Неистовый Орланд

Ариосто Лудовико

НЕИСТОВЫЙ ОРЛАНДЪ.

НЕИСТОВЫЙ ОРЛАНДЪ

Л. АРІОСТА.

Переводъ Раича.;

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Съ портретомъ Аріоста.

МОСКВА,
Въ Типогр. Лазар. Инст. Вост. Языковъ.
1832.

Печатать позволяется

съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. Москва, Августа 24 дня, 1831 года.

Ценсоръ Сергѣй Аксаковъ.

ОТЪ ПЕРЕВОДЧИКА.

Представляю читающей публикѣ Неистоваго Олрланда, Поэму Л. Аріоста.

Безсмертное, неподражаемое, великое твореніе Феррарскаго Омира оцѣнено вѣкалш и народами, переводчику ничего не остается сказать въ похвалу ему. Божественный Аріостъ, какъ называютъ его просвѣщенные народы, весь въ своей поэмѣ.

Въ Неистовомъ Орландъ читатели, кромѣ великолѣпной картинной галлереи, если смѣю такъ выразиться, найдутъ цѣлую библіотеку повѣстей то трогательныхъ, то забавныхъ и вообще занимательныхъ. Каждая, или почти каждая пѣснь, сама по себѣ разнообразная, фаптасмагорическая, составляетъ нѣчто цѣлое, отдѣльное; вотъ почему переводчикъ рѣшился издавать Аріоста по частямъ, въ видѣ Альманаха. Каждый годъ будетъ выходитъ по одной, иногда по двѣ, части.

По окончаніи Аріоста намѣренъ я одинъ, или съ двумя-тремя литераторами -- перевестъ, разумѣется, въ стихахъ, и другихъ первокласныхъ Италіанскихъ писателей и такимъ образомъ представитъ Русской публикѣ Италіанскую стихотворную библіотеку. Если не обманетъ меня первое предпріятіе,-- я отважусь и на другое,-- составлю, съ помощію другихъ литераторовъ, Италіанскую прозаическую библіотеку въ Русскомъ переводѣ: короче сказать, я рѣшаюсь всю жизнь посвятитъ на ознакомленіе моихъ соотечественниковъ съ Италіанскою литературою, si- . . .

Numina laeva sinunt auditque vocatm Apollo.

ПѢСНЬ ПЕРВАЯ.

Бѣгство Ангелики изъ Христіанскаго стана. Единоборство Феррага, съ Ринальдомъ. Погоня ихъ за Ангеликой. Явленіе Аргаліевой тѣни. Ангелика въ лѣсу. Радость Сакрипатпа, нашедшаго ее. Поединокъ Сакрипапта. Встреча Ангелики съ Ринальдомъ.

Въ честь рыцарей, любви и дамъ

И смѣлыхъ предпріятій.

Какъ съ Аграмантомъ По морямъ

Приплыли Мавровъ рати

И, въ слѣдъ царя своей земли,

Въ живомъ порывѣ мщенья,

Въ предѣлы Франціи вошли

Съ мечемъ опустошенья.

Хвалился Аграмантъ, что онъ,

Возставъ на Карломана,

При плескѣ развитыхъ знаменъ,

Отмстить за смерть Траяна,

И объ Орландѣ будетъ рѣчь,

О чёмъ до насъ молчали,--

Какъ онъ, питомецъ бурныхъ сѣчь,

Влюбился и съ печали

Неистовъ сталъ, ума лишась

Отъ дѣвы свѣтлоокой;

Рѣчь будетъ, если я отъ глазъ

Красавицы жестокой

Не обезумѣю и самъ,

Какъ мой герой несчастный,--

Тогда конецъ моимъ стихамъ,

И трудъ мой -- трудъ напрасныя.

Великодушный Ипполитъ,

Ираклово рожденье,

Италіи надежный щитъ,

Дней нашихъ украшенье,

За столько милостей твоихъ,

За всѣ благотворенья,

Прими плоды трудовъ моихъ

Съ улыбкой снисхожденья!

Я все мое тебѣ даю.

За все плачу -- стихами;

Взгляни, Монархъ, на дань мою

Привѣтными очами!

Среди героевъ древнихъ дней,

Достойныхъ хвалъ поэта,

Ты встрѣтишь въ повѣсти моей

Рожера -- чудо свѣта,--

Рожера, предка твоего,

Героя въ полѣ чести.

О! ты услышишь про него

Отрадны сердцу вѣсти,

Когда въ безпечной тишинѣ,

И съ думою высокой

На время разлучась, ко мнѣ

Преклонишь слухъ и око.

Орландъ, уже давнымъ давно

Въ Ангелику влюблённый,

Для ней и ею не въ одно

Сраженье увлечённый,

Въ странахъ Востока съ славой дѣлъ

Оставивъ тьмы трофеевъ,

На Западъ съ нею прилетѣлъ --

Къ подошвамъ Пиренеевъ,

Гдѣ Карломанъ уже стоялъ,

Шатры раскинувъ бранны,

Куда дружины онъ созвалъ

На бой, давно желанный,

Чтобъ Аграманта наказать

И дерзкаго Марѳнла;

Одинъ безчисленную ратъ

Привелъ съ собой отъ Нила,

Другой Испанію на бой

Вооружилъ кровавой,

Чтобъ Францію стереть войной

Съ лица земли со славой.

И, какъ нарочно, той порой

Къ единовѣрной рати

Является Орландъ -- герой

И кстати и не кстати.

Здѣсь съ милой онъ былъ разлучёнъ...

Какъ слѣпы мы бываемъ!

Та самая, которой онъ,

Любовію ласкаемъ,

Въ чужихъ странахъ, во всѣхъ воинахъ

Надежной былъ защитой,--

Среди друзей въ родныхъ странахъ --

Похищена открыто,

Орландъ ее не защищалъ:

Бояся распри шумной,

Ее похитить приказалъ

Самъ Карлъ благоразумной.

Орландъ съ Рональдомъ, идя въ бой

Противъ сыновъ проклятья,

Поссорились между собой:

Двоюродные братья

Питали оба въ сердцѣ страсть

Къ Ангеликѣ прекрасной,--

И Карлъ, провидѣвшій напасть

Въ размолвкѣ сей несчастной

Двухъ лучшихъ рыцарей, велѣлъ --

И Герцогомъ Баварскимъ

Она взята, никто не смѣлъ

Не внять велѣньямъ царскимъ.

Красавицу тому изъ двухъ

Въ награду обѣщали,

Кто болѣ на войнѣ услугъ

Окажетъ лезвьемъ стали,

Кто болѣ Сарацинъ побьётъ

Руки могучей силой.

Но Вѣрныхъ обманулъ расчотъ,

Имъ счастье измѣнило;

Они бѣжали, Герцогъ въ плѣнъ

Съ толпой другихъ попался,

И пустъ среди сихъ перемѣнъ

Шатеръ его остался"'

Одна однехонька въ шатрѣ

Оставшись опустѣломъ,

Ангелика въ сѣдло скорѣй

И, трепеща всемъ тѣломъ

При мысли грустной, что позоръ

Ждалъ Вѣрныхъ въ день сей горькій,

Помчалася во весь опоръ

Чрезъ долы и пригорки.

И вотъ она ужь подъ лѣскомъ,

Вдали оставивъ сѣчу,

И видитъ,-- рыцарь къ ней пѣшкомъ

Бѣжитъ, спѣшитъ на встрѣчу.

При немъ и мечь, при немъ и щитъ,

На немъ шеломъ и латы;

Одъ черезъ лѣсъ быстрѣй бѣжитъ,

Чёмъ селянинъ, объятый

И страхомъ и надеждой вдругъ

На игрищахъ кипящихъ.

Не такъ пастушка черезъ лугъ

Бѣжитъ отъ змѣй шипящихъ,

Какъ быстро бросилась назадъ

Царевна, что есть силы,

Когда на ней горящій взглядъ

Остановилъ немилый.

То былъ отважный Паладинъ,

Владѣтель Моншальбана,

Могучаго Амона сынъ,

Надежда Вѣрныхъ стана;

Онъ выпустилъ изъ рукъ своихъ

Баярда въ жаркой сѣчѣ.

Рональдъ взглянулъ и въ тотъ же мигъ.

Узналъ въ ней издалече

Ту прелесть-дѣву, рай очей,

По коей онъ несчастной,

Не досыпаючи ночей,

Страдалъ, вздыхая страстно

Ангелика во весь опоръ

Сквозь темный боръ скакала

Отъ страха помутился взоръ,

И бѣдная не знала,

Какой ей лучше путь избрать --

Просторной или тѣсной.

Она едва могла держать

Узду въ рукѣ прелестной;

И конь по волѣ, самъ собой,

Сквозь чащу пробивался

Съ своею всадницей младой,--

И вотъ къ рѣкѣ примчался,

У той рѣки стоялъ Феррагъ,

Въ поту весь, запыленный;

При шумныхъ битвы знаменахъ

Усталый, изнуренный,

Онъ душу отвести пришолъ

При сладкомъ водномъ шумѣ,

И здѣсь, не ждавши новыхъ золъ,

Остановился въ думѣ:

Онъ жажду утолитъ хотѣлъ,

Склоняся надъ рѣкою,

Но шлёмъ съ главы его слетѣлъ

И скрылся подъ водою.

Царевна въ страхѣ на бѣгу

Кричала, что есть мочи;

Феррагъ, стоявшій на брегу,

Взглянувъ ей быстро въ очи,

Узналъ, какъ ни. была она,

Въ сей часъ недоумѣнья,

Томна, разстроена, блѣдна

Отъ ужасовъ смятенья,

И какъ ни долго не слыхалъ

Объ ней ни полуслова,

Но лишь взглянулъ и вдругъ узналъ

Ангелику въ ней снова"

Услужливый, а можетъ быть,

И самъ равно влюблённой,

Онъ радъ былъ помощь предложить

Царевнѣ огорчённой;

И не заботясь, что шеломъ

Главы не прикрываетъ,

Онъ на соперника съ мечемъ

Отважно наступаетъ.

Ринальдъ, феррага не боясь,

Сталъ твердою ногою:

Онъ съ нимъ уже не въ первый разъ

Встрѣчается средь бою.

И закипѣлъ жестокій бой;

Звуча, стуча, булаты

То заблистаютъ надъ главой,

То вдругъ ударятъ въ латы,

Какъ бъ наковальню тяжкій млатъ,

Разбить его готовой.

Межь тѣмъ какъ рыцари разятъ

Другъ друга съ силой новой,

Царевна рыси придаетъ

Коню, какъ можно, болѣ,

И легкій конь ее несетъ

То лѣсомъ, то чрезъ поле.

А между тѣмъ конца войны,

Зажженной буйнымъ чувствомъ,

Все нѣтъ еще,-- бойцы равны

И силой и искусствомъ;

Никто еще не одержалъ

Побѣды въ вихрѣ сѣчи,

И первый руку опускалъ,

И первый мирно рѣчи

Къ Феррагу буйному склонилъ

Амоновъ сынъ несчастной;

Въ немъ былъ живѣе Страсти пылъ

Къ Ангеликѣ прекрасной.

"Какая польза, молвилъ онъ,

Отъ этаго намъ бою?

Не одинакій ли уронъ

Намъ отъ него съ тобою?

Положимъ,-- чудо красоты

Тебя обворожило,--

Но что же выиграешь ты,

Сдержавъ меня здѣсь силой?

Положимъ,-- въ плѣнъ отдамся я,

Иль мертвъ паду на сѣчѣ,--

Ангелика всё не твоя,

Она теперь далече.

"He лучшель, если ты, какъ я,

Царевну любишь страстно,

Пустишься по слѣдамъ ея,

Чемъ медлишь здѣсь напрасно?

Сначала мѣры всѣ возьмемъ,

Чтобъ ей не дашь умчаться,

А тамъ уже рѣшимъ мечемъ.

Кому ей доставаться;

Иначе изъ чего намъ бой

Съ тобой вести кровавый?

Я въ немъ не вижу никакой

Ни выгоды, ни славы".

И не задумался Феррагъ,

Онъ принялъ предложенье.

И вотъ мечи уже въ ножнахъ,

Отсрочено сраженье,

Вражда забыта, миръ насталъ

Межь прежними врагами,

Феррагъ, бросая водъ Кристалъ

Съ зелеными брегами,

Какъ рыцарь вѣжливый, пѣшкомъ

Ринальда не оставилъ,

Далъ мѣсто другу за сѣдломъ

И къ цѣли путь направилъ

Вотъ добродушія примѣръ

Въ чудесный вѣкъ героевъ!

Два витязя различныхъ вѣръ,

Соперники средъ боевъ.

Соперники въ любви -- сей часъ

Другъ друга поражали,

Всей яростью вооружась,

Сей часъ -- друзьями стали

И безъ опаски понеслись

Чрезъ боръ, чрезъ долъ пологій,

Они неслись, пока сошлись

Предъ ними двѣ дороги.

Которою скакать бойцамъ

За всадницей прекрасной?

Слѣды копытъ и здѣсь и тамъ

Обозначались ясно;

И наугадъ Антоновъ сынъ

Побрёлъ пѣшкомъ одною,

А добродушный Сарацинъ

Отправился другою.

Феррагь въ лѣсу и тамъ и сямъ

Блуждалъ, плуталъ, крушился,

И снова очутился, тамъ,

Откуда въ путь пустился.

Къ рѣкѣ при ѣхалъ онъ опять.

Гдѣ шлемъ загрузъ глубоко,

И, не надѣлся сыскать

Красавицы жестокой,

Рѣшился, соскочивъ съ сѣдла,

Достать свой шлемъ чудесной,

На дно рѣки съ его чела

Упавшій неумѣстно.

Но шлемъ на днѣ, среди песковъ,

Далеко скрыла влага,

Онъ долгихъ требовалъ трудовъ

Отъ сильныхъ рукъ Феррага.

Онъ сукъ большой срубилъ мечемъ

И острогалъ огромной --

Огромной шестъ, и тѣмъ шестомъ,

Съ досадою нескромной,

Ощупалъ всѣ мѣста въ рѣкѣ;

И чтоже? все напрасно!

И шестъ уже усталъ въ рукѣ,

На этотъ разъ, несчастной.

Онъ проклиналъ свои труды

Безплодные, но поздно!

Стоитъ, и вотъ изъ-подъ-воды

Выходитъ рыцарь грозной.

Онъ весь въ доспѣхахъ -- весь кругомъ,

Одно чело открыто;

Съ одной рукѣ его шеломъ,

Струями водъ омытой,

Тотъ самый, что Феррагь искалъ

Такъ долго и безплодно.

"Клятвопреступникъ! онъ сказалъ

Съ усмѣшкою холодной,

Тебѣ, я вижу, тяжело

Съ шеломомъ симъ разстаться;

Онъ мой, и имъ твое чело

Не будетъ украшаться.

"Я братъ Ангелики... Да! онъ

Стоитъ передъ тобою!

Припомни, какъ я былъ сражёнъ

Въ бою твоей рукою!

Ты клялся бросить въ сей потокъ

Мои доспѣхи бранны

И этотъ шлемъ... но если рокъ

Мнѣ отдалъ шлемъ желанный..""

За чѣмъ же ты потупилъ взоръ,

Ко мнѣ не взглянешь снова?

А! а! тебя смутилъ укоръ

За нарушенье слова.

"Достань себѣ другой шеломъ,

Но только не позорно;

Достань его себѣ мечемъ

Среди борьбы упорной;

Такимъ Орландъ, такимъ герой

Ринальдъ владѣетъ нынѣ;

'І'отъ на Альмонтѣ, а другой

Былъ прежде на Мамбринѣ.

Достань одинъ изъ нихъ въ войнѣ,

Въ борьбѣ тебя достойной,

А этотъ, обреченный мнѣ,

Маѣ и оставь спокойно."

Феррагь, при видѣ мертвеца,

Дрожитъ; всталъ дыбомъ волосъ j

Потъ градомъ съ блѣднаго лица;

Невольно замеръ голосъ

Въ полураскрывшихся устахъ;

Кровь въ жилахъ остывала,

Когда Аргалій, въ сихъ мѣстахъ

Погибшій отъ кинжала,

Изъ-подъ-воды нежданно всталъ,

Какъ будто оживъ снова,

И укорять убійцу сталъ

За нарушенье слова.

Феррагъ молчалъ, Феррагъ не смѣлъ

Прибѣгнуть къ оправданью;

Онъ поневолѣ онѣмѣлъ,

Внимая нареканью

И, недовольный самъ собой,

Ланфузою поклялся,--

Когда бы и какой бы бой

Ему не представлялся,

Главы не прикрывать, пока

Средь боеваго грома

Не полонитъ его рука

Орландова шелома,

И эту клятву онъ сдержалъ

Гораздо лучше прежней.

Оставивъ берегъ, онъ блуждалъ

День за день безнадежнѣй --

Томясь мучительной тоской,

Онъ Паладина ищетъ

И, сладкій позабывъ покой,

За нимъ повсюду рыщетъ.

Съ Ринальдомъ, взявшимъ путь другой,

Другое приключенье

Случилось тою же порой

И въ тожь почти мгновенье.

Ринальдо идетъ и -- видитъ вдругъ --

Баярдъ его рѣтивой

Предъ нимъ во весь несется духъ,

Взвѣвая гордой гривой.

"Остановись мой добрый коль!..."

Но зова конь не слышитъ,

Онъ все бѣжитъ, въ очахъ огонь

И искрится и пышетъ;

Ринальдо, досадуя, за нимъ

Несется въ путь безвѣстной...

Оставимъ ихъ и поспѣшимъ

Къ Ангеликѣ прелестной.

Она бѣжитъ сквозь лѣсъ густой,

Непроходимой, темной;

Шелохнется- ли листъ младой

На тополѣ нескромно,

Шепнетъ ли вѣтка съ вѣтеркомъ

На клёнѣ иль на букѣ,--

Царевна въ сторону съ конёмъ,

Дрожа при каждомъ звукѣ;

Мелькнетъ ли тѣнь среди долинъ

Иль на горѣ высокой,--

И думаетъ, что Паладинъ

Постылый недалёко.

Такъ лань младая, подсмотрѣвъ,

Какъ тигръ въ тѣни прохладной

Давно знакомыхъ ей деревъ

Терзаетъ безпощадно

Ея трепещущую мать

И сердце выѣдаетъ,

Сквозь лѣсъ пускается бѣжать

И отдыху не знаетъ;

Дотронетсяль она въ бѣгу

До вѣтки,-- и, полмертвой

Мерещется, что ей врагу

Обречено бытъ жертвой.

Проходитъ день, проходитъ ночь,

И сутокъ съ половиной

Ужъ нѣтъ; и вотъ царева дочь

Стоитъ предъ луговиной,

Подъ тѣнью рощицы густой,

Струимой вѣтерками.

Здѣсь ручейковъ потокъ живой,

Сверкавшій межъ брегами,

Перебираясь по пескамъ,

Журчалъ журчаньемъ нѣжнымъ,

И перлы росъ по муравамъ

Разбрызгивалъ прибрежнымъ*

Ангелика, окончивъ путь

При зноѣ неотрадной,

Расположилась отдохнуть

Въ тѣни деревъ прохладной.

Она устала, врагъ далёкъ,

Онъ не смутитъ покою,--

И на лужайку съ стремя скокъ

Чуть слышною стопою.

Разузданъ конь, свободный, онъ

Блуждаетъ у потока;

Потокъ травою опушонъ

Приманчивой для ока.

Вблизи кустарникъ алыхъ розъ,

Переплетясь вѣтвями,

Въ тѣни дубовъ высокихъ росъ

Надъ свѣтлыми струями;

Раскинувшися, какъ шатеръ

Прохладной и душистой,

Онъ осѣнялъ живой коверъ

Изъ муравы пушистой;

Туда,-- въ убѣжище прохладъ --

Подъ занавѣсъ вѣтвистый,--

Не проникалъ ни смертныхъ взглядъ,

Ни солнца лучъ огнистый.

И какъ отрадно отдохнуть

Пришельцу въ этой сѣни,

Прилечь небрежно и уснуть

На лонѣ сладкой лѣни!..

Красавица подъ склонъ вѣтвей

Пришла, легла, уснула.

Не долго поспалося ей;

Проснувшися отъ гула

Вблизи топочущихъ копытъ,

Она тихонько встала,

Глядитъ и -- рыцарь ужь стоитъ

У воднаго кристала.

Она не знала, врагъ иль другъ

Предъ нею показался;

То страхомъ, то надеждой духъ

Смущенной волновался;

И притаивъ дыханье, ждетъ

Она, что будетъ далѣ.

Онъ слѣзъ съ коня и сѣлъ у водъ --

При свѣтломъ ихъ кристалѣ

И, на руку склонясь главой,

Такъ въ думу погрузился,

Какъ будто въ камень гробовой

Мгновенно превратился.

Съ часъ мѣста, Государь, онъ быть

Объятъ тоской глубокой;

Надумавшись, онъ повторилъ

Упрекъ судьбѣ жестокой

Такъ жалобно, что, размягчась,

И камень бы распался,

И самый тигръ на этотъ разъ

Съ жестокостью бъ разстался.*

Онъ такъ вздыхалъ, и такъ рыдалъ,

Что грудь казалась Этной,

А слезы -- льющейся со скалъ

Рѣкою искрометной.

"О, долголь, мысль,-- онъ началъ рѣчь

Печальную съ собою,--

О, долго ли тебѣ и жечь

И ледѣнитъ тоскою

Мою растерзанную грудь?..

Я опоздалъ несчастный!

Другой, открывъ къ ней прежде путь,

Сорвалъ цвѣтокъ прекрасный...

А чтоже въ дань любви моей?

Два слова, два-гири взгляда!

И только?.. и -- страдать по ней --

Одна моя отрада! ...

"Младая дѣва -- роза-цвѣтъ:

Пока въ саду любимомъ

Она цвѣтетъ, безъ бурь и бѣдъ,

На стебелькѣ родимомъ,

Пока ни стало, ни пастухъ

Коснуться къ ней не смѣетъ,--

И небо и земля ей другъ,

И всё ее лелѣетъ,

И у четы она младой,

Любовію счастливой,

Красуется то надъ главой,

То на груди стыдливой;

"Но лишь счастливая рука,

И нѣжа и лаская,

Ее съ роднаго стебелька

Сорветъ и -- радость Мая --

Теряетъ все, что небеса

И землю въ ней плѣняло:

Младая дѣвица-краса,

Откинувъ покрывало,

И тайной прелестью своей

Для милаго предмета

Пожертвовавъ въ пылу страстей,

Теряетъ всё для свѣта ...

"Теряетъ всё -- но не для всѣхъ;

Боготворимый ею

Блаженствуетъ въ раю утѣхъ,

Гордясь судьбой своею....

Другой блаженствуетъ, а я!"..

Я осужденъ томиться...

Но неужель любовь моя

Ничѣмъ не наградится?....

Она мила душѣ моей,--

И я не перестану

Любить ее, и я объ ней

Мечтать до гроба стану."

Вы спросите, кто рыцарь сей,

Горючими ручьями

Точившій слезы изъ очей

Надъ свѣтлыми струями?

То царь Черкесскій -- Сакрипанъ;

Онъ бросилъ край родимый

И много, много видѣлъ странъ,

Любовію гонимый...

И онъ Ангелику любилъ!

У воднаго Кристала

По ней онъ, бѣдный, слезы лилъ.--

Она его узнала.

Его съ Восточныхъ береговъ --

Отъ колыбели свѣта --

Звала, вела, влекла любовь

Въ слѣдъ милаго предмета;

Онъ въ Индію прямой стезёй,--

И съ скорбію душевной

Провѣдалъ, что Орландъ-герой

На Западѣ съ царевной,--

На Западъ бросился, и шутъ

Услышалъ вѣсть плачевну,

Что Карлъ Великій принялъ трудъ

Секвестровать Царевну.

Онъ въ станѣ про побѣгъ узналъ

Ангелики прекрасной,

И тамъ и сямъ ее искалъ --

Искалъ, и все напрасно;

Безсчастный не напалъ на слѣдъ

Бѣглянки свѣтлоокой.

Она вина царевыхъ бѣдъ

И горести жестокой;

Ей посвящая каждый вздохъ,

Онъ выражался въ млѣньи

Такъ жалобно, что солнце могъ

Остановишь въ теченьи.

Межъ тѣмъ какъ онъ страдалъ, рыдалъ

Надъ влажными брегами,

И слезы жаркія сливалъ

Съ прохладными струями,

И много, много говорилъ,

Что знать для насъ нелестно,

Его услышать рокъ судилъ

Ангеликѣ прелестной; --

И съ нимъ въ одинъ сбылося часъ,

Въ одно мгновенье ока,

Чегобъ иные, вѣкъ томясь,

Не выждали отъ рока.

Царевна, притаивши духъ,

Подъ тѣнью древъ густою,

Внимательный склонила сдухъ

Къ влюбленному герою.

Уже не въ первый разъ онъ ей

Твердилъ про нѣжный пламень,

Онажъ къ нему хладна, хладнѣй,

Безчувственнѣй, чёмъ камень;

Гордясь красой, она его,

Какъ многихъ, презирала,

За тѣмъ что ровно никого

По мысли не сыскала.

Но можно ей въ проводники

На время взять Героя,

Изнывшаго по ней съ тоски;

Одинъ упрямецъ, стоя

Въ водѣ по горло, не зоветъ

На помощь первыхъ встрѣчныхъ,--

Два раза случай не придетъ

На скорбный зовъ безпечныхъ.

И отъ когожь, отъ чьихъ ей силъ

Защиты ждать надежной?

Черкесскій Царь ее любилъ

Любовью самой нѣжной.

И вотъ какъ цѣнится любовь!..

Одна, въ краю далекомъ,

Блуждая въ мглѣ густыхъ лѣсовъ,

Въ отчаяньи жестокомъ,

Она его -- въ проводники

Себѣ предназначала,

Но облегчишь его тоски

Совсѣмъ не помышляла;

Она хотѣла лишь польстить

Слѣпой его надеждѣ,

Потомъ несчастнаго забыть

И презирать какъ прежде.

И вотъ она изъ-за вѣтвей,

Румянцемъ пламѣнѣя,

Какъ Цинтія, или милѣй,--

Какъ прелесть-Діонея,

Плеснувъ нежданно, говоритъ

Влюбленному герою:

"Привѣтствую тебя, мой щитъ!

Да будетъ миръ съ тобою!

Самъ Богъ тебя послалъ ко мнѣ

Въ сей край полупустынной;

Ты будешь въ дальней сторонѣ

Защитникомъ невинной."

Нѣтъ! Ни одна изъ матерей,

Извѣдавшихъ кручину,

Съ такою радостью -- очей

Не обращала къ сыну,

О коемъ плакала она,

Какъ о погибшемъ въ битвѣ

И ночи долгія безъ сна

Промлѣла на молитвѣ,--

Съ какою радостью Черкесъ,

Томившійся тоскою,

Ангелику -- красу небесъ --

Увидѣлъ предъ собою.

Любовью пламенной горя,

Онъ къ ней, къ своей прекрасной;

Она къ нему, она Царя

Прижала къ груди страстно

И, обнимаясь съ нимъ, душой

Несется распаленной

Въ не позабытый край родной --

Къ отчизнѣ отдаленной:

Воображеніе зажогъ

Надежды лучъ крылатый;

Вотъ наконецъ она чертогъ

Увидитъ свой богатой.

И отдаетъ ему отчотъ

Во всемъ, что было съ нею

Съ тѣхъ поръ, какъ ею въ дни заботъ

Онъ посланъ къ Набатею --

Къ царю отважныхъ Сериканъ

Просить о вспоможеньи,

И какъ Орландъ средь разныхъ странъ

И не въ одномъ сражена

Спасалъ ее отъ разныхъ бѣдъ,

И что она всё -- дѣва

И такъ чиста, какъ вышла въ свѣтъ

Изъ матерняго чрева.

Конечно, можетъ быть, оно

И справедливо было,

Да только что-то мудрено....

Но какъ не вѣрить милой?

И Царь повѣрилъ, онъ не разъ

Бывалъ обманутъ въ жизни;

Любовь скрываетъ то отъ насъ,

Что ясно видитъ ближній,

А что не видимо ему,--

Она для насъ вскрываетъ;

Въ Несчастья вѣрится всему,

Чего душа желаетъ.

"Судьба блаженствомъ насъ даритъ

Разъ-два, а рѣдко болѣ,.--

Черкесъ съ собою говоритъ,--

И если было въ волѣ

Орланда -- случай пропустить,

И случаи столь завидной,--

Онъ долженъ самъ себя винить,

Онъ простъ, ему и стыдно;

Но я -- не онъ, зачѣмъ терять,

Что послано судьбою?

Чтобъ послѣ плакать и страдать

И въ гробъ сойти съ тоскою!

"Сорву же свѣженькій цвѣтокъ

Полуразцвѣтшей розы,

Пока еще онъ не поблёкъ!

Я знаю, будутъ слезы,--

Что мнѣ до нихъ? я знаю свѣтъ,

Я знаю полъ прекрасной:

Онъ слёзы льетъ, конца имъ нѣтъ,

Посмотришь,-- всё напрасно",

И самъ же радъ, и рай утѣхъ

Находитъ въ нѣгѣ сладкой...

Что долго ждать? здѣсь нѣтъ помѣхъ;

Приступимъ, время кратко!"

И былъ ужь онъ вооружёнъ

На приступъ столь отрадной...

Вдругъ слухъ Черкесовъ поражёнъ...--

За рощицей прохладной

Послышался ужасный шумъ,

И рыцарь по неволѣ

Скрѣпясь, спѣшитъ безъ дальнихъ думъ

На боевое поле,

Онъ, шлемъ набросивъ на чело^

Къ коню,-- и въ тоже время

Схватилъ копье и скокъ въ сѣдло

Съ серебренаго стремя.

Вотъ скачетъ рыцарь на конѣ

Въ одеждѣ бѣлоснѣжной,

Раскинувшейся по бронѣ

Роскошно и небрежно;

Осанка гордая, шеломъ

Перомъ украшенъ бѣлымъ.

Черкесскій царь, вздохнувъ танкомъ

Предъ паладиномъ смѣлымъ,

Нарушившимъ его покой,

Прервавшимъ наслажденья,

Кругомъ бросаетъ взоръ живой

Досады и презрѣнья.

И гордый мужествомъ -- онъ въ бой

Врага зоветъ кровавой;

И врагъ, взлелѣянный войной,

Давно знакомый съ славой,

Радъ отъ души принять Царя

На новомъ полѣ боя

И, нетерпѣніемъ горя,

Ждешь пылкаго героя.

И вотъ,-- копье наперевѣсъ,--

Грозя имъ издалеча,

Какъ буря налетѣлъ Черкесъ,

И закипѣла сѣча.

Ни левѣ со львомъ, ни быкъ съ быкомъ

Не бьются такъ жестоко,

Какъ бились рыцари вдвоемъ:

При дѣвѣ свѣтлоокой:

Трещатъ чеканные щиты

Отъ скачущихъ ударовъ,

И стонутъ долы, высоты

И ребра крутояровъ;

И груди крѣпкія бойцовъ

Едвалибъ устояли,

Когда бъ не -- диво тѣхъ вѣковъ --

Не латы ихъ спасали.

И кони въ злобѣ лобъ со лбомъ

Сражались какъ бараны,

И первый -- оземь подъ Царемъ,

И отжилъ вѣкъ свой бранный,

А онъ всегда надежной слылъ

Для всадника опорой;

Палъ и другой, но вдругъ вскочилъ,

Очнувшися подъ шпорой;

Но конь Черкесовъ ужь не всталъ,

Жизнь съ вѣтромъ отлетѣла,

И онъ на всадникѣ лежалъ

Всей тяжестію тѣла.

Невѣдомый герой въ сѣдлѣ

Почти не пошатнулся;

Врага увидѣвъ на землѣ,

Онъ только улыбнулся;

Довольный тѣмъ, что одержалъ

Надъ рыцаремъ побѣду,

Впередъ стремглавъ онъ поскакалъ,

И не видать ужъ слѣду;

И прежде чёмъ успѣлъ Черкесъ

Оправиться отъ бою,

Онъ роковой оставилъ лѣсъ

Далёко за собою.

Оратай, какъ гроза пройдетъ,

Неслышно грома болѣ,

Вставъ, оглушенный, обведетъ

Печальнымъ взоромъ поле,

Погибшихъ отъ грозы воловъ

И, что плѣняло зрѣнье,

Безъ темныхъ кудрей ель -- холмовъ

Сосѣднихъ украшенье:

Такъ предъ Ангеликой младой,

Свидѣтельницей боя,

Всталъ Царь, убійственной тоской

Стѣснилась грудь героя,

Онъ тяжело вздыхалъ, стоналъ,

Не отъ того, чтобъ ноги

Иль руки, падая, сломалъ,--

Онъ вышелъ изъ тревоги

Какъ встрёпаный; но, рокъ виня,

Не могъ снести онъ срама

О стыдъ! его изъ-подъ коня

Вытаскивала дама!...

Когдабъ она ему тотчасъ

Не возвратила рѣчи,--

Онъ вѣкъ бы нѣмъ былъ, возвратясь

Изъ неудачной сѣчи.

"Не сокрушайся, Государь!

Царевна говорила;

Не ты, но лошадь, эта тварь

На битвѣ измѣнила;

Еебъ на кормъ, да на покой

А не на бой кровавый.

О чемъ грустить? соперникъ твой

Не взялъ вѣнца у славы,--

По моему -- онъ потерялъ

И славу и побѣду,

Онъ первый съ бою ускакалъ,

И не видать ужъ слѣду."

Такъ въ часъ невзгоды говоря,

Царевна утѣшаетъ

Разогорченнаго Царя.

Вотъ, видятъ, выѣзжаетъ

На рыжакѣ, съ сумой, съ рожкомъ

Гонецъ изъ темной дали;

Онъ, поравнявшися съ Царёмъ,

Спросилъ:" не проскакалъ ли

Симъ лѣсомъ рыцарь на конѣ,

Въ одеждѣ бѣлоснѣжной,

Раскинувшейся по бронѣ

Роскошно и небрежно?"

-- Да! отвѣчалъ ему Черкесъ,

Не болѣе минуты,

Какъ проскакалъ чрезъ этотъ лѣсъ

Мой врагъ на битвѣ лютый.

Мнѣбъ знать хотѣлось, кто таковъ,

Съ кѣмъ мѣрился я сшибкой.--

"Я отвѣчать тебѣ готовъ,

Сказалъ гонецъ съ улыбкой,

Но выслушай меня, герой,

Безъ скорби и безъ гнѣва:

Могучій побѣдитель твой --

Прелестнѣйшая дѣва.

"Ты хочешь имя знать ея?

И этаго не скрою:

Отъ Брадаманты, отъ копья

Ея ты палъ средь бою,

И слава прежнихъ дѣлъ твоихъ

Погибла подъ луною!"

Гонецъ сказалъ, и въ тотъ же мигъ

Пустился вдаль стрѣлою.

Черкесъ въ смущеніи стоитъ,

Не вымолвитъ ни слова,

И по челу разлился стыдъ

Живымъ румянцемъ снова.

И долго, долго думалъ онъ

Съ собою о позорѣ,

О томъ, что женщиной сраженъ

Въ воинственномъ онъ спорѣ;

И, думу думою гоня,

На свѣтъ глядѣть стыдится,

И на чужаго онъ коня

Молчкомъ съ стыдомъ садится,

И неучтиво за собой

Царевну помѣщаетъ,

А нѣгу съ нею до другой

Минуты отлагаетъ.

Еще не проскакалъ Черкесъ

Двухъ миль съ своей прекрасной,

Какъ вдругъ вкругъ нихъ потрясся лѣсъ,

Раздался трескъ ужасной;

Еще минуты не прошло,

И вотъ предъ ихъ очами

Огромный конь; на немъ сѣдло

Съ златыми стременами;

Онъ то чрезъ кустъ, то чрезъ ручей

Широкій перепрянетъ,--

На дубъ наскачетъ,-- дубъ съ корней,

Лишь гулъ вдали отгрянетъ.

"Когда густая тѣнь вѣтвей

И мгла не омрачила

Моихъ встревоженныхъ очей,--

Царевна говорила,--

Такъ это конь знакомый мнѣ,

Баярдъ несется лѣсомъ...

Онъ, онъ въ глухой сей сторонѣ,

Подъ темнымъ древъ навѣсомъ.

Какъ кстати! нечего смотрѣть,

Пора намъ размѣститься,

Двумъ на одномъ конѣ сидѣть

Неловко, не годится."

И Сакрипанъ, со стремя прыгъ.

Летитъ къ Баярду прямо

И -- за узду,-- но въ тотъ же мигъ

Ринальдовъ конь упрямой.

Какъ молнія, оборотясь,

Копытами отвѣтилъ,

Но не попалъ на этотъ разъ,

Куда-было намѣтилъ,

Атобъ Черкесу ужь не жить:

Извѣдывая силу,

Баярдъ копытомъ могъ разбить

Стальную гору съ пылу.

Потомъ, какъ человѣкъ, умёнъ

И ласковъ, предъ Царевной

Склонясь, остановился онъ:

Такъ, послѣ многодневной

Разлуки, песъ вертитъ хвостомъ,

Хозяина встрѣчая.

Баярдъ не позабылъ о томъ,

Какъ дѣва молодая

Въ Альбракѣ много разъ сама

Изъ рукъ его кормила,

Когда Ринальда безъ ума --

Безъ памяти любила.

Царевна лѣвою рукой

За повода, а правой

По гривѣ гладитъ золотой

И груди величавой.--

Разумный конь предъ ней стоитъ

Смирнёхонько,-- ягнёнкомъ;

Царь, сноровивъ, къ нему спѣшитъ,

И вотъ онъ въ стремѣ звонкомъ.

Ангелика свое взяла

И лучше помѣстилась,-- *

Она теперь изъ-за сѣдла

Въ сѣдло переселилась.

Поѣхали; Царевна глядь

И -- не сберется съ силой,--

Она блѣдна: за ней опять

Бѣжитъ Ринальдъ постылой*

Ангелика ему мила,

Онъ въ ней души не видитъ,

Она, какъ голубь сокола,

Ринальда ненавидитъ,--

А было время, что она

Въ Ринальда молодова

Была смертельно влюблена,--

Теперь къ нему сурова

Въ Арденахъ два ключа журчатъ

Въ сосѣдствѣ межъ собою,

Въ одномъ любви кипучій ядъ

Съ прохладной слитъ водою;

А тотъ, кто жаждою томясь,

Напьется изъ другова,

Разлюбитъ свой кумиръ тотчасъ

И не полюбитъ снова.

Ринальдъ испилъ воды въ одномъ,

И отъ любви сгараетъ;

Ангелика пила въ другомъ,

И хладъ къ нему питаетъ.

И эти-то струи виной,

Что нашей героинѣ,

Примѣтившей за дальней мглой

Ринальда на долинѣ,

Горой налегъ на сердце страхъ,

Взоръ ясный померкаетъ;

И Сакрипана, вся въ слезахъ,

Царевна заклинаетъ,

Чтобъ онъ немилаго недалъ

Увидѣть ей навстрѣчѣ,

Чтобъ онъ не ждалъ, чтобъ онъ бѣжалъ.

Отъ рыцаря далече,

"Какъ! Сакрипанъ промолвилъ ей,

Ты робко взоры мещешь?

Ты подъ защитою моей --

И -- предъ врагомъ трепещешь!

Какъ! ты забыла про воину

Жестокую въ Альбракѣ,

Про ночь, какъ я, тебя одну

Спасая въ смутномъ мракѣ,

Тебѣ щитомъ надежнымъ быль

Одинъ отъ Агрикапа,

Отъ всѣхъ вооруженныхъ силъ

Встревоженнаго стана!"

Но замеръ гласъ въ ея устахъ,

Взоръ меркнетъ, гаснутъ силы;

Ужь близко -- въ нѣсколькихъ шагахъ --

Ринальдъ, для ней постылый.

Конь узнанъ,-- и царю грозитъ

Ринальдъ, предавшись гнѣву;

Узналъ и ангельскій онъ видъ,

Узналъ онъ прелесть-дѣву....

Но что у рыцарей потомъ

Вдвоемъ -- въ борьбѣ суровой

Происходило,-- разовьемъ,

Раскроемъ въ пѣсни новой.

ПѢСНЪ ВТОРАЯ.

Сраженіе Ринальда съ Сакрипаномъ. Гонецъ изъ Ада разнимаетъ ихъ. Ринальдъ отправляется за Ангеликою въ Парижъ, откуда Карлъ посылаетъ его въ Англію. Буря на морѣ. Брадаманта и Пинабель. Сраженіе Рожера и Градасса съ волшебникомъ. Паденіе Брадаманты въ гротѣ.

Зачѣмъ, жестокая любовь,

Наперекоръ желаньямъ,

Ты мучишь насъ, волнуя кровь,

Безжалостна къ страданьямъ?

Съ чего разрывомъ двухъ сердецъ

Тебѣ плѣняться мило?...

Я жду -- вотъ бѣдъ моихъ конецъ 3

И итожь? ни тутъ-то было!

Меня полюбятъ,-- я бѣгу

Немилаго предмета;

Я полюблю и -- не могу

Отъ милой ждать отвѣта.

Теперь Ангелика мила

Ринальду-паладину,

И это ты произвела

Въ печальную годину;

А было время, что она

Любила Паладина.

Но измѣнились времена

И -- странная судьбина!--

Онъ страстенъ къ ней, онъ въ ней одной

Свое блаженство видитъ;

Она его, своей чредой,

Смертельно ненавидитъ.

"Съ коня, разбойникъ, сей же часъ,

Пока меча не выну!--

Кричитъ Ринальдъ, сердясь, грозясь,

Надменно Сарацину; --

Онъ мой! я даромъ никому

Не дамъ себя обидѣть;

И эту даму отыму, ..

И не досадноль видѣть,

И не позорно ли терпѣть,

Чтобъ дамою прелестной

И рѣдкимъ симъ конемъ владѣть

Осмѣлился безчестной?"

-- Ты лжешь! не я разбойникъ, нѣтъ!

Но, если слухи вѣрны,

Разбойникъ ты, сказалъ въ отвѣтъ

Черкесъ высокомѣрный....

Зачѣмъ безвременно огню

Досады предаваться?

Пусть бои рѣшитъ, кому коню

И Дамѣ доставаться.

Въ одномъ согласенъ я съ тобой,

Что точно Дама эта

Блистаетъ ангельской красой

На удивленье свѣта.--

Какъ иногда два пса, къ воинѣ,

Къ грызнѣ готовясь рьяной,

Рычатъ, шерсть дыбомъ на спинѣ,

Глаза какъ уголь рдяной;

И вотъ схватились въ мигъ одинъ --

И злости нѣтъ предѣла;

Грызутся псы, и шерсть со спинъ

Клоками полетѣла:

Такъ два героя, межь собой

Начавши брань словами,

Берутся за булатъ, и бой

Окончили мечами.

Одинъ пѣшкомъ, другой верхомъ;

Что прибыли Черкесу,

Что онъ верхомъ, а врагъ пѣшкомъ?

Онъ не взялъ перевѣсу:

Не хуже бы его конемъ

Малютка могъ управить.

Заноровившись, на своемъ

Баярдъ хотѣлъ поставишь,

И Царь съ нимъ сладишь не умѣлъ;

Какъ умная скотина,

Баярдъ на битвѣ не хотѣлъ

Обидѣть господина.

Черкесъ Баярда подстрекнетъ,--

Баярдъ назадъ отпрянетъ,

Сѣдокъ узду къ груди прижметъ,--

Конь биться, рваться станетъ;

То вверхъ взовьется онъ подъ нимъ,

То голову наклонитъ,

То вдругъ копытомъ огневымъ

Лягнетъ -- и долъ застонетъ.

Изъ силы выбился сѣдокъ

И, улучивши время,

Схватился за луку и -- скокъ

Съ трепещущаго стремя.

И оба рыцаря пѣшкомъ,

И оба -- чудо брани --

Сошлись; глаза горятъ огнёмъ.

Подъяты грозны длани;

Мечи, послушные бойцамъ,

То вверхъ взлетятъ, сверкая,

То внизъ падутъ, и тамъ и сямъ

Въ доспѣхи ударяя.

Едваль такъ тяжкій млатъ звучалъ,

Стучалъ на наковальнѣ,

Когда Зевесу громъ ковалъ

Вулканъ въ пещерѣ дальней.

И каждый шагъ, и каждый взмахъ,

И каждое движенье --

Все чудо въ молодыхъ бойцахъ,

Все навыкъ и умѣнье:

Они то выпрямятъ, то вновь

Понизятъ станъ высокой,

То выглянутъ изъ-за щитовъ,

То спрячутся далёко,

То нанесутъ, то отразятъ

Ударъ меча жестокій,

То шагъ впередъ, то шагъ назадъ,

То кругъ завьютъ широкій.

И вотъ всей силою руки,

Въ минуту перевѣса!

Ринальдъ ударилъ -- и въ куски

Распался щитъ Черкеса;

Тотъ щитъ изъ крѣпкой кости былъ

Съ пластиною изъ стали,--

Но взмахъ Фусберты раздробилъ

Его, какъ пластъ хрустали,--

И дрогнулъ изумленный лѣсъ,

И гулъ вдали раздался.

Въ плечо пораненный Черкесъ,

Пригнувшись, зашатался.

Въ бѣдѣ увидѣвши Царя,

Царевна отъ боязни

Блѣднѣетъ, на бойцевъ смотря,

Какъ осужденный къ казни,

И думаетъ: чего ей ждать

Въ несчастную годину?

Того ль, чтобъ ей добычей стать

Ринальду-паладину,

Тому Рина льду, что постылъ

Ей былъ, какъ врагъ ужасной,

И, на бѣду, ее любилъ

Любовью самой страстной?

Коня назадъ -- она бѣжитъ.

Несется, что есть мочи

И часто, обратясь, глядитъ

И вопрошаетъ очи,

Не мчится ли за нею въ летъ

Ринальдъ, окончивъ сѣчу.

Недолго ѣхала, и вотъ

Пустынникъ ей навстрѣчу

Съ сѣдою, длинной бородой,

Смиренный и степенной,

Со взоромъ кротости святой,

Съ осанкою почтенной.

Онъ ѣхалъ на ослѣ шажкомъ,

Молитва, постъ и лѣты,

Казалось, заглушили въ нёмъ

Лукаваго навѣты;

Но только что отецъ святой,

Изжившій вѣкъ свой честно,

Въ долинѣ встрѣтился глухой

Съ Ангеликой прелестной,--

И плоть, убитая постомъ,

Проснулась, разыгралась,

И въ сердцѣ, прежде ледяномъ,

Кровъ, вспыхнувъ, взволновалась.

Чтобь про Ринальда не слыхать

Ангелика желала

Скорѣй изъ Франціи бѣжать,--

И чернеца пытала,

Какой дорогой ей вѣрнѣй

До пристани добраться.

Любившій въ юности своей

Волшебствомъ заниматься,

Чернецъ Царевну увѣрялъ,

Что нечего заранѣ

Крушиться ей; и шарить сталъ

Межъ тѣмъ въ своемъ карманѣ,

И вынувъ книгу, прочиталъ

Изъ ней съ полстороницы;

Вдругъ духъ въ лицѣ гонца предсталъ

Предь взорами дѣвицы.

Чернецъ даетъ ему приказъ --

Исполнить повелѣнье,

И духъ, сокрывшися отъ глазъ,

Поспѣлъ въ одно мгновенье

Къ бойцамъ, гдѣ межъ деревъ густыхъ

Держалъ ихъ бой кровавой,

А не прохлада; ставъ межъ нихъ,

Такъ говорилъ лукавой:

"Изъ -- за чего вы, Господа,

Ведете бой кровавый?

Я много вижу въ немъ вреда,

А выгоды и славы --

Нисколько; пусть одинъ изъ васъ

Погибнетъ въ бурной сѣчѣ,--

Что пользы? Графъ Орландъ въ сей часъ

Съ Ангеликой далече.

Онъ за красавицу, какъ вы,

Не дрался, не вступался,

Не подвергалъ мечу главы,

И съ ней -- въ Парижъ умчался.

"Я встрѣтилъ ихъ въ лѣсной тѣни,

Отсюда съ полу-мили,

И ясно слышалъ, какъ они

Смѣялися, шутили,

Что вы здѣсь бой между собой

Ведете безполезной.

Примите мой совѣтъ благой

Спѣшите за любезной,

Пока еще она отъ васъ

Хоть нѣсколько поближе;

Не то,-- прости отрада глазъ,

Какъ будетъ Графъ въ Парижѣ!"

Когда бъ вы знали, какъ бойцы

Сей вѣстью огорчились!...

Какіе же они глупцы,

И какъ же осрамились!

Счастливѣйшій соперникъ ихъ

Надъ ними насмѣхался!...

Тушъ съ устъ Ринальда огневыхъ

Глубокій вздохъ сорвался;

Онъ, проклиная своего

Соперника, клянется,

Что Сердце вырветъ у него,

Какъ только съ нимъ сойдется,

Ринальдъ къ коню, конь радъ пути;

Ринальдъ въ сѣдло стрѣлою

И, даже не сказавъ: просши!

Не только что съ собою

Не взявъ Черкесскаго Царя,

Пустился быстрымъ скокомъ.

Радушьемъ пламеннымъ горя,

Конъ встрѣтится съ потокомъ,--

И перепрянетъ чрезъ потокъ,

Увидитъ ровъ широкой

И, не задумавшися, скокъ --

И ровъ за нимъ далёко.

Но странно, можетъ быть, для васъ,

Что въ роковое время

Баярдъ къ хозяину тотчасъ

Пришелъ, подставилъ стремя,

А прежде не давалъ ему

Схватишь уздечки браной?...

Причтемъ Баярдову уму

Поступокъ этотъ странной:

Онъ зналъ, кого Ринальдъ любилъ,

И вслѣдъ царевны милой

Его водилъ и колесилъ,

Покамѣстъ нужно было.

Баярдъ не проглядѣлъ, когда

Ушла она изъ ставки,

Онъ самъ свободенъ былъ тогда; --

Ринальдъ средь общей давки

Спрыгнулъ съ сѣдла и въ бой вступилъ

Съ отважнымъ изъ героевъ,

Баярдъ отъ ней не отходилъ;

Онъ вышелъ вонъ изъ строевъ

И все за ней,-- и не хотѣлъ

Ангелики оставить,

Чтобъ наконецъ ее въ удѣлъ

Хозяину доставить.

За ней его рѣшившись весть,--

А слѣдъ ея онъ вѣдалъ,

Онъ въ лѣсъ завелъ его, но сѣсть

Въ сѣдло Ринальду не далъ,

Чтобъ съ настоящаго пути

Не сбился витязь бранный,

Такъ дважды удалось найти

Ему предметъ желанный,

Но безуспѣшно; тамъ Феррагъ,

А здѣсь -- его надеждѣ

Черкесъ перечилъ -- страшный врагъ.

Какъ слышали вы прежде.

Когда же съ ложной вѣстью духъ

Межъ рыцарей явился,

Той вѣстью и Баярдовъ слухъ

Невольно обольстился;

И -- предъ Ринальдомъ конь предсталъ,

Его покорный волѣ.

Ринальдъ въ сѣдло, и поскакалъ

Въ Парижъ чрезъ лѣсъ, чрезъ поле.

Въ немъ кровь клокочетъ, бьется грудь,--

Онъ пышетъ страстью нѣжной --

И медленъ конь по немъ, хоть будь

Онъ вѣтеръ скоробѣжной.

Онъ гналъ коня и день и ночь,

Лелѣя скорбь душевну,

Что бы въ бою извѣдать мочь

Съ Орландомъ за Царевну,

Такъ твердо Рыцаря гонецъ

Волшебниковъ увѣрилъ!

Но вотъ пути его конецъ.

Ужъ онъ глазами мѣрилъ

То мѣсто, гдѣ былъ Вѣрныхъ станъ

И гдѣ въ борьбѣ геройской

Разбитъ жестоко Карломанъ,

И вновь готовилъ войско.

Онъ съ часу на часъ ожидалъ

Съ заботой и досадой,

Чтобы къ Парижу не предсталъ

Траяновъ сынъ съ осадой,

И, торопясь, войска сбиралъ,

Приготовлялъ снаряды,

Рылъ рвы вкругъ стѣнъ и поправлялъ

Бойницы и ограды;

И думалъ въ Англію послать,

Ктобъ былъ посмышленѣе,

Чтобъ новую тамъ рать собрать

НЕИСТОВЫЙ ОРЛАНДЪ

Л. АРІОСТА.

Переводъ Раича.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

МОСКВА,
въ Типогр. Лазар. Инст. Вост. Языковъ.
1837

Печатать позволяется

Съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. Москва, Октября 21 дня, 1856 года.

Ценсоръ Перевощиковъ.

ПѢСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ.

Рожеръ, въ замкѣ Атланта. Орландъ на островѣ Ивидѣ. Олимпія, спасенная Орландомъ отъ морского чудовища. Обертъ, Король Ирландскій, влюбленный въ Олимпію. Орландъ, ищущій Ангелики.

Порой и рьянаго коня

Сдержать уздою можно

И поубавишь въ немъ огня;

Но похоти тревожной

Уздой разсудка не смирить,

Дай только ей свободу.

Такъ стоишь только заманишь

Медвѣдя къ кадкѣ мёду,

Разлакомишь, разнѣжить имъ

И вкусъ и обонянье,--

И мёду не зови своимъ,

Онъ жаднаго стяжанье"

Въ очаровательной странѣ,

Подъ тѣнію древесной,

Рожеръ сидитъ наединѣ

Съ Ангеликой прелестной;

На ней отъ головы до ногъ

Ни легкаго покрова;

И удержаться онъ не могъ,

И Брадаманту снова

Забылъ; да еслибъ онъ объ ней

И вспомнилъ съ прежнимъ жаромъ,--

Но все же спутницы своей

Не отпустилъ бы даромъ.

Предъ нею бы и Ксенократъ

Не устоялъ угрюмой.

Рожеръ безъ шлема и безъ латъ,

Онъ занятъ сладкой думой.

Ангелика, склонивъ лицо,

Стыдливый взоръ бросаетъ

На грудь и далѣ, и-кольцо

На пальцѣ замѣчаетъ,

Кольцо, которое у ней

Въ Альбраккѣ воръ всесвѣтной

Въ одинъ изъ злополучныхъ дней

Снялъ съ пальца незамѣтно,

Кольцо, съ которымъ въ первый ра"ъ

Во Францію явилась,

Куда она не въ доброй часъ

Съ Аргаліемъ пустилась,

Оставившемъ копье въ рукахъ

Астольфа паладина.

Съ кольцомъ она, презрѣвши страхъ,

Вступила въ гротъ Мерлана

И надъ Можисомъ верхъ взяла;

Съ нимъ, переплывъ пучины

Орланда и другихъ спасла

Отъ плѣна Драгонтины;

Съ нимъ невидимкой черезъ валъ.

Ушла изъ башни тёмной,

Гдѣ въ заключеніи держалъ

Её старикъ нескромной....

Зачѣмъ разсказывать мнѣ вамъ,

Что каждому извѣстно?

Брюнель, пробравшись по степямъ,

Похитилъ у Прелестной

Сей талисманъ, и съ этихъ поръ

Погибло всё для бѣдной;

Все, всё ей шло наперекоръ,--

Потерянъ тропъ наслѣдной.

Она замѣтила кольцо,

И -- нѣтъ восторгамъ мѣры;

Румянецъ бросился въ лицо;

Неймется въ счастье вѣры;

Глядитъ, и думается ей,

Не сонъ ли это сладкой.

Межъ тѣмъ она съ руки своей

Кольцо сняла украдкой

И въ ротъ, и -- молніей отъ глазъ

Исчезла при героѣ.

Такъ солнце прячется подъ -- часъ

За облако густое.

Рожеръ глядитъ, глядитъ, и вотъ

Какъ будто помѣшался,

И въ изступленьи то вперёдъ,

То всторону метался;

И, вспомнивъ про кольцо, онъ впалъ

Въ глубокое раздумье.

О, какъ несчастный проклиналъ

Свое онъ неразумье!

Какъ проклиналъ поступокъ той,

Которую недавно

Своимъ щитомъ, своей рукой

Онъ спасъ отъ смерти явной!

"Неблагодарная! герой

Проговорилъ уныло,

Вотъ какъ я награжденъ тобой!...

Тебѣ пріятнѣй было

Украсть, чѣмъ въ даръ принятъ, кольцо!

Тебѣбъ сказать полслова,

И, чтобъ прелестное лицо

Твое мнѣ видѣть снова,

Всёбъ отдалъ я, любя тебя;

Всёбъ отдалъ, щитъ чудесный,

Коня, и -- самаго себя...

Откликнись, другъ прелестный!.."

Умолкъ, и ощупью искалъ

Ангелики прекрасной;

Не разъ онъ руки простиралъ,

И не её несчастной,

Но воздухъ обнималъ пустой,

И клялъ свой рокъ жестокой.

Она идетъ своей тропой,

И ужъ была далёко.

Предъ ней гора,-- въ горѣ былъ гротъ;

Она туда украдкой,

И безъ заботь и безъ хлопотъ

Покушала тамъ сладко.

Въ томъ гротѣ старый жилъ пастухъ,

Внизу паслося стадо

Его коней и стлался лугъ,

Ласкавшій взоръ отрадой;

Лугъ стлался, и на немъ ручей

Шепталъ съ травою сочной;

У грота стойлы для коней

Устроены нарочно.

Ангелика въ тотъ гротъ вошла

Невидимо, безъ шуму,

И цѣлой день тамъ провела,

Обдумывая думу.

И вечеркомъ, при холодкѣ,

Смиривъ души тревогу,

Она рѣшилась налегкѣ

Отправиться въ дорогу

Въ простой, и черезчуръ простой,

Въ пастушеской одеждѣ,

Совсѣмъ не схожей съ той цвѣтной,

Въ какой ходила прежде;

И прелестей ея -- простой

Нарядъ не помрачаетъ:

Осанка, поступь -- все красой

Волшебной въ ней блистаетъ.

Прочь, прочь, Тилирь и Мелебеи

Съ Неерой, Амариллой,

Съ Филлидой рѣзвою своей,

И Галатеей милой!

Имъ не сравнишься красотой

Съ Ангеликой прекрасной!

Царевна, переждавши зной

Въ пустынѣ безопасной,

Беретъ коня изъ табуна

У свѣтлаго потока,

И тутъ же вздумала она

Пуститься въ край Востока.

Рожеръ межь тѣмъ искалъ, искалъ

Ангелики прекрасной,

И, задыхался, звалъ, звалъ

Её, и все напрасно.

И онъ идешь въ обратный путь,

Туда, гдѣ конь крылатый

Стоялъ; но лить успѣлъ взглянуть,

И, ужасомъ объятый,

Увидѣлъ, что коня ужь нѣтъ,

Предатель оторвался,

Взвился, и на земли лить слѣдъ

Копытъ его остался.

Три горя въ продолженье дня

Извѣдалъ онъ несчастной:

Ни легкокрылаго коня,

Ни дѣвы съ нимъ прекрасной;

Всегоже было тяжелѣй,

Что онъ съ кольцомъ разстался,

Съ кольцомъ возлюбленной своей;

Объ нёмъ онъ встосковался:

Онъ въ немъ цѣнилъ не силу чаръ,

Не то его крушило,

Нѣтъ, это былъ завѣтный даръ

Отъ Брадаманты милой.

Собравъ оружіе, герой

Съ тоской въ душѣ глубокой

Идетъ, оставивъ брегъ морской,

И -- черезъ лугъ широкой

Всё далѣ, далѣ, и вступилъ

Въ дуброву вѣковую;

Въ дубровѣ невзначай открылъ

Дорогу онъ большую.

При безмятежной тишинѣ

Не долго шолъ несчастный;

Остановясь, онъ всторонѣ

Услышалъ шумъ ужасный.

Услышалъ онъ ужасный шумъ

И трескъ оружіи въ сѣчѣ,

И, пробудясь отъ грустныхъ думъ,

Бѣжитъ, и не далече

Увидѣлъ,-- въ чащѣ два бойца

Вступили въ бои кровавой;

Кипѣли местью ихъ сердца,

За что, не знаю право.

Одинъ изъ нихъ былъ великанъ;

Не говоря ни слова,

Онъ наступалъ, напрягши стань,

На витязя младова.

Вращаясь, витязь то съ щитомъ,

То бросится съ булатомъ

Къ врагу, готовому шеломъ,

Горящій чистымъ златомъ,

Разбить на темѣ булавой,--

А конь лежалъ ужъ въ прахѣ.--

Рожеръ сталъ твердою ногой,

И ожидаетъ въ страхѣ,

Что будетъ; какъ бы онъ желалъ,

Чтобы въ борьбѣ неравной

Надъ великаномъ одержалъ

Побѣду витязь славной!

Жалалъ, но одаль самъ стоялъ,

Какъ зритель боя скромной.

Вотъ руку пеликанъ поднялъ,

И булавой огромной

Бухъ въ темя витязя, и въ прахъ

Палъ витязь оглушенный;

И смерть врагу готовя врагъ,

Побѣдой восхищенный,

У побѣжденнаго шеломъ

Съ забраломъ отрѣшаетъ.

Рожеръ глядитъ, и сердце въ нёмъ

Отъ страха замираетъ.

Онъ въ побѣжденномъ узнаётъ

Мгновенно.... Брадаманту;

И, вспыхнувъ, бросился вперёдъ,

Грозитъ мечемъ гиганту,

И побѣдителя съ собой

На бой зоветъ кровавый;

Но тотъ нейдетъ на новой бой,

Не ищетъ новой славы,

Отвѣта даже не даетъ

На вызовъ къ сѣчѣ новой,

И дѣву на руки беретъ

Съ усмѣшкою суровой,

И, вскинувъ на плечо, чрезъ долъ,

Чрезъ боръ, какъ волкъ съ ягнёнкомъ,

Или -- пернатыхъ царь -- орелъ

Съ дражащимъ голубёнкомъ.

Рожеръ увидѣвъ, что помочь

Скорѣе надо милой,

Во всю за нимъ пустился мочь;

Но пользы мало было:

Гигантъ такъ широко шагалъ,

И такъ частилъ ногами,

Что витязь чуть чуть достигалъ

Бѣгущаго глазами.

Бѣжитъ Рожеръ, бѣжитъ бѣглецъ,

И оба ужь далёко;

Лѣсъ рѣже, рѣже, наконецъ

Предъ ними лугъ широкой.

Гигантъ на лугъ, и по слѣдамъ

Гиганта витязь мчится....

Оставимъ ихъ; пора ужь намъ

Къ Орланду возвратишься,

Который бросилъ самопалъ

Молніеносный въ море,

Чтобъ свѣтъ ужь болѣ не видалъ

Его себѣ на горе.

Какая польза? врагъ людей,

На зло всегда готовый,

Который съ первыхъ міра дней,

Не дремля, строитъ ковы,

Который Евву поощрилъ

Въ раю на дѣло злое,

Который въ тартарѣ отлилъ

Орудье громовое,

И гибельное для людей

Искуство -- чародѣю

При нашихъ прадѣдахъ, злодѣй,

Открылъ чредой своею.

Орудье то на днѣ морскомъ

Не вѣкъ, не два лежало,

И съ помощію чаръ потомъ

Въ Германію попало;

Германцы опытамъ его

Различнымъ подвергали,

Доискиваясь до всего,

И тайну разгадали:

Самъ демонъ умъ ихъ изощрилъ

И, замышляя злое,

Употреблять ихъ научилъ

Орудье роковое.

И скоро перешло оно

Въ Италію, оштолѣ

Во Францію передано.

Такъ зло все болѣ, болѣ

Росло, и наконецъ по всей

Разсѣялось вселенной.

Являлась пушки у людей

И ружьи постепенно;

И показались у дружинъ

Мортиры, Фальконеты,

Пищаль, винтовка, карабинъ,

Мушкетъ и пистолеты.

И имъ ни камень, ни металлъ

Пути не преграждаетъ;

Кудабы выстрѣлъ ни попалъ,

Всё разомъ сокрушаетъ.

Несчастный воинъ, брось копье,

Брось мечъ и шлемъ и латы,

И на плечо бери ружье,

Иль карабинъ проклятый!

Я знаю, безъ ружья въ борьбѣ,

Въ войнѣ съ врагомъ кровавой

Не выждать радости тебѣ,

Не увѣнчаться славой.

Созданье адское! съ тѣхъ поръ,

Какъ стало ты извѣстно,

Война не славу, а позоръ

Разноситъ повсемѣстно.

Теперь ужь не цвѣсти въ бояхъ

Военному искуству,

Не жить у воиновъ въ сердцахъ

Возвышенному чувству;

Теперь ни доблести въ воинѣ,

Ни мужества не видно;

Въ ней торжествуетъ наравнѣ

Герой и трусъ безстыдной.

Война -- источникъ золъ для всей

Европы утомленной,

Но болѣ, болѣ для моей

Италіи безцѣнной --

Не кончена, а сколькихъ нѣтъ

Неустрашимыхъ въ боѣ!

Ихъ въ мракъ свело съ пути побѣдъ

Оружье роковое...

Злодѣй, кто изобрѣлъ его!

И люди съ мірозданья

Не видывали ничего

Ужаснѣй изъ созданья.

И я увѣренъ, что Творецъ

Злодѣя въ наказанье

Низвергнулъ въ тартаръ наконецъ

На вѣчное страданье;

Тамъ извергъ вмѣстѣ заключёнъ

Съ Іудою проклятымъ....

Но объ Орландѣ слово. Онъ

Подъ парусомъ крылатымъ

Спѣшитъ въ Ивидъ, гдѣ съ каждымъ днёмъ

По женщинѣ прекрасной

На дикомъ берегу морскомъ

Съѣдаетъ Оркъ ужасной.

Орландъ желаніемъ горитъ

Перенестись скорѣе

Чрезъ зыби влажныя въ Ивидъ;

Но вѣтръ, скользя по реѣ,

Порою въ паруса пахнётъ

Съ востока, или юга,

И, стихнувъ, на зыбяхъ уснетъ;

Порою два -- три круга

Завьешь и силой повернётъ

Назадъ корабль лѣнивый;

И къ цѣли медленно плывётъ

Орландъ нетерпѣливый.

Такъ Богъ устроилъ; Онъ хотѣлъ,

Чтобъ витязь знаменитой

Къ Ивиду для великихъ дѣлъ,

Съ надежною защитой

Къ несчастнымъ, невзначай присталъ

Съ царемъ Ирландскимъ вмѣстѣ.

"Брось, кормчему Орландъ сказалъ,

Брось якорь въ этомъ мѣстѣ,

И отпусти ладью со мной!

Мнѣ въ спутникахъ нѣтъ нужды;

Одинъ неробкою стопой

Иду на берегъ чуждый."

"Дай самый длинный мнѣ канатъ.

Дай якорь мнѣ поболѣ.

Я скоро возвращусь назадъ,

Я вѣренъ твердой волѣ;

Хочу и -- поражу въ бою-

Чудовище морское."

Сказалъ, и бросился въ ладью,

Готовый стать на боѣ.

Изъ всѣхъ оружіи онъ берётъ

Одинъ свой мечъ могучій,

И по равнинѣ свѣтлыхъ водъ

Плыветъ на брегъ зыбучій.

Напрягши веслы, онъ плыветъ,

Сѣвъ къ берегу спиною.

Такъ ракъ изъ-подъ воды ползетъ,

Браздя песокъ клешнею.

Былъ часъ, когда наперекоръ

Желаніямъ Типтона

Прелестная Аврора взоръ

Склонила съ небесклона

Къ прелестному царю свѣтилъ,

Который половину

Чела открылъ, другую скрылъ

Въ лазурную пучину.

Орландъ несется въ челнокѣ;

Ужъ близокъ берегъ дикій;

Вдругъ слышитъ стонъ невдалекѣ

И жалобные крики.

И снова стихло всё; герой,

Оборотись налѣво,

Увидѣлъ у скалы крутой

Обрубленное древо;

У древа женщина была

Прикована нагая;

У ногъ безпечно прилегла

Волна береговая.

Несчастная! она къ земли

Склонила взоръ унылой;

И распознать её вдали

Орланду трудно было.

Нетерпѣливый -- онъ свой чёлнъ

Въ скалѣ всей силой гонитъ...

Вдругъ раздается шумъ отъ волнъ,

И, вздрогнувъ, берегъ стонетъ

И вотъ надъ бездною морской

Чудовище возстало;

Оно, казалося, собой

Всё море покрывало.

Поднявшись отъ земли, туманъ

Скопляется, густѣетъ,

И тучею съ эѳирныхъ странъ

Огромной тяготѣетъ,

И тьма, темнѣе тьмы ночной,

Все небо облегаетъ:

Такъ надъ поверхностью морской

Чудовище всплываетъ.

Всё встрепенулось, всё дрожитъ;

Одинъ Орландъ спокоенъ;

Онъ на чудовище глядитъ,

И духомъ не разстроенъ.

Не измѣняющій своимъ

Намѣреньемъ великимъ,

Онъ мчится по волнамъ морскимъ,

И сталъ предъ брегомъ дикимъ,

Рѣшившись твердо защитить

Красавицу нагую,

И въ бой съ чудовищемъ вступить

Въ минуту роковую.

Взявъ якорь и капать съ собой,

Межь Оркомъ и младого

Красавицею сталъ герой

Безтрепетный съ ладьею.

Орландъ стоитъ и ждетъ, и вотъ

Чудовище открыло

Такъ широко огромный ротъ,

Что въѣхать можно было

Въ него съ конемъ; Орландъ вперёдъ,

И бросился съ канатомъ

И якоремъ въ открытый ротъ

И съ роковымъ булатомъ;

Да, кажется, и съ челнокомъ

Въ пасть Орка онъ вплываетъ,

И якорь между языкомъ

И нёбомъ укрѣпляетъ;

И Оркъ не могъ уже никакъ

Сжать челюстей широкихъ.

Такъ рудокопъ, спускаясь въ мракъ

Тѣхъ пропастей глубокихъ,

Гдѣ зараждается руда,

Подпоры всюду ставитъ

И осторожнаго тогда

Земля ужъ не задавитъ.

У якоря зубцы, вѣтьвясь,

Стояли такъ высоко,

Что Графъ главой ихъ въ этотъ разъ

Не доставалъ далёко.

Обезопасившись, герой

Булатъ свой обнажаетъ,

Идётъ свободною стезёй

И Орка поражаетъ.

Ворветсяль въ градъ нежданный врагъ,

И граждане напрасно

Спасенья ищутъ; всюду страхъ,

И гибнетъ градъ несчастной:

Такъ и съ чудовищемъ,-- оно

Спасенья не сыскало;

Оно Орланду предано,

И отъ меча страдало.

И вотъ то надъ водой всплывешь

И на бокъ повернётся,

То, шелохнувшися, нырнетъ,

Морскаго дна коснется,

Наляжетъ чревомъ, и песокъ

Крушитъ, клубитъ волною.

Орланда залилъ водный токъ,

И за канатъ рукою

Схватяся, онъ назадъ плывёть

Отъ видимой напасти,

Надежный якорь напередъ

Вонзивъ у Орка въ пасти.

Такъ онъ до берега доплылъ,

Сталъ твердою ногою,

И якорь съ Оркомъ потащилъ

На берегъ за собою;

Оркъ шелъ, и вспѣнилась подъ нимъ

Смущенная Пучина;

Онъ за канатомъ шелъ крутымъ

По волѣ паладина,

У коего подъёмъ одинъ

И розмахъ рукъ могучихъ

Сильнѣе тысячи машинъ

И воротовъ скрипучихъ.

Какъ буйволъ, невзначай арканъ

Почуявшій на шеѣ,

То повернётъ дебелой станъ

И круче и быстрѣе,

То упадетъ, то встанетъ вновь,

Но не порвётъ аркана:

Такъ Оркъ, влекомый межъ валовъ

Сѣдаго океана,

Бушуетъ, бьется и клубитъ

Смутившіяся воды;

Но тщетно,-- онъ не возвратятъ

Потерянной свободы.

Онъ столько крова потерялъ,

Что море въ эту пору,

То море, гдѣ онъ жизнь кончалъ,

Назвать бы Чермнымъ впору.

Онъ море билъ, дробилъ хвостомъ,

И разверзались бездны,

И брызги, огустѣвъ, столбомъ

Подъ сводъ взлетали звѣздный,

И эхо ревъ и вой валовъ

И гулъ и стонъ унылой

До отдаленныхъ береговъ

По дебрямъ разносило.

Оставивъ гротъ прохладной свой

И посѣтивши море,

Протей увидѣлъ, какъ герой

Съ спокойствіемъ во взорѣ

Вошелъ въ пасть Орка и назадъ

Съ добычей возвратился;

Увидѣлъ и, не помня стадъ,

Украдкой въ бѣгъ пустился.

И самъ Нептунъ -- самъ богъ морей --

Делфиновъ запрягаетъ,

И въ Эѳіопію скорѣй,--

Въ немъ сердце замираетъ.

И Нереиды въ глубинахъ

Трепещущія съ Иной

И Мелицертомъ, всѣ въ слезахъ,

И Главкъ, простясь съ пучиной,

Кто какъ умѣлъ, пустились въ бѣгъ.,

За край родной не споря.

Орландъ межъ тѣмъ извлекъ на брегъ

Чудовище изъ моря;

Избившись, истомясь, оно

Дыханье иступило

Скорѣе, чѣмъ извлечено

Изъ волнъ на берегъ было.

Случалось видѣть странной бой

Немногимъ изъ Ивидянъ,

И подвигъ витязя святой

Въ глазахъ ихъ былъ обиденъ;

Онъ святотатство совершилъ

По мнѣнью суевѣрныхъ,--

И не одинъ изъ нихъ твердилъ:

"Дождаться бѣдъ намъ вѣрныхъ!

Протей опять, ожесточая"

За явную обиду,

Предастъ стадамъ чудовищъ насъ,

И не спастись Ивиду."

"Чтобъ не погибнуть до конца

Отъ божескаго мщенья,

Скорѣе въ волны пришлеца

Какъ жертву очищенья!"

Какъ съ пламенника на другой

Огонь перебѣгая,

Вдругъ разливается волной

Отъ края и до края:

Такъ гнѣвъ разлился по сердцамъ;

И тамъ и здѣсь волненье,

И рѣшено предать волнамъ

Орланда въ тожь мгновенье.

И вотъ кто на него съ мечемъ,

Кто съ мѣткими стрѣлами;

Шумятъ на берегу морскомъ,

Слились толпы съ толпами;

Напали, начинаютъ бой....

Какъ витязь удивился

Неблагодарности такой!....

За нихъ онъ съ Оркомъ бился,

Для нихъ онъ силы истощалъ,

Отъ нихъ онъ за спасенье

Признательности ожидалъ;

А выждалъ -- оскорбленье!...

Медвѣдь, родившійся въ Литвѣ,

Или въ Россіи хладной,

Водимый будто въ торжествѣ

По ярмаркѣ нарядной,

Идетъ,-- за нимъ спѣшатъ, визжатъ

И лаютъ собачонки;

А онъ и не глядитъ назадъ,

Послышавъ лай ихъ звонкій:

Таковъ Орландъ; онъ окруженъ

Толпой людей презрѣнной,

И страха чуждъ; дунь только онъ,--

И въ прахъ она мгновенно.

Онъ Дуринданъ вонъ изъ ножонъ,

И путь пробилъ широкой.

Враги подумали, что онъ

Падетъ въ борьбѣ жестокой;

И какъ не пасть ему? лишь пылъ,

Лишь натискъ твердый нуженъ;

Онъ безъ щита, безъ латъ, онъ былъ

Совсѣмъ обезоруженъ....

Глупцы не знали, что онъ могъ

Противостать имъ смѣла,

Что съ темя у него до ногъ

Какъ адамантъ все тѣло.

Что невозможное другимъ

Ему возможно было....

И тридцать человѣкъ предъ нимъ

Легло, не справясь съ силой,

Отъ десяти какихъ ни будь

Ударовъ Дуриндана;

Всѣ прочіе -- въ обратной путь

Съ прибрежья океана.

Орландъ къ красавицѣ спѣшитъ,

Несетъ ей даръ свободы....

Вдругъ новый шумъ; земля дрожитъ

И, пѣнясь, воютъ воды,

Межь тѣмъ, какъ варвары вели

Съ Орландомъ бои несчастной,

Ирландцы на берегъ сошли

Враждебной безопасно,

Разсѣялись изъ края въ край,

Не находя преграды,

И бросившися невзначай,

Бьютъ, рѣжутъ безъ пощады;

И полъ и возрастъ позабытъ,

Спитъ жалость у жестокихъ;

И кровь потоками бѣжитъ

Среди долинъ широкихъ.

Островитяне не могли

Отпору дать имъ силой.

Народу мало, и земли

У нихъ немного было;

Къ тому жъ ожесточенный врагъ

Напалъ на нихъ нежданно.

Повсюду смерть, иль смерти страхъ

И мечъ и пламень рдяной

Все сокрушилъ, все истребилъ;

Не стало зданій болѣ;

Народъ побитъ, гдѣ городъ былъ,

Тамъ разостлалось поле.

Кругомъ смятеніе и шумъ;

Но витязь безопасно

Идетъ въ порывѣ сладкихъ думъ

Къ красавицѣ несчастной,

Прикованной у хладныхъ скаль

И Орку обреченной.

Онъ ближе, ближе, и стоялъ

Предъ нею изумленной....

Онъ въ ней Олимпію узналъ,

Которую коварно

На произволъ судьбы отдалъ

Биренъ неблагодарной.

Гонимая судьбой, она

Въ тотъ самый день печальной,

Какъ брошена была одна

Въ странѣ безлюдной, дальной,

Корсарами увезена

И продана въ Ивидѣ.

Орландъ предъ ней... въ какомъ она

Ему предстала видѣ!

Узнавъ его, она свой взоръ

Потупила невольно;

Несчастную снѣдалъ позоръ,

Ей слово молвишь больно.

"Какой судьбой приведена

Ты въ этотъ край несчастной

Изъ странъ, гдѣ ты упоена

Была любовью страстной?

Спросилъ Орландъ; давно ли васъ

Оставилъ я счастливыхъ?

Она въ отвѣтъ, не смѣя глазъ

Поднять при немъ стыдливыхъ:

"Благодарить ли мнѣ, герой,

Тебя за избавленье,

Иль укорять?... Мнѣ свѣтъ дневной,

Мнѣ жизнь -- не утѣшенье!.."

"Благодарю я за одно,

Что смертію ужасной

У Орка въ чревѣ не дано

Погибнуть мнѣ несчастной,

Но не за жизнь; что жизнь моя?

Мнѣ всё въ ней мрачно, дико.

О, какъ бы благодарна я

Была тебѣ, великой,

Когда бы, тронувшись моей

Плачевною судьбою,

Ты далъ мнѣ умереть скорѣй!

Пора, пора къ покою!"

Тутъ начала она сквозь слёзъ

Разсказывать герою

Про всё, что съ нею случилось,

Какъ ночью, въ часъ покою,

Супругомъ брошена была,

Какъ продана въ Ивидѣ.

Она, межъ тѣмъ какъ рѣчь вела,

Точь въ точь была въ томъ видѣ,

Въ какомъ Діана горсть воды

Плеснула въ Лктеона,

Открывъ несчастнаго слѣды

Съ береговаго склона.

Легко понять, что скрыть отъ глазъ

Олимпія хотѣла,

Открывъ, оставивъ на показъ

Другія части тѣла.

Орландъ ждетъ корабля; цѣпей

На ней уже не стало;

Ждетъ корабля, чтобъ бѣдной ей

Накинуть покрывало.

Межь тѣмъ Ирландской царь Обертъ

Является нежданно.

Обертъ узналъ, что Оркъ простертъ

На брегѣ бездыханной;

Что съ якоремъ въ него входилъ

Какой-то рыцарь смѣлой;

Что этотъ рыцарь совершилъ

Неслыханное дѣло;

Онъ Орка, словно чолнъ, встащилъ

На берегъ за собою.

Обертъ узналъ, и поспѣшилъ

Къ безстрашному герою

Одинъ, безъ спутниковъ,-- они

Ивидъ опустошали,

Все разрушали и огни

Повсюду разливали.

Орландъ весь влагою облитъ;

Орландъ облитъ весь влагой,

И кровъ еще съ него бѣжитъ;

Бросавшійся съ отвагой

Въ пасть Орка, только что ступилъ

На брегъ онъ послѣ боя.

Но Царь лишь взоръ къ нему склонилъ,

И угадалъ героя.

Обертъ предчувствовалъ въ пути,

Что на опасность явно

Одинъ Орландъ лишь могъ идти

И кончить подвигъ славной.

Орландъ Обертомъ узнанъ былъ;

Обертъ при Карломанѣ

Въ почетномъ званіи служилъ

И при Дворѣ и въ станѣ;

Не болѣ года, какъ отца

Онъ своего лишился,

И для принятія вѣнца

Въ отчизну возвратился;

Онъ прежде съ Графомъ много разъ

Во Франціи видался.

Царь къ Графу бросился тотчасъ

И нѣжно съ нимъ обнялся.

И Графъ былъ радъ, и Графъ обнялъ

Оберта съ восхищеньемъ,

Потомъ подробно разсказалъ

Съ сердечнымъ умиленьемъ

Про бѣдствія, про горькій плѣнъ

Олимпіи прекрасной;

Какъ съ нею поступилъ Биренъ,

Какъ онъ супругѣ страстной

За страсть, за вѣрность заплатилъ

Измѣною коварной;

Высокихъ чувствъ не оцѣнилъ

Биренъ неблагодарной.

Графъ разсказалъ, какъ принесла

Она бъ дань нѣжной страсти

Все, все, что принести могла,

И какъ во дни несчастій,

Лишась наслѣдства и родныхъ,

Сама на смерть летѣла;

Какъ самъ онъ въ странствіяхъ своихъ

Былъ очевидцемъ дѣла.

Струились слезы изъ очей

Олимпіи прекрасной,

Межъ птѣмъ какъ рѣчь была о ней,

И всё о ней несчастной.

И въ этотъ разъ какъ небеса

Лицо прелестной было,

Когда весна, земли краса,

Въ слѣдъ за зимой унылой

Придетъ, и облачко порой

Вкругъ солнца обовьется,

И каплетъ дождикъ надъ землёй,

И соловью поется....

И, крылья обмакнувъ въ слезахъ

Олимпіи прекрасной,

Эротъ восторги пьетъ въ очахъ

И дышетъ сладострастно,

И стрѣлу въ пламени очей

Златую раскаляетъ,

И въ слившійся изъ слёзъ ручей

Украдкой погружаетъ,--

Въ ручей, межъ розъ и межъ Дилей,

Бѣжавшій у стыдливой,

И закаленную съ очей

Въ Оберта торопливо;

И отъ стрѣлы броня и щитъ

Оберту не спасенье;

Онъ на Олимпію глядитъ,

Глядитъ, и весь сталъ млѣнье.

Какою прелестью ее

Природа надѣлила!

Она надъ нею всё свое

Искуство истощала;

Что ни черта, то красота.

Что за плеча крутыя Î

Что за лицо! что за уста!

Что за глаза живые!

Что за прелестной станъ у ней!

А груди!... что за груди!..

Нѣтъ! никогда грудей милѣй

Не видывали люди.

Онѣ у ней бѣлѣй стократъ

Лишь выпавшаго снѣга

И, полненькія, взглядъ манятъ;

Съ нихъ такъ и вѣетъ нѣга.

А промежутокъ между нихъ,

Не скрытый подъ косынкой,

Казался межь холмовъ крутыхъ

Роскошною долинкой

Подъ легкой тѣнью алыхъ розъ

И лилій бѣлоснѣжныхъ,

Покрытыхъ жемчугами росъ --

Сихъ слёзъ Авроры нѣжной.....

Описывать ли красоты

Олимпія другія,

Которыя, таясь, мечты

Въ насъ будятъ огневыя?...

Все, все въ ней было образецъ

Красы неимовѣрной,

Какой и Фидіевъ рѣзецъ

Не выразилъ бы вѣрно.

Когдабъ увидѣлъ самъ Парисъ

Олимпію на Идѣ,

Куда богини собрались;

Не отдалъ бы Кипридѣ,

На зло соперницамъ ея,

Онъ яблока златаго.

Въ чужіе бъ не пошелъ края

Искать жены другаго.

"Елена, молвилъ бы онъ ей,

Останься съ Менелаемъ!

Люблю Олимпію!... съ ней, съ ней

Сердца мы сочетаемъ!"

Когдабъ Олимпія жила

Въ Кротонѣ, въ вѣкъ счастливой,

Какъ слава Зевксиса цвѣла,

Какъ онъ хотѣлъ на-диво

Создать Елены идеалъ

И, вспламенясь мечтою,

Гречанокъ вкругъ себя собралъ

Чудесныхъ красотою;

Не сталъ бы каждой ихъ чертой

Онъ дорожить напрасно,

И всѣбъ черты списалъ съ одной

Олимпіи прекрасной.

Биренъ конечно не видалъ

Своей супруги скромной

Во всей красѣ, безъ покрывалъ,

Ни днёмъ ни ночью тёмной;

Иначе бы не бросилъ онъ

Ее на чуждомъ брегѣ.

Обертъ въ Олимпію влюблёнъ;

Онъ таетъ, млѣетъ въ нѣгѣ,

И проливаетъ въ душу ей

Отраду утѣшенья,

Пророча ей блаженство дней

За прежнія мученья.

Онъ обѣщался вмѣстѣ съ ней

Въ Голландію пуститься,

Со всей дружиною своей

На брань вооружиться,

Удѣлъ отцовъ ей возвратишь

И, кончивъ подвигъ съ честью,

Ея предателю отмстить

Неслыханною местью;

И облегчивши сердце ей

Отрадою надежды,

Повсюду разослалъ людей

Искать для ней одежды.

Не нужно было посылать

За нею въ край далёкой;

Не трудно было отыскать

Ее въ странѣ жестокой,

Гдѣ Орку съ каждою зарёй

Красавицъ приводили.

Олимпію своей чредой

Одѣли, нарядили

Не прихотливо, безъ затѣй

Излишнихъ туалета.

Царю хотѣлось, чтобъ пышнѣй

Она была одѣта....

Напрасно.... будь на ней атласъ,

Будь дорогія ткани,

Будь всё прелестное для глазъ;

Но для его желаніи

Всё мало,-- мало, еслибъ ихъ

Сама Минерва ткала

На божескихъ станахъ своихъ

И златомъ вышивала;

Могли ли злато и атласъ

Придать красы прелестной,

Очаровательной для глазъ,

Единственной, чудесной?....

Какъ радъ Орландъ, что Царь влюблёнъ!

Ему бы мстить Бирену;

Теперь Царю оставилъ онъ

Биренову измѣну.

Не для Олимпіи въ Ивидъ

Спѣшилъ Орландъ несчастный;

Въ груди его давно горитъ,

Закравшись, пламень страстный;

Онъ для Ангелики летѣлъ

Чрезъ пѣнистое море,

И, если бы нашелъ, хотѣлъ

Помочь любезной въ горѣ.

Ангелики тамъ не нашли,

И даже не узнали,

Была ли въ той она дали:

Ивидяне всѣ пали,

Изъ всѣхъ ихъ ни одной живой

Души не осталося.

Всё войско съ утренней зарёй

Въ отчизну понеслося;

Съ нимъ и безтрепетный въ бою

Рѣшился въ путь пуститься,

Чтобъ чрезъ Ирландію въ свою

Отчизну возвратишься.

Въ Ирландіи онъ погостилъ

Одинъ денёкъ -- не болѣ;

Обертъ просилъ его, просилъ

И -- отпустилъ неволей.

Собравшись въ путь, Орландъ берётъ

Съ Царя честное слово

Бирену, выступивъ въ походъ,

Мстить местію суровой.

Брать слово! Царь и безъ того

Давно и спалъ и видѣлъ,

Какъ сжить злодѣя, что его

Олимпію обидѣлъ.

И заключивъ союзъ съ царемъ

Британскимъ и Шотландскимъ,

Помчался влажнымъ онъ путемъ

На брань къ брегамъ Голландскимъ

И скоро потерялъ Биренъ

Неправдою взятое;

Средь сихъ нежданныхъ перемѣнъ

Несчастный въ жаркомъ боѣ

И свой участокъ потерялъ:

Зеландцы измѣнили;

И онъ отъ рукъ Оберта палъ

Въ послѣдній часъ усилія.

Обертъ въ супружество вступилъ

Съ Олимпіей прелестной.

Такъ рокъ царицей бытъ судилъ

Графинѣ неизвѣстной!

Орландъ летитъ на кораблѣ,

Повѣрившись надеждѣ,

И скоро пристаетъ къ землѣ,

Оставленной имъ прежде.

Тамъ ждалъ Орланда Брильядоръ;

Онъ на коня садится,

И бросивши послѣдній взоръ

На море, сушей мчится.

Онъ вѣрно этою зимой

Чудесъ надѣлалъ много,

Чудесъ, не выставленныхъ мной;

Но не судите строго;

Не я виной; Орландъ творилъ

Великія дѣянья,

Но сямъ объ нихъ не говорилъ,

Чуждаясь воздаянья.

Не будь другихъ, и всѣ дѣла

Великаго душою

Сокрыла бы забвенья мгла

Навѣки подъ луною.

Зимою про его дѣла

Совсѣмъ не слышно было;

Но только что съ небесъ сошла

Весна съ улыбкой милой,

Дохнула сладостно на міръ

Румяными устами,

И разыгравшійся Зефиръ

Повѣялъ надъ лугами,--

Дѣла Орландовы блистать

Вновь стали подъ луною

И выше, выше вырастать

Съ цвѣтами и травою.

Съ холма на холмъ, изъ дола въ долъ

Орландъ съ тоской глубокой

То мчался вскокъ, то тихо брёлъ;

Вотъ слышитъ,-- не далёко

Въ густомъ лѣсу и крикъ и стонъ

Протяжно раздаётся;

И мечъ мгновенно изъ ножонъ,

Герои на стонъ несётся....

Но разскажу въ другой вамъ разъ,

Что съ паладиномъ было,

Когда не скученъ мой разсказъ,

Когда вамъ слушать мило.

ПѢСНЬ ДВѢНАДЦАТАЯ.

Орландъ въ очарованномъ замкѣ. Явленіе Ангелики. Поединокъ Орланда въ Ферраголи. Шалости Ангелики. Отряды Мавровъ, истребленные Орландомъ. Орландъ въ разбойничьемъ гротѣ.

Разставшись съ матерью боговъ

И возвратясь въ долины,

Гдѣ подъ ударами громовъ

Палъ Энцеладъ съ стремнины,

И, жертва вѣчная огней,

Подъ Этной спитъ громадной,

Церера дочери своей

Искала безотрадно.

Всѣ радости похищены

У матери бездѣтной;

И вотъ она, взявъ двѣ сосны,

Является предъ Этной.

Пришла, въ волканѣ ихъ зажгла

Огнемъ горящимъ вѣчно,

Своихъ драконовъ запрягла,

И съ горестью сердечной

Пустилась по болотнымъ мхамъ,

По холмамъ и равнинамъ,

И по степямъ и по лѣсамъ,

И по крутымъ стремнинамъ,

И по борамъ и но полямъ,

Чрезъ рѣки и потоки,

И по землѣ и по морямъ,

И въ адъ сошла глубокій.

Когдабъ Орландъ подобно ей

Могъ дѣлать все по волѣ;

Онъ за Ангеликой своей

Пустилсябъ въ горькой долѣ

По всей землѣ, по всѣмъ морямъ

И по предѣламъ неба;

Все высмотрѣвши тамъ и сямъ,

Сошелъ бы въ мракъ Эреба:

Но подъ Орландомъ не везли

Драконы колесницы;

И онъ искалъ лишь на земля

Души своей царицы.

Объѣхавъ Францію, онъ въ путь

Въ Италію сбирался,

И на Германію взглянуть

Проѣздомъ покушался;

Слетать въ Испанію, потомъ

Плыть въ Ливію отважно;

Онъ думалъ.... вдругъ въ лѣсу густомъ

Раздался стонъ протяжной;

И обратясь къ той сторонѣ,

Гдѣ кто-то будто плачетъ,

Орландъ впередъ; глядь,-- на конѣ

Огромный рыцарь скачетъ

Съ прелестной дѣвушкой въ рукахъ;

Несчастная и бьется

И, разливаяся въ слезахъ,

Изъ рукъ злодѣя рвется,

И молитъ Графа ей помочь,

Минуты не теряя.

Орландъ взглянулъ, предъ намъ точь вѣточъ

Ангелика младая,

Та самая, которой онъ

И день и ночь несчастной

Искалъ, презрѣвши тьмы препонъ,

И долго и напрасно.

Она ли то, иль не она,

Навѣрно неизвѣстно,

Но только чудо какъ сходна

Съ Ангеликой прелестной.

Орландъ взглянулъ, и задрожалъ

И запылалъ и, гнѣвный,

Громовымъ голосомъ кричалъ

На хищника царевны;

Громовымъ голосомъ кричалъ

И, не стерпѣвъ позора,

Припалъ къ лукѣ и поскакалъ,

Пришпоривъ Брильядора.

Ни слова хищникъ, онъ впередъ

Чрезъ чащу въ бѣгъ проворной

Съ своей добычей въ скокъ и въ лётъ

Быстрѣй чѣмъ вѣтръ нагорной.

Орландъ къ слѣдамъ его приникъ,

Онъ по пятамъ несется;

И трескъ деревъ и дѣвы крикъ

Въ дубровѣ раздается.

Они бѣгутъ, бѣгутъ,-- я вотъ

Примчались въ лугъ широкой,

Гдѣ пышный замокъ возстаётъ

И свѣтится далёко.

Чудесное созданье -- онъ

Роскошно, торовато

Изъ мрамора сооружёнъ,

Врата -- литое злато.

Вотъ хищникъ на широкія дворъ

Съ добычей драгоцѣнной

Ударился, и Брильядоръ

Тудажь за нимъ мгновенно.

Орландъ нетерпѣливый глядь

Направо и налѣво,

И хищника ужъ не видать,

Онъ скрылся вмѣстѣ съ дѣвой.

И, прыгъ съ коня, Орландъ летитъ

Какъ молнія по зданью,

И жаднымъ взоромъ все слѣдитъ,

Не измѣнивъ вниманью.

Онъ нижній осмотрѣлъ этажъ,

Не минувъ ни покоя,

Оттуда вверхъ; но участь тажь

И тамъ ждала героя:

Пропавшихъ тамъ и сямъ искалъ,

И не сыскалъ несчастной,

И только время потерялъ

Онъ въ поискахъ напрасно.

Придётъ въ покой, придётъ въ другой,

Всё видитъ шелковыя

Постели съ битью золотой

Да ткани парчовыя;

Полы въ коврахъ, а на стѣнахъ

Богатые обои.

Орландъ съ отчаяньемъ въ очахъ

Всѣ облетѣлъ покой,

И не нашелъ нигдѣ своей

Ангелики прелестной;

Куда коварный хищникъ съ ней

Дѣвался, неизвѣстно.

Межъ тѣмъ съ Орландомъ, суетясь,

Встрѣчаются въ чертогѣ

Ферранъ, Царь Сакрипанъ, Градасъ

И Брандимаръ въ тревогѣ

И много рыцарей другихъ,

То вверхъ, то внизъ ходившихъ,

Искавшихъ тамъ пропажъ своихъ

И всё не находившихъ;

Напрасно то впередъ, то взадъ

Несчастные плутали;

Они хозяина падать

Нигдѣ не повстрѣчала.

Всѣ жаловались на него

За то и за другое;

Онъ не оставилъ никого

Изъ плѣнниковъ въ покоѣ:

Того -- любимаго коня,

Того -- лишилъ онъ милой;

И всѣ коварнаго браня,

Блуждали здѣсь уныло --

Иные нѣсколько недѣль,

Кто съ мѣсяцъ, кто и болѣ....

И выдутъ ли они отсель,

И будутъ ли на волѣ?

Орландъ, все осмотрѣвъ разъ пять,

Такъ разсуждалъ съ собою:

"Зачѣмъ мнѣ время здѣсь терять,

Когда другой тропою

Изъ замка убѣжалъ злодѣй

Съ Ангеликой прекрасной?

Теперь ужъ онъ далёко съ ней;

А я!... я здѣсь несчастной!"

Такъ Графъ съ собою разсуждалъ,

И вышелъ въ лугъ широкой,

Который замокъ окружалъ,

Свѣтившійся далёко.

Онъ ходитъ, бродитъ я глядитъ,

Потупивъ взоръ угрюмо,

Не сыщетъ ли слѣда копытъ,

И, занятый сей думой,

Услышалъ зовъ; онъ взоръ поднялъ",

И милую у оконъ,

Казалось, взоромъ повстрѣчалъ;

Ея онъ видишь локонъ,

Ея прелестный голосокъ

Восторженный онъ слышитъ;

На свѣжихъ щочкахъ огонёкъ,

Разлившись, нѣгой пышетъ.

Ея онъ слышитъ голосокъ,

Она зоветъ сквозь слёзы:

"Приди на помощь!... минетъ срокъ,

И не найдешь ты розы...

А мнѣ она всего милѣй,

Милѣе жизни красной!

Какъ? при тебѣ ее злодѣй

Похититъ у несчастной!...

Нѣтъ, нѣтъ! скорѣй мнѣ жизни нить

Прерви въ младые годы,

Но лишь не допусти дожить

До этой мнѣ невзгоды!"

Послышавъ голосъ изъ Палатъ,

Орландъ туда стрѣлою,

И ходитъ тамъ впередъ и взадъ

По каждому покою.

Орландъ усталъ, но всё искалъ

Ангелики въ чертогѣ.

Порой передохнуть давалъ

Сердечной онъ тревогѣ;

И вновь Ангелика звала,

Вновь помощи просила,

И вновь невидима была,

И ревность вновь будила.

А что Рожеръ? пора объ нёмъ

Поговорить мнѣ съ вами.

Вы помните,-- онъ шолъ пѣшкомъ,

Вдругъ предъ его очами

Гигантъ; онъ за гигантомъ въ слѣдъ

Чрезъ лѣсъ и въ лугъ широкой,

И замокъ, удивлявшій свѣтъ,

Увидѣлъ недалёко,

Тотъ замокъ, гдѣ Орландъ искалъ

Ангелики безцѣнной.

Злодѣи гигантъ туда вбѣжалъ,--

Рожеръ за нимъ мгновенно.

Едва ступилъ черезъ порогъ,

И бѣгая повсюду,

И осмотрѣвши весь чертогъ,

Онъ удивился чуду:

Гдѣ ни посмотритъ,-- нѣтъ какъ нѣтъ

Гиганта и любезной.

Разъ пять пробилъ онъ каждый слѣдъ

Въ палатахъ безполезно;

То вверхъ взойдетъ, то внизъ сойдетъ,

Но хищника я милой

Всё не найдетъ, и не пойметъ,

Куда имъ дѣться было.

Пересмотрѣвъ разъ пять иль шесть

До одного покоя

И все, что только въ замкѣ есть,

Опять онъ, сердцемъ ноя,

То вверхъ, то внизъ; вездѣ онъ былъ --

Подъ лѣсницами даже,

И въ лугъ изъ замка поспѣшилъ,

Держа глаза на стражѣ;

И, какъ Орландъ, онъ голосокъ

Своей любезной слышитъ,

И также нѣгой огонёкъ

У ней на щочкахъ пышетъ.

Всё тотъ же голосъ да не тотъ

Изъ замка къ нимъ несется:,

Того Ангелика зовётъ,

А этому сдается,

Что Брадаманта передъ нимъ,--

Ея онъ голосъ слышитъ;

Другимъ сдавался онъ другимъ;

Короче, кто кѣмъ дышетъ,

Кого кто, потерявъ, искалъ

По чудному чертогу,

Тому тотъ голосъ подавалъ,

Будя въ душѣ тревогу.

Всѣ эти чудеса творилъ

Атлантъ неутомимый,

Чтобъ не погибъ въ разцвѣтѣ силъ

Рожеръ его любимый,

Чтобъ витязь, занятый мечтой

И поисками милой,

Изъ памяти изгладилъ бой,

Волшебнику постылой.

Изъ стали замокъ и дворецъ

Альцининъ не удался,

И снова чародѣи хитрецъ

На хитрости поднялся.

Чтобы добычею мечей

Рожеръ не палъ средь стана,

Его и лучшихъ изъ вождей --

Надежду Карломана --

И славныхъ красотою дамъ

Завлекъ онъ въ замокъ пышной;

И въ замкѣ весело гостямъ,

Про скуку тамъ не слышно;

Задумаютъ, и -- пиръ горой,

И пѣніе и пляски;

Все живо, рѣчь журчитъ струёй,

Во взорахъ сладость ласки.

Но время возвратиться намъ

Къ Ангеликѣ прелестной.

У ней, какъ я сказалъ ужь вамъ,

Есть талисманъ судесной:

Она кольцо положитъ въ ротъ,

И невидимкой станетъ;

А на руку его возмётъ,

И чары всѣ обманетъ.

Ангелика, подъ вечерокъ

Оставивъ гротъ смиренный,

Рѣшилась ѣхать на Востокъ л

Душѣ ея безцѣнный.

Ей Сакрипана ваять съ собой

Или Орланда надо,

Не изъ любви,-- тотъ, и другой

Не льстися сей отрадой,--

Но чтобы не одной идти

Въ наслѣдныя владѣнья

Черезъ лежащіе въ пути

И грады и селенья.

И какъ безъ провожатыхъ ей

Пустишься въ нутъ неближній?

И кто бы могъ ее вѣрнѣй

Провесть въ края отчизны?

Она искала долго ихъ

По городамъ и сёламъ,

Въ лѣсахъ и между горъ крутыхъ

И по открытымъ доламъ,

Пока судьба не привела

Ее въ тотъ замокъ чудный,

Гдѣ, славныя забывъ дѣла

И подвигъ брани трудный,

Рожеръ, Орландъ, Градасъ, Феррагъ

И Сакрипанъ блуждали,

И съ томной пѣгою въ очахъ

Возлюбленныхъ искали.

Туда съ таинственнымъ кольцомъ

Царевна молодая

Вошла, незримая волхвомъ

И, бѣглой взоръ бросая,

Увидѣла, какъ Сакринанъ

И Графъ ее искали.

Ея и рѣчь и взоръ и станъ

Влюбленныхъ обаяли;

И думаетъ она съ собой,

Не говоря ни слова,

Кого бы взять ей въ край родной,--

Того или другова?

Орландъ отважнѣй, онъ въ пути

И долгомъ и опасномъ

Вѣрнѣе могъ ее спасти

При случаѣ несчастномъ;

Орланда взять!.. но какъ потомъ

Раздѣлываться будетъ,

Когда, окончивъ путь вдвоёмъ,

Она въ Катай прибудетъ?

Онъ отъ нея не отойдетъ

И, прежній покровитель

И проводникъ, всю власть возметъ

Надъ ней какъ повелитель.

Но Сакрипанъ ни итакъ упрямъ,

Съ нимъ легче ей поладить,

Польстить надеждами, а тамъ

Отъ всѣхъ надеждъ отвадить;

Его въ далёкій путь съ собой

Царевна взять рѣшилась.

И вотъ, блистая красотой,

Предъ нимъ она открылась;

Ужь на рукѣ ея кольцо,

Уже онъ ясно видитъ

Ея прелестное лицо,--

Вдругъ Графъ съ Феррагомъ идетъ.

Вдругъ идетъ Графъ и съ нимъ Ферраг

НЕИСТОВЫЙ ОРЛАНДЪ,
Л. АРІОСТА.

Переводъ Раича

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

МОСКВА,
въ Типогр. Лазар. Инст. Вост. Языковъ,
1835.

Печатать позволяется

съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. Москва, Сентября 9 дня, 1852 года.

Цензоръ Лазаревъ.

ПѢСНЬ ШЕСТАЯ,

Судьба Аріоданта, Женевры и Далинды. Рожеръ на острова Альцины. Астольфъ превращенный въ миртъ. Встрѣча Рожера съ чудовищами.

Какъ жалокъ тотъ, кто зло творитъ,

И льститъ себя мечтою,

Что зло его не обличитъ

Въ свой часъ само собою!

Пусть все вокругъ него молчишь,--

Но вѣтръ про тайну взвоетъ,

Земля подъ нимъ заговоритъ

И скрытое откроетъ.

Богъ терпитъ до поры, потомъ

Терпѣнье оставляетъ,

И грѣшника егожь грѣхомъ

Предъ свѣтомъ обличаетъ.

Мечталъ преступный Полинесъ,

Что, сживъ Далинду съ свѣта,

На смерть отправивъ въ темный лѣсъ

Участницу навѣта,

Онъ въ вѣчномъ мракѣ это всѣхъ

Сокроетъ злодѣянье;

Но поползнулъ на новый грѣхъ,

И -- слѣдомъ наказанье,

Которое бы безъ того,

Быть можетъ, запоздало,

Быть можетъ, послѣ бы его

Преслѣдовать устало.

Самъ къ смерти онъ спѣшилъ своей,

И, вмѣстѣ съ жизнью милой,

Лишился почестей, друзей,--

Всего, что сердцу льстило.

Я въ прежней пѣсни говорилъ,

Что Рыцарь неизвѣстный

Снялъ шлемъ... и кто же это былъ?...

Аріодантъ прелестный!

Аріодантъ предсталъ въ сей мигъ,

Тотъ витязь знаменитой,

О коемъ столько слезъ живыхъ

Въ Шотландіи пролито:

О коемъ братъ, Женевра, Дворъ

И Царь я всѣ грустили,

Какъ о смежившемъ свѣтлый взоръ,--

Такъ всѣ его любили!

Но какъ же пушникъ говорилъ,

Что нѣтъ его на свѣтѣ,

Что дни свои онъ прекратилъ

Въ роскошномъ жизни цвѣтѣ?

По этому онъ лгалъ? о, нѣтъ!

Разскащикъ видѣлъ ясно,

Какъ покидалъ постылый свѣтъ

Аріодантъ несчастной;

Но не покинулъ, разгадаелъ...

Когда ужъ нѣтъ отрады,

Прелестный цвѣтъ надеждъ увялъ,--

Слѣпцы -- мы смерти рады,

Зовемъ ее; она придётъ,--

Мы прочь бѣжимъ отъ званной,

Аріодантъ на лонѣ водъ

Раскаялся нежданно;

Безстрашный, сильный -- онъ поплылъ,

Боролся долго съ влагой,

Плылъ, плылъ и, наконецъ, доплылъ

До берега съ отвагой.

Обдумавши поступокъ свой,

И мысль -- разстаться съ свѣтомъ --

Назвавши буйной слѣпотой,

Безсмысленнымъ обѣтомъ,

Весь мокрый -- онъ идетъ; и вотъ

Къ пустыннику приходитъ.

Тамъ слезы онъ украдкой льётъ,--

Любовь съ ума не сходитъ,--

И ждетъ, скрывался въ тиши,

Что будетъ отъ Царевны,

Тяжелъ ли для ея души

Конецъ его плачевный.

И слышитъ, что она едва

Не умерла съ печали.

Объ этомъ разнеслась молва,

Про это всѣ узнали;

И въ цѣломъ царствѣ ни о чёмъ

Другомъ не говорили.

И онъ не могъ постичь умомъ,

Съ чего тѣ слухи были.

Межъ тѣмъ освѣдомился онъ,

Что братъ его Лурканій,

Виня Царевну, передъ тронъ

Предсталъ и просишь брани.

И какъ Царевну онъ любилъ

Любовью негасимой,

Такъ къ брату гнѣвъ воспламенилъ

Въ груди неукротимой.

Лурканій за него ей мстилъ,--

Нѣтъ нужды, все жестоко.

Уходитъ время, и ужъ былъ

День битвы недалёко;

А все, на горе, нѣтъ какъ нѣтъ

Защитника Прекрасной:

Лурканій взросъ среди побѣдъ,

Съ нимъ въ бой вступать опасно.

Къ тому же онъ извѣстенъ былъ

Какъ человѣкъ разумной

И скромной, и не сталъ бы силъ

Извѣдывать безумно,

Не сталъ бы утверждать того,

Чего онъ самъ не вѣдалъ.

Никто не шелъ противъ него,

Никто отвѣта не далъ.

Боровшись долго самъ съ собой,

Аріодантъ несчастной

Рѣшился выдти съ братомъ въ бой

И честь спасти Прекрасной.

"Какъ! за меня ей въ гробъ сойпш!

Промолвилъ онъ уныло;

Нѣтъ! этого мнѣ не снести,

Не пережить мнѣ милой!

Безъ ней осиротѣю я;

Безъ ней мнѣ свѣтъ -- пустыня;

Она владычица моя,

Она моя Богиня!..

Виновна ли она иль нѣтъ

Иду на бой кровавой!

Спасти ее -- вотъ мой обѣтъ!

Спасти, иль пасть со славой'.

"Я за неправду въ бой иду,

И твердо это знаю,

И знаю то, что я паду,

И не о томъ страдаю....

Но прелесть-дѣва, но она

Во гробъ сойдетъ несчастно!..

За смерть отрада мнѣ одна:

Она увидитъ ясно,

Какъ Полинесъ ее любилъ,

Тотъ Полинесъ безчестной,

Что и меча не обнажилъ

За честь и жизнь Прелестной!

"А я, который ею быль

Обиженъ больно, больно,

Я силъ для ней не пощадилъ

И умеръ добровольно....

И брату отомщу, и онъ-

Накажется жестоко:

Увидитъ онъ, кто имъ сражёнъ,

И -- стонъ издастъ глубокой!

Онъ вызвался за брата мстить,

И собственной рукою

Прерветъ у брата жизни нить

Предъ смутною толпою."

Рѣшившись, онъ сыскалъ коня,

Сыскалъ доспѣхи бранны --

Все черное: шеломъ, броня;

И щитъ, бойцомъ избранный.

Подъ цвѣтъ печальный воронёнъ,--

На всемъ символъ кончины;

Сыскалъ и стремяннова онъ --

Пришельца изъ чужбины,

И, такъ какъ прежде я сказалъ,

Вооружась булатомъ,

Никѣмъ невѣдомый, предсталъ

Къ единоборству съ братомъ.

Вы слышали, какъ Царь, народъ

И всѣ его узнали....

Какой нежданный переходъ

Къ восторгамъ отъ печали!

Царевна-радость спасена,

И ожилъ витязь милой.

"О, какъ любима имъ она!

Не разлучить ихъ силой!

Подумалъ Царь; онъ огорчёнъ,

Онъ оскорбленъ быль ею,

И -- къ ней пришолъ сквозь тьмы препонъ

Съ защитою своею."

И страсть взаимная сердецъ,

И Дворъ мольбой умильной,

И сынъ Амоновъ, наконецъ,

Своею просьбой сильной

Царя склонили; и Герой

Вступаетъ въ бракъ съ Царевной.

Его врага, своей чредой

Постигъ конецъ плачевной;

Его владѣнія, какъ палъ

Предъ Витяземъ онъ браннымъ,

Въ опалу шли, и Царь ихъ далъ

За дочерью приданымъ,

Ринальдъ Далиндѣ испросилъ

Передъ царемъ прощенье.

Коварный міръ ей сталъ немилъ;

Извѣдавъ треволненье

И всѣмъ насытившись вполнѣ,

Она прибѣгла къ Богу,

И въ монастырской тишинѣ

Забыла бурь тревогу....

Но, кажется, ужъ время намъ

Къ Рожеру возвратиться,

Который быстро по зыбямъ

Эѳира тонкимъ мчится.

Рожеръ былъ смѣлъ, онъ не блѣднѣлъ,

Что бъ съ нимъ ни приключились,--

Теперь же, вѣрно, оробѣлъ;

Какъ листъ, въ немъ сердце билось.

Бѣдняжка -- онъ летѣлъ, летѣлъ,

Поднявшись высоко,

И отъ Европы отлетѣлъ,

Покинутой далеко.

Давно оставивъ за собой

И потерявъ изъ вида

Столпы межь моремъ и землёй --

Безсмертный трудъ Алкида.

И царь пернатыхъ -- и орелъ,

Юпитеровъ служитель,

Огнистыхъ Громовержца стрѣлъ

Недремлющій носитель,

И въ цѣломъ свѣтѣ никакой

Жилецъ небесъ пернатый

Не рѣетъ въ тверди голубой,

Какъ рѣялъ конь крылатый;

Мнѣ кажется, что не быстрѣй

И самые перуны,

Оставивъ горній эмпирей,

Слетаютъ въ міръ подлунный.

Летучій конь, пробившій путь

Въ пространствѣ поднебесномъ,

Усталъ и вздумалъ отдохнуть

На островѣ прелестномъ;

Онъ опускался, плавно кругъ

За кругомъ развивая;

Такъ Аретуза, то чрезъ лугъ,

То полемъ пробѣгая,

Вилась, шла подъ землей, таясь

Отъ грустнаго Алфея,

И -- не ушла, и съ нимъ слилась

Въ волнахъ морскихъ, блѣднѣя.

И что за край!... Рожеръ леталъ

Довольно въ эмпиреѣ,

Но ничего онъ не видалъ

Прелестнѣе, милѣе,

И не увидѣлъ бы, хоть весь

Онъ міръ измѣрь въ полетѣ,

Такихъ чудесъ, какія здѣсь

Увидѣлъ въ полномъ свѣтѣ:

Тамъ съ шелковой травой лужокъ;

Тамъ холмикъ округленной;

Тамъ перлы сыплющій потокъ,

Кустами осѣненной;

Тамъ перелѣсокъ; тамъ лѣсокъ,

Гдѣ пальмы, шелковицы

И померанцы, ставъ въ кружокъ,

Спускаютъ плетеницы

Обворожительныхъ цвѣтовъ

Изъ-за плодовъ душистыхъ;

Межъ тѣхъ деревъ отъ зноя кровъ

На муравахъ пушистыхъ;

И соловьи, летая щамъ,--

Подъ тѣнью перебѣжной,--

Поютъ и говорятъ сердцамъ

Нерыразимо-нѣжно.

Межь купами лилей и розъ,

Лелѣемыхъ прохладой

Отрадныхъ вѣтерковъ и росъ,

Перебѣгаетъ стадо

И горностаевъ и куницъ

И зайцевъ быстроногихъ;

Тамъ взорами не счесть станицъ

Оленей златорогихъ;

Тамъ серны легкія, рѣзвясь,

По холмамъ скокомъ мчатся

И мнутъ муравчатый атласъ,

И ловчихъ не боятся.

Крылатый конь почти ступилъ

На землю съ выси дальной;

Рожеръ привсталъ и соскочилъ

Съ сѣдла на лугъ эмальной,

Но, осторожный, поводовъ

Изъ рукъ не выпускаетъ,--

Рожеръ по поднебесью вновь

Носиться не желаетъ.

Припоминая и кляня

Воздушный путь несносной,

Онъ къ мирту привязалъ коня

Межь лаврами и сосной.

И тамъ,-- подъ склономъ пальмъ густыхъ

И кедровъ ароматныхъ,

Гдѣ шепчутъ струйки водъ живыхъ,

Віясь въ брегахъ агатныхъ,--

Слагаетъ щитъ, кладетъ шеломъ

И, чувствуя истому,

Онъ обращается челомъ

То къ морю голубому,

То къ высямъ горъ, и вѣтерки,--

Тихохонько, отрадно

Лелѣющіе древъ листки,~

Впиваетъ грудью жадной;

То, наклонясь у струй живыхъ,

Устами ловитъ влагу;

То погружаетъ руки въ нихъ,--

Онъ радъ имъ, радъ, какъ благу,

Котораго давно не зналъ,

Разставится съ землёю.

И мудрено ли,-- онъ усталъ,

Онъ сдавленъ былъ бронёю;

И сколько тысячъ миль подъ ней

До счастливаго края

Онъ пролетѣлъ чрезъ эмпирей,

Нигдѣ не отдыхая!

Тутъ конь, подъ склонами вѣтвей

Оставленный Героемъ,

Задумалъ снова въ эмпирей;

Онъ не скучалъ покоемъ,--

Ему бъ лишь отдохнуть,-- но онъ

Чего-то испугался,

Рванулся, и со всѣхъ сторонъ

У мирта листъ растлался;

Опять рванулся, и опять

Все древо потряслося;

Но крѣпкихъ поводовъ порвать

Коню не удалося.

Отрубокъ дерева сырой,

Весь порами покрытый,

Холодной брошенный рукой

Въ огонь полу-развитый,

Слезитъ и стонетъ и трещитъ,

Пока огонь жестокій

Въ немъ сжатый воздухъ разрѣдитъ

И обвоздушитъ соки:

Такъ миртъ, колеблемый конемъ,

Слезя, лилъ томны звуки.

Вотъ треснула кора на немъ,

Не вытерпѣвши муки;

Вотъ скорбный голосъ изъ-подъ ней

Рожеръ услышалъ ясно:

"Когда ты добръ, какъ по твоей

Наружности прекрасной

Судить могу,-- не мучь меня --

Печальной жертвы гнѣва!

Скорѣе отвяжи коня

Отъ даннаго мнѣ древа!...

И собственныхъ несчастій мнѣ

Ужь, кажется, довольно,--

А тутъ придутъ бѣды отвнѣ...

Нѣтъ, Рыцарь, это больно!"

При первомъ звукѣ тайныхъ словъ

Рожеръ оборотился,

Всталъ съ мѣста, оглядѣлся вновь,--

Смутился, изумился,

И -- безпокойнаго коня

Отъ мирта отрѣшаетъ.

"Ктобъ ни былъ ты, прости меня!

Потомъ онъ восклицаетъ;

Прости! ктобъ ни былъ ты таковъ,--

Духъ смертнаго незримый,

Или безсмертный Богъ лѣсовъ,

На островѣ семъ чтимый.

"Не зналъ я, что подъ сей корой

Есть духъ, живущій вѣчно,

И, по незнанью, твой покой

Смутилъ въ тиши безпечной,

Встревожилъ вѣтви и листы

На миртѣ семъ прелестномъ.

Молю, повѣдай мнѣ, кто ты,

Живущій въ храмѣ тѣсномъ,--

Въ семъ деревѣ, подъ сей корой,

Для чувства недоступной?--

Не бьетъ ли здѣсь тебя порой

И градъ и дождикъ крупной?

"Клянусь красавицей моей,

Красавицей, которой

Во всей подлунной нѣтъ милѣй,

Клянусь загладить скоро

Проступокъ мой передъ тобой

Словами и дѣлами,

И ты доволенъ будетъ мной,

И миру быть межъ нами. "

Рожеръ, смирясь душой, сказалъ,

И болѣе ни слова.

Глядитъ,-- и миртъ затрепеталъ

Съ корней до темя снова;

И снова показался потъ

На немъ, какъ на лѣсинѣ,

Которую огонь ужь жжётъ

И близокъ къ сердцевинѣ;

И снова миртъ заговорилъ

Смущенному Герою:

"Открою все, скажу, кто былъ

Я прежнею порою,

И кто, отрадою маня

И приковавши къ нѣгѣ,

Нежданно превратилъ меня

Въ сей миртъ на чуждомъ брегѣ.

"Я рыцарь былъ Астольфъ; въ войнѣ

Меня Героемъ чтили;

Ринальдъ съ Орландомъ братья мнѣ

Двоюродные были;

Родитель у меня Оттонъ,

Британіи властитель;

При старости Британскій тронъ

Мнѣ завѣщалъ родитель.

Я ловокъ былъ, хорошъ собой,--

И страстно полъ прекрасной

Меня любилъ.. Я самъ виной

Моей судьбы несчастной.

"Рональдъ и я, съ толпой другихъ,

Съ Востока возвращались;

Тамъ, вдалекѣ отъ странъ родйыхъ,

Въ плѣну мы содержались,

Отъ коего избавилъ насъ

Орландъ, могучій силой.

Едва насталъ желанный часъ

Свободы, сердцу милой,--

И я на Западъ поспѣшилъ

Съ избранными друзьями.

Нашъ путь далекъ и труденъ былъ,

Мы плыли всё морями.

"Влекомые своей судьбой

Изъ ненавистной дали,

Однажды, утренней порой,

Мы къ берегу пристали.

Прелестныя мѣста! вездѣ

Лужайки изумрудны,

И гордо смотрится въ водѣ

Альцининъ замокъ чудный;

Сама волшебница во всей

Красѣ у водъ стояла,

И рыбъ, безъ уды, безъ сѣтей,

На берегъ вызывала.

"На зовъ ея спѣшилъ делфинъ;

Станицей шли манаты;

Оставивъ сонъ на днѣ пучинъ,

Шли лососи, и скаты,

И жирный тунъ, и камбала,

И сомъ широкоскулой,

И вырезубъ, и кефала

Съ прожорливой акулой;

И, выставивъ изъ волнъ хребты,

Неслись огромнымъ стадомъ

Левіаѳаны и киты

И орки съ ними рядомъ.

"У берега былъ китъ одинъ --

И длинный, и широкой,

Какаго средь морскихъ пучинъ

Не видывало око:

Въ однихъ плечахъ пять саженей,

Когда еще не болѣ.

Мы впали, въ слѣпотѣ своей,

Въ ошибку по неволѣ;

Недвижный, онъ намъ островкомъ

Прибрежнымъ показался,--

Такъ этотъ китъ своимъ хребтомъ

Широко разстилался!

"Альцина, силой чаръ, съ утра

Влекла изъ океана

Тьмы рыбъ. Есть у нее сестра --

Волшебница Моргана;

Кто старшая изъ двухъ сестёръ,

Не знаю, не открою.

Остановивъ на мнѣ свой взоръ,

Она плѣнилась мною

И -- разлучить друзей моихъ

Со мною замышляетъ,

И скоро въ замыслахъ своихъ

Коварныхъ успѣваетъ.

"Она, принявъ веселый видъ,

Привѣтливо, учтиво

Подходитъ къ намъ, и говоритъ

Заманчиво и льстиво:

"Угодно ль вамъ поликовать

Подъ золочёной кровлей

Моихъ палатъ, иль побывать

Со мной на рыбной ловлѣ?

Всѣхъ рыбъ увидите вы тамъ;

Ихъ много, нѣтъ имъ счёту,

Какъ въ небѣ счёту нѣтъ звѣздамъ,--

Угодно ль на охоту?

"Или угодно слышать вамъ

Сирены гласъ пріятной,

Который миръ къ морскимъ волнамъ

Сзываетъ благодатной?

Со мною въ путь,-- она бъ сей часъ,

Предавшись полной нѣгѣ,

Съ волнами свой сливаетъ гласъ

Вонъ -- тамъ, на дальнемъ брегѣ."

И -- на кита, что островкомъ

Намъ прежде показался.

Я былъ всегда легокъ умомъ;

Иду,-- и въ сѣть попался.

"Я первый на кита взошелъ;

Ринальдъ съ Дудономъ вмѣстѣ

Кивали мнѣ, чтобъ я не шелъ,--

Но я ужъ былъ на мѣстѣ.

Альцина, бросившая ихъ,

Подлѣ меня стояла.

Китъ встрепенулся въ тотъ-же мигъ,

И влага заиграла.

Въ неосторожности своей

Я каялся, но поздно;

Я былъ далёко отъ друзей;

Я плылъ по влагѣ грозной.

"Ринальдь прыгъ въ воду, и за мной

Пустился плыть проворно;

Но чуть было и самъ волной

Не поглатился чорной:

Завыла буря, мракъ налёгъ

На небеса и воды,

И я узнать конца не могъ

Ринальдовой невзгоды.

Альцина между тѣмъ меня

Ласкала, утѣшала.

Плывемъ, плывемъ; и нѣтъ ужь дня,

И ночь ужь миновала.

"И вотъ прелестный островъ сей

Предъ нами показался,

Теперь почти что весь онъ ей

Неправдою достался,--

Наслѣдіемъ сестры своей

Альцина завладѣла.

Законную изъ дочерей

Отцовскаго удѣла

Лишили двѣ другихъ сестры,

Рожденныхъ незаконно,

Что помню и до сей поры

Я, въ древо превращённой.

"Какъ эти двѣ -- примѣръ живой

Безстыдства и разврата --

Для добродѣтели святой

Погибли безъ возврата:

Такъ та чиста душой, скромна,

Къ добру въ ней сердце страстно;

И ужъ давно у нихъ война

Идетъ противъ несчастной;

И болѣе ста крѣпостей

Въ войнѣ кровопролитной

Взято коварными у ней --

У дѣвы беззащитной.

"Не будь залива и горы

Щитомъ ея владѣній,--

Не осталось бы у сестры

Гонимой ни сажени

Изъ всѣхъ земель, что ей отецъ

Оставилъ, умирая.

И будетъ ли бѣдамъ конецъ?...

Стяжанія алкая,

Альцина и Моргана съ ней --

Съ невинной Логистиллой --

Готовы до послѣднихъ дней

Вестъ бой съ неравной силой.

"Онѣ порочны, а она

Пороки ненавидитъ,--

За то и вѣчная война

Между сестрами идетъ...

Но слушай, что сбылось со мной,

Какъ превращенъ я въ древо:

Я былъ Альциной молодой --

Прелестнѣйшею дѣвой --

Любимъ, какъ только можно быть

Любимымъ подъ луною,

И самъ не могъ не полюбить,

Не могъ владѣть собою.

"Красавицъ много, но такой

Не видывали люди:

Всё чудной въ ней цвѣтетъ красой

Отъ темя и до груди,

Отъ груди и до легкихъ ногъ.... "

И всѣмъ я любовался

И наслаждался, сколько могъ,

И всё не насыщался....

Про все я позабылъ при ней,

Про Францію, про брани,

И не сводилъ съ нее очей

И мыслей и желаній.

"Я также ею былъ любимъ,

И, можетъ быть, страстнѣй;

И всѣмъ любовникамъ своимъ

Откланялася Фея,--

А прежде, до меня, у ней

Ихъ много, много было! .

И слушаться моихъ рѣчей

Албцинѣ было мило.

Я полнымъ властелиномъ былъ

Во всѣхъ ея владѣньяхъ;

Съ ней дни и ночи я дѣлилъ

И плавалъ въ наслажденьяхъ.

"Но ахъ! къ чему воспоминать

О томъ, что прежде было?

Я счастливъ былъ, теперь страдать

Судилъ мнѣ рокъ унылой.

Въ то время, какъ мечталось мнѣ

Въ восторгѣ упоенья,

Что впереди меня однѣ

Съ ней ждали наслажденья,

Что страсть ко мнѣ день это дня

Ее сильнѣй на лила,--

Коварная, презрѣвъ меня,

Другаго полюбила.

"На опытѣ извѣдалъ я

Непостоянство Феи;

Любовь и нелюбовь ея --

Минутныя затѣи.

Два только мѣсяца со мной

Любовь она дѣлила,

На третій въ тишинѣ ночной

Другимъ меня смѣнила.

Изъ милости не первый я

У ней съ безславьемъ вышелъ,

Тожь было съ тысячью ея

Любовниковъ,-- я слышалъ,

"Чтобъ имъ ее не ославлять

Въ развратномъ поведеньи,

Она рѣшилась превращать

Всѣхъ ихъ въ своемъ владѣньи::

Инаго въ вязъ, инаго въ хмель,

Инаго въ дубъ вѣтвистый,

Въ оливу, въ пальму, въ сосну, въ ель;

Инаго въ миртъ душистый,--

Вотъ -- какъ меня; иныхъ въ звѣрей,

Тѣхъ въ токъ воды холодной;

Тѣхъ въ гору, тѣхъ въ шипучихъ змѣй,.

Какъ было ей угодно.

"И ты, невѣдомой стезёй

Пришедшій въ край сей дальной,

Ты, рыцарь, будешь самъ виной

Измѣны здѣсь печальной;

Твое прибытіе въ сей край

Кого нибудь погубитъ.

Своей волшебницу считай,

Она тебя полюбитъ;

Ты будешь царевать у ней

И плавать въ сладкой нѣгѣ;

А тамъ... блуждай среди звѣрей,

Иль древомъ стой на брегѣ!

"Я радъ, что могъ предостеречь

Тебя въ странѣ опасной;

Тебѣ моя не въ, пользу рѣчь,

Я вижу это ясно;

Но не мѣшаетъ знать вперёдъ,

Кто такова Альцина.

Насъ Богъ различно создаётъ,

Не всѣмъ одна судьбина;

Быть можетъ, ты умнѣй другихъ

И, упредивши Фею,

Разстанешься въ счастливый мигъ

Безъ приключеній съ нею."

Рожеръ растрогался судьбой

Двоюроднаго брата

Своей любовницы младой,

Что гибнулъ безъ возврата,--

Несчастный деревомъ стоялъ

Недвижимымъ при морѣ.

Рожеръ конечно бы желалъ

Помочь Астольфу въ горѣ;

Но не умѣлъ, онъ только могъ,

Въ живомъ пылу участья,

Съ нимъ раздѣлить безплодный вздохъ,

Не отвративъ несчастья.

"Не скажешь ли, спросилъ Герой,

Помедливши немного,

Не скажешь ли ты мнѣ, какой

Вѣрнѣй пройти дорогой,--

Среди долинъ иль между скалъ,--

Къ владѣньямъ Логистиллы?"

"Дорога есть, миртъ отвѣчалъ,--

Но не найди могилы

На ней своей,-- она идётъ

Межь горъ отъ странъ лукавой

Волшебницы. Ступай вперёдъ,

Потомъ возьми направо.

"Но путь не безопасенъ твои,--

Едва пройдешь немного,

И съ цѣлой встрѣтишься толпой

Чудовищь ты дорогой;

Альцина ихъ съ коица въ конецъ

Разставила рядами,

Чтобъ ни одинъ не могъ пришлецъ

Пройти ея землями. "

Узнавъ отъ мирта обо всёмъ,

Рожеръ съ нимъ распростился,

Вздохнулъ въ послѣдній разъ, потомъ

Въ далёкій путь пустился

Онъ къ Гиппогрифу подошелъ

И, крѣпкою рукою

Схвативъ за повода, повелъ

Крылатаго съ собою;

Онъ не поѣхалъ ужъ на нёмъ,--

Надѣлся на силы,

Рожеръ отправился пѣшкомъ

Къ владѣньямъ Логистиллы;

Онъ твердый положилъ обѣтъ --

Отвагой воружиться,

Пробить въ земляхъ Альцины слѣдъ,

Но ей не покориться.

Хотѣлъ бы, правда, сѣешь въ сѣдло,

Но не посмѣлъ рѣшишься,

Чтобъ горше прежней не могло

Невзгоды съ нимъ случишься;

Конь былъ упрямъ и, на бѣду,

Съ нимъ трудно ладить было.

"Я лучше, думалъ онъ, пройду,

Пробьюся къ цѣли силой."

Еще двухъ миль онъ не прошолъ

Стопой почти неслышной,

И видитъ, глядя черезъ долъ,

Альцининъ городъ пышной.

Онъ обнесенъ, златой стѣной,

Почти подъ небесами

Теряющейся высотой.

Иные спорятъ съ нами,

И говорятъ, что та стѣна --

Алхиміи творенье.

Быть можетъ, рѣчь ихъ и умна

И справедливо мнѣнье,

Не знаемъ, чей вѣрнѣе глазъ,--

Но вся, какъ жаръ блистая

Отъ низу до верху, по насъ.

Стѣна та золотая.

Увидѣвъ стѣну предъ собой,

Рожеръ не думалъ много,

Онъ не хотѣлъ итти прямой

Широкою дорогой,

Чтобъ ею въ городъ не войти

Къ волшебницѣ лукавой.

Сошедши съ битаго пути,

Онъ повернулъ направо;

Но скоро встрѣтился съ толпой

Чудовищъ разнородной;

Онѣ, готовыя съ нимъ въ бой,

Закрыли путь свободной.

У многихъ, гнусныхъ для очей,

Отъ шеи и по ноги,

И станъ и все какъ у людей,

А темя красятъ роги;

У тѣхъ, смѣшной мартышки видъ

Иль кошки долгоусой;

Тамъ видны, съ парою копытъ,

Центавры -- волосъ русой.

Изъ молодыхъ и стариковъ

Составлены всѣ группы;

Тамъ молодёжь -- сборъ наглецовъ,

А старики всѣ глупы.

Кто у Центавра на спинѣ,

Кто на ослѣ лѣнивомъ,

Кто на невзнузданномъ конѣ,

Кто на быкѣ бодливомъ;

Иной беркута обращалъ;

Инаго строусъ носитъ;

Тотъ ко рту рогъ, а тотъ бокалъ

Серебреный подноситъ;

Тотъ мужъ, а тотъ жена, а тотъ

Ни то и не другое;

Кто крюкъ, кто лѣстницу несётъ,

Кто знамя развитое.

Съ огромнымъ брюхомъ и съ лицомъ,

Разбухнувшимъ отъ жира,--

Начальствовавшій симъ полкомъ

Былъ истымъ дивомъ міра;

На черепахѣ сидя, онъ

Едва передвигался;

Его держали съ двухъ сторонъ,--

Онъ пьянъ былъ и шатался;

Иной -- текущій потъ струёй

Съ лица его стираетъ,

Иной, усердствуя, полой

Прохладу навѣваетъ.

Одинъ изъ нихъ,-- съ собачьимъ ртомъ

И шеей и ушами,

Но съ человѣчьимъ животомъ,

Руками и ногами,--

Вдругъ поднялъ на Рожера лай,

И въ городъ гналъ Героя.

Герой въ отвѣтъ ему: "Не лай!

Ногою твердо стоя,

А съ поля битвы ни на шагъ,

Пока мой мечъ со мною."

Сказалъ, и грозный мечь на взмахъ

Надь дерзкой головою.

Чудовище къ нему съ копьемъ;

Рожеръ взмахъ повторяетъ,

И непріятеля мечемъ,

Тяжелымъ раздвояетъ

И, въ руки щитъ, идетъ вперёдъ,

Врубается въ средину,

И бьетъ и рѣжетъ и сѣчётъ

Презрѣнную дружину.

Дружина велика, то тамъ,

То здѣсь она нагрянетъ;

Но всюду страхъ и смерть врагамъ,

Куда Рожеръ ни взглянетъ.

Что шагъ, то взмахъ, что мигъ, то ихъ

И коситъ онъ и губитъ;

Иныхъ до челюстей, другихъ

До самой груди рубитъ;

Шеломъ, забрало, панцмрь, щитъ,--

Всё рушитъ мечь могучій.

Побито много,-- поглядитъ,--

Опять чудовищъ тучи,

Опять ему заставятъ путь,

Прострутъ на битву руки; --

Всѣхъ не побить ему, хоть будь

Онъ Бріарей сторукій.

Открой онъ только дивный щитъ

Атланта -- чародѣя,

Тотъ щитъ, который взоръ слѣпитъ,

Волшебнымъ блескомъ рдѣя,

Тотъ щитъ, который у сѣдла

Атлантомъ былъ оставленъ,--

И вся бъ толпа предъ нимъ легла "

И онъ -- отъ бѣдъ избавленъ;

Но, гордый силою своей

И благороднымъ чувствомъ"

Онъ славы не хотѣлъ у ней

Завоевать искуствомъ.

Что бъ ни было, но онъ скорѣй

Рѣшился бы разстаться

На битвѣ съ жизнію своей,

Чемъ въ плѣнъ съ стыдомъ отдаться.

Вотъ, видитъ, изъ-за стѣнъ златыхъ,

Изъ юрода Альцины,--

Спѣшатъ двѣ дѣвы молодыхъ

На бранныя долины.

Всё, всё--ихъ поступь и нарядъ --

Рожеру говорило:

Не въ хижинѣ, но средь палатъ

Рожденіе ихъ было.

Единороги ихъ везли

Бѣлѣе горнастая;

Онѣ лишь только разцвѣли

И, юностью блистая,

Все помрачали красотой

Невиданной, чудесной.

Цѣнить не могъ ихъ взоръ земной,--

Такъ все въ четѣ прелестно!

Придайте тѣло Красотѣ

И Граціи земное,

И вы понятье о четѣ

Составите прямое.

Онѣ все далѣ, все вперёдъ,

И были у долины;

И разступился весь народъ...

Раздался строй дружины;

И Нимфы руки подаютъ

Отважному Герою.

Онъ покраснѣлъ и, двухъ минутъ

Не думавши съ собою,

Идетъ, смутившися душой,

Въ вороты золотыя,

Куда зовутъ его съ собой

Красавицы младыя.

Межъ рѣзьбой чудныхъ сихъ воротъ --

Исходовъ сихъ завѣтныхъ --

Горитъ и вкругъ сіянье льётъ

Рядъ камней самоцвѣтныхъ;

Вверху колонъ, плѣнявшихъ взглядъ,

Намѣсто капители

Алмазы цѣльные лежатъ,

Какихъ нигдѣ не зрѣли.

Обманъ ли это былъ очей,

Иль нѣтъ, намъ нужды мало,

Но только ничего пышнѣй

На свѣтѣ не бывало.

Кругомъ, и тамъ и сямъ, рѣзвясь,

Рой дѣвицъ вьется красный,

И всѣ онѣ -- веселье глазъ;

Будь менѣ сладострасны,--

И были бы милѣй стократъ,

Невиностью блистая.

Простой, но милый нжь нарядъ -- "

Одежда голубая,

А кудри -- изъ цвѣтовъ вѣнокъ

Зеленый осѣняетъ.

Онѣ къ Рожеру, и кружокъ

Съ Героемъ въ рай вступаетъ.

И кто жъ иначе назовётъ

Жилище -- край отрады,

Гдѣ, кажется, рожденъ Эротъ,

Гдѣ все плѣняетъ взгляды?

Тамъ вѣчно пляшутъ и поютъ,

Играютъ и пируютъ;

Туда заботы не зайдутъ;

Тамъ люди не тоскуютъ;

Тамъ радость не гоститъ,-- живетъ;

Про бѣдность тамъ не слышно;

Тамъ изобиліе цвѣтетъ,

Какъ цвѣтъ Эдема пышной.

И этотъ безмятежный край,

Плѣнительный, прохладной,

Ласкаетъ вѣчно юный Май

Улыбкою отрадной.

Тамъ старости угрюмой нѣтъ,--

Тамъ юноши и дѣвы

Цвѣтутъ роскошнымъ цвѣтомъ лѣтъ;

Тамъ слышны ихъ напѣвы;

Одни любовь свою поютъ

Въ тѣни на мшистомъ брегѣ;

Другіе -- поцѣлуи пьютъ

И тонутъ въ сладкой нѣгѣ.

Подъ склонами деревъ густыхъ --

И тополей сребристыхъ,

И гордыхъ вязовъ вѣковыхъ,

И яворовъ тѣнистыхъ --

Эротовъ рой между вѣтвей

Играетъ и кружится;

Иной побѣдою своей

Предъ братьями гордится;

Тотъ въ сердце мѣтится стрѣлой;

Тотъ сѣти разставляетъ;

Кто стрѣлы точишь, кто въ живой

Водѣ ихъ закаляетъ.

Рожеру подвели копя

На диво силой, складомъ,

Живаго, полнаго огня,

Блестящаго нарядомъ;

На немъ всё золото одно

Да камни дорогіе;

А конь, привыкнувшій давно --

Въ дни спасшія былые --

Къ Атлантовымъ лишь поводамъ,

Сданъ на руки другаго,

И шагомъ шолъ онъ по слѣдамъ

Героя молодаго.

Двѣ Нимфы -- диво красотой,--

Что на долинѣ бранной

Разсѣяли чудовищъ строй,

Нвившися нежданно,--

Рожеру, съ нѣгою въ очахъ,

Промолвили лукаво;

"Герой, безтрепетный въ бояхъ!

Вездѣ гремишь ты славой,--

Она сказала о тебѣ

И въ сей странѣ далёкой,--

Будь намъ щитомъ, склонись къ мольбѣ,

Спаси насъ отъ Жестокой!

"Мы скоро будемъ у моста,

Надъ шумною рѣкою,

Кругомъ кропящею мѣста,

Цвѣтущія красою;

Тотъ мостъ злодѣйка стережётъ,--

Ей имя Эрифила;

Кто бъ ни пришелъ туда, всѣхъ ждётъ

Отверстая могила.

Злодѣйка ростомъ -- великанъ,

Когтьми -- медвѣдь, а рядомъ

Наточенныхъ зубовъ -- кабанъ;

Съ нихъ пѣна брызжетъ ядомъ.

"И мало ей, что у моста

Всѣхъ грабитъ, убиваетъ,--

Она окрестныя мѣста

Украдкой обѣгаетъ,

И все размечетъ, разобьётъ,

Что ни явись на встрѣчу;

И тотъ чудовищный народъ,

Съ которымъ велъ ты сѣчу,

Почти что весь отъ ней рождёнъ;

Подобно ей, жестокой,

И ей одной подвластный, онъ

Разноситъ страхъ далёко".

"За васъ сто разъ готовъ я въ бой,

Располагайте мною!

Сказалъ красавицамъ Герой,

Восторженный душою.

Не жажда злата этотъ мечь

Вручила мнѣ на брани,

Нѣтъ! я вращаю въ бурѣ сѣчь

Его не для стяжаній,--

Обѣтъ мой -- право защищать,

Благотворишь несчастнымъ,

А болѣ -- помощь подавать

Такимъ, какъ вы, прекраснымъ, и

Онѣ его благодарятъ

Очами и рѣчами,

И ѣдутъ далѣ. Вотъ, глядятъ,

И мостъ передъ очами,

И Эрифила тамъ стоитъ

Въ златыхъ доспѣхахъ брани;

На нихъ порфиръ и хризолитъ

Блеститъ межь изваяній.

И въ бой готовъ младой герой,

Отвагой подстрекаемъ..

Но остальное до другой

Мы пѣсни отлагаемъ.

ПѢСНЬ СЕДЬМАЯ.

Волшебница Альцина. Любовь ея къ Рожеру. Отчаяніе Брадаманты. Мелисса на островѣ Альцины. Разочарованіе-

Кто ѣздитъ по чужимъ краямъ,

Тотъ многое увидитъ,

Чему не вѣрилъ прежде самъ,--

И шло же послѣ выдетъ?

Начни разсказъ онъ,-- ни въ одномъ

Ему не вѣрятъ глазѣ

И, бѣдный, прослыветъ лжецомъ

При первомъ же разсказѣ:

Невѣжда вѣритъ лишь тому,

Что самъ глазами мѣритъ;

Какъ знать? иной и моему

Разсказу не повѣритъ.

Что до невѣждъ мнѣ? ихъ хула

Для славы не опасность;

Но вы, которымъ такъ мила

Въ живомъ разсказѣ ясность,

Почтете ли вы мой разсказъ

Нескладной небылицей?...

Конечно нѣтъ! а я для васъ

Съ мечтою чаровницей

Леталъ въ далекія мѣста,

Не дорожа покоемъ....

Мы Эрифилу у моста

Оставили съ Героемъ.

Она въ доспѣхахъ боевыхъ

Изъ чистаго металла,

И вся въ каменьяхъ дорогихъ,

На сѣчу выступала:

На ней рубинъ, сапфиръ и лалъ,

Смарагдъ и хризолиты.

На сѣчу Эрифилу мчалъ

Не конь, но волкъ сердитый;

На немъ она, склонивши взоръ

Къ Рожеру, выѣзжала;

На Волкѣ блещущій уборъ

Изъ цѣннаго металла.

Сама Апулія волковъ

Подобныхъ, не видала,--

Онъ былъ рослѣе всѣхъ быковъ;

И всадница скакала

Безъ поводовъ, и нужды нѣтъ,--

Онъ возитъ вѣдьму эту

Не взнузданный. На ней колетъ

Песочнаго былъ цвѣту,

А остальной нарядъ, къ лицу

Подобранный, богатый,

Точь въ точь таковъ, въ какомъ къ дворцу

Являются Прелаты.

И жаба на щитѣ видна,

Разбухшая отъ яда.

"Вотъ Эрифила, вотъ она,

Ужасная для взгляда!"

Чета красавицъ говоритъ

Безстрашному Герою.

Чудовище, косясь, глядитъ

И, приготовясь къ бою:

"Назадъ! кричитъ, назадъ! назадъ!"

Рожеръ въ отвѣтъ ни слова;

Онъ за копье, онъ встрѣчѣ радъ,

И битва ужъ готова.

Чудовище къ нему летишь,

Всей силой волка шпорить;

Смущенный долъ подъ ней дрожитъ,

И гулъ далёко вторитъ.

Рожеръ съ разбѣгу на шеломъ

У самаго забрала,

Привставъ, намѣтился копьёмъ,

И Эрифила -- пала;

Ударъ, отгрянувшій на ней,

Съ такой обрушенъ силой,

Что на шесть всадницу локтей

Отъ стремени отбило.

И голову хотѣлъ Герой

Отсѣчь у Эрифилы,

И могъ,-- она въ травѣ густой

Простерлася безъ силы;

И мечь уже онъ обнажалъ....

"Стой!"дѣвы закричали;

Ты верхъ надъ нею одержалъ,--

Не обагряй же стали

Въ ея крови, младой Герой!

Что въ мести намъ безплодной?

Скорѣй чрезъ мостъ сей роковой!

Намъ путъ открытъ свободной."

Не долго ѣхали они

Неровною дорогой,

То вьющейся въ лѣсной тѣни

Чрезъ косогоръ пологой,

То переброшенной чрезъ скатъ

По крутизнѣ отвѣсной.

Вотъ конченъ трудный путь; глядятъ,--

Предъ ними лугъ прелестной

Раскинутъ бархатнымъ ковромъ;

И видитъ витязь юной

Дворецъ, построенный на немъ,

Какого нѣтъ въ подлунной.

Альцина витязя ждала

У вратъ своей столицы,

И дождалась, и приняла

Съ величіемъ царицы;

Крутомъ кипѣлъ придворныхъ рой

Привѣтливой, учтивой.

Едва предсталъ предъ ней Герой,--

И Дворъ нетерпѣливой

Благоговѣніемъ почтилъ

Его, какъ будто бога,

Который долу нисходилъ

Отъ горняго чертога.

Дворецъ не пышностью своей,

Единственной въ подлунной,

Плѣнителенъ былъ для очей,--

Что пышность? Витязь юной

Увидѣлъ тамъ придворныхъ рой,

Какихъ не встрѣтишь въ свѣтѣ,

И всѣ блистаютъ красотой,

Всѣ въ юношескомъ цвѣтѣ;

Но, краше всѣхъ царица ихъ,--

Она передъ толпами

Младыхъ, прелестныхъ дѣвъ своихъ,

Какъ солнце предъ звѣздами-..

Какая кисть изобразитъ

Всѣ прелести Альцины?

И золото не такъ блеститъ,

Какъ, на двѣ половины

Раскинувшійся, шолкъ кудрей,

Природой въ кольцы свитый;

Ланиты -- нѣжный цвѣтъ лилей,

Съ румянцемъ розы слитый;

А величавое чело,

А обликъ весь Альцины!...

Какъ это все свѣтло, бѣло!

Бѣлѣй, милѣй, чѣмъ краны....

Бровь смуглая -- цвѣтъ соболей,--

Рѣсницы -- шелковыя,--

А черные глаза у ней --

Два солнца огневыя --

Раздолье нѣги,-- но у глазъ

Разчислены всѣ взгляды;

Вкругъ нихъ Эротъ віясь, рѣзвясь

И тѣшась, изъ засады

Бросаетъ стрѣлы, и сердца

Въ полонъ беретъ въ полетѣ;

Носъ -- прелесть стройнаго лица,

Какихъ немного въ свѣтѣ;

Уста -- какъ между двухъ полосъ

Распуколка гранаты,

Напитанной дыханьемъ розъ

И льющей ароматы;

За ними перловъ рядъ двойной,

Блестящихъ бѣлизною;

Оттуда сладость словъ живой

Сливается струёю;

Тамъ зараждается тотъ смѣхъ,

Который дивной силой

Намъ отвергаетъ рай утѣхъ

На сей землѣ унылой.

А грудь и шея -- цвѣтъ млека

И молодаго снѣга,--

Грудь широка и высока;

А -- страстныхъ взоровъ нѣга --

Два полныхъ холмика, тугихъ,

Крутыхъ, бѣлолилейныхъ,

Какъ волны у бреговъ морскихъ

При вѣтрахъ тиховѣйныхъ,

То подымаются, то вновь

Расходятся въ отливы;

А далѣ что?... но тамъ покровъ --

Хранитель тайнъ ревнивый.

Округлость рукъ и бѣлизна,

И стройность -- все завидно!

На нихъ ни жилки, ни пятна,

Ни впадинки не видно.

А ножка!... какъ она мала!

Съ какой ступенью складной!

Она плѣнительно-мила

Красою ненаглядной.

Ктобъ не сказалъ, что въ небесахъ

Красавица родилась,

А на землѣ была въ гостяхъ,

Чтобъ ей земля дивилась!

Улыбка, поступь, разговоръ --

Все въ ней обворожало....

Рожеръ взглянулъ, потупилъ взоръ,

И -- сердца въ немъ не стало.

Слѣпецъ! онъ очарованъ былъ

Альциною прекрасной,

И позабылъ, что говорилъ

Объ ней Астольфъ несчастной.

И могъ ли онъ, въ пылу мечты,

Постигнуть и повѣритъ,

Что это чудо красоты

Умѣетъ лицемѣрить?

Конечно нѣтъ! и думалъ онъ,

Что Рыцарь не безвинно

Въ чужбинѣ въ древо превращёнъ

Обиженной Альциной;

Что оскорбившій красоту

Достоинъ каръ и гнѣва.

Рожеръ почелъ за клевету

Разсказъ печальный древа;

Месть, думалъ онъ, одна лишь месть

Асшольфа побудила

Альцину очернить, обнесть,--

Месть въ миртѣ говорила.

И Брадаманта,-- и она,

Любимая такъ страстно

И такъ недавно -- смѣнена

Альциной сладострастной.

Альцина не щадила чаръ,

И, дивною ихъ силой,

Погасъ въ Рожерѣ прежній жаръ,

Изглаженъ образъ милой;

Она хотѣла обладать

Одна его душою,--

И кто жъ бы вздумалъ попрекать

Измѣною Герою?

Влюбленныхъ ждалъ роскошный пирв/

Вкругъ -- чаши винъ ходили....

Вотъ струны лютней, цитръ и лиръ

Гармонію разлили,

И, въ сладкихъ плавая мечтахъ,

Пирующіе млѣли;

Поэты, съ арфами въ рукахъ,

Любовь и радость пѣли,--

И пѣснь восторженныхъ жрецовъ

Волшебнаго искуства,

Волнуя въ каждой жилкѣ кровь,

Разнѣживала чувства.

А пиръ!... ни при какомъ царѣ

Въ краю денницы алой,

Нигдѣ, ни при одномъ Дворѣ

Такаго не бывало!

И Клеопатра не пышнѣй,

На тучномъ брегѣ Нила,

Антонія -- души своей

Любимца -- угостила;

Роскошнѣе не пировалъ

И Зевсъ въ странѣ небесной,

Гдѣ нектаръ въ чаши наливалъ

Самъ Ганимедь прелестной.

Оконченъ пиръ; всѣ занялись

Забавною игрою:

Всѣ въ дружескій кружокъ солились,

Сидятъ чета съ четою,

И шопотомъ передаютъ

Другъ другу, что угодно.

Тутъ объяснились въ пять минутъ

Любовники свободно,

И положили межь собой,

Какъ сонъ сомкнетъ всѣхъ очи,

Сойтися тайною стезей

Дѣлишься нѣгой ночи.

И кончили игру они;

Пажи засуетились,

И скоро яркіе огни

Повсюду засвѣтились.

Рожеръ, среди толпы живой,

Услужливой, учтивой,

Идетъ, выходитъ, и стопой

Несется торопливой

Въ назначенный ему покой --

Въ пріютъ любви прохладной,

Спѣшитъ въ постель пуховой

Понѣжишься отрадно.

Вошелъ. Какая пышность тамъ!...

Придворные Альцины,

Разставивъ сласти тамъ и сямъ

И дорогія вины,

Раскланялись, и за порогъ

Идутъ стезёй обратной.

Рожеръ въ постель; Рожеръ прилёгъ

На ткани ароматной

И тонкой, какъ созданье рукъ

Искусной Арахнеи;

Онъ ловитъ слухомъ каждый звукъ,

Онъ ждетъ прелестной Феи.

Шелохнется ли что нибудь,--

Онъ на руку привстанетъ,--

Глядитъ... ни кто нейдетъ, и грудь

Досадой биться станетъ.

Порой съ постели онъ спрыгнетъ,

Отворитъ дверь, посвѣтитъ,

Дрожащимъ взоромъ поведетъ,

И -- никого не встрѣтитъ.

Опять въ постель свою, и ждетъ

Ее нетерпѣливо;

Въ досадѣ онъ часы клянетъ

Зачѣмъ идутъ лѣниво.

Порой онъ рѣчь съ собою вёлъ;

"Вотъ вышла!... ждать немного!" --

Онъ всѣ шаги ея расчёлъ

Заботливо и строго.

Онъ много думалъ и гадалъ

Въ слѣпомъ пылу мечтанья,

Пока отрадный часъ насталъ

Желаннаго свиданья.

Порою въ глубинѣ души

Онъ чувствовалъ тревогу,--

Что если къ ней въ ночной тиши

Другой пробилъ дорогу?...

Но вотъ, насталъ желанный срокъ,--

И, влажнымъ ароматомъ

Распрыскавъ каждый волосокъ,

Блестящій чистымъ златомъ,

Альпина въ тишинѣ ночной

Чушь слышною стопою

Идетъ украдкою въ покой

Къ кипящему Герою,

Гдѣ страстный долго, долго ждалъ

Ее въ мечтѣ ревнивой,

Гдѣ страхъ съ надеждой волновалъ

Въ немъ духъ нетерпѣливой.

Она идетъ въ пріютъ любви;

Рожеръ послышалъ шорохъ,

И -- обомлѣлъ,-- въ его крови

Какъ будто вспыхнулъ порохъ.

Она вошла; Рожеръ взглянулъ

И, долго ждавшій счастья,

Онъ задрожалъ и утонулъ

Въ восторгахъ сладострастья,--

Съ постели жаркой соскочилъ,

И въ тѣсныя объятья

Альцину -- прелесть заключилъ,

Не давъ ей сбросить платья.

А какъ легко была она

Одѣта въ эту пору!

У ней мантилія одна,

Безъ лишняго убору,

Съ плеча спустяся, прилегла

Къ сорочкѣ бѣлоснѣжной,--

И та отброшена была

Любовникомъ небрежно;

Онъ взоромъ всѣ красы ласкалъ;

И розы и дилеи

Сквозь тонкій флеръ, какъ сквозь кристалъ,

Увидѣлъ онъ у Феи.

А какъ прижалися они

Другъ къ другу!... нѣтъ! ни разу

Тѣснѣе плющь въ лѣсной тѣни

Не прижимался къ вязу!...

Уста къ устамъ -- чета горитъ,

Вдыхая ароматы,

Какихъ не знаетъ, не даритъ

Панхеи край богатый.

Какъ долга, сладки, горячи

Ихъ поцѣлуи были!

И стать въ бою смѣлѣе.

Разбитый разъ -- въ послѣдній разъ

Хотѣлъ отвѣдать доли;

Надумался и въ тотъ же часъ

Ринальда, прошивъ воли.

Послалъ въ Британію, въ тотъ край,

Что Англіею нынѣ

Зовутъ, и рыцарь невзначай

Предался всей кручинѣ,

Не отъ того, что быль не миль

Ему сей. островъ дикій,

Но отъ того, что такъ спѣшилъ

Посольствомъ Карлъ Великій.

Онъ къ сердцу въ первый разъ принялъ

Такой указъ ужасной:

Его властитель отвлекалъ

Отъ поисковъ Прекрасной.

Но дѣлать нечего: съ Царёмъ

Нельзя же споришь было;

И къ морю онъ своимъ путёмъ

Отправился уныло;

Чрезъ нѣсколько часовъ къ Каде

Присталъ благополучно,

И сѣлъ на первомъ кораблѣ

Съ тоскою неразлучно.

Горя желаніемъ -- назадъ

Скорѣе возвратиться,

Наперекоръ матросамъ радъ

Былъ въ море онъ пустишься,--

И дерзко ввѣрился волнамъ

При всѣхъ угрозахъ бури.

Взвылъ вѣтеръ по морскимъ зыбямъ;

Темнѣетъ свѣтъ лазури,

И буря всё грознѣй, грознѣй

Вставала, бушевала,

И волны въ ярости своей

До Марса воздымала.

Матросы, въ страхѣ торопясь,

Бѣгутъ на верхній ярусъ,

Кричатъ, шумятъ и въ тотъ же часъ

Свиваютъ главный парусъ;

Они спѣшатъ скорѣй назадъ --

Къ оставленному брегу;

Но вѣтры воютъ и грозятъ

Бѣдою ихъ побѣгу;

Они вертятъ, крутямъ, клубятъ

Корабль надъ бездной мутной

И близкой гибелью страшатъ

Несчастныхъ поминутно.

To вдругъ ударятъ надъ кормой.

То засвистять надъ райной.

И стонъ надъ бездною морской

И вой необычайной.

Нависла надъ пловцами брань

Стихій въ часъ испытаній...

Но я заткалъ большую ткань

И длинны ниши ткани.

Пусть съ моремъ борется герой,

Пора намъ съ нимъ проститься

И къ Брадамантѣ молодой

На время возвратиться.

Предупреждаю,-- рѣчь у насъ

Идетъ о героинѣ,

Что одержала верхъ, сразясь

Съ Черкесомъ въ луговинѣ.

Сестра Ринальдова -- она

Отъ Герцога Амона

И Беактрисы рождена

Въ наслѣдіи Клермона;

Незнавшая въ бою преградъ,

Равняясь силой съ братомъ,

Дивила Францію стократъ

Губительнымъ булатомъ.

Прекрасный рыцарь полюбилъ

Недавно Брадаманту,

Который по морямъ приплылъ

На помощь къ Аграманту;

Отецъ его Рожеръ, а мать

Была -- дочь Аголанта.

Моглаль ему не отвѣчать

Любовью Брадаманта?

О, нѣтъ! не это льва родясь,

Она его любила;

Нѣтъ нужды, что одинъ лишь разъ

Съ нимъ, видясь, говорила.

Онъ звался, какъ его отецъ; --

Его-то героиня

Искала изъ конца, въ конецъ.

Встрѣчалась ли пустыня,

Иль городъ -- все равно для ней,--

Нѣтъ страха дѣвѣ бранной;

Она одна стократъ сильнѣй,

Чемъ цѣлой полкъ охранной.

Черкеса побѣдивъ въ бою,

Она чрезъ лѣсъ промчалась,

Потомъ чрезъ гору и -- къ ручью

Прозрачному примчалась.

Онъ по лужайкѣ протекалъ,

Подъ склономъ древъ прохладнымъ,

И, тихоструйный -- онъ журчалъ

Журчаніемъ отраднымъ,

И путника на брегъ манилъ

Въ объятія покоя;

На лѣво -- холмъ ему служилъ

Защитою отъ зноя.

Красавица, смотря кругомъ,

На мигъ остановила

Прелестный взоръ надъ тѣмъ холмомъ

И -- рыцаря открыла.

Одинъ, подъ тѣнію густой,

Въ безмолвіи глубокомъ,

Весь занятый своей мечтой,

Сидѣлъ онъ надъ потокомъ;

Не вдалекѣ и шлемъ и щитъ

На деревѣ повѣшенъ,

И конь привязанный стоитъ;

Самъ рыцарь безутѣшенъ;

Онъ не подыметъ вверхъ чела;

Взоръ слезы омрачали,

И на челѣ лежала мгла

Убійственной печали.

Изъ любопытства,-- а оно

Природою самою

Всѣмъ дѣтямъ Еввы внушено

И не даетъ покою,--

Клермонка рыцаря тотчасъ

Спросила о причинѣ

Его тоски; онъ, не смутясь,

Открылся Героинѣ:

И сладость вѣжливыхъ рѣчей

И взоръ съ осанкой милой

И величавый станъ -- всё въ ней

Его обворожило.

"Ахъ, Государь мой! онъ сказалъ,

И шелъ съ отрядомъ рати;

Я къ Карлу въ ставки поспѣшалъ

Для важныхъ предпріятій,

Туда, гдѣ ожидаетъ онъ

На бурный бой Марсила.

Я съ милой былъ судьбой сведёнъ,--

Она меня любила,

Она вездѣ была при мнѣ!...

У Роны оцѣненной

Слетѣлъ къ намъ рыцарь на конѣ

Крылатомъ -- воруженной,

"Разбойникъ этотъ -- смертный онъ,

Иль духъ, рожденный адомъ --

Красавицу со всѣхъ сторонъ

Окинулъ жаднымъ взглядомъ

И, хищнымъ ястребомъ спустясъ,

Схватилъ ее мгновенно,

Взвился и -- улетѣлъ изъ глазъ

Съ добычею безцѣнной;

Едва замѣтилъ я, какъ онъ

Надъ нею опускался,

И слышу, -- крикъ ея и стонъ

Ужъ въ вышинѣ раздался.

"Такъ лѣтней мнѣ видать порой

Случалося нерѣдко,

Какъ хитро вился лунь сѣдой

Кругами надъ насѣдкой

И -- уносилъ циплятъ, и мать

Клохтала безполезно.

Куда бѣжать и какъ сыскать

Мнѣ хищника съ любезной?

Печальный -- долго я межь скалъ

Искалъ къ нему дорога,

Скакалъ, скакалъ, и -- конь усталъ

И чуть таскаетъ ноги.

"Лишенный въ мірѣ всѣхъ отпрадъ

Съ потерей сердцу милой,

Я распустилъ весь свой отрядъ,--

Не до него мнѣ было,--

И безъ сопутниковъ, одинъ,

Снѣдаемый тоскою,

Среди пустынь, среди стремнинъ

Побрелъ глухой тропою,

Влекомъ любовію своей,

Куда,-- какъ я унылой

Воображалъ,-- умчалъ злодѣй

Ее -- цвѣтокъ мой милой.

"Блуждая тамъ и сямъ шесть дней

Съ утра до темной ночи

Межь скалъ и рытвинъ, гдѣ путей

Не повстрѣчаютъ очи,

Гдѣ не видать людскихъ слѣдовъ,

Не только что дороги,

Въ долинѣ, послѣ всѣхъ трудовъ,

Я сталъ; кругомъ берлоги,

А надъ долиной той утесъ

Крутой, съ прямымъ отвѣсомъ,

И замокъ -- чудо изъ чудесъ --

Построенъ надъ утесомъ

"Шелъ въ стройку замка не кирпичъ

И не Паросскій камень;

Вдали -- чего нельзя постичь --

Онъ, свѣтится какъ пламень;

Вблизи посмотришь,-- онъ пышнѣй

И ярче льетъ сіянье:

Я послѣ свѣдалъ отъ людей,

Что онъ -- духовъ созданье;

Что въ вѣчномъ адскомъ онъ огнѣ

Отлитъ изъ чистой стали;

Что духи эту сталь въ волнѣ

Стигійской закаляли.

"Отвсюду такъ свѣтла стѣна,

Что не замѣтятъ очи

Ни ржавчины въ ней, ни пятна.

Волшебникъ дни и ночи

Неутомимо тамъ и сямъ

Въ окрестностяхъ летаетъ,

И всѣхъ, кто милъ его очамъ,

Въ свой замокъ увлекаетъ,

И плѣнникамъ возврата нѣтъ,

Не взять назадъ ихъ силой....

Тамъ и моей души предметъ,

И не видать мнѣ милой!

"Тамъ, тамъ сокровище мое!

Хоть выплачь я зеницы,

Всё мнѣ не возвратятъ ее!...

Такъ, если у лисицы

Орелъ дѣтёныша умчитъ

Въ гнѣздо на темя древа,

Она обходитъ, обглядитъ

То древо справа, слѣва;

Что пользы? хищникъ не отдастъ

Дѣтёныша лисицѣ".:

Тожь и со мной,-- я не гораздъ

Летать подобно шпицѣ.

"Еще у замка я сидѣлъ,--

Вотъ съ карликомъ явились

Два рыцаря; я поглядѣлъ,--

Надежды оживились

И -- умерли во мнѣ тотчасъ,

Таковъ мой рокъ жестокой!...

Одинъ былъ -- сильный Царь Градассъ,

Изъ Серики далёкой,

Другой -- Рожеръ; -- еще въ порѣ

Полуразвитой жизни,

Чтимъ въ Африкѣ онъ при Дворѣ

Какъ твердый щитъ отчизны.

"Герои, карликъ говорилъ,

Путёмъ примчались труднымъ

Извѣдать съ чародѣемъ силъ --

Съ владѣльцемъ замка чуднымъ"

Что, воруженный, на конѣ

Крылатомъ ѣздитъ въ сѣчи."

"Ахъ, сжальесь, помогайте мнѣ!

Мои къ нимъ были рѣчи,

Молю васъ,-- милую мою --

Мой рай мнѣ возвратите,

Когда, какъ вѣрю я, въ бою

Злодѣя побѣдите!"

"Тутъ откровенно разсказалъ

Я рыцарямъ про горе;

Разсказъ я часто прерывалъ

Слезами въ мутномъ взорѣ.

И тотъ и тоть растроганъ былъ

И къ замку устремился.

Я одаль сталъ и Богу силъ

За рыцарей молился,

Да ниспошлетъ побѣду имъ.

У замка есть площадка,

Но такъ мала, что и двоимъ

Тамъ не споручна схватка.

"И тотъ и тотъ начать хотѣлъ

Завидное сраженье;

Но -- судъ ли жребія велѣлъ

Иль къ сану уваженье --

Рожеръ бой первый уступилъ

Царю великодушно.

Градассь взялъ рогъ и затрубилъ,

И въ высотѣ воздушной

Раздался страшный гулъ, и вотъ

Волшебникъ на крылатомъ

Конѣ явился изъ воротъ

Съ сверкающимъ булатомъ,

"Журавль, сбирался въ походъ,

Сначала черезъ поле

Бѣжитъ, потомъ, какъ заберётъ

Подъ крылья вѣтру болѣ,

Все выше, вышё отъ земли

Оставленной несется

И, затерявшися вдали,

Подъ облака взовьется:

Такъ точно чародѣй легко

Полетъ свой начинаетъ

И -- залетѣлъ, какъ высоко

Орелъ не залетаетъ.

"Вотъ онъ, сдержавъ коня въ лету,

Бухъ внизъ свинцомъ тяжелымъ.

Такъ соколъ, взоромъ высоту

Окинувши веселымъ,

Завидитъ птицу и въ неё

Ударитъ что есть силы.

Занесши страшное копье, j

Волшебникъ легкокрылый

Градасса поражаетъ въ тылъ

Такъ быстро, такъ нежданно,

Что прежде боль онъ ощутилъ,

Чёмъ бой примѣтилъ странной.

Градассъ въ отпоръ, Градассъ руки

Своей щадишь не хочетъ;

Копье волшебника -- въ куски

И, раздробясь, грохочетъ,

Несяся, эхо черезъ долъ,

Чрезъ боръ, чрезъ крутояры.

Что пользы? волхвъ въ эѳиръ ушолъ,

Ему ничто удары.

Градассовъ конь,-- краса коней

И силою и статью,--

Измученный на битвѣ сей,

Не радъ былъ предпріятью.

"Летучій воинъ до звѣзды

Взвился, поворотился,

Напрягъ ослабшія бразды

И на землю спустился

И брякъ въ Рожера, и Рожеръ,

Къ Царю склонившій око,

Не принялъ для отпора мѣръ

И пораженъ жестоко;

И прежде чёмъ къ врагу лицомъ

Герой оборотился,

Лукавый врагъ съ своимъ конёмъ

Въ бездонномъ небѣ скрылся;

И снова внизъ, и вновь крыломъ

Разсѣкъ онъ атмосферу,

И вновь то схватится съ Царёмъ,

То бросится къ Рожеру,

То въ грудь, то въ тылъ ударятъ ихъ;

Они къ нему съ отпоромъ,--

Онъ прочь отъ нихъ и въ небѣ въ мигъ

Изчезнетъ метеоромъ,

Иль воздухъ начинаетъ вить

И развивать кругами;

И силы нѣтъ его слѣдишь

Мечами и очами.

"Съ летучимъ у стоячихъ бои

До той поры продлился,

Пока на землю мракъ ночной

Своей чредой спустился-

Всё это -- вѣрь или не вѣрь --

Точнёхонько такъ было,

Какъ я пересказалъ теперь

Тебѣ, могучій силой;

Другому бъ я и намекать

Не сталъ про это диво,--

Другой бы ложью могъ назвать

Разсказъ мои справедливой.

"Волшебникъ щитъ въ рукѣ держалъ

Подъ шолковою тканью;

Не знаю, для чего не снялъ

Ее онъ передъ бранью;

Открытый щитъ производилъ

Чудесное явленье:

Взглянувшій на него -- безъ силъ,

Безъ чувствъ, въ одно мгновенье

На землю падалъ мертвецомъ,

И волхвъ по эмпирею

Въ свои замокъ улеталъ потомъ

Съ добычею своею"

"Щитъ блещетъ точно какъ рубинъ,

И свѣта нѣтъ свѣтлѣя.

Градассъ и юный Паладинъ

Упали ницъ, блѣднѣя,--

Безстрашныхъ взоры не снесли

Чудеснаго сіянья;

И я безъ чувствъ, отъ нихъ вдали,

Палъ жертвой обаянья....

Но вотъ встаю, гляжу кругомъ

И, никого не видя,

Иду назадъ своимъ путёмъ

И горько плачу, идя.

"Я думалъ,-- вѣрно чародѣй

Унесъ съ собой несчастныхъ,

Какъ и предметъ любви моей

И поисковъ напрасныхъ...

Увы! надежды болѣ нѣтъ

Увидѣться мнѣ съ нею!

А мнѣ по ней и Божіи свѣтъ

Былъ милъ красой своею.

Суди же, Государь, моглаль

Чья скорбь съ моей сравниться?

Представь, какъ тяжело, какъ жаль

Съ любезной разлучиться!" -

Умолкъ и -- въ слёзы Паладинъ.

Ктожь онъ? конецъ сей тайнѣ!--

Графъ Пинабель, Ансельмовъ сынъ

Изъ Альтарипы въ Майнѣ,

Рожденный въ Майнѣ -- Пинабель

Не могъ быть исключеньемъ

Въ роду, а Маянцы не всѣль

Издревле преступленьемъ

Омрачены, заклеймены?

Но Пинабель преступной

Былъ, на позоръ своей страны,

Бездѣльникъ самой крупной.

Сначала слушала его

Красавица спокойно,

Не измѣняя своего

"Лица съ осанкой стройной;

Онъ о Ролмерѣ молвилъ ей,--

Въ ней сердце заиграло;

Къ концу разсказа ей грустнѣй

По миломъ другѣ стало,

И Птнабеля много разъ

Она, скрывъ слезы, снова

Просила начинать разсказъ

Про Витязя младова.

"Спокойся, Рыцарь" наконецъ

Она проговорила;

Быть можетъ, въ сей-же день, конецъ

Моя положитъ сила

Твоимъ бѣдамъ, и радость вновь

Къ тебѣ проглянетъ краше.

Идемъ, куда зоветъ любовь

И гдѣ блаженство наше!

Надѣюсь,-- если рокъ со мной

Не во враждѣ жестокой --

Не тщетенъ будетъ подвигъ мой,--

Что замокъ мнѣ высокой?"

--Ты хочешь, Рыцарь отвѣчалъ,

Чтобъ путь тяжелый снова

Я черезъ горы протопталъ; --

Я о себѣ ни слова,

Мнѣ болѣ нечего терять,--

Зачѣмъ изъ доброй воли

Тебѣ опасностей искать

И злополучной доли?

Смотри, чтобъ послѣ не пѣнилъ

Ты на меня напрасно;

Я все сказалъ и предсказалъ"

Тебѣ конецъ несчастной.--

Умолкъ и на коня, -- и въ путь

Съ Ринальдовой сестрою.

Рожеръ въ бѣдѣ,-- что съ ней ни будь,--

Она готова къ бою,

Готова плѣнъ или конецъ

Принять отъ чародѣя.

Поѣхали. "Стой, стой!" гонецъ

Кричишь, стрѣлою рѣя.

Гонецъ сей тотъ же самый былъ,

Что извѣстилъ Черкеса,

Кѣмъ онъ, сраженный, палъ безъ силъ

Подъ темнымъ склономъ лѣса.

Гонецъ привезъ изъ Монпелье

Извѣстіе Могучей,

Что ужь давно въ Марсель ее

Ждетъ войско, туча тучей

Собравшися изъ городовъ,

Лежащихъ въ Акваморѣ;

Что станъ въ походъ уже готовъ

И что на общемъ сборѣ

Положено просишь ее --

Для пользы предпріятій

Въ распоряженье взять свое

Собравшіяся рати.

Самъ Карлъ согласье изъявилъ

На общее желанье,

Самъ онъ съ восторгомъ подтвердилъ

Народное избранье;

И чьей бы ввѣрилъ онъ тогда

Надежнѣй оборонѣ

Марсель, Тулонъ и города,

Лежащіе по Ронѣ?

Онъ самъ видалъ и уважалъ

Ея геройство въ сѣчѣ.

Вотъ вѣсть, съ которой прискакалъ

Гонецъ къ ней издалече.

Какъ быть? на что рѣшиться ей?

Забытъ про повелѣнье,

Не слушать должности своей?

Но это -- преступленье;

Послушать? сердцу тяжело;

Какъ друга бросить въ горѣ?

Но скоро сердце верхъ взяло

Съ тяжелымъ долгомъ въ спорѣ;

Она рѣшилась поскорѣй

Провѣдать о Рожерѣ;

Чтобъ ни было, но толькобъ ей

Быть съ нимъ по крайней мѣрѣ.

И данъ гонцу отвѣтъ глухой;

Гонецъ назадъ мгновенно.

Она впередъ своей тропой,

И съ нею Графъ презрѣнной.

Коварный внутренно страдалъ,

Скорбѣлъ, что ѣдетъ съ нею;

Теперь онъ родъ ея узналъ,

И думалось злодѣю,

Что ненависть ея должна

Къ нему быть чрезвычайна,

Что непроститъ ему она,

Узнавъ въ немъ Графа съ Майна.

Межь домомъ Майнскимъ и другимъ --

Клермонскимъ -- споръ былъ вѣчной;

И сколько разъ случалось имъ

Въ бою безчеловѣчно

Другъ друга поражать и лить

Взаимно токи крови.

И Пинабель, чтобъ угодить

Старинной нелюбови,

Хотѣлъ красавицу предать

Злодѣйскою рукою

Иль -- тайно отъ нее бѣжать

Удобною порою.

Онъ такъ предался симъ, мечтамъ,

И такъ въ нихъ углубился,

Что скоро, не замѣтивъ самъ,

Съ прямой дороги сбился

И въ темный незнакомый боръ

Вступилъ съ душой нечистой;

Тамъ гору открываетъ взоръ

Съ вершиною кремнистой..

Не разлучался съ своимъ

Сопутникомъ притворнымъ,

Сестра Ринальдова за нимъ

Съ своимъ конемъ проворнымъ.

Тушъ Графъ задумалъ убѣжать

И, обратясь къ Прелестной,

Сказалъ: "чтобъ намъ не ночевать

Въ лѣсу, въ глуши безвѣстной,

Не лучшель поискать жилья?

За этою горою

Есть пышный замокъ, помню я,

Тамъ примутъ насъ съ тобою.

Ты здѣсь постой, а я взберусь

На горную вершину,

Все высмотрю и возвращусь

Къ тебѣ на луговину."

Сказавъ, пришпорилъ онъ копя

И на гору помчался,

Но, замыслъ на сердцѣ храня,

Лукаво озирался,

Чтобы тропинку отыскать

И убѣжать далёко.

Уже на верхъ онъ взъѣхалъ,-- глядь,

И видитъ грошъ глубокой;

Гротъ слишкомъ на тридцать локтей

Отвѣсно углублялся,

У дна онъ створками дверей

Широкихъ запирался,

И двери тѣ вели къ жильямъ

Покойнымъ и. обширнымъ,

И будто отъ лампады тамъ --

Подъ сводомъ грота мирнымъ --

Далеко разливалось вкругъ

Огнистое сіянье.

Межъ тѣмъ какъ, притаивши духъ,

Графъ устремилъ вниманье

На гротъ,-- красавица, боясь

Запутаться дорогой,

И съ Графа не спуская глазъ,

Къ нему,-- спустя немного.

Смустясь, и видя, что успѣхъ

Не отвѣчалъ надеждѣ,

Онъ къ новой хитрости прибѣгъ

И, притворись, какъ прежде,

Сопутницу беретъ, ведётъ,

Въ намѣреніи чорномъ,

Туда, гдѣ онъ увидѣлъ гротъ

Вверху -- на темѣ горномъ,

И говоритъ: "Я, наклонясь,

При свѣтѣ блѣдно-томномъ

Замѣтилъ дѣвушку сей часъ

Вотъ-въ этомъ гротѣ тёмномъ.

"Осанка, поступь и уборъ

Въ ней ясно обличали

Высокій родъ, но мрачный взоръ

И стонъ глухой печали

Все говорило, что она

Несчастная въ неволѣ.

Ужь я хотѣлъ, опустясь до дна,

Объ ней развѣдать болѣ,--

Какъ вдругъ, не знаю, кто такой,--

Ея тиранъ конечно --

Явился и увлекъ съ собой

Ее безчеловѣчно."

И чтожь! Ринальдова сестра

Повѣрила злодѣю;

Она въ родню была добра

И, чтобъ ни сталось съ нею,

Рѣшилась плѣнной помощь дашь.

Но какъ ей въ гротъ глубокой

Сойти? Задумалась; но глядь,

И видитъ вязъ высокой;

Она срубила сукъ мечемъ

И длинный и надёжной,

И свѣсила его потомъ

Надъ гротомъ осторожно;

Схватившись за конецъ, другой

Повѣривши злодѣю,

Спускаться стала въ грошъ глухой,

Зіяющій подъ нею;

Графъ, крѣпко сукъ держа въ рукахъ,

Все глубже, глубже двигать;

Но вотъ спросилъ съ насмѣшкой врагъ:

"Умѣешь ли ты прыгать?"

И сукъ изъ рукъ, примолвивъ ей:

"О, еслибъ можно было

Здѣсь погребсти тебя со всей

Твоей роднёй постылой!"

Но не сбылось, какъ думалъ врагъ;

Красавица слетѣла

На дно съ опорою въ рукахъ,

Не повредивши тѣла:

Въ лету, коснувшись первый дна,

Сукъ пополамъ подъ нею;

Но Брадаманта спасена

На перекоръ злодѣю.

Паденіемъ оглушена,

Надъ каменистымъ кряжемъ

Минутъ пять-шесть лежитъ она.

Какъ въ новой пѣсни скажемъ.

ПѢСНЬ ТРЕТЬЯ.

Свиданіе Брадаманты съ Мелиссою. Пророчество Мерлина. Родословная Эстовъ. Явленіе тѣней предъ Брадаманттою, представляющихъ ея потомковъ. Совѣтъ Мелиссы, какъ освободить Рожера. Волшебный замокъ. Волшебное кольцо. Встрѣча Брадаманты съ Брюнелемъ.

О, кто мнѣ дастъ, въ священный часъ,

И сладостное слово

И звучный, переливный гласъ

И жаръ для пѣсни новой!

Необычайное пою,

И жаръ необычайной

Перезываю въ пѣснь мою

Изъ выси неба тайной.

Пою Монарха моего

Высокое рожденье

И предковъ доблестныхъ его --

Вселенной удивленье.

Скажи мнѣ Фебъ, свершая путъ

На колесницѣ свѣта,

Видалъ ли ты когда нибудь

Царей -- владѣльцевъ свѣта,--

Чей родъ и былъ и могъ бы быть

Славнѣй въ войнѣ и мирѣ,

И жилъ, и могъ бы пережить

Такъ много люстровъ въ мірѣ,

И, если пламень -- сей пророкъ,

Во мнѣ живущій вѣчно,

Не лживъ,-- преплывъ временъ потокъ,

Жить будетъ безконечно?...

Но славить родъ великій сей

Героевъ, дивныхъ въ мірѣ,

Не на моей, но на твоей

Сладкозвучащей лирѣ,

На коей нѣтъ боговъ отецъ,

Титановъ побѣдитель...

Вручи мнѣ, Богъ Искуствъ, рѣзецъ,--

И я, великихъ чтитель,

Трудовъ и силъ не пощажу,

И въ камень вѣковѣчной

Духъ жизни пламенной вложу

Рукою небезпечной.

Рѣзецъ, быть можетъ, въ первый разъ

Рукѣ моей измѣнитъ;

Но искушусь -- и свѣтъ, дивясь,

Труды мои оцѣнитъ...

Ко обратимся, между тѣмъ,

Къ тому, кого не можетъ

Спасти броня и щитъ и шлемъ,

Чье сердце совѣсть гложетъ;

О Графѣ рѣчь у насъ идешь,

О Маянцѣ безчестномъ.

Онъ полагалъ, что смерть найдетъ

Клермонка въ гротѣ тѣсномъ.

Низринувъ Брадаманту въ гротъ

Предательской рукою,

Смущенный -- онъ назадъ идетъ

Дрожащею стопою.

Туда, гдѣ конь его стоитъ,

Сгарая нетерпѣньемъ;

Презрѣвши честь, забывши стыдъ,

Покрытый преступленьемъ,

Онъ новымъ тою же порой

Злодѣйствомъ омрачился:

Онъ Брадамантина съ собой

Коня увесть рѣшился.

Оставимъ Графа, что, другимъ

Рывъ яму, самъ же въ ямѣ

Погибъ съ безславіемъ своимъ,

И обратимся къ Дамѣ,

Которой смерть и гробъ въ одно

Готовились мгновенье.

На жесткое упавши дно,

Она въ самозабвенье

Пришла; но вотъ встаетъ, идётъ

И -- видитъ предъ собою

Дверныя створки,-- это входъ

Къ обширному покою.

Вошла, глядитъ по сторонамъ,--

И показалось дѣвѣ,

Что тотъ покой былъ -- Божій храмъ

Подъ сводомъ вправѣ, влѣвѣ

Колонъ гранитныхъ рядъ стоишь

Архитектуры дивной;

Межь нихъ алтарь, надъ нимъ горишь

Въ лампадѣ безпрерывно

Огонь, отрадный для очей,

По зданью разливая

Сіянье тихое лучей

Отъ края и до края.

Святынею окружена

И сладкимъ умиленьемъ

Исполнясь, къ алтарю она

Съ колѣнопреклоненьемъ

Припала и мольбу творитъ,

Мысль къ небу устремилась.

Ботъ дверь противъ нее скрыпитъ,--

Скрыпитъ и отворилась;

И женщина изъ двери той

Выходитъ пожилая,

Съ простоволосой головой,

Безъ пояса, босая.

"Знай, Брадаманта, рѣчь она

Склонила къ Героинѣ,

Ты Силой Вышней призвана

Въ сію обитель нынѣ;

Я предузнала твой приходь,

Мнѣ гласъ Мерлина тайной

Предрекъ, что вступишь ты въ сей гротъ

Стезёй необычайной.

Я здѣсь ждала тебя давно,--

Часъ билъ, и я открою,

Что для тебя обречено

Въ грядущемъ подъ луною.

"Сей гротъ устроила рука

Мерлина чародѣя

Въ давно минувшія вѣка;

Здѣсь, страстью пламенѣя,

Какъ, можетъ быть, тебѣ самой

Давно уже извѣстно,

Онъ Дамой Озера младой --

Любовницей прелестной --

Обманутый, въ гробницу лёгъ

Изъ угожденья милой,

И разлучиться ужь не могъ

Съ гробницею унылой.

"Онъ тѣломъ мертвъ, но духомъ живъ,

И живъ дотолѣ будетъ,

Доколѣ Ангельскій призывъ

На судъ насъ не пробудитъ.

Гдѣ праведника -- наградитъ

А грѣшника -- накажетъ;

И гласъ въ немъ живъ, онъ говоритъ,

Онъ все изъ гроба скажешь

Тому, кѣмъ будетъ вопрошенъ;

Онъ знаетъ все, что было

И что сокрыто въ мглѣ временъ,--

Онъ дивенъ дивной силой.

"Я издали сюда пришла,

Меня въ краю далёкомъ

Заставили мои дѣла

Держать совѣтъ съ Пророкомъ;

Онъ все открылъ мнѣ, все вполнѣ,

О чемъ я вопрошала;

Но я тебя наединѣ

Здѣсь съ мѣсяцъ ожидала;

Мерлинъ, великій сей пророкъ,

Мнѣ не одно событье

Разоблачивъ, потомъ предрекъ

Твое въ сей день прибытье."

Сестра Риналъдова, дивясь,

Въ безмолвіи стояла

И, не спуская съ Феи глазъ,

Съ собою размышляла,

Во спѣлъ она иль наяву

Отрадны слышишь рѣчи.

И, скромно преклонивъ главу,

Спросила дѣва сѣчи;

"За что мнѣ эта благодать

И судъ о мнѣ высокій?

Какъ! обо мнѣ предвозвѣщать

Благоволятъ пророки!"

Но слышанное сладко ей --

Воинственной дѣвицѣ,

И съ спутницей идетъ своей

Къ таинственной гробницѣ,

Туда, гдѣ съ плотью заключёнъ

Мерлиновъ духъ пророчій.

То былъ ковчегъ, изъ камня онъ

Изсѣченъ; свѣтлый, очи

Онъ ослѣплялъ, обворожалъ

Сіяньемъ незаёмнымъ;

Онъ свѣтъ какъ пламя разливалъ

По сводамъ грота тёмнымъ.

По свойствуль мраморовъ какихъ,

Какъ факелы сіянье

Ліющихъ въ искрахъ огневыхъ;

Съ тоголь, что заклинанье

Совершено при блескѣ звѣздъ

Порой благопріятной

Въ свѣтилищѣ подземныхъ мѣстъ,--

Что болѣ вѣроятно,--

Повсюду яркій свѣтъ сіялъ

И чудныя картины

Въ роскошномъ зданьи освѣщалъ

И рядъ кумировъ длинный.

Красавица, смирясь душой,

Въ завѣтную обитель

Вступила трепетной стопой;

И -- бренной плоти житель --

Мерлиновъ духъ -- святой завѣтъ

Изрекъ ей громогласно:

"О, да исполнится обѣтъ

Души твоея прекрасной! *

Тебѣ удѣлъ сужденъ благой,

И будетъ плодъ,рожденный

Тобой, Италіи красой

И славою вселенной*

"Тобою древней Трои кровь

Сольется въ два потока

И возраститъ покой, любовь

И счастье, волей рока,

Для всѣхъ земель изъ рода въ родъ,

Отъ края и до края,

Отъ Тага до ЭвФратскихъ водъ,

Отъ Нила до Дуная;

Отъ крови рыцарской твоей

Рядъ выдетъ безконечной

Маркизовъ, Герцоговъ, Царей,

Достойныхъ славы вѣчной.

"А сколько воевъ и вождей!...

И всё -- твой потомки!

Отвагой, мудростью своей

Всѣ будутъ въ мірѣ громки,

Они Италію вездѣ

Побѣдами прославятъ,

Въ дни мира правду на судѣ

Безмездную поставятъ;

При Нумахъ, Августахъ своихъ

Италія воспрянетъ,

И вѣкъ златой, вѣкъ дней былыхъ,

Опять для ней настанетъ.

"Благословеніе небесъ

Почіетъ надъ тобою;

Онѣ зиждители чудесъ,

Ихъ вышнею судьбою

Отвѣка ты обручена

Рожеру молодому.

Мужайся, будь тверда, вѣрна

Намѣренью благому;

Наступитъ часъ, и близокъ онъ,

И врагъ, тобой сраженный.

Падетъ -- и будетъ возвращёнъ

Тебѣ Рожеръ безцѣнный."

Мерлинъ сказалъ и смолкъ, чтобъ дать

Волшебницѣ свободу

Предъ Брадамантой показать

Великую породу --

Ея потомковъ длинный рядъ

Съ блестящими дѣлами.

И духи передъ ней кипятъ,

Слетѣвшися роями --

Изъ ада иль съ эѳирныхъ странъ,--

Сказать вамъ не умѣю;

У всѣхъ различный видъ и станъ,

Всѣ съ поступью своею.

Тутъ, Брадамату взявъ съ собой,

Она въ часовню входитъ

И въ обведенный кругъ большой

Воинственницу вводитъ;

А что бы не была страшна

Духовъ кипящихъ сила,

Пятиугольникомъ она

Красавицу накрыла,

И заповѣдавъ ей хранить

Глубокое молчаніе,

По книгѣ начала творить

Съ духами совѣщанье.

И рой тѣней нахлынулъ вдругъ

Въ часовню туча тучей,

И рвется въ обведенный кругъ

Къ волшебницѣ могучей.

Но кругъ, какъ рвомъ или стѣной

Высокой обнесенной,

Пресѣкъ имъ путь, и стихъ ихъ рой)

И вкругъ черты священной

Тройной окончивъ оборотъ,

Онѣ, потупивъ очи,

Въ таинственный вступаютъ гротъ.

Гдѣ гробъ стоялъ пророчій,

И рѣчь волшебница вела

Съ Ринальдовой сестрою:

"Когдабъ названья и дѣла

Вскрывать передъ любою

Тѣхъ лицъ, что, не родясь, въ тѣняхъ.

Таинственною силой,

Предстали здѣсь -- въ твоихъ очахъ,--

Мнѣбъ ночи мало было.

Порядка времени держась,

Завѣтною порою

Объ избранныхъ однихъ разсказъ

На ту передъ тобою.

"Вотъ первый; какъ онъ схожъ съ тобой

Осанкою прелестной

И всемъ! Рожеровъ сынъ и твой,--

Въ Италіи чудесной

Онъ рода твоего главой

Величественной будетъ.

Предвижу я -- его на бой

И честь и месть пробудитъ,

И -- горе Поатье и вамъ,

Предатели Рожера!

Исполнится, въ урокъ вѣкамъ,

Надъ вами казни мѣра.

"Онъ, разгромивъ Ломбардскій тропъ,

Дидьера развѣнчаетъ;

Въ возмездье Эстъ и Кадаонъ

Героя ожидаетъ.

За нимъ идетъ Убертъ, твои внукъ,

Непобѣдимый въ сѣчѣ;

Онъ честь Гесперіи, и звукъ

Побѣдъ его далече

Откликнется и огласитъ

Всѣ, всѣ предѣлы свѣта;

Не разъ онъ Церковь защититъ

Отъ вражьяго навѣта.

"А вотъ Албертъ; младой герой

За храмомъ храмъ украситъ

Добычею въ войнахъ взятой,

А сынъ обезопаситъ

Въ Миланѣ власть свою -- Гугонъ

Распуститъ знамя съ змѣемъ.

Вотъ и Ассонъ, по братѣ онъ --

Судьбой своей лелѣемъ --

Владѣть Инсумбрами начнетъ.

Вотъ Албертаццо умной,

Имъ съ сыномъ Беранжеръ падетъ

Съ престола съ славой шумной.

"Съ его-то дочерью Оттонъ

Великій обручится.

Съ нимъ объ руку другой Гугонъ....

Какъ сердце веселится,

Когда глядишь на славный родъ --

На чудное потомство!

На гордыхъ Римлянъ онъ пойдетъ,

Накажетъ вѣроломство,

Оттона Третьяго у нихъ

Съ Намѣстникомъ Петровымъ

Исторгнетъ и враговъ своихъ

Стыдомъ покроетъ новымъ.

"Вотъ Фолькъ,-- онъ брату отдаешь

Въ Италіи имѣнье

И графское стяжать идетъ

Въ Германіи владѣнье;

Тамъ ждетъ его Саксонскій Домъ;

Онъ, съ родиной разлуку

Благословивъ, съ златымъ кольцомъ

Отдастъ прелестной руку;

Красой плѣнёнъ, радъ будетъ онъ

Столь сладостному плѣну.

Имъ славный родъ возтановлёнъ

По женскому колѣну.

"Смотри -- идетъ Ассонъ Второй;

Любитель нѣги страстной

А не войны, онъ предъ тобой

Съ четой сыновъ прекрасной;

Бертольдъ надъ Генрихомъ Вторымъ

Кровавую побѣду

Одержитъ мужествомъ своимъ

И не оставитъ слѣду

Германскихъ войскъ,-- онъ объ шишакъ

И латы мечь иступитъ --

Другой же Албертаццо въ бракъ

Съ Матильдой славной вступитъ.

"Герой -- онъ стоитъ чести сей,

За дочерью безцѣнной

До пол-Италти своей

Дастъ Генрихъ Первый въ вѣно,

А вотъ Бертольдовъ сынъ младой.

Залогъ любови страстной, ~

Вотъ милой твой Ринальдъ -- герой...

Во дни войны несчастной

Въ годину горестей и мукъ;

Прошедши всѣ искусы,

Исторгнетъ Церковь онъ изъ рукъ

Тирана Барбаруссы.

"Вотъ и еще одинъ Ассонъ,

Ассонъ, Маркизъ Анконской;

Владѣть. Вероной будетъ онъ

И всей страной Веронской,

Я долго, долго бы тебѣ

Всего не разсказала,

Когдабъ, дивясь твоей судьбѣ,

Считать героевъ стала,

Которые, войной стократъ

Возставъ за Христіанство,

Святую Церковь защитятъ

И поразятъ тиранство,

"И Фолькъ и Обицъ здѣсь вдвоёмъ

И новые Ассоны;

Два Генриха здѣсь -- сынъ съ отцомъ;

А вотъ еще Гугоны;

Вотъ Гвельфъ -- Сполетскій Герцогъ,-- онъ

Низложитъ Умбровъ въ брани;

Вотъ Пятый предъ тобой Ассонъ,--

Его-то мощны длани

Кровавы раны изцѣлятъ

Италіи несчастной;

Имъ будетъ Эзелинъ и смятъ

И стертъ въ борьбѣ ужасной.

Безчеловѣчный Эзелинъ,

Отъ демона рожденный

И -- демона достойный сынъ --

Въ злодѣйствѣ закаленный,

Тираня Авзонійскій край,

Прольёшь такъ много крови,

Что Марій, Неронъ, Силла, Кай

Для насъ примѣръ любови

И кротости въ сравненьи съ нимъ. -

Ассовъ же, въ бой кровавой

Вступивъ съ Фридерикомъ Вторымъ,

Увѣнчанъ будетъ славой.

"Ассоновъ скипетръ золотой

Прострется для отрады

Надъ той прелестною страной,

Гдѣ, на брегахъ прохлады,

На грустной лирѣ Цинтій пѣлъ

Погибель Фаэтона,

Гдѣ Цидна бѣлый пухъ обсѣлъ

Въ дни жалобнаго стона,

И слезы жаркія, ліясь

У Геліадь струями,

На берегъ падали изъ глазъ

Густыми янтарями.

"Забуду ли сказать тебѣ

О томъ Альдобрандинѣ,

Что Папу защититъ въ борьбѣ

При роковой годинѣ,

Какъ съ Гибеллинами Оттонъ

Предъ скорбный Римъ предстанетъ?..

На Умбровъ и ниценшовъ онъ

Войною грозной грянетъ,

И буйныхъ вражьихъ полчищъ тьму

Разсѣетъ и низложитъ;

Не будетъ золота,-- ему

Флоренція поможетъ.

"И, подивися! ей въ залогъ

Въ заёмъ взятаго злата

Альдобрандинъ, во дни тревогъ,

Отдастъ роднаго брата;

Полки Германцевъ разгромитъ,

Возставитъ Церковь съ честью,

Целонскихъ Графовъ поразитъ

Заслуженною местью

И, бранной дланію своей

Намѣстнику Петрову

Служа весь вѣкъ, въ разцвѣтѣ дней

Окончитъ жизнь сурову.

"Смежая взоръ, Альдобрандинъ

Владѣнія Пизавра

И земли между Апеннинъ

И моремъ до Изавра

Съ Анконой брату своему

Ассону предоставитъ,

И съ ними доблести ему

Въ наслѣдіе оставитъ,

Которыя стократъ цѣннѣй

Сіяющаго злата;

Ихъ не похитишь у людей,

Какъ злато, безъ возврата

"Вотъ предъ тобой Ринальдъ младой....

О! чтобъ съ героемъ было,

Когдабъ завистливой судьбой

И раннею могилой

Не пересѣкся путъ къ честямъ

Великому въ немъ роду?....

Народъ, скорбя о немъ, слезамъ

Дастъ полную свободу.

Вотъ Обицъ за Ринальдомъ вслѣдъ;

Герой, счастливый долей,

Возсядетъ въ раннемъ цвѣтѣ лѣтъ

На дѣдовскомъ престолѣ;

"Модену съ Реджіо къ своимъ

Владѣніямъ прибавитъ,

И будетъ такъ въ народахъ чтимъ

И такъ себя прославитъ,

Что всѣ рѣшатся надъ собой

Избрать его главою.

Вотъ сынъ его -- Ассонъ Шестой

Съ хоругвію святою;

Вожатый Крестоносцевъ, онъ --

Ассонъ, Герцогъ Адрійской,--

Въ дни счастья будетъ обручёнъ

Съ Принцессой Сицилійской.

"Тамъ видишь Государей строй

Увѣтливой и важный:

То Обицъ, Николай-герой,

Альдобрандинъ отважный

И Албертъ съ кротостью въ очахъ

Плѣнительною, сладкой...

Не расточался въ рѣчахъ

Въ бесѣдѣ нашей краткой,

Я не скажу, какъ дастся имъ

Въ войнахъ себя прославить"

Фаэнцу съ Адріеи къ своимъ

Владѣніямъ прибавить,

И землю, зависть всѣхъ земель,

Что назвала Эллада

По розѣ -- розы колыбель,

И градъ межъ устьевъ Пада

И межъ озеръ, гдѣ рыбъ стада

Несмѣтныя стадятся, --

Тотъ градъ, гдѣ жители всегда

Опасностей боятся

И любятъ ихъ,-- ждутъ бурь морскихъ.

Заранѣ торжествуя;

Аргенту, Люго и другихъ

Градовъ не назову, я.

"Всмотрись, тамъ Николай идетъ;

Еще онъ въ дѣтствѣ будетъ,

А преданный ему народъ

Ужъ отчій тронъ присудитъ,

И тщетно, возмутясь, Тидей

Противъ него возстанетъ;

Въ полураскрытомъ цвѣтѣ дней

Онъ славой въ браняхъ грянетъ;

Не утомимо съ первыхъ лѣтъ

Вращаясь въ вихряхъ боевъ,

Онъ самъ въ себѣ взлелѣетъ цвѣтъ

Безтрепетныхъ Героевъ.

"Не разъ проснется заговоръ

Въ мятущемся народѣ,

Но Николай простретъ свой взоръ

И -- буйственной свободѣ

Положитъ гибельный конецъ

И успокоитъ царство;

Въ войнахъ герой, въ судахъ мудрецъ --

Подавитъ онъ коварство;

Къ Оттону мечь свой обратитъ --

Къ мучителю отчизны --

И въ день одинъ его лишитъ

Владѣній и отчизны.

"Такъ родъ твой будетъ все рости,

Цвѣсти и возвышаться,

И правя, съ праваго пути

Вовѣкъ не совращаться;

Не оскорбленный самъ, другихъ

Онъ оскорблять не будетъ,--

И Богъ, въ возмездье дѣлъ благихъ,

Ему дотолѣ судить

Владычествовать подъ луной

И счастьемъ наслаждаться,

Доколѣ небеса съ землёй

Въ хаосъ не превратятся,

"Взгляни сюда, здѣсь Ліонель,

Здѣсь Борзо -- Герцогъ первой;

Веселіе своихъ земель,

Взлелѣянный Минервой,

Въ темницу Марса заключивъ,

Сковавъ Обидѣ длани,

Онъ будетъ, мирно вѣкъ изживъ,

Славнѣй Героевъ брани;

Всѣ дни свои онъ посвятитъ

На то, чтобъ въ немъ народы

Искали и -- сыскали щитъ

Блаженства и свободы.

"А тамъ Ираклъ въ толпѣ другихъ

Съ ногой пол-обозженной,"--

И зыбокъ шагъ его и тихъ;

Такъ въ Будріо, стѣсненной.

Бѣгущихъ онъ остановилъ

И одержалъ побѣду.

Съ какимъ укоромъ взоръ склонилъ

Онъ къ своему сосѣду!

Неблагодарный поднялъ мечь

Въ возмездье на Героя!...

Великъ онъ и въ годину сѣчь,

Великъ и въ дни покоя!

"Нѣтъ! не забудетъ ввѣкъ народъ

Калабрскій и Луканскій,

Какъ въ поединкѣ, въ дни невзгодъ.

Король имъ Каталанскій

Поверженъ будетъ со стыдомъ

И съ славою простится!

Не разъ на полѣ боевомъ

Онъ лавромъ осѣнится

И, знаменитый межь вождей,

Вездѣ восторжествуешь;

Онъ власть надъ отнятой землей

Оружьемъ завоюетъ.

"Къ нему народъ въ глуби сердецъ

Признательность взлелѣетъ,

Не потому, что -- благъ творецъ --

Осушитъ онъ, засѣешь,

Оплодоноситъ лоно блатъ,

Подернутое иломъ;

Не потому, что рай отрадъ

Насадитъ въ градѣ миломъ,

Сооружитъ за храмомъ храмъ,

Палату за палатой,

Тамъ разведетъ сады, а тамъ

Театръ создастъ богатой;

"Не потому, что града -- Левъ

Крылатый не коснется;

Не потому, что Галловъ гнѣвъ

Въ Феррарѣ не прольется,--

По всей Италіи они

Пройдутъ съ опустошеньемъ,

Но не спознаются въ тѣ дни

Феррарцы съ злоключеньемъ;--

И всё не то, за что народъ,

Лелѣемый судьбою,

Взлелѣевъ въ сердцѣ, разовьетъ

Признательность къ Герою:

"Великодушный Ипполитъ

Съ Альфонсомъ справедливымъ

Вотъ благо! вотъ-что подаритъ

Онъ поданнымъ счастливымъ!

Они грядущимъ племенамъ

Напомнятъ Тиндаридовъ,

Что, чередуйся, къ тѣнямъ

Сходили въ мракъ Лидовъ.

Альфонсъ и Ипполитъ не разъ,

Любя другъ друга нѣжно,

Спасутъ другъ друга въ грозный часъ

Отъ смерти неизбѣжной.

"Ихъ дружба будетъ для гражданъ

Надежною защитой,

Надежнѣй, чемъ когдабъ Вулканъ

Двойной стѣной, отлитой

Изъ чистой стали, окружилъ

Феррарскіе предѣлы,

Въ Альфонсѣ Богъ соединилъ

Съ добротой разумъ зрѣлый,--

И скажутъ въ будущихъ вѣкахъ,

Что, благостью своею

Живя у подданныхъ въ сердцахъ,

Онъ съ неба свелъ Астрею.

"Для царственнаго мудреца

Во дни кровавой брани

Потребно мужество отца,

Его могучи длани:

Тамъ, грозной силой ополчась,

Венеція нагрянетъ;

Здѣсь мать... нѣтъ! мачиха, озлясь,

Противъ него возстанетъ,--

А если мать, такъ эта матъ --

Что Прогна, что Медея;

Не материбъ къ нему питать

Въ душѣ вражду злодѣя"

"Въ ночи ли, днемъ ли,-- всякой разъ,

Оставивъ стѣны града

И предъ врагами появясь,

Онъ съ горстію отряда

Ихъ наголову разобьётъ

На сушѣ и на морѣ.

Слѣпой Романіи народъ

Тожь испытаетъ горе:

Союзникъ прежній и сосѣдъ --

Съ Альфонсомъ въ брань онъ вступишь,

И объ него -- въ вѣнцѣ побѣдъ --

Альфонсъ свой мечь иступитъ.

"И Папской рати -- и полкамъ

Испаніи наёмной --

Лечь грудами и тамъ и сямъ

Въ долинѣ смерти тёмной;

Онъ Бастію назадъ возметъ,

Гдѣ крѣпости блюститель

Отъ ихъ злодѣйскихъ рукъ падетъ;--

И раздраженный мститель

Воздастъ всеобщей смертью имъ

За дерзость и безчестье,

И некому ужъ будетъ въ Римъ

Принесть объ нихъ извѣстье.

"За брань въ Романіи -- и честь

И слава не ему ли?

Тамъ испытаютъ правыхъ месть

Испанія и Юлій;

Тамъ Францію онъ осѣнитъ

Вѣнцемъ безсмертной славы;

Въ равнинѣ битвы пробѣжитъ

Глубокой токъ кровавый,

И побѣдитель въ битвѣ сей

Не соберется съ силой,

Чтобъ холмы труповъ и костей

Предать землѣ унылой.

"Вотъ въ пурпурѣ намъ предстоитъ,

Въ покровѣ темно-аломъ,

Благотворитель Ипполитъ,

Что будетъ Кардиналомъ;

Его -- великаго душой --

Во всѣхъ предѣлахъ міра

Почтитъ, превознесетъ хвалой

И лира и не лира;

Въ разросшейся для Музъ, тѣни,

І'дѣ лѣсъ шумитъ лавровой,

При немъ, какъ въ Августовы дни,

Маронъ возникнетъ новой.

"Онъ скраситъ весь свой родъ собой:

Такъ солнце -- царь природы --

Великолѣпною красой

Лазоревые своды

Свѣтлитъ полнѣе, чѣмъ луна

И звѣзды золотыя.

Всмотрись, душа его мрачна;

Онъ въ бой въ дни роковые

Выходитъ съ горстью войскъ; но вотъ

Взоръ снова прояснился --

Онъ съ плѣнными судами съ водъ

Смущенныхъ возвратился*

"Вотъ Сигизмунды -- двое ихъ;

Вотъ пятеро любимыхъ

Альфонсовыхъ дѣтей младыхъ,

Въ бою непобѣдимыхъ;

Имъ къ славѣ горы и моря

Не переложатъ слѣда;

Вотъ зять Французскаго царя,

Носящій имя дѣда;

А это -- видишь -- Ипполитъ",

Онъ, въ счастливое время,

Какъ дядя, славой озаритъ

Великихъ Эстовъ племя.

"За нимъ Францискъ, какъ свѣжій цвѣтъ,

Съ четой Альфонсовъ юной....

Но еслибъ я дала обѣтъ

Твой родъ -- красу подлунной --

Весь показать передъ тобой

Съ дѣяньями и славой,--

Не разъ бы мракъ сошелъ ночной,

Не разъ бы величаво

Прошла по свѣтлымъ небесамъ

Денница молодая.

Пора мнѣ дать покой тѣнямъ;

Устала я, читая,"

Тутъ книгу трепетной рукой

Волшебница закрыла;

Толпа тѣней своей чредой

Въ Мерлиновъ іробъ вступила.

И Брадамантѣ череда

Поговорить настала;

И, скрывщи вздохъ, она тогда

Мелиссу вопрошала:

"Кто эти двое были тамъ,

Что между Ипполитомъ

И межь Альфонсомъ въ слѣдъ тѣнямъ

Въ смущеньи шли открытомъ?

"Они вздыхали, шагъ былъ тихъ,

ъ;

Смутясь, дивяся чуду,

Они искали второпяхъ

Ангелики повсюду;

И вотъ она -- ихъ божество

Съ небесными чертами.

Она, разрушивъ колдовство,

Предстала предъ очами

Искателей во всей красѣ

Плѣнительной, чудесной;

И быстро бросилися всѣ

Къ Ангеликѣ прелестной.

Орландъ и Сакрипанъ съ тѣхъ поръ,

Какъ прибыли въ палаты,

Всегда готовые въ отпоръ,

Носили шлемъ и латы;

Доспѣхи съ нихъ ни въ день, ни въ ночь

Ни разу не сходили,

И тѣло къ нимъ они точь въ точь

Какъ къ платью приучили;

Феррагь былъ тожь вооружёнъ,

Лишь шлема нѣтъ на темѣ;

Не надѣвалъ лишь шлема онъ,

И не хотѣлъ быть въ шлемѣ.

Быть въ шлемѣ не хотѣлъ, пока

Съ Англантскаго героя

Альмонтова онъ шишака

Не схватитъ въ вихрѣ боя,

Какъ далъ обѣтъ при той рѣкѣ,

Гдѣ онъ обезшеломенъ.

Соперникъ былъ невдалекѣ,

И чтожь? Феррагъ такъ скроменъ!

Но онъ не могъ съ нимъ выдти въ: бой;

Они, пока блуждали

Въ странѣ волшебствъ заповѣдной,

Другъ друга знать не знали.

Въ волшебномъ замкѣ какъ слѣпцы

Впередъ и взадъ блуждая,

Не разъ встрѣчались пришлецы,

Другъ друга знать не зная;

И день и ночь при нихъ щиты,

При нихъ мечи и латы;

Ихъ кони въ стойлахъ заперты

Предъ входами въ палаты

Подъ чапраками ночь и день;

Приволье имъ какъ дома,--

И въ ясляхъ до верху ячмень,

И подъ ноги солома.

Три паладина на коней,--

И бросались за милой,

И не мѣшалъ имъ чародѣй;

Она, собравшись съ силой,

Впередъ ударилася въ скокъ

Чрезъ дугъ предъ ихъ очама;

И, рѣзвясь, легкій вѣтерокъ

Игралъ ея кудрями.

Ей не хотѣлось всѣхъ троихъ

Брать въ путь съ собой далёкой;

Довольно одного изъ нихъ

Красавицѣ жестокой.

Они далёко отъ палатъ

Увлечены прекрасной,

И прежнихъ нѣтъ для нихъ преградъ,

Волшебство не опасно;

И вотъ она кольцо свое,--

Которое бывало

И прежде много разъ ее

Отъ явныхъ бѣдъ спасало,--

Съ мизинца въ алыя уста,

И скрылася въ мгновенье,

Какъ мимолётная мечта,

Какъ сонное видѣнье.

Сначала одного изъ двухъ

Соперниковъ хотѣла

Царевна взять съ собой, но вдругъ

Къ обоимъ охладѣла,

И Графъ и Царь не милы ей;

Чтобъ имъ не одолжаться,

Она до родины своей

Рѣшилася добраться

Одна съ таинственнымъ кольцомъ;

Съ кольцомъ ей вовсѣ чужды

Опасности въ пути, при нёмъ

Въ проводникахъ нѣтъ нужды.

Вотъ, осмотрѣвшися, Феррагъ,

Орландъ и Царь Черкескій

Съ какой-то тупостью въ очахъ

Чрезъ лугъ, чрезъ перелѣски

За ней ударилась, какъ песъ

За зайцемъ иль лисицей,

Умчавшимися въ тёмной лѣсъ

Предъ гончей вереницей.

Ангелика на нихъ глядитъ

Съ лукавою улыбкой,

И невидимая слѣдитъ

За каждой ихъ ошибкой.

Чрезъ лѣсъ одна дорога шла,

И думала всѣ трое,

Что ею всадница ушла

Въ мгновенье роковое.

Феррагъ надменный и Черкесъ

И Графъ Орландъ могучій,

Коней пришпоривъ, черезъ лѣсъ

Помчалися дремучій.

Царевна, придержавъ коня

Удилами тугими,

И нѣсколько повременя,

Пустилася за ними.

Не долго ѣхала они

Дорогою широкой;

Глѣдятъ,-- ея въ лѣсной тѣни

Не замѣчаетъ око;

И, поискавъ въ травѣ густой

Слѣдовъ бѣглянки милой,

Впередъ; вдругъ въ ярости слѣпой

Феррагъ, надменный силой,

Гордецъ, какаго никогда

Въ подлунной не бывало,

" Куда вы? закричалъ; куда

Безумье васъ умчало?"

"Назадъ! иль путь себѣ другой

Не медля изберите,

Когда, довольные судьбой,

Пожить еще хотите!

Ни съ кѣмъ я не дѣлю любви

И поисковъ прекрасной!"

У Графа вспыхнулъ огнь въ крови:

"Каковъ же сей несчастной!

Промолвилъ Сакрипану онъ....

И этотъ рыцарь жалкой

Считаетъ насъ за робкихъ жонъ,

Знакомыхъ только съ прялкой!"

"Послушай! молвилъ онъ потомъ,

Оборотясь къ Феррагу,

Будь только на тебѣ шеломъ,

Теперь же за отвагу,

За дерзость заплатилъ бы мнѣ

Ты кровію своею."

"Посмотримъ! взросшій на воинѣ,

Я сѣчи не робѣю,

Феррагь Орланду возразилъ;

Одинъ безъ шлема въ сѣну,

Съ надеждою на крѣпость силъ,

Иду двоимъ на встрѣчу!"

Отдай ему свой шлемъ пока 1

Сказалъ Орландъ Черкесу;

Не образумивъ чудака,

Не выѣду изъ лѣсу.

Признаться, эдакихъ глупцовъ

Не видывалъ я сроду."

Черкесъ въ отвѣтъ, нахмуривъ бровь,

"Не дашь ли сумазброду,

Товарищъ, шлема своего

Безъ дальняго раздумья!

Я также излѣчить его

Надѣюсь отъ безумья."

" Глупцы! Феррагь ими отвѣчалъ,

Давнобъ ужъ былъ я въ шлемѣ,

Когда бы только пожелалъ;

Давнобъ на вашемъ темѣ

Я не оставилъ шишаковъ

На посмѣянье свѣту....

Скажу, не тратя лишнихъ словъ,

Хожу я по обѣьу

Съ открытой головой, пока

Средь боеваго грома

Не полонитъ моя рука

Орландова шелома."

"Такъ ты, съ усмѣшкой Графъ спросилъ,

Надѣешься при встрѣчѣ

Съ нимъ совершить, что совершилъ

Съ Альмонтомъ онъ на сѣчѣ?

Не многоль на себя берёшь?

Я думаю -- при взорѣ

Орланда проняла бы дрожь

Тебя въ неравномъ спорѣ,--

И тыбъ не только шлемъ отдалъ,

Но, всей лишась надежды,

И всѣ доспѣхи, чтобъ не снялъ

Онъ съ плечъ твоихъ одежды.

"Кто? я! сказалъ хвастунъ Феррагь....

Не сто разъ и не двѣстѣ

Орландъ бывалъ въ моихъ рукахъ,

И не въ одномъ бы мѣстѣ

Я снялъ съ него не только шлемъ,

Но всѣ доспѣхи боя....

Тогда я занятъ былъ не тѣмъ,

И презиралъ героя.

Тогда не тѣмъ я занятъ былъ;

Теперь другое время,

И я бы, испытавъ съ нимъ силъ,

Сорвалъ его со стремя."

"Безстыдный лжецъ! Орландъ вскричалъ,

Все потерявъ терпѣнье,

Когда, въ какихъ странахъ вступалъ

Со мною ты въ сраженье?

Ты думаешь, что такъ легко

Идти съ Орландомъ къ бою...

Ты думаешь,-- онъ далеко,

А онъ -- передъ тобою;

Орландъ -- я самъ... Въ бой, въ бой сей часъ!

Въ бой, въ бой! здѣсь нѣтъ помѣха.

Посмотримъ, кто съ кого изъ насъ

Сорветъ въ бою доспѣхи!"

"Я выгодами предъ тобой

Не пользуюсь на сѣчѣ."

Сказалъ, и шлемъ повѣсилъ свой

На букѣ недалече,

И въ тожь мгновенье изъ ножонъ

Извлекъ булатъ звенящій.

Соперникъ не былъ устрашёнъ

Отвагою кипящій,

Онъ мечъ горящій наголо,

И поднявъ щить широкій

На обнаженное чело,

Готовъ въ отпоръ жестокій.

Бойцы поворотивъ коней,

Ударили другъ въ друга,--

И слышенъ частый стукъ мечей;

Трещитъ щитъ и колчуга;

Четы бойцовъ, подобной имъ,

Не видывали въ свѣтѣ:

И тотъ и тотъ неустрашимъ

И въ полномъ жизни цвѣтѣ;

И оба силою своей

Всѣхъ смертныхъ превышали;

И обоихъ богатырей

Мечи не уязвляли.

Вамъ ужъ извѣстно, что Феррагъ

Отъ самой колыбели

Былъ заколдовавъ, и въ бояхъ

Мечи на немъ тупѣли:

За исключеніемъ пупка,

Онъ былъ неуязвляемъ,

И тотъ онъ охранялъ, пока

Съ земнымъ разстался краемъ;

На немъ лежало семь пластинъ

Изъ стали самой твёрдой,

И не снималъ ихъ Сарацинъ

Неукротимый, гордой.

И Графъ отъ головы до ногъ

Не ранимъ кромѣ пятки;

Ее-то онъ, какъ могъ, берёгъ

Въ минуты бранной схватки,

И, если гласъ людской молвы --

Гласъ правды, Графъ Англанта

Отъ самыхъ ногъ до головы

Былъ тверже адаманта.

Для обоихъ броня, шеломъ

И щитъ не нужны были;

Они ихъ въ полѣ боевомъ

Лишь для красы носили.

Что мигъ, то бой сильнѣй, грознѣй

Межь ними разгорался;

Что мигъ, то новымъ для очей

Онъ страхомъ разражался:

Ударъ съ Ферраговой рука

Слетитъ, и щитъ согнется;

Ударитъ Графъ, и щитъ въ куски

И панцырь распадется.

Ужасный бой! и этотъ бой

Четы непобѣдимой,

Пылая, длился при одной

Ангеликѣ незримой.

Черкесъ подумалъ, что она

Не далеко умчалась;

И той порою, какъ война

Все болѣ разгоралась,

Однихъ оставивши бойцовъ

Развѣдываться силой,

Ударился искать слѣдовъ

Своей царевны милой.

Черкесъ чрезъ лѣсъ глухой тропой

Помчался быстрымъ скокомъ;

И ей пришлося быть одной

При зрѣлищѣ жестокомъ.

Царевна долго безъ помѣхъ

На бурной бой смотрѣла,

И ужасъ зрѣлища на смѣхъ

Перемѣнить хотѣла;

Ей вздумалось украсть шеломъ,

Повѣшенный на древѣ,

И Графу возвратишь потомъ;

По вѣтренности дѣвѣ

Хотѣлось видѣть, какъ бойцы,

Замѣтивши покражу,

Ударятся во всѣ концы

Отыскивать пропажу.

Она хотѣла пошутить

Немного надъ бойцами,

И шлемъ Орланду возвратить

Незримыми руками.

Вотъ подъ полу его берётъ,

Глядитъ на битву снова

И, наглядѣвшися, вперёдъ,

Не говоря ни слова.

Она ужъ далеко, а имъ

До шлема нѣтъ и дѣла.

Такъ въ сѣчѣ гнѣвомъ роковымъ

Душа бойцовъ кипѣла 1

Феррагъ нечаянно взглянулъ

Гдѣ шлемъ висѣлъ завѣтной;

И, мечъ сдержавъ, назадъ шагнулъ

Съ досадою замѣтной:

"Какіежь мы глупцы съ тобой!

Товарищъ нашъ, искусно

Похитивъ шлемъ, увезъ съ собой,

Онъ Графу молвилъ грустно.

Гдѣ битвы и побѣдъ залогъ?"

Орландъ на вѣтьви древа

Взглянулъ, и удержать не могъ

Пылающаго гнѣва.

Увѣренный, что похищенъ

Шеломъ его Черкесомъ,

Пришпорилъ Брильядора онъ,

И быстро мчится лѣсомъ.

Феррагъ за нимъ; они неслись

И впрыгъ и вскачь и лётомъ,

И тихомолкомъ принеслись,

Покрытые всѣ потомъ,

Безъ приключеній, безъ бѣды,

Туда, гдѣ въ чащѣ лѣса

Виднѣлись свѣжіе слѣды

Цареввы и Черкеса.

Оттуда Графъ налѣво взялъ,

Куда Черкесъ помчался;

Феррагь направо поскакалъ.

Гдѣ свѣжій слѣдъ остался

Ангелики. Она межъ тѣмъ

Рысцою прискакала

Къ ручью, держа подъ мышкой шлемъ.

У влажнаго кристалла

Деревья, наклоняся, тѣнь

Прохладную бросали,

И пушника понѣжить лѣнь

На берегъ призывали.

Ангелика у свѣтлыхъ водъ

Пристать расположилась;

Она кольцо съ мизинца въ ротъ,

И бѣдъ ужь не страшилась.

Для роздыху на берегахъ

Остановясь прелестныхъ,

И шлемъ Орландовъ на вѣтьвяхь

Повѣсивши древесныхъ,

Она при стихшемъ зноѣ дня

Легонько ѣдетъ къ чащѣ

Искать для своего коня

Травы сочнѣй и слаще.

Испанскій рыцарь по слѣдамъ

Ангелики прекрасной

Примчался къ тѣмъ же берегамъ.

Что дѣлать ей несчастной .

Она пустилася бѣжать

Съ кольцомъ въ устахъ прелестныхъ,

И шлема не успѣла взять; --

У павѣ съ вѣтьвей древесныхъ,

Онъ на травѣ у свѣтлыхъ водь

Лежалъ отъ ней далёко.

Феррагъ восторженный впередъ

За дѣвой свѣтлоокой.

И чтожь? она кольцо въ уста,

Какъ я сказалъ вамъ прежде,

И вмигъ исчезла какъ мечта....

Конецъ его надеждѣ!

Феррагъ и вдоль и поперёкъ

Изъѣздилъ лѣсъ широкой,

И долго Магомета, рокъ

И Тарву клялъ жестоко;

Но, утомившись, поскакалъ

Назадъ изъ тёмной чащи,

И былъ на мѣстѣ, гдѣ лежалъ

Орландовъ шлемъ блестящій.

Феррагь взглянулъ, и по словамъ,

Начертаннымъ на шлемѣ,

Узналъ, на чьемъ по временамъ

Онъ красовался темѣ,

И какъ на Графское чело

Попалъ въ кровавой сѣчѣ.

Феррагу было тяжело,--

Ангелика далече;

Онъ огорченъ, но между тѣмъ

Завистливой рукою

Беретъ осиротѣлый шлемъ

Безъ спору и безъ бою.

Исполнился одинъ обѣтъ,

И сердцу легче было:

Теперь бы лишь напасть на слѣдъ

Ему бѣглянки милой,

Найтибъ Ангелику, и онъ

Вполнѣ счастливъ судьбою!

И снова лѣсъ со всѣхъ сторонъ

Горячею стопою

Онъ обѣжалъ, но не сыскалъ

Бѣглянки свѣтлоокой

И, безнадежный, поскакалъ

Къ Парижу въ бой жестокой.

Феррату было тяжело,

Онъ не сыскалъ прелестной;

Но, возложивши на чело

Орландовъ шлемъ чудесной,

Онъ успокоился потомъ,

Онъ клялся не напрасно.

Орландъ, провѣдавши о томъ,

Искалъ его всечастно;

Однажды между двухъ мостовъ

Онъ хищника встрѣчаетъ,

Зоветъ на бой, и въ глубь валовъ

Сраженнаго свергаетъ.

Ангелика межъ тѣмъ одна

Впередъ своей дорогой

Поѣхала; она грустна,

Ей совѣстно немного

За шлемъ, забытый у ручья --

У влажнаго кристалла.

"О, какъ неблагодарна я!

Сквозь слёзъ она сказала;

Я Графу столько разъ была

Обязана какъ другу,

И вотъ чѣмъ нынѣ воздала

За вѣрность, за услугу!"

Но, Богъ свидѣтель! никогда

Я зла не замышляла,

А что случалась съ вамъ бѣда,

Я этого не знала;

Я шлемъ взяла, чтобъ бой прервать,

И въ этомъ больше блага,

Чѣмъ зла; мнѣ не хотѣлось стать

Добычею Феррага."

Такъ, тихо ѣдучи едва

Своимъ путемъ дорогой,

За шлемъ себя винитъ она,

Ей совѣстно немного.

Ангеликѣ былъ путь далёкъ,

Ей грустно на чужбинѣ;

Она пустилась на Востокъ,

И ѣдетъ то пустыней,

То по жильямъ, и для очей

То скрыто, то открыто,

Смотря, какъ лучше было ей;

Для ней кольцо защитой.

Однажды, продолжая путь,

Она въ дуброву входитъ,

Я тяжко раненнаго въ грудь

Межь труповъ тамъ находитъ.

Но мы до времени объ ней

Не вымолвимъ ни слова,

Ни слова про ея друзей,--

Ни про Феррага злова,

Ни про Черкеса; придетъ часъ,

И вновь ихъ потревожимъ;

Но не теперь, теперь разсказъ

О Графѣ мы предложимъ.

Орландъ трудился, бился вѣкъ,

Боролся съ тьмой несчастій,

И чтожь? несчастный человѣкъ!

Не увѣнчалъ онъ страсти!

Орландъ, невѣдомый никѣмъ,

Вступивши въ первой городъ,

Сыскалъ себѣ готовой шлемъ,

Не выспросивъ, чей молотъ

Его ковалъ, надеженъ онъ,

Иль ненадеженъ въ боѣ:

Орландъ отъ ранъ заворожонъ,

Онъ за себя въ покоѣ.

Надѣвши шлемъ, онъ вновь искать

Отправился Царевны;

Его не могутъ удержать

Ни ночь, ни зной полдневный.

И долго, долго онъ блуждалъ.

Однажды рано утромъ,--

Когда румяный день вставалъ,

И росы перломутромъ

Ложилися на грудь земли,

И звѣзды, хоръ за хоромъ

Въ небесной скрывшися дали,

Померкли передъ взоромъ,--

Въ виду Парижа очутясь

Съ сердечнымъ безпокойствомъ,

Орландъ неслыханнымъ сей часъ

Запечатлѣлъ геройствомъ.

Два войска повстрѣчались съ нимъ,

Одно шло съ Манилярдомъ,

Царемъ Нориціи сѣдымъ.

Когда-то подъ штандартомъ

Онъ былъ великъ, онъ былъ герой;

Но миновали лѣты,--

И Царь Нориціи сѣдой

Могъ лишь давать совѣты.

Другое велъ Альзирдъ младой,

Властитель Тремизены;

Альзирдъ былъ истинный герой,

Для славы битвъ рожденный.

Два эти войска провели

Всю зиму, какъ другія,

Вблизи Парижа иль вдали,

Крутомъ всѣ крѣпостные

Посты занявъ, илъ размѣстись

По деревнямъ окрестнымъ.

Царь Аграманъ уже не разъ

Съ геройствомъ неумѣстнымъ

Къ Парижу тщетно подступалъ;

Теперь, во чтобъ ни стало,

Взятъ приступомъ его желалъ,--

Такъ мщенье въ немъ пылало!

Онъ страшной ратью предводилъ:

Съ нимъ Африканцы были;

Подъ знамена его вступилъ

Съ Испанцами Марсилій.

Съ нимъ многочисленная рать,

А всё казалось мало.

И вотъ рѣшился онъ собрать,

Какъ прежде не бывало,

Полки во Франціи,-- она

По битвѣ съ Карломаномъ

Чушь чуть не вся покорена

Могучимъ Аграманомь.

Въ тѣ дни, какъ, распустясь снѣга,

Сбѣжали съ горъ ручьями,

И заэмалились луга,

Подернувшись цвѣтами,

Какъ убиралися древа

Въ зеленыя одежды

И твердъ одѣла синева --

Отрадный цвѣтъ надежды,--

Царь Аграманъ на смотръ сзывалъ

Безчисленныя рати;

Онъ славой увѣнчать желалъ

Начало предпріятій.

На зовъ его, развивъ штандартъ,

Властитель Тремизены

И Царь Норійскій Манилярдъ,

Лѣтами удрученный,

Вели войска съ постовъ своихъ

Къ предмѣстіямъ столицы.

Орландъ случайно встрѣтилъ ихъ,

Когда своей царицы,

Своей Ангелики искалъ

Повсюду онъ несчастной,

И всё еще не отыскалъ,

Всё нѣтъ какъ нѣтъ прекрасной.

Увидя Графа предъ собой,

Бестрашнаго героя,

Единственнаго подъ луной

На бурномъ полѣ боя,

Который Марса превышалъ

Отвагою и силой,

Альзирдъ глазамъ не довѣрялъ,--

Все ужасъ въ Графѣ было.

Альзирдъ увидѣлъ предъ собой

Взлелѣяннаго боемъ;

Но, самъ взлелѣянный войной,

Онъ радъ на бой съ героемъ.

Альзирдъ былъ въ полномъ цвѣтѣ лѣтъ,

Въ крови кипѣла сила,

Ему знакомъ побѣды слѣдъ;

И не сдержалъ онъ пыла,

И на Орланда поскакалъ...

Зачѣмъ онъ въ бой бросался?

Пронзенный въ грудъ, съ коня онъ палъ

И съ жизнію разстался;

И конь испуганный бѣжитъ,

Почувствовавъ свободу;

И сбитый всадникъ въ полѣ спитъ,

Забывъ войны невзгоду.

Онъ палъ; изъ раны хлещетъ кровь;

И взволновалось войско;

Проснулась жалость и любовь,

Проснулся духъ геройской;

Повсюду крикъ, повсюду вой;

Смятенье межъ строями;

И всѣ подвигнулись на бой:

Тамъ, оградясь щитами,

На Графа бросятся съ мечемъ;

Нахлынетъ рядъ за рядомъ;

Тамъ копьи заблестятъ кругомъ;

Тамъ стрѣлы сыплютъ градомъ.

Какъ вепри, съ горъ сходя крутыхъ,

Приходятъ вдругъ въ тревогу,

Когда дѣтеныша у нихъ

Утащитъ волкъ въ берлогу;

Они волнуются, шумятъ,

И слышенъ страшный топотъ:

Такъ у Невѣрныхъ пышетъ взглядъ;

Повсюду шумъ и ропотъ;

Они кричатъ, они кипятъ

Нестройною толпою;

И двинулся за рядомъ рядъ

Къ безстрашному герою.

Вдругъ тысячи мечей и стрѣлъ

И копіи въ щитъ и латы;

Кто съ булавою налетѣлъ,

И въ шлемъ разитъ пернатый:

Кто сзади нанесетъ ударъ,

Кто спереди, кто сбоку.

Онъ все впередъ,-- лицо какъ жаръ;

Въ ударахъ ихъ нѣтъ проку.

Орландъ, безтрепетный боецъ,

Всѣхъ превышавшій мочью,

Межъ нихъ какъ волкъ между овецъ,

Ворвавшійся къ намъ ночью.

Молніеносный Дуринданъ

Сверкалъ въ рукахъ героя;

И кто бы счелъ Магометанъ,

Полегшихъ въ полѣ боя?

Ихъ много, много подъ рукой

Орландовою пало,

И по дорогѣ кровь рѣкой

Бѣжала темноалой.

Предъ Дуринданомъ роковымъ

Ни латы, ни забрало,

Ни щитъ подъ ободомъ стальнымъ,

Ничто не устояло.

Ничто, ни въ складкахъ весь тюрбанъ,

Ни платье на подбоѣ.

Въ радъ съ воплями Магометанъ,

Какъ облако густое,

И головы и руки ихъ

Неслись, вились высоко;

И Смерть, по трупамъ въ этотъ мигъ

Шагавшая широко,

Шептала: Дуринданъ одинъ

Сто косъ моихъ замѣнитъ,--

Владѣющій имъ паладинъ

Въ бою мнѣ не измѣнитъ.

Избѣгшіе отъ смерти тылъ

Орланду показали;

Мгновенно пылъ у нихъ простылъ,

И прежде всѣхъ бѣжали

Тѣ, кои прежде на него

Напали въ первой встрѣчѣ;

Имъ дѣла нѣтъ ни до кого;

Покинуты на сѣчѣ

Товарищи, друзья, родня;

До нихъ ли въ часъ тревога?

Кто ждетъ спасенья отъ коня;

Кого уносятъ ноги.

Напрасно, суетяся, Честь

Имъ зеркало казала;

Какъ взоры на него возвесшь?

Имъ гибель угрожала.

Одинъ лишь старецъ, поглядясь

Въ то зеркало, смутился;

Другъ Чести, и въ послѣдній насъ

Онъ съ ней не разлучился,

Рѣшившись лучше мертвымъ лечь,

Чѣмъ въ бѣгство обратиться.

У насъ о Манилярдѣ рѣчь;

Онъ прямо къ Графу мчится,

И въ щитъ копьемъ со всей руки;

Но Графъ не пошатнулся,

И на Царя изъ за-луки

Булатомъ замахнулся,

Ударилъ; но на этотъ разъ

Булатъ скользнулъ неловко:

Не запастись на всякій часъ

Искуствомъ и сноровкой.

Булатъ немного измѣнилъ

На этотъ разъ средь боя;

Но всё Орландъ со стремя сбилъ

Соперника героя,

И оглушенный Царь лежитъ;

Орландъ къ нему не броситъ

И взгляда, онъ другихъ разитъ,

Бьётъ, колитъ, рѣжетъ, коситъ;

Повсюду гибель разлилась,

Всѣхъ въ жаръ и холодъ мечетъ:

Такъ страхъ разноситъ, появись

Межъ перепёлокъ кречетъ.

Нѣтъ войска; тихо все кругомъ;

Кто въ бѣгство обратился,

Кто мертвъ, кто ницъ припалъ лицомъ

И мертвымъ притворился.

И скоро ни душа живой

Кругомъ не видно было;

И призадумался герой,

Въ немъ сердце прнуныло.

Куда ему опять идти,

Направо, иль налѣво?

Ему знакомы всѣ пути,

Что въ томъ? онъ съ милой дѣвой

Не встрѣтится ни на одномъ,

Нигдѣ съ ней не сойдется;

Какимъ онъ ни пойди путёмъ,

Всё съ нею разойдется.

Надумавшись, впередъ пошолъ

Съ сердечною тревогѣ;

То по лѣсу, то черезъ долъ

Онъ шолъ путемъ дорогой;

И вотъ однажды, заблудясь,

Стоитъ онъ подъ горою;

Тогда былъ полуночный часъ --

Часъ общаго покою.

Въ горѣ разсѣлина, за ней

Мелькаетъ свѣтъ лампады.

Орландъ туда искать своей

Ангелики отрады.

Какъ ловчій зайца тамъ и сямъ

Неутомимо ищетъ,

И по полямъ и по лѣсамъ

За быстроногимъ рыщетъ;

Осмотритъ каждый уголокъ,

Избѣгаетъ все жниво,

Весь боръ и вдоль и поперёкъ

Стопою торопливой;

Приостановится у скалъ

И у долины тѣсной:

Такъ Графъ и тамъ и сямъ искалъ

Ангелики прелестной.

Орландъ прямёхонько на свѣшь

Густымъ пробрался лѣсомъ

И, не легко пробивши слѣдъ,

Увидѣлъ подъ навѣсомъ

Крутой скалы широкій гротъ,

Кустарникомъ закрытой;

Кустарникъ, заграждая входъ,

Служилъ ему защитой.

Комубъ, безстрашному душой,

Кому бъ пришла охота

Искать за сей живой стѣной

Жильцовъ угрюмыхъ грота?

Днемъ вовсѣ грота не видать,

Лишь въ ночь, какъ въ немъ свѣтилось,

Онъ видѣнъ; Графъ хотѣлъ узнать,

Что тамъ такое крылось;

И привязавъ въ тѣни густой

У древа Брильядора,

Тихонько скрытою стезёй,

Невидимой для взора,

Идетъ, пробрался чрезъ оплотъ

Кустарника густова,

И входитъ въ потаенной гротъ,

Не говоря ни слова.

Въ угрюмой гротъ, въ сей гробъ живыхъ

Шли многія ступени,

И на стѣнахъ его сѣдыхъ

Мелькала кой-гдѣ тѣни;

Все чисто, воздухъ освѣженъ

Въ прохладномъ гротѣ этомъ;

Онъ не былъ вовсе разлученъ

Съ отраднымъ солнца свѣтомъ;

Въ стѣнѣ, на правой сторонѣ,

Окошко видно было,

Имъ свѣтъ дневной, входя извнѣ,

Мракъ разгонялъ унылой.

Въ срединѣ грота дѣва -- цвѣтъ

Сидѣла у лампады;

Прелестная, въ шестьнадцать лѣтъ,

Чарующая взгляды;

Прелестная, она сей край,

Доступный лишь разбою,

Казалось, превращала въ рай

Своею красотою.

Но слёзы, изъ ея очей

Бѣжавшія струёю,

Изобличали горесть въ ней,

Въ отверженной судьбою.

При ней старуха; между нихъ,

Какъ водится въ ихъ полѣ,

Былъ жаркой споръ; но споръ утихъ,

Межъ нихъ ни слова болѣ,

Когда подъ сумракомъ ночнымъ

Предъ ними Графъ явился.

Какъ рыцарь вѣжливый, онъ имъ

Учтиво поклонился;

Они привѣтомъ за привѣтъ

Пришельцу отвѣчали;

И далѣ между ними нѣтъ

Ни слова, всѣ молчали.

Затворницъ оторопь взяла,

Когда въ пыли и потѣ

Орландъ съ угрюмостью чела

Нечаянно имъ въ грошѣ,

Въ доспѣхахъ съ ногъ до головы,

Предсталъ въ ночи глубокой.

Но вотъ спросилъ онъ ихъ: "Кто вы?

Кто извергъ тотъ жестокой,

Который, не щадя красотъ,

Дерзнулъ, предавшись гнѣву,

Увлечь и заключить въ сей гротъ

Такую прелесть -- дѣву?"

Красавица едва могла

Отвѣтить на вопросы.

Она молчанье прервала;

И, растворяся въ росы,

Изъ голубыхъ ея очей

Сверкающія слёзы

Бѣгутъ на лиліи грудей

И на живыя розы.

Открыты перлы и кораллъ,

И сладко, сладко льется

Прелестной рѣчь.... Но я усталъ"

Мнѣ что-то не поется.

ПѢСНЬ ТРИНАДЦАТАЯ.

Изабелла у разбойниковъ. Свиданіе Мелиссы съ Брадамантою. Знаменитыя жены изъ Дома Эстовъ. Брадаманта въ Amлантовомъ замкѣ. Общій смотръ Сарацинскаго войска,

Какъ чудно рыцарямъ жилось

Въ тѣ времена былыя,

Когда, пускаясь на авось

Въ дубравы ли густыя,

Въ долины ли, иль по горамъ,

Вертепамъ и пустынѣ,

Они то находили тамъ,

Что рѣдко встрѣтишь нынѣ

Въ великолѣпнѣйшемъ дворцѣ,--

Они тамъ находили

Красавицъ съ отцвѣтомъ въ лицѣ

Нѣжнѣе розъ и лилій.

Вы слышали ужь отъ меня,

Какъ Графъ въ ночи глубокой,

У древа привязавъ коня,

Пробрался въ гротъ широкой.

Тамъ онъ красавицу спросилъ,

Кто съ нею такъ жестоко,

Безчеловѣчно поступилъ.

Она сквозь вздохъ глубокой,

Сквозь слёзъ, бѣжавшихъ изъ очей,

Орланду разсказала

Съ волшебной сладостью рѣчей

Все съ самаго начала:

"Я знаю, рыцарь, мой разсказъ

Мнѣ жизни стоить будетъ:

Старуха эта слышитъ насъ

И, вѣрно, не забудетъ

Тому, кто держитъ здѣсь меня,

Пересказать до слова;

И, можетъ быть, сего же дня

Погибель мнѣ готова.

Что нужды? не хочу таить

Несчастій предъ тобою;

Мнѣ въ жизни нечѣмъ дорожишь,

А смерть мнѣ -- путь къ покою

"Я Изабелла и взросла

Въ Галиціи привольной;

Я царской дочерью была,

Выла! и, вспомнить больно!

Теперь, гонимая судьбой,

Я дочь тоски глубокой!...

А всё любовь, она виной

Судьбы моей жестокой....

Любовь вамъ счастіе сулишь,

Блаженствомъ рая манитъ;

Но лишь заманитъ, лишь польститъ,

И бѣдныхъ насъ обманетъ.

Богатство, юность, красота --

Чегобъ еще мнѣ болѣ?

Но счастье скрылось, какъ мечта,--

И вотъ въ какой я долѣ!

И ктобы въ горестной судьбѣ

Сравниться могъ со мною?...

Источникъ золъ моихъ тебѣ,

Невѣдомый, открою.

На помощь не надѣюсь я;

Но мнѣ отрадно будешь,

Когда въ тебѣ судьба моя

Участіе пробудитъ.

"Сего дня годъ, какъ мой отецъ

Открылъ турниръ въ Байонѣ;

Мы съ тайнымъ трепетомъ сердецъ

Стояли на балконѣ.

Слетѣлся рыцарей къ намъ рой

Изъ всѣхъ предѣловъ міра;

Но всѣхъ достойнѣй той порой

На празднествѣ турнира

Казался мнѣ Зербинъ, царя

Шотландскаго наслѣдникъ;

Къ нему приникъ мой взоръ, горя,--

Эротъ былъ нашъ посредникъ.

"Я видѣла его дѣла

Чудесныя въ турнирѣ;

И не влюбиться не могла

Въ единственнаго въ мірѣ;

И съ той поры я не своя,

Я не своя ужь болѣ....

Несчастлива любовь моя,

Несчастлива я долей;

Но я горжусь своей судьбой,

Питаяся мечтою,

Что онъ, что милой рыцарь мой,

Всѣхъ выше подъ луною.

"И силой и красой своей

Въ роскошномъ жизни цвѣтѣ

Онъ превышаетъ всѣхъ царей,

Всѣхъ витязей на свѣтѣ.

А какъ горитъ въ его крови

Любовь ко мнѣ живая!...

Мы объяснилися въ любви,

Другъ друга понимая.

Я опасалася отца,

И рѣдко мы видалась;

Но, сочетавшися, сердца

Уже не разлучалась.

Оконченъ праздникъ, и Зербинъ

Помчался въ край отчизны.

Когда любилъ ты, паладинъ,

Хотя однажды въ жизни,

Такъ знаешь, такъ поймешь, что я

Грустила дни и ночи.

И онъ, печали не тая,

Кропилъ слезами очи.

Несчастный наконецъ усталъ

Любовію томиться,

К средства вѣрнаго искалъ

Со мной соединиться.

" Онъ не просилъ руки моей,

Не требовалъ безплодно;

Зербину отказалъ бы въ ней

Родитель мой холодной:

Мы разныхъ вѣръ; и мой Зербннъ

Увесть меня рѣшился.

Близъ города, среди Доливъ,

Гдѣ замокъ возносился,

На родинѣ моей, есть садъ

Великолѣпный, пышный;

Изъ сада къ морю тихій скатъ,

Чушь подъ стопами слышный.

"Здѣсь милый мой предположилъ

Исполнить замыслъ смѣлой.

Зербинъ меня предупредилъ,

Открывъ заранѣ дѣло;

Мнѣ, принятая имъ, была

Уже извѣстна мѣра:

Меня у берега ждала

Сокрытая галера;

Галерой правилъ Одорикъ,

Который въ бурномъ спорѣ,

Въ пылу войны, равно великъ

На сушѣ и на морѣ.

"Отцомъ отозванный къ полкамъ;

Идущимъ къ Карломану,

Зербинъ не могъ за мною самъ

Летѣть по океану,

И Одорику поручилъ

Сомнительное дѣло.

Его какъ друга онъ любилъ,

Ему ввѣрялся смѣло,

Тѣмъ болѣе, что Одорикъ

Обязанъ всѣмъ Зербнну.

Ахъ, еслибы Зербинъ проникъ

Его хотъ вполовину!...

"Насталъ давно желанный день;

И Одорикъ съ толпою

Явился, какъ ночная тѣнь

Разстлалась надъ землёю;

Онъ тихо на берегъ сошолъ,

Въ безмолвье погруженной,

Пробрался черезъ сонной долъ

Тропой уединенной,

И въ садъ, не встрѣтивъ никого,

Вошелъ глухой дорогой,

Въ тотъ садъ, гдѣ я ждала его

Съ сердечною тревогой.

И садъ оставленъ наконецъ,

И я ужь у галеры

Стояла, прежде чѣмъ Дворецъ,

Проснувшись, принялъ мѣры.

За нами гнались; но однихъ

Въ неволю захватили,

Другихъ разсѣяли, иныхъ

Побили, изрубили.

Такъ, съ родиною разлучась,

Къ Зербину я летѣла.

Какою радостью въ сей часъ

Душа моя кипѣла!

Едва достигли мы высотъ

Туманной Монжіаны,

Вдругъ съ правой стороны встаётъ,

Бушуетъ вѣтеръ рьяный,

И бьетъ и хлещешь въ паруса,

Не умолкая, воетъ,

И помрачаетъ небеса

И, пѣня, волны роетъ;

Что мигъ, то онъ сильнѣй, сильнѣй

И гонитъ васъ и давитъ;

И кормчій, утомись, своей

Галерой не управитъ,

"Напрасно мачту опустилъ,

Напрасно свилъ онъ парусъ,

Напрасно, выбившись изъ силъ,

Сбилъ цѣлый верхній ярусъ;

Несчастью не было конца;

Мы мчалися къ Рошели

И, безъ Всевышняго Творца,

Разбилась бы о мели.

Бушуя, вѣтръ не умолкалъ,

Все море имъ объято;

Онъ насъ и гналъ и мчалъ межъ скалъ

Быстрѣй стрѣлы пернатой.

"Мы погибали.... Чтобъ, не всѣхъ

Предать на жертву бѣдству,

Бискаецъ Одорикъ прибѣгъ

Къ единственному средству:

Онъ прыгъ въ ладью со мной,-- за нимъ

Два избранныхъ -- не бодѣ,

И нѣтъ спасенія другимъ;

Бискаецъ по неволѣ

Ихъ отстранилъ, презрѣвши крикъ

И воплей перекаты;

Въ ладью вступивши, Одорикъ

Перерубилъ канаты.

"Спасенные съ своей ладьёй,

Мы къ берегу пристали;

Другіе въ бурь роковой

Добычей моря стали.

Я взоры къ небу возвела

Съ слезами умиленья,

И Всеблагому воздала

Мольбы благодаренья.

Онъ, Онъ, на милость преклонясь,

Отъ волнъ меня избавилъ,

И съ милымъ свидѣться въ свой часъ

Надежду мнѣ оставилъ!

"Что было лучшаго со мной --

Каменья и одежда --

Все, всё поглощено волной,

Осталась лишь надежда

Увидѣться съ Зербиномъ мнѣ;

И я была счастлива.

Мы къ дикой прибыли странѣ,

Гдѣ не златится нива,

Гдѣ не видать людскихъ слѣдовъ,

Гдѣ ни тропинки битой;

Предъ вами мысъ въ тѣни деревъ,

Морской волной подмытой.

"На семъ-то самомъ мѣстѣ я,

Несчастная бѣглянка,

Узнала, какъ Любовь, сія

Жестокая тиранка,

Смѣется замысламъ людей,

Играетъ ихъ судьбою.

Здѣсь, здѣсь несчастный опытъ сей

Свершился надо мною!

Здѣсь, здѣсь, Зербину взмѣня,

Бискаецъ вѣроломной

Жестоко оскорбилъ меня

Любовію нескромной!

"Не знаю, на морѣ ли въ нёмъ

Зажглася искра страсти,

Или -- когда мы вчетверомъ

Спаслися отъ напасти.

Челнокъ по хлябямъ пролетѣлъ,

И были мы на брегѣ.

Тамъ Одорикъ со мной хотѣлъ

Предаться буйной нѣгѣ;

Но бывшій между насъ Альмонъ

Мѣшалъ его надеждѣ,

И отъ него-то думалъ онъ

Освободиться прежде.

"Альмонъ, Шотландецъ молодой,

Всегда Зербину вѣрный,

Какъ пылкій воинъ, какъ герой

На подѣ битвъ примѣрный,

Отправленъ съ Одорикомъ былъ

За мною въ путь далёкой.

"На насъ, Бискаецъ говорилъ,

Падетъ упрёкъ жестокой,

Когда Царевну мы пѣшкомъ

Потащимъ за собою.

Ступай и приходи съ конёмъ

Обратною тропою."

Альмонъ, не предузнавшій бѣдъ

И не постигшій цѣли,

На слова не сказавъ въ отвѣтъ,

Отправился къ Рошели;

Миль за шесть этотъ городъ былъ

Закрытъ отъ насъ лѣсами.

Тутъ мысль свою злодѣй открылъ

Оставшемуся съ нами,

За тѣмъ ли, что услать его

Не находилъ предлога,

Или за тѣмъ, что на него

Онъ полагался много.

"Рѣчь о Хоребѣ молодомъ.

Родившійся въ Бильбаѣ,

Онъ съ Одорикомъ жилъ вдвоёмъ

Съ младенчества въ Бискайѣ;

Онъ съ нимъ подъ кровлею одной

Возросъ и воспитался.

Ему-то Одорикъ въ слѣпой

Любви ко мнѣ признался,

И думалъ, что презрѣвши честь,

По дружбѣ въ часъ напасти

Меня рѣшится онъ принесть

На жертву буйной страсти.

"Хоребъ признанію внималъ,

Краснѣя и блѣднѣя

И, чистый сердцемъ, называлъ

Предателемъ злодѣя;

Въ отпоръ насилію и рѣчь

Поставилъ онъ и силу;

И руку тотъ и тотъ на мечъ

Занесъ, предавшись пылу.

Едва раздался звукъ мечей,

И я затрепетала

И, пробираясь межь вѣтьвей,

Въ глубь лѣса побѣжала.

"Злодѣй искусенъ въ битвѣ былъ,

Онъ только что сразился,

И въ прахъ Хореба низложилъ,

И въ лѣсъ за мной пустился.

Любовь, какъ думать я могла,

Въ погонѣ торопливой,

Ему и крылья придала

И сладость рѣчи льстивой.

Какъ убѣждалъ, какъ умолялъ

Меня онъ той порою!

Какъ жарко, нѣжно выражалъ

Любовь передо мною!

Напрасный трудъ! я умереть

Рѣшилася скорѣе,

Чѣмъ, измѣнивъ Зербину, млѣть

Въ объятіяхъ злодѣя.

И положилъ онъ, истощивъ

Мольбы и заклинанья,

Насильемъ утолить порывъ

Кипящаго желанья.

Напрасно о Зербинѣ я

Предателю твердила;

Напрасно, токи слезъ лія,

О жалости молила....

"Молила, взоръ къ нему склона,

И было все безплодно;

Безжалостный -- онъ на меня

Шелъ, какъ медвѣдь голодной.

Не ждавшая ни отъ кого

Спасенья межь лѣсами,

Я защищалась отъ него

Ногами и руками;

Я волосы ему рвала

И бороду щипала

И, не щадя его чела,

Отчаянно кричала.

"Не знаю, случай ли слѣпой

Помогъ мнѣ одинокой,

Иль крикъ необычайный мой,

Раздавшійся далёко,

Или обычай сихъ краевъ --

Искать крушимыхъ въ морѣ;

Но только вижу,-- съ береговъ

Съ веселіемъ во взорѣ

Бѣжишь толпою къ намъ народъ,

И былъ ужь передъ нами;

Бискаецъ отъ меня вперёдъ,

И скрылся за кустами.

"Народъ пришолъ и спасъ меня;

Я срама избѣжала.

Какая польза? изъ огня

Я въ полонія попала,--

Позволь пословицей тебѣ

Сказать простонародной.--

Такъ! я, благодаря судьбѣ,

Вздохнуть могла свободно

Межь хищниковъ своихъ за честь,

Ей нѣтъ отъ нихъ обиды;

У жадныхъ до корысти есть

На честь другіе виды:

"Имъ хочется продать меня

Какъ можно подороже

И вотъ я съ роковаго дня,

Кропя слезами ложе,

Девятый мѣсяцъ въ семъ гробу

Погребена живая.

Благословлю ли я судьбу,

Зербина обнимая?

Мечта, мечта!... всему конецъ!

Въ неволѣ я увяну!....

Меня ужь сторговалъ купецъ

Восточному Султану."

Такъ, слезы изъ очей струя,

Царевна говорила,

И ангельская рѣчь ея

До сердца доходила,

И тронуть аспидовъ могла

И тигровъ кровожадныхъ.

Лишь рѣчь Царевна прервала

Въ слезахъ, душѣ отрадныхъ,

И разомъ двадцать человѣкъ

Вступаетъ въ гротъ къ ней тёмной,

Кто съ топоромъ, какъ дровосѣкъ,

Кто съ булавой огромной.

Вперёдъ шолъ атаманъ кривой;

Когда-то привелося

Ему вступать въ неравной бой,

И безъ глазу, безъ носа

И верхней челюсти домой

Явиться съ поля боя.

Онъ съ Изабеллой молодой

Увидѣвши Героя:

" Вотъ птица новая! сказалъ,

Къ другимъ оборотяся;

Я безъ сѣтей ее поймалъ,

Сама вамъ отдалася."

Потомъ промолвилъ Графу онъ:

" Какой же ты учтивой!

И какъ ты кстати приведёнъ

Ко мнѣ судьбой счастливой!

Предупредилъ ли кто тебя,

Иль самъ ты догадался,

Что я, кровавый бой любя,

Въ доспѣхахъ сихъ нуждался...

И ты такъ вѣжливъ, такъ учтивъ,

Что для моей потѣхи,

Какъ бы услышавъ мой призывъ,

Принесъ ко мнѣ доспѣхи."

Орландъ встаетъ, и говоритъ

Съ усмѣшкою холодной:

"Продамъ броню, шеломъ и щитъ,

Но ихъ купить не сходно;

Цѣна доспѣхамъ дорога,

Купецъ не сыщетъ счета."

И головню взявъ съ очага,

Пылавшаго средь грота,

Всю въ искрахъ, въ пламени, въ дыму,

И мощными руками

Взмахнувъ, нанесъ ударъ ему

Межъ носомъ и бровями;

И головнею опалилъ

Рѣсницы обѣ сразу,

И тутъ же изверга лишилъ

Единственнаго глазу;

И, чтобъ окончишь всё заразъ,

Не тратя силы даромъ,

Отправилъ онъ его безъ глазъ,--

И всё однимъ ударомъ,--

Туда, гдѣ равные ему;

Подъ стражею Харона

Коптятся въ тартарскомъ дыму --

Въ жилищѣ слёзъ и стона.

Вблизи огромной столъ стоялъ

Въ двѣ пяди толщиною;

За нимъ разбойникъ пировалъ

Съ ватагой удалою,

Когда бывало приходилъ

Съ добычей полуночной;

И этотъ столъ, какъ трость, схватилъ

Орландъ рукою мочной,

Какъ трость, свободно повернулъ,

Не отступивъ ни шагу

И, размахнувшися, швырнулъ

Въ разбойничью ватагу.

Кто въ грудъ пораненъ, кто въ животъ,

Кто въ лобъ; кто обезноженъ,

Кто обезрученъ имъ; и гротъ

Ужасно былъ встревоженъ:

Тотъ изувѣченъ, тотъ убитъ,

Тотъ думалъ о побѣгѣ.

Такъ стая змѣй шипитъ, кипитъ,

Весной предавшись нѣгѣ;

Обрушьте камень роковой

Надъ скопищемъ проклятымъ,

И та простится съ головой,

А та съ хвостомъ колчатымъ;

Иная тутъ же и умретъ

Подъ роковымъ ударомъ;

Иная безъ хвоста ползетъ;

Иная вьется шаромъ,

Не могши двинуться вперёдъ,

И наконецъ иная,

Отъ камня спасшись въ часъ невзгодъ,

Бѣжитъ, въ травѣ мелькая.

Ударъ тяжелъ, ужасенъ былъ,

И нечему дивиться;

Его Орландъ съ руки спустилъ,

Ему ли посрамиться?

Кто вовсѣ не задѣтъ столомъ

Въ печальную годину,

Иль чуть задѣтъ,-- такихъ числомъ

Семь было по Турпину,--

Тѣ вонъ хотѣли; но Герой

Заставилъ имъ дорогу

И, жилистой схвативъ рукой,

Не допустилъ къ порогу;

Онъ руки имъ перевязалъ

Назадъ веревкой длинной,

Которую въ тотъ разъ сыскалъ

Подъ кровлею пустынной,

И вытащилъ злодѣевъ вонъ

Изъ мрачнаго приюту.

У грота росъ высокій клёнъ,

На немъ въ одну минуту

Развѣшалъ онъ всѣхъ семерыхъ

На пищу врановъ гладныхъ.

Чтобъ міръ освободишь отъ сихъ

Чудовищъ кровожадныхъ,

Орландъ не спрашивалъ цѣпей

И не нуждался въ крючьяхъ,

А просто межъ густыхъ вѣтвей

Повѣсилъ ихъ на сучьяхъ.

Старуха видѣла своихъ

Пріятелей на клёнѣ,

И не осталась ни на мигъ

Въ разбойничьемъ притонѣ;

Она рвала себѣ власа,

И выла и рыдала,

И опрометью чрезъ лѣса

Помчалась, побѣжала,

И долго съ трепетомъ очей

Неслась глухой тропою;

Но вотъ навстрѣчу рыцарь ей....

Объ немъ -- своей чредою.

Теперь объ Изабеллѣ рѣчь;

Она съ мольбой къ Герою,

Съ мольбой -- бѣды ея пресѣчь

И взять ее съ собою.

Учтивый рыцарь утѣшалъ

Несчастную въ печали;

И только новый день насталъ,

И розы запылали

Въ вѣнцѣ Авроры молодой,

Возставшей въ поднебесной,

Онъ, гротъ оставивъ роковой,

Пустился въ путь съ прелестной.

И много миновало дней

Безъ важныхъ приключеній,

Достойныхъ повѣсти моей.

Но вотъ мелькнули тѣни;

Глядятъ,-- навстрѣчу рыцарь имъ,

Въ печальной плѣнъ влекомый...

Терпѣнье! послѣ знать дадимъ,

Кто этотъ незнакомый;

Для васъ пріятнѣе разсказъ

О Брадамантѣ нѣжной.

Мы съ ней разстались въ горькій часъ.

Любови безнадежной.

Она любезнаго ждала,

Остановись въ Марсели,

И каждый день войну вела

Для благородной цѣли;

Разсѣявшися тамъ и сямъ,

Поклонники Пророка,

И по полямъ и по горамъ

Прованса, Лангедока

И далѣ,-- жила грабежемъ

На счетъ чужаго края;

Она крушила ихъ мечемъ,

По строямъ разъѣзжая.

Она любезнаго ждала

И долго и напрасно;

И ужь тоска ее взяла!

Что дѣлать ей несчастной?

Кто милаго ей возвратитъ?...

Однажды на досугѣ

Подъ вечерокъ она сидитъ

И думаетъ о другѣ;

И слёзы изъ ея очей

Горючія лилися;

Вдругъ двери настежь, и предъ ней --

Волшебница Мелисса.

Она одна; Рожеръ не съ ней,

Не возвратился милой;

И Брадаманта всё блѣднѣй,

Блѣднѣй; ей тяжко было;

Глава склонилася на грудь;

Она едва дышала,

И въ хладномъ трепетѣ чушь чуть И сколько съ влажныхъ устъ въ ночи

Влюбленные ихъ пили!

Все это тайною вдвоёмъ

Межь ними оставалось,--

По крайней мѣрѣ, ни о чёмъ

Въ дворцѣ не разглашалось.

Людей за скромность никогда

Въ народѣ не бранили;

Ее и всюду и всегда,

Какъ добродѣтель, чтили.

Весь Дворъ почтенье отдавалъ

Рожеру безусловно,

И притворялся, что не зналъ

О связи ихъ любовной.

Волшебница лелѣетъ лѣнь

Героя молодова:

Наступитъ ночь, наступитъ день,--

И за веселье снова;

Пойдутъ наряды, и пиры

И пѣніе, и пляски;

Все для него -- и шумъ игры,

И милой Феи ласки.

Порой любовники въ шиши,

При купахъ розъ и лилій,

Читаютъ, тѣшась отъ души,

Какъ въ старину любили.

Порою изъ дворца они

Въ пролѣски удалялись,

И тамъ въ трепещущей тѣни --

За зайцами гонялись;

Порой бирали соколовъ,

И въ поле выѣзжали,--

И мчались соколы на ловъ

По поднебесной дали;

Порой, раскинувши сѣлки

Иль сѣти, птицъ ловили;

Порою, сидя у рѣки,

На уду рыбъ манили.

Такъ время проводилъ Герой,

Забывъ объ Аграмантѣ,

Что съ Карломъ велъ жестокій бой,

Забывъ о Брадамантѣ,

Межь тѣмъ какъ, бѣдная, она

Не день, не два грустила,

Не ночь, не двѣ не знала сна;

Ей жизнь была постыла

Съ тѣхъ поръ, какъ Витязь молодой,

Какъ другъ ея прелестный,

Воздушной улетѣлъ стезёй

Въ предѣлѣ для ней безвѣстнѣй,

Оставивъ Карла въ полѣ сѣчь,

Забывъ объ Аграмантѣ,

Намѣренъ я сначала рѣчь

Повесть о Брадамантѣ.

Она Рожера по полямъ

И по лѣсамъ искала;

И по доламъ и по горамъ

Безъ отдыху скакала;

По городамъ и городкамъ

И деревнямъ блуждала;

Прокрадывалась въ станъ къ врагамъ,--

Но друга не сыскала.

Распрашивала цѣлый свѣтъ

О немъ въ слезахъ печали;

Но всюду былъ одинъ отвѣтъ:

"Не знаемъ! не встрѣчали!"

По всѣмъ жильямъ, по всѣмъ шатрамъ

Она его искала

И, не бояся, тамъ и сямъ

Сто разъ перебывала:

Чего бояться? въ ротъ кольцо,--

И болѣ невидимо

Ея прелестное лицо

Въ толпѣ необозримой.

Рожера нѣтъ, но всё въ живыхъ

Она его считала;

Не тобъ -- во всѣхъ концахъ земныхъ

Объ немъ молва сказала:

Великаго могла ль принять

Въ безмолвіи могила?

Но гдѣ онъ? какъ его сыскать?--

Несчастная грустила,

Грустила, и опять пошла

Дрожащею стопою,

Куда любовь ее вела,--

Безъ друга нѣтъ покою!

Ей вздумалося извѣстить

Мерлиновъ гротъ глубокой

И воплемъ скорби пробудишь

Мучительной, жестокой --

Пророка спящаго въ гробу

И къ жалости подвигнуть;

Тамъ чаяла она судьбу

Рожерову постигнуть,

И свѣдавъ, живъ ли онъ, иль нѣтъ,

Скорѣй распорядиться

Своей судьбой, чёмъ въ цвѣтѣ лѣтъ

Отчаяньемъ томиться.

И, въ Поатье направивъ путь

Съ возставшею денницей,

Она идетъ чрезъ степь, чрезъ круть

Къ Мерлиновой гробницѣ.

Она идетъ своимъ путемъ,--

Вотъ ей на встрѣчу Фея,

Та самая, что съ каждымъ днемъ

Нѣжнѣй о ней радѣя,

Всегда ее въ умѣ своёмъ

И на сердцѣ держала;

Что прежде въ гротѣ ей глухомъ

Потомковъ показала.

Она заботилась о ней,

Какъ благотворный Геній,

Предвидя, что чредой своей

Чрезъ много поколѣній

Отъ ней и отъ ея сыновъ

Возникнетъ рядъ героевъ,

И болѣ,-- рядъ полубоговъ,

Краса судовъ и боевъ.

Мелисса знала все, что съ ней

И что съ Рожеромъ было,

Какъ онъ избавленъ отъ сѣтей

И какъ разстался съ милой.

Мелисса вѣдала, какъ онъ,

На Гиппогрифѣ рѣя,

Въ предѣлъ далекій занесёнъ

По высямъ эмпирея;

Не безизвѣстно было ей,

Что витязь знаменитой,

Въ безумной слѣпотѣ своей,

Въ странѣ, отъ всѣхъ сокрытой,

Въ пирахъ и праздности губилъ

Дни юности безцѣнной,

Царя и милую забылъ

И долгъ презрѣлъ священной....

И онъ -- возвышенный душой,

Рожденный быть героемъ --

Угаснетъ наряду съ толпой,

Изнѣжившись покоемъ!...

Онъ весь умретъ съ толпою врядъ

Далёко отъ отчизны!...

И слава -- этотъ ароматъ,

Который послѣ жизни

Одинъ не гибнетъ у людей,

Одинъ надъ гробомъ вѣетъ,--

И слава, какъ цвѣтокъ степей

Безтѣнныхь, не дозрѣетъ!

О, нѣтъ. Рожерь Мелиссѣ милъ,

Милѣй зеницы ока,--

И Фея не щадила силъ,

Чтобъ изъ сѣтей порока

Извлечь героя, вопреки

Его упрямой воли.

Такъ врачъ жестокостью руки

Цѣлитъ жестокость боли,

Огонь, желѣзо, самый ядъ

На помощь призывая;

Страдалецъ мучится, но радъ

Бываетъ, оживая.

Мелиссѣ милъ младой Герой,

Она Рожера любитъ

Любовью мудрой,-- не слѣпой,

Которая насъ губитъ.

Не такъ Атлантъ его любилъ,--

Онъ, въ слѣпотѣ безумной,

Желалъ, чтобъ Витязь долго жилъ,

Забытый славой шумной;

И года бы онъ не отдалъ

Изъ жизни, проведенной

На лонѣ нѣтъ, въ замѣнъ похвалъ

И лавровъ всей вселенной.

И усланъ Витязь молодой

Атлантомъ въ край Альцины,

Чтобъ тамъ забылъ про бурный бой

Наперекоръ судьбины.

Атлантъ -- искусный чародѣй

Такъ пристрастилъ къ Царицѣ

Питомца битвъ, когда у ней

Явился онъ въ столицѣ,

Что ихъ никтобъ не разлучилъ,

Хотя бы съ ней, безпечный,

Онъ долго, долго, дольше жилъ,

Чѣмъ Несторъ долговѣчный.

Но о Мелиссѣ рѣчь. Она,

Провидѣвъ свѣтлымъ окомъ

Почіющія времена

Въ небытіи глубокомъ,

На встрѣчу Брадаманигѣ шла

Завѣтною стезёю.

Сошлись; надежда ожила

Въ терзаемой тоскою.

Мелисса, правды не тая,

Сказала Героинѣ,

Что вѣчно милый друга ея

Перенесенъ къ Альцинѣ.

И дѣва чуть не обмерла

При вѣсти сей жестокой,

Тотъ самый, кѣмъ она жила,

Умчался такъ далёко!

И чѣмъ помочь? И какъ извлечь

Его изъ этой дали?...

Но утѣшительная рѣчь

Мелиссы, въ часъ печали,

Спокоила смущенный духъ;

Она клялась прекрасной,

Что скоро къ ней примчится другъ,

Оставивъ край опасной.

"Послушай! дѣло рѣшено!

Мелисса продолжаетъ;

Есть у тебя кольцо, оно

Всѣ чары разрушаетъ;

Сюда его скорѣй, сюда!

Съ нимъ я пущусь къ Альцинѣ,

Найду Рожера, и тогда

Конецъ твоей кручинѣ;

Онъ твой! онъ твой! я только дамъ

Зажечься вечерницѣ,

И -- на коня, и буду тамъ

Съ грядущею денницей.

Тутъ открываетъ передъ ней

Она за мѣрой мѣру,

Какъ думается ей вѣрнѣй

Свободу дать Рожеру.

Сестра Ринальдова сняла

Кольцо съ руки прелестной

И тихомолкомъ отдала

Волшебницѣ чудесной,

Онабъ и сердце отдала,

Не молвивши ни слова,

Лишь бы Мелисса привела

Рожера дорогова.

Отдавъ кольцо и ввѣривъ ей

Себя а болѣ -- друга,

Которому была нужнѣй

Мелиссина услуга,

И, наказавъ ему поклонъ,

Къ Провансу поскакала.

Но вотъ тускнѣетъ небосклонъ;

Мелисса пошептала --

И конь предъ нею вороной,

Чернѣе ночи чорной,

Съ рыжинкой на ногѣ одной,

Склонилъ главу покорно.

Знать на Кикиморѣ она

Пускалася въ дорогу,

Иль Буку далъ ей сатана,

Обжогши въ адѣ ногу.

Всклокотивъ волосы холмомъ,

Безъ пояса, босая,

Она въ сѣдло однимъ скачкомъ,

Кольцо отъ глазъ скрывая,

И, потрясая удила,

Воздушныя пучины

Браздитъ, къ утру ужъ была

На островѣ Альцины.

Тутъ измѣнилася она

Непостижимой силой:

И ростъ у ней, и толщина,

И все -- чужое было;

Точь въ точь Мелисса той порой

Казалась чародѣемъ,

Которымъ былъ Рожеръ -- герой

Съ младенчества лелѣемъ;

Весь подбородокъ бородой

У ней покрылся длинной,

На лбу и на рукѣ сухой

Морщина надъ морщиной.

Движенья, голосъ, обликъ, стать

И все -- у чародѣя

Она умѣла перенять.

Вотъ, притаившись, Фея

Ждетъ день, ждетъ два, и дождалась,

Чего ждала всечастно:

Рожеръ разстался въ добрый часъ

Съ Альциной сладострастной,--

И точно въ добрый часъ: для ней

Казалось карой грозной,--

Среди ль ночей, среди ли дней,--

Минуту быть съ нимъ розно.

При вѣяніи вѣтерка,

Въ часы златаго утра,

Рожеръ сидѣлъ у ручейка,

У струекъ перламутра,

Съ холма бѣжавшихъ въ озерко

Вдоль бархатнаго брега.

Какъ всё на Витязѣ легко!

Во всемъ дышала нѣга.

Сама Альцина и шелки

И золото сказала,

Сама, не нѣжучи руки,

Все платье вышивала.

Вкругъ шеи -- феи милой даръ --

Монисты дорогія,--

Онѣ блестятъ, горятъ, какъ жаръ;

Вкругъ рукъ,-- что въ дни былые

Считали ужасомъ враги,--

Алмазные браслеты;

Вы ушахъ двѣ золотыхъ серги

Колечками продѣты,

И двѣ жемчужины на нихъ

Отборныхъ, самыхъ крупныхъ,

Какихъ не сыщется въ морскихъ

Пучинамъ недоступныхъ,

Съ кудрей сливался ароматъ

Панхеи благовонной.

Все у Рожера -- поступь, взгляда --

Дышало нѣгой сонной,

Какъ будто цѣлый вѣкъ онъ жилъ

У Одалискъ въ неволѣ;

Изнѣженный, онъ сохранилъ

Лишь имя -- и не болѣ;

Его не осталося въ нёмъ

Уже и половины,--

Такъ измѣнился онъ во всёмъ

На островѣ Альцины!

Представши въ образѣ предъ нимъ

Атланта -- чародѣя,

Который былъ Рожеромъ чтимъ,

Предъ коимъ онъ, робѣя,

Бывало, какъ мертвецъ стоитъ

Съ поникшею главою;

"Такъ вотъ,-- Мелисса говоритъ

Смущенному Герою

Такъ вотъ -- онъ, этотъ сладкій плодъ,

Котораго несчастной

Отъ неусыпныхъ я заботъ

Ждалъ долго и -- напрасно!

"На толь я мозгомъ львовъ кормилъ

Тебя отъ колыбели,

Драконовъ удушать училъ

Въ пещерахъ межь ущелій,

У тигровъ когти исторгать

Безтрепетной рукою,

У вепрей зубы раздроблять

И твердымъ быть душою,--

Чтобъ, съ дѣтскихъ лѣтъ герой, ты былъ

Альцининымъ Атисомъ,

Иль съ сладострастной вѣкъ изжилъ

Влюбленнымъ Адонисомъ?

"Такъ вотъ что выждалъ я!... А мнѣ

И звѣзды, и планеты,

И всѣ видѣнія во снѣ,

И жребіевъ отвѣты,

И чары -- съ юности моей

Любимое ученье --

Надъ колыбелію твоей

Открыли въ утѣшенье,

Что ты, достигнувъ зрѣлыхъ лѣтъ,

Отважный въ вихряхъ боевъ,

Дѣлами удивишь весь свѣтъ,

Превысишь всѣхъ героевъ....

"Жди! день придётъ,-- и близокъ онъ,--

И ты услышишь клики:

Вотъ Цезарь нашъ, вотъ Сципіонъ,

Вотъ Александръ Великій!...

Ктобъ могъ подумать, что рабомъ

Ты будешь у Альцины,

Теперь кто усумнится въ томъ?...

Ты жалкій рабъ Альцины!

Она надѣла цѣпь тебѣ

На руки и на шею,--

И ты, не властный самъ въ себѣ,

Вездѣ, какъ тѣнь, за нею.

"Когда не дорожишь собой

И славными дѣлами,

Къ которымъ, счастливый судьбой,

Ты избранъ небесами,--

За что потомству твоему

Терпѣть уронъ жестокій?

Къ чему прорекъ я, что ему

Готовъ удѣлъ высокій?

Для славной отрасли своей

Не заграждай исходовъ;

Ей суждено блистать свѣтлѣй,

Чѣмъ солнце, для народовъ,

" Когда бы ты уразумѣлъ,

Когдабъ провидѣлъ ясно,

Какой предобреченъ удѣлъ

Сей отрасли прекрасной!...

Не возбраняй ей собирать

И пальмы и трофеи!

При ней въ Италіи настать

Блаженнымъ днямъ Астреи!

Тамъ миръ и радость водворятъ

Твои сыны и внуки,

И всюду въ честь имъ возгремятъ

Безсмертной славы звуки.

"Не стану всѣхъ я называть,

Нѣтъ! всѣ твои потомки

Родятся доблестьми сіять,

И будутъ славой громки;

Всѣ пальмами увьютъ главу,

Всѣ въ родѣ знаменитомъ;

Довольно, если назову

Альфонса съ Ипполитомъ.

Съ созданія до нашихъ дней

Не много было въ мірѣ

Великодушнѣй и славнѣй

Мужей въ войнѣ и мирѣ.

"Объ этой-то четѣ съ тобой

Я чаще велъ бесѣды,

Чѣмъ о другихъ... Всѣхъ подъ луной

Ждутъ славныя побѣды;

Но Ипполитъ и братъ -- они

Всѣхъ перевысятъ славой.

Припомни, какъ въ былые дни

Ты, думѣ величавой

Предавшись, повѣсти внималъ

Про подвига ихъ громки,

И въ восхищеньи восклицалъ:

"Они мои потомки!..."

"И кто она? Кому во власть

Отдался ты постыдно?...

Дѣлить съ наложницею страсть --

Съ Альциною безстыдной!...

Не первый ты у ней, о, нѣтъ!

Она въ развратѣ тонетъ...

Но, чтобъ тебѣ открылся свѣтъ,

Вотъ талисманъ, онъ сгонитъ

Густой туманъ съ твоихъ очей;

Возьми кольцо, и нынѣ,

Теперь же съ нимъ ступай къ своей

Красавицѣ -- Альцинѣ."

Рожеръ потупилъ въ землю взоръ

И долго, безотвѣтной,

Стоялъ,-- его снѣдалъ позоръ....

Мелисса незамѣтно

Кольцо на палецъ,-- и Герой,

Казалося, очнулся;

Слетѣлъ съ очей туманъ густой,--

И Рыцарь ужаснулся;

Поднять не хочетъ мутныхъ глазъ,

И самъ себя стыдится;

И былъ бы радъ онъ въ этотъ часъ

Сквозь землю провалиться.

Все высказавши, приняла

Свой видъ Мелисса -- Фея;

Ей болѣ не нужна была

Личина чародѣя;

Ей болѣ нечего желать,--

Сбылось, чего хотѣла;

Ей оставалось разсказать

Рожеру, между дѣда,

И кто она, и съ чѣмъ неслась

Въ такую даль морями,

И отъ кого... Но вотъ разсказъ

Ея вполнѣ предъ вами:

"Я прислана сюда отъ той,

Которая скорѣе

Желаетъ видѣться съ тобой;

Отъ ней къ коварной Феѣ

Вчера я послана была

Отъ чаръ тебя избавить,

Я видъ Атланта приняла,

Чтобы тебя заставить

Сорвать завѣсу слѣпоты,

Дожавшей надъ тобою,

Теперь, какъ вразумился ты,

Я все тебѣ открою:

"Отъ той, которая мрачна,

Печальна, неспокойна,

Отъ той, которая одна

Любви твоей достойна,

Которая тебя спасла,

Ты помнишь, отъ темницы,

Отъ той кольцо я принесла

На горе Чаровницы.

Она тебѣ и сердце въ даръ

Прислала бы со мною,

Когдабъ оно могло отъ чаръ

Служить тебѣ бронёю."

Тутъ Фея Рыцарю твердитъ,

Какъ милъ онъ Героинѣ;

Какъ безъ него она груститъ,

И мѣры нѣтъ кручинѣ;

Какъ Брадаманта въ вихрямъ сѣчь

Съ врагомъ отважно бьется.

И сладко для Героя рѣчь

Изъ устъ Мелиссы льется;

И сладко, сладко онъ мечталъ

О милой Героинѣ,

И ненависть уже лишалъ

Въ груди своей къ Альцинѣ.

Онъ прежде былъ обворожёнъ,

И все превратно видѣлъ;

Туманъ съ очей слетѣлъ,-- и онъ

Ее возненавидѣлъ.

Рожеръ, тайкомъ надѣвъ кольцо,

Альцину взоромъ мѣритъ,

Заглядываетъ ей въ лицо,

И самъ себѣ не вѣритъ:

Альцина съ головы до ногъ

Чужой красой блистала;

Нѣтъ чаръ -- и, ктобъ повѣрить могъ?

Она уродомъ стала,

Ребенокъ спрячетъ зрѣлый плодъ,

А послѣ позабудетъ,

Гдѣ спряталъ; день, другой пройдётъ,--

Онъ безутѣшенъ будетъ.

Случитсяль невзначай притти

Ему къ своей поклажѣ

И плодъ испорченнымъ найти,

Полусогнившимъ даже,--

И, разлюбивши, что любилъ,

Онъ сердится и ропщетъ,

И то, чѣмъ прежде дорожилъ,

На землю бросивъ, топчетъ,

Такъ, взявъ кольцо, завѣтный дарѣ,

Мелиссой принесенный,

Кольцо, враждебное для чаръ,

Рожеръ, перерожденный,

Сыскалъ Альцину, поглядѣлъ --

Смутился, изумился,

И чуду вѣрить не хотѣлъ.--

Слѣпецъ! кѣмъ онъ плѣнился!...

Давноль онъ видѣлъ прелесть въ ней

Въ роскошномъ жизни цвѣтѣ?--

Теперь старѣе и гнуснѣй

Она всѣхъ женщинъ въ свѣтѣ

Тоща, суха, и по лицу

Прорѣзались морщины;

Блѣдна, подобна мертвецу;

На головѣ сѣдины

Съ пролысиной; ростъ -- пять ступней,

И выпали всѣ зубы.

А какъ стара она! старѣй

Сивиллы и Гекубы...

Волшебствомъ, въ наши времена

Невѣдомымъ въ подлунной,

Умѣла нравиться она

И всѣмъ казаться юной

Волшебствомъ, въ наши времена

Безвѣстнымъ въ поднебесной

Рожеру и другимъ она

Казалася прелестной;

Оно разрушено кольцомъ,--

Рожеръ ее увидѣлъ,

Какъ есть, съ незанятымъ лицомъ,

И вдругъ возненавидѣлъ.

Иначе не могло и быть...

Ее постигли кары;

Ужь ей Рожера не прельстить,--

Ея безсильны чары.

Но чувствъ своихъ онъ не хотѣлъ

Открыть предъ безобразной,

Пока доспѣховъ не надѣлъ,

Давно лежавшихъ праздно,--

Таковъ совѣтъ Мелиссы былъ.

Чтобъ лучше притворишься,

"Мнѣ хочется, онъ говорилъ,

Въ доспѣхи нарядиться;

Не потолстѣлъ ли я съ тѣхъ поръ,

Какъ мной они забыты,

И впоруль прежній мнѣ уборъ,

Въ войнахъ полуизбитый?"

И быль уже онъ весь покрытъ

Доспѣхами изъ стали:

И Бализардъ на немъ звенитъ,--

Такъ мечь Рожеровъ звали,--

И щитъ уже онъ въ руку взялъ,--

Атлантовъ щитъ чудесной,

Который взоры ослѣплялъ

И, силой неизвѣстной,

Надолго тѣло разлучалъ

У смертнаго съ душою,--

И этотъ щитъ онъ въ руку взялъ

Съ завѣсой шелковою;

Потомъ въ конюшню онъ идетъ,

Гдѣ конъ Рожера, черной

Какъ смоль, давно, казалось, ждетъ;

Онъ быстръ, какъ вѣтръ нагорной,--

И этотъ конь былъ -- Рабиканъ,

Тотъ самый, что недавно

Переведенъ чрезъ Океанъ

Альциною злонравной

Съ несчастнымъ всадникомъ своимъ,

Который древомъ бѣднымъ

Стоялъ надъ берегомъ морскимъ,

Къ волнамъ склоняся блѣднымъ.

И Гиппогрифа могъ онъ взять,

Но Фея запретила:

"Тебѣ съ нимъ трудно совладать,

Мелисса говорила;

Ты знаешь,-- онъ неукротимъ,

Ему ничто удилы.

Я завтра въ поле выду съ нимъ

И укрощу въ немъ силы;

Тогда, покорствуя уздѣ,

Подъ сѣдокомъ смиренно

Носиться будетъ онъ вездѣ --

Изъ края въ край вселенной,

"Возьми его -- и ты родишь

Въ Альцинѣ подозрѣнье,

Что съ острова ея бѣжишь,

Питая къ ней презрѣнье,"

Рожеръ послушался рѣчей

Мелиссы безкорыстной,

И въ путь, чтобъ не видать очей

Альцины ненавистной.

Онъ поскакалъ и ужъ почти

Оставилъ край постылый,

И очутился на пути

Къ владѣньямъ Логистилы.

Дорогой встрѣтилъ стражей онъ,

И, мечь рукой могучей

Схвативъ, напалъ со всѣхъ сторонъ,

Налегъ громовой тучей;

Тѣхъ ранитъ онъ, тѣхъ наповалъ

Кладетъ въ кипящей сѣчѣ.

Но вотъ и мостъ онъ проскакалъ

И былъ уже далече,

Когда Альцинѣ дали знать,

Что скрылся Витязь милой...

Позвольте послѣ досказать,

Что далѣе съ нимъ было.

ПѢСНЬ ВОСЬМАЯ.

Бѣгство Рожера. Превращеніе Астольфа въ первобытный видъ. Отъѣздъ Puнальда изъ Шотландіи. Ангелика въ опасности. Сонъ Орланда.

Какъ много въ свѣтѣ чаровницъ

И чародѣевъ чудныхъ,

Которые мѣною лицъ

Лукавыхъ, обоюдныхъ

Обворожающъ бѣдныхъ насъ

И властвуютъ надъ нами,

У звѣздъ волшебству не учась

И не водясь съ духами!

У нихъ другіе средства есть,

И просты средства эти:

Обманъ, притворство, хитрость, лесть --

Вотъ чѣмъ насъ девять въ сѣти!

Кому въ удѣлъ кольцо дано

Ангелики прекрасной,

Или, что всё, по мнѣ, равно,

Въ комъ есть разсудокъ ясной,

Того хитрецъ не проведетъ,

Обманщикъ не обманетъ....

Иной, какъ Ангелъ; но спадетъ

Личина,-- бѣсъ предстанетъ.

Какъ счастливъ былъ Рожсръ, кольцомъ

Ангелики владѣя!

Не обольщался онъ лицомъ

Лукавца -- чародѣя.

Роллеръ, какъ прежде я сказалъ,

Къ воротамъ, воруженной,

На Рабиканѣ прискакалъ

И съ стражей изумленной

Сразившись, часть ея побилъ,

Часть ранилъ безъ пощады,

И черезъ мостъ переступилъ,

Разрушивъ всѣ преграды.

Вотъ онъ въѣзжаетъ въ лѣсъ густой,

Покинувши долины;

Глядитъ,-- и видитъ предъ собой

Служителя Альцины.

На некорыстномъ рыжакѣ

Онъ тѣшился охотой,

Съ весёлымъ соколомъ въ рукѣ

То поле, то болото,

Съ утра по цѣлымъ днямъ до звѣздъ

Вечернихъ, объѣзжая;

Съ нимъ,-- сыщица притонныхъ мѣстъ,--

Легавая большая.

Увидѣвъ, что Рожеръ спѣшилъ,

Стрѣла стрѣлою рѣялъ,

Сокольникъ тотчасъ заключилъ,

Что онъ бѣжать затѣялъ.

И, путь Рожеру заслоня,

"Къ чему поспѣшность эта?"

Спросилъ онъ; придержи коня!"

Рожеръ не далъ отвѣта.

"Рожеръ бѣжитъ, сомнѣнья нѣтъ!"

Подумалъ онъ съ собою,

И твердый положилъ обѣтъ --

Не дать уйти Герою.

"Я задержать тебя хочу!

Проговорилъ онъ грозно;

Смотри, я сокола спущу,

Тогда бѣжать ужъ поздно."

Сказалъ, и сокола спустилъ;

И соколъ легкокрылый

Надъ Рабиканомъ кругъ завилъ,

Скакавшимъ, что есть силы.

Сокольникъ, соскочивъ съ сѣдла,

Сорвалъ съ коня удила,

И конь, какъ изъ лука стрѣла,

Несется, полный пыла,--

Лишь искры брызжутъ отъ копытъ;

И бурнымъ ураганомъ

Сокольникъ, спѣшившись, летитъ

Во слѣдъ за Рабиканомъ.

Легавая за нимъ же въ скокъ

Бросается проворно,

Какъ барсъ за. зайцемъ чрезъ лѣсокъ

Съ покатости нагорной.

Безстрашному Герою стыдъ

Бѣжать отъ сей тревоги;

Сдержавъ коня, Рожеръ глядитъ,--

Сокольникъ быстроногій

Вооруженъ однимъ хлыстомъ

Въ острастку для легавой,

И какъ же рыцарю съ мечемъ

Итти въ отпоръ кровавой?

Сокольникъ, набѣжавъ, хлыстомъ

По Витязю стегаетъ;

Собака за ногу молчкомъ

Хватаетъ и кусаетъ;

Разнузданный рыжакъ лягнетъ

То здѣсь, то тамъ копытомъ,

А соколъ крылья размахнетъ

И, въ воздухѣ открытомъ

Віяся прямо надъ лицомъ,

Царапаетъ когтями;

И бьется конь подъ сѣдокомъ,

Испуганный врагами,

Рожеръ досадуетъ; онъ радъ

Разсѣять неразлучныхъ;

И, нехотя, схвативъ булатъ,

То на животныхъ скучныхъ,

То на сокольника концомъ

И плашмя замахнется.

Но всё напрасно; онъ мечемъ

Отъ нихъ не отобьется;

Онъ шагъ впередъ,-- они въ отпоръ,

И не дадутъ дороги.

Рожеру угрожалъ позоръ,--

Онъ ждалъ другой тревоги;

Онъ зналъ, что въ слѣди за нимъ летятъ,

Спѣшатъ полки съ Альциной;

Наситгнутъ,-- онъ не жди отрадъ;

Онъ слышалъ за долиной

И гулъ трубы и бубенъ громъ --

Кровавыхъ битвъ предтечу;

Съ нимъ мечъ, но Витязю съ рабомъ

Позорно вытти въ сѣчу;

А буря надъ главой виситъ,

И неизбѣжно бѣдство;

Пришлось открыть Рожеру щитъ --

Атлантово наслѣдство.

Онъ снялъ съ щита покровъ, и щитъ

Не измѣнилъ надеждѣ,--

Онъ поразительнымъ горитъ

Сіяніемъ, какъ прежде:

Упалъ и не встаетъ съ земли

Сокольникъ ослѣпленный;

Легавая и конь легли

Безъ чувствъ на долъ смущенный;

Не удержался въ вышинѣ

И соколъ легкокрылой.

Рожеръ былъ радъ, что въ мертвомъ снѣ'

Ихъ бросить можно было.

Альцина, свѣдавъ, что Герой,

Что другъ ея жестокій,

Окончивъ съ стражей страшный бой,

Несется въ край далёкій,

Съ печали чуть не умерла;

Несчастная рыдала,

И платье на себѣ рвала,

И волосы терзала,

И не могла себѣ простить

Оплошности печальной.

И данъ приказъ тревогу бить

И въ путь сбираться дальней.

Отвсюду собранный народъ

Царицей въ часъ напасти,

Не медля, двинулся въ походъ,

Разбившись на двѣ части"

Одна сухимъ путемъ идётъ,

Съ другой сама Альцина

Садится на крылатый флотъ,--

И вспѣнилась пучина.

Желанье бѣглеца нагнать

Такъ мучило Царицу,

Что въ умъ ей не пришло отдать

Въ присмотръ свою столицу.

Оставленъ даже былъ дворецъ

Безъ всякаго надзору;

И на просторѣ наконецъ

Мелиссѣ въ эту пору

Не трудно было возвратишь

Невольниковъ свободѣ,

И дать имъ прежней жизнью жить

По роковой невзгодѣ.

Она треножники сожгла,

И всѣ круги разбила,

И всѣ до одного узла

Волшебнаго спустила;

И, торопясь, бѣжитъ, летитъ

Въ пролѣски и долины,

Гдѣ возвращаетъ прежній видъ

Любовникамъ Альцины,

Въ древа, въ звѣрей, въ потоки водѣ

И въ камни превращеннымъ;

И всѣ до одного въ походъ,

Путемъ уединеннымъ;

Всѣ по Рожеровымъ слѣдамъ

Къ владѣньямъ Логистиллы,--

Оттуда -- по роднымъ странамъ,

Въ предѣлъ отчизны милый.

Кто въ Индію, кто за Уралъ,

Кто къ Грекамъ, что къ Фарсису;

И всякъ изъ нихъ благословлялъ

По самый гробъ Мелиссу.

Всѣхъ прежде принялъ образъ свой

Астольфъ -- царевичь милой;

Онъ Брадамантѣ былъ родной --

Клермонкѣ, славной силой;

За Витязя Рожеръ, самъ онъ,

Молилъ усердно Фею

И, въ избѣжаніе препонъ,

Кольцо оставилъ съ нею.

Рожеръ Мелиссу умолялъ,

И умолилъ невольно.

Астольфъ Астольфомъ прежнимъ сталъ

И, кажетсябъ, довольно;

Но нѣтъ,-- рѣшась благотворить

Красавицѣ въ Героѣ,

Она хотѣла возвратить

Ему копье златое,

Что, прикоснувшись, изъ сѣдла

Могучихъ выбивало,

И натворило спрохвала

Великихъ дѣлъ не мало,

Все, все Мелиссой найдено:

Копье, шеломъ и латы;

Все это было снесено

Въ Альцинины уплаты,

И тамъ до роковаго дня

Хранилось въ тайномъ мѣстѣ.

Сѣвъ на Атлантова коня

Съ младымъ Астольфомъ вмѣстѣ,

Въ край Логисшиллы по зыбямъ

Воздушнымъ Фея мчалась,

И за часъ до Рожера тамъ

Нежданно показалась.

Рожеръ, сей Витязь молодой,

Прекрасный, темнокудрой,

Стремился трудною стезёй

Къ волшебницѣ премудрой.

То крутояры передъ нимъ,

То холмъ, то тернъ колючій,

То глушь подъ лѣсомъ вѣковымъ,

То тундръ помостъ зыбучій.

Усталый, онъ шолъ, шолъ, шолъ, шолъ,--

И видитъ предъ собою

Пустынный обгорѣлый долъ

На взморьи подъ горою,

Былъ полдень; солнце такъ пекло,

Такъ воздухъ раскалило,

Что въ пол минуты бы стекло

Во влагу превратило.

Кругомъ какой -- то грустный видъ;

Въ тѣни пернатыхъ стая,

Дыханье притаивъ, молчитъ,

Отъ духоты страдая;

Одинъ Кузнечикъ подъ кустомъ

Напѣвъ свой разливаетъ

Однообразный, и кругомъ

Унынье напѣваетъ.

Изнеможенье, жажда, зной --

Товарищь неразлучной

Въ походѣ по степи пустой,--

Вотъ что въ долинѣ скучной

На взморья въ полдень подъ горой

Рожера ожидало?...

Но пусть побудетъ тамъ Герой

Немного и не мало.

Не все же въ повѣсти одно

Твердить намъ безпрестанно:

Насъ ждетъ Ринальдъ, и ждетъ давно

Въ Шотландіи туманной,

Царемъ, Царевною, Дворомъ

И всей страной радушной

Честимый съ каждымъ новымъ днёмъ,

Ринальдъ великодушной

Открылъ, за чѣмъ онъ присланъ былъ

По Высочайшей волѣ:

"Несчастный Карлъ, онъ говорилъ,

Разбитый въ бранномъ полѣ,

Шотландію и Англичанъ

О вспоможеньи проситъ;

Гордясь побѣдой, Мавровъ станъ

Повсюду страхъ разноситъ."

"Я радъ, сказалъ Монархъ въ отвѣтъ

Ринальду -- паладину,

Я радъ во дни нежданныхъ бѣдъ,

Въ печальную годину,

Все въ жертву Карлу принести

Для пользъ его и славы;

Велю войскамъ моимъ итти

Не медля въ бой кровавый;

Я старъ уже, но лично самъ

Для славы предпріятій,

На страхъ врагамъ въ предѣлы къ вамъ

Свои повелъ бы рати"

"He помѣшалабь старость мнѣ

Итти врагамъ на встрѣчу,--

Взлелѣянному на воинѣ

Отрадно видѣть сѣчу;

Но у меня, Ринальдъ, есть сынъ,

Отважный въ вихряхъ боя:

Я избираю для дружинъ

Своихъ вождя Героя.

Онъ странствуетъ въ чужихъ краяхъ,

Но войско соберется,--

И сынъ мой здѣсь, и на судахъ

Онъ къ битвамъ понесется."

И тутъ же данъ Царемъ приказъ

Скорѣй войска составить,

Собратъ и деньги и припасъ,

И въ пристань флотъ поставить.

И только что приказъ сей данъ,

Ринальдь нетерпѣливой

Спѣшитъ въ предѣлы Англичанъ,

Несется торопливо;

И до Бервика провожалъ

Его, при трубномъ звукѣ,

Самъ Царь; онъ слезы проливалъ

При горькой сей разлукѣ.

Встаетъ попутный вѣтръ; Герой,

Вздохнувши, распростился

Съ гостепріимною страной,

И на море пустился.

Гонимы вѣтромъ, паруса

Несутъ корабль стрѣлою,

И скоро слились небеса

Съ безбрежною волною.

Но вотъ и Темза, наконецъ,

И Лондонъ горделивой;

И сходитъ съ корабля пловецъ,

Окончивъ путь счастливой.

Валлійскимъ Принцемъ принятъ онъ;

Къ нему-то, въ дни печали,

Съ Ринальдомъ Карлъ и самъ Оттонъ

Изъ Франціи писали,

Наказывали собирать

По Англіи дружины

И многочисленную рать

Не медля чрезъ пучины --

Черезъ Кале -- перевести

На помощь Вѣрныхъ стана,

Чтобъ славу Франціи спасти

И славу Карломана.

Валлійскій Принцъ, который былъ,

Въ отсутствіе Оттона,

Главою всѣхъ военныхъ силъ

И обороной трона,

Съ такою почестью принялъ

Великаго героя,

Какой царю не воздавалъ

Въ былые дни покоя,

И строгій далъ приказъ сбирать

По областямъ пѣхоту

И конницу, и къ сроку рать

Устроивъ, двинуть къ флоту...

Но, Государь! изъ тона въ тонъ

Мнѣ переходы нужны,

Какъ музыканту, если онъ,

Съ гармоніею дружный,

Навыкъ обворожатъ нашъ слухъ,

Тонъ тономъ замѣняя.

Ринальдомъ началъ я, но вдругъ

Ангелика младая

Пришла на мысль, какъ, ничего

Не взвидѣвши отъ страха,

Она бѣжала отъ него,

И -- встрѣтила монаха.

Позвольте продолжать объ ней

Разсказъ ненеумѣстной.

"Какъ въ пристань мнѣ пройти вѣрнѣй?"

Вопросъ былъ отъ Прелестной.

Такъ ей постылъ Ринальдъ герой,

Что, омраченной горемъ,

Пришлось хоть въ гробъ сойти живой,

Иль спрятаться за моремъ;

Европа цѣлая для ней

Казалася съ нимъ тѣсной.

Отшельникъ вспыхнулъ, и очей

Не можетъ свесть съ Прелестной.

Онъ сыплетъ за словцомъ словцо

Одно вольнѣй другова.

Царевна, отвергнувъ лицо,

Въ отвѣтъ ему ни слова,

И бросилася какъ стрѣла

Впередъ отъ краснобая.

Монахъ за ней было, осла

Толкая, подстрѣкая;

Но какъ ни бьетъ его монахъ,

А глупая скотина

Идетъ степенно, шагъ за шагъ,

И бѣситъ господина.

Красавица ужь далеко;

Сокрылось глазъ веселье.

Монахъ, вздохнувши глубоко,

Къ своей пустился кельѣ,

И одному изъ тьмы духовъ,

Покорныхъ силѣ тайной,

Шепнувши на ухо пять словъ

О нуждѣ чрезвычайной,

Въ коня вселишься приказалъ,

Который торопливо

Полсердца у него умчалъ

Съ красавицей стыдливой.

Какъ песъ, привыкшій съ давнихъ лѣтъ

Гоняться за звѣрями,

Нежданно потерявши слѣдъ

Добычи за кустами,

Опушку лѣса обѣжитъ,

Дорогу переложитъ,

Подкараулитъ, подглядитъ

И звѣрь уйти не можетъ;

Какъ песъ, влюбившійся монахъ

И тамъ и сямъ порыщетъ

И, сторожа на всѣхъ путяхъ,

Красавицу отыщетъ,

Я понялъ цѣлъ его, и вамъ

Своей чредой открою.

Ангелика по цѣлымъ днямъ

Съ безпечностью слѣпою

Впередъ то скокомъ, то рысцой

Всё къ пристани стремится.

Межъ тѣмъ подъ всадницей младой

Въ конѣ злой духъ гнѣздится.

Такъ часто искра подъ золой

Спитъ, спитъ, по вдругъ проснется,

Запишетъ, и пожаръ волной

Широкой разольется.

Ангелика уже была

Въ Гасконіи у моря.

Дорога лукоморьемъ шла,

Гдѣ волны, съ сушей споря,

Скрѣпили наконецъ песокъ

И путь сплотили гладкій.

Тутъ конь, гонимый духомъ, скокъ

Въ зыбь моря безъ оглядки

И -- вплавь, и всадницѣ младой

Одно спасенье было --

Держаться крѣпче за лукой

Надъ влажною могилой.

Она папружитъ удила,--

Конь далѣ, далѣ мчится.

Царевна шлейфъ подобрала,

Бояся замочиться,

И ножки чуть не до луки

Достали у прекрасной...

Въ кудряхъ играютъ вѣтерки

И шепчутъ сладострастно;

Большіе вѣтры, притаясь,

Съ безмолвными волнами

Не шевельнутся и, дивясь,

Любуются красами.

Напрасно, волю давъ слезамъ.,

Царевна поминутно

Къ бѣгущимъ отъ нее брегамъ

Склоняетъ взоръ свой мутной.

Неутомимый конь плылъ, плылъ,

Держася все направо,--

И наконецъ, какъ вечеръ былъ,

Принесъ его лукавой

Туда, гдѣ и ноги людской

Не видывано было,

Гдѣ крутизна надъ крутизной

Наносилась уныло.

Одна однёхонька -- въ глуши,

Взводящей страхъ на очи

И нестерпимой для души

При наступленьи ночи,

Когда подъ кровомъ темноты

Природа засыпала,--

Царевна -- чудо красоты --

Недвижимо стояла.

Пришлецъ, увидѣвъ сквозь туманъ

Ее въ сей мигъ безъ чувства,

Сказалъ бы: это истуканъ --

Созданіе искуства.

По вѣтру распустивъ власа,

Прижавши грудь руками,

И, взоръ вперивши въ небеса,

Съ недвижными устами,

Она стоитъ, оцѣпенѣвъ,

Какъ будто упрекая

Творца за посланный ей гнѣвъ

Съ заоблачнаго края.

Несчастная стояла съ часъ,

Поднявши къ небу взоры;

Вдругъ слезы полились изъ глазъ

И съ устъ -- судьбѣ укоры:

"Какой, судьба, ты надо мной

Не истощила кары?

Какіе въ ярости слѣпой,

Еще пошлешь удары?...

Ты жизни только не взяла....

Что въ жизни мнѣ унылой?

Съ восторгомъ бы я отдала

Тебѣ твой даръ постылой;

Но ты не хочешь,-- ты волной

Меня не задавила....

Мнѣ жить, пока ты надо мной

Всѣхъ бѣдъ не истощила....

"Какихъ еще мнѣ болѣ бѣдъ?

Я всѣ ихъ испытала!

Не тыль меня въ разцвѣтѣ лѣтъ

Изъ родины изгнала?

Не тылъ виной, что лишена

Я чести безъ возврата?

Чѣмъ можетъ быть замѣнена

Одна ужъ эта трата?...

Я передъ Богомъ не грѣшна,

Но люди скажутъ точно!

"Скитаясь, не могла она

Остаться непорочной."

"Что въ женщинѣ, когда у ней

Нѣтъ лучшаго -- нѣтъ чести? ..

Я молода, я у людей,

За правду иль изъ лести,

Слыву красавицей; что въ томъ?

Увы! краса и младость

Даны во гнѣвѣ мнѣ Творцомъ

На горе, не на радость.

Онѣ виной несчастій всѣхъ;

За нихъ мой братъ Аргалій

Погибъ.. Къ чему его доспѣхъ

Волхвы заколдовали?

"За нихъ отецъ мой Галафронъ,

Китайскимъ бывшій Ханомъ,

Царемъ Татарскимъ поражёнъ

На битвѣ съ Агриканомъ;

И я, при пышущей войнѣ

Бѣжавъ роднаго края,

Въ чужой блуждаю сторонѣ,

Пристанища не зная...

Ещель, судьба, ты надо мной

Не утолила мести,

Лишивъ меня страны родной,

Отца, престола, чести?

"Жестокая! ты не дала

Погибнуть мнѣ въ пучинѣ;

Ты горьше гибель обрекла

Мнѣ въ дикой сей пустынѣ...

Пошли же мнѣ, не времени,

Изъ логовища звѣря!

Разстаться съ жизнью -- для меня

Отрадная потеря;

Рази! съ веселіемъ въ очахъ

Твои я встрѣчу громы!"

Умолкла; смотритъ, и -- монахь

Подходитъ къ ней знакомый.

Онъ видѣлъ, съ горъ склонивши взоръ,

Какъ, слезы проливая,

Стояла у подошвы горъ

Ангелика младая;

Его, дней за шесть передъ ней,

Какъ и ее, нечистый;

Стезей, безвѣстной для людей,

Принесъ на берегъ мшистый.

Какое набожное онъ

Лицо предъ ней представилъ!

Что твой предъ нимъ Иларіонъ,

Что твой Пустынникъ Павелъ!

Ангелика была смутна,

Разстроена отъ страха;

Но лишь увидѣла она

Передъ собой монаха,--

И, ободрившись, наконецъ

Промолвила уныло:

"Будь жалостливъ, святой отецъ!...

Ахъ! что со мною было!..."

И, прерывая свой разсказъ

Рыданьемъ, открываетъ,

Что онъ, невиннымъ притворись,

Давнымъ давно ужь знаетъ.

Онъ начинаетъ разсуждать,

Какъ набожные люди;

Онъ говоритъ про благодать,

А между тѣмъ то груди,

То щочки дерзкою рукой

Потреплетъ сладострастно;

И поцѣлуй хотѣлъ живой

Похитить у прекрасной.

Она едва могла дохнуть,

Досадой пламенѣя,

И, зарумянившися, въ грудь

Толкнула чародѣя.

Онъ вынимаетъ пузырёкъ

Изъ ящика проворно;

Въ хрустальномъ пузырькѣ былъ сокъ

Закупоренъ снотворной;

Монахъ попрыскалъ имъ глаза,

Въ которыхъ нѣга дышетъ

И, зажигаяся, гроза

На гибель сердцу пышетъ.

Палъ на глаза снотворный сокъ

И, толкъ рѣсницъ смежая,

Упала навзничь на песокъ

Царевна молодая.

И спитъ она глубокимъ сномъ,

И нѣтъ для ней защиты;

Кому притти къ ней? Степь кругомъ,

И сумракъ, съ степью слитый.

И вотъ отшельникъ то уста,

То грудь у ней цѣлуетъ;

То.... но напрасно красота

Безстыдника чаруетъ;

Остылъ огонь въ его крови,--

Нѣжь, тѣшь онъ взоръ несытой!

Что въ томъ? святилище любви

Для старика закрыто.

До старости дожившій конь,

Свое отъѣздивъ время,

Теряетъ удаль и огонь,

И не по нёмъ ужь стремя;

Ужь онъ не слушаетъ удилъ,

Онъ хилъ и вялъ несчастной.

Пустынникъ, выбившись изъ силъ,

Уснулъ подлѣ Прекрасной,

Которой снова испытать

Придётся тьмы несчастій:

Кого судьба рѣшится гнать,

Тотъ вѣчно жди напасти.

Но, прежде чѣмъ мы разовьемъ

Разсказъ объ ней печальной,

Немного въ сторону свернемъ

Съ стези первоначальной.

Есть островъ небольшой Ивидъ

Въ равнинахъ океана,

Онъ за Ирландіей лежитъ

Подъ тонкой мглой тумана.

Съ тѣхъ поръ, какъ мстительный Протей

Далъ Орку въ немъ свободу

И всѣмъ чудовищамъ морей,

Тамъ нѣтъ почти народу.

Преданья,-- истинныль онѣ

Иль нѣтъ,-- вотъ что открыли:

Былъ царь могущій въ той странѣ,

И дочь -- бѣлѣе лилій,

Румянѣй розъ -- при немъ цвѣла

На радость и на горе.

Она въ Протеѣ страсть зажгла;

Протей, оставивъ море,

Сошелся какъ-то съ ней у водъ;

Царевна не умѣла

Противиться ему, и вотъ

Она затяжелѣла.

И Царь, свирѣпый изъ царей,

Жестоко оскорбленной

Безславьемъ дочери своей,

Протеемъ обольщенной,

Не снесъ позора своего,--

И бѣдной нѣтъ спасенья.

Ничто не тронуло его,--

Ни слезы, ни моленья;

И дочь и внукъ, еще на свѣтъ

Не вышедшій, невинной --

Двѣ жертвы неизбѣжныхъ бѣдъ --

Погибли заедино.

Не стало ихъ, я -- пастырь стадъ

Нептуновыхъ въ пучинѣ --

Протей, лишенный всѣхъ отрадъ

Въ возлюбленной и сынѣ,

Предался ярости, и мстилъ

Жестоко за обиду,

Онъ тьмы чудовищъ распустилъ,

Разсѣялъ по Ивиду,--

И, страшныя, не разъ онѣ

Поля опустошали,

Не разъ въ полночной тишинѣ

Деревни разоряли;

Не рѣдко даже къ городамъ

Сбирались укрѣплённымъ;

И жители по цѣлымъ днямъ

И по ночамъ безсоннымъ,

Вооружася, на стѣнахъ

Отъ страха цѣпенѣли.

Не стало жизни на поляхъ ,

Деревни опустѣли.

Держать съ оракуломъ совѣтъ

Послѣднимъ средствомъ было;

И вотъ какой онъ далъ отвѣтъ

Посламъ страны унылой:

"Сыщите дѣву, чтобъ красой

Равзялася съ Царевной,

Позорно павшей подъ рукой

Неумолимо -- гнѣвной,

И на берегъ явитесь съ ней,

Какъ съ жертвою, къ Протею;

Конецъ бѣдамъ, когда Протей

Доволенъ будетъ ею;

Не то,-- явитеся съ другой,

И съ третьей, и такъ далѣ,

Пока положитъ богъ -- Протей

Конецъ своей опалѣ."

Съ тѣхъ поръ въ Ивидѣ началось

Несчастье для прекрасныхъ,

Достойное горючихъ слёзъ:

Что утро, то несчастныхъ

Ведутъ, бывало, по одной

На берегъ моря грустной;

И всѣ онѣ шли чередой

На завтракъ Орку вкусной,

Смѣнившему звѣрей морскихъ

Съ погибельнаго часа.

Протею ни одна изъ нихъ

По вкусу не пришлася.

Не знаю, вѣрно ли иль нѣтъ

Преданье о Протеѣ,

Но только много, много лѣтъ

Блюли всего святѣе

Въ Ивидѣ варварскій законъ

Или обыкновенье --

Чудовищу прелестныхъ жонъ

Готовишь на съѣденье.

Для женщинъ и по всѣмъ землямъ

Удѣлъ не такъ завиденъ,

Но каковожь имъ было тамъ --

У варваровъ Ивидянъ?

А что красавицъ ждало тамъ,

Повѣрившихся морю?

Туда несло ихъ по волнамъ

Къ неслыханному горю:

Ивидяне заранѣ ихъ

На табель обрекали,

И чужеземками своихъ

Красавицъ замѣняли.

Но не всегдажь къ ихъ берегамъ

Добычи приходили,--

Отъ красавицъ тамъ и сямъ

Уводомъ уводили.

Оснащены, окрылены

Вѣтрилами ихъ чолны,

Бывало изъ родной страны

Несутся черезъ волны

И мчатся изъ земель чужихъ

Съ добычею богатой:

Гдѣ лестью брали дѣвъ младыхъ,

Гдѣ ихъ прельщало злато,

А гдѣ насилье и разбой

Несчастныхъ увлекали,--

И чужеземокъ цѣлой рой

Въ темницы заключали.

Однажды утромъ у бреговъ,

Гдѣ, глазъ не открывая,

Спала въ травѣ между кустовъ

Ангелика младая,--

Плылъ чолнъ; пять-шесть пловцовъ сошли

На берегъ за водою

И, восхищенные, нашли

Цвѣтокъ между травою,

Какого ни въ какихъ садахъ

Не видывали люди;

И тотъ цвѣтокъ держалъ въ рукахъ

Монахъ, прижавши къ груди....

И этимъ варварамъ цвѣтокъ

Достанется безцѣнной!...

Чего ты, непрекл Во взорѣ мракъ печали,

И братья, кажется, отъ нихъ,

Краснѣя, отступали, а

Тяжелый выслушавъ вопросъ,

Мелисса всё блѣднѣя,

Блѣднѣй, и ~ льются токи слёзъ,

И восклицаетъ Фея:

"Куда, несчастные! куда,

Въ какіе васъ навѣты

Влекутъ незнающихъ стыда

Развратниковъ совѣты?

"И въ нихъ, о стыдъ! твоя въ нихъ кровь,

Великій родъ Иракла!...

Прости ихъ! у тебя любовь

Къ несчастнымъ не изсякла;

Забывши правду въ первый разъ,

На милость преклонися!...."

Тутъ стихнувъ и понизивъ гласъ,

Примолвила Мелисса:

"Довольно! я объ нихъ молчу;

Зачѣмъ смущать мнѣ радость?

Я горечи не захочу

Въ Эдемскую влить сладость."

"Заутро, только что Востокъ

Освѣтлится зарёю,

Мы поспѣшимъ, куда увлёкъ

Рожера волхвъ съ собою,

Въ тотъ замокъ, гдѣ твой другъ живётъ

Подъ властію чужою.

Со мной туда ты безъ заботъ

Пройдешь прямой стезёю;

Мы прежде черезъ лѣсъ густой

Съ тобою устремимся,

Дойдемъ до пристани морской

И надолго простимся."

Аметова младая дочь,

Оставтися въ пещерѣ,

Въ бесѣдѣ провела всю ночь

Съ Мерлиномъ о Рожерѣ;

Онъ убѣждалъ ее -- скорѣй

Освободить Героя.

Блеснулъ свѣтъ утреннихъ лучей

И, чуждая покоя,

Таинственной оставивъ гротъ,

Съ таинственной вожатой --

Съ Мелиссой -- въ дальній путь идётъ,

Летитъ стопой крылатой.

Коротколи, долголь шли онѣ,

Но только очутились

Въ непроходимой сторонѣ,

И цѣлой день пробились,

Перебираясь то горой,

То чрезъ потокъ нагорной.

Встрѣчался ли имъ дуть порой

И торной и просторной,--

И странницы о чемъ нибудь

Пріятномъ разсуждали,

И, разговаривая, путъ

Далекой сокращали.

Всего же чаще говоришь

О томъ имъ доводилось,

Какъ Рыцаря освободишь,

Кѣмъ сердце дѣвы билось.

"Послушай! Фея говоритъ,--

И рѣчь ея отрадой

Сестру Ринальдову живитъ,--

Будь Марсомъ, будь Палладой,

Будь Карлова съ тобою рать

И войско Аграманта,--

Но всё тебѣ не устоять

Въ борьбѣ противъ Атланта.

"Не потому лишь на войнѣ

Сопернику онъ страшенъ.

Что вылетаетъ на конѣ

Крылатомъ изъ-за башенъ;

Что замокъ свой обнесъ кругомъ

Стальной стѣной высокой; --

Нѣтъ! страшенъ онъ своимъ щитомъ;

Тотъ щитъ блеститъ далеко

И, вскрытый, нестерпимъ для глазъ;

Кто на него ни взглянетъ,

Падетъ на землю, чувствъ лишась,

И долго ужь не встанетъ.

"He думаешь ли ты глаза

Зажмуришь, идя къ бою?

Что пользы? не пройдетъ гроза

Безбѣдно надъ тобою:

Зажмурившись, не можешь ты

Вести съ Атлантомъ брани.

Чтобъ избѣжать и слѣпоты

И всѣхъ очарованій,

Другое покажу тебѣ --

Надежнѣйшее -- средство,

Оно въ рѣшительной борьбѣ

Съ волхвомъ отклонишь бѣдство.

"Царь Аграмантъ Брюнелю далъ

Кольцо, что у Индійской

Царевны этотъ воръ укралъ;

Брюнель отсюда близко.

На палецъ стоитъ лишь надѣть

Сей талисманъ чудесной,

И -- можешь чары одолѣть;

Но, будь тебѣ извѣстно,

Хитрецъ Брюнель такъ въ воровствѣ

Издавна искусился,

Какъ волхвъ летучій въ колдовствѣ

Навыкъ и умудрился.

"Брюнель, прослывшій хитрецомъ,

Какъ я сказала прежде,

Въ далекій край своимъ царёмъ

Отправленъ въ той надеждѣ,

Чтобы съ таинственнымъ кольцомъ

Проникнуть къ чародѣю

И предъ царемъ предстать потомъ

Съ добычею своею --

Съ Рожеромъ,-- какъ онъ съ похвальбой

Клялся царю въ совѣтѣ,

Которому Рожеръ младой

Милѣй всего на свѣтѣ.

"Хочу, чтобъ другъ безцѣнный твой

Свободой золотою

Обязанъ былъ тебѣ одной-

И вотъ что я открою;

Мы скоро къ морю подойдемъ,

И ты, простясь со мною,

Вдоль берега своимъ путемъ

Ступай, Господь съ тобою!

Два дни тебѣ одной итти

При холодкѣ и зноѣ,

На третій встрѣтишься въ пути

Съ Брюнелемъ на постоѣ.

"Тебѣ узнать не мудрено

Отъявленнаго плута:

Лицо въ морщинахъ и темно,

Весь ростъ -- четыре фута,

Глаза на выкатѣ, онъ косъ,

Носъ сплюснутъ, бровь густая;

Плечистъ, курчавъ, черноволосъ

И борода большая;

А ходитъ онъ,-- вѣдь наконецъ

Должно жь быть все извѣстно,--

Въ одеждѣ -- точно какъ гонецъ --

Коротенькой и тѣсной.

"Онъ станетъ говорить съ тобой

Про замокъ чародѣя,--

Ты слушай и сама открой

Брюнелю, не краснѣя,

Что силой мѣриться съ волхвомъ

И рада и готова;

Но будь скромна, о роковомъ

Кольцѣ ни. полуслова.

Повѣрь мнѣ, милая, Брюнель --

Лукавецъ доброхотной --

Тебя на избранную цѣль

Самъ наведетъ охотно.

"Когда онъ вступитъ въ путь съ тобой,

Отстань немного, идя,

И -- голову съ него долой,

Притонъ волхва завидя;

Про жалость вовсе позабудь,

Иначе -- трудъ мой тщетенъ.

Какъ можно осторожнѣй будь,

Смотри, чтобъ не замѣтенъ

Былъ замыслъ твой, не то -- въ лицо

Тебѣ онъ зорко взглянетъ,

Положитъ въ ротъ себѣ кольцо

И невидимкой станетъ."

Такъ говоря промежъ собой

Двѣ путницы дорогой,

Дошли до пристани морской,

Поплакали немного

И надолго простились тамъ,

Гдѣ кончитъ бѣгъ Гарона.

Предавшись сладостнымъ мечтамъ

О миломъ, дочь Амона

Идетъ, все къ цѣли торопясь,

При холодкѣ и зноѣ,

И ровно въ третій день сошлась

Съ Брюнелемъ на постоѣ.

По описанію тотчасъ

Она его узнала,

И много, много, притворись,

Вопросовъ предлагала;

Зачѣмъ, откуда и куда

Онъ шелъ и какъ далёко.

Онъ отвѣчалъ, но, какъ всегда,

Всё лгалъ, я лгалъ жестоко*

Она тожь въ правду ничего

Ему не говорила,

Родъ, имя, вѣру отъ него

И полъ искусно скрыла.

Она вела съ нимъ разговоръ,

Держа глаза на стражѣ,

Затѣмъ что онъ былъ воръ, и воръ

Чрезчуръ искусный въ кражѣ;--

Чтобъ онъ ее не обокралъ,

Она поодаль стала....

Но вдругъ поднялся шумъ и гвалъ,

У оконъ чернь кричала....

Позвольте послѣ досказать,

Откуда вся тревога:

Усталь я, время помолчать

И отдохнуть не много.

ПѢСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Крылатый конь. Брюшлъ, проводникъ Брадаманты. Анжеликино кольцо. Волшебный щитъ. Очарованный замокъ. Бой волшебника съ Брадамантой. Освобожденіе Рожера. Воздушное путешествіе Рипальдъ въ Шотландіи. Бесѣда его съ монахами о женщинахъ.

Лукавство -- признакъ злыхъ сердецъ --

Достойно порицанья;

Но иногда оно -- вѣнецъ

Для насъ благодѣянья,

Спасая насъ порой отъ бѣдъ,

Порой отъ смерти самой...

Когда бы поступалъ весь свѣтъ

Чистосердечно, прямо!...

А то -- ты думаешь, что другъ

Тебя ласкаетъ вѣрной;

Посмотришь,-- это адскій духъ,

Предатель лицемѣрной.

Когда и друга поискать

Да поискать на свѣтѣ,

И испытать да испытать

И видѣть въ полномъ свѣтѣ,

Каковъ онъ, можно ли открытъ

Ему сердечны тайны;

Такъ Брадаманту ли винишь?

Съ ней воръ необычайный,

Безсовѣстный хитрецъ и лжецъ,

Какихъ на свѣтѣ мало,

Какимъ Мелисса, наконецъ,

Брюнеля описала.

Она вела съ нимъ разговоръ,

Держа глаза на стражѣ;

И хорошо,-- при ней былъ воръ

Чрезчуръ искусный въ кражѣ,

Какъ прежде я уже сказалъ.

Вдругъ поднялась тревога,

На улицѣ и крикъ и гвалъ.

"Скажите, ради Бога,

Что тамъ такое?" говоритъ

Красавица младая,

И въ тотъ же мигъ на шумъ бѣжитъ,

Отвѣтъ предупреждая.

Хозяинъ, дѣти и жена

Со всей огромной дворней,

Кто, помѣстяся у окна,

Кто вонъ, какъ могъ проворнѣй,

Всѣ вверхъ глядятъ, какъ бы слѣдятъ

Комету иль затмѣнье;

И Брадаманта, бросивъ взглядъ,

Чудесное явленье,

Смутясь, открыла: въ вышинѣ,

Почти подъ облаками,

Несется рыцарь -- на конѣ

Съ широкими крылами;

И крылья тѣ со всѣхъ сторонъ,

Какъ радуга, сіяли,

А рыцарь самъ вооружёнъ

Въ доспѣхъ изъ чистой стали.

Онъ къ западу полетъ склонилъ

И скрылся за горами.

"Вотъ онъ, хозяинъ говорилъ

Предъ шумными толпами,

Вотъ тотъ волшебникъ, что всегда

Летаетъ сей страною,

Порою далѣ, иногда

Близёхонько къ постою.

"To долетаетъ онъ до звѣздъ,

То вьется надъ землёю,

И всѣхъ красавицъ здѣшнихъ мѣстъ

Уноситъ вдаль съ собою,

Вотъ почему, денной норой

Явяся къ намъ, прохожій

Не видитъ вовсе ни одной

Здѣсь дѣвушки пригожей:

Бояся встрѣтишься съ во іхвомъ

И стать его добычей,

Онѣ съ двора не ходятъ днёмъ,--

Таковъ у насъ обычай.

"На Пиринеяхъ, силой чаръ,

Изъ чистой слитый стали,

Есть замокъ, онъ горишь какъ жаръ,

И въ свѣтѣ не видали

Такаго чуда никогда

И не увидятъ вѣрно.

Тамъ чародѣй живетъ, туда

Съ отвагой безпримѣрной

Ходили Рыцари гурьбой,

Да тамъ и оставались;

Знать брались въ плѣнъ, вступая въ бой,

Иль смерти предавались."

Прислушавшися къ симъ словамъ,

Красавица младая

Отраднымъ предалась мечтамъ,

Заранѣ помышляя,

Волшебнымъ овладѣвъ кольцомъ,

Взять съ замкомъ чародѣя;

И вслухъ промолвила потомъ,

Отъ радости краснѣя:

"Когда бъ, хозяинъ, ты послалъ

Проводника со мною

Къ волхву до Пиринейскихъ скалъ!

Какъ жажду я съ нимъ бою!"

--Ты требуешь проводника?

За нимъ не станетъ дѣло,

Прервалъ Брюнель, и вотъ рука!

А въ путь съ тобою смѣло;

Онъ у меня на чертежѣ;

Есть нѣчто и другое...--

И про кольцо почти уже

Сказалъ ей роковое,

Но смолкъ." Я радъ итти съ тобой!"

Красавица сказала,

И между тѣмъ кольцо мечтой

Заранѣе ласкала,

И, на другое рѣчь склоня,

Съ Брюнелемъ говорила.

Она немедленно коня

Въ гостинницѣ купила,

Въ которомъ нужда ей была

Для битвъ и для дороги.

И вотъ, едва лишь ночь прошла,

Безъ шума, безъ тревоги

Она отправилась въ походъ.

Путь шолъ долиной тѣсной;

Вожатой ѣхалъ то впередъ,

То позади Прелестной.

Съ холма на холмъ, изъ лѣса въ лѣсь

Они переступали

И, Божьихъ зрители чудесъ,

На Пиринеяхъ стали,

Откуда видишь въ свѣтлый часъ

Испанію далеко

И Францію,-- отраду глазъ --

И океанъ широкой

Въ безбрежной западной дали

И на полудни море.

Оттуда внизъ они сошли,

Извѣдавъ трудъ и горе.

Внизу долина, а на той

Долинѣ углубленной

Утесъ крутой, вверху стальной

Оградой обнесенной;

Крутой утесъ едва небесъ

Главой не досягаетъ,

И недоступенъ сей утесъ

Тому, то не летаетъ.

"Вотъ-гдѣ въ плѣну, Брюнель сказалъ,

И Рыцари и Дамы,

Которыхъ силой чаръ забралъ

Къ себѣ Атлантъ упрямый."

И тотъ утесъ со всѣхъ сторонъ,

Какъ будто по отвѣсу,

Обсѣченъ вгладь и вгладь сведёнъ;

Ни лѣстницы къ утесу

И ни уступа не видать

И никакого слѣду,

И можно лишь на немъ витать

Орлу -- небесъ сосѣду"

Настало время совершить

Свой замыслъ дѣвѣ грустной;

Пора ей спутника лишить

Кольца и жизни гнусной.

Но мечь побѣдный обагрить

Въ крови не благородной,--

Но безоружнаго убить --

Для ней неблагородно.

Кольцо ей нужно,-- овладѣть

И безъ того имъ можно;

И -- въ первый разъ попался въ сѣть

Бездѣльникъ осторожной,

Ола схватила хитреца

И, что всего несноснѣй,

Лишила силою кольца

И привязала къ соснѣ.

Онъ проситъ, молитъ, слезы льётъ,--

Она не преклонилась,

И все идетъ впередъ,-- и вотъ

Пришла, остановилась.

Предъ нею замокъ роковой;

Она, чтобъ чародѣя

Скорѣй изъ замка вызвать въ бой,

Въ рогъ трубитъ не робѣя;

И, отразившись объ утесъ,

Отъ рога гулъ несется

Чрезъ долъ, чрезъ горы, черезъ лѣсъ,

И въ замкѣ отдается.

И не замедлилъ чародѣи,

Послышавъ вызовъ къ бою;

Онъ разсѣкаетъ эмпирей,

И горнею стезёю,

Заранѣ радуясь войнѣ,

Въ доспѣхѣ небогатомъ

Несется на своемъ конѣ,

На бѣгунѣ крылатомъ.

И чтоже? Брадамантѣ онъ,--

Столь страшный всѣмъ; не страшенъ,--

Онъ былъ почти неворужеаъ,

Явяся изъ-за башенъ.

Онъ только щитъ въ рукѣ держалъ

Подъ шелковымъ покровомъ

Да книгу, и ее читалъ;

И тутъ-то въ блескѣ новомъ

Чудесъ являлся длинный рядъ:

То, чудилось, средь бою

Онъ грозно заносилъ булатъ

Надъ вражьей головою,

То булавою, то копьемъ

Махалъ, разилъ жестоко,

Межь тѣмъ какъ онъ сидѣлъ тишкомъ

Отъ поля битвъ далёко.

Ho конь не сверхъ-естественъ,-- онъ

Отъ кобылицы съ грифомъ

Зачатъ, рожденъ и воздоёнъ,

И названъ Гиппогрифомъ.

По переду онъ схожъ съ отцомъ

Когтистымъ и крылатымъ;

Но заду -- это мать, съ хребтомъ

Крутымъ, съ хвостомъ косматымъ,

Сей родъ ужъ рѣдокъ, и теперь

Остался позабытымъ;

Живетъ же эта птица-звѣрь

За моремъ Ледовитымъ.

Оттуда волхвъ его досталъ

Волшебства силой чудной,

И цѣлой мѣсяцъ объѣзжалъ;

Окончивъ подвигъ трудной,

Онъ приучилъ его къ уздѣ,--

И Гиппогрифъ послушной

Летаетъ, рыщетъ съ нимъ вездѣ

По высотѣ воздушной.

Лишь Гиппогрифъ, одинъ лишь онъ

Не чародѣйной силой

Атлантовой произведёнъ,

Какъ все другое было.

Другое все -- игра одна

Волшебнаго искуства;

Непостижимая -- она

Обманывала чувства.

Но дочь Амонова кольцомъ

Разрушила всѣ чары,

И сѣетъ, между тѣмъ, мечемъ

По воздуху удары;*

И конь уже усталъ подъ ней,

За чародѣемъ рѣя;

Она въ отпоръ быстрѣй, живѣй,

Какъ завѣщала Фея.

Но вотъ, остановивъ коня,

На землю прыгъ проворно,

Волхва и тѣша и маня

Усталостью притворной.

Рѣшившись положишь конецъ

Таинственнымъ ударамъ,

Атлантъ лукавый наконецъ

Прибѣгъ къ послѣднимъ чарамъ?

Онъ щитъ открылъ,-- онъ полагалъ.

Что свѣтъ его чудесной

Сразилъ врага, что дерскій палъ

Съ отвагой неумѣстной"

Онъ могъ бы, выходя на рать,

Свой щитъ вскрывать сначала.

Чёмъ долго рыцарей держать;

Но старца утѣшала

Ихъ суетливость, удаль, нравъ

И вспыльчивость смѣшная.

Такъ часто кошка, мышь поймавъ,

И тѣшась и играя,

Бѣдняжку въ лапахъ жметъ, а тамъ,

Какъ ей играть наскучитъ,

Она изъ лапъ ее -- къ зубамъ,

Да тутъ же и замучитъ.

Бывало прежде роль мышей

Всѣ витязи играли,

А Волхвъ -- роль кошки; прошлыхъ дней

Потѣхи миновали,

Какъ Брадаманта въ бой съ кольцомъ

Таинственнымъ предстала.

Она лукаво за волхвомъ

Лукавымъ наблюдала;

Едва покровъ съ щита слетѣлъ,--

Она закрыла очи

И пала, будто тяготѣлъ

На нихъ мракъ долгой ночи"

Не то, чтобъ щитъ ей могъ вредить,

Огнисты искры сѣя,--

Нѣтъ! ей хотѣлося сманить

На землю чародѣя;

И эта хитрость удалась,

Сбылись ея надежды:

Она лишь только улеглась

И опустила вѣжды,

Какъ, очертя широкій кругъ,

И радостью объятый,

На землю опустился вдругъ

Атлантовъ конъ крылатый.

Атлантъ съ коня, покрытый щитъ

Оставивъ надъ лукою;

Атлантъ къ красавицѣ спѣшитъ

Дрожащею стопою,--

Она, какъ волкъ козлёнка, ждешь

Украдкой лиходѣя.

Онъ подошелъ;-- она встаетъ

И -- сжала чародѣя.

Несчастный книгу позабылъ

На этотъ разъ далече,

А ею-то онъ и творилъ

Всѣ чудеса на сѣчѣ.

Заблаговременно слѣпой

Предавшися надеждѣ,

Онъ цѣпь было-принесъ съ собой,

Какъ важивалось прежде,--

Онъ прежде цѣпи налагалъ

На плѣнниковъ несчастныхъ,--

Теперь самъ плѣнникомъ онъ сталъ

Въ часы надеждъ напрасныхъ.

Я не дивлюсь, что онъ отъ ней

Не сталъ обороняться,--

Не старику подъ вечеръ дней

Съ Могучею сражаться.

И голову уже она

Отнесть ему хотѣла,--

Но вдругъ рука опущена --

И месть охолодѣла;

Постыдной мести не могла

Предаться Брадаманта.

Всмотрѣвшися въ черты чела

Печальнаго Атланта,

Она смутилася; онъ сѣдъ,

Морщинамъ нѣтъ и счоту,

Ему подъ семьдесятъ ужъ лѣтъ,

Онъ жить терялъ охоту.

"Убей меня, скорѣй убей!

Волшебникъ, негодуя

И задыхаясь, молвилъ ей,

Чужой ужъ вѣкъ живу я."

Но дѣва ратная совсемъ

О томъ не помышляла

И, любопытствуя, межъ тѣмъ

Подробно знать желала,

Зачѣмъ построилъ замокъ онъ

Въ странѣ пустынной, дальной.

Зачѣмъ людей беретъ въ полонъ

Въ окрестности печальной.

"Знай, отвѣчалъ ей чародѣй,

Залившися слезами,

Что я построилъ замокъ сей

Межъ дикими скалами

Не изъ желанья зла другимъ,

Не изъ корысти гнусной,--

Нѣтъ! знаньемъ я открылъ моимъ

Конецъ Героя грустной...

Онъ мой питомецъ... Онъ законъ

Оставитъ Магометовъ

И -- на погибель обречёнъ

Отъ вражескихъ навѣтовъ...

"Нѣтъ лучше юноши на всей

Подсолнечной планетѣ;

Рожеръ -- прелестный рыцарь сей -

Рожеръ мнѣ все на свѣтѣ;

Его отъ колыбельныхъ дней

Лелѣялъ я, какъ сына.

Желанье пылкое честей

И грозная судьбина

Его за Аграмантомъ въ слѣдъ

Во Францію умчали;

Его хочу спасти отъ бѣдъ,

Увесть изъ чуждой дали.

"Въ семъ мѣстѣ замокъ для того

Построилъ я прекрасной,

Что бы любимца своего

Укрыть въ немъ безопасно;

Я завладѣлъ имъ, какъ тобой

Мнѣ завладѣть желалось,--

А послѣ уводить съ собой

Мнѣ въ замокъ удавалось

Прелестныхъ рыцарей и дамъ,

Чтобъ юному герою

Ни разу не сгрустнулось тамъ

Съ веселою толпою.

"У нихъ одной свобода нѣтъ --

Уйти имъ не позволю --

А прочихъ благъ, которыхъ свѣтъ

Такъ жаждетъ,-- вволю;

Чего ни захотятъ, все есть:

Наряды, пляски, пѣнье;

Въ пирахъ есть что попить, поѣсть;

Все нѣжитъ слухъ и зрѣнье.

Я начиналъ уже плоды

Сбирать моей заботы;

Но ты пришелъ,-- и въ прахъ труды,

И въ прахъ мои расчёты!

"Черты прекраснаго лица

Есть знакъ души прекрасной,

Какъ у тебя, и за птенца

Молю я не напрасно.

Возьми мой щитъ, передъ тобой

И этотъ конь воздушной,

Возьми двухъ-трехъ друзей съ собой,

Герой великодушной,

Возьми ихъ всѣхъ до одного,

Все забери съ собою,--

Но не Рожера моего --

Его оставь со мною.

"Ho если силой у меня

Рожера взять рѣшишься,--

Молю и плача и стеня,

Пока не возвратишься

Во Францію,-- освободишь

Мой духъ отъ плоти хилой."

--Рожера-то и возвратишь

Хочу свободѣ милой,

Она въ отвѣтъ; мольбы твои --

Все вздоръ; плачь, сколько хочешь..

А конъ и щитъ и такъ мои,

Ты о пустомъ хлопочешь.

--Они мои по праву сѣчь,

Ты въ нихъ не властенъ болѣ;

Странна мнѣ о размѣнѣ рѣчь,--

Ты самъ теперь въ неволѣ."

Ты говоришь: тебѣ твоей

Наукою открыто,

Что близокъ къ гибели своей

Рожеръ мой знаменитой; -~

Ты предузналъ чужой конецъ,

А что тебѣ грозило,

Не предузналъ?... Ты лжецъ я лжецъ,

Какихъ не много было.

--Не умоляй о смерти, нѣтъ!

Напрасное моленье!...

Когдажъ покинуть хочешь свѣтъ,

И жизнь тебѣ -- мученье,--

Самъ, мужествомъ вооружась,

Сбрось грустной жизни бремя.

Пока не наступилъ твой часъ,

Зачѣмъ терять намъ время?

Скорѣе плѣнниковъ спасёмъ

Отъ пышной ихъ темницы.-- *

Сказала и впередъ съ волхвомъ,

Опутаннымъ въ плѣницы.

Атлантъ въ своихъ цѣпяхъ за ней

Идетъ, и Брадамата

Ни на мгновеніе очей

Не хочетъ свестъ съ Атланта,

Какъ онъ тогда ни присмирѣлъ

Отъ тягостной печали.

Идутъ; вотъ ихъ пути предѣлъ,

Вотъ подъ утесомъ стали,

Какъ бы нежданно очутясь

Предъ тѣсною калиткой;

Утесомъ лѣстница вилась

И къ замку шла улиткой.

Атлантъ съ порога камень снялъ,--

Весь въ племенахъ, въ символахъ;

Подъ нимъ Фіаловъ рядъ стоялъ;

Надъ ними дымъ, какъ пологъ,

Висѣлъ, едва струясь, и въ нихъ

Таился пламень алой.

Атлантъ ихъ въ дребезги -- и въ мигъ

Все степью дикой стало:

Сокрылся отъ очей утесъ,

Нѣтъ болѣ грозныхъ башенъ,

И замокъ блещущій изчезъ,

Что былъ для многихъ страшенъ.

И чародѣй изъ-подъ цѣпей

Въ тожь время ускользаетъ:

Такъ часто муха изъ сѣтей

Арахны улетаетъ.

Изчезло все, подобно снамъ,

И вотъ предъ дѣвой бранной

Толпы и рыцарей и дамъ

Надъ чистою поляной;

И всѣ свободны, но не всѣхъ

Свобода обольщала,--

Она обманчивыхъ утѣхъ

Невольниковъ лишала.

Тамъ Сакрипанъ, тамъ и Градассъ

И два примѣрныхъ друга --

Празильдъ съ Ирольдомъ,-- ихъ въ свой часъ

Взаимная услуга

Сроднивши, за Ринальдомъ въ слѣдъ

Съ Восточныхъ странъ призвала;

Тамъ дѣва -- дѣвъ прелестныхъ цвѣтъ --

Рожера отыскала.

Рожеръ взглянулъ, Рожеръ узналъ

Пришелицу младую...

Какъ таялъ онъ, какъ расточалъ

Признательность живую!

Онъ ею жилъ, ее любя

Всего на свѣтѣ болѣ

И болѣ самаго себя,

Съ тѣхъ поръ, какъ въ ратномъ полѣ

Она предъ нимъ, вскрывъ злато власъ,

Поражена жестоко;

Но гдѣ и кѣмъ,-- О томъ разсказъ

Завелъ бы насъ далёко.

Съ тѣхъ самыхъ поръ они вездѣ

Другъ друга всё искали

И дни и ночи, но нигдѣ

Другъ друга не встрѣчали

Рожеръ единственнымъ себя

Счастливцемъ почитаетъ,

Онъ внѣ себя; она любя,

Его освобождаетъ.

И дружно всѣ глухимъ путёмъ

Идутъ, спѣшатъ къ долинѣ,

Гдѣ верхъ одержанъ надъ волхвомъ

Отважной героиней.

Какъ прежде, тамъ и конь стоятъ,

Какъ прежде, надъ лукою

И чудный щитъ лежитъ, покрытъ

Шелковой пеленою.

Красавица къ коню,-- конь ждетъ,

Но только что дождется,

И мигомъ крылья распахнетъ,

Взмахнетъ и -- вверхъ взовьется

И -- спустится въ виду у ней

На крутизнѣ нагорной;

Она за нимъ и -- въ эмпирей

Онъ вновь уйдетъ проворно.

Такъ точно по сухимъ пескамъ

Ворона водитъ, манитъ

Собаку по своимъ слѣдамъ

И всякой разъ обманетъ.

Рожеръ, Черкескій царь, Градассъ

И всѣ, что съ ними были,

Разсыпалися въ тотъ же часъ,

И всѣ коня ловили;--

Летучій конь то по горамъ,

То по доламъ ихъ водитъ;

Они къ нему,-- Онъ здѣсь и тамъ,

Измучивъ ихъ, проводитъ;

Рожеру только одному

Отдаться онъ рѣшился,

Онъ самъ приблизился къ нему,

Взглянулъ, остановился.

И это былъ Атлантовъ ковъ,

Онъ принялъ эту мѣру;

Пятая нѣжную любовь

Въ душѣ своей къ Рожеру,

Онъ своему коню велѣлъ,

Давъ сѣсть въ сѣдло герою,

Умчаться въ дальній съ нимъ предѣлъ

Воздушною стезёю.

Схвативъ коня, Рожеръ вести

Хотѣлъ его съ собою;

Но конь ни съ мѣста, онъ итти

Не думалъ въ слѣдъ герою.

Рожеръ съ Фронтина своего,--

Фронтиномъ называли

Ретиваго коня его~

И шпоры зазвучали

Подъ Гиппогрифомъ, и сѣдокъ

На немъ ужъ помѣстился.

Крылатый конъ сначала въ скокъ

А тамъ и въ лётъ пустился,

И въ воздухъ глубоко ушолъ,

И глубже, чёмъ спущенный

Съ руки соколышка соколъ,

Отъ путъ освобожденный.

Красавица, взоръ вверхъ, глядитъ,

Глядитъ и -- обомлѣла;

На сердцѣ черный страхъ лежитъ,

Кровь стыла, холодѣла;

И, полумертвая, она

Къ сырой землѣ припала.

Все, что въ былыя времена

Несчастная слыхала

О Ганимедѣ молодомъ,

На небо унесенномъ,

Отпечатлѣлося потомъ

Въ умѣ ея смущенномъ,--

И долго милаго слѣдитъ

Влюбленными очами....

Но вотъ отъ взора онъ сокрытъ

Туманными зыбями,--

И мыслью по его слѣдамъ

Въ предѣлъ безвѣстной дали

Летитъ, свободу давъ слезамъ

Отчаянной печали,

И льется ни рѣкой рѣка,

И рвется и рыдаетъ...

Рожера нѣтъ, безъ сѣдока

Фронтинъ его блуждаетъ.

Она беретъ его съ собой,

Чтобъ не отдать другому,

А возвратить своей порой

Рожеру дорогому,

Котораго когда нибудь

Опять увидѣть льстится.

Крылатый конь, свершая путь

Воздушный, быстро мчится;

Подъ рыцаремъ вершины горъ

Погрязли въ мглѣ глубокой;

Уже лѣсовъ, долинъ, озёръ

Не различаетъ ока.

Въ эѳирной очутясь дали,

Въ которой чуть примѣтной

Виднѣлся точкою съ земли,

Онъ къ западу завѣтной

Направилъ путь, несясь вперёдъ,

Какъ вѣтеркомъ попутнымъ

Корабль несется въ лонѣ водъ --

По хлябямъ моря мутнымъ...

Пусть онъ браздитъ въ своемъ пути

Воздушную пучину,--

Давно намъ время перейти

Къ Ринальду-Паладину.

Сердитый вѣтръ не утихалъ

И, споря съ парусами,

Два дни корабль несчастный гналъ

Межъ пѣнными валами,

То къ западу склонивъ полётъ,

То къ полуночи мрачной.

Но вотъ Риналъдъ изъ лона водъ

Идетъ на берегъ злачной,

Гдѣ Каледонскій древній лѣсъ,

Простершійся далёко,

Тьмы бранныхъ видывалъ чудесь

Въ тѣни своей глубокой.

Видалъ подъ тѣнью онъ своей

И витязей Британскихъ

И витязей изъ-за морей --

Французскихъ и Германскихъ.

Счастливъ, кто въ сердцѣ твердомъ слилъ

Безстрашіе и силу!

Другой тамъ -- робкій -- находилъ

Не славу, а могилу....

Прославились изъ рода въ родъ,

Проникнувъ въ лѣсъ дремучій,

Тристанъ, Галассъ и Ланцелотъ;

Артуръ, Гальванъ могучій,

И столько Рыцарей Стола,

Извѣстныхъ въ цѣломъ свѣтѣ,

Которыхъ ратныя дѣла

Сіяютъ въ полномъ свѣтѣ.

Ринальдъ беретъ копье и щитъ

И течь изъ слали чистой,

Беретъ Баярда и спѣшитъ

Сойти на берегъ мшистой,

А кормчему даетъ приказъ

Не медля отправляться,

И, съ кораблемъ остановясь,

Въ Бервикѣ дожидаться.

Безъ щитоносца, безъ людей

Вступивши въ лѣсъ дремучій,

Опасныхъ ищешь въ немъ путей

Амоновъ сынъ могучій;

И въ первый день младой Герой,

Идя путемъ-дорогой,

Заходишь въ монастырь мужской --

Въ обитель жизни строгой.

Большая часть доходовъ тамъ

Шла на пріемъ почётной

Блуждавшихъ Рыцарей и Дамъ

Съ отвагой беззаботной.

Пришельца Братья и Аббатъ

Роскошно угостили;

На пиршествѣ среди прохладъ

О многомъ говорили.

"Скажите мнѣ, развеселясь,

Спросилъ Ринальдъ у Братіи,

Какъ Рыцари, сюда стремясь

Для важныхъ предпріятій,

Въ вѣкахъ заслуживаютъ честь,

И чѣмъ тріумфъ великой

Герою можно приобрѣсть

Въ дубровѣ этой дикой?"

"Послушай! Братія въ отвѣтъ,

Трудовъ и приключеній

Здѣсь много встрѣтишь,-- пользы нѣтъ;

Они, какъ ваши тѣни.

Темны, ихъ свѣту не видать,

Имъ здѣшній лѣсъ могилой.

Другагобъ мѣста поискать

Тебѣ, могучій силой,

Гдѣбъ подвигъ наградился твой

Немеркнущею славой;

Иначе для чего и въ бой

Вступать тебѣ кровавой?

"Ты хочешь опытъ показать

Отважности чудесной,--

Такъ чтожь? лишь стоитъ пожелать,

А случай есть прелестной,

Такого случая, повѣрь,

Еще и не бывало:

Дочь нашего царя теперь

Подъ страшною опалой;

Баронъ Лурканій погубитъ

Рѣшился прелесть-дѣву;

Тебѣ бы, Рыцарь, защитить

Ее и -- честь цареву.

"Баронъ передъ Царемъ обнёсъ

Ее при всемъ совѣтѣ,

Что будто видѣть довелось

Ему при лунномъ свѣтѣ,

Какъ съ ней любовникъ, на балконъ

Взобравшись, обнимался.

У насъ же, Рыцарь, есть законъ,

Какъ въ мѣсяцъ не сыскался,

--А онъ въ исходѣ -- ктобъ позоръ

Съ ней смылъ въ борьбѣ упорной

Съ донощикомъ, такъ на костёръ

Взведутъ ее позорной.

"Законъ нашъ говоритъ: Жена,

Какогобъ состоянья

И роду ни была она,

По силѣ показанья

Повинна смерти, если въ связь

Вступаетъ беззаконно.

Ей гибель,-- развѣ въ грозный часъ

Въ защиту обнесённой

Предстанетъ Рыцарь и мечемъ

Въ бою докажетъ ясно,

Что злополучная врагомъ

Обнесена напрасно.

"Отецъ Женевры -- такъ у насъ

Зовутъ красу-царевну --

По милой дочери крушась

И кроя скорьбь душевну,

И въ городахъ и въ городкахъ

Пустилъ въ народъ извѣстье:

Ктобъ ни пришелъ съ мечемъ въ рукахъ

Омыть его безчестье,--

Будь только родомъ знаменитъ.

Будь рыцаремъ избраннымъ,--

Тому онъ дочь свою вручитъ

Съ приличнымъ ей приданымъ.

"Но если въ мѣсяцъ не придетъ,

Ктобъ могъ ее избавишь,--

Костёръ позоръ ее созжетъ,

Ей должно міръ оставить.

Вотъ подвигъ! онъ стократъ славнѣй,

Чемъ по лѣсу скитаться

И славы не въ виду людей

Безмолвной добиваться.

Вотъ подвигъ! онъ тебѣ сулитъ

И честь и дочь цареву,

Какихъ едваль земля родитъ --

Прелестнѣйшую дѣву!....

"И только ли? тебя за трудъ,

За подвигъ сей великій

Богатыя помѣстья ждутъ

Съ любовію Владыки.

Къ томужь, Герой, обязанъ ты

И рыцарскою честью

Итти въ защиту красоты

Съ неумолимой местью

За ту, которую народъ

Съ сердечной простотою,

Съ слезами на глазахъ, зоветъ

Невинностью святою"...

--Какъ! Рыцарь говоритъ въ отвѣтъ,

Какъ! дѣвушкѣ прекрасной

Разстаться съ жизнью въ цвѣтѣ лѣтъ

За то, что любитъ страстно,

Что милаго, забывъ про сонъ,

Ждетъ въ нѣжныя объятья?...

Будь проклятъ, кто сей далъ законъ!

И на того проклятья,

Кому онъ былъ и будетъ святъ!...

Казнить бы непреклонныхъ,

А не красавицъ, что дарятъ

Отрадою влюблённыхъ.

--Мнѣ мало нужды до того,

Женевра принимала

Иль нѣтъ любимца своего...

А если принимала,--

Не сталъ бы я ее винить,

Лишь былобь это тайной.

Но полно! радъ я совершить

Сей трудъ необычайной!

Скорѣе мнѣ проводника!

Лечу,-- я чуждъ боязни;

Богъ дастъ,-- спасетъ моя рука

Красавицу отъ казни.

-- Не зная дѣла, защищать

Невинности не стану;

Зачѣмъ другихъ мнѣ подвергать

Невинному обману?

Но утверждаю, что вина

Не стоитъ обличенья;

Что тотъ былъ золъ иль глупъ сполна,

Кто далъ вамъ учрежденья;

Что надобно ихъ отмѣнишь

И, облегчая бремя,

Законъ умнѣй постановить,

Въ расчотъ принявши время.

-- Когда два пола въ цвѣтѣ дней,

Въ счастливое мгновенье,

Почувствуютъ въ душѣ своей

Взаимное влеченье

И жаждутъ плавать въ моръ нѣгъ,

Въ раздольи наслажденій,--

Пусть нѣжутся!... и что за грѣхъ?

За что на женщинъ пѣни?

И почему имъ не любить

Двухъ-трехъ и даже болѣ,

Когда мужчинамъ запретить

Тогожь никто не въ волѣ.

-- И впрямь -- для женщинъ сей законъ

Жестокъ безчеловѣчно...

Богъ дастъ,-- я докажу, что онъ

Ужь слишкомъ долговѣчно

Существовалъ и былъ терпимъ

Въ Шотландіи несчастной.--

Ринальдъ умолкъ; все было съ нимъ

Собраніе согласно,

Всѣ говорили: "люди встарь

Чрезчуръ жестоки были;

Какъ зло терпѣть? Какъ умный царь

Не приложилъ усилій?..."

На утро, только что востокъ

Денницей озлатился,

Ринальдо въ доспѣхахъ въ стремя скокъ

И въ дальній путь пустился;

Съ нимъ монастырской проводникъ,--

Они вдвоемъ летѣли

Чрезъ лѣсъ; лѣсъ былъ угрюмъ и дикъ,--

Повсюду мрачны ели

И ясеней и сосенъ рядъ

И дубы зеленѣли.

Два путника спѣшатъ, летятъ,

Не уставая, къ цѣли.

Желая сократить свой путь,

Они съ дороги битой

Рѣшились въ сторону свернуть

И ѣхать стёжкой скрытой.

Вдругъ слухъ ихъ стономъ поражёнъ,

Раздавшимся далёко;

И путники летятъ на стонъ

Сквозь чащу въ долъ широкой; --

Тамъ два убійцы, между нихъ

Красавица младая,--

Она мила и въ этотъ мигъ,--

Мила, какъ роза Мая;

Но вся въ слезахъ, въ такихъ слезахъ,

Какія рѣдко видны.

Разбойники, съ ложемъ въ рукахъ,

Готовы цвѣтъ завидный

И красоты и жизни ссѣчь

И кровью обагриться;

Она къ нимъ -- жалобную рѣчь,

И молитъ умилиться.

Ринальдъ спѣшитъ, пришелъ, взглянулъ

И -- съ помощью къ молящей.

Онъ закричалъ, и грозный гулъ,

Дробясь, грохочетъ въ чащѣ*

Оставивъ добычу, бѣжать

Разбойники пустились,

И скоро ихъ ужь не видать,

Они за доломъ скрылись;

И, незаботяся объ нихъ,

Ринальдъ скорѣй къ прекрасной;

Онъ хочетъ знать, за что постигъ

Ее удѣлъ несчастной.

Но торопясь, къ проводнику

Спасенную сажаетъ,

Заноситъ руку на луку

И путь свой продолжаетъ.

Дорогой приглядѣвшись къ ней,

Ринальдо увидѣлъ ясно

Въ лицѣ и бѣлизну лилей

И отцвѣтъ розъ прекрасной,

И много прелестей открылъ

Въ пріемахъ, въ разговорѣ.

"За что тебя, онъ вновь спросилъ,

Было постигло горе?"

Она, поникнувъ головой

И растревоживъ, совѣсть,

Такъ начала.... Но до другой

Поры отложимъ повѣсть.

ПѢСНЬ ПЯТАЯ.

Приключенія Далинды, Повѣстъ -- Аріодантъ и Женевра, Бой Ринальда съ Альбанскимъ Герцогомъ Полинесомъ. Смерть Полинеса. Невинность Женевры. Рыцарь въ черныхъ доспѣхахъ. Тайна.

Все земнородное живетъ

Въ ладу или въ разладѣ;

Но полъ на полъ не возстаете

Не думаетъ о ядѣ:

Медвѣдь съ медвѣдицей въ лѣсахъ

Блуждаетъ безопасно,

Левъ мирно съ львицей спитъ въ степяхъ

Подъ кровомъ ночи ясной,

Волкъ уживается съ своей

Сердит ою волчицей,

Быкъ ладитъ до послѣднихъ дней

Съ рогатою телицей.

Но что бываетъ у людей?...

Какъ-бы рукой Мегеры

Зажженъ у нихъ огонь страстей,

И нѣтъ страстямъ ихъ мѣры:

Съ женами у мужей разладь,

Раздоры и упрёки,

И ложе брачное кропятъ

Горючихъ слёзъ потоки.

Но тольколь? нѣтъ! бываютъ дни,

Когда на ложѣ брачномъ

Потоки крови льютъ они

Въ ожесточеньи мрачномъ.

Мнѣ кажется, что тотъ гнѣвитъ

И Бога и природу,

Кто пола нѣжнаго не чтитъ,

Кто, давъ рукамъ свободу,

Немилосердый бой ведетъ

Съ крававицей младою;

Но тотъ, кто ядъ ей подаетъ,

Иль, варварской рукою.

Заносить ножъ на грудь ея,

Или силокъ на шею,

Тотъ -- адскій духъ, иначе я

Назвать его не смѣю.

И какъ назвать, и чѣмъ почесть

Разбойниковъ жестокихъ,

Что дѣву вздумали известь

Въ глуши долинъ глубокихъ,

Въ непроходимой тьмѣ лѣсной,

Забывъ и стыдъ и совѣсть?

Предоставляю ей самой

Развить подробно повѣсть.

Она разстроена была,--

Спокоившись не много,

Передъ Ринальдомъ начала

Такъ говорить дорогой:

"Я разскажу тебѣ сквозь слезъ

О страшныхъ злодѣяньяхъ,

Какихъ Микены и Аргосъ

И Ѳивы въ истязаньяхъ

И всѣ жестокіе края

Не совершали въ мтрѣ.

И солнце, всюду свѣтъ лія,

У насъ въ густомъ эѳирѣ

Его не хочетъ расточать

Во все теченье года,

Не хочетъ нѣжить и ласкать

Жестокаго народа.

"Гнать недруга не есть порокъ,--

Такъ въ мірѣ было вѣчно;

Но тотъ, какъ извергъ тьмы жестокъ,

Кто ножъ безчеловѣчно

Вонзаетъ въ грудь, что имъ всегда

И билась и дышала....

Но я, какъ минула бѣда,

Все разскажу сначала,

Всю истину я обнажу,

За что злодѣи эти

Въ сей часъ вели меня къ ножу,

Раскинувъ хитро сѣти.

"Еще дитятей я была,

Какъ ко Двору въ служенье

Меня царевна приняла;

И честь и уваженье

И царской дочери любовь --

Все, все я тамъ снискала,

И мнѣбъ лишь жить, когдабъ любовь

Меня не обуяла.

Изъ царедворцевъ всѣхъ милѣй,

Милѣе всѣхъ въ подлунной

Казался для моихъ очей

Альбанской Герцогъ юной.

"Повидимому онъ и самъ

Въ меня влюбился страстно...

Понятна рѣчь другаго намъ,

Лицо мы видимъ ясно,--

Но можноль сердце разгадать

И видѣть все въ немъ злое?

Я... я дерзнула принимать

Любовника въ покоѣ!...

Да и въ какомъ покоѣ? тамъ,

Гдѣ съ юною царевной

По цѣлымъ сиживалъ часамъ

Родитель ежедневно.

"Тамъ драгоцѣнности она

Отборныя хранила;

Тамъ ночи въ мирномъ лонѣ сна

Нерѣдко проводила.

Съ наружной стороны примкнутъ

Балконъ къ тому покою;

На немъ отрадныхъ я минутъ

Ждала своей чредою;

Съ него свитую изъ вервей

И лѣстницу спускала,

И Герцога во тьмѣ ночей

Въ объятья принимала.

"И часто, часто повторять

Случалося намъ то же;

Царевна какъ-то всё мѣнять

Свое побила ложе:

То лѣтній зной ей спать мѣшалъ,

То хладъ сырой осенній.

Никто никакъ не замѣчалъ

Любовныхъ посѣщеній;

Покой нашъ прямо выходилъ

Къ развалинамъ забытымъ,

И мимо насъ не проходилъ,

Никто путёмъ небитымъ.

"Шли мѣсяцы, межъ тѣмъ какъ мы,

Незнавшіе печали,

Подъ кровомъ благотворной тьмы

Въ восторгахъ утопали;

Во мнѣ день это дня любовь

Сильнѣе разгаралась,

Я ни изъ знаковъ, ни изъ словъ

Его не догадалась,--

А догадаться бы могла --

Что онъ меня не любитъ,

Что въ немъ душа коварна, зла,

Что онъ меня погубитъ"

"Однажды, въ думу погружёнъ,

Передо мной несчастной

Коварный высказалъ, что онъ

Влюбленъ въ Женевру страстно.

Давноли къ ней зажглась въ немъ страсть,

Не знаю, не открою;

Но посуди, какую власть

Взялъ Герцогъ надо мною!

Онъ, не краснѣя, мнѣ въ своей

Любви къ другой открылся,

И помощи моей злодѣй

Просить не постыдился"!

"Онъ говорилъ, что не питалъ

Къ Женеврѣ страсти нѣжной,

Но мнимой страстью прикрывалъ

Свой умыселъ надежной;

Что, пристрастивъ ее къ себѣ,

Въ бракъ съ ней вступить намѣренъ;

Что снизойдетъ къ его мольбѣ

Самъ царь, въ чемъ онъ увѣренъ:

Другой не смѣлъ бы при Дворѣ

Надеждой льститься сею,

Но онъ,-- онъ первый по царѣ

Породою своею.

"Онъ увѣрялъ, что если мы ой

Своей достигнетъ цѣли,

И будетъ царскою роднёй,

О чемъ отъ колыбели

Мечталъ, мечту въ душѣ храня

Съ заботой безпокойной;

То не забудетъ ввѣкъ меня

И наградитъ достойно;

И клялся, что забывъ жену,

Презрѣвъ весь подъ прекрасной,

Меня всегда, меня одну

Любить онъ будетъ страстно.

"Я имъ и для него жила,

Осѣтившисъ любовью,--

И не умѣла, не могла

Прибѣгнуть къ прекословью;

Чего бы въ жертву я принесть

Ему не захотѣла?...

При первомъ случаѣ завесть

Объ немъ я рѣчь успѣла,

Какъ предъ соперницей моей

Его я выхваляла!

Какъ страсть настойчиво я въ ней

Къ нему воспламеняла!

"Свидѣтель Богъ, что я объ немъ

Отъ всей души радѣла,

Но предъ царевною ни въ чемъ,

Къ несчастью, не успѣла,

И не могла,-- другой предметъ

Увлекъ ея вниманье;

Имъ, имъ однимъ ей красенъ свѣтъ,

О немъ ея мечтанье.

У насъ былъ рыцарь молодой,

Привѣтливой, прекрасной,--

И онъ-то овладѣлъ душой

Моей царевны страстной.

"Онъ изъ Италіи пришолъ

На Сѣверъ съ младшимъ братомъ,

И скоро славу приобрѣлъ

Завидную булатомъ;

Онъ всѣхъ Шотландцевъ помрачилъ

На свѣтломъ полѣ боя.

Нашъ царь отъ сердца полюбилъ

Безстрашнаго героя

И, какъ любимцу своему --

Какъ избранному другу,

Далъ множество земель ему "

За вѣрную услугу.

"Аріодантъ -- такъ звался сей

Герой непобѣдимый --

Царемъ, какъ лучшій изъ вождей,

И чтимый и любимый,

Еще милѣй царевнѣ былъ

По нѣжности взаимной.

О, какъ Женевру онъ любилъ!...

Нѣтъ! ни Везувій дымной,

Ни Этна въ глубинѣ своей,

Ни Троя въ дни печали

Живѣе, пагубнѣй, сильнѣй

Огней не пораждали.

"О, сколько разъ царевну я

Молила, убѣждала!

И все напрасно,-- страсть ея

Мольбамъ не уступала.

О Герцогѣ моемъ она

И слышать не хотѣла;

Всегда любви своей вѣрна,

Досадою кипѣла,

И всякой разъ въ ея очахъ

Презрѣнье выражалось,

Когда о Герцогѣ въ рѣчахъ

Мнѣ намекать случалось*

"He разъ онъ слышалъ мой совѣтъ

Безплодный трудъ оставить.

Когда надежды болѣ нѣтъ

"Любить себя заставишь;

И я, какъ ни была скромна,

Предъ нимъ открыла ясно,

Что дочь царева влюблена

Въ Аріоданта страстно,

Такъ страстно, что и рѣки водъ

И Океанъ безбрежной

Ни полу-искры не зальётъ

Въ пожарѣ страсти нѣжной.

"Альбанскій Герцогъ -- Полинесъ --

Изъ тайны сей плачевной

Узналъ, что трудъ его изчезъ,

Что презрѣнъ онъ царевной,--

Въ глазахъ ея другой милѣй!...

И, гордости послушной,

Перенести обиды сей

Не могъ онъ равнодушно.

Погасла прежняя любовь,

И, ненависти сила,

Надменнымъ овладѣвъ, всю кровь

Въ немъ желчью напоила.

"И онъ, ожесточась душой,

Рѣшился въ ту же пору

Между влюбленною четой

Навѣкъ посѣять ссору,

Навѣкъ враждой союзъ сердецъ

Расторгнуть ихъ заставить

И, царскій помрачивъ вѣнецъ,

Царевну обезславишь.

Никто еще не замышлялъ

Хитрѣй, гнуснѣе, кова;

Злодѣй отъ всѣхъ его скрывалъ

И мнѣ объ немъ -- ни слова,

"Чтобъ довершишь начатый трудъ,

Сказалъ онъ мнѣ уныло:

"Далинда!-- такъ

Безъ чувства не упала.

Мелисса къ ней; Мелисса ей

Улыбкой ободренья

Вливаетъ въ сердце въ часъ скорбей

Отраду утѣшенья:

"Спокойся! Фея говоритъ;

Онъ живъ, твой другъ безцѣнной,

И всё еще къ тебѣ горитъ

Любовью неизмѣнной.

Онъ живъ; но врагъ твои заклятой

Лишилъ его свободы.

За мной! и Витязь молодой

Избавленъ отъ невзгоды.

За мною, милая, скорѣй!

Я путь тебѣ открою;

И ты Рожера, свѣтъ очей,

Увидишь предъ собою."

Тутъ Фея разсказала ей

Про хитрости Атланта:

Какъ для Рожеровыхъ очей

Въ огромнаго гиганта

И вмѣстѣ въ Брадамаиту онъ

Въ лѣсу преобразился;

Какъ въ сѣть Рожеръ имъ завлечёнъ;

Какъ въ замкѣ волхвъ сокрылся;

Какъ многихъ рыцарей и дамъ

Завлёкъ къ себѣ искусно;

Какъ всѣ они блуждаютъ тамъ,

Предавшись думѣ грустной.

"Всѣ виды принимаетъ онъ,

Смотря, кому что мило:

Тому, кто въ милую влюблёнъ,

Представится онъ милой;

Иному -- другомъ, стремяннымъ

И, словомъ, чѣмъ угодно;

И по чертогамъ золотымъ

Блуждаютъ всѣ безплодно;

И льстясь надеждою слѣпой

Сыскать, что духъ тревожитъ,

Всѣ бродятъ тамъ, забывъ покой,--

Уйти никто не можетъ.

"Ты только къ замку, говоритъ

Мелисса Героинѣ;

И приметъ волхвъ Рожеровъ видъ

Въ таинственной долинѣ,

И нѣкто у твоихъ очей

Жестоко на Героя,

На милаго душѣ твоей,

Наступитъ въ вихрѣ боя,

Чтобъ ты, поднявъ за друга мечъ,

Вступила въ бой кровавый.

Такъ хочетъ въ замокъ свой завлечь

Тебя Атлантъ лукавый.

"Не первой, милая, тебѣ

Онъ строитъ эти ковы;

Не вѣрь ему, когда въ борьбѣ,

Принявши образъ новый,

Онъ будетъ помощи просить,

Искать въ тебѣ спасенья.

Совѣтъ мой -- грудь ему пронзить

Мечемъ безъ сожалѣнья;

Рожера твоего спасетъ

Одна лишь эта мѣра;

Твой мечъ могучій въ гробъ сведетъ

Атланта -- не Рожера.

"Мой другъ! для сердца твоего,

Я чувствую, немило

Занесть булатъ на грудь того,

Кто обликъ носитъ милой;

Но это лишь обманъ очей,

Одно очарованье.

Крѣпись, мужайся, не робѣй,

И -- свершено желанье!

Смягчатъ ли милаго черты

Тебя въ минуту боя;

И болѣ не увидишь ты

Любезнаго героя."

Тутъ Брадаманта, воружась,

Съ Мелиссой въ путь пустилась

И, вѣря ей, въ завѣтный часъ

Волхва убить рѣшилась.

Они пошли, и долго шли;

Имъ путь лежалъ далекій

То по воздѣланной земли,

То черезъ лѣсъ широкій.

Съ младой подругою своей

Идя путемъ дорогой,

Мелисса сладкихъ ей рѣчей

Наговорила много.

Всего же чаще твержено

Въ дорогѣ Феей было,

Что отъ Рожера суждено

И Брадаманты милой

Родиться доблестнымъ мужамъ

На полѣ битвъ и въ мирѣ

Казалося, ея очамъ

Все вскрыто въ горнемъ мірѣ.

Мелисса спутницѣ своей

Все вѣрно предсказала;

Для ней печать грядущихъ дней

Преломленной лежала.

"Ты, благодѣтельница, мнѣ,

Красавица сказала,

Давно, не въ этой сторонѣ,

Героевъ исчисляла...

О, сколько, сколько отъ меня

Родится славныхъ въ свѣтѣ!

Дождусь ли радостнаго дня,

Когда ты въ полномъ цвѣтѣ

Представишь женъ мнѣ -- пола цвѣтъ,

И все мое рожденье?"

И Героинѣ данъ отвѣтъ

Мелиссой въ угожденье,

"Я вижу въ глубинѣ временъ --

Я вижу предъ собою

Твое рожденье,-- славныхъ женъ

Душою и красою;

Я вижу матерей царей

И Королей счастливыхъ;

Я вижу этихъ матерей,

Всѣхъ этихъ женъ стыдливыхъ!

Онѣ не менѣе мужей,

Великихъ на престолѣ,

Прославятся въ кругу семей,

Возвысясь въ скромной долѣ.

"Всѣхъ славныхъ женъ въ твоемъ роду

Исчислитъ -- трудъ напрасной ,

И я на память приведу

Не до одной прекрасной:

Ихъ тысячи, и всѣ онѣ

Достойны обожанья.

Зачѣмъ ты не открыла мнѣ

Сердечнаго желанья,

Когда, вступивъ въ Мерлиновъ гротъ,

Сошлася ты со мною?

Ты видѣла бы весь свой родъ

Въ тѣняхъ передъ собою.

"Въ твоемъ потомствѣ вижу я

Младую Изабеллу;

Она съ разсвѣта бытія

Вѣрна святому дѣлу:

Питая съ первыхъ жизни дней

Возвышенныя чувства,

Она щедротою своей

Науки и Искуства

Лелѣетъ, нѣжатъ и живитъ

Въ своей странѣ счастливой,

Гдѣ свѣтлый Минчіо кропитъ

Брега струей лѣнивой.

"Какой великодушный споръ

Межь ею и супругомъ!

Они добро наперекоръ

Творятъ другъ передъ другомъ:

Супругъ у Тарскихъ береговъ

Съ Французами сразится,

Сотретъ враговъ и въ домъ отцовъ

Со славой возвратится.

И если онъ -- Улиссъ второй

Предъ взорами Европы;

Она душевной чистотой

Не ниже Пенелопы.

"Какъ много, милая моя,

Въ немногомъ я сказала!...

А что открыто мнѣ, какъ я

Мерлина посѣщала!

Какія онъ мнѣ чудеса

Объ ней повѣдалъ въ гротѣ!..

Когдабъ, развивши паруса,

Пустилась я на флотѣ

Въ сей океанъ, мнѣбъ долѣ плыть,

Чѣмъ плылъ Тифисъ морями.

Ей цвѣсть дано и міръ цвѣтить

Небесными красами.

И Беатриса -- а сестра --

У Изабеллы будешь;

Она родится для добра,

И небо ей присудитъ

Узнать всѣ блага бытія

И счастьемъ насладишься.

И Герцогъ -- и супругъ ея --

Судьбою ублажится,

И будетъ счастіе при нёмъ.

Но лишь ея не станетъ;

И счастье прочь, и зло за зломъ

На сираго нагрянетъ.

"При ней Висконти, Сфьорца, Моръ

Отъ Сѣвера до Юга,

Отъ Инда до Алпійскихъ горъ

На страхъ земнаго круга

Войною поразятъ враговъ.

Но лишь ея не станетъ;

И горе на твоихъ сыновъ,

Италія, нагрянетъ!...

И Герцогъ -- и ея супругъ --

Наплачется въ неволѣ.

Безъ ней ни вѣрныхъ долгу слугъ,

Ни мудрыхъ на престолѣ.

"За много передъ нею лѣтъ

Красавицы другія

Съ самъ именемъ придутъ на свѣтъ

Творить дѣла благія:

Я вижу,-- быть одной изъ нихъ

Венгерской Королевой;

Другая въ подвигахъ святыхъ

Окончитъ вѣкъ свой дѣвой;

Ее Италія почтитъ

Угодницей святою,

И ѳиміамъ ей воскуритъ

Съ сердечною мольбою.

"Другихъ молчаніемъ прейду.

Однѣ другихъ прелестнѣй,

Славнѣе,-- всѣ въ твоемъ роду

Достойны громкихъ пѣсней.

Лукрецій, Бланкъ, Констанцій -- я

Въ разсказѣ проминую;

Всѣ, въ полномъ цвѣтѣ бытія,

Страну твою родную

Ущедрятъ, скрасятъ, разцвѣтятъ,

Возвысятъ и прославятъ:

Онѣ родятъ великихъ чадъ

И родъ въ нихъ твой возставятъ.

"Счастливѣй рода твоего

Въ женахъ не знаю въ свѣтѣ,--

Супругъ ли нѣжныхъ для него

Представлю въ полномъ цвѣтѣ,

Иль матерей, иль дочерей,

Гимену обреченныхъ.

Обь нихъ-то съ сладостью рѣчей

Въ бесѣдахъ сокровенныхъ

Мнѣ говорилъ Мерлинъ пророкъ,

Предвидѣвъ, что случайно

Я передамъ тебѣ въ свой срокъ

Нашъ разговоръ съ нимъ тайной.

"Рихарда, образецъ живой

И чести и геройства,

Младой останется вдовой

На жертву безпокойства.

Такъ часто лучшихъ изъ людей

Удѣлъ на свѣтѣ -- бѣдства!

Враги, лишивъ ея дѣтей

Отцовскаго наслѣдства,

Изъ родины изгонятъ ихъ;

Но мать, призвавъ геройство

И возвративъ дѣтей своихъ,

Все приведетъ въ устройство.

"Ее ли,-- Арратонцевъ кровь,

Ее ли славу пола,

Народа своего любовь

И красоту престола,--

Прейду молчаніемъ? О, нѣтъ!

Славнѣе женъ конечно

Эллада, Римъ и цѣлый свѣтъ

Не видывали вѣчно,

И смертнымъ небо не сулитъ

Завиднѣе удѣла:

Отъ ней родится Ипполитъ,

Альфонсъ и Изабелла.

"О Леонорѣ рѣчь моя,

Грядущей въ полномъ блескѣ,

Что о преемницѣ ея,

Что объ ея невѣсткѣ,

Что о Лукреціи сказать?

Небесною щедротой

Ей суждено красой блистать

И честью и добротой

И, какъ растенію въ саду,

Пышнѣе, величавѣй

День это дня въ твоемъ роду

Цвѣсти въ чести и славѣ.

"Какъ олово предъ серебромъ,

Какъ мѣдь предъ чистымъ златомъ

Какъ разцвѣчённое огнёмъ

Стекло передъ агатомъ,

Какъ макъ снотворный полевой

Предъ розой благовонной,

Какъ передъ блѣдною ветлой

Священный лавръ зелёной:

Такъ предъ Лукреціей младой

Всѣ женщины на свѣтѣ;

Она всѣхъ превзойдетъ красой

Въ роскошномъ жизни цвѣтѣ.

"И современники для ней

И поздніе потомка

Не пощадятъ похвалъ, честей,--

Ей славы откликъ громкій.

Высокая душой, она,

Рожденная къ отрадамъ,

Благія всѣетъ сѣмена

Въ сердца младыя чадамъ;

Они сторичный плодъ дадутъ,

И пышно плодъ созрѣешь.

Такъ влитый ароматъ въ сосудъ

На насъ отрадой вѣепгъ.

"Тебѣль не принесу теперь

Благоговѣнья дани,

Рената, Людовика дщерь,

Наслѣдница Британи!

Все, все, что только лишь въ женахъ

Высокаго бывало

Съ тѣхъ поръ, какъ солнце въ небесахъ

Роскошно засіяло

И по эѳиру понеслось

Съ востока до заката,--

Все, все въ тебѣ одной слилось,

Прелестная Рената!

"Пора прервать разсказа нить!

Объ Альдѣ ли Саксонской,

О Липпѣ ли мнѣ говорить,

О Бланкѣ ль Каталонской,

Иль о другихъ?... Нѣтъ, ангелъ мой,

Не смѣю и помыслить

Всѣхъ до одной передъ тобой

Назвать и перечислить!

Не перечесть мнѣ ихъ имянъ,

И былобъ не надежно

Пускаться въ этотъ океанъ

Бездонной и безбрежной."

Мелисса, кончивши разсказъ

Отрадный Брадамантѣ,

Дорогой нѣсколько ей разъ

Твердила объ Атлантѣ

И о Рожерѣ, и о томъ,

Какъ онъ лишенъ свободы.

Вошь замокъ, созданный волхвомъ,

Уже виднѣлись своды;

И Фея далѣе ступишь

Ни шагу не хотѣла,

Боясь волхвомъ открытой быть

Съ завѣтнаго предѣла;

И, давъ совѣтъ въ послѣдній разъ,

Простилась съ Героиней.

Красавица неслася съ насъ

По тѣсной луговинѣ;

И видитъ,-- точно милый другъ

Предъ нею показался.

Онъ луговиной между двухъ

Гигантовъ грозныхъ мчался;

Неумолимые, они

Несчастнаго сдавили,

И прекратить младые дни

Уже готовы были.

Точь въ точь увидѣвъ своего

Въ опасности Рожера,

Она не помнишь ничего,

Остыла къ Феѣ вѣра,

И позабытъ уже совѣтъ

Мелиссы благотворной;

И думаетъ: то былъ навѣтъ

Противъ Рожера чорной;

Знать Фея имъ оскорблена,

И смерть моей рукою

Нанесть замыслила она

Великому герою.

"И это не Рожеръ? она

Съ собою говорила.

Не имъ ли грудь моя полна?

И яль его забыла?

Не говорятъ ли мнѣ глаза:

Онъ это! онъ, твой милой!

Надъ нимъ, надъ нимъ висишь гроза!

Рожеръ скудѣетъ силой!...

Глаза?... Будь я слѣпа,-- тогда

Мнѣ сердце бъ говорило:

Онъ близъ тебя! надъ нимъ бѣда!...

Ещель не узнанъ милой?" --

Вдругъ кто-то голосъ подаетъ,

Точь въ точь ея любезной,

На помощь скорую зовешь

И умоляешь слезно;

И, опустивши повода,

Долиной вскокъ несётся;

За вамъ гиганты, и бѣда

Надъ головою вьётся.

И Брадаманта по слѣдамъ

Гигантовъ поскакала

И, не замѣтивши, къ мѣстамъ

Волшебнымъ прискакала.

Едва вступила въ вороша

Атлантова чертога,

И, какъ другимъ, ей заперта

Обратная дорога.

Она Рожера здѣсь и тамъ

И день и ночь искала,

Избѣгала по всѣмъ мѣстамъ,

И всё не отыскала.

И рѣчь и встрѣча не одна

Межъ нимъ и ей бывала;

Но, чудо! онъ ее, она

Его не узнавала,.

Оставимъ Брадаманту тамъ --

Въ обвороженноммъ мѣстѣ.

Не безпокойтеся, я вамъ

Ее съ Рожеромъ вмѣстѣ

Оттуда выведу, когда

Мнѣ нужно это будетъ.

Какъ перемѣнная ѣда

Къ ѣдѣ охоту будетъ:

Такъ и съ исторіей моей;

Чѣмъ перемѣны чаще,

Тѣмъ, думаю, досужимъ къ ней

Прислушиваться слаще.

Я ткань заткалъ, и велика

Основа этой ткани.

Теперь коснуся я слегка

Приготовленью къ брани.

Послушайте, какъ Аграманъ

При семъ приготовленьи

Созвалъ съ зимовья Мавританъ

Во всемъ вооруженьи

Для смотра; онъ хотѣлъ узнать,

Великиль силы стана,

И двинуть собранную рать

Грозой на Карломана.

Сраженье за сраженьемъ шло,

Тревога за тревогой;

И войска въ битвахъ полегло

У Аграмана много;

Къ тому же многихъ изъ вождей

Онъ потералъ на сѣнѣ;

Дружины при невзгодѣ сей

Разсѣялись далече.

Чтобы устроишь снова станъ

Для важныхъ предпріятій,

Созвалъ для смотру Агреманъ

Разсѣянныя рати.

А чтобъ пополнить рать свою,

Которой пало много

Въ жестокомъ съ Вѣрными бою,

Предъ новой онъ тревогой

Вождя въ Испанію послалъ

Да въ Африку другова.

И тотъ и тотъ полки набралъ,

И къ смотру рать готова...

Но не пора ли отдохнуть?

Уставшимъ отдыхъ сладокъ.

Въ другой вамъ пѣсня дамъ взглянуть

На смотръ и распорядокъ.

ПѢСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

Мандрикардъ подъ знаменами Аграмана. Доролиса, похищенная Маидрикардомъ. Парижъ въ осадѣ. Монастырская жизнь. Изображеніе Вражды. Жилище Сна.

У двухъ враждующихъ сторонъ --

У Вѣрной и Невѣрной --

На разныхъ битвахъ былъ уронъ

Въ войскахъ неимовѣрной..".

Какъ многихъ волки разнесли

И враны растерзали!

Французы тысячьми легли

И битву потеряли,

И огорченный Карломанъ

Кропилъ слезами вѣжды;

Но какъ смутился Аграманъ,

Лишась въ вождяхъ надежды

Не радостна ему была

Побѣда роковая.

Такъ,-- если древнія дѣла

И новыя сличая,

Къ войнѣ Равенской перейдёмъ,

Гдѣ ты, Альфонсъ могучій,

Купилъ безсмертіе мечёмъ,

Враговъ разсѣявъ туча

И взявши въ боевомъ огнѣ

Вѣнокъ изъ свѣжихъ лавровъ,--

Мы встрѣтимъ сходство въ сей войнѣ

Съ войной жестокой Мавровъ,

Уже спѣшили отступать

Пикардцы, Аккшпяяе,

Фламандцевъ и Нормандцевъ рать;

Но ты, въ смущенномъ станѣ

Явясь, ударилъ на враговъ,

Готовыхъ взять побѣду,

И юноши къ тебѣ на зовъ

По пламенному слѣду;

И честь героямъ воздана:

Ты самъ, въ наградахъ скорый,

Въ сей день вручилъ имъ стремена

И золотыя шпоры.

Съ сей горстью всадниковъ младыхъ,

Безтрепетныхъ на брани,

Ты грянулъ на враговъ своихъ,

И силой крѣпкой длани

Злато-червленый жезлъ сломилъ

И стебль съ плодомъ дубовый.

Ты славу Лилій искупилъ;

Тебѣ вѣнецъ лавровый!

И въ Римѣ въ тотъ же день и часъ

Другая діадима

Ждала тебя, герой,-- ты спасъ

Фабриція для Рима.

Тебѣ прекрасный подвигъ сей

Приноситъ чести болѣ,

Чѣмъ твой торжественный трофей

На кроволитномъ полѣ,

Гдѣ ты, могучій, разгромилъ

Враждебныя дружины

И кровію ихъ утучнилъ

Равенскія долины,

Гдѣ, знамена забывъ спасать,

Кастиліи, Наварры

И дерзкихъ Аррагонцевъ рать

Съ стыдомъ спаслась отъ кары.

Но, ахъ! побѣда пронесла

Не полную намъ радость!

О, сколько горечи влила

Она нежданно въ сладость 1

Палъ вождь Французовъ, вождь всѣхъ силъ,

И сонмъ другихъ вожатыхъ

Непробудимымъ сномъ ночилъ

На лаврахъ лишь пожатыхъ;

Чрезъ выси Альповъ снѣговыхъ

Пришедшій для защиты

Земель союзныхъ и своихъ,

Палъ сонмъ сей знаменитый!

Конечно, мы побѣдѣ сей

Обязаны свободой

И даже жизнію своей;

Объятые невзгодой,

Мы не погибли до конца,

Мы въ бурѣ уцѣлѣли;

Но не съ веселіемъ лица

Вокругъ себя смотрѣли.

О, сколько и сиротъ и вдовъ

Во Франціи печальной

Набросили себѣ покровъ

По милымъ погребальной!...

И Королю другихъ вождей

Пришлось тогда поставить,

Чтобъ оскорбившихъ честь Лилей

Безъ казни не оставить,

Чтобъ на главу низринуть месть

Дерзнувшимъ въ буйномъ гнѣвѣ

Обиду горькую нанесть

И матери и дѣвѣ,

Сестрамъ и братьямъ о Христѣ,

Отрекшимся отъ свѣта,

И посрамленью въ слѣпотѣ

Предать Ковчегъ Завѣта,

Равенна бѣдная, тебѣ

Стократъ бы лучше было,

Смирясь, не мѣриться въ борьбѣ

Съ врагомъ, могучимъ силой!

Какъ Бресчія за образецъ

Не принята тобою?...

Когдабъ Людовикъ, наконецъ

Наскучившій войною,

Къ тебѣ Тривульція послалъ

Унять волненье града,

И онъ бы, мудрый, показалъ,

Что буйству смерть награда!

Пришлось Людовику избрать

Другихъ вождей надъ станомъ.

Такъ, вновь сбираясь воевать,

Марсилій съ Аграманомъ

Рѣшились напередъ созвать

Съ зимовьевъ на долины

Всю неустроенную рать,

Всѣ на лицо дружины,

Чтобъ новыхъ дать вождей полкамъ

На мѣсто падшихъ въ боѣ

И, разъѣзжая по рядамъ,

Всё войско видѣть въ строѣ.

Марсилій первый, Аграманъ

Второй своихъ выводитъ;

Предъ ними рать различныхъ странъ,

Развившися, выходитъ:

Вотъ Каталонцы,-- ихъ вождёмъ

Былъ Дорифебъ могучій;

Вотъ строй Наварцевъ, не съ Царёмъ,--

Онъ на песокъ зыбучій

Палъ подъ Орландовымъ мечемъ,

Отживши жизни мѣру,

Наварцевъ поручилъ по нёмъ

Марсилій Изольеру.

Съ Леонцами шелъ Балюганъ,

Съ Альгаврами -- Грондоній;

Ново-Кастильцевъ вывелъ въ ставъ,

Блистая златомъ брони,

Марсиліевъ любимый братъ ,

Исполненный отваги,

Самъ Фальсиронъ; за нимъ спѣшатъ

Пришельцы изъ Малаги,

Севиллы, Кардуй и странъ,

Лежащихъ у Бетиса;

Съ вожатымъ Мадарассомъ въ станъ

Ихъ строи принеслися.

Тессира, Борикондъ младой

И Стордиланъ могучій

Выводятъ Лиссабонцевъ строй

И Балеарцевъ тучи

И чадъ Гренады. Палъ Лярбинъ,--

На сиротливомъ тронѣ

Возсѣлъ Тессира, вождь дружинъ,

Рожденныхъ въ Лиссабонѣ.

Въ Галиціи вождемъ дружинъ

Былъ Марикондъ недавно;

Теперь ведетъ ихъ Серпентинъ,

На битвахъ не безславной.

Войска, нашедшія изъ вратъ,

Толедо, Калатравы,

Что прежде Синагонъ стократъ.

Водилъ на жатву славы,

И рать, прешедшую съ долинъ,

Кропимыхъ Гвадіаной,

Велъ Металиста; Бьянзардинъ

Собралъ подъ стягъ свой бранной

Плаценціи, Заморы чадъ,

Асшорги и Авилы;

Съ нимъ и Поленціи отрядъ

И Саламанки силы.

Строй Саррагосцевъ и весь Дворъ

Марсиліевъ блестящій

Ведетъ Феррагъ,-- къ нимъ мысль и взоръ

Марсилія горящій;

Межъ нихъ Моргантъ и Мольгаринъ

И Балинвернъ ужасной,

И Мальзаризъ, краса дружинъ;

Ихъ рокъ постигъ несчастной.

Лишась наслѣдственной земли,

Они во дни печали

Въ чертогъ Марсиліевъ пришли

И тамъ пріютъ сыскала.

Среда Ферраговыхъ дружинъ

Былъ Фолликонъ прелестный,

Марсиліевъ побочный сынъ,

И Лангиранъ чудесный,

И Графъ Сагунтскій Архидантъ,

Бивартъ, любимецъ славы,

И Аналярдъ, и Аммирантъ,

И Малягурь лукавый,

И Дориконтъ, и Аргалифъ,

И многіе другіе;

Но я упомяну объ нихъ

Въ минуты боевыя.

Едва Испанцевъ длинный строй

Прошелъ предъ Аграманомъ,--

И Царь Оранъ, младой герои,

Оранъ, огромный станомъ,

Ведетъ безтрепетную рать;

Во слѣдъ за нимъ дружина,

Которой горько вспоминать

О смерти Мартасина;

О немъ, покрытые стыдомъ,

Рыдали Гараманты:

Онъ палъ подъ роковымъ мечемъ

Прелестной Брадаманты.

Герой Мармондъ выводитъ строй,

Въ былые дни послушный

Аргосту; но въ бою герой

Погибъ великодушный.

Мармонду Аграманъ вручилъ

Три избранныя рати.

Онъ не богатъ вождями былъ

Для важныхъ предпріятіи,

И далъ названіе вождей,

Казалося, для виду

Арганію въ разцвѣтѣ дней,

Булярду и Ормиду.

Съ Арганіемъ Ливійцы шли,

Предавшіе недавво

Любимаго вождя земли,--

Палъ Дурдинасъ ихъ славной.

Брюнелъ строй Тингитанцевъ велъ,

Въ очахъ его унылость:

У Аргамана онъ пришелъ

Съ тѣхъ самыхъ поръ въ немилость,

Какъ на долинѣ близъ дворца

Коварнаго Атланта

Его волшебнаго кольца

Лишила Брадаманта.

Брюнель давнобъ повѣшенъ былъ,

Когда бы Аграману

Не объяснилъ, не обнажилъ

Всей правды безъ обману

Ферраговъ братъ; имъ былъ Брюнель

Отъ дерева отвязанъ,--

Ему за нѣсколько недѣль

Онъ жизнію обязанъ.

До первой онъ вины прощёнъ;

Но провинися снова,

И не избѣгнетъ казни онъ,

И смерть ему готова.

За нимъ выходитъ Фаруранъ

Съ пѣхотой многолюдной

И съ конницею Мавританъ

Живою, легкой, чудной.

Либаній, новый царь, ведётъ

Дружины Константины;

Ему-то были въ дни заботъ

Повѣрены дружины

И отданъ скипетръ и вѣнецъ

Героя Пинадора,

Котораго постигъ конецъ

Средь боеваго спора.

Вотъ Дорилонъ и Сориданъ,

Вотъ Агрикальтъ могучій,

Малябуферсъ и Пуліанъ,

За ними войска тучи:

Тамъ рать Аммоніанъ идётъ,

Здѣсь Цевты, Назамоны,

А здѣсь Гесперіи народъ,

Съ Физанцами сведённый;

Балястръ выводитъ за собой

Полки царя Тардокко,

А Фивадуръ -- Канарской строй

И жителей Марокко.

Вотъ Мольги рать съ своимъ вождёмъ,

Вотъ сирый строй Арзиллы;

Вождя на полѣ боевомъ

Постигъ конецъ унылый,--

И Коринею ввѣренъ строй

Смутившейся Арзиллы.

И ты, Танферіонъ герой,

Вожатый Альмансиллы,

Смѣненъ Каикомъ! Римедонтъ

Гешульцевъ полкъ выводитъ;

Съ дружиной Косской Баллифронтъ

Безтрепетной выходитъ.

Клориндъ дружиною Волжанъ

По Мирабальдѣ правитъ;

Вотъ Боливерсъ тиранъ,-- онъ самъ

Высокій свой безславитъ;

За нимъ, веселіе дружинъ,

При вѣяніи стяга

Выводитъ рать свою Собринъ,

Въ очахъ его отвага...

И что за вождь! и что за рать!

Безстрашнѣе героя,

Надежнѣй рати не сыскать

На бурномъ полѣ боя.

Беллямаринскіе полки,

Что прежде съ Гвальчіотомъ

На бой по манію руки

Летали быстрымъ лётомъ,

Велъ Родомонтъ, Алжирскій царь,

Безтрепетный, могучій.

Еще не минуло трехъ зарь,

Какъ онъ, собравши тучи

Народу въ Африкѣ своей

По слову Агремана,

Съ дружиною изъ-за морей

Явился къ смотру стана.

И не было у Сарацинъ

Славнѣй, сильнѣй героя:

Онѣ первый между ихъ дружинъ

На бурномъ полѣ боя;

Онъ былъ страшнѣй для Парижанъ,

Страшнѣй для Царства Лилій,

Чѣмъ непреклонный Агреманъ

И пламенный Марсилій,

Чѣмъ всѣ вожди, въ ихъ шумной станъ

Притекшіе для сѣчи.

Какъ не любилъ онъ Христіанъ!

Какъ жаждалъ съ ними встрѣчи!

За нимъ выходитъ Прузіонь,

Властитель Альвараха

И, вѣрной ратью окружёнъ

Зумарцевъ, чуждыхъ страха,

Царь Дардинель. Была ль тогда

Предречена имъ враномъ

Иль съ кровли филиномъ бѣда,

Висѣвшая надъ станомъ,

Не знаю, только рокъ судилъ

Съ грядущею зарёю

Погибнуть въ полномъ цвѣтѣ сядь

Безтрепетнымъ душою.

Войска на смотръ со всѣхъ сторонъ

Сошлись,-- ахъ были тучи;

Лишь Макилярда нѣтъ. Гдѣ онъ,

И гдѣ Альзирдъ могучій?

Знаменъ ихъ въ станѣ не видать,

Объ нихъ ни темной вѣсти;

И Арраманъ не могъ понять,

Гдѣ медлятъ чада чести.

Еще онъ думаетъ съ собой

О замедленьи странномъ,

И вдругъ Альзирдовъ стремянной

Является предъ станомъ.

Онъ Аграману все открылъ:

"Они на полѣ брани

Съ дружиной спятъ, онъ говорилъ;

Имъ смерть сковала длани.

Ужасный рыцарь встрѣтилъ васъ,

И мы -- не устояли.

И ты бы, царь, дружинъ не спасъ,

Когда бы вѣсть печали

Принесши къ тебѣ я опоздалъ,

Умчавшись съ поля боя;

Онъ насъ, какъ волкъ овецъ, терзалъ,--

Грознѣе нѣтъ героя."

Не задолго предъ сей порой

Предсталъ предъ Агремана

Нежданно молодой герой,

Преемникъ Агрикана,

Татарскаго царя, герой,

Какого не видали

Ни Западъ, ни Востокъ златой,--

Въ немъ сердце тверже стали.

И Аграманъ его почтилъ

Какъ сына Агрикана;

То Мандрикардъ отважный былъ,

Краса и слава стана.

Во всей подлунной онъ гремѣлъ

Великими дѣлами;

Но всѣхъ его славнѣе дѣлъ

Одно подъ небесами:

Безсмертныхъ жаждущій похвалъ,

Рожденный брать трофеи,

Доспѣхи Гектора отнялъ

Онъ у Сирійской Феи,

И какъ отнялъ!... Одинъ разсказъ

Про это приключенье

Навѣрное привелъ бы васъ

И въ страхъ и въ изумленье.

Онъ молча выслушалъ разсказъ

Про грознаго средь боя

И, вспыхнувъ, вздумалъ тотъ же часъ

Пуститься въ слѣдъ Героя,

Но въ глубинѣ души своей

Скрылъ замыслѣ дерзновенный

За тѣмъ ли, что другихъ вождей

Онъ презиралъ надменный,

Или за тѣмъ, чтобы другой,

Пробивши слѣдъ кровавый,

У дерзости его слѣпой

Не отнялъ этой славы.

"Какъ этотъ рыцарь былъ одѣтъ?"

Спросилъ онъ стремяннова.

И стремянной ему въ отвѣтъ,

Не утаивъ ни слова:

"Весь въ черномъ съ головы до ногъ,

И шлемъ безъ украшеній."

Точнѣй отвѣтить онъ не могъ,

Въ отвѣтѣ лжи ни тѣни:

Орландъ, снѣдаемый тоской,

Какъ слышали вы прежде,

Весь въ черномъ вышелъ въ тьмѣ ночной --

Въ доспѣхахъ и въ одеждѣ.

Марсилій подарилъ коня

Татарину гнѣдаго,

Живаго, полнаго огня

Средь вихря боеваго,

Рожденнаго на шелковыхъ

Брегахъ Гвадальквивира.

И вотъ въ доспѣхахъ боевыхъ

Герой, презритель мира,--

Поклявшися не быть къ войскамъ,

Пока имъ Рыцарь чорный

Не будетъ сысканъ,-- по Полямъ

Летитъ какъ вѣтръ нагорный.

Въ пути онъ встрѣтился съ толпой

Бѣжавшихъ отъ булата

Орландова врасплохъ: иной

Скорбѣлъ о смерти брата,

Иной лилъ слезы объ отцѣ,

О сынѣ, иль о другѣ.

У всѣхъ отчаянье въ лицѣ;

И бѣдные, въ испугѣ,

Лишась своихъ вождей, одни

Въ томленіи печали,

Какъ тѣни блѣдныя, они,

Ошаломѣвъ, блуждали.

Не долго ѣхалъ онъ,-- и вотъ

Ужасная картина

Смущеннымъ взорамъ предстаётъ:

Широкая долина

Вся въ трупахъ... Нѣтъ! не лживъ разсказъ

Младаго стремяннова!

Татаринъ съ нихъ не сводитъ глазъ

И, всматриваясь снова,

Тѣхъ перевернетъ, а у тѣхъ

Измѣритъ даже раны.

Завидѣнъ былъ ему успѣхъ

Невѣдомаго бранный.

Какъ злится волкъ, пришедшій въ долъ,

Почуявши по духу,

Что тамъ лежалъ убитый волъ,

Но про вола -- ни слуху,

Онъ сталъ добычей птицъ и псовъ;

Не прошеные гости

Оставили между кустовъ

Одни рога да кости:

Такъ злился Мандрикардъ въ тиши,

Въ долинѣ битвъ широкой,

Гдѣ не было живой души,--

Всѣхъ мечъ пожралъ жестокой.

Онъ съ поля браннаго впередъ;

Онъ сутки съ половиной

Пробился въ поискахъ, и вотъ

Стоятъ предъ луговиной.

Она въ тѣни; кругомъ рѣка

Прозрачнѣе кристалла --

И глубока и широка --

Гирляндою лежала.

Такъ у Ортикола, дѣлясь

На вѣтьви, Тибръ глубокой

Обходитъ островокъ, віясь

Гирляндою широкой.

У луговины строй стоялъ

На стражѣ воруженный,

И строи большой; и знать желалъ

Татаринъ удивленный,

Къ чему онъ здѣсь, что стережетъ

И по чьему приказу.

Вожатый, вышедшій впередъ

И не спускавшій глазу

Съ его воинственныхъ красотъ,

Любуясь на уборы,

На золото, на все,-- даётъ

Отвѣтъ пришельцу скорый з

"Гренадскій царь приказъ намъ даль

Пуститься въ путь съ царевной;

Насъ, Государь, здѣсь задержалъ

На время зной полдневной.

За Родомонта сговорилъ

Отецъ ее недавно,

Хотя еще и не открылъ

Онъ этого всѣмъ явно.

Ей разсудилось отдохнуть;

Но минетъ зной полдневной,

И въ станъ къ отцу, и снова въ путь

Мы пустимся съ царевной."

Татаринъ, презиравшій всѣхъ,

Рѣшился попытаться,

Каковъ окажется успѣхъ,

Какъ станетъ защищаться

Отрядъ, которому была

Повѣрена царевна.

"О! вѣрно, онъ сказалъ, мила

Гренадская царевна!

Хочу на ней понѣжить взоръ;

Но я спѣшу,-- велите

Ей быть сюда, иль къ ней въ шатёръ --

Сей часъ меня введите!" --

"Ты сумасшедшій! отвѣчалъ

Татарину вожатый,

И больше говорить не сталъ.

И, яростью объятый,

Татаринъ за копье, и грудь

Вожатому пронзаетъ;

И жизненный окончивъ путь,

Несчастный взоръ смежаетъ.

Копьемъ Татаринъ поразилъ

Гренадца молодаго;

Сынъ Агрикановъ не носилъ

Оружія другаго.

Ему въ Восточной сторонѣ

Въ минуты роковыя

Доспѣхи Гектора въ войнѣ

Достались боевые,

Но безъ меча, и этотъ мечъ

Былъ Дуринданъ чудесной,

Доставшійся на полѣ сѣчъ

Орланду, какъ извѣстно;

А прежде въ битвахъ украшалъ

Альмонта мечъ завѣтной.

Носишь его лишь клятву далъ

Татаринъ, и не тщетно...

Онъ безъ меча, и не боясь,

На цѣлой строй выходитъ

И, крикнувши: "кто мнѣ изъ васъ.

Дорогу загородить?"

Къ лукѣ склонился, и съ копьёмъ

Пробился въ чащу строя.

Враги столпилися кругомъ,

И пышетъ пламя боя;

И много съ жизнію въ рядахъ

Разстроенныхъ разсталось,

Пока у грознаго въ рукахъ

Копье не взломалось.

Копья не стало, онъ схватилъ

Обѣими руками

Древко и, не жалѣя силъ,

Какъ смерть между рядами

Прошолъ, и никогда страшнѣй

Не видывали боевъ!...

Такъ нѣкогда Самсонъ Еврей

Межь Филистимскихъ строевъ

Съ ослиной челюстью прошолъ,--

И тысячей не стало.

Передъ Татариномъ на долъ

Гренадцевъ много пало!

Несчастные наперерывъ

Къ погибели стремятся;

Падутъ одни а, все забывъ,

Другіе торопятся

На ихъ мѣста; родъ смерти имъ

Страшнѣе смерти самой.

Какой позоръ! древкомъ однимъ

Громитъ ихъ врагъ упрямой!...

Ихъ цѣлый строй, и чтожь? они --

Безстрашнаго игрушки --

На взмахъ древка кончаютъ дни

Какъ зміи, какъ лягушки.

И двухъ третей ужь не видать!..

И на себѣ невольно

Извѣдавши, что умирать,

Какъ ни умри, всё больно,

Остатокъ строя думалъ въ бѣгъ

Пуститься съ поля брани;

Но обманулся, я успѣхъ

Не увѣнчалъ желаній:

Татаринъ слишкомъ былъ жестокъ,

И нѣтъ для нихъ отрады;

Онъ всѣхъ ихъ, всѣхъ на смерть обрёкъ,

И никому пощады.

Не уцѣлѣть, не устоять

Въ сыромъ бору былинкѣ;

Не уцѣлѣть, не устоятъ

На жнивѣ колосникѣ

Противъ потоковъ огневыхъ,

До дальнаго предѣла

И развитыхъ и разлитыхъ

Рукою земледѣла:

Не уцѣлѣлъ, не устоялъ

Гренадцевъ строй несчастной

Противъ Татарина; онъ палъ,

Простившись съ жизнью красной -

Нѣтъ стражи; Агрикановъ сынъ,

Окончивши побѣду,

На вопль красавицы, одинъ,

По свѣженькому слѣду,

Проложенному на травѣ

Царевниною ножкой,

Идетъ, повѣривши молвѣ,

Понѣжиться немножко,

Полюбоваться красотой

Красавицы хвалёной,--

И вотъ межь труповъ и рѣкой

Вступаетъ въ лугъ зеленой

Вотъ Доролиса,-- такъ звалась

Царевна молодая;

Надъ ней склонялся древній вязъ,

Вѣтьвями помавая;

И слезы изъ ея очей

Прелестныхъ огневыя

Теплы, бѣжали, какъ ручей,

На груди снѣговыя,

И отражалися въ чертахъ

Въ мгновенье роковое

За участь собственную -- страхъ

И скорбь за падшихъ въ строѣ.

Но Мандрикардъ предсталъ предъ ней,

Весь кровію облитый,

Съ какой-то дикостью очей,--

И нѣтъ для ней защиты;

И за себя и за другихъ

Страшась, она взрыдала.

Царевну, кромѣ строевыхъ,

Толпа сопровождала

Придворныхъ; было между нихъ

Довольно лицъ извѣстныхъ,

Мужчинъ и женщинъ пожилыхъ

И дѣвушекъ прелестныхъ.

Онъ лишь взглянулъ, о -- весь не свои:

Передъ его очами

Царевна -- чудо красотой!

Глаза блестятъ слезами,

Чтожь, если бы въ ея очахъ

Улыбка просіяла?

Она въ слезахъ, но и въ слезахъ

Его очаровала;

И Мандрикардъ не зналъ, гдѣ онъ,

Въ раю ли, на землѣ ли;

И побѣдитель побѣждёнъ,--

Всѣ жилки нѣгой млѣли....

А всё жь онъ не уступитъ ей

Плода побѣдъ напрасно.

Катились слезы изъ очей

У плѣнницы прекрасной;

Она, какъ женщина, свое

Въ нихъ выражала горе;

Но онъ, надѣяся ее

Утѣшить въ горѣ вскорѣ,

Рѣшается невременя

Увесть ее съ собою;

И вотъ подводятъ ей коня,

И въ путь онъ съ ней стрѣлою.

Дѣвицамъ, дамамъ, старикамъ

И всей толпѣ придворной,

Давъ отпускъ, онъ сказалъ:" Я самъ

Слуга ея покорной;

Всѣмъ буду съ сей поры для ней:

Проводникомъ и стражей --

Среди ли дня, среди ль ночей --

И горничною даже.

Прощайте, милые друзья!

Не хлопочите много!"

Они потоки слёзъ лія,

Пошли своей дорогой.

"Какою скорбью поразитъ

Отца сіе извѣстье!

Толпа придворныхъ говоритъ.

Какъ онъ снесетъ безчестье?...

Какъ выслушаетъ эту вѣсть

Женихъ нетерпѣливой?...

Какъ разгорится гнѣвъ и месть

Въ груди его рѣвнивой!...

О, еслибъ онъ -- гроза враговъ --

Примчался къ намъ изъ стана,

Не опозорилась бы кровь

Въ потомствѣ Сторилана."

Татаринъ между тѣмъ, своей

Добычею прелестной

Довольный, ѣдетъ далѣ съ ней;

И рыцарь неизвѣстной

Въ доспѣхахъ черныхъ позабытъ,--

И до него ль герою?...

Онъ не на бой теперь спѣшитъ;

Онъ думаетъ съ собою,

Гдѣбъ отыскать ему ночлегъ

И жаръ свои на стоянкѣ

Весь перелить въ раздольи нѣгъ

Прелестной полонянкѣ.

Она въ слезахъ; за вздохомъ вздохъ

Изъ груди вырывался.

Онъ утѣшалъ ее, какъ могъ,

И въ ласкахъ разсыпался,

И говорилъ, что онъ плѣнёнъ

Красой ея чудесной,

Что для нея онъ бросилъ тронъ

И край отцовъ прелестной,

И что не слава, не война

Изъ отческаго края

Влекла его, но лишь она --

Мечта любви живая!

"Чего желать тебѣ, дружокъ?

Любви? я ею млѣю;

Породы ли? и я высокъ

Породою моею,--

Узнай, я Агрикановъ сынъ;

Богатствъ? кто счесть ихъ можетъ?

Владѣній? только Богъ одинъ

Меня въ нихъ переможетъ;

Геройства ли? и я тебѣ,

Прелестная, недавно

Геройство показалъ въ борьбѣ

Неровной не безславно."

Такъ съ устъ его текли струёй

Слова -- любви внушенье,

И въ душу плѣнницы младой

Вливали утѣшенье;

И скоро словно вѣтръ разнёсъ

И страхъ ея и горе;

Уже не видно болѣ слёзъ

Въ ея прелестномъ взорѣ,

И розы по ея щекамъ

Раскинулися снова,

И сладко ей внимать словамъ

Любовника младова

И, слово за слово, она

Сама съ нимъ рѣчь заводишь.

Его душа упоена;

Онъ съ ней очей не сводить,

Онъ прямо въ очи ей глядишь,

Разнѣженныя страстью.

Все Мандрикарду говоришь,

Что скоро сбыться счастью,

Что Доролиса холодна

Къ нему не вѣчно будетъ,

Что рано ль, поздно ли, она

Все для него забудешь.

И ѣдетъ онъ своимъ путёмъ,

Предавшись думѣ страстной.

Какъ весело ему вдвоёмъ

Съ сопутницей прекрасной!

И холодѣлъ ужь вѣтерокъ,

И солнце ужь садилось;

И Мандрикардъ помчался вскокъ,--

Какъ сердце въ немъ забилось,

Когда послышалъ онъ рожокъ

И звукъ свирѣли звонкой,

И сталъ мелкать, струясь; дымокъ

Надъ становищемъ тонкой!...

И это были шалаши

Въ тиши уединенной.

Хозяинъ принялъ отъ души

Гостей въ пріютъ смиренной.

На взглядъ не пышно, не красно

Убѣжище пастушье;

Но мило было имъ оно,

Еще милѣй радушье.

Такъ часто добрая душа

Скрывается отъ свѣта

Подъ бѣдной кровлей шалаша,

Подъ сѣнію намета.

Я не берусь разоблачать

Ихъ тайнъ ночныхъ предъ вами

Я думаю, что разгадать

Вы можете ихъ сами;

Но, кажется, все шло къ добру,

Они вражду забыли

И на другой день поутру

Повеселѣе были,

И, нечего таить грѣха,

Царевна молодая

Благодарила пастуха,

Въ дорогу отъѣзжая.

Блуждая долго налегкѣ,

Съ веселіемъ во взорѣ,

Они пріѣхали къ рѣкѣ,

Вливающейся въ море;

Свѣтясь въ прелестной сторонѣ

Прозрачнѣе кристалла,

Она песчинки всѣ на днѣ

Предъ взорами вскрывала.

У той рѣки въ тѣни деревъ

Два рыцаря сидѣли

И дѣва -- цвѣтъ прелестныхъ дѣвъ;

Ихъ взоры нѣгой млѣли.

Но бросимъ ихъ,-- меня манитъ

Фантазія живая

Туда, гдѣ Мавровъ рать кипитъ,

Желаньемъ битвъ сгарая,

И гдѣ, раскинувши свой станъ,

На сѣчу Карломана

Ждетъ не дождется Аграманъ,

Отважный сынъ Трояна,

И хвалится, представъ предъ нимъ,

Царь Родомонтъ надменной,

.Что онъ сожжетъ Парижъ, и Римъ

Сотретъ съ лица вселенной?

Услышавъ, что на брегъ съ пучинъ

Ступили Англичане,

Трояновъ сынъ вождей дружинъ

Въ совѣтъ сбираетъ въ станѣ;

Судили, и совѣтъ вождей

Рѣшилъ единогласно --

Къ Парижу двинуться скорѣй

И, времени напрасно

Не тратя, осадить и взять

Его въ пылу сраженья,

Пока не подоспѣетъ рать

Къ нему для вспоможенья.

И для осады Аграманъ

Устроилъ все заранѣ;

Готово все у Мавританъ

Въ необозримомъ станѣ:

Тараны, лѣсницы, тыны,

Мосты перекидные,

Раскаты разной вышины

И башни подвижныя.

И царь самъ лично хочетъ весть

Свои на приступъ рати,--

Уступитъ ли другимъ онъ честь

Великихъ предпріятій....

До битвы за день Барломанъ

Велѣлъ въ своей столицѣ,

Созвавъ во храмы Парижанъ

Съ возставшею денницей,

Обѣдни и молебны пѣть

Священникамъ, монахамъ

И руки къ небесамъ воздѣть

Съ благоговѣйнымъ страхомъ;

Велѣлъ собраться всѣмъ въ церквахъ

Въ сей день необычайный

И тамъ, покаявшись въ грѣхахъ,

Принять Христовы тайны.

И самъ вступаетъ онъ въ соборъ;

Кругомъ него Бароны,

Князья, Посланники и Дворъ;

Повсюду вздохи, стоны.

Самъ предстаетъ онъ алтарю,

Исполнясь умиленья;

Самъ онъ къ Небесному Царю

Возноситъ гласъ моленья:

"Не помяни грѣховъ моихъ,

И вѣрному народу

По множеству щедротъ Твоихъ

Покровомъ будь въ невзгоду!

"И если волею Твоей

Положено святою

Излить на насъ фіалъ скорбей

За грѣхъ передъ Тобою,--

Излей его, но не рукой

Враговъ Твоихъ кичливыхъ!

Надя народъ избранный Твои

Предъ сонмомъ нечестивыхъ,--

И скажутъ: гдѣ же, гдѣ ихъ Богъ?

Онъ чадъ своихъ оставилъ,

Въ дни битвы защитить не могъ

И дней ихъ не пробавилъ!

"И не одинъ ужь Магометъ

Противъ Тебя возстанетъ,

Но сто, но тысячи, и свѣтъ

Покорствовать имъ станетъ,

И Твой святой законъ падётъ

Предъ вѣрой лжепророка.

Всесильный! защити народъ

Отъ бурнаго потока

Невѣрныхъ,-- защити народъ,

Всегда Тебѣ покорной

И за тебя во дни невзгодъ

Ведущій брань упорно!

"Я чувствую,-- передъ Тобой

Мы много согрѣшила

И милости Творецъ благой,

Твоей не заслужили:

Нечестіе всѣ наши дни,

Не стоимъ мы прощенья;

Но благодатью къ намъ дохни

Въ минуту умиленья,--

И обновится въ насъ душа,

И сердце освятится

И, вѣрою къ Тебѣ дыша,

Народъ Твой укрѣпится."

Такъ, предстоявшій алтарю,

Монархъ благочестивый

Въ молитвѣ Вышнему Царю

Сердечные порывы

Передавалъ, и не исчезъ

Молебный гласъ въ эѳирѣ

Безплодно: Ангелъ, сынъ небесъ,

Витавшій въ дольнемъ мірѣ,

Хранитель Карла подъ луной,

Развивъ мгновенно крылы,

На небо воспарилъ съ мольбой

И сталъ предъ Богомъ силы.

И рой другихъ Небесныхъ Силъ,

Въ сей мигъ витавшій долу,

На легкихъ крыльяхъ воспарилъ

Къ Господнему престолу;

Всѣ, Вѣрныхъ тронувшись судьбой

Въ тяжелый день печали,

Они съ горячею мольбой

Предъ Господа предстали,

Да гнѣвъ на милость преложивъ

По благости безмѣрной,

И долу кроткій взоръ склонивъ,

Спасетъ народъ свой вѣрной.

Творецъ къ мольбамъ ихъ слухъ склонилъ

И, взоромъ благодати

Объявъ Вождя Небесныхъ Силъ,

Изрекъ: "Несися къ рати

Благочестивыхъ Христіанъ,

На брегъ ступишь готовыхъ

Для защищенья вѣрныхъ странъ

Противъ враговъ Христовыхъ,

И тише провели ихъ рать

Въ Парижъ, какъ только можно,

Чтобъ о приходѣ ихъ узнать

Не могъ станъ вражій осторожной.

"Но прежде Скромность обрѣти

Для тайны предпріятій;

Ей завѣщаю быть въ пути

Вождемъ у Вѣрной рати."

Сказалъ, и Михаилъ летитъ

На землю съ выси дальней.

И, разступяся, облака

Бѣгутъ предъ нимъ грядою,

И свѣта чистаго рѣка

Подъ твердью голубою

Переливается въ волнахъ

И струйкахъ золотистыхъ

И, молніею въ небесахъ,

Зміяся, блещетъ чистыхъ....

80. 81. 83. 83. 84. 85. 86. 87. 88. 89. 90. 91 92. 95.

Въ Аравіи есть чудный долъ,

Лежащій межь горами

Вдали отъ городовъ и сё онный рокъ,

Не строишь во вселенной?

Ты въ жертву Орку обрекалъ

Ту прелесть неземную,

Для коей отъ Кавказскихъ скалъ,

Забывъ страну родную,

Съ пол-Скиѳіею Агриканъ

Въ предѣлы Индостана

Пришолъ, увидѣлъ вражій станъ

И -- мертвымъ палъ средь стана;

Ту прелесть -- дѣву, коей въ даръ

Царь Сакрипанъ несчастной

И тронъ, и честь, и сердца жаръ

Принесъ,-- и всё напрасно;

Ту красоту, отъ коей умъ

Орландовъ помрачился;

Ту красоту, предметъ всѣхъ думъ,

Для коей воружился

Весь, весь взволнованный Востокъ,

Цари забыли троны,--

На жертву Орку рокъ обрёкъ,

И нѣтъ ей обороны!

Царевна спитъ; пловцы пришли

И сонную сковали

И въ чолнъ съ монахомъ отнесли,

Гдѣ дочерей печали --

Невольницъ -- былъ ужъ цѣлый рой;

Всѣ плакали и выли.

Отчаливъ чолнъ, пловцы домой

Съ добычами приплыли.

Ангелика заключена

Въ стѣнахъ глухой темницы;

Тамъ плачется на рокъ она

До гибельной денницы.

Жестокій, варварскій народъ,

Смягчившись поневолѣ,

Не могъ не оцѣнить красотъ,

Невиданныхъ дотолѣ,

И смерть царевны отлагалъ,

Пока возможно было.

Отрады мало; день насталъ

И для нея унылой,

И прелесть -- дѣву повели

Къ чудовищу на море;

За ней толпы народа шли

Съ слезами въ мутномъ взорѣ.

Кто выразить ея печаль

Въ сей часъ для ней жестокій,

И стонъ и плачь, будившій даль,

И небесамъ упрёки!...

Дивлюсь, какъ берегъ устоялъ

И волны не взрыдали,

Когда ее на смерть у скалъ

Цѣпями приковали;

Дивлюсь и, скорбью удрученъ,

Объ ней ни слова болѣ;

Другимъ смѣнить я принужденъ

Разсказъ мой поневолѣ.

Другой разсказъ хочу начать,

Пока пройдетъ волненье,

Пока настроится опять

Мое воображенье....

И подколодная змѣя,

И лютая тигрица,--

Когда побьютъ дѣтей ея,--

И страшныхъ гидръ станица,

Сбирающая въ сердце ядъ

Съ Атланта и до Пила,

Къ Ангеликѣ склонивши взглядъ,

Слезу бы уронила,

Ахъ если бы въ Парижъ объ ней

Дошли къ Орланду вѣсти,

Иль къ двумъ бойцамъ, что чародѣй

Разнилъ на полѣ чести,

Съ гонцомъ изъ ада къ нимъ извѣтъ

Отправивши лукавой!

Они пробили бы къ ней слѣдъ,

Прошлибъ стезей кровавой!...

Что пользы? еслибъ въ эти дни

Все было имъ извѣстно,--

Имъ не помочь бы ей; они

Далеко отъ Прелестной.

Парижъ межь тѣмъ въ осадѣ былъ,

И славный сынъ Траяна

Однажды чуть не истребилъ

Столицы Карломана.

Когдабъ Небесный Царь не внялъ

Усердію молитвы,

И проливнаго не послалъ

Дождя въ минуту битвы,--

Не сталобъ въ роковой сей день

Имперіи священной,

И слава Франціи, какъ тѣнь,

Изчезлабъ во вселенной.

Благочестивый Карлъ мольбой

Усердною молился,--

Надъ градомъ хлынулъ дождь густой,

И пламень утолился.

Безъ Бога тщетны бы въ сей часъ

Людскія были средства.

Благоразуменъ, кто, смирясь,

При наступленьи бѣдства

Спасенья ждетъ отъ Бога силъ --

Заступника въ печали!

Такъ Императоръ поступилъ,

И бѣдства миновали.

Спустилась ночь; Орландъ съ одной

Постелью дѣлитъ думы;

То тѣмъ, то тѣмъ въ тиши ночной

Займетъ онъ ихъ угрюмый,--

То соберетъ ихъ, то онѣ

Разсѣются мгновенно:

Такъ свѣтъ, при солнцѣ иль лунѣ

Волною отраженной,

Дрожа, то влѣво отольетъ,

То вправо отшатнется;

То струйкой по полу скользнетъ,

То въ потолкѣ сольется...

Пришла Ангелика на умъ...

Пришла!... ни на мгновенье

Она не покидала думъ;

Но днемъ томленье, млѣнье

Разсѣивалъ онъ тѣмъ, другимъ,

По строямъ разъѣзжая...

Она не разлучалась съ нимъ

Отъ самаго Катая;

Но лишь на Западъ принеслась,

И безъ вѣсти пропала;

По горькой битвѣ хоть бы разъ

Молва объ ней сказала.

Объ этомъ-то Орландъ грустилъ,

И поздно въ неразумьи

Себя виня, онъ говорилъ

Въ мучительномъ раздумья:

"Какъ малодушно поступилъ,

Дружечекъ, я съ тобою!

Глупецъ! я Наму уступилъ

Безъ спору, идя къ бою,

Тебя, которая при мнѣ

И въ день и въ ночь бывала,--

Ты мнѣ съ тобой наединѣ

Всегда быть позволяла....

"И развѣ я не въ правѣ былъ

Предъ Карломъ извиниться?

И вѣрнобъ онъ не возразилъ!

Не то,-- я могъ вступиться

И посмотрѣлъ бы, кто бы въ споръ

Отважился со мною!...

Не могъ ли я итти въ отпоръ

Вооружиться къ бою?..

Что Карлъ? что вся его мнѣ рать?

Я бъ радъ съ ней въ состязанье...

Ахъ! лучшебъ сердце мнѣ отдать

Свое на растерзанье! ...

"Зачѣмъ не вздумали въ Парижъ

Мою отправитъ даму,

Иль въ первой замокъ? такъ подижь,--

Ее вручили Наму

Чтобъ съ ней ужъ никогда не могъ

Сойтися я несчастный ...

Кто бъ лучше моего сберёгъ

Цвѣточикъ сей прекрасный ....

Да! пуще сердца, пуще глазъ

Беречь мнѣ должно было

Ее... и чтожь? на этотъ разъ

Не уберёгъ я милой!..

"Ахъ! гдѣ ты? свѣтъ моихъ очей!

Что, безъ меня съ младою,

Прелестной, межь чужихъ людей,

Что сталося съ тобою?...

Такъ, если день уже погасъ,

Овечка молодая,

Въ дубровѣ темной заблудясь

И въ сердцѣ страхъ питая,

Блеяньемъ пастуха зоветъ,

И волка прикликаетъ.

А чтожь пастухъ? онъ слёзы льетъ

И рокъ свой проклинаетъ...

"Гдѣ ты? мой свѣтъ! и не одналь

Блуждаешь безъ пріюту?..

Что если безъ меня ты вдаль,

Въ печальную минуту,

Умчавшись, встрѣтила волковъ,

И тотъ цвѣтокъ прекрасный,

Завидный для самихъ боговъ,

Къ которому, несчастный,

Я и дотронуться не смѣлъ,

Щадя невинной слёзы --

Что если онъ не уцѣлѣль?

Что если нѣтъ сей розы?..

"Не стань ея и -- въ тотъ же часъ

Я радъ сойти въ могилу....

Услышь, Творецъ, Орландовъ гласъ,

И бѣднаго помилуй!

Всѣ на меня бѣды пошли,

Но только лишь не эту;

Не то, я самъ сойду съ земли;

Прости! скажу я свѣту,

Прости! и собственной рукой

Прерву нить жизни слезной."

Такъ говорилъ Орландъ съ собой,

Рыдая о любезной.

Подъ кровомъ тишины ночной

Живыя міра чада

Вкушали сладостный покой,--

Ихъ нѣжила отрада

На муравѣль, на темѣль скалъ,

На мягкой ли перинѣ;

Одинъ Орландъ ее не зналъ,

Предавшися кручинѣ.

Едва рѣсницы онъ смежилъ,

Припавши къ изголовью;

И сладкій сонъ не сладокъ былъ

Томимому любовью.

Орланду снился чудный совъ;

Казалося, на брегѣ

Сидѣлъ между цвѣтами онъ

И таялъ въ сладкой нѣгѣ,

Любуяся румянцемъ розъ

И лилій бѣлизною

И блескомъ звѣздъ, гдѣ всё слилось,

Всё, милое Герою.

Легко понятъ, что рѣчь у насъ

Про личико, про очи,

По коимъ онъ, крушась, томясъ,

Не досыпаетъ ночи.

Любовникъ страстный млѣлъ, горѣлъ,.

Кипѣлъ и таялъ въ нѣгѣ.

Вдругъ буря; вѣтеръ заревѣлъ,

И гибнетъ все на брегѣ:

Цвѣты снесло; древа съ корней;

Нѣтъ на небѣ лазури.

Орландъ не видывалъ страшнѣй

Нежданной этой бури.

Ему казалось, будто онъ

Въ степи въ сію минуту

Блуждалъ, искалъ со всѣхъ сторонъ,

И не сыскалъ пріюту.

Межь тѣмъ Ангелика его

Въ туманѣ изчезаетъ.

Кругомъ не видя ничего,

Онъ мраки вопрошаетъ,

Зоветъ по имени ее!

"Гдѣ ты, надежда-радость!

Гдѣ ты? сокровище мое!

Кто горечь влилъ мнѣ въ сладость?..

Такъ говоритъ, и слезы льётъ,

Отчаяньемъ убитый.

Она въ слезахъ его зоветъ

И требуетъ защиты.

Онъ быстро бросился на зовъ,

Искалъ повсюду милой,

И не нашолъ ея слѣдовъ.

Орланду жутко было;

По членамъ градомъ крупный потъ;

На темѣ -- дыбомъ волосъ.

Орландъ затрепеталъ; но вотъ

Чужой онъ слышитъ голосъ:

"Простись съ небесной Красотой!

Другимъ достались розы!"

Тутъ просыпается Герой,--

Изъ глазъ ручьями слёзы.

Не разсудивъ, что сны родитъ

Слѣпое вображенье,

Что въ нихъ обманъ, что ихъ плодитъ

Надежда и сомнѣнье,--

Онъ шутъ же всталъ; онъ трепеталъ

За участь дѣвы милой;

Разстроенный, онъ полагалъ,

Что съ него худо было.

Онъ Брильядора осѣдлалъ

И, не сказавъ ни слова,

Вооруженный, поскакалъ

Одинъ, безъ стременнова.

И Графскихъ латъ съ щитомъ онъ взять

Не захотѣлъ съ собою,

Чтобы невѣдомымъ блуждать

Свободною стезёю;

Доспѣхомъ чорнымъ онъ смѣнилъ

Доспѣхъ свой чермно-бѣлый,

Знать отъ того, что онъ носилъ

Въ груди печали стрѣлы.

Простой доспѣхъ принадлежалъ

Когда-то Сарацину,

Который предъ Орландомъ палъ

Въ печальную годину.

Безъ воли Карловой Герой

Въ полуночи глубокой

Умчался тайною стезёй;

И съ другомъ онъ, жестокой,

И съ Брандимаромъ въ этотъ разъ,

Какъ прежде, не простился.

Денница свѣтлая зажглась;

Край неба золотился;

Рѣдѣя, утренній туманъ

Высоко подымался,--

Какъ вѣсть услышалъ Карломанъ,

Что Паладинъ умчался.

Досадой вспыхнулъ Карломанъ ,

Узнавъ, что онъ умчался,

Тогда какъ въ немъ и скорбный станъ

И Государь нуждался.

Давъ волю гнѣву своему

Въ минуту роковую,

Опалою грозилъ ему

За дерзость онъ слѣпую,

И говорилъ, что если въ срокъ

Племянникъ не прибудетъ,

То за вину, другимъ въ урокъ,

Наказанъ строго будетъ.

И Брандимаръ, Орландовъ другъ

До гроба неизмѣнной,

За нимъ во весь пустился духъ,

Собравшися мгновенно,

Надѣялсяль онъ друга въ срокъ

Въ Парижъ вернуть съ дороги,

Иль огорчилъ его упрёкъ

Орланду слишкомъ строгій;

И Лилендѣ онъ своей

Прелестной не открылся,

Чтобъ не было помѣхъ отъ ней,

И съ ней онъ не простился.

Она, прелестная Княжна,

Любимая имъ страстно,

Была мила, скромна, умна;

И другъ ея прекрасной

Бывало прежде ни на часъ

Отъ ней не отлучался;

Онъ милой и на этотъ разъ

За тѣмъ лишь но сказался,

Что въ тотъ же день предполагалъ

Обняться съ нею нѣжно;

Но долго, на бѣду, блуждалъ

Вдали отъ безнадежной.

Прождавши мѣсяцъ, на другой

Она не утерпѣла,

За половиной дорогой

Край свѣта полетѣла,

Не взявъ съ собой проводника,

Ни, даже, стременнова,

И долго ѣздила, пока

Сыскала дорогова.

Но рѣчь я съ вами поведу

Объ ней другой порою,--

Теперь къ Орланду перейду --

Къ печальному Герою.

Смѣнивши свой доспѣхъ чужимъ,

Давъ шпоры Брильядору

И скокомъ къ воротамъ градскимъ

Примчавшись, онъ дозору

Шепнулъ: "я Графъ!" и передъ нимъ

Отворены вороты.

Онъ далѣ, онъ путемъ своимъ,

Оставивъ повороты,

Несется прямо въ станъ къ врагамъ,

И страхъ его не вяжетъ.

Летитъ.... но остальное вамъ

Другая пѣснь доскажетъ,

ПѢСНЬ ДЕВЯТАЯ.

Орландовы поиски. Красавица въ челнокѣ. Орландъ на пути къ Ивиду. Буря на морѣ. Олимпія -- Повѣсть. Огнестрѣльное оружіе.

Куда измѣнница-любовь

Не завлечетъ насъ бѣдныхъ,

Когда Орланда, для вѣнцовъ

Рожденнаго побѣдныхъ,

Она заставила презрѣть

Къ Монарху долгъ священный?

Бывало радъ онъ въ бой летѣть

За тронъ, за край безцѣнный,--

Теперь, любовію горя,

При боевой тревогѣ,

Забылъ себя, забылъ Царя,

Не помнитъ и о Богѣ.

Но мнѣль заблудшаго винить?

Нѣтъ! для меня утѣшно,

Что слабость съ нимъ могу дѣлишь;

Самъ человѣкъ я грѣшной,

На благо медленный всегда,

На зло всегда проворной.

Орландъ, ослабивъ повода,

Въ бронѣ помчался черной;

Не думаетъ онъ о друзьяхъ,

Забылъ о цѣломъ свѣтѣ.

Вотъ вражій станъ,-- Орландъ въ шатрахъ

При лунномъ бродятъ свѣтѣ.

И что за станъ! несчастный весь

Разсѣянъ былъ грозою,

И воины -- кто тамъ, кто здѣсь,

Полуночной порою,--

Гдѣ по пяти, гдѣ по шести,

Гдѣ менѣе, гдѣ болѣ,

Кто какъ умѣлъ пріютъ найти,--

Уснули въ бранномъ полѣ.

Глубокъ усталыхъ въ битвѣ сонъ,--

И могъ бы до полстана

Орландъ избить, но изъ ножонъ

Не вынувъ Дуриндана.

На сонныхъ онъ не нападалъ,--

Орландъ былъ Рыцарь честной.

Онъ въ станѣ тамъ и сямъ искалъ

Ангелики прелестной;

Ко всѣмъ неспящимъ подходилъ,--

А ихъ немного было,--

И, воздыхая, всѣхъ молилъ

Сказать ему о милой;

Описывалъ пріемы, станъ,

И какъ она одѣта;

И все напрасно,-- вражій станъ

Не далъ ему отвѣта.

Уже и солнце въ небесахъ

Зардѣлося высоко,

А Графъ попрежнему въ шатрахъ

Блуждалъ съ тоской глубокой,

Изъ края въ край прошелъ весь стань,

Неузнанный врагами:

Орландъ въ одеждѣ Мавританъ

Ходилъ между шатрами

И такъ нарѣчью ихъ земли

Издавна научился,

Какъ будто въ самомъ Триполи --

Въ столицѣ ихъ -- родился.

Три дни онъ пробыль между нихъ,

И все искалъ Прекрасной.

Оставивъ станъ враговъ своихъ,

Отправился несчастной

По городамъ и городкамъ

Всей Франціи широкой;

Изъ Франціи -- въ Авернъ, а тамъ

Къ Гасконіи далекой;

Онъ посѣтилъ Провансъ, и былъ

Въ Пикардіи, въ Бретани;

Испанію переслѣдилъ

Всю до послѣдней грани.

Межъ Октябремъ и Ноябрёмъ,--

Когда съ вѣтвей древесныхъ

Валится желтый листъ кругомъ,

И нѣтъ цвѣтовъ прелестныхъ,

И перелетныхъ птицъ рои

Готовятся къ походу,--

Графъ началъ поиски свои,

Презрѣвши непогоду.

Прошла зима, пришла весна,

А чтожь Орландъ унылой?

Забота у него одна,--

Онъ рыщетъ, ищетъ милой.

Однажды, идучи съ тоской,

Сдружившейся съ нимъ тѣсно,

Онъ очутился надъ рѣкой,

Надъ той рѣкой извѣстной,

Которою раздѣлена,

Какъ межевою гранью,

Плодами красная страна --

Нормандія съ Бретанью.

Чрезъ рѣку мостъ лежалъ, но онъ

Весенними дождями

И водопольемъ раззорёнъ

И унесенъ волнами.

И долго у рѣки Герой

Стоялъ, раздумья полный,

Какъ на берегъ ему другой

Перенестись чрезъ волны.

Вотъ видитъ онъ не вдалекѣ

Челнокъ межъ пѣнной влагой

И дѣвушку на челнокѣ

Съ безпечною отвагой.

Она Орланду знакъ даетъ,

Что чолнъ причалишь рада.

Но къ берегу всё не плыветъ,

Не броситъ смѣло взгляда.

Она боялась, чтобъ Герой

Не прыгнулъ въ чолнъ насильно.

Орландъ молилъ ее мольбой

Настойчивой, умильной.

"Послушай, дѣвушка въ отвѣтъ

Промолвила Герою,

Послушай: я дала обѣтъ

Того лишь взять съ собою,

Кто, тронувшись моей мольбой,

Дастъ слово мнѣ честное,

Что, не робѣя, выдетъ въ бой

За дѣло онъ святое.

"Перевезу тебя сей часъ,

Дай слово лишь честное --

Съ Царемъ Ирландскимъ соединясь,

Чрезъ мѣсяцъ быть на боѣ.

Нашъ Царь успѣлъ уже собрать

Изъ своего народа

Не малочисленную рать,

И ждетъ она похода,

И рада грянуть на Ивидъ,

На тотъ народъ жестокой,

Который тысячи обидъ

Распространилъ далёко.

"Есть островъ небольшой Ивидъ,

Который недалёко

Отъ нашей родины лежитъ

Въ равнинѣ водъ широкой;

Тамъ варварскій народъ живетъ;

Онъ изъ чужаго края

Прекрасныхъ женщинъ въ плѣнъ беретъ *

Повсюду разъѣзжая,

И каждый день на брегъ морской

Выводитъ ихъ изъ дому,

На снѣдь обрекши по одной

Чудовищу морскому.

"Купцы, корсары продаютъ

Въ Ивидѣ всѣхъ прекрасныхъ.

Что день, то жертва; сколькожь тутъ

Погублено несчастныхъ!

Когда ты жалостливъ, герой,

Когда знакомъ съ любовью,--

Не откажись итти на бой,

И благородной кровью

Великій подвигъ освяти

На поприщѣ геройскомъ;

Рѣшись на варваровъ итти

Войною съ нашимъ войскомъ."

Орландъ, едва докончить давъ

Красавицѣ молитву,

Поклялся стать въ защиту правъ,

И вызвался на битву.

Неправота, какъ гнётъ, всегда

Ему давила душу.

Ему представилось тогда,

Что варвары, на сушу

Переступивъ съ морскихъ зыбей,

Ангелику умчали;

Иначе отъ чегожь объ ней

Во всѣхъ краяхъ молчали?

На мысли сей остановясь,

Онъ прежній планъ оставилъ,

И въ тотъ же день, и въ тотъ же часѣ

Къ Ивиду путь направилъ.

День минулъ, небо начало

Вечерней мглою тмиться,--

И вотъ Орландъ у Сан-Мало

На кораблѣ садится.

Спустилась ночь, обмеркъ обзоръ,

И, распустивъ вѣтрила,

Корабль проплылъ подошвы горъ

Святаго Михаила;

Третье на правой сторонѣ

И Сан-Бріё оставилъ,

И вдоль Бретани по волнѣ

Лазурной -- путь направилъ

На бѣлый брегъ, который далъ

Названье Альбіону.

Но вдругъ встаетъ за валомъ валъ,

Покорный Аквилону,--

И парусъ свитъ; но вѣтръ все влёкъ

Неукротимой силой

Пловцовъ на Сѣверо-Востокъ,

И море страшно выло.

И въ день отброшены они

Назадъ по влагѣ мутной,

На сколько ихъ въ четыре дни

Подвинулъ вѣтръ попутной.

Корабль въ открытомъ морѣ плылъ,

Чтобъ не попасть на мели.

Четыре дни вѣтръ воймя вылъ,

Валы, мутясь, кипѣли;

На пятый, легкій вѣтерокъ,

Играя съ парусами,

Корабль къ Антверпену повлёкъ

Межъ свѣтлыми волнами.

Вотъ Шельда; тамъ покой пловцовъ

Усталыхъ ожидаетъ; --

И кормчій якорь у бреговъ

Приманчивыхъ бросаешь.

Вотъ старецъ,-- волосы какъ снѣгъ,--

У корабля явился;

Онъ, взорами окинувъ всѣхъ,

Учтиво поклонился,

Потомъ къ Орланду подошелъ

Тяжелыми шагами,

Котораго, какъ видно, счелъ

Главою надъ пловцами.

"Отъ дамы присланъ я къ тебѣ,

Онъ говоритъ Герою;

Когда откажешь мнѣ въ мольбѣ

И не пойдешь со мною,

Она сама къ тебѣ придетъ,

Помедли здѣсь немного.

Ты, сверхъ наружныхъ въ ней красотъ,

Красотъ душевныхъ много

Найдешь; она ловка, кротка,--

Такихъ красавицъ мало,--

И рыцари издалека

Являлись къ ней бывало.

"И кто изъ нихъ ни приѣзжалъ

По сушѣ иль чрезъ море,

Всякъ ей радёхонекъ бывалъ

Помочь совѣтомъ въ горѣ.

Пославшая меня къ тебѣ --

Въ отчаяньи жестокомъ."

Орландъ не измѣнилъ себѣ,

Орландъ на берегъ скокомъ:

Онъ добръ, чувствителенъ, учтивъ,--

И прошенъ не напрасно;

И могъ ли онъ презрѣть призывъ

Красавицы несчастной?

Орландъ идетъ и наконецъ,

Стопой почти неслышной

Ступая, входитъ во дворецъ

Не блещущій, не пышной.

Онъ даму видитъ на крыльцѣ

Съ уныніемъ во взорѣ,

Съ печальной томностью въ лицѣ,--

Ее терзало горе.

Вошли въ покои,-- тамъ на всемъ

Печать тоски лежала.

Усѣвшись съ Витяземъ вдвоемъ,

Красавица сказала:

"Отецъ мой -- Графъ Голландскій былъ.

Его уже не стало!

Какъ нѣжно онъ меня любилъ!...

Хоть трое разцвѣтало

Насъ у него, хотя со мной

Два старшихъ брата было:

Но я была его мечтой,

Его заботой милой;

Чегобь ни пожелала я,

Все свято исполнялось.

Отрадно жизнь текла моя,

Мнѣ всё въ ней улыбалось.

"Но вотъ Зеландскій Герцогъ къ намъ

Является нежданно:

Герой къ Бискайскимъ берегамъ

Летѣлъ на подвигъ бранной,

Онъ молодъ и прекрасенъ былъ,

И я въ него неволей

Влюбилась, онъ меня плѣнилъ,

Плѣнилъ меня тѣмъ болѣ,

Что вѣрю, вѣрила всегда

И вѣчно буду вѣрить,

Что, вѣрный мнѣ, онъ никогда

Не станетъ лицемѣрить.

"За вѣтромъ пробылъ сорокъ дней

Межъ нами Герцогъ милой;

Пловцы грустили, мнѣжъ милѣй

Всѣхъ дней то время было

И показалось для меня

Минутою одною.

Не разъ онъ до заката дня

Просиживалъ со мною,

И слово далъ наединѣ,

Какъ съ битвы возвратится --

Торжественно въ моей странѣ

Со мною обручиться.

"Едва отправился Биренъ,

Биренъ мой Герцогъ милой,--

И тутъ же время перемѣнъ

Жестокихъ наступило:

Король Фрисландскій,-- а его

Владѣнье съ нашимъ смежно,--

Арбанта, сына своего,

Любимаго имъ нѣжно,

Со мной задумалъ сочетать,

И, въ силу произвола,

Онъ не замедлилъ къ намъ прислать

Сановниковъ престола.

"Вступили въ брачный договоръ;

Все было ужъ готово.

Могла ли я наперекоръ

Нейти, давъ другу слово?

А если бы и не дала,--

Любовь моя къ Бирену

Всёжь мнѣ позволить не могла

Рѣшиться на гомѣну.

"Съ немилымъ не пойду къ вѣнцу!

Скорѣе въ гробъ сойду я!"

Проговорила я отцу,

Рыдая и тоскуя.

"Мое желаніе отецъ

Считалъ своею волей,

И, чтобъ утѣшить наконецъ

Меня въ печальной долѣ,

Переговоры въ тотъ же часъ

Окончилъ онъ съ послами.

Король Фрисландскій, раздражась,

Вступаетъ къ намъ съ войсками;

И запылалъ пожаръ войны,

И всѣ мои родные

Истреблены, погребены

Въ дни битвы роковые.

"Король могучъ, непобѣдимъ

И силою тѣлесной,--

Такъ что немногихъ можно съ нимъ

Сравнишь въ нашъ вѣкъ чудесной;

Могучъ и хитростью,-- его

Не одолѣть на боѣ;

А сверхъ того есть у него

Оружіе стальное,

Невѣдомое встарину,

Незнаемое нынѣ;

Оно сажени двѣ въ длину,

И пусто въ сердцевинѣ.

"Онъ порохъ съ пулею кладетъ

Въ пустую сердцевину,

Легонько пальцемъ сзади жметъ

Чуть видную пружину,

Точь въ точь какъ врачъ, когда ланцетъ

Наставитъ онъ надъ жилой;

Оттуда вдругъ выходитъ свѣтъ

И трескъ съ ужасной силой,

Какъ молній огненныхъ стрѣла

Изъ тучи разраженной,

И пуля, гдѣ бы ни прошла,

Все жжетъ, бьетъ, рветъ мгновенно-

"И съ этимъ-то оружьемъ онъ

Два выигралъ сраженья;

На первомъ старшій братъ сведёнъ

Къ тѣнямъ средь ополченья:

Свинецъ пробился между латъ

И въ сердце съ смертью впился;

А на второмъ палъ младшій братъ,--

Онъ въ бѣгъ было пустился,

Но смерть ему пресѣкла путь,

Но пуля прожужжала,

Ударила въ хребетъ, и грудь

На части растерзала.

"Все отняла у насъ война,

И, послѣ пораженій,

Осталась крѣпость намъ одна

Отъ множества владѣній;

Ее отстаивая, палъ

Родитель мой несчастной:

Межъ тѣмъ, какъ онъ распоряжалъ

Дружиной безопасно,

Безчестный врагъ послалъ свинецъ,

Послушный межъ бровями

Впивается,-- и мой отецъ

Палъ мертвый подъ стѣнами.

"По смерти братьевъ и отца

Наслѣдницею края

Роднаго и его вѣнца

Осталася одна я.

Чтобы въ моихъ владѣньяхъ стать

Надежною ногою,

Король Фрисландскій далъ мнѣ знать,

Что заключитъ со мною

Онъ вѣчный миръ, когда, забывъ

И прежнюю обиду

И гнѣва прежняго порывъ,

Я за Арбанта выду.

"Не ненависть тогда одна

Въ груди моей пылала,--

Хоть я была раздражена

И втайнѣ проклинала

Убійцу братьевъ и отца,

Рушителя отчизны,--

Нѣтъ! я клялася до конца

Моей несчастной жизни

Быть вѣрной другу своему

И, переживъ разлуку

Тяжелую, отдать ему

Обѣщанною руку.

"Терплю я, и надъ тьмой скорбей

Другихъ восторжествую,

Отвѣтъ мой былъ: измучь, убей,

Сожги меня живую,

По вѣтру пепелъ мой развѣй,--

Я все снести съумѣю,--

Но не отдамъ руки моей

Презрѣнному злодѣю!"

Народъ съ угрозой и мольбой

Присталъ, чтобъ я склонилась,

Пока послѣднею грозой

Война не разразилась.

"И скоро, мнѣ на перекоръ, ~

Какъ прежде онъ грозился,--

Съ Фрисландіей въ переговоръ

Вступилъ, и согласился

Отдать ихъ Королю меня

И мой удѣлъ наслѣдной.

Врагъ сталь добрѣй съ того же дня

И, сжалившись, мнѣ бѣдной

Отчизны милыя края

Оставилъ съ жизнью мрачной,

Желая, чтобъ съ Арбантомъ я

Въ союзъ вступила брачной.

"Я къ смерти, на ея призывъ,

Спѣшила добровольно;

Но умереть, не отомстивъ!...

Нѣтъ! витязь, это больно,

Вольнѣй всего, что прежде я

Несчастная терпѣла! ..

Замыслила, и мысль тая,

Пока она созрѣла,

Въ притворствѣ помощи ищу,

И знать даю злодѣю,

Что въ бракъ съ Арбантомъ я хочу,

Что страсть къ нему лелѣю.

"Изъ всѣхъ, служившихъ у отца,

Двухъ братьевъ я избрала,

Которыхъ твердыя сердца

Надежнѣе металла,

А вѣрность!... не было вѣрнѣй

Людей подъ небесами.

Они отъ колыбельныхъ дней

Воспитывались съ нами;

Ко мнѣ привязанность храня

Отъ самой колыбели,

Они на смерть бы за меня

Съ восторгомъ полетѣли

"Я мысль мою открыла имъ,

И вызвалися оба

Сокрытымъ замысламъ моимъ

Не измѣнять до гроба.

Одинъ во Фландрію отплылъ,

Другой при мнѣ остался.

Мой бракъ уже объявленъ былъ,

И Дворъ на пиръ сбирался;

Вдругъ вѣсть приходитъ, что Биренъ,

Оставившій Бискайю,

Летитъ, при вѣяньи знаменъ,

Къ безцѣнному мнѣ краю.

"Я вѣсть печальную къ нему

Въ Бискайю посылала,

Когда нить жизни одному

Изъ братьевъ смерть прервала.

Межь тѣмъ, какъ Флотъ онъ снаряжалъ

И помышлялъ о боѣ,

Король Фрисландскій отобралъ

У насъ и остальное.

Биренъ, не знавшій этихъ дѣлъ,

Оставивши Бискайю,

На помощь позднюю летѣлъ

Къ разграбленному краю.

"Тиранъ, провѣдавшій о томъ,

Бракъ оставляетъ сыну,

А самъ на бой морскимъ путёмъ

Ведетъ свою дружину.

И скоро встрѣченъ имъ Биренъ;

Запѣнилося море;

Бой вспыхнулъ, и Биренъ мой въ плѣнъ

Попался въ бурномъ спорѣ.

Не зная ни о чемъ, я въ бракъ

Вступаю съ думой мрачной.

И вотъ, какъ палъ на землю мракъ,

На одръ вступаю брачной.

"Одинъ изъ братьевъ, вѣрныхъ мнѣ,

За занавѣсомъ скрылся.

Когда надъ ложемъ въ тишинѣ

Супругъ мой наклонился,

Онъ сзади надъ его главой

Сѣкирой замахнулся,--

И на ковры немилой мой

Упалъ -- и не очнулся;

Прервалась съ жизнью рѣчь въ устахъ;

Не встать уже злодѣю.

Я съ ложа прыгъ, и второпяхъ

Перерубаю шею.

"Какъ надаетъ на бойнѣ волъ

Подъ тяготой обуха,

Такъ палъ виновникъ націяхъ золъ.

Какая вѣсть для слуха

Чимоска!-- такъ его отецъ

Зовется.-- Извергъ злобы -- ,

Онъ родъ мой истребилъ въ конецъ;

Онъ отъ меня свелъ въ гробы

И братьевъ милыхъ и отца;

Искалъ моихъ владѣній;

И мнѣ отъ брачнаго вѣнца

Сойти бы къ смертной сѣни.

"Все было тихо въ мглѣ ночной;

Я покидаю ложе,

И забираю всё съ собой,

Что легче, но дороже;

Товарищъ мой меня въ окно

По лѣстницѣ спускаетъ

Туда, гдѣ братъ его родной

Съ людьми насъ ожидаешь.

Мы распускаемъ паруса

Надъ бездной моря спящей,

И насъ спасаютъ Небеса

Отъ гибели грозящей.

"Чимоскъ на утро принесенъ

Назадъ благополучно.

Чѣмъ болѣе былъ огорченъ

Родитель злополучной --

Потерей сына, иль моимъ

Побѣгомъ, не скажу я.

Чимоскъ съ Биреномъ, въ плѣнъ взятымъ,

Шолъ въ городъ торжествуя;

Онъ думалъ,-- ждутъ его въ дому

И пиръ и счастья розы,--

И что же встрѣтилось ему?

Лишь кипарисъ да слезы!

"Отъ ярости противъ меня,

Отъ горести о сынѣ

Не зналъ онъ и не знаетъ дня

Спокойнаго донынѣ.

Но мертвыхъ скорбь не воскреситъ,

А злобу месть спокоитъ.

И местью онъ ко мнѣ горитъ,

И ковъ за ковомъ строитъ;

И будетъ местью онъ горѣть,

Пока къ нему я въ руки

Не попадуся черезъ сѣть

Для нестерпимой муки.

"Онъ всѣхъ, приверженныхъ ко мнѣ

И къ братьямъ благороднымъ,

Помогшимъ мнѣ, при общемъ снѣ,

Уйти путемъ свободнымъ,--

Велѣлъ побить и раззорить,

Расхитить ихъ имѣнье;

Ужь и Бирена погубить

Готовъ былъ мнѣ въ отмщенье,

Онъ думалъ, смерть его всего

Душѣ моей больнѣе,.--

Но пощадилъ, чтобъ чрезъ него

Мной овладѣть вѣрнѣе.

"Годъ сроку далъ Бирену онъ,

И если въ срокъ сей краткой

Не заманитъ меня въ полонъ,

Лишивъ свободы сладкой,

Не передастъ меня -- своей

Возлюбленной -- тирану

Черезъ родныхъ, черезъ друзей,

Прибѣгнувшихъ къ обману,

Къ притворству, къ лести, ко всему;

Тогда -- конецъ Бирену!

Одно спасеніе ему:

Меня отдать въ замѣну.

"На все готова я была,

Чтобъ искупитъ Бирена;

Одну себя лишь берегла,--

Я ужасалась плѣна.

Шесть замковъ было у меня

Во Фландріи богатой,--

На злато ихъ перемѣня,

Я расточила злато,

То подкупая сторожей,

То войско нанимая

Въ Германіи, изъ-за морей,

Иль изъ другаго края.

"Разсыльные ни съ чѣмъ пришли,

Съ тоголь, что не хотѣли,

Или съ того, что не могли

Достигнуть трудной цѣли;

Взявъ золото, они со мной

Разсталися безпечно.

И день ужь близокъ роковой,

День гибели конечной;

Наступитъ онъ, и злато намъ

И силы безполезны,

И послѣ страшныхъ мукъ къ тѣнямъ

Сойдетъ мой другъ любезный.

"Я изъ любви къ нему -- отца

И братьевъ и владѣній

Лишилась, не дождавъ конца

Убійственныхъ мученіи;

Что было, все я продала,

Чтобъ искупить изъ плѣна

Любезнаго, и -- не спасла

До сей поры Бирена.

Одно осталось мнѣ свершить,--

Итти самой къ злодѣю

И гибель друга замѣнить

Погибелью своею.

"Своею смертью лишь спасти

Любезнаго могу я;

И съ жизненнаго я пути

Для друга, торжествуя,

Сойду,-- мнѣ сладко для него

Разстаться съ жизнью грустной;

Но я страшуся одного:

Что если извергъ гнусной

Нарушитъ святость данныхъ словъ?

Какъ ввѣриться тирану?

Что если онъ прибѣгнетъ вновь

Къ обычному обману?

"Что если въ мукахъ взоръ смежу,

Отдавшися злодѣю,

А цѣпи съ друга не сложу

Погибелью своею,

И, по невѣденью, моей

Онъ не оцѣнитъ жертвы?

Извѣстно, какъ жестокъ злодѣй!...

Падетъ и другъ мой мертвый,

Какъ я, подъ варварской рукой!...

Захочетъ ли измѣнникъ,

Чтобы свободой золотой

Обрадованъ былъ плѣнникъ?

"Я для того тебя, герой,

Какъ и другихъ, просила,

Которыхъ сушей и водой

Судьба къ намъ приносила,

Чтобы узнать, какъ поступить

Ввѣряющейся плѣну;

Какъ, мнѣ свободу возвратить

Несчастному Бирену.

Я все боюся, что злодѣй,

Давъ клятву безъ поруки,

Убьетъ его чредой своей,

Предавъ меня на муки,

"Я многихъ Рыцарей звала

Въ опасный путь съ собою;

Но клятвы взять съ нихъ не могла --

Быть объ руку со мною,

Когда отдамся я въ обмѣнъ

Любезнаго тирану.

Чтобъ тушъ же получилъ Биренъ

Свободу безъ обману.

Избавивъ друга отъ цѣпей

Предъ взорами поруки,

Спокойно къ смерти я своей,

Спокойно шлабъ на муки.

"Но ни одинъ не захотѣлъ

Пуститься въ путь опасной;

Никто изъ Рыцарей не смѣлъ

Дать слова мнѣ несчастной

И поручиться, чтобъ злодѣй,

Готовившій мнѣ ковы,

Особой овладѣвъ моей,

Съ Бирена снялъ оковы:

Его оружье всѣхъ страшитъ,

Какъ смертью громъ чреватый,

Оно ударомъ раздробитъ

И щитъ стальной я латы.

"Мнѣ говорятъ твои черты,

По коимъ ты Алкиду

Подобенъ, говорятъ, что ты

Не дашь меня въ обиду;

И передать и взять меня

Ты можешь у тирана,

Когда онъ, слову измѣня,

Разкинетъ сѣть обмана;

Биренъ спасенъ, когда со мной

Предстанешь Предъ злодѣя,

И я разстануся съ землёй,

О жизни не жалѣя."

Графиня кончила разсказъ,

Который прерывали

И слезы горкія не разъ

И тяжкій вздохъ печали.

Орландъ, родясь добро творить,

Въ рѣчахъ не расточался,--

Не говоришь, благотворить

Онъ съ дѣтства приучался,--

И болѣе того, о чемъ

Въ слезахъ его просили,

Далъ слово совершить мечемъ

Въ живомъ пылу усилій.

Онъ зналъ себя, и не хотѣлъ

Чтобы Чимоскъ безчестной

Въ замѣнъ Бирена овладѣлъ

Графинею прелестной.

Онъ взялся обоихъ спасти

Могучею рукою,

И въ тотъ же день ужь былъ въ пути

Съ Графиней молодою.

Онъ торопился, мчася съ ней,

Омыть въ крови обиду;

Ему хотѣлось поскорѣй

Отправиться къ Ивиду.

Корабль несется по волнамъ

Отъ береговъ далёко.

Вотъ островъ видится пловцамъ

Въ равнинѣ водъ широкой;

Вотъ открывается другой

И -- въ морѣ изчезаетъ.

Плывутъ. На третій день Герой

Въ Голландію вступаетъ

Одинъ, безъ спутницы, чтобъ къ ней

Дошли на морѣ вѣсти,

Когда падетъ ея злодѣй

Подъ грозной карой мести.

Орландъ на каряго коня

Садится, бросивъ воды;

Въ конѣ нѣтъ лишняго огня,--

Онъ Датской былъ породы,

А росъ въ привольи и тучнѣлъ

На пастбищахъ Фламандскихъ.

На немъ Герой на бой летѣлъ,

За тѣмъ что на Брешанскихъ

Брегахъ, вступая въ зыбь пучинъ,

Оставилъ Брильядора,

Съ которымъ спорить могъ одинъ

Боярдь -- веселье взора.

Въ Дордрехтъ примчавшися, Герой

Окинулъ быстрымъ взглядомъ

Вооруженныхъ длинный строй,

Развившійся предъ градомъ.

Насильемъ взявшій города,--

Похитившій чужое,--

Самовластитель никогда

Не можетъ быть въ покоѣ;

Къ томужь Чимоскъ узналъ, что братъ

Двоюродный Бирена

Идетъ войной и вырвать радъ

Несчастнаго изъ плѣна.

Орландъ просилъ, чтобъ донесли

Его Чимоску рѣчи,

Что Рыцарь изъ чужой земли

Приплылъ къ нему для сѣчи

Съ условьемъ,-- если звавшій въ бой

Среди единоборства

Падетъ, то собственной рукой

Онъ выдастъ безъ упорства

Ту даму, коею убитъ

Чимосковъ сынъ безцѣнной;

Что сей залогъ пришлецъ хранитъ

Вблизи и сдастъ мгновенію,

А если вызванный падетъ

Среди единоборства,

То онъ свободу отдаетъ

Бирену безъ упорства.

И вызовъ Королю гонцомъ

Немедленно объявленъ.

Тиранъ, украшенный вѣнцомъ,

Давно былъ обезславленъ,

Давно въ коварствѣ закалёнъ,

Давно забылъ о чести;

Принявши вызовъ, думалъ онъ

О хитрости и мести.

Чимоскъ мечталъ, что, овладѣвъ,

Орландовой особой,

Онѣ ненавистную изъ дѣвъ,

Къ которой пышетъ злобой,

Возметъ, когда гонецъ предсталъ

Не съ ложными вѣстями.

Онъ тридцать человѣкъ послалъ

Различными путями,

Сказавъ, чтобъ скрылась близъ воротъ

И, замыслѣ темный кроя,

Схватили, какъ пора придётъ,

Оплошнаго Героя.

Самъ съ Витяземъ межъ тѣмъ ведетъ

Переговоръ лукаво,

И столько же съ собой беретъ;

И вотъ онъ за заставой.

Какъ искушенной звѣроловъ,

Пустившись на охоту,

Въ отъѣзжемъ полѣ ставитъ псовъ

То къ лѣсу, то къ болоту;

Какъ у Воланы рыболовъ

Въ спокойную погоду

Далеко крылья неводовъ

На рыбъ заноситъ въ воду:

Такъ Витязю переложилъ

Король вездѣ дороги,--

Онъ взять его предположилъ

Живаго безъ тревоги.

Самонадѣянность слѣпа,--

Онъ не взялъ самопала,

Предъ коимъ не одна толпа

Безстрашныхъ прежде пала.

Чимоскъ воображалъ, что онъ

Не нуженъ былъ для боя;

Ему хотѣлось взять въ полонъ,

А не убить, Героя.

Поймавши птицу, птицеловъ

Подъ сѣть ее сажаетъ,

И стая плѣнницъ къ ней на зовъ

Печальный прилетаетъ;

Такъ поступить было хотѣлъ

Король, но обманулся:

Орландъ сдаваться не умѣлъ;

Онъ гордо оглянулся,

Враговъ увидѣлъ за собой

И, тою же минутой,

Взмахнувшись грозною рукой,

Прорѣзалъ кругъ сомкнутой.

Орландъ намѣтился копьемъ,

Гдѣ гуще строи и ширь,--

И вотъ нанизаны на немъ

Одинъ, два, три, четыре,

Пять, шесть по счету человѣкъ,

Какъ чучелы изъ тѣста,

И всѣ висятъ, окончивъ вѣкъ,

И болѣе ужь мѣста

Не осталося на древкѣ;

Но и седьмой несчастный,

Вскользь раненный не вдалекѣ,

Смежаетъ взоръ свой ясный.

Такъ искусившійся стрѣлокъ,

Порою для забавы,

На мутный выходя потокъ,

Иль стоя у канавы,

Стрѣлой намѣтится въ народъ,

Латоною проклятой,--

И рой питомцевъ мутныхъ водь

Нанижетъ на пернатой.

Копье отбросивши назадъ,--

Оно отяжелѣло,--

Орландъ завѣтный свой булатъ

Схватилъ рукой дебелой

Копье назадъ, онъ обнажилъ

Булатъ свой неизмѣнной,

И слѣдъ широкой проложилъ

Среди толпы презрѣнной;

Концомъ ли, плашмялъ задѣвалъ,

И пѣшихъ ли, иль конныхъ,--

Всѣхъ клалъ убійственный металлъ

Въ поляхъ окровавленныхъ;

Лежали трупы съ двухъ сторонъ,

Какъ два огромныхъ вала.

Чимоскъ жалѣлъ, что не взялъ онъ

Съ собою самопала,--

И въ городъ посылалъ за нимъ

Съ угрозою суровой;

Но всякой ужасомъ гонимъ,

И въ слухъ не входитъ слово;

Кто въ городъ убѣжать успѣлъ,

Изъ города не выдетъ.

Чимоскъ невольно оробѣлъ;

Онъ бѣгство рати видитъ,

И самъ за ней, а мостъ скорѣй

Поднять повелѣваетъ;

Но Графъ за нимъ быстрѣй, быстрѣй,

И мостъ переѣзжаетъ,

Оставивъ мостъ и ворота

На произволъ Герою,

И бросивъ войско у моста,

Король вперёдъ стрѣлою.

Герой въ пути не опускала.

Надъ чернью Дуриндана;

Что въ ней Герою? онъ искалъ

Погибели тирана.

Но конь подъ нимъ идетъ -- нейдётъ,

Межь тѣмъ какъ у злодѣя

Бѣгунъ несется въ скокъ и въ лётъ,

Какъ бы на крыльяхъ рѣя.

Онъ съ поворота въ поворотъ

Скакалъ, скакалъ и -- скрылся

Отъ глазъ Орландовыхъ. Но вотъ

Коварный возвратился,

Въ дворцѣ смущенномъ самопалъ

Схвативши заряженной,

И Паладина ожидалъ

Въ засадѣ потаенной.

Такъ ловчій съ псами, воружась

Рогатиной огромной,

Ждетъ вепря, вепрь, не торопясь,

Идетъ изъ чащи тёмной,--

И слышенъ страшный трескъ вѣтвей,

И камни съ скалъ катятся,

Какъ будто лѣсъ готовъ -- съ корней,

Скала -- съ основъ сорваться.

Чимоскъ, въ засадѣ притаясь

И чорный замыслъ кроя,

Съ дороги не спускаетъ глазъ,

Какъ жертвы, ждетъ Героя.

Но вотъ и онъ; и, самопалъ

Наставивъ въ паладина,

Чимоскъ пружину пальцемъ сжалъ,

И щолкнула пружина.

Блеснула молнія, віясь;

За нею громъ раздался,--

И вся окрестность потряслась,

И долъ поколебался;

Промчался изъ конца въ конецъ

Гулъ грома перекатной,

И раскалившійся свинецъ.,--

Что, силой непонятной,

Бывало жогь и раздроблялъ,

Чтобъ на пути ни встрѣтилъ,--

Жужжитъ; но, къ счастью, не попалъ,

Куда губитель мѣтилъ:

Поспѣшность ли тому виной,

Кипящеель желанье --

Врага съ юдоли свесть земной,

Иль сердца трепетанье,

Съ дрожаньемъ рукъ соединясь,

Злодѣю измѣнило,

Иль самъ Господь Героя спасъ

Непостижимой силой,--

Въ коня губительный свинецъ

Впивается ошибкой;

И положенъ ему конецъ;

И палъ на прахъ онъ зыбкой.

И всадникъ вмѣстѣ съ нимъ упалъ,

Но, чуть коснувшись праха,

И легче и бодрѣе всталъ

Въ бояхъ незнавшій страха.

Какъ въ древнія вѣка Антей

Чѣмъ чаще, пораженный,

На землю падалъ, тѣмъ бодрѣй

Вставалъ, какъ возрожденный:

Такъ у Орланда, лишь земли

Въ паденьи онъ коснулся,

Мгновенно силы возрасли,

И новый жаръ проснулся.

Видалъ ли кто, когда съ высотъ,

Въ величественномъ блескѣ,

Віяся молнія, падётъ,

При грозномъ грома трескѣ,

Туда, гдѣ порохъ въ глубинѣ

Подъ зданіемъ таится?

Земля и небеса въ огнѣ;

Пожаръ, какъ вихрь, клубится,

И падаетъ за кровомъ кровъ,

И гулъ повсюду громкій;

Отъ зданія до облаковъ

Взвиваются обломки:

Таковъ, поднявшися съ земли,

Былъ Витязь раздраженный;

И Марсъ въ заоблачной дали

Смутилсябъ изумленный.

Чимоска страхъ оледѣнилъ;

Онъ трепетной рукою

Коня назадъ поворотилъ;

Ему ужъ не до бою.

Онъ въ бѣгъ пустился; но Герой

Быстрѣй стрѣлы пернатой,

Спущенной съ тетивы тугой,

За нимъ стопой крылатой.

За полчаса предъ симъ -- верхомъ

За нимъ онъ не угнался;

Теперь угонится пѣшкомъ:

Орландъ такъ быстро мчался,

Какъ можно, даже какъ нельзя,

Не видѣвши, представить,

И, по слѣдамъ врага скользя,

Успѣлъ ему заставить

Дорогу, поднялъ грозный течь

Подъ самое забрало,

И, голову разсѣкъ до плечь,

И Короля -- не стало.

Вотъ въ городѣ мечи стучатъ,

И новый шумъ поднялся:

Двоюродный Биреновъ братъ

Съ дружиной показался,

Приблизившися къ воротамъ,

Онъ стражи не находить,

И, высмотрѣвъ все тамъ и сямъ,

Въ открытый городъ входитъ,

Гдѣ страхъ всемѣстный наведёнъ

Орландовой рукою,--

И не было уже препонъ

Пришедшему съ конною.

Народъ, не знавшій, кто былъ врагь,

Откуда, съ чѣмъ явился,

Въ разстройствѣ общемъ, въ тороняхъ

Метался, суетился;

Но лишь Зеландцевъ въ немъ открылъ

По платью и по рѣчи,

И, бѣлый флагъ развивъ, молилъ

О прекращеньи сѣчи.

Готовый помогать врагамъ

Противъ Фрисландцевъ въ брни,

Онъ самъ, онъ добровольно самъ

Простеръ къ вождю ихъ длани. меня зовутъ --

Далинда, другъ мой милой!

Ты знаешь,-- древо пять-шесть разъ

Руби подъ корень самой,--

Оно, въ отростки раздробясь,

Ростешь себѣ упрямо:

Такъ и съ любовію моей;

Презрѣнный, безнадежной --

Я съ каждымъ днемъ сильнѣй, сильнѣй

Пылаю страстью нѣжной,

"Ужъ мнѣ ее не утолить

Существенностью сладкой!

О, дай, дай мнѣ себя польстить

Таинственной загадкой

И -- распаленное -- вполнѣ

Насытить вображенье!...

Не откажи, Далинда, мнѣ,--

Въ завѣтное мгновенье,--

Когда Женевра будетъ спать,--

Во всемъ ея уборѣ,

При лунномъ свѣтѣ -- мнѣ предстать

Съ отрадою во взорѣ.

"И локоны завей, разбей

И убери такъ точно,

Какъ завиты они у ней,

И, въ часъ явясь полночной,

Съ балкона лѣстницу спусти,

Какъ важивалось прежде,

А я не премину притти

Въ плѣнительной надеждѣ,

Что, обнимаючи тебя,

Я обойму царевну:

Такъ, обманувши самъ себя,

Я скорбь смягчу душевну."

"Такъ говорилъ онъ мнѣ, и я,

Собою не владѣя,

За истину, въ часъ забытья,

Почла обманъ злодѣя.

Я съ лѣстницею на балконъ,

Въ царевниномъ уборѣ,

Иду, стою и жду,-- и онъ --

Злодѣй -- какъ-тушъ на горе!

Пока не совершилось зло,

Я ничего не знала,

Мнѣ и на мысли не пришло

Одуматься сначала.

Передъ размолвкой роковой

За милую царевну

Аріодантъ и Герцогъ мой

Свели пріязнь душевну.

"Я удивляюсь, говорилъ

Однажды Герцогъ другу,

За что такъ мало ты цѣнилъ

Всегда мою. услугу,

Тогда какъ я тебя люблю

И уважаю вѣчно,

И тайны всѣ съ тобой дѣлю

Съ невинностью безпечной"

"Ты вѣрно знаешь, что у насъ

Съ Женеврою прекрасной

Давно ужь существуетъ связь,

И понимаешь ясно,

Что я давно хочу отца

Просить о бракѣ съ нею;

За чѣмъ тебѣ дѣлить сердца?

Ей небывать твоею!

Клянуся Богомъ, еслибъ я

Въ твоемъ былъ положеньи,--

Не сталъ бы виться вкругъ нея

Въ несчастномъ ослѣпленьи."

--И я тебѣ, другой въ отвѣтъ,

Дивлюся чрезвычайно;

Я прежде этотъ милый цвѣтъ

Лелѣялъ думой тайной,

Я прежде полюбилъ, чемъ ты

Замѣченъ былъ Прекрасной.

Ты вѣдаешь, что нѣтъ четы

На свѣтѣ болѣ страстной,

Единственный ея обѣтъ --

Супругой быть моею;

Ты знаешь,-- въ чемъ сомнѣнья нѣтъ

Что не любимъ ты ею.

--Ты самъ несправедливъ ко мнѣ,

Самъ дружеству невѣренъ,--

И я же у тебя въ винѣ!...

Я, впрочемъ, не намѣренъ

Тебѣ мѣшать, лишь овладѣй,

Какъ я, ея душою....

Скажи мнѣ, почему бы ей

Не быть моей женою?

Ты счастливъ милостью царя,--

Я тожъ,-- мы равны долей;

Но я, судьбѣ благодаря,

Любимъ царевной болѣ.--

"Вотъ-какъ ты, Герцогъ возразилъ,

Любовью ослѣпился!

Ты думаешь, что ты ей милъ,--

Я тѣмъ же льщусь и льстился...

Но кто изъ насъ съ тобой правѣй,

На опытѣ покажемъ:,

Какъ что у насъ бывало съ ней,

Другъ другу перескажемъ.

Смотри, Аріодантъ, не скрыть

Ни тайны другъ отъ друга,

И кто успѣетъ побѣдить,

Тому она супруга."

Я радъ, я клятву датъ готовъ,

Что вѣчно не открою

За тайну ввѣренныхъ мнѣ словъ

Наединѣ тобою;

Ты въ томъ же, Герцогъ, побожись,

Чтобъ тайнъ моихъ не знали.--

Условится, поклялись

И Крестъ поцѣловали.

Давъ слово -- тайны сохранить

Во глубинѣ душевной,

Аріодантъ сталь говоришь

Про связь свою съ царевной.

Онъ безъ утайки все открылъ,

Что у него съ ней было;

Сказалъ, что онъ одинъ ей милъ,

Что клятва есть отъ милой

И на словахъ и на письмѣ:

"Твоею буду вѣчно!"

Что онъ у ней и на умѣ

И въ глубинѣ сердечной;

Что если запретитъ отецъ

Ему съ ней обручиться,--

Она ни съ кѣмъ ужъ подъ вѣнецъ

Идти не согласится;

"Что, столько знаменитыхъ дѣлъ

Свершивъ въ войнѣ кровавой,

Увѣковѣчить онъ успѣлъ

Царя и царство славой;

Что Государь его труды

Всегда цѣнилъ и цѣнитъ

И, проложившему слѣды

Къ величью, не измѣнитъ,

И съ дочерью его своей --

Съ Женеврой -- сочетаетъ;

Что, наконецъ, онъ -- милый ей --

Её своей считаетъ.

"Вотъ, въ заключенье отъ сказалъ,

Вотъ наши отношенья!

Кто счастливѣй меня? кто зналъ

Невиннѣй наслажденья?...

Другаго я и не ищу,--

Нѣтъ, нѣтъ! избави Боже,

Пока ее не заключу

Въ объятья въ брачномъ ложѣ!

Да и надежда бы тщетна

Была на все другое;

Я знаю, какъ она скромна,--

Я за нее въ покоѣ."

"Аріодантъ пересказалъ

Всю чувствъ сердечныхъ повѣсть,

Открылъ, чѣмъ онъ себя ласкалъ

И что внушала совѣсть.

Тутъ Герцогъ, думавшій давно

Его поссоришь, съ милой,

"Нѣтъ, нѣтъ! сказалъ, мнѣ суждено

Совсемъ другое было;

Я счастливѣй тебя стократъ,

И самъ ты скажешь то же,

Узнавъ про тьму моихъ отрадъ --

Одна другой дороже.

"Повѣрь,-- ты ею не любимъ,

Она тебя проводитъ,

И часто, какъ вдвоемъ сидимъ,

Рѣчь о тебѣ заводитъ

И надъ любовію твоей

Смѣется, что есть силы. "

Со мной у ней идетъ ладнѣй,

У насъ... послушай милый,

Не буду ничего таишь,

Затѣмъ что далъ присягу,--

А лучшебъ остальное скрыть

И далѣе ни шагу.

"Я въ мѣсяцъ по пяти ночей,

По десяти и болѣ

Въ объятьяхъ провожу у ней

И нѣжуся на волѣ...

Суди же, кто изъ насъ двоихъ

Счастливѣй,-- я ли, ты ли?...

Тебя въ святой восторговъ часъ

Словами лишь кормили....

Не ты,-- я милъ ея очамъ;

Мой верхъ! я торжествую!

Оставь ее за мной, а самъ

Сыщи себѣ другую."

--Нѣтъ, нѣтъ! не вѣрю! возразилъ

Аріодантъ съ досадой;

Ты эту сказку сочинилъ,

Чтобъ съ ней -- съ моей отрадой --

Меня разсорить клеветой

Презрѣнною, безстыдной.

Поддержишь ли ты отзывъ свой

Объ ней чрезчуръ обидной?

Безжалостный врагъ клеветы

И правды обожатель,

Л докажу мечемъ, что ты

Не лжецъ лишь, но предатель.--

"Смѣшно бы, Герцогъ отвѣчалъ,

Смѣшно бы, право, было

Принять убійственный металлъ

И воруженной силой

Доказывать, что я могу

Открыть на дѣлѣ ясно."

Внимая тайному врагу,

Аріодантъ несчастной

Оцѣпенѣлъ, оледѣнѣлъ,

И вѣрнобъ умеръ съ горя,

Когдабъ во всемъ повѣрить смѣлъ,

Съ клеветникомъ не споря.

"И съ мертвой блѣдностью ланитъ,

И скрежеща зубами,--

"Даю обѣтъ, онъ говоритъ

Дрожащими устами,

Даю обѣтъ -- отстать отъ ней --

Отъ щедрой предъ тобою

И отъ скупой передъ моей

Любовью огневою,--

Когда, въ полночной тишинѣ

Ввѣряясь съ ней отрадамъ,

Завидный жребій свой вполнѣ

Моимъ покажешь взглядамъ."

--Радъ! молвилъ Полинесъ, дай срокъ,--

Я все тебѣ открою.--

Разстались. День -- другой протёкъ,--

И я своей чредою

Назначила въ извѣстный часъ

Любовнику свиданье;

А онъ, исполнить торопясь

Коварное желанье,

Далъ знать сопернику, чтобъ тотъ

На грустный смотръ явился,

Какъ только срочный часъ придётъ,--

И межъ развалинъ скрылся,

"И предъ балкономъ указалъ

Ему пріютъ онъ тайной.

Аріодантъ подозрѣвалъ

Тутъ ковъ необычайной:

Не замышлялъ ли врагъ завлечь

Его туда нарочно

И въ грудь вонзить коварный мечъ

Порою полуночной,

А. не предательство ему

Открытъ Женевры милой,

Плѣнившейся другимъ,-- чему

Повѣрить трудно было.

"Аріодантъ на вражій зовъ

Притти не побоялся,

Но не одинъ,-- всё тайный ковь

Несчастному мечтался.

Есть у него любимый братъ

По имени Лурканій,

Со славою стократъ булатъ

Вращавшій въ бурной брани;

Лурканій чудо -- не герой

На битвахъ и на вѣчѣ,--

Одинъ десятерыхъ собой

Онъ замѣнялъ на сѣчѣ.

"Его-то онъ съ собою взялъ

Во всемъ вооруженьи,

Но тайнъ ему не открывалъ

Въ несчастномъ положеньи,--

И межь развалинъ помѣстивъ

Въ извѣстномъ отдаленьи:

"Когда услышишь мой призывъ,

Проговорилъ въ смущеньи,

Явись ко мнѣ; но слушай, братъ,

Не приходи безъ зова;

Такъ я хочу, законъ мой святъ

И вопреки ни слова!"

--Не бойся, отвѣчаетъ тотъ,

Все сдѣлаю, что можно.--

Аріодантъ идетъ вперёдъ

И -- скрылся осторожно

Въ глуши подъ кровомъ тишины,

Насупротивъ балкона.

Съ другой выходишь стороны

Врагъ чести, врагъ закона

Коварный Полинесь, и знакъ

Мнѣ подаетъ условной.

Я не предвидѣла никакъ

Въ семь дѣлѣ злобы кровной.

"Я выступаю на балконъ

Въ одеждѣ бѣлоснѣжной

И въ золотѣ со всѣхъ сторонъ,

На голову небрежно

Накинувъ токъ въ букетахъ розъ.

Стоящихъ діадимой,--

Плѣнительный уборъ волосъ,

Царевной лишь носимой.

Я выступаю на балконъ,

И можно видѣть было

Меня въ лицо со всѣхъ сторонъ

Въ полуночи унылой.

"Лурканій между тѣмъ, боясь,

Чтобъ съ братомъ не случилось

Какой нибудь бѣды въ сей часъ,--

А можетъ быть, родилось

И любопытство у него

И мысли возмутило,--

Тишкомъ, не молвивъ ничего,

Какъ бы влекомый силой,

Перебирался въ потьмахъ,

Шелъ, шелъ,-- остановился

И тайно, въ десяти шагахъ

Отъ брата помѣстился.

"Не зная вовсе ни о чёмъ,

Въ царевниной одеждѣ

Я вышла на балконъ тайкомъ,

Какъ говорила прежде,

Гдѣ часто Полинеса я

Въ ночной тиши встрѣчала.

Луна, дрожащій свѣтъ лія,

Уборъ мой осребряла.

У насъ, скажу тебѣ, герой,

Съ Женеврою есть сходство,

Чуть разнятся между собой

И станъ нашъ и дородство.

"Сокрывшися въ глухой дали,

Въ полуночномъ туманѣ,

Не быть на счётъ мои не могли

Насчастные въ обманѣ; --

И Герцогъ наконецъ достигъ

Меты своей презрѣнной!

Но что почувствовалъ въ сей мигъ

Аріодантъ смущенной?

Предатель чести -- Полинесъ

На лѣстницу ногою

И -- на балконъ мгновенно взлѣзъ,

И -- былъ уже со мною.

"Я бросилась и обвилась

Вокругъ него руками,

И въ щоки и въ уста впилась

Горячими устами,

Какъ наживалось у меня

При каждомъ посѣщеньи.

Злодѣй, себѣ не измѣни,

Въ притворномъ восхищеньи

Ни поцѣлуевъ не щадитъ

Ни ласки сладострастной"

Аріодантъ вдали стоитъ

И -- все, все видишь ясно.

"Сраженный горестью, тогдажь

Онъ умереть рѣшился,

Поставилъ на эфесъ палашъ

И къ острею склонился.

Лурканій, вѣчно нѣжный братъ,

Безславья зритель грустной.

Былъ удивленіемъ объятъ,

Смотря, какъ Герцогъ гнусной,--

Котораго онъ не узналъ,--

Въ объятья принятъ мною,

И къ безнадежному предсталъ

Съ простертою рукою.

"Замедли онъ -- сей нѣжный братъ --

Одною лишь минутой,

Иль будь подалѣе,-- булатъ

Свершилъ бы подвигъ лютой.

"Прочь, прочь убійственный металлъ

Отъ груди сей ревнивой!

Лурканій брату закричалъ,

Приближась торопливо.

Какъ! изъ-за женщины умрётъ

Мой другъ, мой братъ могучій!...

Пусть всѣхъ ихъ вѣтеръ разнесётъ

Какъ облака зыбучи!

"Побереги остатокъ дней

Для лучшихъ дѣлъ -- для славы!

Она преступница,-- для ней

Готовь конецъ кровавый!

Она была тебѣ мила

До видѣнной измѣны;

Чреда любви твоей прошла,--

Забудь предметъ презрѣнный,

И мечь, пресѣчь готовый дни

Твои въ ночи сей темной,

Для обличенья сохрани

Женевры вѣроломной."

"Увидѣвъ брата предъ собой,

Любовникъ безутѣшной

Отсрочилъ замыслъ роковой,

Предпринятый поспѣшно,

Отсрочилъ до поры другой,--

Несчастнымъ жизнь -- страданье.

Онъ всталъ съ растерзанной душой

И шелъ, храня молчанье,

При нѣжномъ братѣ утаивъ

И скорбь души убитой

И бурный ярости порывъ

Съ кипящей кровью слитой.

"Влекомъ отчаяньемъ слѣпымъ,

Онъ, не сказавъ ни слова

Ни брату ни друзьямъ своимъ,

По утру изъ-подъ крова

Пустился въ путь; причину братъ

Да Герцогъ только знали,--

А всѣ другіе наугадъ

Судили, толковали;

Вездѣ объ немъ былъ разговоръ

Живой но не весёлый;

Объ немъ тужилъ, грустилъ и Дворъ

И города и сёлы.

"Прошло дней восемь; наконецъ

Какой-то путникъ входитъ

Съ ужасной вѣстью во Дворецъ

И прямо рѣчь заводитъ

Передъ царевной молодой,

И говоритъ Прекрасной,

Что въ безднѣ потонулъ морской

Аріодантъ несчастной;

Что онъ въ широкіе валы

Бушующаго моря

Самъ бросился съ крутой скалы,

Не переживши горя.

"Надумавшійся замыслъ свой

Свершить необычайной,

-- Такъ путникъ продолжалъ -- со мной

Онъ встрѣтился случайно.

"Ступай за мной" онъ говорилъ,

И послѣ предъ царевной

Скажи; по ней мнѣ свѣтъ немилъ;

Скажи, что рокъ мнѣ гнѣвной

Судилъ въ ночи, въ несчастный часъ,

Ужъ слишкомъ много видѣть...

Когдабъ я слѣпъ былъ въ этотъ разъ,

Менябъ такъ не обидѣть."

"На Капо-Бассо въ этотъ мигъ

Съ несчастнымъ мы стояли;

Все высказавъ, онъ въ море прыгъ,--

И волны заплескали

И надъ утопшимъ развились

Покровомъ погребальнымъ...

И я къ тебѣ, оставивъ мысъ,

Съ извѣстіемъ печальнымъ."

Женевра, выслушавши вѣсть

Съ тоскою безотрадной,

Не можетъ духа перевесть,

И градомъ потъ съ ней хладной.

"Чего не дѣлала она,

Чего не говорила,

Какъ въ спальнѣ осталась одна

И двери затворила!

То платье рвала, не щадя,

То кудри золотыя,

Аріодантовы твердя

Слова заповѣдныя:

Съ того ему сталъ свѣтъ немилъ,

Что рокъ жестокій, строгой

Ему несчастному судилъ

Увидѣть слишкомъ много!

"И скоро всюду горькій слухъ

О томъ распространился;

Упалъ у царедворцевъ духъ,

И царь самъ прослезился;

А сколько было слезъ у Дамъ

И у питомцевъ брани!..

Но ихъ всѣхъ болѣ въ дань скорбямъ

Несчастный лилъ Лурканій!

Онъ такъ былъ огорченъ, что самъ

Задумывалъ булатомъ

Прервать нить жизни и къ тѣнямъ

Сойти во слѣдъ за братомъ.

"И размышляя самъ съ собой,

Что братъ его безцѣнной

Женеврой разлученъ съ землёй,

Убитъ ея измѣной,

Въ отчаяньи рѣшился ей

Воздать жестокой местью.

Въ безумной слѣпотѣ своей

Не дорожилъ онъ честью,

Не побоялся потерять

Любовь къ себѣ цареву

И въ царствѣ ненавистнымъ стать,

Обидѣвъ прелесть-дѣву.

"И говорилъ передъ царёмъ,

Когда народъ, въ палатѣ

Собравшійся, кипѣлъ кругомъ:

"Рѣчь у меня о братѣ,--

Узнай, онъ дочерью твоей

Обиженъ былъ жестоко,

И разлучился съ ношей дней,

Блуждая одиноко.

Онъ видѣлъ самъ ея позоръ,--

Женевра стыдъ забыла,--

И жизнь злосчастному съ тѣхъ поръ

Была уже постыла.

"Мой братъ влюбленъ въ царевну былъ,

Я этаго не скрою,

"Но, скромный, онъ ее любилъ

Любовію святою,

И скромно ждалъ ея руки

Въ награду за услуги.

И чтожь? онъ обонялъ цвѣтки

Въ отрадные досуги,--

Другой -- всемъ древомъ овладѣлъ

И плодъ похитилъ сладкой,

Къ которому мой братъ не смѣлъ

Коснуться и украдкой."

"Тутъ разсказалъ подробно онъ,

Какъ, въ часъ полночи тёмной,

Женевра вышла, на балконъ

И приняла не скромно

Любовника,-- а кто онъ былъ,

Развѣдать не возможно;

Переодѣвшись приходилъ

Любовникъ осторожной.

"И справедливость этихъ словъ,

Сказалъ потомъ Лурканій,

Я подтвердить всегда готовъ

Въ рукахъ съ оружьемъ брани."

"Какъ бѣдный царь былъ огорченъ

Нежданнымъ симъ извѣстьемъ,

И потому, что очерненъ

Дочернинымъ безчестьемъ --

Чего не могъ провидѣть онъ

Въ царевнѣ непритворной,--

И потому, что принужденъ

Казнить ее позорно,

Когда какой нибудь герой

Не ополчится къ брани

И не докажетъ, кончивъ бой,

Что клеветалъ Лурканій!

"Тебѣ извѣстно, Государь,

Лурканій тутъ прибавилъ,

Какъ въ сей странѣ велося встарь,--

Не измѣнять намъ правилъ;

Извѣстно,-- женщина должна

Погибнуть безъ возврата,

Когда она обличена

Истцомъ въ дѣлахъ разврата,

И въ цѣлой мѣсяцъ не найдетъ

Защитника въ героѣ,

Который честь ея спасетъ

Съ истцомъ въ кровавомъ боѣ."

"И царь, считавшій клеветой.

Дочернино безчестье,

Отправилъ тою же порой

По областямъ извѣстье.

Что въ бракъ тому онъ дочь сулитъ,

Кто честь ея оправитъ.

И чтожь? никто къ ней не спѣшитъ,

Всѣмъ ужасъ сердце давитъ;

Всѣ другъ на друга поглядятъ

И -- далѣе отъ брани,

И грустно про себя твердятъ:

Непобѣдимъ Лурканій!

"Случися на бѣду ея --

Моей царевны бѣдной,--

Что, бросивъ родины края,

Пустился въ путь побѣдной

Любимый братъ ея Зербинъ,

И рыщетъ по чужбинѣ.

Когда бы онъ -- краса дружинъ --

Былъ здѣсь при сей годинѣ,

Когда бы онъ провѣдать могъ,

Что дѣется съ сестрою,--

Онъ вѣрнобъ ей въ бѣдѣ помогъ,

Не убоявшись бою.

"Межь тѣмъ царь далъ себѣ обѣтъ,

Судъ битвы упреждая,

Узнать, виновна или нѣтъ

Царевна молодая,

Не кроетсяль въ семь мракѣ дѣлъ

Чужихъ интригъ позорныхъ,--

И многихъ задержать велѣлъ

Дѣвицъ и Дамъ придворныхъ.

Вина царевнина стыда --

Я думала, быть худу

Со мной и съ Герцогомъ, когда

Задержана я буду.

"И въ полночь тайно изъ дворца

Я къ Герцогу бѣжала,

И съ томной блѣдностью лица

Ему пересказала,

Какой конецъ намъ угрожалъ,

Когда бы я не скрылась.

Онъ, похваливъ меня, сказалъ,

Чтобъ бѣдъ я не страшилась,

И отпустивъ со мной двоихъ

Проводниковъ, отправилъ

Въ одну изъ крѣпостей своихъ...

Злодѣй мнѣ ковы ставилъ.

"Теперь ты видишь, Государь,

Какъ я его любила,

Какія жертвы на алтарь

Любови приносила;

Ты видишь, долженъ ли онъ былъ

Мнѣ отвѣчать любовью?

И чтожь? онъ въ мысляхъ положилъ

Моей упиться кровью!

Ты видишь, можно ли, любя

Любовью негасимой,

Ласкать надеждою себя --

Взаимно быть любимой?

"Неблагодарный извергъ сей

Въ невзгоду усумнился

Въ любви и вѣрности моей...

Конечно, онъ страшился,

Чтобъ не открыла я въ свой часъ

Его крамолы темной.

Злодѣй, искусно притворясь,

Меня отправилъ скромно

Въ свой замокъ, гдѣ бы въ тишинѣ.

Я скрылась безопасной,

А между тѣмъ конецъ онъ мнѣ

Приготовлялъ ужасной.

"Онъ далъ проводникамъ приказъ.

Какъ вступимъ въ чащу лѣса,

Убить меня... и въ этотъ часъ,

По звѣрству Полинеса,

Мнѣбъ, безъ тебя, уже не жить,

Не нѣжить взора свѣтомъ.

Нотъ-каково любви служить

И жить на свѣтѣ атомъ!"

Такъ продолжала свой разсказъ

Далинда молодая,

То перелѣсками несясь,

То полемъ проѣзжая.

Какъ радъ былъ пламенный герой,

Готовившійся къ сѣчѣ

За честь царевны молодой,--

Какъ радъ съ Далиндой встрѣчѣ!

И если прежде онъ желалъ

За бѣдную вступиться,--

Теперь горѣлъ, теперь пылалъ

За честь ея сразиться;

Теперь защитникъ красоты

Отъ спутницы подробно

Узналъ весь замыслъ клеветы,

Всѣ козни мести злобной;

И въ Сан-Андрусъ во весь опоръ

Съ сопутницею мчится,

Гдѣ грустный царь и грустный Дворъ

Отчаяньемъ томится,

Гдѣ поединкомъ долженъ былъ

Надъ дѣвою несчастной

Рѣшиться судъ. Ринальдь спѣшилъ

Разрушишь ковъ ужасной.

Вблизи отъ городскихъ воротъ

Онъ и щитоносца встрѣтилъ,

Про все распрашивалъ, и вотъ

Какъ тотъ ему отвѣтилъ:

"Оставивъ родины края,

Могучій грозной силой

Для защищенія ея --

Царевны нашей милой --

Какой-то Рыцарь прискакалъ

Въ доспѣхѣ небываломъ;

Никто его здѣсь не узналъ.

Онъ вѣчно подъ забраломъ;

Сей тайны даже стременной

Никакъ не разгадаетъ,

И при распросамъ онъ съ божбой:

"Не знаю!" отвѣчаешь."

Вотъ путники ужъ у воротъ;

Далинда оробѣла,

Смѣшалась и никакъ вперёдъ

Пускаться не хотѣла,

Но согласилася потомъ,

Повѣрившись Герою.

Вороша заперты кругомъ;

Увидѣвъ предъ собою

Привратника, Ринальдь спросилъ,

За чѣмъ ихъ затворили;

"За тѣмъ, привратникъ говорилъ,

Что всѣ при битвѣ были,

Которая у пришлеца

Съ Лурканіемъ зажглася

Вдвоемъ -- у дальняго конца,--

Она ужь началася;

Въ лугу довольной ширины

Сраженье происходитъ."

И ворота отворены,

И Рыцарь въ городъ входитъ.

Весь городъ пустъ, всѣ, на бою,--

Туда Ринальдъ направилъ

Коня, а спутницу свою

Въ гостинницѣ оставилъ.

Сказавъ, чтобъ тамъ его ждала,

Пока онъ возвратится.

Окончивъ важныя дѣла,

Самъ вихремъ къ лугу мчится,

Гдѣ два безтрепетныхъ бойца

Другъ друга поражаютъ,

И что ударъ, то ихъ сердца

Неистовѣй пылаютъ:

Одинъ на гибель красоты

Разжогь свой гнѣвъ кровавой,

Другой за жертву клеветы

Сражается со славой.

Шесть пѣшихъ рыцарей кругомъ,--

На нихъ уборъ богатый;

Блистаютъ златомъ и сребромъ

И шлемы ихъ и латы;

И Коннетабль -- и Полинесь

На жеребцѣ красивомъ

Летаетъ тамъ, гдѣ копій лѣсъ,

Въ восторгѣ суетливомъ.

Надежда сладкая сбылась,

Женеврѣ нѣтъ спасенья!

Онъ видѣлъ -- гибель ужь вилась

Надъ бѣдной жертвой мщенья.

Ринальдъ прорѣзался въ народъ,--

Баярдъ его рѣтивой,

Какъ буря, сквозь толпы вперёдъ

Летитъ нетерпѣливо --

И проложилъ широкій слѣдъ

Владѣльцу Монт-Альбана.

Всѣ видятъ въ немъ героевъ цвѣтъ".

Красу и радость стана.

Уже Ринальдь передъ царемъ,

И всѣ его обстали,

И мысль и взоры всѣхъ на немъ,

И всѣ ему внимали.

"Вели, Монархъ, сказалъ Герои,

Вели пресѣчь сраженье!

Падетъ ли тотъ или другой --

Безвинно ихъ паденье:

Одинъ себѣ вообразилъ,

Что въ бой за правду идетъ,-- "

И онъ не правъ, онъ погрѣшилъ,

И самъ того не видитъ;

Что брата старшаго въ морской

Пучинѣ погрузило,

То брату младшему на бой

Оружіе вручило;

"Другой, невѣдая крамолъ,

И вашихъ дѣлъ не зная,

Спасти красавицу пришолъ;

Для ней онъ, въ бой вступая,

Какъ благородный человѣкъ,

Готовъ погибнуть съ честью,.

Но я съ спасеньемъ ей притекъ

И съ гибельною местью

Тому, кто смѣлъ ее чернить

Безстыдной клеветою.

Вели сраженье прекратить,--

Я всё тебѣ открою."

И сладостная рѣчь и видъ

Героя величавый --

И все царю прервать велитъ

Невольно бой кровавый.

Всѣ смолкли, тишина кругомъ,--

И рыцарь благородной

Передъ царемъ, передъ Дворомъ,

Передъ толпой народной

Съ начала до конца раскрылъ,

Пересказалъ подробно,

Какъ Полинесъ царевнѣ мстилъ,

Какъ строилъ ковъ ей злобной,

И сказанное доказать

Оружьемъ вызывался.

Велѣли Полинеса звать,--

Предатель показался;

Онъ трепеталъ, но возражалъ

Безсовѣстно Герою.

"Въ бои! бой рѣшитъ, Ринальдо сказалъ,

Кто правъ изъ насъ съ тобою!"

И тотъ и тотъ вооруженъ,

Готово поле брани;

Нажаты ноги у стременъ

И сжаты копья въ длани.

Какой восторгъ объялъ сердца

Монарха и народа!

Всѣ ждутъ съ веселіемъ лица,--

Вотъ, вотъ пройдётъ невзгода,

Вотъ самъ Господь воззритъ съ небесъ

Къ царевнѣ обнесённой!

Всѣ знали, кто былъ Полинесъ

Коварной, непреклонной...

И кто бы не былъ убѣжденъ,

Что этотъ замыслъ темной

Имъ и затѣенъ и ведёнъ

Противъ Женевры скромной?

Дрожащій, блѣдный -- онъ стоитъ,

Глядитъ и ждетъ сраженья.

Вотъ въ третій разъ труба трубитъ,--

Онъ, въ ужасѣ смятенья,

Копье назадъ; -- Ринальдъ, пустясь

Стрѣлой врагу навстрѣчу,

Намѣтилъ въ грудь, чтобы заразъ

Съ злодѣемъ кончитъ сѣчу.

Обѣтъ души его рука

Свершила не робѣя;

Копье до самаго древка

Вонзилось въ грудь злодѣя.

Онъ на шесть отлетѣлъ локтей,

Могучимъ сбитый съ стремя;

Ринальдъ къ нему, Ринальдъ скорѣй

Шеломъ срываетъ съ темя;

Обезоруженный злодѣй,

Смирясь, пощады проситъ

И въ преступленьяхъ прежнихъ дней

Раскаянье приноситъ.

Еще во всей своея порѣ

Прощаясь съ жизнью красной,

Онъ открываетъ при царѣ

Весь замыслѣ свой ужасной"

Едва окончить онъ успѣлъ

И -- съ жизнію простился.

Монархъ душою просвѣтлѣлъ,

Разцвѣлъ, переродился,

Невинность дочери открывъ,

На гибель обреченной.

Онъ такъ былъ радъ и такъ счастливъ,

Какъ бы, вѣнца лишенной,

Опять, по волѣ горнихъ Силъ,

Вѣнчался имъ на царство.

О, какъ Ринальда онъ честилъ,

Открывшаго коварство!

Честимый Рыцарь снялъ шеломъ,--

И царь въ восторгѣ таетъ:

Знакомаго героя въ нёмъ

Нежданно онъ встрѣчаешь,--

И очи къ небесамъ возвелъ

Съ слезами умиленья....

А что же Рыцарь, что пришелъ,

Въ дни общаго смятенья,

Омыть младой царевны стыдъ

Рукою воруженной?...

Все замѣчая, онъ стоитъ,

Въ раздумье погруженной.

Царь проситъ, молитъ пришлеца

Открыть, кто онъ, отколѣ,

Хоть показать черты лица,

Поднять шеломъ -- не болѣ --

И мзду достойную принять

За подвигъ благородной.

Упрошенный рѣшился снять

Забрало всенародно,--

И чтожь открылося для глазъ?

Всѣ видятъ предъ собою...

Когда не скученъ мой разсказъ,-- *

Все послѣ вамъ открою.

ПРИМѢЧАНІЯ.

Неистовый Орландъ.-- Orlando Furioso -- есть продолженіе Влюбленнаго Орланда -- Orlando Innamorato -- Маттея Боярда, вотъ почему переводчикъ Аріоста почелъ нужнымъ приложить къ своему переводу нѣкоторыя ссылки на Влюбленнаго Орланда и присовокупить насколько необходимыхъ примѣчаній, не обходимыхъ, говорю я, потому что излишнія примѣчанія могли бы, безъ большой пользы, увеличитъ книгу.

Переводчикъ предполагалъ присовокупить къ первой части Орланда жизнь Аріоста и полный разборъ его Поэмы, но рѣшился напечатать то и другое въ отдѣльной книжкѣ по отпечатаніи всей Поэмы.

ПѢСНЬ ПЕРВАЯ.

Стансъ 1.

Въ честь Рыцарей, любви и Дамъ

И смѣлыхъ предпріятій,

Какъ съ Аграмантомъ по морямъ

Приплыли Мавровъ рати....

Аграмантъ, по вымыслу Боярда,-- по вымыслу,-- ибо война Аграманта съ Карломъ не есть событіе историческое,-- Аграмантъ сынъ Маврскаго -- Африканскаго -- царя Траяна, никогда не существовавшаго. Въ честь Рыцарей и пр. эллипсисъ для избѣжанія слова: пою, которое въ Русскомъ языкѣ не однознаменателѣно съ Италіанскимъ canto.

Стансъ 2.

И объ Орландѣ будетъ рѣчь...

Орландъ, племянникъ, по сестрѣ, Карла Великаго, влюбившійся въ Ангелику, приѣзжавшую будто бы съ братомъ своимъ Аргаліемъ ко Двору Французскому.

Diro d'Orlando in un'medesmo tratto...

И объ Орландѣ будетъ рѣчь...

Поэтическое canto въ 1-мъ стансѣ и прозаическое diro во 2-мъ стансѣ, ясно показываютъ, что такое Неистовый Орландъ, это Поэма -- Романъ, сліяніе Поэзіи съ прозою, идеальнаго съ существеннымъ, но сліяніе очаровательное, въ высочайшей степени, художественное.

Стансъ 5.

Великодушный Ипполитъ!

Ираклово рожденье.

Ипполитъ, сынъ Иракла Эста -- Ercolea prole -- втораго Феррарскаго Герцога.

Стансъ 11.

Онъ черезъ лѣсъ быстрѣй бѣжитъ,

Чемъ селянинъ....

На игрищахъ кипящихъ...

Въ подлинникѣ;

Е più leggier correa per la foresta

Ch' al pallio rosso il villan...

Въ Италіи между поселянами на игрищахъ было обыкновеніе бѣгать въ запуски; побѣдитель получалъ въ награду кусакъ краснаго сукна -- pallio rosso.

Ст. 29.

Стих. 7--8. Аргаліы, братъ Англелики, Катайской царевны, въ Индіи, носившій очарованный доспѣхъ, былъ, подобно Ахиллесу, неуязвляемъ -- invulnerabilis; одно только мѣсто на всемъ его тѣлѣ доступно было ранамъ, и въ это-то мѣсто поразилъ его предатель Феррагь, Боярдъ.

Ст. 30. Стих. 6. Ланфузою поклажа.

Ланфуза -- мать Феррага.

Ст. 40. Ст. 1. 2.

Съ часъ мѣста, Государь, онъ былъ

Объятъ тоской глубокой.

Pensoso più d'un' ora, a capo basso,

Stette, Signore...

Аріостъ обращается, въ этомъ стансѣ, къ Ипполиту, или, можетъ быть, къ Альфонсу. Надобно знать, что Аріостъ всю Поэму свою читалъ, по пѣснямъ, при Феррарскомъ Дворѣ, гдѣ каждый, или почти каждый, вечеръ собиралось лучшее, по тогдашнему понятію, т. е. образованнѣйшее общество -- любители Изящнаго. Въ XVI вѣкѣ отъ Придворнаго требовалось, чтобы онъ посвященъ былъ въ таинства Изящнаго. Обь этомъ Бальтазаръ Кастильоне написалъ полной превосходный трактатъ въ трехъ частяхъ, подъ названіемъ: Il Cortegiano -- Придворный, вотъ причина неимовѣрныхъ успѣховъ въ Изящныхъ Искуствахъ Италіанцовъ въ XVI вѣкѣ. Ad exemplum regis componxtur lotus mundus. Золотое время!... когда оно возвратится на землю? На этотъ вопросъ можно отвѣчать; когда очистится на землѣ нравственная атмосфера, когда нравственный магнитизмъ не будетъ перевѣшивать нравственнаго электричества. Въ вещественному мірѣ электричество и магнитизмъ составляютъ двѣ противуположности; въ мірѣ духовномъ есть свои противуположные полюсы; это -- гуманитетъ и эгоизмъ, гдѣ преобладаетъ первый, тамъ народы благоденствуютъ; гдѣ преобладаетъ послѣдній, тамъ народы бѣдствуютъ -- короче, тамъ свирѣпствуетъ нравственная холера.

Ст. 43. Стих. 7-12.

Младая дѣвица-краса...

Въ подлинникѣ:

La vereine che l'fior, di ehe più zelo

Che de' begli occhi e della vita aver de',

Lascia alerui corre...

Здѣсь какъ и въ нѣкоторыхъ другихъ мѣстахъ, переводчикъ близостію пожертвовалъ нравственной Граціи.

Ст. 78.

Въ Арденахъ два ключа журчатъ...

Эти два ключа, можетъ быть, взяты изъ древнѣйшаго преданія о двухъ источникахъ въ Беотіи. Подобный источникъ встрѣчается въ Дантовомъ Чистилищъ. Пѣснь 28. Терц. 4І.

ПѢСНЬ ВТОРАЯ.

Стансъ 1.

Зачѣмъ, жестокая любовь.

Наперекоръ желаньямъ...

У Аріоста всѣ пѣсни оканчиваются какъ сказки въ Тысяча одной ночи, а начинаются какимъ нибудь введеніемъ нравственнымъ, патетическимъ, примѣнительнымъ и пр. Эти отступленія, повидимому, останавливающія ходъ Поэмы, но не менѣе того тѣсно связанныя съ дѣйствіемъ, составляютъ у Аріоста дидактическую часть Поэмы и, должно сказать, всѣ онѣ прелестны.

Ст. 29. Стих. 11. 12.

И волны въ ярости своей

До марса воздымали.

Марсъ-Cabbia-коробъ на мачтѣ, слово техническое морское.

Ст. 52. Стих. о. 6.

Отецъ его Рожеръ, а мать

Была -- дочь Аголанта...

Имя Аголантавой дочери было Галачіелла. Аголантъ убитъ Ринальдомь. Боярдъ.

ПѢСНЬ ТРЕТЬЯ.

Ст. 10. Стих. 1. 2.

Мерлинъ, Англійскій волшебникъ, родившійся отъ адскаго духа, жившій при Вортижерѣ и двухъ его преемникахъ. Преданіе говоритъ, что Мерлинь влюбленъ былъ въ Дыму Озера -- la Donna uei lago.-- Однажды онъ показалъ своей любовницѣ гробницу, сдѣланную имъ для себя и для нее; ему и по смерти не хотѣлось разлучаться съ любезною; неосторожный, онъ открылъ ей заклинаніе, въ силу котораго гробница должна была навѣкъ закрыться сама собою. Любовница, уговоривши его прилечь въ гробницу, произнесла роковое заклинаніе, и гробница затворилась; но духъ Мерлиновъ продолжалъ говорить и давать отвѣты всѣмъ, приходившимъ спрашивать его о будущемъ.

Ст. 17.

Тобою древней Трои кровь

Сольется въ два потока...

Боярдъ производитъ родъ Эстовъ отъ Астіанакса, Гекторова сына.-- Вл. Орл. II. III. Преданіе о происхожденіи Франковъ и Саксовъ отъ Троянцевъ было общимъ на Сѣверѣ, вѣроятно, потому что Фригія почитается, по крайней мѣрѣ, почиталась, разсадникомъ южныхъ Европейскихъ народовъ; въ каждомъ Государствѣ были свои Ази, т. е. Герои, Геніи, подобные Кабирамъ. Вотъ почему преданія относительно Трои различны и, не смотря однако же на то, всѣ онѣ сосредоточиваются въ одномъ: т. е. она почитается колыбелью родоначальниковъ многихъ Государствъ. Должно замѣтить, что преданія или миѳы среднихъ вѣковъ, ознакомившись, сблизившись съ миѳами древняго міра, смѣшались, слились съ ними; то же, вѣроятно, было и съ миѳами, такъ называемаго, древняго міра; они своей чредою слились съ миѳами міра древнѣйшаго. Въ Поэзіи, принимая ее въ обширнѣйшемъ значеніи, мѣняется только форма, а идея, сущность, въ слѣдствіе организаціи ума и его законовъ, никогда не измѣняется. Многіе говорили, разсуждали, спорили о Классицизмѣ и Романтизмѣ, но никто еще не доказалъ удовлетворительно, въ чемъ состоитъ различіе между тѣмъ и другимъ. Да и для чего это различіе? А если оно нужно, то не лучше ли раздѣлитъ Поэзію по кругамъ, по цикламъ, сообразно съ ходомъ ума человѣческаго. Такимъ образомъ первый кругъ составила бы Поэзія древнѣйшаго міра,-- Поэзія Индійская; второй -- древняго міра,-- Поэзія Греческая и Римская, какъ продолженіе Греческой; третій -- Поэзія Ново-Европейская. Сіи круги, образуясь и, такъ сказать, вытекая одинъ изъ другаго, составляютъ взаимныя звенья и, слѣдовательно, никогда совершенно не разсоединяются. Такое раздѣленіе, по нашему мнѣнію, тѣмъ вѣрнѣе и опредѣлительнѣе, что каждый кругъ отличается особеннымъ характеромъ: въ Поэзіи Индійской дѣйствіе по большой части переносится съ земли на небо, въ Поэзіи Греческой оно происходитъ между небомъ и землею; въ Поэзіи Ново-Европейской почти всегда на землѣ и въ самомъ человѣкѣ.

Ст. 24.--54.

Родословная Эстовъ у Аріоста болѣе поэтическая, нежели историческая; онъ хотѣлъ въ поэмѣ своей прославить благотворителей своихъ, благотворителей Изящнаго, просвѣщеннѣйшихъ Эстовъ, и прославилъ; его Поэма есть великолѣпнѣйшій памятникъ, воздвигнутый дому Эстовъ!

Ст. 25. стих. 3--4.

Въ возмездье Эстъ и Калаонъ

Героя ожидаетъ.

Эстъ и Калаонъ -- владѣнія въ Падуѣ.

Ст. 26. стих. 5--6.

Гугонъ

Распуститъ знамя съ змѣемъ.

Змѣй -- гербъ Миланскихъ владѣтелей -- Висконти.

Ст. 52. стих. 2--12.

Вотъ Пятый предъ тобой Ассонъ,

Его-то мощны длани

Кровавы раны изцѣлитъ,

Италіи несчастной;

Имъ будетъ Эзелипъ и смятъ

И стертъ въ борьбѣ ужасной

Эзелинъ, происходившій изъ Германіи, но родившійся въ Маркизствѣ Тревизанскомъ, такъ былъ жестокъ, что современники отъ сердца вѣрили, будто бы онъ родился отъ Демона?

Ezellino immanissimo tiranno

Che fia creduto figlio del Demonio...

Овладѣвши Вероною, Падуею и многими другими Италіанекими городами, онъ управлялъ ими какъ самый жесточайшій тиранъ. Папы Григорій IX, Иннокентій IV и Александръ IV вынуждены были проповѣдывать противъ него Крестовые походы. Послѣ многихъ войнъ разбитый Крестоносцами, подъ предводительствомъ Ассона, и жестоко раненый ратникомъ, у котораго онъ прежде изувѣчилъ въ ужаснѣйшихъ пыткахъ брата, тиранъ взятъ въ плѣнъ и съ отчаянья умеръ въ 1259 году, на шестьдесятъ шестомъ году своей жизни. Въ продолженіе тридцати четырехъ лѣтъ своей тираніи онъ замучилъ болѣе одиннадцати тысячъ человѣкъ разнаго состоянія.

Ст. 54. стих. 11--12.

Ассоновъ скипетръ золотой....

Здѣсь Аріостъ разумѣетъ Феррару, простирающуюся по берегамъ рѣки По, гдѣ погибъ Фаэтонъ, сынъ Аполлоновъ. Тамъ долго плакали Фаэтоновы сестры и превратились въ дерева, изъ которыхъ, въ видѣ слезъ, капали янтаря. Циднъ, Царь Лигурійскій, дѣдъ Фаэтона; онъ посѣдѣлъ отъ горести и наконецъ превратился въ лебедя -- cignus.

Ст. 41. стих. 1. 5.

И землю -- зависть всѣхъ земель,

Что назвала Эллада

По розѣ -- розы колыбель.

Это Ровиго, по Латынѣ -- Rhodium, съ Греческаго ρόδον.

Стих. 7.

Тотъ градъ...

Комаккіо, городъ въ Феррарѣ, въ которомъ живутъ, по большей части, рыбаки; они во время морской бури, съ опасностію жизни, загоняютъ изъ моря рыбу на Комакскія долины и ловятъ естамъ для продажи,

С. 46. стих. 7.--8.

Съ какимъ укоромъ взоръ склонилъ

Онъ къ своему сосѣду!

Намекъ на Венецію и на войны, веденныя послѣднею съ Феррарою.

Ст. 49. стих. 1.--2.

Не потому, что Града -- Левъ

Крылатый не коснется...

Крылатый Левъ -- Aligero Leon -- гербъ Венеціи.

Ст. 52. стих. 7.-- 8.

Здѣсь мать...

Здѣсь разумѣется Римъ -- Roma, или Юліи II, жесточайшій врагъ феррарскаго Герцога Альфонса.

Ст. 56. стих. 11--12.

При немъ, какъ въ Августовы дни,

Маронъ возникнетъ новой.

Маронъ -- Marone Andrea -- былъ при Дворѣ Ипполлипіа извѣстный Поэтъ -- импровизаторъ. Какъ затѣйливо и, въ то же время, какъ скромно, Аріостъ умѣлъ, въ этихъ стихахъ, сдѣлать примѣненіе къ самому себѣ!

Ст. 60. стих. 9.

Кто эти двое...?

Намекъ на Ферранта и Юлія -- братьевъ Альфонса и Ипполита. Они вступили въ заговоръ противъ перваго и хотѣли лишитъ его Герцогства Феррарскаго. Заговоръ, веденный посредствомъ одного Французскаго музыканта, открытъ; несчастные уже приговорены были къ смерти; но Герцогъ сжалился и приговорилъ ихъ только на всегдашнее заключеніе.

ПѢСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

Ст. 51. стих. 9.

Гдѣ Каледонскій древній лѣсъ...

Каледонскій лѣсъ, жилище страховъ, театръ Рыцарей Круглаго Стола.

лъ;

Надъ нимъ, склонясь вѣтьвями;

Навѣсили густую тѣнь

И яворы и клёны;

И тщетно, воцаряясь, день

Глядитъ на долъ тотъ сонный:

Тамъ солнцу тѣни не отвесть,

Тамъ вѣчный сумракъ бродитъ;

Тамъ тёмная пещера есть,--

Она подъ землю сходитъ.

У входа мрачный плющъ растетъ,

Сплетаяся вѣтьвями;

И въ той пещерѣ Сонъ живетъ,

Лелѣемый мечтами;

Раскинувшійся, онъ лежитъ

Въ перинѣ утопая;

И Праздность тучная сидитъ

У ногъ его, зѣвая;

И дремлющая Лѣнь,-- она

Съ постели встать не можетъ,

А о ходьбѣ и мысль одна

Безпечную тревожитъ,

Привратницей стоить у Сна

Забывчивость глухая;

Не слыша слушаешь она,

Пришельцевъ принимая;

Что ей ни скажутъ, какъ вода

Сквозь рѣшето уходить.

Кругомъ, безмолвная всегда,

Дозоромъ Скромность бродитъ

Тихонько, такъ что и башмакъ

Не скрываетъ подъ ногою;

Идетъ ли кто, молчанья знакъ

Даетъ ему рукою.

"Тебѣ, сказалъ ей Михаилъ,

Всевышній повелѣнье

Со мной послать благоволилъ --

Летѣть въ сіе мгновенье

Къ Ринальду и на помощь рать

Привесть въ Парижъ такъ скромно,

Чтобъ не могла Невѣрнымъ дать

Молва и вѣсти тёмной

До самой той поры, пока

Къ Парижу не предстанутъ

На помощь жданныя войска

И на враговъ не грянуть,"

Она покорной головой

Въ отвѣтъ ему кивнула

И, тутъ же въ путь заповѣдной

Пустясь, къ нему прильнула;

Въ Пикардію былъ ихъ полетъ,

Туда несли ихъ крылы.

Тамъ Ангелъ войску придаетъ

И рвенія и силы;

И войско имъ приведено

Къ Парижу въ день -- не болѣ;

И это чудомъ сочтено

Въ народѣ по неволѣ.

Дорогой Скромность, суетясь,

Все войско обѣгала

И въ переходахъ каждый разъ

Туманъ надъ нимъ скопляла,

И такъ сгустила вкругъ туманъ,

Что бубенъ и литавры

Не могъ услышать вражій станъ,

И не видали Мавры,

Какъ Скромность привела къ стѣнамъ

И какъ ввела въ укрѣпы

Войска, какъ будто были тамъ

И глухи всѣ и слѣпы,

Въ то время, какъ Ринальдъ младой

При помощи небесной

Пришолъ къ Парижу съ быстротой

Неслыханной, чудесной,

И тихо, такъ что вражій станъ

И не слыхалъ движенья,--

Не укротимый Аграманъ,

Готовясь въ пылъ сраженья,

Уже у стѣнъ Парижа былъ

Съ своимъ обширнымъ станомъ;

Въ послѣдній разъ извѣдать силъ

Хотѣлъ онъ съ Карломаномъ.

Какъ много древъ на высотахъ

Лѣсистыхъ Аппенина,

Какъ много волнъ во влажный прахъ

Дробитъ о брегъ пучина,

Какъ много звѣздъ въ дали небесъ

Горитъ во мракѣ ночи,

Когда уснетъ и долъ и лѣсъ

И вздремлютъ смертныхъ очи,

Одна любовь не дремлетъ лишь,

Откинувъ покрывало:

Такъ много войска предъ Парижъ

Враждебнаго предстало,

Въ столицѣ звонъ колоколовъ

Повсюду раздается;

Въ церквахъ изъ устъ молебный зовъ

На небеса несется.

Какъ всѣ раздобрились въ бѣдахъ!

Какъ набожны всѣ стали!

Когдабы злата въ небесахъ

Святые такъ алкали,

Какъ алчемъ мы -- народъ слѣпой --

Блестящей этой пыли;

Онибъ по статуѣ златой

Въ сей день себѣ отлили.

Согбенные подъ ношей лѣтъ

На жребій свои роптали,

Что дожили до этихъ бѣдъ,

И съ завистью взирали

На гробы праведныхъ мужей,

Почіющихъ въ нетлѣньи;

Но юноши во дни скорбей

Не о своемъ спасеньи

Заботились и, въ руку мечъ,

Они летятъ на стѣны

И, пламенные, жаждутъ сѣчъ

За край, за градъ священный.

Тамъ были Графы, Короли,

Маркизы, Паладины,

Защитники родной земли,--

И пришлецы съ чужбины;

Они за честь, и за Христа

На бой, на смерть стремились,

И съ укрѣпленныхъ стѣнъ въ мѣста

Открытыя просились.

Ихъ пылъ одобрилъ Карломанъ,

Но, умѣряя рвенье,

Онъ не пустилъ ихъ къ Маврамъ въ стать

На бурное сраженье,

А размѣстилъ тѣхъ здѣсь, тѣхъ тамъ,

Гдѣ нужда настояла,

Чтобы не дать въ Парижъ врагамъ

Пробраться изъ-за вала;

Гдѣ ставятся десятки имъ,

Гдѣ цѣлыя дружины;

Тѣмъ ввѣрены мосты, другимъ

Военныя махины.

Вездѣ онъ самъ, и тамъ и сямъ;

Не вѣдая покоя,

Летаетъ быстро по строямъ

Съ безстрашіемъ героя.

Парижъ, раскинувшись, лежитъ

Въ обширнѣйшей равнинѣ;

Съ конца въ конецъ рѣка бѣжитъ

По самой серединѣ

И, образуя островокъ,

Столицу оставляетъ.

Величественный Сены токъ

Часть града защищаетъ --

И лучшую; съ другихъ сторонъ

Парижъ обезопашенъ

Окопами и окружёнъ

Стѣнами съ рядомъ башенъ.

Парижъ обширенъ, приступать

Къ нему отвсюду можно;

Но, чтобы силъ не раздѣлять,

Врагъ Карловъ осторожной

Рѣшился на него напасть,

Ставъ къ западу за Сеной:

Онъ на походѣ эту часть

Очистилъ постепенно;

Онъ за собой съ той стороны

Оставилъ рядъ трофеевъ;

Всѣ земли имъ покорены

До самыхъ Пиривеевъ.

Заботливый Питтовъ сынъ,

Обнести градъ стѣнами,

Устроилъ цѣлой рядъ плотинъ

Высокихъ надъ брегами

И крѣпкой цѣпью обложилъ

И входъ и выходъ Севы;

Распоряжая всѣмъ, онъ былъ

Вездѣ почти безъ смѣны --

Среди дружинъ, средь ихъ трудовъ,

У насыпи, у вала,

Но болѣ тамъ, гдѣ отъ враговъ

Опасность угрожала.

Все, все предвидѣлъ Карломанъ,

И предузналъ заранѣ,

Что замышляетъ Агреманъ

На гибель Вѣрныхъ въ станѣ,

Гдѣ хочетъ приступъ онъ начать

Въ послѣдній часъ усилій.

Уже, собравъ Испанцевъ рать,

Готовъ на бой Марсилій;

Съ нимъ многіе вожди дружинъ,

Съ нимъ Балюганъ, Грондоній

И Фальсиронъ и Серпентинъ;

На всѣхъ мечи и брони,

Налѣво отъ него Собринъ

И строи Пуліана

И Дардинель, Альмонтовь сынъ,

И грозный Царь Орана,

По росту исполинъ,-- отъ ногъ

До темя двѣ сажена....

Когдабъ перу придать я могъ

Тужь быстроту движеній,

Съ какой оружіе въ рукахъ

Вращалося у Мавровъ!...

Давно Царь Сарцы, Вѣрныхъ врагъ,

Дрожитъ и жаждетъ лавровъ.

Какъ мухи, слившись, свившись въ рой,

Съ жужжаніемъ садятся

На чашу съ медомъ въ лѣтній зной,

Или скворцы стадятся

Во время осени златой

Надъ спѣлымъ виноградомъ:

Такъ Мавры этою порой,

Сплотя отрядъ съ отрядомъ,

Кипятъ, волнуются, шумятъ,

И всѣ на битву рады,

Всѣ на Парижъ бросаютъ взглядъ

И требуютъ осады,

Насталъ кровавой битвы часъ,

И Вѣрные толпами

Бѣгутъ на стѣны, воружась

Огнемъ, мечемъ, стрѣлами;

Надежный родины оплотъ,

Они безстрашно бьются;

Одинъ падетъ, другой вперёдъ;

Всѣ въ битву грудью рвутся;

Ударятъ, и ряды враговъ,

Ударъ пріявъ жестокой,

Стремглавъ со стѣнъ высокихъ въ ровъ

Широкой и глубокой.

Спасая Христіане градъ,

Все въ помощь призывали:

И камни и зубцы оградъ

На Мавровъ съ стѣнъ летали,

Обломки зданій, иногда

И кровли самыхъ башенъ;

Всего же болѣе тогда

Имъ кипятокъ былъ страшенъ;

Ліясь дождемъ, онъ проникалъ

Подъ шлемы и забрала,

И очи бѣднымъ ослѣплялъ,

И тьма ихъ облегала.

Ужасно!... но еще для нихъ

Ужаснѣе мученье

Готовилось въ печальный мигъ:

Представьте вы смѣшенье

Съ смолою сѣры, терпентинъ

Съ селитрою горючей,--

И это все на Сарацинъ

Слилось огнистой тучей!...

Не позабыли и круговъ

Съ горящими хвостами,

И тѣ летали на враговъ,

Стоявшихъ подъ стѣнами.

Тогда-то Родомонтъ повелъ

Свои дружины къ граду;

За нимъ Царь Гараманта шелъ

Съ Ормидомъ на осаду,

А объ руку съ нимъ Сориданъ

И Коски повелитель;

И Цевты Царь оставилъ станъ,

И, бранныхъ бурь любитель,

Клориндъ летитъ во слѣдъ за нимъ

И юный Царь Морокко,

Пылая жаромъ боевымъ

И славою высокой.

У Родомонта видѣнъ левъ

На знамени багряномъ,

И льву прелестная изъ дѣвъ,

Склоняся гибкимъ станомъ,

Кладетъ удила на уста,

И левъ ее ласкаешь.

И эта дѣва красота

На знамѣ означаетъ

Царевну Доролису; левъ --

Самъ Родомонтъ державной,

Самъ онъ, съ прелестною изъ дѣвъ

Помолвленный недавно;

Съ той самою, которой ужъ

Не быть его женою,--

У ней теперь другой есть мужъ,

Какъ сказано вамъ мною;

Съ той самою, къ которой онъ

Пылалъ любовью страстной...

Что еслибъ онъ былъ извѣщёнъ

Объ участи Прекрасной?...

Призвавши мужество свое,

Въ пылу въ сей день кровавый

Онъ тожь бы сдѣлалъ для нее,

Что сдѣлалъ онъ для славы.

Ужъ лѣстницъ тысячи стоятъ;

На каждой ихъ ступени

Не менѣе двухъ Мавровъ въ рядъ,

Готовыхъ въ пылъ сраженій.

Они всё далѣ, всё вперёдъ,

Другъ друга подстрекая:

Однихъ отвага въ пылъ влечётъ,

Другихъ -- боязнь слѣпая.

Приставшимъ Родомонтъ вперёдъ

Мечемъ дорогу кажетъ;

Найдись ослушникъ,-- онъ прибьётъ,

Иль смертію накажетъ.

И всѣ, хотятъ иль не хотятъ,

Всѣ на стѣну стремятся,

Презрѣвъ огонь и камней градъ,

И смерти не боятся.

Иные ищутъ, гдѣбъ пройти

Имъ въ городъ безопасно;

Но Родомонтъ на всѣ пути

Глядитъ спокойно, ясно.

Все войско Бога силъ въ бѣдахъ

На помощь призываетъ;

А онъ, забывши Божій страхъ,

Онъ Небо проклинаетъ.

На Родомонтѣ панцырь былъ

Изъ чешуи дракона;

Тотъ панцырь на груди носилъ

Строитель Вавилона,

Его прапрадѣдъ, въ ту воину,

Какъ думалъ дерзновенной

Отнять надзвѣздную страну

Онъ у Творца вселенной;

Готовяся идти на рать,

Велѣлъ безумецъ гордой

И шлемъ и щитъ и мечъ сковать

Изъ стали самой твёрдой.

И Родомонтъ, какъ Царь Немвродъ

Неукротимо бурной,

Готовый въ путь подъ горній сводъ

Подъ сводъ небесъ лазурной,

Когдабъ былъ слѣдъ туда пробитъ,--

И Родомонтъ въ порывѣ

Ни на твердыни не глядитъ

Ни на воду въ разливѣ;

Онъ въ ровъ, наполненный водой,

Прыгъ съ берега съ размаху

И, помавая головой,

Бѣжитъ, летитъ безъ страху.

Онъ по уши въ водѣ; кругомъ

Градъ камней, стрѣлъ и пращи;

А онъ вперёдъ своимъ путёмъ.

Такъ вепрь идетъ изъ чащи,

Поднявъ клыки, напруживъ грудь,--

И подъ его ногами

Широкій пролегаетъ путь

Межъ тѣсными кустами.

Алжирскій Царь -- щитъ надъ главой -"

Дошелъ уже до края

Твердыни, воруженныхъ строй

И Небо презирая.

И вотъ на сушѣ онъ, и вотъ,

Разставшись съ мутной влагой,

Онъ на стѣну вперёдъ

Съ обычною отвагой,

И былъ ужь тамъ межь Христіанъ,

Сталъ на помостъ широкій,--

И сколько имъ наноситъ ранъ

Булатъ его жестокій!

И сколько вдругъ головъ и рукъ

Слетаетъ въ ровъ глубокой!

Отъ ихъ паденья звукъ и стукъ

Разносится далёко.

Алжирскій Царь, отбросивъ щитъ,

Идетъ впередъ съ булатомъ;

И Герцогъ имъ Арнольфъ убитъ

Онъ палъ предъ супостатомъ.

Арнольфъ отъ Рейнскихъ береговъ

Пришолъ на бой кровавый,

Чтобъ пасть предъ грознымъ юъ враговъ

При сладкомъ звукѣ славы;

Какъ сѣра предъ огнемъ, не могъ

Онъ устоять средь сѣчи

Предъ грознымъ, и безъ жизни легъ,

Разсѣченный по плечи.

Еще ударъ, и Спинолёхъ

Съ Прандономъ и Ольдрадомь

И молодымъ Ансельмомъ лёгъ

Предъ Родомонтомъ рядомъ.

Погибли двѣ четы, одна

Булатомъ у Нормандцевъ

Воинственныхъ похищена,

Другая у Фламандцевъ.

Погибъ межъ ними и Оргетъ,

Разсѣченный до груди;

Стѣна тѣсна, спасенья нѣтъ,

И словно гасли люди.

Низринутъ въ воду Андроновъ

Съ Маскиномъ въ вихрѣ битвы:

Одинъ былъ Богу посвящёнъ,--

Одинъ былъ жрецъ молитвы;

Другой вино лишь обожалъ.

Какъ часто на досугѣ

Однимъ глоткомъ онъ осушалъ

Бутылку въ дружнемъ кругѣ!

Воды, какъ яда, бѣгалъ онъ,

Или какъ гидры Лерны,

И чтожь? водою поглощёнъ

Вину до гроба вѣрный!

Предъ Родомонтомъ въ прахъ поникъ

Арнальдъ, Тулузецъ юный;

И Провансалецъ Людовикъ

Оставилъ міръ подлунный;

Обертъ и Клодъ, Дени и Гугъ,

Всѣ четверо Торсане;

Нежданно испустили духъ

На сѣчѣ Парижане

Готье, Стиллонъ, Амбальдъ, Одонъ;

И многіе въ невзгоду

Погибли,-- не могу имёнъ

Назвать вамъ ихъ и роду.

Межъ тѣмъ за Родомонтомъ въ слѣдъ

Невѣрные толпами

Но лѣстницамъ, и Вѣрнымъ нѣтъ

Надежды межь зубцами

Обороняться отъ враговъ

На первой сей оградѣ.

Но Мавровъ ждетъ сокрытый ковъ

Съ погибелью въ засадѣ:

Межь первой и второй стѣной

У стѣнъ высокихъ башенъ

Есть новый ровъ, онъ шириной

И глубиною страшенъ.

Дружины Христіанъ и тамъ

И здѣсь съ отпоромъ стадо;

У рва, у стѣнъ и по стѣнамъ

И всюду заблистали

Ряды и копій и мечей,

И стрѣлы полетѣли;

И съ тайнымъ трепетомъ очей

Врага на нихъ смотрѣли.

Не будь Алжирца межь враговъ,

И, дрогнувши, давно бы

Они пустились въ бѣгъ чрезъ ровъ

Съ отчаяніемъ злобы.

Тѣхъ подстрекаетъ онъ похвалой,

Другихъ живымъ укоромъ,

Иныхъ умильною мольбой,

Иныхъ суровымъ взоромъ;

Инаго въ тылъ, инаго въ грудь

Ударитъ онъ съ досады

И пресѣчетъ къ побѣгу путь

Отъ начатой осады;

Иныхъ за шею, за високъ,

И въ ровъ съ стѣны бросаетъ;

И ровъ, какъ ни былъ онъ глубокъ,

Своими наполняетъ.

Межъ тѣмъ, какъ цѣлый рой враговъ

Съ опасностію жизни

Спускается, слетаетъ въ ровъ

И думаетъ на ближній

Оплотъ взойти сквозь рядъ препонъ,

Алжирскій Царь безъ страху,

Какъ будто онъ былъ окрылёнъ,

Бросается съ размаху

Съ оплота на оплотъ другой

Во всемъ вооруженьи

Съ своею грузной тяготой,--

И сталъ на укрѣпленьи.

Пространство было между нихъ --

Между двухъ укрѣпленій,

Строями войска занятыхъ,

Три добрыя сажени;

И онъ какъ заяцъ черезъ ровъ

Перепрыгнулъ широкой,

Привсталъ, оправился, и вновь

Вступаетъ въ бой жестокой...

Коснетсяль онъ кого мечемъ,

И падаетъ несчастной

Какъ слабый колосъ подъ серпомъ,--

Спасенья ждать напрасно.

Межъ тѣмъ давно ужъ ковъ готовъ

У вѣрной былъ дружины:

Во рву костры сухихъ деревъ

Лежали и фашины;

Все это было залито

Живой смолой до края.

И ни одинъ не звалъ про то,

Бѣды не ожидая;

Никто не зналъ, что тамъ стоять

Смолою залитые,

Раставленные прежде въ рядъ,

Сосуды роковые.

Въ нихъ масло, въ нихъ заключена

Селитра, нефть и сѣра.

Ждутъ Вѣрные... Но ужь полна

Терпѣнія ихъ мѣра.

Межъ тѣмъ, какъ въ дерзости слѣпой

Мечтали Сарацины

Взять приступомъ оплотъ второй,

У стѣнъ разставивъ длинный

Рядъ лѣстницъ,-- Вѣрные даютъ

Условный знакъ -- мгновенно

Зажечь огни и тамъ и тутъ

Въ засадѣ потаенной.

Разсѣянные тамъ и сямъ

Огни въ одно слилися

И такъ высоко къ небесамъ

Смущеннымъ поднялися,

Что изсушить въ лунѣ могли

Всѣ, всѣ до капли воды.

Клубяся, дымъ встаетъ съ земли,

И меркнутъ неба своды,

И раздается гулъ кругомъ

И трескъ поперемѣнно,

Какъ страшный перекатный громъ

Изъ тучи раскаленной.

И страшный вой со всѣхъ сторонъ

И визгъ протяжно-дикій

И вопль отчаянья и стонъ

И жалобные крики

Толпами гибнущихъ людей,--

И гибнущихъ напрасно,

Сливались съ клокотомъ огней

Въ одинъ концертъ ужасной,

Такъ бѣдныхъ Мавровъ пожиралъ

Потокъ огней багровыхъ!

Но, Государь, ужь я усталъ;

Покой до пѣсни новой!

ПѢСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ.

Астольфъ. Чудесная книга. Волшебный рогъ. Морское путешествіе Астольфа. Пророчество объ открытіи Америки. Чудовище Калигорантъ. Встрѣча Героевъ. Путешествіе ихъ во Іерусалимъ.

Умомъ иль счастьемъ побѣдить

Для полководца лестно;

Народной кровью лавръ купить

Жестоко и безчестно:

Но побѣдить врага въ бою

Безъ лишней траты крови,

Но пощадить страну свою

По чувству къ ней любови --

Вотъ слава лестная для васъ,

Властители народовъ!...

Она, чрезъ рядъ вѣковъ свѣтясь,

Горитъ съ надзвѣздныхъ сводовъ

Такою славой на моряхъ

Ты, Государь, вѣнчался,

Когда, безстрашный на бояхъ,

Съ свирѣпымъ Львомъ сражался.

Онъ занялъ Пада берега

До Франколинскихъ башенъ;

Но ты ударилъ на врага,--

И онъ для насъ не страшенъ.

Ты далъ урокъ, какъ побѣждать

Со славою геройской:

Ты сокрушалъ чужую рать,

Свое сберёгши войско.

Не такъ Алжирецъ поступилъ;

Онъ съ дерзостью слѣпою

Ввелъ въ ровъ своихъ и погубилъ

Несчастныхъ тамъ безъ бою:

Разлился огненный потокъ,

И ихъ какъ не бывало.

Ровъ былъ глубокъ, ровъ былъ широкъ,

А мѣста было мало

Для всѣхъ; во пламя разлилось,

Всѣхъ въ пепелъ превратило,

И войско мирно улеглось,

Ему просторно было.

Почти что сорокъ тысячъ въ ровъ,

Когда еще не болѣ,

Несчастныхъ Карловыхъ враговъ

Спустилось по неволѣ;

Неосторожный вождь туда

Ихъ ввелъ, втѣснилъ ихъ силой;

И всѣхъ постигла тамъ бѣда,

Для всѣхъ былъ ровъ могилой,

И только Родомонтъ одинъ,

Виновникъ злоключенья,

Остался живъ въ гробу дружинъ,

Погибшихъ жертвой мщенья.

И онъ, не перепрянь чрезъ ровъ

Съ ограды на другую,

И не вмѣшайся межь враговъ

Въ минуту роковую,--

И онъ бы жертвой сталъ огней,

Забывши про осады.

Алжирецъ, съ ужасомъ очей

Взглянувши внизъ ограды,

Пополовѣлъ,-- его народъ

Въ мученьяхъ погибаетъ;

Онъ вопитъ, воетъ, онъ ревётъ

И Небо проклинаетъ.

Въ тожь время Агреманъ ведетъ

Жестокую осаду

Гораздо далѣ -- у воротъ,

Ключемъ служившихъ граду;

Онъ полагалъ, что, между тѣмъ,

Какъ у засады скрытной

Шла битва, эта часть совсѣмъ

Осталась беззащитной.

Съ нимъ объ руку и властелинъ

Арзиллы Бамбераго,

И Баливерсъ, разврата сынъ,

Гордившійся отвагой;

И Коринѳй и Прузіонъ,

Царь острововъ блаженныхъ,

Малябуферсъ, изъ тѣхъ сторонъ

Пришедшій отдаленныхъ,

Гдѣ вѣчная цвѣтетъ весна,--

Пришедшій изъ Физана,--

И многіе, кому война

И жизнь при шумѣ стана

Все замѣняла на земли,

Во всѣхъ доспѣхахъ бранныхъ

За Агреманомъ въ слѣдъ пришли

Для битвъ давно желанны".

Но обманула въ этотъ разъ

Надежда Аграмана:

У вратъ въ рѣшительный сей часъ

Нашелъ онъ Карломана.

Самъ Карломанъ тамъ былъ, самъ онъ

И чудо паладины,--

Межъ нихъ Аволій, Соломонъ

И оба Анжелины,

Баварскій Герцогъ, Беранжеръ,

Авинъ и оба Гвида,

Оттонъ и Датчанинъ Ожеръ,

Вожди -- дружинъ эгида,

И сотни многія другихъ;

При немъ Италіанцы,

Защитники земель чужихъ,

Французы и Германцы.

Но мы въ другой объ этомъ разъ

Поговоримъ поболѣ.

Давно насъ ждетъ другой разсказъ,

Къ нему я по неволѣ

Перехожу: Астольфъ, маня,

Меня въ чужбину проситъ

И съ поля битвы въ даль меня

Безмѣрную уноситъ.

Давно, давно пора бы мнѣ

Къ Астольфу возвратишься;

Давно въ чужой онъ сторонѣ

Бездѣйствіемъ томится;

Давно хотѣлось побывать

Во Франціи Герою.

И Логистилла, словно мать,

Радёхонька душою

Была его отправить въ путь,

Но всё искала средства

Дать миновать, дать ускользнуть

Ему въ пути отъ бѣдства.

Вотъ для него оснащена

Чудесная галера,

И принята еще одна

Надежнѣйшая мѣра:

Чтобы Альцина какъ нибудь

Ему не повредила,

И флотъ и двухъ вожатыхъ въ путь

Съ нимъ Фея отпустила:

Одна Андроника была,

Другая Софрозина;

При нихъ никакъ ужь не могла

Бредить ему Альцина.

И данъ Астольфу былъ совѣтъ

Отъ благотворной Феи

Туда направитъ свой полетъ,

Гдѣ Скиѳы, Набатеи,

Гдѣ Индусы живутъ,-- отъ видъ

Въ Эретрію, въ Перейду,

Но не на Сѣверъ,-- онъ не тихъ,

Его въ пути -- изъ виду:

Тамъ море съ вѣтрами въ войнѣ,

Тамъ хладъ страшитъ природу,

И часто солнца въ той странѣ

Не видятъ по пол-году.

Уже насталъ отъѣзда часъ,

И Фея Логистилла,

Какъ должно всѣмъ распорядясь,

Астолъфа отпустила.

Прощаясь, не одинъ совѣтъ

Она ему внушила,

И книгу, какъ святой завѣтъ,

На память подарила.

Богатый даръ! безцѣнный даръ!

Чудесная служила

Противудѣйствіемъ отъ чаръ,

При ней ничто ихъ сила.

Сличавъ и свѣривъ въ книгѣ сей

Съ заглавьемъ указатель,

Все, все тотчасъ отыщетъ въ ней

Догадливый читатель,

Всѣ средства нужныя отъ чаръ --

И какъ не льзя вѣрнѣе.

Онъ получилъ отъ Феи даръ

Другой еще важнѣе,

И этотъ даръ былъ -- звонкій рогъ;

Кто звукъ его послышитъ,

Тотъ въ бѣгъ со всѣхъ несется ногъ

И чуть отъ страха дышетъ

И кто и какъ бы ни былъ смѣлъ,

Но чуть лишь раздавался

Звукъ рога, и смѣльчакъ блѣднѣлъ.

И въ бѣгство обращался.

Землетрясеніе и громъ,

Грозы и бурь тревога

На сушѣ ль, на морѣ ль сѣдомъ

Ничто предъ звукомъ рога.

Астольфъ дарами дорожитъ,

Признательный, онъ Фею

Отъ всей души благодаритъ

И разстаётся съ нею.

Разстались. Витязь на суда;

Вѣтрила заиграли.

Передъ пловцами города

Богатые мелькали;

Съ роскошныхъ Индіи бреговъ

Дышали ароматы.

Между грядами острововъ

Промчался флотъ крылатый;

Уже неутомимый былъ

Передъ землей Томмея;

Тутъ къ Сѣверу онъ путь склонилъ

Быстрѣй, быстрѣе рѣя.

Носяся по зыбямъ морскимъ,

Проплылъ онъ недалёко

Предъ Херсонесомъ золотымъ,

И видѣлъ Гангъ Широкой,

И видѣлъ, какъ онъ океанъ

Сребрилъ своей волною;

И Кори онъ и Тапробанъ

Увидѣлъ предъ собою

И море, между береговъ

Сведенное въ тѣснину.

Вотъ быстрый флотъ принесъ пловцовъ

Изъ Индіи въ Кохину.

Летѣвшій влажною стезей

На парусахъ крылатыхъ

Изъ дальней стороны съ четой

Надежною вожатыхъ,

Астольфъ Андронику спросилъ:

"Браздилъ ли кто отважный

Отъ Запада въ тѣни вѣтрилъ

Въ Востоку путь сей влажный,

И можно ли, чрезъ океанъ

Пустившисч широкой,

Придти въ предѣлы нашихъ странъ

Изъ Индіи далёкой?"

"Ты знаешь, витязь молодой,

Въ отвѣтъ она сказала,

Что отовсюду шаръ земной

Пучина водъ объяла;

Но въ Эѳіопіи она

Къ полудню подалася;

Тамъ бурная укрощена

И вдаль не разлилася.

Тамъ, тамъ, преданье говорятъ,

Нептуновы предѣлы;

И тщетно рвется чрезъ гранитъ

Царь волнъ разсвирѣпѣлыи!

"И ни одинъ корабль отъ насъ

Не смѣлъ пускаться въ море;

И ни одинъ пловецъ отъ васъ

Съ отвагою во взорѣ

Не смѣлъ повѣриться волнамъ

И, распустивъ вѣтрило,

Нестись къ Индійскимъ берегамъ

Отъ странъ отчизны милой,

Никто доселѣ подъ луней,

Никто еще не знаетъ,

Что полушарья межь собой

Вода соединяетъ.

"Но, взоръ склонивъ къ грядущимъ днямъ,

Тифисовъ вижу новыхъ

И новыхъ Аргонавтовъ тамъ;

Они межь волнъ свинцовыхъ

Пройдутъ и новый слѣдъ пробьютъ,

Невѣдомый донынѣ;

Одни безстрашно обойдутъ,

Повѣрившись пучинѣ,

Всю Африку вокругъ бреговъ

Нигриціи песчаной;

Ничто не отстранитъ пловцовъ

Отъ цѣли постоянной.

"Они, презрѣвши тьмы преградъ,

До странъ тѣхъ отдаленныхъ

Дойдутъ, гдѣ, кажется, лежатъ

Два моря раздѣленныхъ;

Предстанетъ рядъ имъ острововъ

И вскроется Персида.

Другіе, путь начавъ съ столповъ

Безстрашнаго Алкида,

Подобно солнцу потекутъ,

Рулемъ пучину взроютъ,

И земли новыя найдутъ

И новый міръ откроютъ.

"Я вижу, вижу крестъ святой

И царственные флаги,

И на равнинѣ голубой

Волнующейся влаги

Суда, и на судахъ вождей

Съ дружиной воруженной,

И за трофеемъ въ слѣдъ трофей

Въ странѣ иноплеменной;

Я вижу, вижу впереди

Надъ Индіей побѣду!..,

Вотъ Карла Пятаго вожди

По свѣжему ихъ слѣду!..

"Отъ вѣчности опредѣлилъ

Господь въ своемъ совѣтѣ,

Чтобъ путь сей долго, долго былъ

Еще невѣдомъ въ свѣтѣ....

И будетъ вѣдомъ въ свѣтѣ онъ

Чрезъ шесть иль семь столѣтій;

Его пробьютъ сквозь тьму препонъ

Временъ счастливыхъ дѣти,

Когда мудрѣйшій изъ царей

Сіянье дастъ порфирѣ,

Какого съ Августовыхъ дней

Не видывали въ мірѣ.

"Я вижу, въ глубину вѣковъ

Грядущихъ погрузяся,--

Кровь Аррагонская и кровь

Австрійская слилася,

И Государь отъ ней рождёнъ

Какого не бывало;

Имъ возвращёнъ Астреи тронъ,

И счастье просіяло,

И доблести прямыя, съ ней

Терпѣвшія взгнанье,

При немъ, какъ древлѣ межъ людей,

Пріемлютъ воздаянье;

"И будетъ онъ владыкой странъ,

Которыми владѣли

Октавій, Северъ и Траянъ

И Титъ и Маркъ Аврелій...;

И только ли? Нѣтъ! Богъ благой

Предастъ ему народы

Безчисленные подъ луной;

Надъ ними солнце годы

Незаходимымъ свѣтитъ даёмъ,

И всѣ, дыша отрадой,

При немъ -- при пастырѣ одномъ --

Едино будутъ стадо.

И, свято вѣчный свой завѣтъ

Всевышній исполняя,

Пошлетъ вождей великихъ въ свѣтъ,

Красу роднаго края,

Вождей, на сушѣ и моряхъ

Непобѣдимыхъ въ брани.

Я вижу въ будущихъ вѣкахъ

Кортеца,-- мужъ желаній

Такъ много покоритъ земель,

Съ Восточнымъ сблизясь краемъ,

Что мы Индійцы ихъ досель

По именамъ не знаемъ....

"И ты, Колонна, вождь герой,

И ты, Маркизъ Пескары,

И ты, Гвасталецъ молодой,--

Вы сыплете удары;

И горе Лиліямъ Златымъ,

Въ Италію внесеннымъ!...

Еще герой, и онъ въ слѣдъ имъ,

Побѣдой окрыленнымъ! .

Такъ борзый конь -- краса коней --

Летитъ, и поле стонетъ,

И вдругъ соперниковъ друзей

Догонитъ и обгонитъ.

"Еще безтрепетный душой

И чести лишь послушный!

И этотъ молодой герой --

Альфонсъ великодушный...

Ему шесть люстровъ, а ужь онъ

Вождемъ великой рати,

И спасена имъ честь знамёнъ

И слава предпріятій.

И могъ бы Карлъ на цѣлой свѣтъ

При немъ идти войною;

Въ пути побѣдъ препоны нѣтъ

Великому душою.

При нихъ-то Карлъ, при силъ вождяхъ

Полетъ пріявши смѣлый,

На сушѣ въ дальнихъ сторонахъ

Распространитъ предѣлы;

А распустивъ побѣдный флагъ

На Средиземномъ Морѣ,

Онъ наведетъ всемѣстный страхъ

Врагамъ въ кровавомъ спорѣ,

Съ тѣхъ поръ какъ съ Доріей для сѣчъ

Въ союзъ онъ тѣсный вступитъ:

Союзникъ о пиратовъ мечъ

Побѣдной свой иступитъ.

Предъ нимъ ничто и самъ Помпей,

Пиратовъ истребитель:

Во дни Помпея Римъ былъ всей

Вселенной повелитель;

Но Доріа однимъ умомъ,

Одной своею силой

Восторжествуетъ надъ врагомъ"

И хлябь врагу могилой.

Три имени его одномъ

Отъ Кальпы и до Нила

Оцѣпенѣетъ все кругомъ,

"Онъ, онъ -- героевъ красота --

У славныхъ лавръ оспоритъ,

И Карлу наконецъ врата

Въ Италію отворитъ;

И за ходатайство свое

Не приметъ онъ награды,

Но родинѣ отдастъ ее,

Ея блаженству радый:

Для милой родины своей

Испроситъ онъ свободу;

Другой бы самовластье ей

Принесъ съ собой въ невзгоду.

"Такая къ родинѣ любовь

Достойна славы болѣ,

Чѣмъ Цезаревы у враговъ

Трофеи въ бранномъ нолѣ.

Что Августъ? что Антоній? нѣтъ!

Пробивши путь кровавый,

Они на поприщѣ побѣдъ

Достойны меньшей славы;

Они соотчичей своихъ

Такъ нѣжно не любили,

И славу браней роковыхъ

Насильемъ помрачили.

"O, да покроетъ срамъ вождей,

Которые, оковы

Сковавъ для родины своей,

Стѣснить ее готовы!

Да имя Доріи одно

Имъ будешь въ укоризну!...

Я вижу, Карломъ воздано

Все спасшему отчизну;

Онъ Княжество ему даритъ

Въ Апуліи богатой;

Тамъ, тамъ Нормандцевъ водворилъ

Герой, Армадъ вожатой.

"Не передъ Доріей однимъ

Разсыпаны награды,

Нѣтъ! Карлъ всѣмъ преданнымъ своимъ

Даритъ поля и грады,

Всѣмъ, всѣмъ, кто обагрилъ булатъ

Въ крови враговъ на брани;

Ему пріятнѣе стократъ

Признательности дани

Достойнымъ, и лишь имъ, давать,

А не сынамъ коварства,

Чѣмъ города приобрѣтатъ

И области и царства."

Такъ, въ будущее углубясь,

Андроника Герою

Разсказываетъ, какъ въ свои часъ,

Повѣрившися бою,

Вожди для Карла облетятъ

Почти весь свѣтъ со славой;

А Софрозина, сѣвъ съ нимъ въ рядъ,

То влѣво, то направо

Крылатый парусъ повернётъ,

И вѣтерокъ послушной

Въ него заманитъ, зазовётъ

Изъ высоты воздушной.

И вотъ открылось невдали

Персидское имъ море;

И вотъ въ Заливъ Волхвовъ вошла

Съ веселіемъ во взорѣ.

Оконченъ долгій въ морѣ бѣгъ;

Пловцы уже у цѣли;

Астольфъ спѣшитъ, бѣжитъ на брегъ;

Надежды просвѣтлѣли;

Теперь уже Альцины онъ

Коварной не боится;

Онъ въ морѣ отъ нея спасенъ,

И сушей въ путь стремится.

И не одинъ угрюмый лѣсъ,

И не одну долину,

И не одинъ крутой утесъ,

И не одну стремнину

Астольфъ проѣхалъ, проскакалъ;

И много онъ дорогой

Вездѣ разбойниковъ встрѣчалъ,

И львовъ и тигровъ много;

И нужды нѣтъ; онъ ко рту рогъ,

И ихъ какъ не бывало;

Они со всѣхъ бѣжали ногъ

Куда какъ ни попало.

И вотъ спокойно онъ достигъ

Аравіи Счастливой,

Гдѣ Фениксъ въ перьяхъ золотыхъ,

Единственное диво,

Живетъ, изъ пепла возрождёнъ,

Гдѣ дышутъ ароматы;

Вотъ онъ у водъ, гдѣ Фараонъ

И всѣ его тристаты

Погружены, погребены

Съ оружіемъ безъ боевъ;

И вотъ коснулся онъ страны

Безтрепетныхъ героевъ;

И надъ Траяновой рѣкой

Онъ скоро показался.

Астольфъ то легкою рысцой,

То быстрымъ скокомъ мчался.

Астольфовъ конь былъ такъ легокъ,

Что если прикасался

Копытомъ онъ къ песку, песокъ

Безъ слѣду оставался;

Травы и снѣгу онъ не мялъ,

И сухъ былъ надъ водою;

Въ бѣгу онъ вѣтръ опережалъ

Своею быстротою.

И этотъ конь былъ -- Рабиканъ;

На немъ ѣзжалъ Аргалій;

Въ немъ воздухъ и огонь сліянъ --

Стихіи горней дали;

Онъ ѣлъ не сѣно, не овесъ,

Онъ воздухомъ питался.

Астольфа Рабиканъ принесъ

Туда, гдѣ въ Нилъ вливался

Рѣки Траяновой потокъ

Далёко отъ истока.

Глядь Витязь, и предъ намъ челнокъ

Въ одно мгновенье ока.

Въ немъ старецъ на кормѣ сидитъ,

Отрекшійся отъ свѣта;

Онъ Витязя къ себѣ манитъ

Съ улыбкою привѣта.

"Мой сынъ, сказалъ онъ наконецъ,

Ко мнѣ! я твои вожатый!

Тамъ вѣрный ждетъ тебя конецъ;

Ко мнѣ въ челнокъ крылатый,

Когда ты съ жизнію своей

Не хочешь разлучишься;

Спѣши отъ грозной изъ смертей,

Спѣши ко мнѣ укрыться!

"Едва шесть миль проскачешь ты,

И въ гротѣ пода, горою

Гиганта страшной высоты

Увидишь предъ собою.

Безчеловѣчный тамъ живетъ;

И пѣшій ли иль конной

Пройдетъ, проѣдетъ, всѣхъ онъ бьетъ,

И нѣтъ имъ обороны.

Съ инаго кожу онъ сдерётъ,

Тѣхъ рѣжетъ по суставамъ,

А тѣхъ живьёмъ онъ прямо въ ротъ

На пиршествѣ кровавомъ,

"Онъ ставитъ сѣти у дверей

Кроваваго жилища;

Въ тѣ сѣти завлекать людей

Душѣ злодѣя пища.

Онѣ такъ тонко сплетены,

Что ихъ не льзя примѣтить,

Когда въ пескѣ схоронены,

Чтобъ странника осѣтить;

Злодѣй завидитъ пришлеца,

И крикнетъ что есть мочи,

И тотъ самъ въ сѣти отъ ловца

Бѣжитъ, закрывши очи.

"И съ дикимъ хохотомъ ловецъ

Попавшагося въ сѣти

Въ свой гротъ уводитъ наконецъ,--

Тамъ гибнутъ плѣна дѣти.

Не смотритъ онъ на полъ и родъ,

Всѣхъ ѣстъ онъ безъ разбору,

И кровь ихъ пьетъ и мозгъ сосётъ

Безъ всякаго зазору.

Окончивъ пиръ, онъ соберетъ

И выброситъ ихъ кости,

А кожами ихъ уберетъ

Свой гротъ изъ сладкой злости.

"He ѣзди, молодой пришлецъ,

Не ѣзди въ путь опасной!"

"Благодарю, святой отецъ!

Астольфъ съ улыбкой ясной

Сказалъ пустыннику въ отвѣтъ:

Благодарю покорно

Тебя за искренній совѣтъ,

Но страхъ мнѣ знать позорно;

Скорѣе умереть рѣшусь,

Чѣмъ, струсивъ, съѣду съ слѣду,

И сей же часъ, сей мигъ несусь

На встрѣчу людоѣду.

"Я бѣгствомъ жизнь могу спасти,

Но что за жизнь безъ чести?...

Могу погибнуть я въ пути,

Какъ многіе, безъ вѣсти;

Но если Богъ поможетъ мнѣ

Стать въ битву не робѣя

И дашь отраду сей странѣ,

Низринувъ въ мракъ злодѣя

И заточивъ съ сего же дня

Въ Геенну язву эту,--

Какая слава для меня!

Какая польза свѣту!

"Я тысяча людей отъ бѣдъ

Спасу одной главою."

"Господь съ тобой! сказалъ въ отвѣтъ

Анахоретъ Герою;

Да низпошлетъ тебѣ Онъ силъ

Небесныхъ Воеводу!"

Тутъ онъ его благословилъ

И далъ ему свободу.

Астольфъ со всѣхъ пустился ногъ,

И скачетъ вдоль по Нилу,

Надѣясь болѣе на рогъ

Чѣмъ на булатъ и силу,

Между болота и рѣки

Тропинка извивалась

Черезъ прибрежные пески,

И гротомъ пресѣкалась;

И этотъ гротъ, гиганта домъ,

Для путниковъ былъ страшенъ.

Онъ черепами весь кругомъ

И трупами украшенъ;

Злодѣй развѣшивалъ ихъ тамъ

У оконъ надъ стѣнами,

Но всѣмъ угламъ, по всѣмъ зубцамъ

И даже надъ дверями.

Какъ ловчія, испытавшій страхъ,

По возвращеньи съ ловли

Развѣсить съ торжествомъ въ сѣняхъ

Отечественной кровли

Медвѣжью голову и мѣхъ,

Трофей своей ловитвы:

Такъ всякой разъ, когда успѣхъ

Вѣнчалъ бывало битвы,

Гигантъ развѣшивалъ тѣла

Для насыщенья злости;

Вкругъ гроша кровь ручьемъ текла,

Вдали бѣлѣлись кости.

Калигорантъ ужь у дверей,--

Такъ звали людоѣда,

Который пожиралъ людей,--

Стоялъ и ждалъ обѣда.

Какъ у него черты лица

Весельемъ просіяли,

Когда увидѣлъ пришлеца

Онъ изъ-за синей дали!

Бѣднякъ два мѣсяца говѣлъ,

Какъ тутъ не истосковаться?

Два мѣсяца никто не смѣлъ

У грота показаться.

Въ болотѣ росъ густой тростникъ;

Онъ бросился къ болоту,

Чтобы, поднявъ оттуда крикъ,

Загнать Астольфа къ гроту,

Передъ которымъ подъ пескомъ

Онъ сѣти скрылъ недавно.

Онъ спрятался за тростникомъ,

И ждетъ добычи славной.

И прежде такъ онъ поступалъ,

Когда какой несчастный

Къ нему бывало заѣзжалъ,

Вступивши въ путь опасный.

Открывъ гиганта въ тростинкѣ,

Астольфъ остановился;

Онъ зналъ, что сѣти есть въ пескѣ

И ихъ-то онъ страшился:

Онъ не забылъ, что предсказалъ

Пустыникъ престарѣлой;

Онъ помощи отъ рога ждалъ,

Съ нимъ шелъ на все онъ смѣло.

Онъ ко рту рогъ,-- гигантъ дрожитъ,

И безъ оглядка къ гроту

На гибель вѣрную бѣжитъ

По топкому болоту.

Астольфъ трубитъ, а всё стоитъ,

А всё сѣтей боится;

Гигантъ дрожитъ, гигантъ бѣжитъ,

И умъ и взоръ мрачится;

Бѣжалъ, бѣжалъ, и самъ не зналъ,

Куда бѣжалъ онъ робкой,

И въ собственныя забѣжалъ

Онъ сѣти тундрой топкой;

Пружина щёлкнула въ сѣтяхъ,

И руки сжавъ и ноги,

И грянулся всѣмъ станомъ въ прахъ

Бѣглецъ среди дороги.

И, мечъ горящій изъ ножонъ,

Астольфъ къ нему помчался,

Примчался, спрыгнулъ со стременъ,

И голову сбирался

Злодѣю ссѣчь съ широкихъ плечъ,

Но устыдился мести,

И удержалъ на взмахѣ мечъ,

Не помрачивши чести:

Гиганта сѣти по рукамъ

И по ногамъ сковали;

А съ беззащитнымъ бой за срамъ

Герои почитали.

Тѣ сѣти самъ Вулканъ вязалъ

Изъ тонкихъ нишей стали,

И такъ всѣ петли нанизалъ,

Какъ люди не низали;

Никто ни распустить не могъ

Ни развязать въ нихъ петель;

И ими-то ревнивый богъ,

Подкравшися, осѣтилъ

Съ улыбкой злобной встарину

Среди ночнаго мрака

Свою невѣрную жену

И Марса въ ложѣ брака.

Чтобъ тѣмъ сѣтямъ не дать дремать,

Похитилъ ихъ Меркурій,

Клорису вдумавшій поймать

Подъ сводами лазури,

Когда она -- любовь очей --

Аврору провожала

И небо утреннее съ ней

Цвѣтами убирала.

Однажды сѣти разостлалъ

На воздухѣ Меркурій,

И наконецъ ее поймалъ

Подъ сводами лазури.

Потомъ тѣ сѣти много лѣтъ

Въ Анубисовомъ храмѣ,

Въ Конопѣ, какъ святой завѣтъ

Куряся въ ѳиміамѣ,

Хранились; но когда прошло

До тридцати столѣтій,

Калигорантъ -- вселенной зло --

Унесъ оттуда сѣти;

Злодѣй, въ набѣгѣ сѣти тамъ

Похитивъ невозвратно,

Сжегъ городъ и разграбилъ храмъ

Рукою святотатной.

Онъ эти сѣти разстилалъ

Такъ хитро, такъ искусно,

Что всякой, кто въ нихъ попадалъ,

Былъ жертвой плѣна грустной.

Бывало только что къ сѣтямъ

Несчастный прикасался,

И, скованный кругомъ, онъ тамъ

Недвижимъ оставался...

Царевичъ плѣнника связалъ

Съ сѣтей снятою цѣпью,

И за собою приказалъ

Ему тащиться степью.

Съ тѣхъ поръ какъ волю потерялъ

Калгорантъ несчастной,

Въ немъ буйства не видать, онъ сталъ

Смирнѣй дѣвицы красной.

Царевичъ вздумалъ напоказъ

Водитъ его повсюду

И сѣти взять съ собой, дивясь

Отдѣлкѣ ихъ какъ чуду.

Онъ на гиганта ихъ кладетъ

Побѣдною рукою,

И въ узахъ плѣнника ведетъ

Съ тріумфомъ за собою.

Ему же отдалъ онъ нести

Свой шлемъ и щитъ тяжелой.

Вездѣ Астольфа на пути

Народъ встрѣчалъ веселой;

Всѣ рады; путникъ отъ бѣды

Теперь избавленъ явной.

Астольфъ въ Мемфисъ пробилъ слѣды"

По пирамидамъ славной,

Которымъ и дивился міръ

И вѣкъ дивишься будетъ;

Оттуда въ пышный градъ Каиръ;

Вездѣ восторгъ онъ будитъ.

Народъ стекается толпой

Смотрѣть на великана.

"Какъ могъ сей рыцарь молодой

И небольшаго стана,--

Вездѣ твердятъ,-- какъ могъ связать

Ужаснаго урода."?

Астольфь чуть путь могъ продолжать

Въ густой толпѣ народа.

Народъ, дивася, осыпалъ

Героя похвалами,

И городъ не вмѣщалъ похвалъ

Великому дѣлами.

Въ то время меньше былъ объёмъ

Каира; нынѣ, слышно.,

Осьмнадцать тысячъ улицъ въ нёмъ;

Что домъ, то замокъ пышной,

И каждый домъ о трехъ жильяхъ,

И множество народу,

Не помѣщаяся въ домахъ,

Во всякую погоду

Шатается съ конца въ конецъ,--

Такъ тѣсно жить въ Каирѣ!

Суданъ построилъ въ немъ дворецъ

Чудесный, первый въ мірѣ.

Пятнадцать тысячъ душъ съ дѣтьми,

Со многими женами,

Съ прислугой, даже съ лошадьми

За пышными стѣнами

Подъ кровлею дворца живёшь;

Просторно ль имъ, не знаю.

Астольфъ къ истоку Нильскихъ водъ,

Къ невѣдомому краю,

Хотѣлъ отправиться въ походъ,

Гдѣ, какъ извѣстно было,

Несчастный погибалъ народъ,

Иль плѣнъ терпѣлъ унылой.

Въ томъ мѣстѣ, гдѣ выходитъ Нилъ,

Въ одной изъ старыхъ башенъ

Разбойникъ жилъ; туземцамъ былъ

И пришлецамъ онъ страшенъ,

Нерѣдко до Каирскихъ вратъ

Производя разбои.

И были люди, говорятъ,

Вступавшіе съ нимъ въ бои;

И тысячи онъ принялъ ранъ,

Но принялъ ихъ безвредно;

Всё отавался живъ тиранъ

Передъ рукой побѣдной.

Астольфъ рѣшился побывать

У колыбели Нила

И посмотрѣть, нельзя ль прервать

Нить жизни у Горрила,--

Горрилъ разбойникъ былъ; и вотъ

Онъ прибылъ въ Даміету,

Потомъ къ истоку Нильскихъ водъ,

Невѣдомому свѣту.

Вотъ башня грозная предъ нимъ

Горрила надъ скалою,

Который прижитъ домовымъ

Съ волшебницею злою.

Тамъ онъ двухъ рыцарей нашолъ

Съ Горриломъ въ Жаркой сѣчѣ;

Дрожалъ подъ ихъ стопами долъ

И вторилъ гулъ далече.

Горрилъ одинъ, но чуть предъ нимъ

Бойцы не отступили,

Бойцы, которые своимъ

Геройствомъ свѣтъ дивили:

То Оливьеровы сыны,--

То Аквиланъ былъ Чорнои

Съ Тритомъ Бѣлымъ, для войны

Рожденные упорной.

Держать на перевѣсѣ бой

Могла и хе только сила.

Горрилъ на бой привелъ съ собой

Чудовище изъ Нила,

Которое лишь здѣсь живетъ,

То берегъ облегая,

То погружаясь въ лоно водъ

И жадно пожирая

Неосмотрительныхъ пловцовъ,

Ввѣряющихся влагѣ,

Или несчастныхъ пришлецовъ,

Довѣрчивыхъ къ отвагѣ.

Его безстрашные въ бояхъ

Два брата, два героя,

Повергла въ прахъ на берегахъ

Еще въ началѣ боя;

Да и напрасно возывалъ

Горрилъ его изъ Нила:

Не разъ на часта раздроблялъ

И тотъ и тотъ Горряла,

А онъ всё оставался живъ;

Отрубятъ ноги, плечи,--

Онъ, ихъ какъ воскъ сложивъ, слѣпивъ,

Встаетъ для новой сѣчи.

Одинъ полчерепа снесешь,

Другой отрубишь шею;

Посмотрятъ,-- онъ опять встаешь,

И смерти нѣтъ злодѣю.

Видали ль вы когда нибудь,

Король Фрисландскій съ давнихъ я ней,

Съ толпою приближенной,

Былъ ненавидимъ, какъ злодѣй,

Страною покоренной:

Онъ Государя тамъ убилъ,

Любимаго въ народѣ,

И многихъ гражданъ погубилъ,

Привязанныхъ къ свободѣ.

Орландъ вступился, и миритъ

Голландцевъ и Зеландцевъ,

И рать двойная полонитъ

Иль въ прахъ кладетъ Фрисландцевъ.

И тутъ же, не спросивъ ключей,

Разбивши дверь темницы,

Бирена вывели изъ ней,

Снявъ съ рукъ его плѣнницы.

Избавленный благодаритъ

Спасителя -- Героя,

И съ нимъ и съ многими спѣшитъ,

Давно по милой ноя,

На брегъ къ Олимпіи своей,--

Олимпіею звали

Графиню, свѣтъ его очей,

Предметъ его печали.--

Олимпія на смерть къ брегамъ

Отеческимъ летѣла,--

Своею смертью друга тамъ

Спасти она хотѣла,--

И что же? вся ее страна

Съ восторгомъ принимаетъ.

Биренъ ее къ груди, она

Бирена прижимаетъ.

Взаимнымъ ласкамъ нѣтъ конца;

Они другъ къ другу вьются....

А какъ къ Орланду ихъ сердца

Признательностью бьются!...

Тревога кончилась; народъ

Безъ распри, безъ волненья

Олимпіи передаётъ

Наслѣдныя владѣнья;

Графиня, милаго любя

Любовью безотчётной,

Ему владѣнья и себя

Ввѣряетъ беззаботно;

А онъ весь островъ поручилъ

Двоюродному брату,

Затѣмъ что самъ въ походъ спѣшилъ

Чрезъ волны къ супостату.

Онъ думалъ съ молодой женой

Въ отчизну возвратишься,

Оттуда на кипящій бой

Къ Фрисландіи пуститься,

Извѣдать счастья своего

Въ странѣ иноплеменной,

Тѣмъ болѣ, что въ рукахъ его

Залогъ былъ драгоцѣнной:

Въ счастливой для Дордрехта часъ,

Среди грозы военной,

Между добычи осталась

И дочь Чимоска плѣнной.

Биренъ въ народѣ разгласилъ,

Что младшаго онъ брата

На ней женить намѣренъ былъ,

Смиривши супостата.

И вотъ уже онъ на судахъ

И къ цѣли путъ направилъ;

Тогдажь и Графъ, развивши флагъ,

Голландію оставилъ.

Орландъ изъ всей добычи взялъ,

Съ четой прощаясь страстной,

Одинъ Чимосковъ самопалъ

Губительный, ужасной.

И взялъ не съ тѣмъ его съ собой,

Чтобъ онъ служилъ защитой

Ему на битвахъ; нѣтъ! Герой,

Отвагой знаменитой,

Считалъ за низость и за срамъ

Брать верхъ неправдой въ боѣ;

Онъ передать хотѣлъ волнамъ

Оружье роковое,

Гдѣбъ никому, землѣ въ укоръ,

Оно ужъ не вредило;

Взялъ порохъ, пули, весь приборъ,

Все, что съ оружьемъ было,

Далеко въ морѣ паруса

Развитые летѣли;

Сливались съ моремъ небеса,

И берега темнѣли

И -- скрылися; Орландъ берётъ

Оружье роковое

И говоритъ: "чтобы вперёдъ

Никто на бурномъ боѣ

Не смѣлъ хвалиться предъ толпой

Заёмною отвагой;

Чтобъ знать, кто трусъ и кто герой.--

Спи здѣсь подъ темной влагой!

"Самъ Вельзевулъ тебя создалъ,

Проклятое орудье;

Онъ въ тартарѣ тебя ковалъ,

Чтобъ ускорить безлюдье,

Нещадно истребляя насъ

Въ подсолнечной планетѣ!

Сокройся въ тартарѣ отъ глазъ

И не являйся въ свѣтѣ!"

Сказалъ, и самопалъ на днѣ

Морской пучины скрылся.

Корабль къ печальной сторонѣ,

Къ Ивиду, устремился.

Орландъ спѣшилъ, хотѣлъ скорѣй

Развѣдать о Прелестной,

Которая была милѣй

Ему всей поднебесной.

Въ Ирландіи бы думалъ онъ

Денёкъ остановиться,

Но приключеній и препонъ

Нечаянныхъ страшится,

Чтобъ послѣ не пришлось сказать:

"За чѣмъ не торопился,

За чѣмъ другихъ я защищать

Не во время рѣшился?"

Ни въ Англіи онъ не сходилъ,

Ни на берегъ Бретани....

Пусть онъ изъ всѣхъ несется силъ

Во слѣдъ своихъ желаній,

Куда влечетъ его слѣпецъ,

Стрѣлами воруженной.

Межь тѣмъ прошу васъ во дворецъ

Въ Дордрехтъ къ четѣ влюбленной;

Тамъ сватьба,-- мнѣ и вамъ на ней

Хотѣлось побывать бы....

Летимъ туда, летимъ скорѣй,

Пока не кончатъ сватьбы!

На сватьбѣ пиръ на весь былъ мірь,

Былъ пиръ роскошной, пышной,

Но что въ Зеландіи за пиръ

Готовится, какъ слышно!

Чудесный пиръ!... Но я туда

Просить васъ не намѣренъ;

Тамъ ждетъ пирующихъ бѣда....

Здѣсь каждый шагъ невѣренъ...

Случилося.... Но чтобы васъ

Не утомить разсказомъ,

Я начатой для васъ разсказъ

Другимъ докончу разомъ.

ПѢСНЬ ДЕСЯТАЯ.

Продолженіе повѣсти -- Олимпія. Отчаяніе Альцины. Логистилла. Побѣда ея надъ Альциной. Воздушное путешествіе Рожера. Смотръ войска. Спасеніе Ангелики.

Бывали люди подъ луной --

Чудесныя созданья,--

Тѣ люди, твердые душой

Въ дни счастья и страданья,

Влюбившися, любви своей

Не измѣняли вѣчно.

Олимпія изъ сихъ людей

Чудеснѣй всѣхъ конечно;

Пылчѣи любви ея живой,

Любви нелицемѣрной,

Съ созданья міра подъ луной

Не видывали вѣрно.

Олимпія все принесла

Въ дань чистой къ другу страсти

И сердцебъ растерзать дала

Она ему на части,

Чтобъ показать, какой святой

Огонь любви въ ней тлтися,

Казалось бы, онъ всей душой

Къ ней долженъ прилѣпиться,

Ласкать, цѣнить, ее любя,

Всего на свѣтѣ болѣ,

И болѣ самаго себя,

И быть довольнымъ долей,

И не мѣнять ни на одну

Красавицу на свѣтѣ,

И ни на ту, что въ старину,

Въ роскошномъ жизни цвѣтѣ,

Европу съ Азіей зажгла

Погибельной войною,

И еслибъ выше гдѣ была

Другая подъ луною;

Биренубъ должно въ дань принесть

Олимпіи прелестной

Сокровища, и жизнь, и честь,

И все, все въ поднебесной.

Но такъ ли онъ ее любилъ,

Какъ самъ любимъ былъ ею?

Вполнѣль за вѣрность заплатилъ

Онъ вѣрностью своею?

Не оскорбилъ ли небеса

Онъ клятвою коварной?

Не для другой ли паруса

Развилъ неблагодарной?

Вотъ что намѣренъ я открыть,--

И вы, нахмуривъ брови,

Не въ силахъ будете смиришь

Въ груди волненья крови.

А вы, красавицы, узнавъ,

Какъ былъ Биренъ безчестной

Неблагодаренъ и лукавъ,

Какъ измѣнилъ прелестной,

Не вѣрьте никогда словамъ

Любовниковъ лукавымъ.

Любовникъ въ вѣчной страсти вамъ

Клянется небомъ правымъ;

Но только что глухой тропой

Своей достигнетъ цѣли,--

И -- клятвы всѣ, всѣ до одной

На вѣтеръ улетѣли!

И клятвы и обѣты въ мигъ

На вѣтеръ улетѣли,

Какъ только милый льстецъ достигъ

Давно желанной цѣли

И утолилъ, приластись къ вамъ,

Кипящія желанья.

Не вѣрьте, дѣвушки, словамъ,

Не слушайте признанья!

Счастливъ, кто изъ чужой бѣды

Научится заранѣ

Осматривать свои слѣды

И не блуждать въ туманѣ!

Не приголубливайте тѣхъ

Молоденькихъ, пригожихъ

Мущинъ, которые во всѣхъ

Влюбляются прохожихъ;

Ихъ страсть скора, да не спора,

Какъ пламя отъ соломы.

Охотникъ,-- зимняяль пора,

Гремятъ ли въ небѣ громы,--

Болотомъ, лѣсомъ и холмомъ

За зайцемъ мчится, рыщетъ,--

Поймалъ, и нѣтъ заботъ объ нёмъ,--

Онъ новыхъ зайцевъ ищетъ

Такъ эти щоголи; они,

Пока вы къ нимъ суровы,

Васъ любятъ, посвятишь всѣ дни

На счастье вамъ готовы;

Но только что успѣютъ васъ

Осѣтить лаской нѣжной,--

И вы въ неволѣ ихъ тотчасъ,

Въ неволѣ неизбѣжной;

Вы болѣ не царицы ихъ,

Они къ вамъ охладѣютъ

И скоро для себя другихъ

Царицъ сыскать успѣютъ.

По этому любить мущинъ,

Вы спросите, не надо?

Нѣтъ! вы безъ нихъ, какъ безъ тычинъ,

Побѣги винограда;

Я только вамъ даю совѣтъ

Беречься молодёжи,--

Въ молокососахъ проку нѣтъ,

Они на вѣтръ похожи;

Даю совѣтъ не рвать плодовъ

Зеленыхъ, недозрѣлыхъ,--

Изъ чьихъ бы ни было садовъ,--

Не рвать и переспѣлыхъ.

Король Фрисландскій въ битвѣ паль

Въ странѣ иноплеменной,

А дочь его, какъ я сказалъ,

Осталась послѣ плѣнной.

Биренъ несчастную обрёкъ

Было меньшому брату;

Но потерять такой кусокъ,

Но быть такъ таровату!...

Нѣтъ! этогобъ не потерпѣлъ

Биренъ сластолюбивой;

Онъ самъ потѣшиться хотѣлъ

Находкою счастливой.

Еще четырнадцати лѣтъ

Не минуло прекрасной;

Она свѣжа, какъ роза-цвѣтъ,

Что, при денницѣ ясной,

Алѣетъ всё милѣй, милѣй,

Шипокъ свой развивая.

Биренъ безъ памяти отъ ней,

Въ немъ страсть зажглась слѣпая.

Не такъ свирѣпствуютъ огни,

Надъ нивой золотого,

Враждебной, въ гибельные дни,

Разлитые рукою:

Какъ страсть свирѣпствовала въ нёмъ,

Воспламенясь мгновенно,

Когда увидѣлъ надъ отцомъ

Онъ слезы дѣвы плѣнной....

И этихъ слезъ живой потокъ

Лишилъ его покою.

Какъ охлаждаютъ кипятокъ

Студеною водою:

Такъ вспыхнувшій огонь любви

Къ Олимпіи несчастной

Погасъ въ Биреновой крови

При плѣнницѣ прекрасной.

Биренъ прелестную изъ жонъ

Презрѣлъ, возненавидѣлъ;

Другою онъ обворожёнъ,

Въ другой онъ рай свой видѣлъ...

Онъ таялъ, млѣлъ, горѣлъ и гасъ

При взглядѣ на другую,

Межь тѣмъ, искусно притворись,

Супругу молодую,

Какъ прежде, нѣжилъ и ласкалъ,

И всѣ ея желанья,

Какъ обожатель, исполнялъ

До часу злодѣянья.

Случалось ласки расточать

Ему передъ другою,--

И могъ ли онъ не приласкать

Любимицы порою?--

Но съ этихъ ласкахъ ничего

Дурнаго не видали;

Напротивъ, въ нихъ души его

Доброту замѣчали:

Возставить падшихъ съ высоты,

Утѣшить дѣвъ несчастныхъ,

Все это -- рѣдкія черты,

Все признакъ душъ прекрасныхъ,

Ахъ, Боже мой! какъ у людей

Сужденія превратны!

Зеландскій Герцогъ былъ злодѣй,

Былъ человѣкъ развратный,

А между тѣмъ онъ слылъ у всѣхъ

Прекраснымъ, благороднымъ.

Уже корабль оставилъ брегъ,

Зыбямъ повѣрясь воднымъ;

Чужія бросивъ небеса,

Пловцы въ свой край несутся

Восторгомъ плещутъ паруса,

Восторгомъ груди бьются.

Пловцы Голландію вдали

Изъ виду потеряли,--

Они Фрисландіи, земли

Враждебной, избѣгали;

Корабль, направо взявши путь,

Къ Шотландіи держался.

Вдругъ вѣтръ сердитый началъ дуть,

За валомъ валъ вздымался.

Пловцы подъ бурею три дни

Съ путемъ боролись труднымъ;

Но вотъ спасенные -- они

Предъ островомъ безлюднымъ.

У жъ было поздно на дворѣ;

Олимпія съ супругомъ

На берегъ вышла; тамъ въ шатрѣ,

Раскинутомъ надъ лугомъ,

Вблизи дубравы вѣковой,

Подъ кровомъ неба тёмнымъ

Она, окончивъ ужинъ свой,

Уснула съ вѣроломнымъ.

Сопутники всѣ разошлись,

Всѣ на корабль спѣшили,

Распорядились, улеглись

И скорби въ снѣ забыли.

Усталость и труды и страхъ,

Перенесенный въ морѣ;

Три дни безсонницы въ бѣдахъ;

И минувшее горе,

Забытое съ того часа,

Какъ сталъ корабль у брега,

И шепчущіе вкругъ лѣса,

И ласкъ супружнихъ нѣга

Клонили къ сну; и былъ глубокъ,

Глубокъ былъ сонъ безпечной;

И ни медвѣдь и ни сурокъ

Не крѣпче спятъ конечно.

Биренъ, который не дремалъ,

Питая замыслъ чорной,

Тихохонько съ постели всталъ,

И, платье все проворно

Собравши въ узелокъ, въ потьмахъ

Выходитъ изъ палатки,

И къ кораблю, какъ на крылахъ,

Несется безъ оглядки;

Примчался, разбудилъ пловцовъ

Безъ шуму, безъ смятенья....

Корабль плыветъ отъ береговъ,

Не тратя ни мгновенья.

Олимпія межъ тѣмъ во снѣ

Погружена глубокомъ.

Уже Аврора въ вышинѣ

Блистала надъ востокомъ,

И перлы росъ съ златыхъ волосъ

На землю разсыпала;

И Гальціона память слёзъ

Былыхъ возобновляла;

Не открывая глазъ, она --

Несчастная супруга --

Рукой лилейною сквозь сна

Взыскалася супруга.

Супруга нѣтъ,-- вотъ отняла,

Вотъ протянула руку,--

Но все Бирена не нашла;

И, сжавши въ сердцѣ муку,

Все щупаетъ передъ собой

Руками и ногами;

И -- ужасъ овладѣлъ душой,

И сонъ бѣжалъ съ мечтами;

Открывъ глаза, глядитъ.... гдѣжь онъ?

Постель охолодѣла....

И прыгъ съ ней, изъ палатки вонъ,

И къ морю полетѣла.

Несчастная! она въ бѣгу

Рвалася и рыдала;

Остановясь на берегу,

Все смутно озирала,

И -- берегъ видѣла одинъ

Безмолвный, сиротливый,

Да зыбь туманную пучинъ

И спящіе заливы.

Она зоветъ; Биренъ! Биренъ!

И откликъ эха дальной

Съ утесовъ ей: Биренъ! Биренъ!

Отвѣтствуетъ печально.

Не вдалекѣ была скала

Подмытая волною;

Она надъ моремъ налегла

И выдалась дугою;

Олимпія туда бѣжитъ,

Собравъ остатокъ силы,

И съ высоты скалы глядитъ,

Напрягши взоръ унылый,--

И видитъ паруса вдали;

Они, віяся, рѣя,

Бирена по волнамъ несли.

Несли ея злодѣя.

И видитъ паруса вдали,

Иль такъ казалось бѣдной.

Свѣтъ брезжилъ, но еще съ земли

Туманъ не свѣянъ блѣдной;

И, чувства потерявъ, она

Какъ ледъ охолодѣла....

Но вотъ встаетъ томна, блѣдна,

Пода, ней волна шумѣла.

Склонивъ къ вѣтриламъ смутный взглядъ,

Несчастная супруга

Манила и звала сто кратъ

Жестокаго супруга.

Вотъ ослабѣвшій голосъ свой

Рыданіемъ смѣнила:

"Куда бѣжишь, мучитель мой?

Она проговорила;

Ты лучшаго не взялъ съ собой --

Твоей супруги нѣжной!...

Ужель обременилсябъ мной

Корабль твой скоробѣжной?

Возьми съ собой, возьми меня!"

Она проговорила,

И снова, плача и стеня,

Корабль къ себѣ манила.

Что пользы? вѣтръ, который несъ

Послушныя вѣтрилы,

И слезы и мольбы разнесъ

И вопль ея унылый.

Она, не дорожа собой,

Хотѣла трижды въ море

Съ скалы низринуться крутой

И потопить въ немъ горе;

И трижды противъ воли взоръ

Отъ моря отвращала,

И возвратилася въ шатёръ,

Въ которомъ ночевала.

Тамъ бросившись въ постель, она

Промолвила, рыдая:

"Вчера легла я не одна,

И воть теперь одна я!....

Биренъ злодѣй,-- и, ослѣпясь,

Я съ нимъ душой дѣлилась!...

Да будетъ проклятъ день и часъ,

Въ который я родилась!...

Я здѣсь одна у мрачныхъ водъ,

Одна, какъ дочь изгнанья.

Кто руку помощи прострётъ

Ко мнѣ изъ состраданья?

"Здѣсь не увижу я людей;

Кругомъ ни паствъ, ни жила;

Не встрѣчу взоромъ кораблей,

На коибъ я вступила

И понеслася по волнѣ

На берегъ мой иль чуждый.

Увы! въ безлюдной сей странѣ

Погибну я отъ нужды;

И нѣкому закрыть очей

И дать мнѣ погребенье;

И, можетъ быть, стадамъ звѣрей

Достанусь на съѣденье.

"Мнѣ не спасти отъ нихъ главы...

Вотъ будто ужъ изъ чащи

Выходятъ волки, тигры, львы;

На мнѣ ихъ взоръ горящій;

Не избѣжать мнѣ ихъ когтей....

Стать снѣдью ихъ ужасно!

Но ты, Биренъ, но ты, злодѣй,

Ты для меня несчастной

Ужаснѣй въ мірѣ всѣхъ звѣрей:

Отъ нихъ разъ пасть мнѣ мертвой,

А ты, злодѣй, ты сто смертей

Радъ истощить надъ жертвой'...

"Положимъ,-- корабли придутъ

На островъ сей далёкой

И, сжалившись, меня спасутъ

Отъ гибели жестокой,

Избавятъ отъ волковъ и львовъ

И тигровъ кровожадныхъ;

Но все родимыхъ береговъ

Душѣ моей отрадныхъ,

Все мнѣ Голландіи моей

Ужь не увидѣть болѣ!

Она твоя теперь, злодѣй,--

Твоей покорна волѣ.

"Ты взялъ обманомъ у меня

Наслѣдныя владѣнья,

И ввѣрилъ съ пагубнаго дня

Клевретамъ укрѣпленья,

Чтобъ полнымъ властелиномъ бытъ

Въ моей отчизнѣ красной....

Во Фландрію ли мнѣ вступить?

Но у меня несчастной

Тамъ нѣтъ ужь болѣ ничего:

Что было, все въ продажѣ,

Дуя искупленья твоего....

Куда же мнѣ, куда же?

"На брегъ Фрисландіи бѣжать,

Гдѣ всѣмъ бы я владѣла,

И для тебя лишь возсѣдать

На тронѣ не хотѣла?...

Неблагодарный! я отца

И братьевъ и отчизны

Лишилась... Но не жди конца

Безплодной укоризны.

Ты знаешь самъ,-- и жизнь и честь,

И всё была я рада

На жертву за тебя принесть;

И вотъ за все награда!...

"Что если здѣсь меня найдутъ

Корсары и рабыней

Въ краяхъ далекихъ продадутъ:

Нѣтъ! лучше въ сей пустынѣ

Отдаться мнѣ волкамъ и львамъ

И тиграмъ кровожаднымъ;

Пусть лучше звѣри по лѣсамъ,

И по берлогамъ смраднымъ

Остатки разнесутъ мои!..."

И -- болѣе ни слова;

Терзая волосы свои,

Она рыдаетъ снова,

И снова на берегъ бѣжитъ,

И головой качаетъ;

Рветъ волосы и -- жалкій видъ!--

По вѣтру ихъ пускаетъ.

То билась, будто тьма духовъ

Въ нее переселилась,--

Такъ надъ послѣднимъ изъ сыновъ

Гекуба, воя, билась; --

То, стоя на скалѣ крутой,

Съ безчувствіемъ во взорѣ,

Сама казалася скалой

Безчувственной при морѣ.

Стой тамъ она! пора ужь намъ

Къ Рожеру возвратиться.

Усталый, по морскимъ брегамъ

Чуть, чуть онъ могъ тащиться.

Былъ полдень; нестерпимый зной

Разлился надъ землёю;

Кипѣлъ песокъ береговой

Подъ зыбкою стопою,

И всѣ доспѣхи наконецъ

Жара такъ раскалила,

Какъ будто вынулъ ихъ кузнецъ

Сей часъ лишь изъ горнила.

Испытывая и тоску

И жажду и томленье,

Рожеръ шолъ шагомъ по песку,

И ужь терялъ терпѣнье;

Вотъ, осмотрѣвшися кругомъ,

Онъ башню недалёко

Увидѣлъ на брегу морскомъ;

У башни той высокой

Три дѣвушки наединѣ

Сидятъ среди долины,

Всѣ молоды, и всѣ онѣ

Придворныя Альцины.

Не безпокоятъ ихъ жары,--

Прохладно имъ; подъ ними

Александрійскіе ковры

Съ коймами золотыми;

Предъ ними вины въ хрусталяхъ,

И яствы -- вкуса нѣга;

И чолнъ, качаясь на волнахъ,

Красавицъ ждетъ у брега,--

Онъ ждетъ -- вотъ вѣтерокъ пахнетъ

Въ вѣтрила шелковыя,

И разовьетъ и понесетъ

Чрезъ зыби ихъ морскія.

Остановивши свѣтлый взоръ

На молодомъ Героѣ,

Пришедшемъ черезъ цѣпи горъ

При нестерпимомъ зноѣ,

Красавицы къ нему спѣшатъ,

Схватясь рука съ рукою.

Онѣ предъ нимъ, онѣ манятъ,

Зовутъ его съ собою;

Онъ утомлёнъ,-- онѣ покой

Подъ тѣнью предлагаютъ,

И рѣчью ласковой, живой

Пришельца соблазняютъ.

И вотъ одна ужъ стремено

У витязя держала;

Другая свѣтлое вино

Съ улыбкой подавала.

Въ Рожерѣ жажда разожглась,

Но онъ въ обманъ не дался;

Предупрежденный, зналъ, что часъ

Опасный приближался,

Промедли онъ минутъ пять-шесть,--

Альцина принесется;

Тогда и жизнь его и честь

Ни чѣмъ ужъ не спасется.

Ни тонкій порохъ на огнѣ

Не вспыхнулъ бы такъ ярко,

Ни чорный вихорь на волнѣ --

Предвѣстникъ бури жаркой --

Неистовѣе въ грозный часъ

Не выражаетъ гнѣва,--

Какъ разсердилась на отказа.

Рожеровъ третья дѣва:

Всѣхъ онъ обидѣлъ,-- всѣ онѣ

Самолюбивы были,

Всѣ межь подругъ въ своей странѣ

Красавицами слыли.

"Все, все намъ ясно говоритъ,

Что ты -- неблагородной,

Не Рыцарь, третья въ слѣдъ кричитъ;

Что ты прошлецъ негодной;

Что всѣ оружія и конь

Тебѣ достались кражей.

Тебя бы, хищника, въ огонь,

Тебябъ повѣсить даже;

Тебябъ рубить, четвертовать;

Колесовать бы вора;

Короче -- на тебябъ собрать

Всѣ казни для позора!"

Рожеръ ни слова ей въ отвѣть,

Рожеръ не прекословитъ;

Она межъ тѣмъ ему во слѣдъ

Кричитъ, шумитъ, злословитъ.

Онъ далѣ, онъ пустился въ скокъ;

Собравъ остатокъ силы.

Она съ подругами въ челнокъ;

Распущены вѣтрилы,

И торопливая рука

Весло спустила съ края.

Плывутъ подруги, сѣдока

Изъ виду не теряя.

Какъ прежде, старшая изъ нихъ

Все сыплетъ стрѣлы брани.

Но вотъ младой Герой достигъ

Давно желанной грани,

Откуда путь лежалъ прямой

Къ владѣньямъ Логистиллы,

Гдѣ старецъ ждалъ его съ ладьёй,

Раскинувши вѣтрилы;

Онъ ждалъ его, и легкій чолнъ,

Спущенный въ море вновѣ,

У берега на зыби волнъ

Держалъ ужь наготовѣ.

Онъ звалъ радушно пришлеца

На берегь безопасной.

Онъ добръ,-- когда черты лица

Есть признакъ сердца ясной,--

Онъ добръ и благосклоненъ былъ

Къ усталому Герою.

Рожеръ въ челнокъ его вступилъ

Съ восторженной душою,

И, Милосердому Творцу

Воздавъ благодаренье,

Склоняетъ къ старцу-мудрецу

Свой слухъ на поученье.

"Счастливъ ты, старецъ говорилъ,

Что, въ пору дворъ Альцины

Оставивши, не раздѣлилъ

Съ толпой другихъ судьбины;

Что не коснулся наконецъ

Питья съ очарованьемъ

И къ Логистиллѣ во дворецъ

Спѣшишь съ самосознаньемъ.

У ней безсмертна красота

И блага безконечны;

Ея любовь чиста, свята,

Ея отрады -- вѣчны.

"При первомъ взглядѣ на нее

Раждается почтенье;

Удвой вниманіе свое,--

И сердце -- умиленье

Растворитъ, душу обойметъ

Божественная радость.

Любовь другихъ -- отраву льетъ,

Мѣшая съ желчью сладость,--

Любовь ея, навѣявъ разъ

На насъ восторги Рая,

Вѣкъ длитъ блаженство, ни на часъ

Для насъ не умирая.

Не пѣсней гласъ, не пиршествъ шумъ,

Не вихорь пляски встрѣтитъ

Тебя у ней; она твои умъ

Возвыситъ и освѣтитъ,--

И ты постигнешь, какъ въ плоти

Къ безплотнымъ пріобщиться,

Какъ можно на земномъ пути

Небесныхъ благъ утипься."

Такъ мудрый старецъ говорилъ

Рожеру молодому,--

И, не спуская глазъ съ вѣтрилъ,

Плылъ къ берегу другому.

Вдругъ, оглянувшись, видитиъ флотъ

Надъ пѣнистой пучиной

И многочисленный народъ

Съ волшебницей Альциной

Она рѣшилась потерять

И тронъ свой и владѣнья,

Лишь бы Рожера отыскать --

Предметъ ея томленья.

Но не любовь ее одна

Безжалостно терзала,--

Она была оскорблена,

И местію пылала.

Такою местью въ первый разъ

Забилась грудь Альцины.

Взмахнули весла, пробудясь,

И вздрогнули пучины;

У флота пѣна съ двухъ сторонъ

Вздымается волнами;

Проснувшись эхо, шумъ и стонъ

Разноситъ межь брегами.

"Открой, Рожеръ, сказалъ мудрецъ,

Открой свой щитъ чудесный!

Скорѣй открой! не то,-- конецъ

И плѣнъ тебѣ безчестный!"

Мудрецъ сказалъ, и самъ сорвалъ

Съ щита покровъ шелковой,

И щитъ волшебный заблисталъ

Надъ влагой бирюзовой;

Блескъ отразился на врагахъ

И ослѣпилъ ихъ очи;

И обуялъ несчастныхъ страхъ,

Имъ день темнѣе ночи.

Слабѣютъ мышцы, чувства нѣтъ,

И весла онѣмѣли;

И въ море другъ за другомъ въ слѣдъ

Съ судовъ они летѣли.

Межъ тѣмъ стоявшій на скалахъ

Дозоръ отъ Логистиллы,

Едва замѣтилъ на волнахъ

Враждующія силы --

Альциной воруженный флотъ,--

И тотчасъ бьетъ тревогу;

И войско грозное идетъ

Къ Рожеру на подмогу;

Пришло, ударило,-- и нѣтъ

Враждебнаго народа;

И живъ герои, героевъ цвѣтъ,

И спасена свобода,

На берега дѣвицъ двѣ четы

Послала Логистилла;

То были -- чудо красоты --

Невинная Дицилла

И Андроника -- мужъ душой --

Съ Фронезіею мудрой

И съ Софрозиною, вѣкъ свой

Ведущей цѣломудро.

Имъ ненавистнѣе была,

Чѣмъ всѣмъ другимъ, Альцина.

Подъ ихъ знаменами пришла

На бурный бой дружина;

Другая въ пристань собралась

И на судахъ стояла,

И жадно битвы каждый часъ

По знаку ожидала.

Ударилъ часъ, и бой вскипѣлъ

На сушѣ и на морѣ;

И наконецъ рѣшенъ удѣлъ

Альцинннъ въ жаркомъ спорѣ;

Насиліе не помогло;

Разрушено коварство,--

И къ Логистиллѣ перешло

Наслѣдственное царство.

Какъ рѣдко на войнѣ успѣхъ

Надеждамъ отвѣчаетъ!

Альцина ищетъ друга нѣтъ,

Настичь его мечтаетъ,

И чтожь? добробъ лишь онъ отъ ней

Умчался ей на горе; --

А то не стало кораблей,

Все покрывавшихъ море,--

Добыча пламени и волнъ,--

Погибъ весь флотъ несмѣтной;

Она сама прыгъ въ легкій чолнъ,--

И скрылась непримѣтно.

Она бѣжала, войска нѣтъ,--

Все войско въ битвѣ пало....

Но что ей до народныхъ бѣдъ?

Любезнаго не стало!

Вотъ горе! вотъ она о чёмъ

Безумолку вздыхаетъ,

И слёзы день и ночь ручьёмъ

Горючимъ проливаетъ,

И часто сѣтуетъ на рокъ,

Что онъ не далъ ей власти

Окончить жизненный потокъ

И сбросить грузъ несчастій.

Для Фей въ подлунной смерти нѣтъ;

И жизнь ихъ продолжится,

Пока погаснетъ солнца свѣтъ

И небо сокрушится;

А то навѣрнобъ призвала

Она на помощь Клото,

И какъ Дидонабъ умерла,

Въ кострѣбъ сожглась съ охотой;

Иль, Клеопатру взявъ въ примѣръ,

Приставила бы змѣя

Къ груди, когда бѣжалъ Рожеръ.

Но, ахъ! Альцина -- Фея,--

И жизнь влачить осуждена

До представленья свѣта!...

Но пусть терзается она

Безъ милаго предмета....

Крылатый чолнъ чрезъ зыби волнъ

До пристани надежной

Доплылъ; Рожеръ оставилъ чолнъ

И на песокъ прибрежной

Ступилъ, и, помолясь мольбой

Усердной Богу силы,

Идетъ и -- видитъ предъ собой

Чертоги Логистиллы....

И тверже зданья и милѣй

Не обнималъ конечно

Во всей подлунной взоръ людей,

И не обниметъ вѣчно;

И камни въ ихъ стѣнахъ свѣтлѣй

Алмаза и сапфира.

Нѣтъ ничего пышнѣй, милѣй

Во всѣхъ предѣлахъ міра,--

Все это встрѣтишь лишь въ раю,

Въ одномъ раю небесномъ,

Да въ Логистиллиномъ краю

Плѣнительномъ, чудесномъ.

Всего же то въ стѣнахъ цѣннѣй,

Что каждый, въ нихъ глядяся,

Всю глубину души своей

Увидитъ, изумяся;

Увидитъ доблести свои,

Увидитъ и пороки,--

И лести сладостной струи

Отвергнетъ умъ высокій,

И клеветы и всѣхъ отравъ

Хулы не устрашится,

И, въ зеркалѣ себя узнавъ,

Разсудкомъ просвѣтлится.

Свѣтъ этихъ стѣнъ, какъ солнца свѣтъ,

Струясь, все озаряетъ,

И кто, пробивши разъ къ нимъ слѣдъ,

Сей свѣтъ въ себѣ вмѣщаетъ,

Тому свѣтло, свѣтлѣй, чѣмъ днемъ,

И въ самомъ мракѣ ночи.

Не блескъ лишь камней въ зданьи томъ

Обворожаетъ очи,--

Искуство -- вотъ что цѣнятъ взоръ

Художника глубокій!

Тамъ съ драгоцѣнностями въ споръ

Вступаетъ трудъ высокій.

На неприступной высотѣ,

Почти подъ небесами,

Во всей блистаютъ красотѣ

На аркахъ межь зубцами

Сады, какіе не легко

Раскинуть и въ равнинахъ;

Разширившися далеко

Въ подоблачныхъ вершинахъ,

Они весною и зимой

Роскошно зеленѣютъ,

И плодъ лелѣютъ наливной

И ароматомъ вѣютъ,

Что за древа! что за кусты!

Нѣтъ въ свѣтѣ изъ милѣя!

Какъ тамъ прелестны всѣ цвѣты --

Тюльпанъ, ясминъ, лилея,

Фіалка, гіацинтъ, левкой

И амарантъ и роза!

Вездѣ они цвѣтутъ красой

До перваго мороза;

Ударитъ онъ, и стебелёкъ

Головку наклоняетъ,--

Онъ обнаженъ, его цвѣтокъ

Не краситъ, не вѣнчаетъ,

Но здѣсь не то, здѣсь вѣкъ цвѣтъ:

Цвѣтутъ и зеленѣютъ

И, не теряя красоты,

Вѣкъ ароматомъ вѣютъ,

И, знайте, эти чудеса

Творятся не природой.--

Не силой чаръ, нѣтъ! фей краса,

Сливая трудъ съ свободой,

Безъ совѣщанія планетъ,

Одна все производитъ,

На все весны прелестной цвѣтъ

Въ краю своемъ наводитъ.

Она Рожера приняла

Съ восторгомъ непритворнымъ

И повелѣніе дала

Увѣтливымъ придворнымъ,

Чтобъ должной честью былъ честимъ

Герой великодушной.

Сюда же прибылъ передъ нимъ

По высотѣ воздушной

Астольфъ. Проходитъ пять-шесть дней,

И видитъ Логистилла

Другихъ, которымъ видъ людей

Мелисса возвратила.

Рожеръ съ Астольфомъ, укрѣпясь,

Чрезъ день, чрезъ два ли, силой,

И подъ знамена торопясь,

Предсталъ предъ Логистиллой.

За нихъ предъ мудрою изъ Фей

Мелисса говорила;

Она, смиренно передъ ней

Склонившися, Молила --

Героевъ съ миромъ отпустить,

Наставивъ добрымъ словомъ,

И благосклонность къ нимъ продлить

И быть для нихъ покровомъ.

"Я, Логистиллинъ былъ отвѣтъ,

Я отпустить ихъ рада,--

Пройдетъ два дни, и ихъ здѣсь нѣтъ;

Но мнѣ подумать надо."

Два дни промчалися, и вотъ

Рѣшенье Логистиллы:

"Рожеръ отправится впередъ,

Но съ тѣмъ, чтобъ легкорылый

Атлантовъ конь былъ усмирёнъ,

Чтобъ, всаднику послушной,

Не наугадъ носился онъ

По высотѣ воздушной."

Она взялася показать

На совѣщаньи тайномъ,

Какъ Гиппогрифомъ управлять

Въ пути необычайномъ,--

Какъ повышать его полётъ,

Какъ плыть заставить павой,

Какъ подавать назадъ, вперёдъ,

Налѣво и направо.

И Гиппогрифъ предъ молодымъ

Героемъ такъ смирился,

Что по воздушной зыби съ нимъ,

Какъ по землѣ, носился.

Уроки кончены; тогда,

Простившись съ Логостиллой,--

О коей вспоминать всегда

Герою сладко было,--

Рожеръ отправился въ походъ

Воздушною стезёю.

Объ немъ разскажемъ наперёдъ,

А тамъ своей чредою

Рѣчь объ Астольфѣ поведемъ;

Его ждетъ много горя,

Пока далёкимъ онъ путемъ

Примчится изъ-за моря.

Рожеръ летитъ, но ужь не той

Дорогою опасной,

По коей онъ летѣлъ стрѣлой

Къ Альцинѣ сладострастной:

Тогда по прихоти коня

Онъ мчался моремъ болѣ;

Но конь съ таинственнаго дня

У Витязя въ неволѣ;

Рожеръ, прибравъ его къ рукамъ

И обходясь съ нимъ строго,

Подобно тремъ святымъ Волхвамъ

Летитъ другой дорогой.

Онъ прежде несся отъ бреговъ

Испаніи прелестной

Подъ влажной сѣнью облаковъ

Въ край Индіи безвѣстной,

Туда, гдѣ двѣ сестры войну

Вели между собою;

Теперь, оставивъ ихъ страну,

Летитъ другой стезёю;

Подобно солнцу, хочетъ онъ

Свершить свой путь обратной;

Ему въ пути со всѣхъ сторонъ

Увидѣть міръ пріятно.

Въ полетѣ видѣлъ онъ Катай

И цѣпи горъ Кангайскихъ

И Серику и весь Китай;

Изъ областей Китайскихъ

Въ холодный Сѣверъ полетѣлъ,

Въ страну Гипербореевъ.

Оставивъ Азія предѣлъ,

Проплывъ хребты Рифссвъ,

Онъ надъ Европою паритъ,

И съ высоты далёкой

На Русь и Пруссію глядитъ,

Склонивши долу око.

Хотѣлъ бы поскорѣе онъ

Къ своей примчаться милой,

Но видѣть свѣтъ со всѣхъ сторонъ

Ему пріятно было; --

И вотъ онъ въ Польшу завернулъ,

Надъ Венгріей носился,

И на Германію взглянулъ;

Довольно покружился

Надъ Скандинавіей, потомъ,

Съ усталостью во взорѣ,

Воздушнымъ въ Англію путёмъ

Перелетѣлъ чрезъ море.

Вы думаете,-- мой герой

Летѣлъ безъ остановки?

Нѣтъ! онъ вечернею порой

Всегда для квартировки

Сходилъ съ коня, гдѣ лишь привѣтъ

Встрѣчалъ его радушной.

Такъ съ мѣсяцъ ѣздивъ, онъ на свѣть

Смотрѣлъ неравнодушно.

Однажды, утренней порой,

У Темзы очутился

Близъ Лондона младой герой,

И тихо опустился.

Тамъ видитъ онъ широкій долъ,

Усѣянный войсками;

Тамъ строй за строемъ мѣрно шолъ;

И бубны предъ строями

И трубы, разливая громъ,

Окрестность оглашали:

Былъ смотръ; присутствовалъ на нёмъ

Ринальдъ. Мы ужь сказали,

Когда вы помните, что онъ --

Великій въ полѣ бранномъ --

За свѣжимъ войскомъ въ Албіонъ

Отправленъ Карломаномъ.

Рожеръ слетѣлъ съ высотъ на долъ

Въ то самое мгновенье,

Какъ строй за строемъ мѣрно шолъ.

Насытивъ смотромъ зрѣнье,

Рожеръ, спрыгнувъ съ коня, спросилъ

У всадника младова:

"Къ чему сей смотръ?" Тотъ вѣжливъ былъ

И, на вопросъ въ три слова,

Сказалъ: "Здѣсь станъ Островитянъ;

Шотландцы, Англичане

И рати изъ сосѣднихъ странъ

Стеклися въ этомъ станѣ,

"Смотръ кончится, и къ кораблямъ

Отправятся дружины;

Во Францію назначенъ намъ

Походъ черезъ пучины.

Она врагами стѣснена;

Но придемъ къ ней съ защитой,--

И честь несчастной спасена,

И горе позабыто!

Я, рыцарь, радъ тебѣ назвать

Вождей могучей рати,

Готовыхъ подъ знамена стать

Для славныхъ предпріятій.

"Вотъ шепчетъ съ легкимъ вѣтеркомъ

Развившееся знамя,--

Межь лилій леопарды въ нёмъ --

Въ ихъ взорахъ пытетъ пламя;

И это знамя распустилъ

Нашъ Ліонель могущій,

Глава вождей, глаза всѣхъ силъ,

За славой насъ ведущій;

Герцогъ, Ланкастра властелинъ,

Царевъ племянникъ милой --

Онъ первый между сихъ дружинъ

И мудростью и силой.

"А тамъ, гдѣ высится скала,

Другое знамя вѣетъ;

На немъ сребрятся два крыла

И поле зеленѣетъ.

Барвикскій Графъ его развилъ,

Рихардъ, безстрашный въ брани.

Вотъ это знамя распустилъ

Съ двумя рогами лани

Герцогъ Глочестерскій; а то,

На коемъ рдѣетъ пламя,

Вождемъ Клоранцевъ развито;

Вотъ съ древомъ Іорковъ знамя.

Вотъ флагъ съ изломаннымъ копьемъ

Норфолькскаго Герцога;

Вотъ Графа Кентскаго, на немъ

Перунъ -- посланникъ Бога;

Тутъ съ грифомъ, здѣсь съ вѣсами флагъ

А тамъ -- съ зміею скользкой;

Одинъ развилъ Пемброкскій Графъ,

Другой -- Герцогъ Суффольской ,

А съ тѣмъ -- Эссекскій прибылъ графъ;

Вотъ изъ, цвѣтовъ гирлянда

Въ лазурномъ полѣ,-- это флагъ

Дружинъ Нортумберланда.

"Тамъ видѣнъ новый флаговъ строй

Съ различными гербами:

Вотъ Арундельскій,-- онъ съ ладьёй

Надъ бурными волнами;

Вотъ Маркскій, вотъ Ричмондскій, вотъ

Браклаевъ флагъ мелькаетъ:

На этомъ ель стоитъ у водъ,

Здѣсь пальма тѣнь бросаетъ,

А тамъ гора раздвоена;

Вотъ флаги,-- гдѣ корона

И колесница намъ видна,--

Дорсета и Гамптона.

"Тамъ съ выжлицею флагъ развилъ.

Межь ратей Графъ Дербійскій,

А черно-желтый-распустилъ

Графъ сильный Вигорійскій.

Раймондомъ соколъ помѣщёнъ

На флагѣ Девоншира;

Вотъ флагъ священный Бата, онъ

Съ крестомъ, символомъ мира;

Медвѣдь на флагѣ развитомъ

Оксфордскихъ силъ примѣта,

Стулъ въ полѣ темно-голубомъ --

Герцогства Соммерсета.

"Здѣсь тысячь за сорокъ стрѣлковъ,

Гордящихся конями,

И вдвое болѣе полковъ

Пѣхоты передъ нами.

Смотри, какъ отличаетъ цвѣтъ

Знамена развитыя!

Вотъ пепельное,-- съ нимъ Готфредь

Въ ряды сталъ боевые;

Вотъ темно-голубой штандартъ,

Вотъ желтый, вотъ зеленый;

Ихъ Генрихъ, Германъ, Эдуардъ

Внесли въ сей строй стѣсненный.

"Одинъ при этихъ знаменахъ

Герцогъ изъ Буккингама,

Другой -- Салисбурійскіи Графъ;

Вотъ властелинъ Бургама;

Вотъ Графъ Кросберскій наконецъ.,

Нашъ Эдуаръ могучій.

Ты видѣлъ Англичанъ, пришлецъ;

Вотъ новыхъ ратей тучи,

И все Шотландцы; вождь дружинъ --

Ихъ тридцать тысячъ въ станѣ --

Самъ Королевскій сынъ, Зербинъ,

Безстрашный въ вихряхъ браней.

"Вотъ флагъ Шотландіи со лвомъ,

Межъ двухъ единороговъ

Стоящимъ съ сребренымъ мечемъ;

Веселіе чертоговъ,

Краса героевъ, честь дружинъ,

У вѣющаго флага

Свои строи развилъ Зербинъ,--

Въ очахъ его отвага.

Ему природа все дала,

Всѣмъ щедро надѣлила; --

Она Зербина создала

И форму раздробила.

"Тотъ флагъ, гдѣ видѣнъ леопардъ,

Маррайскаго Герцога,

А съ золотой каймой штандартъ,

Подалѣе немного,

Графъ Оттонлейскій распустилъ

Межъ стройными рядами.

Вотъ это знамя распестрилъ

Различными цвѣтами

Вождь Алькобрунъ,-- и сей герой

Ни Графъ, ни Герцогъ родомъ,

Но первый въ бурѣ боевой

Межъ дикимъ симъ народомъ!

"Стафордскій Герцогъ внесъ орла

Въ свой гербъ на флагѣ этомъ,

Лурканій, Аргскій Графъ,-- вола,

И на вола съ привѣтомъ

Два пса огромные глядятъ,

Улёгшись передъ прагомъ.

А это милый Графовъ братъ

Съ свѣтло-лазурнымъ флагомъ.

Вотъ знамя новое, въ немъ вранъ

Съ зеленою змѣёю,

Подъ нимъ съ дружиной Графъ Букгамъ,

Взлелѣянный войною.

"Здѣсь черный съ бѣлымъ флагъ развитъ

Между дружинъ Армана,--

Арманъ Форбезскій знаменитъ,

Какъ щитъ надежный стана;

Налѣво -- Эрелійскій Флагъ

Съ сіяньемъ на срединѣ;

Вотъ идутъ -- грозные въ бояхъ --

Ирландцы по долинѣ.

Ихъ два полка, съ однимъ пришелъ

Могучій Графъ Килъдары;

Другой -- Десмондскій Графъ привелъ

Врагамъ своимъ для кары.

"У этого флагъ отличенъ

Кокардой золотою,

А у того онъ освѣщёнъ

Горящею сосною.

Здѣсь не одни, скажу тебѣ,

Ирландцы, Англичане,

Шотландцы, грозные въ борбѣ,--

Нѣтъ, Рыцарь, въ нашемъ станѣ

Всѣ, всѣ народы хладныхъ странъ;

Здѣсь есть Норвежцы, Шведы,

Исландцы,-- и они въ, нашъ станъ

Пришли на зовъ побѣды.

"Шестнадцать тысячъ ихъ пришло

Изъ дебрей полуночныхъ.

Все волосами обросло

У сихъ пришелѣцевъ мочныхъ,

Какъ у звѣрей,-- лицо, хребетъ

И грудь и сплошь все тѣло.

Ихъ копья заслонили свѣтъ; --

Смотри, вотъ флагъ ихъ бѣлой".

Онъ бѣлъ пока,-- но грянь война,--

И кровью Мавританской

Его зардѣеть бѣлизна,--

Такъ вождь рѣшилъ Исландской!"

Еще младой Рожеръ, дивясь,

Разсматриваетъ войско

И жадно слушаетъ разсказъ

Про пылъ вождей геройской,--

И многіе, оставивъ строй,

Сошлись къ нему толпами,

И всѣ шептали межъ собой,

И мѣрили глазами

Того коня, на коемъ онъ

Слетѣлъ передъ полками;

И весь народъ быль изумлёнъ

Такими чудесами.

Чтобъ болѣ удивить народъ

И посмѣяться тайно

Надъ нимъ, Рожеръ узду тресётъ

И въ путь необычайной

Несется на своемъ конѣ;

И, всаднику послушной,

Крылатый конь уже въ странѣ

Ширяется воздушной.

Успѣвъ на Англію взглянуть,

Рожеръ ее оставилъ

И, не задумавшися, путь

Въ Ирландію направилъ.

Онъ надъ Гибсрпіеи проплылъ,

Гдѣ, говоритъ преданье,

Пещеру мужъ святой изрылъ,

Куда на покаянье

Народъ стекался, и грѣховъ

На немъ ужъ не бывало;

Оттуда надъ морями вновь

Онъ въ путь къ Бретани Малой

Летитъ и видитъ, взоръ къ землѣ

Склонивъ дражащій, жадной,

Ангелику въ цѣпяхъ, къ скалѣ

Прикованную хладной.

Къ скалѣ у варварскихъ племенъ,

На Островѣ Печали,--

Такъ съ незапамятныхъ временъ

Тотъ островъ называли,--

Гдѣ чуждый жалости народъ

Съ опасностію жизни

Въ судахъ на лоно бурныхъ водъ

Пускался изъ отчизны,

И для чегожы чтобъ собирашы

Красавицъ отовсюду

И бѣдныхъ въ пищу отдавать

Живьемъ морскому чуду,

Ангелику съ разсвѣтомъ дня

На берегъ проводили,

Какъ слышали вы отъ меня,

И Орку присудили,

Который женщинъ пожиралъ

Прелестнѣйшаго вида.

Я прежде вамъ уже сказалъ,

Какъ жители Ивида,

Блуждая тамъ и сямъ, нашли

Въ объятіяхъ монаха

Ангелику и увезли

Полмертвую отъ страха,

Прелестнѣйшая на землѣ,--

Прелестнѣй Гурій рая,--

Ангелика была къ скалѣ

Прикована нагая,

Какъ мать природа создала

Ее не безъ усилій.

Ничѣмъ Царевна не могла

Прикрытъ и розъ и лилій;

Разбросанныя тамъ и тутъ,

И осенью и лѣтомъ

И въ зиму самую цвѣтутъ

Онѣ роскошнымъ цвѣтомъ.

Не падай изъ ея очей

На лиліи и розы

Округлыхъ, полненькихъ грудей

Росой жемчужной слёзы,

И не рѣзвись у ней зефиръ

Въ златыхъ кудряхъ безпечно,--

Ее за мраморный кумиръ

Рожеръ бы счелъ конечно,--

За изваяніе рѣзца,

Которое нарочно

Приковано для образца

Къ скалѣ въ странѣ полночной.

Рожеръ взглянулъ и вспомнилъ вдругъ

О Брадамантѣ милой.

Смутился у Героя духъ;

Рожеру грустно было;

Рожеръ едва не зарыдалъ

И, съ скорбію душевной,

"Прелестнѣйшая'.-- онъ сказалъ,

Представъ передъ Царевной,

Достойная другихъ цѣпей,

Цѣпей любви счастливой,

Свитыхъ изъ миртовъ и лилей

И розъ рукой стыдливой,--

"Ты родилася не для мукъ;

Тебѣбъ лишь знать блаженство...

Кто бѣлизну округлыхъ рукъ,

Кто это совершенство

Небесныхъ -- не земныхъ -- красотъ

Смѣлъ оскорбить такъ больно?"

И выступилъ холодный потъ

У скованной невольно!

У бѣдненькой покрова нѣтъ,

И все у ней, все видно!

У ней все -- прелесть, спору нѣтъ,--

Но быть нагой -- всежь стыдно.

Она хотѣла бы закрыть

Лице себѣ руками,

Но цѣпь на нихъ, ее не сбить,--

И, очи внизъ, слезами

Горючими его кропитъ,--

Ей плакать волю дали.

Скрѣпившись, отвѣчать спѣшитъ

Она сквозь вздохъ печали;

Уже уста оживлены,

И звукъ въ нихъ зарождался,--

Но вдругъ съ приморской стороны

Ужасный шумъ раздался.

И вотъ чудовище плывётъ

Громадою живою,--

Одною частью выше водъ,

Другою -- подъ водою;

Оно, какъ съ парусами чолнь,

Гонимый вѣтромъ бурнымъ,

Несется къ берегу межъ волнъ

Надъ подогомъ лазурнымъ;

Приближало d>

Какъ изъ сосуда льется

И въ брызги разольется ртуть

И вмѣстѣ вновь сольется:

Точь въ точь съ Горриломъ было тожь;

Ему отрубятъ члены,

Размечутъ тамъ и сямъ; и чтожь?

Онъ встанетъ неизмѣный.

Отрубятъ голову, онъ, прыгъ

Живой стопой со стремя,

Отыщетъ ощупью и вмигъ,

Схвативъ ее за темя

Иль за носъ, ставитъ на плеча,

И все какъ прежде было.

Не разъ, снявъ свѣжую съ меча,

Грифонъ ее всей силой

Забрасывалъ далёко въ Нилъ;

И чтожь? Горрилъ за нею

Бросался въ Нилъ, какъ рыба плылъ,

И ставилъ вновь на шею.

Двѣ дамы, чудо красотой,

Одѣтыя пристойно,

Смотрѣло на жестокій бой,

Великихъ душъ достойной;

Сей бой затѣяли онѣ;

Тѣ дамы -- феи были.

Онѣ въ волшебной сторонѣ

Взлелѣяли, вскормили

Двухъ Оливьеровыхъ дѣтей --

Грифона съ Аквиланомъ,

Похитивши ихъ изъ когтей

Двухъ птицъ, огромныхъ станомъ.

Двѣ страшныхъ птицы отъ грудей

Жисмонды свѣтлоокой

Прелестную чету дѣтей

Умчали въ край далёкой.

Но эта повѣсть безъ конца,

И я объ ней ни слова.

Историкъ дѣтямъ далъ отца,

Богъ вѣешь зачѣмъ, другова.

Но полно,-- перейдемъ скорѣй

Къ бойцамъ, живущимъ славой,

Которые, по просьбѣ Фей,

Вступили въ споръ кровавой.

Уже закатывался день

На небѣ бирюзовомъ,

На землю нисходила тѣнь,

И ночь своимъ покровомъ

Готовилась задернуть міръ,

И мѣсяцъ показался;

Горрилъ, кровавой кончивъ пиръ,

Въ притонъ свой удалялся;

Съ согласья благотворныхъ Фей

Отсроченъ бой жестокой

До первыхъ радостныхъ лучей

Денницы свѣтлоокой.

Астольфъ лишь бросилъ взглядъ къ бойцамъ,

И узнаётъ героевъ

По ихъ щитамъ, по ихъ мечамъ,

Губительнымъ средь боевъ;

Онъ къ нимъ летитъ, онъ встрѣчѣ радъ,

Онъ къ нимъ простеръ объятья;

И пришлеца, лишь брошенъ взглядъ,

Тотчасъ узнали братья,--

И пришлеца изъ дальнихъ странъ,

Изъ Англіи туманной,

Узналъ Грифонь и Аквиланъ,

И малъ онъ гость нежданной.

Двѣ дамы рыцарей ввели

Въ палаты расписныя;

Предъ ними стремянные шли

И дѣвы молодыя;

Служители, взявъ подъ уздцы,

Коней въ конюшню сводятъ"

Сложивъ доспѣхи, въ садъ бойцы

Великолѣпный входятъ;

Въ саду спокойствіе и миръ;

Тамъ у потоковъ чистыхъ

Пришельцевъ ждалъ роскошный пиръ

Въ тѣни деревъ вѣтвистыхъ.

Калигорантъ на лугъ сведёнъ,

Тамъ новыми цѣпями

Привязанъ крѣпко къ дубу онъ

Подъ мрачными вѣтъвями.

Гиганта отвели на лугъ

И къ дубу привязали,

И нарядили десять слугъ,

Чтобъ въ ночь при немъ стояли,

Чтобъ, отвязавшись, не смутилъ

Всеобщаго онъ мира,

Чтобы гостей не всполошилъ

Во время сна иль пира.

Въ перу, вдали отъ бурныхъ сѣчъ,

Смѣялись, говорила

О томъ, о семъ, но чаще рѣчь

О чудѣ заводили;

Всѣхъ занималъ одинъ Горрилъ,

Онъ страннымъ былъ явленьемъ;

Все, все, что въ битвахъ онъ творилъ,

Казалось сновидѣньемъ;

Отрубятъ голову,-- онъ къ ней,--

И снова съ головою,

И снова, въ руку мечъ, грознѣй,

Страшнѣй выходитъ къ бою.

Царевичъ книгу, Феи даръ,

Читалъ еще дорогой,

И тамъ въ главѣ о силѣ чаръ

Сыскалъ, не рывшись много:

"Пока цѣлъ волосъ роковой

На головѣ Горрила,

Онъ не разстанется съ душой,

Въ немъ вѣчной жизни сила;

Но сбрѣй, иль вырви волосъ тотъ,--

Горрилъ не встанетъ снова."

Но кто и какъ его найдётъ,

Обь этомъ нѣтъ на слова.

Астольфъ въ душѣ торжествовалъ

Заранѣе побѣду.

"Дай срокъ мнѣ сладко онъ мечталъ,

Ужъ я тебя доѣду!

Ударъ,-- и съ волосомъ Горрилъ

И съ жизнію простися!"

Такъ онъ съ собою говорилъ.

Онъ радъ былъ съ нимъ сойтися;

Все на себя онъ принималъ:

И славу предпріятья

И славу подвига, лишь ждалъ,

Согласны ль будутъ братья.

Они не шли наперекоръ;

Они предполагали,

Что онъ безплодно выдетъ въ споръ,

Какъ сами испытали.

Уже Аврора, пробудясь,

Полнеба озарила,--

И битва жаркая зажглась

Съ Астольфомъ у Горрила;

Одинъ съ огромной булавой,

Другой съ мечемъ выходитъ;

Сразились,-- волосъ роковой

Мечемъ Астольфа водитъ.

То руку съ булавой отъ плечъ

Горрилу онъ откоситъ,

То въ грудь вонзитъ сквозь латы мечъ

И надвое разноситъ,

То обѣ руки отсѣчешь

Однимъ живымъ ударомъ;

Но врагъ ихъ мигомъ соберетъ,

И въ битву съ новымъ жаромъ.

Изрѣжь онъ въ тысячу кусковъ

Горрила чародѣя,--

И снова живъ онъ и здоровъ,

И бьется не робѣя.

Но вотъ Царевичъ поразилъ

Чудовище какъ громомъ,

И голову ему скосилъ

Съ забраломъ и шеломомъ;

Она въ крови; онъ, прыгъ съ сѣдла,

Схватилъ ее мгновенно,

И вновь въ сѣдло, и какъ стрѣла

Съ добычей драгоцѣнной

На Рабиканѣ поскакалъ

Вверхъ по теченью Нила;

Скакалъ, скакалъ и ускакалъ

Далёко отъ Горрила.

Горрилъ межь тѣмъ,-- вообразивъ,

Что голову, какъ прежде,

Приставитъ онъ и будетъ живъ,

И, вѣрный сей надеждѣ,--

Сталъ ощупью ее искать;

Но голова пропала.

Онъ на коня, и ну скакать;

Тоска на сердце пала;

Хотѣлъ кричать: "Не мчись вперёдъ!

Постой, постой, жестокой!"

Хотѣлъ кричать, но витязь ротъ

Умчалъ его далёко.

Горрилъ однакожъ не терялъ

Надежды на побѣду,

И всё за витяземъ скакалъ

По пламенному слѣду;

Но Рабикана не догнать

Онъ ускакалъ далёко.

Вотъ витязь сталъ перебирать

На головѣ широкой

Всѣ волоса гдѣ скрытъ одинъ

Таинственный, чудесной;

Его-то ищетъ Паладинъ

На головѣ безчестной.

Но какъ сыскать? волосъ не счесть

Надъ буйной головою,

И всѣ, всѣ, сколько ихъ на есть,

Равны между собою.

"Постой! всѣ волоса долой --

И гибель чародѣю!

Сказалъ Царевичь молодой;

Всѣ волоса я сбрѣю!"

Съ нимъ бритвы нѣтъ, онъ взять забылъ

Ее на поле битвы;

Но мечъ съ нимъ былъ, и мечъ тотъ брилъ

Чудесно, чище бритвы.

Вотъ за носъ голову онъ взялъ

И брилъ ее проворно;

Брилъ, брилъ и наконецъ напалъ

На волосъ чудотворной.

Пришла нежданная гроза;

Лицо блѣднѣй, блѣднѣя,

И закатилися глаза

Навѣкъ у чародѣя;

И трупъ, скакавшій по слѣдамъ

Царевича младова,

Упалъ съ сѣдла къ его стопамъ,

И ужъ не встанетъ снова.

Царевичъ съ мертвой головой

Къ двумъ рыцарямъ, къ двумъ братьямъ,

Примчался, прилетѣлъ стрѣлой,

И жмется къ ихъ объятьямъ;

Онъ указалъ вдали друзьямъ

На трупъ Горрила хладной.

Не знаю, было ль ихъ очамъ

То зрѣлище отрадно;

Они порадовались въявь;

Но было имъ обидно,

Что, въ битвѣ славу переявъ,

Онъ лавръ пожалъ завидной.

Обидно было и для Фей,

Что витязь знаменитой

Побѣду отнялъ у друзей,

Хранимыхъ ихъ защитой;

Онѣ свели съ Горриломъ въ бой

Двухъ братьевъ, двухъ героевъ,

Чтобъ имъ не пасть въ странѣ родной,

Во Франціи, средъ боевъ;

Онѣ хотѣли отвратить

Несчастную судьбину

И, тѣша милыхъ, жизнь продлить,

Отсрочить ихъ кончину.

Такъ шли дѣла; межь тѣмъ узнавъ

Правитель Даміеты,

Что палъ Горрилъ, что извергъ сталъ

Добычей жадной Леты,

И тотчасъ голубя съ письмомъ

Къ Каиру отправляетъ;

Каиръ съ письмомъ другимъ путёмъ

Другаго посылаетъ;

И скоро радостная вѣешь

Египетъ огласила,

Что воздана злодѣю месть,

Что нѣтъ уже Горрила.

Великій подвигъ совершивъ,

Астольфъ младыхъ героевъ

Зоветъ съ собой; и милъ призывъ

Родившимся для боевъ;

И радъ Грифонъ и Аквиланъ

На Западъ возвратиться

И тамъ за славу Христіанъ

На брань вооружиться:

Имъ слава родины мила;

Имъ мило съ Карломаномь

Творить великія дѣла,

Явясь на полѣ бранномъ.

И Феи съ грустію въ сердцахъ

Героевъ отпустили;

И даль и будущаго страхъ

Сердца ихъ возмутили.

Друзья пустились въ дальній путь;

Астольфъ беретъ направо:

Ему хотѣлося взглянуть

На Градъ, вѣнчанный славой,

Увидѣть край святой въ пути,

Пока не возвратится

Въ Парижъ, тотъ край, гдѣ Богъ въ плоти

Благоволилъ явиться.

Они налѣво взять могли,

Налѣво путь отрадной:

Тамъ море видно невдали,

И небо тамъ прохладно;

Тамъ плодоносенъ холмъ и долъ,

Тамъ путь открытъ, свободенъ:

А путь направо пустъ, тяжолъ,

Опасенъ и безводенъ;

Но трое молодыхъ друзей

Пустилися направо,

Чтобъ выгодать шесть цѣлыхъ дней,

Спѣша на бой кровавой.

Что нужно, съ Феями простясь,

Она съ собою взяли,

И на гиганта весь запасъ

Громадою поклали;

Ему хоть башню на плеча,

И башню онъ донёсъ бы.

Они, немного хлопоча,

Безъ жалобъ и безъ просьбы

Добрались до конца пути,

До Города Святова,

Гдѣ Богъ явился во плоти

Подъ бѣдной сѣнью крова.

При въѣздѣ въ городъ Сансонетъ

Ихъ встрѣтилъ восхищенный,

Знакомый рыцарь, въ цвѣтѣ лѣтъ,

Но мудрый, просвѣщенный;

Онъ молодъ былъ, но долго жилъ

Для славы вѣковѣчной;

И весь народъ его любилъ

Любовію сердечной.

Орландъ могучій озарилъ

Его Христовымъ свѣтомъ;

Онъ самъ крещенье совершилъ

Надъ юнымъ Сансонетомъ.

Ихъ встрѣтилъ Сансонетъ младой,

Который въ эту пору

Голгоѳу обносилъ стѣной

И укрѣплялъ всю гору

Отъ нападенья Египтянъ,

Отъ силъ ихъ властелина.

Онъ принялъ добрыхъ Христіанъ

Съ душой Христіанина;

Радушный, онъ ихъ проводилъ

Въ чудесныя палаты

И обласкалъ и угостилъ,

Устроивъ пиръ богатый.

Святую Землю Карломанъ

Повѣрилъ Сансонету,

И, покровитель Христіанъ,

Онъ былъ полезенъ свѣту.

Астольфъ на память подарилъ

Ему Колигоронта,

Чтобъ въ стройку тягости возилъ

Онъ на плечахъ гиганта;

И сѣли вмѣстѣ съ нимъ отдалъ

Созданіе Вулкана,

Которыми Астольфъ поймалъ

И спуталъ великана.

Астольфа шарфомъ отдарилъ

Праввтель Палестины,

И этотъ шарфъ чудесенъ былъ,

Онъ весь -- алмазъ, рубины;

И сверхъ того ему вручилъ

Двѣ шпоры золотыя .......

При взятьи Яфы Сансонетъ

Нашолъ въ ней рѣдкость этоу;

Онѣ съ добычами побѣдъ

Достались Сансонету.

Покаявшись въ монастырѣ

Благочестивыхъ братій,

Друзья сходили на зарѣ

Въ обитель благодати,

Во храмъ, и осмотрѣли тамъ,

Смирясь, Господни Страсти...е

И этотъ храмъ, о стыдъ! о срамъ!

У Мусульманъ во власти!....

Въ какой Европа сторонѣ

Войны не возжигаеть?

А стороны, гдѣбъ быть войнѣ,

Война не посѣщаетъ!...

Межь тѣмъ, какъ рыцари въ церквахъ

Во прахъ челомъ склонялись

И Помыслами въ небесахъ

Превыспреннихъ терялись,

Къ Грифону съ вѣстью роковой

Знакомый Грекъ приходитъ,

И въ искушенье вѣстью той

И въ грѣхъ Героя вводитъ.

Какъ громомъ онъ быль поражёнъ,

Услышавши извѣстье,

И все забылъ: святой Сіонъ

Молитвы, благочестье.

Онъ въ Оригиллу былъ влюблёнъ,

И эта Оригилла

Прелестнѣйшихъ на свѣтѣ жонъ

Красой превосходила;

Что за осанка! Что за станъ!

Все, все у ней прелестно!

Но облетите океанъ

И міръ весь поднебесной,

Побудьте въ городахъ вездѣ,

Обрыскайте селенья;

И вы не сыщите нигдѣ

Злонравнѣе творенья.

Въ Константинополѣ она,

Страдая отъ недуга,

Слегла въ постель, и тамъ одна

Осталася безъ друга.

Грифонъ минуты всѣ считалъ

Ея выздоровленья,

И мысленно съ ней утопалъ

Въ восторгахъ наслажденья.

Но чтожь? соскучасъ спать одна

И бросивъ Византію,

Съ другимъ любовникомъ она

Ушла въ Антіохію.

Узнавъ про то, и день и ночь

Вздыхалъ Грифонъ несчастной;

Не могъ себя онъ перемочь,

Не могъ забыть прекрасной;

Ничто его не развлечетъ,

Онъ весь -- тоска, терзанье.

Кто былъ влюбленъ, тотъ самъ пойметъ

Души его страданье;

Какая мука для него!

Терпѣть, страдать, томиться,

И все тайкомъ, и своего

Несчастія стыдиться!

Грифонъ лишь жалобу начнешь,

И Аквиланъ разумной

Грифона въ страсти упрекнешь

И странной и безумной.

О, сколько разъ предпринималъ

Онъ. образумить брата!

Онъ Оригиллу порицалъ

Какъ образецъ разврата;

А братъ и слушать не хотѣлъ,

И всё, какъ прежде страстной,

Кипучею любовью млѣлъ

Къ измѣнницѣ прекрасной.

И вотъ однажды вечеркомъ,

Вооружась булатомъ,

Одинъ однёхонекъ, тайкомъ,

Не перемолвясь съ братомъ,

Въ Антіохію онъ стрѣлой

Летитъ за Оригиллой,

Рѣшась, съ врагомъ вступивши въ бой,

Ее исхитить силой;

Онъ клятву далъ отмстить врагу

И успокоить совѣсть.

Но послѣ досказать могу

Неконченную повѣсть.

ПРИМѢЧАНІЯ.

ПѢСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ.

Стансъ 12. Ст. 1. 2. 3. 4.

Прочь, прочь Титиръ и Мелибей....

Титеръ и Мелибей -- пастухи, дѣйствующіе въ 1-й Виргиліевой эклогѣ; Неера, Амарилла, Филлида и Галатея -- пастушки въ его же эклогахъ.

Ст. 22. Ст. 8.

Орудье громовое.

Огнестрѣльное оружіе, изобрѣтеніе котораго обыкновенно приписывается Германцамъ, въ первой разъ употреблено въ войнѣ Венеціи съ Генуею, въ 1380 году.

Ст. 45. Ст. 2.

Трепещущія съ Иной....

Ино, жена Ѳивскаго Царя Атаманта, Мелицершъ -- сынъ ея, морскія божества.

Ст. 69.

Первые четыре стиха пропущены переводчикомъ въ Русскомъ переводѣ; они оскорбили бы нравственную Грацію.

ПѢСНЬ ДВѢНАДЦАТАЯ.

Ст. 59. Ст. 8.

Я Таргу клялъ жестоко...

Тарга (Trivigante) -- по Шекспиру -- Termagaunt, тоже или почти тоже, что Diana Trivia, покровительница чародѣевъ.

ПѢСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

Ст. 5. Ст. 11-12.

Въ сей день вручилъ имъ стремена

И золотыя шпоры.

Награда, замѣненная въ наши времена орденскими знаками.

Ст. 4. Ст. 5--6.

Златочервленый жезлъ сломилъ

И стебль съ плодомъ дубовый.

Гербъ Папы Юлія II.

ПѢСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ.

Ст. 2. Ст. 4.

Съ свирѣпымъ Львомъ сражался.

Левъ -- гербъ Венеціи.

сь,-- надежды нѣтъ,--

Царевна молодая

Готовится покинуть свѣтъ,

Отъ страха обмирая.

Рожеръ былъ не готовъ къ борьбѣ

Въ минуту роковую.

Вообразите вы себѣ

Громаду подвижную

Съ кабаньей страшной головой

И съ длинными клыками!

Таковъ былъ Оркъ. Но вотъ Герой

Обѣими руками

Схватилъ копье и -- брякъ въ чело;

Чело, точь въ точь стальное,

Ударь безвредно приняло,--

Что пользы въ этомъ боѣ?

Рожеръ взвился, копье на взмахъ,

Собрался съ новой силой.

Увидѣвъ тѣнь его въ волнахъ,

Чудовище забыто,

Что ждетъ его на берегу

Въ роскошномъ цвѣтѣ дѣва,

И въ брань къ нежданному врагу

Спѣшитъ въ порывѣ гнѣва,--

И тамъ и здѣсь его слѣдитъ,

Кружася надъ водою;

Рожеръ чудовище разитъ

Недремлющей рукою.

Завидѣвъ съ высоты змію,--

Когда она весною,

Пещеру бросивши свою,

Ползетъ между травою,

Иль, грѣясь на скалѣ, своей

Одеждою гордится,--

Орелъ спускается надъ ней;

Но, хитрый, онъ боится

Схватить, гдѣ ядъ у ней кипитъ,

И бьетъ ее крылами,

Иль, съ тылу впившись, норовитъ

Сжать острыми когтями:

Такъ Витязь Орка поражалъ,

Удары разсѣвая,

Не тамъ, гдѣ рядъ зубовъ торчалъ,

Но, хитро направляя

Копье и мечъ, то съ тылу бьётъ,

То въ хвостъ, дугой согнутой.

Чудовище съ пути свернётъ,--

И, пользуясь минутой,

Рожеръ взлетитъ и поразитъ

Чудовище всей силой.

Что пользы? Оркъ точь въ шочь гранитъ,

Ему небольно было.

Такъ муха лѣтнею порой,--

Когда на землю тяжкой,

Мучительной наляжетъ зной,--

Сражается съ дворняжкой.

Неугомонная то глазъ,

То морду ей ужалитъ

И -- прочь; дворняжка всякой разъ

На муху зубы скалитъ;

За то уже, когда она

Привязчивую схватитъ,

За прежнія вины сполна

Обидчицѣ отплатитъ.

Сердитый Оркъ такъ билъ хвостомъ,

Что бездна взволновалась,

И влага до небесъ столбомъ

Туманнымъ подымалась;

И Витязь самъ не зналъ, гдѣ онъ,

Въ водѣ иль подъ водою;

И конь и самъ онъ весь смоченъ;

Онъ радъ былъ той порою

Скорѣе на берегъ, пока

Не опустился въ воду,

Гдѣ, для спасенья, челнока

Не встрѣтилъ бы въ невзгоду.

Рожеръ рѣшился побѣдить

Чудовище морское

Другимъ оружьемъ, чтобъ не длить

Напрасно время въ боѣ;

Онъ взялся за волшебный щитъ,

Ліющій свѣтъ чудесной;

Но прежде на берегъ летитъ

И наклонясь къ Прелестной,

Надѣлъ на палецъ ей кольцо

Противъ очарованья,

Чтобъ щитъ не бросилъ ей въ лицо

Опаснаго сіянья.

Рѣчь о кольцѣ идеть у насъ,

Которымъ Брадаманта

Освободила въ горькій часъ

Рожера отъ Атланта;

Потомъ, чтобъ милаго спасти,

Къ Альцинѣ посылала

Съ Мелиссой; эта на пути,

Какъ я сказалъ сначала,

Имъ многихъ рыцарей спасла;

А тамъ, какъ нужно было,

Его Рожеру отдала

Въ залогъ любви отъ милой.

Теперь вручилъ его Рожеръ

Ангеликѣ прекрасной;

Ангелику безъ этихъ мѣръ

Постигъ бы рокъ ужасной...

И онъ -- и Витязь молодой --

Уже къ ней страстью пышетъ.

Вотъ у моря стоитъ Герои,--

Оркъ море все колышетъ;

Но Витязь со щита тайкомъ

Снимаетъ покрывало,--

И словно въ небѣ голубомъ

Другое солнце встало.

Чудовище ослѣплено

Сіяніемъ чудеснымъ,

И навзничь плавало оно

Предъ берегомъ отвѣснымъ,

Какъ плаваетъ въ рѣкѣ карась

Окормленный отравой.

Рожеръ, копьемъ вооружась,

То въ лѣвой бокъ, то въ правой

Бьетъ Орка, сколько силы есть;

Но, утомившись даромъ

Не могъ вреда ему нанесть

Онъ ни однимъ ударомъ.

Царевна проситъ, чтобы онъ

Оставилъ трудъ напрасной;

Оркъ чешуею защищёнъ,

Для стали безопасной.

"Ахъ, сжалься надо мной, Герой!

Кричитъ она, рыдая;

Пока онъ спитъ, умчись со мной

Изъ пагубнаго края!

Мнѣ лучше потонутъ въ волнахъ,

Чѣмъ быть у Орка въ чревѣ."

Онъ къ ней; онъ, съ нѣжностью въ очахъ

Даетъ свободу дѣвѣ.

Онъ на коня съ Царевной сѣлъ,

И конь почуявъ шпоры,

На воздухъ взвился, полетѣлъ

Чрезъ долы, черезъ горы.

Такъ прелесть -- дѣва спасена,

О чемъ и не мечтала

И, лакомый кусокъ, она

Отъ Орка взбѣжала.

Рожеръ пронзая эмпиреи,

Восторги пьетъ живые;

То грудь цѣлуетъ онъ у ней,

То очи огневыя.

Рожеръ Испанію кругомъ

Хотѣлъ объѣхать прежде,--

Теперь совсѣмъ забылъ о томъ;

Онъ, въ сладостной надеждѣ,

Расположился отдохнуть

На берегахъ Бретани....

Тамъ нѣгою трепещетъ грудь

Среди очарованій;

Тамъ взоры нѣжитъ и ручей,

И лугъ, и холмъ пушистый,

И томно пѣсни соловей

Заводитъ голосистый"

Пылая страстью огневой,

Герой нетерпѣливой

Со стремя звонкаго долой

Стопою торопливой.....

Онъ спрыгнулъ съ одного коня,

И радъ бы на другаго,--

Такъ много у него огня

Кипучаго, Живаго!--

Но онъ въ доспѣхахъ весь кругомъ,--

Несносная преграда!...

И сколько, сколько ихъ на нёмъ!...

Ихъ сбросить прежде надо.

И торопяся, узелокъ

То тамъ, то здѣсь развяжетъ,

Распутаетъ, и всё не въ прокъ,--

Онъ новыхъ два завяжетъ.

Какъ Витязя на этотъ разъ

Нарядъ бѣсилъ и мучилъ!...

Но слишкомъ длинный мой разсказъ,

Быть можетъ, вамъ наскучилъ.

Въ другое время доскажу;

Теперь бы неумѣстнымъ

Разсказъ мой былъ,-- я дорожу

Вниманьемъ вашимъ лестнымъ.

ПРИМѢЧАНІЯ,

ПѢСНЬ СЕДЬМАЯ.

Стансъ 76. Ст. 5.

И Бализардъ на немъ звенитъ...

Бализардь -- мечъ, скованный волшебницей Филариной на погубленіе Орланда, отнятый у ней Орландомъ, у Орланда похищенный Брюнелемъ и переданный Рожеру. Боярдъ.

ПѢСНЬ ОСЬМАЯ.

Ст. 45. Ст. 11. 12.

Иларіонъ и Павелъ -- пустынники,-- одинъ Палестинскій, другой -- Египетскій.

Ст. 75. Ст. 4.

Ее вручили Наму.

Намъ -- Герцога Баварскій, которому Карломанъ ввѣриль на сохраненіе Ангелику.

ПѢСНЬ ДЕВЯТАЯ.

Ст. 69. Ст. 5. 6.

....въ народъ,

Латоною проклятой.

Лягушки -- le raue. Переводчикъ прибѣгнулъ здѣсь къ миѳологическому обороту для сохраненія литературной Граціи, если можно такъ выразиться.

ПѢСНЬ ДЕСЯТАЯ.

Отъ 76-го до 90-го станса слѣдуетъ Геральдика, предметъ не поэтическій. Пере водчикъ долго боролся съ нимъ, не одолѣлъ и -- проситъ читателей о снисхожденіи.