патр.
   Амвросий Оптинский, преп.
   Амвросия (Ключарева), мон.
   Амфитеатров А. В.
   Анастасий (Грибанов ский), митр.
   Андреев В. Л.
   Андреев Л. Н.
   Андреевский С. А.
   Андрей Рублев, преп.
   Андрей (Сергеенко), прот.
   Антоний (Храповицкий), митр.
   Антуан (врач)
   "Арина Родионовна" (домработница И. С. Шмелева)
   Архимед
   Афонский Н. П.
  
   Багратион-Мухранская Н. А., кн.
   Бакст Л. С.
   Бальмонт К. Д.
   Барейс Конрад
   Барейс Шарлота
   Барейсы
   Бассерман
   Беатрикс II, королева
   Белоусов И. А.
   Бенуа А. А.
   Бенуа А. Н.
   Бенуа-Леви Жан
   Берберова H. H.
   Бердяев Н. А.
   Бернацкая Е. М.
   Бернацкая О. М.
   Бернацкий В. М.
   Бернштейн-Синай Леопольд
   Бетховен Людвиг ван
   Билибин И. Я.
   Бисмарк Отто-Эдуард-Леопольд фон Шёнхаузен
   Богданович П. Н.
   Боман Андре
   Бонапарт Людовик
   Борзов Н. В.
   Борис Годунов, царь
   Боттичелли Сандро
   Брайкин
   Брандуков А. А.
   Браун Ева
   Бредиус ван Ретвельд Абрахам
   Бредиус ван Ретвельд Арнольд
   Бредиус ван Ретвельд А. (отец А. Бредиуса)
   Бредиус ван Ретвельд Верру
   Бредиус ван Ретвельд Елизавета
   Бредиус ван Ретвельд Корнелиус -- (Кес)
   Бредиусы
   Брешко-Брешковский H. H.
   Брюне X.
   Будо А. С.
   Булгаков С. Н.
   Бунин И. А.
  
   Варнава Гефсиманский, преп.
   Василий (Кривошеин), арх.
   Василий см. Зуев В.
   Васильчиков П. А.
   Вейк Н. В. Ванн
   Веласкес Диего
   Вергилий Публий Марон
   Вересаев В. В.
   Веретенникова Е. А.
   Верещагин В. В.
   Вессели Паула (Паола)
   Виардо Полина
   Виктор Викторович
   Виктория, королева
   Вильгельм V Оранский, король
   Виталий (Максименко), архимандрит
   Вихерт Эрнст
   Владимир, кн.
   Владимир Мономах, кн.
   Владимир (Тихоницкий), арх.
   Вокач H. H.
   Волконский А. Н.
   Волошин Ф. Е.
   Волошина М. Т.
   Волошины
   Воскресенская О.
   Врангель П. Н.
  
   Гааз Фридрих-Иосиф
   Гарбо Гретта
   Гаршин В. М.
   Геккель Эрнст
   Гелелович Е. С.
   Гелелович Р. С.
   Гелелович С. И.
   Гелеловичи
   Герасим, о.
   Геринг Герман
   Герцен А. И.
   Гесс Рудольф
   Гете Иоган-Вольфганг
   Гинденбург (врач)
   Гиппиус З. Н.
   Гитлер Адольф
   Гоголь Н. В.
   Головин С. С.
   Голль Шарль де
   Гольц Кольмар фон дер
   Гольц Рюдегер фон дер
   Гораций Квинт Флакк
   Горная Л. С.
   Горный Сергей
   Горький А. М.
   Горянский В. И.
   Грабарь И. Э.
   Граббе M. H., граф
   Гребенщиков Г. Д.
   Грибоедов А. С.
   Григорович Е. К.
   Грильпарцер Франц
   Грондейс В. Д.
   Груздев Д. А.
   Груздева А. В.
   Губонин
   Гувер Ричард
   Гуно Шарль
   Густав V, король
  
   Даль В. И.
   Данилевский Н. Я.
   Данте Алигьери
   Дарвин Чарльз
   Даркшевич Л. О.
   Даршкевич Л. О. см. Даркшевич Л. О.
   Даттон Е. П.
   Даувальдер В. Ф.
   Деникин А. И.
   Деникина К. В.
   Деспотулли В. М.
   Джон Огастес Эдвин
   Дионисий (Лукин), еп.
   Дмитрий Дмитриевич ("Микита")
   Дмитрий Донской, кн.
   Добужинский М. В.
   Достоевский Ф. М.
   Дуван А. С. см. Будо А. С.
   Дуван Е. С. см. Гелелович Е. С.
   Дуван И. Э. см. Дуван-Торцов И. Э.
   Дуван И. С.
   Дуван С. Э.
   Дуван-Торцов И. Э.
  
   Евгения (знакомая И. С. Шмелева)
   Евграф (Ковалевский), прот.
   Евлогий (Георгиевский), митр.
   Елевферий (Воронцов), митр.
   Енакиев Юрий Федорович
   Ефросинья (Розова), игуменья
  
   Жаклар А. В. см. Корвин-Круковская А. В.
   Жантийом Андре-Рене
   Жантийом Екатерина-Ольга
   Жантийом Ив
   Жантийом-Кутырнин Ивестион см. Жантийом Ив
   Жорж Санд
   Жукович В. И.
   Жукович К. Т.
   Жуковичи
   Жуковский В. А.
  
   Забелин И. Е.
   Зайцев Б. К.
   Зайцева В. А.
   Захарьин Г. А.
   Зеелер В. Ф.
   Земмеринг Л. Г. см. Келер Л. Г.
   Земмеринг Р. Г.
   Земмеринги
   Зеньковский В. В.
   Зорин В. А.
   Зорина А. А. см. Зорина О. А.
   Зорина О. А.
   Зуев В.
   Зуева А.
  
   Ивонин
   Ильин И. А.
   Ильина Н. А.
   Иоанн Богослов, ап.
   Иоанн Лествичник, преп.
   Иоанн (Шаховской), еп.
   Иов Почаевский, преп.
   Ион Огастес Эдвин см. Джон Огастес Эдвин
  
   Казенкина см. Козенкина
   Калиниченко Я. Я.
   Каллаш М. А.
   Кальницкий M. H.
   Кальтенбруннер Эрнст
   Кандрейя Р. Б.
   Кантакузен Е. А., кн.
   Капеллен ван (врач)
   Карпов Г. Г.
   Карская М. Ф.
   Карские
   Карский Ф. В.
   Карташев А. В.
   Карташева-Соболева П. П.
   Карташевы
   Катенина
   Катулл Гай Валерий
   Квартиров А. А.
   Квартирова М. А.
   Квартирова Н. Я.
   Квартировы
   Кейтель Вильгельм
   Келер Л. Г.
   Кеннан Джордж Фрост
   Киплинг Редьярд
   Клейст Генрих фон
   Клинкенберг (врач)
   Клодель Поль
   Клопшток Фридрих Готлиб
   Ключевский В. О.
   Кляузевиц Карл
   Книппер-Чехова О. Л.
   Ковалевская С. В.
   Козенкина
   Козлова Анна
   Коковцов В. Н.
   Колчак А. В.
   Константин (Изразцов), протопресвитер
   Константин (Никольский), прот.
   Корвин-Круковская А. В.
   Королева Д. И.
   Короленко В. Г.
   Коряков M. M.
   Кравт
   Кравченко В. А.
   Крамской И. Н.
   Крачмар Ч.
   Крестовский В. В.
   Криволай П. Г.
   Крылов И. А.
   Крым К. А.
   Кузнецова Г. Н.
   Кулаев И. В.
   Кульман Н. К.
   Кун Бэла
   Курдюмов М. см. Каллаш М. А.
   Кустодиев Б. М.
   Кутырина Ю. А.
   К. Д. ("Катерина Дмитриевна")
  
   Лавуазье Франсуа Лоран
   Лагерлёф Сельма
   Лазаревский В. А.
   Лансере Е. Е.
   Лафонтен Жан де
   Леандер Зара
   Легра Жюль
   Лейн А.
   Лекомт Люсьен
   Ленин В. И.
   Леонардо да Винчи
   Леонтий (Барташевич), еп.
   Леонтьев К. Н.
   Лермонтов М. Ю.
   Лесков Н. С.
   Лессинг Готхольд
   Ливии Тит
   Лихачев Д. С.
   Лодыженский Ю. И.
   Ломоносов М. В.
   Лосский В. Н.
   Лосский Н. О.
   Лукин А. П.
   Львов Г. Е.
   Львов Ф. П.
   Любимов А. Н.
   Любимов H. Н.
   Любимова С. С. см. Шмелева С. С.
   Любинский М. Б.
   Лютер А. Ф.
  
   Маклаков В. А.
   Мамонтова И. С. см. Серова И. С.
   Манн Томас
   Мария Федоровна, императрица
   Маршалл Джордж Кетлетт
   Мекк Н. Ф. фон
   Мельгунов С. П.
   Мережковский Д. С.
   Меркулов А. Н.
   Меркулова M. M.
   Меркуловы
   Мефодий (Кульман), архимандрит
   Милюков П. Н.
   Минаш С. И.
   Михай Румынский, король
   Михайлович Дража
   Монго Анри
   Монго (вдова А. Монго)
   Морозов
   Моцарт Вольфганг Амадей
   Муромцева-Бунина В. Н.
   Мюссе Альфред де
   Мясоедов
  
   Надсон С. Я.
   Нарсесян Виген
   Нарсесян Е.
   Немирович-Данченко Вас. И.
   Нестеров М. В.
   Никифоров-Волгин В. А.
   Николай (Велимирович), еп.
   Николай (Охридский), еп.
   Николай (Ярушевич), митр.
   Николай II Романов, император
   Новгород-Северский И. И.
   Носенко В. (врач)
   "Нюстрин" см. Первушина Н.
  
   Обер Теодор
   Овидий Публий Назон
   Овчинников А. А.
   Овчинникова А. А.
   Ознобишин Д. И.
   Ольга, кн.
   Оцуп А. А. см. Горный Сергей
   Оцуп Л. А. см. Горная Л. С.
   Очан (врач)
  
   Павел, ап.
   Пантелеев см. Пантелеймонов Б. Г.
   Пантелеимон, вмч.
   Пантелеймонов Б. Г.
   Паскаль Блез
   Пастак С. А.
   Пастаки
   Первушин Н. В.
   Первушина К. Л.
   Первушина H. H.
   Первушины
   Перлов С. В.
   Перон Хуан Доминго
   Пикассо Пабло
   Пиуновский Е. Е.
   Плаксина (домработница И. С. Шмелева)
   Полонский Я. П.
   Полянский В. В.
   Понтен Жозеф
   Поппея Сабина
   Портинари Беатриче
   Прокопенко (врач)
   Пустошкин П. К.
   Пустошкина Н. И.
   Пушкин А. С.
   Пушкина H. H.
   Пятницкий К. П.
  
   Райман
   Райт В.
   Расловлев М. С.
   Расловлева Н. А.
   Расловлевы
   Распутин (Новых Г. Е.)
   Рафаэль Санти
   Рахманинов С. В.
   Рембрандт Харменс ван Рейн
   Ремизов А. М.
   Репин И. Е.
   Риббентроп Иохим фон
   Римский-Корсаков Н. А.
   Роброк-Пельтенбург Л.
   Родионов В. Н.
   Розанов В. В.
   Розанова В. А.
   Розанова О. А.
   Розанова (вдова Алексия Розанова)
   Розенберг Альфред
   Розенберг Кэт
   Роман, муч.
   Роман Сладкопевец, преп.
   Романов В. К., вел. кн.
   Рославлев М. С. см. Расловлев М. С.
   Рославлева Н. А. см. Расловлева Н. А.
   Рославлевы см. Расловлевы
   Рубенс Питер Пауль
   Руднев С. М.
   Рышкова-Офросимова С.
  
   Серафим (Лукьянов), митр.
   Серафим Саровский, преп.
   Серафим, еп.
   Сергеев-Ценский С. Н.
   Сергий (Королев), арх.
   Сергий Радонежский, преп.
   Сергий (Страгородский), патр.
   Серов В. А.
   Серов С. М.
   Серова И. С.
   Серова М. А.
   Симонов К. М.
   Синаев-Бернштейн Леопольд см. Бернштейн-Синай Леопольд
   Славица Златка
   Смидович П. Г.
   Смирнов С.
   Соловьев В. С.
   Соломон
   Сорокин А. П.
   Сталин И. В.
   Сталь Анна Луиза Жермен де
   Стасов В. В.
   Степун М. А.
   Степун Ф. А.
   Стивенсон
   Струве Г. П.
   Субботин А. А.
   Субботин С. А.
   Суворин А. С.
   Суворов А. В.
   Сургучев И. Д.
   Схот Алейда
  
   Таганцев Н. С.
   Тацит Публий Корнелий
   Тилли ("Трамбовка", горничная О. А. Бредиус-Субботиной)
   Тито Иосип Броз
   Тихонов Н. С.
   Тициан Вечеллио
   Толен И.
   Толен Ф. Н.
   Толены
   Толстая А. Л.
   Толстой И. Л.
   Толстой Л. Н.
   Тон К. А.
   Трахтеров О. С.
   Тренев К. А.
   Троцкий Л. Д.
   Троцкий Л. Л.
   Троцкий С. Л.
   Трубецкой Е. Н.
   Трубецкой С. Е.
   Тургенев И. С.
   Тютчев Ф. И.
   Тэффи Н. А.
  
   Фальк Р. Р.
   Федоров M. M.
   Феофан Затворник, свт.
   Фернандес
   Филиппов
   Флобер Гюстав
   Флорен (врач)
   Флоренский П. А.
   Форст Уильям
   Фрейд Зигмунд
  
   Хааз де
   Хальс Франс
   Хичман Верру см. Бредиус ванн Ретвельд Верру
   Хичман Рене
   Хогарт Чарльз
   Холер
  
   Цвейг Арнольд
   Цвейг Стефан
   Цветковская Е. К.
   Цвингли Ульрих
  
   Чайковский П. И.
   Чекунов (врач)
   Черкес Б. Л.
   Чермак К.
   Чернов Л.
   Чернышевский Н. Г.
   Черчилль Уинстон Леонард Спенсер
   Чехов А. П.
   Чуковский К. И.
  
   Шаляпин Ф. И.
   Шахбагов Е.
   Шахбагова Инге
   Шиллер Фридрих
   Шингарев А. И.
   Ширяев А.
   Ширяев С.
   Шитов
   Шлюссер Беатрис
   Шмелев И. И. Шмелев С. И. -- (отец писателя)
   Шмелев С. И. (сын писателя)
   Шмелева Е. Г.
   Шмелева Е. С.
   Шмелева О. А.
   Шмелева С. С.
   Шопен Фредерик
   Шпенглер Освальд
   Шуберт Франс
   Шуман Робер
  
   Щепкина-Куперник Т. Л.
  
   Эзоп
   Эйзенхауэр Дуайт
   Эль-Греко Доменико
   Эмерик Элен
   Эпштейн Жан
   Эртель А. И.
  
   Юлианна, королева
  
   Яблоновский-Потресов С. В.
  
   Auber Theodor см. Обер Теодор
   Bareiss см. Барейсы
   Claudel Paul см. Клодель Поль
   Freud см. Фрейд Зигмунд
   Grillparzer см. Грильпарцер Франс
   Hernandes см. Фернандес
   Hitschmann см. Бредиус ван Ретвельд Верру или Хичман Рене
   Holer см. Холер
   Kleist см. Клейст Генрих фон
   Claudel Paul см. Клодель Поль
   Klopstock см. Клопшток Фридрих Готлиб
   Krymm см. Крым К. А.
   Lessing см. Лессинг Готхольд
   Mann Thomas см. Манн Томас
   Mongault см. Монго Анри
   Perron см. Перон Хуан Доминго
   Ponten Joseph см. Понтен Жозеф
   Schoot Aleida см. Схот Алейда
   Stael см. Сталь Анна Луиза Жермен де
   Stivenson см. Стивенсон
   Zweig Arnold см. Цвейг Арнольд
   Zweig Stephan см. Цвейг Стефан
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов