СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
МАРКА ТВЭHА
ТОМЪ ДЕВЯТЫЙ. ТОМЪ ДЕСЯТЫЙ.
ПРОСТОДУШНЫЕ У СЕБЯ ДОМА И ЗА ГРАНИЦЕЮ
Переводъ А. А. Богаевской.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія бр. Пантелеевыхъ. Верейская ул.
1898.
ГЛАВА I.
Набабы прежнихъ временъ.-- Джонъ Смитъ-путешественникъ.-- Внезапное обогащеніе.--Лошадь, цѣною въ шестьдесятъ тысячъ долларовъ.-- Ловкія операціи черезъ посредство телеграфа.-- Набабъ въ Нью-Іоркѣ.-- Зафрахтованный омнибусъ.-- "Пожалуйте, уплачено!.." -- "Ни цента платить не придется!" -- "Стой, кучеръ, стой! Силъ больше нѣтъ!" -- Общительность нью-іоркцевъ.
Въ тѣ дни, то есть во время процвѣтанія Нью-Іорка, были еще "набабы". Каждая стачка на копяхъ порождала непремѣнно одного или двухъ; я могу даже припомнить нѣкоторыхъ изъ нихъ. Это были, вообще говоря, славные малые, но безпечные люди, и ихъ богатство, пожалуй, приносило обществу такую же выгоду, какъ и имъ самимъ, а въ иныхъ случаяхъ даже, до всей вѣроятности, и еще того больше.
Два родственника, занимавшіеся извозомъ и перевозкой грузовъ, работали на одного владѣльца серебряныхъ копей и вынуждены были взять въ уплату, вмѣсто 300 долларовъ деньгами, небольшой участокъ серебряной копи. Для того, чтобы открыть серебряную жилу, они предоставили постороннему лицу третью часть своей доли и продолжали заниматься своимъ обычнымъ промысломъ, но не надолго. Десять мѣсяцевъ спустя, жила уже окупила долги и давала каждому изъ собственниковъ отъ 8.000 до 10.000 дол. ежемѣсячнаго дохода; скажемъ, примѣрно -- 100.000 дол. въ годъ.
Одинъ изъ первыхъ набабовъ, которыхъ произвела на свѣтъ Сіерра-Невада, носилъ на груди цѣлое состояніе въ 6.000 дол. въ брилліантахъ и божился, что онъ чувствуетъ себя несчастнымъ потому, что не можетъ тратить деньги съ такою же быстротой, съ какой онѣ ему достаются.
Еще одинъ набабъ въ тѣхъ же горахъ Невады могъ похвалиться своимъ состояніемъ, доходившимъ частенько до 16.000 дол. въ мѣсяцъ; онъ особенно любилъ вспоминать, какъ самъ когда-то работалъ на тѣхъ же копяхъ, которыя теперь давали ему такой огромный доходъ, за плату по пяти долларовъ въ день, когда только-что туда пріѣхалъ.
Въ нашей богатой серебромъ волшебной странѣ извѣстенъ еще одинъ такой же баловень судьбы, который отъ положительной нищеты въ одну ночь перешелъ къ избытку. Этотъ счастливецъ получилъ возможность предложить (вскорѣ послѣ того) 100.000 дол. за постъ высшаго оффиціальнаго значенія, но получить его ему не удалось, потому что его политическія воззрѣнія не были такъ прочны, какъ его кредитъ въ банкѣ.
Былъ у насъ еще Джонъ Смитъ. Добрѣйшей души, милый и честный человѣкъ, который получилъ воспитаніе въ низшихъ слояхъ общества и былъ изумительный невѣжда. Онъ занимался перевозкой тяжестей и владѣлъ небольшимъ "ранчо" {"а ranch" -- ферма и скотоводство въ луговыхъ частяхъ американскихъ степей.}, которое обезпечивало ему безбѣдное существованіе; хоть мало собиралъ онъ сѣна со своихъ луговъ, но и это малое представляло собою стоимость отъ 250 до 300 дол. за 1 тонну на торговомъ рынкѣ. Но вотъ Смитъ промѣнялъ нѣсколько акровъ земли на неразработанную, небольшую серебряную жилу въ Золотомъ Кряжѣ. Онъ открылъ на ней работы и построилъ незатѣйливую десятимѣрную мельницу въ десять силъ. Восемнадцать мѣсяцевъ спустя, онъ прекратилъ торговлю сѣномъ, потому что его доходы съ серебряной руды достигли весьма почтенной цифры. Кто говорилъ, что они равнялись 30.000 дол, а кто -- 60.000 дол. въ мѣсяцъ. Во всякомъ случаѣ, Смитъ оказывался уже весьма богатымъ человѣкомъ.
А затѣмъ -- онъ отправился путешествовать по Европѣ; и когда вернулся, то безъ устали разсказывалъ о роскошныхъ свиньяхъ, которыхъ ему приходилось видѣть въ Англіи; о чудеснѣйшихъ овцахъ, которыхъ онъ встрѣчалъ въ Испаніи, о прекраснѣйшихъ стадахъ рогатаго скота, которыя онъ видѣлъ въ окрестностяхъ Рима. Онъ восторгался чудесами Стараго Свѣта и каждому совѣтовалъ путешествовать; онъ говорилъ, что ни одна живая душа не въ состояніи себѣ представить всѣхъ поразительныхъ вещей, какія есть на бѣломъ свѣтѣ, пока не попутешествуешь по немъ.
Однажды, находясь на кораблѣ, пассажиры назначили въ видѣ выигрыша ставку въ 500 дол. тому, кто ближе всего угадаетъ ходъ корабля на слѣдующія сутки. На другой же день въ двѣнадцать часовъ, въ рукахъ казначея было нѣсколько конвертовъ съ запечатанными внутри цифрами. Смитъ былъ счастливъ и доволенъ: онъ подкупилъ инженеръ-механика... Однако, выигралъ все-таки кто-то другой! И Смитъ возразилъ:
-- Послушайте, такъ негодится! Онъ угадалъ на двѣ мили больте, чѣмъ у меня!
-- Нѣтъ, мистеръ Смитъ,-- отвѣчалъ казначей,-- ваша сумма больше, чѣмъ у кого-либо изъ пассажировъ. Мы вчера сдѣлали двѣсти восемь (208) миль.
-- Позвольте, вотъ я васъ на этомъ-то и изловлю!-- вступился Смитъ.-- Вѣдь я обозначилъ сумму: двѣсти девять. И если вамъ угодно будетъ взглянуть еще разокъ на мой разсчетъ, то вы увидите сначала одну двойку -- 2, затѣмъ -- два нуля -- вотъ такъ: 200, что обозначаетъ двѣсти,-- да? А затѣмъ на донцѣ -- девять, 9. Получится 2.009,-- что должно, сколько мнѣ кажется, обозначать двѣсти девять. Поэтому я разсчитываю и прошу васъ уплатить мнѣ премію!
Владѣнія Гаульда и Керри состояли всего на-всего изъ тысячи двухсотъ футовъ и первоначально принадлежали только имъ двоимъ. Керри, который владѣлъ только двумя третями всей этой земли, разсказывалъ, что онъ продалъ ихъ за двѣ тысячи пятьсотъ долларовъ наличными и старую лошадь-водовозку, съѣвшую за семнадцать дней сѣна и овса на такую сумму, какую за нее дали бы на конной площади, на базарѣ. Разсказывалъ онъ еще, что Гаульдъ продалъ свою часть за пару казенныхъ байковыхъ одѣялъ и за бутылку водки ("виски"), которая за три часа лишила жизни девять человѣкъ, и что какой-то безобидный чужестранецъ только понюхалъ отъ нея пробку и сталъ на-вѣки невмѣняемымъ человѣкомъ; а четыре года спустя, руда, которою такъ распорядились, стоила на денежномъ рынкѣ Санъ-Франциско семь милліоновъ шесть сотъ тысячъ золотомъ.
Въ былыя времена у одного мексиканца, погрязшаго въ нищетѣ и жившаго въ тростниковомъ шалашѣ на задворкахъ столицы штата Виргиніи, былъ ручеекъ, шириной съ человѣческую руку; этотъ ручеекъ сочился изъ склона холма и пробивался по землѣ этого бѣдняка. Компанія "Офиръ" въ обмѣнъ за этотъ ручеекъ предложила ему сто футовъ своей руды. Эти сто футовъ оказались богатѣйшимъ участкомъ изъ всѣхъ копей компаніи и черезъ четыре года послѣ обмѣна, его цѣнность на рынкѣ (съ мельницей на придачу) уже достигла 1.500.000 долларовъ.
Нѣкій индивидуумъ, которому принадлежало всего только двадцать футовъ руды компаніи "Офира", прежде нежели ея сокровища сдѣлались извѣстны, промѣнялъ ихъ на лошадь, и даже весьма жалкую и неказистую. Годъ (или около того) спустя, когда цѣна этой самой руды поднялась до 8.000 дол. за футъ, этотъ же бѣднякъ, у котораго не было ни одного цента своего, бывало, говорилъ, что онъ -- самый поразительный примѣръ роскоши и нужды въ одно и то же время: онъ ѣздитъ на шестидесятитысячномъ конѣ, но не можетъ наскрести деньжатъ на покупку сѣдла и потому вынужденъ или занимать его у другихъ, или же скакать безъ сѣдла. Онъ прибавлялъ еще, что, если бы судьба послала ему еще такую же шестидесятитысячную лошадь, это разорило бы его въ конецъ.
Юноша девятнадцати лѣтъ, работавшій въ Виргиніи на телеграфѣ за жалованье 100 дол. въ мѣсяцъ, если ему не удавалось разобрать нѣмецкія имена въ спискѣ судовъ, прибывшихъ въ Санъ-Франциско, бывало, искусно выбиралъ подходящія имена въ старомъ берлинскомъ, адресъ-календарѣ, и разбогатѣлъ на томъ, что слѣдилъ за телеграммами о пріискахъ и сообразно съ ними продавалъ или покупалъ горнозаводскія акціи чрезъ посредство одного пріятеля въ Санъ-Франциско. Однажды, когда пришла изъ Виргиніи частная депеша, въ которой сообщалось о богатой находкѣ въ большихъ пріискахъ, онъ подалъ совѣтъ не разглашать объ этомъ, пока не будетъ вполнѣ обезпечено большое количество руды, а самъ поспѣшилъ закупить сорокъ "футовъ" руды по двадцати долларовъ за футъ, а остальные участки по цѣнѣ вдвое дороже этой. Мѣсяца три спустя, его состояніе равнялось уже 150.000 дол., и онъ оставилъ свое прежнее мѣсто.
Другой такой же телеграфный "дѣлецъ", котораго прогнали съ мѣста за разглашеніе тайнъ телеграфной конторы, вошелъ въ соглашеніе съ однимъ денежнымъ человѣкомъ въ Санъ-Франциско, обязуясь извѣстить его о рѣшеніи одного важнаго горнозаводскаго процесса черезъ часъ послѣ того, какъ оно состоится. За это ему были обѣщаны большіе проценты съ барышей на куплѣ и продажѣ, которая состоится благодаря этой мѣрѣ. Итакъ, переодѣвшись въ костюмъ погонщика, онъ отправился на небольшую телеграфную станцію въ горахъ, завелъ знакомство съ телеграфистомъ и просиживалъ у него на телеграфѣ день за днемъ, покуривая трубку и разсыпаясь въ жалобахъ, что его телѣга пришла въ ветхость и онъ не можетъ ѣхать дальше. Тѣмъ временемъ бывшій телеграфистъ прислушивался къ депешамъ, которыя передавались неутомимо стучавшимъ аппаратомъ и шли изъ Виргиніи. Наконецъ частная телеграмма пронеслась по проволокѣ, извѣщая объ окончаніи горнозаводскаго процесса. Какъ только услыхалъ ее мнимый погонщикъ, онъ тотчасъ же телеграфировалъ своему пріятелю въ Санъ-Франциско: "Усталъ дожидаться. Продаю телѣгу и ѣду домой". Это и былъ условленный знакъ; если бы слово дожидаться было пропущено, то это означало бы, что процессъ рѣшенъ въ пользу противной стороны. Пріятель мнимаго возчика поспѣшилъ скупить за безцѣнокъ большую часть акцій, прежде чѣмъ новость сдѣлалась достояніемъ публики, и результатомъ этихъ операцій явилось громадное состояніе.
Долго, долго спустя послѣ того какъ были основаны пріиски въ Виргиніи, футовъ пятьдесятъ земли первоначально открытой руды были въ рукахъ человѣка, которому еще никогда не случалось подписывать ни одной бумаги по вводу во владѣніе. Эта руда оказалась весьма доходной, и собственники ея приложили всѣ старанія къ тому, чтобы разыскать владѣльца остальныхъ пятидесяти футовъ; но онъ пропалъ безслѣдно.
Однажды прошелъ слухъ, что онъ въ Нью-Іоркѣ, и одинъ или два человѣка изъ числа спекулянтовъ отправились на востокъ, но такъ и не нашли его. Въ другой разъ пришли вѣсти, что онъ на Бермудскихъ островахъ и прямо-прямехонько къ нему отправились еще какихъ-то двое, но и тамъ его не оказалось. Наконецъ о немъ прослышали въ Мексикѣ, и одинъ изъ его друзей, приказчикъ въ пивной, наскребъ себѣ немного деньжатъ, разыскалъ наконецъ своего друга и за сто долларовъ купилъ у него его полсотни "футовъ": а затѣмъ, вернувшись обратно, продалъ свои новыя владѣнія за 75.000 дол.
Но къ чему приводить еще примѣры? Преданія "Серебрянаго Царства" полны примѣровъ, подобныхъ разсказамъ, приведеннымъ выше, и я никогда бы не кончилъ, если бы попытался ихъ перечислять; мнѣ только хотѣлось дать читателю понятіе о крайней своеобразности "временъ расцвѣта", которыя я не могу рельефнѣе представить никакимъ инымъ способомъ; упомянуть о нихъ было необходимо въ виду того, чтобы дать болѣе реальное представленіе о томъ времени и той странѣ.
Я даже лично былъ знакомъ съ большинствомъ "набабовъ", о которыхъ уже упоминалъ выше, но ихъ занятія и превратности судьбы я нарочно представилъ въ настолько смѣшанномъ видѣ, чтобы "тихоокеанская" публика не могла узнать въ нихъ нѣкогда выдающихся знаменитостей. Теперь они уже давно незнамениты, потому что большинство ихъ опять впало въ безвѣстность и въ нищету.
Въ штатѣ Невада ходили разсказы о нѣкоемъ приключеніи съ двумя изъ ея набабовъ, приключеніи, которое, конечно, могло быть, но могло также и не быть. Продаю его за то, за что самъ купилъ.
Полковникъ Джимъ видѣлъ свѣтъ и болѣе или менѣе былъ знакомъ съ порядками на немъ; но полковникъ Джэкъ родился и жилъ на задворкахъ Соединенныхъ Штатовъ; провелъ жизнь въ жесточайшихъ трудахъ и никогда еще не видывалъ ни одной столицы.
Однажды небо наградило ихъ неожиданнымъ богатствомъ, и оба они проектировали поѣздку въ Нью-Іоркъ: Джэкъ -- съ цѣлью насладиться зрѣлищами, а Джимъ -- для того, чтобы оградить отъ возможныхъ бѣдствій свою простодушную особу. Ночью они прибыли въ Санъ-Франциско и утромъ отбыли оттуда на пароходѣ. Пріѣхавъ въ Нью-Іоркъ, полковникъ Джэкъ сказалъ:
-- Всю свою жизнь я только и слышалъ, что про кареты, и, теперь намѣренъ въ одной изъ нихъ прокатиться. Чего бы это ни стоило, мнѣ все равно... Идемъ!
Друзья отошли на боковую аллею и полковникъ Джимъ позвалъ модную пролетку, но полковникъ Джэкъ возразилъ:
-- Нѣтъ, милостивый государь, не надо мнѣ вашихъ головокрушительныхъ "Ванекъ"! Я пріѣхалъ сюда, чтобы повеселиться, и деньги не могутъ быть мнѣ помѣхой въ этомъ дѣлѣ. Такъ вотъ я и намѣренъ выкинуть самую роскошную штуку, какую только свѣтъ производилъ. Тутъ-то и начнется самый фокусъ! Остановите-ка вонъ ту желтую карету, которая катить сюда, вся въ картинкахъ. Да не тревожьтесь: я одинъ заплачу все сполна.
Итакъ, полковникъ Джимъ остановилъ проѣзжавшій мимо, пустой омнибусъ и оба усѣлись въ него.
-- Превесело, не правда ли?-- говорилъ Джэкъ своему другу.-- Ахъ, нѣтъ, пожалуй, что не очень. Куда ни оглянись, вездѣ тутъ такое множество подушекъ, оконъ и картинъ, что вы себѣ покою не найдете. Что бы сказали наши пріятели, если бы имъ довелось увидать, какъ мы кутимъ въ Нью-Іоркѣ, какъ мы красуемся и величаемся, поражая всѣхъ своимъ великолѣпіемъ? Клянусь Георгіемъ Побѣдоносцемъ, я отъ души желалъ бы, чтобы они видѣли насъ въ эту минуту!
Вслѣдъ затѣмъ онъ высунулся съ головой въ окно и крикнулъ кучеру:
-- Эй, Ванька, послушай! Мнѣ только того и надо: это катанье какъ разъ мнѣ по вкусу, честное слово! Я хочу взять эту махину на весь день. Я, старина, кутнулъ! Распусти возжи, погоняй, мы ужь съ тобой сойдемся!
Кучеръ просунулъ руку въ карету, въ отверстіе, сдѣланное въ стѣнкѣ (въ то время еще не было звонковъ) и показалъ, что пора платить за билеты.
Полковникъ Джэкъ взялъ протянутую руку и радушно потрясъ ее.
-- Ты меня понялъ, дядя? Свои люди -- сочтемся. Понюхай-ка, чѣмъ это пахнетъ, и скажи мнѣ, какъ это тебѣ придется по вкусу?-- и онъ положилъ на ладонь кучера золотой въ двадцать долларовъ.
Минуту спустя тотъ доложилъ, что у него не найдется сдачи.
-- Къ чорту твою сдачу! Отдашь ѣздою. Клади себѣ въ карманъ,-- и, обращаясь къ полковнику Джиму, прибавилъ:-- Развѣ это не шикъ своего рода? Не я буду, если не примусь нанимать эту самую махину ежедневно въ теченіе цѣлой недѣли!
Но вотъ омнибусъ остановился и вошла молодая дѣвушка. Съ минуту смотрѣлъ на нее Джэкъ, а затѣмъ подтолкнулъ локтемъ Джима.
-- Не говори ни слова!-- прошепталъ онъ.-- Пусть себѣ прокатится, если ей угодно. Слава Тебѣ, Господи, мѣста довольно.
Молодая дѣвушка достала изъ кармана свой кошелекъ и подала плату за проѣздъ полковнику Джэку.
-- Это зачѣмъ?
-- Передайте кучеру, пожалуйста!
-- Сударыня, потрудитесь взять обратно ваши деньги; мы не можемъ допустить, чтобы вы платили. Просимъ васъ кататься въ этой махинѣ сколько угодно; но она ужь нанята и мы не допустимъ, чтобы вы потратились хотя бы на одинъ единый центъ!
Дѣвушка, ошеломленная, озадаченная, забилась въ уголокъ. Вслѣдъ за тѣмъ вскарабкалась въ карету какая-то старушка съ корзиной и подала плату за проѣздъ.
-- Простите, но...-- началъ опять полковникъ Джэкъ,-- мы не можемъ допустить, чтобы вы платили, но мы очень рады и просимъ не стѣсняться. Не угодно ли присѣсть вотъ тутъ и пожалуйста, не безпокойтесь. Не стѣсняйтесь, какъ не стѣснялись бы, катаясь въ своемъ собственномъ экипажѣ.
Еще минуты двѣ спустя вошли три толстяка, двѣ толстухи и парочка ребятъ.
-- Пожалуйте, пожалуйте, друзья мои!-- приговаривалъ Джэкъ.-- Не обращайте на насъ вниманія. Это просто-на-просто маленькій пикникъ (и шепотомъ прибавилъ, обращаясь къ пріятелю):-- Нельзя сказать, чтобы Нью-Іоркъ былъ городомъ необщительныхъ людей. Сколько я смекаю, я... я и названія-то къ нему не подберу!
Онъ противился каждому поползновенію пассажировъ уплатить за проѣздъ и радушно приглашалъ каждаго быть, какъ дома. Положеніе дѣла, наконецъ, стало ясно для всѣхъ присутствующихъ; они засунули въ карманъ свои деньги и изъявили полную готовность отдаться веселой сторонѣ приключенія. Вошло еще съ полдюжины пассажировъ.
-- О, мѣстъ еще сколько угодно!-- говорилъ полковникъ Джэкъ.-- Войдите, войдите и будьте, какъ дома. Такой пикникъ ничего не стоитъ, какъ пикникъ, если мала компанія. (И шепнулъ полковнику Джиму):--Ну, чѣмъ не ласковый народъ эти нью-йоркцы? И какъ они все хладнокровно принимаютъ. Ледяныхъ горъ не найдешь нигдѣ. Кажется, встрѣться имъ на пути погребальная колесница, они и въ нее полѣзутъ!
Еще полѣзли пассажиры въ омнибусъ; потомъ еще и еще. Обѣ скамейки были биткомъ набиты; мужчины цѣлой вереницей стояли посреди кареты, держась за ремни, болтавшіеся у нихъ надъ головою. Люди съ корзинами, съ узлами, карабкались вверхъ по лѣстницѣ на крышу. Со всѣхъ сторонъ слышался рокотъ полуподавленнаго смѣха,
-- Ну, ужь будь я индѣецъ, если это не превосходитъ все, что мнѣ когда-либо случалось видѣть, въ смыслѣ на-чисто отдѣланнаго, невозмутимаго, первостатейнаго нахальства!-- шепталъ другу Джэкъ.
Но вотъ въ карету сталъ протискиваться продавецъ посуды.
-- Силы мои слабѣютъ!-- проговорилъ полковникъ Джэкъ.-- Кучеръ, стой! Останьтесь на мѣстахъ, милостивыя государыни и милостивые государи! Прошу васъ, не стѣсняйтесь, все уже заплачено сполна. Кучеръ, катай себѣ этихъ господъ вокругъ да около, до тѣхъ поръ, пока имъ угодно будетъ,-- это наши знакомые,-- ну, понимаешь? Вози ихъ повсюду; а если тебѣ еще понадобятся деньги, зайди въ гостинницу св. Николая и мы сведемъ счеты. Пріятнаго пути, милостивыя государыни и милостивые гоеудари! Катайтесь себѣ, сколько вашей душѣ угодно: это вамъ не будетъ стоить ни гроша.
Оба пріятеля вышли изъ кареты и полковникъ Джэкъ замѣтилъ:-- Джимми, а вѣдь Нью-Іоркъ самый общительный городъ, какой мнѣ когда-либо доводилось видѣть. Вѣдь, даже торговецъ посудой такъ же спокойно, какъ и всѣ другіе, тискался впередъ. Останься мы еще немножко, и, чего добраго, къ намъ ввалились бы какіе-нибудь негры! Клянусь св. Георгіемъ Побѣдоносцемъ! Намъ придется на ночь устроить баррикаду у своихъ дверей, а не то какой-нибудь изъ этихъ гусей лапчатыхъ вздумаетъ попытать счастья поспать съ нами у насъ на квартирѣ...
Кончина Бека Фэншо и ея причины.-- Приготовленія къ его погребенію.-- Представитель коммиссіи и депутатъ, Скотти Бригсъ.-- Его посѣщеніе пастора.-- У Бригса ничего "не вытанцовывается".-- Пасторъ смущается.-- Оба прозрѣли!-- Бекъ Фэншо въ роли гражданина.-- Что означаетъ: "трясти мать свою".-- Погребеніе.-- Скотти Бригсъ въ роли учителя воскресной школы.
Кто-то высказалъ мнѣніе, что для того, чтобы познакомиться съ той или другой общественной средой, необходимо прослѣдить, какъ совершаются въ ней погребенія и какого рода людей хоронятъ съ наибольшимъ блескомъ и почетомъ. Утвердительно не могу сказать, какихъ людей мы хоронили съ наибольшимъ блескомъ во времена нашего "процвѣтанія": почтеннаго благодѣтеля общества или почтеннаго "негодяя". Весьма возможно, что оба эти отдѣла или подраздѣленія общественныхъ слоевъ одинаково торжественно чествовали своихъ знаменитыхъ покойниковъ, изъ чего можно заключить, что философу -- слова котораго я только что привелъ выше -- слѣдовало бы для начала видѣть двѣ выдающіяся погребальныя процессіи въ штатѣ Виргинія для того, чтобы дать опредѣленную оцѣнку жителямъ этого штата.
Къ Беку Фэншо отнеслись весьма сочувственно, когда онъ умеръ: онъ былъ вѣдь депутатомъ -- представителемъ отъ горожанъ и "зарѣзалъ" человѣка -- не въ собственной своей ссорѣ, а вступившись за какого-то незнакомца, на котораго напало нѣсколько человѣкъ за-разъ. У Фэншо бывали роскошные пріемы; онъ былъ счастливымъ обладателемъ блестящей въ этомъ дѣлѣ "помощницы", которую всегда могъ бы разсчитать, не подвергаясь непріятнымъ формальностямъ развода. Онъ занималъ высокій постъ въ пожарномъ округѣ, а въ политикѣ это былъ своего рода Варвикъ.
Когда Фэншо приказалъ долго жить, множество народа (особенно же мелкіе обитатели нѣдръ городскихъ) плакало и возрыдало.
Дознаніемъ обнаружено и занесено въ протоколъ, что Бекъ Фэншо въ припадкѣ бѣлой горячки отравился мышьякомъ, прострѣлилъ себя насквозь, перерѣзалъ себѣ горло, выскочилъ изъ окна изъ четвертаго этажа и свернулъ себѣ шею. По зрѣломъ обсужденіи этого доклада совѣтъ постановилъ (какъ ни тяжки были его слезы и сожалѣнія), повинуясь здравому разсудку, не отуманенному горечью свершившейся утраты: считать, что вышеупомянутый гражданинъ Фэншо "волею Божіею помре". Ну, что бы подѣлали люди безъ такихъ судей?
Къ похоронамъ дѣлались грандіозныя приготовленія. Всѣ экипажи во всемъ городѣ были заранѣе разобраны, всѣ гостиныя одѣлись въ траурный нарядъ; всѣ городскія и пожарныя знамена были спущены и развѣвались лишь на половинѣ столбовъ; отданъ приказъ пожарной командѣ явиться въ полной парадной формѣ, а пожарныя повозки приказано облечь въ глубокій трауръ. Замѣтимъ мимоходомъ, что въ "Царство Серебра" стекалось множество народа самыхъ разнообразныхъ національностей, и каждая непремѣнно вносила на общее употребленіе свой особый жаргонъ, "slang" {Словомъ "slang" американцы и англичане обозначаютъ воровской жаргонъ. Примѣч. перев.}, на которомъ изъяснялась еще у себя на родинѣ. Такимъ образомъ, уличный жаргонъ штата Невады сталъ самымъ богатымъ, самымъ многостороннимъ и безконечно разнообразнымъ изъ всѣхъ уличныхъ жаргоновъ міра, за исключеніемъ развѣ только рудниковъ Калифорніи, да и то въ "первобытныя" времена. "Slang" -- исключительный разговорный языкъ въ Невадѣ. Если бы въ проповѣди и вставлялись хоть изрѣдка подобныя выраженія, ихъ никто бы не понялъ. Такія выраженія, какъ, напримѣръ: "Хоть объ закладъ побейея", "Мнѣ что-то не вдомекъ", "Ирландцамъ не приходить" -- и сотни другихъ сдѣлались въ Невадѣ настолько общеупотребительными, что почти невольно вырывались въ разговорѣ кстати и некстати, зачастую вовсе не касаясь предмета разговора, а слѣдовательно не имѣя никакого смысла.
Послѣ полицейскаго дознанія о кончинѣ Бека Фэншо было созвано собраніе стриженаго братства, такъ какъ ничего не дѣлается на прибрежьѣ Тихаго Океана безъ общаго собранія и безъ выраженія чувствъ. Было принято нѣсколько рѣшеній и назначено нѣсколько коммиссій, изъ которыхъ одна имѣла цѣлью обратиться къ пастору, человѣку хрупкаго сложенія и кроткому, какъ птенчикъ, духовному питомцу восточной богословской семинаріи, еще не успѣвшему ознакомиться съ обычаями и нравами на рудникахъ.
Депутату отъ коммиссіи Скотти Бригсу выпало на долю идти къ пастору съ этимъ дѣловымъ визитомъ и любо дорого было слушать, впослѣдствіи, разсказы молодого богослова объ этомъ происшествіи.
Скотти былъ коренастый, грубоватый малый, обычный нарядъ котораго, если онъ шелъ по дѣламъ службы, состоялъ изъ пожарной каски, огненно-красной фланелевой рубахи и патентованнаго кожанаго пояса съ заткнутымъ за него револьверомъ; на руку былъ перекинутъ плащъ; брюки заправлены въ голенища. Онъ представлялъ изъ себя рѣзкую противоположность съ блѣднымъ богословомъ-ученымъ. Впрочемъ, справедливость требуетъ замѣтить мимоходомъ про Скотти, что у него было пылкое сердце, въ которомъ пламенѣла любовь въ друзьямъ и товарищамъ и что онъ никогда не вмѣшивался въ драку, если могъ благоразумно остаться въ сторонѣ. И въ самомъ дѣлѣ, по должномъ разслѣдованіи дѣла, когда бы не случалось ему подраться, впослѣдствіи выяснялось, что вовсе не онъ былъ первымъ зачинщикомъ ссоры; онъ только по природному своему добродушію вмѣшивался въ нее, чтобы помочь тому, кому всего круче приходилось. Бекъ Фэншо былъ съ нимъ друженъ много лѣтъ подъ-рядъ и не разъ они вмѣстѣ питались чѣмъ Богъ послалъ. Въ одинъ прекрасный день они, напримѣръ, сняли платье для того, чтобы свободнѣе было драться, и вступились за слабѣйшую изъ бушевавшихъ сторонъ. Наконецъ, когда ими уже была одержана тяжело доставшаяся побѣда, друзья замѣтили, что незнакомцы, за которыхъ они вступились, не только сами бросили ихъ на произволъ судьбы, но, убѣгая, унесли съ собой платье своихъ защитниковъ! Но вернемся къ визиту, который сдѣлалъ Фэншо служителю алтаря.
Онъ явился исполнить печальную обязанность, и лицо его представляло картину сокрушенія и горести. Очутившись лицомъ къ лицу съ пасторомъ, онъ сѣлъ напротивъ него, поставилъ свою пожарную каску на неоконченную рукопись церковной проповѣди, которая лежала подъ самымъ его носомъ, затѣмъ вынулъ изъ каски красный шелковый платокъ, отеръ имъ потъ на лбу и испустилъ громкій и выразительный вздохъ, который долженъ былъ намекнуть нѣкоторымъ образомъ на предметъ его появленія. Бѣдный Скотти запнулся, пролилъ даже нѣсколько слезинокъ и, наконецъ, сказалъ зловѣщимъ тономъ:
-- Такъ вы тотъ гусь, что ворочаетъ богословскую говорильню по сосѣдству?
-- Я тотъ... Простите, но, кажется, я васъ не понялъ...
Скотти вздохнулъ еще разъ и еще разъ всхлипнулъ:
-- Видите ли, мы, собственно, въ нѣкоторомъ затрудненіи; такъ вотъ наши ребята и подумали, что, можетъ быть, вы согласитесь насъ немножко "подтянуть", если мы васъ "околпачимъ", т. е. если я буду въ правѣ это сдѣлать и если вы дѣйствительно начальникъ служащихъ на фабрикѣ славословій, той, что здѣсь по сосѣдству...
-- Я пастырь, которому ввѣрена охрана овецъ, собирающихся въ ближайшую ограду.
-- Въ какую?
-- Я духовный отецъ и совѣтчикъ небольшого кружка вѣрующихъ, святой храмъ которыхъ примыкаетъ къ ближайшимъ домамъ.
Скотти почесалъ въ затылкѣ, подумалъ съ минуту и затѣмъ сказалъ:
-- Ты, пожалуй, таки перещеголялъ меня, старина! Какая жъ это помощь? Рискни-ка да поддайся!
-- Какъ такъ? Простите, я что-то не пойму: что именно вы хотите сказать?
-- Ну, ты, пожалуй, поважнѣй меня, или, быть можетъ, оба мы важнѣе: ты меня не проведешь, да и я не проведу тебя. Видишь ли, одинъ изъ нашихъ ребятъ вышелъ въ "тиражъ", и мы хотимъ хорошенько напутствовать его; такъ вотъ въ чемъ штука: мнѣ надо, чтобы расшевелить кого-нибудь такого, кто бы могъ повертѣть намъ шарманку, чтобы какъ есть лучше съ музыкой проводить его...
-- Другъ мой, я, кажется, все больше и больше сбиваюсь съ толку! Всѣ ваши замѣчанія совершенно для меня не понятны; не можете ли вы высказать ихъ какъ-нибудь попроще? Сначала я было подумалъ, что начинаю васъ понимать, но теперь окончательно ничего уловить не могу! Не пойдетъ ли дѣло скорѣе, если вы попробуете ограничиться категорической постановкой фактовъ, незагроможденныхъ осложняющими ихъ метафорами и аллегорическими выраженіями?
Опять молчаніе. Опять нѣкоторое раздумье, послѣ чего Скотти произноситъ:
-- Что жь, по моему, придется намъ разъѣхаться.
-- Какъ такъ?
-- Ты меня разнесъ, уничтожилъ, старина!
-- Я все-таки еще не могу уловить смысла...
-- Ну, твой послѣдній ходъ черезчуръ для меня хитеръ, вотъ мой смыслъ. Я не могу ни козырять, ни отвѣчать въ масть.
Священникъ откинулся на спинку кресла совершенно смущенный. Скотти подперся локоткомъ и предался раздумью, опустясь головой на ладонь. Вдругъ лицо его озарилось, онъ поднялъ голову печально, но увѣренно:-- Нашелъ! Кажется, я выручу тебя: то, что намъ нужно, это "говорило-мученикъ"!
-- А, что?
-- Говорило-мученикъ, ну... пасторъ!
-- А, такъ чего жь вы раньше не сказали? Да, я священникъ, я пасторъ.
-- Ай, заговорилъ! Ты увидалъ мое невѣжество и осѣдлалъ его, какъ, настоящій мужчина. Ну, значитъ, по рукамъ!..
Скотти протянулъ свою загорѣлую длань, въ которой потонула маленькая рука пастора, и потрясъ ее съ горячностью, которая должна была обозначать братское сочувствіе и пылкую признательность.
-- Хорошо, старина! Теперь у насъ все пойдетъ на ладъ. Начнемъ-ка все сначала... Вы разрѣшите мнѣ немножечко понюхать? По той причинѣ, что мы находимся въ безпокойствѣ. Одинъ, вѣдь, изъ нашихъ молодцовъ отправился вверхъ по теченію.
-- Куда отправился?
-- Вверхъ по рѣкѣ. Ну, пошелъ "жить на чужой счетъ", поняли, наконецъ?
-- "Жить на чужой счетъ"?-- переспросилъ священникъ.
-- Ну, да, навострилъ лыжи...
-- А, понимаю, отправился въ тѣ дальніе и полные таинственности края, откуда никакому путнику нѣтъ никогда возврата.
-- "Возврата"! Я что-то не смекну. Онъ "умеръ", старина.
-- Да, я такъ и понимаю.
-- А, понимаете? А я-то думалъ, что вы запутались еще того больше! Да, такъ вотъ онъ опять умеръ...
-- "Опять"! Развѣ ему когда уже случалось прежде умирать?
-- Прежде умирать? Нѣтъ! Или вы такъ смекаете, что у человѣка столько же жизней, сколько у кота? Да прозакладывай вы теперь что угодно, а онъ, бѣдняга, и не шелохнется: просто страсть, до чего онъ "крѣпко" умеръ! Кажется, никогда не пожелалъ бы я дожить до того дня. Лучшаго друга, какимъ былъ для меня Бекъ Фэншо, я самъ себѣ не пожелаю; зналъ я его, что называется, со всѣхъ сторонъ, а если ужь я знаю человѣка такъ же хорошо, какъ зналъ его, такъ я и льну къ нему, и люблю его горячо... Это ужь "я" вамъ говорю! Какъ ни прикинь, а лучшаго человѣка, лучшаго спекулянта на повышеніе на всѣхъ рудникахъ никогда не бывало! Никто не слыхивалъ, чтобы Бекъ Фэншо когда нападалъ на друга съ тылу. Но теперь ужь всему конецъ. Вы понимаете -- всему конецъ! Теперь ужь все равно, его исчерпали до дна.
-- Да кто исчерпалъ-то?
-- Ну, смерть, кто же больше? И вотъ... вотъ... вотъ намъ теперь приходится отъ него отступиться. Да, въ самомъ дѣлѣ! А все-таки, въ какомъ суровомъ мірѣ мы живемъ, а? Не такъ ли? Блестящій онъ былъ человѣкъ, задорный! Посмотрѣли бы вы на него, когда его задѣнутъ! Молодчина онъ былъ, а глаза, какъ стеклышко! Плюньте ему въ лицо и дайте простору, гдѣ бы ему развернуться во всю и посмотрите, какъ чудесно онъ разбушуется. Отъ этого онъ былъ всегда не прочь. Куда до него было любому индѣйцу!
-- До кого, въ чемъ?
-- А въ схваткѣ, въ единоборствѣ, ну, въ дракѣ! Поняли вы, наконецъ? Ни для кого онъ никогда "земли не цѣловалъ". Прости мнѣ, другъ, чуть было не обмолвился крутымъ словечкомъ! Но, видишь ли, я страсть какъ надрываюсь на этомъ допросѣ, чтобъ только изловчиться говорить въ болѣе мягкихъ выраженіяхъ. Но все равно, намъ надо отъ "него" отказаться, и, я такъ смекаю, никакъ безъ этого не обойдешься. Ну, такъ вотъ, если бы намъ удалось васъ залучить, чтобы помочь намъ его спровадить...
-- Сказать надгробную рѣчь? Содѣйствовать погребенію...
-- "Погребеніе", прекрасно сказано! Ну, да, въ томъ и состоитъ нашъ маленькій фокусъ. Мы хотимъ все устроить хорошо, чего бы это, понимаете, ни стоило. Онъ всегда былъ человѣкомъ щедрымъ и на похоронахъ его нечего скаредничать: надо, чтобы на гробу была тяжелая серебряная доска, шесть султановъ на балдахинѣ, негръ на козлахъ въ желтомъ казакинѣ и остроконечной шляпѣ; кажется, довольно важно? И о васъ, старина, мы тоже позаботимся усердно, все для васъ будетъ, какъ подобаетъ. И карету тоже для васъ наймутъ, и все, что вамъ будетъ нужно. Только дыхните, и мы мигомъ справимъ все, что угодно. Мы и шестокъ для васъ устроили, куда бы вамъ можно было влѣзть въ домѣ No 1: можете смѣло прямешенько туда направляться. Ступайте-ка, да затрубите въ рожокъ, и не торгуясь, можете себѣ не стѣсняясь стараться, какъ только возможно, разукрасить и обѣлить нашего Бека Фэншо: это былъ дѣйствительно самый невинный, самый "бѣлый" изо всѣхъ людей на рудникахъ. Не бойтесь, вы не можете слишкомъ сгустить краски. Этотъ человѣкъ никогда не выносилъ неправды, онъ сдѣлалъ больше, нежели кто-либо другой для того, чтобы водворить въ городѣ миръ и тишину. Я самъ былъ свидѣтелемъ, что онъ въ какія-нибудь одиннадцать минутъ стеръ съ лица земли четверыхъ борцовъ. Если какое-либо дѣло необходимо было привести въ порядокъ, не таковскій онъ былъ человѣкъ, чтобы метаться, разыскивать, кому бы поручить это дѣло, но самъ набрасывался на него, и устраивалъ все самостоятельно. Онъ былъ не изъ католиковъ... едва ли! Онъ даже преслѣдовалъ ихъ. Его любимымъ выраженіемъ было: "Ирландцы не нужны!" Но для него люди не представляли никакого различія, когда дѣло касалось законныхъ нравъ человѣка. Такъ, напримѣръ, когда какіе-то мошенники вздумали было вытаскивать колья изъ кладбищенскаго забора, онъ задалъ имъ жару! И отдѣлалъ же онъ ихъ, "вчистую"! Я самъ тамъ былъ, и самъ видѣлъ.
-- И въ самомъ дѣлѣ это было прекрасно... то есть, по крайней мѣрѣ, съ прекраснымъ намѣреніемъ, каково бы ни было его исполненіе, строго оборонительной формы или нѣтъ. Но были ли у покойнаго религіозныя убѣжденія? Иначе говоря: чувствовалъ ли онъ себя въ зависимости отъ высшей власти или признавалъ ли онъ ея непреложность?
Опять наступило безмолвное раздумье.
-- Смекаю я, опять ты меня хватилъ, какъ обухомъ! Не можешь ли ты снова повторить, да потише?
-- Ну, хорошо! Такъ, говоря попроще, былъ ли онъ когда причастенъ къ какому-либо духовному строю, огражденному отъ тлетворнаго вліянія времени и преданному самоотверженію въ интересахъ нравственности.
-- Перекочевывай на другую сторону, старина!
-- Какъ я васъ долженъ понимать?
-- Ну, просто вы слишкомъ для меня умны! Когда вы чуть возьмете влѣво, я каждый разъ непремѣнно принимаюсь клевать носомъ. Каждый разъ, что вы закинете удочку, вы что-нибудь да поймаете, а мнѣ положительно не везетъ. Ну, начнемъ новую игру: сдавай сначала.
-- Какъ? Начинать сначала?
-- Да.
-- Ну, хорошо... Что жь, вашъ пріятель хорошій человѣкъ и...
-- А, понимаю! Не козыряйте, пока я не посмотрю, что у меня за карты на рукахъ. "Хорошій ли онъ человѣкъ", такъ вы сказали? И словъ даже не приберешь, вотъ онъ какой хорошій! Да, самый лучшій человѣкъ, какого только свѣтъ производилъ: вы бы на него не нарадовались!
"Онъ могъ свободно искалѣчить любого американскаго ссыльнаго. Это онъ подавилъ бунтъ въ самомъ началѣ, во время послѣднихъ выборовъ; и всѣ говорили, что Фэншо единственный человѣкъ, способный это сдѣлать. Онъ ворвался въ собраніе съ оружіемъ въ одной рукѣ и съ трубою въ другой, и въ какія-нибудь три минуты цѣлыхъ четырнадцать человѣкъ спровадилъ "во-свояси", въ растяжку на оконныхъ ставняхъ. Онъ наголову разбилъ возмутившихся и совершенно разсѣялъ ихъ, прежде чѣмъ кто-либо успѣлъ нанести ему хотя бы одинъ ударъ. Онъ всегда стоялъ за миръ и тишину; онъ не выносилъ смутъ и безпокойства. Да, это для города великая потеря, и нашимъ ребятамъ доставило бы большое удовольствіе, если бы вы въ проповѣдь свою ввернули нѣчто въ этомъ родѣ: это было бы лишь должной справедливостью по отношенію къ нему.
"Въ одинъ прекрасный день, когда негодяи вздумали бросать камнями въ окна воскресной школы методистовъ, Бекъ Фэншо, до своему собственному побужденію, закрылъ у себя пріемы, взялъ съ собою пару шестистволокъ и сталъ на-стражѣ у дверей воскресной школы.
"Ирландцы не нужны", говорилъ онъ,-- и они не подступились! Первѣйшій и смѣлѣйшій человѣкъ онъ былъ у насъ въ горахъ, честное слово! Онъ могъ бѣгать проворнѣй, прыгать выше, стрѣлять мѣтче и выпивать больше головокружительной водки, не проливъ ни капли, нежели кто-либо другой въ цѣлыхъ семнадцати штатахъ. И это постарайтесь ввернуть туда же, старина: это больше всего другого придется по вкусу нашимъ молодцамъ. Вы можете еще смѣло прибавить, старина, что Бекъ никогда и не собирался "задать своей матери встряску".
-- "Задать матери встряску!"
-- Такъ точно. Любой изъ нашихъ молодцовъ вамъ это подтвердитъ.
-- Хорошо; но зачѣмъ же ему понадобилось бы "трясти" ее?
-- Вотъ и "я" тоже говорю! Но есть люди, которые это дѣлаютъ.
-- Но никто изъ сколько-нибудь порядочныхъ людей?
-- Ну, пожалуй, и изъ такихъ попадаются.
-- По моему мнѣнію, человѣкъ, позволяющій себѣ хоть какія бы то ни было рѣзкости въ обращеніи съ матерью своей, долженъ бы...
-- Оставимъ это, старина: твой мячъ прокатился мимо за рѣшетку. Къ чему я подбирался, такъ это къ тому, чтобы сказать, что онъ никогда "не бросалъ" своей матери; поняли вы, наконецъ? Нѣтъ еще? Неужели? Онъ ей устроилъ домъ, въ которомъ она жила, и давалъ ей денегъ; онъ ухаживалъ за нею и заботился о ней все время; а когда съ нею приключилась оспа,-- чортъ меня побери!-- кто, какъ не онъ, сидѣлъ ночи напролетъ и няньчился съ нею? Прошу прощенія, но это сорвалось ужь у меня невольно, слишкомъ неожиданно для вашего покорнаго слуги. Вы обошлись со мной, какъ съ джентльмэномъ, а я не такой человѣкъ, чтобы обидѣть васъ нарочно. Я думаю, что вы бѣлѣе бѣлаго; я думаю, вы прямой человѣкъ. Вы нравитесь мнѣ и я смажу кого ни попало, если кто не будетъ со мной согласенъ. О буду его мазать до того, что онъ себя не узнаетъ. Ну, по рукамъ!..
Еще одно братское рукопожатіе, и онъ удалился.
Погребеніе дѣйствительно было такое, что "ребята" не могли желать лучшаго. Такихъ чудесъ великолѣпія на похоронной церемоніи не видано было въ Виргиніи. У оконъ, на крышахъ и на тротуарахъ собралось множество зрителей, привлеченныхъ такимъ торжественнымъ зрѣлищемъ, какое представляла изъ себя печальная колесница, украшенная султанами изъ перьевъ; металлическія ленты, отъ которыхъ вѣяло грустью и слезами; закрытые рынки и магазины; знамена, поднятыя лишь наполовину; длинное, медленно подвигавшееся погребальное шествіе тайныхъ обществъ, военныхъ и пожарныхъ отрядовъ, пожарныя трубы, задрапированныя въ трауръ, коляски съ должностными лицами, граждане въ экипажахъ и пѣшіе... И много, много лѣтъ спустя погребальное шествіе Бека Фэншо служило мѣриломъ для опредѣленія степени совершенства того или другого общественнаго зрѣлища въ штатѣ Виргиніи.
Скотти Бригсъ, въ качествѣ главнаго лица, поддерживающаго конецъ покрова, игралъ выдающуюся роль въ погребальной процессіи; а когда проповѣдь была уже окончена и послѣднія слова молитвы объ упокоеніи души умершаго умолкли, Скотти промолвилъ негромкимъ, но прочувствованнымъ голосомъ:
-- Аминь!.. Ирландцы не нужны!
Это тяжеловѣсное заключеніе, повидимому, не имѣло никакого отношенія къ проповѣди и, по всей вѣроятности, было не что иное, какъ скромная дань памяти отошедшаго друга: вѣдь, по словамъ самого Скопи, это было его собственное словечко.
Въ позднѣйшія времена Скотти Бригсъ отличился тѣмъ, что оказался единственнымъ изъ всѣхъ виргинскихъ шалопаевъ, какого мнѣ когда-либо удавалось пріобщить къ св. церкви. Тогда-то и проявилось, что онъ человѣкъ, склонный отъ природы вмѣшиваться въ ссору, вступаясь всегда за слабѣйшую сторону, благодаря врожденному благородству духа: далеко не ничтожный матеріалъ для лѣпки изъ него христіанина. Обращеніе его въ вѣру истинную не поколебало его великодушія, не уменьшило его смѣлости. Напротивъ, оно дало болѣе тонкое и разумное направленіе одному и болѣе широкое поле дѣятельности другому. Что же удивительнаго, если занятія въ его воскресной школѣ шли успѣшнѣе, чѣмъ въ другихъ? Мнѣ кажется, ровно ничего! Онъ говорилъ со своей мелюзгой на языкѣ, который былъ ей понятенъ, и мнѣ выпало на долю счастье, за мѣсяцъ до его кончины, слышать, какъ онъ разсказывалъ своимъ ученикамъ умилительно прекрасную исторію Іосифа и его братьевъ... не справляясь съ книгой.
Предоставляю читателю самому судить, что это былъ за разсказъ, весь взъерошенный косматыми словечками уличнаго жаргона, сыпавшимися изъ устъ сосредоточеннаго, величаваго проповѣдника! А маленькіе слушатели-школьники слушали его съ такимъ всепоглощающимъ любопытствомъ, которое ясно показывало, что они, также какъ и онъ самъ, не понимали, что это оскорбительно для священной исторіи.
Первыя двадцать шесть могилъ въ Невадѣ.-- Важнѣйшія лица въ графствѣ.-- Человѣкъ, убившій десятокъ себѣ подобныхъ.-- Судьбище.-- Образчикъ присяжныхъ засѣдателей.-- Частное кладбище.-- "Отчаянные" или "Головорѣзы".-- Кого они убили.-- Пробужденіе усталаго путника.-- Удовлетвореніе помимо дуэли.
Первыя двадцать шесть могилъ на виргинскомъ кладбищѣ были заняты людьми, пріявшими насильственную смерть, говоря проще -- убитыми. Такъ всѣ говорили, такъ и думали; такъ всегда и всѣ будутъ говорить и думать. Причина, по которой совершалось столько убійствъ, заключается въ томъ, что въ новомъ рудниковомъ участкѣ преобладаетъ грубѣйшій, невѣжественный элементъ, и что тамъ никто не внушитъ къ себѣ страха и уваженія, пока не "убьетъ кого-нибудь". Таково было ходячее, общеупотребительное выраженіе.
Если являлась совершенно незнакомая личность, никто не спрашивалъ, способный ли онъ, честный, трудолюбивый человѣкъ? Отъ него требовалось, чтобы онъ только "убилъ человѣка". Если же нѣтъ, то онъ спускался въ мнѣніи всѣхъ до своего естественнаго и настоящаго положенія, положенія человѣка, не имѣющаго значенія. Если ему уже случалось убивать людей, то степень радушія, съ какимъ его встрѣчали, измѣрялась числомъ убитыхъ имъ людей. Тяжело и безуспѣшно приходилось добиваться вліятельнаго положенія тому человѣку, руки котораго не были обагрены кровью; но если у кого на душѣ лежало съ полдюжины убійствъ, того цѣнили высоко и сами искали его знакомства.
Нѣкоторое время въ Невадѣ нотаріусы и издатели, банкиры и вожди "головорѣзовъ", вожди шулеровъ и содержатели салоновъ стояли на равной ступени въ общественномъ мнѣніи, то есть на верхней. Самымъ дешевымъ и легчайшимъ способомъ сдѣлаться вліятельнымъ человѣкомъ было стоять за прилавкомъ и продавать водку, а въ галстухѣ носить большую брилльянтовую булавку. Не могу ручаться, но, кажется, здѣсь содержатель "салона" занималъ положеніе въ обществѣ даже чуть-чуть повыше, чѣмъ кто бы то ни было другой изъ его членовъ. Его мнѣніе имѣло вѣсъ. На его сторонѣ было преимущество заранѣе съ достовѣрностью говорить о томъ, какъ пройдутъ выборы. Никакое значительное общественное движеніе не могло имѣло успѣха безъ поддержки и безъ руководительства главнѣйшихъ содержателей "салоновъ". Считалось даже большимъ благоволеніемъ со стороны главнаго содержателя "салона", если онъ соглашался служить въ управленіи или въ обществѣ ольдермэновъ (то есть членовъ городского управленія). Честолюбивые юноши едва ли такъ стремились отличиться въ юридической, военной или морской средѣ, какъ добиться отличія въ видѣ пріобрѣтенія въ собственность такого "салона".
Быть содержателемъ "салона" и въ то же время убить человѣка -- значило сдѣлаться знаменитымъ. Поэтому читатель не сочтетъ удивительнымъ, если я скажу, что не одного человѣка убили въ Невадѣ почти безъ повода къ раздраженію, до того убійца горѣлъ нетерпѣніемъ скорѣе пріобрѣсти "добрую славу" и стряхнуть съ себя удручающее чувство, что къ нему равнодушны его товарищи. Я самъ зналъ двухъ молодыхъ людей, которые попробовали было, ради славы, убить другихъ, но вмѣсто того за свои старанія сами поплатились жизнью. Въ ушахъ этого рода людей замѣчаніе: "Вонъ идетъ тотъ, что убилъ Биля Адамса!" было болѣе высокой и пріятной похвалою, нежели какія-либо иныя хвалебныя рѣчи, произнесенныя устами человѣческими.
Люди, умертвившіе первыхъ двадцать шесть человѣкъ, водворившихся на кладбищѣ въ Виргиніи, такъ и остались не наказанными. Но по какой причинѣ? А по такой, что, учреждая судъ, присяжныхъ, Альфредъ Великій зналъ, какая это прекрасная выдумка для того, чтобы обезпечить торжество справедливости въ его время; но не зналъ, что положеніе дѣлъ въ девятнадцатомъ, вѣкѣ измѣнится настолько, что судъ присяжныхъ, наоборотъ, окажется самымъ остроумнымъ и самымъ непреложнымъ средствомъ, какое только умъ человѣческій способенъ придумать для того, чтобы совершенно погубить всякую справедливость... если онъ самъ не явится изъ могилы и не измѣнитъ порядокъ судопроизводства, сообразно съ необходимостью. Ну, могъ ли онъ себѣ тогда представить, что мы, дураки, будемъ продолжать еще держаться этого судебнаго порядка даже и тогда, какъ обстоятельства лишатъ его полезныхъ сторонъ? Могъ ли онъ также себѣ представить, что мы будемъ продолжать употреблять его систему измѣренія времени свѣчами послѣ того, какъ мы уже изобрѣли хронометры? Въ его время новости не могли разноситься быстро; вотъ почему легко можно было найти комплектъ присяжныхъ засѣдателей -- людей честныхъ, развитыхъ, умныхъ, которые еще ничего не слышали о дѣлѣ, подлежащемъ ихъ разсмотрѣнію. Но въ наше время почтъ, газетъ и телеграфовъ его порядокъ судопроизводства вынуждаетъ насъ приводить къ присягѣ составъ, дураковъ и негодяевъ, такъ какъ этого рода порядокъ строго исключаетъ изъ него честныхъ и умныхъ, развитыхъ людей. По этому поводу припомнился мнѣ одинъ изъ тѣхъ печальныхъ фарсовъ, которые разыгрывались въ г. Виргиніи и которые мы величаемъ судебнымъ разбирательствомъ.
Одинъ изъ знаменитыхъ головорѣзовъ убилъ г-на В., добраго и достойнаго гражданина Виргиніи, самымъ легкомысленнымъ и хладнокровнымъ образомъ. Понятно, газеты были переполнены подробностями этого происшествія, и всякъ, кто только могъ читать, уже читалъ объ этомъ; кто только не былъ глухъ или нѣмъ или совсѣмъ ужь идіотъ, всякъ непремѣнно говорилъ объ этомъ.
Составили списокъ присяжныхъ и принялись допрашивать г-на Б. Л., выдающагося банкира и достойнаго гражданина, точно такъ же, какъ его допросили бы во всякомъ другомъ американскомъ судѣ.
-- Слышали вы что-нибудь объ убійствѣ?
-- Слышалъ.
-- И вели по этому поводу разговоры?
-- Велъ.
-- Составили вы себѣ мнѣніе или высказали его?
-- Да.
-- Читали о немъ газетные отчеты?
-- Да.
-- Такъ вы намъ не нужны!
Поочереди тѣмъ же порядкомъ были допрошены и устранены: всѣми уважаемый умный священникъ; извѣстный своими благородными стремленіями и своей честностью купецъ; управляющій рудниками горный инженеръ, весьма образованный и пользующійся безупречной репутаціей и, наконецъ, владѣлецъ прекрасно установленной кварцовой мельницы. Каждый изъ допрашиваемыхъ говорилъ, что ни молва людская, ни газетные отчеты не поколебали его воззрѣнія настолько, чтобы клятва подъ присягой заставила его уклониться отъ прежде составленнаго мнѣнія и отъ постановки безпристрастнаго приговора, прямо вытекающаго изъ установленныхъ фактовъ. Но, конечно, на такихъ людей въ этомъ дѣлѣ нельзя было положиться: только невѣжды могли быть настоящими вершителями незапятнаннаго правосудія.
Когда были уже истощены всѣ надлежащіе вопросы, тогда составилась группа присяжныхъ въ двѣнадцать человѣкъ, присяжныхъ, которые присягнули въ томъ, что не слыхали, не читали, не говорили и не высказывали никакого мнѣнія объ убійствѣ, о которомъ знали даже стада въ "загонѣ", индѣйцы въ степныхъ камышахъ и, наконецъ, чуть ли не камни мостовой! Этотъ судъ присяжныхъ состоялъ изъ двоихъ "разбойниковъ", двоихъ "политиковъ" пивной послѣдняго разряда, троихъ виноторговцевъ, двухъ фермеровъ, которые и читать-то не умѣли, и еще троихъ ословъ-идіотовъ во образѣ человѣка. И въ самомъ дѣлѣ оказалось, что "поджогъ" и "кровосмѣшеніе" въ его понятіяхъ значили одно и то же.
Присяжные постановили приговоръ: "Нѣтъ, не виновенъ!" Можно ли было ожидать отъ нихъ чего-либо другого?
Система суда присяжныхъ налагаетъ запрещеніе на умъ и честность и выдаетъ премію за глупость, за невѣжество и за ложную клятву. Просто позоръ, что мы обязаны продолжать держаться какихъ-то никуда негодныхъ порядковъ только потому, что они были хороши тысячу лѣтъ тому назадъ. Въ наше время, если порядочный человѣкъ, который занимаетъ почетное положеніе въ обществѣ, который и уменъ, и честенъ, клятвенно утверждаетъ, что въ его глазахъ торжественная клятва имѣетъ больше вѣса, нежели уличная молва и болтовня газетныхъ репортеровъ, основанная на пустыхъ слухахъ, развѣ такой человѣкъ не стоитъ цѣлой сотни присяжныхъ, которые приносятъ присягу въ своей глупости, въ своемъ невѣжествѣ? Въ его рукахъ правосудіе было бы болѣе обезпечено, нежели въ рукахъ этихъ людей. Почему же нельзя измѣнить этотъ законъ о судѣ присяжныхъ такъ, чтобы онъ далъ людямъ умнымъ и честнымъ права, равныя правамъ дураковъ и негодяевъ? Развѣ это справедливо отдавать такое предпочтеніе какому-нибудь одному классу общества и клеймить полной бездарностью другой, тѣмъ болѣе въ такой странѣ, которая ставить себѣ въ заслугу, что всѣ ея граждане одинаково равноправны и свободны? Я кандидатъ на судебныя должности; я хотѣлъ бы войти въ сдѣлку съ постановленіями закона. Я хотѣлъ бы такъ именно ихъ видоизмѣнить, чтобы они сулили награду за умъ и за честность, а дураковъ на порогъ бы не пускали въ залъ суда, да и не только ихъ однихъ, а всѣхъ "сиволапыхъ" и не умѣющихъ читать по печатному. Но въ этой попыткѣ спасти свое отечество я "дамъ осѣчку".
Начиная эту главу, я имѣлъ въ виду сказать кое-что о сословіи "desperado" ("головорѣзовъ") во времена процвѣтанія Невады. Стремясь обрисовать вамъ эту эру въ этой землѣ, пропустивъ безъ вниманія кровавыя расправы и рѣзню, было бы равносильно стремленію изобразить царство Мормоновъ, пройдя молчаніемъ ихъ полигамію.
Въ то время "десперадо" попиралъ мостовую своей дубинкой, помѣченной числомъ его кровавыхъ дѣяній, и если онъ мимоходомъ удостоивалъ кому кивнуть головой въ знакъ того, что узналъ, кто ему поклонился, послѣдній чувствовалъ себя счастливымъ въ продолженіе цѣлаго дня. Особое уваженіе оказывалось такому "десперадо", который пользовался широкой извѣстностью и имѣлъ свое собственное "частное кладбище",-- какъ было принято въ то время выражаться; и такое "особое уваженіе" всѣ ему оказывали весело, охотно. Когда онъ выступалъ вдоль по тротуару, нарядившись въ долгополый сюртукъ, въ лакированные тупоносые сапоги и въ изящную, широкополую шляпу, нахлобученную на лѣвый глазъ -- грубая, мелочная чернь разступалась, давая дорогу такой великой особѣ. Когда онъ входилъ въ ресторанъ, слуги бросали банкировъ и купцовъ для того только, чтобы осаждать его предложеніями самыхъ ревностныхъ услугъ. Когда онъ грудью пролагалъ себѣ дорогу въ толпѣ, тѣ, кого онъ толкалъ, круто обертывались въ пылу негодованія; но, узнавъ его, поспѣшно извинялись. Въ отвѣтъ на эти извиненія, ихъ встрѣчалъ взглядъ, отъ котораго у нихъ въ жилахъ застывала кровь въ то время, какъ за выручкой такъ и сіялъ довольствомъ завитой цѣловальникъ съ дорогой булавкой на груди, гордый тѣмъ, что прочное знакомство давало ему права обращаться къ знаменитости съ довольно безцеремоннымъ замѣчаніемъ вродѣ нижеслѣдующаго:
-- Какъ поживаешь, Биль, дружище? Радъ, очень радъ съ тобой повидаться, старина. Чего прикажешь,-- все того же, "прежняго"?
Это "прежнее", понятно, должно было означать его обычный, прежній напитокъ.
Наибольшей извѣстностью пользовались въ Невадѣ имена, принадлежавшія этимъ долгополымъ героямъ револьвера. Положимъ, ораторы и проповѣдники, губернаторы, капиталисты, и вожди судебной іерархіи также пользовались извѣстностью: но до нѣкоторой степени, конечно. Но ихъ слава казалась и жалкой, и слишкомъ ограниченной въ сравненіи съ громкой извѣстностью такихъ людей, какъ, напримѣръ, Самъ-Браунъ, Джэкъ Вилльямсъ, Билли Муллиганъ, "Фермеръ" Пизъ, "Деньгоцапъ" Майкъ, Джэкъ "Рябой", Джонни "Эльдорадскій", Джэкъ Макъ-Набъ, Джо Макъ-Джи, Джэкъ Харрисъ, Петръ "Шестопалый" и др. Ихъ былъ цѣлый рядъ! Всѣ они были молодцы и жизнь ихъ была всегда у нихъ въ рукахъ. Надо имъ отдать справедливость, что убійства свои они совершали между собою, убивая другъ друга, и лишь изрѣдка обижали мирныхъ гражданъ, потому что считали недостойнымъ себя прибавлять къ своимъ трофеямъ такую дешевую игрушку, какъ убійство человѣка, который не умѣлъ ружья въ рукахъ держать. Они убивали и вызывали другъ друга на бой изъ-за самыхъ пустяковъ и ждали и надѣялись, что и ихъ въ свою очередь убьютъ такимъ же образомъ; у нихъ почти за стыдъ считалось умереть иначе, какъ "въ сапогахъ на ногахъ", какъ они выражались.
Мнѣ, кстати, вспомнился одинъ примѣръ такого презрительнаго отношенія къ такой мелкой дичи, какъ жизнь частнаго гражданина.
Однажды поздно вечеромъ я ужиналъ въ ресторанѣ съ двумя репортерами и съ однимъ маленькимъ типографщикомъ, по имени ну, хоть, Браунъ (не все ли равно, какъ его назвать?). Но вотъ, откуда ни возьмись какой-то незнакомецъ въ долгополомъ сюртукѣ, который не замѣтилъ, что на стулѣ лежала шляпа Брауна и усѣлся на нее. Крошка-Браунъ вскочилъ на ноги и въ одинъ мигъ сдѣлался очень дерзкимъ.
Незнакомецъ улыбнулся, разгладилъ злополучную шляпу и преподнесъ ее Брауну съ многочисленными извиненіями, на почвѣ колкаго сарказма, и просилъ Брауна пощадить его, не предавать смерти. Браунъ скинулъ сюртукъ и вызвалъ дерзкаго на бой, изъ кожи лѣзъ, чтобъ только его оскорбить и пристращать, сомнѣвался въ его храбрости, издѣвался надъ нею; убѣждалъ и даже умолялъ его подраться. Тѣмъ временемъ незнакомецъ отдалъ себя подъ нашу защиту, въ комическомъ видѣ прикидываясь, что приходитъ въ отчаяніе.
Но вотъ онъ принялъ болѣе серьезный тонъ и проговорилъ:
-- Прекрасно, джентльмены! Если мы должны драться, ну, значитъ должны, такъ и должны. Но все-таки, нечего вамъ соваться въ бѣду, да еще послѣ на меня же валить всю свою вину и упрекать, что я васъ не предупредилъ. Я болѣе чѣмъ равный вамъ по силамъ, стоитъ только мнѣ начать. Я буду имѣть честь, представить вамъ наглядныя тому доказательства, и если послѣ этого мой новый другъ будетъ продолжать стоять на своемъ -- я постараюсь удовлетворить его!
Столъ, за которымъ мы сидѣли, былъ футовъ до пяти въ длину; сверхъ того, онъ былъ какъ-то необыкновенно тяжелъ и загроможденъ посудой. Незнакомецъ попросилъ насъ придержать блюда руками на минуту, чтобы они не свалились,-- на одномъ изъ нихъ было жаркое внушительнаго вида. Затѣмъ онъ сѣлъ, приподнялъ столъ за одинъ его конецъ и поставилъ двѣ его крайнихъ ножки себѣ на колѣни. Уцѣпившись зубами за край стола, онъ сталъ зубами тащить его книзу и тянулъ до тѣхъ поръ, пока противоположный конецъ не сталъ въ уровень съ этимъ, т. е. съ высокимъ концомъ; вмѣстѣ съ нимъ стали блюда, посуда и все остальное. Онъ объявилъ, что можетъ такъ же точно зубами приподнять боченокъ съ гвоздями. Онъ взялъ обыкновенную стеклянную кружку и выкусилъ изъ нея большой полукруглый кусокъ; затѣмъ обнажилъ передъ нами грудь свою и показалъ цѣлую сѣть порѣзовъ ножомъ и шрамовъ отъ пуль; показалъ намъ еще нѣсколько такихъ шрамовъ и порѣзовъ на рукахъ и на лицѣ и сказалъ, что можетъ смѣло утверждать, что въ тѣлѣ у него засѣло еще столько пуль, что ихъ хватило бы отлить цѣлую свинцовую свинью. Онъ весь былъ вооруженъ съ головы до ногъ... Въ заключеніе онъ объявилъ, что онъ мистеръ "такой-то" изъ Карибу и насъ объялъ трепетъ, когда мы услыхали такое знаменитое и грозное имя. Я бы, пожалуй, его прямо напечаталъ, но мною овладѣваетъ тревожное сомнѣніе. А ну, какъ онъ пожалуетъ ко мнѣ, да меня и зарѣжетъ?
Окончивъ, незнакомецъ въ послѣдній разъ спросилъ, велика ли еще у Брауна жажда пролить кровь?
Браунъ мигомъ раскинулъ умкомъ и... пригласилъ "врага" отужинать съ нимъ вмѣстѣ.
Если читатель позволитъ, въ слѣдующей главѣ я сгруппирую нѣсколько примѣровъ изъ жизни нашихъ горныхъ деревушекъ и поселковъ встарину, когда тамъ процвѣталъ "десперадоизмъ". Мнѣ довелось какъ разъ быть тамъ въ то время. Читатель можетъ тогда подмѣтить нѣкоторыя особенности нашей общественной жизни; можетъ прослѣдить также и за тѣмъ, какъ, напримѣръ,-- въ новой еще странѣ,-- одно убійство влечетъ за собой другое.
Роковое покушеніе застрѣлить.-- Грабежъ и отчаянное нападеніе.-- Образцовый городской судья.-- Клейменый человѣкъ.-- Уличная драка.-- Кара за преступленіе.
Никакихъ прикрасъ не требуетъ вѣрный снимокъ съ нравовъ общества, описанныхъ въ нижеслѣдующихъ двухъ-трехъ газетныхъ выдержкахъ.
"Роковое покушеніе на жизнь. Вчера вечеромъ въ билліардной, въ улицѣ С**, произошла ссора между представителемъ депутатовъ Джэкомъ Уилльямсомъ и Вилльямомъ Брауномъ, окончившаяся немедленной смертью послѣдняго. Уже много мѣсяцевъ подъ-рядъ были между обѣими сторонами кой-какія недоразумѣнія.
"Тотчасъ же наряженнымъ слѣдствіемъ установлено нижеслѣдующее:
"Свидѣтель, офицеръ Джорджъ Бердсалль подъ присягою показалъ: "Мнѣ сказали, что Вилльямъ Браунъ пьянъ и пошелъ разъискивать Джэка Уилльямса. Какъ только я это услышалъ, я отправился за компаніей, которая помогла бы мнѣ предотвратить столкновеніе между ними. Я вошелъ въ билліардную и тамъ увидѣлъ, что Браунъ бѣгаетъ вокругъ билліарда и говоритъ: кто хочетъ противъ него свидѣтельствовать -- пусть подтвердитъ свои слова. Онъ говорилъ порывисто, и Перри отвелъ его въ сторонку въ противоположный конецъ комнаты, чтобы съ нимъ поговорить. Браунъ вернулся, подошелъ ко мнѣ и сказалъ: что онъ, кажется, ничѣмъ не хуже другихъ и самъ можетъ за собой углядѣть. Онъ прошелъ мимо меня и пошелъ въ буфетъ: не знаю, пилъ ли онъ тамъ или нѣтъ. Вилльямсъ стоялъ на другомъ концѣ билліарда, поближе ко входу.
"Побывавъ въ буфетѣ, Браунъ вернулся и сказалъ, что онъ ничѣмъ не хуже кого бы то ни было на свѣтѣ. Въ это время онъ дошелъ до перваго билліарда, считая оіъ буфета. Я пододвинулся къ нимъ поближе, предполагая, что безъ драки дѣло не обойдется. Когда Браунъ взялся за свой пистолетъ, я тотчасъ ухватился за послѣдній; но онъ успѣлъ первый разъ выстрѣлить въ Вилльямса,-- не знаю, съ какими послѣдствіями. Я одной рукой остановилъ Брауна за руку, а другой -- рванулъ и подтолкнулъ кверху его пистолетъ, кажется, онъ успѣлъ сдѣлать еще одинъ выстрѣлъ, послѣ того какъ я уже овладѣлъ оружіемъ. Вырвавъ его изъ рукъ Брауна, я пошелъ на тотъ конецъ билліарда и сказалъ кому-то, что пистолетъ Брауна у меня, прибавивъ, чтобы никто больше не стрѣлялъ. Я думаю, что всего только и было сдѣлано, что четыре выстрѣла, не больше. Уходя, мистеръ Фостеръ замѣтилъ, что Браунъ убитъ наповалъ".
О, это говорится безъ всякаго волненія: онъ просто замѣтилъ такъ себѣ, мимоходомъ, такое ничтожное обстоятельство!
Четыре мѣсяца спустя, въ той же газетѣ ("Предпріятіе") появилось нижеслѣдующее сообщеніе. Въ этомъ сообщеніи опять попадается имя одного изъ должностныхъ лицъ въ городѣ, депутата Джэка Уилльямса, о которомъ упоминалось и въ предыдущей замѣткѣ.
"Грабежъ и отчаянное нападеніе. Во вторникъ вечеромъ одинъ нѣмецъ, по имени Карлъ Гурцаль, инженеръ-механикъ на мельницѣ въ Серебряномъ Городѣ, прибылъ туда и посѣтилъ увеселительный домъ {Въ оригиналѣ: "hurdy-gurdy" house. Буквально, на американско-англійскомъ простонародномъ языкѣ слово "hurdy-gurdy" обозначаетъ музыкальный инструментъ, который по внѣшнему своему виду похожъ на скрипку (большой величины); на немъ придѣлана вертящаяся рукоятка, съ помощью которой этотъ инструментъ издаетъ жужжащіе звуки. Въ Италіи онъ называется "Viola". Прим. переводч.} въ улицѣ Б. Музыка, танцы и дѣвицы тевтонскаго происхожденія пробудили въ нашемъ пріятелѣ-гермаицѣ воспоминанія о родинѣ, о миломъ "фатерландѣ", и онъ плавалъ въ блаженствѣ. Очевидно, у него были деньги и онъ тратилъ ихъ, не стѣсняясь.
"Поздно вечеромъ Джэкъ Уилльямсъ и Анди Блессингтонъ пригласили его сойти внизъ и выпить чашку кофе. Уилльямсъ предложилъ поиграть въ карты и пошелъ наверхъ поискать колоду картъ, но такъ и вернулся, не найдя ея. На лѣстницѣ онъ встрѣтилъ нѣмца и, выхвативъ изъ кармана пистолетъ, ударомъ кулака сшибъ его съ ногъ и вынулъ изъ кармановъ до семидесяти долларовъ, Гурцаль былъ до такой степени перепуганъ, что не посмѣлъ ослушаться приказанія и не позвалъ на помощь: съ оружіемъ въ рукахъ, надъ его головою грабители стояли и твердили: что прострѣлятъ ему мозги, если онъ только шелохнется или попробуетъ выдать ихъ. Дѣйствительно, его такъ настращали, что онъ и не подумалъ никуда жаловаться на обидчиковъ, пока друзья не принудили его. Вчера былъ подписанъ приказъ объ арестѣ; но виновные уже пропали безслѣдно".
Это важное должностное лицо въ городѣ, мистеръ Джэкъ Уилльямсъ, пользовался вообще извѣстностью въ качествѣ мошенника, разбойника на большой дорогѣ и "десперадо". Ходили слухи, что онъ не разъ брался за револьверъ и взималъ денежные поборы съ гражданъ, нападая на нихъ среди ночи на главныхъ улицахъ г. Виргиніи.
Мѣсяцевъ пять спустя послѣ приведеннаго выше отчета Уилльямсъ былъ убитъ въ то время, какъ сидѣлъ за карточнымъ столомъ, и убитъ наповалъ выстрѣломъ изъ ружья, которое невидимый убійца просунулъ въ дверную щель. Уилльямсъ упалъ, пронзенный нѣсколькими пулями за-разъ. Въ то время разнеслась молва, что Уилльямсу ужь за нѣсколько времени передъ тѣмъ было извѣстно, что цѣлый кружокъ людей одинаковой съ нимъ профессіи (тоже "головорѣзовъ") поклялся лишить его жизни. Да и всѣ вообще были твердо убѣждены, что друзья и недруги Уилльямса постараются сдѣлать его убійство безсмертнымъ и поучительнымъ для потомства, благодаря тому, что совершенно сознательно взаимно истребятъ другъ друга.
Какъ бы то ни было, а это пророчество отчасти оправдалось. Они же сами, эти "десперадо", утверждали, что большинствомъ голосовъ, одинъ изъ нихъ, ихъ же собратъ, Джо Макъ-Джи, полицейскій, былъ завѣдомо избранъ въ качествѣ заговорщика для подготовки убійства Уилльямса. Они же вдобавокъ утверждали, что такой же точно приговоръ былъ произнесенъ надъ самимъ Макъ-Джи, которому предстояло встрѣтить смерть при такихъ же точно условіяхъ, какими было обставлено убійство Уилльямса. Это пророчество осуществилось годъ спустя. Прошло цѣлыхъ двѣнадцать мѣсяцевъ, въ теченіе которыхъ Макъ-Джи истерзался, подозрѣвая въ каждомъ встрѣчномъ своего убійцу; наконецъ онъ сдѣлалъ послѣднюю попытку (одну изъ многихъ, неудавшихся ни разу) -- уѣхать незамѣтно это всѣхъ, за предѣлы Невады. Онъ отправился въ г. Корсонъ и усѣлся въ "салонѣ" поджидать почтовыхъ; почта должна была выѣхать изъ города въ четыре часа утра. Но по мѣрѣ того, какъ ночь проходила и толпа посѣтителей рѣдѣла, онъ становился все тревожнѣе и сказалъ буфетчику, что за нимъ по слѣдамъ гонятся убійцы. Буфетчикъ посовѣтовалъ ему не подходить къ дверямъ или къ окну у печки, а держаться больше на серединѣ комнаты. Но какая-то роковая притягательная сила влекла его поближе къ печкѣ; буфетчику то-и-дѣло неоднократно приходилось подходить къ нему, отводить опять на средину комнаты и предупреждать, чтобы онъ тамъ и оставался. Но онъ никакъ не могъ!
Въ три часа утра онъ опять очутился у печки и сѣлъ рядомъ съ какимъ-то незнакомцемъ. Не успѣлъ буфетчикъ еще разъ подойти къ нему, чтобы хоть шепотомъ его предостеречь, какъ снаружи изъ окна раздался выстрѣлъ, и грудь Макъ-Джи разорвало ударомъ жеребейки; смерть его была почти мгновенна. Тотъ же выстрѣлъ не оставилъ своимъ вниманіемъ и незнакомца, сидѣвшаго рядомъ съ убитымъ, и это вниманіе имѣло для него тѣ же роковыя послѣдствія два-три дня спустя...
Полнѣйшаго взаимо-уничтоженія хоть и не случалось, но все же слѣдующія сутки прошли не совсѣмъ безъ развлеченій. За эти двадцать четыре часа успѣли выстрѣломъ изъ пистолета убить одну женщину и размозжить голову одному мужчинѣ ударомъ пращи, да еще одного нѣкоего Ридера уволили въ безсрочный отпускъ. Нѣкоторыя подробности, помѣщенныя въ "Предпріятіи", которое даетъ отчетъ объ убійствѣ Ридера, ничего не стоютъ, особенно покладливость и снисходительность представителей правосудія г. Виргиніи. Въ нижеслѣдующей выдержкѣ курсивомъ помѣчены мои собственныя слова.
"Еще выстрѣлы, еще рѣзня!.. У насъ въ городѣ повидимому самъ чортъ съ цѣпи сорвался. Какъ въ самыя первобытныя времена, у насъ на улицахъ раздаются выстрѣлы изъ пистолетовъ и ружей, сверкаютъ острые ножи.
"Послѣ того, какъ долго стояло затишье, люди обыкновенно медлятъ обагрять свои руки кровью; но какъ только кровь уже пролита, выстрѣлы и рѣзня даются легко. Третьяго дня ночью былъ убитъ Джэкъ Уилльямсъ, а уже вчера къ полудню подоспѣло еще кровавое дѣло, возникшее прямо изъ убійства того же Уилльямса и совершенное на той же улицѣ, гдѣ его настигла смерть. Сколько извѣстно, Томъ Ридеръ, другъ Уилльямса разговаривалъ съ Джорджемъ Гембертомъ въ мясной лавкѣ послѣдняго объ убійствѣ своего пріятеля. Между прочимъ, Ридеръ замѣтилъ, что это чрезвычайная подлость, убивать человѣка такимъ образомъ, исподтишка не предостерегая. Гембертъ возразилъ, что Уилльямсъ получилъ такое же точно предостереженіе, какое онъ самъ далъ Вилли Брауну,-- подразумѣвая того человѣка, котораго Уилльямсъ убилъ въ прошломъ мартѣ мѣсяцѣ. Ридеръ сказалъ, что это наглая ложь, что Уилльямсу никто не давалъ никакого предостереженія. Въ отвѣтъ на это, Гембертъ вынулъ ножъ и полоснулъ имъ Ридера, ранивъ его въ с пину въ двухъ мѣстахъ. Одинъ изъ ударовъ ножа прорѣзалъ Ридеру рукавъ сюртука и скользнулъ по его внутренней одеждѣ по направленію книзу и задѣлъ тѣло въ самомъ началѣ спины. Другой порѣзъ пришелся шире и глубже и образовалъ болѣе опасную рану. Гембертъ самъ отдалъ себя въ руки правосудія, но вскорѣ послѣ того былъ отпущенъ на поруки судьей Ашвилемъ, на его собственную отвѣтственность, съ тѣмъ, чтобы онъ самъ, Гембертъ, явился на судъ въ шесть часовъ вечера.
"Тѣмъ временемъ Ридера отнесли въ лечебницу д-ра Оуэнса гдѣ ему какъ слѣдуетъ перевязали раны. Одну изъ его ранъ считали положительно опасной и многіе думали, что послѣдствія будутъ роковыя. Но, находившійся подъ вліяніемъ спиртныхъ напитковъ Ридеръ не чувствовалъ боли отъ ранъ такъ, какъ чувствовалъ бы ее въ иномъ видѣ; онъ всталъ и вышелъ на улицу. Придя прямо на мясной рынокъ, онъ возобновилъ свою ссору съ Гембертомъ, угрожая лишить его жизни. Друзья попробовали было вмѣшаться, чтобы положить конецъ ссорѣ и разнять враждующихъ. Въ "Модномъ Салонѣ" Ридеръ опять угрожалъ Гемберту лишить его жизни, говоря, что имѣетъ намѣреніе его убить; судя по слухамъ, онъ будто бы "просилъ полицейскихъ не брать Гемберта подъ арестъ, потому что онъ, Ридеръ, намѣревается его убить".
"Послѣ такихъ угрозъ Гембертъ пошелъ и раздобылъ себѣ ружье-двухстволку, заряженное револьверными пулями и отправился на поиски за Ридеромъ. Вдоль по улицѣ его провожали еще два-три человѣка, которые всѣми силами старались увести его домой. Они увидали его какъ разъ напротивъ склада Клопштокъ и Гаррисъ, какъ вдругъ Гембертъ перешелъ къ нему черезъ улицу, держа на-готовѣ ружье. Не доходя десяти-пятнадцати шаговъ до Ридера, онъ окликнулъ сопровождавшихъ его товарищей: "Берегитесь! Отойдите прочь съ дороги!" и едва они успѣли посторониться, какъ онъ выстрѣлилъ. Ридеръ тѣмъ временемъ пытался спрятаться за большую бочку, которая опиралась на столбъ подъ навѣсомъ склада Клопштокъ и Гаррисъ; но нѣкоторыя изъ пуль все-таки попали въ нижнюю часть груди; онъ зашатался, вытянувшись впередъ, и упалъ передъ бочкой. Гембертъ поднялъ свое ружье и выстрѣлилъ изъ второго ствола, который далъ промахъ и, миновавъ Ридера, попалъ въ землю.
"Въ то время какъ это случилось, на улицѣ и по близости было много народу; многіе видѣвшіе, что Гембертъ поднялъ ружье и прицѣлился, закричали на него:
"Стой!.. Не стрѣляй!"..
"Рѣзня произошла въ десять часовъ утра, а стрѣльба въ двѣнадцать. Послѣ выстрѣловъ вся улица была сразу запружена народомъ -- жителями этой части города; нѣкоторые изъ нихъ казались очень возбужденными и хохотали во всеуслышаніе, объявляя, что это такъ похоже на доброе старое время, на шестидесятые годы. Депутатъ Перри и полицейскій Бердсоллъ были по близости, когда произошла стрѣльба; поэтому Гембертъ былъ тотъ часъ же арестованъ, ружье у него отняли, когда повели въ тюрьму. Мѣсто, гдѣ произошла кровавая расправа, привлекло множество народа, казавшагося ошеломленнымъ; многіе какъ будто находились въ недоумѣніи: достигла ли, наконецъ, своего апогея манія убійства, и что еще могло послѣ этого случиться? Или намъ всѣмъ предстоитъ подпасть подъ особыя чары и начать безъ разбора убивать всѣхъ и вся, кто бы насъ ни обидѣлъ. Вокругъ раздавался шепотъ, сообщавшій, что къ ночи еще должно свершиться пять или шесть убійствъ. Ридера свезли въ городскую гостинницу "Виргинія", явились доктора, чтобы осмотрѣть его раны. Они нашли, что двѣ или три пули вошли ему въ правый бокъ: одна изъ нихъ, повидимому, прошла сквозь легкія, тогда какъ другая попала въ печень. Оказалось также, что двѣ пули попали ему въ ноги. Такъ какъ нѣкоторыя изъ пуль попали въ бочку, то раны Ридера на ногѣ, вѣроятно, отъ нихъ именно и произошли, хоть и могли быть вызваны вторымъ выстрѣломъ. Послѣ того, какъ въ него кончили стрѣлять, Ридеръ всталъ на ноги и сказалъ улыбаясь:
-- Для того, чтобъ меня прикончить, нужно умѣть стрѣлять получше!
Доктора считаютъ, что ему почти немыслимо поправиться, но онъ такого крѣпкаго сложенія, что онъ можетъ, пожалуй, и остаться живъ, несмотря на множество и даже весьма опасныхъ ранъ, которыя были ему нанесены. Городъ, повидимому, совершенно спокоенъ, какъ будто бурный порывъ прочистилъ нашу нравственную атмосферу. Но кто можетъ съ увѣренностью сказать, въ какой части города сбираются теперь тучи или составляются заговоры?
Ридеръ или, вѣрнѣе, то, что отъ него уцѣлѣло, пережилъ свои раны всего только два дня. Гемберту такъ ничего за это и не досталось.
Судъ присяжныхъ -- это настоящій "палладіумъ" (кумиръ) нашихъ свободныхъ порядковъ. Я не знаю, что такое "палладіумъ", потому что никогда такой штуки отъ роду не видалъ, но это вѣрно что-нибудь очень хорошее,-- въ этомъ я не сомнѣваюсь. Въ Невадѣ было убито не меньше сотни человѣкъ, я даже, пожалуй, буду ближе къ истинѣ, если скажу три сотни,-- а насколько мнѣ извѣстно, только двое убійцъ понесли за это достойную кару, т. е. были преданы смертной казни. Впрочемъ, четыре или пять человѣкъ -- изъ такихъ, у которыхъ не было ни денегъ, ни политическаго значенія, были подвергнуты тюремному заключенію, а одинъ, сколько мнѣ помнится, просидѣлъ въ тюрьмѣ даже цѣлыхъ восемь мѣсяцевъ. Впрочемъ, я не хотѣлъ бы преувеличивать: быть можетъ, и не восемь, а поменьше.
Капитанъ Недъ Блэкли.-- Биль Ноксъ добился желаемыхъ свѣдѣній -- Убійство штурмана Блэкли.-- Ходячая батарея.-- Блэкли сажаетъ Нокса подъ арестъ.-- Сперва повѣсь, а потомъ ступай подъ судъ!-- Капитанъ Блэкли, какъ духовникъ.-- Первую главу "Книги Бытія" читаютъ передъ повѣшеніемъ.-- Ноксъ повѣшенъ. Блэкли жалѣетъ о немъ.
Всѣ эти вышеприведенныя статистическія свѣдѣнія объ убійствахъ и судопроизводствѣ напоминаютъ мнѣ одно весьма необычайное дѣло и смертную казнь, которыя случились двадцать лѣтъ тому назадъ. Это просто отрывокъ изъ исторіи, которая хорошо извѣстна всѣмъ старикамъ-калифорнійцамъ и которая стоитъ того, чтобы съ ней ознакомились и всѣ прочіе люди на свѣтѣ, которые любятъ простой и правдивый нелицепріятный судъ, чуждый глупости. Я бы, пожалуй, извинился за это отступленіе, если бы тѣ свѣдѣнія, которыя я хочу вамъ сообщить, уже не заключали въ себѣ этого самаго извиненія. А такъ какъ мнѣ постоянно случается уклоняться въ сторону, то, можетъ быть, будетъ лучше и вовсе исключить всякія извиненія и такимъ образомъ совершенно устранить для нихъ возможность надоѣсть читателю.
Капитанъ Недъ Блэкли много лѣтъ подъ-рядъ выводилъ корабли изъ гавани Санъ-Франциско и былъ рослый, великодушный ветеранъ съ орлинымъ взоромъ. Онъ служилъ въ морякахъ цѣлыхъ пятьдесятъ лѣтъ -- служилъ съ самаго ранняго дѣтства. Блэкли былъ человѣкъ грубый, честный, полный отваги и въ такой же мѣрѣ самаго крѣпколобаго простодушія. Онъ ненавидѣлъ пустыя формальности; онъ признавалъ только "дѣло". Какъ истый морякъ, онъ питалъ мстительное чувство въ крючкамъ и закорючкамъ въ судопроизводствѣ и твердо вѣрилъ въ то, что начальная и конечная цѣль и предметъ стремленій закона и его представителей это -- попирать правосудіе.
Капитанъ Блэкли отплылъ на острова Хинхи {Хинха -- (Chinchas) острова, принадлежащіе провинціи Перу и лежащіе у ея береговъ. На нихъ добывается гуано. Прим. перев.}, имѣя подъ командой судно, ведшее торговлю гуано. Весь корабельный составъ былъ у него прекрасный, но особымъ его любимцемъ былъ его штурманъ-негръ. Онъ искренно уважалъ его и въ теченіе многихъ лѣтъ этотъ негръ былъ предметомъ его восторженныхъ похвалъ.
Капитанъ Недъ ѣхалъ первый разъ на острова Хинхи; но слава его далеко его опередила,-- онъ и тамъ славился, какъ человѣкъ, готовый за бездѣлицу подраться, хотя бы за оброненный платокъ, если его вынудятъ къ тому, какъ человѣкъ, который безсмыслицы и пустяковъ не терпѣлъ. И слава его была вполнѣ заслуженная.
Пріѣхавъ на острова, онъ замѣтилъ, что главною темой для разговоровъ служили подвиги нѣкоего Биля Нокса, хвастуна и забіяки, который служилъ штурманомъ на торговомъ кораблѣ и наводилъ ужасъ на всѣхъ окрестныхъ жителей. Вечеромъ, въ девять часовъ, капитанъ Недъ одинъ-одинешенекъ прогуливался на палубѣ при блескѣ звѣздъ. Какая-то фигура взобралась на бортъ корабля и подошла къ нему. Капитанъ спросилъ:
-- Кто идетъ?
-- Биль Ноксъ, самый лучшій изъ людей на островахъ.
-- Чего вамъ нужно здѣсь у насъ, на суднѣ?
-- Я слышалъ про капитана Неда Блэкли; и одинъ изъ насъ долженъ быть лучше другого. Такъ я вотъ и узнаю, который изъ двухъ, прежде чѣмъ вернусь на берегъ.
-- Пожалуйте, вы попали въ настоящее мѣсто: я къ вашимъ услугамъ! Я научу являться къ намъ на судно безъ приглашенія.
Онъ схватилъ Нокса, стукнулъ его спиной о гротъ-мачту, разбилъ ему лицо въ смятку и затѣмъ швырнулъ его за бортъ.
Ноксъ, однако, этимъ не убѣдился. На другой день вечеромъ онъ опять вернулся, опять его лицо обратили въ смятку и опять прогулялся за бортъ внизъ головою, какъ и прежде. Это его вполнѣ удовлетворило.
Недѣлю спустя, въ то время, какъ Ноксъ кутилъ на берегу съ толпой матросовъ, въ полдень явился туда чернокожій штурманъ капитана Неда и Ноксъ старался затѣять съ нимъ ссору. Но негръ не попался въ ловушку и только спѣшилъ перебраться себѣ на корабль. Ноксъ бросился за нимъ; негръ нобѣжалъ; Ноксъ выстрѣлилъ изъ револьвера и убилъ его. Съ полдюжины морскихъ капитановъ было свидѣтелями этой сцены. Ноксъ удалился въ малую каюту своего судна вмѣстѣ съ двумя другими такими же забіяками, какъ и онъ самъ, и объявилъ, что смерть будетъ удѣломъ каждаго, кто только вздумаетъ туда ворваться. Никакой попытки преслѣдовать негодяевъ такъ и не было произведено, никакой охоты, ни даже мысли о такомъ предпріятіи не было ни у кого. Не было тутъ ни суда, ни полицейскихъ; не было правительства. Эти острова принадлежали Перу; а Перу было далеко, и на лицо не было ни одного изъ его представителей или представителей интересовъ какой-либо иной народности.
Впрочемъ, капитанъ Недъ не ломалъ себѣ головы надъ такими пустяками, они его не касались. Онъ кипѣлъ гнѣвомъ и безумно рвался постоять за правду. Въ девять часовъ вечера онъ зарядилъ револьверными пулями свое двухствольное ружье, выудилъ откуда-то кандалы, досталъ корабельный глухой фонарь, позвалъ съ собой своего квартирмейстера и съѣхалъ на берегъ.
-- Видишь ты вонъ это судно, на докахъ?-- спросилъ онъ.
-- Такъ точно, капитанъ!
-- Это -- "Венера".
-- Такъ точно, капитанъ!
-- Ты... ты меня знаешь?
-- Такъ точно, капитанъ!
-- Прекрасно! Ну, такъ вотъ что. Возьми этотъ фонарь и неси его какъ разъ у себя подъ самымъ подбородкомъ. Я пойду позади тебя и положу ружье стволомъ тебѣ на плечо, цѣлясь впередъ -- вотъ такъ! Держи все время свой фонарь повыше, хорошенько, чтобы мнѣ было ясно видно все впереди тебя. Я хочу напасть врасплохъ на Нокса и забрать его, и заставить пѣть по-соловьиному всѣхъ его сообщниковъ. Если ты хоть чуточку дрогнешь... ну, ты знаешь, кто "я" таковъ?
-- Такъ точно, капитанъ.
Въ такомъ порядкѣ они тихонько взобрались на палубу и подошли къ самому логовищу Нокса. Квартирмейстеръ распахнулъ дверь и свѣтъ фонаря упалъ на троихъ десперадо, сидѣвшихъ на полу. Капитанъ Недъ проговорилъ:
-- Я -- Недъ Блэкли. Вы у меня подъ прицѣломъ. Никто изъ васъ не трогайся съ мѣста безъ моего приказанія. Вы оба становитесь на колѣни по угламъ, лицомъ къ стѣнѣ, вотъ такъ! Биль Ноксъ, надѣвай себѣ на руки вотъ эти кандалы, а затѣмъ подойди поближе. Квартирмейстеръ, скрѣпи ихъ. Хорошо! Не шевелитесь, милостивый государь. Квартирмейстеръ, вложи ключъ въ дверь снаружи. Ну, вы... я васъ обоихъ здѣсь запру, и если вамъ хоть чуть захочется прорваться въ дверь -- ну... вы, кажется, довольно наслышались обо мнѣ? Биль Ноксъ, ступай, иди впереди насъ. Ну, все въ исправности. Квартирмейстръ, запри дверь на ключъ!
Ноксъ провелъ всю ночь на суднѣ капитана Блэкли, какъ арестантъ подъ строжайшимъ надзоромъ.
Раннимъ утромъ капитанъ Недъ созвалъ всѣхъ капитановъ-мореходцевъ въ бухту и пригласилъ ихъ съ подобающими изъявленіями "морской" вѣжливости присутствовать на казни Нокса чрезъ повѣшеніе на нокѣ-реи мачты его корабля.
-- Какъ такъ? Его вѣдь еще не судили.
-- Конечно, нѣтъ. Но кто же, какъ не онъ, убилъ негра?
-- Ну, онъ, конечно. Только... неужели вы намѣрены его повѣситъ безъ суда?
-- Безъ суда? Да чего же мнѣ еще его судить, если онъ убилъ моего негра?
-- О, капитанъ Недъ, это ужь совсѣмъ не годится! Подумайте, какая пойдетъ о томъ молва...
-- А, къ чорту молву!.. Кто, какъ не онъ, убилъ негра?
-- Ну, да, конечно... конечно, капитанъ Недъ; никто этого не отрицаетъ... Но...
-- Но я его повѣшу, вотъ и все! Съ кѣмъ я ни заговорилъ объ этомъ дѣлѣ, всякій разсуждаетъ такимъ точно образомъ, вотъ какъ вы теперь. Каждый говоритъ, что онъ убилъ негра. Каждый знаетъ, что онъ убилъ негра, а вмѣстѣ съ тѣмъ всякій лѣнтяй-лежебокъ требуетъ, чтобы его судили. Я просто не понимаю, къ чему такая чертовская нелѣпость? Судить его? Да поймите же вы, что я ничего не имѣю возразить противъ того, чтобы его судили, если только можетъ доставить вамъ нѣкоторое удовлетвореніе: и я туда явлюсь, и я помогу вамъ пощипать его хорошенько. Только бы отложить это до середины дня, до середины дня, потому что до тѣхъ поръ у меня будутъ полны руки работы, пока не похоронимъ...
-- Какъ? Что вы хотите сказать? Вы все-таки во всякомъ случаѣ хотите его повѣсить... а потомъ уже судить?
-- Развѣ я вамъ не говорилъ, что его повѣшу? Отъ роду не видывалъ такихъ людей, какъ вы! Какая же тутъ разница? Вы просите уступки,-- и я вамъ уступаю; но, какъ только вы ею заручились, вы же еще недовольны! Прежде ли, послѣ ли его судить, не все ли равно? Вамъ-то вѣдь хорошо извѣстно, какъ пройдетъ судбище. Онъ вѣдь убилъ негра... Ну, однако, мнѣ пора уходить. Если вашему штурману захочется придти взглянуть, какъ его будутъ вѣшать,-- ведите и его. Онъ мнѣ нравится.
Всѣ всполошились. Капитаны цѣлой компаніей явились къ Неду и просили его не предпринимать такого безумнаго поступка. Они дали ему обѣщаніе, что составятъ судъ изъ капитановъ, пользующихся самой безупречной славой; эти послѣдніе выберутъ присяжныхъ и поведутъ все вообще въ такомъ духѣ, какой приличествуетъ такому серьезному дѣлу; выслушаютъ его какъ только можно безпристрастно и честно по отношенію къ подсудимому. Они всѣ убѣждали капитана, говоря, что это будетъ убійствомъ и подведетъ его самого подъ судъ, если онъ поставитъ на своемъ и повѣситъ обвиняемаго у себя на суднѣ. Всѣ говорили усердно, горячо. Наконецъ, капитанъ Недъ сказалъ:
-- Господа, я не упрямый и не безразсудный человѣкъ. Я всегда готовъ поступать настолько близко къ требованіямъ справедливости, насколько мнѣ возможно. А какъ долго это продлится?
-- Да, по всей вѣроятности, весьма недолго.
-- И мнѣ можно будетъ взять его и увезти, и повѣсить его, какъ только вы съ нимъ покончите?
-- Если будетъ доказано, что онъ виновенъ, его повѣсятъ безъ излишней проволочки.
-- Если будетъ доказано, что онъ виноватъ?!. Нептунъ великій, да развѣ же онъ не виновенъ? Это ужь свыше силъ моихъ. Ну, да, вѣдь и вамъ всѣмъ извѣстно, что онъ виновенъ!
Наконецъ, его убѣдили тѣмъ, что не собираются дѣлать ничего тайкомъ отъ него. Тогда онъ сказалъ:
-- Ну, такъ хорошо же! Вы ступайте и судите его, а я пойду и пока лягу на его совѣсть и подготовлю его къ отъѣзду... онъ, по всей вѣроятности, въ этомъ нуждается и мнѣ бы не хотѣлось спровадить его "туда" безъ подготовки.
Но это было бы еще препятствіемъ. Наконецъ, они его убѣдили, что необходимо имѣть обвиняемаго на-лицо во время суда, прибавивъ, что они пришлютъ за нимъ сторожа.
-- Нѣтъ, я предпочитаю самъ его привести, моихъ рукъ ему не миновать. Впрочемъ, мнѣ все равно надо вернуться за веревкой на корабль.
Судъ собрался на засѣданіе съ должной торжественностью, выбралъ присяжныхъ засѣдателей, и вотъ явился самъ капитанъ Недъ, ведя обвиняемаго за руку; въ другой рукѣ онъ несъ Библію и веревку. Усѣвшись рядомъ со своимъ арест'антомъ, капитанъ обратился къ суду и скомандовалъ:
-- Сняться съ якоря! Отдать паруса!
Затѣмъ, окинувъ пытливымъ окомъ составъ присяжныхъ, онъ замѣтилъ двоихъ забіякъ, пріятелей Нокса. Онъ подошелъ къ нимъ и сказалъ потихоньку:
-- Вы видите, васъ сюда призвали для того, чтобы вы вмѣшались въ это дѣло. Смотрите же, подавайте голосъ по правдѣ, слышите? А не то здѣсь же еще нарядятъ двойной судъ, когда покончатъ этотъ, и ваши трупы отправятъ по домамъ въ двухъ корзинахъ.
Это предостереженіе не пропало даромъ. Присяжные единогласно постановили приговоръ:
-- Да, виновенъ!
Капитанъ Недъ вскочилъ на ноги и проговорилъ:
-- Ну, идемъ, братъ; теперь ты моя добыча! Господа, вы, можно сказать, отличились. Пожалуйте вмѣстѣ со мной на мѣсто въ одной милѣ отсюда.
Судьи предупредили его, что особый шерифъ уже назначенъ для того, чтобы повѣсить осужденнаго, и что...