Горбунов Орест Федорович - Рассказ купца

СЦЕНЫ ИЗЪ НАРОДНАГО БЫТА.

СОЧИНЕНІЕ ОР. ГОРБУНОВА.

ЧЕТВЕРТОЕ ДОБАВЛЕННОЕ ИЗДАНІЕ.

МОСКВА.
Изданіе Н. Шамова, Больш. Грузинская ул., свой домъ, въ Москвѣ.
1900.

РАЗСКАЗЪ КУПЦА.

(Про Гамлета содержателю театра обезьянъ.)*

*) Сюжетъ разсказа доставленъ X. П. Ситовскимъ.

А нука, нѣмецъ, оказывай намъ свое уваженіе, подчуй насъ рябиновкой, да ты братъ тово,-- покрупнѣе стаканчикъ-то, на щетъ толстаго стекла-то не проѣзжайся, ты намъ потоньше, до чтобы настоящая мѣра была, понялъ? чтобы опосля пропуска, на насъ съ тобой душа моя не сѣтовала. Важная, братъ, эта водка рябиновая, отъ всѣхъ недуговъ на пользу; коли ежели съ тобой самый послѣдній запой случится, окромя рябины непотребляй,-- потому рябина; и обезьяны, братъ у васъ важныя, и тіятра ваша важная; ну а на щетъ питерскихъ, игдѣ настоящіе актеры представляютъ,-- далече, потому хоша твоя обезьяна и во многомъ человѣку подражаетъ, а все-же звѣрь, стало, что-же ты можешь отъ нее требовать? А настоящій актеръ -- сила! Сила, братъ, какъ ты его не вывертывай; онъ тебѣ все можетъ изобразить: и умретъ, и воскреснетъ, и опять настоящимъ человѣкомъ сдѣлается. Вотъ я тебѣ разскажу исторію на щетъ питерскаго тіятра: въ тѣ поры я въ его въ первой попалъ,-- съ землякомъ мы на масляной загуляли. Идемъ это по Невскому пришпекту, и какъ разъ по праву руку Александровскій тіятръ. А что, говорю, Иванъ Семеновъ, чтобы это такое за зданіе обозначало: кони-то наверху пристроены? а это, говоритъ, тіятра, игдѣ настоящіе актеры представляютъ. А могимъ-ли, говорю, мы попасть на эту тіятру?-- для ча" говоритъ, не могимъ, по 30 копѣекъ неразсчетъ; да это говорю плевое дѣло, а вотъ, говорю, давай-ко яблочковъ прихватимъ, оно все охотнѣе будетъ. Подходимъ мы къ этому самому прикащику, что билетами-то торгуетъ, и говорю: позвольте, говорю, намъ почтенный пару билетовъ, чтобы подишевлѣ было; это, говоритъ, можно, -- шесть гривенъ стоитъ. Уступи, говорю, другъ, потому, какъ я человѣкъ вновѣ, съ меня въ три дорога можно слупить; а ты, говорю, пріѣзжаго человѣка не обиждай, а по своей цѣнѣ, что тебѣ стоитъ. Нельзя, говоритъ, а не то проваливай! Нечего дѣлать, уплатили мы шесть гривенъ, пошли; -- стоитъ это тутъ на дорогѣ какой-то стрюцкій въ эдакой чудной курточкѣ; вы, говоритъ, куда? а тебѣ, говорю, что? аль не видишь, что на верхъ идемъ? посмотрѣлъ онъ на насъ таково значительно,-- пропустилъ; ну-съ вотъ мы и пошли; шли, шли, шли, етажевъ 7 прошли, и чортъ ё знаетъ, какъ высоко можно лѣстницу поставить! Соборна колокольня въ нашемъ городѣ велика, кажись, ну а тутъ куда!.. Вошли это на верхню ступеньку, все едино вотъ изъ печи вылезли; а на мнѣ, признаться, дубленый полушубокъ былъ, а посверху нагольный тулупъ надѣтъ. Что, спрашиваетъ меня Иванъ Семеновъ, аль усталъ? усталъ, говорю, другъ сердешный; да ты, говоритъ скинь тулупь-то; ладно, думаю, тулупъ-то тридцать цѣлковыхъ стоитъ, а тутъ не ровенъ часъ, задремишь, безъ тулупа уйдешь; а вотъ, думаю, чтобы послободнѣй было, дай-ко я сапоги скину: разулся это я, чтобы никто ни запримѣтилъ, и вдругъ начали лампію спущать,-- миліонъ тысяча огневъ такъ и засіяли; опосля этаго начали въ музыку собираться, кажинный со своимъ инструментомъ; одинъ, братецъ, ты мой, такую скрипку принесъ, больше себѣ, и смычекъ это у него не смычекъ, а вотъ ровно кнутовище охотницкой; шаркнетъ онъ это имъ по струнѣ-то, такъ по всему корпусу мурашки. и забѣгаютъ. Вдругъ, значитъ, господинъ князь Каратыгинъ выходитъ въ Гамлетѣ, а супружница его матерью представляется, а еще одинъ человѣкъ въ тѣнь представляется, это, то есть, отецъто Гамлетовъ, и машетъ это ему рукойто: Гамлетъ, говоритъ, подь сюда! а тотъ ему: уйди ты, говоритъ, родитель, на свое мѣсто, я и безъ тебя дѣло съисправлю; подходитъ къ нему родительница и говоритъ: Гамлетъ, говоритъ, какой-ти, говоритъ, мнѣ есть сынъ, когда ты мнѣ почтенья не отдаешь? Гамлетъ ей и отвѣтствуетъ: мать ты, говоритъ, моя мать, заблудящая мать! не прошло двухъ недѣль, а ты новые башмаки просишь, не што это порядокъ? а полюбовникъ это у стѣнки за коверчикомъ притаился. Гамлетъ, значитъ, смекнулъ эту аказію, подбѣжалъ, да какъ пыркнетъ его кинжаломъ супротивъ самаго сердца, и чертъ его знаетъ, какъ это ему въ голову вступило, надо полагать выпимши былъ, тотъ съ ногъ брыкъ, -- и шабашъ. Вскочилъ это я: Иванъ, говорю, Семеновъ, убивство актеры произвели, въ свидѣтели мертваго тѣла поставятъ; куда, говорю, намъ броситься? а тотъ съ просонья: валяй, говоритъ, къ низу! Шарахнулъ я за нимъ въ низъ-то, да ужь на послѣдней ступенни вспомнилъ на щетъ сапогъ-то; другъ, говорю, вѣдь сапоги-то я подъ своимъ нумеромъ оставилъ, ну какъ ихъ полиція за мои собственныя признаетъ, вѣдь это все едино, что документъ? Вѣжи ты, говоритъ, прочь отъ грѣха, бѣжи, аль не видишь: жендары пошли для разбирательства, не равенъ часъ прихватятъ, хуже будетъ. Прибегъ, братецъ ты мой, я домой, да и думаю -- хороша тіятра, деньгамъ переводъ, да сапогамъ не въ прокъ. Такъ и зарокъ Богу далъ, оплевать это мѣсто и не ходить мимо его. Въ супружествѣ не выдержалъ этаго обѣщанія. Покойница супружница Акулина Семеновна, царство небесное, пристала этто, окажи ты, говоритъ, мнѣ другъ, госпожу Тальенову. И ужъ очинно мнѣ было непріятно, какъ я вспомнилъ исторію нащетъ сапогъ-то. Ну да, думаю, чертъ ее возьми, нельзя одинъ разъ не побаловать, пять рублей ни конецъ дѣлу разорѣнье; дослалъ прикащика, чтобы ложу прихватилъ, а самъ, чтобы поспокойнѣй, внизу устроился, потому семейство солидное -- одинадцать душъ, а помѣщеніе тѣсное. Передъ тѣмъ, какъ поѣхать, я и говорю Акулинѣ Семеновнѣ: ниравно тамъ испить захочешь, такъ я ужь того, -- приказалъ тамъ кулечекъ приготовить, потому самъ неравно забѣгу. Ну и все это шло благополучно. Тальенова разбѣжится, ногу вверхъ, колесомъ вывернется, ну просто чертъ ее знаетъ, ровно вотъ у нее весь корпусъ на шалнерахъ, а Николка, маленькой это сынишка у меня, присталъ къ матери: мамынька, говоритъ, испить хочу; та это взяла бутылку съ кислыми щами, да съ пробкой-то никакъ и не совладаетъ. Вертѣла, вертѣла ее въ рукахъто, пробка-то разъ сама по себѣ въ потолокъ, а кислыя-то щи на нижайшую публику. Я это глянулъ на верхъ и показываю ей, чтобы какъ нинаесть перстомъ-бы удержали, -- а она голубка и ручки опустила. Публика же таперича не смотритъ на Тальенову, а возрилась наверхъ, да и помираетъ себѣ, съ дуру, со смѣху. Я, сударь мой, не выдержалъ, потому обидно больно, какъ крикну; Акулина Семеновна, приткни перстомъ! Сейчасъ меня городовой за борта, да въ частный домъ, три дни улицы промелъ, да ужъ насилу отдѣлался. Оно конечно-съ, Питеръ столичный городъ, любитъ чистоту, да званію-то нашему не приличествуетъ. А ты, братъ, нѣмецъ эту обезьянскую науку брось! ужъ будетъ, ей! будетъ.