Книговод

Петербургская жизнь

Панаев Иван Иванович


   

ПЕТЕРБУРГСКАЯ ЖИЗНЬ.

ЗАМѢТКИ НОВАГО ПОЭТА.

Разсказъ, изъ котораго можно ясно усмотрѣть, что въ Петербургѣ есть много пожилыхъ энтузіастовъ и увлекающихся людей и что провинціальные жители совершенно неосновательно считаютъ петербургскихъ обитателей людьми безсердечными и холодными.-- Масляница.-- Балаганы на Адмиралтейской площади.-- Г-жа Пастрана, понизившаяся до 25 к. и проч.-- Пикники.-- Ресторанъ Огюста близь Сергіевскаго монастыря.-- Концерты съ картинами и безъ картинъ.-- Г. Лаубе, скрипачъ.-- Генрихъ Гердъ. Рубинштейнъ и проч.-- Чародѣи -- гг. Шово и Макалузо.-- Популярныя чтенія о геологіи магистра и приватъ-доцента петербургскаго университета г. Пузыревскаго и вообще нѣсколько словъ о предпріятіи Торговаго дома гг. Пахитонова, Водова и Струговщикова.-- Манежъ и публичныя чтенія о верховой ѣздѣ.-- О г. Севастьяновѣ и его трудахъ, по поводу выставки въ святѣйшемъ сѵнодѣ его копій и снимковъ.-- Два слова о г. Соярѣ.-- "Московскій Вѣстникъ".-- О трудѣ г. Т. Готье.-- Автографы, о которыхъ было упомянуто въ прошлой книжкѣ "Современника", пріобрѣтенные Императорскою Публичною Библіотекою.-- Новое изданіе Я. А. Иванова сочиненій Пушкина.-- Третья тетрадь Портретной галлереи Мюнстера.-- Обѣдъ, данный петербургскими литераторами въ честь Мартынова.

I.
Картина Петербурга.-- Размышленія по поводу нынѣшней петербургской зимы.

   Тоска невыносимая! Въ окно глядѣть противно, не только что выйти на улицу.... Мутно-сѣрая, сплошная, безъ просвѣтовъ мгла на верьху; грязь, ямы, лужи внизу, и между небомъ, покрытымъ мглой, и грязными улицами, гдѣ ни пройти, ни проѣхать -- мокрыя лепешки снѣга, являющія съ какимъ-то ожесточеніемъ и мгновенно расплывающіяся въ грязь.... Нижніе этажи домовъ, экипажи, люди, лошади, собаки, забрызганные грязью кучи наколотыхъ грязныхъ осколковъ у тротуаровъ; тротуары, залитые грязною водою; несчастные дворники съ метлами и съ лопатами; наводящій уныніе звукъ воды, бѣгущей изъ трубъ, и визгъ санныхъ полозьевъ, безпрестанно задѣвающихъ о камни.... Къ вечеру понемногу стягиваетъ эти грязныя лужи; грязь начинаетъ хрустѣть подъ ногами; води. повисшая на окраинахъ крышъ и выходившая изъ желобовъ, превращается въ ледяныя сосульки. Утромъ морозъ -- все подсохло, нее приняло болѣе приличный видъ... Слава Богу, наконецъ можно выйти изъ дому и подышать чистымъ воздухомъ! Но по тротуарамъ мѣлъ возможности безопасно пройти нѣсколько шаговъ.... нога скользитъ на каждомъ шагу, и гулянье превращается въ пытку, въ эквилибристическое искусство, въ родѣ хожденія по канату.... Не безпокойтесь, это не продолжится: въ полдень начинаетъ уже валить снѣгъ, къ вечеру этотъ снѣгъ превращается почти въ дождь, снова вода льетъ изъ трубъ, разливаясь но тротуарамъ, и на слѣдующее утро опять -- грязь, лужи, ямы и проч... И послѣ завтра тоже итакъ далѣе.... Морозъ съ оттепелью почти смѣняются черезъ день.... Такая неопредѣленность, такая измѣнчивость петербургскаго климата, непринимающаго въ соображеніе никакихъ временъ года,-- невыносимы. Ртуть въ недоумѣвающихъ термометрахъ и барометрахъ то и дѣло что поднимается и опускается: вдругъ возвысится до beau fixe и мы всѣ, пожилые дѣти, начинаемъ радоваться, рукоплескать, воодушевляться надеждами на продолженіе такой благорастворенной погоды (въ самомъ дѣлѣ, не дѣтство ли полагаться на самый безалаберный изъ всѣхъ климатовъ въ мірѣ -- петербургскій?), -- глядь черезъ три-четыре часа ртуть упала до велиакго дождя -- и наши надежды рухнули. Такова была въ особенности вся нынѣшняя петербургская зима. Можно ко всему на свѣтѣ привыкнуть, даже къ постоянному трескучему морозу, но ничего нѣтъ досаднѣе неожиданныхъ, быстрыхъ, безпрестанныхъ, ничѣмъ необъяснимыхъ переходовъ отъ мороза въ оттепели и обратно. Такія перемѣны дѣйствуютъ раздражительно на человѣка и порождаютъ сплинъ, жолчное состояніе и другія болѣзни.
   На меня по крайней мѣрѣ это климатическое непостоянство дѣйствуетъ самымъ зловреднымъ образомъ. Я дѣлаюсь раздражителенъ, жолченъ, придирчивъ и несправедливъ даже къ самымъ лучшимъ друзьямъ моимъ. Всѣ предметы, одушевленные и неодушевленные, принимаютъ въ глазахъ моихъ печальный, грязный и мрачный колоритъ, совершенно соотвѣтствующій петербургской погодѣ. Я во всемъ и вижу одну только заднюю сторону медали, и перестаю вѣрить въ различныя людскія добродѣтели; докапываясь де источниковъ самыхъ похвальныхъ стремленій и поползновеній, я нахожу -- эгоизмъ, тщеславіе, суетность и т. подобное; ложь и лицемѣріе бросаются мнѣ ни каждомъ шагу; я начинаю сомнѣваться въ убѣжденіяхъ самыхъ близкихъ мнѣ людей и въ возможности, которыя одушевляетъ ихъ идти по новому свѣтлому прямому пути усовершенствованій и улучшеній; эта стереотипная фраза сдѣлалась мнѣ противна; меня приводятъ въ бѣшенство всякое увлеченіе, всякая надежда, всякій радостный порывъ, всякая самая искренняя слеза благородной я умиленной, но слабой души; всякій изъ души вырвавшійся возгласъ или восклицаніе при какомъ нибудь дѣйствіи, чуть- чуть выходящемъ изъ ряду обыкновеннаго.... И все это отчасти можетъ быть потому, что я самъ увы! одинъ изъ самыхъ неисправимо впечатлительныхъ и непростительно увлекающихся людей, а увлекаться за сорокъ лѣтъ, какъ увлекаются 18-лѣтнія юноши -- не къ лицу. Увлеченіе -- идетъ только къ густымъ, вьющимся кудрямъ, къ розовымъ и пушистымъ щекамъ, а не къ сѣдымъ волосамъ, не къ лысымъ лбамъ и истасканной кожѣ, которая начинаетъ складываться въ морщины. Увлеченіе прекрасно,-- сохрани меня Боже возставать противъ увлеченій! я ненавижу самодовольныхъ, умныхъ мертвецовъ, неспособныхъ къ увлеченіямъ, но всему же есть пора и мѣра.... Въ лещи зрѣлыя и почтенныя лѣта надобно побольше хладнокровія я осмотрительности.
   Въ сію минуту я особенно золъ ни всѣхъ петербургскихъ 40 и 50-лѣтнихъ энтузіастовъ -- моихъ друзей и пріятелей, повторяющихъ избитыя фразы о прогрессѣ и прочее и прочее. Впрочемъ не они одни -- все и всѣ на свѣтѣ раздражаетъ меня въ сію минуту. Это болѣзненное дѣйствіе петербургскаго климата, и преимущественно нынѣшней зимы -- ужаснѣйшей и непостояннѣйшая изъ петербургскихъ зимъ....
   Ну что, напримѣръ, можетъ быть безвреднѣе и пошлѣе этого маленькаго господина, которого я ежедневно встрѣчаю на улицахъ и въ театрахъ?
   Взгляните на него:
   Что это такое? Какой-то полу-человѣкъ, что-то въ родѣ карлика, не угадаешь сколько ему лѣтъ -- 40 или 15? Старикъ ли онъ или дитя? Сморщенный, безъ бровей, курносой, но всегда съ самодовольнымъ видомъ, съ наглыми манерами, одѣтый франтомъ, съ шляпою на бокъ съ растопыренными руками; то скачущій на ухорскихъ санахъ за какою нибудь Камеліей; то бѣгающій по тротуару Невскаго проспекта; то въ первомъ ряду креселъ ломающійся и хвастающій своими побѣдами и волочащійся за какой-то актрисой, которая, разумѣется, подсмѣивается, надъ нимъ, потому что, глядя на такую фигурку, нельзя не разсмѣяться.... но во мнѣ даже и эта безсмысленная фигурка.... возбуждаетъ желчь.
   Или въ сію минусу вотъ еще этотъ -- давно знакомый мнѣ, тоненькій, но съ пухлыми и румяными щеками, какъ у вербнаго херувима, вылитаго изъ сахара, заливающійся тоненькимъ голосомъ какъ малиновка, и улыбающійся съ милымъ самодовольствіемъ, какъ будто упиваясь гармоніей собственныхъ рѣчей, дремлющій, когда говорятъ другіе, мѣняющій ежемгновенво свои убѣжденія сообразно съ лицами, съ которыми онъ встрѣчается: либералъ съ однимъ, благонамѣренный съ другимъ -- и всегда благоговѣйно взирающій на старшихъ, ораторъ a l'eau de rose,-- можетъ ли этотъ приводитъ кого ни- будь въ раздраженіе?... А между тѣмъ я не могу на него смотрѣть и закипаетъ жолчь, при его сахарной и лицемѣрной улыбкѣ и равнодушно.... такъ умильно фальшивомъ взглядѣ.
   Меня приводятъ въ раздраженіе самые обыкновенные, вседневные, на каждомъ шагу встрѣчающіеся случаи и лица: -- извощикъ, стегающій кнутомъ измученную клячу; баринъ, кричащій на извощика просящаго о прибавкѣ: "молчи, дуракъ, я тебѣ покажу, съ кѣмъ ты имѣешь дѣло!" разрумяненная Камелія, полулежащая въ высокой плетеной коляскѣ и прокатывающаяся взадъ и впередъ по Невскому проспекту; офицеръ, на рысакѣ летящій какъ вихрь и рискующій задавить скромныхъ и бѣдныхъ пѣшеходовъ; барыня, гуляющая съ жирной и маленькой собаченкой на шнуркѣ; молодой, смазливой господинъ, появившійся недавно на Невскомъ проспектѣ въ какой-то поддѣвкѣ и въ бархатной шапкѣ уланской формы съ кисточкой и показывающій себя въ одно утро то въ саняхъ на лихой парѣ съ завивающеюся пристяжною, то пѣшкомъ, то въ коляскѣ, на рысакахъ украшенныхъ какою-то необыкновенною сбруею и прочее и прочее. Всего не перечислишь.... Но для того, чтобы не приводить себя въ раздраженіе, стоитъ только не выходить на Невскій проспектъ?... Для здоровья можно прохаживаться въ отдаленныхъ улицахъ... тамъ попадается менѣе раздражающихъ предметовъ.
   А куда же я скроюсь отъ моихъ друзей-энтузиастовъ,-- отъ этихъ малыхъ, благородныхъ, увлекающихся людей, въ эти минуты, когда всякій энтузіазмъ мнѣ противенъ... когда съ безрасзвѣтнаго неба падаютъ мокрыя лепешки, когда все мрачно и грязно кругомъ, когда сердце ноетъ отъ тоски и все кажется безвыходнымъ и безнадежнымъ?...
   

II.
Мой увлекающійся другъ.

   Люди, живущіе въ отдаленности отъ Петербурга и мало знакомые съ его общественною жизнію, вообще полагаютъ, что въ Петербургѣ все люди суровые, холодные, практическіе, люди безъ сердца, мало-радушные, эгоисты, неспособные ни къ какимъ увлеченіямъ... Какое заблужденіе!
   Мы всѣ петербургскіе жители, люди страшно увлекающіеся.... Я не буду ничего говорить о честолюбивыхъ, тщеславныхъ, эгоистическихъ и корыстолюбивыхъ увлеченіяхъ... Я докажу вамъ только примѣромъ, что въ Петербургѣ есть люди, дожившіе до сѣдинъ, милые, умные, образованные люди, съ безкорыстными и честными убѣжденіями, умѣвшіе сохранить младенческую чистоту, юношескій энтузіазмъ и довѣрчивость, восторгающіеся на каждомъ шагу, увлекающіеся и умиляющіеся при малѣйшемъ поводѣ.
   Вотъ вамъ очеркъ одного изъ такихъ господъ -- моего искренняго друга, котораго ничѣмъ не исправить отъ увлеченій.
   Онъ родился въ Петербургѣ и почти безвыходно жилъ въ немъ. Въ двадцать пять лѣтъ онъ увлекался тѣмъ, чѣмъ всѣ увлекаются въ эти годы -- любовію.... да еще какъ увлекался!... Предметъ его любви была женщина очень обыкновенна#: она была ни хороша и ни дурна, ни умна и ни глупа; танцовала, какъ танцуютъ всѣ дамы и барышни, поигрывала на фортепіано какъ всѣ и пѣла нѣсколько фальшиво, какъ по большой части поютъ дамы и барышни, извѣстные романсы: "Я видѣлъ дѣву на скалѣ", "Сто красавицъ черноокихъ предсѣдали на турнирѣ", "Цвѣтокъ" "Талисманъ", и такъ далѣе.
   Но мой другъ видѣлъ въ ней какое-то неземное, высшее существо; онъ полагалъ, что она надѣлена замѣчательнѣйшими музыкальными способностями и что ей недостаетъ только музыкальнаго развитія, чтобы сдѣлаться геніальной музыкантшей. Когда она бывало затягивала:
   
   "Цвѣтокъ засохшій, безуханный
   Забытый въ книгѣ вижу я...."
   
   Онъ схватывалъ меня за руку и говорилъ:
   -- Какой голосъ! не правда ли, какой чудный голосъ! Ахъ, еслибы ей съѣздить въ Италію да поучиться... Изъ нея бы вышла великая артистка, я убѣжденъ въ этомъ! И какая у ней душа! Какое сердце!
   Если я или кто нибудь другой рѣшались ему замѣтить самымъ деликатнымъ образомъ, что въ ней нѣтъ ничего необыкновеннаго, что поетъ она мило, во въ Италію ей ѣхать незачѣмъ, -- онъ вспыхивалъ отъ досады и говорилъ:
   -- Ваше равнодушіе ко всему, меня бѣситъ... и потомъ начиналъ клясться, что она во всѣхъ отношеніяхъ необыкновенная женщина.
   Черезъ нѣсколько лѣтъ, когда его идеалъ превратился въ обрюзгшую, толстую и вялую барыню, курившую съ утра до вечера папиросы и даже Жуковъ табакъ, въ страшную сплетницу я домашнюю тиранку, я говорилъ ему:
   -- Вотъ твоя великая артистка! Полюбуйся-ка на нее....
   -- Ну, чтожь такое, возражалъ онъ, -- это ничего не доказываетъ. Если бы она была при другой обстановкѣ -- изъ нее вѣрю вышло бы что нибудь замѣчательное...
   Но мой другъ при этомъ останавливался и самъ добродушно начиналъ смѣяться надъ самимъ собою.
   Подъ тридцать лѣтъ онъ сошелся съ какимъ-то аферистомъ, на котораго сама природа положила печать отверженія, какъ бы желай предостерегать другихъ. Аферистъ уговорилъ его пожертвовать тысячъ сорокъ на бумаго-прядильную фабрику, которую онъ намѣренъ былъ завести, по его словамъ, на манеръ англійскихъ филатуръ, которыя онъ будто бы изучалъ нѣсколько лѣтъ въ Манчестерѣ. Аферистъ обѣщалъ ему черезъ десять лѣтъ милліоны -- и мой другъ, увлеченный его разсказами, повѣрилъ имъ добродушно, и не посовѣтовавшись ни съ кѣмъ, отдалъ ему свои деньги въ полное распоряженіе...
   Когда мы его пріятели узнали объ этомъ -- мы ахнули.
   -- Помилуй, закричали мы ему въ одинъ голосъ, -- какъ можно было довѣриться такому человѣку? У него на рожѣ написано, что онъ разбойникъ...
   -- Вотъ то-то, господа, -- возразилъ онъ намъ съ ироніей, -- вы всѣ проповѣдуете о гуманности, о человѣческихъ воззрѣніяхъ, а осуждаете человѣка, котораго вовсе не знаете, по одной только наружности. Конечно онъ не красавецъ, не имѣетъ хорошихъ манеръ, свѣтскости; но это человѣкъ умный, дѣльный и честный, съ глубокими и обширными торговыми взглядами; онъ политическую экономію знаетъ, какъ профессоръ. Если бы вы взяли на себя по крайней мѣрѣ трудъ послушать его, какъ онъ говоритъ; не думайте, чтобы онъ былъ фразеръ, -- нѣтъ! у него все взвѣшено, все на математическихъ разсчетахъ и на фактахъ. Онъ другъ съ Кобденомъ и въ перепискѣ съ нимъ, а Кобденъ, надѣюсь, не сталъ бы переписываться съ какимъ нибудь аферистомъ и мошенникомъ!...
   -- А ты читалъ эту переписку?
   -- Нѣтъ... Я не читалъ; ко неужели же нельзя никому вѣрить на слово? Неужели по вашему весь міръ состоитъ изъ мошенниковъ? Хороши у васъ понятія о человѣчествѣ!
   -- Да тутъ, любезнѣйшій другъ, возразили мы,-- дѣло идетъ не о человѣчествѣ, а объ одномъ аферистѣ, который надуваетъ тебя...
   -- Господа! произнесъ нашъ другъ съ глубокимъ огорченіемъ,-- неужели жь вы полагаете, что я такъ легко вдамся въ обманъ? Я, кажется, во такъ глупъ... А я вамъ скажу, что я считаю себя счастливымъ, что онъ взялъ меня въ компанію къ себѣ. Ему не для чего было надувать меня: нѣсколько извѣстныхъ негоціантовъ, которые въ этомъ дѣлѣ смыслятъ поболѣе, чѣмъ мы съ вами, предлагали ему свои капиталы.-- Вотъ что!.. Помилуйте, это предпріятіе великолѣпное, тутъ нѣтъ ни малѣйшаго риску... Въ десять лѣтъ можно утроить, или даже учетверить капиталъ....
   -- Ну дай Богъ! дай Богъ... посмотримъ... отвѣчали мы со вздохомъ.
   Другъ нашъ послѣ этого накупилъ разныхъ политико-экономическихъ книгъ и весь обложился ими; прочелъ ли онъ что нибудь изъ нихъ,-- за это я не ручаюсь, но промышленное направленіе на нѣкоторое время совсѣмъ овладѣло имъ: тысячи удивительныхъ проектовъ бродили у него въ головѣ, онъ улыбался, значительно потиралъ руки и говорилъ намъ:
   -- Вы будете смѣяться надо мною, -- пожалуй, смѣйтесь;, а все таки я скажу вамъ, что черезъ десять лѣтъ я сдѣлаюсь милліонеромъ. Вотъ вы увидите. Хотите пари?
   Лицо его такъ сіяло, глаза такъ горѣли, онъ весь былъ такъ проникнутъ этимъ убѣжденіемъ, что было бы жестоко его разочаровывать -- и мы не противорѣчьи ему.
   Аферистъ, съ печатью отверженія на лицѣ, былъ у него почти безвыходно. Онъ ѣлъ и пилъ на его счетъ. Это продолжалось года три. Въ теченіе этого времени другъ мой нѣсколько разъ говорилъ мнѣ о немъ съ умиленіемъ и со слезами на глазахъ....
   -- Отличнѣйшій, честнѣйшій человѣкъ! прибавлялъ онъ обыкновенно въ заключеніе, нѣсколько пѣвучимъ голосомъ.
   На четвертый годъ филатура остановилась за неуплатою долга рабочимъ, машины проданы съ аукціоннаго торта, капиталъ моего друга погибъ, а честнѣйшій человѣкъ тайно скрылся куда-то изъ Петербурга.
   -- Ну что? не предупреждали ли мы тебя, не говорили ли мы тебѣ, что ты связываешься съ мошенникомъ? замѣтилъ я однажды моему другу какъ-то кстати, спустя мѣсяца два послѣ этого несчастнаго событія, -- можно ли до такой степени увлекаться?
   -- Ну чтожь дѣлать?-- сказалъ онъ съ досадой и нѣсколько сконфуженный.... Это урокъ....
   -- Но за который заплачено дорого.
   -- Что за важность! возразилъ мой другъ, -- у меня осталось довольно, чтобы прожить вѣкъ безбѣдно одному, требованія мои очень умѣренны....
   -- Но фантазіи неумѣренны, перебилъ я....
   -- Жениться я не намѣренъ, продолжалъ онъ, -- да теперь ужъ и поздно. Пора этихъ увлеченій давно прошла...
   -- Не говори этого. Увлечешься и женишься....
   -- Никогда! никогда!
   Онъ не шутя разсердился на меня и началъ мнѣ прекрасно доказывать, что онъ неспособенъ уже ни къ какимъ увлеченіемъ, что- теперь онъ имѣетъ самый положительный взглядъ на вещи.
   Черезъ двѣ недѣли послѣ этого онъ уѣхалъ въ Москву, а черезъ два мѣсяца женился на дѣвушкѣ среднихъ лѣтъ, которую онъ въ первый разъ увидѣлъ съ эстетикой Гегеля въ рукѣ.
   На эту эстетику вдругъ разгорѣлись его Фантазіи.
   Дѣвушка, читающая Гегеля -- какое удивительное явленіе! Каковъ долженъ быть умъ!
   Каждое ея слово самое обыкновенное казалось ему послѣ этой эстетитки исполненнымъ глубины необычайной, удивительнаго значенія.
   -- Ахъ, какое дивное, существо! повторялъ онъ въ умиленіи качая головою. Какое счастіе встрѣтиться съ такою дѣвушкою! Вотъ эдакая дѣвушка можетъ составить счастіе человѣка! И какое въ ней тонкое эстетическое чувство....
   Эстетика такъ и вертѣлась у него въ головѣ. Онъ былъ влюбленъ, влюбленъ страстно, но еще не рѣшался сдѣлать предложеніе.
   Однажды онъ заговорилъ о ней съ однимъ московскимъ авторитетомъ.
   Авторитетъ отозвался о ней съ большимъ уваженіемъ....
   -- Ужь если онъ отзывается о ней такъ, подумалъ мой другъ, такъ послѣ этого и думать нечего!...
   И онъ въ тотъ же день сдѣлалъ предложеніе....
   Послѣ свадьбы онъ тотчасъ пріѣхалъ въ Петербургъ. Первое свиданіе наше было глубоко-трогательно.
   -- Что, братъ, мое пророчество сбылось? сказалъ я, обнимая его.
   Онъ крѣпко прижалъ меня къ своей груди, держалъ такъ около пяти минутъ и задыхаясь отъ волненія повторялъ:
   -- Ну да, да! ты правъ. Я теперь счастливѣйшій человѣкъ въ мірѣ! Еслибъ ты зналъ, какая у меня жена!
   Не много прійдя въ себя, онъ началъ мнѣ описывать ея качества и кончилъ такъ:
   -- Я чувствую, что я не стою ея, что она во сто разъ умнѣе меня, образованнѣе, глубже смотритъ на жизнь.... Самъ NN (онъ назвалъ по имени московскій авторитетъ) уважаетъ ее, спроси-ка у него объ ней, а ужь послѣ этого кажется прибавлять ничего не остается....
   Я съ любопытствомъ и не безъ страха представился ей.
   Но не смотря на уваженіе къ ней авторитетовъ и прочаго, она произвела на меня не совсѣмъ пріятное впечатлѣніе. Высокая, сухощавая, лѣтъ за 30, съ педантскимъ выраженіемъ въ лицѣ, съ сухими, угловатыми и рѣзкими манерами, она скорѣе могла оттолкнуть отъ себя, нежели привлечь къ себѣ. Обозрѣвъ ее, я невольно прошепталъ: "О, бѣдный другъ мой"!...
   И чѣмъ болѣе я узнавалъ ее впослѣдствіи и наблюдалъ за нею, тѣмъ грустнѣе и чаще повторялъ: "О, бѣдный другъ мой"!
   Я это повторяю и до сихъ поръ.
   Одинъ изъ нашихъ общихъ пріятелей, толкуя объ ней, замѣтилъ, что она торжественностію манеръ своихъ напоминаетъ театральныхъ царицъ на Александринскомъ театрѣ.
   -- Нѣтъ, возразилъ другой нашъ пріятель,-- она болѣе походить на бѣглаго солдата въ юбкѣ....
   Я болѣе согласенъ съ послѣднимъ.
   Я не завидую супружескому счастію моего пріятеля, но онъ находитъ себя счастливымъ (а женатъ онъ 15 лѣтъ); онъ до сихъ поръ считаетъ свою супругу очень умной женщиной, но объ ея граціи, эстетическомъ тактѣ ея и о эстетикѣ Гегеля вообще онъ умалчиваетъ. Даже къ Гегелю онъ питаетъ, какъ я замѣнилъ, нѣкоторое отвращеніе.
   Не смотря на свое счастіе, онъ однако такъ и наровитъ всякій разъ выбѣжать изъ дому подъ какимъ нибудь предлогомъ.
   Дѣтей у нихъ нѣтъ.
   И это слава Богу!...
   

III.
Продолженіе исторіи объ увлеченіяхъ моего друга.-- Слезы по поводу литературнаго фонда, и прочее.

   Неужели и послѣ такихъ сильныхъ жизненныхъ испытаній мой другъ не пересталъ еще увлекаться?
   Нѣтъ, онъ все увлекается..".
   Вотъ какихъ господъ производить Петербургъ!
   Можно ли послѣ этого упрекать его въ холодности?
   Лѣтъ пять назадъ тому одинъ изъ нашихъ старыхъ знакомыхъ, котораго мой другъ почему-то считаетъ героемъ честности и котораго всѣ мы знаемъ за человѣка весьма обыкновеннаго и притомъ не весьма акуратнаго въ денежныхъ дѣлахъ, адресовался къ нему съ просьбой достать три тысячи на полгода. Господинъ этотъ сказалъ, что отъ трехъ тысячъ зависитъ его честь и что если онъ не будетъ имѣть ихъ послѣ завтра, то ему болѣе ничего не остается, какъ застрѣлиться.
   Что дѣлать въ такомъ случаѣ?
   Самое простое и легкое отвѣчать:
   -- Денегъ у меня нѣтъ. Застрѣлитесь, если хотите.
   Но мой другъ, у котораго никогда не бываетъ въ наличности много денегъ: -- ему жена выдаетъ ежедневно только на мелочныя расходы, -- рыскаетъ по всему городу, чтобы достать эти деньги подъ свое поручительство.
   -- Да, Бога ради, изъ чего ты такъ хлопочешь? говорятъ ему пріятели,-- еслибы это было для друга, для человѣка близкаго тебѣ и въ которомъ ты увѣренъ, мы не сказали бы тебѣ ни полслова, а то вѣдь этотъ господинъ-то еще сомнительный....
   -- Я увѣренъ въ немъ болѣе, нежели въ самомъ себѣ, нежели во всѣхъ васъ] восклицаетъ мой другъ.
   -- Это кажется увлеченіе? замѣчаютъ ему.
   -- Ахъ, Бога ради] Опять ваши шуточки] кричитъ мой другъ, затыкая уши.
   Странный человѣкъ!... Какія же шуточки?...
   Онъ достаетъ деньги у ростовщика и подписывается подъ заемнымъ письмомъ, какъ поручитель.
   Проходитъ полгода.
   Занявшій господинъ оказывается, разумѣется, несостоятельнымъ и за него платятъ мой другъ, перенося за эти деньги страшную сцену съ супругой, вооруженной Гегелемъ....
   И деньги эти до сихъ поръ не возвращены ему!...
   Онъ впрочемъ это скрываетъ отъ насъ и увѣряетъ, что онъ получилъ ихъ.
   Состояніе моего друга теперь очень разстроено потому, что супруга его, несмотря на свой философскій взглядъ, отличается суетностію и тщеславіемъ необыкновеннымъ, издерживаетъ пр опасть на разныя тряпки, въ которыя она наряжается, потому что до сихъ поръ имѣетъ претензію нравиться и подрумяниваетъ свои сухощавыя и пожелтѣвшія щоки; по четвергамъ она открываетъ свой салонъ, въ которой пріятели ея супруга не допускаются; держитъ экипажъ я человѣка въ ливрейномъ фракѣ, съ гербами на пуговицахъ и въ гороховыхъ щиблетахъ и полулежитъ на туровскомъ пате, подъ огромнымъ листомъ сзади стоящаго банана. Гости ея находятъ ее почти всегда въ этомъ положеніи и на этомъ мѣстѣ съ Шиллеромъ, или съ Гёте въ рукѣ, особенно съ послѣднимъ, который написалъ ей въ альбомъ нѣсколько строчекъ, когда она въ молодости подъ именемъ русской геніальной дѣвушки ѣздила въ Германію.
   Этотъ альбомъ постоянно лежитъ на столѣ въ ея салонѣ, въ великолѣпномъ футлярѣ, отдѣльно отъ всѣхъ кипсековъ и обыкновенно по четвергамъ переходитъ изъ рукъ въ руки.
   И несмотря на то, что подъ глазами у моего друга образовались морщины въ видѣ лапокъ, что волосы его совсѣмъ посѣдѣли и лобъ сдѣлался необыкновенной величины съ тремя глубокими чертами, а уши обросли волосами,-- несмотря на все перенесенное имъ и переносимое въ жизни, онъ все еще не потерялъ юношескаго энтузіазма и все еще продолжаетъ увлекаться и фантазировать, даже чувствительнѣе прежняго.
   Все современное и общественное интересуетъ его въ высшей степени.... Пароходы, желѣзныя дороги, откупа, политико-экономическіе споры, крестьянскій вопросъ, политическія событія, литература и журналистика,-- все повергаетъ въ восторгъ его любознательную фантазію.... Читаетъ онъ, говоря правду, не много, но за то съ жадностію перебираетъ всѣ газеты и журналы особенно отечественныя. Онъ съ какимъ-то лихорадочнымъ нетерпѣніемъ ждетъ выхода каждой новой книжки журнала, перелистываетъ нѣкоторыя, особенно замѣчательныя статьи, приходитъ обыкновенно въ умиленіе отъ которой нибудь изъ нихъ и восклицаетъ со слезами:
   -- Ахъ какая глубина! какая сила! какое мастерство!.. Это чудо! Ну -- это статья капитальная! Меня даже лихорадка била, когда читалъ ее.... У! какого человѣка пріобрѣтаетъ русская литератора!... И какой жизнью кипятъ теперь всѣ наши журналы, -- прибавляетъ онъ,-- сердце радуется.... благодарю Бога, что я дожилъ до такого времени!...
   И слезы при этомъ такъ и капаютъ по щекамъ его....
   Не такъ давно я встрѣтилъ его на Невскомъ проспектѣ.
   Онъ бросился ко мнѣ на шею и обнялъ меня; лицо его сіяло такимъ счастіемъ, какъ будто онъ получилъ неожиданное наслѣдство.
   -- Ты слышалъ? вскрикнулъ онъ.
   -- Что такое?...
   -- Вѣдь ужь Т* получилъ 200 руб. для литературнаго фонда!
   И онъ при этомъ чуть не подпрыгнулъ на тротуарѣ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? я очень радъ.
   -- Да что же ты братецъ, принимаешь это такъ равнодушно? Вѣдь это отличное предпріятіе!... Общества для вспомоществованія литераторовъ существовали давно вездѣ,-- только у насъ до сихъ поръ не было. Честь и слава тому кто первый поднялъ вопросъ объ этомъ дѣлѣ, и честь и слава тому, кто первый внесъ на это предпріятіе деньги.... А для тебя это какъ будто все равно!...
   -- Какой же ты чудакъ! отвѣчалъ я.-- Я совершенно согласенъ съ тобой, что это прекрасное и благородное предпріятіе, объ этомъ и спору быть не можетъ. Я отъ души желаю, чтобы оно осуществилось скорѣе, -- но неужели ты хочешь, чтобы я изъявлялъ свой восторгъ криками, слезами и прыганьемъ? Милый другъ, такое внѣшнее выраженіе восторга намъ не къ лицу и не по лѣтамъ.
   "Что за душа!" подумалъ я однако и крѣпко пожалъ руку моего друга....-- Вотъ, продолжалъ я,-- во внутреннихъ губерніяхъ говорятъ, что весь Петербургъ помѣшанъ на одномъ личномъ интересѣ, что всѣ мы зачерствѣлые эгоисты... Боже мой! Боже мой! Посмотрѣли бы эти господа на тебя... Вѣдь ты только живешь для другихъ и другими... Ну, казалось бы, какое тебѣ дѣло до литературнаго Фонда: ты не литераторъ, и никогда ничего не получишь изъ этого Фонда, а у тебя и отъ него льются слезы....
   Мой другъ былъ очевидно тронутъ моими словами вполнѣ искренними, но въ то же время онъ какъ будто замѣтилъ въ нихъ маленькую иронію и потому на физіономіи его выразилось умиленіе, смѣшанное съ замѣшательствомъ....
   -- Клянусь тебѣ Богомъ, сказалъ онъ въ волненіи и съ жаромъ ударяя себя въ грудь:-- всякій общественный успѣхъ, всякій шагъ впередъ на пути просвѣщенія меня такъ радуетъ и такъ дѣйствуетъ на меня, какъ будто я вдругъ и неожиданно получилъ, ну... чтобъ напримѣръ? милліонъ или какъ будто меня произвели въ большой чинъ. Я ужь таковъ.... Что дѣлать?... Господи! да какъ же не радоваться напримѣръ, что скоро вся Россія покроется сѣтью желѣзныхъ дорогъ?...
   И на глазахъ моего друга снова показались слезы.
   -- Вы меня упрекаете въ увлеченіи, продолжалъ онъ: -- можетъ быть я и увлекаюсь; но я счастливъ, когда могу оказать услугу какому нибудь хорошему человѣку; ейбогу....
   -- Я не сомнѣваюсь въ этомъ, мой милый другъ, перебилъ я, -- но бѣда въ томъ, что ты иногда дурнаго человѣка принимаешь за очень хорошаго и въ ущербъ собственныхъ интересовъ, тратишь свои силы и свое время для такого господина, который не стоитъ твоихъ хлопотъ....
   -- Ну чтожь дѣлать? Я таковъ! произнесъ онъ печально, разводя руками.
   Дѣйствительно самоотверженіе моего друга не имѣетъ мѣры. Онъ вѣчно бѣгаетъ, разъѣзжаетъ и хлопочетъ по чужимъ дѣламъ, самъ напрашивается у всѣхъ на какое нибудь порученіе, вѣчно кажется озабоченнымъ и занятымъ, хотя въ сущности серьёзно ничего не дѣлаетъ. Къ серьёзному дѣлу онъ вовсе неспособенъ и самъ немножко понимаетъ это, но страшно любитъ, чтобы его принимали за дѣлова- то человѣка и передъ незнакомыми всегда прикидывается дѣловымъ.
   Въ сущности онъ только способенъ сочувствовать всему прекрасно и благородному, умиляться и восторгаться....
   Онъ умиляется отъ самыхъ малыхъ причинъ. Поводомъ къ его пиленію служитъ хорошій обѣдъ, и.ш ужинъ, освѣщеніе и нѣсколько добрыхъ пріятелей.... Въ~ такія минуты онъ доходитъ до опьяненія, не выпивъ еще рюмки вина; глаза его обыкновенно наполняются слезами, и онъ не будучи въ состояніи удерживать себя, восклицаетъ: -- Ахъ, Господи, какъ я теперь счастливъ, еслибъ вы знали, какъ я люблю всѣхъ васъ! какъ мнѣ хорошо!...
   Наливаетъ себѣ полный стаканъ вина и выпиваетъ его залпомъ, а иногда бросается къ кому нибудь изъ пріятелей и начинаетъ его обнимать и цаловать.
   Въ провинціи полагаютъ также, что петербургскіе люди неспособны къ родственнымъ чувствамъ, но такого нѣжнаго, горячаго, любящаго роднаго, каковъ мой другъ, не найдти отъ
   
   "Финскихъ хладныхъ скалъ до пламенной Колхиды,
             "Отъ потрясеннаго Кремля
             "До стѣнъ недвижнаго Китая...."
   
   Достаточно попасть къ нему какимъ нибудь образомъ въ родство, чтобы сдѣлаться мгновенно въ глазахъ его благороднымъ, честнѣйшимъ, умнѣйшимъ, просвѣщеннѣйшимъ и даже геніальнѣйшимъ изъ людей. Для каждаго изъ родныхъ собственно своихъ или съ жениной стороны -- все равно до седьмаго колѣна -- онъ во всякую данную минуту готовъ пожертвовать жизнію въ случаѣ необходимости. Онъ распинается за каждаго изъ нихъ.
   Если у него въ числѣ родственниковъ оказывается самодовольный и наглый невѣжа, партизанъ всякаго притѣсненія и насилія, и если кто нибудь изъ пріятелей выскажетъ моему другу свое откровенное мнѣніе касательно этого родственника и представитъ на то очевидные Факты, -- другъ мой приходитъ, правда, въ крайнее смущеніе, но все-таки начинаетъ обыкновенно увѣрять пріятеля, что тотъ ошибается, что можетъ быть Факты и противъ его родственника, во въ сущности онъ все-таки человѣкъ прелестный, свободно мыслящій, другъ всякаго разумнаго прогресса и прочее и прочее.
   И родственникъ искренно кажется ему таковымъ, несмотря ни на какія обличительные противъ него факты, потому что въ родственникѣ онъ положительно не можетъ видѣть дурныхъ сторонъ...
   Въ послѣднее время другъ мой постоянно находится въ состоянія экстаза. Каждая журнальная статья, въ которой говорится о пользѣ гласности или о пользѣ публичнаго судопроизводства, о какой-нибудь новой желѣзной дорогѣ у насъ, или за границей, или новой компаніи на акціяхъ, объ улучшеніи участи крестьянъ, или объ улучшеніи петербургскихъ мостовыхъ, повергаетъ его въ несказанное умиленіе....
   Онъ въ такихъ случаяхъ ко всѣмъ пріятелямъ бросается на шею и говоритъ:
   -- Ну, слава Богу, вотъ до какихъ временъ мы дожили!... Слава Богу!
   Онъ до того увлекается, что смѣшиваетъ порыванія, стремленія и предположенія съ осуществленіемъ. Ему кажется уже, что въ Петербургѣ отличная и гладкая какъ паркетъ мостовая, потому только что напечатана гдѣ-то статейка объ улучшеніи мостовыхъ....
   Восторгъ его не останавливается на однихъ отечественныхъ вопросахъ, предпріятіяхъ и событіяхъ.... Онъ также горячо сочувствуетъ всемірнымъ предпріятіямъ и вопросамъ.
   Учрежденіе компаніи для прорытія Сузскаго перешейка такъ поразило его, что онъ три недѣли сряду разъѣзжалъ по своимъ пріятелямъ и знакомымъ и только объ этомъ и говорилъ, горячо пожимая ихъ руки.
   -- Это великое событіе, великое! И какія неисчислимыя выгоды представляются теперь для европейской торговли!
   Онъ досталъ себѣ одну акцію этой компаніи, выпросивъ не безъ труда у жены денегъ на это, и получивъ акцію радовался ей, какъ ребенокъ, долго любовался ею одинъ и потомъ поѣхалъ показывать ее всѣмъ своимъ пріятелямъ.
   -- Вотъ и я, повторялъ онъ дрожащимъ отъ внутреннихъ ощущеній голосомъ и со слезой на рѣсницѣ,-- могу теперь сказать, что буду способствовать этому великому предпріятію!..
   Въ сію минуту онъ занятъ итальянскимъ вопросомъ и такъ радуется за Италію, какъ будто она уже получила свободу и независимость....
   У меня другъ мой бываетъ всякій день и въ постоянно восторженномъ состояніи... Онъ обнимаетъ меня, прижимаетъ къ груди" проливаетъ слезы умиленія, жметъ мнѣ очень больно руку въ порывахъ своего увлеченія и сердится на меня, если я не вполнѣ сочувствую его преувеличеннымъ надеждамъ, и не раздѣляю его преувеличенныя фантазіи.
   -- Нѣтъ, ты устарѣлъ, братъ, говоритъ онъ мнѣ съ упрекомъ, качая головою....
   -- Чтожь дѣлать? отвѣчаю я,-- но посмотри въ окно, неужели этотъ видъ не охлаждаетъ твой энтузіазмъ и не наводитъ на тебя унынія? Грязь, слякоть, мокрыя лепешки снѣга, ямы...
   Барометръ ужь поднимается, перебиваетъ онъ меня, -- ужь поднялся.... Завтра непремѣнно будетъ отличная погода, солнце... Ужь весною запахло...
   -- Да это завтра!... а посмотри, что сегодня... Весенній запахъ!-- Я покуда слышу только запахъ сырости и гнили....
   Я искренно и отъ всей души люблю моего друга, я вполнѣ цѣню его прекрасное, горячо сочувствующее всѣмъ великимъ и маленькимъ современнымъ вопросамъ сердце, но его вѣчный энтузіазмъ, его постоянно восторженное состояніе переносить не всегда можно, особенно въ дурномъ расположеніи духа и при такой мрачной, измѣнчивой погодѣ, какая была нынѣшнюю зиму въ Петербургѣ. При такихъ обстоятельствахъ мой другъ раздражаетъ мою жолчь, что я выхожу изъ терпѣнія, говорю ему непріятности, впадаю въ противоположную ему крайность и дѣлаюсь несправедливъ.
   Когда онъ на дняхъ бросился ко мнѣ на шею и заговорилъ о блестящей будущности Италіи, о ее независимости и прочее...
   (Въ этотъ день надобно замѣнить была прескверная погода).
   У меня невольно вырвалось:
   -- Ахъ, оставь меня пожалуйста въ покоѣ съ своей Италіей: она еще не освобождена, Суэзскій перешеекъ еще не прорытъ... Отложи свой восторгъ до времени... это скучно!...
   Очеркъ моего друга нисколько не преувеличенъ. Если вы прочтете его, мой провинціальный читатель, то вѣрно откажетесь отъ своего устарѣлаго мнѣнія, что Петербургъ населенъ только одними холодными людьми. Какое! я повторяю, мы всѣ ужасные энтузіасты и увлекающіеся люди, не исключая и меня, нападающаго на энтузіазмъ... только въ дурную погоду....
   Оправдавъ петербургцевъ отъ предубѣжденій, которое питаютъ относительно ихъ жители провинцій, я перехожу къ петербургскимъ новостямъ и начинаю съ петербургской масляницы.

-----

   Петербургскіе фельетонисты описываютъ обыкновенно масляницу съ большимъ чувствомъ и очень поэтически отзываются о блинахъ, пикникахъ, катаньи съ горъ, балаганахъ и различныхъ увеселеніяхъ. У меня на это никакъ недостаетъ краснорѣчія.... Пьяные толпы на улицахъ и какіе-то неистовые возгласы и крики одурѣвшаго отъ сивухи народа, могутъ услаждать взоръ и приводить въ восторгъ... развѣ гг. откупщиковъ; до блиновъ я не охотникъ -- они разстроиваютъ желудокъ; съ горъ я отъ роду не скатывался, а въ балаганныхъ представленіяхъ, не нахожу ничего забавнаго. Неизбѣжныя Пьерро, Коломбины, арлекины, добрые и злые волшебники, прыгающіе и пляшущіе и несмотря на это все-таки посинѣвшіе отъ мороза -- возбуждаютъ болѣе состраданія, чѣмъ удовольствія. Юлія Пастрана, эта полуобезьяна и полуженщина, понизившаяся до 25 копѣекъ и показывавшаяся на Адмиралтейской площади на масляницѣ нынѣшняго года, -- также принести большаго удовольствія не можетъ, несмотря на то, что она танцуетъ передъ вами, поетъ русскую пѣсню, протягиваетъ руку зрителямъ и кричитъ: "здравствуйте! поскорѣй, поскорѣй!" потому вѣроятно, что при 8° мороза (на, масляницѣ были морозы и довольно сильные въ первые дни) въ трико -- ей не совсѣмъ ловко. Шерсть, покрывающая эту несчастную, видно, не защищаетъ ее отъ нашихъ морозовъ и она спѣшить за кулисы въ свою коморку погрѣться хоть минуту у желѣзной печки... А потомъ опять начинается таже пѣсня, таже пляска, тоже пожиманіе рукъ съ приговоромъ; "здравствуйте, поскорѣй, поскорѣй!"... Веселаго тутъ нѣтъ ничего.... Балаганный циркъ?... Но мы видѣли всѣ эти скаканья, прыганья черезъ бумагу и проч. въ гораздо болѣе привлекательномъ видѣ. Грязныя трико, скверныя лошади, затасканные костюмы... не имѣютъ въ себѣ ничего привлекательнаго... Звѣри Крейцберга и восемьнадцати-лѣтняя дѣвица ихъ укрощающая -- намъ уже извѣстны. Въ звѣринцѣ довольно побывать разъ, особенно тѣмъ, кто имѣетъ тонкое обоняніе... Извѣстный мандарину, звѣрски напавшій въ столицѣ Китая, при посѣщеніи тамошняго звѣринца, на низшаго чиновника за то, что тотъ осмѣлился курить папироску въ присутствіи его превосходительства, вѣроятно лишенъ былъ обонянія... Онъ разгорячился и кричалъ съ пѣною у рта: "Да я сударь... да я васъ.... да я васъ научу уважать старшихъ!" Но остроумная китайская публика, возмущенная наглостію мандарина, говорятъ, закричала: "г. укротитель звѣрей! укротите этого высокопочтеннаго господина съ тремя шариками на шапкѣ!" и заставила его потихоньку убраться изъ звѣринца.-- Avis au mandarin!
   Упоминая о балаганныхъ представленіяхъ, нельзя не замѣтить, что они въ теченіе послѣднихъ 15 лѣтъ не только не сдѣлали никакого прогресса, но даже отстали отъ прежнихъ. Пантомима Легата была несравненно лучше пантомимы г. Берга. На подмосткахъ Легата танцовали нѣкогда дѣвицы Ширь... это было самое цвѣтущее время балагановъ!...
   Пикники и загородныя поѣздки на тройкахъ обыкновенію къ большомъ ходу въ Петербургѣ, особенно начиная съ масляницы до окончанія зимняго пути. Въ этихъ поѣздкахъ есть дѣйствительно что-то привлекательное для русскаго человѣка. Когда мчишься на птицѣ-тройкѣ, по выраженію Гоголя, то какъ бы ни было грустно и тяжело, тоска непремѣнно замретъ на минуту въ такомъ полетѣ... Поэзія троекъ всегда сохранится для насъ, несмотря на желѣзныя дороги... Пикники въ Петербургѣ бываютъ различнаго рода: свѣтскіе, блестящіе, приличные пикники, оканчивающіеся танцами, и пикники не совсѣмъ скромные. О послѣднихъ я имѣю понятія только по картинкамъ.
   Глядя на такія картинки, я думаю: "какими исполинскими шагами ждетъ Петербургъ по пути улучшеній и усовершенствованій... касательно роскоши дамскихъ туалетовъ и обуви. Нѣтъ сомнѣнія, что въ этомъ отношеніи мы скоро догонимъ Парижъ и наши Аспазіи и Фрины ни въ чемъ не будетъ уступать парижскимъ... ни въ туалетахъ, ни въ канканѣ, ни въ другихъ утонченностяхъ. Да ужъ и теперь они едва ли уступаютъ парижскимъ. Посмотрите на нихъ въ театрахъ, когда онѣ торжественно сидятъ въ бенуарахъ и ложахъ, въ великолѣпныхъ бальныхъ туалетахъ, играя своими вѣерами, или прокатаются по Невскому проспекту въ коляскахъ, развалясь съ изнѣженною граціею, утонувъ въ волнахъ шелку и бархата. Какая восхитительная картина!... 15 лѣтъ тому назадъ ничего подобнаго не было въ Петербургѣ; дамы эти изрѣдка и робко показывались въ несравненно скромнѣйшемъ видѣ.... Да! въ этомъ случаѣ мы совершили несомнѣнный прогрессъ -- и смѣло идемъ по пути этого прогресса.
   Заговоривъ о пикникахъ и загородныхъ катаньяхъ на тройкахъ, мы должны замѣтить, что всѣ эти тройки отправляются большею частію на дачу Стобеуса, по Петергофской дорогѣ, не доѣзжая Сергіевскаго монастыря. На этой дачѣ г. Огюстъ, бывшій содержатель Hotel des princes устроилъ превосходный ресторанъ, съ большой залой для танцевъ, съ отдѣльными кабинетами, отлично удобными и меблированными съ большимъ вкусомъ и съ зимнимъ садомъ. Сервировка, самый столъ (у г. Огюста можно найти всѣ гастрономическія тонкости), прислуга -- все превосходно и, что всего замѣчательнѣе -- цѣны обѣдовъ и ужиновъ очень умѣренныя, сравнительно съ лучшими петербургскими ресторанами, которымъ г. Огюсть не только не уступаетъ ни въ чемъ, но даже превосходитъ во многомъ... Такихъ загородныхъ ресторановъ до сихъ поръ еще не было въ Петербургѣ... Удобства, вкусъ, и даже роскошь, притомъ изящная и не бросающаяся въ глаза,-- все соединено въ этомъ загородномъ ресторанѣ. Лучшаго мѣста для пикниковъ избрать не возможно. Нѣтъ сомнѣнія, что Петербургская публика поддержитъ заведеніе г. Огюста...
   Концертный сезонъ открылся. Театральные концерты въ пользу гг. Роллера, Іотти, Жоссъ, Кажинскаго и Леоновой, по обыкновенію были съ живыми картинами; картины въ бенефисъ г. Родлера были особенно-удачны.... Изъ замѣчательныхъ артистовъ, пріѣхавшихъ въ нынѣшнемъ году въ Петербургъ, первое мѣсто занимаютъ: г. Фердинандъ Лаубъ (скрипачъ, воспитанникъ прагской консерваторіи и чехъ родомъ) и Герцъ (піанистъ). Эти два артиста вмѣстѣ съ нашимъ талантливымъ соотечественникомъ Рубинштейномъ (на котораго сказать мимоходомъ у насъ всѣ посматриваютъ теперь невольно съ большимъ уваженіемъ послѣ его блистательныхъ успѣховъ въ Европѣ) составляютъ украшеніе настоящаго музыкальнаго сезона.
   То, что Рубинштейнъ принадлежитъ къ первымъ европейскимъ современнымъ піанистамъ, что онъ обладаетъ почти геніальнымъ талантомъ, какъ исполнитель, -- въ этомъ теперь уже никто не сомнѣвается. Съ его удивительнымъ талантомъ мы всѣ давно знакомы. Кто изъ русскихъ не слыхалъ его?... и потому мы обратимся къ нашимъ гостямъ.
   Имя Лаубе, по словамъ музыкальныхъ знатоковъ, гремитъ по всей Германіи. Настоящій виртуозъ, онъ вполнѣ, говорятъ, овладѣлъ своимъ инструментомъ и покорилъ себѣ всѣ техническія трудности... Онъ разъигрываетъ между прочимъ самыя серьёзныя вещи Баха и Бетговена, но не останавливается на нихъ: его репертуаръ чрезвычайно обширенъ. Лаубе долго жилъ в" Вѣнѣ, потомъ въ Веймарѣ и въ семъ послѣднемъ городѣ сошелся съ Францомъ Листомъ и пользуется его дружбою. Въ сію минуту -- онъ первый солистъ при дворѣ короля прусскаго. Имя Лаубе встрѣчается между прочимъ въ сочиненіи о Бетговенѣ профессора Маркса -- сочиненіи чрезвычайно замѣчательномъ, по признанію лучшихъ музыкальныхъ критиковъ....
   Первый концертъ г. Лаубе въ Петербургѣ былъ на Большомъ театрѣ и имѣлъ успѣхъ блистательный"... Онъ исполнилъ между прочимъ съ совершенствомъ блестящій концертъ Мендельсона и Фантазію Эрнста на темы изъ Отелло. Въ концертѣ его пѣла г-жа Бокъ -- диллетантка, имѣющая очень пріятный mezzo-soprano.
   Г. Лаубе, говорятъ, хочетъ устроить квартетные вечера для публики и исполнять квартеты Гайдна и Бетховена.
   Герцъ -- не только піанистъ, но и композиторъ и сверхъ того фабрикантъ фортепьянъ и владѣтель извѣстной концертной залы въ Парижѣ.
   Онъ много путешествовалъ и описалъ свое пребываніе въ Америкѣ, слѣдовательно ко всѣмъ другимъ талантамъ онъ присоединяетъ еще и талантъ писателя....
   Кромѣ поименованныхъ артистовъ дано было множество концертовъ, и между прочимъ декламаціонныхъ и музыкальныхъ вечеровъ, о которыхъ упоминать здѣсь мы не считаемъ нужнымъ,-- замѣтимъ только о концертѣ трехъ сестеръ, Терезы, Жанны и Клеры, Понто-Ла-Розе (піанистка и пѣвицы).
   Въ одно время съ артистами къ великому посту съѣзжаются въ Петербургъ, какъ извѣстно, чародѣи, магики и фокусники. Въ сію минуту находятся у насъ два таковыхъ: гг. Шово и Макалузо. Первый не имѣлъ большаго успѣха, но, говорятъ, что снаряды, посредствомъ которыхъ онъ производитъ свои Фокусы, весьма любопытны.
   Г. Макалузо еще не появлялся въ публики, но про него уже пишутъ и разсказываютъ чудеса, потому что онъ далъ нѣсколько представленій въ частныхъ домахъ.-- Г. Макалузо Соединяетъ, по признанію тѣхъ, которые его видѣли, утонченность джентльмена съ ловкостію фокусника.
   Вотъ, что мы прочли объ немъ въ "Journal de St.-Petersbourg", который, сказать мимоходомъ, очень удачно редижируется въ нынѣшнемъ году однимъ изъ бывшихъ редакторовъ "Норда" -- г. Капельманомъ.
   "Г. Макалузо, говоритъ Journal de St.-Petersbourg,-- давалъ представленіе на вечерѣ у графа Кушелева-Безбородко, которое имѣло успѣхъ необыкновенный. Г. Маколузо могъ бы приводить въ ужасъ зрителей, если бы онъ не выполнялъ своихъ чудесъ съ необыкновеннымъ добродушіемъ, простотою и граціею.-- Онъ имѣетъ наружность и манеры совершенно благовоспитаннаго человѣка. Это чародѣй хорошаго общества,-- вѣжливый съ мужчинами и удивительно любезный съ дамами. На этомъ вечерѣ, о которомъ упомянули мы, подъ его рукою разцвѣтали букеты камелій и въ заключеніе онъ заставилъ разцвѣсть на своемъ стебелькѣ чудную и благоуханную розу.... Нѣсколько дней передъ этимъ мы видѣли его у г-жи Бозіо, наканунѣ ея отъѣзда изъ Петербурга, -- онъ разорвалъ вышитый платокъ артистки и въ туже секунду возстановилъ его какимъ-то чудомъ своими руками... и все это совершилось передъ нашими глазами....
   "Когда мы писали эти строки въ нашемъ затворенномъ кабинетѣ, передъ окнами съ двойными рамами, вдругъ передъ нами, у самаго кончика нашего пера, очутилось письмо.... Въ комнатѣ никого не было. Человѣкъ нашъ спалъ въ передней. Мы распечатали это письмо и прочли слѣдующее:

"Господинъ редакторъ,

   "Вамъ угодно выдавать меня за колдуна, за чародѣя, а я не болѣе, какъ человѣкъ, пріобрѣтшій ловкость, которую и вы легко можете пріобрѣсть въ два, въ три года, если вы постоянно будете практиковаться въ томъ, что вамъ угодно, но снисходительности ко мнѣ, называть моимъ талантомъ.
   "Вы позволили мнѣ объявить о моихъ представленіяхъ, и я беру смѣлость сообщить вамъ, что я дамъ семь представленій на Большомъ театрѣ.
   1 въ Воскресенье 22 марта.
   2 -- Вторникъ 24 --
   3 -- Пятницу 27 --
   4 -- Вторникъ 31 --
   5 -- Среду 1 апрѣля.
   6 -- Четвергъ 2 --
   и 7 -- Пятницу 3 --
   "Эти семь представленій для всѣхъ; до тѣхъ поръ я не буду, конечно, сидѣть со сложенными руками въ частныхъ собраніяхъ, ни которыя меня удостоятъ приглашеніемъ.
   "И теперь, г. редакторъ, поблагодаривъ васъ за ту любезность, съ которою вы мнѣ позволили съиграть съ вами неожиданный Фокусъ, я говорю объ этомъ объявленіи и объ этой рекламѣ, я прошу васъ принять увѣреніе въ моемъ совершенномъ почтеніи.

Макалузо.

   Петербургъ, 6 марта 1859 г.
   Большая Морская, домъ Руадзе,
   No кв. 6.
   
   "Мы очень рады, прибавляетъ редакторъ газеты, -- напечатать это письмо, тѣмъ болѣе, что оно написано въ очень приличныхъ формахъ.
   "P. S. Въ ту минуту, когда мы, списавъ его, беремъ для того, чтобы присоединить къ нашей коллекціи автографовъ,-- мы вдругъ, къ крайнему изумленію нашему, видимъ, что слова исчезли и что мы держимъ въ рукахъ листъ бѣлой бумаги"....
   Каковъ г. Макалуло, если только все это не тонкая реклама со стороны остроумнаго редактора "Journal de St.-Petersbourg"!...
   Въ домѣ князя Бѣлосельскаго былъ еще спектакль любителей, въ пользу патріотическихъ школъ, въ которомъ между прочимъ г-жа Мичурина (В. Самойлова) исполнила сцену Татьяны съ няней изъ Евгенія Онѣгина. Сцена эта продекламирована была г-жею Мичуриною удивительно, въ этомъ нѣтъ сомнѣнія; но мы должны откровенно признаться, что въ г-жѣ Мичуриной мы замѣтили и тѣни того идеала, который всѣми нами составленъ о Татьянѣ Пушкина.... Татьяна -- деревенская барышня, ужь во всякомъ случаѣ должна бы имѣть болѣе простоты, добродушія и натуральности. Она навѣрно не держала себя такъ искусственно и не говорила такъ изящно кокетливо, какъ говоритъ г-жа Мичурина.... но мы совершенно забылись, что дѣлать замѣчанія любительницамъ-артисткамъ -- неприлично и безтактно, поэтому мы беремъ назадъ это нечаянно вырвавшееся у насъ замѣчаніе, просимъ за него извиненія, рукоплещемъ талантливой любительницѣ, будто бы изображавшей передъ нами Татьяну, и въ восторгѣ повторяемъ вслѣдъ за всѣми: "Charmant! Charmant"!...
   Кстати о Дамскомъ патріотическомъ обществѣ, которое заботится болѣе чѣмъ о 500-хъ неимущихъ дѣвочкахъ... Въ домѣ предсѣдательницы этого общества графини Клейнмихель устроена для продажи выставка работъ этихъ дѣвочекъ. Нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что результатъ этого прекраснаго предпріятія обнаружитъ полное къ нему сочувствіе петербургской публики.
   Въ прошломъ мѣсяцѣ мы упомянули о выставкѣ въ залѣ святѣйшаго сѵнода фотографическихъ снимковъ привезенныхъ г. Севастьяновымъ съ Аѳонской горы.
   Теперь мы обязаны поговорить подробнѣе о трудахъ г. Севастьянова, обратившихъ на себя вниманіе европейскихъ ученыхъ обществъ, и о результатахъ этого труда, который теперь передъ нами. Свѣдѣнія, сообщаемыя здѣсь, мы заимствуемъ изъ статьи "Journal des Debats", и Русскаго Художественнаго Листка г. Тимма, который приложилъ рисунки со многихъ снимковъ, выставленныхъ нынѣ для публики г. Севастьяновымъ.
   "Одно изъ первыхъ приложеній свѣтописи къ снятію древнихъ надписей сдѣлано было въ Петербургѣ, въ Императорскомъ Археологическомъ Обществѣ, въ 1851 г., и Фотографическимъ способомъ снята съ знаменитой монгольской надписи, объясненной Базаровымъ и приложенной къ III тому Записокъ Общества. Это были однако ни болѣе, ни менѣе какъ только опыты. До самыхъ же блестящихъ результатовъ примѣненія Фотографіи къ воспроизведенію памятниковъ древности первый достигъ г. Севастьяновъ.
   "Петръ Ивановичъ Севастьяновъ получилъ образованіе въ императорскомъ московскомъ университетѣ. Онъ оставилъ гражданскую службу, чтобы всего себя посвятить наукамъ и искусству въ той области, въ которой надѣялся наиболѣе сдѣлаться полезнымъ своими трудами и открытіями. Сначала онъ совершилъ путешествіе въ Іерусалимъ и глубоко и подробно изучилъ священный городъ со стороны исторіи, древностей и мѣстности. Плодомъ этого изученія былъ составленный имъ рельэфъ Іерусалима, гдѣ нагляднѣйшимъ образомъ, изъ разныхъ веществъ были вырѣзаны и размѣщены горы, долины, зданія, проходы, улицы, ворота и т. п.; при этомъ г. Севастьяновъ трудился надъ сочиненіемъ, въ которомъ бы русскіе читатели получили въ сжатомъ выводѣ все то, что извѣстно объ Іерусалимѣ въ Европѣ, съ дополненіями изъ писателей восточной церкви, изъ сочиненій русскихъ и вообще славянскихъ, наконецъ изъ живыхъ преданій и повѣрій, собранныхъ путешественникомъ на мѣстѣ. Вскорѣ однако непреклонная воля самаго ревнителя отклонила его въ другую сторону и устремила къ другой цѣли. Посѣщая неоднократно Аѳонскую гору, путешественникъ убѣдился, что здѣсь-то именно лежитъ богатѣйшій, обильнѣйшій и доступнѣйшій рудникъ для такого изученія, съ тою притомъ выгодою, что здѣсь все византійское тѣсно соединяется съ общегреческимъ и славянскимъ и даже русскимъ. Первою задачею г. Севастьянова было сблизиться съ тамошними обитателями, т. е. монахами, преимущественно изъ Грековъ -- задача, какъ извѣстно, не легкая, но которую онъ выполнилъ счастливо, съ помощію денегъ, которыхъ не щадилъ. Жажда знанія г. Севастьянова побѣждала всякое упорное укрывательство и слишкомъ была нова для Мноковъ, пріученныхъ къ подозрительности. Вторая, слѣдовавшая затѣмъ, задача истекала изъ того убѣжденія, что узнанное и собранное не должно оставаться достояніемъ частнаго лица, но перейти во всеобщее пользованіе. Съ этой мыслію г. Севастьяновъ въ тѣ мѣсяцы, когда нельзя или неудобно было работать на Аѳонѣ, занялся прилежно въ чужихъ краяхъ изученіемъ археологіи, палеографіи искусства, особенно современныхъ его техническихъ средствъ и между ними преимущественно Фотографіи, при помощи которой и перевелъ на бумагу, съ изумительною точностью, церковныя изображенія, утвари, грамоты, рукописи и т. п. Въ послѣднемъ случаѣ онъ достигъ того, что снималъ рукописи пергаменныя и бумажныя, цѣликомъ, отъ начала до конца, листъ за листомъ, со всѣми вставленными рисунками, со всею порчею, произшедшею отъ времени. Теперь въ этихъ снимкахъ читаете вы всѣ древнѣйшія рукописи по листамъ, точно также, какъ въ подлинникѣ, потому что снимокъ до того живъ, что вы невольно хватаетесь за бумагу, думая не пергаменъ ли это, не загнулся ли уголъ, неналеплена ли печать? Мало того, сохраняя у себя негативу снимковъ, г. Севастьяновъ имѣетъ возможность передать какой угодно снимокъ, въ какомъ угодно числѣ экземпляровъ, "Изъ записки, читанной г. Севастьяновымъ, 5-го февраля 1855 г., въ собраніи Парижской Академіи Надписей и Словесности, между прочимъ, видно, что по предначертанному имъ плану, который онъ началъ уже приводить въ исполненіе, онъ полагаетъ сдѣлать собраніе фотографическихъ снимковъ на Аѳонской горѣ, куда войдутъ:
   "1. Рукописи греческія, грузинскія, церковно-славянскія, сербскій и булгарскіи; онѣ на пергаменѣ, съ украшеніями цвѣтными я золотомъ, различнаго письма и величины, иногда съ нотами пѣнія; длина рукописей измѣняется отъ 8 центиметровъ (около 3 дюймовъ) до одного метра (около 3 футовъ). Древнѣйшія изъ нихъ, можетъ быть, VII столѣтія.
   "2. Гранаты и акты: хрисовулы византійскихъ императоровъ и князей, начиная отъ Константина и Романа (X-го столѣтія), и царей, королей, деспотовъ, князей и жупановъ Сербіи и царей Булгаріи, съ XII вѣка; воеводъ угро-влахійскихъ XV вѣка и гранаты русскихъ царей, начиная съ XVI вѣка; свинцовыя печати (сигиліоны) византійскихъ императоровъ и патріарховъ, начина я съ Василія Македонянина (IX столѣтія) и патріарха Николая; печати изъ зеленаго воска (Ахридскія); записи, духовныя завѣщанія и т. п., съ IX столѣтія. Эти рукописи также на пергаменѣ и различной величины; на нѣкоторыхъ находятся изображенія святыхъ, портреты императоровъ и членовъ ихъ Фамилій.
   "3. Кресты, сосуды, ковчежцы, кадила, люстры, канделябры, переплеты, ризы на образахъ, посохи, шитыя вещи, замѣчательныя по древности и искусству. Многія изъ этихъ вещей пожертвованы были царственными особами, о чемъ имѣются подлинныя гранаты. Кромѣ Фотографіи, г. Севастьяновъ полагаетъ употребить гальванопластику и отливаніе въ Форму, для воспроизведенія большей части этихъ вещей,
   "4. Иконы, писанныя al fresco на стѣнахъ и масляными красками на деревѣ, холстѣ и даже на сушеной рыбѣ; разныя иконы изъ дерева и изъ мрамора. Между этими иконами однѣ приписываются Евангелисту Луцѣ, другія относятся къ IV столѣтію; нѣсколько изъ нихъ привезено сюда изъ св. Софіи, по взятіи Константинополя. Нѣкоторыя изображаютъ Богоматерь, кормящую младенца Іисуса, другія самаго Іисуса съ крыльями. Одна икона носитъ странное названіе Игрушки Императрицы Ѳеодоры. Превосходныя фрески Панселина, сохранились во внутренности нѣкоторыхъ церквей Аеова. Недостаточный свѣтъ въ этихъ зданіяхъ воспрепятствовалъ г. Севастьянову снять съ нихъ свѣтописные снимки и о въ принужденъ былъ удовольствоваться простыми (чрезъ прозрачную бумагу) снимками; но къ предстоящей поѣздкѣ онъ приготовилъ аппаратъ для электрическаго освѣщенія, чтобъ имѣть возможность воспроизвести эти фрески. Этимъ же способомъ онъ полагалъ снять внутренность нѣкоторыхъ церквей первобытно-византійскаго стиля архитектуры.
   "и 5. Надписи и изваянія на надгробныхъ камняхъ, сохранившихся на Аѳонѣ, которыя могутъ служить матеріаломъ для исторія древнихъ жителей полуострова.
   "Г. Севастьяновъ еще въ 1851 году, былъ на Святой горѣ, для общаго обозрѣнія Аѳонскихъ монастырей и хранящихся въ нить древностей; но возникшій вслѣдъ затѣмъ восточный вопросъ, окончившійся войною, пріостановилъ на нѣсколько лѣтъ труды г. Севастьянова, такъ что вторично отправиться на Аѳонскую гору онъ могъ не ранѣе какъ, уже въ маѣ мѣсяцѣ 1857 года. Передъ этимъ, онъ предварительно съѣздилъ въ Парижъ, чтобы ознакомиться съ техническими пріемами фотографіи и запастись всѣми необходимыми для свѣтописи матеріалами. Прибывъ въ 1857 году на А вонъ, нашъ соотечественникъ немедленно приступилъ къ снятію копій съ иконъ, изображеній старинной церковной утвари и снимковъ съ древнихъ рукописей; въ этихъ занятіяхъ онъ провелъ пять мѣсяцевъ въ шатрѣ, т. е. почти подъ открытымъ небомъ, работая неутомимо, съ утра до вечера несмотря на нестерпимую жару. При этомъ необходимо замѣтить, что при всей своей дѣятельности, г. Севастьяновъ, въ слѣдствіе строгихъ уставовъ Аѳонскихъ монастырей, былъ лишенъ даже самаго необходимаго для поддержанія своего существованія. Во все время пребыванія своего на Святой горѣ онъ ни разу не ѣлъ, напримѣръ, говядины; даже рыба составляетъ тамъ рѣдкость, а чтобы имѣть овощи необходимо самому заниматься огородничествомъ. Въ октябрѣ 1857 года, г. Севастьяновъ возвратился, для новыхъ запасовъ въ Парижъ, гдѣ представилъ тамошней Академія Надписей и Словесности образцы снятыхъ имъ копій и снимковъ, которые обратили на себя вниманіе ученыхъ и знатоковъ древностей и возбудили за границей къ трудамъ нашего соотечественника самое живое сочувствіе, незамедлившее проявиться въ иностранныхъ журналахъ и газетахъ. Въ апрѣлѣ мѣсяцѣ слѣдующаго года, г. Севастьяновъ снова отправился на Аѳонскую гору, гдѣ между тѣмъ, оставленный имъ художникъ, въ теченіе всей зимы, работалъ по его указаніямъ и наставленію. Въ 1858 г. неутомимый путешественникъ занимался на Святой горѣ также ревностно, но занятія его шли гораздо быстрѣе, потому что онъ привезъ съ собою изъ-за границы еще одного художника. Въ сентябрѣ г. Севастьяновъ оставилъ Аѳонъ, и нужно было видѣть, съ какою заботою везъ онъ добытыя имъ сокровища въ Россію, чтобы подѣлиться ими съ своими соотечественниками.
   "Во время переѣзда въ Смирну, пароходъ сѣлъ на мель, въ недалекомъ впрочемъ разстояніи отъ порта, такъ что можно было послать туда лодку къ другому русскому пароходу, стоявшему тамъ. Въ ожиданіи помощи, всѣ пожитки пассажировъ были вынесены на палубу. Пришелъ другой пароходъ, завезъ канаты и перетащилъ къ себѣ пассажировъ, но безъ багажа, считая безполезнымъ возиться съ нимъ. Одинъ г. Севастьяновъ не рѣшался разстаться съ своимъ драгоцѣннымъ грузомъ и, собственноручно уложивъ его въ турецкую лодку, бережно перевезъ. И хорошо онъ сдѣлалъ, потому что когда начали тянуть обмелѣвшій пароходъ канатами, то его такъ наклонило на бокъ, что весь багажъ полетѣлъ съ палубы въ воду и былъ вынутъ изъ нея, разумѣется, подмоченный.
   -- Что было бы съ моими фотографическими и другими коллекціями, еслибъ я послушался! говорилъ г. Севастьяновъ.-- Что было бы съ ними, еслибъ захватила насъ на мели буря!
   "А о себѣ онъ и не думалъ; трудъ и его послѣдствія сдѣлались для него дороже жизни. Онъ няньчился съ своимъ тюкомъ, какъ съ ребенкомъ, почти на рукахъ довезъ его до Петербурга. И замѣтьте при этомъ, что всю Россію проѣхалъ онъ съ нимъ на перекладныхъ.
   "По прибытіи г. Севастьянова въ Москву, тамошній университетъ, желая доставить жителямъ первопрестольной столицы случай видѣть драгоцѣнное собраніе снимковъ съ древнѣйшихъ иконъ и рукописей святой Аѳонской горы, убѣдилъ своего бывшаго воспитанника выставить ихъ въ залахъ университета.
   "Выставка продолжалась только недѣлю (съ 11 по 17-е января), потому что г. Севастьяновъ спѣшилъ въ Петербургъ, чтобы, подѣлясь и съ нимъ своими сокровищами, снова отправиться къ веснѣ на Аѳонъ, для продолженія начатаго имъ труда. За входъ на выставку была назначена палата, въ пользу бѣднѣйшихъ Аѳонскихъ монастырей, скитовъ и келій.
   "Императорское Русское Археологическое Общество, обративъ вниманіе на труды г. Севастьянова, по части археологіи и палеографіи, ознаменованные такими блистательными послѣдствіями, которыя вносятъ въ науку новыя открытія, въ общемъ собраніи своемъ 11 января сего года, положило избрать его въ свои члены.
   "Наконецъ 8-го минувшаго февраля и въ Петербургѣ, на тѣхъ же основаніяхъ, какъ въ Москвѣ, въ зданіи святѣйшаго правительствующаго сѵнода, открылись залы для обозрѣнія Севастьяновскаго Сборника снимковъ и копій съ священныхъ предметовъ и рукописей Аѳонскихъ монастырей въ которыхъ, по прежнему, продолжаютъ работать оставленные тамъ г. Севастьяновымъ художники.
   "Хотя путешественникъ вывезъ съ собой въ Россію слишкомъ тысячу пятьсотъ различныхъ снимковъ и копій, но все это, по словамъ его, только самая малая часть того, что еще можетъ быть сдѣлано.
   "Чтобы дать понятіе, чего могутъ ожидать отъ трудовъ г. Севастьянова исторія, филологія и художества, представляемъ бѣглый обзоръ важнѣйшихъ изъ вывезенныхъ имъ съ Аѳона драгоцѣнностей.
   "I. Копіи съ рукописей.
   "1) Глаголическое Евангеліе, вполнѣ -- 612 страницъ. Нѣкоторыя полагаютъ, что эти письмена употреблялись для славянскаго языка до введенія греческой азбуки св. Кирилломъ и Меѳеодіемъ. Рукопись эта принадлежитъ Заграсскому монастырю. Долгое время листы были не сшиты, а продѣты на одинъ сну рокъ, и рукопись пострадала, покуда не была переплетена, такъ что теперь у ней нѣтъ ни начала, ни конца. При переплетѣ попортили нѣсколько виньетокъ и приписокъ кирилловскими буквами. На нѣкоторыхъ страницахъ рисунки вѣроятно новѣе рукописи; но замѣчательны своею простотою. Они изображаютъ: главу Іоанна Крестителя, благословляющія десницы, св. апостоловъ Петра и Павла, св. Захарія и Елизавету, птицъ и проч. Фотографическіе снимки съ нихъ раскрашены согласно съ оригиналомъ, съ наивозможною точностью. Съ этого Евангелія г. Севастьяновъ началъ свой трудъ на Аѳонѣ. Всѣ снятыя съ листовъ этой книги копіи онъ соединялъ по порядку, въ одну книгу, для которой переплетъ сдѣланъ по образцу переплетовъ древнихъ рукописей.
   "2) Сто десять страницъ Житія Святыхъ Отцевъ, со всѣми рисунками, находящимися въ подлинникѣ, раскрашенными согласно оригиналу, относимому къ X вѣку.
   "3) Двадцать шесть страницъ греческой рукописи, свято сохраняемой между древностями монастыря Пантократора, во ошибочно приписываемой Іоанну Кущнику (V-го столѣтія). Она заключаетъ въ себѣ 500 страницъ, писана красивыми и тонкими буквами, съ золотомъ и цвѣтными украшеніями; виньеты разрисованы на золотомъ полѣ. Хотя рукопись и озаглавлена Евангеліемъ, но заключаетъ въ себѣ различные предметы: Новый Завѣтъ, рѣчи Григорія Богослова, Іоанна Дамаскина, Діонисія Ареопагита и другихъ, и сверхъ того 152 врачебныя статьи. Помѣщенныя здѣсь творенія Дамаскина, жившаго уже въ VIII вѣкѣ, свидѣтельствуютъ, что рукопись эта моложе, чѣмъ предполагаютъ аѳонскіе иноки. Переплетъ рукописи изъ дуба съ массивнымъ серебромъ. Одна изъ сторонъ представляетъ Распятіе Христа со св. Маріею и св. Іоанномъ, но сторонамъ. Надпись славянская. На другой сторонѣ изображеніе Благовѣщенія, также съ славянскою подписью, отчасти уже сгладившеюся. Снимокъ съ этого переплета находятся ни верхней сторонѣ переплета глаголическаго Евангелія г. Севастьянова.
   "4) Десять страницъ изъ пергаменнаго Евангелія XVI вѣка, на болгарскомъ языкѣ, прекрасно сохранившагося въ монастырѣ Эссигнена; красиваго и правильнаго письма. Фотографическіе снимки уменьшены вполовину противъ подлинника. Кромѣ того изъ этого Евангелія сняты четыре евангелиста, лики которыхъ иллюминованы согласно подлиннику.
   "5) Восемнадцать страницъ изъ другаго болгарскаго Евангелія, столь же замѣчательнаго, какъ и предъидущее. Это послѣднее Евангеліе находится въ столицѣ Аѳона-Кареѣ, въ келліи, носящей названіе типикарницы отъ хранящагося въ ней типика (устава) св. Саввы архіепископа сербскаго. Сверхъ того изъ этого Евангелія скопировано и раскрашено 310 буквъ, изумительныхъ по неистощимому разнообразію рисунковъ.
   "6) Двѣнадцать страницъ изъ болгарскаго Евангелія, находящагося въ скиту Богородицы; оттуда же сняты (прорисью) заглавныя буквы и превосходные арабески.
   "7) Шестнадцать страницъ изъ Житія Святыхъ Отецъ Варлаама и Іосафата, съ раскрашенными рисунками.
   "8) Восемь страницъ изъ Дѣяній Апостольскихъ, на славянскомъ языкѣ, XII столѣтія.
   "9) Полный снимокъ съ Литургіи Іоанна Златоуста, для діакона, на славянскомъ языкѣ; подлинникъ есть пергаменный свитокъ XIV столѣтія.
   "10) Восемь страницъ Слова Іоанна Златоуста, на греческомъ языкѣ; съ этой рукописи кромѣ того скопировано арабесковъ и буквъ, числомъ до 40.
   "11) Восемнадцать страницъ изъ Сборника на греческомъ языкѣ.
   "12) Пятьдесятъ страницъ изъ четырехъ греческихъ Евангелій неодинаковаго формата и различнаго времени; кромѣ того съ одного изъ нихъ скопировано до 40 буквъ и арабесковъ.
   "13) Пять экземпляровъ типика св. Саввы Сербскаго. Подлинникъ -- свитокъ XII вѣка.
   "14) Снимки съ рукописи, въ листъ, на 295 страницахъ, заключающихъ въ себѣ: а) географію Птоломея съ 42 раскрашенными географическими картами, б) географію Страбона и в) Периплъ Арріана. Оригиналъ принадлежитъ Ватопедскому монастырю и по времени относится къ XII вѣку, слѣдовательно заключающіяся въ немъ географическія карты Птоломея гораздо древнѣе находящихся въ парижской императорской библіотекѣ, которыя принадлежатъ къ XV столѣтію. Изъ этой рукописи географія Птоломея снята вполнѣ (110 страницъ), притомъ карты раскрашены согласно съ оригиналомъ, а изъ географіи Страбона скопировано покуда еще только 44 страницы.
   "15) Хрисовулъ (царскія и княжескія граматы съ золотыми печатями), сигиллій (граматы съ свинцовыми печатями, содержащія въ себѣ приказы царей и разныхъ владѣтелей) и другихъ актовъ на греческомъ и славянскомъ языкахъ, изъ монастырей Зографскаго -- 15, Эсфигменскаго -- 36, Хиландарскаго -- 26 и Иверскаго -- 4. Кромѣ того граматъ русскихъ царей изъ Хиландарскаго монастыря -- 12.
   "II. Снимки съ иконъ.
   "Византійская живопись имѣетъ также своихъ представителей въ Сборникѣ г. Севастьянова,

   

ПЕТЕРБУРГСКАЯ ЖИЗНЬ.

ЗАМѢТКИ НОВАГО ПОЭТА.

Свѣтскій либералъ и литературный диллетантъ. (Отрывокъ изъ моихъ петербургскихъ замѣтокъ и наблюденій).-- Театры: Мартыновъ въ комедіи "Не въ деньгахъ счастье".-- Le Luxe. Roman d'un jeune homme pauvre и проч.-- Г. Милославскій.-- Карлики.-- Г-жа Феррарисъ,-- Бенефисъ Бозіо.-- Гибель Театра-Цирка.-- Спектакли въ домѣ князи Бѣлосельскаго.-- Г. Фредро и Грибоѣдовъ.-- Конверты.-- Объявленіе концертнаго общества.-- Балы.-- Публичныя кареты въ Петербургѣ.-- Публичныя лекціи.-- Рысистые бѣги на Невѣ.-- Самоѣды.-- Актъ въ университетѣ 8-го Февраля.-- Копіи съ древнихъ образовъ и выставка ихъ.-- Орелъ, Ласточка и Сѣверный Цвѣтокъ.-- Литературныя новости.... Замѣчательные автографы.-- Нѣсколько промаховъ въ статьѣ "Воейковъ и его сумасшедшій домъ", помѣщенной въ 1-мъ No "Современника".

I.

   Въ одно прескверное безразсвѣтное зимнее петербургское утро, (это было года два тому назадъ), часу во второмъ, когда я только что принялся за дѣло, человѣкъ подалъ мнѣ карточку. На карточкѣ былъ выгравированъ гербъ, а подъ гербомъ изображено тончайшими буквами; Валерьянъ Николаевичъ Городницкій.
   -- Они желаютъ васъ видѣть, -- сказалъ человѣкъ.
   -- Проси, отвѣчалъ я.
   Съ г. Городницкимъ я не былъ знакомъ, хотя встрѣчалъ его часто на Невскомъ проспектѣ подъ руку съ разными моими знакомыми, а въ оперѣ и во французскомъ театрѣ въ первыхъ рядахъ креселъ. На вопросъ мой объ этомъ господинѣ пріятели мои обыкновенно отвѣчали:
   -- Онъ славный малый, чрезвычайно образованный, начитанный и либералъ.
   Г. Городницкому лѣтъ 35, онъ средняго роста; имѣетъ на головѣ жидкіе волосы, тщательно расчесанные съ проборомъ на серединѣ и довольно большіе неопредѣленнаго цвѣта глаза; онъ должно быть близорукъ, потому что безпрестанно вооружаетъ носъ двойнымъ лорнетомъ; г. Городницкій одѣвается съ изысканностію и носитъ безукоризненныя свѣтлыя перчатки, плотно охватывающія его маленькія и толстыя руки. Онъ имѣетъ манеры немного изнѣженныя, видъ разсѣянный и безпечный; онъ числится въ какомъ-то министерствѣ, кажется, по особымъ порученіямъ.
   Какую надобность онъ имѣетъ во мнѣ? подумалъ я въ ту минуту, когда г. Городницкій любезно, но нѣсколько обязательно протягивалъ мнѣ руку и говорилъ, какъ-то кокетливо подергивая головою:
   -- Pardon.... извините, что я васъ безпокою.... Мы, кажется, имѣемъ много общихъ знакомыхъ и я всегда желалъ съ вами сблизиться.
   Затѣмъ онъ живописно и небрежно расположился въ креслѣ противъ меня, и не снимая перчатокъ, закурилъ пахитоску.
   -- Какая отвратительная погода!... сказалъ онъ, поднимая голову и выпуская тонкій дымъ къ потолку.-- Петербургъ этотъ ужасенъ!-- Нъ немъ жить невозможны Съѣзди гь за границу, подышать чистымъ воздухомъ, запастись здоровьемъ и потомъ возвратиться для того, чтобы снова разстроить здоровье!... Ну, что, скажите новенькаго?... Что ваша литература?
   Я не отвѣчалъ на этотъ вопросъ и посмотрѣлъ на г. Городницкаго вопросительно, потому что не совсѣмъ понялъ, какого рода свѣдѣнія онъ желаетъ имѣть объ литературѣ.
   Но онъ не заботился объ отвѣтѣ и не обращалъ ни малѣйшаго вниманія на выраженіе моего лица, потому что смотрѣлъ болѣе на стѣны моего кабинета (хотя они не представляли ничего особеннаго), чѣмъ на меня.
   Онъ продолжалъ:
   -- Теперь всѣ журналы ваши читаются съ большимъ удовольствіемъ.... много дѣльныхъ, прекрасныхъ статей о современныхъ вопросовъ. Слава Богу, теперь все оживилось. Ну да и пора же намъ наконецъ было двинуться немножко впередъ. Мы объ этомъ толковали третьяго дня съ княземъ Павломъ Григорьичемъ, у котораго я обѣдалъ.... У него, вѣдь вы можетъ слыхали?-- прекрасный, гуманный взглядъ на вещи.... Это человѣкъ замѣчательный, европейскій. "Я ему говорю, пора же говорю, князь, намъ освободиться отъ китайщины".... Онъ ужасно смѣялся.... Я съ нимъ очень близокъ и высказываю ему все откровенно.... Старое поколѣніе,-- его конечно не разувѣришь, эти старосмыслы, какъ называетъ ихъ князь Поль, не могутъ существовать безъ десяти тысячъ церемоній, -- ну и Богъ съ ними! Но пріятно, знаете, видѣть молодое поколѣніе.... Я разумѣю молодежь высшаго круга, -- я вѣдь ихъ почти всѣхъ знаю, -- у большей части изъ нихъ совсѣмъ ужь взглядъ другой, эдакой современной, особенно, я вамъ скажу, между военной молодежью есть люди чрезвычайно замѣчательные.... У нихъ образовался взглядъ.... убѣжденіе. Ну а староыыслы эти знаете презабавны. Недавно, въ одномъ домѣ -- это было при пнѣ.... сынъ -- un jeune homme tout-a-fait distingue началъ говорить при своемъ отцѣ объ освобожденіи крестьянъ, о гласности, о публичномъ судопроизводствѣ, о свободѣ торговли.... ну обо всѣхъ этихъ насущныхъ вопросахъ, -- а у отца знаете и здѣсь и тутъ -- (г. Городницкій указалъ на грудь и потомъ махнулъ черезъ плечо) все какъ слѣдуетъ.... онъ человѣкъ значительный и при этомъ закоснѣлый въ своихъ понятіяхъ.... Онъ ужасно какъ разгорячился.... "Откуда, говоритъ, вы берете эти ужасныя понятія? Замолчи, говоритъ, я не могу этого слышать. Этого только недоставало, чтобъ у меня сынъ былъ либералъ!... И куда, говоритъ, приведутъ васъ всѣ эти идеи? Образумься, братецъ, ты стоишь на краю гибели". Сынъ тоже разгорячился: "мы, говоритъ, батюшка, другъ друга понимать не можемъ, насъ раздѣляетъ бездна"... Онъ говорилъ отлично, съ жаромъ, съ каѳедры лучше нельзя бы говорить, но изъ этого могла бы выйти непріятная сцена, я остановилъ его, шепнулъ ему на ухо: "calmez vous, mon cher, вѣдь старика не переувѣришь; ты самъ говоришь, что васъ раздѣляетъ бездна...." Теперь вездѣ эта борьба стараго поколѣнія съ новымъ такъ рѣзко бросается въ глаза!... Правда вѣдь?
   Г. Городницкій прищурился, сжалъ носъ двойнымъ лорнетомъ и началъ разсѣянно перелистывать книжку, которая попалась ему подъ руку.
   -- Аа! произнесъ онъ протяжно, -- Les oiseaux?.. Онъ улыбнулся.-- Въ этой книжкѣ бездна поэзіи.... mais le ton generale du livre manque d'unite. Я прочелъ ее съ удовольствіемъ, но я неохотникъ, я вамъ скажу, до Мишле, особенно до его "Исторіи революціи". Онъ, знаете, впадаетъ въ утопіи, въ соціализмъ, и заносится слишкомъ далеко.... Я признаюсь вамъ, люблю Ламартина больше; ну если хотите, онъ не историкъ въ строгомъ смыслѣ и тоже немного увлекается, поэтизируетъ, но у него стиль прелестный. Возьмите его исторію Жирондистовъ. Жаль.... что онъ разстроилъ свои дѣла и послѣднее время пишетъ для денегъ, на скорую руку. Но какъ человѣкъ политическій онъ все-таки замѣчателенъ, что ни говорите, -- онъ сдѣлалъ много, очень много.... по моему, его промахъ заключался въ томъ, что онъ провозгласилъ республику; вступись онъ за герцогиню Орлеанскую, было бы совсѣмъ другое, но какъ поэтъ онъ увлекся.... Это натурально, хоть и грустно.... Не будь этой нелѣпой республики, Франція подъ регентствомъ герцогини Орлеанской могла бы спокойно развивать свои парламентскія формы и избѣгла бы этого страшнаго военнаго деспотизма, этихъ Эспинасовъ.... Да, эта республика большой промахъ со стороны Ламартина, очень большой! какъ вы полагаете?...
   -- Я совершенно съ вами согласенъ, отвѣчалъ я, восхищенный не столько умомъ, образованіемъ и политическими взглядами г. Городницкаго, сколько тою изящною Формою, въ которой онъ передавалъ все это, и граціозными движеніями, которыми сопровождались его рѣчи.
   -- Кабы побольше такихъ господъ, подумалъ я. У! съ такими можно бы уйти далеко!
   -- Ну-съ, а какъ вы думаете, продолжалъ г. Городницкій послѣ минуты молчанія,-- если мы будемъ такъ идти, не возвращаясь вспять, безъ реакцій, послѣдовательно, не торопясь разумѣется, мы можемъ скоро догнать Европу?... Европа впрочемъ представляетъ въ сію минуту, надо сказать, странно, е зрѣлище.... правда?.. Всѣ мы люди образованные, съ настоящимъ взглядомъ, нѣсколько лѣтъ тому назадъ смотрѣли на Францію, какъ на передовую націю въ человѣчествѣ... Отличилась же эта передовая нація, нечего сказать! Я ужъ, признаюсь вамъ, ничего не жду отъ нея... Я вотъ недавно спорилъ объ этомъ съ графомъ Александромъ Славинскимъ.. Я съ нимъ очень близокъ и наши убѣжденія почти во всемъ сходятся, кромѣ Франціи. Онъ еще отъ нея надѣется чего-то!... Для меня, я вамъ скажу, Англія -- вотъ это высшій политическій идеалъ.... не правда ли?... Лучшихъ учрежденій вообразить нельзя.... Чего же еще больше хотѣть? Журналы, митинги, парламенты и аристократическій элементъ, который не только не мѣшаетъ свободному развитію, напротивъ способствуетъ ему. Если бъ я не былъ русскій, и еслибъ я не былъ увѣренъ въ томъ, что намъ предстоитъ великая будущность, я, признаюсь вамъ откровенно, ничѣмъ не желалъ бы быть, какъ англичаниномъ....
   "Странно", подумалъ я, "смотря на моего нечаяннаго гостя, любуясь имъ и наслаждаясь его рѣчами; -- "неужели онъ удостоилъ меня посѣщеніемъ только для того, чтобы высказать свои политическія воззрѣнія? Они конечно прекрасны, но какое же мнѣ до никъ дѣло? Если бы еще у меня было много свободнаго времени, но...."
   Но г. Городницкій какъ будто бы угадалъ мою мысль.
   -- Какой же я чудакъ! сказалъ онъ, -- я болтаю вамъ о разныхъ вещахъ, а еще ничего не сказалъ о дѣлѣ, которое меня привело къ вамъ.
   -- Чѣмъ я могу служить вамъ? сказалъ я, -- я очень радъ....
   -- Вотъ въ чемъ дѣло....
   И при этихъ словахъ г. Городницкій старался придать себѣ видъ еще болѣе беззаботный и небрежный.
   -- Я, знаете, иногда отъ нечего дѣлать.... видите ли, я не могу быть совсѣмъ празднымъ.... въ свободное время отъ моихъ служебныхъ занятій и отъ свѣтскихъ обязанностей.... такъ иногда когда мнѣ приходятъ мысли въ голову.... я ихъ вмѣстѣ съ моими свѣтскими наблюденіями набрасываю на бумагу. Изъ этого кое-что вышло. Я написалъ эдакую небольшую.... какъ бы вамъ это сказать?-- драматическую proverbe изъ жизни высшаго свѣта.... У меня, какъ вы увидите, есть немножко наблюдательности; притомъ большой свѣтъ я хорошо знаю. Но Бога ради вы только не принимайте этого слишкомъ серьёзно и не будьте ко мнѣ строги. Я не хочу записываться въ цѣхъ литераторовъ, Dieu me preserve! Какъ мнѣ это нелестно, я понимаю, что для меня это слишкомъ,-- trop d'honneur.... это просто такъ, шалость, и я обращаюсь къ вамъ, какъ къ человѣку опытному въ литературныхъ дѣлахъ....
   Г. Городницкій вынулъ изъ задняго кармана своего удивительно скроеннаго пиджака небольшую рукопись.
   При этомъ движеніи у меня выступилъ холодный потъ на спинѣ и обнаружилась боль подъ ложечкой, которой я подверженъ въ критическія минуты.
   -- Я вѣрю вашему литературному вкусу, вашей опытности, и потому мнѣ хотѣлось бы вамъ прочесть это... это не много... это но больше получаса... pardon, что я васъ на полчаса отвлеку отъ вашихъ занятій.
   -- Но... пошевелилось у меня на языкѣ, но я не успѣлъ произнести этого но, потому что г. Городницкій приступилъ уже къ чтенію, вооружившись лорнетомъ, съ полною беззастѣнчивостію свѣтскаго человѣка. Чтеніе продолжалось ровно въ трое противъ обѣщаннаго, то есть полтора часа, и прерывалось собственными замѣчаніями автора въ формѣ вопросовъ: "Не правда ли это съ натуры?... На правда ли это довольно тонко подмѣчено? Это для многихъ ускользнетъ, потому что эти мысли ne sont pas a la portee de tout le monde... n'est-ce pas?.."
   Г. Городницкій былъ правъ. Его драматическая поговорка была прелестна, но состоитъ вся изъ такихъ великосвѣтскихъ тонкостеq, которыя для непосвященныхъ были рѣшительно непонятны. Я покрайней мѣрѣ не понялъ, въ чемъ дѣло и что хотѣлъ сказать авторъ. Когда онъ кончилъ, онъ поднялъ голову и, поправивъ свой лорнетъ, пристально посмотрѣлъ на меня.
   -- Ну что?.. ну какъ? сказалъ онъ,-- какъ вы находите эту бездѣлушку?.. Пожалуйста откровенно, прямо скажите... Я вѣдь авторскаго самолюбія не имѣю. Я предпочитаю правду всѣмъ этимъ комплиментамъ, les gracieuses flatteries...
   -- Очень тонко, -- отвѣчалъ я, -- но я впрочемъ не могу быть судьею, потому что мало знакомъ съ великосвѣтскою жизнію...
   -- Отчего же? возразилъ г. Городницкій, улыбнувшись и подернувъ головою, -- вы знакомы со всѣми, вы знаете всѣхъ нашихъ.... Такъ въ самомъ дѣлѣ вы находите, что это не глугіо? ну а какъ на счетъ языка, il y a du style? Мнѣ русскій языкъ еще не совсѣмъ дается, я могу легче писать по-французски; это, если хотите, глупо, -- потому что я русскій, но вѣдь знаете, намъ всѣмъ даютъ такое воспитаніе...
   -- Нѣтъ, вы владѣете русскимъ языкомъ, сказалъ я...
   -- Въ самомъ дѣлѣ? прибавилъ онъ... ну-съ такъ вотъ у меня до васъ просьба... Я желалъ бы напечатать эту вещицу именно въ журналѣ, въ которомъ вы участвуете, потому что я вполнѣ симпатизирую съ его направленіемъ... jene connais pas ces messieurs -- этихъ господъ редакторовъ и журналистовъ, хотя я ихъ очень уважаю, и обращаюсь къ вамъ, чтобъ вы оказали мнѣ протекцію... Будьте такъ добры.
   Я обѣщалъ исполнить его желаніе, то есть передать рукопись редакторамъ.
   -- Очень вамъ благодаренъ, -- сказалъ г. Городницкій, -- но вотъ еще одно.... je n'ai plus qu'un mot a dire.... говорятъ, вѣдь за статьи въ журналахъ платятъ деньги?... Я этого ни чего не знаю, я такъ слышалъ... мнѣ собственно деньги, вы понимаете, не нужны; это какая нибудь бездѣлица... но видите ли, если эта вещь будетъ помѣщена, мнѣ хотѣлось бы получить за нее что нибудь. Я пожертвовалъ бы эти деньги на бѣдныхъ. Меня бы, знаете, утѣшила мысль, что трудъ мой не совсѣмъ безполезенъ, что я имъ доставилъ хоть что-нибудь нуждающимся.... Я совершенно впрочемъ полагаюсь на васъ въ этомъ.
   -- Хорошо-съ, отвѣчалъ я, -- я передамъ все это редакторамъ я лотомъ увѣдомлю васъ...
   -- Будьте такъ добры...
   Г. Городницкій потолковалъ еще нѣсколько о современныхъ вопросахъ, о необходимости различныхъ преобразованій и очень дружески простился со мною, замѣтивъ, что вамъ людямъ просвѣщеннымъ, съ европейскимъ образомъ мыслей, надо сближаться; извинялся, что онъ воспользовался моей добротою outre mesure, слишкомъ засидѣлся у меня и просилъ меня о продолженіи знакомства.
   Когда онъ ушелъ, я подумалъ:
   Боже! сколько утонченности и прелести въ свѣтскихъ людяхъ! Но какъ этотъ господинъ при самой изящной вѣжливости и любезности умѣлъ мнѣ въ тоже время датъ тонко почувствовать, какая неизмѣримая разница между имъ -- литературнымъ дилетантомъ, существомъ высшимъ, принятымъ въ большомъ свѣтѣ, вертящимся въ блестящихъ сферахъ, такъ ловко соединяющимъ величайшую comme-il-faut-ность съ удивительнымъ либерализмомъ и нами -- записными литераторами, берущими деньги за свои труды... не для вспомоществованія бѣднымъ, а для собственнаго пропитанія!..
   Петербургъ идетъ исполинскими шагами по пути прогресса,-- въ этомъ нѣтъ сомнѣнія. Доказательствомъ этого можетъ служить между прочимъ г. Городницкій. Такихъ свѣтскихъ либераловъ у насъ развелось очень много въ послѣднее время...
   

II.

   Черезъ три дня послѣ посѣщенія г. Городницкаго я отправился къ нему съ визитомъ, около трехъ часовъ, въ надеждѣ не застать его дома, потому что въ это время онъ обыкновенно гуляетъ по Невскому проспекту. Надежда моя не осуществилась: онъ былъ дома, потому что страдалъ маленькой простудою и гастритомъ, какъ онъ мнѣ объявилъ потомъ, потирая рукой по своей батистовой рубашкѣ у желудка.
   Кабинетъ г. Городницкаго представлялъ изящный безпорядокъ: столы были завалены англійскими кипсеками, французскими журналами и различными иллюстрированными изданіями. На полу, обтянутомъ сукномъ, около того мѣста, гдѣ онъ сидѣлъ,-- лежали послѣднія сочиненія Монталамбера и Токвиля. Кабинетъ этотъ не отличавшійся свѣжестію, потому что мебель, драпри занавѣски, сукно на полу -- все это было уже значительно потерто, имѣлъ однако что-то особенное. къ намъ все было разсчитано на эффектъ... Одна стѣна была завѣшана литграфированными и фотографическими портретами разныхъ великосвѣтскихъ людей, съ наиболѣе блестящими Фамиліями; на другой -- висѣли портреты извѣстныхъ дипломатовъ и публицистовъ: Гизо, Тьера, Вильменя, Сэра Роберта Пиля, гуляющаго съ Велингтономъ, лорда Пальмерстона и другихъ. Въ мраморной вазѣ была навалена груда визитныхъ билетовъ и записочекъ съ красивыми бордюрами. Свѣтскость и либерализмъ бросались въ глаза въ этой комнатѣ съ перваго раза.
   Хозяинъ въ пестренькомъ галстучкѣ и въ какой-то кофтѣ со шнурками произнесъ длинное "А-а-а!" при моемъ появленіи и любезно вскочилъ съ низенькаго дивана, на которомъ онъ лежалъ съ листомъ Journal des Debats, бросивъ этотъ листъ и протягивая мнѣ руку
   -- Очень, очень радъ васъ видѣть. Пожалуйста садитесь. Я немножко простуженъ и ктому же я подверженъ гастриту... Вчера мы ужинали... вотъ у него....
   Г. Городницкій указалъ пальцемъ на портретъ одного изъ самыхъ великосвѣтскихъ петербургскихъ господъ и прибавилъ:
   -- Я немного разстроилъ желудокъ и воротился домой очень поздно.... Эта проклятая петербургская жизнь! Я ужъ хочу перемѣнить образъ жизни -- это несносно!... А мы вчера выдумали очень забавную штуку... Я предложилъ, чтобы каждый изъ насъ произнесъ бы.... такъ.... маленькую рѣчь по-русски, развилъ бы въ ней какую нибудь современную тему... Сначала это напугало многихъ, но однако это было принято большинствомъ голосовъ и удалось такъ, какъ я не ожидалъ.... право... Мы ужасно какъ не привыкли говорить публично, особенно на своемъ родномъ языкѣ, -- un bon parlour -- вѣдь это рѣдкость между нами; чтобы логически, послѣдовательно развить мысль на это какъ-то насъ не стаетъ. Я выбралъ ужь самую эдакую современную тему: "О томъ, что такое гласность и на сколько у насъ она можетъ быть допущена".... я самъ удивился своей смѣлости;-оно вышло у меня довольно кругло я не дурно; пеня осыпали рукоплесканіями; но всѣхъ лучше говоривъ Serge Наклашевскій: у него положительный даръ слова. По поводу Юма, вертящихся столовъ и другихъ чудесъ онъ ввелъ насъ въ мистическій міръ и доказывалъ, что въ природѣ есть какія-то таинственныя силы. Это были конечно парадоксы, но парадоксы блестящіе, выраженные съ жаромъ, съ увлеченіемъ..." Очень было мило!... Согласитесь, что все это лучше по крайней мѣрѣ, чѣмъ играть въ карты, или болтать о какихъ нибудь пустыхъ, свѣтскихъ" вседневныхъ происшествіяхъ?... Нѣтъ-съ, что ни говорите, а мы ждемъ впередъ и очень.
   -- О! да ктоже въ этомъ сомнѣвается? произнесъ я.
   -- Ахъ, вы знаете эту книжку?
   Онъ взялъ се столика какой-то романъ Октава Фёльета и подалъ мнѣ.
   -- Нѣтъ, я не читалъ, сказалъ я, посмотрѣвъ не книжку.
   -- Вы прочтите, это стоитъ.... Онъ поэтъ, или по правдой мѣрѣ въ домъ иного поэзіи.... Онъ имѣетъ что-то общее съ нашимъ Тургеневымъ.... N'est ce pas?... Il est abondant en riches images, en couleurs йclatantes, il a beaucoup de sentimens.... Ну-съ, а что моя бѣдная піеска -- еще не удостоилась принятія?...
   Я отвѣчалъ, что отдалъ ее редакторамъ журнала, въ который онъ желаетъ ее помѣстить, но что послѣ того еще не видѣлъ ихъ и не имѣю отъ нихъ отвѣта, и что тотчасъ по полученіи отвѣта я его увѣдомлю...
   -- Не безпокойтесь, возразилъ г. Городницкій:-- это я такъ сказалъ... когда нибудь послѣ... мнѣ все равно... этой піеской очень интересуется почему-то княгиня Красносельская; разумѣется ее въ сущности печатать не стоитъ, это пустяки, но если гг. редакторы напечатаютъ ее у себя, -- она можетъ имъ доставить много подписчиковъ въ высшемъ кругу, очень много!... А это недурно, знаете, сближать нашъ высшій кругъ съ русской литературой, пріучать ихъ читать по-русски. Я увѣренъ, что со временемъ наша литература сдѣлается потребностью и этого кружка, что всѣ мы будемъ со временемъ и говорить и мыслить по-русски... Тогда въ свою очередь избранное общество будетъ дѣйствовать на литературу и придастъ ей этотъ внѣшній блескъ, эту утонченность, которой, il faut dire franchement, не множко недостаетъ ей теперь. Правда вѣдь?
   -- Совершенно, отвѣчалъ я, прощаясь съ моимъ новымъ другомъ.
   -- Такъ вы меня потомъ объ моей піескѣ увѣдомите? произнесъ онъ сладко улыбаясь и крѣпко пожимая мнѣ руку.-- Au plaisir de vous revoir.... Я очень, очень радъ, что мы съ вами сошлись....
   Съ этого дня г. Городницкій черезъ день заѣзжалъ, ко мнѣ справляться объ участи своей піески и писалъ кромѣ того записочки на Французскомъ языкѣ.
   До какой степени ни лестно было мнѣ знакомство съ нимъ; но его нетерпѣніе и докучливость стали надоѣдать мнѣ. Онъ съ своей піеской не давалъ мнѣ покоя.... даже на улицѣ. "Ну что?... когда? принята ли моя піеска? неужели вы еще не получили отвѣта?"
   Онъ засыпалъ меня такими вопросами... и уже начиналъ обнаруживать нѣкоторое неудовольствіе.
   -- Если піеска моя негодится, сказалъ онъ однажды, останавливая меня на улицѣ,-- вы мнѣ скажите откровенно и попросите, чтобы мнѣ возвратили ее... Я отдамъ въ другой журналъ. Меня даже просили объ этомъ. Еслибъ не мои пріятели и нѣкоторыя свѣтскія дамы, которыя рѣшительно требуютъ, чтобъ я напечаталъ ее, -- я бы и не безпокоилъ васъ, потому что я знаю, что это вздоръ.... я ужь вамъ говорилъ, что это я такъ набросалъ.
   -- Мнѣ очень совѣстно" но я еще не подучилъ отвѣта отъ редакторовъ. Впрочемъ будьте покойны" я на дняхъ вамъ непремѣнно дамъ отвѣтъ рѣшительный.
   "О несчастная слабость характера" -- думалъ я, "о ты -- причина всѣхъ непріятностей моей жизни! Ну кто меня просилъ вмѣшиваться въ это дѣло? Отчего я прямо не отказалъ этому господину?.. Къ тому же я увѣренъ" что гг. редакторы (я вѣдь коротко знаю ихъ) продержутъ рукопись нѣсколько мѣсяцевъ" не принимая въ соображеніе нетерпѣніе свѣтскихъ литературныхъ дилетантовъ. Они -- народъ грубый и не отдаютъ первенства дворянскимъ и свѣтскимъ сочиненіямъ передъ сочиненіями какихъ нибудь семинаристовъ.... Я почти не сомнѣваюсь, что они не напечатаютъ прелестной драматической Поговорки этого милаго свѣтскаго либерала, потому что не съумѣютъ оцѣнить того благоуханія, того тончайшаго букета свѣтскости, который и я, къ сожалѣнію, не умѣю вполнѣ цѣнить. О, для чего, же я взялся быть посредникомъ"?...
   Я былъ взбѣшенъ на самого себя, отправился тотчасъ же къ редакторамъ и потребовалъ отъ нихъ рѣшительнаго отвѣта. Они возвратили мнѣ рукопись и на отрѣзъ объявили, что это чему ха!
   -- Чепуха?! возразилъ я съ досадою, -- но позвольте, господа, можно ли такъ варварски и грубо отзываться о сочиненіи господина, который принадлежитъ къ избранному, къ высшему обществу, который признанъ этимъ обществомъ за человѣка замѣчательнаго ума и образованія; въ которомъ признаютъ талантъ всѣ великосвѣтскіе господа и даже сама княгиня Красносельская; который, наконецъ, извѣстенъ своимъ смѣлымъ образомъ мыслей, который считаетъ себя другомъ прогресса; котораго всѣ старовѣры считаютъ опаснѣйшимъ человѣкомъ; у котораго, по сознанію всѣхъ великосвѣтскихъ господъ, языкъ какъ бритва.... Вамъ, господа,-- продолжалъ я, все болѣе и болѣе одушевляясь, -- слѣдовало бы непремѣнно напечатать эту поговорку, если бы она и была въ самомъ дѣлѣ слаба,-- потому что это хорошо зарекомендовало-бы ваше изданіе въ высшемъ обществѣ, доставило бы вамъ въ этомъ обществѣ множество подписчиковъ.... и прочее и прочее.
   Я говорилъ горячо и энергически, но варвары-журналисты не хотѣли ничего слышать и еще въ добавокъ начали подсмѣиваться надъ моею слабостью къ свѣтскимъ людямъ.
   Дѣлать было нечего. Я возвратился домой съ рукописью г. Городницкаго и въ тотъ же день отослалъ ее къ нему при самой вѣжливой запискѣ, въ которой я старался какъ можно болѣе смягчить отказъ.
   "Редакція С.....а", писалъ я, "нашла вашу пьесу прекрасною (я не хотѣть обнаружить грубый вкусъ редакторовъ и компрометировать ихъ передъ высотамъ свѣтомъ, я потому позволилъ себѣ прибѣгнуть ко лжи) но, къ сожалѣнію, пьеса ваша не можетъ быть напечатана въ журналѣ прежде восьми мѣсяцевъ, по множеству матеріаловъ, которыхъ редакція отлагать не можетъ.... Полагая, что вы не согласитесь на такой отдаленный срокъ,-- я долгомъ счелъ возвратить вамъ ее".
   

III.

   Послѣ этого нѣсколько времени я не встрѣчалъ г. Городницкаго и не видалъ никого изъ нашихъ общихъ знакомыхъ.
   Первая моя встрѣча съ нимъ была въ Петергофѣ на дебаркадерѣ желѣзной дороги. Онъ вертѣлся около какихъ-то весьма пышныхъ и важныхъ дамъ съ лорнетомъ на носу и наткнулся прямо на меня.
   Я съ пріятнѣйшею улыбкою поклонился ему и хотѣлъ было даже простодушно протянуть ему руку, но онъ измѣрилъ меня съ ногъ до головы, какъ бы припоминая: что это за человѣкъ, который безпокоитъ меня своимъ поклономъ? потомъ язвительно пошевелилъ губами, холодно кивнулъ мнѣ головою и обратившись къ одной изъ дамъ, закричалъ: "Princesse, par ici!"
   Къ подъѣзду дебаркадера подкатилась линейка, красный придворный лакей произнесъ, обращаясь къ пышнымъ дамамъ и г. Городницкому: "линейка подана"; пышныя дамы съ помощію г. Городницкаго сѣли въ линейку и онъ самъ помѣстился возлѣ одной изъ нихъ, бросивъ на меня взглядъ, который говорилъ чрезвычайно много:
   "Видишь ли ты, говорилъ этотъ взглядъ, къ какому обществу принадлежу я?... Видишь ли ты, въ какихъ линейкахъ я разъѣзжаю и какіе лакеи стоятъ за мною? Убѣдился ли ты теперь своими глазами, какая бездна между мною -- и вами несчастными литераторами, не умѣвшими оцѣнить моего превосходнаго произведенія? Я удостаивалъ снисходить до васъ, а вы вмѣсто того, чтобы принять меня и мое произведеніе съ распростертыми объятіями и восторгомъ, вы.... и прочее.
   Этотъ нѣмой языкъ былъ краснорѣчивѣе всякихъ словъ.
   Я печально повѣсилъ голову и побрелъ вслѣдъ за линейкой, поднявшей облако пыли, залѣпившей мнѣ глаза и бросившейся въ носъ.
   Я остановился, чихая и протирая глаза. Каждая пылинка, поднятая аристократическою линейкою и упавшая на меня, говорила мнѣ, казалось, устами г. Городницкаго о моемъ ничтожествѣ....
   Въ другой разъ я встрѣтилъ г. Городницкаго, у одного изъ нашихъ общихъ знакомыхъ. Онъ обошелся со мною холодно-вѣжливо и въ разговорѣ почти не относился ко мнѣ.... Онъ говорилъ -- объ европейской политикѣ и въ особенности о взглядахъ Англіи на континентъ и о ея планахъ. Онъ развивалъ эти планы въ такихъ мелочныхъ подробностяхъ, какъ будто былъ другомъ перваго министра Англіи, который по дружбѣ передалъ ему всѣ тайны своего кабинета. Я слушалъ его съ восторгомъ и не зналъ, чему болѣе удивляться -- его либеральнымъ убѣжденіемъ, или его неслыханной памяти, потому что онъ цѣлыя страницы наизусть и почти слово въ слово передавалъ изъ сочиненій Токвиля и брошюрокъ Монталамбера, самъ не замѣчая, что это не его мысли и слова. Потомъ онъ перешолъ къ отечеству и съ ядовитѣйшей ироніей отзывался объ разныхъ извѣстныхъ лицахъ; разсказывалъ, какъ онъ отдѣлалъ" одного значительнаго ретрограда за обѣдомъ у другаго значительнаго лица, намекалъ о томъ, какъ вообще всѣ боятся его въ свѣтѣ, какъ онъ умѣлъ поставить себя относительно такого-то и такого-то лица и проч. И въ заключеніе обвелъ торжественно комнату и бросилъ на меня едва замѣтный косвенный взглядъ, но столь же многозначительный, какъ и тотъ, который былъ имъ брошенъ на меня съ придворной линейки.
   Когда онъ уѣхалъ, пріятель мой, также человѣкъ свѣтскій, воскликнулъ, обратившись ко мнѣ:
   -- Какой чудный человѣкъ!... Не правда ли?... Отчего это вы не напечатали его пословицы? Конечно, она не Богъ знаетъ какое произведеніе.... но все-таки эта вещь очень остроумная и милая и гораздо лучше этихъ всѣхъ грубыхъ и грязныхъ обличительныхъ разсказовъ, которые печатаются въ вашихъ журналахъ. Къ тому же Городницкій съ просвѣщеннымъ образомъ мыслей, а такихъ людей вамъ, господа, не слѣдовало бы отталкивать отъ себя.... Такіе люди, какъ онъ, именно созданы для того, чтобы сближать высшее общество съ литературою.
   -- Боже мой! Да я-то чѣмъ виноватъ? вскрикнувъ -- развѣ помѣщеніе его статьи зависѣло отъ меня?... Я только взялся по безконечной и непростительной слабости моего характера быть посредникомъ между нимъ и редакторами журнала. Развѣ я долженъ отвѣчать за то, что они по безвкусію своему не умѣли оцѣнить его поговорки и не поняли той выгоды, которую бы доставило имъ напечатаніе ея и сближеніе съ такимъ человѣкомъ, какъ ея авторъ?
   -- Мнѣ, признаюсь, это очень досадно, перебилъ меня мой пріятель:-- досадно въ особенности за тебя.... Воля ваша, это промахъ....
   -- Что жь дѣлать? Теперь ужь не поправишь его, произнесъ я со вздохомъ.
   -- Онъ тебя именно обвиняетъ въ этомъ, продолжалъ мой пріятель,-- онъ говоритъ, что ты принялъ его піесу холодно, что ты могъ бы, еслибы захотѣлъ, способствовать къ напечатанію ея, потому что имѣешь вліяніе на редакцію.
   "Губительная слабость характера! простоналъ я внутренно,-- до чего ты доводишь?.. Я желаю пріобрѣсти расположеніе и дружбу всѣхъ и потому не могу ни въ чемъ отказать никому и берусь даже за то, чего не могу исполнить.... и вотъ вмѣсто друзей я пріобрѣтаю враговъ, да еще какихъ враговъ! Впрочемъ г. Городницкому я ничего не обѣщалъ, кромѣ передачи его рукописи, но какъ бы то ни было, теперь онъ врагъ мой. въ этомъ нѣтъ сомнѣнія, и врагъ опасный, и непримиримый, потому что самое раздражительное самолюбіе изъ всѣхъ самолюбій въ мірѣ -- это самолюбіе свѣтскаго литературнаго дилетанта...."
   Не прошло трехъ мѣсяцевъ послѣ всей этой исторіи, какъ въ городѣ начали носиться странные слухи обо мнѣ и объ редакторахъ журнала, въ которомъ я имѣю честь участвовать. Слухи эти все дѣлались громче; увеличиваясь и усиливаясь, они наконецъ дошли и до меня.... Мнѣ передавали съ разныхъ сторонъ, что въ свѣтѣ называютъ насъ ужаснѣйшими людьми, не имѣющими ни foi, ни loi, проникнутыми самыми вреднѣйшими для общества идеями, распространеніе которыхъ надобно мгновенно остановить, потому что они угрожаютъ общественной нравственности и порядку; что въ моихъ скромныхъ замѣткахъ скрываются какія-то заднія мысли; что въ нихъ будто бы надо читать что-то между строкъ.... и проч. и проч.
   Если бы четверть этихъ милыхъ слуховъ имѣла какое нибудь правдоподобіе, то насъ справедливо слѣдовало бы изгнать изъ общества и отправить въ какіе нибудь безлюдныя степи.
   "Но все это вздоръ", подумалъ я:-- неужели-жь найдется какой нибудь человѣкъ съ здравымъ смысломъ, который повѣритъ такимъ нелѣпымъ слухамъ"?
   Однако я сталъ замѣчать, что тѣ, которые прежде очень благосклонно обращались со мною, начали посматривать на меня какъ-то подозрительно и холодно, а нѣкоторые изъявлявшіе мнѣ болѣе, нежели милостивое и лестное расположеніе, даже пожимавшіе мнѣ дружески руки съ самыми наипріятнѣйщими улыбками, при встрѣчѣ со мною произносили уже съ многозначительной ироніей и затаенной злобой: "здравствуйте-съ", какъ будто этимъ привѣтствіемъ хотѣли сказать мнѣ; "ну погоди-же, голубчикъ, мы съ тобой справимся"!
   Что же это такое? и откуда все это?-- Я не понималъ ничего.
   -- Послушай, любезный другъ, сказалъ мнѣ однажды одинъ изъ редакторовъ журнала, въ которомъ я участвую: -- знаешь ли какіе слухи ходятъ объ насъ, да и объ тебѣ тоже? Ты вредишь и себѣ и намъ!
   -- Я? Какимъ это образомъ? Что это значитъ? Часъ отъ часу не легче!
   -- Да, это все по твоей милости, продолжалъ редакторъ: потому что ты Богъ знаетъ зачѣмъ связываешься съ свѣтскими литературными дилетантами! Кто тебя просилъ напримѣръ брать у г. Городницкаго его сочиненіе?
   -- Но какая связь, возразилъ я съ горячностію,-- между этими слухами и драматическою поговоркой г. Городницкаго?
   -- Очень близкая: г. Городницкій оскорбился тѣмъ, что его сочиненія мы не напечатали, -- и теперь мститъ намъ, распространяя эти слухи.
   -- Какой вздоръ! перебилъ я: -- этого быть не можетъ. Городницкій человѣкъ порядочный и притомъ имѣющій такія убѣжденія....
   -- И ты вѣришь, что эти господа могутъ имѣть какія нибудь убѣжденія,-- это забавно!... Но какъ бы то ни было, а слухи эти пустилъ въ ходъ Городницкій, я это знаю изъ вѣрныхъ источниковъ. Вотъ тебѣ и урокъ, любезный: не связывайся впередъ съ свѣтскими либералами и литературными дилетантами!...
   "Неужели"? подумалъ я,-- но нѣтъ, этого быть не можетъ.... это ужь слишкомъ! Никто въ свѣтѣ не увѣритъ меня, чтобы человѣкъ съ такимъ образованіемъ, съ такими взглядами съ такимъ возвышеннымъ образомъ мыслей, могъ бы такъ нелѣпо и низко мстить!... Нѣтъ, тысячу разъ нѣтъ, я этому не повѣрю!
   "Откуда же однако эти слухи"?
   Я до сихъ поръ ломаю себѣ голову и не могу ничего придумать.... Откуда же они?...
   Но пора перейти къ петербургскимъ новостямъ, болѣе интереснымъ.

-----

   Начнемъ съ театровъ и прежде всего съ новой комедія: "Не въ деньгахъ счастье", сочиненіе г. Чернышева, автора комедій: "Женихъ изъ долговаго отдѣленія" и "Новъ деньгахъ счастье". Новая комедія г. Чернышева дана была въ первый разъ въ бенефисъ г. Мартынова.
   Вотъ ея содержаніе:
   Купецъ Боярышниковъ (35 лѣтъ) женился на купчихѣ, за которой взялъ въ приданое 50,000 р., а передъ женидьбой занялъ у простяка пріятеля своего Щукина деньги безъ росписки и на эти деньги завелъ лавку. Боярышниковъ налой продувной и мѣтитъ прямо въ милліонеры. Тесть передъ свадьбой имѣлъ было поползновеніе надуть зятя, но не на такого напалъ. Боярышниковъ отпирается отъ своего долга и повергаетъ своего пріятеля въ нищету. Онъ имѣлъ связь съ какой-то Анхенъ, которая умерла и отъ которой ему осталась 4-хъ лѣтняя дочь Маша; дочь эту призрѣваетъ добрая подруга Анхенъ, Бородина Ивановна, почти насильно вытягивающая у Боярышникова 100 р. на прокормленіе и воспитаніе сироты.-- Это прологъ піесы.
   Проходитъ 15 лѣтъ.... Боярышниковъ, овдовѣвшій и постарѣвшій, сдѣлался милліонеромъ. Совѣсть, не совсѣмъ еще убитая, начинаетъ безпокойно пробуждаться въ немъ. Ни о своей дочери, ни о своемъ довѣрчивомъ пріятелѣ онъ не имѣетъ никакихъ слуховъ и потому полагаетъ, что и дочь и пріятель умерли. Кому же достанутся его милліоны? Для чего же и для кого онъ скопилъ ихъ различными неправдами? Страшно подумать о смертномъ часѣ, а смертный часъ не за горами. Боярышниковъ взялъ къ себѣ пріемыша, онъ держитъ его строго, заставляетъ его читать ему благочестивыя книги, требуетъ, чтобы онъ ходилъ къ заутрени и къ обѣдни и носилъ не иначе, какъ русское платье; но совѣсть, не смотря на благодѣяніе, дѣлаемое имъ пріемышу, не даетъ ему покою ни днемъ, ни ночью: онъ томится среди своихъ милліоновъ въ безвыходной тоскѣ и со стономъ повторяетъ: "Господи! многогрѣшенъ, -- Господи! Господи"! Ни постъ, ни молитва не помогаютъ ему.... тяжело старику съ нечистою совѣстью. И если бы онъ зналъ еще, что его пріемышъ и наслѣдникъ его милліоновъ только и думаетъ о томъ, какъ бы поскорѣй старикъ окочурился, чтобы милліончики-то пустить въ ходъ, чтобы показать себя и что называется размахнуться, т. е. гуляй душа!... Онъ и начинаетъ по немногу размахиваться, тайкомъ по ночамъ: надѣваетъ что ни-на-есть модное платье, задаетъ выпивку, на лихачахъ прокатывается съ дѣвицами и проч.
   А между тѣмъ Маша, дочь Боярышникова, вскормленная доброй Каролиной Ивановной, жива. Она, разумѣется, превратилась въ красавицу, поумнѣла и отличается не только Физическими, но и нравственными совершенствами.... Она невѣста, ей 17 лѣтъ.... Среди нищеты, петербургскихъ соблазновъ, въ самомъ центрѣ разврата,-- въ модномъ магазинѣ, гдѣ она училась шить, она сохранила свою невинность и чистоту.... Милая, рѣдкая дѣвушка!... Она снискиваетъ себѣ пропитаніе однимъ честнымъ трудомъ, на который и обуться-то порядочно нельзя, а ужь о кринолинѣ и думать нечего! Но Маша знать не хочетъ кринолиновъ; Маша героиня... хотя олицетворяющая Машу актриса явилась кажется въ кринолинѣ.... Нельзя же безъ этого!... Маша впрочемъ влюблена, но она таитъ въ себѣ эту любовь, она самой себѣ боится сознаться въ ней.... и она взаимно любима.... И какое счастье бѣдной сироткѣ!... Каролина Ивановна любитъ ее, какъ самая нѣжная мать, а конторщикъ безъ мѣста, Петръ Сергѣевъ, какъ самый пламенный, но въ тоже время скромный любовникъ, ибо
   
   ".....Любовь сердецъ невинныхъ
   Молчалива и робка....
   Та украдкой страсть питала,
   Тотъ вздыхалъ изъ-подъ тишка...."
   
   Этотъ конторщикъ безъ мѣста -- настоящій Коридонъ или Титиръ изъ самой чувствительной идилліи, по мягкости, тонкости, нѣжности чувствъ и по скромности и трезвости поведенія.
   Этотъ новый Коридонъ безъ мѣста получаетъ какую-то должность, въ задатокъ ея 50 р. и конечно немедленно предлагаетъ свою руку и сердцѣ Марьѣ Васильевнѣ.... Вообразите себѣ восторгъ добрѣйшей Каролины Ивановны!... Къ тому же Каролина Ивановна случайно узнаетъ, что Боярышниковъ, отецъ Маши, живъ.... и вотъ какимъ образомъ: пьяный питомецъ Боярышникова, одѣтый въ наимоднѣйшее платье, встрѣтилъ Машу рано утромъ на улицѣ и не только преслѣдовалъ ее до дому, но ворвался къ ней въ квартиру.... Маша чуть не падаетъ въ обморокъ. Каролина Ивановна прячетъ ее отъ неистоваго купчика, а купчикъ кричитъ: "Ну, старушенція, обработай ты мнѣ эту статейку и я, то есть ничего не пожалѣю. Я, говоритъ, пріемышъ Боярышникова"!
   Каролина Ивановна въ восторгѣ, она узнаетъ адресъ старика я бѣжитъ къ нему объявить о томъ, что его дочь жива и что она помолвлена. При этой вѣсти у старика пошевельнулось что-то въ родѣ отцовскаго чувства, но онъ тотчасъ заглушаетъ его мыслію: вздоръ, это надувательство, она хочетъ только содрать съ меня деньги.... моя дочь давно умерла, не можетъ быть, чтобы она была жива... "Ну а если?" говоритъ онъ самому себѣ, по уходѣ Каролины Ивановны. Это если не даетъ ему покоя. Онъ рѣшается ѣхать къ Каролинѣ Ивановнѣ.-- Каролины Ивановны нѣтъ дома, она вмѣстѣ съ своимъ жильцомъ Щукинымъ, тѣмъ самымъ, котораго Боярышниковъ обманулъ, отправилась дѣлать какія-то закупки для Маши. И Щукинъ (нѣчто въ родѣ смягченнаго Любима Торцова) также любитъ Машу... да и какъ не любить эту умную и скромную дѣвушку, неимѣющую впрочемъ никакого цвѣта, кромѣ прелестнѣйшаго цвѣта лица?.. Дома никого не осталось кромѣ ея, -- и отецъ сходится съ дочерью лицомъ къ лицу... Сцена свиданія Боярышникова съ Машей очень удачна. Милліонеръ смягчается, обнимаетъ ее, но вдругъ вбѣгаетъ добрая Каролина Ивановна. При такомъ зрѣлищѣ она приходитъ въ восторгъ и начинаетъ болтать: "Ну, слава Богу, давно бы такъ. Вотъ теперь мы и порастрясемъ папенькины-то карманы!" Но эти добродушныя слова страшно дѣйствуютъ на милліонера, который вездѣ и во всемъ видитъ обманъ, надувательство и посягательство на его карманы. Онъ отталкиваетъ отъ себя дочь... "Нѣтъ это не моя дочь!.. Они хотятъ отъ меня только денегъ, я не позволю надуть себя... Ну, чортъ съ вами! вотъ вамъ деньги, это я даю вамъ добровольно, -- онъ бросаетъ на полъ 300 руб. и выбѣгаетъ Изъ комнаты.
   Но ни Маша, ни женихъ ея, какъ люди честные не хотятъ брать этихъ денегъ, они хотятъ возратить ихъ.... Щукинъ, узнавшій.обо всемъ, берется за это. Онъ идетъ къ своему бывшему пріятелю, обокравшему его.
   Передъ этимъ Боярышниковъ узнаетъ, что питомецъ его -- негодяй и притомъ воръ: онъ вытащилъ у него изъ сундука два мѣшечка съ лобанчиками. Боярышниковъ выгоняетъ его изъ дому и отдаетъ ему эти мѣшки...
   Когда передъ нимъ является Щукинъ, старикъ милліонеръ не вѣритъ глазамъ своимъ. Сначала онъ приходитъ въ ужасъ, думая, что Щукинъ явился къ нему съ того свѣта, чтобы требовать отъ него отчета въ своихъ деньгахъ; но потомъ, приходитъ въ себя, и радуется, что можетъ снять грѣхъ съ своей совѣсти.... "Возьми свой деньги, говоритъ онъ ему, возьми ихъ скорѣй!" на что Щукинъ отвѣчаетъ ему: "Не нужно мнѣ теперь этихъ денегъ, да возьми вотъ ужь въ прибавку и гъ, которыя бросилъ ты своей дочери. Ни она, ни женихъ ея не хотятъ этихъ денегъ, они меня просили возвратить тебѣ ихъ". Старикъ милліонеръ пораженъ этимъ... Какъ! бѣдные, почти нищіе отказываются отъ денегъ! Стало быть не въ деньгахъ счастье? Да! Развѣ счастливъ онъ съ своими милліонами?.. Онъ признаетъ свою дочь, беретъ ее къ себѣ съ зятемъ и на этихъ условіяхъ примиряется съ Щукинымъ.
   Піеса г. Чернышева, какъ видно изъ этого изложенія,(не безъ мысли. Правда, эта мысль развита не совсѣмъ ловко, не совсѣмъ правдоподобно, мѣстами даже неудачна; языкъ дѣйствующихъ ея (лицъ не имѣетъ характерности, но несмотря на все это, мы должны быть очень благодарны за нее автору... Во-первыхъ -- комедія г. Чернышева со всѣми ея недостатками все-таки несравненно предпочтительнѣе всѣхъ комедій и водевилей, переводимыхъ съ Французскаго и совершенно чуждыхъ нашимъ нравамъ; а во-вторыхъ -- комедія эта дала возможность нашему великому драматическому артисту -- Мартынову создать типъ изъ роди купца Боярышникова...
   Пусть же г. Чернышевъ не останавливается въ своихъ драматическихъ попыткахъ. Мы увѣрены, что при болѣе серьёзномъ проникновеніи въ жизнь, при трудѣ и чтеніи, которыя будутъ способствовать къ развитію его дарованія, онъ можетъ современенъ написать очень хорошее драматическое произведеніе.-- Будемъ надѣяться, во всякомъ случаѣ, при бѣдности нашего репертуара, критика недодана слишкомъ строго судить молодаго автора....
   Но обратимся къ Мартынову.
   Мы не одинъ разъ имѣли случай говорить о геніальности его таланта. Два года тому назадъ отдавая отчетъ о представленіи драмы г. Потѣхина: "Чужое добро въ прокъ нейдетъ", мы уже показали, что въ талантѣ Мартынова не одинъ комическій элементъ, а драматизмъ въ широкомъ значеніи этихъ словъ; что онъ не только превосходный комикъ, но и глубокій трагикъ, -- и теперь послѣ представленія комедіи г. Чернышева, послѣ роли созданной имъ въ этоі комедіи, намъ остается только повторить еще утвердительнѣе то, что было сказано нами нѣкогда...
   Мартыновъ безспорно принадлежитъ къ числу геніальныхъ драматическихъ артистовъ. Какъ многіе изъ парижскихъ знаменитостей послѣдняго времени, которыхъ намъ удалось видѣть и имена которыхъ знаетъ наизусть вся Европа -- односторонни и блѣдны сравнительно съ Мартыновымъ, о, которомъ понятія не имѣетъ Европа и котораго даже въ отечествѣ многіе считать не болѣе, какъ очень хорошимъ комическимъ актеромъ,-- только!
   Изо всѣхъ парижскихъ театральныхъ знаменитостей послѣдняго времени развѣ одинъ только Фредерикъ Лемстръ могъ быть поставленъ по таланту рядомъ съ Мартыновымъ. У насъ онъ имѣетъ въ сію минуту только одного соперника -- Садовскаго.
   Критики наши при разборѣ піесъ безпрестанно ставитъ на одну доску Мартынова съ другими тоже конечно даровитыми нашими актерами... и никому не кажется это сближеніе странно, никто не протестуетъ противъ этого, хотя между Мартыновымъ и тѣми, съ которыми ставятъ его на ряду -- неизмѣримая разница; хотя одинъ творецъ, художникъ, великій талантъ, а другіе не болѣе, какъ умные, ловкіе и довольно тонкіе актеры, схватывающіе вѣрно внѣшнія черты различныхъ лицъ, встрѣчаемыхъ имъ въ жизни и переносящіе ихъ на сцену. Для большинства публики -- и особенно публики Александрынскаго театра такія различія конечно слишкомъ тонки. Это большинство заботится только о собственномъ развлеченіи и рукоплещетъ тому, кто болѣе забавляетъ его, кто смѣшнѣе передразниваетъ дѣйствительность... Театръ для большинства -- средство какъ нибудь поразвлѣчься и убить время; многіе ли изъ зрителей ищутъ художествевнаго наслажденія и понимаютъ что такое художественное наслажденіе? Этого отъ нихъ и требовать невозможно... Ужь если критики смѣшиваютъ Мартынова съ другими даровитыми актерами, то о большинствѣ публики и говорить нечего.
   Передать игру Мартынова въ роли Боярышникова во всѣхъ ея оттѣнкахъ и подробностяхъ невозможно. Никакой искусный разсказъ не въ силахъ этого сдѣлать,-- довольно сказать, что въ этой роли онъ создалъ удивительный типъ и возвелъ ее до высокаго драматизма, до ужасающей правды, которая впрочемъ во многихъ зрителяхъ возбуждала только добродушный смѣхъ.
   Въ прологѣ мы его видѣли еще молодымъ, бойкимъ, неумолимымъ, безжалостномъ, безчувственнымъ, мелкимъ торгашомъ, который съ молокомъ всосалъ въ себя плутовство и обманъ, который съ дѣтства -- еще мальчишкой въ лавкѣ у своего хозяина обучился обсчитывать, обмѣривать, красть и лгать; который не понимаетъ и не видитъ другой цѣли въ жизни, кромѣ наживанья денегъ какимъ бы то ни было образомъ. "Кто нажилъ тотъ и правъ" -- всѣ нравственныя правила его заключаются въ этомъ. Всѣ человѣческія ощущенія и чувства окаменѣли въ этомъ существѣ, вышедшемъ изъ такой школы. Глядя на этого, покуда еще мѣднаго, торгаша, наблюдая за его ужимками, за выраженіемъ лица его, слушая его, вы предугадываете, что онъ будетъ современенъ человѣкъ сильный, почетный, милліонеръ. Это -- характеръ и еще какой... способный для достиженія своей цѣли возвыситься до злодѣйства. Онъ страшенъ этотъ мѣлкій торгашъ, а простодушная публика надъ нимъ подсмѣивается, не подозрѣвая, что заключается подъ его внѣшнимъ комизмомъ! Добрая Каролина Ивановна насилу вытягиваетъ у него сто рублей на воспитаніе его дочери и, отдавая ей эти деньги, съ внутреннимъ скрежетомъ, онъ кажется наровитъ обсчитать и родную дочь, для которой вырываютъ у него милостыню... Съ какимъ безстыдствомъ и злодѣйствомъ отказывается онъ отъ занятыхъ имъ у пріятеля денегъ въ присутствіи своего тестя! И когда тесть, тронутый положеніемъ человѣка, котораго зять его пускаетъ по міру, говоритъ ему: "Не хорошо, братецъ; если ты занялъ, такъ отдай." -- "Охота же вамъ, тятенька, возражаетъ онъ хладнокровно, какъ ни въ чемъ не бывало, -- "слушать его... Развѣ не видите что онъ пьянъ?" -- Морозъ подираетъ отъ этихъ словъ, произносимыхъ Мартыновымъ, а зрители -- все смѣются... Неужели это смѣшно? Во 2 актѣ Мартыновъ является уже согбеннымъ старикомъ, трепещущимъ передъ мыслію о смертномъ часѣ и только помышляющимъ о томъ, чтобы замолить свои тяжкіе грѣхи строгими постами, хожденіями въ церковь и тщательнымъ исполненіемъ всѣхъ внѣшнихъ церковныхъ обрядовъ, въ которыхъ для него заключается вся сущность религіи. Не легко, видно, достаются милліоны! Онъ еще пожалуй не прочь при случаѣ надуть, но ужъ обманъ не легокъ ему; онъ тревожитъ его, и обманувъ онъ тотчасъ наложитъ на себя тотчасъ эпитемью для успокоенія совѣсти. Онъ моритъ себя голодомъ, молится, читаетъ благочестивыя книги; но ни что не заглушаетъ въ немъ внутреннихъ упрековъ... Взгляните на лицо старика Мартынова въ ту минуту, когда Каролина Ивановна прибѣгаетъ къ нему съ извѣстіемъ, что дочь его жива, что она невѣста... Какая страшная борьба совершается въ немъ.... И чувство отцовской нѣжности и боязнь обмана.... Онъ не знаетъ благословлять или проклинать эту вѣстницу; онъ то рѣшается ѣхать къ дочери убѣдиться, что она жива, что она дѣйствительно его дочь, и прижать ее къ изнывшей отъ мученій совѣсти груди своей,-- то говоритъ: "вздоръ, вздоръ, не поѣду; это обмѣнъ, они хотятъ моихъ денегъ".
   И надобно видѣть, какъ выражаетъ борьбу эту великій артистъ!
   Въ этой сценѣ и въ послѣдующихъ затѣмъ при свиданіи съ дочерью и своимъ бывшимъ пріятелемъ, у котораго онъ укралъ деньги -- Мартыновъ удивителенъ. Искусство далѣе идти не можетъ. Переходы отъ нѣжности, отъ пробудившагося въ немъ человѣческаго и отцовскаго чувства къ торгашевской недовѣрчивости и къ озлобленію, возбуждаемому въ немъ подозрѣніемъ, что его обманываютъ, передаются имъ съ высокою художественною правдою.... Его ужасъ при видѣ Щукина; потомъ его радость, что онъ можетъ снять съ себя тяжкій грѣхъ, отдавъ ему деньги; его изумленіе, когда тотъ отказывается отъ нихъ,-- все это такъ глубоко и истинно, такъ выше всѣхъ похвалъ!... Такія минуты наслажденія, какія доставляетъ Мартыновъ зрителю, сколько нибудь понимающему истинное значеніе драматическаго искусства, не часто удается испытывать и такія минуты даются только великими артистами.
   Русская сцена должна гордиться Мартыновымъ.Мартыновъ, повторяемъ мы, столько же великій комикъ, сколько великій трагикъ и въ современномъ смыслѣ этихъ словъ, а не въ томъ, какъ понимали ихъ поклонники старой драматической школы, сценическія рутинёры и риторы...
   Къ сожалѣнію, онъ еще невполнѣ оцѣненъ ни публикою, ни критикою...
   Переходить отъ Мартынова къ другимъ актерамъ, какъ-то неловко, мы чувствуемъ это, но обязаны передавать различныя новости я потому должны упомянуть и о г. Милославскомъ, провинціальномъ трагикѣ, дебютировавшемъ въ ролѣ Гамлета. Г. Милославскій -- подражатель покойнаго Каратыгина... Онъ, какъ кажется, придерживается всѣхъ старинныхъ ухватокъ, жестовъ, криковъ, вскрикиваній и другихъ сценическихъ эффектовъ, которые у него при этомъ еще всѣ подернуты легкимъ оттѣнкомъ провинціализма... И что за мысль пришла г. Милославскому дебютировать въ роли Гамлета?... Надобно имѣть большую довѣренность къ своимъ силамъ и смѣлость, чтобы выступить въ первый разъ въ этой роли; но одной смѣлости для выполненія ея недостаточно. Лучше бы начать съ чего нибудь полегче, а Гамлетовъ бы ужь оставить въ покоѣ.-- Эта роль очень трудна и глубока. Для удовлетворительнаго исполненія ея, кромѣ таланта, требуется еще значительное развитіе и много другихъ условій, о которыхъ здѣсь говорить безполезно.
   Французскій петербургскій театръ обнаруживаетъ большую дѣятельность и очень скоро передаетъ намъ парижскія новости. Всѣ піесы, имѣвшія болѣе или менѣе значительный успѣхъ въ Парижѣ, какъ то: Le Luxe, Le Roman d'un jeune homme pauvre, Cendrillon, Le pamflet и другія были разъиграны въ послѣднее время на Михайловскомъ театрѣ. Смотря на эти піесы, исполненныя болѣе или менѣе удачно, мы пришли къ тому убѣжденію, что сценическій успѣхъ въ Парижѣ въ настоящую минуту не такъ труденъ; что соотечественники Мольера очень снисходительны къ своимъ современнымъ авторамъ, а современны сихъ авторы очень смѣлы. Мы одного только не совсѣмъ понимаемъ, почему нѣкоторыя изъ поименованныхъ піесъ называются комедіями?.. Неужели мелодрама не совсѣмъ удачно выкроенная изъ повѣсти (я говорю о піесѣ г. Октава Фельета) похожа на комедію?.. Впрочемъ все это до насъ не касается; нельзя только здѣсь не замѣтить кстати, что современная французская драматическая и не драматическая литература представляютъ весьма печальное зрѣлище... Между петербургской французской труппой первое мѣсто занимаютъ -- г. Лемениль и г-жи Майеръ и Вольнисъ... Въ длинной и довольно скучной піесѣ Cendrillon г-жа Майеръ въ роли избалованной дочки прелестна, а г-жа Вольнисъ -- очень хороша въ ролѣ балующей маменьки... Что же касается до Сандрильоны... то признаемся вообще игра г-жи Напталь-Арну не производитъ на насъ большаго впечатлѣнія, особенно послѣ такихъ артистокъ, какъ г-жи Алланъ, Маделенъ Броганъ, и даже Плесси, которыхъ амплуа занимаетъ она.--
   На нѣмецкой сценѣ съ успѣхомъ играютъ пріѣзжіе карлики: -- Жанъ-Никколо, Жанъ-Пети и Киссъ-Іоши. Первый изъ нихъ, (по мѣркѣ одной изъ нашихъ газетъ) ростомъ въ 34 дюйма, второй въ 29, а третій въ 25.-- Мы не считаемъ нужнымъ представлять біографіи этихъ маленькихъ господъ и скажемъ только, что они смѣшатъ и забавляютъ публику... Чего-же больше и требовать отъ нихъ?... Они бѣгаютъ по сценѣ довольно ловко, пищать и даже хорошо поютъ куплеты...
   Г-жа Феррарисъ продолжаетъ нравиться публикѣ и произвела большой эффектъ въ балетѣ Фаустѣ.
   Въ бенефисъ г-жи Бозіо даны были "Шотландскіе Пуритане". Бенефиціантка пропѣла свою роль удивительно и была засыпана букетами и подарками....
   Что еще сказать о театрахъ?... Ахъ, да!-- вотъ два печальны! извѣстія:
   Прекрасный Театръ-Циркъ сгорѣлъ и новая комедія знаменитаго драматическаго обличителя, автора "Свѣтъ не безъ добрыхъ людей" и "Предубѣжденія" и редактора павшей остроумной газеты "Весельчакъ", непонятой публикою -- г. Львова, подъ заглавіемъ: "Компанія на акціяхъ" -- также пала. Она дана была одинъ разъ и болѣе увы!-- не повторяется. О редакторѣ непонятаго "Весельчака" и объ авторѣ непонятной комедіи даже и прежніе хвалители его отзываются нынѣ насмѣшливо. Намъ не мудрено было не понять новой комедія г. Львова, потому что мы не понимали и прежнихъ его произведеній, которыя производили такой Фуроръ и даже печатались въ одномъ изъ лучшихъ нашихъ журналовъ....
   "Слава, -- насъ учили, -- дымъ"!
   Да!-- какъ дымъ разлетѣлась въ минуту громадная слава г. Львова.... Надежды, возлагавшіяся на него публикою Александрынскаго театра обмануты... и мы вѣроятно не скоро будемъ имѣть удовольствіе видѣть остроумнаго и разстроганнаго автора, ловко раскланявающагося передъ рукоплещущею ему публикою.... Литературное поприще очень скользко: надо чрезвычайно ловко держаться на немъ, чтобы поддерживать эквилибръ и не упасть, а послѣ паденія, да еще двойнаго, какъ драматурга и редактора, приподниматься уже не такъ легко. Иногда такъ больно ушибешься, что и совсѣмъ не встанешь!
   Литературная слава -- самая ненадежная изъ всѣхъ славъ! Въ обществѣ легко пріобрѣтается, напримѣръ, слава благонамѣренаго человѣка: для этого стоитъ только имѣть, хоть положимъ, пріятнѣйшую наружность и ловкія манеры Павла Ивановича Чичикова; но въ литературѣ даже и Павелъ Ивановичъ Чичиковъ (еслибы былъ возможенъ литературный Чичиковъ) съ его пріятнѣйшею наружностію и ловкостію, не могъ бы долго пользоваться славой благонамѣреннаго писателя... Можно пожалуй легко пріобрѣсти славу въ родѣ г. Мерикура, но кто же захочетъ пользоваться такою постыдною славою? Но "о падшихъ или хорошо или ничего" говоритъ латинская пословица. Вслѣдствіе этого мы не продолжаемъ... и переходимъ къ спектаклямъ любителей.
   Мы уже извѣщали о томъ, что въ великолѣпномъ домѣ князя Бѣлосельскаго, въ пользу патріотическихъ школъ, дана была любителями -- въ первый разъ піеса графа Фредро, подъ названіемъ "На балѣ". Во второй разъ въ пользу тѣхъ же школъ разъиграна была, не теряющая до сихъ поръ значенія, комедія Грибоѣдова "Горе отъ Ума"... Мы предпочитаемъ произведеніе Грибоѣдова произведенію графа Фредро, какъ послѣднее ни остроумно... О комедіи Грибоѣдова говорить кажется нечего, она извѣстна всей Россіи; но Россія еще не знаетъ свѣтской комедіи графа Фредро и потому мы постараемся, по мѣрѣ нашихъ силъ и способностей, передать ея содержаніе.
   Дѣйствіе піесы графа Фредро въ Римѣ, на балѣ у Торлоніа (извѣстный банкиръ, князь и жидъ). Русская дама (безъ Фамиліи) красивая, молодая... и вдова, выбѣгаетъ на сцену изъ танцовальной залы, усталая, запыхавшаяся отъ танцевъ. Она говоритъ, что ей нѣтъ мочи, что ее затанцовали, а что впрочемъ все это невыносимо скучно и что всѣ мужчины ей надоѣли. На эти слова входитъ курляндскій баронъ (тоже безъ фамиліи) человѣкъ лѣтъ 50, свѣтско-ученый господинъ, путешественникъ, побывавшій на Чимборазо и чуть ли не въ Австраліи.-- "Неужели всѣ? спрашиваетъ онъ даму." -- "Всѣ и даже.... нѣтъ, для васъ я дѣлаю исключеніе, отвѣчаетъ она".-- "А для него?" -- "Не говорите мнѣ о немъ!" Изъ разговора оказывается, что какой-то молодой человѣкъ пламенно влюбленъ въ даму, но что она съ крайнею жестокостью отказываетъ ему во взаимности. Баронъ увѣряетъ, что отъ того-то именно ей все и надоѣло, что у нея нѣтъ цѣли въ жизни и что Богъ знаетъ, куда она запрятала свое сердце, а оно есть у нея, и онъ недаромъ повторялъ ей это и въ Парижѣ и въ Лондонѣ и въ Баденѣ, вездѣ, гдѣ они не встрѣчались. Милая дама сердится, говоритъ, что сердца-то именно нея нѣтъ, что оно было у нея, да сплыло въ Петербургѣ -- въ этомъ тщеславномъ городѣ, гдѣ каждая женщина не то, чѣмъ ее Богъ создалъ, а то, чѣмъ хочется, чтобы была она большому свѣту (фраза графа Соллогуба -- знатока великосвѣтскости). За симъ слѣдуетъ печальная повѣсть ея прошедшаго: она вышла рано замужъ, безъ любви, за человѣка не богатаго, штабсъ-капитана, да еще и армейскаго (фи!) въ отставкѣ, жила въ Петербургѣ, въ Коломнѣ, въ 3 этажѣ, ѣздила въ Оперу во 2 ярусъ -- это ужасно!-- Но въ то время она знавала молодаго человѣка, о которомъ говоритъ баронъ, она ему даже очень нравилась, но онъ принадлежалъ къ свѣту -- и скорѣе бы умеръ, чѣмъ рѣшился прійти къ ней въ ложу во 2 ярусъ! (милый молодой человѣкъ!) "А этого она ему никогда не проститъ!" (еще бы!) Затѣмъ мужѣ ея умеръ. Она уѣхала заграницу. Тамъ она сдѣлалась снова -- чѣмъ Богъ ее создалъ, а Богъ создалъ ее свѣтскою дамой.... Она нашла себѣ мѣсто. Положеніе ея перемѣнилось; перемѣнились и отношенія къ ней молодаго человѣка. Онъ явно, торжественно сталъ ея поклонникомъ. Она" затаивъ свою злобу, отъявленно стала съ нимъ кокетничать, свела его совершенно съ ума и когда онъ наконецъ предложилъ ей руку, съ благороднымъ негодованіемъ отвергла его. Баронъ находитъ поступокъ ея непохвальнымъ и все-таки стоитъ на своемъ: "повѣрьте, говоритъ онъ,-- женщина безъ любви все равно, что мужчина безъ отечества! (прекрасная и новая мысль!); васъ ждутъ разныя невзгоды, пока вы не выберете себѣ спутника и цѣли въ "жизни." На мудрыя наставленія стараго фразёра она отвѣчаетъ вопросомъ: "кого же мнѣ выбрать, кого полюбить? не васъ ли?" -- "Боже меня сохрани! восклицаетъ баронъ;-- нѣтъ, я слишкомъ опытенъ, слишкомъ хорошо знаю жизнь вообще и женщинъ въ особенности, чтобы поддаться атому милому соблазну...." или что-то въ этомъ родѣ. Барыня перемѣняетъ тонъ и начинаетъ тонкимъ образомъ заигрывать съ знаменитымъ путешественникомъ. Дѣло доводитъ она до того, что старикъ таетъ и дѣлаетъ ей объясненіе на старый ладъ. Онъ склоняетъ уже колѣни, но она разражается громкимъ хохотомъ и говоритъ ему, что наставленія давать легко, но съ женщинами мудрымъ быть трудно -- даже тому, кто побивалъ и на Чимборазо! Затѣмъ объявляетъ ему, что она гораздо вѣрнѣе самой себѣ, чѣмъ онъ своему опыту и нравственнымъ теоріямъ, и что она но прежнему безе всякаго сердца отправляется танцовать. Баронъ остается одинъ, нѣсколько сконфуженный, и рѣшается ей отомстить. Онъ слышитъ ея шаги, вынимаетъ какое-то письмо изъ кармана и погружается въ глубокое размышленіе. Дама возвращается и проситъ его простить ей ея шалость. Онъ будто не слышитъ. Она начинаетъ допрашивать его о причинѣ его разсѣянности. Онъ отвѣчаетъ несвязно, полу-словами, какими-то натеками на письмо, которое держитъ въ рукахъ. Любопытство ея задѣто.-- "Баронъ, говоритъ она,-- у васъ есть какая-то тайна, которую "домъ смерть хочется повѣрить мнѣ, но вамъ хочется, чтобы я васъ "просила объ этомъ, насильно вырвала у васъ эту тайну. Извольте! "Миленькій, добренькій баронъ, сдѣлайте мнѣ милость, скажите мнѣ "Секретъ, который вамъ такъ хочется сказать мнѣ". Баронъ словно нехотя говоритъ, что у него никакого секрета нѣтъ, но что онъ цѣлый уже день не можетъ освободиться отъ впечатлѣнія, произведеннаго на него посѣщеніемъ утромъ одного дома, въ которомъ ему живо и горестно вспомнилось одно плачевное обстоятельство, послѣдствія одной несчастной любви.... "Этотъ домъ хорошо извѣстенъ русскимъ" прибавляетъ онъ.-- "Опять любовь!" восклицаетъ дама насмѣшливо, "и любимая женщина стоила этой любви?" -- "О! да!" отвѣчаетъ баронъ, пристально глядя на нее.-- "Хотите, говоритъ дама, я опишу вамъ ее въ нѣсколькихъ словахъ?" -- "Сдѣлайте милость...." -- "Она была.... недурна.... не безъ ума.... честолюбива.... горда.... и наконецъ провинціалка...." На все это баронъ отвѣчаетъ утвердительно. Дама вполнѣ убѣждена, что она отгадала тайну, что рѣчь идетъ о ней и что баронъ ведетъ все это къ тому, чтобы снова заговорить о своемъ protégé.-- "Въ чемъ же состоятъ "несчастныя послѣдствія этой любви?" спрашиваетъ она также на* смѣшливо.-- "Будто вы не знаете? помилуйте, это тысячу лѣтъ "извѣстно всему міру." -- "Однако все-таки скажите!" -- "Извольте. "Видя, что дѣлать нечего, что все пропало для него, и будущее, и "счастіе и любовь, онъ заперся съ своимъ рабомъ, и...." -- "И?" спрашиваетъ дама, начиная волноваться.... "И.... зарѣзался...." -- "Зарѣзался?... О Боже! зачѣмъ не подождалъ онъ?..." И бѣдная львица, блѣднѣя, падаетъ въ кресло.-- "Когда же это случилось? говорите, "ради Бога", вопрошаетъ она, простирая къ нему руки.-- "Да.... "позвольте.... 1888 лѣтъ тому назадъ!" отвѣчаетъ онъ съ разстановкой.-- "Баронъ, въ; съ ума сходите или рѣшились меня уморить! Что "это вы говорите, о комъ?" -- "Я говорю о Маркѣ-Антоніи, любовникѣ Клеопатры; я сегодня посѣщалъ за Монте-Пинчіо домъ, ему принадлежавшій, по преданію. Тамъ у меня такъ живо воскресла въ памяти судьба этого историческаго любовника, тѣмъ болѣе, что "между Клеопатрой и вами я нашелъ большое сходство: она была умна и прекрасна, какъ вы; какъ вы -- честолюбива и горда, и наконецъ провинціалка, какъ вы; извѣстно, что Египетъ былъ римская провинція!" -- Баронъ отмстилъ; дама не находитъ отвѣта на эту выходку; она ее не на шутку напугала.-- "Вотъ видите, что у васъ есть сердце! говоритъ онъ,-- и это доказательство извиняетъ мою неумѣстную шутку. Простите меня, забудьте ваши мстительные замыслы, отдайтесь влеченію души и будьте счастливы единственнымъ счастіемъ возможнымъ для женщины -- любовью".-- "Баронъ! вы вѣчно хотите быть наставникомъ всѣхъ и каждаго, даже тогда, когда васъ объ этомъ не просятъ. Кто вамъ сказалъ, что я сама давно не придумала всего этого?" -- "А я вамъ помогу исполнить придуманное тотчасъ же. Онъ здѣсь, въ Римѣ, на балѣ; вы его увидите сейчасъ. Это письмо, которое у меня въ рукѣ, отъ него. Пожалуйте!" говоритъ баронъ, поднимая портьеру двери, ведущей въ танцовальную залу. Занавѣсъ опускается.
   Эта свѣтская шутка, которую можетъ быть авторъ и не считаетъ шуткою (мы просимъ у него извиненія за такое названіе) была очень мило разъиграна. Роль барона игралъ самъ авторъ...
   Но обратимся къ серьезному... т. е. къ "Горю отъ Ума".
   "Горе овъ Ума" было разъиграно и обстановлено не только серьёзно, но превосходно. Подобной обстановки, такого ensemble, мы никогда не видали ни на московской, ни на петербургской сценахъ... Наши записные актеры, какъ люди малознакомые съ свѣтомъ, не смотря на таланты нѣкоторыхъ изъ нихъ, никогда не умѣли придать свою игрою комедіи той свѣтской тонкости и ѣдкости, которою она вся пропитана. Чацкій являлся съ манерами, криками и величественностію Агамемнона, или Ляпунова; Фамусовъ не совсѣмъ походилъ на московскаго барина; я не говорю уже объ остальныхъ лицахъ, только одинъ Репстиловъ (Сосницкій) былъ безукоризненно-хорошъ...
   Повторяемъ, мы увидѣли, къ изумленію нашему, въ залѣ князя Бѣлосельскаго, въ первый разъ въ жизни, остроумное и ядовитое произведеніе Грибоѣдова, разъигранное свѣтскими любителями, такъ, какъ слѣдуетъ....
   Г. Ушаковъ, въ ролѣ Фамусова, -- г. Маркевичъ, въ ролѣ Чацкаго, г-жа Мичурина въ ролѣ Софьи,-- были превосходны, гг. Ушаковъ и Маркевичъ явились настоящими артистами. Оба они поняли чрезвычайно вѣрно свои роли и съ замѣчательнымъ мастерствомъ и тонкостію олицетворили ихъ... Остальныя лица: Загорѣцкій, Репетиловъ, Лиза, Молчаливъ, -- словомъ всѣ были почти безукоризненно хороши.
   Зрители были въ восторгѣ.
   Такого пріятнаго и полнаго сценическаго впечатлѣнія мы давно не испытывали.
   Мы совѣтовали бы посмотрѣть на этихъ свѣтскихъ любителей настоящимъ артистамъ, особенно участвующимъ въ "Горе отъ Ума". Это было бы для нихъ весьма полезно...
   Предвѣстіе великаго поста -- начинались концерты.
   Однимъ изъ замѣчательныхъ былъ утренній концертъ въ залѣ Дворянскаго Собранія г. Мортье-де- Фонтеня. Зала была полна, не смотря на те, что въ это утро была репетиція "Горе отъ Ума* въ домѣ князя Бѣлосельскаго, гдѣ было также многочисленное стеченіе публики.
   Въ университетской залѣ, въ пользу бѣдныхъ студентовъ, былъ также прекрасный концертъ, въ которомъ участвовали всѣ итальянскіе пѣвцы и пѣвицы.
   Концерты концертнаго общества посѣщаются знатоками и любителями. Концертное общество разослало при афишахъ объявленіе о томъ, что на второй, четвертой и шестой недѣляхъ предстоящаго поста по пятницамъ отъ 8 1/2 до 10 ч. вечера возобновятся, по примѣру минувшихъ годовъ, въ залѣ Придворной пѣвческой Капеллы музыкальные вечера...
   Вотъ еще новость: въ Петербургъ пріѣхали Самоѣды изъ Архангельска съ оленями показывать себя и прокатывать на оленяхъ петербургскихъ жителей. Они устроили на Невѣ юрту и покрыли ее оленьими шкурами. Олени запряжены по четверкѣ въ маленькіе банки. Охотниковъ кататься множество. Катанье это стоитъ 20 к. Самоѣдъ, правящій оленями, въ балахонѣ до колѣнъ изъ какой-то шерстяной, пестрой матеріи... На Невѣ въ первый дебютъ самоѣдовъ были тучи народа, потому что въ это время происходилъ неподалеку на Невѣ рысистый и троичный бѣгъ. Одинъ изъ призовъ, говорятъ, получила вятская крестьянская тройка. Бѣги эти привлекаютъ на Неву каждое воскресенье несмѣтное число зрителей.
   Между очень пріятными новостями для Петербурга, безъ сомнѣнія, новость -- объ учреждающейся компаніи публичныхъ каретъ. Петербургъ сильно нуждается въ приличныхъ наемныхъ экипажахъ. Въ этомъ случаѣ, какъ и во многихъ, касающихся удобства, онъ очень отсталъ отъ европейскихъ городовъ. Статутъ новой компаніи утвержденъ 2 января. Компанія учреждена графомъ Шуваловымъ гг. Фелейзенымъ и Преномъ. Капиталъ компаніи въ 400,000 р., раздѣленныхъ на акціи въ 100 р.-- Число акцій неограничено. Дирекція компаніи будетъ состоятъ изъ пяти директоровъ, избранныхъ общимъ собраніемъ акціонеровъ; 10 акцій даютъ право голоса; 50 акцій пра

   

ПЕТЕРБУРГСКАЯ ЖИЗНЬ.

ЗАМѢТКИ НОВАГО ПОЭТА.

   Нѣсколько словъ о моемъ почтенномъ наставникѣ, по поводу весьма замѣчательнаго "Дневника" случайно попавшагося мнѣ.-- Воспоминанія объ авторѣ этого весьма замѣчательнаго "Дневника".-- Отрывки изъ него и черты изъ жизни его автора.-- Любопытное дѣло производившееся нѣкогда въ бывшей П* Межевой Конторѣ.-- О русскихъ художникахъ въ Римѣ (отрывокъ изъ письма).-- Петербургъ передъ свѣтлымъ праздникомъ.-- Святая недѣля.-- Балаганы.-- Каррикатурный листокъ г. Данилова.-- Сѣверный Цвѣтокъ -- журналъ модъ.-- Еще новые журналы.-- Смѣхъ -- листокъ безъ подписчиковъ и безъ сотрудниковъ!
   
   "Главное -- благонравіе и благомысліе. Эти добродѣтели есть основа всего. Что въ томъ, что человѣкъ съ неба звѣзды хватаетъ? Безъ благонравія и благомыслія человѣкъ ничто..." Такъ говаривалъ обыкновенно одинъ изъ моихъ почтенныхъ наставниковъ, учитель логики Иванъ Акимовичъ Колпаковъ шестидесяти-пяти лѣтній старецъ въ гусарскихъ сапожкахъ, съ длинными отъ затылка волосами, крестообразно зачесанными на лысинѣ и напомаженными клейкой помадой изъ калины -- его собственнаго издѣлія, про котораго одинъ мой школьный товарищъ сочинилъ пѣсенку, начинавшуюся такъ;
   
   "Нашъ учитель Колпаковъ
   Умножаетъ дураковъ.
   Онъ жилетъ свой поправляетъ
   И глазами все моргаетъ....
   
   Его уже нѣтъ давно на свѣтѣ, этого благомыслящаго и благонравнаго старичка -- вѣчная ему память!... Но я какъ будто въ сію минуту вижу его передъ собою".
   -- Что же должно разумѣть, Иванъ Акимычъ, подъ благонравіемъ и благомысліемъ? спрашивалъ я его.
   -- Разумѣй.... отвѣчалъ Иванъ Акимычъ, моргая и подергивая свой жилетъ съ полосками, болѣе приличный для подрясника, чѣмъ для жилета,-- разумѣй такъ:-- повинуйся безпрекословно старшему, не резонируй, заискивай въ начальствѣ, чти заповѣдь, неувлекайся веди себя аккуратно, не дѣйствуй опрометчиво; пословица говоритъ: "семь разъ примѣрь одинъ отрѣжь; говори передъ нисшими, молчи передъ высшими; -- записывай ежедневно приходъ и расходъ и что дѣлалъ въ теченіи дня; не пренебрегай снами, отмѣчай ихъ въ записной книжкѣ, ибо Привидѣніе не рѣдко предостерегаетъ человѣка черезъ посредство сновъ; безпрекословно повинуйся старшимъ, не спорь съ ними, ибо яйца курицу пеучатъ и благо будетъ тебѣ на землѣ и высшихъ чиновъ достигнешь...
   Высокія, превосходныя правила, составлявшіе жизненный кодексъ не одного Ивана Акимыча и дѣйствительно способствовавшіе нѣкогда къ возвышенію человѣка.... то есть къ доставленію человѣку титла превосходительнаго, вмѣстѣ съ которымъ уже безспорно и неотъемлемо пріобрѣтались имъ всѣ нравственныя, благонамѣренныя качества!...
   Но отчего же, о мой добрый наставникъ, о благонравнѣйшій изъ людей, ты, для котораго чинъ дѣйствительнаго статскаго совѣтника казался высочайшею земною наградою -- отчего неуклонно исполняя въ теченіи семидесятилѣтней жизни своей всѣ эти превосходныя правила, ты, сошелъ въ могилу только съ чиномъ титулярнаго совѣтника, и передъ гробомъ твоимъ несли только одну подушку, на которой скромно покоился орденъ Св. Анны 3 степени?... Съ твоими превосходными правилами, ты могъ бы по службѣ уйдти далекой достигнуть, не только столь вожделеннаго для тебя чина дѣйствительнаго статскаго совѣтника, а даже перешагнуть за ту черту, о которой тебѣ и во снѣ не снилось: сдѣлаться сановникомъ (т. е. получить 3 классъ) и украсить грудь тѣми украшеніями, при одномъ взглядѣ на которые, сердце твое бывало мучительно билось, какъ въ аневризмѣ, а краснорѣчивое слово прилипало къ гортани вмѣстѣ съ языкомъ!
   Отчего ты, преподававшій намъ науку здраваго смысла (по твоему опредѣленію логика -- наука здраваго смысла, хотя, правду сказать, логика, которую ты преподавалъ намъ, не имѣла ни капли здраваго смысла) отчего ты, мудрецъ, повергавшій всѣхъ, благонамѣренныхъ, но мало ученыхъ, въ изумлѣніе своею ученостію, своими латинскими цитатами изъ Корнелія-Непота, Саллюстія и Цицерона.... отчего ты не умѣлъ примѣнять своихъ правилъ и знаній къ жизни и весь вѣкъ прожилъ темнымъ человѣкомъ на 1200-хъ р. ассигнаціями?
   Чѣмъ ты былъ хуже, напримѣръ, Максима Иваныча Фаворскаго, достигшаго именно съ помощію твоего нравственнаго кодекса до большихъ чиновъ и до большихъ орденовъ и оставившаго послѣ себя значительный капиталецъ, накопившійся незамѣтно вслѣдствіе аккуратной и экономной 50-лѣтней его жизни, изъ одного только жалованья? Отчего ты, подобно ему, не попалъ въ сановники, въ государственные люди, не составилъ себѣ капитальца?.. Оба вы благонравіе и благочестіе ставили выше всего, оба вы руководились совершенно одинаковой логикой, смотрѣли на міръ почти съ одной точки зрѣнія, оба любили древніе языки, въ особенности латинскій и славянскій, оба въ разговорѣ любили приводить тексты -- ты, мой почтенный и вѣчно незабвенный наставникъ, латинскіе, а Максимъ Иванычъ -- славянскіе; оба вы даже и по рожденію вышли изъ одного сословія!... Нѣтъ, видно ты родился не подъ счастливою звѣздою....
   Всѣ эти мысли пришли мнѣ въ голову, когда я перелистывалъ случайно доставшійся мнѣ любопытнѣйшій Дневникъ его превосходительства Максима Иваныча, найденный въ бумагахъ его послф смерти. Въ теченіе 50 лѣтъ Максимъ Иванычъ велъ акуратно этотъ дневникъ, передъ которымъ, блѣднѣютъ всѣ мемуары и записки -- заграничныя и отечественныя.
   Но прежде чѣмъ я представлю отрывки изъ этого драгоцѣннаго дневника, я слегка познакомлю читателя съ личностію его автора. Максимъ Иванычъ пользовался нѣкогда значительною извѣстностію въ Петербургскомъ... особенно чиновничьемъ мірѣ, какъ человѣкъ высоконравственный, благонамѣренный и даже умный. Безукоризненно-нравственное воззрѣніе его приводило въ умиленіе. Будучи еще не въ большихъ чинахъ, и имѣя отъ роду не болѣе 30 лѣтъ, Максимъ Иванычъ въ одномъ домѣ выслушавъ однажды не большое стихотвореніе, оканчивавшееся такъ:
   
   Сей жизни краткой всѣ мгновенья
   Тебѣ я тщуся посвятить,
   Съ тобою жажду съединенья
   И буду вѣкъ тебя любить!
   
   которымъ не благоразумно восхищался при немъ какой-то легкомысленный молодой человѣкъ, находившійся въ гостяхъ въ томъ домѣ, -- обратился къ молодому человѣку и произнесъ:
   -- Позвольте-съ замѣтить вамъ, что стихотвореніе это вовсе не заслуживаетъ похвалы и не дѣлаетъ чести автору, потому что оно безнравственно-съ.-- Разбѣрите хорошенько-съ: авторъ хочетъ посвятить всѣ мгновенія своей жизни существу имъ любимому -- положимъ-съ очень достойной и прекрасной особѣ, но если онъ всѣ Минуты посвятитъ ей, то ему не останется ни одной минуты -- Ни для исполненія обязанностей своихъ, какъ истинному христіанину относительно Бога, ни для его служебныхъ обязанностей, ибо предполагать должно, что авторъ не одними стихотвореніями занимается, а находится, какъ всѣ благонамѣренные люди въ государственной службѣ.
   Такимъ строго нравственнымъ воззрѣніемъ Максимъ Иванычъ руководился съ юныхъ лѣтъ... Когда обстриженный подъ гребенку съ полными и румяными щеками, съ тихими и сдержанными манерами, съ благоговѣйно потупленнымъ взоромъ стоялъ онъ въ вицъ-мундирѣ передъ своимъ начальникомъ, руки по швамъ, и только поводилъ бровями,-- на него нельзя было смотрѣть безъ умиленія и, не только самому начальнику, но даже лицу совершенно постороннему такъ и хотѣлось невольно погладить его по головкѣ, потрепать по щекѣ и произнести: "Умница!" Эти сдержанныя манеры и эти благоговѣйно-потупленные взоры онъ "охранилъ до преклонной старости въ обращеніи не только съ старшими, но и съ равными себѣ, съ господами до 4 класса включительно. Разговаривая съ таковыми, онъ долгомъ считалъ повторять черезъ слово -- "Ваше Превосходительство" и отъ поры до времени кивать головою въ видѣ поклоновъ, произнося: "такъ-съ". И если бы не украшенія на его груди, всякій счелъ-бы его за подчиненнаго того генерала, съ которымъ онъ разговаривалъ, или просто за его домашняго служителя... Стригся онъ также до конца жизни подъ гребенку и полныя щеки его, одрябнувъ отъ старости, не потеряли однакоже румянца, что должно было, безъ сомнѣнія, приписать его регулярной и строго-нравственной жизни.
   Максиму Иванычу было лѣтъ 40, когда я въ первый разъ увидѣлъ его въ нашемъ домѣ. Мнѣ тогда было не болѣе 10....
   Я помню, что онъ являлся къ намъ раза два въ мѣсяцъ, подходилъ къ ручкѣ бабушки и потомъ къ маменькиной ручкѣ, потомъ низко кланялся имъ и по приглашенію бабушки садился. Если бабушка или маменька не заговаривали съ нимъ, то онъ, промолчавъ съ минуты двѣ, вынималъ обыкновенно изъ кармана тоненькія нравственныя брошюрки (всѣ карманы его были постоянно набиты нравственными брошюрками) и, осклабя свой ротъ пріятною улыбкою, говорилъ, обращаясь къ бабушкѣ и къ маменькѣ:
   -- Вотъ-съ прекрасныя нравственныя сочиненія-съ, вышедшія недавно изъ печати-съ. Неугодно ли будетъ послушать одно изъ нихъ?
   И не дожидая отвѣта, приступалъ къ чтенію.
   Бабушка, слушая его со вниманіемъ, отъ времени до времени тихо позѣвывала и прикрывала ротъ рукой, а маменька представлялась внимательною въ ту минуту, когда онъ или бабушка на нее взглядывали, но изъ подтишка дѣлала гримасы и пожимала плечами, взглядывая на сидѣвшую по одаль проживалку.
   По окончаніи чтенія, Максимъ Иванычъ клалъ брошюрку въ карманъ и спрашивалъ, обращаясь къ бабушки:
   -- Понравилось ли вамъ это сочиненіе-съ?
   -- Прекрасное сочиненіе, отвѣчала обыкновенно бабушка: -- я заслушалась васъ... Какъ вы безподобно читаете.
   -- Покорно васъ благодарю-съ... Максимъ Иванычъ привставалъ на стулѣ, кланялся бабушкѣ и прибавлялъ:
   -- Если вамъ такъ понравилось это сочиненіе, -- то позвольте мнѣ поднести его вашему превосходительству.
   Бабушка благодарила и принимала съ удовольствіемъ брошюрку, а Максимъ Иванычъ, посидѣвь немного, вставаль, кланялся и снова подходилъ къ ручкамъ бабушки и маменьки.
   -- Куда же вы такъ торопитесь, Максимъ Иванычъ? спрашивала его обыкновенно бабушка: -- посидѣли бы еще. Мнѣ всегда пріятно васъ видѣть.
   -- Очень благодаренъ-съ, отвѣчалъ онъ, -- за вниманіе ко мнѣ, но я обремененъ занятіями и потому не могу воспользоваться вашимъ любезнымъ предложеніемъ-съ.
   Когда онъ уходилъ, бабушка обыкновенно вздыхала и произносила: -- Ахъ, какой прекрасный человѣкъ, истинно добродѣтельный! и какой умница!... Вотъ съ такимъ человѣкомъ пріятно и полезно проводить время!
   Маменька обыкновенно поддакивала ей, а потомъ говорила потихоньку проживалкѣ, или какой нибудь родственницѣ, присутствовавшей во время чтенія:
   -- Ну слава Богу, ушолъ!... какъ онъ надоѣдаетъ съ своими чтеніями! Кажется нѣтъ на свѣтѣ скучнѣе человѣка!
   Я внутренно соглашался съ маменькой и меня нисколько неудивляло, что она поддакиваетъ бабушкѣ и соглашается съ нею противъ себя, потому что это повторялось безпрестанно.
   Я помню, что Максимъ Иванычъ производилъ на всѣхъ какое-то непріятное, стѣсняющее, тяжелое впѣчатлѣніе, хотя никто не рѣшался сознаться въ этомъ; я даже почему-то немножко боялся его, не смотря на то, что онъ очень ласкалъ меня. Въ лице его было что-то неподвижное, мертвое, какъ будто это было не лицо, а маска; когда онъ улыбался, рогъ его растягивался до ушей, и вмѣсто одушевленія, улыбка придавала ему выраженіе еще болѣе неестественное. Меня особенно смущали его огромныя, торчавшія уши. При его появленіи веселость исчезала на лицахъ, смолкалъ добродушный смѣхъ, всѣ какъ-то сжимались неловко и принимали постный видъ. А когда онъ уходилъ всѣ снова оживлялись и начинали дышать свободнѣе. Мой инстинктъ говорилъ мнѣ, что Максимъ Иванычъ не то чтобы вполнѣ образцовый и безукоризненный человѣкъ, но я старался заглушить въ себѣ этотъ инстинктъ, потому что всѣ кругомъ меня твердили, что онъ примѣрный, благочестивый, благонравный, добродѣтельный и проч. и что онъ ведетъ жизнь образцовую и безукоризненную. Позже я осмѣлился усомниться въ его умѣ, но не рѣшался никому высказать этого, потому что всѣ кругомъ меня твердили, что онъ умнѣйшій человѣкъ.
   Старшій братъ мой, который былъ по смѣлѣе меня и вполнѣ раздѣлялъ мой образъ мыслей касательно Максима Иваныча, спросилъ однажды у одной изъ нашихъ родственницъ -- дамѣ имѣвшей авторитетъ въ нашемъ семействѣ по уму и начитанности, говорившей всегда сухими моральными афоризмами:
   -- Неужели вы считаете Максима Иваныча умнымъ человѣкомъ?
   -- А неужели же можно сомнѣваться въ этомъ? отвѣчала она.
   -- Да чѣмъ-же обнаруживается его умъ?.. возразилъ мой братъ:-- говоритъ онъ мало -- а если и говоритъ, то обыкновенно о вседневныхъ, самыхъ обиходныхъ вещахъ: о томъ, кого произвели въ чинъ, кому дали орденъ, что ему сказала графиня такая-то, у которой онъ имѣлъ счастіе быть сегодня, или какъ изволилъ принять его ласково такой-то князь; А я того же, чтобы читать во всѣхъ домахъ, моральныя брошюрки -- также не нужно большаго ума: нужно только умѣть читать складно и не имѣть никакого такта. Къ тому же, кромѣ своихъ моральныхъ брошюрокъ, онъ врядъ ли что нибудь читывалъ.
   -- Ты еще слишкомъ, молодъ, чтобы критиковать такихъ людей, какъ онъ, -- сказала тетушка нахмуривъ брови: -- это недѣлаетъ чести твоей нравственности; дай Богъ, чтобы всѣ имѣли такія правила и такой образъ мыслей, какіе имѣетъ Максимъ Иванычъ. Его уважаютъ люди, которые имѣютъ значеніе побольше чѣмъ мы съ тобой. Если бы онъ не имѣлъ ума, -- онъ не могъ бы занимать такого значительнаго мѣста какое онъ занимаетъ и дослужиться до такого чина.
   Братъ мой, въ которомъ отрицательный элементъ началъ проявляться очень рано, улыбнулся, выслушавъ тетушку, и не сталъ возражать ей.
   Послѣдній аргументъ тетушки -- именно тотъ, что не имѣя ума нельзя достигнуть значительнаго чина, сильно подѣйствовалъ на меня.... Я поколебался.
   -- Нѣтъ, должно быть онъ въ самомъ дѣлѣ уменъ, подумалъ я, только скрываетъ свой умъ.... Какъ же безъ ума достигнуть до такого чина!
   Впослѣдствіи, въ лѣтахъ зрѣлыхъ, я однако убѣдился, что можно и безъ обширнаго ума и безъ особенно-глубокихъ свѣдѣній, добиться до лестнаго и почетнаго титла превосходительства.
   Когда я окончилъ курсъ, матушка послала меня съ визитомъ къ Максиму Иванычу.
   -- Съѣзди къ нему, дружочекъ, говорила она,-- онъ идетъ въ гору, надо всегда заискивать въ такого рода людяхъ. (Маменька также держалась нравственныхъ правилъ Ивана Акимыча и Максима Иваныча). Онъ можетъ тебѣ быть очень полезенъ.
   Максимъ Иванычъ занималъ небольшую квартиру, которая содержалась въ баснословной чистотѣ, хотя на прислугахъ у него была одна только пожилая женщина, въ крайнемъ случаѣ исправлявшая также должность кухарки. Но эта женщина была Нѣмка....
   -- Дома его превосходительство Максимъ Иванычъ? спросилъ я у нее, когда она отворила мнѣ дверь.
   Нѣмка внимательно осмотрѣла меня съ ногъ до головы и сказала:
   -- А какъ объ васъ доложить?
   Я назвалъ свою фамилію.
   -- Пожалуйте, сказала она, возвратясь черезъ минуту -- и ввела меня въ комнату, которая была вся въ шкафахъ съ книгами: -- они сейчасъ выйдутъ.
   -- Боже мой! подумалъ я, можно ли хотя одно мгновеніе сомнѣваться въ умѣ и учености человѣка, у котораго такая чудесная библіотека!
   Для меня до сихъ поръ однако загадка, къ чему служила библіотека Максиму Иванычу, никогда не читавшему добровольно ничего, кромѣ нравственныхъ брошюрокъ?...
   Я всегда былъ робокъ по натурѣ и всякій авторитетъ невольно подавлялъ меня, эта робость осталась во мнѣ и до сихъ поръ... Человѣкъ пользующійся репутаціею необыкновеннаго ума, или таланта, или учености производитъ на меня такое впѣчатлѣніе, что въ его присутствіи я невольно теряюсь, взвѣшиваю каждое слово, боюсь провраться и потому становлюсь натянутъ, скученъ и глупъ, сознаю это внутренно и отъ этого дѣлаюсь еще смѣшнѣе и скучнѣе. При этомъ съ дѣтства мнѣ внушено, по нравственному кодексу Ивана Акимыча, глубочайшее уваженіе къ чиновнымъ авторитетамъ и вообще къ чинамъ, титламъ, званіямъ и украшеніямъ, что осталось во мнѣ до нѣкоторой степени и доселѣ, несмотря на всѣ мои разочарованія. Въ присутствіи генерала я еще до сихъ поръ ни какъ не могу быть вполнѣ самимъ собою: свободно сидѣть на стулѣ, свободно высказывать свой образъ мыслей, оспоривать свободно его мнѣнія; генералу я какъ-то невольно поддакиваю, передъ генераломъ я какъ-то невольно держусь, но старой привычкѣ, прямѣе, ему я какъ-то, также по старой привычкѣ, улыбаюсь слаще.... Я понимаю, что его превосходительство изволить говорить совсѣмъ не то; я вижу ясно, что его превосходительство изволилъ отстать; что онъ не понимаетъ самыхъ простыхъ вещей, что его взглядъ смѣшонъ и жалокъ а свѣдѣнія очень бѣдны, я чувствую, что не нужно большой храбрости и большихъ знаній для того, чтобы вступить въ борьбу съ его превосходительствомъ и побѣдить его,-- но какъ-то недостаетъ духу... и еще еслибъ я въ немъ-искалъ чего нибудь, еслибъ я нуждался въ немъ! Привычки дѣтства сильны. Что дѣлать! титулъ превосходительства имѣетъ на меня какое-то магическое вліяніе... Съ статскимъ совѣтникомъ я уже несравненно свободнѣе, и еслибъ я былъ столь же робокъ въ печати относительно ихъ превосходительствъ, то навѣрное пользовался бы величайшею ихъ благосклонностію и заслужилъ бы отъ нихъ наименованіе благонамѣреннаго и нравственнаго молодаго человѣка, несмотря на то, что я вовсе не молодъ, но въ глазахъ ихъ превосходительствъ я, разумѣется, все еще мальчишка, особенно при моемъ жалкомъ чинѣ!
   Если я теперь такъ робокъ передъ Генералами, то читатель можетъ вообразить до чего оробѣлъ я тогда войдя къ Максиму Иванычу; ктому же его библіотека окончательно уничтожила меня... Передо мною разомъ были два авторитета: генералъ и ученый!
   Въ ту минуту, когда я разсматривалъ книги, по большей части все назидлательнаго содержанія, сзади меня раздался тонкій, нѣсколько дребезжащій и мало симпатичный голосъ:
   -- Мое почтеніе-съ
   Я вздрогнулъ и обернулся.
   Передо мною стоялъ самъ Максимъ Иванычъ въ вице-мундирѣ застегнутомъ на всѣ пуговицы и съ украшеніемъ на лѣвой груди.
   Я смѣшался и произнесъ нескладно:
   -- Я долгомъ счелъ явиться къ вашему превосходительству, потому что (почему я не понималъ самъ и заикнулся).... потому что маменька поручила мнѣ засвидѣтельствовать вамъ свое почтеніе...
   -- Благодарю васъ, отвѣчалъ Максимъ Иванычъ, наклонивъ свою обстриженною голову съ значительною просѣдью: -- милости прошу сюда-съ.
   И онъ ввелъ меня въ гостинную, самъ сѣлъ на диванъ передъ круглымъ столомъ, а мнѣ указалъ на кресло.
   Я сѣлъ, поклонившись молча.
   Минуты двѣ было молчаніе.
   Его превосходительство крякнулъ. Затѣмъ опять съ минуту продолжалось молчаніе. Его превосходительство еще разъ крякнулъ и произнесъ:
   -- Вы, я слышалъ, очень успѣшно окончили курсъ наукъ-съ? Я съ вашимъ начальникомъ знакомъ-съ. Начальство вообще очень хорошо отзывается объ васъ и объ вашей нравственности-съ...
   Я поклонился, внутренно спрашивая себя: зачѣмъ же я ему кланяюсь: вѣдь не онъ, а начальство хвалитъ меня?
   -- Такіе отзывы объ васъ начальства дѣлаютъ вамъ честь, продолжалъ Максимъ Иванычъ,-- съ хорошею нравственностью и благонравнымъ поведеніемъ вы можете-съ до всего дойти....
   За тѣмъ снова послѣдовало молчаніе.
   -- Я, началъ Максимъ Иванычъ черезъ минуту:-- имѣю счастіе пользоваться благосклонностію вашего министра-съ, онъ человѣкъ рѣдкій, высокихъ, прекрасныхъ правилъ-съ и непосредственнаго вашего начальника знаю-съ: во всѣхъ отношеніяхъ человѣкъ достойный съ. А чтеніе вы любите-съ?...
   -- Да-съ, я читаю много.
   -- Это прекрасно-съ, возразилъ Максимъ Иванычъ,-- только надо читать съ большимъ выборомъ, только такія сочиненія-съ, которые питаютъ въ одно время умъ и сердце, назидательныя, нравственныя сочиненія-съ... Вотъ-съ я вамъ рекомендую, вышла недавно одна весьма назидательная брошюрка-съ.... Она небольшая-съ. Я вамъ ее прочту-съ. Послушайте.
   И Максимъ Иванычъ началъ читать брошюрку, въ которой доказывалось, что надобно идти по пути добродѣтели, избѣгая всякихъ соблазновъ и всякаго зла, на которые наталкиваетъ насъ врагъ человѣческаго рода.
   -- Не правда ли какое прекрасное сочиненіе? произнесъ онъ кончивъ: -- какія высокія мысли и краснорѣчіе!
   Да кто же не знаетъ этого? вертѣлось у меня на языкѣ,-- еслибъ это высказано было по крайней мѣрѣ не такъ пошло!
   -- Превосходно, ваше превосходительство! произнесъ я въ отвѣтъ и при этомъ еще для выраженія большаго восторга поднялъ глаза къ потолку.
   Максимъ Иванычъ былъ по видимому очень доволенъ мною, пожалъ мнѣ руку, проводилъ меня до передней и, кланяясь, мнѣ сказалъ: -- желаю вамъ всякаго успѣха-съ. Я увѣренъ, что вы далеко пойдете по службѣ... Матушкѣ мое глубокое почтеніе-съ.
   Когда я сходилъ съ лѣстницы, я однако почувствовалъ себя какъ-то нехорошо, и какой-то, какъ будто внутренній голосъ, (вѣроятно тотъ, который мы зовемъ совѣстью) шепталъ мнѣ:
   -- Жалкій ты человѣкъ! ты еще только начинаешь свое поприще, а ужь безпрестанно путаешься во лжи, въ лести и въ лицемѣріи.... Ну зачѣмъ ты такъ сладко смотрѣлъ на этого застарѣлаго ханжу и лицемѣра? За чѣмъ ты прикинулся восхищеннымъ отъ его брошюрки?
   Я краснѣя, отвѣчалъ на это:
   -- Но мнѣ съ дѣтства внушали заискивать въ значительныхъ людяхъ; во всемъ соглашаться съ старшими и вести себя относительно ихъ какъ можно осторожнѣе и скромнѣе... Мнѣ безпрестанно твердили, что въ этомъ заключаются всѣ правила нравственности!
   -- Хороша нравственность, основанная на лжи, съ упрекомъ шепталъ мнѣ внутренній голосъ, -- на уничтоженіи своего человѣческаго достоинства!... Искательство, ложь и лицемѣріе -- правила холопства, а не нравственности....
   На это я немогъ ничего возразить моему внутреннему голосу.... Я чувствовалъ, что онъ имѣетъ нѣкоторое основаніе, и послѣ его замѣчаній мнѣ стало на минуту еще тяжелѣе... Слова Максима Иваныча: "я увѣренъ, что вы далеко пойдете по службѣ-съ" камнемъ легли мнѣ на сердце.
   Но все это касается лично до меня и нейдетъ къ дѣлу. Обратимся къ нравственному Максиму Иванычу.
   Если еще въ чиновныхъ сферахъ, между людьми почтенными находились люди, сомнѣвавшіеся въ умѣ Максима Иваныча, то уже относительно его нравственности и добродѣтели никто не имѣлъ малѣйшаго сомнѣнія. Съ моимъ внутреннимъ голосомъ, касательно того, что будто бы онъ тупой лицемѣръ и ханжа, соглашались только молодые люди, замѣченные вообще въ неблагонамеренномъ и либеральномъ образѣ мыслей -- И что они могли сказать противъ безукоризненнаго образа его жизни?
   Максимъ Иванычъ съ примѣрною точностію и неуклонностію исполнялъ всѣ служебныя и общественныя обязанности, по общепринятымъ правиламъ. Вставалъ онъ ежедневно зимой въ 8 часовъ, а лѣтомъ въ семь, умывшись и одѣвшись и выкушавъ чаю, занимался бумагами до 12 часовъ, а въ 12 часовъ отправлялся пѣшкомъ въ должность... Максимъ Иванычъ, съ первыхъ дней своей служебной дѣятельности, до послѣднихъ минутъ своей жизни, никогда неразвлекаясь и неувлекаясь ни нѣмъ, не позволялъ себѣ истратить лишней копѣйки; еще съ самыхъ малыхъ чиновъ и окладовъ онъ началъ ежегодно откладывать въ ломбардъ маленькую сумму отъ экономіи, постепенно возвышая ее при своемъ возвышеніи. "Это копѣйка на черный день" благоразумно думалъ онъ, не подозрѣвая, что для такого рода людей какъ онъ не бываетъ чернаго дня... Въ значительныхъ чинахъ и при значительныхъ окладахъ, онъ продолжалъ все скромно ходить пѣшкомъ, не дерзая и подумать о заведеніи экипажа, какъ объ излишней роскоши. Мысль о женѣ, какъ и объ экипажѣ, почиталъ онъ равно дерзкою, и хотя съ молоду чувствовалъ поползновеніе къ прекрасному полу, но благоразумно сдерживая свои страсти, дошелъ до того, что уже въ преклонныхъ лѣтахъ -- это было высшее торжество нравственности! разсматривалъ женщину, какъ порожденіе нечистой силы, какъ первую причину всего зла... Въ большихъ чинахъ онъ позволилъ себѣ нанять только квартиру побольше, по не измѣнилъ почти ни въ чемъ своихъ прежнихъ привычекъ мелкаго чиновника и по прежнему оставался только съ своей Нѣмкой, замѣнявшей ему всю прислугу... Возвратясь изъ должности, онъ кушалъ два блюда и въ такомъ случаѣ послѣ обѣда засыпалъ на часокъ-другой; но обѣдалъ дома рѣдко, въ видахъ экономіи, что ему было не трудно при его многочисленныхъ и разнообразныхъ знакомствахъ и при значительной смертности въ Петербургѣ. Максимъ Иванычъ больше обѣдалъ на похоронныхъ обѣдахъ, ибо считалъ непремѣннымъ долгомъ провожать всѣхъ своихъ знакомыхъ до послѣдняго жилища и потомъ помянуть ихъ за трапезой. Въ такихъ случаяхъ онъ возвращался съ кладбища домой, чтобы отдохнуть и потомъ отправлялся въ гости, начинивъ широкіе карманы своего вице-мундира и своей шинели нравственными брошюрками. Онъ былъ вхожъ между прочимъ, во многіе знатные дома, гдѣ его терпѣли, какъ терпятъ вообще старую прислугу.... по необходимости. Максимъ Иванычъ какъ человѣкъ добросовѣстный и аккуратный былъ рекомендованъ еще въ молодости нѣкоторымъ именитымъ особамъ и исполнялъ ихъ разныя порученія и приказанія, за что и былъ награждаемъ вниманіемъ, ласковымъ обращеніемъ, дозволеніемъ иногда приходитъ обѣдать.... и небольшими суммами. Изрѣдко именитые особы, въ знакъ своего особеннаго благоволенія къ нему, дозволяли ему даже прочитывать имъ нравственныя брошюрки и потомъ, улыбаясь, говорили между собою "добрый человѣкъ, но ужасный чудакъ!" Часамъ къ двѣнадцати Максимъ Иванычъ обыкновенно возвращался домой и, вписавъ въ свой дневникъ нѣсколько строчекъ, (какое сходство съ моимъ почтеннымъ наставникомъ!) ложился почивать, помолившись Богу. У него были записаны рожденья и именины всѣхъ важныхъ особъ и значительныхъ лицъ, и въ такіе дни, передъ должностію, онъ обыкновенно пешечкомъ отправлялся къ нимъ съ поздравленіями, былъ принимаемъ нѣкоторыми, а у другихъ записывался въ швейцарской -- и все это исполнялъ постоянно втеченіи всей своей высоконравственной жизни... О праздникѣ Рождества, Новаго Года и Свѣтлаго Воскресенія говорить нечего... Вънервый день каждаго изъ высокоторжественныхъ праздниковъ онъ объѣзжалъ на скромномъ извощикѣ всѣхъ знатныхъ особъ и лицъ, на другой менѣе значительныхъ, а на третій день -- знакомыхъ по проще. Въ недѣлю Пасхи онъ уже непремѣнно останавливалъ всѣхъ встрѣчавшихся ему на улицѣ своихъ знакомыхъ, какого бы они ни были малаго чина, по христіанскому обычаю цаловалъ ихъ трижды въ губы, произнося: "Христосъ воскресе" и потомъ кланялся, прибавляя:-- желаю-съ, чтобы Господь сподобилъ насъ встрѣтиться и въ слѣдующемъ году въ этотъ день-съ"...
   Максимъ Иванычъ съ генеральскаго чина считалъ также своею непремѣнною обязанностію, неизвѣстно почему, появляться на всѣхъ публичныхъ экзаменахъ, актахъ и торжественныхъ засѣданіяхъ въ полномъ мундирѣ и во всѣхъ украшеніяхъ. Онъ внимательно выслушивалъ всѣ рѣчи, или отвѣты учениковъ, самъ никогда не предлагалъ ни какихъ вопросовъ и, слушая, только отъ времени до времени поводилъ бровями.
   Послѣ же публичнаго экзамена подходилъ обыкновенно къ выпускнымъ воспитанникамъ съ родителями которыхъ онъ былъ знакомъ и говорилъ имъ постоянно одну и ту же фразу:
   -- Поздравляю васъ. Желаю-съ, чтобы вы были утѣшеніемъ вашихъ почтенныхъ родителей и достигли бы большихъ чиновъ-съ.
   Трудолюбіе и усердіе къ службѣ Максима Иваныча были неподвержены никакому сомнѣнію и нельзя было не удивляться, какъ у него стаетъ времени при его служебныхъ занятіяхъ исполнять всѣ мелочныя общепринятыя и даже совсѣмъ никѣмъ непринятыя обязанности. О служебныхъ способностяхъ его были различные толки: пожилые служаки-рутинеры, искушенные многолѣтнимъ опытомъ, отзывались о немъ, какъ о замѣчательномъ чиновникѣ; люди же молодые, неопытные, съ либеральнымъ взглядомъ, имѣвшіе случай узнать его поближе, увѣряли, что все выходившее изъ рутины или изъ обычной формы, ставило его въ тупикъ и потребны были необыкновенныя усилія для объясненія ему какой-нибудь новой, хотя и простой мысли, и что онъ никакъ не могъ освоится и примириться съ таковою мыслію до тѣхъ поръ, покуда она не была одобрена высшимъ начальствомъ и непризнана имъ необходимою. Кому въ этомъ случаѣ вѣрить, я предоставляю рѣшить читателю; я знаю только то, что Максимъ Иванычъ дѣйствительно оказывалъ свое покровительство тѣмъ изъ своихъ подчиненныхъ, которые были самыми закоренѣлыми представителями формы и рутины, какъ съ точки зрѣнія служебной, такъ и съ точки зрѣнія общественной; которые наиболѣе обнаруживали преданности и подчиненности, были слѣпыми и безотвѣтными исполнителями всякихъ приказаній, имѣли видъ скромный и благонравный и поздравляли начальство съ праздниками аккуратно.
   Такихъ нравственныхъ пуристовъ, какимъ былъ Максимъ Иванычъ въ сію минуту уже не отыщешь.
   Онъ заботился не только о нравственности своихъ подчиненныхъ-чиновниковъ и сторожей, но простиралъ эту заботливость даже на ихъ жонъ, дочерей и прочее.
   Если кто нибудь изъ его подчиненныхъ приходилъ къ нему просить разрѣшенія о вступленіи въ законный бракъ, его превосходительство при этомъ обыкновенно хмурился и, по нѣкоторомъ размышленіи, спрашивалъ:
   -- Очень хорошо-съ, но я прежде желалъ бы знать, хорошаго ли поведенія ваша невѣста-съ, честныхъ ли она родителей, и къ какому они званію принадлежатъ?
   Женихъ отвѣчалъ обыкновенно, что невѣста дочь статскаго или коллежскаго, или надворнаго совѣтника, что будущій тесть, кромѣ того, имѣетъ знакъ отличія безпорочной службы и при томъ кавалеръ, и что поэтому онъ, женихъ, не имѣетъ не только права сомнѣваться въ поведеніи невѣсты, но почитаетъ даже мысль о сомнѣніи предосудительною.
   Это нѣсколько, повидимому, успокоивало его превосходительство, однако онъ возражалъ:
   -- Все это такъ-съ; ну, а можетъ быть вы меня обманываете-съ?
   Подчиненный, разумѣется, увѣрялъ, что онъ не осмѣлился бы обмануть его превосходительство, и клялся, что его невѣста имѣетъ весьма нравственныя правила Но, не смотря на все это, Максимъ Иванычъ никогда не давалъ разрѣшенія прежде личнаго объясненія съ будущимъ тестемъ своего подчиненнаго.
   Нравственная точка зрѣнія его превосходительства на литературу и на жизнь нерѣдко поставляла иныхъ въ весьма щекотливое и непріятное положеніе.
   Говорятъ какой-то издатель, высоко дорожившій мнѣніями Максима Иваныча и не рѣшавшійся ничего печатать безъ его совѣта принесъ однажды на его одобреніе стишки, пріобрѣтенные имъ у какого-то поэта. Стишки были большею частію содержанія благочестнаго,-- и Максимъ Иванычъ одобрилъ ихъ, но между ними попалось одно стихотвореніе къ дѣвицѣ имя и фамилія которой были выставлены вполнѣ. Поэтъ восхищался красотой ея и говорилъ ей между прочимъ:
   
   Природы -- чудо, совершенство
   Васъ невозможно не любить,
   Любимымъ вами быть блаженство.... и прочее.
   
   Максимъ Иванычъ очень призадумался надъ этимъ стихотвореніемъ, сначала вовсе не хотѣлъ его одобрить, а потомъ рѣшился одобрить не иначе, какъ съ слѣдующимъ примѣчаніемъ, которое онъ сдѣлалъ въ выноскѣ: "Авторъ не рѣшился бы написать и напечатать это стихотвореніе къ дѣвицѣ такой-то (имя и фамилія ее были здѣсь снова повторены вполнѣ), если бы онъ не имѣлъ намѣренія вступить съ нею въ законный бракъ." Все это происходило въ отсутствіи поэта. Издатель напечаталъ стихотвореніе съ примѣчаніемъ. Влюбленный поэтъ, ничего не подозрѣвая и даже не зная, вышла или нѣтъ его книжка, въ день возвращенія своего въ Петербургъ, черезъ часъ отправился въ домъ родителей дѣвицы. Дѣвица не показывалась, а родители ея приняли его очень сухо. Смущенный молодой человѣкъ, всегда пользовавшійся особенною любовію и вниманіемъ ихъ, рѣшился спросить у нихъ: "за что они на него сердятся?..."
   -- И вы, милостивый государь, отвѣчалъ родитель дѣвицы: -- имѣете еще дерзость предлагать мнѣ такой вопросъ?...
   -- Клянусь, нескладно заговорилъ молодой человѣкъ чуть не сквозь слезы:-- я васъ такъ уважаю.... мнѣ это такъ больно.... я не понимаю, что все это значитъ.... чѣмъ я могъ заслужить такое обращеніе --
   -- А это, сударь, что? воскликнулъ родитель дѣвицы съ сверкающими глазами, указывая ему на его стихотвореніе съ нравственнымъ примѣчаніемъ Максима Иваныча.
   Поэтъ прочелъ примѣчаніе и чуть не упалъ въ обморокъ и хотя дѣло объяснилось потомъ, но ему все-таки деликатно отказали отъ дома.
   Когда Максиму Иванычу передали это печальное событіе съ поэтомъ, онъ хладнокровно выслушалъ и также хладнокровно произнесъ:
   -- По моему-съ, безъ примѣчанія стихотвореніе это было бы еще неприличнѣе, и родители дѣвицы могли бы тогда еще болѣе оскорбиться. Во всякомъ случаѣ-съ, это можетъ послужить урокомъ молодому человѣку быть впередъ осторожнѣе-съ и выбирать предметы болѣе нравственные и серьёзные для своихъ стихотвореній.
   Максимъ Иванычъ сошелъ въ могилу также скромно, какъ онъ жилъ, оставивъ какому-то отдаленному родственнику, о которомъ онъ никогда не думалъ и котораго никогда не видалъ въ глаза, довольно значительный капиталецъ. Никто не присутствовалъ въ минуту его кончины, кромѣ его аккуратной и чистоплотной нѣмки, которая аккуратно закрыла ему глаза, аккуратно дала знать о его смерти кому слѣдуетъ, и потомъ, по обыкновенію, принялась вязать свой чулокъ, какъ ни въ чемъ но бывало.... Самое драгоцѣнное наслѣдіе, оставшееся намъ послѣ покойнаго и принадлежащее всѣмъ намъ его соотечественникамъ, -- это, безъ сомнѣнія, "Дневникъ", найденный послѣ смерти въ его бумагахъ, веденный имъ въ теченіе сорока лѣтъ, -- удивительный матеріалъ для изученія человѣка, слывшаго нѣкогда полезнымъ, нравственнымъ, умнымъ, примѣрнымъ членомъ общества....
   Вотъ отрывки изъ этого несравненнаго дневника. Я возьму только за годъ одинъ день изъ каждаго мѣсяца на выдержку:
   
   Января 2 18**. Благодареніе Богу, сонь былъ хорошъ отъ 12 до 7. Во снѣ видѣлся мальчикъ въ красной рубашкѣ, желавшій напесть мнѣ смертельный ударъ. Всѣ жизненныя исправленія были какъ слѣдуетъ. Обѣдалъ у его превосходительства Ѳедора Мартыновича Зарубина, потомъ прошелся немного, вечеромъ былъ дома и легъ на ночь въ 12 часовъ.
   Февраля 10.-- Помяни Господи душу усопшія рабы твоей моей бабки, скончавшейся въ этотъ день въ 1792 г. Благодареніе Создателю, сонъ былъ хорошъ отъі до 8 ч. Все было какъ слѣдуетъ. Во снѣ видѣлъ, что кто-то противъ воли моей берется докладывать мои бумаги и потомъ, что я на Охтенскомъ кладбищѣ занимаюсь чьими-то поминками.
   Марта 26.-- Благодареніе Промыслителю, сонъ былъ хорошъ отъ 1 до 7 ч. Чувствовалось нѣкоторое разстройство желудка. Во снѣ видѣлъ двѣ могилы -- и одну весьма-глубокую, выложенную кирпичемъ, потомъ очутился въ Москвѣ и вижу Наполеона, занимающагося писаніемъ бумагъ, которыя я осмѣлился у него взять и читать кому-то, но опасался за эту смѣлость его мщенія. Обѣдалъ дома, послѣ обѣда уснулъ часа 2, потомъ не спалъ, а на ночь легъ спать въ 12 часу.
   Апрѣля 17.-- Помяни Господи душу раба твоего, добраго начальника моего, его сіятельство князя И*, скончавшагося въ этотъ день шесть лѣтъ назадъ тому. Благодареніе Богу, сонъ былъ хорошъ. Во снѣ видѣлись Александръ Николаичъ Борисовцовъ и молодой Радоминскій, которому я дѣлалъ замѣчаніе за его невниманіе къ старшимъ.-- Желудокъ все разстроенъ и пищевареніе неправильное, оттого вѣрно, что дважды употреблялъ черносливъ и съѣлъ два моченыхъ яблока. Однако обѣдалъ у графини Р*. Послѣ небольшой прогулки, возвратился домой и легъ на ночь въ 12 ч.
   Мая 6. Благодареніе Создателю, сонъ былъ хорошъ отъ 2 до 5 и отъ половины 6-го до 8 ч. Во снѣ видѣлись какіе-то молодые чиновники,-- трое сидятъ и занимаются въ холодной комнатѣ, которую топить не велитъ начальство. Жизненныя исправленія какъ слѣдуетъ. Обѣдалъ на кладбище на поминкахъ его превосходительства Василья Ивановича.-- Домой возвратился пѣшкомъ -- Вечеромъ занимался, ужиналъ въ 9 ч., легъ спать на ночь въ 11 ч.
   Іюня 11. Благодареніе Богу, сонъ былъ хорошъ. Видѣлось во снѣ, что ворона два раза садилась мнѣ наголову, когда я стоялъ у какого-то забора. Жизненныя исправленія какъ слѣдуетъ. Обѣдалъ дома. Послѣ обѣда, уснулъ часа три, въ которые много кое-чего видѣлось, а на ночь легъ спать въ 11.
   Іюля 18. Рожденіе сиротѣющей дочери княгини Аглаиды Васильевны С*.-- Благодареніе Богу, сонъ былъ хорошъ отъ половины перваго до половины пятаго.-- Во снѣ видѣлъ -- искушеніе духа тьмы -- балаганы, прекрасно устроенные на площади, и въ нихъ въ бѣломъ платьѣ кавалера и пѣвицу итальянскую, съ большими глазами.-- Обѣдалъ на Волковомъ, по случаю похоронъ статскаго совѣтника Перемыкина. Послѣ заѣзжалъ къ вдовѣ Александра Петровича (напрасно), потомъ возвратился домой и легъ на ночь въ 12 ч.
   Августа 3. Благодареніе Всемогущему, сонъ былъ хорошъ, хотя въ началѣ испыталъ покушенія врага душъ на злыя мысли. Видѣлъ потомъ Петра Великаго, новый академическій русскій словарь и его сіятельство графа **, выслушивающаго мои объ ономъ словарѣ отзывы и еще выпавшій у меня зубъ, съ ровнымъ, съ гладкимъ, какъ будто подпиленнымъ корнемъ.-- Послѣ обѣда дома уснулъ и видѣлъ по снѣ тетушку въ странномъ видѣ.-- На ночь легъ въ 12 ч.
   Сентября 16.-- Благодареніе Многомилостивому сонъ былъ хорошъ. Во снѣ видѣлись мнѣ, фельдмаршалъ Радецкій, обласкавшій меня, съ которымъ я разговаривалъ о разныхъ нравственныхъ предметахъ, а потомъ родитель мой, идущій со мною въ нагольномъ тулупѣ въ Лѣтнемъ саду, кажется зимой, которому я раскрываю разныя служебные планы мои.-- Послѣ обѣда уснулъ часа 3, и на ночь легъ въ 12 ч.
   Октября 9.-- Благодареніе Вседержителю, сонъ былъ хорошъ. Видѣлъ во снѣ какого-то значительнаго англичанина, который говорилъ мнѣ лестныя для самолюбія моего похвалы за мое усердіе къ службѣ, и проч. Обѣдалъ у его превосходительства Г. И. Т. и проч.
   Ноября 4.-- Благодареніе Создателю, сонъ былъ хорошъ. Во снѣ видѣлось много кое-чего: женскій полъ, профессоръ, объясняющій свою науку, еще какое-то общество, въ которомъ я кого-то оскорбилъ и потерялъ свое нижнее платье, еще какое-то странное явленіе на небѣ грозномъ и летающія бѣлыя птицы, обратившее на себя вниманіе многихъ зрителей, въ числѣ коихъ находился покойный фельдмаршалъ графъ И. И. Дибичь-Забалканскій. Обѣдалъ у добраго моего бывшаго сослуживца, нынѣ занимающаго важное мѣсто у его высокопревосходительства Д. K. Т....
   Декабря 18.-- Благодареніе Промыслителю, сонъ былъ хорошъ отъ 1 до 6. Во снѣ видѣлось, что я въ плѣну у Наполеона и считаю серебряныя деньги, а потомъ христосуюсь съ Наполеономъ, который очень ласкалъ меня. Обѣдалъ дома, -- соснулъ послѣ обѣда часа 2, а на ночь легъ спать въ 12 ч.
   
   О добродушнѣйшій и нравственнѣйшій изъ чиновныхъ старцевъ,-- миръ праху твоему! Мой внутренній голосъ упрекалъ тебя нѣкогда во лжи, въ лицемѣріи и въ ханжествѣ, но онъ былъ несправедливъ къ тебѣ.... Онъ горячился по молодости. Теперь онъ возмужалъ вмѣстѣ со мною и пріобрѣлъ болѣе опытности во взглядѣ на людей и судитъ о нихъ уже не такъ горячо и опрометчиво. Ктомуже въ твоемъ драгоцѣнномъ дневникѣ -- ты весь передъ нами. Нѣтъ, ты не ханжилъ, не лгалъ и не лицемѣрилъ, ты былъ искрененъ; всю жизнь свою ты добродушно принималъ ложь за правду, ханжество и лицемѣріе за благочестіе, холопство за благонравіе и нравственность! Въ тебѣ, какъ въ кривомъ зеркалѣ, отражались въ преувеличенномъ безобразіи всѣ общественный и оффиціальныя понятія, взгляды, условія и принципы среды, тебя окружавшей, которые ты принималъ безъ повѣрки и изъ ту на то усердія еще преувеличивалъ и доводилъ до каррикатуры. И твои покровители и милостивцы, друзья, сослуживцы и сверстники, -- люди болѣе тебя тонкіе, иногда въ тайнѣ позволявшіе себѣ, можетъ быть подсмѣиваться надъ тобою, не подозрѣвали, что они смѣются надъ самими собою, надъ своею собственною злою и безпощадною каррикатурою въ лицѣ твоемъ!... Ты совершилъ, по понятіямъ среды тебя окружавшей, свое земное поприще съ честію, какъ подобаетъ всякому добропорядочному человѣку, то есть, достигъ генеральскаго чина и разныхъ отличій и оставилъ себѣ капиталецъ, хотя неизвѣстно для кого,-- но все равно безъ капитальца жизненный подвигь твой былъ бы не полонъ! Скромно и незамѣтно тихими шажками шелъ ты но избитой колеѣ, почтительно сторонясь и преклонясь передъ всякою силою, въ полномъ и добродушномъ убѣжденіи, что эта узкая, истрепанная и избитая колея -- широкій ровный путь, ведущій къ спасенію. Если ты дѣлалъ зло, если тебѣ приходилось на пути твоемъ душить въ зародышѣ всякое человѣческое проявленіе, поражавшее тебя; всякое свободное слово и всякую свободную мысль, попадавшуюся тебѣ, то -- какъ это ни дурно, у меня не поднимется языкъ на твое осужденіе, ибо ты руководимый тупыми принципами, проникшими твою плоть и кровь, -- полагалъ, что творишь добро.
   Какъ бы то ни было, въ минуты бодрствованія: за своимъ почетнымъ кресломъ въ мѣстѣ твоего служенія, за нравственною брошюркою въ гостяхъ, за кутьею на похоронномь обѣдѣ, за обсужденіемъ поэтическаго творенія -- и въ часы сна, когда ты парилъ въ высшихъ сферахъ, соприсутствовалъ Петру Великому и Наполеону, бесѣдовалъ съ Радецкими и съ Дибичами-Забалканскими.... ты представлялъ явленіе любопытное. Одинъ изъ самыхъ добродушныхъ сподвижниковъ отжившей эпохи, ты можешь служить намъ отчасти ея характеристикой... И я знаю, что еще и теперь есть люди, душою и лѣтами, принадлежащіе твоей несравненной эпохѣ, которые ставятъ тебя по уму и по нравственности, въ примѣръ новому поколѣнію!...
   Вотъ почему я бросаю цвѣтокъ воспоминанія на твою еще свѣжую могилу. Еще разъ миръ праху твоему и той эпохѣ, въ которую ты жилъ, дѣйствовалъ, имѣлъ значеніе, почитался серьёзно полезнымъ членомъ общества и получалъ награжденія за отличія и усердіе!
   Кстати о прошедшемъ. Мнѣ недавно попался очень любопытный документъ, относящійся къ прошедшему -- дѣло, производившееся въ бывшей П* Межевой Конторѣ, любопытный отрывокъ изъ котораго съ сохраненіемъ правописанія подлинника, слово въ слово я представляю читателямъ:
   "Яковлевъ, обще съ Мельниковымъ, землемѣромъ Ивановымъ и дневальнымъ Михайловымъ подошли къ столу директорскому и при томъ усмотрѣли на стелѣ лежащіе, на двухъ листахъ написанные собственною землемѣра Кудрявцева рукою какіе-то стихи; но какъ но содержанію ихъ можно почесть даже и за пасквили, а если и не таковыми, то по крайней мѣрѣ сіи партикулярныя и безполезныя бумаги при должности писать или ихъ въ присутственномъ мѣстѣ оставлять -- законами воспрещено; вслѣдствіе онаго означенныя бумаги давъ подписать дежурному и дневальному, нынѣ въ оригиналѣ конторѣ представилъ и просилъ взять какъ поступокъ землемѣра Кудрявцева, равно и смыслъ сочиненныхъ имъ стиховъ, въ разсмотрѣніе; ибо они, по мнѣнію его землемѣра Мельникова, въ законопротивномъ духѣ писаны на нѣкоторыя Государственныя Заведенія и составляютъ упрекъ Педагогическому Институту; изъ листовъ же, взятыхъ имъ Мельниковымъ въ чертежной на директорскомъ столѣ, писанныхъ рукою Кудрявцева, видно: Фамусовъ -- ну вотъ великая бѣда, что выпьетъ лишнее мущина; ученье вотъ чума, ученность вотъ причина, -- что нынче пуще, чѣмъ когда, безумныхъ развелось людей и дѣлъ и мнѣній.-- Хлестова:-- и впрямь съ ума сойдешь отъ этихъ-однихъ пансіоновъ, школъ, лицеевъ бишь, да отъ ландкарточныхъ взаимныхъ обученій. Княгини-.-- нѣтъ, въ Петербургѣ Институтъ, Педагогическимъ такъ кажется зовутъ; тамъ упражняются въ расколахъ и безвѣрьѣ; въ профессора -- у нихъ учился нашъ родня и вышелъ хоть сейчасъ въ аптеку, въ подмастерье; отъ женщинъ бѣгаетъ и даже отъ меня; чиновъ не хочетъ знать; онъ химикъ, онъ ботаникъ, князь Федоръ мой племянникъ; Скалозубъ -- я васъ обрадую: всеобщая молва, что есть проэктъ насчетъ лицеевъ, школъ, гимназій; тамъ будутъ лишь учить понашему разъ, два; а книги сохранятъ такъ, для большихъ оказій; Фамусовъ -- Сергѣй Сергѣевичъ, нѣтъ; ужь коли зло пресѣчь, забрать всѣ книги бы, да сжечь. Загорѣцкій -- нѣтъ-съ; книги книгамъ рознь. Хлестова -- отцы мои! ужь кто въ умѣ разстроенъ, такъ все равно, отъ книгъ ли, отъ питья ль, а Чацкаго мнѣ жаль; по христіански такъонь жалости достоинъ; былъ острый человѣкъ, имѣлъ душъ сотни три. Фамусовъ -- четыре; Хлестова -- три сударь; Фамусовъ -- четыреста. Хлестова -- нѣтъ, триста; Фамусовъ -- въ моемъ календарѣ... Хлестова -- всѣ врутъ календари!.. и проч. На что контора резолюціею своею того жь числа заключила: предписать землемѣру Кудрявцеву указомъ и велѣть подать въ сію контору, не продолжая болѣе одного дня, объясненіе, въ томъ 1) въ какомъ смыслѣ опредѣляетъ онъ будто бы ученье есть чума и причину что нынче пуще, чѣмъ когда, безумныхъ развелось людей и дѣлъ и мнѣній и изъ какихъ именно событій, дѣлъ и мнѣній онъ-то заключаетъ 2) почему онъ себѣ дозволилъ, вопреки мудрому распоряженію правительства и всѣхъ здравомыслящихъ людей увѣрять, яко бы и впрямь съ ума сойдешь отъ этихъ, отъ однихъ пансіоновъ, школъ и лицеевъ; ибо весьма благонамѣренными людьми утверждено, что они есть разсадникъ образованія ума и нравственности, обученіе и благодѣтельное занятіе упражняющихся въ географіи и прочихъ теоретическихъ наукахъ, служащихъ къ счастію благоустроеннаго государства; 3) кто его увѣрилъ, или съ какого повода онъ дерзнулъ написать, что въ Педагогическомъ С.-Петербургскомъ Институтѣ упражняются въ расколахъ и безвѣрьи профессора и говорить это, когда не безъизвѣстно ему, что въ Педагогическомъ Институтѣ воспитывались начальники его: 1) членъ Прутковскій и 2) Корбелецкій и на какую онъ родню указываетъ, что будто бы, вывелъ изъ оного, можетъ быть подмастерьемъ въ аптекѣ, ибо въ оный Институтъ поступаютъ только для окончанія высшихъ наукъ; и слѣдовательно таковымъ его выраженіемъ на чье лицо дѣлаетъ пасквильное порицаніе; 4) Въ семъ смыслѣ наводитъ сомнѣніе и дальнѣйшее его описаніе, чего ради обязанъ онъ неоспоримымъ объяснить доводами: А, гдѣ и какъ дошла до него всеобщая молва о таковомъ всеобщемъ разрушеніи учебныхъ Заведеній, какъ онъ пишетъ: что есть проэктъ на счетъ лицеевъ, школъ, гимназій; тамъ будутъ лишь учиться по нашему; разъ, два; а книги сохранять такъ, для большихъ оказіи; при томъ объяснить, какой въ себѣ заключаетъ смыслъ -- выраженіе по нашему разъ, два. В., Какое онъ разумѣетъ зло, для пресѣченія коего потребно забрать всѣ книги бы, да сжечь. С., Чѣмъ онъ руководствовался при должности писать стихи, что доказывается тѣмъ, ибо они еще не окончены, и для чего онъ-то, свое сочиненіе оставилъ при должности, не съ тѣмъ ли намѣреніемъ, дабы внушить прочимъ его сослуживцамъ; о чемъ ему Кудрявцеву отъ 6-го числа Октября за No 1651 предписано указомъ. Въ слѣдствіе каковаго предписанія Землемѣръ Кудрявцевъ рапортомъ, Ноября въ 7-е число Конторѣ объяснилъ, что стихи, такъ называемые Г. Землемѣромъ Мельниковымъ и предъявленные Присутствію сей Конторы, въ Законопротивномъ духѣ имъ понятые, суть: Копія съ выписки, сочиненной Г. Грибоѣдовымъ; оригиналъ таковыхъ былъ найденъ имъ Кудрявцевымъ на дорогѣ, а какъ бумага была запачкана,-- такъ что, кое-какъ можно было разбирать, то въ свободныя минуты, въ квартирѣ онъ ихъ переписалъ и они въ бумагахъ нечаянно занесены въ Чертежную и были отложены, и здѣсь забыты; смыслъ стиховъ онъ оправдываетъ, говоря, что они представляютъ пасквиль на законопротивный и вольный духъ и изображаютъ характеры непросвѣщенныхъ, для которыхъ кажется ученье чумою...."
   Драгоцѣнный документъ! Передъ нимъ даже блѣднѣетъ несравненный дневникъ его превосходительства Максима Иваныча!
   .... Прежде нежели мы перейдемъ къ петербургскимъ новостямъ (а ихъ на этотъ разъ очень мало), мы сообщимъ нашимъ читателямъ еще отрывокъ изъ письма, полученнаго нами изъ Рима отъ одного любителя искусствъ, о дѣятельности нашихъ художниковъ въ Римѣ. Хотя предметъ этотъ и не относится къ нашимъ замѣткамъ, но читатели, вѣрно, не посѣтуютъ на насъ за это.
   "Начнемъ съ римскихъ старожиловъ, пишетъ г. Ж*,-- г. Ивановъ (Александръ) и братъ его (Сергѣй) давно основались въ Римѣ и пустили, можно сказать, корни въ его археологическую и художественную жизнь.
   (Затѣмъ идетъ рѣчь о картинѣ Иванова сужденіе о которой мы представили нашимъ читателямъ, въ прошломъ нумерѣ и потому мы это мѣсто пропускаемъ.)
   "Сергѣй Ивановъ (архитекторъ), составившій себѣ большую извѣстность въ Римѣ реставраціями Термовъ Каракаллы и нѣсколькихъ домовъ Помпеи, признается знатоками за самаго даровитаго и ученаго архитектора, какой когда либо выходилъ изъ петербургской Академіи. Имя Ивановыхъ, вообще, пользуется большею извѣстностью въ Римѣ Третій представитель его -- отличный пейзажистъ, тоже съ давнихъ поръ живущій въ Римѣ. Работы его извѣстны въ Россіи. Чтобы кончить со старожилами римскими, скажу о г. Орловѣ, -- художникѣ съ большимъ самороднымъ дарованіемъ и чувствомъ, который, при замѣчательной добросовѣстности, достигъ замѣтнаго мѣста въ ряду нашихъ художниковъ. Послѣдняя его картина (Любовь Разбойника) -- плодъ четырехъ-лѣтняго труда, -- особенно это свидѣтельствуетъ. Всѣ наималѣйшія подробности выполнены съ оконченностью самою совершенною. Головка дѣвушки, за любовь которой разбойникъ отдаетъ свое веселое ремесло, -- прелестна.... Женскія хорошенькія головки -- лучшая сторона работъ г. Орлова. Портреты его давно успѣли сдѣлать ему извѣстность въ Россіи.
   "Молодые историческіе художники: Сорокинъ, Бронниковъ и Худяковъ, каждый имѣютъ въ своей мастерской по нѣскольку картинъ, рекомендующихъ какъ нельзя лучше ихъ дарованія. "Благовѣщеніе" Сорокина, особенно можно назвать произведеніемъ, выходящимъ изъ ряда обыкновенныхъ:-- оно обличаетъ въ авторѣ дарованіе замѣчательное. Мысль смѣлая и новая, лежитъ въ его основаніи, исполненіе превосходно, а обстановка свидѣтельствуетъ о глубокомъ и добросовѣстномъ изученіи археологической стороны предмета. Здѣсь уже не какая нибудь комната, съ какою ни попало колонною и амвономъ съ книгой, которой тогда не было еще и выдумано,-- но комната именно той эпохи, и скрижали вѣтхаго завѣта, и одежда, -- все согласно съ преданіями.. И какъ все это превосходно написано! Но самое счастливое въ картинѣ -- мысль. Молящейся Дѣвѣ, явился ангелъ, и она какъ бы прислушиваясь къ словамъ его, вся прониклась снятымъ вниманіемъ. Выраженіе лица, движеніе руки, наклонъ головы -- все понятно и вполнѣ передаетъ данное мгновеніе. Ангелъ прозрачно легокъ и кажется видѣніемъ. Сквозь крылья его сквозятъ стѣны комнаты и фигура, спускаясь къ ногамъ, исчезаетъ почти совершенно. Такого счастливаго созданія не встрѣтишь часто и у первыхъ мастеровъ живописи. Что же до "Благовѣщенія", то едва ли когда нибудь оно было выполнено такъ прекрасно. Можно предсказать заранѣе, что картинѣ г. Сорокина суждено возбудить множество толковъ и въ Римѣ, и въ Петербургѣ.
   "Г. Бронниковъ вздумалъ оживить древніе купальни римлянъ, и очень удачно украсилъ свою картину женскими фигурами.... Для исполненія своего сюжета, онъ долженъ былъ, безъ сомнѣнія, не мало порыться и поучиться, потому что вѣрность историческая не дается легко.... Художникъ этотъ мало по за то дѣльно работаетъ. Дарованіе его одно изъ тѣхъ, на которыя можно навѣрное разсчитывать.
   "Г. Худяковъ, не такъ давно пріѣхавшій въ Римъ, успѣлъ написать лишь нѣсколько этюдовъ. По одинъ изъ нихъ -- Фигура разбойника (въ натуральную величину), по смѣлости выраженія, и необыкновенной жизненности, можетъ назваться цѣлою превосходною картиною. Смотришь, и не вѣришь, что это краски и подъ красками холстъ, а не живая природа!
   "У г. Чернышева есть премилая картина: "Возвращеніе виноградарей съ работы". Движеніе, жизнь, пестрота костюмовъ,-- все это прелесть.... Глядя на нея, хочется, чтобъ художникъ, такъ ловко и мѣтко схватывающій ежедневный бытъ людей, поскорѣе вернулся домой и показалъ намъ нашъ бытъ, который еще больше найдетъ отвѣтъ и въ душѣ художника, и въ насъ самихъ.
   "Говоря о жанристахъ, нельзя не пропустить гг. Станкевича и Реймерса. Жанры перваго (въ натуральную величину и мелкіе) обличаютъ въ художникѣ большое дарованіе. Портреты его разительны по сходству и большой легкости, съ какою онъ ихъ выполняетъ. Можно предсказать г. Станкевичу вѣрный успѣхъ въ Россіи. Г. Реймерсъ пишетъ большую картину изъ народной жизни Рима. Извѣстный портретистъ-акварелистъ нашъ Рауловъ работаетъ, какъ и другіе, неусыпно.
   "Вотъ еще даровитый, трудолюбивый и отличный акварелистъ г. Климъ. Архитектурные и пейзажные рисунки его -- прелесть! Трудно довести акварель далѣе того совершенства, до котораго довели ее гг. Кламъ и Ивановъ (пейзажистъ).
   "Остается сказать о г. Аагоріо. Онъ достигъ въ Римѣ замѣчательнаго развитія. Работы его "Понтійскія болота и Капри" на здѣшней выставкѣ первенствовали по своей части. Французы, англичане, нѣмцы и, что гораздо необыкновеннѣе, русскіе,-- стучатся то и дѣло въ двери его мастерской и покупаютъ у него или заказываютъ ему, картины, г. Лагоріо безъ сомнѣнія принадлежитъ къ лучшимъ изъ нашихъ пейзажистовъ. Изящный вкусъ и гармонія красокъ, рѣдко кому даются въ такой степени. Умѣнье взять изъ природы именно то, что не пропадетъ подъ кистью, принадлежитъ ему вполнѣ. Трудъ, самый прилежный и сознательный, далъ ему заслуженное право на огромный его успѣхъ.
   "Пейзажистъ г. Жаметъ имѣетъ тоже вкусъ и дарованіе. Я увѣренъ, что, при большихъ матеріальныхъ средствахъ, изъ этого художника вышелъ бы прекрасный живописецъ.
   "Наконецъ, въ Римѣ же находится лучшій граверъ нашъ г. Пищалкинъ и приводитъ къ концу свое "Взятіе на Небо," Брюллова. Работа, по мнѣнію, знатоковъ, превосходитъ все, что было до сихъ поръ по части гравированья.
   "Молодой скульпторъ г. Забелло обѣщаетъ хорошаго мастера современемъ: у него много вкуса и дарованія.
   "Въ 1856 г. общество русскихъ художниковъ лишилось одного изъ достойнѣйшихъ своихъ членовъ: даровитаго пейзажиста Ивана Григорьевича Давыдова. Послѣ продолжительной болѣзни сердца и легкихъ, онъ скончался на 29 году, 24 ноября (6 декабря), въ то самое время, какъ замѣчательное дарованіе его начинало развиваться быстро.
   "Уроженецъ Москвы, Давыдовъ, согласно желанію отца, изучалъ первоначально историческую живопись. Хотя способности его на этомъ поприщѣ и были замѣчены въ Московской Школѣ Ваянія и Живописи, но исключительная наклонность молодаго человѣка къ пейзажу побудила его оставить фигуру и предаться ландшафту. Успѣхи въ новой отрасли ученья открыли ему дверь С.-Петербургской Академіи Художествъ, полный курсъ которой онъ прошелъ съ преміями; По полученіи первой золотой медали, Давыдовъ отправленъ былъ казеннымъ пансіонеромъ, за границу. Послѣ одного лѣта, проведеннаго имъ въ Швейцаріи, онъ поселился въ Римѣ. Занятіе его въ здѣшнихъ окрестностяхъ показало весь размѣръ самобытнаго и глубокаго его дарованія. Прежнія работы сразу отстали отъ новыхъ, какъ попытки отъ дѣла. Этюды его послѣдняго года -- цѣлыя превосходныя картины, исполненныя высокой правды и оконченности. Давыдовъ одаренъ былъ способностью: видѣть ясно предметъ и переводить его на холстъ безхитростно, просто. Къ этому онъ присоединялъ добытые наукою строгій рисунокъ и мастерское обладаніе кистью. Того, что успѣлъ произвести покойный, уже достаточно для оцѣнки понесенной въ немъ потери. Если же взять въ соображеніе все начатое, предположенное и оставшееся отъ него въ замѣткахъ, -- всѣ эти планы и стремленія души, неудовлетворявшейся достигнутымъ, то утрата Давыдова становится еще чувствительнѣе!..."
   Но пора перейти къ Петербургу.
   Концерты кончены... Пріѣзжіе артисты и фокусники разъѣхались... и послѣдніе, кажется, съ большими деньгами, нежели первые... Самымъ громкимъ и блистательнымъ изъ послѣднихъ концертовъ былъ концертъ Инвалидовъ, удостоенный посѣщенія Государя Императора и Августѣйшей фамиліи.
   Не смотря на то, что Свѣтлый праздникъ въ нынѣшнемъ году былъ ранѣе обыкновеннаго, не только къ Святой, даже къ Вербной недѣли петербургскія улицы очистились отъ льда и грязи, что дѣлаетъ большую честь дѣятельности петербургской полиціи. Въ старые годы въ Мартѣ мѣсяцѣ въ Петербургѣ не было проѣзда. На Вербной недѣли, стеченіе публики въ гостиномъ дворѣ было очень многочисленно, какъ и всегда на такъ называемыхъ Вербахъ, которыя въ нынѣшнемъ году не отличились ничѣмъ особеннымъ... Послѣдніе дни передъ свѣтлымъ праздникомъ Петербургъ не представлялъ картины особенно блестящей и оживленной, чему причиною было пасмурное время и безпрестанно шедшій дождь съ мокрымъ снѣгомъ... Въ балаганахъ на Адмиралтейской площади, остававшихся съ масляницы, съ небольшими измѣненіями, давались тѣже представленія что и на масляницѣ. Портретъ знаменитой Юліи Пастраны, выставленный во всѣхъ мелочныхъ и табачныхъ лавочкахъ, привлекаетъ къ ихъ окнамъ толпы любопытныхъ. Г-жа Пастрана, вслѣдствіе этого пріобрѣла въ Петербургѣ большую народость. Народъ называетъ ее заграничной невѣстой.
   28-го Марта, въ залѣ Дворянскаго Собранія былъ безплатный концертъ съ лотереей, съ безденежнымъ раутомъ и дѣтскимъ баломъ, въ пользу рукодѣльни дѣвицъ.
   Благородное Собраніе, помѣщавшееся на Литейной, въ домѣ, бывшемъ князя Орлова (нынѣ принадлежащемъ Министерству Удѣловъ), праздновало свое новоселье въ домѣ Косиковскаго, у Полицейскаго моста, большимъ обѣдомъ, на которомъ присутствовали многіе почетные особы и между прочимъ новый г. министръ финансовъ. Залы клуба вновь говорятъ, отдѣланы съ большимъ вкусомъ.
   Такъ какъ городскія новости не представляютъ на этотъ разъ ничего особенно-замѣчательнаго, -- то мы поговоримъ о различныхъ петербургскихъ изданіяхъ и новыхъ журналахъ, которые продолжаютъ появляться чуть не ежедневно...
   Любительницамъ модъ мы особенно рекомендуемъ -- Сѣверный Цвѣтокъ, уже вѣроятно извѣстный имъ съ выгодной стороны, издающійся очень роскошно и съ безчисленными приложеніями: выкройками, рисунками, канвовыми и тамбурными узорами, нотами, парни сними модными картинками и прочее. "Сѣверный цвѣтокъ," кромѣ модъ занимается хозяйствомъ и даже литературой и искусствами.-- Въ немъ появляются разсказы г. Даля, стихотворенія г. Данилевскаго, переводныя повѣсти Бальзака, критика, полемика, все что угодно -- разнообразіе удивительное!.. Намъ въ особенности нравятся въ "Цвѣткѣ" -- превосходные канвовые, тамбурные и полемическіе приложенія. "Цвѣтокъ" воюетъ съ "Модой" и доказываетъ, что "Мода" издается съ одной только промышленною цѣлію... Мы рѣшительно на сторонѣ Цвѣтка, такъ-же какъ, вѣроятно и наши читательницы. Куда жь "Модѣ" гоняться за "Цвѣткомъ!"... Полемика "Цвѣтка" даже несравненно лучше цвѣтковъ поэзіи г. Данилевскаго... Эти цвѣтки нисколько не украшаютъ Цвѣтка.... Да здравстуетъ же "Цвѣтокъ" и да процвѣтаетъ онъ, никогда неувядая!
   Слава Богу, -- теперь у насъ просвѣщеніе въ полномъ ходу!... Отовсюду являются неожиданно новыя дѣятели, вовсе неизвѣстные ни въ наукѣ, ни въ литературѣ импровизированные литераторы и неслыханные ученые и спеціалисты, которые хотятъ насъ непремѣнно, во что бы то ни стало, -- наставлять, просвѣщать, и даже забавлять: веселить, смѣшить и услаждать наши досуги -- и все это, конечно, совершенно безкорыстно, изъ одного желанія всякихъ благъ и всяческихъ удовольствій своимъ соотечественникамъ... Судя по журнальнымъ программамъ, пополняющимъ различные недостатки и пробѣлы -- черезъ нѣсколько лѣтъ Россія должна сдѣлаться самою просвѣщенною страною въ мірѣ....
   Новый журналъ "Семейный кругъ", -- журналъ всеобъемлющій, если вѣрить объявленію (а я очень легковѣренъ), журналъ литературы, искусствъ, наукъ, технологіи, промышленности, хозяйства, домоводства, счетоводства, лѣсоводства, охоты и даже модъ(прошу соперничать съ такими журналами!) Онъ независимо отъ гг. ученыхъ и литераторовъ, предназначавшихъ (отчего не предназначающихъ?) ему свое сотрудничество, радушно открываетъ свои страницы всѣмъ лицамъ, сознательно трудящимся -- Такое радушіе трогательно!...
   Любители изящной словесности обѣщаютъ намъ новую Шехеразаду и просятъ, чтобы каждый сочленъ читающей публики, вообразилъ себя султаномъ Шагріаромъ, къ которому въ сумкѣ еженедѣльно будетъ являться новая Шехеразада. Остроумная выдумка! Любители изящной словесности -- большіе шутники. Мы сказали бы весельчаки, но слово "Весельчакъ", какъ извѣстно, потеряло съ нѣкотораго времени всякій кредитъ въ простодушной, чрезъ мѣру благосклонной и довѣрчивой русской публикѣ -- Они -- эти любители, увѣряютъ насъ, что стоитъ только бросить взглядъ на общественное положеніе каждаго изъ читающихъ, чтобы убѣдиться въ необходимости Шехеразады! Еще бы!... Притомъ остроумные любители даютъ своимъ будущимъ подписчикамъ общую и особенную льготу. Общая: -- кто доставитъ любителямъ деньги за десять экземпляровъ вдругъ, имѣетъ право требовать для себя одного (одиннадцатаго) экземпляра даромъ. Особенная: -- даромъ романъ -- и одинъ изъ лучшихъ романовъ, да еще въ прекрасномъ переводѣ -- Прекрасно!
   О, "Весельчакъ"! въ какія соблазны ввелъ ты добрыхъ людей, съ легкой руки твоей пустившихся въ издатели!
   Поспѣшимъ же, однако, подписываться на новые журналы.... Непріятно одно -- если только на насъ бѣдныхъ, довѣрчивыхъ подписчиковъ осуществится пословица: поспѣшишь -- людей насмѣшишь...
   Кстати о "Смѣхѣ" -- скромномъ листкѣ, безъ сотрудниковъ и безъ подписчиковъ, продающемся чуть не на всѣхъ петербургскихъ углахъ по пяти копѣекъ серебромъ. Этотъ неожиданный "Смѣхъ" повергъ, говорятъ, въ уныніе "Весельчака"....
   Нѣтъ, господа, смѣяться не такъ легко, какъ вы думаете, и съ смѣхомъ шутить нельзя. Смѣхъ не шуточное орудіе.... Если вы вздумаете передъ публикою высовывать языки и корчить глупыя гримасы, вы этимъ не разсмѣшите, а только сами сдѣлаетесь смѣшны!
   Возбудить смѣхъ остроумнымъ перомъ или остроумнымъ карандашомъ не легко. Особенно остроумные карандаши намъ какъ-то неудаются.... Они очиниваются нашими художниками вообще довольно тупо. Г. Даниловъ посредствомъ своего карандаша въ "Каррикатурномъ Листкѣ" также посягаетъ на смѣхъ, но мы должны отдать болѣе предпочтенія сто перу, чѣмъ карандашу. Перо его смѣшнѣе карандаша. Нѣкоторые подписи подъ сто каррикатурами дѣйствительно возбуждаютъ если не смѣхъ, то по крайней мѣрѣ улыбку,-- иногда даже грустнуюулыбку, что дѣлаетъ большую честь г. Данилову. Мнѣ особенно понравился No 2 "Листка", въ которомъ Три эпохи тяжбы.
   Молодой человѣкъ еще въ курточкѣ начинаетъ дѣло. Черезъ тридцать лѣтъ онъ спрашиваетъ у чиновника:
   -- Ну что мое дѣло?
   -- Потерпите не много; мы дѣлаемъ все, что отъ насъ зависитъ.
   Въ старости онъ говоритъ своему сыну-мальчику:
   -- Петя, когда ты будешь большой, не забудь сдѣлать рукоприкладство но моему дѣлу, а то пропустишь срокъ.
   Тридцать лѣтъ спустя чиновникъ объявляетъ рѣшеніе на могилахъ отца и сына.
   Да, это и смѣшно и грустно!...

-----

   Вышла въ свѣтъ и продается въ магазинѣ Военно-Топографическаго депо, въ С. Петербургѣ, на Невскомъ проспектѣ, въ домѣ Главнаго Штаба Его Императорскаго Величества, новая книга: "Статистическія описанія губерній и областей Россійской Имперіи", по Высочайшему повелѣнію издаваемыя департаментомъ Генеральнаго Штаба Военнаго Министерства. Томъ XVI. "Кавказскій Край" часть пятая. Статистическое описаніе Кутаисскаго Генералъ-Губернаторства, состоящаго изъ Кутаисской губерніи, владѣній: Мингреліи, Абхазіи и Сванетіи, и приставствъ: Самурзаханскаго и Цебельдинскаго. Составлялъ Генеральнаго Штаба Штасбъ-Капитань Лаврентьевъ. Санктпетербургъ, 1858 года. XXV и 334 сгран. въ 8-ю долю листа, съ иллюминованною картою Кутаисскаго Генералъ-Губернаторства. Цѣна 1 руб. 50 коп. сереб., съ пересылкою по почтѣ 2 руб. сереб. Иногородные, желающіе имѣть эту книгу, благоволятъ обращаться въ означенный выше магазинъ, съ приложеніемъ слѣдующихъ денегъ.

"Современникъ", No 4, 1858

   

ПЕТЕРБУРГСКАЯ ЖИЗНЬ.

ЗАМѢТКИ НОВАГО ПОЭТА.

   Друзья и школьные товарищи.-- Разговоръ на улицѣ.-- Стихи въ честь прошедшаго.-- О томъ, къ какимъ мѣрамъ прибѣгаютъ поклонники отживающаго порядка.-- Разсказъ бѣднаго офицера, ищущаго мѣста.-- Отрывокъ изъ письма о картинѣ Иванова.-- Новыя произведенія Айвазовскаго.-- Объявленіе отъ Общества поощренія художниковъ.-- Кукукъ, Каламъ и другія замѣчательныя картины у г. Негри.-- Концерты съ живыми картинами.-- Концерты пріѣзжихъ артистовъ.-- Виконтъ Альфредъ де Кастонъ.-- Г. Левассоръ.-- Чтенія Роде о строеніи земной коры.-- Первые нумера "Подснѣжника", дѣтскаго журнала, изд. г. В. Майковымъ.-- Новый журналъ "Землевладѣлецъ".-- Литературныя новости.-- Объясненіе по поводу книги г. Лебедева 3.-- Некрологъ О. И. Сенковскаго.
   
   Такой богатой, пестрой, оригинальной и разноцвѣтной коллекціи друзей, какую я составилъ себѣ въ теченіе моей жизни, едва ли владѣетъ кто нибудь. Я имѣю друзей рѣшительно во всѣхъ классахъ петербургскаго общества, за исключеніемъ, впрочемъ, того высокопочтеннаго класса, достойнымъ пѣвцомъ котораго явился недавно г. Эмиль-Жирарденъ въ своей комедіи: "Дочь мильонера". Ядолженъ признаться съ грустію, что между русскими Адамами (добродѣтельный мильонеръ -- герой комедіи г. Жирардена называется Адамомъ), я еще не имѣю ни одного друга.
   Друзья не даютъ мнѣ покоя, мѣшаютъ мнѣ жить, не позволяютъ мнѣ ничѣмъ заняться серьёзно, не оставляютъ мнѣ ни одной свободной минуты, чтобы углубиться въ самого себя, а такого рода углубленіе человѣку, какъ извѣстно, не только полезно, даже необходимо. Друзья врываются ко мнѣ во всякій часъ, требуютъ отъ меня визитовъ, навязываютъ мнѣ разныя порученія, сердятся, если я у нихъ долго не бываю. Я задыхаюсь отъ ихъ ласкъ, вниманія, заботливости, сплетень и папиросокъ. (Нѣкоторые изъ нихъ имѣютъ дурную привычку не выпускать изо рта папиросокъ изъ ядовитаго, разъѣдающаго глаза, зелья, называемаго Мариланомъ).... И я, по слабости моего характера, всѣмъ имъ жму руки на право и на лѣво, всѣмъ улыбаюсь любезно, всѣмъ все обѣщаю и никогда не успѣваю исполнять -- И если у кого нибудь долго не бываю, то при встрѣчѣ съ таковымъ на улицѣ въ смущеніи скрываюсь отъ него подъ ворота, чувствуя, что это глупо, что у меня съ этимъ господиномъ нѣтъ ничего общаго, что мнѣ слѣдовало бы или вовсе не знакомиться съ нимъ, или давно прекратить знакомство. И, выходя изъ подъ воротъ и боязливо озираясь кругомъ, я бѣшусь на самого себя и проклинаю внутренно свою слабость.
   Одинъ изъ моихъ друзей, имѣющій двухъ дочерей невѣстъ и супругу съ раскрашенными волосами и щеками, приглашаетъ меня безпрестанно то на балки (уменьшительное отъ слова балъ), то на домашніе концерты, въ которыхъ его дочери, затянутыя въ рюмочку, ноттого едва дышащія, разъигрываютъ на Фортепіано какія-то варіаціи въ четыре руки, послѣ исполненія которыхъ я непремѣнно долженъ кричать: Charmant! Charmant! хотя для выраженія этого Фальшиваго восторга у меня и языкъ не поворачивается и голосъ замираетъ; то на живыя картины, въ которыхъ дочери его являются съ растрепанными подвязными косами, въ различныхъ живописныхъ позахъ, въ видѣ Ундинъ, Сильфидъ и какихъ-то миѳологическихъ божествъ.... Я знаю, что на этихъ балкахъ, концертахъ и живыхъ картинахъ, удостоивающихся, между прочимъ, посѣщенія нѣкоторыхъ благонамѣреннѣйшихъ особъ въ генеральскомъ чинѣ, -- смертельная тоска, погружающая въ апатію не только людей, даже мухъ. Я, не шутя, замѣтилъ, что мухи въ домѣ моего друга какъ-то особенно сонны и вялы, даже въ самые сильные жары, придающіе имъ, какъ извѣстно, особенную быстроту и легкость -- И, не смотря на все это, я ѣзжу на увеселительныя вечеринки моего друга.... Зачѣмъ? для чего? Я очень хорошо понимаю, что я не нуженъ ни хозяину; ни хозяйки дома, ни его затянутымъ въ рюмочку дочерямъ, которымъ только нужны танцующіе и также затянутые вѣрюмочку офицеры, или господа статскіе, съ проборомъ по срединѣ головы и съ стеклышкомъ въ глазу; ни его генераламъ, посѣщеніе которыхъ доставляетъ ему несказанное блаженство, потому что его гости говорятъ потомъ: "Однако, сколько у Насилья Иваныча было звѣздъ-то на вечерѣ! Шутите съ нимъ!" Я вижу ясно, что для ихъ превосходительствъ, этихъ благонамѣреннѣйшихъ героевъ безвозвратнаго прошедшаго, такъ враждебно разсматривающихъ настоящее, -- мое присутствіе непріятно, что они готовы были бы, если бы только это было въ ихъ власти, отправить меня въ отдаленныя губерніи, дабы не встрѣчаться со мною, жаркимъ поклонникомъ настоящаго. Я предчувствую, что мое присутствіе на увеселительныхъ вечеринкахъ моего друга, во-первыхъ, нѣсколько женирустъ его вслѣдствіе моихъ отношеній къ ихъ превосходительствамъ; во-вторыхъ, оно не доставляетъ ни малѣйшей пріятности моему другу, и въ-третьихъ, ни въ какомъ случаѣ не можетъ льстить его самолюбію, ибо я не женихъ, не генералъ, не пользуюсь никакою особенною извѣстностью ни въ литературѣ, ни въ обществѣ, нетанцую, не играю въ карты, не умѣю занимать разговорами почетныхъ старушекъ, и, пріятно улыбаясь, поддакивать почетнымъ старцамъ, когда они, съ пѣною у рта, изволятъ отзываться о разныхъ улучшеніяхъ и нововведеніяхъ. Да, я все это вижу, знаю, понимаю, предчувствую, ощущаю, и все-таки не имѣю силы отказаться отъ приглашеній.... Странный я человѣкъ! Дай мой другъ также не безъ странности.... Я знаю, что если я не поѣду на его вечеринку, онъ внутренно будетъ очень доволенъ этимъ, но все-таки сочтетъ потомъ непремѣннымъ долгомъ упрекать меня за это и возьметъ съ меня честное слово быть у него на слѣдующей вечерникѣ, -- и я никакъ не съумѣю отдѣлаться отъ него и непремѣнно дамъ ему честное слово.
   И еще если бы такого рода другъ былъ у меня одинъ!
   Я имѣю честь получать три раза въ зиму литографированныя приглашенія отъ князя и княгини Л* на ихъ великолѣпные балы, на которыхъ присутствуетъ весь блестящій и Фешенебельный Петербургъ. Я, по природѣ своей, человѣкъ робкій, боящійся всякаго блеску, любящій болѣе всего на свѣтѣ независимость и спокойствіе. Одна мысль о присутствіи на такомъ ослѣпительномъ балѣ, среди брильянтовыхъ дамъ и мужчинъ, среди Фонтановъ и тропическихъ растеній, одна мысль попирать эти ковры и мраморы, проходить мимо этого гордаго швейцара въ золотыхъ галунахъ, плюшевыхъ штанахъ и шелковыхъ чулкахъ,-- приводитъ меня въ трепетъ; я знаю, что моего присутствія въ этихъ раззолоченныхъ и рѣзныхъ изъ дуба залахъ никто не замѣтитъ; я знаю, что ни князь, ни княгиня не будутъ упрекать меня за то, что я не воспользовался ихъ лестнымъ приглашеніемъ, по я, не смотря на то, что мнѣ такъ хорошо и тепло дома, и такая лѣнь одѣваться, и дѣло есть, -- все таки ѣду на княжескій балъ.... Зачѣмъ? Неужели же тщеславная и жалкая мысль показать себя въ большомъ свѣтѣ, а на другой день, какъ будто случайно, замѣтить друзьямъ, не выѣзжающимъ въ этотъ свѣтъ, что я былъ на балѣ у князя.... неужели такое ничтожное побужденіе заставляетъ меня преодолѣвать всѣ нравственныя препятствія и пытки, которыя всякій разъ сопряжены съ моими выѣздами въ большой свѣтъ? И отчего въ такихъ случаяхъ, я слабый человѣкъ, вдругъ дѣлаюсь героемъ? И что мнѣ въ этомъ князѣ и въ этой княгинѣ? Что общаго между мною и ими?. Еще съ моимъ другомъ, дающимъ вечера съ живыми картинами, у меня есть что нибудь общее: какіе-нибудь одинаковые интересы; мы немножко понимаемъ другъ друга, а съ княземъ и княгиней я чувствую себя просто глупымъ и не нахожу, о чемъ говорить съ ними.... О паденіи лорда Пальмерстона и о новомъ торійскомъ министерствѣ?... Но что могу сказать я поэтому поводу новаго: князь и княгиня давно выслушали уже объ этомъ событіи мнѣніе одного важнаго дипломатическаго лица и толки различныхъ посланниковъ, секретарей и повѣренныхъ въ дѣлахъ -- О рѣчи Жюль-Фавра въ защиту Орсини?... Но ни князь, ни княгиня не могутъ слышать имени этого ужаснаго человѣка. О русской литературѣ?... Вотъ было бы забавно!... Князь, правда, получаетъ русскіе журналы, но не удостоиваетъ ихъ прочтенія, несмотря на то, что его камердинеръ постоянно ихъ разрѣзываетъ тотчасъ по полученіи и раскладываетъ ихъ въ его кабинетѣ, а княгиня по русски даже понимаетъ плохо, не смотря на то, что въ ея княжескихъ жилахъ течетъ чистѣйшая русская кровь. Въ послѣднее свиданіе мое съ нею, я было хотѣлъ завести рѣчь о. г. Эдмонѣ Абу, который такъ быстро пріобрѣлъ въ Парижѣ извѣстность своими романами, за которые даже награжденъ орденомъ Почетнаго Легіона. Но княгиня отвѣчала мнѣ коротко и холодно: "Oui, c'est un joli talent", не желая, повидимому, входить въ дальнѣйшія объясненія и я долженъ былъ проглотить заготовленныя мною заранѣе прекрасныя французскія фразы о значеніи этого господина во французской литературѣ...
   Сколько разъ приходило мнѣ въ голову бросить петербургскую жизнь, всѣхъ этихъ лестныхъ для моего самолюбія знакомыхъ и нѣжныхъ друзей, съ которыми я ежедневно раскланиваюсь, которымъ киваю головой и жму руки на Невскомъ проспектѣ, до боли въ головѣ и въ рукѣ; уѣхать куда нибудь какъ можно дальше отъ Петербурга, и отдохнуть гдѣ нибудь въ глуши, на свободѣ отъ знакомствъ дружбы. Но, увы! вмѣсто того, чтобы осуществить эту мысль, я съ каждымъ мигомъ все болѣе и болѣе запутываюсь въ лабиринтахъ петербургской жизни, съ каждымъ днемъ умножаю количество своихъ друзей и даже возобновляю утраченныя знакомства и связи, какъ это случилось со мною мѣсяцъ тому назадъ.
   Я шолъ по улицѣ, близкой къ Невскому Проспекту. Въ одномъ изъ домовъ этой улицы, въ подвальномъ этажѣ, находится харчевня подъ вывѣскою: Русское пирожное заведеніе. Эти пирожныя заведенія, помѣщавшіяся въ самомъ приличномъ для нихъ мѣстѣ -- туннелѣ пассажа, благоразумно запертаго по распоряженію полиціи, вышли недавно изъ мрака на свѣтъ Божій во всей своей нечистотѣ, съ пятнами горькаго масла на салфеткахъ, и съ кухоннымъ чадомъ отъ блиновъ, смѣшаннымъ съ Запахомъ алкоголя. Въ ту минуту, когда я поровнялся съ подвальнымъ заведеніемъ, изъ него вмѣстѣ съ струею алкоголя поднялись на тротуаръ двѣ фигуры -- одна въ какой-то неопредѣленной полувоенной формѣ, съ пурпуровымъ лицомъ, другая въ статской шинели и въ бархатной пестрой фуражкѣ.
   Послѣдній дружески ударилъ меня по плечу. Онъ мнѣ былъ, какъ будто, знакомъ.
   -- Здравствуй, сказалъ онъ: -- сколько лѣтъ и зимъ не видались!... Что, не узнаешь меня?
   Я началъ вглядываться въ него.
   -- Не узнаетъ! замѣтилъ онъ иронически, обращаясь къ своему полу-военному другу: -- вотъ оно, братецъ, что значитъ.... а вѣдь мы съ нимъ однокашники, на одной лавкѣ сидѣли!... Гдѣжь ему узнать стараго товарища -- Мы, вотъ, видишь ли вышли изъ русской пирожной, такъ какъ же можно узнавать такихъ людей, хоть бы они были и однокашники!... Небрезгай, братецъ, нами, не брезгай. Вѣдь въ нашихъ жилахъ течетъ также, слава Богу, дворянская кровь.
   -- Они точно что васъ не узнаютъ, замѣтилъ полу-военный, улыбнувшись такъ, какъ улыбается г. Горбуновъ въ своемъ превосходномъ разсказѣ о господинѣ, допившемся до чортиковъ.
   -- Я васъ узналъ, сказалъ я статскому, который держался за пуговицу моего пальто.
   Это былъ точно одинъ изъ моихъ школьныхъ товарищей, окончившій курсъ годомъ позже меня, съ которымъ я никогда не имѣлъ никакихъ близкихъ отношеній, и котораго втеченіе двадцати-пяти лѣтъ встрѣчалъ нѣсколько разъ мелькомъ на улицахъ, на желѣзныхъ дорогахъ и на гуляньяхъ. Всѣ свѣдѣнія мои о немъ ограничивались слухомъ, что онъ женатъ на какой-то помѣщицѣ въ триста или пятьсотъ душъ, что имѣніе жены его находится между Петербургомъ и Москвой, и что онъ занимается какими-то мелкими подрядами.
   -- Мы такъ рѣдко встрѣчаемся съ вами, прибавилъ я: -- что если бы я и совсѣмъ не узналъ васъ, -- это было бы не удивительно.
   -- Вы, васъ.... Слышишь, братецъ, ужь на вы съ однокашникомъ-то, съ старымъ товарищемъ-то!
   Онъ обратился къ полу-военному, скорчилъ гримасу и покачалъ головой.
   -- Ну, Богъ съ тобой, какъ хочешь, сказалъ онъ съ ироніей, осматривая меня съ ногъ до головы: -- пожалуй, говори мнѣ вы" а я съ тобой буду все-таки на ты, потому что я стараго товарища не забываю.
   Я хотѣлъ было идти, но старый товарищъ безцеремонно схватилъ меня за руку.
   -- Нѣтъ, постой, куда ты! Не важничай! Еще успѣешь, сказалъ онъ: -- погоди! Вы думаете, что вы сочинители, такъ всѣ передъ вами такъ и должны кланяться и вѣрить каждому вашему слову?... Какъ бы не такъ! Нѣтъ, братъ, извини. Когда вы описываете тамъ эти цвѣточки, кусточки, или какъ тамъ какой нибудь господинъ влюбился въ барышню и катится съ нею въ лодкѣ при закатѣ солнца, -- это можетъ быть и хорошо по вашему. Оно, пожалуй, иной разъ и прочтешь это съ удовольствіемъ, когда нечего дѣлать, во время отдыха. А вотъ когда вы залѣзаете въ чужія усадьбы, да пускаетесь разсуждать о нихъ вкривь и вкось, когда вы добираетесь до нашего сельскаго устройства, о которомъ вы ничего не разумѣете, и хотите увѣрить насъ, что паши дѣды и отцы были глупы, хотите все передѣлывать на какой-то новый манеръ, когда вы посягаете, милостивые государи, на нашу собственность и хотите распоряжаться ею.... это ужь атанде!... Твое помѣстье, братецъ, изъ сколькихъ душъ состоитъ?
   Господинъ въ бархатной фуражкѣ разгорячился, глазки его налились кровью, а голосъ принялъ раздражительный тонъ.
   -- Сколько у тебя душъ? говори!
   -- Ни одной, отвѣчалъ я, улыбнувшись.
   -- А-а-а! Извольте видѣть! Вотъ оно что! Ну, такъ послѣ этого понятно. Ему нечего терять, такъ онъ можетъ разсуждать о новомъ сельскомъ устройствѣ!... Матвѣй Ѳедорычъ, слышишь? Вѣдь это понятно, братецъ?...
   Полу-военный улыбнулся по Горбуновски, а мой старый товарищъ продолжалъ, все не выпуская моей руки:
   -- У тебя нѣтъ ни одной души, -- я и поздравляю тебя съ этимъ, а у меня своихъ сто, да за женой шестьсотъ, а у него (онъ кивнулъ головой на полу-военнаго) двадцать-двѣ души, онъ сосѣдъ мой.... Положимъ, что я не пропаду еще съ голода, а онъ? что будетъ дѣлать онъ?... Ему вы прикажете съ сумой идти, дворянину-то?...
   -- Родовое имѣніе, изъ рода въ родъ владѣли.... отъ предковъ, произнесъ, заикаясь, полу-военный.
   -- Да, отъ предковъ. Ужь какіе бы ни были предки, а все-таки предки, перебилъ мой старый товарищъ: -- у него имѣніе законное, родовое и документы на лицо, -- а вотъ они, -- эти господа сочинители (онъ указалъ на меня) говорятъ, что мы наше кровное, законное наслѣдіе должны отдать, уступить, или какъ-то тамъ раздѣлить пополамъ, -- я ужь незнаю.... Прочти-ка, что они пишутъ!... Нѣтъ, любезнѣйшій, ты дворянинъ, тебѣ долгъ, честь и совѣсть повелѣваютъ вступиться за нашего брата....
   -- Прекрасно, перебилъ я: -- но я не понимаю, къ чему же вы мнѣ все это говорите? Лотъ роду не писалъ никакихъ статей объ измѣненіи вашего сельскаго устройства.
   -- Ну если не ты, такъ я не знаю, кто тамъ у васъ сочиняетъ эту чушь, -- и слава Богу, что не ты, потому что дворянину стыдно это писать!... Я не повѣрю, чтобы дворянинъ это писалъ. Но я все вижу, все.... я вижу, что ты противъ насъ, этого ты не скроешь....
   -- И за что же насъ обижать? произнесъ нетвердо полувоенный: -- отнимутъ достояніе... чѣмъ же жить?
   Я хотѣлъ было вырваться отъ моего стараго товарища, но онъ схватилъ меня за другую руку и закричалъ во все горло, такъ что уже около насъ начали останавливаться прохожіе.
   -- Нѣтъ, не пущу. Ты отвѣчай ему на вопросъ. Чѣмъ онъ жить-то будетъ?
   -- А сколько вы получали доходу съ вашихъ душъ? спросилъ я у полу-военнаго.
   -- Сто цѣлковыхъ-съ -- у меня имѣніе заложено-съ....
   -- Такъ изъ чего же вы такъ хлопочите. Ну, положимъ, что вы ихъ не будете получать съ вашего имѣнія, вслѣдствіе новыхъ условій сельскаго быта, такъ неужели же вы собственнымъ честнымъ трудомъ не будете себѣ въ состояніи добыть вдвое противъ того, что вы получали съ вашего помѣстья? Вы не стары, сложеніе у васъ такое прекрасное, цвѣтъ лица такой --
   -- Да чтожь ему, однако, пойти въ поденьщики, что ли? перебилъ мой старый товарищъ:-- онъ, любезнѣйшій, такъ же дворянинъ, какъ и ты. Вѣдь ты не пойдешь въ плотники! Онъ у себя въ деревушкѣ живетъ себѣ покойно, валяется цѣлый день на лежанкѣ въ своемъ тулупчикѣ, да покуриваетъ трубку, или гарцуетъ въ отъѣзжемъ полѣ. Онъ у себя на всемъ на готовомъ и знать себѣ никого не хочетъ. Ему ста рублей за глаза довольно; а не хочетъ жить дома, возьметъ подводу у своего мужика, пріѣдетъ ко мнѣ, у меня прогоститъ мѣсяцъ-другой.... Онъ такъ мыкается иногда отъ сосѣда къ сосѣду круглый годъ,-- тогда и ста-то рублей ему много. А теперь такъ, ни за что, ни про что таскайся по бѣлу свѣту, кланяйся, да ищи работы, ради насущнаго прокормленія. Да я не хочу работать, не хочу именно потому, что мнѣ предки оставили, кусокъ хлѣба, -- не хочу! Они оставили мнѣ его для того, чтобы я ничего не дѣлалъ, а пользовался бы только правами и привилегіями своего сословія. Вотъ поэтому-то я и не хочу, если бы и могъ работать....
   -- Да у васъ никто ничего и не отнимаетъ, будьте покойны, не горячитесь напрасно.
   Я хотѣлъ было снова вырваться отъ своего стараго товарища.
   -- Нѣтъ, братъ, погоди, шалишь!... Не выпущу такъ скоро! воскликнулъ мой старый товарищъ: -- у меня накипѣло въ груди-то!... Не отнимаютъ! Ты это думаешь? Нѣтъ, ты прежде меня выслушай.... Мы вѣдь, братецъ, читаемъ вашу дребедень; конечно, сочинять не умѣемъ, но имѣемъ также въ головѣ логику, здравыя понятія. Моя деревенька устроена, -- ты спроси у него (онъ ткнулъ пальцемъ на полу-военнаго), какъ игрушка: прекрасный садъ,-- жена охотница до цвѣтовъ, оранжереи и много этакихъ разныхъ затѣй. Я въ своемъ помѣстьѣ одинъ хозяинъ, все мое, все мнѣ принадлежитъ, ну, а когда тутъ -будетъ сто, двѣсти, триста владѣльцевъ, когда эти неизвѣстные владѣльцы противъ моего дома на своей землѣ вздумаютъ на зло мнѣ дѣлать разныя безчинства. Ты не забудь, братецъ, вѣдь у меня жена -- женщина образованная, воспитанная въ нѣгѣ, въ баловствѣ, -- у дѣда ея было семь тысячъ душъ! Шутка сказать.... У меня четырнадцатилѣтняя дочь, при ней француженка, чистѣйшая парижанка.... Я ей тысячу рублей въ годъ плачу и вдругъ какой нибудь мужикъ, который, понимаешь, мнѣ теперь за версту шапку снимаетъ, тутъ нарочно передъ нашими глазами будетъ ломаться въ пьяномъ видѣ, въ той мысли, что онъ самъ себѣ господинъ, будетъ еще насъ поддразнивать, что мы ужь не имѣемъ права распоряжаться съ нимъ, какъ слѣдуетъ, Ну, это каково будетъ, братецъ, я тебя спрашиваю?
   Товарищъ мой скорчилъ ядовитую ироническую гримасу и захохоталъ трагическимъ хохотомъ.
   -- Да, это ужасно! сказалъ я:,-- однако, прощайте.... мнѣ холодно.
   -- А намъ не холодно, перебилъ онъ: -- потому что" мы себя предохранили отъ сырости. Не улыбайся, братецъ, не улыбайся. Тебѣ кажется неприличнымъ, что мы изъ этого заведенія вышли... Ахъ вы франты! Да вѣдь вы насъ не удивите своими Борелями и Дюссо.... Ну, хочешь.... пойдемъ сейчасъ обѣдать къ Дюссо. Я тебя угощу. Хочешь, -- идетъ, что, ли?
   Я отказался отъ этого любезнаго приглашенія...
   -- Ну, Богъ съ тобой, сказалъ мой старый товарищъ: -- честь приложена, а отъ убытка Богъ избавилъ.... Насильно милъ не будешь, а я тебя все-таки люблю... Ты не сердись на меня за правду. Я человѣкъ прямой. Когда тебя можно застать дома? Мнѣ съ тобой, братецъ, нужно переговорить серьёзно объ одномъ литературномъ дѣлѣ. Я непремѣнно къ тебѣ заѣду, непремѣнно. Мы еще должны переговорить о многомъ.
   И при этомъ онъ обнялъ меня.
   -- Говори, когда же я могу застать тебя дома?...
   -- Всегда, отвѣчалъ я.
   -- Это значитъ никогда! Да ужь ты какъ тамъ хочешь, а я, братецъ, насильно ворвусь къ тебѣ.
   Я разсказалъ объ этой странной встрѣчѣ одному изъ нашихъ общихъ товарищей, который объяснилъ мнѣ, что товарищъ нашъ изъ русскаго пирожнаго заведенія точно женатъ на вдовѣ помѣщицѣ съ состояніемъ, но что онъ промоталъ свои собственныя души, совершенно запуталъ ея имѣніе и кругомъ задолжалъ, пустившись въ какія-то нелѣпыя аферы; что жена отняла у него въ послѣднее время довѣренность на управленіе ея имѣніемъ, и что, вѣроятно, съ горя онъ началъ зашибать хмѣлемъ.
   На дняхъ онъ сдержалъ свое слово и дѣйствительно ворвался ко мнѣ; напрасно человѣкъ мой увѣрялъ его, что меня нѣтъ дома.
   -- Ты врешь! кричалъ онъ: -- я знаю, что онъ дома.... Я старый товарищъ и другъ твоего барина, меня онъ всегда приметъ, у меня до него важное дѣло...
   -- Ага! поймалъ же тебя, продолжалъ онъ кричать, входя въ мой кабинетъ: -- дома нѣтъ! Нѣтъ, братецъ, меня не надуешь!
   Онъ схватилъ мою руку, крѣпко пожалъ ее, потомъ безъ церемоніи развалился на диванъ, закурилъ свою папиросу, распространившую въ комнатѣ непріятный чадъ, вытащилъ изъ кармана засаленную рукопись и, ударя по ней рукой, произнесъ съ нѣкоторою торжественностію:
   -- Я принесъ тебѣ, братецъ, кладъ такая статья, что фуроръ произведетъ. Я тебѣ отвѣчаю за это: тутъ бездна ума, познаній, историческіе факты, все основано на данныхъ, глубоко обдумано и вѣрно; это не то, что вы тамъ печатаете этакія фантасмагоріи о новомъ сельскомъ устройствѣ,-- тутъ, братъ, не теорія, а дѣло, практика. Тому, кому нечего терять, хорошо запускать фантасмагоріи-то, а это писалъ человѣкъ, имѣющій четыре тысячи душъ, хозяинъ, практикъ, все знающій, все изучившій. Вотъ, послушай....
   И онъ развернулъ рукопись, приготовляясь читать.
   -- Нѣтъ, я не могу.... мнѣ теперь нѣкогда, вскрикнулъ я съужасомъ.
   Но мой старый товарищъ не внималъ ничему, и, не смотря на мое восклицаніе, началъ чтеніе, спотыкаясь и путаясь.
   Сколько можно было понять изъ такого чтенія, въ рукописи доказывались всѣ прелести и выгоды крѣпостнаго состоянія и къ этому прибавлялось еще, что улучшеніе сельскаго быта не только полезно, но гибельно; что мысль объ этомъ улучшеніи пришла къ намъ изъ растлѣннаго Запада, исказившаго и извратившаго всѣ истинныя и здравыя понятія; что отъ сохраненія стараго крестьянскаго быта во всей его неприкосновенности зависитъ счастіе и благоденствіе нашего отечества, и прочее.
   Когда чтеніе кончилось, мой старый товарищъ бросилъ на меня взглядъ побѣдителя и воскликнулъ:
   -- Ну, что, каково? Что ты послѣ этого скажешь?... Хочешь взять эту рукопись? Ты имѣешь связи съ разными журналистами,-- отдай имъ, пусть они напечатаютъ. Вѣдь такая статья принесетъ пять тысячъ подписчиковъ, вѣдь за эдакую статью они должны мнѣ въ ножки поклониться.
   -- Статья точно удивительная, но мнѣ до нея нѣтъ никакого дѣла, отвѣчалъ я: -- отправляйтесь сами къ журналистамъ, попробуйте, можетъ быть и напечатаютъ.
   -- Понимаю, братецъ, понимаю!... Ты мнѣ эдакъ обинякомъ хочешь сказать, что вы такого рода статей не печатаете.... Не печатайте.... Не печатайте!... Намъ, братецъ, только бы выхлопотать издавать свой журналъ, тогда намъ наплевать на васъ. Извини за откровенность. Тогда мы покажемъ вамъ, въ чемъ дѣло-то. Мы забьемъ, братецъ, уничтожимъ васъ!... Такъ ты рѣшительно не берешься за то, чтобы эта статья была напечатана?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ я.
   -- Ну, въ такомъ случаѣ чортъ съ тобой!... Вели-ка водки подать. У тебя что-то холодно.... Я, братецъ, безъ церемоніи, я старый товарищъ!
   Старые школьные товарищи и однокашники еще ужаснѣе простыхъ друзей и пріятелей.
   На дняхъ ко мнѣ явился также старый товарищъ, котораго я не видалъ нѣсколько лѣтъ. Помѣщикъ К* губерніи, статскій совѣтникъ и камеръ-юнкеръ, съ зачесанными отъ затылка на лобъ остатками волосъ. Боже мой! какъ время измѣняетъ людей, какія страшныя черты проводитъ по лицу, и какъ безжалостно обнаруживаетъ то, что подъ румяною и кудрявою юностью почти незамѣтно.... Мнѣ какъ-то грустно стало, когда я вглядѣлся въ выраженіе выпуклыхъ оловянныхъ глазъ моего товарища, имѣвшихъ нѣкогда пріятный голубой оттѣнокъ, и въ его странную улыбку... Онъ, неизвѣстно по какой причинѣ, безпрестанно улыбается и потомъ хохочетъ, хотя бы рѣчь шла о самыхъ грустныхъ предметахъ.... И этотъ хохотъ дѣйствуетъ какъ-то тяжело на нервы....
   -- Ну что, какъ ты поживаешь? произнесъ мой товарищъ густымъ басомъ и захохоталъ.
   -- Я ничего, отвѣчалъ я: -- но ты разскажи мнѣ лучше, какъ идутъ ваши деревенскія дѣла, и какъ вы разсматриваете мѣры къ улучшенію крестьянскаго быта?
   -- Мнѣ, братецъ, что! отвѣчалъ онъ: -- у меня вѣдь восемнадцать десятинъ на душу.... мнѣ все равно.... Да что объ этомъ говорить, братецъ, заговоришь, а толку не выйдетъ....
   И онъ опять захохоталъ.
   -- А вотъ я къ тебѣ съ просьбой -- Ты тамъ все что-то сочиняешь и со всѣми пишущими знакомъ.... Такъ вотъ, нельзя ли гдѣ нибудь эти стишки напечатать. Прочти, братецъ, я не знаю, какъ по тебѣ, а по моему это прекрасные стишки.
   Я пробѣжалъ поданный мнѣ листъ. То былъ гимнъ прошедшему времени, исполненный самыми смѣшными, нелѣпыми и непріязненными выходками противъ настоящаго.
   -- Ну, что, каково? спросилъ меня мой товарищъ, улыбаясь, когда я возвратилъ ему стихи.
   -- Превосходно! отвѣчалъ я: -- стихи такъ хороши, что я совѣтую тебѣ напечатать ихъ отдѣльно на веленевой бумагѣ золотыми буквами, съ гербами кругомъ и арматурой.
   Мой товарищъ захохоталъ и выпучилъ на меня глаза.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, возразилъ онъ:-- я объ этомъ подумаю. Такъ ты не напечатаешь ихъ?
   -- Нѣтъ.
   Эти стихи, встрѣча съ моимъ товарищемъ изъ русскаго пирожнаго заведенія и его разговоръ, различныя замѣчанія, вопросы и намеки, исполненные раздраженія, колкостей, и прочее, которыя я почти ежедневно выслушивалъ отъ ожесточенныхъ враговъ всякихъ улучшеній и нововведеній, слухи о ихъ различныхъ продѣлкахъ,-- все это грустно и смѣшно, наивно и дико!
   И до чего доходятъ эти слѣпые поклонники прошедшаго, эти тупоумные эгоисты, прикрывающіе свои личные интересы святымъ именемъ патріотизма, когда чуть коснутся до ихъ безумныхъ предразсудковъ, которые они считаютъ священными и неприкосновенными!
   Не такъ давно, въ одномъ изъ лучшихъ нашихъ журналовъ, напечатана была очень умная и дѣльная статья противъ одной нелѣпой статьи, въ которой доказывалось, что благоденствіе Россіи зависитъ отъ крѣпостного состояній. Пѣвецъ крѣпостнаго быта ожесточился и написалъ на статью своего противника еще болѣе нелѣпое и при томъ грубое возраженіе. Недѣли три тому назадъ, авторъ, обнаружившій дикость понятій и невѣжество пѣвца крѣпостнаго быта, получилъ по городской почтѣ его нелѣпое возраженіе съ надписями на немъ карандашемъ чѣмъ глупѣе человѣкъ, тѣмъ самолюбивѣе.... Удивительно! люди, воспитывавшіеся въ такихъ-то и такихъ-то заведеніяхъ (эти заведенія поименованы), не знаютъ, чему ихъ учили и не умѣютъ писать по русски!...
   Это фактъ.
   Вотъ къ какимъ благороднымъ мѣрамъ прибѣгаютъ эти новаго рода старовѣры, безсильные панегиристы отжившаго, лицемѣрные патріоты и ci-devant благонамѣреннѣйшія особы!
   На этотъ разъ, впрочемъ, я болѣе говорить объ нихъ не буду, тѣмъ болѣе, что мнѣ остается еще передать читателямъ одинъ разсказъ, имѣющій интересъ своего рода.
   Въ одно утро, когда я писалъ эти замѣтки, ко мнѣ явился совершенно незнакомый мнѣ молодой армейскій офицеръ.
   -- Извините меня, что я безпокою васъ, что я помѣшалъ вашимъ занятіямъ, началъ онъ: -- я такой-то и рѣшился обратиться къ вамъ, войдите въ мое положеніе, если можете.
   -- Пожалуйста, садитесь.... Что вамъ угодно, и чѣмъ я могу быть вамъ полезенъ? спросилъ я.
   -- Я постараюсь не отнимать у васъ много времени, отвѣчалъ онъ: -- но все-таки попрошу у васъ четверть часа, чтобы объяснить вамъ, какъ я очутился у васъ. Для этого надобно все-таки начать издалека. Дѣдъ мой былъ очень извѣстный и богатый помѣщикъ. Говорятъ, что онъ былъ человѣкъ умный, но безъ всякаго образованія, и съ дикой, ничѣмъ необузданной волей. По разсказамъ объ немъ моего отца, онъ долженъ былъ походить отчасти на Багрова, отчасти на барина въ "Старыхъ временахъ", или на Пушкинскаго Дубровскаго. Изъ дѣдушкиныхъ шести тысячъ душъ, отцу моему досталось только шестьсотъ и тѣ заложенныя. Насъ было человѣкъ восемь, изъ которыхъ осталось въ живыхъ четверо. Батюшка былъ человѣкъ добрый, горячо насъ любившій, но съ барскими понятіями, взглядами и предразсудками. Онъ непремѣнно хотѣлъ дать намъ блестящее въ барскомъ смыслѣ образованіе, полагая, что съ такимъ образованіемъ намъ легко будетъ послѣ самимъ проложить себѣ дорогу, особенно съ именемъ, которое мы носимъ. Французы и француженки, англичанки, нѣмцы и нѣмки были выписаны для насъ. Въ деревнѣ нашей былъ великолѣпный домъ съ садами, съ насыпными горами, съ вырытыми прудами и съ марками; въ этомъ имѣніи была дѣдушкина резиденція; батюшка, разумѣется, не могъ поддерживать всѣхъ этихъ барскихъ затѣй: пруды обсохли или заплѣснѣвѣли, домъ разрушался и половина его была заколочена на глухо; паркъ давно заглохъ, а садъ чисто содержался только передъ домомъ. Все это мучило его самолюбіе,-- оскорбляло его гордость и постепенно раздражало его кроткій характеръ. Вы меня извините за подробности, мнѣ хочется вамъ объяснить мое положеніе.-... Въ десять лѣтъ и порядочно, болталъ на-трехъ языкахъ, танцовалъ съ большою ловкостію и-былъ смѣлъ и развязанъ не по лѣтамъ. Эту смѣлость и развязность я пріобрѣлъ отъ своего гувернёра француза. Не только всѣ наши сосѣди" но. и вся наша губернія, начиная съ губернаторши, были;отъ меня въ восхищеніи. "Charmant enfant!" только и слышалось повсюду. Волоса мнѣ завивали въ локоны, платье выписывали изъ Москвы, также какъ и бѣлье. До шестнадцати лѣтъ я носилъ бѣлье изъ самаго тончайшаго полотна, а теперь вотъ неугодно ли вамъ взглянуть.
   Онъ улыбнулся, вытащилъ изъ-подъ обшлага кончикъ рукава изъ толстаго, грубаго холста и показалъ мнѣ.
   -- Отецъ души во мнѣ не чаялъ, продолжалъ онъ: -- и баловалъ страшно. Матушка тоже. Въ шестнадцать лѣтъ отдали меня въ Московскій университетъ; отецъ полагалъ; что изъ меня выйдетъ геніальный человѣкъ, онъ прочилъ-меня въ дипломаты, но вышло не такъ: я учился плохо, а потомъ пересталъ совсѣмъ учиться, игралъ съ утра до вечера, въ трактирахъ на бильярдѣ, пилъ, волочился и надѣлалъ долговъ, а въ заключеніе, не кончивъ курса, вышелъ въ полкъ юнкеромъ. Отецъ: былъ въ отчаяніи, но не оттого, что я велъ безпутную жизнь, -- "это" говорилъ онъ, "ничего, это молодость, это все пройдетъ!" Но именно оттого, что я въ армейскомъ полку имѣю товарищей съ какими-то неблагозвучными фамиліями и могу испортить свои манеры. О гвардіи и подумать было нельзя, потому что уже въ это время батюшка былъ въ такихъ обстоятельствахъ, что и въ арміи едва могъ содержать меня. Черезъ годъ послѣ моего, производства онъ умеръ, матушка и два меньшіе мои брата умерли еще, прежде его... Имѣніе мы продали. Двѣ сестры мои были замужемъ и отдѣлены. За уплатой долговъ, мнѣ и старшей сестрѣ моей, большой дѣвушкѣ, осталось всего пятнадцать тысячъ.... Смерть отца и потеря почти всего поразили меня. Я вдругъ опомнился, какъ будто проснулся, увидѣлъ безобразіе своей жизни и всю ложь моего воспитанія. Къ тому же, мнѣ стало очень жаль; мою бѣдную сестру, къ которой я былъ привязанъ съ дѣтства -- Я отдалъ все сестрѣ. Признаюсь вамъ, что этотъ великодушный поступокъ мнѣ было сдѣлать не такъ легко, какъ выпить стаканъ воды. Я нѣсколько дней мочился и боролся съ самимъ собою, эгоизмъ чуть было не пересилилъ, но когда я уже отдалъ деньги сестрѣ, я почувствовалъ себя совершенно покойнымъ и счастливымъ, не смотря на то, что сдѣлался нищимъ. Потомъ скоро началась война, я былъ слегка раненъ, а теперь вотъ нахожусь въ безсрочномъ отпуску и ищу себѣ мѣста.
   "Первое время мысль существовать своимъ трудомъ и бороться съ обстоятельствами приводила меня въ восторгъ. Я думалъ, что это не такъ трудно. На эту тему у меня были такія фантазіи, что теперь признаться стыдно. Я поборолъ въ себѣ почти совсѣмъ мои барскія вспышки. Я былъ достаточно развитъ для того, чтобы отдѣлаться отъ понятій, которыя внушали мнѣ съ дѣтства; частію чтеніе, а частію опытъ жизни, нужда, заставили меня пріобрѣсть болѣе человѣческія понятія, но остатки прежнихъ дикостей все еще иногда и до сихъ поръ прорываются у меня, только не на словахъ, а на дѣлѣ.... Что дѣлать?...
   "Для пріисканія мѣста, я пріѣхалъ въ Петербургъ. У меня здѣсь по отцу и по матери родственники -- люди богатые. Я отправился къ нимъ и объяснилъ имъ прямо и откровенно свое положеніе. Меня выслушали и то только потому, что мои бѣдствія я передалъ на бойкомъ французскомъ языкѣ, а безъ этого, можетъ быть, мнѣ просто бы на дверь указали. У насъ еще до сихъ поръ нѣкоторые люди изъ такъ называемаго порядочнаго общества, на человѣка, говорящаго хорошо по французски, смотрятъ какъ-то благосклоннѣе и считаютъ неловкимъ отдѣлаться грубостями отъ такого человѣка. Родственники довольно вѣжливо отвѣчали мнѣ, что они очень сожалѣютъ о моемъ положеніи, но не знаютъ, какъ помочь мнѣ, потому что вообще мѣста въ Петербургѣ доставать очень трудно, но обѣщали поговорить обо мнѣ князю такому-то и графу такому-то. Я разъ десять заходилъ послѣ этого узнавать, нѣтъ ли отвѣта отъ князя или отъ графа, по глупости я принялъ это обѣщаніе серьёзно, но когда мнѣ намекнули, что я слишкомъ нетерпѣливъ и навязчивъ, что я безпокою собой, я раскланялся и съ тѣхъ поръ, разумѣется, не видалъ моихъ милыхъ родственниковъ. Нетерпѣливъ и навязчивъ!... Имъ хорошо въ своихъ великолѣпныхъ домахъ съ швейцарами и съ прислугой въ бѣлыхъ галстукахъ разсуждать о терпѣніи, имъ и въ голову не прійдетъ, что человѣкъ можетъ умереть съ голоду. Въ самомъ дѣлѣ, какъ можно умирать съ голоду дворянину, имѣющему хорошіе манеры и говорящему бойко по французски!... А что если бы еще увидѣли мою рубашку, которую не надѣнетъ ни одинъ изъ ихъ лакеевъ!... Но я припряталъ ее... Теперь мнѣ ужасно досадно на себя, что я имѣлъ глупость просить этихъ людей, ходить къ нимъ, переносить грубость ихъ швейцаровъ и наглые взгляды ихъ лакеевъ. Все это неопытность! А вѣдь, кажется, тутъ и опытности-то большой не нужно имѣть: во всѣхъ романахъ пишутъ, что на богатыхъ родственниковъ надѣяться нечего.... Впрочемъ, одинъ изъ нихъ принялъ во мнѣ какъ будто участіе, потому ли, что дѣйствительно вошелъ въ мое положеніе, или потому, чтобы похвастаться передо мною, съ какими людьми онъ имѣетъ связи, -- это ужь я достовѣрно не знаю, но дѣло въ томъ, что онъ далъ мнѣ письма къ нѣкоторымъ очень значительнымъ людямъ, изъ которыхъ нѣкоторые обнадеживали меня...
   Офицеръ на минуту остановился и сказалъ, пристально посмотрѣвъ на меня:
   -- Но я, право, боюсь, мнѣ кажется.... я отнимаю у васъ время. Скажите мнѣ прямо я откровенно.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, пожалуйста не церемоньтесь и продолжайте, отвѣчалъ я.
   -- Мое путешествіе по переднимъ и по лѣстницамъ значительныхъ особъ довольно любопытно. Если бы я имѣлъ талантъ, я бы описалъ это путешествіе, и въ этомъ разсказѣ могло бы быть много любопытнаго и поучительнаго.... по крайней мѣрѣ для такихъ бѣдняковъ, какъ я -- Я вамъ замѣчу только, что люди дѣйствительно значительные принимаютъ нашего брата еще благосклоннѣе, чѣмъ тѣ, которые подъ ними стоятъ, и отъ которыхъ въ сущности много зависитъ. Я сейчасъ кончу, позвольте мнѣ вамъ только разсказать о томъ, какъ принялъ меня одинъ изъ этихъ послѣднихъ.
   "Я пришелъ къ нему.... это было не такъ давно.... въ мѣсто его служенія. Надо вамъ сказать, что я не былъ ему рекомендованъ никѣмъ, а рѣшился пойти спросить у него, нѣтъ ли обо мнѣ чего нибудь, потому что его начальникъ обѣщалъ имѣть меня въ виду.
   "Вхожу на департаментскую лѣстницу.... Господи! Какая лѣстница, какія колонны, какая чистота и какъ пахнетъ -- амбре накурено! Спрашиваю я у швейцара: гдѣ такой-то департаментъ? Онъ говоритъ: направо, во второмъ этажѣ, и прибавляетъ: да куда вы? Извольте здѣсь снять шинель.-- А что, говорю я, его превосходительство пріѣхалъ?...-- Нѣтъ еще, говоритъ, а скоро будутъ. Я поднялся съ біеніемъ сердца. У самыхъ дверей департамента стоялъ курьеръ и съ безпокойствомъ посматривалъ въ низъ, изъ чего я заключилъ, что дѣйствительно его превосходительство долженъ быть скоро. Вхожу въ первую комнату. У окна за столомъ передъ бумагами сидитъ старый плѣшивый чиновникъ, у дверей стоитъ унтеръ-офицеръ; на кожаномъ диванѣ, прямо противъ двери, сидитъ какая-то не старая и не дурная дама, должно быть просительница.... Когда я вошелъ, плѣшивый чиновникѣ апатически взглянулъ ни меня и потомъ, отвернувшись, зѣвнулъ, а унтеръ-офицерѣ спросилъ: "Кого вамъ нужно?" Его- превосходительства; отвѣчалъ я.-- "Не пріѣхали еще, ваше благородіе...." Я сѣлъ-на стулъ"... На стѣнѣ часы тукъ, тукъ, тукъ....- Тишина и порядокъ такой во всемъ, только изрѣдка или чиновникъ высморкается, или дама нѣжно крякнетъ отъ нетерпѣнія, или скрыпнетъ дверь и молодой чиновникъ съ завитыми висками, которому должно быть смертельная тоска въ департаментѣ, выглянетъ въ дверь; осмотрится кругомъ, броситъ особенно внимательный взглядъ на то мѣсто, гдѣ сидитъ дама, выйдетъ изъ двери, поправляя виски, взглянетъ на стѣнные часы, посмотритъ на свои и опять броситъ взглядъ на даму.
   "Пройдясь по комнатѣ мимо дамы, чиновникъ съ завитыми волосами сказалъ, обратясь къ плѣшивому чиновнику:
   "-- Ужь половина двѣнадцатаго, а не ѣдетъ что-то!
   "-- Пріѣдетъ! отвѣчалъ плѣшивый чиновникъ, не глядя на завитаго. При этомъ онъ вынулъ табакерку, посмотрѣлъ на нее, и съ разстановкою понюхалъ табакъ.
   "Затѣмъ чиновникъ въ завиткахъ удалился, все смолкло, а часы все тукъ, тукъ, тукъ....
   "Такимъ образомъ и просидѣлъ болѣе часа.
   "Вдругъ на лѣстницѣ послышалось сильное движеніе. Унтеръ-офицеръ полуотворилъ дверь, выглянулъ на лѣстницу и, засуетившись, сказалъ: -- пріѣхалъ:
   "Плѣшивый чиновникъ встрепенулся и своимъ клѣтчатымъ бумажнымъ платкомъ сдунулъ крошки табаку съ бумаги. Я все это наблюдалъ отъ нечего дѣлать, хотя ему было не до того. Апатическое выраженіе въ лицѣ его мгновенно исчезло, о въ принялъ выраженіе озабоченное и робкое. Нѣсколько чиновниковъ выглянуло изъ двери въ пріемную, Также съ безпокойнымъ и робкимъ взглядомъ; плѣшивый чиновникъ махнулъ имъ значительно рукой и прошепталъ: -- идетъ! идетъ! "
   "Все замерло на мгновеніе и часы какъ будто нѣсколько оробѣли... Тукъ-тукъ, раздавалось не такъ громко, по это уже, вѣроятно, мнѣ такъ показалось.
   "Я никогда не видалъ его превосходительства, я только слышалъ объ немъ много съ тѣхъ поръ, какъ пріѣхалъ въ Петербургъ....
   Но здѣсь я долженъ на минуту остановиться и объяснить читателю, что разсказъ офицера, хотя переданъ мною не слово въ слово,-- онъ можетъ быть и не говорилъ такъ гладко, однако безъ всякихъ прибавленій съ моей стороны..". Когда разсказчикъ назвалъ по имени его превосходительство, пришелъ въ совершенный восторгъ...
   -- Боже мой, воскликнулъ я: -- да я-имѣю честь быть знакомымъ съ его превосходительствомъ. Это человѣкъ замѣчательный, несравненный, рѣдкій!...
   Офицеръ улыбнулся.!
   -- Что вы улыбаетесь? Въ самомъ дѣлѣ, съ его граціею и ловкостію ничто не можетъ сравниться, -- и въ тоже время какъ онъ весь отъ пятки... вы замѣтили, что у него премаленькая и преузенькая пятка, какъ у героическихъ фигуръ на превосходныхъ медальонахъ графа Ѳ. И. Толстаго.... какъ отъ пятки до небольшаго хохолка на темени, онъ весь проникнутъ высокимъ чувствомъ собственнаго достоинства хотя ростомъ и не высокъ... Какія принимаетъ онъ разнообразныя, живописныя позы и при томъ всегда соотвѣтственныя съ должнымъ положеніемъ и съ лицомъ, съ которымъ онъ разговариваетъ..... Говоря съ низшимъ и съ подчиненнымъ, онъ какъ бы выростаетъ, прекрасный станъ его не только выпрямляется, даже выгибается назадъ и принимаетъ какую-то упругость и твердость, и тогда гордый взглядъ его, въ которомъ есть что-то сокрушающее, говорящее: "понимаешь ли ты, что я могу тебя истереть въ порошокъ?" внушаетъ невольный трепетъ и уваженіе къ его особѣ. Я имѣлъ честь испытать лично на себя, дѣйствіе этой позы и этого взгляда. При видѣ лицъ начальствующихъ и высшихъ, все туловище его превосходительства принимаетъ, напротивъ, необыкновенную эластичность; взглядъ его умягчается до умиленія, зрачокъ принимаетъ выраженіе благоговѣйной покорности... въ такія минуты, онъ чудно-хорошъ!.. Я слышалъ, что онъ до того проникнутъ чувствомъ собственнаго достоинства и превосходства, что даже во снѣ видитъ только лица до 4 класса включительно... Это замѣчательный человѣкъ.... но извините, что я перебилъ васъ.
   -- Ничего, помилуйте, отвѣчалъ офицеръ: -- въ самомъ дѣлѣ это удивительный господинъ.... и какую прекрасную карьеру онъ сдѣлалъ: ему на видъ не болѣе 45 лѣтъ....
   -- Чтожь, это не мудрено, замѣтилъ я: -- при его ловкости и эластичности. Такого рода люди сквозь иглиное ухо легко пролѣзаютъ.... Но, сдѣлайте одолженіе, продолжайте....
   -- Признаюсь вамъ, продолжалъ офицеръ:-- когда сторожъ отворилъ дверь изъ пріемной на лѣстницу и его превосходительство, предшествуемый курьеромъ съ портфедью, показался на порогѣ двери, я почувствовалъ сильное волненіе и вскочилъ со студя.... Плѣшивый чиновникъ, унтеръ-офицеръ, дама-просительница и я, мы всѣ выпрямились въ одно мгновеніе, за тѣмъ дама присѣла, а мы почтительно склонили головы.
   "Его превосходительство, съ нѣсколько надвинутыми на глаза бровями, прошелъ мимо насъ, не обративъ на нашъ почтительный поклонъ ни малѣйшаго вниманія, за то, ловко, не теряя, впрочемъ, своего достоинства, разшаркнулся передъ дамой и сказалъ:
   "-- Что вамъ угодно, сударыня?
   "-- Я все по тому же дѣлу къ вашему превосходительству, отвѣчала дама, бросивъ на него пріятнѣйшій взглядъ....
   "-- Но, сударыня, возразилъ его превосходительство съ глубокомысленнымъ выраженіемъ: -- вы требуете невозможной быстроты.... Если вы полагаете, что у насъ одно только ваше дѣло, вы совершенно ошибаетесь. У насъ есть дѣла, несравненно болѣе вашего важныя, -- извините за мою откровенность, -- дѣла государственныя. Надо имѣть немножко терпѣнія, сударыня.
   "И за тѣмъ его превосходительство, граціозно шаркнувъ ногою, продолжалъ свое шествіе.
   "Когда онъ удалился, а дама вышла, я простоялъ съ минуту въ раздумьи и потомъ подошелъ къ плѣшивому чиновнику.
   "-- Доложите обо мнѣ его превосходительству... мнѣ нужно его видѣть.... я сказалъ ему мою фамилію.
   "Чиновникъ посмотрѣлъ на меня довольно равнодушно, а на сапоги мои съ нѣкоторымъ вниманіемъ и любопытствомъ. Къ несчастію у меня была заплата на одномъ сапогѣ.... Онъ понюхалъ табаку, зѣвнулъ и спросилъ:
   "-- А вамъ зачѣмъ его превосходительство? Ихъ нельзя безпокоить. Они теперь очень заняты.
   "-- Но я прошу васъ доложить....
   "-- Это не мое дѣло, отвѣчалъ чиновникъ: -- вонъ скажите сторожу.... и отвернулся къ окну.
   "Сторожъ отвѣчалъ мнѣ, что генералъ никого не принимаетъ и что ему будетъ бѣда, если онъ доложитъ -- У меня было четыре четвертака въ карманѣ, я отдалъ одинъ сторожу. Это подѣйствовало и по нѣкоторомъ раздумьи, онъ пошелъ докладывать обо мнѣ его превосходительству.
   "-- Ничего, сказалъ онъ, вернувшись и дружески кивнувъ мнѣ головою: -- велѣлъ только погодить. У нихъ теперь Петръ Петровичъ.
   "Я ждалъ полтора часа.
   "Наконецъ меня позвали въ кабинетъ его превосходительства.
   "Они изволили меня принять стоя у стола и значительно упершись правою ладонью руки о столъ, съ нависшими на глаза бровями, съ озабоченнымъ и занятымъ видомъ.
   "Я поклонился.
   "-- Что вамъ угодно? произнесъ его превосходительство такимъ тономъ, какъ будто хотѣлъ мнѣ сказать: какъ вы смѣли меня безпокоить?
   "-- Его высокопревосходительство, началъ я:-- нѣсколько мѣсяцевъ назадъ тому, когда я просилъ его объ опредѣленіи меня въ его вѣдомство, изволилъ сказать мнѣ, что онъ будетъ имѣть меня въ виду и поговоритъ обо мнѣ съ вашимъ превосходительствомъ. Не имѣя до сихъ поръ никакого отвѣта, я рѣшился лично безпокоить ваше....
   "Но въ эту минуту слово замерло у меня на языкѣ, потому что его превосходительство нетерпѣливо, гнѣвно и быстро поднялъ голову и вскрикнулъ:
   "-- Только-то, сударь, только?... Я думалъ, что вы въ самомъ дѣлѣ имѣете до меня какое нибудь дѣло -- Прощайте.
   "И онъ величественно указалъ мнѣ на дверь.
   "Я однако не вышелъ.
   "-- Я потому рѣшился безпокоить ваше превосходительство, сказалъ я твердо:-- потому, что у меня въ карманѣ осталось только три четвертака (Я не сказалъ, что четвертый я отдалъ его сторожу, чтобы быть допущеннымъ). Если это смѣлость съ моей стороны, извините меня, я пріѣхалъ въ Петербургъ для того, чтобы снискать себѣ кусокъ хлѣба честнымъ трудомъ.... и долженъ былъ совсѣмъ прожиться.... потому что меня постоянно все обнадеживаютъ... болѣе года. Скажите мнѣ, ваше превосходительство, рѣшительно....
   "Его превосходительство прервалъ мою смиренную рѣчь ударомъ кулака по столу.... Правая нога его пришла въ судорожное движеніе....
   "-- Что такое?... Кто васъ обнадеживаетъ? снова закричалъ онъ: -- что мнѣ за дѣло до вашихъ трехъ четвертаковъ.... Вы, сударь, только по пусту отрываете меня отъ важныхъ занятій; его высокопревосходительство по добротѣ своей обѣщалъ имѣть васъ въ виду,-- чтожь изъ этого слѣдуетъ?... а вы съ вашими* четвертаками Что за четвертаки! Что это такое. Вы, сударь, забываетесь, вспомните, гдѣ вы и передъ кѣмъ стоите....
   "Онъ при этомъ сдѣлалъ жестъ рукой, ткнувъ себя пальцомъ въ правую сторону груди съ блестящимъ украшеніемъ.
   "-- Мнѣ, сударь, нѣкогда разговаривать съ вами. Честь имѣю кланяться.
   "И онъ иронически поклонился мнѣ. У меня вертѣлся на языкѣ отвѣтъ ему, однако я промолчалъ и вышелъ....
   "Такимъ образомъ, я обилъ пороги всѣхъ значительныхъ лицъ въ Петербургѣ, втеченіи этого года, перенесъ тысячи оскорбленій въ родѣ разсказаннаго мною -- и все напрасно, нѣкоторые, впрочемъ, очень вѣжливо водили меня за носъ -- и за то спасибо.... Но нигдѣ еще не вытерпѣлъ я такого страшнаго оскорбленія, какъ въ домѣ одного мильонера, нажившагося золотыми промыслами или откупами, чѣмъ-то въ родѣ этого Мнѣ добрые люди посовѣтовали отложить надежды на казенное мѣсто, искать частнаго и обратиться съ этой просьбой къ господину, ворочающему мильонами, котораго я не назову вамъ по имени изъ скромности.
   "Я разъ десять въ разное время дня пробовалъ заходить къ нему, но швейцаръ его постоянно мнѣ отказывалъ; наконецъ, также по совѣту добрыхъ людей, я занялъ немного деньжонокъ и попробовалъ дать швейцару два цѣлковыхъ....
   "Эта сумма, казалось, столь незначительная для швейцара господина, ворочающаго мильонами, подѣйствовала. Швейцаръ небрежно снялъ съ меня шинель и продолжалъ:
   "-- Ступайте на верхъ. Онъ дома. Тамъ объ васъ доложутъ...
   Я не помня себя отъ радости, почти взлетѣлъ по широкой лѣстницѣ, устланной драгоцѣннымъ ковромъ, покрытымъ сверху полотномъ снѣжной бѣлизны и остановился на мраморной мозаичной площадкѣ, передъ раззолоченною дверью, за которой виднѣлись статуи въ цвѣтахъ и въ зелени, массивныя шолковыя портьеры занавѣсы, зеркала и прочее.
   "Я было уже хотѣлъ переступить порогъ этой завѣтной двери, какъ вдругъ передо мною очутился, точно какъ будто выскочилъ изъ подъ пола, какой-то господинъ, очень пюлный, прекрасной и значительной наружности съ темными бакенбардами, въ бѣломъ галстухѣ, въ бѣломъ жилетѣ съ золотой цѣпочкой и брелоками, съ перстнемъ на указательномъ пальцѣ, въ тончайшемъ черномъ фракѣ и въ лакированныхъ сапогахъ... Я принялъ его за самого и, признаюсь, оробѣлъ нѣсколько при одной мысли, что стою передъ такой несокрушимой силой -- и невольно съежился внутренно.
   "-- Что вамъ нужно? спросилъ у меня господинъ значительной наружности, загораживая мнѣ дорогу.
   "-- Я съ просьбой къ ***... я назвалъ мильонера по имени.
   "-- Они не принимаютъ.... куда же вы лѣзете? кто васъ пустилъ?
   "-- Но нельзя ли обо мнѣ доложить.... мнѣ ихъ (я ужь употребилъ множественное мѣстоименіе отъ страха) очень нужно видѣть, сдѣлайте одолженіе"... Съ кѣмъ я имѣю честь говорить?...
   "-- Я ихный камердинеръ и говорю вамъ, что ихъ нельзя видѣть....
   "У меня кровь бросилась въ голову.
   "-- Нельзя ли повѣжливѣе, сказалъ я, задыхающимся голосомъ:-- вы видите я офицеръ....
   "-- Чтооо? протянулъ лакей: -- много васъ эдакихъ.... извольте идти, идите, идите.... Что тутъ разговаривать-то?
   "У меня поднялась ужь рука, чтобы его ударить, но я пересилилъ себя, вы можете себя представить, чего мнѣ это стоило, -- я промолчалъ и началъ спускаться съ лѣстницы, ноги у меня подкашивались Я только невольно пробормоталъ вполголоса:
   "-- Господи! и у министровъ лакеи вѣжливѣе и къ министрамъ легче доступъ.
   "-- Идите, идите, закричалъ лакей сверху:-- насъ министрами-то не удивите -- Эй, дуракъ швейцаръ! Зачѣмъ ты сюда пускаешь чортъ знаетъ кого?...
   "Ужь не помню, какъ я выбѣжалъ на улицу, я опомнился только, когда очутился Богъ знаетъ гдѣ, чуть не подъ Невскимъ. Дня два послѣ этого я былъ въ какомъ-то бѣшенствѣ... я хотѣлъ отколотить этого подлаго лакея, поймать самого мильонера на улицѣ и нагрубить ему -- Каковъ слуга, таковъ и господинъ, думалъ я. Хорошъ же долженъ быть господинъ!...
   "Но теперь, разсуждая хладнокровно и пересказывая вамъ мои похожденія, я думаю, что я былъ неправъ сердясь на родственниковъ, генераловъ, мильонеровъ, и на ихъ дворню, за нечеловѣческое, грубое обращеніе ихъ самихъ или ихъ лакеевъ, съ бѣдными просителями. Сколько насъ несчастныхъ ежедневно шляется къ нимъ съ просьбами и какъ мы должны надоѣдать собою этимъ счастливымъ, избраннымъ особамъ, а еще болѣе ихъ лакеямъ. Теперь я сержусь не на нихъ, а на самого себя. Вольно же было мнѣ унижаться и таскаться но раззолоченнымъ лакейскимъ. Теперь ужь нога моя не переступитъ за эти мраморные пороги..у. Человѣкъ средняго состоянія, испытавшій, что такое бѣдность, или бѣднякъ скорѣе сочувствуетъ бѣдняку. Я ужь, знаете, заходилъ въ разные магазины и предлагалъ себя въ приказчики -- хотѣлъ все испытать.... Въ Гороховой есть одинъ маленькій магазинъ, хозяинъ его сжалился было надо мною и хотѣлъ мнѣ дать уголъ и небольшое жалованье, да и то раздумалъ потомъ.... "Нѣтъ, говоритъ, не могу, воля ваша: съ васъ нельзя взыскивать.... Это мнѣ говорили и другіе магазинщики....
   "Что же мнѣ дѣлать? Я думалъ-думалъ да и придумалъ обратиться къ вамъ. Вы имѣете связи съ разными журналистами, литераторами... Нельзя ли мнѣ хоть за небольшую плату пріютиться къ какому нибудь изданію. Я могу переводить, поговорятъ переводчиковъ и безъ того много. Я предлагалъ на счетъ переводовъ свои услуги книгопродавцамъ, да тѣ мнѣ отказали:-- переводчиковъ, говорятъ, какъ собакъ, особенно съ французскаго.... Я могу держать корректуру -- не возьмутъ ли меня въ корректоры?
   "Если бы теперь мнѣ кто нибудь предложилъ 25 р. с. въ мѣсяцъ, за мой трудъ, какъ бы онъ тяжелъ ни былъ, я счелъ бы его своимъ благодѣтелемъ.... Ботъ за чѣмъ я у васъ, неимѣя чести быть съ вами знакомымъ. Мнѣ мой внутренній голосъ говорилъ, что вы примете во мнѣ участіе....
   Лицо, голосъ, манера говорить, все внушало довѣренность къ бѣдному молодому человѣку. Я крѣпко пожалъ его руку, поблагодарилъ за довѣренность ко мнѣ и обѣщалъ ему употребить всѣ мѣры, чтобы какъ нибудь и куда нибудь пристроить его....
   Не поможетъ ли мнѣ въ этомъ добромъ дѣлѣ благосклонный читатель?...
   Но я такъ заговорился, что чуть было не забылъ представить отчетъ о петербургскихъ новостяхъ за февраль мѣсяцъ....
   Начинаю прежде всего съ художественныхъ новостей.
   Говорятъ, что знаменитая картина Иванова, вполнѣ оконченная художникомъ, будетъ привезена въ Петербургъ въ маѣ мѣсяцѣ.... Сюда ждутъ также самого художника. Новость эта возбуждаетъ въ высшей степени любопытство знатоковъ и любителей живописи.
   Я очень радъ, что кстати могу привести теперь отрывокъ изъ письма, полученнаго мною изъ Рима отъ одного изъ моихъ пріятелей -- тонкаго цѣнителя искусствъ; въ этомъ отрывкѣ говорился о знаменитой картинѣ, о которой до сихъ поръ было столько противорѣчивыхъ слуховъ.
   "Ивановъ, воротясь изъ своей поѣздки по Европѣ, снова заперъ свою картину и никому ее не показываетъ, по той причинѣ, что много русскихъ путешественниковъ желаютъ ее видѣть, а это показыванье отвлекаетъ его отъ занятій. Но намъ онъ показалъ ее. Признаюсь, картина его превзошла всѣ мои ожиданія. Прежде всего надо сказать, что Ивановъ не колористъ и не дана ему тайна гармоніи красокъ. Но глубина мысли, но характеристика лицъ, но правда выраженія, по высокое благородство стиля -- всѣ эти достоинства картина Иванова имѣетъ въ высочайшей степени. Содержаніе ея вѣроятно извѣстно тебѣ: мы видимъ передъ собой самое начало великаго событія, совершившагося между Евреями. Небольшая толпа людей разнаго званія и лѣтъ собралась около Іоанна, проповѣдывающаго о грядущемъ Мессіи и призывающаго къ крещенію. Нѣкоторые тутъ же окрестились и одѣваются, другіе только что выходятъ изъ воды. Нѣкоторые изъ послѣдователей Іоанна стоятъ возлѣ него -- между ними юношеская Фигура будущаго Іоанна Богослова. Вдали, одиноко, съ строгимъ и задумчивымъ лицомъ, приближается Христосъ. На него указываетъ Іоаннъ и всѣ съ различными чувствами и мыслями смотрятъ на идущаго. Въ иныхъ лицахъ любопытство, въ иныхъ изумленіе, въ иныхъ недовѣрчивость. Одинъ изъ Фарисеевъ, очевидно пришедшій сюда изъ любопытства, хладнокровно и отрицательно разсуждаетъ объ этомъ. Іоаннъ -- благороднѣйшая Фигура идеалиста и энтузіаста. Вообще разнообразіе и искренность выраженій въ этой картинѣ удивительна. Несмотря на то, что фигура Христа находится на-самомъ заднемъ планѣ дѣйствія -- она собственно составляетъ средоточіе его: чувствуешь, что онъ -- духовный центръ картины. Величайшую задачу задалъ себѣ художникъ: изобразить удивительнѣйшее религіозное явленіе въ исторической, человѣческой сущности. И зритель чувствуетъ, что на этой обще- человѣческой почвѣ совершается что-то необычайное и изумительное; словно стоишь передъ тою гранью, гдѣ человѣческое преображается въ божественное, но именно въ человѣчески-божественное, а не въ сверхъ-естественное и миѳическое. Въ этомъ смыслѣ я не знаю ни одной, ни старой, ни новой картины, которую бы можно было по содержанію поставить рядомъ съ картиной Иванова: эта религіозно-историческая картина нашего времени. Теперь, когда я увидѣлъ, къ какой сферѣ искусства принадлежитъ она, становится понятно, почему онъ такъ много лѣтъ сидѣлъ надъ ней. Работа мысли была въ ней несравненно огромнѣе, нежели работа кисти. И потомъ -- рисунокъ въ ней не только превосходенъ, -- но исполненъ изящества удивительнаго. Есть фигуры, дышащія чистѣйшей Рафаэлевской граціей. Задній пейзажъ картины превосходенъ, но передній сухъ и грубоватъ. Всѣ Фигуры облиты яркимъ свѣтомъ (позднее утро); воздуха между ними не чувствуется; всѣ контуры рѣзки, а не обвѣяны воздухомъ, всегда дѣлающимъ ихъ мягкими, какъ въ природѣ. Цвѣта не сливаются въ общую гармонію, а остаются красками. Конечно это не бравурная и кричащая пестрота Брюловской живописи, -- въ этомъ отношеніи колоритъ Иванова строгъ и избѣгаетъ даже самыхъ позволительныхъ эффектовъ, но тѣмъ не менѣе надо помириться съ мыслію, что Ивановъ по колористъ и искать въ его картинѣ другаго; а все другое имѣетъ она въ изумляющей полнотѣ."
   Выставка Императорской Академіи Художествъ будетъ представлять въ настоящемъ году много замѣчательныхъ произведеній. Она будетъ украшена между прочимъ нѣсколькими новыми произведеніями И. К. Айвазовскаго. Превосходный талантъ г. Айвазовскаго пользуется блестящей извѣстностью не только въ своемъ отечествѣ, но и въ Европѣ. Это одинъ изъ художниковъ, которыми по справедливости можетъ гордиться русская школа. Онъ трудится неутомимо и при этомъ обладаетъ изумительною быстротою въ исполненіи. Мы на дняхъ любовались въ его мастерской нѣсколькими новыми его картинами и между прочимъ въ особенности двумя истинно поэтическими произведеніями, выполненными съ необыкновеннымъ искусствомъ и художественною тонкостію. Одно изъ нихъ представляетъ Лаго-Маджіоре и чѣмъ болѣе вглядываешься въ этотъ свѣтлый пейзажъ, съ гладкою, какъ зеркало, водою и съ ярко-голубымъ небомъ, которое отражается въ ней, тѣмъ болѣе оцѣняешь его высокое поэтическое достоинство... Какъ хорошъ берегъ съ строеніемъ на заднемъ планѣ, какъ мастерски уловленъ тонъ воздуха и какое пріятное, успокоительное ощущеніе производитъ эта картина, когда входишь въ ея подробности и проникаешься ея содержаніемъ!... Другая картина представляетъ степь въ Малороссіи съ безчисленнымъ стадомъ овецъ; на переднемъ планѣ съ лѣва большое густое дерево, за нимъ вдали горы и все это освѣщено яркимъ пламеннымъ закатомъ солнца, освѣтившаго стадо своимъ пурпуровымъ золотомъ. Мастерство и эффсктъ этого освѣщенія удивительны. Картина эта можетъ стать на равнѣ съ его знаменитыми Чумаками.... Мы неговоримъ покуда о другихъ его картинахъ:-- всѣ онѣ будутъ на академической выставкѣ, а до выставки уже не долго.
   Общество Поощренія Художниковъ, столь заботящееся о развитіи изящныхъ искусствъ въ Россіи, разослало недавно слѣдующее объявленіе:
   "Государь Императоръ, по всеподданнѣйшему ходатайству Комитета Общества Поощренія Художниковъ, Высочайше повелѣть соизволилъ: для распространенія круга дѣйствій Общества и усиленія его средствъ, сверхъ дѣйствительныхъ членовъ, составляющихъ Общество въ настоящее время и имѣющихъ поступить въ оное впредь, принимать желающихъ членами-соучастниками.
   "Члены-соучастники пользуются слѣдующими правами:
   а) Выставляютъ, безплатно, художественныя произведенія, для показа публикѣ и продажи, на вновь учрежденной отъ Общества выставкѣ, въ залѣ Рисовальной Школы для вольноприходящихъ, помѣщающейся въ зданіи С. Петербургской Биржи.
   b) Присутствуютъ въ собраніяхъ Общества при чтеніи отчетовъ Комитета о дѣйствіяхъ его въ истекшемъ году.
   c) По назначенію Комитета получаютъ, безденежно, издаваемыя на счетъ Общества художественныя произведенія.
   d) Участвуютъ въ полученіи, безденежно, билетовъ и выигрываемыхъ художественныхъ произведеній при лоттереяхъ, бывающихъ въ собраніяхъ Общества между членами.
   "Члены-соучастники вносятъ но 10 р. въ годъ, или, если пожелаютъ, при вступленіи единовременно 100 рублей.
   "Комитетъ Общества Поощренія Художниковъ, объявляя о вышеизложенномъ, приглашаетъ гг. желающихъ поступить въ члены-соучастники, обращаться съ требованіями о выдачѣ билетовъ на это званіе въ квартиру Комитета, Васильевской части, на углу 5-й линіи, напротивъ Академіи Художествъ, въ ломѣ Тура, ежедневно съ 2 1/2 до 8 часовъ пополудни."
   Кстати объ искусствахъ. Мы недавно заходили къ г. Негри, который справедливо пользуется въ Петербургѣ извѣстностію, какъ продавецъ изящныхъ произведеній -- картинъ новѣйшихъ иностранныхъ художниковъ, стариннаго саксонскаго фарфора, античной бронзы и прочаго. У г. Негри находится замѣчательное собраніе картинъ бельгійскихъ и французскихъ современныхъ знаменитостей и, между прочимъ, превосходный пейзажъ Декампа, пользующагося въ сію минуту большою извѣстностію между французскими художниками.... Мы любовались у него также двумя превосходными, небольшими пейзажами Кукука и Калама....
   Въ большой залѣ Магазина русскихъ издѣлій выставлены нѣкоторыя изъ вещей, оставшихся послѣ покойнаго графа Л. А. Перовскаго, которыя будутъ продаваться съ аукціоннаго торга -- Тутъ есть между прочимъ и бронзы и мраморы и картины.... Между послѣдними однако мало заслуживающихъ вниманія.
   Отъ художественныхъ произведеній и картинъ перейдемъ къ живымъ картинамъ и концертамъ....
   Всѣ живыя картины, а ихъ было безчисленное множество на всѣхъ театрахъ: -- Большомъ, Михайловскомъ, Александрынскомъ и проч., были поставлены очень недурно, но пальму первенства въ этомъ случаѣ все-таки нельзя не отдать г-ну Роллеру. Лучшими живыми картинами были безъ сомнѣнія тѣ, которыя мы видѣли въ его бенефисѣ. По выраженію одного изъ русскихъ фельетонистовъ, въ этихъ картинахъ принимали участіе лучшіе цвѣтки нашихъ труппъ.
   Концертовъ въ нынѣшній короткій театральный сезонъ было множество. Ихъ всѣхъ не перечесть, да это скучно и безполезно. О своихъ домашнихъ артистахъ, и артисткахъ мы говорить здѣсь не будемъ: объ этомъ уже много и очень краснорѣчиво писали разные знатоки музыки въ разныхъ музыкальныхъ и не музыкальныхъ газетахъ.
   Изъ пріѣзжихъ къ намъ въ нынѣшній концертный сезонъ артистовъ упомянемъ о самыхъ замѣчательныхъ, по мнѣнію знатоковъ:
   Піанистка г-жа Тейнцмонъ-Эльменъ, ученица Дрейшока, замѣчательна, говорятъ, силою и смѣлыми, твердыми аккордами.
   Віолончелистъ г. Монтаньи ни въ чемъ неуступаетъ г. Серве. Въ игрѣ его много чувства; его механизмъ также весьма замѣчателенъ... Въ первомъ концертѣ его было немного публики, въ послѣдующихъ гораздо болѣе, потому что слухъ о талантѣ г. Монтиньи быстро распространился по Петербургу послѣ перваго его концерта.
   Хвалятъ также піаниста г-на Равина. Его игра очень топкая и мягкая.
   О концертахъ гг. Коптскихъ и Дмитріева-Свѣчина, г-жи Гардеръ, г-жи Штаркъ (которая была забросана букетами), г-жи Леоновой, гг. Чіарди, Кюне (слѣпорожденнаго) и прочее, -- мы только упомянемъ.
   Слухи о пріѣздѣ г-жи Дженни-Линдъ, къ сожалѣнію, оказались ложными....
   На прощаньи съ концертами -- замѣтимъ, что концертное общество въ залѣ пѣвческой капелы 14 февраля давало концерть для немногихъ, истинныхъ любителей музыки, въ которомъ они наслаждались съ благоговѣйнымъ вниманіемъ антрактами для трагедіи Эгмонтъ -- Бетговена.
   Концерты нынѣшняго сезона вообще немогли похвалиться многочисленною публикою, несмотря на то, что городъ Петербургъ почитается музыкальнымъ городомъ; но дѣло въ томъ, что музыкальная петербургская публика была занята болѣе г. Виконтомъ Алфредомъ де-Кастономъ (vicomte Alfred de Caston), соперникомъ знаменитаго Юма, современнымъ Кагліостро и Пинетти -- чѣмъ высокимъ искусствомъ Моцарта и Бетговена. Въ теченіе всего февраля мѣсяца Петербургъ толковалъ только объ одномъ г. Кастонѣ и удивлялся его чудесамъ. Политика, литература, различныя современныя улучшенія и вопросы -- все отошло на второй планъ. Одинъ илъ первыхъ вопросовъ при всякой встрѣчѣ былъ: "видѣли ли вы г. Кастона?" или: "слышали вы что сдѣлалъ г. Кастонъ у В* или у Л*?..." Безъ г. Кастона не обходился ни одинъ аристократическій вечеръ.... Извѣстность его быстро распространилась во всѣхъ слояхъ петербургскаго общества; о г. Кастонѣ ходятъ невѣроятные слухи.
   -- Слышали-ли вы, что сдѣлалъ Кастонъ у г. NN, говорилъ при мнѣ одинъ мой пріятель другому.
   -- Что же?
   -- Вообразите, онъ съ завязанными глазами прочелъ неспотыкаясь ни на единомъ словѣ -- трахъ -- ту страницу изъ книги, которая была открыта и положена ему на голову... Этого мало: съ нимъ хотѣли сшутить шутку, это мнѣ разсказывалъ М*,-- открыло страницу въ славянской книгѣ,-- онъ знаетъ почти всѣ языки, кромѣ русскаго.... Чтожь бы вы думали? онъ -- трахъ -- отодралъ цѣлую страницу, какъ семинаристъ.
   -- Да чтожь тутъ мудренаго? возразилъ другой мой пріятель.
   -- Какъ чтожь? Это чудо, это необъяснимо! Я вамъ говорю, онъ ни по-русски ни по-славянски не знаетъ.
   -- А по моему, это очень легко объяснить.
   -- Какимъ же образомъ? Скажите.
   -- Да очень просто, -- тотъ, кто разсказывалъ вамъ это -- совралъ.
   И всѣ мы расхохотались.
   Люди довѣрчивые, малоразсуждающіе, или наклонные ко всему мистическому, чудному и необъяснимому (къ этому послѣднему разряду принадлежатъ большею частію дамы), разсказываютъ даже, что г. Кастонъ вызываетъ мертвыхъ и обѣщалъ г-жѣ N вызвать ее умершую сестру. Для этого представленіе имѣетъ быть назначено за городомъ,-- на Средней Рогаткѣ, кажется, чтобы придать всему этому еще болѣе таинственности и поэзіи. Г. виконтъ беретъ за вечеръ по 150 р. с. и многія небогатыя семейства дѣлаютъ складчину на г. Кастона.... Послѣ представленія въ Англійскомъ клубѣ 24 февраля, о немъ заговорили еще болѣе, тѣмъ болѣе, что г. Гречъ въ "Сѣверной Пчелѣ" объявилъ, что у чего закружилась голова отъ г. Кастона, что онъ всю ночь провелъ въ безпокойныхъ грезахъ и на яву бредилъ картами -- игральными и историческими; что на этомъ вечерѣ присутствовали военные генералы и высшіе гражданскіе чиновники, купцы, академики, врачи и другіе ученые, все люди образованные и видѣвшіе свѣтъ съ его чудесами и причудами и всѣ они были поражены г. Кастовомъ не менѣе самого его, г. Греча.
   Мы позволимъ себя заимствовать небольшой отрывокъ изъ статейки г.Греча о Кастонѣ: "Приступаю къ важнѣйшей части его опытовъ, говоритъ г. Гречъ, которую можно назвать историческою. Виконтъ (все съ завязанными глазами) проситъ четверыхъ изъ присутствующихъ написать карандашомъ на бумажкахъ четыре какія нибудь эпохи, годы или числа случившихся въ мірѣ происшествій.-- "Написали?" -- "Написали." -- Онъ подходитъ именно до и яти десяти большихъ, скалькированныхъ копій съ иконъ и фресокъ. Снятіе этихъ копіи представляло очень много затрудненій. Въ большей части аѳонскихъ церквей господствуетъ такой сумракъ, что не только не представляется возможности употребить фотографическій аппаратъ, но едва можно различить покрывающія стѣны этихъ церквей изображенія, и потому, для снятія съ нихъ копій, г. Севастьяновъ употреблялъ особеннаго рода, такъ называемую, стеклянную бумагу прозрачную какъ слюда; на этой бумагѣ контуры дѣлались кистью, а потомъ уже переводились на тонкую восковую бумагу, особеннаго свойства, дозволяющую класть краски на сторонѣ противоположной карандашу, т. е. наоборотъ. Снятыя, такимъ образомъ, на этой бумагѣ, копіи съ фресокъ и иконъ и называются кальками или прорисью. Всѣ надписи на иконахъ греческія; только на одной изъ нихъ (Богоматери млекопитательницы) есть и славянскія; но если справедлива древность этого образа, относимаго къ VI столѣтію, то конечно находящіяся на немъ славянскія буквы написаны позднѣе. Большая часть образовъ писана на холстѣ наклеенномъ на деревѣ или на деревянныхъ доскахъ красками, разведенными на желткѣ (a tempera). Скалькированная стѣнная живопись въ церкви Иротата относится, по предположенію, къ XVI или XVII столѣтію, хотя нѣкоторые и приписываютъ ее Панселину, жившему въ XII вѣкѣ; къ сожалѣнію, во многихъ мѣстахъ, штукатурка на стѣнахъ отстала и обвалилась.
   "III. Изображеніе церковной утвари.
   "Въ этомъ отдѣлѣ Аѳонскаго Сборника г. Севастьянова мы находимъ фотографическія изображенія крестовъ, лампадъ, кадильницъ, понагій, окованныхъ переплетовъ, жезловъ св. отецъ и проч.; рельэфно сдѣланные снимки съ образовъ металлическихъ и разныхъ деревянныхъ и т. п.
   "и IV. Виды Св. Горы Аѳонской; съ нѣкоторыми изъ нихъ мы уже познакомили нашихъ читателей въ шестомъ нумерѣ "Русскаго Художественнаго Листка".
   "Въ заключеніе приведемъ Ѣзъ записки, читанной г. Севастьяновымъ, въ собраніи Парижской Академіи Надписей и Словесности, нѣсколько предположеній нашего соотечественника, относительно примѣненія Фотографіи къ снятію копій съ рукописей:
   "Въ различныхъ библіотекахъ, говоритъ онъ, существуемъ значительное число рукописей драгоцѣнныхъ и иногда единственныхъ. Эти сокровища науки часто невѣдомыя публикѣ и даже археологамъ и библіофиламъ, много бы выиграли, еслибъ были болѣе извѣстны и окончательно пріобрѣтены для науки и застрахованы отъ гибели. Поэтому не полезно ли было бы каждой европейской библіотекѣ устроить фотографическое отдѣленіе, для воспроизведенія всего, что въ ней есть драгоцѣннѣйшаго, и послѣ трехъ или четырехъ лѣтъ работы дѣлать взаимный обмѣнъ снимковъ!-- Тогда каждая библіотека имѣла бы у себя все, что есть замѣчательнѣйшаго въ мірѣ; была бы обезпечена на случай непредвидѣнной утраты рукописи и сверхъ того могла бы излишніе снимки обращать въ продажу. Еще выгоднѣе было бы, еслибъ снимки эти были воспроизводимы лито-фотографіей, которая обходится вдесятеро дешевле фотографіи, что дало бы возможность и самымъ скромнымъ, по состоянію, ученымъ пріобрѣсти для ихъ кабинетовъ и имѣть всегда подъ руками точныя воспроизведенія библіографическихъ рѣдкостей. Это былъ бы для археологіи столь же важный переворотъ, какой произвело книгопечатаніе для литературы и наукъ.
   "Можно надѣяться, что сами правительства, имѣя въ виду пользу науки и искусства, окажутъ содѣйствіе этому дѣлу, тѣмъ болѣе, что фотографъ воспроизводитъ снимки издали, не касаясь оригинала и слѣдовательно не подвергая его никакой порчѣ.
   "Что касается до монастырскихъ библіотекъ въ Европѣ и Азіи, то воспроизведеніе ихъ рѣдкостей тѣмъ болѣе превышаетъ средства одного человѣка. Для предпріятія въ столь обширномъ размѣрѣ необходимо соединеніе ученыхъ и Фотографовъ; надлежитъ также имѣть значительныя суммы для пріобрѣтенія необходимыхъ матеріаловъ и перевозки ихъ. Если предпріятіе признано будетъ полезнымъ, почему бы правительству или ученымъ обществамъ не снаряжать учено-художественныхъ экспедицій, результаты которыхъ могутъ быть столь важны для науки?....."
   Нельзя не пожелать полнаго успѣха г. Севастьянову въ его будущихъ трудахъ.
   Публичныя лекціи нынѣшнюю зиму въ величайшемъ ходу въ Петербургѣ. Кромѣ популярныхъ чтеній въ залѣ Пасажа по механикѣ, ботаникѣ, физіологіи, химіи и Физикѣ, -- Торговый домъ гг. Струговщикова, Пахитонова и Водова, все болѣе и болѣе расширяя свое полезное и заслуживающее полнаго сочувствія предпріятіе, открылъ съ первой недѣли поста еще новыя лекціи: 1) о геогнозіи и 2) приспособленныя собственно къ дѣтскимъ понятіямъ, элементарныя чтенія объ устройствѣ міра вообще и въ особенности о живыхъ существахъ, населяющихъ землю, о животныхъ и растеніяхъ.
   Геогнозію читаетъ магистръ и приватъ-доцентъ с.-петербургскаго университета г. Пузыревскій. Элементарныя чтенія для дѣтей магистръ петербургскаго университета г. Михайловъ. Двѣ прочитанныя лекціи г. Пузыревскаго отличались совершенно популярнымъ и яснымъ изложеніемъ этой занимательной науки. Въ первой лекціи онъ представилъ краткій очеркъ геологіи и ея исторіи. На второй лекціи онъ говорилъ: о водѣ, сушѣ, очертаніи материка, о высотахъ, о низменностяхъ, о распредѣленіи горъ, о составѣ морской воды, о происхожденіи рѣкъ и источниковъ.
   Дѣтскихъ лекцій мы еще не имѣли случай слышать, но взрослые отзываются объ нихъ съ большою похвалою.
   Вообще нельзя не порадоваться полезному предпріятію гг. Струговщика, Пахитонова и Водова и нельзя не пожелать искренно, чтобы это предпріятіе было поддержано петербургскою публикою.
   Скоро должны открыться лекціи... для кавалеристовъ и вообще любителей верховой ѣзды въ манежѣ князя Меншикова. Лекціи эти будетъ читать подполковникъ А. А. Панаевъ.... Вотъ что говорить онъ въ разосланномъ имъ объявленіи:
   "Постоянныя, исключительныя занятія мои изученіемъ природы лошади и изысканіемъ раціональнаго пути развитія, ея естественныхъ способностей привели меня къ убѣжденію, что распространеніе въ публикѣ результатовъ моихъ трудовъ и наблюденій можетъ принести существенную пользу какъ самому дѣлу, такъ и всѣмъ интересующимся этимъ предметомъ, и наконецъ всѣмъ потребителямъ лошадей.
   "Съ этою цѣлью я испросилъ у его свѣтлости, князя Александра Сергѣевича Меншикова, разрѣшеніе открыть въ принадлежащемъ ему манежѣ публичныя чтенія объ искусствѣ образованія и употребленія лошади, въ обширномъ смыслѣ.
   "По возможности простое, для всѣхъ удобопонятное изложеніе ихъ будетъ сопровождаться практическими объясненіями процесса работы на самой лошади и необходимыми доказательствами при каждомъ, даже мелочномъ, обстоятельствѣ.
   "По содержанію своему чтенія эти раздѣлятся на два рода: первыя будутъ заключать въ себѣ систематическое изложеніе предмета; вторыя -- исключительно будутъ посвящены на разрѣшеніе и объясненіе, предлагаемыхъ мнѣ посѣтителями, различныхъ вопросовъ на данные случаи, въ предѣлахъ моей спеціальности".
   Первая лекція г. Панаева была 16 марта, при многочисленномъ стеченіи любителей ѣзды....
   Г. Сюзоръ началъ въ нынѣшнемъ году свои чтенія о Французской литературѣ, въ залѣ 2-й гимназіи 15 марта.-- Всего онъ предполагаетъ четыре чтенія.
   Въ Петербургѣ находится съ нѣкотораго времени доминиканецъ Сойяръ, который въ католической церкви си, Екатерины каждое воскресенье произноситъ то, что у насъ называютъ проповѣдями, или вѣрнѣе краснорѣчивыя рѣчи, въ которыхъ между прочимъ, разумѣется, съ католической точки зрѣнія, затрогиваются нѣкоторые изъ вашихъ современныхъ общественныхъ вопросовъ. Токъ напримѣръ г. Сойяръ посвятилъ одну изъ своихъ рѣчей вопросу о трудѣ (Le Travaille). Пріѣзжій ораторъ имѣетъ нѣкоторый успѣхъ, его стекаются слушать, о немъ говорятъ въ обществахъ, многія даны отъ него въ восторгѣ, даже нѣкоторые кавалеры завели объ немъ полемику въ журналахъ.... Какой-то ветеранъ и патріотъ (изъ тѣхъ, которые бьютъ себя въ грудь и кричатъ на всѣхъ перекресткахъ о своемъ патріотизмѣ) испугался, говорятъ, за своихъ соотечественниковъ и соотечественницъ и страшно отдѣлалъ.... перомъ своимъ католическаго оратора, боясь, что онъ всѣхъ насъ совратитъ съ пути истины, что всѣ мы покоримся его удивительному краснорѣчію.... Но хотя г. Сойяръ обладаетъ звучнымъ и громкимъ голосомъ, которымъ онъ пользуется съ нѣкоторою кокетливостію, искусно возвышая и понижая его; хотя онъ для большаго эфекта сопровождаетъ свои цвѣтистыя, риторическія фразы живописными тѣлодвиженіями, и тому подобное... его католическая логика не поколеблетъ насъ русскихъ, которые изъ любопытства забѣжимъ посмотрѣть на него.... Такого рода краснорѣчіе можетъ развѣ подѣйствовать и то не надолго на двухъ или трехъ нервическихъ женщинъ, и мы упомянули о г. Сойярѣ только потому, что нѣкоторые изъ добродушныхъ людей приняли его краснорѣчіе болѣе серьёзно, чѣмъ оно того заслуживаетъ....
   Мы уже не разъ говорили о ежедневно размножающихся и въ Петербургѣ и въ Москвѣ новыхъ періодическихъ изданіяхъ. Въ числѣ ихъ надо отличить появившуюся въ Москвѣ еженедѣльную литературную и политическую газету, подъ названіемъ "Московскій Вѣстникъ", всѣмъ доступную по цѣнѣ. (Цѣна ея въ Москвѣ 4 р., съ пересылкою въ другіе города имперіи 5 р.).
   Полученные нами до селѣ пять нумеровъ представляютъ чтеніе чрезвычайно разнообразное, занимательное и дѣльное. Видно, что редакція, проникнутая благородными и честными убѣжденіями, вполнѣ и серьёзно понимаетъ свое дѣло. Статья, служащая введеніемъ, къ политическому отдѣлу, подъ заглавіемъ: "Нѣсколько словъ о прошедшемъ десятилѣтіи" замѣчательна по своему свѣтлому взгляду на политическія событія... Не менѣе замѣчательна другая политическая статья: "Нѣсколько замѣчаній по поводу реформы парламента въ Англіи".
   Литературный отдѣлъ представилъ уже нѣсколько небольшихъ, но замѣчательныхъ произведеній: въ 1-мъ No помѣщенъ превосходный отрывокъ изъ неизданнаго романа И. С. Тургенева: "Собственная господская контора"; во 2-мъ No -- мастерской очеркъ г. Оптухина, подъ названіемъ: "Клехатуха"; въ 3-мъ No -- очень живой, остроумный разсказъ о нѣкоемъ генералѣ Зубатовѣ изъ книги объ умирающихъ г. Щедрина, а въ 4-въ и 5-мъ NoNo -- два стихотворенія, прекрасно переведенныя съ малороссійскаго языка г. Плещеевымъ....
   Нельзя не порадоваться появленію этой газеты, которую мы привѣтствуемъ отъ всей души и которой желаемъ полнаго и прочнаго успѣха, считая долгомъ обратить на нее особенное вниманіе публики.
   На дняхъ появились въ Петербургѣ три тома новаго изданія Сочиненій А. С. Пушкина (томы 2, 3 и 4). Во второмъ томѣ помѣщены поэмы, сказки и пѣсни Западныхъ Славянъ; въ третьемъ -- Евгеній Онѣгинъ и Драматическія произведенія; въ четвертомъ -- записки, замѣтки, романы и повѣсти. Все изданіе будетъ заключаться въ шести томахъ,-- остальные три выйдутъ въ непродолжигельномъ времени.-- Форматъ -- большой in-8, изданіе очень красиво и удобно. Издатель г. Исаковъ (Я. А.) добросовѣстно выполняетъ свое дѣло -- и это неудивительно, потому что Я. А. Исаковъ -- одинъ изъ просвѣщеннѣйшихъ и честнѣйшихъ нашихъ книгопродавцевъ.
   Вышла третья тетрадь портретной галлереи, издаваемой г. Мюнстеромъ. Въ ней помѣщены четыре портрета: И. С. Тургенева, И. А. Гончарова, А. Ф.Писемскаго и г., Костомарова,-- Изданіе г. Мюнстера улучшается съ каждымъ выпускомъ и мы можемъ смѣло рекомендоватъ его нашимъ читателямъ;
   Г. Теофиль Готье уѣхалъ въ Парижъ до іюня мѣсяца; въ іюнѣ онъ снова вернется въ Петербургъ, чтобы заняться окончаніемъ большаго труда, предпринятаго имъ, который долженъ выйти въ свѣтъ, подъ названіемъ: "Сокровища искусства въ Россіи" (Lee tresors d'art de la Russie) съ фотографическими снимками съ замѣчательныхъ картинъ императорскаго эрмитажа. Для этого уже пріѣхалъ въ Петербургъ знаменитый французскій фотографъ г. Ришебургъ (Richebourg).
   Въ прошломъ мѣсяцѣ мы извѣщали нашихъ читателей о продающемся любопытномъ собраніи автографовъ.
   Намъ пріятно извѣстить, что это собраніе пріобрѣтено уже просвѣщеннымъ начальствомъ Императорской Публичной Библіотеки, которое просило насъ извѣстить, что тѣ изъ автографовъ помянутаго собранія, которыхъ въ библіотекѣ еще не было, будутъ присоединены къ ея выставкѣ автографовъ, открытой для обозрѣнія публики по воскресеньямъ и вторникамъ, въ часъ пополудни....
   Въ заключеніе мы разскажемъ объ обѣдѣ, который данъ былъ въ честь г. Мартынова, 10 марта.
   Около 5 часовъ въ большой залѣ ресторана Мартена (Люссо) добрались до 40 человѣкъ литераторовъ и почитателей Мартынова, на дняхъ отправляющагося за границу, чтобы выразить ежу, какъ горячо и искренно цѣнятъ они его великій талантъ, его честное служеніе искусству, его независимый и безукоризненный характеръ и пожелать ему добраго пути и воднаго возстановленія его разстроеннаго здоровья.... Мартыновъ пріѣхалъ къ 5 часамъ и былъ встрѣченъ единодушнымъ восторгомъ.-- Обѣдъ очень былъ оживленъ. Въ концѣ его г. Дружининъ обратился къ Мартынову съ слѣдующимъ словомъ отъ лица всѣхъ присутствовавшихъ:

"Александръ Евстасьевичъ!

   "Уже много лѣтъ, какъ мы всѣ, здѣсь собравшіеся чтители высокаго дарованія вашего, слѣдимъ съ живѣйшимъ сочувствіемъ за вашею артистическою дѣятельностью. Мы чтимъ въ васъ не только артиста, одареннаго высокимъ талантомъ, но и мужественнаго бойца за честь русскаго искусства, такъ часто увлекаемаго на ложную дорогу. Мы видимъ въ васъ художника съ здравымъ и возвышеннымъ направленіемъ, художника русскаго по твердости, русскаго по неуклонному своему постоянству. Въ другихъ странахъ Европы великіе артисты имѣютъ за себя богатую драматическую литературу, сотни ролей, исключительно для нихъ написанныхъ лучшими писателями,-- наконецъ публику, воспитанную на строгихъ идеяхъ изящнаго. Вамъ судьба назначила дѣйствовать въ другой сферѣ. Наша сценическая литература не богата, немногіе изъ лучшихъ писателей нашихъ трудятся для театра. Наперекоръ всѣмъ невыгоднымъ и подчасъ невыносимымъ условіямъ, -- вы честно дѣлали свое дѣло и ни шагу не отступили передъ трудностями, васъ окружавшими. Можетъ быть, самый этотъ гнетъ неблагопріятныхъ обстоятельствъ былъ плодотворенъ для вашего генія, для того )внутренняго огня, который вы навсегда сохранили въ своемъ сердцѣ. Русскому дарованію необходимы борьба и могучій трудъ -- вся исторія нашего искусства служитъ подтвержденіемъ этой истинѣ.
   "Примите же, нашъ высокоталантливый другъ, выраженіе искренняго поздравленія по поводу послѣднихъ заслугъ вашихъ. Настоящій годъ будетъ памятенъ въ лѣтописяхъ русскаго театра, благодаря ролямъ, истинно созданнымъ вами на удивленіе всѣмъ поклонникамъ вашимъ. Мы здѣсь въ своей семьѣ, и потому не нуждаемся ни въ какихъ льстивыхъ выраженіяхъ. Искренности привѣта нашего вы заподозрить не можете. А потому вы смѣло повѣрите голосу людей, изъ которыхъ всѣ душой цѣнятъ сценическое искусство, а многіе видали блистательнѣйшихъ его представителей на всѣхъ театрахъ Европы. По нашему искреннему и нелицемѣрному мнѣнію, -- въ ряду современныхъ артистовъ, вы стоите первымъ между первыми. И въ Англіи, и въ Германіи, и во Франціи вы можете встрѣтить достойнаго соперника, -- но не найдете ни одного побѣдителя.
   "Берегите же себя для славы вашего роднаго театра. Храните свое здоровье и свой талантъ, вагъ нашу общую драгоцѣнность,-- и пусть судьба пошлетъ вамъ сладкіе мѣсяцы отдыха подъ чужимъ небомъ, послѣ честнаго и славнаго труда, за который, въ лицѣ вашемъ, благодарятъ васъ всѣ чтители изящнаго въ нашемъ отечествѣ!"
   Привѣтъ этотъ встрѣченъ было и прерываемъ въ нѣсколькимъ мѣстахъ жаркими рукоплесканіями и послѣ него провозглашенъ былъ тостъ Мартынова.
   Вслѣдъ затѣмъ представитель нашей драматической литературы въ сію минуту, писатель, поддерживающій послѣ Гоголя честь русскаго репертуара, обратился къ Мартынову и произнесъ голосомъ, исполненнымъ глубокаго чувства:
   "Александръ Евстасьевичъ! Публика васъ цѣнитъ и любитъ; каждая новая роль ваша для публики новое наслажденіе, а для васъ новая слава; вы постоянно слышите громкія выраженія восторгай вызваннаго вашимъ дарованіемъ и тридцатилѣтнимъ честнымъ служеніемъ искусству; вы наконецъ накопили столько пріятныхъ ощущеній въ зрителяхъ, что они сочли долгомъ выразить вамъ лично и торжественно свою благодарность, за тѣ минуты наслажденія, которыхъ вы были виновникомъ: но въ огромномъ числѣ почитателей вашего таланта есть нѣкоторые,-- ихъ у насъ очень не иного, -- которымъ ваши успѣхи ближе къ сердцу, которымъ ваша слава дороже, чѣмъ кому нибудь, это -- драматическіе писатели, отъ лица которыхъ я беру на себя пріятную обязанность принести вамъ искреннюю благодарность.
   "Можно угодить публикѣ, угождать ей постоянно, не удовлетворяй нисколько автору; примѣры этому мы видимъ часто. Но ни одинъ изъ русскихъ драматическихъ писателей не можетъ упрекнуть васъ въ этомъ отношеніи. Этого мало, каждый изъ насъ, я думаю, долженъ признаться, что игра ваша всегда была одною изъ главныхъ причинъ успѣха нашихъ пьесъ на здѣшней сценѣ Вы не старались выиграть въ публикѣ на счетъ пьесы, напротивъ -- успѣхъ паять и успѣхъ пьесы были всегда неразрывны. Вы не оскорбляли автора, вырывая изъ ролей серьёзное содержаніе и вставляя, какъ въ рамку, свое, большею частію характера шутливаго, чтобъ не сказать рѣзче. Ваша художественная душа всегда искала въ роли правды и находила ее часто въ однихъ только намекахъ; вы помогали автору; вы угадывали его намѣренія, иногда неясно и неполно выраженныя; изъ нѣсколькихъ чертъ, набросанныхъ неопытной рукой, вы создавали оконченные типы, полные художественной правды. Вотъ чѣмъ вы и дороги авторамъ; вотъ отчего и немыслима постановка ни одной сколько нибудь серьёзной пьесы на петербургской сценѣ безъ вашего участія; вотъ отчего, даже при самомъ замыслѣ сценическаго произведенія, каждый писатель непремѣнно помнитъ о васъ я заранѣе готовитъ для вашего таланта мѣсто въ своемъ произведеніи, какъ вѣрное ручательство за будущій успѣхъ. Поблагодаримъ васъ я за то, что вы избѣжали искушенія, которому часто поддаются комики, искушенія тѣмъ болѣе опаснаго, что оно льститъ скорымъ, безъ труда достающимся успѣхамъ:-- вы никогда не прибѣгали къ фарсу, чтобы вызывать у зрителей пустой и безплодный смѣхъ, отъ котораго ни тепло, ни холодно. Вы знаете, что кромѣ минутной веселости, Фарсъ ничего не оставляетъ въ душѣ, а продолжительный или часто повторяемый -- доставляетъ актеру въ лучшей публикѣ вмѣсто уваженія -- чувство противоположное.
   "Наконецъ, самую большую благодарность должны принести вамъ мы, авторы новаго направленія въ нашей литературѣ, за то, что вы помогали намъ отстаивать самостоятельность русской сцены'. Наша сценическая литература еще бѣдна и молода -- это правда; но съ Гоголя она стала на твердой почвѣ дѣйствительности и идетъ по прямой дорогѣ. Если еще и мало у насъ полныхъ, художественно законченныхъ произведеній, за то уже довольно живыхъ, цѣликомъ взятыхъ изъ жизни типовъ и положеній, чисто русскихъ, только намъ однимъ принадлежащихъ; мы уже имѣемъ всѣ задатки нашей самостоятельности. Отстаивая эту самостоятельность, работая вмѣстѣ съ нами для оригинальной комедіи и драмы, вы заслуживаете отъ насъ самаго горячаго сочувствія, самой искренней благодарности. Если бы новое направленіе, встрѣтившее на сценѣ огромный переводный репертуаръ, не нашло сочувствія въ артистамъ, дѣло бы было сдѣлано только въ половину. Ваше художественное чувство указало вамъ, что въ этомъ направленіи правда я вы горячо взялись за него. Пріобрѣтя извѣстность репертуаромъ переводнымъ, вы не смотрите съ неудовольствіемъ на новыя произведенія, -- вы знаете, что переводы эфемерныхъ французскихъ произведеній не обогатятъ нашей сцены, что они только удаляютъ артистовъ отъ дѣйствительной жизни и правды, что успѣхъ ихъ въ неразборчивой публикѣ только вводитъ нашихъ артистовъ въ заблужденіе на счетъ ихъ способностей, и рано или поздно имъ придется разочароваться въ этомъ заблужденіи. Несмотря на всѣ старанія, на всю добросовѣстность исполненія переводныхъ пьесъ, нашимъ артистамъ никогда не избѣжать смѣси французскаго съ нижегородскимъ. Переводный пьесы намъ нужны, безъ нихъ нельзя обойтись; но не надо забывать также, что они для насъ дѣло второстепенное, что они для насъ роскошь; а насущная потребность наша въ родномъ репертуарѣ. Честь и слава вамъ, Александръ Евстасьевичъ! Вы поняли отношеніе переводнаго репертуара къ родному и пользуетесь тѣмъ и другимъ съ одинаковымъ успѣхомъ.
   "Вы ѣдете запасаться здоровьемъ. Счастливаго вамъ пути! Запасайтесь имъ какъ можно болѣе! Для насъ, драматическихъ писателей оно дороже, чѣмъ для кого нибудь. Вѣрьте, что между искренними желаніями вамъ долгихъ дней, желанія наши самыя искреннія.
   "Гг! Я предлагаю выпить еще разъ за здоровье Александра Евстасьевича".
   Эта рѣчь Островскаго произвела сильное впечатлѣніе на всѣхъ и глубоко разстрогала артиста, который со слезами на глазахъ, произнесъ нѣсколько словъ, въ которыхъ онъ изъявилъ свою благодарность всѣмъ присутствовавшимъ за ихъ дружеское, радушное расположеніе къ нему.
   Въ заключеніе обѣда Некрасовъ произнесъ Мартынову слѣдующіе стихи:
   
   Со славою прошелъ ты полдороги,
   Полпоприща ты доблестно свершилъ,
   Мы молимъ одного: чтобъ даровали боги
   Тебѣ на долго крѣпость силъ!
   Чтобъ въ старости, былое вспоминая,
   Могли мы повторять, смѣясь:
   "А помнишь ли, гурьба какая
   "На этотъ праздникъ собралась?
   "Тутъ не было ни почестей народныхъ,
   "Ни громкихъ хвалъ, -- однимъ онъ дорогъ былъ:
   "Свободную семью людей свободныхъ
   "Мартыновъ вкругъ себя въ тотъ день соединилъ!
   "И чѣмъ же, чѣмъ? Ни подкупа, ни лести
   "Тутъ и слѣда никто не могъ бы отыскать!..."
   Мы знаемъ всѣ: ты стоишь большей чести,
   Но мы даемъ, что можемъ дать!
   
   Стихи эти, при громкихъ рукоплесканіяхъ, были повторены по желанію Мартынова и по общему востребованію.
   Послѣ обѣда поднесенъ былъ Мартынову альбомъ фотографическихъ портретовъ всѣхъ присутствовавшихъ литераторовъ, превосходно выполненныхъ лучшимъ петербургскимъ фотографомъ г. Деньеромъ. Г. Деньеръ, также присутствовавшій на этомъ обѣдѣ, поднесъ съ своей стороны Мартынову -- мастерски снятый портретъ съ Ольриджа въ ролѣ "Лира".
   Этотъ артистическій праздникъ надолго сохранится въ памяти артиста, въ честь котораго онъ былъ устроенъ, и въ памяти всѣхъ насъ -- почитателей его великаго таланта....

"Современникъ", No 3, 1859

   
во на два голоса, 100 на три.
   Публичныя кареты компаніи назначаются преимущественно для того, чтобъ развозить пріѣзжающихъ по желѣзнымъ дорогамъ и на пароходахъ... Цѣны опредѣлятся таксою. Компанія должна первоначально учредить 150 четверомѣстныхъ каретъ. Впослѣдствіи введены будутъ компаніею экипажи всѣхъ родовъ -- закрытые, двухъ-колесные и четверо-колесные...
   На послѣднемъ изъ баловъ, по подпискѣ, Дворянскаго Собранія находился между прочимъ Эмиръ Бухары, находящійся теперь въ Петербургѣ... Множество блестящихъ баловъ дано было въ Петербургѣ въ теченіи прошедшаго и начала этого мѣсяца, изъ которыхъ, говорятъ, отличался великолѣпіемъ и изящнымъ устройствомъ балъ Э. Д. Н/
   Маскера ды продолжаются въ Дворянскомъ Собраніи и въ разныхъ клубахъ. Маскерады Благороднаго Танцовальнаго Собранія неуступаютъ маскерадамъ Дворянскаго Собранія. Помѣщеніе танцовальнаго собранія у Полицейскаго моста въ домѣ Елисеева -- прекрасно: превосходный входъ, большая зала и множество комнатъ, отдѣланныхъ со вкусомъ... По пятницамъ здѣсь веселится и танцуетъ среднее петербургское общество.
   Публичныя лекціи въ Пассажѣ, имѣющія, какъ мы уже говорили, большой успѣхъ,-- возбудили недавно журнальную полемику. Г. Ходневъ, читающій химію, на одной изъ своякъ лекцій упомянулъ между прочимъ объ результатахъ нѣкоторыхъ химическихъ опытовъ гг. Бунзена и Шишкова, и замѣтилъ, что эти результаты не новы... Г. Шишковъ напечаталъ очень горячую статейку противъ г. Ходнева; г. Ходневъ отвѣчалъ ему; за г. Шишкова противъ г. Ходнева вступился г. Ф. П.-- и ученая полемика вдругъ вспыхнула въ газетахъ съ громкими взрывами, какъ порохъ, изъ за котораго началась она... Кто правъ? Кто виноватъ? это должны рѣшить спеціалисты; но намъ невѣждамъ въ этомъ дѣлѣ, кажется со стороны, что г. Шишковъ могъ бы принять замѣчаніе г. Ходнева нѣсколько по хладнокровнѣе.
   Гг. Стасюлевичъ и Никитенко окончили свои публичныя лекціи... Теперь очередь за г. Благовѣщенскимъ...
   Въ одной изъ газетъ мы прочли довольно оригинальную характеристику этихъ лекцій, отрывокъ изъ которой сообщаемъ здѣсь:
   "Лекція г. Стасюлевича (читанная 19-го января) "О провинціальномъ бытѣ временъ Людовика XIV", съ лекціею профессора Никитенко представляетъ совершенный контрастъ, рѣшительно во всѣхъ отношеніяхъ, начиная съ внѣшней обстановки до самаго содержанія лекціи.
   "На лекціи у Никитенко, какъ мы уже замѣтили, публики было довольно много, но у Стасюлевича несравненно болѣе; Никитенко читалъ лекцію на подмосткахъ, на которыхъ прежде помѣщался оркестръ Шуберта, и довольствовался свѣтомъ лампы, надъ нимъ висѣвшей; къ лекціи Стасюлевича подмостки были сняты, каѳедра стояла уже на полу и на каѳедрѣ два подсвѣчника -- по три свѣчи въ каждомъ; Никитенко читалъ тихо, не давая каждому слову смыслъ, съ прекрасною интонаціею, Стасюлевичъ читалъ громко, но монотонно; Никитенко о себѣ и своей лекціи ничего не говорилъ, но тонъ и способъ изложенія дѣлали ее болѣе похожею на разсужденіе человѣка" излагающаго свои мысли ex-prompto, въ какой нибудь частной залѣ, гдѣ каждый изъ слушателей будетъ говорить въ свою очередь; Стасюлевичъ говорилъ, что онъ недостоинъ той чести, которую сдѣлалъ ему Университетъ, избравъ его для чтенія лекцій, я назвалъ свою лекцію бесѣдою; но она все-таки была лекціею и тонъ его тономъ профессора. Никитенко многіе не слышали, но всѣ слышавшіе понимали; -- Стасюлевича всѣ слышали, но многіе не понимали; лекція Никитенко продолжалася часъ, и съ самаго начала до конца ея большая часть публики разговаривала; лекція Стасюлевича продолжалась 1 ч. и 29 минутъ, и въ продолженіе всего этого времени тишина не была нарушена ни малѣйшимъ шорохомъ; но когда профессоръ прекращалъ чтеніе, для того чтобы развести въ водѣ сахаръ и выпить, публика начинала откашливаться, оправляться, смѣяться, разговаривать -- поднимался страшный шумъ. Но при первомъ словѣ его опять все умолкало. Никитенко читалъ первый, но безъ всякаго вступленія; Стасюлевичъ читалъ вторымъ, но сдѣлалъ общее предисловіе ко всѣмъ лекціямъ и т. д."
   8 февраля въ часъ пополудни происходилъ годичный актъ С. П.-б. Университета въ большой университетской залѣ, въ присутствіи гг. министра народнаго просвѣщенія, попечителя С.-Петербургскаго округа и другихъ значительныхъ лицъ. Объ отчетѣ, прочитанномъ г. ректоромъ Университета, и о другихъ подробностяхъ акта мы общимъ въ слѣдующемъ мѣсяцѣ...
   Въ залѣ Святѣйшаго Синода устроена выставка для публики копій и фотографій съ древнихъ образовъ, вазъ и Факсимиле съ греческихъ рукописей, снятые г. Севастьяновымъ въ монастырѣ на Аѳонской горѣ. Объ этихъ замѣчательныхъ фотографіяхъ и снимкахъ мы подробнѣе будемъ говорить въ одной изъ слѣдующихъ книжекъ нашего журнала.
   Упомянемъ о нѣкоторыхъ литературныхъ новостяхъ.
   Самою замѣчательнѣйшею и пріятнѣйшею изъ нихъ это выходъ I тома Сочиненіи г. Островскаго. Томъ этотъ заключаетъ въ себѣ пять піесъ: Семейная картина, Свои люди -- сочтемся, Утро молодаго человѣка, Бѣдная Невѣста и Не въ свои сани не садись. Изданіе г. Островскаго принадлежитъ графу Кушелеву Безбородко -- и отличается не только изяществомъ, но и роскошью.
   Мы убѣждены, что оно разойдется быстро. Публика давно нуждалась въ собраніи сочиненій одного изъ первыхъ представителей современной русской литературы -- автора "Свои люди -- сочтемся".
   Мы должны быть чрезвычайно благодарны графу Кушелеву за удовлетвореніе этой потребности публики.
   Въ непродолжительномъ времени отпечатаются и выйдутъ въ свѣтъ пятая, шестая и седьмая части "Шиллера въ переводахъ русскихъ писателей," издаваемыхъ подъ редакціею г. Гербеля. Вотъ содержаніе этихъ трехъ книжекъ: Часть пятая: "Заговоръ Фіеско въ Генуѣ, въ новомъ переводѣ H. В. Гербеля, и "Марія Стюартъ", въ старомъ переводѣ покойнаго Шишкова 2-го. Часть шестая: весь "Валленштейнъ", именно: "Прологъ", въ новомъ переводѣ Л. А.Мея, "Лагерь Валленштейна", въ новомъ же переводѣ Л. А. Мея, "Пикколомини", драматическая поэма, также въ новомъ переводѣ В. А. Лялина, и "Смерть Валленштейна", въ старомъ переводѣ покойнаго Шишкова 2-го. Часть седьліая: "Коварство и Любовь", въ новомъ переводѣ М. М. Достоевскаго, и "Орлеанская Дѣва", драматическая поэма въ старомъ переводѣ В. А. Жуковскаго. Часть осьмая также приготовляется къ печати. Въ составъ ея войдутъ: "Димитрій Самозванецъ", не оконченная трагедія, въ новомъ переводѣ Л. А. Мея, "Духовидецъ", романъ, также въ новомъ переводѣ А. А. Григорьева, "Мизантропъ", драматическій отрывокъ, въ новомъ же переводѣ Н. В. Гербеля, и нѣкоторыя мелкія стихотворенія, не вошедшія въ первыя двѣ части "Шиллера", въ переводахъ: В. Г. Бенедиктова, H. В. Берга, H. В. Гербеля, М. М. Достоевскаго, Л. А. Мея, Ѳ. Б. Миллера, М. Л. Михайлова и другихъ. Части девятая и десятая, куда войдутъ два большихъ историческихъ сочиненія Шиллера: "Исторія тридцатилѣтней войны" и "Исторія освобожденія Нидерландовъ изъ-подъ испанскаго владычества", оба въ новыхъ переводахъ, первое -- М. Л. Михайлова, а второе -- Л. А. Мея, также начаты. Остальныя десятая и одинадцатая части будутъ заключать въ себѣ историческія, философическія и критическія статьи Шиллера. Многія изъ нихъ уже переведены; остальныя -- переводятся.
   Съ іюля настоящаго года будетъ издаваться журналъ при министерствѣ юстиціи.
   Мы получили слѣдующее извѣщеніе объ немъ:
   "Съ Высочайшаго Его Императорскаго Величества соизволенія, при министерствѣ юстиціи, въ наступившемъ 1859 году, будетъ издаваться Журналъ Юридическій.
   "Вотъ программа его:
   "Въ составъ Журнала Министерства Юстиціи войдутъ свѣдѣнія служебныя и ученыя по теоріи и исторіи законовѣдѣнія; а потому онъ раздѣлится на двѣ части: оффиціальную и неоффиціальную, служащія взаимнымъ одна другой дополненіемъ.
   "Часть первую, Оффиціальную, составятъ слѣдующіе отдѣлы: Отдѣлъ 4-й Высочайшія повелѣнія. 1) Высочайшіе именные указы и Высочайшія повелѣнія, объявленныя министерствомъ юстиція по предметамъ, относящимся собственно къ судебному вѣдомству и управленію. 2) Высочайшее утвержденныя мнѣнія государственнаго совѣта и положенія комитетовъ гг. министровъ, кавказскаго и сибирскаго, по дѣламъ судебнымъ.-- Отдѣлъ Правительственныя распоряженія: А) По сенату. 1) Указы сената, коими дѣлается какое-либо разъясненіе встрѣчающихся на практикѣ недоумѣній въ примѣненіи законовъ, манифестовъ и проч. 2) Указы сената, содержащіе въ себѣ предписанія о соблюденіи какихъ либо правилъ по дѣламъ судебнымъ и административнымъ. Б) По министерству юстиціи. 1) распоряженія министерства юстиціи по части правительственной. 2) извлеченія изъ всеподданнѣйшихъ годовыхъ отчетовъ. 3) Статистическія свѣдѣнія о дѣлахъ въ разныхъ судебныхъ мѣстахъ. 4) Замѣчанія по отчетности подвѣдомственныхъ мѣстъ и лицъ и по ревизіямъ.-- Отдѣлъ III. Личный составъ по министерству юстиціи: 1) Перемѣны, послѣдовавшія въ личномъ составѣ должностныхъ лицъ по правительствующему сенату, департаменту министерства юстиціи и губернскимъ судебнымъ мѣстамъ. 2) Награды и взысканія, отпуски и исключенія изъ списковъ по случаю смерти.
   "Часть вторая, неоффиціальная, будетъ заключать въ себѣ также три отдѣла. Отдѣлъ I. 1) Обозрѣніе отечественнаго законодательства но разнымъ частямъ нашихъ уставовъ. 2) Изложеніе рѣшеній, которыми поясняется примѣненіе какихъ либо законовъ или объясняется самый законъ. 3) Обозрѣніе современнаго развитія иностранныхъ законодательствъ.-- Отдѣлъ II. Судебная практика. 1) изложеніе рѣшеній, вошедшихъ въ окончательную законную силу по дѣламъ гражданскимъ лицъ, къ которымъ они относятся. 2) Изложеніе замѣчательныхъ рѣшеній по дѣламъ тяжебнымъ и уголовнымъ въ иностранныхъ государствахъ. Отдѣлъ III. 1) Разсужденія по разнымъ частямъ законодательства. 2) Библіографія. Обозрѣнія книгъ и журналовъ, выходящихъ какъ въ Россіи, такъ и за границею, по юриспруденціи.
   "Журналъ Министерства Юстиціи" будетъ выходить ежемѣсячно, книжками отъ 10 до 12 печатныхъ листовъ. Подписка принимается въ Санктпетербургѣ, у коммиссіонера Министерства Юстиціи, А. И. Давыдова, на Невскомъ Проспектѣ, въ домѣ Завѣтнова. Къ тому же коммиссіонеру министерства благоволятъ относиться и иногородные подписчики. Имена подписчиковъ будутъ припечатаны при нумерахъ журнала. Цѣна за годовое изданіе съ 1 іюля 1859 по іюль 1860 года 6 руб. сер.; съ пересылкою же или доставкою 7 р. 50 коп. сер."
   Будетъ издаваться съ апрѣля этого года еще новый журналъ, подъ громкимъ названіемъ: Орелъ. Журналъ этотъ будетъ ученый, литературный... и какъ бы вы думали еще что?.. иллюстрированный... Не дурно бы уже прибавить чернокнижный и кабалистическій, ибо намъ подписчикамъ (я буду непремѣнно въ числѣ подписчиковъ этого журнала, какъ охотникъ до всякаго чернокнижія) редакція "Орла" обѣщаетъ между прочимъ очерки астрологіи, кабалистики, магіи и алхиміи, тайны ордена іезуитскаго и массонскія тайны. Какъ не подписаться на такой журналъ? Все таинственное и сверхестественное такъ намъ нравится... и притомъ еще картинки!.. Редакція "Орла" говоритъ, что она сознаетъ обширность своего труда и пользу предпринятаго ею изданія.... Прекрасно!.. но изъ кого же состоитъ редакція?.. Это также тайна... подъ объявленіемъ новаго журнала одно только имя Александра Федоровича Балашевича... Онъ редакторъ и издатель... Имя это, вѣроятно, оставалось до сихъ поръ тайною въ литературѣ, по крайней мѣрѣ мы имѣемъ честь первый разъ встрѣтить его... Желаемъ успѣха таинственному журналу!..
   Великія борьбы, о которыхъ нельзя умолчать, происходили въ прошедшемъ мѣсяцѣ въ литературѣ. Всѣмъ, я полагаю, извѣстно что издается прекрасный модный журналъ -- "Сѣверный Цвѣтокъ" (вамъ по крайней мѣрѣ онъ очень нравится, мы всегда были на сторонѣ "Сѣвернаго Цвѣтка"; съ его взглядами на моды, на кулинарное искусство и литературу... (онъ занимается также и литературой) нельзя не симпатизировать.... "Сѣверный цвѣтокъ" совершенствовался съ каждымъ нумеромъ, являлся съ грудами приложеній и угрожалъ своимъ соперникамъ. Вдругъ (въ концѣ прошлаго года) является объявленіе о новомъ модномъ журналѣ, подъ названіемъ "Ласточка". Въ тоже время неблагонамѣренные слухи распускаются въ городѣ, что "Сѣверный Цвѣтокъ" прекращается (замѣтьте въ то время, какъ онъ усиливаетъ свою модную, кулинарную и литературную дѣятельность, и вмѣсто одного раза въ мѣсяцъ начинаетъ выходить еженедѣльно)... слухи эти разноситъ Ласточка, по увѣренію "Цвѣтка", "Цвѣтокъ", проникнутый справедливымъ негодованіемъ, протестуетъ противъ этихъ злонамѣренныхъ слуховъ въ "С. Петербургскихъ Вѣдомостяхъ" и даже въ "Русскомъ Вѣстникѣ". "Ласточка" въ свою очередь протестуетъ противъ "Цвѣтка" и уличаетъ "Цвѣтокъ" въ томъ, что онъ передѣлываетъ повѣсть князя Одоевскаго и печатаетъ ее подъ именемъ г. Григорьева. "Иллюстрація" принимаетъ сторону "Ласточки" и говорить, что "Цвѣтокъ" поставилъ себя въ смѣшное положеніе, увѣряетъ, что "Цвѣтокъ" поступилъ неблагонамѣренно и что "Ласточка" съ перваго нумера засвидѣтельствовала предъ публикою, что она совершенно самостоятельный и притомъ дѣльный журналъ.... "Сѣверный Цвѣтокъ" снова приходитъ въ совершенно справедливое негодованіе и пускаетъ при афишахъ необходимое объясненіе такого содержанія:
   "Прося напечатать "Извѣщеніе" помѣщенное въ 281 No С. Петербургскихъ Вѣдомостей и другихъ газетахъ и журналахъ, я (Цвѣтокъ) имѣлъ и имѣю доказательства, что неблагонамѣренные слухи были распускаемы въ городѣ, но я не упомянулъ ни о комъ, вѣроятно, -- по пословицѣ "на ворѣ и шапка горитъ" -- отозвались и жалуются тѣ -- кто виноватъ.
   "Статья "Литературное объясненіе по не литературному дѣлу", помѣщенная въ 6-мъ No С. Петербургскихъ Вѣдомостей, и подписанная Ласточкою (люди съ спокойною и чистою совѣстью не прячутся ни подъ какими названіями животныхъ) слишкомъ напоминаетъ банкрота "Пантеонъ" и его продѣлки (Вотъ оно что!) хорошо извѣстныя читающей публикѣ.
   "Нѣкто (нынѣ одинъ изъ главныхъ распорядителей Ласточки по рекомендаціи Пантеона былъ сотрудникомъ по редакціи "Сѣвернаго Цвѣтка", и такъ какъ на его обязанности было просматриваніе исправленіе и одобреніе литературныхъ статей къ печати, то возводимое обвиненіе по поводу статьи г-на Григорьева "Участь Рыбака" падаетъ прямо на обвинителей. Какъ редакторъ, я сознаю свою ошибку въ томъ, какъ могъ я довѣриться рекомендаціи Пантеона?!
   "Затѣмъ печатію объявляю, что ни въ своемъ, ни въ другихъ изданіяхъ, ни на какія выходки Ласточки и ея клевретовъ,-- я отвѣчать не буду; проникнутый сознаніемъ, что общественное мнѣніе будетъ на сторонѣ правды и открытаго имени -- а не на сторонѣ безъимянныхъ литературныхъ объявителей не по литературному дѣлу, напоминающихъ Пантеонъ и его достойныхъ сподвижниковъ."
   Въ этомъ нѣтъ сомнѣнія.... Всѣ просвѣщенные люди должны вступиться за "Цвѣтокъ". Я предлагаю имъ протестовать противъ "Иллюстраціи" и "Ласточки", такъ какъ нынѣ протесты въ такомъ ходу....
   Изъ всего этого любопытнѣе, всего то, что вдругъ исчезнувшій изъ литературы тяжелый Пантеонъ, судя но этимъ намекамъ, превратился въ легкую "Ласточку...."Такое неожиданное и милое превращеніе, извѣстію о которомъ мы обязаны возникшей гласности, замѣчательнѣе превращеній, дѣлаемыхъ Боско и другими извѣстными Фокусниками. Въ качествѣ чародѣя, "Пантеонъ", нынѣ превратившійся въ "Ласточку", долженъ бы былъ принять участіе и въ новомъ чернокнижномъ журналѣ "Орелъ"....
   Въ сію минуту находится въ Петербургѣ владѣтель замѣчательнѣйшаго собранія автографовъ, которые были собраны съ величайшимъ трудомъ и за которыя плачены были очень большія деньги. Рѣдкость этихъ автографовъ, изъ которыхъ многихъ нѣтъ и въ Императорской публичной библіотекѣ, засвидѣтельствовало начальство библіотеки.... Въ этомъ собраніи есть между прочими автографы слѣдующихъ лицъ: Боссюэта, Мартина Лютера, Макіавеля, герцога Альбы, Бенвенуто-Челлини, Станислава-Августа короля польскаго, Руссо, Вольтера, Байрона, Вальтеръ-Скотта, Фенимора Купера, Паганини, Гердера, Лафатера, Фихте, Кановы. Мирабо, Вазари, Мазепы, Маркизы де-Креки, Императрицы Екатерины II, Бернардена де С. Пьера, Маріи Медичи и такъ далѣе.
   Владѣтель этихъ автографовъ желаетъ продать это любопытное собраніе.
   Вышелъ второй выпускъ "Портретной галлереи" г. Мюнстера. Въ немъ заключаются четыре портрета: графа Амурскаго и Бенедиктова, и графа Ѳ. П. Толстова и Бѣлинскаго. Первые три очень хороши, послѣдній не совсѣмъ удаченъ. Онъ, правда, святъ съ очень схожаго портрета Бѣлинскаго, сдѣланнаго г. Горбуновымъ, но неизвѣстно для чего къ нему прибавлены усы и придана какая-то щеголеватость, которой Бѣлинскій не имѣлъ.
   Въ заключеніе мы должны указать на нѣкоторые промахи, вкравшіеся въ статью г. Колбасина: "Воейковъ и его сумасшедшій домъ", напечатанную въ 1 No нашего журнала:
   На стр. 285.
   
   Вотъ въ передней разъ писатель
   Карамзинъ (?) хамелеонъ.... и т. д.
   
   У Воейкова не Карамзинъ, а Каразинъ Николай Назарьевичъ, бывшій вицепрезидентъ общества соревнователей, способствовавшій къ открытію харьковскаго университета и извѣстный различными проэктами, особенно по части земледѣлія. Воейковъ глубоко ува" жалъ Карамзина и въ своей сатирѣ представляя Кутузова, грызущаго бюстъ Карамзина, восклицаетъ, но....
   
   Онъ вредить ему не можетъ
   Ни зубами, ни перомъ!...
   
   На стр. 284 напечатано:
   
   Вотъ онъ съ харей фарисейской
   Петръ Иванычъ Осударь
   Академіи Россійской
   
   вмѣсто Академіи Рассейской.
   Г. Руничь въ одномъ мѣстѣ статьи названъ ректоромъ петербургскаго университета. Онъ ректоромъ никогда не былъ, а былъ попечителемъ округа.

"Современникъ", No 2, 1859

   
/dd>
къ одному, и говоритъ: "Вы написали два года девятнадцатаго, и по одному восемнадцатаго и шестнадцатаго столѣтій. Одно число напоминаетъ намъ ужасную эпоху ослѣпленія и изступленія народа, который ниспровергъ порядокъ, существовавшій въ теченіе вѣковъ, и самъ на себя обрушилъ величайшія бѣдствія -- 1848 іодъ. Такъ ли?" -- "Такъ!" -- "Другимъ означенъ годъ, въ который Франція, покоривъ со славою Алжиръ, подверглась внутри раздору, мятежу и перемѣнѣ правленія. Это -- 1830 годъ. Такъ ли?" -- "Такъ." -- "Третье число, шестнадцатаго столѣтія, ознаменовано плачевнымъ зрѣлищемъ мести и кровопролитія, предпринятыхъ во имя Святой Христовой Вѣры. Это 1572 годъ, эпоха Варѳоломеевской ночи. Такъ ли?" -- "Такъ." -- "Еслибъ не случилось четвертаго событія въ восемнадцатомъ вѣкѣ, я не имѣлъ бы чести быть въ Петербургѣ, и стоять предъ вами. Это 1703 годъ -- основанія Петербурга." Я привелъ только четыре отвѣта, наиболѣе врѣзавшіеся въ мою память, но виконтъ угадывалъ и характеризовалъ разныя эпохи исторіи до Рождества, и по Рождествѣ Христовѣ, даже дни, въ которые что либо случалось.-- Опыты кончились. Удовольствіе, изумленіе, недоумѣніе были общія. Всѣ спрашивали другъ у друга: "Какъ это возможно? Чему это приписать?" Когда виконтъ (въ двѣнадцатомъ часу) снялъ повязку съ глазъ, лицо его было покрыто потомъ, онъ былъ блѣденъ, утомленъ до крайности и едва держался на ногахъ."
   На публичныхъ представленіяхъ г. Кастона въ залахъ у Бенардаки и въ Знаменской гостинницѣ задыхались отъ жара, до того стеченіе публики было многочисленно...
   Петербургъ совершенно увлеченъ г. Кастовомъ.-- Петербургскіе младенцы, еще не отнятые отъ груди, едва лепечущіе: мама и папа, повторяютъ уже имя Кастона.... это всего чудеснѣе...
   Мы же, переставшіе давно вѣрить въ чудесное, должны прибавить отъ себя, что дѣйствительно г. Кастонъ одинъ изъ самыхъ умныхъ, ловкихъ и утонченныхъ фокусниковъ.-- Такого, покрайней мѣрѣ, мы еще на своемъ вѣку не видѣли.
   Кромѣ г. Кастона петербургская музыкальная публика развлекалась шуточными вечерами (Soirée-bouffe) знаменитаго г. Левассора, перваго комика Полеройяльскаго театра, удостоившаго насъ неожиданно своимъ посѣщеніемъ. Г. Левассоръ безъ всякаго сомнѣнія замѣчательный комическій талантъ, и отличный мимикъ; онъ мастерски разсказываетъ и ловко поетъ смѣшные куплеты.... но за чѣмъ же брать такія неслыханныя цѣны: по 25 р. за ложи, по 5 р. за креслы!... А впрочемъ почему же не брать, если даютъ, -- если театръ ломится во время его представленій?... Нотъ что значитъ европейская-то извѣстность!... По нашему мнѣнію, г. Горбуновъ разсказываетъ нехуже г. Левассора, да еще разсказы его понятнѣе намъ, а попробуй г. Горбу попъ дать представленіе за половинныя цѣны противъ г. Левассора, на представленіяхъ г. Горбунова навѣрно не было бы тѣсно.
   Г. Роде въ Театрѣ-Циркѣ показывалъ свои любопытныя оптическія картины исторіи образованія земной коры. Представленія эти раздѣлялись на пять частей, въ первой части показывались:
   "1) Происхожденіе твердой коры земной, по мнѣнію Лапласа, въ шести картинахъ. Во второй: продолженіе развитія земной поверхности посредствомъ морскихъ слоевъ Юрской Формаціи, въ пяти картинахъ; Формаціи, и нынѣшній міръ, человѣкъ -- послѣднее произведеніе творенія. Въ третьей: разныя астрономическія наблюденія. Въ четвертой: ландшафтныя и архитектурныя изображенія: 1) южный пикъ въ Пиринеяхъ; 2) гора Бенедиктъ въ верхней Баваріи; 3) гробъ св. Зебальдуса въ Нюрнбергѣ; 4) входъ въ церковь въ Испаніи; 5) берегъ у города Гавра; 6) залъ Доллигера въ Регенсбургѣ; 7) партенкирхенъ въ Тиролѣ; 8) монументъ Фридриха Великаго въ Берлинѣ; 9) горящій корабль; 10) подземелье въ одномъ изъ монастырей трапистовъ въ Пикаріи; 11) развалины храма Юпитера въ Сициліи; 12) утро въ Пиринеяхъ; и въ заключеніе: оптическія игры яркихъ цвѣтовъ и линій."
   Кромѣ всѣхъ этихъ великопостныхъ развлеченій, были еще ежедневныя представленія въ циркѣ г-жи Лоры Бассенъ и К°...
   Теперь перейдемъ къ новостямъ литературнымъ и начнемъ съ дѣтской литературы.
   Журналъ г. Майкова -- "Подснѣжникъ", о появленіи котораго мы извѣщали въ свое время публику, въ двухъ вышедшихъ нумерахъ представилъ много прекрасныхъ статей, особенно во 2 No. Стихотворенія гг. Майкова (А. Н.) и Михайлова (М. Л.), его русскія сказки, превосходная статейка г. Гончарова ("Два случая изъ морской жизни"), кромѣ того, статьи: о жизни и нравахъ пауковъ, о торговлѣ въ Индіи, и прочее, -- все это представляетъ для дѣтей чрезвычайно любопытное, разнообразное и полезное чтеніе. Мы смѣло можемъ рекомендовать теперь этотъ журналъ родителямъ.
   Въ скоромъ времени должны появиться четыре новые журнала, вызванные вопросомъ объ улучшеніи крестьянскаго быта. Мы обращаемъ особенное вниманіе на одинъ изъ нихъ, подъ заглавіемъ: "Журналъ Землевладѣльцевъ", который будетъ издаваться въ Москвѣ съ апрѣля нынѣшняго года, однимъ изъ просвѣщенныхъ помѣщиковъ, г. Желтухинымъ. Вотъ его программа:
   "Цѣль этого періодическаго изданія -- содѣйствовать успѣшному окончанію великаго дѣла -- улучшенія быта крестьянъ; почему "Журналъ Землевладѣльцевъ" исключительно посвящается:
   1) Сообщенію всѣхъ нужныхъ по этому предмету свѣдѣній.
   2) Доставленію большаго удобства хозяевамъ-землевладѣльцамъ высказывать собственныя по этому предмету мысли, и пояснять неизбѣжныя при всякомъ новомъ и сложномъ дѣлѣ, и
   3) Содѣйствію всякой частной предпріимчивости, направленной ко благу землевладѣльцевъ и крестьянъ.
   "Съ этою цѣлію "Журналъ Землевладѣльцевъ" будетъ заключать въ себѣ:
   I. Перечень всѣхъ обнародованныхъ дѣйствій и распоряженій правительства по предмету устройства отношеній между помѣщиками и крѣпостными людьми.
   II. Сообщенія по этому же предмету, какія правительству благоугодно будетъ сдѣлать.
   III. Историческое изложеніе мѣръ, какія съ этою цѣлію принимались въ другихъ странахъ Европы и въ нашихъ губерніяхъ.
   IV. Критическое обозрѣніе всего, что по этому предмету появлялось въ литературѣ, и постоянный разборъ книгъ и журнальныхъ статей, которыя будутъ появляться въ отечественной и иностранныхъ литературахъ, съ извлеченіемъ того, что можетъ быть полезно и приложимо въ Россіи.
   V. Хозяйственные вопросы изъ губерній и отвѣты на оные.
   VI. Описаніе большихъ и малыхъ хозяйствъ, какъ отечественныхъ, такъ и иностранныхъ, замѣчательныхъ но разумному и выгодному употребленію познаній, капитала и труда.
   VII. Практическія указанія на все, что имѣетъ отношеніе:
   а) до улучшенія быта крестьянъ, ихъ образованія и воспитанія, здоровья, образа жизни, хозяйства, промысловъ, средствъ обезпеченія въ платежѣ податей, повинностей и всякихъ денежныхъ сборовъ, и
   б) до правильнаго устройства помѣщичьяго хозяйства на началахъ свободнаго труда, развитія промышленности, строгой отчетности и разумнаго употребленія капиталовъ.
   "Сверхъ сего, въ интересахъ землевладѣльцевъ и крестьянъ:
   "Во-первыхъ. При конторѣ "Журнала" будетъ учреждена постоянная выставка чертежей, моделей и полныхъ экземпляровъ усовершенствованныхъ снарядовъ и машинъ, образцовъ произведеній промышленности и другихъ предметовъ, могущихъ дать наглядное и точное понятіе о важности и практической пользѣ, какъ иностранныхъ, такъ и отечественныхъ улучшеній въ сельскомъ бытѣ.
   "Во-вторыхъ. Въ "Журналѣ" будутъ помѣщаться объявленія обо всемъ вышепрописанномъ, а также о покупкѣ и продажѣ или объ отдачѣ въ арендное содержаніе земель и цѣлыхъ имѣній; о составленіи земледѣльческихъ компаній и тому подобныхъ, до сельскихъ нуждъ относящихся, предметахъ.
   "Изъ этой программы ясно, что "Журналъ Землевладѣльцевъ" будетъ имѣть характеръ чисто практическій; таково, по крайней мѣрѣ, желаніе издателя; по осуществленіе этого желанія и самый успѣхъ журнала главнѣйше будутъ зависѣть отъ участія, какое примутъ въ изданіи гг. землевладѣльцы и хозяева. Ихъ опытныя указанія, положительныя свѣдѣнія, дѣльныя мысли будутъ драгоцѣнны для редакціи.
   "Не стѣсняясь формою изложенія, всякій практическій дѣятель приглашается сообщать для напечатанія свои стать": литературная ихъ отдѣлка, согласно выраженному желанію гг. сочинителей, съ уважительнымъ сохраненіемъ всѣхъ мыслей и самыхъ особенностей языка, будетъ дѣломъ редакціи.
   "Независимо отъ людей практическихъ, къ какому бы сословію они йи принадлежали, редакція журнала, имѣющаго главною цѣлію великое дѣло улучшенія быта крестьянъ и необходимое при ономъ усовершенствованіе хозяйства самихъ помѣщиковъ, покорнѣйше проситъ гг. ученыхъ, литераторовъ и всѣхъ образованныхъ соотечественниковъ, которымъ близко къ сердцу благо Россіи, не отказывать редакціи въ сообщеніи историческихъ, статистическихъ, этнографическихъ, политико-экономическихъ, финансовыхъ, агрономическихъ и вообще научныхъ свѣдѣній и замѣтокъ, могущихъ облегчить тотъ трудный и доблестный подвигъ, который всѣмъ намъ указанъ для достиженія высокой цѣли.
   "Редакція съ благодарностью помѣститъ на страницахъ своего журнала всякую статью, содержаніе которой будетъ соотвѣтствовать утвержденной программѣ, отличаться безпристрастіемъ и благонамѣренностію и обѣщать пользу общему дѣлу.
   "Издатель проситъ гт. присылающихъ статьи адресовать оныя въ контору "Журнала Землевладѣльцевъ", и какъ ихъ, такъ и гг. подписчиковъ сообщать редакціи подробный и четко написанный ихъ адресъ.
   "Журналъ Землевладѣльцевъ" будетъ выходить книжками въ большую осьмушку отъ четырехъ до шести листовъ два раза въ мѣсяцъ. Впрочемъ, редакція предоставляетъ себѣ право издавать вмѣсто двухъ по четыре книжки въ мѣсяцъ, если статьи, имѣющія современный интересъ, будутъ требовать скорѣйшаго сообщенія. Во всякомъ случаѣ годовое изданіе будетъ заключать въ себѣ не менѣе ста-двадцати, а при обиліи матеріаловъ до ста-пятидесяти печатныхъ листовъ."
   Вотъ еще двѣ литературныя новости, о которыхъ насъ просили сообщить:
   Г-жа Нарская (псевдонимъ), талантъ которой извѣстенъ читателямъ "Современника", издаетъ романъ въ двухъ частяхъ, подъ заглавіемъ: "Двѣ сестры". Отрывокъ изъ этого романа былъ нѣкогда напечатанъ въ нашемъ журналѣ. Дѣйствіе первой части происходитъ въ Одессѣ, въ ея блестящую эпоху, лѣтъ за десять до послѣдней войны. Задача романа -- представить столкновеніе двухъ противоположныхъ характеровъ. Женщины съ артистической натурой, полной поэзіи, чистоты и высокихъ стремленій, съ другою, преданною практической жизни, съ прямымъ и холоднымъ взглядомъ на жизнь,^но съ живымъ и игривымъ умомъ. Истинно желаемъ успѣха этому произведенію.
   Г. Щербина издалъ: "Сборникъ лучшихъ произведеніи русской поэзіи".
   Этотъ "Сборникъ" состоитъ изъ избранныхъ стихотвореній почти всѣхъ извѣстныхъ русскихъ поэтовъ, а также и изъ простонародныхъ пѣсень. Издатель предположилъ себѣ цѣлью удовлетворить потребности публики -- имѣть подъ рукою въ совокупности избранныя стихотворенія нашихъ поэтовъ. Книга издана красиво.
   Редакторъ "Русскаго Инвалида", полковникъ Лебедевъ 3, просилъ насъ объявить, что онъ не имѣетъ ничего общаго съ авторомъ книги: "Примѣненіе Желѣзныхъ Дорогъ къ защитѣ материка", сочиненіе подполковника Лебедева 3, который въ Библіографіи "Современника", во 2 No, названъ по ошибкѣ полковникомъ.
   Въ заключеніе мы должны сообщить печальную новость.
   4 марта скончался О. И. Сенковскій, бывшій редакторомъ "Библіотеки для Чтенія", столь извѣстный своими учеными трудами и юмористическими статейками подъ псевдонимомъ Барона Брамбеуса. На похоронахъ его, 8 марта, въ Католической церкви (въ Коломнѣ) присутствовали многіе изъ литераторовъ.-- Тѣло его предано погребенію на Волковомъ кладбищѣ.

"Современникъ", No 3, 1858

   
Ко всем произведениям автора К списку авторов