Глинка Михаил Иванович - Из писем к С. П. Шевыреву

Изъ бумагъ Степана Петровича Шевырева.

Имя С. П. Шевырева (род. въ Саратовѣ 18 Октября 1806, сконч. въ Дарижѣ 8 Мая 1865) до того извѣстно въ исторіи Русскаго просвѣщенія, что распространяться о немъ было бы излишне. Это былъ человѣкъ самой многосторонней учености, глубокій знатокъ Европейской словесности, даровитый критикъ, археологъ и разыскатель памятниковъ нашей древней письменности, неутомимый профессоръ, которому обязано своимъ образованіемъ цѣлое поколѣніе Русскихъ людей. Отдавшись наукѣ и преподаванію ея въ Московскомъ университетѣ, Шевыревъ не прекращалъ своихъ опытовъ въ такъ называемой изящной словесности.

Долголѣтнія занятія словесностью и критикою ея произведеній приводили Шевырева въ сношенія съ нашими писателями. Приводимъ нѣкоторыя выдержки изъ писемъ сохранившихся въ его бумагахъ и сообщенныхъ его сыномъ Борисомъ Степановичемъ, прося читателя не терять изъ виду, что письма почти всегда и большею частію имѣютъ значеніе случайности и не могутъ служить къ полному изображенію и лица писавшаго и того, о чемъ и къ кому написано; они дороги только какъ непосредственное выраженіе минуты. П. Б.

М. И. ГЛИНКИ.

Неаполь, 10 Ноября 1831.

До меня дошли дурныя вѣсти, милый другъ мой: говорятъ, что ты оставляешь Италію и скоро. Неужели я болѣе не увижусь съ тобою до возвращенія въ Россію? Ужели счастливые дни, проведенные съ тобою въ Римѣ, не возобновятся болѣе? Твоя дружба такъ разогрѣла мое почти охладѣвшее сердце, что я снова воскресъ для изящныхъ и высокихъ впечатлѣній. Здѣсь же снова начинаю погружаться въ равнодушіе ко всему, даже къ прелестямъ самой природы; ибо здѣсь не съ кѣмъ подѣлиться чувствами. Если бы не княгиня Софья Григорьевна Волконская {Супруга министра двора и сестра декабриста князя О. Г. Волконскаго.}, которая приняла насъ подъ свое покровительство, мы бы, кажется, погибли въ этомъ огромномъ чуждомъ для насъ городѣ. Здѣсь все на этикетѣ. Признаюсь, что Неаполь, не смотря на чудесную красоту мѣстоположенія, мнѣ antipatico, отчасти по нѣкоторому сходству съ ненавистнымъ мнѣ Петербургомъ, отчасти и потому, что я въ немъ нахожу мало Итальянскаго.

Твой на вѣки
М. Глинка.

Неаполь, 22 Ноября (1831).

Не думай, чтобы сердце мое было столь же легко, сколько голова. Нѣтъ, другъ мой, я надѣюсь быть способнымъ къ истинной дружбѣ. Ты не повѣришь, какое сильное впечатлѣніе оставила эпоха нашего свиданія въ Римѣ. Твой скоропостижный отъѣздъ похищаетъ у меня любимую мечту; я здѣсь въ Неаполѣ жилъ токмо ею, ибо здѣсь мнѣ очень, очень грустно. Не знаю почему, но мнѣ все кажется, что я въ Петербургѣ. Стройный видъ чисто окрашенныхъ домовъ, множество мундировъ (къ которымъ глазъ мой никакъ не хочетъ привыкнуть), сильно напоминаютъ мнѣ ненавистную для меня сѣверную столицу нашу, гдѣ я страдалъ столько времени. Въ продолженіе моего путешествія я не встрѣчалъ еще мѣста, которое бы для меня было противнѣе Неаполя. Невѣжество и этикетъ -- вотъ характеристика здѣшняго и иностраннаго общества. Къ тому же ни въ лицахъ, ни въ языкѣ я не встрѣчаю Итальянскаго типа.

Въ добавокъ ко всему этому и самый климатъ Неаполя, столь благодѣтельный для большей части страдальцевъ, сюда съѣзжающихся, едвали будетъ для меня полезенъ. До сихъ поръ я не могу привыкнуть къ здѣшнему электрико-сѣрному воздуху; онъ такъ сильно дѣйствуетъ на мои нервы, что я съ самаго сюда пріѣзда не спалъ почти ни одной ночи и, сколько мнѣ то извѣстно по опыту, едвали буду въ состояніи привыкнуть. Съ самаго дѣтства, а особенно послѣ претерпѣнныхъ мною сильныхъ недуговъ, нервы мои столь чувствительны къ дѣйствію электричества, что въ ясную лѣтнюю погоду даже въ Россіи безсонница доводила меня до сильнѣйшихъ спазмъ. Я почти увѣренъ, что мнѣ доведется разстаться съ Неаполемъ.

Единственной для меня отрадой служатъ прогулки въ Виллѣ и окрестностяхъ города. Я намѣренъ все осмотрѣть здѣсь, чтобы послѣ, въ случаѣ отъѣзда, не пенять на себя. Время мнѣ благопріятствуетъ, и теплая погода, изрѣдка токмо прерываемая дождями, не позволяетъ думать, чтобы теперь была уже зима. Въ самомъ дѣлѣ Неаполь долженъ быть раемъ для того, кто можетъ обитать въ немъ съ милыми сердцу. Ивановъ тебѣ усердно кланяется.