Громов Алексей Матвеевич - Проклятье солнцу

АЛЕКСѢЙ ГРОМОВЪ.

РАЗСКАЗЫ.

ТИПОГРАФІЯ Л. Н. ХОЛЧЕВА.
Москва, Тверской бульв., д. 105.

Проклятье солнцу.

Тамъ, гдѣ солнце ясное всегда чаруетъ землю бархатными лучами, гдѣ вѣчно зеленые кипарисы склонились другъ къ другу и шопотомъ дарятъ слова любви...

Тамъ, гдѣ бирюзовое море нѣжно цѣлуетъ своими волнами угрюмые утесы...

Гдѣ наяда, граціозно качаясь на гребняхъ волнъ, поетъ дивную, чарующую пѣснь... И могучіе аккорды этой дивной пѣсни несутся высоко, высоко, словно бѣлые голуби въ гордое голубое небо. Несутся надъ моремъ и горами.

И поетъ наяда о солнцѣ свободномъ и свѣтломъ, о синемъ морѣ, о небѣ высокомъ и вѣчномъ, поетъ о гордой свободѣ, поетъ о жизни...

Тамъ тропинка, змѣясь по равнинѣ, оканчивается на вершинѣ сѣрой скалы, хмуро склонившейся надъ моремъ...

И на вершинѣ скалы, лежитъ камень покрытый влажнымъ зеленымъ мохомъ...

-----

И вотъ однажды по этой тропинкѣ шелъ человѣкъ.

По пятамъ его слѣдовали двѣ черныя тѣни -- злобы и ненависти.

Человѣкъ вошелъ на вершину скалы и опустился на камень, покрытый влажнымъ зеленымъ мохомъ.

Въ рукахъ человѣка были стрѣлы и лукъ.

Онъ опустилъ голову и обхватилъ себя руками, какъ будто желалъ удержать остатокъ тепла.

И такъ онъ сидѣлъ тамъ, молчаливый и согбенный подъ гнетомъ какой-то непостижимой тоски.

Всю жизнь онъ бѣжалъ, отыскивая покой, и всегда преслѣдуемый злобой и ненавистью.

Онъ ненавидѣлъ жизнь и все живое!

И человѣкъ, вдругъ конвульсивно содрогнувшись, поднялъ голову и издалъ звукъ рѣзкій, будто вѣтеръ прошумѣлъ въ костяхъ скелета:

-- О, жизнь, ты побѣдила.-- Такъ будь же проклята!..

И, бросивъ вокругъ себя взглядъ, онъ задрожалъ отъ злобы -- онъ видѣлъ вѣчно-живое солнце и море, видѣлъ беззаботныхъ чаекъ, радостно, разсѣкавшихъ грудью воздухъ.

И выпрямившись съ искривленными губами, онъ закричалъ:

-- Отвѣть на мой вопросъ, о солнце гордое, свѣтило властное!..

О, почему, скажи, ты, обладая могучей силой, всегда нѣмо и холодно къ страданьямъ?

О, почему не въ силахъ ты, развѣять ихъ, какъ развѣваешь сумракъ ночи?

О, почему не въ силахъ ты зажечь надеждой сердце, какъ зажигаешь даль пурпурнымъ свѣтомъ?..

О, почему, ты властное, безсильно воскресить давно угасшія мечты, и отогнать печаль, тоску?..

Скажи же, солнце, почему?..

И человѣкъ долго, долго ждалъ отвѣта.

И, не дождавшись, онъ злобно закричалъ:

-- Не хочешь дать отвѣта, о солнце?!..

Молчишь?!..

Я это зналъ.

Ты яркимъ, но безучастнымъ и безслезнымъ блескомъ озаряешь жизнь!..

Ты ярко, ярко озаряешь путь страданій!..

Подъ этимъ лживымъ блескомъ, страданья рѣзче выступаютъ! Ты солнце, обнажаешь ихъ!..

И слышенъ твой наглый смѣхъ тогда надъ ними!

Я человѣкъ, я жалкій рабъ земныхъ страданій, я не могучій, я безсильный,-- но въ сердцѣ у меня горитъ ядъ злобы жгучей, къ тебѣ, великое!..

Къ тебѣ,-- свѣтило лживое!..

Тебя, прекрасное, тебя, могучее,-- я проклинаю всей душой!..

-----

Вмигъ солнце подернулось дымкой и стало тускнѣть.

Море нахмурилось -- стало темнѣе, стало грозно вздымать свои волны и съ ревомъ ударяться о скалы.

И чайки со стономъ пронеслись на іъ головой человѣка.

Черныя тучи обложили горизонтъ гордаго неба.

Въ воздухѣ повисъ, словно въ часъ сумерекъ, сѣрый, тяжелый полумракъ.

Вдругъ человѣкъ натянулъ лукъ, и стрѣла, шипя, вонзилась въ грудь одной изъ чаекъ.

Чайка упала со стономъ къ ногамъ человѣка и трепетно забилась въ теплой крови...

Ея бѣлоснѣжныя перья стали вмигъ красными.

Другія чайки парили надъ головой человѣка и тоскливо рыдали надъ смертью своей подруги.

Сѣрый полумракъ сгущался и переходилъ въ мракъ.

Черныя тучи быстро надвигались и закрывали гордое небо.

Точно зарево вспыхивала молнія, слышались далекіе раскаты грома.

Море темнѣло.

Волны становились все выше, все грознѣе.

Ураганъ со свистомъ носился надъ рокотавшимъ моремъ.

Раскаты грома съ каждымъ мгновеньемъ становились яснѣе и ближе.

Молнія вспыхивала безпрерывно.

И море и небо горѣли пурпурнымъ огнемъ. Море стонало, море рокотало, море рыдало... Что то грозное мстящее висѣло въ воздухѣ. А чайки все рыдали тоскливо надъ смертью подруги. Ихъ рыданье, словно унылый аккордъ похороннаго колокола, замирало въ черномъ мракѣ.

И человѣкъ сидѣлъ на скалѣ и дрожалъ въ ужасѣ.

Онъ бормоталъ глухія проклятья, и губы его покрылись кровавой пѣной.

Вдругъ, черный мракъ и угрюмыя тучи прорѣзала яркая стрѣла молніи и поразило человѣка въ самое сердце.

И человѣкъ упалъ мертвымъ на землю.

...И море успокоилось, черныя тучи ушли, и тяжелый мракъ разсѣялся. Тамъ, гдѣ тропинка, змѣясь по равнинѣ, оканчивается на вершинѣ сѣрой скалы, хмуро склонившейся надъ моремъ, и на вершинѣ скалы, гдѣ кончается тропинка -- мертвый лежитъ человѣкъ -- жертва мести, грозной мести...